убирающий самовар, глянул, покачал головой только и поманил к окну. А за окном — Земислава, меньшуха Горобоя, с корзинкой стоит, с ноги на ногу переминается. Ярина кивает, смотрит, как отвешивает гостья земной поклон да гостинец протягивает, потом указывает на скамью под окном, будто не замечая удивления Земиславы. Но та не смеет ослушаться, присаживается и говорит робко:
— Коровушки прихворали. За ними глаз да глаз нужен, большуха со свету сживет, если с ними случится что. Добрые люди подсказали, что к тебе, матушка, за советом прийти можно. Так ли?
— Скотинка, она внимания хочет. А ты хорошо ли ходишь за ней? На выгон в час отпускаешь? Доишь вовремя? Разговариваешь с ней? Али заговоры на нее читала, чтобы работы поменьше было?
Молчит Земислава, голову потупила. Знала ведьма, что спросить. Взяли ее из семьи старосты, белоручкой да неженкой, меньшухой сделали. Не привыкла девица работать, видно, совсем заморила скотину.
— Заговоры, матушка… — шепчет Земислава наконец. — На домового заговор.
Малуша уста ладошкой прикрыла, рядом Игнатий Кузьмич хмурится, а под окном — голос Ярины, ледяной, как река в стужу.
— Заговор-то сработал, это я вижу. Да почему ж ты, девица, не выполняла сказанное? Домовой — это не прислужник. Коль вызвала, так служи ему так, как он тебе служит. Разгневала его, а коровки страдают. Отправила бы тебя со двора, да жалко домового. Он не виноват, что такие хозяева попались. Домой иди, печке в пояс поклонись, самовар за нее поставь, а на ночь оставь пестик в хлеву. А как стемнеет да шум оттуда будет — стучи метлой по стене да приговаривай: «Бей наш чужого!» Коль сразу не поможет, так каждый день делай, пока шума не станет. И за скотинкой хорошо следи впредь.
Вскочила Земислава, три поясных поклона отбила да бегом назад, в деревню, хозяйство спасать. А ведьма встает с лавки да в дом идет, домовому кланяется, просит:
— Игнатий Кузьмич, не за себя прошу, за них, помоги добрым людям, прогони домового. Не виноват он, что позвали неразумные.
Игнатий Кузьмич кивает степенно, улыбается и уходит за печь — отсыпаться, как объясняет Ярина. А Малуша никак опомниться не может. Оказывается, не бирючкой живет ведьма в лесу — ходят к ней за советом, гостинцы носят, благодарят. И помогает Ярина, не порчу какую наводит, не мор, значит, не злая она вовсе.
Смеется хозяйка, глядя на задумчивую гостью, любуется ей. Истосковалась, видно, по людям, да не по челобитчикам, а по простым… Вот по такой вот Малуше. И сжалось сердечко, так до слез стало ведьму жалко — одна-одинешенька в целом мире.
— Я не одна, — будто мысль с языка сняла Ярина. — У меня Игнатий Кузьмич есть. А ты приходи, коль мил тебе дом. Люблю желанных гостей.
В следующий раз Малуша собралась в лес, когда сестриц пригласили на вечерки, куда ее никогда не звали. Пока девицы наряжались да красовались, надо было попроситься уйти у большухи, которая хоть вздохнет свободно, когда в доме тише станет. Малушу отпускают — в семье дядьки ее, сиротку, не жалеют, но и работой не неволят.
Неловко идти без гостинца, а потому девица берет лукошко с ягодами, которые собрала еще вчера, улыбается и идет к лесу.
Пока путь держала, все думала, как Ярина примет ее, не забыла ли приглашение свое, не передумала ли. Но на опушке девицу уже встречают — под орешником сидит кот и старательно вылизывает лапу. Как только Малуша подходит поближе, он с достоинством поднимается, фыркает и, вздернув хвост, будто провожает к избушке. А на пороге Ярина стоит, улыбается — волосы под косынкой, рукава у рубахи закатаны по локоть, а руки испачканы мукой.
— Гость в дом — счастье в дом, — говорит ведьма, делает приглашающий жест да объясняет. — Вот решили мы с Игнатием Кузьмичом пироги печь — мне тесто месить досталось, а он печь разжигает, чтобы с пылу с жару были.
— А я вот ягод принесла, — радуется Малуша. — Начинка будет теперь. Помогу, коли позволишь.
— А чего ж не позволить? — смеется Ярина и кивает на бадью с водой, чтобы ягоды вымыла гостья.
Кот, про которого все забыли, недовольно взмявкивает, подходит к лавке, и, улегшись, вдруг говорит:
— Ягоды, ягоды… Хозяйка, рыбкой когда уже пироги начинишь?
Ярина притворно хмурится, поворачивается к гостье и вдруг смеется — у Малуши глаза большие-большие, будто камешки на дне реки, стоит, на кота смотрит, ртом воздух ловит. А тот и доволен, фыркает в усы и важно поправляет их лапой.
— Кот Баюн я, спешу представиться. Роду старинного, известного. Издавна мы у ведьм на службе состоим. Вот и я туда же.
— Перестань, Баюн. Ты напугал ее, — улыбается Ярина, а потом обращается к Малуше: — Не бойся, он просто обрадовался, что может хоть с кем-то, кроме нас, поговорить. Аж встречать вызвался, хотя ленится целый день — на реку не выгнать.
— Я, все же, кот. Мы, коты, воды боимся! — важничает Баюн.
— А рыбки в пирогах ты не боишься? — вскидывает ведьма бровь, поглядывая на опомнившуюся Малушу. Та смущенно теребит поясок да говорит:
— Дядька
