двумя окнами комнату.
Железная кровать, простой столик и прадедовский комод — вот все, что составляло меблировку этого помещения.
Наниматель подошел к окну, выглянул во двор, как бы невзначай стукнул в стену и еще раз скользнул быстрым и острым взглядом по углам комнаты:
— Отлично. Все хорошо. Мне нравится.
Довольная такой оценкой, хозяйка спросила:
— А вы одинокий?
— Совершенно.
— Вам понадобится самовар?
— Гм… Если вас не затруднит.
— О, мне совсем не трудно, — ответила хозяйка, украдкой разглядывая будущего своего жильца. Он был молод, хотя большая, с красивым лбом, голова его уже лысела. Он носил рыжевато-русую бородку, а глаза его светились умом и жизнерадостностью. Его наружность несколько смутила хозяйку. Она раздумывала: если это студент, то, вероятно, будет шум, веселые сборища; для нее же имеют значение тишина и спокойствие.
Он точно угадал ход ее мыслей:
— Человек я тихий и по роду своих занятий помощника присяжного поверенного нуждаюсь в спокойной квартире. Надеюсь, у вас не очень шумно?
— Что вы, что вы!
Она тотчас же назвала цену за комнату, и даже ниже той, о которой только что думала.
С задатком все было улажено в одну минуту, и новый жилец немедленно получил ключ от квартиры.
Оставался последний вопрос: о прописке, но хозяйке даже не пришлось его задавать, — новый жилец предупредил ее.
— Вам, конечно, нужен мой паспорт, — сказал он, сунув руку в боковой карман пиджака.
Хозяйка участливо вздохнула:
— С пропиской такие строгости…
— Знаю, знаю. Вот, пожалуйста.
А в прихожей, нащупывая ногой калоши, сказал:
— Переберусь к вам если не завтра, то послезавтра наверняка.
— Милости просим. Когда вам будет угодно.
Новый жилец надел шляпу и, попрощавшись, вышел.
Хозяйка же, пройдя к себе в комнату, с удовлетворением объявила мужу:
— Ну, наконец-то сдала комнату.
— Кому же? — равнодушно спросил он, разворачивая газету.
— Одному адвокату, Ульянову.
Часть первая
Глава первая
КОНЕЦ ДЕТСТВУ
Вторую неделю Алеша Бахчанов выстаивал по нескольку часов в день у ворот металлического завода. Работы! Этим желанием были пронизаны все его мысли.
С рассветом он являлся сюда и всегда находил огромную толпу безработных. В заплатанных пиджачках, в деревенских армячишках зябли понурые люди, терпеливо ожидая, когда покажется мастер, чтобы отобрать на работу двух-трех человек.
Алеша с завистью смотрел на пыльные окна цехов. Там, в отблесках таинственного огня, мелькали черные, словно обугленные, человеческие фигуры. Это было похоже на ад, где, по рассказам покойной матери, черти поджаривают грешников. Но это была работа, она давала хлеб…
После неудачных попыток он решил явиться сюда в последний раз. Ночью почти не смыкал глаз, боясь проспать. И как только во дворе пропел петух, выскочил из каморки.
Сырая петербургская мгла окутывала Шлиссельбургский тракт. Один за другим слепли керосиновые фонари. Над заставой поднимался протяжный разноголосый стон заводских гудков. Из переулков и безглазых тупиков тянулись вереницы рабочих. Черные пасти мастерских проглатывали их.
Шлепая опорками по грязи, Алеша пришел к знакомым воротам. Здесь уже стояли безработные. Хмурое, низкое небо кропило их мелким, как изморось, дождем, и они жались к забору, но не уходили. Иные курили, тихо беседуя между собою. Алеша молчал. Мыслями он уносился в лучшее свое прошлое: в родной дом, в знакомые классы начальной школы, в пору беспечных игр и надежд.
Как ни худа и ни бедна была отчая хижина, — милы воспоминания о ней. И хоть редко в ней бывало тепло, но что значит холод там, где сердце согревалось горячей материнской лаской и бесконечной добротой отца!
Мать умерла, когда Алеше исполнилось двенадцать лет; в то время отец еще работал на прядильной фабрике. Потрясенный горем, мальчик не пал духом.
Приходя домой из школы, он успевал справляться по хозяйству: прибирал в хибарке, стирал, готовил и носил отцу на фабрику скудный обед — несколько холодных картофелин с постным маслом.
Здесь, в красильной, среди монотонного шума и едких паров, отец казался могущественным кудесником, заставляющим вертеться и подскакивать все эти круглые и угловатые части машин. Но время от времени он сгибался от приступов судорожного кашля, и тогда Алеша с тревогой глядел на него. Взяв узелок с едой, отец забирался в угол, на кучу сырых мотков пряжи, и, закусывая, нередко говорил:
— Подрастешь, ищи работу в лучших местах. На текстильной — могила!
Вечерами они молча сидели за некрашеным столом у семилинейной лампы. Отец, беззвучно шевеля губами, читал какую-нибудь затрепанную книжонку, сын готовил уроки или лепил из глины фигурки людей и животных, удивляя отца своей
