Как только случилась с девой беда, Лан тут же почуял неладное. Пришел он той же ночью к дому охотника, но зайти не решился. Постоял зверь у окошка, послушал тихое дыханье любимой, да в лес воротился, решил к Велесу идти, просить помощи.
А Велес уже ждал слугу своего, встретились они у озера лесного. Лан на одно колено припал и заговорил:
- Ежели ведаешь чего, помоги.
- Эх, чудо ты лесное, я ведь говаривал тебе, мне ейные мысли недоступны, как и душа.
- Что за хворь с ней приключилась?
- И хворь то, и не хворь, - задумчиво произнес Велес. – И спит дева, и не спит.
- Не томи, прошу, - взмолился Лан.
- Погоди, не торопи время. Близятся великие события.
- Как не торопить? Еле дышит она, того и гляди преставится.
- Не помрет, не страшись, демон, - засмеялся Велес и подмигнул слуге. - Как минуют три дня и три ночи – забери ее, да принеси ко мне.
- Не будет ли поздно? Вокруг избы охотника отпрыск Старейшины околачивается.
- Что тебе до него? До человечишки-то никчемного? Пущай околачивается. Весна ему не по зубам.
Как бы ни желал Лан в ту же ночь забрать любимую, все ж решил послушаться Велеса и дождаться положенного дня. Но к дому охотника приходил каждую ночь, забирался на крышу, да сторожил покой сердешной. Слушал стук сердца ее, дыханье прерывистое, имя свое, когда дева бредила.
А по утрам приходил Отай, сидел подле жены, за руку держал, пальцы целовал, да шепотом прощенья просил.
Никто не знал, кроме Богов, что с девицей произошло, отчего впала она в забвение.
Перун тоже наведывался к детищу своему, токмо являлся он духом бестелесным, посему оставался для всех невидимым. Стоял в изголовье, глядел на деву пристально, порою что-то нашептывал.
Весна же, как и сказывал Велес, вроде и почивала, а вроде и нет. Ее душа то поднималась до самых небес, то камнем падала вниз во владения самого Велеса.
Часть 22
В темной чаще за день до того, как Лану забрать любимую, встретились два старинных ворога – Перун и Велес.
- Полно тебе, - молвил Велес. – Отпусти девицу, пущай сыщет свое счастье, да живет мирной жизнью.
- Ты мне зубы не заговаривай. Рождена она для дел великих, с выродками царствия твоего бороться, нести людям светлую веру, а не хаживать с демоном по лесу.
- Тут вот какая закавыка, - прищурился Велес и воззрился на Перуна. - Много ты толкуешь о делах благородных, о счастии людском, за жизнь ратуешь, а после ходишь, да преграды чинишь. На кой про дитя своё наплел лишнего? Не пахнут твои пакости благородством-то.
- Ты на себя погляди, - сложил Бог руки на груди, нос задрал.
- А я-то что… Мне по происхождению положено смуту в сердца людские вносить, дабы жизнь медом не казалась, - захохотал он так громко, что вся живность попряталась по норам да дуплам.
- Ты на кой меня позвал? У нас спор был? Был. Али пораженье признать желаешь? Не хватает силенок биться с владыкой небесным?
- Ох и самолюб ты, Перун. За мной не пораженье, победа за мной. Дева твоя демона не тронет. Хоть кем будет. Обратишь медведицей, натравишь на Лана, а она подойдет к нему, да приластится.
- Покуда вольна она поступать по-своему. А ежели воли лишить, силы высшие пробудить, родится тогда новая звездочка, не дева то будет, а воин.
- На то право имеешь, - вздохнул Велес. – Токмо не забывай, дева людьми взращена, ее разум сердцу подвластен.
- Это мы еще поглядим.
И хотел Перун уйти, но Велес остановил его:
- А ежели не выйдет?
- У меня камней за пазухой много для тебя припасено.
Так и распрощались…
Весна тем временем почивала, уже и бредить перестала, жар потихоньку на убыль пошел. Искра с Благомиром уж очень радовались, со дня на день ждали, что раскроет глаза голубушка.
И темной ночью, когда вся деревня давно стихла, пришел к избе охотника Лан. Пора было сердешную забирать. Хотел уже зверь войти в избу, как услышал голос:
- А ну стой, супостат! – то Благомир был, он частенько засиживался в сарае до глубокой ночи. – Кто таков? На кой явился?
А когда Лан повернулся, Благомир тут же кол схватил, вперед выставил:
- Узнал я тебя, духа лесного. Как сейчас помню когти острые у себя на боках. Чего тебе надобно?
- За Весной я пришел, - спокойно ответил Лан, из устрашения токмо глаза его горели как угли, раскаленные средь прочей черни.
- Знаю я, поведала она мне историю вашу. Да только хворает, какой день в себя не приходит. Нельзя трогать ее.
