неминучий
Иль ясность Божьего лица?»
Молчит.
Гимн вечной мерзлоте
Вечная мерзлота –
нет её непокорней.
Вечная мерзлота
не пропускает корни.
Вечная мерзлота –
гнётся, скрипя, лопата.
Вечная мерзлота
мамонтами богата.
Ясно, что перегной
даже и не сравнится
с вечною мерзлотой.
Слышь, агроном-тупица,
нечего ждать плода
от неродящей тверди.
Вечная мерзлота –
это синоним смерти.
Окоченелых туш
тыщи. Покой их долог.
Землю хоть сколько рушь –
бивня найдёшь осколок
максимум. Навсегда
мамонтов поглотила
вечная мерзлота,
злая земная сила.
Кстати, пещерных львов
и носорогов тоже.
Сказано много слов,
надо бы подытожить.
Тленные господа,
дамы, ловите фразу:
вечная мерзлота –
смерть и бессмертье сразу.
***
Запах яблок еле-еле уловимый — уловил.
Разлагающихся яблок. Их довольно много тут.
Энтелехия — весною семена в них прорастут,
будет дивным удобреньем эта яблочная гниль.
Жаль, другое дело — тело человека. Обонял
трупный запах. Воскрешенья вонь, бесспорно, не сулит.
Как остерегал умерший замечательный пиит:
«А придёт пора — вдруг станешь смрад и гной». Я стану. Я!
***
Ржавеют во дворе изогнутый турник
и сломанные брусья.
Быть может, не вернусь я
туда, где жить привык.
А девочка несёт лохматого щенка
породы шпиц навстречу.
Я тело искалечил,
душа цела пока.
Единственное, чем действительно горжусь, –
умением, ощерясь,
идти страданье через,
как баламут Иисус.
Неоновых огней мерцание — ТЦ,
панельные дома,
сибирская зима,
догадка о конце.
***
Под снегом трупик снегиря,
его припорошило.
И жил он, в общем-то, не зря,
но всё-таки паршиво.
Недоедал, недопивал
пунцово-серенький овал
с миниатюрным клювом.
И снег сковал, и лёд сковал
в конце концов…
К чему вам
о птичьей горькой знать судьбе?
К тому, что смерть не дремлет.
И вам — скажу прямей — тебе
ещё удобрить землю
самим собой когда-нибудь.
Memento mori. Жуть не жуть,
а надо бы смириться.
Прощай, клубника-птица!
Арейское
Даурские жемчужницы хрустят, как лёд, под сланцами.
Зловонных ржавых водорослей бессмысленная вязь.
Решительно настроены сегодня искупаться мы.
И что, что солнце спряталось и буря поднялась.
Заходим в воду, брызгаясь… Коричневую, мутную.
Нас четверо: две девушки (читинки), я и брат.
Одну зовут Мариною, коль ничего не путаю,
другую — Соней. Встретились примерно час назад.
Глядим, грязедобытчики на самодельном катере
пришвартовались к берегу. Волнуется Арей.
Когда ныряешь — чувствуешь себя в утробе матери.
Выныриваешь — заново рождаешься, ей-ей.
Не надо моря чистого, не надо пляжа белого,
не надо представительниц шаблонной красоты.
Лукавлю я? Нисколечко. Достаточно и этого:
жемчужниц, ржавых водорослей, толстушек из Читы.
***
На берегу костёр.
Мы проверяем сети.
Кто космос распростёр,
заставил звёзды эти
сверкать — нисколько нам
не интересно. Рыбы,
должно быть, килограмм
поймали, и спасибо.
Я окуня беру,
боль чувствую — игольчат.
И пастью, что в жиру,
он тихо-тихо ропщет.
Гребу, довольный, вспять,
кент курит полулёжа.
Нет смысла задавать
вопрос «В чём смысл?» — ни в чём же!
***
Здоровенный комар,
прикожившийся на предплечье,
снова чувствует жар
(так тепла эта кровь человечья,
что способна обжечь
хоботок). Всюду жизнь насекомых.
Не нужны им ни речь,
ни обилие смыслов искомых.
Человек — пустота,
искажённая внутренним миром.
А вот он неспроста
был рождён несмышлёным вампиром.
Мой любимый досуг –
создавать поэтический кокон.
Говорю ему: «Друг,
ты летаешь вдоль глянцевых окон,
поджидая людей,
что оставят открытыми настежь…
Погоди-ка, не пей.
Оторвись. Неподдельное счастье ж
заключается в том,
чтоб практически стать невидимым.
Как бестелый фантом
или взвесь, наречённая дымом».
Здоровенный комар,
прикожившийся на предплечье,
снова чувствует жар,
но укус — это только предтеча,
после — жжение, зуд…
Отойдём от банальных повторов.
Как меня назовут:
стихопряд Александр Егоров
или просто чудак,
растекавшийся мыслью по древу?
Хорошо, если так,
а иначе… В «иначе» не верю.
