Милиция осажденного города [Раиса Давыдовна Мессер] (fb2) читать онлайн

Раиса Мессер Милиция осажденного города

Предисловие

Предлагаемая вниманию читателя книга очерков Раисы Мессер «Милиция осажденного города» не претендует на всесторонний, исчерпывающий охват всей многогранной деятельности Ленинградской ордена Красного Знамени милиции в период блокады Ленинграда. В книге запечатлены факты, события и портреты людей Ленинградской милиции этих дней, характеризующие различные стороны ее героической работы.

Читатель не должен искать в этой книге детектив, авантюрно-развлекательное чтение. Книга очерков о Ленинградской милиции задумана и написана, как одна из страниц истории обороны города в дни Великой Отечественной войны, как произведение документальное.

Большую помощь автору оказали материалы, предоставленные в его распоряжение участниками обороны Ленинграда — работниками Ленинградской Краснознаменной милиции. Эти материалы: дневники, записи событий, рассказы и воспоминания фактических героев книги, — явились ее фундаментом, легли в ее основу.

Очерки «Милиция осажденного города» — первый подступ к написанию истории Ленинградской милиции.

Комиссар государственной безопасности И. Иванов

Комиссар милиции III ранга И. Аверкиев

Полковник милиции Н. Бабич

Ворота в город

Стремительно убегает вперед линия широкого проспекта. Она льется как многоводная река, шумная и бурливая. И вдруг круто останавливается у высоких ворот благородного темносерого камня, украшенных пятью гордыми вздыбленными конями.

...Кировский район первым принял на себя бешеные удары врага. Людям этого района, ставшего прифронтовым, первым пришлось проверить крепость своих постов. Первые немецкие бомбы и снаряды упали на широкой площади у ворот с горделивыми конями. Ворота стали ориентиром для артиллерийских налетов врага. Сколько раз за много месяцев осады, в сырой осенней мгле, и в бледном свете северной ночи, и в морозные зимние сумерки незабываемой зимы 1941 года пытался враг разрушить эти ворота! Но попрежнему неуязвимо высятся на воротах кони. Только у двоих бока слегка поцарапаны осколками.

В ночь на 9 сентября 1941 года ударили первые фугасные бомбы. Загорелись транспортные склады. Тридцать милиционеров района приняли боевое крещение. Они спасали людей, вытаскивали из огня имущество. В следующую ночь налет повторился. Поток огня разлился по шести корпусам с огромными ценностями: экспортными коврами, мануфактурой, мехами.

«И вижу я, — рассказывает Соколов, — не управиться нам одним с огнем, до пожарных. А рядом — общежитие ремесленного училища. Ну, я, понятно, туда. Так, мол, и так, ребята, надо спасать имущество. Ребят набралось с сотню. Поработали они, ничего не скажешь. А тут и пожарные подоспели».

Василий Авксентьевич Соколов — человек солидный, степенный, рассказывает он не спеша, подробно. Ему 54 года. Из них 25 прошли в Кировском районе, на милицейской работе. В милицию он пришел прямо с военной службы. Сначала был рядовым милиционером. Потом — участковым уполномоченным и вот уже десять лет как он — заместитель начальника отделения. Но удивительное дело: не выходит у него рассказ о себе, как его ни расспрашивай. Все больше говорит он о людях своего отделения.

«Что есть в наше время постовой? — философически спрашивает он. И отвечает. — В малом масштабе — то же, что и начальник отделения.

Что у него есть на участке? — Охрана порядка и собственности.

Куда держит он направление? — Туда, где народ собирается.

На что ему вечером ориентироваться? — Понятное дело: на светомаскировку и проверку проходящих. Будто и не хитрое дело, а, выходит, зоркого глаза требует. Преступность за войну стала совсем другая, на прежнюю не похожая. Вор и грабитель совсем новый пошел. Вот и лови его, да еще ежели кругом фугаски и снаряды. Большое сейчас дело — постовой», — убежденно и немного задумчиво заключает Соколов.

Крепко запомнил он боевые даты своего района. Девятнадцатого сентября все того же 1941 года на маленький участок упало несколько тонн бомбового металла.

«Бежали мы, ложились, потом вставали, спешили на помощь людям. Был у нас толковый милиционер, службу хорошо знал. Машковцев ему фамилия. Побежал он тогда к площади — людей рассредоточить. А на посту, у самых ворот у Нарвских, Николаев стоял. Тут их обоих и убило. Тяжело было первых своих товарищей терять. А горевать не дано было времени.

Последние дни октября. Бомбардировка нашей территории. Огонь — на километр. С десяти часов вечера до позднего утра шла яростная борьба с пожарами. Одним пожарным, ясное дело, не управиться. Даю распоряжение управхозам: по десять человек от каждого дома для помощи. И действовали, бывало, не хуже пожарных. Ветер гонит огонь в сторону. Дорога́ каждая секунда. Где тут ждать пожарных? Мы и давай спускать имущество с верхних этажей на веревках прямо на улицу. И думаете не спасли? Обязательно, и даже верхний этаж отстояли.

А в общем попривыкли, не так уже и страшно стало».

Потом пришло самое трудное время. Декабрь. Январь. Все так же торопился к местам поражений дежурный отряд милиционеров. И всегда пешком, как бы далеко ни приходилось двигаться. Транспорт встал. Голод делал свое дело. Жизнь с каждым днем становилась труднее. И у Соколова и людей его отделения началась новая работа — подбирать на улицах ослабевших от голода людей. Страшная это была работа.

«Шатаешься, а тащишь его на себе. А куда тащить? Ясно, опять же в свое отделение милиции. А там полно слабых людей, кто сидит, кто лежит, глаза закрытые. А бывало дашь ему теплой воды, смотришь — и отойдет.

Тяжко нам было зимой, в самый голод. А только не сдавались. Понимали: нам пример показывать надо. Сам шатаешься, но нарочно придираешься к правилам: не так, мол, улицу перешел. А ведь улицу из-за сугробов и глыб ледяных не всегда и увидишь как следует. Все же взыскиваешь за нарушение, и чувствует гражданин, что хоть мы оба с ним голодные, а порядок остается крепкий и нерушимый.

Был у нас такой милиционер Борисов. Человек тихий, неразговорчивый, но дело свое знал. Как, бывало, худо ни приходилось, никогда не жаловался. В самый лютый голод придет с дежурства еле живой, а молчит. Спросит его политрук Брюханов: «Ну что, Борисов?» Просто так спросит, а видно, что подбодрить хочет. Борисов только со вздохом негромко: «Эх!».

Долгие зимние ночи простаивал он на посту, застывший, ослабевший от голода.

И умер он незаметно. Пришел с дежурства, винтовку на место поставил, койку заправил аккуратно, лег и затих. Хоть и на постели он умер, а считаем, что на посту. Ни одного часа службы не уступил он своей немощи. Ни разу не пожаловался. Нашего, Кировского, района был человек.

В феврале пришло пополнение. Были они не лучше нашего: истощенные, грязные, больные. Глянули мы на них, будто в зеркало».

Василий Авксентьевич рассказывал все это сокрушенно, будто с неодобрением вспоминая свои дела. Пожилой русский человек, с добрыми глазами, тихим мягким голосом грустно и неторопливо развертывал историю жизни отделения, и, глядя на него, трудно было сразу поверить, что именно он, такой обыкновенный с виду, был на своем участке душой всего коллектива.

Василий Авксентьевич задумался. И казалось будто речь его об очень давних временах. Будто давно уже отзвучала тревожная сирена, по сигналу которой быстро занимали боевые посты милиционеры 14-го отделения.

...В районное отделение милиции идут люди. Идут с самыми разными делами. Всем нужно ответить, помочь. Пропуск в погранзону. Просроченный паспорт. Неправильное заселение управхозом квартиры военнослужащего. Отбирают сарай. В доме нет воды. В квартире обвалилась штукатурка, — соседи наверху колют дрова. Заночевала гостья и, уходя, «захватила» с собой продкарточки. Как найти затерявшийся на почте аттестат, высланный мужем с фронта? Идет поток людей, и добрая половина адресуется в отделение милиции с делами, которыми милиция отродясь не занималась. Сейчас отделение стало чем-то вроде Райсовета: советчиком и указчиком по всем насущным вопросам жизни. В Райсовете так прямо и говорят иной раз: с этим идите лучше в милицию, там скорее решат. За время блокады для ленинградцев стало ощутимо, что милиция помогает решать самые жизненные вопросы. Милиция?! Трудно назвать дело, каким бы не занималась она в блокаду.

Вот откуда у Василия Авксентьевича необыкновенно разносторонний и мудрый опыт.

В ясный мартовский вечер не спеша выходит он на старую площадь. Озирает свой израненный район, в котором нет ни одного дома, не задетого обстрелом. И больно ему, грустно и радостно. Много сил потрачено, много людей потеряно. Но еще больше приобретено: опыта, уверенности, уважения к своей профессии, умения бороться за людей. Стоит крепко Кировский район, — район переднего края: вместе со всеми кировцами стоят его верные стражи — ленинградские милиционеры. Первый ряд их — близ ворот с горделивыми конями. И люди в синих шинелях ни шагу не ступят назад от ворот. Это — ворота в город.

Ермолаев и Ковров

Два часа ночи. Пустынная слепая улица. Из-за угла темного дома появляется высокий худой человек. Оглядевшись, он осторожно пробирается вдоль стен, стараясь потеряться в мутном, неясном свете летней ленинградской ночи. И вдруг негромкий возглас останавливает его. Перед ним — постовой милиционер.

«Ваши документы», — спрашивает он.

Человек останавливается, резко подается вперед и, быстро выдернув руку из кармана, замахивается. Но постовой Иван Николаевич Ермолаев, приземистый пожилой человек, успевает ударить его винтовкой по плечу. Что-то тяжелое падает на землю. Человек бросается бежать...

«Стой, стреляю!» — громко кричит постовой.

Человек продолжает бежать, пригибаясь и меняя направление, как бегут под огнем на фронте. Милиционер бросается за ним. Наперерез беглецу спешит еще один вооруженный человек. Несколько выстрелов рассекают тишину. Человек падает. Затем вскакивает и снова бежит. Наконец милиционер догоняет его и схватывает за ворот пиджака. Отдуваясь, — у него отдышка пожилого человека, — Ермолаев обыскивает задержанного. У него нет никаких документов. Никаких объяснений он не дает. Постовой отводит его в отделение.

Обратно на свой участок милиционер возвращается вместе с участковым уполномоченным Ковровым, тем самым человеком, который час тому назад помог ему задержать подозрительного. В трех метрах от места, где был задержан неизвестный, лежит боевая граната, — немой свидетель обвинения против пойманного диверсанта.

Ковров и Ермолаев работают вместе почти с самого начала войны. Начальник и подчиненный, они крепко сдружились в работе. Люди они немолодые, степенные, неразговорчивые. Им бы посидеть за самоваром, за приятным разговором, перекинуться бы в картишки. А на деле, каждый день их полон всяких неожиданностей и опасностей.

Дружба этих людей началась в звездную сентябрьскую ночь 1941 года. Уже три часа длилась воздушная тревога. Сергей Петрович Ковров вышел на двор и вдруг, где-то близко, услышал зловещий свист бомбы. Резкий удар расколол улицу. Что-то с силой толкнуло Коврова и прижало его к стене. Через крышу пятиэтажного здания перелетали булыжники. Ковров выбежал из ворот. Четырехметровая глубина воронки чернела на улице у самого дома, но дом был цел. Только битое стекло и обломки рам валялись на мостовой. Однако не все было благополучно, как показалось Коврову на первый взгляд. Он заметил, что дно воронки быстро покрывалось водой. Вода в воронке! Она поднималась слишком быстро. Значит пробита водопроводная магистраль. Вода зальет улицу, пойдет в подвалы, где сидят спасающиеся от вражеских бомб люди. И тут-то тихий неторопливый постовой Ермолаев оказался рядом с ним. Тремя прыжками Ермолаев перемахнул улицу, вбежал в штаб и вызвал аварийную помощь. В ожидании ее Ковров оцепил место вокруг воронки. Ведь случайная машина могла легко завалиться в наполненную водой яму. Быстро прибыла аварийная команда. Ковров и Ермолаев оставались на месте поражения, пока напор воды не ослабел, пока людям в убежище не перестала угрожать опасность.

Иван Николаевич Ермолаев пришелся по душе Коврову, хотя в аварийной горячке этой ночи они не сказали друг другу и двадцати слов. С тех пор во всех наиболее трудных испытаниях участковый и постовой оказывались вместе. Запомнился Ивану Николаевичу холодный октябрьский дождливый предвечерний час, когда больной, с бюллетенем, он шел в поликлинику. В пути его застала воздушная тревога. На улице, по которой он шел, пламя возникло одновременно на крышах нескольких домов. Один из них запылал особенно ярко. Треск, шипение огня, звон лопающихся стекол. Едкий дым ел глаза, пахло гарью.

«Мой дом горит», — услышал вдруг Ермолаев знакомый голос и увидел Коврова. Они бросились вверх по лестнице. Но вдруг снова скрежет грохочущего разрыва, и взрывной волной их сбросило вниз. Придя в себя, они увидели, что дом напротив разрушен. Слышны были крики о помощи. И Ковров, так и не добравшись до своей квартиры в горящем доме, вместе с Ермолаевым поспешил к свежему завалу на другой стороне улицы.

Ковров вызвал пожарных, расставил бойцов прибывшей восстановительной команды, а затем вместе с Ермолаевым стал оказывать помощь пострадавшим. Он лично откопал и вынес на своих руках мужчину, старуху и девочку. Ермолаев работал недалеко от него и вопросительно поглядывал на своего начальника: когда же тот вспомнит о своей квартире.

Только к утру прекратилась работа на завале, и усталые до изнеможения Ковров и Ермолаев отправились на квартиру к Сергею Петровичу. Дом все еще горел. Добраться до квартиры участкового было трудно. Жены Сергея Петровича дома не оказалось. Не было ее и в убежище. Ковров очень устал. Хотелось пить и хотя бы несколько минут посидеть спокойно. Но где же жена? Куда делось имущество?

«Пойдем назад», — сказал Сергей Петрович Ермолаеву. В разрушенном доме, где они проработали ночь, было еще много дела. Нужно было разместить по соседним домам людей, оставшихся без крова. Нужно было сложить в одно место, а потом рассортировать извлеченное из-под обломков имущество. Только когда все это было сделано, Ковров пошел к себе в отделение, чтобы доложить начальнику о происшествии. Затем он отправился на поиски жены. Он ходил по городу, разыскивая ее у родственников и знакомых. И после долгих поисков нашел ее.

История эта навсегда запомнилась Ермолаеву. Она стала для него примером. Именно эту ночь вспомнил он однажды, стоя на посту во время сильного обстрела. Недалеко от него, сраженный осколком, упал гражданин с сумкой в руке. Ермолаев подбежал к нему, чтобы оказать помощь. По документам он увидел, что перед ним заведующий магазином. В сумке оказались пятьдесят две тысячи рублей денег, предназначенных для сдачи в инкассаторский пункт. Ермолаев отправил человека в больницу, а деньги, сменившись с дежурства, сдал по назначению.

Ковров стал для него образцом мужества и самоотверженности. Ермолаев привязался к этому человеку и, незаметно для себя, старался подражать ему. Он научился делать то, что не в состоянии был бы совершить в мирное время. И в самые трудные минуты, когда приходилось действовать в одиночку, он представлял себе, как вел бы себя Ковров на его месте. Это помогало ему, приносило спокойствие и неустрашимость.

Однажды в дежурство Ермолаева фугасная бомба разбила дом. Три верхних этажа обрушились. На выступе балки повисла женщина. Она кричала, звала на помощь. Но помочь ей было почти невозможно. Тем не менее Ермолаев, презирая опасность, полез вверх. Он добрался до четвертого этажа и снял женщину. Как ему это удалось, он вряд ли смог бы рассказать потом. Он был в ушибах, ссадинах, кровоподтеках, все тело ныло и болело. Но он продолжал работать, откапывая засыпанных обвалом людей. Вбежав в проход между балками, Ермолаев в темноте нащупал перила и остановился у лестницы. Перила падали от одного прикосновения его рук. Лестница шаталась под ногами. Сверху из темноты доносился слабый плач ребенка. Ермолаев ощупью продвигался по направлению звука. Где-то высоко, неизвестно в котором этаже, на пороге разрушенной квартиры он наткнулся на кровать. В ней лежал и стонал мальчик. Ермолаев осторожно снес его вниз. К утру он спас еще несколько человек. А через день Иван Николаевич зашел в больницу узнать, что сталось со спасенными им людьми.

Улицы, перекрестки, дома и квартиры — постоянное привычное место работы Ермолаева и Коврова. Но нашлось и еще одно место, где обоим им пришлось поработать в совсем особых условиях. Это была ледовая трасса. Оперативная милицейская группа помогала автоинспекции поддерживать порядок на трассе и вылавливать всякого рода воров и жуликов.

Каждый день Ковров со своей группой задерживал по несколько таких грабителей.

Однажды Сергей Петрович вернулся домой с ночного дежурства и только что сел пить чай, как отворилась дверь и на пороге появился заиндевевший Ермолаев.

«Дело есть, товарищ начальник», — сказал он, прикуривая у печки. И, помолчав, рассказал, что в домишко неподалеку отсюда, где проживает старуха с девчонкой, часто заезжают шоферы с трассы. Вот и сейчас стоят там три машины.

«Последить бы, что там внутри, в хате», — оказал Иван Николаевич.

Ковров бросил пить чай, оделся и пошел к знакомому командиру. Попросил у него шинель поплоше, да шапку. Командир удивленно взглянул на участкового, но ничего не сказал и дал ему и шинель и шапку. Переодевшись, Сергей Петрович отправился к указанному дому. Ермолаеву и еще одному милиционеру он приказал быть поблизости в полной готовности.

Когда Ковров вошел в сени дома, первое, что бросилось ему в глаза, это дверь в кладовую, которую заколачивала досками молодая девушка. Ковров прошел в избу. Там было дымно, пахло жареным луком и печеным хлебом. За столом сидели три шофера. На нарах спал регулировщик с буквой «р» на повязке рукава. У печки возилась с горшками старуха. На стене над нарами висели маскировочные халаты, противогазные сумки, вещевые мешки, две винтовки. Под нарами видны были какие-то мешки. Ковров попросился погреться и, несмотря на возражение старухи, что, мол, у нее тесно и лучше ему пойти к соседям, прислонился к косяку двери и притворился дремлющим. На самом деле уши и глаза его ловили каждое слово, каждое движение людей в избе. Вошла девушка.

«Давай пироги печь, Наташа», — сказал ей один из шоферов. Девушка сняла с русской печки большую квашню, завязанную простыней, из-под которой тяжелыми сгустками падало сильно поднявшееся белое тесто, и стала его раскатывать. Один из шоферов достал большую железную банку, раскупорил ее штыком и высыпал в деревянную чашку яичный порошок. Потом раскупорил несколько банок сгущенного молока и вылил его в ту же чашку. Второй шофер разжег плиту, разогрел смазанный сливочным маслом противень, вылил на него содержимое чашки и стал запекать яичницу — начинку для пирога. Старуха вытащила из печки огромную сковороду с поджаренной колбасой и достала бутылку водки.

«Будут пироги готовы, пока мы рейс через озеро сделаем?», — спросил шофер девушку...

Ковров не стал больше ждать. Он незаметно вышел на крыльцо и дал знак милиционерам приблизиться. Оставив одного из них в сенях, Ковров приказал ему никого не выпускать из дома, а сам с Ермолаевым вошел в избу.

«Прекратить пьянство и сидеть за столом не двигаясь», — громко сказал он. Шоферы попытались оказать сопротивление, но под дулом нагана быстро присмирели. Затем Ковров приступил к обыску. Из-под нар были вытащены два маскхалата: в них была завязана мука. Противогазные сумки на стене оказались набитыми крупой и концентратами. На кухне стояли две корзины с мясом. В кладовке, за забитой дверью, были обнаружены восемь с половиной мешков муки. Чердак был засыпан листьями, но когда участковый разрыл их, он увидел рогожу, под которой оказалось еще восемь мешков муки. Вернувшись в избу, Сергей Петрович отобрал у задержанных документы, затем остановил первую пустую машину и, приказав шоферам-грабителям, старухе и девушке погрузиться вместе с продуктами, отправился с задержанными людьми и всем этим грузом в отделение милиции.

Так наблюдательность Ермолаева помогла Коврову раскрыть крупную шайку грабителей, беззастенчиво расхищавших продукты, предназначенные для детей осажденного города. Эта же профессиональная наблюдательность неоднократно помогала Ермолаеву в борьбе с вражескими лазутчиками и диверсантами.

Был такой случай. Ермолаев стоял на посту. Какая-то женщина подошла к нему и отдала вражескую листовку. Кто-то подбросил ее на лестнице, у дверей ее квартиры. Такие же листовки на участке Ермолаева были обнаружены и в следующие дни. Кроме того, Ермолаев заметил, что агитационные плакаты, наклеенные на стенах домов вечером, к утру исчезают. Ермолаев стал внимательно приглядываться к прохожим и вот, наконец, он поймал врага. Поздно вечером, держась у стен, пошатывающейся походкой, пробирался вдоль улицы пьяный. У одного из плакатов он остановился, пьяным движением прислонился к нему, повозился и, постояв немного, двинулся дальше. Жесты его не вызывали подозрений. Но Ермолаев пригляделся к нему. Через сотню шагов, человек снова остановился у плаката. Все повторилось сначала. «Пьяный» рвал плакаты. Когда постовой остановил и обыскал его, то за обшлагом у него обнаружил металлическую пластинку, которой и срывались плакаты.

Иногда совсем как будто пустяковое наблюдение приводило Ермолаева к важным открытиям. К урне для мусора на углу улицы подошел человек и бросил в нее окурок. Ничего подозрительного. Для этого урна и поставлена. Но минуты через две-три к этой же урне подошел другой человек. Он задержался у нее гораздо дольше, чем это нужно, чтобы бросить окурок. Постояв, он оглянулся и пошел прочь гораздо быстрее, чем подходил к урне. Ермолаев остановил его, обыскал. В кармане пиджака нашел окурок. Развернул гильзу, осмотрел ее. На ней было что-то написано. Стало ясно: один бросил, другой достал. Но зоркий глаз постового заметил вражескую уловку. Враг был задержан и обезврежен.

...Ермолаев и Ковров — рядовые милиционеры. Таких, ничем незаметных с виду, людей можно встретить в любом отделении Ленинградской милиции. Но именно они, эти простые люди, не щадившие жизни, презиравшие опасность и трудности, в суровые дни блокады помогали обеспечить революционный порядок в городе.

Потерянные и найденные дети

Длинная зимняя ночь. За столом сидит человек, склонившись над бумагами. Плотно занавешены окна. Час тишины и работы. Но тишины нет. Где-то, не очень далеко, ударяют и долго раскатываются артиллерийские разрывы. Вот уже два года живут и работают люди Ленинграда под военный грохот. И работа эта — для фронта, для продолжающейся, крепнущей с каждым днем защиты города.

Но человек за столом занят совсем другим делом. Бумаги, лежащие перед ним, не связаны ни с производством вооружения, ни с продовольственными заботами осажденного города. Человек в синем милицейском мундире разыскивает детей. Многим детям четырехмиллионного города пришлось с самого начала войны расстаться со своими родителями. Отцы ушли на фронт, а когда началась осада, не мало матерей — работниц ленинградских крупных заводов — должны были отправиться в тыл, куда были переброшены ленинградские заводы и их основные кадры. Это было осенью 1941 года. Двумя месяцами раньше шла массовая эвакуация школ, детских садов, ясель — тоже в глубь страны. По необъятным просторам нашей Родины разбросала война ленинградские семьи. Отец воюет на Украине, мать строит танки в Сибири, а восьмилетняя дочка вывезена со школой на Кубань, где ей пришлось пережить тяжелые месяцы гитлеровской оккупации. Теперь члены этой семьи ищут друг друга. И самое замечательное: находят. Находят потому, что вот такой человек с несколькими помощниками кропотливо, целыми днями, ночами, а если нужно, то и месяцами, сидит над письменными и телеграфными запросами. Много тысяч таких запросов получил за год своей работы детский адресно-справочный стол, организованный в Ленинградском Управлении милиции. Письма и телеграммы идут с фронтов, с заводов далекого тыла. Пишут не только родители, пишут и сами дети.

Девятилетний школьник просит: «Моему братишке было три года, когда я уехал. Мама работала в госпитале. Папа убит на фронте. Брата зовут Колей. Наш дом стоит возле Невы, там есть сад с решеткой». И вот по такому сомнительному адресу начинаются розыски, напоминающие сложное запутанное следствие. Ищут через эвакопункты, детские учреждения, отделы здравоохранения, ЗАГСы, отделения милиции, управхозов. Ходят по квартирам, вызывают свидетелей. Все это совсем не просто. Вот приходишь, например, в дом, где, по признакам, должен был жить разыскиваемый ребенок. А дома и вовсе нет — разрушен бомбой. Куда девались жильцы? Где домовая книга? Кто уехал до разрушения, когда, куда?

Или: в найденной, наконец, нужной квартире оказывается живут сейчас совсем новые жильцы, переселенные сюда из другого района. Что могут они сказать о прежних хозяевах? Может быть уехали, а может быть умерли в страшную голодную зиму 1941 года?

Беспощадным обвинительным актом немецким разбойникам звучат десять толстых томов деловой переписки о потерянных детях. И в то же время, все эти протоколы опросов, записи показаний, письма родителей, ответы на них — все это, казалось бы, казенные бумаги, охватывающие огромное число самых разнообразных учреждений, втянутых ходом следствия в розыски, — являют собой документы величайшего гуманизма, заботы о воссоединении разбросанных войной семейств.

Не только родители разыскивают детей. Чужие люди ежедневно присылают в Ленинградскую милицию запросы о судьбе затерянных ребятишек. В одном из писем некая женщина спрашивает, как ей быть. Девочка трех лет, Нелли Ганн, была вывезена вместе с детским садом из города в один из районов Ленинградской области. Но настали дни, когда и этому району пришлось срочно эвакуировать население под разрывами бомб и снарядов. В момент эвакуации девочка случайно осталась на станции и была подобрана проходившей воинской частью. И вот простое, будто бы, письмо-запрос: «Медсанбат одной из дивизий поручил мне привезти девочку с собой в тыл. Где ее родители, не ищут ли ее? Она со мной в Кировской области. Адрес такой-то».

Начинаются тщательные розыски. И ответ гласит: «Мать девочки живет в Ленинграде на Моховой улице. Напишите ей. Мы ее уже известили о дочке».

Политотдел воинской части сообщает: у красноармейца гвардии стрелкового полка умерла жена и остался сын. Политотдел просит разыскать его. Таких официальных запросов, идущих даже не от самих отцов-фронтовиков, а от их товарищей, от командиров и политотделов — великое множество. Огромным чувством фронтовой дружбы и товарищества рождены эти заботливые расспросы. Командиру до́рог душевный покой его бойца, ему нужно знать, каковы его семейные дела, где его дети. И часто розыски, нить которых начинается на фронте, в самой боевой обстановке, ведутся без ведома бойца. Командир или политотдел хотят узнать сначала все сами, чтобы потом либо порадовать бойца счастливой вестью, либо осторожно подготовить его к беде, отдалить и смягчить тяжелую минуту, если она неизбежна.

Сложны и запутаны пути розысков пропавших детей. Много инициативы, догадки и упорства нужно, чтобы продолжать поиски, кажущиеся иногда безнадежными. «Проверить, еще раз тщательно проверить, пойти лично туда-то, разыскать такого-то свидетеля», — гласят резолюции на документах. И действительно, попробуйте найти след пятилетней Гали Печенюк, привезенной в Ленинград в мае 1941 года на лечение в Институт костного туберкулеза. В начале войны институт закрылся и девочку поместили в детдом. В апреле 1942 года детей вывезли на Северный Кавказ. Родители девочки остались в Киеве у немцев. Девочка в далекой станице также полгода находилась на оккупированной немцами земле. Нашлись родственники, озабоченные судьбой ребенка. И шаг за шагом клубок разматывается. Станица, куда попала девочка, давно уже снова советская. Девочка жива. А через некоторое время в освобожденном многострадальном Киеве обнаружились и ее родители.

Человека, склонившегося над столом, зовут товарищ Хохлов. Он читает письма бойцов и командиров с фронта, вчитывается в горестные материнские просьбы из далекого тыла, внимательно разбирает детские каракули на сложенных треугольником записках маленьких школьников, спрашивающих о своих родителях.

Разве можно не ответить на такие письма? Разве можно не сидеть над ними такими длинными ленинградскими ночами? Не ходить под артиллерийским обстрелом в поисках адреса или даже какого-нибудь отдаленного следа имени, о котором с такой мольбой и надеждой пишется в детских и родительских запросах? И милицейские работники из отдела службы боевой подготовки, брошенные на эту работу, относятся к ней как к подлинно фронтовому труду. Ведь так ясно: боец или командир, получивший известие о найденном сыне, станет бить врага еще увереннее. Он убедится еще раз, что за его спиной, во фронтовом городе, люди думают о нем, о его семье, о его настроении. Работница, мать найденной семилетней девочки, отправленной милицией в тыл по указанному адресу, еще лучше станет работать за своим станком, создавая вооружение для фронта, для борьбы с врагом, разбившим ее семью.

«Ваш сын Саша живет в Ленинграде, в школьном интернате, учится отлично, здоровье хорошее», — заботливо отвечает товарищ Хохлов на запрос. Ответы его поражают не только деловитостью и точностью. Замечателен в них тон личной заинтересованности, сердечности, удивительной теплоты: — «Ваше заявление получено. Ищем. Сообщим обязательно», — так обычно начинается первое ответное письмо Хохлова на родительский запрос.

«Ваша девочка в детской больнице. На-днях к ней приходили из детдома, приносили подарки с елки, чувствует она себя хорошо».

Читаешь этот документ, написанный на машинке, за печатями, с исходящим номером и не понимаешь, то ли это частное, глубоко родственное письмо, то ли, действительно, «бумага из милиции». И корреспонденты Хохлова знают его по фамилии, обращаются к нему лично, как к родному человеку.

«...И детдом закрыт, и никого нет», — жалуется уехавшая с заводом в тыл мать на безответные письма соседям о своих детях. И Хохлов отвечает ей: «Ваши дети уехали в Ярославскую область. Директор детдома — Петров. По последним сведениям, полученным от него, — ваши дети здоровы и живется им хорошо».

Это означает: потерянные дети не только разысканы. Милиция следит за их дальнейшей судьбой. Хохлов справляется о здоровье ребят, поддерживает переписку с родителями.

И какой горячей благодарностью отвечают родители и дети Хохлову за его заботы о них.

«Дорогой товарищ Хохлов, — пишут отцы, матери и сами дети, — спасибо Вам за труды, за Вашу заботу, за то, что помогли нам найти друг друга».

Но не всегда счастливо завершаются розыски: десять томов переписки о разыскиваемых детях хранят в себе немало трагических ответов о детях, погибших при бомбардировках, от блокадного голода и стужи, от попадания снаряда в школу или детский сад. А сколько детей погибло без вести уже после эвакуации, попав в места, потом занятые врагом! С болью в сердце приходится Хохлову сообщать о такой судьбе их родителям. И к деловой бумаге с таким ответом скромный работник милиции прибавляет несколько горячих слов ободрения и сочувствия. Это те простые слова, которые пишут родным и близким людям, утешая их в постигшем горе. Наша страна проявила великую заботу о детях, о судьбе поколения, которому предстоит жить и восстанавливать все, разрушенное войной. Этим детям принадлежит будущее. И о них крепко думает внимательный человек в милицейском мундире с незаметной внешностью и скромной фамилией. В его руках нити многих судеб ленинградских детей. Потерянные и найденные дети ждут его помощи, его вмешательства в их будущее. Поэтому так тщательно, не замечая ни времени, ни усталости, ни продолжающегося обстрела, работает этот человек. Он должен найти тех, кого ищет.

Хозяева рек и мостов

Этот человек одет в такую же синюю шинель, как и все милицейские работники. И, казалось бы, дело у него такое же, как у всех работников милиции: охранять город, держать порядок, вылавливать преступников. Все это, конечно, верно. Но у него — особое место работы, рождающее свои специальные навыки. Он — хозяин рек, мостов, набережных, пристаней. У него на все свой взгляд, ко всему свой особенный подход.

В довоенное время речная милиция работала хлопотливо и разнообразно. Охрана водоснабжения и судоходства, — так официально назывался круг обязанностей работников речной милиции. Но с каждым годом ширилась ее работа, потому что расцветала жизнь большого, счастливого, шумного, советского города. Речники появились при каждом отделении милиции. А с 1935 года был создан особый отряд речной милиции с общемилицейскими функциями на речном транспорте.

Речная милиция охраняла мосты и набережные. Охраняла реки от засорения. Следила за выгрузкой и погрузкой на судах. Купальни, пляжи, лодочные станции, спортивные стадионы, ледоколы, — всюду должен был поспеть глаз речного милиционера. Веселое и печальное тесно сплетались в этой работе. Пестрый праздничный водный стадион нередко сменялся будничной пристанью. Легкие взмахи весел на гребном состязании — медленным движением лебедки при погрузке судна. Веселый смех и шутки отдыхающих на пляже — волнением толпы при виде утопающего. Утром речной милиционер штрафует администрацию судна, по вине которой оно простаивает уже сто часов, днем охраняет порядок на шлюпочных гонках, а на закате вытаскивает из воды тонущего человека.

Спасение на водах занимает весьма важное место в работе речной милиции. До четырехсот человек в год спасали речники Ленинграда. Бывало это и летом, и осенью и зимой. Особенно много труда, находчивости и самоотверженности требовалось от речных милиционеров при спасении утопающих зимой.

В городе, у Синего моста, провалилось под лед пять человек. Дежуривший на мосту участковый, уполномоченный речной милиции, не раздумывая, бросился вплавь, вернее нырнул в прорубь и вытащил из ледяной воды всех пострадавших.

Спасательная работа речной милиции требовала от ее людей не только находчивости и отваги. Нужна была еще и специальная подготовка. Милиционеры-речники зимой учились классному плаванию в бассейне, весной обучались бросанию спасательных кругов и шаров. Ежегодно, летом, между Троицким и Литейным мостами устраивались показательные учения речных милиционеров. Спасание, массовый проплыв в строю, шлюпочные гонки, проплывы с приборами — всем этим должны были милиционеры-речники владеть в совершенстве. И еще необходима была речному милиционеру изобретательность в любом новом для него деле.

Однажды начальнику речной милиции сообщили: нужно срочно подорвать донный лед, так как ожидается ледоход, а лед этот, поднимая уровень воды в Неве, грозил затоплением помещений прибрежных заводов. Взрыв льда был организован быстро и точно. Смелость и находчивость речных милиционеров предотвратили большую беду.

Так работали речные милиционеры в мирные годы. С первого дня войны работа их усложнилась. Уже 22 июня 1941 года рукой диверсанта был затоплен пароход, чтобы загородить фарватер морского канала и не допустить проход наших судов. Первыми узнали об этом милиционеры речной милиции. Они ныряли в трюм затопленного корабля, чтобы добыть оттуда все необходимые данные для расследования этого преступления и раскрыли его.

Закрылись купальни и пляжи. Затихли недавно заполнявшиеся праздничной толпой водные стадионы. Началась напряженная работа на пристанях: Смольнинской, Кронштадтской, Станционной. Шла эвакуация людей и грузов. Нужно было торопиться. Еще не прогремел над городом ни один разрыв бомбы или снаряда, но фронт приближался. Работа была крайне напряженной. На пристанях нужно было внимательно проверять отъезжающих людей: мало ли кто мог пробраться с толпой беженцев из районов, занятых врагом!

Главным местом действий речной милиции стал мост. Сначала могло показаться, будто работа резко сократилась. Людей в речной милиции стало втрое меньше. На самом же деле работа речных милиционеров стала еще важнее, сосредоточеннее и глубже по своему значению.

Мост — наиболее ответственное место связи тыла и фронта в прифронтовом городе. Под мостом сходятся водопроводные линии, здесь расположены электрические кабели. Охрана мостов и водного пространства на ленинградских реках стала прямым военным делом. Нужно было закрыть Неву от мин и подводных лодок врага. ОВР — охрана водного района при Краснознаменном Балтийском Флоте — действовала, опираясь на помощь речной милиции. ОВР охраняла мосты с воды. Речники зорко глядели на воду с мостов. Обнаружив что-либо подозрительное, они немедленно сообщали об этом ОВРу.

В военное время развод мостов в городе-фронте стал делом крайне важным, и речная милиция взяла это дело в свои руки.

Мост — вышка. С моста все видно: проходящие люди, транспорт, движение на реке. Служба речного милиционера на мосту тренирует его глаза, наблюдательность, воспитывает в нем быстроту реакции на любое происшествие. Но это трудная служба. Зимой 1941 года, в дикую стужу, на пронизывающем ледяном ветру, днем и ночью стояли речные милиционеры на ленинградских мостах. Чтобы притти на свой пост и пробыть на нем двенадцать часов, им приходилось пешком проделывать огромный путь: с Курской улицы на Большой Петровский мост, на Елагин, на Володарский, на Охтенский. Отдежурив, эти люди пускались обратно в тот же длинный тяжелый путь по застывшему, засыпанному снегом городу.

Мосты были одним из важнейших объектов для вражеской бомбардировки. Осенью 1941 года бывали ночи, когда по пятидесяти фугасных бомб падало в районе моста. Участковый уполномоченный речной милиции должен был не только не прекращать движение на мосту во время воздушной тревоги, но и спасать мост от пожара, вмешиваться во все дела, связанные с авариями в районе моста, и быстро ликвидировать их.

...Разрыв бомбы... Пробоина в середине моста. От сильного взрыва речного милиционера вместе со сторожем залило водой. Через минуту, отряхнувшись, он уже бежит к телефону — вызывать аварийную помощь: пробоину нужно срочно заделать.

Загорелся деревянный мост Строителей от сброшенных зажигательных бомб. Пожар потушили два дежурных речных милиционера. Гасили снегом, сшибали «зажигалки» ногами в воду. Справились сами, без пожарных.

Сигнал воздушной тревоги... С этого момента участковый милиционер речной милиции выходит на середину моста и остается здесь до отбоя, если только попадание бомбы в районе моста не потребует его немедленного присутствии у места происшествия.

Тучков мост... Ночная воздушная тревога... Как всегда, участковый на середине моста. В напряженной тишине слышится жужжание вражеского самолета. Вот оно слышнее. Самолет приближается к Васильевскому Острову. В этот момент одновременно с трех сторон скрещиваясь, в темноте ночи прямо над мостом вспыхивают и взлетают в небо три разноцветных ракеты. С моста отчетливо видно, откуда они пущены. Но не так-то просто обнаружить и взять ракетчиков. Одна из ракет явно пущена из углового дома на набережной. Но проникнуть во двор этого дома трудно. Ворота загорожены дровами, а во дворе — щебень, битый кирпич. И все же в дом нужно проникнуть потому, что именно с его крыши взлетела ракета. Несмотря на ночь и тревогу, неутомимый участковый речной милиции добирается до крыши, где и находит двух ракетчиков, уверенных в полной своей безопасности.

Немало таких ракетчиков обнаружили люди речной милиции. Но и сама река требовала острого глаза. Течение невской воды могло принести любую неожиданность, любую опасность фронтовому городу. Однажды оно принесло такую «диковинку». Было это летом 1942 года. С высоты одного из мостов дежурный милиционер заметил в реке какой-то непонятный предмет, то всплывавший, то снова нырявший. Конечно, «предмет» был выловлен и доставлен на берег. Он оказался не более не менее, как живым немцем, плывшим под водой. Вражеский лазутчик приспособил для своего «заплыва» сооружение из стула и резиновых покрышек.

Стоя на посту, вглядываясь в даль, в невские волны или гладкое ледяное поле (смотря по сезону), речной милиционер также наблюдает и за тем, что делается вокруг него. Он приглядывается ко всем прохожим и часто острый взгляд его, цепляясь за детали, незначительные и незаметные обычному глазу, обнаруживает важное преступление. На мосту человек как-то виднее, все в нем приметнее. Именно на одном из мостов зимой 1941 года был остановлен человек с тяжелым чемоданом, в котором оказался разрубленный человеческий труп.

От наметанного глаза милиционера-речника ничто не ускользает. Вот идет военный. Он небрит. Гимнастерка на нем как-будто бы свежевыстиранная. Но видна грязь на обшлагах и воротнике. Странная внешность для военного. Милиционер хочет проверить его документы. Но их-то у «военного» и не оказалось. Зато нашлась при нем целая связка ключей и отмычек. Вот какой это оказался «военный»!

Летом 1943 года по Неве пошел старый уютный ленинградский речной трамвай. Но сейчас он перевозил не гуляющих на острова, а деловых озабоченных людей — ленинградских огородников, трудившихся за городом в выходной день. Посадка, проезд и выгрузка на речном трамвае тоже требовала наблюдательного милицейского глаза. Для вражеских целей этот вид транспорта в осажденном городе мог оказаться очень удобным. На трамвай мог пробраться кое-кто чужой, чтобы разведать расположение наших частей. Это нужно было предусмотреть и предупредить.

Судоходство в военное время на Неве сильно сократилось. Но небольшие суда специального назначения ходили. Их нужно было охранять. Особенно важна была охрана пути их следования. Ведь с верхнего течения реки могла незамеченной пройти пущенная врагом мина. Ее нужно было во-время увидеть и выловить.

Неверно было бы думать, что во время войны прекратилась спасательная работа речной милиции.

В речную милицию сообщили: исчезла девушка, ее ищут родные и товарищи по работе. Сообщили на всякий случай, наряду с объявлениемрозысков через другие отделы милиции. «Если труп покажется — известите», — таково было распоряжение по всем постам речной милиции. И труп показался. По всем приметам это была девушка, которую разыскивали. При осмотре трупа выяснилось: девушку убили и сбросили в реку. Шаг за шагом, по отдельным признакам было установлено место преступления. Нашли и преступников.

По мосту идет грузовая машина. На ней люди. Неверный поворот руля — и машина с середины моста падает в Малую Невку. Дежурные речной милиции с привычной ловкостью и точностью организуют спасение тонущих, не дают утонуть никому из них.

Ну, а пытающиеся покончить самоубийством по каким-либо личным причинам просто боятся речного милиционера: «Речная милиция спокойно умереть на воде не даст». — Кто же это такие утопленники-самоубийцы в городе-фронте? По большей части это — преступники, чувствующие, что они выслежены и будут осуждены. Вот женщина, вызванная на допрос по подозрению в систематических квартирных кражах. Ее допросили и отпустили домой до следующего дня. Но, видимо, знала она за собой немало преступлений и исход предстоящего допроса был ей ясен. Она решила: проще — концы в воду. Так буквально и поступила.

В другом случае подозреваемый в серьезном преступлении человек поджег свою квартиру, а вслед за этим утопился. Этот конец ему показался проще, чем законная расплата за совершенное преступление.

Бывают и трагикомические случаи. Так, например, прыгает в воду спекулянтка, застигнутая на месте преступления, и милиционер, задержавший ее, сам же должен спасать ее.

Темная осенняя ночь. Высокий горбатый мост медленно разводится. Внимательно следит за раздвигающимися его частями дежурный уполномоченный речной милиции. К моменту развода моста у въезда на него не должно быть ни транспорта, ни запоздавших пешеходов. Но вот на мост, приближаясь к его разводной части, въезжает машина. Разумеется, речной милиционер останавливает ее, требует у проезжающих документы и. осветив фонариком человека, сидящего в машине, сразу узнает такое знакомое по портретам и плакатам лицо. Но милиционер продолжает внимательно проверять документы. Потом дает распоряжение навести мост, становится на подножку машины и провожает ее через весь мост. Он ничему не удивляется. К любым встречам: приятным и, наоборот, тяжелым и опасным привык он здесь на мосту. Днем и ночью охраняет он мост. Здесь главные пути, связывающие жизненные центры фронтового города.

Здесь он отвечает за порядок. Здесь он — хозяин.

На рельсах, на вокзалах...

Далеко, во все концы нашей необъятной страны уходят отсюда многочисленные рельсовые пути. Навстречу, к великому городу, бегут другие. Могучий поток людей и грузов устремляется к нему. Сюда едут работать, учиться, сюда ежедневно прибывают огромные ценности.

Четкий порядок должен быть на путях этого безостановочного движения. И чтобы строго охранять этот порядок, чтобы пассажиры чувствовали себя в безопасности, чтобы в сохранности шли грузы,— на путях работает железнодорожная милиция. Она должна раскрывать и предупреждать все виды преступлений, возможных на железных дорогах.

Дорога всегда привлекала к себе профессиональных воров. Вокзальные воры, расхитители грузов на транспорте, обосновывались на дорогах и вокруг них.

Борьба с обворовыванием пассажиров на вокзалах и в пути была беспокойной, но далеко не самой сложной работой для дорожной милиции. Гораздо сложнее было бороться с кражами на грузовом транспорте. Здесь «квалификация» вора должна быть гораздо выше. Он, прежде всего, должен был хорошо знать железнодорожные порядки, систему служб, иначе он рисковал попасться на первом шагу. Такого рода грабители, как правило, старались наладить прочные связи с железной дорогой.

Шайки воров на грузовом транспорте стремились проникнуть в железнодорожную среду, установить связь с грузчиками, проводниками, весовщиками. Вору необходимо было иметь здесь своих людей, чтобы в нужный момент получить сигнал: идет такой-то поезд с таким-то грузом. И тогда в облюбованном вагоне проламывалась стена или крыша, и товар сбрасывался в условленном месте на перегоне между станциями.

Большими профессиональными навыками должны были обладать работники уголовного розыска дорожной милиции при раскрытии убийств с целью ограбления в пути. Случаи эти происходили не так уже часто, но хлопот с ними было достаточно.

...Кассир фабрики-кухни, возвращаясь из Ленинграда на станцию Малая Вишера, вез полученную в банке большую сумму денег для выдачи зарплаты рабочим. Домой он не вернулся. Начались розыски. На перегоне между Малой и Большой Вишерой он был найден в бессознательном состоянии. Портфель с деньгами исчез. Кассир с разбитой головой был отправлен в больницу. Очнувшись, он рассказал следующее: в пути он вышел в тамбур покурить. Портфель с двадцатью пятью тысячами взял с собой. Через минуту в тамбур вышли два человека, один из них попросил прикурить, а второй в этот момент ударил кассира чем-то тяжелым по голове. Лиц преступников кассир не успел разглядеть. По всей видимости они вырвали у него из рук портфель с деньгами, а оглушенного ударом кассира выбросили из поезда.

Начались розыски. Через некоторое время удалось узнать, что вечером после нападения на кассира три подозрительных человека на маленькой станции около Вишеры устроили в пивной дебош, спорили о захваченных деньгах. Из троих подозреваемых были задержаны двое. Ни допрос их, ни обыск ничего не дали. Третий же бесследно исчез. Наконец, после долгих поисков работнику, занимавшемуся расследованием этого дела, удалось напасть на след скрывшегося преступника. Это был матерый бандит, бежавший из места заключения. Когда его задержали, он долго не сознавался в совершенном преступлении. Лишь на очной ставке с задержанными ранее сообщниками он понял, что попался, и рассказал, как было организовано покушение на кассира.

Так хлопотливо, разнообразно, все время настороже, все время на путях и вокзалах, в пристанционных поселках, на товарных складах, днем и ночью работала дорожная милиция в довоенные дни и годы.

* * *

В первые недели войны Ленинград стал вывозить в глубокий тыл население и оборудование крупных заводов. Московский вокзал принял на себя всю тяжесть массовой эвакуации. Ежедневный график — сто десять пар поездов — целиком перешел на военно-мобилизационные перевозки. И сверх этого графика каждый день отправлялось несколько эшелонов с эвакуированными людьми. Враг приближался к родному городу. Вокзал кипел. Залы ожидания, дворы прибытия и отправления поездов — все было забито людьми и вещами. Настроение было тяжелое: нелегко было ленинградцам расставаться с местом, где долгие годы протекала мирная, счастливая, трудовая жизнь. Люди нервничали, томились тревогой, неизвестным будущим. Труднее всего было организовать посадку, бороться с кражами в таком массовом человеческом потоке. Весь состав железнодорожной милиции Московского вокзала был брошен на эту работу. Двести курсантов милицейской школы были даны им в помощь. Держать порядок при посадке было очень трудно. В каждом эшелоне уезжало по 1500-2000 человек. В течение дня с Московского вокзала отравлялось по сорок тысяч человек. За лето 1941 года — в первый период эвакуации с Московского вокзала было вывезено около миллиона человек. Едва ли можно себе представить, какой адской трудности была эта задача — дать возможность людям сесть в эшелон, помочь им не растерять свой багаж и в то же время тщательно проверять документы отъезжающих, задерживать всех сколько-нибудь подозрительных.

Посадка шла сразу с нескольких платформ. До глубокой ночи бурной жизнью жил вокзал. Но ночью он замирал. Все стихало в тревожном напряжении. Погруженные, но не успевшие еще уехать до утра эшелоны отправлялись на дальние запасные пути. Ночью старались разгрузить вокзал и платформы, — каждую минуту могли налететь немецкие самолеты.

Гораздо легче было организовывать эвакуацию крупных государственных предприятий, оборудование заводов. Но и это было крайне сложное и ответственное дело. Поезда подавались по подъездным путям прямо на заводы. После погрузки их отправляли через Сортировочную. В пути нужно было тщательно сохранить все детали станков, погруженные в разобранном виде, и дорожная милиция много сделала для обеспечения этой охраны.

Нередко дорожные милиционеры рисковали жизнью, спасая государственные ценности. На одной из станций на Карельском перешейке, оставленной нашими войсками, дорожная милиция обнаружила семь тысяч пудов зерна. Под огнем врага милиционеры погрузили зерно в поезд и покинули станцию только после того, как ценный груз был спасен.

* * *

В сентябре 1941 года, когда враг оказался уже на ближайших подступах к городу, Военный Совет Ленинградского фронта вынес решение об организации 2-й заградительной линии. В это критическое время имевшихся контрольно-пропускных пунктов, особенно в южной части города, было уже недостаточно. Враг стремился заслать Ленинград побольше шпионов, диверсантов, лазутчиков. Они проникали в город, маскируясь под военнослужащих, советских и партийных работников, колхозников.

Организация 2-й заградительной линии была поручена Управлению Ленинградской городской милиции. Линия эта проходила по предпортовой железнодорожной ветке, начинаясь от реки Екатерингофки, пересекая улицу Стачек, затем шла по виадуку через Международный проспект, мимо Дома Советов Московского района и через Витебский вокзал и Московскую товарную станцию выходила к Финляндскому железнодорожному мосту через Неву.

2-ю заградительную линию нужно было организовать по принципу пограничной охраны. Работники милиции не имели опыта в этом деле. Но опыта вооруженной борьбы в осаде не имел и весь город и все-таки он боролся. Значит опытом этим нужно было овладеть в ходе самой борьбы и притом не теряя ни минуты. Глубокой ночью шло совещание у начальника Управления милиции города. Через несколько часов были утверждены структура и состав работников заградительной линии. Было это не так просто. Предстояло подыскать комендантов участков, начальников застав, подготовить их к исполнению своих обязанностей. Заградительная линия проходила, главным образом, в районах железнодорожных путей. Поэтому естественно было поручить ее охрану прежде всего людям железнодорожной милиции. В помощь им были привлечены работники Пушкинского и Петергофского отделений и значительное число работников из городских подразделений.

С винтовкой в руках, с наганом на поясе, на открытой, ничем не защищенной возвышенности, милиционер, охранявший заградительную линию, зорко вглядывался в сырую осеннюю мглу. На заградительной линии нужно было не только наблюдать за определенным участком. Нужно было хорошо знать, что делается в домах и общежитиях, расположенных в ее полосе. В районе железнодорожной ветки, где проходила линия, находилось немало объектов военной промышленности. Поэтому заградительная линия ежедневно подвергалась сильному артиллерийскому обстрелу. Не одна тысяча снарядов пролетала через головы бойцов на линии, много снарядов разорвалось недалеко от застав. Но никогда милиционеры не покидали своих постов.

Как правило, начальники участков заградительной линии были дорожники из батальона железнодорожной милиции. Вот 5-й батальон. Человека, назначенного его начальником, вызвали в Управление, развернули перед ним карту, показали район действия его подразделения. Он молча выслушал старшего начальника, затем собрал вверенных ему людей и повел их на свой участок. Ему предстояло организовать три поста на Финляндской железнодорожной ветке.

Отряд остановился на станции Глухозерская. Подыскав дом для общежития, начальник разбил состав на две смены и через несколько часов по прибытии милиционеров на участок линия была закрыта. Проверялись все люди, телеги, машины. Дважды в сутки комендант участка лично проверял каждую заставу. Самые тяжелые месяцы блокады провел этот состав на своем участке.

Кого только не приходилось задерживать милиционерам на заградительной линии?! Станция Навалочная. Мимо поста проходит военный. Увидев милиционера, он насторожился, как-то подобрался. Тот заметил это. Документов у «военного» не оказалось. Зато при обыске у него были обнаружены вражеские листовки.

Для милиционера заградительной линии много значило поведение человека, документы которого он проверял. Сколько раз именно такое пристальное внимание к беспокойству прохожего при проверке его паспорта приводило к его разоблачению. За девять месяцев существования заградительной линии в город пыталось проникнуть немало завербованных немцами диверсантов, бежавших из лагерей бандитов, воров. Особенно много их было осенью 1941 года. В сентябре из Любани, где тогда уже были немцы, прибыла через Колпино некая Н. Рассказала, что она транспортница, работала на службе движения, хочет опять на старую работу. Рассказ ее о том, как она убежала от немцев, вызвал подозрение. Н. задержали, допросили более подробно. И она созналась, что ее завербовали и послали со шпионским заданием: разведать оборону в Колпино и число военных частей. Рассказала, как ее запугивали. На вечеринке, куда ее привели, познакомилась она с немецким офицером. Через несколько дней он стал внушать ей, что иного выхода, чем «работать» на немцев, у нее нет. Немцы подвезли ее к линии фронта. Потом она пошла пешком. В пути ее пропускали, на постах стояли тогда еще неопытные в таких делах ижорцы. Видят, женщина пробирается к своим, без документов, в слезах, — ну и пропускали. Но через заградительную линию пройти ей не удалось.

Другая женщина пришла оттуда же, тем же маршрутом. Из Колпино ее направили в Ленинград, в милицию. Ее поведение показалось подозрительным. Под подкладкой пальто у нее нашлась маленькая медная бляшка. Это был опознавательный знак. Ей также пришлось сознаться, что она была завербована немцами и прошла у них недельную школу шпионов.

Часто одна, казалось бы незначительная деталь становилась исходной точкой для задержания врага на заградительной линии. Так, например, в паспорте у одной проходившей женщины стояла будто бы ничего не значащая пометка о поступлении на работу 22 июня 1941 года на торговый пароход. Сочетание этой знаменательной даты и места работы остановило на себе внимание стоявшего на посту милиционера. И недаром. Женщина эта заслуживала наказания, она готовилась к серьезному преступлению во фронтовом городе.

* * *

Наступила зима 1941 года. Замерли дороги вокруг великого города, затихли вокзалы. Работала одна лишь пригородная Финляндская линия, а Октябрьская — только до станции Колпино. И все-таки работа не останавливалась ни на один день. Воинские поезда прибывали и убывали и, чтобы не проникали на дорогу посторонние люди, чтобы вражеская рука не подорвала путь, чтобы не взвился здесь злобный свет чужой ракеты, — вокзалы и пути тщательно охранялись.

Самым тяжелым бедствием в ту зиму были организованные хищения продуктов из кладовых столовых и продовольственных складов. За короткий срок были расхищены продукты из складов шести магазинов транспортников. Тщательные розыски привели к Волкову кладбищу, где в землянке были обнаружены остатки раскраденного. В шайке участвовало девять человек. Нашли всех, кроме одного — главаря, у которого были ключи, подобранные к замкам магазинов. Взять его нужно было непременно. Узнав, когда он должен появиться дома, работники дорожной милиции нагрянули к нему на квартиру, но застали только его труп. Родные оплакивали покойника. Однако скоро обнаружилось, что преступник жив. Он совершил ловкий подлог: во время обыска спрятался в русскую печь, а тело покойника, находившегося в квартире, родственниками было выдано за его труп. Но спустя два дня бандит все-таки был задержан.

Наиболее сложной в это время была борьба с хищениями грузов, шедших в Ленинград на помощь населению. Основным местом, к которому было приковано внимание дорожной милиции, являлась станция Ладожское Озеро, где грузы перегружались с машин в вагоны. Здесь вор, проникший в поездную бригаду, договаривался с сообщниками. В пути, на железнодорожной линии, происходила остановка, якобы из-за какой-нибудь неисправности. Злоумышленники сбрасывали мешки с продуктами, зарывали их в снег, и поезд отправлялся в Ленинград. Но сколько раз, бывало, являлись такие воры на место, где скрыты были украденные таким образом продукты, и... заставали там уже поджидавшую их транспортную милицию.

18 января 1943 года. Знаменательная дата прорыва блокады Ленинграда. Новый этап наступает с этого дня в работе железнодорожной милиции.

12 февраля прибыл первый Волховский поезд. Горячая встреча была устроена железнодорожникам, привезшим по этому пути подарки ленинградцам. Встречали их городские и железнодорожные организации. На трибуну всходили люди и говорили горячие слова о грядущем полном освобождении города от фашистской блокады. Они твердо верили в победу. Поезд пришел в четыре часа дня. А в шесть утра он уже ушел обратно, увозя станки для одного из эвакуированных в тыл военных заводов. Затем по этому пути ежедневно стали приходить в Ленинград поезда с продовольствием и боеприпасами.

Транспортная связь Ленинграда со страной была восстановлена.

Простое и сложное

«Сразу в этом не разберешься, — подумав, ответил Василий Федорович Лемехов. — До войны, как будто, преступления в большом городе были разнообразнее и профессионально-квалифицированнее. Тут вам и медвежатники, и мокрушники, и разбой, и бандитизм, и взломы, и осторожно подготовленные убийства. Эти преступления мы умели неплохо раскрывать, умели и профилактировать их. Не растерялись мы и в начале войны, когда затемнение и перенаселенность города дали резкий скачок преступности. С преступниками началась решительная борьба. И вскоре профессиональный грабитель и убийца, поняв, что не удержаться ему в Ленинграде в такое время, — подался в тыл. Авось там окажется «поспокойнее».

Наступила страшная зима 1941 года. Казалось бы, именно в нашей работе должно было наступить затишье. Но этого не произошло. Преступность почти не сократилась, только изменился ее характер, иными стали мотивы преступлений. Теперь убийства чаще всего совершались на почве голода. Перед нами были новые, неизвестные нам кадры преступников, и новыми должны были быть методы и пути раскрытия преступления.

Казалось бы, нетрудно разобраться в убийстве, совершенном человеком неопытным, «не профессионалом». Но на самом деле это было не так. Сама обстановка, в которой мы работали, была никогда невиданной: голод, бомбардировки, артиллерийские обстрелы, в квартирах скученность и пустота одновременно. Немало тайн поэтому так и осталось нераскрытыми. Убил человек и уехал неизвестно куда.

«Да, — усмехнулся Лемехов, — а когда найдешь такого преступника, с ним тоже непросто. С опытным, с профессионалом, разговаривать легче. Если он видит, что пойман, то сознается быстро. Вся его хитрость уходит на то, чтобы не быть пойманным. А преступник случайный долго запирается. С ним труднее, он убежден, что, даже будучи пойманным, можно утаить, отговориться, доказать непричастность к совершенному преступлению».

Василий Федорович Лемехов возглавляет работу по раскрытию особо тяжелых преступлений. Он опытный руководитель своих младших товарищей. Несмотря на трудность своей профессии, он всегда улыбается, всегда готов пошутить.

«В нашем деле нельзя быть хмурым, с ума сойдешь, — убежденно говорит он и добавляет: — в шашки играть нужно чаще, спокойнее себя тогда чувствуешь, будто и нет у тебя за спиной всего этого груза».

Много приходится думать Василию Федоровичу о людях, об их душевной стойкости, об их слабости. Вот одно из убийств на почве голода, о которых он сейчас вспоминает. Было это в декабре 1941 года. Пожилая женщина «пошла на сделку» с пятнадцатилетним парнишкой: уговорила его убить товарища, у которого были продукты. Хитро и ловко отстаивала она свою непричастность к убийству: она, мол, понятия не имеет, откуда у мальчишки продукты, которые он ей продавал. А путь этого паренька к преступлению таков. Наступил голод. Он ушел от родителей. Стал помогать развозчику хлеба в надежде подкормиться. Это удавалось ему плохо. В один из холодных осенних дней какая-то сердобольная женщина позвала его к себе домой, обогрела у печурки, напоила чаем. Потом, будто невзначай, намекнула, что хорошо бы ему чего-нибудь раздобыть. Он украл у родителей 800 рублей и передал ей. Потом украл хлеб у тележника. Но его поймали и выгнали. Как-то рассказал он своей знакомой о приятеле с продуктами и, по ее совету, ночью зарубил мальчишку топором. Когда его допрашивали, он был растерян, плакал.

Не так было с женщиной. Она запиралась долго и упорно, даже тогда, когда вина ее была полностью доказана.

С каждым днем разнообразились формы грабежей и убийств на почве голода. У одиноких старых женщин обнаруживались «родственники», которые, улучив момент, приканчивали беззащитную жертву и похищали продукты и продовольственные карточки.

Казалось бы, не так уж трудно раскрыть преступление, совершенное неопытным грабителем и убийцей. Но это только так кажется.

«Всякое преступление выглядит просто после его расследования, а до этого оно очень сложное», — уверенно говорит Василий Федорович.

Главный путь раскрытия преступления — по связям преступника. В одной ленинградской квартире были найдены два трупа — инженера и его пожилой родственницы. Они были убиты топором. При обыске в квартире были обнаружены ватник, штаны, гимнастерка в крови, а в трубе — знаки различия сержанта связи. Следствие установило, что у убитых никто не бывал. Стали искать по родственным связям. Обнаружили в другом конце города сноху убитых, муж которой приходил домой иногда в военной форме, хотя и не служил в армии. Установили за ним наблюдение, а через некоторое время арестовали его. Выяснилось, что убийство совершил он. Преступление свое он тщательно обдумал и подготовил. Стал заходить к родственникам жены. Улучил момент когда старуха была одна дома и убил ее. Дождался вечера, и когда пришел с работы инженер, убил и его. Завладев карточками, он скрылся, уверенный, что оставленная в квартире военная форма заметет следы. Но следы нашлись.

Были в эту лихую пору и преступники, имевшие за собой в прошлом судимости за хулиганство, а сейчас скатившиеся на путь тяжелых преступлений. Эти действовали нагло, шли с оружием, готовы были на вооруженную схватку. На таких-то больше всего рассчитывали немецкие разбойники, пытавшиеся посеять в городе панику.

...Убит сторож на военно-учебном пункте. Взломана кладовая и похищено много обмундирования. Преступники пришли со двора, ушли через улицу. Следы засыпали махоркой. После осмотра врач сообщил, что в течение дня это уже второй случай использования для нападения одинакового оружия. Узнав это, Лемехов бросился по адресу, указанному врачом. Там была ранена дворничиха. Она рассказала: в пять часов утра два пария принесли во двор узел.

— Куда несете? — спросила дворничиха.

— Занесли с машины.

На попытку дворничихи задержать их, парни ответили выстрелами. Лемехов стал искать: кто имеет отношение к военно-учебному пункту и, одновременно, к дому, где жила дворничиха. По разрозненным признакам: по костюму, по содержимому узла, по опросу соседей, по множеству, казалось бы, ничего не значащих деталей Лемехов и его товарищи узнали, в какую квартиру ходят незнакомые парни. В квартире была устроена засада, и преступление было раскрыто в тот же день.

Глубоко и серьезно относится Лемехов к допросу преступника. Для него это не просто деловая процедура, а сложная психологическая задача.

«Никогда нельзя добиваться от преступника на допросе признания сразу в целом. Разговор нужно вести по деталям, часто на вид даже малозначительным», — говорит Василий Федорович. Видно, как глубоко понимает он свое дело, как целиком вошел в него. Тяжелая у него работа. Только будучи привязанным к ней всей своей жизнью, всеми интересами, можно вести ее так успешно, как ведет ее Лемехов. Он патриот своего дела, считает его наиболее важным во всей работе милиции.

Нужно очень любить жизнь, иметь большое сердце, чтобы неутомимо и спокойно изо дня в день, месяцами и годами расследовать кровавые преступления.

Лемехов с девятнадцати лет ушел добровольцем в Красную Армию, окончил три военные школы разных специальностей. Долго проработал на нескольких пограничных заставах. Семь лет — на иранской границе. Пять лет — в Северо-западной области. Хорошо знает Карелию, Лугу, Псков. Кончил в Москве Высшую пограничную школу. И когда в 1934 году направили его в милицию для укрепления ее кадров, Лемехов попросился на работу в Уголовный розыск. Весь прошлый опыт звал его именно к этой работе. Он чувствовал вкус к ней, верил в свои силы и способности. Огромную оперативную работу ведет он, возглавляя отделение по борьбе с особо тяжелыми преступлениями. Простым и ясным кажется любое раскрытое им дело. Глубоким и сложным представляется оно, когда видишь, как тонко проникает Лемехов в смысл преступления, когда в процессе работы обнаруживаешь его необычайную наблюдательность, логику, талант аналитика.

Борьба за человека

В первые дни осады воры и грабители всех мастей, используя трудности осажденного города, попытались активизировать свою деятельность. Участились грабежи. Ежедневно случалось по несколько дерзких краж со взломом. Алексею Алексеевичу Петрову бросился в глаза одинаковый «почерк» этих взломов. Метка от ломика на замке в дверях всегда была одна и та же. Горячий и упорный человек был Петров. Во что бы то ни стало решил обнаружить неизвестного грабителя. После взлома исчезали обычно ценные носильные вещи. Часами кружил Петров по городу в поисках нужного ему следа. Он напал на него поздним осенним вечером, заподозрив мальчишку, который и оказался наводчиком. Вскоре Петров выследил квартиру, куда воры сносили награбленные вещи, и установил наблюдение за ее жильцами. Через день он уже точно знал, что в квартире живет неработающая семья: отец и два сына. Однажды днем двое из них вышли из дому с чемоданом. У скупочного пункта, куда они вошли, Петров остановился. Как войти, не вызвав подозрения? Минута колебания... и Петров снимает с себя часы, предлагая их купить продавцу в магазине. Часы не были куплены, «не сошлись в цене», но Петров выяснил все, что ему было нужно. Он узнал вещи в раскрытом чемодане. По всем приметам это были украденные костюм и пальто из квартиры, где взлом был произведен тем же «почерком».

«Я смотрел не только на вещи, — увлекаясь, рассказывает Алексей Алексеевич, — для нас важны вид, глаза, поведение подозреваемого. По всему было видно, что передо мною воры. Вещи были явно чужие. Сбывали они их, торопясь, не торгуясь. На меня, когда я обратился к продавцу со своими часами, посмотрели с досадой».

На улице Петров решил действовать прямо. Остановил старшего из воров, отца, назвал ему его фамилию, потребовал паспорт. Прохожий военный помог ему преодолеть сопротивление воров. Квитанций на проданные вещи у них не оказалось. Сдав воров оперативному работнику, Петров вернулся в магазин все с теми же часами. После нескольких слов о часах — прямой переход: «где купленное пальто?». Шаг за шагом в течение нескольких часов Петров раскрыл целую воровскую организацию, с участием скупщика, прикрывшегося вывеской государственного магазина. За скупщиком стоял некий портной, за ним еще люди. Необходимо было найти взломщика. В тот же вечер были устроены две засады: на квартире у продававших вещи и у скупщика. И там и здесь оказались залежи чемоданов, патефонов, костюмов, пальто.

В два часа ночи явился «главный герой». Взять его было не так просто. Его ждал не только Петров со своими товарищами. Ждали его и воры. Один из них в последнюю минуту успел известить преступника об опасности. Шаги на лестнице остановились. Кто-то пустился бежать вниз... Но его догнали, схватили, отняли нож. Вспыхнул свет ручного фонарика, и Петров увидел стоявшего перед ним молодого человека. Всмотревшись, Петров узнал его. Это был Сашка Темкин, спортсмен, бегун. Перед войной он участвовал в общегородском кроссе. Прибежал первым. Пять лет назад он был задержан за первую кражу и через некоторое время выпущен. Но он был уже отравлен ядом легкой наживы.

Что-то пришлось Петрову по душе в этом странном, одаренном парне. Много часов проговорил он с ним в этой засаде, продолжавшейся двое суток. Казалось, ничего нового не открыл он вору. Темкин и до этой встречи отлично знал, чем отличается жизнь воровская от жизни честного человека. Но Петров сумел найти ключ к сердцу Темкина. Он не укорял, не стыдил его. Просто он понял характер этого парня.

— Тебе хочется быть героем? — пытливо спросил он его. — Дешевое твое геройство. Ты погляди, что вокруг тебя творится, какая война идет. Бросай твое поганое дело, помогу тебе попасть в армию, там станешь настоящим героем.

— А я государству не враг, я воровал у частных граждан, — наивно, но уже явно дрогнув, произнес Темкин.

Лед был сломан, Алексей Алексеевич почувствовал, что за этого человека стоит бороться, что его необходимо вырвать из среды, в которую он попал. Он вызвал к себе мать Темкина, поговорил с ней, помог ей с сыном переехать в новый район, выправил Темкину паспорт и устроил его на работу.

Темкин поступил на паровозостроительный завод. Со всем свойственным ему азартом работал он вместе с новыми товарищами, волновался, удастся ли в назначенный поздний ночной час сдать отремонтированный паровоз фронту. Он не замечал ни бомб, ни снарядов, ни надвигающегося блокадного голода. Петров зорко следил за своим питомцем. Втихомолку он помогал, чем мог, матери Саши, то деньгами, то еще чем-нибудь, чтобы как-нибудь скрасить для них сгустившиеся тяготы жизни. Уже подумывал Саша о вступлении в комсомол. Он сумел под влиянием Петрова преодолеть в себе ложные понятия, привитые ему воровской средой. Он был для Петрова дорогим человеческим материалом, спасенным для честной жизни.

Месяц спустя Саша ушел добровольцем на фронт. Был ранен и снова оказался в Ленинграде — в госпитале. Поправлялся, собирался выписываться. Написал открытку Петрову: «Дорогой Алексей Алексеевич! Может быть Вы меня навестите, хочется повидаться с Вами перед возвращением на фронт». Казалось, навсегда забыл Саша былую свою воровскую жизнь. Но, видно, борьба за возвращение такого человека к честной жизни дело непростое, чреватое отклонениями и колебаниями. За два дня до выписки из госпиталя отпросился Темкин в город и... не вернулся. Случайно зашел к старым приятелям. Нашлась у них выпивка, нашлись и «дела», в которые снова втянулся Темкин. Началась бурная жизнь: умело организованные грабежи, пьянки. Горько было Петрову. По знакомому ему «почерку» взломов он узнал о падении своего питомца. Но не такой он был человек, чтобы сдаваться при неудачах. Прежде всего нужно было поймать Темкина. И как ни хитрил Темкин, не много потребовалось времени Петрову, чтобы взять его. При встрече на допросе оба, Темкин и Петров, не подавали виду, что знают друг друга. Слишком тяжело было обоим: одному от утраченных больших надежд, другому — от стыда перед человеком, столько сил положившим для возвращения его к жизни. Допрос велся сухо, по-деловому. И все-таки Петров еще раз попытался спасти Темкина.

«Чувствовал я, — рассказывал он, — что нужно отнять от меня это дело, слишком уж я внутренне в нем заинтересован. И не мог заставить себя отказаться от него. Теплилась надежда на спасение Темкина, как ни осложнилось сейчас его положение».

Петров добился выделения дела Темкина, но ничего не сказал ему об этом. Узнав, что дело его выделено, Темкин понял, есть еще надежда исправиться. Больше всего потрясло этого человека поведение Петрова, который всеми мерами пытался помочь ему вернуться на верный путь. Значит он еще жалеет его, еще верит в возможность его спасения. И Темкин дрогнул. Может быть, не так важно было уйти ему от сурового наказания, как вернуть к себе доверие человека, столько трудов отдавшего делу его исправления.

«Алексей Алексеевич, — сказал он Петрову на одном из допросов дрожащим от волнения голосом, — поверь мне еще раз, я тебя не подведу больше».

Темкину пришлось отбыть суровое наказание. Но это был для него путь к искуплению. Петров не забывал его. Поддерживал морально, помогал матери, следил за его настроением. И победил. Спустя некоторое время Темкин снова оказался на фронте и боевыми делами загладил свое тяжелое прошлое. Это была не только победа правосудия, но и победа личной моральной силы человека, должность которого скромно называется — оперуполномоченный уголовного розыска.

На Крестовском острове

«Лучше всего нам их посмотреть в натуре», — сказал оперуполномоченный Богданов, и мы отправились на Крестовский остров. Там до войны была Высшая школа инструкторов служебно-розыскного собаководства. Сейчас, в блокадные дни, школы не было. Но собаки, оставленные в городе со своими проводниками, выжили и продолжали работать. Их было всего пять, испытанных пограничных овчарок, видавших шумный тесный город и тихое пустынное поле, слыхавших гром фугасных разрывов и зловещее молчание зимней осады.

Еще на дальнем подходе к большим решетчатым, отдаленным друг от друга, загонам, где с весны жили собаки, послышался сердитый громкий лай.

«Волнуются, нервные стали», — как бы извинился Богданов.

Прежде на этой обширной территории от зари до вечера шла тренировка целой сотни собак, но скоро уже два года, как вся эта работа остановилась. Здесь больше не обучают «сырых» собак, как выражаются проводники. Сейчас блокада, враг у городских стен, и в питомнике остались наиболее выносливые, самые опытные и терпеливые собаки, необходимые для оперативной работы в городе.

Много повидали на своем веку эти пять овчарок. До войны их знали почти во всех городах нашей области. Нередко, чтобы напасть на свежий след преступника в отдаленном районе, собаку спешно грузили на самолет и вывозили к месту совершения преступления. И всегда собака действовала без всякого промедления.

В течение всей финской кампании собаки вели напряженную работу: прочесывали местность, расчищали тылы, обнаруживали «кукушек». За время Отечественной войны с немцами масштаб применения собак увеличился. На Ленинградском фронте собаки шли по следу вражеского парашютиста, предупреждали диверсии, ловили ракетчиков. Это были вполне обстрелянные, фронтовые собаки.

Наступили тяжелые месяцы блокады, но собаки продолжали работать и в этой обстановке. Остановился транспорт, но проводник со своей собакой терпеливо шел через весь город, чтобы помочь обнаружить диверсанта, преступника. Вместе взбирались они по замерзшим этажам полупустых ленинградских домов, вместе разыскивали расхитителей продуктов, бандитов и шпионов.

В начале войны в городе появились преступления, носившие политически-демонстративный характер. По указке врага, громилы всячески пытались вызвать панику среди населения. С такой именно целью был инсценирован грабеж в Выборгском райсовете, а в одном из госпиталей разрезаны и разбиты ценные картины и статуи. На место преступления были вызваны собаки. С их помощью вражеских агентов удалось задержать и арестовать.

До войны собакам приходилось тоже работать в трудной и рискованной обстановке. Они и тогда были знакомы со звуком револьверного выстрела, а в финскую войну им довелось услышать и грохот боя. Поэтому в дни Отечественной войны они лениво лаяли на артиллерийский обстрел и вовсе не обращали внимания на стрельбу зениток. Лишь одна из собак, по кличке Дуглас, участвовавшая в финской кампании, аккуратно уходила в щель во время бомбежек. Это была дисциплинированная фронтовая собака.

Проводник служебно-розыскной собаки — это человек с огромным жизненным опытом, прошедший суровую, боевую школу. Бушмин, Зиновьев, Мозылев, Богданов, Николаев, — много можно было бы рассказать о каждом из них. Но сами о себе они рассказывают скромно и неохотно... Преодолевая эту безмерную скромность, узнаешь, например, о Петре Серапионовиче Бушмине. В 1932 году он, работник Ленинградской милиции, был направлен на Беломорстрой. Пять лет провел он там на охране пограничных рубежей, боролся с побегами, учился в школе служебно-розыскного собаководства. Там-то и привязался он к собакам, понял их ум, способности, полюбил их. Сколько длинных дней и ночей, зимой, осенью, холодной северной весной бродил он со своей собакой по глухому лесу. В 1937 году он был переведен в Ленинград. Здесь, в шумном многолюдном городе, после лесной напряженной тишины, работать с собакой стало труднее. В толпе, где след петляет и теряется, гораздо активнее должна быть помощь собаке со стороны проводника. Если собака срывается со следа, нужно суметь засечь место, оградить обследуемый участок, чтобы не допустить смешения следа преступника с посторонними следами.

Для того чтобы добиться контакта с собакой, проводнику нужно очень крепко сдружиться с нею, знать ее привычки и настроение. Без дружбы проводника с собакой не может быть сколько-нибудь плодотворной розыскной работы. В тяжелые дни блокады и голода эта дружба упрочилась. Проводники, слабевшие от голода и переутомления, делали все, чтобы спасти своих друзей. Однажды проводник Тюрин проведал, что в конюшне одного госпиталя пала лошадь. Вечером вместе с двумя своими товарищами Тюрин взял санки и отправился за кониной. Путь был не близкий. Голодные, обессилевшие люди едва волокли санки по засыпанным снегом улицам, но все же они довезли конину и обеспечили собак на несколько дней пищей. И собаки платили своим хозяевам удивительной преданностью. Когда заболел и умер Тюрин, его собака Дуглас не находила себе места. Похоже было, что и Дуглас решил умереть. Он целыми днями безучастно лежал на одном месте, отказывался от пищи, никого не признавал. Теперь у Дугласа другой проводник — Хрущов. Трудно было ему вначале. Собака огрызалась, не принимала от него пищу — все не могла забыть своего первого хозяина. Лишь спустя много времени удалось Хрущову завоевать симпатию Дугласа, сдружиться с собакой.

Обучение розыскному делу начинается у проводника и собаки одновременно. Оба они, по терминологии проводников, начинают свою службу «сырыми». Они вместе проходят свою школу, вместе учатся дополнять друг друга в оперативной работе, получают одни и те же «теоретические навыки». Именно так принято здесь выражаться. Вообще проводники чрезвычайно любят подчеркивать научную обоснованность своей работы с собаками.

Чтобы найти след, откуда можно применить собаку, чтобы создать условия для сохранности следа, необходимо пройти чуть ли не целый университет. И это не заблуждение, не профессиональная самовлюбленность. Школа служебно-розыскного собаководства полна тщательно подобранной научной аппаратуры, учебных и наглядных пособий, так что даже при поверхностном знакомстве с ней убеждаешься, как основательно поставлено здесь дело.

О научном обосновании своей розыскной работы с собаками проводники говорят с большой серьезностью. Особенно пламенно преданы они научной рефлексологии, и связь с Институтом имени Бехтерева у них самая тесная.

С неменьшим увлечением рассказывают проводники о своей дружбе с дрессировщиками зверей, циркачами.

«Пришел я однажды к Эдеру, — говорит проводник Богданов, — посмотрел, как он со своими львами работает, и понял, какое значение в дрессировке имеет стойкий условный рефлекс».

Свежий ветер ранней весны проносится по огромной территории питомника. Работники открывают летний решетчатый загон и выпускают собаку. С громким лаем носится она по еще непросохшей земле, кидается на шею своему проводнику. Николай Николаевич Богданов надевает из предосторожности два старых брезентовых плаща, что, как выясняется дальше, оказывается отнюдь не лишним. Начинается инсценировка проработки следа с места «преступления». Из маленького сарайчика в дальнем углу поля Богданов, крадучись, уносит какой-то предмет. Затем он долго петляет по территории, по каким-то деревянным пристройкам, вверх и вниз, кругами и наискосок, возвращается обратно и останавливается у скамейки недалеко от «места кражи». Спустя несколько минут Хрущов знаком указывает Дугласу направление на раскрытый сарай. Обнюхав след, Дуглас, низко пригнув голову к земле, стремительно кидается по следу, повторив все повороты и зигзаги, проделанные Богдановым. Несколько раз на своем пути собака оказывалась совсем рядом с ним, но не обращала на него никакого внимания. Ей важно было проработать весь след от начала до конца, не пропустив ни одного звена. И только когда след привел собаку к первоисточнику, она яростно кинулась на него. Дуглас бешено рвал на Богданове брезентовые плащи. Он не хотел знать и помнить, что перед ним его старый друг и учитель. Он видел сейчас лишь вора. Долго бился с собакой Хрущов, пока, наконец, ему удалось отнять от нее «грабителя».

Потом началась демонстрация деталей проработки следа, тренировка: испытания на злобу, на корм, на выстрелы, на «лабиринт». Никакие уговоры не могли заставить Дугласа взять кусочек мяса из чьих-либо рук, кроме хозяйских. А ведь за все эти месяцы в осажденном городе собака познала цену пищи, да еще такой, как мясо. Потом собака с цирковой ловкостью молниеносно взлетала вверх по отвесной лестнице, ползала по ней же медленно и настороженно. Это было чудо понимания, дисциплины, веры в беспрекословное могущество своего хозяина. Собака переплывала Невку, возвращалась обратно, мгновенно вскакивала, покорно ложилась. Все по короткой односложной условной команде, либо вовсе без слов, по одному жесту проводника. Хозяин любил свою собаку и явно гордился ею. Это видно было по его тону, по ревнивому вниманию, с каким приглядывался он к тщательности выполняемых собакой приемов. Нам было уже давно пора уходить, Богданов провожал нас. Хлюпая сапогами по сырой земле, он на ходу горячо рассказывал о тонкостях собачьего характера, о том, как осторожно нужно кормить собаку, о том, как может собака с первого взгляда не взлюбить нового проводника и тогда нужно отступиться, ничего не поделаешь, и о многом другом. И видно было, что рассказывать о собаках он может до бесконечности.

Футболисты

Война застала ленинградских динамовцев в Тбилиси. Едва вернувшись в родной город, они ушли добровольцами на фронт. Два месяца спустя семь мастеров спорта и группа игроков сборной города были возвращены в Ленинград и направлены для работы в отделение милиции. Там они возглавили военно-физическую подготовку. Прошло еще пять месяцев. Город оказался в блокаде, и ленинградским футболистам-динамовцам довелось разделить судьбу своих сограждан.

Зимой 1941 года прославленные мастера спорта активно включились в оперативную работу уголовного розыска. Этого требовала обстановка, и они работали, не удивляясь новой своей профессии.

«Мы были физически сильнее многих других, поэтому и взяли на себя наиболее тяжелую работу, — спокойно вспоминает мастер спорта Валентин Федоров и, улыбаясь, добавляет: — К тому же народ нас хорошо знал и, когда это требовалось, помогал нам». Так, незаметно для себя, динамовцы приобрели вторую ответственную и интересную профессию.

Первая засада — напряженное ожидание преступника. Федоров и другой динамовец Логинов просидели 22 часа, прежде чем дождались и задержали бандита, ограбившего и убившего двух человек.

С увлечением рассказывает Федоров, как расследовали они это убийство, как обыскали квартиру, как после долгих поисков нашли след убийцы и как захватили преступника.

После этой удачно проведенной операции работники угрозыска по-настоящему приняли в свою среду футболистов.

...Студеный февральский вечер 1942 года. Динамовцы Федоров и Алов получили оперативное задание. Сквозь метель и стужу, едва освещая путь карманным фонариком, под артиллерийским обстрелом, идут два прославленных спортсмена. По дороге натыкаются на женщину. Женщина просит о помощи — дома больной сын, а с верхнего этажа спустились какие-то незнакомые люди и отняли последние вещи. Пришлось вмешаться, помочь отнять у грабителей имущество. Но и женщина оказала услугу динамовцам, — она знала нужную им квартиру и разыскиваемых людей.

После долгого блуждания по темным переходам заброшенного застывшего дома динамовцы вошли в комнату. Свет, внезапно погасший при их появлении, вдруг снова зажегся. Маленькая коптилка осветила лица мужчины и женщины.

«Вы ошиблись адресом, товарищ Федоров», — сказал человек за столом (когда-то он был болельщиком-футболистом и узнал знаменитого спортсмена). Но Федоров не ошибся. Он нашел того, кого искал.

«Руки вверх», — сказал он спокойно. При обыске Федоров и Алов нашли одиннадцать продовольственных карточек, похищенных преступником у ослабевших от голода людей.

«Когда мы вели их, — продолжает Федоров, — разговор у нас по дороге вышел»:

— Не знал, что ты милиция, а то бы я тебя как следует встретил, — сказал преступник. — Пропал за то, что уважал футболистов.

Много сложных преступлений раскрыли в эту зиму футболисты, — работники уголовного розыска. Большую помощь в их новой работе оказывало им население. Ведь их знал почти каждый мальчишка. Редко кто из ленинградцев не помнил Алова, Федорова, Сазонова на зеленом футбольном поле. Помнили и помогали как могли в их новой сложной и ответственной работе.

Весной, едва подсохла земля, три ленинградских футболиста вышли на заброшенное, разбитое снарядами поле. Нашли старый мяч, решили ударить. Вспомнили прежнюю свою спортивную жизнь. И через некоторое время Алов, Федоров и Сазонов стали пионерами возрождения спорта в осажденном Ленинграде.

Летом 1942 года новая команда, среди которой было двенадцать старых динамовцев, провела первый ленинградский матч в дни блокады. Снова запестрели трибуны знакомого стадиона. И никогда еще с такой горячностью не принимали ленинградские болельщики своих любимцев-динамовцев. Это означало, что ленинградцы живут и работают, живут полной культурной жизнью, что воля к жизни, к победе в них неистребима. Так сталкивались в одном человеке динамовец и оперативный работник уголовного розыска. Раз даже Алову пришлось не доиграть десять минут, поставить вместо себя другого игрока и еще мокрым бежать на неотложное следствие. Но футболисты поспевали всюду. Они полюбили свое новое дело. И на футбольном поле их встречают еще горяче́е прежнего. Только мальчишки иногда поддразнивали: «был капитаном, а стал милиционером».

Пропащее дело

— Попробуйте вспомнить, — тихо, но настойчиво говорит молодой человек сидящему напротив него за большим столом собеседнику. Эту короткую фразу он повторяет несколько раз. Захаров — небольшого роста, внешность его ничем не замечательна. Его даже не очень видно за большим письменным столом. Зато солиден и почтенен вид сидящего перед ним пожилого человека.

— Не помню, забыл, — монотонно отвечает он на все задаваемые вопросы.

— Память что ли у вас плохая? — иронически спрашивает его Захаров.

Старик молчит.

Этот тихий неспешный разговор совсем не похож на допрос хищника. Старик — часовщик. Вид его внушает доверие своим спокойствием, основательностью. Тон — недоуменный и обиженный. Но на самом деле — это крупный хищник драгоценностей, беззастенчиво наживавшийся в дни блокады. Беседа происходит в отделе борьбы с хищениями и спекуляцией Управления милиции. Вначале речь идет об изготовленной часовщиком паре золотых часов ценою в десять тысяч рублей. Как собрал он эти часы? Откуда части механизма, золото? Сколько заплатил ему «клиент», ка́к заплатил, деньгами или продуктами? Ничего этого старик «не помнит» или припоминает детали: кажется, часть была уплачена продуктами, кажется такими-то. Части механизма у него, старого часовщика, были давно, ну, а золото принес заказчик. В конце концов он просто выполнял заказ, ему с семьей нужно было не погибнуть от голода в такое лихое время. И тут старый часовщик становится словоохотливее. Он жалуется на плохое здоровье, обижается.

В ответ на эти жалобы Захаров твердо, но также спокойно говорит:

«Учтите, что, обманывая нас, вы в дальнейшем обманете лишь себя. Верните государству ценности».

Захаров говорит уверенно, потому что он уже располагает точными данными о проданных часах. Но ему необходимо узнать гораздо больше. Куда успел часовщик спрятать чемодан с похищенными в разное время ценностями? Кто его клиентура, источники ее средств, которыми оплачиваются дорогие заказы? Опыт и чутье подсказывали Захарову, что здесь очевидно действует целая организация. Пока он знает еще немного, но, умело владея своими данными на допросе, он шаг за шагом, несмотря на упрямство часовщика, получает необходимые сведения о спрятанном чемодане, о сообщниках по добыче золота, о «заказчиках». Старик сдается. Благодаря умело поставленным вопросам, ему кажется, что Захарову известно уже все. Через старика Захарову удается раскрыть целую группу хищников, обогащавшихся за счет голодавшего ленинградского населения.

Трудность работы Захарова и его товарищей состоит в том, что перед ними, оперативными работниками, нет явного преступления. Существуют только следы, часто предполагаемые. Им приходится, как правило, анализировать различные документы. Они должны разбираться в счетном деле, — именно здесь очень часто таится ключ к разоблачению хищений. Иногда им приходится итти на так называемый оперативный риск, сталкиваться с недостаточным подтверждением своей интуиции.

Но результаты их работы целиком оправдывают любые частные ошибки, любой риск. Вот, например, одно из разительнейших дел за время войны. По ряду данных возникла уверенность в крупных хищениях в Скупторге. Однако бухгалтерские книги оказались в порядке. К отчетной документации также нельзя было придраться. Дело это стали считать «пропащим», т. е. не поддающимся разоблачению. И вот два упорных работника Тумаков и Нелидов, кропотливо, по частям стали добиваться истины. Сначала задержали двух скупщиков, приобретавших вещи без квитанции. Через три дня уголовный розыск арестовал еще несколько человек. Пытаясь спастись, скупщики ссылались на случайность таких операций, указывали на других, работавших таким же способом. В результате удалось установить целую организацию с разветвленными связями, выяснилась сложная система хищений. В центре этой шайки стояло 19 опытных жуликов, хорошо разбирающихся в бухгалтерии и «оформлении» документов.

За два месяца шайкой было расхищено три с половиной миллиона рублей. По этому, сначала казавшемуся «пропащим», делу было опрошено 5000 свидетелей, организовано 200 очных ставок. При аресте преступников денег и ценностей было изъято на 1 400 000 рублей. Остальные пришлось искать. И они нашлись по частям. Преступление было раскрыто, преступники понесли заслуженное наказание, государству были возвращены деньги и ценности, необходимые для нужд обороны.

«По характеру я любознательный, — говорит о себе Нелидов, двадцатидевятилетний человек, бывший техник-нормировщик, мобилизованный в свое время на работу в милицию в числе 150 комсомольцев, — не плохо знаю бухгалтерию. И это помогает мне в работе по новой специальности».

Вскрывая хищение в системе государственной торговли, Нелидов всегда стремится познакомиться с бухгалтерскими документами. Так, в начале войны он сумел разобраться с виду в вполне аккуратной бухгалтерской отчетности артели «Красный бондарь» и обнаружить, что девять бухгалтеров этой артели в течение пяти лет похитили около миллиона рублей.

В начале войны, готовясь к эвакуации, различного рода хищники, предполагая полную свою бесконтрольность, стали «брать» не стесняясь. И тут-то, как нельзя лучше, пригодилось Нелидову его умение «подсчитывать», разбираться в сложных бухгалтерских документах.

Иногда крупное преступление удавалось раскрыть отправляясь, казалось бы, от совсем мелкого факта. На рынке был задержан спекулянт, сбывавший две бутылки масла. Но масло это было особенное — техническое, предназначенное для выработки военной продукции. В дальнейшем выяснилось, что спекулянт живет у некоего Н., начальника химического цеха Промкомбината. Обыск на квартире спекулянта обнаружил восемь килограммов такого же масла. Нашлось и еще кое-что. Спекулянт указал, что у Н. имеется еще сбытчик. Так, один за другим, выдавая друг друга, были выявлены шесть человек. Они получали масло для сбыта не лично у Н., а по его запискам в одном из магазинов, где оказался целый склад масла, украденного с военного завода. В личной переписке Н. был обнаружен список с фамилиями и цифрами, кратко озаглавленный: «свечи». Сумма цифр 24 500 рублей. Фамилии были уже знакомые: все те же лица, которые спекулировали маслом. Нелидов поехал на завод к Н. Там, в старом заброшенном цеху, нашел две формы для выработки свечей и небольшую партию готовых свечей. Под давлением улик Н. пришлось сознаться. Он указал на склад, где хранились материалы, и назвал людей, похищавших по его заданию стеарин и парафин из мастерских добровольного пожарного общества.

«Сейчас наша работа усложнилась, — говорит Нелидов, — мы должны не только раскрывать преступления, но и профилактировать их. Наша цель — возмещать государству потери от расхищенных ценностей, помнить, что наша работа — прямая помощь фронту. Вот почему сейчас у нас не может быть ни одного пропащего дела».

Переправа

С августа 1941 года начальник Ленинградской областной автоинспекции Дмитриев уже работал в прифронтовой полосе. В этом году исполнилось двадцать лет его милицейской службы. За нее он был награжден боевым оружием и знаком почетного работника милиции.

В первые дни войны Дмитриев сколотил боевой отряд в тридцать милиционеров. Людям этого отряда довелось принять на себя первые удары вражеского нашествия. Это они стояли в пикетах под бомбами у Пулкова. Это они сорок восемь часов подряд держали рубеж в Сестрорецке. Их направлял Дмитриев для испытания машин и проверки шоферов на вторую линию фронта. С ними вел Дмитриев чистку района, прочесывая леса и освобождая их от непрошенных захожих «гостей».

Вот этому-то отряду, во главе с Дмитриевым, и было поручено наладить переправу через Неву у Шлиссельбурга.

В мирное время переправа — это всегда беспорядочная толчея, нестройный, но веселый гомон разношерстной, пестрой толпы.

Грянула война, и другой стала переправа. Миллионы людей хлынули в глубину нашей необъятной страны. Огромные толпы, гонимые страшным чудовищем вражеского нашествия, остались без крова. Нужно было ввести этот неизмеримый поток в русло, помочь людям добраться до другого берега. А времени было мало. Потом поезда остановились. Город был отрезан, но переправа у Шлиссельбурга продолжала действовать. Тридцать ленинградских милиционеров держали здесь порядок. Только за восемь дней здесь было перевезено сорок тысяч человек на другой берег.

С 9 сентября переправа шла уже под сильной бомбежкой. Вскоре немцы заняли Марьино, и с 17 сентября ленинградцы эвакуировались уже через порт Осиновец. Те же милиционеры Дмитриева обеспечивали порядок на новой переправе.

Спустя две недели переправу пришлось ликвидировать и здесь. Ее перенесли за одиннадцать километров от Шлиссельбурга, и людей стали подвозить к Новой Ладоге. Здесь, в этом отныне навеки прославленном месте, зародилась будущая ледовая трасса.

...Черная октябрьская ночь. Ни огонька. Шторм. Под тяжелыми ударами холодных осенних волн расходится трап. Идет погрузка большой группы ленинградцев. До трапа восемьсот метров. Ноги скользят, попадают в воду. Люди движутся в молчании. Лишь у трапа слышны иногда негромкие голоса Дмитриева и его товарищей — короткие слова команды при посадке. Грузятся три парохода: «Чапаев», «Совет» и «Конструктор». Последний из них, собственно говоря, не пароход, а канонерская лодка. Она перевозит в эту ночь триста шестьдесят человек — рабочих Кировского завода. Последние сдержанные возгласы команды. Судно медленно отходит от берега. Через несколько минут очертания его исчезают в ночной темноте. Люди на пароходе постепенно оживляются, слышны негромкие голоса, вспыхивает и гаснет огонек папиросы. Вот уже середина озера. И вдруг в глубине безмолвного ночного неба слышится рокот мотора. Он стремительно растет. Через мгновение все кругом осветилось, загрохотало. Переправа обнаружена врагом. Набитый людьми пароход загорелся. Бомбовые разрывы заглушают крики тонущих. Дмитриев со своими людьми быстро организует помощь гибнущим.

Несмотря на бомбежки, переправа продолжалась до самого ноября. В этом памятном году рано наступили лютые морозы. Лед и сильные штормы приостановили переправу людей. Опасность была слишком велика, но на тех же баржах и пароходах стали подвозить в Ленинград продукты питания. Однажды такую баржу с продуктами для голодающего населения города сильный шторм стал относить к берегам Финляндии. Только с помощью случайного парохода милиционерам удалось отбуксировать баржу в нужном направлении и направить ценный груз по назначению.

Вместе со своим отрядом Дмитриев первый ступил на лед открывавшейся ладожской трассы. На трассе сначала пользовались лошадьми. Затем пошли первые автомашины, а неделю спустя на трассе действовало уже четыре с половиной тысячи машин. Тридцать человек помогали толкать грузы в Ленинград, продвигали встречный поток людей из города на Большую Землю. Милиционеры на трассе зорко следили за движением, обеспечивали порядок и дисциплину. Случалось, что некоторые водители заезжали «отдохнуть» в близкую к трассе деревню, чтобы сбыть спекулянтам продукты, предназначенные Ленинграду. Отряд Дмитриева вылавливал таких грабителей.

...Ночь на 23 февраля 1942 года. Станция Жихарево. Эвакопункт. Деревянные бараки. В них разместились только что переправившиеся через лед ученики ремесленного училища и группа ленинградских ученых. Неверная тишина. И вдруг в морозном молчании прерывистое жужжание мотора. Оно непрерывно нарастает: это идут немецкие самолеты. Нужно немедленно будить недавно заснувших, измученных переправой по льду людей. Но не успели люди выскочить из бараков, как сотни бомб были сброшены на эвакопункт. Люди растерянно метались в темноте в поисках убежища. Группа милиционеров, во главе с Дмитриевым, с привычным спокойствием работала в этом хаосе огня и разрушения, размещала людей в воронках и других укрытиях. С помощью своих товарищей Дмитриев старался обнаружить наиболее слабых и в первую очередь позаботиться о них. Старому профессору он помог добраться до воронки, застегнул на нем сбившееся пальто, расспросил с кем он едет. Через полчаса Дмитриев разыскал среди толпы родственников профессора — жену и дочь и отвел всех их в надежное укрытие.

Все четыре времени года держал переправу отряд Дмитриева — на воде и на льду. Он прошел великую школу первой военной зимы. Давным-давно работали в тылу люди, переправившиеся через Ладожское озеро в первую военную зиму. Твердый порядок царил в городе-фронте. Люди, оставшиеся здесь, упорным трудом ковали окончательную победу над врагом, зарывшимся у городских стен.

На полном ходу

I

Военная работа ленинградской автоинспекции началась через три часа после речи Молотова по радио. К этому моменту технический руководитель автоинспекции Ленинграда Гольденберг мобилизовал уже пятьсот городских автомашин.

Транспорт в те дни должен был вливаться в армию безостановочно, и выжимать его приходилось из всего городского хозяйства сразу. Грандиозный размах работы потребовал от Гольденберга прежде всего умения по-новому расставить людей. Это была проверка его делового контакта с теми, с кем он работал в мирных условиях.

Наступили горькие дни первых поражений.

С каждым днем увеличивались военные нужды. Машины требовались не только фронту, но и для работ по сооружению оборонительных рубежей, для нужд оборонной промышленности, санитарных батальонов...

Было совершенно необходимо, чтобы из того минимума автотранспорта, который оставался в городе, была бы на ходу каждая машина. Забота об этом не оставляла Гольденберга ни на минуту. Под артиллерийским огнем, с презрением к опасности работали в те дни автомобильные инспекторы и шоферы.

Хозяйское беспокойство Гольденберга, такого уравновешенного с виду человека, еще более усилилось зимой. Нарушилась связь с гаражами, перестали ходить трамваи, не было ни воды, ни тепла, ни света, гибли люди. Но уже тогда автоинспекторы были в числе тех, чьими усилиями началось возрождение жизни в городе.

В эти страшные дни работникам автоинспекции, казалось уже совсем обессиленным, в несколько дней удалось мобилизовать полторы тысячи автомашин для работы на ледовой трассе. Автомобильные инспекторы действовали на всем ее протяжении вместе с ленинградскими милиционерами. Гольденберг придумал простое, но сильное обращение к шоферам на трассе. Плакаты с огромными, в человеческий рост, двойками запестрели среди ледяного простора Ладоги. — «Сделал ли ты сегодня свои два рейса?» — взывала к шоферу каждая такая строгая двойка. Эти два рейса были: один — в город с продуктами, другой — обратно на Ладогу, на Большую Землю с ослабевшими людьми.

...Поздний декабрьский вечер 1941 года. Вереница грузовых машин мчится по льду, держа путь к осажденному городу. С треском и свирепым рычанием раскалывается под бомбами лед. Инспектор Иванов ранен в лицо. Но, несмотря на ранение, он принимает меры, чтобы рассредоточить идущий через озеро транспорт. Пробка начинает рассасываться, и машины, волна за волной, идут вперед, неся жизнь героически сражающемуся городу.

Еще не наступила весна, но уже нависла над городом угроза страшной эпидемии. И слабые, замученные темнотой, голодом и стужей, ленинградцы вышли на улицы. Рабочие, служащие, домохозяйки скалывали тысячи тонн льда, снега, грязи. И автоинспекция снова с огромным напряжением выжимала из, казалось бы, совершенно остановившегося городского автохозяйства нужное число машин, чтобы вывезти грязь. Город был очищен. И когда впервые потеплело, когда открылась блестящая сталь трамвайных рельсов и засверкала прямолинейная даль ленинградских улиц, — все было уже убрано.

II

Война началась, и на всех шоссе, ведущих к Ленинграду, были организованы заставы, закрывавшие въезд в город и выезд из него. Были закрыты: Сестрорецкое, Выборгское и Колтушское шоссе, шоссе Революции, Международный проспект, улица Стачек, дорога на Ржевку. На заставах проверялись документы у водителей транспорта и пешеходов, задерживались подозрительные лица. Внутри города на основных уличных перекрестках были созданы пикеты. Они действовали с 11 часов вечера до 5 часов утра. Немалой зоркостью и чуткостью нужно было обладать автоинспектору, чтобы остановить у входа в город-фронт ловко замаскировавшегося шпиона, не пропустить преступника, бежавшего из места заключения. А сколько энергии и изобретательности требовала борьба с аварийщиками в условиях непрекращающихся бомбардировок и артобстрелов. Даже зимой, когда жизнь как будто бы замерла, не останавливалась эта работа. Смелость и презрение к опасности, изобретательность и находчивость показал на своем посту ленинградский автоинспектор.

Вот один из примеров. Автоинспектор Белоусов пытался задержать водителя машины за отсутствие светомаскировки. Пьяный шофер оказал сопротивление. С риском для жизни Белоусов на полном ходу вскочил в кузов машины, проломил крышу кабины, обезоружил шофера и заставил его остановиться.

В первый период войны работа автоинспекции была особенно трудной. Город был замаскирован. Царила кромешная осенняя мгла. Улицы покрыты баррикадами. На каждом шагу водителя подстерегали всяческие неожиданности. Однажды ночью, в течение одного часа, через разведенную часть моста упали в воду два автомобиля, въехавшие на мост с противоположных сторон. Аварии росли. Трудно было вести их расследование. В городе оказался всего лишь один судебно-медицинский эксперт. Но все-таки следствие шло, виновные находились.

Не менее трудным делом в долгие месяцы блокады была организация движения во время налетов вражеской авиации.

...Воздушная тревога. Автоинспектор Белоусов стоит на посту. Неподалеку в дом попадает бомба. Белоусов останавливает мчащиеся мимо машины. Быстро собирает жильцов ближайшего дома, организует вынос раненых из полуразрушенного здания, отправляет их в больницу. Через несколько дней — он снова на посту в другом районе города. Идет трамвай. Вдруг в прицепной вагон попадает снаряд. Четко и быстро налаживает Белоусов первую помощь раненым и вынос убитых. Он становится на перекрестке вместо пострадавшей регулировщицы и работает за нее до смены, умело рассасывая образовавшуюся пробку.

Рассказывая о своих товарищах, Гольденберг больше всего говорит об их неукротимом духе. Он вспоминает замечательного товарища, Игоря Михайловича Кононова, начальника автоинспекции одного из промышленных районов города. К началу войны его автопарк показал редчайшую мобилизационную готовность. Кононов обнаружил исключительную внутреннюю собранность. Это был неторопливый, сосредоточенный человек. В страшные ночи вражеских налетов он появлялся в самых опасных местах своего района. В одну из таких ночей появился он на заводе им. Свердлова. Свирепствовал пожар от зажигательной бомбы. Повторный заход вражеского самолета, разрыв фугасной бомбы, и Кононов упал мертвым. Он погиб в самом начале войны, но память об этом скромном, обаятельном человеке продолжает жить в сердцах его товарищей.

Пройдут годы, затянутся раны блокады, густым потоком пойдут по ленинградским улицам автомобили, сверкая яркими огнями фар. И если за рулем окажется человек, водивший машины в дни, когда город простреливался вражескими снарядами, — он замедлит ход и, не торопясь, расскажет вам об Игоре Кононове и о шоферах, работавших на городских заставах под сигналом: «проезд закрыт».

III

Приближалась первая военная весна. Лучшая часть автомобильного парка города была мобилизована в армию. В городском хозяйстве остался транспорт, технически неудовлетворительный. Гольденберг должен был придумать способы для восстановления этого парка. Долгими ночами просиживал он в поисках путей, цепляясь за каждую мелочь, которая могла быть ему полезной. В каждом районе создал он ремонтные точки для мелких автохозяйств. Более чем на миллион рублей было собрано запасных частей. Были установлены жесткие сроки ремонта машин и строгий контроль за его выполнением, широко организовано изготовление газогенераторных установок и переоборудование бензиновых автомобилей на твердотопливные. И вот, наперекор бомбам и снарядам, наперекор стуже и голоду, городской автомобильный парк возродился. Тут-то и показали себя районные автоинспекторы. С каждым днем все больше и больше машин стали принимать участие в общественных смотрах транспорта. Число их быстро росло: 900—1300—1600.

Осенью 1942 года в Ленинском районе происходил общественный смотр транспорта. Начальник районной автоинспекции инженер Аркадий Иванович Бреев страшно волновался. Ему не повезло: незадолго до смотра он был сбит легковой машиной, получил перелом ноги и лежал в госпитале. Сильные боли мучили его. Но и из госпиталя он умудрялся руководить подготовительной работой к смотру. Наступил торжественный день. С 6 часов утра на стадион Кировского района стали прибывать машины. А часом позже в воротах стадиона показалась на костылях фигура Аркадия Ивановича. Он удрал из больницы, несмотря на запрещение врача. Смотр прошел блестяще. Неходовой парк района был восстановлен полностью.

* * *

Труднее всего была организация движения в темноте. Через город передвигались воинские части. Нужно было тщательно разработать маршруты следования колонн по улицам. Движение на перекрестках регулировалось керосиновыми фонарями. Дули осенние ветры, потом завывала зимняя вьюга. Фонари часто гасли. И тогда был найден выход. Коллектив инженеров автоинспекции переоборудовал светофорные посты на ток высокого напряжения от трамвайной сети. А летом и осенью 1942 года по личному проекту Гольденберга был создан переносный аккумуляторный портативный светофор.

200 штук таких легких и с виду нехитрых приборов сконструировали, разработали, смонтировали и изготовили ленинградские автомобильные инспекторы. Ленинград, осажденный немцами, с блеском решил проблему освещения магистралей затемненного города. Ни Париж, ни Лондон в свое время не нашли такого, казалось бы, простого и легкого выхода.

* * *

Пройдут годы. Бесчисленные книги будут написаны о героической обороне великого города. Люди разных профессий, боровшиеся за его жизнь, встанут в памяти. И рядом с ними возникнет образ вечно беспокойного, вникающего во все городские дела — ленинградского автоинспектора. Аккуратный, с блестящими пуговицами, спокойный и быстрый, днем и ночью носится он от заставы к гаражу, от перекрестка трамвайных линий к разбитому дому. Ему нужно всюду поспеть во-время. Он всегда — на полном ходу.

Упорство

За большим письменным столом сидит высокий худощавый человек. Обмундирование на этом человеке аккуратно подогнано, все предметы, окружающие его, сверкают какой-то особенной чистотой и порядком. И все-таки ничего канцелярского не ощущается в этих ровным рядом стоящих карандашах и перьях, в аккуратно пригнанных друг к другу стопках бумаг, в стройных рядах ящиков с картотекой.

Иван Алексеевич Яковлев возглавляет сейчас Центральное адресное бюро. Но весь стиль его работы, такой, казалось бы, далекой от военного дела, напоминает о недавнем боевом прошлом этого человека. Его отдел занят, главным образом, проверкой писем фронтовиков, справляющихся о своих семьях. Это — большое и важное в военных условиях дело. Сколько радости, а значит и боевого подъема в ратном труде доставляет сражающимся воинам ответ на запрос о семье.

Иван Алексеевич встает, но чтобы сделать шаг, ему необходимы костыли. Передвигается он медленно, с трудом привыкая к протезу. Но по прямой осанке, по упрямому яркому взгляду темных глаз видно, что он непременно справится и с этой трудностью. Он уже давно лечится от тяжелого ранения, полученного в осенних боях 1941 года. И несмотря на то, что он прикован к стулу, что передвигается он только с костылем, сила его духа, сила воздействия на людей так велика, что именно в его отделе постоянное движение. Девушки, работающие под его руководством, составляют лучшую комсомольскую организацию в Управлении Ленинградской милиции. Он сумел воспитать в этих комсомолках инициативу, напористость. Не только в служебное время, но и в часы, считающиеся свободными от работы, ходят его комсомолки по разным районам города, разыскивая родственников фронтовиков. Не всегда письменная справка помогает выяснить положение. Часто бывает необходимым личное вмешательство. И не взирая ни на какие трудности, девушки-комсомолки разыскивают адрес нужных людей.

Вот военнослужащий Смирнов указал в своем письме лишь имена матери и сестры. Их адреса сообщить он не мог. По правилам следовало бы запросить установочные данные. Но девушка, взявшаяся за розыски, решила действовать без промедления. Из большой пачки листков с фамилией Смирновы она выбрала наиболее вероятных и пошла по адресам. Установив, что у одной из таких Смирновых сын в армии, она решила повидать ее. В доме ей сообщили, что Смирнова работает в магазине, где-то возле Финляндского вокзала. Не теряя времени, девушка направилась по этому приблизительному адресу. Обошла несколько магазинов. В одном из них уборщицей действительно работала Смирнова. Она и была матерью бойца.

Не жалея сил и времени, сумела комсомолка Петрова разыскать по запросу гвардии майора Богданова его дочь Ларису, с которой он потерял связь еще в июле 1941 года. Девочка нигде не была прописана, как несовершеннолетняя. По кропотливо собранным данным разыскала Петрова дочь Богданова, связала ее с отцом и сама написала ему о состоянии и делах Ларисы.

Быстроту, точность, горячность в своем повседневном деле воспитал в девушках этот человек, который руководит ими.

Иван Алексеевич прошел трудную и сложную жизненную школу. Много пережил он взлетов и падений, успехов и неудач, прежде чем стать начальником районного отделения милиции города Пушкина.

Он родился в бедной крестьянской семье. Подростком ушел в пастухи. В гражданскую войну был бойцом Первой Конной Армии. После демобилизации его направили на работу в деревню: сначала в комитет бедноты, позднее в кредитно-экономическое товарищество. В 1929 году по горячему необузданному своему характеру Яковлев оказался в числе тех, у которых в первую пору эпохи коллективизации произошло «головокружение от успехов». За перегиб он был исключен из партии. Но Яковлев заработал свой партбилет в боях гражданской войны, в армии. Он не мог остаться отщепенцем. Ему необходимо было оправдаться, на деле доказать свою кровную преданность партии. И он добился своего: был восстановлен в партии и направлен на работу.

С энергией взялся он за новое милицейское дело. У Яковлева оказалась хватка, чутье, вкус к этой работе. Его военный опыт, знание людей области, его горячий характер — все это было подстать новому для него делу.

В районе организовалась бандитская шайка. Нужно было выследить и взять главарей, действовавших осторожно и осмотрительно. С увлечением вспоминает Иван Алексеевич историю поимки бандита Ваньки Поцелуева. В первой засаде Яковлева постигла неудача. Бандита застигли в бане. Но все же он ускользнул и скрылся. Однако Яковлева неудача не смутила. Он снова выследил бандита. На этот раз с Яковлевым была розыскная собака Джек. Чтобы не спугнуть бандита, Яковлев пролез в подворотню, за ним два милиционера. Им удалось изолировать все выходы. Бандит стал стрелять из окна. В самый критический момент Яковлев дал знак собаке. Бандит был взят ловко, обдуманно. С той поры Иван Алексеевич окончательно определился на милицейской работе. В 1937 году он был назначен начальником милиции города Пушкина. Он приобрел опыт, авторитет. Люди этого города хорошо знали его, уважали. Здесь и застала его Великая Отечественная война.

Небольшой цветущий городок, полный реликвий русской истории, памятников ее славы, творений великого искусства, почувствовал дыхание войны вскоре после ее начала. Первые бомбы упали на город в июле месяце. Враг быстро приближался, начался артиллерийский обстрел города. Эвакуировать жителей, разгрузить город от населения, вывезти людей и ценности, а самим держаться в городе до последнего, а затем уйти к партизанам — таков был план действий Яковлева. И когда был создан боевой отряд милиции в двести человек, которому довелось держать город до последней минуты, — его командиром был назначен Яковлев. Он вспомнил всю свою боевую выучку. Несколько дней сражался отряд милиционеров с наступающими частями врага. Решающий бой произошел в Александровском парке. Пядь за пядью защищали пушкинские милиционеры землю своего прекрасного города. Их становилось все меньше и меньше, но они продолжали изматывать врага. Каждый чувствовал, что от его личной выдержки, смелости, находчивости зависит многое: выигранное время, число истребленных немцев.

Отряду пришлось уйти из Пушкина. Но он ушел последним. В бою Иван Алексеевич был тяжело ранен. Долго находился он в бессознательном состоянии и, когда пришел в себя, обнаружил, что одна нога у него ампутирована. Но Яковлев не отчаялся. Он победил тяжелую болезнь, слабость, горечь утрат и поражений, вкус которых ему пришлось изведать самому. Он вернулся к прежним своим привычкам, и это помогло ему выздоравливать.

До войны Яковлев постоянно занимался самообразованием. В госпитале он снова стал лихорадочно и много читать, делать выписки, записывать свои размышления. Среди деловых служебных картотек сохранилась одна, его личная. Это — записки о книгах, прочитанных им. Особенно занимают его книги, в которых глубоко раскрыто внутреннее состояние человека на войне. Шолохов, Л. Толстой, размышления князя Андрея в «Войне и Мире», — вот что волнует его. Яковлев как бы самому себе стремится доказать, что он еще полон жизни и энергии. Но для этого особых доказательств не требуется. Достаточно взглянуть на его сосредоточенное лицо, живые его глаза, чтобы понять, что этот человек будет всегда стремиться жить полной жизнью, куда бы ни бросила его судьба. Достаточно посмотреть, как он работает сейчас. Печать внутренней неудовлетворенности в его тоне, движениях. Ему до сих пор трудно привыкнуть к мысли, что кругом «такая война», а он — не в бою.

«Дело мое, конечно, полезно и выполнять его нужно по совести, — говорит он, — но только не по мне оно, не по моему нраву. Я еще покажу свою настоящую работу, я еще похожу без этих костылей».

И он говорит это с такой страстной силой убежденности, что нельзя не верить, что все будет именно так, как он хочет. Главное в этом человеке — упорство. Оно вывело его на верный путь в дни его заблуждений и исканий. Оно определило его поведение в критические дни, когда во главе милицейского боевого отряда он держал последний рубеж в Пушкине. Оно же дает ему веру в то, что он будет еще работать, в полную силу своих способностей.

Дневник Цыганкова

В августе 1941 года Ленинградская область стала ареной великой битвы. На многочисленных участках Ленинградского фронта вместе с кадровыми частями Красной Армии и отрядами народных мстителей сражались и боевые батальоны, составленные из милицейских работников.

Многие из них хранят воспоминания, записи, дневники. Перед нами записки одного из таких кадровых работников милиции — Ивана Филипповича Цыганкова. Цыганков работает в милиции десять лет. Отечественная война застала его на посту начальника Петергофского отделения, откуда он и ушел на фронт командиром одного из партизанских отрядов.

Приведенные ниже отрывки из дневника Цыганкова дают представление о той сложной и большой работе, которая выпала на долю милиции в тяжелые дни наступления немцев под Ленинградом.

* * *

1/IX. Получено указание от военного командования, а также от председателя Исполкома и секретаря Райкома о переселении всего населения из Старого Петергофа в Новый Петергоф. Провел совещание с личным составом. Выезжал на участок участкового уполномоченного Карпенко — проверял организацию ПВО.

4/IX. С комендантом города проверял заставы. Выделили дополнительный наряд сотрудников милиции и красноармейцев, чтобы справиться с потоком эвакуированных из других районов и с проходящим военным транспортом.

5/IX. За вокзалом в Новом Петергофе обнаружен сверток бумаг. Среди них — подробный план Штаба ВВС КБФ и аэродрома. Выехал на место; невдалеке задержал военного с подозрительными документами. Доставил задержанного в училище им. Ворошилова, где вместе с начальником училища учинил допрос и произвел обыск. В результате обнаружил ряд подозрительных записей, а также зарисовок местности и оборонных сооружений. Задержанный оказался шпионом.

6/IX. В районе 7-го военного городка в Старом Петергофе сброшено 20 фугасных бомб. Бомбы упали на поле и между зданий. Жертв и разрушений нет. В районе аэродрома беспрерывные воздушные бои несколько дней подряд.

8/IX. Около 23 часов сообщили по телефону, что на нефтебазу совершен вооруженный налет. Совместно с бойцами истребительного батальона и сотрудниками отделения милиции выехал на место происшествия. Нашли убитого часового. Усилили охрану, оцепили прилегающую к нефтебазе местность, но диверсантов не обнаружили.

9/IХ. Снова выезжал на нефтебазу. Тщательно осматривал местность. Нашел несколько гильз и боевой патрон русской винтовки. Рядом данных установил, что нападения на нефтебазу не было. Выстрел в часового был сделан караульным начальником. Однако он в этом не признается. Заявляет, что стрелял по нападавшему. Собранными вещественными доказательствами и показаниями других караульных он полностью разоблачен. Материал передан в военную прокуратуру.

14/IХ. В 23 часа на поселок Стрельна было сброшено около 200 зажигательных бомб. Часть бомб, упавших на здания, была потушена населением и работниками милиции. Особенно активное участие в тушении пожаров принимал участковый уполномоченный товарищ Савченко.

16/IX. Сильный обстрел военного городка. Задержан местный житель Комбура, дававший сигнальные ракеты. Расстрелян на месте. В 21 час немцы заняли поселок Ленина и Волхонку. В течение ночи Савченко, Сорокин и Волков находились в поселке Стрельна, патрулировали, держали связь с военным командованием.

17/IX. Тяжело ранен милиционер Гаврилов. Продолжается вывоз продуктов из Стрельны. На Львовской улице Савченко, Зенин и Малярцев обнаружили и взяли в плен двух немецких автоматчиков. Савченко, Сорокин и Волков пробрались на передовую линию военных действий и восстановили нарушенную телефонную связь со Стрельной.

В дом № 8 по Вокзальной улице вошли двое военных в форме командиров, переоделись в штатское и направились в сторону Петергофа. Были задержаны работниками милиции. При задержании сопротивлялись. Один убежал, другой был убит на месте. Оказался немецким офицером-разведчиком.

18/IX. От сильного минометного и артиллерийского огня в Стрельне сгорело много домов. Военное командование предложило работникам милиции уйти из Стрельны. Штаб организован в деревне Ижорка. Связь с Петергофом поддерживается.

22/IX. В Петергофе большие разрушения и жертвы от разрывов фугасных бомб. Все районные организации выехали в Ораниенбаум. Сотрудникам милиции дано указание перейти в помещение Штаба МПВО. В 20 часов получили распоряжение отойти в Мартышкино. Личный состав отделения отошел и остановился на границе Ораниенбаумского и Петергофского районов.

25/IX. По указанию секретаря Райкома партии сформирован партизанский отряд в количестве 53 человек. В него вошли руководящие работники района и сотрудники милиции. Я назначен командиром отряда. Моим заместителем — директор завода Фролов.

26/IX. После оснащения всем необходимым, отряд выехал в Усть-Рудицу. Остановились примерно в 5 километрах от линии фронта. Проводники разведотдела армии должны провести нас в тыл противника.

27/IX. Отряд был поднят рано утром. Я пошел к командиру части выяснять обстановку. Командир заявил, что это место неудачно для перехода; противник поставил усиленную охрану и ведет наблюдение за деревней. Слова командира подтвердились. Едва я вернулся в деревню, как немцы, видимо обнаружившие наш отряд, открыли сильный артиллерийский и минометный огонь. Пришлось уйти в лес.

28/IX. Меня вызвали в разведгруппу на совещание с командирами других отрядов. Выяснилось, что в районе Усть-Рудицы находится около 15 партизанских отрядов, которые, несмотря на неоднократные попытки, не смогли пройти в тыл врага. На совещании решено перебросить в тыл врага два отряда — наш и товарища Колесникова. Еще два отряда должны будут вступить в бой с немецкими заслонами, чтобы привлечь на себя внимание противника. Операция назначена на 30/IX.

У меня возникло сомнение в реальности этого плана. С согласия командира части выслал разведку с задачей: установить возможность перехода отряда без боя. Разведка дала положительные результаты.

30/IХ. Согласно плану, отряд вышел по установленному маршруту.

2/Х. Был на совещании в опергруппе. Получил указание двигаться с отрядом к Лубанскому озеру, откуда после предварительной разведки перейти в тыл противника.

4/Х. Разведгруппа выслала двух проводников, и отряд направился к озеру. Путь движения весьма трудный — болота, бурелом, кустарник. Не доходя до озера, остановились на ночлег в лесу...

* * *

Так изо дня в день, вплоть до 20 октября, вел Цыганков краткую, но выразительную летопись боевых дней своего отряда.

Отряд действовал около месяца. Затем вместе с десятком работников милиции Цыганков несколько дней был занят выводом населения из Ораниенбаума. Рассказывая об этой работе, Цыганков отмечал большую роль одного из своих сотрудников — Савченко. Это — участковый уполномоченный, проявивший в жаркие дни боев исключительное мужество, бесстрашие и находчивость. Савченко умело организовывал тушение пожаров, оказывал помощь пострадавшим, ликвидировал подрывную агитацию контрреволюционных и преступных элементов.

Не забывает Цыганков и о других членах отряда: милиционере Токареве, оперуполномоченном Карпенко, начальникепаспортного отдела Ванцове, помощнике оперуполномоченного Сорокине и др. В своих записях он стремится проследить судьбу каждого человека, рассказать о их самоотверженных боевых буднях. Деловито и спокойно перечисляя факты, имена и даты, он воссоздает яркие эпизоды первых дней героической битвы за Ленинград.

За родную землю

Под натиском врага уходили из родных мест жители Ленинградской области. Последними, как правило, отходили работники милиции.

Кингисеппский, Старорусский, Красногвардейский, Дновский, Порховский и много других районов Ленинградской области вместе с бойцами Красной Армии и партизанами мужественно защищали и милиционеры. До последней минуты стояла на своих постах милиция города Пскова. Влившись в полном составе в Псковский погранотряд, в его рядах дралась она с врагом, а после оставления города организовалась в партизанский отряд и ушла во вражеский тыл. Лужская милиция, не взирая на непрерывные обстрелы и налеты, круглые сутки держала порядок в городе, эвакуировала население и грузы.

Работник Слуцкого отделения милиции капитан милиции Долотов в августе 1941 года вместе с пятью сотрудниками милиции был назначен в заградительный отряд. В начале сентября отряд, в связи с приближением фронта к Слуцку, был переведен на Пулковские высоты. Заняв Слуцк и часть Пушкина, противник в ночь на 12 сентября открыл ураганный огонь по Пулкову. Находившийся на высоте батальон моряков береговой обороны отошел к Мясокомбинату. Командование приказало заградительному отряду удержать высоту во что бы то ни стало. И отряд, несмотря на потери, с честью выполнил стоявшую перед ним задачу.

Когда возникла реальная угроза захвата Сестрорецка, милиция этого города заняла оборону вместе с истребительными батальонами и частями Красной Армии. Однажды враг направил к городу колонну танков. Разведка своевременно донесла об этом, и бойцы милицейского отряда приготовились к встрече с врагом. Они искусно замаскировались и с короткой дистанции вступили в бой с танками. Часть вражеских танков запылала, остальные повернули обратно. Так небольшая группа милиционеров сорвала танковую атаку врага.

Особенно интересна судьба Новгородской милиции. С середины июля Новгород подвергся жестоким налетам вражеской авиации, следствием которых были массовые разрушения. Милиционеры первыми появлялись в местах поражения, спасали людей и имущество, тушили пожары. 13 августа передовые части врага подошли к городу и открыли по нему сильный артиллерийский обстрел. Под огнем врага, милиция приступила к эвакуации населения и ценностей. 14 августа в 7 часов утра бомбардировкой были уничтожены радио и телефонная связь. Одновременно был разрушен мост через Волхов, — город оказался разорванным на две части. Бои шли совсем рядом. Командование выделило милиции участок для обороны. 16 августа вечером отдельным вражеским группам удалось проникнуть на Софийскую сторону города. На занятой врагом стороне находилось много городских лодок. Их нужно было захватить во что бы то ни стало. Этим занялись милиционеры. Под пулеметным обстрелом врага группа милиционеров переправилась на берег, занятый немцами, и пригнала оттуда больше семидесяти лодок. Лодки, которые не удалось увезти, были уничтожены на месте.

В конце августа значительная часть личного состава Новгородской милиции ушла в партизанский отряд, а часть была направлена в поселок Пролетарий. Эта последняя группа продолжала на территории соседнего района делать свое дело. В глухие ноябрьские ночи в лесах и болотах вылавливали милиционеры вооруженных диверсантов, шпионов, преступников, пытавшихся пробраться за линию фронта. В феврале 1942 года этот коллектив работников милиции был направлен в освобожденные деревни и села Новгородского района для изъятия военного и трофейного имущества, для выявления изменников и пособников врага.

А партизанские отряды Новгородского района, составленные из милицейских работников, действовали вместе с отрядами народных мстителей.

В районе Тесовостроя организовался отряд, командиром которого был начальник поселкового отделения милиции, сержант милиции, Степан Васильевич Лепнев. На глазах у немцев, занимавших станцию Рогавка, этот отряд отправил в тыл поезд с эвакуированным населением и ценностями. Уйдя в лес, Лепнев со своим отрядом появлялся всюду, где его меньше всего ждал враг, сея панику среди немцев.

На Тесовострое немцам удалось пустить завод, изготовлявший сани и лыжи для их армии, но однажды ночью пришли партизаны Лепнева и взорвали завод.

6 ноября 1941 года Лепнев умудрился на Тесовострое провести с народом торжественное собрание, посвященное годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Несмотря на зверства немцев, народ пришел на это собрание. На собрании выяснилось, что немецкий ставленник Данчук организовал мельницу, на которой взыскивается гарнцевый сбор в пользу немцев. На следующий день партизанский отряд арестовал Данчука, забрал гарнцевый сбор с мельницы и разделил его между семьями красноармейцев и рабочих. Так, руководимые оперативным работником милиции, наводили партизаны свои порядки на оккупированной немцами территории.

В другом конце Тесовостроя работала еще одна группа милиционеров. Ее возглавлял лейтенант милиции Александр Петрович Каленов. В конце мая 1942 года немцы внезапным ударом прорвали нашу оборону за деревней Мясной Бор и перерезали узкий коридор — единственный выход из района Тесовостроя. Люди оказались в окружении. Целый месяц держала группа Каленова экзамен на выдержку, находчивость, дисциплинированность, на умение переносить трудности. Месяц в окружении означал непрерывный рев моторов в воздухе, разрывы вражеских бомб, раскаты артиллерийских залпов, треск пулеметов наступающих фашистов. Вместе с милицейской группой в окружении оказались и мирные граждане.

В июне был получен приказ командующего — всем находящимся в окружении в ночь на 25-е с боем выйти в район деревни Мясной Бор. Двигаться пришлось через болота, под шквальным пулеметным огнем врага. Ослабевшие люди то и дело по пояс проваливались в воду. Стонали раненые, падали убитые, но люди шли и все же выбрались к своим. Лейтенант Каленов погиб в пути, но приказ командования он выполнил — отряд и местные жители были выведены из окружения. Люди вышли из «долины смерти» грязные, мокрые, измученные. Но они плакали от радости. Они были на родной земле, за которую сражались.

* * *

Многим милицейским отрядам в Ленинградской области довелось оборонять крупные участки на ближних подступах к городу.

В теплую августовскую ночь 1941 года майору милиции Кудряшову позвонили по телефону и приказали срочно явиться к начальнику Управления Ленинградской милиции.

Через пятнадцать минут Кудряшов прибыл на место.

«Вам надлежит сформировать батальон. Будете истреблять немецкие танки», — сказал ему начальник. Кудряшов повторил: «приказано истреблять немецкие танки».

Вернувшись к себе, Кудряшов вызвал командиров дивизионов, передал им приказ командования и на утро назначил место сбора и смотра.

Рано утром Кудряшов прибыл на место сбора. Все были на месте, все было в полном боевом порядке.

Кудряшов — старый боец. Он участвовал в германской войне, воевал и в гражданскую, и вот снова пришлось ему встретиться с немцами.

Кудряшов разбил батальон по-ротно, назначил командиров. Кудряшову дали минометы. Оружие это было для него новым. Но нашлись в батальоне минометчики, и через два дня был сформирован минометный взвод.

Не прошло и нескольких дней боевой учебы, как Кудряшов получил приказ: влиться в Н-скую дивизию, в 7-й Красноармейский полк. В дивизии к батальону Кудряшова были предъявлены высокие требования. Нужно было иметь уже не взвод минометчиков, а роту. Нужны были разведчики, связисты, артиллеристы. И в батальоне нашлись и связисты, и разведчики, и артиллеристы.

Настал сентябрь... Враг все ближе и ближе подходил к Ленинграду. Бойцы Красной Армии сражались на подступах к городу. Батальону Кудряшова было приказано занять оборону на северной окраине города, а через несколько дней батальон был переброшен в район Невской Дубровки.

Темной осенью ночью двинулся батальон Кудряшова на сближение с противником. В первый день милиционеры прошли тридцать километров. Усталости не чувствовали. Иногда попадали под артиллерийский огонь, но потерь не имели. Наконец достигли намеченного рубежа. Расположились в лесу и зарылись в землю. Кудряшов произвел рекогносцировку местности, осмотрел переправу и подходы к ней.

Предстояла нелегкая задача — переправиться через Неву и завязать бой с немцами.

Переправа проходила под сильным огнем немцев. Вражеские мины рвались у самых лодок и баркасов. Кругом назойливо посвистывали пули. Люди на берегу залегли. Переправа грозила затянуться. Нужно было быстро принять решение, иначе приказ мог остаться невыполненным. И Кудряшов нашел правильное решение. Несмотря на потери, он переправил на вражеский берег роту автоматчиков и пулеметчиков, а затем под прикрытием их огня переправил на другой берег и весь батальон.

Не успел батальон Кудряшова закрепиться на захваченном рубеже, как поступил новый приказ — продолжать наступление и занять опушку «фигурной» рощи.

Перегруппировав свои подразделения, умело взаимодействуя с артиллерией и авиацией, поддерживающими наступление, Кудряшов снова повел своих бойцов в атаку и к вечеру выбил немцев из рощи. Поставленная командованием задача была выполнена.

Сейчас Кудряшов и его товарищи из Ленинградской милиции с гордостью вспоминают эти дни. В дело освобождения невских берегов от немецко-фашистских захватчиков и они внесли свою долю.

Ленинград 1942-1943 гг.

Оглавление

Раиса Мессер Милиция осажденного города

  Предисловие

  Ворота в город

  Ермолаев и Ковров

  Потерянные и найденные дети

  Хозяева рек и мостов

  На рельсах, на вокзалах...

  Простое и сложное

  Борьба за человека

  На Крестовском острове

  Футболисты

  Пропащее дело

  Переправа

  На полном ходу

    I

    II

    III

  Упорство

  Дневник Цыганкова

  За родную землю