отношения; завязались они, конечно, по поводу все той же истории с князем, когда Вера Лебедева была поражена горестью до того, что даже заболела; но при каких подробностях произошло знакомство и дружество, нам неизвестно.
We have made reference to these letters mainly for the reason that some of them contain information about the Epanchin family and, above all, about Aglaya Ivanovna Epanchin.
Упомянули же мы об этих письмах наиболее с тою целью, что в некоторых из них заключались сведения о семействе Епанчиных и, главное, об Аглае Ивановне Епанчиной.
Evgeny Pavlovich, in a rather incoherent letter from Paris, told of her that, after a brief and extraordinary attachment to some ?migr?, a Polish count, she had suddenly married him, against the will of her parents, who, if they did finally give their consent, did so only because the affair threatened to turn into an extraordinary scandal.
Про нее уведомлял Евгений Павлович в одном довольно нескладном письме из Парижа, что она, после короткой и необычайной привязанности к одному эмигранту, польскому графу, вышла вдруг за него замуж, против желания своих родителей, если и давших наконец согласие, то потому, что дело угрожало каким-то необыкновенным скандалом.
Then, after an almost six-month silence, Evgeny Pavlovich informed his correspondent, again in a long and detailed letter, that during his last visit to Professor Schneider in Switzerland, he had met all the Epanchins there (except, of course, Ivan Fyodorovich, who, on account of business, stays in Petersburg) and Prince Shch.
Затем, почти после полугодового молчания. Евгений Павлович уведомил свою корреспондентку, опять в длинном и подробном письме, о том, что он, во время последнего своего приезда к профессору Шнейдеру, в Швейцарию, съехался у него со всеми Епанчиными (кроме, разумеется, Ивана Федоровича, который, по делам, остается в Петербурге) и князем Щ.
The meeting was strange: they all greeted Evgeny Pavlovich with some sort of rapture; Adelaida and Alexandra even decided for some reason that they were grateful to him for his "angelic care of the unfortunate prince."
Свидание было странное; Евгения Павловича встретили они все с каким-то восторгом; Аделаида и Александра сочли себя почему-то даже благодарными ему за его "ангельское попечение о несчастном князе".
Lizaveta Prokofyevna, seeing the prince in his sick and humiliated condition, wept with all her heart.
Лизавета Прокофьевна, увидав князя в его больном и униженном состоянии, заплакала от всего сердца.
Apparently everything was forgiven him.
Повидимому, ему уже все было прощено.
Prince Shch. voiced several happy and intelligent truths on the occasion.
Князь Щ. сказал при этом несколько счастливых и умных истин.
It seemed to Evgeny Pavlovich that he and Adelaida had not yet become completely close with each other; but the future seemed to promise a completely willing and heartfelt submission of the ardent Adelaida to the intelligence and experience of Prince Shch.
Евгению Павловичу показалось, что он и Аделаида еще не совершенно сошлись друг с другом; но в будущем казалось неминуемым совершенно добровольное и сердечное подчинение пылкой Аделаиды уму и опыту князяЩ.
Besides, the lessons endured by the family had affected her terribly and, above all, the last incident with Aglaya and the ?migr? count.
К тому же и уроки, вынесенные семейством, страшно на него подействовали, и, главное, последний случай с Аглаей и эмигрантом графом.
Everything that had made the family tremble as they gave Aglaya up to this count, everything had come true within half a year, with the addition of such surprises as they had never even thought of.
Все, чего трепетало семейство, уступая этому графу Аглаю, все уже осуществилось в полгода, с прибавкой таких сюрпризов, о которых даже и не мыслили.
It turned out that this count was not even a count, and if he was actually an ?migr?, he had some obscure and ambiguous story.
Оказалось, что этот граф даже и не граф, а если и эмигрант действительно, то с какою-то темною и двусмысленною историей.
He had captivated Aglaya with the extraordinary nobility of his soul, tormented by sufferings over his fatherland, and had captivated her to such an extent that, even before marrying him, she had become a member of some foreign committee for the restoration of Poland and on top of that had ended up in the Catholic confessional of some famous padre, who had taken possession of her mind to the point of frenzy.
Пленил он Аглаю необычайным благородством своей истерзавшейся страданиями по отчизне души, и до того пленил, что та, еще до выхода замуж, стала членом какого-то заграничного комитета по восстановлению Польши и сверх того попала в католическую исповедальню какого-то знаменитого патера, овладевшего ее умом до исступления.
The count's colossal fortune, of which he had presented nearly irrefutable information to Lizaveta Prokofyevna and Prince Shch., had turned out to be completely nonexistent.
Колоссальное состояние графа, о котором он представлял Лизавете Прокофьевне и князю Щ. почти неопровержимые сведения, оказалось совершенно небывалым.
What's more, some six years after the marriage, the count and his friend, the famous confessor, had managed to bring about a complete quarrel between Aglaya and her family, so that they had not seen her for several months already ... In short, there was a lot to tell, but Lizaveta Prokofyevna, her daughters, and even Prince Shch. had been so struck by all this "terror" that they were even afraid to mention certain things in conversation with Evgeny Pavlovich, though they knew that even without that, he was well acquainted with the story of Aglaya Ivanovna's latest passions.
Мало того, в какие-нибудь полгода после брака граф и друг его, знаменитый исповедник, успели совершенно поссорить Аглаю с семейством, так что те ее несколько месяцев уже и не видали... Одним словом, много было бы чего рассказать, но Лизавета Прокофьевна, ее дочери и даже князь Щ. были до того уже поражены всем этим "террором", что даже боялись и упоминать об иных вещах в разговоре с Евгением Павловичем, хотя и знали, что он и без них хорошо знает историю последних увлечений Аглаи Ивановны.
Poor Lizaveta Prokofyevna wanted to
