шкафу, открыла дверцу, долго рылась в глубине и извлекла из него папку. Ласково провела рукой по веселым серым медвежатам, улыбнулась. «Чудесные годы юности».
Щелкнув выключателем, погасила верхний свет, оставила лишь настольную лампу, с ногами забралась на диван. Мишки с папки призывно улыбались — открой папку, это не страшно. Рита положила папку на колени, медлила. В тишине комнаты громко щелкнула кнопка клапана. Первой она извлекла большую нотную тетрадь. В ней двадцатилетняя Рита вела свой дневник.
Пролистала несколько страниц, зажала разворот, пробежала глазами — строчки шли косо.
«Мы ходим разными тропами, они разводят нас, уводят в сторону друг от друга. Неужели никогда моя тропа не ляжет параллельно твоей, не побежит с ней рядом? Но когда между тропами истончится, сгладится последняя тонкая преграда, я встречу тебя, ты встретишь меня. Мы возьмемся за руки и пойдем вместе по жизни, одной нашей тропой».
Захлопнула тетрадь. Этот дневник свидетель самых горьких моментов. Всех обид, всей горести, что со слезами она выплескивала на эти страницы. Нет, читать боль и обиду двадцатилетней девочки не хотелось.
От неловкого движения папка начала съезжать с колен. Рита попыталась подхватить беглянку, но неудачно. На пол посыпались вкладыши от жвачки Love is…. Легкие, невесомые фантики, падали на пол, вызывая новые воспоминания.
Лето, мне двадцать пять лет. Мы познакомились с ним в магазине. Он спросил меня, какой аромат я бы посоветовала симпатичному одинокому мужчине. Я посмотрела в его карие глаза, мой приемник уловил волну.
4
С ним всегда было легко.
— Отстань, что за глупости?!— Ну, Рита, ну давай, читай, — дурачился он.— Мы взрослые люди, Ромка.— Вы подтверждаете, что это девушка взрослая? — неожиданно он разворачивается и обращается к мимо проходящей женщине, подставляя для ответа зажатый в руке воображаемый микрофон.Она удивленно переводит озадаченный взгляд с него на меня.— Прошу прощения, я и сам знаю ответ. — Он извиняется, делает шутовской дурашливый поклон.Женщина, крутит пальцем у виска и идет своей дорогой.Мы смотрим друг на друга и начинаем смеяться.— Тогда я читаю первый, — поняв, что правила игры приняты, развернул он свою жвачку. — Любовь это… придумывать друг другу веселые прозвища. Ты мой зайчик, я твой Зай, — целует меня, — теперь ты.— Любовь это… быть Венди для своего Питера Пэна, — читаю свой вкладыш. — Вот так вот, Венди, а не зайчик.Идем, держимся за руки, придумываем новые прозвища, смеемся до слез. Это было счастье.
Рита вытащила из-под себя затекшие ноги, потянулась. С Ромкой было здорово не только смеяться. Вспоминая, закрыла глаза.
Подходим к моему дому, я роюсь в сумочке, ищу ключи. Он зарывается лицом в мои волосы, целует в шею, ниже в ключицу. Заходим в подъезд, привлекает к себе, целует в губы. Я пячусь спиной вверх по лестнице, догоняя меня губами, шаг в шаг он идет за мной следом.Не помню, как входим в квартиру, кружится голова. Знаю, мы дома одни. Прижимаюсь к нему и целую, целую. Мне мало. Хочу больше. Каждое его прикосновение отзывается томлением, влечением. Убираю последние преграды. Кожа к коже, губы к губам, ничего не слышу. Ощущаю только его вкус, его силу. Эту сладость, исходившую от него волнами по моему телу. Мое желание, его терпение, мою готовность, его уверенность. Нашу гармонию, нашу волну. Подъем и падение, но не боль, а экстаз, от места соприкосновения, по животу, бедрам, до кончиков пальцев ног, до хриплого стона и вздоха взахлеб, ощущая всю себя, дрожащую от удовольствия.
Рита стиснула бедра. По-кошачьи, щекой потерлась о спинку дивана. Эти воспоминания до сих пор вызывали в ней желание. Даже спустя пять лет она еще помнила, как от одного его прикосновения мгновенно теряла связь с реальностью. Видела, чувствовала лишь его одного. Он был всем миром. И мир без него не существовал. С ним ее радар работал на максимальной частоте. Так часто, как в тех отношениях, не искрило никогда. И ни с кем.
— Рита, выходи за меня замуж.— Нет, Рома, нет.— Ну почему нет? Что не так?«Все не так. Зачем ты это сказал? Что теперь делать?» — спрашиваю про себя. Отворачиваюсь, прячу от него свой испуг.— Напридумывала себе про быт и замызганный халат, помню я твои рассуждения, — он разозлился.— Не нравится — уходи, — закипаю в ответ.Он качнулся мне навстречу, остановился, стиснул зубы, опустил глаза. Сдержался, не обидел меня в ответ.— Давай обсудим это позже? — шумно выдыхает, пытаясь успокоиться, — я готов подождать.— Нет. Не уговаривай ни меня, ни себя. Продолжения не будет. Кина не будет, — начинаю смеяться.Абсурд киношных фраз толчками, смешками выпрыгивает из меня: электричество кончилось. Кина не будет, электричество кончилось.Он дернулся как от пощечины, развернулся, хлопнув
