лопаты: совковую и штыковую. Род деятельности «ритуальных агентов» не оставлял сомнений. Дождавшись, когда «Джип» свернет с асфальта, и с черепашьей скоростью начнёт переваливаться по лесовозным колеям, Сашка распахнул дверь и выпрыгнул в сугроб. Упал, тотчас вскочил на ноги и ломанулся в лес не разбирая дороги. Он услышал, как автомобиль остановился, кто-то забористо выругался, заднюю дверь захлопнули и поехали дальше.
Когда уровень адреналина начал опускаться, Сашка обнаружил, что забрёл довольно далеко. Опасности заблудиться в общем-то не было: цепочка собственных следов могла легко вывести его обратно на дорогу, но пока как-то… не хотелось.
Вечерело. Косые тени деревьев ложились на желтый в свете закатного солнца снег. Тишина нарушалась то хрустом ветки, ломающейся под снежной тяжестью, то непонятным уханьем, то раскатистым «карр». Переводя дух после получасового «трофи рейда», Сашка стоял, привалившись спиной к сосне, ветви которой начинались где-то далеко вверху.
Оглядевшись, он обнаружил в пяти шагах от себя лесовозную дорогу, которой правда не пользовались в этом сезоне, но тем не менее идти по ней было немного легче, чем просто ломиться через лес. Ну и кроме того дорога, очевидно, должна была куда-то вести. Что бы идти было веселей, Сашка скомандовал себе: «Песню запе-вай, раз, два!», и затянул в ритме военного марша: «Riders on the storm, riders on the storm. Into this house we’ve born. Into this world we’ve thrown. Like a dog without a bone, an actor out of loan – riders on the storm…»
Дорога тем временем привела на большую поляну, образовавшуюся в результате заготовки леса и уже начинавшую зарастать маленькими елочками. Снег из желтого неожиданно быстро превратился в синеватый, затем в синий. Здесь, в глубине зимнего леса, звенящая тишина прерывалась случайными звуками гораздо реже.
Вдруг, с противоположенной стороны поляны Сашка явственно услышал колокольный звон. Боясь, что звон прекратиться и обнаружить его источник будет невозможно, он стал пробираться по сугробам между посаженными ровными рядами метровыми ёлками, едва ли не быстрее, чем ломился от мрачной похоронной команды час назад. И тут ему повезло: как только он пересёк по диагонали делянку, он вышел на хорошо укатанную, чуть ли не с сегодняшними следами дорогу, пробитую трактором-трелевочником, тащившим за собой связку спиленных деревьев – «хлыстов» и очистивших ими от снега довольно широкое пространство. И хотя звон вскоре прекратился, Сашка уже не сомневался, что дорога должна привести к жилью. Пройдя в густых лесных сумерках ещё четверть часа, он вышел на околицу маленького села, состоявшего едва ли из десятка домов, в дальнем конце которого белела шпилем, увенчанным восьмиконечным крестом, церковь. Любивший всякую историю, в том числе архитектурную, Сашка отметил про себя: «Классицизм. Первая треть 19 века. Наверное, усадьба какая была. А потом восставшие народные массы усадьбу в пьяном угаре сожгли, а церковь побоялись. Вдруг Он и правда накажет?»
В тот раз Сашка прожил у отца Серапиона две недели. Собственно, жил он не у него, а у одинокой и бездетной восьмидесятилетней бабы Нюры, которая была по совместительству и церковным хором и свечницей и в общем составляла 50 процентов населения точки на карте, носившей немудреное название Преображенское. Летом лесными тропами приходили десятка полтора дачников, но количество их уменьшалось год от года. Непопулярность этого затерянного уголка объяснялась очень просто: от асфальтированной дороги в Преображенское попасть можно было либо по короткой через лес, на которую Сашка и набрел, убегая от неудачных попутчиков, или по длинной полевой, шедшей вдоль топких берегов извилистой речки Петелки, с необходимостью форсировать саму речку перед въездом в село. Зимой дорогу никто не чистил, да и в любом случае качество подъезда что с одной, что с другой стороны, подразумевало наличие у транспортного средства гусениц, а у его водителя очень большой настойчивости в достижении цели. Весной и осенью на несколько недель оба пути оставались проезжими только для персонального вездехода отца Серапиона по имени Орлик, который боялся только волков. Пользуясь этим добрым и надежным транспортным средством, отец Серапион раз в месяц выезжал на большак, где пополнял с помощью передвижного сетевого супермаркета «Автолавка» необходимые припасы. Необходимость в пополнении припасов была не то чтобы велика, скорее нужно было, как выражался сам отец Серапион – «не забыть, как выглядят люди». В целом же хозяйство преображенских жителей было автономным: овощи давал огород, муку, крупы, чай и прочая закупались на год вперёд в складчину на пенсию бабы Нюры и пожертвования, которые приносили в храм прихожане, посещавшие богослужение трижды в году: на Рождество, на Пасху и на престольный праздник Преображения.
Постоянных прихожан было 7 – пять бабушек и два дедушки. Самой младшей – энергичной Валентине Григорьевне недавно исполнилось 64, а самому старшему – Никанору Никандровичу – 97, он был 1900 года
