Запах разложения сбивал с ног, вызывая тошноту и головокружение. Она шла где-то под землей, путалась в паутине, обрывках материи и спотыкалась о какие-то безбожно громыхающие металлические предметы. Вонь становилась невыносимее с каждым шагом, но ей казалось, что надо идти вперед; вперед, в глубину, во что бы то ни стало. Зачем? Просто потому, что она умрет от печали и боли, если остановится, или потому, что какая-то её часть навсегда останется здесь, если она не найдёт её. Ещё шаг — земля качнулась и ушла у неё из-под ног.
Ксюша вздрогнула и открыла глаза. Поезд ещё раз дернулся и встал. С нижней полки раздалась невнятная ругань разбуженной Даши.
— Тормоза народ весёлый, как гласит индейцев мудрость, — заметила Ксюша.
— Ненавижу ездить поездом! И почему в это милое место самолеты не летают?! — мрачно буркнула Даша.
— Мы же выяснили, что летают.
— Ага, только низко и недолго, как куры.
— Если тебе не нравится местная авиация, это ещё не значит, что её нет.
Внезапно Даша переменила тему разговора:
— Ты знаешь, я думаю, что встречу его здесь.
Ксюша состроила скептическую гримасу и натянула одеяло на голову. Она хорошо знала гипотезу своей подруги о красивой и незамутненной любви с первого взгляда, которая поджидает её за ближайшим углом. «Единственный, кто может поджидать за углом, это маньяк», — подумалось девушке. Кроме того, она хорошо знала, что если подруга завела этот разговор, то теперь так просто не уймётся.
И Даша продолжала:
— Моё сердце чувствует его близость…
— Как ты и в самом деле можешь верить в эту чушь? Или тебе просто нравится меня доставать?
— Это тебе нравится меня доставать, — возмутилась Даша. — Не может быть, что ты не веришь в любовь!
Ксюша под одеялом поморщилась ещё сильнее, но Даша этого уже не видела.
— Любовь, — сказала Ксюша, — возникает как следствие глубокого взаимопонимания, доверия, уважения и восхищения. Это тяжёлый непрерывный совместный труд. Она не может возникнуть вот так, с бухты-барахты, в первую же минуту.
— Ты рассуждаешь, как старая дева, — фыркнула Даша.
— А ты как мартовская кошка, — огрызнулась Ксюша.
Но Даша её слов не расслышала, потому что как раз в этот момент с восторженным криком бросилась к окну.
— Ты глянь, какая красота, Ксюх!
— И правда! — Ксюша выбралась из-под одеяла.
Поезд ехал по склону горы над долиной, внизу бурлила и билась о камни река, а дальше террасами поднимались окутанные туманом и поросшие глухим еловым лесом горы.
— Карпаты проезжаем, — завороженно выговорила Даша.
Подобным образом проводили свои полтора суток в поезде подруги, выпускницы МАРХИ, ехавшие в небольшой старинный город отдохнуть.
***
Они сняли на пару месяцев нижний этаж небольшого увитого плющом особнячка где-то на окраине. Узкая, пропахшая виноградом улочка, осыпаясь, вилась по склону. Воздух был бодряще влажным, в нём дрожали холмистые горы с рассыпанными по ним белыми пятнами коттеджей. Девушки с удовольствием выдохнули из легких остатки московского «пепла», вооружились фотоаппаратами и отправились на прогулку.
У Ксюши город вызвал смешанное сладковато-горькое чувство. Подобное она испытывала, когда через несколько лет после смерти бабушки приехала в её родное село, где провела половину детства. Медово-пряный запах трав, бескрайнее голубое небо в белых барашках, дом, проданный чужим людям, и бывшие друзья и соседи, которые то ли и в правду не узнавали, то ли не хотели узнавать её.
То село совершенно не походило на это место.
Здесь горизонт с одной стороны закрывали лесистые горы, с другой — блестело серебряной полоской море. Узкие мощёные улицы, австрийские особняки, увитые частично засохшим плющом, сквозь просветы в котором строго взирали львы, орлы и рыцари.
Еще был ветер… то жаркий днём, то прохладный по вечерам, и вечно влажный, тяжелый. Возникало ощущение, будто он несёт в себе чьи-то слёзы… Слёзы, пролитые сто лет назад и пролитые год назад — все они уже потеряли свою причину, и осталось лишь общее тягучее беспокойство.
Но чувство было то же — чувство ностальгии и одиночества.
Она поделилась с Дашей своими ощущениями. На это та ответила, что чувствует — она совсем скоро встретит Его. И вид при этом имела крайне загадочный и довольный.
Ксюша безнадёжно покачала головой, придя к выводу, что Даша всё же дразнит её (она ведь не сумасшедшая, хоть и увлекающаяся натура), и решила не поддаваться на провокацию.
— Ой, смотри! — воскликнула Ксюша и подняла с земли мягкое, но крепкое белое, с кремовыми подпалинами перо, размером чуть больше её ладони.
— Может, орлиное? Хотя вряд ли тут такое водится.
К вечеру заходящее солнце окрасило рыжим шпиль ратуши. Они сидели в небольшом уличном кафе и наслаждались местными кондитерскими изделиями. Ксюша что-то энергично объясняла Даше, чертя в блокноте. Почти сразу после того, как
