Ура!
***
Цветущая веточка черёмухи,
сорванная и засушенная мной много лет назад,
до сих пор источает характерный запах.
Она лежит в «Воскресении» Льва Толстого.
Уже и дерева,
давшего эту веточку,
нет –
его спилил отец.
Благодаря аромату,
медово-пыльному аромату черёмуховых цветков,
которым не суждено было превратиться в ягоды,
я могу вернуться в ту пору,
когда казалось,
что возможно всё:
разлить по банкам и закупорить зарю,
чтобы алый воздух освещал подполье;
купить на пластмассовую,
покрытую золотой краской,
монетку полмира;
вытащить ведром сома из колодца…
Когда я понял, что не всё возможно,
детство закончилось.
***
Изменить… Не так: любимой с кем-то.
Изменить прошедшей жизни ход.
Вспоминаешь яркие моменты,
и трясёт. Действительно трясёт.
За флешбэком следуют флешбэки –
ассоциативный фейерверк
в голове. О как же человеки
любят рефлексировать! Четверг,
пятница, суббота, воскресенье,
понедельник, вторник и среда.
Изменить бы оное течение,
но ведь не изменишь никогда.
Если говорить серьёзно, выбора
у тебя в далёкий важный день
не было. Ты был иным. В груди дыра
зарастёт. Пока пухан надень,
застегнись без жалости к минувшему,
закури условный «Бонд-компакт»
да проветрись. Лучше, лучше, ну?
Станет лучше. Уверяю. Факт.
Прошлое — вообще галлюцинация,
будущее — тоже, потому
надо настоящим жить стараться. Я
адресату крепко руку жму.
***
Никто не знает, выглядит оно как –
чудовище, живущее на дне
Байкала. Может быть, сороконого,
двадцатишестиглазо. Что ж, вполне.
А может быть, оно — плезиозавр:
на вытянутой шее голова,
и туловище, словно дирижабль,
четыре ласты, хвост… Гласит молва,
что якобы в Шотландии, в Лох-Нессе,
плезиозавра видели не раз.
Его там называют нежно Несси
(плохая рифма — знаю и без вас).
Однажды я стоял в воде байкальской –
искрящейся, зелёной, ледяной –
рассказ о монстре мне казался сказкой,
пока тот монстр не унёс с собой.
Три дня, три ночи, как пророк Иона,
я мучился во чреве… Чьём — вопрос.
Едва ль смогу сказать определённо,
но нет, не кит меня с собой унёс.
Исторгнут был, хотя грозила гибель.
При случае скажу своей семье
о времени-чудовище: «Не видел
его, поскольку я внутри сидел».
***
Паутина на лобовухе.
Я гоню, объезжая выбоины.
И пейзажи, что по бокам,
заштриховываются в духе
старых комиксов. Мы не выдуманы,
ветер волосы треплет нам.
Хмур и тих я, тогда как спутница
улыбается, говоря
про опасность лихой езды.
Только выпрямится — ссутулится,
а фривольный её наряд –
символ девственной чистоты.
Всё дробится. И тут как тут уже –
ливень каплями здоровенными.
Да, машина — хороший зонт.
Небосклон называю «будущим»,
мы туда доберёмся первыми…
Побыстрей бы за горизонт.
Мы — неровные отражения
двух зеркал.
Мы — рабы самого движения,
я сказал.
***
Зябко. Дорога ухабисто-грязная.
Ветви, оттянутые сосульками.
Шишку кедровую лузгаю. Лязгает
старый уазик, «родимая» булькает.
Час-полтора покоряем хребёт
мы — крайне ценных орехов добытчики.
Лязг, да машина заткнётся вот-вот.
Будем внимать только гомону птичьему.
Нет, и прекрасно, во всём кедраче
связи, читай — обязательной привязи…
Забуксовал наш уазик в ключе.
Вывези, вывези, вывези, вывези!
Вывез. Пожалуй, нужна иногда
связь. Увидали худую лису. Лиса
перед прыжком замерла. «Это да –
дед прокричал, — ну рисуется!»
Думаю часто: вот если бы нас
не было, как бы тогда хорошо жилось
флоре и фауне! Но каждый раз
нечто бунтует во мне. Может, молодость?
Шишка, уазик, тайги аромат.
Всё-таки хочется существовать.
***
Откуда стихи растут –
оттуда и всё, что «худ»:
картины, кинокартины,
скульптуры и зда-ния.
Художники неповинны
в дуальности бытия.
Я ручкой черчу цветной
(цвет артериальной крови):
прекрасное, ангел мой, –
ужасно в своей основе.
Самоотчуждение
Выбегаю из поля зрения
разношёрстного населения.
Больно — сыплются с неба градины,
остаются на почве вмятины.
Грубоватой отделки курткою
сам себя конвульсивно кутаю.
А за маленьким полем зрения –
беспредельная степь п р о з р е н и я.
В бытовании мало смысла,
я поэтому-то смылся.
Охота на мышей
Жизни мышья беготня…
Что тревожишь ты меня?
