Когда в пути не один
Роман
Валентин КРЮЧКОВ
И за учителей своих
Заздравный кубок подымаем…
Глава 1
Владимир держал в руках судебную повестку и в необычайном волнении уже в который раз перечитывал ее, содрогаясь с каждым разом все сильнее и ощущая, как сковывает грудь и затрудняется дыхание при одной мысли о грядущих последствиях. Вначале он даже подумывал, что, возможно, ошиблись адресом. Ведь таких случаев сколько угодно, если учесть, что его фамилия — Филиппов — не единственная даже у них в аппарате, а тем более в городе. Но, посмотрев адрес на конверте, убедился, что все совпадает: улица, дом и квартира. «Гражданин Филиппов Владимир Алексеевич, вы вызываетесь в районный суд в качестве ответчика по заведенному на вас делу».
«Какое дело? За что?» — возмущался он, будучи твердо уверен, что за ним никаких грехов не числилось. Совесть его была чиста: не брал, не воровал, не ловчил, ни в каких махинациях не замешан. Лишь делал свое дело профессионально, как и подобает журналисту, помощнику председателя облисполкома, писал статьи в газеты и журналы, доклады и выступления, вступления и замечания в зависимости от масштаба проводимых мероприятий своему шефу — Славянову Ивану Васильевичу, да иногда выполнял его личные поручения. Но главной, конечно, была подготовка выступлений.
Работал как вол и вот, оказывается, доработался. Что же его ожидает, если дело приняло такой серьезный оборот? Можно ли совсем избежать замаячивших на жизненном горизонте неприятностей? Подумав, решил, что можно, и пути для этого есть, и даже несколько. Первый — истец забирает свое заявление, и тогда дело будет закрыто. Задача состоит в том, чтобы найти и уговорить этого истца, пообещав ему что-нибудь взамен. Второй путь — найти выход на кого-то уже в самом суде и выяснить, есть ли возможность закрыть дело за отсутствием состава преступления. Здесь пока одни неясности, хотя главные усилия необходимо направить именно сюда, чтобы не доводить дело до разбирательства, ибо, даже рассматривая дело при определенном участии влиятельных людей, суд может приговорить к условному наказанию, хотя лучше бы совсем закрыть его. К тому же в случае процесса потребуется и хороший адвокат. Надо все предусмотреть. Что это даст? Можно добиться главного — максимально смягчить ситуацию и ее последствия. А как сложится судьба в дальнейшем? Вопрос тоже не простой, и главное, доводов, что удастся избежать последствий, почти нет. Не приходится сомневаться и в том, что все это отразится на работе. Может быть, даже придется лишиться ее. А вдруг шеф оставит? Но это вопрос!‥ Третий вариант — осудят! Значит, судьба, а от нее, как говорят в народе, никуда не денешься. Если тебе предначертано попасть за решетку — обязательно будешь там. Надо, однако, побороться, чтобы избежать такой участи. И помочь развитию событий в первых двух направлениях может только секретарь облисполкома Мелешин, благо он еще является и преподавателем заочного юридического института. Хорошо, что с ним установились дружеские отношения еще в бытность его председателем райисполкома одного из северных районов области. Сколько раз по поручению председателя облисполкома Владимир приезжал в район к Мелешину для изучения опыта работы некоторых колхозов и совхозов! Обычно брал одно хозяйство для положительного примера и получал документы с его технико-экономическими показателями, знакомился с жизнью и бытом людей; другое хозяйство — отстающее и просил подготовить справку о работе района в целом. И всегда, выполнив задание, Владимир не отказывался от дружеского застолья, как правило, в сильном хозяйстве, где вместе с Мелешиным они душевно вечеряли почти до полуночи. Несколько раз даже оставался ночевать по этой причине.
«Ну что же, — подумал Владимир, — очень хорошо, что есть Анатолий Петрович. Завтра с утра пораньше зайду в оперный театр, проверю, как идут запланированные работы по реконструкции, а потом сразу к Мелешину. Жене ничего говорить не буду, пока все не прояснится. А как быть с председателем облисполкома Славяновым? Сообщить ему про повестку или нет? Пожалуй, целесообразнее повременить. Сначала надо все выяснить, — может, и паниковать не о чем. Впрочем, обо всем обстоятельно посоветуюсь с Анатолием Петровичем, и обязательно надо узнать фамилию истца. Это очень важно сделать побыстрее. Интересно, кому же я так сильно насолил, что дело дошло до суда? А может, это мой тезка — Воробьев-старший? Вполне возможно. Вот он и пропал потому, что план вынашивал напомнить о себе и своей обиде таким неординарным способом. Очень вероятно, что повестка в суд дело рук именно Воробьева».
С Владимиром Воробьевым Филиппов познакомился несколько месяцев назад, а с момента их последнего разговора прошло около месяца, даже чуточку больше. Конечно, этого времени вполне достаточно, чтобы завести на Владимира судебное дело. Значит, не исключено, что именно потому Воробьев-старший так долго и не появлялся.
* * *
…Все началось в день заседания исполкома областного Совета народных депутатов, которое, как всегда, проходило в понедельник. Когда оно закончилось, в кабинет помощника председателя облисполкома Владимира Филиппова зашел давний его знакомый — корреспондент ТАСС Герман Воробьев, невысокого роста, рыжеватый, с белесыми бровями и хитринкой во взгляде. Он с достоинством подал руку, поздравляя с удачной работой — добротным материалом для доклада председателя, а потом попросил как бы к слову:
— Владимир Алексеевич, у меня большая просьба к тебе: прими брата моего старшего. Он у нас изобретатель, рационализатор — фантазер, одним словом. Но фантазер не простой — со свидетельством.
— За фантазии получил свидетельство? — пошутил Владимир.
— Да почти что так, — согласился Воробьев. — У него авторские свидетельства на изобретения. Точно не помню сколько, но что имеются — факт.
— Чем или в чем я помочь должен? — поинтересовался Филиппов. — Если по изобретению очередному, то лучше идти сразу по адресу: в ВОИР.
— Я знаю эту организацию, — как бы согласился Герман, но продолжал гнуть свое: — Вопрос касается сельского хозяйства. Брат говорит, что у него родилась какая-то гениальная идея. А Славянов, не секрет, поддерживает все и вся, что идет на пользу селу. Вот я и подумал: если дело стоящее — он обязательно поддержит. Главное, ты протолкни к нему брата. В общем, прими его, он сам все тебе и расскажет.
— Приму, — согласился Филиппов, пододвигая к себе фирменный планинг, чтобы просмотреть распорядок на неделю.
— Когда? — Воробьев в ожидании ответа слегка наклонил голову, разглядывая карманный календарик.
— Я как раз и выясняю, когда, — в задумчивости протянул Владимир, уточняя дату. — Во вторник. На следующей неделе. Думаю, получится. Шеф будет на бюро. Скажи брательнику: пусть приходит.
— Во сколько?
— Бюро в десять. Мы с бригадой готовим шефу выступление на кустовое совещание председателей райгорисполкомов, — вслух рассуждал Филиппов. — Мне нужно будет вычитать текст. Думаю, до обеда справлюсь. Пусть к двенадцати и приходит, а еще лучше к часу.
— Благодарю, Владимир Алексеевич. Родина вас не забудет. — Воробьев пожал Филиппову руку и, довольный, вышел из кабинета.
Остаток недели пролетел на одном дыхании, Владимир даже не заметил как, а вот понедельник вымотал порядком: весь день бригадой доводили выступление председателя до кондиции, а после восьми вечера шеф пригласил всех к себе.
С карандашом и линейкой в руках Славянов работал со сводками, справочными материалами, которые ему подготовили в облплане. Увидев вошедших, поднялся и перешел за большой стол, где по традиции читали и обсуждали все его доклады и выступления, занял свое место во главе стола. Поговорил немного о текущих делах, потом, полистав свой экземпляр, улыбаясь, спросил:
— Кто у нас читает сегодня?
— Филиппов, — ответил Фраймович.
— Начинай, Владимир, — кивнув своему помощнику, распорядился Славянов.
…Через час с небольшим, сделав замечания и выслушав предложения присутствующих, Славянов, как и ожидалось, одобрил третий вариант выступления и, довольный, посмотрев на членов бригады — Заборова, Фраймовича, Карамельникова, неторопливо подвел итог работы:
— Сегодня, чтобы не терять времени, внесите все замечания и исправления. Завтра с облпланом и статистиками уточните цифры, которые вызывают сомнение. До обеда, думаю, управитесь. На свежую голову вычитайте. И после бюро чтобы выступление и остальной справочный материал были у меня на столе. Спасибо за работу. Действуйте.
…Действовать пришлось с полной отдачей, как говорится, на полную катушку. В понедельник вечером бригада ушла домой после программы «Время», а на другой день только перед самым обедом сдали текст машинисткам. Отказавшись идти обедать со всеми вместе, Филиппов объяснил причину своего поведения и в одиночестве стал ожидать брата корреспондента ТАСС.
Владимир успел навести порядок на столе, просмотреть областную газету, когда в дверь, которая открывалась туго, раздался деликатный стук и почти одновременно с ним зазвонил телефон. Сняв трубку и попросив позвонить позднее, Филиппов подошел к двери и помог открыть ее.
На пороге стоял мужчина выше среднего роста, в темно-синем костюме и водолазке, с небольшой хозяйственной сумкой в руке. Заметно смутившись и заикаясь, он представился:
— Во-о… В-о-оробьев Владимир, — и тут же уточнил: — Владимир Г-г-ригорьевич.
— А я, как вам, должно быть, известно, ваш тезка: Владимир Алексеевич. Прошу вас, присаживайтесь, — Филиппов указал на стул и тут же, не теряя времени, предложил: — Расскажите, Владимир Григорьевич, о своей гениальной идее.
Немного вскинув подбородок кверху и полузакрыв глаза, Воробьев предварил изложение своей идеи небольшим вступлением:
— Я-я-я слежу за выступлениями товарища Славянова. И мне нравится, что он так много внимания уделяет развитию сельского хозяйства. Читал его статью в областной газете, где он подробно останавливается на главнейшей задаче современного животноводства — на заготовке в достаточном количестве кормов. Это основа основ развития отрасли. Всем известно, что проблем здесь очень много, и прежде всего — природные условия. Вы заметьте: как только наступает пора сенокоса — начинаются беспрерывные дожди.
— «Темнота происходит от недостатка света», — перебивая Воробьева, заметил иронично Владимир. — Вы мне пересказываете содержание статьи, которую я готовил для Славянова. Давайте конкретно, Владимир Григорьевич, что у вас есть и чего вы хотите?
— Помогите мне, пожалуйста, попасть на прием к председателю.
— С каким вопросом?
— Я подготовил документы. На его имя.
— О чем?
— Предлагаю разработанный мной способ искусственной сушки растительно-травяной массы в вакууме. Сезонные дожди натолкнули меня на мысль наладить промышленное производство сена при любых погодных условиях, — начиная воодушевляться и размахивать руками, рассказывал, уже не заикаясь, Воробьев. — Вот посмотрите, схема установки для вакуумирования. Но, думаю, вам лучше прочитать описание моего способа.
— Хорошо, я согласен, — ответил Филиппов, принимая протянутые листы. Он углубился в чтение, изредка прерываясь и делая в рабочем ежедневнике какие-то записи.
«Цель изобретения. Для обеспечения высокого качества сена при мгновенном помещении сырой травы в глубокий вакуум и постоянного или ступенчатого интенсивного прогрева массы используется сушильное устройство с применением турбореактивного самолетного двигателя, который одновременно является и вакуум-насосом (сжатый воздух от его компрессора с любой температурой от 70 °С до 300 °С подается непрерывно или ступенчато в обрабатываемую массу). Один турбореактивный двигатель АА-24-П способен одновременно обрабатывать десятки емкостей суммарным объемом в тысячи кубометров. При этом используются списанные из авиации двигатели… Предлагаемая установка по производительности не имеет равных себе в области сушки. В крупных хозяйствах на получение одной тонны сухого сена установка может расходовать до тридцати литров керосина, что в условиях неперспективного животноводства из-за угрозы сезонной гибели кормов чрезвычайно выгодно. Предлагаемый способ получения сена в мировой практике, в том числе и в СССР, не применялся…»
Закончив изучение документации, Филиппов с особым вниманием посмотрел на собеседника и, заглянув в свои записи, уточнил:
— Насколько я понял, для реализации вашей идеи требуется: первое — подобрать одно из передовых хозяйств, руководство которого согласится на практическое проведение эксперимента. Второе — приобрести в аэропорту списанный турбореактивный двигатель самолета. Третье — достать автоклав, который используется для пропарки силикатного кирпича. Четвертое — договориться с одним из технических институтов о предоставлении лаборатории для проведения эксперимента. Это основные направления работы на сегодняшний день. Вы согласны, Владимир Григорьевич?
Кивнув головой и с усилием преодолевая вновь начавшееся заикание, Воробьев ответил «да» и добавил:
— У-у меня еще большущая просьба к вам, Владимир Алексеевич: помогите отпечатать в трех экземплярах всю документацию. Буду вам очень признателен. Кстати, когда будете читать, можете меня подредактировать, где сочтете нужным. И, если можно, отпечатайте, пожалуйста, побыстрее. Заранее благодарен, — говорил Воробьев, передавая Филиппову папку с бумагами.
Вместе они перелистали всю документацию на будущее изобретение. Увидев, что объем работы немалый, Филиппов не удержался от восклицания:
— Да, здесь есть над чем потрудиться!
— Извините, Владимир Алексеевич, но мне больше не к кому обратиться, — сказал Воробьев и нервно задергал подбородком.
— Ничего, я помогу вам. Во всем. Ведь это на пользу области, — успокоил его Филиппов, про себя рассуждая так: «Дело, должно быть, стоящее. Если удастся, председатель, можно не сомневаться, обрадуется. Он радуется каждому доброму делу, которое на благо селу. Только бы получилось».
— Скажите, пожалуйста, Владимир Алексеевич, как скоро отпечатают текст? Когда к вам зайти? — перебивая ход мыслей Филиппова и укладывая в сумку копии своих документов, поинтересовался Воробьев.
— Пожалуй, дней через десять. Возможно, чуть подольше. Но предварительно позвоните, — предупредил его Филиппов. Прощаясь, он крепко пожал изобретателю руку.
Когда Воробьев вышел, Владимир взял планинг и по привычке записал первое впечатление, по опыту самое верное, которое у него осталось о новом знакомце: «Изобретатель, человек одержимый. Чувствуется, дело знает. Любит жестикулировать. Неприятное впечатление оставили глаза — навыкате и беспокойные. При разговоре в глаза собеседника не смотрит. Если глаза — зеркало души, то у Воробьева нехорошие глаза. Может, душа у него неплохая? Поживем — увидим. Подсунул мне братика Герман. Возни с его изобретением — море».
Закончив заметки, Филиппов решил, что после обеда, пока печатают текст выступления, он сразу и возьмется за это дело. Благо и шефа нет на службе. А продолжит его уже после того, как положит на стол председателю окончательный вариант выступления. Для начала надо было позвонить проректору строительного института. Составив схему предстоящего разговора, в котором он предусмотрел все возможные отговорки и неожиданности, Филиппов снял трубку, набрал знакомый номер:
— Валентин Матвеевич, добрый день! Филиппов говорит. Второй экземпляр выступления председателя я вам отправил. Как познакомитесь и сделаете свои замечания, верните его, пожалуйста, мне. Второе, председатель готов вас принять через день. Время: восемь тридцать. — Филиппов замолчал, заранее зная, что последует вслед за этим со стороны проректора: «Сейчас начнет благодарить».
— Спасибо, Владимир Алексеевич. Приду пораньше. Заодно и выступление с нашими поправками верну. А когда он к нам собирается? — поинтересовался, воспользовавшись случаем, Петренко.
— Определится при встрече. Кстати, Валентин Матвеевич, у меня есть одна просьба. Не личная. Вы прекрасно знаете, как Иван Васильевич интересуется вопросами села. На днях на прием к нему приходил изобретатель, который предлагает ускоренное приготовление сена на промышленной основе. У него, как и положено, разработана схема такой установки. Есть ее чертежи. Даже подготовлен черновой вариант документации на авторское изобретение. Но дело не в этом. Для реализации идеи ему нужна помощь. Необходимо проведение лабораторных испытаний. А у вас хорошая лаборатория. Поможете? Кстати, письмо ректора о выделении средств на развитие материальной базы института председатель подписал. И оно отправлено в правительство.
— Владимир Алексеевич, не имею морального права отказать вам. Фамилия изобретателя? Воробьев? Пусть приходит Воробьев. Всё организуем как положено. Конечно, договорились. Всего доброго. — И Петренко положил трубку.
Довольный итогом разговора, Владимир взял ежедневник и, округлив цифру «один», подумал, как сообщит Воробьеву, когда он придет или позвонит в следующий раз, что уже включился в работу: можно начинать подготовку к проведению опытов в лаборатории. Следующий этап — обеспечение эксперимента сырьем. Поставку зеленой массы можно будет организовать из хозяйства пригородного района, возможно, учхоза. Тут никакой проблемы не будет, а вот когда дело дойдет до практических испытаний непосредственно в одном из хозяйств, и безусловно в сильном, проблемы появятся: потребуется турбореактивный двигатель. И хотя до этого еще далековато, а возможно, вообще дело не дойдет, на всякий случай надо все-таки договориться с командиром авиаотряда, чтобы он попридержал списанную турбину, и заодно выяснить у него, какие документы нужны на ее получение.
«При возможности, — планировал Филиппов, — поговорю с командиром. А сейчас, — деловито подобрался он, увидев вошедшую в кабинет машинистку, которая принесла перепечатанное выступление, — займемся доводкой доклада Славянова до кондиции: вычитаем, исправим опечатки и с чистой душой положим текст на стол председателю».
* * *
…После встречи с Воробьевым прошло несколько недель. Владимир мысленно был уже готов к очередному его приходу, хотя, когда появится изобретатель, он не знал: телефона у него не было, а обращаться к Герману, его брату, Филиппову не хотелось, да и некогда было заниматься этим — сегодня, например, он торопился на встречу с друзьями в сауну.
Филиппов сидел в кабинете один и с линейкой считывал построчно, но поспешая, тексты материалов, оставленных ему изобретателем, над которыми покорпеть пришлось немало. Однако теперь оставалось вычитать всего ничего, и тогда можно будет отдать автору его, как сказал о нем младший брат, гениальное творение. Кстати, и не только ему: один экземпляр описания нового способа приготовления сена со схемами и чертежами устройства Владимир решил отправить в сельхозинститут, чтобы ведущие ученые дали о нем свои отзывы. Написав ректору краткую сопроводиловку, он вложил все бумаги в большой фирменный конверт, заклеил его, привычно написал в графах, куда, кому и от кого корреспонденция, и вскоре же, не откладывая, на дежурной машине отправил ее, предварительно позвонив адресату. И тут же сама собой пришла мысль: работа предстоит большая, поэтому надо завести специальную папку и складывать в нее все материалы, касающиеся организации промышленного производства сена; вести учет всех разговоров и поручений по этому вопросу; фиксировать фамилии исполнителей, номера их телефонов. Есть смысл. И для работы удобно: в случае необходимости открыл папку — все документы под рукой. А назвать ее можно «Папка для сена».
Филиппов достал из шкафа беловатую папку с отворотами и тесемками, сложил в нее один экземпляр документов на авторское изобретение, листки для записи разговоров с руководителями хозяйств, предприятий и организаций, список их фамилий, номеров телефонов, где-то в душе интуитивно чувствуя, что эта папка ему когда-нибудь очень пригодится. Погруженный в работу, Филиппов вздрогнул, когда раздался очередной телефонный звонок. Неторопливо снял трубку.
— Слушаю.
— Владимир Алексеевич, привет! Это Буравков. Я от «маршала». Приглашаем тебя к «доктору». Я заеду. Согласен?
— Конечно, как и договаривались, заезжай, но в половине седьмого. Не раньше. У меня есть разговор и к тебе, и к «маршалу».
— Мы готовы поговорить, но, Владимир Алексеевич, половина седьмого поздновато. Давай пораньше.
— Саша, дорогой, не могу. Шеф на месте. У меня срочное дело. Подготовил ему выступление для Совмина. Уже сдал. Жду от него замечаний, — объяснил Филиппов.
— Ну что ж, дело на первом месте, — бодро согласился Буравков и добавил: — Я пришлю машину. Женя все знает. Мы подождем тебя. Не волнуйся, всем хватит.
— Да я не волнуюсь. Знаешь поговорку «Как ни бьемся, а к вечеру напьемся»? Ладно, присылай Женю, — закончил разговор Владимир, с удовольствием подумав о том, что все-таки это хорошо, что он устроил бывшего шофера автобазы облисполкома Евгения Стручкова к Буравкову, он парнем доволен.
…По договоренности Евгений, как обычно, поставил машину во дворе облисполкома, около трубы котельной — никому не мешает и не привлекает лишнего внимания.
— Как начальник? — поинтересовался Филиппов, расположившись поудобнее на переднем сиденье.
— Строгий. Все по расписанию. Все по минутам. Иногда это напрягает, но в целом работать с ним можно. Спасибо, Владимир Алексеевич, что устроили.
— Давай, Женя, жми, а я подремлю немного, что-то утомился сегодня, — сказал Филиппов, закрывая глаза. Но хотя он действительно устал порядком, сон отчего-то не шел.
Владимир думал о Буравкове. Когда-то жили с ним на одной улице, через два дома друг от друга. Каждый шел своей дорогой. Пути их случайно пересеклись в магазине, где продавец Буравков по блату продал Филиппову модные полуботинки. Давно это было, но именно с того времени и возобновились их отношения. Несколько лет назад к нему в кабинет зашел уже не продавец Буравков, а заместитель начальника военторга. Должность вроде неплохая, радоваться бы, однако Александр чуть не плача рассказал, что директриса его совсем замордовала.
— Ситуация у нас, — пояснял Буравков, — представить трудно: она вбила себе в голову, что я подсиживаю ее. И везде, где это возможно, старается ущемить меня. Сил нет такое выносить. Терпенье мое кончилось. Убежден, что для мужика хуже нет наказания, чем работать под началом бабы!
— И что ты думаешь делать? — спросил Владимир.
— Просить тебя, чтобы помог мне избавиться от этой каторги. Христом-богом прошу! — умолял Буравков.
— Хорошо-хорошо, — успокоил его Филиппов. — Помогу. А куда бы ты хотел? Может, что-то уже есть на примете?
— Что было — уже занято. Поэтому готов в любую торговую организацию, где руководителем мужик! Пусть молодой или старый, но мужик.
— Я тебя понял. Постараюсь, и как только с кем-либо договорюсь — сразу сообщу, — пообещал Филиппов.
Тем же вечером, как только проводили домой Славянова, Владимир зашел к его заместителю Галкину, который курировал общественное питание, торговлю области и с которым у них были нормальные человеческие отношения. Рассказав Галкину о своем друге, Владимир убедительно попросил его помочь Буравкову в трудоустройстве.
Распечатав пачку «Явы» — Галкин курил только их, — дружно задымили, посидели, подумали.
— Ладно, Владимир, — пообещал наконец Галкин, — помогу. Пусть завтра приходит. К десяти. Пошлем его первым замом к начальнику «Горьклесурса». Лучшей должности у меня нет.
С тех пор прошли годы, связавшие крепкой дружбой Владимира и Александра Буравкова.
За воспоминаниями об этом незаметно оказалась преодолена большая часть дороги. И когда Филиппов открыл глаза и посмотрел в окно, то с удивлением обнаружил, что они уже подъезжают.
Баня закрытого научно-исследовательского института находилась почти на окраине города и принадлежала медсанчасти, главным врачом которой был Виктор Теплов, друг директора базы «Росторгодежда» Владислава Соколовского. Между собой друзья называли Теплова «доктором».
Филиппов позвонил условным сигналом, и ему открыл сам хозяин.
— К вам можно, товарищ «доктор»?
— К нам всегда можно. Особенно хорошим людям, — гостеприимно приветствовал его Виктор. Увидев, что Филиппов собирается открывать дипломат, энергично замахал руками. — Ничего не надо, Владимир Алексеевич, заводиться не будем. Там и так всего полно. Раздевайся и грейся. Вот тебе простыня, шлепанцы у каждого свои. Действуй, мы ждем тебя там, — «доктор» махнул рукой в сторону гостевой.
В комфортной сауне, пахнущей липой и свежезаваренной мятой, Владимир уселся сначала на нижнюю полку. Немного попривыкнув, поднялся повыше. Заметив, что по телу и на руках выступили обильные капельки пота, поднялся еще выше. И вдруг дверь сауны с шумом распахнулась.
— Писателю пламенный привет! И как ты додумался: сразу в сауну, а не к столу? Нет, ты скажи мне: ты это сам или «доктор» посоветовал? Наверняка идея «доктора»! — Соколовский сел рядом и обнял Филиппова. — Ты меня любишь? Да? Можешь не отвечать. Я и так знаю, что любишь. Хорошо, что я есть у вас, правда? Буравков говорит, что у тебя ко мне вопросы. А ты сам разве не можешь сказать? Или мы не друзья?
— Я же не сказал ему, какие вопросы. Просто передал через него мое желание переговорить с тобой. И сделал это, чтобы ты не уехал раньше, а дождался меня. Вдруг махнешь опять к Наде? Вот теперь послушай мою просьбу. — И Филиппов принялся рассказывать о том, чем он сейчас занимается, и о том, что нужно сделать командиру авиаотряда, который будет прорабатывать вопрос о передаче списанного с самолета турбореактивного двигателя хозяйству Турарина или кого-то другого под видом шефской помощи.
— Зачем ты связался с этим сеном? Не понимаю тебя и удивляюсь! — неодобрительно заметил на это Соколовский. — Только ты мог пойти на такое. Даже папку завел для сена. Хотя, если получится… Впрочем, тебе жить. Писатель и есть писатель. Будешь всю жизнь писать людям доклады. Умными их делать. Вот нашел работу! Когда на себя-то пахать начнешь? Подумай о перспективе, — сев на своего любимого конька, «маршал» говорил уже без остановки.
Понимая, что дольше в сауне им находиться уже нельзя, Филиппов повел его в душ, поставил под холодную струю и, когда Соколовский, продрогнув, убежал, намылился сам, потом сполоснулся и, накрывшись простыней, вслед за другом прошел в комнату для гостей, где был накрыт широкий и гостеприимный стол, душевно поздоровался с друзьями.
Как недавно в сауне, и здесь, в гостевой, уже выступал стоя «маршал». Увидев Филиппова, сразу переключил внимание на него.
— Владимир Алексеевич, ты опоздал. Мы, конечно, понимаем — работа. И потому прощаем, но штрафную ты все-таки должен выпить. А за то, что ты меня под холодную воду сунул, тебе вторая штрафная полагается.
— Объединим штрафные, нальем в фужер, — предложил «доктор», не без труда усаживая «маршала».
— Другой бы спорить стал, а я ни слова против, — добродушно улыбаясь, отвечал Филиппов. — И с радостью выпью за здоровье всех присутствующих. И пусть всегда и во всем нам сопутствует удача. Пусть наши мечты сбываются, а цели достигаются! — Произнеся экспромтом тост, Владимир залпом осушил большой фужер и с удовольствием принялся закусывать, благо на столе всего было в достатке.
Вскоре ушли париться уже вениками Буравков и «доктор». Оставшись наедине с Филипповым, «маршал» снова предложил выпить.
— Ты же пил! — удивился Филиппов, который после нескольких тостов уже чувствовал себя навеселе.
— А знаешь, что я пил? — совершенно трезво заговорил Соколовский. — Мне «доктор» боржоми наливал. Он всегда старается держать меня в узде. Так что после холодного душа я уже замерзать начинаю. Если хочешь новость узнать, хорошую новость, давай выпьем.
— За хорошую новость! — согласился Филиппов и чокнулся с другом.
Выпили. Немного закусили. Облокотившись на стол и глядя Владимиру в глаза, «маршал» удивил его своим сообщением:
— Мне начальник предложение сделал — перейти к нему замом. — Соколовский замолчал, ожидая реакции Владимира.
— Поздравляю, «маршал»! Растешь! Это с одной стороны, а каково твое мнение, если посмотреть на это с другой? — спросил Филиппов, понимая, что уйти с поста директора базы «Росторгодежда» «маршал» не захочет. И понять его было можно. Сейчас все желают иметь с ним дружбу: как же, одевает всю верхотуру, начиная с первых лиц города, области и кончая людьми по своему усмотрению.
— Ты, я вижу, не спешишь высказываться по этому поводу. Но, думаю, правильно мыслишь, — выдержав паузу, снова заговорил «маршал». — К заместителю начальника даже такого престижного управления, как торговля, руководители, «отцы» города и области обращаются очень и очень редко. И даже не знают этого зама. Они выходят сразу на начальника, а он выводит их на меня. Такая схема была в первые годы моей работы. Теперь все «шишки» города и области, генералы и другие представители элиты, если им что-то требуется, сразу звонят мне, а потом идут сами или, на худой конец, присылают своих представителей. Вот меня и надумали лишить всех этих связей.
— Поэтому, — перебивая друга, продолжил Филиппов, — для видимости ты несколько дней подумал и сердечно поблагодарил своего начальника товарища Курицына. А сам решил по-прежнему оставаться «маршалом». Это лучше, чем быть заместителем, а фактически бумажным командиром. Так?
— Именно так. И я вот что скажу тебе, писатель. Ты все пишешь, а о людях забываешь. Твой сват вместо меня решил взять к себе в замы директора универмага, — Соколовский улыбнулся. — Хорошая информация тебе. И не спорь. Я уверен, что хорошая. Так вот, когда вопрос решится, постарайся поднять своего Буравкова рангом повыше: директором. Хотя большой любви к нему не испытываю, но он твой друг, а значит, и мне вроде бы не чужой. В принципе с ним можно работать. Усек?
— Усек. И благодарю за хорошую информацию. Мы учтем ее. А как с командиром авиаотряда? — поинтересовался Филиппов, возвращаясь к своей проблеме.
— Раз просишь решить, решим. Дам Буравкову партию всего. Если не устроит — доведу все до конца сам, — заверил друга Соколовский.
— Родина вас не забудет, Владислав Евгеньевич! — Филиппов поднял руку в театральном приветствии.
— Ты в пятницу как? — поинтересовался «маршал». — Может, ко мне заглянешь? Опять баньку организуем. Деревенскую. Пивком побалуемся. И кое-чем еще. Давненько мы не выступали.
— К сожалению, планирую в сад. Малину надо обработать: старую вырезать, а новую подвязать, да навозом войлочную вишню засыпать, — отказываясь от заманчивого предложения, ответил Филиппов и тут же пояснил: — Этим навозом сразу двух зайцев убиваю — удобряю и помогаю, чтобы в будущем надежно перезимовала.
— С кем едешь?
— Один.
— Не могу поверить, что на два дня обрекаешь себя на одиночество, — наседал Соколовский. — Скажи честно, с кем?
— Заезжай на обратной дороге — сам убедишься, — Владимир не любил выставляться напоказ.
— Неужели с Аленой? Наверное, с новенькой, раз упорно отмалчиваешься. Молодец, что послушался моего совета: настоящим мужиком стал. А то ходит, как кавалерист, враскоряку. Видите ли, жена в отпуске. Праведник нашелся. Себя загубить можешь. А Алена девка хорошая! Мимо таких грех проходить. Если бы ты не занялся ей, я сам бы ее к рукам прибрал. Ну, с кем же ты теперь? — наседал «маршал».
— Говорю же: заезжай, когда возвращаться будешь, и все сам узнаешь, — стоял на своем Филиппов. — Гуднем малость.
— А ты не боишься, что жена или дочь с подругами нагрянут?
— Они садом не занимаются. И всегда были против его приобретения. Приезжают редко. В основном когда земляника наспевает.
— А если вдруг приедут?
— Скажу, что подруга «маршала», а сам он за вином отправился.
— А ведь поверят, если подъеду! В таком случае обязательно навещу. Не хочу подводить тебя. Кстати, мужики давненько уже в парной, пошли погреемся и мы. Потом в бассейн и на посошок, — поднимаясь из-за стола, закончил «душевный» разговор Соколовский.
Разъезжались довольные, но поздновато, хотя никто из присутствующих на это не обращал особого внимания: каждый предупредил домашних заранее.
Уже выходя из машины, «маршал», с которым ехал Филиппов, уступив свое место у Буравкова шеф-повару Демидычу, опять не удержался и, нагнувшись почти к самому уху Владимира, спросил:
— Ну же, кто с тобой будет в саду? Неужели новенькая?
— Секрет.
— Секрет так секрет. Тогда не забудь позвонить, если поедешь. Я загляну, как и договорились.
— Можешь не сомневаться — сигнал будет, — заверил друга Филиппов, и они расстались.
С шофером дядей Петей, пожилым, преданным Соколовскому человеком, разговаривать уже не было сил. У Владимира из головы не выходили слова «маршала» о «настоящем мужике». Он хорошо помнил, как несколько лет назад все именно так и происходило. Когда жена уехала в отпуск, первое время Владимир ощущал ее отсутствие не так сильно; и лишь к концу второй недели ожидание стало просто невыносимым. Один раз ему даже приснилось, что он занимается с женой любовью. Филиппов полушутя-полусерьезно рассказал о своей беде Соколовскому, который зашел к нему после совещания, проходившего в управлении торговли. Владислав саркастически улыбаясь выслушал его и отругал. Дескать, такое воздержание добром не кончится. Хватит быть праведником. И пригласил к себе в деревню на выходные, сказав, что попросит свою милашку, чтобы позвала с собой подругу. Она вроде неплохая девица. В машине разглядеть девушку Владимир не успел, а вот когда вошли в дом и, перебрасываясь шутками, начали накрывать на стол, он, заинтересованно поглядывая на новую знакомую, хорошо рассмотрел ее. Это была роковая блондинка: почти плоская грудь; длинные, как у кочегара на картине известного русского художника, руки; лицо гладкое, с большими глазами и выдающимися вперед верхними зубами. «Боже мой, — подумал Владимир, — ничего себе удружила мне подругу милашка Владислава! Одно название — женщина. Зато имя — Анжелика. Но до маркизы ангелов ей — что кошке до тигра».
Вскоре сели за стол, выпили, закусили, а потом решили, что, пока разогреваются уха и шашлык, можно познакомиться, причем попарно, с прелестями русской бани, заботливо приготовленной незаменимым шофером «маршала» — дядей Петей.
Пока парился хозяин, Владимир с Анжеликой следили за плитой, болтали о том о сем и понемногу выпивали. Вскоре подошла их очередь париться. В предбаннике, отделанном фальцовкой, было светло и уютно, на столе — закуска и водка, пиво, минеральная вода и фрукты. «Маршал» умел все предусмотреть. Немного выпили еще спиртного и без стеснения стали раздеваться. Неожиданно для себя Владимир обнаружил, что у Анжелики хорошие бедра и стройные ноги. Вошли в парную, и здесь, прямо на широкой скамейке, он взял ее, представляя, что занимается любовью с настоящей Анжеликой, маркизой ангелов.
Потом они парились, обливались холодной родниковой водой из фляги; после чего, закутавшись в простыни, сидели в предбаннике, пили минеральную воду, ели отварное мясо и фрукты, затем снова пошли в парную, где в самых различных позах занимались на жесткой скамейке любовью…
После этой памятной поездки, успокоенный и избавившийся от болей в промежности, Владимир уверенно чувствовал себя всю неделю, решив про себя, что «маршал», конечно, прав, — пора серьезно браться за личную жизнь. Вскоре для этого появился и подходящий повод: загорелая, налитая, как яблоко, вернулась из отпуска жена. Первая ночь была жаркой. На другой день, ожидая жену с работы и сладострастно подумывая о продолжении бурной ночи, Владимир решил остаток пустых банок, хранившихся в картонной коробке в кладовке, отнести в подвал, чтобы не мешали. И вдруг за этой самой коробкой он обнаружил солидный сверток, показавшийся ему весьма подозрительным. В последний раз, когда он сюда заглядывал, а это было уже в отсутствие жены, свертка здесь не было. Волнуясь, Филиппов развернул его и удивился: мужские брюки, трусы и майка. В «пистончике», маленьком кармашке брюк, он обнаружил два презерватива — и вмиг остолбенел, а потом заходил, забегал из комнаты в комнату.
— Что за вещи?! — едва дождавшись прихода задержавшейся на работе жены, закричал он. — Чьи?
— А разве тебе не все равно?
— Да как ты смеешь, Катерина? Говори! Чьи?! — Владимир грозно двинулся на нее, готовый даже ударить.
— Ну одного мужчины из нашей группы. Что из того? — Катерина на всякий случай слегка подалась назад.
— А ты не понимаешь что? Не прикидывайся наивной. Еще не хватало, чтобы ты его домой привела!
— Не выдумывай. Человек забыл вещи в автобусе. Мне, как руководителю группы, их передали. И не раздувай из мухи слона.
— А тут и раздувать нечего. Если бы все было так, ты бы эти вещи в прихожей оставила. Да еще и предупредила бы, что их скоро придут забрать. А ты сверточек-то за коробку спрятала! — уличая изменницу, наседал Владимир.
В груди его все клокотало от гнева и обиды. С трудом сдерживаясь, чтобы не пустить в ход руки, он с ужасом подумал: «Неужели всему конец? Вот подлая предательница! У нее, видимо, и мысли нет, чтобы раскаяться».
И тут в прихожей раздался звонок. Владимир разгоряченный, злой направился в прихожую и, резко открыв дверь, опешил. На площадке стоял высокий, почти с него ростом, мужчина, брюнет в темно-синем в полоску костюме. Он вежливо поздоровался и спросил:
— Можно видеть Катерину Васильевну? На минутку.
Почему-то сразу протрезвев, Владимир внимательно вгляделся в незнакомца и первое, что заметил, — это пиджачок, который был того же цвета, что и брюки в свертке. От возмущения он готов был схватить пришельца за ворот и спустить с лестницы. Но, с трудом сдержав себя, повел себя цивилизованно и ледяным тоном ответил, что можно.
— Иди! К тебе друг пришел! — крикнул он Катерине, многозначительно упирая на слово «друг».
Жена в распахнутую дверь прихожей и сама увидела гостя. Покраснев при виде неожиданного визитера, она быстро передала ему сверток и закрыла за ним дверь.
Едва Катерина вернулась в комнату, скандал возобновился с новой силой.
— Что за тип?
— Какое это имеет значение?
— Ах ты сволочь эдакая! Жить по-хорошему не хочешь! — Филиппов хотел было ударить Катерину, но она увернулась и, убежав, закрылась в комнате дочери.
— Тебе что, негодяй, развод нужен? Можешь в любой момент получить его! — кричала она из-за двери.
— Зараза! Как заговорила! У меня одно желание, чтобы ты берегла семью, а не собирала портки разных мужиков. Я еще подумаю, чего я хочу и что мне делать, — пригрозил ей Владимир, хотя, понемногу остывая, уже понимал, что, если дело дойдет до развода, с работы он полетит.
«Торопиться с разводом не будем», — тут же решил он. А потом как-то вдруг, само собой вспомнил про Алену. Пожалуй, ему и в самом деле надо заняться ею. Иначе ее, чего доброго, уведет его лучший друг — Владислав Соколовский, а может, и кто другой.
Вспоминая эти неприятные эпизоды своей жизни, Филиппов понимал, что, если бы он тогда не принял этого решения, помощником председателя он давно бы уже не работал, и в бане для избранных не парился, и к дому своему на машине, как это делает сейчас, не подъезжал бы. И потому он решил как бесспорное дело: «В пятницу, если буду жив, обязательно позвоню Владиславу, скажу, что поездка в сад состоится. А с кем, узнает на месте».
Однако в пятницу встреча друзей не состоялась. С утра Филиппова вызвал к себе Славянов. Когда Владимир устроился за столом для заседаний и привычно раскрыл ежедневник для записи очередного поручения, шеф сообщил ему новость:
— Приезжает министр газовой промышленности. Мы с Богородовым будем заниматься с ним. Тебе тоже придется поработать эти дни, вплоть до выходного. Липатова я отпустил в деревню к матери. Задача твоя следующая: вместе с начальником облгаза подготовишь письма на имя министра. Какие, о чем письма, он знает. Оформи их как положено: номер, дата. И проверь, есть ли у тебя в сейфе запасные бланки. Смотри, чтоб не получилось, как в прошлый раз. Дай команду, чтобы вышла одна машинистка. Сам в семь тридцать будь на месте. И жди сигнала. Я сообщу тебе, когда и что от тебя потребуется. Понял?
— Понял, Иван Васильевич! — уверенно ответил Филиппов, тщательно фиксируя в планинге все, что от него потребуется. Это было его правило: все поручения председателя сразу записывать в официальном ежедневнике.
— Тогда все, — сказал Славянов. — Действуй!
И Владимир оба дня действовал, предварительно сообщив об изменившихся планах Соколовскому. Алену же Филиппов предупредил заранее, встретив ее в коридоре.
Глава 2
Проснувшись и включив торшер, Владимир первым делом посмотрел на часы, висевшие на противоположной стороне комнаты, — половина пятого. Огляделся: лежит полураздетый на диване в большой комнате, а не в спальне — значит, был в хорошем поддатии; жена с пьяным спать не любит. Филиппов повернулся на правый бок, вставать не хотелось, но он понимал, что надо как можно скорее выходить из тяжелого похмелья: побаливала голова, в груди жгло, во рту пересохло и ужасно хотелось чего-нибудь кислого или холодного. Поддали вчера крепенько, а что было делать, если к нему в гости приехал не кто-нибудь, а родной дядя, брат матери, бывший разведчик, ныне директор начальной школы на его, Филиппова, «малой родине». Не выпить с кавалером орденов и медалей Отечественной Владимир не имел морального права.
«Такова жизнь, — подумал он, подходя к окну и открывая форточку, чтобы проветрить комнату. — Сейчас начнем приводить себя в порядок».
У него была своя, отработанная и проверенная жизнью система приведения организма в рабочее состояние.
Почистив зубы, для начала он выпил бокал холодного кефира с вареньем, потом долгое время стоял под струей душа, затем быстро наполнил ванну довольно горячей водой и лег отпариваться. Пролежав около часа, начал снова принимать контрастный душ: то горячий, то холодный, и сразу почувствовал заметное облегчение.
name="p025">Обвязав тело повыше трусов полотенцем, неторопливо побрился, смазал лицо кремом, оделся пока по-домашнему — в спортивный костюм и быстренько отправился на кухню; на газовой плите поджарил и съел два яйца с колбасой, потом кусок селедки, выпил два стакана чая и стакан какао с молоком и только после этого вернулся в большую комнату и, расслабленно опустившись на диван, стал вспоминать вчерашний вечер.
…С работы, как всегда, вернулся около половины восьмого. На его звонок дверь открыла жена, улыбаясь, сообщила:
— А у нас гости! Твой дядя. Раздевайся, умывайся и за стол. Я уже все приготовила.
Поздоровавшись с дядей, все еще статным, но совершенно седым и заметно погрузневшим, Владимир быстро переоделся, умылся горячей и холодной водой, промокнув лицо полотенцем, причесался и, посмотрев на себя в зеркало, довольный, прошел в большую комнату, где дядя в ожидании его смотрел телевизор. Филиппов радушно пригласил родственника к столу, уже накрытому для них на кухне.
Войдя в нее и бросив взгляд на уставленный закусками стол — копченая колбаса, сыр, шпроты, селедка, заправленная луком, соленые огурцы, яблоки и любимое блюдо Владимира — яичница с сардельками, дядя не удержался от восклицания:
— А ты живешь, как доктор! С такой закуской можно четверть выпить и не захмелеть.
— Вот и поешь как следует. Все для того и приготовлено, — искренне потчевала жена дядю Владимира. — Может, сразу горячего? У меня гуляш с рисом. Поешьте, а говорить после чая будете.
— Катя, дорогая, спасибо. Чаю я и дома напьюсь. Да со своим медком, — заранее отказываясь чаевничать, пояснил дядя, внимательно следивший за тем, как Владимир разливает водку по рюмкам, и, одобряя его действия, уважительно заметил: — Вот человек знает, что надо. От «Посольской» и пивка, грешен, не откажусь. В народе как говорят: «Сухая ложка горло дерет».
Когда закусили, поели горячего и преспокойно опорожнили семьсот пятьдесят граммов «Посольской», Владимир вынул из холодильника НЗ — бутылку «Столичной», пояснив:
— Это для продолжения разговора.
— Мудро, племянник, мудро! Все-то у тебя предусмотрено! — довольный действиями племянника, похвалил Владимира дядя.
— Как вы хоть там живете? — выждав, когда мужчины выпьют, начала допытываться Катерина. — Все пьете и пьете. Вы-то сами как, дядя Вася?
— А что нам, милая, не жить? У нас почти все свое. Едим и ни на кого не глядим. Некогда глядеть — работать надо. Корову держим, теленка. Кур десятка два. Поросенка. Пчелы есть. Двенадцать ульев. Сад — тридцать соток. Так материально, если не будешь лениться, можно прожить безбедно. Особенно хорошо летом. Дети, внуки приезжают. Сердце радуется, что жизнь не зря прожил, не зря воевал. У нас с женой целый детский сад. И хотя такое не часто случается, но, если все соберемся, выглядит внушительно: четыре дочери, сын, их половины да внуков и внучек шестеро! И ничего. Всем хватает и места и еды, а главное — природа.
— А кто по твоим стопам пошел и учительствует? — допытывалась Катерина.
— К сожалению, семейная традиция рушится: только одна, самая младшая, решила идти по стопам родителей — «сеять разумное, вечное». Она в райцентре литературу и русский преподает. А до сих пор у нас в роду почти все учительствовали. — Дядя с достоинством принялся считать, загибая пальцы: — Моя старшая сестра первой из семьи стала учительницей, за ней три сестры последовали, а уж за ними потянулся и я.
— А по многу учеников в классах? — поинтересовался Владимир.
— К великому сожалению, похвалиться нечем: мало. По пять — десять человек. В первом классе вообще четыре ученика. А все почему? — спросил и сам же начал объяснять родственник: — Причин немало. Во-первых, раньше на село почти никакого внимания не обращали. И тогда крестьяне ринулись в город. Понять их можно: в деревне никогда по-человечески не решались социальные вопросы. Что мы там видели? Один тяжелый, изнурительный труд. Поэтому такая неприглядная жизнь, как говорится, была только на любителя. А таких любителей у нас в селе с каждым годом оставалось все меньше и меньше. Хотя я газеты выписываю и читаю, знаю, что в области вроде бы началась большая работа по улучшению жизни селян. Многие передовые хозяйства дома хорошие строят, новые поселки создают, благоустройством в селах занимаются: газ, воду, канализацию проводят. Улицы асфальтируют. К сожалению, до нас это пока не дошло. Но мы терпеливые и будем надеяться, что когда-нибудь и к нам проложат дорогу с твердым покрытием… Давай, Владимир, поднимем еще по одной. За все хорошее, что нам обещают. Жаль, что хорошего людям всегда приходится дожидаться очень долго.
Выпили, закусили. Владимир со знанием дела принялся рассказывать о том, что для улучшения условий жизни населения в сельской местности в области принята и постепенно реализуется программа социального развития. В селах строятся новые улицы, а в некоторых районах — поселки городского типа с централизованным водоснабжением, канализацией и газификацией; к центральным усадьбам прокладываются асфальтированные дороги. Есть хозяйства, где дороги с твердым покрытием проложены уже до каждой фермы.
— Я не отрицаю, — согласился родственник. — Есть такие островки. Но пока больше в средней полосе и на севере области, где много лесов. У нас же на юге и юго-востоке области лесов значительно меньше. В иных селах и деревнях совсем нет. Зато у нас чернозем! Он тоже гарантирует хорошую отдачу, если ты вложишь в него. А мы не вкладываем, потому и получаем до смешного малые урожаи. И строиться в наших селах — очень непростая проблема. Где взять лесу на дом, на баню, на двор для скотины? Негде! За все — плати втридорога. Поэтому по развитию села надо принимать более масштабные меры в целом по стране. К сожалению, до нас, селян, там, наверху, руки по-прежнему не доходят.
Устав от таких разговоров, Катерина ушла спать, да и Владимиру тоже не хотелось говорить о том, в чем всегда можно увязнуть и не вылезти, и он решил перевести разговор на другую тему.
— А сам-то как, сена запас для скотины? У тебя, говоришь, кроме коровы и телка есть, и четыре овцы, куры.
— Да, все именно так, — подтвердил дядя. — Сена я, слава богу, наготовил. Кроме стожка у дома, целый сеновал во дворе. Очень удобно. Спасибо Сережке — приезжал помогать. Он теперь в другом районе живет. Во второй раз женился… Думаю, перезимуем нормально.
— А в колхозе как?
— Тут и говорить не о чем! — махнув рукой, вздохнул старик. — Сенокос начали хорошо: кое-что успели сделать — в окрестностях немало стогов сена выросло. А потом и пошло: днем и ночью дожди. Все залило. И практически те стожки, что сметали по первости, только и остались. На зиму сена явно не хватит. Опять вся надежда на комбикорма да на солому. А при таком рационе большого молока не жди. Вот такие дела, дорогой мой.
— Сейчас, — воодушевляясь с новым поворотом темы, заговорил Владимир, — в нашей области как раз осваивается новый способ приготовления сена при любых погодных условиях.
— Было бы здорово! А как и чем заготовлять станут? — поинтересовался дядя.
— Для испытания предусмотрено смонтировать специальную установку с большой емкостью и турбореактивным двигателем от самолета. И в эту емкость будут засыпать зеленую массу и за счет вакуума получать сено, — охотно делился секретом Владимир, внимательно наблюдая за реакцией бывалого родственника.
— Дай-то бог нашему волку теляти съесть! Если получится, считай, решение вопроса не только для области, но и для всей страны. Вот это масштабы! Только бы не загубили хорошее дело, — глубокомысленно заметил дядя.
— Эта работа у нас под особым контролем! — заверил его племянник.
Довольный, что идея, разрабатываемая в области по промышленному приготовлению сена, родственнику понравилась, Владимир не стал углубляться в историю вопроса, а предложил выпить еще по рюмочке и, чувствуя, что оба порядком отяжелели и потому самое время начинать закругляться, спросил, по каким делам дядя прибыл в город.
— Может, у тебя проблемы есть неразрешимые? — поинтересовался Владимир, уверенный, что родственник, конечно же, приехал отнюдь не для того, чтобы посмотреть, как живет племянник, и выпить с ним.
— Ты прав, Владимир, проблемы есть. И пока неразрешимые, — согласился дядя. — Я вот хочу с тобой посоветоваться, раз ты наверху, у власти. Дело в том, что мы хотим отделиться, выйти всем селом из колхоза «Дружба». Одно название «Дружба», а ее и в помине нет. Нашему селу никакого внимания, председатель совсем на него рукой махнул. По селу ни пройти ни проехать. А почему? Потому, что дороги нет. И не предвидится. В районе нас не замечают. Школу давно пора подремонтировать — только обещают. Кино не показывают. Смирились люди — телевизоры смотрят. Радио не говорит. А на центральной усадьбе, где председатель живет, другой коленкор: дорога с твердым покрытием, в клубе кино крутят. В магазине товаров не выкупишь. Я к чему все говорю? Ты, Владимир, запиши меня к председателю облисполкома на прием. — И старик пытливо посмотрел на племянника, не без оснований полагая, что по родству он ему в этом не откажет.
— К сожалению, дядя Вася, пока не могу.
— Это почему же? — от возмущения дядя даже повысил голос. — Я не только директор школы, но и участник Великой Отечественной! Воевал. Не забыл, наверное, сам знаешь, разведчиком был. «Языков» за линией фронта брал. Награды не за так имею! Ранения тоже…
— Да не в этом дело. Прием сегодня был. И сегодня же вечерним поездом председатель уехал в Москву. — Родственник моментально сник, и Владимир постарался его успокоить: — Мое предложение такое: завтра я позвоню сначала вашему председателю райисполкома, затем Лурину в областное управление связи. И скажу ему, чтоб устроили в вашем селе радио. Потом попрошу заместителя начальника управления сельского хозяйства, который ведает кадрами, чтобы он принял тебя. Договорились?
— Вот это другое дело! Конечно, договорились! Мы же не чужие, — обрадованно закивал головой дядя и тут же поинтересовался: — А кто вызвал председателя в столицу-то?
— Секретарь ЦК КПСС Давыдов Федор Иванович. Он ведает вопросами сельского хозяйства, а пригласил он двоих: первого секретаря обкома партии Богородова, который докладывать будет, и председателя облисполкома. Не исключено, что Давыдов спросит и Славянова, который в области больше всех занимается селом и хорошо знает положение дел в своем секторе, но тем не менее готовился к этой поездке как никогда. В приемной всю неделю было не пройти: кого только не увидишь — ответственные работники управления сельского хозяйства, облплана и другие. А до этого, — делился Владимир государственными новостями, — он вызвал меня к себе. У него есть такая замечательная записная книжка в темно-синих корочках, в которой можно сразу найти все сведения по нашей области. Вот председатель мне и говорит: «Там есть знаки вопроса и цифры, вписанные карандашом. Догадываешься, что это значит?» — «Цифры не окончательные, требуют уточнения», — отвечаю ему. «Вот и поработай, чтобы все было как положено. Скажи начальнику облстата, чтобы не тянули. Пусть в кратчайший срок все исправят! Займись первоочередно!»
— А что это за книжка такая? — спросил дядя Владимира.
— О, это уникальная записная книжка, и при этом убирается в карман костюма. В ней есть технико-экономические показатели области по всем отраслям народного хозяйства начиная с 1966 года, — пояснил Филиппов и добавил с гордостью: — Больше в области ни у кого такой нет. У председателя и без того память неплохая, а с этой книжкой он может ответить практически на любой вопрос. Сколько в области районов, поселков, предприятий, колхозов и совхозов, какие где урожаи, семена, производительность труда и многое другое. Не книжка, а малая энциклопедия области: все самое главное есть!
— Да, с такой книжицей он будет на коне, — одобрил дядя и, взглянув на часы, начал собираться восвояси.
— Ты чего заторопился? Может, у нас заночуешь? — остановил его Владимир, уверенно наполняя рюмки.
— Нет, дорогой мой, спасибо за приглашение. Пойду к дочери. Здесь у меня две проживают. Сегодня у старшей, которая на Мещере, ночевать буду. Обещал. А время уже позднее. Наверно, волнуется. А на посошок — это можно. — Дядя выпил, закусил ломтиком копченой колбасы и, поднимаясь из-за стола, уточнил: — Значит, завтра к тебе приду на работу. Заодно в больницу позвоню. Договорюсь, когда с вещами приходить надо будет. Подлечиться собираюсь. Раны беспокоить начали. Особенно по ночам. Печень пошаливает.
— Приходи, буду ждать. Я тебе и с больницей помогу решить вопрос. В случае чего позвоню главному врачу. Но ты не торопись: выспись как следует и часам эдак к одиннадцати подъезжай. — Владимир вышел проводить дядю.
Уже на самой остановке, когда появился автобус нужного маршрута, дядя Вася вдруг засуетился и начал торопливо шарить по карманам, хотя точно знал, в каком из них лежит его письмо — директора школы и участника Отечественной войны — председателю облисполкома с просьбой установить домашний телефон. Он не хотел, стеснялся говорить о личной просьбе племяннику, пока сидели у него и выпивали. Думал, уверен был, что передаст письмо самому председателю, если Володька устроит с ним встречу. А теперь, как ни крутись, приходилось признаваться племяннику в своей личной просьбе.
— Погоди, Володь! У меня тут письмо одно есть. Сейчас передам тебе. Совсем забыл! — Он еще немного покопался в карманах и вынул наконец слегка помятый конверт, робко протянул его племяннику: — Дома прочитаешь. Может, придумаешь, как мне помочь. Телефон прошу себе в дом. Дети по всей области разлетелись. А с телефоном позвоню, узнаю, как живут. Да и они пусть не забывают отца.
Владимир сразу оценил обстановку: начальник областного управления связи Лурин, с которым у них были дружеские отношения, должен быть на месте. Значит, вопрос решится. И, не сомневаясь в этом, заверил дядю, что все будет в порядке даже без помощи председателя облисполкома.
Пожав друг другу руки, они обнялись напоследок и расстались, довольные тем, что по-родственному нашли общий язык.
Вернувшись домой и все еще продолжая жалеть, что дядя Вася не остался у них ночевать, Филиппов разогрел чайник, выпил бокал какао с молоком и привычно принялся убирать со стола посуду. Складывая оставшуюся закуску в холодильник и расставляя по местам вымытые тарелки и рюмки, размышлял о том, как лучше помочь родственнику. А для этого вовсе не обязательно было проталкивать его на прием к председателю. Да Славянов, не исключено, может его и не принять. Поручит своему заместителю по сельскому хозяйству или Филиппова же и попросит переговорить от его имени со всеми, кто должен решать вопросы директора сельской школы. Можно не сомневаться: шеф, скорее всего, так бы и сделал. Сказал бы: «Прием только был, не могу же я каждую неделю принимать посетителей». Филиппову не нравилась эта черта характера председателя, тяготившегося встречами с гражданами. Вот и этот последний прием — убедительное тому подтверждение. Филиппова замучили как рядовые, так и руководители, у которых тоже, кроме хозяйственных, были и свои, личные, проблемы, требующие решения. С надеждой в глазах они делились с Владимиром своими сокровенными просьбами, рассчитывая на понимание. И тогда на свой страх и риск он составил список из десяти человек. Четверо — председатели колхозов и совхозов. Их вопросы: о строительстве мастерской, котельной в поселке, о пуске комплекса крупного рогатого скота на тысячу голов, о выделении фондов на кирпич. Остальные по личным вопросам. Владимир был доволен, что все они получили положительные ответы на свои просьбы. Надо было видеть, как радовался заместитель начальника управления сельского строительства Павел Валерьевич Шукарин, который обратился с просьбой о выделении его увеличившейся семье квартиры. Он действовал точно по намеченному плану — хорошо подготовился, знал и четко охарактеризовал сложившуюся обстановку в своей отрасли. И дал слово, что порученное ему строительство комбикормового завода в южном районе области будет выполнено в срок, обстоятельно пояснил, как и за счет чего он этого добьется. Шукарин Славянову понравился, и председатель написал на его письме жирную резолюцию: «Леснову А. А. Прошу найти положительное решение». Можно было не сомневаться, семья Шукарина, состоящая из пяти человек, квартиру получит.
Самое интересное началось после того, как был принят десятый посетитель — старший тренер хоккейной команды «Спринт», человек известный, заслуженный мастер спорта.
Как и все предыдущие, поблагодарив Филиппова за то, что он помог ему попасть на прием, тренер едва успел выйти в коридор, как дверь председательского кабинета с шумом распахнулась и раскрасневшийся, в белой рубашке, с галстуком, сбившимся в сторону, в приемную вышел сам Славянов. Обращаясь к секретарше и бросая колючие взгляды на Филиппова, председатель заговорил голосом обиженного человека:
— Он сегодня, — Славянов ткнул пальцем в сторону Филиппова, — окончательно меня вымотал! Сам не хочет с людьми заниматься, а мне целый список подсунул. Кто у кого помощником работает? Я у него или он у меня? — председатель смотрел на Зинаиду и, как показалось Владимиру, ехидненько улыбался.
Чувствовалось, что Славянов хотел еще что-то сказать, может быть, даже откровенно грубое, но этой паузой воспользовался Филиппов, умышленно опередил шефа:
— Иван Васильевич! Не от хорошей жизни известные люди пришли к вам с трудными вопросами. Они знают, что только вы можете им помочь. А вы и в самом деле решили все вопросы быстро и положительно. В этом главное: люди с гордостью расскажут про такое событие всем родным и знакомым. А как обрадовался Гурдеев, мастер-строитель! Я докладывал вам, сейчас он работает на реконструкции театра, работает лучше всех. Не глядя на письмо, он наизусть прочитал мне вашу резолюцию: «Начальнику главка Апрелевскому В. А. Прошу помочь из резерва главка». И можете не сомневаться, за решение вопроса с жильем он будет благодарен вам всю свою жизнь и работать станет еще лучше!
— Да, Иван Васильевич, Владимир Алексеевич прав. Люди выходили от вас очень довольные, — поддержала Филиппова, особо выделяя последние слова, Зинаида.
Не ожидавший этого Славянов не стал вдаваться в дальнейшие рассуждения. Но то, что он услышал от помощника и секретарши, определенно ему понравилось, и потому, бросив в ответ лишь одно слово: «Чаю!» — он, не задерживаясь больше в приемной, удалился в свой кабинет.
Вспоминая об этом, Владимир даже вспотел. Он снова открыл форточку и принялся думать, как бы ему получше протолкнуть своего дядю к председателю, не любившему принимать людей по личной просьбе кого-то из своего окружения. Он решил, что на прием на общих основаниях запишет участника Великой Отечественной войны директора школы из села Кряквы В. В. Ильинова по вопросу социального развития и организации колхоза. «Вот так-то, уважаемый Иван Васильевич. Участник войны, а не дядя». А вообще-то можно попробовать порешать проблему и без помощи председателя.
Владимир любил своего дядю как бойца, который, вернувшись с фронта, и в мирной обстановке продолжал биться за благополучие сельчан. А как гордился Владимир, тогда ученик начальной школы, когда разведчик Василий Ильинов, высокий и сильный, в шрамах от ранений, с медалями и орденами вернулся в родное село! Вовка летал от радости, что у него такой боевой дядя. Значит, не зря вместе с бабушкой после гибели Вовкиного отца, сраженного пулей фашистского снайпера прямо в сердце, они продолжали усердно молить бога, чтобы он помог живым вернуться с фронта рабу божьему Василию, его дяде. И когда это произошло, Вовка обожал его, глядел на него восхищенными глазами, разинув рот слушал рассказы про войну. А после того как дядя подарил ему командирскую сумку — Вовка от счастья вообще был на седьмом небе! Перекинув сумку, которая еще хранила запах пороха и войны, через плечо, он неторопливо и важно вышагивал по селу в школу, отправляясь из дома значительно раньше, чем требовалось. Ему очень хотелось, чтобы по дороге его все спрашивали: откуда у него такая сумка? И когда это случалось, с гордостью отвечал: «Дядя Вася с фронта привез. Он в разведке служил. Однажды в ночной схватке фрицы пырнули его ножом, но „языка“ он на спине все-таки притащил прямо в штаб. За это ему дали орден».
В первое время после получения подарка Вовка, даже вернувшись из школы, не спешил расставаться с сумкой, обедать и то садился с ней, изредка поправляя поудобнее ремень на плече. И лишь когда добрая, все понимающая бабушка, улыбаясь, заверила его, что никто у него сумку не отберет, Вовка успокоился и за обеденный стол стал садиться уже без нее. Но вскоре опасения его за сумку возросли с новой силой. Дядю назначили директором школы. И Вовка очень боялся, что теперь он передумает и отберет у него сумку для своих директорских надобностей. Он даже подумывал про себя, что лучше и безопаснее было бы, если бы дядя по-прежнему оставался простым учителем. Однако все его страхи оказались напрасными: забот у директора школы было так много, что ему, очевидно, даже в голову не приходила такая мысль, как вернуть себе сумку. Дядя Вася с душой занимался своим делом, любил учеников. И эта любовь его к ним, полуголодным, плохо одетым, особенно проявилась в одном, может быть, не совсем законном, но зато очень честном поступке, о котором потом долго судачило все село.
Приближался первый послевоенный Новый год. И директор школы Василий Ильинов задумал устроить для учеников настоящий праздник, о котором все они давно уже забыли. Привезли в школу хорошую елку, установили в большом коридоре, как могли, украсили ее, подготовили праздничный концерт. Участвовал в нем и Вовка: ему доверили читать что-то про Петрушку, и до сих пор в его памяти сохранилось несколько полюбившихся ему тогда стихов:
Гражданин милиционер,
Зарядите револьвер!
Можете и пушку —
Застрелите Петрушку!
Хотя Славянов находился в Москве, Филиппов, как всегда, без десяти восемь уже сидел в своем кабинете. Он знал, что у председателя могут возникнуть самые разные вопросы, связанные с его вызовом в ЦК, и что он обязательно будет интересоваться сводками о работе сельскохозяйственного сектора, которые не успел просмотреть вечером, когда ушел к первому секретарю обкома партии Богородову, чтобы еще раз согласовать возможные на беседе у секретаря ЦК КПСС Давыдова вопросы и ответы на них.
Набрав номер телефона гостиницы, где постоянно останавливался председатель, Филиппов услышал в ответ на свое приветствие спокойный, уверенный голос Славянова:
— Здравствуй, Владимир. Прокомментируй сводку по молоку. Прибавка есть?
— Есть, Иван Васильевич. С плюсом тридцать районов. Восемь на уровне. Прибавка по области сто граммов. — Называя эту небольшую цифру, Филиппов уже не удивлялся, как раньше: подумаешь, прибавка — стакан молока. Однажды, еще в самом начале его работы помощником, Славянов объяснил ему, что такая прибавка в надоях позволяет обеспечить молоком второй город в области — Дзержинск. А он по численности как Полтава. Вспомнив про это, Владимир улыбнулся и спросил потеплевшим голосом: — Вопросы, поручения будут, Иван Васильевич?
— Назови районы, у которых по надоям минус, — попросил Славянов. Услышав ответ, прокомментировал: — Опять те же, что и вчера. Позвони и от моего имени потребуй, чтобы руководители этих районов дали в облисполком письменные объяснения. Когда приеду, поговорю с ними сам. Возможно, с отстающими проведем совещание. Прямо у меня. Ладно, Владимир, действуй. И не забудь мое вступление и заключение на заседании штаба по реконструкции оперного.
— Все будет в порядке. Не подведу, — заверил Филиппов.
— Ну смотри, чтобы все было железно! — шутливо напутствовал его Славянов.
— Да, Иван Васильевич, железно! До свидания! — ответил Владимир, улыбаясь. Он хорошо знал, от кого пришло слово «железно». Очень часто, когда интересовались у Филиппова его оценкой доклада, выступления, он уверенно отвечал одним словом: «Железно!» Это означало — качественно по содержанию и хорошо по форме. Слово прижилось в окружении председателя, а больше всех оно понравилось ему самому.
Убрав со стола сводки, Филиппов отправился в приемную, чтобы поделиться результатами состоявшегося разговора с председателем, пообщаться со своими единомышленниками и выпить крепко заваренного чаю из родниковой воды. По традиции каждое утро его подавали председателю и, пользуясь случаем, пили сами.
Поздоровались.
— Филиппов улыбается, — начал любивший пошутить заведующий общим отделом Леснов. — Видимо, обошлось без накруток и трудных поручений.
— Я улыбаюсь не поэтому, — пояснил Владимир. — Чай увидел. И с радостью подумал, что мне сейчас это очень кстати. Вчера почти селедину съел за ужином со своим дядькой.
— А сегодня голова болит, — подтрунивал Липатов, коллега Филиппова, невысокого роста, светловолосый, хитроватый.
— Голова болит от другого: надо вступление и заключение на штаб готовить. Уже интересовался: не забыл ли? — ответил Владимир, многозначительно кивнув в сторону кабинета председателя. Он уселся рядом с Лесновым, пододвинул к себе блюдечко, на котором стоял стакан чаю и лежали два кусочка сахара и три сухарика. Неторопливо опустив один кусочек сахара в стакан с чаем, перемешал и с большим удовольствием начал пить вприкуску с сухариками, сразу почувствовав во всем организме облегчение: Филиппов даже радостно вздохнул и потянулся.
Увидев это, Леснов хитровато улыбнулся и, поглаживая свой шарообразный животик, заметил:
— После возлияния всегда так бывает. Сегодня вечером не уходи. Петр Семенович угощает.
— Он что, сам сказать не может? — удивился Владимир и, зная манеру коллеги совать свой нос в любую дырку, обернувшись к шуршавшему бумажками Липатову, многозначительно задержал на нем взгляд. А поскольку тот продолжал отмалчиваться, с нескрываемой усмешкой спросил его: — Ты что, заболел, что ли?
— Да нет! Все нормально, — покраснев, отвечал Липатов. — Просто меня здесь уже не должно быть. Вот я заранее и поручил Антону Алексеевичу это дело. Мне по заданию шефа надо кое-куда съездить, но вышла задержка, — пояснил ситуацию коллега.
— А в честь чего угощать надумал? — допытывался Филиппов, зная, что зарплаты, получаемой коллегой, как и у самого, едва хватало на семью, да и вообще особой щедростью в этом плане он не отличался.
— В честь дня рождения. Так, рядовая, не юбилейная дата. Отметим в своем кругу, — ответил Липатов и поспешил поднять трубку зазвонившего телефона. Прослушав сообщение, он подхватил папку и со словами: «Теперь извините, ребята, надо ехать. Как договорились — до вечера!» — выбежал из кабинета.
Посмотрев на тяжело дышавшего и обливающегося потом Леснова, Владимир привычно поинтересовался:
— Сколько с меня? На подарок.
— Женщины собирают. Они скажут.
Филиппов отнес посуду в закуток и подошел к Зинаиде, которая с двумя трубками в руках отвечала на звонки.
Выждав, когда секретарша председателя закончит очередное разъяснение звонившему, спросил ее:
— Вы какой подарок решили купить Липатову? Сколько с меня?
— Книги подарим. На базу было новое поступление. Когда купим, обязательно скажем, — успокоила его Сомова и пояснила: — Ты же знаешь, он любит читать. В столе у него всегда какой-нибудь роман или повесть валяются. А работа для него плевое дело: быстренько раскидает почту, закажет вилок капусты и свободен. Сразу закрывает дверь кабинета, выдвигает ящик стола и пришипится, как сурок, будто что-то в нем ищет, а сам почитывает. Это не то, что ты — варианты докладов и выступлений готовишь сплошным потоком.
— Ты что это на именинника так? — поинтересовался нарочито строго Филиппов, хотя точно знал: все сказанное секретаршей было правдой.
— А он чего строит из себя?! Сегодня раньше вас пришел и начал: «Поставь чайник, закажи Москву, закажи район». Меня прямо взорвало. Рядом стоит, а ему все сделай. Совсем обнаглел. Выдала ему. Будет знать, что он не председатель, чтобы командовать. Мне Иван Васильевич, между прочим, тоже дал несколько поручений, — уже успокаиваясь, пояснила Зинаида. — А сейчас машина подойдет, поеду еще и Липатову за подарком. Леснов сказал, что вместо меня из канцелярии кто-то подежурит — Наташка или Инка.
— Ни пуха тебе. Да не расстраивайся особенно-то, — напутствовал Филиппов, отправляясь в свой кабинет.
Он не спеша открыл форточку, включил погромче радио и принялся определять порядок работы на день.
«Первое, — подумал он, — это, не откладывая, заказать по междугороднему каналу связи районы, в которых надои молока идут с минусом. Попросить председателей райгорисполкомов дать по этому поводу письменное объяснение на имя Славянова».
Сделав заказ, Владимир по другому телефону набрал номер командира авиаотряда Быкова. В ответ послышались частые гудки — значит, сам говорит с кем-то или ему звонит кто-то.
С Быковым отношения у Филиппова были дружеские: с ним не раз вместе готовили письма в правительство и Министерство гражданской авиации. И не однажды сиживали за дружеским столом в аэропорту, в зале для депутатов, когда провожали председателя облисполкома на сессию Верховного Совета или куда-либо еще. Как-то даже летели вместе до Минеральных Вод. Тогда Быков сам вел самолет, чтобы забрать возвращающегося из отпуска Славянова, который отдыхал в Ясноводске, в санатории «Горячие валуны», а Филиппов с больным желудком — у него был острый гастрит — направлялся в санаторий «Русь», что в Лисентуках. И в дальнейшем не раз приходилось звонить Быкову по «тройке»: то заказывать вертолет шефу для осмотра посевов, то выручать знакомых, нуждающихся в билетах на юг, из брони командира отряда — отказа никогда не слышал.
По памяти в третий раз набрав номер телефона командира авиаотряда, Владимир наконец услышал знакомый голос, поздоровался и назвал себя.
— Анатолий Прохорович, как жив-здоров? Хорошо? Хорошо и в Африке хорошо. Я что тебе звоню. Помню наш разговор. Ты хотел обуть и одеть своих женщин. И сам не прочь купить такой же костюм, как у меня. Финский. Все это можно приобрести в центральном универмаге. У Буравкова. Это коммерческий директор. Он ждет вас.
— Спасибо, Владимир Алексеевич, что не забыл. Я ваш должник. С меня причитается.
— При очередной встрече в зале для депутатов расплатишься, — успокоил летчика Филиппов.
— Согласен, — ответил Быков. — Есть ко мне вопросы?
— Есть. И вопрос, прямо скажем, не ординарный. — Владимир коротко изложил Быкову суть проблемы по промышленному приготовлению сена. Выяснив, какие документы нужны для приобретения списанной с самолета турбины, записал все и сказал, что подготовит их, но все же попросил заранее иметь в виду потребность в турбине и держать ее в запасе, если такое возможно.
— Даже и сомневаться не надо, Владимир Алексеевич, турбина без самолета не улетит. Считайте, она у вас есть. Больше того, учитывая, что она будет использоваться во благо развития сельского хозяйства области, мы рассмотрим возможность передачи ее хозяйству безвозмездно, как шефскую помощь, — закончил свою мысль Быков, моментально оценив ситуацию и представив, какой резонанс вызовет этот шаг его у Славянова.
— Родина вас не забудет, Анатолий Прохорович. И не сомневайтесь, Славянов тоже. — Владимир положил трубку.
Разговором с Быковым Филиппов остался доволен; теперь для практической реализации новшества Воробьева необходимо было подобрать лишь хозяйство. Вопросов здесь и особых сомнений у Владимира не было: два хозяйства Лувернинского района — «Мир» и «Идея Ильича». Для начала он выбрал «Мир», председателем которого работал Максим Витальевич Турарин, молодой, талантливый руководитель, сумевший поднять отстающее хозяйство на второе место в районе, уступающее по технико-экономическим показателям лишь колхозу «Идея Ильича», возглавляемому известным на всю страну Григорием Михайловичем Чагиным, депутатом Верховного Совета, имя которого гремело на весь Союз. Чагина ценил сам Генеральный секретарь ЦК КПСС, отец перестройки, приславший ему свою книгу.
В хозяйстве Турарина, как, впрочем, и Чагина, по заданию Славянова Владимир бывал не однажды для изучения опыта работы по достижению стабильно высоких результатов. Они подружились с Максимом Витальевичем и стали часто встречаться в областном центре, когда председатель приезжал с письмами к Славянову, которые несколько раз носил на подпись Филиппов. Это официально. Но общались они и в дружеской, непринужденной обстановке и с некоторых пор безоговорочно доверяли друг другу. Размышляя, кому же отдать предпочтение и включить в работу по проведению эксперимента непосредственно на месте, Филиппов выбрал Турарина. И вот почему: у Чагина славы уже и без того достаточно, а Турарин, пусть и уверенно, пока еще только подходил к ней, но уже крепко теснил именитого земляка. Если эксперимент получится — на коне будет Турарин, хотя, конечно, еще неизвестно: получится ли?
Закончив переговоры с председателями райгорисполкомов по поручению Славянова, Филиппов также по междугороднему, по правительственной линии, заказал и разговор с другом. Ожидая, когда соединят с хозяйством Турарина, он решил не скрывать от председателя плюсов и минусов затеваемого эксперимента. Поэтому, еще раз полистав документацию, подготовился обстоятельно к разговору, выделил главное, что потребуется от председателя, в котором был уверен и дружбой с которым дорожил.
Наконец раздался долгий звонок, и Зоя, телефонистка междугородней станции, обслуживающая правительственную линию, приятным голосом с особым кавказским акцентом сообщила, что Турарина нет в хозяйстве, а на линии его заместитель.
Поблагодарив телефонистку, Владимир поздоровался с замом председателя колхоза и стал выяснять, к кому Турарин поехал, чтобы перехватить его здесь, в кабинетах облисполкома.
— Перехватывать не надо. Скоро у вас будет. Мы письмо на имя Славянова подготовили. Просим УАЗ. Наш от удара молнии сгорел. Так что ждите. После «Сельхозтехники» обязательно появится у вас.
Довольный таким обстоятельством, Филиппов стал в нетерпении поджидать самого председателя, а чтобы не терять времени, проработал по каналам связи все вопросы, касающиеся просьб дяди. Так что когда Василий Васильевич, постучавшись, собственной персоной предстал в кабинете Филиппова, Владимир, довольный тем, что сумел помочь бывшему разведчику, уверенно вышел из-за стола, радостно обнялся с ним и широким жестом указал на стул рядом со своим креслом. Поговорив о семейных делах, протянул ему блокнотик с фамилиями, номерами кабинетов и телефонами начальников, с которыми ему следовало встретиться.
— А как же к председателю? — удивился дядя.
— Я действую от его имени. Если не получится — запишу тебя и к нему, — успокоил его Владимир.
— А по телефону? Кто решать будет? — беспокоился дядя.
— Сейчас еще позвоню. Прямо при тебе. До этого Лурина не было — проводил оперативку. Наверное, уже закончил, — объяснил Владимир и, посмотрев на часы, по «тройке» стал набирать хорошо знакомый номер. На этот раз ему повезло: начальник взял трубку сам. Поздоровались, Филиппов рассказал ему о письме, которое держал в руках.
— Что будем делать, Федор Владимирович? Участник войны, директор школы.
Ответ Лурина был краток:
— Пусть перепишет письмо на мое имя и быстро ко мне. Сегодня веду прием граждан, вопрос решу.
Передав дяде услышанное, Владимир протянул ему листок бумаги и ручку.
— Ты как доктор! — изрек счастливый родственник свою любимую присказку, поудобнее усаживаясь за стол, чтобы переписать заявление.
— Я как помощник председателя. Это, думаю, не хуже, — уточнил племянник. Выждав, когда дядя закончит свою работу, рассказал ему, как пройти к Лурину, разъяснил все подробности, связанные с другими начальниками: кто и в каком здании находится, — и проводил его до двери, наказав, чтобы в случае чего звонил или приходил.
Владимир заметно спешил, стараясь переделать все самое неотложное, чтобы выкроить время для обстоятельного разговора с Турариным. Беседа с ним не представлялась ему легкой: Максим Витальевич был не настолько прост, как могло показаться на первый взгляд: открытый, коммуникабельный, целеустремленный, умный, но и практичный, хваткий, осторожный.
Председатель колхоза появился часа через полтора после ухода дяди. Филиппов вышел из-за стола. Они дружески поздоровались, обнялись даже и за отдельным столом удобно расположились для душевного разговора.
— Письмо на имя шефа привез?
— Привез. Откуда знаешь? — удивился Турарин.
— Я звонил тебе. Давай письмо. Отдам самому, когда из Москвы приедет. — Положив письмо в папку «Для председателя», Филиппов приступил к главному для себя вопросу: — А теперь послушай, что я тебе предложу.
Не скрывая всех за и против, высказал Турарину суть предложения, выделил главные задачи эксперимента, показал чертежи и всю документацию, добавив в заключение:
— Конечно, когда привезут турбину и смонтируют агрегат — еще неизвестно, как он поведет себя. Честно скажу: определенный риск имеется. Но степень его значительно уменьшится после проведения испытаний в лаборатории, которые, кстати, уже ведутся. А пока для начала, думаю, есть смысл подобрать помещение. Возможно, построить заново. Рядом с агрегатом по приготовлению витаминно-травяной муки желательно. Чертежи всего агрегата готовит специальная группа. С ними к тебе приедет сам автор изобретения. Ты представляешь, что будет, если все получится? Слава на всю страну! Почтут за честь к тебе в хозяйство попасть! Если у тебя уже сейчас по конкурсу принимают людей на рядовую работу, что будет тогда? И Чагин, главный соперник твой, без сомнения, станет рвать и метать, что это новшество получило путевку в жизнь у тебя, а не у него! Ну и как, готов ты принять изобретателя у себя в хозяйстве? — Филиппов с надеждой смотрел на председателя.
— Конечно, все это весьма и весьма заманчиво, — подумав, без особого воодушевления заговорил Турарин. — Однако ты и сам, дорогой Владимир Алексеевич, прекрасно понимаешь: все не так просто, как представляется на первый взгляд. Подумать, согласен, есть над чем, и мы готовы крепко подумать, а потом охотно принять автора. Пусть согласует день и время поездки со мной. И лучше будет, если он появится в нашем хозяйстве вместе с тобой. А я до этого посоветуюсь со своими. Мы же не враги себе, хотя дело, возможно, и стоящее. К сожалению, один принимать решение, идти на такие затраты я не имею права. Кстати, а что сказал на все это Иван Васильевич? — Турарин пытливо посмотрел в глаза Филиппова.
Владимир не отвел взгляда и признался, что думает поставить шефа в известность и обязательно сделает это после проведения лабораторных испытаний и после того, как получит отзывы ученых сельхозинститута.
— Это ты правильно делаешь, — одобрил друга Турарин. — И я поддержу это новшество, но при таких же условиях: первое — санкция председателя на проведение эксперимента; второе — положительные результаты опытов и рекомендации ученых. И тогда, можешь не сомневаться, весь с потрохами твой. Сделаю все, что потребуется для внедрения новшества в жизнь. А пока давай так договоримся: приезжайте к нам вместе с изобретателем. Думаю, это тоже не повредит. Наверное, на сегодня достаточно. Мне еще в банк надо, — подытожил Турарин, поднимаясь с кресла.
Филиппов пожимал руку Турарину разочарованно, даже с некоторой обидой. Такого он никак не ожидал от друга: поставил условия и отказал.
И эти мысли еще долго невыходили у него из головы. При такой постановке дела проведение эксперимента грозило затянуться надолго. А что делать? С одной стороны, Турарина понять можно: чтобы не попасть впросак, он хочет иметь на руках отзывы ученых и результаты испытаний. Тут к нему вопросов нет. Но при чем санкция председателя облисполкома? Любое хозяйство в соответствии с уставом имеет право строить все, что посчитает нужным. На разговор же к председателю идти пока рановато и нецелесообразно, потому что Славянову — это не исключается — идея Воробьева может показаться пустой затеей. И тогда он вообще закроет все работы. Если же вдруг он признает идею интересной, то поручит заниматься ее реализацией областному управлению сельского хозяйства. Это Филиппова не устраивало: он сам таким образом оставался в стороне. Подумав, Владимир остановил свой выбор на хозяйстве Григория Михайловича Чагина. Не откладывая, позвонил ему и обстоятельно рассказал всю правду. Без колебаний Чагин согласился, сообщив, что у них по плану намечено строить большое помещение для хранения сена, и пообещал в скором времени нагрянуть в областной центр и обо всем еще раз основательно переговорить.
Совсем уже успокоившись и забыв о неприятном осадке, оставшемся после встречи с Турариным, Владимир начал складывать в «Папку для сена» материалы, чертежи, которые показывал председателю колхоза, про себя думая, что с тех пор, как автор дерзкой идеи Воробьев получил отпечатанный и отредактированный текст описания нового способа приготовления сена, за что искренне благодарил Филиппова, прошло немало времени. Теперь Воробьев вплотную занимался проведением опытов в лаборатории строительного института, изредка делясь результатами проделанного с Владимиром. И Филиппов был доволен ходом работы, живо представляя себе, как удивит Славянова, когда открытие Воробьева в конце концов подтвердится, а затем и турбина, списанная с одного из самолетов и вмонтированная в новый агрегат, будет исправно служить сначала в хозяйстве Чагина — для разбега, а затем… При мысли об этом Филиппов всегда улыбался, представляя, как, узнав об этом, обрадуется его шеф и, можно не сомневаться, обязательно скажет примерно следующее: «Владимир, а ты, оказывается, не только писать доклады и выступления умеешь, но и организаторских способностей не лишен. Вот уж никак не ожидал, что ты сможешь провернуть такую огромную работу и практикой подтвердить жизненность открытия автора! Ну, бедолага, от души поздравляю! Хотя в этом деле, чувствую, одним поздравлением не обойтись».
Филиппову не только мечталось услышать добрые слова от шефа, но хотелось сделать и для развития села что-то значительное и запоминающееся, чтобы порадовать этим Славянова, который всего себя отдавал родному и любимому делу, всегда грудью вставал на защиту интересов сельских жителей. Люди знали об этом и ценили и уважали его, как никого другого в области.
Председатель облисполкома Славянов лишь к концу недели вернулся из столицы. Ожидая появления шефа на работе, ближайшее его окружение все еще мучилось в догадках и предположениях о результатах вызова руководителей области в ЦК КПСС. Единого мнения на этот счет не было: у каждого имелась своя точка зрения, но рассуждать на эту тему посчитали лишним делом, решив, что до выяснения истины осталось ждать совсем немного.
По традиции троица ближайших помощников председателя — Леснов, Липатов и Филиппов — встретила Славянова у стеклянных дверей второго этажа, где все, ожидавшие шефа, поочередно поздоровались с ним, без труда заметив, что у него самое скверное настроение. Сразу же единодушно сочли, что это связано с беседой в ЦК партии: видимо, крепко попало. Филиппов знал и еще одну из важных причин дурного расположения духа начальника — жена шефа лежала в спецбольнице. Уезжая в Москву, Славянов передал Леснову определенную сумму денег и попросил продолжить питание жены из столовой облисполкома. И дело шло без всяких осложнений: второй шофер председателя, строго соблюдая распорядок, установленный в больнице, регулярно возил Славяновой завтраки, обеды и ужины. Однако за день до возвращения председателя из столицы, когда в очередной раз ей привезли все эти горшочки, тарелочки и мисочки, она устроила грандиозный скандал: выбежав из палаты, где она лежала одна, Славянова принялась кричать, что ее хотят отравить! Поэтому кормят не как всех, а подсовывают то, чего в столовой больницы нет! И делают это по указке ее мужа, которому больная жена надоела. И неудивительно, что он даже позабыл дорогу сюда! С распущенными волосами, в распахнутом халате, Славянова представляла ужасное зрелище. Бедную женщину с большим трудом успокоили и водворили обратно в палату.
Заведующий неврологическим отделением, с которым у Филиппова были самые дружеские отношения, пораженный увиденным, тут же позвонил ему и, высказав серьезную озабоченность состоянием жены председателя, искренне ему посочувствовал. Так что оснований быть озабоченным и сердитым у вернувшегося из Москвы Славянова было достаточно.
Председатель облисполкома пригласил к себе Леснова, Филиппова и Липатова лишь после обеда. Протянув Владимиру знаменитую записную книжицу, председатель сказал, что Давыдов назвал ее энциклопедией области, поэтому беречь ее нужно как зеницу ока. А затем без особого пыла обстоятельно поделился тем, как прошла сама беседа.
— В начале Федор Иванович, как и положено, попросил, чтобы об обстановке в области доложил первый секретарь обкома партии, — начал свой рассказ Славянов. — И Богородов стал докладывать, но от волнения то и дело сбивался, путался в ответах и все время пытался подчеркнуть роль обкома партии в организации работы аграрного сектора. Давыдов слушал, слушал и в конце концов не выдержал и резко, даже грубо оборвал его. Затем предложил мне доложить об обстановке в сельском хозяйстве области все с начала. Я рассказал все, что знал, не скрывая плюсов и минусов. Иногда Федор Иванович останавливал меня, задавал вопросы. Особенно интересовался тем, что конкретно нужно для повышения эффективности аграрного сектора. Это и понятно: по данному вопросу готовится пленум ЦК. Если я сомневался в точности той или иной цифры, то просил у него разрешения воспользоваться своей записной книжкой. Давыдов разрешал. И было заметно, как с лица его постепенно исчезала нахмуренность. После моего доклада, удовлетворенно заметив, что ему теперь все ясно, он взял у меня книжку, неторопливо полистал, назвал энциклопедией области и, возвращая ее, заметил Богородову жестко, недружелюбно: «Советую и вам завести подобную». Вот, собственно, и все новости. А теперь занимайтесь своими делами, товарищи.
Оценивая услышанное, Филиппов порадовался за шефа, в душе он гордился им, но впоследствии, всесторонне оценив происшедшее, не без тревоги осознал, что Богородов так просто этот инцидент Славянову не оставит и, как только подвернется подходящая ситуация, обязательно припомнит ему все, чтобы расквитаться со свидетелем своего позора и показать, кто в области хозяин. Однако верно было и то, что пока в ЦК работает Давыдов, с которым у Славянова сложилось полное взаимопонимание, карательных мер Богородов применять не будет и шеф может быть спокоен за свою судьбу.
И все же после подведения итогов беседы в ЦК партии у некоторых из окружения Славянова появились неприятные предчувствия. Усилились они и у Филиппова, особенно когда стало известно, что из столицы руководители области возвращались не в соседних купе СВ, а на своих машинах, поодиночке. Это тоже стало серьезной информацией к размышлению. А далее стал известен и еще один факт из истории отношений руководителей области: после поездки в ЦК КПСС Богородов начал посещать элитную сауну в одиночку, что уже совершенно явно свидетельствовало об образовавшейся трещине в его отношениях со Славяновым. Такой вывод подтвердил и последовавший вслед за этим демарш Славянова: не получая больше от Богородова традиционных приглашений в сауну, он понял, что это значит, и участил посещение бани в Лесном городке, а затем начал свои поездки в сауну пригородного района, а которого именно, Филиппов решил выяснить у его шофера.
Владимир, как и многие из ближайшего окружения председателя, полагал, что происшедшего на беседе у секретаря ЦК КПСС провала Богородов оказавшемуся выше его на голову Славянову не простит.
И в этом они оказались правы.
Выйдя из ЦК, Богородов чувствовал, что щеки его пылают. Пережитое унижение в кабинете Давыдова больно ударило по самолюбию первого секретаря, не привыкшего к таким выволочкам, и глубоко запало в душу, оставив неприятный осадок, что его в присутствии председателя облисполкома так низко опустили на грешную землю.
Он не сомневался, что Славянов происшедшим на беседе в ЦК обязательно поделится с кем-то из своих приближенных. Еще бы — такое редко кому приходится видеть! Поэтому те, кто из его уст узнает подробности, в свою очередь шепнут об этом по секрету кому-то из друзей-товарищей. И пошло-поехало!
Уже вернувшись из Москвы и приступив к работе, Богородов чувствовал, как с каждым днем все сильнее в нем разрастается обида и злость на знающего себе цену председателя облисполкома. Иногда наступали такие моменты, когда хотелось найти какой-нибудь предлог, чтобы сразу употребить имеющуюся у него власть и расправиться с очевидцем своего позора. Однако, успокоившись, он понимал, что поступить таким образом нельзя. Во-первых, в друзьях у председателя облисполкома имелись очень авторитетные люди, члены правительства и работники ЦК довольно высокого уровня. Но главное, конечно, — ему благоволит секретарь ЦК КПСС Давыдов, который сразу поймет, чем вызвано давление на председателя облисполкома. А в принципе и самому ему, размышлял Богородов, устранение Славянова будет не на пользу. Впереди, согласно пятилетнему плану развития народного хозяйства области, предстоит строительство крупных животноводческих объектов. И если Славянов не будет распространяться о подробностях беседы в ЦК, то можно оставить его на все эти годы. А там ему подойдет время идти на пенсию. И тогда, дорогой Иван Васильевич, забирай свою знаменитую записную книжицу и в саду со своими приятелями и соратниками изучай ее, сравнивай прошлые показатели с будущими. На здоровье! А вот что делать самому по обзаведению такой энциклопедией области, как заметил Давыдов, — это вопрос! Ведь не исключается повторный вызов на беседу. И вдруг секретарь ЦК вспомнит про свое пожелание? Конечно, ни о каком дубликате записной книжки Славянова не могло быть и речи. Это Богородов решил твердо уже по дороге из Москвы. И однажды, гуляя по своим излюбленным местам на крутом берегу Волги, он неожиданно пришел к мысли, как и не имея такой ценной книжицы, можно полностью владеть экономическими данными области. Прекрасно понимая, что для предоставления данных есть статистическое управление, областная плановая комиссия, уже готовые и давно сформировавшиеся структуры, он не мог, да и не хотел довольствоваться только их информацией. К тому же его не устраивало, что статуправление находится далековато от обкома партии, а облплан — хотя и неподалеку, но в одном здании с облисполкомом и даже на одном этаже с кабинетом Славянова. Получалось, что у председателя облисполкома всегда под рукой весь аппарат облплана. Стоит лишь нажать клавишу прямой телефонной связи с председателем облплана — и на тебе любую справку, любые данные положат на стол в самый кратчайший срок.
А если, как посоветовали друзья в столице, и в самом деле создать свой обкомовский отдел, который будет заниматься только вопросами экономики? И разместить его на одном этаже со своим кабинетом, чтобы можно было получить любую информацию в любое время и в самый кратчайший срок. Что же, идея неплохая. Надо лишь получить добро в ЦК КПСС.
Понимая, что в настоящее или ближайшее время употребить свою власть ему не удастся, Богородов занял выжидательную позицию, рассчитанную не на один год, твердо веря, что нужный ему момент обязательно подвернется и уж тогда он рубанет по-крупному. А пока с этим Славяновым никаких бань и дружеских застолий, только деловые, сугубо официальные отношения.
Глава 3
Владимир, перепечатав текст юбилейного адреса одному из самых близких друзей Славянова — начальнику управления сельского хозяйства Машину, — старательно, по слогам перечитал его и, убедившись, что ошибок нет и текст, с учетом всех замечаний, а главное, требований шефа, получился вроде бы удачный, собрался идти к самому.
Славянов в кабинете был один, и выражение его лица свидетельствовало, что настроение у него неплохое. С легкой улыбкой он рассматривал новую ручку, которой раньше Филиппов не видел у него.
«Интересно, откуда такая появилась? Леснов, в чьем ведении находилась и канцелярия, таких вроде не покупал, а если бы и купил, то давно поделился новостью», — машинально оценил ситуацию Владимир, протягивая председателю адресную с золотым тиснением папку со вложенным в нее курсивом отпечатанным текстом.
— Папку я видел, а текст почитай. Хочу послушать, что получилось. — Славянов откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и сосредоточился в ожидании.
Вздохнув и сделав паузу, Филиппов неторопливо, четко выговаривая каждое слово, начал чтение: «Дорогому Николаю Мироновичу Машину — человеку, которому безмерно близки и дороги заботы села, чью душу волнуют запахи русской пашни, золотистые переливы бескрайних хлебов; человеку, который отдает всю свою жизнь без остатка самому важному на земле делу — выращиванию хлеба! Тебе, дорогой Николай Миронович, в день славного юбилея больших успехов в работе, здоровья и счастья в личной жизни желают твои друзья и коллеги».
— Ну что ж, — сказал Славянов, — мне нравится. Отдавай в типографию. Пусть отпечатают золотыми буквами, а потом и я подпишусь золотой ручкой.
— Я сразу заметил, что необычная, — вежливо заметил Филиппов и поинтересовался: — Откуда она у вас, Иван Васильевич?
— Да, ручка необычная, — согласился явно довольный Славянов. — Министр подарил, а когда вручал, напутствовал так: «Этой ручкой, дай мне слово, будешь подписывать только стоящие бумаги». Я, конечно, дал слово. Интересный, своеобразный человек Виктор Иванович. Суеверен до крайности.
— Это из-за суеверия министр и при хорошей погоде с пледом не расстается? — пользуясь случаем и хорошим расположением духа председателя, спросил Владимир и тут же напомнил: — Вы обещали рассказать, как прошел у вас с ним ужин.
— Раз обещал — расскажу. О деловых его качествах ты уже слышал, конечно, — начал Славянов. — Теперь о другом. За ужином мы сидели с министром рядом. Так получилось, что первый уехал встречать заведующего отделом ЦК. Вскоре, когда выпили, скованность прошла, наши тоже посмелее стали — разговорились. Идет обычная в таких случаях беседа. А министр нет-нет да кинет на меня взгляд, дескать, как же так, человек пьет со всеми вместе, а не хмелеет. И перед очередным тостом обращается ко мне: «Можно коньячку из вашей бутылки?» — «С удовольствием!» — отвечаю. И бутылку шиповника мы с ним допивали уже вдвоем. В этот раз многие, ты их почти всех знаешь, я говорил, что-то быстро захмелели и, не дожидаясь чая, разъехались. Так что сидим мы с ним почти по-домашнему, свободно беседуем. А от него, видимо, не ускользнуло, как некоторые из наших удивленно смотрели, когда он выходил из самолета в пледе, а потом разъезжал с ним по области — и все это при хорошей погоде. Вот он меня и спрашивает, указывая на плед, накинутый на спинку стула: «Вы тоже хотите узнать, в чем дело? Почему с виду вполне здоровый человек, а, словно немощный старик, не расстается с пледом?» — «Значит, для этого есть причина», — отвечаю ему. «Вот именно, — говорит он. — Есть причина! И непростая… Много лет назад, — начал Денисов свой рассказ, — в составе торгового представительства Союза я работал в Индии. К делу относился серьезно и добросовестно. Что греха таить, хотелось подольше пожить в этой чудесной экзотической стране. И вот как-то замечаю, что наши сотрудники, обычно два-три человека, время от времени собирают деньги, потом куда-то уходят, а возвращаются озабоченные, притихшие и несколько дней после того особенно вдумчиво и серьезно занимаются своими делами. Однажды, когда увидел, видимо, одного из последних, кто совершил такой поход и вернулся в тяжелой задумчивости, я не выдержал и спрашиваю его: „Куда это вы все ходите?“ Он удивленно посмотрел на меня и отвечает: „К магу. Если вы еще не были, сходите обязательно. Думаю, не повредит“. — „И что вы узнали от него?“ — „Ну разное. О жизни, карьере, вообще о судьбе. Он дает предсказания на многие годы“. Спрашиваю: „А что он предсказал вам?“ Тут сотрудник посмотрел на меня с особым значением и сказал, что это тайна, которой он не имеет права поделиться ни с кем. Якобы условие мага — молчать о предсказании на протяжении всей жизни. А для удовлетворения моего любопытства еще раз посоветовал мне самому сходить к магу. И тогда, дескать, желание расспрашивать у вас пропадет. Все это еще более подогрело мой интерес: с одной стороны, вроде бы неплохо узнать о том, что тебя ожидает впереди, а с другой — как быть, если вдруг узнаешь что-то такое, чем ни с кем нельзя поделиться? Любопытство пересилило все колебания, и вскоре меня проводили к магу. Он предсказал мне следующее: „Через некоторое время вас ожидают изменения по службе. Проработаете на новом месте немного и станете членом правительства. Вскоре дочь ваша выйдет замуж. У нее родится сын. Внука воспитывать будете вы, потому что через три года и сто тридцать два дня ваша дочь умрет. Для вас лично самая страшная опасность — сквозняки. Бойтесь их. Все!“»
Славянов, выйдя из-за стола, неторопливо прошелся вдоль стены, от одного окна до другого, потом, не прекращая движения, посмотрел на стоявшего у стола Филиппова, предложил ему сесть и продолжил:
— Министр, когда рассказал мне это, сам захотел выпить по рюмочке настоящего коньяку, потом, не закусывая, досказал всю историю… От мага Виктор Иванович ушел в ужасном состоянии духа — предсказание поразило его. И в самом деле, не было никакого желания ни говорить, ни делиться с кем-либо тем, что услышал от него. Потом, занятый работой, стал как-то забывать о предсказании и даже подумывал, что каждый по-своему зарабатывает себе на жизнь. Однако совсем скоро после этой встречи его назначили заместителем министра, а через некоторое время его дочь вышла замуж. А вскоре за появлением внука деду последовало очередное повышение — он стал министром, членом правительства Союза ССР. Теперь воспоминания о предсказании мага невольно тревожили его с каждым днем все сильнее. Позади остались три года, значит, через сто тридцать два дня красивая, совершенно здоровая дочь его должна умереть?
Положение позволяло, и министр принял все меры, чтобы предотвратить это, благо что врачи никаких болезней у дочери не обнаружили. И потому в душе у него жила надежда, что, быть может, маг ошибся. Рос внук, прекрасный мальчишка. Его трехлетие отметили торжественно всей семьей, все искренне радовались и были счастливы. Но именно после этого дня рождения Виктор Иванович начал вести отсчет дням, которые будто бы осталось прожить его дочери. Он не знал, что еще из возможного предпринять ради спасения ее, а самому — ради того, чтобы забыть о приближении рокового дня. К тому времени он и сам, пользуясь славой чудака, уже откровенно остерегался сквозняков и почти не расставался с пледом, чем вызывал немалое удивление сослуживцев и всех, с кем по долгу службы ему приходилось общаться. Загруженный по горло работой, он не замечал, как быстро летят дни. Постоянные поездки и всевозможные заседания и совещания отвлекали от укоренившейся во всем его существе тревоги, но как только он появлялся дома — начинались мучения. Денисов хотел было поделиться с женой своими страхами, но, подумав, что и она, узнав про страшную тайну, будет только напрасно изводиться и вообще с ней от такого известия может что-либо случиться, не стал ни о чем ей рассказывать. К тому времени министр сделался совершенно седым. В оставшиеся несколько дней до названного магом срока он принял меры, чтобы никуда не уезжать, и постоянно находился недалеко от дома. А у дочери по-прежнему никаких признаков болезни не обнаруживалось, и тем не менее в назначенный магом день она умерла… Но и после ее смерти несчастный отец никому из домашних и друзей не говорил о страшном предсказании индийского мага и в душе проклинал тот день и час, когда надумал сходить к нему. На своем примере он убедился, что гораздо спокойнее и мудрее жить, не ведая того, что тебя ожидает впереди, ибо уберечься от предназначенного судьбой все равно никому невозможно.
Славянов, явно взволнованный подробностями этих событий, прошел за председательский стол.
— Мы расстались с министром глубокой ночью, — рассказал он в завершение этой поучительной истории, — и на посошок выпили все-таки по рюмочке настоящего коньяку. — Председатель помолчал и, посмотрев на часы, добавил: — Однако мы с тобой отвлеклись изрядно, Владимир Алексеевич. Но думаю, что иногда это необходимо. А теперь действуй. Отправляй текст поздравления в типографию.
Потрясенный услышанным, Филиппов ушел в свой кабинет и некоторое время сидел в глубоком раздумье о судьбе человеческой. Даже поручение председателя — отправить немедля текст юбилейного адреса для набора в типографию — казалось ему теперь мелким и ничтожным. Да Владимир и не торопился его отправлять: он знал, что поедет в типографию сам, зайдет к директору издательства, и, как и всегда, все будет сделано качественно и быстро.
И вдруг раздался продолжительный телефонный звонок, словно звонили по междугороднему. Филиппов вяло снял трубку:
— Слушаю.
— Здравствуйте, Владимир Алексеевич, это я, Воробьев, — его голос Филиппов уже хорошо знал. — Хочу к вам подойти. Когда будет можно?
— На следующей неделе, — ответил Владимир и пояснил: — А сегодня, извините, занят. Однако новостью могу поделиться. Я договорился с хозяйством, которое займется испытанием вашей идеи. Колхоз «Идея Ильича» Лувернинского района. Подробности при встрече.
Не изменяя своему правилу — четко и оперативно выполнять поручения председателя, Владимир съездил к директору издательства, рассказал ему, что и к какому времени нужно сделать, и, вернувшись, занялся теми делами, которые требовали его неотложного вмешательства.
Не забыл он и про звонок изобретателя: вынув из стола «Папку для сена», переговорил по телефону с ректором политехнического, потом еще раз с председателем колхоза «Идея Ильича» Григорием Михайловичем Чагиным, которому подтвердил задачу продолжать работу по практическому внедрению нового способа приготовления сена. И с радостью узнал, что для этого в хозяйстве уже возводится огромное и необычное по своим габаритам помещение.
«Если не получится с этим новшеством, — рассуждал расчетливый Чагин, — помещение все равно не пропадет. Мы используем его под сенохранилище. И вся недолга. И никаких тебе лишних затрат и убытков, но если этот метод заготовки сена пойдет, то впереди новый подъем, слава и почет!»
Филиппов был доволен таким ходом событий и не раскаивался в том, что не стал дожидаться отзывов ученых института, а главное, торопиться получать разрешение председателя облисполкома, только после получения которого соглашался включиться в работу по претворению идеи изобретателя в своем хозяйстве его друг и в общем хороший человек Максим Турарин, проявивший, как показалось Владимиру, излишнюю осторожность в этом вопросе.
В целом работа по реализации идеи Воробьева в жизнь шла нельзя сказать, что полным ходом, но при настойчивости, которую, пользуясь своим положением, Филиппов проявлял по отношению к исполнителям, с определенным ускорением. Никто не нарушал взятых на себя обязательств, и однажды, побывав в политехническом институте, где готовились рабочие чертежи нового комплекса по промышленному приготовлению сена, Воробьев, несказанно обрадованный этим обстоятельством, пришел к Филиппову с предложением, чтобы Владимир Алексеевич стал соавтором изобретателя.
— Все нити управления и организации дела в ваших руках, — напористо убеждал он. — Вы ничего не теряете, если согласитесь. Еще неизвестно, как все получится на практике, а с другой стороны, тоже вопрос — зарегистрируют ли авторство на изобретение? Зато, если все будет хорошо и подтвердится на практике, мы, не исключено, неплохо подзаработаем. Думаю, и для вас, Владимир Алексеевич, рубль не станет лишним, — горячо уговаривал Филиппова изобретатель.
«Интересно, — думал про себя Владимир, — к чему он клонит? Что кроется за такой бескорыстностью? Какой-то подвох, какая-то подоплека в его настойчивости все-таки имеется. Но верно и то, что все нити работы по подготовке промышленного производства сена находятся в моих руках. Воробьев это понимает и, может быть, потому так настаивает на соавторстве». Вслух же Владимир сказал другое:
— Ради области я и так, без задней мысли о рублях, согласился участвовать в вашем эксперименте. Соавторство здесь ни к чему. Иначе потом скажут: «Филиппов примазался к автору». В суды затаскают.
— Да бросьте вы, Владимир Алексеевич, кто на вас бочку покатит? Кому это нужно? — успокаивал Воробьев. — Все же и о себе нельзя забывать. Соглашайтесь. А я на днях отошлю первые документы в Москву, в Комитет по делам открытий и изобретений. Ведь вы столько сделали, так помогли! Везде меня принимают. Все помогают, нигде не отказывают. Без вас, честно признаюсь, я просто ноль! Соглашайтесь, я же от души предлагаю.
Однако Филиппов, выслушав эти напористые уговоры, опять нехорошо обо всем происходящем подумал и, вспомнив народную мудрость про то, что береженого бог бережет, остался непреклонен:
— Спасибо, Владимир Григорьевич, за ваше предложение, но, думаю, говорить о соавторстве пока рановато. Вот когда начнем промышленное апробирование, тогда посмотрим, кого включить в авторы можно: есть Чагин, люди из института. С ними тоже нельзя не считаться.
На этом они и расстались, договорившись, что будут поддерживать связь и сообщать друг другу не только о всяких неувязках и возникающих проблемах, но и о реальном продвижении вперед.
Проводив изобретателя, Владимир вспомнил о предстоящем дне рождения Алены и решил позвонить ей. Услышав знакомый, а не чей-то другой голос, сказал, что им надо обязательно встретиться, чтобы обсудить программу предстоящего торжества.
— Где встречаемся и когда? — спросила Алена.
— Поскольку добираться будем на общественном транспорте, то увидимся, как всегда, на автостанции. Потом проедем ко мне в сад, — ответил Владимир и уточнил время, в какое он может подъехать: — В семь двадцать. Конечно, надо учитывать всякие неувязки, поэтому плюс-минус десять — пятнадцать минут. Мне тоже хотелось бы пораньше, но шеф сегодня на месте. С председателями и начальниками управлений беседует. Сам встречи назначил. Как только проводим его, тут же лечу к тебе. Жди.
Переговорив с Аленой, Владимир отложил в сторону статистические сборники, черновики очередного выступления председателя и, окрыленный мыслями о предстоящей встрече, с невольной улыбкой погрузился в воспоминания о том, как они познакомились.
Это произошло само собой, очень буднично. Попросив у одного из начальников управления машину, Филиппов решил заехать после работы в сад и проверить, сдержал ли свое слово давний знакомый — замначальника госплемобъединения, обещавший лично проконтролировать доставку навоза на его участок.
Позвонив домой, он предупредил жену, что уезжает в сад и в зависимости от обстоятельств, если не успеет убрать навоз с дороги, возможно, останется там ночевать.
Сложив в портфель продукты и бутылку «Столичной», Владимир, посмотрев на часы, вышел во двор здания облисполкома, куда должна была подъехать машина, и чуть не столкнулся с Аленой, работницей одного из управлений, располагавшихся в здании облисполкома. В обеих руках у нее были туго набитые сумки.
— Такие тяжести для молодой женщины, тем более для девушки, очень опасно носить. И чего ты так нагрузилась? — поинтересовался Филиппов, внимательно рассматривая раскрасневшееся лицо девушки, над верхней губкой у которой соблазнительно сияли капельки пота.
— На рынок ходила. Мама попросила помочь. Сегодня у нее стирка, а завтра брат приезжает, — улыбаясь, просто пояснила причину своего непрезентабельного вида Алена и тут же смутилась, не выдержав откровенного взгляда Филиппова.
— Врачи категорически запрещают девушкам физические перегрузки, — пожурил ее Владимир. И, хитро прищурившись, поинтересовался: — Догадываешься, почему?
— Нет, если честно, пока не задумывалась, — призналась Алена. — Так почему же такую заботу о нас проявляют врачи?
— Как патриотка Родины, — Владимир взял Алену за руку и заговорщицки заглянул ей в глаза, — знай, что от большой тяжести девушки становятся неспособными рожать.
Покраснев гуще прежнего, Алена очень симпатично рассмеялась:
— Не волнуйтесь, Владимир Алексеевич, мне об этом говорить пока рано. Да и для родов еще время не пришло! — Освободив руку, она попыталась взять свои сумки.
Решение в голове Филиппова созрело мгновенно: не дать этой милой девушке уйти, во что бы то ни стало задержать ее под любым предлогом, любым способом, иначе какой же он мужик? Нет, не поймет его друг и женский сердцеед Соколовский, который, увидев Алену лишь однажды, сказал, что пройти мимо таких, как она, очень трудно: они воодушевляют на подвиги, надо лишь смелее действовать. Жизнь длится не век, а успеть в ней надо многое. «И что ты до сих пор на нее только любуешься? Брать ее надо!» — удивлялся он на Владимира.
И в самом деле, Филиппов давно положил глаз на эту девушку: с лучистыми серыми глазами, ниспадающими на плечи локонами соломенного цвета, серьезная, она вызывала в нем бурю чувств при каждой новой встрече. И хотя он понимал, что иметь дело с женщиной, как говорят в таких случаях, из своего двора не рекомендуется, потому что это очень и очень чревато последствиями, все же тайно мечтал о том, как бы завести с ней близкие отношения. Чем заканчиваются такие связи, пример у Филиппова был: знакомый инструктор обкома партии, польстившийся на телеса кассирши, работавшей в аппарате, вскоре был исключен из партии и освобожден от занимаемой должности. Именно такой финал и сдерживал Владимира до сегодняшней встречи. Но сейчас, увидев Алену, молодую, разгоряченную, ее глаза, необыкновенно соблазнительные формы, он без колебаний решил рискнуть, думая, что, если даже получится наладить с ней близкие отношения, он постарается избежать участи инструктора обкома партии и вести свои отношения с Аленой будет предельно осторожно. А сегодня все складывается как нельзя лучше: жена знает, что он едет в сад и, по всей вероятности, останется там ночевать. Все! Хватит рассусоливать, надо действовать!
Заметив приближающуюся черную «Волгу» с нужным ему номером, Филиппов моментально посерьезнел и по привычке тоном, не допускающим возражений, объявил:
— Не торопись, Алена, я подвезу тебя. Вот и машина подошла. — Он мигом распахнул переднюю дверку, поставил на коврик тяжелые сумки девушки, потом свой портфель, а сам вместе с ней устроился на заднем сиденье.
Шофер дал газу, и через минуту машина уже была за стенами древнего кремля. Она лихо помчалась от центра города к одной из его окраин. Чтобы Алена не могла сразу разоблачить его коварного плана, Филиппов развлекал девушку разговорами об отпуске, о планах на будущее, о ее родителях и общих знакомых, улыбался и смотрел в ее серые глаза, все больше и больше привязываясь к ним, видел ее вздымающуюся грудь, и дыхание его сбивалось с привычного ритма.
Незаметно выехали за город. Водитель, уже не в первый раз доставлявший Филиппова в сад, дорогу знал хорошо, поэтому вопросов не задавал. Не последовало их и от Алены. Это радовало Владимира: значит, думал он, уловка его заговорить девушку удалась.
Довольный своей хитростью и крайне взволнованный, Владимир остановил машину у больших железных ворот, от которых в обе стороны расходился высокий дощатый забор. Распрощавшись с шофером, незаметно окинул улицы взглядом — ни единого человечка, ни единого огонька. Так он и предполагал: последний автобус уже ушел, а личных машин тоже не видно — значит, полный вперед, товарищ Филиппов!
— Куда ж вы меня привезли, Владимир Алексеевич? — по-прежнему мило улыбаясь, очень просто, без тени не то что возмущения, а даже удивления спросила Алена у замешкавшегося на миг Филиппова.
— Все узнаешь, когда пройдем метров сто пятьдесят, — успокоил он девушку, беря у нее одну из сумок.
Пройдя в узкую калитку, они направились к его дому.
— Владимир Алексеевич, а вы не ошиблись, затеяв все это? — серьезно спросила Алена и очень внимательно и спокойно посмотрела прямо ему в глаза.
— Нет, дорогая, не ошибся! Надо было давно это сделать. — И он крепко сжал ее руку и энергично зашагал к намеченной цели.
Когда вошли в дом, Владимир быстро рассортировал все сумки, пакеты и продукты: что на стол, что в холодильник — а что в него не убралось, спустил в погребок, который был вырыт под полом прямо в коридоре, а заодно вынул оттуда по бутылке коньяка и сухого вина «Златы пясцы». Сняв пиджак и галстук, затопил на всякий случай печку, потом умылся, а пока он всем этим занимался, Алена вежливо осматривала дом, веранду, цветник возле нее. Владимир быстренько закончил сервировку стола, позвал девушку в комнату и, наполнив себе рюмку коньяком, а ей бокал вином, провозгласил тост:
— За все хорошее, что ждет нас впереди! — Чокнувшись и глядя в глаза девушки, он залпом осушил рюмку.
Неторопливо поужинали, легко меняя темы разговора, вспоминая интересные для обоих случаи, связанные со службой, общими знакомыми. Владимиру нравилось, как держала себя Алена: без тени кокетства и без единого признака какого-либо зажима. Она была спокойна и обаятельна. Без жеманства и со вкусом ела, аккуратно вытирая салфеткой чувственные губы, тонкие длинные пальцы. Искренне смеялась, открывая в улыбке красивые зубы. Но когда Филиппов пригласил ее в спальню, она неожиданно решительно возразила:
— Прежде чем уложить меня в постель, Владимир Алексеевич, окажите небольшую услугу, если возможно.
— Какую?
— Мне надо позвонить домой. Обязательно.
— Завтра, Алена.
— Нет, сегодня. Иначе мне придется уехать.
— А продукты?
— Вы привезете их завтра.
— Мы же взрослые люди, зачем звонить?
— Надо! Понимаете, надо! — непреклонно отвечала она.
Видя, что Филиппов продолжает сидеть, она поднялась и начала решительно собираться, чтобы вернуться в город.
«А характер у красавицы крутой», — подумал немного раздосадованный Владимир. Но, желая разрядить возникшую напряженность, объяснил, поднимаясь с тяжким вздохом:
— Чтобы позвонить, надо еще шагать да шагать. И шагать немало.
— Сколько немало? Километра три?
— Меньше километра.
— Это даже хорошо! — воскликнула радостно Алена. — Прогуляемся немного. После ужина полезно. А то сразу в постель! Никакой романтики, — шутливо выговаривала ему девушка.
Филиппов вынужден был сдаться, про себя признавая, что в целом она права: действительно после ужина не грех и размяться. А главное, Алена действительно должна предупредить мать. Это даже очень похвально с ее стороны. А навоз с дороги (Филиппов некстати вспомнил про него, увидев громоздившуюся у калитки кучу, — все-таки хорошо, что его привезли) придется убирать утречком, пока Алена спать будет. Но важно успеть это сделать до приезда жены. В принципе пока все хорошо складывалось…
…Когда из сторожки «Красного вулкана», где имелся телефон, возвращались обратно, Алена держала Владимира за руку, потом вдруг остановилась и, заглядывая ему в глаза, спросила ласковым, растроганным голосом:
— Владимир Алексеевич, вы, кажется, обиделись? Неужели это правда? Вечер такой чудесный! Все идет по вашему плану. Мы даже выпили за что-то хорошее, что нас ждет впереди. А вы хмуритесь. Ну что это такое? — Она нежно улыбнулась и благодарно прижалась к его груди, потом, отвечая на его поцелуй, чмокнула его в щеку, а далее, что показалось Филиппову необычным, по-собачьи лизнула его в ухо.
Не желая себя возбуждать раньше времени, Владимир еще раз поцеловал Алену и, сжав ее пальцы, торопливо зашагал по просеке, увлекая за собой девушку.
На кухне — сказалось действие вовремя затопленной печки — было тепло и уютно; из транзистора, стоявшего в большой комнате, доносилась легкая музыка. Владимир включил свет, занавесил окна, отыскал шлепанцы для себя и гостьи и пригласил Алену пить чай с вареньем и зефиром.
Они с удовольствием, совсем по-домашнему выпили чаю и, взявшись за руки, отправились в другую комнату укладываться спать. Для одежды каждому было предоставлено по креслу, которые стояли напротив печки. Филиппов, как и Алена, быстро разделся и обнял ее. Он начал целовать ее жадно, по-настоящему, до звона в голове…
— Пойдем туда, — шепотом позвал он ее на кровать. — Там удобнее.
— Так мне нельзя. Но я кое-что придумала, — так же тихо ответила ему Алена и умело продолжила ласки. После поцелуя в губы она стала целовать его грудь, потом живот и дальше, дальше…
Желание захватило Владимира и, взяв ее аккуратную головку в руки, он стал энергично помогать ей и вдруг почувствовал, как у него подошло: он содрогнулся и с болью, которой ранее не испытывал никогда, получил удовлетворение.
…Отдохнув немного, Алена с удивлением спросила:
— Что-то вы подозрительно быстро кончили, Владимир Алексеевич. В чем дело?
— Это с непривычки. Такой способ не для меня, — ответил Филиппов и тут же поинтересовался: — А почему тебе нельзя нормально, как всем людям?
— Значит, нельзя. Понимаешь, бывает у женщин такое. Неужели не знаешь?
— Покажи мне, может, это для меня не имеет значения, — предложил Владимир, думая, что у девушки обычные месячные.
— Не могу!
— Ты что, больная? — насторожился он.
— Я здоровая… — обиделась она. — Если хочешь — принесу справку. Но дело не в этом — у меня совсем другое.
— Тогда зачем поехала?
— А кто спрашивал моего согласия? Ты мне не веришь?! — Алена внезапно расплакалась. И слезы бороздками туши потекли с ресниц по ее щекам, шее, вызывая в душе Филиппова жалость.
Они растрогали его так, что ему самому захотелось заплакать вместе с Аленой. Тогда он нежно прижал ее к себе и попросил:
— Извини меня, если обидел. И расскажи, пожалуйста, что с тобой случилось? Не держи в себе того, что тебя мучает. Я пойму. Не молчи!
По тому, как Филиппов говорил, как искренне, с сочувствием смотрел на нее, Алена, должно быть, почувствовала, что ему можно довериться и рассказать всю правду.
Она познакомилась с молодым человеком, который, отслужив в армии, работал на заводе токарем, жил неподалеку, почти по соседству, потому они и встретились однажды в районном Доме культуры на танцах.
Высокого роста брюнет, Игорь понравился Алене многим: мужской выдержкой, манерами, зрелыми взглядами на семейную жизнь, о чем он неоднократно заводил разговоры при участившихся встречах. Алена, переполненная чувством, во всем доверяла Игорю. И довольно скоро они как-то само собой начали чуть ли не к свадьбе готовиться. На радостях познакомила его со своими родителями, и они одобрили выбор дочери и тоже были рады, что все у нее складывается хорошо. Однако сам парень знакомить ее со своими родственниками не торопился, хотя Алена не раз намекала ему на это. И вот однажды, когда его мать с отцом уехали к кому-то в гости и он остался один в квартире, Игорь пригласил Алену к себе в дом. После разговоров об их будущем и выпитого вина Алена уступила. Он был первым мужчиной в ее жизни. Начались радостные дни: казалось, все определено, жить будут у них, а работать каждый на своем месте… Шло время, и когда Алена сказала, что беременна, предполагаемой, по ее пониманию, радости Игорь, как отец ребенка, не проявил, словно это и не он совсем недавно рисовал любимой радужные картины семейной жизни. А вскоре он вообще стал уклоняться от встреч, ссылаясь на занятость — готовится-де поступать в институт. И через некоторое время вовсе пропал, исчез из ее жизни. И только от его соседей Алена случайно узнала, что он завербовался и уехал на Север, куда-то на шахты добывать минеральные удобрения.
Оставаться одной с ребенком — перспектива незавидная, и тогда Алена решила, что у нее, чтобы все скрыть, есть только один путь — идти в больницу…
— Ты, выходит, после аборта?
— Вот именно, после аборта. Потому и плачу, потому и не могу нормально. — Из глаз Алены снова ручьем потекли слезы.
Владимиру было невыносимо жалко эту молодую, красивую женщину. Не зная, какие слова будут уместны в этом случае, он бережно прижал ее к себе, нежно поцеловал, потом вывел из-за стола и по-отечески заботливо уложил спать. Сам же, взволнованный услышанным, еще какое-то время возился на кухне: убрал со стола посуду, прикрыл слегка, чтобы не угореть, задвижку трубы у печки, вышел на улицу посмотреть предстоящий ему утром объем работы. Потом вернулся в дом и прилег рядом с Аленой, уже глубоко и мирно спавшей.
Какое-то время Филиппов думал о том, что произошло в этот вечер. И, обстоятельно все оценив, неожиданно признался самому себе, что простой интрижкой в отношениях с Аленой ему вряд ли удастся обойтись.
Но странное дело, теперь его почему-то не испугало это. И в предвкушении новых с Аленой встреч он тоже уснул крепким сном.
…После памятной поездки в сад Филиппов, встречаясь с Аленой в коридоре или у аптечного киоска, в котором работала ее подруга, всякий раз интересовался между прочим, скоро ли она закончит курс лечения. И вот однажды, на исходе недели, когда он, позвонив домой, предупредил жену, что планирует поехать в сад окапывать и удобрять яблони, Владимир нос к носу столкнулся с Аленой, выходящей из канцелярии. Ласково поздоровавшись и улыбнувшись, он хотел было пройти дальше, но девушка, увидев, что в коридоре никого нет — время было обеденное, приостановилась и, глядя на него сияющими глазами, сказала одному ему понятную фразу:
— Поздравьте меня. Теперь я вполне здорова и ждувашего приглашения. — Она с выжиданием посмотрела ему в глаза.
Услышав такие долгожданные слова, Филиппов вспыхнул и ужаснулся при мысли, что еще немного и он прошел бы мимо Алены, упустив такое счастливое стечение обстоятельств. Ехать в сад собирался один, а судьба приготовила ему такой подарок!
— Я рад! — улыбаясь, быстро сказал он. — И сегодня же приглашаю тебя в гости.
— Куда?
— Опять туда же, ко мне в сад. Только, к сожалению, с машиной не получится. Обстановка требует осторожности. Я сейчас уезжаю, уже отпросился, а ты приезжай ближе к вечеру.
— Согласна! Но ты хотя бы расскажи, куда и на чем ехать? — Алена тоже говорила быстро, не желая, чтобы их видели так долго беседующими.
Владимир, заранее обдумав все меры предосторожности, торопливо объяснил ей, как нужно добираться до сада, назвал номер автобусного маршрута и остановку, где он встретит ее.
— Смотри не забудь! — тревожась, что одной придется добираться поздним вечером в малознакомые места, предупредила его Алена. — Иначе будешь видеть меня только в этом здании.
— Я слов на ветер не бросаю, — сказал Филиппов, приветственно взмахнул рукой и деловито двинулся дальше, уже на ходу прощаясь с девушкой: — До встречи, милая! И не обижайся, я побежал. У меня море дел.
Они расстались, каждый со своими мыслями и проблемами, каждый по-своему представляя эту встречу, само ожидание которой делало их счастливыми.
Владимиру необходимо было выполнить хотя бы минимум намеченных работ по саду, приготовить к приходу Алены ужин и выкроить минут сорок, а лучше часок-другой на отдых, чтобы быть к приезду молодой женщины в полной форме.
Минут за десять до назначенного времени Филиппов, совершив марш-бросок, был уже на остановке. Когда автобус, скрипнув тормозами, остановился и дверки его распахнулись, глазам его предстала невозможно красивая Алена, высокая, стройная, одетая во все с иголочки. Владимир, в спортивном костюме, в кедах, принял ее на руки, и они тут же свернули на лесную дорожку.
— Владимир Алексеевич, у вас все в порядке? Вы тяжело дышите, — удивилась Алена.
— Волновался, что не приедешь, — постепенно успокаиваясь, ответил он.
— Волновался? Почему?!
— Да мало ли что может быть… — уклончиво сказал Владимир.
Алена с любопытством заглянула ему в глаза, с нежностью погладила его по голове, как ребенка, а потом в душевном порыве поцеловала.
Пройдя еще немного, Владимир уже сам, неожиданно для Алены, остановился, крепко обнял ее и страстно поцеловал в губы, с новой силой почувствовав, насколько она желанна в этот миг для него. Он был несказанно благодарен судьбе за то, что они идут вот так, вместе, навстречу новым отношениям в их жизни. Не скрывала своих чувств и Алена, которая, освободившись из его объятий и с трудом переводя дух, взяла его под руку и, тесно прижавшись к нему, зашагала рядом с ним в направлении его дачи.
В комнате было натоплено, светло и чисто. На столе, накрытом белой скатертью, издавая аппетитный запах, их ждала приготовленная закуска. Но Владимир и Алена, едва переобувшись, бросились не к столу, а к дивану, быстро поскидали одежду и горячо обнялись.
…Потом они долго лежали, не разжимая объятий, тихо и нежно целовали друг друга, чувствуя себя единым целым, и в душе каждого было одно желание — оставаться так как можно дольше.
— Я хочу есть! — первой не выдержала Алена. — А еще мне надо умыться и вообще мне нужна теплая вода!
— Все: еда и вода — все-все есть! — Владимир поцеловал ее в губы, в шею и первым встал, чтобы показать, где и что находится.
Надев спортивные брюки, Филиппов по привычке включил телевизор — он считал себя обязанным смотреть информационную программу «Время», затем снял салфетки с приготовленной на столе закуски и сразу почувствовал, что тоже отнюдь не против закусить. Он нарезал маленькими кусочками хлеб и булку, зажег обе конфорки газовой плиты; на одну поставил чайник, на другую — сковороду для любимой яичницы с колбасой.
И тут, сияющая свежестью, полуодетая, на кухню вошла Алена. Немного поеживаясь от вечерней прохлады, попросила, чтобы Владимир дал ей спортивные брюки и простую, лучше хэбэшную, рубашку.
— Извини, милая, брюк других нет, а рубашку, пожалуй, найду.
Владимир порылся в шкафу и извлек из стопки чистого белья хлопчатобумажную, в клетку, рубашку, протянул Алене, и она не спеша накинула ее на плечи, затем расстелила на стуле привезенное с собой полотенце, и только после этого уселась рядом с Филипповым, который охотно принялся разливать каждому свое: ей — сухое, себе — водку.
Улыбаясь, чокнулись, выпили за встречу и с аппетитом принялись за еду. Пока ужинали и пили чай, Владимир рассказал Алене о том, как хорошо он поработал этим днем в саду, сколько всего он успел сделать, какой у него редкий и богатый ассортимент плодовых деревьев и кустов.
Он увлеченно рассказывал обо всем этом, почему-то уверенный, что Алене все, связанное с его жизнью, интересно. А между тем близость молодой, красивой женщины, нежную кожу обнаженных ног которой он то и дело поглаживал, возбудила в нем новый приступ желания. И он с силой сжал округлое колено Алены. Она не удивилась, только немного сморщила носик от боли, а потом, не отводя взгляда от лица Филиппова, передвинула его руку выше. Он вспыхнул и притянул ее к себе. И без лишних разговоров они снова вернулись на облюбованный ими диван…
— Я устала, милый! — сказала Алена, когда они в очередной раз за эту ночь со стоном упали каждый на свою подушку. Она нежно поцеловала Владимира и шепнула, укрываясь одеялом: — Сейчас усну как убитая.
— Я тоже! — признался он, бережно беря в ладонь ее заметно обмякшую грудь и прижимаясь плотнее к тугим бедрам.
— Не возись! — попросила она.
И он неподвижно лежал до тех пор, пока она не заснула. Подождав еще какое-то время, Владимир осторожно, чтобы не нарушить ее сон, высвободил руку, встал, выключил все еще работающий телевизор, завел будильник, чтобы проснуться пораньше, поставил его на тумбочку у изголовья дивана и с наслаждением вернулся на прежнее место, чтобы заснуть рядом с молодой, горячей и желанной женщиной.
…Еще совсем немного, и утреннюю тишину комнаты разорвал бы мощный и продолжительный звонок будильника, но Филиппов на какое-то мгновение опередил бездушный механизм. Приподнявшись, он резко вдавил кнопку в гнездо.
Понимая, что опаздывать на работу не имеет права, Владимир быстро побрился, умылся, приготовил завтрак, вскипятил чайник и только после этого разбудил Алену.
Позавтракав, оба, счастливые, довольные, взглянув на часы, отправились на автобусную остановку — сначала Алена, а через некоторое время — Владимир.
Филиппов догнал ее перед самой посадкой. Он был доволен, что все так хорошо получилось, даже подумал про себя, что не зря в народе говорят: береженого бог бережет. Но когда они вошли в автобус и нашли себе место, где, плотно прижавшись друг к другу, можно было спокойно стоять, Владимир заметил милиционера из отряда охраны зданий обкома партии и облисполкома. Парень встретился взглядом с Филипповым и тут же как ни в чем не бывало отвернулся к окну, будто ничего не было выдающегося в том, что в такой час он видит в одном автобусе помощника председателя облисполкома почти в обнимку с молодой сотрудницей. Филиппов сразу понял в тот момент, что их с Аленой засекли. В памяти тут же всплыл случай с инструктором обкома партии, которого за такую связь исключили из партии и уволили с работы. А этот милиционер — его Владимир хорошо знал в лицо, хотя ни имени, ни фамилии, конечно, не слышал никогда — с поста главного входа облисполкома.
«Молодой, здоровый, и глаз у него острый, наметанный, — думал озадаченно Филиппов. — И по всему видно: парень себе на уме. Но это даже неплохо: если он настоящий мужик, то трепаться о том, что сегодня увидел, не станет, но использовать этот факт в своих интересах попытается. Наверняка у него есть какие-то проблемы. В любом случае придется подождать, как будут развиваться события дальше».
Выжидая, не поползут ли по аппарату слухи и сплетни о его связи с Аленой, Владимир на какое-то время прекратил поездки с ней в сад, а затем предложил ей поделиться с подругами «личной» тайной — якобы она помирилась со своим парнем. Принимаемые меры возымели свое действие: в коллективе ни у кого не возникло подозрений о его связи с Аленой.
«Значит, — убедился Филиппов, — милиционер — мужик настоящий. И не дурак. А посему со дня на день должен прийти ко мне с какой-нибудь просьбой».
В своих предположениях Филиппов действительно не ошибся: через некоторое время, постучав, к нему в кабинет вошел милиционер, тот самый, что застукал их с Аленой в автобусе. Представился: «Петр Иванов». Потом, слегка краснея и в то же время настороженно постреливая на владельца кабинета умными глазами, сначала уверенно обосновал, а затем и высказал очень конкретную просьбу:
— Я буду глух и нем до могилы. Однако, чтобы жить по-человечески, хочу заняться садоводством. Помогите, пожалуйста, Владимир Алексеевич, земельный участок приобрести.
Филиппов пристально вгляделся в лицо постового. Тот смело выдержал этот взгляд, но Владимиру показалось, что в глубине темных глаз парня блуждала, то появляясь, то исчезая, хитроватая улыбка, этакая смешинка. «Иванов все правильно оценил», — про себя подумал тогда Владимир.
С этого момента больше ни Филиппов, ни милиционер слова единого не произнесли про то, что как-то случайно видели друг друга в автобусе.
Оценив мужскую солидарность, смекалку и находчивость постового, Владимир проникся к нему уважением и довольно скоро решил-таки вопрос о выделении ему земельного участка. Однако в отношениях с Аленой всякий раз, назначая ей место встречи, все же принимал с тех пор меры повышенной осторожности; он даже какое-то время вовсе перестал ездить с ней в сад. А вскоре и надобность в этом отпала.
Как-то, дело было ближе к осени, после окончания работы в кабинет к Филиппову зашел Соколовский, веселый, разговорчивый, якобы затем, чтобы позвонить домой и предупредить жену, что два дня он будет занят с заместителем начальника главка.
Слыша такое и видя адресованные ему пародийные гримасы друга, Филиппов без труда понял, что тот попросту с кем-то в эти дни встречается. В такой ситуации и Владимир решил рассказать «маршалу» свою историю с милиционером.
— Где ж ты был раньше? — не то удивился, не то возмутился Соколовский. — Забыл, что у тебя есть я. А у меня мама, которая….
— Никого я не забыл: ни тебя, ни твою маму. Если честно, то как-то неудобно было просить тебя об этом, — то ли извиняясь, то ли сердясь, перебил его Филиппов.
— Неудобно штаны через голову надевать! — шумел Владислав. — Ты меня недооценил, но я тебя прощаю. И продолжу то, что хотел сказать. У меня есть мама, которая одна проживает в трехкомнатной квартире. Прописан там и я. Понял?
— Безусловно.
— Ну и хорошо. Ты можешь найти свою Алену? Прямо сейчас? — наседал «маршал».
— Конечно, могу.
— Тогда звони! — гнул свое Владислав, бывший немного навеселе. — И скажи ей, что мы сейчас заедем за ней. Вероника моя уже в машине. А мама готовит нам картошку с курицей и уху из стерляди.
— А как же замначальника? — удивился Филиппов, зная характер друга и его уважительное отношение к москвичам, которыми он обычно занимался самым серьезным образом и всегда только сам.
— Меры уже приняты: я доставил его из бани на базу сильно поддатым. Пусть теперь отдохнет. И вот что, дорогой мой, — предупредил «маршал» друга, — ты меня не путай. Твоя задача одна: звони! А потом я тебе скажу новость.
Владимир с радостью воспринял услышанное от друга — особенно про зама начальника — и тут же набрал номер телефона Алены. К счастью, она оказалась дома и звонку его обрадовалась, пообещав охотно, что будет готова минут через десять.
Довольный, что ему повезло, Филиппов вопросительно взглянул на друга.
— А что за новость ты мне хочешь сообщить?
— Эта новость меня очень даже удивила, — начал «маршал». — Дело в том, что Богородов добился разрешения ЦК КПСС создать в обкоме экономический отдел. А я никак не пойму, зачем он обкому? Ведь в области есть статуправление, областная плановая комиссия. И вот на тебе, еще один отдел. Скажи мне: разве я не прав?
— Прав, конечно! — сразу догадавшись, в чем дело, согласился Владимир и поинтересовался: — От кого ты узнал про отдел?
— От тестя, от кого же еще! Он ведь не рядовой человек в обкоме. Богородов уже подбирает кандидатуру на новую должность.
Филиппов знал, что тесть друга работал заведующим отделом и Соколовский именно благодаря ему получил должность директора базы. Потому в достоверности новости он не усомнился, но рассказывать даже другу про записную книжку Славянова, названную секретарем ЦК КПСС Давыдовым энциклопедией области и ставшую предметом тайной зависти и источником новой заботы секретаря обкома после злопамятного провала его на приеме в ЦК, которая, в сущности, и являлась подлинной причиной создания отдела, не стал, а дипломатично перевел разговор на другую тему.
— Алена ждет нас. Не будем терять времени.
Вскоре все четверо с вином и закуской были уже у матери Соколовского.
С того вечера вопрос о квартире для свиданий с Аленой у Филиппова был решен, и он с гордостью при каждой встрече с ней думал про своего друга его же словами: «Хорошо, что у нас есть Влад». Это была сущая правда, и не только в отношении Филиппова.
Глава 4
Позвонив по телефону прямой связи своему помощнику Владимиру Филиппову, который из-за болезни второго помощника председателя облисполкома Липатова совмещал обязанности и работал за двоих, Иван Васильевич Славянов вызвал его к себе.
— Хорошо, сейчас буду, — ответил Филиппов, привычно отметив про себя: «Фраза не из одного, а из четырех слов. Назвал по имени. И голос теплый, не начальственный — значит, будет личное поручение. Если так — при возможности попрошу поддержать Буравкова».
Владимир прихватил блокнот, ручку, запер дверь своего кабинета и направился к председателю.
Славянова он застал запросто, без пиджака. Заложив руки за спину, Иван Васильевич медленно прохаживался по кабинету, что свидетельствовало о его хорошем расположении духа. Увидев помощника, он слегка улыбнулся и рукой указал на кресло за маленьким столом.
Филиппов, вынув блокнот из кармана, приготовился записывать очередное поручение, даже не представляя, каким оно будет.
Остановившись напротив готового к исполнению своих обязанностей помощника, Славянов садиться не стал, а заговорил сразу о сути дела.
— Младшему, Васе, вроде недавно обувь покупали, а он уже ее измолотил. Как на огне все горит. Теперь просит новую. И не простую, а модную. Полуботинки хочет на усеченном каблуке. Такие, как у тебя. Он видел на тебе как-то. И я вот что думаю: чтобы не вызывать ревности между младшим и старшим, порешай сразу для обоих. Одна пара — сорокового, другая — сорок второго размера. И два батника одного размера — пятьдесят второго. Рост четвертый. Записал?
— Да, Иван Васильевич, записал. Все сделаем в лучшем виде. Я предупрежу вас, куда нужно будет подъехать, — сказал Владимир, но, взглянув мельком на шефа, заметил, как он недовольно нахмурился, и сразу понял, в чем дело, а потому тут же добавил: — А можно и не ездить никуда.
— Тогда все! Действуй, Владимир! — Лицо Славянова подобрело, морщины на лбу разгладились, а брови вернулись на привычное место.
Довольный таким поручением, Филиппов вышел из кабинета шефа уверенно и пока дошел до своего, в голове уже составил план. Надо оперативностью решения удивить шефа. Не два-три дня и даже не один-другой, а провернуть все максимум за два-три часа. Шеф, конечно, мог пригласить начальника управления торговли, но не стал, значит, знал, что мои друзья — Соколовский и тот же Буравков — могут и без его вмешательства решить вопрос, как, впрочем, знает он и про то, что среди моих друзей много артистов и художников, но особо уважает он за преданность делу директора цирка Панкратова. Шеф знает все, вот только неизвестно: от кого? Он даже предупредил однажды, чтобы Филиппов с определенного времени в цирке по вечерам особо долго не задерживался, вернее не засиживался, и даже какое-то время лучше бы вообще не появлялся там: идет негласная проверка органами безопасности. И всю эту бузу корреспондент «Правды» затеял: уж очень захотелось ему раскопать в цирке что-то из ряда вон выходящее. Филиппов, конечно, спасибо шефу, на всякий пожарный предупредил Панкратова об этом, но «вылазки» к нему на «огонек» никто прекращать не стал. И нередко там по-прежнему собирались многочисленные друзья директора, в том числе известные руководители высшего ранга.
Распалившись воспоминаниями, Филиппов тут же набрал номер Буравкова и вкратце рассказал ему, что от него требуется. Задачу поставил жестко — не только решить, но решить самым срочным образом вопрос покупки обуви для младших Славяновых.
— А именно? — попросил уточнить Буравков.
— Конечно, не день, не два. Думаю, у коммерческого директора универмага возможности немалые. Используя их, не сомневаюсь, ты для председателя облисполкома способен справиться с поручением часа за два. Молчишь — значит времени маловато. Тогда прибавим еще тридцать минут, то есть к концу рабочего дня. И сразу ко мне, — конкретизировал задачу Филиппов.
— Решил бы и за час, но, к сожалению, эта обувь у нас кончилась, — растерявшись, беспомощно пояснил Буравков. — Батники есть. Красивые. А обувь, я импортную имею в виду, даже из заначки вся уже продана. Позвонил бы на полдня раньше, ну хотя бы часа на три. Только что две пары ушли.
— Саша, а где твои связи? Ты все говоришь: «Дайте работать. Работать не мешайте». Вот и даем тебе такую возможность — работай, — Филиппов точно воспроизвел любимое выражение Буравкова и напомнил: — В городе есть базы, орсы, торги. Займи на худой конец или выкупи. Решается твоя судьба, учти это. Если не можешь — пойду к свату.
— Все понял, Владимир Алексеевич. К концу рабочего дня буду у тебя, — бодро заверил его Буравков.
Все получилось, как и предусмотрел Филиппов. Без пяти шесть — за пять минут до окончания работы аппарата — Буравков, с модной сумкой, а не с дипломатом, как обычно, энергичный и радостно воодушевленный, появился у него в кабинете.
— Достал? У кого? — глядя на сумку, спросил Владимир.
— Секрет фирмы.
— Ладно, если так. Главное — справился с поручением! — Филиппов, закрыв дверь на задвижку, осмотрел вещи — они ему понравились. Не откладывая дела в долгий ящик, снял трубку красного телефона и доложил председателю о выполненном задании: — Все у меня, Иван Васильевич. Хорошо. Я позвоню и скажу, чтобы встретили машину. — Закончив разговор с шефом, заметил все еще сияющему от счастья другу, что сегодня посидеть не выйдет: Славянов просил остаться. К тому же следует довести и это дело до конца. После ухода Буравкова сразу набрал номер диспетчерской гаража облисполкома, попросил к телефону шофера председателя и четко объяснил ему, что и как нужно сделать.
Было уже без пяти восемь вечера, когда Славянов снова вызвал к себе Филиппова. Провожавший его до двери заведующий общим отделом Леснов, еле поспевая за ним, высказал предположение:
— Что-то он поздновато тебя. Неужели опять текст какого-нибудь выступления?
— Не особенно желательное поручение, но все может быть! — вздохнув, ответил Филиппов и открыл дверь кабинета председателя. По радостному лицу его понял: ни выступления, ни доклада писать не потребуется. Дело было в другом: сыновьям вещи пришлись по душе.
— Они все три пары забрали. И батники тоже понравились. Размеры как по заказу. Вот тебе деньги. — Славянов протянул конверт. — Спасибо, Владимир, оперативно решил. У кого?
— У Буравкова.
— Это твой друг?
— Не просто. Мы с ним еще и земляки. Из соседних сел. Теперь Буравков работает коммерческим директором универмага, — плавно выруливал Владимир к главной теме, случайно, но очень вовремя задетой шефом. — Кстати, Иван Васильевич, можно вопрос?
— Давай, почему же нельзя? — согласился Славянов.
— Начальник областного управления Курицын берет к себе в заместители директора универмага, — на одном дыхании произнес Филиппов.
— Я знаю. Приказ уже подписан. Со мной все согласовано, — подтвердил ситуацию председатель. — А ты что имеешь в виду? Ну, говори.
— А что, если коммерческого директора Александра Антоновича Буравкова сделать генеральным директором? Человек он надежный, умеет оперативно решать вопросы.
— А что он из себя представляет, твой Буравков? Где и кем работал раньше? — поинтересовался Славянов.
— Послужной список у него хороший: продавец, старший товаровед, заместитель начальника военторга, заместитель начальника Горьклесурса. Теперь коммерческий директор центрального универмага, — как ученик, хорошо знающий урок, перечислял заслуги друга Филиппов.
— Согласен: послужной список неплохой. А как человек каков? Говоришь, надежный? — Славянов пристально посмотрел на Владимира.
— Надежный! Я не отказываюсь от своих слов, — подтвердил уверенно Филиппов.
— Хорошо! Я поддержу его кандидатуру и скажу об этом кому требуется, — согласился Славянов, заканчивая разговор. — А теперь попроси Зину, чтобы чаю приготовила. Досмотрю один материал, а потом домой поеду. Пусть машина подъедет минут через тридцать.
В закутке приемной, где рядом с холодильником стояли шкаф с посудой и стол, Зина быстренько приготовила ароматный чай для председателя и вопросительно посмотрела на Леснова и Филиппова.
— Что-то нет желания, — отказался сразу за обоих Леснов. — Вода, пусть и родниковая, она и есть вода. Полоскать ею пустой живот — удовольствие малое. — Когда же секретарша скрылась в кабинете председателя, предложил Филиппову: — Может, проводим шефа и вдарим граммов по двести? Не против? Да и закусить не мешало бы.
— А что за повод? — поинтересовался Владимир, хотя у самого повод имелся вполне подходящий — шеф обещал, что поддержит кандидатуру Буравкова.
— У меня внук родился, — радостно объявил Леснов. — Первый. Думаю, грех будет, если не обмоем такое событие. Я Зине сказал, она уже все приготовила. Там все! — Он выразительно указал глазами на холодильник.
— Не могу отказаться! Повода, и в самом деле, лучше не бывает, — сдался Владимир и, зная, что его ждут дома, позвонил жене, чтобы предупредить, что задержится: дескать, важнейшая причина — решается кадровый вопрос Буравкова, а все подробности он расскажет, когда вернется.
Вскоре — один с правой, другой с левой стороны от председателя — Леснов и Филиппов уверенно шагали по длинному, в сто шестьдесят метров, коридору. Улыбаясь, охотно поддерживали дружеский разговор, начатый шефом.
— Сегодня Владимир у нас отличился. Решил вопрос даже не за день-другой, а часа за три. Молодец! Я даже не ожидал, что он так лихо развернется! — не скрывая душевного расположения к людям из своего ближнего окружения, радостно делился произведенным на него впечатлением Славянов и в подробностях рассказал Леснову об удачных подарках для своих детей. Председатель очень любил их и всегда был благодарен своим подчиненным за решение любого вопроса, связанного с их благополучием или здоровьем. Об этом знали все из ближайшего окружения председателя.
— Иван Васильевич, есть повод! — тут же, воспользовавшись ситуацией, предложил Леснов.
Не ожидавший такого развития событий, Славянов даже приостановился, раздумывая, принять или не принять предложение заведующего отделом.
Видя колебание начальника, Леснов раскрыл главные козыри:
— У меня сегодня тоже замечательный повод: недавно позвонили из больницы. Так что могу похвастаться: я теперь дедушка! Внук родился. Все получается одно к одному.
— Поздравляю, Антон Алексеевич! — Славянов растроганно пожал Леснову руку. — Знаешь, я в принципе не возражаю… Только если ты не задержишь с организацией!‥
— Иван Васильевич, когда же такое бывало?! Не обижайте.
Славянов и Филиппов, переглянувшись и не говоря ни слова, одновременно улыбнулись. Все знали, что Леснов был непревзойденный мастер по этой части. На высоте оказался он и теперь.
— Да все уже готово, Иван Васильевич! Как только позвонили из роддома — я сразу меры принял. У Зины в холодильнике и тарелки, и баночки приготовлены. Все нарезано, открыто. Коньячок, водочка…
Славянов не курил, не пил, но иногда, по случаю календарного праздника, ухода в отпуск или дня рождения кого-либо из своих сотрудников, принимал приглашение зайти в кабинет Липатова, где обычно накрывали стол для дружеского общения. Рождение внука у заведующего общим отделом и успешные покупки для своих сыновей были поводом более чем подходящим — Славянов без колебаний согласился.
В мгновение ока на столе в кабинете второго помощника председателя появились тарелки с закуской, водка и коньяк, который любил председатель, минеральная вода.
Первую выпили за рождение внука, вторую — за обновы, третью — за здоровье всех присутствующих. После этого Славянов отправился домой, предложив коллегам, как это бывало нередко, ехать с ним, но Леснов и Филиппов решительно отказались, сказав, что доедут на дежурной машине после того, как помогут Зине все прибрать и расставить.
«Уборка», как и следовало ожидать, затянулась допоздна.
…А между тем работы по внедрению новшества Воробьева продолжались. Раз в неделю Филиппов в обязательном порядке звонил в лабораторию строительного института, чтобы узнать, чего там добились за прошедшее время. Однако в ответ чаще всего слышал стандартную фразу: опыты еще не закончены, результаты будут не скоро. Поддерживая постоянный контроль за их проведением, Филиппов не забывал и об изготовлении рабочих чертежей нового агрегата и оснастки, чем занимались в коллективе политехнического института. Здесь дела обстояли лучше. Достаточно скоро ему сообщили, что чертежи готовы. Обрадованный, Владимир позвонил Чагину и поделился с ним этой новостью. Председатель сразу предложил Филиппову приехать к нему в хозяйство вместе с автором. А узнав, что помощник председателя облисполкома среди недели не может ни на шаг отойти от красного телефона прямой связи с шефом, Чагин предложил другой вариант: приехать в субботу, а чтобы снять вопрос транспорта, обещал прислать за ними свою машину. На том и порешили.
…По традиции с удовольствием показав гостям хозяйство, Чагин наконец повел их к огромному строящемуся ангару, с гордостью поясняя по дороге:
— А вот и то, что вам требуется для проверки эксперимента. Если честно — лучше не придумаешь.
Окинув взглядом здание, Воробьев согласно закивал головой и подтвердил, что все именно так: это его устраивает.
— Вот и прекрасно! — с радостью подхватил Чагин. — Это и нас устраивает. Теперь, сами видите, нам осталось подналечь немного — и помещение будет под крышей. А после, пожалуйста, доставляйте в хозяйство турбину, или, как там правильно, турбореактивный двигатель с самолета, автоклавы и все остальное. Когда оборудование будет на месте, могу заверить вас, что без проволочки примемся за монтаж агрегата. Безусловно, — председатель колхоза со значением посмотрел на Воробьева, — только под вашим непосредственным руководством. Ну а в случае нежелательных для вас, а теперь и для нас результатов лабораторных исследований, которые проводятся в институте, хозяйство в убытке не окажется. Не лыком шиты. Мы все учли.
— Что вы планируете здесь организовать? — поинтересовался Филиппов.
— Да очень просто — установим стеллажи, — охотно пояснил Чагин и, смахнув платком пот с лица, уверенно добавил: — Так что не волнуйтесь, Владимир Алексеевич, помещение пустовать не будет: используем по нужному нам назначению — на стеллажи станем укладывать тюки сена, которое, к сожалению, как и по всей стране, заготавливаем пока еще традиционным способом. Хорошая погода — прекрасное сено: травы у нас вдоволь; плохая — идем в зимовку с чем бог послал. Поэтому мы и не возражали, чтобы стать полигоном для борьбы современными методами с капризами природы. Впрочем, об этом лучше поговорим в моем кабинете.
В председательском кабинете собрались все ведущие специалисты хозяйства. Они с интересом рассматривали рабочие чертежи нового агрегата, предназначенного, как объяснили им, для того, чтобы покончить с вековой зависимостью сельских жителей от капризов природы.
По договоренности с Чагиным Филиппов сам представил собравшимся изобретателя.
— Надеюсь, вы хорошо изучили чертежи комбайна будущего, — обращаясь к колхозным специалистам, начал Филиппов. — А теперь вам предоставляется возможность задать все интересующие вас вопросы автору изобретения. Кстати, товарищи, ваш гость имеет авторские права на пять изобретений и несколько десятков рационализаторских предложений. Пожалуйста, Владимир Григорьевич, вам слово.
Воробьев снял очки, встал, слегка поклонился собравшимся и, от смущения, как всегда, слегка заикаясь, начал свой рассказ о том, как у него складывался замысел специального агрегата для приготовления сена промышленным способом.
— Особенность его состоит в том, что он дает возможность готовить сено не только быстро, но и при любых погодных условиях. Не вам говорить о том, что это значит для важнейшей отрасли сельского хозяйства. И достигается такое за счет вакуума. — Подробно растолковав, что и как, Воробьев почувствовал себя совсем уверенно и под конец своего выступления говорил и отвечал на вопросы почти не заикаясь.
Потом, опять по чертежам, но уже совместно с автором изобретения, специалисты хозяйства рассуждали о том, где и как удобнее устанавливать и монтировать агрегат в ангаре. По инициативе самого Чагина для загрузки бункера сырьем решили применить небольшой электротельфер, который, двигаясь по кронбалке, укрепленной под потолком и выходящей через стену здания на улицу, до самого края площадки, будет забирать приготовленную на ней зеленую массу, а попросту — траву.
— Здесь, — пояснял Чагин, — мы предусматриваем следующее: не пойдет агрегат — электротельфер используем для загрузки тюков сена на стеллажи. Так что вперед и никаких вопросов!
Время пролетело незаметно. И после полудня закончив затянувшуюся встречу со специалистами хозяйства, Филиппов и Воробьев наконец-то облегченно вздохнули и начали собираться в дорогу. Однако по сценарию Чагина возвращаться в город им было еще рановато. На берегу красивой речки Азолы, в беседке, предназначенной для приема именитых гостей, их ждал еще праздничный ужин — настоящий кавказский шашлык, замечательно приготовленный поваром-армянином, которого председатель трудоустроил в свое хозяйство специально для этих целей.
Ближе к вечеру, поблагодарив Чагина за хорошую организацию встречи и добрый ужин, Филиппов и Воробьев поочередно обнялись и расцеловались с ним, сели в председательскую машину и отправились в обратный путь. Всю дорогу до города Владимир думал о том, с каким большим удовольствием он, как только узнает, что опыты подтвердили идею Воробьева, передаст Чагину документы на получение списанного турбореактивного двигателя с самолета в местном аэропорту. Причем, как они договорились с Быковым, совершенно бесплатно, в порядке шефской помощи.
А изобретатель Воробьев, склонив голову на бок, мирно дремал на заднем сиденье, придерживая рукой целлофановый пакет с презентом от Чагина — расписанными под хохлому чашкой и ложками, изготовленными в цехе подсобных промыслов колхоза.
* * *
Филиппов любил последний день рабочей недели гораздо больше воскресенья: можно было спокойно, без боязни, что завтра на работу, расслабиться, потом за три ночи и два дня хорошо отдохнуть и многое сделать по садовому хозяйству. Благо и помощник у него на выходные дни имелся постоянный — бывший бригадир вальцовщиков с «Красного вулкана» Евгений Маврин, с которым Владимир поддерживал дружбу с тех самых пор, как вернулся из армии. Обычно Филиппов прикидывал в уме, что можно и нужно сделать в первую очередь, а потом, приехав в сад, уже на месте определял самое необходимое. В этот раз никакого разговора о какой-либо работе в саду не могло быть и речи. Главное — провести на должном уровне дружескую встречу, так называемый шашлычник, на который приглашены были весьма солидные люди — начальники областных управлений или их заместители, директора театра драмы и цирка, друзья — Соколовский и Буравков. Хотя подобная встреча была не первой, Владимир определенное волнение все же испытывал, да и основная работа — писать доклады и выступления для самого председателя облисполкома — к спокойствию не располагала.
Из размышлений о ней его вывел резкий удар двери о сейф — это происходило всегда, когда ее открывали смело и в большинстве свои, хорошо знакомые люди. В кабинет уверенно вошел Турарин, в слегка удлиненной, наполовину уже распахнутой куртке, темно-синем костюме и кремовой рубашке с галстуком. Он по-свойски обнял Филиппова и, улыбаясь, отрапортовал:
— Я готов. Жду дальнейших распоряжений. Кстати, Лурин будет?
— Обязательно! — успокоил Филиппов председателя колхоза, зная, что ему очень понадобится начальник областного управления связи, и тут же пояснил: — Мы с ним к Буравкову недавно наведывались. Костюм ему подобрали. А потом они вместе с Буравковым меня и упросили, чтобы я собрал вас: дескать, давно не общались в тесном кругу.
— Ну и правильно! А кто еще из ваших будет? — поинтересовался Турарин, надеясь встретиться еще с кем-нибудь из нужных ему людей.
Филиппов начал перечислять участников вечеринки, но когда назвал «вратаря» Маврина с «Красного вулкана», Турарин удивленно переспросил:
— Вратарь Маврин? С «Красного вулкана»? Такого не знаю. Он в какой команде играет? А почему он с нами?
— Это мой старинный друг. Когда-то гроза хулиганов и дебоширов в заводском общежитии, где он прожил почти всю свою жизнь, — рассказывал Филиппов. — Теперь совсем другое дело, да и годы не те, а сам Маврин — инвалид второй группы. И чтобы получше жить, с трудом устроился работать, как он любит говорить, «вратарем», то есть открывает и закрывает ворота в цехе. Судьба крепко его потрепала. Как-то в расцвете сил Маврин уехал отдыхать по путевке в санаторий. Однажды вечерком решил сходить за вином, чтобы угостить подружку, с которой проводил время. Стал переходить улицу и, не рассчитав, угодил под машину. Очнулся в больнице: искалеченный, разбитый, весь в бинтах. Дело было в феврале. Ну, время идет, я и забеспокоился, что долго нет ни слуха ни духа от старого друга — позвонил в табельное бюро. А мне и говорят: Маврин попал под машину и лежит в больнице в Трускавце, где отдыхал по путевке. Когда Женька вернулся оттуда, уже весна наступила. В общежитие, где жил Маврин, мы пришли вместе с директором театра драмы Каменевым. Увидев его, чуть не лишились речи — худой и поседевший, на костылях, Маврин пытался подняться с кровати, но от волнения даже этого не мог сделать! В дипломате у меня были закуска и водка. Спрашиваю: «Тебе можно? Граммов сто?» — «Только и держусь за счет этого, — отвечает. — Жить не хочется. И, честно признаюсь, не однажды возникало желание проковылять на балкон да махнуть с пятого этажа… А врачи требуют, чтобы я соблюдал гигиену. Чаще промывал раны и швы. А у нас какая там теплая, холодная вода и то не всегда бывает».
Ну, посидели мы с Мавриным часок, а когда стали собираться уходить, я ему и говорю: «Как старый производственник, пиши заявление на имя директора завода с просьбой выделить тебе благоустроенную однокомнатную квартиру». Сейчас этот вопрос еще находится в стадии обсуждения, и сколько эта стадия продлится — неизвестно. Но у меня все под контролем. Так что Маврин по-прежнему живет в общежитии, на пятом этаже, где, как ты слышал, вода даже холодная бывает с перебоями, но, я надеюсь, вопрос дорешаю. Вот такие дела, Максим Витальевич, — закончил рассказ Филиппов и, пристально, с особым значением посмотрев на Турарина, добавил поучительно: — Друзей, как и коней, на переправе не меняют. Согласен? Ну и хорошо. А теперь, дорогой мой, направляйся-ка ко мне на дачу, где всех нас уже поджидает Маврин. Не возражаешь? Тогда говори, что у тебя из даров природы?
Понимая, что с «вратарем» получилось не совсем хорошо, Турарин хотел было извиниться, но Филиппов остановил его:
— Да не надо лишних слов, главное — вывод на будущее. Так что у тебя из продуктов?
— Как и обещал, соленые грибы, минеральная вода, ведро шашлыка, водка, хлеб, — перечислил Турарин.
— Ладненько! Это очень даже неплохо. Остальное все уже там, в холодильнике, — подытожил довольный Филиппов. — Да и гости обещали вложить свою лепту в общее дело. Давай, Максим Витальевич, бери курс на дачу, и принимайтесь за шашлыки. Что и где взять — Маврин покажет.
И они расстались. Но долго Владимиру в одиночестве пребывать не пришлось. Прервав его работу, связанную с очередным выступлением председателя, в кабинет после короткого быстрого стука вошел еще один посетитель — высокого роста полный мужчина в темно-сером костюме и с черной папкой под мышкой. Это был председатель Выкрестинского района Лужбинин.
— Гостей принимаете? — Он громогласно поздоровался с Филипповым и грузно опустился на стул возле стола, что стоял рядом со шкафом, в котором хранились присылаемые статуправлением бюллетени о развитии народного хозяйства области.
Филиппов вынул из стола папку из лайковой кожи и, отыскивая в ней подписанное Славяновым письмо, неторопливо и душевно переговаривался с Лужбининым:
— Николай Александрович, рад тебя видеть. Я думал позвонить тебе на будущей неделе, узнать насчет грибов, а ты неожиданно сам нагрянул. А говорил, что письмо заберет кто-нибудь из работников вашего аппарата, из тех, кому предстоит служебная командировка в область.
— Говорил. Все правильно, Владимир Алексеевич, — отвечал Лужбинин, расстегивая пуговицы у костюма, чтобы легче дышалось. — Но обстановка изменилась. В начале той недели опять еду в Звездный городок, вот и думаю: лучше будет, если ты приедешь в район при мне… — пояснил он причину своего визита.
— Теперь понял, — заулыбался в ответ на эти слова Филиппов и, зная, что Лужбинин дружит с одним из очень известных космонавтов страны, имеющим в их экологически чистом лесном районе участок и дачу, поинтересовался: — Генерал приглашает?
— Именно! Полевой, скажу тебе, — это большой и глубоко порядочный человек. Он помогает району. И я не могу отказать ему, если у него возникли ко мне какие-то не телефонного разговора вопросы. — Лужбинин расстегнул теперь уже верхнюю пуговицу рубашки и добавил, тяжело отдуваясь: — А здесь у меня много дел в сельхозтехнике, в банке кое-какие, да заодно хочу узнать, когда ты соберешься к нам?
— Я вот как раз сижу и думаю, как мне быть, что делать? Тут есть одна закавыка, — не уточняя пока какая, Филиппов протянул председателю райисполкома письмо о выделении средств на благоустройство района.
Лужбинин посмотрел на резолюцию, расплылся в довольной улыбке и, аккуратно убрав письмо в свою папку, поблагодарил Филиппова за помощь.
— Ну и что ж надумал, Владимир Алексеевич? — поинтересовался он вновь. — Когда появишься в нашем лесном краю? Напоминаю: для рыбалки все готово. Пустыми домой не вернетесь. Оттягивать особо не следует. Мое предложение — ехать прямо сегодня. Вместе с Буравковым.
— В том-то и проблема, что сегодня не можем!
— Тогда завтра.
— Николай Александрович, а может, ты к нам присоединишься сегодня? — Филиппов рассказал о намеченном на вечер шашлычнике и его участниках.
Обычно, узнав о составе гостей, радостно соглашались все, кого он приглашал.
— Да-а! — с чувством протянул Лужбинин. — Компания солидная. И я всей бы душой, но, к сожалению, не смогу.
— Это ж почему? — искренне удивился Владимир.
— Никаких тайн — со мной дочь. Мы за женой в больницу приехали. А выдумывать какие-то причины, чтобы самому остаться, а их домой отправить — не в моем характере, — пояснил Лужбинин и тут же предложил: — Может, завтра, Владимир Алексеевич, вместе с Буравковым после шашлычника — прямехонько в лесок, ко мне? А? Во второй половине дня. Пусть он шофера своего возьмет. Для вас даже хорошо после шашлычника-то — дорогой развеетесь. А вечерком, пока еще светло, глядишь, по леску немного побродим, потом в баньке попаримся. Вам совсем полегчает. А с утречка, в воскресенье, опять в лесок, на озерко, потом на речку. Так и наловим рыбешки-то!
— Вариант заманчивый. Я принимаю его, — согласился Филиппов. — Завтра часиков в десять-одиннадцать я позвоню вам домой, на квартиру, и сообщу, когда выезжать будем. Буравков давно ждет сигнала. Ему хочется свою «Волгу» побыстрей обкатать. Хотя за руль, правильно говорите, после шашлычника самим нельзя, а вот шофера его посадим. Думаю, получится, Николай Александрович. Ждите. Тогда все. Мне еще выступление шефа надо вычитать. Он сегодня выезжает. Уже скоро. В южные районы области, а она у нас, сами знаете, большая. Целое государство.
— Вам не позавидуешь, Владимир Алексеевич. Нелегкий у вас хлеб, потому не раздумывайте — приезжайте. Отдохнете от забот. Буду ждать! — Лужбинин поднялся со стула. — Договорились?
— Договорились! — согласился Филиппов, и, пожав друг другу руки, они расстались довольные.
Минут через тридцать, передав текст выступления председателю, Владимир позвонил Буравкову с предложением подтягиваться к облисполкому и ждать его в машине во дворе у котельной, заранее прикинув, что к этому времени Славянов уже наверняка уедет.
По традиции провожать председателя вышла вся троица: Леснов, Филиппов и Липатов. В хорошем настроении Славянов положил папку на переднее сиденье, затем повернулся к своим помощникам и самым спокойным тоном объявил неожиданно на прощание:
— Домой вернусь в воскресенье. Где-то около обеда. Машин привезет мне готовый экземпляр выступления. Пришла телеграмма правительственная. Приглашают на заседание Совета Министров республики. Наша область в числе нескольких слушается по вопросу о значении племенной работы в деле развития животноводства. Я сказал Машину, чтобы всех собрали к трем часам.Вы, — председатель рукой указал на Леснова и Липатова, — отдыхаете. А ты, Владимир, должен быть обязательно. И пригласи машинисток. Если одна справится, пусть будет одна. Ясно?
— Ясно. А большое выступление, Иван Васильевич? — спросил заметно сникший Филиппов.
— В Совете Министров много говорить не дают. Вопрос большой, а выступление на восемь — десять минут.
— Ясно. В четырнадцать ноль-ноль буду, — заверил шефа Владимир.
«И даже пораньше», — решил он про себя, зная, что шефу это нравится.
Председатель еще раз пожал всем руки и сел, как и всегда, на заднее сиденье черной «Волги» с обкомовским номером «22‑08 гор».
Не теряя времени, Владимир чуть ли не бегом вернулся в свой кабинет и, прикинув, что завтра, после шашлычника, возвращаться в город не захочется, да и зачем уезжать с природы, срочно позвонил в приемную председателя исполкома Выкрестинского района и попросил секретаршу принять телефонограмму: «Поездка в ваш район отменяется. В воскресенье вместе с председателем облисполкома и руководством управления сельского хозяйства области готовим выступление И. В. Славянова на заседании Совета Министров РСФСР. Передал помощник председателя облисполкома В. А. Филиппов».
Записав фамилию принявшей телефонограмму секретарши, Филиппов собирался уже спуститься во двор, где у котельной его наверняка поджидал в своей машине Буравков, но в это время к нему в кабинет заглянул еще один его приятель — Пальцев, собственный корреспондент «Социалистической индустрии».
— Не ожидал? — увидев стоявший возле стола портфель, спросил Виктор. — Вижу, куда-то лыжи навострил! Признавайся!
— Точно, навострил, — отвечал ему Владимир. — Если желание есть, можешь присоединяться. У меня собираемся. Все свои. Люди хорошие, — и Филиппов назвал фамилии некоторых из гостей.
— Я бы с удовольствием, но к понедельнику надо закончить, согласовать с первым и отправить в редакцию его интервью, — пояснил причину своего отказа Пальцев. И тут же перевел разговор на другую тему: — Послушай, Володь, ты у своего шефа просился куда-нибудь на самостоятельную работу?
— А что это тебя заинтересовало, и именно сегодня?
— Вспомнил, что ты как-то жаловался, что надоело писать бесконечные доклады, мозги сохнут. И в самом деле, не век же тебе заниматься этой писаниной!
— Ты прав, говорил об этом. И разговор с шефом у меня был. Кстати, и должность подходящая имелась, но Иван Васильевич просил подождать годик-другой. Вообще-то слово свое он всегда старается держать. Вот я и жду. Год уже прошел. А что, ты должность хочешь предложить? Или вакансия где-то открылась? — Владимир с интересом посмотрел на корреспондента.
— Да нет, должности у меня нет, но скажу следующее: шеф не спешит тебя устраивать. Человек ты проверенный — вот он и придерживает тебя. Богородов, кстати, ведет совсем другую политику: своих помощников на солидные должности продвигает. И опять же достоверно известно, что он добился разрешения в ЦК КПСС создать при обкоме, извини, в обкоме партии экономический отдел. И в разговоре, который состоялся сегодня, он поделился теперь уже не тайной, а фактом, который не нынче завтра станет достоянием гласности, что утвердит на должность заведующего этим отделом своего помощника Синицына, — сообщил Пальцев. И сам же усомнился в сказанном: — Только я не пойму: зачем обкому такой отдел? Ведь есть облплан, статуправление. Неужели этого мало?
Владимир, конечно же, уже просчитал, чем вызван такой шаг Богородова, но, не желая делиться известной только ему, Филиппову, историей с записной книжкой Славянова, на всякий случай ответил уклончиво:
— Правильно думаешь, Виктор Александрович, действительно есть облплан, статуправление. Но обе эти организации не под рукой у обкома: статуправление далековато, облплан — в здании облисполкома, да еще на одном этаже с кабинетом Славянова и в любой момент к его услугам. А у Богородова нет при себе такого мощного аппарата, вот он и решил создать его. Ладно, дорогой, мне надо бежать — во дворе Буравков в машине дожидается. А то поехали на часок-другой, — повторил он свое приглашение.
— Я бы с удовольствием, но не имею права подводить родную контору. Говорю же, что в понедельник должен сдать интервью. Передавай всем привет. В следующий раз обязательно буду с вами. Кстати, можем и мы с тобой, как в прошлый раз, организовать уху и шашлычки. Не забыл еще, как с моим земляком из района отдыхали? — напомнил Пальцев, поднимаясь со стула.
— Хорошо было, — подтвердил Филиппов и, проводив приятеля до двери, начал собираться, понимая, что Буравков, наверное, уже весь изнервничался.
…Черные и светлые «Волги» заняли обочины главной дороги садового массива практически двух участков. Такое скопление машин было вызвано тем, что каждый участник шашлычника приезжал самостоятельно, затем уже здесь, на даче Филиппова, начальники скооперировались, договорились, кто и с кем будет возвращаться, и количество автомашин уменьшилось наполовину.
На столе, благодаря стараниям Турарина и его шофера Сергея, имевшего большой навык в организации таких мероприятий, все самое главное было уже расставлено: водка, минеральная вода, селедка, хлеб, посередине, под зеленой крышкой от ведра, большое эмалированное блюдо с готовым шашлыком. А Турарин, Сергей и Маврин тем не менее все еще продолжали возиться у костра, следя за тем, как на мангале с учетом назначенного времени и количества гостей дозревает по последней порции шашлыка — по шампуру на каждого.
Владимир достал из холодильника пиво, горчицу, томатный соус, расставил все это равномерно по столу и пригласил участников «банкета», как в шутку называли они это мероприятие:
— Прошу, дорогие товарищи, располагайтесь.
Все с удовольствием и быстренько расселись за большим круглым столом, сразу о чем-то дружно заговорили и, с наслаждением вдыхая аромат пряностей, идущий от готового мяса, с нетерпением ожидали начала застолья, возбужденно высказываясь по этому поводу:
— Не томи, Владимир Алексеевич! Призови!
Однако Филиппов не торопился, и лишь когда появились Турарин и его шофер с шампурами в руках, все сразу поняли почему и облегченно вздохнули: дождались наконец-то, с пылу с жару.
И тотчас, по праву хозяина, Филиппов встал и, не желая утомлять гостей долгим выступлением, лаконично приветствовал их:
— Я рад снова видеть вас, рад, что вы охотно поддерживаете нашу добрую традицию — собираться здесь. И пусть она как можно дольше бытует среди нас и в будущем. От души желаю всем крепкого здоровья, хорошего аппетита и дружеских бесед за столом и вне его. Желаю, чтобы вы успешно и стойко держались в своих креслах и не лишали себя честолюбивых планов — стремиться к большему. Я к чему это? У нас есть пример такого движения: уважаемый Александр Петрович, — Филиппов умышленно не назвал фамилию Буравкова: присутствующие знали, о ком идет речь. — Теперь он занимает главное кресло в главном универмаге города и области. Выпьем за нашу встречу и за это немаловажное событие для всех присутствующих здесь.
Дальше все пошло, как по нотам: тамадой, уже заранее согласовав, избрали директора театра драмы Каменева. Всем нравились его юмор, хорошо поставленный начальственный тембр голоса. Выпили за тамаду.
И Владимир Степанович лихо взялся за дело: не успев закусить, зорко окинул взглядом сидящих.
— Итак, кроме меня кто желает взять слово? — Молчание было дружным ответом на его шутливый вопрос: все были заняты шашлыком. — В таком случае слово предоставляется мне. Как директору театра, мне приятно пожелать доброго здоровья, успехов еще одному директору. Пусть в вашем главном магазине области, Александр Петрович, всегда будет товар красивый и качественный. И конечно, в таком достатке, чтобы для присутствующих здесь его всегда хватало. За тебя, Александр Петрович!
Затем, оценив качество шашлыка, по предложению тамады выпили за здоровье председателя колхоза Турарина, пожелали ему здоровья, а его хозяйству успешно добиваться высоких урожаев и надоев.
Потом Соколовский объявил тост за здоровье хозяина, а поддержавший его начальник областного управления связи Лурин заметил:
— Спасибо, Владимир Алексеевич, что собрал нас. Но впредь не делай, дорогой, особо длительных перерывов между такими встречами. За тебя!
Все снова дружно выпили.
Наконец после очередного тоста начались повсеместные разговоры по душам и интересам. И как-то непонятно из-за чего заспорили Буравков с Соколовским, который, известно, особой симпатии к нему никогда не испытывал, хотя общаться им приходилось часто.
— Я одного хочу — дайте мне работать! Не путайтесь у коммерсанта под ногами! — шумел Буравков. — Неужели в торговле я разбираюсь хуже, чем эта баба, которая сидит в обкоме?
— Ты теперь прежде всего директор универмага, — наставлял его Соколовский. — У тебя стало больше прав, но и стратегии должно быть больше. Доказывай делом, кто прав! Герой тоже выискался! Рановато тебе еще против ветра плеваться!
— Согласен, все правильно, Владислав Евгеньевич, — соглашаясь и заметно сбавляя тон, продолжал Буравков. — Но чему, скажите, эта баба, никакого понятия о торговле не имеющая, может меня научить? Скажите мне!
— Это не баба, а власть, — поправил Буравкова Курицын, начальник областного управления торговли, конечно же, хорошо понимавший претензии Буравкова к власти. И в самом деле, трудно понять решение первого секретаря обкома партии о назначении идеологического работника куратором торговли и общественного питания области. Безусловно, это все инерция работы революционных времен, когда считалось, что коммунисту все под силу и все по плечу. Однако вслух он еще раз повторил с легким нажимом: — Запомни: это не баба, а власть! Зорина дала свое согласие утвердить тебя директором универмага лишь после того, как узнала, что я с членом бюро обкома, председателем облисполкома Славяновым твою кандидатуру согласовал. Понимаешь ты это?
— Что ж тут не понять? — сдался Буравков. — Кто на коне, тот и саблей машет.
— А я вот что думаю, Шурик, — снова включился в разговор «маршал». — Рановато тебе еще зарываться. Уж больно горяч, как я погляжу. Смотри, кресло могут выбить из-под твоей задницы гораздо быстрее, чем ты его получил. Лучше поблагодари всех, кто помог тебе стать известным в городе лицом.
— Я и благодарю! И буду всем им всегда благодарен, — заверил собравшихся Буравков. — Разве я не понимаю, кому обязан?
Филиппов, глядя на него, подумал, что обстоятельства сложились так, что благодарить надо было бы и «маршала»: ведь это он отказался идти в заместители к Курицыну. А дальше, спасибо Славянову, все прошло, как по нотам. Но чтобы перевести разговор со взрывоопасной темы, заговорил о другом:
— Недавно краем уха услышал, что нашему другу Владиславу Евгеньевичу Соколовскому поступило предложение перебраться на работу в Москву. Но он, думаю, мудро поступил, что отказался. Предлагаю выпить за патриота нашей области.
Никого не слушая и не спрашивая слова у тамады, роль которого постепенно свелась к нулю, Соколовский, успевший на пару с Мавриным выпить чуть ли не бутылку водки до приезда гостей, конечно, не удержался от своей любимой фразы, которую частенько вспоминал в аналогичных ситуациях:
— Хорошо, что у вас есть я. За себя всегда пью до дна.
— Ты нам здесь больше нужен, чем в столице! — вставил Лурин. — За тебя!
Все дружно выпили и через некоторое время разбились на группки и пары: Маврин с шофером Турарина; Соколовский, энергично жестикулируя руками, доказывал Курицыну преимущество создаваемой им новой системы организации производства, учета и управления на своей оптовой базе и просил его поддержать это новшество.
— Мы первые в России! Таких систем больше нигде нет! — горячо убеждал «маршал». — Она получила одобрение в Москве. Мой отчет заслушивали на коллегии министерства. А у нас, у родоначальников, в родной области, на эту систему закрывают глаза. Я не понимаю, что происходит?
— А что происходит? Зориной с твоей системой не хочется возиться. Слишком она сложна для нее, — отвечал ему на это Курицын. — А у нас до твоей системы, если честно, тоже руки не доходят. Других дыр полно. Ты же сам и без нас хорошо со всем справляешься.
Соколовский с обиды налил себе новую рюмку, выпил ее и тут же потянулся было за другой, но его вовремя остановили и вывели подышать свежим воздухом.
Турарин и Лурин в это время мирно беседовали под яблоней. И видя, как часто они улыбались друг другу, можно было не сомневаться — в деловых вопросах они нашли общий язык. И помощь хозяйство председателя пусть и не сразу, но обязательно получит.
Три заядлых курильщика — Каменев, Маврин и Михайлов, заместитель председателя облплана, предавались любимому занятию в стороне от дома.
Потом все опять вернулись за большой стол. Еще раз дружно выпили, поговорили о предстоящих вечерних планах и после «посошка» стали разъезжаться по домам.
…Рабочая неделя Филиппова началась на день раньше — в воскресенье. Он первым появился на втором этаже облисполкома. Наказав дежурному милиционеру Спиркину позвонить ему, когда появится машина председателя, Владимир открыл большой зал заседаний, в котором предполагалось собраться бригаде, состоявшей из работников управления сельского хозяйства и его начальника.
Вскоре появился и сам председатель облисполкома. Встретив его, Владимир прошел с ним по коридору до приемной. Шеф предупредил Филиппова, чтобы он был на месте, поскольку, как только Машин принесет «болванку» выступления, он ему понадобится.
Переговорив с машинисткой и выйдя из приемной, Владимир нос к носу столкнулся с шофером шефа Бодкиным, несшим председателю газеты. Поздоровались, разговорились.
— Ну и как, Владимир Алексеевич, разведал, где парится наш председатель? — спросил, улыбаясь, Бодкин.
— Да, случайно вышло, — поддержал разговор Филиппов. В прошлую пятницу захожу к нему в кабинет — он кому-то звонит. Я хотел было выйти, но шеф рукой машет: садись, мол, разговор не секретный. Из обрывков этого разговора и понял, что он и Смурков встречаются вместе с другими у Рыбакова.
— Сегодня тоже к нему едем, — подтвердил слова Владимира шофер. — Где-то в половине пятого.
— А кто еще?
— Бедов.
— Так его нет!
— Ему еще рановато. Подойдет позднее. Можешь не сомневаться.
В течение двух часов делали правку первого варианта выступления, затем перепечатали, вычитали и передали текст председателю. Он просмотрел его вместе с Машиным, сидевшим у него в кабинете, сделал замечания и попросил сократить до четырех страниц и перепечатать все на маленьких страничках.
— Когда подготовите окончательный вариант, оставишь у меня на столе два экземпляра, — попросил Славянов Филиппова.
Владимир, понимающе кивнув, вышел из кабинета вместе с другими членами бригады, дружно направившимися в большой зал, где, не откладывая, принялись за работу. Вписывали абзацы, вклеивали вставки. Когда для этого Владимиру пришлось отправиться за клеем к себе в кабинет, он видел, как Славянов и Бедов, миновав стеклянные двери, мирно переговариваясь, зашагали вниз по лестнице. Бодкин был прав: у шефа теперь была иная компания.
Когда отнесли в машбюро доработанное выступление, Филиппов отпустил всех по домам, а сам остался ждать, чтобы окончательно вычитать текст постранично, исправить ошибки и опечатки, если они окажутся. Сидя за столом, он невольно задумался о том, как все дальше и дальше расходятся друг от друга первые лица области, понимал почему и сожалел, что ничего хорошего это не предвещает.
После доклада секретарю ЦК КПСС Давыдову о положении дел в сельском хозяйстве первый секретарь обкома партии Богородов и председатель облисполкома Славянов перестали совместно посещать элитную баню в центре города. Филиппов, задавшись как-то вопросом, куда же его шеф, любитель попариться, ходит теперь в баню, спросил об этом шофера Славянова Игоря Бодкина. Уж он-то наверняка знает. С Бодкиным у Владимира были самые доверительные отношения. Его отцу, инвалиду Великой Отечественной войны, Филиппов помог как-то получить машину. По русскому обычаю Бодкин не однажды пытался обмыть это дело, приглашая Филиппова на коньячок в маленькую комнатку за приемной Липатова, второго помощника председателя, где обычно устраивались подобные мероприятия. Но Владимир всякий раз отказывался, ссылаясь на большую загруженность, или просто отнекивался: мы же люди одной команды, о какой же благодарности может идти речь?
И тогда Бодкин решил поступить по-другому: зная, что Филиппов любому человеку, попавшему в сложное положение, готов в трудную минуту оказать помощь и словом и делом, если это в его силах, позвонил ему как-то после работы и, сказав, что у его родственника возникла неотложная проблема, подъехал прямо к дому, где жил Филиппов.
Ничего не подозревающий Владимир, одетый по-домашнему в спортивный шерстяной темно-синий костюм, направился для встречи с ним вниз. На это жена было возмутилась, куда, мол, на ночь глядя собрался, но Филиппов пояснил: дескать, приехал шофер председатель Игорь Бодкин, родственнику которого требуется срочно в чем-то помочь. И он уверенно указал на окно, в которое хорошо было видно машину шефа, стоявшую возле трансформаторной будки.
Но как только Владимир открыл дверку кабины, то сразу все понял: посередине заднего сиденья стояла большая накрытая белой бумагой картонная коробка, а на ней — закуска, коньяк, водка и бутылка боржоми. «Родственником» оказался инструктор отдела пропаганды и агитации обкома партии, с которым Владимир какое-то время вместе работал. Отказываться в такой обстановке было, конечно, нельзя. Владимир и не отказывался. Посидели душевно, выпили за машину и за здоровье присутствующих, за дружбу. А в разговоре о том о сем выяснилось между прочим, что теперь председатель облисполкома Славянов посещает баню с председателем горисполкома второго по численности города в области Смурковым.
И Владимир уже тогда с сожалением подумал, что Богородов и Славянов, должно быть, уже никогда не смогут восстановить прежних отношений друг с другом.
Глава 5
Область рапортовала Центральному Комитету партии, Советам Министров Союза и республики об успешном завершении посевной кампании. «Выполняя решения XXV съезда партии и в преддверии выхода в свет постановления ЦК КПСС „О дальнейшем повышении эффективности сельского хозяйства страны“, — сообщалось в рапорте, — труженики села посеяли зерновых — более миллиона гектаров, посадили картофеля — сто тысяч, овощей открытого грунта — более восьми тысяч, кормовых культур — семьсот пятьдесят тысяч гектаров. Выполнено задание правительства республики по сохранению площадей под сахарной свеклой: плантации ее посевов в текущем году составили более двадцати одной тысячи гектаров».
Закончив чтение, Владимир положил копию рапорта в папку, где хранились другие образцы телеграмм и писем в высшие органы власти и, повернувшись к слушавшему его главному агроному управления сельского хозяйства Заборову, спросил:
— Что скажешь, Василий Тимофеевич?
— Неплохо. Но впереди еще предстоит самое главное: вырастить и собрать урожай. А проблем в решении этих вопросов будет немало, — рассуждал Заборов. — Вот люди, особенно жители сельской местности, и ожидают с надеждой увидеть в очередном документе партии реальные меры, направленные на резкий подъем аграрного сектора.
— Ты как наш председатель рассуждаешь, — одобрил Филиппов главного агронома. — Иван Васильевич тоже надеется, что именно так и будет. Дескать, Давыдов обстановку в стране знает, и потому можно рассчитывать, что постановление будет целенаправленным. Очень важно увидеть, сколько и куда выделяется средств. Без этого о дальнейшем росте производства в сельском хозяйстве не может быть и речи.
— Председатель знает, что нужно. Время, когда выезжали на одном энтузиазме, давно кончилось. Чтобы получать хорошую отдачу, в село надо сначала вложить. Ладно, Владимир Алексеевич, справку я тебе передал. Что, ваш опять куда-то собирается ехать? — почему-то спросил Заборов и пояснил: — Материал готовили срочно.
— Не знаю, — удивленно ответил Филиппов. — Пока никаких разговоров о поездке не было.
— Я побегу! — заторопился Заборов. — Машина меня дожидается.
Дверь за главным агрономом области шумно закрылась, а Владимир задумался: куда это надумал ехать шеф, к кому, кто вызывал? Почему он ни словом не обмолвился об отъезде, хотя раньше практически всегда говорил, куда и к кому направляется.
И в самом деле, вскоре после этого Славянов как-то слишком срочно был вызван якобы в Совет Министров. Рано утром на «Чайке» он отбыл в столицу, конкретно не сказав, в какой именно Совет Министров, к кому и по какому вопросу.
«Что-то очень скрытная поездка», — опять удивился Филиппов. Обычно в таких случаях ему приходилось писать шефу выступление по какой-либо теме, готовить справочные материалы, а тут — абсолютно ничего. Взял с собой лишь знаменитую записную книжку да справку из управления сельского хозяйства. Пробыв в Москве всего один день, председатель вернулся в скверном настроении, и опять никаких рассказов о поездке, как бывало прежде, в этот раз не последовало.
Тайна поездки раскрылась после выхода в свет постановления ЦК КПСС и последовавшей вскоре после него смерти Давыдова. В газетах кратко сообщалось, что секретарь ЦК КПСС Федор Иванович Давыдов скончался «после долгой и продолжительной болезни». Позвонив в столицу близким людям весьма высокого ранга, очень расстроенный Славянов, не удержавшись, приоткрыл завесу с тайны своей последней поездки в столицу.
— В прошлый раз я был не в Совмине, а у секретаря ЦК КПСС Давыдова по его личному приглашению. Когда вошел к нему в кабинет и едва успел поздороваться, он сразу же начал с прямого вопроса: «Скажите, Иван Васильевич, честно и откровенно, чего вы ожидаете от готовящегося к выходу постановления ЦК?» Я, конечно, рассказал, что бы мне хотелось увидеть в нем, сославшись на мнение наших соседей — это пять областей и три республики, ряд других регионов, с председателями которых мне пришлось беседовать, — высказал и свои соображения. Дескать, мы надеемся, что в постановлении будут даны конкретные цифры выделяемых капиталовложений сельскому хозяйству страны на развитие его материально-технической базы. И, конечно, хотелось бы увидеть также конкретные цифры на развитие основных отраслей: производства зерна и продуктов животноводства, обеспечение развития социальной сферы села.
Давыдов молча выслушал меня, потом с нескрываемой обидой высказал свое отношение к происходящему: «Я тоже так думал, поэтому и старался конкретизировать каждый раздел важного документа партии. Столько труда вложил в постановление, жил им. Все расписал по годам, по отраслям, указав, на что и сколько средств требуется выделить, чтобы поднять сельское хозяйство страны на должный уровень. Казалось, что работаю над самым главным делом своей жизни. И что же вышло? Когда мне принесли для ознакомления готовый к выходу в свет экземпляр постановления — ничего подобного в нем я не увидел! Не увидите и вы — все выхолостили!» — эти слова Давыдов произнес с нескрываемыми раздражением, разочарованием и обидой.
Удивленный услышанным, — продолжил Славянов свой рассказ о последней встрече с секретарем ЦК, — я поинтересовался: «Кто же выхолостил, Федор Иванович?» — «В аппарате генерального. Все самое главное там попросту убрали. И сделали из важного, с конкретными цифрами документа очередное вдохновляющее послание народу с пустыми призывами и лозунгами. Не понимаю, как можно таким образом относиться к важнейшему сектору экономики страны? И не представляю, как после этого работать дальше? Как смотреть в глаза верящим в нас людям? Не знаю и думаю, что не смогу».
Славянов помолчал и вдруг, сокрушаясь, произнес страшные слова:
— И ведь действительно не смог… Федор Иванович застрелился. Об этом мне по секрету сообщили московские товарищи, которым я позвонил, прочитав трагическое известие в газетах. Жаль, хороший и знающий дело был руководитель, настоящий человек!
Владимир не только верил своему шефу, у которого в друзьях было немало людей из высшего эшелона власти всего Союза, но и в немалой степени гордился им. Однако после того как председатель облисполкома лишился такого мощного покровителя в ЦК КПСС, в душе его поселилось определенное беспокойство, что теперь «первый» при желании, а оно у Богородова, безусловно, оставалось, спокойно и уже без опаски сможет поприжать Славянова самым серьезным образом. Опасения не были безосновательными: смерть Давыдова действительно развязывала Богородову руки, а найти предлог для принятия к председателю облисполкома самых суровых мер труда не составляло. Но верно было и то, что знающий свое дело, умеющий нацелить людей на решение поставленной задачи и строго потребовать безусловного ее выполнения с тех, кому это поручено, Славянов был удобен Богородову как в должности председателя облисполкома, так и в качестве начальника штаба по организации строительства важнейших объектов, намеченных обкомом партии и облисполкомом в пятилетнем плане развития народного хозяйства области.
Славянов эту логику рассуждений первого секретаря обкома прекрасно понимал, как понимал и то, что не за горами у него пенсионная пора. И хотя он находится в полном здравии, в расчет это, конечно, брать никто не будет. Дадут ли ему возможность поработать в своей должности дальше? Готовый ко всему, он решил предусмотреть будущую отставку и заблаговременно подобрать вакансию для своего трудоустройства.
В этих целях он прежде всего провел зондажный разговор с директором сельхозинститута Грачевым, который, поняв, о чем идет речь, тут же предложил ему поработать преподавателем на курсах повышения квалификации сельскохозяйственных кадров.
— У вас получится, Иван Васильевич! — довольный подвернувшейся возможностью порешать некоторые проблемы института, в том числе по обеспечению заслуженных работников жильем, автомашинами, телефонами, с энтузиазмом заверил его Грачев. — Вы — кандидат сельскохозяйственных наук, имеете огромный опыт работы председателем облисполкома. Для слушателей большего авторитета, чем вы, быть не может. И мы с удовольствием примем вас в наш коллектив.
— А что, эта должность у вас свободна? — поинтересовался Славянов.
— Пока нет. Занятия на курсах ведет профессор Смородин, которому уже под семьдесят, — ответил уклончиво Грачев и тут же добавил: — А пока подойдет ваше время, у профессора к нам никаких вопросов уже не будет.
— Что ж, меня устраивает эта должность. Контингент слушателей мне хорошо знаком. Прошу учесть, — сказал Славянов. — А в случае чего звоните.
— Обязательно! — горячо пообещал Грачев и тут же попросил председателя принять его по наболевшим вопросам, в чем ему, конечно же, было не отказано.
— В любой день, — просто ответил тогда Славянов, — кроме понедельника и вторника, когда мы проводим соответственно заседание исполкома облсовета и бюро обкома партии.
С тех пор встреч ректора и председателя облисполкома состоялось немало, и Филиппову, с которым Грачев доверительно поделился этой тайной, не раз приходилось готовить письма в правительство или министерство с той или иной просьбой помочь институту.
Отношения же первого секретаря обкома партии Богородова и председателя облисполкома Славянова по-прежнему оставались сугубо официальными: никаких сближений не намечалось, но не было и демонстративных выпадов друг против друга. Каждый занимался своим делом, как говорится, на благо родной области.
* * *
…Очередное заседание штаба, возглавляющего строительство важнейших объектов области, как всегда, проходило в большом зале облисполкома. Однако оно заметно отличалось от предыдущих уже тем, что вся стена за трибуной была увешана планшетами и рисунками, выполненными на больших ватманских листах. На это сразу обращали внимание все приглашенные. Оживленно обсуждая, участники заседания с интересом разглядывали их, охотно знакомились с представленной на них информацией по художественному оформлению театрального зала.
Когда за столом президиума появился председатель облисполкома и одновременно начальник штаба Славянов, некоторые из участников заседания все еще толпились возле схем, эскизов и рисунков. Заметив это, Славянов довольно улыбнулся и кратким комментарием открыл заседание штаба.
— Мы рассчитывали, что вы заинтересуетесь проектом реконструкции театра и в числе первых ознакомитесь не только с идеями наших художников по его художественному оформлению, но и с ходом работы. Поэтому бо́льшую часть времени мы отведем рассмотрению именно этого вопроса. Не изменяя традиции, вначале заслушаем главного подрядчика Федора Александровича Першинина, который нам доложит обстановку на строительстве объекта. Укладываемся ли в график? Что беспокоит в первую очередь? Прошу коротко и сжато. Вначале о том, что мы сделали.
Першинин обстоятельно расправил листочки с текстом своего выступления, налил и выпил полстакана воды и только затем заговорил по существу дела:
— Мы завершили немалый объем малярных работ, укладку мозаичных полов. В кулуарных помещениях — сто процентов выполнения. Завтра приступаем к зрительному залу, где на данный момент все буквально рушится. В основном идем в графике, за некоторым исключением с отделочными работами, где отставание составляет два-три дня. Параллельно убираем леса. Не все получается с «Отделстроем», но трест принимает меры, чтобы войти в график. Далее. Художественный фонд не сделал отливку карнизов, обещали на той неделе — не выполнили. Разговор состоялся сегодня, и надеемся, что фонд исправит положение. Следует отметить, что ход малярных работ сдерживается из-за отсутствия осветительных и вентиляционных решеток. Недопустимо, чтобы их устанавливали после малярных работ. Сейчас этот вопрос дорабатывается, и мы настроены все сделать, как и положено.
— А что по прокладке кабеля? Сложности какие? — спросил знающий тонкости дела Славянов.
— Предстоит выполнить большой объем земляных работ. Трудность состоит в том, что трасса идет по улице Белинского, где кругом один асфальт. Ни одного метра нормального грунта, — пояснил Першинин.
— Понимаю, — согласился председатель облисполкома. — И прошу представителя штаба ГО в деталях сегодня же разобраться с маршрутом трассы и принять меры, чтобы выполнить всю работу в течение одной ночи. Думаю, лучше будет с пятницы на субботу. Предусмотрите, чтобы на улице Белинского были поставлены посты ГАИ с двух сторон. Целесообразнее перекрыть движение всех транспортных средств с десяти вечера до четырех утра. Владимир Алексеевич, — обратился он к Филиппову, — свяжись со службами и проследи, чтобы не получилось накладок. Все. Договорились. Что еще беспокоит вас, Федор Александрович? — привычно вел заседание Славянов.
— Штукатурка, Иван Васильевич, не дает покоя! — как за соломинку, ухватился за этот вопрос Першинин. — Задыхаемся от нехватки подсобных рабочих. У нас работают всего три-четыре человека из района, а в субботу и воскресенье и их нет. А как надо!
— Мы поможем людьми. Прибавим по пять-десять человек. На субботу и воскресенье тоже. Хватит?
— Вполне достаточно! — воскликнул управляющий. — С кем нам надо иметь дело? С кем связаться?
— Как и по всем оперативным вопросам, с моим помощником Филипповым Владимиром Алексеевичем. У него есть график выделения людей от каждого района города. Остальные вопросы прорешаете в рабочем порядке. В случае неувязки звоните в штаб, Филиппову. Если потребуется, он сразу поставит меня в известность. Все!
Однако «все» в этот раз у Славянова не получилось: поднялись субподрядчики и тоже с неотложными проблемами. И лишь обсудив вопросы материально-технического обеспечения строителей необходимыми материалами — четырехмиллиметровой латунной жилкой, паркетом, белилами, утвердив архитектурную разработку буфета в подвальном, неосвещенном помещении театра и приняв затем по всем этим вопросам конкретные решения и определив исполнителей, перешли наконец к обсуждению художественного оформления зрительного зала.
— Известно крылатое выражение Станиславского о том, что театр начинается с вешалки, — такими словами открыл вторую часть заседания штаба Славянов, — но мы сегодня все же детально рассмотрим имеющиеся у нас наработки по зрительному залу. Первое слово художнику Стужину. Сколько вам дали времени на роспись зала?
— До десятого числа, — ответил Стужин. — Но надо честно признаться, что со временем у нас напряженка очень большая. И я прошу вас, Иван Васильевич, учесть, что наша работа — это не поточное производство.
— Согласен! — поддержал художника Славянов и высказал свое решение: — Прибавим вам еще дней пять. Это сто двадцать часов!
Стужин понял намек председателя насчет ста двадцати часов — это означало работать день и ночь — и согласно кивнул, а затем начал развивать свои идеи о художественных доминантах в оформлении зала. Он говорил о том, что, для того чтобы потолок выглядел более высоким, нужно усилить нагрузку на занавес сцены и зрительные кресла. А усилить впечатление единства можно за счет мягкости и нарядности росписи. Главная задача при этом — так оттенить покраску потолка, чтобы она создала ощущение тени и реальный потолок, таким образом, также отодвинулся. Для большей нарядности желательно роспись сделать золотом, на худой конец бронзой.
— Одну минуточку! — перебил Славянов выступающего. — Должен пояснить: разрешение на использование золота для оформления учреждений культуры дает только Совет Министров Российской Федерации. Я был в правительстве, и нам твердо обещали помочь. Вчера я подписал письмо председателю Совета Министров республики. Будем надеяться, что просьбу области поддержат, — довольный услышанным, сообщил Славянов и добавил: — И хотя поддержка нам обещана, думаю, не лишне будет предусмотреть, чтобы у нас было в запасе и необходимое количество бронзы. А теперь продолжайте, товарищ Стужин.
Далее художник начал рассказывать о художественной увязке росписи потолка со стенами, балконом, ложами и дверьми зрительного зала. Затем коротко остановился на роли занавесей, стоимость которых предположительно должна составить около двухсот тысяч рублей.
— Чтобы иметь о них четкое представление, — говорил он, — мы побывали в Москве, где встретились с художницей, которая занимается их изготовлением. Она подсказала нам, что́ можно сделать. У занавесей должна быть серебристо-золотистая нить, гамма красивая, оригинальная, очень спокойная, но богатая. И если отделку произвести золотом, ансамбль будет смотреться роскошно.
По залу легкой волной прокатился одобрительный шумок. Прерывая его, Славянов попросил задавать вопросы художнику, а после ответа на них кратко подвел итог:
— Ну что ж, немало уже сделано, но еще больший объем работ предстоит выполнить. И я прошу руководителей принять все меры, чтобы не выходить из графика. В кратчайшие сроки согласовать рисунок по дверям зрительного зала, чтобы мы, не затягивая, поручили их изготовление тресту «Стройдеталь». Относительно просьбы художников съездить в Ленинград для получения помощи в росписи потолка нет возражений: если есть необходимость, можете ехать в любой уголок Советского Союза. В заключение прошу всех руководителей задействованных нами организаций обойти помещение театра, чтобы предусмотреть, где и что еще требует неотложного вмешательства; определите, какие меры надо принять, чтобы избежать ненужных авралов. Времени и сил у нас достаточно, и я уверен, что театр мы сдадим в срок и порадуем зрителя практически новым центром культуры.
После заседания штаба Филиппов по установившейся традиции аккуратно собрал с председательского стола материалы, выключил свет, закрыл зал и вернулся в свой кабинет.
Рабочий день был на исходе, и Владимир несуетливо начал готовиться к следующему: просмотрел, какие поручения есть от председателя, записал, чтобы не забыть, самые первоочередные и срочные; разобрав сводки, поступившие из статуправления, скомплектовал стопку самых необходимых шефу, неторопливо сложив ее в папку председателя, посмотрел на часы: можно бы и уезжать. Однако звонка от Лухманова еще не было: видимо, застрял в своем управлении, хотя знает, что его сигнала с нетерпением ожидает Филиппов, чтобы вместе ехать в цирк к Панкратову. Благо сегодня можно это сделать пораньше, не дожидаясь, как обычно, проводов Славянова: в конце дня председатель занимался с комиссией из Верховного Совета, которая заканчивала проверку выполнения наказов избирателей.
Позвонив домой, Владимир предупредил жену, что сегодня задержится, рассказал ей о проверяющих и только после этой «страховки», о чем всегда его просила предупреждать Катерина, набрал номер Лухманова. Услышав его голос в трубке, сообщил:
— Славянов уже отправился в свой кабинет. Выслушивает предварительный итог проверки. Это надолго. А потом у них предусмотрен ужин в малом зале столовой. Пора, пожалуй, и нам запрягать телегу. Панкратов беспокоится: медвежатина остывает.
— Минут через десять выходи, — поддержал его предложение начальник управления культуры. — Заканчиваю вычитывать справку для обкома партии.
Сбор друзей и близких знакомых у директора цирка Панкратова стал прочно укоренившейся доброй традицией, начало которой, мало кто помнил об этом, пошло со дня пуска нового здания. Обычно яркое подтверждение своей жизненности эта традиция находила в дни революционных праздников, когда после демонстрации друзья и знакомые, руководители всех рангов, не желая толкаться в переполненном транспорте, прямым ходом из рядов демонстрантов следовали в кабинет Панкратова. Кабинет у него был до удивительного вместительный, и в нем всегда хватало всем места. В праздничные дни поток гостей здесь не прекращался до глубокой ночи: одни, уже навеселе, то и дело поглядывая на часы, уходили; другие, с портфелями, сумками или пакетами, занимали их места, и все были довольны. Произносились то и дело тосты, и Панкратов и кто-нибудь из работниц буфета едва успевали менять посуду.
До праздника было далеко, но повод для встречи имелся весьма неординарный. В цирке выступала труппа известного на всю страну народного артиста Ивана Пилатова, который много лет работал с дрессированными медведями. И вот экстраординарный случай: на одной из репетиций неожиданно взбунтовался огромный самец по кличке Смурый, так что даже царапнул лапой жену дрессировщика, которая выступала в одном из номеров программы. Хорошо, что на помощь артистке вовремя подоспели сам Пилатов и находившиеся начеку охранники и ассистенты. Поэтому последствия нападения оказались не очень опасными. Однако подобное проявление агрессивности у Смурого было уже не первым. И Пилатов решил: «Довольно! Терпеть его выходки и дальше уже просто опасно». Комиссия составила акт, и судьба Смурого была решена.
Круг друзей, приглашенных «на огонек» к Панкратову, в этот раз ограничивался, как говорится, самыми-самыми заядлыми посетителями, хотя и их набралось более чем достаточно: два стола, приставленных один к другому, не вмещали всех собравшихся. Но в тот момент, когда появились Лухманов и Филиппов, несколько из них уже прощались, собираясь уходить. Среди них оказался и народный артист России Александр Гладилов, увидев которого, вошедшие, не сговариваясь, остановились и, поочередно пожав друг другу руки, обнялись и расцеловались, потом поинтересовались, как живет солист оперного.
— У меня все нормально, — отвечал оптимистично Гладилов, — а вот Леха Курлацкий опять в больнице.
— А что с ним? — поинтересовался Филиппов.
— Опять голова. Боли, говорит, ужасные, — сообщил Гладилов и пояснил: — Война давно закончилась, а последствия контузии до сих пор сказываются.
— Надо бы навестить его, — предложил Филиппов, однажды лежавший вместе с Курлацким в больнице.
— Согласны, — единодушно поддержали его Гладилов и Лухманов.
Народный артист тут же воспользовался случаем. Отведя Филиппова чуть в сторону от двери, сообщил вполголоса:
— У меня к тебе есть просьба. Личная.
— Тогда заходи не откладывая прямо на этих днях. Лады? — И услышав от артиста ответное: «Лады», Филиппов дружески пожал ему руку и двинулся вслед за Лухмановым поближе к застолью.
Поздоровавшись с присутствующими, явно довольные стечением обстоятельств, они заняли освободившиеся места, которые оказались рядом с Малаховым, начальником отдела снабжения и сбыта облисполкома, другом Панкратова и Лухманова. Пока усаживались, молодая официантка из буфета сменила им приборы.
По традиции парадом командовал сам Панкратов.
— За опоздание обоим штрафные! — объявил он капитанским голосом.
— Мы не возражаем! — парировал весело Филиппов, открывая принесенную с собой бутылку «Посольской» и наливая себе и соседу по полной рюмке. — За хозяина! И пусть всегда горит в твоем кабинете, Иван Миронович, добрый свет. И пусть всем, кто приходит к тебе «на огонек», всегда хватает в этом доме тепла и сердечности, дружеского расположения. Будь здоров, Иван Миронович!
Медвежатина вначале не особо пришлась по вкусу Владимиру. Она показалась ему слишком пресной. Но когда подали жареные куски, да после четвертой рюмки, он аппетитно поглощал ее вприкуску с зеленью и солеными помидорами.
Вскоре разговор за столом незаметно перешел на итоги заседания штаба.
— Мне нравится, — начал Лухманов, — как работает Славянов. Все у него расписано, все определено. Сразу видно, человек в курсе самых неотложных дел, бьется за их решение, старается все предвидеть и предусмотреть и горит желанием не только уложиться в срок, но и сделать театр по-настоящему театром. Сегодня всех нас опять порадовал.
— Чем, интересно? — не выдержал Панкратов, от зависти чуть не подпрыгнув в кресле.
— Для росписи потолка в зале, — отвечал довольный Лухманов, — уже договорился с правительством о выделении сусального золота. Театр люди не узнают, когда придут в него послереконструкции.
— Это точно! — поддержал Малахов. — Сегодня утром звонит мне и дает поручение: лично съездить в Подмосковье, на Люберецкую фабрику, использовать все возможности, если потребуется, обещать помощь в приобретении наших машин, — но чтобы в театре были новые ковровые дорожки!
— Вот бы такое внимание еще на цирк обратили. Пожарники нам уже жить не дают, — вел свою линию Панкратов. — Постоянно к чему-нибудь придираются. Театры реконструируют — это хорошо. Но уж, простите меня, что бы вы ни говорили — театр больше для избранных. Для любителей жанра. Хотя, конечно, их тоже немало. Другое дело цирк. Цирк — это для всего народа. А главное, конечно, радость для детей и юношества.
— Опять ты за свое, — не выдержал Лухманов. — Да пойми ты, Иван Миронович, городу одинаково нужны и цирк, и театры. Кстати, Иван Васильевич совсем не против заняться ремонтом цирка, если будет решение бюро обкома по этому вопросу. Однако в соответствии с Продовольственной программой у бюро обкома есть намерение построить новый животноводческий комплекс. Такой же мощности, что и Ближнегорский: на сто или двести тысяч голов. Против этого возражать никто не может. Люди нас не поймут, если вместо комплекса мы займемся одними театрами да цирком.
— Ты, как начальник, конечно, прав, — согласился без всякого энтузиазма Панкратов, — но все равно зондировать почву время от времени надо. В конце концов, хоть что-то да выясним. Владимир, помоги мне пробиться к Славянову поближе к Новому году!
— Когда к тебе поступят плакатные календари? — уточнил, улыбаясь, Владимир.
— Правильно мыслишь, — согласился директор цирка и тут же предложил тост за воплощение в жизнь благих намерений, и чтобы никто из присутствующих о них не забывал.
Не дожидаясь конца затянувшегося представления, чтобы встретиться с руководителем труппы Иваном Пилатовым, благодаря которому, собственно, и собрались у Панкратова, гости начали разъезжаться по домам.
…По раскрасневшемуся лицу мужа и блеску глаз Катерина сразу определила, что он навеселе, и потому, зыркнув на него строгим взглядом, не говоря ни слова, закрылась, как всегда в таких случаях, в спальной комнате.
«Такова жизнь, — не без обиды подумал о ней Филиппов. — А куда от этого денешься? Не общаться с друзьями, не ходить на мужичники? Не выпивать? Нет, не получится. Вскоре вот опять поездка на рыбалку предстоит, а потом — за грибами. Можно не сомневаться, что из района придется вернуться не только с рыбой или полной корзиной грибов, но и навеселе. А иначе нельзя: люди не поймут. Доверия не будет».
Был у Филиппова как-то случай: он вместе со своим коллегой Липатовым, вторым помощником Славянова, оказался в одном из районов области, куда они приехали пособирать грибы. Когда стали готовиться к отъезду домой, хозяева района предложили отдохнуть часок-другой на берегу лесной речки, где под деревьями, на краю большой поляны, угостили гостей ухой и шашлыком. Ясное дело, что под такую закуску без водки не обошлось. И вот Липатов, не желая дома появляться в крепком поддатии, после двух-трех рюмок перестал не только выпивать, но даже делать вид, что пригубливает: он просто выплескивал водку за спину, полагая, должно быть, что все уже порядком расслабились и наверняка не обращают на такие мелочи внимания. Но все оказалось отнюдь не так. Председатель райисполкома, зная свойский характер Филиппова, доверительно предложил ему посмотреть на окрестности и, отойдя по берегу реки метров на двести — триста вниз по течению, без обиняков высказал ему свое недовольство поведением Липатова.
— Он что у вас, умнее всех? Не хочет пить — пусть не пьет. Никто принуждать не станет. Зачем же выливать-то добро? Не по-русски это. Не хочу с ним ругаться и портить людям настроение. Но ты скажи ему сам, Владимир Алексеевич! Скажи по-товарищески в дороге или дома.
Филиппов, конечно, сказал Липатову про обиду радушных хозяев. Но с тех пор руководители района и хозяйств к себе за грибами Липатова больше никогда не приглашали.
Сильно удивляла поэтому Владимира жена, Катерина, которой он рассказал про тот случай в назидание, но которая категорически отказывалась признавать необходимость подобных встреч с выпивкой в бане, на природе или где-либо еще. В кудрявой ее голове не укладывалось, что такое общение — неизбежный признак доверия и условие продвижения по службе в жизни всех чиновников от районного до самого высокого уровня, что это особая политика и дипломатия, которые негласно соблюдаются всеми и всюду — от колхоза до Совета Министров.
Посмотрев еще раз без всякого зла на закрытую дверь спальни, Владимир усмехнулся своим мыслям, не спеша переоделся, с чувством выпил бокал крепкого чая и привычно направился в большую комнату, на свое обжитое место — диван, где всегда в подобных случаях чувствовал себя не только по-хозяйски уверенно и уютно, но и без всяких колебаний и сомнений совершенно правым.
Рабочий день подходил к своему завершению. Филиппов успел отредактировать письма в правительство, вычитал их после перепечатки, потом поставил в канцелярии соответствующие номера и, взглянув на часы — было без четверти четыре, — приготовился нести их на подпись. По времени он успевал, поэтому особо не торопился. В мыслях его было другое: шеф обещал дать очередное поручение. Знать бы, какое? Почему-то хитровато улыбнулся, сообщая об этом. Может, по театру или что другое? Хорошо уже то, что не доклад. Если бы доклад, то по традиции пригласил бы целую группу руководителей и специалистов.
Проверив в кармане ручку, Владимир взял планинг, вышел в коридор и, запирая дверь кабинета, увидел, как по ковровой дорожке степенно, с папкой под мышкой вышагивает ему навстречу сам председатель.
Положив ключ в карман, Владимир тут же внутренне подтянулся и, подходя к шефу, сказал:
— Я к вам, Иван Васильевич. Как и приглашали — к четырем часам.
— Правильно делаешь, — улыбнувшись, одобрил его Славянов. — А я был у «первого». Сейчас в кабинете все расскажу. Дело в том, что звонил Чурмин Борис Львович, первый заместитель Председателя Совета Министров РСФСР. К нам сегодня приедет его сын. За машиной. Что и к чему — обо всем детально поговорим у меня.
Вошли в кабинет, Славянов устало опустился на свое место, положил папку в один из ящиков стола. Ответил на звонок по прямому проводу. По вопросам, которые он задавал собеседнику, нетрудно было догадаться, что звонил его друг — начальник управления сельского хозяйства Машин. После разговора с ним заказал секретарше два стакана чаю, уточнив, чтоб с лимоном, и, пока Зинаида его готовила, просмотрел с линейкой и карандашом в руках лежавшие на столе сводки. Это было одно из любимых занятий шефа.
Когда закончили чаевничать, председатель, отодвинув посуду в сторону, обратился доверительно к Филиппову:
— Теперь слушай, что надо сделать, в чем твоя главная задача на эти дни, — и замолчал, отмечая что-то на листе бумаги.
А Владимир, зная цель приезда москвичей, тем временем прикидывал, что поручение будет минимум из пяти-шести вопросов, и соответственно этому разделил каждую страницу планинга на четыре части, чтобы посвободней было записывать.
— Первое, — продолжил наконец председатель, — заказать в гостинице два номера: одноместный и двухместный. Второе — они едут на «Чайке». Предупреди завгара, чтобы аккуратно ее поставили в более безопасное место. Третье — свяжись с Малаховым, и пусть он позанимается с автозаводом по своим каналам. Я с директором уже переговорил. Четвертое — если у них возникнут какие-либо вопросы, будь на месте. В случае чего найдешь меня в городе или в Лесном городке на даче. Телефоны мои знаешь. Пятое — если завтра они получат требуемого цвета машину и, возможно, не уедут, скажи завгару, чтобы нашел место, куда поставить уже две машины. Шестое — если попросят что-либо приобрести из продуктов, поможешь. Но я думаю, это маловероятно. Седьмое — из гаража, когда поставите «Чайку», отправь гостей обратно в гостиницу на нашей машине. Восьмое — Малахову я дал поручение ехать на Люберецкую фабрику, чтобы решить вопрос с ковровой дорожкой для театра. Если он уже уехал, то по вопросу приобретения машины в курсе его заместитель. Девятое — с тобой из Москвы будет держать связь старший помощник Чурмина — Владилен Петрович Пакин. Все понял?
— Понял! — ответил Филиппов.
— Тогда действуй.
Едва Владимир появился в своем кабинете, затрезвонил междугородний.
«Это, вероятно, уже начинает беспокоиться Москва», — подумал он и не ошибся: звонил, как и предполагалось, Пакин.
— Здравствуйте, Владимир Алексеевич! Это Пакин. Мне Иван Васильевич сказал, что теперь нашими делами заниматься будете вы.
— Добрый день, Владилен Петрович. Все именно так, — по-деловому ответил Филиппов. — Шеф распорядился, чтобы в случае чего связь держать с вами.
— Очень хорошо. Будем знакомы. Наши должны появиться в конце рабочего дня. Конечно, могут и подзадержаться. В общем, ждите. Если что, сразу звоните. Всего доброго! Рад был познакомиться! — вежливо закончил разговор Пакин.
— Я тоже! — ответил ему также вежливо Филиппов, а про себя подумал, что легкими эти два дня для него не будут. Понимая, какую ответственность возложил на него Славянов, он тут же сделал звонки Малахову и завгару. Потом выписал в канцелярии два ордера на размещение москвичей в гостинице, позвонил директору ее с просьбой подобрать два хороших номера, а когда закончился рабочий день, наказал милиционеру, стоявшему на посту у входа, чтобы не медля предупредил его о приезде москвичей.
Они появились около семи часов вечера, и постовой, узнав, кто такие, тотчас направил их в приемную Славянова, по городскому телефону просигналив об этом Филиппову: «Москвичи прибыли и идут к вам».
Славянов при виде гостей вышел из-за стола, поздоровался с каждым за руку. Выяснив для начала, как они доехали, разъяснил обстановку и то, как будет решаться их задача, то, ради чего они приехали.
— Мы ваше пребывание расписали по часам, чтобы оперативно решить все вопросы. Все обговорено. На автозаводе вас ждут завтра в восемь утра. Владимир Алексеевич, мой помощник, детально расскажет, что и как. Он будет связующим звеном между вами и мной, если это потребуется. А сейчас устраивайтесь, товарищи, в гостинице. Завтра у вас напряженный день. Владимир Алексеевич вас проводит.
В гостиницу на набережной, находившуюся в нескольких сотнях метров от облисполкома, поехали в правительственной «Чайке». Владимир проводил важных гостей до их номеров, записал телефоны, оставил им свои — два рабочих и домашний — и проехал с шофером «Чайки» в гараж облисполкома, где дорогущую машину поставили в надежное место, а затем на дежурной «Волге» отвез москвича назад в гостиницу, и только после этого сам отправился домой.
Два дня, когда Филиппов занимался с сыном Чурмина, пролетели незаметно. Машину москвичи выбирали сами, какая понравится, и судя по всему остались довольны. Когда после обеда второго дня их пребывания в городе они отправились восвояси, Владимир с облегчением вздохнул и с удовольствием подумал, что теперь неплохо было бы и расслабиться. Он стал прикидывать, как это можно лучше сделать. И, вспомнив, что из командировки в район должен вернуться Леснов, решил прозондировать его настроение. Не откладывая, вышел в коридор и едва сделал несколько шагов в направлении лесновского кабинета, как увидел Гладилова, с которым встречался последний раз в цирке, когда ели медвежатину.
— Привет, Саша! Какими судьбами? Уж не ко мне ли?
— Вот именно, к тебе! — здороваясь, отвечал народный артист. — Мы же договаривались, помнишь, в цирке.
— Помню, конечно. Добро пожаловать! — открывая дверь, пригласил приятеля Филиппов. Когда вошли в кабинет и устроились за маленьким столом, спросил, радушно улыбаясь: — Что у тебя? Слушаю.
— Проблема у меня, что называется, очевидная, — указав рукой на свою одежду, пояснил Гладилов. — Уже порядком поизносился, а купить что-либо стоящее, сам знаешь, не получается. Было бы неплохо обновить гардероб. Помогай, дружище.
— Сейчас позвоним Буравкову. Он все и порешает, — заверил Филиппов.
— Александр Петрович в прошлый раз кое-что не смог достать. Сказал, что требуемое есть только в резерве генерального, а не коммерческого директора.
— Теперь, не беспокойся, все достанет.
— Почему так уверен? — не понял Гладилов.
— Буравков уже сам в кресле генерального. Все резервы и НЗ в его руках, — пояснил Филиппов и тут же переговорил со своим другом.
Рассказав ему о просьбе сидевшего рядом артиста, Владимир записал что-то на листочке, положил трубку и протянул бумажку Гладилову:
— Здесь все записано: когда и во сколько быть у Буравкова.
Гладилов бережно спрятал листочек в карман, удовлетворенно показал большой палец и в самом лучшем расположении духа предложил:
— Владимир Алексеевич, может, выкроишь время, чтобы навестить Курлацкого? Леха опять в третьей больнице. Кстати, в той же палате, где вы с ним лежали. Поддержим человека, глядишь, он и поправится побыстрее, чтобы успеть набрать хорошую форму к открытию театра.
— Уж в чем в чем, а в этом можно не сомневаться! До открытия театра еще не скоро, — заметил Филиппов. — А навестить я согласен. — И зная, что сегодня может спокойно уехать пораньше — Славянов занимался с коллегой из другой области, — поинтересовался: — Машину заказывать или ты на своем транспорте?
— И спрашивать нечего: заказывай. Но только ты подожди меня немного. Мне еще в управление культуры на минутку, — попросил Гладилов, деловито поднимаясь со стула.
— А я пока спущусь в буфет. Лехе же надо кое-что привезти, чтобы поесть да попить было чего, да и нам приятно посидеть! Ему двойную радость доставим! — пошутил Филиппов.
— У меня есть яблоки и кусок корейки, — сообщил народный артист. — Корейка очень хороша!
— А я возьму сервелату, апельсинов, что-нибудь еще и соку. И вот что, Саша, — напомнил Филиппов, — как только закончишь свои дела в управлении, выходи во двор. Я буду у машины или в ней. Сам увидишь.
Пока шли по коридору облисполкома, многие работники аппарата, встречаясь, узнавали народного артиста Гладилова, радушно здоровались с ним. И от этого хорошее настроение приятелей еще более улучшилось.
Филиппов быстро закончил покупку продуктов и сел в машину, положив на сиденье рядом с собой черный объемистый портфель. Шофер хотел было трогаться, но Владимир остановил его, сказав, что сейчас подойдет Гладилов, и водитель кивнул в знак того, что знает, о ком идет речь.
В ожидании приятеля Владимир задумался и стал вспоминать, как он познакомился с Курлацким. Впервые он увидел Алексея не на театральной сцене, а живьем, когда тот приходил на прием к председателю облисполкома с заявлением на улучшение жилищных условий. Участник войны, он имел два ранения и перенес тяжелую контузию, последствия которой периодически давали о себе знать: у Алексея вдруг начинала ужасно болеть голова — он просто не находил себе тогда места, хотя по внешнему виду его было трудно представить, что он испытывает такие страшные боли. Принимая выписанные врачом таблетки, Курлацкий понемногу сбивал болевые накаты. Если же они возобновлялись на второй-третий день, то его направляли в больницу, где он оставался на две-три недели.
Как-то обострившийся у Филиппова радикулит свел его с Курлацким в одной палате все той же третьей больницы. Именно тогда они и сблизились и стали настоящими друзьями: благо времени для разговоров выпало им предостаточно.
— Леша, а когда у тебя появилась эта седая прядь в волосах? Волосы у тебя черные, с каким-то даже сизым, как у ворона, отливом, и вдруг эта прядь?
— О, это памятная история! — Курлацкий провел рукой по волосам, не глядя в зеркало, потрогал белую прядь и, глубоко вздохнув, добавил: — Этого нельзя забыть никогда! — И он начал рассказ о том, как проходил когда-то стажировку в Большом театре Союза. В конце ее ему предложили исполнить роль Альфреда в опере Верди «Травиата». От переполнявшей радости Алексей чувствовал, что сердце его того и гляди выскочит из груди.
— Особые переживания, — вспоминал Курлацкий, — охватили меня в день премьеры. Чтобы немного успокоиться, решил побродить перед спектаклем по столице. Хожу, мечтаю, представляю, что уже сегодня вечером буду петь в Большом театре! Чуть ли не летаю от счастья: ведь мне дали роль Альфреда в бессмертной «Травиате»! Что греха таить, думал, если все пойдет хорошо, возможно, устроюсь в Москве. Со временем обзаведусь семьей, получу квартиру… А главное — буду петь в Большом театре! Уже одно это что-то да значило. И вдруг я чувствую, что падаю, валюсь куда-то вниз с тротуара. Очнулся от резкой боли в ноге. Не могу ею пошевелить — темнеет в глазах. Хотел подняться — не получается. Резкая боль пронизывает все тело. Ну, думаю, пропал: ногу не иначе как сломал. А до выступления осталось часа четыре. Первой на помощь мне пришла какая-то девушка. Узнав, в чем дело, она привела ко мне милиционера. И меня на их машине отвезли в больницу, откуда я позвонил в театр и рассказал, что со мной случилось. С войны вернулся не седым, а в больнице за одну ночь появилась эта прядь в волосах. Перед тем как выписаться из больницы, в голове беспрерывно вертелась знаменитая фраза, только не из «Травиаты», а из другой оперы: «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?» Действительность была хуже перенесенной боли, мечты неожиданно и окончательно рухнули: в Большом мне вернули документы и посоветовали отправиться в Новосибирск, где областному театру требовался тенор. Большой не прощает тех, кто его подводит. А потом из Сибири я переехал сюда, на Волгу. Здесь моя судьба как артиста сложилась удачно. Я полюбил этот город и почувствовал, что и меня полюбили горожане. Здесь я стал заслуженным артистом России. Здесь прошли лучшие годы моей артистической карьеры, а в целом и всей жизни.
Филиппов вспомнил, как тепло о Курлацком отозвалась музыкальный критик в областной газете: она написала, что «голос у артиста — это божий дар». И действительно, в городе не найдется человека, который бы набрался смелости с этой оценкой таланта певца не согласиться.
За этими воспоминаниями Владимир не заметил, как появился Гладилов. Извиняясь за опоздание, народный артист торопливо уселся рядом с Филипповым, и они направились к трамплину, рядом с которым и располагалась самая престижная в городе больница.
Как и в предыдущий раз, в двухместной палате Курлацкий размещался один. Он как раз готовился к приему каких-то таблеток и наливал в стакан воды из графина, стоящего на тумбочке, когда в дверь, постучав, заглянули к нему гости — Филиппов и Гладилов.
— Не торопись, Леша! По-моему, ты не то нацелился пить! — здороваясь, пошутил Филиппов. И тут же, открыв портфель, достал из него все, кроме бутылки коньяка. Осторожно показав горлышко ее, предложил: — Может, со встречей рванем, как бывало, по одной?
Услышав такое предложение, Курлацкий тихо улыбнулся, немного подумал и тут же, смахнув таблетки в ящик тумбочки, согласился:
— А почему бы и нет?! Сейчас только дверь закрою на ключ.
Филиппов тем временем достал из портфеля коньяк и минералку, быстро нарезал колбасы, карбоната, корейки, принесенной Гладиловым, вынул из целлофанового пакета нарезанный еще в буфете хлеб, налил в подаренные ему Лесновым маленькие рюмочки коньяку и, окинув призывным взглядом друзей, предложил привычный в таких случаях тост:
— Ну что, за встречу и твое здоровье, Леша!
— Поправляйся быстрее, Курлак! — поддержал тост Гладилов.
Выпили. Закусили с большим аппетитом. От второй рюмки Курлацкий отказался, зато без конца расспрашивал про театр.
Филиппов, вкратце обрисовав обстановку, связанную с ремонтом театра, особо отметил, что для росписи потолка золотом Славянов добился поддержки правительства.
— Потолок распишут золотом?! — обрадовался такой новости Гладилов. — Представляю, как заиграет зал! Будешь входить в театр, действительно, как в храм искусства.
— Безусловно! — поддержал его Курлацкий. И тут же заметил уважительно: — Славянов умеет слово держать. Год назад сказал мне: «Заявление твое лежит. Мы не забыли. И как только появится еще один внук — считай, вопрос с жильем будет решен». И вот два месяца назад у меня появился внук. Я бегом отнес свидетельство о его рождении Славянову. И он, как и обещал, сдержал свое слово: недавно мне выдали ордер на четырехкомнатную квартиру. На семерых. Мы обмыли это дело. И надо сказать, крепенько. К сожалению, через несколько дней я оказался здесь. Такое у меня иногда бывало и раньше. Но главное — жилье получил.
— А когда въезжать будешь? — поинтересовался Филиппов.
— Как выйду из больницы, — ответил Курлацкий. — А в квартире сейчас жена и сын марафет наводят. Я вас приглашу, придет срок. Обмоем, как и положено.
— За это следует выпить. Я имею в виду — за квартиру! — предложил Гладилов, и его охотно поддержал Филиппов.
Чокнулись, но дружно выпили только инициаторы тоста, а Курлацкий наотрез отказался, лишь пригубил слегка душистого напитка.
Вскоре, благополучно допив остатки коньяка, посетители, взглянув на часы, стали собираться уходить.
Филиппов убрал рюмки и пустые бутылки в портфель, а Курлацкий, бережно уложив продукты в холодильник, открыл дверь, и все поочередно вышли в коридор.
— Ты, Леша, лечись, — напутствовал его на прощание Филиппов. — И не волнуйся об открытии театра: до этого еще далеко. Для тебя сейчас главное — быть здоровым. И ради этого лежи здесь, сколько потребуется. Пока!
Прощаясь, друзья пожали Курлацкому руку и вышли сначала во двор, а затем на просторную Волжскую набережную, неторопливо зашагали к центру города, с удовольствием вдыхая свежий воздух и ощущая вечернюю прохладу, волнами накатываемую легким ветерком с великой реки России.
* * *
В конце рабочей недели, на исходе пятницы, Филиппову позвонил Буравков и сразу, едва поздоровавшись, задал волнующий обоих вопрос:
— Владимир Алексеевич, так как у нас поездка? Не отменяется?
— Ни в коем случае! — успокоил его Филиппов и пояснил: — Я звонил Лужбинину. Нас ждут на рыбалку в субботу. С двух до трех. Грибы тоже есть. Заверяет, что пустыми не уедем.
— Во сколько выезжать будем? Путь не близкий. А торопиться не следует, — рассуждал Буравков. — А потому часа четыре пропилим. Ну что, опять часов в десять, как в прошлый раз? А может, пораньше?
— Ну не в шесть же утра! Ведь не на шашлык едем. Таскать сеть, потом корзину, да в резиновых сапогах, да если она с грибами — находишься, намотаешься, сам знаешь как, — заупрямился Филиппов.
— Что верно, то верно. Тогда пусть будет золотая середина — в девять тридцать я у твоего подъезда, — предложил Буравков. — Лады?
— Лады! — согласился Филиппов, представляя себе, что к этому времени уже успеет хорошо выспаться.
…Поездка оказалась более продолжительной, чем в предыдущий раз, но никто этого даже не заметил. Всем понравилось, что десант на природу по общему желанию начали с похода за грибами и сразу в излюбленные и уже хорошо знакомые места — в смешанный лес, где, словно по заказу, природа распорядилась самым наилучшим для человека образом: холмы, покрытые мхом, в диаметре каждый примерно двести — триста метров, следовали один за другим, грядой, создавая своей размеренной плавностью такую красоту, что дух захватывало.
Каждый холм грибники просматривали и обшаривали чуть ли не на коленях, и никто без грибов не оставался: на вершинах и склонах холмов находили белые, а в низинах, между холмами, где предпочитали расти лиственные породы деревьев, встречались прекрасные подберезовики и подосиновики. Особенно много грибов собрали в воскресенье, когда приехали на гряду с утра пораньше. Владимир набрал почти целую корзину, но больше всех оказалось у Буравкова. Зато его шоферу попался такой большой белый гриб, что на шляпу его пришлась впору кепка водителя. Незаметно провели в поисках грибов около четырех часов, сделав всего один-единственный привал, чтобы немного передохнуть и похвастаться друг перед другом добычей. Потом, по предложению Лужбинина, который наконец-таки закончил дипломатичные переговоры с Буравковым, дружно согласились закругляться, чтобы на дорожку похлебать без спешки ухи на берегу озера.
Пока возвращались к машинам, оставленным на летней базе отдыха, расположенной в живописном месте, прошло не менее часа. И хотя двигались уже без прежней резвости, и корзинки были почти полны, каждый все еще продолжал внимательно посматривать по сторонам, стараясь не пропустить ни одного спрятавшегося гриба.
Поднявшись на вершину очередного холма, Владимир неторопливо и с удовольствием осмотрелся вокруг и подумал, что даже без этих великолепных белоголовиков, которые заполнили чуть ли не всю корзину, видеть такую божественную красоту — уже великое наслаждение. Неожиданно вспомнилась Алена. Как было бы прекрасно, если бы сейчас она находилась рядом! Улыбнувшись, Филиппов тут же отбросил эту мысль как нереальную: к Лужбинину Алену привозить никак нельзя — он бывал в гостях у Владимира и хорошо знает его жену Катерину.
Наконец впереди замаячила база, над которой по-домашнему приветливо и уютно вился, растворяясь за верхушками деревьев, дымок из трубы столовой. При виде его на лицах грибников засияли улыбки, и все разом зашагали бодрее.
— Сейчас уложим свои корзины, переоденемся, умоемся, — обращаясь к Буравкову, мечтал Филиппов, — и наляжем, как обещал Николай Александрович, на ушицу. Думаю, что нашему здоровью не повредит чашка-другая экологически чистой ухи. Хоть рыбалка и оказалась неудачной, но на ушицу набралось. А потом не спеша двинем к родному городу. Не возражаете, Александр Петрович?
— Мне предложение по душе, — подыгрывая Владимиру, откликнулся Буравков. — Я с удовольствием не только откушаю ушицы, но готов под нее пропустить и такую же экологически чистую чарку, и даже не единую.
— Лады! — согласился с ним Филиппов, останавливаясь возле машины.
Выждав, когда Буравков откроет дверки и багажник, Владимир переоделся, прикрыл свою корзину сосновыми ветками, поставил ее на коврик позади сиденья шофера и сразу почувствовал, как в салоне запахло грибами и лесом, невольно подумав, что от этого будет очень хорошо дрематься на обратном пути.
Подошел радушно улыбающийся Лужбинин, позвал всех сначала умываться, а затем на берег озера, где под раскидистым дубом гостей ожидал уже щедро накрытый стол. Среди закусок колоритно возвышался закопченный металлический бачок с ухой, возле которого дежурил шофер предрика.
За обедом и душевным разговором время пролетело незаметно, наступила пора отъезда. Лужбинин был доволен, что запросы гостей, хотя и не без помощи егеря и шофера, оказались полностью удовлетворены.
Филиппов от души поблагодарил его за четкую организацию и душевное гостеприимство и заверил, что и город, когда потребуется какая-либо помощь, району ее окажет.
Пока выпивали и закусывали приглянувшимися кусками вареной рыбы и солеными грибами, Лужбинин охотно рассказывал о делах района, его задачах и сообщил как бы по секрету, что вскоре опять собирается ехать к своему другу — космонавту Полевому, Герою Советского Союза, в Звездный городок и тут же пояснил зачем:
— Генерал нам периодически помогает в приобретении списанной военной техники. Недавно он пару деньков с друзьями жил здесь, на базе, и сам завел разговор про технику, сказал: «Привози письмо на мое имя за подписью председателя облисполкома. Привезешь письмо — будет району техника».
— Хорошо иметь таких друзей! — заметил иронично Буравков. — А не обманет? Уехал — и привет!
— Никуда он от нас не денется. У него же здесь, в нашем лесном районе, и участок и дом. И вообще Полевой — человек порядочный и не чванливый, — с удовольствием охарактеризовал космонавта Лужбинин. — Я звонил Ивану Васильевичу и сказал ему о нашей просьбе. Славянов, не раздумывая, заверил, что всегда готов подписать любую бумагу, благодаря которой парк района пополнится на пять — десять единиц техники. А чтоб не ездить два раза в область, прошу, Владимир Алексеевич, прихвати с собой наше письмо. А когда Иван Васильевич подпишет, думаю, вас не затруднит сообщить нам об этом. — Лужбинин протянул Филиппову напечатанное на бланке райисполкома письмо, вложенное в ледериновую обложку.
— Какой разговор! — принимая документ, охотно согласился Владимир. — Говорю же, что рады всем помочь району. Не волнуйтесь: все будет в порядке. Ждите сигнала.
Разомлевшие от усталости и сытного обеда гости уже собирались вставать из-за стола, но Лужбинин попросил всех задержаться.
— Несмотря на то что все уже выпили кто чайку, кто кофейку, — начал председатель райисполкома, — прошу вас поддержать традицию русского народа и выпить на посошок. — И тут же налил каждому по чуть-чуть в опустевшие стаканы.
Все еще раз выпили, закусили свежими помидорами и огурчиками и, дружно поднявшись из-за стола, не спеша направились к базе.
Остановившись возле машины, еще раз поблагодарили Лужбинина за радушный прием и, пожав ему руку, сели в «Волгу».
Буравков на прощание подтвердил свое искреннее желание помочь Лужбинину подобрать ему и его семейству что-нибудь поинтереснее из нового поступления товара.
Как и договорились, Николай Александрович, все будет в лучшем виде. По высшему разряду, — заверил он председателя.
Наконец шофер, плавно нажав на газ, тронул машину, посигналил, с силой надавил на педаль, и «Волга», уверенно набрав скорость, помчалась вперед, удаляясь все быстрее от живописного лесного района навстречу асфальту и городскому шуму.
Оценив неплохую трассу, Буравков немного порассуждал о гостеприимном предрике и вскоре задремал, тихонько всхрапывая.
«Вот что значит не пить чайку и кофейку на дорожку», — с завистью глядя на него, подумал Филиппов, пытавшийся безуспешно уснуть. Чай крутой заварки всегда действовал на него отрезвляюще. Вот и теперь сон никак не мог одолеть его. И Владимир, как всегда в таких случаях, предался воспоминаниям о происшедших в последнее время событиях. Мысленно он даже поблагодарил бога за то, что ему удалось так много сделать за эти дни: съездил к Чагину в колхоз «Идея Ильича», где успешно продвигалось строительство ангара для установки агрегата по приготовлению сена в любых погодных условиях; помог Буравкову перебраться в директорское кресло; успешно провел шашлычник, что, без сомнения, укрепило его авторитет организатора, не зря участники просили его не делать особо длительных перерывов между такими нужными мероприятиями, а теперь без каких-либо эксцессов они завершают весьма удачную поездку за грибами. А чего стоит встреча с Аленой! Вспомнив про нее, Филиппов невольно улыбнулся и сразу же испугался, что в зеркало Женя Стручков, шофер Буравкова, ненароком заметит это и спросит, мол, чему вы так сладко улыбаетесь, Владимир Алексеевич? Но шофер следил за дорогой, да и понимал, наверное, что повода для разговора ему пока никто не давал. Филиппов успокоился и вновь погрузился в приятные воспоминания.
* * *
…Увидев Соколовского, который появился у него в кабинете после совещания в областном управлении торговли, Филиппов искренне обрадовался: он обещал ему занести ключи от своей квартиры, чтобы им с Аленой не ехать к его матери на окраину города. Поздоровавшись с другом, Владимир поинтересовался:
— Ну и как насчет квартиры?
— Не спеши! Дай поработать, — набирая нужный номер телефона, остановил его Владислав. — У меня есть и более неотложные дела. Не надо думать, что только вы, аппаратчики, заняты вопросами государственной важности.
— Ух, какие мы серьезные! — съязвил Филиппов, хотя сразу понял, что дело у друга, видимо, действительно вполне серьезное. Тем не менее эта фраза как-то сняла напряженность, и оба улыбнулись.
Пока «маршал» давал подробные указания своему заместителю о том, что и как следует сделать, Филиппов изучал сводки, готовил план выступления председателя на очередном заседании штаба в оперном.
Наконец Соколовский, отдав все распоряжения и сделав все необходимые звонки, повернулся к Владимиру.
— Теперь я в твоем распоряжении, господин начальник кабинета. Докладываю, что совещание прошло хорошо. С замминистра едем в район, откуда вернемся поздно и сразу в сауну. Домой, не исключено, может, и вовсе не приду. Вернее, не приползу! — он иронично улыбнулся этой самооценке.
— А жена как на это посмотрит? — спросил Филиппов, хотя знал, что по этой части у друга все вопросы отработаны как ни у кого другого.
— Это не твоя матрена, шум поднимать не будет. Тем более грозить, что пойдет жаловаться к начальнику. Она у меня давно приучена. И хорошо представляет, что такое проверяющие. К тому же как раз сегодня она уехала вместе с сыном к своей матери на дачу. А это, скажу тебе, не близко. Еще вопросы есть? — улыбаясь, поинтересовался «маршал».
— Нет! — ответил Филиппов, прикидывая, что бы придумать такое для своей половины и как бы поубедительнее объяснить, что сегодня он не приедет ночевать.
— Раз нет вопросов — получай ключи! — Соколовский вынул связку и, отстегнув стальное кольцо с двумя ключами, еще раз объяснил другу, как открывать и закрывать дверь. Напоследок предупредил: — До двенадцати ночи на задвижку не запирай. Все, что найдешь интересного в холодильнике, — в вашем распоряжении. А теперь бывай здоров.
…Освоившись в квартире Соколовского, Владимир с Аленой приготовили хороший ужин, со вкусом поели и только затем предались неспешным чувственным наслаждениям. Потом долго принимали душ, пили ароматный чай, убирали посуду и просто разговаривали. Уставшие и счастливые, они заснули далеко за полночь.
А проснулись от грохота и яркого света — именно таким образом ознаменовал свой приход хозяин квартиры. Он не только сильно рванул дверь, думая, что она закрыта, но и включил люстру на полную мощность — все пять ламп!
— Я думал, тут детопроизводством занимаются, а они как сурки спят. Подъем! — скомандовал широко улыбающийся Соколовский, слегка пошатываясь и придерживаясь за косяк двери.
Филиппов и Алена быстро оделись — у них было уже все предусмотрено на случай прихода хозяина — и, наскоро умывшись, прошли на кухню, где «маршал» успел не только выставить всю закуску на стол, но и наполнить рюмки коньяком. Увидев вошедших, он театрально вскочил и, вручив Алене импортные колготки, крепко ее расцеловал.
— А чтоб ты меня не ревновал и не пришиб случайно, — обратился он затем к Владимиру, — дарю тебе модный галстук. И хотя ты не Алена, но как с другом давай с тобой тоже обоймемся. Ты же знаешь, как я люблю вас. А вы меня любите? Нет? Ну честно скажите, хорошо, что у вас есть я!
— Очень хорошо! — с готовностью поддержала его Алена. — И можно я вас за это сама крепко поцелую?
Выждав, когда закончится эта процедура целования и все наконец усядутся за стол, Филиппов поднял рюмку и объявил тост:
— За тебя, Владислав Евгеньевич! Это и в самом деле очень хорошо, что ты у нас есть!
За приятными воспоминаниями об этой встрече, утомленный длинной дорогой, Владимир незаметно уснул. А очнулся, лишь когда, тормознув, машина плавно остановилась у подъезда его дома.
Глава 6
Невысокого роста плотный брюнет в дорогом светло-сером костюме и белоснежной сорочке, с галстуком красного цвета и стальными полутонами, в модных туфлях и с дорогим кожаным дипломатом в руке, вежливо постучав, скромно вошел в кабинет Филиппова и представился:
— Владислав Соколовский, сын отца Евгения, директор базы «Росторгодежда». Подпольная кличка «маршал». Характер критический. Морально неустойчив, — улыбаясь, он положил дипломат на стул, широко развел руки в стороны и поинтересовался: — Таких принимаете?
Владимир вышел из-за стола, и друзья крепко обнялись, шумно потискали друг друга.
— А почему «маршал» сегодня такой веселый и нарядный? Да еще в такую рань? — поинтересовался Филиппов.
— Начальник главка приехал. Вчера на рыбалке были. Он еще спит, а я по привычке рабочий день начинаю с семи часов. Мне нужно срочно позвонить, а в кремле только ваша приемная начинает работу рано. Поэтому я прямым ходом к тебе, — пояснив причину своего появления, Соколовский прошел к большому столу и уселся на стул поближе к черному телефону. — Я дам поручения, а потом поговорим, если у тебя время будет, — не то спрашивая разрешения, не то извиняясь, сказал он.
— Звони, не возражаю, — ответил ему Филиппов, возвращаясь к своим делам.
Сделав несколько звонков и отдав необходимые распоряжения, Соколовский сообщил своей секретарше, где он находится, назвал номер телефона, машинально подхватил лежавшую рядом с аппаратом папку, повертел ее в руках и, оценив, что она из мягкой лайковой кожи, спросил:
— Можешь подарить? Красивая папка. Глаз ласкает. А я тебе за это интересную новость скажу.
— Подарю копию, эту не могу. Она памятная. Если время есть, могу рассказать, и ты поймешь, в чем дело, — предложил Филиппов.
Посмотрев на часы, Соколовский согласно кивнул головой:
— Начальник главка, поди, только еще вставать собирается. Пока бреется, принимает душ да одевается… Ладно, рассказывай. Но сначала папку покажи: вдруг она не такая, тогда желание слушать тебя, не сомневаюсь, сразу же пропадет.
Филиппов вынул из сейфа папку, передал ее «маршалу».
— Такая же! Беру, пока дают. А в чем же различие? — удивился Соколовский.
— В замке. У моей замок бронзовый, а у твоей из стали, — пояснил Филиппов. — Раз доволен — забирай и слушай.
…Это было несколько месяцев назад. Я только что закончил выступление Славянова на заседании штаба по гражданской обороне, а уже надо было переключаться на подготовку большого доклада председателя на активе «Задачи Советов области по выполнению Указа Президиума Верховного Совета РСФСР о борьбе с сорной растительностью». «Болванку» сделал главный агроном области Василий Заборов, опытный в таких делах мужик, с которым мы подготовили немало докладов и выступлений. Однако эта «болванка» на удивление была негодная. Честно и откровенно говорю ему об этом, стараясь понять причину, удивляюсь, почему он так плохо использовал доклад первого секретаря обкома партии Рулецкой области. Спрашиваю: «Зачем тебе доклад давали?» — «А в нем нет ничего, что можно было бы использовать применительно к нашей области», — отвечает Заборов и с готовностью предлагает мне самому взглянуть на этот доклад. Но я понимаю, что изучать его уже поздно. Необходимо писать новый, или, другими словами, готовить очередную «болванку». Не выходя из кабинета часов десять, делаем ее, и опять она мне не нравится. Получилось так, что о сути совещания мы говорим где-то в середине доклада. Я, конечно, ругаю себя за то, что пошел на поводу у Заборова! Чувствую свою вину и отчетливо осознаю, что в таком виде отдавать доклад Славянову ни в коем случае нельзя: разнервничается и врежет по первое число. Шеф в это время был в Норвегии в составе парламентской делегации Союза. А вся беда в том, что он приезжает на следующий день. Решаю, что попрошу у него один день на переработку. Раньше такое случалось. Но в глубине души сомнение все же остается: вдруг не согласится? Как же выкручиваться буду? Скажу, что вначале пришлось готовить выступление на заседание штаба гражданской обороны, которое первый секретарь обкома партии Богородов решил провести раньше актива Советов. Такой слух-де прошел. На следующий день мы вчетвером — Леснов, Липатов, Машин и я — отправляемся на границу с соседней областью встречать Славянова, возвращающегося из Норвегии. Леснов, как и всегда, был верен себе: сразу уснул богатырским сном. А мы с Липатовым и Машиным травим анекдоты, смеемся. А в душе чувствую, что этот смех не к добру: Славянов обязательно спросит о докладе. И спросит самым строгим образом. Так и вышло.
Вот вдали показалась «Чайка» председателя. Включенными фарами и сигналами поприветствовали друг друга, проехали немного по своей территории и остановились на приглянувшейся поляне. Вышли из машин, поздоровались, потом быстренько достали из багажника коробки с провизией, накрыли походный стол и расположились как можно поудобнее, чтобы первыми в области послушать привезенные из страны фиордов новости.
Славянов, чувствовалось, еще не совсем отошел от длительной поездки и работы в парламентской группе, заметно осунувшийся, похудевший, был поначалу, как и всегда, сосредоточен. А выпил арзамасской водочки под предложенный Машиным тост «за благополучное возвращение на родную землю», закусил аппетитно нашей ближнегорской пастромой, и заметно повеселел, расслабился, начал делиться своими впечатлениями о поездке. Мы, довольные, притихли, слушаем, как наши парламентарии повели себя, чтобы добиться хотя бы в одной комиссии непринятия резолюции по Афганистану.
Отдохнули немного, закусили, расселись по машинам и двинулись в родной город, договорившись встретиться завтра, то есть в субботу. Прихожу, как обычно, без десяти восемь и направляюсь в кабинет Славянова. А он сразу, без предисловий, с вопросом ко мне:
— Не вижу доклада. В чем дело, Владимир Алексеевич?
— Он сырой, Иван Васильевич. Может, дадите нам еще денек? Мы доведем его до кондиции.
— Нет! Прочитаю сам. Хочу знать, какие еще вопросы надо учесть. Положи доклад на стол. — Славянов говорил жестко, раздраженно.
— Хорошо, — отвечаю, — доклад сейчас будет. — И в скоростном режиме бегу в свой кабинет за первым экземпляром.
Как я и предполагал, наше с Заборовым творение председатель разнес в пух и прах.
— Доклада нет. Выступать не с чем! Чем ты тут занимался?
— Доклад на ГО сделал. Это кроме остального.
— Доклад он на ГО сделал! А кому нужен этот доклад! — возмущался шеф. — Шофер на «Чайке» посторонних возит. Помощник вообще не понятно чем занимается. Ты не работал с докладом, как следует работать. Надо было пригласить специалистов. И работать, работать! — Председатель вместе с докладом сунул мне список тех, кого нужно приглашать: заместитель председателя облисполкома Бедов, секретарь облисполкома Тужилин, который работал когда-то землемером, главный землеустроитель области Буранов. В «бригаде» остались имы с Заборовым.
Началась работа по новой структуре доклада. Тужилин был «коренником» и выдавал нам идеи; остальные — «пристяжными» и придавали этим мыслям требуемую литературную форму. Бедов, чтобы вжиться в суть вопроса, изучал постановления, другие документы высших органов страны по данному вопросу, делал необходимые записи и на правах главного в «бригаде» лишь изредка отрывался от своих бумаг, чтобы остудить разгоравшиеся споры. К восьми вечера доклад был готов. Славянов выслушал нас, высказал свои соображения по существу обсуждаемого вопроса, в частности раскритиковал два южных района, в прошлом первопроходцев. Расходились поздно, но все равно дописать доклад не успели. Поэтому пришлось выходить на работу и в воскресенье. Приготовили уже третий вариант доклада во второй половине понедельника. А перепечатали начисто и вычитали только к концу дня.
Славянов остался доволен, но несколько уточнений все-таки сделал, так что опять пришлось перепечатывать какие-то страницы. В половине девятого работу наконец закончили.
— Собирайся домой. Я сейчас тоже выйду, — объявил мне в самом благодушном настроении Иван Васильевич. И вдруг спрашивает: — Признайся, Владимир, пока я в Норвегии был, ты мало с докладом работал? Не вжился в суть. Я-то твои возможности знаю. А теперь поработали — и доклад готов.
— Вот именно, — отвечаю, — «поработали»! Все поработали. А до этого я один работал, причем как журналист, а не специалист по сорной растительности. У меня даже таких полномочий нет, чтобы приглашать корифеев — Тужилина и Бедова. Помните, как однажды в такой же ситуации Бедов съязвил: «Помощник председателя стал собирать его замов. Дожили!»
Славянов в ответ на мои слова только усмехнулся и рукой махнул — мол, свободен.
После совещания по сорнякам, как мы его назвали между собой, которое, кстати, проходило в филармонии и получилось весьма представительным — около тысячи ответственных работников и активистов было приглашено на него; в президиуме важно восседали первый секретарь обкома партии Богородов, рядом с ним Славянов, члены бюро обкома и исполкома областного Совета, — захожу к Славянову в кабинет за докладом, который по традиции остается для протокольной части, но я оставляю, как правило, его у себя, а архивистам передаю вторые экземпляры. От души поздравляю его с успешным выступлением. А он, возбужденный, но в целом довольный, сразу с вопросом ко мне: «Ну, как слушали?» Знает, что по сложившейся традиции я сидел в зале с секундомером в руках, засекая время и наблюдая за тем, как люди воспринимают выступление: слушают ли, записывают или читают.
— Было, — говорю, — как и всегда, тихо. Вас не только слушали. Иные, таких оказалось немало, даже конспекты делали. Польза будет, можно не сомневаться. Критика задела за живое многих, — я назвал несколько фамилий.
— Вот видишь, не зря мы поработали, — поддержал разговор Славянов. — Доклад получился, как я и планировал, критический. А если Карякин и Селиванов ходят как побитые, так пусть работают лучше.
После этих слов председатель и подарил мне папку.
— Да, история поучительная, — согласился с Владимиром молчавший все это время Соколовский. — Папка действительно памятная. Нелегкий, однако, у тебя хлеб — готовить доклады и выступления, и не кому-нибудь, а первому лицу области. Да еще штаб по театру, да еще изобретателя на себя навалил вне плана. И зачем ты с этим сеном связался? Ничего, на мой взгляд, хорошего из вашей затеи не выйдет. Ты уж не обижайся. Я всей душой за тебя. Но тебе не позавидуешь. — Соколовский посмотрел на часы и поднялся. — Мне пора. Когда встретимся?
— Мы еще не разошлись. Кстати, ты обещал рассказать мне какую-то интересную новость.
— Раз обещал — расскажу. Это времени много не займет, — согласился Соколовский. — По случаю завершения ремонта своей квартиры нас пригласил к себе тесть. И после небольшого выпивона поведал мне тайну мадридского двора. Богородов получил добро ЦК КПСС на создание в обкоме еще одного отдела — экономического и советовался с доверенными ему людьми по поводу заведующего. На беседу он вызывал несколько человек. Остался всеми недоволен. И по предложению моего тестя, которого он, как известно, сменил на посту первого секретаря горкома партии, остановил наконец свой выбор на Синицыне. Думаю, Станислава Петровича — помощника первого секретаря — знаешь. Так вот, Богородов пригласил его к себе, без всяких околичностей поделился с ним своими планами и предложил возглавить новый отдел обкома партии. Синицын вначале немного испугался и хотел было отказаться, но, зная, что Богородов очень не любит, когда с ним не соглашаются, делать этого не стал. Он помнил, как председатель горисполкома крупного района области Половинов, в прошлом хороший хозяйственник и специалист, на предложение «первого» возглавить сельскохозяйственный отдел обкома партии, побоявшись сразу отказаться, попросил время подумать. Видимо, забыл человек, что его задача соглашаться, а думать — дело первого секретаря, которому из «белого дома» виднее, что к чему. И вскоре, не дожидаясь результата размышлений Половинова, в город к нему одна за другой прибыли комиссии по проверке деятельности горисполкома. Через некоторое время стал известен и итог этих проверок: за имеющиеся недостатки и другие упущения в работе председатель горисполкома Половинов был освобожден от занимаемой должности, получив и по партийной линии выговор с занесением в учетную карточку. Хорошо изучив характер «первого» за годы работы с ним, Синицын не стал испытывать судьбу и теперь уже осваивается с новым назначением, в новом кабинете, имея в своем распоряжении четырех специалистов высшей квалификации.
Вот такие дела, уважаемый Владимир Алексеевич, — подытожил свой рассказ Соколовский. — Кстати, довожу до вашего сведения, Синицын по звонку моего тестя уже приезжал ко мне на базу. Решил, что в должности заведующего ему уже пора обновить свой гардероб. Приобрел импортный костюм и несколько рубашек. Я имел честь встречать его и заниматься с ним лично. Когда все порешили, поздравил человека не только с покупками, но и с новой должностью. Думай, думай, дорогой, о том, что и тебе не стоит век писать эти доклады и выступления.
— Я думаю, — ответил Филиппов. — Шеф обещал решить этот вопрос, так что суетиться в такой ситуации, сам понимаешь, не очень прилично. Жду. — Он пожал руку «маршалу», и они расстались.
* * *
В дополнение к основной работе — готовить выступления Славянова — в последние месяцы служебная нагрузка Филиппова заметно возросла: параллельно он стал выполнять и другие важные поручения председателя, связанные с работой штаба по реконструкции театра оперы и балета. До пуска театра оставалось чуть более месяца, и за это время предстояло выполнить немалый объем работ: установить в зале кресла, отшлифовать полы в гардеробе и в вестибюле, завершить благоустройство разрытой и заваленной строительным мусором территории и многое другое.
Ежедневно, выяснив обстановку на объекте, Филиппов возвращался в облисполком, чтобы доложить председателю о результатах своих встреч и переговоров с руководителями главных подрядных организаций и об имеющихся на объекте недоработках и отклонениях от графика. А с некоторых пор Славянов обязал его быть там с утра до вечера и не один, а два раза в день — в десять и семнадцать часов — докладывать ему о делах в театре.
Занятый по горло решением многочисленных вопросов по театру, Филиппов не замечал, как летят дни. Домой приходил поздно, ужинал перед началом программы «Время» и, обессиленный, почти всегда засыпал, не досмотрев ее до конца.
В один из дней, когда в кабинете Филиппова «бригада» специалистов заканчивала работу над очередным вариантом выступления председателя на совещании животноводов, к нему без предварительного звонка, чего раньше никогда не бывало, заглянул Воробьев.
— Владимир Григорьевич, мы очень заняты, — поздоровавшись с изобретателем, сказал устало Филиппов и напомнил: — Я же не случайно просил вас предварительно созваниваться.
— Понял, извините, Владимир Алексеевич, что так получилось! — ретируясь, отвечал Воробьев, одновременно знаками приглашая Филиппова выйти с ним буквально на минуту по неотложному делу.
«Наверное, это то самое, ради чего он так настойчиво уговаривал меня в соавторы», — невольно подумал Владимир, выходя вслед за изобретателем в коридор.
Остановились возле двери большого зала, где обычно проходят заседания исполкома областного Совета депутатов трудящихся. Заикаясь, Воробьев еще раз извинился за свой неожиданный визит и, размахивая руками и явно нервничая, принялся объяснять, почему так произошло:
— Все время, как мы познакомились и стали работать вместе, я жил у брата, пока он находился в отпуске. И звонил от него. Теперь брат с семьей вернулся, и мы снова переехали в свою квартиру, в которой делали ремонт. Телефона у нас, к великому сожалению, нет. Я хотел вам позвонить, вышел на автобусную остановку. Там, на углу магазина, был телефон-автомат, зашел в кабину, а трубка срезана. Вот после этого я и решил про-о-ехать к вам, — закончил наконец объяснять причину своего появления Воробьев.
— Так в чем дело-то, Владимир Григорьевич? Я слушаю, — нетерпеливо поинтересовался ничего не понимающий Владимир. — В чем срочность?
— У меня инвалидность третьей группы, а телефона не имею, — смущаясь, Воробьев подал Филиппову листок. — Вот, Владимир Алексеевич, мое заявление на имя Славянова. Зайдите к нему, Христом-богом прошу, и по-о-ходатайствуйте, пож-жалуйста, — заикаясь, изобретатель с трудом выговорил свою просьбу.
— Хорошо, я обязательно передам ему ваше письмо и попрошу решить вопрос. Можете не сомневаться, — заверил его Филиппов. — Но только не сегодня. У нас срочная работа — «бригадой» готовим выступление председателю. Если я пойду сегодня к нему с вашей просьбой, он меня просто не поймет. А вопрос, скажу откровенно, отнюдь не простой. Сейчас есть решение: в первую очередь устанавливать телефоны только инвалидам Отечественной войны. Поэтому не будем суетиться и все спокойно при случае порешаем.
— Хорошо, я согласен. Вы знаете, как лучше действовать. И огромное вам спасибо, что не отказываетесь.
— Хотя вопрос можно решить и по-другому, — предложил было Филиппов, имея в виду своего друга Лурина, начальника областного управления связи.
— Нет! — возразил Воробьев. — Передайте мое письмо лично председателю. И только ему! — И он упрямо воззрился на табличку, прикрепленную на двери: «Зал заседаний».
Видя удрученное состояние не кого-либо, а автора потрясающей идеи — готовить сено промышленным способом в любую погоду, Филиппов решил как-то успокоить его, и потому еще раз сказал, что со своей стороны сделает все от него зависящее.
— Не волнуйтесь, Владимир Григорьевич, обязательно передам ваше письмо председателю. И объясню ему, что́ вы делаете для области, но выберу для этого момент более подходящий, чем сегодня. Скорее всего, сразу после совещания.
— А побыстрее нельзя? — нудил Воробьев.
— Я же сказал: нужно выбрать момент. У нас тут своя дипломатия, — разъяснял Филиппов, а про себя подумал: «Главное, чтобы у шефа хорошее настроение было».
— Понял, извините меня, теперь понял, — закивал головой изобретатель, хотя по глазам его было видно, что он никак не хотел соглашаться с доводами Филиппова.
— Вы не сомневайтесь, Владимир Григорьевич, — заверил его Владимир. — А сейчас извините, меня ждут люди.
…Совещание животноводов, как и планировалось, прошло организованно, с должным эффектом воздействия, чему немало способствовал и обстоятельный доклад Славянова, подкрепленный свежими фактами, для сбора которых в колхозы и совхозы области выезжали специалисты из управления сельского хозяйства.
Утром следующего после этого совещания дня Филиппов пришел на работу не как всегда — без десяти восемь, а намного раньше. Так поступали в окружении председателя все, когда требовалось решить какой-либо серьезный вопрос.
Взяв конверт с заявлением Воробьева, Владимир первым встретил председателя у поста милиционера и прошел с ним в кабинет, по дороге делясь услышанными в кулуарах высокими оценками выступления Славянова.
— Да, в целом выступление прозвучало и примеры впечатляют. Первому оно тоже понравилось, — согласился с ним Иван Васильевич. — А ты чего это сегодня в такую рань? Что у тебя? — спросил он, взглянув на часы.
— Да вот письмо. К вам обращается инвалид третьей группы изобретатель Воробьев. Он разработал новую технологию приготовления сена, — начал рассказывать Филиппов и, глядя на председателя, отметил про себя, что даже эти слова, касающиеся жизни села, озабоченного выражения его лица не изменили.
«Может, дома не все в порядке? Может, лучше вообще отказаться от разговора, пока не поздно?» — лихорадочно соображал Владимир. Но было уже поздно.
— И чего изобретатель просит? — недовольно хмурясь, поинтересовался председатель.
— Телефон! — ответил односложно Владимир и тут же пояснил: — Сейчас Воробьев занимается большим делом. Очень важным для области.
— Пусть обращается к начальнику городской сети. Но лучше к Лурину. Наша служба.
— Иван Васильевич, Воробьев разработал агрегат по приготовлению сена на промышленной основе и при любых погодных условиях, — раскрывая все секреты замысла, тщательно и так долго оберегаемого им, пытался убедить шефа Филиппов. — В случае успеха слава на весь Союз пойдет. Это же решение такой проблемы!
Не принимая во внимание весомых доводов своего помощника, Славянов небрежно отмахнулся от них:
— На здоровье. Пусть работает. Еще неизвестно, чем все закончится. Знаем мы этих изобретателей. — И тут же взял в руки сводку и линейку, чтобы заняться тем, с чего он всегда начинал свой рабочий день — анализом сводок о работе аграрного сектора области.
— Иван Васильевич, — стараясь успеть до прихода других сотрудников, сделал новую попытку убедить шефа Филиппов, — все у Воробьева серьезно и уже запущено на полную катушку!
Славянов жестко взглянул на Владимира и не без раздражения спросил:
— Ты, что, Владимир, давишь на меня? Я же тебе русским языком сказал: пусть с твоим Воробьевым разбирается Лурин или этот городской барин Юшанин. Все! Занимайся-ка лучше театром. Готовь выступление на штабе. — И он нервно отодвинул вправо, подальше к стопке бумаг, подарок министра — ручку с золотым пером, которой он, как известно, обещал подписывать на бумагах и письмах только хорошие и добрые резолюции. Сегодня, судя по его настроению, хорошей резолюции ждать было нечего.
Владимир сунул конверт с заявлением изобретателя в карман и вышел, столкнувшись в дверях кабинета с Лесновым и Липатовым с блокнотами в руках, готовыми записывать персональные поручения председателя.
Расстроенный и раскрасневшийся, Филиппов сидел за своим столом, размышляя над тем, как же ему быть с Воробьевым дальше? Для начала он решил позвонить Лурину, с которым у него были хорошие, даже дружеские, отношения, не раз проверенные участием в регулярных шашлычниках. По «тройке» набрав знакомый номер, от секретарши он узнал, что Лурин находится на курсах повышения квалификации в столице и вернется лишь через месяц. Филиппов расстроился еще больше, понимая, что смысла обращаться к Юшанину тоже нет. Он барин, и без звонка «сверху» к нему на хромой козе не подъедешь.
И все же для очистки совести решил сделать звонок. По «тройке» снова набрав номер, он стал считать зуммеры, но долго ждать не пришлось: трубку быстро, после третьего гудка, снял сам Юшанин.
— Слушаю.
— Добрый день, Алексей Николаевич! — начал Владимир. — С вами говорит помощник председателя облисполкома Филиппов. К нам в приемную поступило письмо инвалида третьей группы.
— Войны или труда?
— Инвалид общего заболевания, — пояснил Филиппов. — Однако он известный рационализатор и ведет большую работу в интересах области. Написал письмо на имя Славянова, но Иван Васильевич посоветовал обратиться к Лурину или к вам. Лурин, вы, наверное, в курсе, на учебе. Поэтому что вы ответите, если облисполком попросит вас помочь инвалиду?
— Какая резолюция на письме?
— Никакой.
— Извините, Владимир Алексеевич, тогда ничем помочь не могу. На общих основаниях. В порядке живой очереди. Нас же строго предупредили: телефоны вне очереди устанавливать только инвалидам Отечественной войны. И только им. Вы же знаете! — Юшанин был официален и неподступен.
— Да, Алексей Николаевич, знаю. Извините за беспокойство.
Расстроенный после неудачного разговора теперь еще и с Юшаниным, Филиппов машинально рассматривал и раскладывал по ящикам стола поступившие сводки. «Что буду говорить изобретателю? Откровенно скажу — вариант один: дожидаться возвращения Лурина».
Прошло несколько дней, и хотя Филиппова так и подмывало снять трубку и поинтересоваться ходом лабораторных исследований, связанных с апробацией идеи Воробьева, от желания звонить в институт, как это делал раньше, он отказался: вдруг трубку сразу возьмет Воробьев? К сожалению, порадовать его было нечем. И вообще в жизни Владимира наступил период сплошного невезения: беды валились на него одна за другой. И самое неприятное заключалось в том, что он знал: они будут еще. Об этом свидетельствовала старинная примета. Молодой рожок месяца, он, к сожалению, увидел через левое плечо, а это всегда сулило различные неприятности.
Вначале позвонила мать и сказала, что бабушку, под старость лет лишившуюся своего угла, — в деревне у нее сгорел дом, и она теперь поочередно жила то у одной, то у другой, то у третьей дочери — побил зять средней.
— Поговори с ним, — попросила Владимира мать. — А сначала неплохо бы заехать к нам. Я перевезла ее к себе. Она сама тебе все и расскажет.
Возмущенный услышанным, Филиппов решил не тянуть с выяснением обстоятельств и во второй половине дня, отпросившись на час, заехал сначала к матери, а от нее к зятю, уже вернувшемуся домой после первой смены с завода «Красный вулкан». Поставив перед его окнами — семья сестры матери жила на первом этаже — черную «Волгу», Владимир вошел в дом родственников и без излишней дипломатии начал с цели своего приезда:
— И как, Андрей Павлович, у тебя только рука поднялась на старого, немощного человека? В чем дело?
От волнения зять сбивчиво начал рассказывать, как он опаздывал на работу, вышел из туалета, а тут бабка под ногами мешается. Ну он и толкнул ее нечаянно, не со зла, и она упала, оказывается, боком на угол тумбочки, стоявшей в прихожей.
— Я же нечаянно! — уверял зять.
— Представляю, как здоровый мужик нечаянно толкает сухонькую старую женщину! Вот что, Андрей Павлович! — Филиппов сурово смотрел в глаза зятю, и тот отвел их. — Чтоб подобного больше не повторялось. Иначе тебе не поздоровится. Это я тебе твердо обещаю. Если же не хочешь, чтобы она проживала у вас, как сестры договорились, будешь моей матери платить за ее содержание.
— Да я что, я — пожалуйста. Пусть живет. Не жалко, — заюлил зять.
Филиппов, несколько успокоенный тем, что выполнил поручение матери, возвращаясь на работу, всю дорогу с грустью думал о бабушке, которая вырастила семерых дочерей и сыновей; четверо из них стали учителями. А сколько ей приходилось нянчиться с внуками и внучками! И ко всем она относилась ласково, заботливо, учила быть добрыми и трудолюбивыми, как дедушка, который сапожничал всю свою жизнь. Владимир хорошо помнил из детства, что всякий раз, когда он ложился спать, дед при керосиновой лампе все еще сидел в своем углу, приводя в порядок обувку кого-нибудь из сельчан; а когда просыпался утром — дедушка был уже на своем рабочем месте, словно и спать не ложился вовсе. В рабочем уголке деда под рукой имелось великое множество разного инструмента: молотки, шилья, ножи сапожные, а в баночках и коробочках — гвоздики стальные и березовые, которые он изготавливал тоже сам, как и колодки необходимых размеров. Знаменитым сапожником дед вернулся из царской армии. Именно в ней ему довелось пошить хромовые сапоги самому императору российскому — Николаю. Этой высокой чести он удостоился во время службы на острове Цейлоне. А в молодости дед считался одним из лучших гармонистов села. И еще была у деда одна особенность: у него имелась большая, толстая тетрадь, в которую он записывал главные события своей жизни. «24 октября. Сегодня Алене вернул чесанки, а Петрухе продал хромовые сапоги»; «18 ноября. Получили письмо от Валентины с фронта. Читали вслух. Дай бог, чтоб живой вернулась»; «23 ноября. Лисенка, как только поправится, надо отвести в лес»; «27 ноября. Лисенок поправился и сразу загрыз одну молодку. Завтра отправлю его на волю».
Вовка помнил: с лисенком этим действительно была целая история. Он очень гордился, что ни у кого в деревне не было настоящей лисы, а у них — была. Дед из лесу принес лисенка в мешке, освободив из силка, которым зверек поранил себе шею, выходил его, а затем держал на привязи. Лисенок при виде людей забивался в подполье, а на кур и кошек бросался и как-то странно хрюкал при этом, а не лаял. Когда он подрос, сосед предложил использовать зверушку на воротник, но дед решительно отказался. А после того как семья лишилась из-за так и не привыкшего к людям хищника одной молодки, отвел его ранним утром в лес. В своей тетради он записал: «30 ноября. Выпустил лисенка на волю. Каждая божья тварь должна жить там, где предназначил ей господь».
И дед и бабушка были людьми верующими: бабушка прежде чем лечь спать, вставала перед иконостасом на колени и усердно крестилась, шепча слова молитвы. Владимир был маленьким и не знал, о чем она просит бога, а когда однажды, не выдержав, спросил ее об этом, она ответила ему, что просит господа Бога, чтобы все наши вернулись с фронта живыми, чтобы быстрее одолели супостата Гитлера, чтобы все мы зажили в достатке и добром здравии. Она и внукам прежде чем сесть за стол завтракать, обедать или ужинать, велела обязательно перекреститься, а потом приучила и к тому, чтобы все они, ложась спать, читали небольшую молитву: «Ангел-хранитель, святой покровитель, спаси и сохрани отрока Владимира».
Как-то Володька спросил ее:
— Бабушка, а когда я буду не отроком, а вырасту большим, как мне читать эту молитву?
— А ты проси от имени раба божьего Владимира. Все мы рабы господни.
Давно это было, но внук не забыл слов этой молитвы… На всю жизнь запомнил он и еще одно напутствие бабушки: если увидишь рожок месяца через левое плечо — это не к хорошему. Можно ожидать бед и всяких неприятностей. Если же невольно обратишь внимание на рожок нового месяца через правое плечо, значит, все время пребывания его в небе до следующей перемены положения будет для тебя хорошим во всех делах, сопровождаться радостными событиями.
Вспомнив об этом, Филиппов невольно подумал: «В этот раз видел рожок месяца точно через левое плечо, и на́ тебе — первая неприятность — обидели саму бабушку. Можно не сомневаться, что беда не последняя и где-то впереди поджидает еще что-то нехорошее».
* * *
Подойдя к своему кабинету, Владимир сразу заметил белый листок, втиснутый в щель между дверью и ее коробкой, и невольно подумал: «Интересно, кто мог оставить это послание?» Быстро развернул его и прочел: «Владимир Алексеевич, у нас есть к тебе срочный разговор. Не уходи, не дождавшись нас. Мы должны обязательно попасть на прием к председателю облисполкома. С уважением В. Муромцев, Ф. Несмеянов».
«Вот какие гости пожаловали, — улыбнулся Филиппов. — Что они — это хорошо! А вот хорошо ли то, что кроется за их просьбой „обязательно попасть к председателю“, еще вопрос».
Владимир вошел в кабинет, позвонил сначала в приемную и, доложив, что он на месте, узнал, что его разыскивают руководители из района, и мысленно поблагодарил их за сообразительность. Затем сходил в машбюро, взял подготовленные в правительство письма; вычитав их и не найдя ошибок, сложил в папку для председателя и решил, что, как только друзья из Саблева появятся, он отнесет письма на подпись и заодно попросит шефа, чтобы он принял руководителей из района.
С Муромцевым и Несмеяновым Филиппов познакомился давно. В прославившийся на всю страну изготовлением ножей и медицинских инструментов, а впоследствии и своими автобусами город Саблево Владимир приехал по заданию Славянова: подобрать для примера два хозяйства для использования их опыта в докладе на кустовом совещании. Председателя горисполкома тогда на месте не оказалось, и Филиппов прошел к его первому заместителю — Муромцеву Валерию Николаевичу.
Рассказав ему о цели своего приезда, Владимир попросил, чтобы ему помогли устроиться в гостинице и дали возможность поговорить со специалистами. Филиппов собирался поставить перед ними задачу — подобрать хозяйства и подготовить технико-экономические показатели их работы, а на следующий день обеспечить знакомство с ними на месте.
Пригласив специалистов сельского хозяйства к себе, Муромцев познакомил их с Филипповым и направил для работы в зал заседаний, чтобы никто им не мешал.
Время пролетело незаметно, и дело близилось уже к вечеру, когда Муромцев, выяснив, что брони на место в гостинице нет, ломал голову над тем, куда устроить гостя на ночлег. Ситуация осложнялась еще и тем, что у него самого на вечер была намечена встреча на базе отдыха родного завода «Восток», откуда его и пригласили когда-то на работу в горисполком. И тогда первый зам решил откровенно рассказать гостю из областного центра, как обстоит дело с гостиницей. На первый взгляд Филиппов показался ему человеком коммуникабельным и не чванливым.
…За работой остаток дня пролетел быстро, и когда Филиппов, попрощавшись до следующего дня со специалистами, с которыми работал над необходимыми справками и отчетами для доклада Славянову, вернулся в кабинет к Муромцеву, тот честно рассказал ему о ситуации с гостиницей и предложил:
— Может, поедете со мной, Владимир Алексеевич, на базу отдыха моего родного завода? Она не так далеко от города.
— А почему бы и нет! — согласился Филиппов. — Это, наверняка, даже лучше, чем гостиница.
И Владимир не ошибся. База находилась в смешанном лесу, на берегу живописного озера, где стояли небольшие домики для отдыхающих, в большинстве своем деревянные, щитковые, некоторые рубленые. Здесь царила тишина, которую лишь изредка прерывал лай собак, кучковавшихся возле столовой и дома сторожа. Мерно гудели где-то вверху, будто переговариваясь друг с другом, могучие сосны, слышалось умиротворяющее щебетание птиц да с озера доносились всплески воды под ударами весел и голоса катающихся на лодках.
Филиппов и Муромцев разместились в одном рубленом доме, но в разных его половинах. Была в этом доме и еще одна комната, бо́льшую часть которой занимал широкий и длинный стол. Именно здесь, как догадался Владимир, и проходили встречи и проводы самых именитых гостей. Вот и на этот раз, едва Муромцев и Филиппов появились на даче, как в гостевой без лишней суеты, но быстро и обстоятельно оказался накрыт гостеприимный стол с холодными закусками, водкой и напитками. А на самом краю его возвышался плотно закрытый крышкой бачок ведра на полтора.
— Это уха из петуха! — улыбаясь, пояснил Муромцев и представил собравшимся Филиппова: — Помощник председателя облисполкома.
А за столом рядом с Владимиром тогда оказался Федор Федорович Несмеянов, директор известного в городе и области предприятия «Восток». С тех пор и началось их близкое знакомство. Филиппов бывал на базе неоднократно, даже провел здесь один отпуск: писал, купался, ходил за грибами и насушил их почти целое ведро.
И вот теперь оба, Несмеянов и Муромцев, прибыли в облисполком. «Интересно, что их привело сюда?» Владимир даже не успел обстоятельно подумать об этом, как оба дружно пожаловали к нему сами. Филиппов вышел из-за стола, поочередно поздоровался и обнялся с каждым. И тут же, не теряя времени, по предложению Владимира все трое расположились за столом, стоящим посреди кабинета. Причина визита, судя по удрученному виду гостей, была серьезная.
Пояснение начал Несмеянов.
— На противоположную сторону нашего озера нацелилось автотранспортное предприятие. Его, по некоторым данным, поддерживает чуть ли не первый секретарь горкома партии. Но дело не в этом, — рассказывал Федор Федорович. — Если они получат разрешение — озеро превратится в лягушатник. А с другой стороны, почему тогда нам не дают такого разрешения? Мы не раз просили об этом. База становится тесной и может использовать оба берега. Предлагаю, как и в прошлые годы: пусть область создаст комиссию, и она составит свое заключение.
— И можно не сомневаться, — вставил Муромцев, — комиссия своих решений менять не будет. А именно: дальнейшее расширение освоения берегов озера за счет строительства других баз отдыха здесь невозможно по следующим причинам: с одной стороны проходит высоковольтная линия, с другой — газопровод. Все. Раз не разрешили расширяться «Востоку», не надо допускать на озеро и никого другого.
Обговорив детально все вопросы и наметив предварительный состав членов комиссии, Филиппов успокоил обоих ходоков, что теперь им можно спокойно идти к Славянову, и, сунув в папку подготовленные в правительство письма, а в ежедневник — отпечатанные на половинке листа фамилии руководителей, желающих попасть на прием к председателю, отправился к нему в кабинет.
Славянов, отметив что-то в раскрытом томе Большой советской энциклопедии, отложил ее в сторону, посмотрел на вошедшего помощника и указал ему на кресло.
— Письма я сейчас подпишу. Что еще ко мне есть?
— У меня в кабинете лауреат Государственной премии, директор и технический руководитель предприятия «Восток» Несмеянов Федор Федорович и первый заместитель председателя Саблевского горисполкома Муромцев Валерий Николаевич. Настоятельно просят, чтобы вы их приняли.
— Что у них за вопрос? — поинтересовался Славянов и, выслушав самую суть обращения, сразу оценил ситуацию. — Я помню, мы им помогали. Поддержим и теперь. Пусть зайдут. Попроси Зинаиду, чтобы чай приготовила. Когда будет подавать, зайди и ты. А к этому времени подработай состав комиссии. Подумай, кого послать старшим. Действуй.
…Пока готовили чай, Владимир успел напечатать состав комиссии, уговорив быть старшим заместителя начальника управления лесного хозяйства Ширшова, который занимался этой базой и в предыдущий раз. Вычитав список, Филиппов приготовился уже идти в приемную, как резко затрезвонил городской телефон.
Сняв трубку, Владимир по голосу узнал Гладилова. Народный артист России в последнее время что-то слишком часто стал исполнять партию вестника печали; вот и сейчас он сообщил, что ведущий тенор театра Курлацкий снова попал в больницу с большим давлением и сильными головными болями. Владимир договорился, что они навестят Алексея вместе, и, отправляясь в приемную, невольно подумал, что примета — рожок месяца увидел через левое плечо — работает четко.
…Раскрасневшиеся от выпитого чая и довольные оказанным им приемом, гости вышли от Славянова вместе с Филипповым, от которого теперь во многом зависело оперативное исполнение принятого председателем облисполкома решения. И хотя саблевцы не сомневались, что затягивать отправку комиссии никто не будет, все же снова гуськом вернулись в кабинет к Владимиру для уточнения сроков и деталей.
— Владимир Алексеевич, так когда нам ожидать комиссию?
— Скорее всего, послезавтра. Если завтра с утра мне удастся переговорить еще с двумя участниками, то после обеда, во второй половине дня, — пообещал Филиппов.
— Может, по этому случаю отметим нашу встречу? — предложил Муромцев. — У тебя как со временем?
— Хотя рабочее время и закончилось, пока председателя не проводим, не могу. Вдруг ему что-то потребуется или задание какое придумает для меня. Все может быть.
— А когда он уедет? — посмотрев на часы, спросил Несмеянов.
— Как и всегда, в девятнадцать ноль-ноль. Значит, через десять минут, — ответил Филиппов, тоже взглянув на часы.
— Так, может, после проводов, чтобы здесь не светиться, отъедем куда-нибудь и прямо в машине отметим встречу? — убеждал в необходимости машинного застолья Несмеянов.
— Согласен, — улыбаясь, поддержал наконец его Филиппов и тут же поправил: — Но лучше не в машине, а в цирке, у Панкратова. Он всегда для этих целей найдет подходящую комнату. А если не понравится у него в кабинете, может дать номер в гостинице. В случае чего сможете и переночевать там, чтобы не ехать на ночь глядя.
— Там видно будет, — согласился Несмеянов. — Одно ясно: в цирке лучше, чем в машине.
На том и порешили.
Анализируя свои действия, Владимир хотя и вынужден был признать, что в последнее время и его коснулось немало неприятностей и бед, все же в недалеком будущем просматривал неплохие для себя перспективы: вскоре после сдачи театра шеф уедет в отпуск, а там, если ничего не случится, и для него с Аленой должны наступить неплохие времена.
Он не встречался с полюбившейся ему девушкой уже довольно длительное время и испытывал большое желание увидеться с ней.
Продолжая свои отношения с Аленой и опасаясь огласки, Филиппов соблюдал все доступные ему меры предосторожности и был доволен: все складывалось в целом хорошо. Принявшие систематический характер встречи любовников проходили чаще всего у матери Соколовского — она жила в трехкомнатной квартире одна, и Алена понравилась ей с первого раза. По этому старушка принимала их всегда очень радушно: помогала приготовить закуску, накрыть стол, без уговоров соглашалась посидеть с ними, охотно могла выпить при этом рюмочку, а потом потихоньку отправлялась по своим делам на кухню, ненавязчиво и очень деликатно стелила им постель и тактично удалялась в свою комнату.
Встречи Владимира с Аленой случались и у нее дома, но не очень часто. Все здесь было бы хорошо — дома она чувствовала себя по-настоящему хозяйкой: готовила Владимиру любимую им яичницу с зеленым луком, потом, после занятия любовью, с удовольствием мыла его. Чистые, облегченные, они садились на кухне пить чай или что-нибудь покрепче. Но когда наступало время расставаться, Алена моментально надувала губы, ожесточалась и заливалась слезами. Лицо ее становилось злым, некрасивым. Сколько раз поэтому Владимир зарекался не встречаться у нее на квартире. Но проходило время, он начинал думать о ней, а воспоминания о прошлых встречах еще сильнее распаляли его, и, чтобы ни от кого не зависеть, он ехал опять к ней, а после радости новой встречи, горячих ласк и тихой нежности приходилось вновь выдерживать бурную, со слезами, сцену безосновательной ревности молодой женщины, страстно желающей постоянства отношений. Все чаще и чаще она стала говорить о том, что неплохо бы куда-нибудь уехать. И тогда им не придется никого бояться и жить они смогут себе в удовольствие. Конечно, уехать куда-нибудь — красивая идея, но Владимир уже давно решил, что эта идея для него совершенно бесперспективна, губительна даже. Надо быть круглым идиотом, чтобы не понимать, что за это его, куда бы он ни уехал, исключат из партии, снимут с работы. Этого уже достаточно, чтобы стать никем! А смириться с потерей статуса Владимир даже малейшего желания не испытывал, и потому, высказав все это Алене, он просил ее пока не строить никаких иллюзий насчет «махнуть куда-нибудь», а оставить все так, как у них сложилось со времени их знакомства. Лучшее, на что они могут рассчитывать для себя, так это, если ничего не случится, вместе съездить в отпуск в один и тот же санаторий.
Это предложение Алене понравилось и на какое-то время примирило ее со своей участью.
— А как быть с путевками? — беспокоилась она. — В разные санатории достать их легче. А в один? Думай, у тебя же есть какие-то связи.
— Выкрутимся! — заверил ее Филиппов — Я возьму путевку в своей бухгалтерии, а насчет тебя похлопочу в обкоме профсоюза, у хороших знакомых попрошу. И все дела, — успокоил он любимую женщину.
— А у тебя когда отпуск? — торопила время Алена, и было видно, как сияют при этом радостью и нетерпением ее глаза.
— Вернется шеф — и сразу уйду. Теперь мы с ним два месяца отдыхаем друг от друга, — объяснял Филиппов. — Он собирается в отпуск после сдачи театра. В Ясноводск едет. В санаторий «Горячие валуны». Каждый год там отдыхает. А ты когда сможешь?
— Как ты, так и я. Давай заранее определимся, — приступала Алена с новыми вопросами, которых у нее появлялось великое множество. — Значит, шеф возвращается — ты уходишь, да?
— Да! Но могу уйти и не дожидаясь его. В принципе проблем по этой части нет. Но я все с ним согласую до ухода его в отпуск, — терпеливо разъяснял Филиппов. — Тут вопросов не было и не будет. Нужна только путевка. Мне она гарантирована.
— Теперь понятно, — не отставала Алена. — Будем выяснять, с какого времени точно уйдет ваш шеф. А потом определимся и мы.
Алена загорелась новой идеей. По своим каналам довольно скоро она выяснила все, что касалось ее отпуска и возможных путевок. Поделилась новостями с Филипповым, строго-настрого наказав, чтобы он не прозевал их и заранее принял все необходимые меры. И с нетерпением принялась ожидать, считая дни и недели до желанного времени, когда она в кои-то веки отдохнет, как все нормальные люди, в санатории, а главное не одна…
Довольный, что на определенный период времени отвлек молодую любовницу от несбыточной мечты строить совместную с ним жизнь более реальными заботами о совместном путешествии, Филиппов пригласил Алену снова к себе в сад, чтобы, ни от кого не завися, провести свидание с ней так, как это было в первые их встречи.
Все прошло и в самом деле так, как он и предполагал. Оба были довольны друг другом.
…Утром, успокоенные, радостные, они с аппетитом позавтракали и поочередно, друг за другом, пришли на остановку. Но когда в давке, в общей толчее, стараясь не очень привлекать к себе внимание, скромно устроились на задней площадке автобуса, Владимир неожиданно снова увидел недалеко от себя «старого друга» — милиционера, который однажды уже засек их с Аленой. Как и в прошлый раз, едва встретившись взглядом с Филипповым, Петр спокойно отвернулся и сосредоточенно принялся рассматривать что-то более важное за окном.
«Интересно, что он попросит теперь?» — без прежнего напряжения, но с досадой подумал тогда Владимир. В том, что милиционер распускать сплетни не будет, Филиппов теперь уже был уверен, как не сомневался он и в том, что на днях постовой придет к нему с новой и опять непростой, а скорее всего, трудной просьбой. И на это теперь у него были все основания. В свой первый визит к Филиппову Петр заверил его, что до могилы будет глух и нем, но если у него возникнет какая-либо жизненная необходимость, то обратится к Владимиру Алексеевичу, а тот, со своей стороны, пообещал, что, если будет в его силах, обязательно ему поможет, и лучше не советом — делом.
В своих предположениях Филиппов не ошибся: через несколько дней после злопамятной встречи в автобусе, вежливо постучав, Петр зашел к нему в кабинет, поздоровался, еще раз поблагодарил за то, что ему отвели неплохой участок в садовом товариществе, и с плутовской смешинкой в глазах попросил Владимира на этот раз помочь ему достать уже срубы для дома.
— Участок я разработал, подготовил все необходимое для фундамента — завез блоки, купил цемент, — пояснял Петр как бы просительно, но с упрямой обстоятельностью. — Сейчас строго с излишками жилой площади. Поэтому, Владимир Алексеевич, в соответствии с существующим законодательством срубы желательно пять на четыре, на худой конец — шесть на четыре. Помогите, пожалуйста, благодарен буду всю жизнь.
Вопрос о приобретении срубов действительно был очень сложным, но Филиппов, понимая, что молчание не кого-нибудь, а сообразительного и хваткого постового стоит помощнику председателя дороже, сделал все, чтобы очень скоро Петр благополучно доставил сруб на свой уже распланированный для возведения дома участок.
Но на будущее поездки с Аленой в свой сад Филиппов теперь уже окончательно и бесповоротно решил прекратить и использовать для свиданий с ней только другие варианты из имеющихся у них.
И все же период невезения пока еще не закончился.
Обеспокоенный затянувшимся молчанием Владимира и сгорая от нетерпения скорее узнать судьбу своего письма Славянову, Воробьев опять без звонка объявился собственной персоной в кабинете помощника председателя.
Поздоровались без прежней душевности, не глядя друг другу в глаза. Пытаясь несколько оттянуть сообщение нежелательной для Воробьева новости, Филиппов первым делом поинтересовался результатами опытов в лаборатории.
— Как дела, Владимир Григорьевич? Опыты еще не закончились?
— Пока не закончились. Поэтому ничего хорошего сказать вам не могу, — официальным тоном, очень сдержанно, и почти не заикаясь, ответил изобретатель. — А как мой вопрос, решился?
— К сожалению, председатель посоветовал вам обратиться к Лурину. Это начальник областного управления связи. Но он сейчас на учебе. Можно, не дожидаясь его возвращения, обратиться и к начальнику городской телефонной сети Юшанину.
— Это дохлый номер! — с ходу отмел этот вариант Воробьев. — У меня есть его ответы. Я много лет подряд их получаю. Если судить по ним, то телефон мне поставят после двухтысячного года! Значит, вы не хотите мне помочь?! Вот уж не ожидал! А я получил подтверждение на регистрацию мо-е-го изобретения. И представьте себе, вы — соавтор! — Воробьев голосом выделил слово «моего» и замолк, вопросительно глядя на собеседника.
Филиппов только теперь понял, что он ввалился-таки в грязную яму и только потому, что зря поддался на уговоры Воробьева стать соавтором.
Это случилось вскоре после их совместной поездки в хозяйство Чагина. Паспорт еще ему, дурак, приносил, чтобы заполнить анкету с данными об авторе.
«Не надо было этого делать! — с горьким сожалением подумал Владимир о содеянном. — Теперь чистым из этой ямы не выберешься».
Не видя реакции на свое сообщение о регистрации изобретения, Воробьев на одном дыхании и опять совершенно не заикаясь выпалил мстительно:
— Ну ладно, соавтор, раз вы не желаетепомочь автору, мы пойдем другим маршрутом! — и, не прощаясь, резко повернулся и зашагал по коридору на выход.
Владимир даже не успел сказать ему, что для решения вопроса следует подождать всего лишь возвращения Лурина из столицы. Вспыльчивый характер Воробьева добавил неприязни в его отношение к изобретателю, но с другой стороны, он готов был понять его: человеку слишком надоело годами ожидать решения вроде бы совсем, с его точки зрения, простого вопроса.
«Пройдет время, и он, конечно же, успокоится, — рассуждал Владимир. — Сам придет, или же я позвоню в лабораторию и скажу ему, как будем решать вопрос без Славянова. Как только вернется Лурин из Москвы, вопрос будет решен. И если уж человек ждал телефона годами, месяц подождать сможет».
Осмысливая нежелательные события и конфликты, происходящие в последнее время в его жизни, Филиппов невольно задумался: а до каких же пор такое будет продолжаться? Может, и вправду следует резко сменить обстановку и съездить куда-нибудь на субботу и воскресенье? Предложение Лужбинина, пожалуй, было весьма кстати. Человек два раза уже звонил и приглашал приехать тем же составом, что и в прошлый раз, чтобы набрать для засолки черных и белых груздей, мощный слой которых сейчас пошел. Кого же взять с собой?
Зная, что у Буравкова оба дня заняты — в воскресенье день рождения матери, — Владимир, долго не раздумывая, позвонил проректору сельхозинститута Былинкину, с которым тоже крепко дружил не один год. И предложение его было принято с благодарностью.
В субботу вечером на «рафике», полученном в сельхозтехнике, вместе с шофером и его сыном Сергеем команда Филиппова появилась в районном центре, где опеку над грибниками взял сам председатель райисполкома Лужбинин.
Когда на двух машинах приехали на опушку леса, то, учитывая, что в группе горожан почти все новенькие, договорились идти по лесу в пределах видимости друг друга и периодически подавать голос, держа ориентир на Лужбинина.
Вскоре во главе с ним вошли в лес и цепочкой, на небольшом расстоянии друг от друга, принялись за поиски грибов.
Первое время договоренность старались соблюдать все: слева от Филиппова шел сын шофера Сергей, за ним его отец; Былинкин двигался с правой стороны от Лужбинина.
Когда чаще стали попадаться дорожки и группки груздей, в большинстве своем черных, ауканье и крики постепенно прекратились совсем, так все увлеклись сбором грибов и, очевидно, потому не сразу заметили, как наступила темнота. В лесу это происходит быстрее, чем на открытой местности. И Лужбинин, понимая, что теперь стало еще проще заблудиться, предложил Филиппову трубить сбор.
Первыми на крики Владимира откликнулись Сергей и Былинкин, подошли, оба довольные, с гордостью показали добычу.
— А где отец? — обращаясь к сыну шофера, спросил Лужбинин.
— Вначале шел рядом со мной, а потом куда-то неожиданно пропал. Я испугался и начал кричать его. Но он так и не откликнулся… А вы, значит, его тоже не видели? — Сергей в растерянности присел на подножку «рафика».
Все поняли, что случилось самое нежелательное. Начали звать Михаила, кричали до хрипоты, но никаких откликов не услышали даже тогда, когда порядком углубились в лес.
Филиппов, понимая, что всю ответственность за случившееся несет он, предложил проехать на обеих машинах как можно дальше в лес с включенными фарами и беспрерывно сигналя. Но и эта попытка найти человека не принесла успеха.
Стало ясно, что все меры по поиску шофера ночью в лесу бесполезны. Не исключено, что Михаил может оказаться сейчас уже в другой области — граница-то с ней совсем рядом, а возможно, где-то и на территории района.
Усталые и расстроенные, приехали ночевать на бывшую базу пионерского лагеря, и еще по дороге Филиппов попросил предрика сообщить о случившемся в райотдел милиции и одному из своих замов, чтобы они побыстрее связались с близлежащими фермами и хозяйствами.
Не рассчитывая на удачу, кое-как перекусили и сразу легли спать, решив встать пораньше и вернуться в лес, туда, откуда начали поход за грибами.
Владимир не спал почти всю ночь, и хотя усталость в конце концов свалила и его, проснулся он первым и сразу разбудил остальных.
Наскоро выпив по бокалу чая, снова прибыли на опушку леса, наметили план поиска. И вдруг где-то совсем неподалеку послышался гул машины. С каждым мгновением он становился все явственнее.
И вскоре грибники, выйдя из-за деревьев на лесную дорогу, увидели, как к ним приближается крытая брезентом машина. Она остановилась рядом с их «рафиком», и тотчас все увидели в ее кабине пропавшего шофера.
Не скрывая слез радости, Сергей бросился к отцу, выпрыгнувшему из машины.
Выждав, пока закончатся их объятия, Филиппов, радость которого была не меньшей, чем у отца с сыном, спросил улыбающегося шофера:
— Расскажи-ка, Михаил, как же так вышло, что ты бросил не только нас, но и своего собственного сына?
— Да сам не знаю, Владимир Алексеевич! Вначале я смотрел, как Сергей собирает грибы. А потом так, видать, увлекся, что совсем забыл посматривать по сторонам. А кричать, честно признаюсь, поначалу стеснялся. Шел и шел, все думал, на кого-нибудь из вас выйду. А там темно внезапно стало. Лишь часов в двенадцать ночи вышел на одну из ферм, где и заночевал вместе со сторожем… Извините, что так получилось. Грибы я собирал первый раз в жизни.
Услышав такое, рассудительный и неторопливый в оценках людей Былинкин, не выдержав, в резкой форме попенял незадачливому грибнику:
— Мне приходится встречаться со многими, но такого безответственного отца я вижу впервые!
Рассуждать на эту тему больше не стали, а чтобы не терять времени, поехали дальше, благо Лужбинин грибные места хорошо знал. Приехали на большую поляну, поставили рядком машины, включили приемник и, наказав Михаилу искать грибы только вокруг машин, углубились в лес.
С мешком грибов Владимир вернулся в город и, довольный, подумал, что после такой встряски обязательно должен наступить перелом, и никакие напасти больше его не коснутся.
Глава 7
Областной театр оперы и балета заметно преображался: третий месяц продолжалась проводимая впервые за несколько десятилетий реконструкция изрядно обветшавшего здания. И когда с его фасада и боковых стен убрали строительные леса, взору горожан предстал облик нового театра — здание ярко-желтого цвета, выделявшееся среди окружавших строений, сохраняющих явный отпечаток прошлого века.
Однако отделочные работы внутри театра были пока еще не закончены, и ход их в очередной раз обсуждался на заседании штаба, которое, как и предыдущие, проходило в большом зале облисполкома и протекало по строго определенному регламенту.
Постучав карандашом по микрофону, призывая собравшихся к тишине, заседание кратким вступительным словом открыл Славянов. Он говорил вначале по тексту, написанному его помощником Филипповым, но вскоре отодвинул листки в сторону.
— Думаю, вы прекрасно понимаете ту ответственность, которая лежит на всех здесь присутствующих. Бюро обкома установило нам срок — четыре месяца. Мы близки к выполнению задания, хотя очевидно, что предстоит сделать еще очень многое. О конкретных направлениях наших усилий, первоочередных задачах на сегодняшний день по традиции попросим рассказать руководителей основных строительных организаций. Первое слово предоставим генеральному подрядчику. Пожалуйста, Федор Александрович.
На трибуну, раскрасневшийся, взволнованный, вышел управляющий трестом №1 Першинин, невысокого роста, худощавый, в темно-синем костюме и белой рубашке с темно-красным галстуком. По привычке торопливо он начал докладывать, что сделано и что осталось выполнить строителям, чтобы открыть театр в установленный срок. Разобрать, что говорит управляющий, было трудно, и Славянов очень скоро прервал его:
— Федор Александрович, мы разрешаем вам торопиться на объекте. А здесь будьте, пожалуйста, обстоятельны и не наклоняйтесь так близко к микрофону. Успокойтесь и продолжайте.
Сделав глоток воды, Першинин продолжил свое выступление совсем по-другому, без бумажки, лишь изредка заглядывая в папку с материалами, чтобы точно назвать ту или иную цифру.
— Сегодня мы обошли весь театр и увидели, какие остались недоделки, какие вопросы пока еще не решены и требуют особого внимания как ключевые. Записали их, определили меры по решению. Перед сдачей объекта государственной комиссии наметили провести свою проверку созданной в тресте хозяйственной комиссией. На том, что мы способны решить собственными силами, останавливаться здесь не буду. На сегодня главное — закончить работы по переключению электросети на постоянное напряжение. Повесить люстры в буфете и гардеробной. Установить щиты в студии звукозаписи, звонки. Но самое главное — полы в гардеробной и вестибюле. Эти работы необходимо ускорить. Иначе мы задержим мебельщиков. — Выпив еще воды, Першинин продолжил: — Беспокойство у нас вызывает трест «Стройдеталь». Он задерживает выдачу дверей, пожарных шкафов для слаботочного хозяйства. И последнее. Пора браться за дело «Спецдорстрою» и управлению благоустройства города: за ними ремонт асфальтового покрытия перед театром. И самое главное: необходимо закончить работы по системе охранно-пожарной сигнализации, произвести наладку систем и сдать заказчику. Теперь у меня все. Если названные мной задачи будут решены вовремя, мы тоже уложимся в установленный обкомом срок и без задержки сдадим объект государственной комиссии.
Славянов, внимательно слушавший выступление управляющего трестом и делавший все время какие-то записи, поднял голову, посмотрел в зал и, отыскав глазами руководителей названных субподрядных организаций, начал поднимать их по порядку:
— Борис Игнатьевич, доложите с места.
Тут же в зале уверенно поднялся управляющий трестом «Верхневолгоэлектромонтаж» Епифанов и стал основательно, не спеша отвечать, что соответствовало его характеру — слушать внимательно и делать все продуманно и обстоятельно, ибо электрик, как и сапер, ошибается только раз в жизни:
— Я не понимаю, о какой задержке с нашей стороны генподрядчик ведет речь? Напряжение уже переключается.
— Как так? — удивился Першинин.
— Очень просто, Федор Александрович, — отвечал Епифанов. — Сегодня я со своими был в театре после вас. И дал такую команду.
— Не будем спорить, — вел заседание Славянов, сразу поднимая управляющего трестом «Стройдеталь» Пушкевича. — Как с дверьми, Феликс Маркелович?
— Завтра и послезавтра привезем все. Можно считать вопрос закрытым, — заверил всех Пушкевич.
Выслушав остальных руководителей, Славянов, довольный, отыскал глазами заказчика, улыбаясь, спросил:
— У вас есть вопросы, Александр Борисович?
Задремавший было от усталости и жары замдиректора театра Белкин, вскинув руку, поднялся:
— Иван Васильевич, совсем забыл. Наступили дни, когда каждая минута дорога, а у нас связь не работает. Два телефона на весь театр! Для оперативного решения вопросов это очень мало. Мы звонили на станцию, но безрезультатно. Прошу вашей помощи.
— Кто у нас от ГТС, Владимир Алексеевич? — обратился Славянов к своему помощнику.
— Я звонил лично Юшанину. Он должен быть, — заверил Филиппов, вставая со своего места.
— Кто из городской станции? — Славянов, требовательно повысив голос, обратился к присутствующим.
В заднем ряду, недалеко от двери, поднялся невысокого роста, щуплый мужчина в темно-сером костюме и такого же цвета водолазке. Заинтересованные взоры заседающих разом сосредоточились на нем, и от этого, почувствовав огромную тяжесть ответственности, человек как-то сжался и сделался еще меньше, чем был на самом деле. Непривычный к совещаниям такого уровня, он ответил дрожащим, хриплым от волнения голосом:
— Я из ГТС.
— Кто я? Не знаем такого, — язвительно переспросил его Славянов. — Назовитесь!
Замечание Славянова прозвучало, как гром среди ясного неба; в зале прекратилось шушуканье и наступила звенящая тишина.
— Гульбин я, замначальника отдела, — ответил связист.
— Мы вас не приглашали, товарищ Гульбин, покиньте помещение. — Славянов, не скрывая раздражения, несколько раз сделал нервное бодливое движение головой, что свидетельствовало о крайнем неудовольствии его. Выждав, когда за представителем городской телефонной сети закроется дверь, председатель облисполкома объявил своему помощнику: — Владимир Алексеевич, на завтра, с утра, пригласи ко мне Юшанина. — И уже в зал прокомментировал свое решение: — До чего человек забылся. Сам не пришел и даже зама не прислал. Отправить на серьезное мероприятие рядового исполнителя, который ничего не решает, — это надо додуматься. И плевать на штаб, на выполнение решения бюро обкома! Как барин ведет себя!
Чувствуя, что Славянов все более распаляется, Филиппов, хорошо знавший характер председателя, почел за лучшее сменить тему, хотя и понимал, что за это может и сам схлопотать немало.
— Извините, Иван Васильевич, — обратился он с вопросом к председателю, — а на сколько приглашать Юшанина?
Славянов удивленно взглянул на помощника, осмелившегося прервать его, но сумел быстро оценить ситуацию: не успел наговорить лишнего в адрес зазнайки, о чем впоследствии мог бы пожалеть. И успокоившись, уже гораздо спокойнее назвал время приема:
— На восемь утра. Еще вопросы будут? Нет желающих что-либо добавить по ходу нашего заседания? Ну что ж, товарищи, тогда за работу. Следующее заседание штаба проводим здесь, а самое последнее — в театре перед его открытием. Первыми зрителями будут, конечно, строители. До свидания!
Когда зал опустел, Владимир аккуратно собрал материалы штаба со стола председателя, выключил свет и закрыл своим ключом дверь. Увидев это, Белкин, дожидавшийся его в коридоре, удивился:
— Владимир Алексеевич, у вас есть ключ и от зала?
— Пришлось завести, — входя в свой кабинет, сказал, улыбаясь, Филиппов. — С этим ключом случай у нас вышел. Однажды приношу председателю окончательный вариант доклада, он полистал его и говорит: «Пойдем-ка в зал заседаний. Там нам никто мешать не будет — ни звонков, ни хождений. Возьми свой экземпляр и приходи». С этими словами Славянов поднимается и через свою комнату отдыха направляется в зал заседаний. А я бегом в свой кабинет, беру папку со вторым экземпляром, десяток листов чистой бумаги, секундомер и тут же звоню пожарнику, чтобы он открыл мне дверь зала. В трубке длинные гудки — пожарника нет. Звоню дежурному милиционеру — дескать, не знаешь ли, где пожарник? И опять понапрасну. Торкнулся в дверь к Леснову — закрыто. Хотя у него, я точно знал, ключ имеется. А время идет.
— А разве нельзя тем же путем, что и Славянов? — удивился Белкин.
— Теоретически можно. Но у нас не принято ходить через комнату отдыха председателя, когда он на месте. А тут в коридор уже выбежала секретарша Славянова Зинаида Сомова. Машет мне рукой и кричит, чтобы я бегом к шефу. Говорю ей: «Ключа нет. Войти не могу». Показываю на дверь. «Иди через комнату отдыха. Он велел. Быстрее!» — торопит она меня. Запыхавшись, влетаю в зал. Вижу, Славянов сидит грознее тучи. Ну, думаю, сейчас выдаст. И не ошибся.
«Нехорошо ведешь себя, Владимир Алексеевич, — говорит он мне сердито. — Посадил тут меня сторожем и ждать себя заставляешь. В чем дело?»
«Извините, Иван Васильевич, ключа не нашел. Пожарные где-то по зданию ходят».
«Запомни: я своих помощников ждать не должен! Скажи, чтобы завтра же, — с нажимом произнес он, — тебе ключ сделали. И доложишь мне, бедолага! — строго сказал он и вдруг улыбнулся, поглядел на меня насмешливо и, указав, где сесть, чтобы хорошо было слышно, добавил: — Ну что ж, начнем. Читай, но не торопись».
Ну, уж если назвал бедолагой, думаю, значит, отошел. Он частенько употребляет это слово. А вот что в его понимании оно означает, об этом я точно сказать не могу.
— А что было дальше? — поинтересовался Белкин.
— На другой день мне принесли ключ, как миллион, на блюдечке.
— Да, тяжелый у вас хлеб, Владимир Алексеевич, все время надо держать ухо востро, — констатировал замдиректора. — А что будет Юшанину? Метко председатель барином его назвал. Он и в самом деле барин. Что хочет, то и делает. Многие начальники, даже повыше его рангом, знают про это, только вслух не высказываются: вдруг самим придется обращаться к нему? Ведь у каждого родных и знакомых полным-полно. Что же сулит ему вызов к председателю? — ожидая ответа, Белкин украдкой взглянул на часы.
Филиппов отвечать не торопился. В нынешней ситуации он, безусловно, не завидовал Юшанину, потому что хорошо знал силу гнева своего шефа. Был с ним такой случай. Как-то с бригадой специалистов управления сельского хозяйства области готовил выступление председателю на кустовое совещание с руководителями колхозов и совхозов; закрывшись на задвижку, сидели в этом же кабинете. И вдруг зазвонил красный телефон — это значит звонил сам Славянов. Владимир привычно снял трубку.
— Слушаю, Иван Васильевич.
— Принеси мне сводки. Квартальные. По сдаче молока и мяса.
— Понял, — ответил Филиппов и спешно принялся за поиски статистических данных.
В кабинете было три стола, и все завалены справками, сводками — их было великое множество: ежедневных, недельных, месячных, квартальных, полугодовых и годовых. Ими же были заполнены три книжных шкафа. Но необходимые председателю сводки лежали на одном из столов, Владимир точно помнил это, да вот беда: на каком? Роется, а найти не может. А красный телефон опять настойчиво звонит.
«Сейчас, можно не сомневаться, попадет», — понял Филиппов и, прежде чем снять трубку, послал одного из членов бригады за сводкой к помощнику заместителя председателя облисполкома по сельскому хозяйству. И только закрылась дверь за посланцем, Владимир снял трубку:
— Слушаю, Иван Васильевич.
— Это я слушаю! В чем дело, Владимир Алексеевич? Почему заставляешь себя ждать? Почему у тебя, как у китайца, порядка ни в чем нет? Простого дела решить не можешь. Одна нервотрепка. Сколько еще ждать?!
Внутренняя связь в облисполкоме работает хорошо, и все, кто находился в кабинете Филиппова, конечно же, слышали этот «душевный» разговор.
Первым посочувствовал помощнику председателя Фраймович, начальник отдела по растениеводству.
— Тебе не позавидуешь, Владимир Алексеевич. Взбучка хорошая!
— А вы думали, легкое дело — помогать первым лицам? — ответил Филиппов и пошутил невесело: — На то и щука, чтобы карась не дремал.
Когда принесли сводку от заместителя председателя, Владимир отнес ее Славянову и назад в кабинет вернулся, уже улыбаясь.
— Шеф — психолог что надо. Он очень редко распекает по полной программе, всерьез. Сейчас интересовался, как у нас дела. Передает всем привет.
Вспомнив об этом, Владимир, улыбаясь своим мыслям, спросил Белкина:
— Интересуетесь, что завтра будет Юшанину? Точно сказать не могу, но лично я не хотел бы оказаться на его месте. И вам не пожелаю. В этом уверен.
— Я тоже уверен, Владимир Алексеевич. Чего стоит ваша история с ключом. А у Юшанина совсем другое дело. Это не ключ от зала. — И, сочувствуя не то Филиппову, не то Юшанину, заметил: — Не приведи бог. Значит, вы завтра с утра опять на весь день в театр?
— Да, Александр Борисович. И не только завтра: так будет до открытия театра. Это решение председателя.
— Здорово! Ничего не скажешь — хватка у него железная. А вы еще будете сегодня встречаться с Иваном Васильевичем?
— Наверное, нет. А в чем дело?
— Один вопросик забыл…
— Оставьте его на завтра. Утром, когда встретимся, спокойно расскажете мне, а я, как приеду на доклад к председателю, все передам ему от вашего имени. А сегодня самое главное сделано: штаб свою работу закончил. Вечером же по традиции мы проводим шефа, как всегда, в девятнадцать ноль-ноль. Потом и сами по домам разойдемся. Хотя мне еще предстоит разыскать Юшанина. Никому не известно, где он, чем занимается и когда появится дома. Такова, Александр Борисович, обстановка на вечер, — подытожил разговор Филиппов, машинально рассортировывая поступившие сводки и статистические обзоры.
— Работа у вас, Владимир Алексеевич, прямо скажем, не сахар, но интересная, — сделал вывод Белкин и, пожав Филиппову руку, на прощание добавил: — Я искренне желаю вам всего наилучшего.
Филиппов, закончив разбирать сводки, посмотрел на часы: до проводов председателя оставалось минут десять.
«Еще успею Юшанину позвонить. Даже не один раз», — решил он и пододвинул поближе к себе телефон, чтобы набрать нужный номер.
— Это квартира Юшанина?
— Да, но Алексея Николаевича нет, — ответила женщина. — А кто его спрашивает?
— Помощник председателя облисполкома Владимир Алексеевич Филиппов. А вы его жена?
— Да, — с некоторым напряжением ответили ему на другом конце провода.
— Очень хорошо. У меня к вам убедительная просьба: как только Алексей Николаевич появится, попросите его позвонить мне. Срочно! — И он назвал супруге Юшанина два номера своих телефонов.
Выполнив поручение шефа, хотя и частично, Филиппов был доволен и начал подготовку к завтрашнему дню: сложив в заветную коричневую, с бронзовым замком папку материалы штаба, списки руководителей подрядных организаций, других служб, причастных к реконструкции театра, книжечки с номерами телефонов работников аппаратов горисполкома и облисполкома, он думал о предстоящем дне в театре, и в это время звонок по «тройке» вывел его из состояния сосредоточенности.
— Они выходят! — предупредила его секретарша председателя Валерия Ласкина.
Услышав, как яростно стучит каблуками Липатов, словно гвозди в паркет вколачивает, — он всегда таким образом двигался, когда был полон служебного рвения, а чаще всего это случалось в присутствии Славянова, — Владимир поспешил выйти в коридор, чтобы проводить шефа.
— А вы говорили: Филиппов пропал! — пошутил Славянов при виде помощника и по-домашнему тепло улыбнулся ему. Как, Владимир, удалось найти Юшанина?
— Пока нет, Иван Васильевич, — тоже улыбаясь, отвечал Филиппов. — Но я переговорил с его женой. Он позвонит, когда появится дома. Я передам ему ваше приглашение… — Владимир запнулся, не сразу сообразив, как назвать предстоящую встречу грозного шефа с провинившимся чиновником, и через мгновение добавил: — На дружескую беседу.
Все засмеялись, хорошо зная, какой будет эта «дружеская беседа».
— Человек совсем распоясался, и понятно почему, — уже миролюбиво сказал Славянов. — Все к нему обращаются, всем нужны телефоны. Понимаю, острая необходимость, дефицит номеров. И тут ничего не поделаешь. Но не прийти на заседание штаба? Не прийти самому и прислать даже не зама, а рядового исполнителя? Это уж чересчур!
— Перебрал орелик! — подсказал Липатов.
— Правильно, Петр Семенович, орелик не только перебрал, но и превысил рамки своих полномочий! — С лица Славянова снова исчезли остатки теплившейся улыбки, выражение его стало жестким и суровым.
— Нахал этот Юшанин! — изрек свою позицию Леснов.
— Другого слова и я не нахожу, — согласился председатель.
Так, обсуждая инцидент, происшедший на заседании штаба, незаметно оказались у выхода из здания. Около машины Славянов поочередно пожал всем руки и, предупредив, что будет на даче, уехал в Лесной городок.
Потом все провожающие снова вернулись на второй этаж, в кабинет Леснова, откуда он сразу же позвонил в гараж, чтобы вызвать дежурную машину.
Филиппов, распахнув дверь своего кабинета и боясь прозевать звонок от Юшанина, вполуха слушал Леснова, который с важностью разъяснял диспетчеру:
— Нас надо отправить сейчас. А Филиппова позднее. У него дела и задание от председателя. — Положив трубку, Леснов повернулся к Владимиру и, на глазах теряя остатки напыщенности, спросил по-дружески: — А чего утром-то не пришел вовремя? Мы уж начали волноваться, не случилось ли чего? Петр даже звонил тебе, но дома никого не было. Ты где пропадал?
— Вот и я про то! — поддержал Леснова Липатов, фертом влетевший в кабинет.
— Спасибо, мужики, за трогательную заботу. Но, как вы знаете, выполняя поручение шефа, я теперь хожу каждый день в театр, — иронично усмехнулся Филиппов и замолчал в ожидании: ему показалось, что в его кабинете зазвонил телефон.
— Да нет, не у тебя звонит, соседский, — успокоил его Липатов. — Мы знаем, что ходишь в театр. Так что из того?
— А то, дорогой мой, что на оставшиеся дни шеф освободил меня от всех других дел, приказав, чтобы я занимался только театром. И докладывал ему два раза в день: в десять и семнадцать часов обо всем, что там происходит.
— Ничего себе! Вы только посмотрите на него, Петр Семенович! — театрально поразился Леснов. — Да ведь это значит, что шеф поднимает вас, Владимир Алексеевич. Дорожи этим. Теперь понятно, что ты занимаешься делом, а не просто ходишь в театр. Желаем тебе удачи. Учти, с тебя причитается. Сегодня, так и быть, прощаем. Но в следующий раз обмоем. Готовься! Мы поехали. А за тобой машина позднее подойдет. Позвонишь!
Оставшись один, Владимир позвонил жене и предупредил ее, что задержится, потом стал разбирать сводки, выбрасывая в корзину ненужные, и наводить порядок на столе, в шкафах. В двадцать один тридцать раздался телефонный звонок.
«Наверное, Юшанин», — подумал Филиппов. И не ошибся.
К разговору с начальником городской телефонной сети Владимир уже подготовился. Он твердой рукой снял трубку и сразу услышал взволнованный голос.
— Мне Филиппова. Юшанин говорит.
— Филиппов — я, — тоже не здороваясь, ответил Владимир и добавил: — Для вас есть сообщение.
— Что случилось? Почему такая срочность?
— Обыкновенная. В порядке вещей. Я обязан передать вам, что завтра к восьми утра вас приглашает председатель облисполкома Иван Васильевич Славянов.
— А какой вопрос? Зачем приглашает?
— Вопрос на месте. Больше ничего сказать не могу. До свидания, Алексей Николаевич! — И Филиппов положил трубку, потом привычно записал в ежедневник день и время разговора и тут же позвонил в гараж и попросил прислать машину.
В ожидании ее проверил еще раз материалы по заседанию штаба, аккуратно сложил их в папку, машинально повернул голову к окну и удивился увиденному: на стекле множеством огней блестели капельки набирающего силу дождя. Невольно подумалось, что это очень некстати — на конец недели намечено приятное мероприятие: в пятницу, после работы, — очередной шашлычник. И Владимир даже подумал, что нелишне напомнить об этом Буравкову и Соколовскому, но, взглянув на часы, решил не делать этого сейчас, а сразу отправиться домой. Катерина приготовила на ужин голубцы — его любимое блюдо. При мысли об этом у Владимира даже слюнки потекли. Он уже подходил к двери, когда внезапно зазвонил городской телефон. Возвращаться не хотелось, но гудки следовали один за другим, и Филиппов нервно снял трубку, чтобы выяснить, кто так настойчиво добивается его.
— Владимир, хочу тебя предупредить, — неторопливый голос Славянова Филиппов узнал сразу. — Завтра не приходи к восьми. Занимайся театром. Мы с «первым» будем встречать секретаря ЦК КПСС, нашего земляка.
— Выходит, Юшанину отбой дать? — уточнил Филиппов. — Кстати, он уже дома.
— Ни в коем случае. Ему скажут в приемной, что делать, — разъяснил Славянов, про себя решивший: «Пусть барин походит денек-другой, чтобы навсегда запомнить, кто в области начальник».
* * *
…Неделя пролетела незаметно. Владимир проснулся рано, подошел к окну, раздвинул занавески и посмотрел на погоду: небо по-прежнему было плотно затянуто тучами, но дождь уже прошел.
Сделав в лоджии зарядку с гантелями, он, как и всегда, принял контрастный душ, оделся и после завтрака, учитывая прогноз синоптиков, обещавших дождь на вторую половину дня, прихватив на всякий случай плащ, отправился быстрым шагом в театр.
У служебного входа его встретил по договоренности Белкин. Поздоровавшись, они неторопливо обошли все наиболее сложные участки, которые вызывали у руководства театра сомнение в своевременности окончания работ.
— Как хотите успокаивайте, Владимир Алексеевич, — гнул свое замдиректора, — но меня больше всего волнует зал. Представьте, все будет сделано, а сесть некуда?
— Я верю Полосатову, — входя в кабинет замдиректора театра, успокоил его Филиппов. — Вчера с ним вечером разговаривал. Он не подведет. В конце следующей недели кресла будут установлены. Сдача в двадцать три ноль-ноль.
— Это его слова?
— Его, лично им сказанные. А он своему слову хозяин.
— Неужели за два дня установят?
— Не сомневайтесь, все именно так и будет. — Владимир раскрыл папку, проверил по ежедневнику план действий, посмотрел, кому еще осталось позвонить. В числе первых значился разговор с Малаховым, начальником отдела снабжения и сбыта облисполкома, общение с которым для него всегда было легким и простым. Быстро набрав знакомый номер, поприветствовал его:
— Александр Николаевич, Филиппов тебя беспокоит. По голосу узнаешь? Это хорошо. Как там задание? Выполнили? Молодцы! Ждем! Когда к шефу поеду, доложу, что люберецкая дорожка через час будет доставлена в театр. Да-да, передам Александру Борисовичу. Я от него и звоню. Он будет в курсе. Пока!
— Это что, в зал люберецкая дорожка? — Белкин, счастливо улыбаясь, зачарованно качал головой. — Вот уж не ожидал! Никак не ожидал!
— Это сюрприз шефа.
— Что вы говорите?! Мы очень, очень благодарны Ивану Васильевичу. Обязательно скажу ему об этом при встрече. В кои-то веки и такое внимание театру! Ей-богу, до слез растроган! — Белкин вынул из кармана носовой платок и смахнул набежавшие слезы радости.
«Уж не играет ли?» — невольно подумал Филиппов. Но по тому, как просто и искренне вел себя замдиректора, Владимир решил, что ошибается в своих предположениях, и, чтобы не затягивать излишней патетики, вслух сказал:
— Так о чем вы вчера забыли мне сказать, дорогой Александр Борисович? Вспоминайте. Я готовлюсь на доклад к шефу. В случае необходимости доложу ему. Скоро и машина подойдет.
Владимир, сделал еще несколько звонков, положил телефонные справочники в папку с документами и, застегнув ее, приготовился слушать.
Разом подобравшись и посерьезнев, замдиректора платочком вытер слезы с глаз, не торопясь надел очки, внимательно посмотрел на собеседника и нерешительно и с тревогой в голосе сказал:
— Не знаю, Владимир Алексеевич, удобно ли говорить об этом, но молчать больше не могу. — И умолк, потом, волнуясь, достал из стола маленький пузырек, налил в стакан воды, капнул в нее несколько капель лекарства и залпом выпил.
Филиппов, почувствовав знакомый запах — Леснов тоже частенько принимал корвалол, — спросил сочувственно:
— Корвалол?
— Он самый. А перед вашим приходом уже две таблетки принял: от давления и валидол. И все из-за него. Допек он меня.
— Кто вас допек?
— Пожарник! Младший лейтенант меня, полковника в отставке, совсем замордовал. Представьте себе: написал около сотни различных предписаний! Помогайте, Владимир Алексеевич! Иначе добьет он меня окончательно. Сегодня после встречи с ним давление до ста семидесяти подскочило. Звезды в глазах появились. Говорю, две таблетки выпил. — Белкин обиженно откинулся на спинку кресла, держась за сердце, и даже закрыл глаза.
— Может, скорую вызвать?
— Ничего, отлежусь маленько, пока вы ездите к председателю. Но как только вспомню этого лейтенантика — сразу давление поднимается.
— Успокойтесь, Александр Борисович. Обещаю, обо всем доложу председателю. Когда вернусь, я сам распределю людей, которых сегодня пришлет Ленинский район. — Филиппов вышел из театра с твердым намерением попросить одного из замов начальника облздрава организовать визит врача, чтобы обследовать Белкина и, если нужно, оказать ему помощь.
Без пяти десять, когда Владимир был уже в своем кабинете, к нему заглянул Юшанин, в темно-сером костюме, белой рубашке, галстуке в крапинку, бледный и растерянный.
— Я прибыл! — сказал он и, кивком головы поздоровавшись с Филипповым, поинтересовался: — Неужели за неявку на заседание штаба? — И усмехнулся ехидненько, добавив: — Целую неделю хожу к председателю.
— Почему «неужели»? Штаб утвержден решением бюро обкома. И приглашаются на него только первые лица. Если же по каким-то уважительным причинам они не могут прийти сами, то присылают своих за-мес-ти-те-лей! — Филиппов по слогам произнес последнее слово и, снимая трубку красного телефона, протянул Юшанину в доказательство своих слов отпечатанный на хорошей белой бумаге список руководителей. — Иван Васильевич, Юшанин подошел.
— Пусть заходит. А потом, сразу после него, загляни ко мне сам. Доложишь, что сделано за неделю.
— Понял! — ответил Филиппов и, положив трубку, кивком пригласил Юшанина: — Идемте! Я провожу вас, Алексей Николаевич.
— Слава богу! Наконец-то буду принят, — не удержался, чтобы не высказать обиду, Юшанин.
Комментировать его слова Филиппов вслух не стал, но про себя отметил, что Славянов таким способом ясно дал понять главному связисту города, кто в области хозяин.
Уже с адреналином в крови вошли в приемную. Все еще важный и недоступный для простых смертных, Юшанин, увидев сидевших на диване для посетителей Леснова и Липатова, лишь слегка кивнул им головой и вовсе не обратил внимания на секретаршу, разговаривавшую по телефону прямой связи с шефом. Но в кабинет председателя он вошел заметно тушуясь, неуверенно.
Зинаида осторожно закрыла за ним вторую дверь и, посмотрев на Владимира, предупредила его:
— Как он выйдет, зайдешь ты. Иван Васильевич просил никого не принимать. Всем говорить, что его нет. Сегодня не в духе, — пожаловалась секретарша, прикладывая платочек к пылающим щекам. — Попросил соединить с начальником общественного питания. Набираю номер — начальника нет, зама — тоже. А наш уже звонит: «Ты что копаешься? Не можешь простого поручения выполнить». Говорю ему, что никого на месте нет. Все разъехались по районам. Кричит: «Скажи, чтобы нашли. И пусть со мной свяжутся».
— Что с ним сегодня?
— Говорят, вчера вечером к первому сначала заехал. От него вышел злой и сразу в Лесной городок отправился.
— Откуда знаешь?
— Татьяна, секретарша Богородова, сказала.
— Опять поцапались, — сделал резонный вывод Леснов. — Наш работает как вол, а тот давит.
— Из-за чего теперь схватились? — поинтересовался Липатов.
— Неизвестно, — покачал головой Леснов. — Потом узнаем. А пока одно ясно — человек не в духе.
— А мне сейчас к нему, — сообщил Филиппов и указал рукой на кабинет председателя.
— Готовься. Можешь схлопотать, как и я. Мне тоже велел ждать. Вопрос в том, чего ждать: нового задания или дружеского втыка? — Леснов в задумчивости погладил свой выпуклый животик засунутыми в карман пиджака руками.
— Не скажи! — возразил Липатов.
— Почему «не скажи»? У нас это запросто! — стоял на своем Леснов.
— А вот и нет! — не сдавался Липатов. — Думаю, он весь пар на Юшанина выпустит.
— Это, как говорил Штирлиц, информация к размышлению.
Так пикируясь, коллеги не заметили, как пролетело пять — семь минут, и вдруг дверь председательского кабинета широко распахнулась, и из нее буквально выбежал Юшанин, красный, как телефон прямой связи у Филиппова. От прежней барской спеси и самоуверенности в нем не осталось и следа: лицо покрылось пятнами, волосы взъерошены, голова втянута в плечи! Он был так расстроен и потрясен, что из кабинета председателя устремился не в дверь налево, в коридор, а прямо в распахнутый кабинет Липатова, второго помощника Славянова. Без труда оценив состояние главного связиста города, хозяин кабинета вежливо остановил его и даже указал на дверь, в которую можно выйти из приемной.
А Филиппов тем временем уже входил в кабинет председателя, ожидая, по предположению Леснова, какой-нибудь взбучки.
Сердито расхаживая вдоль стены от одного окна до другого, Славянов, не останавливаясь, о прошедшей беседе с Юшаниным высказался всего одной фразой:
— Я с ним поговорил. Что у тебя по театру? Много вопросов?
— Не много, но есть. Пользуясь случаем, доложу обстановку в целом, которая сложилась там на сегодняшний день.
— Откуда ты знаешь? — посмотрев на часы, висевшие на противоположной стене, удивился Славянов.
— Иван Васильевич, как и подрядчики, мы с Белкиным тоже с семи работать начинаем, — напомнил шефу Филиппов.
— Я давно заметил: Александр Борисович — заботливый, заинтересованный в деле человек, — похвалил Белкина председатель. — Такому хочется помогать. И мы будем помогать. Даже после того, как театр откроем. И делать это будешь ты, Владимир. Учти на будущее.
— Хорошо, Иван Васильевич, учту. Однако необходимость помочь, и именно Александру Борисовичу, появилась уже сегодня.
— В чем дело? — Славянов занял свое место за председательским столом и приготовился внимательно слушать своего помощника.
— Да пожарник, молодой парень, младший лейтенант, довел Белкина, кстати полковника в отставке, чуть ли не до инфаркта, — рассказывал Филиппов. — Около ста предписаний сделал театру!
— Дыхнуть не дает, говоришь?
— Именно так! Совсем замордовал человека! Сегодня вообще свалил его: Белкин таблетками еле сбил давление. Сейчас лежит в своем кабинете.
— Может, скорую вызвать?
— Я уже принял меры. Облздрав этим занимается. Лично Русаков. А он, известно, человек порядочный и надежный. В этом они очень похожи с Турановым.
Похвалив своего помощника за такое решение, Славянов коротко распорядился:
— Ты вот что, Владимир, позвони от моего имени начальнику УПО. Скажи Федору Ивановичу, чтобы сегодня же заменил этого шибко прыткого лейтенантика. И убрал его из театра как можно дальше. Что еще?
— Люберецкую дорожку в театр привезут через час.
— Я знал, Малахов обязательно достанет. Потому и просил, чтобы лично сам съездил в Подмосковье. Какие вопросы еще?
— Остальное решаем в рабочем порядке. Вечером доложу.
— Тогда все. Действуй, Владимир, — напутствовал Славянов помощника и тут же по пульту вызвал к себе Леснова.
Филиппов вышел из кабинета сияющий: ему нравилось слово «действуй», особенно когда он слышал его из уст самого председателя. Наделенное частью его больших полномочий, это слово очень помогало Владимиру в исполнении его нелегких обязанностей, придавая его поступкам и решениям уверенность почти магическую, потому что за спиной помощника руководители и простые люди видели самого председателя облисполкома Славянова, делового, умного и жесткого. Невольно вспомнив зачем-то сцену своего разговора с шефом о просьбе Воробьева, Филиппов в первый раз за последнее время ощутил, что начинает забывать ее тяжелые последствия. К тому же он знал теперь, чем было вызвано нежелание Славянова решить положительно тот простой вопрос: старший сын Ивана Васильевича накануне напился и устроил драку в студенческом общежитии, приревновав к своей девушке одного из сокурсников. Теперь, оценив ситуацию с позиции прошедшего времени, Филиппов понимал, что момент обращения с просьбой им был выбрал тогда крайне неудачно. Но от попытки повторно обратиться к шефу с вопросом об установке телефона Воробьеву Владимир твердо решил отказаться. Он был уверен, что, как только вернется Лурин, вопрос изобретателя решится даже с учетом устного поручения шефа: «Пусть обращается в город или к Лурину».
В приподнятом настроении Владимир привычно проанализировал последние важнейшие события своей жизни и посчитал, что все складывается относительно неплохо: скоро сдадут театр, возможно, запустят агрегат по производству сена, а как только вернется из отпуска шеф, Владимир и Алена отправятся вместе отдыхать, а это почти медовый месяц — жаль, не хватает всего четырех дней, но все равно хорошо! Чуть ли не напевая арию герцога про «сердце красавицы», которое «склонно к измене», Владимир на радостях позвонил Алене, чтобы узнать, к чему склоняется ее сердце?
Однако тут Филиппову явно не повезло: набрав номер знакомого телефона, он услышал голос начальницы Алены и тихо положил трубку. Прождав ровно пять минут, таков был уговор с Аленой для вызова на рандеву, Владимир сунул под мышку папку с бумагами и вышел из кабинета, направляясь уже хорошо знакомым маршрутом в оперный театр. По дороге завернул к газетному киоску, купил «Советский спорт», неторопливо положил газету в папку, внимательно осмотрелся по сторонам и, не заметив нигде Алены, решил, что, может, это и к лучшему. Да и многовато на последний день недели. Сегодня вечером предстоит очередной шашлычник. Конечно, неплохо бы в завершение его встретиться с Аленой. Однако искушать судьбу не стоило. А если Соколовский или Буравков захотят остаться? Это еще не беда, а вдруг кто из начальников управлений? Перед ними афиширование таких связей было совершенно излишним.
Вернувшись в театр, Филиппов первым делом направился в кабинет Белкина, чтобы проверить, каково состояние того. Увиденное его обрадовало: раскрасневшийся Александр Борисович, периодически заглядывая в свои записи, что-то убежденно доказывал по телефону работникам бухгалтерии из областного управления культуры.
Закончив разговор, замдиректор, прищурив глаза в добрейшей улыбке, начал энергично благодарить Филиппова.
— Благодарю вас, Владимир Алексеевич, за проявленную заботу. Благодарю, благодарю… Приезжала скорая, сделали два укола.
— Как вы теперь?
— Давление нормализовалось.
— Вот и хорошо. А новость моя, думаю, прибавит вам еще больше бодрости, — тоже улыбаясь, интригующе заговорил Филиппов, набирая номер начальника управления пожарной охраны области, и, как только секретарша соединила его с Резоновым, прокомментировал ему действия лейтенанта-пожарника и передал просьбу Славянова: немедленно решить вопрос о замене зарвавшегося лейтенанта, убрать его как можно подальше от театра. Услышав в ответ по-военному четкое «будет сделано», Филиппов оставил совершенно счастливого Белкина в кабинете и отправился встречать автобус с рабочими, прибывшими по графику из Ленинского района.
Во дворе театра, рядом с железными воротами, толпились мастера подрядных и субподрядных организаций.
Владимир познакомился со старшим прибывшей группы, выяснил ее численность и, представив ему строителей, которым требовалась «живая сила», коротко объяснил:
— Товарищиобеспечат вас рукавицами, лопатами и носилками и объяснят характер работы.
Не забыл он и о просьбе Малахова — оставить пять-шесть человек на разгрузку люберецкой дорожки.
Закончив распределение людей по объектам и проверив организацию их работы, Филиппов, немного расстроенный нехваткой людей из родного района, вернулся в кабинет Белкина, чтобы позвонить председателям исполкомов двух следующих по графику районов и предупредить их, чтобы они особо не сокращали количество выделяемых рабочих, как это случилось сегодня. Не забыл он позвонить и своим друзьям — Соколовскому и Буравкову, договорившись с ними о плане действий на предстоящем вечером шашлычнике, а заодно напомнил последнему, чтобы он заехал за ним вечером.
А потом пошло, поехало. Забот и дел, связанных с подготовкой к скорому открытию театра, было невпроворот.
Ближе к концу дня в театр приехал начальник областного управления культуры Геннадий Лухманов. У Владимира с ним были хорошие, дружеские отношения: не однажды вместе заглядывали «на огонек» в цирк к Панкратову, ходили компанией в сауну. Вместе с Белкиным, окончательно восстановившим бодрое состояние духа, снова обошли весь театр, потом Лухманов попросил показать ему люберецкую дорожку. Осмотром остались довольны все: впервые за несколько десятилетий в театре будет богатая новая ковровая дорожка.
День пролетел, как всегда. Совершив под конец очередной обход театра, Владимир согласовал с Белкиным перечень нерешенных вопросов и отправился на вечерний доклад к Славянову.
Велико же было его удивление, когда от своего коллеги Липатова он узнал, что шеф ушел к «первому», а от него проедет прямо на дачу в Лесной городок, что у него снова заболела жена, и ее, видимо, придется госпитализировать. «Скорую» туда уже посылали.
В душе посочувствовав шефу, Филиппов, зная, что следует делать в таких случаях, отправился с докладом к заместителю председателя облисполкома Бедову, курировавшему социальную сферу.
Выслушав отчет о состоянии дел на театре и сделав какие-то записи у себя в ежедневнике, Бедов почему-то поинтересовался у Владимира:
— Тебе что больше нравится: писать доклады и выступления или заниматься организационной работой, например, как сейчас?
— Какой разговор, Федор Александрович! Конечно, второе. Хотя сейчас приходится много бегать, лазить по лесам, словом, крутиться по театру как белка в колесе, но это физическая усталость, — отвечал горячо Филиппов. — Она не изнуряет и не утомляет так, как подготовка выступлений и докладов. Нервное истощение от такой головоломки гораздо хуже физической усталости.
— Согласен с тобой. — Бедов не спеша прошелся по кабинету и припомнил давнюю историю, как он, будучи еще секретарем обкома партии по идеологии, писал доклад новому «первому», присланному ЦК КПСС из другой области.
— Как-то мы подводили итоги работы аграрного сектора. Вместе с сельхозотделом подготовили первый вариант доклада. В темпе отпечатали, вычитали, исправили ошибки, кое-что подшлифовали и передали Трофимову. Прошло, может, дня два, он приглашает меня зайти. Мне что понравилось: сам по прямому позвонил, а не через секретаршу. Получаю папку с заметно разбухшим докладом. Это, думаю, не страшно: на то он и «первый», чтобы делать замечания и дополнения. Второе, что мне понравилось: просит сначала посмотреть внесенные им замечания и отступления, а потом честно высказать по ним свое мнение. Я возвращаюсь к себе в кабинет и внимательно изучаю его добавления. И вдруг читаю, что в числе виновников получения невысокого урожая первый называет не только хозяйства, районы, конкретных людей, но и суховей! Причем чуть ли не главной причиной называет, на которой он делает основной упор. Борьбе с ним уделил, наверное, страниц семь! Я читаю и диву даюсь — природному катаклизму, которого в нашей полосе не бывало сроду, внимания отведено слишком много! Но, подумав хорошенько, откуда это у него могло пойти, понимаю: он привез с собой этот «багаж», хорошо отредактированный и проверенный на прежнем месте его работы. Надо спасать человека, а то наговорит и нас же потом обвинит, что вовремя не подсказали. Иду к нему и прикидываю, как лучше сказать об этой его ошибке. Решил, что юлить ни к чему, надо говорить прямо, без обиняков. Начал с животноводства: дескать, здесь выводы правильные — в области количество кормовых единиц на условную голову скота явно недостаточное. А вот по земледелию мне непонятно, Тимофей Михайлович, откуда в нашей области суховей? Засуха в нашей зоне бывает. Но если люди услышат ваше рассуждение о суховее, то вас не поймут. Видимо, по старой привычке вы завели о нем разговор. Но здесь не юг, а средняя полоса!
— И как «первый» на это отреагировал? — не удержавшись, спросил Филиппов, невольно прикидывая, что он сам тоже смог бы решиться на такой разговор с шефом. Такое в их отношениях случалось.
— Реакция его мне понравилась, — продолжал Бедов. — Он, махнув рукой, признался, что совсем запарился выбиванием денег на строительство речного вокзала и второго моста через Оку. И попросил меня, чтобы я сам, все исправив, сформулировал задачи для земледельцев в соответствии с намеченными мероприятиями и климатическими условиями области. Я все аккуратно поправил и отдал ему на утверждение. Он одобрил. После этого случая отношения наши стали более чем доверительными. Деловой был секретарь, неслучайно довольно быстро пошел на повышение. Сначала выдвинули в правительство Союза заместителем Председателя Совета Министров. Потом отправили послом в одну из стран Европы. И представь себе, ведь не забыл меня: до сих пор регулярно получаю от него поздравления к каждому празднику. Не скрою: мне приятно, что он оценил тогда мои прямоту и смелость. Это как-то согревает здесь. — Бедов показал на грудь. — Сам делай вывод. А теперь можешь идти домой. И пока есть возможность не писать эти доклады и выступления, пусть твоя голова отдохнет немного. Кстати, ты не забыл мою просьбу о Русакове?
— Что вы, Федор Александрович, несколько раз, когда представлялась такая возможность, вовсю нахваливал его Ивану Васильевичу. Сегодня утром тоже, шеф даже улыбнулся, когда, доложив о делах на театре, я принялся нахваливать Русакова за оперативную помощь Белкину. Говорю, что у него такие же положительные качества характера, как у Туранова, — человечность, доступность, отсутствие чванства, — рассказывал Филиппов. — А ведь и в самом деле, Русаков выгодно отличается от первого зама Сухова. Всего, что требуется, от этого приходится добиваться под нажимом. Мне не раз доводилось иметь с ним дело. Теперь, как только он начинает упираться, сразу говорю ему: «Это не обсуждается — поручение председателя облисполкома». Он тут же вспоминает, что есть люди, занимающие положение повыше его.
— Согласен, — Бедов аккуратно убрал письма Трофимова и стопку бумаг в стол и поделился печальной новостью: — Вчера я был у Туранова. Ему ампутировали ногу. И он признался: «Теперь все. Не вытяну». Вот, Филиппов, учти, как летом ходить в сауну, особенно тем, кто после инфаркта. Хорошие люди — и на тебе, покидают наши ряды. Это урок всем нам. Давай расходиться: мне надо спешить — внук приехал и требует деда, — пояснил Бедов, шумно отодвигаясь от стола.
Пожав друг другу руки, они попрощались.
Владимир вернулся к себе в кабинет с невеселыми мыслями о судьбе Туранова. Более года назад тот перенес один инфаркт. Вылечился и чувствовал себя нормально, вышел на работу. Возникший было вопрос о его замене из гуманных соображений временно сняли: дали уважаемому человеку, несмотря на возраст и болезнь, поработать в прежней должности еще. И вот в разгар лета из Москвы нагрянула комиссия, возглавляемая заместителем министра. Высокий уровень проверяющих требовал от Туранова личного участия в работе. Его беспокоило то, что проверке подлежали отдаленные северные районы области, до которых не всегда доходят руки. Жара свирепствовала тогда не только на юге области, не обошла она стороной и северную ее часть. И в конце одного из самых знойных дней, уже глубоким вечером, по традиции хозяева организовали для москвичей баню. Вместе с ними в интересах области отправился париться и Туранов. Из бани его на скорой отвезли на аэродром, потом самолетом доставили в областную больницу, как выяснилось, с обширным вторым инфарктом. И тогда снова встал вопрос о замене заведующего. Услышанная от Бедова новость об ампутации ноги у Туранова подтвердила правомерность принятого руководством области решения.
«Видимо, — подумал Филиппов, — судьба такая у человека. К сожалению, это не первый случай. В сауне погиб совсем молодой, около тридцати лет, председатель спорткомитета. Надо, пожалуй, и мне побольше думать о последствиях излишеств, — принял для себя решение Филиппов. — Не зря Бедов предупредил об этом. Что и говорить, корифей. Один из лучших идеологов области».
Владимир и в самом деле многому научился у Федора Александровича Бедова. Под его началом он часто писал доклады и выступления председателю, учился не только критическому рассмотрению вопросов, логическому изложению мысли, обобщению, умению анализировать, но и — главное — думать с высоты поста председателя облисполкома, которому приходилось выступать на самых разных уровнях. Неожиданно припомнился и другой случай, когда кандидат исторических наук Мелешин, только что пришедший на должность секретаря облисполкома, один день был в «бригаде» старшим. Писали отчетный доклад на сессию областного Совета. И вот, выступая в роли организатора работы, Мелешин, анализируя принятое облсоветом решение, продиктовал Филиппову следующее: «Решения областного Совета каждым своим пунктом, каждой фразой призывают людей к самоотверженному труду, к безусловному выполнению задач, поставленных съездом партии».
Выслушав эту пафосную тираду Мелешина, Филиппов, естественно, воспротивился, заметив секретарю, что хвалить самих себя негоже, что такое заявление повредит репутации председателя. Владимира поддержали и Заборов, и Фраймович, входившие в группу подготовки доклада. Но Мелешин, на правах старшего, не внял замечанию. И когда уже при Бедове, вернувшемся из командировки по районам, вычитывали первый вариант доклада и дошли до этой фразы, он, конечно же, страшно возмутился, а поскольку за редактирование отвечал Владимир, начал с него:
— Филиппов, учу тебя, учу, а ты все еще пропускаешь такие перлы: «Каждым своим пунктом, каждой фразой…» Зачем же выставлять председателя на посмешище? Убрать фразу немедленно! Наша задача — не себя восхвалять, а в том, чтобы показать, что и как в области делается, определить новые рубежи и пути достижения конкретных результатов с учетом поставленных съездом партии задач.
Мелешин хотел было поспорить с мэтром идеологии — дескать, есть решение областного Совета, но Бедов, нисколько не сомневаясь в своей правоте, на это только грозно нахмурил брови, всем обликом пресекая любые возражения.
Из всех своих заместителей Славянов более высоко ценил именно Бедова. Он хорошо знал его сильные стороны еще с тех пор, когда оба работали секретарями обкома партии: Славянов отвечал за аграрный сектор, Бедов — за идеологию. Именно поэтому председатель облисполкома Славянов, сменивший на этом посту друга Брежнева, с большой охотой согласился взять к себе в заместители бывшего секретаря обкома партии Бедова. Они удачно дополняли друг друга — хозяйственник и идеолог; в возникающих порой политических спорах Славянов почти всегда принимал сторону Бедова и лишь в хозяйственных вопросах оставлял за собой право самостоятельного выбора лучшего решения с учетом всех факторов, известных ему как специалисту высокого уровня. В целом этот тандем успешно действовал на пользу общему делу, и Филиппов гордился тем, что ему пришлось учиться и работать вместе с такими большими и уважаемыми людьми области.
Из раздумий Владимира вывел очередной телефонный звонок. И он сразу подумал почему-то, что это кто-нибудь из его друзей волнуется о предстоящем мероприятии. Филиппов снял трубку и услышал голос Соколовского, бывшего в самом хорошем настроении. Владимир заверил его, что все состоится в обязательном порядке, и поторопил друга:
— Не раздумывая, выезжай! Турарин и Маврин уже там и готовят шашлык. Остальные будут добираться самостоятельно: дорогу все хорошо знают. Сейчас выезжаю и я. До встречи!
Посмотрев на часы, Филиппов позвонил еще домой и, предупредив Катерину, чтобы его не ждала, что он будет на даче, подхватил портфель с набитой в него закуской, папку с материалами по театру — в понедельник с утра ему снова надо быть там, попрощался с Зинаидой и спустился во двор. Здесь, возле местной котельной, его уже поджидала черная «Волга» Буравкова.
Глава 8
За древними стенами Нижегородского кремля окна обоих административных зданий — обкома партии и облисполкома — до глубокого вечера светились огнями. В аппаратах обоих шла напряженная работа, готовились и проверялись тексты выступлений, справки, письма в правительство, уточнялись цифры, согласовывались маршруты следования и места пребывания важного столичного гостя — с официальным визитом в область пожаловал Дмитрий Петрович Сеновальцев, кандидат в члены Политбюро, Председатель Совета Министров Российской Федерации.
Как и всегда в таких случаях, днем состоялось знакомство премьера с городом — посещение крупнейших предприятий — гигантов социалистической индустрии. Кортеж машин правительственного и областного уровня в соответствии с протоколом в сопровождении гаишников и усиленной спецохраны, с мигалками и сиреной, пугая население, то там, то здесь перекрывая всякое движение, проносился по улицам громадного города.
После проведения традиционного в таких случаях партийно-хозяйственного актива высокий гость в предпоследний перед отъездом в столицу день неожиданно изъявил желание побывать еще на одном из крупнейших в Союзе комплексов по производству свинины — Ближнегорском.
Посещение было намечено на вторую половину следующего дня, сразу после обеда, чтобы после осмотра комбината высокий гость мог прямым ходом проследовать в столицу.
Славянов, как и первый секретарь обкома партии Богородов, занятый с московским гостем с утра до вечера, узнав про неплановую поездку в Ближнегорск, обрадовался и нашел-таки минутку позвонить своему помощнику Филиппову, у которого были заготовлены тексты писем в Министерство сельского хозяйства с просьбами оказать помощь по ряду вопросов, касающихся бесперебойной работы комплекса, и приказал их срочно перепечатать на имя Сеновальцева, уточнив:
— Письма на бланке облисполкома. За двумя подписями: моей и первого секретаря обкома. На всякий случай сделай и на обкомовском. И положи мне на стол.
Не откладывая, Филиппов принялся выполнять поручение, невольно думая о том, что письма что-то слишком долго лежали невостребованными. Видимо, не было подходящего момента. Не исключено, что подойти с ними к премьеру не получилось: говорят, Сеновальцев всех держит на расстоянии. Это заметно и по настроению шефа: сердитый, взвинченный, и на все вопросы о госте — никакой реакции, будто не слышит вопроса. Это плохой признак. Обычно Славянов охотно делился своими впечатлениями о высоких гостях. Так что, судя по всему, желаемого контакта с Сеновальцевым не получилось.
Проставив заранее приготовленные номера в письма, Владимир аккуратно сложил их в председательскую папку и отнес к нему в кабинет. Выходя, сказал секретарше, что в случае чего найти его можно будет опять в оперном.
Ответив на ряд звонков, Филиппов сунул под мышку папку с материалами штаба, номерами телефонов подрядных и других организаций и привычно отправился заниматься проблемами театра, до срока сдачи которого оставалось уже совсем немного времени.
Зайдя в кабинет Белкина и поздоровавшись с ним, Владимир, положив папку с документами на свободный край стола, хотел было уже предложить замдиректора пройтись по театру, но Александр Борисович вдруг поинтересовался:
— Как Сеновальцев? Ему понравилось в области? Доклад его большой в газете читал. А сам он как человек каков? Говорят, крутой.
— Честно сказать, — признался Филиппов, — я пытался расспросить об этом шефа, но Иван Васильевич на сей раз в подробности не вдавался: значит, не до этого или не хочет. А в оценке Сеновальцева был чрезвычайно скуп, хотя одну фразу все-таки бросил: «Встреча не из легких». И никаких комментариев. Теперь собираются ехать в Ближнегорск. Я спрошу потом о результатах этой поездки у директора комплекса Уварова. Он не шеф, таить не станет. Короче, до открытия театра еще успеем все узнать. А теперь, дорогой Александр Борисович, давайте-ка посмотрим, как идут дела у нас здесь, на нашем фронте.
Пока ходили по этажам, гримерным, вспомогательным комнатам театра, отмечая недоделки и упущения, время пролетело гораздо быстрее, чем предусматривалось. Белкина особо беспокоили строители, которых несколько дней назад сняли с театра. Их перебросили на фальцовку и лачку полов на втором этаже облисполкома, который необходимо было срочно подготовить для достойной встречи Председателя Правительства России: вдруг он изъявит желание побывать в исполнительном органе области. Хотя это, конечно, маловероятно: имелась установка, что руководители такого уровня, кандидаты и члены Политбюро, посещали лишь обком партии. Однако для срочности этих работ имелась еще одна причина: область ожидала приезда делегации французской компартии, поэтому хотелось, чтобы местный парламент, в котором они должны будут встретиться с депутатами, выглядел достойно. И вот теперь, потеряв драгоценные дни, работники ремонтно-строительного участка только что приступили к установке кресел в зрительном зале театра.
Однако Филиппов не сомневался: строители не раз подтверждали, что могут за день-два выполнить такой объем работ. Сумев убедить Белкина, что за этот участок работы беспокоиться не следует, Владимир, взглянув на часы, начал собираться на традиционный доклад к председателю, который должен был вернуться в облисполком после того, как в Москву, прямо из Володарска, после посещения Ближнегорского комбината, проводят Сеновальцева.
Филиппов, готовясь к встрече с председателем, не исключал, что она может и не состояться: в обкоме, по всей вероятности, решат подвести по горячим следам предварительные итоги визита высокого гостя. Но как бы ни получилось, Владимир поспешил вернуться в облисполком. И хотя шефа, как и предполагал, на месте не оказалось — в «предбаннике», на диване перед приемной председателя, он увидел не кого-нибудь, а самого директора Ближнегорского комплекса Уварова, который, как выяснилось, тоже дожидался Славянова.
— Пойдемте пока хотя бы ко мне, Виктор Иосифович, — предложил Филиппов, чувствуя, что директор появился неспроста и чем-то ужасно расстроен. — И не волнуйтесь, когда появится председатель — мы узнаем первые.
— Как?
— Увидите. Это моя тайна.
Они вошли в кабинет, и Владимир тут же позвонил на пост милиции дежурному:
— Анатолий, когда подъедет Иван Васильевич, позвони ко мне в кабинет. Я его жду.
— Ты же не назвал номер своего телефона! — удивился Уваров.
— Не беспокойтесь, Виктор Иосифович. На посту у Спиркина есть список работников аппарата и номера их телефонов. Лучше расскажите: что случилось? — попросил Филиппов.
Выпив воды, Уваров немного успокоился, размашисто вытер лицо большущим платком и начал без всяких предисловий:
— По распорядку предполагаемой у нас встречи с Сеновальцевым мы должны были пройтись по комплексу, побывать в некоторых цехах и бытовых помещениях. Сопровождая его, я должен был рассказывать, что и к чему. А после осмотра — проводить в зал заседаний для встречи с рабочими. Однако уважаемый наш гость по цехам ходить не пожелал, а попросил сразу пройти наверх, так сказать, на крышу. А оттуда действительно перед нами открылась вся панорама. И вот тут Председатель Совмина сразу обращается ко мне: «У вас, смотрю, в чистоте содержатся большие площади. Между цехами очень большие. Чистота — это хорошо. Но, к великому сожалению, эти чистые площади по всей территории комплекса пустуют! Почему? Вы что, не знаете, как их использовать? Их надо засеять травой! У вас есть коровы?» — «Нет». — «А почему вы не заведете небольшую ферму, чтобы обеспечивать своих рабочих молоком и говядиной?» — «Мы всех обеспечиваем свининой. А дома, в своих хозяйствах, почти у каждого работника корова есть», — пытаюсь объяснить Сеновальцеву ситуацию. А он гнет свое: «От вашей свинины рабочие скоро захрюкают. Надо думать не только о свиньях, но и о людях, о ваших рабочих. Безобразие! Иметь такие громадные площади и не использовать их?! Расточительство! За это надо наказывать. Таким безынициативным руководителям не место на комбинате!» После такого выступления, — рассказывал дальше Уваров, — премьер махнул на меня рукой и сказал сопровождающим его Богородову и Славянову, что смотреть больше ничего не желает, а сразу отправится в Москву, и провожать его, дескать, не следует: сам дорогу знает. Однако вся свита двинулась за ним, к выходу. — Раскрасневшийся и возбужденный, Уваров выпил еще полстакана воды и закончил обиженно: — Сеновальцев уехал, не заходя в зал заседаний, где, между прочим, лучшие люди предприятия терпеливо ожидали встречи с ним. Областное руководство все-таки поехало провожать его до границы, а я, как видишь, прикатил сюда, чтобы зайти к Ивану Васильевичу и поговорить. Мне же надо знать, как вести себя дальше. Может, завтра я и директором уже не буду? Вот такая история, Владимир Алексеевич. — И Уваров в очередной раз потянулся к графину с водой.
— Да, Виктор Иосифович, информация неожиданная и неординарная. Кто бы мог подумать, что такое может случиться?! — воскликнул расстроенный услышанным Филиппов, размышляя о том, что многое в напряженном состоянии его шефа в последние дни теперь становится понятно. Крутой мужик этот Сеновальцев. Он и на портрете членов и кандидатов в члены Политбюро выглядел жестким, даже суровым.
Выводя Филиппова из раздумий, Уваров, посмотрев на часы, спросил с сомнением:
— Может, милиционер забыл тебе позвонить? Что-то долго не появляется председатель.
Владимир, чтобы рассеять сомнения Уварова, тотчас снял телефонную трубку, набрал номер Спиркина и на свой вопрос: «Почему молчишь?» — услышал твердое заверение постового: председатель облисполкома не проходил. Тогда по «вертушке» Филиппов поинтересовался в приемной у Зинаиды, где шеф, и узнал, что он у Богородова, откуда он ей только что, воспользовавшись моментом, звонил и сообщил, что совещание у первого коротким, судя по всему, не будет. А потому предложил всем, кроме нее, не дожидаясь его возвращения, идти по домам, а завтра действовать согласно сложившемуся распорядку.
— Вам можно позавидовать! — сделав вывод из услышанного от Филиппова, заметил Уваров. — Но я домой идти не могу. Мне обязательно надо увидеть Славянова. Поэтому буду ждать его до победного в приемной. Спасибо за понимание, — пожимая руку Владимиру, сказал Уваров и вышел понурый, расстроенный.
Понять его было нетрудно. Филиппов знал, что обком партии и облисполком направили в правительство республики ходатайство о присвоении звания Героя Социалистического труда директору Ближнегорского комбината Уварову Виктору Иосифовичу. И это не вызвало ни у кого вопросов и удивления: возглавляемый им коллектив выдавал ежегодно до двадцати пяти тысяч тонн свинины и несколько лет подряд удерживал переходящее Красное знамя ЦК КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ.
«Интересно, — думал Владимир, — Уваров знает о ходатайстве или нет? В любом случае директору не раз намекали, что пора готовить для награды дырку в пиджаке. Об этом говорили открыто, и вопрос состоял только в том, для какого ордена? Теперь, после беспардонного разноса, учиненного директору премьером республики, ожидать положительного решения вопроса было, видимо, бесполезно. Но Уваров, конечно же, переживает не столько о сомнительной вероятности присвоения ему высшей награды, сколько о том, чтобы остаться в своей должности на родном предприятии, которому он безоглядно отдавал все свои силы и способности».
* * *
…Едва улеглись волнения и переживания в руководстве области, связанные с посещением премьером республики Ближнегорского комбината, как в коридорах сначала обкома партии, а затем и облисполкома поднялась новая волна забот и треволнений: с дружеским визитом в закрытый город прибыла делегация французской компартии, для которой было сделано исключение и выдано такое разрешение.
В первый день своего визита французы познакомились с аппаратом и работой обкома партии, а на следующий, в соответствии с их просьбой, предполагалось провести встречу с депутатами областного Совета. Председательствовать на ней было поручено Славянову, о чем он сообщил на оперативном совещании ответственных работников своего аппарата, требуя подготовиться к разговору с иностранцами на тему о местном самоуправлении самым серьезным образом.
Большой зал облисполкома, где обычно проходили заседания, тщательно пропылесосили и помыли, сменили в люстрах перегоревшие лампы, расставили по-особому столики и стулья, убрав лишние.
До начала встречи оставалось около двух часов, и Филиппов, еще раз обойдя наиболее отстающие участки театра и аккуратно перечислив все обнаруженные недостатки в своем ежедневнике, со знанием обстановки уверенно высказал все замечания прорабу и мастерам, услышал в ответ от них заверения, что меры будут приняты, и вернулся в облисполком.
Владимир неторопливо шагал по новой ковровой дорожке, устилающей недавно покрытый лаком и теперь янтарно поблескивающий паркет, и с удовольствием думал, что представители европейской страны, придя сегодня на встречу с депутатами, не будут разочарованы увиденным. И понапрасну возмущался Белкин, что, дескать, зря с театра сняли бригаду Полосатова, которая по этой причине не успеет установить кресла в зрительном зале. Сегодня второй этаж облисполкома представляет собой лицо великой страны и большой области, в которую, преодолев все существующие ограничения закрытого города, наконец-то попали иностранцы. А вот премьер республики, для которого все это в первую очередь и делалось, не соизволил пройтись по люберецкой дорожке и не удостоил своим посещением облисполком. Такая уж установка: кандидаты и члены Политбюро ЦК КПСС посещают только обком партии.
Леснов, заведующий общим отделом облисполкома, раскрасневшийся и взмокший более, чем обычно, успешно завершил задачу продовольственного обеспечения гостей и участников встречи: на столах в зале заседаний, за которыми обычно сидят депутаты, были аккуратно расставлены тарелки с бутербродами с черной и красной икрой, фруктами, бутылки с минеральной водой, а главное — многолетней выдержки армянским коньяком, что в рабочее время делалось впервые.
Пообщаться с живыми французами людям закрытого города всегда интересно, тем более что такая удача выпадает нечасто. Председателю колхоза Чагину такая удача выпала, о чем он сразу сообщил Филиппову, когда звонил из своего хозяйства с обещанием зайти к нему до или после встречи с иностранцами, чтобы детально обсудить ход работ по внедрению идеи Воробьева.
Встреча с Чагиным для Владимира была гораздо важнее, чем увидеть живых иностранцев, но и последнее упускать тоже не хотелось.
Зная распорядок предстоящего мероприятия, Филиппов вначале прошел к себе в кабинет; положив папку на стол, посидел немного, разбирая старую почту, потом убрал в ящик стола новые сводки и, взглянув на часы, подумал, что скоро надо отправляться в приемную, чтобы выбрать для себя позицию поудобнее, а пока неплохо было бы позвонить в статуправление и узнать, когда будет готова справка для председателя. Однако сделать этого Владимир не успел: постучав в дверь кабинета, осторожно вошел молодой лейтенант в милицейской форме и, вынув из папки конверт с документом, протянул его Филиппову, доложив по всей форме:
— Владимир Алексеевич, разрешите доложить: лейтенант Стужа приступил к исполнению своих обязанностей.
При этих словах Филиппов тотчас сообразил, что перед ним сын ответственного секретаря областной газеты Федора Стужи, которого он по старой дружбе с его отцом трудоустроил в аппарат управления внутренних дел области.
— Поздравляю тебя, Виталий! И от души желаю успехов на службе! — Владимир крепко пожал лейтенанту руку. — Как батя?
— Нормально! Допоздна в редакции пропадает. А что поделаешь, работа у него такая, — не без гордости ответил молодой человек.
— Знаю, верстать газету — дело хлопотное, — согласился с ним Филиппов, которому приходилось и самому заниматься в прошлом версткой в многотиражке и журнале отдела пропаганды и агитации обкома партии. — Передавай отцу привет!
— Передам. Спасибо вам, Владимир Алексеевич, что помогли мне устроиться.
— Ничего. Работай. Оправдывай доверие.
— Разрешите идти?
— Иди, Виталий, и всего тебе наилучшего.
Проводив крестника-лейтенанта, Владимир, уже не мешкая более, отправился на встречу с гостями.
В холле перед приемной председателя, вокруг стола с двумя пепельницами и клубами вьющегося над ними дыма, толпились хорошо знакомые ему корреспонденты центральных и местных газет, радио и телевидения, среди которых он заметил и своего друга Пальцева, и брата изобретателя Воробьева Германа. Поздоровались, улыбаясь и крепко тиская друг друга, сначала с Пальцевым, а потом с Воробьевым. Пальцев тут же отошел к своему коллеге из главной газеты страны, а Филиппов, не видевший долго Германа Воробьева, поинтересовался у него:
— Что-то давно не видно и не слышно твоего брательника. Совсем человек пропал. Где он, что с ним? — Владимир, занятый в последнее время в основном на работах, проводимых в театре, совсем упустил из виду не только самого изобретателя, но и весь ход работ, связанных с воплощением его идеи. Однако его по-прежнему волновали и не давали покоя два вопроса, которые начинались, как он почему-то отметил про себя, оба на букву «о»: первый — отзывы ученых сельскохозяйственного института о новшестве Воробьева; второй — опыты, проводимые лично самим автором в лаборатории строительного института, о которых после скандального разговора об установке домашнего телефона изобретателю Владимир ничего не знал. Воробьев-старший бесследно исчез с его горизонта. — Куда же запропастился Владимир Григорьевич?
— На днях из Москвы вернулся. Целую неделю там пробыл. Говорит, что дела по изобретению решал, — охотно поделился новостями Герман. — А до этого дней восемь гостил у родственников.
— Где ж он теперь? — переспросил Филиппов, перебивая Воробьева-младшего.
— А теперь, как это ни печально, в больнице оказался. Вдруг ни с того ни с сего давление резко подскочило. В областной лежит, — уточнил Герман.
— Тогда все ясно,— удивленный услышанным, Филиппов понял, что большого разговора в таком случае с Чагиным сегодня не получится — порадовать его хорошими новостями, к сожалению, не придется.
— У самого-то как дела? — выводя из раздумий Филиппова, спросил брат изобретателя.
— Вот театр готовим к сдаче. До открытия считанные дни остались. Кручусь как белка в колесе, — отвечал Филиппов и, заметив заведующего орготделом обкома партии, который, миновав проем стеклянных дверей второго этажа, во главе делегации важно вышагивал по люберецкой дорожке в сторону кабинета Славянова, махнул рукой приятелю и, лавируя между журналистами, протиснулся в приемную председателя.
Французы, одетые в легкие плащи и куртки, раскрепощенные, улыбчивые, перебрасываясь фразами, небрежно повесили верхнюю одежду на металлическую вешалку, заблаговременно принесенную из «голубой комнаты» для высоких гостей, и принялись энергично здороваться за руку со всеми, кто находился в приемной.
Пожимая руки гостям, Владимир про себя отметил, что одеты они просто и скромно: костюм, сорочка с галстуком, иные будто вообще по-домашнему — без галстуков, в простых, не особо ярких, но и не однотонных рубашках.
Когда иностранных гостей пригласили в кабинет председателя, Владимир, обменявшись с коллегами по работе первыми впечатлениями о французах, решил пройти в большой зал, чтобы послушать и еще раз посмотреть на поведение гостей, про себя думая между прочим: «Люди как люди. Невысокие, чернявые. Свободно и непринужденно общаются. Интересно, как-то поведут себя, когда пропустят одну-другую рюмочку армянского коньячку? Пить, видимо, они тоже умеют. Не зря Франция по употреблению вина на душу населения находится в числе лидеров».
Но тут Филиппов неожиданно обратил внимание на рассыльную из канцелярии Инну Крапивину, симпатичную, с пухлыми губками и модной прической, остановившуюся у двери его кабинета и энергично машущую ему большим конвертом.
Владимир с тайной надеждой подумал, что хорошо, если бы это были отзывы из сельхозинститута.
Улыбнувшись Инне, он принял у нее почту и, пробежав глазами адрес отравителя, остался доволен: в своих предположениях не ошибся. Теперь его волновало другое: какие же отзывы ученых находились в этом долгожданном конверте?
«А это сейчас же, не откладывая, мы и узнаем», — с волнением решил Филиппов, трезво прикинув, что идти в зал заседаний для наблюдения за ходом встречи с французами ему нет никакой надобности: в конверте, а вернее, в ответах, которые в него вложены, должно находиться кое-что для него гораздо более важное.
Филиппов, волнуясь, вскрыл его и нетерпеливо принялся читать отзывы.
В начале каждого листка заглавными буквами были напечатаны ученая степень и должность рецензента, его фамилия, имя, отчество. Не выбирая, Филиппов взялся за чтение первого вынутого им листка:
«Кандидат сельскохозяйственных наук, доцент А. И. Веселович. Предложенный В. Г. Воробьевым способ вакуумной сушки зеленой массы теоретически вполне приемлем и хорошо обоснован. Однако в производстве кормов важна и экономическая сторона. С этих позиций необходимо экспериментальное исследование для решения инженерной части изобретения и определения расхода энергии и денежных средств. Эксперимент следует проводить в хозяйстве, где есть установка по высушиванию трав, для сравнения полученных данных».
«Пока один ноль в нашу пользу, — обрадованно подумал Филиппов. — И спасибо тебе, уважаемый А. И. Веселович, за дельный совет. Но мы тоже не лыком шиты и давненько уже нашли такое хозяйство. И не только его. Посмотрим, что нам приготовили другие рецензенты», — торопился прочитать следующий отзыв Филиппов.
Его автором был заведующий кафедрой, профессор С. Г. Лукичев. «Проблема искусственной сушки сена имеет важное народнохозяйственное значение, — писал он. — Новые способы сушки сена необходимы в связи с предстоящими государственными капиталовложениями в строительство сенохранилищ, предусмотренных Продовольственной программой. В предложении В. Г. Воробьева пока, кроме идеи, нет ничего. Идею необходимо обосновать технологическими и экономическими параметрами. Иначе она не доступна для практического использования».
«Ну что ж, обоснование технологическими и экономическими разработками — это вполне разрешаемо. Вас, уважаемый профессор Лукичев, мы и подключим к этому. В итоге — два ноль в пользу Воробьева», — немного успокоенный результатом научного рецензирования, рассуждал Филиппов, беря в руки третий отзыв.
«Заведующий кафедрой механизации животноводства, доцент, кандидат сельскохозяйственных наук И. В. Шипов. На наш взгляд, предложение Воробьева не представляет какой-либо ценности для практики сельскохозяйственного производства. Идея в принципе сомнительная».
Весь отзыв в одной фразе, идея Воробьева — готовить сено в любых погодных условиях — безапелляционно названа сомнительной, и это никак не комментируется. Однако общий итог отзывов порадовал Филиппова — два один в пользу прогресса.
Аккуратно сложив отзывы в конверт и убрав его в «Папку для сена», Владимир стал решать неожиданно появившийся вопрос: давать их для ознакомления Чагину или нет? А почему бы и нет? Будет даже лучше, если и он возьмет на себя часть ответственности за дальнейшую судьбу изобретения. Важно знать: какова будет реакция на отзывы самого автора, который ездил зачем-то в Москву, а когда вернулся домой, сразу угодил в больницу? Что-то непонятное было в поведении изобретателя, не проявляющего никаких признаков своего существования, ничего не сообщающего даже о результатах лабораторных испытаний. Обидно было Филиппову и то, что злосчастный автор не выразил благодарности даже за телефон, который ему поставили, пока он находился в столице. А между тем Владимиру из-за этого пришлось потрудиться. Филиппов вспомнил, как все произошло.
Среди рабочей недели, когда, сделав очередной обход «узких мест», Белкин и Филиппов в самом начале восьмого часа обсуждали реальность открытия театра в установленный срок, в кабинет заместителя директора уверенно вошел не кто-нибудь, а сам Юшанин.
Поздоровавшись со всеми за руку, поинтересовался: скоро ли пригласят на открытие, все ли сделали связисты, имеются ли к ним вопросы? А когда услышал от Белкина слова благодарности за установленные телефоны, заулыбался и, довольный, поднялся, чтобы распрощаться. Однако, направляясь к выходу, как бы между прочим попросил Филиппова выйти с ним на минутку для конфиденциального разговора.
И когда оба неторопливо вышли из кабинета, Юшанин, посмотрев по сторонам, словно опасаясь ненужных свидетелей, торопливо принялся излагать суть своего вопроса:
— Владимир Алексеевич, у меня к вам убедительная просьба никому о прошлом моем визите к председателю облисполкома не рассказывайте. Я вас очень прошу!
Владимир понял, чего от него хочет амбициозный начальник городской телефонной сети, появившийся в театре ни свет ни заря, а потому ответил твердо и уверенно:
— Можете быть спокойны, Алексей Николаевич, о подобных случаях у нас, в окружении председателя, распространяться не принято.
— Это хорошо. Но, — усомнился Юшанин, — есть и другие свидетели…
— Не стоит волноваться: они также не болтливы. Но обещаю переговорить с ними, с каждым в отдельности, — заверил Филиппов главного связиста города, про себя думая, что это неплохой случай, чтобы решить вопрос с телефоном для Воробьева, и письмо его как раз в папке. Но ему было неудобно обращаться к Юшанину сразу с просьбой. Если бы он сам завел разговор, тогда другое дело.
Юшанин от этих слов помощника председателя облисполкома заметно повеселел, в глазах его появились теплота и доверительность, и весь облик большого начальника озарился добродушной улыбкой довольного жизнью человека, которому многое доступно.
— Я немало наслышан о вас, Владимир Алексеевич, и не ошибся. Спасибо за понимание. Буду вам весьма признателен за то, что вы обещали выполнить. Со своей стороны, если когда-либо возникнет потребность в моих услугах, можете рассчитывать: обязательно помогу. Даже по тому изобретателю, если не поздно, — заверил Юшанин.
— Безусловно, не поздно! — тут же поддержал идею Филиппов. — Кстати, его письмо у меня в папке. И я с удовольствием передам его вам.
Владимир быстро сбегал в кабинет Белкина и буквально через минуту-другую передал обращение Воробьева Юшанину.
— Вы говорите, Иван Васильевич дал устное поручение мне или Лурину помочь этому инвалиду? — читая заявление Воробьева, переспросил для порядка Юшанин.
— Именно так и сказал: «Пусть разбираются Юшанин или Лурин», — подтвердил Филиппов.
— Тогда мы постараемся решить вопрос в самый кратчайший срок, если представится возможность.
— Буду благодарен.
— И я вам тоже.
Довольные достигнутым соглашением, они улыбнулись, дружески пожали друг другу руки и разошлись каждый по своим делам, уверенные, что с этого момента начались их особые служебные отношения.
…Встреча с иностранцами была в полном разгаре, но идти на нее желание пропало, и Филиппов занялся неотложными делами, первоочередным среди которых была корректировка информации для записной книжки председателя. Взяв ручку и линейку, Владимир построчно начал проверять, как работники облстатуправления внесли в нее новые, уже уточненные данные, исправив вписанные до этого карандашом цифры. Времени на это ушло порядочно, но дело того стоило. Эта объемистая, с сотней листов в клеточку книжка, гордость Славянова, была хранилищем самых точных сведений о любой отрасли народного хозяйства в области: сколько в регионе городов, районов, сел, предприятий, хозяйств, школ и клубов; каковы урожайность и производительность труда, валовой сбор, зарплата и многое другое начиная с 1966 года!
Изрядно утомив глаза, Филиппов наконец отодвинул линейку и ручку в сторону, положил книжку в сейф, на папку с письмами Сеновальцеву, которые вернул Славянов, не комментируя, потом рассортировал кипу поступивших оперативных сводок и облегченно вздохнул.
Устроившись поудобнее в кресле, выпрямил ноги, закрыл глаза, давая им отдохнуть, и снова задумался о полученных отзывах ученых, о том, как поведет себя обиженный Воробьев, когда вернется из больницы, о Чагине, который зайдет сегодня после беседы с иностранцами, о предстоящем открытии театра.
Из раздумий Владимира вывел донесшийся из коридора гул голосов и шарканье ног по паркету вышедших из большого зала участников встречи. И потому он не удивился, когда дверь его кабинета с шумом распахнулась, ударившись о стоявший в углу сейф, и в комнату вкатился, словно большой шар, председатель колхоза Чагин.
Поздоровались. Не теряя лишней минуты, председатель колхоза сразу решил выяснить волнующие его вопросы. Ему нравилось, что базовым хозяйством по практическому воплощению интересной идеи изобретателя Филиппов выбрал его колхоз. И он не без гордости шутил: «Наша „Идея Ильича“ реализует любую идею, если она сто́ящая». Ему очень хотелось, чтобы так все и получилось, и он распалял свое пылкое воображение мечтами о том, что, если все свершится так, как задумано, вскоре о нем, Чагине, заговорят с новой силой — дескать, не стоит на месте, а двигается вперед активный и прогрессивный руководитель. А то, чего греха таить,забывать понемногу начинают, мол, звание Героя Труда есть — ну и пусть живет себе на здоровье. Но возникали у него временами и сомнения. А вдруг идея Воробьева окажется выстрелом из пушки по воробьям? Но и это для его хозяйства не было бедой. Попытка не пытка. Да и убытков особых колхоз не понесет. Как использовать помещение, в нем знают, хотя, конечно, определенные расходы будут. Но риск только в том, что намеченного не удастся достичь малой кровью: уже сейчас несколько человек заняты только реализацией новшества, но ведь не зря говорят: кто не рискует, тот не пьет шампанское. Чагин хотел рассказать Филиппову про дела в целом и про турбину, которую привезли из аэропорта. Но о том, что за монтаж ее в колхозе возьмутся только когда будут известны результаты опытов и отзывы ученых, распространяться особо он не собирался. Дальновидный председатель рассуждал, что в его большом хозяйстве этой турбине в любом случае найдется применение.
«На худой конец сдадим в металлолом. Мы же за нее рубля не платили», — прикидывал он.
Немного походив по кабинету для разминки затекших ног, Чагин посмотрел на Филиппова хитроватым взглядом и начал, как всегда, с любимого своего обращения.
— Дорогой друг, довожу до вашего сведения, что турбина уже в хозяйстве. Однако трогать ее мы пока воздержимся. Пусть полежит, она хлеба не просит. А меня волнуют и интересуют результаты опытов и отзывы ученых. И в целом, как обстоят у нас дела? Что происходит, Владимир Алексеевич? От вас с Воробьевым ни слуху ни духу, — высказав все, что его волновало, Чагин налил стакан воды и, выпив, присел за столом напротив хозяина кабинета.
Филиппов, не вдаваясь в подробности, начал с последних новостей, услышанных от младшего брата изобретателя:
— Вы правы, Григорий Михайлович, все вроде как бы подутихло. И с нашей стороны активности поубавилось. Это не случайно: Воробьев лежит в больнице. Я не суюсь в его дела в лаборатории. Да и в целом, признаюсь, утратил былую резвость в руководстве ходом работ по продвижению новшества не из-за нежелания, а по двум причинам: вместе с облпланом готовили председателю различные справки и планы к приезду Сеновальцева; второе, все последнее время по поручению председателя занимаюсь подготовкой к открытию оперного театра. С полной силой возьмусь за наши с вами дела только после этого события, — Владимир сделал паузу и, понимая, что молчать про отзывы не имеет никакого смысла, достал из стола «Папку для сена». — Сегодня мы получили отзывы ученых. Мнения распределились два к одному в нашу пользу. Посмотрите, если желаете. Они небольшие. Времени много не потребуется.
Взяв отзывы, Чагин сначала по привычке протер очки, неторопливо прочитал отзывы и, вернув их Филиппову, заметил:
— Ну что же, согласен, это что-то да значит. Насколько я понимаю, проведение опытов Воробьев возобновит, когда выйдет из больницы?
— Именно так. А что они покажут, сообщим вам незамедлительно, — заверил его Филиппов, хотя и сам в этом уверен не был и точно не мог сказать, как сложатся их отношения с Воробьевым в дальнейшем.
— И на этом спасибо, дорогой друг, — заулыбался довольный Чагин. — Я вас понял и со спокойной душой отправлюсь в родное свое хозяйство.
Дверь за знаменитым председателем давно закрылась, а Филиппов, с благодарностью судьбе, все сидел и думал, как это хорошо, что как-то так само собой получилось, что в рамках реализации Продовольственной программы области внедрять новшество согласился именно он, Герой Труда Чагин. Все-то у него предусмотрено: в случае чего — помещение пойдет, как и предполагалось, под сенохранилище, остальные же, совсем небольшие, расходы спишут как непредвиденные. Очевидно, именно в этом и кроется талант руководителя — в интуиции и прозорливости.
Турарину в этом тоже не откажешь, но для монтажа комплекса ему пришлось бы строить специальное здание, на что понадобились бы немалые средства. Да что там немалые — весьма крупные ассигнования, а впоследствии за них пришлось бы отчитываться. И, пожалуй, винить Турарина в нетоварищеском поведении не следует: он и в самом деле оказался мудрым руководителем, сумевшим моментально сообразить, что может повлечь за собой, хотя и заманчивая своей перспективой, но пока всего лишь теоретически, идея Воробьева. Словом, пока все идет как и полагается.
Глава 9
Изобретатель Воробьев попал в Волжскую бассейновую больницу после того, как у него резко подскочило давление и испуганная жена вызвала скорую помощь. Младший брат Владимира Григорьевича, известный корреспондент, похлопотал о том, чтобы больного поместили в палату на двоих, где тот быстро привык к внутреннему распорядку больничной жизни и предписаниям лечащего врача. Каждый день ему делали уколы и ставили капельницы, после которых Владимир Григорьевич испытывал явное облегчение. Но напряженные думы над одной мучившей его проблемой, из-за которой, пожалуй, он и оказался в больнице, сильно мешали ему чувствовать себя физически здоровым.
Дело в том, что с некоторых пор Владимир Григорьевич не мог четко определить свое отношение к Филиппову и после злопамятного разговора с ним убедился, что его соавтор повел себя не так, как следовало бы, и не оправдал возлагаемых на него надежд. Конкретно от помощника председателя, как размышлял Воробьев, требовалось одно: передавая своему шефу письмо об установке квартирного телефона известному изобретателю, преподнести это в наиболее выгодном свете, рассказать, что в настоящее время делает талантливый человек для сельского хозяйства области. И тогда Славянов, борец за лучшую жизнь на селе, вопрос с телефоном, и сомневаться не надо, решил бы. К сожалению, Филиппов то ли не захотел, то ли не смог этого сделать. И результат налицо: председатель облисполкома просьбу об установке квартирного телефона изобретателю Воробьеву выслушал походя, даже не сделав на заявлении никакой резолюции. А слово, всем известно, к делу не пришьешь. И опять тот же Филиппов мог написать резолюцию сам и дать своему начальнику на подпись. И этого не было. «Что и говорить, не захотел человек сделать доброе дело», — решил Воробьев и в сердцах поспешил принять меры, чтобы проучить «этого чинушу Филиппова» как следует, чтобы и он запомнил на всю жизнь, как быть неблагодарным. И со дня на день Владимир Григорьевич ожидал подтверждения о наступлении такого периода в безоблачной жизни Филиппова, которому скоро, очень скоро должна прийти повестка в суд с указанием даты и времени рассмотрения его, изобретателя Воробьева В. Г., заявления по поводу того, что, используя свое служебное положение, помощник председателя облисполкома Филиппов В. А. «примазался» к нему, изобретателю Воробьеву В. Г., в соавторы. Размышляя над тем, как накажут его обидчика, Воробьев мечтал, что не выйдет из больницы до тех пор, пока не получит как истец вызов на заседание районного суда. И это еще не все: из Москвы, из Комитета по делам изобретений, в облисполком, на имя председателя Славянова Ивана Васильевича, отправлено письмо, что, используя свое служебное положение, помощник председателя Филиппов В. А. принудил автора Воробьева В. Г. вписать себя в соавторы. Лихо, конечно!
«А может, все-таки следует позвонить в столицу и попросить, чтобы дали отбой?» — сомневался иногда изобретатель. Однако тут же давала о себе знать нанесенная изобретателю, как ему казалось, в большей степени по вине соавтора, обида, которая моментально сметала все благие порывы и намерения. К тому же, поразмыслив о том, что уже сделано, Воробьев как человек твердого характера понимал, что обратной дороги у него уже нет. Видимо, и в самом деле — не судьба, придется и тебе, Владимир Алексеевич, пережить кое-что. Как говорится, каждому свое и по заслугам.
А как все хорошо начиналось и шло лучше не придумаешь! А сколько труда потребовалось Воробьеву, чтобы уговорить Филиппова стать соавтором изобретения, а потом получить от него необходимые для оформления права на изобретение паспортные данные!
Изобретатель как на крыльях прилетел тогда домой, ликуя, что теперь-то Филиппов от него не отвертится и диктовать политику будет уже сам Воробьев.
Установка телефона была первым и, по мнению изобретателя, самым простым делом в их новых отношениях с помощником облисполкома. Должен же он понимать, что телефон как воздух нужен прежде всего для их сотрудничества. Иначе какой же разговор об оперативности решения всех вопросов, которые могут возникнуть в предстоящей работе!
Конечно, в истории с телефоном ему мог бы помочь и брат. Но он, когда его перевели в родную область собкором, выкинул совершенно непростительный фортель: чтобы поднять авторитет прессы, в одной из статей крепко зацепил начальника городской телефонной станции. Руководство города и области тогда ограничилось замечанием Юшанину, и теперь он стал еще более недоступным и непробиваемым. А характер у него, говорят, такой, что он никогда не забывает тех, кто ему сделал что-либо плохое. Поэтому брательник наотрез отказался обращаться к нему — пустой номер: Юшанин статью в газете ему обязательно припомнит. Да, видимо, не зря в народе говорят про колодец, в который плевать — себе вредить. А что делать, если Филиппов не посодействует? Ничего, когда Москва выпишет патент на изобретение, давить на Филиппова будет уже гораздо легче, как рассуждал изобретатель. В случае же его отказа помочь Воробьев даст ему понять, что помощник председателя облисполкома примазался в соавторы, используя свое служебное положение. А это деяние уголовно наказуемое: глава седьмая, статья 170. Злоупотребление властью или служебным положением. Уголовный Кодекс РСФСР. Вот такие дела, дорогой Владимир Алексеевич. А ведь и требуется всего лишь умело преподнести председателю суть просьбы известного изобретателя.
Интенсивно занимаясь проведением опытов в лаборатории, Воробьев ни на минуту не забывал о своем письме Славянову и долгое время не отдавал его Филиппову по одной простой причине: Москва еще не рассмотрела вопрос об авторском праве на изобретение. И лишь когда наконец-то пришло официальное извещение из комитета о том, что граждане Воробьев В. Г. и Филиппов В. А. признаны авторами изобретения, Владимир Григорьевич начал действовать. Без всяких договоренностей, соблюдаемых им ранее, он уверенно отправился к своему соавтору. Ему, правда, пришлось пожалеть об этом, потому что момент для встречи с помощником Славянова был выбран совсем неподходящий: Филиппов с группой специалистов был целиком поглощен подготовкой важного доклада председателю. Но Воробьев, передав ему свое письмо на имя председателя облисполкома, не успокоился и все-таки уговорил Филиппова найти удобный момент, чтобы обратиться к своему шефу с просьбой об установке телефона для уважаемого человека и изобретателя. Он предполагал, что при такой подаче его просьба будет наверняка решена. И Владимир Алексеевич обещал, что сделает все, что будет от него зависеть.
Мечтая об открывающихся перспективах и возможностях, Воробьев с головой ушел в работу по внедрению своей идеи, даже выкроил денек и съездил в колхоз «Идея Ильича», чем искренне обрадовал его председателя. Осмотром сенохранилища изобретатель остался доволен. И на следующий день после возвращения из хозяйства Чагина он с самого утра направился к Филиппову, чтобы наконец выяснить причину затянувшегося молчания помощника председателя.
Владимир был в кабинете один, он только что вернулся от шефа, которому докладывал обстановку, сложившуюся в оперном театре перед самым его открытием, и теперь разбирал полученную почту.
Увидев вошедшего гостя, Филиппов поднялся со своего кресла, и они обменялись рукопожатиями, бегло окинув друг друга оценивающими взглядами, словно отыскивая происшедшие в лицах перемены.
— Зашел узнать об отзывах ученых, — с ходу поинтересовался Воробьев, хотя после того как он получил в руки авторское свидетельство, эти отзывы его особо не волновали. Но напомнить Филиппову о том, что имеет полное право знать о них, изобретатель считал уместным. Поэтому уточнил: — Думаю, мне, как человеку не постороннему, вы об этом сообщите первому.
Филиппов согласно кивнул головой и заверил:
— Не сомневайтесь в этом, Владимир Григорьевич. А как у вас идут дела? — спросил он в свою очередь.
— Я был у Чагина.
— Ну и как?
— Работы идут, можно сказать, полным ходом. Обстановка деловая. Этот Чагин настоящий трудяга! Думаю, колхоз вытянет. Вы сделали очень удачный выбор хозяйства.
— Спасибо за высокую оценку, Владимир Григорьевич. А что у вас с опытами? Я редко бываю в кабинете, а вы тоже пропали совсем.
— Я не пропал, Владимир Алексеевич, дело в другом: просто у меня нет возможности сообщать вам о многих деталях дела — у меня же нет телефона! — Воробьев с удовольствием перевел разговор на желаемую тему. И, почувствовав себя на коне, стал ершистым, заговорил раздраженным тоном: — Опыты, к сожалению, ничего хорошего пока не дали, но мы их продолжаем. А для оперативных решений разных вопросов в продвигаемом нами деле, для связи с вами, мне, как воздух, нужен телефон. Кстати, мое письмо рассмотрено? Какова же резолюция Славянова? — Воробьев пристально, недружелюбно даже взглянул на собеседника и отвернулся.
Филиппов, желая быть последовательным и честным и зная, что о решении вопроса без резолюции Славянова Воробьев и слышать не хочет, произнес в ответ правдивые, но суровые слова:
— Откровенно скажу, Владимир Григорьевич, радостного мало. Председатель не стал подписывать ваше заявление, а рекомендовал буквально следующее: «Отправьте письмо в город Юшанину, можно Лурину». Лурин — это начальник областного управления связи.
— Как? На моем письме нет даже резолюции! — вскричал Воробьев. — Не может быть, чтобы ко мне, известному рационализатору области, и так отнеслись! Фактически отмахнулись. Нет, тут что-то не так! — Воробьев был уверен, что его соавтор явно что-то недоработал.
— Мы можем решить вопрос, когда вернется Лурин, — напомнил Воробьеву о своем предложении Филиппов. — Для него и устное поручение председателя — закон.
— Нужен мне ваш Лурин! — возмутился Воробьев и, не слушая доводов и аргументов своего соавтора, взвинченный и до глубины души обиженный бюрократическим отношением Славянова к нему, автору нескольких изобретений, талантливому рационализатору, Воробьев выбежал из кабинета. По дороге домой он и принял решение избрать в отношении Филиппова самые крутые меры: он снова поедет в Москву, в Комитет по делам изобретений и рационализации, и расскажет о том, как чиновник примазался к нему в соавторы. Эта мысль появилась у него не вдруг, а гнездилась в его голове давненько: он даже сходил к знакомому юристу, чтобы разузнать побольше о правах авторов и тех, кто ими становится, используя для этого служебное положение или иные способы давления, и что за это может предусматриваться законом.
Уже у себя дома, после сытного обеда и горячего чая, Владимир Григорьевич немного успокоился и посчитал более благоразумным выждать какое-то время. А вдруг и вправду Филиппов по-настоящему возьмется за решение его вопроса? Тогда, возможно, поездка и не понадобится. А вот выяснить, когда же состоится это самое долгожданное открытие театра, будет очень неплохо, как неплохо будет к этому времени подложить свинью Филиппову, не захотевшему отнестись к его просьбе по-человечески. И Владимир Григорьевич, долго не раздумывая, отправился к зданию театра.
Неподалеку от входа в театр он попытался было завести разговор про сроки открытия со строителями, но один из них посоветовал ему обратиться к помощнику председателя облисполкома и указал на Филиппова, беседующего о чем-то с мастером Анатолием Гурдеевым. Вид у обоих был такой деловой и озабоченный, что Владимир Григорьевич почувствовал что-то вроде угрызений совести.
«А в самом деле, так ли уж виноват передо мной этот Филиппов? Может быть, все, что нужно, а главное, дальновидно сейчас, — это выждать какое-то время?» — размышляя так, Воробьев, стараясь не попасть на глаза Филиппову, тихо удалился со строительной площадки. И несколько дней он терпеливо ждал каких-либо сигналов от Филиппова. Но, так и не дождавшись их, поручил старшему лаборанту продолжать очередной цикл испытаний, а сам устремился в Москву, в Комитет по делам изобретений. Здесь он сразу направился к начальнику отдела, который не так давно помогал ему в оформлении авторского права на изобретение.
На правах старых знакомых они зашли после работы в небольшое кафе, находившееся неподалеку от дома московского чиновника, хорошо выпили и закусили, и начальник отдела, внимательно выслушав сбивчивую, взволнованную речь заикающегося автора, охотно согласился ему помочь, пообещав проучить примазавшегося к изобретателю бюрократа Филиппова так, что тот ввек не забудет об этом.
Теплее спиртного согрели и успокоили возмущенную душу Воробьева слова, услышанные из уст маститого начальника, и он, расставаясь с ним, искренне поблагодарил москвича за понимание и участие и даже передал ему от чистого сердца набор хохломской росписи.
Не откладывая дела в долгий ящик, начальник отдела уже на следующий день подготовил письмо на имя председателя облисполкома Славянова, в котором раскрыл корыстные цели помощника председателя Филиппова В. А. и потребовал принять к нему самые строгие меры административной ответственности, не забыв напомнить при этом и про статью закона об уголовно наказуемом деянии оного.
Довольный удачным визитом в столицу, Воробьев вернулся в родной город не сразу, а лишь после того, как погостил в Подмосковье у своего племянника, который через своего армейского друга и познакомил его с начальником отдела Комитета по делам изобретений.
У племянника были добротный частный дом, сад, гараж, машина и моторная лодка. Поразмыслив, родственники решили, однако, от рыбалки отказаться и под выходной организовали шашлыки, где и встретились все, кто участвовал в делах с комитетом.
Только через неделю с чувством исполненного долга Воробьев наконец-то переступил порог своей квартиры и уже в прихожей был крайне удивлен увиденным: на тумбочке, под большим зеркалом, внимание его привлек светло-коричневого цвета телефон, купленный им давненько, а главное, недорого у одного из «собратьев» по делам изобретений и рационализации. Сейчас Владимира Григорьевича поразил не сам аппарат, а то, что, когда он уезжал в Москву, этот аппарат лежал в нижнем ящике шифоньера. Выходит, пока он находился в столице и готовил «телегу» на Филиппова, у него дома подключили телефон?! Вот дела! Интересно, кто же это сделал? Возможно, работа брательника? Все-таки сумел пробить по своим каналам? А вдруг не он, а Филиппов?
Воробьев не знал, что и делать: радоваться или раскаиваться в затеянной им сваре.
Жена, помогая ему раздеться и желая побыстрее рассеять появившееся на лице мужа сомнение, пояснила:
— Вначале пришли из городской телефонной сети два монтера. Чтобы не показаться самозванцами, сослались на твое письмо председателю облисполкома Славянову и показали наряд на установку телефона. Я, конечно, обрадовалась! Наконец-то! И сразу все поняла. Они поинтересовались: есть ли у нас аппарат? Я показала им его. Тогда они передали мне документы на установку и попросили, чтобы я, не откладывая, оплатила предстоящую работу. Что я с великой радостью и сделала. А на другой день они вернулись и установили телефон. Кто-то дал их начальнику указание. Вот наш номер, — она взяла абонентскую книжку и, довольная, прочитала шесть заветных цифр. — Ты же, я помню, писал письмо председателю облисполкома?
Воробьев мысленно, вслед за женой, повторил волшебные цифры, но они тут же стерлись из его памяти. При одном напоминании о письме на имя Славянова Владимир Григорьевич сразу понял, что устройство телефона — дело рук совсем не брата, а Филиппова, который все-таки дал ход письму и осуществил обещанное. А что сделал он, Воробьев, в благодарность за это? Вначале подал на Филиппова жалобу в суд, а затем в Москве, в Комитете по делам изобретений, накатал «телегу» на имя самого председателя облисполкома, помощник которого якобы примазался к изобретателю в соавторы! Опершись о стенку рукой, Воробьев почувствовал, как в глазах у него потемнело, вдруг стало трудно дышать, и он медленно опустился на стоявший возле тумбочки с телефоном небольшой стульчик.
Посидев немного, Владимир Григорьевич успокоился и даже стал звонить в столицу, чтобы поговорить со своим комитетским покровителем и посоветоваться, как ему быть дальше. Дозвонился не сразу. Телефонистка долго не могла соединить с Москвой: нужный Воробьеву номер все время был занят.
Наконец длинные, продолжительные гудки вывели изобретателя из грустных раздумий, и, когда он снял трубку, телефонистка с междугородней профессиональной скороговоркой сообщила, что на линии Москва. Воробьев тут же услышал знакомый голос начальника отдела из Комитета по делам изобретений. Поздоровавшись, он хотел было изложить причину своего звонка, но стал заикаться, и москвич мигом понял, что требуется человеку. Перебив Воробьева, он сообщил, что письмо в облисполком Славянову отправлено. Теперь надо ждать, когда его получат. А уж там, можно не сомневаться, заварится такая каша, что Филиппову этому придется очень не сладко.
— Да-а я-я… я не про это! Надо все о-о-остановить! — еле выговорил Воробьев.
— О чем вы? Теперь поздно. Бюрократическую машину уже не остановишь! Мы вас в обиду не дадим. Ждите. Скоро, очень скоро все начнется! Пока! — будто не разобрав, о чем просит Воробьев, работник комитета бросил трубку и в сердцах выругался: «Чего захотел, изобретатель! Остановить машину! Поздно, дорогой! Надо было раньше думать!»
Разговор с московским начальником доконал Воробьева, он снова почувствовал, как зазвенело в голове и в глазах замелькали искры, шагнул к оттоманке, прилег на нее и попросил стакан воды у подбежавшей к нему жены, а проглотив таблетку нитроглицерина, сказал, что нужно, пожалуй, вызвать «скорую помощь».
Так изобретатель Владимир Григорьевич Воробьев оказался на больничной койке. Ему довольно быстро сбили давление, но мысли о Филиппове тревожили его со всевозрастающей силой, так что самочувствие его улучшалось мало. По подсчетам Владимира Григорьевича выходило, что повестка его тезке из облисполкома и письмо из Москвы на имя Славянова должны поступить в ближайшее время. И тогда… у изобретателя Воробьева дух перехватывало при мысли об этом. Что будет с проведением опытов в лаборатории? Как воспримут эту историю в хозяйстве Чагина? Как поведет себя председатель? У Владимира Григорьевича начинало темнеть в глазах и бешено колотиться сердце, когда он представлял масштабы возможных последствий раздутой им истории. И места для сочувствия Филиппову в его душе поэтому не находилось. Наоборот, именно его Владимир Григорьевич и винил во всем. «Ишь как хорошо устроился! Нет, пусть тоже помучается!» — думал с неприязнью о помощнике Славянова изобретатель.
* * *
Наконец наступило долгожданное воскресенье — день открытия нового сезона в оперном театре. Все пространство перед ним от трамвайной остановки до его дверей было заполнено празднично одетыми людьми. Сюда же то и дело осторожно подруливали черные «Волги», из которых с достоинством выходили респектабельные руководители города и области.
Желающих попасть в зрительный зал оказалось огромное количество, но пригласительные билеты были лишь у строителей. И настоящие театралы, понимая, что рассчитывать на удачу и достать такой билет практически невозможно, толпились у доски объявлений, изучая репертуар труппы на предстоящий сезон.
В самом театре первые зрители с удовольствием прогуливались по сияющим светом и новым интерьером коридорам и фойе, рассматривая все: блестящий паркет, новые банкетки, ковровые дорожки, галерею портретов заслуженных, народных и ведущих артистов, стены, зеркала, потолки. Иные, совершив круговую и поэтажную экскурсию по помещению театра, рассаживались на свои места и принимались внимательно изучать убранство зала. Он тоже стал неузнаваемым: новые, более удобные кресла; притягивающий блеском серебра огромный занавес, отделяющий зрителей от артистов; роспись с позолотой потолка и лепнина на галерке; играющие сотнями, тысячами огней люстры. От всего этого великолепия у публики настроение было не просто приподнятым, но праздничным.
Наконец прозвенел третий звонок. В переполненном зале начал стихать гул голосов. А когда в президиум на сцену вышло руководство области и города во главе с председателем облисполкома Славяновым, установилась выжидательная тишина.
— Дорогие товарищи! — обратился к залу вышедший на трибуну Славянов. — Сегодня в культурной жизни города и области происходит большое событие — открытие после капитального ремонта любимого нашими земляками театра оперы и балета. И неслучайно первыми зрителями и гостями сегодня в театре стали строители, электрики, художники и дизайнеры, люди других специальностей, а проще говоря — все те, кто четыре месяца днем и ночью трудились здесь, преображая внутренний и внешний облик театра. И все вы, представители наших крупнейших трестов, организаций и управлений, по праву заслужили высокую честь быть первыми зрителями в новом театральном сезоне.
После дружных аплодисментов Славянов, заканчивая свою речь, сказал:
— По поручению бюро обкома партии и облисполкома позвольте выразить вам благодарность за проделанную работу. Большое спасибо всем, кто принимал в ней участие. Надеюсь, что и артисты, которые после длительных гастролей по стране будут участвовать сегодня в концерте, порадуют вас своим мастерством. Затем, как и всегда на подобных торжествах, выступали руководители города, театра, представители разных организаций и учреждений, пока наконец бразды правления не взял в свои руки ведущий концерта. Им оказался главный режиссер театра Отаришвили, появление которого на сцене было встречено громом аплодисментов.
Выждав их, режиссер несколько раз низко поклонился зрителям и объявил начало концерта. Он прошел на одном дыхании. Особенно горячий прием присутствовавшие оказали народному артисту России Александру Гладилову, который с душой исполнил арию мельника из оперы Даргомыжского «Русалка» и всенародно любимые «Очи черные». В заключение концерта на сцену вышли все его участники. Аплодируя и скандируя: «Спа-си-бо! Спа-си-бо!» — они от чистого сердца благодарили вставших с кресел зрителей за прекрасно выполненную работу и душевный прием.
Вскоре двери зала распахнулись и шумный поток зрителей хлынул в направлении гардеробной, а получившие премии строители дружными компаниями потянулись в буфет, чтобы отметить памятное открытие театра.
— Видишь, чтобы не толкаться в гардеробной, люди в буфет идут. А у вас что, так ничего и не предвидится? — допытывалась Катерина у Филиппова.
— Предвидится не предвидится — мы идем с тобой одеваться. И отметим это событие дома. Кстати, лучше спать будем, — нехотя отвечал Владимир жене. Правду он ей так и не решился сказать: засмеет, скажет, торчал с утра до вечера в этом театре, а про тебя даже и не вспомнили.
На самом деле все обстояло не так: для руководства области и города, начальников строительных подрядных и субподрядных организаций, управления культуры, директора театра и его заместителя небольшое торжество намечалось. Об этом Филиппов знал точно, и сам он тоже был в числе приглашенных. Но его обидело одно обстоятельство: Леснов, занимавшийся устройством застолья, персонально предупредил, что идти на него следует одному — без жены. Правда, сказал об этом как-то походя и, как всегда, неопределенно: сразу и не поймешь — то ли всерьез, то ли в шутку. От обиды, заполнившей грудь Владимира, выяснять подробности организации банкета у него не было никакого желания. Даже если слова: «Приходить без жены» шутка или розыгрыш, а Леснов — известный любитель разных подвохов, в отношении себя Филиппов считал их оскорбительными.
Он не ожидал от шефа таких указаний. Слишком много сил и здоровья было отдано им, чтобы открыть театр вовремя. Гораздо больше многих из тех, кто будет на фуршете. До самого последнего дня бегал он по театру с утра до вечера, хорошо изучил в нем все ходы и выходы и ко многому приложил здесь руки.
Владимир отчетливо представил, как еще позавчера усиленно занимался наведением блеска, а главное, устранением имеющейся белизны с пола вокруг гардеробной. Способ подсказал один из ветеранов — опилки со скипидаром. И Филиппов, сняв пиджак, рубашку и галстук, в майке и брюках вместе со строителями принялся шваброй драить пол.
— Ну и как, Владимир Алексеевич, получается? — прервал его занятие первый секретарь обкома партии Богородов, которого Филиппов узнал сразу, даже не поворачиваясь, по голосу. А когда повернулся и поздоровался — увидел и своего шефа: он стоял рядом с «первым» и довольно улыбался.
— Получается, — уверенно ответил Владимир переводя дух. — Нам отделочник Петров порекомендовал этот способ. Оказывается, это практикой доказано. Мраморная крошка потом заблестит, когда люди чаще ходить будут.
— А в целом как обстановка? Строители не подведут? — поинтересовался Богородов.
Зная из утреннего доклада Филиппова сложившуюся в театре обстановку, на вопрос «первого» ответил сам Славянов:
— Уверен, все будет в порядке. Я освободил Владимира Алексеевича от прямых обязанностей, чтобы он занимался только театром, организацией и контролем всех работ.
Тем временем подошел Белкин, и, здороваясь с ним, председатель облисполкома тут же предложил:
— Давайте пройдемся по театру, Николай Юрьевич, чтобы самим убедиться в его готовности к открытию. Не зря говорят: лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать.
Осмотр длился около часа. Увиденным руководители остались довольны, что было заметно не только по их сияющим лицам, но и по добродушию. На прощание пожелав успеха и пожав руки Белкину и Филиппову, они уехали в самом хорошем расположении духа.
«Разве расскажешь обо всем этом Катерине? — рассуждал про себя Владимир, двигаясь в потоке людей. — А может, ее вообще не надо было приглашать? Ее реакцию на это представить было нетрудно: она все уши прожужжала мне про открытие театра. Даже платье новое сшила. А отправить после концерта ее одну домой было бы верхом бестактности и неуважения! Грандиознейший скандал, можно не сомневаться, гарантирован. Выход один: махнув рукой на банкет, отправляться после концерта вместе со своей половиной домой».
— Так мы домой идем или остаемся? Тебе что, сказать нечего? — тормошила она его.
— Что жене сказать — у мужа всегда найдется. А поскольку относительно фуршета пояснений нет, мы, как и все, возьмем с тобой курс на родную квартиру, — начал уверенно и в шутливом тоне Владимир. — И там, в спокойной домашней обстановке, не стесняясь и ни на кого не оглядываясь, достойно отметим важное событие в культурной жизни города и области.
И они неторопливо направились в кабинет Белкина, где оставили свою верхнюю одежду. Владимир без особой спешки накинул на себя плащ и терпеливо ожидал окончания сборов жены, когда в дверях появился запыхавшийся и растерянный Леснов.
— Вы куда собираетесь? Раздевайтесь! И без промедления за мной! — Передохнув и смахнув с лица пот, добавил для большей убедительности спешки: — Шеф велел срочно отыскать тебя. Так и сказал: «Найди и приведи!» Только тебя и ждут.
— Чего меня ждать? — удивился, не скрывая своей обиды, Филиппов. — Ты что говорил? А я, как видишь, не один.
— Вдвоем, вдвоем! — успокоил его Леснов. — Только побыстрее. Не отставайте.
Владимира в комнате для гостей действительно ждали: обильно уставленный винами и закусками стол, имел еще первозданный праздничный вид. А председатель облисполкома Славянов, завидев вошедших, тотчас предложил первый тост за строителей, которые сделали все возможное, чтобы состоялось запланированное открытие театра и театрального сезона.
Все дружно выпили и принялись так же дружно закусывать.
Филиппов тоже не отставал от остальных и, подкладывая жене на тарелку что-нибудь вкусненькое, с душевным восторгом ловил себя на мысли, что ему, если честно, не так дороги в обилии имеющиеся здесь вина и закуски, как то, что без него, Владимира Филиппова, начальник штаба по реконструкции театра, председатель облисполкома Славянов Иван Васильевич не позволил начать последний акт мероприятия — небольшое официальное застолье. Душа Владимира пела, а грудь его распирало от гордости. Он сидел, сладостно улыбался и с искренней любовью ко всему миру наблюдал за собравшимися, слушал их выступления, хотя ясно осознавал, что ничего интересного для себя не услышит.
Но вот из-за стола поднялся Славянов, за ним секретарь обкома и директор театра, который повел их в свой кабинет, где, как всегда, раздевались все самые высокие гости. И вскоре в кабинете, ставшем до невозможности тесным от набившихся в него начальников, снова разговор пошел о реконструкции театра, о торжественном его открытии, о зале, который стал неузнаваемым, о замечательной росписи потолка, о богатом занавесе, какого в театре еще никогда не было, о том, что все получилось просто замечательно.
Когда председатель облисполкома уже надел плащ, собираясь уходить, Филиппов, наклонившись к начальнику областного управления культуры Лухманову, по-дружески шепнул ему, что, дескать, тебе не повредит, если предложишь тост на дорожку. Лухманов тут же дал команду директору театра, чтобы подали НЗ, а сам, обращаясь к председателю облисполкома, громким голосом объявил:
— Прошу, Иван Васильевич, прошу всех на посошок! Не будем нарушать традицию.
Моментально на столе появились несколько бутылок шампанского, нарезанные дольками и разложенные по маленьким тарелочкам лимоны, конфеты и шоколад.
Все согласились и за разговором как-то незаметно осушили еще по паре фужеров. Затем уже Филиппов, подняв бутылку и возглашая, что «бог троицу любит», с удовольствием принялся наливать шампанское сначала Славянову, а потом себе и всем, кто находился рядом.
— Ты что делаешь?! — недовольная поведением мужа, шепнула ему на ухо не на шутку встревожившаяся Катерина. — Споить, что ли, хочешь человека?
— Сегодня его день. И не волнуйся, шеф и трезвый любит поговорить, а главное умеет, — успокоил Владимир супругу. — Я знаю, что делаю. — А про себя и сам удивлялся: поражало его не то, что председатель много говорит, а то, что он не отказывался от вина. Обычно, когда собирались после сессии облсовета в маленьком зале столовой или голубой комнате, предназначенной для гостей высокого ранга, Славянов выпивал очень немного и очень редко. Не уговоришь ни под каким видом. Но сегодня его узнать было трудно, хотя понять вполне было можно: такая гора с плеч свалилась. Вот и расслабился человек. И в порыве уважения к шефу Владимир налил ему еще вина.
С укоризной зыркнув на мужа, Катерина сердито и недовольно выговорила ему довольно внятно:
— Дорогой мой, да ты никак споить Ивана Васильевича собрался?
Услышав такое предостережение, Славянов тут же вступился за своего помощника:
— Не расстраивайтесь, Катерина Алексеевна, сегодня можно. Думаю, что мы с ним заслужили это. Такие мероприятия нечасто в нашей жизни происходят. Так что не ругайте мужа. За театр, товарищи!
Председатель выпил, закусил лимоном и, пожав стоявшим с ним рядом руки, а остальным, кто находился подальше, сказав: «До свидания!» — первым вышел из гостеприимного кабинета. За ним дружно потянулись к выходу и остальные.
…Ярко освещенная площадка перед театром встретила Филиппова отнюдь не летней прохладой, но ему было несмотря ни на что тепло и радостно. Придерживая за талию прижавшуюся к нему от холода жену, он предложил — благо, что они жили неподалеку, — пройтись, чтобы немного проветриться, подышать свежим воздухом перед сном, и Катерина охотно согласилась.
И чем дальше они удалялись от театра, тем сильнее Владимир ощущал грусть, что еще один памятный этап в его жизни остался позади. Теперь и реконструкция театра, проведенная впервые за последние десятилетия, тоже станет историей города и области. И то, что и он, Владимир Филиппов, является активным участником ее создания, наполняло его грудь безмерной гордостью.
…Уже перевалило далеко за полночь и чета Филипповых мирно спала, когда в их квартире раздался пронзительный и продолжительный звонок с междугородной телефонной станции. Катерина, проснувшись первой, привычно растолкала мужа, и побыстрее заснула вновь. А Владимир, нехотя встав, снял трубку и, взяв с собой аппарат, перешел в большую комнату, чтобы не беспокоить дочь и жену.
— Слушаю! Кто звонит?
— Привет, дружище, это я: Влад Гуважный.
— Здорово, Влад! Чего это тебе так приспичило? Второй час ночи.
— Извини, дорогой, за столь поздний звонок. Я на гастролях в Средней Азии и сбился со времени. У нас готовится новая программа. И требуется еще один тяжеловоз. Выручай, Володя. Родина тебя не забудет.
— Главное, чтобы ты не забыл! Давай ближе к делу! Что конкретно от меня требуется? — поинтересовался Филиппов.
— Помнишь, как ты посылал нас на конезавод? В Починки? Так вот. Нам нужен еще один тяжеловоз. К тебе приедет мой представитель, скажет, каких параметров жеребец требуется. А ты позвони, пожалуйста, председателю райисполкома — пусть посодействует. Будь другом, Володя!
— Хорошо. Пусть приезжает твой представитель. Я поговорю с районом.
— Спасибо, Володенька. Целую! По пути в Москву, возможно, заеду и к вам, к Панкратову. Привет ему. До встречи и извини за беспокойство.
Владимир положил трубку, прошел на кухню. Сна как и не бывало. Зная по опыту, что теперь ему уже долго не заснуть, он выпил стакан кефиру, постоял у окна, глядя на спящий город. Потом вернулся в спальню и осторожно устроился на своей половине кровати. Пытаясь занять себя хоть чем-то, начал вспоминать, как познакомился и подружился с народным артистом России Владиславом Гуважным. Особенно памятной была встреча, когда в область приехали проверяющие из Совета Министров Российской Федерации. Планируя программу их работы в областном центре, секретарь облисполкома Мелешин не забыл и про культурную часть и, зная круг общения Филиппова с богемой — писателями, артистами, художниками, уговорил его взять ее на себя. Владимир просигналил Панкратову, потом Малахову, проверкой сферы деятельности которого комиссия тоже собиралась заниматься, и обо всем договорился. Так что когда гости из столицы появились с Малаховым в цирке, чтобы посмотреть программу Гуважного, Панкратов, любезно поприветствовал их и направил вместе с Филипповым в тщательно прибранную директорскую ложу, где было удобно и уютно, а главное в стороне от людских глаз.
Ответственный за продовольственное обеспечение проверяющих Малахов, как только те разместились в ложе, раскрыл свою знаменитую сумку-самобранку, набитую до краев провизией и выпивкой. Закуски и вина оказалось вполне достаточно, чтобы создать у всех присутствующих соответствующее настроение. Так что уже после третьей рюмки было трудно разобрать, куда больше смотрят гости: на стол, где красовались аппетитные деликатесы, или вниз, на арену, где умело управляемые Гуважным тигры послушно усаживались на спины слонов, а потом без особой охоты прыгали через горящий обруч.
Владислав и его супруга Мелисса, ярко и празднично разодетые, собранные и подтянутые, были в ударе. Все у них получалось, и зрители смотрели их выступление, затаив дыхание. А когда программа закончилась, не жалея своих ладоней, хлопали им от души. В ложе, проявляя солидарность с залом, тоже дружно аплодировали знаменитым дрессировщикам. Все были довольны, что представление закончилось без эксцессов. И вскоре не спеша, с достоинством, во главе с Малаховым и Филипповым москвичи вернулись в кабинет директора цирка. Довольные съеденным, выпитым и увиденным, они охотно обсуждали программу, отмечали уверенную работу Гуважного. Убежденно говорили о том, что иначе и быть не могло: их династия известна во всем мире — профессионалы.
Поговорив о программе и выкурив вместе с москвичами по сигарете, Панкратов громко пригласил присутствующих занять места у щедро накрытого стола.
Малахов поддержал директора цирка и объявил, что после того как примет душ и переоденется, к ним присоединится и всеми уважаемый Владислав Михайлович Гуважный.
— Мы что, начнем без него? — поинтересовался руководитель проверяющих.
— Именно так! — живо подтвердил Панкратов. — Ему нравится, когда все в сборе и, расслабившись, уже отдыхают.
Конечно же, директор цирка лукавил, и дело было совсем в другом. Гуважному нравилось не то, как отдыхают собравшиеся, а то, как при его появлении взоры всех обращаются на него одного. И он, как всегда, стоя, чтобы все лучше видели, каков он на самом деле, произнесет заранее заготовленный тост. Ему необходимо было внимание окружающих. Такова уж была его артистическая натура.
Собравшиеся успели выпить лишь по одной рюмке, когда появился Владислав — в черной водолазке, красивой импортной куртке и джинсах, еще полностью не отошедший от опасной и трудной работы, о чем свидетельствовали лихорадочный блеск глаз и пунцовое лицо артиста.
— Я же говорил: если выйду живым из клетки, встретимся. И по традиции именно здесь, — устраиваясь на оставленное специально для него рядом с Панкратовым место, начал Гуважный. — И пользуясь случаем, предлагаю выпить за присутствующих здесь гостей города.
Дружеское застолье продолжалось весело и непринужденно, и вскоре, уже порядком захмелев и осмелев, один из гостей обратился к народному артисту с неожиданной просьбой:
— Владислав Михайлович, а можно сфотографироваться с вами и с тигром? Память, так сказать, на всю жизнь. Как вы посмотрите на это?
— Положительно! — согласился уверенно Гуважный, про себя, однако, немало удивившись тому, что взрослые, бывалые и серьезные люди не знают, что звери не переносят запах спиртного! Понимая, что сфотографироваться с большой кошкой — вопрос непростой, но тем не менее уже дав слово, он решил его сдержать. И мысли его сразу сосредоточились на маленьком Барсике, который легко убирался на стуле. — Раз я одобрил предложение — значит, фото будет. Мне импонирует ваше желание бытьсъеденными. Но особо не торопитесь, вам придется подождать немного, — пошутил зловеще дрессировщик, отправляясь за тигренком за кулисы.
Барсика усадили на старый, приготовленный на выброс диван. Гуважный сел рядом с ним, говоря своему любимчику ласковые слова, бережно и нежно поглаживая его. Желающие фотографироваться разместились по сторонам. Фотограф труппы торопился снять не предусмотренные программой кадры. Когда с немалой долей осторожности закончили фотографироваться москвичи, Филиппов тоже рискнул присесть на диван и даже придвинулся к тигренку поближе, про себя с удовольствием думая, что кадр должен получиться отличный. Однако увидеть ему этот снимок так и не пришлось: кто-то забрал его. И Филиппову вместо фотографии осталось лишь яркое воспоминание о том, как утром, проснувшись, он вдруг почувствовал, что под майкой кто-то очень больно кусает его! Зажав зудящий участок тела рукой, Владимир отправился в ванную и, действуя одной рукой, встал под горячий душ. Когда же разжал руку, то увидел черную блоху, ту самую, которая, очевидно, прыгнула с тигренка на него. Над этим случаем потом долго смеялись все приятели Филиппова и, разыгрывая его, просили поделиться опытом укрощения прытких блох.
Гуважный не раз обращался к Владимиру с различными просьбами. Однажды просил помочь его труппе в приобретении хорошего тяжеловоза и даже сказал, что такие есть в Починках.
Не откладывая, уже на следующий день после этого разговора Владимир договорился с председателем райисполкома Мурзенковым принять представителя труппы народного артиста Гуважного. И вскоре жеребец требуемых параметров и масти был доставлен на новое место — в одну из конюшен городского цирка. После решения данного вопроса и завязалась дружба Филиппова и Гуважного, используя которую, народный артист периодически обращался к помощнику председателя облисполкома с неординарными запросами. Однажды Владислав попросил Владимира оказать ему содействие в обновлении гардероба. Так Гуважный вместе со своей женой оказался в гостях у Соколовского, к которому они приехали на двух «Волгах». По словам «маршала», артисты брали чуть ли не все, что им предоставляли из дефицита.
Вспоминая об этом, Владимир невольно улыбнулся. Он чувствовал себя сегодня совершенно счастливым. Что ни говори, но жизнь вокруг него идет наполненная, большая. И он в ней что-то значит.
На часах было два часа нового дня. Владимир осторожно повернулся на правый бок, глубоко вздохнул и принялся десятками считать до тех пор, пока не уснул.
Глава 10
Владимир Филиппов неторопливо шлифовал статью за подписью Славянова, написанную им для газеты «Сельская жизнь» по просьбе ее спецкора Юрия Ситнова. Чтобы надолго не отвлекаться от творческой работы, он старался не вести длительных разговоров, отвечая на телефонные звонки, и даже закрыл дверь на внутреннюю задвижку. Это помогло уединению, и через несколько часов, пролетевших совершенно незаметно, Владимир закончил редактуру последней страницы статьи. Он облегченно вздохнул, потянулся, прошелся по кабинету, вновь перелистал текст, проверил имеющиеся к некоторым страницам вставки и, довольный, отнес статью в машбюро.
Выступление председателя облисполкома в газете «Сельская жизнь» было не первым. Спецкор газеты по Волго-Вятскому региону Юрий Ситнов, с которым Владимир изредка встречался за дружеским застольем в цирке у Панкратова и как-то незаметно сблизился, не раз обращался с такими предложениями к Ивану Васильевичу Славянову. И тот никогда не отказывал ему. Филиппова подкупали в этом корреспонденте характер, манера поведения: он не выпендривался, не грозился кого-то «разделать под орех» на страницах своей газеты, как это делали некоторые, а спокойно и уверенно, на высоком профессиональном уровне делал свое дело. Ситнову же нравилось, как Филиппов готовит материалы, в том числе статьи для председателя облисполкома, — после него не требовалось переписывать и расставлять абзацы, проверять цифры и факты. И однажды, после публикации нескольких таких статей в своей газете, он заглянул в кабинет Владимира и сообщил самым высокопарным слогом:
— Дорогой дядя Володя, должен сообщить тебе приятную новость: статьи твоего шефа давно нравились нашему редактору. Это мне как журналисту понятно, но мы не ожидали, что на них обратят такое пристальное внимание товарищи из аппарата Председателя Совета Министров Российской Федерации. Открою секрет: помощником Сеновальцева работает бывший заместитель редактора нашей газеты. Он поинтересовался у меня: кто готовит для Славянова эти статьи? Не скрою, я честно ответил, что и как. Тогда он попросил меня организовать еще одну публикацию твоего шефа. Проблемную. Ты понимаешь, к чему я веду?
— И что за проблема? — поинтересовался Владимир. — Может, у нас и сказать нечего.
— Насколько мне известно, сказать вам о реализации Продовольственной программы есть что, и не просто сказать, а показать на конкретных примерах, как в области поставлена работа по обеспечению продовольствием населения, как решаются социальные вопросы села. И так далее, и так далее, — разъяснял Ситнов. — Размер статьи — около полосы, а вернее, половина полосы. Это большая честь для области. Так что, уважаемый Владимир Алексеевич, старайся. И делай это изо всех твоих сил хорошо. А потом я объясню тебе, в чем тут дело.
Заинтригованный словами спецкора, Филиппов стал ожидать, когда Ситнов поставит его шефа в известность о намерении редакции. Вскоре встреча спецкора с председателем облисполкома состоялась, и на другой же день после нее Славянов собрал у себя ведущих специалистов управления сельского хозяйства и заместителя председателя облплана, чтобы поручить им подготовить по своим разделам справки-отчеты и сдать их Филиппову. Вначале Владимир работал над их осмыслением с «бригадой», а когда черновая «болванка» будущей статьи была переработана во второй раз и одобрена Славяновым, помощник председателя стал заниматься ее текстом уже один, отрабатывая каждую фразу, добиваясь четкой формулировки главной мысли — реализация Продовольственной программы, подтверждая ее тщательно подобранными примерами из опыта аграрного сектора области и улучшения социально-бытовых условий жителей села. Получилось вроде недурственно. Когда Филиппов прочитал шефу третий вариант отредактированной им статьи, Славянов остался доволен и с ноткой благодушия в голосе попросил усилить раздел социального развития села примерами из опыта лучших хозяйств, где людей обеспечивают добротным, чуть ли не со всеми удобствами жильем. Не оставил он без внимания и любимую тему — рост поголовья черно-пестрой породы коров, которую председатель облисполкома считал наиболее перспективной и позволяющей превысить трехтысячный надой от коровы в целом по области.
Уезжая в Москву на заседание Совета Министров РСФСР, Славянов, идя в сопровождении своего ближайшего окружения по коридору облисполкома, обращаясь к Филиппову, с полной уверенностью в сказанном напомнил ему:
— Думаю, к моему возвращению ты доведешь статью до кондиции.
— Можете не сомневаться! — заверил его Филиппов.
— Вроде неплохо получается? А надо, как ты говоришь, чтобы «железно» было. — Славянов заулыбался, а за ним заулыбались и его помощники — Леснов и Липатов.
— Будет и железно. Хотя Ситнову и после третьей редакции статья понравилась. А после четвертой, можно не сомневаться, вопросов у него совсем не будет. Жаль, великовата получается, — поделился своими заботами Филиппов.
— Можно в таком случае сократить, — предложил Славянов.
— Ситнов сказал, что попробует пробить, чтобы разрешили дать в двух номерах.
— Хороший мужик этот Ситнов, — заметил председатель облисполкома, — не из чванливых.
— Да уж, это не Пальцев, — включился в разговор Липатов. — Дружок Владимира себе на уме. Ему подавай факты погорячее, чтобы кого-нибудь из руководства области раздолбать покрепче и тем самым показать, какой он, Пальцев, крутой.
— А что поделаешь — работа у него такая. Газета молодая, и он вынужден готовить острые и проблемные статьи, — миролюбиво настроенный председатель сегодня явно не расположен был к критике. — Владимир, утром сообщи мне сводку.
Хотя шеф и не назвал какую, Филиппов точно знал: это ежедневная сводка по надоям молока в области.
— Ну, давай действуй, чтобы железно было, — уже во дворе облисполкома, улыбаясь, напутствовал Славянов Филиппова и, пожав ему на прощание, а потом Леснову и Липатову руки, неторопливо сел на заднее сиденье сверкающей металлическими подкрылками «Чайки». И машина тотчас взяла курс на столицу.
А провожающие, довольные в душе тем, что остались на несколько дней без шефа, поднялись каждый к себе в кабинет и занялись своими делами.
Зная о предстоящей поездке председателя в Москву, Филиппов еще накануне сообщил об этом Русакову, который с удовлетворением воспринял новость и охотно согласился воспользоваться моментом, чтобы по-настоящему отметить свое назначение на должность заведующего облздравотделом.
— Где встречаемся? — по-деловому спросил он.
— В цирке! — не раздумывая, ответил ему Филиппов, уже согласовавший данный вопрос с Панкратовым, кстати, весьма обрадовавшимся тому, что еще один, и очень нужный, начальник войдет в круг его гостей.
— Согласен, конечно, но только после работы. О готовности я предварительно позвоню. Область большая — всякое может случиться, — пояснил свою озабоченность Русаков, хорошо знавший от Владимира, кто иногда заходит «на огонек» к директору цирка.
«Вдруг какое-то ЧП в области, а я в цирке? И там меня встречает, к примеру, секретарь обкома», — с ужасом прикидывал в уме новый заведующий облздравом и, уверенный в своей правоте, подтвердил:
— Я посигналю тебе после работы, когда освобожусь.
— Договорились! — согласился Филиппов и тут же занялся своим делом.
В первую очередь он решил закончить работу над статьей, поэтому сходил в машбюро, забрал ее и внимательнейшим образом вычитал текст, перепечатанный уже в четвертый раз. За работой время пролетело незаметно, и после обеда вычитка была завершена. Довольный, Владимир отнес машинисткам несколько страниц для перепечатки: по существовавшему в стенах облисполкома правилу никаких вставок и исправлений ластиком или лезвием в представляемом председателю материале быть не могло, каждая цифра в обязательном порядке проверялась в статуправлении, а цитаты и примеры — по первоисточникам. Когда ему вернули перепечатанные страницы, он еще раз их вычитал и разложил по экземплярам. Закрывая у себя в сейфе папку с экземпляром председателя, невольно подумал о том, что же затеял Юра Ситнов. Однако узнать об этом, как оказалось, доведется не скоро: спецкор Ситнов уехал в соседнюю с областью республику на пленум обкома партии.
В приподнятом настроении от успешно выполненной работы — гора с плеч свалилась — Филиппов решил позвонить домой, где обстановка тоже складывалась благоприятно для него. Жена Катерина днем раньше Славянова уехала к родителям в столицу. Причина для отъезда была серьезная — заболел ее отец, с войны мучившийся из-за раны, полученной в штыковом бою под Сталинградом, о чем он при каждой выпивке, а особенно в дни праздничных застолий, не без гордости напоминал присутствующим:
— Я Паулюса брал!
Теперь ветеран войны был прикован к постели: годы и болезни давали о себе знать.
«Неизвестно еще, чем все закончится, — сожалел о случившемся Филиппов. Несмотря на крутой характер тестя, Владимир уважал его и всегда находил с ним общий язык. — Надо бы позвонить в Москву! Хотя жена, наверное, уже дала весточку дочери».
Владимир, не откладывая, набрал номер домашнего телефона и, услышав веселый голос дочери, поинтересовался, не звонила ли мама и как состояние деда? Услышав, что положение его стабилизировалось, Филиппов успокоился, спросил Маринку, как у нее дела, как бы между прочим сказал ей о своем намерении после работы проехать в сад, где, по всей вероятности, и заночует.
— Так что оставайся одна. В холодильнике еды наготовлено достаточно: пельмени, бульон, голубцы, каша — ешь, что понравится. Поняла? — наставлял он дочь.
— Конечно, папа. Не волнуйся, — отвечала Маринка. — Я же не маленькая. С голоду не умру. А у меня к тебе просьба…
— Какая?
— Можно мне Ирину Погремушкину пригласить? Она у нас два раза уже ночевала.
Филиппов помнил подругу дочери и без колебаний дал свое согласие, обрадованно подумав, что вдвоем им, безусловно, будет веселее, а ему не так беспокойно.
Едва он успел переговорить с дочерью, как в кабинет к нему, как всегда торопясь, заглянул по неотложному делу местный писатель Виктор Сатов, невысокого роста, широкоскулый. В областном отделении Союза писателей Сатов занимался обеспечением своих коллег билетами на поезда, самолеты и размещением прибывающих в город писателей в гостиницы. Владимир сразу понял, в чем дело, и, здороваясь, поинтересовался:
— Кто к вам пожаловал на этот раз?
— Наш земляк лауреат Государственной премии Иван Семенович Маштаков, — ответил Сатов и пояснил: — Он денек-другой, может, и больше, пробудет здесь, а потом уедет почти на все лето в свою родную Кудьминку. Говорит, что запланировал встретиться с тобой. И очень хочет попасть на прием к секретарю обкома партии. Впрочем, он сам тебе все расскажет. А сейчас надо бы броню в гостиницу пока на три дня.
— Понял, — кивнул головой Филиппов и отправился в канцелярию, чтобы взять талон в гостиницу «Россия», где Маштаков предпочитал останавливаться. Передавая через несколько минут броню Сатову и прощаясь с ним, он был уверен, что очень скоро последует звонок и от самого лауреата.
Устроившись в одноместном номере находившейся на Верхне-Волжской набережной гостиницы, от которой рукой было подать до местного отделения Союза писателей, Маштаков и в самом деле вскоре позвонил Филиппову и, поздоровавшись, попросил посодействовать ему в решении двух вопросов. Кратко обозначив их суть, он сказал, что более обстоятельно хотел бы поговорить о них при встрече.
Выяснив распорядок дня и планы писателя, Филиппов предложил провести ее, как и в предыдущий раз, с часу до двух в облисполкоме, а заодно и пообедать вместе.
В назначенное время Маштаков, уверенно ступая по новой люберецкой ковровой дорожке, вошел в кабинет Филиппова. Чуть выше среднего роста, сухощавый и подтянутый, в отличном темно-сером костюме и рубашке с галстуком, он все делал неторопливо и с присущим творческим людям достоинством. Но бывало, что и он распалялся, однако случалось это, лишь когда суть обсуждаемого вопроса сильно искажалась. И тогда с уверенностью человека, хорошо знающего историю спорного вопроса, Иван Семенович доказывал оппоненту свою правоту резко и горячо.
Прежде чем идти в столовую, Маштаков более подробно обосновал обе свои просьбы.
— В нашем районе есть колхоз «Верный путь», из которого люди не бегут в город, а, довольные, живут и здравствуют. Хозяйство, пусть не самое передовое, но устойчивое, стабильно справляется со всеми страдными и текущими делами. Председатель колхоза Александр Иванович Новиков — самый уважаемый человек в селе. Четверть века возглавляет данное хозяйство! Это уже подвиг! И Новиков, бесспорно, заслуживает ордена, а может, и Героя. Но, как мне стало известно, двадцать пять его председательских лет в областном управлении сельского хозяйства даже не заметили. Хотя бы грамоту облисполкома выхлопотали человеку! Думаю, ее-то он заслужил. Считаю, что председателя обидели и по отношению к нему поступили несправедливо. Так можно отбить у людей всякую охоту быть первым лицом в хозяйстве. Поэтому я прошу тебя, Владимир Алексеевич, вот о чем: организуй мне встречу с председателем облисполкома. Это возможно? — Маштаков выжидательно поглядел на Филиппова, который в душе был полностью согласен со своим знаменитым земляком.
— К сожалению, Иван Семенович, в эти два дня не получится: Славянов на совещании в Совете Министров.
— Что же делать? У меня на его имя письмо подготовлено. Тогда при возвращении передай ему и посодействуй, чтобы мужику хоть грамоту облисполкома дали. Людей, которые крепко стоят на родной земле, надо же как-то отличать? — Маштаков, погрустнев, вынул из папки письмо и передал его Филиппову.
— Можете не сомневаться, Иван Семенович, — стараясь как-то успокоить и поддержать писателя, заверил Владимир, — я передам председателю вашу точку зрения и расскажу о вашей озабоченности. А для начала поставлю в известность обо всем услышанном от вас заместителя председателя, который занимается вопросами сельского хозяйства. Думаю, это не повредит. И к приезду Славянова какие-то конкретные предложения и меры будут уже выработаны.
— Согласен. Спасибо за понимание, — оживился Маштаков и тут же предложил: — Ну а чтобы идти на обед без проблем, с которыми я пришел, коротко о втором вопросе. Хочу попасть на прием к секретарю обкома партии по идеологии. Наверное, это непросто. Однако, сам знаешь, писателям помогать надо.
— Мы помогаем. Недавно наш шеф выделил Союзу писателей «Волгу». Для помещений — ковровые дорожки, а участнику войны писателю Лепесткову помог получить квартиру, — информировал московского гостя Филиппов.
— Мы сегодня в Союзе говорили, что Иван Васильевич всегда старается как-то поддержать организацию, — одобрительно согласился Маштаков с его замечанием и тут же более энергично высказал свои соображения: — Полагаю, и обкому партии есть над чем поработать, чтобы помочь Союзу. Многие из наших писателей не имеют телефонов. Не представляю себе, как в наше время писатель может жить без телефона и быть в гуще происходящих событий! Чтобы пообщаться с внешним миром или с кем-либо из своих коллег, многие идут в Союз. Бывает, что на имеющийся в нем один телефон образуется целая очередь из желающих позвонить. Не дело это! Пусть для решения этой проблемы обком подключится. Помоги попасть на прием к идеологу.
— Хорошо, я сейчас позвоню Станиславу Петровичу. Это мой коллега Синицын. Он у первого секретаря обкома помощником работает. У нас с ним хорошие, доверительные отношения. Думаю, он устроит вам встречу, — ответил Филиппов, набирая номер телефона Синицына. И, связавшись с ним, тотчас передал ему просьбу земляка-лауреата, дал номер его телефона в гостинице и получил заверение не только в содействии этой встрече, но и в проведении ее в неформальной обстановке в гостинице обкома «Октябрьской», пояснив, что расходы обком берет на себя и таким образом проявит почтение и признательность известному писателю-земляку.
Довольный разговором с коллегой, особенно его предложением о проведении встречи в неформальной обстановке, Владимир на всякий случай решил умолчать об этом: вдруг не получится? Поэтому, прощаясь с Маштаковым после совместного обеда, он посетовал на то, что сегодняшний день у него уже весь расписан, и высказал желание пообщаться у писателя в номере завтра после работы. Иван Семенович, конечно же, охотно согласился.
Проводив Маштакова до выхода из здания облисполкома, Филиппов вернулся в свой кабинет и начал разбирать поступившие сводки. Одну из них — по надоям молока — положил рядом с ежедневником, чтобы уточнить, сколько районов имеют плюс, сколько — минус, и завтра при докладе председателю назвать отстающие районы. Он подчеркнул их красным карандашом и сосчитал общее количество.
Закончив беглый просмотр остальных сводок, убрал их и, не откладывая дела в долгий ящик, отправился к заместителю председателя облисполкома, занимающемуся вопросами сельского хозяйства, чтобы рассказать ему о просьбе известного земляка.
Клюквин внимательно выслушал Филиппова и, подумав, сказал:
— Ты прав: времени для рассмотрения и представления документов в столицу на высокую награду для заслуживающего ее человека, безусловно, не хватает. Поэтому для начала организуем грамоту обкома партии и облисполкома. Подберем хороший подарок, а потом я или кто-нибудь из членов исполкома совместно с начальником управления сельского хозяйства примем участие в юбилейном торжестве председателя колхоза. Буду работать в этом направлении, а когда приедет Иван Васильевич, обсудим и примем окончательное решение. Без внимания человека не оставим.
Владимир в хорошем расположении духа вышел от Клюквина и, посмотрев на часы, решил, что теперь самое время зайти в буфет. Одну половину портфеля он заполнил закуской и минеральной водой, а когда поднялся к себе — во вторую половину уложил спортивный костюм, кеды и бутылку кефира.
Рабочий день уже закончился, за дверью в коридоре постепенно затихли шаги сотрудников аппарата, и Владимир набрал номер Русакова, чтобы выяснить, нет ли изменений в намеченном на вечер мероприятии.
Услышав почему-то взволнованный голос нового начальника, он немного насторожился: уж не случилось ли чего-нибудь? Может, поэтому он и не звонил? Поинтересовался:
— Что-то в голосе нет должного оптимизма. В чем дело?
— У меня совещание было, вот и пришлось на нем так наговориться, — успокоил его Русаков. — Потом принял двух главных врачей из района. Тоже одни разговоры! Теперь о нашем деле. Моя машина уже стоит наготове у служебного подъезда. В багажнике большая дорожная сумка. Через полчаса, от силы минут через сорок, мне допечатают справку в обком, я подпишу ее и буду свободен. Куда подъезжать?
— К цирку. Прямо к центральному входу. Я тебя встречу. — Услышав утвердительный ответ, Филиппов с облегчением положил трубку и тут же позвонил Алене. Он предупредил ее, чтобы она была готова, и пообещал позвонить еще через несколько минут.
Выждав, когда основная масса работников аппарата, других управлений облисполкома, находящихся в здании, покинет кабинеты, Владимир просигналил Алене, что будет ждать ее на старом месте, подхватил портфель с «Посольской» и закуской, закрыл дверь и спустился во двор, где его ожидала черная «Волга», предоставленная ему в целях конспирации одним из начальников производственного объединения.
Неторопливо обогнули на ней главное здание облисполкома, и, когда подъезжали к развесистому дереву, росшему возле облсельхозтехники, шофер, притормаживая, поинтересовался:
— Женщина рукой машет. Просит остановиться. Что делать?
— Раз просит, значит, спешит куда-то. Поэтому захватим, видимо, она из нашего здания, — будто высматривая что-то в окно левой дверки, ответил Филиппов, хотя точно знал, что под деревом, голосуя, стояла Алена.
Оживленная, красивая, она мигом впорхнула в машину и защебетала что-то про билет в кино.
За считанные минуты подъехали к центральному входу цирка. Отпустив шофера, Владимир вместе с Аленой направились прямо в кабинет директора.
Панкратов в кабинете был один; в очках и с сигаретой в руке, он внимательно изучал какой-то документ, отпечатанный на фирменном бланке. Машинально ответив на приветствие, — такое с ним случалось иногда — он убрал листок в большую папку, лежавшую перед ним, сунул сигарету в пепельницу и озабоченно вышел из-за стола.
— Ты какой-то грустный и усталый сегодня, — заметил Владимир сочувственно.
— Будешь грустным — получил очередную отписку от генерального директора Союзгосцирка. Никому нет дела до нас, — пожаловался Панкратов.
— Надеюсь, сегодняшнее мероприятие не отменяется?
— Какой разговор! Пока еще я здесь хозяин, — заверил директор цирка, без комментариев протягивая Филиппову два ключа.
— Что-то он сегодня как бука. Даже в глаза не смотрит, — сказала Алена Филиппову, когда они вышли от Панкратова.
— У него одна забота — как начать реконструкцию цирка. Важнее нет дела. Мироныч испробовал многие варианты, чтобы выбить деньги на цирк и найти хорошего генподрядчика, который сумел бы их освоить. Штурмовал кабинеты министров культуры Союза и республики, обивал пороги высших органов власти в области, куда ему советовали почаще обращаться чиновники из столицы. Набил не одну мозоль в этих хождениях. Но, к сожалению, так ничего и не добился, лишь папка с ведомственной перепиской стала толще. А цирк по-прежнему остается закрытым, и с каждым годом состояние его продолжает ухудшаться.
— А ваш шеф разве не может взяться за цирк? Вы же вон какой театр отгрохали! — наивно удивилась Алена.
— Панкратов тоже считает, что если бы за дело взялся Славянов, то за год или полтора цирк был бы реконструирован. Поэтому он и просит нас, своих единомышленников, — меня, Липатова и Лухманова, — чтобы мы при каждой возможности заводили с председателем облисполкома разговор о заброшенном цирке и пытались склонить его заняться наконец этим вопросом. Наивный человек! Он не может никак понять, что ремонт цирка и создание соответствующего штаба — это вопрос обкома партии. И решение его зависит не от председателя облисполкома, а в большей степени от первого секретаря обкома партии.
Подойдя к двухместному номеру, Владимир, не считая нужным рассказывать Алене обо всех сложностях этого дела, молча открыл дверь. Они вошли, неторопливо повесили одежду в небольшой шкаф, стоявший в прихожей, познакомились с обстановкой: две кровати, диван, кресло, телевизор, телефон, ванная. Чисто и уютно, что им и требовалось.
Понимая, что еще неизвестно, когда начнется главное торжество, намеченное на вечер, оба, не сговариваясь, решили слегка перекусить после рабочего дня.
— И у нас для этого кое-что имеется, — сказал Владимир, включая электрический чайник и вынимая из портфеля кусок карбоната, булку и два яблока.
— Пока я готовлю, — попросила Алена, — рассказывай, что было дальше. Как ты помог Панкратову? От кого зависит, почему «первый» тормозит?
Владимир не стал рассказывать Алене историю беседы шефа и Богородова в ЦК КПСС у Давыдова. Именно после нее, был уверен Владимир, возглавить штаб по реконструкции цирка Богородов уже никогда больше Славянову не позволит. Так думал и сам председатель облисполкома, и все же однажды после очередного захода просителя за Панкратова, а им на этот раз оказался Филиппов, председатель, уверенный, что его помощник беспокоится не ради своих интересов, решился все-таки выяснить позицию Богородова по цирку и даже готов был предложить ему, чтобы вновь создаваемый штаб возглавил секретарь обкома партии Дружнов, заведовавший вопросами капитального строительства.
Воспользовавшись подходящей ситуацией, когда он и первый секретарь обкома партии принимали участие в работе коллегии крупнейшей строительной организации Главволговятскстроя, Славянов в перерыве неожиданно для Богородова завел разговор о цирке и посетовал, что в облисполком поступает немало жалоб и писем от граждан города и из сельской местности. И все с одним вопросом: будет ли в городе цирк?
— Может, пора заняться его возрождением и по имеющемуся у нас опыту создать штаб, а возглавить его доверить… — председатель облисполкома хотел предложить кандидатуру секретаря обкома Дружнова.
Не дослушав, кому доверить реконструкцию цирка, Богородов резко оборвал Славянова:
— Сейчас нам не до штаба. Тем более по цирку. Промышленность серьезно хромает, вытаскивать надо. Да и других, более важных и неотложных дел уйма!
И сразу перевел разговор на другую тему, подозвал к себе первого секретаря горкома партии Птицына и поинтересовался у него количеством жилья, которое получит город в текущем году. Хорошо зная цифры, Богородов тем не менее сделал вид, что внимательно слушает своего коллегу, а сам неприязненно думал об этом выскочке Славянове: «Ишь чего захотел! Штаб создать и возглавить его. Понятно: ему это на руку — популярность, слава умелого руководителя. Нет, дорогой, теперь никаких штабов под тебя создавать не будем. А если и возникнет такая необходимость, то начальником назначим кого-нибудь другого, а уж никак не тебя. А конкретно кого, это мы сами решим. И в подсказках не нуждаемся».
После неудачного разговора с первым секретарем обкома Славянов все вопросы о судьбе заброшенного цирка в несвойственной ему резкой манере обрывал, ссылаясь на занятость более важными делами. Об этом Филиппов рассказывать Алене не стал. А она, делая бутерброды, с упорством ребенка все выпытывала, от кого же зависит начало реконструкции цирка.
И Филиппов рассказал ей только финал этой истории.
— Не так давно уговорил я шефа принять Панкратова. Иван Васильевич откровенно ему объяснил, какая в области сложная обстановка с промышленностью, за что обкому партии достается и от ЦК КПСС и от газетчиков. Все это для кого-то может плохо закончиться. Поэтому вопрос о цирке и создании штаба по его реконструкции Богородов в настоящее время считает неуместным.
— Теперь я поняла, от кого все зависит, — догадалась наконец и Алена. — И как Иван Миронович пережил это?
— Искать какие-то пути все равно придется, не сдаваться же, в конце концов? Надеется, что когда-нибудь попадет к большому начальнику, который, познакомившись с многолетней историей безразличия к судьбе областного цирка, стукнет кулаком по столу и грозным рыком осадит недоброжелателей: «Безобразие! Как могло такое случиться в нашем обществе? Пора положить конец бюрократическому произволу и волоките. Искусство — народу! Все силы на возрождение цирка!» Однако нашему дяде Ване такого начальника еще неизвестно сколько ждать придется, — с сожалением закончил рассказ о Панкратове Владимир и категорично добавил: — Ну хватит об этом. Теперь нам пора подзаправиться.
Они с удовольствием съели по паре бутербродов с карбонатом, выпили по стакану крепкого чая с печеньем и перешли в другую комнату, где включили телевизор и устроились рядышком на диване. Не сговариваясь, непринужденно обнялись, стали целоваться.
— Может, успеем? — предложил Владимир.
— А вдруг Панкратов заявится? — засомневалась раскрасневшаяся Алена.
— Не волнуйся, дорогая. Мироныч мужик не только дисциплинированный, но и сообразительный. Он придет сюда, когда мы ему позвоним и сообщим, что главный виновник нынешнего торжества на месте. Остальные же гости собираются пока у него в кабинете. А для полной безопасности сначала узнаем, как скоро прибудет новый начальник. — И Филиппов взялся за телефон.
Услышав в ответ, что Русаков задержится еще минут на тридцать, Владимир тут же запер дверь, оставив ключи в замке, и увлек Алену в спальную комнату. И страсть их на этот раз была такой неистовой, что в самый неподходящий момент раздался треск и матрас провалился.
— Еще чего не хватало! — воскликнул Владимир, со смехом помогая подняться Алене. — Хорошо, что не в «люксе». А на чем же будем спать? Пошли в ванную, а потом что-нибудь придумаем.
После душа, подтрунивая друг над другом, со смехом устраивали кровать, приспособив под сломанную сторону брусок, найденный под ванной. Затем Владимир снова звонил в облздрав и, не услышав ответа от Русакова, надел костюм, перевел Алену в «люкс» и вышел к центральному входу встречать виновника торжества.
В номере Петр Иванович Русаков появился вместе с Филипповым очень скоро, раскрасневшийся от волнения, улыбающийся. Увидев Алену, он не растерялся, догадавшись обо всем, сразу же освоился и, поздоровавшись с ней и хитровато подмигнув, широким жестом раскрыл сумку и протянул ее девушке со словами:
— Хорошо, когда в мужской компании есть женщина. Она лучше, чем мы, мужчины, сможет все нарезать, расставить и красиво оформить стол.
Пока Алена занималась этим, Русаков с Филипповым осматривали номер.
— Мне здесь нравится. Уютно, а главное — вдали ото всех, — заметил новый заведующий облздравом. — А где директор? Остальные?
— Панкратов ожидает звонка от нас. Все остальные гости уже собрались у него. Ждали только тебя.
— Тогда понятно. А тех, кто придет с ним, я знаю? А то может неудобно получиться, — в душе Русаков не горел желанием встретить в таком месте больших начальников.
— Кому неудобно? Нам или им?
— И нам и им, — волнуясь, ответил Русаков.
— Такого здесь не наблюдается. У Панкратова в гостях бывают руководители самого высокого ранга. Сегодня тебя поздравят… — начал Филиппов и осекся. — Впрочем, называть фамилий не стану — сам увидишь. Кстати, большие начальники особо долго не засиживаются, хотя расслабляются от души. Все, звоню. Однако минуточку!
Филиппов быстро налил в три стопки «Посольской» и предложил тост:
— Желаю тебе, Петр Иванович, чтобы все у тебя ладилось на новом месте, вернее, в новом кресле. Чтобы как можно меньше случалось всяких ЧП и эпидемий. И пусть не коснется тебя никакой вирус. А главное, пусть человечность, которая в тебе заложена от рождения, не покидает тебя и на более высоком посту!
Когда все трое выпили и закусили бутербродами с ветчиной, Алена сполоснула и протерла рюмки, поставила их на место и ушла в бытовку, а Владимир снял телефонную трубку:
— Мы готовы! И хотя ты быстро ходить не любишь, но все-таки поторопитесь!
Не прошло и минуты, как дверь распахнулась, и Панкратов, пропустив вперед уважаемых гостей, возглавил богато и со вкусом накрытый стол. Знакомить никого не требовалось, все хорошо знали друг друга и обменялись по-дружески крепкими рукопожатиями.
Оглядев расставленные на столе приборы, председатель горисполкома Видякшин, вопросительно взглянув на Панкратова и Русакова, заметил:
— И вин и закуски в достатке. Жаль, что нет ни одной женщины. И это в цирке! А как бы они украсили наше мужское общество. Кстати, два места пустуют, значит, кто-то еще должен подойти?
— Обязательно, но попозже, — привычно взяв бразды правления в свои руки, ответил Панкратов, решив до времени не называть опаздывающего гостя — заместителя председателя облисполкома Бедова. Он боялся, что некоторым из присутствующих это имя покажется слишком громким для такого мероприятия. Но, зная о подруге Филиппова, интригующе сообщил: — Однако женщину попробуем найти прямо сейчас.
Слегка прихрамывая, он отправился в бытовку, где Алена, волнуясь от предстоящего появления среди известных начальников города и области, заканчивала готовить бутерброды с икрой.
Увидев Ивана Мироновича, которого она знала хорошо — не раз уже бывала здесь, слушала его рассказы об известных артистах, смотрела кассету с выступлением народного артиста Юрия Никулина, — Алена тем не менее невольно зарделась и отвела взгляд, пытаясь безуспешно открыть очередную банку икры.
— Оставь ее в покое! Еще чего доброго руку порежешь! Сделаем без тебя. И не красней, как школьница, не знающая урока! — напустив на себя грозный вид, что получилось у него мастерски, прикрикнул Панкратов. Однако понимая, почему Алена волнуется, уже по-отечески миролюбиво и покровительственно добавил: — А ты не бойся! Все будет о’кей! Скинь этот фартучек и следуй за мной.
Тем временем Владимир, закончив разливать водку, обратился к председателю горисполкома:
— Степан Владимирович, вы уже знаете, по какому случаю мы организовали застолье. Вам первое слово.
— Это пожалуйста. Но только после того, как посмотрю, кого приведет директор. Может, секретаря обкома? В прошлый раз ушел один, а вернулся с заместителем председателя облисполкома, — шутливо пояснил свои опасения Видякшин.
Однако когда вошли Панкратов с Аленой, все мужчины разом оживились.
— Прошу любить и жаловать: Алена краса — русая коса, — сделав какой-то замысловатый артистический жест, объявил, улыбаясь, директор цирка.
Увидев в руках у девушки тарелку с деликатесами, Портновский, второй человек в управлении железной дороги, опережая всех, пошутил неуклюже:
— Вкус у тебя, Иван Миронович, отменный. К тому же девушка не только хороша, но и с икрой!
Все понимающе заулыбались шутке неловкого остряка.
— У нас всяких немало! — парировал не без укора Панкратов. — Если у вас, дорожников, нет таковых — можем помочь.
Заметив, как смущена гостья, Видякшин, рядом с которым Панкратов усадил Алену, поднялся и, пресекая дальнейшие колкости, самым серьезным голосом объявил свой тост:
— Хорошо, Иван Миронович, что у вас есть такие, как Алена. И хорошо, что у нас в области есть такие, как Петр Иванович Русаков, который, было время, возглавлял один из важнейших отделов горисполкома. Петра Ивановича мы прекрасно знаем по работе у нас, в городском отделе. Скажу прямо: это знающий, ответственный специалист, умелый руководитель. И что еще не менее ценно, а может, даже более — любящий людей человек. Пожелаем ему на высоком посту не терять этих качеств и достойно выполнять возложенные на него обязанности. За тебя, Петр Иванович!
Все дружно встали, стараясь не разлить содержимое рюмок, чокнулись по очереди с Русаковым и друг с другом, выпили и принялись закусывать.
На правах хозяина, как и всегда в подобных застольях, Панкратов тут же перехватил роль тамады у Видякшина, который и не думал на нее претендовать. Тот с удовольствием занимался пустяковыми разговорами с Аленой, то и дело подкладывая ей в тарелку закуски. Она краснела от такого внимания, но Видякшину это нравилось.
После третьей рюмки, а они были не маленькие, языки у всех заметно развязались, и наступила хорошо воспринятая всеми пауза. Мужчин потянуло на разговоры. Кто непринужденно беседовал с соседом, кто слушал, как интересно железнодорожник выдает на-гора анекдоты, а Панкратов завел разговор о реконструкции цирка.
— Все говорят, начиная с рабочих и колхозников и кончая большими руководителями, что цирк нужен. Но вот беда — никто из наших начальников-воевод не хочет взяться за него первым, хотя до недавних пор имелся такой человек, но, к великому сожалению, его не поддержал Богородов. Я к вам, Степан Владимирович, после того, как узнал об этом, теперь боюсь и обращаться.
— И правильно делаешь! — согласился председатель горисполкома и, зная, кого имел в виду директор цирка, продолжил: — Мы бы тоже смогли взяться за цирк, но обком партии не хочет создавать штаб по его реконструкции. Сейчас ему не до этого: промышленность хромает. А у нас в городской казне таких больших средств, какие необходимы на ремонт цирка, к сожалению, нет.
— Я вас понимаю, — согласился Панкратов, — поэтому недавно съездил в Москву. Мне удалось попасть на прием к помощнику Председателя Совета Министров СССР. И вот сегодня в конце рабочего дня я получил от него ответ: мое письмо рассмотрено. Предсовмина направил его нескольким адресатам: в министерства культуры, финансов и Госплан. Очень хочется надеяться, а вдруг что-то из этого выйдет!
— Давайте за это и выпьем! — предложил Портновский.
Директор цирка, чтобы важные гости не забыли, у кого они собрались и кто здесь хозяин, тотчас до краев наполнил всем рюмки и, подняв свою, как всегда в таких случаях, произнес особо любимый им тост:
— Будь здоров, Иван Панкратов!
Все присутствующие в знак уважения к хозяину, человеку большой и широкой души, дружно последовали его примеру.
Закусили, заговорили, сменив тему цирка на рассказы об известном в области начальнике Госснаба Ефимчике, который и в свои семьдесят пять продолжал находиться у руля. Правда, замечали теперь за ним все чаще, что на заседаниях исполкома он стал откровенно дремать. Вспоминая об этом, повеселели еще больше, и каждый старался припомнить случай, когда этот уважаемый человек, подремав, в самый нужный момент поднимал руку и ставил вопросы по самой сути обсуждаемого вопроса.
Владимир понимал, что воспоминания начинают затягиваться и пора уже закругляться. Хотелось лучше выспаться, чтобы завтра встать пораньше и прибыть на работу в хорошей форме для телефонного разговора с шефом. Он хотел предупредить об этом Алену, но сделать это было затруднительно. Все время улыбаясь, она кокетливо беседовала с главой города.
Выждав наконец, когда Алена по просьбе Панкратова отправилась в подсобку за горячим чаем, Владимир незаметно, поговорив по пути с одним, с другим из гостей, вышел вслед за ней, чтобы передать ключ от своего номера.
— Принесешь чай и уходи незаметно, как появилась. Я приду немного погодя, когда провожу Русакова, — предупредил Филиппов Алену.
— К чему такая спешка? — удивилась она. Судя по всему Алена была отнюдь не против задержаться в компании веселых мужчин подольше.
— Мне на работе надо быть в семь пятнадцать. На худой конец в половине восьмого. Шефу докладывать об итогах работы за день. К тому же Видякшин вместе с Русаковым собираются уезжать, а Панкратов и Портновский после их отъезда обязательно сядут за карты, — пояснил коротко Филиппов и вернулся к гостям.
Выпили на дорожку. Едва успели закусить, как появилась Алена, держа в руках поднос с чашками горячего чая, с вазочками печенья и конфет. Расставив все на столе, она как-то незаметно для гостей ушла, и все, кроме Филиппова и директора цирка, знавших истинное положение дел, полагали, что милая и приветливая девушка отправилась заниматься своей основной работой в буфете или в гостинице.
После чая первыми, как и договорились, начали собираться по домам Видякшин и Русаков, которого демократичный председатель горисполкома по старой дружбе вызвался подвезти до подъезда его дома, чтобы не гнать лишнюю машину. Панкратов, твердо знающий обязанности радушного хозяина и тамады, не забыл напомнить всем про «посошок». Когда уже стоя выпили и закусили дольками лимона, Филиппов тоже поднялся, чтобы проводить отъезжающих, и в «люкс» уже больше не вернулся. Он отправился к себе в номер, где его уже ожидала Алена…
* * *
Филиппову нравилось состояние свободы и независимости, которое он приобретал, когда председатель облисполкома совершал поездки по хозяйствам области или когда его вызывали в столицу, что случалось нередко. Но особенно вольготная пора наступала для Владимира, когда шеф отправлялся в отпуск. В эти дни Филиппов мог принадлежать самому себе почти полностью, если, конечно, не было срочной работы над каким-нибудь внеплановым мероприятием.
Сейчас работа над статьей в газету была закончена и ничего неординарного пока не ожидалось. Обычно в такой период по заданию шефа Владимир готовил наработки для выступлений, докладов, редактировал письма в правительство, которые подписывал вместо председателя его первый заместитель.
Передав Славянову с утра пораньше по телефону последнюю сводку, Владимир, не торопясь, просмотрел свежие газеты, потом подготовил несколько писем и занялся сортировкой новых сводок,которые поступали ежедневно из разных организаций и учреждений не только области, но и столицы, из министерств и ведомств. За этим занятием его и застал очередной звонок по городскому.
Владимир неторопливо снял трубку и сразу узнал голос Ивана Семеновича Маштакова. Тот звонил, чтобы сообщить о приглашении на встречу с секретарем обкома партии.
— Мне только непонятно: почему эта встреча будет происходить в гостинице «Октябрьской»? — недоумевал писатель.
Тогда Владимир рассказал ему о своем разговоре с Синицыным, который обещал содействовать встрече и предложил провести ее в неформальной обстановке.
— Тогда все ясно. Пригласили несколько человек из Союза, — делился новостями Маштаков. — А Союз уполномочил меня пригласить тебя на эту встречу. Поучаствуй, думаю, не повредит. Славянов в Москве, ты, выходит, сам себе хозяин?
— Выходит, что так, — согласился Филиппов.
— Тогда встречаемся в гостинице в шестнадцать часов.
Гостиница «Октябрьская» находилась на Верхне-Волжской набережной и считалась лучшей в городе. Предупредив секретаршу, что идет на встречу с секретарем обкома партии и писателями, Владимир с удовольствием прошелся по набережной.
…В комнате для гостей за широким и длинным столом во главе с секретарем обкома Андреем Николаевичем Виневиктовым собрались кроме инициатора встречи лауреата Государственной премии Маштакова Филиппов, председатель писательской областной организации Шапурин, а также писатели Сатов, Лепестков. За чашкой кофе вначале беседу вели в основном доктор философии Виневиктов и Маштаков, которого местные писатели за глаза называли магистром словесности.
Выслушав просьбу лауреата Государственной премии об установке телефонов писателям, секретарь обкома попросил дать ему список, в котором будут конкретно указаны все нуждающиеся в этом. И тут в разговор включился Анатолий Викторович Шапурин.
— Андрей Николаевич, — заговорил он, протягивая секретарю обкома заранее подготовленный список, — у нас уже существует определенный контакт с облисполкомом и лично с Иваном Васильевичем Славяновым, но неудобно постоянно докучать нашими проблемами одному человеку. Было бы неплохо, если бы и вы, Андрей Николаевич, помогли нам. Кстати, здесь присутствует помощник председателя облисполкома Владимир Алексеевич Филиппов.
Взглянув на Филиппова, Виневиктов взял список и, подумав, написал на углу: «Иван Васильевич! У меня к вам убедительная просьба — продолжить то доброе, что вы делаете для писателей». Протянув его Владимиру, попросил:
— Передайте, пожалуйста, Ивану Васильевичу своими словами все, о чем здесь шла речь.
— Андрей Николаевич, — обратился тогда к секретарю обкома рассудительный Виктор Сатов, — было бы неплохо контроль за решением вопроса возложить на Филиппова Владимира Алексеевича. Он всегда охотно нам помогает. А писатели тоже люди. И у них ежедневно возникает немало разных житейских вопросов.
— Вот и прекрасно! — согласился Виневиктов. — Надеюсь, что такое тесное содружество сохранится и в будущем. Что касается контроля, то я позвоню Ивану Васильевичу и передам ему, что писатели просят доверить это дело Филиппову. Вы не возражаете, Владимир Алексеевич?
— Дело не новое. Мне не привыкать. Постараюсь, — заверил его Владимир.
Разговор вышел душевный, чуть ли не по-домашнему простой, и все были довольны им.
…Через день после возвращения председателя из столицы, выбрав удобный момент, когда Славянов находился в кабинете один, Филиппов зашел к нему, доложил о состоявшейся встрече писателей с Виневиктовым и передал их список. Славянов, внимательно выслушав своего помощника, пробежал глазами фамилии писателей, нуждающихся в телефонизации, и четко написал резолюцию: «Начальнику областного управления связи Лурину. Прошу доброжелательно отнестись к просьбе писателей и найти возможность ее удовлетворить. — И приписал, вспомнив про звонок Виневиктова: — Филиппову В. А. на контроль».
И не прошло месяца, как первый телефон установили известному критику Алине Иваненковой, а вскоре и остальным писателям, включенным в список нуждающихся.
Глава 11
По дороге на работу Владимир, решив удлинить маршрут, пошел не по улице Свердлова, а сделал солидный крюк: сначала со Звездинки по улице Горького вышел на площадь Свободы, а уже затем прямиком по улице Фигнер и через арку Дмитриевской башни вошел на территорию кремля.
В семь часов утра Владимир был уже в своем кабинете. Столь раннее его появление было вызвано рядом причин: во-первых, надо было позвонить, и это главное, в Москву Славянову и передать краткий комментарий по интересующим его сводкам, а во-вторых, хотелось узнать у Леснова о судьбе заместителя начальника охраны Кукушкина, пропавшего неожиданно с дежурства накануне.
Первым делом Филиппов отправился в кабинет Славянова и по договоренности с ним положил ему на стол первый экземпляр его планируемого выступления на предстоящем совещании руководителей колхозов и совхозов юго-востока области. Затем Владимир вернулся к себе, и, поудобнее устроившись за рабочим столом, подвинул под правую руку ежедневник и ручку, а с левой стороны стопкой сложил оперативные сводки, которые больше всего интересовали Славянова, и уверенно набрал номер московской гостиницы, в которой любил останавливаться шеф.
Дозвониться сразу не удалось, но с пятого захода связь все-таки получилась. Владимир поздоровался с Иваном Васильевичем и, сделав небольшой комментарий к сводке по надоям молока, поинтересовался, как прошло заседание в Совете Министров республики, когда шеф вернется домой, а под конец разговора, как он и ожидал, услышал вполне закономерный вопрос:
— Что с выступлением?
— Готово.
— Сколько страниц?
— Тридцать две.
— Это самое то. Не забудь положить мне на стол. Я заеду, как вернусь, и возьму домой поработать.
— Оно уже на столе! — уверенно сообщил Владимир и, услышав, что «это самое то», не удержался и все-таки спросил: — Иван Васильевич, вас разыскивал Миклушевский. Что вы решили?
— А мы с ним уже переговорили. Я в курсе. Все, Владимир, действуй! — И в трубке послышались частые гудки — шеф положил трубку.
Посмотрев на часы, Филиппов убедился, что до начала политзанятий в обкоме партии остается больше двух часов и, стараясь использовать это свободное время с пользой для себя, вынул из стола солидный блокнот с записями прошлых лекций профессора Виктора Зурина. Ему нравились выступления этого международника, хорошо известного на весь Союз по телепередачам на первом канале. В один из последних приездов в область он поделился секретами своей поездки по Америке, в частности рассказал о том, как они вне программы завернули в Техас и любопытства ради начали фотографировать приглянувшиеся им достопримечательности. Но тут неожиданно появились дюжие молодцы и отобрали у всех фотоаппараты, а самому Зурину за пререкания слегка всыпали, шутя сломав при этом пару ребер. Объяснив, что съемки здесь запрещены, они бесцеремонно выпроводили незваных гостей из штата, сопровождая их эскортом до самой его границы.
В той же лекции Зурин сообщил и некоторые пикантные подробности из жизни одного из братьев Кеннеди — Эдварда, который, переезжая на машине через мост небольшой реки, неожиданно оказался в воде: оказывается, настил моста был обильно намазан каким-то очень скользким веществом. И хотя Эдвард был в корсете, он все-таки сумел выбраться из кабины, а вот его любовница погибла. Скандала вокруг известной в стране фамилии избежать не удалось, но вскоре его все же замяли. Таких деликатных подробностей у Зурина в запасе было предостаточно, и это делало встречи с ним всегда очень интересными.
Аналогичные лекции проводились согласно плану учебы работников аппаратов горкома и обкома, горисполкома и облисполкома, и явка на них для коммунистов была обязательной. В том числе и для Филиппова, утвержденного партийным бюро облисполкома руководителем группы работников аппарата, которые самостоятельно изучали ленинское наследие. Владимир просматривал их конспекты, и, собирая иногда поодиночке, иногда всех вместе, делал детальную разборку проделанной ими работы и ставил оценку каждому.
К своему партийному поручению Филиппов относился серьезно и за старание был награжден грамотой обкома партии и несколько лет подряд премировался новинками художественной литературы.
Из раздумий о предстоящей лекции Владимира вывел дробный стук каблуков, по которому он безошибочно узнавал своего коллегу Липатова.
Выйдя из кабинета, Филиппов увидел не только Липатова, но и Леснова и, поздоровавшись с обоими, поинтересовался у заведующего общим отделом: не нашелся ли Кукушкин? Но «толстый» — так за глаза в аппарате председателя облисполкома называли Леснова, — лениво махнув рукой, сказал, что все глухо, а подробностями делиться сейчас неуместно: позади по лестнице поднимается Миклушевский, и если у Филиппова есть желание узнать подробности, то пусть следует вместе с ними в кабинет, хотя ничего нового здесь нет.
— Тогда в кабинете мне нечего делать. Сейчас возьму блокнот и отправлюсь на занятия, — сказал Филиппов и вернулся к себе.
Проверив наличие ручек в карманах, он открыл ящик стола, чтобы взять блокнот, но в это самое время зазвонил внутренний телефон. Уже стоя, чтобы долго не затягивать разговор, Владимир снял трубку и сразу узнал голос секретаря облисполкома Мелешина, который, как и всегда, в соответствующей его положению подчеркнуто корректной форме, с четкой дикцией и очень деловито пригласил Филиппова срочно зайти к нему.
«Значит, что-то серьезное случилось. Неспроста же ему приспичило увидеть меня?» — подумал Владимир и, положив блокнот на стол, отправился к секретарю.
Войдя в кабинет секретаря облисполкома, он поздоровался с Мелешиным за руку и, как всегда, неторопливо опустился в одно из кресел у столика, приставленного к главному — большому, с несколькими телефонами — столу, сказал:
— Слушаю, Анатолий Петрович.
— Нет, Владимир Алексеевич, послушать хочу я! — обращаясь по имени-отчеству, начал Мелешин. — Вот, бумага из Комитета СССР по делам изобретений и открытий пришла на имя председателя облисполкома.
— И что в ней интересного? — зная, что всяких бумаг на имя шефа идет великое множество, спросил Филиппов, хотя про себя отметил: «Мелешин назвал меня по имени-отчеству, а это значит, что пригласил и в самом деле неспроста. И Комитет по делам изобретений и открытий к тому же? Это, видимо, что-то из того, что относится к нам с Воробьевым».
— В письме интересно то, — повысил голос секретарь облисполкома, — что оно касается вашей персоны. — И Мелешин начал официальным тоном читать бумагу, а под конец многозначительно остановился и, посмотрев в упор на Владимира, строго наказал ему: — Теперь, дорогой, слушай особенно внимательно! «Обращаю Ваше внимание на то, что, отдав материалы заявки и назвав себя в них в качестве соавтора, помощник председателя областного исполнительного комитета, не принимавший творческого участия в создании изобретения, совершил противоправные действия».
— И что же мне грозит? — уже поняв, о чем идет речь и насколько опасной становится для него ситуация, спросил, с трудом сдерживая волнение, Филиппов.
— В наказание тебе грозит невеселая перспектива, — заметил Мелешин, — если дело, конечно, дойдет до суда, а они ссылаются на статью 141 УК РСФСР, в которой записано: «Выпуск под своим именем чужого научного, литературного, музыкального или художественного произведения или иное присвоение авторства на такое воспроизведение или распространение такого произведения, а равно принуждение к соавторству наказывается исправительными работами на срок до двух лет или штрафом до 300 рублей». Вот такая перспектива, Владимир Алексеевич. А теперь рассказывай, как все произошло.
Филиппов, встревоженный до глубины души услышанным, в то же время будучи исполнительным человеком, все еще не забыв, что ему надо быть на занятии, учет посещений которых секретарь партийной организации облисполкома вел неукоснительно, по инерции взглянул на часы, чтобы прикинуть, сколько у него есть на объяснение времени. И это не укрылось от Мелешина, который тоже должен был быть на лекции. И потому он не удержался от весьма укоризненного замечания:
— Не о том думаешь, Владимир Алексеевич.
— Согласен, — признался Филиппов. — Сегодня для меня главное — это письмо. Понимаю, вопрос непростой и может стоить мне дорого.
— Вот именно, поэтому не будем терять времени, — предупредил строго Мелешин. — Расскажи-ка мне всю историю подробно, с самого начала. Я слушаю.
Владимир, имея и в прошлом дружеские, уважительные отношения с Мелешиным еще в бытность того председателем Лувернинского райисполкома, доверял ему во всем и теперь. Поэтому без утайки, не скрывая никаких фактов и подробностей, рассказал ему историю с изобретением и изобретателем.
— Я сделал все, что просил Воробьев. Вначале отредактировал и отпечатал всю документацию. Договорился со строительным институтом, чтобы в их лаборатории на вакуумной установке дали возможность изобретателю провести необходимые опыты. Далее подобрал хозяйство, организовал отправку туда турбореактивного двигателя, отработавшего свой моторесурс в авиации. К этому времени в известном тебе колхозе «Идея Ильича», у Чагина, началось, вернее, уже полным ходом шло строительство нового сенохранилища. Чагин, сам знаешь, человек дела, хоть и себе на уме, но тут сразу понял, что в случае удачи вознесется на еще бо́льшую высоту в масштабе не только области, но и Союза. Поэтому без всякого давления идею принял и поддержал, а сейчас преспокойно завершает строительство нового здания. Если опыты подтвердят возможность приготовления сена в вакуумной установке, он готов использовать для этой цели и турбореактивный двигатель. Для загрузки комплекса травянистой массой у него предусмотрен электротельфер. В случае неудачи им будут доставлять не травянистую массу в агрегат, а тюки сена, изготовленные обычным методом, в основное здание на хранение.
Когда все это я организовал, — продолжал Филиппов, — Воробьев, уже в который раз, настойчиво предложил мне стать соавтором. Надо сказать, что свое первое предложение об этом он сделал сразу после того, как я договорился со строительным институтом проводить у них в лаборатории опыты. А когда турбореактивный двигатель, кстати, по принципу оказания шефской помощи переправили в хозяйство Чагина, Воробьев наконец-то уговорил меня. И если честно, я согласился только потому, что понимал, как немало пришлось взять на себя в продвижении идеи изобретателя. Вот я и подумал: вдруг и в самом деле получится? И тогда шеф, можно не сомневаться, простит мне не санкционированное им отклонение от моих прямых обязанностей. К сожалению, отсутствие результата опытов тормозит всю работу по созданию комплекса, агрегата, называй его как угодно. Сейчас все дело в самом Воробьеве. Может, опыты подтвердят его идею? А он с некоторых пор не подает никаких сигналов, как в воду канул. Мне тоже было не до него. Сам знаешь, постоянно был занят различной писаниной: то с одной, то с другой «бригадой» готовил шефу выступления или доклады. Но все-таки недавно я позвонил изобретателю, его жена ответила, что муж находится в больнице. Теперь расскажу, как появилась жалоба в Москву.
Вскоре после того, как я согласился стать соавтором, Воробьев, выждав какое-то время, передал мне письмо на имя председателя с просьбой об установке телефона вне очереди. А почему бы нет? Перспективный рационализатор области, автор шести изобретений. Вот я и попробовал ему помочь. Рассказал шефу о человеке все, даже обмолвился о том, чем Воробьев занимается в настоящее время. Однако мои старания желаемого результата не принесли: Иван Васильевич находился тогда явно не в настроении и, не сделав никакой резолюции на письме, сказал мне, чтобы я передал его Лурину или Юшанину. Пусть-де они сами решают. Когда Воробьев узнал об этом, то в неудаче обвинил меня: будто это я не захотел ему помочь и его расчет на меня оказался ошибочным. И он, хлопнув дверью, убежал. Теперь мне понятно: письмо в комитет — это его рук дело. Вот, собственно, и вся история.
Делясь с Мелешиным подробностями своих отношений с председателем облисполкома по поводу злополучного письма Воробьева, Филиппов преследовал одну цель: Славянов, услышав из его уст про письмо изобретателя, от которого практически отмахнулся, сделает правильный вывод. Ведь черкни он тогда нужную изобретателю резолюцию, на которую тот имел полное право, и не появилась бы эта бумага из Комитета по делам изобретений. Вспомнив и поразмыслив обо всем этом, Славянов уже не будет рубить с плеча. Это утешительное предположение несколько успокоило Владимира, и он с надеждой посмотрел на секретаря облисполкома, который мог серьезно уменьшить силу разноса, уже вполне отчетливо видневшегося на жизненном горизонте Филиппова.
— А откуда он появился, этот Воробьев? — спросил Мелешин, слегка прищурившись.
— Знакомый собкор одной из газет подсунул своего брата, как по злобе.
— Теперь и мне все стало ясно, — сделал свое заключение Мелешин. — За исключением одного: а как же ты ему звонил, если у него не было домашнего телефона? — И он пристально посмотрел на Филиппова.
— Так я все-таки договорился с Юшаниным, — пояснил Владимир. — И он установил ему телефон. Письмо сейчас у него. А Воробьев в то время находился в Москве. Как и зачем он туда ездил, не знаю.
— Хорошо, что вопрос по установке телефона решался с твоим участием, — сказал Мелешин и предложил: — Узнай, может, изобретатель вышел из больницы? Если нет — навести и переговори с ним. Мой тебе совет: срочно напиши в комитет письмо о своем отказе от авторства. А мы с ответом особо торопиться не будем. Теперь я в курсе всей истории и сам доложу о ней председателю, когда он вернется из Москвы.
— Анатолий Петрович, а может, будет целесообразнее доложить шефу после выступления на совещании? — спросил с тайной надеждой Филиппов. — День-два, думаю, роли не сыграют?
— Он где выступает?
— В юго-восточной зоне.
— Ты готовил выступление?
— Да, вместе с «бригадой» старался.
— Я тебя понял. Предложение дельное. Согласен. Доложу после совещания. Однако ты все-таки постарайся поскорее разыскать Воробьева, — напомнил Мелешин. — Но первым делом готовь письмо в комитет. Потом мне покажешь его. Никому бы я не пожелал оказаться сейчас на твоем месте. Думаю, за самовольство крепко схлопочешь. Все. Не теряй времени и держи меня в курсе.
— Обязательно! — заверил Филиппов и, выйдя от секретаря облисполкома в коридор, почувствовал, что страшно взмок, даже рубашка прилипла к телу.
Владимир, ослабив галстук, расстегнул две верхние пуговицы рубашки, а в своем кабинете первым делом открыл форточку и только после этого, сев в кресло, посмотрел на часы. Идти в обком на занятия, чтобы увидеть там Смуркова, конечно же, уже поздно. Свободных мест даже в заднем ряду у двери может не оказаться, а проходить через весь зал на передние кресла и мозолить всем глаза своим опозданием тоже было ни к чему. Да и не это сейчас главное. Надо, не откладывая, спасать себя. Дело с письмом из комитета сразу приняло публичный и нежелательно серьезный характер. Тут так просто уже не отвертишься: придется отвечать. Вопрос лишь в том, какое наказание выберет председатель облисполкома.
Волнуясь, Владимир вынул из стола «Папку для сена» и там, в копиях документов, которые отсылали в комитет для регистрации изобретения, нашел домашний адрес и номер телефона Воробьева; переписал их в свой ежедневник, продолжая с ужасом думать о том, как он крепко вляпался с этим авторством — по самые уши. Мелешин тут прав — не позавидуешь. Возможны всякие варианты последствий, не исключается даже и такой, что придется расстаться с насиженным и удобным креслом! Но, безусловно, последнее слово за шефом: как он решит — так и будет. А пока надо сделать то, что в своих силах, — встретиться с Воробьевым. А если он не захочет? Надо постараться сделать так, чтобы захотел!
Наметив схему предстоящего разговора с ним, Филиппов потянулся к трубке городского телефона, но его опередили — зазвонил черный аппарат, номер которого знали лишь самые близкие и доверенные люди.
— Как дела, Владимир Алексеевич? — поздоровавшись, бодрым голосом спросил Буравков. — Мы вечерком в сауну собрались. Не желаешь присоединиться?
— Спасибо за приглашение, но не смогу: неотложные дела появились. Давай, Саша, до следующего раза. Пока!
Владимир положил трубку, пододвинул к себе ежедневник и еще раз оценил схему намеченного им разговора с Воробьевым. Как поведет себя изобретатель? Вдруг, зная результаты опытов, он не захочет не только встречаться, но и говорить? Хотя вряд ли это так. Если бы опыты были положительными, Воробьев, скрепя сердце, попытался бы вновь установить контакт с помощником председателя облисполкома на сугубо деловой основе. А если итоги опытов неудачны, вот тогда изобретателю плевать на всех! Патент на изобретение у него есть. Начнет поиск других открытий в своем изобретательском творчестве.
Решив, что обстановка сложилась именно такая, Владимир не стал звонить Воробьеву, а, взяв листок бумаги, принялся готовить черновые варианты письма в комитет. Наконец, отработав и отредактировав нужный текст, он решил вдобавок к письму приложить объяснительную записку с развернутым изложением сути дела. Переписав все начисто, Филиппов задумался: стоит ли перепечатывать на машинке? Может, так и отослать все в рукописном исполнении? Можно обсудить это с Мелешиным уже в понедельник. Хотя, срывая, с одной стороны, покров тайны с происходящего с помощником председателя облисполкома ЧП, документ, отпечатанный на фирменном бланке машинисткой, выглядит в то же время более убедительно и в определенной степени показывает твердую позицию облисполкома. И тут новая мысль осенила Филиппова: а вдруг опыты, которые проводит в институте Воробьев, все-таки дали положительные результаты? Тогда идея изобретателя могла бы получить свое воплощение сначала в хозяйстве Чагина, а дальше все будет зависеть от Славянова: если он признает реальность идеи готовить сено при любой погоде, то поручит ее реализацию областному управлению сельского хозяйства. Все это может произойти, не исключено, уже и без Филиппова. Но, с другой стороны, и ему есть возможность уцелеть и остаться в своем кресле: ведь, как говорится, победителей не судят. Возможно, в этом случае шефово осуждение особо строгим не будет, ведь для общего дела человек старался, но втык за самовольство можно все-таки получить серьезный. Если же рассматривать другой вариант, когда результат опытов отрицательный, хорошего ждать вообще не приходится. И дело одним втыком не ограничится. Может быть и «вытолк», да такой, что кресло Филиппова освободят для кого-то другого, а ему придется подыскивать себе новое место. Владимир уже немало размышлял об этом. Варианты трудоустройства у него имелись. Он помнил их и понимал, что, как говорится, была бы шея, а хомут найдется. Однако, если честно, не всякий «хомут» теперь мог быть по душе. Хотя работа с председателем облисполкома — писать бесконечные доклады, выступления и заключения — надо прямо признать, дело далеко не из легких, даже теперь, когда он проработал годы рядом с Бедовым — корифеем идеологии, Гуниным — грамотным экономистом, самим Славяновым — опытным дипломатом и деловым руководителем. Теперь Филиппов был профессионалом в своем деле и, по меткому выражению одного из членов «бригады», «пером номер один». Подготовка любых материалов шефу стала для него своеобразным искусством: он тоже, как и его шеф, научился подбирать в свою «бригаду» знающих и нужных людей, умел видеть главное в массе подробностей и деталей, быть организованным и пунктуальным. Годы летят незаметно, а вроде совсем недавно Филиппов устраивался в аппарат председателя облисполкома…
* * *
Открыв свой второй диплом выпускника высшей партийной школы — первый Владимир получил после окончания университета, — Филиппов, машинально пробежав взглядом по оценкам, полученным за годы очного обучения и на государственных экзаменах, напряженно задумался о том, куда устраиваться на работу. Определенные планы у него, члена Союза журналистов СССР, конечно же, были: попробовать корреспондентом в областную газету или на телевидение, где он прошел неплохую практику. Однако конкретных разговоров с руководством этих организаций о его трудоустройстве еще не велось. На это были веские причины: на шестое июля ему была назначена встреча с председателем облисполкома Славяновым, на которой пойдет разговор о его возможной работе. Прием у одного из первых лиц области Филиппову устроил бывший помощник Славянова Александр Александрович Силянин. Он знал Владимира еще с тех пор, когда возглавлял областное телевидение и намеревался взять его к себе на должность заведующего промышленным отделом. С этой целью Филиппову поручили даже подготовить и провести несколько передач в студии и непосредственно на объектах промышленности и стройках города и области.
Владимир с улыбкой вспомнил, как однажды вел прямую передачу с завода «Дизель революции», где начали выпускать новый агрегат, предназначенный для работы на севере. Готовя ее, он предварительно встретился несколько раз с начальником цеха Куропаткиным и был уже в курсе всех заводских дел, хорошо знал обстановку, которая сложилась в коллективе. И вот настал тот день, когда началась прямая трансляция из цеха, где готовили эти дизели. Поначалу, пока стояли в главном пролете и беседовали с начальником цеха о работе коллектива, его лучших людях, все шло нормально: показали одного, другого передовика. Потом подошло время двигаться к последней разработке цеха, и тут, после фразы: «А сейчас Анатолий Иванович Куропаткин даст нам краткую характеристику нового дизеля», — Владимир, следуя за начальником цеха по пролету, вдруг почувствовал, что его руку с микрофоном словно кто-то дернул и вперед он идти не может — его не пускает шнур микрофона, зацепившийся за что-то у одного из станков.
В кадре появился сначала Куропаткин, а потом — сплошная темнота: осветители находились уже у нового дизеля. И хотя в цехе было жарковато, Владимира в тот момент прошиб холодный пот. Мысль сработала мгновенно: если он вернется освобождать зацепившийся шнур, то в кадре его не будет долгое время! Закрыв микрофон рукой, он изо всех сил закричал ассистентке: «Куда ж ты пропала, недотепа?» Она тут же спохватилась, и, увидев натянутый шнур, поняла, в чем дело, и освободила его.
Владимир мигом нагнал начальника цеха, который в одиночестве уже стоял возле громадной машины, и, облегченно вздохнув, уверенно продолжил свою работу.
Передача была спасена и закончилась на мажорной ноте. На экране крупным планом было дано изображение того, как первый дизель, предназначенный для работы на севере, готовят к отправке.
Потом, чтобы показать себя и уровень своих связей и возможностей, Владимир пришел к заведующему промышленно-транспортным отделом обкома партии Кучаеву, с которым у него сложились дружеские отношения со времен их совместной работы на «Красном вулкане», и предложил ему:
— Николай Васильевич, областное телевидение выделяет целый час для «круглого стола», если в его работе примете участие вы как председатель технико-экономического совета области. Я, — разъяснял Филиппов, — напишу подробный сценарий, а вы расскажете о целях и задачах этого совета. Составим вопросы и ответы. Пригласим еще несколько руководителей солидных предприятий, например «Нефтеоргсинтеза», еще кого-то на ваше усмотрение.
Кучаев охотно согласился и назвал еще несколько известных своими делами заводов; он даже оказывал Владимиру всяческую помощь в организации передачи. Над сценарием ее Филиппов работал не одну неделю. Зато потом передачу хвалили многие знакомые, а в целом «круглый стол» получился не только деловым, но и «зубастым».
По плану работы редакции промышленного отдела областного телевидения Филиппов выезжал на стройку, в цеха других предприятий города, и возможно, что телевидение привлекло бы его. Но неожиданно последовал сделанный тихим голосом грозный окрик заместителя заведующего отделом пропаганды и агитации обкома партии Слезкина, который, увидев одну из передач с участием Филиппова, изрек сакраментальную фразу: «Он где работает? У нас или на телевидении?» И Владимиру, в ту пору литсотруднику редакции журнала «Политическая агитация», пришлось выбирать, где и с кем оставаться. Он отказался от работы на телевидении. В ту пору Силянин был в курсе событий и, безусловно, не мог спорить с обкомом, зато теперь, спустя несколько лет, он, выдержав в должности помощника председателя облисполкома целых тринадцать месяцев, мог по своему усмотрению оказать непосредственное влияние на трудоустройство Владимира Филиппова и предложил его кандидатуру на свое место. Сам Силянин, получив предложение обкома партии вернуться в журналистику, дал согласие на работу заместителем редактора областной газеты, а в перспективе, которая была вполне реальной, стать ее редактором. Когда вопрос перехода Силянина был согласован во всех инстанциях, Славянов попросил его подобрать себе достойную замену. Председатель облисполкома сразу же высказал и главные требования к будущему своему помощнику: «Родом из деревни. Теперь живет в городе. Кроме вуза имеет высшее партийное образование. Член партии». И тут Силянину напомнили о Владимире Филиппове, которого он когда-то намеревался взять к себе на телевидение заведующим промышленным отделом и, если бы не вмешательство замзавотделом пропаганды и агитации, так бы и поступил. И вот теперь уже сам Силянин имел данные ему председателем облисполкома полномочия подобрать и рекомендовать достойного человека на свое место. И он пригласил зайти к себе Филиппова.
Когда Владимир пришел и они спокойно и в деталях обсудили все особенности работы помощника председателя облисполкома, Силянин напутствовал Владимира такими словами:
— Ты запомни главное: если Иван Васильевич спросит тебя: «Справишься?» — отвечай твердо и уверенно: «Справлюсь!» Тогда, можешь не сомневаться, будешь на моем месте.
Наконец наступил день встречи с председателем облисполкома. Зайдя сначала в кабинет Силянина, Филиппов затем вместе с ним прошел в приемную и остался в ней ожидать, когда его позовут непосредственно к самому Славянову. Визуально он знал Ивана Васильевича с той поры, когда еще работал в редакции журнала «Политическая агитация». Ходить приходилось по одной территории кремля, и при случайных встречах с председателем облисполкома Владимир всегда здоровался с ним, а вот беседовать за одним столом им пока не доводилось. До судьбоносного разговора со Славяновым оставались считанные минуты, но и они показались Филиппову очень долгими. Было шестое июля одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Интересно, сколько минут продлится беседа? Быстрей бы все прояснилось, хотя в душе Владимир готов был ожидать сколько угодно, лишь бы не без толку. На случай, если все решится положительно, был всего один большой вопрос: когда выходить на работу? Сразу вроде бы не желательно — у него оставался еще целый месяц отпуска. Но, подумав, он решил все-таки не рисковать и даже не заикаться об отпуске. Иначе, пока догуливаешь, может случиться всякое. Да и отпуском этот месяц назвать нельзя: в составе бригады из четырех выпускников ВПШ, решивших пополнить семейный бюджет, Владимир укладывал шпалы на трамвайных путях в районе Сухого Дола.
Наконец дверь председательского кабинета открылась, и Силянин энергично помахал ему рукой.
Владимир тотчас вошел и, поздоровавшись, сел по приглашению председателя напротив Силянина за маленький столик, примыкавший к большому, председательскому.
Славянов, надев очки, внимательно посмотрел на него и, вероятно, внешним видом Владимира остался доволен. Потом он не спеша пододвинул к себе листок бумаги с лежавшей на нем ручкой и также неторопливо начал разговор.
— Мне Александр Александрович многое рассказал о вас, но не все. И я хочу кое-что уточнить. Где вы родились?
— В сельской местности.
— А конкретно?
— Село Кряква Гугинского района.
— Жена где работает?
— В аптеке. Заведующей отделом.
— Справитесь? — резко сменил тематику вопросов председатель и пристально посмотрел в глаза Филиппову.
— Справлюсь! — по-военному четко, как и учил Силянин, ответил ему Владимир и не отвел взгляда.
— Где живете?
— Около университета.
— Дети есть?
— Дочь. Учится в школе.
— Уверены, что справитесь? — почему-то переспросил Славянов.
— Да, Иван Васильевич, уверен. Я справлюсь!
— Когда думаете выходить на работу?
— Завтра! — уже не раздумывая, ответил Филиппов, готовый от последнего вопроса подпрыгнуть от радости: ведь он принят на такую работу!
— Хорошо. Выходите завтра. А сегодня примите дела у Александра Александровича. Ознакомьтесь с кабинетом, с распорядком, который у нас установлен. Всего доброго! До завтра! — Славянов подал руку, и Филиппов с радостью пожал ее.
Оказавшись через несколько минут снова в кабинете Силянина, теперь уже в своем, ключ от которого ему передал бывший помощник, Владимир поинтересовался у него:
— Александр Александрович, а что за распорядок здесь? Что в нем особенного?
— Ты должен быть на работе не в девять утра, как все, а без десяти восемь. И с ежедневником и ручкой в руках встречать шефа. Обычно это происходит около стеклянных дверей. Потом вместе с Лесновым, заведующим общим отделом, и Липатовым, вторым помощником председателя, вы идете в кабинет шефа, где Иван Васильевич обсуждает с вами новости, предстоящие события и поочередно дает поручения каждому. Заведи себе правило: любое его задание надо записывать и выполнять в срок. Запомнил? — спросил Силянин.
— Конечно. А когда рабочий день заканчивается?
— В обычные дни — в семь вечера. Если будешь работать с «бригадой» по подготовке доклада, выступления или вступительного слова — в восемь, иногда часов в девять-десять.
— Понял.
— Привыкнешь! — успокоил Владимира Силянин.
Он показал, в каких шкафах хранятся какие сводки, где находятся копии старых докладов и выступлений, справочники и бумага. Потом сводил Филиппова в машбюро, в приемную шефа, где познакомил с его коллегой Липатовым и секретаршей председателя — Валерией Ласкиной. Когда они снова вернулись в кабинет, Силянин назвал номер своего нового телефона в редакции и пригласил заходить к нему и звонить в любое время, если потребуется консультация или помощь.
Так начиналась новая страница трудовой биографии Филиппова. И вот теперь развитие ее, а такое исключать нельзя, может пойти совершенно в другом русле и в другом месте.
Пробежав глазами еще раз сочиненное им заявление и объяснительную записку, Владимир решил их переписать, кое-что добавив и исправив. Закончив неблагодарную работу, долго сидел потом в глубоком раздумье, вспоминал первые дни и годы своей работы у Славянова.
Сближение с новым окружением особо трудным ему не показалось, хотя и не обошлось без мелких интрижек. Но все они казались Филиппову пустяками по сравнению с теми трудностями, которые приходилось преодолевать при исполнении своих прямых обязанностей. Еще не пройдя полного цикла школы выживания, он очень скоро остался один — Липатов ушел в отпуск. И, заменяя его, Владимиру надо было с утра записать и срочно выполнить личное поручение шефа: купить 0,5 килограмма сливочного масла, вилок капусты, 1 килограмм мяса с косточкой, батон копченой колбасы, десяток яиц, расплатиться с буфетчицей, упаковать все в коробку и, отправив на квартиру Славянова, представить ему отчет и счет. И только после этого можно было браться за почту председателя, письма граждан, официальные бумаги из Москвы, министерств и ведомств, а также из райгорисполкомов, областных отделов и управлений, чтобы составить на каждый из этих документов необходимую по сути вопроса резолюцию. Подготовленная таким образом почта должна лежать на столе шефа после обеда. Дело это для Владимира было совершенно новое, и ему, чтобы справиться с ним, пришлось испытать немалые трудности. А тут, как назло, получил еще одно задание — написать за подписью председателя статью об изменении и преобразовании социального облика села в журнал «Земля и люди».
Намаявшись с разборкой почты, Владимир почти в отчаянии глядел на малоубывающую пачку нерассмотренных бумаг, когда в кабинет к нему зашел помощник секретаря облисполкома Виктор Беляк. Поздоровавшись с Филипповым, он по одному его виду понял, чем так озабочен коллега, и тут же помог ему не только разобраться с почтой, но и пообещал на первых порах помогать ему и дальше. По статье же посоветовал подойти к заведующему отделом архитектуры и градостроительства.
— Ты, Владимир, запомни одно, — наставлял нового помощника Беляк, — в этом здании все работают на твоего шефа. И тебе никто не посмеет отказать, ибо знают, что ты получил задание от самого председателя.
Совет коллеги Филиппов счел благоразумным и, поблагодарив Виктора за него, так и поступил. Через малое время после того они уже вместе с заведующим отделом заканчивали первый вариант статьи.
Гордый сознанием хорошо выполненного первого профессионального задания, Владимир спустился тогда вниз, на первый этаж, купил в киоске газету «Советский спорт» и, поднимаясь к себе, без труда заметил, как отчего-то все работники облисполкома озабоченно забегали и засуетились.
Едва он успел войти в свой кабинет и положить газету на стол, как загремел, словно сирена, красный телефон прямой связи с шефом. Быстро сняв трубку, Владимир услышал всего лишь одно слово: «Зайди!» — и тотчас отправился с блокнотом и ручкой к председателю.
Славянов был не просто озабочен, а взволнован так, что этого нельзя было не заметить. Указав помощнику на стул и подождав, пока Филиппов сядет и раскроет свой блокнот, он, как показалось Владимиру, невидящим взглядом посмотрел на него и объявил тихим, но твердым голосом, что на одном из речных судов, курсирующих по Волге, произошел взрыв. Имеются большие человеческие жертвы. Точная цифра их пока не установлена. Владимиру поручается пригласить к нему на совещание всех руководителей отделов и управлений, которые будут задействованы в ликвидации последствий взрыва, по списку.
— Далее, — диктовал Славянов, — предупреди всех, что сегодня же, в конце дня, в большом зале облисполкома состоится заседание правительственной комиссии, которую мы ожидаем. О точном времени будет сообщено дополнительно. Пусть будут на своих местах. Явка обязательна, опозданий быть не должно! Твоя задача — обеспечить нормальные условия для работы членам правительственной комиссии. Проследи, чтобы на каждом столе имелось все необходимое: бумага, ручки, карандаши, минеральная вода, стаканы. Не забудь открывалки. Машинистки должны быть все на местах. Без согласования со мной никого не отпускать. Вот тебе список начальников отделов и управлений. За каждым из них будет закреплено по одному члену правительственной комиссии, и пусть наши подумают, куда разместить и где накормить людей. Все записал? Ладно, действуй. Если что, ставь меня в известность.
…Правительственная комиссия, которую возглавлял первый заместитель Председателя Совета Министров РСФСР Иван Васильевич Уланов, прибыла в область в конце дня. И почти сразу началось совещание, которое закончилось лишь в двенадцатом часу ночи. Усталые и возбужденные участники его высыпали из большого зала в коридор, некоторые прошли в приемную, чтобы позвонить, курящие собрались у столика с пепельницами, остальные толпились возле дверей приемной. Увидев выходящего Славянова, окружили его, сразу засыпав массой вопросов. Один из москвичей озабоченно спросил председателя, где можно устроиться на ночлег, высказав сожаление, что мест в гостинице сейчас явно не найти.
— Одну минуточку! — Услышав такое, председатель был возмущен и тотчас дал поручение Филиппову: — Звони домой заместителю начальника отдела соцобеспечения. Если она спит — поднимай, и пусть пулей летит сюда! Разберись с ней: в чем дело? Почему позорит область и уклоняется от выполнения своих прямых обязанностей? Пока мы все ужинаем, она должна быть здесь и решать то, что ей положено.
Вопрос с ночлегом был улажен за полчаса, и этот случай оказался единственной неувязкой в организации работы правительственной комиссии. Зато все последующие дни своего пребывания в области москвичи были окружены соответствующими вниманием и заботой.
«Столько всяких бумаг было тогда написано и напечатано! Как на сессию!» — вспоминал Филиппов. Переживать такое ему выпало впервые. Каждый день домой он возвращался далеко за полночь и до предела уставший. Приняв душ, без сил падал в постель и засыпал в один миг, как после работы на укладке шпал на трамвайных путях.
На последнем заседании правительственной комиссии были объявлены выявленные причины взрыва, утверждены списки погибших и определены конкретные меры помощи семьям погибших и пострадавших.
…Еще не изгладились из памяти события и последствия страшного взрыва на речном судне, повлекшего за собой десятки человеческих жертв, как на область нагрянула новая, совершенно непредвиденная беда, последствия которой было трудно вообразить, — засуха! Весь май стояла на удивление жаркая погода, а дождей не было и в помине. На солнце температура превышала тридцать пять — сорок градусов, дышать и то было трудно. А в области между тем заканчивался сев. Влаги же не было, и никто не мог сказать, когда она будет. Данные по осадкам на 25 мая были удручающие: в четырех северных районах области выпали небольшие осадки: в Уренском — 6 миллиметров, в трех других — от 0,1 до 0,8 миллиметра! Из четырех тысяч гектаров овощей восемьдесят процентов находились на поливе, остальные просто гибли. А что будет, если дожди не начнутся еще какое-то время? Это трудно было представить! В действующих церквах проводились молебны. Во многих селах возобновились крестные ходы. Но небо по-прежнему оставалось безоблачным и просьбам и мольбам людейявно не внимало.
Состоялось экстренное заседание президиума исполкома областного совета, на котором обсуждалась катастрофическая обстановка, сложившаяся в регионе. С сообщением о прогнозе на ближайшие дни выступил главный метеоролог области. Он показал собравшимся два снимка, сделанных со спутника: на одном — темная туча над всей территорией Волго-Вятского региона, а на другом, полученном днем позже, тучи уже не было — только одно светлое пространство.
Срочно были намечены меры по борьбе с возможными и неизбежными в таких случаях пожарами.
С учетом жаркой погоды председатель облисполкома Славянов вменил в обязанность помощникам ежедневно с утра записывать поступающие из гидрометеорологической службы данные, где и сколько осадков выпало. К сожалению, эти показатели в последней декаде мая были весьма незначительными: от одной десятой до одной сотой миллиметра, и то не везде. И тут случилось то, чего все так опасались: в области начались невиданные по своим масштабам пожары — горели леса, поля, торфяники, дома и фермы. На борьбу с пожарами была брошена вся имеющаяся в области техника и людские ресурсы, по тревоге был поднят полк штаба ГО. Славянов и Богородов поочередно облетали на вертолете районы, охваченные пожарами. Участились случаи гибели людей, домашнего и общественного скота; бульдозеры и трактора проваливались в горящие торфяники вместе с водителями. И даже один вертолет, пытавшийся гасить огонь, рухнул, словно большая глыба, в охваченный пламенем лес. Люди выбивались из последних сил, а на скорую победу уже и не надеялись: пожарами были охвачены десятки тысяч гектаров. Трудно сказать, чем бы закончилось это великое противостояние, хотя в одном можно было не сомневаться: бо́льшая часть лесов могла бы выгореть. Но тут матушка-природа, словно вняв мольбам людей, сменила гнев на милость. Однажды все небо до горизонта заволокло густыми тучами, и наконец небесные хляби разверзлись и пошли проливные дожди, длившиеся несколько дней. Главные очаги пожаров были потушены, и только в болотистой местности еще дымили слабо-слабо торфяники.
Мечты о большом урожае под двадцать центнеров с гектара рассеялись, как и дым пожарищ. У всех на устах теперь было только одно: лишь бы спасти дойное стадо области. Выжили! Конечно, не без помощи государства: у большой страны нашлись необходимые средства, чтобы поддержать регионы, которым природные катаклизмы нанесли огромный ущерб.
…Да, много событий разного масштаба и уровня пришлось пережить Филиппову за годы его совместной работы с Иваном Васильевичем. И своей работой он гордился. И с ужасом думал о том, что после принятия решения председателем в ответ на письмо из Комитета по делам изобретений судьба его, прав был Мелешин, может круто измениться, и варианты тут возможны самые неожиданные и непредсказуемые.
Мысли о переменах в своей судьбе теперь не покидали Владимира практически никогда.
Вечером, увидев мужа, удрученного, расстроенного, не спросившего у нее даже про ужин, Катерина поняла, что это неспроста, и сразу поинтересовалась: в чем дело? Однако он только отмахнулся от каких-либо объяснений, сказав, что на работе получил новое задание, которое легким не назовешь, и все мысли его теперь заняты тем, как с ним справиться, чтобы шеф остался доволен.
Без аппетита, вяло поужинав, Филиппов тут же отправился в спальню и, чтобы избежать дальнейших расспросов супруги, быстро разделся, укрылся с головой одеялом и отвернулся к стене, пытаясь поскорее заснуть.
Глава 12
Во вторник утро рабочего дня началось как обычно: Леснов, Филиппов и Липатов первыми встретили Славянова и прошли с ним в его кабинет, где и узнали важную новость: в конце года в область приедет Председатель Президиума Верховного Совета Союза ССР Антон Антонович Лымако. В программе его пребывания предусмотрено знакомство с коллективами крупнейших предприятий, но главная цель визита — участие в работе сессии областного Совета депутатов трудящихся, на которой будет рассмотрен вопрос о роли Советов в реализации программы по улучшению жилищно-коммунального строительства и обеспечению граждан благоустроенным жильем.
Оглядев смиренно сидящих в ожидании конкретных поручений помощников, Славянов дал задания Леснову и Липатову и пояснил:
— Лымако готовится выступить на сессии. Сотрудники его аппарата затребовали соответствующие данные. Я уже дал указание по этому поводу. Наши службы готовят справки и для моего доклада. — И, посмотрев на Филиппова, предупредил его: — Внеси, Владимир, в мою книжку уточненные цифры: на днях опять еду в Москву, да и для беседы с Лымако они, возможно, пригодятся. Хотя он больше политик, чем практик, точность, думаю, при разговоре с ним не будет лишней. После работы с книжкой займешься докладом. Его «болванку» облплан вскоре закончит. Наша главная задача — провести сессию на должном уровне и без всяких сбоев. Времени у нас достаточно. Организацией приема Лымако, размещением его как члена Политбюро ЦК будет заниматься обком партии, охрану высокого гостя обеспечивают московские службы и наши из КГБ.
Откинувшись на спинку кресла, как бы давая знать, что разговор окончен, Славянов посмотрел на часы. Должно быть, он спешил куда-то. Оказалось, ему надо идти к «первому», а после встречи с ним запланировано совещание с заместителями и некоторыми руководителями подведомственных служб, вызванное предстоящим визитом именитого гостя.
Выходя из кабинета председателя, Владимир прежде всего подумал о том, что пребывание шефа у «первого», как свидетельствует практика прошлых вызовов, может длиться не один час и даже не полдня, а гораздо дольше, особенно когда идет незапланированное малое бюро — секретариат Богородова, на которое тот нередко приглашал и председателя облисполкома. А потом, когда Славянов вернется из обкома, у него самого состоится совещание, которое тоже неизвестно сколько продлится, и шефу явно будет не до своей записной книжки. Поэтому, усевшись за свой стол, Владимир с особой тщательностью принялся выяснять, сколько в ней осталось цифр, требующих уточнения.
Заложив страницы с внесенными карандашом цифрами узкими полосками бумаги, Филиппов запаковал ее в большой фирменный конверт, вызвал дежурную машину и, передав его шоферу, объяснил, куда и кому надо доставить бандероль. Потом позвонил начальнику облстата и попросил, чтобы, как и всегда, не затягивая, в срочном порядке внесли исправления, ибо на днях Славянов собирается в столицу.
Облегченно вздохнув, Владимир надумал выпить чаю, но, не желая просить об этом секретаршу шефа, решил поставить пол-литровую банку с кипятильником у себя в кабинете, на запасном столе за сборниками ЦСУ — подальше от взглядов посторонних. Затем собрался позвонить Гунину, чтобы выяснить у него, готова ли «болванка» доклада председателя на предстоящей сессии. И уже потянулся было к трубке, но передумал звонить, решив зайти к нему, чтобы обменяться новостями по поводу сессии и опубликованной в центральной газете статьи, в которой обком партии и лично Богородов подвергались острой критике за серьезные упущения в работе промышленности области. Филиппов, вынув из кармана ключ, уже направился к двери, но его остановил резкий звонок черного аппарата городской телефонной сети. Номер этого телефона был известен только самым близким или особо важным и нужным ему людям. Поэтому, быстро сняв трубку, Владимир сказал:
— Слушаю!
— Привет, дружище! Это Герс, который Кузин.
— Что у тебя? Опять кому-то помощь моя требуется? Говори, Герой Республики Советов! — расшифровав аббревиатуру имени Герс, которое другу дал его отец, старый большевик, спросил Филиппов.
— Ты прав. У меня к тебе не телефонный разговор. Дело очень серьезное. Мы готовы к тебе подъехать. Ты как на это смотришь, старина?
— А зачем «мы»? Давай лучше ты один. Думаю, разберемся, не чужие.
В годы молодости Кузин активно помогал Владимиру постигать азы журналистской профессии, совершенствовать мастерство пера. Еще с газеты «Ленинская смена» и пошла их дружба.
Вспомнив об этом, Филиппов положил трубку и с искренним сожалением подумал, что у кого-то, видимо, тоже неприятности. Не исключено, что кто-нибудь из журналистов опять попал в медвытрезвитель.
«А что если поинтересоваться у Герса насчет имеющихся в их конторе вакансий? — мелькнула у Филиппова неожиданная мысль. — В случае чего можно выйти и на самого Силянина, ставшего уже редактором областной газеты. Пожалуй, идея неплохая. Выберу момент и спрошу, — решил Владимир. — Вначале Кузина, а потом и Александра Александровича, который, кстати, сам говорил: в случае чего — звони, обращайся».
Герс появился в кабинете у Филиппова очень скоро. Невысокого роста, крепкого, спортивного телосложения, в очках, в темно-сером костюме, он производил впечатление энергичного делового человека. Филиппов вышел из-за стола, за руку поздоровался с ним и, указав на стул, предложил для начала выпить горячего чайку, а заодно и поговорить.
— Рассказывай, какой у тебя не телефонный разговор. Опять, что ли, Щукин?
— Он, ты, как всегда, прав, Владимир Алексеевич. Что поделаешь, все мы люди. А людям свойственно иметь слабости. Выручай. Ведь у него, сам знаешь, семья. Дети. Жена болеет. Но если на работе получат бумагу из медвытрезвителя, то, уже можно не сомневаться, его из конторы выгонят. А как человеку жить? Да и что он умеет? Кроме журналистики — никакой профессии, — горячо доказывал необходимость помощи Щукину Герс.
— Да ладно уж меня уговаривать, — остановил его Владимир. — Мне все ясно. Попробуем что-нибудь сделать.
И он тут же позвонил в штаб УВД области подполковнику Жемякину, который в составе «бригады» Филиппова участвовал в подготовке первой «болванки» доклада Славянова на сессии облсовета, наметившей обсудить вопросы улучшения работы правоохранительных органов области.
Выслушав просьбу помощника председателя о журналисте и установив, что конкретно требуется сделать, Жемякин немного заупрямился:
— Владимир Алексеевич, я помню фамилию этого корреспондента из областной газеты. Один раз вы нам уже звонили с просьбой ему помочь. Но ведь этот случай с вытрезвителем у него уже третий. И как быть?
— По этому поводу, — начал Филиппов, — в народе говорят: бог любит троицу. Так что сделайте доброе дело в последний раз. Ведь у него в семье трое детей, и оставлять их без куска хлеба тоже не по-человечески. А ему мы напомним, что голова у него не только для шляпы.
— Вас понял, Владимир Алексеевич, не беспокойтесь, — согласился на это Жемякин. — Сделаем!
Поблагодарив подполковника, Филиппов уверенно положил трубку и, заметив Кузину, чтобы не вводил его больше в заблуждение по количеству попаданий его приятеля в медвытрезвитель, попросил передать корреспонденту, что впредь спасать его никто не будет! И сразу без всяких переходов поинтересовался:
— У вас в конторе есть какая-либо вакансия?
— Интересно, кого ты думаешь к нам устроить? Я его знаю? — Кузин, испытующе прищурившись, посмотрел на Владимира.
— Конечно, знаешь: для себя ищу место. — Филиппов, привычно открыв нижние отделения шкафов, указал на хранящиеся там копии докладов и выступлений. — Постоянно писать надоело хуже горькой редьки. Когда-никогда, а уходить придется. И об этом пора задуматься.
Кузин с ответом особо не торопился. Поначалу он жутко испугался: а вдруг и в самом деле Владимир надумал сменить место работы? Было бы лучше, если бы он оставался здесь! И как можно дольше. Есть к кому обратиться за помощью. А с другой стороны, и его понять можно, эти доклады и впрямь выхолостят всю душу. Но почему тогда он не идет по официальной линии? Поправив очки и вмиг посерьезнев, Герс уточнил обстановку:
— Недавно на должность заместителя редактора к нам прислали бывшего инструктора обкома партии. У него за плечами районная газета. Точно знаю, что на куст северных районов требуется собкор. Заведующие отделами все на своих местах. Ты лучше поговори с самим Силяниным. У тебя же с ним хорошие отношения: всегда после сессии готовишь ему тезисы выступления своего шефа. По-моему, негоже тебе идти к нам рядовым корреспондентом.
— Корреспонденты — народ хороший. Правда, не для всех.
— Да, это я на собственной шкуре испытал, — согласился Кузин. — Но, если честно, знай, мы с тобой братья по перу. В беде тебя не оставим.
Герс заметно торопился и потому горячо заверил Филиппова, что все выяснит по этому вопросу, а попавшему в беду журналисту передаст, что его спасали в последний раз, и, в целом обрадованный, быстро попрощался и вышел из кабинета. В сквере у фонтана на площади Минина его с нетерпением дожидался мучимый угрызениями совести пострадавший от «зеленого змия» коллега.
Владимир мог вспомнить немало случаев, когда ему приходилось помогать своим собратьям по перу. Незадолго до Герса с такой же просьбой к нему обратился, например, знакомый редактор из областного издательства. Он пришел к нему на работу сразу после восьми утра, рассказал, что накануне отмечали день рождения друга. От него вышли вместе со знакомым Героем Советского Союза, по дороге добавили еще, и в результате оба оказались в медвытрезвителе. Тогда Филиппову тоже пришлось их спасать и звонить Жемякину. А сколько других ситуаций, когда к Филиппову обращались с тем или иным вопросом знакомые, близкие! И никогда никому из них он не отказывал, а, вникнув в суть дела, всегда помогал, если, конечно, это было в его силах. Хотя был один случай, когда помогать наотрез отказался.
Как-то один из родственников жены пришел к ней поплакаться и рассказать об истории, в которую попал его сын, а заодно попросил, чтобы она уговорила мужа помочь ему. Само же дело заключалось в следующем. Сын родственника перед отправкой в армию связался с одногодками далеко не примерного поведения. А в последние дни на гражданке они распоясались окончательно. Однажды поздним вечером, изрядно выпив, отправились на машине к одному из таких же приятелей, чтобы гудняуть более существенно: в багажнике лежали купленные для этого водка и закуска. И вдруг в свете фар увидели идущих по обочине дороги парня и девушку. Кто-то из сидевших в машине дружков подал идею отбить девчонку.
Идея, поданная невзначай, вызвала горячее одобрение. Тотчас остановились, из машины вышли сначала двое, но парень оказался крепким и дал им отпор. И тогда они вчетвером набросились на него, избили, связали, бросили у обочины. А девушку затащили в машину, привезли в частный дом и всю ночь насиловали. Только на другой день, также вечером, они выбросили ее опять там, где отбили. Однако и парень и девушка номер машины запомнили, и вскоре всех четверых арестовали. Дело дошло до суда. Стараясь смягчить участь сына, родственник и пришел к Катерине. Слезно стал умолять ее, чтобы она передала Владимиру Алексеевичу его убедительную просьбу — походатайствовать за оступившегося мальчика, который не насиловал девушку, она и сама подтвердила, что он лишь участвовал в драке.
Катерина, молча выслушав эту историю, поняла, что надежды уговорить мужа у нее нет, но все же пообещала переговорить с ним.
Придя с работы изрядно припозднившись после подготовки очередного выступления председателя, почти к началу программы «Время», Владимир уже в прихожей почувствовал хорошо знакомый ему запах жареных пирогов.
«Чебуреки приготовила! Очень кстати, — радостно подумал он. — Голодный, как волк».
Выяснив, что муж ужинать будет — иногда он только пил чай, приняв участие «по долгу службы» в очередном застолье, — жена накормила его по высшему разряду. И даже не воспротивилась, когда он налил себе рюмку «Столичной», а охотно поддержала его. Уже после чая, сидя с ним рядом, она наконец решилась завести разговор и об истории с сыном ее родственника. Без труда заметив, как муж нахмурился, она все-таки спросила его:
— А нельзя ли как-нибудь помочь парню, чтобы меру наказания ему поменьше определили? Он же не насиловал…
— Меня это ни капельки не волнует. И меру наказания этому подонку определит суд, — отрезал Владимир, внутри которого все клокотало от возмущения. — Меня волнует другое: как ты можешь просить об этом? А если бы на месте той девушки оказалась наша дочь? Ты, уважаемая Екатерина Алексеевна, ошиблась адресом! И прошу тебя: больше с подобными просьбами своих родственников никогда ко мне не обращайся!
Резко поднявшись из-за стола, Владимир направился в большую комнату досматривать программу «Время», мысленно продолжая возмущаться соглашательским поведением жены.
«Надо же, до чего додумалась! Сердобольная какая! — не мог успокоиться он. — Просить за хулигана, насильника! Видите ли, он не насиловал! А что он делал, подлец?! Избивал парня, который встал на защиту девушки. Подонки! Все они заслуживают сурового наказания — пусть даже будут моими или ее родственниками». И даже включив телевизор, Владимир все не мог никак настроиться на происходящее на экране. «Помогать им — как бы не так!»
* * *
По долгу службы в облисполкоме Филиппов был обязан внимательно рассмотреть каждое обращение на имя председателя и подготовить, как любил говорить Славянов, «умственную» и в то же время доброжелательную резолюцию, чтобы она заставляла исполнителя думать и трогала его душу человеческим отношением к нему руководителя высшего ранга. Шеф говорил: «Штампы типа «Прошу переговорить», «На рассмотрение» и так далее я прощаю лишь Липатову. От тебя же, члена Союза журналистов, я вправе ожидать большего. И прежде чем написать резолюцию, подумай, как лучше выразить мое поручение, чтобы оно задевало исполнителя за живое».
Однажды, освободив Филиппова от выполнения других обязанностей, Славянов заставил его целый день заниматься лишь наработкой как можно большего количества таких резолюций, а потом, после перепечатки, положить их ему на стол.
Задание оказалось непростым, и Владимиру пришлось изрядно поломать над ним голову. Но в результате было подготовлено несколько страниц требуемых резолюций, в число которых Филиппов не забыл включить и любимую шефом: «Прошу доброжелательно рассмотреть письмо гражданина …, найти положительное решение и сообщить о нем в облисполком».
Славянов требовал от помощника четкого и делового рассмотрения просьбы заявителя и обязательного указания имени того, кто эту просьбу должен и может выполнить.
«И этот исполнитель, — учил он, — должен получить резолюцию не стандартную, а целенаправленную и уважительную». А чтобы не забыл о поручении, нужно в каждую резолюцию включить следующую фразу: «О своем решении прошу сообщить в облисполком», — и указать срок. Иногда он сам делал еще и приписку: «Тов. Филиппову В. А. на контроль».
Владимир вспомнил, что одно такое поручение ему пришлось выполнять очень долго. На имя председателя облисполкома пришло письмо от мастера строительно-монтажного управления Гурдеева, которого Филиппов потом хорошо узнал по работе при реконструкции театра оперы и балета. Это был трудолюбивый и немногословный человек. В нем подкупали спокойное восприятие стоящих перед его коллективом задач и взвешенность принимаемых для их выполнения решений. Он никогда не кричал на подчиненных, поэтому и пользовался их особым уважением. Да и руководители СМУ и треста ценили в нем эти и другие качества, например, то, что он никогда ни на что и ни на кого не жаловался. Поэтому никто не знал, что семья этого мастера живет в чрезвычайно стесненных условиях: однокомнатная квартира на пятерых. К письму было приложено ходатайство начальника строительно-монтажного управления Грушина. Созвонившись с ним, Владимир выяснил полную картину этого дела. Как оказалось, остро нуждающийся в улучшении жилищных условий Гурдеев включен в список очередности главка совсем недавно. Подумав, Филиппов подготовил следующую резолюцию на подпись председателю: «Начальнику Главволговятскстроя тов. Апрелевскому В. А. Прошу доброжелательно рассмотреть письмо Гурдеева А. А. и найти возможность решить вопрос за счет резервов главка. Тов. Филиппову В. А. на контроль».
Славянов подписал резолюцию без замечаний и дополнений. Через месяц Владимир напомнил Апрелевскому о данном ему поручении, а в связи с тем, что ответа на него не было, предложил дать промежуточный ответ, что вопрос находится в стадии рассмотрения. Получив его, Филиппов начал регулярно, один-два раза в месяц, звонить своему тезке по «вертушке», напоминая о том, что резолюции председателя облисполкома имеют на территории области силу закона. Целый год длились такие разговоры-напоминания. Но вопрос Филиппов все-таки дорешал: Апрелевский после завершения ремонта театра оперы и балета прислал лаконичный ответ: «Гурдееву А. А. выделена трехкомнатная квартира по адресу…»
Такому ответу начальника Главволговятскстроя Филиппов радовался, пожалуй, не менее самого Гурдеева. И так же настойчиво он работал по каждому письму и ни одного поручения председателя облисполкома не пустил на возможный в бумажной переписке самотек, понимая, что люди обращаются в высший орган исполнительной власти области отнюдь не от хорошей жизни, а потому старался помочь им в силу своих возможностей.
Особое внимание и поддержку Филиппова находили письма и обращения, поступающие от работников родного «Красного вулкана»: одним он помог в установке домашнего телефона, другим — в улучшении жилищных условий. Однако особую гордость Владимир испытал, когда помог заводу получить земельный участок под сады. Проблема в то время считалась очень сложной, и Владимиру пришлось много поработать с заместителем председателя облисполкома, занимавшимся вопросами сельского хозяйства. Дело дошло до того, что Филиппов обещал ему подредактировать его доклад, с которым зампредседателя готовился выступить при вручении переходящего Красного знамени одному из районов области. Это принесло результат, и коллективу «Красного вулкана» отвели целых пятнадцать гектаров под садовые участки — всего на десять гектаров меньше, чем автомобильному гиганту города, численность работающих на котором была в десять с лишним раз больше.
Когда документы на землю были оформлены, Владимир вспомнил о просьбе народного артиста Гладилова и о журналистах, которые давно изъявляли желание заняться садоводством и тоже просили его помочь им в этом. Он тотчас позвонил своему старому другу Ивану Николаеву и попросил принять от них заявление и включить в общий список, что и было сделано.
Однако и в отношении к «вулкановцам» был один случай, когда Владимир повел себя совсем по-другому.
Как-то в кабинет к нему зашел бывший секретарь комитета комсомола «Красного вулкана» Петр Борисов. Поздоровались, вспомнили годы совместной работы. Но время поджимало, Филиппову надо было идти к председателю, и потому он спросил без обиняков:
— Что у тебя за вопрос, Петр? Говори, я слушаю.
— Владимир Алексеевич, дело в том, что работа в диспетчерской службе директора завода меня уже не устраивает. К сожалению, в настоящее время перспективы для себя я там не вижу. Поэтому очень прошу, помогите мне перейти куда-нибудь на другое место. У вас много всяких отделов и управлений. Буду весьма благодарен вам за это.
— Хорошо, я подумаю. Позвони недельки через две-три.
— Обязательно! — обрадовался Борисов.
На этом и расстались. Выполнив поручение шефа: отредактировать очередное письмо в правительство, — Филиппов завизировал его, положил в почту председателя облисполкома, и как только остался наедине со своими мыслями, задумался над просьбой Петра.
В памяти всплыли годы, когда Владимир работал в заводской многотиражке и одновременно являлся внештатным корреспондентом областной молодежной газеты «Ленинская смена». Его статьи, отчеты о регулярно проводимых комсомольских рейдах, в которых он и сам участвовал, зарисовки и очерки о жизни молодежи предприятия печатались регулярно и всегда привлекали внимание заводской общественности. Все, что происходило интересного в жизни комсомольской организации, завода в целом, становилось достоянием гласности. И Борисов был доволен, что о его работе знают не только на заводе, но и в горкоме и обкоме комсомола, и был откровенно благодарен Филиппову за это. И в то же время ни разу не поинтересовался, как живет Владимир. А у того тогда было совсем нелегкое положение: жил на частной квартире, в мансарде, где раньше держали голубей, и за восьмиметровую площадь отдавал почти всю зарплату жены, что существенно сказывалось на семейном бюджете. И хотя сам он получал гораздо больше жены, средств для того, чтобы нормально жить, хорошо питаться, одеваться и воспитывать дочь, явно не хватало. И как раз в этот самый период в комитет комсомола потребовалась секретарь-машинистка, оклад которой превышал зарплату жены Филиппова почти вдвое. Даже и не предполагая, что может получить отказ, Владимир попросил Борисова взять Катерину на вакантную должность.
— У вас же дочь? Болеть будет. Дети болеют часто. В детсаде особенно. А комитет должен работать ежедневно! — уклончиво высказался в ответ Борисов.
— У нас есть кому сидеть с дочерью. Тетушка жены не работает, — настаивал Филиппов.
— Хорошо, я подумаю, — пообещал Борисов.
Однако думать долго не стал, а принял на должность секретарши какую-то девицу «с улицы». Неизвестно, чем руководствовался тогда Борисов, но его решение глубоко задело самолюбие Владимира. Филиппов не сомневался, что когда-нибудь ему подвернется подходящий случай и он припомнит Борисову эту обиду. И вот теперь такой момент настал. Владимир даже обрадовался просьбе бывшего комсорга завода и сразу решил, как поведет себя по отношению к нему.
Ровно через две недели Борисов позвонил Филиппову и, поздоровавшись, поинтересовался насчет своего трудоустройства.
Владимир ответил, что вопрос прорабатывается и надо позвонить дней через десять, добавив:
— Думаю, что к этому времени что-то прояснится.
Говоря так, Филиппов не лукавил, он все еще боролся с собой: помогать или не помогать Борисову? Сразу после встречи с ним, в самом хорошем расположении духа, Владимир позвонил начальнику облсельстроя Лигоферу, с которым был в дружеских отношениях, и поинтересовался:
— Можете ли вы устроить к себе на работу инженера-механика?
— Думаю, для тебя мы что-нибудь подберем. Позвони денька через два.
И действительно, когда Филиппов позвонил, Лигофер назвал должность главного инженера в одной механизированной колонне и оклад, который был выше, чем у Борисова.
Прошло еще две недели, и вместо звонка Петр собственной персоной вновь появился в кабинете Филиппова. Поздоровались, поговорили. Владимир заверил, что вопрос трудоустройства Петра прорабатывается, но посоветовал не тратить понапрасну время на непредусмотренные визиты, рекомендовав пользоваться телефоном и позвонить эдак недельки через две. А когда последовал новый звонок Борисова, ответил «вулкановцу», что вопрос еще не решился, и вновь попросил позвонить дней через десять. Должность — главный инженер какой-то колонны.
Декада пролетела незаметно, и Борисов снова позвонил с утра пораньше. И опять услышал знакомый ответ, что вопрос еще прорабатывается и надо позвонить через недельку. Только на этот раз Борисов, очевидно, понял, что Владимир таким образом отыгрывался на нем за ту давнюю историю с вакантной должностью секретаря-машинистки, на которую просил устроить свою жену. Больше звонить и приходить к помощнику председателя облисполкома «вулкановец» уже не стал.
Перелистнув и эту отнюдь не приятную страницу своих воспоминаний, Филиппов решил прозондировать складывающуюся обстановку на день, для чего надо было отправиться в приемную, куда председатель облисполкома по традиции сообщал секретарше, где он находится, когда будет на месте, и, если имелась необходимость, через нее давал поручения любому из своего окружения или другим работникам аппарата. Но едва выйдя в коридор, Владимир столкнулся с новым заместителем председателя Мирославом Кашиным, который, как нетрудно было понять, возвращался из приемной Славянова.
Поздоровались. Выяснив, что Филиппов «взял курс» на сто тридцать пятую комнату, Кашин посоветовал ему не делать этого, а лучше вернуться в свой кабинет.
— Почему? — послушно открывая свою дверь, поинтересовался Владимир, пропуская вперед нового зама, зная его манеру зайти и поговорить с любым, кто ему встретится.
— Я только что от шефа. Он собирал всех замов сразу после того, как вернулся от «первого», и скажу тебе, что взвинченный и сердитый страшно.
— А что произошло?
— Да Богородов катит телегу на Диментьева. И все главным образом из-за его сыновей. Он уверен, что дело, которое на них заведено, может стать громким, как в Ростове, и не хочет признавать, что персонажи тут далеко не равнозначные, — передавая по-своему слова шефа, горячо рассказывал Кашин. — Иван Васильевич сказал «первому», что не стоит выставлять эту историю на всенародное обсуждение. Ведь Петр Анатольевич Диментьев — хороший специалист, уважаемый в области и в России человек. Он на своем месте, а такие кадры надо беречь. Если же раздувать историю с его сыновьями, то отца придется убирать с должности начальника облсельхозтехники. Видимо, этого Богородов и хочет. Он сказал, что появились веские причины для этого. Многочисленные разговоры о связях Диментьева-отца с молодыми работницами его службы подтвердились. Сейчас у Диментьева новая любовница: начальник одного из подотделов в его системе Марина Кульбицкая. Кстати, я ее видел: высокая, красивая. Ему есть из кого выбирать. И в том, что так все и есть, можно не сомневаться — сведения Богородову предоставляют компетентные службы. В друзьях-советниках у него сам начальник управления КГБ.
— Я в этом не сомневаюсь, — согласился Филиппов и тут же поинтересовался: — Скажи, пожалуйста, Мирослав Петрович, а какая вина конкретно вменяется сыновьям Диментьева? Что такого они натворили, если одно сочувственное упоминание о них вызывает сильнейшее раздражение «первого», из-за них опять схватившегося с нашим шефом, который ценит отца Диментьевых?
Владимир и сам слышал не раз сетования шефа на «первого», взъевшегося на сыновей Диментьева.
— Говорю ему, — рассказывал Славянов, — Николай Юрьевич, не обкомовское это дело ополчаться против детей Диментьева. Что это за тема — игра в карты и эротика? Повод для обсуждения на уровне обкома мелковат. Пусть правоохранительные органы в этом разбираются. Не стоит так раздувать эту историю. Никому и ничего хорошего это не принесет. Зачем области картежно-эротический скандал на весь Союз? Но «первый» — ни в какую! Сразу правым плечом задвигал и ни слова не проронил. Он уже давно решил, что дело братьев Диментьевых должно прозвучать громко. Ему очень хочется создать процесс, подобный ростовскому, чтобы все увидели, что обком партии не боится вынести сор из избы и занимает принципиальную позицию. Нашлись у Богородова и единомышленники, которые активно включились в раздувание процесса всесоюзного масштаба. Создали его. Но этот процесс, — повторял Славянов, — мелкий. А кто останется в выигрыше? Не обком партии, а братья Диментьевы, уже теперь, еще до суда, ставшие героями. А люди говорят, что партии, видимо, кроме картежников и эротоманов, нечем заняться.
Владимир других действий от Богородова и не ожидал. «Первый», все подтверждало это, так и не забыл унизительной для него сцены у покойного секретаря ЦК КПСС Давыдова. Можно не сомневаться, что, не прислушиваясь к возражениям председателя облисполкома, первый секретарь обкома специально гнул свою линию.
Услышав вопрос Филиппова, Кашин оживился, даже засиял, будто от удовольствия.
— Я тебе такое расскажу про братьев, что закачаешься! Нет, дыма без огня не бывает, не зря про них в городе и области ходят разные слухи и легенды. Особенно про старшего, Антона. Он организатор всех их «подвигов». Однажды братья пригласили в свою компанию молодого инженера, который работал на секретном предприятии, в каком-то «почтовом ящике». Поиграли с ним в карты, дав сначала выиграть, а затем жестоко обыграли его. С выигрыша угостили человека и подсунули ему сексуальную девицу. Все моменты его совокупления с ней засняли. Скопив деньжонок, инженер снова появился в их дружной компании: уж больно ему понравилась девица. Но, чтобы ее получить, нужно садиться за стол и брать карты в руки. Инженер вновь проигрался и попросил сыграть в долг. Антон согласился. Но чем дольше пытался инженер отыграться, тем больше возрастал его долг.
Братьев ему обыграть так и не удалось, а заканчивались эти битвы для инженера за столом с обильным угощением и общением уже с новой сексуальной девицей.
Долг инженера братьям все рос и рос, и когда он составил стоимость машины, Антон не стал больше играть с ним, а потребовал вернуть то, что проиграно.
«Подождите, пока у меня нет такой суммы, но я ее соберу и расплачусь с вами! Я обязательно отдам!» — уверял их инженер. «Когда?» — «Пока сказать затрудняюсь, но отдам». — «Ладно, — согласился Антон. — Мы дадим тебе месяц. Если не отдашь — разговор будет другой».
Подошло время, и, стараясь соблюсти договоренность, инженер появился у братьев и принес им лишь половину своего долга.
«Так не пойдет, дорогой! — возмутились Диментьевы. — Гони все! А если нет денег — отдавай машину», — поставил условие Антон.
Представив, что его ожидает дома, если он отдаст братьям машину, инженер пришел в ужас и тут же попытался договориться, чтобы ему дали еще какое-то время. «Сейчас отдать весь долг не могу. Но даю вам слово, что верну деньги!»
Братья заупрямились, стоят на своем: «Твое „потом“ кончилось! Если не отдашь тачку — мы предоставим руководству вашего КБ вот эти фотографии». — И Антон небрежно швырнул инженеру с десяток фотографий, на которых владелец машины «общался» с подсунутыми ему девицами.
Эффект от увиденного оказался впечатляющим! На миг представив себе, какую огласку и последствия повлекут за собой эти фотографии, несчастный инженер понял, что это будет крах всего. Из партии исключат, с работы выгонят, с семьей, сомневаться не надо, придется расстаться. Жена таких забав ему не простит. Совсем другое дело — сказать ей про машину, что ее угнали. Выдумать можно любое, жена поймет и посочувствует. Конечно, машину было очень жаль. Однако не терять же из-за нее работу, где платят неплохие «бабки» и обещаны перспективы!
И после этих нелегких размышлений инженер молча протянул Антону ключи от машины.
Кашин, взглянув на часы, заспешил и по-деловому быстро подвел итог своего рассказа:
— Вот такие дела, Владимир Алексеевич. Про другие выкрутасы Антона Диментьева расскажу в следующий раз. Это такой человек! А к шефу советую не ходить. Пусть отойдет немного. — И с этими словами зампредседателя вышел из кабинета Филиппова.
«Видимо, зампредседателя рассказал мне очередную легенду про Диментьевых», — невольно подумал Филиппов, но предостережение Кашина: не идти пока к шефу — посчитал благоразумным и остался в своем кресле, думая, что и в самом деле шефу сейчас не до своего помощника, судьбу которого он может уверенно решить в любое время сам. У него другая и, надо признаться, нелегкая задача — как оставить на прежней должности отца Диментьевых?
Зная все про отношения Богородова и Славянова, Филиппов мог с уверенностью предполагать, что дело это явно не выигрышное. Богородов, используя имеющуюся у него почти неограниченную власть на территории области, ни в коем случае не упустит подвернувшийся случай, чтобы поступить по-своему и вопреки славяновским советам.
Однако предположения Владимира относительно планов его шефа оказались ошибочными. Закончив небольшое совещание со своими заместителями, Славянов принял нескольких руководителей хозяйств, к которым относился с большим уважением, и в беседе с единомышленниками заметно успокоился. Проводив директоров, он попросил секретаршу приготовить чаю, а затем пригласить к нему Мелешина и Филиппова.
Узнав от секретарши, кого еще кроме него вызвал шеф, Владимир тотчас понял, что разговор пойдет о его соавторстве с изобретателем. Именно сейчас будет решаться его судьба: или он остается в уже ставшем ему родным кабинете, или ему придется передавать свои полномочия и обязанности кому-то другому.
Для неприятного разговора уселись за большим столом, за которым Славянов обычно проводил совещания: Мелешин с двумя папками документов — с правой стороны, Филиппов — с левой со своим неизменным ежедневником и «Папкой для сена».
Спокойно и по-будничному просто, как будто за чашкой чая на своих проводах в отпуск, председатель облисполкома попросил:
— Прочитай-ка письмо, Анатолий Петрович, хочу послушать еще, что к чему. И прокомментируй суть статей Уголовного кодекса.
С небольшим пафосом, свойственным его характеру, Мелешин, выполняя просьбу председателя, подробно остановился на разъяснении статей УК РСФСР, на которые делалась ссылка в письме из комитета, а в заключение пояснил, что в данный момент неважно, что произошло, важно написать и своевременно отправить ответ в Москву, где его ожидают за подписью первого лица, то есть председателя облисполкома.
Славянов, внимательно слушая текст письма и пояснение относительно статей Уголовного кодекса, все время оставался спокойным и сосредоточенным, но после того как услышал про подпись первого лица, заиграл желваками, что делал всякий раз, когда начинал сердиться и выходить из душевного равновесия.
Он еще вчера понял, что Мелешин боится ответственности и не хочет подписывать письмо, поэтому и гнет свою линию про «первое лицо». И уже вчера, когда Мелешин в первый раз кратко проинформировал его о ЧП с Филипповым, Славянов сделал вывод, что этот изобретатель, Воробьев, начал катить бочку на Владимира после того, как он, председатель облисполкома, едва выслушав своего помощника о сути письма Воробьева, фактически отмахнулся от решения вопроса. И таким образом подставил Филиппова под удар расчетливого изобретателя. Славянову было неприятно осознавать это, но про себя он уже решил, что на пороге предстоящей сессии, в работе которой примет участие Лымако, менять своего проверенного помощника на кого-то другого за проявление ненужной инициативы не следует. А поскольку Владимир устраивает его в плане выполнения прямых обязанностей, то плевать ему на эти козни изобретателя из-за соавторства и в обиду Филиппова он не даст. И даже договоренность с Мелешиным объявить Филиппову выговор теперь показалась ему излишне суровой. Так что Иван Васильевич про себя уже твердо решил смягчить меру наказания, а ответ в Москву поручить подписать самому Мелешину, который явно старается этого избежать.
Выслушав суть письма и необходимые пояснения к статьям Уголовного кодекса, сделанные секретарем облисполкома, Славянов испытующе взглянул на Филиппова и предложил:
— Давай-ка, Владимир, сам расскажи, что и как было, почему такое произошло. Только все и без утайки, честно и откровенно.
Волнуясь, Филиппов встал и в деталях, как несколько дней назад Мелешину, воспроизвел историю своего сотрудничества с автором идеи нового метода приготовления сена в любых погодных условиях, умышленно умолчав лишь о заявлении Воробьева на имя Славянова с просьбой установить ему телефон, от которого председатель, будучи не в настроении, фактически отмахнулся. Закончил свою исповедь Владимир признанием своей ошибки:
— Я поверил изобретателю и думал лишь об одном: если получится, то область будет первой в решении вопроса бесперебойного, возможного в любых погодных условиях обеспечения скота высококачественным сеном. Мою веру укрепил тот факт, что Воробьеву выдали патент на изобретение. И я очень сожалею о том, что опыты в лаборатории строительного института идею изобретателя не подтвердили. Вот, собственно, и все.
Первым свою оценку высказал Мелешин.
— Додумался, с кем связаться — с изобретателем! Хоть с патентом, хоть без него он тебе такого наизобретает, что потом век помнить будешь, — миролюбиво посетовал секретарь облисполкома и добавил фразу уже для раздумий Славянову: — К сожалению, мы должны сделать выводы, дать оценку случившемуся и отправить ответ за подписью первого лица.
— Раз должны, надо сделать. Подготовь ответ за своей подписью, — потребовал Славянов. — И укажи в нем, что помощнику председателя облисполкома Филиппову объявлен выговор.
— Какой? — не отступал Мелешин, добиваясь конкретизации принимаемого решения, а с другой стороны, думая о том, как бы самому, поставив под документом свою подпись, не попасть впросак.
— Выговор. И неважно какой: строгий или простой, с занесением или без занесения в трудовую книжку. Все! Вопрос исчерпан, — поняв хитрость Мелешина, закончил Славянов и тут же уточнил поставленную ему задачу: — Доведешь дело без меня. Послезавтра я уезжаю в Москву. — И, повернувшись к Филиппову, сидевшему молча, но готовому кричать от радости, что отделался легким испугом, нравоучительно заметил: — Хороший урок тебе, Владимир Алексеевич. Учти на будущее. А сейчас иди заниматься своими делами. Мне звонил Гунин: «болванка» доклада уже готова. Забери ее и начинай «вживаться». А как статья для Ситнова? И кстати, где он? Статью заказал, а сам на глаза не показывается.
— Он в больнице, — изменившимся от пережитого волнения голосом ответил шефу Филиппов и тут же рассказал, как все произошло.
По заданию редакции Ситнов поехал в соседнюю республику на пленум обкома партии, чтобы подготовить отчет о его работе. Пленум закончился поздно. Все устали. По традиции организовали ужин. Ситнову предложили принять в нем участие, чтобы немного расслабиться. Он отказался и отправился к себе в номер, принял душ. Покрутился, повертелся, но продолжал чувствовать себя неважно: как будто что-то давило грудь. Во втором часу ночи стало трудно дышать, и он вызвал «скорую». И теперь третью неделю находится в больнице.
— В Семашко? — поинтересовался Мелешин.
— Да, в областной. Проходит полный курс реабилитации.
— Ты навести его, Владимир, — предложил Славянов. — Узнай, что ему разрешают есть, и сформируйте в столовой пакет. Передай мои пожелания быстрейшего выздоровления. А статью я постараюсь посмотреть завтра. Принеси мне ее.
— Это я мигом! — бодро заверил председателя раскрасневшийсяФилиппов.
Только выйдя в приемную, а из нее в общий коридор, он наконец-то глубоко вздохнул и, отмеривая чуть ли не метровые шаги, радостно направился в свой кабинет, который, теперь уже можно было не сомневаться в этом, ему никому передавать не придется.
Вдохновенно выполнив поручение председателя, Владимир отправился к Мелешину, чтобы вместе с ним подготовить ответ о принятых по отношению к нему мерах. Переговорив о прошедшей разборке неудачного соавторства Филиппова, они остались довольны друг другом и через некоторое время сочинили приемлемый для всех вариант письма:
«Всесоюзный научно-исследовательский институт государственной экспертизы. И. о. зав. отделом методологии Курляндскому М. А.
Ваше письмо относительно Филиппова В. А., помощника председателя облисполкома, рассмотрено. Сообщаем, что в момент оформления заявки на изобретение т. Филиппов В. А., а равно и т. Воробьев В. Г., не были знакомы с пунктом №4 общего положения об изобретательском праве. Нарушений же статьи №141 УК РСФСР со стороны т. Филиппова В. А. не имелось, ибо не он, а его уговорили подписать документ на соавторство. Вследствие чего т. Филиппов В. А. и занялся решением вопросов, которые ему не поручали вести по роду его основной деятельности. На допущенное нарушение служебных обязанностей помощнику председателя облисполкома т. Филиппову В. А. указано. В случае повторения подобных действий к нему будут приняты более строгие меры административного взыскания.
Приложение: заявление т. Филиппова В. А. об отказе от авторства на изобретение на одном листе.
Секретарь облисполкома Мелешин А. П.».
Поставив в канцелярии исходящие номера документов, гербовую печать на подпись Мелешина и положив бумаги в большой фирменный конверт, Владимир позвонил в службу фельдсвязи и вскоре передал его прибывшему офицеру, который уже утром следующего дня доставил конверт адресату.
Довольный тем, что вопрос о занимаемой должности практически решен, и даже без выговора, Филиппов на подъеме принялся выполнять поручения председателя. Вначале забрал «болванку» доклада у Гунина, полистал ее, потом быстро спустился в буфет столовой и, переложив в свой портфель подготовленные в пакетах продукты, отправился в областную больницу к Ситнову.
Главный врач, помня, как Филиппов не однажды заставлял коммунальщиков своевременно обеспечивать больницу водой, чтобы тот не плутал по бесчисленным переходам и лестницам, выделил ему в сопровождающие молодую красивую медсестру, и отказываться от такого гида Владимир посчитал по-мужски не тактичным.
Через переходы, хорошо знакомые девушке, легко поднимаясь и спускаясь с этажа на этаж, за разговорами и шутками они незаметно быстро оказались у нужной палаты.
Поблагодарив медсестру за помощь, Владимир протянул ей в награду апельсин и, постучав для приличия в дверь, вошел в палату.
Ситнов, полулежа просматривавший газеты и журналы, увидев Филиппова, осторожно — ему не разрешалось делать резких движений — поднялся с койки и пошел ему навстречу. Улыбаясь, они по-дружески обнялись и уселись на стоявшие у изголовья кровати стулья.
За разговорами о состоянии Ситнова, о том, как его лечат, что разрешают есть и пить, когда предполагается выписка, Владимир достал из портфеля гостинцы от шефа, потом копию подготовленной статьи и пояснил:
— Шеф обещал посмотреть. Сказал, что перед поездкой в Москву постарается это сделать. Думаю, серьезных замечаний с его стороны больше не будет: все проблемные вопросы, примеры и цифры с ним согласованы.
— А зачем он едет в Москву? — полюбопытствовал Ситнов.
— На совещание в Министерство сельского хозяйства, где выступит с отчетом о проведении племенной работы в животноводческих хозяйствах области. Потом зайдет в другие министерства: писем заготовлено немало.
— Понятно. А что в области нового?
— Запланировано совещание руководителей хозяйств юго-восточной зоны. На нем Иван Васильевич тоже будет выступать. Доклад уже готов.
— А ты все еще жалеешь, что не попал в столицу? — улыбнувшись, спросил журналист.
— Представь себе, вначале было такое. Даже как-то обидно показалось, что статьи, подготовленные тобой, нравятся, а работать помощником Председателя Совета Министров РСФСР не берут, — признался Владимир. — Оказывается, нужен не журналист, а специалист по сельскому хозяйству. Но после того как Сеновальцев побывал здесь, у меня желание работать в его аппарате, признаться, пропало. И я даже рад, что не поступил в сельхозинститут, как ты мне советовал.
— А что это ты так ополчился на Председателя Совмина России? — удивился услышанному Ситнов.
Филиппов помнил, что среди корреспондентов, аккредитованных освещать визит Сеновальцева в область, был и Ситнов; но того, как повел себя предсовмина по отношению к коллективу и Виктору Иосифовичу Уварову, директору одного из крупнейших свиноводческих комплексов в Союзе, тот не знал: разговор об Уварове Сеновальцев на крыше комбината вел в кругу одних руководителей. Уваров после пережитого тогда долгое время пролежал в больнице из-за нервного расстройства.
И сейчас Филиппов рассказал Ситнову об этом.
— Он и теперь в больнице, — добавил Владимир. — Поговаривают даже, что вряд ли выкарабкается. Вот после такого хамского отношения к людям у меня и пропало всякое желание работать в аппарате Сеновальцева.
— Да, я слышал, — соглашаясь, заметил Ситнов, — что Сеновальцев крутого нрава. Но что такой хам — не выйти к собравшимся в «красном уголке» людям, обругать одного из лучших руководителей области — об этом не знал. И я тебя прекрасно понимаю: это не Славянов.
— Вот именно, — подтвердил Филиппов, уже собираясь уходить. В облисполкоме его ожидала «болванка» очередного доклада председателя, которую надо было еще шлифовать и шлифовать, чтобы подготовить для обсуждения с заместителями председателя и самим Славяновым.
— Выздоравливай, старина. Звони, если будут замечания по статье, — прощаясь, попросил он Ситнова.
— Как только прочитаю — сразу сообщу, — подавая ему руку, пообещал Ситнов. — И передавай привет и большое спасибо шефу.
— Обязательно! — заверил его Филиппов.
В облисполкоме на пути в его кабинет Филиппова остановила секретарша председателя.
— Владимир Алексеевич, минуточку! Вас разыскивает Пальцев. Несколько раз звонил. Я сказала, где вы. Он просил быть на месте и обещал скоро подъехать. У него какое-то срочное дело.
— Спасибо за информацию. Буду ждать, — ответил Филиппов, на ходу соображая: что за срочное дело к нему может быть у Пальцева? Скорее всего, хочет пригласить куда-то. Но обычно в таких случаях к помощи секретарш он не прибегал, сообщал лично.
Едва Владимир успел убрать черновики и справки со стола и разложить на нем два варианта статьи шефа, как дверь со стуком открылась и на пороге кабинета появился Виктор Пальцев. Он был верен себе: как всегда, с папкой, туго набитой разными документами, отчетами и заготовками новых материалов для газеты.
Поздоровавшись, Виктор попросил открыть окно и разрешить ему покурить прямо в кабинете. Приглядевшись к нему, Филиппов заметил, что приятель его очень сильно чем-то озабочен.
— Что случилось, Виктор Александрович? — спросил он его, почтительно называя по имени и отчеству.
— ЧП! И такое ЧП, что даже трудно представить его последствия.
— А именно?
— На меня накатали бумагу в ЦК.
— Кто?
— Да шофер. Больше некому.
— Чем же ты его так допек? Ведь не с бухты-барахты он взялся за ручку, чтобы накапать на человека, который не раз спасал его от увольнения за вождение машины в нетрезвом виде. Расскажи-ка все толком и по порядку.
— Я договорился о встрече с первым секретарем обкома. В восемь тридцать должен был быть у него. Шофера предупредил, чтобы в восемь часов машина стояла у подъезда. Утром встал пораньше, набросал вопросы по теме встречи, собрался и ровно в восемь вышел из подъезда — машины нет. Думаю, вот-вот должна появиться. Прошло пять минут — пусто. Поднялся домой и позвонил в гараж — отвечают, что шофер выехал. А время идет: уже десять минут девятого. Идти пешком — не успею. Бежать? В костюме, рубашке с галстуком и с папкой под мышкой, сам понимаешь, прибежишь не быстро, да и смешно. Не желая рисковать, прошу завгара, чтобы дал другую машину. Он сразу понял, что назревает скандал, и без лишних слов называет номер высылаемой мне машины. Спускаюсь во двор. Жду. По опыту знаю: от дома до обкома ехать восемь минут. Подходит машина, которую выслал завгар. Бросаю на сиденье папку, хочу уже садиться, и в этот момент показывается моя машина. Я к ней: открываю дверь — шофер гладко причесанный, но небритый, глаза красные, запах из кабины как из винной бочки. Ну тут я не сдержался, разок-другой врезал ему по небритой роже и отправил в гараж для объяснения.
У «первого» я появился почти вовремя: всего на полторы минуты задержался. А он не любит, когда на встречу с ним опаздывают, поэтому, поздоровавшись, по привычке дернул правым плечом, и мне пришлось извиняться за свое опоздание. Причину объяснять я, конечно, не стал, но про себя твердо решил: водителя буду менять. Ну его и перевели в слесари. И все прошло тихо-мирно. Но через три недели после случившегося завгар сказал мне, что мой бывший шофер, поддав, хвалился в гараже, что написал жалобу и отправил ее в ЦК. Теперь, дескать, Пальцев запляшет. А вскоре и в самом деле звонит мне из редакции мой куратор и говорит, что инструктор ЦК КПСС интересуется моей работой в газете, а она, сам знаешь, цековская. Ему отвечают, что Пальцев входит в тройку лучших собкоров редакции. Пока все: скандал дошел до столицы. Сейчас дело в ЦК. Все зависит от них. И от тебя, — Пальцев с надеждой посмотрел на друга.
— А от меня-то почему? — удивился Филиппов.
— Ты говорил, что у тебя есть знакомые в ЦК. Подумай, кто может подключиться, и позвони, будь другом! — Пальцев, стоя у раскрытого окна, закурил новую сигарету.
Филиппову, хорошо знавшему многих земляков, работающих в ЦК, долго размышлять не пришлось, и, когда Пальцев, погасив окурок, повернулся к нему, он обнадежил корреспондента:
— Для начала сделаем звонок человеку, который, если успеет быстро узнать, у кого жалоба, поможет.
— Кто это?
— Леонтий Денисович Шуров. Может, помнишь — невысокого роста, с залысиной, которую он вечно прикрывал прядью волос. Человек порядочный и простой в общении, хорошо знающий свое дело. Его везде уважали: и в редакции газеты «Ленинская смена», где он работал замредактора, и в отделе пропаганды и агитации обкома партии, где возглавлял сектор печати. — Характеризуя давнего приятеля, Филиппов тем временем набирал номер его телефона.
Первая попытка оказалась неудачной, как и последующие четыре, сделанные через разные промежутки времени.
— Звони кому-то другому. Например, Валерию Кулешову, с которым, помнится, ты шпалы и рельсы менял, когда учились в ВПШ.
— Он уехал в командировку по Союзу на целый месяц.
— Кому же ты собираешься звонить?
— Попробуем еще одному. Но я в нем не очень уверен. Уж больно человек осторожный и любым вмешательством в решение конфликтных и подобных твоему вопросов всегда опасается прежде всего подорвать свой авторитет в аппарате.
— Откуда ты знаешь об этом?
— Приходилось обращаться к нему по старой дружбе. Как-никак пять лет работали вместе.
— Кто такой? Я его знаю?
— Знаешь. Пухов, бывший замзавотделом пропаганды и агитации обкома партии. По совместительству редактировал журнал «Политическая агитация». Помнишь, как он «причесывал» наши с тобой материалы? Всегда находил что-нибудь близкое к аполитичности, хоть и незначительное, и обязательно вставлял фразу или целый абзац про руководящую и направляющую роль Коммунистической партии.
— Как же он попал в ЦК?
— Очень просто. Был запланирован приезд в область секретаря ЦК КПСС Румичова, который собирался выступить на собрании актива. Доклад готовил весь отдел, а в Москву его возил Пухов, ответственный за подготовку в целом. То, что он представил, Румичову очень понравилось. И вообрази — вот она, фортуна, — этого оказалось вполне достаточно, чтобы его пригласили работать инструктором в аппарате ЦК. До этого Пухов был мягким, обаятельным человеком, а когда переехал в столицу — стал совершенно другим. Однажды я попросил его помочь моему тестю, инвалиду второй группы Великой Отечественной войны, проживающему в Москве вдвоем с женой в двухкомнатной квартире, прописать к ним их дочь, которая еще до их переезда в столицу работала в ней по лимиту, а жила в общежитии. И представь себе, Пухов отказался, сказал, что заниматься данным вопросом не будет, поскольку это дело столичных властей.
— Звони четвертому! — решил Пальцев.
— Придется. Ябудину Льву Никитовичу. Бывшему завсектором печати отдела пропаганды и агитации нашего обкома, одновременно партгрупоргу отдела. Когда-то он был первым секретарем райкома комсомола в одном из сельских районов. Помню, как однажды он приезжал к нам на «Красный вулкан» перенимать опыт работы с молодежью. В то время я работал литсотрудником заводской многотиражки и внештатным корреспондентом «Ленинской смены» и являлся заместителем секретаря комитета комсомола завода. Комсомольцев на заводе было много, и наш комитет имел права райкома. Так вот, этого самого Льва Ябудина я водил по цехам завода, в молодежное общежитие, рассказывал, как у нас работают «Комсомольский прожектор», комсомольские группы. А в областной молодежной газете как раз опубликовали мою зарисовку об одной из них. Прошло время, и меня переводом взяли на работу в редакцию журнала «Политическая агитация». Как-то захожу платить партвзносы — и глазам своим не верю: партгрупорг — Лев Ябудин. Но он сделал вид, что не узнал меня. Ну не узнал — и не надо! Но взносы-то платить приходится ежемесячно. Думаю, может, как-то заведет разговор?
Прошло немало времени — более года. Однажды захожу к нему, здороваюсь, он отвечает кивком головы, показывает на стул, а сам продолжает сидеть, уткнувшись в бумаги, весь такой важный, надутый, и всем своим видом изображает человека, занятого неотложными делами, и от сознания этого, от самомнения, кажется, того и гляди лопнет.
Наконец ему, видимо, надоело заниматься позерством, да и знал он, что у меня к нему не было никаких личных вопросов, оторвал голову от своих бумаг.
«Слушаю», — говорит.
«А мне сказать вам нечего. Я пришел партвзносы заплатить», — отвечаю и протягиваю ему билет и деньги.
«А я у вас больше не работаю. Я утвержден инструктором ЦК», — сообщает он мне, и столько в нем спеси и высокомерия! Это надо было видеть!
— Так чего же такому звонить? — окончательно сник Пальцев.
— Это еще цветочки, — заканчивая характеристику Ябудина, продолжал Филиппов. — Уже работая в аппарате ЦК, приехал он как-то в общежитие слушателей Академии общественных наук посмотреть, как те живут. Проходит по комнатам, расспрашивает, беседует со многими, интересуется, чем они недовольны и что необходимо для улучшения их быта. И вот, зайдя в очередную комнату, видит там своего земляка, бывшего инструктора нашего обкома, который его, конечно же, сразу узнал и даже встал, чтобы, как подобает землякам, поздороваться: «Привет, Лева! Рад тебя видеть! Как жизнь на новом месте?» И по старой дружбе протягивает ему руку. Только ответного рукопожатия не последовало.
«Ты что, не узнаешь меня, Лев Никитович?» — спрашивает он Ябудина. А тот на вопрос земляка, которого хорошо знал, даже бровью не повел и, выдержав паузу, изрек: «Я узнал вас. Но к чему такая фамильярность? Я все-таки инструктор ЦК КПСС». И отправился дальше по своим делам.
Слух об этом инциденте докатился и до обкома, — продолжал рассказ Филиппов. — Получив хороший урок, наши земляки больше никаких попыток общаться с Ябудиным не предпринимали. Кстати, его быстрый рост по служебной лестнице, вызывающее высокомерие многие объясняют родством с секретарем ЦК КПСС.
— Теперь понятно, почему Ябудин так выпендривается. Он с нами и разговаривать не захочет, — подвел печальный итог всем надеждам Пальцев и тут же спросил: — И кто же, по-твоему, может по-настоящему помочь мне?
— Остался только Леонтий Денисович.
— Ты же ему звонил!
— Позвоню еще, вдруг появился, — ответил Филиппов, снова набирая номер Шурова.
Однако Пальцеву сегодня явно не везло.
— Постарайся до него дозвониться, — уходя, слезно попросил он Владимира. — И сразу сообщи мне.
— Обязательно, можешь не волноваться, — успокоил друга Филиппов, провожая его до двери.
К концу дня Владимир все-таки дозвонился до Шурова, рассказал ему историю с Пальцевым.
— Постараюсь помочь, — пообещал Леонтий Денисович. — Пусть, не задерживаясь, подъезжает. Помогу. Но к тебе у меня тоже просьба. Кстати, необычная. Мне предложили должность редактора отраслевой союзной газеты, и в скором времени я перейду туда. Поэтому прошу тебя подготовить статью за подписью Ивана Васильевича Славянова о социальном преобразовании села в регионе. Я знаю, в области имеются хорошие примеры: Чагин — «Идея Ильича», Порфирьев — «Красный маяк», другие. Приведи примеры. Покажи, что у вас есть программа, рассчитанная на всю пятилетку. Прокомментируй, как она реализуется.
— А объем какой? — уточнил Филиппов.
— Страниц пять-шесть, не более. Договорились?
— Конечно!
— А Пальцева я жду. Пока.
Глава 13
Председатель облисполкома находился в одном из северных районов области, где участвовал в работе партийно-хозяйственного актива. Звонить ему туда и комментировать оперативные сводки будет Липатов.
Филиппову же с «бригадой» из трех человек предстояло заниматься подготовкой доклада на сессию, в которой примет участие Лымако.
По договоренности все трое должны были прийти не к девяти, а к десяти часам, выпросив это утреннее время на то, чтобы рассмотреть в своих подразделениях самые неотложные вопросы и поставить перед работниками первоочередные задачи.
Используя это время, Владимир решил еще раз зайти к Мелешину, секретарша которого сообщила ему еще вчера, что Анатолий Петрович хочет его увидеть, а по какому вопросу — этого не сказал. В тот же день Филиппов попытался встретиться с Мелешиным, но не застал его: секретарь облисполкома уехал на сессию в родной район. А секретарша, на мгновение прекратив печатать что-то на машинке, сообщила, что Анатолий Петрович из района неизвестно когда вернется.
Уже в своем кабинете Владимир с определенной долей тревоги задумался о том, зачем он мог понадобиться Мелешину. Может, опять воробьевские штучки? Но вполне возможен и какой-то другой вопрос. Ясно одно: если что-то очень срочное — передал бы через своего помощника.
И Владимир начал готовить кабинет для работы своей «бригады»: убрал со столов газеты, оперативные сводки и сборники ЦСУ, положил на угол большого стола пачку бумаги, открыл окно, чтобы проветрить помещение.
Неожиданно дверь кабинета широко распахнулась и вошел секретарь обкома партии Дружнов, высокий, с густой шапкой начавших седеть волос.
Он энергично поздоровался с Филипповым за руку и без лишних предисловий изложил причину своего появления:
— Владимир Алексеевич, помогай склонить твоего шефа к тому, чтобы в заречном пригородном районе создать заповедник. Разве плохо иметь в области нетронутый уголок флоры и фауны?
— Согласен с вами, Дмитрий Борисович, дело хорошее. А в чем должна заключаться моя помощь? — Филиппов знал, что Дружнов курирует в обкоме партии капитальное строительство, но кроме выполнения своей основной работы, как истинный любитель и ценитель живой природы, немало делает и для ее сохранения.
Именно про него в отсутствие Богородова второй секретарь обкома партии однажды сказал: «Возглавлять „бригаду“ надо поручить кому-то другому: у Дружнова одни зайцы в голове». Выражение стало крылатым: его знали многие, часто цитировали, но ущерба авторитету Дружнова это не нанесло. Напротив, уважение к нему только повысило его значимость и в деле, которое помимо своих прямых обязанностей он двигал вперед.
Вспомнив все это, Владимир спросил:
— Так чем же я-то могу помочь вам, Дмитрий Борисович? Я готов, если смогу это сделать.
— Вот и хорошо. Говорят, у тебя рука легкая, а Иван Васильевич подготовленные тобой резолюции всегда подписывает.
И Дружнов уточнил задачу:
— Я оставлю тебе документы, а ты подготовь нужную резолюцию и отдай все своему шефу на подпись.
Дружнов протянул солидную папку документов и пояснил, кому надо их адресовать.
— Все будет сделано, Дмитрий Борисович! — заверил его Филиппов.
Секретарь обкома довольно улыбнулся и, пожав ему руку, вышел из кабинета.
Когда за ним закрылась дверь, Владимир, не откладывая дела, взял четвертину листа и под названными Дружновым фамилиями написал резолюцию: «Прошу совместно рассмотреть и для принятия решения внести вопрос на заседание исполкома. Срок 20 дней. На контроль Филиппову В. А. Подпись — Славянов И. В.».
Вскоре резолюция была отпечатана на фирменном бланке, приколота к первому документу и вложена в папку председателя… А через месяц вопрос, поставленный секретарем обкома партии Дружновым, рассматривался уже на заседании исполкома областного Совета и решение о создании в области заповедника было принято.
* * *
Немногим раньше десяти часов утра вся «бригада» была в сборе. Закрывшись на задвижку, целый день работали над докладом председателя облисполкома. Все понимали, что особую значимость сессии придавало участие в ее работе Председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР Лымако, которого люди больше знали и помнили как министра иностранных дел.
Ни на минуту не забывая того, что Славянов за историю с неудачным соавторством не объявил ему даже выговора, Филиппов особенно хотел подготовить уже и первый вариант доклада на высоком уровне, чтобы при обсуждении с заместителями председателя получить поменьше замечаний.
Владимир старался изо всех сил, и в конце дня, отпустив членов «бригады», остался в кабинете один, и проработал над докладом допоздна. Домой возвращался голодный и усталый. По пути вынув из почтового ящика газеты, взглянул — и неожиданно для себя обнаружил среди них конверт со служебным штемпелем. Сердце его при этом невольно вздрогнуло. Личных дел вроде ни с какими организациями у него не было.
«Что же это за новости? Добрые или плохие? Возможно, письмо предназначено другому адресату, а к нам в почтовый ящик попало по ошибке, по чистой случайности?» — предположил Владимир.
Подошел лифт, Филиппов нажал кнопку своего этажа и со все возрастающим чувством напряженного ожидания вновь принялся рассматривать конверт. Нет, как бы ему ни хотелось ошибиться, все было верно — и фамилия, и инициалы. Наконец, открыв дверь своей квартиры, он шагнул в прихожую и, не раздеваясь, отрезал ножницами кромку злополучного конверта. Вынул листок, мгновенно пробежал глазами напечатанный на нем текст. И содержание его лишило Владимира остатка сил и аппетита: в руках он держал повестку в суд!
В голове сразу мелькнула мысль: возможно, это опять происки Воробьева? Тогда чего он добивается? Ясно, что человек жаждет, чтобы за «примазывание» к соавторству Филиппова привлекли к ответственности по статье закона, предусматривающей за подобные деяния весьма неравнозначные меры наказания — небольшой штраф или двухлетнюю отсидку.
С горечью и обидой Филиппов думал тяжкую думу: он никак не ожидал, что этот изобретатель, с виду такой тихий и даже смиренный, окажется настолько кровожадным и мстительным! Хотя чему тут удивляться, ведь не зря в народе говорят, что внешность обманчива, а в тихом омуте черти водятся. И вообще подлость человеческая границ не знает. Да! Теперь опять надо что-то выяснять, принимать какие-то меры для своей защиты, опять придется обращаться за помощью к Мелешину… И даже хорошо, что к нему: по работе в юридическом институте он знаком и с председателем областного суда, знает и немало других судей, возможно, и того, кто будет рассматривать это дело.
Их добрые отношения с Мелешиным сложились еще тогда, когда тот был председателем Лувернинского райисполкома.
Несмотря на свое огорчение и тревогу, Владимир не без удовольствия вспомнил, как по заданию Славянова он отправился однажды в этот район для ознакомления с работой известных на всю область хозяйств «Идея Ильича», «Мир», а также одного отстающего колхоза, данные о которых предполагалось использовать в докладе на совещании руководителей колхозов и совхозов области. Что и говорить, задание было ответственным, и Владимир провел в районе несколько дней, а перед отъездом Мелешин пригласил его ночевать к себе домой. В дружеской беседе Анатолий Петрович интересовался в основном работой Филиппова, но не скрывал и своего жгучего желания побольше разузнать о председателе облисполкома: дескать, что это за человек и как с ним работается тем, кто в аппарате ближе других к нему?
Владимир уже тогда понял, что вопросы эти задаются неспроста. К тому времени Мелешин уже защитил диссертацию, был кандидатом наук, и вполне возможно, что рассматривался как один из претендентов на пост готовящегося уйти на пенсию секретаря облисполкома.
Филиппов отступать от заведенного для себя правила не собирался и рассказал о Славянове ровно столько, сколько посчитал нужным, и, главное, только хорошее. Плохого слова в осуждение или в критику своего начальника Владимир не говорил никогда и никому, даже своей жене. Это, видимо, понравилось Мелешину, и с тех пор отношения его с Филипповым приняли самый дружеский характер, что подтвердил и последний случай с письмом из комитета.
Немного успокоившись, Владимир переоделся, умылся и даже слегка перекусил, чем очень удивил жену.
— Не узнаю тебя. Сытым, что ли, пришел? Интересно, кто тебя успел накормить? — внимательно оглядев мужа, спросила Катерина.
— К сожалению, есть такие люди, которые поступками своими отбивают у человека не только аппетит, но и всякое желание разговаривать, — ответил он ей и, выпив для порядка стакан клюквенного киселя, отправился в зал смотреть новости.
Вскоре, убрав со стола и вымыв посуду, в комнате появилась и жена, осторожно опустилась в кресло и тихо спросила:
— Что случилось? Рассказывай.
— Завтра, когда все выясню, возможно, и расскажу, но, скорее всего, нет, ибо дела эти служебные и секретные. А пока давай посмотрим, что там нового в стране и мире… — И с этими словами Владимир, поудобнее устроившись, попытался было следить за событиями на экране, хотя заранее предполагал, что телевизионные новости сегодня его заинтересовать не смогут.
Мысли его вновь и вновь возвращались к повестке в суд, конверт с которой он положил в правый нагрудный карман пиджака. А успокоившаяся жена живо комментировала передачу, прилагая максимум усилий, чтобы вовлечь и Владимира в разговор. По окончании выпуска новостей Филиппов ушел в спальню и, устроившись на своей половине большой кровати, стал думать о последствиях, которые его ожидают, если дело о мнимом соавторстве будет рассматриваться в суде.
Вспомнив на миг беседу Славянова с Юшаниным, Филиппов представил в такой ситуации себя и с ужасом осознал, что тут можно и в самом деле забыть даже дверь, в которую следует выйти… Правда, подобных разносов сам Владимир пока еще не получал, удалось избежать этого даже при рассмотрении письма из комитета. Однако теперь, из-за этой злополучной повестки в суд, на жизненном горизонте Филиппова вновь обозначилась возможность очень реальных и драматичных по своим последствиям проблем. И ладно еще, если только это. А вдруг и в самом деле состоится суд? И еще неизвестно, по какому вопросу и каким будет его решение!
А вдруг Мелешин, на которого пока что была основная надежда, ничего не сможет выяснить и сделать, чтобы суд не состоялся или чтобы его перенесли? Тогда ему, Владимиру Филиппову, как человеку, использовавшему свое служебное положение, определят одну из мер, предусмотренных статьей 141 УК РСФСР!
Сомнения и терзания лишили Филиппова всякого сна. Не помог ему и проверенный практикой прием — выпить стакан воды с двумя ложками меда, и лишь когда, заставляя себя отвлечься от нелегких раздумий, он принялся считать десятками — желаемого добился после третьей тысячи.
* * *
…Испугавшись и устыдившись того, в каком неприглядном виде он оказался, Филиппов открыл глаза. Ему приснилось, будто он попал на сборы офицеров запаса, но при построении отбился от своих и вдруг очутился в колонне каких-то незнакомых, очень рослых людей, одетых, как и он, пока еще в штатское.
Шеренга за шеренгой большие люди шли, не обращая на него никакого внимания. И тут Владимир услышал слова, обращенные к нему: «Филиппов, вставай на правый край. Это твое место, там ты будешь очень хорошо смотреться»…
Потом он неожиданно оказался рядом с женщиной, которая спросила его про какую-то Клару из санатория в Подмосковье — где, мол, он с ней познакомился, а затем сообщила, что Клара присылала сюда своих знакомых на отдых, и она их хорошо устроила. Рассказав это, собеседница изъявила желание проводить Филиппова до того места, где должна находиться его колонна. По дороге они оказались у глубокого высохшего колодца. Владимир нагнулся посмотреть туда, вниз, — и с головы его свалилась не то шапка, не то шляпа и упала на дно. А поскольку колодец был без воды, хорошо вычищен и освещен, шапку на дне его было прекрасно видно. И Филиппов с опаской подумал, что если за ней лезть, то без посторонней помощи оттуда уже не выбраться.
«Не волнуйся за шапку, — словно прочитав его мысли, успокоила его женщина. — Ее поднимут». И в этот момент Владимир оказался в проеме колодезного сруба и, напрягаясь изо всех сил, старался не упасть вниз, а перешагнуть его и ступить на землю. С большим трудом ему удалось выкарабкаться. А женщина, будто не замечая его мучительных усилий, стояла рядом и даже не подала руки.
Когда Филиппов почувствовал под ногами земную твердь, незнакомка как ни в чем не бывало повела его дальше. Вскоре они оказались в доме, все комнаты которого были забиты какой-то аппаратурой, а рядовые в наушниках что-то прослушивали.
«Мне же тут нечего делать!» — удивился про себя Владимир, а вслух сказал:
— Я же не радист, а писатель! Здесь ничего нужного для меня нет!
И в это время женщина исчезла, а к Филиппову подошел военный, осмотрел его с ног до головы, подвел его к выходу и сказал, что теперь можно уходить.
Владимир огляделся и вдруг заметил, что стоит полуголый — без брюк и трусов.
— Что ж, мне так и идти?
— Нет, — ответил военный. — Можешь одеться.
Филиппов снова посмотрел по сторонам, но ни брюк, ни трусов нигде не увидел. Рядовые и офицер вслед за женщиной тоже исчезли. Выходит, надо идти в таком виде? Наполовину голым?
От ужаса Филиппов проснулся, включив ночник, посмотрел на часы и обнаружил, что уже гораздо позднее обычного, что он попросту проспал, но тут же успокоился: Славянов в Азербайджане, и не надо торопиться, чтобы успеть к восьми утра. «Бригада» же соберется опять на час позже.
Поразмыслив немного над увиденным во сне, Владимир с удовлетворением заключил, что совсем неплохо, если в колодец свалилась только шляпа, а не сам он! А повестка в суд — это чье-то желание засадить его в яму, в тюрьму значит. Вот что такое колодец! Далее, относительно отсутствия брюк и трусов. Видимо, кому-то очень хочется выставить его на посмешище. Да, толкователям снов здесь было над чем подумать! Но как бы там ни было, а самому Владимиру запала в душу фраза, предназначенная только ему: «Филиппов, вставай на правый край. Ты будешь очень хорошо там смотреться». Смотреться не где-то, а среди очень высоких людей. Владимир расценил это как вещий голос. Не иначе. И еще: в комнате среди военных он назвал себя уверенно писателем, а не каким-то там радистом.
Не вникая больше в разгадку своего ночного «путешествия», Владимир быстро сделал зарядку, принял душ, собрался и, выпив чашку горячего кофе с молоком, вдруг почувствовал, как заломило верхний зуб справа. Вот уж совсем не вовремя! Филиппов по опыту уже знал, что скоро от этой боли ему теперь не отделаться. И лучше всего в этой ситуации сразу обратиться в поликлинику. Позвонив в приемную и сказав секретарше, что идет в больницу, он попросил ее предупредить пожарника о том, что нужно открыть кабинет для членов «бригады», и назвал их фамилии.
Сделав этот звонок, Владимир помчался в поликлинику. Он уже заранее предполагал, что быстро избавиться от зубной боли ему не удастся. И оказался прав: лишь в половине одиннадцатого с тампоном из ваты на месте вырванного зуба, лечить который, как объяснил врач, уже не было смысла, он появился в своем кабинете.
Поздоровался с каждым за руку, говоря непривычно через губу, выяснил, над каким разделом они ведут работу, и попросил продолжать, а сам отправился прямым ходом к Мелешину: конверт в нагрудном кармане давил грудь, и от него было гораздо больнее, чем от вырванного зуба…
Секретарь облисполкома оказался на месте, уверенно расхаживал по кабинету и, очевидно, находился в хорошем настроении после успешной поездки в родной район, о чем убедительно свидетельствовала не сходившая с его лица благостная улыбка.
Увидев Филиппова, он подошел к нему, поздоровался за руку и, предложив присесть к приставному столику, охотно принялся рассказывать о том, что нового увидел в районе. Чуть было не проговорился о посещении хозяйства Чагина, который, не удержавшись, поделился с ним своей тайной и поведал о работе по реализации идеи Воробьева в жизнь. Все сделанное произвело на секретаря облисполкома большое впечатление, и в душе он пожелал, чтобы намеченное получилось. Однако, вспомнив, что совсем недавно про Воробьева говорил Владимиру совсем другое: «Этот изобретатель тебе наизобретает! Нашел с кем связываться!» — не стал углубляться в эту тему, а принялся подробно рассказывать о том, как прошла сессия, как депутаты восприняли его выступление. И лишь изложив подробности своей поездки, вынул из ящика стола листок с приколотым к нему конвертом и пояснил причину своего желания увидеть Филиппова.
— У меня на приеме побывал инвалид Великой Отечественной войны второй группы Кучеватов. Он жалуется: «Заявление на установку квартирного телефона подал давно, но поставили телефон в подъезде не мне, а какому-то рационализатору-изобретателю Воробьеву. Это, видимо, потому, что ему помог брат, корреспондент одной из центральных газет. Прошу разобраться и восстановить справедливость. Может, Воробьев и заслуженный человек, и я не возражаю, ставьте ему телефон, но убедительно прошу: не забывайте и про таких, как я, инвалидов войны. С уважением, Кучеватов».
Прочитав последнюю часть письма, Мелешин сказал, разведя руки:
— Такова ситуация. История нам не простит, если мы ее не используем так, как нам нужно. Теперь у Воробьева возникнет проблема. Я должен ответить Кучеватову о принятых мерах по его письму. Обращусь к Лурину. Если нет свободных номеров, то можно установить инвалиду войны телефон, сблокировав его с воробьевским. Ни тому ни другому этот вариант наверняка не понравится. Кучеватов может обратиться в обком партии, и надо признать, что правда на его стороне. В общем, посмотрим, что скажет нам Лурин.
— Согласен с тобой, Анатолий Петрович. Однако у меня к тебе опять великая просьба… Прежде чем начнешь действовать, посмотри, какая страшная пришла мне бумага. — Филиппов протянул Мелешину повестку и тут же высказал свое предположение: — Думаю, и это происки изобретателя.
— Час от часу не легче! — пробежав глазами текст повестки, выдохнул Мелешин. — Так ты думаешь, это его рук дело?
— Почти не сомневаюсь! Больше у меня таких конфликтов ни с кем не было, чтобы доводить дело до суда. Ты лучше меня знаешь, к кому следует обратиться, чтобы узнать имя заявителя, или — как там на языке юристов? — истца. Но я уверен: истцом является этот тихоня Воробьев. Прошу тебя, Анатолий Петрович, помоги!
— Хорошо, Владимир, постараюсь все выяснить, — согласился Мелешин и добавил: — Если он — приглашу его к себе и предложу забрать заявление из суда. А почему у тебя кровь на губе?
— Зуб вырвали, но уже не болит. Если честно — мне больнее от одного листка в этом конверте! — Филиппов поднял конверт кверху. — Дел под завязку. Доклад председателю пишем. «Бригада» у меня в кабинете. Как все неудачно сложилось! И все из-за него, Воробьева. Правильно ты сказал про него у Славянова: «Он тебе наизобретает!» Вот уж действительно наизобретал!
Глядя на Филиппова, взвинченного, задерганного и загруженного по самую макушку работой, Мелешин не мог не представлять себе, как тому нелегко: едва успел избавиться от переживаний из-за письма, как новая проблема — судебная повестка. Как тут не посочувствовать! Да, надо срочно выручать человека. К тому же из-за всех этих неприятностей может сорваться подготовка доклада шефу, и когда он вернется из Азербайджана, то может и не простить этого. Значит, нужно действовать более решительно!
Стараясь успокоить Филиппова, Мелешин положил дружески руку ему на плечо и сказал миролюбиво:
— Ладно, Владимир, пока особо не расстраивайся. Иди занимайся докладом, а я, когда все выясню относительно этой повестки, приглашу тебя.
И только Филиппов вышел из кабинета, Мелешин тут же позвонил секретарше и попросил ее ни с кем его не соединять и никого к нему не впускать. Он хотел спокойно сосредоточиться, подумать и переговорить без свидетелей с первыми лицами, весьма солидными и большими руководителями. И прежде всего планировал обратиться к председателю областного суда, которого Мелешин хорошо знал как порядочного и отзывчивого к чужой беде человека. Он надеялся, что, узнав всю правду о проблеме Филиппова и о том, что Владимир значит для Славянова, Курлатов обязательно правильно все поймет и поможет решить дело так, как нужно. Практически несложный вопрос, если истцом является изобретатель Воробьев, а другого, видимо, в этой истории и не может быть. Мелешину приходилось откровенно признаться себе, что шеф, когда вернется из Азербайджана, не простит ему, если не будут приняты меры по защите его помощника от происков коварного изобретателя, хитроумно вовлекшего человека в авантюрную затею в корыстных целях. А после разговора с председателем облсуда можно будет пригласить изобретателя и поговорить с ним откровенно. Повод для этого, и повод весьма серьезный, теперь имеется — письмо инвалида войны.
Хорошенько обдумав схему предстоящего разговора, Мелешин решительно снял трубку и набрал номер Курлатова.
Председатель облсуда оказался на месте, и Мелешин, рассказав ему все без утайки, как и предполагал, встретил полное понимание. О результатах «встречных действий» Курлатов обещал сообщить в самое ближайшее время.
И уже через час, все выяснив, председатель облсуда перезвонил секретарю облисполкома.
— Дело действительно заведено по заявлению Воробьева, — сообщил он Мелешину. — Чтобы не принимать скоропалительного решения, суд будет отложен на неопределенное время. А потом, когда мы получим все бумаги, которые облисполком направил в Комитет по делам изобретений, если суд состоится, то дело, очевидно, закроют за отсутствием состава преступления. Процесс этот, надо признать, небыстрый. Однако, — порекомендовал Курлатов, — наилучший вариант, если Воробьев сам заберет свое заявление. Тогда вообще не будет никакой волокиты, никаких вопросов и проблем.
Внимательно выслушав председателя облсуда, Мелешин искренне поблагодарил его за понимание, а затем попросил секретаршу сразу после обеда пригласить к нему Воробьева Владимира Григорьевича и назвал номер его домашнего телефона. Сообщил и причину вызова: поступившая на него жалоба от инвалида Великой Отечественной войны.
* * *
…Испуганный неожиданным вызовом в облисполком и поступившей на него жалобой, Воробьев явился раньше назначенного времени и, заикаясь больше обычного, поинтересовался у секретарши:
— Ме-е-ня к трем ча-а-сам сюда вызвали. А когда п-прим-мут?
— В назначенное время и пригласят. Анатолий Петрович занят! — отчеканила секретарша и незаметно посмотрела на часы — до времени приема Воробьева оставалось десять минут.
Она взяла папку с документами и уверенно прошла в кабинет начальника, чтобы доложить о приходе изобретателя.
Мелешин, довольный ходом филипповского дела, уточнив задание своему помощнику, отпустил его ровно в пятнадцать ноль-ноль. Он уже наметил план разговора с изобретателем: вначале прочитает ему жалобу инвалида войны; назовет варианты вынужденных мер для восстановления законной справедливости, вплоть до отключения воробьевского телефона, а уж затем, когда точно выяснит, что заявление в суд написал Воробьев, предложит ему забрать его, причем немедленно.
Все шло как по расписанию. После прочтения письма инвалида войны Кучеватова Воробьев моментально сник. Одна мысль, что он может лишиться телефона, окончательно отбила у изобретателя всяческое желание воевать против Филиппова, и он готов был пойти на любые уступки — лишь бы ему оставили вожделенный телефон.
Заметив, как изменился весь облик ершистого изобретателя, Мелешин повел свою линию дальше:
— Кстати, Владимир Григорьевич, повестка Филиппову в суд — это следствие вашего заявления?
— Да-а.
— А какие у вас к нему претензии?
— Он примазался в соавторы, использовал свое служебное положение! — заученно выпалил изобретатель.
— А мы знаем Филиппова как порядочного, честного человека. И верим ему. И насчет «примазался» у нас другая точка зрения.
— Ин-н-тересно, какая?
— Наша точка зрения следующая, — резко и уверенно, словно с трибуны, произнес Мелешин. — Вы, да-да, именно вы, Владимир Григорьевич, уговорили Филиппова стать соавтором. Уговорили! И не стройте из себя обиженного. Из-за задержки с установкой телефона вы хотели опорочить честного работника. И вот мой вам единственный совет: если хотите, чтобы телефон остался в вашей квартире, заберите свое заявление из районного суда. И сделайте это сегодня же! Это ваше законное право. Никаких вопросов в суде к вам не будет. И у нас тоже.
Воробьев внимательно слушал секретаря облисполкома. Такого поворота событий он явно не ожидал и сильно испугался. И дело было не только в телефоне. Хотя и внем тоже. Владимир Григорьевич очень дорожил своим телефоном, без преувеличения чувствовал себя с ним по-настоящему человеком. Все свои дела по изобретениям и рационализаторству начинал теперь с телефонных вопросов. Да что греха таить — даже в общении с соседями по дому приятно было ощущать себя личностью более значительной, имеющей особые права и привилегии. Словом, Воробьев сразу же понял, как плохо ему будет жить без телефона. Но понял он и еще одно. Затеяв игру против помощника председателя облисполкома, он не учел главного — силы, организованности, компетентности, да что говорить, могущества людей его круга.
Не заикаясь, Воробьев твердо сказал:
— Я согласен! Заберу заявление. И сегодня же, как вы и предлагаете.
— Хорошо! — одобрил Мелешин. Другого он и не ожидал.
Теперь ему нужно было выяснить, чего хотел изобретатель, обращаясь в Комитет по делам изобретений и открытий.
— Кстати, — заметно смягчаясь, продолжал секретарь облисполкома, — позвольте вас спросить, Владимир Григорьевич, о чем вы просили в своем письме в Москву? О наказании Филиппова или…
— Никакого наказания, — живо откликнулся тот. — Просто хотел, чтоб Филиппов отказался от соавторства.
— Он уже сделал это.
— Как?
— Мы получили письмо из отдела методологии Комитета по делам изобретений и открытий. Уже отправили и свой ответ, сообщив в нем о принятых к Филиппову мерах. А вместе с письмом отослали и заявление Филиппова об отказе от соавторства, — пояснил Мелешин.
— Какое же наказание он получил? — не удержавшись, спросил Воробьев.
— Позвольте вам заметить, Владимир Григорьевич, что в этой истории ваша позиция более чем странная. Поэтому я намеренно не буду отвечать на ваш вопрос, — охладил неподдельный интерес изобретателя Мелешин. — Вы лучше объясните мне: чего вы хотите от Филиппова?
— Чтобы он отказался от соавторства.
— И какой вам прислали ответ из столицы?
— Мне сообщили, что лишить его соавторства по моему ходатайству могут в том случае, если к нему будет приложено заявление Филиппова, заверенное у нотариуса, — пояснил Воробьев.
Мелешин на секунду задумался.
— Думаю, мы решим эту проблему прямо сегодня, — сказал он, наметив пригласить Филиппова после беседы с изобретателем, и уточнил: — Но при одном условии.
— Слушаю.
— Сделаем это, когда вы сдержите данное вами слово и придете ко мне со своим заявлением, которое вы заберете в суде, — объяснил Мелешин и добавил: — А мы со своей стороны будем искать пути решения вопроса по письму инвалида войны Кучеватова, не затрагивая ваших интересов.
Последняя фраза секретаря облисполкома сразу успокоила встревоженную душу Воробьева. Поверив, что его телефон не отключат и не поставят на блокиратор, он поспешил подтвердить свое обещание еще раз:
— Я заберу в суде заявление и принесу вам. Сегодня же все сделаю. Только очень прошу об одном: заявление Филиппова должно быть заверено нотариусом.
— Проблемы в этом не вижу. Сделаем, как полагается, — успокоил изобретателя Мелешин, с досадой вспомнив, что заявление Владимира, отправленное вместе с письмом в столицу в отдел методологии, не заверено нотариусом. И можно не сомневаться, что москвичи не упустят возможности воспользоваться допущенной промашкой и обязательно напомнят о ней, затягивая тем самым ненужную переписку еще недели на две, как минимум.
— Все, Владимир Григорьевич, жду вас, — подвел он итог встречи с изобретателем.
«Вот человек, все знает, все может! — думал Воробьев, выходя из кабинета секретаря облисполкома. — Слава богу, всей этой телефонной истории, надо прямо сказать, неприглядной, наступит конец. И в суде мне бояться нечего, никаких проблем с возвратом заявления не будет. Надо только поторопиться, чтобы успеть все вовремя сделать…»
Проводив изобретателя, Мелешин тотчас позвонил по «вертушке» Филиппову и попросил срочно переписать с копии его заявление об отказе от соавторства и заверить его у нотариуса, а потом принести к нему.
К концу рабочего дня изобретатель Воробьев с оригиналом своего заявления, заверенного печатями районного народного суда, снова появился в приемной секретаря облисполкома. И хотя приема ожидали еще несколько человек с папками деловых бумаг, секретарша, узнав Воробьева, сразу предложила ему пройти в кабинет шефа:
— Проходите, Анатолий Петрович ждет вас.
Воробьев неуклюже открыл дверь, едва не ударив ею стоявшего рядом чиновника, и, позабыв закрыть ее (что незамедлительно сделала за него секретарша), неловко вошел в кабинет Мелешина, на ходу вынимая из газеты свое заявление.
— Вот, я принес, Анатолий Петрович.
Секретарь облисполкома, довольный, что изобретатель сдержал слово, предложил ему присесть, а сам тем временем внимательно изучил документ, чтобы убедиться, что у него в руках действительно оригинал. И только после этого, сказав привычное: «Добре!» — передал Воробьеву заявление Филиппова об отказе от соавторства, заверенное в нотариальной конторе, о чем свидетельствовали печать и число.
— Значит, с телефоном все останется как есть? — неуверенно, заикаясь, поинтересовался Воробьев, с заметным волнением ожидая услышать желаемый ответ.
— Да, Владимир Григорьевич, можете не беспокоиться, — успокоил его Мелешин. — Я направил письмо начальнику областного управления связи Лурину с просьбой о решении вопроса с Кучеватовым. Мне даже удалось уже с ним переговорить об этом, и он обещал эти проблемы закрыть. Все. Можете идти и спокойно заниматься своими делами.
— До свидания, Анатолий Петрович! Рад был с вами познакомиться. И спасибо за все! — радостно благодарил его Воробьев, откланиваясь.
Задев по пути носком ботинка за край ковровой дорожки, он шумно вышел из кабинета секретаря облисполкома, донельзя довольный, что все переживания, которые довели его до больничной койки, теперь останутся наконец позади и ему не понадобится больше звонить и ездить в столицу.
Перед самым окончанием рабочего дня Мелешин, зная, где разместилась сейчас «бригада» Филиппова, заглянул к нему в кабинет, поздоровался и, увидев улыбающиеся лица трудившихся над докладом Славянова специалистов, поинтересовался, чему они так радуются.
— Закончили первый вариант! Уже отнесли в машбюро, — пояснил Владимир, догадываясь, что приход секретаря неслучаен.
— Владимир Алексеевич, зайди ко мне на минутку, — пригласил секретарь облисполкома Филиппова. — Надо обсудить один вопрос.
В своем кабинете Мелешин, хитровато прищурившись, начал издалека, с рассказа о своей встрече с Воробьевым. И вдруг поспешил обрадовать Филиппова: все, теперь он может успокоиться, а повестку в суд выбросить!
Выслушав рассказ Анатолия Петровича и повертев в руках заявление Воробьева, Владимир, вздохнув, возразил: повестку, а также все остальные документы и копии писем в Москву он уничтожать не будет, а сохранит как память о своей опрометчивости, о которой не забудет всю жизнь. И искренне, от души поблагодарил Мелешина:
— Спасибо тебе, Анатолий Петрович, за твою активную помощь и поддержку. Век не забуду!
— Благодари Славянова, а не меня. Другой на его месте еще неизвестно как бы поступил в такой ситуации.
— Я поэтому так и стараюсь. И буду стараться, пока работаю с ним! — заверил горячо Филиппов и, счастливо улыбнувшись, добавил: — Сегодня у меня такой день, что просто нельзя не обмыть. Во-первых, и это самое главное, повестка в суд, так сказать, утратила свою актуальность. Во-вторых, мы закончили первый вариант выступления шефа на будущей сессии. С «болванкой» пришлось немало поработать!
— Да, — согласился Мелешин, — тебе действительно не грех все это обмыть. Я бы тоже не отказался, если бы не одно «но»: мы с женой договорились идти сегодня к сыну в гости. Он уже ждет нас. А с тобой обмоем в следующий раз.
— Обязательно! — поддержал его Филиппов и крепко пожал руку своему спасителю.
По традиции обмыв вместе с членами «бригады» окончание работы над первым вариантом выступления Славянова на предстоящей сессии, домой Филиппов вернулся навеселе и в весьма благодушном настроении.
Заметив это, жена, не удержавшись, выговорила ему и на этот раз:
— Вижу, что на работе у тебя все вроде уладилось?
— Почти все, — радостно согласился Владимир. — И сейчас я усиленно работаю над выступлением председателя на предстоящей сессии. Она будет особенная!
— Чего же в ней особенного? Все как обычно: доклад шефа, потом чьи-то подготовленные выступления. Потом зачитают решение. Все отработано!
— Да, почти так. Но представь себе, есть люди, которые сами просятся выступать. Они заботятся о своем хозяйстве, о своих избирателях, о своем районе. И порой поднимают очень интересные проблемы! — отстаивал «честь мундира» Владимир. — Особенность предстоящей сессии в том, что в ее работе будет участвовать Лымако.
— Этот пенсионер, божий одуванчик? Бывший министр иностранных дел? Что же нового даст он вашей сессии? Как в анекдоте. Армянскому радио задают вопрос: «Что общего у гроссмейстера Карпова и членов Политбюро?» Ответ: «Карпов начинает свою партию „е‑два“. Члены Политбюро также ходят едва». И не ждите от него каких-то перемен, — отрезала Катерина.
— Ну, дорогая, так утрировать тоже не следует. У Лымако за плечами такая интересная жизнь! Сама история! Даже посмотреть близко на эту живую легенду — и то любопытно, — возражая жене, Владимир больше защищал Лымако как личность, чем организацию будущей сессии, где, считал он, вообще все было на должном уровне. — Ты же знаешь, с какими известными людьми работал и встречался Лымако. Начав работать еще со Сталиным, он сумел продержаться в когорте сильных мира сего до наших дней. Человек общался с Рузвельтом, де Голлем, Черчиллем.
Владимир понимал, что жена в чем-то права. Одно дело чистая политика, которой Лымако занимался всю жизнь, и, конечно, совсем другое — хозяйственные проблемы такого крупного региона, как родная область. И действительно, вряд ли Лымако скажет что-то новое для депутатов и вообще жителей области.
Не желая тратить время на бесполезные споры с женой, Филиппов махнул рукой и, переодевшись в спортивный костюм, направился на кухню, где неторопливо выпил чашку горячего чая с вафлями, а потом без особой охоты прошел в зал и по традиции улегся на диван, чтобы посмотреть программу «Время».
Вскоре, вымотанный всеми выпавшими ему сегодня нелегкими переживаниями, Владимир сладко уснул, тихо похрапывая. И уже не слышал, как жена осторожно укрыла его одеялом.
…Заняв большой зал облисполкома, «бригада» по подготовке доклада на предстоящую сессию облсовета, по традиции возглавляемая заместителем председателя облисполкома Бедовым, который теперь уже и сам активно включился в работу, к концу недели закончила его второй вариант.
Посмотрев на Владимира, Бедов усталым, немного севшим голосом наказал:
— Ты, Филиппов (он любил называть его по фамилии), пробегись еще разок по литературной части и отдавай в перепечатку. А к концу дня, когда вы все вычитаете, исправите ошибки и опечатки, один экземпляр принесешь мне.
— Хорошо, Федор Александрович, я сейчас переберусь в свой кабинет, закроюсь, чтобы никто не мешал, и займусь этим, — пообещал Владимир.
Перед окончанием рабочего дня, вычитав вместе с членами «бригады» новый вариант доклада, Филиппов отпустил всех, а сам, прихватив второй экземпляр его, исправленный и проверенный, отправился к Бедову, по пути не без удовольствия подумывая, что было бы неплохо, если бы тот, как не раз уже бывало, предложил сброситься. Повод — лучше не придумаешь. Да и после решения вопроса с повесткой в суд желание расслабиться еще не прошло.
Перелистав страницы, Бедов остался доволен и, откинувшись на спинку кресла, задумчиво проговорил:
— Ну что ж, по объему доклад в пределах нормы — тридцать восемь страниц. Если потребуется, пожалуйста, можем увеличить. Но можем и сократить. Сегодня, Филиппов, мы можем все. За исключением одного: сегодня не могу сбрасываться.
— Что так? Грех нарушать добрую традицию! — с сожалением заметил на это Владимир.
— Согласен, но не могу: крепко напомнил о себе желудок. Две таблетки уже выпил. Ладно, не расстраивайся — я и сам думал посидеть и жалею, что не получается, — вздохнул Бедов. — Однако возможность наверстать имеется, и вполне реальная. Поскольку шеф в составе делегации депутатов Верховного Совета вылетает в Бразилию, времени для дружеской беседы у нас будет предостаточно. С этой поездкой нашему шефу, конечно, повезло. Думаю, это связано с тем, что Лымако едет к нам на сессию. В благодарность требуется обеспечить его хорошим материалом для выступления, чтобы человек выглядел достойно. Когда наш возвращается? — Бедов со свойственной ему неторопливостью вышел из-за стола.
— Говорят, завтра.
— А через три дня уже отлет делегации в Бразилию. И пока шеф находится там, мы и закруглим работу с докладом. Конечно, вариант будет еще не окончательный, но близкий к этому, — рассуждал Бедов. — А потом проведем сессию, и шеф отправится в отпуск. Ты тоже идешь вместе с ним?
— Нет, я после его возвращения. Это в первые годы у нас был такой вариант. Но потом я подумал: а почему бы нам не отдохнуть друг от друга почти два месяца? Спросил разрешения у шефа, ссылаясь на то, что путевка у меня будет именно к моменту его выхода на работу. Иван Васильевич не возражал. Сказал, что могу брать отпуск в любое время, если не идет подготовка доклада к сессии.
— Что ж, правильно делаешь. Ну ладно, Филиппов, давай отложим нашу беседу до лучших времен.
И они распрощались.
Проводов председателя облисполкома в Бразилию, даже самых скромных по сравнению с теми, что происходили ранее, в этот раз не было. Объем самой разнообразной работы, и в первую очередь над подготовкой доклада на сессию, не позволял никаких послаблений. К тому же отлет делегации предстоял из столицы, куда Славянову нужно было прибыть загодя.
С отъездом председателя напряженности в работе Филиппова не поубавилось — в составе «бригады» он усиленно продолжал заниматься подготовкой доклада. Однако Владимир все же сумел выкроить время, чтобы напомнить Алене о себе, пока машинистки перепечатывали очередные страницы готового текста. Она в период его жизненных потрясений звонила ему неоднократно, пытаясь выяснить, что с ним случилось, почему он как-то сразу исчез из ее жизни? Однако Филиппов в тот момент ничего объяснять ей не стал, сказав только, что в его жизни наступили очень трудные времена и ему пока не до встреч.
И вот теперь он, волнуясь, набрал ее номер. К сожалению, попытка оказалась неудачной: трубку сняла начальница Алены, и Владимир сразу нажал на рычаг. Он знал, что, если Алена на месте, она поймет, кто звонил, и при первой же возможности постарается позвонить ему сама.
Немного подождав, он набрал по «вертушке» номер секретаря облисполкома. Мелешин пригласил его зайти.
В кабинете Анатолий Петрович находился один — стоял у карты области, устремив взгляд на северные районы. А увидев вошедшего Филиппова, сразу пояснил причину своего внимания к северу области.
— Трав здесь, как правило, всегда с избытком и вполне хватит для обеспечения хозяйств многих районов, если сено заготовлять, как это планируется в колхозе «Идея Ильича», у Чагина, — рассуждал Мелешин. — Я побывал у него и узнал, что в его хозяйстве усиленно занимаются реализацией идеи Воробьева. Посмотрев на месте, что и как делается, и поговорив с председателем, я меньше стал сомневаться в реальности задуманного. И в самом деле, не исключено, что мы, Славянов и я, можем ошибаться, не признавая возможности практического воплощения идеи изобретателя. Ведь Москва подтвердила его право на изобретение. В принципе, дело-то стоящее! И все может проясниться, как ты говорил, после проведения опытов в лаборатории строительного института. А вдруг они подтвердят жизненность этой, прямо скажу, заманчивой идеи? Попробуй-ка связаться с Воробьевым. Пусть ты теперь не соавтор, но мыслишь правильно — дела области превыше всего. Потом скажешь мне, а главное, Чагину.
— Я тоже об этом думал, — начал Филиппов. — И даже позвонил домой Воробьеву, но жена ответила, что он в лаборатории. У меня как раз небольшое окно, сейчас же все и выясню.
Еще подходя к своему кабинету, Владимир услышал долгие несмолкающие гудки городского телефона. «Интересно, кто так настойчиво пробивается ко мне?» Он быстро снял трубку, назвался и сразу узнал взволнованный голос Алены.
Смешным ультимативным тоном она заявила, почти продекламировала:
— Сегодня я дома буду одна. Мои уехали в гости в район. После работы жду. Если не появишься, меня больше не увидишь. Ясно?
Услышав желаемый ответ, Алена положила трубку.
«А как же дома? — задумался Филиппов. — Ну, скажу Катерине, что сегодня нужно подольше поработать в зале заседаний. Про приезд Лымако я ей уже говорил. Другого нечего и придумывать. После встречи с Аленой поддам покрепче, и повод для этого вполне подходящий: закончили очередной вариант доклада. А вдруг Катерина позвонит и спросит у постового? Сегодня дежурит наш с Аленой «крестник». Может, предупредить его, чтобы никаких сведений о помощнике председателя облисполкома никому не давал? Нет, пожалуй, не стоит этого делать: опять за услугу чего-нибудь потребует… Поеду к Алене сразу после работы».
Спланировав предстоящую с ней встречу, Владимир открыл «Папку для сена», отыскал номер телефона лаборатории и снял трубку.
Услышав, кто звонит, к телефону подозвали заведующего лабораторией.
— Ничего хорошего, Владимир Алексеевич, сказать не могу. Возможность реализации «гениальной» идеи Воробьева, к сожалению, не подтвердилась. Когда мы это поняли, автор долго сидел молча, потом, расстроенный, со слезами на глазах, тяжело поднялся и покинул стены института, не сказав никому ни доброго, ни плохого слова. Он ушел в таком трансе, что мы встревожились, как бы с ним чего не случилось, и через некоторое время позвонили ему домой. Жена сообщила, что у него поднялось давление и ей пришлось вызвать «скорую». Теперь он в больнице, и за его состояние мы уже не опасаемся. Еще раз скажу: если честно, сожалеем, что его идея не получила подтверждения.
Поблагодарив заведующего лабораторией за подробное сообщение, Филиппов, не теряя времени, попросил телефонистку правительственной связи соединить его с председателем колхоза «Идея Ильича» Чагиным. Как и всегда, Зоя долго ждать не заставила.
— Владимир Алексеевич, на линии Чагин, — сообщила она.
Филиппов поздоровался с председателем, поведав печальную новость, извинился, что все так получилось.
— Дорогой друг, не расстраивайся! В жизни и более страшное случается. Спасибо, что оперативно известил, — постарался успокоить его Чагин. — Ты же знаешь, мы в накладе не окажемся. Все будет работать, только по нашей технологии, а не по воробьевской. В новое здание электротельфером станем завозить тюки сена, приготовленные прежним, традиционным способом. Вот, в принципе, и вся недолга. Когда будешь в районе — заезжай в гости. Кстати, хочу с одним письмецом попасть к твоему шефу на минутку. Как он, примет меня?
— В этом можно не сомневаться, но позже, когда вернется из Бразилии.
— Чего там наши позабыли?
— Иван Васильевич в составе делегации депутатов Верховного Совета Союза уехал налаживать контакты со странами капитала, перенимать их опыт работы.
— Уровень высокий. А кто еще входит в делегацию?
— Кроме нашего шефа еще академик, строитель, председатель колхоза и доярка. А возглавляет делегацию первый секретарь ЦК КП Белоруссии Миронов.
— Солидные люди! Ну что ж, когда вернется, спроси насчет меня. И звякни, если не затруднительно. Спасибо за информацию. Заезжай в гости, буду искренне рад. До увиду!
Немного посидев в раздумье об итогах лабораторных опытов, Филиппов взял «Папку для сена», связал беленькие тесемочки потуже и, сунув ее в нижний ящик стола, отправился делиться горестными новостями с секретарем облисполкома.
Мелешин, быстро взглянув на вошедшего в кабинет Владимира, привычно пошутил:
— Что-то не вижу молодецкой улыбки на лице. В глазах нет блеска. И весь ты какой-то инертный и грустный. Опять, что ли, нелады?
— Именно так. Опыты прекращены — гениальная теоретически идея Воробьева практикой не подтвердилась. Если честно — мне очень жаль, — откровенно признался Филиппов.
— Мне тоже, — ответил Мелешин. — Проблема заготовки сена так и останется проблемой. И, видимо, надолго. А возможно, кто-то и придумает стоящий новый метод?
— Дай бог, чтобы такое произошло побыстрее… Кстати, Анатолий Петрович, а от кого ты получил письмо из комитета с жалобой на меня? — неожиданно сменив ракурс все той же наболевшей темы, спросил Филиппов, решив воспользоваться случаем и выяснить наконец-то мучивший его вопрос.
— От твоего коллеги.
— Неужели от Липатова?
— Да. Это он принес мне папку от председателя. Эту почту просматривал и расписывал, кому и что, именно Петр. Я не задумывался над этим вопросом раньше, но… Даже сам факт передачи мне письма свидетельствует о многом. Удивляюсь, как мог Липатов не поставить тебя в известность? — рассуждал Мелешин.
— Да уж!‥
— Это называется — удар в спину.
— Что же поделаешь, если у человека такой характер, хотя ничего плохого я ему не делал.
— Как же он будет смотреть тебе в глаза?
— Стыд не дым, глаза не ест, — ответил Филиппов, сокрушенно думая о том, что коллега хотел, видимо, сделать ему очень больно. Возможно, рассчитывал, что Владимира освободят от должности? Если бы такое случилось — Липатов, очевидно, был бы очень рад…
— Верткий, юркий и наглый. Да и это еще не беда. Самое страшное — непорядочный! Вот уж не думал, что Петр такой, — рассуждал Мелешин. — А с ним тебе придется еще работать и работать. Не завидую тебе, Владимир.
— Ничего. Выдержим. Не буду обращать внимания на случай с письмом, как будто ничего и не произошло. Виду не покажу, что знаю про эту подлость. Главное тут не в Петре, а в председателе. Мне с ним работать-то надо. А он показал себя по отношению ко мне с наилучшей стороны. И хрен с ним, с этим Липатовым. Только неприятно, что у меня такой коллега за спиной, и не только жарко дышит — в любую минуту готов вставить палку в колесо. Хорошо, что Иван Васильевич все понимает.
— Правильно, для тебя главное — Иван Васильевич. А он даже выговор тебе не стал объявлять за самовольство. И стиль его ты хорошо знаешь, все выступления помогаешь подготовить на высшем уровне. И продолжай в том же духе! — поддержал Владимира Мелешин.
— Спасибо, Анатолий Петрович, на добром слове и вообще за все хорошее, что ты сделал для меня в этот злосчастный период моей жизни. Кстати, ты обещал, что при удобном случае мы это дело обмоем. Лучшего момента быть не может: шеф в Бразилии, а мы закончили доклад, — настаивал Филиппов. — Слово свое надо держать. Как ты смотришь, чтобы сегодня вечерком?
— Не возражаю. Но особо долго давай задерживаться не будем.
— Договорились! — обрадовался таким словам Филиппов. Долго рассиживаться ему и самому не было никакой надобности: предстояло еще заехать к Алене. — У меня или в твоем кабинете? — по-деловому поинтересовался он.
— В моем, и только мы. Особо не затягивай. Как схлынет основной поток сотрудников аппарата — сразу и заходи, — добавил Мелешин. — А я закрою дверь из приемной, чтоб уборщица не нагрянула.
Выйдя от Мелешина, Владимир прихватил в машбюро отпечатанные страницы очередного раздела подготовленного доклада, потом тщательно вычитал их вместе с «бригадой» и всех отпустил. Сам же сходил в буфет, купил всего, что необходимо для застолья, чтобы угостить как следует хорошего человека, затем позвонил Катерине и предупредил, что задержится: вначале нужно вычитать законченный вариант доклада, а потом встретиться с Мелешиным и обмыть с ним как следует все хорошее, что он сделал для Филиппова в последнее время. Как и ожидал, возражений со стороны супруги не последовало.
…В дружеских застольях с Мелешиным Филиппов принимал участие неоднократно и знал, что Анатолий Петрович особо лишнего никогда себе не позволял. Так было и на этот раз: выпив около половины бутылки «Посольской» и плотно закусив, они начали собираться по домам. А чтобы в кабинете не осталось никаких улик, Владимир остатки трапезы опять сложил в свой портфель, зная к тому же, что вскоре все это пригодится.
— Еще раз большое тебе спасибо, Анатолий Петрович, и дай бог доброго здоровья и сил!
Филиппов крепко пожал руку секретаря облисполкома, довольный, что вся эта эпопея — его сотрудничество с изобретателем, переписка с Комитетом по делам изобретений и открытий, переживания из-за повестки в суд — теперь осталась позади, стала историей. Искренне же он продолжал сожалеть лишь о том, что и в новом году сено заготавливать будут по-прежнему дедовским способом… И еще он сделал для себя немаловажный вывод: надо устанавливать как можно больше личных и тесных связей со всеми руководителями высшего уровня, с которыми приходится иметь дело по роду основной деятельности…
Отказавшись от предложения Мелешина доехать до дома на дежурной машине, которую тот вызвал, Филиппов быстренько забежал в свой кабинет и, позвонив Алене, сказал, что едет к ней. Потом вышел на центральную площадь и взял такси.
Вскоре он был возле дома старой, сталинской постройки. Нырнув в арку двора, Владимир быстро поднялся на третий этаж и едва успел нажать на кнопку звонка, как дверь открылась: Алена, ожидая его, давно уже стояла в прихожей, посматривая время от времени в глазок.
Она была в коротеньком ситцевом халатике, небрежно перетянутом пояском и наполовину распахнутом. Наверняка это было сделано с умыслом, чтобы показать большие тугие груди, которые всегда вызывали у Владимира жгучее волнение и возбуждали его при одном прикосновении к ним.
Едва дождавшись, пока Алена закроет все задвижки и замки, он прижал ее к себе и горячо поцеловал: молодое гладкое тело все напряглось и манило к себе; однако, отпрянув от него, она решительно скомандовала:
— Пошли в мою комнату!
— Дай мне хоть душ принять! А может, для начала выпьем по рюмочке?
— Никаких рюмочек! Все потом. И не спорь со мной — кто здесь хозяин?
Владимир давно не видел ее такой истосковавшейся по мужской ласке — она задрожала от одних прикосновений к ней… И когда обмякла, успокоилась, призналась, ласково и нежно гладя его грудь, что чуть не умерла в ожидании этой встречи.
— Что случилось, Владимир Алексеевич? Может, скажешь мне? — пытливо глядя ему в глаза, спросила Алена.
— Пришлось пережить такое, что не дай бог каждому! Но теперь все позади, и я предлагаю все-таки принять душ и выпить за это.
Алена неохотно поднялась вслед за Владимиром. В ванной комнате она быстро отрегулировала нужной температуры воду, ополоснулась сама, а потом принялась за него и, с особой нежной старательностью помогая ему принимать душ, ласкала и гладила все его тело, целовала его стоя на коленях, как в первую ночь у него на даче, и вскоре добилась своего… Чтобы не идти в спальную комнату, Алена предложила устроиться прямо на стареньком диванчике, стоявшем в прихожей. И уже завершая новую игру, оба неожиданно оказались на полу — у диванчика сломалась ножка…
Приняли еще раз душ, наконец-то сели за стол, сразу выпили за встречу, закусили, потом заговорили о предстоящем совместном отпуске — и тут, случайно взглянув на часы, Филиппов понял, что, как ни жаль, наступает пора собираться домой, иначе скандала не избежать.
Не выдавая своих тайных мыслей, он продолжал разговор, то и дело подливая понемногу в рюмку Алене и наливая полную себе. Но вот и водка в бутылке закончилась.
— Мне пора! Завтра надо быть со свежей головой — приступаем к шлифовке доклада для Славянова.
— Может, останешься? — робко предложила Алена, хотя знала, что ответа, какого хотелось бы ей, она не услышит.
— Не могу! Ты же понимаешь — работа для меня, особенно после всех этих передряг, вопрос номер один. Тем более перед такой важной сессией. Поэтому мне надо быть в зале заседаний не только вовремя, но и здоровым, — терпеливо объяснил Филиппов.
Однако Алена, как и всегда при расставании, не хотела ни соглашаться, ни даже слушать его. Упав на сломанный диванчик, она начала плакать, сначала тихо, как бы про себя, потом всхлипывая все громче и громче, и горько было видеть, как распухает и делается некрасивым ее еще недавно такое радостное лицо.
Уже полностью собравшись, Владимир попросил, чтобы она заперлась, но Алена и не подумала встать, а продолжала все недвижно лежать и плакать.
Сколько раз ему приходилось наблюдать эту сцену, и всегда она действовала на него удручающе. И всякий раз он зарекался впредь приезжать к Алене домой, но проходило время, тягостное ощущение забывалось… И вот опять тот же финал…
Зная, что, пока он в прихожей, Алена так и будет лежать и плакать, Владимир открыл дверь и вышел.
Внизу он еще немного постоял, ожидая услышать щелчок запираемой двери, не дождался и уже хотел было уходить, когда, взглянув наверх, неожиданно увидел, что Алена, раздетая, вышла на площадку и, свесив через перила свои пышные груди, смотрела вниз…
Домой Владимир приехал поздновато и в хорошем поддатии. Это он сделал специально: Катерина не переносила водочного перегара и всегда в таких случаях уходила в спальню и тут же запиралась на ключ.
А Филиппов еще раз принял душ, выпил два стакана чая с медом, потом стакан кефира и лег спать в большой комнате, не забыв завести будильник и поставить его на ковер рядом с диваном…
* * *
Оставшиеся дни до возвращения председателя облисполкома из Бразилии прошли у Филиппова в кропотливой работе над докладом и в напряженном ожидании сообщений из областной больницы имени Семашко, куда он смог поместить своего хорошего знакомого, писателя Виктора Сатова.
Однажды, позвонив Филиппову в конце рабочего дня, Виктор сказал, что у него есть два вопроса: один обычный, другой — сложный и неотложный, а посему нельзя ли ему подойти? И когда Филиппов предложил поберечь ноги и все порешать по телефону, как уже много раз они и делали до этого, Виктор категорически отказался и настоял на своем — надо встретиться.
«Значит, — подумал Филиппов, — у него действительно что-то очень серьезное. Обычно он сговорчив…»
Когда Сатов вошел в кабинет, Владимир сразу заметил на его лице нескрываемую озабоченность.
— Что случилось?
— Поэту Фонареву надо два билета на самолет до Симферополя. С женой едут к родным в гости.
— Ну что ж, поможем.
Филиппов позвонил в кассу обкома, а затем, поскольку оказалось, что брони уже нет, обратился к последней палочке-выручалочке — командиру авиаотряда Быкову, который в просьбе не отказал и выделил из своего резерва два билета. Решив обычный вопрос, Владимир перешел ко второму, по словам приятеля, более сложному:
— Кому требуется неотложная помощь?
— Мне самому. Надо срочно в больницу.
— Что у тебя такое?
— Геморрой, — слегка запнувшись, признался Сатов и от смущения даже густо покраснел.
— Так серьезно?
— Да, уже кровоточит. Сильно.
— А почему же ты до сих пор помалкивал?
— Понимаешь, как-то неудобно было, если честно, стеснялся.
— У тебя такое положение опасное, а ты, как малый ребенок, стесняешься, — озабоченно произнес Филиппов и тут же по «вертушке» набрал номер главного врача областной больницы имени Семашко.
Колунов оказался на месте. Владимир объяснил ему, что к чему, и услышал, как всегда, знакомый ответ: «Пусть приходит твой писатель завтра к восьми утра. Я приму его сам».
Объяснив Виктору, как пройти к главврачу областной больницы, и дав ему два номера его телефона, Филиппов, чтобы приободрить приятеля, рассказал ему про свою Катерину, которая успешно перенесла такую же операцию, — правда, он умышленно умолчал при этом, что у нее не было кровотечения.
— Операция непростая, — рассказывал Владимир, — но, слава богу, все закончилось благополучно. Будем надеяться, что и у тебя все пройдет также успешно. Кстати, она лежала в этой же больнице.
Затем, поговорив о делах в писательской организации, о Маштакове, они расстались.
На другой же день, сдав в машбюро очередной раздел выступления Славянова, Владимир позвонил Колунову, чтобы узнать о судьбе Сатова. Оказалось, что он госпитализирован. У него будут взяты все анализы, и лишь на основе их картина его состояния определится полностью.
— Одно можно сказать безошибочно, — заметил главный врач, — твой писатель слишком долго раздумывал, ему уже давно надо было идти в больницу…
— Пусть его профессор Петров посмотрит, — попросил Филиппов.
— Хорошо. А когда мы сделаем это, примем все возможные для лечения меры. Звони.
И Филиппов через день снова позвонил Колунову. И на этот раз услышал от него ужасную новость:
— Сатов в реанимации. Занимаясь самолечением, он запустил свою болезнь. Теперь у него перитонит. Проще сказать, началось заражение крови, — пояснил Колунов. — Чтобы спасти его, пытаемся сделать все, что в наших силах. После осмотра его профессором провели еще и консилиум. Увы, шансов у больного практически не осталось. Таково заключение консилиума. А причина этого — боязнь взрослого человека сказать, чем он болен… Теперь осталось только ждать.
Закончив разговор с главным врачом, Владимир тотчас позвонил в Союз писателей секретарю Шапурину и поведал ему об услышанном.
Через несколько дней Сатов скончался.
После его похорон Филиппова еще долго мучило тяжелое чувство, что, несмотря на все усилия, ему не удалось помочь спасти человека…
Работы было столько, что дни, оставшиеся до возвращения Славянова из-за границы, у Владимира пролетели незаметно: «бригада», возглавляемая Бедовым, завершила работу над новым вариантом доклада и была готова к коллективной читке, время которой должен будет назначить по прибытии сам председатель.
Глава 14
Из Бразилии в составе делегации Славянов прилетел в Москву в четверг и, пересев в свою машину, которая ожидала его в аэропорту Шереметьево, проехал сразу в гостиницу — ему необходимо было задержаться в столице, чтобы завершить визиты в разные учреждения и ведомства, начатые перед поездкой за границу. Решить намеченное за один день не удалось, и Иван Васильевич вынужден был остаться ночевать в гостинице.
На другое утро он сдал все отчеты по командировке и направился на прием к первому заместителю министра сельского хозяйства России Налимову, с которым у него установились дружеские отношения, чтобы продвинуть решение хотя бы некоторых из множества наболевших вопросов аграрного сектора области.
Пробыв в министерстве довольно длительное время, он, освободившись, сразу позвонил в приемную облисполкома, сообщив время своего отъезда из столицы.
По традиции встречать председателя на границе родной области отправились вчетвером: начальник управления сельского хозяйства Машин, Леснов, Филиппов и Липатов. Увидев стоявших на обочине четверых мужчин и машину со знакомым номером, шофер председательской «Чайки», проинструктированный Лесновым и потому хорошо знавший, где их со Славяновым будут ожидать, уверенно притормозил и остановился.
Возглавляемое Машиным окружение председателя дружно направилось к «Чайке». Славянов, держа плащ в руках, вышел, крепко обнялся со своим другом, а потом за руку поздоровался и с остальными.
— Не будем терять времени, — предложил он, — поэтому привал сделаем на нашем обычном месте.
Проехав еще минут пятнадцать уже по своей территории, остановились на знакомом взгорье, среди березок, невдалеке от трассы.
Леснов, выяснив, что привал будет коротким, быстро организовал вместе с Липатовым и Филипповым походный стол прямо на капоте своей машины, поставив возле себя коробку с провизией.
— С приездом вас, Иван Васильевич, на родную землю! — уверенно произнес первый тост Машин.
Все дружно чокнулись и выпили, стараясь быстрее закусить, чтобы успеть послушать рассказ Славянова.
— Как и где вы там устроились и жили? — не удержавшись, первым задал вопрос Леснов.
Доев бутерброд, Славянов запил его минеральной водой и неторопливо начал рассказывать:
— Жили в гостинице. Комфортабельные номера. Сервис на высшем уровне. Но, скажу вам, дышалось в номере трудно: очень большая влажность.
— А разве нельзя открыть окно или форточку? — удивился Липатов.
— Работники посольства предостерегли нас, что делать этого, особенно ночью, не следует: иначе могут не только залететь, но и заползти весьма опасные ядовитые твари. Я не открывал. Как поступали остальные — не знаю. Не интересовался.
— А как в загнивающем капиталистическом государстве обстоят дела в сельском хозяйстве? — с легкой иронией торопился выяснить для себя особенности отрасли Машин.
— Давайте выпьем, товарищи, а то заморозим председателя после знойной Бразилии! — предложил Леснов и первый чокнулся со Славяновым.
Заведующего отделом все дружно поддержали, с удовольствием выпили по второй и стали закусывать. Славянов с аппетитом ел свой, родной русский хлеб и колбасу.
— Лучше нашего хлеба нигде не встречал, — сказал он проникновенно и тут же начал отвечать на вопрос своего друга, начальника управления сельского хозяйства Машина: — Дела в аграрном секторе у них, надо честно признать, на должном уровне. И для этого они имеют то, чего, к сожалению, нет у нас. Во-первых, в Бразилии совсем другие климатические условия. У них круглый год лето. А потому не надо особо думать о запасе кормов на зиму. Животные все время имеют в рационе зеленую массу, не считая других кормовых добавок. Во-вторых, у них на высоком уровне поставлена техническая оснащенность отрасли. Переработка животноводческой продукции ведется по новейшим технологиям. Мы ездили на ранчо одного бизнесмена. У него не один десяток тысяч голов крупного рогатого скота. Животные все лоснятся: упитаны, ухожены, а его главная забота — переработка. О ней я уже сказал. Так что поучиться у них есть чему.
— Конечно, — согласился Машин, — нам трудно тягаться с ними. Мы не в равных условиях: у них субтропики, у нас — зона рискованного земледелия. Это очень большой минус для нашей отрасли. Вы хорошо знаете, какие большие деньги мы тратим на то, чтобы заготовить корма на зиму, да на успешное проведение зимнестойлового содержания, а оное длится восемь месяцев! Вот куда улетают наши денежки. А что касается автоматизации и механизации, то средств на это у нас уже не хватает. Да и ассигнования для этих целей практически не получаем. Так что равняться с теми же бразильцами и говорить о высокой технологической оснащенности отрасли нам не приходится.
— Не распаляйся, Николай Миронович, обо всем мы с тобой поговорим дорогой. А сейчас, — предложил Славянов, — давайте по русскому обычаю на посошок и — вперед.
Когда выпили, закусили и стали собираться, Славянов, взглянув на Филиппова, поинтересовался как бы между прочим:
— А как дела с докладом, Владимир?
— Закончили второй вариант, Иван Васильевич, — пояснил Филиппов и тут же добавил: — По объему тридцать семь страниц. Ваш экземпляр у меня в сейфе.
— Тридцать семь? Пожалуй, многовато. Придется подсократить. Ты вот что, Владимир, давай-ка сегодня сообщи Бедову и остальным, кто с тобой работал, чтобы завтра пришли часам к десяти. Поработаем на свежую голову. Не забудь пригласить и машинисток. Думаю, сразу и перепечатаем. Кстати, — вспомнил Славянов, — доклад положи мне на стол. Я приеду пораньше, чтобы прочитать его.
— Все понял, Иван Васильевич. Будет сделано!
Попрощавшись, Славянов и Машин прошли к «Чайке», водитель которой был уже на месте, и машина тут же, выпустив энергичную струю дыма, набрала скорость и очень быстро скрылась из виду.
— Ну что, мужики, — не то предложил, не то спросил Леснов, — рванем за благополучное возвращение шефа, а потом и на посошок? Добра-то вон сколько!
Липатов и Филиппов уговаривать себя не заставили и единодушно согласились с ценным предложением: и в самом деле — не пропадать же добру! Изрядно подкрепившись и разогревшись, убрали потом остатки провизии в коробку и, сунув ее в багажник, взяли курс на Дятловы горы.
Филиппова высадили у входа в облисполком, а Леснов и Липатов разъехались по домам. Владимир уверенно прошел в свой кабинет и принялся выполнять задания шефа.
Отметив часа через полтора в ежедневнике все запланированные на пятницу и субботу дела, Филиппов невольно задумался: что делать дальше? Если идти домой, то Катерина, несмотря на то что в последние дни — после «собеседования» с Мелешиным, встречи с Аленой и похорон Сатова — продолжала играть в молчанку, увидев мужа снова в состоянии легкого подпития, может устроить скандал: дескать, не можешь без выпивки? И это обстоятельство весьма осложняло жизнь Владимира. Сколько можно терпеть такое?
Отношения с женой оставались сложными и неопределенными: то ли они будут их выяснять, то ли нет? Хотя оба прекрасно понимали: если дело дойдет до развода — его служебной карьере конец, а от этого пострадают все, но особенно дочь. Поэтому Владимир старался не допустить этого и, пытаясь сохранить видимость единой семьи, как ни в чем не бывало отдавал деньги Катерине, точнее, просто клал их на тумбочку, а общался только с дочерью, спал же по-прежнему в большой комнате. Владимир опасался больше всего того, что жена дуется из-за его отношений с Аленой, о которых она каким-либо образом могла узнать. Но, скорее всего, улик у нее для этого не было, иначе она давно бы ему все высказала. Просто она продолжала гнуть свою линию. Видите ли, у нее желание перевоспитать мужа, сделать из него паиньку и трезвенника. Нет, дорогая, находясь на любом заметном месте, выпивать иногда бывает просто необходимо, иначе неправильно поймут. Скажут: здоровый мужик и кочевряжится! Кого возомнил из себя? И будут относиться как к чокнутому или зазнавшемуся человеку. И многие, чего греха таить, изменят к нему тогда свое отношение, потому что людям нравится не только деловой, знающий свое дело человек, но и такой же, как и все они во время застолья, доступный, расслабленный. Лишь одна его жена умнее всех. Она, видите ли, не может переносить пьяную физиономию мужа, благодаря которому, кстати, имеет необходимые условия для нормальной жизни. А впоследний раз, когда Владимир пришел после дня рождения у Леснова опять навеселе, на полном серьезе предупредила: «Если это будет продолжаться — пойду на прием к Славянову!» И была, кажется, полна решимости даже броситься с кулаками на мужа. Насчет приема у шефа — это еще вопрос. Надо постараться не пропустить ее к нему. А если все-таки попадет? Не может понять своими куриными мозгами, что в случае большого разноса он может лишиться своей должности, а пострадает от этого семья. Сколько раз объясняли ей, что только в исключительных случаях, вынужденно — день рождения, праздник, приезд гостей из других областей — и то приходится браться за рюмку довольно часто. И кстати, нередко вместе с шефом. Радоваться надо, что такие дружеские отношения сложились с председателем. Но у Катерины на этот счет другое мнение!
После того скандала они не разговаривали и не общались долгое время, потом как-то незаметно помирились. В мире и согласии прожили несколько месяцев, и вот на тебе — снова игра в молчанку. У Владимира, только что пережившего два таких сильных потрясения, как письмо из комитета и повестка в районный народный суд, на семейный скандал уже не было сил. И, не желая предпринимать шагов к примирению, он оставил отношения с женой такими, какими они сложились.
Филиппов с нетерпением стал ожидать проведения важного события в жизни области — сессии, в которой примет участие Лымако, зная, что после нее, буквально через неделю с небольшим, уйдет в отпуск Славянов, а затем, спустя три недели, и сам Владимир, которого уже начал мучить желудок, отправится отдыхать в Лисентуки, но на этот раз не один, а с Аленой. А уж там, после возвращения, будет видно, с кем и как идти по жизни дальше, хотя идея о разрыве с семьей никогда всерьез им не рассматривалась. Он четко представлял, что после развода помощником председателя ему не работать — вначале за аморальное поведение исключат из партии, а уж после этого беспартийного Филиппова освободят от занимаемой должности. Поэтому, чтобы не давать жене лишнего повода для подозрений, Владимир, как и ранее, всю зарплату оставлял на тумбочке, отсчитав из нее себе лишь на обеды.
Поразмыслив так, он, учитывая важность предстоящего совещания у Славянова, решил не испытывать судьбу и на предложение Алены встретиться ответил отказом, сославшись на большую загруженность, и со спокойной душой отправился домой, чтобы хорошенько отдохнуть перед предстоящей в субботу напряженной работой, а о том, что она будет именно такой, он хорошо знал по личному опыту.
* * *
Как и обещал, Славянов на работу пришел раньше всех — в семь часов и, ознакомившись первым делом со сводками, принялся за чтение доклада, делая попутно пометки и замечания на полях, и к половине десятого он был уже готов к коллективной читке.
Переговорив с Богородовым по телефону прямой связи, Иван Васильевич узнал время, на которое первый секретарь обкома партии приглашает его к себе, и попросил у секретарши чаю с лимоном. Он пил горячий душистый чай и думал над словами Машина о том, что начальника облсельхозтехники Диментьева Богородов решил убрать и ему уже подыскивают хозяйство подальше от областного центра.
«Надо сегодня же поговорить об этом с „первым“», — решил про себя Славянов и, только на миг представив этот разговор, понял, что легким он быть не может и, очевидно, только углубит разрыв с ним.
Не желая терять времени, Славянов позвонил Филиппову и поручил ему собрать всех заместителей у него.
Когда все зашли, поздоровались и расселись за большим столом, Бедов не удержался и первым задал интересующий всех вопрос:
— Иван Васильевич, мы, конечно, поработаем над выступлением и с учетом ваших замечаний, дополнений сегодня же доведем его до кондиции. Время у нас еще есть. На той неделе еще разок подработаем, подшлифуем его. Но, пользуясь случаем, хотелось бы услышать, как живут в капиталистической Бразилии? Думаю, вам есть что рассказать.
Все заулыбались, Славянов тоже, однако сказал совсем не то, что собравшиеся хотели от него услышать:
— Ты прав, Федор Александрович, рассказать мне есть что, но я сделаю это несколько позднее. Мне позвонил «первый» и назначил время, когда быть у него. Поэтому немного потерпите, а уж потом, в более свободное время, я поделюсь своими впечатлениями. А сейчас, не откладывая, займемся докладом. Как будем работать: постранично или когда прослушаем весь текст?
Большинство высказалось за второе предложение.
— Хорошо, думаю, что так получится продуктивнее, — согласился Славянов. — А кто будет читать?
— Самый молодой и здоровый — Филиппов, — улыбаясь, предложил Бедов. — Он днем и ночью с докладом не расстается и уже секундомер в руке держит.
— Начинай, Владимир, — довольным голосом приободрил помощника председатель и уточнил стоящую перед ним задачу: — Только особо не спеши.
Читка, внесение предложений, их обсуждение, исправления и добавления продолжались более двух часов. Когда закончили последнюю страницу, а Филиппов внес все поправки и изменения в свой экземпляр, предназначенный для перепечатки, Славянов, взглянув на часы, стал собираться в обком партии, предупредив заместителей, что по возвращении оттуда соберет их поговорить о предстоящей сессии, а заодно расскажет и о поездке в Бразилию.
К концу дня Филиппов с помощником заместителя председателя по строительству Бежановым старательно, по слогам вычитал третий вариант доклада председателя, исправил ошибки и опечатки, вложил первый экземпляр в папку, предназначенную Славянову, и, довольный, снял трубку красного аппарата; услышав три долгих гудка, положил ее на место и отправился в приемную, чтобы там выяснить сложившуюся на данный момент обстановку.
Навстречу ему попались выходившие после совещания у председателя заместители, среди них и Бедов, который по долгу старшего «бригады» поинтересовался, когда он получит новый экземпляр доклада. Владимир, ответив ему, вошел в приемную и сразу услышал от секретарши, что Славянов уже спрашивал о нем.
— Заходи, он ждет тебя, — сообщила она.
Когда Филиппов вошел в кабинет, председатель, раскрасневшийся после совещания с замами, сразу, как и Бедов, спросил о докладе:
— Ну и сколько получилось?
— Тридцать две с половиной.
— Это самое то, — остался доволен ответом председатель и, улыбаясь, заметил: — Минут через десять собираемся в «голубой комнате». Леснов организовал ужин.
Застолье с рассказом Славянова о поездке в Бразилию затянулось, и домой Владимир вернулся и поздновато, и опять навеселе.
Переодевшись в спортивный костюм, он уверенно занял свое место на диване в большой комнате. Сидевшая неподалеку в кресле Катерина, почувствовав запах спиртного, фыркнув, зло бросила: «Неисправим!» — и тут же вышла из комнаты, оставив отца и дочь наедине.
Владимир рассказал Маринке, что вчера встречали шефа из поездки в Бразилию, а сегодня после шлифовки третьего варианта доклада на сессию Славянов пригласил на легкий ужин. С удовольствием рассказывая об этом дочери и наблюдая за происходящим на экране, Филиппов радостно улыбался не увиденному, а тому, что все переживания, возникшие у него на службе, теперь остались позади и он по-прежнему трудится на своей должности, в своем кабинете; и хотя дома испорченные отношения с женой пока еще не наладились и, когда наладятся, было неизвестно, тем не менее он был вполне всем доволен.
* * *
В жизни такое случается нередко: люди, ожидавшие с волнением того или иного события или встречи, впоследствии, пережив ожидаемое, бывают вынуждены признать, как сильно в нем разочарованы, что гораздо интереснее и значительнее для них был сам процесс ожидания. Так случилось и с визитом в область Лымако.
В день его приезда Филиппов начал готовить из окончательного доклада председателя вариант для публикации в областной газете. Значительно его сокращая, он старался это делать очень добросовестно, как и всегда, ибо за такую работу получал в редакции определенный гонорар.
Зная, когда подъедет кортеж машин с гостем к зданию обкома партии, Владимир, взглянув на часы, отложил на время доклад и отправился на встречу с одним из первых лиц страны. Прохаживаясь вместе с коллегами вокруг чтимого горожанами Михайло-Архангельского собора, где покоится прах великого патриота Отечества Козьмы Минина, он в скором времени увидел сначала машины с «мигалками». Они проехали к Вечному огню и остановились, закрыв все пути для движения к зданию, тем самым предоставив свободу для маневра тяжелым спецмашинам охраны, сопровождающей члена Политбюро, Председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР Антона Лымако. Одна из машин, лихо развернувшись перед входом в обком, закрыла собой его бронированный лимузин с левой стороны, другая — с правой; получилось что-то похожее на стрелу, хвост которой упирался в стеклянные двери обкома партии, где службу уверенно несли постовые милиционеры.
Именитый гость и Богородов спокойно вышли из машины и неторопливо прошествовали в главное здание областного центра.
Поговорив со старым знакомым из взвода охраны, одетым в штатское, Владимир вернулся в свой кабинет, чтобы продолжить работу над вариантом доклада шефа для газеты. Вскоре, сократив его до требуемых размеров и в целях оперативности не перепечатывая, он вызвал дежурную машину и с шофером отправил в редакцию, предварительно позвонив Силянину, у которого сегодня тоже был очень напряженный день.
Теперь, сложив в папку все необходимое: один экземпляр доклада, телефонные справочники, несколько листов бумаги, можно было отправляться в здание горисполкома, в большом зале которого традиционно проходили сессии областного Совета депутатов трудящихся. Уже выйдя из облисполкома, Владимир проверил наличие в кармане удостоверения, а главное, специального пропуска, без которого в зал заседания никого ни за что не пропустят.
Как и всегда, зайдя в комнату, где обычно собирались члены президиума и редакционная комиссия, Филиппов поздоровался со всеми за руку и стал ожидать начала сессии, высмотрев для себя место около радиоприемника, чтобы удобнее было не только слушать выступление шефа, но и вносить в свой экземпляр сделанные им поправки и изменения, что иногда случалось.
Увидев подошедшего собкора газеты «Сельская жизнь» Ситнова, он душевно поздоровался с ним и, посмотрев на часы, согласился составить компанию, чтобы сходить посмотреть, как организована книжная торговля, и по возможности что-то приобрести для домашней библиотеки.
Витрины и полки были заполнены новинками многих известных отечественных и зарубежных авторов, изданных в хороших переплетах, в ярком, красочном виде. Но всюду уже выстроились очереди: книги шли нарасхват.
Высмотрев кое-что для себя, Владимир сказал другу, что стоять ему уже некогда и что он купит книги после выступления шефа, если, конечно, к тому времени еще что-то останется.
Ситнов согласился с таким предложением, и они, особо не торопясь, отправились в обратный путь, то и дело здороваясь со знакомыми. И вдруг на подходе к дверям их остановил резкий и грозный окрик.
— К стене! К стене! — командовали люди в штатском, бесцеремонно руками раздвигая нерасторопных депутатов, чтобы образовать свободный коридор для именитого гостя и сопровождающей его свиты из областного руководства.
Этот неожиданный окрик покоробил обоих — и Ситнова и Филиппова, но команду пришлось выполнить. И тут они увидели самого Лымако: невысокого роста, в темно-коричневой тройке, ссутулившегося и усохшего от времени, с узким старческим подбородком, морщинистым лицом, выцветшими глазами, смотревшими бесстрастно не на депутатов, прижатых к стенам, а куда-то вперед, хотя далекие дали большой перспективы ему уже явно ничего не сулили. Сурово поджав губы и выпятив подбородок, прошел он мимо ожидающих его людей. И Владимир как-то невольно подумал об известной философской истине, что величие человека определяется простотой его общения с людьми, что чем больше, значимее человек, тем он проще и доступнее в общении. И если судить по данной ситуации, Лымако был явно не на высоте. Тем более что беспокоиться о том, чтобы депутаты дали ему возможность беспрепятственно пройти по коридору, совершенно не стоило: они, лишь увидев его, почтительно расступились бы перед ним и без окриков. Проходите, мол, дорогой Антон Антонович, мы рады вас видеть и очень ждали вас. А вместо этого опытный дипломат Лымако под резкие окрики людей в штатском независимо прошествовал, как эпохальный старец, по коридору, составленному из оцепеневших людей.
«Посмотрим, что он скажет в своем выступлении», — почему-то с недоверием подумал о бывшем дипломате Филиппов. И тут же Ситнов, словно читая его мысли, небрежно обронил:
— Подождем, что интересного скажет он в своем докладе.
Приятели не спеша разошлись: Ситнов — в ложу для прессы, Филиппов устроился на краю стола, рядом с радиоприемником, чтобы слушать выступление своего шефа и вносить сделанные им изменения.
Сессия закончилась несколько позднее, чем предполагалось: Лымако затянул свое выступление на двадцать минут. И когда топот и суета в здании прекратились, депутаты и приглашенные разошлись и разъехались, руководство области и столичный гость отправились на предусмотренный протоколом ужин, после которого, как стало известно, Лымако должен был улететь специальным рейсом в столицу.
А Филиппов вместе с Лесновым и Липатовым вернулись в облисполком. По пути Леснов предупредил обоих коллег, чтобы без опозданий были в восемнадцать двадцать в «голубой комнате». Состав традиционный: замы, секретарь облисполкома, заворг и помощники председателя.
…Окончательный сбор участников послесессионного ужина был назначен на восемнадцать тридцать, но, как объявил Леснов, шеф к этому времени, вероятно, не появится и можно будет начинать без него.
Встретившись с Бедовым перед приемной, Филиппов, спускаясь вместе с ним, высказал свою точку зрения на выступление Лымако:
— Меня поразил главный вывод его выступления. Я даже записал его: «Большинство жалоб, писем и личных обращений граждан в местные и вышестоящие органы власти являются следствием того, что в области неудовлетворительно решаются вопросы обеспечения населения жильем, строительство его ведется низкими темпами». Вот так-то! Вывод равнозначен тому, который сделал один ученый в известном произведении Вольтера. После долгих умозаключений он пришел к выводу, что темнота происходит от недостатка света. Мы и сами давно знаем, какая сложная обстановка с жильем в области: около ста тысяч жителей ютятся кто на частных квартирах, кто в подвальных и полуподвальных помещениях. Кто же будет спорить, — усмехнулся Филиппов, — что строим мы мало. А где взять средства, чтобы строить больше? К тому же и самим строительным организациям на оснащение и перевооружение своей базы средств также не хватает. Они также топчутся на месте. К примеру, в областном центре строители уже который год сдают миллион квадратных метров. Хотя и миллион — тоже неплохо. Но потребность в жилье бо́льшая. И люди давно ожидают кардинальных мер «сверху». Пора уже самым серьезным образом именно там подумать о своем народе. К сожалению, судя по сегодняшней встрече, верхам не до этого.
— Все так, — согласился Бедов. — Но что может сказать об этом Антон Антонович, если по решению проблемы никаких мер там, наверху, не предлагается и не разрабатывается. А ему, чистому политику, что-то надо же говорить, ну он и выдал. Вот посмотришь, завтра в газетах эту фразу процитируют обязательно! Могу поспорить… Ладно, от разговоров о халве во рту слаще не будет. Пошли, Филиппов, нас уже ждут.
…Ужин хотя особо и не затянулся, но все-таки оказался несколько более продолжительным, чем прошлые. Поэтому домой Владимир явился только перед началом программы «Время» и, конечно же, навеселе.
Увидев раскрасневшееся, довольное лицо мужа, Катерина, зыркнув на него испепеляющим взглядом, бросила зло:
— Опять служебная необходимость?
— Представь себе, именно так! — не раздумывая, ответил ей Владимир.
— И когда только наступит конец таким служебным необходимостям! — сердито воскликнула она, резко поднимаясь и уходя из комнаты.
Оставшись вдвоем с дочерью, Владимир охотно поведал ей о том, что сегодня у них состоялась особая сессия и по традиции после ее окончания они поужинали «узким» кругом. А потом откровенно объяснил ей, почему мать ругается, высказавшись в том смысле, что каждый здравомыслящий человек должен понимать, что доверием председателя облисполкома надо дорожить и что если он будет отказываться от предложения шефа поужинать с ним, то ему перестанут доверять.
Маринка охотно согласилась с отцом, но, посмотрев на экран, заметила ему, что начинается фильм, который, говорят, очень интересный, и тут же все свое внимание сосредоточила на телевизоре.
Удовлетворенный тем, что родная дочь понимает его, Владимир тоже попытался было смотреть фильм, но очень скоро, убаюканный музыкой и мельканием кадров на экране, в самом умиротворенном состоянии неожиданно для самого себя уснул.
…Новый день проходил под впечатлением минувшей сессии. В аппарате облисполкома стучали машинки, оформлялись документы и протоколы, делалось все, чтобы решения областного Совета быстрее приняли определенную законом форму.
Не удержавшись от желания посмотреть, каков объем выступления шефа в областной газете, Филиппов купил в киоске «Горьковскую правду» и, зайдя в свой кабинет, быстро проверил по абзацам, сколько сделано сокращений, с удовлетворением отметив, что почти все самое главное осталось. Когда раздался звонок по «тройке», он энергично снял трубку и сразу узнал голос Бедова, который посоветовал ему зайти в приемную и посмотреть центральные газеты и больше продолжать разговор не стал.
Владимир тут же отправился в приемную председателя, взял пачку газет, и, вернувшись в свой кабинет, принялся неторопливо их просматривать, и вскоре вынужден был убедиться в правоте слов Бедова: в газетах, которые давали более подробный отчет о поездке Лымако в область, его фраза о причине большинства жалоб, писем и личных обращений граждан в органы власти была доминирующей и давала низкую оценку работы руководства области по решению вопросов жилищного строительства.
Однако уже через несколько дней работники аппарата председателя облисполкома о визите именитого гостя забыли: всех захлестнули внутренние дела и заботы.
* * *
Незаметно пролетела целая неделя, и подошло время отпуска председателя облисполкома. По традиции накануне отлета Славянов пригласил ближайшее окружение в «голубую комнату».
Усилиями Леснова и официантки столовой все было оформлено на высоком уровне: продолговатые тарелки, мельхиоровые ножи и вилки, отутюженные салфетки и полотенца; в большом ассортименте холодные закуски, овощи, фрукты, минеральная вода, коньяк и водка, своя, местная; из горячих блюд предлагались пельмени в бульоне и на второе цыплята табака с гарниром на выбор.
И хотя после сессии прошло немало дней, Славянов предложил первый тост за успешное ее проведение, охарактеризовав как положительную работу, проделанную аппаратом в целом. Потом говорили о Лымако, что делали в основном Славянов и Бедов, защищавшие его как видного политического деятеля от нападок Липатова и Леснова, которые, как и Филиппов, обвиняли его в том, что ничего нового он не сказал в результате своего визита в область. В пылу разгоревшегося спора как-то совсем забыли о поводе, по которому собрались. И тут уже, после того как с тарелки почти каждого исчез аппетитно приготовленный цыпленок, Мелешин, не выдержав показавшейся ему скучноватой беседы о политике, попросил слова и внимания:
— Мы знаем, кто такой Лымако, и отдаем ему должное, — заговорил он. — Однако за разговорами о нем мы ушли от главной темы, из-за чего, собственно, мы и собрались здесь. Сегодня мы провожаем в отпуск не кого-то, а нашего уважаемого председателя Ивана Васильевича. Если сравнить исполком с паровозом, то с уверенностью можно сказать, что он идет правильным курсом, постоянно продвигая решение самых злободневных вопросов области. В связи с этим хочу особо отметить, что нашим паровозом умело и надежно управляет Иван Васильевич Славянов. Так пожелаем ему хорошо отдохнуть в приятной компании, укрепить свое здоровье, набраться новых сил. И главное, благополучно вернуться к нам, чтобы с новыми силами взяться за решение задач, стоящих перед областью. За умелого машиниста, товарищи!
Все стоя дружно выпили, а затем уже совсем раскованно попытались выяснить ответ на вопрос о приятной компании, который задал Мелешину Бедов:
— Ты, дорогой наш секретарь, на что намекаешь? Ты что, знаешь, с кем председатель едет отдыхать? Или с кем будет отдыхать там, в санатории?
На этой оптимистичной и веселой ноте проводы и закончились. По русскому обычаю выпили на посошок, пожелали председателю хорошего отдыха и благополучного возвращения. Расходились неторопливо и домой вернулись значительно позднее обычного.
Как и всегда в подобных случаях, Филиппов уверенно вошел в прихожую, быстро переоделся в спортивный костюм, прошел в большую комнату и с чувством исполненного долга и полной своей правоты и непогрешимости улегся на диване, чтобы досмотреть окончание программы «Время» и приобщиться таким образом к последним новостям, произошедшим в могучем Союзе и в мире в целом.
Катерина, сверкнув ненавидящим взглядом в его сторону, мгновенно поднялась с кресла.
— Горбатого могила исправит! — зло сказала она и, шаркая шлепанцами по паркету, без промедления покинула комнату, всем своим видом показывая, что не желает видеть мужа и дышать с ним одним воздухом, отравленным винным перегаром.
Удобно устроившись в постели и понимая, что уснуть сразу ей уже не удастся, Катерина взяла первый попавшийся под руки роман, но, пробежав глазами несколько страниц, убедилась, что прочитанное совершенно не осознается и в голове у нее преобладают думы о другом — как жить дальше. До каких пор терпеть пьянки мужа? Сколько человеку ни говори — виновным себя он не считает. И она решила завтра же идти к самому Славянову, чтобы не мучиться и не страдать больше.
С этой утвердившейся мыслью Катерина выключила свет, но еще долго лежала, не в силах заснуть из-за обиды на мужа. Ее успокаивало одно: после встречи с председателем облисполкома он обязательно изменит свое поведение и перестанет выпивать по каждому поводу и без повода с друзьями и знакомыми, которых у него великое множество. И все хорошие, все нужные люди.
…Сон Катерины оборвался от беспрерывных звонков телефона. Испугавшись, что они могут разбудить Маринку, она быстро включила свет и торопливо сняла трубку.
— Слушаю! — закашлявшись, сказала она весьма резко в трубку.
— Извините за поздний звонок. Это говорит жена художника Ламерикина. Нам нужен Владимир Алексеевич. Мы несколько минут назад получили страшную телеграмму. После нее со Славой стало совсем плохо. И я не знаю, как быть. Нам нужна помощь и совет Владимира Алексеевича!
Не понимая, в чем дело, что за телеграмма, Катерина с аппаратом в руках отправилась будить мужа.
— Возьми трубку. Ламерикины хотят поговорить с тобой. У них какая-то беда.
С усилием открыв глаза, Филиппов спросонья никак не мог понять, чего от него надо тормошившей его жене и зачем она так рано его будит. И лишь когда увидел протянутую ему телефонную трубку, начал догадываться о причине происходящего: опять кто-то звонит и требует чего-то срочного.
— Слушаю!
— Это Валерия Ламерикина. Извините, Владимир Алексеевич, что подняла вас с постели. Но нам принесли страшную телеграмму.
— Когда?
— Недавно, ночью, — пояснила Валерия и, не выдержав, заплакала.
Сна у Филиппова как не бывало: он быстро поднялся и, положив телефон на колени, попросил Валерию:
— Расскажи толком, что у вас случилось и почему ты плачешь.
С трудом сдерживая всхлипывания, Валерия начала сбивчиво рассказывать:
— Слава недавно приехал с похорон своего брата. Тот погиб в автомобильной катастрофе. А сегодня, несколько минут назад, нам принесли телеграмму. Слушай ее текст: «Ламерикину Вячеславу Федоровичу. Очередь за тобой. РокК». Нас удивило в ней слово «рокК»: оно не с одной «к», а с двумя, и последняя заглавная — «РокК». Мы ничего не понимаем и жутко напуганы. Что нам делать, Владимир Алексеевич?!
— Для начала оба успокойтесь. А утром я свяжусь с органами и попрошу, чтобы занялись изучением вашей телеграммы и постарались найти того подлеца, который ее отправил. Не паникуйте! Договорились? — спросил Филиппов.
— Да, Владимир Алексеевич. И заранее большое вам спасибо за понимание и поддержку. До свидания!
Филиппов положил трубку, но сразу заснуть уже не мог, долгое время он думал еще об этой жуткой телеграмме и о том, как помочь другу.
Рабочий день Владимир начал с того, что по «вертушке» позвонил заместителю начальника управления внутренних дел области Кубареву, аппарат которого занимался розыскной работой, и попросил его особо постараться и найти негодяя, который чуть до инфаркта не довел народного художника России.
Кубарев заверил, что даст поручение самому опытному работнику и, можно не сомневаться, он найдет отправителя возмутительной телеграммы.
После этого разговора Владимир перезвонил Ламерикиным и Валерии, взявшей трубку, сообщил, что поиском автора телеграммы немедленно займутся в УВД области. Выяснив, что его друг уже отправился в мастерскую, успокоился сам и, посоветовав Валерии тоже успокоиться, отправился в больницу, чтобы ускорить оформление санаторной карты и не заниматься этим в последние перед отпуском дни.
Весь день у Филиппова ушел на подготовку не только к отпуску, но и к поездке в командировку, разрешение на которую по традиции он ежегодно выпрашивал у самого Славянова еще до его отлета на лечение.
Договорившись с шофером, что они выедут в восемь утра, Владимир сложил гостинцы своим тетушкам, проживавшим всю свою жизнь в Амулине, в объемистый портфель, завез его домой, потом заехал к матери, где встретил сестру, и просидел там допоздна. Поэтому от матери, жившей неподалеку от «Красного вулкана», где она проработала не один десяток лет, он вернулся уже после программы «Время». И когда, переодевшись, прошел в большую комнату, то застал в ней лишь одну Маринку, которая в одиночестве смотрела какой-то фильм.
Сказав ей, что завтра он отправляется на несколько дней в командировку и там по оказии завернет в Амулино к тетушкам, Владимир для порядка поинтересовался:
— А где мать?
— Она уже спит. Устала — стиркой занималась, — объяснила дочка и тут же призналась с радостным воодушевлением: — Ой, папочка, я бы с удовольствием к ним съездила! Они такие простые и добрые! А как хорошо у них в саду! И перед домом такой сочный и зеленый лужок, словно ковер!
— А помнишь, как мы на родник ходили?
— Конечно! Это далеко от села, на противоположной стороне оврага. А какая в нем холодная и прозрачная вода! А в поле, ты прав, папа, провода на столбах действительно поют!
— Для меня этот родник — самая дорогая память об отце, твоем дедушке. Помню, он несет на своих плечах моего младшего брата, и мы идем из райцентра, где тогда жили, через Маджары по этой столбовой дороге в Амулино. И вот когда я уже совсем устал, отец устроил около того родничка небольшой отдых. До сих пор в глазах: голубое небо, склоны оврага, все в зелени и цветах, шмели и пчелы гудят, птицы, перекликаясь, поют свои песни, а мы втроем сидим у родника и уплетаем самые вкусные на свете сдобные лепешки! Больше такому уже никогда не суждено было повториться! В 1943 году под Ворошиловградом немецкий снайпер попал отцу прямо в сердце, пробив его партбилет. — Почувствовав, как слезы неудержимо набегают на глаза, Владимир, стараясь скрыть это от дочери, поспешил сменить тему. — Ладно, малышок, досматривай фильм, а я на боковую, — сказал он. — Завтра выезжать наметили пораньше.
…Утром, как и всегда, первым, еще до звонка будильника, проснулся Владимир. Он надел спортивный костюм и кеды, старательно позанимался в лоджии зарядкой с гантелями, потом принял душ, побрился, подобрал костюм и рубашки в дорогу, выпил кофе с бутербродами и без пяти семь вышел во двор, где его ожидала машина.
Катерина проснулась от лая собак, сцепившихся, должно быть, в схватке за территорию, полусонно взглянула на часы и снова укрылась с головой одеялом. Она не спала, а просто лежала и ждала, когда на тумбочке прозвонит будильник. Тогда она поднялась с постели и начала готовиться к своему визиту в облисполком. Стараясь распутать клубок заметно осложнившихся семейных отношений с мужем, Катерина во что бы то ни стало хотела попасть на прием к председателю облисполкома. Именно встреча с ним, как она предполагала, могла оказать на мужа, злоупотребляющего все чаще и чаще спиртным «по служебной необходимости» и без оной, самое серьезное воздействие.
Она умылась, позавтракала, приготовила завтрак для дочери и начала собираться: поправила сделанную накануне у знакомого мастера в парикмахерской укладку, надела новое темно-бордовое платье, подобрала под цвет ему туфли, осмотрела себя со всех сторон в трюмо и, оставшись довольной, а главное, непоколебимо уверенной в своей правоте, отправилась в облисполком, думая о том, как ей лучше попасть к Славянову. Идти к нему через приемную ей не хотелось. Рассказывать секретарше о своих «болячках» было для Катерины делом и унизительным и сомнительным: коллеги, узнав причину ее визита, проявляя солидарность с Филипповым, обязательно постараются, скорее всего, не допустить ее к шефу. У Катерины даже мелькнула мысль вообще отказаться от своих намерений и отправиться на работу. Однако она уже вошла в здание облисполкома, и отступать было поздно. Увидев на посту милиционера, она решительно обратилась к нему с вопросом: как попасть на прием к Славянову?
Ответом его Катерина была крайне разочарована и даже больше — шокирована: оказывается, председатель облисполкома в отпуске.
— А вам по какому вопросу? И кстати, где вы работаете? — поинтересовался постовой.
— По личному. А работаю в аптеке.
— Тогда идите к Бедову Федору Александровичу. Он курирует здравоохранение. Это его дело, — посоветовал милиционер и, посмотрев в список работников аппарата облисполкома, лежавший у него на столе под стеклом, назвал номер кабинета.
…Секретарша Бедова, с волосами вишнево-красного цвета, опытная, знающая свое дело работница, услышав знакомую фамилию посетительницы, поинтересовалась:
— А вы не жена ли Владимира Алексеевича?
— Жена, — почему-то краснея, ответила Катерина.
— Так лучше бы его и попросили. Он бы провел вас к кому угодно.
— Он уехал в командировку, — вспомнив слова Маринки, сказанные про отца утром, ответила Катерина.
— Хорошо, я доложу Федору Александровичу.
Услышав, кто к нему просится на прием, Бедов был более чем удивлен:
— А почему она не хочет сказать о своей неотложной нужде мужу? Пусть идет к нему.
— Он в командировке.
— А малый не дурак! Как только шеф в отпуск — он в командировку. Ладно, скажи, чтобы заходила, — распорядился Бедов, немного заинтригованный визитом жены помощника председателя.
Катерина, смущаясь, вошла в кабинет заместителя председателя облисполкома.
Ответив на ее приветствие, Бедов предложил ей прежде всего присесть и, выждав, пока она поудобнее устроится в кресле, спокойно задал вопрос:
— Я вас слушаю, Екатерина Алексеевна. Что у вас за срочное дело?
— У меня, Федор Александрович, личное дело, но тоже срочное. Почему оно такое, думаю, вы сейчас поймете, — начала Катерина. — Дело в том, что мой муж в последнее время частенько является с работы не просто навеселе. На мои замечания у него всегда одно объяснение — «служебная необходимость». В последние две недели три раза приходил в таком состоянии, которое мне кажется больше, чем навеселе.
— В какие именно дни, вы помните?
— Да, Федор Александрович, помню: на позапрошлой неделе — в субботу, на прошлой — в пятницу. И вот позавчера снова явился сияющий, как медный самовар, — с обидой перечислила Катерина.
Бедов заглянул в свой планинг и получил точное подтверждение сказанному женой Филиппова: в субботу после приезда шефа из Бразилии обсуждали второй вариант доклада. Вслух читал Филиппов. Потом поработали над улучшением доклада, внесли в него необходимые изменения, перепечатали, а когда в новом варианте исправили ошибки и опечатки, Славянов, получив готовый экземпляр, в ознаменование столь важного события устроил ужин. Солидный такой получился ужин, душевный. А потом в пятницу на следующей неделе, после сессии, в которой принимал участие Лымако, снова был солидный ужин. Все правильно. А позавчера состоялись, как выразился Мелешин, проводы «машиниста» Славянова в отпуск — и опять обильный ужин. А куда от этого денешься?
«Хорошую отговорку придумал шельмец Филиппов: «служебная необходимость» — уж это точно!» — с улыбкой подумал Бедов, а вслух спросил:
— Скажите мне, Екатерина Алексеевна, вы где работаете?
— В аптеке.
— У вас есть коллектив?
— Да, конечно.
— И вы встречаете в нем календарные праздники и отмечаете дни рождения своих сотрудников?
— Да, конечно, встречаем и отмечаем.
— Вот так и у нас, Екатерина Алексеевна. Только наш коллектив побольше, по статусу повыше и исключительно мужской. А в принципе мы делаем то же, что и вы. Так что, уважаемая Екатерина Алексеевна, муж сказал вам истинную правду. И я сам также являюсь участником этих ужинов. И представьте себе, из деловых и этических соображений не могу от них отказываться. А вы хотите, чтобы ваш муж не участвовал в них?
— Да, если это возможно.
— Тогда как на него будут смотреть его коллеги, наш председатель? Как на белую ворону? Как вы думаете? — вел свою линию Бедов, продолжая защищать Филиппова. — Должен вам сказать, что по работе, выполнению своих функциональных обязанностей ваш муж никаких замечаний и взысканий не имеет. По поводу вашего «больше, чем навеселе» замечу, что мы ни разу не видели его, извините за выражение, не то что нетрезвым, а даже с похмелья. Если бы такое случилось, с ним бы пришлось расстаться. Скажу другое о нем: Владимир Алексеевич всегда следит за собой, чисто выбрит, наглажен, аккуратен, а главное — дело свое выполняет отлично! Может, он приходит домой больше, чем навеселе, после встреч с друзьями?
— Да, бывает. Совсем не так давно явился во втором часу ночи. И не один, а с товарищем. Как это понимать? — отвечала с вызовом Катерина.
— Такое поведение не делает ему чести, — согласился Бедов. — И по этому поводу я обязательно с ним переговорю, — нахмурив брови, заверил он Катерину, про себя прикидывая, что врежет Филиппову самым серьезным образом даже несмотря на приятельские отношения, сложившиеся между ними. А вслух еще раз подтвердил свое искреннее намерение: — Не беспокойтесь, а главное, не сомневайтесь, очень крепко поговорю с ним. Кстати, Екатерина Алексеевна, моя жена тоже регулярно выговаривает мне за эти ужины по служебной необходимости. Однако должен честно и откровенно признаться, что невозможно вести себя иначе ни мне, ни Владимиру, ни кому-либо другому. Такова жизнь. И вы должны осознать и принять это.
— А может, поговорить с ним на партийном бюро? — не отступала Катерина.
— Можно и на бюро, — без энтузиазма согласился Бедов. — А если за ночные выходки, да если что-то еще накопают, вашего муженька исключат из партии? Знаете, что тогда будет?
— Он осознает свои ошибки и поведет себя по-другому.
— Нет, уважаемая Екатерина Алексеевна, тогда Владимиру Алексеевичу Филиппову здесь уже не работать! Кстати, а почему он пришел поздно? Вы интересовались?
— Нет! И узнавать не собираюсь.
— Напрасно. На мой взгляд, вы должны с ним объясниться по этому поводу, — настоятельно посоветовал Бедов. — А насчет обращения в партийное бюро, чтобы завести персональное дело на человека, — это, простите, считаю преждевременный шаг. Думаю, на первый раз достаточно будет моей с ним беседы. А уж в своих семейных отношениях разбирайтесь сами. Или вы намерены развестись с ним?
— Нет. Посмотрю, как он будет вести себя дальше.
— Ну что ж, давайте на этом и закончим наш разговор, — предложил Бедов. — В случае чего не торопитесь идти в партбюро или к Славянову, посоветуйтесь со мной. Договорились?
— Договорились, Федор Александрович, — охотно согласилась Катерина и тут же добавила: — Большое вам спасибо, что приняли и выслушали меня. На душе сразу легче стало.
Раскрасневшаяся и довольная, Катерина как на крыльях выпорхнула из кабинета заместителя председателя облисполкома и, сказав слова самой восторженной благодарности его секретарше, отправилась на работу.
…По дороге в районный центр Муртазовку Филиппов, удобно устроившись на заднем сиденье, пытался не спеша и самым серьезным образом проанализировать свои отношения с женой.
О переживаемых им семейных неладах он никому, кроме «маршала», не рассказывал и ни с кем не советовался, как быть дальше. Конечно, неприятно, когда приходишь домой после проводов шефа в отпуск, а жена, фыркнув и бросив любимую фразу: «Ты неисправим!» — демонстративно удаляется в другую комнату, не желая его видеть. Если ей нравится это, что ж, пусть все так и остается. Филиппов ничего не собирался менять в своей жизни, зная, что значение семьи и прав Катерины он никогда в своей жизни не умалял и не ставил под сомнение. И потому он вел себя как ни в чем не бывало: по-прежнему жил дома, отдавал деньги, завтракал и ужинал тем, что найдет на кухне, спал на диване в большой комнате и мыслями витал уже в Лисентуках, где мечтал вместе с Аленой прогуливаться по ухоженным дорожкам санатория «Голубая Русь», в котором он уже не раз отдыхал.
Для поездки туда он предусмотрел и уже принял необходимые меры, чтобы отпуск прошел на соответствующем уровне. Первым делом позвонил главному врачу санатория и, пообещав ему привезти заказанный набор знаменитой хохломы, а конкретно «Братину», сообщил день своего приезда и попросил подержать в резерве одноместный номер, на что было получено искреннее заверение в безусловном исполнении просьбы.
Кроме того, Филиппов накупил массу поштучных подарков для лечащего врача и обслуживающего персонала. Не забыл он приобрести на всякий случай и определенное количество «Посольской», пользующейся большим спросом у отдыхающих и у персонала, кое-что из деликатесов: батон копченой колбасы, несколько баночек крабов, икры.
Ожидание отпуска радовало и успокаивало уязвленное самолюбие Владимира из-за непредсказуемого и неприемлемого им отношения к нему Катерины, хотя он понимал, что рано или поздно, но ему придется когда-нибудь налаживать семейную жизнь, и он сделает для этого все необходимое. А сейчас грудь его распирало от счастья при одной мысли о том, что вымотавшее немало нервов письмо из Комитета по делам изобретений и открытий по жалобе Воробьева на него, Владимира Филиппова, за мнимое соавторство, повестка в районный народный суд — все это уже в прошлом. Он по-прежнему продолжает крепко сидеть в кресле помощника председателя облисполкома, а теперь вот едет к себе на родину в служебную командировку и, удобно устроившись на мягком сиденье «Волги», с улыбкой на лице пересчитывает дни, оставшиеся до его отъезда с любимой женщиной в санаторий, и эти его отношения с Аленой — совсем другое дело: она уже получила отпускные, оформила санаторную карту и ждет не дождется их отъезда, радостная и тоже счастливая.
Глава 15
Из города выехали быстро. Дорога ранним утром была практически свободной — грузовые и служебные машины встречались редко, курсировали лишь рейсовые автобусы, водители которых уже начали свой рабочий день.
Филиппов неторопливо просматривал купленные в киоске свежие газеты, но вскоре отложил их в сторону и задумался, вспоминая, как, работая уже помощником председателя облисполкома, первый раз появился в родном Амулине.
Тогда он тоже хотел было ехать на служебной машине, но, узнав, куда направляется отец, с ним напросилась дочь, которая на родине своего дедушки не была еще ни разу. Маринка и уговорила лететь в район на самолете: это же гораздо интереснее, чем ехать на машине!
Владимир позвонил председателю райисполкома, рассказал ему о своем задании — он ехал по поручению Славянова — и о плане его реализации. Договорились, что из Амулина на машине они направятся в хозяйства, потом заедут в райцентр, заберут подготовленные документы о работе двух хозяйств, передового и отстающего, и района в целом. Из Муртазовки в областной центр Филиппова отправят на служебной «Волге».
Улыбнувшись, Владимир вспомнил, как быстро завершилась посадка в аэропорту. И вот, набирая обороты, заработал мотор, самолет вырулил на взлетную полосу и, поддав газу, помчался с каждой секундой все быстрее и быстрее, потом как-то лихо подпрыгнул, оторвался от земли и наконец взмыл в поднебесье. И вот уже стали крошечными, словно игрушечными, постройки аэропорта, а вскоре и они исчезли.
Взглянув на дочь, Филиппов увидел, как лихорадочно блестят у нее глаза и пылают щеки, охваченные густым румянцем. А перепады и провалы, как в яму, нет-нет да повторялись, отчего сердце замирало, будто его обволакивало холодком. Уши временами закладывало, а временами слышимость становилась до звона четкой.
Владимир служил в армии десантником и не боялся подобных явлений, но за дочь он невольно волновался, понимая, что ей эти неприятные ощущения приходится испытывать впервые. Однако Маринка уверенно отказалась от предложенного ей пакета; не отрываясь, она с неподдельным интересом смотрела в окно и достойно выдержала весь полет.
Когда приземлились в бывшем районном центре Калганы и вышли из самолета на летное поле, к Филиппову подошел незнакомый молодой человек с густыми усами и обветренным, до черноты загорелым лицом.
— Вы Филиппов Владимир Алексеевич? — спросил он.
— Да.
— А я Ласкин Григорий Николаевич. Приехал за вами.
— А где председатель колхоза?
— Это я и есть! — смущаясь, ответил Ласкин, и было заметно даже под темным загаром, как его лицо покраснело.
«Такой молодой! Совсем юноша, а взялся за такой гуж!» — подумал Филиппов с невольным уважением, идя рядом с председателем кего машине.
По дороге Ласкин рассказывал гостям о том, как поживают тетушки Филиппова, а потом перевел разговор на дела колхозные и немного нерешительно, но с явным знанием дела нарисовал картину хозяйства, имеющего показатели работы даже не средние, а более низкие, хотя земли в «Парижском коммунаре» — словно вороново крыло.
Филиппова интересовало, как идет строительство дороги, включенное в план областных мероприятий по оказанию шефской помощи селу. Поэтому поехали не кратчайшим путем по грунтовке, через Маджары, а по главной столбовой дороге, ведущей в бывшее имение Пушкина — Большое Болдино, ныне районный центр.
Напротив Дубровки, небольшой деревушки, где был поворот на Амулино, свернули направо, еще немного проехали, и ситуация с дорогой предстала в самом неприглядном виде: даже не искушенному в делах человеку было видно, что строители здесь не появлялись очень и очень давно. Около брошенного вагончика, некогда служившего прорабской, царило полнейшее затишье, лишь грачи без особой опаски хозяйничали на безлюдье.
— Дорогу строили шефы, — пояснил Ласкин. — Шефы у нас известные — завод «Дизель революции». Но, к сожалению, они практически перестали заниматься дорогой. Я звонил, не единожды бывал у них, но толку мало: ссылаются на свои трудности.
— Все ясно, Григорий Николаевич, — ответил Филиппов. — Объясню, чтобы вы знали: по заданию председателя облисполкома я прилетел в ваш район, чтобы побывать в некоторых хозяйствах, познакомиться с их работой и жизнью. Через две недели состоится заседание исполкома. А перед этим я обязан буду доложить Ивану Васильевичу о том, что увидел сегодня здесь. Вам понятно? Ну и хорошо. Поехали, а то мои тетушки, наверное, уже заждались.
В Амулине фамилия Филипповых была известна и уважаема издавна, со времен деда, бабушки и отца Владимира. Младшая сестра отца, Александра, всю жизнь проработала в школе, сначала учительницей, а потом многие годы, продолжая преподавать, занимала пост директора школы. Как говаривал, бывало, сосед Иван, друг детства Владимира, она все село выучила… А старшая ее сестра Анна прожектористом прошла всю войну, домой вернулась инвалидом по зрению. И все равно, пока могла, работала кладовщицей, и только когда уже совсем плохо стала видеть, ушла на пенсию. Односельчане относились к обеим сестрам с особым уважением и теплотой: честные, трудолюбивые и гостеприимные, они всегда могли дать дельный совет, помочь нуждающимся, а если потребуется — отдать и последнее… Дверь филипповской избы всегда была открыта для амулинцев.
Но вот показалась и Амулинская школа, перед ней повернули направо, проехали по лужку, оставив по левую руку обелиск, на постаменте которого, как хорошо помнил Владимир, выбиты фамилии погибших на фронтах Великой Отечественной войны сельчан, среди которых и отец его, Филиппов Алексей Яковлевич.
«Завтра схожу к обелиску с Маринкой», — пообещал себе Владимир.
Фыркнув, машина остановилась возле старого, вросшего в землю амбара, знакомого Вовке Филиппову с самого малолетства. Здесь ночевала летом с подругами младшая из сестер Филипповых да хранилось в сундуках все имеющееся в семье добро. А в годы войны именно в этом амбаре жил какое-то время Василий Живцов, боец, по ранению вернувшийся с фронта, который, по его словам, зашел в село проведать их по просьбе своего командира — Алексея Яковлевича Филиппова. Но, как выяснилось впоследствии, на самом деле Живцов оказался дезертиром и к тому же вором и насильником: улучив удобный момент, он украл из сундуков в амбаре все самое ценное, что смог унести, пошел и на более страшное преступление — в Ендовищенском овраге изнасиловал одну из лучших невест в округе, красавицу Груню…
Несколько дней посидела, поплакала семья Филипповых вместе с сельчанами, приходившими разделить их горе. Да и смирилась. «Будем живы, если богу угодно, наживем добра нового. А дезертир и вор все равно добром не кончит. Когда-никогда настигнет его кара господня», — вытирая слезы, говорила бабушка.
Так и случилось, хотя и не сразу. Позже, когда времени после преступлений пакостника прошло уже немало, милиционеры изловили-таки его вместе с приятелем-подельником. Связанных по рукам и ногам бандитов везли на телеге через Амулино в районный центр Калганы. Первым узнал про это Витька Буянов и тут же сообщил новость Вовке, своему закадычному дружку, отыскав его возле дома Епифановых, где шла гульба по случаю возвращения с фронта известного всему селу гармониста и весельчака Михаила Епифанова.
Вовка мгновенно оценил обстановку. Не теряя времени, он, никем не замеченный за общим шумом и толчеей, подобрался к телеге поближе, вынул из кармана два кремня и закопченный фитиль, высек искру. Смахнув слезы от едкого дыма и воспользовавшись тем, что милиционеры, приглашенные к столу, как раз в тот момент аппетитно закусывали, Вовка прицелился и поднес фитиль к спичкам в прорези самопала — они мгновенно вспыхнули, и вместе с выстрелом раздался вопль дезертира Василия. А Вовка изо всех сил бросился бежать на задворки, с яростным торжеством на бегу повторяя: «Получил гад за все!»
…Из воспоминаний о давно минувшем Филиппова вывела дочь:
— Папа, ты заснул, что ли? Мы же приехали!
Когда вышли из машины, то увидели, словно на картине, как, освещенные косыми солнечными лучами, рядышком стоят на крыльце обе сестры Филипповы и молча улыбаются от счастья, что наконец-то дождались дорогих их сердцу гостей.
Тут же все начали обниматься и целоваться, а потом тетушки принялись рассматривать Маринку, радостно рассуждая, на кого она больше похожа: на мать или отца? Так и не определив преобладания в ней отцовского или материнского рода, дотошные тетушки вскоре угомонились и, решив, что Маринка похожа сама на себя, пригласили всех в избу.
Владимир с дочерью, подхватив свои вещи и гостинцы, вошли в дом, передали съестное хозяевам. А сами умылись после дороги, причесались и только после этого вместе с Ласкиным прошли в большую комнату, где под пятиламповой люстрой уже стоял накрытый стол и были расставлены стулья.
«Девять штук, — машинально сосчитал Владимир. — Интересно, для кого столько понаставили? Может, пригласили моих друзей детства — Ивана Сидорова и братьев Журавлевых? — И в груди при воспоминании о них, как всегда, стало тепло. — Впрочем, дело хозяйское, тетушкам виднее…»
Стол, хотя и по-домашнему простой, радовал изобилием: соленые грибы и огурчики собственного приготовления, жареная картошка, селедка, колбаса двух сортов, сыр, а на краю стола — большой каравай белого и буханка ржаного, которые, чтобы не засох хлеб, так и не нарезали до приезда гостей.
Выждав, пока все расселись, Владимир взял нож и занялся этим благородным мужским делом, потом открыл бутылку водки, налил по рюмочке себе, Ласкину, не забыл и тетушек. А Маринка, быстренько покончив с супом, с удовольствием принялась за картошку с грибами, которые она очень любила.
Первую рюмку дружно выпили за встречу и с аппетитом закусили после нее. Только Ласкин, как обратил внимание Владимир, был невесел, ел вяло, в разговор вступал редко, невнятно и вроде несмело, хотя бывал в этом доме не единожды. Лишь после третьей рюмки он стал разговорчивее и свободнее в общении.
Закончив отвечать на расспросы тетушек о своей жизни в городе, Владимир попросил Ласкина рассказать, как идут дела в «Парижском коммунаре».
Григорий Николаевич в деталях охарактеризовал обстановку в хозяйстве, которое ему досталось в наследство от прежнего руководителя.
— Валить все на него не собираюсь, — сказал Ласкин. — Считаю, что развитие хозяйства во многом сдерживает отсутствие дороги с твердым покрытием. Страдают от бездорожья и люди: в райцентр или в город на машине — собственной или колхозной — проехать можно только в сухую погоду. Если же пройдет дождь — чернозем сразу превращается в месиво, и о том, чтобы выбраться куда-либо из села, нечего и думать.
— Мы полностью согласны с председателем, — вступила в разговор Александра Яковлевна. — Но нам особенно важно, жизненно необходимо, чтобы в селе появилась наконец своя хорошая, в смысле пригодная для питья, вода. Был у нас колодец, внизу, за садом, многие им пользовались. А после того как однажды нашли в нем утопленницу, люди пить из него воду перестали, хотя колодец тщательно вычистили. Берут воду только для полива, даже скотину поить этой водой не решаются.
— Правильно, Владимир Алексеевич, — поддержал директора школы Ласкин. — Мы давно уже думаем, как нам обеспечить народ водой. Я пытался узнать, когда будут распределять башни Рожновского, но в управлении сельского хозяйства мне ответили, что этого никто не знает, а башни и сейчас находятся в списке острейшего дефицита.
— Но к башне нужны водоразборные колонки, трубы. Они у вас есть? — поинтересовался Филиппов.
— Откуда! У нас есть пока одно — желание провести по селу водопровод. К сожалению, — отвечал Ласкин, — мои хождения по кабинетам закончились без всякой надежды на успех. Директор базы, прочитав мое письмо, скрепленное лишь колхозной печатью, сказал: «Ишь чего захотел! Молодой, да больно прыткий».
Обе тетушки посмотрели на племянника и переглянулись. Затем старшая нерешительно спросила:
— А может, Володя, ты возьмешься помочь?
— Уже в стороне не останусь, — заверил Владимир. — Однако не все сразу. Постараюсь вначале решить вопросы по приобретению менее дефицитных изделий.
Здороваясь, в комнату вошли Иван Сидоров и братья Журавлевы — Алексей и Сергей. Хозяйки бросились встречать и усаживать новых гостей, а Владимир, широко улыбаясь, налил им по штрафной…
Без лишних уговоров они дружно выпили, слегка закусили. Узнав, о чем калякают начальники, мужики с ходу включились в беседу, заговорили о своем, наболевшем.
— Вот недавно, — начал плотник Алексей Журавлев, — бригада наша закончила ремонт зернового склада. Он был, что и говорить, в аварийном состоянии, и хлеб в нем хранить стало нельзя. Однако материала на ремонт еле наскребли. Теперь ни горбыля, ни тесу в хозяйстве не осталось. А как скотина будет зимовать? У нас ведь одно название — коровник. Его уже давно надо ремонтировать! А для этого нужен лес. И в частности тес.
— Да, коровник вот-вот развалится, — согласился председатель. — Ты прав, Алексей. И я давно уже отправил в управление сельского хозяйства письмо. Но, к сожалению, пока никакого ответа…
— А вообще, — подхватил Иван Сидоров, — для нормальной работы колхозу позарез нужна пилорама. Тогда мы своими силами могли бы поддерживать все постройки в надлежащем виде. Пилорама — это вопрос номер два. Первым номером идет, конечно, дорога. Но если будет своя пилорама, надобность возить бревна в соседний район на распиловку отпадет. Да и своим сельчанам, в порядке очередности, всегда можно будет оказать услугу…
— За небольшую плату, — подсказал Ласкин.
— Можно и за плату. Или в счет заработка. Надо же о людях заботиться! — нажимал на свое Сидоров.
— Что верно, то верно! — поддержали его все сидевшие за столом амулинцы, с надеждой поглядывая на Владимира.
Так, откровенно высказывая самое наболевшее, незаметно проговорили допоздна, даже не допив водку…
Когда гости разошлись, а Маринку уложили спать, Филиппов и тетушки еще посидели немного, беседуя о том о сем. Тетушки высказали свое мнение и о новом председателе колхоза: дескать, человек он неплохой, и образование высшее имеет, и дело знает, душой болеет за хозяйство, но очень стеснительный и не всегда может сориентироваться, куда и к кому обратиться за помощью, чтобы побыстрее решить тот или иной вопрос.
— Конечно, было бы очень неплохо, — осторожно заметила Александра Яковлевна, — если бы ты, Володя, помог ему. Люди его и сейчас уже уважают. И если удастся решить главные наши вопросы, можешь не сомневаться — хозяйство отстающим не будет.
Владимир пообещал это, и уже на другой день, до приезда за ним машины из Муртазовки, на которой с кем-то из заместителей председателя райисполкома он должен был ехать знакомиться с другими хозяйствами, встретился с Ласкиным и наказал ему, чтобы он готовил письма о выделении «Парижскому коммунару» пилорамы, башни Рожновского, труб и водоразборных колонок, а также лесоматериалов, в том числе теса, для аварийного ремонта коровника, и назвал фамилии руководителей, которым их адресовать.
— Это одним махом все? — удивился Ласкин.
— Не одним махом, а каждое в отдельности, — пояснил Филиппов. — Надо срочно запустить письма в дело, но решить все вопросы сразу, сам понимаешь, не удастся.
Преодолевая смущение, Ласкин, помявшись, спросил:
— А как же с дорогой быть, Владимир Алексеевич? — Председатель явно испугался, что Филиппов забыл про нее.
— Дорогу я беру на себя, — успокоил его Владимир. — Мой адрес ты теперь знаешь. Готовь письма и приезжай ко мне без промедления. На работе я буду через два-три дня. Все. Жду. Кстати, запиши мои телефоны.
Вернувшись тогда из командировки, Филиппов сразу позвонил замам председателя облсельхозтехники и начальника управления сельского хозяйства, которые, учитывая распределение их обязанностей, будут заниматься вопросами амулинского хозяйства. Пригласив их к себе, рассказал, что по заданию Славянова ездил в Муртазовский район, где побывал в нескольких хозяйствах, в том числе в передовом и отстающем. Последнему — это колхоз «Парижский коммунар» — необходима конкретная помощь. И, подробно перечислив каждому руководителю, что от него требуется, попросил их иметь это в виду уже сейчас, не откладывая на потом.
— А на днях, — закончил Филиппов, — с письмами ко мне подъедет сам председатель колхоза Ласкин Григорий Николаевич. Запишите его фамилию. Я пошлю его к вам. Не обижайте мужика.
— Задачу поняли. Поддержим, — от имени всех пообещал заместитель начальника управления сельского хозяйства области Булакин.
— Спасибо за понимание, — ответил Владимир, пожимая на прощание каждому из замов руку. Для себя он уже решил, что если вдруг кто-то из них заупрямится, то доложит о ситуации в хозяйстве шефу, и, можно не сомневаться, он, как и всегда в таких вопросах, поддержит его. Хотя, скорее всего, до этого и не дойдет.
* * *
В день приезда Ласкина (предварительно позвонив каждому начальнику, чтобы председателя колхоза приняли без особых задержек) Филиппов только от одного из них — Булакина — после визита своего подопечного услышал вопрос:
— Ласкин с письмами был у меня. Он что, дом себе строить собрался?
— Да нет же! Лес на аварийный ремонт коровника нужен, — твердо заверил его Филиппов и поинтересовался: — А с чего ты взял про дом?
— Обычно на личные нужды просят десять кубометров, — пояснил Булакин. — Мы дадим ему пульман. Думаю, будет достаточно. А Ласкин и в самом деле парень чересчур стеснительный. Молодой еще. Горлопанить не научился… Ну что ж, действуем, как договорились.
И в самом деле Булакин постарался решить вопрос самым оперативным образом, что дало возможность хозяйству успешно отремонтировать коровник, находившийся в аварийном состоянии, задолго до появления «белых мух»…
Ласкин понял, что значит для него покровительство Филиппова, и с тех пор каждый раз, приезжая в областной центр, заходил к нему, чтобы рассказать о том, как идут дела в хозяйстве и как постепенно решаются все поставленные в письмах вопросы.
А через полгода, к великому празднику Победы, «Парижский коммунар» приобрел-таки и долгожданную пилораму, чему искренне радовались все амулинцы и завидовали хозяйства не только своего, но и соседнего района.
Однако две важнейшие проблемы хозяйства — строительство водопровода и дороги — оставались пока нерешенными, хотя Владимир, используя свои права и возможности, уже многое сделал для того, чтобы «Парижский коммунар» досрочно получил трубы и водоразборные колонки, заключил договор с бурильщиками водяных скважин и стал первым в списке очередности на получение башни Рожновского.
Сами колхозники, не теряя времени, определили место и своими силами вырыли вначале котлован под фундамент башни, потом траншею по селу, уложили в нее трубы и занялись монтажом водоразборных колонок.
Люди работали с подъемом, понимая, что вскоре они не только получат хорошую питьевую воду, но и смогут обеспечить ей в достатке все потребности хозяйства. И как только башня была получена, всем миром, артельно поставили ее на место, смонтировали и ввели в действие к празднованию очередной годовщины Великого Октября. Впервые в истории села Амулина заработал свой водопровод. Радости сельчан не было предела.
Первые дни водопровод работал беспрестанно на полную мощность — люди, словно не веря, что это быль, а не сказка, старались заполнить водой все емкости, имеющиеся в доме. Но через несколько дней амулинцы начали привыкать к водопроводу, и объем потребления воды заметно уменьшился. Однако, хотя вся система водообеспечения работала исправно, все же свои старые колодцы, которые имелись у двух-трех сельчан, зарывать не стали, верные житейскому правилу: всякое случается, а вдруг?‥
Довольный успешным внедрением новшества в сельскую жизнь и уже уверенный в себе Ласкин первым делом позвонил Филиппову, поблагодарил его за помощь и пригласил при любой возможности приезжать в гости в родное Амулино.
Гораздо дольше Филиппову пришлось заниматься дорогой. Он понимал, что дорога для села не менее важная жизненная необходимость, чем водопровод. И пусть хозяйство еще не выбилось в середняки, хорошая дорога поможет ему в этом и станет надежной опорой для его экономического роста. А уж самим амулинцам она послужит сполна! Она даст им возможность не только попасть в соседние села и деревни, но и в любое время года беспрепятственно проехать в районный или областной центр. Да мало ли куда людям потребуется: в столицу, в другой город, в отпуск… и куда глаза глядят.
Перед очередным заседанием исполкома, имея неопровержимые доказательства бездействия шефов «Парижского коммунара», Филиппов доложил Славянову, что план строительства дороги в хозяйстве не выполняется и что шефы устранились от этого дела.
Выслушав подробную информацию, председатель облисполкома поручил своему помощнику позвонить директору завода «Дизель революции» и пригласить его на заседание исполкома. Если же по каким-либо причинам директор не сможет прийти на заседание сам — узнать, кто будет полномочным представителем администрации завода.
Владимир по «вертушке» выяснил все вопросы и доложил Славянову, что на заседание исполкома приедет председатель завкома профсоюза Удальцов Иван Васильевич.
— Ну что же, посмотрим, что интересного сообщит мой тезка, — улыбнулся на эти слова Славянов.
Как и всегда, большой зал, в котором проходили заседания исполкома, был полон. Приглашенные стояли даже в проеме дверей.
После того как заслушали доклад заместителя председателя облисполкома Синильникова о ходе строительства дороги в Муртазовском районе от главной трассы в село Амулино силами шефствующих промышленных предприятий областного центра, Славянов решил поднять поочередно всех, по чьей вине был сорван план.
Называя каждого по имени-отчеству, он не выслушивал их оправданий, а требовал от них конкретных мер для ликвидации допущенного отставания и, обращаясь к стенографисткам, просил без ошибок записывать все сказанное представителем того или иного предприятия.
Дошла очередь и до шефов колхоза «Парижский коммунар».
— Работники нашего аппарата, — начал Славянов, — побывали на трассе и доложили мне, что завод «Дизель революции» вообще отстранился от строительства участка, идущего от главной трассы к селу Амулину. На заседании присутствует председатель завкома профсоюза Удальцов. Мы слушаем вас, Иван Васильевич.
Со своего места, слегка покраснев, поднялся двухметровый гигант, косая сажень в плечах — настоящий русский богатырь. По залу прокатился невольный добродушный смешок.
Впервые увидев такого могучего представителя завода и услышав реакцию присутствующих на это, Славянов решил обыграть повод для веселья:
— Вы мой тезка и, судя по всему, напоминаете всем присутствующим, в том числе и мне, богатыря из русских былин и сказок. И нам непонятно, как же такой богатырь, как вы, смог допустить не только отставание, но даже прекращение этих важных для народа работ? Объясните мне, Иван Васильевич, почему такое наплевательское отношение к проблемам села? Вы же не с дизелей вымахали таким детиной?
— Не буду оправдываться и ссылаться на разные причины, Иван Васильевич. Виноваты, скажу прямо, и даю слово, пусть стенографистки записывают: до снега песок и щебень на последний отрезок дороги мы завезем и укатаем. По ней можно будет ездить. А весной подсыпем щебенки и еще раз утрамбуем. И тогда можно будет уже спокойно покрывать дорогу асфальтом. Заверяю, больше стоять столбом, как виноватому, мне не придется…
Обеспечив постоянный контроль за строительством дороги, Славянов добился-таки выполнения намеченного плана, и дорога, к великой радости амулинцев, была, хотя и с некоторым запозданием, сдана в эксплуатацию в самый разгар сенокоса. И Удальцов слово свое сдержал: столбом ему больше стоять не пришлось.
* * *
С трудом оторвавшись от воспоминаний, Филиппов взглянул на часы: подъезжали к Муртазовке, от которой до Амулина оставалось всего сорок километров. Но мысли его были не о родном селе, а о том, как помочь другу, народному художнику Ламерикину. Еще дома он подумывал, а не вложить ли в большой фирменный конверт записку заместителю начальника управления Кубареву? И отдать этот конверт на посту дежурному. Однако, поразмыслив, пришел к выводу, что будет гораздо лучше и правильнее переговорить с Кубаревым лично.
Увидев будку районного поста ГАИ, Владимир облегченно вздохнул: сейчас он зайдет в кабинет к председателю райисполкома Каримову и от него безо всякой спешки позвонит в УВД области.
Каримов был в хорошем настроении. Увидев входящего Филиппова, он радушно встал из-за стола, душевно с ним поздоровался.
— Камиль Надырович, мне надо срочно позвонить в город, — не присаживаясь, сказал Владимир.
— Пожалуйста, Владимир Алексеевич, сейчас все устроим, — Каримов снял трубку, что-то на своем языке сказал телефонистке и, подвинув телефон гостю, жестом предложил кресло.
Услышав знакомый голос Кубарева, Филиппов расспросил его о том, как продвигается дело с телеграммой, полученной Ламерикиным, назвал на всякий случай домашний телефон художника и еще раз попросил, чтобы кубаревские сотрудники постарались побыстрее найти автора зловещего послания.
Положив трубку, Владимир, заметив неподдельный интерес Каримова, сказал:
— Ты, наверное, все уже понял из разговора?
— Да, конечно! Страшная телеграмма, — согласился Каримов и добавил: — Нехороший человек ее отправил.
— Вот именно, — кивнул Филиппов и, помолчав секунду, поинтересовался: — Справки готовы?
— Конечно. — Председатель райисполкома передал ему вложенные в папку документы. — А теперь есть предложение проехать по этим хозяйствам, чтобы не только знать об их делах по справкам, но и воочию убедиться, что и как, посмотреть на людей.
— Не возражаю, — согласился Филиппов, — но все же для начала, считаю, мне и требуется как раз по справкам ознакомиться с ними хотя бы вкратце, чтобы иметь представление о работе хозяйства.
За годы работы со Славяновым Филиппов научился выбирать из предоставленных ему документов самое главное и нужное, да и по опыту он знал, по каким главным показателям можно судить о работе хозяйства. К тому же у него всегда была под рукой единственная в области знаменитая записная книжка председателя облисполкома, в которую ежегодно заносились точные данные о развитии народного хозяйства области начиная с 1966 года.
Среди председателей горрайисполкомов, которые были наслышаны об этой книжке, желающих познакомиться с ней и даже скопировать ее оказалось немало. Но только для некоторых настойчиво выпрашивающих он сделал исключение и дал им возможность увидеть «малую энциклопедию области». Среди них был и Буткин, председатель Шутковского райисполкома, который при каждой их встрече заводил разговор об этой книжке и просил разрешить прямо в кабинете полистать ее еще разок.
Филиппову понравилась эта деловитая настырность, и он пошел ему навстречу: пусть знающий экономику человек поработает с этим важным источником подробных сведений о развитии народного хозяйства области, но только здесь, в кабинете. Буткин в очередной раз полистал книжку, а вскоре привез с собой экономиста — симпатичную и деловую женщину, и она дня два работала с цифрами, выписывая все, что ей рекомендовал начальник.
Владимир впервые нарушил указание своего шефа — никому не разрешать пользоваться своей записной книжкой, — решив, что она послужит Буткину хорошим подспорьем в разработке собственной «энциклопедии» с аналогичными данными о развитии народного хозяйства своего района. И в своих предположениях он не ошибся: через два года пытливого и экономически подкованного предрика Буткина по решению бюро обкома партии направили из его благополучного, находящегося в числе передовых района поднимать Фильменский, который прочно занимал место в группе отстающих. И Буткин, проанализировав его хозяйственную деятельность за несколько прошлых лет и сравнив с показателями работы района, который возглавлял раньше, сразу же нашел немало «узких мест» в его экономике и с молодым задором принялся за их ликвидацию, используя для этого и свой опыт, и свои знания. Прошло еще несколько лет, и он успешно вывел район в число середняков, а затем и в передовые. Не зря говорят, что хорошая информация стоит дорого, а главное, ею надо уметь воспользоваться, чтобы четко увидеть, за что следует взяться в первую очередь…
Полистав подготовленные для него документы, Владимир без особого труда увидел плюсы и минусы каждого хозяйства. Он аккуратно сложил все справки в папку и, сунув ее в портфель, сказал:
— Теперь я готов ехать сначала в отстающий колхоз, а потом к Гунару.
Хозяйство Гунара Ильясова «Заветы Ильича», которое тот возглавлял около десяти лет, считалось одним из лучших в районе. Здесь Филиппов уже бывал и как-то незаметно, без особых усилий сблизился с Ильясовым, однажды даже помогал ему устроить жену в областную больницу и просил главного врача принять все необходимые меры по ее быстрейшему излечению.
…Осматривали поля и фермы хозяйств довольно долго и на центральную усадьбу колхоза «Заветы Ильича» вернулись уже во второй половине дня. Сюда следом за ними подъехал и первый секретарь райкома партии Мутилин, с которым у Филиппова теплые отношения возникли с первого официального приезда Владимира в район. Тогда точно так же после ужина в хозяйстве Ильясова вернулись в райком партии, где Филиппов должен был ночевать, и еще долго сидели и разговаривали. Вспомнив рассказ матери о том, что в молодости отец дружил с неким Мутилиным Андреем Степановичем — оба в один год ушли на фронт, но живым вернулся только Мутилин, а после войны он вроде бы жил и работал в соседнем районе, — Владимир поинтересовался:
— Скажи, пожалуйста, Виктор Степанович, а секретарь горкома партии в соседнем районе случайно не родственник твой? Уж больно много совпадений.
— Именно так: это мой старший брат! — с гордостью ответил Мутилин-младший.
Тогда Филиппов рассказал ему о том, что слышал от матери, и предложил:
— Так вот, уважаемый Виктор Степанович, твой старший брат в молодые годы перед армией дружил с моим отцом. И по этому поводу, — Владимир вынул из портфеля НЗ — бутылку «Посольской», — думаю, нам не грех будет выпить за дружбу. Надеюсь, возражать не станете?
— Безусловно! — дружно ответили Мутилин и Каримов.
Снова завязался непринужденный разговор, и длился он до тех пор, пока за окнами не появились первые проблески рассвета. А после «посошка» Мутилин сказал:
— Мы, если честно, рады, что у нас есть такой земляк. И надеемся, что свой район ты без внимания не оставишь. Хотя понимаем, что весь район в целом — для одного ноша явно непосильная. Но если ты, Владимир Алексеевич, по-настоящему возьмешься за одно хозяйство, к примеру за «Парижский коммунар», думаю, будет очень и очень хорошо. Хозяйству нужна твоя помощь. Не забывай земляков!
И с того момента они сблизились и стали очень хорошо понимать друг друга.
Все именно так и получилось: Владимир сделал для «Парижского коммунара» столько, насколько хватало его прав и полномочий. И не только для одного этого хозяйства. На следующий год, когда после сильных морозов погибло большинство садовых деревьев, он сумел обеспечить саженцами весь район, в чем ему помог коллега из соседней области, с которым когда-то они вместе учились в высшей партийной школе.
И впоследствии в Муртазовский район и ставший совсем родным колхоз «Парижский коммунар» Владимир приезжал хотя и не часто, но всегда, когда такая возможность представлялась, с радостью ее использовал.
После встречи у Ильясова, как и в первый раз, вернулись в райком партии, прошли в кабинет Мутилина, где еще какое-то время посидели, поговорили, вспоминая былое, и с удовольствием признали, что тогда, несколько лет назад, здесь приняли правильное решение.
— Мы готовы наградить тебя почетной грамотой за помощь «Парижскому коммунару», — шутил Мутилин. — Живут, как в городе. Воду из колонок набирают.
Проговорив опять, как и в прошлый раз, долго и душевно, с хорошим настроением разошлись, пожелав Филиппову спокойной ночи.
Утром Владимир отправился к Каримову, в приемной которого встретил своего шофера, ночевавшего у товарища. Позавтракали втроем в местной чайхане, потом, пожав друг другу руки на прощание, разъехались каждый по своим делам.
Филиппову, помимо своих важных командировочных обязанностей, нужно было сделать здесь, в районе, еще одно — забрать положенную ему долю конской колбасы, так называемой КЗ. Дело в том, что полгода назад по предложению Карамельникова несколько работников управления сельского хозяйства, и вместе с ними Филиппов, сложившись, купили хорошо откормленную лошадь в северном районе и отправили ее для переработки в Муртазинский район к одному из своих знакомых, который мастерски готовил КЗ, хотя и не быстро.
Вспомнив об этом, Владимир, пока не миновали окраину районного центра, попросил шофера свернуть и остановиться у нужного дома.
Друг Каримова оказался на месте, и, получив от него несколько батонов КЗ, аккуратно завернутых в мягкую хлопчатобумажную ткань, довольный Филиппов уложил их в освободившийся портфель, сказал шоферу, чтобы он брал курс на соседний район, а сам по привычке последних дней принялся продумывать все детали своего отпуска, тут же решив, что парочку батонов КЗ обязательно возьмет в санаторий, еще два положит в утепленный ящик стола, который стоит в лоджии, один оставит жене и дочери, которые большими любительницами этой колбасы не были…
Дорога была хорошая, и шофер, не сбавляя скорости, мчал до сотни километров в час.
Граничащий с Муртазовским район, куда они ехали, был знаменит тем, что когда-то здесь находилось наследственное имение дворянского рода Пушкиных, куда и сам Александр Сергеевич неоднократно приезжал и где в память о пребывании великого поэта был открыт музей Пушкина, известный всему миру.
Несколько раз бывал в нем и Филиппов; поэтому, планируя свое пребывание в районе, он решил, что в музей не пойдет, а, поговорив с председателем райисполкома о делах и получив необходимые справки, посмотрит два хозяйства и постарается управиться за день; к вечеру же отправится в обратный путь и сэкономленный таким образом день проведет в Амулине, где передаст тетушкам гостинцы и встретится с Ласкиным.
Так он и поступил.
…Возвращаясь из Амулина, где встреча, как и всегда, прошла тепло и душевно, Владимир, проезжая мимо Калган, неожиданно для самого себя вдруг почувствовал какую-то неодолимую тягу к этому бывшему когда-то районному центру. А почему бы не заехать в село с тем же Каримовым, а можно и с одной из своих тетушек? И все у них расспросить, и походить по тем местам, где в годы войны находился райвоенкомат, — сохранился ли он? А рядом должен быть такой же двухэтажный деревянный дом, в котором жила их семья… А где-то на окраине села находился клуб, и там в годы войны показывали фильм об Александре Невском, и ему, Вовке Филиппову, нравилось смотреть, как на льду Чудского озера наши мечами рубили врагов и те шли под воду в своих тяжелых доспехах…
Владимир помнил, как вместе с мальчишками забирался в большую деревянную бочку, в которой они не сгибаясь стояли в полный рост, и, делая шаг вперед, катали ее по улице то в одну сторону, то в другую до тех пор, пока взрослые не выгоняли их оттуда. Смутно помнил и соседей по фамилии вроде Зайцевы, у которых было много книг, чему он искренне завидовал: уж очень интересно было рассматривать в них картинки.
Но главное, что сохранила память о Калганах, — приезд отца на краткосрочную побывку из пункта формирования частей перед отправкой на фронт. В полушубке, в шапке, опоясанный ремнями, он был какой-то необычный. Потом в квартире собрались друзья-товарищи, выпивали и желали отцу благополучного возвращения с победой, а потом все куда-то ушли. И тогда Вовка, попробовав какого-то красного вина, решил собрать из бутылок остатки понравившегося ему напитка. Он слил его в чайную чашку и, накрошив туда белого хлеба, сделал себе тюрю, опять попробовал — понравилась. И тут, увидев, как Вовка сладко уплетает что-то красное, младший братик Сашка с плачем категорически потребовал дать поесть и ему «красненького». Вовка вначале раздумывал: стоит ли? Но, почувствовав, что в груди его как-то очень приятно стало теплеть, решил не жадничать и остатками тюри накормил и братика. А потом Сашку вырвало, и Вовка здорово испугался. Но тут вернулись мать и отец. Узнав, в чем дело, они не стали ругать и бить Вовку, а дали Сашке кипяченого молока… Эта памятная встреча с отцом была последней. Вскоре его отправили на фронт, а мать, сложив все вещи на подводу, отвезла братьев в Амулино к бабушке и деду, а сама уехала в город на торфоразработки, чтобы заработать денег на жизнь. Письма от отца и матери у Филипповых читали и перечитывали всей семьей. А потом пришла эта страшная бумага — похоронка. Отец погиб, когда ему было всего двадцать восемь лет.
Решив, что при первой же возможности обязательно заедет в Калганы с кем-то из тетушек, Владимир переключился на свои предстоящие и пока еще не решенные дела, которых набиралось немало. Перво-наперво предстояло сдать командировочное удостоверение, получить отпускные и, если это возможно, купить в кассе обкома партии билет на самолет. Если у кассирши билетов уже нет, то попросить билет у Бычкова, командира авиаотряда, из его брони, что Владимир делал не один раз. День-другой придется поработать — подготовить текст для использования его в будущих выступлениях председателя облисполкома. Где-то между делом позвонить Кубареву и узнать, как продвигаются поиски автора жуткой телеграммы, присланной художнику Ламерикину.
А уж после этого, чтобы не болтаться на глазах у Катерины, дней на восемь — десять лечь в больницу, и не в свою, что у трамплина, а в ту, которая находится на окраине города, одним словом, к другу, подпольная кличка которого «доктор». У него условия хорошие: палата на одного, а в ней — телефон, холодильник, телевизор, вода, есть и стол, на котором можно писать и работать с документами, привезенными из командировки, если он не успеет закончить все у себя в кабинете.
Перед выпиской из больницы, уже имея на руках санаторную карту и билет на самолет, можно устроить небольшие проводы, пригласив на них «доктора», «маршала», Пальцева и Буравкова.
«Может, для украшения мужской компании позвать и Алену?» — подумал было Владимир, но тут же от этой идеи отказался, решив, что для общения с ней времени впереди будет более чем достаточно.
А что до того, чтобы накрыть стол, — все в лучшем виде сделает медсестра, которой поручит это сам «доктор» — главный врач больницы.
Однако, поразмыслив еще, Владимир понял, что от устройства проводов в больнице, безусловно, тоже придется отказаться: лишние расходы. Но главная причина состояла в том, что все эти люди, и еще несколько близких ему друзей, были в списке приглашенных на день рождения Алены. Торжество было намечено провести на турбазе «Волжский откос», директором которой являлся давнишний, еще со времен работы на «Красном вулкане», друг — Александр Чижов. Туда уже были отправлены мясо, копченая колбаса, рыба, консервы, водка, лимонад, пиво, а теперь, пожалуй, можно выделить и один батончик КЗ.
Готов был и подарок Алене: в запасе у Буравкова с трудом нашли модные импортные туфли, которые ей оказались впритирку, но пришлись по нраву. А вот после торжества в «Волжском откосе», на другой день, можно с удовольствием посидеть в сауне, потом окунуться в бассейне с холодной водой, а для этого надо попросить «доктора», чтобы он забронировал баньку…
Вроде все вопросы без особых усилий поддавались решению, хотя по-прежнему оставались и такие, заниматься которыми жгучего желания у Филиппова пока не возникало. До сих пор обида на жену все еще продолжала гнездиться в его груди.
«Нет! — вспыхивал он лишь при одном воспоминании о ней. — Ты уж извини меня, Катерина Алексеевна, быстро позабыть твои беспочвенные претензии — это ну просто никак невозможно! И за это тебе тоже придется пережить кое-что. Хотя жаль Маринку, она тут ни при чем, но и она, к сожалению, уже переживает. А может, надо как-то сгладить ситуацию и по установившейся традиции принести домой большой торт, поставить его в холодильник? Шампанского, конечно, брать не стоит… Лучше купить Маринке еще стопку новых книг, которые должны появиться вот-вот на базе. Это для нее лучший подарок. Что ни говори, а дети и в самом деле — наше будущее. И чтобы дите, к сожалению одно-единственное, могло жить и учиться спокойно, оставлю, как и раньше, в спальне на своей тумбочке приличную часть отпускных. Пусть растет Маринка, пока не зная забот и трудностей. И бывай здорова, Катерина Алексеевна! Встретимся после отпуска, и трудно представить, какой эта встреча будет!»
Приняв решение, Филиппов несколько успокоился и почувствовал себя увереннее. Вроде все предусмотрено, некоторые деликатесы: пара баночек икры, крабов, два батона копченой колбасы и две бутылки «Посольской» — в сейфе на работе, вещи дома, а сам он в добром здравии возвращается в родной город, где ему еще предстоит сделать самое главное: заранее позвонить в санаторий «Голубая Русь». И не кому-то, а главному врачу, чтобы сообщить ему номер рейса, день и время прилета, а от него узнать номер машины, которую он пришлет в Минеральные Воды.
Владимир облегченно вздохнул. Теперь, когда в голове его был четкий план действий на ближайшее оставшееся перед отпуском время, со свойственной ему настойчивостью и упорством Филиппов принялся за его реализацию.
Зная, что дома его ожидала по-прежнему не радостная встреча, а неприязнь и непонимание жены, которая продолжала свою линию перевоспитания мужа: не разговаривала с ним, при виде его моментально уходила и, закрывшись на защелку, спала в гордом одиночестве, — Владимир все рассчитал так, что в город они приехали вечером.
Катерина и дочь смотрели какой-то кинофильм. Увидев мужа, жена демонстративно выполнила свой обычный маневр, а Маринка радостно засуетилась возле отца.
Улыбаясь, он выложил гостинцы из Амулина, взяв ватку, смочил ее растительным маслом, протер ею батон КЗ и предложил дочке:
— Может, пару кусочков попробуешь?
— С удовольствием! И пару деревенских яичек сварю, — ответила она, принимаясь хлопотать у плиты.
Владимир попросил, чтобы дочка и на него сварила два яйца, нарезал КЗ побольше, принял душ, подкрепился и лег спать в большой комнате, где Маринка все еще смотрела какой-то фильм, а перед сном, повернувшись к стене, принялся думать о том, с чего завтра начнет свой рабочий день.
* * *
Не меняя традиции, Филиппов появился в своем кабинете значительно раньше общепринятого. Разложил содержимое портфеля по столам и полкам, потом дозвонился до «доктора» и договорился с ним об одноместной палате в его больнице, чтобы немного подлечиться, и не мозолить глаза жене, и самому пореже видеть ее. Потом по существующему в аппарате правилу оформил командировку, сдал командировочный бланк в канцелярию, сходил в кассу обкома партии и выкупил билет на самолет до Лисентуков на тот же рейс, что и у Алены.
Довольный, что для поездки в санаторий у него подготовлено все, за исключением санаторной карты, Владимир пообщался в приемной с секретаршей председателя, Липатовым и Лесновым, предупредив их, что ляжет в больницу подлечить невралгию тройничного нерва и заодно оформит недостающую для отпуска карту о состоянии здоровья.
Вернувшись в кабинет, он сделал еще несколько звонков друзьям и взялся за составление справки о работе четырех хозяйств двух районов, в которых он побывал.
Истратив полдня на один район, он дождался, когда материал напечатают, и только после этого вызвал дежурную машину, заехал домой за вещами, чтобы отправиться в больницу к «доктору», где в спокойной обстановке вычитает, а потом неторопливо подготовит материал по второму району.
Объяснив дочери, где он будет находиться, Владимир сложил все в небольшой дорожный чемодан из мягкой кожи и отправился в больницу, пообещав, что, как только обустроится, позвонит и сообщит ей номер телефона, чтобы в случае каких-либо вопросов она могла сразу его найти.
Уже находясь в машине, Филиппов подумал, что надо будет позвонить и Алене, чтобы уточнить свое местонахождение и номер телефона в палате.
В больнице за различными процедурами и написанием отчета по командировке время летело быстро, с каждым часом и днем приближая его к отпуску, которого после стольких тяжких испытаний, выпавших на его долю, Владимир ожидал как никогда.
Получив через несколько дней санаторную карту, он съездил на работу за отпускными; пересчитав и разложив деньги на две равные части, одну часть завез домой и в конверте положил, как и всегда, на тумбочке в спальне.
Теперь для отлета в Лисентуки у него было на руках все, можно поделиться этой новостью с Аленойи вообще встретиться с ней. Поэтому, вернувшись в свою палату, Филиппов позвонил ей, и она пообещала к вечеру приехать.
Для встречи с Аленой Владимир, как обычно, основательно подготовился: нарезал колбасы, сыра, КЗ, вымыл несколько апельсинов и яблок, все разложил в тарелки и убрал в холодильник.
Сияющая от счастья, что встречи их участились, Алена появилась, как и обещала, перед самым ужином. Владимир позвонил на пост дежурной сестре и предупредил, что ужинать не придет, а после ужина уже никаких процедур, кроме одной таблетки, выписанной ему врачом на ночь, у него не было.
Закрыв дверь на ключ, они сели с Аленой за стол. Выпили по рюмочке «Посольской», с аппетитом поели и после чая с зефиром, включив для фона телевизор, занялись любовью…
Под самый конец вечерних новостей встали, умылись, еще раз неторопливо и со вкусом закусили и завели разговор на любимую тему — о предстоящем совместном отпуске.
— Ты все уже подготовил? Билет взял? — беспокоилась Алена.
— Все, все. Об этом я тебе и хотел сказать. Билет на тот же рейс, что и у тебя. Собрал в дорогу кое-что из продуктов. КЗ понравилась?
— Очень! Видишь, я опять за нее принялась.
— Может, еще немного полежим, кино посмотрим? — предложил не без умысла Владимир.
Удобно устроившись, они снова легли в кровать и, думая об отпуске, смотрели на экран чуть ли не безучастно. Неожиданно зазвонил телефон. Филиппов торопливо снял трубку.
Алена бросила взгляд на часы и невольно встревожилась. «Интересно, кто это так поздно к нему? Наверное, из дома или друзья. А может, новая подружка?» Из обрывков разговора без труда можно было понять, что случилось что-то серьезное. Желая побыстрее выяснить что, она, едва дождавшись окончания разговора, спросила:
— Кто звонил?
— Дочь.
— Это хорошо.
— Марина сообщила мне страшную новость: бабушку увезли на «скорой». Теперь она в тридцать третьей. Накануне моего отпуска — и такая беда! Этот год для меня самый невезучий из всех. Даже не знаю, что будет завтра-послезавтра. Что же делать? Ведь это очень серьезно!
— Может, еще все обойдется? — робко высказалась Алена, боясь больше всего, что дело и впрямь очень серьезное и ей придется лететь отдыхать одной.
— Завтра все выясню. Хотелось бы, чтобы обошлось, — ответил Владимир, с сожалением думая, что отпуск, вероятнее всего, придется отложить. Да и сегодня было бы лучше, чтобы Алена уехала домой. Но выгонять человека из теплой постели совсем негоже. И потому он попросил ее:
— Давай попробуем уснуть, хотя я не думаю, что мне это удастся.
Еще совсем недавно мечтавшая втайне о продолжении любовных утех Алена очень быстро отказалась от этих надежд и, удобно устроившись на руке Владимира, уснула.
Владимир же, продолжая лежать не шелохнувшись, казалось, совсем забыл о близости молодой красивой женщины, словно и не ощущал ее рядом. В голове его теснились другие мысли. Что делать с путевкой, с билетом? Билет можно сдать. Продукты можно съесть дома, с друзьями-товарищами, а вот кому сплавить путевку? Хотя, если продлить больничный, можно попробовать договориться с главным врачом санатория о смещении сроков ее использования. Но, конечно, это только при условии, что с матерью ничего особо страшного не произошло. Если же у нее тяжелый инфаркт, то все эти варианты ни к чему и об отпуске придется позабыть или отложить его до лучших времен…
Много разных мыслей пронеслось в сознании Владимира. Наконец, высвободив онемевшую руку из-под головы уснувшей на ней Алены, он повернулся на правый бок и еще долго лежал и думал: что же ему делать и как быть? Одно было ясно: надо дожидаться утра, чтобы получить из больницы точные сведения о состоянии матери. Не зря же в народе говорят про утро, которое мудренее вечера.
…Утром, накормив и напоив крепким чаем Алену и выпустив ее в дверь, которая выходила из палаты прямо во двор больницы, Филиппов сходил на укол, а потом принялся названивать заведующему облздравом, зная, что Русаков рабочий день всегда начинает рано. Ему повезло: Русаков и в самом деле был уже на службе. Выслушав Владимира, он обещал разобраться в ситуации в самое ближайшее время и рассказать, что и как там, буквально минут через тридцать.
Еле выждав этот промежуток времени, Филиппов торопливо набрал номер телефона Русакова и узнал от него точную картину случившегося:
— У матери обширный инфаркт. Сейчас ее из коридора, где она находилась первое время, перевели уже в реанимацию. Далее, — рассказывал Русаков, — я дал указание, чтобы приняли все необходимые меры. Лично разговаривал с главным врачом. Владимир Ильич Шерстнев — хороший специалист и очень порядочный человек. Он все понял. Можешь потом ему позвонить. Запиши номера его телефонов. Кстати, на лечение уйдет минимум два месяца.
Владимир записал номера Шерстнева, поблагодарил Русакова за оперативность, положил трубку и окончательно понял, что от поездки в Лисентуки ему придется отказываться: мать у него одна, и никаких сомнений и рассуждений в этом случае быть не должно. Ему надо постоянно находиться на своем рабочем месте, и пусть она знает об этом. Одно это придаст ей силы и вселит уверенность, что сын не бросит ее на произвол судьбы, а примет все необходимые меры для ее выздоровления.
Дальнейшие события подтвердили правоту принятого им решения: мать, несмотря на принимаемые врачами усилия, все еще находилась в тяжелейшем состоянии. Владимир спешно сдал горящую путевку в канцелярию, билет — в кассу обкома партии и вышел на работу.
…Вернувшись вскоре из отпуска, председатель облисполкома Славянов, узнав о болезни матери своего помощника, выразил Филиппову глубокое сожаление и пообещал любую помощь, если она потребуется, в любую минуту.
Владимир поблагодарил Славянова за заботу и пояснил, что ход лечения матери взял под свой контроль Русаков.
Четыре месяца за ее жизнь шла самая настоящая борьба, и в ней, кроме медицинского персонала, принимали участие все родные и близкие Владимира, постоянно дежурившие у койки больной.
«Общими усилиями, — признался как-то Филиппову главный врач больницы Шерстнев, — мы вытащили вашу мать, не побоюсь этого слова, прямо из могилы. Ведь надо же такому случиться: вылечили сердце, а тут инфаркт легкого. Такое не часто случается. Но теперь, слава богу, все позади!»
Болезнь матери сблизила всех родственников, благотворно отразилась она и на отношениях Владимира и его жены. Катерина вместе с Маринкой не раз навещали больную, и вскоре в семье Филипповых наступили мир и согласие.
Уставший и вымотанный выпавшими на его долю переживаниями, по горло загруженный работой, Владимир совсем позабыл о своем неиспользованном отпуске и вспомнил о нем лишь зимой, когда Буравков, зная об этом, попросил его составить ему компанию и отправиться недельки на две в местный пансионат, чтобы покататься на лыжах и полностью отключиться от рабочих будней.
Подумав, Владимир согласился, но, конечно, при условии, что его отпустит председатель облисполкома, и тогда он готов ехать с другом не на две, а на целых три недели!
— Это возможно? — спросил Филиппов.
— Без проблем! — заверил его Буравков. — Директор пансионата мой давнишний приятель.
Славянов, понимая, что́ пришлось пережить его помощнику за этот неудачный во всех отношениях год, пошел ему навстречу. И вскоре два друга прибыли в расположенный в сосновом бору пансионат, прямо на месте выкупили путевки и славно жили все три недели.
Каждую пятницу вечером к Филиппову на электричке приезжала Алена и оставалась у него до воскресенья.
Буравкова тоже навещала приятельница, но визиты ее были неожиданны и носили кратковременный характер.
Прекрасная погода, приятная компания, встречи с друзьями, которые их навещали, сделали отпуск насыщенным и запоминающимся.
Домой оба вернулись бодрыми, загоревшими, готовыми к любой работе.
Глава 16
Прошло пять лет. Для Владимира Филиппова они не были легкими. Он по-прежнему работал помощником председателя облисполкома, занимал ставший ему родным кабинет номер сто тридцать восемь и еще более упрочил свое положение как мастер в написании и шлифовке многочисленных докладов и выступлений шефа.
Выступления председателя облисполкома на сессиях областного Совета депутатов трудящихся после призывного слова «Товарищи!» традиционно начинались с фразы: «Выполняя решения … съезда партии, наметившего…» Так было и на сессии, утверждавшей Продовольственную программу области, рассчитанную до 1990 года.
Важнейшими крупными объектами в этом долгосрочном документе были названы Чернокаменская птицефабрика и Выштинский свиноводческий комплекс на сто восемь тысяч голов откорма свиней в год. Но одно дело наметить перечень объектов, а другое — решить, кому можно доверить руководство их строительством, особенно комплекса. И хотя отношения первого секретаря обкома партии и председателя облисполкома все эти годы оставались лишь деловыми, сугубо официальными — никаких совместных бань и приятельских застолий тет-а-тет, — когда на бюро обкома партии встал вопрос о кандидатуре руководителя строительством, Богородов, следуя избранной им тактике после пережитого унижения на приеме у секретаря ЦК КПСС Давыдова — использовать по полной программе талант руководителя и организаторские способности Славянова на пользу области и в своих корыстных целях, — выступая, сказал:
— Выштинский свиноводческий комплекс, как вы знаете, будет крупнейшим не только в нашей области, но и во всей Нечерноземной зоне России. Для нас он имеет огромное значение, поэтому возглавить его строительство надо поручить достойному человеку. У нас есть такой. Вы, наверное, догадываетесь, о ком идет речь. Он хорошо зарекомендовал себя в качестве начальника штаба во время капитального ремонта оперного театра, потом при реконструкции театра драмы. Теперь все проверяющие из столицы, а это люди высокого ранга, обязательно просят предусмотреть в плане их пребывания в нашем городе выход в драматический театр… Думаю, Иван Васильевич и на этот раз оправдает наше доверие!
Члены бюро проголосовали за Славянова единогласно.
Придя после заседания в свой кабинет, шеф пригласил Владимира к себе и, довольный, прямо-таки сияющий, поделился новостью об утверждении его начальником штаба. А заметив, что помощник, как всегда, с ежедневником в руках, объявил:
— Будешь вести всю организационную работу по подготовке заседаний штаба. Вот тебе, — он протянул Филиппову несколько напечатанных листов, — список руководителей генподрядчика, трестов, строительно-монтажных управлений, других предприятий и организаций, которых потребуется приглашать, причем заранее. И ты лично будешь сообщать каждому о дне и времени заседания. Запомни следующее: замена первых лиц заместителями — только в исключительных случаях! Далее, — посмотрев, успевает ли помощник записывать, Славянов продолжил более размеренно: — К каждому заседанию будешь готовить мне вступление минут на десять и заключение минут на пятнадцать — двадцать. Каждое заседание обязательно должно быть запротоколировано, и протокол сброшюрован. Приглашай для этого стенографисток. Потом сам активно начинай работать по стенограмме. Добивайся выполнения намеченных штабом решений и мер, а в случае безответственного отношения к этому кого-либо сразу ставь в известность меня. Вот главное в твоей работе. Учитывая, что тебя от прямых обязанностей — подготовки докладов и другой работы — освобождать никто не собирается, мы выделяем тебе в помощь двух специалистов: начальника отдела из управления капитального строительства облплана и инженера из управления сельского строительства. На весь период новостройки. Далее, — диктовал Славянов, — для подготовки моих выступлений на заседании штаба можешь обращаться за помощью к любому руководителю или его заместителю. Объемы строительства очень большие и превышают, к примеру, затраты на реконструкцию театра драмы почти в пятнадцать раз. Однако определенный опыт у нас уже имеется. Думаю, справимся. Давай, Владимир, действуй.
Вскоре все закрутилось, задвигалось и, несмотря на многочисленные возникающие осложнения, решалось, и выйти из этого бешеного ритма Владимиру, с учетом других нелегких его обязанностей, было непросто. Только поработает по стенограмме, глядишь, уже пора собирать отчеты подрядных организаций и сразу браться за написание вступления и заключения. А тут еще какое-либо важное областное мероприятие, на котором Славянову предстоит выступить, и Филиппову, одному или с «бригадой», надо писать председателю очередное выступление.
Как-то в жаркий июльский день Владимир сидел в своем кабинете с включенным вентилятором и звонил директору строящегося комплекса Клюшкину, чтобы узнать, каким образом он отправил отчеты о проделанной с прошлого заседания штаба работе. Обычно для этого, чтобы уменьшить расходы на транспорт, использовали попутные машины или рейсовые самолеты между Выштой и областным центром. Выяснив у Клюшкина, как отправлены документы, Филиппов взялся за вычитку принесенных его помощниками по штабу черновиков выступления Славянова.
Зазвонил городской телефон, но не тот, чей номер был указан в справочнике, а дополнительный, номер которого Владимир называл не каждому. Поэтому Филиппов быстро снял трубку.
— Слушаю!
— Очень хорошо, что слушаешь. Привет тебе с «Красного вулкана».
— Здорово, Иван! — Владимир сразу узнал друга молодости, а теперь замдиректора завода Ивана Николаева. — Что у тебя нового, как жизнь молодая?
— К нам приехал Елисеев, народный артист СССР. Ты разве не знаешь, что он, как и ты, бывший вулкановец?
— В первый раз слышу.
— Неделю у нас прожил. Показали ему турбазу, пионерский лагерь, что на реке Сереже. А на завкоме утвердили почетным членом коллектива нашего завода. Доволен был! Восторгался и благодарил душевно — рад, что не забыли мы земляка. На память о его приезде мы подготовили хороший фотоальбом и подарили ему. Завтра он уезжает, а сегодня мы организуем ему дружеские проводы. В семь вечера. Если желаешь — добро пожаловать! В Дом культуры, — уточняя, предложил Николаев.
— Спасибо за приглашение. Кстати, сегодня я с Елисеевым уже поговорил, если это можно назвать разговором.
— Что так?
— Сижу в кабинете. Секретарша пообедать ушла. Раздается звонок, снимаю трубку: «Слушаю», — «Говорит Елисеев». — «Очень хорошо. Сводку привез?» — думая, что это мастер с Выштинского комплекса, обрадованно спрашиваю я. И тут же на другом конце провода кладут трубку. Видишь, каков он? «Говорит Елисеев». И, очевидно, хотел услышать от меня охи-ахи, а я ему про сводки с комплекса. Кажется, он кровно обиделся, что его, народного артиста, не узнали! — посетовал на спесь столичного гостя Филиппов.
— Понятно, — согласился Николаев. — Как народный он привык, что его везде встречают, да не просто, а с хлебом-солью. Поэтому еще раз спрашиваю: приедешь?
— Во сколько, ты сказал, начало?
— В семь вечера. Подъезжай, Володь, посидим, поговорим. Мы уже давненько не встречались.
— Спасибо, Иван, приеду, если ничего аварийного не случится.
— А что, и у вас бывает что-то аварийное?
— Конечно! И такое, что решать приходится на самом высоком уровне. Помнишь взрыв на речном судне? Десятки людей тогда погибли. Крутиться приходилось до ночи. Правительственная комиссия работала… А театр драмы, — вспоминал Филиппов, — когда мы проводили полную реконструкцию? Копнули поглубже в подвальном помещении, под зрительным залом, и представь себе, обнаружили… Ну, что бы ты думал? И не отгадаешь!
— Бомбу? Неразорвавшийся снаряд?
— Близко к этому, Иван. А конкретно — кубическую емкость, заполненную мазутом. И кубик этот гораздо выше человеческого роста. Нетрудно представить, что в случае чего он мог бы шарахнуть не хуже, чем бомба. Понимая, какую опасность представляет эта штуковина, шеф сказал мне: «Пока не вытащите цистерну из-под театра, об отпуске не может быть и речи». Вместе с главным инженером главка Сырцовым повозились с ней не один день.
— Но это у вас единичные случаи?
— Какое! Вот, например, на той же реконструкции театра драмы, — горячо продолжил Филиппов. — Прихожу как-то утром, а люди и не думают приступать к работе. Перед театром — полно народу. Как на митинге столпились, шумят, волнуются. Нам ежедневно один из районов города по графику около ста человек в помощь присылал. Спрашиваю прораба: в чем дело? Не объясняя, он приглашает меня спуститься вместе с ним вниз, в подвал, откуда мы запланировали вынести битый щебень и старую штукатурку. Входим в подвальное помещение, и вдруг в тишине отчетливо слышу: где-то тикают часы. Хотя известно, что в подвале никто обычно ходики не держит. Это может быть только часовой механизм в каком-то взрывном устройстве! И действительно, на груде камней вижу металлическую коробку. Ужаснулся, конечно! Прораб сказал, что из-за этого механизма в коробке люди и отказались работать. Я обратился в КГБ. Оказалось, что это реле времени.
— Да, кто-то сыграл с вами злую шутку, — согласился Николаев и уточнил: — А сегодня-то что у вас аварийного?
— У нас не сегодня, а в понедельник состоится заседание штаба по строительству Выштинского комплекса. По долгу службы готовлю шефу на это заседание вступление и заключение. В общей сложности минут на тридцать, — пояснил Филиппов.
— Ну, думаю, это для тебя особого труда не составит. Ты же член Союза журналистов. Мигом настрочишь.
— Для такого уровня «мигом» не подходит. Надо сидеть и серьезно думать, что и к чему. Обычно для подготовки так называемой болванки мне выделяют специалистов в помощь, — разъяснял Владимир. — Сегодня «болванку» мы уже сделали, а для составления окончательного варианта ожидаем, когда и каким транспортом пришлют точные данные. Только сейчас сообщили, что их доставит пилот рейсового самолета. К сожалению, он прилетает в семь вечера. К этому времени наша машина будет уже на аэродроме. И все равно я не успеваю подъехать к вам вовремя.
— Я тебя понял, Владимир, — сказал Николаев. — Но все-таки смотри по обстановке. И приезжай — теперь сам знаешь, куда и когда.
Владимиру хотелось пообщаться со своими «вулкановцами», а заодно и встретиться с народным артистом Союза. Он догадался, что Елисеев звонил, чтобы поговорить со Славяновым. В последние годы в каждый свой приезд в город он стал делать это. А началось такое после того, как матери артиста выделили квартиру: Славянов лично занимался решением данного вопроса. «Интересно, каков в общении народный? Быстрей бы получить отчеты, а там, глядишь, возможно, удастся и на встречу на часок заехать».
Однако самолет из Вышты приземлился в аэропорту с опозданием на двадцать минут. Пока привезли документы, пока переписывали два текста выступлений председателя, потом считывали, исправляли ошибки, наступила ночь, и Владимир понял, что встреча с народным не состоится. Однако особо об этом он и не жалел: ведь этим вечером был заложен еще один кирпичик в фундамент общих усилий, от которых во многом зависело быстрейшее завершение строительства громадного комплекса, с пуском которого предполагалось заметно улучшить обеспечение населения области продуктами питания. Сознание этого радовало Владимира гораздо больше, чем встреча с народным артистом.
Оставшись один в кабинете, Филиппов с удовольствием вспоминал важнейшие моменты своей работы здесь, в облисполкоме; приятно было сознавать, что иногда, выходя за рамки своих должностных полномочий и обязанностей, он совершал благие дела. С его помощью колхоз «Парижский коммунар» из отстающих поднялся в середняки, хотя на это ушел не один год. А дорога с твердым покрытием в село Великовское? Тоже отрезок немалый — поменьше, чем в Амулино, но все-таки около пяти километров. Хорошо, что поддержал Гунин, новый начальник управления сельского хозяйства, и выделил необходимые средства, понимая, что большинство жителей села трудятся в его отрасли. Однако деньги еще не все, не менее трудный вопрос — где и как достать щебенку, а ее требовалось много! В то время уже шло строительство Выштинского свиноводческого комплекса. Подумав, Владимир, используя свои полномочия, данные ему Славяновым как начальником штаба, позвонил директору Кримчевского горно-обогатительного комбината и попросил найти возможность отгрузить щебенку автопредприятию, представитель которого, главный инженер, со всеми необходимыми документами обратится к нему. И вопрос был решен. А когда возникла проблема с вагонами, помогать подключился первый заместитель председателя облисполкома Миклушевский. И вот дорога уже служит людям!‥
Но если на работе у Филиппова все обстояло нормально и даже больше — можно сказать, было в наилучшем виде, то в отношениях с женой снова наступила полоса отчуждения. Случилось это после звонка сестры, которая неожиданно сообщила ему неприятную новость:
— Твоя-то сделала третий аборт.
— Откуда ты узнала? — сразу завелся Владимир. Он хорошо помнил, как за первый, без его ведома сделанный аборт устроил жене грандиозный скандал и тогда с трудом удержался, чтобы не ударить ее, а про последние два не знал и даже предположить не мог, что, забыв про обиду и гнев мужа после первого, она пойдет на это еще не раз.
«Может, ее с кем-то спутали?» — подумал было с надеждой Филиппов, а вслух спросил:
— Кто тебе сказал?
— Источник надежный. Катерина твоя ходит к докторше, которая училась со мной в школе. Вот такие дела, братец. Это что она, с твоего согласия?
— Какое там согласия! Я готов прибить ее за это!
— Вот тебе и тихоня. Тихой сапой, а все решает по-своему. Надо же — пойти на детоубийство!
— Ладно, я разберусь, — все больше закипая от возмущения и обиды на жену, ответил Филиппов сестре и положил трубку.
Едва дождавшись окончания работы, Владимир примчался домой и сразу прошел в комнату дочери: ему не хотелось, чтобы Маринка стала свидетелем их очередного скандала. К счастью, она ушла в студию бальных танцев, которой руководили известные в городе и области педагоги Риверты.
А Катерина в это время, зная, что вот-вот должен прийти муж, старательно готовила на кухне ужин. Увидев появившегося в проеме двери Владимира, еще в костюме и белой сорочке с галстуком, удивленно спросила:
— Ты чего не переодеваешься?
— Успею. Скажи мне, зачем ты ходила к врачихе?
— К какой врачихе?
— Тебе лучше знать! — Владимир, еле сдерживаясь, чтобы не ударить Катерину, назвал ей фамилию и сумму, которую она заплатила, а потом выпалил: — Ты что себе позволяешь, дура?!
— А зачем мне рожать дебилов?
— Почему дебилов? Дочь-то у нас школу с серебряной медалью окончила, университет — с красным дипломом.
— Ты был пьяным! И мучиться потом с дебилами не хочу. И не буду! Надо домой трезвым приходить.
— Праведница ты безмозглая! А не знаешь, что аборт — это хуже, чем прийти домой навеселе. Ты делаешь сиротой дочь и нас: меня и себя. И большой грех берешь на душу!
— Бог меня простит.
— За подобное прощения не бывает! Как ты не можешь понять: случись что с нами — Маринка сразу сиротой останется!
— За нее бояться нечего. Она работает. Не нынче-завтра замуж выйдет. У нее своя семья скоро будет.
— Баба ты и есть баба. Совсем забыла, что и нас под старость ты делаешь несчастными, брошенными. Ну и тварь же ты, Катька!
— Сам ты тварь! — отрезала она и торопливо ретировалась из кухни, увидев, что еще совсем немного, и муж может ее ударить.
Как и всегда при скандалах, Катерина по отработанной схеме закрылась в спальной комнате.
Переодевшись, Владимир умылся, потом вернулся на кухню, выпил в сердцах пару рюмок, немного перекусил и лег спать в большой комнате, с облегчением подумав, что впереди его ожидает отпуск. «Путевку Леснов обещал. Надо лишь выбрать время и подписать заявление у шефа. Вскоре понесу ему последний вариант выступления и подложу заявление в папку. Никаких «аварийных» больших мероприятий вроде бы уже не ожидается: сессию провели. Думаю, возражать не будет, отпустит: ведь знает, что у меня хронический гастрит. И отпуск проведу не в одиночестве, а с Аленой — она давно настаивала, чтобы вместе поехали в Лисентуки. Когда-то наш вояж туда сорвался из-за тяжелой болезни матери. Теперь она вылечилась, и на этот раз все должно получиться. Да и вообще уехать от такой домашней обстановки, как можно подальше от Катерины — это самое лучшее, чтобы немного успокоиться и забыть про ее художества».
* * *
Славянов готовился к отъезду на пленум райкома партии в тот район, где в молодые годы он работал первым секретарем. В третий вариант своего выступления Иван Васильевич внес необходимые дополнения, изменения и передал его Филиппову, чтобы он довел текст до кондиции.
Выполнив задание председателя, Владимир отнес выступление в машбюро на перепечатку и, сложив в нижний ящик стола старые варианты доклада шефа, ожидал, когда принесут новый текст. Ждал он и прихода председателя колхоза «Идея Ильича» Чагина, предупредившего, что зайдет «по личному вопросу».
Быстрее оказались машинистки. Вычитав принесенный ими текст, Владимир вложил первый экземпляр доклада вместе со своим заявлением на отпуск в папку председателя, но решил придержать ее немного у себя, а шефу отдать лишь после того, когда появится Чагин и расскажет, какие у него проблемы: может, есть срочная потребность попасть на прием к Славянову?
Вскоре дверь филипповского кабинета широко распахнулась и с грохотом ударилась о стоявший в углу сейф — так всегда входил только Чагин.
Поздоровались. Без предисловий гость начал со своей любимой фразы:
— Что у вас нового, мил человек?
— Совсем недавно сдали новое здание управления внутренних дел области. Организовали краткий сюжет об этом по местному телевидению. Думаю, ты сам видел.
— Видел, видел, — охотно подтвердил Чагин. — И что заметил: был момент, когда сначала Богородов, как всегда, повел правым плечом, а следом за ним Иван Васильевич сделал бодливое движение головой. Что это они так расчувствовались?
Оба руководителя области бывали у именитого председателя колхоза не однажды, и он давно знал про их особые привычки. Поэтому Владимир, слышавший подробности от Леснова, который присутствовал на торжестве, не таясь от бывалого председателя, пояснил:
— Это они так реагировали на слова Секачева, который в своем выступлении поблагодарил сначала строителей, а потом обоих руководителей области, которые активно поддержали его при возведении здания и сделали максимум возможного, чтобы оно было построено.
— Теперь понятно, — протянул многозначительно Чагин и тут же попросил: — Мил человек, вроде как-то неудобно, но жизнь заставляет: пособи обуть и одеть моих — жену, дочь, внука. Да и самому кое-что надо бы приобрести. Вращаться приходится сам знаешь в каких кругах, и негоже выглядеть серым и затюканным. Турарину ты помогал, думаю, мне тоже не откажешь?
— Какой разговор, Григорий Михайлович! Правильно мыслишь, — заметил Филиппов. — Прямо сейчас и решим твой вопрос.
Владимир тут же снял трубку и позвонил Буравкову, объяснил ситуацию и попросил принять Чагина наилучшим образом.
Выслушав их разговор, Чагин обрадованно сказал, что все понял и вскорости подъедет к Буравкову, а потом, словно оправдываясь за свою просьбу, пояснил:
— Я когда бываю в Москве, захожу к своему старинному другу, и он всегда помогает мне. Но ведь в столицу не наездишься!‥ Хорошо было бы кого-нибудь из своих устроить на престижную должность здесь, в нашем городе…
— Мысль неплохая, Григорий Михайлович, над ней можно поработать. Кстати, если не секрет, что у тебя за друг такой всемогущий там, в столице? — поинтересовался Филиппов.
— Никакого секрета нет: начальник тыла Московского военного округа. Генерал, участник Отечественной. Мы после армии остались друзьями. Когда начинается сезон охоты, он изредка наведывается ко мне. На вертолете.
— Это же замечательно! — не сдерживаясь, воскликнул Владимир. Он сразу вспомнил недавний, состоявшийся всего несколько дней назад, разговор с Буравковым, который поделился с ним радостной новостью: его бывшую начальницу в военторге готовятся проводить на пенсию. Вот бы начальником военторга устроить Рыжухина! Вслух же сказал: — Знаешь что, Григорий Михайлович? Если у тебя есть телефон генерала, то надо позвонить ему прямо сейчас.
— Зачем?
— Пригласи его на охоту, раз он такой ее любитель. Овсы уже поспели, и можно идти на медведя. Организуй все, как и положено, на высшем уровне. Не скупись. А когда он, наверняка довольный удачной охотой, начнет готовиться к возвращению, как бы невзначай предложи ему взять на должность начальника военторга, здесь, в областном центре, Тимофея Александровича Рыжухина. И тут же вручи генералу анкетные данные с фотографией.
— А что, там начальника нет?
— Пока есть начальница, но ее скоро уже не будет: проводят на пенсию.
— Кто же такой Рыжухин?
— Это друг Буравкова и мой тоже. Послужной список у него неплохой: работал продавцом, директором магазина, сейчас заместитель директора оптовой базы. Одним словом, все годы, что я его знаю, работает в торговле. Его анкетные данные и фотографию мы предоставим тебе уже сегодня, когда приедешь к Буравкову. Все понял? Вот и хорошо. Давай звонить. А чтобы не ждать, когда освободится междугородняя линия, я организую тебе разговор по правительственной.
— Я позвоню после того, как Иван Васильевич подпишет мне письма на имя генерала, а потом тыловики передадут нам списанную технику — мощные машины и самосвалы, — подумав, ответил Чагин.
— Давай твои письма, я отредактирую их и напечатаю на фирменном бланке, ты завизируешь и пройдешь с ними к председателю, — предложил Филиппов, и Чагин с ним согласился.
Вскоре письма были оформлены, как положено. Передав их Чагину, Владимир сказал, чтобы тот дожидался его возвращения, и, взяв папку с выступлением председателя, спешно отправился к нему в кабинет.
— Сколько получилось после сокращения? — традиционно спросил Славянов подошедшего к его столу помощника.
— Восемнадцать.
— Нормально. Тогда я могу немного отойти от текста и побольше поговорить в зависимости от обстановки на месте. Все, действуй, Владимир! — сказал председатель, беря фломастеры всех цветов радуги, чтобы разметить текст по абзацам.
Однако Филиппов не уходил.
— Иван Васильевич, в папке мое заявление на отпуск.
— Опять желудок и опять в Лисентуки?
— Все именно так. Хронический гастрит. После санатория желудок работает нормально чуть меньше года, а потом начинает напоминать о себе.
— Давай подпишу. Сейчас самое время для отпуска. Уборка почти закончилась. Пока ничего аварийного нет. Николай Юрьевич из отпуска вернулся. Теперь моя очередь. Когда я буду возвращаться, ты вылетаешь. Так и договоримся.
— Да, так и по путевке получается.
— Я знаю, Леснов говорил, — подписав заявление, Славянов, видя, что Филиппов все еще не торопится уходить, спросил: — У тебя что-то еще?
— Можно мне съездить по традиции в хозяйства?
— Конечно. Сделай так: в два из северной зоны и в два из южной.
— Понял, Иван Васильевич, будет сделано. И еще один вопрос: к вам просится Чагин.
— Он где? У себя в хозяйстве или здесь?
— У меня в кабинете.
— Пусть заходит. И скажи секретарше, чтобы приготовила два стакана чая.
…Прошло немало времени, пока довольный Чагин вернулся в кабинет к Филиппову.
— Иван Васильевич просил передать тебе письма для быстрейшей отправки адресату. — Председатель протянул их Владимиру и тут же попросил: — Теперь давай по правительственной соединяй меня с Москвой. Вот номера генеральских телефонов…
Поздоровавшись со своим столичным другом, Чагин рассказал ему сначала о письмах, которые завтра будут у того на столе, а затем сообщил, что овсы поспели и наступило время, когда можно поохотиться на медведя. Узнав предварительную дату прилета генерала, радостно распрощался с ним и положил трубку.
— Значит, не подведешь меня перед генералом и отправишь мои письма, как ты говорил, фельдсвязью?
— Именно так. И можешь не волноваться: завтра же они будут в почте твоего большого друга.
— Добре, мил человек. С тобой можно иметь дело. Я отправляюсь к Буравкову. Анкету на Рыжухина у него забрать?
— У него. Я уже звонил ему. Все в порядке. Заодно познакомишься с самим Рыжухиным. А вообще, — добавил Филиппов, — если меня не будет, держи связь с Буравковым: он всегда на месте. А для полного порядка вот тебе телефоны обоих.
По-мужски обменявшись крепким рукопожатием, они расстались довольные друг другом и удачным стечением обстоятельств. Козьма Прутков на этот счет верно говорил: «Случай идет навстречу тому, кто его ищет».
* * *
После проводов председателя облисполкома в отпуск, организованных Славяновым для своих близких единомышленников в малом зале столовой, как всегда, на высоком уровне, Филиппов, имея разрешение шефа побывать в четырех хозяйствах двух районов, в командировку, однако, не торопился. Хотя желание отправиться в область было немалое: он еще не простил Катерине ее вероломства и видеть жену и показывать своим отношением к ней, что ничего особенного не произошло, не мог. Он не ехал в командировку потому, что решил дождаться результатов встречи Чагина с начальником тыла Московского военного округа.
«Странно, — размышлял Владимир, — встреча уже состоялась, а Чагин почему-то не звонит. Можно, конечно, и самому позвонить Григорию Михайловичу. Вдруг встреча произошла, а разговора о Рыжухине не получилось?»
Позвонил — сказали, что в правлении председателя нет, а где он — никто не знает. И тут неожиданно вместо звонка из родного хозяйства в кабинет Филиппова обычным манером вкатился собственной персоной улыбающийся Чагин.
— Я твоего звонка дожидаюсь, даже в командировку не еду, — признался Филиппов и по тому, как председатель улыбался, понял: дело сдвинулось в нужном направлении.
— Ну что ж, мил человек, правильно делаешь. Довожу до вашего сведения: встреча и разговор состоялись. Позавчера генерал вертолетом вернулся в столицу. Он выслушал меня и твердо заверил, что вопрос будет решен. Рыжухин должен прибыть в отдел кадров, и чем скорее — тем лучше. Вот фамилия, имя, отчество и телефоны человека, к которому ему надо обратиться. Я не стал говорить об этом ни Буравкову, ни Рыжухину. И вот почему: идея твоя, ты и веди дело сам, — подытожил свое сообщение Чагин.
Филиппов согласился с его доводом и, выслушав в деталях, как прошла встреча, остался доволен. Хватка у Чагина еще та, железная!
Председатель известнейшего колхоза посидел у него совсем немного, посмотрев на часы, скоро поднялся и отправился по своим делам к начальнику управления сельского хозяйства Гунину, назначившему ему встречу.
После ухода Чагина Филиппов сразу пригласил к себе Рыжухина. А переговорив с ним, занялся организацией дня рождения Алены.
День рождения провели с субботы на воскресенье на турбазе, директором которой был Александр Чижов, старинный друг Владимира еще со времен его работы на «Красном вулкане». В список приглашенных включили лишь узкий круг самых близких и проверенных: Соколовского, Буравкова и будущего нового начальника военторга Рыжухина. Четверть века Алены отметили прекрасно.
Вернувшись домой поздно вечером как будто из сада, Владимир принял душ, переоделся, поужинал для видимости и, как всегда в период размолвки, занял излюбленное место в большой комнате на диване под своим портретом, написанным народным художником России Ламерикиным…
Дождавшись, когда Рыжухин был утвержден начальником военторга и вернулся в город, Филиппов горячо поздравил друга с хорошей должностью и наконец-то отправился в командировку по двум районам, где все было организовано на должном уровне…
В оставшиеся перед отлетом в Лисентуки несколько дней, выбрав момент, когда Катерины не было дома, Владимир оставил ей половину отпускных, как всегда, на тумбочке в спальне; потом позвонил главному врачу санатория «Голубая Русь», сообщил ему номер своего рейса и время прилета в Минеральные Воды, попросил прислать за ним машину, записал ее номер, не забыл и про главное — зарезервировать одноместный номер на солнечной стороне.
И лишь после этого принялся с подъемом за написание по горячим следам отчета о своей командировке в хозяйства. Сначала написал черновой вариант, потом, прочитав его, внес существенные поправки и отдал перепечатать. Закончив подготовку второго варианта отчета, вложил его в папку для примеров и запер в сейф. Потом заплатил партийные и профсоюзные взносы, расписался в кассе взаимопомощи о взятии ссуды в размере двухмесячного оклада, навел порядок на столе, рассортировал поступившие сводки за декаду и ежедневные. За этой нудной работой его и застал, заставив вздрогнуть, неожиданный звонок по городскому.
Неторопливо сняв трубку, Владимир отрекомендовался:
— Филиппов слушает.
— Привет, Владимир Алексеевич, это Ламерикин. Имею честь доложить: ваш заказ выполнен. Жду в гости. Когда сможешь?
— Сегодня! — понимая, что тянуть со встречей неудобно да и нельзя: в начале следующей недели предстоит вылет в Минводы, — ответил Владимир и поинтересовался: — Не будешь возражать, если я приглашу с собой Соколовского? Ему давно хочется побывать в твоей мастерской.
— Никаких возражений! Жду обоих. До встречи! — ответил художник.
С Ламерикиным Владимир познакомился, когда однажды пришлось ему отмечать по списку явку приглашенных к председателю облисполкома художников. Тогда потребовалось срочно нарисовать портреты новых членов Политбюро ЦК КПСС, причем один из них как раз собирался приехать в область с официальным визитом и уже согласовал с руководством сроки своего пребывания.
Портрет нового члена Политбюро Ламерикин сделал в кратчайший срок. Потом, когда после реконструкции стали готовить к открытию театр драмы, на заседании штаба пришли к выводу, что без портрета великого земляка — Максима Горького — театр не театр. И тут же возникла очередная проблема: а кто напишет этот портрет «буревестника революции»? Стали думать. И однажды на небольшом совещании в театре вновь вернулись к этому вопросу. Тогда Филиппов предложил кандидатуру Ламерикина, напомнив, что художник быстро и очень качественно выполнил заказ облисполкома. Кстати, и рекомендованные Ламерикиным коллеги также выполнили свои задания в срок. Владимира поддержал начальник управления культуры Лухманов.
Выслушав мнения других участников совещания, Славянов некоторое время размышлял, а потом отдал предпочтение Ламерикину. По заданию шефа Филиппов пригласил художника к Славянову для разговора на эту тему. И вскоре в театре появился прекрасный портрет Горького.
Именно с этой работы началась настоящая дружба художника и помощника председателя облисполкома. Как представителю искусства, Ламерикину импонировало, что Филиппов не просто чиновник, а человек творческий, член Союза журналистов СССР. Оба прониклись уважением и симпатией к тому, что каждый из них делает свою работу умело, мастерски.
Однажды после очередного визита к Славянову Ламерикин по традиции заглянул к Филиппову, чтобы поделиться радостной вестью о том, что на следующей неделе отправляется в столицу, где ему должны вручить удостоверение члена-корреспондента Академии художеств Российской Федерации.
Владимир искренне поздравил художника, он был рад за него. И тут, волнуясь, Ламерикин обратился к нему:
— Извините, Владимир Алексеевич, у меня к вам такая же просьба, как у моего друга, которому вы уже помогли.
— Интересно, кто же ваш друг?
— Гладилов Александр Сергеевич. Это он посоветовал обратиться к вам.
— Для Гладилова я решал разные вопросы. Например, помог получить садовый участок. Что конкретно требуется вам?
Посмотрев внимательно на Ламерикина, Филиппов без труда заметил, что на прием к председателю он приходит в одном и том же поношенном костюме.
— Да надо бы приодеться немного. Вчера ходили с женой по магазинам — ничего путного не нашли. Блата у меня нет, и искать его мне некогда. Вы же знаете, работаю с утра до вечера. А после Москвы уже намечено другое важное событие — выставка художников Поволжья. Я председатель ассоциации.
— Хорошо, Вячеслав Федорович, я помогу.
И Владимир тут же позвонил сначала Буравкову, а затем Соколовскому, попросив каждого помочь члену-корреспонденту Академии художеств России Ламерикину и его семье.
После этого разговора Ламерикин зауважал Филиппова еще больше.
А когда от кого-то из присутствовавших на совещании в театре драмы узнал, что идею поручить именно ему написать портрет Горького первым высказал Филиппов, в знак уважения и благодарности к помощнику председателя облисполкома твердо решил непременно написать портрет Владимира.
Как-то на даче у Филиппова за дружеским застольем Ламерикин неожиданно спросил его: не согласится ли он попозировать ему. Владимир, хотя и тронут был таким предложением, представив, сколько времени потребуется на это, сославшись на свою и в самом деле большую занятость, вежливо отказался.
Не желая отступать от задуманного, художник тут же попросил у Владимира фото, которое ему самому нравится больше других. Филиппов нашел такое, и в день его рождения Ламерикин вручил ему портрет молодого Владимира, того, которому еще не было и тридцати. Портрет понравился всем. Глядя на него, близко знавшие Владимира обычно говорили: «Ты на нем, Владимир Алексеевич, как артист».
Катерине подарок художника тоже очень понравился. Она была в восторге от того, что увидела на портрете не привычного ей в повседневной обыденности человека, а чуть ли не деятеля искусства, и невольно подумала с гордостью: не зря же влюбилась когда-то в него! И в тот же миг у Катерины возникла заманчивая идея: а чем хуже она? Было бы весьма неплохо и ей получить к своему дню рождения портрет, а потом повесить его рядом с портретом мужа. К реализации своего плана она приступила незамедлительно.
Хорошо зная характер мужа — если он приходит после работы в небольшом подпитии, то становится особенно общительным, а главное, добрым, готовым выполнить любую просьбу, — она решила воспользоваться этим.
Ждать особенно долго не пришлось.
После очередной сдачи доклада Славянову Владимиротметил это событие вдвоем с Бедовым и домой пришел навеселе.
Не ругаясь, Катерина заботливо угостила мужа его любимыми чебуреками, потом за компанию выпила с ним по стакану чешского пива и без предисловий завела разговор о том, что было бы очень кстати, если бы в большой комнате их квартиры появился еще один портрет — ее, Катерины.
— Думаю, для Ламерикина выполнить твою просьбу труда не составит. Можешь не сомневаться — он тебе не откажет. Или у тебя не хватает смелости, чтобы попросить его об этом?
— Я этого не сказал, — тронутый заботой жены, ответил Владимир. И, обдумав просьбу Катерины, посчитал ее убедительной и охотно согласился выполнить ее желание.
Катерина тут же вручила мужу давно выбранное ею фото, он положил его в карман, а через некоторое время передал художнику.
И вот теперь портрет жены был готов и настала пора его забирать. Ламерикин, конечно же, был вправе ожидать, что «пустым» Филиппов к нему не приедет. Хотя можно приехать и без обязательной в таких случаях бутылки, все равно в гостях у художника выпивки не избежать, в чем Владимир убеждался неоднократно.
«Это даже хорошо, — подумал он, — можно будет по-настоящему расслабиться, а потом, вернувшись домой, видимо, уже поздненько, вручить портрет Катерине, и мир, пусть и плохой, восстановится».
Хотя обида на нее у Филиппова все еще была большой… Но, подумав, что и сам-то тоже не святой, он решил: «Ладно, сначала съезжу за портретом, а там увижу, что делать. А пока позвоню «маршалу». Тот, когда решал проблему «экипировки» художника и его семьи, сказал, что неплохо бы познакомиться с ним поближе».
И хотя в пятницу вечером застать Соколовского дома, а тем более на работе было маловероятно, Владимир вначале набрал номер директорского кабинета.
Друг оказался на месте и принял предложение Филиппова с удовольствием, сказав, что поддержит компанию и морально и материально, а также транспортом. Договорились, что́ из продуктов они возьмут с собой в гости к художнику для дружеской беседы, а встретиться решили на старом месте — у памятника Чкалову на Волжском откосе — часа через полтора, когда «маршал» закончит свои дела со строителями, которые возводили пристрой к основному зданию базы для внедрения новой системы управления.
Время пролетело незаметно, и вот машина с неизменным водителем дядей Петей, повидавшим многое, работая у Соколовского, уверенно тронулась от памятника прославленному летчику, взяв курс на окраину города, где находилась мастерская народного художника.
Держа в руках набитые закуской и водкой дипломаты, на шестой этаж поднялись без остановки. Владимир энергично нажал кнопку звонка, прислушался. И на вопрос: «Кто?» — ответил: «Мы!»
Узнав голос помощника председателя облисполкома, Ламерикин быстро открыл дверь и, улыбаясь, радушно пригласил гостей в свою мастерскую.
Соколовский, впервые оказавшийся здесь, искренне удивился размерам мастерской, а потом с удовольствием стал слушать художника, который охотно рассказывал о своем творчестве, делился планами на будущее, показав сначала готовые полотна, а затем те, над которыми работал в настоящее время.
Внимание гостей привлекла батальная картина, посвященная Великой Отечественной войне. Над ней Ламерикин работал уже не первый год. Соколовскому панорама битвы понравилась, но со свойственной ему сдержанностью он высказался очень кратко: «Впечатляет!» Зато потом, познакомившись еще и с другими незаконченными работами, разразился целой тирадой.
— Да! — восторженно выдохнул он. — Чтобы достичь этого, надо, наверное, с утра до вечера работать над полотном, добиваясь наивысшей правдивости и выразительности! Я бы такой нагрузки ни в жизнь не выдержал.
И, уважительно помолчав несколько секунд, подошел к Филиппову, многозначительно ткнул его в бок:
— Скоро ли ты, отпускник, закончишь резать? Ужасно хочется есть. И не только.
После его слов, окинув взглядом практически готовый стол, Ламерикин внес свою лепту — вынул из холодильника приберегаемые для таких случаев деликатесы: баночку икры и солидный кусок карбоната. И стол принял весьма презентабельный вид.
Не меняя привычки, начали с водки, закусывая селедкой и овощами. В перерыве между тостами взялись за икру. Сидели, свободно общаясь, допоздна. И лишь тогда Ламерикин, посмотрев в окно, сказал, что пора собираться по домам, иначе добраться отсюда будет непросто: скоро прекратят движение автобусы, а такси здесь поймать проблематично.
— Уедем и без такси! — услышав это, заверил Соколовский, поднимаясь со стула с бутылкой в руке.
— Каким образом? — удивился Ламерикин.
— У меня здесь будет машина, — пояснил «маршал». — Дядя Петя свое дело знает. Наверное, уже подъехал. Доставит каждого, куда требуется. А потому прошу на посошок.
Выпили и, на ходу закусывая, стали подниматься из-за стола.
Филиппов заторопился первым, про себя думая, что хотя доедут они быстро, Катерина все равно уже изрядно переволновалась. Ну ничего, это ей за все хорошее. Сегодня она все стерпит. Владимир взял портрет жены и с помощью Ламерикина стал его упаковывать.
Увидев в руках друга портрет Катерины, Соколовский категорически заявил, что пустым, без чего-либо подобного, уходить из мастерской ни за что не желает, и снова уселся за стол.
— У него, — показывая на Владимира, возмущался он, — эта красавица Катька и так всегда под боком. Да Алена на запасном пути. А что мне? Мне тоже чего-то хочется.
Видя, что дело принимает непредвиденный оборот, Ламерикин предложил «маршалу» выбрать один из пейзажей со стены слева от стола. Сделав свой выбор, Соколовский, прижимая картину к груди, с гордостью объявил, что теперь и он чувствует себя человеком, приобщенным к искусству. А потом, улыбаясь, добавил:
— Я не могу оставаться в долгу. Прошу вас проехать со мной.
Соколовский лихо сунул непочатую бутылку водки снова в свой дипломат и, пошатываясь более других, направился к выходу.
Дорога была неблизкой: с одного конца города на другой, но за разговорами никто этого не заметил. Наконец машина остановилась у высотного здания, рядом с которым стояло такое же, но более известное не только в городе и стране, но и во всем мире — в нем проживал ссыльный академик, один из создателей водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров.
Знавший об этом Филиппов, показывая на высотку, спросил друзей: что они могут сказать про этот дом?
— Его, как и многие другие в этом микрорайоне, — гордо и уверенно начал Соколовский, — построил директор института Судаков. Мы с ним паримся в бане вместе. Это большой человек!
— Ответ достойный, но не полный, — похвалил Филиппов друга и добавил: — Сейчас зайдем в квартиру, и я расскажу вам, кто находится с нами по соседству.
«Маршал» энергично надавил на кнопку звонка и, не дождавшись быстрого ответа, начал давить не переставая до тех пор, пока дверь не открыла молодая, невысокого роста симпатичная женщина, одетая в темно-синий спортивный костюм.
Вошли в тесную прихожую двухкомнатной квартиры. Соколовский бережно положил свою картину на антресоли и сразу принялся торопить хозяйку, чтобы она побыстрее что-нибудь разогрела и собрала на стол.
Усадив друзей в большой комнате, «маршал» налил всем по рюмке и предложил выпить за здоровье присутствующих.
Слегка закусив, Ламерикин напомнил Филиппову о данном им обещании рассказать про таинственного жильца из соседнего здания.
— В нем отбывает ссылку, — начал Владимир, — хорошо известный вам трижды Герой Социалистического Труда, академик Сахаров, отец водородной бомбы и ярый борец за права людей… Однажды он побывал в нашем театре драмы, а когда после спектакля вышел на площадь, то невольно задумался над тем, как бы ему побыстрее вернуться домой, а это, сами видите, неблизко. У театра же поймать такси — дело безнадежное, как, впрочем, и в микрорайоне, где находится мастерская нашего уважаемого Вячеслава Федоровича. Вдруг на площади появилась черная «Волга», и академик, не теряя надежды, поднял руку. Машина, представьте себе, остановилась. Пообещав шоферу хорошо заплатить, Сахаров попросил его подбросить до дома и назвал свой адрес. Водитель был не прочь подкалымить и охотно согласился. Он не знал, кого везет, но с этого момента за ним и за человеком, которого обслуживала машина, в течение недели велась непрерывная слежка.
— И кого же обслуживала эта машина? — не удержался и первым спросил «маршал», чтобы узнать тайну.
— Заместителя председателя облисполкома Галкина, — ответил Филиппов и закончил: — Как выяснилось впоследствии, никаких крамольных отношений с академиком Сахаровым у него, конечно же, не было. Не обнаружилось также и порочащих связей с представителями западных держав. И тем не менее бедного шофера, сумевшего неплохо подработать, с автобазы облисполкома уволили, а зампреду рекомендовали другого, более надежного.
— Да, перестраховались наши органы, — высказал свое мнение Ламерикин. — Хотя лучше перегнуть, чем недогнуть. Видимо, есть строгая установка: всех, кто общается с опальным академиком, немедленно брать в разработку и вести за ними наблюдение.
Соколовский, слушая эти рассуждения, меж тем зорко посматривал на свою пассию, которая без особого стеснения внимательно разглядывала Филиппова. И когда выпили еще по одной, даже не успев как следует закусить, «маршал» в порыве внезапно охватившей его ревности вдруг обозвал свою подружку стервой и резким движением опрокинул на нее стол.
С трудом успокоив его, Филиппов и Ламерикин тут же вышли на улицу. Было уже далеко за полночь, и оба понимали, что найти такси, чтобы добраться до дома, проблема не из простых. И вдруг они услышали голос дяди Пети, которого не заметили, потому что его машина стояла чуть в стороне, под деревьями.
— Владимир Алексеевич, мне дана команда развезти вас по домам. Прошу!
— Вот это забота о друзьях! — не скрывая своего удивления, восхитился Ламерикин. — Все-то у него предусмотрено!
— На то он и «маршал». Такое у него правило, — пояснил Филиппов.
Облегченно вздохнув, друзья с чувством благодарности к Соколовскому устроились на заднем сиденье и, продолжая тихо разговаривать, двинулись в обратный путь.
Несмотря на позднее время, Владимир уговорил Ламерикина заехать к себе, чтобы в присутствии автора вручить жене портрет и обмыть его хотя бы одной рюмочкой. Ведь повод-то какой!
Филиппов уверенно открыл замки, но дверь оказалась запертой еще и на внутреннюю железную задвижку, которую он изготовил сам. Владимир хорошо знал, что ломать ее — мартышкин труд.
Не желая стоять столбом перед дверью собственной квартиры, он принялся усиленно жать на кнопку звонка, напряженно вслушиваясь в происходящее за дверью. Наконец послышались шаги, и недовольным заспанным голосом жена спросила: «Кто?»
Услышав голос разгневанного мужа, открыла дверь, но, увидев его в изрядном подпитии да еще с собутыльником, которого даже не успела толком рассмотреть, прямо перед носом Владимира вновь захлопнула ее.
Обозленный Филиппов еще долгое время давил на кнопку звонка, но все его усилия так и не принесли результата.
Когда, несолоно хлебавши, друзья вышли из подъезда, Ламерикин не выдержал и с возмущением высказался:
— Владимир Алексеевич, не обижайся, но я никак не пойму: к тебе, помощнику председателя облисполкома, и такое наплевательское отношение? И со стороны кого — жены?! Не ожидал, что у тебя такая супруга. Пусть пьяный, пусть избитый, но пришел-то ты не куда-то, а домой! Уму непостижимо, что хозяину квартиры, уважаемому в области человеку дома не открывают дверь! Как же это можно?
Владимиру было так стыдно перед народным художником, написавшим портрет этой мегеры, что, пытаясь утешить его, он даже попытался как-то ее оправдать:
— Такое отношение к пьяным у нее в крови. В детстве да и потом, уже взрослой, она вдоволь насмотрелась на выкрутасы своего отца. Он инвалид войны, прекрасный шаповал, трудяга, но, к сожалению, большой любитель выпить и ко всему непредсказуемый дебошир. Скандал способен учинить из-за пустяка. Как только выпьет — обязательно начинал буянить, бить жену. И детей гонял, когда те были маленькие. Помню, как мы с Катериной первый раз приехали к ним в гости. Посидели, изрядно выпили и хорошо закусили. Казалось бы, достаточно, но вот он, русский характер: тестю моему, Алексею Васильевичу, показалось мало! И он тут же распорядился, чтобы жена подала еще бутылку.
— А что вы пили? — поинтересовался Ламерикин.
— Самогонку. Она, по словам тестя, была приготовлена из хлеба, но выглядела, как вода на дне ржавой кастрюли: желтоватая. Зато крепкая, — рассказывал дальше Филиппов. — Мне уже никакого питья не требовалось, и я хотел было уйти. Увидев это, тесть возмутился: дескать, ты что, не мужик? Если мужик — оставайся. Тут он снова, но уже более решительно позвал жену. Не увидя ни жены, ни водки, приподнялся со стула и зычным голосом напомнил, кто в доме хозяин. И когда супруга его выглянула в кухонный проем, со всей силой запустил в нее тарелкой квашеной капусты. Хорошо, что промахнулся: тарелка, ударившись о стену, разбилась вдребезги! Вот такая история, — закончил рассказ Филиппов.
— Но ты-то, надеюсь, не такой буянистый? — поинтересовался Ламерикин.
— Пока еще ни разу в жизни не ударил ни одну женщину! — твердо ответил Владимир, хотя только что, стоя в дверях собственной квартиры, готов был треснуть Катерину как следует, чтобы не выпендривалась. Однако не успел — та захлопнула дверь.
— И куда же ты теперь, Владимир Алексеевич?
— Может, к матери.
— А она где живет?
— Недалеко от «Красного вулкана», в Ленинском районе.
— Далековато. Я предлагаю другой вариант — ко мне. Остальное увидишь сам, — предложил художник.
Зная, что Ламерикины живут неподалеку, всего в двух остановках, Владимир без раздумий принял предложение.
Войдя в квартиру, художник первым делом попросил жену, чтобы она быстро приготовила что-нибудь перекусить и выпить. Пока мужчины раздевались, мыли руки, стол оказался накрыт.
Посмотрев на жену, Ламерикин спросил ее, не желает ли она повечерять с ними? Однако Валерия, легко покачав головой, отказалась. И тогда художник очень буднично объявил ей, что Владимир Алексеевич останется у них ночевать, на что последовал согласный кивок.
Едва друзья успели выпить по одной рюмке и слегка закусить мясной запеканкой, как на кухню снова заглянула Валерия, сообщив, что постель на диване в зале готова.
…Проснувшись утром, Владимир немного полежал, с волнением обдумывая предстоящий план своих действий на субботу и воскресенье, главным образом с учетом конфликта, непредвиденно возникшего в его и без того непростых отношениях с женой. Из этих нелегких раздумий его вывело осторожное покашливание Ламерикина, яростного курильщика. Заслышав его, Филиппов тотчас поднялся. Он оделся, умылся и на радушное приглашение друга выпить по стакану горячего чая охотно согласился, но позавтракать категорически отказался, не желая больше стеснять гостеприимного хозяина и его приветливую, как видно, искренне уважающую мужа жену. В душе Владимир невольно позавидовал таким семейным отношениям.
— Куда ты теперь, Владимир Алексеевич? — наливая ему в стакан свежезаваренного чаю и понимая, что вопрос этот не из простых, поинтересовался Ламерикин.
— В сад, Вячеслав Федорович. Надо слить воду из емкости для душа, иначе, когда наступят морозы, ее может разорвать. Да там всегда есть что поделать, — пояснил Филиппов, решивший про себя, что оба выходных дня проведет там. Картину жене он пока показывать не будет, а возможно, и совсем не отдаст — спрячет где-нибудь у матери в укромном месте. Да и вообще в понедельник, можно не сомневаться, ему будет не до портрета неблагодарной супруги — предстоит напряженная работа над третьим вариантом выступления Славянова на совещании в Совете Министров, на которое он отправится вскоре после возвращения из отпуска.
Выпив стакана по три чая с бутербродами, Филиппов и Ламерикин по-дружески распрощались, и Владимир уверенно отправился на автостанцию.
Когда показались пригородные кассы, он облегченно вздохнул и надумал позвонить Алене, чтобы пригласить ее к себе в сад. Пусть приедет вечером, а то в одиночестве его будут одолевать слишком тяжелые думы. К тому же они уже давненько не наведывались сюда, и пора бы освежить воспоминания, а заодно нужно обсудить все вопросы о предстоящем отпуске.
С трудом дозвонившись до Алены, Филиппов сказал ей, где он будет находиться ближайшие два дня, и предложил вечером приехать к нему в сад. Услышав ее радостное согласие, Владимир, повеселев душой, закончил разговор и неторопливо пошагал в магазин купить кое-что из продуктов.
Пригласив Алену в сад, Филиппов надеялся, что его думы о позорной ночной сцене исчезнут сами собой. Но ошибся: слишком мало времени прошло с того момента, и стереться из памяти произошедшее так быстро не могло. И в автобусе он думал все время не об Алене — манящей, молодой и красивой, а о том, как опозорила его Катерина, да еще при таком свидетеле — народном художнике России, который написал ее портрет. До самой его остановки в глазах Владимира были эти два портрета — Катерины и его собственный — и недоуменное лицо Ламерикина.
«Все-таки хорошо, что на следующей неделе надо уже улетать! — подумал Филиппов. — А то еще неизвестно, чем бы могла закончиться эта ночная история с портретом…» Желание проучить Катерину у Владимира вызревало, но, подумав, он отказался от этого, ибо поездка в санаторий с другой женщиной — это уже отмщение.
Глава 17
Самолет оторвался от земли и, все энергичнее набирая высоту, стал удаляться от аэродрома. И вот уже дома и заводы родного города, казавшиеся сверху игрушечными, остались позади, Владимир откинул спинку своего сиденья, закрыл глаза и с удовольствием и чувством облегчения подумал: «Слава богу, летим! И все напасти, свалившиеся на мою голову в последнее время, остались позади. Скоро, всего через несколько часов, мы будем в Лисентуках. Расслабимся и устроим настоящий праздник по случаю своего приезда».
В санатории ему все было знакомо: он летел туда уже не в первый раз и знал многих из обслуживающего персонала, и даже имел неплохие отношения с главным врачом.
Занимающиеся оформлением отдыхающих медсестры и особенно Наташа обязательно скажут: «Что же вы, Владимир Алексеевич, приехали к нам со своим самоваром?» А что им отвечать? Сказать, что Алена — подруга жены? Ну и придумал! «Надо устроить так, чтобы никто не узнал, что мы приехали с ней, договорившись об этом еще в родном городе. Поэтому я зайду оформляться первым, а она после меня», — решил Филиппов.
И тут же его мысли переключились на друга, бывшего «вулкановца» Александра Чижова, работавшего теперь директором турбазы завода «Электроник», который в последнее время, что заметили все, близко знавшие его, заметно похудел, стал более нервным и вспыльчивым.
Смотревшая в окно Алена, оторвавшись от иллюминатора, слегка толкнула Владимира своей округлой коленкой, поинтересовалась кокетливо певучим голосом:
— О чем это вы так задумались, Владимир Алексеевич?
— Вспомнил, как мы провели твой день рождения. И знаешь, у меня серьезное беспокойство вызывает Чижов.
— Представь себе, я тоже заметила: он все время хотел казаться радостным, спокойным, но по его внешнему виду чувствовалось, что был чем-то очень расстроен. Порой выглядел таким озабоченным, усталым, что смотреть на него было больно. А что случилось? Ты знаешь? — Алена с ожиданием заглянула в глаза Филиппова.
— Да, знаю, — ответил он. — У Сани случился чуть ли не инфаркт. И вот почему. Помнишь, летом мы были у него на базе? Тогда со мной захотел познакомиться директор их завода Митюшкин.
— Конечно, помню. Хочу сказать тебе, что это очень скользкий тип! В нем чувствуется что-то весьма неприятное, — сказала Алена.
— Именно так. А тогда у нас разговор с ним был очень хороший и серьезный. Он сказал мне, что скоро получит новую квартиру. И готов свою старую передать Чижову. Но в процессе передачи возникло немало вопросов, для решения которых даже директорской власти было недостаточно, и тогда он попросил меня включиться и оказать помощь в оформлении документов. Я с радостью согласился. Договорился по дружбе с председателем Ленинского райисполкома Иваном Николаевым. Мы работали с ним еще на «Красном вулкане». В конце концов квартира директора завода перешла к Чижову. А Саня, сама знаешь, мужик хозяйственный, строить умеет и любит. Какие бар, дискотеку на базе построил! Да и большинство домов на ней по его эскизам возводили. И вот, получив ордер на квартиру, он со всей душой принялся за ремонт наконец-то собственного жилья и сделал его по высшему разряду.
Вдруг нежданно-негаданно в отремонтированную квартиру к Чижовым приходит мать Митюшкина. Квартира после ремонта ей очень понравилась. И по всей вероятности, она была не прочь вернуться в нее. На этой почве у нее, видимо, состоялся какой-то разговор с сыном.
— Почему ты так думаешь? — поинтересовалась Алена.
— Потому что директор после посещения квартиры Чижовых его матерью стал совершенно по-другому относиться к Сане, придирался и раздражался по каждому пустяку: лишь бы был повод. А тут наш уважаемый Александр Александрович сделал непростительный для него ляп, чем вызвал еще большие давление и преследования со стороны Митюшкина.
— Интересно, что же такое он совершил? — спросила Алена, поближе наклоняясь к Филиппову.
— Директор завода направил к нему без путевок четверых своих знакомых. Они прожили на базе неделю, трижды в день питаясь и отдыхая, не делая никаких попыток выкупить путевки, а на следующей неделе спокойно ее покинули. И тогда Чижов направился к Митюшкину. Но тот, даже не дослушав Александра, разозлился, накричал на него и выгнал из кабинета, сказав: «Чтоб глаза мои тебя не видели как можно дольше!» Но этим директор завода не ограничился, а продолжил свой наезд на Чижова. Он рассказал прокурору района, своему хорошему знакомому, о том, что, дескать, Чижов вор и расхититель. Растащил всю базу. Квартиру себе за казенный счет отремонтировал. После таких обвинений за Чижова взялись правоохранительные органы: начались допросы, вызовы к следователю. Вскоре завели уголовное дело. Турбазу по общественной линии проверяли несчетное количество раз различные комиссии. А Сашка такой человек, что все близко к сердцу принимает. Да и любой, окажись на его месте, почувствовал бы то же самое. И вот он попал в больницу. Что-то с сердцем: не то инфаркт, не то микроинсульт. Он мне не говорит и пока ни о какой помощи не просит, дескать, надо подождать немного: вот когда закончатся всякие проверки, сделают выводы, тогда будет видно, что следует предпринять для его защиты. Нервов ему попортили немало, но он пока держится. Когда его совсем загонят в угол — скажет. Такой уж он человек. Не любит лишний раз просить о помощи. Но ничего: что-нибудь придумаем, чтобы не попал за решетку. Ладно, — оборвал себя Филиппов, — хватит о грустном. Давай о твоем дне рождения. По-моему, он прошел на должном уровне. Всем понравился.
— Спасибо тебе, постарался! — Алена улыбнулась, заморгала своими большущими ресницами и мягко сжала ему руку.
Неожиданно Владимир резко поднялся, увидев человека в летной форме. И когда тот поравнялся с ним, оба радушно поприветствовали друг друга.
— Ты отдыхать? — поинтересовался Бычков, а это был он, командир авиаотряда.
— Да, в Лисентуки, — ответил Филиппов. — А ты?
— А я веду самолет, чтобы обратным рейсом забрать твоего шефа.
— Вон в чем дело! Значит, я увижусь с ним? — обрадовался Владимир, имея в виду Славянова.
— Думаю, что да, если зайдешь в депутатскую комнату, — пояснил Бычков.
— Спасибо, Андрей Порфирьевич, за информацию.
Когда Филиппов уселся на свое место, Алена поинтересовалась как бы между прочим:
— С кем ты разговаривал?
— Это командир авиаотряда Андрей Порфирьевич Бычков. Он летит за моим шефом и сказал, где я могу его встретить.
— Вон что позволяет твой шеф! — удивилась Алена. Сам командир летит за ним, рядовым пилотам, видать, не доверяет.
— Значит, возникли какие-то вопросы к нему. И ничего тут особенного нет.
— С какой стороны посмотреть…
— С любой! Тут все в норме.
Начавшийся спор мигом прекратился, когда к ним подошла стюардесса с подносом и предложила на выбор курицу с рисом или бифштекс с картофелем. Оба выбрали второй вариант.
— Давай по рюмочке коньячку? — предложил Владимир.
— Я не против, — согласилась Алена.
Филиппов вынул из портфеля бутылку армянского коньяка и маленькие — подарок Леснова — рюмочки.
— Предлагаю выпить за все хорошее, что ждет нас впереди! — сказал он многозначительно и, чокнувшись с Аленой, первым осушил рюмку до дна.
После кофе завели разговор о предстоящем отпуске, и Владимир рассказывал Алене, что и как в этом санатории им придется пережить, как устроиться поудобнее.
Увлеченные разговором, они не заметили, как подлетели к пункту своего назначения, но об этом им напомнила стюардесса, сообщив по радио погоду и температуру в Минеральных Водах.
— Проболтала с тобой и ничего не увидела, а скоро уже приземляться начнем, — попеняла Владимиру Алена. — Кстати, давно хотела спросить: как будем добираться до санатория? На электричке или автобусом?
— Вообще-то есть специальный автобус от санатория. Но за нами пришлют «Волгу».
— Кто? У тебя знакомые, друзья?
— Нет. Главный врач санатория.
— И за что тебе такая честь?
— Значит, чем-то заслужил.
— А все же? Ну расскажи! — настаивала Алена. — Мне ужасно хочется узнать: за что? Неужели тебе трудно?
— Да нет, совсем не трудно, — начал Филиппов. — Но решать пришлось, прямо скажем, вопрос не простой. У санатория имелась разнарядка министерства на получение машины. Министерств и областей в Союзе много, автозавод — один. И поэтому за «Волгами» всегда очередь. Зная об этом, Немченко, главврач санатория, попросил своего знакомого в нашем городе — заместителя директора авиационного завода — помочь в решении проблемы. Однако у того ничего не получилось. И тогда Немченко позвонил мне и рассказал, в чем суть дела. Я посоветовал ему подготовить письмо на имя нашего шефа и прислать с этим письмом кого-то из работников санатория. Из Лисентуков приехали механик гаража и шофер. Я сразу доложил Ивану Васильевичу: дескать, так и так, главврач «Голубой Руси» всегда устраивает наших людей в хорошие, светлые номера и вообще к волжанам относится доброжелательно, с уважением.
— А что, там есть и темные комнаты? — испугалась Алена, с ужасом представив, что ей может достаться такая, в которой всегда будет как ночью.
— Ты же отдыхала, а не знаешь?
— Не обратила внимания. Я жила тогда на солнечной стороне.
— Что ж, знай: имеются и такие.
— Да, имеются. В них постоянно прохладно и темно, — пояснил Филиппов и продолжил: — Так вот, говорю я шефу, главврач Немченко старается выполнить любую просьбу, с какими наши к нему обращаются. Славянов знал, что я там, в Лисентуках, отдыхал не один раз, и поверил мне. Тут же пригласил механика, взял у него письмо, написал на нем свою резолюцию, потом позвонил кому следует. А после состоявшегося разговора поручил мне сопроводить гостей и проследить за выполнением своего поручения, что я и сделал.
Как только механик вернулся в «Голубую Русь», Немченко позвонил мне и сказал: «Когда поедешь к нам — сообщи. Вышлю за тобой машину». Вот и вся история.
— Ты звонил?
— Да, милая. И уже знаю номер «Волги», в которой мы поедем в Лисентуки. И место, где она будет стоять, дожидаясь нас. И я заказал два одноместных номера. С небольшой доплатой.
В это время в салоне появилась стюардесса. Проследовав в хвост самолета, она внимательно проверила, поворачивая свою ухоженную головку то влево, то вправо, все ли пассажиры пристегнули ремни.
Лайнер пошел на посадку, отчего сразу стало закладывать уши: слух то пропадал, то прорезывался, и длилось такое состояние до тех пор, пока самолет не приземлился.
Быстро сняв с полки портфель и сумку, Владимир и Алена еще какое-то время дожидались разрешения на выход, а когда оно последовало, в числе первых направились к трапу, а потом в багажное отделение, где им снова пришлось постоять, чтобы получить свои чемоданы.
Владимир торопился, боясь не успеть на встречу с шефом. Присланную за ними машину они искали недолго. Поздоровавшись с шофером, Филиппов положил чемоданы в багажник, а портфель поставил рядом с Аленой, которая удобно устроилась на заднем сиденье, и сразу помчался в депутатскую комнату. Ему повезло: за столиком, неподалеку от входа, среди нескольких людей он увидел Славянова, загорелого и улыбающегося. Окружавшие его мужчины, солидные и могучие, чем-то напоминали борцов тяжелого веса: шеи у всех были с такими мощными загривками, что даже трудно было себе представить, какой размер рубашек они носят. Лица у всех были пунцовыми и довольными.
Увидев Филиппова, Славянов встал из-за стола, душевно поздоровался с ним и тут же представил его своим провожающим:
— Это мой помощник, Владимир Алексеевич Филиппов. Прошу к столу, Владимир. И не стесняйся: здесь все свои.
Филиппов сел рядом с шефом на любезно предложенный одним из провожающих стул. Выпив за встречу, сказал, что едет в Лисентуки подлечить желудок.
— В какой санаторий? — спросил один из присутствующих с загорелым лицом и густыми, тронутыми сединой волосами.
— В «Голубую Русь».
— Знаем такой.
— Закусывай, Владимир, — угощал Славянов.
Филиппову есть не хотелось, и ради приличия он взял большую, на вкус оказавшуюся медово-сладкой грушу и постарался незаметно взглянуть на часы.
Уловив этот невольный жест, председатель облисполкома успокоил его:
— Ты не волнуйся, Владимир. Тебя довезут прямо до места.
— Да-да, мы довезем! — дружно подтвердили сидевшие за столом.
— Спасибо, но меня уже ожидает один знакомый. Он на стоянке в машине, — пояснил Филиппов. — Думаю, будет нетактично, если я заставлю его долго ждать. Вещи мои уже там.
— Тогда другое дело! — согласился Славянов и, повернувшись к провожающим, попросил: — Вы уж не забывайте про него. Он в «Голубую Русь» едет.
— Найдем! — заверил председателя облисполкома один из провожающих. — Можете не сомневаться, Иван Васильевич. Вы же нас знаете.
Филиппов, чувствуя, что и его щеки уже становятся красными, стараясь избежать «посошка», поднялся из-за стола, пожал Славянову руку и, пожелав ему благополучного полета и приземления на родной земле, за руку распрощавшись с каждым из сидевших, довольный, направился к машине, где, он не сомневался, волновалась уже не только Алена, но и шофер.
И он не ошибся.
— Мы тебя уже заждались, Владимир Алексеевич! — на полном серьезе начала высказывать свои претензии Алена. — Ждем, ждем, а ты, видимо, забыл, что нам надо еще ехать да ехать.
— Успеем, доберемся вовремя. Я же не с каким-то знакомым сидел и бражничал. А только поздороваться с председателем облисполкома и сразу уйти — никак было нельзя. Да он и не позволил бы мне так поступить! — разъяснил Владимир Алене. — Поэтому пришлось на несколько минут присесть за дружеский стол, остограммиться.
Шофер, понимая, о ком идет речь, улыбнулся и сразу поддержал Филиппова, сказав, что тот сделал все правильно, а в санаторий они успеют доехать засветло. Потом он вырулил на главную дорогу и, прибавив газу, уверенно погнал «Волгу» по хорошо знакомой ему трассе.
Проехав некоторое время молча, Владимир начал рассказывать Алене, что и как они будут делать по приезде в санаторий, делился с ней планами на предстоящий вечер. За разговором не заметили, как доехали до места назначения.
Не выключая мотора, шофер затормозил у больших железных ворот, и находившийся в небольшой, но уютной сторожке дежурный, увидев знакомые номера машины, тут же открыл их. Немного проехав, остановились у главного входа в санаторий.
Забрав вещи из машины, Филиппов и Алена прошли в приемное отделение, которое находилось на втором этаже. Решив, что сначала надо выяснить, кто дежурит и свободна ли медсестра, которая регистрирует и распределяет отдыхающих по номерам, Владимир взял свои портфель и чемодан и вошел в приемное отделение, оставив Алену около входа со всеми ее вещами, предупредив, чтобы она вошла после него, а не следом.
На его счастье, дежурной медсестрой оказалась хорошая знакомая Филиппова, которую звали Наташей. Кареглазая, с по-детски округлыми щеками и пухлыми губками, она, едва увидев Владимира, густо покраснела и, приветствуя его, вышла из-за стола.
— С приездом, Владимир Алексеевич! Очень рада видеть вас снова в нашем санатории.
Они обнялись и поцеловались.
— Для вас забронирован номер на пятом этаже, — усаживаясь на свое «командирское» место, сообщила Наташа и, взяв его документы, принялась за оформление.
А когда закончила, поинтересовалась:
— Вас проводить или найдете номер сами? — Она игриво улыбнулась.
— Не будем спешить, — взяв ключи, ответил Владимир, потом открыл свой портфель, вынул из него коробку конфет и вручил их Наташе. — Кстати, дорогая, если появится кто-то из нашего города или области, посели, если сможешь, на пятый или соседний этаж.
— Хорошо, Владимир Алексеевич, я постараюсь. А завтра накажу девчонкам. Спасибо вам за конфеты, — поблагодарила девушка, а про себя подумала: «Какой-то он стал другой, даже провожать себя не согласился. Что бы это значило?»
— Не торопись меня выгонять, Наташа. У меня есть для тебя кое-что еще в чемодане.
— Может, потом, когда вы устроитесь? — намекнула не без умысла дежурная.
— Не будем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня! — парировал ее слова Филиппов и открыл чемодан, чтобы подарить девушке набор хохломы: поднос и шесть стаканов для кваса.
— Спасибо, Владимир Алексеевич! — Наталья радостно поцеловала его в щеку.
И в этот момент дверь кабинета открылась и в него вошла с чемоданом и сумкой в руках Алена, которая, заподозрив что-то неладное, — времени прошло уже немало — решила, что может смело зайти и выяснить: чем это так долго занимается ее спутник?
Увидев вновь прибывшую, Наталья как ни в чем не бывало отошла от Филиппова и убрала в шкаф подарок. Но щеки ее покрылись густым румянцем, что моментально заметила Алена, и в груди ее шевельнулось жгучее чувство ревности.
Однако, следуя договоренности, Филиппов, проходя мимо нее, подмигнул и, как бы прощаясь с дежурной медсестрой, сказал:
— Ну что ж, я пошел на пятый в пятьсот четвертый. — И неторопливо закрыл за собой дверь.
Пока все складывалось для него хорошо. Следуя народной мудрости «Береженого бог бережет», он не хотел афишировать свою спутницу — ничего хорошего это не принесет.
Пройдет некоторое время, и он убедится в этом еще раз.
Верная своему обещанию, Наталья очень скоро постучала к нему в комнату и, услышав разрешение войти, открыла дверь, остановилась в прихожей, и рассказала ему, что прибыла его землячка, красивая и молодая, на которую, кстати, тоже был забронирован однокомнатный номер, и уточнила на всякий случай:
— Я поселила ее чуть выше — на шестом этаже, хотя в другом конце коридора. Вы же с ней чуть не столкнулись.
— Да-да, припоминаю. С чемоданом и сумкой.
— Правильно. На ужине встретитесь. — А про себя подумала: «Может, он ее знает? Не исключено, что они договорились. Хотя, скорее всего, нет: она же приехала вчерашним поездом. У знакомых в Ясноводске ночевала».
Устыдившись своего подозрения, Наталья вышла в холл, помахала призывно рукой очередному отдыхающему и вошла с ним в лифт, чтобы подняться на нужный этаж.
Развесив на имевшиеся в шкафе плечики платья, блузки и юбки и спрятав подальше от глаз посторонних чемодан и сумку, Алена приняла душ, немного отдохнула, навела макияж, принарядилась и, осмотрев себя в зеркале, осталась довольна и отправилась в номер к Филиппову.
Давно уже готовый к началу совместного отдыха, Владимир ловко нарезал колбасы, открыл баночку икры, вынул бутылку коньяка, порезал на дольки лимон и, прикрыв все это на столе белой бумагой, вальяжно развалился в кресле, с нетерпением поджидая подругу.
На всякий случай стукнув раза два в дверь, Алена вошла в комнату и пошутила, мило улыбаясь:
— Вы кого-то ожидаете, Владимир Алексеевич?
— Вы правы, Алена Петровна, и в этом нетрудно убедиться. — Он поцеловал Алену и гостеприимно указал на стол. — По одной для храбрости, а затем — в столовую. После ужина я схожу в ближайший магазин, куплю овощей и фруктов, чего-нибудь еще, и начнем наш курортный сезон.
— Может, выпьем после ужина? — предложила Алена, боясь, что в столовой от нее будет пахнуть.
— Ни в коем случае! С прибытием вас, Алена Петровна, и за все хорошее, что ждет нас впереди!
Они выпили, закусили дольками лимона и отправились в столовую, не забыв взять с собой санаторные книжки.
Их определили за один столик, который находился неподалеку от экзотичной пальмы, посаженной в красиво оформленную деревянную бочку.
После ужина, чтобы напомнить Алене, что и где находится, Владимир повел ее на небольшую экскурсию по санаторию, показал, где библиотека, киноконцертный зал, бассейн, сауна, другие достопримечательности, а после этого они не спеша отправились в город, чтобы купить овощей и фруктов.
Немного размявшись, вскоре вернулись в санаторий, поднялись к нему в номер, где и провели свою первую южную ночь…
…Так началась их санаторная жизнь, полная суеты и забот о здоровье. Каждому был определен здесь лечащий врач, который их тщательно обследовал и назначил соответствующие диеты и процедуры с учетом неладов со здоровьем.
Владимир, исходя из опыта прошлых лет, попросил назначить ему полюбившийся подводный гидромассаж, который по его совету выбрала и Алена. И так получилось, что у них совпало время посещения только этой процедуры. В целом до ужина они заканчивали все хождения по кабинетам, и сразу после него у них начиналось личное время.
В конце первой недели, полностью освоившись с распорядком жизни в санатории и ознакомившись с «культурными очагами» города, они решили заглянуть на танцы.
Приоделись по такому случаю, как и положено, в лучшее. Владимир надел блестящий светло-серый импортный костюм, белую рубашку, бордовый в темно-синюю полоску галстук и черные полуботинки. Алена — темно-красное, с вырезом бархатное платье и туфли, подаренные ей Филипповым на день рождения.
Посмотрев друг на друга, оба остались довольны и не спеша прошли в большой холл, где возле каждой колонны уже стояли пары или группы жаждущих себя показать и на людей посмотреть.
Раннее многолюдие объяснялось просто: массовик заканчивал проведение конкурса на лучшее исполнение народных частушек. Условие было простое: тот, кто лучше других споет и дольше продержится в круге, — тот и получит главный приз — большой торт.
Под аккомпанемент местного баяниста по кругу лихо перемещался молодой, с рыжей копной волос мужчина. Остановившись у колонны, возле которой наблюдали за происходящим Владимир и Алена, а слева за столом заседало жюри конкурса, он уверенно исполнил очередную частушку:
Если хочешь развестись,
Поезжай на станцию.
Сдай жену свою в багаж —
Потеряй квитанцию.
Я от милочки ушел
Утром на рассвете.
То ли будет ничего,
То ли будут дети.
Наши девки сладкоежки,
Очень любят колбасу.
Я всегда их угощаю:
Я ее с собой ношу.
Отлюбил милашку в бане —
Поломали косяки.
Неужели, блин, посадят
За такие пустяки?
Как лекарство от невзгод
Скушал я запретный плод.
И теперь поет душа —
Больно мякоть хороша!
Когда едешь в Арзамас —
Солнце светит прямо в глаз.
Когда едешь ты в Европу —
Оно светит прямо в …
Ты играй, играй гармошка,
Золотые планки.
Я букашек подцепил
У одной гражданки.
И грызут они меня
Весело и дружно.
Что стоишь, разинув рот?
Подпевать ведь нужно!
…В столовой за одним столиком с Аленой и Владимиром сидели молодая брюнетка из Архангельска и грузин Анзор Доривадзе. С ним Филиппов познакомился еще в прошлом году, но говорить об этом своей спутнице не захотел, на что у него были определенные причины.
Как и год назад, Анзор начал приглашать Владимира в поездки в соседние города, чтобы поразнообразнее отдохнуть. Один раз он сделал очередное приглашение в присутствии Алены.
— Вас двое и нас двое. Едем в другой город, весело проводим время — возвращаемся в Лисентуки. Как вы на это смотрите?
— Мы подумаем, — уклончиво ответил Филиппов и без труда заметил, как заблестели глаза Алены, любительницы всяких экскурсий.
— Дай мне знать, как надумаешь, — попросил Анзор и, махнув рукой «белокурой бестии», сидевшей через два стола от них, поднялся и вслед за ней направился к выходу.
Когда он скрылся из виду, Алена тихо спросила:
— Это его девушка?
— Уточняю: девушек здесь нет. Но в своем предположении ты права: это действительно женщина Анзора.
— Ну и прекрасно. Одного не пойму: почему ты не хочешь присоединиться к ним? Съездили бы в Ясноводск, в другие города. Не сомневаюсь: увидели бы что-то новое, интересное. Зачем все время киснуть в одном месте?
— У нас еще будет возможность побывать в Ясноводске. Ты лучше посмотри на столик: кто там слева? — спросил Владимир.
Алена повернула голову и, увидев, как на свободное место опустилась молодая женщина, воскликнула:
— Еще одна блондинка! Но она постарше. Я знаю ее. Мы с Аллой Григорьевной вместе принимаем грязевые ванны.
— Это его пассия прошлого года.
— Ну и что?
— А то, что ездить по соседним городам и гулять в ресторанах, как предлагает Анзор, мне не по карману. Для этой Аллы Григорьевны он устроил такой банкет — закачаешься! Около тридцати человек пригласил.
— Кого именно? — поинтересовалась Алена, решив про себя, что на днях, когда они с Аллой Григорьевной вместе пойдут на грязи, обязательно постарается расспросить ее, что к чему, а главное, с кем был на триумфальном для нее банкете Филиппов.
— Кого-кого… Да многих: лечащих врачей, медсестер, друзей его с подругами и вот таких, как мы с тобой, отдыхающих, с которыми он общался.
— А откуда Алла Григорьевна? Где она работает? Видно, что себе на уме.
— Из столицы. А высокомерна так оттого, что работает в одном из министерств.
— Тогда все ясно. И где этот Анзор столько денег зарабатывает?
— Мне знакомый, он в санатории работает, сказал, что Анзор какой-то шишкой у себя в районе является, и когда он уезжает в отпуск, к нему приходят подчиненные с деньгами в конвертике, чтобы человек хорошо отдохнул, не зная никаких забот. У них за деньги можно купить все: диплом, работу, высокую должность вплоть до министерской. И само собой разумеется, что Анзор привык все покупать за деньги, в том числе каждый отпуск — прекрасных блондинок. А до них они ух как охочи! Тяга взаимная. Помнишь, Евтушенко писал: «Едут пышные москвички к черным кобелям»?
— Ладно, Филиппов, не хами. Ты и сам не лучше. И зря отказываешься от поездки.
— Тебе что, надоело со мной? — обиделся Владимир. — Если так — скажи Анзору за ужином, что согласна поехать в их компании. Примут тебя с радостью, хоть ты и не блондинка.
— Не нахальничайте, Владимир Алексеевич, — с укоризной выговаривала ему Алена. — Со мной тоже надо считаться. Если я приехала с тобой, то это еще не значит, что я твоя собственность.
«Ах вон ты как заговорила!» — удивился Владимир, но в словах Алены уловил вполне справедливую мысль. Однако это его не сдержало, и, чувствуя, что может наговорить подруге еще каких-нибудь грубостей, Филиппов сказал, что ему надо зайти к Коле-рыжему. Резко поднявшись, он, не дожидаясь, когда Алена доест свой пудинг, вышел из-за стола.
Направляясь к лифту, Филиппов увидел у дверей его целую очередь и потому он, не долго думая, развернулся и пошагал по лестничным маршам, чувствуя, что к рыжему идти особой охоты у него тоже нет, гораздо лучше просто закрыться в своем номере и полистать взятые в библиотеке журналы, порешать кроссворды, продолжить чтение новой повести. Однако заняться любимым делом ему не удалось: в холле своего этажа его поджидал любитель частушек про Арзамас и Европу.
— Владимир Алексеевич, вас дожидаюсь. Я ваш должник, а долг платежом красен. К нам земляк приехал. Привез таких прекрасных лещей — закачаешься! Пойдемте!
— Так я же только что поужинал. И мне вес сгонять надо.
— Согласен, но не получилось до ужина. Земляк задержался. А вес согнать вам Алена прекрасная поможет. Кстати, вы же знаете, местные ужины — сплошная диета. Час-другой — и снова есть хочется. Пока то да се… Партишку в преферанс сыграем. Не век же мне в должниках ходить. У нас коньяк десятилетней выдержки! — убеждал настойчиво соседа Николай.
Понимая, что отказываться нет никакого резона, Филиппов пообещал, что, после того как переоденется, зайдет обязательно.
Просидели довольно долго и расслабились от души. А когда Владимир вышел в холл, то, к своему удивлению, на том самом месте, где его ожидал после ужина Николай, теперь увидел Алену.
— Вот ты где! А я уж думала: пропал человек. Совсем про меня забыл, — пожаловалась, поднимаясь, Алена. Подойдя к Владимиру и увидев газетный сверток в его руках, поинтересовалась: — Что это у тебя? Что-нибудь вкусненькое? Ты что, обиделся на меня? — Она ластилась к нему и казалась такой виноватой и одинокой, что обида и раздражение, которые вспыхнули в нем во время ужина, куда-то моментально улетучились.
Владимир сразу передал ей сверток, в котором был отменный лещ, крепко обнял ее за талию, подошел к своему номеру и, открыв двери, подождал, пока она прошла в прихожую, затем запер дверь на два оборота, невольно подумав: «Прав рыжий Коля. Вес надо сгонять в объятиях всегда готовой к этому Алены, чем мы сейчас и займемся».
Настроение у Филиппова было хорошее: он чувствовал себя немного навеселе, и ему было приятно, что Алена легко признала свою вину, о чем лучше всего свидетельствовало то, что она дожидалась в холле пятого этажа, наблюдая за его номером, наверное, не один час. Ему захотелось сразу обнять Алену, но она уже развернула сверток и принялась за леща.
Владимир быстро разрезал леща на куски, достал из холодильника бутылки пива и «Посольской».
— Ты отведи душу, ешь и пей, не торопясь. А я приму душ и присоединюсь к тебе.
Алена, признав себя виноватой, решила использовать все свое очарование, чтобы вернуть в прежнее русло их отношения с Владимиром. Чтобы чувствовать себя раскованнее, она быстро очистила пару солидных кусков леща, съела их вприкуску с хлебом и, запив стаканом пива, пошла дальше: позволила себе рюмочку «Посольской», закусив ее ломтиками копченой колбасы, которую нашла в холодильнике на тарелке.
Затем, не убирая со стола, рассчитывая, что они еще посидят вместе, Алена отправилась в ванную мыть пахнущие рыбой руки. Но вдруг подумала, что неплохо бы для полного примирения с Владимиром повторить здесь то, что у них было недавно.
Она быстро вернулась в комнату, скинула с себя одежду и пошла к Филиппову в ванну…
Этот вечер вернул в отношения Филиппова и Алены мир и взаимопонимание.
После завтрака Владимир, заглянув в карманный календарик, увидел, что наступившая суббота обведена в нем кружком. Это означало, что пора ехать на встречу с другом, о чем была договоренность с ним еще в родном городе.
Улыбнувшись, Филиппов разговор на эту тему с Аленой начал издалека:
— У нас сегодня уйма свободного времени. И надо использовать его как можно лучше, а главное — не только для здоровья, но и для души. Кстати, тебе в Ясноводск все еще хочется?
— Конечно!
— Тогда поехали.
— Когда? — обрадовалась Алена.
— Прямо сейчас. Собираемся и едем на вокзал, покупаем билеты на электричку и через час мы в самом солнечном городе Союза. Пора и нам гульнуть как следует. Не возражаешь?
— Нет! А кто у тебя там? Друзья, знакомые?
— Просто хорошие люди. Через час сама увидишь.
— Мы что-то возьмем с собой?
— Нет, товарищи не из бедных. Пусть радуются тому, что мы сами к ним приедем. Это для них лучший подарок.
В Ясноводск приехали в разгар хорошего солнечного дня, и от этого на душе тоже было светло и празднично. Без особого труда нашли санаторий, в котором отдыхал друг Филиппова.
Выяснив в приемном отделении номер его комнаты, поднялись на нужный этаж, и Владимир уверенно побарабанил по двери. Через мгновение она открылась, и он первым вошел в прихожую, а за ним, все еще в полном неведении относительно того, кого она сейчас увидит, шагнула и Алена.
Когда хозяин, стоявший за дверью, закрыл ее, Алена обернулась — и неподдельно удивилась: улыбаясь, к ней приближался собственной персоной Соколовский. Он крепко обнял ее, расцеловал сначала в щеки, потом в губы.
— Вот так сюрприз! — освободившись от объятий «маршала», выдохнула Алена. — А я-то думаю: к кому же это меня везут? Но Владимир Алексеевич на все мои вопросы даже не отвечал. Так вы, значит, договорились?
— Надо всегда и все просчитывать, — пояснил Владислав и тут же представил друзьям свою пассию: — Знакомьтесь: моя несравненная Алина Петровна.
Из кресла поднялась синеглазая, с пышным бюстом блондинка, протянула руку сначала Алене, а потом ее спутнику.
— Так не пойдет, Алина! — воскликнул Владимир, который хорошо помнил ее по встречам в городе, и тут же поступил, как и «маршал»: расцеловал красавицу сначала в щеки, потом нарочито подольше в губы.
— Ты, писатель, смотри не перестарайся! — ревниво заметил на это Соколовский. — Лучше расскажите, как вы отдыхаете, куда ходили или ездили, что хорошего видели.
— А почему ты его писателем зовешь? — удивилась Алина.
— Он доклады пишет председателю облисполкома. Мешков восемь уже написал. А вот для себя сумел написать лишь одну повестишку: все времени не хватает, — ворчливо пояснил «маршал» и тут же, усадив друзей на диван, попросил: — Ну, рассказывайте: как вы тут?
На его желание услышать что-то интересное о курортной жизни первой откликнулась Алена.
— Мы прекрасно устроились. Определились с процедурами. Мне нравится подводный массаж. Три раза в день пьем водичку. Познакомились с городом. Были в театре. На танцы регулярно ходим, иногда в кино. Свободной минуты нет.
— По-моему, это самое главное, — одобрила рассказ Алены подруга «маршала». — Вы уже вовсю живете по санаторному режиму, а у нас еще все впереди.
— Не завидуй, а лучше накрывай-ка стол побыстрее! — по-маршальски распорядился Соколовский.
Зная его крутой характер, Алина, переглянувшись с Филипповым, улыбнулась, потом аккуратно накрыла стол скатертью и принялась выставлять из холодильника приготовленную и разложенную на тарелки закуску.
Владислав, помогая ей, открыл банку икры, поставил ее на стол и тут же длинной деревянной ложкой, предусмотрительно привезенной из родного города, начал энергично размешивать что-то в большой эмалированной кастрюле, стоявшей на электроплитке.
— Интересно, что это ты так усердно размешиваешь? — спросила Алена.
— Да вот купил ведро раков. Для дорогих гостей старался. Надо же вас чем-то удивить. Скоро будут готовы. И учтите: пока все ведро не опустошим — мы вас не отпустим, — улыбаясь, высказал свой ультиматум «маршал».
Сидели, выпивали и закусывали, танцевали, потом снова неторопливо усаживались за стол, и все повторялось. Раки прошли на «ура», хотя с ними пришлось изрядно повозиться. И в двенадцатом часу ночи, когда на дне кастрюли не осталось ни одного рака, лишь на тарелке, стоявшей посередине стола, все еще красовались четыре крупных и сочных их представителя, но есть их никто уже не хотел, у Владимира мелькнула шальная мысль: а что если сменить обстановку и махнуть в Лисентуки? У него тоже есть кое-что, чем он может удивить «маршала» и его спутницу: вместо раков имеются в достатке КЗ и целый холодильник овощей и фруктов, которыми его щедро обеспечили друзья шефа, не забывшие данного в аэропорту обещания, а кроме того, икра, крабы и другие продукты, явно не рассчитанные на санаторную диету.
И Филиппов, не долго думая, предложил всем поехать в Лисентуки.
— Теперь прошу в гости к нам, дорогие мои! Пусть у нас нет раков, зато имеется такая КЗ! Заодно посмотрите, как мы устроились.
— Но за окном уже ночь! — воскликнула, явно не обрадовавшись данному предложению, Алина.
— А я хочу КЗ! — возразил ей «маршал». — И мы не маленькие, не испугаемся темноты. Да и электрички еще ходят.
Владимир с Аленой первыми начали собираться, радуясь тому, что будут ночевать дома, в своем санатории, а не здесь, на полу на матрасе, как им предлагал Соколовский, когда все вернулись с прогулки.
Глядя на земляков, засуетился и Соколовский, энергично подталкивая к этому и свою спутницу.
Вскоре все уже были на вокзале, где без труда купили билеты и оживленно принялись обсуждать, что и как будет в Лисентуках.
— А где мы будем ночевать? — капризничала Алина.
— У нас две комнаты. Устроим, можете не волноваться, — успокоил ее Филиппов.
В двенадцать часов ночи веселой компанией сели в электричку, и, едва она миновала городскую черту, Владислав, забрав у Алины сумку, вынул из нее початую бутылку водки и четырех оставшихся раков, самодовольно улыбаясь, налил всем в пластмассовые стаканчики и бодро провозгласил тост:
— За тех, кто в пути!
Немного погодя, помахивая пустой клешней рака, Владислав пропел неприличную частушку про раков:
Рыбаки ловили рыбу,
А поймали рака.
Три часа они искали,
Где у рака кака!
* * *
Утром, до завтрака, Филиппов отправился в бассейн. Пройдя все профилактические кабины, он вдоволь наплавался и через некоторое время, бодрый и посвежевший, вошел в столовую. Вскоре появилась и Алена вместе с Аллой Григорьевной.
Выяснив, чем Алена будет заниматься после завтрака, Владимир не стал ее дожидаться, а, быстро собравшись, отправился в город за овощами и фруктами, но главное, для того, чтобы подкупить кое-что из кавказских сладостей для дома, особенно для Маринки. Потом он планировал зайти на почту и в очередной раз позвонить семье.
Неторопливо побродив по магазинам и базару, он приобрел все, что хотел, и с волнением зашел на почту, сдал уже оплаченный талон за предстоящий разговор и стал ожидать, в какую кабину его пригласят к телефону.
Представляя свой разговор с Катериной, он не заметил, что прошло уже немало времени, и обрадовался, когда услышал свою фамилию и номер кабины, в которую ему следовало зайти.
Владимир быстро снял трубку и услышал голос дочери, чему был искренне рад, потому что с Катериной легкой беседы могло и не получиться.
— Здравствуй, папа! Я по тебе соскучилась! Письмо с открыткой вашего санатория получили. Приезжай скорее! — радостно говорила Маринка и вдруг запнулась: — А у нас мама в больнице, — с дрожью в голосе вдруг сообщила она.
— Что с ней? — спросил Владимир и почувствовал, как екнуло его сердце.
— У нее бронхит в острой форме. Температуру сбили, и сейчас ей уже полегче, — затараторила дочь, стараясь успокоить его.
— Как ты там одна? — поинтересовался расстроенный Владимир и сразу стал думать об отъезде из санатория, хотя бы на день-другой пораньше.
— Ничего, справляюсь. Мне помогают бабушка и мамина двоюродная сестра. Мы ждем тебя. Не забудь, что у нее день рождения скоро.
— Я уже приготовил ей подарок.
— Здорово! Я скажу ей. А что за подарок?
— Это секрет. Но подарок очень хороший. Думаю, она будет рада. Как у тебя работа? Бабушка как?
— Всё и все в порядке. Не беспокойся. Мы ждем тебя!
— Ну и хорошо. Через несколько дней буду дома. Целую и обнимаю. До встречи, родная!
Переговорив с дочерью, Филиппов почувствовал, что на душе у него потеплело. Он был рад узнать, что его ожидают и вскоре он снова окажется в родной квартире, где все ему близко и дорого, хотя и предстоит еще выдержать нелегкий разговор с Катериной. Но сейчас самое главное, чтобы она побыстрее выздоровела! А далее путь к примирению один — день рождения. «Отметим его как следует, вручу подарок, о котором она втайне мечтает, и все образуется. Правильно говорит Бедов: „Семья — это святое. Ее надо беречь“», — рассуждал сам с собой Филиппов.
Довольный тем, что налаживание семейных отношений — дело практически решенное, Владимир вдруг захотел все бросить, обменять билет и сейчас же улететь домой. Но в кассе ему сказали, что это надо было делать за пятнадцать — двадцать дней: поменять билет на самолет — проблема. Смирившись с неудачной попыткой, он немного успокоился и, зная, что дочь одну не оставят бабушка и сестра жены, отправился к себе в номер. Закрывшись на ключ, Филиппов уснул, не сомневаясь, что разбудить его на обед есть кому: они с Аленой договорились идти в столовую вместе.
Алена, зная, по какому маршруту обычно ходит на процедуры Алла Григорьевна, как бы случайно встретила ее. Они поздоровались и пошли вместе, весело болтая о предстоящей процедуре. И тут Алена решила расспросить попутчицу о прошлогоднем курортном сезоне. Ей не терпелось выведать что-то новое о санаторной жизни Филиппова.
— Алла Григорьевна, а как в прошлом году проходили проводы Анзора?
— Ты могла бы посмотреть, как они пройдут в этом, но почему-то не идешь. В чем дело?
— Мне нельзя. У меня… — Алена покраснела.
— А почему на грязи идешь?
— Я в магазин.
— Теперь понятно. А кстати, знаешь, с кем твой спутник пойдет в ресторан?
— Откуда? Да и знать мне это ни к чему, — покривив душой, ответила Алена и с болью подумала: «Наверное, скажет, что он пригласил ту самую Наталью, которая наш приезд оформляла. Уж очень она взволнованна была тогда. А впрочем, какое мне до этого дело?» Вслух же спросила как можно равнодушнее: — А вы знаете, с кем Владимир Алексеевич идет на проводы?
— Да, Алена, знаю.
— Хорошо.
— Лучше некуда! Меня очень удивило, что вы с ним всегда вместе и тому подобное, а он, представь себе, приглашает меня.
— Неужели? Вот так сюрприз.
— Именно так.
— А почему? Вы с ним в прошлом году отдыхали вместе? Подружились?
— Да, мы отдыхали вместе, вернее, в одно время, но я подружилась не с ним, а с Анзором. А на проводах в ресторане Филиппов красовался с другой, — неожиданно для самой себя выдала тайну Алла Григорьевна, понимая, что это уж слишком: разболталась, как базарная баба, но милая и интеллигентная Алена располагала ее к себе.
— С Натальей! — не то спросила, не то ответила Алена.
— Конечно, с ней! — понимая, что правду теперь уже скрывать невозможно, подтвердила Алла Григорьевна. И, словно спохватившись, удивленно переспросила: — Откуда ты узнала?
— А мне Владимир Алексеевич сам рассказал, — солгала Алена.
— Тогда понятно, — протянула разочарованно Алла Григорьевна, а про себя подумала: «Не знала, что он такой болтливый».
— Почему же он не пригласил ее в этот раз? — рассуждала вслух Алена.
— Очевидно, не желает конфликта с тобой.
— А пригласив вас, он считает, что конфликта не будет?
— Именно так.
— Почему?
— Потому что он пригласил меня не по собственному желанию: его попросил об этом Анзор. Он предупредил меня об этом. Ему очень хочется, чтобы я была на его проводах, пусть и в другом амплуа. Ведь в том году на месте его нынешней подруги была я. Дружеские отношения с ним у нас остались. И на память о нем у меня вот этот кулон. — Алла Григорьевна показала роскошное золотое украшение и тут же сообщила еще одну новость: — Кстати, Алена, у Анзора есть друг, который очень хотел бы поближе с тобой познакомиться.
— Но я же с Филипповым.
— Надо думать и о будущем отдыхе. Владимир женат. И можешь не сомневаться, на следующий год он приедет сюда без тебя.
— Почему?
— Сама подумай: может ли он каждый год ездить в санаторий один, без жены и с одной и той же подругой?
— Пока что он делает это.
— Это очень опасно. И если он человек серьезный, то, думаю, в будущем такой ошибки не повторит. А друг Анзора холостой. У него здесь хорошие связи. Ну, что скажешь, Алена? Ты же видела Гиви?
— Да. Я знаю его. Мы несколько раз танцевали с ним. Он всегда на танцы к нам ходит. Но вообще я подумаю, — пообещала Алена, сразу проникнувшись неприязнью к своей спутнице.
«А может, наш уважаемый Владимир Алексеевич сегодня пожелает пригласить вас, Алла Григорьевна, к себе? Выглядите вы очень эффектно, да и живете тоже в одноместном номере. Можно и к вам, даже лучше», — думала она о ней с раздражением.
Эта мысль полностью завладела Аленой и заставила ее крепко задуматься об ее отношениях с Филипповым. Но и другие мысли тоже бродили в ее голове: «Он может идти на проводы с Аллой Григорьевной, а встретит там Наталью и где-нибудь уединится с ней: уйдут к ее подруге или в свободный номер, которых в санатории имеется достаточно… А потом как ни в чем не бывало вернутся за свой столик в этом самом кабаке. Никому и в голову не придет обратить внимание на их отсутствие. А если кто-то спросит Владимира, где он пропадал, — тот спокойно ответит, что плохо себя почувствовал. Это он может сказать и мне. Может поступить и по-другому: напьется, чтобы не встречаться со мной. Да сейчас ему в этом и нет необходимости. Опытный человек. Школу прошел неплохую. Посмотрим, как все пойдет, а в случае чего, может, и в самом деле подумать о друге Анзора? Это вариант. И хорошо, что Гиви холостой. Помню, мы с ним танцевали, когда Филиппов отводил рыжего соседа с танцплощадки в его номер. С Владимиром все равно ничего путного не получится. Это уже ясно. Сезон-другой, и бывай здорова. Видимо, не на того я поставила. А что если?‥»
Из раздумий Алену вывела москвичка:
— Сейчас Гиви ожидает меня в комнате отдыха, где мы договорились с ним встретиться.
— А что у вас с ним?
— Его люди едут в наше министерство, чтобы решить кое-какие вопросы. Анзор попросил меня помочь ему. По старой дружбе я пообещала ему это. Передам письмо, к кому следует обратиться для продвижения проблемы.
— Понятно.
Они вошли в корпус для медицинских процедур. Миновав холл, оказались в комнате отдыха, где в креслах и на диванах расположились те, кто уже принял грязевые ванны. Алла Григорьевна, осмотревшись, подвела Алену к жгучему брюнету, расслабленно сидевшему в кресле.
При виде двух красивых женщин тот быстро поднялся, оказавшись на голову выше их, и любезно поздоровался, особенно с Аллой Григорьевной.
Она тут же представила его:
— Алена, это Гиви.
Оба, изучающе глядя друг на друга, улыбнулись и пожали друг другу руки.
— Я помню вас с тех пор, когда мы танцевали, — многозначительно признался Гиви Алене.
Получив письмо и выслушав, как ему действовать в Москве, Гиви распрощался с Аллой Григорьевной и вместе с Аленой направился к выходу.
— Вы далеко собрались? — спросил он, открывая дверь.
— В магазин, — ответила Алена, выходя из помещения.
— Можно мне с вами? — Гиви пытливо заглянул ей в глаза.
— До магазина — пожалуйста, а дальше у каждого своя дорога, но главное — свои планы.
Когда вошли в магазин, Алена сразу прошла к витрине, возле которой уже побывала не раз, и снова глаза у нее разбежались от обилия различных миниатюрных вещичек и дорогих красивых украшений. В последнее посещение ей приглянулись сережки с небольшими голубыми камешками, которые были под цвет глаз ее сестры, и Алена не сомневалась, что та будет ими довольна.
Пока Алена оформляла покупку, Гиви, внимательно наблюдавший за действиями молодой, привлекательной женщины, тоже выбрал и купил кулон в серебряной оправе, потом попросил у продавца ручку и листок бумаги, написал на нем что-то и положил коробочку в карман.
Они вышли на улицу, где, как Алена и предполагала, и состоялось своеобразное объяснение Гиви.
— Давно, с того самого вечера, когда мы танцевали, я наблюдаю за тобой, Алена. Скрывать не стану: ты мне очень понравилась. Давай с тобой подружимся? А?
— Я же не одна приехала!
— Это не в счет. Все в руках женщины. Ты можешь завтра же, даже сегодня быть свободной.
— Зачем? На днях мы уезжаем.
— Это меня не пугает. Если подумать как следует, выход всегда можно найти. Давай договоримся так: мы встретимся в этом же санатории в следующем году. Я выкуплю тебе путевку, и ты получишь ее по почте, если не против. А потом сообщишь мне, и я встречу тебя в аэропорту. — Гиви шел напролом и хотя не был уверен в успехе, смотрел на Алену с нетерпением и надеждой.
«Вот это мужчина!» — подумала она, удивляясь его напористости, но главное, нахальству.
— Для меня это практически неприемлемо. Я не езжу в санатории со случайными знакомыми, — ответила она резко. — Это не тема для разговора.
— Не торопись, дорогая. Зачем так говоришь? Ты знаешь Анзора, моего друга. У меня лучшие намерения, — заверил ее настойчиво Гиви. — И в честь нашего знакомства прими от меня скромный подарок! — Он протянул ей коробочку с кулоном.
Непроизвольно открыв ее, Алена окинула взглядом великолепный кулон, моментально вспомнила его стоимость и в то же время остолбенела от такого предложения. «Какие напор и самоуверенность! Вот друзья дают! Один для проводов любовницы ресторан снял, другой идет напролом, знакомясь с чужой девушкой». Понимая, за кого ее принимают и в какую зависимость она может попасть, Алена категорически отказалась от презента:
— С какой стати? Я не продаюсь! А подружиться с человеком, который мне понравится, могу и без кулона. Не будем, Гиви, строить то, на что нет шансов, а главное — никакого желания. Мне надо за продуктами. До свидания.
Она резко повернулась и пошла к следующему магазину, где торговали овощами и фруктами, которых, по договоренности с Филипповым, должна была купить на двоих.
Войдя в магазин и осмотрев витрину, Алена взяла по килограмму винограда, хурмы, груш и яблок, расплатилась и, не спеша уложив покупки в сумку, вышла на улицу, где чуть было снова не столкнулась с Гиви, поджидавшим ее около тротуара.
«Какой настырный! — с раздражением отметила про себя Алена. — Думает, если у него много денег, ему все доступно. Ошибаешься, дорогой, не на ту напал!»
Однако Гиви был иного мнения и от своего плана отказываться не хотел. Как ни в чем не бывало он предложил свои услуги: донести набитую доверху сумку.
Алена не отказалась, но решила в разговор с ним не вступать и молча слушала, как Гиви рисует ей радужную картину предстоящего им в будущем году отпуска, а когда показалось здание санатория, сказала очень просто:
— Я пришла. До свидания, Гиви. А сказки про райскую жизнь рассказывайте другой: меня они совершенно не трогают.
Алена взяла у него сумку, прошла в ворота, которые не успели закрыть за выехавшей с территории санатория машиной, и, не сбавляя темпа, направилась к лифту.
Поднявшись к себе в комнату, она первым делом приняла душ, а выйдя из ванны, с облегчением опустилась в кресло и задумалась о том, что произошло после встречи и разговора с Аллой Григорьевной. Безусловно, у Филиппова с этой Натальей из приемного отделения что-то было, и хотя данное открытие было неприятно для Алены, успокаивало ее то, что это уже в прошлом. А в настоящем ей предстоит отъезд, который у нее на день раньше, чем у Филиппова, о чем он не знает. А этот Гиви, парень, безусловно, видный, но, к сожалению, ужасно напористый и нахальный. Надо же, придумал: купить кулоном! Не за ту принял. Все! Больше никаких размышлений о нем.
Алена вынула из сумочки подарок сестре, посмотрела еще раз на сережки, и от сознания того, что они обязательно ей понравятся, улыбнулась, и убрала коробочку в чемодан, уже готовясь к отъезду. Затем вынула пакеты с фруктами из большой сумки, а ее, вместе с кофтой, лежавшей на дне, небрежно убрала в шкаф. Не торопясь, намыла себе груш и хурмы, поела и стала думать о Филиппове: заходить за ним, когда пойдет на обед, или нет? Нести ему половину купленного или все оставить себе? Он сегодня и так наестся всего на проводах. Значит, пусть сам и купит то, что ему хочется. «Купи, принеси ему! А он пойдет в ресторан с Аллой Григорьевной, чтобы встретиться там с Натальей? Ну так перебьешься, дорогой Владимир Алексеевич, и будить тебя на обед я тоже не стану».
…Филиппов, лежавший в спортивном костюме на кровати, проснулся от легкого стука в дверь. Интересно, кто это? Но одно ясно, что не Алена: она стучит громче и увереннее. Хотя именно она должна была разбудить его на обед. Однако, мельком взглянув на часы, Владимир понял, что время обеда давно миновало, а до ужина еще далековато, и сразу захотелось есть.
Открыв дверь, он увидел Аллу Григорьевну, которая, излучая флюиды благосклонности и добродушия, уже была готова к вечернему торжеству.
— Владимир Алексеевич, вы случайно не забыли зайти за мной? — Она, бесцеремонно разглядывая его, располагающе улыбнулась.
— Ни в коем случае, Алла Григорьевна. Проходите! — уступая дорогу благоухающей парфюмом женщине, предложил Филиппов.
— На обеде вас не было. Алена сидела одна и явно грустила. Вот я и подумала: уж не случилось ли чего-нибудь с вами? — пояснила причину своего появления гостья.
— Нет! Я просто крепко заснул. Ходил на почту, потом на рынок, изрядно набегался и устал, — объяснил свое отсутствие на обеде Филиппов и заверил: — Все будет так, как мы и договорились.
— А вы посмотрите, как у нас со временем?
Взглянув еще раз на часы, он понял: тревога женщины обоснованна — до начала торжества в ресторане оставалось совсем немного.
— Да, вы правы, время поджимает. Через тридцать минут, даю слово, я буду готов.
— Хорошо, я жду, — царственно улыбнулась Алла Григорьевна, не спеша выходя из его номера.
Когда Филипповостался один, первое, о чем он подумал, почему Алена не разбудила его. Обедала одна, значит, не проспала.
«Завтра все выясним», — решил он и занялся подготовкой к торжеству.
Умываясь, он снова почувствовал, что зверски хочет есть. Владимир выпил стакан кефира и съел бутерброд с ломтем говядины, почистил зубы, неторопливо оделся, обулся и отправился за Аллой Григорьевной, чтобы достойно и без опозданий идти с ней на банкет. Но даже и в этот момент он думал о том, как ему провести день рождения жены, чтобы наладить с ней прежние отношения. Главной проблемой были деньги, ибо вся имевшаяся у него заначка уже бесследно испарилась. И все же, поразмыслив, Филиппов нашел выход: он использует часть ссуды, взятой в кассе взаимопомощи. «Вот такие мы, русские: находясь, можно сказать, у руля власти, еле сводим концы с концами. А сын Кавказа Анзор для своей любовницы ресторан в это время снимает!»
Банкет прошел, как Владимир и предполагал, на высшем уровне. Случилось, однако, и небольшое происшествие: у Аллы Григорьевны во время танца с Владимиром сломался каблук моднющей туфельки. Пришлось им вернуться к столику и снова пить и закусывать, хотя жажду и голод Филиппов утолил давно. Выпили за хороший вечер. Потом, извиняясь перед Аллой Григорьевной, Владимир несколько раз приглашал на танец Наталью и отпустил ее, лишь когда началось самое-самое: на площадку вышла группа цыган и с чувством и жаром начала славить отъезжающую назавтра любовницу Анзора.
«Нравятся русские женщины всем, кому выпадает счастье общаться с ними. И в самом деле, — философски размышлял Владимир, — лучше наших женщин в мире нет!» Он понимал, что эта сцена ранит, задевает за живое Аллу Григорьевну, поэтому и поспешил подойти к ней в самый грустный для нее момент вечера. И не ошибся: она сидела заметно сникшая и даже, кажется, была готова пустить слезу, но вовремя подошедший Филиппов не позволил ей этого сделать. Он быстро налил в рюмки коньяку и предложил тост:
— За русских женщин! За вас, Алла Григорьевна!
Наблюдая за происходящим, они еще некоторое время посидели, поднимая тосты и закусывая. Однако Алла Григорьевна понимала, что «обезноженной» дольше оставаться в зале ей нет никакого смысла, и, посмотрев на Владимира, попросила, чтобы он проводил ее в номер. В душе она ругала себя за то, что совершила глупость, согласившись прийти на этот вечер. К чему возвращаться в прошлое, которое уже никогда не может повториться? Сегодня она жестоко была наказана за это.
Владимир понимал, в каком состоянии находится эта сильная и самодостаточная женщина, и он ощущал чувство жалости к ней, в нем пробудилось даже желание приласкать ее, непонятно по каким причинам согласившуюся присутствовать при том, как бывший ее любовник прощается с очередной любовницей.
Когда наконец подошли к ее комнате, Алла Григорьевна устало открыла дверь и снова откровенно оценивающе посмотрела на Владимира, не скрывая своего желания найти в его душе отклик. Она нежно взяла его руку, мягко пожала ее и стала благодарить за то, что он был хорошим спутником, а потом крепко обняла и поцеловала, сказав:
— Спасибо, Владимир Алексеевич. Ты меня понимаешь, хотя и не совсем.
Прихрамывая, она вошла в номер, и Филиппов еле сдержался, чтобы не шагнуть вслед за ней, но вовремя остановился: мысли его были заняты другой, более молодой и дорогой ему женщиной.
…Владимир медленно открыл глаза и сразу почувствовал головную боль, а всего себя разбитым и усталым. Вставать, а тем более идти на завтрак, сил и желания не было, да и не хотелось показывать себя в не лучшем виде. Посмотрев в зеркало, он понял, что намерение не ходить в столовую оправданно: глаза слегка припухли, лицо помятое — одним словом, облик нездорового человека. Поэтому Филиппов без колебаний решил попросить медсестру принести ему завтрак прямо в номер.
С трудом поднявшись, он почистил зубы, умылся, проветрил комнату и в спортивном костюме лег на убранную постель, положив на голову смоченное в холодной воде полотенце.
Вскоре дежурная сестра принесла ему завтрак. Поблагодарив ее, есть Филиппов торопиться не стал, а подождал, пока она уйдет. Потом нарезал к завтраку московской колбасы, вымыл яблоко и налил себе немного «Посольской». Выпил, съел горячее — рулет с картофельным пюре, колбасу, потом выпил стакан кофе, заедая сырником. Ему стало немного лучше, но по-прежнему хотелось пить, поэтому Владимир налил воды в электрочайник и включил его.
Осмотрев себя в зеркале еще раз, Филиппов твердо решил, что вообще весь день никуда из номера не выйдет: будет лежать и смотреть телевизор, думать о предстоящем отъезде и улучшении отношений с женой. План необходимых действий по возвращении домой он уже составил, оставались лишь разные мелкие вопросы, над которыми ему следовало подумать.
Увидев, что вода закипела, он сделал заварку покруче и, пока она настаивается, отправился в ванную. Стоя под душем, Владимир по отработанной методике обливал себя, чередуя горячую и холодную воду, что всякий раз помогало ему быстрее обрести нормальное физическое состояние. И вскоре в самом деле почувствовал себя гораздо лучше. Повторив процедуру еще несколько раз, Филиппов обтерся большим полотенцем, снова надел спортивный костюм, налил целый стакан крепкого чая и, удобно устроившись в кресле и попивая вприкуску с конфетами чай, невольно задумался об Алене: почему она не зашла за ним? Может, не увидев его на завтраке, она забежит и поинтересуется, в чем дело?
Выпив чаю, Владимир почувствовал, что ему стало гораздо лучше. Однако мысли об Алене, забывшей про него, упорно не покидали его.
«Что это? — размышлял он. — Очередной бунт? Впрочем, у нее при месячных всегда скверное настроение».
В подтверждение этого ни в обед, ни после ужина Алена не проявила к нему ни малейших признаков внимания.
«Опять на что-то обиделась. Может, зайти к ней самому?» — сомневался Филиппов. И решил, что не стоит. Ее капризы начинали ему надоедать.
Они встретились на другой день в столовой, холодно поздоровались: «Привет!» — «Привет!» Потом, не глядя в глаза друг другу, уселись на свои места и в нависшей над их столом тягостной тишине постарались побыстрее позавтракать, чтобы разойтись по своим комнатам.
Алена не хотела порывать с Филипповым, но настроение у нее было подавленное. Она ожидала от него рассказов о том, как прошел вечер в ресторане, но Владимир и не думал делиться с ней своими впечатлениями.
Обиженный на нее за то, что она не разбудила его накануне к обеду, Филиппов все думал: почему? И едва Алена успела допить свой кофе, тут же спросил ее об этом:
— Скажи, мамуля, а почему ты меня не разбудила вчера? И потом даже не поинтересовалась, что происходит с человеком? Раньше ты в подобных ситуациях проявляла прямо-таки нескрываемые интерес и заботу.
Алена ответила моментально, словно готовилась к этому заранее, на самом же деле ее покоробило и вывело из себя это слово «мамуля». «Значит, он трахает меня, а думает о „мамуле“!»
Не сдерживаясь, она выдала:
— Не до тебя было, «папуля»! Ищи себе другую няньку. Мне надо на свадьбу. Подруга замуж выходит. Завтра улетаю.
— И ничего мне об этом не сказала?
— Ты не спрашивал.
— «Завтра она улетает!» Ну ты даешь!
— Достал ты меня своей «мамулей»! Больше у нас с тобой ничего не будет. Ясно? А если не ясно — дело твое. Прощай!
Алена резко поднялась и направилась к выходу, оставив обескураженного любовника допивать остывший чай, стакан с которым он по-прежнему держал в руках.
«Язык мой — враг мой», — подумал Филиппов и через некоторое время, пожелав приятного аппетита подошедшей брюнетке из Архангельска, соседке по столику, отправился в свою комнату, чтобы осмыслить: насколько все произошедшее серьезно или это очередной нервный срыв его подруги?
Тем временем Алена лихорадочно укладывала свои вещи, и все валилось у нее из рук. В душе негодуя на Филиппова, который, считала она, вовсе не думал о том, как им лучше провести последние дни в санатории, с раздражением думала: «Придется мне, видимо, искать другого. Владимир никуда со мною ехать не хочет и разговоров на данную тему никогда не поддерживал и не поддержит. Всякий раз, лишь заикнусь об этом, встречаю упорное нежелание даже выслушать! А жаль! Все-таки он нравился мне. С ним хорошо и просто было». И Алена почувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы. Смахнув их, она умылась и, чтобы успокоиться и унять бившую ее дрожь, решила одеться потеплее и побродить по городу.
Алена подошла к шифоньеру, чтобы взять кофту, лежавшую на дне сумки, с которой она два дня назад ходила в магазин. Вынув кофту, она хотела сразу надеть ее, а сумку бросить на прежнее место, но тут ее внимание невольно привлек какой-то предмет, лежавший на дне.
«Что там такое? Не помню!» — подумала Алена и, чтобы выяснить это, не поленилась включить лампочку. От удивления у нее расширились глаза, а на лице появился неподдельный испуг: в коробочке лежал кулон, купленный для нее Гиви. Что делать? Во-первых, надо немедленно найти настырного грузина и вернуть ему украшение. Однако где его искать? Он ведь из другого санатория, а из какого именно — Алена не знала.
Возникло сразу множество вопросов: если все-таки удастся найти этого Гиви — как вести себя с ним? «Когда найду, посмотрим по обстановке. Я же свободная женщина. Надо побыстрее узнать его адрес. У кого? У Аллы Григорьевны!»
Вернувшись с прогулки, Алена отдохнула, приоделась и, не выдержав, решила примерить кулон. Когда она вынула его, ее ожидал новый сюрприз: на дне коробочки лежал клочок бумаги, на котором были записаны адрес и телефон Гиви. Значит, искать никого не потребуется. Но что делать с кулоном? Надо сначала примерить его, посмотреть: к лицу ли он будет? Алена надела украшение. И хотя весь облик ее сразу при этом преобразился, от своего намерения она решила не отступать и во что бы то ни стало избавиться от подарка.
Перед ужином Алена как бы случайно встретила Аллу Григорьевну, и они, с достоинством шествуя в столовую, разговорились.
— Кстати, как вам понравились проводы? — воспользовавшись паузой, спросила Алена.
— А что, разве Владимир Алексеевич тебе ничего не говорил? — Алла Григорьевна пытливо посмотрела на спутницу и, вспомнив, что поцеловала его и была не против действовать и дальше в том же направлении, слегка покраснела: «Вдруг он рассказал своей пассии об этом?»
— У нас разговора о вечере не было. И думаю, уже не будет.
— Что такое?
— Мы с ним разбежались в разные стороны. Если честно, мне не хотелось этого, но так получилось.
— Я же тебе говорила: готовься, рано или поздно это случится. Впрочем, не стоит паниковать. Пойдем ужинать, — предложила Алла Григорьевна.
— Я воздержусь, — ответила Алена и пояснила: — Там Филиппов. Он уже ест. Жаль, Анзора нет. При нем я бы могла сесть с Владимиром Алексеевичем за один стол, зная, что никаких выяснений отношений не последует. Кстати, где он?
— Анзор и Гиви уехали после завтрака. За ними приехали две машины.
Подошла соседка Аллы Григорьевны по столику, и та, пожелав Алене не унывать, отправилась с ней в столовую.
«Что же делать с кулоном? А впрочем, — рассуждала Алена, — можно не беспокоиться: этот Гиви, по всему видно, человек предусмотрительный. Он, наверное, узнал и мой адрес в приемном отделении у той же глазастой Наташи. Напишет мне, а там будет видно: настоящее это или нет? Хотя, скорее всего, это последняя прихоть. Впрочем, время для выяснения всех вопросов еще есть, и оно покажет что к чему. А кулон придется, да какое там придется, она просто вынуждена оставить. Не выбрасывать же его? Да и не обеднеет этот Гиви. Подумаешь, кулон. Анзор для своей любовницы ресторан снял. А пока надо укладывать вещи. Хорошо еще, что вылет завтра после обеда. Вечером схожу позвонить домой, скажу, чтобы ждали. Зайду в приемное отделение, запишусь на автобус, который идет на вокзал».
Занимаясь неотложными делами, Алена несколько успокоилась и старалась не вспоминать, что под ее отношениями с Филипповым подведена черта.
Она собралась, навела макияж, не выдержала и еще раз примерила кулон, осмотрела себя в зеркале и не увидела в нем убитой горем женщины. Потом, спрятав коробочку в чемодан и посерьезнев, направилась сначала в столовую на ужин, а потом в город — совершить последнюю прогулку, невольно думая о том, как она бродила по ночным улицам с Филипповым.
…А Владимир, обескураженный неслыханно дерзким поведением обычно кроткой Алены, лежал на кровати у себя в номере и, размышляя о происшедшем, удивлялся не только ее выходке, но и народной мудрости, давно подметившей: сколько веревочке ни виться, конец все равно будет. Вспоминая годы их связи, он сожалел о случившемся, но, с другой стороны, понимал и Алену: она вынуждена была так поступить, потому что решительного шага от него устала дожидаться, а если честно признаться, так бы и не дождалась. И винить ее не за что. Ему было приятно иметь под рукой такую женщину — молодую, красивую, готовую с ним на все! К сожалению, для него самого этим всем была работа: он постоянно находился на службе, был занят, что создавало немало трудностей для их отношений. И конечно, семья.
«Ну что ж, теперь все определилось: живы будем — не помрем, — подытожил свои думы Владимир. — Сейчас главное — благополучно вернуться домой, достойно провести день рождения жены, если она успеет к этому времени выздороветь. А вот после семейного торжества, уже в новом году, предстоит важное событие в жизни области — шестидесятилетие председателя облисполкома. Интересно, какие сейчас отношения у Славянова с Богородовым? Хотя за месяц вряд ли что могло кардинально в них измениться, и, вероятнее всего, они остались теми же, что и после вызова обоих руководителей на доклад к секретарю ЦК КПСС Давыдову. Все, видимо, идет по-прежнему». Владимир получил подтверждение этому во время разговора со своим коллегой Липатовым, который сообщил ему, что в облисполкоме все нормально: все живы и здоровы, работают на своих местах. Так что волноваться Филиппову было не о чем, и в оставшиеся до возвращения несколько дней он решил попытаться полностью отключиться от всего, успокоиться и отдохнуть, а для начала сходить на почту и позвонить домой.
Из разговора с дочерью Владимир узнал, что Катерина все еще находится в больнице. И хотя аборты он ей не простил, все же понимал, что сейчас, когда она болеет, о них лучше не вспоминать. Чтобы как-то успокоиться и не думать об этом, и конечно, о неожиданном разрыве с Аленой, он отправился прогуляться по городу, сознательно избегая тех маршрутов, по которым совсем недавно водил свою спутницу.
В номер Владимир вернулся поздно, когда отдыхающие уже пили на ночь кефир. Он принял душ, разогрел чай, выпил рюмочку «Посольской», закусил вареным яйцом и бутербродом со шпротами, а после стакана чая с вафлями убрал все со стола, выключил телевизор и лег спать, решив, что не предпримет ни малейших попыток к возобновлению близких отношений с Аленой.
…Через три дня Филиппов вернулся в родной город, думая о предстоящем дне рождения жены и о том, что председатель облисполкома обещал устроить его в будущем году на другую работу с более высокой зарплатой. Владимир очень надеялся на это и верил, что данное два года назад обещание Славянов обязательно выполнит: слов своих он не бросал на ветер.
Глава 18
В первый после отпуска рабочий день Филиппов пришел на службу раньше всех, чтобы побыстрее ознакомиться с обстановкой и настроить себя на предстоящие дела. Он открыл форточку, проветрил свой кабинет, полистал подшивку областной газеты, разобрал скопившиеся на столе сводки, в ежедневнике записал дату и вывел пожирнее цифру один, а через равные промежутки еще двойку и тройку — для записи предстоящего задания от председателя.
Вскоре подошла секретарша Валерия, а за ней — Леснов и Липатов. При виде отпускника все оживились, поздоровавшись, внимательно оглядывали его, наперебой задавали вопросы об отдыхе, потом делились с ним новостями из жизни области. Наконец, взглянув на часы, дружно, как и всегда, втроем отправились встречать шефа, который по распорядку на день хотел немного позаниматься неотложными делами, а потом вместе с первым секретарем обкома партии Богородовым должен был сопровождать министра внутренних дел РСФСР Марчука.
Славянов поздоровался с каждым за руку и, не сбавляя взятого им темпа, пошагал по ковровой дорожке в свой кабинет.
По традиции, усевшись за небольшим столом, все трое его помощников ожидали для себя поручений и заданий, но Славянов в этот раз был озабочен более чем всегда и удивил всех своей лаконичностью.
— Занимайтесь своим делом, — посмотрев на Леснова и Липатова, сказал председатель. — А ты, — обернулся он к Филиппову, — после отпуска с новыми силами берись за доклад. Меня попросили выступить в высшей партийной школе на курсах председателей хозяйств и райисполкомов. Лекция на два часа. Наработка у тебя имеется. Обнови примеры, увяжи с решениями съезда и последними документами партии. Срок три дня. Вопросы есть? Через десять минут я уезжаю на встречу с министром.
— Долго Марчук собирался, даже на открытие нового здания УВД почему-то не приехал, — не удержавшись, высказал свое отношение к происходящему Липатов.
— По логике тут может быть две причины. Первая — большая занятость министра неотложными проблемами: Россия-то огромная, — заметил Леснов. — И вторая — желание наконец-то самому убедиться в услышанном от работников своего министерства, которые присутствовали на открытии здания.
— До встречи с министром и выводов комиссии о работе нашего управления всякие домыслы преждевременны, — оборвал разговоры помощников Славянов. — Все! Будьте на своих местах.
Филиппов, убрав ручку в нагрудный карман и захлопнув ежедневник с единственной записью, сделанной сегодня под жирной цифрой один, отправился в свой кабинет.
В нижнем отделении одного из трех книжных шкафов, где хранились все выступления председателя за последние годы, по имеющемуся у него списку Филиппов отыскал нужный ему материал для лекции и извлек второй экземпляр, чтобы можно было вносить изменения, править и резать.
Сел за стол. Посмотрев в ежедневник на жирную цифру один, невольно подумал, что, для того чтобы округлить ее, потребуется подготовить около шестидесяти страниц текста; и хотя «болванка» имелась неплохая, однако срок был назначен все-таки небольшой — всего три дня.
Имея под руками все данные по области с 1966 года, Филиппов трудился, не выходя из кабинета почти целый день. Ближе к вечеру неожиданно зазвонил городской телефон.
Сняв трубку, Владимир искренне обрадовался, услышав голос дочери, предложившей ему вместе съездить в больницу к матери. Владимир, попросив ее подождать немного, по «вертушке» узнал от секретарши, что шефа сегодня не будет, и охотно согласился встретиться с Маринкой.
* * *
За два дня напряженной — с восьми утра до восьми вечера — работы над выступлением шефа в высшей партийной школе Владимир Филиппов сделал большую ее часть, а чтобы не тратить целый день на печатание всего доклада, отпечатал лишь отработанный текст и вычитал его сам. Так что к началу третьего рабочего дня он был готов отдать первый экземпляр текста лекции председателю и предполагал, что после его знакомства с ним и возможных замечаний и дополнений у него будет еще время перепечатать выступление еще раз.
К концу дня, проводив министра, Славянов позвонил из аэропорта и сообщил секретарше, чтобы она предупредила помощников и Леснова о том, что он скоро подъедет.
И потому все трое, сидя в кабинете Леснова, коротая время в ожидании шефа, не спеша высказывали свои предположения о результатах визита министра в область до тех пор, пока не позвонил постовой. И тогда все быстро поднялись, вышли в коридор и направились навстречу председателю. Поздоровавшись, вместе с ним прошли в его кабинет. И по тому, что Славянов был не очень разговорчив, сразу стало ясно, что он не в лучшем настроении.
— Из достоверных источников известно, что визит министра оказался не таким, как бы хотелось, — осторожно высказался Леснов, поудобнее усаживаясь в кресле.
— Да, если честно, мы не ожидали, что все так обернется, — соглашаясь, ответил Славянов. — Министр обошел вокруг здания, осмотрел внутреннюю планировку управления, а когда зашли в кабинет начальника УВД, словно взбеленился и, не стесняясь в выражениях, устроил разнос Секачеву за разбазаривание народных средств. Дескать, сколько денег ухлопали. Хорошо, что использовали дешевую рабочую силу. Однако тех, кто не бережет народное добро, придется наказывать. И обещал, что сделает это по всей строгости закона и имеющихся у него прав. Так министр реагировал на появление нового здания УВД, которое он назвал Бастилией. Теперь неизвестно, чем закончится его грозное обещание.
— Да, это очень серьезное заявление, — как всегда первым, вступил в разговор Липатов и тут же поинтересовался: — А как министр выступил на коллегии?
— В том же духе, — отвечал Славянов. — После доклада комиссии министерства о результатах проверки работы правоохранительных органов области министр в резкой форме раскритиковал работу управления и его начальника за увлечение гигантоманией в строительных делах в ущерб своим прямым обязанностям и назначению. Поэтому неудивительно, подчеркнул он, что число преступлений в области увеличилось, а раскрываемость их ниже уровня прошлого года. Возросли в области и случаи хищения государственной собственности. Министр в этой связи привел немало примеров и оставил за собой право принять по итогам проверки соответствующее решение. Надеется, что и руководство области в сложившейся обстановке не останется в стороне. Словом, ничего хорошего ожидать не приходится, — обобщил свой рассказ о коллегии председатель облисполкома.
Все насупились. Посидели в напряженной тишине немного. Мелодичный звонок, прозвучавший в это время, показался грубым; на пульте прямой связи засветилась клавиша вызова одного из заместителей Славянова, просившего о приеме. Председатель согласился и предложил всем присутствующим у него в кабинете идти по домам, а сам перед встречей с Богородовым попросил секретаршу приготовить ему стакан чаю.
— До завтра! — попрощался он со своим окружением и углубился в изучение пачки оперативных сводок по развитию народного хозяйства области за минувшие сутки, чем он всегда занимался со знанием дела и обстоятельно: с линейкой и ручкой в руках.
* * *
Выполнив задание шефа, Владимир хотел отдать выступление ему лично, но, к сожалению, сделать это ему не удалось: председатель большую часть времени теперь проводил то в обкоме партии, то где-то еще, и тогда Филиппов в специальной папке положил лекцию на стол председателю и сразу успокоился: словно гора с плеч свалилась.
«А шефу, — подумал он с сочувствием, — видимо, и в самом деле после визита министра не до лекции».
И Филиппов был прав. Никто в руководстве области и предположить не мог, что министр учинит такой сокрушительный разнос начальнику управления внутренних дел Секачеву, которого все считали человеком на своем месте, инициативным, исполнительным, радеющим за организацию слаженной работы милиции, укрепление ее материальной базы. Именно благодаря его стараниям и настойчивости в центре города появилось новое здание управления, что сразу стало заметным событием в жизни общественности города и области. Одно то, что такое здание было построено, уже было большим плюсом. Считая это главным аргументом для предстоящего разговора на эту тему с министром во время его визита в область, первый секретарь обкома партии Богородов даже предположить каких-либо осложнений в этом направлении не мог, не говоря уже о Славянове, который не только поддержал идею создания именно такого мощного здания, но и материально помогал при ее осуществлении, повторяя не раз: «Пусть все видят, как непоколебимо стоит наша родная милиция». Эта мысль, заложенная еще при проектировании восьми громадных колонн, украшающих фасад здания, потом была воплощена в жизнь. И хотя возведение нового здания управления МВД считалось важным событием в жизни области, однако нашлось немало скептиков как среди простых горожан, так и среди некоторых руководителей разного уровня, полагающих, что с архитектурной точки зрения здание напоминает штамп мощной пресс-формы, а с точки зрения социальной вообще возмутительно появление в условиях развитого социалистического общества такой мощной и дорогой бастилии в самом центре города. И как не удивительно это было, но факт оставался фактом: оценка министра совпала именно с таким мнением. А когда он узнал стоимость всех произведенных работ, то взбеленился не на шутку и в пух и прах разнес генерала Секачева за разбазаривание народных средств.
— На каждую колонну вы потратили по эшелону цемента! Безответственность! Безобразие! В центре города, известного своими славными революционными традициями, Бастилию возвели! — Министр ничего не сказал про анонимку, полученную им, но именно в ответ на нее он громил притихшего и поникшего Секачева, и не только его, но и сидевших рядом Богородова и Славянова. — Потратить столько средств на эти ненужные колонны! Однако тех, кто транжирит народное добро, придется наказывать. Иначе нельзя, ибо они создают прецедент для других таких же энтузиастов дорогостоящих монументов. И я сделаю это по всей строгости закона и в соответствии с имеющимися у меня правами.
После отъезда Марчука в столицу и его грозных обещаний руководство области глубоко задумалось и попыталось разобраться: что же все-таки произошло? Может, это банальный министерский кураж? Все еще хорошо помнили приезд первого заместителя министра внутренних дел Поленова, бывшего тогда зятем генерального секретаря ЦК КПСС. Вот это был кураж! Поленов придирался даже к ошибкам на плакатах. Но теперь все выглядело как грубый наезд на Секачева, чем-то не угодившего министру. И все не сомневались, что неординарный визит Марчука, молнией блеснувший в областном центре, без последствий не останется, и с напряжением ожидали, какими будут раскаты грома из столицы.
* * *
Славянов, внимательно прочитав подготовленное для него Филипповым выступление перед слушателями высшей партийной школы, остался им вполне доволен и фломастерами всех цветов радуги тут же принялся неторопливо раскрашивать абзацы. Вошедшему с новыми сводками помощнику он сообщил, что после обеда едет выступать, и, достав из ящика стола несколько листов, сжатых скрепкой, протянул их Филиппову, пояснив:
— У меня на приеме были люди. Это письма в правительство. Отредактируй и оформи, как положено. Действуй, Владимир.
Выполнив очередное задание шефа, Филиппов, воспользовавшись непредвиденным затишьем, отправился к Катерине в больницу. Он, как и планировал, еще находясь в отпуске в санатории, решительно действовал теперь в направлении налаживания отношений с ней.
Владимир и в последующие дни, когда с Маринкой, а когда и без нее, регулярно навещал жену, продолжавшую свое лечение, и выполнял все срочные задания, полученные от нее, по закупке разных разностей к предстоящему дню ее рождения.
Так что, когда Катерина после выписки из больницы оказалась дома, то, проверив наличие в холодильнике и на лоджии продуктов и спиртного, увиденным осталась довольна: всего было вполне достаточно, чтобы накормить и напоить родных и друзей, которых они по обоюдному согласию наметили пригласить.
И вот наступил долгожданный праздник семьи. Открывая торжество, Владимир сказал теплые слова в адрес своей второй половины, назвав ее, как и в первые годы их совместной жизни, «яблоком с саду», и заверил, что для него лучшей спутницы жизни не требуется. А затем с удовольствием вручил жене свой подарок — ее портрет, написанный народным художником России Ламерикиным.
Гости, хорошо знавшие Катерину, были поражены тем, как художник правдиво отобразил красоту и обаяние ее, а вместе с тем властность характера, в чем Владимир не единожды убеждался на себе лично.
Не желая долго испытывать терпение приглашенных, Филиппов взял у жены, все еще находившейся в самом восторженном состоянии духа от подарка мужа, портрет и повесил его на стену рядом со своим, на заранее ввернутый для этого мощный шуруп.
Все дружно зааплодировали ему. А Владимир, вернувшись к жене, поднял рюмку и провозгласил тост:
— С днем рождения, дорогая!
Все дружно выпили. И тогда встал Соколовский. Выждав некоторое время, пока гости закусывали, многозначительно заметил:
— Теперь, Екатерина Алексеевна, вы всегда будете рядом с супругом, так что если он задержится где-то по какой-либо причине, советую тебе: брось переживать и нервничать. Поступай куда проще: зайди в этот зал и любуйся на него сколько влезет. Он же вот, рядом! И я с удовольствием выпью за это. И пусть никакие случайности и отклонения не в силах будут разъединить эту портретную пару и в жизни! За что и пью стоя и до дна!
Погуляли весело: пели песни и танцевали, а когда, уставшие, снова уселись за столы, дядя Филиппова, как и всегда, бывая у них, попросил Маринку сыграть ему полонез Огинского, который он готов был слушать, казалось, часами.
Маринка знала, чем заканчиваются такие заказы, и без лишних уговоров уселась на табурет, открыла крышку пианино, сделала несколько пробных аккордов, легко пробежала быстрыми пальцами по клавишам и заиграла. И сразу всю комнату заполнили чарующие и трогающие человека до глубины души звуки мелодии бессмертного творения гения. Гости, имевшие твердое намерение после танцев налить и выпить еще, забыли про это и, повернувшись в сторону Маринки, с удовольствием слушали знакомую им мелодию. Но с особым вниманием делал это дядя Вася. Смахнув слезы умиления и выждав, когда стихнут дружные аплодисменты гостей, он вынул из бумажника двадцать пять рублей и с важностью вручил их Маринке, уговорив ее сыграть еще что-нибудь.
— А это не помешает? — кивнула она в сторону гостей.
— Ни в коем случае! — услышав ее вопрос, за всех ответил Соколовский.
Маринка охотно выполнила желание дяди и в награду за это снова получила премию, и не только двадцать пять рублей, но и бурные аплодисменты гостей. Довольная и сияющая улыбкой, она исполнила еще несколько пьес и раза три сыграла «Цыганочку», под которую многие принялись плясать. Наконец, устав, Маринка отправилась в свою комнату, чтобы отдохнуть и подготовиться к предстоящим в воскресенье занятиям в школе бальных танцев.
Торжество шло к своему завершению, постепенно один за другим уходили гости. И когда проводили последнего, Владимир и Катерина сняли праздничную одежду и, облачившись в домашнее, дружно принялись за уборку посуды; потом, приняв душ, выпили по стакану чая с вареньем и вместе ушли в спальню, где и произошло окончательное примирение супругов.
* * *
С отъезда министра внутренних дел Марчука прошло не так уж и много времени, как раскаты грома, прогремевшего в его кабинете в столице, докатились до областного центра: сначала был получен приказ министра о снятии Секачева с должности начальника управления, лишении его воинского звания, соответствующих льгот и почестей. А вскоре другим приказом, продолжая выполнять свои грозные обещания, министр назначил в область нового начальника управления — Пенкина Владислава Кузьмича, ранее работавшего заместителем начальника аналогичного управления в другом регионе России.
Последовавшие затем дела и серьезные события, цунами промчавшиеся по области после получения двух приказов министра, захватили в свой водоворот и первых ее лиц — секретаря обкома Богородова и председателя облисполкома Славянова, поставив их не в один ряд единомышленников, а по разные стороны происходящих перемен.
Славянов случившееся очень глубоко переживал. Он понимал, что во многом именно он, оказывавший всяческую поддержку Секачеву в строительстве нового здания управления и отстаивавший почти всегда его интересы даже в спорах с Богородовым, оказался чуть ли не виновником такого финала, и потому отчетливо представлял, что после приказа министра состоится бюро обкома партии, где ему опять предстоит нелегкая задача — защищать Секачева от исключения из партии. Однако вряд ли это удастся ему: силы на бюро слишком неравные. Иван Васильевич в раздумье как-то подсчитал голоса: секретари обкома, заворг, начальник управления КГБ, председатель облсовпрофа — это уже большинство, голосующее против генерала. Расклад сил был явно не в его пользу, и он практически оказывался в одиночестве… А на пленум тем более рассчитывать не приходится. «Жаль, — подумал Славянов, — впереди юбилей. А тут такая заварушка предстоит. Да, нелегкие времена…»
Лишь Богородов, проанализировав приказы министра, увидел в них самую выгодную для себя позицию, чтобы расправиться со своим давнишним и авторитетным соперником — Славяновым. Зная характер председателя, он понял, что за Секачева тот вступится обязательно и будет настаивать на «строгаче», чтобы оставить бывшего начальника управления в партии. «Но, дорогой Иван Васильевич, — с удовлетворением констатировал Богородов, — этот номер у тебя не пройдет. В бюро твоих людей нет. Все только мои. И мы не позволим тебе навязывать нам свою волю».
Прикинув количество тех, кто безусловно поддержит исключение Секачева из партии, Богородов пригласил к себе по прямой связи начальника управления КГБ, заведующего административным отделом, которого когда-то привел с собой из горкома партии, поочередно в деталях и конкретно переговорил о позиции каждого из них на бюро и только после этого вызвал к себе заворга.
Когда тот, не заставив себя ждать, вошел, Богородов, откинувшись на спинку кресла, очень внимательно посмотрел ему в лицо и объявил коротко:
— Готовь бюро. Вопрос один: персональное дело Секачева.
— До или после юбилея? Хотя до юбилея времени немало.
— А как ты сам думаешь?
— Лучше после. Надо показать людям, что обком ищет пути защитить Секачева, а второе, что в области мир и согласие.
— Мы тоже так думаем, — довольный единодушием согласился Богородов, давая тем самым понять, что вопрос уже обсуждался, и заворг без слов догадался, с кем именно. — Проведем мероприятие, как и положено по статусу. Юбилей председателя все-таки! Совместное заседание бюро и исполкома открою я, а вести будешь ты. Но ближе к теме: нельзя забывать, что предстоящее бюро тоже много значит. Надо выяснить настрой наших. Секачева мы вынуждены исключить. А потом, не затягивая, провернем и пленум. Как ты на это смотришь?
— Согласен, Николай Юрьевич. Я все понял и сейчас же займусь этими вопросами, — твердо заверил первого секретаря заворг.
Оставшись один, Богородов не спеша поднялся из кресла, прошелся до двери, потом остановился у окна, посмотрел на стремнину сливающихся вод Оки и Волги и невольно подумал: «Хорошо, когда поток один. Он сильнее. Скоро и я стану сильнее, освободясь от ненужного конкурента и соперника. Впрочем, какой он соперник? Человеку скоро на пенсию. В принципе, можно бы дать поработать ему и подольше, пусть и не такой большой срок, как Равинчику, но тоже солидный. Ведь как ни верти, но отрицать трудно: Славянов дело знает и руководить умеет. И я сам, предлагая на бюро доверить ему возглавлять наши штабы по строительству и реконструкции важнейших объектов, по сути, умело использовал эти его качества. Но характер у него не простой. И на бюро, можно не сомневаться, он проявится: грудью встанет против исключения Секачева из партии. Ну что ж, пусть покажет себя борцом за справедливость, а будет выглядеть, без сомнения, белой вороной: никто из членов бюро его не поддержит. А на пленуме обкома партии? Вероятно, найдутся смельчаки из председательского окружения, но единицы, которые ничего не решат. А вот после пленума мы разберемся с каждым из них персонально… И вообще после пленума, думаю, вопрос со Славяновым будет закрыт. «Сибиряк» в прошлый приезд говорил, чтобы звонил ему, если возникнет надобность. На этот раз характер председателя сослужит ему плохую службу: предстоящее бюро — это начало его низвержения с высокого поста, а пленум практически положит конец его политической карьере. И вопрос будет снят с повестки дня. Интересно, как отнесутся к этому в Москве? Вряд ли у Славянова найдутся теперь серьезные защитники. Так что пусть Славянов вместе с Секачевым рыбачат, ухаживают за своими садами, занимаются дальнейшим изучением гнуснейшей книжки уже бывшего председателя, с которой он так ловко высунулся когда-то на докладе у секретаря ЦК КПСС. Надо уметь не только рассчитывать, предугадывать возможные варианты своих действий и решений, но не менее важно упорно выжидать подходящий момент для их реализации. Я слишком долго терпел и выжидал. Теперь все пойдет по моему плану: сначала проведем юбилей председателя облисполкома и сделаем это с большим размахом. Но, думаю, он будет последним в его служебной карьере. Как говорил один любитель кукурузы из Кремля, отдавший ни за что ни про что русский Крым Украине, теперь наши цели ясны, задачи определены. Будем бороться за их осуществление».
Довольный, Богородов вызвал машину и отправился на крутой берег Волги, где любил посидеть в одиночестве и поразмышлять о смысле жизни и своем назначении на земле. Он любил этот заповедный уголок природы, где можно было побыть один на один со своими мыслями, что давалось ему куда легче, чем общение с такими людьми, как Славянов и ему подобные.
* * *
С момента назначения нового начальника УВД области прошло совсем немного времени, а о нем уже повсюду — на заседаниях, собраниях, на сессиях и пленумах райкомов партии — заговорили как о человеке, который рьяно взялся за дело и сумел привлечь к работе милиции внимание всей общественности области.
Как опытный, знающий свое дело сыщик, Пенкин сумел так организовать работу своего управления, что сразу были взяты под контроль все предприятия — мясокомбинаты, молокозаводы, холодильники, винзаводы и другие объекты пищевой и перерабатывающей промышленности, автомобильный гигант ГАЗ, речной порт, в которых систематически на протяжении многих лет происходили хищения государственной собственности. Сразу оказалось заведена не одна сотня уголовных дел в районах, городах, и особенно в областном центре. Такого мощного наступления на расхитителей, несунов и жуликов в регионе еще не бывало. Оправдывая личное доверие министра, Пенкин старался достойно показать себя и, будучи уверен, что сможет это сделать, в одной из частных бесед с авторитетным кругом лиц смело заявил: «Меня пока в области еще не знают, но скоро обо мне заговорят повсюду!»
Это заявление, подкрепленное открытием новых уголовных дел, оказалось пророческим: о Пенкине действительно заговорили, дружно дав ему кличку «курский Соловей-разбойник».
Филиппов не раз вспоминал последнюю встречу в забытом властями цирке, на которой присутствовали весьма солидные люди. Как и всегда, немного выпив и закусив, некоторые во главе с Панкратовым закурили, а некурящий замначальника железной дороги Портновский завел разговор о последнем заседании облисполкома, на котором первый секретарь обкома партии Богородов своим выступлением поддержал развернутую Пенкиным кампанию по борьбе с хищениями социалистической собственности в области, особо подвергнув критике руководителей-коммунистов, и в первую очередь начальника госторгинспекции Микетина, директора винзавода Графова и начальника общественного питания области Биркину.
— После этого публичного одобрения своих действий, — говорил Портновский, — Пенкин, как Чапай на лихом коне и с саблей в руках, вздыбил всю область, а на заседании исполкома выдавал такие примеры, что уши вяли. Директор Ролинского спиртзавода на углу дома поставил железную бочку. Емкость ее — двести литров. С крыши дома по желобу в нее стекает вода. Дождевая, как вы понимаете. Так многие делают. Посмотришь: бочка полна воды. А на самом деле в нее ввернута специальная штучка: воды в ней чуть больше стакана, а под ней хранится чистейший спирт.
— А на хладокомбинат, — включился в разговор начальник управления культуры Лухманов, — привезли новую партию говядины. Туши одна лучше другой. Один из рабочих, принимавший участие в их разгрузке, решил воспользоваться ситуацией. Пока оформляли документы и двери камеры были открыты, он сбегал за топором, отрубил приглянувшийся ему кусище и, завернув его в старую робу, приготовился перекинуть его через забор, но тут ему крепко не повезло: камеру закрыли! Человек оказался в ловушке — у него волосы дыбом. Сразу забыв про отрубленный кусище, он задумался над тем, что надо сделать, чтобы продержаться в холодильнике до утра и не замерзнуть? И всю продукцию, что разгружала бригада, он разложил по полкам в одиночку.
— И неудивительно, что с подачи Пенкина Богородов разнес в пух и прах Микетина, не оправдавшего доверие партии, а также Биркину, Графова и других. Разве не так, Степан Владимирович? — Портновский посмотрел на председателя горисполкома.
— Полностью с тобой согласен! — утвердительно кивнул головой Видякшин и напомнил: — Спустя несколько дней после этого заседания ко мне на прием пришел заместитель Пенкина. Я принял его и что узнаю? Оказывается, он ведет дела как раз этих трех руководителей. Протягивает мне две бумаги: одна на Биркину, другая — на Микетина.
— И что в этих бумагах? — не выдержав долгого молчания, поинтересовался Панкратов.
— Слушай и делай вывод. Так вот, — продолжил Видякшин, — я внимательно прочитал обе бумаги. Потом выслушал устное дополнение к ним и говорю: «Вы, дорогие товарищи, не по адресу обратились. Дать разрешение на взятие Биркиной под арест я не имею права. Она — начальник общественного питания области, депутат областного Совета. Вам надо идти к председателю облисполкома Славянову. То же самое и по Микетину, который является руководителем областного масштаба. Если я подпишу, меня Иван Васильевич на ковер вызовет». Вот и вся недолга.
— Как говорится, — одобрил действия Видякшина Панкратов, — заместитель Пенкина ушел не солоно хлебавши. Но не забывайте, товарищи, это их первый круг. Они пойдут дальше, будут искать другую дверь.
— В этом можно не сомневаться, — включился в разговор Филиппов. — И кстати, это не первый их заход.Пенкин приходил к шефу. Однако Иван Васильевич его не поддержал. Сказал, что вопрос по Биркиной готов обсудить на закрытом заседании исполкома. А относительно Микетина предложил Пенкину хорошо подумать: правильно ли это — за четыреста рублей сажать человека за решетку? Есть и другие наказания: например, обсудить его на партбюро. Виновен — вынести партийное взыскание: просто выговор или строгий с занесением в учетную карточку. Ведь это тоже мера воспитания! Можно рассмотреть и возможность пребывания Микетина на занимаемой должности. Ну зачем же сразу голову рубить?
— Это когда было? — поинтересовался Портновский.
— До исполкома.
— В том-то и дело, что до! А вот увидишь, что последует после! — высказал свои соображения Портновский. — Они, несмотря на малую сумму, вменяемую ему в вину, найдут-таки человека, который даст им добро на его арест.
Все собравшиеся с предположением железнодорожника согласились.
Филиппов, анализируя слова председателя горисполкома, решил, что, и в самом деле, лишь только Славянов куда-нибудь отлучится из города, Пенкин найдет другую дверь, другой служебный кабинет, где ему дадут требуемое разрешение на арест депутатов. И тогда не поздоровится многим, в том числе и Микетину. Есть у Пенкина, правильно говорит Панкратов, и другие ходы. В частности, пресса, особенно партийная.
И тут, обращаясь к Видякшину, директор цирка задал давно мучивший его вопрос:
— А откуда появился этот Пенкин? Неужели у нас в городе, в котором проживает почти полтора миллиона человек, не нашлось достойных людей в начальники? Просто уму непостижимо!
— Люди, возможно, и есть, — ответил Видякшин. — К сожалению, назначение начальников УВД — прерогатива министра. А Пенкин — ставленник Марчука. По его замыслу, именно человек из другого города должен и способен навести порядок в таком областном центре, как наш. К сожалению, ситуация и впрямь создалась неприятная: резко увеличилось хищение социалистической собственности, а проще сказать — воровство, и работы в этом плане много.
Разъехались и разошлись из цирка поздновато, но поговорили о наболевшем от души…
* * *
В день отъезда председателя облисполкома Славянова в столицу в одной из газет ЦК КПСС появилась большая, на весь подвал, статья под названием «С высоты служебных кресел». В ней были разделаны под орех три известных в области руководителя: Биркина, Графов и Микетин, которые, используя служебное положение, творили беззаконие, произвол и совершали систематическое хищение социалистической собственности. С другой стороны, руководство области с таких же кресел равнодушно взирало на происходящее и будто бы не замечало творящихся как в городе, так и на всей территории региона безобразий. Получалось, что лишь один Пенкин, слова которого приводились в статье, радеет за наведение порядка в области, в том числе и в звене руководителей высокого уровня.
Прочитав статью, Славянов по традиции подчеркнул отдельные ее отрывки, абзацы и высказал свою точку зрения по поводу ее публикации.
— До суда всем приклеили ярлыки великих преступников. Что хотят, то и творят эти цековские газетчики. Надо признать, что статья окажет большое влияние на сознание общественности. Но самое опасное в другом: газета уже оказывает прямое давление на суд, если он состоится. Впрочем, теперь-то уж ясно, что состоится. Но для этого надо всех троих взять под стражу, а улики и цифры нанесенного ущерба мизерны. Когда я получил эти бумаги, то говорил Богородову, что лучше взять инициативу в свои руки и по партийной линии спросить с каждого. Да построже! Если заслуживают, исключить из партии, освободить с занимаемой должности. Он не согласился, сказал, что момент упущен. Не стоит перехватывать инициативу у Пенкина. Это поймут, как выкручивание ему рук. Будем действовать в соответствии с законом. Теперь судьба Биркиной и Микетина под знаком вопроса. Все может случиться не сегодня, так завтра. Посмотрим. — Поднимаясь тяжелее обычного с кресла, Славянов больше не стал распространяться о происшедшем, только спросил у Леснова: — Машина готова? Коробки уложены?
— Да, Иван Васильевич, все как и всегда: коробки номер один, два, четыре.
Уже во дворе Славянов пожал руку Леснову, потом Филиппову, напомнив ему про выступление на кустовом совещании руководителей хозяйств юго-востока области.
— Вам будет полегче, — заметил он, — Гунин подготовил, как вы говорите, первую «болванку».
— Очень хорошо! — обрадовался Владимир.
Уже у самой дверцы машины, обращаясь ко всем, председатель, как всегда, сказал, чтобы в случае необходимости звонили ему в гостиницу, и напоследок заметил Филиппову:
— Смотри, завтра утром не забудь сообщить мне сводку. — Дверца председательской «Чайки» захлопнулась, и машина взяла курс на столицу.
День выдался неординарным и по-своему шумным и суетливым: с самого утра Владимир позвонил шефу, передал ему данные сводок и получил особое задание на вечер, а потом в аппарате горячо обсуждали статью о креслах. Все экземпляры газеты, поступившие в киоск на первом этаже, раскупили как никогда быстро.
Мнения сходились в одном, что за статьей последуют более решительные действия относительно трех руководителей, которые были главными «героями» материала.
Подтверждением этому стала и очередная бумага из УВД от Пенкина, которая вскоре пришла с почтой на имя председателя облисполкома. Как и раньше, главное содержание ее состояло в просьбе снять депутатскую неприкосновенность, чтобы взять под стражу начальника госторгинспекции Микетина Леонтия Николаевича, который, используя служебное положение, совершил взятку в форме винно-водочных изделий на сумму более четырехсот рублей.
«Началось!» — подумал Филиппов и тут же отправился с докладом к первому заместителю председателя облисполкома Миклушевскому, чтобы, не теряя времени, успеть помочь человеку, если это можно еще сделать: ведь насчитали-то курам на смех. Не зря шеф говорил, что было бы целесообразнее рассмотреть этот вопрос по партийной линии.
— Номер телефона гостиницы у тебя есть? — ознакомившись с документом, спросил Миклушевский.
— Есть. Но я звонил администратору гостиницы, она ответила, что Славянов еще не вернулся. — Филиппов протянул заместителю листок с номером телефона администратора и предложил: — Может быть, стоит переговорить с Богородовым?
— Давай попробуем, — согласился первый заместитель и тут же набрал номер телефона секретаря обкома.
В приемной, узнав, кто звонит, ответили, что Богородов уехал с заведующим отделом ЦК по районам области. Обещал вернуться завтра вечером. У Миклушевского на завтра с утра была назначена поездка в город мастеров на Оке, известный своими уникальными ножами. Управление местной промышленности проводило там расширенное совещание, на котором было запланировано и его выступление. Поэтому Миклушевский пообещал найти Славянова и обо всем с ним переговорить или в крайнем случае попытаться связаться с ним в субботу, если же и из этого ничего не получится, то оставить бумагу до шефа, и отпустил Филиппова.
Владимир вернулся в свой кабинет и принялся думать, как сообщить в обком партии заведующему отделом Смуркову, чтобы тот по своим каналам, если такое возможно, предпринял какие-то меры по оказанию помощи Микетину, к примеру, используя славяновский вариант. Хотя понятно было, что надежды на это практически не оставалось: ведь Богородов на исполкоме разнес Микетина в пух и прах.
Затрезвонила «тройка». Звонила секретарша шефа, приглашала на чай с вареньем из смородины, которое Филиппов обожал.
Чаевничали в кабинете второго помощника — Липатова, который куда-то уехал по заданию председателя. За чаем вели непринужденный разговор о том, какое было самочувствие у шефа перед выступлением в правительстве, о поручениях, которые он передал Филиппову и Леснову.
Снова вспомнили статью «С высоты служебных кресел» и нового начальника УВД Пенкина.
— Специалисты не зря говорят, что он настоящий сыщик, — делился новостями Леснов. — Обложил все точки, где могли наблюдаться хищения и разбазаривание. Если по Штирлицу, то надо признать, что большинство предприятий пищевой и мясоперерабатывающей промышленности, винзаводы теперь «под колпаком». Но главное не в этом, а в том, что Пенкин изо всех сил старается как можно больше уличить руководителей-коммунистов, вплоть до самого высокого уровня. Из кожи вон лезет, хочет показать себя, чтобы его все знали.
— И боялись! — вставила Зинаида — секретарша с большим опытом аппаратной работы.
— Вот именно! — согласился Леснов. — Я не пойму только одного: почему его никто из первых лиц не одернет?
— Говорят, что у него кто-то из родни большой пост занимает, — заметила на это Зинаида.
— Ну и что? — не сдавался Леснов. — Для дружеской, по-отечески непринужденной воспитательной беседы и выяснения, кто есть кто, повод и время у наших боссов всегда найдутся.
— Но что-то они слишком медлят, — сказал Филиппов. — А теперь, после выхода этой статьи, черные тучи сгустились над многими известными людьми. Сегодня на имя шефа из УВД новую бумагу получили. Просят лишить депутатской неприкосновенности Микетина. Я отнес ее Миклушевскому. А говорят, у нас уже прошла одна такая же бумага из УВД с просьбой разрешить задержание Биркиной и Микетина. Тебе что-нибудь известно про нее? — обратился Владимир к Леснову.
— Да, известно, — ответил Леснов. — Я видел эту бумагу. Должен сказать, что шеф наш, а разговор шел о руководителях областного масштаба, просьбу милиции не поддержал и не дал своего согласия на арест Биркиной и Микетина. Думаю, что после статьи дело примет другой поворот, уж больно рьяно напирает Пенкин: в каждом руководителе видит если не вора, то хапугу и рвача. Особенно давит на коммунистов, аж страшно становится. Теперь, после публикации статьи, Биркина и Микетин, считай, вышли из игры. Одним словом, поживем — увидим, а сейчас, как говорится, за работу, товарищи.
— Да, пора, — согласился Филиппов.
Пояснив, что с «бригадой» специалистов будет готовить в большом зале или в своем кабинете выступление председателя на кустовом совещании юго-востока области, Владимир отправился к себе, мысленно представляя, как сложится сегодня его рабочий день: получилось, что день будет напряженный.
Первый звонок Владимир решил сделать домой, чтобы узнать, как у дочери дела. Выяснив, что у нее все нормально, на всякий случай сказал Маринке, где его можно найти, если возникнет какая-либо в этом необходимость.
Основательно настроившись на предстоящую работу, Владимир напрямую, минуя начальника управления сельского хозяйства и его замов, начал приглашать к себе членов «бригады»: начальника отдела растениеводства Альберта Исаевича Фраймовича, главного зоотехника области Михаила Ивановича Карамельникова и главного агронома Василия Тимофеевича Заборова.
Пока они собирались, докладывали своему руководству, к какой работе и по чьему указанию привлекаются, Филиппов успел позвонить Соколовскому и сказать, что на имя председателя облисполкома пришла повторная бумага из УВД с просьбой взять Микетина под стражу. Пояснив ему, что он сам передал ее Миклушевскому, попросил «маршала» найти возможность встретиться со Смурковым и сообщить ему обо всем.
Вскоре члены «бригады» были в сборе. Поздоровались, крепко пожимая друг другу руки, потом расселись по своим привычным местам и обменялись новостями из жизни родного аграрного сектора, города и области, высказали свои предположения о предстоящем выступлении Славянова в Совмине, не обошли вниманием и выход статьи о креслах и действия нового начальника УВД Пенкина. Когда закончили взаимную политинформацию, встал вопрос: где «бригаде» лучше работать? Подавляющим числом голосов решили не идти в большой зал, а остаться в кабинете. Тут же закрылись на задвижку и принялись за чтение первой «болванки», предоставленной Гуниным. Оказалось, что она написана на достаточно высоком уровне, как и все, что делал начальник управления сельского хозяйства области Виктор Юрьевич Гунин. Зная его сильные стороны, Владимир и в этот раз рассчитывал, что в их руках окажется не в прямом смысле «болванка», а настоящее выступление, требующее только приведения более свежих конкретных примеров и определенной небольшой доработки. И он не ошибся: к обеду, подшлифовав и усилив некоторые разделы выступления новыми примерами, которыми в достатке располагали специалисты, входившие в «бригаду», вторую редакцию выступления отпечатали и вычитали, а к концу дня практически готовое выступление еще доработали, перепечатали и проверили. Вложив в папку председателя облисполкома первый экземпляр, Филиппов запер ее в сейф и, окинув взглядом «бригаду», шутливо заметил:
— Мы хорошо поработали, дорогие товарищи. По себе чувствую: даже рубашка мокрая. Не сомневаюсь, что все мы сегодня заслуживаем благодарности. Даже в этот нелегкий для нас день.
Филиппов, улыбаясь, подумал, что сейчас, как и всегда, после напряженной работы над выступлением, мужики шутя склонят его к выпивке. А что поделаешь, если просят те, с кем написан уже не один том выступлений? И насчет дома беспокоиться нечего: Маринка ничего матери не скажет, надо лишь позвонить ей и предупредить, что он пока все еще на работе, в своем кабинете. Однако сделать этого он не успел — на столе зазвонил городской телефон.
Владимир снял трубку и сразу узнал милый звонкий голосок дочери, от чего, как всегда, неизбывным теплом моментально наполнилась вся его грудь.
— Малышок! — он всегда называл так Маринку в подобные минуты умиления. — Я еще задержусь. Ужинай без меня. Когда поеду домой, позвоню.
— Хорошо, папа. Я жду тебя. У меня тоже много дел.
Довольный разговором с дочерью, что сделало его счастливее и добрее, Филиппов, улыбаясь, ожидал предложений от членов «бригады», зная, что отказать им не сможет: все славно поработали и имели моральное право немного расслабиться.
Первым заход на то, чтобы уговорить «бригадира» сброситься, в своей шутливой манере возобновил Фраймович:
— Думаю, не следует нарушать добрую традицию. Благо и возможность сегодня представилась весьма благоприятная: Славянов еще в Москве, а выступление его, готовое, отшлифованное, уже в сейфе.
Понимая, что надо брать портфель и бежать вниз, в буфет, за водкой и закуской, Владимир поднял руку:
— Я — за! Сколько с меня?
— Вы сначала возьмите, а потом разделим на троих, — посоветовал Фраймович. И тут же пояснил, почему на троих: — Заборов в отступном. Причина уважительная: у дочери день рождения. Семья — святое дело.
— Кстати, бог любит троицу! — подал голос Карамельников. — А рабочий день уже закончился.
— Я бегу! — посмотрев на часы, заторопился Филиппов в буфет.
В коридорах облисполкома уже была тишина. Кабинеты работников аппарата опустели, лишь заворг мучился над решениями и протоколами облисполкома, но он всегда оставался в своем кабинете до восьми вечера. Затем вызывал машину и отправлялся домой. Точность его была поразительная — хоть часы проверяй.
Уже дорогой наметив, что следует взять, Владимир долго в буфете не задержался и, быстро наполнив объемистый портфель, не забыв для себя кефир на вечер и утро, расплатился и через какие-то десять минут вернулся в свой кабинет, прикинув, во сколько обойдется каждому эта вечеринка.
Карамельников, не теряя времени, закрыл дверь на внутренний запор и включил приемник, висевший рядом с портретом Ленина, на полную громкость — так всегда делал и Филиппов.
Сам Владимир быстро нарезал закуски, вынул стаканы, которые хранились за годовыми статистическими сборниками в книжном шкафу, открыл бутылку «Посольской», разлил на глазок по стаканам бодрящую влагу и, чокнувшись со всеми, объявил:
— С окончанием! За здоровье членов «бригады» здесь присутствующих и тех, кто дома!
Выпив почти полстакана, Карамельников слегка закусил и, посмотрев на большую бутылку «Посольской» с каким-то европейцем на этикетке, довольным голосом констатировал:
— Хороша водочка! Без задержки — прямо сама идет!
— Губа у тебя не дура, дорогой Михаил Иванович, — заметил Филиппов. — Эта водочка очень даже по душе пришлась и министру здравоохранения Союза!
— Неужели Вазову? — удивился Фраймович.
— Ему, бывшему лечащему врачу генсека, — продолжил свой рассказ Владимир. — После выступления на сессии по традиции, как мы сегодня, собрались узким кругом руководители области и города. Вазов быстрым взглядом окинул обильно сервированные столы и всюду увидел одни коньяки, конечно, отличные, из разных концов Союза и все многолетней выдержки: старались уважить именитого гостя. А он — стоп машина! Даже немного опечалился и говорит: «У вас была отменная „Посольская“. Неужели перестали выпускать?» — «Выпускаем», — заверил его Богородов. «Тогда давайте вашу водку. „Посольскую“! И никаких коньяков!» Через минуту-другую на столах появилась «Посольская». И тут же экспромтом Вазов провел политинформацию, почему он предпочитает водку. Коньяки, оказывается, сильнее, чем водка, разрушают печень. Особенно вредны, по его словам, дубильные вещества. И с тех пор все наши руководители стали почаще употреблять русскую водочку, особенно «Посольскую» арзамасского разлива.
— А что наш шеф, Славянов, предпочитает для неслужебных встреч? — поинтересовался в своей манере Фраймович.
— Не чуждается и водочки. Но в дни официальных встреч и визитов гостей предпочитает коньяк. Особенно армянский и многолетней выдержки, — в тон ему отвечал Филиппов, не считая эти подробности разглашением государственной тайны.
— Все это, конечно, интересно, дорогой наш «бригадир», но по народной традиции, — включился в разговор Карамельников, — между первой и второй перерывчик небольшой! — И он подвинул ближе к Филиппову свой стакан.
— Согласен! — поддержал его Владимир и, помня о том, что ему предстоит еще встречать московский поезд, чтобы по поручению Славянова забрать у проводника первого вагона какой-то ящик и сумку, налил друзьям опять заметно больше, чем себе.
Заметив такую несправедливость, они дружно запротестовали:
— Всем поровну!
— Не могу! — возразил Филиппов и объяснил почему.
Члены «бригады» с пониманием отнеслись к сообщению и настаивать на справедливости посчитали делом нетактичным.
— Ты обещал нам рассказать, как прошел визит в область зятя генсека, — пользуясь случаем, попросил Фраймович. — Давай, Владимир Алексеевич, расскажи вкратце. Говорят, неординарный человек этот Поленов.
— Еще по маленькой, и я кратенько расскажу, — предложил Филиппов, понимая, что затягивать встречу особо не следует.
— За хорошее предложение! — воскликнул Карамельников, и едва успели чокнуться, как уже выпил свою порцию и принялся за закуску.
Филиппов начал свой рассказ о неординарности замминистра Поленова, услышанный им от Славянова, которому пришлось сопровождать молодого генерала в дни его знакомства с городом и областью.
— Как вы знаете, на сессии рассматривали вопрос о роли Советов в улучшении работы правоохранительных органов. Поэтому заместитель министра внутренних дел СССР Поленов и оказался в нашем городе. Ему захотелось на месте познакомиться с тем, как в некоторых районах области создают нормальные условия для жизни участковых милиционеров. Облисполком утвердил на сессии долгосрочную программу строительства для них коттеджей с максимально возможными удобствами, газом, канализацией, приусадебным участком в несколько соток, гаражом и, конечно, телефоном. Это впервые в Союзе! Конечно, такой коттедж вставал в копеечку, но зато люди видели, что власть о нашей милиции заботится. А быть милиционером, как показывает статистика, нелегко: за год их погибает в стране более трехсот человек. Так вот, коттеджи понравились всем, кто приезжал в область с проверкой. Пожелал их увидеть и Поленов: знакомством остался очень доволен. К слову сказать, в соответствии с программой пребывания Поленова в области в поездках по объектам его сопровождали Богородов и Славянов.
— Вон как! — удивился Фраймович. — Первый секретарь обкома партии и председатель облисполкома! Солидно!
— Да, — подтвердил Филиппов. — Такой высокой чести из гостей его уровня раньше не удостаивался никто! Чтобы член ЦК КПСС, первый секретарь обкома партии сопровождал заместителя министра? Ни-ни!
— А что поделаешь, — с пониманием согласился Фраймович, — Поленов не просто замминистра, а зятек Генерального!
— Вот именно, — продолжил Филиппов. — А вдруг он там, в Москве, в домашней обстановке, напоет что-нибудь нехорошее своему тестю?! И вот делегация такого уровня отправилась вместе с Поленовым в высшую школу милиции.
Подъехали к центральному входу. Вышли из машин. И тут к Поленову подлетает лихо начальник школы и начинает докладывать.
«Я знаю, кто ты! — резко прервал его рапорт Поленов. — И мне стыдно признавать, что старый генерал, а Устава не знает! Что ж ты вытянулся, как цапля, на одной ноге? Вернись в школу, а потом доложи, как предусмотрено Уставом».
Сопровождающие, не видевшие подобного давненько, были попросту шокированы. Член ЦК КПСС Богородов по привычке даже дернул правым плечом с досады. Славянову это тоже не понравилось. Перепуганный до смерти начальник школы на дрожащих ногах посеменил обратно в здание, а Поленов хладнокровно разъяснил руководству области, что вынужден учить и генералов: оказывается, надо сначала построить заведующих кафедрами, а потом докладывать. И сразу выдал свое резюме: «Староват начальник для школы. Думаю, пора на пенсию». И никто слова в защиту бедного генерала сказать тогда не осмелился: школа напрямую подчинялась МВД СССР.
Потом, — продолжил рассказ Филиппов, — все пошло по сценарию Поленова: когда обходили классы и аудитории, он нашел несколько грамматических ошибок на плакатах и лозунгах, и снова последовало серьезное внушение бедному генералу. Два дня руководители области сопровождали Поленова, и каждый день были свидетелями его «суровых уроков». Уже перед самой сессией сидит он в кабинете начальника УВД области, тогда еще Секачева, в его кресле, ожидает справочный материал о руководящих кадрах, который должны предоставить ему по его просьбе. И вот в кабинет с папкой в руках заходит заместитель Секачева и начинает докладывать заместителю министра, но он, даже головы не поворачивая к вошедшему, резко одергивает его: «Ты что, полковник, Устава не знаешь? Почему заставляешь меня головой вертеть? Выйди! И доложи, как положено». А он сидел, надо заметить, в свободной позе, глядя не перед собой, а влево, в окно.
Заместитель начальника УВД по кадрам, вспомнив, что при докладе вышестоящему начальнику следует смотреть ему прямо в лицо, вновь заходит и делает это.
— Вот Поленов дает! — не удержался от восхищения Карамельников. — Молодец!
— Это еще не все! — придержал его восторги Филиппов. — И опять полковнику досталось от замминистра на орехи: «А что у тебя, как у беременной женщины, брюхо висит?! Ремень-то где находится? Совсем никакой выправки. Ну что ж, — повернувшись к Секачеву, строго приказал он, — отправляйте его на пенсию! Возраст позволяет».
— Лихо! — удивился Фраймович. — Выправки требовал, а сам-то каков?
— Мне пришлось встречаться с ним несколько раз, когда он был у Славянова и уже на сессии, — поделился своими впечатлениями Филиппов. — За руку здоровались. И честно должен признать, выправка у него еще та: чисто выбрит, лицо холеное, подтянут. И внешне очень симпатичный молодой генерал.
— А может, он прав: так и надо было встряхнуть милицейскую епархию в провинции? — рассуждал Карамельников. — Раз полковник по возрасту, вернее, по стажу работы в милиции подходит под увольнение — пусть уходит, молодым дорогу уступает. А то пригрелся на теплом-то местечке. Да в кадрах. Так до глубокой старости можно тихо просидеть.
— Пригреться ему не пришлось. Вскоре уволили, — пояснил Филиппов и, взглянув на часы, предложил закругляться.
— Да, ничего не скажешь, — вздохнул Фраймович. — Вернее, скажешь только одно: имея тестем генсека, замминистра мог позволить себе такое поведение, не сомневаясь, что в области не найдется человека, который мог бы его одернуть. Каждый из руководителей знал, какая глыба за спиной у Поленова там, в Москве! А на нее желающих замахнуться трудно было найти не только в нашей области, но и в Союзе!
Не вдаваясь в рассуждения, Карамельников приподнял пустую семьсотпятидесятиграммовую бутылку из-под «Посольской» и, внимательно изучая ее этикетку, на которой был изображен тощий иностранец в красном камзоле и белых гетрах, выписывающий какие-то непонятные кренделя, — то ли плясал, то ли реверанс делал, — надеясь на понимание Филиппова, процитировал многозначительно фразу из своего раздела в выступлении председателя:
— Хозяйство добилось по семьсот пятьдесят граммов среднесуточного привеса от одной головы! Но и это, — он показал пустую бутылку, — товарищи, не предел! — И тут же, не обращая внимания на заливающегося смехом Фраймовича, выразительно глядя в глаза Филиппову, попросил: — Уважаемый товарищ «бригадир»! Если у вас что-то имеется в заначке, не откажите рядовому члену «бригады» увеличить норму среднесуточного возлияния!
После этой фразы, не выдержав, смеялись все, особенно Фраймович, повторяя: «Один ноль в пользу животноводов. Вот это номер!»
В заначке у Филиппова на этот раз оказалось шотландское виски; и «бригадиру» ничего другого не оставалось, как открыть сейф и вынуть из него пузатую бутылку.
Вначале, смакуя, довольные члены «бригады» со всех сторон оглядели иностранную емкость и только после этого вернули ее хозяину, который тут же налил каждому чуточку поменьше, чем по полстакана.
И хотя все уже были заметно навеселе, однако, когда выпили свои порции, закашлялись: крепость иностранного зелья превышала пятьдесят градусов. Еще раз закусили остатками колбасы и сыра. Потом Владимир убрал бутылку в один из ящиков стола, подальше за гору сборников, и тут же позвонил дежурному автобазы и вызвал дежурную машину, чтобы развезти всех по домам. Но Карамельникову опять показалось мало. Он, улучив момент, когда Филиппов начал подниматься со своего кресла, подошел к нему и тихо, чтобы не услышал Фраймович, попросил:
— Владимир Алексеевич, а нельзя ли еще немножечко виски?
Оценив состояние коллеги, Филиппов на этот раз был категоричен:
— Нет, на сегодня достаточно! Надо по-нормальному выйти из здания. Иначе может так случиться, что потом нам уже долго не захочется не только виски, но даже самогонки.
Считая, что вопрос исчерпан, Владимир еще раз позвонил домой и сказал дочери, что скоро подъедет.
Предельно собранно вышли из кабинета, спустились вниз, на прощанье помахали постовому и, миновав служебную дверь, оказались во дворе, где их уже ожидала черная «Волга». Первым надо было отвезти Карамельникова, который жил где-то в районе площади Сенной. Доехали быстро и за автобусной остановкой прижались к тротуару. Фраймович слегка подтолкнул в бок своего соседа, как бы спрашивая, куда ехать дальше. Однако Карамельников никаких признаков пробуждения не подавал, продолжая негромко всхрапывать. Дальнейшие, более энергичные, попытки привести его в чувство оказались тоже безуспешными.
«Что делать?» — ломал голову Филиппов, которому предстояло еще ехать на вокзал, чтобы забрать из первого вагона ящик и сумку, которые председатель выслал из Москвы.
— Давайте, Владимир Алексеевич, ко мне, — предложил тогда Фраймович. — Правда, я далековато живу, но не пешком же, машина довезет.
— Ну что ж, давай. Говори адрес, пока тоже не забыл! — в сердцах бросил Филиппов, прикидывая в уме, сколько времени у него есть до прибытия поезда.
— Ну, это вы зря про меня так! — обиделся Фраймович. — Со мной такого ни разу в жизни не случалось!
— Извини, Альберт Исаевич, мне еще поездка на вокзал предстоит, вот и сорвалось нечаянно, — ответил Владимир.
— Принимаю! — Фраймович понимающе улыбнулся и крепче стиснул плечо Карамельникова, чтобы тот не свалился, не ровен час, на дверку и, не дай бог, вылетел!
Увидев, что Фраймович уже не обижается, а занимается Карамельниковым, Филиппов, тихо улыбнувшись, вспомнил аналогичный случай, когда за несвоевременное предоставление справки начальник управления Машин, человек вспыльчивый, не выслушав причины опоздания, устроил подчиненному Альберту Исаевичу разнос.
— Уважаемый Николай Миронович, вы что кричите на меня? — неожиданно спросил его Фраймович и тут же пояснил: — Я все-таки как-никак на четыре дня старше вас!
Услышав обращение к себе по имени-отчеству и вникнув в смысл последней фразы, Машин прекратил браниться.
Без лишних разговоров миновали площадь и оказались на проспекте Гагарина, по которому выехали чуть ли не на окраину города. Наконец, по сигналу Фраймовича, свернули налево, в новый микрорайон и, с трудом протиснувшись между припаркованных у обочин возле домов машин, очутились во дворе двух примыкающих торцами друг к другу пятиэтажек.
Как самый молодой, Филиппов с помощью шофера взвалил Карамельникова себе на плечи и, следуя за Фраймовичем, поднялся на второй этаж, остановился около квартиры с двумя двойками, про себя подумав, что хорошо еще, что Альберт Исаевич живет не на пятом этаже, тогда пришлось бы отдохнуть не разок-другой.
Посадив Карамельникова на ступеньки марша, ведущего на следующий этаж, Владимир стал ждать, когда хозяин откроет дверь и придет ему на помощь. Однако, чтобы не терять времени, по-борцовски на грудь взял по-прежнему не подающего каких-либо признаков пробуждения члена «бригады» и втащил в первую комнату, уложил на диван и, распрощавшись с Фраймовичем, поспешил домой, с облегчением думая, что самые тяжелые испытания, слава богу, остались позади.
Но приключения Филиппова в этот вечер, к сожалению, этим не закончились. Приехав домой, он принял душ, переоделся в спортивную одежду: не в плаще же импортном тащить не известно какой ящик на вокзале. Почувствовав, что изрядно голоден, Владимир с аппетитом съел два разогретых дочерью голубца, выпил бокал крепкого чая, потом обул кеды и прямо в одежде сел в кресло, решив посмотреть что-нибудь по телевизору, чтобы скоротать время до поездки на вокзал.
Дочь занималась в своей комнате, и Владимир, оставшись с телевизором один на один, хотя периодически время от времени потирал за ушами, как-то незаметно заснул, и очнулся, только когда услышал длинную трель телефона. С ужасом взглянув на часы, он вздрогнул, и сердце бешено заколотилось — поезд из Москвы уже прибыл, а звонит в столь позднее время, можно не сомневаться, водитель дежурной машины.
Филиппов суетливо схватил трубку, с трудом переводя дыхание, хрипло выдавил:
— Слушаю!
— Владимир Алексеевич, это шофер говорит. Стою у вашего подъезда. Вы что, забыли про поезд из столицы? Уже опаздываем: прибыл.
— Я спускаюсь! — Филиппов пулей вылетел из квартиры, с силой нажал на кнопки обоих лифтов.
И все же судьба в этот вечер под конец оказалась благосклонной к нему. Улицы были практически пустынными, и до вокзала машина лихо домчала его всего за шесть минут.
Миновав витые железные ворота у бывшего царского павильона, въехали прямо на первую платформу, и Владимир бегом бросился к первому вагону.
Увидев свет в его окнах, а главное открытую дверь тамбура, понял, что все-таки успел, и облегченно перевел дух; платком вытирая пот с лица, поднялся в тамбур и уверенно пошагал к середине вагона, где увидел женщину в форменной одежде, которая с тряпкой и веником в руках наводила порядок.
— Вы проводник? — подойдя к ней, спросил он и, услышав утвердительный ответ, пояснил: — А я от Славянова, председателя облисполкома.
— Очень хорошо! — обрадовалась она. — А я уже заволновалась, что никто не подходит. Думаю: уж не забыли ли? Ну теперь, слава богу, дождалась.
Объяснять причину небольшого опоздания Владимир посчитал не обязательным. Забирая вещи, он выразил самую искреннюю благодарность проводнице, осторожно спустился на платформу и наконец-то облегченно вздохнул полной грудью, и так же, как железнодорожница, несколько раз вслух сказал: «Слава богу! Слава богу! Слава богу!» И как на крыльях полетел к дежурной машине.
В гараж доехали уже спокойно, без нервотрепки. И вскоре, переложив председательский ящик и сумку в багажник его машины, Филиппов вернулся домой и, пожав на прощание руку водителя, быстро поднялся в родную квартиру, не чувствуя никакой усталости.
Уже приняв еще раз душ, Владимир выпил стакан чая, завел будильник и, вспоминая события этого вечера, вдруг четко представил себе, какие непредсказуемо серьезные последствия могли у него быть, не выполни он поручение шефа. Даже в голове загудело от охватившего его при этом ужаса. Зная крутой характер Славянова, он понял, что вначале пришлось бы получить жесточайший разнос, не хуже, чем получил его когда-то Юшанин. И это еще не беда — вытерпеть, если виновен, можно: всем врезают. Избежать этого бывает очень трудно — причину для серьезного втыка начальник всегда найдет. Славянов может наказать и по административной линии: объявит строгий выговор. И это можно пережить, как живут с этими самыми выговорами многие начальники отделов и управлений, предприятий и строительных организаций. Другое дело, если гнев председателя перевесит плюсы Филиппова — его способность быстро и качественно готовить выступления и доклады. Тогда нельзя исключить и такой вариант, что можно с треском вылететь с работы. А недоброжелатели скажут, что человек зазнался, возомнил о своей незаменимости — вот и получил по заслугам. А куда потом устраиваться? О боже, это будет очень и очень непросто! Правда, одна вакансия у Филиппова имелась: областная газета. Но идти опять в журналисты уже не хотелось. К сожалению так, на вскидку других вакансий Владимир пока не видел. Да и выискивать их, слава богу, не требовалось. А если потребуется? Возможно, что-то стоящее где-нибудь и можно подобрать. А была ли возможность исправить допущенную оплошность, точнее безответственность? Анализируя обстановку, Владимир понял, что проводницу он, безусловно, смог бы найти, но уже только после девяти часов утра, когда все службы железной дороги начнут свою работу. И адрес проводницы первого вагона, представившись помощником председателя облисполкома, он без особого труда выяснил бы прямо из своего кабинета. И помог бы ему в этом в первую очередь начальник отделения горьковской железной дороги Порадзе, который, кстати, всегда выручал Владимира в случаях дефицита билетов. Все можно решить, но с опозданием. И это опоздание, а главное невыполнение поручения председателя вовремя, тотчас обнаружится при разговоре с ним утром, когда придется докладывать Славянову данные последней сводки по надоям молока в области.
После приветствия Славянов, конечно же, в первую очередь поинтересуется о выполнении своего поручения и, если не услышит, что все в порядке, — долго разговаривать не будет. Скажет: «Ищи! Приеду — разберемся!» — и бросит трубку. От охватившего волнения Филиппов долго не мог уснуть, он все ворочался с боку на бок и в конце концов вынужден был встать. На кухне он налил себе из еще не остывшего чайника воды и выпил чуть более полстакана с двумя столовыми ложками меда. Раньше этот прием помогал ему всегда.
Вернувшись в постель, он перед тем как начать счет до двух тысяч, дал себе твердый зарок: перед важными поручениями председателя больше никогда подобных сегодняшней выпивок не допускать! И не забывать о будильнике. Не откладывая, завтра же, с самого утра, после разговора с шефом, обзвонить всех членов «бригады», с которыми ему предстоит еще работать и работать, в чем он теперь уже не сомневался, записать их адреса и телефоны. Это должно стать его правилом: иметь исчерпывающую информацию для любой ситуации, когда приходится ориентироваться не только на себя.
Глава 19
Первый квартал 1986 года оказался для области по-настоящему серьезным экзаменом, и особенно трудная обстановка сложилась в главной отрасли сельского хозяйства — животноводстве. Кормов на условную голову скота было заготовлено несколько меньше, чем требовалось по зоотехническим нормам. В ряде районов в связи с ранним наступлением холодов остались под снегом неубранные поля, а в некоторых при пожарах сгорели немалые запасы сена. Теперь нехватка кормов вынуждала хозяйства спешно избавляться от «лишнего» поголовья скота, и они начали сдавать его малой весовой кондиции. На мясокомбинатах области образовались очереди. Все это грозило животноводству значительным ущербом, могло резко ухудшить экономические показатели области в целом, пагубно отразиться на обеспечении населения молоком, молочными продуктами.
Чтобы избежать таких тяжелых последствий и решить проблему с кормами, председатель облисполкома Славянов договорился со своими коллегами из других областей республики о завозе соломы, имеющейся у них в избытке. Однако солома требует дополнительной подготовки к скармливанию животным: для этого необходимы различные витаминные добавки, и в первую очередь концентраты, а выделенный области лимит их был уже давно распределен. И тогда Славянов решил использовать личные связи и, не откладывая, отправился в столицу к первому заместителю министра сельского хозяйства республики Нечаеву, чтобы выбить еще хоть сколько-нибудь концентратов.
Иван Владимирович Нечаев прекрасно понимал озабоченность Славянова, с которым находился в дружеских отношениях, и постарался, хотя и ему сделать это было нелегко, выделить из резерва министерства пусть и не всю, но большую часть требуемого областью.
Довольный результатами своего визита, председатель облисполкома прямо из приемной Нечаева позвонил в свою и назвал секретарше фамилии руководителей, которые должны быть приглашены к нему на завтрашнее утро.
…В приемной Славянова толпились приглашенные на совещание руководители: начальник управления сельского хозяйства области Гунин, его заместители, начальники отделов облплана и заведующий отделом транспорта Копытов. Однако им пришлось подождать: Славянов должен был с минуты на минуту вернуться от первого секретаря обкома партии Богородова, к которому он ушел с самого утра, чтобы доложить о результатах своей поездки в столицу.
Наконец раскрасневшийся Славянов вернулся от Богородова и пригласил собравшихся в свой кабинет. На совещании у председателя облисполкома были приняты меры, уже согласованные с обкомом партии, по сохранению поголовья скота: распределены по хозяйствам, находящимся в наиболее тяжелом положении, полученные дополнительно концентраты и направлены начиная со следующего дня во все колхозы и совхозы работники управления сельского хозяйства, инструкторы обкома партии, исполкома областного Совета, члены исполкома и депутаты, сотрудники областной плановой комиссии, других отделов и управлений… Такие масштабные усилия по поддержке сельского хозяйства в области предпринимались впервые. Как на фронте: все для победы!
Конечно, немало пришлось поработать и Владимиру Филиппову. Он усердно готовил выступления председателю на каждое кустовое совещание, которых стало заметно больше, с руководителями колхозов и совхозов. Предварительно Филиппов звонил в райисполком и по поручению Славянова просил, чтобы в кратчайший срок ему прислали отчет по организации кормления животных в хозяйствах с конкретными примерами.
Не сразу, но принимаемые меры дали свои результаты: забой маловесного скота был запрещен, и вскоре он не только уменьшился, но и прекратился совсем. Тем самым удалось предотвратить резкое сокращение поголовья крупного рогатого скота и избежать тяжелых последствий для сельского хозяйства области в будущем.
Славянов, регулярно совершавший поездки в хозяйства области, чтобы самому лично видеть и знать, как идет зимовка скота, теперь, когда ситуация постепенно нормализовалась, стал делать это реже, занимаясь другими неотложными делами, хотя по-прежнему первое место среди них отводилось вопросам, связанным с животноводством. Он сосредоточил свое внимание на том, как помочь хозяйствам, имеющим большое поголовье крупного рогатого скота. Основная часть полученных концентратов была направлена в хозяйства, которым требовалась неотложная помощь, чтобы спасти их от разорения. Им же и середнякам были распределены комбикорма, дополнительно добытые Славяновым в министерстве сельского хозяйства республики. А на долю колхозов и совхозов, имеющих большое поголовье скота и неплохой кормовой баланс, практически ничего не осталось. Председатель облисполкома понимал, что на Москву рассчитывать уже не приходится, надо искать резервы в своей области. И тогда он пригласил к себе своего давнишнего друга — Машина, бывшего начальника областного управления сельского хозяйства, возглавлявшего теперь, после ухода из управления на пенсию, крупнейший не только в области, но и в Союзе Ближнегорский свиноводческий комбинат, который получал комбикорма централизованно.
Сообща проанализировав ситуацию, пришли к выводу, что у комбината есть возможность благодаря созданному запасу комбикормов оказать помощь области.
Не откладывая Славянов подписал распоряжение исполкома: за счет экономии комбикормов, полученной на Ближнегорском комбинате, двенадцати хозяйствам области, имеющим большое поголовье скота, выделялось от ста до двухсот тонн каждому.
В числе этих хозяйств были и ловернинские «Идея Ильича» и «Мир», о чем им, как и остальным, по поручению Славянова с радостью сообщил Филиппов.
Видя результативность принятых мер, председатель облисполкома заметно повеселел. Он стал больше находиться в своем кабинете, принимая руководителей различных отраслей, возобновил практику приема граждан и работников отделов, управлений и других организаций по субботам, но не выпускал из поля зрения и ход текущей зимовки: ежедневная сводка о закупках молока оставалась по-прежнему самой главной.
В один из таких дней Славянов пригласил Филиппова к себе.
— Ты просил, чтобы я принял участника войны Просова и директора цирка Панкратова?
— Да, конечно. Они давно дожидаются. И вопросы у них непростые.
— Поэтому включи их в список на эту субботу, но самыми последними, чтобы можно было обсудить все детально и остальных не задерживать.
— Понял! — ответил Филиппов, подумав, что преподнесет шефу сюрприз. Особенно по приему Просова…
Получив список и отпечатав его, Владимир заказал машину и отправился в поселок Луч, где жил ветеран войны Просов. Население поселка было смешанным: больше половины его составляли цыгане. Раньше он относился к пригородному району и находился, как говорят в народе, на задворках, поэтому плохо обеспечивался даже самым необходимым: хлебом, сахаром, маслом, другими продуктами, не говоря уже о промтоварах. И тогда по просьбе жителей поселок соответствующим решением передали в ведение одного из районов областного центра. Первое время снабжение было налажено вполне удовлетворительно: в поселок регулярно приезжала автолавка, и люди могли купить себе необходимые продукты. Однако наступила зима, начались вьюги и метели — дорогу завалило снегом, и жители снова остались буквально без куска хлеба, не говоря уже о чем-либо другом. Вот об этом ветеран и написал в облисполком.
Встретившись с Просовым — представителем русского населения поселка и бароном — главой цыганской его части, Владимир выяснил все вопросы, которые необходимо было решить, чтобы обеспечить людям нормальные условия жизни. Просову он предложил написать новое письмо на имя председателя облисполкома, помог составить его текст и после этого, назначив ветерану время приема у Славянова, а письмо забрав с собой, вернулся в город.
В оставшиеся до субботы дни Филиппов позвонил всем руководителям, в ведении которых находилось решение того или иного вопроса, подготовил резолюции для подписи Славяновым.
В день приема Просов, хотя и знал, что ему надо прийти к Филиппову без двадцати минут одиннадцать, — в кабинете появился на час раньше.
— Ты что, Иван Андреевич, так рано?
— Лучше подождать, чем опоздать, — солидно ответил ветеран. — Где я могу посидеть, чтоб вам не мешать?
— На диване, перед приемной.
В назначенное время Филиппов вместе с Просовым вошел в кабинет к председателю. Славянов пожал руку ветерану и, показав на стул, предложил ему сесть напротив себя за большим столом.
— Слушаю, Иван Андреевич. Я помню, вы просили, чтобы в поселке Луч открыли передвижной магазин, в котором можно будет купить продукты питания.
— Да, Иван Васильевич, все правильно. Автолавку привезли. Работала она до зимы нормально. А после того как намело сугробы, автолавку закрыли. Не говорю о других продуктах, но даже хлеб не привозили целый месяц, — волнуясь отвечал Просов.
— А вы бы позвонили нам, Владимиру Алексеевичу. Если его на месте нет — ко мне в приемную.
— А как?
— Что, у вас в поселке нет телефона? — удивился председатель. И еще раз, словно сомневаясь, уточнил: — Нет даже телефона общего пользования?
— Будка есть, но аппарат в ней без трубки. Опять кто-то срезал… В письме к вам я об этом написал. Наша просьба: на поселке нужно установить два квартирных телефона, — ответил Просов и пояснил: — У нас сорок пять домов принадлежит цыганам и тридцать пять — русским.
— Запиши, Владимир, Лурину. Пусть займется и решит вопрос.
— Уже переговорил. И подготовил ему сопроводиловку. — Филиппов раскрыл свой ежедневник, в который были вложены отпечатанные резолюции и по другим вопросам.
— Сейчас прочитаю письмо до конца и подпишу, — пообещал Славянов, переводя взгляд на двойной листок, вырванный из школьной тетради.
Закончив чтение, председатель вновь посмотрел на Филиппова:
— А по остальным вопросам резолюции тоже готовы и исполнители уже в курсе дела?
Внимательно прочитав каждую резолюцию, Славянов все их подписал.
— Все правильно, — сказал он. — Люди требуют элементарного человеческого отношения. А про них забыли и все пустили на самотек. Чтобы этого снова не случилось, тебе, Владимир, поручаю контроль за решением всех вопросов.
— Это будет в самый раз! — одобрительно вставил Просов. — Владимир Алексеевич чаще всех бывал у нас и в курсе наших бед. Да и мы его хорошо знаем. Он никогда не увиливает от решений! А уж когда поставят телефоны, всегда посигналим ему в случае чего.
Славянов, довольно улыбаясь, заметил Филиппову:
— Ты не забыл мою присказку про баржу, которая плывет по Волге?
— Жизнь научила! — ответил ему на это Филиппов.
— Действуй, Владимир! И держи меня в курсе. А с председателем райисполкома я поговорю лично. Ну, зови Панкратова. Он у нас последний по списку.
Выслушав уже в который раз историю хождений Панкратова по различным кабинетам, Славянов поручил Филиппову пригласить на совещание в среду председателей горисполкома, областной плановой комиссии, начальника управления культуры и директора цирка.
Довольный радушным приемом, почти не прихрамывая, покидал стены облисполкома Панкратов. Поблагодарив за чай с коньяком, намекнул провожавшему его до стеклянных дверей Филиппову, что едет в цирк и готов там встретиться с ним, как всегда, на высоком дружеском уровне.
Однако, поблагодарив за приглашение, Владимир отказался, хотя истинную причину отказа объяснять не стал: во второй половине дня ему вместе с Луриным предстояло заехать к Буравкову, который отложил им для выбора несколько импортных костюмов.
Закончив прием граждан, Славянов выпил чаю с овсяным печеньем, вызвал к себе поочередно некоторых работников сначала из управления сельского хозяйства, потом из облплана, переговорил еще и с ними, затем поработал со сводками, написал резолюции на письмах принятых им людей и вскоре по телефону прямой связи сказал своему помощнику:
— Забери, Владимир, почту и письма с моими поручениями. Меня «первый» пригласил к себе. Ты можешь быть свободен.
Филиппов по «вертушке» позвонил Лурину, чтобы подъезжал к облисполкому, а сам отправился к шефу за документами.
Объяснив дежурному, как поступать в экстренных случаях, Владимир закрыл свой кабинет и спустился во двор, где уже стояла черная «Волга» Лурина.
До центрального универмага доехали быстро, поднялись к директору. Радостно оживившийся при виде их Буравков вышел из-за стола навстречу гостям, поздоровался с каждым за руку и, указав широким жестом на шкаф, предложил раздеться. Пока гости раздевались, сам он уже звонил на склад. Вскоре две женщины принесли прямо в кабинет несколько костюмов и сорочек, аккуратно положили на большой стол и вышли.
Со знанием дела Буравков помогал начальнику областного управления связи в выборе достойного его уровня и соответствующего солидным габаритам костюма.
— Мне кажется, светло-серый вам маловат. Сделайте движение руками, как будто гимнастикой занимаетесь. Особо не размашешься? А шов на спине того и гляди разойдется. Думаю, темно-синий в полоску будет удобнее. Да и к лицу.
И действительно, как только Лурин надел его, всем стало ясно, что директор прав. Взглянув на себя в зеркало, Лурин удовлетворенно заулыбался. Видя это, Буравков предложил:
— Может, подберем к этому костюму еще и сорочку и галстук? Будет что надо!
Еще раз посмотревшись в зеркало, Лурин остался вполне доволен и искренне поблагодарил директора, а Филиппову посоветовал приобрести для себя светло-серый костюм, который явно был тому к лицу.
Владимир, сначала и не помышлявший о покупке (он приехал в универмаг главным образом из-за Лурина), примерив светло-серый бельгийский костюм, и сам почувствовал, что он словно по заказу сшит на него.
Упаковав вещи, гости хотели было уезжать, но Буравков открывать дверь не торопился: он вынул из холодильника бутылку водки, боржоми, несколько тарелок с разложенной на них колбасой, сыром, овощами и фруктами, расставил на столе три прибора и радушно пригласил:
— По русскому обычаю грех не обмыть покупки, да и нашу дружескую встречу отметить нужно. Прошу к столу!
После того как выпили по второй за обновки, чтобы дольше носились, Буравков, выждав, когда гости закусят, поинтересовался у Лурина:
— А что у вас за событие, Федор Владимирович, если не секрет?
— Событие важное не только для нас, но и для всех жителей южных районов области. И никакого секрета тут нет: мы закончили строительство мощного ретранслятора, — охотно начал рассказывать начальник областного управления связи. — Он находится в районном центре и обеспечивает зону уверенного приема трех телевизионных программ и двух — радиовещания. Поработать пришлось немало! Впервые в области использовали метод установки телевизионной вышки с помощью вертолета. А на следующей неделе в пятницу состоится сдача объекта государственной комиссии. Вот, собственно и все.
— За это, думаю, стоит выпить еще по одной, — предложил Буравков. — Но вначале позвоню-ка я секретарше, чтобы принесла горячее.
Вскоре перед каждым стояла, аппетитно дымясь, тарелка с антрекотом и картошкой, щедро посыпанными зеленым луком.
Когда дверь за секретаршей захлопнулась, Буравков, вставая, провозгласил:
— С большой победой вас, Федор Владимирович! И продолжайте в том же духе!
Все дружно, стоя выпили, а когда сели, с удовольствием принялись за горячее.
Неожиданно в кабинете погас свет. И сразу же прекратилось звяканье вилок о тарелки, наступила тишина.
— Что, авария? — забеспокоился Лурин.
— Да нет! На складе меняем проводку. Сейчас, минуту-другую, подсоединят и сразу включат, — успокоил его Буравков.
Филиппов, невольно улыбнувшись своим воспоминаниям, добавил рассудительно:
— Но, мы с вами можем побеседовать и в темноте. Нам не доклад с трибуны читать, как это случилось однажды на юбилее городской телефонной станции. От руководства области выступал тогда Славянов, поздравлял коллектив станции с правительственной наградой: орден «Знак Почета» дали. И вдруг, когда Иван Васильевич читал подготовленный текст выступления, над трибуной погасла лампочка! Он, не растерявшись, начал говорить, отступив от текста. А я бросился к дежурному электрику… Причина оказалась — проще некуда: кто-то вывернул пробку. Но поволноваться нам пришлось немало!‥
Неожиданно на столе директора универмага зазвонил городской телефон. Буравков извинился и, пояснив, что ждет сообщения с «Красного вулкана», торопливо снял трубку.
— Слушаю! Привет, Иван Яковлевич. Что хорошего скажешь? Прекрасно! С меня причитается. Можно хоть сейчас. Подъезжай ко мне. Все будут рады… Не можешь? Ну, значит, встречу отложим до лучших времен.
— Что за новости с родного завода? — поинтересовался Филиппов.
— Моей матери, как старой производственнице, выделили в продажу новенькую «Волгу», — радостно сообщил Буравков.
В кабинете вспыхнул свет, и все невольно зажмурились от ярких огней люстры.
— Надо обмыть добрую весть! — предложил Филиппов, подумав, что замдиректора «Красного вулкана» Иван Николаев слово свое сдержал.
— Это мы с удовольствием! — с готовностью поддержал его директор универмага, вынимая из холодильника очередную бутылку водки…
Просидели еще немало, и домой Владимир вернулся довольно поздно. Катерина сразу поняла, что он навеселе.
— Опять начинается? Что сегодня у тебя за праздник? — строгим голосом высказала она свое отношение к поведению мужа.
— Можно и так сказать. Представляешь, импортный костюм отхватил — закачаешься. Вот и обмыли.
Филиппов с достоинством развернул свои покупки, демонстрируя их внимательно наблюдавшей за ним жене.
Катерина немного смягчилась, однако, сказав, чем он может поужинать, если хочет есть, ушла в спальную комнату и закрылась на задвижку, чего не делала уже очень долгое время.
«Ну что ж, нам не привыкать, — ничуть не обидевшись, подумал Владимир, убирая новые вещи в шкаф и отправляясь на кухню. — Мне и в большой комнате спится совсем даже неплохо!»
* * *
Без стука о сейф, стоявший в правом углу, открылась дверь, и в кабинете Филиппова неожиданно появился Соколовский — как всегда, одетый с иголочки, с неизменным дипломатом в руках. Но Филиппов сразу же заметил, что без привычного озорного настроения; на лице Влада вместо улыбки застыли напряжение и обеспокоенность. По традиции обнялись, потискали друг друга, и без всяких предисловий «маршал» пожаловался:
— Этот Пенкин начинает доставать наших. Обложил, как медведя в берлоге, дядю Вову, хотя ни одного похищенного декалитра комиссия на заводе не обнаружила. Теперь взялся за Веру Павловну — якобы она присвоила наборы хохломы тысячи на две — и добивается разрешения на ее арест: она же депутат областного Совета. Говорят, вопрос обсуждался на исполкоме. Если ты на нем присутствовал — поделись, что сказал в своем выступлении Богородов. Слухи не из приятных.
— Все так и есть, — вздохнув, подтвердил его слова Филиппов. — Богородов выступил практически с заключительным словом по информации Пенкина о допущенных в области хищениях и разбазаривании социалистической собственности. «Первый» резко критически высказался в адрес многих коммунистов, которые занимают руководящие посты, особенно руководителей винзаводов, в том числе и Графова, задел Биркину и других, но крепче всех от него досталось Микетину. Он сказал так: «По ходатайству обкома партии совсем недавно Микетину было присвоено звание «Заслуженный работник торговли». А Микетин — мне стыдно об этом говорить, но это уже факт — в числе твердо подозреваемых. Человек не оправдал доверия партии. И мы, — подвел черту Богородов, — должны подумать, а может ли такой руководитель находиться в рядах нашей партии?»
— Да, это приговор! — согласился «маршал».
— Кстати, — сообщил Филиппов, — такой же разнос Леонтию Богородов устроил и на пленуме обкома партии. Поэтому Пенкин так усиленно старается прихватить Микетина, хотя следует признать, что данных для взятия его под стражу пока очень мало. И тем не менее Леонтий сейчас, как и Биркина, полностью под «прицелом» Пенкина. Однако Славянов решение о снятии с них депутатской неприкосновенности принимать не торопится и тем самым сдерживает запланированный арест, связывает руки начальнику УВД. Сколько времени будет длиться такое противостояние — неизвестно, но на долгую отсрочку рассчитывать, видимо, не приходится. Что касается директора винзавода Графова, тут уже все определилось: со дня на день твоего друга дядю Вову возьмут под стражу. И помог в этом следствию его шофер, наговоривший столько всего, что хватит не только на дядю Вову, но и на других, кому он лично отвозил коньяк или водку…
— Жаль его! Хороший мужик! — сокрушенно вздохнул Соколовский. — Должен сказать, что он никогда не зарывался. И, кстати, ты слышал: комиссия фактически пришла к выводу, что выход продукции на винзаводе соответствует полученному объему спирта. Никакого хищения! А в друзьях у него есть люди весьма влиятельные. Из обоих больших зданий. Обидно, что теперь, когда запахло жареным, — нет никого! Все попрятались. Боюсь, и с Леонтием Микетиным то же самое получится. Ты его когда видел?
— В прошлом месяце встречался, — начал вспоминать Филиппов. — Последний раз, как и всегда, в его кабинете собрались Леонтий, его заместитель Гена. Обком партии неизменно представлял завотделом, шеф Микетина, Тимофей Алексеевич Журков. Был еще один, солидный такой товарищ, которого не знаю. И раньше не видел. Посидели, поговорили и разошлись. А второй раз встречались еще осенью. Пенкин был у руля. Леонтий пригласил меня на берег Волги, в луга. А еще до этого мы с Панкратовым собирались в цирк, я уже сходил в буфет, взял водочки, закуски. И вот мы с Панкратовым на его машине вместо цирка лихо покатили туда. Примерно около пяти, может, чуть пораньше. Там уже стояло нескольких машин. Смотрю: Леончик крутится, командует, как и всегда. Вокруг люди суетятся. Увидев нас, помахал рукой, потом подошел, поздоровался, пригласил на уху. По дороге шепнул мне по секрету, что за ним уже следят: показал, с какой машины. Меня, конечно, поразило такое сообщение. Даже подумал, может, лучше было сразу уехать в цирк? Панкратов же предлагал заглянуть к нему на пивко с лещиком. Но я уговорил его встретиться с Леоном. И вот иду, гордо подняв голову и с набитым портфелем в руке. На самом бережку, на покрытом бумагой ящике раскрыл его и выложил все содержимое — показушно так, чтобы люди в машине могли увидеть. Постояли, выпили, поели ушицы, а потом, не дожидаясь темноты, все-таки уехали в цирк к Панкратову выпить пивка под леща. Вот, собственно, и все в основном. А что с ним сейчас? — поинтересовался Филиппов, подумав, что если случится что-то, то Леон обратится в первую очередь к Смуркову. Что ни говори — завотделом обкома партии, куратор Леона, да к тому же они земляки и долгие годы были накоротке, частенько хаживали вместе в баньку не только к «доктору», но и в ту самую, где когда-то бывали Богородов и Славянов…
— Пока работает, — неторопливо ответил «маршал». — Но мои источники сообщают мне, что кто-то науськивает начальника УВД на него. А Пенкин и рад стараться. Еще бы! Начальника госторгинспекции зацепил. Заслуженный работник торговли. Коммунист… И Леонтий первую оплеуху получил именно во время выступления Богородова на исполкоме. Теперь скажу тебе новость: у него в доме произвели обыск. Но ничего компрометирующего не нашли. Прицепились было к мебели: где и на что покупали? Увидев документы о том, что взята в кредит, — успокоились. Пока этим дело и ограничилось. Так что думай, как ему помочь теперь, когда его жареный петух в одно место клюнул.
— Да, он уже клюет его вовсю, сам видишь, — согласился Филиппов. — Думаю, Леон сумел поставить в известность Журкова.
— Мне кажется, должен, — согласился Соколовский. — Но ты не забывай и про свои возможности. Ты рядом не с кем-нибудь, а с председателем облисполкома.
— Я не забываю. Но за последние дни ко мне Леон ни разу ни с чем не обращался, — объяснял Филиппов. — Как-то на одном мероприятии мы увиделись, друг другу помахали рукой и разошлись. Жена его тоже ни разу не позвонила. Кстати, она же у тебя работает? Ты больше меня должен быть в курсе.
— Работала. Но я уволил ее, — облегченно вздохнул Соколовский. — Она меня достала! Все секреты нашего предприятия выкладывала своему Леончику. Как только встречусь с ним, он сразу спрашивает меня о том, чего не мог знать даже как начальник инспекции. Мне стало ясно, откуда ветер дует, и, признаюсь, очень не понравилось это. В открытую сказал Леончику у «доктора» в бане, что его Инну Андреевну я сокращаю. Дескать, мы внедрили новую систему организации труда и учета. И подсказал ему, что в областном управлении торговли есть вакансия. Он особо и не возражал. Хорошо, что я успел уволить ее до всех этих неприятных событий. А то бы как-то неловко пришлось: могли сказать — и это в такой момент, тоже друг называется!‥ Ладно. Хватит о ней. Думай: как быть с Леоном? По-моему, от встреч с ним на какое-то время следует воздержаться. Может, ничего с ним и не сделают? И все же на всякий случай возьми себе на контроль.
— Да я в курсе дела. И еще раз, со слов Славянова, повторяю: предъявленных Леону обвинений для ареста недостаточно. Хорошо, если бы все ограничилось партийным взысканием. На худой конец, исключением из партии: можно жить и беспартийным неплохо. Ты ведь живешь? — рассуждал Филиппов. — С другой стороны, раз дошло до обыска — значит, у нас скоро появится новое ходатайство с просьбой об аресте. Конечно, я буду следить за ходом событий. И когда возникнет необходимость — помогу, если это будет в моих силах. И если Иван Васильевич откликнется на мое к нему обращение.
— Я знал, что с тобой можно идти в разведку, — вставая, серьезно сказал Соколовский.
Они обнялись, обменялись крепким рукопожатием и разошлись.
Этот разговор с «маршалом» заставил Владимира по-новому взглянуть на свои отношения с Леонтием Микетиным. Если тот не звонит, значит, уверен, что телефон его уже «на прослушке», поэтому он не хочет показывать круг своих друзей и знакомых. Выходит, и ему без особой нужды трезвонить не следует. Однако необходимо самым серьезным образом выяснить все, что касается судьбы Микетина, чтобы в случае чего знать, в какие ворота торкнуться, размышлял, оставшись один, Филиппов.
Хотя он сказал Соколовскому, что виделся в последнее время с Леонтием всего два раза, однако, немногим ранее, была у них и еще одна встреча — в элитной сауне, что находилась прямо в центре города. Престижность заведения заключалась в том, что когда-то сюда регулярно наведывались два первых лица области: Богородов и Славянов. Главный банщик Тройнидский, старый друг Леонтия еще со школьных лет, пригласил его с друзьями к себе, обещая попарить не хуже, чем руководителей области. А вскоре подвернулся и очень хороший повод: с «подачи» Филиппова к Славянову начальником штаба ГО области наметили назначить полковника Табакеркина — давнишнего друга Микетина. И со дня на день ожидали приказа об его утверждении из столицы.
Так случилось, что Славянов в присутствии своего помощника, занесшего ему текст очередного выступления, вел серьезный разговор по телефону с начальником штаба ГО России Ракитским, который обвинял Табакеркина в злоупотреблении спиртным. Услышав такую напраслину, Владимир от возмущения даже замахал руками и, когда председатель прикрыл трубку ладонью, твердо сказал ему, что Валерия Табакеркина знает прекрасно, и тот в любой ситуации ведет себя достойно, как и подобает офицеру.
— Ручаюсь за это, Иван Васильевич! — горячо отстаивал свою правоту Филиппов.
Понимая, что Ракитский главным образом стремится назначить на эту должность хорошо знакомого ему человека, Славянов внимательно выслушал Филиппова, а затем продолжил разговор и, твердо и уверенно отстаивая кандидатуру Табакеркина, сумел добиться его назначения.
Положив трубку, он еще раз спросил Филиппова:
— Ты не подвел меня?
— Что вы, Иван Васильевич, ни в коем случае. Валерий в любой компании как стеклышко: лишнего никогда себе не позволяет. Вот в карты поиграть любит. Всегда нас обыгрывает.
— Вы что, на деньги играете? — нахмурился Славянов.
— Нет, Иван Васильевич, мы играем в русскую народную игру — в дурачка. Честное слово. А на деньги играть — это не с нашей зарплатой…
Председатель улыбнулся, взял у Филиппова подготовленный текст выступления, взглянул на него и, довольный, сказал:
— Ну давай, действуй, Владимир.
А вскоре на берегу небольшого озерка, находившегося неподалеку от садового участка Филиппова, друзья неофициально обмыли назначение Табакеркина на должность начальника штаба ГО области, и он, видно в знак благодарности, обыграл в карты обоих, Филиппова и Микетина, по шесть раз…
Прошло некоторое время, и вот последовало уже «официальное» обмытие — в той самой элитной бане, куда вместе с Леонтием Микетиным пришли завотделом обкома партии Смурков, Филиппов и его «крестник» Табакеркин.
Владимиру здесь нравилось: все блестело и сияло, во всем чувствовалась привычка к порядку и заботливое отношение к людям: ковровая дорожка под ногами, уютная комната для отдыха с телевизором, телефоном, а за коридором — внутри здания — двадцатипятиметровый бассейн…
Когда подошло время париться, Тройнидский показал себя как настоящий знаток своего дела и по мастерству превзошел даже самого «доктора», которого Филиппов считал асом.
Закончив процедуру, в которую, казалось, он вкладывал всю душу, банщик неожиданно разоткровенничался:
— Владимир Алексеевич, а помните, лет пять назад вы почти этой же компанией были у меня впервые?
— Припоминаю.
— Тогда Богородов и Славянов уезжали в Москву.
— Было такое. Ну и что?
— С того времени Богородов парится один, а Иван Владимирович вообще перестал приходить.
— Он посещает другую баню.
— Тогда все ясно, — согласился Тройнидский и, увидев махнувшего ему рукой Табакеркина, отправился в парилку похлестать и того березовым веничком.
Вскоре все снова собрались за столом и пили за здоровье нового начальника штаба ГО Валерия Табакеркина, желали ему здоровья и успешного продолжения службы уже в кресле начальника рангом повыше. Выпили и за здоровье Филиппова, который в нужный момент не растерялся и сумел убедить шефа в порядочности Табакеркина. Новый начальник штаба на угощение не поскупился — на столе всего было в достатке: и хорошей водки, и деликатесной закуски, и фруктов, и зелени…
Когда ни есть, ни пить уже не хотелось, Табакеркин предложил сыграть в карты и вновь подтвердил свою репутацию умелого игрока, оставив каждого из присутствующих не по одному разу «дурачком». Еще какое-то время посидели, пообщались и начали собираться по домам.
Все сели в машину, за исключением Филиппова, который жил ближе других, практически рядом с элитной баней. Он энергично помахал друзьям на прощанье, неторопливо перешел площадь, свернул чуть вправо и оказался возле своего дома, напротив которого стояло небольшое двухэтажное здание. Когда-то здесь жил «в людях» и работал «мальчиком» у известного чертежника будущий великий писатель, чье имя ныне носила площадь.
«А ведь неплохое соседство», — иронично подумал Владимир, открывая дверь и входя в свой подъезд.
* * *
Параллельно с развернутой новым начальником УВД Пенкиным масштабной борьбой с «хищениями и разбазариванием социалистической собственности», за результатами которой следило практически все население областного центра, обсуждая и смакуя каждое очередное задержание, — в верхних эшелонах области продолжалась подготовка к юбилею председателя облисполкома Славянова, о чем пока знали лишь работники обоих главных зданий — обкома партии и исполкома областного Совета депутатов трудящихся.
Юбилей председателя облисполкома — событие для общественности города и области значимое, не рядовое. Как и положено по статусу, проведение этого мероприятия было предусмотрено в плане работы обкома партии, наметившего провести совместное заседание бюро обкома и исполкома областного Совета депутатов.
Все было расписано буквально по минутам: определено время, место и состав выступающих. Готовилось и продолжение этого мероприятия — банкет для высшего руководства, чем под непосредственным контролем самого Славянова занимался заведующий общим отделом облисполкома Леснов. В руках его было сосредоточено множество нитей, которыми ему приходилось искусно управлять, чтобы не допустить ни малейшего сбоя.
Ежедневно Леснов куда-то ездил, часами где-то пропадал и лишь в конце рабочего дня, а иногда и значительно позже, появлялся в своем кабинете мокрый от пота; чуть передохнув и переговорив с директором столовой, без промедления отправлялся, тяжело дыша и грузно ступая, на доклад к шефу; когда возвращался от него — снимал пиджак, вешал его на спинку кресла, набрасывал план выполнения очередных поручений председателя, и только потом, по-простецки заложив ручку за ухо, позволял себе немного отдохнуть.
В один из таких вечеров, уже в преддверии намеченного торжества, в его кабинете собрались Липатов и Филиппов, готовясь проводить домой председателя, который еще занимался какими-то неотложными делами.
Сняв галстук и расстегнув верхние пуговицы рубашки, Леснов вытер лоб и шею полотенцем и, улыбаясь, сказал:
— Ну, Владимир, готовь себе речь. Обычно ты пишешь их председателю, а теперь, не откладывая, принимайся за свою. Думаю, мы сумеем первыми поздравить шефа с днем рождения. Потом начнется совместное заседание бюро обкома партии и исполкома облсовета. Почти весь день займет этот церемониал, а в конце дня высшее руководство области соберется в малом зале нашей столовой, где мы обедаем.
— Много приглашенных? — поинтересовался Филиппов.
— Богородов, секретари обкома, некоторые члены бюро, исполкома, другие соратники и друзья… Всего тридцать пять человек. А главное, прошу обратить внимание: в том числе и мы с вами! Так что нам далеко ходить не надо. В своей столовой, где все свое, родное, мы и отметим день рождения нашего шефа, — как обычно, в шутливой манере ответил Леснов. — Теперь ты понял, о каком выступлении я тебе напомнил? Минута времени. От силы две.
— Разумеется, понял. В принципе, у меня кое-какие наброски уже имеются. На две минуты наберу…
В разгар их беседы в кабинет вошли Бедов и начальник областного управления сельского хозяйства Гунин.
Поздоровавшись, они сразу поняли, о чем идет разговор в честной компании ближайшего окружения шефа.
— Мы вот думаем: какую награду получит Иван Васильевич? — обращаясь к Бедову, поинтересовался Липатов.
Неторопливо оглядев собравшихся, Бедов повернулся к Гунину и сказал:
— Вот человек, который готовится к выступлению, я имею в виду совместное заседание бюро и исполкома. Пусть он и скажет, честно и без прикрас, каких показателей достиг его сектор, за который больше всего радеет наш уважаемый Иван Васильевич.
— Я и скажу! — твердо заверил Гунин. — Если перечислять сделанное за годы его работы, наберется весьма солидный перечень. Наша область промышленная, но тем не менее занимает третье место в России по производству и продаже картофеля. Мы уступаем лишь Московской области и Брянской. Посевные площади картофеля — около девяноста тысяч гектаров. Урожайность в среднем по области — сто двенадцать центнеров с гектара, а в отдельных хозяйствах — по двести — триста центнеров. Однако главная отрасль нашего сельского хозяйства — животноводство. Ни для кого не секрет, что Иван Васильевич много внимания уделял и уделяет росту поголовья, разведению в хозяйствах более продуктивной черно-пестрой породы. Сейчас средний годовой надой молока от одной коровы составляет две тысячи шестьсот пятьдесят килограммов, а в некоторых районах надои превышают три тысячи!
— А по зерновым? — перебил Гунина Липатов и добавил: — По-моему, тоже прогресс налицо.
— Ты прав, — согласился Гунин, — посевной клин зерновых солидный — один миллион сто тысяч гектаров. Урожайность — пятнадцать и две десятых центнера с гектара. Озимая пшеница — семнадцать и две.
— Вот видите, — подвел итог сказанному Бедов. — Для области с громадным промышленным потенциалом показатели аграрного сектора весьма и весьма неплохие. И заслуга в этом нашего председателя и в целом исполкома, скажу откровенно, очень велика. Но, конечно, не хлебом единым жив человек. В последние несколько лет Иван Васильевич по решению бюро обкома партии возглавлял штабы по реконструкции и строительству важнейших объектов области. Это театры драмы, оперный, Выштинский свиноводческий комплекс, Чернокаменская птицефабрика. Очень крупные объекты! Только за их пуск можно дать орден, — Бедов замолчал, не назвав, какой орден.
— Вы правы, Федор Александрович, — воспользовавшись паузой, вклинился в разговор Филиппов, знавший, что Бедов не любил, когда его перебивают. — Этими объектами пришлось заниматься долго и самым серьезным образом! Заседания штаба проходили регулярно, раз в неделю. И, наверное, сейчас самое время повысить уровень награды шефу, — высказал свое предложение Владимир.
— К сожалению, должен вас огорчить: этого не произойдет, — завершая затянувшуюся беседу единомышленников, сказал Бедов. — Градация, установленная ЦК КПСС, соблюдается строго: в такие юбилеи, как у нашего шефа, первому секретарю обкома партии положен орден Ленина. Могут дать и Героя. А председателям облисполкомов, даже очень хорошим работникам, предусмотрен «трудовичок». Исключения, конечно, допускаются, но крайне редко. И только там, где «первый» и председатель облисполкома живут дружно, как говорится, душа в душу. К сожалению, в нашей области об этом не может быть и речи. Вы люди свои, поэтому должны знать, что Богородов пальцем не шевельнет, чтобы пробить Славянову более высокую награду, чем орден Трудового Красного Знамени. А почему — вы и сами понимаете.
— Да, конечно, — со вздохом согласился Гунин, которого дружными кивками поддержали и Леснов, и Липатов. — Вы правы, Федор Александрович. «Первый» утруждать себя заботой о человеке, на которого после беседы у секретаря ЦК КПСС в душе осталось чувство незатухающей неприязни, более положенного по статусу не соизволит.
— Вот именно! — поддержал его Бедов. — И все ваши помыслы о большом ордене не что иное, как иллюзия.
Признавая правоту рассуждений зампреда, все как-то сразу сникли и дискуссию о награде продолжать не стали. Филиппов понял, что присутствующие знают о том, чем завершилась памятная поездка руководителей области на доклад к секретарю ЦК КПСС Давыдову, который, не выдержав путаного изложения Богородовым состояния дел в аграрном секторе, резко оборвал его и тут же предложил доложить обстановку в области Славянову, назвав его по имени-отчеству, а затем посоветовал Богородову завести такую же записную книжку, какая имелась у председателя облисполкома: «Думаю, для вас оная будет весьма полезным приобретением!»
«Однако, — размышлял Филиппов, — возможно, они не знают, какой глубокий разрыв произошел между первым секретарем и председателем облисполкома сразу после возвращения в область: Богородов увидел в Славянове своего прямого соперника и моментально прервал с ним всякое дружеское общение. Так разрушились доверительные отношения руководителей области: двум медведям в берлоге всегда тесно!» И невольно Владимир подумал, что эта история, конечно же, имеет свое продолжение и еще неизвестно, чем она может закончиться спустя столько лет…
В момент паузы, возникшей среди доверительной беседы собравшихся в кабинете, на большом столе Леснова резко загремел красный телефон прямой связи с председателем. Леснов тотчас снял трубку.
— Слушаю! Понял. Сделаю. Поговорю. Не стоит волноваться. Позвоню. Да, мы все на своих местах. Сейчас идем.
Узнав, что председатель готовится ехать домой, все присутствующие сразу вышли в коридор: Бедов и Гунин направились к себе, а Леснов, Липатов и Филиппов — в сторону приемной, чтобы по традиции проводить Славянова до машины, а в связи с предстоящим отъездом шефа в столицу еще и получить от него последние дополнительные указания.
В субботу Филиппов на свое рабочее место пришел за час до начала политзанятий в обкоме партии, рассчитывая за это время встретиться с первым заместителем председателя облисполкома и выяснить, удалось ли ему связаться с шефом в столице и каков итог этого разговора. Дело в том, что в пятницу из УВД области пришло очередное письмо относительно снятия депутатской неприкосновенности и взятия под арест начальника госторгинспекции Микетина и Биркиной, и Филиппова интересовало, как будет действовать Миклушевский, какую позицию займет облисполком.
Первым Владимир увидел Леснова, который, махнув ему рукой из своего кабинета, пригласил к себе, поздоровался и сообщил, что поиски органами милиции пропавшего после дежурства в облисполкоме Кукушкина, оставившего в столе ключи от квартиры и записку, чтобы в его смерти никого не винили, по-прежнему никаких результатов не дали. Хотя Филиппова ЧП с дежурным, безусловно, волновало, однако тревоги последних дней, в том числе вчерашнее письмо из УВД относительно ареста Биркиной и Микетина, заставляли Владимира больше думать о живых, которым, особенно Микетину, необходима если и не конкретная его помощь, то хотя бы личное участие и обращение к тем, кто может это сделать, в первую очередь к Славянову.
Выслушав нерадостную новость, Филиппов вышел в коридор и около стеклянных дверей встретил Миклушевского. Поздоровавшись, заговорили о делах. Узнав, что зампредседателя недавно звонил Славянову в Москву, Владимир, не раздумывая, спросил:
— И что же вы решили?
— А что? Позиция прежняя: я не буду подписывать никаких бумаг до приезда председателя, — ответил Миклушевский. — Сегодня постараюсь переговорить с Богородовым, если получится — до начала занятий. Прямо тебе скажу: это непросто. Однако попробуем.
Не теряя времени, спешно зашли в кабинет первого зампредседателя. Миклушевский казался расстроенным, и намерения дозвониться до Богородова в нем не ощущалось, словно он предчувствовал, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет.
По внутреннему телефону Миклушевский несколько раз набирал приемную первого секретаря, но его так и не соединили с ним, сказав, что «первый» занят — беседует с руководителем лекторской группы ЦК КПСС — и просил не беспокоить его. В конце концов Миклушевский отодвинул «тройку» в сторону и решил:
— Времени до начала занятий еще немало. Пожалуй, пройду в приемную и выясню на месте, есть ли шансы попасть к «первому». Сам знаешь, к нему всегда очередь. Если ничего не выйдет — останусь на лекцию. Возможно, в перерыве, если обстановка позволит, переговорю с ним.
Филиппов понял замысел первого зампреда: когда Славянова на месте не было, облисполком в президиуме вместо него представлял он.
Миклушевский посмотрел какие-то бумаги в своей папке, сделал еще несколько звонков, потом оделся и неторопливо направился в обком партии.
А Владимир вернулся в свой кабинет, чтобы захватить блокнот, в который обычно записывал на лекциях особо интересные сведения. Он решил, что перед занятием постарается отыскать заведующего отделом обкома партии по вопросам торговли и общественного питания Смуркова и расскажет ему о том, что над Леонтием Микетиным нависла реальная угроза попасть за решетку. Если есть хоть малейшая возможность с его стороны принять срочные меры, нужно немедленно использовать ее, чтобы не допустить ареста. Хотя, зная позицию Богородова по отношению к Микетину, рассчитывать на то, что Смурков энергично подключится к решению вопроса о помощи своему другу, вряд ли приходится: если об этом, не дай бог, прознает «первый» — Смуркову в обкоме не работать. Получается, что практически никакой надежды на то, чтобы помочь Микетину, нет! Все дело в том, кто вместо Славянова подпишет документ о снятии с Леонтия депутатской неприкосновенности. Стоит ли вообще идти на занятия? Все-таки придется — иначе не избежать серьезных нареканий за «прогул». Может, все же со Смурковым удастся переговорить?
Положив блокнот в карман, Филиппов уже начал одеваться, когда зазвонил городской телефон.
— Слушаю! — сняв трубку, сказал он. И, не узнав голос звонившего, переспросил: — Кто это?
— Леонтий. Собираешься в обком на лекции? — спросил Микетин плохо узнаваемым голосом.
— Да, собираюсь. События развернулись так круто, что идти придется, — ответил Филиппов.
— Ладно, Владимир Алексеевич, особо беспокоиться не надо. Уже поздно. Желаю тебе всего наилучшего. Думаю, теперь мы не увидимся долго. До свидания, друг мой! — И в трубке послышались прерывистые гудки.
И когда последняя фраза Микетина полностью дошла до сознания Филиппова, он остолбенел. «Выходит, что Леонтий с минуты на минуту ожидает ареста? И даже не исключено, что милиция прямо сейчас находится у него в квартире? И он попросил дать ему последнюю возможность на воле сделать один или несколько звонков? Все возможно, а Леонтий, хорошо зная, кто всегда находится на рабочем месте, взял и позвонил мне…» Да дело даже не в этом! Звонка бы не было, если бы Миклушевский сумел встретиться и переговорить с первым секретарем обкома партии до начала занятий. В случае положительного решения моментально бы заработал административный отдел обкома партии — последовали бы срочные звонки всем, от кого зависит решение вопроса, и дело Микетина, возможно, не только бы приостановили, но и закрыли совсем: сумма за вино, отданное строителям в благодарность за качественный ремонт помещения инспекции, составила всего четыреста рублей. Правда, налицо использование Микетиным своего служебного положения. Славянов прав: за это можно ограничиться партийным взысканием. Однако, зная позицию первого секретаря обкома по отношению к Леонтию, «не оправдавшему доверия партии», рассчитывать на такой вариант практически нет никакой надежды. Подтверждением чему и являются врезавшиеся в память Филиппова слова Микетина: «До свидания, друг! Теперь мы не увидимся долго!» Выходит, все рассуждения и попытки повлиять на ситуацию бесполезны — поезд ушел…
Предчувствие не обмануло Филиппова. Как выяснилось уже к концу дня, письма УВД с просьбой о снятии депутатской неприкосновенности с Микетина были отправлены сразу нескольким руководителям города и области, и одно из них еще в пятницу вечером подписал первый секретарь горкома партии Птицын. А дальше события стали развиваться по нарастающей: в субботу один из заместителей прокурора области, подписывая ордер на взятие Микетина под стражу, сказал, что, дескать, указанная в письме сумма — четыреста рублей — маловата. Надо принять все меры, чтобы к понедельнику он наговорил на большую, что и было сделано.
Вскоре после возвращения Славянова из столицы состоялось закрытое заседание облисполкома, на котором были заслушаны данные УВД о злоупотреблениях служебным положением начальника общественного питания Биркиной. Филиппов присутствовал на нем и был поражен тем, как напористо и убедительно доказывали свою правоту работники управления, настаивая на снятии с нее депутатской неприкосновенности и взятии под стражу. Для объективности принимаемого решения на заседание был приглашен председатель областного суда, занявший эту должность совсем недавно, но и он ничего конкретного и вразумительного в защиту Биркиной сказать не смог. Работники милиции обусловленность своих требований подтвердили суммой допущенных Биркиной хищений — около четырех тысяч. Ожесточенное трактование произошедшего длилось не один час, однако никакого решения принято не было, и все разошлись, оставшись при своих интересах.
Спустя некоторое время после приема Пенкина Богородов пригласил к себе председателя облисполкома и попросил его:
— Не надо сдерживать активность Пенкина. Он прав. Улики о допущенных хищениях налицо: Биркина того же поля ягода, что и Микетин, Графов. Начальник УВД прав: ее место там же, где находятся они.
И вскоре Биркина была арестована, а Пенкин, не сбавляя своей ретивости, продолжил борьбу с расхитителями и несунами, стараясь навести в области надлежащий порядок.
* * *
В аппарате облисполкома, наряду с обычной организационной работой по решению многообразных проблем развития народного хозяйства области, все заметнее стала ощущаться подготовка к празднованию шестидесятилетия со днярождения председателя облисполкома Ивана Васильевича Славянова. До юбилея оставалось всего несколько дней.
Филиппов, сидя у себя в кабинете, напряженно думал о том, что можно и нужно сказать за две, ну максимум три, минуты, которые будут ему предоставлены для поздравления председателя. Мучаясь и потратив немало времени на то, чтобы определить, что и как сказать, Владимир наконец остановился на нескольких моментах, которые, с его точки зрения, были самыми важными в деятельности Славянова.
Вспомнив об обещании шефа в этом или следующем году помочь ему в решении вопроса с назначением на самостоятельный участок работы — начальником одного из управлений или отдела, — Владимир вновь задумался. И было над чем: должность престижная, и назначение на нее обязательно должно согласовываться с обкомом партии, то есть и с самим Богородовым, о чем забывать, конечно же, не следует. А значит, в нынешнем своем выступлении надо сделать вежливый добрый кивок в его сторону. Нетрудно представить, как именно будет разворачиваться сценарий торжества там, в малом зале, где соберутся тридцать пять человек. Как начать? Да просто!
«Дорогой Иван Васильевич! Сегодня у вас знаменательный день! И я от души поздравляю вас с юбилеем и высокой правительственной наградой — орденом Трудового Красного Знамени!
Здесь мы услышали много теплых слов, сказанных в ваш адрес. Первый секретарь обкома партии Николай Юрьевич Богородов дал высокую оценку вашей деятельности, выразил уверенность, что вы и дальше будете трудиться так же плодотворно, как делаете это сейчас. Это наилучшим образом свидетельствует о том, что партия верит вам! Поэтому и направляет вас, образно выражаясь, на самые горячие участки, и поручает самые важные дела.
Мы хорошо помним некоторые из них: строительство крупнейшего в области и Нечерноземье Выштинского свиноводческого комплекса, Чернокаменской птицефабрики, реконструкция театров драмы и оперного, многое другое. И везде, не жалея сил и в полной мере проявляя талант руководителя, вы добивались нужного для города и области результата.
Если исходить из ленинских принципов основного звена, то смело можно сказать, что таким звеном в вашей деятельности является сельское хозяйство. С любовью и душой вы самоотверженно занимаетесь решением различных проблем в этом важном секторе народного хозяйства, помогаете отрасли двигаться вперед. По производству картофеля область уступает лишь Москве и Брянску, а по закупкам молока опередила Ленинградскую область.
В свои шестьдесят вы, Иван Васильевич, показываете образец отношения к выполнению своих обязанностей: ваш рабочий день по-прежнему длится более двенадцати часов в сутки. В этом проявляется ваша высокая партийная ответственность и требовательность к себе, полная отдача большой государственной работе.
Я предлагаю тост за ваше здоровье и за то, чтобы эти ваши качества оставались у вас на долгие годы!»
Понимая, что ему нужно уложиться в две-три минуты, Филиппов снова переписал текст поздравления пока на обычные листы и, взяв в руки секундомер, прочел выступление вслух: три с половиной минуты. Можно оставить, но лучше слегка ужать и подшлифовать.
Переписав поздравление уже на половинки листка, стараясь при этом каждую фразу сделать более упругой, Владимир окончательно успокоился и, прочитав его еще раз, аккуратно свернул и убрал в нагрудный карман пиджака, чтобы еще раз просмотреть дома.
Довольный, он вдруг почувствовал, что страшно хочет есть, и, взглянув на часы, обнаружил, что подошло время обеда и вот-вот должен появиться Ламерикин, с которым они договорились встретиться и пообедать вместе в столовой облисполкома.
Неожиданно зазвонил городской телефон.
«Междугородний», — определил Филиппов. Увидев входящего Ламерикина, он дружески поздоровался с ним и, показав на стул, предложил ему присесть, на ходу объясняя и извиняясь одновременно, что должен переговорить по телефону.
— Слушаю! — ответил Владимир в трубку.
— Добрый день, Владимир Алексеевич! Вас Лопатин беспокоит. Благодарю за брата. При вашем вмешательстве его вылечили. Теперь он дома, и все мы рады этому. Когда в столице будете, звоните, если какие-либо трудности возникнут. Всегда рад оказать вам помощь. Наслышан, что у вас большое торжество намечается. Наш телеграмму поздравительную подписал. Получите в день юбилея.
Еще какое-то время Филиппов и Лопатин делились новостями, рассказывали о своих делах и заботах, и наконец, пожелав друг другу наилучшего, разговор закончили на самой душевной ноте.
— С кем это вы так тепло беседовали? Что за Владимир Михайлович? — поинтересовался Ламерикин.
— Это Лопатин. Помощник первого заместителя Председателя Совета Министров РСФСР.
— Как же вы с ним познакомились?
— Если тебе интересно, могу рассказать, — ответил Филиппов и пояснил: — Сейчас в столовую идти — только время терять: там уйма народа! А раз интересно, слушай. Некоторое время назад Лопатин позвонил мне и высказал свою просьбу. Суть ее заключалась в следующем: в северной части нашей области у Лопатина проживает родной брат. Так вот, ему, мол, очень и очень надо помочь. У брата крупозное воспаление легких, а в местной больнице, где он лежит, нужных препаратов, да и специалистов высшей квалификации нет. У человека температура уже под сорок, и с каждым днем и часом положение больного ухудшается, возникла реальная опасность для его жизни. Требуется срочно перевезти его в областную больницу. По «вертушке» набираю номер главного врача областной больницы, объясняю ему сложившуюся ситуацию, интересуюсь, как он будет решать вопрос по скорейшей доставке больного. Я предложил позвонить председателю райисполкома, чтобы нашли подходящий транспорт. «Не надо! — категорически отказался Колунов. — Мы пошлем за ним вертолет. И постараемся спасти человека».
— А что было дальше? — спросил Ламерикин. — Неужели вертолетом доставили?
— Да, именно так брат Лопатина и был доставлен в больницу. В ней, само собой разумеется, приняли необходимые меры и вылечили человека. Теперь он уже дома, вот Лопатин и звонил из Москвы, благодарил за помощь брату, — ответил Филиппов и, посмотрев на часы, добавил: — Ну вот теперь можно идти на обед: основной поток посетителей, думаю, уже схлынул — поедим быстро.
Когда заканчивали обедать, Ламерикин сказал:
— У Ивана Васильевича юбилей приближается. Как думаешь, можно мне проскользнуть к нему? На минуту-другую, хотя понимаю, у вас все расписано.
— Если придешь с утра пораньше, протолкнуть поможем. Кстати, а что ты решил подарить ему? — спросил Филиппов. Увидев, что художник слегка смутился, дал ему возможность уйти от ответа, добавив: — Если, конечно, не секрет.
— Картину. Главное мое богатство. Подберу что-нибудь посолиднее. — И, понимая, что Филиппов лучше знает характер и вкусы Славянова, с надеждой посмотрев на него, поинтересовался: — А ты что посоветовал бы?
Владимир высказал ответ не раздумывая, как хорошо известное и не вызывающее сомнений суждение:
— Иван Васильевич много занимается селом, поэтому увидеть домик, деревню утром или на закате дня, вообще любой пейзаж нашей среднерусской полосы для него будет самой большой радостью. Делай сам вывод.
— Понял! У меня найдутся такие. Спасибо, что подсказал. Ну что ж, самое главное я выяснил. Считаю, что дальше задерживать тебя не имею права, — поднимаясь, сказал Ламерикин. — Кстати, Владимир Алексеевич, давно хотел спросить, как они нашли автора телеграммы?
— По словам Кубарева, без особых сложностей, — ответил Филиппов. — Когда они познакомились с текстом телеграммы, то обратили внимание на последнюю букву в слове «рокК». Она была заглавной. С чего бы это? И сразу попросили у тебя список участников, приславших свои работы на выставку «Художники Поволжья». В нем оказалось несколько фамилий, начинающихся на «К». И картины одного из них — Курилина, директор выставки Ламерикин, то бишь ты, признал не соответствующими предъявленным требованиям. Курилин таким решением был крайне обижен и в отместку решил сделать директору что-нибудь мерзопакостное. От кого-то из твоих знакомых он узнал, что твой брат погиб в автокатастрофе. В порыве мести он и отправил тебе свое послание, — закончил рассказ Владимир.
— И что грозит ему за это? — Ламерикин после перенесенного стресса уже успокоился, но узнать, как закон защищает человека в подобных случаях, ему все же было интересно.
— По закону, как мне объяснял наш старший юрисконсульт Михин, если у автора телеграммы не было намерений предпринять реальные действия по причинению тебе физического ущерба или иные воздействия, вызывающие неспособность к труду, то ему грозит штраф в несколько минимальных зарплат или общественное порицание. В принципе, ничего особенного, и Курилин отделается легким испугом. — Филиппов вопросительно посмотрел на художника, ожидая бурной реакции его, и добавил: — Ну и как ты на это смотришь, Вячеслав Федорович? Возмущаешься? Обижен?
— Если честно, уже нет, — признался Ламерикин. — Хотя вначале, когда мне пришлось понервничать, я и в самом деле очень хотел, чтобы автор телеграммы был найден и понес серьезное наказание за то, что, кощунствуя, позволяет себе издеваться над людьми, внося в их души смятение и страх. Сам знаешь, у меня поднялось давление, работу пришлось отложить… Теперь ничего против не имею: Курилин уже наказан — его картин на выставке не было. То же самое ожидает его и в этом году. Не сомневаюсь, это хороший урок. А дальше время покажет. Пусть работает, совершенствует свое мастерство, а там увидим, как к нему относиться. Не век же его наказывать? Все! Забудем Курилина. Спасибо за информацию, Владимир Алексеевич. Заезжай, когда будешь в наших краях. — И, пожав руку Филиппову, Ламерикин отправился в свою мастерскую с мыслями уже о том, какую картину подарить председателю.
* * *
А область продолжали будоражить действия нового начальника управления внутренних дел генерала Пенкина, получившего личное указание министра навести надлежащий порядок в области — «поставить железный заслон расхитителям социалистической собственности», особенно в перерабатывающей промышленности — на мясокомбинатах, молокозаводах и предприятиях, занимающихся производством винно-водочных изделий.
Стараясь оправдать оказанное министром доверие, Пенкин работал чрезвычайно энергично. Все известные места, где наиболее часто наблюдались хищения и разбазаривание народного имущества, находились под особым контролем и наблюдением. За небольшой промежуток времени были заведены не десятки, а сотни уголовных дел, некоторые из них прогремели на всю страну. Так, преодолев депутатскую неприкосновенность, Пенкин добился санкции на арест ряда известных руководителей предприятий и управлений области: директора винзавода Графова, начальников госторгинспекции Микетина и управления общественного питания Биркиной. Поговаривали, что через них и некоторых других привлеченных к ответственности Пенкин пытался даже найти прямые улики, порочащие первых лиц области, якобы не пренебрегающих вольготным доступом к народной кормушке. Однако как ни старался генерал, ничего крамольного ему отыскать так и не удалось.
Работники обоих аппаратов — обкома партии и облисполкома — ожидали, что, возможно, Богородов в конце концов одернет не в меру разошедшегося генерала и остудит его непомерный пыл, но в планы первого секретаря это не входило. Он втайне мечтал о другом: а вдруг этот матерый сыщик все-таки накопает что-нибудь и против Славянова? Чем черт не шутит! «Подождем еще немного, а уж потом пригласим этого „курского Соловья“ сначала в административный отдел, а затем заслушаем его отчет на бюро и там всыплем ему как следует за то, что он своими действиями подрывает авторитет членов партии. Дескать, ты же сам коммунист? Откуда в тебе столько злобы против них? Нехорошо, если человек так зарывается, что замахивается на лучших представителей партии… Подождем, посмотрим, а потом, видимо, придется разбираться с этим начальником».
Эта выжидательная позиция была на руку Пенкину, и сыскная работа продолжалась по его сценарию.
Такой непростой и неординарной сложилась обстановка в области в самый канун юбилея председателя облисполкома Славянова, которому тоже в эти дни было не до Пенкина. Его мысли сейчас были сосредоточены не только на делах аграрного сектора, но и на том, чтобы провести свой юбилейный день рождения на должном уровне.
И вот этот день наступил. Нарушая установленный в приемной распорядок — быть на своих местах без десяти минут восемь, — ближайшее окружение Славянова, по-праздничному одетое, радостно взволнованное, явилось на работу гораздо раньше обычного, чтобы первыми поздравить своего дорогого шефа.
Встретив председателя у лестничного марша, троица — Леснов, Липатов и Филиппов — поочередно пожимая его руку, желали ему доброго здоровья, потом вместе с ним прошли в его кабинет, а следом с огромным букетом зашли и преданные секретарши — Зинаида и Валерия. Здесь уже женщины говорили первыми, затем от имени всех собравшихся Липатов вручил подарок, а главную здравицу произнес Леснов, проработавший с председателем дольше других. Все прошло душевно и четко, как и в дни неюбилейные. Улыбаясь и шутя, выпили по фужеру шампанского, закусили шоколадными конфетами и виноградом. Понимая, что каждая минута у шефа в этот день расписана, все очень скоро дружно отправились на свои места заниматься текучкой, а больше контролем за предстоящим торжеством.
Следом за ближайшим окружением Славянова в приемную во главе с Бедовым вошли с цветами и подарками заместители председателя.
Через некоторое время после них туда же потянулись руководители служб, отделов и управлений. Среди них удалось проскочить и Ламерикину, который подарил Славянову картину «Утро в деревне» в богатой багетовой раме, так растрогавшую председателя, что он расцеловал художника в обе щеки.
Поздравлять шли в основном те, кому не представилась возможность выступить на главном торжестве. И таких было столько, что визиты к юбиляру продолжались до самого начала официального торжества.
В пятнадцать часов в заполненный до отказа большой зал облисполкома прошло главное руководство области.
Совместное заседание бюро обкома и исполкома областного Совета открыл и вначале вел Богородов.
Не изменяя своей привычке, первый секретарь обкома партии и в этой обстановке, стоя за столом президиума, несколько раз энергично повел плечом, но содержание его вступительного слова оказалось позитивное, объективно отмечающее положительные стороны в работе Славянова.
— Уважаемые члены бюро обкома партии и исполкома областного Совета депутатов трудящихся! Наше совместное и расширенное заседание проводится по случаю шестидесятилетия со дня рождения председателя облисполкома Славянова Ивана Васильевича. Позвольте мне от вашего имени и от себя лично поздравить его с этим знаменательным юбилеем, пожелать ему доброго здоровья и успехов в дальнейшей работе по реализации решений двадцать шестого съезда нашей партии.
Выждав бурные аплодисменты, Богородов уверенно продолжил свое выступление:
— Занимая столь высокий пост, Иван Васильевич с чувством высокой партийной ответственности подходит к выполнению своих обязанностей и достойно возглавляет исполком областного Совета, умело направляет усилия своего аппарата, отделов и управлений на решение задач по развитию народного хозяйства нашей области. Особое место в деятельности Славянова занимает контроль за деятельностью сельского хозяйства, которому он отдает большую часть своего времени, своих сил и знаний, что благотворно сказывается на повышении эффективности отрасли, увеличении производства продуктов питания для населения.
Было бы несправедливо не сказать добрые слова и о его деятельности в других сферах общественной жизни области. В последние годы Иван Васильевич хорошо зарекомендовал себя во второй должности — начальника штаба по строительству и реконструкции важнейших объектов области, которые в настоящее время успешно служат решению продовольственной и социальной программы. Думаю, присутствующие хорошо знают, о чем идет речь.
Партия и правительство высоко оценили плодотворную работу председателя облисполкома Славянова Ивана Васильевича и наградили его орденом Трудового Красного Знамени.
Выждав, пока затихнут дружно вспыхнувшие аплодисменты, Богородов поправил волосы, потом, не изменяя своей привычке, повел правым плечом, и звенящим от сдерживаемого волнения голосом зачитал указ о награждении юбиляра, и тут же вручил ему награду.
Под аплодисменты собравшихся он крепко пожал Славянову руку, потом обнял его, а когда стихли аплодисменты, в соответствии с намеченным сценарием передал ведение заседания своему заворгу.
Начались выступления по утвержденному заранее списку. В желающих сказать доброе слово юбиляру недостатка не было, но в первую очередь этой высокой чести удостоились представители тех районов, с которыми Славянов как-то был связан: родился там или долгое время работал; а затем уже выступали представители крупнейших предприятий и организаций, служб и ведомств, творческих союзов и интеллигенции.
Официальная часть чествования закончилась в конце рабочего дня, а после небольшого перерыва в малом зале столовой облисполкома началась неофициальная, на которую были приглашены высшие чины области.
Находившиеся в приемной Филиппов и Липатов, подождав, пока из кабинета шефа вместе с ним вышла большая часть приглашенных на банкет, соединившись в коридоре с остальными, тоже направились в столовую, чтобы занять свои строго определенные места за праздничным столом.
Отодвинув стул, Владимир сесть не торопился: не без любопытства осмотрел сервировку стола и хотя знал, что закуски и вина будут особенными, увиденное поразило его богатством и разнообразием. За весь этот суматошный день вместо обеда он успел съесть всего один бутерброд с ветчиной и выпить стакан чая. И потому, не теряя времени, они с Липатовым под шумок выпили по фужеру персикового сока и одним махом проглотили по половинке деревенского яйца, фаршированного черной икрой.
Предначальный ажиотаж, всегда сопутствующий таким мероприятиям, мгновенно прекратился, когда для приветствия поднялся Богородов. Начало его речи было таким же, как и на совместном заседании, но затем он значительно сократил свое выступление, повторив лишь основные моменты, касающиеся заслуг председателя облисполкома. И вскоре, пожелав юбиляру дальнейших успехов, предложил выпить за здоровье Ивана Васильевича Славянова.
Гости дружно зааплодировали, потом раздался звон рюмок, фужеров, и торжество началось.
Слегка пригубив свою рюмку, Филиппов принялся более внимательно разглядывать убранство столов. Нигде не было видно ни одного сантиметра свободной площади — все было полностью заставлено закусками, водкой, коньяками, различными приправами, специями, бутылками с минеральной водой, соками; осетриной горячего и холодного копчения, белужьим балыком, колбасами высших сортов, карбонатом, шейкой, свежими овощами и фруктами, включая ананасы и великое множество других изысканных яств и кушаний.
Посмотрев на коллегу, Владимир признался мечтательно:
— Рад бы всего попробовать! Только жаль, в желудке места не хватит.
— И это еще не все! — интригующе заметил Липатов и, улыбаясь, добавил: — Надо постараться, хоть понемногу, но отведать всякого.
После тоста первого секретаря Филиппов успел закусить бутербродом с красной икрой, потом положил себе в тарелку свежих помидоров и зелени, а из более существенного по паре кусочков осетрины и белужьего балыка. Но съесть это долго не мог — тосты следовали один за другим.
Подошло время говорить Бедову, который, как и всегда, поднялся, не спеша, с большим достоинством. Сухощавый, с копной поседевших волос, он показался Филиппову сейчас особенно значительным, возвышающимся как монумент над собравшимися. И в памяти Владимира невольно всплыли строчки, которые он написал в поздравлении Бедову в день его рождения: «И многим эти ваши гены пришлось без радости познать. Да! Были в жизни перемены, но сильного нельзя сломать!»
С «первым» Бедов не сработался, зато пришелся ко двору у Славянова, с которым нашел общий язык, и работу свою вел со знанием дела, как один из сильнейших идеологов области. Славянов всегда прислушивался к его мнению и во многих спорных вопросах, выяснив точку зрения оппонентов, напоследок всегда обращался к Бедову, дескать, а как ты, Федор Александрович, мыслишь по данному вопросу? И, с учетом услышанного, всякий раз делал правильные выводы. Безусловно, бывало, что он и не соглашался с точкой зрения своего друга и поступал по-своему, но на то он и председатель. И Бедов, кстати, ценил в нем это.
Поздравляя шефа, Бедов, как и в кулуарных разговорах с Филипповым, особо отметил умение Славянова подбирать кадры, сплачивать их вокруг себя, а при необходимости принимать ответственные решения, выслушивать предложения членов команды и отбирать из них наиболее ценное и существенное.
«Это он имел в виду и себя», — догадался Владимир. А Бедов в заключение от души пожелал председателю доброго здоровья и всего, что требуется ему в дальнейшей его работе, потом неторопливо выпил рюмку и степенно опустился на свое место.
Филиппов сидел напротив начальника политотдела УВД Меркова и самого генерала Пенкина, совсем недавно занявшего кресло первого лица в этом управлении. Начальник УВД был невысокого роста, с ежиком седых волос, с голубыми, немного навыкате глазами. На таком торжественном мероприятии области он присутствовал впервые и потому вел себя осторожно и осмотрительно.
Если Сергей Мерков, бывший первый секретарь обкома комсомола, которого знали все присутствующие, как, впрочем, и он их, позволил себе опустошить рюмку-другую, то Пенкин ни разу не сделал даже глотка спиртного: мастерски изображая, будто выпивает, он только подносил рюмку ко рту, наигранно запрокидывал голову, а потом, думая, что ловкий прием удался, неторопливо ставил по-прежнему полную рюмку рядом со своей тарелкой, брал в руки нож и вилку и, изображая подобающую в таких случаях занятость, тут же энергично принимался чем-нибудь закусывать, дабы показать, что и он с удовольствием пьет за здоровье и успехи председателя.
«Может, Пенкин, как и я, держится до того момента, пока не произнесет свое поздравление юбиляру?» — невольно задумался Филиппов. Но вскоре понял, что ошибся. В своем спиче Славянову Пенкин с удовольствием присоединился к уже сказанному до него и, недолго думая, призвал собравшихся выпить за здоровье замечательного человека, а затем, показывая пример как тостующий, вновь поднес рюмку к губам и сильно запрокинул голову, но, Владимир видел, лишь обмыл водкой верхнюю губу, снова нетронутым оставив содержимое рюмки. Затем внимательно оглядел богато накрытый стол, выбрал себе что-то по вкусу и медленно, словно нехотя пожевал.
Взглянув на Меркова, Владимир осторожно спросил:
— Он что, трезвенник? За здоровье шефа мог бы и выпить немного. Посодействуй хоть ты, Сергей!
— Не могу — начальник он, а не я. — Мерков пожал плечами.
Прерывая их диалог, к Филиппову и его коллеге Липатову подошла молодая официантка, кокетливо улыбаясь, стала выяснять, что им принести из горячих блюд: цыпленка табака с рисом и овощами, эскалоп или отварную севрюгу? А может быть, дичь?
— Думайте, — сказала она, — а я пока отнесу заказ тем, кто уже выбрал.
Пока Филиппов раздумывал, что же ему съесть из горячего, свое поздравление начал секретарь облисполкома Мелешин. По привычке слегка прищуриваясь, он, ничтоже сумняшеся, повторил чуть ли не дословно то, что говорил однажды на проводах Славянова в отпуск, когда сравнил его с машинистом, который уверенно ведет свой паровоз к намеченной партией цели. Правда, на этот раз внес существенное изменение в свой тост:
— Иван Васильевич, как опытный машинист локомотива, умело ведет свой состав к цели, намеченной двадцать шестым съездом партии. Так пусть же на его пути будет всегда только зеленый свет! — лихо закончил он и чокнулся с юбиляром.
К столу помощников Славянова снова вернулась молоденькая официантка, но на этот раз уже с подносом, на котором принесла несколько блюд на выбор.
Липатов взял эскалоп с картофелем и зеленью, Филиппов, как и планировал, — цыпленка табака с рисом и зеленью. Очередным поздравляющим оказался член бюро обкома партии, председатель облсовпрофа Тараканов Дмитрий Александрович, среднего роста, с продолговатым лицом и с топорщащимися во все стороны остатками шевелюры на висках и за ушами.
Оглядев уверенным взглядом присутствующих, он заявил прежде всего, что искренне присоединяется ко всему, что было сказано до него, а потом начал говорить о том, как к Славянову идут руководители разных звеньев и рангов, коммунисты и беспартийные, получают от него то, что им требуется, остаются довольны и благодарны ему за разумное предложение или дельный совет.
Филиппов, пораженный установившейся тишиной, оставил недоеденным цыпленка, обмакнул в пиале с водой пальцы и, вытерев их салфеткой, прислушался более внимательно к тому, что говорил Тараканов.
— Славянова ценят руководители всех рангов, потому что видят в нем умелого организатора, опытного руководителя и знают, что у него они всегда найдут поддержку и понимание. Под его руководством они успешно решают задачи, поставленные съездом партии. И я с чувством глубокого уважения предлагаю вам выпить за настоящего, а не формального лидера!
Показывая пример, тостующий залпом выпил наполненную коньяком тридцатилетней выдержки рюмку и решительно сел на свое место.
— Здорово сказал! — одобрил тост Липатов и, выпив половину рюмки, добавил: — А главное, все правильно.
— С оценкой, которую он дал шефу, я тоже целиком согласен, — осторожно заметил Филиппов. — Но по-моему, Тараканов слишком расслабился, так что даже позабыл о том, что с правой стороны от него восседает полный важности и достоинства первый секретарь обкома партии, который никак не ожидал такой прыти от бывшего своего заворга. Видел, как дернул он плечом при словах о настоящем и формальном лидере? Однако фраза эта верна по сути! И я тоже выпью свою рюмку за настоящего лидера. Трудно весь вечер сидеть трезвым.
Владимир выпил и с аппетитом доел своего цыпленка, запил его соком и, вынув из кармана платок, в который были вложены маленькие листочки предстоящего ему выступления, пробежал их по пунктам.
«Надо говорить, — размышлял он, убирая шпаргалку на прежнее место, — как и многие уже выступившие: с кивком в адрес „первого“, но не таким, как это было у Тараканова. Это необходимо сделать обязательно, если я хочу хотя бы в будущем году начать работать на самостоятельном участке, как шеф обещал». Конечно, можно бы остаться и на прежнем месте, если повысят зарплату. Разговор о повышении шел давно, но до сих пор вопрос находился в стадии проработки, и когда эта стадия закончится, было неизвестно. Но если шеф сдержит свое слово, то вопрос об утверждении Филиппова руководителем одного из управлений или отдела будет решаться и согласовываться обязательно с Богородовым. Поэтому кивок в его сторону сегодня просто необходим.
Взвесив все это, Филиппов, когда ему предоставили слово, так и поступил.
В первой части своего выступления, где были сделаны вежливые кивки в сторону первого секретаря, Владимир умышленно посмотрел в сторону Богородова, который, вальяжно откинувшись на спинку стула, судя по выражению его лица, воспринял вполне одобрительно слова помощника председателя облисполкома.
Довольный своей наблюдательностью, Филиппов на подъеме закончил здравицу шефу и на правах тостующего наконец-то выпил до дна свою рюмку.
Незаметно подошло время ответного слова юбиляра. Славянов уверенно поднялся, застегивая пуговицы на пиджаке, окинул взглядом собравшихся и сделал небольшую паузу. И лишь когда установилась тишина, начал говорить:
— Дорогие товарищи, друзья! Разрешите выразить вам мою глубокую признательность за то, что вы пришли сегодня и разделили со мной празднование важной для меня даты. Особую благодарность хочу высказать первому секретарю обкома партии Николаю Юрьевичу Богородову за высокую оценку моей работы и теплые слова, сказанные в мой адрес. Выражаю искреннюю благодарность и признательность всем членам бюро и исполкома областного Совета, которые пришли сегодня, чтобы поздравить меня с юбилеем. Награду Родины воспринимаю как аванс на будущее и постараюсь оправдать ее своей работой на благо трудящихся нашей области. Позвольте мне от чистого сердца сказать всем, кто присутствует в этом зале: большое вам спасибо! Спасибо за то, что в памятный день моей жизни вы были рядом. И я с удовольствием предлагаю свой тост: за вас, за ваше здоровье!
Славянов поднял рюмку, чокнулся с Богородовым и всеми, кто находился поблизости, и выпил рюмку до дна.
Воцарившаяся на минуту-другую тишина вмиг была нарушена дружными аплодисментами, звоном рюмок, стуком ножей и вилок о тарелки, разноголосием присутствующих, оживленно обсуждающих мудрость слов юбиляра.
Посидев еще некоторое время в праздничном гуле, первым из гостей начал прощаться Богородов. Выйдя из-за стола, он за руку попрощался с теми, кто находился поблизости. И лишь минуя стол, за которым сидел его бывший заворг, очевидно, не испытывая никакого желания подавать ему руку, первый секретарь обкома, совершив нехитрый маневр, дал возможность Славянову идти не позади, а рядом, с правой стороны, и таким образом оказаться между Богородовым и Таракановым. Тот поднялся было для рукопожатия, но «первый» сделал вид, что не заметил этого порыва, тем самым сразу показав всем, что фраза про «неформального лидера» без внимания не осталась. Важно ступая, он уверенно стал продвигаться к выходу из зала, ни на кого уже больше не обращая внимания.
Чуть ли не следом за Богородовым торжество покинул тихо и незаметно, как и все, что он делал по роду своей работы, седовласый и всегда казавшийся уравновешенным начальник КГБ Демидов — один из доверенных людей первого секретаря обкома партии, который всегда совещался с ним в сложных ситуациях. А вскоре, действуя по их примеру, по-английски удалился, так и не выпив ни единой рюмки за юбиляра, новый начальник УВД области Пенкин.
Однако основная масса гостей, по всему чувствовалось, уходить от праздничного стола вовсе не собиралась, напротив, тосты за здоровье председателя начали звучать по второму кругу; и все говорили более свободно и раскрепощенно, а после сказанного шли целоваться с юбиляром.
Филиппов, теперь уже не упускавший возможности спокойно выпить, не сдерживаясь, как он делал до своего выступления, когда позволял себе лишь глоток-другой, теперь довольно-таки быстро расслабился и вскоре почувствовал себя тяжелым и грузным, щеки его запылали, и, чтобы немного охладиться, он охотно поддержал приглашение Липатова перекурить и отправился с ним в «курилку», под которую приспособили кассу малого зала столовой облисполкома, где имелись большая раковина с горячей и холодной водой, сушильный аппарат и несколько полотенец. Он снял пиджак, повесил его на ручку шкафа, неторопливо умылся, вытерся и, причесавшись, решил, что пора и ему по-английски, не прощаясь, тихо отправляться домой, благо что сегодня сделать это можно, не спрашивая ничьего разрешения.
Еще немного покрутившись среди гостей и поговорив с Лесновым и Мерковым, Владимир по лестнице поднялся на второй этаж, зашел в свой кабинет, переобулся, надел демисезонное утепленное пальто, шапку из ондатры и вышел во двор, сел в дежурную машину и через десять минут был уже дома.
Время было позднее, и Катерина даже не слышала, как он открыл дверь и вошел в квартиру: зная, где задерживается сегодня ее муж, она спала крепко и безмятежно, как и их дочь Маринка.
Быстро приняв душ и выпив ложку меда с родниковой водой, Владимир удобно устроился в зале на приготовленной ему Катериной постели на диване и с чувством исполненного долга вскоре заснул так же крепко, как после работы на трамвайных путях, когда во время учебы в высшей партийной школе они с друзьями, взяв подряд, заменяли шпалы и рельсы в районе Сахарного Дола.
Глава 20
После юбилея Славянова, отмеченного с большим по тому времени размахом и шиком, Филиппову не терпелось поговорить с Бедовым на эту тему и узнать его точку зрения. Хотя один раз они вели мимолетный разговор о торжестве, но затронули тогда лишь организацию совместного заседания бюро обкома партии и исполкома облсовета, а вот обсудить поведение высшего руководства области в малом зале столовой, на банкете для «узкого круга», не успели, и Владимир выискивал подходящий момент для этого. Ждать долго ему не пришлось: Славянов уехал на день в столицу, а Бедов находился в своем кабинете и, закончив подготовку текста предстоящего выступления на совещании работников культучреждений, неторопливо просматривал центральные и местные газеты.
Узнав от его секретарши, что все отпечатано, ошибки исправлены, Филиппов понял, что время для разговора им выбрано удачно, и направился в кабинет зампредседателя.
— Добрый вечер, Федор Александрович! Говорят, вас можно поздравить? — начал Владимир.
— Да, повод есть: наконец-то закончил и вычитал свое выступление. Оно уже в папке. И понимаешь, так легко себя почувствовал, словно груз свалил с плеч. Что тебе разъяснять — сам знаешь, какое это хорошее состояние. А ведь ты пришел не поздравлять… — Бедов улыбнулся. — Говори: что у тебя?
— Как вам речи тостующих на банкете? Вы обещали поделиться рассуждениями по этому поводу, — ответил Филиппов.
— А в целом тебе самому понравилось? — в обычной своей манере — вопросом на вопрос — откликнулся на предложение поговорить на эту тему Бедов.
— Да, конечно. Торжество было организовано что надо. Иван Васильевич достоин этого. И еще думаю, что в будущем мне на таких юбилеях вряд ли когда придется присутствовать. И все же, — уточнил цель своего прихода Филиппов, — мне интересно другое: выступления.
— Значит, ты обратил внимание на выступления в малом зале? — Бедов снова улыбнулся. — Ну и как они тебе?
— По-моему, Богородов, как и предполагалось, сказал вроде бы «дежурные» слова, но надо отдать ему должное, главные заслуги председателя обозначил хорошо. А рассчитывать на душевность Николая Юрьевича в отношении к Славянову, думаю, вы меня понимаете, не было оснований.
— Согласен, — одобрил Бедов. — Дальше?
— Мелешин отличился витиеватостью речи, — продолжил Филиппов. — Стремясь к образности, сказал близко к тому, что мы слышали на проводах шефа в отпуск, лишь заменив слово «паровоз» на «локомотив», считая, очевидно, что последний побольше, но также движется по пути, указанному партией. А вот тост председателя облсовпрофа Тараканова поразил меня своей смелостью и точностью определения самого главного: «Я предлагаю выпить за настоящего, а не формального лидера!» — делился своими впечатлениями Владимир. — Это, конечно, здорово! Но, по-моему, он слишком расслабился.
— Заметил, значит? Это хорошо, — похвалил своего ученика Бедов и только после этого высказал свою мысль о том, какие последствия навлек на себя, сам того не представляя, председатель облсовпрофа: — А ведь Тараканов работал с Богородовым. И не кем-то — заведующим орготделом. К сожалению, на днях состоится отчетно-выборная конференция профсоюзов, мне приглашение уже прислали, и Тараканов рановато забыл про характер «первого».
— А что в его характере особенного?
— Богородов никогда не прощает, если кто-то умалит его заслуги, скажет недоброе слово, — рассуждал Бедов. — Америку не открою, если скажу прямо: человек он злопамятный и очень хорошо осознает силу своей власти, коей научился и умеет хорошо пользоваться. Попомни мое слово: Тараканова из престижного кресла Богородов как дустом вытравит. А сейчас обстановка в области для «первого» не лучшая. Ты же газеты, надеюсь, просматриваешь?
— Конечно, просматриваю. Бывает, «братья»-журналисты и сами подсказывают мне, какой номер следует обязательно посмотреть и показать шефу, — ответил Филиппов.
— Хорошо, — похвалил Бедов и продолжил: — Так вот, сообщаю тебе, «Советская Россия» посвятила два подвала обстоятельному анализу дел в промышленности области, сделав упор на том, что здесь не все благополучно: низки производительность труда, качество продукции, не на должном уровне темпы и объемы производства. И за все недоработки и провалы газета подвергла резкой критике обком партии и лично первого секретаря Богородова, не сумевшего обеспечить необходимый контроль за работой важнейшей отрасли народного хозяйства. Это очень серьезно.
— Кстати, Федор Александрович, этой же теме чуть ли не полосу посвятил и Пальцев в своей газете, — поделился новостью Филиппов.
— Это твой друг-то?
— Он самый.
— Это уже неспроста, хотя я не читал газету. «Социалистическую индустрию» мы не выписываем.
— Я принес вам ее, кое-что подчеркнул. Посмотрите: хлестко написано. Кстати, Пальцев по-дружески поделился со мной секретом: собкор главной газеты страны — «Правды» — тоже подготовил два подвала о работе промышленности нашей области. И само собой, с резкими выпадами в адрес обкома партии. На днях материалы появятся в печати.
— Вот видишь, — сразу сделал вывод Бедов, — газеты ЦК КПСС планомерно делают накат фактически на первого секретаря, то есть на Богородова, хотя промышленность ведет Васильев.
— Можно сказать, не фактически, а точно, — поддержал Бедова Филиппов. — В Москве Пальцеву в открытую говорили, что с Богородовым вопрос практически решен, с кресла «первого» его уберут, и не помогут никакие родственные связи.
— Не исключено, но должен сказать тебе, что такие накаты бывали и раньше, — пояснил Бедов. — Однако Богородову всегда удавалось выйти сухим из воды. Мне кажется, он и теперь предпримет все доступные ему меры, чтобы удержаться в своем кресле. Он и сам тоже будет искать выход из тупикового положения и виновника всех бед найдет обязательно. И снова останется на вершине власти, самым всемогущим человеком в области. Пожалуй, он нашел того, кого в таких ситуациях ищут.
— Что вы имеете в виду? — удивился такому неожиданному выводу Филиппов.
— «Козла отпущения». Им станет второй секретарь обкома Борис Захарович Васильев, отвечающий за промышленность.
— Да, нелегкий хлеб у Васильева, — согласился Филиппов. — Мне как-то помощник первого секретаря обкома Синицын рассказывал о таком случае. Дело было тридцать первого декабря. Его и завотделом оборонки Васильев вызвал к себе: «горит» план реализации продукции авиационного завода, а в целом района, города и области. Жестко потребовал подключиться и быть на месте. И тут же начал звонить заместителю министра авиационной промышленности, но дежурный ответил, что тот уже дома. Васильев звонит замминистра на квартиру и, поздравив его с наступающим, докладывает, что испытания боевого самолета прошли успешно, акты подписаны и переданы в министерство, однако работники министерства телеграмму о приемке заводу не отправили. Замминистра понял ситуацию и пообещал, что вопрос проработает. Через несколько минут на завод пришла телеграмма об утверждении акта приемки боевого самолета в эксплуатацию. Завод включил изделие в план реализации. А в двадцать три часа Синицын и управляющий банком закончили оформление документов о реализации.
— Ну что сказать по этому поводу? — выслушав Филиппова, начал Бедов. — Газеты, критикуя область за неудовлетворительную работу промышленности, правы. Нельзя все время работать в авральном режиме. И Богородов, чтобы спасти себя, будет вынужден убрать Васильева из обкома партии. Я не исключаю, что «первый» уже переговорил с Васильевым начистоту или напрямую, понимай как хочешь, и прочитал ему предполагаемый проект решения бюро: за допущенные недостатки и упущения в организации работы промышленности области освободить второго секретаря обкома партии от занимаемой должности. Это первое будет протокольно точно. И не протокольное второе: за принятие на себя главного удара Богородов предложит Васильеву не что-нибудь, а престижное кресло председателя облсовпрофа.
— Почему вы так думаете?
— Богородов уберет Тараканова, допустившего ляп с тостом про «настоящего, а не формального лидера». Таких публичных оплеух наш первый секретарь не прощал еще никому!
— А вы, оказывается, хорошо знаете характер Богородова! — высказал удивление и одобрение одновременно Филиппов.
— Пришлось познакомиться. Однако недоучел, за что и пострадал, а вернее, вынужден был принять предложение занять вакантную должность зампреда облисполкома.
— И как это произошло?
— Должен признать, все получилось очень просто. На бюро обсуждали персональное дело директора средней школы. И не откуда-нибудь, а из города, где я родился. Человеку вменяли в вину следующее: имеет большой приусадебный участок, выращивает на нем овощи, зелень. В хозяйстве содержатся корова, поросенок, около трех десятков кур. Казалось бы, что тут плохого? Но резюме проверяющих, которых направили в школу, было иным: хозяйственное обрастание, а таким в партии не место.
Я хорошо знал директора и, понятное дело, не выдержал и выступил в его защиту. Говорю, что это порядочный, трудолюбивый человек. У него большая семья — пять человек, и прокормить их очень не просто. Поэтому директор на своем участке, на своей земле, своим трудом выращивает то, на что ему собственной зарплаты и зарплаты жены-учительницы, к сожалению, не хватает. И что крамольного и плохого в том, если он приобщает своих детей к труду на своем огороде и хозяйственном дворе? Директора хвалить надо, пропагандировать как образцового в средствах массовой информации, но ни в коем случае не исключать из партии. Я предложил просто принять сообщение проверяющих к сведению.
Но не тут-то было! Сразу же поступило другое предложение: объявить выговор. И тогда выступил «первый», который, подводя итоги обсуждения перед голосованием, сказал, что Бедов упрощенно подходит к вопросу, недооценивает обстановку и допускает ненужные благодушие ипанибратство. И представь себе, вкатили директору «строгача». А моего заступничества за него Богородов не забыл: оказывается, с проверкой на место выезжали по его указанию. Ему пришло анонимное письмо, в котором утверждалось, что директора школы в «хозяйственном обрастании» поддерживает и спасает от «раскулачивания» его земляк — секретарь обкома партии Бедов. Дескать, под его крылом человек школой почти не занимается и постепенно превращается в простого обывателя… Потом наши стычки с «первым» происходили еще и еще, а в итоге мне вежливо предложили вакантную должность заместителя председателя облисполкома. Ладно, Филиппов, на сегодня хватит. Слышишь, звенит городской — жена беспокоится: нарушаю режим дня, пора ехать домой — ужинать.
Бедов снял телефонную трубку и махнул рукой Владимиру.
* * *
…Прошло несколько дней, и вслед за газетами «Советская Россия» и «Социалистическая индустрия» и главный печатный орган ЦК партии «Правда» разразился разгромным материалом об упущениях и отсутствии должных мер со стороны обкома партии по контролю за организацией работы по повышению производительности труда и увеличению объемов производства в важнейшей отрасли народного хозяйства — промышленности. «Патриотический почин передовых рабочих ведущих предприятий города под девизом „Ни одного отстающего рядом!“, когда-то получивший широкую поддержку в целом по стране, в области пущен на самотек и как следствие — заглох…» — констатировала газета.
Выход такого критического материала в главной газете Союза создал нервозную обстановку в обкоме партии и в первую очередь вызвал раздражение самого Богородова, который прекрасно понимал, что надо не только готовить ответ редакции, но и самому быть готовым к наихудшему. И дело вовсе не в ответе обкома, а в том, что определенные лица в ЦК заимели на него, Богородова, крепкий «зуб». Именно они организовали это массированное наступление газет ЦК на область.
С трудом удерживая пошатнувшееся под ним кресло первого секретаря и стараясь найти выход из критической ситуации, в которой оказался, Богородов думал и советовался с доверенными членами бюро и своего аппарата. И все эти консультации и беседы помогли ему подобрать беспроигрышный вариант, который не только устроит редакцию главной газеты Союза, но и в какой-то мере успокоит тех людей в ЦК, которые организовали мощный «накат» на область. Предложенный вариант мер обкома партии в ответ на критику существовал пока еще только в теории. И тут же от Богородова последовал звонок в Москву родственнику, который имел прямой выход на первых лиц в руководстве партии и правительства, чтобы он, ознакомившись с намечаемыми мерами, сообщил о них кому следует, что и было сделано… Судьба уже в который раз оказалась на стороне первого секретаря: заручившись мощной поддержкой сверху, Богородов начал действовать.
Подошло время отчетно-выборной конференции областного Совета профсоюзов. Посещавший такие мероприятия обычно один, в этот раз Богородов появился в президиуме со вторым секретарем обкома партии Васильевым.
Когда подошла пора выдвигать кандидатуру на пост председателя облсовпрофа, «первый» взял слово.
— Прежде чем высказать свое мнение о кандидатуре на пост председателя, позвольте мне, пользуясь случаем, выполнить приятную миссию, — четко рассчитанным ходом начал Богородов. — В связи с уходом на пенсию Тараканова Дмитрия Александровича разрешите вручить ему Почетную грамоту обкома партии и ценный подарок. От имени бюро обкома и себя лично желаю ему доброго здоровья и долгих лет жизни!
Под бурные аплодисменты Богородов передал Тараканову грамоту и подарок, пожал без особых, впрочем, усилий пенсионеру руку, а когда тот вернулся на свое место, уверенно продолжил:
— На бюро мы обсудили и вопрос о достойной замене Дмитрия Александровича на посту председателя. И делали это, уже имея в своем распоряжении его заявление об уходе на заслуженный отдых. В связи с чем по поручению бюро обкома прошу внести в список кандидатов для тайного голосования по выборам членов президиума и председателя облсовпрофа фамилию хорошо известного вам Васильева Бориса Захаровича — второго секретаря обкома партии.
По залу прокатился гул не то одобрения, не то удивления. Но как бы то ни было Васильев после голосования был избран председателем облсовпрофа.
Выходя после традиционного обмывания новой должности второго секретаря, Богородов шутил и, энергично поводя правым плечом, с удовлетворением думал: «Хорошо все получилось — двумя ударами удалось решить три вопроса. Завтра же подниму решение бюро об освобождении Васильева, и на секретариате утвердим вторым секретарем обкома Геннадия Максимова, выпускника Академии общественных наук при ЦК КПСС. Человек хорошо знакомый, молодой, вот и пусть рулит промышленностью. А мы поможем». Но главное удовольствие для Богородова состояло в том, что за публичное обзывание себя «формальным лидером» он вытолкнул не по годам прыткого и здорового, но неосмотрительно наглого в выражениях Тараканова из насиженного и престижного кресла, снисходительно пожелав ему уже на банкете, чтобы, любуясь видами родной природы, он уверенно восседал на крутом бережку и полавливал рыбку — большую и маленькую.
Все тучи, нависшие над Богородовым, так же неожиданно, как и появились, рассеялись, и он снова, как и подобает первому секретарю обкома партии, начал ходить с гордо поднятой головой, часами выдерживать в своей приемной рвущихся к нему руководителей разных отраслей и рангов и, общаясь с подчиненными, еще сильнее подергивал плечом, словно собираясь сбросить с него очередного противника или соперника. А таким для него по-прежнему оставался председатель облисполкома Славянов, которого, безо всяких сомнений, настала пора убирать, и убирать как можно скорее.
Приободренный удачной экзекуцией Тараканова и по-свойски решенным вопросом с Васильевым, Богородов пришел к выводу, что настала очередь поквитаться и со Славяновым. Но это действо произойдет не сразу: первый шаг будет сделан на бюро, при рассмотрении вопроса об исключении Секачева из партии. Можно со стопроцентной гарантией предсказать, что Славянов проголосует против и сделает это один — больше никто его не поддержит, не осмелится.
«А вдруг он согласится с исключением Секачева из партии и без всяких рассуждений проголосует „за“? — просчитывал все варианты Богородов. — Если такое произойдет, придется снова действовать в соответствии с проверенной тактикой: выжидать. И опять неизвестно, сколько времени уйдет на это. Но так получиться не должно: характер у Славянова не тот, чтобы отступать от своего и идти в ногу с членами бюро. Он обязательно проголосует против исключения. Это-то нам и требуется. Потом проведем пленум обкома. И опять вопрос: как проголосует Славянов? Если в соответствии с уставом партии не подчинится большинству, то на нем можно ставить крест. Немедленно позвоню в ЦК „сибиряку“, который сразу поймет, в чем дело, и обязательно даст „добро“. Думаю, все так и произойдет. Надо, пожалуй, сказать заворгу, чтобы с бюро особо не торопились. Как гласит народная мудрость: поспешишь — людей насмешишь. У нас и так немало перемен в руководстве произошло. Пусть попривыкнут».
* * *
Кадровые изменения, которые произошли в обкоме партии и руководстве облсовпрофа, вызвали живое обсуждение в городе и области. Реакция коммунистов и жителей не была однозначной: споров и домыслов возникло множество.
Встретившись с Бедовым, Филиппов признался:
— Ваши предположения, Федор Александрович, оправдались на все сто, — начал он. — Однако назначение Максимова — новость и для вас?
— Не совсем так. Большого удивления его назначение у меня не вызвало, — отвечал Бедов. — Дело в том, что Максимов работал с Богородовым еще в горкоме партии. Послужной список у Геннадия Харитоновича солидный: прошел все ступени партийной работы — завод, район, город. И вот теперь, после окончания Академии общественных наук при ЦК КПСС и стажировки в аппарате ЦК, вернулся в обком партии. Максимов молод, вот пусть и раскручивает промышленность, вытягивает ее из ямы. Надеюсь, что у него получится. Сейчас ему особо важно чем-то зарекомендовать себя в новой должности. А насчет Богородова что можно сказать — опять сухим из воды вышел. Однако, мне кажется, что полностью события еще не завершились. Должно состояться бюро обкома по персональному делу Секачева. Здесь может быть немало интересного и неожиданного и для нас.
— А что именно? — удивился и насторожился одновременно Филиппов.
— Наш шеф, сам знаешь, с бывшим начальником управления в дружеских отношениях, поэтому на бюро постарается его защитить. Мы говорили с ним об этом. Моя точка зрения такова: не стоит ему ввязываться в бой с Богородовым из-за того, что так очевидно: коммунист, которого сняли с поста руководителя, не может находиться в рядах партии. В ЦК следят за развитием событий в области, и наш «первый» понимает, что другого решения, кроме исключения Секачева из партии, бюро принять не может. К сожалению, Славянов иного мнения: дескать, можно обойтись строгим выговором. Однако бюро поддержит не его, а Богородова, — другого быть не может. А дальше события развернутся для нас совсем не желательным образом: председатель облисполкома идет против линии бюро. Это уже конфликт, и он может разрешиться лишь после пленума обкома: если на нем наш шеф не отступится от своего намерения и не проголосует, как все, то итог для него один — проводят на пенсию. Я говорил ему про такой вариант. Он и сам понимает, что такое возможно, но голосовать за исключение Секачева из партии не собирается. Характер у него тоже непростой. Да и бояться ему особо нечего: он уже пенсионер. А вот нам придется думать о новой работе.
— Почему? Вас же хорошо знают в области? — удивился Филиппов.
— Неизвестно, кто придет на место шефа. Обычно новый человек набирает собственную команду, — пояснил Бедов. — Тебе-то волноваться не стоит. Выступать с докладами придется и тому, кто займет кресло Славянова. А ты свое дело знаешь хорошо. Такие нужны любому. В общем, поживем — увидим, и ждать нам осталось недолго, я полагаю.
— Я тоже так думаю.
— Ну и ладно. А теперь, Филиппов, иди и думай, думай.
В смятении — подумать действительно было над чем — Владимир вышел от зампреда и отправился в свой кабинет. К откровенности, с которой Бедов разговаривал с ним, Владимир уже привык и был доволен этим обстоятельством: ему доверяют. Однако услышанное в этот раз потрясло и задело его: казалось бы, что приближающиеся события вроде бы не должны основательно коснуться его, но в действительности это было не так: шеф, хотя и обещал твердо, не сможет помочь ему в устройстве на другую, более высокую рангом работу. А в такой обстановке к нему со своей просьбой вообще не сунешься — совесть не позволит. Ну и дела! И все же как ни трудно писать эти доклады и выступления, расставаться с Иваном Васильевичем не хотелось: Владимир привык работать с ним и отношения у них сложились доверительные и человеческие.
Расстроенный услышанным от Бедова, Филиппов захотел отвлечься от обуявших его грустных мыслей и, вспомнив приглашение директора цирка, к которому должен приехать гимнаст-земляк Юра Кириллов, решил ему позвонить.
Он быстро набрал номер телефона, услышав знакомое «але?», сказал Панкратову, что собирается подъехать к нему, если тот не возражает.
— Двери цирка, хотя всеми забытого и заброшенного, для тебя открыты всегда, — ответил директор и тут же добавил: — Будешь очень вовремя: Юра уже у меня. Мы ждем тебя.
Владимир позвонил жене и предупредил ее, что немного задержится на встрече артиста московского цирка Юрия Кириллова, который вернулся с гастролей по Сибири и Дальнему Востоку и на пару дней заехал в родной город, чтобы навестить сестру и брата.
Как всегда, посидели и душевно поговорили, не обращая внимания на время.
Не делясь услышанным от Бедова, Филиппов охотно поддержал разговор о произошедших кадровых переменах в обкоме партии и облсовпрофе и крайне удивился, почему им так рад Панкратов.
— Максимов, оказывается, хороший знакомый, почти друг дяди Вани! — охотно приоткрыл завесу с тайны Кириллов.
— Ну и что?
— А то, что Иван Миронович готовит документы к нему на прием и ждет звонка, когда ему сообщат, на какой день прием назначен, — пояснил земляк.
— Ну что ж, поздравляю тебя, дядя Ваня, с новыми надеждами. И от души желаю, чтобы они сбылись, — пошутил Филиппов, а про себя подумал: «Если бы Богородов и Славянов не находились в конфронтации, цирк, не исключено, был бы давно реконструирован».
Еще немного посидев и выпив по стакану чая, на машине Панкратова друзья разъехались по домам.
* * *
Обрадованный кадровой переменой, Панкратов и в самом деле заметно воспрял духом и вскоре нашел возможность пробиться на прием к Максимову.
Забрав необходимые чертежи, копии и оригиналы документов, директор цирка появился в приемной второго секретаря обкома партии минут за тридцать до назначенного ему времени. Без особых волнений выждав эти полчаса, Панкратов по старой дружбе откровенно и подробно поведал Максимову печальную историю цирка, закрытого несколько лет назад на ремонт, про свои не прекращающиеся хождения по всем инстанциям вплоть до Совета Министров Союза и уговорил его заехать в гости, чтобы лично убедиться в услышанном на месте.
Пообещав, что сделает это при первом же удобном случае, Максимов удивленными глазами смотрел, как с приставного стола Панкратов складывает гору своих документов в пузатый, свекольного цвета портфель; набив его до отказа, тот сложил остатки бумаг в большую папку и, поблагодарив за радушный прием, прихрамывая, вышел из кабинета.
Новому второму секретарю обкома партии не только было искренне жаль этого преданного своему делу человека, но и страшно стыдно за то, что тот годами таскал гору этих документов по различным кабинетам городских, областных, российских и союзных начальников. Надо же, дошел до Председателя Совета Министров Союза ССР! Хотя в итоге все вышестоящие начальники равнодушно отфутболивали его вопрос на решение в область. И тут Максимов понял, что не сможет отказать Панкратову в его просьбе. Утверждаясь в своем решении, он неожиданно подумал: «А почему бы мне и в самом деле не заняться этим цирком? Контроль за работой промышленности — задача главная и долговременная; начало реконструкции цирка — задача дня. Я вхожу в новую должность, и мне представляется неплохая возможность показать себя и на участке развития базы учреждений культуры. Штаб, пожалуй, создавать не будем, обойдемся и без него, а вот предварительно переговорить с руководителями Главволговятскстроя и некоторых трестов, которые были привлечены к ремонту театров, безусловно, следует. Надо выяснить их позицию, настрой, ведь все планы уже сверстаны, а уже потом согласовать все с Николаем Юрьевичем — и если получу от него «добро», начну действовать. Панкратову, безусловно, помогать нужно».
Еще в бытность секретарем горкома партии Максимов не однажды привозил гостей города в цирк на самые интересные программы. После представлений заглядывали к Панкратову «на огонек». Москвичи с удовольствием общались с заслуженными и народными артистами, с которыми в столице вот так запросто не всегда удавалось встретиться. Но Панкратов больше любил общаться с секретарем горкома один на один, чтобы иметь возможность поделиться с ним своими радостями и бедами. Так возникла и укрепилась дружба этих двух людей. Директору цирка импонировала манера общения Максимова. Среднего роста, с густой шапкой всегда ухоженных волос, со вкусом одетый, Геннадий Харитонович привлекал к себе больше не этим, а умением общаться с людьми просто, по-свойски. Он обладал способностью не только выбрать нужную тему для разговора, но и со знанием дела вести его. С присущим ему тактом — что ценили в нем все, в том числе и Панкратов, — Максимов умел выслушать каждого, с кем ему приходилось встречаться, в любой ситуации и обстановке. Он никогда не кричал, не махал руками, но мог аргументированно отстоять свою правоту в спорном вопросе. Несмотря на высокие партийные должности — секретарь парткома одного из крупнейших заводов города, потом секретарь райкома и города, — Максимов всегда был доступен для всех, кому было необходимо обратиться к нему, и каждый находил у него понимание и поддержку. Именно поэтому Панкратов, попав к нему на прием, был уверен, что дело теперь должно сдвинуться с мертвой точки, и не ошибся.
Занятый решением массы проблем, имеющихся в работе промышленных предприятий области, Максимов не забыл данного Панкратову обещания побывать в цирке, чтобы самому убедиться, в каком запущенном состоянии находится здание. И вскоре в своем расписанном по часам рабочем графике он выкроил время и вместе с управляющими трестами Першининым и Коваленко ближе к вечеру приехал в старый цирк, где их с распростертыми объятиями встретил Панкратов.
Слушая его подробные объяснения, они неторопливо обошли арену, комнаты, подсобные и подвальные помещения, блоки водоэлектроснабжения, что позволило им своими глазами увидеть, в какое плачевное состояние пришел цирк за годы после его закрытия, и с ужасом представили, что с ним произойдет, если не взяться за дело в самое ближайшее время.
Завершив обход, продолжавшийся довольно-таки длительное время, собрались в кабинете директора, где вначале продолжили обсуждение увиденного, а затем познакомились с макетом нового здания цирка, проектно-сметной документацией, определились, с чего и как начинать реконструкцию.
— Скажите, Федор Александрович, сколько времени потребуется, чтобы полным ходом развернуть здесь работы? — обратился Максимов к Першинину, которого после долгой беседы с трудом уговорил стать генеральным подрядчиком.
Першинин, согласившийся взять на свои плечи такую обузу лишь потому, что увидел, как горячо был заинтересован в этом вопросе второй секретарь обкома партии, обещавший оказывать во всем активную поддержку, с ответом не торопился: после осмотра и ознакомления с проектно-сметной документацией он убедился в том, что предстоящий объем работ не идет ни в какое сравнение с тем, что пришлось выполнить при реконструкции обоих театров, вместе взятых, поэтому с запасом на раскачку назвал срок:
— Думаю, дней восемь — десять.
— Постарайтесь форсированно за неделю, — скорректировал срок Максимов и попросил представить ему список руководителей субподрядных организаций, которых после согласования вопроса с первым секретарем обкома партии Максимов наметил пригласить к себе на совещание. Вначале он думал провести его сразу в цирке, но, поразмыслив, решил, что лучше сделать это в своем кабинете, чтобы тем самым показать людям всю серьезность намерений обкома партии. Обсудив другие вопросы, в частности оказания помощи строителям районами города, именитые гости засобирались уезжать. Но Панкратов, периодически выходивший в предбанник своего кабинета, где пышнотелая буфетчица уже нарезала и разложила закуску по тарелкам, а теперь лишь ожидала сигнала директора, чтобы принести к нему в кабинет все приготовленное, попросил их задержаться на чаек, пояснив:
— История не простит мне, если я в такой важный для меня день отпущу вас, не угостив даже чаем. Прошу, Геннадий Харитонович, и вас, уважаемые строители, к столу.
Он подал знак буфетчице и быстро убрал всю документацию со стола на стеллажи, а на освободившееся место водрузил большой медный самовар из тех, какие теперь уже трудно найти.
Через мгновение стол был искусно сервирован, и на правах хозяина директор цирка предложил гостям поудобнее устраиваться, по ходу дела решив поделиться с ними своей тайной:
— Открою секрет, к чаю для дорогих гостей я давно берегу бутылку водки, настоянной на корнях женьшеня.
Он показал большую фигурную бутылку литра на полтора, на дне которой и в самом деле покачивался настоящий «корень жизни». Строители, несколько оторопевшие от столь неожиданного приглашения, вопросительно посмотрели на второго секретаря обкома партии: мол, как быть? Хотя в душе, несмотря на поздний час, отказываться от предложения никому не хотелось: женьшень привлекал всех.
Понимая состояние управляющих трестами, Максимов взглянул на часы, потом на хитро улыбающегося в смиренно-просительной позе директора цирка и, зная, что его предложение поможет сблизить всех присутствующих, сказал добродушно:
— Ну что, мужики? Рабочее время давно закончилось, и негоже обижать человека за истинно русское гостеприимство. Прошу располагаться. — Показывая пример, он первым устроился напротив Панкратова, а следом и остальные.
Застолье прошло, как и в лучшие годы, когда цирк действовал: на должном уровне и душевно. Выпив по рюмочке-другой, люди раскрепостились и с удовольствием предавались воспоминаниям, а вскоре, чувствуя себя единомышленниками и уже доверяя друг другу, выпили на посошок и разъехались с надеждой, что все затеваемое ими должно получиться — раз за дело так бодро взялся второй секретарь обкома партии. И больше других верил в это директор цирка Иван Панкратов.
* * *
После бюро Славянов вернулся на работу поздно и выглядел усталым и разбитым: он продолжал еще переживать свое поражение, хотя понимал, что, оставшись верным своим убеждениям, рассчитывать на другой исход голосования у него не было шансов: большинство в бюро — люди Богородова.
Почувствовав, что поднялось давление, он прошел в комнату отдыха, стараясь успокоиться, посидел немного, но легче не стало, и ему пришлось выпить таблетку адельфана.
Когда стало получше, председатель прошел в свой рабочий кабинет, нехотя опустился в кресло, по прямой связи попросил секретаршу принести ему стакан чая с лимоном и вызвать машину. Зинаида была готова к этому и выполнила его просьбу без задержки…
После чая, не изменяя своей привычке, Славянов ознакомился с оперативными сводками по надоям молока, рассмотрел и подписал почту, сдвинул папки на край стола, чтобы их могли взять помощники, и пригласил всех, кто дожидался его возвращения с бюро.
Когда Леснов, Липатов и Филиппов появились в его кабинете, председатель поднялся с кресла и прошелся вдоль стены, пока еще ни слова не сказав об итогах голосования, хотя все уже поняли, что они не такие, как бы ему хотелось.
— Что, Иван Васильевич, Богородов не захотел идти против министра? — нарушил гнетущую тишину и, как всегда, первым высказал свое отношение к произошедшему Липатов.
— А зачем ему лишние хлопоты? — поддержал его Леснов. — Хотя, конечно, министр круто обошелся с Секачевым, словно человек для себя строил.
— Я же вам говорил, — включился наконец в разговор Славянов, — что московские товарищи, кстати, очень солидные люди, говорят, будто Марчук шизофреник. Вот он и размахался кулаками. Спрашивается: зачем? Здание-то построено!
— Вот именно! Можно и строгим обойтись! — сверкнув глазами, сердито заметил Липатов.
— А кому это нужно? — рассуждал Славянов. — Богородов понимает, что другого решения, кроме исключения Секачева из партии, в ЦК от него не ждут. А по тому, какие «накаты» велись на область в газетах, можно сделать вывод, что кое-кто в аппарате ЦК с нетерпением ожидает, когда Богородов проявит местный патриотизм, защищая Секачева, чтобы прижать его как следует. Поэтому Богородов грудью вставать на защиту генерала и не думал. Кроме меня и Птицына, который тоже проголосовал против исключения, среди членов бюро, безусловно, были и такие, кто в душе готов был проголосовать за наше предложение, но на глазах у «первого» сделать это не осмелился. Так и остались мы с Птицыным вдвоем, но я нисколько не сомневаюсь, что правда на нашей стороне, и она, пусть и не скоро, обязательно восторжествует.
В наступившей тишине Владимир подумал, что Бедов в своих предположениях оказался прав: теперь и в самом деле могут развернуться события неординарные, а главное, нежелательные, и от сознания этого глубоко вздохнул: они коснутся всех присутствующих.
И все это тоже понимали.
Неожиданно дверь кабинета приоткрылась, и секретарша сообщила Славянову, что машина у подъезда.
— Спасибо, я сейчас, — ответил Славянов, направляясь в маленькую комнату, где стояла вешалка.
По коридору и до машины прошли снова молча, думая каждый о своем, и лишь прощаясь и пожимая председателю руку, с особым чувством произнесли кто «До свидания!», а кто «До завтра».
Не сговариваясь, вернулись в кабинет к Леснову, но продолжения разговора не получилось: понимали, что главные события впереди, а переливать из пустого в порожнее не имело смысла, и хозяин кабинета без промедления вызвал дежурную машину, которая и развезла всех по домам.
* * *
Позиция Славянова, после того как решение бюро об исключении Секачева из партии получило огласку, среди сотрудников обоих аппаратов — обкома партии и облисполкома — расценивалась неоднозначно. «Смелый человек этот Славянов», — восхищались одни; «Вопрос только в том, к чему приведет такая смелость», — сомневались другие; «Сам должен быть рядом с Секачевым», — заявляли сердито третьи.
Председатель облисполкома, будучи глубоко убежденным в несправедливости членов бюро по отношению к бывшему начальнику УВД, в то же время отлично понимал, что, отстаивая бесперспективный вариант решения персонального вопроса, он своим упорством самым активным образом влияет на свою политическую карьеру, и четко представлял себе, каким печальным для него может быть финал этой битвы: проводят тихо и мирно на пенсию. И даже не предложат и не помогут найти подходящую работу. Живи как знаешь, устраивайся как можешь. Невзирая на это, отступать от своих принципов Славянов не собирался, что давалось ему тоже нелегко. Глубоко переживая случившееся и неотвратимо приближающееся нерадостное будущее свое, он выглядел измученным и уставшим, раздражался по любому незначительному поводу.
Тяжелая мысль беспокоила Славянова: неужели он и на пленуме окажется чуть ли не в одиночестве? Пусть и так, но он верил, что наступит такое время, когда Секачева не просто восстановят в партии, но и вернут ему генеральский мундир. Однако и самому председателю облисполкома в ближайшее время быть на пленуме обкома «белой вороной» явно не хотелось. Он решил доказать, что у него и Птицына в области есть единомышленники.
Поразмыслив, кого из своих друзей и хороших знакомых, членов пленума обкома партии, можно привлечь на свою сторону, он составил список, поставив в нем на первое место начальника областного управления сельского хозяйства Гунина, которого когда-то с боем отстоял на эту должность и в преданности которого не сомневался.
Вторым он вписал своего заместителя Сазанова, не так давно закончившего Академию общественных наук при ЦК КПСС и долгое время находившегося в резерве обкома партии по одной только причине, что при распределении на вакантные должности выяснилось, что Сазанов не отказался от сына, которого ему родила не жена, а другая женщина. Именно эта черта характера — нести ответственность за допущенные ошибки — и понравилась в нем больше всего Славянову, и он согласился взять человека в свою команду.
И остальные, больше десятка человек, были надежными и потому оставлены председателем в тайном списке. Просмотрев его еще раз, Славянов понял: число сторонников может удвоиться или утроиться, если поименованные в нем люди поработают со своими друзьями и знакомыми, и решил немедленно переговорить с каждым, чтобы быть уверенным в их поддержке.
Не прибегая к помощи секретарши, председатель первым набрал номер директора птицефабрики Рыбакова, которого тоже зачислил в ряд своих единомышленников. Поздоровавшись, сказал ему всего одну фразу: «В предстоящую субботу. В семнадцать. Не как обычно, а восемь человек». Затем по пульту прямой связи пригласил к себе Гунина, объяснил ему причину вызова, посмотрел в список и, назвав фамилии троих из него, сказал:
— На «газике» возьмешь их с собой и подъедешь в сауну к Рыбакову. Со мной поедут двое. Там обсудим, что и как.
— Вас понял, Иван Васильевич! — ответил Гунин по-военному четко.
Выждав, пока за ним закрылась дверь, Славянов снова взялся за телефон и опять, не утруждая поручениями секретаршу, переговорил с остальными из составленного им списка, предложив встретиться в неформальной обстановке: одним — в предстоящую субботу у Рыбакова; другим, вместе с Сазановым, — в бане Лесного городка в день, о котором будет сообщено дополнительно. Никто не отказался и даже не поинтересовался, чем вызвана такая срочная необходимость: каждый посчитал данное предложение за честь, которой удостоил его председатель облисполкома.
А тем временем жизнь продолжалась, будто и не было грозного затишья в ожидании пленума обкома партии, на котором предстояло утвердить решение бюро об исключении Секачева из партии, будто в отношениях двух руководителей высшего уровня власти ничего серьезного не произошло. Авторитет, который имел Славянов, большинство считало незыблемым. И лишь некоторые — и в первую очередь Бедов, который еще в беседе с Филипповым высказал свою точку зрения по этому поводу, — с тревогой думали о том, что неординарная позиция председателя на бюро повлечет за собой и неординарные последствия. Однако вслух таких рассуждений в аппарате облисполкома не велось, а интерес общественности и населения города и области в этот период как-то непроизвольно переключился на другое важное событие: начались работы по реконструкции городского цирка, закрытого несколько лет назад в связи с его аварийным состоянием. И в центре внимания всех как-то сразу оказался второй секретарь обкома партии Максимов.
Он сдержал данное уставшему бегать по коридорам власти Панкратову слово и сразу же после осмотра цирка, понимая, что все и так затянулось на многие годы, встретился с рядом руководителей подрядных и субподрядных организаций, наметил план необходимых действий и, считая, что все у него должно получиться в лучшем виде, в боевом настроении отправился к первому секретарю обкома партии для согласования.
В свойственной ему манере — ни в чем не торопиться, он со знанием дела доложил Богородову, что в одном из самых значимых для жителей города и области учреждений культуры — цирке сложилась тревожная обстановка, которая требует самого серьезного внимания со стороны обкома партии.
При одном упоминании о цирке первый секретарь обкома насторожился в ожидании того, что́ второй секретарь будет предлагать в качестве программы будущих действий. Неужели предложит создать штаб и начальником его назначить, вернее, утвердить Славянова?
А Максимов уверенно продолжал:
— Если такое внимание будет оказано, то строительный трест Першинина и организации Минмонтажспецстроя Коваленко готовы стать подрядчиками. Есть и субподрядные организации, которые не против присоединиться к желающим поработать на цирке, чтобы возродить его. Я готов взяться за это, если с вашей стороны будет дано на это согласие.
Второй секретарь обкома умышленно ни слова не сказал о создании штаба, как это было при реконструкции двух театров. Он от Панкратова знал о том, что Славянов однажды попытался завести разговор об этом, но «первый» резко оборвал его и даже не стал слушать.
На этот раз Богородову по душе пришлась не только последняя фраза, но и то, что Максимов словом не обмолвился ни о каком штабе, и он сразу решил про себя: «В самом деле, пусть обком партии будет штабом, а второй секретарь, кроме промышленности, займется еще и реконструкцией цирка. Если же возникнет потребность, как при ремонте театров, создать штаб или — такое тоже не исключается — какой-то другой орган управления, то начальником его на бюро мы утвердим, безусловно, Максимова. И тогда, как и теперь, очень хорошо, что без участия Славянова, приложим максимум усилий, чтобы достойно завершить реконструкцию цирка. Все это пойдет в актив не председателя облисполкома, а обкома партии. А пока и в самом деле пускай Максимов с его молодым задором покажет себя».
Вслух же сказал:
— Я не возражаю. И в то же время не снимаю с вас ответственности за работу промышленности. Это — фундамент благополучия области. А цирком займитесь и постарайтесь реализовать намеченные планы. Кстати, на ваше усмотрение, предлагаю почаще привлекать в помощь себе Дружнова. Неплохо и ему поучаствовать в этом деле, а то у него одни зайцы в голове, — привычно пошутил Богородов.
Получив «добро» «первого», Максимов, не дожидаясь корректировки подустаревшей проектно-сметной документации, начал действовать: как и планировал, сразу пригласил на совещание к себе в кабинет Першинина, Коваленко, руководителей других субподрядных организаций, принимавших участие в реконструкции театров. С присущей ему прямотой объяснил им, чего хочет от них обком партии.
— Вы знаете, почему на совещание пригласили именно вас, — начал Максимов. — Мы хотим использовать опыт, приобретенный вашими коллективами при реконструкции театров. Должен сказать, что объем работ, который предстоит выполнить при ремонте цирка, в несколько раз больше, чем это было в обоих театрах вместе взятых. Реконструкцию объекта обком партии берет под свой контроль и будет оказывать вам всемерную помощь и поддержку в любом вопросе. Мы должны возродить цирк и его былую славу. Давайте же общими усилиями вернем людям радость, которую они получали в нем. Через неделю оперативку проведем непосредственно в цирке. У меня все! Какие будут вопросы? — Максимов окинул вопросительным взглядом присутствующих.
— Геннадий Харитонович, генподрядчик собирал нас и уговорил взяться за цирк, заручившись вашей поддержкой, — начал начальник второго строительно-монтажного управления Дьяков. — На цирке полно черновых работ. И было бы неплохо помочь нам людьми.
— А у вас их разве нет? — перебил Дьякова Максимов.
— Есть, конечно, но все они уже задействованы на других объектах. Планы-то сверстаны до конца года. А почему бы не использовать ту же схему, что была при реконструкции театров?
Максимов, принимая Панкратова, интересовался у того, как была организована работа в театрах, и предполагая, что его обязательно попросят о выделении дополнительной рабочей силы от районов, заранее поручил заворготделом обкома партии поработать над этим вопросом с районами. Поэтому с ответом он не задержался.
— Вопрос понятен и уместен, — начал он. — Довожу до вашего сведения, что каждый район в определенный графиком день будет выделять на реконструкцию цирка пока по пятьдесят человек. Если потребуется, увеличим это число.
Когда и на другие вопросы были получены исчерпывающие ответы, Максимов встал и, не вдаваясь в излишние рассуждения, подвел итог совещания:
— Вижу, желающих что-либо выяснить больше нет. Благодарю вас за понимание и деловой подход. До встречи на оперативке в цирке.
* * *
В приемной Славянова, ожидая его возвращения с пленума обкома партии, собралось ближайшее окружение, которому он полностью доверял. В центре внимания на этот раз оказался Липатов, принесший газету с извещением о смерти известного академика Яропольцева.
— Этот академик, — пояснял Липатов, — входил в состав делегации, с которой наш шеф ездил в Бразилию. Молодой еще. Ему чуть за пятьдесят перевалило. И опять — скоропостижно.
— Прямо рок какой-то! — удивился Леснов. — Сколько, говоришь, членов делегации погибло?
— Уже трое, — констатировал Липатов и тут же продолжил делиться своими соображениями: — Мне кажется, тут не рок, а другое: все погибшие отказались от прививок, которые надо было сделать в Москве перед отъездом в Бразилию.
— Может, они действительно очень болезненные и люди не хотели лишний раз подвергать себя ненужным испытаниям? — неуверенно высказала свою точку зрения секретарша Славянова Валерия.
— Что прививки болезненны — это факт: шеф сам жаловался на это, — поддержал ее предположение Филиппов.
— Да, было такое, — согласился Липатов. — Думай, предполагай что угодно, а трое уже погибли. Руководитель делегации первый секретарь ЦК КП Белоруссии — в автомобильной катастрофе, и прививка тут вроде бы ни при чем. Но двое последних, кстати, оба в расцвете сил, скончались именно скоропостижно: ни с того ни с сего. Надо, пожалуй, показать газету шефу. Кстати, из всей делегации прививки сделали всего двое, в том числе наш шеф.
— По-моему, сегодня это будет неуместно, — высказал Филиппов свои сомнения относительно намерения коллеги, любившего первым сообщать председателю разные новости. А сегодня, предполагал Владимир, председателю после пленума будет явно не до этого.
Не выдержав долгого ожидания звонка от дежурного милиционера, Леснов поднялся из кресла, прошелся по приемной и попросил Валерию приготовить всем по стакану чая. И секретарша с удовольствием отправилась выполнять его просьбу.
…Славянов уверенно миновал первый марш ведущей на второй этаж лестницы, где его уже поджидали верные ему люди.
— Ну что, Иван Васильевич, никаких изменений? — как всегда первым, задал вопрос Липатов, сбоку заглядывая в лицо шефа.
— Почему же? — Славянов слегка даже приостановился. — Изменения есть. Голосовали и против исключения. Я не в одиночестве. До сих пор не пойму позицию «первого». Ведь здание-то построили при полном его одобрении. Если уж на то пошло — мы оба должны нести ответственность за то, что у работников областного управления появилось достойное помещение. Никаких особых возражений с его стороны не было, а если и имелись, то незначительные, на которых он практически и не настаивал. Но в критическую минуту, несмотря на это, не захотел обратиться в ЦК, чтобы отстоять человека.
Слушая рассуждения Славянова, встречающие прошли за ним в его кабинет, привычно расположились вокруг столика, приставленного к большому председательскому столу, за которым обычно получали от шефа задания. А сам он, раздевшись, продолжил делиться важными для его команды новостями:
— Нисколько не сомневаюсь, скажу больше: полностью уверен, что пройдет какое-то время, может, совсем немного, уберут с поста этого министра, и Секачеву вернут все: воинское звание, форму и положенные ему по уставу льготы. А потом и в партии восстановят. Вот ведь что обидно: сейчас человеку биографию исковеркали, сломали, а потом будут реабилитировать с извинениями, которые мало чего стоят. Ладно, я что-то устал сегодня. Идите-ка по домам. Я свою машину не отпустил, сейчас просмотрю некоторые документы, оперативные сводки и выйду.
По традиции проводив председателя до машины, разъехались по домам и остальные.
Утро следующего дня началось как всегда: помощники председателя облисполкома пришли без десяти восемь, затем получили от Славянова задания и разошлись по своим кабинетам.
Филиппов продолжал готовить статью за подписью председателя «О ходе зимовки в хозяйствах области», которую попросил Ситнов по заказу своей редакции.
Переработав первый вариант ее с учетом замечаний председателя, Владимир сдал ее в машбюро и, прихватив поступившие оперативные сводки, отправился в приемную.
В коридоре он столкнулся с начальником областного управления сельского хозяйства Гуниным, внешний вид которого — взъерошенные волосы, раскрасневшееся лицо — вызвал у Владимира сочувствие. И, не удержавшись, он поинтересовался:
— Тебе от шефа, что ли, попало?
— Если бы от него — не страшно. Тут совсем другое.
— А именно?
— Меня в обком партии вызывали, — отчего-то полушепотом сообщил Гунин. — И не только меня, но и всех, кто голосовал против исключения Секачева. Дали прикурить. Чем все это закончится, говорить пока рано. Хотя, если честно, хорошего ждать не приходится. Неприятно все это. Я сказал об этом Ивану Васильевичу. Ладно, Владимир, я побегу. У меня совещание. И вообще дел уйма, а тут — выяснение позиций: с кем ты или за кого?
Филиппов прошел в приемную, поинтересовался у секретарши: кто у шефа был до Гунина и кто сейчас? Выяснив, что в кабинете у председателя находится Сазанов, Владимир все понял: Богородов начал действовать, Бедов не ошибся в своих прогнозах.
Заглянув в кабинет к Липатову, Владимир узнал от него про других коммунистов, поддержавших Славянова.
— Да, события начинают принимать нежелательный для нас оборот, — сказал расстроенно Липатов. — Жаль, если за то, что они поддержали нашего шефа, им не поздоровится. Может, и не сразу, но что-то против них предпримут.
— В этом можно не сомневаться, — согласился Филиппов. — Богородов поддержку шефа им не простит. Лишь бы с председателем все осталось по-прежнему. В таком случае он как-нибудь смягчит удар.
— Вот именно! — живо согласился Липатов. — Своих друзей он в беде не оставит: характер не такой.
…В конце рабочего дня Владимир положил на стол председателя, который в это время был в обкоме партии, второй экземпляр статьи, а секретарша вернула Филиппову несколько статистических сборников и специально подготовленных для шефа справок, которыми пользовался только он. Каждая была с подписью на углу: «Филиппову В.».
«Интересно, что это он новые справки возвращает?» — удивился Владимир.
Однако и на другой день и все последующие дни недели председатель отправлял Филиппову аналогичные информационные материалы, подготовленные специалистами или облпланом по разным направлениям хозяйственной деятельности управлений и области в целом.
«Это точно неспроста, — понял тогда Владимир. — Такого сброса первоисточников за годы моей работы со Славяновым еще не бывало. Видимо, Бедов оказался прав: Богородов своего шанса наконец-то расправиться с председателем облисполкома решил не упускать. И, видимо, что-то неприятное уже произошло. Наверное, с шефом был разговор об этом».
…Во второй половине первого дня новой недели Славянов позвонил Филиппову по пульту прямой связи и пригласил его к себе.
Владимир, как и всегда, с ручкой и ежедневником для записи поручений зашел в кабинет председателя и, мельком кинув взгляд на шефа, был поражен его каким-то неестественным спокойствием.
Увидев Владимира, Славянов вяло сделал жест рукой, указав на стул, чтобы помощник садился, а сам продолжал молча рассматривать какой-то документ. Затем,поставив в нем подпись, поднял голову и тихо, но очень спокойно сказал:
— Я подал заявление об уходе на пенсию. Есть ли у тебя какие вопросы ко мне? Я слушаю.
Понимая, что пенсионер Славянов, хорошо знающий единственную просьбу своего помощника, теперь решить ее уже не сможет, Владимир, не раздумывая, также тихо и твердо ответил:
— У меня нет к вам вопросов.
И, подождав совсем немного, Филиппов тяжело поднялся со стула, и с трудом, словно после пробежки на лыжах по двадцатикилометровой трассе, преодолел расстояние до двери кабинета.
В удрученном состоянии он вернулся в свой кабинет и сел, глубоко задумавшись о том, что будет теперь с ним. И сразу вспомнил слова Бедова. Получалось, что Федор Александрович оказался прав. Теперь и самому Бедову тоже придется уйти на пенсию.
«Надо будет зайти к нему», — решил Владимир. Немного успокоившись и выяснив у секретарши зампредседателя, чем занят Федор Александрович, он заглянул к нему в кабинет.
— Что-то у тебя, Филиппов, сегодня кислый вид, если не сказать хуже, — заметил Бедов. — Неприятные новости? Говори: что случилось?
— Думаю, в услышанном мною сейчас, — начал Владимир, — и для вас хорошего будет мало. Но я начну с предыстории. Всю прошлую неделю шеф заваливал меня аналитическими и справочными материалами, которые готовились только для него и которыми пользовался только он, а тут — потоком: «Филиппову В.». Ну, думаю, это неспроста. Значит, события разворачиваются по сценарию, который вы и предполагали. А сегодня он пригласил меня к себе и сверхъестественно спокойно сообщил, что он подал заявление об уходе на пенсию.
— Значит, разговор с ним об уходе на пенсию уже состоялся? — задумался Бедов на миг. — Можно не сомневаться, оформят ее в кратчайший срок.
— Всех, кто голосовал против исключения Секачева, — продолжил сообщать новости Филиппов, — вызывали в обком партии и проводили с ними профилактические беседы.
— Понятно, — горько усмехнулся зампредседателя и подытожил: — Значит, Богородов свалил нашего шефа…
— Интересно, как он сделал это? Наверное, согласовал вопрос с ЦК? Вам что-то известно об этом? — спросил Владимир.
— Кое-что прослышал от надежных людей, — нехотя ответил Бедов. — После бюро Богородов опасался, что его план сведения счетов может рухнуть: вдруг председатель облисполкома, как дисциплинированный коммунист, в соответствии с уставом подчинится большинству на пленуме? Однако этого не случилось. А Славянов нашел себе даже единомышленников, хотя и немногих. Это вконец разозлило Богородова. Чаша весов окончательно склонилась в сторону низвержения «настоящего, а не формального лидера». В кулуарах со мной поделились товарищи из обкомовского аппарата: разговор Богородова с «сибиряком» состоялся.
— Это тот, — переспросил Филиппов, — который приезжал к нам в область и решил посмотреть, что и как продают в магазинах? Зашел в один, обратился к покупателям, а ему одна бабушка и говорит: «Молоко в литровых бутылках покупать не практично. Было бы лучше, если бы продавали в пол-литровых».
— Не знал про это. И что дальше? — удивился Бедов.
— И «сибиряк» дал команду: «Большую тару из торговой сети убрать!» Конечно, команду выполнили: все литровые бутылки свалили на краю оврага, подавили бульдозером и зарыли в недра земли.
— Да, он, — согласился Бедов и пояснил: — А что ты хочешь? «Сибиряк» практически второй человек в партии — тут не обсуждая все выполнишь. И доложишь. Вот и в истории с нашим шефом Богородов вышел на него: де председатель облисполкома идет против линии бюро обкома партии и даже подговорил к этому несколько сообщников. О том, что на бюро против исключения Секачева из партии голосовал и Птицын, он не сказал. Тут у него свои планы.
— Какие же? — не понял Филиппов.
— Сделает предложение ему — занять кресло председателя облисполкома. И опять согласовывать вопрос в ЦК КПСС придется с «сибиряком».
— Но Птицын промышленник.
— Ну и что? Дадут нового первого заместителя председателя по вопросам сельского хозяйства. Нет, Птицын не откажется.
— Вы так уверены?
— Да, потому что ему в ЦК КПСС уже дважды предлагали должность первого секретаря обкома партии: сначала в соседней области, потом в одной из республик Кавказа. Оба раза он отказывался. Если откажется в этот раз — вычеркнут из списка на выдвижение.
— Понятно, а как отреагировал «сибиряк» на просьбу Богородова?
— Он выслушал не просьбу, а донос на нашего шефа и спрашивает: «Сколько председателю лет?» — «Шестьдесят первый!» — бодро и уверенно отвечает Богородов и тут же услышал желаемый ответ: «На пенсию!»
Бедов устало откинулся на спинку кресла, не убирая рук со стола, внимательно посмотрел на собеседника и, подводя итог разговора Богородова со вторым человеком в партии, сказал:
— Вот так, Владимир. Потребовалось чуть больше минуты, чтобы человека с ясным умом, огромным опытом работы и в добром здравии за проявление своего «я» убрали с политической арены, спихнули на обочину — как хочешь, так и продвигайся дальше. Тебе-то, впрочем, волноваться, думаю, не о чем. Я же говорил: писаки нужны всем. А вот мне, очевидно, тоже придется подумать о пенсии. Заявление написать недолго, ждать тоже. Пока, Филиппов, иди и думай, что тебя ожидает впереди.
От заместителя председателя облисполкома Владимир вышел в еще более мрачном настроении. Он прошел в машбюро, взял несколько писем, подготовленных для отправки в правительство, и вернулся к себе в кабинет. Прочитав письма и завизировав вторые экземпляры, сложил их в папку председателя и снова задумался о происшедшем.
Бедов прав: рано списали и выбросили из когорты руководителей области человека, полного деловой активности, выполнявшего, как правило, труднейшие поручения обкома партии, о чем наглядно свидетельствуют действующие крупные комплексы по производству свинины и мяса птицы, два областных театра, реконструированные впервые за годы советской власти, и, конечно, стабильно работающий агропромышленный комплекс, которому шеф отдавал все свои силы. Теперь за все его добрые дела, вручив «трудовичок» и посчитав, что этого вполне достаточно, проводили на пенсию, положили конец карьере крупного, маститого человека.
«Жаль, что все так получилось», — горько думал Филиппов. Ему захотелось с кем-то поговорить о происходящем. Можно было бы заглянуть к «доктору» вместе с Соколовским или Буравковым, но у них сейчас гости из других областей. Владимир вспомнил, что сегодня приехал в город и народный артист Союза Гуважный, который, с утра звонил ему и просил переговорить с председателем Починковского райисполкома, чтобы тот помог труппе решить вопрос на конезаводе. И второе: хорошо, если бы Соколовский принял еще раз самого Гуважного.
Филиппов выполнил обе просьбы народного артиста и подумал, что отказываться от встречи с Гуважным нет никакого смысла. Наоборот, это будет самое то, что сегодня требуется: какая-никакая, а разрядка. Владимир позвонил домой и предупредил Катерину, что хороших новостей нет, а про плохие расскажет вечером, хотя придется задержаться с Гуважным.
— Начинается? — удивленно спросила жена.
— Главное, неизвестно, чем все закончится. Когда услышишь новость — поймешь, — ответил Владимир и положил потяжелевшую трубку. И тут же, не ставя в известность секретаршу председателя, отправился в цирк.
В кабинете Панкратова он узнал, что сегодня в цирке состоится очередная оперативка, которая продлится около часа.
«И что мне делать одному в кабинете? — подумал Филиппов. — Гуважный все еще задерживается, хотя в гости пригласил именно он». И вслух высказал свою мысль:
— У меня к тебе просьба, дядя Ваня. Я бы с удовольствием посидел на вашей оперативке. И думаю, было бы очень неплохо, если бы на ней выступил Гуважный. Слова благодарности его за то, что в городе взялись наконец за цирк, окажут хорошее эмоциональное воздействие на собравшихся.
— Мысль дельная, — одобрил Панкратов. — А что он будет говорить? Ведь к выступлению человек не готов, — сразу засомневался в затее Филиппова директор цирка.
— Скажет, что несколько лет назад его труппа давала в старом цирке последнее представление и, он надеется, она откроет первый сезон в новом здании цирка. Одного этого будет уже вполне достаточно. Сейчас я позвоню Соколовскому и переговорю с народным, о чем ему сказать.
Выслушав разговор Филиппова с Гуважным, Панкратов, с уважением посмотрев на Владимира, признал, что совет его толковый, и поднялся с кресла, пояснив:
— Пойду встречать Максимова. Он обещал подъехать пораньше, чтобы обойти основные участки развернувшихся работ. А ты приходи минут через тридцать.
Ровно в назначенное время Максимов, постучав карандашом по микрофону, объявил, что оперативка начинается. Увиденное особой радости ему не принесло: сделанное за неделю оказалось несколько скромнее, чем он предполагал. Однако дело сдвинулось с места, и второй секретарь обкома успокоил себя тем, что большой путь всегда начинается с маленьких шажков. Поэтому вступительное слово Максимова было кратким:
— Сейчас мы с вами посмотрели, что сделано за очередную неделю, и поняли, какой большой объем работ предстоит выполнить. Надеюсь, что их темпы значительно возрастут. А теперь о том, как соблюдается намеченный график, что тормозит и что намечается для ускорения работ. Попрошу доложить об этом наших генподрядчиков: вначале Першинина, а затем Коваленко.
Заслушав их и ряд других руководителей субподрядных организаций и охарактеризовав предложенный на следующую неделю объем работ как положительный, Максимов предложил Першинину, чтобы он поручил кому-либо из своих помощников вести по стенограмме контроль за выполнением принимаемых на совещании решений. Заставив под конец генподрядчиков и руководителей служб снабжения ответить на вопросы, Максимов деловито подытожил:
— Будем заканчивать, товарищи. Есть ли какие-либо замечания и предложения? Может, кто-то желает выступить?
И тут с задних рядов поднялся и прошел к столу, за которым вел оперативку Максимов, Гуважный.
— Разрешите мне, Геннадий Харитонович, сказать несколько слов.
Предупрежденный Панкратовым о том, что на оперативку подъедет Гуважный, Максимов не растерялся, а охотно удовлетворил эту просьбу:
— Пожалуйста, Владислав Михайлович. Слово предоставляется народному артисту Союза Гуважному.
— Дорогие товарищи! Я очень рад видеть вас в этом здании. Я не сторонний наблюдатель, а человек, который имеет непосредственное отношение к вашему цирку как руководитель труппы, регулярно гастролировавшей в нем. Именно мы выступали на закрытии сезона в старом цирке. К сожалению, это было несколько лет назад. И, как оказалось, после нашего представления цирк закрыли совсем. И вот сегодня я искренне был обрадован, когда узнал от Ивана Мироновича о начале ремонтных работ. И особо был рад тому, что за дело взялся обком партии. Поэтому, думаю, мы вправе надеяться, что начатые работы достойно завершатся. И когда это произойдет, я, как руководитель труппы, обещаю вам, дорогие строители, что мы выступим перед вами с еще лучшей программой, чем была на закрытии сезона, оказавшегося роковым. И вы, собравшиеся здесь, будете первыми нашими зрителями. Чем быстрее вы сдадите цирк, тем быстрее мы встретимся. До встречи в новом цирке!
Гуважный энергично взмахнул рукой, и все собравшиеся ответили на это дружными аплодисментами.
…Домой Филиппов вернулся позднее, чем обычно, но жену, вышедшую открыть ему дверь, удивило не это, а другое: глазки у Владимира совсем не блестели, как это обычно наблюдалось после таких вечерних заседаний мужа.
— Вы что, встретились с Гуважным и не выпили?
— Почему же? Выпили. Дело в другом.
Уже на кухне, за чаем, когда Филиппов рассказал взволнованной его необычным поведением Катерине о том, что произошло, она, страшно расстроившись прежде всего за мужа, а значит, и за благополучие их семьи, не удержавшись, спросила первым делом:
— Значит, не исключено, что тебе придется переходить на другую работу? А куда?
— Все может быть. Не исключается и переход, — отвечал Владимир. — Все зависит от того, кто придет и займет кресло нашего шефа. Раньше были разговоры, что Васильев. Но его из обкома партии отправили возглавлять профсоюзы области. Сейчас поговаривают, что реальный кандидат — Птицын, первый секретарь горкома. Точно, что он или кто-то другой, неизвестно. Но неопределенность продлится совсем недолго. Может, завтра или послезавтра уже все и определится. Славянова в кабинете уже ничто не задерживает. Мы помогли ему переправить домой все подарки, которые он получил в юбилей. Чувствуется, что шеф готовится, вернее, уже готов распрощаться со своим кабинетом. Сегодня выглядел совсем спокойно, хотя понимаю, что творится у него в душе, — сообщал новости Владимир.
— Может, ты поешь чего-нибудь? — заботливо предложила Катерина, должно быть выражая тем самым сочувствие мужу.
— Нет, не хочу. Ты иди. Я в зале лягу, — успокоил жену Владимир и направился в ванную, продолжая думать о том, что ему принесет завтрашний день.
…Как Владимир и предполагал, все главное случилось на следующий день.
Славянов пригласил к себе ближайшую свою «троицу» — Леснова, Липатова и Филиппова. Хотя он и не объяснил причину вызова, все понимали: это последняя его оперативка с ними.
Без ежедневников и листков бумаги они явились в кабинет к человеку, с которым проработали многие годы.
Славянов был один. Он размеренно вышагивал от камина до карты области, висевшей в левом углу, возле окна, в которое был хорошо виден стоявший на постаменте танк «Т‑34», дошедший до Берлина.
Председатель, как и всегда, был одет со вкусом: темно-синий костюм в полоску, белая рубашка с красно-синим галстуком, черные лакированные полуботинки. Но лицо его с застывшим, словно маска, выражением, сжатыми губами, отрешенным взглядом, упругими желваками выдавало большое напряжение.
Не прекращая ходить по кабинету, Славянов бегло взглянул на вошедших и неестественным голосом, лишенным прежней уверенности и силы, сказал:
— Сейчас придет Птицын. Я хочу представить вас.
Иван Васильевич еще хотел что-то сказать, но не успел. Резко зазвонил телефон внутренней связи, и Славянов с некоторым ускорением прошел на свое обычное место, нажал засветившуюся на пульте клавишу и снял трубку.
Выслушав короткое сообщение, поднялся из кресла, пояснив:
— Прошу располагаться за большим столом. Птицын уже идет по коридору.
Нового председателя облисполкома присутствующие знали хорошо. У Птицына была богатая биография. Начав трудовой путь на прославленном заводе «Красное Сормово», он прошел хорошую школу: работал секретарем парткома, первым секретарем райкома, председателем горисполкома и более десяти лет — первым секретарем горкома партии. У бескомпромиссного коммуниста был свой взгляд на все, свое видение обстановки, свои методы и способы решения городских проблем, и, как считали многие, он давно вырос из должности первого секретаря горкома партии. По имеющимся сведениям, характер у него был крутой.
«Теперь, — думал Филиппов, глядя на товарищей по работе, — придется на собственной шкуре познавать характер Птицына, если он согласится, конечно, кого-то оставить работать с собой. А ведь спокойно может взять своих помощников из аппарата горкома партии, которые, работая с ним, прошли его школу и выдержали испытание временем. Сейчас все определится, а может, и не сейчас? Вдруг он предложит пройти испытательный срок? Пока ничего определенного — лишь одни вопросы и волнения, переживать которые предстоит еще неизвестно сколько. Хотя не исключено, что они могут закончиться сегодня же! И все же, как ни трудно привыкать к новому человеку, тем более такого высокого уровня, это — вариант номер один, и он гораздо лучше второго варианта — перехода на другую работу. Сказать только легко — перейти на другое место. Но переходить-то куда?»
Владимир начал мысленно перебирать, где бы он смог работать. В редакции у своего предшественника? Не исключено. И престижно: все-таки областная газета. Почти со всеми в ее коллективе хорошо знаком, контакты налажены: доклады председателя на сессиях областного Совета депутатов трудящихся, статьи Славянова по любым вопросам готовил он, Владимир Филиппов. Можно попробовать также пойти на радио или телевидение — все же член Союза журналистов СССР. Все можно, но, если честно, признавался себе Владимир, переходить на другую работу особого желания у него не было. Он привык к своему кабинету номер сто тридцать восемь. Всех руководителей в области знал, а главное, умел на высоком уровне делать то, что требуется любому председателю: писать вступительные и заключительные слова, доклады и статьи. Именно за это умение и имел почет и уважение.
В ожидании Птицына все сидевшие в кабинете за большим столом молчали: каждый думал о своем, мысленно прокручивая, должно быть, возможные варианты своего трудоустройства в создавшейся ситуации. Изредка безмолвно поглядывая друг на друга, чувствовали, как невольно увлажняются глаза: столько лет вместе и вот… наступил момент, когда все это кончается.
Наконец дверь широко распахнулась и в кабинет уверенной походкой вошел Птицын.
Он был в зимнем пальто, сшитом из хорошего драпа по заказу, в пышной шапке из ондатры, пользующейся большой популярностью и считающейся дефицитом номер один. Всем своим видом Птицын внушал уважение. Был в его облике и русский размах — это чувствовалось по некоторой небрежности в отношении к своей одежде. Об этом знали все, кому приходилось общаться с ним. Птицын особо никогда не заботился о таких мелочах, считая, что главное в человеке — его содержание.
Он уверенно и дружелюбно поздоровался со Славяновым, вышедшим ему навстречу, за руку, остальным слегка кивнул, потом прошел с ним в комнату отдыха председателя, и вскоре оба вернулись к большому столу для заседаний.
Выждав, пока Птицын усаживался во главе стола, Славянов, дипломатично улыбаясь, начал представлять ему людей из своего ближайшего окружения.
— Вот, — начал он, — Владимир Алексеевич Филиппов, член Союза журналистов, окончил университет, высшую партийную школу. Он может написать все: и доклад, и выступление, и статью, и письмо в правительство; может и граждан принять.
Птицын пристально посмотрел на Филиппова, в глазах его читался нескрываемый интерес, он улыбнулся Владимиру и твердо сказал:
— Я знаю. Ну что ж, Владимир Алексеевич, будем работать. Думаю, у нас получится.
В груди у Филиппова от этих слов сразу потеплело, и он с радостью подумал, что, слава богу, остается в своем кабинете — другую работу искать ему не потребуется.
Выслушав характеристики, данные Славяновым Леснову и Липатову, Птицын ничего говорить не стал, лишь, взъерошив свою пышную шевелюру, посмотрел на часы, быстро поднялся и, обращаясь к предшественнику, объяснил, будто извиняясь:
— Мне на бюро горкома. А с аппаратурой, пультом управления буду знакомиться позже. Товарищи мне помогут. Иван Васильевич, наши отношения всегда были уважительными. Если возникнет какая-либо необходимость, потребуется наша помощь — обращайтесь. Звоните, заходите в любое время. Я буду рад.
— Договорились, — коротко ответил Славянов.
Птицын энергично оделся и вышел, наказав Филиппову, Леснову и Липатову заниматься, как и обычно, текущими делами.
С уходом нового председателя облисполкома в кабинете снова повисла гнетущая тишина: никому ничего не хотелось говорить. Да и что говорить? Если бы кто-либо заглянул в этот момент в кабинет, то без труда смог бы заметить слезы на глазах у солидных мужчин. Филиппов опустил ниже голову; тяжело дышал находившийся рядом Леснов; то и дело осторожно покашливал заядлый курильщик Липатов.
Сам Славянов, переживавший самое большое потрясение в своей жизни, играя желваками, молча ходил взад-вперед по кабинету. Наконец, что-то пересилив в себе, он остановился возле пульта, вызвал машину и лишь после этого, обращаясь к своим соратникам, сказал:
— С Птицыным работать можно. Характер у него ершистый, но он энергичнее и умнее Васильева. Если бы пришел Васильев — вам, не сомневаюсь, пришлось бы нелегко. Да и область проиграла бы.
Как всегда, первым с оценкой председателя согласился Липатов:
— Вы правы, Иван Васильевич. Васильев горяч и самоуверен. И мы для него не те люди. Он дал бы нам жару. Это факт!
Высказал свою точку зрения и Леснов:
— Птицын промышленник. Села не знает.
— Это не беда, — успокоил его Славянов. — У него есть заместитель по селу. К тому же он может взять себе специалиста по сельскому хозяйству советником или помощником. Хватка у него есть. Все будет нормально.
В дверь заглянула заплаканная секретарша Зинаида и тихо сообщила, что машина у подъезда.
Все, разом прекратив рассуждения, поднялись и вышли из-за стола, очень напоминая в этот момент близких между собой людей, придавленных общим горем.
Филиппов почувствовал, как невыносимо запершило в горле, Леснов то и дело обтирал платком вспотевшее лицо, Липатов откровенно шмыгал носом и периодически покашливал.
Славянов, уже одевшись, вышел из прихожей и, держа в руке шапку, поблагодарил всех за работу, потом пожал каждому руку и вышел в приемную, где попрощался с обеими секретаршами, сказав мужчинам:
— Провожать не надо!
Больше ни разу в жизни Славянов не переступил порога бывшего своего кабинета; с просьбами же, которые у него возникали не однажды, чаще всего старался обращаться к Владимиру, единственному из всей «троицы» человеку, оставленному Птицыным в своем аппарате.
Искренне, от всей души благодарю своих друзей-спонсоров, которые дали возможность увидеть свет этому роману:
Ходырева Геннадия Максимовича, бывшего губернатора Нижегородской области;
Люлина Владимира Федоровича, бывшего генерального директора ОАО «ВолгаТелеком»;
Титова Юрия Михайловича, президента архитектурно-строительного объединения «Приволжье»;
Титова Бориса Михайловича, директора Института экономического развития
В оформлении обложки книги использован этюд нижегородского художника А. Д. Алямовского
Сердечная признательность и благодарность автора за помощь в реализации моих книг:
Евлашкину Александру Николаевичу, бывшему главе администрации Воротынского района;
Пурихову Константину Васильевичу, главе администрации Богородского района;
Дудкину Анатолию Петровичу, главе администрации Пильнинского района;
Соловьевой Нине Егоровне, бывшему главе администрации Бутурлинского района;
Ополченцеву Владимиру Анатольевичу, главе администрации Володарского района;
Соколову Алексею Степановичу, главе администрации Выксунского района;
Куренкову Виктору Васильевичу, главе администрации Павловского района;
а также другим его хорошим друзьям.
Оглавление
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
