Волшебная книга Эндимиона [Мэттью Скелтон] (fb2) читать онлайн

Мэттью Скелтон Волшебная книга Эндимиона

В библиотеке колледжа святого Иеремии. Оксфорд, Англия

А это что за книга?

Блейк перевернул страницу, вторую, еще одну в поисках текста — чего-нибудь вообще, что написано… напечатано. Ничего… Пустые страницы — как ступеньки лестницы, ведущей в никуда. Некоторое время он позволял себе идти по ним, надеясь, что куда-то они все же приведут, — но тщетно: они вели в пустоту.

Он ощутил разочарование и в то же время волнение — словно кто-то его понуждал разыскивать что-то. Но кто и что? И как он узнает, если даже наткнется, — то ли это самое, что он должен был найти? Ведь он всего-навсего мальчишка двенадцати лет, и, по правде говоря, не слишком много книжек успел и захотел прочитать (ведь есть телик, компьютер и все такое) и не очень поднаторел в чтении серьезной литературы.

И все же его не оставляло чувство, что он держит в руках какую-то тайну, чей-то секрет, скрытый, быть может, в этих пустых страницах, под этим толстым переплетом. Секрет, ведущий к какому-то важному открытию.

Но если так, то кто же умудрится прочесть то, чего не существует в природе?

В конце концов он закрыл книгу и поставил обратно на полку, не сознавая еще, что не напечатанная в ней история уже, в сущности, началась…

Майнц, Германия, 1452

 Иоганн Фуст появился там в холодную зимнюю ночь, когда город спал под пологом мягкого сыпавшегося на него снега. Заплатив стражнику, чтобы тот открыл ему Железные ворота, выходящие на реку, он, не замеченный никем, продолжил свой путь по безлюдным улицам города. За ним следовал молодой спутник, который с натугой тащил тяжело нагруженные сани.

Даже в этой темени можно было различить громаду кафедрального собора, возвышающегося над городом. Его башни из песчаника, днем отливающие красивым красноватым цветом, сейчас были похожи на мрачные горные отроги. Фуст глядел на них прищуренными от ветра глазами, стараясь держаться ближе к стенам уютных домов, наполовину каменных, наполовину деревянных, где обитали не самые бедные люди города.

Все вокруг было пропитано запахами: застоявшегося дыма от печей, гниющей соломы, человеческих отходов. Заглушить их не мог даже выпавший снег. Звуки тоже были: похрюкиванье свиней в теплых загонах, скрип саней, которые тащил напарник.

Фуст остановился и подождал, пока тот поравняется с ним.

Молодой Петер стряхнул снег с шапки, сунул руки под мышки. Он так замерз! У хозяина теплый длинный плащ, меховые рукавицы, шнурованные башмаки. А у него всего-навсего тонкие гамаши, натянутые поверх никуда не годных ботинок, и от холода он почти не чует своих собственных ног! Сейчас он мечтает об одном: о пламени очага, возле которого отогреть промерзшие кости. Да, и еще о пище, чтобы прогреться изнутри, и о теплой постели.

Он взглянул на деревянную вывеску, нависающую над ним со стены дома. Даже в темноте различил, что на ней изображены пшеничный сноп и поросенок. Ох!

— Уже недалеко, Петер, — сказал Фуст. — Мы почти пришли.

Пока он говорил, у него изо рта вырывалось облачко морозного воздуха. Он повернулся, пересек пустынную засыпанную снегом площадь и направился к одной из многих улочек, начинавшихся отсюда. Под тяжелыми башмаками поскрипывал белый покров.

Петер долго не мог сдвинуться с места — так болели мышцы рук, ног, всего тела от этого длительного путешествия, пришедшего, слава богу, к завершению, во что даже не верилось. Ведь они бредут от самого Парижа, через Страсбург, где не нашли того, что нужно хозяину, и вот теперь оказались на берегах Рейна, в городе Майнце, проделав путь почти в четыреста миль. Они избегали обычных речных путей, избегали наезженных дорог, по которым движется множество разного люда, предпочитая дороги лесные или по пустынным холмам и долинам, почти непроходимые в это время года. Почему так таился его хозяин, чего и кого опасался, Петер не знал. Но его пугала эта таинственность, она ему не нравилась, однако выяснить он ничего не мог — Фуст не желал делиться с ним своими секретами.

Петер поднес руки ко рту, начал согревать пальцы дыханием: их кончики совсем онемели.

Куда и зачем потащил хозяин своего помощника? Неужели не может понять, что Петер предназначен для других дел и другой жизни, а вовсе не для того, чтобы, нацепив на себя лямку, тянуть эти проклятые тяжеленные сани?

Еще всего месяц назад он изучал искусство каллиграфии в Париже, в одной из самых известных в Европе библиотек — Святого Виктора. И учение шло хорошо, он мог гордиться — и гордился — своими успехами и почерком, которым, на зависть многим, переписывал католические требники и другие религиозные книги. Ему нравилось держать в руке отточенное перо — он мысленно сравнивал его с острым боевым мечом и, когда обмакивал в чернила, представлял порою, что опускает клинок в кровь врага.

А потом появился Фуст, и все пошло наперекосяк.

Фуст возник, как призрак откуда-то из прошлого, пообещав Петеру богатство, силу, власть — все, что пожелает, если тот согласится пойти к нему в помощники и выполнить несколько пустяковых поручений, о которых ему станет известно немного позже. Этот странный человек даже обещал ему в недалеком будущем руку своей дочери Кристины в благодарность за верную службу. Мог ли Петер отказать ему?..

Он раздраженно сплюнул, обнажил в ухмылке зубы и продолжал усиленно тереть покрасневшие руки. Потом поправил веревку, тянувшуюся от саней к его пояснице. Да, он впрягся в ярмо — как вол, как последний осел — и тащит эту поклажу неизвестно куда, зачем и, что главное, за какое вознаграждение. Да и будет ли оно, в конце концов? Не окажется ли, что он, Петер Шеффер из Гернхайма, просто влип, как последний болван, как сом в вершу, поддавшись на посулы этого непонятного человека?..

Все бы, в общем, ничего, если бы не чертов груз! Мало того, что на сани навалена куча одеял и гора всякой провизии, но еще неподъемный сундучище! С отвратительными чудищами, вырезанными на деревянных стенках. И страшнее всех — две металлические змеиные головы на крышке, там, где запоры. У них торчащие острые зубы… Фуст предупредил его, что с ними надо поосторожней: одно неловкое движение — и зубы вопьются в тебя, выпустят смертельный яд.

Петер содрогнулся: неужели правда?

Но кто его разберет, этого Фуста: говорит по большей части загадками — не поймешь, где правда, где вранье. К примеру, про то, что лежит у него в сундуке, сказал как-то, что там сокрыто нечто такое… такое, с помощью чего можно объять весь окружающий мир — бросить взгляд в прошлое, узнать про будущее… А от них самих, добавил он, требуется лишь приручить это нечто, суметь прочесть его пророчества, когда те примут вид и форму книги, живой и полнокровной…

Так говорил Фуст. И слушать его было интересно и страшновато.

Вспомнив сейчас об этом, Петер покачал головой. Звучало красиво, даже заманчиво, но что, если все это обман? Или ошибка? Просчет, заблуждение… Такое же, каким было стремление библейской Евы надкусить яблоко с древа познания — чтобы обрести то, что запрещено. Что, если опасность подстерегает и его душу?.. Как раз сейчас, когда их утомительное путешествие подошло к концу и ему надо окончательно решать — как поступить? Продолжать оказывать помощь этому сомнительному человеку в расчете на обещанное вознаграждение? Или отказаться из опасения, что ему может грозить суровое наказание, как Адаму и Еве, кого Бог лишил бессмертия и прогнал из рая?..

Очнувшись от мыслей, не в первый раз одолевавших его, Петер увидел, что Фуст неподвижно стоит у начала одной из узких улочек, отходящих от площади. Выругавшись, Петер натянул опостылевшую упряжь и снова потащил сани… Да, видно, пути назад у него нет: он был и останется рабочей скотиной. Тягловой лошадью. Выбор уже сделан.

Снег повалил сильнее. Он бесшумно падал, заметая следы, и наутро проснувшиеся жители Майнца так ничего и не узнают о том, откуда прибыли и куда проследовали эти путники. Их глазам откроется лишь первозданный белоснежно-чистый мир. И он покажется таким безгрешным и прекрасным, что никому и в голову не придет мысль о том, что под покровом ночи к ним в город могло проникнуть нечто, несущее опасность.

Однако я знал об этом.

Как обычно, я глазел на луну из небольшого створчатого окна нашей мастерской, расположенной на углу Кристофштрассе. Лунный свет прорывался сквозь снежную завесу и завораживал меня — так было всегда, сколько я себя помню, и я смотрел, смотрел… Хлопья снега под лунными лучами казались темными, однако, расстилаясь по земле, становились вновь молочно-белыми — и я воспринимал это как настоящее чудо. А над всеми крышами нависала тень собора — как бессменный небесный страж.

Мой хозяин тоже, как обычно, не замечая ни тепла, ни холода, ни того, что свечи почти догорели, был погружен в свою работу. Его помощники давно ушли на верхний этаж, где у них была спальня, а он, придвинувшись ближе к очагу, продолжал что-то выделывать с кусочками металла, тонким и острым резцом соскабливая частицы меди с краев отливки.

Дотошный во всем, что касалось работы, он старался, чтобы каждая созданная им металлическая буковка-литера захватывала, когда это понадобится, необходимое — ни больше, но и не меньше — количество краски перед тем, как перенести свое изображение на бумагу, которую ему доставляли с фабрик, расположенных выше по течению Рейна. У него были разные сорта бумаги, но предпочитал он итальянскую. На ней и мечтал осуществить свою заветную мечту.

Каждый вечер он пытался убедить меня, что до ее свершения остается всего один день, однако я не был уже в этом так уверен, как раньше. Деньги, которые он истратил на то, чтобы сделать печатный станок — а как, из чего, оставалось главным и тщательно сберегаемым его секретом, — эти деньги он возместить так и не смог: они ушли, как песок сквозь пальцы; а те, что оставались у него от прежних сбережений, пошли вслед за ними. Однако, что до меня, то скажу напрямую — нынешнее наше положение меня вполне устраивало: в мастерской было по-прежнему тепло; хозяин был по-прежнему погружен в свою работу и находил работу для меня. Он надеется на лучшее, он со мной, я с ним — что еще мне надо? Я почти уже забыл о своем прошлом…

И тут показалось, что на другой стороне улицы я вижу какую-то фигуру, закутанную в широкий плащ. Я прильнул к стеклу, чтобы разглядеть получше. Да, там у входа в церковь кто-то стоял и смотрел на наш дом, словно хотел меня разглядеть.

— Опять засмотрелся на луну, юный Эндимион? — услышал я голос хозяина. — Подойди сюда, мальчик, мне требуются твои пальцы.

Я кивнул и снова посмотрел в окно. Фигура исчезла. Я приблизился к хозяину.

— Мои руки слишком неловки для такой работы, — со вздохом сказал он, вытягивая их и шевеля пальцами.

Они были покрыты шрамами, в них въелась металлическая пыль — от свинца, от олова, от серебристой сурьмы, самой ядовитой из всех, но благодаря ей литеры намного лучше отпечатывались на бумаге. Чернильные пятна на его суставах напоминали мух.

Я взял со стола увеличительное стекло, протянул ему. Лицо его тоже было порядком испачкано, борода стала длинней и поседела, но все равно я любил его, как раньше. Даже еще больше. Некоторое время он рассматривал литеру, которую держал в руке, через лупу. Я видел, что он недоволен. Придвинувшись еще ближе к огню, он продолжил работу над ней.

Мне нравилось думать, что я помогаю… могу помочь мастеру Гутенбергу, кто взял меня в ученики два года назад, когда я был почти умирающим от голода уличным побирушкой. И я старался, как мог, отплатить ему за доброту и доверие.

Больше всего я бывал занят в комнате, где стоял печатный станок: разжигал там очаг, подметал пол, готовил листы бумаги для ежедневных проб на печатной машине, которую мастер сам соорудил из давильных прессов, купленных у местных виноделов. Не сразу машина получилась у него такой, как он хотел. Нынешний, последний образец был, пожалуй, удачнее других — мастер сам об этом говорил: на ней можно печатать множество копий, то есть экземпляров. А ведь раньше, рассказывал мастер, как было? Все рукой, все от руки переписывалось — хорошо, если в нескольких экземплярах, а чаще вообще в одном-единственном. И потому, говорил… нет, почти кричал он, его изобретение — печатная машина с этими вот металлическими буковками-литерами — перевернет весь мир! Понимаешь, Эндимион?.. Это он так придумал меня назвать, потому что я не знал собственного имени. А может, у меня его никогда и не было. Но если и было, все равно я бы не мог ему назвать его.

Для своей машины мастер придумал особые чернила. Иногда он доверял мне изготавливать их, что было непростым делом: в них добавлялось строго определенное количество сажи, смола, растворенная в скипидаре, и совсем немножко мочи. («Самая главная и самая секретная добавка», — с улыбкой говорил мастер.) Но больше всего мне нравилось, когда мастер поручал мне собирать (он говорил — «набирать») буквы — крошечные кусочки металла. Для этой работы нужны были острые глаза и тонкие очень подвижные пальцы.

Этим я занимался обычно по несколько часов в день. Другие работники подготавливали печатный станок, заливали чернила, крутили рычаги и колеса, а я сидел за низким столиком, и передо мной лежала целая груда букв-литер, весь алфавит, повторенный много-много раз. Литера за литерой, я должен был вынимать их из кучи и составлять из них слова, фразы и целые куски текста — зеркальное отражение того, что было написано рукой на лежащих возле меня листах бумаги. Я уже неплохо поднаторел в чтении всех этих букв и, можно сказать, говорил мастер, стал грамотным. Зеркально грамотным.

Какие тексты мы сейчас пытались печатать? В основном, буквари и учебники по латыни — для студентов, изучающих право. Их было много, этих молодых парней, в нашем городе. Однако мастер задумал недавно более значительное дело: печатать Библию. Это сулит успех, говорил он, и много денег: ведь столько людей жаждут иметь у себя дома под рукой слово божие. Но чтобы начать, нам уже сейчас нужны дополнительные средства. А где их взять?

Втайне от мастера я пытался иногда печатать и сам. Я уже напечатал свое имя на небольшом кожаном футляре для инструментов, который мастер подарил мне на день рождения. Одну за другой я вложил нужные литеры в верстатку (так мастер называет инструмент для набора), отпечатал на мягкой коже футляра, и получилось: Э-Н-Д-И-М-И-О-Н С-П-Р-И-Н-Г. Буквы вышли немного кривые, но все равно очень красиво.

Не знаю отчего, но мастер Гутенберг нередко бывает доволен мной. Говорит, у меня ловкие быстрые руки, и мозги тоже. Называет хорошим своим помощником, «добрым ангелом печатного дела». Это, конечно, так, в шутку. А мне каждый раз хочется сказать ему, что он хороший человек и просто настоящий мой отец, если не лучше отца. Но я не смею этого сказать, да и не могу, даже если бы осмелился: у меня с самого рождения нет голоса. Я немой…

И тут входная дверь внизу почему-то открылась, и я поднялся с места, чтобы затворить ее.

Но прежде чем спустился к ней в темноте по нескольким ступенькам, я понял, что кто-то вошел и направляется прямо ко мне. Вместе с вошедшим в дом ворвались ветер со снегом.

Я поспешил обратно в мастерскую, и за мной уже входил туда невысокий крупный мужчина с покрасневшим от мороза лицом. Его глаза быстро осмотрели все вокруг и остановились на молчавшем мастере.

— Фуст, — произнес наконец тот.

Радости в его голосе не было.

Вошедший с трудом изобразил улыбку.

— Гутенберг, — сказал он в ответ. И, видимо, заметив мой неодобрительный взгляд, резко спросил: — Кто этот малец? Что он тут делает?

Произнося это, он стряхнул снег со своего тяжелого плаща с меховой оторочкой, с шапки и затем поспешил к огню. При этом висевшие у него на шее цепочки и медальоны сотрясались и звенели, напоминая другим людям о богатстве и значительности своего хозяина, а половицы скрипели под весом его тела.

— Мальчика зовут Эндимион, — ответил мастер. — Он мой ученик.

Ворвавшийся к нам человек принес с собой зимний холод, но от слов мастера мне снова сделалось тепло. Однако на нежданного гостя мое почетное для меня звание не произвело должного впечатления — он приблизился ко мне и бесцеремонно ухватил за подбородок своими толстыми, украшенными перстнями пальцами. Поворачивая мое лицо вправо и влево, он пронзал меня острым взглядом глубоко посаженных глаз. Волосы у него были густые, рыжеватого оттенка и такая же борода, разделенная надвое у самого основания.

— Эндимион, да? — повторил он, словно выплюнув мое имя изо рта. — Фантазер? Мечтатель?

Мой мастер — для себя я называл его учителем — ничего не ответил. Но я уже знал кое-что от него про это имя. Он рассказывал мне древнегреческую легенду о мальчике-пастухе, которого полюбила Селена, то есть Луна, и обещала ему вечную молодость. Учитель говорил: мне подходит это имя, потому что я часто смотрю в пространство такими же глазами, какими, наверное, Эндимион смотрел на любимую Луну, и думаю при этом о чем-то важном и интересном.

Фуст снова заговорил своим противным резким голосом.

— Иоганн… — Он отнял руку от моего лица. — Зачем тебе этот тщедушный коротышка? У него не хватит сил и верстатку поднять, не говоря о том, чтобы крутить рычаги станка. Какая от него польза? А ест наверняка за двоих!

Я открыл рот, чтобы ответить, но ни одного звука из него не вырвалось, только мычание.

— К тому же он немой, кажется? — Фуст издал злобный смешок. — Где ты его подобрал?

Я беззвучно молил учителя не рассказывать об этом. Не вспоминать, как два года назад в густой толпе на рыночной площади города я залез к нему в карман и вытащил туго набитый кошелек. Но мое запястье вдруг обхватила крепкая рука.

Дело, как вы поняли, обошлось без полиции. А в тугом кошельке были не деньги, а кусочки металла, которые, как я узнал позднее, назывались «литеры».

К моему облегчению, учитель ничего этого своему знакомому не рассказал. Кивнув на входившего в комнату вслед за Фустом молодого, вконец замерзшего человека, он произнес:

— Вижу, у тебя тоже появился подмастерье. Э, да это, если не ошибаюсь, Петер Шеффер, так? Наконец-то вернулся в Майнц.

Я повернулся посмотреть на еще одного позднего гостя. Тот жался к огню, да и немудрено: его одежонка никак не подходила к нынешней погоде. Мне показалось, он хотел что-то ответить, однако Фуст взглянул на него, и он ничего не произнес.

Мой учитель сам обратился к нему.

— Ну же, Петер, поведай, где ты побывал?

— Да ладно, — поспешил вмешаться Фуст, — разве нам не о чем больше говорить?

— В Париже, — успел все же промямлить тот, глядя на свои испачканные ботинки. И добавил так же поспешно: — В библиотеке Святого Виктора.

Мой учитель с одобрением воскликнул:

— О, в этой знаменитой библиотеке! Согревайся и расскажи мне о ней подробней. Она действительно так хороша?

Хмурое лицо Петера озарилось воодушевлением.

— Просто чудо! В ней тысячи книг! Наверное, половина всех, которые есть на земле! Я…

Фуст не дал ему договорить.

— Петер, — сказал он, — ты не забыл, что нужно разгрузить сани? Надеюсь, он поможет тебе… — Говоривший взглянул на меня. — Поторопитесь, уже поздняя ночь. А нам необходимо поболтать о наших делах с герром Гутенбергом.

Он подтолкнул меня и Петера к дверям. Я взглянул на учителя, но тот внимательно разглядывал свои пальцы через увеличительное стекло, которое все еще держал в руке. Я чувствовал: ему тоже не слишком по душе внезапное появление человека по имени Фуст.

— Итак, дорогой друг, — уже выходя за дверь, снова услышал я его неприятный голос, — вот о чем я хотел тебе…

Ветер уже намел много снега к стенке дома, к входной двери, и сани, стоявшие возле нее, порядком завалило. Крыши соседних домов, ограды, оконные ставни тоже были сплошь залеплены снегом.

Я начал вынимать из саней затвердевшие от мороза одеяла, раздумывая над тем, долго ли собираются оставаться у нас в доме непрошеные гости — судя по всему, довольно долго, — когда Петер прервал мои размышления раздраженным возгласом:

— Да не это бери, а вот… Видишь?

Он скинул покрывало с какой-то коробки… Нет, это был, скорее, огромный сундук. Его крышка, казалось, вобрала всю темноту ночи, и даже снег, падавший на нее, сразу становился черным. А еще от него исходил холод, и мне захотелось побыстрее вернуться в дом, к теплому очагу.

Петер хотел того же, потому что так же нетерпеливо проговорил:

— Ну, чего стоишь? Поднимай с того конца, только, смотри, не урони!

Я взялся за металлическую ручку и понял, как тяжел этот сундук — мне почти не под силу. К счастью, Петер сравнительно легко приподнял свою сторону, что помогло и мне справиться со своей, и мы быстро втащили ледяной сундучище в дом.

Когда мы ползли по лестнице, лучи света, падавшие из открытой двери мастерской, помогли мне разглядеть, что с боков сундука на нас глядят рожи страшилищ, каких, наверное, можно увидеть только в аду. Глаза у них горели жутким огнем, клыки торчали изо рта, а щеки были надуты — будто сейчас раздастся жуткий оглушающий смех. А в тот момент, когда мы уже волокли сундук по полу мастерской, я заметил двух свернувшихся клубком змей. Они были прямо как живые, их головы с раздвоенными высунутыми языками клонились друг к другу. Петер смотрел на них со злостью, а меня они прямо заворожили. Притягивали и пугали…

— На твоем месте я бы не трогал их, — вдруг произнес хозяин Петера, обращаясь ко мне. — Могут укусить.

Я отдернул руку, и в самом деле потянувшуюся к ним. Что-то в его голосе заставило меня почти поверить: может, они, правда, ядовитые?

Фуст пытливо глядел на меня своими острыми глазами. Потом перевел взгляд на моего хозяина, молчаливо сидевшего у очага, в пламя которого он вглядывался так внимательно, словно искал там ответа на свои мысли. И выглядел при этом каким-то постаревшим.

— Ну, Гутенберг, — обратился к нему гость, — что скажешь?..

Хозяин ответил не сразу.

А я обратил внимание, что на столе рядом с увеличительными стеклами и металлическими литерами лежит груда монет, золотых и серебряных — такого количества гульденов сразу я никогда не видел.

— Думаю, — начал медленно говорить мой хозяин, — что ответ придется отложить по крайней мере до утра.

— Чепуха! Ты не можешь отказаться!

— Но то, что ты предлагаешь, это ведь…

Гутенберг умолк, подбирая нужное слово.

— Это прекрасная возможность, — подсказал собеседник.

— Полный абсурд, — возразил мой хозяин.

Фуст презрительно сплюнул на пол.

— Иоганн, ты сам не знаешь, что говоришь! С твоей машиной… и с моей ловкостью и сноровкой мы… мы добьемся всего, чего пожелаем! Станем самыми богатыми и самыми… влиятельными. Ты хоть понимаешь это, черт возьми?

— Да, но какой ценой? — утомленно, словно далеко не в первый раз, возразил ему хозяин, потирая лицо рукой и размазывая по нему следы от чернил. — И о каком влиянии ты говоришь? Боюсь, я не хочу такого.

— И это все я слышу от тебя, Гутенберг? Где же те дерзкие желания и мечты, что сжигали не так давно твою душу?.. Ответь мне!

Фуст окинул взглядом комнату: печатный пресс посреди нее, окруженный множеством скамеечек и низких запачканных чернилами столиков, которые были завалены литерами, металлическими рамками, чернильными пузырьками, листами и рулонами бумаги.

— Где они, мои мечты, ты спрашиваешь, Фуст? — не глядя на него, повторил задумчиво Гутенберг. — Наверное, я пережил их и оставил в прошлом.

— Бред! Я ведь вижу, ты сейчас занят новой работой. Разве нет? — Он одобрительно похлопал рукой по одному из рычагов печатного станка, словно выражая ему свою благодарность. — Что на этот раз? Альманах? Учебник? Свидетельство об отпущении грехов?

Герр Гутенберг поднял голову.

— Нет, Иоганн. Я хочу напечатать Библию. Большое, полное и потому, надеюсь, выгодное издание.

Фуст вскочил с места, приблизился к моему хозяину, опустил ему на плечо унизанную драгоценностями руку.

— Тогда позволь мне подбросить еще, как говорится, дровишек в костер! Еще восемьсот гульденов на осуществление столь великого дела — для города, для всей Священной империи!^[1] Подумай, что это сулит! Богатство, славу! Звание почетного горожанина! Память в веках!

— Ну и какие у тебя условия? — спросил мой хозяин, глядя прямо в лицо гостя.

Я начал уже понимать, что тот одержал победу. Хотя, в чем она выражалась, знать не знал. Просто лицо у герра Гутенберга было как у застигнутого врасплох ребенка.

— Условия? — переспросил Фуст, довольно потирая руки. — Я хочу иметь право интересоваться всеми твоими… нашими… делами, а также использовать твое оборудование, когда и где будет необходимо.

При последних словах его взгляд остановился на мне, словно я тоже относился к этому оборудованию, и холодок пробежал у меня по спине. Я поежился.

— А что у тебя здесь, Фуст?

С тем же почти детским выражением лица мой хозяин ткнул пальцем в сундук, с крышки которого на меня пялились страшные, презрительные и насмешливые рожи, а капельки растаявшего снега кроваво краснели на змеиных в отблесках пламени очага.

— В этом сундучке, — небрежно ответил Фуст, — всего-навсего особого сорта бумага, изготовленная по моему собственному рецепту… В мое отсутствие за ней приглядит Петер, — добавил он, а мы с Петером обменялись взглядами, и этот парень начинал мне нравиться.

— Петер, если ты покажешь этому немтырю, что надо делать, — опять заговорил Фуст, — он будет помогать тебе, если потребуется.

Судя по тому, как он скривил губы, предложение тоже не вызвало восторга у Петера, и я понял, что он рассчитывает на несколько иную роль при своем хозяине, а вовсе не на должность слуги для всех.

— Итак, Гутенберг, что ты мне ответишь? — Тон, каким это было сказано, давал понять, что время размышлений окончено: пора решать.

Мой учитель посмотрел на кучу монет, разбросанных по столу, на меня, снова на деньги и нерешительно, с опаской кивнул.

— Превосходно, — сказал его гость.

Он плюнул на ладонь и протянул ее моему хозяину, который с еще большей неохотой и опаской пожал ее.

— Утром заключим соглашение, — решительно заявил Фуст. — Я приглашу нотариуса. А до тех пор… желаю доброй ночи.

Петер, по-видимому, не совсем понял, что ему делать, и намеревался сопровождать хозяина, но тот оттолкнул его с дороги и направился к дверям, на ходу пробурчав:

— Уверен, у герра Гутенберга найдется для тебя ломоть хлеба и кружка пива. Насколько понимаю, сейчас он уже не такой нищий, каким был раньше. Не правда ли, Иоганн?

Это были последние его слова, после которых он быстро спустился по лестнице и вышел из нашего дома, оставив нас всех, но особенно Петера, в некотором недоумении. Впрочем, мой хозяин, наверное, уже неплохо знал характер и манеру поведения этого человека, потому что, чуть заметно пожав плечами, сказал мне, чтобы я покормил Петера, устроил на ночлег и, в общем, сделал все, чтобы тот чувствовал себя как дома.

После этого герр Гутенберг пожелал нам обоим доброй ночи и отправился к себе в спальню, не забыв захватить лежавшие на столе монеты.

Пока я готовил места для спанья, Петер слонялся по мастерской, смотрел на разбросанные инструменты, притрагивался к ним, поднимал, взвешивал на ладони. Дотошный парень… Даже дернул одну из ручек пресса, в результате чего деревянная рамка с шумом упала на мраморную подставку. Петер отскочил от машины, утихомирился и занялся более важным для себя делом.

Более важным было разглядывание своей персоны в нескольких зеркалах, висевших на стене. Бормоча что-то под нос, он с горделивым видом, словно красавец-петух, расхаживал от одного зеркала к другому, любуясь своим отражением. Посмотреть и правда было на что — он выглядел довольно привлекательным: выразительные карие глаза под густыми бровями, прямой нос, зачатки светлой бороды. Видимо, он был доволен своей внешностью и следил за ней, потому что в том багаже, который мы выгрузили из саней, помимо рукописных книг, пузырьков с чернилами и перьев, я увидел немало пакетов с высушенными целебными травами и флаконы с различными мазями и притираниями.

Перед тем как растянуться на постели, он сунул пальцы в один из своих пакетов — там был растертый в порошок шалфей, я узнал по запаху — и почистил этим порошком зубы. После чего плотно завернулся в одеяло и мгновенно уснул.

Убедившись, что он крепко спит, я подошел к их сундуку и опустился возле него на колени. Мне не давали покоя изображенные на крышке и по бокам фигуры, и особенно — две змеи, не то жалящие, не то целующие друг друга. Освещенные огнем догорающего очага, они выглядели еще более таинственно и зловеще, нежели раньше.

Я уловил какое-то движение внутри сундука. Еле слышный шорох, словно легкое дуновение ветра. Я приблизил голову к крышке, прислушался. Да, там что-то жило и нашептывало мне об этом прямо в ухо.

Я осторожно провел рукой по выпуклостям на стенках, наткнулся на металлические змеиные головы и в страхе замер, вспомнив грозное предупреждение Фуста.

Но ничего не произошло. Я отнял руку и внимательно осмотрел изображение змей, решив, что это всего-навсего какой-то хитрый замок. Никаких секретных пружин или кнопок я не обнаружил, крышка оставалась плотно закрытой. Однако под ней не утихало шуршание.

В очаге внезапно раздался треск, огонь вспыхнул ярче, и я вскочил на ноги. Петер пошевелился, что-то пробормотал, выпростал руку из-под одеяла. Я подумал, он хочет схватить меня, но с его губ сорвалось имя Кристина. Он повернулся набок и снова погрузился в сон, даже начал легонько похрапывать.

Но все равно я решил не рисковать и не давать волю своему любопытству, чтобы на меня, чего доброго, не обрушился гнев господина Фуста, чье появление в нашем доме стало казаться мне предвестием каких-то неприятных событий. Каких? Я не знал, но предчувствие давило все сильней.

Я лег на свою постель и долго лежал без сна, вспоминая, как этот человек смотрел на меня — так, наверное, охотник смотрит на дичь, которую выбрал или хочет выбрать для охоты на нее…

Но почему я? Ведь ему был нужен мой хозяин, герр Гутенберг, и с ним он вроде бы пришел к соглашению?

И еще я думал… не мог не думать о том, что же все-таки находится в сундуке.

Сон в конце концов сморил меня, окутав, как снежный покров землю за стенами нашего дома.

Колледж Святого Иеремии, Оксфорд

Глава 1

Блейк взглянул на часы, глубоко вздохнул. Почему она так задерживается? Ведь обещала закончить все свои дела еще полчаса назад. Он побарабанил пальцами по корешкам книг на ближайшей полке. Чем еще здесь заняться? Ох, эта мама! Всегда она…

С помощью стремянки на колесиках он уже некоторое время назад облазил несколько книжных полок в этой комнате, выбрал самые крупные и тяжелые тома, отнес на столик у окна и перелистал. Так, для интереса. Бумага в них была толстая, буквы тоже. Они казались выпуклыми, окаменевшими — хотелось их потрогать. Он так и сделал перед тем, как закрыть обложку. Большая часть книг, которые он успел посмотреть, была написана на незнакомых языках и еще поэтому не вызвала никакого интереса. Скорей бы вернулась мама!..

Он покрутил шар большого глобуса, стоявшего возле двери, ему захотелось найти на нем город, в котором он живет, откуда приехал сюда. Этого города там не было, хотя Северная Америка была — похожая на желтовато-зеленое глянцевое пятно с трещинами рек. А где же Великие Озера? А, вот они — где нарисованы вигвамы и одинокие бизоны. Все это так же далеко от действительности, как он сам от своего дома…

Он снова вздохнул.

Интересно, сколько книг в этой библиотеке? Он прошел в следующий зал, где тоже были полки и книги… Книги и полки… Десятки… нет, сотни тысяч, наверное… От пола до потолка и наоборот… Но все равно их намного меньше, чем в другой библиотеке, которая тут же, недалеко от этой. Эта — при колледже святого Иеремии, а та — всего Оксфордского университета и называется Бодлианская, потому что ее основал Томас Бодли четыреста лет назад. В ней сейчас, мама ему говорила, около трех с половиной миллионов книг! Это сколько же веков их все читать нужно?..

Он шел дальше, позволяя себе иногда проводить пальцем по корешкам книг, как по спинным позвонкам огромного живого существа, и вызывая этим появление легких облачков пыли.

Справа была дверь в один из служебных кабинетов с аккуратной дощечкой, на которой значилось: «ПОЛА РИЧАРДС, библиотекарь». За дверью слышались голоса. Блейк остановился, прислушался. Знакомый голос — его матери — становился то тише, то громче. Нет, она не сердилась: просто он у нее такой — властный, настойчивый. Какой, наверное, и должен быть у человека, приглашенного на целых полгода в знаменитую Бодлианскую библиотеку знаменитого Оксфордского университета для научной работы.

В эту поездку мать Блейка взяла с собою двух своих детей — сына и дочь, и, конечно, ей было бы нелегко с ними, если бы не помощь добросердечной миссис Ричардс, ставшей на какое-то время чуть ли не их нянькой…

Блейк снова посмотрел на часы — мама задерживается уже на десять минут дольше, чем обещала. Это на нее не похоже.

Подавив очередной вздох, он отправился в обратный путь по залам библиотеки.

Со стен на него глядели суровые портреты мужчин с острыми бородками, похожих в своих темных одеждах на древних магов. Все они держали в руках раскрытые книги и все указывали пальцем на какую-то страницу, содержащую, видимо, нечто весьма важное для будущих читателей. Жили эти люди, судя по табличкам на рамах, достаточно давно — от трех до пяти веков назад.

Однако, невзирая на то, что этим людям определенно не понравилось бы его вольное обращение с книгами, Блейк снова на пути обратно пересчитывал костяшками пальцев «позвонки» книжных переплетов.

И вдруг остановился. Что такое?

Ему почудилось, что один из томов ответил на его прикосновение! Да, да, будто игривая кошка: тронула — и убрала лапку. Он отдернул руку, словно ужаленный, посмотрел на пальцы: ничего с ними не произошло — все как обычно. Следы пыли остались, но никаких царапин или других повреждений. Он наклонился к книгам на полке — какая же из них подала ему сигнал? Но все были похожи друг на друга — обычные книжки, только старинные, в кожаных переплетах, одинаковые, как солдаты одного полка в строю или на параде… Если бы одна из них только что не сделала попытку… не предложила, чтобы он вынул ее из ряда и взял в руки.

Он в задумчивости прикусил палец и почувствовал привкус крови. Отнял палец от губ, взглянул на него. Ух ты! Тонкая-претонкая полоска крови виднелась на сгибе. Так порезаться можно только бритвенным лезвием. А еще, наверное, тонким и твердым краем бумажного листа.

Будто очнувшись от глубокого и странного сна, он огляделся вокруг, но увидел тот же библиотечный зал в легком мареве горячего послеполуденного солнца. В его лучах кружились пылинки; слышалось негромкое тиканье стенных часов, напоминающее о том, как долго тянется время. Откуда-то с потолка доносились легкие шаги — это, скорей всего, его младшая сестра Дак, тоже не находя себе дела, исследует верхний этаж библиотеки. В общем, вокруг никого.

А, нет… На коврике у окна разлегся и принимает солнечные ванны Мефистофель, здешний котище, черный как сажа, с острыми как иглы когтями. Как всегда, он занят самим собой.

В общем, Блейк, можно считать, был совершенно один. Если забыть о том непонятном и удивительном, что, похоже, притаилось на книжной полке.

Он снова медленно и осторожно провел пальцами по книжным корешкам.

— Блейк! — услышал он сдавленный возглас.

За его спиной стояла мать, она только что вошла в дверь. Как обычно, чтобы застать его делающим что-то не то, что следует с ее точки зрения, и вовремя остановить. Рядом с ней стояла приветливо улыбающаяся миссис Ричардс, библиотекарь.

— Я ведь уже не раз говорила тебе, — продолжала мать, — не прикасайся к этим книгам. Они старинные, очень редкие и с ними надо обращаться весьма бережно… Господи, а это еще что? Немедленно подними и поставь на место! Как ты мог допустить такое? Простите нас, миссис Ричардс.

Блейк с удивлением увидел, что на полу прямо перед ним лежит книга в коричневом кожаном переплете. Одна из этих книг. Но он же не ронял ее, он помнит! Честное слово!

— Извините его, миссис Ричардс, — повторила мать. — Мой сын, к сожалению, не из тех, кого можно назвать прирожденным читателем.

— О, не говорите так, доктор Уинтерс, — любезно возразила миссис Ричардс. — Я сама порой роняю их с полки. — При этих словах она благожелательно подмигнула Блейку. Или ему показалось?

— Подними книгу, — напомнила мать, — и разыщи свою сестру. У меня еще дела. Но долго я не задержусь.

Дверь за ними закрылась.

Знаем твое «недолго», подумал Блейк со вздохом. И где искать сестру? Здесь столько всяких помещений… А миссис Ричардс все-таки славная: громогласная, веселая, любит поговорить о книгах. Не слишком много, но зато интересно.

Для его матери книги — помощники в жизни, в ученье, в работе. Так она, по крайней мере, вдалбливает ему, особенно когда у него не очень ладится со школьными делами. А для миссис Ричардс они что-то вроде любимой игрушки. Да, да. И не простой игрушки, а волшебной, чудодейственной. В которой все удивительно: буквы, слова, даже зазубрины на листах бумаги…

Но мама, наверное, все-таки права, когда бывает недовольна им. Прошедший год в школе был для него не самым лучшим. Почему — он и сам не знает. Но вовсе не оттого, что, как считает мама, он очень уж разленился. Совсем нет. Однако разве она поверит, если он скажет, что слова, в книжках и учебниках стали порой прямо перед его глазами вроде бы распадаться на буквы, измельчаться. Как? Ну, то они были похожи на птиц, чинно сидящих на проводах рядом друг с дружкой, а потом вдруг, словно их напугал кто-то, разлетались в разные стороны — и попробуй поймай их!..

И, может, поэтому его мать решила — она вообще женщина решительная, — что разумно будет взять его с собой на несколько месяцев в Англию, город Оксфорд, в один из старейших в мире университетов, где она будет работать над своей новой книгой, а Блейк самостоятельно, но, разумеется, под ее руководством, — заниматься различными школьными науками и попутно преодолевать свою распущенность, как она любит выражаться, и лень. Его сестру Дак она тоже взяла с собой, чтобы им всем не было скучно друг без друга.

Однако получилось не совсем так, как задумывала мать Блейка: времени на занятия с сыном у нее не хватало, и она попросила коллегу в университете позаниматься с ним, но у того, к счастью, тоже было дел по горло. В результате Блейк был в основном предоставлен самому себе и либо торчал в библиотеке, честно пытаясь работать по составленному матерью учебному плану, либо слонялся по городу и университету. А в нем было где побродить и на что посмотреть: все-таки ни много ни мало целых тридцать девять колледжей, не говоря уже о парках, садах, спортивных площадках, древних крепостных стенах, башнях, памятниках и храмах. И еще на хрупкие плечи Блейка ложилась забота о младшей сестре Дак… Тот еще фрукт, можете поверить…

Он наклонился, чтобы поднять лежащий на полу книжный том, но не сделал этого. Его охватило беспокойство: не та ли это книга, которая уколола ему палец?

Но было ли такое на самом деле? Что за чепуха? Разве книги способны проделывать подобное? Конечно, нет. К тому же эта книга выглядела особенно безобидной, даже какой-то несчастной: кожаный переплет помят и потерт, как старая поношенная перчатка.

Блейк покачал головой, удивляясь собственной глупости: как он мог подумать, будто книга в состоянии совершать такие поступки — царапаться, колоться, самостоятельно выпрыгивать с полки? Чушь собачья!

Быстрым движением — пока опять не передумал — он наклонился и поднял книгу… И потом это случилось: книга дрогнула под его пальцами. Совсем немного… чуть-чуть. Но он ощутил ее движение. Она как бы устраивалась поудобнее у него в руке.

В голове Блейка все смешалось… Где он? Спит, что ли? Или умом тронулся?

И все же он внимательно вгляделся в книгу, которая оставалась в руке, увидел, что две застежки — они когда-то скрепляли переплет — отстегнулись или порвались, и свисают с боков. А на конце одной из них торчит небольшой — совсем маленький — серебряный зубец. Как у змеи, подумалось ему. И пришла вторая мысль: наверное, эта штука и уколола палец. Он взглянул на палец, где застыла капелька крови, взял его в рот.

На переплете книги проступали какие-то слова, но они так стерлись, что стали едва различимы. Однако можно было догадаться, что буквы когда-то выглядели изящными, похожими на узорную паутину. Он подул на них — и они сделались чуть отчетливей: слетела легкая пленка пыли.

И тогда проступило название (или это было имя автора?) — ЭНДИМИОН СПРИНГ.

Блейк раскрыл книгу.

Пальцы у него слегка дрожали… Или, может, это листы книги колебались сами по себе — как будто их собиралась переворачивать незримая рука времени в поисках подходящей страницы, откуда предлагалось начать чтение.

Затаив дыхание, он продолжал листать их. Некоторые страницы были двойными — их не разрезали с верхнего края, не отделили друг от друга. Другие раскрывались с легкостью, как будто бы сами, однако на них тоже ничего не было. Ничего — в полном смысле слова: даже линеек, как в записных книжках или дневниках, и никакого текста, то есть содержания. Книга была совершенно пустая. Словно экран телевизора, когда на нем нет картинки. Но зачемтакая книга стоит на полке в библиотеке и занимает место? Что она там делает?

В растерянности и недоумении, не выпуская ее из рук, он приблизился к окну, чтобы получше рассмотреть. И пока шел туда, в эти короткие мгновения кончиками пальцев продолжал ощущать движение страниц… призыв… Он надеялся, что под лучами солнца сумеет разглядеть — быть может, на просвет — какие-нибудь не увиденные раньше знаки, метки. Но тщетно. Страницы напоминали тончайшие матовые или покрытые изморозью стекла. Читать было абсолютно нечего. Словно тут, в Оксфорде, кто-то решил посмеяться над ним.

Раздосадованный, он повернул обратно, к полкам, по-прежнему держа книгу в руках. И как странно — не много ли странного за последний час? — ему почудилось, что книга сделалась на какую-то малость теплее, мягче, эластичней. Держать ее стало приятней, уже не хотелось избавиться от нее. Она словно просила этого не делать…

— Чего ты там разглядываешь? Эй!

Сестра неслышно вошла в комнату и вывела его из задумчивости.

— Ничего, — ответил он, поворачиваясь к ней спиной.

— Не ври! Я же вижу.

— Подглядывать некрасиво, Дак!

— С каких пор ты так полюбил книжки, что прямо вцепился в нее? Интересная? Я тоже хочу!

Она подскочила к одной из полок, начала рыться в книгах. Выбрав одну, толстенную, с трудом донесла до стола, открыла и, сморщив нос, принялась переворачивать страницы.

— Ух ты! — воскликнула она. — Не по-нашему написано. Что это значит?

Взглянув, Блейк понял, что это латынь, но перевести, конечно, не мог. Судя по рисунку, речь там шла о печатании книг, потому что изображены были какие-то мастеровые возле машин, из которых появлялись листы с напечатанным текстом.

— Не знаю, — ответил он на вопрос сестры. — На картинке определенно типография в какие-то древние времена. Это и ежу понятно. А вот в моей книге…

Он замолчал.

— Что в твоей? Покажи.

Блейк отвернулся и, ничего не ответив, продолжал упрямо листать пустые страницы.

Наверное, я первый в мире, — пришло ему в голову, — кто держит в руках такую книгу. Кто свел с ней знакомство… Или это она свела знакомство со мной?

Нет, не может быть! — оборвал он самого себя. Ведь миссис Ричардс не могла не раскрыть ее, когда включала в библиотечный каталог под каким-то номером. Он захлопнул книгу, повернул ее, взглянул на корешок, где внизу бывает инвентарный номер. Его не было. Он припомнил, что библиотечным книгам прилепляют такой конвертик на обратную сторону обложки. Там тоже было пусто. Что же такое? Получается, книга вообще не числится в библиотеке. Откуда же она взялась?

В какой-то момент ему захотелось опустить это чудо-юдо в школьный рюкзак, висевший за спиной, — в нем он таскал учебники, которые должен был читать почти каждый день. Если он унесет ее, это ведь не назовешь кражей — разве можно украсть то, что не существует? Или о чем никто, кроме него, не знает? Уж не говоря о том, что в книге нет ни единого словечка, и, значит, проку от нее тоже никакого. Но можно поступить по правилам: выписать книгу, как делается в любой библиотеке, для чего обратиться к миссис Ричардс. Только как она выдаст, если у книги нет номера, и как, если спросят, объяснит он свое желание прочитать то, в чем нет ни единой буквы?

Пожалуй, лучше положить ее обратно на полку, решил он. Хватит с него на сегодня всех этих чудес и загадок.

Перед тем, как сделать это, он вдруг заметил, что из середины книги высовывается листок бумаги. Откуда он взялся? И как Блейк его раньше не обнаружил?..

Листок у него в руках. На нем настоящие буквы, сложенные в слова. Несколько коротких строчек — так пишутся стихи. Буквы такие микроскопические — их почти не видно. Однако он разглядел и даже прочитал. Но смысла в них нашел не больше, чем на пустых страницах книги.

Видно, он читал не только глазами, но и вслух, потому что Дак спросила:

— Чего ты бормочешь?

— Ничего. Занимайся своим делом.

— У меня нет дела… Да покажи, наконец, что там такое! Жадина!

Она подошла ближе.

Стараясь загородить от нее и книгу, и листок бумаги, он продолжал разбирать написанное:

Блейк в растерянности потер лоб. Солнце, конечно, штука необходимая, это всем известно, и когда все дружны и в согласии — и люди, и времена года, — тоже хорошо, но кто этот Эндимион Спринг? И откуда, в конце концов, тут взялась эта заумная книга-пустышка? А стихи? Про что они толкуют?

Впрочем, он никогда не был особенным знатоком по части стихов, и вполне может быть, они просто потрясные, а он профан и больше никто…

— Покажи твою книжку! Ну, Блейк…

Что она пристала, зануда?

— Отлепись от меня!

— Ой, мне видно: там страницы совсем пустые! Ни одной буковки. Почему?

— Потому что на них ничего нет, — машинально ответил он и вдруг замер, поняв, что она не увидела букв, что были на листке.

— Если ничего нет, почему ты шевелишь губами? Покажи!

Блейк отстранился от нее.

— Не трогай! Это… это очень редкая и ценная книга. Я случайно взял ее и сейчас поставлю на место.

Блейк с виноватым видом посмотрел на сестру. Чего он кричит на нее? Она всего-навсего маленькая девочка. Вот стоит тут в своем любимом ярко-желтом плаще с оранжевым капюшоном… Этот плащ она особенно полюбила с того самого дня, еще в Америке, который они назвали Днем Великого Спора. В тот день их родители так рассорились, что даже в конце концов ударились в слезы. Оба — и мама, и папа. А сестренка выбежала из комнаты, но вскоре вернулась в этом самом желтом плаще. «Я надела его, — объяснила она дрожащим голосом, — чтобы не промокнуть от ваших слез…»

После этого заявления слезы быстро перешли в смех сквозь слезы, а потом просто в смех. Девочка в желтом плаще тоже рассмеялась, но позже всех.

Потом некоторое время в доме было спокойно: родители почти не ссорились и выглядели вполне счастливыми. Быть может, этому способствовало то, что Дак почти не снимала желтый плащ и носила его, когда надо и когда не надо.

Однако, как говаривали когда-то умные люди, ничто не вечно под луной, и наступило то, что предвидел и чего боялся Блейк: родители снова начали ссориться. Правда, дело не доходило до криков или рыданий, но что-то им мешало жить в мире и согласии.

И вот из-за всего этого они сейчас здесь, в Оксфорде, а отец остался по другую сторону Атлантического океана…

Блейк снова взглянул на сестру.

— Не обижайся, — сказал он. — Это правда всего-навсего книга. Только без слов и картинок. Посмотри, если хочешь.

Он дал ей подержать книгу и затем поставил на полку между двумя другими толстыми томами.

Потом обнял сестру за плечи и сказал:

— Пойдем, Дак. Подождем маму в другом месте. Здесь душно.

Глава 2

Блейк уселся на мраморных ступеньках, ведущих к выходу из библиотечного зала на галерею. Старинные часы на стене позади него устало тикали. Сколько здесь стенных часов! В каждом зале.

А прямо под часами, в застекленном шкафчике, находилось одно из главных сокровищ библиотеки: толстенный манускрипт, переписанный более пятисот лет назад обитавшими тогда в этом колледже монахами.

Он подошел и почти уткнулся носом в стекло, чтобы получше разглядеть раритет.

Страницы раскрытой рукописи были украшены тщательно выполненными рисунками, изображавшими золотистые цветы и зеленые листья, краски которых на удивление сохранили былую яркость. Когда он подышал на стекло и протер рукавом, они заблестели еще сильней и колонки рукописных букв стали видны отчетливей. Однако понять он все равно ни слова не мог.

Его сестра находилась тут же, возле высокого шкафа с выдвижными ящичками, в которых были карточки на все библиотечные книги. Но Дак это не интересовало: наклонившись, она гладила неизвестно откуда появившегося Мефистофеля, который свернулся у ее ног, как огромная черная запятая.

Блейк снова уткнулся в стекло. На этот раз его внимание привлекла большая темно-красная буква «О», с которой начиналась левая страница рукописи. Не сама буква, а то, что изображено внутри нее: это была тонко нарисованная фигура монаха в темной рясе. Он сидит на высоком стуле, а на коленях у него совсем крошечная, похожая на горбуна, кукольная фигурка в одежде желтого цвета и шутовском колпаке. Интересно, что все это означает?

Рядом с рукописью Блейк заметил отпечатанное на пишущей машинке пояснение:

«Прописная буква «О». Здесь писец Теодбрик выслушивает наказ от старца в желтом одеянии, личность которого неизвестна. Рукопись относится к середине XV века».

Ничего не понять!.. Блейк отвернулся от стеклянного ящика. А мамы по-прежнему нет!.. Какая скука!.. И зачем они пишут неправду!

— Никакой он не старец! — с возмущением проговорил Блейк, обращаясь к себе самому, а также к сестре и коту Мефистофелю. — А самый обыкновенный мальчишка. Это всякому видно. Старца на коленях не держат!

— А вот и ошибаешься, — раздался голос от лестницы, ведущей наверх.

По ней только что спустилась миссис Пола Ричардс, а он и не видел. Она приблизилась к лежащей взаперти рукописи, водрузила на нос очки с большими выпуклыми стеклами и, тыча пальцем в непонятные строчки, что-то, видимо, прочитала на неизвестном Блейку языке, а потом не то перевела с этого языка, не то сказала от себя:

— Этот писец по имени Теодорик с большим уважением относился к нему… к человеку в желтой одежде. К его знаниям и учености. Ребенок не может знать того, что знал он. А то, что тебе показалось на рисунке… Ну, это как смотреть и как видеть…

Блейк собрался возразить, как вдруг заметил, и это его сразу заинтересовало, что изо рта у мальчика-старца вырывается какой-то пузырчатый поток из букв.

— А это что? — спросил он. — Его слова, да?

Миссис Ричардс наклонилась, протерла очки и потом произнесла:

— Он говорит, что мудрость разговаривает на языке молчания.

Блейк нахмурился.

— До меня не доходит, мэм.

Она рассмеялась.

— Честно говоря, до меня тоже не совсем…

И она стерла носовым платком следы, которые могли остаться на стекле шкафчика от пальцев Блейка.

— Идите сюда, Блейк… Дак… — послышался голос от дверей на галерею. — У миссис Ричардс есть дела поважнее, чем беседовать с вами.

Там стояла их мать с папкой в руке.

Прежде чем Блейк направился к ней, миссис Ричардс успела шепнуть ему:

— Насчет этих слов… я подумала… Скорей всего, они означают: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Согласен?

Он кивнул и уже на пути к двери, повернув голову к рукописи под стеклом, упрямо проговорил:

— И все-таки это парень, а не старик. Готов поспорить…

Солнце еще светило вовсю, когда они вышли из библиотечного здания.

Миссис Ричардс проводила их до выхода и придержала дверь для Мефистофеля, который некоторое время колебался, выйти наружу или остаться в библиотеке. Прийти к решению ему помогла нога библиотекарши, вежливо выпихнувшая его за порог, на небольшую лужайку.

Миновав лужайку, они все вышли на аллею, окаймленную кустами и деревьями, бросавшими причудливые тени им под ноги. С этими тенями Мефистофель затеял понятную лишь ему одному игру прыгал на них, отскакивал, ударял по ним лапами.

Продолжая путь, они прошли под каменной аркой, все углы которой были затянуты толстым слоем паутины, и двинулись вдоль большого здания с ромбовидными окнами — здесь находилась студенческая столовая. Ко входу туда вела крутая лестница, по бокам обсаженная кустами роз, но люди и кот не пошли по ней, а обогнули склад и вошли в длинный крытый проход.

Это была самая старая часть территории колледжа Святого Иеремии, существующего с четырнадцатого века. Когда-то он принадлежал монахам-бенедиктинцам, членам старейшего из католических монашеских орденов. С тех времен сохранились невысокие каменные строения, окруженные садами. Монахи выращивали здесь лекарственные травы. Крытые проходы вели к часовне. Сохранились они частично, и веселые студенты любят сейчас, проходя по ним, кричать, выть, вопить — потому что эхо тут знатное и преобразует все эти звуки в нечто невообразимое.

Блейк знал об этом и потому тоже не преминул нарушить покой и тишину этих мест, а мать сделала ему замечание.

Они шли дальше. Мимо покрытых пылью винтовых лестниц, ведущих когда-то в монастырские спальни, а теперь — в институтские служебные помещения. Это справа от них. А слева — через несколько каменных арок можно было выйти на поляну, посреди которой стояло гигантское дерево — могучий платан. Возле него притулилась маленькая скамеечка, сидя на которой, как говорила мать Блейка, полагалось предаваться «глубоким и спокойным раздумьям». Что не для вас, добавляла она, неодобрительно глядя на сына и дочь. И те не возражали.

Не дожидаясь матери и сестры, забежавший вперед Блейк первым вошел во двор перед главным зданием колледжа, напоминавшим старинный замок. Его каменные медового цвета стены со всех сторон были украшены квадратными башенками. По углам здания, у самого основания стен, из земли выглядывали горгульи — рыльца водосточных труб, сделанные в виде различных фантастических фигур. Они улыбались ему (или, может, усмехались — кто их поймет?). Сегодня у них работы не было: дождь не лил, весь день светило солнце. Возможно, поэтому они улыбались. Он взглянул на солнце, зажмурился и тоже попробовал улыбнуться.

— У них улыбка красивей, — услышал он голос Дак и открыл глаза.

Он не заметил, как они с матерью подошли.

— Не хотите пройти до конторы привратника? — спросил он, глядя на мать.

Контора находилась возле главного входа, и туда привозили ежедневную почту. Может, будет письмо от отца? Правда, с утренней почтой его не было, но ведь сейчас уже далеко за полдень.

— Лучше пойдем в большой парк, — сказала миссис Уинтерс, заслоняя лицо рукой от яркого солнца. — Сегодня выдался такой чудесный, совсем летний день. После всех дождей… А ты сбегай, Блейк. Мы подождем тебя здесь.

Да, день сегодня что надо! Не хочется возвращаться туда, где они сейчас живут и где он до сих пор не чувствует себя уютно. Там сыро и мрачно в любую погоду, и при любой погоде нет ни телевизора, ни компьютера. Какая же это жизнь?

Он побежал за почтой: письмо отца должно, просто обязано сегодня прийти. В Оксфорде они уже больше двух недель — сколько же оно может лететь через океан? Он написал отцу уже несколько открыток, только не сумел рассказать обо всем, о чем хотелось: почерк у него такой — не успеет начать, как на открытке уже не хватает места для продолжения и приходится брать вторую, третью… Кроме того, он не знает, что можно, а чего не следует писать, чтобы не обидеть отца. Например, о том, что ему здесь все интересно и хотелось бы задержаться подольше, или наоборот — что он скучает по дому и мечтает поскорей вернуться. И то и другое — чистая правда, но как она подействует на отца?

Блейк вспомнил, как отец печально улыбался, когда провожал их, хотя до этого говорил, что Оксфорд — жутко интересное место, есть на что посмотреть, и вообще, путешествовать необходимо всем людям, в любом возрасте.

Когда Блейк прибежал к флигелю привратника, то увидел, что почта уже прибыла и ее раскладывают по алфавитным гнездам. Окончания этой работы уже ожидал человек с густой темной шевелюрой, в скрипучей кожаной куртке, с мотоциклетным шлемом в руке. Блейк содрогнулся: было похоже, что тот держит свою отрезанную голову.

Мотоциклист в нетерпении постукивал пальцами по конторке, Блейк оглядывал комнатушку. Внимание его привлекло большое объявление на стене, сообщавшее, что здесь, в колледже, проводится ежегодная конференция членов Книжного сообщества «Экслибрис»^[2], в которой примут участие сэр Джайлз Бентли и профессор Маршан, они расскажут о своих новых книгах.

Это напомнило Блейку о книге с пустыми страницами, которую он обнаружил, и он подумал, что, наверное, этому «Экслибрису» было бы интересно заняться его находкой. Рассказать им о ней, что ли?..

Привратник Баррет закончил разборку почты, извинился за проволочку и попросил темноволосого мужчину назвать себя.

— Профессор Маршан, — сказал тот таким тоном, словно удивлялся, что его могут здесь не знать.

Блейк посмотрел на него с интересом: тот самый, о ком говорится в объявлении? Мужчина поймал его взгляд и подмигнул ему. Блейк покраснел.

— Да, это я, — дружелюбно признался профессор и поспешно прибавил, кивая на высокую худую женщину, только что вошедшую в контору: — А это доктор Адриенна де Йонг из Кустеровского института в Голландии.

Собственно, эти сведения предназначались не для Блейка, на кого он смотрел в это время, а для привратника, потому что в его обязанности входило регистрировать прибывающих на конференцию, выдавать им папки с необходимыми документами, планами для передвижения по территории университета, входными кодами и ключами от комнат. Что привратник и сделал, а после ухода ученых обратился к Блейку.

— Вот видишь, целый божий день едут и едут! У меня уже голова кругом. Подумать только, как много людей отрываются от своих дел из-за нескольких старых книжек с непонятными названиями.

Он показал пальцем на объявление о конференции, где эти названия были перечислены.

Блейк мельком взглянул на них, но тут же перевел взгляд на окно, за которым увидел, как эта долговязая тетка из Голландии, согнувшись пополам, гладит Мефистофеля. (Господи, он всюду, этот кот!) И потом Блейк услышал рев мотоцикла — значит, профессор отбыл. Интересно, села позади него эта ученая женщина? А мать самого Блейка села бы на мотоцикл?

Его мысли прервал голос привратника.

— Ну что, парень? Чем могу помочь?

Только сейчас Блейк разглядел, что мужчина совсем не молод, что у него небольшое пятнышко усов над губой и татуировка в виде большого дракона на правом запястье. А на левом — зеленого цвета якорь.

С надеждой глядя на темное отверстие деревянного шкафчика под буквой «У», Блейк сказал:

— Может, пришло мне письмо? Фамилия Уинтерс. Имя Блейк.

Ему хотелось получить личное послание от отца. Чтобы тот обращался только к нему, и чтобы отцовским почерком там было написано, что все в порядке, все хорошо — было, есть и будет.

Пока привратник рылся в корреспонденции, Блейк обратил внимание, что в одном из углов стоят чемоданы приехавших, видимо, на конференцию — из самых разных стран: Австралия, Индия, Россия, Япония… Нет только чемодана Кристофера Уинтерса, США. Его отца. А почему? Чем он хуже других? И разве у него не найдется, о чем им всем рассказать? Наверное, мама просто не захотела, чтобы он поехал? Или они опять поругались?..

— А знаешь, Уинтерс, для твоей семьи есть письмишко.

Привратник протягивал конверт. Ух! Сердце у Блейка радостно забилось — наконец-то!

Он схватил письмо, но тут же понял, что оно не из дома. Не от отца: на конверте не было обычных для авиапочты полосок, и почерк совсем не отцовский, а какой-то мелкий, торопливый. У отца он красивый, отчетливый. И очень занятный — как картинки про животных. Одна буква похожа на слоновий хобот, другая — на жирную сову, сидящую на ветке. Да и вообще, все, за что он ни возьмется, становится интересным. Только почему-то не все это замечают.

Письмо, которое Блейк держал в руках, было адресовано его матери. Точнее, матери и ее ребенку: «Джульет Сомерс с ребенком» — так значилось там. Собственно говоря, это было вовсе не письмо, а приглашение на какой-то званый вечер.

— Что тебя расстроило, парень? — спросил привратник. — Другого письмеца ожидал? Его еще пишут, но оно тоже придет. Не расстраивайся.

— Да, спасибо, — ответил Блейк. — Может, завтра… Я зайду.

Почему мама сообщила здесь свою прежнюю, девичью фамилию? — думал он на обратном пути. Может, просто ошиблась и случайно написала ее? Но он знал, мать не из тех, кто ошибается, да еще в таких простых вещах. А что касается «ребенка», о котором написано в приглашении, так он давно уже не ребенок, и, значит, они приглашают его сестру. Ну, и пожалуйста. Очень они ему нужны… Без них проживет…

Глава 3

— Это напоминание об ужине сегодня вечером, — сказала Джульет Уинтерс (она же Сомерс), когда Блейк вручил ей приглашение. — Вы двое тоже приглашены, не думайте, — добавила она. — Вместе с почетным гостем, сэром Бентли. — Это она так пошутила.

Дак восторженно подпрыгнула и поскакала вперед, а Блейк поплелся сзади. Ему совсем не улыбалось сидеть и скучать со взрослыми, которые будут, он уже это знает, либо хвалить мамины научные книжки, либо восхищаться умственными способностями Дак. Или тем и другим вместе. Его же почти не заметят. Кроме того, он не хочет, чтобы его считали сыном миссис Сомерс — он был и останется сыном миссис Уинтерс.

— В приглашении сказано только про одного ребенка, — проговорил он в спину матери. — Зачем мне идти?

— Тебе нужно пойти, — не оборачиваясь, сказала мать. — Насчет одного ребенка — это просто упущение или опечатка. Знаешь, как у них бывает?

Нет, он не знает и не хочет знать, как у них бывает, и не имеет ни малейшего желания идти туда.

Миссис Уинтерс почувствовала его обиду и посчитала нужным утешить. Подождав, когда он поравняется с ней, она обняла его за плечи и ласково произнесла:

— Все в колледже знают, что я приехала с двумя детьми. И все ожидают на ужине вас обоих. А я, в свою очередь, ожидаю от вас адекватного, то есть соответствующего поведения.

— А кто такой этот Бентли? — спросила у матери Дак, прискакав обратно.

— Сэр Джайлз, — ответила та, — занимал много лет должность Хранителя книг здесь, в Бодлианской библиотеке. Сейчас он на пенсии, но, безусловно, не переменился, остался таким же малоприятным скупердяем, да еще с большими причудами. Так что лучше, если вы будете держаться от него подальше.

Блейк уже привык к резким суждениям матери о некоторых людях, но у его сестры такой привычки, как видно, еще не сложилось, и она спросила:

— А почему лучше не подходить к нему?

— Так я считаю, — ответила мать.

— Значит, ты его не любишь. Почему?

— Ох, Дак, если тебя это действительно интересует, я скажу. Много лет назад, когда мы с вашим отцом были еще студентами здесь, он помешал нашим серьезным исследованиям.

— Как? — в один голос спросили Дак и Блейк.

— Очень просто. В его распоряжении находилась древняя рукопись, существующая на свете только в одном экземпляре. И он не дал ее нам.

— Не подарил? — уточнила Дак.

— Нет, милая. Даже не дал посмотреть…

Они шли по дорожке через сад, затененный еще не облетевшей листвой деревьев, и от их голосов то и дело взлетали в воздух напуганные птицы. Миссис Уинтерс разговор был неприятен, но высказаться все равно хотелось.

— Эта рукопись, — продолжала она, — была нам просто необходима для работы. От нее, можно сказать, зависело тогда наше будущее в науке. Понимаете? А он, этот человек, под разными предлогами так и не выдал ее нам. Хотя не имел права так поступить.

— Но почему? — возмущенно воскликнула Дак.

— До сих пор не понимаю этого, — не сразу ответила ее мать. — Отчасти, быть может, чтобы показать свою власть над нами. Или просто от жадности. Наверное, уже тогда он понял, что куда выгодней всеми правдами и неправдами приобретать старинные вещи для себя, чем делиться с другими… Пойдемте сюда.

Она направилась к небольшой деревянной двери в заросшей мхом стене сада, над которой грозно торчали железные пики, образуя нечто вроде короны. Дверь была заперта, но у миссис Уинтерс имелась связка ключей, которая выдавалась гостям университета — правда, не всем — для беспрепятственного хождения по его территории. Она вытащила ее из кармана и стала искать ключ с табличкой «Феллоуз Гарден». Одновременно продолжала говорить все о том же, объясняя, что поведение сэра Джайлза усложнило и задержало их научную работу и что, в конце концов, ее муж — ваш отец — не выдержал и отступил, занялся другим делом, а она продолжила свои исследования и кое-чего добилась…

Блейк до этого момента слушал не очень внимательно, вполуха, но тут ему захотелось подробней узнать, какими же исследованиями они занимались вместе с отцом, и не оттого ли у них что-то не ладилось в последнее время и мать решила уехать в Оксфорд без него. Или это отец захотел остаться один и отдохнуть от них.

— А что же за книга такая была? — спросил он. — Которую больше нигде в мире не найти?

— Не книга, — раздраженно поправила мать, — а древняя рукопись. Манускрипт. Я уже говорила об этом. Рукопись, принадлежавшая одному монаху, жившему в Оксфорде в Средние века.

— Монаху? — Блейк остановился на дорожке. Он вспомнил рукопись, лежавшую под стеклом в одном из залов библиотеки, и еще одну, в которой были пустые страницы, ее он недавно держал в руках. Уж не об одной ли из них говорит мать? — А как звали того монаха?

Миссис Уинтерс с удивлением взглянула на сына.

— С чего ты вдруг заинтересовался? Его имя Игнатиус.

Нет, имя не то. Ему расхотелось говорить об этом с матерью, слышать ее раздраженный тон.

— Я спросил просто так, — с неохотой ответил он.

Однако мать не оставила тему.

— Вообще-то, — сказала она, снова обращаясь к Дак, которая шла рядом, — история эта весьма занимательная. Особенно для тех, кто интересуется старинными легендами, а значит, нашим прошлым. Рассказать?

— Да, да! — попросила Дак.

— Так вот. Монах Игнатиус утверждает, что видел собственными глазами, как сам Дьявол вошел в город Оксфорд, неся за спиной огромную книгу, повествующую о запрещенных в те времена знаниях. В это никто не верит, следов этой книги, если она и была, не сохранилось, однако, занимаясь исследованием легенды о докторе Фаусте, я заинтересовалась всем этим.

— Фауст? — переспросил Блейк.

Он все-таки слушал, о чем говорила мать.

— Ты разве не знаешь? — с укором сказала Дак. — Про него опера есть.

— Я не люблю древнюю музыку!

— И напрасно, — укорила его миссис Уинтерс. — Опера очень хорошая. А Фауст, согласно легенде, это немецкий некромант… ну, такого слова вы не знаете… колдун, чародей. Он заключил договор с Дьяволом, обрел знания обо всем на свете и могущество, а потом попал в адское пекло на вечные времена.

Блейку это показалось довольно занятным — он представил, как этот Фауст жарится там на большущей сковороде, а после спросил о том, что занимало его сейчас больше, чем судьба Фауста:

— А папа? Он тоже искал эту книгу?

— Да, я же говорила. Но потом опустил руки. История — наука, которая требует вдумчивой и кропотливой работы. Нужно большое терпение, чтобы ею заниматься. А если тебе еще вставляют палки в колеса, как сделал малопочтенный сэр Бентли, то хочется порою все бросить.

— И папа бросил?

— К сожалению. А у него были очень интересные мысли и разработки по поводу легенды о Фаусте. Они могли бы принести ему известность в научном мире.

Мать говорила с искренним сожалением, и Блейк простил ей назидательный тон и раздражение. Сейчас он уже думал о том, как бы помочь отцу найти нужные ему книги, чтобы тот снова занялся своим прежним делом.

Дак тоже интересовалась всем этим, но немного с другой стороны.

— А сколько может стоить эта ценная книга, которую сэр Бентли никому не дает? — спросила она.

Чуть улыбнувшись, мать покачала головой.

— Это никому не известно. Ни где или как он нашел рукопись Игнатиуса, ни сколько заплатил за нее. Но если ты уж так хочешь знать, то его личная историческая библиотека оценивается, как говорят сведущие люди, больше чем в миллион фунтов.

Дак умудрилась свистнуть, совсем по-мальчишечьи.

— Ух ты! Что же он делает со всеми этими книгами?

— Он коллекционер, собиратель, — не очень одобрительно объяснила мать. — И не должен ничего с ними делать. Просто собирает их. Для него они, как деньги в банке.

— А он хотя бы покажет их нам, если его вежливо попросить?

Улыбка матери сделалась шире.

— Попробуй, Дак. Но готова спорить на что угодно, у тебя ничего не получится. Он даже пальцем не пошевелит. Коллекционеры особый народ…

Они вышли на широкую улицу города, по обеим сторонам которой были учебные колледжи и магазины. Магазины и колледжи. Во всех магазинах продавалось одно и то же: фирменные оксфордские майки, фирменные шарфы, фирменные плюшевые медведи.

Туристы шныряли из одного магазина в другой, по многочисленным колледжам, храмам, библиотекам, паркам и садам, по берегам Темзы и Червелла. В любое время суток улицы были полны народа. Но в этом туристическом улье Блейк уже чувствовал себя почти как дома. Во всяком случае, легко находил дорогу к месту, где они жили, а также знал кое-что о самом городе, потому что не без интереса читал путеводитель по Оксфорду. Особенно в те часы, когда следовало читать учебники.

Из путеводителя он, например, узнал о том, что здесь, в Оксфорде, остались следы женского монастыря, основанного аж в VIII веке святой Фрайдсвайд, дочерью одного из саксонских королей. Или что в городе сохранилась башня того норманского замка, где королева Матильда зимой 1142 года скрывалась от своего злобного брата Стефана. А еще — здесь родился знаменитый (из романа Вальтера Скотта «Айвенго») король Ричард Львиное Сердце. А также его брат, будущий король Иоанн Безземельный, подписавший в 1215 году Великую хартию вольностей, до сих пор действующую в Англии. Не говоря уж о том, что здесь, в Оксфорде, во время Гражданской войны находился штаб короля Карла I. (До того, как в 1649 году его победил Оливер Кромвель и отрубил ему голову.)

Однако, несмотря на все эти познания, Блейк не стал бы утверждать, что чувствует себя здесь, в Англии, совершенно легко и свободно. Хотя говорил он на том же английском, но все-таки по-американски, и порою сам себе казался иностранцем. Впрочем, это ощущение постепенно проходило. Оставалось другое — будто он окунулся в старину, в прошлое: особенно когда видел на территории колледжей людей, словно сошедших с развешенных там портретов — в напудренных париках, черных мантиях, шелковых чулках…

Его мать, шедшая впереди, внезапно остановилась перед небольшой книжной лавкой и, попросив Блейка приглядеть за сестрой, зашла внутрь. Он и Дак остались на улице, где было много пешеходов, Машин, голубей, красных двухэтажных автобусов и часов на бесчисленных башнях, показывающих разное время.

И тут он увидел его.

Того, кто сидел неподалеку от книжного магазинчика и у кого в руках была книга. По виду старая и потрепанная. И сам он производил впечатление такое же. И его длинная раздвоенная борода тоже.

На нем была коричневая кожаная куртка, а на голове — немыслимого фасона шляпа с меховой оторочкой. Это в сентябре, когда лето еще не совсем окончилось! Похоже, одна из многочисленных старинных статуй сошла с пьедестала или отлепилась от стены какого-то здания и присела тут на улице. Может, он бездомный? Нищий?

Большинство прохожих не обращали на него никакого внимания, но кое-кто, не останавливаясь, бросал к его ногам одну-две монеты.

За все время, что Блейк наблюдал за ним, старик не пошевелился, чтобы поднять их, или чтобы перевернуть страницу: он продолжал сосредоточенно глядеть в книгу.

Курчавая серая собака с торчащими ушами, лежащая рядом с ним на потрепанном одеяле, тоже не двигалась.

Дак, не задумываясь, подошла к этим двум неподвижным фигурам.

— Мне нравится ваша собачка, — сказала она, наклоняясь, чтобы погладить ее, и та ответила легким движением хвоста.

Мужчина не шелохнулся, не отвел глаз от книги. Скрюченные пальцы, похожие на корни дерева, не дрогнули.

— Дак! — прошипел Блейк.

Зачем она лезет к собаке? Ведь укусить может, и потом у нее, наверняка, блохи.

— Дак! — повторил Блейк.

Она распрямилась и, улыбаясь, вновь обратилась к мужчине.

— А как ее зовут?

Но тот не ответил.

Блейк взял сестру за руку и отвел от собаки. И тут мужчина внезапно поднял голову. Было такое впечатление, что он наконец дочитал до конца абзац или страницу и теперь хочет обдумать прочитанное или поговорить о нем. Он смотрел на Блейка, и взгляд его не был ни дружеским, ни враждебным. Скорее — изучающим и немного удивленным: что нужно этому мальчишке, тень от которого падает на книгу?

Человек вроде бы проснулся после глубокого сна.

Блейку стало не по себе, и он отошел, увлекая за собой Дак. А тут и мать вышла из дверей книжного магазина, неодобрительно посмотрела на человека с собакой и увела детей дальше по улице.

— Что он от вас хотел? — спросила она обеспокоенно.

Блейк не ответил — что тут скажешь? — но перед тем, как они перешли на другую сторону, оглянулся и с тревогой отметил, что этот человек смотрит им вслед.

Глава 4

Блейк хорошо знал, в каких случаях у его сестры бывает такой вид, как сейчас. Когда ей безумно хочется рассказать ему что-то, чего он не знает и не может, по ее мнению, знать, однако она ждет, чтобы он сам попросил об этом. Секрет так и рвется у нее с языка, но она изо всех сил сдерживается, чтобы не заговорить, и ждет… Как паук, ждущий в паутине свою муху.

Однако Блейк не торопился доставить сестре такое удовольствие и спросил у матери, какую книжку она хотела купить и почему не сделала этого.

— Я увидела ее на витрине, — ответила миссис Уинтерс. — Книга о бабочках. Я читала ее и смотрела картинки, когда была еще совсем маленькой. Как ты сейчас, Дак. Если не меньше. А когда взяла сейчас в руки…

— Ну, и что? — спросил Блейк, потому что мать замолчала.

— Не знаю, — не сразу прозвучал ответ. — Я вдруг поняла, что не нужно предаваться этим воспоминаниям. Не до них сейчас.

— Ну и зря, — сказал Блейк. — Подумаешь, на несколько часов вернулась бы в детство. Разве так уж плохо?

— Пожалуй, ты прав. — Она внимательно поглядела на него, словно не вполне узнавая, но Блейк уже перенес свое внимание на сестру.

— Ладно, — проговорил он, поравнявшись с ней. — Давай выкладывай. Что там у тебя на кончике языка?

Она схватила его за рукав.

— А то! Ты видел этого человека?

— Конечно. И это все, что ты хотела сказать, дуреха?

— Не смей ругаться! Ты разглядел, что он читал?

— Я же стоял рядом с тобой. Значит, разглядел. Ну и что? Какая-то старая книжка. Наверное, интересная, потому что он ничего не видел и не слышал вокруг.

— А ты сам видел?

— Что? — разозлился Блейк. — Да говори толком!

— Я толком… А вот ты ничего не заметил!

— Чего?

— Ничего! Он ничего не читал!

— Оставь эти шутки! Говори или вообще молчи!

— А ты попроси как следует.

— Знаешь… — Блейк отвернулся от нее.

— Я-то знаю, а вот ты нет… У него в книжке ничего не было. Ни единого словечка! Он глядел на пустые страницы. Как в той книге, которую ты держал сегодня в библиотеке.

Она с торжеством посмотрела на Блейка. Тот молчал.

— Не смешно, — сказал он потом. — Придумала бы чего-нибудь получше.

— Честное-пречестное, это правда!

Он опять не сразу ответил ей.

— Если правда, то мало ли что мог он держать в руках. Блокнот, например. Или тетрадку толстую. Для всяких записей. И уже хотел что-то записать, а ты помешала.

— У него не было ручки, Блейк!

— А может, он как раз кончил читать этот роман и сидел, думал о прочитанном. А пустые страницы… В некоторых книгах в самом конце бывает по несколько пустых страниц. Ты разве не знаешь?

— Знаю. Только я же видела. Это никакой не блокнот и не роман. И раскрыта книжка была не в конце, а в середине… А как он уставился на тебя, помнишь? Как будто ты какой-то подозрительный. Только, по-моему, он сам подозрительный.

Блейк ничего не отвечал.

— Ну, что же ты молчишь?

— А что говорить? Смотрел он так, потому что мы ему помешали. Читать или вспоминать… Мы отстали от мамы, давай догоним!

Он ускорил шаг.

Если сестра не выдумывает, то все это очень и очень странно. И загадочно. Прямо как в настоящей сказке. А то, что этот человек держал в руках, действительно, похоже на книгу. На самую настоящую. И смотрел он в нее, как смотрят, если читают… Но что же он читал? И неужели может быть так, чтобы в один день ему, Блейку, попались две одинаковые книги? Одинаково пустые! Чудеса да и только…

Они подходили к одному из самых оживленных перекрестков. Справа высилась старинная каменная башня с двумя фигурами в золоченых шлемах, готовых своими дубинками ударить в колокол, чтобы люди, снующие внизу, под ними, узнали, который сейчас час. А в нескольких сотнях метров отсюда, за зданием колледжа и ярко-зеленой лужайкой находится мост через речку, перейдя по которому они выйдут на Миллстон-Лейн, улицу, где их дом.

Уже подходим к дому, с горечью отметил Блейк, а я так и не разобрался с этими книгами. Думай теперь о них целый вечер, а то и ночью приснятся!

Словно угадав его мысли, Дак произнесла:

— Целых две с пустыми страницами! Наверное, тут какая-то страшная тайна, как думаешь? А что, если я отгадаю первая?

— Попробуй! Без меня ты, как машина без водителя.

— Ладно. Посмотрим. Вот увидишь!

Блейк не обратил внимания на ее похвальбу. Пропустил мимо ушей. Он вспомнил, что сегодня они будут на этом званом ужине, и ему пришло в голову удрать оттуда и пробраться в библиотеку, где он был утром. Там он найдет ту самую книгу, осмотрит ее, прощупает всю насквозь, и тогда уж непременно разгадает эту тайну. И расскажет своей похвальбушке-сестре.

Глава 5

В кармане у него был фонарик. Время от времени Блейк притрагивался к его корпусу, чтобы удостовериться, на месте ли он…

Место ужина перенесли из огромной, продуваемой всеми сквозняками университетской столовой в меньшее и более уютное помещение, находящееся в дальнем конце колледжа Святого Иеремии. Оттуда, подумал Блейк, будет еще труднее удрать в библиотеку.

Небольшие светильники на их пути к колледжу не столько освещали им дорогу, сколько делали ее более причудливой из-за игры света и тени, и начинало казаться, что она полна опасностей.

На подходе к колледжу, когда уже слышались голоса и звон посуды, Блейку захотелось повернуться и убежать, но мать своевременно положила руку ему на плечо и удержала. Как они все чувствуют, эти родители!..

— Надеюсь, вы будете вести себя прилично и мне не придется краснеть за вас, — проговорила она негромко, когда уже поднимались по каменным ступеням к тяжелым мраморным колоннам входа.

Холл освещался фонтаном ослепительного света, брызжущим с потолка из огромной люстры. Дак шла под ней, пританцовывая от возбуждения, Блейк обратил внимание на портреты в рамах, развешанные на задрапированных шелком стенах. Особенно на один из них, самый большой, где был изображен какой-то старец на фоне пустыни, а у его ног — лев, только размером с небольшую собаку. Человек был в красном плаще и, судя по всему, что-то лихорадочно записывал в лежащую перед ним книгу. Блейк ясно видел слова, но понять ни одно из них не мог. Старец напомнил ему увиденного недавно человека с собакой, хотя тот вовсе не писал, а читал, хотя, по уверениям Дак, читать там было нечего.

Миссис Уинтерс не стала задерживаться и прошла дальше по коридору, к гардеробу, где сняла плащ и надела одну из висевших на вешалке черных мантий. Блейк тоже снял куртку и уже взял мантию с крючка, но мать остановила его.

— Они только для членов Книжного сообщества. И для преподавателей университета.

— Если нельзя надеть этот черный халат, — решительно сказала Дак, — я не сниму свой желтый плащ.

Мать не стала с ней спорить, оглядела себя в зеркале, поправила прическу, разгладила складки мантии, и они вошли в комнату, где уже расположились гости — группами по двое, по трое и больше, оживленно беседуя. Насколько мог уловить Блейк — говорили, главным образом, о научных работах и о разных книгах. Наверняка только о тех, в которых есть буквы и слова.

Блейк прошелся по комнате, пока не наткнулся на стойку, где на подносе стояли сверкающие бокалы, наполненные янтарной жидкостью. Обернувшись не смотрит ли мать, он схватил один из них, запах ему понравился, попробовал на язык — тоже ничего. Он сделал большой глоток и чуть не задохнулся. Хуже, чем если сигаретный дым вдохнуть! Воровато озираясь, он поставил питье обратно и взял с другого подноса бокал с рыжим апельсиновым соком. Это уж без обмана!

Придя в себя, он стал оглядывать помещение.

Здесь тоже было полным-полно мужских голов и лиц — они неодобрительно глядели на него с портретов на стенах, с бюстов на каминной полке и были похожи друг на друга, а все вместе, пришло ему в голову, — на хищных птиц, высматривающих очередную жертву. Он отвернулся от их упорных взглядов.

Его мать, заметил он, чувствовала себя здесь вполне в своей тарелке, беседуя с теми и с этими, улыбка не сходила с ее лица. «Вращается» — так называл это его отец, а сама она, когда бывала в хорошем расположении духа, говорила еще откровенней: «Забрасываю сети».

Дак тоже была здесь, как дома. Она уже собрала вокруг себя небольшой кружок почитателей и что-то оживленно рассказывала им. Позднее он услышал, как одна из дам восторженно говорила его матери:

— О, у вас просто чудо-ребенок! Так умна для своих лет! Только зачем на ней этот желтый плащ?.. Увас ведь еще сын? Где он?

Блейк постарался затеряться в толпе. Добравшись до большого окна и почти укрывшись за его портьерой, он подумал, что сейчас, пожалуй, самое время смыться отсюда, и уже начал намечать кратчайший путь к двери, когда услышал женский голос:

— Ты, наверное, Блейк, я не ошиблась? — произнесла высокая дама с совершенно седыми волосами; на ней была не мантия и не вечернее платье, а огромная бежевого цвета шаль. — Я Диана Бентли, жена сэра Джайлза. Он там… Видишь?

На кой он ему сдался? Однако Блейк взглянул в направлении ее вытянутой руки и увидел его. Он тоже был совершенно сед, с густыми темными бровями, с пронзительным взглядом светлых глаз, что было заметно даже издали. Вокруг него собралась группа людей, и он что-то говорил, обращаясь больше к одному из них, небрежно одетому, в помятом костюме черепашьего цвета. Сэр Бентли повысил голос, лицо его исказилось, похоже было, он сейчас ударит своего противника. А что плохо одетый человек был именно таковым, подтвердила Диана Бентли.

— Они спорят по поводу одного издания. Ты не читал такую книжку?.. Ах, нет, что я, конечно, не читал. Сэр Бентли говорит, что это явная подделка, а профессор Фолл уверяет, что нет. Книжка не такая уж старая, издана всего сто пятьдесят лет назад, и называется она… О господи! Они сейчас подерутся! Пойду разниму их…

Видимо, она была права, потому что сэр Бентли уже не говорил, а рычал:

— А я ручаюсь, что фальшивка! Липа! Не верите мне? Вы просто невежда, сэр!..

Драка все же не состоялась, и Блейк, немного разочарованный — вот было бы развлечение! — отвернулся и подошел к столу, где появились фрукты и закуски, которых он не видел раньше. А некоторые из них — например, вот эти крупные оранжевые ягоды — не видел никогда.

Он положил в рот одну из них и в этот момент поймал предостерегающий взгляд пожилого мужчины, стоявшего рядом. Это был тот, на кого рычал сэр Бентли.

— Не советую, — сказал он. — По вкусу они напоминают шампунь.

Но было поздно: Блейк уже раскусил ягоду. Ух! Он никогда не пил шампуня, хотя тот иногда попадал ему в рот во время мытья головы, однако шампунь, насколько он мог припомнить, был просто вкуснятиной по сравнению с тем, что он сейчас ощутил во рту: нечто тягучее, кисло-сладкое, горькое и жгучее одновременно!

Он мужественно разжевал и проглотил все это, стараясь, чтобы на лице не отразились муки, которые он претерпевает, и сказал, не без труда шевеля губами:

— А что? Мне понравилось.

Пожилой джентльмен подмигнул ему и произнес:

— Ты отважный молодой человек. А мое имя Джолион Фолл. Я когда-то был учителем твоей матери.

Он протянул огромную ладонь, в которой утонула рука Блейка.

— Ой, правда? — воскликнул Блейк. — А она хорошо училась?

Профессор хитро улыбнулся и снова прищурил один глаз.

— Это как посмотреть, — ответил он. — Зависит от того, что ты имеешь в виду под словом «хорошо».

Блейк застонал про себя: ох, эти взрослые! Словечка в простоте не скажут. Как ему объяснить?

Но профессор уже сам понял свою ошибку, потому что произнес извиняющимся тоном:

— Ладно, не трудись искать ответа на вопрос, который я задаю иногда студентам, чтобы они научились более четко формулировать свои мысли. Ведь зачастую бывает куда труднее задать вопрос, чем найти на него ответ. А что касается твоей мамы, Джульет Сомерс, то она была весьма работоспособной, умной и, я бы сказал, рассудительной студенткой, написавшей хорошую дипломную работу в конце учебы. Но, боюсь, она больше любила успех, победу, чем исторические книги и рукописи, которыми занималась. Которые исследовала…

Он замолчал, увидев широко открытые удивленные глаза мальчика. Да, для Блейка было непривычно слышать, как кто-то столь прямо и открыто осуждает его мать. Правда, ничего плохого сказано не было. Подумаешь — любит успех. А кто его не любит? А сам этот неряшливый профессор совсем не думает об успехе? Так, что ли?..

Блейк поискал глазами мать. Она разговаривала с профессором Маршаном. С тем, кто разъезжает на мотоцикле. Дружески улыбалась ему. Не слишком ли дружески? С ним, с Блейком, и с его отцом она намного сдержанней. Суровей.

Собеседник Блейка, профессор по имени Джолион, как он себя назвал, продолжал разговор о том же и, желая, возможно, утешить мальчика в отношении его родителей, сказал:

— Но если говорить о твоем отце, мой юный друг, то он был другим. Я бы назвал его моим любимым студентом.

— Папа? — не сдержал удивления Блейк.

— Да. Не всегда аккуратный и сдержанный, но с превосходным воображением, фантазией. И с глубоким умением проникать в суть вещей. Понимаешь, о чем я? Впрочем, понять это нелегко.

В последнем профессор сейчас ошибся. Блейк вдруг подумал, что, если его папа и правда такой, как он только что услышал, то вот кто нужен ему в эти минуты. Вот кто мог бы помочь разобраться во всех этих непонятных вещах, происходящих вокруг: книга с пустыми страницами, сама спрыгивающая с полки… Записка с непонятными стихами… Странный старик с собакой, читающий, по уверениям Дак, такую же «пустую» книгу, как та, которую Блейк держал в руках в библиотеке… И какое-то диковинное имя — Эндимион Спринг, появившееся целых два раза: на переплете и в предпоследней строчке стихотворения…

Часы пробили время: …пять, шесть, семь, восемь, девять раз… Профессор встрепенулся.

— Уже так поздно! Я должен идти. Заходи ко мне в кабинет, если захочешь о чем-нибудь поговорить.

Блейк с сожалением посмотрел на него. Сколько еще, небось, мог бы этот человек рассказать ему о его родителях! Может, тогда понятней стало бы, почему папа не поехал с ними в Оксфорд… Но про это потом, а сейчас, на прощание, хорошо бы спросить…

Профессор уже сделал пару шагов к двери, когда Блейк выпалил ему в спину:

— А кто такой Эндимион Спринг, сэр? Вы не знаете?

Профессор повернулся на каблуках и приблизился к Блейку. В эту минуту он чем-то напомнил ему того старика с собакой на улице. Но сходство исчезло так же мгновенно, как появилось.

— Кто такой Эндимион Спринг? — повторил профессор, опасливо оглядываясь.

Блейк кивнул, не понимая реакции этого человека. Что он такого страшного сказал? Просто произнес какое-то непонятное имя.

Профессор наклонился почти к уху Блейка и прошептал:

— Сейчас у меня нет времени для ответа. Да и место не слишком подходящее. Если хочешь, поговорим потом… Позднее.

С этими словами он зашагал к выходу, который нашел не сразу. Неужели его так взволновал вопрос Блейка?

Из всего этого, думал Блейк, глядя ему вслед, ясно хотя бы одно: Эндимион — все-таки имя, и, скорее всего, автор этой книги без слов. Только разве у такой книги может быть автор?..

Ответа все равно не было, и чтобы получить его, подумал Блейк, ему кровь из носа нужно пробраться в библиотеку и снова взять в руки книгу. Сейчас или никогда! Это звучало как девиз, и Блейк решил осуществить первую его часть: сейчас!

Стараясь не попасться на глаза матери или сестре, он направился к двери.

Глава 6

На улице было холодней, чем он ожидал. Воздух просто морозный. Лунный свет серебрил дорожки парка, по которому шел Блейк, и придавал еще более зимний вид окрестным предметам.

Он приблизился к крытой галерее, нырнул в нее, там было значительно теплее. Однако стало беспокойнее: именно здесь показалось, что за ним кто-то идет, слышны чьи-то шаги. Он тревожно оглядывался, но никого не было…

Блейк подходил уже к библиотеке. Здания, которые при дневном свете были уже хорошо знакомы, сейчас казались совсем чужими. Все было чужим: деревья, стены, колонны. Сердце тревожно билось, но мысли оставить то, что задумал, не появлялось. Он уже поднимался по ступенькам к входной двери, на которой была освещенная дощечка с кодом. Он знал про нее и даже удивлялся, почему у них здесь один-единственный код на все двери — в библиотеки, общежития, в колледжи. Но ему объяснили — так пришлось сделать, потому что и студенты, и преподаватели оказались весьма рассеянными и никак не могли запомнить или записать несколько кодов. Пришлось оставить один. Довольно глупо, зато удобно. Код ему сообщила мать, он сразу освоил его и сейчас без усилий набрал: 6305XZ. Набрал и тотчас услышал легкий щелчок — дверь открылась. Подумать только, пришло ему в голову, он будет сейчас полновластным хозяином десятков, если не сотен, тысяч книг!

Оглянувшись еще раз, он вошел, закрыл за собой дверь и облегченно вздохнул.

В библиотеке было абсолютно темно. Хорошо, что он захватил фонарик.

Стояла полная тишина, если не обращать внимания на тиканье настенных часов, напоминавшее о биении его сердца.

Уменьшив свет фонаря, чтобы не привлечь ничьего внимания к окнам, Блейк двинулся по знакомому пути к полкам, где стояла нужная книга и откуда она сама спрыгнула — так ли это? — на пол. Он помнил, что поставил ее перед уходом из библиотеки на третью полку снизу, у левой от дверей стены, между двумя другими, тоже толстыми, томами.

Вот здесь она и должна быть… Но где же она?

Он посветил фонарем на пол: может, опять выскочила… ха-ха? Не смешно… На полу ее не было. Где же она?

Он почувствовал отчаяние: геройски пробирался сюда через полутемный парк, и, возможно, кто-то за ним даже следил, но он совсем не испугался, и вот — оказался в нужном месте, а книги нет! Кто ее взял и зачем? Что вообще творится? Прямо как в каком-то нелепом «ужастике» или в страшноватом сне. Он провел костяшками пальцев, как уже делал раньше, по корешкам книг на третьей полке снизу, повторяя при этом как заклинание: «Эндимион Спринг, Эндимион Спринг» и втайне надеясь, что волшебная книга откликнется. Но этого не случилось. Она не появилась ни на полке, ни на полу.

Кто-то — кто же? — исправно хранил свой секрет.

И вдруг звук упавшей книги раздался со стороны лестницы, от входной двери. Блейк замер. Кто-то вошел в библиотеку? Или здесь уже до него был кто-то?

Он выключил фонарь, отскочил к стене, прижался к полкам. Темнота обрушилась на него, сжала в своих объятиях, он с трудом дышал. И слушал, слушал — что будет дальше? Куда направятся шаги? Где загорится свет? Или… или что?

Ничего не происходило. Царила все та же оглушающая тишина. И такая же непроглядная тьма. И тиканье часов. Оно становилось все слышней.

Наконец он не выдержал и включил фонарь. На самый малый свет. Да еще прикрыл ладонью. И огляделся. По-прежнему его окружали молчаливые книги.

Он отлепился от полок, сделал несколько неуверенных шагов к выходу, дошел до коридора, где гулял легкий сквозняк, от которого по спине пробежала дрожь. Или это от страха?.. Нет, он не будет бояться! Кого? Здесь же нет ни души — ему просто померещилось.

Он уже в передней, недалеко от входной двери — там, где шкафы с каталогом, столы для приема и выдачи книг, тележки. Под одной из них лежала книга. Возможно, она и упала, так напугав его? Он поднял, посмотрел название. Нет, совсем не то, что он ищет — какой-то учебник. Он наклонился, чтобы положить его на тележку, и в страхе отпрянул: оттуда на него уставились две светящиеся зеленые точки.

Ох, да это же кот! Мефистофель!

— Как ты сюда попал? — почти в полный голос крикнул Блейк.

Кот не ответил, и Блейк остался в полном недоумении — ведь дверь была плотно закрыта.

Он хотел взять его на руки, выпустить на улицу — ведь миссис Ричардс не разрешает коту оставаться на ночь, но тот не давался и в конце концов, задрав хвост, умчался вверх по лестнице.

То ли чтобы угодить библиотекарше и все-таки выдворить кота, то ли чтобы просто поразмяться, Блейк ринулся за ним по мраморным ступеням.

Погоня была длительной, он призывал Мефистофеля по-всякому — ласковым «кис-кис», приказным тоном, но тот не поддавался. Время шло, и Блейк боялся, что мать хватится его и начнет беспокоиться. Нужно срочно возвращаться на званый вечер.

Каким-то чудом ему удалось изловчиться, схватить кота за шиворот, чем тот был весьма недоволен и, когда они подошли к входной двери, вцепился когтями в плечо Блейку, а потом вырвался, сделал огромный прыжок и исчез за открытой дверью.

Да, дверь была настежь открыта! Снова холодок страха пробежал по спине Блейка: почему? Кто ее открыл?

Направляя свет фонаря во все стороны, он беспомощно спрашивал:

— Кто здесь?.. Кто?.. Отвечайте!

И вдруг… Он чуть не выронил фонарь: в одном из углов холла, на полу он увидел то, чего там не было каких-нибудь пять минут назад, — несколько книг. Они не просто лежали, свалившись с полки, они были злобно растерзаны в клочья, похожи на кучу убитых птиц с оторванными и разбросанными крыльями.

Какое-то время он стоял неподвижно, говоря себе, что это сон, жуткий сон, и сейчас он проснется и окажется дома, на постели или, на худой конец, в столовой для преподавателей, на их скучном вечере.

Придя в себя, он выскочил из дверей библиотеки вслед за котом, сбежал по мраморным ступеням и помчался через лужайку, по галереям и садовым дорожкам — туда, откуда пришел. В мыслях у него было одно: значит, все это время за ним действительно кто-то шел, и он не был в одиночестве — ни по дороге сюда, ни в самой библиотеке!.. И этот «кто-то», наверняка, должен быть каким-то образом связан с книгой под названием «Эндимион Спринг», в которой пустые страницы и которая умеет сама передвигаться, появляться и исчезать… О господи!

С трудом переводя дыхание после бега, он ворвался в помещение, где подходил к концу званый вечер, и, пригнувшись, прячась за группками гостей, пробрался на другой конец комнаты, взглянул на часы.

Он отсутствовал всего-навсего полчаса, а показалось, что прошли дни и годы: столько произошло!

И еще должно произойти — понял он, отыскав глазами мать: у нее был озабоченный вид, она едва слушала, о чем говорили собеседники, и все время оглядывала комнату, словно искала кого-то. Этим «кем-то», несомненно, был он, Блейк!

Но раньше всех его обнаружила Дак.

— Нашелся! — крикнула она. — Где ты был?

— На свежем воздухе, — ответил он и, чтобы прозвучало убедительней, прибавил: — Холодно, просто жуть! Наверное, снег пойдет.

Дак не поддержала разговора о погоде, и тогда он спросил:

— Она очень разозлилась?

— Еще как! Почти ни с кем не говорит.

Это плохой признак. И у них дома, в Америке, когда мать переставала говорить с ними или с отцом, это означало, что она дошла до точки кипения.

— А куда ты ходил? — повторила Дак.

— Я уже сказал: прошвырнуться.

Он увидел, что мать уже подошла к вешалке и надевает плащ. Она увидела его, но не ответила на улыбку и отвернулась с каменным лицом.

— Я знаю, — сказала Дак, — ты ходил в библиотеку.

— Еще чего придумаешь!

— Да, знаю точно! А ты что думал? Я все видела! Потому что ты глупый и ничего не замечаешь.

Он резко повернулся к ней.

— Это была ты?.. Отвечай! Не врешь?

Он кричал, и на них оглядывались, но ему сейчас было все равно: он так перенервничал!

— Зачем ты это делала? Я чуть не спятил от страха! Ты…

То, что он увидел в глазах Дак, заставило его умолкнуть: они были широко раскрыты, в них сквозил страх. И слезы. Да, слезы! Он напугал ее, потому что она никуда не ходила за ним и не понимала, о чем он говорит.

Да, он ошибся, сразу поверив, будто она следила за ним. Все это она выдумала только сейчас, чтобы его позлить, потому что обиделась, ведь он куда-то пошел без нее. А она тоже хочет участвовать в раскрытии тайны, связанной с книгой-пустышкой. Разве нет? Это на нее похоже.

Дак собиралась ответить ему, но тут подошла мать, молча кивнула, чтобы следовали за ней, и пошла к выходу.

— А с тобой поговорю позднее, — ледяным тоном сказала она Блейку, когда уже шли по саду.

И от ее слов ему сделалось еще холодней.

Глава 7

В середине той ночи он, вздрогнув, проснулся: показалось, что книга зовет его.

Он сел в кровати, зажег свет, сонными глазами оглядел комнату. Полосатые обои были похожи на тюремную решетку… А книга? Где же она?.. Не сразу вспомнил: книгу он найти не сумел. Откинувшись снова на подушку, он начал припоминать: библиотека, полки с книгами… много книг… свет фонарика… светящиеся глаза Мефистофеля… чувство беспомощности, страха… раскрытая дверь…

Он снова уснул и очутился опять в библиотеке, только она превратилась в сказочный лес. Высокие деревья росли вдоль стен в коридорах, их листва касалась потолка. А книги… там было много книг, но они громоздились не на полках, а на ветвях. Он пробирался между деревьями, а на него слетали оранжевые и золотые листья — или листы из книг — и усеивали пол, как осенью землю.

Громко пели птицы, прыгая с одной ветки на другую, но вдруг все разом вспорхнули и улетели, а деревья остались голыми, мрачными и молчаливыми, как зимой. И все здание библиотеки сделалось пустынным и безмолвным, и была в нем только одна книга — с пустыми страницами. Она лежала на полу и ожидала, чтобы он поднял ее и заглянул внутрь, под переплет.

Кот Мефистофель был тут же, он встречал Блейка, и во рту у него торчал лист бумаги. Наверное, со стихами про Эндимиона, подумал Блейк.

Все бы хорошо, но ему стало вдруг ужасно холодно, он встал с кровати и включил электрический камин — тот стоял под окном. Камин был очень старый — такие давно уже не продавались у них в Америке. Трубки в нем начали нагреваться с каким-то пугающим воем и грохотом, но все-таки сделалось теплее.

Он подошел к окну, отодвинул занавески. Фонари освещали улицу. Улицу, а не парк, который виден из окон библиотеки. Значит, Блейк уже дома, у себя в комнате, куда он поплелся после того, как мама отругала его за то, что ушел со званого вечера, не предупредив ее. А она ужасно волновалась. И он лег спать, даже зубы не почистил, и сейчас вот проснулся и смотрит в окно. Однако он ведь не выспался, а еще ночь — значит, нужно поспать.

Он лег — а может, и не вставал… и опять оказался в библиотеке, и на полу опять лежала книга, поджидая его. Надо ее схватить, пока не исчезла. Скорей! Он ухватился за потертый кожаный корешок, раскрыл ее. И сразу увидел, как на пустой странице появляются строки:

Блейк читал их вслух, и перед глазами возникал зимний пейзаж: белое, как чистые книжные страницы, поле; замерзший пруд, как зеркало отражающий светлое небо.

Но вот кто-то идет по этому полю. Приближается, оставляя следы на снегу. Это мужчина, он без бороды, со сморщенным, как печеное яблоко, лицом. На нем меховая куртка, высокие кожаные башмаки. Он тянет за собой ствол срубленного дерева, а на плечах у него сидит девочка в запачканном платье и таких же чулках. По щекам ее катятся слезы, но, завидев Блейка, она расплывается в улыбке и протягивает ему руку. Он отвечает ей тем же, однако его рука проходит сквозь ее пальцы, как сквозь воздух. Мужчина, несущий девочку, вообще не замечает его и уходит дальше, скрываясь за холмом.

Внезапно рядом с Блейком, по обе стороны от него, оказались родители. Он ухватился за них руками в варежках, но они освободились от него и молча разошлись вправо и влево, растворившись в морозном воздухе. Он хотел побежать за ними, но не знал, за кем сначала, и остался стоять на месте. На глаза ему навернулись слезы, они сразу замерзли, и все стало видеться, как в тумане.

Сквозь этот туман он различил что-то желтого цвета. Это была Дак в своем любимом желтом плаще, который надела в День Великого Спора между их родителями и с тех пор ни разу не снимала. Капюшон плаща откинут, Блейк хорошо видит ее мальчишечью прическу. В глазах у него прояснилось.

Дак уставилась на что-то лежащее в снегу и зовет его тоже посмотреть. Зовет не жестами и не голосом, а своим дыханием, оно превращается на воздухе в волнистые слова, которые он с трудом разбирает.

Он побежал к ней, но сколько ни пытался, не мог до нее добраться: такой глубокий снег и так тяжело по нему двигаться. Он был словно прикован к земле. Потом Дак тоже куда-то исчезла, а он так устал и чувствовал себя таким одиноким, что упал прямо на снег.

И тут подул сильный ветер. Он поднял Блейка высоко в небо. Снежное поле становилось все меньше и меньше. А на снегу, в той стороне, где исчезла Дак, появились вдруг чьи-то следы… много следов. Они начали метаться по полю, мельтешить — и образовали огромный вопросительный знак.

А Блейк стал падать на землю. Без парашюта. И голова его врезалась в подушку.

Но до того как окончился этот сон, Блейк успел еще раз увидеть строчки из стихотворения Эндимиона, только сами слова сразу же исчезли и от них остался лишь снег. Один только снег…

Блейк проснулся, но меньше чем на минуту. Повернувшись на другой бок, он сразу же опять уснул.

Майнц, весна, 1453

 Тишина разбудила меня. Что-то случилось, я это чувствовал. Я открыл глаза и, всматриваясь в темноту, пытался уловить хотя бы один звук, какое-то движение. Но ничего не было. Темень давила, она окутывала меня, как толстое бархатное покрывало.

Уже нескольких месяцев Петер был моим соседом по койке и часто мешал мне спать, ворочаясь и бормоча что-то во сне — наверное, его мучили сновидения, о которых он ничего не рассказывал. Или блохи — на что он постоянно жаловался. Однако я был доволен тем, что делю с ним постель: в холодные и долгие зимние ночи, когда снежный покров окутывал крышу, а внутри дома гуляли ледяные сквозняки, тепло его тела не давало замерзнуть.

Весна наконец наступила. Пахари и виноторговцы ожили после зимней спячки, вскрылись замерзшие озера и реки, и суда поплыли в обе стороны по широкому Рейну.

Уже с начала нового года мой хозяин, мастер Гутенберг, начал подгонять нас, чтобы мы, его помощники, успели закончить печатание Библии к предстоящей ярмарке во Франкфурте. Для этого он купил на деньги, полученные от Фуста, еще пять печатных прессов, а также нанял новых наборщиков и других рабочих, для которых снял еще одно помещение.

Однако, смею думать, мы с Петером оставались его главными помощниками, его «правыми руками». Петер быстро освоил печатное дело, и у него это здорово получалось, а я был по-прежнему довольно ловок в наборе — глаза и пальцы не подводили меня.

Итак, все было на ходу — Библия печаталась в огромном, небывалом количестве экземпляров, под руками у нас постоянно находились тысячи листов бумаги и столько же, если не больше, металлических букв-литер. Но при всем этом мой мастер считал, что понадобится не менее двух лет, чтобы выполнить целиком то, что он задумал.

Впрочем, сказал он, прежде всего мы должны напечатать сто пятьдесят томов Библии на хорошей, и тридцать из них даже на очень хорошей бумаге — по специальной подписке — для некоторых священнослужителей и лиц высокого ранга. Пускай они убедятся, добавлял он с усмешкой, что наши экземпляры могут вполне идти в сравнение с теми единичными, что выполнены самыми опытными переписчиками. И пускай умолкнут голоса наших недоброжелателей, твердящие, что мы находимся в сговоре с самим Дьяволом, потому что как же иначе можем мы так быстро и с такой точностью воспроизводить священный текст.

Фуста я стал чаще видеть в доме моего хозяина и с удивлением замечал, что его не очень интересует издание Библии, хотя, конечно, о денежном наваре с нее он не забывал. Однако он уже поговаривал о каких-то других изданиях, и я бы не удивился, узнав, что он задумал напечатать какие-нибудь таинственные рукописи, за чтением которых я не один раз его заставал.

Может, это странно, но, по большей части, он приходил к нам в дом и задерживался дольше в те дни, когда луна бывала на ущербе и ни один ее луч не освещал темное небо.

Вот и сегодня в наше окно она хотя и светит, но от нее остался чуть видимый осколок, который вот-вот тоже исчезнет во тьме. Однако этого света мне было достаточно, чтобы увидеть: Петера в нашей комнате нет.

Сначала я подумал, что он отправился, как уже бывало, на свидание с Кристиной, темноволосой дочерью Фуста. Он, как видно, очень увлекся этой скромной, доброжелательной — такой она мне показалась — девушкой.

Но сегодня он не пошел к ней — это я понял чуть позднее, а сначала, прислушавшись, услыхал приглушенные голоса. Снизу, из мастерской. Голоса и еще звуки, как будто по полу тащат что-то очень тяжелое.

Стряхнув остатки сна, я вылез из постели и, дрожа от холода, направился к лестнице. Свеча на железной подставке больше чадила, чем освещала мне путь, и я спускался вниз почти в полной темноте, стараясь не шуметь. Я чувствовал, там происходит что-то, не предназначенное для посторонних глаз, и, значит, мне не следует выдавать свое присутствие.

Остановившись в самом конце лестницы, я заглянул в мастерскую, освещенную красноватым пламенем затухающего очага. Причудливые тени плясали там по стенам, ложились на бока печатной машины.

Я сделал еще один осторожный шаг и увидел Фуста.

Он стоял, наклонившись над своим огромным сундуком, который они подтащили ближе к огню. Бормоча какие-то заклинания, так мне показалось, он ощупывал руками его края. Потом быстрым движением опустил пальцы в металлическую кружку — ее держал перед ним Петер. Я чуть не вскрикнул от неожиданности, от испуга: в кружке была темная пахучая жидкость, похожая на кровь. Или на чернила.

Влажными от этой жидкости руками Фуст коснулся змеиных голов на замках сундука, и темные капли показались у змей на клыках… Крышка открылась.

Опять я едва удержался от восклицания: значит, клыки вовсе не ядовитые, как уверял Фуст! А я-то поверил!

Мне захотелось получше увидеть все, что будет происходить, и я осмелился неслышно переступить порог мастерской и спрятался под днищем огромной машины, между ее толстенными ногами-подставками.

Что же дальше?

Я видел, Петера это интересует не меньше, чем меня.

Наклонившись над открытым сундуком, Фуст вытащил оттуда серебристую шкуру какого-то зверя. Когда на нее упал свет от очага, она немедленно сделалась багряной, как закатное небо. Как ратное поле, окрашенное кровью.

Пораженный Петер протянул руку, чтобы дотронуться до шкуры, но Фуст не дал ему это сделать.

— Не трогай! — прошипел он.

Разложив шкуру на полу и разгладив ее, он опять погрузил руки в темное нутро сундука.

Когда он вынул их оттуда, в них был очень длинный волнистый лист пергамента. Мне приходилось видеть различную бумагу. Разного сорта. Но только не такую! Эта была словно все время в движении. Да, да! Жила какой-то своей жизнью. Белая как снег, она не отражала отсветов пламени, но как будто поглощала его. Невиданно! Лучшая бумага моего хозяина была ничто в сравнении с этой!

У меня прямо зачесались руки! Захотелось потрогать ее, провести по ней пальцем. Вместо этого я вцепился в ножки печатной машины, под которой прятался.

В сундуке были еще листы бумаги. Пачки бумаги. Свитки бумаги. Тоже прекрасной. Изумительной! Но только не такой, как тот лист, который Фуст вытащил первым. И… я не верил своим глазам: когда он снова взял его в руки, этот лист начал делаться все тоньше — хотя, казалось, тоньше некуда; от него отделялись новые листы, почти прозрачные, однако крепкие и такие же серебристо-белые. Это было настоящее чудо!

— Смотри, — сказал Фуст Петеру, — она кажется такой нежной, хрупкой, однако на самом деле крепка, словно камень и нетленна. Вечна… Смотри! — повторил он и поднес край бумажного листа к огню очага.

Я замер. Послышалось легкое шипение, но бумага не вспыхнула, как я ожидал, не съежилась, не почернела. Казалось даже, она на время притушила огонь — из свирепого ярко-красного он стал зеленоватым, спокойным и мягким. На бумаге же, когда Фуст вытащил ее из огня, не осталось ни малейших следов.

Я протер глаза. Не сплю? Может ли такое быть наяву?

Петер испуганным шепотом спросил у своего хозяина:

— Откуда у вас она?.. Это волшебная бумага?

Фуст ответил не сразу.

— Можешь считать, — сказал он потом, — что это подарок одного благочестивого глупца из города Гарлема.

И я услышал его подробный рассказ об отом…

— Несколько лет тому назад, — начал говорить Фуст, — один пожилой голландец по имени Лоренс Кустер гулял со своей пятилетней внучкой неподалеку от дома, и на опушке леса они вдруг заметили величественное дерево, которого не замечали никогда раньше. Внучка закричала, что видит в его ветвях дракона!..

— Он там был? — выдохнул Петер.

— Терпение! — скривился Фуст. — Всему свое время.

Он продолжал:

— Девочка настаивала на своем: на дереве сидит дракон, и дед, кому надоели ее фантазии, решил избавить внучку от них, вызвав дракона на поединок. Он вытащил нож, воткнул в ствол и крикнул, что если дракон не появится, он, Кустер, спилит дерево на дрова… Кстати, он, этот человек, был дровосеком, а также резчиком по дереву.

— И он появился? — приглушенно воскликнул Петер. — Этот дракон?

Фуст опять оборвал его.

— Не спеши! Скоро узнаешь… Так вот, ничего не произошло. Дракон не ответил на вызов. Но девочка обиделась, заплакала и побежала от деда прочь. Далеко она не убежала, споткнулась и упала возле другого дерева. Дед побежал за ней.

Петер потерял интерес к этой истории и скучным голосом спросил, какое отношение все это имеет к волшебной бумаге?

— Поймешь, торопыга, если не будешь спешить, — недовольно ответил Фуст. — Поспешишь, людей насмешишь, известно тебе?.. А дальше было вот что. Когда девочка упала, она ободрала коленку, пошла кровь. Дед вытер ей ногу своим платком, а чтобы утешить, начал вырезать для нее буквы алфавита из куска того дерева, в которое воткнул нож. Это был бук, из него делают, чтоб ты знал, музыкальные инструменты, паркетные плитки…

Господи, — подумал я, вполне разделяя нетерпение Петера, — что он тянет со своим рассказом?

— …Дед этой девочки, — говорил тем временем Фуст, — был вообще первостатейным резчиком, так что буквы у него получились — загляденье! Девочка перестала плакать, успокоилась, и они пошли домой, а несколько сделанных букв дед завернул в платок, которым обтирал колено внучки. — Фуст взглянул на заскучавшего Петера. — И вот тут начинается самое интересное. Когда они прибыли домой и Лоренс Кустер развернул платок с буквами, он увидел нечто необыкновенное…

— Что? — крикнул Петер, и мне хотелось сделать то же самое, но я ведь не мог: я родился немым.

— Он увидел, — повторил Фуст, — что на платке отпечатались буквы, которые в нем были…

— Как? — не удержался Петер, но Фуст предостерегающе поднял руку.

— …И не только буквы, — продолжал он, — но и целое слово. Да, какая-то невидимая, но всемогущая рука вывела на окровавленном платке имя девочки, внучки Кустера.

— Как это могло быть, герр Фуст?

Тот улыбнулся. От его улыбки у меня по спине побежали мурашки.

— Ты спрашиваешь, как, парень? Раскрой глаза! Ответ прямо перед тобой.

Фуст сплюнул в огонь очага, перед которым лежала шкура, принявшая свой прежний цвет — зеленовато-серебристый, как у тронутой изморозью листвы.

Что он хочет сказать, этот странный и неприятный человек? Что перед нами лежит кожа или чешуя дракона? Было страшно, однако тянуло погрузить в нее пальцы — потрогать, погладить.

— Значит, что? — пробормотал Петер. — Девочка была права? Дракон находился на этом дереве? Но ведь…

Фуст опять не дал ему говорить.

— Слушай! — сказал он. — Когда Кустер вернулся туда, на опушку леса, он увидел, что огромный бук рухнул. Собственно, ствола уже не было. Была огромная масса листвы, и в ней извивалось в предсмертной агонии невиданное существо. Его словно сжигало что-то изнутри. Когда оно испустило последний вздох, земля под ним потрескалась и почернела.

— Ух ты! А так бывает?

— Значит, бывает! — сердито сказал Фуст. — Я заканчиваю рассказ. После гибели дракона Кустер нашел в листве свиток целехонького пергамента, такого мягкого, тонкого и чистого, о каком и мечтать не мог ни один монах-переписчик рукописей. Он забрал пергамент с собой.

— И подарил вам? — не выдержал Петер. — Вместе с сундуком?

Фуст поморщился.

— Ну, честно говоря, не совсем так. Впрочем, дело прошлое. Сначала он спрятал эту шкуру… этот пергаментный свиток у себя в кладовке. Было это как раз в канун Рождества…

— Ой, хозяин! Как вы могли? Вы похитили у него?.. Перед светлым праздником?

— Замолчи, глупец! — крикнул Фуст. — Господи, за какого идиота собирается замуж моя дорогая дочь!.. — Он сбавил тон. — Перестань изображать из себя чересчур честного и благородного, Петер. Это тебе не подходит. Лучше пойми и заруби на носу главное: эта шкура… эта писчая бумага может сделать тебя богачом! Таким, что все будут завидовать.

То, что открывалось в последние минуты передо мною, и влекло, и отталкивало. Было таинственно, захватывающе, но и тягостно, неприятно. Я бы даже ушел, наверное, если мог бы это сделать, не выдав своего присутствия.

На Петера слова о богатстве произвели, судя по всему, должное впечатление. Он опустил голову и задумался, теребя концы рубахи, на которой виднелись заплаты, нашитые, по всей видимости, умелыми руками его будущей супруги.

— Теперь ты о многом знаешь, мой дружок и будущий родственник, — миролюбиво сказал Фуст. — А что касается этого Кустера, поверь мне, он все равно бы не знал, что делать с попавшим к нему в руки чудом.

Петер поднял голову.

— А вы? — робко спросил он. — А вы, хозяин, что намерены с этим делать?

Фуст разгладил свою раздвоенную бородку.

— Я? — произнес он. — О, я собираюсь взять быка за рога! Собираюсь превратить этот свиток замечательного пергамента в замечательную книгу, которая превзойдет все, что печатал, печатает и будет печатать герр Гутенберг!

Мне очень хотелось возразить ему! Да как он смеет так говорить о работе моего хозяина над Священной книгой? Над Библией!

Петер тоже не совсем понял Фуста.

— Про какую книгу вы говорите? — спросил он.

Свой ответ его хозяин начал издалека.

— Я много месяцев изучал эту шкуру, — сказал он. — И понял: она принадлежит самому древнему, самому загадочному роду драконов, которые, как утверждают предания, обитали внутри стен рая и потому в их коже должны быть сокрыты все тайны тех времен. И главная из них — тайна вечной мудрости. Которую так хотели разгадать Адам и Ева. Ева даже больше, чем Адам. Но им это не удалось, как ты знаешь. Зато мы… мы сможем это сделать! Если пергамент раскроет нам свои тайны!

Петер прикусил губу.

— Но… как?

— А вот так! — возбужденно воскликнул Фуст, хлопнув в ладоши, и его перстни звякнули. — Все! Все секреты вселенной будут нашими. Мы узнаем их из одного свитка, из одной книги!

— Но… — запнулся Петер и продолжил: — Но ведь листы пергамента пустые. Там нет ни одной буквы или слова. Как же можно узнать хоть что-то?

Фуст ухмыльнулся и повел головой, оглядывая комнату. Я еще крепче прижался к ножкам печатного пресса. Глаза Фуста беспокойно бегали по всем предметам в поисках какого-то одного, нужного ему. Наконец они остановились.

— Чернила, — сказал он. — Нам нужны чернила. Краска. Но особая…

Он взглянул на свои пальцы, еще хранящие следы от жидкости, с помощью которой он открывал замки на крышке сундука. А Петер посмотрел на металлическую кружку, где эта жидкость была.

— Помнишь, — обратился к нему Фуст, — дракона могла видеть только внучка Кустера?

Петер кивнул.

— И деревянные буквы отпечатались на платке с пятнами ее крови? Из разбитого колена.

Петер снова кивнул.

— Ну, и что это может значить? — вопросил Фуст. — Соображаешь?

Его помощник молчал, и хозяин торжественно произнес:

— Этой бумаге требуется определенная жидкость, чтобы отпечатать буквы, сделать из них слова и придать им смысл.

Петер испуганно спросил:

— Ей нужна кровь? Человеческая кровь?

Фуст не ответил. Он заговорил о другом.

— Девчонке было всего пять лет. Она еще ничего не соображала, и вдруг, подумай только, ей выпала возможность увидеть своими глазами дракона и была дана сила — чтобы вытянуть из этого существа слова со смыслом! Не меня наделили этими способностями, а ее! Ребенка!

Он возмущенно щелкнул пальцами.

— Но я не остался в долгу, не думай! — снова заговорил он. — Кустер, конечно, мастер на все руки, и он решил соорудить для того дара, который получила его внучка в наследство от дракона, такое хранилище, чтобы никто туда не смог проникнуть… Он сделал этот сундук.

— А что же она получила от дракона? — не понял Петер.

— Ты еще не сообразил, парень? Рукопись! Книгу, написанную на этом пергаменте, прочитать которую можно, только если знаешь, как сделать, чтобы буквы и слова появились на ее пустых листах! И тогда нам станут известны все тайны мироздания — те, которые так жаждали познать первые люди на Земле, Адам и Ева. Только они для этого вкусили, по совету хитрого змия, запретный плод с древа добра и зла и были наказаны Богом, а мы никаких плодов срывать не будем. Понял?

Судя по его виду, Петер мало что понял. А я еще меньше. Нам обоим было неуютно и попросту страшно. Мне даже пришло в голову, что герр Фуст похож на того самого лукавого змия из Библии, но я отбросил эту мысль.

— Сундук вы сумели открыть, хозяин, — почтительно произнес Петер. — Но как отыскать слова, которые когда-то были на этом пергаменте?

— Кровь! — выкрикнул Фуст. — Нужна кровь! Чистая, как у ребенка.

У меня мурашки побежали по спине.

— Чтобы открыть замки на сундуке, — продолжал Фуст, — тоже нужна была кровь. Тоже очищенная. Ты видел это. Я обходился своей кровью из пальца, очищая ее жидкостью, которую сам составил. — Он указал на кружку. — Но для того чтобы вытянуть слова из пергамента, нужно что-то другое. Совсем иные очистители, иная чистота. Кристальная, безгрешная. Как у детей…

Опять я чуть не сорвался с места, чтобы не слышать больше такое: я уже понял, к чему он клонит. Что имеет в виду. Он и не думал это скрывать, потому что произнес:

— Эта рукопись требует для пищи детей… Их кровь…

Я так задрожал, что стукнулся головой о станину печатной машины, и звук от удара показался мне громом в душной полутьме комнаты. Фуст дернулся, внимательно оглядел помещение, и я был уже готов к тому, что он сейчас встанет, осмотрит все кругом, обнаружит меня, вытащит за ноги из-под пресса и превратит в пищу для этой кровожадной книги.

Он действительно встал, но только для того, чтобы потянуться и пересесть ближе к огню. Ему стало холодно.

Пересесть он не успел, потому что внезапно свалился на пол и его начало трясти, словно в лихорадке. Лицо у него сделалось серым, как зола.

— Хозяин, что с вами? — закричал Петер.

— Отведи меня домой, — с трудом проговорил он сквозь стиснутые зубы. — Кристина знает, как помочь. Но сначала захлопни крышку сундука… Положи туда пергамент!

Петер выполнил все его распоряжения, после чего кое-как поднял на ноги и осторожно повел вниз по лестнице к выходу.

Перед этим он выплеснул в очаг остатки жидкости из железной кружки, пламя задрожало и потухло. Комната погрузилась во мрак.

Я остался там, где был, почти в полной темноте. Когда убедился, что они вышли из дома, я приблизился к сундуку.

Для того, что я задумал, было слишком темно, однако откладывать дело я не хотел. Тем более что огонь в очаге все-таки взял свое и чуть-чуть разгорелся: в темной массе угля и золы появилась тонкая светлая полоска.

Я и без света мог найти нужный инструмент, и он оказался у меня в руке: похожий на стамеску, но сделанный из плотной кожи. От возбуждения у меня слегка дрожали руки — так не терпелось попытаться самому открыть сундук и как следует рассмотреть, что там. Пальцами я скользил по краям крышки, ощущая под ними вырезанные из дерева фигуры, пока не наткнулся на более выпуклые металлические формы — это были змеиные головы. Мои пальцы задрожали сильней, но я сдержал дрожь.

Набрав побольше воздуха (а с ним и немного смелости), я нащупал змеиные клыки, прикоснулся к их острым, как игла, кончикам, надавил и почувствовал, как они впились мне в пальцы.

Я ожидал всего: что они отравят меня смертельным ядом и я тотчас же упаду бездыханный; или погружусь в глубокий сон, а то и просто у меня отнимутся руки и ноги.

Однако ничего не случилось. После того, как прошла боль от укола, я ощутил какое-то странное спокойствие, хотя чувствовал — или мне казалось? — как змеиные клыки продолжают высасывать из меня кровь.

Окажется ли она достаточно чистой (и безгрешной, как сказал герр Фуст) для того, чтобы крышка сундука открылась?

Прошло совсем немного времени, и я ощутил под пальцами легкое движение змеиных голов — крышку можно было поднять.

Одновременно с треском вспыхнул яркий огонь в очаге, и я увидел, что клыки, которых я так страшился, торчат вовсе не из змеиного зева, а принадлежат фигуре дракона, изображенного на крышке, и это совсем не клыки, а когти на его лапе. Выходит, крови моей напилась не змея, а дракон.

Не знаю почему, но это придало мне смелости: я нагнулся над сундуком. На самом верху лежал папирус из драконьей шкуры (если верить рассказу Фуста), на ощупь она была, как тронутые изморозью листья, и так же шуршала. А еще была похожа на тонкую-претонкую кольчугу. Но ведь на самом-то деле это чешуя дракона! Его кожа!

Может ли такое быть? Сердце у меня громко билось о ребра.

Под шкурой в сундуке находились листы пергамента — чудесной бумаги, в которую я погрузил руки и начал жадно перебирать, отделяя листы один от другого, ощущая их прочность и в то же время мягкость, шелковистость. Каждый из них будто живет какой-то особой, своей жизнью.

Я испытывал странноеволнение и одновременно чувство полной защищенности, безопасности.

Потом что-то еще более необычное привлекло мой взгляд. На одном из листов стали появляться тонкие, словно паутинные нити, знаки. Они превращались в буквы, складывались в слова, и я уже знал — что-то подсказывало мне, что они предназначены для меня: я должен их прочитать и понять.

И я прочитал:

Это же мое имя на листе с паутинными буквами! Мое! Дракон обращается не к кому-нибудь, а ко мне! Вернее, говорит как бы от моего имени. А несколько лет назад дракон обращался к внучке Лоренса Кустера, тоже назвав ее по имени. Наверное, он любит детей…

Я видел сейчас собственными глазами, как на листах бумаги у меня в руках появляются слова. Помимо этого стихотворения. Они отпечатываются там намного быстрее, чем на машине моего хозяина, герра Гутенберга. И в них все: они рассказывают о том, как возникали и исчезали царства; они открывают пути к обретению знаний, к мудрости; учат тому, как отличить добро от зла и правду от лжи; указывают дороги и тропы, которыми нужно идти…

И я готов был идти по всем этим дорогам, приобретать все эти знания, чтобы стать ученым и мудрым… Но внезапно мой восторг, мой душевный подъем сменился испугом, страхом.

Словно тень упала на меня, заслонив всю радость, а в душе родилось сомнение. Да это ведь то самое, чего хотел Фуст! Разве нет? Чтобы все тайны мира от его сотворения, все загадки природы, все поступки людей раскрывались перед ним, Фустом, как страницы книги. И тогда он и только он будет знать все. Все ответы на все вопросы. Но ведь это должно быть присуще лишь одному Существу — Верховному Существу, Богу!..

Тем временем все новые и новые письмена возникали на волшебных листах папируса, проступая, словно кровь на человеческой плоти, заполняя собой внутренность сундука. Его уже не остановить, это море слов! Оно разливается и затопит все вокруг!

Я понял, что поступил опрометчиво: открыл огромное хранилище знаний, Книгу Книг без конца и края. Открыл, но не имею ни малейшего понятия, как ее закрыть, захлопнуть…

Порыв свежего холодного воздуха ворвался в комнату. Я услышал, как внизу открылась дверь, и потом — шаги по лестнице. Вернулся Петер? Но, судя по шагам, там двое. Значит, с ним Фуст. Что делать?..

В страхе я еще сильнее сжал листы бумаги в руках. И, словно в ответ, они стали уменьшаться прямо на глазах, превращаясь в совсем небольшие листки, которые можно легко положить в карман или просто зажать в кулаке.

И еще одно чудо: на остальных листах бумаги — тех, что в сундуке, — все буквы и слова начали бледнеть и быстро исчезать.

Слава богу, кто-то вместо меня исправил то, что я натворил из любопытства, в спешке, от испуга.

Шаги слышались уже возле двери мастерской. Я закрыл крышку сундука, сунул оставшиеся листки в пустой футляр из-под инструментов, подаренный мне хозяином, и на цыпочках подошел к двери.

Огонь в очаге опять почти погас, я надеялся, что спасительная темнота поможет мне улизнуть незамеченным.

Так и случилось. Я бесшумно спустился по лестнице в комнату, где была наша с Петером постель, лихорадочно запихнул футляр под соломенный тюфяк.

Обо всем, что произошло, мне предстояло еще подумать, но одно я уже хорошо знал: я вернулся к старому своему ремеслу — снова, как до знакомства с хозяином, я стал вором.

Оксфорд

Глава 8

Блейк протер глаза, протянул руку за часами. Он чувствовал, что проспал, но не знал, на сколько. Ух ты! На два часа позже, чем обычно! Мама будет в ярости.

Он быстро натянул на себя одежду, валявшуюся в беспорядке на полу — ну и ну, как торопился вчера улечься в постель! — и стал думать, как оправдаться перед матерью.

Попутно ему вспоминались странные сны, посетившие его ночью. Целиком восстановить их он не мог — так, обрывками: какие-то гномы со злыми лицами, со звериными клыками пожирали книги в какой-то незнакомой библиотеке. Даже не сами книги, а слова и буквы из них. И переплеты тоже…

В квартире было тихо — ни сестры, ни матери. В кухне никого. Только записка на обеденном столе.

9 ч. 25 мин.

Приходи в колледж на ланч (если протрешь глаза).

М.

И приписка неровным почерком сестры:

Сонная тетеря! Нам нужно поговорить.

Д.

Он порвал записку и бросил в мусорное ведро. Еще чего! Ни о чем он говорить с ней не будет. Нечего ей совать нос, куда не просят. А мама могла бы и поласковей написать: хотя бы начать со слов «доброе утро, дорогой Блейк», а закончить не просто одной буквой, а перед ней поставить хотя бы одно слово (или сколько это?) — «с любовью».

Пока он размышлял обо всем этом, в почтовую щель на входной двери — он услышал — что-то опустили.

Он выскочил в переднюю: может, письмо от отца? На половике лежал сверток, похожий на табачный кисет; вернее, это был мешочек из ярко-красной материи, концы которого завязаны узлом. К мешочку прикреплен рваный кусок бумаги со словами: «Мальчику в этом доме».

Блейк бросился к двери, открыл ее. Конечно, за ней никого не было. Вышел за порог: вокруг ни души.

Он вернулся в дом, тщательно запер за собой дверь. Было тревожно: что за посылка? Уж не бомба ли? Ха-ха…

Он осторожно поднял сверток за самый уголок — какой легкий! — на цыпочках прошел на кухню, положил его на стол, предварительно подстелив газету.

Ну, откроем!.. Он развязал узел, расправил концы свертка… и отскочил от него.

Что это?!

Снова приблизился, вгляделся. С первого взгляда похоже на кузнечика или что-то вроде того. В общем, какое-то засушенное насекомое. Хотя на мгновение показалось, оно сейчас подпрыгнет и соскочит со своей красной подстилки. Однако этого не случилось. Кузнечик (или саранча?) был мертв.

Блейк оправился от неожиданности и, рассмотрев существо внимательнее, увидел у него длинный хвост и когти на лапах. Значит, это вовсе не насекомое, а пресмыкающееся. Рептилия. Ящерица?

Он дотронулся до когтей. До тела, испещренного странными линиями, похожими на буквы, на слова. Под руками все было мягкое, податливое, будто он прикоснулся к бумаге. Это и была бумага!

Он вздрогнул и вдруг понял, откуда все это… Эндимион Спринг! Это он и никто другой!..

Ему захотелось развернуть бумагу, порвать — быть может, на ней там, внутри, он сумеет прочитать что-то. Какие-то слова, которые объяснят, что все это означает. Но было жалко уничтожать симпатичную ящерицу. Да и прислана она не просто так, а как знак чего-то. Но чего именно?

Поворачивая ее в руках, он внезапно нащупал на ее теле два утолщения, две крошечные кнопки. Надавил на них, и перед глазами раскрылись два прозрачных, почти невидимых бумажных крыла. Ого! Он поднес ящерицу ближе к свету и увидел то самое, что видел уже вчера, когда держал в библиотеке книгу с пустыми страницами, в которых словно билась кровь.

И вовсе это не ящерица, понял он. Ведь у нее крылья! Это небольшой дракон, сделанный из волшебной бумаги. Из бумаги, которая, возможно, приведет его к самому Эндимиону Спрингу.

И тогда тайна раскроется… Или не раскроется.

Глава 9

Блейк так был поглощен произошедшим, что совсем позабыл о времени. К счастью, желудок напомнил ему о необходимости поесть, и тут же возникла мысль о встрече с матерью.

Схватив на кухне яблоко, он бросился в комнату, чтобы одеться. Когда он проходил мимо двери в комнату сестры, ему показалось, что бумажный дракон, который все еще был у него в руке, шевельнулся.

— Эй, ты останешься у меня, — сказал ему Блейк. — Я не собираюсь делить тебя ни с кем.

Он положил дракона на столик возле кровати, сжевал яблоко, почистил зубы. Потом надел куртку, нацепил на плечи школьный рюкзак, с которым редко расставался — реже, чем Дак со своим желтым плащом, — и собрался уходить. Но увидел кусок материи, в который был завернут дракон, снова завернул его, сунул в рюкзак и наконец вышел, не забыв взять запасные ключи.

Двадцать минут спустя он оказался возле книжной лавки, где вчера видел бездомного старика с собакой. Ни старика, ни собаки там не было, и вообще улица была пустынной, если не считать туристов. Впрочем, не считать было нельзя — так их много и так они шумели.

Отсутствие странного нищего (возможно, он вовсе не нищий?) разочаровало Блейка — хотелось с ним все-таки поговорить, но зато пришла в голову мысль, которая понравилась: попытаться найти в магазине книжку, которую вчера хотела приобрести его мать, и, если хватит карманных денег, купить ей в подарок. Чтобы не злилась на него за вчерашнее.

Он похвалил себя за сообразительность и толкнул дверь в книжную лавку. Внутри она выглядела длиннее и уже, чем казалось с улицы, а книг было немереное количество — почти как в Бодлианской библиотеке.

Он не знал ни названия книги, ни автора, только помнил, что она про бабочек и с очень красивыми рисунками. В помещении, кроме него, не было ни души, если не считать продавца, возившегося в витрине.

— Простите, — сказал Блейк, — а где…

Продавец не дал ему договорить.

— Романы, повести прямо, детективы сзади, фантастика справа, — не глядя на него, сказал продавец, — природа, искусство и прочая подобная штука слева, первые издания заперты под стеклом, иностранная литература, классика и детская на втором этаже.

Все это было произнесено на одном дыхании, как хорошо выученный урок. Блейк выслушал его с уважительным удивлением, но так и не понял, к каким полкам ему идти, и стоял в нерешительности. Продавец в конце концов повернул к нему голову и произнес:

— Ты еще здесь?

Он вылез из оконной витрины, подошел к Блейку, и тот увидел, что продавец примерно его роста, у него густые брови, сливающиеся над носом в одну линию, на нем выцветшая тенниска с названием рок-группы, о которой Блейк в жизни не слыхал, какие-то «Пластиковые динозавры», а на шее небрежно повязан длиннющий шарф всех цветов радуги, концы которого чуть ли не метут пол.

Блейк отступил назад. На мгновение ему показалось, что он попал прямиком в любимую книжку его сестры «Алиса в стране чудес». Чудес ему хватает — это был бы уже перебор.

Видимо, продавец думал так же, потому что спросил обыкновенным «продавцовским» утомленно-занудливым голосом:

— Чем могу помочь?

Блейк, как мог, попытался объяснить, что нужна книга про бабочек для его матери… стояла вчера в витрине.

Продавец почесал затылок.

— Не помню чего-то, — сказал он. — Может, уже продана. Те, которые в окне, быстро расходятся. Посмотри вон в той секции на полках.

Блейк поблагодарил и пошел смотреть, что оказалось делом нелегким: столько там было книг, и так плотно они выстроились на полках. Он начал с верхних и постепенно дошел до самых нижних, где корешки были запылены и, чтобы их как следует рассмотреть, пришлось опуститься на колени.

В какой-то момент поисков он почувствовал, что кто-то стоит сзади, чуть ли не упираясь в его рюкзак. Слегка повернув голову, Блейк увидел темного цвета штанину и опущенную руку, на которой тикали дорогие часы. Испугавшись за судьбу бумажного дракончика, лежащего в мешке, он поднялся на ноги и снял рюкзак с плеч.

Мужчина, стоявший сзади, не обратил никакого внимания на его телодвижения. В отличие от Блейка он, видимо, знал, где и что искать, так как протянул руку через его плечо, вытащил нужную книгу, раскрыл и уже собрался углубиться в нее, когда Блейк произнес полунедовольным-полуизвиняющимся тоном:

— Ох, я, кажется, мешаю…

Он осекся, потому что узнал мужчину: это был сэр Джайлз Бентли собственной персоной. Холодно взглянув на Блейка, тот перевел глаза на книгу и начал, сопя, перелистывать ее с такой быстротой, словно боялся, что ее вот-вот отнимут.

Блейк снова переключил внимание на книжную полку, но тут ему почудилось шевеление в рюкзаке. Он опустил взгляд: верхний клапан слегка колыхался. Блейк решился заглянуть внутрь, хотя было страшновато — что там может шевелиться? Неужели?.. Но отвлекся, увидев прямо перед собой наполовину выдвинувшуюся из общего ряда книгу. Наверное, ее задел этот Бентли.

Почти машинально Блейк притронулся к книге, чтобы задвинуть на место, и шевеление в мешке прекратилось. Дрожащими пальцами он схватил книгу, вгляделся в нее.

Ничего особенного. Она была тонкая, в темном кожаном переплете, достаточно потрепанном, местами посеревшем, словно поросшим лишайником.

Блейк раскрыл книгу. Большая и узкая, похожая на кинжал буква F красного цвета заставила его вздрогнуть. За ней следовали другие буквы — поменьше, все с засечками сверху и снизу. Они складывались в слово:

FAUSTBUCH

Первую половину он понял: это было имя — Фауст. Мама упоминала его вчера, и даже Дак что-то знала о нем: так звали, кажется, какого-то колдуна или волшебника, продавшего душу дьяволу. И еще мама говорила: этот Фауст как-то связан с Книгой познания всего мира… книгой добра и зла… Что-то вроде этого. В общем, легенда такая. Но книга, наверное, и вправду существовала, иначе зачем бы отец Блейка когда-то разыскивал ее для своей работы… Видимо, ее где-то нашел и заграбастал этот неприятный сэр Бентли, который только что возле книжной полки чуть не раздавил Блейка своим пузом…

Немного перелистав книгу про Фауста, Блейк увидел, что она в очень плохом состоянии: многие страницы порваны, другие покрыты пятнами или обгорели. Кого же угораздило поджигать их?

Интересно, о чем она? Прочесть что-то было трудно не только оттого, что страницы подпорчены и не все слова сохранились полностью, но также из-за старинной орфографии и пунктуации. И все-таки в одном отрывке он попробовал разобраться на скорую руку. Там было написано:

…Этот простодушный мальчик нашел удивит Книгу

которая хотя была совершенно пуста

однако содержала видимо исключительную премудр

и я думаю не иначе как про нее говаривал

Игнатиус что она принесена на спине дьявола.

Мальчик же предполагал и боялся уж не нашел ли я

Способ как заглянуть внутрь вещей и предметов мыслей и слов.

И если так то что же это бу…

Мысли у Блейка мешались. Как все это понять? Про Игнатиуса рассказывала мама, да и он сам где-то читал, что этот монах будто бы видел, как Дьявол входил в город Оксфорд с Книгой познания за спиной. Вроде здесь говорится о том же. Ну и что?.. Быть может, книга, которая у него в руках, сообщит что-то новое? Про монаха Игнатиуса, про Эндимиона? А может, и про бумажного дракончика — кто знает?..

Наверное, следует почитать еще… Только сэр Джайлз опять навис над его плечом.

— Ну что вы так нажимаете? — сказал Блейк не слишком вежливо. — Я же первый сюда пришел.

Сэр Бентли не извинился и не подвинулся ни на дюйм.

Блейк рассвирепел. Он что есть силы сжал книгу про Фауста и сказал себе, что не выпустит ее из рук даже под дулом пистолета. Эта книга, он чувствовал, нужна ему, а также его родителям, и потом на нее велел обратить внимание не кто-нибудь, а сам дракончик, сидящий в рюкзаке.

Книгу надо купить! — решил Блейк и взглянул на обратную сторону обложки. Там карандашом была написана цена. Ого! Таких денег у него отродясь не было! Да это еще со скидкой — потому что под цифрами приписано: «Продается в неотреставрированном виде». Что же делать?

Блейк решительно шагнул к прилавку, за которым стоял поклонник «Пластиковых динозавров», и, протянув книгу, сказал:

— Я бы купил ее, но…

— Но что? — недовольно спросил продавец, подозревая, что мальчишка задумал пошутить с ним.

— У меня не хватает сейчас денег, — признался Блейк.

— Сколько у тебя есть? Покажи.

Блейк опустошил карманы, выложив на прилавок непривычные для его североамериканских пальцев монеты.

— Сколько там написано на книге? — спросил продавец.

— Двадцать фунтов.

— А у тебя?

Блейк с трудом произвел подсчет и наконец пробормотал:

— Кажется, девять фунтов восемьдесят три пенса.

— Ну, и как же ты думаешь?

— Но ведь она совсем испорчена! — в отчаянии воскликнул Блейк. — Страницы порваны, обгорели! Пожалуйста, она очень нужна! Не мне, а моим родителям. Если я пойду за деньгами, боюсь, ее купят. Но если вы подождете…

Продавец пожевал губами, почесал в затылке, поправил шарф.

— Зачем ждать? — раздался резкий голос. Это говорил Джайлз. — Вот двадцать фунтов. — Он шлепнул на прилавок деньги. — Я покупаю книгу. Для себя, не для мальчика.

— Но это нечестно! — закричал Блейк.

— Сэр, но мальчик пришел сюда первым, это правда, — заметил продавец.

— Вполне возможно, — ответил сэр Джайлз, оттесняя Блейка. — Но у него не должно быть таких денег. Если только он не украл их.

Это совсем взбесило Блейка, и он, возможно, наговорил бы такого, о чем впоследствии пожалел, если бы не увидел по взгляду своего оппонента, что тот узнал его. А значит, все станет известно матери. И Блейк промолчал, постаравшись изобразить на лице свое отношение к поступку старого джентльмена.

Однако на того это не произвело ни малейшего впечатления. Наоборот, чтобы укрепить свои позиции, он сказал продавцу небрежным тоном:

— Чтобы избавить вас от чувства неловкости, милейший, предлагаю за книгу двойную цену. И покончим с этим.

Наверное, после того, как книга оказалась в руках у сэра Джайлза, вид у Блейка стал совсем потерянный, потому что мягкий женский голос произнес, обращаясь к нему:

— Ну, ну, не переживай так из-за этой рухляди. В ней, скорее всего, вообще какие-нибудь заразные бактерии.

Голос принадлежал миссис Диане Бентли, супруге сэра Джайлза.

— Я хотел… — проговорил Блейк, желая привлечь женщину на свою сторону, — я хотел сделать подарок маме.

— Как мило! — одобрила миссис Бентли. — Но почему не цветы? Они такие прелестные.

— Я думал… я думал, что книга маме нужна, — беспомощно бормотал Блейк.

— Такая рваная и грязная? Мой муж приведет ее в порядок. Он любит реставрировать старые книги. Переплетать, залечивать их раны. Ты сможешь даже потом вместе с мамой прийти к нам в гости и почитать эту книжку обновленной… До свидания, мальчик. Давай я помогу тебе надеть твой рюкзак…

Уже когда Блейк был в дверях, она повторила, лучезарно улыбаясь:

— Заходите к нам с мамой. У Джайлза такая коллекция редких книг!..

Последние слова продавца, обращенные к Блейку, были:

— Извини, парень, но книги — тоже бизнес.

Глава 10

Остаток пути до колледжа Святого Иеремии Блейк шел, понуро опустив плечи и глядя преимущественно в землю, усыпанную опавшими листьями.

Все складывалось хуже некуда! Мало того, что сегодня он проспал, а вчера рассердил мать, ведь неизвестно куда исчезла та, главная, книга с пустыми страницами под названием «Эндимион Спринг», а еще одну, тоже важную книгу у него выхватили только что из-под носа.

Прежде чем зайти в здание колледжа, он по привычке заглянул в сторожку к привратнику.

— Тебе послание! — сказал тот. — На сей раз личное.

Блейк взял, поблагодарил, но беседовать не хотелось, и он поторопился уйти, тем более что у привратника зазвонил телефон.

В библиотеке первым его горячо приветствовал Мефистофель — терся об ноги, мяукал.

— Глупый кот, как ты напугал меня вчера ночью, — упрекнул его Блейк.

Издали он увидел миссис Ричардс, идущую по коридору деловой походкой с книгами в руках, но тоже не захотел вступать с ней в разговор, вышел снова на лужайку и уселся там на лавочке, чтобы дождаться мать и сестру.

О письме, которое сунул в карман, даже не сразу вспомнил, но все-таки вынул его и удивленно посмотрел на конверт с гербом колледжа: рыцарская перчатка, окруженная кольцом звезд. А в перчатке не меч, но перо для письма. Привратник был прав: адресовано ему лично. Так и написано на конверте прыгающими неровными буквами:

Блейку Уинтерсу, эсквайру.

Точного значения слова «эсквайр»^[3] он не знал, но, что бы оно ни значило, почувствовал, что повышен в ранге и приравнен чуть ли не к «сэру» или «баронету». Поэтому сел прямее на скамье и с достоинством посмотрел вокруг. Но поблизости никого не было.

Он открыл конверт. Там лежала краткая записка, исполненная тем же небрежным почерком:

Есть вопросы?..

Так она начиналась. Блейка прошиб пот: откуда автор послания знает, что последнее время голова его забита именно вопросами? Уймой вопросов, на которые он не находит ответов.

Он прочитал оставшиеся две строчки. Они были так же лаконичны:

Ответы ожидают тебя в Старой библиотеке. В два часа дня. Если удобно. Надеюсь увидеться.

Профессор Джолион Фолл.

Блейку хотелось прыгать от радости. Вот здорово! Через пару часов он уже будет все знать — и про книгу-пустышку, и про Эндимиона. И, быть может, даже про того старика с собакой.

Голос сестры вывел его из блаженного состояния. Ее только не хватает! Значит, опять нужно будет, как велит мать, не спускать с нее глаз, ходить за ней повсюду, как нянька. Нашла себе «бэби-ситтера»!

Он глубоко вздохнул, и тут, словно отвечая его настроению, с неба упали дождевые капли. Привет, давно вас не было! Что за погода в этой Англии!

— У мамы теперь электронная почта! — еще издалека крикнула Дак. — Шикарно, правда? Будем переписываться с папой каждый день! Как будто он рядом.

— Совсем не рядом, — мрачно сказал Блейк, — а на другой стороне Атлантического океана.

Дак не услышала, потому что самозабвенно скакала по лужайке на одной ноге, но услышала подошедшая мать и недовольно покачала головой: почему этот мальчик во всем старается увидеть не хорошее, а плохое. Что за привычка?

— От кого письмо? — спросила она.

Он и забыл, что все еще держит его в руке.

— От профессора Джолиона, — небрежно ответил он.

— Вот как? О чем же он тебе пишет, если не секрет?

— Хочет увидеться сегодня.

— Что за шутки, Блейк?

— Он не шутит. И я не шучу. Посмотри сама.

— Я тоже хочу поговорить с профессором! — вмешалась Дак.

— Нет! — рявкнул брат.

Мать укоризненно посмотрела на него. Чтобы не вступать в дальнейшие споры и объяснения, Блейк поспешил в столовую и первым толкнул массивную деревянную дверь, открывающую вход в просторное помещение с дубовыми панелями на стенах, деревянными столами и такими же лавками, отполированными до блеска не одним поколением университетских педагогов.

Постояв немного в тихой очереди, они получили свои бифштексы и кусок пирога с почками и сели за стол под старинными портретами, изображающими дам в париках и с тонкими талиями и суровых мужчин в темных одеяниях. Тоже в париках.

Блейк заметил, что мать чем-то озабочена. Неужели до сих пор не может простить ему уход с вечеринки и то, что он заспался дольше обычного?

Она заговорила, и он понял, что ошибался в своих предположениях. Она произнесла:

— Сегодня утром миссис Ричардс сказала мне, что этой ночью у нее в библиотеке произошло нечто ужасное. Какой-то дикарь разгромил книжные полки. Ничего не взял, но раскидал книги, а некоторые разорвал.

Она опустила на стол стакан с соком, который держала в руке, и, пристально глядя на Блейка, произнесла:

— Поклянись мне, что ты не имеешь ничего общего с этим актом вандализма!

Дак с подозрением уставилась на него.

— Конечно, нет! — ответил Блейк, возмущенный таким предположением. — Как ты могла подумать? Что я, совсем шизик?

Словно в поисках поддержки, говоря все это, он уставился на висящий над ними портрет Томаса Модлтона^[4].

— Блейк, смотри на меня! — воскликнула мать.

Он перевел глаза на нее и коротко повторил то же самое. Не будет же он ей рассказывать, что видел разбросанные книги собственными глазами и уже успел раньше всех возмутиться этим поступком. И напугаться тоже.

— Я никого не видел там, — добавил он для большей убедительности и не сразу понял, что этими словами выдал себя. От отчаяния он сделал слишком большой глоток из стакана и чуть не поперхнулся.

— Ох, Блейк, — сказала мать, — хотела бы я верить тебе.

— Так верь, — ответил он. — Кто тебе мешает?

— Мешает твой язык, — ответила она раздраженно. — И поэтому я предпочитаю, чтобы Дак побольше была с тобой. И ты с ней.

Дак издала одобрительный возглас, а Блейк мрачно уткнулся в тарелку и стал без всякого аппетита доедать то, что на ней оставалось.

Когда он прожевал последний кусок и поднял голову, рядом с ними стоял кудрявый профессор Маршан в кожаной куртке, словно только что слез с мотоцикла.

— Питаетесь? — произнес он таким тоном, будто они делают что-то необычное, и погладил Дак по волосам, а она не слишком вежливо отдернула голову.

Потом он подмигнул Блейку, но тот не ответил.

— Ваш сын просто копия отца, — сказал неунывающий профессор, обращаясь к миссис Уинтерс. — Кстати, как поживает ваш муж Кристофер?

— Нормально, — ответила она тоже не слишком любезно. — Как обычно.

Без приглашения он бухнулся на скамейку рядом с ней и что-то сказал, наклонившись к ее уху. Она поправила выбившуюся прядь волос, и это движение, показавшееся Блейку неподходящим для матери, а слишком девчоночьим, вызвало у него раздражение, и он возмущенно фыркнул.

— Не волнуйтесь, молодой человек, — произнес профессор, — я всего-навсего пригласил вашу мать на чашку кофе. И вас тоже, если желаете.

Говоря это, он пристально, с легкой насмешкой смотрел на Блейка, и тот хотел переглядеть его, но ему не удалось, и он первым отвел глаза.

— Так как же? — спросил настырный профессор. — Договорились? В три, где всегда?

Блейк открыл рот, чтобы ответить решительным отказом, но Дак его опередила и светским тоном произнесла:

— Хорошо, я согласна.

— О, я в восторге! — галантно изрек профессор и удалился.

Блейк недобрым взглядом пронзил его спину: чего он пристает к ним и к их маме?

— Думаю, профессор Джолион Фолл не задержит тебя надолго, — сказала мама. — Если задержит, встретимся в библиотеке колледжа. Приглядывай за Дак. Она все-таки твоя сестра…

Глава 11

Блейк и Дак нетерпеливо прохаживались у дверей Старой библиотеки: может, этот Джолион пошутил над ними? Почему его так долго нет?

Но вот из-за угла выскочил запыхавшийся профессор в такой же неряшливой куртке, как вчера на званом вечере, и с таким же галстуком со следами не то супа, не то сока.

— Извините, ребята, — сказал он, — меня задержала миссис Ричардс. Просила помочь ей оценить ущерб, нанесенный вчерашним преступником в библиотеке.

— Преступником? — с беспокойством повторил Блейк.

— А как еще назвать негодяя, который изничтожает книги? Или вырывает из них ценные карты и рисунки и продает их? — Он перевел дух. — Это уже не первый случай в этом году в нашем колледже, да и в других тоже не лучше.

Блейк отвернул лицо, ему казалось, профессор по его выражению может догадаться: он знает о происшествии, потому что был чуть ли не свидетелем всего этого.

Однако профессор, если и догадывался о чем-то, то не подал вида, а сказал более спокойным тоном:

— Ладно, оставим это. Обсудим с вами другие вещи, не менее серьезные… Рядом с тобой, мой мальчик, если не ошибаюсь, твоя сестра?

— Дак, — коротко представил ее Блейк и посчитал нужным объяснить: — Это не настоящее имя. Так ее стали называть, потому что она почти никогда не снимает свой желтый плащ^[5].

— О! — восторженно произнес профессор. — Как мило! Приятно познакомиться с тобой, желтая уточка.

Дак застенчиво улыбнулась: она еще не разобралась, можно ли доверять этому восторженному и не очень опрятному человеку.

— Я хотел прийти один, — посчитал нужным объяснить Блейк, — но мама велела присмотреть за ней. А куда ж я ее дену?

— Действительно, совершенно некуда, — согласился профессор, кладя руку ему на плечо. — Но ничего: девочка пригодится нам в попытке решить одну таинственную проблему. Судя по всему, у нее подходящий характер для этого.

Блейку сначала понравилось, что профессор заговорил с ним почти как со своим ровесником, но восхваление характера сестры, которую тот знать не знает, вызвало у него некоторое недовольство: ведь Дак еще ни единого слова не произнесла!

Однако для споров и препирательств времени не было, потому что профессор вытащил из кармана большой старинного вида ключ и вставил в дверь, возле которой они стояли.

— Прошу вас, — сказал он.

Тяжелая дверь со скрипом открылась. Перед глазами Блейка был узкий короткий коридор, в конце которого высился старый обшарпанный шкаф, а по его бокам, словно стражи, стояли помойные ведра и швабра.

— Что? — сказал профессор, почуяв разочарование Блейка. — Не очень похоже на библиотеку или кабинет ученого? Зато здесь спокойно и тихо. И полно всяких неожиданностей. Вот неожиданность номер один. — Он ткнул рукой в потертый гобелен на стене, и там открылась небольшая дверь, за которой оказалась крутая лестница наверх, ведущая в квадратную башенку, в чем они вскоре убедились, когда последовали за профессором.

— Ну, что скажете? — отдышавшись после подъема, вопросил тот. — Когда-то здесь был монастырь. А в этой башне собирался капитул, совет из духовных лиц, на свои совещания. Сегодня совещаться будем мы… Как вам здесь нравится?

— Вау! — в один голос воскликнули Блейк и Дак, потому что помещение вполне заслуживало этого возгласа, означающего удивление, одобрение и многое еще в том же роде.

В центре возвышалась колонна, поддерживающая куполообразный потолок, и вместе они были похожи на каменный зонтик. Из маленьких круглых окошек открывался вид на территорию колледжа — черепичные крыши, каменные стены и арки, ощетинившиеся пиками и другим «оружием», зеленые лужайки с нависшими над ними дождевыми тучами.

Помещение выглядело не слишком опрятным, как и его хозяин. И помогали создавать эту картину книги. Они были везде: не только на полках, но и на полу, стульях, столе, на тумбочках и этажерках. Сесть было негде, ходить затруднительно, стоять тоже. Неужели один человек может все это прочитать?

Блейк напрасно оглядывал стены — куда бы повесить куртку. В конце концов сложил ее и пристроил на свой рюкзак, который снял с плеч и осторожно поставил на книги. Кстати, дракон, все еще пребывающий в мешке, вел себя спокойно.

Профессор предложил Дак тоже снять верхнюю одежду, но она отказалась.

— Разве что не спит в нем, — ворчливо сказал Блейк. — Совсем сдвинулась!

Дак посмотрела на него почти как их мама, когда хотела выразить не словами, а взглядом что-нибудь вроде: ну что с тебя взять, ты же неуправляемый…

И тогда Блейк решил перейти побыстрее к делу и произнес:

— Вы обещали рассказать об Эндимионе, мистер Джолион. Мы слушаем вас.

Профессор уселся на диван, подвинув лежащие там книги, пыль с которых взлетела и кружилась, пока не осела снова на них же. Блейк и Дак устроились на краешках стульев и приготовились к рассказу. Однако профессор не торопился.

— Прежде всего, — сказал он, — я хочу узнать, Блейк, каким образом тебе стало известно имя Эндимион? Предполагаю, твоя мать сообщила что-то?

Блейк покачал головой.

— Совсем нет.

— Вот как? А тогда откуда?

Блейк задумался. Стоит ли сразу выдавать себя? Признаваться, что рылся в редких книгах, и одна из них потом исчезла у него из-под носа?

— Может, на вчерашнем ужине кто-нибудь рассказал о нем? — попытался помочь с ответом профессор.

Но Блейк уже решился — в самом деле, чего тянуть резину?

— Я нашел здесь… в библиотеке колледжа, — сказал он. — Случайно… Книжка была с его именем.

— Ты говоришь правду? С именем?

Дрожь, чуть ли не страх в голосе профессора смутили Блейка.

— Да, — повторил он. — Я совсем нечаянно взял ее с полки, открыл, а там ничего нет. Ни единого слова. Только имя на обложке. А что, сэр, она такая… такая особенная, эта книга?

Профессор некоторое время внимательно смотрел на него, словно изучал лицо, и наконец сказал очень серьезным тоном:

— Да, мой мальчик, это чрезвычайно важная книга… Для науки, для людей. Единственная в своем роде.

— Она волшебная? — подала голос Дак. — А такие бывают?

— Никакая не волшебная, — поторопился ответить Блейк просто для того, чтобы последнее слово не осталось за сестрой, хотя сам, после всего, что случилось совсем недавно, склонялся именно к этому.

— Скорее, в ней не волшебство, а загадка, тайна… — сказал профессор.

— А почему вы так решили? — спросил Блейк, надеясь, что профессор в конце концов расскажет все, что сам знает. А знает, наверняка, немало.

Однако тот ожидал, видимо, того же самого от Блейка, и потому повторил просьбу подробно описать все, что с ним вчера случилось.

Пришлось Блейку признаться, что он рылся-таки в старинных книгах, что вообще-то ему запрещает мать, и случайно наткнулся на такую — пустую внутри.

— Это я уже слышал, — нетерпеливо перебил профессор, совсем не поддержав мнение матери Блейка насчет того, что ее сыну нужно держаться подальше от полок с редкими книгами. — А все-таки, что ты увидел в самой книге, под переплетом?

Без особой охоты Блейк сообщил, что в середине книги на одной из страниц были буквы… Да, были, он точно помнит. Стих какой-то…

Он без охоты говорил об этом, потому что, к стыду своему, не помнил ни одного слова из того стишка. Так что, если профессор Джолион не поверит ему, то будет вполне прав.

А профессор, как назло, очень хотел, чтобы Блейк рассказал ему, о чем было стихотворение. Пусть не в рифму, но хотя бы про что… Однако Блейк, хоть убей, не мог вспомнить. Он вообще стихи не слишком любил и не запоминал.

— Они какие-то… — начал он. — Ничего не поймешь. О ком, о чем…

— А я их не видела, — вмешалась Дак. — Я бы обязательно запомнила. В школе я все стихи запоминаю… Даже арии, если кто-то поет. Например, из оперы «Фауст».

Профессор растерянным взглядом посмотрел на нее, но ничего не сказал. Снова обратившись к Блейку, он спросил:

— А эти стихи… эти слова исчезли потом? Не помнишь?

— Помню, — в отчаянии ответил Блейк. — Исчезла вся книга! Но я не виноват, честное слово, я никуда ее не задевал! Она просто пропала. Я не брал ее.

— О господи, — чуть слышно произнес профессор и поник головой, отчего Блейк почувствовал себя так, словно действительно стащил книгу и потом уничтожил.

— Я очень хотел ее найти, — продолжил он, — и потому пошел искать. После того как поговорил с вами. На вечере. Мне показалось… я подумал, она очень важная для вас… и для других.

Профессор поднял голову.

— Ну и?.. — спросил он с надеждой.

Блейк виновато потупился.

— Я пробрался в библиотеку, — признался он, — и начал искать на той самой полке. Но ее там не было. Кто-то взял… Кто это мог, мистер Фолл?

Он не ожидал ответа и не удивился, когда тот промолчал. После довольно длительной паузы профессор наконец произнес:

— Ты совершенно уверен, Блейк, что ее не было вчера вечером, когда ты пришел вторично? Ты хорошо искал? Подумай, это очень важно.

Блейку не понравилась его настойчивость. Ну чего пристал? Ему же ясно говорят: книга исчезла… Но все-таки он попытался восстановить в памяти вчерашний вечер в библиотеке. Свет фонарика, прорезающий безмолвную темень. Полка со старинными книгами… Вот здесь, между этими двумя томами, утром стояла она — книга без слов. Отсюда он ее вынул. Сюда потом поставил. А теперь… Две книги, что были по бокам, наклонились друг к другу, между ними темнеет отверстие… брешь. А той книги нет как нет…

— Я все вспомнил, мистер Фолл, — ответил Блейк. — Той книги не было.

И тут профессор задал вопрос, от которого у Блейка опять холодок пробежал по коже:

— А кто-нибудь шел за тобой, когда ты направился к библиотеке?

Блейк почти забыл об этом своем ощущении, но оно ведь было вчера вечером: когда он шагал по галереям и под арками, и когда находился уже в библиотеке… Он должен сказать про это.

— Да, — произнес он. — Вы правы. Точно не знаю, но почти уверен: кто-то следил за мной.

Сказал и сам испугался: значит, признается, что его преследовали? Верит в это?

— Кто это мог быть?

Вопрос задала Дак, однако у профессора Фолла рот был полуоткрыт и вид такой, как если бы этот же самый вопрос готов был сорваться и с его губ.

— Не знаю, — в отчаянии ответил Блейк. — Было так темно. И по дороге, и в библиотеке… Если я кого-то и видел, — вспомнил он, — то Мефистофеля… Ну, кота. Тогда это и случилось…

Он умолк.

— Что случилось? — подсказал профессор. — Свалились книги с полок? Да?

Блейк кивнул. Картина стояла у него перед глазами.

— Когда я спустился с лестницы, — сказал он, — они были разбросаны по полу. Страницы вырваны. Жуть!.. — Он замолчал и потом добавил: — Особенно много было смятых и порванных страниц около той полки, где утром стояла книга с названием «Эндимион»… Вроде кто-то ее искал, не нашел, разозлился и начал рвать и крушить все вокруг… Это я сейчас так думаю. А тогда просто испугался и убежал. Туда, где вы ужинали.

— Ты кому-нибудь рассказал о том, что случилось? Например, миссис Ричардс?

— Нет, — сокрушенно признался Блейк. — Я не хотел, чтобы меня полоскали за все это. Мама и так разозлилась, что я смылся с вечера.

— Понимаю, — сказал профессор, глядя на него с сожалением и беспокойством, которые растрогали Блейка.

Наверное, поэтому он решил повиниться во всех грехах и жалобно произнес:

— Я понимаю, что очень виноват, сэр. В том, что влез без спросу в библиотеку и что потом никому ничего не сказал. Что боялся… струсил… Не побежал искать того… кто… — Голос у него предательски прервался. — Но я ведь не знал, что так получится. Я хотел только одного: найти эту пустую книгу. Больше ничего, честное слово. Меня просто заело с этой загадкой. Вы понимаете, профессор?

Тот улыбнулся.

— Еще как понимаю, мой друг. И совсем не осуждаю тебя. Кроме того, уверен, ты не из тех людей, кто может причинить ущерб книгам. Но зато… — Его лицо стало очень серьезным, даже торжественным. — Зато, наверное, ты из тех, на ком Эндимион Спринг остановил свой выбор… — Он помолчал, как бы в поисках более подходящего и понятного слова. — Кого он облюбовал, — продолжил профессор, — по причине, известной лишь ему одному.

— Кому? — не выдержав многословия профессора, возбужденно воскликнула Дак. — Кто он такой, этот Эндимион? Просто книга?

— Нет, девочка, — с каким-то отчаянием в голосе произнес профессор. — Не просто книга. А одна из тех — легендарных, разыскиваемых повсюду книг, которые могут стать весьма опасными, если попадут не в те руки.

— А какие те?

— Почему опасные?

Вопросы были заданы одновременно, и на один из них профессор сразу же ответил:

— Опасные потому, что обладают огромной внутренней силой. Конечно, далеко не каждая книга такая, а только та, в слова которой эта сила заложена.

— Но в ней не было никаких слов, провалиться мне на этом месте! — воскликнула Дак, и Блейк с испугом посмотрел на нее: вдруг она и вправду провалится? Она не провалилась и продолжала: — Я стояла рядом с Блейком, мистер Фолл, и ничего там не видела. Ни единой строчечки! Он выдумал всю эту чепуху про какие-то слова и про название! Высосал из пальца!

— Не слушайте ее, профессор, — возмущенно сказал Блейк. — Она глупая девчонка и завидует мне.

— Она совсем не глупая, — защитил ее профессор. — Но тем не менее я верю тебе, мой юный друг. И если то, что ты говоришь, правда, то, боюсь, надвигается нечто зловещее. Ибо не зря же она решила появиться снова.

— Кто — она?

— Кто — снова?

— Да, Блейк, — с горечью произнес профессор, — ты не первый, кого она избрала своим Вергилием^[6], то есть проводником. До тебя были и другие. Но еще больше было тех, кто искал ее… Однако тщетно.

— Кого искал? — в отчаянии возопила Дак. — Я не понимаю! Книгу? Да? И вы тоже?.. И нашли?

Профессор печально улыбнулся.

— Нет, не нашел. Хотя временами бывал поблизости от нее. Или она от меня. К счастью, я не был избран в проводники. — И, увидев, что собеседники опять его не понимают, добавил: — Она может сокрушить того, кого избирает. Я знал одного такого человека… Мы даже были друзьями…

Глава 12

Значит, это и мне грозит? — со страхом подумал Блейк, и ему вдруг стало так неуютно, что расхотелось говорить с профессором, и он был рад, когда Дак завладела инициативой и начала расспрашивать о человеке, про которого заговорил профессор: кем тот был и что с ним приключилось?

— О, это длинная история, — сказал Джолион Фолл, и непонятно было, собирается он долго рассказывать или, наоборот, хочет избавить себя и других от этого.

— А вы расскажите покороче,самое интересное, — посоветовала Дак, и профессор послушался разумного ребенка.

— Довольно много лет тому назад, — так начал он, — я был членом одного Книжного общества, клуба, в котором собирались те, кто по-настоящему любит книги…

— Какие книги? — спросила Дак.

Он недовольно посмотрел на нее, но ответил:

— Старинные и ценные. Которые давно стали редкостью: те, которые издавались когда-то вручную такими мастерами печатного дела, как Иоганн Гутенберг, Петер Шеффер, Альд Мануций Старший. Мы разыскивали эти книги где только могли — в книжных лавках, частных библиотеках, научных учреждениях…

И только Блейк спросил себя с досадой: долго еще профессор будет разводить канитель, пока дойдет до главного, как тот после недолгой паузы проговорил:

— И однажды один из самых скромных и молодых членов нашего Книжного общества, такой, как бы это сказать, мечтатель и фантазер…

— Ботаник, — подсказал Блейк.

— Что? — не понял профессор. — Ах, да, по-вашему теперь это называется именно так… И однажды этот самый «ботаник» нашел книгу, непохожую на все остальные на свете.

— Эндимион Спринг! — крикнул Блейк.

— Да. Легендарную книгу, в существование которой никто из нас не верил. Кроме того, он оказался единственным, кому она позволила заглянуть в нее…

— Как? — одновременно спросили Блейк и его сестра.

— Для остальных, — вполне серьезно и с грустью сказал профессор, — она оставалась тайной за семью печатями, почти в полном смысле слова. У нее были две застежки.

— А ключа не было! — догадалась Дак.

— Взяли бы да сломали, — сказал Блейк.

Профессор сокрушенно покачал головой.

— Ломай не ломай — она открывалась только под его руками… Я попробовал как-то, — виноватым тоном добавил он, пошевелив пальцами правой руки, — и у меня на всю жизнь остался след. Черный след.

— А отмыть не пробовали? — спросила Дак.

Он криво улыбнулся.

— Пробовал. Не получается…

— У моей… у той книги, которую я нашел вчера, — припомнил Блейк, — тоже были две застежки. Только они сломаны.

Профессор не ответил. Блейк обратил внимание, что у него сейчас ужасно усталый вид. И в голосе, которым тот продолжил рассказ, сквозило утомление. Он говорил как бы через силу.

— Какое-то время мы собирались вместе, чтобы выслушивать, что наш коллега вычитывал для нас из книги Эндимиона Спринга. Сначала это были рассуждения о Человеке-Тени, который обладает неимоверной силой и представляет угрозу для этой книги и для всего мира…

При этих словах Дак в ужасе закатила глаза, но Блейк заподозрил, что ей просто скучно стало слушать эти сказки и она притворяется до смерти напуганной. Ему же было интересно, он вслушивался в каждое слово профессора.

— …У молодого человека, нашедшего книгу, — вспоминал Джолион Фолл, — был странный голос, похожий на пламя свечи, которое колеблется, никнет и, кажется, вот-вот угаснет совсем. Этим голосом он и вещал нам о возможном появлении Тени.

— Человека-Тени? — воскликнул Блейк.

Профессор утвердительно кивнул.

— Да, но мы не знали тогда, что черную Тень уже отбрасывает один из нас.

— Как? — снова крикнул Блейк.

— Среди нас, — ответил профессор, — находился предатель, чья душа была черным-черна.

Блейку подумалось, что такой черной тенью вполне мог быть тот, кто преследовал его вчера по дороге в библиотеку, а потом проник в нее.

Но он не успел высказать эту мысль, так как Джолион Фолл заговорил вновь, обращаясь уже не к нему и не к его сестре, а к самому себе:

— Какое-то время книга соединяла нас, мы были вместе… Весь наш круг любителей старинных книг… А потом этот круг распался. «Эндимион Спринг» и ее владелец исчезли неизвестно куда. Мы о них ничего не могли узнать.

Его голос — стало казаться Блейку — истончался и таял, как кусок льда в тепле, и в конце концов умолк. Как, наверное, голос того человека, о ком профессор рассказывал.

— А что потом? — спросил Блейк, осторожно всматриваясь в тени, которые сгущались в захламленной комнате.

— Не знаю, — не сразу откликнулся профессор. — Ничего еще не окончено. Посмотрим, что будет. Грядущее, как считают многие, пишет себя само.

Блейк с беспомощным видом покачал головой.

— Я почти ничего не понял, мистер Фолл. Чего от меня хочет эта странная книга? Я ведь всего-навсего мальчишка. Школьник. Что я могу и что должен сделать, если вдруг найду ее? Если она опять попадется мне? Вы можете ответить?

Тот в упор взглянул на него и сказал не слишком уверенно:

— Думаю, она сама… Эндимион Спринг сам откроет это тебе, Блейк. Если пожелает.

Блейк передернул плечами: слова были тоже непонятны и неубедительны.

И тут подала голос долго молчавшая Дак.

— Я никак не возьму в толк, почему книга такая опасная. Зачем ей это надо?

Профессор перевел на нее усталые, мудрые, как у старой совы, глаза.

— «Эндимион Спринг», — произнес он тоном лектора, — особенная книга. Само имя Эндимион, по древнегреческой легенде, принадлежало прекрасному юноше-пастуху, которого бог Зевс усыпил, чтобы сохранить ему вечную юность.

— А книга-то про что? — снова спросила Дак.

— В ней говорится обо всем, что было, есть и будет в этом мире. Обо всем, что мы знаем — или думаем, что знаем. Она объясняет прошлое и предсказывает будущее. Даже замахивается на то, чтобы ее считали самой Последней Книгой в мире. Завершающей.

— Такой не может быть! — заявила Дак.

— Молчи, всезнайка! — прикрикнул Блейк. — Мистер Фолл, скажите ей, чтоб она заткнулась!

Профессор улыбнулся.

— Ну зачем так грубо? — сказал он. — Твоя сестра наводит здоровую критику. Она имеет на это полное право.

— Что? Съел? — поддразнила Дак брата, но тому было не до нее.

— Выходит, я нашел последнюю книгу? — попытался уточнить он.

Ответ профессора несколько огорчил его.

— Нет, Блейк, — сказал тот, — Эндимион Спринг только ведет нас к этой Завершающей Книге. Он вроде проводника Вергилия. Или вроде карты. Но, к сожалению, эту карту могут видеть лишь избранные.

— И среди них — я! — произнес Блейк, победоносно взглянув на сестру.

И та, превращая все, что происходило, просто в игру, крикнула:

— Подумаешь! Если бы этот Энди выбрал меня, я бы знала, что делать с его книжкой. Уж во всяком случае не потеряла бы!.. — И снова задала вопрос профессору: — Все-таки кто же он, ваш Эндимион, о котором вы все время говорите? Не греческий ведь пастух? Наверное, просто какой-нибудь обманщик. Надувала!

— Определенно не пастух. Ты умная девочка… Но и не обманщик.

Если Блейк понадеялся после этого услышать наконец прямой ответ на прямой вопрос, то жестоко ошибся: профессор опять заговорил на своем туманном, маловразумительном языке о том, что Эндимион не человеческое существо, а скорее, его тень… Не голос, но шепот; не плоть, но дух… И, увидев отчаянное непонимание в глазах Блейка, добавил:

— Однако лично я думаю, он был типографским дьяволом.

— Дьяволом? — с испугом повторил Блейк.

— С рогами? — спросила Дак.

Профессор усмехнулся.

— Не тот, о каком вы читали в книжках. «Типографскими дьяволами», а вернее «дьяволятами», называли в пятнадцатом и шестнадцатом веках молодых помощников печатника. Мальчишек, которые чуть не круглые сутки не отходили от печатных прессов, стоявших в самых первых в Европе типографиях. И многие в те времени считали их чернокнижниками, колдунами, пособниками самого Дьявола.

— А девочки среди них были? — поинтересовалась Дак.

— Жаль, но не знаю ни одной, — сокрушенно ответил профессор.

Блейку пришлось по вкусу это сообщение.

— Выходит, он вполне мог быть вроде меня, этот Эндимион? Да, профессор?

— Именно так, мой юный друг. И работал, вполне возможно, в самой первой на свете типографии. У герра Иоганна Гутенберга.

— Гутенберг? — повторила Дак. — Я где-то читала про него. Он немец.

— Сейчас покажу вам этого немца!

Профессор вскочил, сделал несколько шагов по комнате и снял с полки толстую книгу в коричневом переплете.

— Смотрите. — Он раскрыл страницу, на которой был изображен мужчина с длинной бородой и свисающими, как у моржа, усами. — Этот бородач применял металлические буквы, у него были настоящие печатные прессы, и он издавал превосходные книги.

Человек на картинке напомнил Блейку бездомного старика, которого он видел вчера возле книжного магазина.

— А это кто? — спросил он, когда профессор перевернул страницу.

У другого мужчины тоже была борода, но не лопатой, а раздвоенная.

— Этого тоже зовут Иоганн, — с легким отвращением произнес профессор. — Но фамилия его Фуст. Он вкладывал деньги в типографию Гутенберга. Человек, скажу я вам, препротивный — жадный и нечестный, насколько мне известно из книг.

Словно в подтверждение его слов бумажный дракончик в рюкзаке у Блейка задергался, что можно было заметить. Правда, если как следует приглядеться. Но Блейк на всякий случай постарался задвинуть рюкзак под стул.

Профессор продолжал говорить о бессовестном Фусте, и Блейк узнал, что как раз, когда Гутенберг усовершенствовал свой станок и отпечатал на нем самую лучшую в мире Библию, на каждой разделенной пополам странице которой было по сорок две строчки, что являлось непревзойденным тогда рекордом, — именно в то время Фуст разорвал с ним все отношения и оставил его без денег и с долгами. Разорил, в общем.

— Но зачем? — удивился Блейк.

— Этого никто толком не знает. Однако слухами земля полнится уже больше пяти веков.

Профессор закрыл книгу, и дракончик в мешке у Блейка успокоился. Но профессор, судя по всему, нет: он еще некоторое время тряс головой, прикусывал губы. Потом спросил Блейка:

— Ты слышал о Фаусте?

Тот не сразу сообразил, о ком речь, — Фуст, Фауст… — но, слава богу, вспомнил, что недавно в книжной лавке держал в руках книгу о нем, которую, так по-хамски, перехватил сэр Джайлз Бентли. Поэтому Блейк не ударил в грязь лицом ни перед сестрой, ни перед профессором и ответил, что Фауст — это колдун или кто-то в этом роде, кто продал свою душу Дьяволу, и что его мама — не Дьявола, а Блейка — пишет сейчас статью об этом.

Профессор Джолион удовлетворенно кивнул и произнес:

— Так вот, некоторые полагают, что Фуст звался раньше Фаустом и слегка изменил фамилию перед знакомством с Гутенбергом, чтобы не вызвать лишних подозрений по поводу своих связей с Сатаной. А тот, кого звали Эндимион Спринг, так считают ученые, был в ту пору подмастерьем у Гутенберга и, естественно, не мог не знать Фуста, а также о том, как тот поступил с его хозяином. И о многом другом, таинственном и, конечно, страшном Эндимион должен был знать и мог рассказать или написать.

— В этой книге без слов? — спросила Дак.

— Думаю, что так. Не все верят, что Эндимион существовал на самом деле, но те, кто верит, и я в том числе, ищут многие годы эту книгу, а также любые сведения об Эндимионе и через него — о том, что происходило тогда. Однако в этой погоне за, может быть, величайшим научным открытием, как и в погоне за золотом, нефтью, алмазами, принимают участие не только порядочные и честные люди, но и злобные, завистливые, неразборчивые в средствах, готовые уничтожить тех, кто стоит у них на пути… Поэтому, дорогие мои, вы оба находитесь в опасности и должны соблюдать…

Внизу громко хлопнула входная дверь — все вскочили со своих мест. Профессор подошел к лестнице, ведущей вниз, и встревоженно крикнул:

— Кто там? Входите и поднимайтесь наверх! Мы в башне.

Послышались шаги по винтовой лестнице, и вот в проеме двери появилась неясная в сгущавшихся сумерках фигура.

— Простите, — услышали они, — но я уже начала беспокоиться о детях. Они вам не очень надоели, профессор Джолион?.. — Миссис Уинтерс вгляделась в молчащую троицу. — Да что с вами? Вы словно привидение увидели!..

Глава 13

Они сидели, и мать вспоминала, как много лет назад она бывала в этой комнате на консультации у молодого тогда профессора Джолиона Фолла. (Не очень уж и молодого, — поправил он ее с улыбкой, но она продолжала настаивать на своем определении.)

Блейк с некоторым удивлением и радостью слушал ее веселый голос, такого давно не случалось, и он надеялся, даже был уверен теперь, что мать забыла свою обиду и больше на него не сердится. А уж когда она преподнесла купленную ему в подарок книжку об Оксфорде, он окончательно успокоился.

— Только обещай мне больше никогда не исчезать без предупреждения, особенно по вечерам, — сказала она.

И он обещал, а она наградила его за это поцелуем с запахом кофе.

Мать продолжала оживленно беседовать с Джолионом Фоллом, а Блейка посетила беспокойная мысль: уж не оттого ли она в таком хорошем расположении духа, что только что встречалась и пила кофе с этим мотоциклетным профессором Маршаном? Он ведь приглашал ее…

Блейк зевнул и заерзал на стуле. Дак тоже начала проявлять нетерпение — ей хотелось попрыгать или, во всяком случае, встать на ноги.

— Пора отправляться восвояси, — сказала миссис Уинтерс. — Спасибо, что уделили столько времени моим детям, профессор Джолион.

— Мы приятно побеседовали, — ответил тот. — Надеюсь, не в последний раз.

Дак первой поспешила спуститься по лестнице, а Блейка профессор успел похлопать по плечу, как бы давая понять, что рад видеть его и что тот не должен чувствовать себя одиноким перед лицом свалившейся на него тайны.

Блейк взглядом поблагодарил его и последовал за сестрой.

Перед тем как совсем уйти из колледжа, мать зашла в компьютерный зал отпечатать свою статью, а Блейк воспользовался этим, чтобы отправить по электронной почте сообщение отцу. Он хотел сказать и спросить о многом, но после некоторых раздумий это вылилось в несколько коротких фраз:

Все нормально. Мама подарила книгу. Кажится, она больше не лезет в бутылку. Напишу еще. С любовью.

Блейк.

Он почувствовал, что сзади стоит мать, и испугался, как бы она снова не обиделась на что-нибудь. Но она ласково толкнула его в бок и сказала:

— Слово «кажется» пишут через букву «е».

— Я знаю, — соврал он, — это опечатка.

Он разозлился и на замечание матери, и на свое вранье, и ему захотелось добавить в электронное письмо что-нибудь нехорошее про профессора Маршана, но он понял: это будет некрасиво, и добавил, когда мама уже отошла:

Хочу, чтобы ты был тоже с нами.

Не отходя от клавиатуры и не снимая руки с «мышки», он представил, как его письмо пошло (поехало, полетело?) со скоростью света, если не быстрее, и вот уже отец видит его на экране своего компьютера.

Истинную причину улучшившегося настроения матери Блейк понял, когда они вернулись в свою квартиру на Миллстон-Лейн. Дело было в том, что в университете откликнулись на ее просьбу о продлении срока пребывания, и теперь она сможет продолжать здесь свою исследовательскую работу еще целый семестр после Рождества.

— Это мне очень поможет и укрепит мое положение в научном мире, — так заключила она свое сообщение.

Но Блейка оно совсем не обрадовало. Он ворвался к себе в комнату, захлопнул за собой дверь, уселся на кровать и представил, что сидит в тюремной камере и через решетку смотрит на белый свет. Смотрит и решает: остаться здесь, в тюрьме, с матерью или совершить побег в Америку? Интересно, а как захотела бы поступить его сестрица? Или она так переживает, что мать сделала ему подарок, а ей нет, что ни о чем другом не может думать?..

Кстати, о подарке. Теперь он понял, почему получил его: вовсе это не подарок, а взятка. Вернее, подкуп. Чтобы он меньше думал об отце, меньше переживал его отсутствие… И если так — на кой он ему, этот подарок? Глаза бы на него не глядели!

Он взял книгу об Оксфорде и кинул ее через всю комнату. И злорадно смотрел, как она плюхнулась возле мусорной корзинки, бесстыдно задрав страницы, а переплет повис, будто сломанное крыло. Смотрел, и ему хотелось плакать. Он сказал себе, что не станет распускать нюни, будет сильным и никогда больше не поверит матери. Для нее ведь главное только одно: ее работа, карьера. Она часто употребляет это противное слово.

Но папа у них не такой — он совсем другой…

Вторую ночь подряд Блейк не может уснуть. Сложив руки на груди, он сидит в кровати и думает. О чем? Обо всем — о папе, о маме, о том, почему они поссорились… Или как это по-другому назвать?.. Об Эндимионе Спринге, которому он, Блейк, для чего-то понадобился… Или не ему, а какому-то страшному Привидению? Какой-то Тени? А может, это вовсе Человек?..

За окном в темноте шумит дождь. Или ветер. Они шумят вместе, дуэтом. Неярко горят уличные фонари. Зыбкие блики света гуляют по стенам комнаты…

Блейк вспомнил, что час или два назад он услышал, как из комнаты, где находилась Дак, вышла их мать. Она направилась к его двери, и он ждал, что она войдет к нему, очень ждал, и в то же время не хотел этого… И она не вошла, не поцеловала его в лоб (пусть даже «кофейным» поцелуем), не пожелала спокойной ночи.

Сейчас это всплыло в памяти, и на глаза навернулись слезы. Или он плачет вовсе не из-за этого? А потому что ясно, как на экране, перед ним предстал тот день. День Великого Спора. Это была пятница, и он предвкушал, как шикарно проведет ее: не будет ровно ничего делать после возвращения из школы. А когда пришел, родители были уже дома, они стояли на кухне и глядели друг на друга, как бойцы на ринге. Они молчали, но он ощущал, что каждый из них хочет сказать, или уже сказал, другому что-то неприятное, злое. В воздухе было напряжение, как летом перед грозой.

И затем она грянула. Первый раунд был за матерью: она кричала, она обвиняла отца, слова вылетали, как пули, из ее широко открытого рта, ударялись в стенки, в буфет, в люстру, отскакивали от холодильника и плиты. Отскакивая, они попадали в Блейка и в Дак, тоже вошедшую к этому времени в кухню, и больно ранили их.

Некоторые приятели Блейка воспитывались в семьях, где не было отцов, и он вдруг подумал: наверное, так и начиналось у них то, что называется словом «развод», которое потом переходит в «уход», когда женщина остается без мужа, а дети — без отца. Теперь это же начинается и у него с сестрой…

Крики закончились, наступила тишина, которая была для него еще страшнее: словно вообще наступил конец всему — Смерть. Телефонный звонок в этой тишине прозвучал как взрыв. Но никто не обратил на него внимания. Все молчали. У родителей на глазах были слезы.

И вот в эти минуты Дак выскочила из кухни и вскоре вернулась обратно в своем любимом ярко-желтом плаще. Никто бы наверняка не обратил на нее внимания — было не до того, — если бы она не произнесла дрожащим голоском: «Я надела его, чтобы не промокнуть от ваших слез…» В кухне раздался смех. Первым, кажется, засмеялся папа, за ним — мама, потом криво улыбнулся Блейк и позже всех залилась смехом Дак…

Все это сейчас вспоминал Блейк, сидя без сна в кровати и глядя на закрытую дверь своей комнаты, куда так и не вошла мать… И правильно сделала! Он ведь совсем не проявляет к ней внимания, о чем его просил отец перед их отъездом, а наоборот — волнует и раздражает понапрасну. Никогда не спросит даже: как она спала и как себя чувствует. И не рассказал о том, что произошло с ним за последние два дня и что, может быть, угрожает ему, а если верить этому всклокоченному профессору Фоллу, то и всему миру.

При этой мысли Блейк краем глаза посмотрел на бумажного дракончика, мирно лежащего на прикроватном столике. Посмотрел и с легкой дрожью вспомнил о том, что он должен, просто обязан сделать. Он — Блейк Уинтерс. Найти Эндимиона Спринга!.. То есть книгу о нем. Или того, кто украл эту книгу… Словом, сделать то, что можно выразить расхожим присловием: «Пойди туда, не знаю куда, и сделай то, не знаю что…»

Ну и как все это прикажете выполнить? Вы бы смогли?.. Вот то-то…

Ему снова захотелось — просто зачесались руки — развернуть лежащего рядом дракончика: может, бумага, из которой он свернут, содержит какие-нибудь секретные, необходимые ему сведения? Но ведь тогда дракончик перестанет существовать, потому что Блейк не сумеет снова свернуть его таким же образом. И разве он существует на самом деле, этот дракончик? Но если нет, почему же он шевелится в мешке? Или все это привиделось? Просто Блейк проваливался в сон на минуту, и ему снилась всякая чепуха…

Голова шла кругом от этих мыслей, его и вправду потянуло в сон. Отяжелевшей рукой он выключил настольную лампу, сполз с подушки и вытянулся на постели.

За окном не утихал дождь. Под его каплями на ветру колыхалась листва большого дерева. Кажется, это бук. И как интересно: в неярком свете уличных фонарей он видит… он различает в густой листве спрятавшегося там дракона!

Вон его уши, когти, крылья… Выходит, тот может в любую минуту улететь, как ракета?.. А вон его длинный хвост…

А что если это отец или старший брат моего дракончика? — пришло в голову Блейку, и с этим он уснул.

Майнц, Германия, весна, 1453

 Я проснулся как после тяжелого сна. Если я вообще спал в эту ночь. Петер лежал рядом со мной на спине со скрещенными на груди руками — так он любил спать. В лунном свете, падавшем из окна, он своей неподвижностью напоминал одну из скульптур собора, что стоял напротив. Однако он тоже не спал. На самом деле в эти минуты он усиленно думал о моем ближайшем будущем, строил план моего побега из города Майнца — как можно скорее и как можно дальше. А с собой я должен был взять тот самый пергамент, ту шкуру дракона, что находилась до недавнего времени в сундуке у Фуста. Пока я не стащил ее оттуда и не спрятал в футляр от инструментов.

Нам было слышно, как Фуст мечется, словно дикий зверь, там, внизу, роясь в своем сундуке, из которого я совсем недавно совершил кражу.

— Ты сам не понимаешь, что наделал, — произнес Петер прерывающимся от волнения голосом.

Голос показался мне странным. Я приподнялся и увидел слезы в глазах у Петера. Да, он плакал, он был страшно испуган, но за кого он боялся больше — за меня или за себя, — я сказать бы не мог.

— Ты его не знаешь, этого человека, — снова заговорил Петер. — Он не остановится ни перед чем. Ты… ты все испортил, и сам теперь в жуткой опасности. Он уничтожит и тебя, и меня… И я не женюсь на Кристине…

Хотя многое я понимал и без него, от его слов мне сделалось еще страшнее. Что же я наделал?

— Быть может, — продолжал Петер, — мой хозяин тоже увидит и прочитает тот стих с твоим именем «Эндимион Спринг», который, как ты мне рассказал, отпечатался там с помощью крови из твоего пальца… И что тогда?

Мне нечего было ответить, и он ответил сам. Сказал то, о чем, видимо, долго думал сейчас, неподвижно лежа на спине:

— Тебе нужно бежать отсюда, Энди.

Наверное, он прав. Но я не хочу этого! Не хочу вновь становиться оборванцем-сиротой, немым бродягой.

Петер продолжал убеждать меня. Он говорил, что его хозяин не только страшный человек, но и очень умный, проницательный, хитрый. Наверняка он решил проверить меня — на тот случай, если надумает взять к себе в услужение, с моими ловкими в типографском наборе руками. И поэтому притворился, что у него припадок…

— Но как же, — хотелось мне спросить, — он же не мог знать…

— Он все знал. — Словно прочитав мои мысли, уверенно сказал Петер. — Знал, что ты прячешься в комнате, и захотел испытать тебя. У него не было никакого припадка, это я точно знаю. Он просто задумал проверить, может ли он тебе доверять, и еще — сумеешь ли ты вызвать буквы на его волшебной бумаге. Ты сумел, верно?.. И теперь он не отцепится от тебя и постарается использовать вовсю. Тебя и твою кровь… Пока она не иссякнет в твоих жилах.

— Но зачем ему? — взглядом спросил я Петера.

— Потому что он хочет выудить из этих чудодейственных листов, которые, как ты видел, и в огне не горят, не только Знание, которое в них содержится, но и Силу. Могущество. Хочет быть, как сам Господь Бог и соперничать с самим Дьяволом… Вот, я тебе сказал все, что сумел понять о нем. Но я все равно не могу от него удрать, потому что люблю его дочь.

И снова я увидел слезы в глазах Петера.

Дрожь охватила меня от его слов, я не мог уже больше лежать, поднялся и подошел к окну нашей спальни, расположенному высоко от пола. Встав на стул, я посмотрел из окна на тихий спящий город. Хотя весна была на подходе, ночная изморозь еще серебрила крыши домов. И я понял, что этот город — мой, и я не хочу его покидать. Не хочу с ним расставаться. И с моим добрым хозяином, герром Гутенбергом, тоже.

Голос Петера раздавался словно откуда-то издалека, но я слышал его.

— …Фуст, конечно, не думает, что ты удерешь, и уверен, что кожа дракона вернется к нему. Значит, нужно спрятать ее там, где он никогда и не подумает искать… Но где?..

Мне стало холодно возле окна, я снова лег в постель, укрылся своим одеялом. Петер лежал рядом, от него исходило тепло. Это было тепло друга, тепло старшего брата. На которого, я знал, можно положиться.

Видимо, он снова угадал мои мысли, потому что сказал:

— Не беспокойся, я помогу герру Гутенбергу печатать Библию. Но ты, Эндимион, должен уехать отсюда. И чем раньше, тем лучше. Мы придумаем с тобой, куда… Может, сначала во Франкфурт. Там открывается ярмарка…

Он не смог сдержать зевоты — так его клонило в сон, несмотря на все, что с нами происходило. Глаза у него слипались, и вскоре он уже крепко спал. У меня же не было сна ни в одном глазу, а после нашего разговора я чувствовал себя еще более одиноко. У Петера была хотя бы Кристина. У герра Гутенберга — его печатный станок. А у меня? У меня впереди была дорога неизвестно куда.

Чтобы как-то успокоиться, я вытащил из-под соломенного тюфяка футляр с листами волшебной бумаги, который не так давно упрятал туда, раскрыл его, притронулся к шелковистому пергаменту, и на меня сошло спокойствие. Все, что происходило вокруг, было тревожно и удивительно, однако, помню, в тот момент меня больше всего поразило, что бумажный свиток, казалось, раньше, чем я сам приготовился к предстоящему долгому путешествию: часть бумаги в нем превратилась в кожаный книжный переплет, да еще с застежками в виде когтей дракона!

Передо мной была настоящая книга, к появлению которой я приложил руки, и разве я могу теперь допустить, чтобы она попала к злобному Фусту? Нет, ни за что!

Петер прав: я должен уйти, скрыться. Вопрос только — куда? Где?..

Ответ пришел несколько дней спустя. Мы действительно поехали во Франкфурт, который на реке Майн. Нас с Петером взяли туда наши хозяева.

Ух, сколько народа собралось там на ярмарку! Крестьяне и ремесленники, дворяне и священники, путешественники и бродяги шли и ехали по грязным весенним дорогам и потом, пройдя через мост и сквозь городские ворота, заполняли улицы и булыжную рыночную площадь города.

Те, кому было чем торговать, устанавливали всюду палатки, прилавки с товаром — под открытом небом, в городских палатах под крышей. Чего только там не было: богемское стекло, итальянские оливки, фламандские ткани, пряности из Северной Африки… Какие цвета, запахи!

Мой хозяин тоже выставил свой товар: напечатанные нами и переплетенные тома Библии, которые сразу привлекли внимание многих. Я слышал, как люди говорили, что это куда лучше, чем священные тексты, написанные от руки, которые к тому же без лупы читать трудно. Многие удивлялись и спрашивали, как удалось так напечатать, и клонили к тому, что дело тут не чисто.

Герр Гутенберг терпеливо пытался что-то объяснить, а герр Фуст сердито шипел, чтобы не трогали зря руками и не оставляли следов от пальцев.

Я боялся встречаться с ним взглядом и все время ожидал, что он набросится на меня, станет избивать, обыскивать, требовать, чтобы я немедленно вернул то, что украл у него.

Мне надоело слушать взбудораженные голоса, надоело ждать неизвестно чего от Фуста, и я был рад, когда Петер подтолкнул меня локтем и позвал за собой.

Он повел меня на рыночную площадь, где прыгали и крутились в воздухе акробаты, где в клетках сидели молчаливые нахохлившиеся птицы и какие-то диковинные животные с большими ушами и сморщенной, как у глубоких стариков, кожей на морде. Чуть подальше шло представление марионеток, еще дальше — состязание силачей…

От всего, что я видел, кружилась голова, захватывало дух. Но все равно одна мысль не покидала меня, вселяла беспокойство, которое никуда не уходило, — мысль о Фусте, кто, несомненно, тоже не забывал обо мне и готовил какую-то неприятность. И это еще мягко сказано: от него ведь можно всего ожидать — такого, от чего не спасут ни мой добрый хозяин, ни мой старший друг и почти что брат Петер…

Я все больше понимал, что нужно решаться на что-то, и решение может быть только одно: бежать! В другой город, в другую страну, только прочь отсюда!..

Петер свернул за угол, я — за ним, и перед нами оказалось большое неопрятное здание с нежным названием на вывеске — «Ягненок». Он открыл дверь, протолкнул меня внутрь, в большую, наполненную табачным дымом комнату, где было много людей. Одни из них играли в кости, другие сидели возле пивных бочонков, третьи уже валялись, пьяные, на полу.

Мы пристроились на конце грязного стола, сбитого из шершавых досок, Петер заказал две кружки яблочного напитка и два пирожка. Прихлебывая из кружки, он продолжал говорить о Кристине, рассказывать, как она хороша, добра, и что она тоже, как и он, боится своего отца и готова расстаться с ним, если Петер увезет ее. Но куда и на какие деньги?.. Бедняга чуть не плакал, делясь со мной всем этим, мне было искренне его жаль, и в то же время я завидовал ему: у него есть любовь, есть цель в жизни — это, наверное, очень здорово, когда у человека все это есть.

Петер так разошелся, описывая достоинства Кристины и свои чувства к ней, что его услышал один из не очень трезвых посетителей, сидевший неподалеку от нас.

— Ах, молодая любовь, — пробормотал он, — она всегда забывает, как опасно доверять чужому сердцу.

Он говорил еще что-то, однако я с трудом его понимал: не только из-за того, что он был пьян, но из-за странного акцента. Наверное, он был иностранцем.

Петер наоборот — с интересом вслушивался в его слова.

— Любовь говорит на языке обмана… Она целует в одно ухо и тут же кусает другое… — продолжал изрекать пьяный незнакомец, являвший собой довольно жалкое зрелище: грязный, в измятой одежде, и хотя далеко не стар, но уже недосчитывал многих зубов.

— Довольно! — прикрикнул на него Петер, со стуком опуская на стол кружку. — Что ты знаешь о любви?

— Много чего, — отвечал тот. — И не только из книг.

Меня несколько удивили слова про книги, тем более что в его грязной руке я заметил небольшую книжку в темном кожаном переплете, между страницами которой была вставлена закладка, а значит, этот немытый бродяга не только носит ее с собой, но и, по всей видимости, читает.

Он заметил наш пробудившийся интерес к нему и к тому, что у него в руке, и произнес, кивая на книгу:

— Это история любви двух существ, написанная поэтом Сильвио Пикколомини^[7]. Знатная штука, скажу я вам. Этот парень умеет писать.

Тут уж Петер не выдержал и воскликнул (я бы хотел сделать то же самое, но не мог — у меня не было голоса):

— Кто ты такой и откуда бредешь, друг?

— Оттуда и отсюда, — ответил тот. — Считай, что из Лондона. А до этого был в Оксфорде.

— Где, ты сказал? — переспросил Петер.

Незнакомец обрисовал пальцами в воздухе что-то непонятное и пояснил:

— Башни и островерхие крыши. На север отсюда. На том же острове, что и Лондон. Там большой университет. — Он произнес это слово по складам. — Где учатся.

— Я знаю, что это такое, — с обидой сказал Петер. — Я бывал в Париже. Там тоже…

— Но такой библиотеки, ручаюсь, больше нигде нет! Никогда бы не покинул Оксфорд, если бы не она…

— Кто — она? — спросил Петер.

— Хочешь знать, юноша, возьми мне кружку вина. Возьми, и я поведаю все, что хочешь знать. Мое имя Уильям.

Петер вытащил остаток монет из кармана, окинул их взглядом. Немного, но на одну кружку наберется. Даже на две. А для меня яблочный напиток.

Он принес все это, поставил на стол, и Уильям сразу же опорожнил свою кружку, отер губы рукавом и заговорил.

Да, он был студентом в Оксфорде, изучал богословие, вел достойную полунищенскую жизнь и отличался весьма добропорядочным поведением. А потом влюбился в красотку по имени Молл, и любовь так поразила его сердце, а красотка Молл так мучила своими капризами, что он, как говорится, слетел с катушек — начал пить, гулять по ночам, затевал ссоры и драки. Все это, разумеется, не понравилось прокторам, иначе говоря, инспекторам университета, и его выгнали оттуда. К тому же братья красотки Молл, посчитав, что своим поведением он бросил тень на репутацию их сестры, пригрозили, что, если он не покинет город, они просто зарежут его. Пришлось выполнить их наказ и убраться оттуда. С тех пор он бродит по университетам и библиотекам, зарабатывая на пропитание перепиской рукописей и унося в карманах скудное вознаграждение, а в голове — содержание прочитанных и переписанных манускриптов.

— …И могу сказать вам в заключение, — произнес он заплетающимся языком, — ничего в мире нет интересней и верней написанного и прочитанного слова.

Но Петера, кто тоже был неплохо знаком с книгами, интересовало сейчас другое, о чем он и поспешил узнать у Уильяма, пока того окончательно не развезло.

— Значит, говоришь, в этом Оксфорде большая библиотека?

— Не сравнить ни с какой другой! Клянусь! — Он не без труда осенил себя крестом. — Прямо как в городе Александрии, пока она не сгорела.

— Ну, это ты завираешь! — сказал Петер.

И я был согласен с ним: ведь я тоже знал про Александрийскую библиотеку, которую построили греки в Египте еще за три века до Рождества Христова и собрали в ней все свитки и манускрипты, какие были в мире. Кажется, семьсот тысяч! Но потом все это погибло при пожаре, когда на Египет напали войска Юлия Цезаря.

Петер задал еще один вопрос про библиотеку, и тут уж я сразу понял, к чему он клонит.

— А как добраться до этой библиотеки, чтобы хоть поглядеть на нее?

— Проще простого, друг. Сперва доберись до города Лондона в Британии, а потом иди себе и иди вдоль берега реки Темзы, и попадешь прямехонько в Оксфорд.

После этих слов он совсем сник, свалился на устланный соломой пол и захрапел.

А мы с Петером поспешили в городские палаты, где нас ждали и, верно, вовсю ругали уже наши хозяева.

В этот же вечер, когда мы лежали с Петером в общей спальне на постоялом дворе, он прямо в ухо прошептал мне:

— Вот куда тебе нужно отправиться, Эндимион. В город, о котором говорил Уильям.

От этих слов, хотя я и ожидал их, слезы вновь навернулись мне на глаза. Ведь я знал, что Петер не отправится со мной и я буду совершенно один, беспомощный, немой. И хотя до того, как попасть к герру Гутенбергу, я немало побродил в одиночестве по улицам и дорогам, побирался и воровал, необходимость покинуть город Майнц и моего доброго хозяина все равно пугала меня. Особенно теперь, когда я неплохо овладел ремеслом печатника и у меня появились крыша над головой и кусок хлеба.

Но я также знал, вернее, чувствовал, что должен это сделать: подталкивал меня пергаментный свиток, похищенный из таинственного сундука Фуста и превратившийся, неизвестно по чьему повелению, в небольшую книжку с напечатанным на ней моим именем.

— …Библиотека Святого Виктора в Париже, — продолжал шептать Петер, — она слишком близко, и Фуст знает ее, как свои пять пальцев. А Оксфорд, ручаюсь, ему неизвестен. Там он никогда не найдет ни тебя, ни этот манускрипт… Тебе надо бежать. Надо спрятать книгу. Есть такая старая, как мир, поговорка, я где-то прочитал: «Лучшее место, в котором можно спрятать лист от дерева, — в его же листве». Согласен с этим? Книгу тоже лучше всего спрятать среди книг.

Он дружески сжал мое плечо. Я понимал: Петер прав — я должен бежать отсюда. Должен пожертвовать своим благополучием, а возможно, жизнью ради спасения волшебной книги…

Оксфорд

Глава 14

Его разбудил звук, похожий на царапанье могучих когтей. Кто-то пытается пробраться в комнату?

Блейк открыл глаза и в страхе откинул одеяло, готовясь бежать. Но куда?.. Он вспомнил, что совсем недавно видел через окно огромного дракона, который прятался в густой листве платана.

Он высвободил ноги, запутавшиеся в одеяле, и откинулся к стене, защищая себя подушкой, как щитом.

Однако дверь не ломилась от напора, в окне тоже никого не видно. Он протер глаза. Вчера еще на этом дереве было полно листьев. За ночь добрая их половина опала, и дракону, если тот и прятался там, пришлось улететь. (Они ведь летают?)

Блейк продолжал прислушиваться, но, похоже, это стучала кровь в ушах. Или висках?

И потом опять раздалось царапанье. На этот раз определенно за окном.

Блейк подскочил к нему: у садовой калитки стояла курчавая серая собака. Стояла и толкала лапой калитку, не то проявляя намерение зайти, не то приглашая Блейка выйти к ней.

Пока он раздумывал, что делать, кто-то уже решил этот вопрос: Блейк увидел, как невысокая фигура в желтом выскочила из дверей их дома и бросилась к калитке.

Дак! Чего она не спит в такую рань? Еще больше удивился он, увидев как собака радостно бросилась навстречу его сестре и, когда та наклонилась к ней, лизнула в лицо.

И тут он вспомнил: эта собака принадлежала бездомному старику, которого они видели возле книжной лавки. Зачем она пришла? Может, хозяин умер, и она ищет пристанище? Что же делать? Позвать в дом и накормить? Но еще очень рано, мать не проснулась, они могут ее разбудить возней с собакой.

Но тут он увидел, что напрасно беспокоился, потому что Дак уже разрешила вопрос, что делать с собакой, — они вместе направились от дома в сторону главной улицы. Словно заранее договорились об утренней прогулке. Что она придумала, эта девчонка?

Времени терять было нельзя — нужно их догнать! Он начал быстро одеваться, но разве с этой дурацкой одеждой и обувью такое возможно? Он не сразу нашел дырку для головы в свитере, а шнурок на правой кедине, конечно, завязался узлом.

Посмотрев в окно, он увидел, что Дак и курчавая собака уже заворачивают за угол. Скорей!

Он слетел по лестнице, схватил с крючка у двери ключ и выскочил из дома.

На улице было морозно и туманно. Если бы не желтый плащ, Блейк вообще потерял бы сестру из вида.

— Дак! — закричал он, но сестра не обратила никакого внимания на его призыв, словно ее окликнул посторонний человек, а не собственный родной брат. Да еще старший к тому же.

Она пересекла главную улицу и двинулась вниз, к реке. Он вынужден был переждать, пока проедет поток машин, затем откуда-то взялся красный двухэтажный автобус, разбрызгивающий во все стороны лужи, и только потом он помчался за желтой удаляющейся точкой, готовой вот-вот раствориться в белесом мареве.

— Что ты выкаблучиваешь? — сердито выдохнул он, догнав ее уже на берегу быстрого Чёрвелла. — Не могла остановиться? Оглохла, что ли?

Она не отвечала. Он схватил ее за руку, повернул к себе и в удивлении отпрянул: на него глядели огромные печальные глаза.

— Что с тобой? — спросил он уже совсем другим тоном.

— Ничего. Оставь меня в покое.

— Я не могу тебя оставить. Скоро проснется мама, и что она подумает? Идем домой.

Она покачала головой. Собака негромко взвизгнула, опустила хвост и тоже, кажется, качнула головой. Договорились они, что ли?

— Мама жутко разозлится, — сказал Блейк и снова схватил сестру за рукав плаща, но она вырвалась.

— Нам в другую сторону, — твердо произнесла она. — Собака знает куда.

— Ты спятила, Дак? — спросил он с нешуточным беспокойством.

— Я в порядке. Просто… — Она помолчала и потом продолжила: — Просто я плохо спала сегодня, много думала про то, о чем говорил нам профессор Джолион. И тут собака заскреблась у калитки. Я сразу узнала, чья она, — того бездомного старика, помнишь? И я подумала… нет, поняла, что ему, наверное, очень плохо, и собака пришла сказать об этом. Чтобы мы помогли.

Хвост собаки подтвердил, что это именно так; да и весь ее вид сейчас ясно говорил: она не слишком молода и порядком голодна.

— Ну и куда же мы идем? — спросил Блейк, обращаясь не столько к сестре, сколько к собаке.

Та махнула хвостом и двинулась дальше по берегу, к северу — туда, где в тумане виднелось скопление лодочных сараев. Блейк и Дак покорно следовали за ней.

— Ладно, — решил Блейк, успокаивая себя, — скажем маме, что человеку было плохо. Он заболел. Разве она не поступила бы так же, как мы?

— Как я, — безжалостно уточнила Дак.

Блейк прикусил губу. Но он не обиделся: он думал. И вот о чем:

— А что, если это все ловушка? А?

— Конечно, — не оборачиваясь, ответила сестра. Голос ее звучал насмешливо. — Собака решила похитить нас. Мы ей дико понравились. Без нас она прямо жить не может.

Блейк мужественно проглотил и эту обиду — во-первых, потому, что Дак была в некотором роде права, а во-вторых, потому что подумал: скорей всего не они помогут старику — что они в конце концов могут сделать? — а он сумеет, возможно, помочь им узнать побольше о пропавшей книге, об Эндимионе Спринге и вообще обо всей этой диковинной истории.

Однако, признался Блейк самому себе, все-таки как-то тревожно. Не столько за себя, сколько за Дак. Но я не дам ее в обиду и сумею защитить!..

src="/i/64/365264/subtitle.png">

Туман на берегу был гуще, чем на улицах города. Людей в этот ранний час видно не было, только небольшая стая лебедей плыла клином почти у самого берега.

Собака вела их дальше по размокшей от грязи тропке, мимо лодочных сараев. Дак уже порядком замерзла, ноги промокли, но она молчала. У Блейка джинсы были заляпаны грязью, ему тоже было холодно, однако он заставлял себя думать о скорой разгадке свалившейся на него тайны и говорил себе, что ради этого готов на все. И еще ему было приятно, что сейчас рядом с ним сестра, и что он совсем не злится на нее, а наоборот, радуется. И еще. Если в новом году их семья все еще не соберется вместе, то присутствие Дак — он только что понял это — поможет ему пережить долгую разлуку с отцом.

В молчании они продолжали путь.

Позади них, в городе множество башенных часов нестройным хором начали отбивать время. Четыре, пять… шесть часов. Какая рань!

Туман, повисший над рекой, наполовину поглотивший стволы деревьев на берегу и неохотно пропускавший сквозь себя лучи солнца, делал окружающий мир нереальным, фантастическим. Шум реки становился сильней — они подходили к шлюзу, где, согласно висевшему объявлению, велосипедисты должны спешиваться, а собак следовало брать на поводок. Но ни велосипедов, ни поводка у них не было.

Собака тоже не обратила внимания на предупреждение и, оглянувшись на них, вбежала на мост. На другой стороне моста было расчищенное ухоженное место: дорожки, посыпанные гравием, клумбы с цветами, уже увядшими.

И тут они увидели его — кого называли бездомным.

Он сидел на одной из ступенек, ведущих к воде, которая здесь, перед шлюзом, была особенно темная и вся усыпана опавшими листьями. Возле берега плавало несколько уток, и время от времени человек бросал им кусочки хлеба. Он заметил подошедших, но не поднялся навстречу.

— Что будем делать? — прошептал Блейк.

— Я думаю, подойдем поближе и поздороваемся, — ответила Дак.

— Не надо. Это небезопасно. Если хочет поговорить, пускай встанет и подойдет сам.

Они стояли в нерешительности, а человек продолжал кормить уток. Блейк почувствовал облегчение, когда увидел неподалеку мужчину, который возился с валявшимися там бочками, якорными цепями и прочим оборудованием. На плечах у него висел моток веревок. Он помахал рукой в знак приветствия.

— Не бойтесь ее! — крикнул он, указывая на собаку. — Она добрячка. Ей не требуется поводок.

И в это время человек, сидевший у воды, с трудом поднялся и сделал несколько шагов к Дак и Блейку. На нем был тот же изношенный плащ, что и раньше, и та же шапка с меховой оторочкой. Высокий и худой, с палкой, напоминающей посох, он был похож на волшебника из сказки.

Взглядом он пригласил ребят следовать за собой и повел их в просвет между оголенными деревьями, на поляну, где виднелись следы от костра и валялись сухие ветки и срубленные стволы.

Блейк и Дак последовали за ним не раньше, чем убедились, что оттуда им будет виден мужчина, наблюдавший за шлюзом.

Опять же не произнеся ни слова, хозяин собаки жестом указал им, куда сесть — на бревно возле тлеющего костра. Он подбросил хвороста, и огонь сразу разгорелся. Собака, видимо, тоже соскучилась по теплу — она подошла ближе к огню и положила морду на колени к Блейку.

Ее хозяин уселся, но не рядом с детьми, а поодаль, и расстегнул плащ. Блейк с удивлением увидел, что с изнанки в нем была уйма карманов — наверное, не меньше дюжины, и в одних торчали свернутые в трубку бумаги, а в других были книги. В общем, не плащ, а передвижная библиотека! Интересно, какие там книги? Однако старик молчал, видимо, ждал, чтобы гости, если их можно так назвать, первыми начали разговор.

Дак не то устала от ходьбы, не то вообще присмирела, что было не очень на нее похоже, и тогда Блейк решился.

— Кто вы? — робко спросил он.

Глава 15

Старик услышал и понял вопрос — об этом можно было судить по его взгляду и по тому, что он задумался. Однако он промолчал. Может, правда, немой?

Блейк задал еще один вопрос, вспомнив вчерашний разговор с профессором Джолионом Фоллом:

— А вы случайно не Гутенберг?

На это первой ответила Дак: она фыркнула.

— Ты что, спятил? Гутенберг умер больше чем пятьсот лет назад!

Блейк покраснел. Губы незнакомца дрогнули в улыбке, и лицо сразу изменилось — стало более живым, глаза озарились внутренним светом. Он даже приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, однако ни одного звука не сорвалось с его губ, как Блейк ни прислушивался. Только громкое дыхание. А голос как будто засох в горле.

Он закрыл рот, так ничего и не произнеся, но Блейк на всякий случай посчитал нужным вежливо спросить:

— Вы что-то сказали?

Старик покачал головой, приложил палец к губам и снова улыбнулся. Да что он, в самом деле, играет с ними? Шутник какой нашелся!

Блейк повернулся к сестре.

— Не знаю, что с ним делать! Может, он просто голодный?

— Не говори глупости, — рассудительно ответила она. — От голода никто еще не терял голос. Наверное, он отвык разговаривать.

Блейк ненадолго задумался. Возможно, этот человек плохо соображает и надо не вопросы задавать, а сказать что-нибудь такое, чтобы тот удивился и сразу захотел дать ответ.

— Спасибо вам за вашего дракончика, — произнес он, глядя прямо в лицо незнакомцу.

Ответ раздался сразу — вернее, не ответ, а вопрос, и задала его Дак:

— Какого дракончика?

Блейк и забыл, что ничего не рассказал ей о посылке, которую нашел под дверью.

— Вчера утром, — сказал он небрежно, — этот человек подбросил мне дракона.

— Ну что ты опять мелешь? — в отчаянии проговорила Дак. — Какие драконы в наше время? Где ты их видел?

— Он бумажный, не волнуйся, — успокоил ее Блейк и добавил: — Из такой бумаги, как в той книге. Значит, из волшебной.

— Что ж ты мне ничего не сказал? — обиделась Дак.

— А чем бы ты помогла? Я и без тебя знаю, что делать и что этот дракон означает.

— Ну и что же, знаток?..

Они словно забыли, что рядом с ними загадочный человек, и привела их к нему его собака и нужно разговаривать с ним, а не переругиваться друг с другом.

— Этого дракона, — ответил Блейк сестре, — мне прислали как знак…

Он замолчал, так как не знал, что сказать дальше.

— Какой знак? — спросила настырная сестра.

И его осенило.

— Как знак того, — твердо сказал он, — что мы… то есть я… должен все узнать у этого дяденьки. Про книгу с пустыми страницами, которую я нашел!

Тот, о ком это говорилось, согласно кивнул, но разгоряченные спорщики не заметили этого и продолжали препираться.

— Нашел и сразу потерял! — упрекнула Блейка сестра.

— Неправда! Она сама захотела смыться!

— Чтобы найти того, кто получше разгадает ее тайну!

— И кто же это, по-твоему?

— Я!

Он так разозлился, что даже приподнялся с бревна, на котором сидел.

— Ты? Ты просто глупая девчонка в дурацком желтом плаще, которая вбила себе в голову, что наши мама и папа будут вместе, пока ты будешь носить этот плащ… Но они не будут, слышишь? — В голосе Блейка послышались слезы. — Они разведутся, и мы будем жить по разные стороны океана. А ты обрадуешься, потому что больше никогда не увидишь меня! — Он перевел дыхание и понизил тон. — Только все равно этот чудила Эндимион выбрал меня, а не тебя!.. И закончим на этом.

Блейк говорил все это, желая задеть ее, но не до такой степени. Лицо Дак сморщилось, и она залилась слезами. Закрыв лицо ладонями, она рыдала, раскачиваясь на бревне.

Никогда прежде он не видел, чтобы она так плакала, — ни до, ни после Дня Великого Спора между родителями, — и не знал, как ее успокоить. Подошел, потряс за плечо, но она оттолкнула его руку.

Хозяин собаки, сидя неподвижно, наблюдал за ними, и лицо его выражало сочувствие и интерес. Но при упоминании имени Эндимион он поднялся с места, подошел к ним и, расстегнув плащ, достал из кармана небольшую изрядно потрепанную книжку. Ту, которую читал, когда они видели его около книжного магазина. Дак уверяла тогда, что на страницах не было букв, но она ошибалась: они были, только какие-то необычные — зубчатые, наверняка старинные, и слова, составленные из них, тоже были непривычные. И еще на страницах были рисунки: ангелы, демоны, скелеты, а также люди, работающие на печатных прессах…

Впрочем, все это Блейк разглядит как следует потом, а сейчас они с Дак увидели лишь очень старую книжку. Дак сразу перестала плакать. А уж когда старик начал переворачивать в ней страницы — сначала они были сероватого цвета, зачастую порванные, в пятнах, но к концу книги стали совершенно чистыми, белоснежными, шелковистыми, и без единой буквы, — тут у Блейка и Дак перехватило дыхание, и первый напрочь забыл про нанесенное ему оскорбление, а вторая — про слезы.

— Как… где вы ее достали? — проговорил Блейк. — Что здесь написано?

Он понял: то, что перед ним, напрямую связано с Эндимионом. Это… как бы точнее сказать?.. часть Эндимиона. Если иметь в виду, что Эндимион — какая-то волшебная книга, где есть все и обо всем.

В ответ незнакомец указал на одну из пустых страниц книги, где стало возникать слово. Очень неясно, в какой-то дымке, в тумане — как бывает, если подышишь на зеркало и потом начнешь писать на нем. Линии, штрихи сначала были едва заметны, будто проведены иглой, однако, подобно царапинам на коже, они быстро наполнялись — только не кровью, а чем?..

— Что там написано? — испуганно вскрикнула Дак. — Я ничего не вижу. А ты, Блейк?

— Ничего не видишь? — переспросил он удивленно.

— Ни словечка. Там что? Буквы? Картинки?

В ее голосе слышались нотки зависти, но куда больше в нем было испуга и любопытства.

Блейк не знал, что ей ответить — как описать то, что он видел. И видел ли он это на самом деле или вдруг уснул и смотрит сон? Перед глазами появилось какое-то странное дерево, а в его ветвях — еще более странное существо. Оно беспокойно двигало головой, словно чуяло его присутствие. Невольно Блейк протянул палец, чтобы коснуться его, и тогда оно встрепенулось и исчезло. Вслед за ним со страницы исчезло изображение дерева. Картинка напомнила ему предутренний сон, и в нем окрепла уверенность, что это было продолжение или повторение сна, в который он сейчас внезапно погрузился.

— Что это было? — пробормотал он, пораженный.

— Было — что? — переспросила Дак.

— Дракон в листве дерева.

Сестра не знала, что сказать на это: объявить, что он просто псих, — слишком грубо и жестоко, а что тут еще скажешь? Может, он заболел? Зациклился, бедняга, на драконах. Как ему помочь?

Она начала говорить что-то утешительное — насчет того, что такое бывает, но пройдет… Он просто не выспался сегодня, или такое от голода может случиться.

Однако Блейк не слушал ее. Он с надеждой смотрел на бездомного старика, но тот безучастно вглядывался в какую-то неведомую никому даль и по-прежнему молчал.

— Что это?.. — снова забормотал Блейк. — Что за книга такая?.. А вы… Кто же вы, наконец?

Словно очнувшись, старик перевел взгляд на книгу у себя в руке, снова открыл одну из первых страниц и подчеркнул грязным пальцем полустершееся слово.

Блейк нахмурился. Мало того, что слово едва различимо, оно еще какое-то… сразу не выговоришь. Это что же? Имя такое?.. А тут еще Дак торопит!

— Ну, и прочти сама, — раздраженно сказал он. — Если такая умная.

— И прочту, подумаешь!

Она пригляделась, пошевелила губами, повторяя про себя прочитанное, и потом торжественно произнесла:

— Рады познакомиться с вами, мистер Салманасар!

Лицо Блейка отражало недоумение. Салманасар! Что за чудное имя? Так нормальных людей сейчас не называют.

— Вы, может, волшебник какой-нибудь? — спросил он нерешительно. — Или этот… фокусник?

Мистер Салманасар улыбнулся и покачал головой.

— А как вы на меня вышли, мистер… э-э? То есть как вы меня вычислили?

Лицо Салманасара сразу стало серьезным, он снова раскрыл книгу, но в самом конце. Там на одной из белоснежных страниц еле-еле проступали строки, которые Блейк прочитал про себя, потом вслух, но ровно ничего не понял.

— Не молчи! — прикрикнула в нетерпении Дак. — Что там написано?

Он пожал плечами и рискнул прочитать громко:

И потом честно признался:

— Что-то не пойму. И те стихи, которые раньше, тоже… Я вообще в стихах не очень. Вроде предупреждает о чем-то.

— Чего ж не понять? — сказала Дак. — Проще простого!

Она сегодня с самого утра какая-то агрессивная — это на нее совсем непохоже. Впрочем, Блейк ей спуску тоже не дает.

— Что ж, профессорша Дак Уинтерс, — провозгласил он, — изложите нам вашу научную версию.

— Пожалуйста. Твой Энди не устает предупреждать, чтобы ты не забывал про какую-то опасность. Он ее называет Тенью. И профессор Джолион говорил о том же, помнишь?

Блейк помнил, и легкая дрожь пробежала по его телу. Он уже раскрыл рот, чтобы ответить, а заодно спросить об этом же у человека со странным именем Салманасар, когда увидел вдруг, что в раскрытой книге, которую тот не выпускал из рук, один листок аккуратно вырезан… И что тут такого? — спросите вы. А то, что, как подумал в тот момент Блейк, из таких вот листков Салманасар мог сделать того дракончика, которого Блейк таскал в мешке.

Однако вопрос, который он задал новому знакомцу, казался ему более важным.

— Скажите, мистер Салманасар, эти стихи… ну, предупреждение, оно появилось в тот день, когда мы увиделись около книжного магазина?

Старик кивнул.

— Значит, — продолжил Блейк, — оно скорей всего было для нас. Что нам… мне… грозит какая-то тень? Да?

— И что же теперь делать? — воскликнула Дак.

Не получив ответа, она принялась гладить собаку, положившую к ней на колени ушастую морду. Хорошо, хоть собака понимает ее состояние!

Блейк взглянул на часы у себя на руке.

— Что ж, — произнес он безнадежным тоном, — если ни вы, мистер Салманасар, ни книга не могут нам ответить, мы пойдем. А то мама беспокоиться будет.

Он сказал так про книгу, но тут же почувствовал какую-то неловкость перед ней: напрасно он все-таки предъявляет к ней претензии, чуть ли не обвиняет в нежелании оказать помощь. Она и так уж, наверное, немало чего предсказала, сделала, наговорила: познакомила Блейка с собою, свела его с этим странным стариком и его собакой, с профессором Джолионом… А сколько людей, если он правильно понимает, за ней и за ее волшебной бумагой охотились и охотятся!.. Только все равно он, к сожалению, мало чего понимает. У него столько вопросов! Но кто на них ответит?..

И все же задам еще один, последний вопрос… Нет, лучше два последних вопроса, решил он и, набравшись духу, проговорил:

— Мистер Салманасар, могу я узнать, где же та книга, которую я нашел позавчера на полке в библиотеке?

Старик молчал, как и раньше, только так сжал книгу в руке, что суставы пальцев побелели. Глаза его смотрели в одну точку, и Блейк последовал своим взглядом за ними.

— Ничего не вижу, — пробормотал он. — Ох, нет… Что-то начинает проявляться. Как в поляроиде.

— Читай же! — потребовала Дак.

И он прочел, запинаясь:

Он в отчаянии застонал.

— Чушь несусветная! Почище, чем те, первые, стихи! Ничего не могу усечь!

— Почему же? — опять возразила Дак, правда, не сразу. — Я, кажется, понимаю. Ну, не до конца, но все-таки… Сказать? В общем, все дело в книгах. Вчера пропала одна, так? А сегодня у нас на глазах почти рассыпается вторая. Но завтра, так говорится в стихотворении, все будет о’кей, если эти две книги найдут друг друга… То есть, если мы им поможем…

— Легко сказать! А как? Ты знаешь?

— А вдруг сумеем, — уклончиво ответила Дак.

— Не пори чушь! — рассердился Блейк. — Ничего мы не сумеем! Поэтому сейчас я задам последний вопрос, и потом быстро уходим, не то мама там закипит. — Он набрал побольше воздуха и, обратившись к хозяину собаки, костра и странной книги с волшебными страницами, попросил, указывая пальцем на книгу: — А можете вы нам показать эту самую Тень, которую нужно бояться?

Сказал и оробел, даже прикрыл глаза, страшась ее увидеть, но тут же открыл их снова, пока никто не заметил его слабости.

И он увидел, как пустая белая страница начала темнеть — ее словно заволокли грозовые тучи, в которых не было просвета. А потом из этой тьмы стали проступать контуры чьего-то лица, только оно продолжало скрываться за какой-то завесой или под какой-то маской.

Блейк чувствовал: это и есть лик Зла, но не знал, кому он принадлежит и как выглядит. Только ощущал в нем что-то дурное. Ему стало холодно и страшно, однако он не мог отвести глаз от книжной страницы.

И вдруг собака громко залаяла, и старик Салманасар уронил книгу на землю. Как раз в тот момент, когда Блейку показалось, что еще немного, и он узнает, кому принадлежит лицо Зла.

— Что случилось? — хрипло произнес Блейк.

Чары рассеялись — на земле валялась старая потрепанная книжка, казавшаяся еще более ветхой. Собака перестала лаять, теперь она просто рычала: словно шарик перекатывался у нее в горле. Неподалеку были видны работники шлюза, кто-то выгуливал своих собак. Продолжалась обычная жизнь.

— Тебе нехорошо? — испуганно спросила Дак у Блейка. — Ты стал вдруг такой бледный. Живот заболел? Чего ты там увидел?

— Живот у меня в полном порядке, — ответил он. — А увидел я… Даже не пойму что, но такое страшное… Хорошо, ты ничего этого не можешь видеть.

Он посмотрел на Салманасара в надежде хотя бы теперь что-то узнать у него, но старик упорно не желал встречаться с ним взглядом.

— Пошли домой! — решительно сказала Дак. — Хватит.

Блейк наклонил голову, соглашаясь с ней. Наклонил — и увидел на влажной земле растерзанную книгу: корешок порван, многие страницы рассыпались и уже не сверкают белизной. Волшебная сила покинула их.

— Ох, мистер Салманасар, — проговорил он в отчаянии. — Это я во всем виноват. Если бы не просил вас… не приставал…

Он поднял голову и осекся. В поредевшей листве одного из деревьев он увидел застрявший там, подобно воздушному змею, большой лист чистой бумаги. Не раздумывая, он бросился туда и схватил его: это ведь сам Эндимион Спринг подавал ему знак! Они уже, кажется, начали лучше понимать друг друга…

Вернувшись к костру, он протянул лист Салманасару. Но это был уже не просто лист! В считанные мгновения прямо в руках Блейка он превратился в небольшую книжечку, уместившуюся в ладони. Эту книжку Блейк и протягивал теперь старику.

Но Салманасар отказался взять ее. Вместо этого он осторожно сжал руку Блейка, в которой находилась книга, давая понять, что теперь тот — ее хозяин.

— Спасибо, — оторопело произнес Блейк.

У него голова шла кругом от всего, что происходило. Дак с полуоткрытым от удивления ртом наблюдала за всем этим.

Не зная, что сказать еще, Блейк вдруг проговорил (и сам удивился своему вопросу):

— А как зовут вашу собаку?

И каково же было его изумление, когда слабый, дрожащий голос ответил ему:

— Ее имя Алиса.

Дак радостно вскрикнула. Салманасар смотрел на них обоих с растерянной, извиняющейся улыбкой, словно совершил что-то непозволительное. Он, возможно, сам пришел в смятение, услышав свой голос. И, чтобы проверить, не случайность ли то, что произошло, он продолжил:

— Я нашел ее возле кроличьей норы. В которую, если помните, попала девочка с таким же именем. Вы читали, конечно, книгу «Алиса в стране чудес»?

— Я читала, — поторопилась ответить Дак.

Блейк не сказал ничего.

Всю дорогу обратно они хранили молчание — как Салманасар до восьми с чем-то утра сегодняшнего дня. Его долгое молчание, видимо, заразило их.

Глава 16

Блейк предполагал, что улица города Оксфорда, на которой они живут, вся запружена сейчас полицейскими машинами с мигалками и сиренами, а у дверей их дома толпятся телевизионщики с юпитерами и камерами. И все стараются выяснить у их соседей по дому и друг у друга, что же случилось с двумя заграничными детьми (ах, какие это были прекрасные мальчик и девочка!), куда они подевались с самого раннего утра (или еще с ночи?)…

Но все было тихо. Ни громогласных мегафонов, ни строгих стражей порядка, ни крикливых и назойливых репортеров — никого. Улица почти пустынна. Жители разъехались на работу, машин у домов осталось совсем мало, бутылки с молоком перед дверями разобраны. Как будто ничего не случилось.

А между тем — Блейк посмотрел на свои часы — они с Дак отсутствовали больше двух часов. Что должна была подумать их бедная мать? Какие только мысли ни приходили ей в голову! И самая ужасная из этих мыслей: ее детей похитили! Взяли в заложники! А если не взяли, то почему эти самые дети не могли оставить ей записку с объяснением, куда ушли и когда вернутся. Они ведь довольно грамотные и не вполне идиоты, эти противные дети! Не так ли?.. Подобным образом, несомненно, рассуждала их мать, и была совершенно права.

С каждым шагом, приближавшим его к дому, Блейк все меньше и меньше ощущал себя избранником каких-то волшебных сил, кому суждено найти и вырвать из лап Зла волшебную Книгу, обрести которую жаждет все человечество.

— Давай договоримся так, — уже на подходе к дому предложила ему Дак. — Ты проснулся на рассвете и увидел, что я вышла из дома. И ты побежал за мной. А я… А ты…

— А я, а ты! — разозлился Блейк. — Сама не знаешь, чего говорить!

— Только не про Салманасара! Мама не поймет.

— Конечно, не поймет, если мы сами не понимаем, — согласился Блейк.

Дак потянула его за рукав.

— Ты, когда мама начнет, молчи, ладно? Я за нас двоих отвечать буду.

Блейку понравилось, что сестра готова подставить плечо и принять на себя первые упреки. Это благородно с ее стороны. Все-таки у него потрясная сестрица, хотя и спорить любит: ты ей слово, она тебе десять.

Они подошли к дому. Блейк так осторожно вставил ключ и открыл дверь, как будто они лезли в чужую квартиру. И сразу же испытал потрясение: в передней стояла мать, и она была похожа на тряпичную куклу, которую поставили, но она сейчас упадет. Глаза у этой куклы были не сердитые, не раздраженные, а усталые и печальные.

— Вот и мы, — сказал он, не зная, что сказать, и слова прозвучали развязно и не к месту.

Мать ничего не ответила.

— Мы пришли, — повторил он.

— Это я во всем виновата! — звонко крикнула Дак. — Я хотела уйти из дома, а Блейк увидел через окно и как бросится за мной! И ну уговаривать, а я ни в какую! Два часа уговаривал!..

Она говорила быстро, долго и несла всякую чушь, но Блейк понимал: это она нарочно, чтобы правда не прорвалась наружу. Мать почти не слушала ее, она смотрела на Блейка, как ему казалось, в поисках поддержки, и он очень хотел оказать ее, но не знал, как.

Дак продолжала говорить, уставясь в стенку, будто там были написаны все эти слова. В глазах у нее он уловил предательский блеск — слезы.

Потом наступило молчание. Мать по-прежнему ничего не говорила. Наконец, она вздохнула и беспомощно произнесла:

— Что мне делать с вами?

И тут слезы навернулись и на глаза Блейка, но он героическим усилием сдержал их. Единственное, что он хотел сейчас, — исчезнуть отсюда, как книга Эндимиона Спринга из библиотеки.

— Вы хоть понимаете, как я беспокоилась? — еле слышным голосом спросила мать. — Почему не предупредили? Где вы пропадали? — Ее взгляд упал на его покрытые грязью башмаки и джинсы. — От тебя пахнет дымом. Вы грелись у костра?

— Извини нас, — пробормотал он.

— Извини! Это все, что ты можешь сказать, черт возьми?

Она чертыхнулась — это хорошо: значит, приходит в себя. Следующие ее слова укрепили его уверенность в этом: началась обычная «пилка».

— Я думала, Блейк, — говорила мать, — что ты будешь более ответственным. Другая страна, изумительный город, новые знакомства. Ты можешь столько здесь узнать, столькому научиться. А ты… Сначала исчезаешь куда-то вечером, потом — на рассвете. Что за поведение? Что за игры?

Ему очень захотелось рассказать ей об этих играх, но он пересилил свое желание.

— Молчишь? — продолжала мать. — Может, хочешь, чтобы я отправила тебя домой?

— Да, — произнес он, прежде чем подумал, что ответить.

Дак в тревоге повернулась к нему, а он бессознательно положил руку на клапан кармана, в котором лежала книжка, полученная от Салманасара.

— Нет, — сказал он, когда до него дошло, что он обидел мать.

Та растерянно вгляделась в его лицо и спросила с плохо скрываемым беспокойством:

— Да или нет, Блейк? С отцом или со мной?

Он чувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Как ответить на такой вопрос?

Стенные часы в передней отбивали секунды, ожидая его ответа. Но он не знал, что говорить, не понимал, как можно такое спрашивать. Неужели она хочет, чтобы он выбрал отца и уехал к нему?

— Я… я не знаю, — выдавил он наконец. — Хочу ответить «да»… И хочу ответить «нет»… С тобой или с ним?.. И с тобой, и с ним! — в отчаянии заключил он. — И чтобы вы с папой были вместе. Как раньше. И оба ходили на работу. А потом приходили домой… И чтобы все было, как прежде. А он зачем-то ушел с работы, сидит дома, и вы часто такие… как будто встали не с той ноги.

Мать с состраданием смотрела на него, и, когда наконец опять заговорила, голос у нее был другой — мягче и не такой напряженный.

— Ты так это воспринимаешь, Блейк?.. Наверное, мы должны были сказать вам…

И она сказала, что отец не бросал своей работы, а несколько месяцев назад его уволили — там все закрылось, и ей пришлось тянуть весь воз, а отец очень переживал, и искал, искал работу… Конечно, он подрабатывал, но это было совсем не то, что раньше…

— Только это не значит, — произнесла в заключение мать, и на ее лице появилась тень улыбки, — это не значит, что вы должны убегать неизвестно куда и ничего не сообщать. Мне без вас очень плохо. Очень…

Последние слова прозвучали так, словно их сказал обиженный и напуганный ребенок.

Блейк сам не знал, как он вдруг очутился рядом с матерью и обнял ее.

И он еще раз произнес, на этот раз совершенно честно и искренне:

— Извини нас, мама.

Глава 17

После этого все пошло заведенным порядком. Мать сказала, чтобы умылись, почистили зубы и приготовились к завтраку, а потом они все вместе выйдут из дома: ей сегодня нужно в Бодлианскую библиотеку, а они, как обычно, пойдут в библиотеку колледжа, к миссис Ричардс, где будут делать уроки и вести себя, как полагается приличным детям.

В ванной комнате Блейк внимательно рассмотрел себя в зеркале и лишний раз пришел к выводу, что никак не может понять: что в нем нашел Эндимион? Ничего героического или даже просто выдающегося в его облике и в помине нет: обыкновенный худощавый парень, ребра торчат, как брусочки на ксилофоне, глаза разные. То есть в том смысле, что могут менять цвет. Об этом ему папа говорил, а он выдумывать не будет. Вообще-то они бледно-голубые, но, если Блейк разозлится или обидится, то сразу темнеют — становятся такого цвета, как влажная галька. Это тоже папа сказал. Жаль, его здесь нет — они бы так поговорили обо всем, Блейк ничего бы от него не утаил.

В библиотеке, куда мать их привела, она выбрала для них комнату поближе к кабинету миссис Ричардс. Впрочем, миссис Ричардс была с утра очень занята: носилась по этажам, готовилась к нашествию членов Книжного сообщества, пожелавших ознакомиться с новыми поступлениями книг и условиями их хранения.

Время от времени она мимоходом заглядывала в комнату, где Блейк и его сестра должны были прилежно заниматься по своей школьной программе. И каждый раз Блейку казалось: она с подозрением смотрит именно на него, ожидая признания в том, что это он вторгался в библиотеку недавно ночью и был виновником порчи немалого количества книг.

Блейк сидел за столом, разложив то, что вынул из рюкзака и что должно было демонстрировать усердие в выполнении домашнего задания, но мысли его были далеко от всего этого. Правда, что-то он все-таки делал, так как мама пригрозила, что сегодня сама проверит его успехи. И он смертельно завидовал сестре, которая с беспечным видом листала какую-то книжку, потому что давно уже выполнила все свои задания. Неисправимая отличница! Когда только успевает?

Он сильнее прижал локти к столу и постарался сосредоточиться. Напрасная попытка! А виновата во всем Дак: нечего ей выстукивать на своем столе какую-то дурацкую мелодию пальцами! Читаешь — ну и читай! Зачем еще этот аккомпанемент?

— Иди погуляй! — скомандовал он ей не слишком ласково.

— И пойду, — миролюбиво ответила она.

Дак вышла из комнаты, а он с головой погрузился в очередное глупейшее задание из учебника: «Определите грамматические ошибки в предлагаемых фразах». Кому это нужно? Придумают тоже! Нарочно делают ошибки, а ты определяй! Он застонал и яростно принялся отыскивать их.

Минут через пять он поднял голову. Нет, невозможно! Кого могут интересовать неопределенная форма глагола или какое-то обособленное определение? Особенно когда вокруг столько полок с книгами, каждая из которых может скрывать немыслимую тайну! Невероятный секрет!

Он поднялся с места, подошел к одной из полок. Здесь были книги по истории — старые и новые, толстые и тонкие. Кажется, он их уже видел раньше, когда бывал в этой комнате, но сейчас, после всего происшедшего с ним, он смотрел на них другими глазами.

Одна из них — он бы не мог сказать, отчего именно — привлекла его внимание. Это был томик бледно-желтого цвета, перетянутый красной шелковой ленточкой как раз посередине, как ремешком. На переплете не было заглавия, и когда он открыл книгу, то увидел на первой странице слово «Бестиарий», напечатанное каким-то замысловатым шрифтом, буквы которого напоминали по форме морского конька — его изображение он видел в большом альбоме «Секреты природы», подаренном ему и Дак отцом.

Ему стало интересно. Он положил книгу на стол и принялся не торопясь переворачивать страницы. Немного смущал заголовок — он не знал, или не мог вспомнить, как он утешил самого себя, что означает это слово. Да и текст, а его было немало, напечатан тоже старинными, тоже похожими на морских коньков буквами, и это затрудняло чтение.

Однако он умудрился кое-что прочесть — это было краткое описание зверей и рыб, изображенных на картинках. Да и заголовок он уже вроде бы стал понимать: это же от слова «зверь».

Он дошел до раздела «Драконы» и задержался на нем. На первой же странице увидел изображение четырех деревьев, и в листве каждого пряталось по дракону. Они были окрашены в разные цвета, и не сразу, но он понял, что их окраска соответствует четырем временам года: зелень весны, яркое золото лета, багрянец осени, белизна зимы… И все вместе напоминали того дракона, который привиделся ему прошлой ночью во сне и которого он увидел потом на берегу реки, когда повстречался с Салманасаром.

Под этим рисунком тоже был текст, Блейк постарался прочесть его целиком и даже понять. Что не вполне удалось.

Лиственный дракон — это есть разительное существо, чья шкура заключает в себе две сущности: бессмертие и мудрость, кои стали недостижимы для человека после того, как дщерь Ева сорвала запретный плод с древа познания Добра и Зла. И тогда спал покров с глаз человека, и он увидел, что он наг и беззащитен, и увидел все четыре цвета времен года: зеленый, золотой, багряный, белый. Но коль скоро человек или дети его завидят когда-нибудь своими глазами подобное существо, сиречь дракона, в листве дерева, то возымеют они прежнюю силу и бессмертие, как у Бога, и обретут знательство Добра и Зла…

Что-то блеснуло в голове у Блейка, какой-то свет понимания проник в душу. Может, он обманывался, но если бы его спросили, что же он увидел при этом свете, он бы сказал, наверное, так: похожее на то, о чем здесь говорится, уже рассказывал нам профессор Джолион — про Фауста или Фуста, кто продал или собирался продать свою душу, чтобы заиметь силу, как у Бога. Дак вспомнила тогда про оперу, о которой я слыхом не слыхал. Наверное, нужно поделиться с ней — может, она что-то лучше поймет: у нее такое бывает…

Он напрочь забыл о том, что необходимо продолжать поиски грамматических ошибок в каких-то дурацких фразах, специально придуманных умными людьми, чтобы мучить школьников, и вышел в коридор. Сестры там не было. Он зашел в соседний зал, где размещались книги по философии, но они не интересовали Дак. Потом заглянул в географический отдел, где было полно всяких карт, атласов, однако и там Дак отсутствовала. А так хотелось с ней поговорить!

Но тут он столкнулся с миссис Ричардс.

— Куда это вы отправились, молодой человек? — с подозрением спросила она. — Уже утомились от занятий?

Он собрался что-то придумать в ответ, но к счастью, откуда ни возьмись появился кот Мефистофель, и это отвлекло миссис Ричардс.

— Тебе тоже нечего здесь прохаживаться! — заявила она коту. — Последнее время ты начал оставлять неблаговидные следы. Брысь отсюда!

Что она имела в виду — разбросанные книги или другие следы, более пахучие, — Блейк не понял, но был рад, когда, изгоняя кота, она стала спускаться с лестницы: ему удалось скрыться в противоположном направлении.

А поскольку он так удачно избавился от надзирательницы, то почему бы вообще не выйти из библиотеки и не прогуляться по лужайке?.. Так он и сделал, и неподалеку увидел свою сестру. Она сидела на скамейке под большим деревом с книжкой на коленях. Книжка была раскрыта и казалась белой бабочкой, раскинувшей крылья.

Он приблизился и только собрался заговорить, как… лишился дара речи! Все слова застряли в горле, когда он получше разглядел, что это была за книга!

— Как? Что?.. — вырвалось у него.

Злость и зависть мешали ему говорить. Сестра подняла на него невинные доверчивые глаза.

— Я собиралась все время сказать тебе, Блейк, но не знала как. А потом решила сама разгадать загадку, а уж после с тобой поговорить.

Он по-прежнему не мог произнести ничего вразумительного и стоял с покрасневшим недовольным лицом. Надо же! Она нашла ту самую книгу, на которую он натолкнулся в библиотеке два дня назад! Нашла и молчит! Что тут скажешь?..

— Давно она у тебя? — проговорил он, усаживаясь рядом.

Дак машинально пролистала ее, и он увидел: все страницы пустые.

— Как она к тебе попала? — снова спросил он, успокаиваясь от того, что книга все же нашлась: ее можно потрогать, взять в руки.

Дак ответила не сразу.

— Я разозлилась, — проговорила она виноватым тоном, — когда ты убрал книгу у меня из-под носа… Не дал посмотреть как следует… Ну, не разозлилась, а как это… распалилась, вскипятилась… В общем, жутко захотела сама разгадать ее секрет. А для этого надо ведь посмотреть на нее хотя бы… Вот я взяла ее и унесла, и спрятала у себя в комнате…

— Ну, и что в ней нашла?

— Ничегошеньки. Перелистывала ее, наверное, сто раз. Даже пальцы заболели! Держала под ярким светом. Хотела смочить страницы лимонным соком — как в детективных книжках пишут…

— Смочила?

— Нет. А когда попробовала сама написать одно-два слова на ее странице, она оставалась чистой и пустой… Но как же ты что-то сумел там прочесть?

— Не знаю, — признался Блейк. — Слова как-то вдруг появились. Они словно сами нашли меня. Больше никак объяснить не могу.

Дак закрыла книгу, протянула ее Блейку и сказала, глядя на него серьезными глазами:

— Вот. Возьми. Может, у тебя получится.

Он взял и сразу ощутил, как пальцам стало тепло — в них словно забурлила кровь. Неужели этот таинственный «ученик дьявола», подмастерье Эндимион, и вправду решил пообщаться с ним из глубины веков? Что за чудеса? И хотя последние дни были наполнены ими, разве можно к такому привыкнуть?..

Дак что-то говорила, но Блейк не слышал — было не до того! Книжка раскрылась у него в руках — сама или это он сделал? — как раз посередине, и он затаил дыхание: ожидая, сейчас появятся те же непонятные восемь стихотворных строчек, может, что на этот раз в них будет и разгадка?

Однако ничего не появилось. Лист бумаги оставался пустым.

— Что? — нетерпеливо произнесла Дак. — Видишь чего-нибудь?

Он покачал головой.

— Может, ты не ту страницу смотришь? Открой другую.

Что она лезет со своими советами? — разозлился он, совсем забыв, что только что сам искал ее, чтобы посоветоваться. Он раздраженно захлопнул книгу, но она тотчас же открылась на том самом месте. И опять страница была пуста.

— Ой, гляди! — вдруг воскликнула Дак. — Что это?

Она раньше него увидела, как там, где страницы упираются в корешок, появилась какая-то тесемка, ленточка. Появилась и начала свиваться в петлю. Дак хотела дернуть за нее, но Блейк отвел руку с книгой и крикнул:

— Не трогай!

— Смотри! — опять закричала Дак. — Она сейчас рассыплется на листочки! Как сегодня утром у мистера Салманасара. Помнишь?

Блейк помнил, но все равно не знал, что делать.

Дак снова крикнула:

— Я придумала! Скорей! У тебя с собой та книжечка мистера Салманасара?

— Ну и что? Она в кармане.

— Я подумала: может, их надо соединить — ту, что у тебя в руке, и ту, которая в кармане.

— Зачем?

— Ты разве забыл, что в стихе было сказано? «Та-та-та, та-та, та-та-та…»

— Ну, и что «та-та-та, та-та»?

— А то, вспомни! «Если книга книгу найдет!»…

Блейк вспомнил. В самом деле, как он мог забыть?

— Что-то такое «придет», — проговорил он, вспоминая, — если… Ну, и так далее.

— Правильно. Одна книга поможет другой, и вместе они…

Дак замолчала, поскольку не знала, что будет дальше. Блейк тоже не знал и не пытался даже делать вид, что знает. Трясущейся от волнения рукой он вынул из кармана то, что было сегодня утром сначала листком бумаги, потом превратилось в небольшую книжечку, а теперь опять стало пачкой листов. Он постарался вложить листы в книгу, полученную от сестры, и они вошли туда, как будто всегда находились в этом переплете.

Тесемки, показавшиеся из книги, исчезли, на их месте появились металлические застежки, которые, лязгнув, прочно заперли ее. Как будто устрица захлопнула свои створки, чтобы надежно укрыть от посторонних глаз находящуюся там жемчужину.

Дак и Блейк, как зачарованные, смотрели на все это, не веря своим глазам.

— Может, теперь она будет называться… — предположила Дак, — как профессор Джолион говорил?.. «Заключительная» книга, да?

— Он говорил «последняя», «завершающая», — поправил ее Блейк.

— Какая разница? Все равно непонятно. А что, если она, правда, уже превратилась в эту самую, «завершающую»? Давай посмотрим! Только как открыть? Ты сможешь, Блейк?

Он сам уже думал об этом — ему и отчаянно хотелось, и было страшновато. Однако книга оказалась запертой намертво, и Блейк уже собирался оставить все попытки, когда вдруг (все с ним последние дни происходило вдруг) переплет раскрылся. Блейк даже ощутил движение воздуха, которое тот произвел, и из него, как из принтера, показался лист бумаги. Он был непроницаемо черный, будто на него опустилась бездонная космическая ночь, и только в правом верхнем углу белело что-то, похожее на кусочек лунного диска между второй четвертью и полнолунием.

Но это еще не все — посреди совершенно черного листа Блейк и Дак увидели два слова, выписанные тонкими белыми буквами:

Я НАБЛЮДАЮ.

Глава 18

— Что это значит? — испуганно спросила Дак.

— Откуда я знаю. — Блейк напугался не меньше. — Может, книга почуяла что-то нехорошее. Опасное. Тогда это можно считать предупреждением.

Они замолчали.

Листва большого дерева над ними слегка колебалась, роняя пожелтевшие листья и причудливые беспокойные тени. Справа виднелась большая тяжелая дверь в Старую библиотеку. По ее бокам скалились в немом реве каменные львы, а с крыши часовни строили рожи горгульи — старинные водосточные трубы.

Из ближайшего окна послышался шквал аплодисментов: видимо, в колледже закончился очередной доклад или лекция.

Блейк повернулся к сестре.

— Ты видишь эту надпись на черном листе?

— Да, а что? Но ведь это не книга Эндимиона, а что-то другое?

— Не знаю, — задумчиво произнес Блейк. Черный как смоль лист вселял в него страх. — А может, Черная Тень сообщает нам что-то. И смотрит на нас в эту минуту. Потому что у нас в руках книга, за которой она охотится.

— Ну, и что нам делать? — Блейк не отвечал. — Что, если все рассказать профессору Джолиону? Он же тут рядом. — Дак показала на башню над Старой библиотекой.

— Да, и, может, он тоже следит за нами оттуда! — вырвалось у Блейка.

— Зачем ты так говоришь? Он же не Тень какая-нибудь, а живой человек.

— Я ровно ничего не понимаю! — в полном отчаянии воскликнул Блейк.

Кто-то заслонил от них выглянувшее ненадолго солнце. Это была не Тень, а живой человек — Пола Ричардс. Живая, но сердитая.

— Куда вы подевались? Ищу вас повсюду! Вы вроде кота Мефистофеля: исчезаете и появляетесь незаметно. Возвращайтесь в библиотеку и садитесь заниматься, пожалуйста!

Они поплелись в библиотеку.

Первым, кого там увидел Блейк, был профессор Джолион Фолл: онстоял возле стола, за которым до этого Блейк выполнял домашнее задание и где лежала книга под названием «Бестиарий» — о сказочных и настоящих животных. Сейчас эту книгу просматривал профессор. Заметив Блейка, он закрыл книгу, вложив в нее какой-то листок бумаги, и протянул ему, а сам заговорил с миссис Ричардс. Вскоре он ушел, но библиотекарша нашла себе какое-то дело в этой же комнате и время от времени пронзала Блейка настороженным взглядом через очки, что заставляло его не только делать вид, но и на самом деле продолжать «определение грамматических ошибок в предлагаемых фразах». За этим делом он почти забыл о том, что профессор перед уходом сунул какой-то листок в книгу о животных. Вспомнив об этом, он решил посмотреть, и когда миссис Ричардс в очередной раз отвернулась, придвинул к себе «Бестиарий» и раскрыл там, где торчал листок.

Раскрыл и вздрогнул: ему бросилось в глаза слово «салманасар»! Правда, внимательнее присмотревшись, понял, что это совсем не «салманасар», а немного похожее на него слово «саламандра». И, конечно, тоже картинка — как и на странице про драконов: существо, напоминающее лягушку, только с очень длинным хвостом. И рядом — дерево с извивающимися, как змеи, ветвями, и на конце каждой ветки — змеиная голова с раскрытой пастью и торчащими из нее клыками.

Под рисунком был текст, тоже написанный по-старинному. Блейк дважды прочитал его, прежде чем уяснил, о чем речь.

Саламандра — удивительная тварь, она не боится огня, потому что гасит его своим телом и пожирает его. А шкура ее остается первородной, какой была. Однако берегитесь: это существо очень ядовито и наполняет своим ядом корни деревьев, которые передают его плодам, равно и ручьям, и сеют смерть среди людей…

Блейк не понял, зачем Джолион заложил именно эту страницу. Для чего ему знать все эти вещи про саламандру? В раздумье он перевернул в руках выпавший листок и увидел там текст, тоже удививший его. Это было отпечатанное приглашение.

От Джолиона Фолла

Приглашаем Вас на очередное заседание в честь 40-летней годовщины со дня создания нашего Книжного сообщества «Ex Libris»! Лекция: «Чей смертный грех?»

(Первые издания книг о «Запрещенных плодах)^[8]

Выступает — сэр Джайлз Бентли, бывший Хранитель книг в Бодлианской библиотеке.

Место встречи: колледж Всех Святых Душ, пятница, 1 октября, 8.15 вечера.

Зачем нам приглашение? — снова не мог понять Блейк. Неужели профессор всерьез хочет, чтобы мы побывали на этой лекции? А что же иначе? Ведь не угощаться же вином и фруктами он нас зовет? А если он заложил этот листок только для того, чтобы я прочитал о саламандрах, то на кой мне эти хвостатые лягушки? Разве они помогут раскрыть тайну Эндимиона?..

Все эти вопросы вертелись в голове Блейка, когда он, встретив взгляд Дак, сидевшей на другом конце стола, помахал ей приглашением.

Подождав, пока миссис Ричардс опять углубится в свои занятия, Дак подбежала к нему и, прочитав пригласительный билет, радостно улыбнулась.

— Пойдем, да? — прошептала она. — Может, узнаем там что-нибудь интересное об Эндимионе. Только разрешит ли мама?..

Поладить с матерью оказалось не так трудно, как они думали, хотя миссис Уинтерс вернулась из библиотеки в неважном настроении: книги, которые ей нужны, были разобраны другими, тоже изучающими жизнь доктора Фауста, ей пришлось долго дожидаться своей очереди, но всех необходимых материалов она так и не получила.

— Кто мог подумать, что мой Фауст пользуется сейчас такой популярностью? — возмущалась она. — Кроме того, кто-то, чего доброго, предварит все мои открытия, если таковые будут. Значит, нужно торопиться и еще больше работать.

— Конечно, мама, — поддержала Дак. — И мы тебе не будем мешать. Мы как раз приглашены на лекцию. В восемь часов.

— На лекцию? Кто же ее читает?

— Сэр Бентли, — ответил за сестру Блейк. — О старых книгах. Мы говорили тебе вчера. Ты нам разрешила. А пригласил нас профессор Джолион.

— Не помню что-то. С чего это вы решили ходить на лекции этого человека? Да еще так поздно вечером. Да еще про старые книги.

— Мы не можем обидеть мистера Джолиона, — сказала Дак. — Он нас так просил.

— Сомневаюсь, что все было именно так, — проговорила мать, — но это не самое худшее из того, что вы можете придумать.

— Спасибо, мама! — поторопилась вставить Дак. — Ты лучшая из всех мам!

До похода на лекцию Дак и Блейк встретились у него в комнате. Он позвал ее, поскольку пришел к важному решению: во-первых, больше не скрывать от сестры, что у него в школьной сумке сидит еще одно чудо — красивый бумажный дракончик, который тоже умеет двигаться и менять форму, как бумажные листы или книги. Во-вторых, он решил поступать так, как призывал Эндимион: «Книга книгу найдет». А раз дракончик из той же бумаги, что и две книги, — значит, он тоже должен присоединиться к ним обеим, чтобы решать загадку… открывать тайну вместе с ними. Общими усилиями.

Обо всем этом Блейк коротко сообщил сестре, и она одобрила его решение.

С тяжелым сердцем принялся он осуществлять задуманное. Жалко было разрушать это почти живое существо. Но сказано — сделано, и вот он разворачивает один за другим хитро скрученные листки, и чудесный дракончик превращается в листы бумаги… Но какой бумаги! Белоснежной, мягкой, шелковистой! Живой!..

Он сложил наконец все эти листы в аккуратную пачку у себя на ладони, и, стараясь не скомкать, всунул их под переплет книги. Они с Дак замерли в ожидании, что же будет дальше.

А дальше было то, что и незадолго до этого: книга слегка затряслась, и невидимые нитки начали сшивать и переплетать ее заново. Но вот все окончилось: книга неподвижно лежала на столе.

Дрожащими от нетерпения руками Блейк раскрыл ее, перевернул несколько страниц. Все они были пустыми, за исключением той темной с белым пятном в правом верхнем углу и двумя загадочными и пугающими словами: «Я наблюдаю».

— Ничего? — разочарованно произнесла Дак. — Ты видишь что-нибудь?

Он уже раскрыл рот, чтобы ответить отрицательно, но вдруг на листе начали проявляться, как на фотоснимке, буквы, преображающиеся в слова и строчки. Восемь строчек. И опять совершенно невразумительных:

Стихи он осмыслить до конца не мог, но два слова привлекли внимание, звенели в ушах кошмарным напевом: «Кровью ребенка… кровью ребенка…» Что это значит? Что хочет сказать Эндимион Спринг?

Что он, Блейк, должен умереть? И Дак тоже?.. Ему показалось: Эндимион вошел в комнату, наклонился над ним и шепчет прямо в ухо…

— Что с тобой? — услышал он тонкий голосок сестры. — Бледный какой, и уставился в одну точку. Что ты там видишь? Слова?

— Ничего, — соврал он. — Давай отдохнем. Нам скоро на лекцию…

Майнц, весна, 1453

 Без всякого предупреждения дьявол появился неизвестно откуда на улице и начал отплясывать посреди мостовой какой-то безумный танец. Мы с Петером выбежали из дома посмотреть на него. Лукавый бесстыдно вертел хвостом и задирал всех, кто подходил поближе. Его окружили плотным кольцом дети, стали дразнить, но ему удалось выскочить из окружения, и он помчался в сторону собора под всеобщий свист и улюлюканье.

И почти сразу улицу запрудила толпа отвратительных существ — живых скелетов с густо побеленными лицами и черными обводами вокруг глаз, с нарисованными прямо на одежде ребрами.

Они шагали по улицам, стучали в двери и окна домов и звали живых присоединиться к ним, мертвецам.

— Выходите, выходите! — кричали они. — Время Суда пришло! Сегодня Судный день!

И жители Майнца, куда мы вернулись четыре дня назад из Франкфурта, покорно, словно овцы, выходили из своих домов и присоединялись к этой процессии, которая держала путь на кладбище за городскими стенами. Многие из них тоже были одеты в маскарадные костюмы — королей и королев, священников и судей. Некоторые звенели колокольчиками, прицепленными к одежде, изображая коров и быков, другие просто надрывались в крике или колотили палками по мискам и сковородкам, поднимая невообразимый шум. Тут же полураздетые гимнасты умудрялись выделывать прыжки и сальто, размахивая при этом разноцветными флажками. В общем, карнавал.

Но вот показались настоящие музыканты с трубами, дудками, виолами, лютнями и лирами в руках. Они заиграли, и постепенно в разных концах улицы и площади люди начали петь, подпевать и просто выкрикивать слова:

Песня из сотен глоток. Топот сотен ног.

Судный день начался.

…Ко мне приблизился герр Гутенберг, положил руку на плечо.

— Не хочешь, мой мальчик, тоже принять участие в этом Танце Смерти? — спросил он. — Говорят, те, кто не танцуют сегодня, навлекают гнев Господень.

Я обернулся, и мне захотелось рассмеяться — так забавно выглядел мой хозяин в клоунском наряде Арлекина, однако на сердце у меня было тяжело из-за предчувствия близкого расставания. И сейчас я понял со всей ясностью, что уже решился на это.

А улица плясала и пела.

Герр Гутенберг внял приглашению и потянул меня за собой, но я уперся. Он остановился и с тревогой взглянул на меня.

— У тебя такой вид, Эндимион, — сказал он, — как будто наступает конец света. Что-нибудь случилось? Тебе неприятен Танец Смерти? Но его танцуют уже не один век, это напоминание о том, что жизнь, пока она есть, прекрасна и мы должны благодарить Небо за нее.

Он погладил меня по голове, губы у меня задрожали — я готов был расплакаться.

— Не обращайте на него внимания, герр Гутенберг, — произнес подошедший Петер. — Просто он в плохом настроении, потому что все еще не в карнавальном костюме. Мы с Кристиной нарядим его сейчас, и все будет в полном порядке. — Он ухватил меня за локоть. — Пойдем, дружище!

— Поторопитесь, — сказал мой хозяин. — Особенно ты, Петер. У вас с Кристиной главные роли в сегодняшнем представлении.

Я уже слышал об этом от Петера, но позабыл, думая совсем о другом. Петеру и Кристине выпала обязанность изображать самых первых людей на земле, Адама и Еву, и возглавить процессию по дороге к кладбищу. И еще они должны были петь о том, что теперь, после грехопадения, все люди стали смертны — потому их и ведут сейчас к кладбищу: чтобы не забывали об этом. Но зато на обратном пути наступит настоящее веселье — все будут радоваться, что еще живы…

Все это мне рассказывал Петер, но радоваться не хотелось: ведь я знал, когда как мы дойдем до стен городского кладбища, я не стану предаваться веселью со всеми остальными, а со слезами на глазах украдкой распрощусь и с ними, и с городом, и с теми, кто мне особенно дорог…

— Ну вот, кажется, все, — со вздохом не то печали, не то облегчения сказал Петер, всовывая мне в одну руку пустой деревянный сундучок, а в другую — дорожный посох. — Теперь ты выглядишь как настоящий нищий. Такому все захотят подать милостыню, и просить не надо. А лишние деньги разве в тягость, верно?

Он подмигнул мне, но я видел, что шутки даются ему с трудом. А мне и вовсе было не до шуток.

Я взглянул в зеркало, висевшее на стене нашей комнаты. Оттуда на меня смотрел совсем взрослый, чуть сгорбленный человек, ничего общего не имеющий со мной, мальчишкой! Обыкновенный жалкий побирушка, каких немало в городах и на проселочных дорогах. На мне был старый плащ, который уродливо топорщился на спине, капюшон предусмотрительно закрывал половину лица, но и над самим лицом Кристина и Петер неплохо поработали, в результате чего на нем появились неприятные пятна и даже морщины. Только глаза, пожалуй, не изменились, хотя казались больше, чем раньше, и в них появилось не по возрасту горькое выражение.

Петер явно рассчитывал, что новая личина меня если не взбодрит, то, по крайней мере, развеселит. Однако она только усугубила мою печаль и страх перед неизвестностью. Что ждет меня на пути в далекий неизвестный Оксфорд, где люди говорят на незнакомом языке и все не такое, как у нас, — и земля, и деревья, и реки?..

Поначалу я рассчитывал, что Петер отправится со мной, верил в это до последнего дня. С ним было бы гораздо легче: он умеет говорить, он много путешествовал по другим странам. Наконец, он старше и сильнее меня. И ему самому, я чувствовал это, хотелось побывать в Англии, в Оксфорде.

Но я не знал, какой силой обладает любовь. Я имею в виду его любовь к Кристине. Из-за нее Петер остался в Майнце…

И теперь мы с Петером подошли к самому главному делу — достаточно опасному, потому что нашим противником был не кто иной, как Фуст, и весьма неприятному, так как то, что мы сейчас делали, называется обыкновенным воровством. Впрочем, не совсем обыкновенным, поскольку мы воровали уже однажды украденное, а значит, не у законного хозяина, а тоже у вора.

Итак, мы приблизились к заветному сундуку герра Фуста и открыли его. Это не составило большого труда: с тех пор, как был задуман мой побег, мы уже не один раз проделывали такую операцию. Только во всех предшествующих случаях мы просто смотрели на лежащее там сокровище, а сейчас предстояло его вынуть и уложить в специальный футляр, заранее изготовленный Петером; футляр, который прикреплялся мне на спину, после чего я казался еще более сутулым, чем на самом деле.

За время, прошедшее с тех пор, как я осмелился украсть из сундука Фуста целую пачку листов из кожи дракона, те, что оставались у него, превратились под действием неизвестной никому из нас волшебной силы в удивительную книгу с крепко сшитыми листами и в толстом переплете. По виду она казалась очень тяжелой, но на самом деле была очень легкой.

Фуст, рассказывал Петер, не уставал любоваться на нее и пробовал читать, но из этого ничего не выходило: фразы там, начинаясь, прерывались на середине, слова тоже были недописаны, истории обрывались, так и не дойдя до главного. А Фусту нужно было именно главное: он хотел узнать, что с нами, с человечеством, было, есть и будет. В основном — что будет. Ведь он желал добиться Могущества и Знания. А для этого — раскрыть тайны, которые содержались в этой Книге. Однако для него они пока что оставались за семью печатями.

Петер считал, что Книга ведет себя так потому, что я вынул из нее целую стопку листов. И пока не верну, прочитать ее будет невозможно. Но Фуст ни за что не успокоится, пока не найдет их, — ради этого он пойдет на все. И, значит, повторял помногу раз Петер, уговаривая меня совершить побег, — значит, мы должны, как это ни прискорбно, украсть у Фуста оставшиеся листы, превратившиеся в книгу, и вместе с теми листами, что я взял раньше, спрятать как можно дальше — в чужой стране, среди чужих книг, в надежном месте.

Я с грустью соглашался с ним, понимая, что в руках такого человека, как Фуст, Книга представляет угрозу для многих и, в том числе, для дорогих мне людей — герра Гутенберга и того же Петера, кто из-за своей Кристины вынужденно оставляет меня один на один с незнакомым мне и страшным миром.

Но все равно я был готов. Со страхом, со слезами, но готов к побегу…

Я не ожидал, что Кристина придет встретить… вернее, проводить меня. Однако она пришла. От нее у Петера не было секретов, она была на нашей стороне, он ей все рассказал — и вот она здесь, взволнованная, с растрепавшимися волосами.

Мы с Петером уже стояли на улице, когда она появилась, и я почти сразу понял, что вовсе не желание попрощаться со мной привело ее сюда.

— Он все знает!.. Мой отец… — задыхаясь от бега, выговорила она. — Он идет сюда. Чтобы остановить Эндимиона… Чтобы… не знаю, что…

Да, это случилось… То, чего мы с Петером все время опасались. С присущей ему неистовой настойчивостью и диким напором Фуст вырвал, уж не знаю как, признание у дочери о том, что я собираюсь уйти из города. Он сразу понял, что к чему, проверил свой сундук, увидел, что книги в нем нет, и решил немедленно расправиться со мною.

Он уже был здесь, неподалеку. Я слышал его крики, прорывающиеся сквозь гул толпы: «Вор! Грабитель! Держите вора!..» Что делать? Я был в смятении.

— Беги! Беги, Эндимион! — торопила Кристина. — Мой отец в бешенстве. Он готов на все… Убить тебя… Упрятать в тюрьму…

Петер придумал другое. Он схватил меня за руку и втолкнул в толпу веселящихся горожан — туда, где было много королей, шутов, рыцарей и римских пап, и потом, вспомнив, что сам он сейчас не кто иной, как Адам, а Кристина — его жена Ева, возглавил вместе с ней шествие, а я оказался среди всех этих людей в масках, с раскрашенными лицами и в странных одеждах.

— Вперед, люди! — кричал Петер. — К воротам из города! На кладбище, где всем найдется место!..

— Стойте! — раздавался голос Фуста. — Дайте мне пройти, негодяи! Бездельники!.. Держите вора! Он украл ценную книгу!..

Люди только смеялись в ответ, думая, что этот грузный мужчина, одетый как римский первосвященник, играет свою роль, а вовсе не ищет настоящего вора.

Кристина тоже взяла меня за руку, и вместе с Петером тащила меня вперед, к выходу из города, к Северным его воротам. С парапета городской стены грянула музыка — там примостились музыканты с трубами, свирелями, лютнями. С разных сторон слышалось пение.

Но сквозь эти звуки прорывался гневный настойчивый голос Фуста, призывающий схватить, задержать грабителя. Казалось, Фуст обступает меня со всех сторон и вот-вот схватит, и тогда… Что будет тогда, я страшился даже представить.

В отчаянии я озирался, чтобы увидеть человека, к которому привык, кто спас меня от темницы или голодной смерти и научил работать, читать, думать… Где он? Где герр Гутенберг? Неужели я не увижу его перед тем, как навеки покину этот город? Или до того, как со мной расправится Фуст?

Мы были уже недалеко от Северных ворот, когда Фуст прорвался наконец сквозь толпу и оказался совсем близко от нас. Почуяв что-то серьезное, люди вокруг умолкли, с интересом ожидая, что последует.

И вот что они увидели: навстречу разъяренному «римскому папе» смело выступили двое молодых — «Адам» и «Ева» — и преградили ему дорогу.

— Вы!.. — взревел «папа», указывая на них пальцем, на котором сверкал большой перстень. — Это все ваши проделки! Вы с ним заодно! Негодяи! Глупцы!..

И все-таки большинство людей считало, что перед ними разыгрывается какое-то представление, и гневные возгласы «папы» они встречали смехом и улюлюканием. Симпатии явно были на стороне молодой пары — первочеловека Адама и его спутницы Евы.

А уж когда они запели, все одобрительно захлопали в ладоши и подхватили песню, а музыканты с парапета сопроводили ее звуками своих инструментов.

— А сейчас, люди, — указывая на Фуста, звонко закричал Петер, как только умолкла песня, — просите папу римского, чтобы он повел всех нас на Бугово гумно, то есть на кладбище, к могилам предков! Танцуйте перед ним, пойте и не отпускайте, пока он не встанет во главе процессии! Слышите? Это говорю вам я, Адам, первый человек, которого создал Господь из праха земного и в кого вложил дыхание жизни…

Фуста окружили еще плотнее, перед ним плясали, пели, кривлялись, не отпуская ни на шаг, несмотря на его сопротивление. И в конце концов не он их, а они повели его в сторону кладбища.

Петер и Кристина подзадоривали публику, следя за тем, чтобы у Фуста не появилось никакой возможности вырваться. И, похоже, участники шествия поняли, что от них требуется, включились в игру и стояли стеной, никуда не отпуская «папу римского», хотя тот предпринимал неимоверные усилия, чтобы избавиться от них: кричал, просил, ругался, — ничего не помогало. И тогда он попробовал применить силу, но это лишь подзуживало окружающих, они стали отвечать тем же. Один из разгулявшихся «скелетов» так толкнул его в спину, что Фуст упал, но тут же поднялся на четвереньки и пополз, рассчитывая хотя бы таким способом вырваться из крута.

Это почему-то особенно раззадорило окружающих: «дьяволы», «черти» и прочая нечисть схватили его за руки, за ноги и под одобрительные крики «рыцарей», «королей» и «шутов» потащили куда-то.

Больше я его не видел.

Петер и Кристина теперь были далеко от меня. Я слышал их голоса, но пробраться к ним не пробовал: это заняло бы слишком много времени. Я понял: пока не поздно, мне нужно уходить. Другого удобного случая может не представиться.

И я вышел из городских ворот — незаметный и никому не интересный нищий с мешком на горбатой спине — и пошел навстречу моей новой, неизвестной судьбе.

Какое-то время я слышал еще песню и, кажется, даже различал в общем хоре звонкий голос Петера:

Не оборачиваясь, я уходил все дальше и дальше от города Майнца.

Оксфорд

Глава 19

Блейк шел по улицам вечернего Оксфорда. Чувствовал он себя неуютно: дул резкий ветер, сметая уже немногие оставшиеся на деревьях листья, двери большинства колледжей были плотно заперты, силуэты ученых мужей, горгулий, даже ангелов казались особенно зловещими в эту пору суток.

Блейк торопился в колледж Всех Святых Душ, куда его пригласил профессор Джолион Фолл. Дак едва поспевала за ним.

— Ты не забыл захватить с собой Эндимиона? — спросила она. — Его книгу?

— Нет. Только никому не говори, ладно? Мы же не знаем: вдруг на этой лекции будет тот, кого называют Страшной Тенью?

— Или его помощники, да? — И после молчания Дак добавила: — А может, эта Тень совсем не тот, а та? Женщина?

— Еще чего скажешь? Воображение у тебя на уровне!..

Они были уже рядом с большим куполообразным зданием Библиотеки Радклиффа, оно напоминало остров посреди просторной площади, замощенной булыжником. Чуть поодаль светился огнями верхний этаж Бодлианской библиотеки, где сейчас сидела в одном из многочисленных читальных залов их мать, не подозревая, какая огромная ответственность свалилась на плечи ее сына — самостоятельно, без чьей-либо помощи раскрыть тайну Эндимиона, найти Последнюю Книгу и попутно разоблачить (поймать? наказать?) кого-то опасного и злого (для кого опасного? И в чем?). А помочь Блейку никто не хочет (или не может). Ни профессор Джолион, ни этот чудак Салманасар! Говорят что-то малопонятное или вообще молчат. Вот и разбирайся в этих загадках сам, как хочешь. Но он ведь не семи пядей во лбу, он, в конце концов, всего-навсего подросток. И он бросил бы это опасное дело, если бы не одно «но»! Это «но» — сам таинственный Эндимион, который избрал его, Блейка, своим доверенным лицом и даже разговаривает с ним иногда на волшебных страницах своей Книги. Только загадок от этого меньше не становится.

К тому же сегодня, как нарочно, Эндимион весь день молчал: ни одной строчки не появилось на его страницах, сколько Блейк ни пялился на них. Все они пусты, за исключением одной, зловеще черной, с грозным предупреждением: «Я наблюдаю»… А вдруг, пришло ему в голову, профессор Джолион пригласил меня сегодня как раз потому, что там я смогу увидеть того, кто Тень, и понаблюдать за ним? Иначе для чего было профессору тащить меня на это сборище?

Они уже подходили к колледжу Всех Святых Душ. Слева возвышалась внушительная стена колледжа, за ней виднелись башни главного здания, рядом с которым, в доме, напоминающем часовню, была еще одна библиотека, где и состоится собрание. Ох, сколько в этом городе библиотек! Сколько книжных полок, одна над другой! И сколько книг — наверху, внизу, и еще ниже — под землей, в подвалах, соединенных туннелями! Попробуй найти тут эту неизвестно где и неизвестно кем запрятанную Последнюю Книгу!..

В рюкзаке за спиной Блейк ощутил движение лежащего там «Эндимиона».

— Подожди, Дак, — сказал он, беря ее за локоть. — Мне нужно посмотреть.

Он подтащил сестру к большому, укрепленному на стене фонарю, как раз напротив церкви Святой Девы Марии, поспешно вытащил из мешка книгу, раскрыл. Ветер сразу же принялся листать пустые страницы, а потом и вовсе попытался вырвать книгу из рук. Неужели она стала такой легкой? Он успел прижать ее к себе, как птицу, стремящуюся вылететь из клетки. Нет уж, лучше положить обратно в рюкзак — все равно страницы остаются пустыми.

— Что случилось? — спросила Дак.

— Не знаю. Как будто она испугалась чего-то.

— Блейк, я тоже боюсь.

— И я, — признался он.

— Может, не нужно было брать ее с собой? И нам тоже нечего там делать.

— Не знаю, — повторил он. — Только я теперь опасаюсь оставлять ее без присмотра. А что касается этого собрания, то, наверное, мы должны использовать все возможности, если хотим разгадать тайну. Ведь мы хотим?

— Да, — твердо ответила Дак.

Они стояли уже возле главного входа в здание, дверь была полуоткрыта, однако находилась на цепочке. Блейк посмотрел наверх — нет ли звонка? Но увидел только смутные очертания трех статуй, одна из которых держала в руках шар с крестом и скипетр, другая — епископский посох, а третья взирала на них обоих и на всех проходящих мимо, как судья или Бог.

Голос из-за двери спросил:

— Что вам нужно, молодежь?

После чего они увидели лицо, которое показалось им похожим на горгулью с водосточной трубы.

— Мы на собрание книголюбов, — робко сказал Блейк.

— Вот как? Кто же вы такие?

— Мы его члены, — осмелилась заявить Дак.

— А, члены. — Вахтер даже не улыбнулся. — Хотите, чтобы я поверил?

— Нас позвали, — пояснил Блейк и, когда тот, покачав головой, начал закрывать дверь, закричал: — У нас есть приглашение!

— Покажи, если не шутишь.

Блейк вытащил из кармана листок, полученный от профессора Фолла. Вахтер прочитал, и улыбка украсила его лицо. Он даже слегка поклонился.

— Проходите, мистер, имею честь приветствовать вас и вашу спутницу.

— Не задерживайте их! — раздался резкий женский голос. — Я этих детей знаю. Пускай войдут.

У дверей появилась Диана Бентли. Вахтер впустил их, и они пошли вслед за ней по широкому сводчатому проходу.

После улицы здесь, за толстыми стенами, было тихо, как в гробнице. Миссис Бентли провела ребят через крытую галерею, через ухоженную лужайку, сквозь темень и хорошо освещенные переходы — к небольшой часовне, затерявшейся позади здания колледжа, вошла в нее и стала спускаться куда-то вниз, а затем остановилась перед деревянной дверью и повернула тяжелую ручку.

Они оказались в длинной комнате с потемневшими стропилами на потолке и гобеленами на стенах. В ее конце на возвышении сидело много людей. Подтолкнув туда своих спутников, Диана Бентли объявила:

— У нас новые участники: дети доктора Джульет Сомерс, Дак и Блейк.

Сообщение вызвало редкие аплодисменты, слабые улыбки, и все вернулись к своим разговорам. Впрочем, сэр Джайлз Бентли, стоявший неподалеку с бутылкой, которую держал за горлышко так, словно хотел ее удушить, участия в беседе, кажется, не принимал. А профессора Джолиона Фолла не было вовсе. Ничего себе — позвал, а сам не пришел! Разве порядочные люди так поступают?

Гул голосов продолжался не слишком долго: сэр Бентли откупорил наконец бутылку, наполнил бокалы красным вином и позвонил в колокольчик. Заседание начиналось.

— Смотри внимательней, — шепнул Блейк сестре. — Нам нужно определить, кто из них самый подозрительный…

Глава 20

— Сорок лет назад, в Михайлов день, то есть двадцать девятого сентября, — так начал вступительное слово сэр Джайлз, — несколько человек из находящихся сейчас здесь собрались в библиотеке этого колледжа, чтобы создать Общество, или, если хотите, Клуб любителей старинной книги, который мы назвали «Ex Libris»… «Среди книг»…

Он говорил долго, Блейку было скучно и захотелось спать, тем более что книга в его рюкзаке тоже, наверное, уснула: во всяком случае, притихла.

Помешал Блейку закрыть глаза явившийся с опозданием профессор Джолион, которого сэр Бентли смерил неодобрительным взглядом и, подождав, пока тот усядется, продолжил вступительную речь. Закончив ее, он сразу перешел к объявленному докладу. Это было для Блейка еще скучнее — тот рассказывал о людях, которые стали известны благодаря тому, что собирали древние книги, и не только собирали, но искали их в малоизвестных библиотеках, в полузаброшенных монастырях, у частных владельцев. И не только искали, но и находили. Докладчик называл фамилии, сплошь неизвестные Блейку, и он подумал, что хорошо бы поглядеть в регистрационную книгу, лежащую сейчас на столе, где отмечались все пришедшие, кроме него и Дак, и где, как напомнил сэр Бентли, был раздел, в котором регистрировались также все ценные находки членов Клуба. Вдруг там отмечено, кто был первооткрывателем Эндимиона и через кого эта книга попала в библиотеку, где Блейк обнаружил ее?..

Собрание окончилось, но до регистрационной книги Блейк никак не мог добраться: кто-то все время держал ее в руках. И тут его хлопнули по плечу, и веселый, немного знакомый голос проговорил:

— А что же вы, самые почетные гости, стоите в сторонке? Дети прелестной миссис Уинтерс должны обязательно поставить свою подпись! Идите сюда!

Это был профессор Маршан, кого Блейк заподозрил в чрезмерном внимании к своей матери, а потому не жаловал симпатией. Но на приглашение Блейк откликнулся с готовностью.

На первой же странице книги была потускневшая фотография: группа студентов в старинной форме. С каменными лицами они уставились в камеру. Что снимок давний, понятно было и по молодым напряженным лицам, и по прическам. Четверых, тем не менее, Блейк и Дак почти сразу распознали. Кого именно?

Ну, во-первых, возвышавшегося над остальными, как башня, Джолиона Фолла с копной курчавых волос; рядом с ним была привлекательная темноволосая девушка с загадочной улыбкой, а за ее спиной — набычившийся хмурый субъект, очень напоминавший сегодняшнего докладчика. Девушка эта несомненно стала его теперешней женой. И, наконец, в другой части снимка, почти у самой линии обреза, тоже волосатый, с удлиненным странным лицом…

Это же Салманасар! Исчезнувший много лет назад из поля зрения своих однокашников, тоже член этого Клуба. Он ведь был, наверное, даже одним из его основателей. Почему же он стал таким, каким они с Дак его увидели?..

Глава 21

Они продолжали говорить об этом, торопливо шагая по темным улицам в сторону Бодлианской библиотеки, возле которой условились встретиться с матерью.

— …Но кто же все-таки из них Человек-Тень? — повторила Дак. — Как ты думаешь?

— Ничего я не знаю и не понимаю, — признался Блейк и, помолчав, добавил: — Любой с этой фотографии может им быть.

— Или не с фотографии, — предположила Дак, и Блейк с ней согласился.

Дождь усилился, и они были рады, что уже вышли на Брод-стрит и приближаются к Театру Шелдона, рядом с ним библиотека, в которой работала сейчас мама. Усевшись под навесом у входа на сухих ступенях, они стали дожидаться, когда она выйдет. Со стены Театра на них сурово глядели грубо высеченные бородатые скульптуры не то императоров, не то философов. Вдруг Блейк почувствовал, что Книга в рюкзаке опять начала подавать признаки жизни. Или, как сказать точнее — признаки мысли?

Он осторожно вынул ее.

— Что с ней? — спросила Дак. — Опять чего-то хочет?

— Не пойму толком. А тяжелая какая сделалась! Словно камень. Так и тянет вниз.

— Куда? — Ей захотелось пошутить: — В канализационный колодец?

— Не знаю. — Ему шутить не хотелось. — Куда-то под землю… Слушай, а может, она хочет сказать: то, что мы ищем, находится под землей?

— Под землей находится метро, — рассудительно заметила Дак. — Но в Оксфорде его еще не построили.

— Под землей, — в тон ей сказал Блейк, — могут быть и хранилища для книг. Особенно если наверху такая огромная библиотека. Что, если там и спрятана Последняя Книга? И наш Эндимион об этом знает?

Они посмотрели друг на друга, словно только что одновременно открыли Америку. Или хотя бы закон всемирного тяготения. И в это время из дверей библиотеки вышла мать и направилась к ним.

— Ну как? — спросила она. — Узнали много нового?

— Конечно, — дружно ответили ей.

Позднее в этот вечер, когда в их доме все уже легли, зазвонил телефон. Звонил он долго и достаточно громко, однако никто не поднял трубку: все крепко спали.

Дак, уткнувшись в подушку, видела во сне курчавую собаку Алису; Блейка, свернувшегося калачиком, мучил очередной ночной кошмар: кто-то гнался за ним по огромному залу, уставленному книжными полками; их мать, Джульет Уинтерс, раскинувшись на широкой кровати, вроде бы слышала телефонный звонок и тянула руку к трубке, но это было во сне, а наяву телефон еще немного позвонил, и умолк.

А на расстоянии нескольких тысяч миль от Оксфорда мистер Кристофер Уинтерс с беспокойством опустил трубку на рычаг и после недолгого раздумья снова набрал номер. Но совсем другой.

— Служба такси, Нью-Йорк, — ответили ему.

— Примите заказ, — сказал он. — В аэропорт.

Глава 22

Блейк проснулся рано и долго лежал, раздумывая, что делать дальше, как найти ответы на вопросы, которые его так мучат последние дни.

Когда он встал и вышел на кухню, Дак была уже там, готовая к завтраку и к выходу на улицу вместе с матерью, которая сегодня опять собиралась идти в Бодлианскую библиотеку.

По дороге туда дети почти бежали, что вызвало удивление миссис Уинтерс.

— Что с вами сегодня? — спросила она, но Дак и Блейк ничего не ответили, а только обменялись загадочными понимающими улыбками.

Они в самом деле понимали сегодня друг друга почти без слов и знали, что им делать. И Книга, которая ворочалась в рюкзаке у Блейка, казалось, разделяла их решимость.

Все вместе они прошли через ворота в мощеный двор, обнесенный крепостным валом, и подошли к зданию, в котором ровно четыреста восемь лет назад начала свою жизнь библиотека, основанная Томасом Бодли. Здесь уже толпились туристы, сгоравшие от желания сфотографироваться на фоне статуи одного из завоевателей Ирландии, графа Ричарда Пемброка, стоящей на мраморном постаменте.

Миссис Уинтерс провела детей в огромный вестибюль, узорный потолок которого поддерживали стройные колонны медового цвета. Справа был сувенирный киоск, слева — гардероб для посетителей. Но посетителями считались студенты и преподаватели, а никак не туристы и тем более такие желторотые и неоперившиеся существа, как Блейк и Дак. Через два входа на лестницу вахтеры пускали исключительно по пропускам, постоянным или временным, как у миссис Уинтерс.

Но именно эти неоперившиеся решили сегодня утром, когда еще находились дома, что им совершенно необходимо проникнуть в святая святых для всех, кто любит книги и хочет учиться уму-разуму, — в эту грандиозную библиотеку, и даже не на ее этажи, не в читальные залы, а в подземные хранилища, о которых по дороге сюда Блейк успел расспросить мать, и та рассказала то, что знала. Знала она, к сожалению, совсем немного. Во всяком случае, о том, как туда пробраться: через какие железные двери и по каким коридорам, туннелям и лестницам — она не могла сказать. Да они и не спрашивали, полагаясь исключительно на собственную сметку.

— Встретимся здесь же через два часа, — повторила она перед тем, как пройти в одну из охраняемых дверей. — И тогда придумаем, куда сходить… Что-нибудь интересное. А пока будьте умницами и ведите себя соответственно…

Что означало последнее слово, возможно, сама она знала, но ее дети были не в состоянии его расшифровать, а потому поступили по-своему и первым делом принялись искать, как бы пробраться в глубь здания.

Сначала они подошли к прилавку с подарками, всем своим видом и поведением показывая, что мечтают что-нибудь купить. Но ни посудные полотенца с рисунками на книжные темы, ни такие же шарфы и галстуки, ни сами книги они не купили. У них и денег не было. Зато успели заметить, что один из вахтеров сидит прямо у двери, которую охраняет, а второй — на другой стороне вестибюля — находится за столиком, поодаль от двери на лестницу. И освещение там не такое яркое. Эту дверь они и выбрали для прорыва.

Просматривая на прилавке книги и диски, они не сводили глаз с вахтера, сидящего у заветной двери. Блейк уже увидел, что там есть лифт — нужно будет сразу же воспользоваться им, чтобы спуститься вниз, в хранилище.

Время, между тем, не стояло на месте. Интересующий их вахтер, позевывая, поглядывал на часы — видимо, не мог дождаться обеденного перерыва. Мимо него, к зависти Блейка, то и дело проходили молодые и не очень молодые люди, небрежно показывающие свои пропуска и так же небрежно предъявляющие свои сумки, папки и портфели для проверки. Особенно проверяли тех, кто выходил. И он подумал, что если они все-таки войдут туда, то на выходе им — с Эндимионом в рюкзаке — будет совсем не сладко…

Минут через двадцать ожидания Дак прошептала:

— Этот дяденька сидит как пришпиленный. Что будем делать?

— Может, у него скоро смена, — ответил Блейк. — Попробуем тогда просочиться.

— А больше ничего придумать не можешь, голова?

— А ты можешь?

— Ой, кажется, могу! Попрошусь помыть руки.

— Ты что, сюда закусывать пришла? Так он тебя и пустит!

— Тогда попрошусь в туалет!

— А тебе надо?

— Какая разница? Имею я право сходить туда?

— Вполне. Шикарная мысль! Пошли к нему! Делай вид, что тебе невмоготу. Сможешь?

— Попробую…

Они подошли к вахтеру, который только что, с отвращением дочитав что-то в газете, свернул ее и бросил на столик.

— Можно ей, сэр, — сказал Блейк, показывая на Дак, — сходить кой-куда? Ей очень приспичило.

Вахтер сделал вид, что не то не услышал, не то не понял вопроса, и тогда Дак сказала «ой!», а Блейк повторил свои слова.

— Ближайший общественный туалет, — ответил тот, не глядя на них, — на другой стороне улицы, за углом, там, где крытый рынок.

Дак еще раз ойкнула, а Блейк возмущенно произнес:

— Но как же!..

— А так же… У нас удобства только для читателей.

— Послушайте, мистер… — Дак перешла от междометий «ох» и «ой» к членораздельным фразам. — Мне жутко нужно! Я не могу… Вы хотите, чтобы я сделала это около вашего стола?

Вид у нее при этом был такой, что Блейк почти поверил ей, но вахтер не был так доверчив.

— На другой стороне улицы, — монотонно, как диктор, читающий объявление, повторил он.

— Не около стола, — взвизгнула Дак, — а прямо под вашим стулом! Вы этого хотите?

Вахтер выронил журнал, который уже взял взамен газеты, и с испугом воззрился на них.

— Послушайте, — примирительно проговорил Блейк, — наша мать там, в библиотеке. Она велела нам ждать ее тут и никуда не уходить. Пустите нас, это ведь всего несколько минут. Не мучьте девочку.

Дак зажмурилась и постаралась сделать вид, что она сейчас взорвется. Это ей удалось.

Вахтер взглянул на часы и пробурчал:

— Ладно уж. Как вы меня достали! Пять минут, не больше!

— Я пойду с ней, — сказал Блейк, — и прослежу, чтобы она не задерживалась.

— Ох, идите с моих глаз!

Он провел их к лестнице и показал направо.

— Для женщин туда и наверх. Для мужчин налево и вниз. Никуда больше не заходите. Я скоро сменяюсь. Без меня вас не выпустят, будете здесь куковать. А потом отправят в полицию.

Ожидая Дак, Блейк ходил взад и вперед по коридору, приглядываясь к дверям и лестницам, ведущим неизвестно куда. Одна из дверей его заинтересовала: она была небольшая, железная и на ней висела полустершаяся дощечка с надписью: «Входа нет».

Какой мальчишка не захочет после этого войти — это во-первых, а во-вторых, в заплечном рюкзаке ему почудилось движениеКниги. Нет, не почудилось, а точно: Эндимион вновь взялся служить его поводырем!

Блейк решил посмотреть, что там, за дверью, и повернул железную ручку. Дверь с легкостью открылась, и ничего не произошло: во всяком случае, не сработала охранная сигнализация, если и была установлена. Словно его ожидали там и создали все условия для беспрепятственного проникновения. За дверью был проход со свежеокрашенными белыми стенами.

Со стороны вестибюля послышались голоса, Блейк поспешно отпрянул от двери и прикрыл ее. Краем глаза он заметил, что у столика вахтера произошла смена: на дежурство вступил более молодой, с длинными волосами. Хорошо бы тот, ворчливый, забыл ему сказать про них с Дак. Чтобы так и было, Блейк даже скрестил два пальца.

Что же Дак задерживается — надо быстро действовать!..

Она уже спускалась с лестницы.

— Шевели ногами! — прошипел он. — Я нашел, куда идти.

— Куда?

— За мной!

— Ой, а я, когда шла, увидела, — возбужденно начала рассказывать Дак, — такую красивую дверь! Голубую с золотом! Я открыла, а там такие красивые книги! А на двери написано: это библиотека герцога Хамфри. Кто он, не знаешь?

— Знаю: герцог!.. Идем сюда!

Он снова толкнул дверь туда, куда «входа нет», шагнул через порог и затворил за ними обоими дверь. И оба одновременно почувствовали, что произошло нечто серьезное: они преступили закон, нарушили границу чужого владения и находятся в одиночестве во вражеском лагере. Последствия за все это могут быть для них совсем нешуточными.

Но Эндимион Спринг всем своим поведением недвусмысленно одобрял их действия: просто рвался из рюкзака на свободу.

Как будто вернулся наконец к себе в дом после долгого отсутствия.

Они шли уже несколько минут, и Блейк ощущал разочарование: коридор казался бесконечным и был уныло однообразен. Как в больнице. Ему же представлялось: тут должны быть узкие, мрачные переходы, как в настоящих подземельях, о которых он читал в книжках, вековая пыль и скелеты крыс, мышей и тараканов… Нет, скелетов, пожалуй, не надо!

Белизну коридора нарушили неизвестно откуда появившиеся провода на стенах, защищенные металлической сеткой.

— Долго еще? — спросила Дак.

Ее взволнованный голос звучал непривычно гулко, словно она говорила в испорченный микрофон.

Блейк не ответил — просто не знал, что сказать, да и к тому же они подошли к концу туннеля. Здесь тоже была небольшая дверь, и Дак приложила к ней ухо, послушать, нет ли кого за ней.

— Никого, — сказала она и смело толкнула ее.

Действительно, никого — только полки, полки, полки. Книги, книги, книги… Проходы к ним и от них вели во все стороны, как лабиринт. И конца видно не было. По стенам вились провода, тускло мерцали медные трубки, щелкали бесчисленные счетчики, висели термометры и предохранители. Блейк с испугом подумал, что среди всей этой аппаратуры наверняка есть камеры визуального наблюдения, которые печатают их с Дак изображения и передают куда надо. Но что уж теперь? Как это говорится? «Снявши голову, по волосам не плачут».

— Ну, и что дальше? — сокрушенно сказала Дак, водя пальцами по огромному шкафу, за стеклами которого виднелись старые географические карты и атласы.

— Откуда я знаю? — раздраженно откликнулся Блейк, обалдевший от количества книг, шкафов, полок и проводов. — Давай искать Последнюю Книгу, что же еще?

— Ты с ума сошел! — плаксиво проговорила Дак. — Здесь столько книг! Мы даже не знаем, как она выглядит.

Он и сам понимал, что сболтнул глупость, но сдаваться не хотел. Может, Эндимиона попросить? Не зря же мы его сюда притащили!

Блейк вынул книгу из рюкзака. Дак смотрела на него с сомнением.

— А что он может сделать? Полетит по залу и приземлится на нужную нам книгу?

— Посмотрим, — без особой надежды сказал Блейк, выпуская книгу из рук.

Чудес они, конечно, уже нагляделись за последнее время — таких, что не объяснят ни в одном учебнике. Но ведь и чудесам приходит когда-нибудь конец? Разве нет?..

То, что они увидели, тоже ни один учитель, даже здесь, в университете, не растолковал бы: словно бабочка, Книга расправила страницы и захлопала ими, как крыльями. При этом раздался еле слышный странный звук, похожий на что угодно — гудение, жужжание, свист. И ему в ответ, откуда-то из недр книжного царства, отозвался точно такой же звук. С верхних полок… Нет, с нижних… Из середины… Воздух ожил, переполнившись этими звуками, которые могли означать лишь одно: Эндимион вернулся! Привет тебе, Эндимион!

Блейку показалось, он сходит с ума! Или спит и видит сон. Он с беспокойством посмотрел на сестру. Как она переносит все это?

Дак предостерегающе подняла руку.

— Тише! Кажется, кто-то идет сюда. Как прекратить весь этот шум?

Блейк трясущимися руками закрыл Книгу. И все смолкло, будто всем книгам одновременно засунули в горло кляп. Блейк тоже услышал шаги и легкое посвистывание.

— Прячемся! — прошептал он, схватил за руку Дак, и, пригнувшись, они нырнули между полками и замерли там.

Шаги приближались. Вскоре они увидели растрепанную молодую женщину, толкавшую перед собой тележку с книгами по соседнему проходу. Время от времени она останавливалась, смотрела в какой-то список у себя в руке и ставила одну из книг на полку. На голове у женщины были наушники, она слушала музыку, подсвистывала ей и, конечно, не могла слышать никакого шума, издаваемого книгами. Иначе бы, чего доброго, в отличие от Блейка и Дак, сошла с ума от изумления: ведь она совсем не была подготовлена к такому поведению ее бессловесных опекаемых.

Женщина прошла совсем близко от ребят и, не разгрузив тележку полностью, удалилась через другую дверь.

Вздохнув с облегчением, Блейк опять раскрыл Книгу, притронулся к ее страницам и сказал, почти уже не удивляясь, что разговаривает с ней, как с живым существом:

— Пожалуйста, покажи, если можешь, только без лишнего шума, куда нам теперь идти. А то мы почти заблудились.

На этот раз Книга не стала хлопать страницами, а медленно переворачивала их и на каждой возникали и мельтешили какие-то туманные линии, напоминающие вены на тыльной стороне руки. С каждой новой страницей линии становились ясней, и наконец Блейк смог понять, что перед ним план подземного хранилища, и увидел, где они с Дак сейчас находятся.

— Что там? — выдохнула сестра ему в ухо.

Он не ответил, боясь помешать Книге общаться с ним. Кто знает, какой у нее характер и какое поведение ей больше по вкусу?

Книга не обиделась и показала на следующей странице узкий проход между полками. Найдя его «на местности», то есть в зале, где они находились, Блейк кивнул и направился туда, ведя за собой Дак и опять ничего не отвечая ей — потому что она все время хотела знать «куда?», а этого он не знал сам…

Книга повела их по нескольким секциям зала, потом в узкий и длинный плохо освещенный коридор, а из него — вниз по железной лестнице. Спустившись, они уперлись в еще одну деревянную дверь, за которой находился еще один зал, тоже заполненный книжными полками.

Большинство книг было покрыто таким слоем пыли, словно их не раскрывали многие годы, но виднелись и чистенькие, переплеты которых свидетельствовали о том, что они пользуются спросом.

Наши смельчаки шли и шли, как по лесу, где растут не деревья и кусты, а книги, и, как нередко бывает в лесу, сбились в конце концов с пути и уже не знали, где они и куда их выведет кривая. Если вообще выведет.

Вокруг все было тихо, но вдруг возник какой-то легкий шум, он нарастал и вскоре превратился в дикий грохот — хоть уши зажимай, что они и сделали.

— Бежим отсюда! — крикнула Дак, пытаясь перекричать шум.

— Нет, — твердо произнес Блейк, — Книга велит идти вперед.

— Но там что-то… кто-то…

Это «что-то, кто-то» они уже увидели: огромное колесо с кабинками, похожее на аттракцион в парке, было врезано в пол и потолок и крутилось, перегружая книги с одного этажа на другой. Колесо было, как видно, очень старое, плохо смазанное — крутилось неохотно, скрипело, стонало, словно вот-вот готово было рассыпаться.

— Здесь кто-то есть, — сказал Блейк. — Надо уходить.

— Куда? — резонно спросила Дак.

Вместо ответа Блейк потянул ее за собой, и они помчались, а Книга у него в руке вроде бы направляла их движение. В самом конце узкого полутемного коридора — такого, что они не могли идти рядом, а только друг за другом, и от этого становилось еще страшнее, — они уткнулись в стену.

— Ох, ну и что теперь? — пробормотал Блейк. — Приехали!..

Бедняги, они были сейчас как на качелях — вверх, вниз… вверх, вниз… То один, то другая теряли самообладание и приходили в отчаяние — вниз! То один, то другая взбадривались и придавали бодрости другому — вверх!

— А вот и не приехали! — радостно произнесла Дак, указывая куда-то пальцем. — Видишь?

В полутьме он и не разглядел, что в стене находилась затянутая плотной паутиной маленькая обшарпанная дверь. Но не заперта ли она?

Книга у него в руке пришла в волнение, хлопала листами, рвалась куда-то. Значит, вперед!

Он толкнул дверь. Она открылась. Ребята шагнули внутрь и оказались в крошечном, совершенно пустом помещении — их сразу же обдало сырым холодным воздухом. Свет сюда проникал только из двери, через которую они вошли, но его было достаточно, чтобы увидеть: из этой комнатушки тоже есть выход — по спиральной лестнице, куда-то вниз, в темноту.

Блейку захотелось вернуться обратно и увести с собой Дак — напрасно он втянул ее в это опасное предприятие, — но отяжелевшая Книга сильнее давила на ладонь, побуждая идти дальше. Куда? Что она выдумывает?..

Там же полная тьма! Он вспомнил вдруг: у него в кармане фонарик, оставшийся после прежних прогулок. Он достал, включил, увидел совершенно белое лицо Дак, и сердце его сжалось. Но отступать, в сущности, поздно, да и некуда: без помощи Книги дорогу обратно не найти, а захочет ли она помочь — большой вопрос.

Блейк подошел ближе к ступенькам, уходившим вниз, заглянул… Конца, дна он не увидел.

— Еще одна винтовая… — нарочито бодрым голосом произнес он. — Нам не привыкать. Верно? Вперед!

— Нет! Не надо! — глаза Дак были полны слез. Куда только девался ее прежний задор?

Блейк встал на первую ступеньку, и густая тьма, идущая из ямы, начала окутывать его. Дак изо всех сил схватила его за руку, пытаясь удержать.

— Нет! — повторила она. — Я не хочу. Это уже давно неинтересно!

— Это нужно, — неуверенно проговорил он. — Мы должны. Другого пути у нас нет.

Книга тянула его вниз, становилась все тяжелей.

— Я боюсь, Блейк. — Слезы текли по ее щекам.

— Я же с тобой, и я тебя выручу, если что… Клянусь! Пока мы вместе, с нами ничего не случится.

Он говорил и сам не верил своим словам: ему тоже было страшно. Страх и безысходность — вот что он ощущал.

— Ну же, плакса, идем, — уговаривал он. — Я знаю… чувствую, там нас ждет Последняя Книга. Из-за которой весь сыр-бор… Возьмем ее, и порядок! Ну?

Дак кивнула, губы у нее дрожали. Она приблизилась к лестнице. Они вместе ступили в темноту.

Глава 23

Путь вниз был короче, чем они предполагали, и уже вскоре под ногами оказался твердый земляной пол. На мгновение Блейку показалось: они очутились на кладбище, где захоронены старые забытые книги. И кто знает, с дрожью подумал он, может, где-то здесь находятся кости самого Эндимиона Спринга?

В помещении было бы совсем темно, если бы страницы раскрытой Книги в руке у Блейка не излучали странный мерцающий свет, которому помогал фонарик. При этом освещении можно было разглядеть низкий сводчатый потолок, который подпирали старинные колонны. С потолка свисали гирлянды толстой, плотной паутины, на полу было много раскрытых сундуков, напоминавших гробы, к стенам примыкали книжные полки, по большей части отвалившиеся и разломанные еще в незапамятные времена.

И везде, куда ни посмотри, были книги. Призраки книг в простых светлых переплетах, которые, казалось, начинали слегка светиться, как Книга в руках у Блейка. Книги лежали на остатках полок, в сундуках, на полу. И всюду пыль.

Это была не библиотека, а книжное кладбище.

Однако нужно идти дальше — не оставаться же здесь? Благо, несколько дверей призывали открыть их. Блейк толкнул наугад одну из них — там было помещение, похожее на это: также буквально заваленное книгами.

Дак подняла один из тяжелых томов, раскрыла.

— Он пустой, — произнесла она, роняя его на пол.

Блейк хотел что-то ответить, но ему помешал шелест бумажных листов и поднявшиеся клубы пыли. Пыль постепенно рассеивалась, а шелест обретал смысл: «Эндимион Спринг… Эндимион Спринг…» — казалось, звучало в пыльном воздухе.

Ничего не понимая, словно во сне, брат и сестра продолжали идти по комнатам, похожим друг на друга, наполненным книгами без слов, как будто замершим в ожидании, что кто-то вернет им слова. Кто-то — кто найдет Последнюю Книгу?

Блейк чувствовал, что больше у него нет ни воли, ни сил. Он оступился, оперся о стену, Книга выпала у него из рук и погасла на полу. Все вокруг погрузилось в полную тьму.

— Блейк! — раздался вопль его сестры. — Фонарь!

Он вспомнил о фонаре, вновь включил его, начал лихорадочно искать выроненную Книгу.

Вот она! Темный кожаный переплет среди белесых пыльных обложек.

Он открыл Книгу, или она открылась сама — он не понял. Открылась посередине — там, где раньше была единственная черная страница со зловещими словами: «Я наблюдаю».

Теперь там белели другие два слова — он прочитал их в дрожащем свете фонаря:

Я ОЖИДАЮ.

Почему-то это предупреждение показалось ему еще более угрожающим, чем предыдущее. Наверное, способствовала обстановка. И он сорвался с места и побежал. Куда и зачем — не знал. Страх гнал его вперед.

— За мной, Дак! — крикнул он, хватая ее за руку. — Не отставай!

— Что там было написано? — задыхаясь от стремительного бега, спрашивала она, но он не отвечал.

Он бежал, не спрашивая зова Книги, не сообразуясь с ней, — бежал то влево, то вправо, наталкиваясь на стены, на молчаливые ряды книг.

«Но кто-то Солнце призовет на смену», — вспомнил он вдруг строчку из книги, которую видел совсем недавно в руках у странного старика Салманасара. И еще одну строчку: «И злая Тень тогда покинет сцену…»

Между тем окружающая обстановка менялась: впереди они увидели ярко освещенное пространство. Что это — маяк надежды или ловушка? Времени на размышление не было: он мчался на свет, как бабочка на огонь лампы. Дак старалась не отставать.

Они вбежали в ярко освещенную комнату и резко остановились: дальше бежать было некуда. Снова их окружали книги на стенах. Снова посреди комнаты было углубление, однако не таящее тьму, а исторгающее слепящий свет, который наполнял все вокруг.

Заслонив глаза ладонью, Блейк осторожно приблизился к углублению в полу, заглянул туда.

Там, уходя спиралью куда-то вниз, в бесконечность, было еще одно скопище книг, еще одна библиотека — целая книжная вселенная! В нее вели легкие ступеньки винтовой лестницы.

У него закружилась голова: как сможет он найти в этой книжном космосе одну-единственную книгу под названием «Последняя»?..

Ко всему еще Эндимион Спринг у него в руках застыл без движения, без единого звука. Словно они с ним прибыли наконец к месту назначения. И что же он должен теперь делать? Он — несовершеннолетний парень по имени Блейк?

Казалось, все кругом застыло в ожидании. Дак тоже молчала, щуря глаза от яркого света.

Но вот Блейк заметил что-то — какое-то черное пятно там, внизу, среди сплошного свечения, среди светлых книжных томов. Он повернулся к сестре.

— Я должен спуститься туда, — сказал он. — Я чувствую, что Книга там.

— Нет! — в страхе закричала она. — Не оставляй меня!

— Пойдем вместе.

— Нет! — еще испуганней воскликнула она. — Я не могу. Мне страшно!

Блейк задумался, но Эндимион Спринг снова ожил и звал его туда, вниз. Блейк ощущал это в руке, во всем теле. Да и как могло быть иначе? Для чего же тогда Эндимион вел его через столько препятствий именно сюда?

И Блейк решился.

— Я должен спуститься во что бы то ни стало, — тихо сказал он, и Дак поняла по его тону, что своего решения он не изменит.

Опустив голову, она отошла от книжного колодца, как бы давая брату полную свободу действий.

Он снял рюкзак, куртку и положил их на пол рядом с колодцем. Книгу Эндимиона засунул под футболку, на грудь, фонарь — в карман брюк.

— Никуда не отходи, — сказал он сестре. — Жди меня здесь. Обещаешь?

Она кивнула.

Он глубоко вдохнул и сделал первый шаг в казавшееся бездонным отверстие, стараясь при этом не терять из поля зрения темное пятно там, внизу. Может, поэтому его нога чуть не соскользнула с первой ступеньки винтовой лестницы, и Дак в отчаянии зажала рукой рот, чтобы не закричать.

Но Блейк удержался и, хватаясь за края лестницы, стараясь не глядеть вниз, начал медленно спускаться.

— Все будет хорошо! — крикнул он, когда его голова поравнялась с краями колодца. — Я скоро вернусь.

Ступеньки, полуразрушенные от времени, шатались под ногами, он до боли в пальцах цеплялся за них, за подпорки. Остановившись на одной из более прочных ступенек, он осмелел до того, что снял с полки книгу и раскрыл ее. К его удивлению, в ней было полно слов. Читать он не стал, хотя чувствовал, как они ждут читателя. И еще почувствовал, что в его сознании приоткрылась какая-то дверца, ему сделалось почти понятным слово «бесконечность». Это означает — знание, приходящее через книги; книги, приходящие через людей; людей, приходящих через века…

Ему стало не так страшно смотреть вниз. Он взглянул и увидел, что темное пятно в море книг, которое было видно сверху, совсем уже недалеко. Раньше он думал, что это, скорее всего, большая книга в черном переплете, но теперь понял: это просвет, промежуток между книгами.

С превеликим трудом, чуть не сорвавшись с очередной подгнившей ступеньки, он подобрался ближе… еще ближе к просвету, потому что Эндимион на его груди тянул — Блейк не сразу понял это — именно туда. А когда понял, наклонился с лестницы к просвету между книгами и даже не очень удивился (чего только не было в последние дни!) тому, что Эндимион вырвался у него из-за пазухи и заполнил пустующее место на полке.

Остальные книги словно притихли, готовясь к чему-то, выжидая…

И вдруг воздух задрожал. Вернее, задрожали книги, их страницы, переплеты. А потом… Потом разразился настоящий ураган — книжный, бумажный ураган. Книги сорвались с полок и закружились в воздухе. Многие теряли страницы, и они летали отдельно от переплетов. Все это ударялось друг о друга, о полки, потолок, Блейка! Его голова, ноги, руки подвергались беспрерывным ударам, а он защищался, как мог, не забывая о том, что находится на узкой шаткой лестнице над бездонной пропастью.

За что они его? Что он сделал не так? Он ведь старался исполнять все веления Эндимиона, разве не так?

К счастью, буря продолжалась недолго и быстро стихла. Наступила полная тишина. Блейк открыл глаза. Вокруг было совершенно темно. Лестница под ногами опасно раскачивалась. Дрожащими пальцами он достал из кармана джинсов фонарик, хорошо послуживший в этот страшный день. Загорится ли он снова? Не села ли батарейка?

Свет фонаря открыл его глазам совершенно пустые стены колодца: ни одной книги на полках! За исключением той, которую он доставил сюда: Книга Эндимиона в полном одиночестве стояла на одной из полок.

Что случилось? И что все это значит? Неужели Книга Эндимиона и есть та самая, легендарная Последняя? Неужели она все время стремилась вернуться на свое место, по праву принадлежавшее ей в течение многих столетий?

Он протянул руку и нерешительно притронулся к корешку. Сломанная застежка переплета уколола мизинец, однако он не отдернул руку, а, превозмогая боль, открыл ее и не смог сдержать крика.

Страницы были заполнены буквами… словами. Они появлялись по мере того, как он водил глазами по строчкам, и в них было все… Абсолютно все…

Они открывали ему понимание всего, что существует на свете; вели его путями различных сказок и легенд; говорили с ним на разных языках, голосами разных людей и других существ. Количество сведений, которые сообщались всеми этими буквами и словами, было огромно, неизмеримо, чудовищно…

Блейк перевернул предпоследнюю страницу и замер: самая последняя страница была совершенно черной. После белизны предыдущих это было как вражеский удар, как внезапная тень на солнце, как напоминание о вездесущем Зле… И правый верхний угол страницы был оторван.

Если он не ошибается, это означает, что Книга вернулась на свое место не в первозданном виде. Выходит, что-то еще предстоит сделать: наверное, вернуть ей оторванный кусок страницы? Ведь так?..

А сколько же времени он здесь? Сколько часов… дней прошло, пока он читал заполненные словами страницы книги?..

Он с трудом вспомнил, что наверху ждет Дак, и с беспокойством посмотрел туда. Там никого не было. Где же она? Не выпуская из рук Книгу, он быстро полез вверх. Она наверняка там! Просто отошла немного от края колодца…

Дак нигде в помещении не было! Там царила полная пустота: с полок исчезли книги, с пола — листы бумаги. Он освещал фонарем все углы и закоулки — нигде никого и ничего.

— Дак! Где ты? — дрожащим голосом повторял он в отчаянии.

Ответа не было.

Он подобрал с пола куртку, рюкзак, положил в него Книгу и пустился на поиски сестры, повторяя без конца ее имя. Он шел, как ему думалось, тем же путем, каким они вместе шли сюда, узнавая, как ему казалось, в свете фонаря помещения, через которые они совсем недавно проходили, лестницы, по которым спускались. Но Дак исчезла, словно ее никогда не было. Отчаяние переполняло его.

Внезапно сверху послышалось что-то вроде взрыва — это громко хлопнула дверь. Эхо подхватило хлопок, разнесло по комнатам. Он побежал, но споткнулся о валявшиеся на полу книги, выпавшие, видимо, из шкафа, дверцы которого были открыты. Кто-то наверняка побывал здесь совсем недавно.

— Дак! — истошно закричал он.

Никто не ответил.

В комнате, где он сейчас стоял, был стол, на полу валялся стул, на стене висело что-то темное. Когда он посветил, это оказался желтый плащ. Плащ, который, почти не снимая, носила его сестра!

— Дак! Где ты?..

Его взгляд упал на поверхность стола — там что-то белело. Это был раскрытый блокнот, и на его листке слова:

В 13.00, Библиотека герцога Хамфри.

Принеси книгу!

Он не сомневался: автор записки — Человек-Тень. Черный человек.

Глава 24

Блейк взглянул на часы — времени оставалось в обрез, меньше пятнадцати минут. И вообще библиотека скоро закроется.

Но кто этот Хамфри? При чем тут Хамфри?..

Где-то он уже слышал это имя. Совсем недавно… Где?

Неподалеку он снова увидел транспортер, по которому книги передавались в читальные залы. Сейчас машина замерла в бездействии, и в этом состоянии выглядела более зловещей, чем когда гремела всеми своими частями.

Блейк почти уже бежал из комнаты в комнату, по коридорам — вроде бы тут они шли с Дак — только в противоположном направлении.

Так где же эта библиотека и от кого он слышал имя «Хамфри»?

Он вспомнил: Дак с восторгом говорила ему про красивую голубую с золотом дверь, а он злился, потому что спешил на поиски Последней Книги и Эндимион поторапливал его из рюкзака своими толчками.

Теперь он почти точно знал, где должна быть библиотека Хамфри. По ярко освещенному туннелю он приблизился к главному входу, уже закрытому до завтрашнего дня, и свернул — кажется, правильно? — в полутемный коридор. Шаги гулко звучали в обезлюдевшем здании.

Вот отсюда, насколько он помнит, спустилась к нему Дак. Значит, ему следует подняться по этой широкой деревянной лестнице, и там… если Дак ничего не придумала про золотую дверь… там и должна быть библиотека, в которой произойдет его последняя, он надеется, встреча — и он узнает все, что нужно…

Да, голубая с золотом дверь была на месте, и дощечка с надписью тоже. А внутри уйма красивых книг, как и говорила Дак. Правда, она не сказала, а он сам не подумал — что там могут быть люди. Так и есть — посреди комнаты уборщик в голубом комбинезоне занимался своим делом, приводя в порядок пол и столы.

Подождав, пока тот повернется спиной, Блейк пробрался между полками в менее освещенную часть комнаты и уселся там возле какой-то скамьи прямо на пол. На его часах было 12.57.

Посвистывая, уборщик приближался к нему с пылесосом, и Блейк, уже уставший за сегодняшний день бояться, забился под скамью и молил Бога, чтобы Тот спас его и на этот раз.

Мольбы, видимо, помогли: мужчина его не заметил, а вскоре и вообще окончил уборку, выключил свет и вышел из комнаты, заперев за собой дверь.

Как же войдет тот, кто назначил ему встречу? И как выйдет отсюда он, Блейк?

В полной тишине в сгущавшихся ранних сумерках мрачного осеннего дня он ждал.

А что ему еще оставалось? Он ждал, и в рюкзаке за спиной у него были самые ценные для него сейчас вещи: Последняя Книга Эндимиона и желтый плащ его сестры Дак.

Минуты казались часами.

Когда ждать уже не оставалось мочи, Блейк услышал легкий щелчок дверного замка — словно невидимые часы пробили час дня.

Дверь приотворилась, высокая фигура человека во всем черном, с накрытой капюшоном плаща головой проникла в комнату и сразу направилась туда, где затаился Блейк: как будто они условились встретиться именно там, под скамьей.

Блейк сидел ни жив ни мертв, прикрыв глаза. Ему хотелось одного: чтобы окружающий мир, и он сам исчезли, растворились в воздухе!

Тень надвигалась на него, она уже совсем близко, и надежда Блейка на то, что вместе с ней сюда придет Дак, лопнула. Он и Тень были одни в библиотеке герцога Хамфри.

Рука в перчатке легла на спинку скамьи, под которой прятался Блейк, холодный спокойный голос произнес:

— Привет, Блейк.

Он сразу узнал, кто произнес эти слова, поднял голову.

— Неожиданно, правда?

С легкой улыбкой на него смотрела Диана Бентли. Продолжая улыбаться, она коснулась его плеча.

— Подымайся. Пол не такой уж чистый.

Он, смущенно моргнув, приподнялся и отряхнул джинсы.

— Бедный мальчик, — продолжала миссис Бентли тем же ровным, сухим тоном. — Ты попал в беду, рыская по Бодлианской библиотеке. Что скажет твоя мать?

— Она ничего не знает, — ответил он, и ему сделалось стыдно за сказанное: прозвучало как-то жалобно, совсем по-детски.

Миссис Бентли окинула его насмешливым взглядом.

— А, вот как. Ты здесь по собственной воле.

Не надо было мне это говорить! — подумал он. Хотя бы ради собственного благополучия.

— Где моя сестра Дак? — спросил он.

— Всему свое время, мой милый, — был ответ. — Сначала скажи: где книга?

— Я не знаю, о чем вы говорите, мэм!

Рука в перчатке с неожиданной силой схватила его руку и завела ему за спину. Он вскрикнул от боли и неожиданности.

— Будь умницей, — произнесла женщина угрожающе. — И выбирай слова, когда отвечаешь, чтобы не было хуже. Повторяю: где книга?

Она не отпустила его руку, а сильнее нажала на нее, и резкая боль ударила ему в шею и голову, но на этот раз он удержался от стона.

— Моя мама… — пробормотал он. — Она сейчас здесь, в библиотеке. Мы должны встретиться. И моя сестра тоже… Если мы не придем, она сообщит в полицию.

При этих словах он осмелился взглянуть на миссис Бентли, однако на ее лице не отразилось ни волнения, ни страха. Не сводя с него ледяных глаз, она спросила:

— Что у тебя в рюкзаке?

Она усилила нажим на его руку, он с трудом сдерживал слезы. Откуда такая дьявольская сила у этой женщины? Но что еще опасней — другая ее рука подбирается к рюкзаку, ощупывает его в поисках книги.

— Конечно, мой милый мальчик, — услышал он шепот прямо в ухо, — нет никакой необходимости расстраивать вашу дорогую мамочку… и твою сестренку также… Но это в том случае, если мы придем к взаимному согласию, глупышка…

Да, да, он, Блейк, несовершеннолетний глупец и много напортачил: вовлек во все это свою сестру, и теперь неизвестно, что с ней будет… И он должен… обязан ее спасти, чего бы это ему ни стоило… Но все равно, Книгу нашел он! Вернее, она сама избрала именно его, а не кого-то другого. Эндимион Спринг дал ему это понять несколько дней назад и потом не раз подтверждал. А ведь многие ученые сотни лет искали то, что он, Блейк Уинтерс, открыл в одну, можно сказать, минуту: взял с книжной полки то, что они никак не могли найти. Конечно, он порою делал не совсем то, что нужно: обращался не к тем, к кому следовало, скрывал от тех, от кого не надо было скрывать… В общем, проявил неразумие. Это еще мягко сказано… А впрочем, не известно, как поступили бы на его месте какие-нибудь признанные умники… Взрослые…

Только сейчас уже нечего об этом думать и тем более говорить: поздно! Сейчас он точно знает, что перед ним не просто женщина по имени Диана Бентли, а та самая Тень. Недобрая Тень… И она хочет завладеть этой Книгой, чтобы вершить свои недобрые дела. Какие — он не знает, но определенно недобрые.

Она медленно приподняла его подбородок, посмотрела прямо в глаза.

— Ну… Подумал хорошенько, мой мальчик? Так где же Последняя Книга?

Одно движение его руки в сторону рюкзака — и сестра будет вне опасности. Спасена… Что же делать? Что?..

Он вспомнил вдруг, хотя всегда считал, что плохо запоминает стихи, как Эндимион предупреждал:

И еще:

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я согласен вам помочь, но при одном условии.

— Ты ставишь условия, мальчишка? — Она презрительно рассмеялась. — И в чем же оно заключается?

— Книгу я хорошо запрятал. И покажу вам это место только после того, как увижу сестру.

— Воображаешь, я тебе поверю?

— Можете не верить. Но все равно без моей помощи Книгу вам не прочитать. Она пустая.

— И только ты один в состоянии расшифровать ее? — фыркнула она. — Не зарывайся!

Но сомнение закралось в ее голову и слышалось в голосе.

Он повторил:

— Сначала я хочу увидеть Дак.

— Довольно! — прикрикнула она. — Мне надоели эти дурацкие игры! Ты увидишь свою ненаглядную сестрицу и в ту же минуту отдашь мне Книгу! Иначе, боюсь, у тебя будет сломана не только рука, да и твоей сестре не позавидуешь. Идем!

Блейк последовал за миссис Бентли к двери, которую она открыла своим ключом, и, когда вышли в коридор, она добавила, наклонившись к его уху:

— Имей в виду: если будешь вести себя не так, как следует, это в первую очередь отразится на твоей сестре, а потом на тебе и твоей матери…

Пока она шептала все это, он боялся, что она откусит ему ухо. Но этого не случилось.

Диана Бентли провела Блейка в Верхний читальный зал, расположенный почти под крышей. Там было мрачно, душно и тесно от множества столиков с компьютерами; у стен полки с книгами, между ними портреты ученых мужей, так или иначе помогавших в свое время созданию и процветанию Оксфордского университета. Жаль, что они ничем не могут помочь попавшему в беду Блейку.

В помещении никого не было. В одном из углов виднелась небольшая дверь, миссис Бентли открыла ее тоже своим ключом (ко всем дверям у нее были ключи!) и велела Блейку следовать за ней. Куда? — в страхе подумал он. — На крышу, что ли? Уж не хочет ли она сбросить его оттуда? Страх не стал меньше, когда он увидел, что она заперла изнутри дверь, в которую они только что прошли.

— Куда мы идем? — выговорил он наконец. — Где моя сестра? Дак! Я здесь!

Миссис Бентли ничего не ответила, продолжая подниматься по лестнице, на одном из пролетов которой находилась еще одна небольшая дверь, откуда вдруг послышался неистовый стук.

— Дак! — закричал Блейк что есть сил. — Я здесь! Я иду к тебе!

В ответ раздалось странное мычание и снова бешеный стук.

— Что с ней? — в ужасе завопил он. — Что вы с ней сделали? Я… я вас…

— Успокойся, малыш, — спокойно проговорила Диана Бентли. — Просто твоя сестрица так орала, что я была вынуждена заткнуть ей рот. И ты не ори, а поднимайся выше. Еще на один пролет. Ну! Иди, а то хуже будет!

Она подтолкнула его, он споткнулся и упал на одно колено, однако сразу поднялся и зашагал дальше. Силы были явно неравны.

На последней лестничной площадке тоже была дверь, высокая, с медной дощечкой и выгравированными на ней словами:

Архив Университета

Доктор Диана Бентли, архивист

Блейк был так удивлен, что не удержался от вопроса:

— Вы здесь работаете?

Она усмехнулась:

— А почему нет? Думаешь, только мой муж может выполнять эти обязанности? — Она отомкнула высокую дверь. — Заходи!

Помещение было большое, с четырьмя огромными окнами, из которых открывался вид на соседние купола, колонны, скульптурные украшения. В самой комнате стоял немалых размеров стол и множество шкафов, за стеклянными дверцами которых лежали груды документов. Многие из них, скрепленные красными сургучными печатями, напоминавшими раздавленных жуков.

Первое, что пришло в голову Блейку, — растворить одно из окон и позвать на помощь. Но все окна были крепко заперты, да и выходили они не на улицу, а, судя по всему, на другие крыши.

— Ничего не получается? — насмешливо сказала миссис Бентли, разгадавшая его намерение. — Ну, перейдем к делу… Впрочем, тут у меня много интересного, есть на что посмотреть сыну ученых родителей. Ты ведь тоже хочешь стать ученым, не так ли? Иначе не занимался бы смолоду охотой за редкими книгами… Так вот, ты и твоя сестра уйдете отсюда только после того, как я получу книгу, которая мне нужна.

Блейк не помнил уже толком, что он ей говорил про Книгу, и потому его ответ, возможно, прозвучал по-другому. Но разве это имело сейчас какое-то значение? Выход у него, что бы он ни говорил, все равно один: тянуть время в расчете неизвестно на что; обещать что-то и потом отказываться; а главное — ни в коем случае не позволить этой страшной женщине добраться до его рюкзака и того, что в нем лежит!

— У меня нет никакой книги, — сказал он.

— Но ты же пять минут назад говорил нечто иное, врун!

— Да, я врал. Чтобы освободить сестру.

— Вот и продолжай врать, — произнесла она даже как-то ласково. — Продолжай и отдай книгу мне в руки.

— У меня ее нет! — повторил он. — Я не нашел ее.

— Хватит! Я ведь знаю, ты чудом оказался среди избранных.

Она сделала несколько шагов к нему. Он немного отступил.

— Давай сюда. — Опять ее голос был на удивление приветлив.

— Нет! — крикнул он, и его руки непроизвольно ухватились за лямки рюкзака.

— Не тяни, мальчик. Я жду. Мне совершенно необходимо прочитать эту книгу!

Он отступил и уперся спиной в стекло книжного шкафа. В голове возникли строчки из еще одного поучения, или предупреждения, Эндимиона:

…Неужели?.. Неужели такое грозит ему и Дак?.. Неужели кто-то… стоящая перед ним женщина… решится на это?..

Его глаза скользнули по столу, на котором были разложены бумаги. Среди них виднелся серебряный нож для вскрывания конвертов. Что если?.. — мелькнула полубезумная мысль. Однако она придала ему смелости. И вообще, нужно… пора решиться на что-то. Так дальше нельзя…

— Если вы так хотите получить книгу, — заговорил он, не узнавая собственного голоса, — что ж… чего вы ждете? Берите ее! Попробуйте!

— Так я, наверное, и сделаю, — сказала она, поправляя перчатки.

Сердце Блейка екнуло: он понял, она заранее готовилась к преступлению и специально надела их, чтобы не оставлять отпечатков пальцев там, где не нужно. Он представил, как эти пальцы в перчатках обхватывают и сжимают его горло… или горло Дак… Нет! Он не допустит этого!..

К его удивлению, вместо атаки на него миссис Бентли начала снимать перчатку с левой руки и выглядела при этом такой измученной, что впору было пожалеть ее. Потом достала из ящика стола какую-то коробочку, вынула оттуда таблетку и проглотила. Даже не запила. Чтобы сил прибавилось, подумал он, но заметил, что два ногтя левой руки у нее совершенно черные, и заинтересовался этим, вспомнив, что у профессора Джолиона — он видел — тоже черные ногти на одной руке. Может, они болели одной болезнью? Уж не заразная ли она?

— Что это у вас? — вырвалось у него. — У профессора Фолла то же самое.

— Какой ты глазастый мальчик, — небрежно сказала она, снова натягивая перчатку. — Могу тебе рассказать, поскольку мы очутились сейчас, как говорится, в одной упряжке. Да, Джолион тоже не ангел. Он тоже охотится за Книгой, даже пытался забрать ее у Джорджа Салманасара, который каким-то чудом стал первым ее обладателем. Но она не далась Джолиону и в отместку укусила за палец, когда он ломал застежку… Потом Джолион устыдился что ли и не только сам отстранился от поисков, но и мне отказал в помощи. Про таких, как он, у вас в школе сейчас говорят «слабак», верно?..

— А вас она тоже… укусила? — спросил Блейк, не рассчитывая на ответ, однако тот последовал: наверное, ей просто хотелось выговориться наконец.

Ведь кому же еще, как не этому мальчишке, с которым она готова разделаться самым жестоким образом, она может, не стесняясь, поведать все, или почти все, о своей охоте за книгой, представляющей интерес для всего научного мира?.. И она сказала:

— К черту подробности, но книга была, можно считать, у меня в руках, когда этот псих Салманасар захлопнул ее на моих пальцах. Боль такая, скажу тебе, словно не книга захлопнулась, а мышеловка! Или металлическая дверь! После этого, можешь представить, как я рассвирепела…

— И что же вы сделали?

Время было не слишком подходящее для расспросов, но Блейка жутко заинтересовали ее слова.

— Что? Я вырвала листок из Книги и хотела унести с собой, но он не позволил, отобрал. Однако кусочек я все равно сохранила. Назло ему! Потому что он говорил: даже без самой малой своей части Книга потеряет всю волшебную силу. Не мне, так никому!

В течение их разговора Блейк потихоньку старался приблизиться к столу, на котором поблескивал острый нож. Но пока еще до ножа было не дотянуться, и поэтому он продолжал задавать вопросы.

— Но что такого в этой Книге, мэм? Отчего за нее так воюют?

— Тебе не понять. Она — ключ ко всему в мире! К его тайнам, к богатству, славе! К бессмертию!.. — Диана Бентли прекратила истерические выкрики и перевела дух. — Все это неплохо понимал пять веков назад некто Иоганн Фуст. Был такой книгоиздатель в Германии, а еще раньше — доктор Фауст, продавший ради всего этого свою душу Дьяволу… — Она снова замолчала, в глазах у нее не исчезал безумный блеск. — Кроме того, — продолжила она, — мы ведь собиратели редких книг, коллекционеры, и для каждого из нас особенно важно и почетно иметь подобную книгу в своей коллекции. Сейчас у вас модно быть футбольным фанатом, верно? А мы фанаты книжные, и ради них, как болельщики ради победы любимой команды, готовы на все! Убить можем! — Она ухмыльнулась, и на ее ухмылку было страшно смотреть. — Поэтому я у тебя из-под носа увела на днях одну книжечку… Гляди!

Она вынула из кармана жакета небольшую книжку, и Блейк, вздрогнув от неожиданности, узнал: это была та самая, из книжного магазина, под названием «Faustbuch», которую он так хотел подарить своей маме.

— Спасибо, что нашел ее для меня, — опять заговорила Диана. — Здесь, кстати, излагается весьма подробная история об Эндимионе, о его Книге и о том, какими путями она попала в Оксфорд. А еще даются некоторые советы, как пользоваться Книгой… Так что не задерживай меня и вынимай ее из рюкзака!

Она умолкла и как будто успокоилась, но вдруг, бросившись к столу, схватила лежавший там нож. Блейк в ужасе замер.

Однако нож в дело она не пустила, а просто переложила его на один из книжных шкафов и потом сказала вполне доброжелательным тоном:

— Небось, хотел, проказник, завладеть им раньше, чем я? Все твои мысли у меня, как на ладони, дружочек. Говорю в последний раз: гони Книгу!

Он, ничего не ответив, сделал несколько шагов в сторону окон — хотел посмотреть на улицу: может, все-таки удастся подать какой-то знак о том, что требуется помощь. Это сразу привело Диану в бешенство. Она налетела на него и так толкнула в спину, что он упал, ударился коленом, а во рту появился привкус крови — наверное, падая, прикусил губу.

Миссис Бентли нагнулась над ним, как хищник над поверженной жертвой, и начала срывать рюкзак с его спины. Это ей удалось, она бросила рюкзак на стол, развязала тесемку и погрузила туда руки. Сначала в них попал желтый плащ Дак. Его миссис Бентли с отвращением кинула на пол. И потом в ее руках оказалось то, чего она добивалась: Книга в коричневом переплете — Эндимион Спринг! Она попыталась раскрыть ее и чуть не выронила.

— Черт! Она опять укусила меня!

Блейк только начал подниматься с пола. Голова у него немного кружилась, нога болела, перед глазами стояла туманная дымка. Неужели он так сильно стукнулся? Наверное, оттого, что толчок был внезапный.

Миссис Бентли все же раскрыла книгу, иопять злобный крик вырвался из ее рта.

— Негодяй! Что ты с ней сделал? Она совершенно пустая!

— Зачем вы так толкаетесь? — пробормотал он, потирая голову и не отвечая на вопрос.

— Еще не так толкну! — выкрикнула она, совсем как какой-нибудь мальчишка в коридоре школы. — Отвечай, что с книгой?

— Я же говорил вам, с ней что-то не так, а вы не верили. — В голосе Блейка звучало злорадство, что могло быть сейчас опасно для него.

— Но ты ведь знаешь, как исправить, не правда ли? Сделай что-то, иначе у тебя заболит вторая коленка! А желтый плащ будет не на кого надевать!

Ох, он чуть не забыл, что Дак у нее в плену! С кляпом во рту! Да и сам он тоже успел почувствовать ее силу и превосходство.

— Дело в том, — начал он, — что… видите, в Книге черная страница? В ней не хватает одного куска, а без него ничего не получится.

Диана злобно скривилась и ненадолго задумалась. Наконец на ее лице появилась улыбка, и она сказала:

— Как же это я сразу не сообразила? Это мы сейчас исправим, мой мальчик.

Она отцепила от своего жакета большую брошь в виде бабочки с распластанными черными крыльями — Блейк и раньше видел на ней это украшение — и, к его удивлению, раскрыла ее и вынула крылья. Они оказались бумажными.

— Я же сказала тебе, Блейк, — проговорила она, — после последней стычки с Салманасаром я унесла от него небольшой трофей: оторванный кусок страницы. И в память об этом тогда же заказала брошку в виде бабочки, куда и поместила его… Что же ты замолчал?.. Ну-ка, давай проверим, правду ли ты говоришь?

Она быстрым движением приложила черный кусок бумаги к странице с оторванным утлом, и тот сразу пришелся впору — страница сделалась белой, а вся Книга зашелестела листами, принимая под переплет новую обитательницу.

Миссис Бентли повернулась к Блейку.

— Ну, что скажешь? — с победоносным видом воскликнула она. — Кто по праву должен быть хозяйкой всей Книги? Молчишь?.. Что ж, в заключение могу сказать тебе еще одно: этот милый кусочек бумаги, который я заложила в брошку, дал мне знать недавно, что кто-то вновь обнаружил Эндимиона. Этот кто-то был ты! Только я не сразу поняла, а уж когда поняла, старалась не спускать с тебя глаз…

— Значит, это вы следили за мной, когда я в тот вечер пошел в библиотеку к миссис Ричардс? — догадался Блейк. — Но почему вы решили, что Книга там? Ведь она была у мистера Салманасара.

— Потому что давно стала подозревать, что наш блаженный Джордж вернул туда Книгу для большей сохранности. И оказалась права: ты ее там и обнаружил, верно?.. Или она — тебя… А потом она и оттуда исчезла. — Диана с уважением взглянула на светящуюся, как мобильник, Книгу. — Очень у нее оказался серьезный и независимый характер. Даже вздорный, пожалуй.

— А ваш муж, сэр Бентли, — спросил Блейк, — тоже знает обо всем этом?

— Конечно. Он, можно сказать, и заразил меня страстью к собиранию редких книг… Но довольно! У нас не вечер вопросов и ответов. Давай откроем Книгу и проверим, все ли теперь в полном порядке…

И в это время из-за окон послышался лай — но такой, словно целая свора собак решила атаковать библиотеку.

— Что там такое? — раздраженно крикнула миссис Бентли.

Блейк бросился к окну и увидел, что весь этот шум производит всего одна собака, но находится она среди нескольких соседних зданий, и эхо, отражаясь от стен, создает такой звуковой эффект. А собака ему прекрасно знакома: это Алиса!..

Она продолжала лаять и уже привлекла внимание прохожих.

— Отойди от окна! — приказала миссис Бентли. — Не надейся, я не выпущу ни тебя, ни твою сестру, пока не буду убеждена, что с Книгой все нормально!

Нормально! Она хочет, чтобы все было в ажуре? Не дождется!

В голове у Блейка прояснилось: он вдруг понял, как надо действовать!

Отбежав от окна, он ринулся к столу, схватил лежащую там растерзанную брошку миссис Бентли и вонзил себе в палец булавку, которой та пристегивалась к одежде. Показалась кровь, он приложил кровоточащий палец к переплету Книги. В голове у него бились две строчки из Эндимиона:

Он смотрел, как его кровь стекла с переплета на одну из страниц, и затем… Затем случилось то, чего он желал, но во что не до конца верил: кровь из пальца мгновенно затвердела и превратилась в печать темно-красного сургучного цвета, которая крепко-накрепко скрепила страницы книги.

— Что ты наделал, негодяй! — взвизгнула миссис Бентли. — Как ее теперь открыть? Я расправлюсь с тобой!..

Она кинулась на него, сорвав с рук перчатки, намереваясь не только избить его, но исцарапать своими длинными ногтями, и он понял, что нужно спасаться, нужно во что бы то ни стало выбраться на крышу и оттуда вызвать помощь. Подхватив с пола желтый плащ Дак, он метнулся к двери, открыл ее, выбежал на лестничную площадку и полез дальше вверх, по старым выщербленным ступенькам.

Растерявшаяся от его внезапного поступка Диана немного отстала от него, но быстро пришла в себя и бросилась вдогонку.

Лестница, по которой медленно поднимался Блейк — такой крутой она была, — привела его к закрытой двери с надписью: «Запасной выход». Он ударился в нее всем телом, ощутил сильную боль, но дверь со ржавым скрипом приоткрылась, и он оказался на покатой крыше, украшенной башенками, между которыми далеко внизу можно было видеть улицу и людей.

— Эй! Слушайте меня! — закричал он что есть силы и начал махать желтым плащом Дак. — Эй! Глядите сюда!

Но никто не слышал испуганного мальчишку, голосящего что-то с крыши высокой башни. Вопли его заглушались уличным шумом, а также звуком охранной сирены, которая сработала сразу после того, как он вломился через запасной выход на крышу.

Прихрамывая — давала себя знать боль в колене, — он попытался пройти по крыше и отыскать там железную пожарную лестницу, идущую по внешней стороне стены, однако разъяренная преследовательница преградила дорогу.

Все же он смог увидеть: людей внизу становится больше — их привлек беспрерывный собачий лай у ворот библиотеки и звуки охранной сирены.

Но сирена уже выдохлась, собака тоже замолчала, наступила мертвенная тишина. Блейк испугался, что люди вот-вот разойдутся, и еще яростнее замахал желтым плащом. И тут он почувствовал сильный удар по голове, от которого упал на край крыши прямо возле ограждающих перил, стукнувшись виском о каменный выступ. Падая, он взмахнул руками, и желтый плащ полетел через перила вниз, на тротуар.

Голова у него кружилась, перед глазами была пелена. Когда он поднес руку к лицу, та стала влажной от крови.

Но вот в глазах прояснилось: он увидел миссис Бентли с Книгой в руке, ее взгляд пылал ненавистью.

— Ты снимешь печать с Книги, — задыхаясь от ярости, произнесла она, — иначе я убью тебя, подонок!

— Нет, — пробормотал он.

Хотел качнуть головой, но она так болела, что не смог.

— Тогда ты умрешь.

Не очень-то в это верилось, но миссис Бентли тут же начала действовать: сдавила горло лежащего почти без сил Блейка, и у того снова потемнело в глазах, он стал задыхаться. Потом подтащила его безвольное тело еще ближе к краю крыши.

— Последний раз говорю тебе, — голос был ясный и холодный. — От Книги я не откажусь. Ты откроешь ее?

— Нет!..

Откуда-то в нем взялись силы: он начал отползать от края, извиваясь, отталкивая ее руку, норовящую снова сжать ему горло. И вдруг…

Вдруг миссис Бентли выпустила из рук Книгу, и та, перелетев через перила, начала падать вниз.

Объятые ужасом, женщина и мальчик провожали ее глазами, не в силах что-то сделать. Миссис Бентли успела подбежать к самому краю крыши и увидеть, как Книга приземлилась прямо на желтый плащ Дак, словно ожидавший ее, чтобы смягчить падение.

Блейк не видел этого: у него не было сил подняться, все закружилось вокруг, и он потерял сознание.

Оксфорд, лето-зима, 1453

 Мне чудилось, что я летаю. А надо мной и вокруг летают облака, дома, придорожные таверны. Они прыгают в воздухе, переворачиваются. Вместе с людьми, лошадьми, собаками…

Я не понимал, куда я попал, где нахожусь. Внизу, под колесами была грязь, солома, а вверху — чистое голубое небо. Тела своего я не ощущал, руки и ноги были не мои… Возможно, я умер?..

Нет, я начинал смутно понимать, что жив, что какой-то незнакомец везет меня в своей повозке. Но куда? И как я к нему попал? Голова жутко болела — особенно когда повозку встряхивало, и дважды меня вывернуло наизнанку.

Ко мне повернулось чье-то круглое обеспокоенное лицо.

— Не бойся, — мягко произнес мужчина по-английски, но я не понял, и он повторил по-латыни: — Со мной ты в безопасности, Эндимион.

Это я понял, но удивился и даже испугался: откуда он знает мое имя? Видимо, разобравшись в моем состоянии, мужчина улыбнулся и добавил:

— Мое имя Теодорик. Я везу тебя в обитель Святого Иеремии.

Густой венчик волос окружал его лысину, длинная черная ряса покрывала тело. Руки у него были белые, мягкие, но покрыты въевшейся чернильной краской, как у моего бывшего хозяина.

На какое-то мгновение мне подумалось, что ангел спустился с небес, чтобы забрать меня туда, но я не хотел этого: ведь я еще не выполнил того, на что решился, когда в спешке покидал Майнц и своего дорогого наставника. Книга из драконовой шкуры была еще в мешке у меня за плечами, я ощущал ее прикосновение через одежду.

Я попробовал подняться, подумал выскочить из повозки, но не мог даже привстать: так кружилась голова.

— Эй, Серый! — окликнул своего дымчатого мула тот, кто назвал себя Теодориком. — Ускорь шаг, не ленись! Не так уж много груза прибавилось тебе с появлением нашего гостя…

Я закрыл глаза и погрузился в тяжелый сон.

Мне привиделось, что на меня напал лев. Его пасть с огромными клыками была разинута в безгласном реве. К счастью, он не начал меня грызть, а просто проглотил, и я провалился в его нутро, которое оказалось огромной комнатой, заполненной книгами. Они были везде по стенам, а в середине стояло множество небольших покатых столиков и возле каждого — стулья и этажерки. В помещении было тихо, слышался лишь скрип перьев да шуршание пергамента.

Воспаленными затуманенными глазами я огляделся: за столиками сидели согбенные фигуры, все в черных одеждах, все заняты своим делом. Одни из них — таких было больше — не разгибаясь писали, выводили гусиными перьями ряды красивых букв; другие украшали позолотой заглавные буквы фраз или рисовали на полях пергаментного листа яркие пунцовые цветы.

Я понял вдруг, где нахожусь и что это уже не сон. Человек по имени Теодорик привез меня в одну из монастырских общин Оксфорда. А сам он тоже, как и все эти люди в черном, писец, переписчик или рисовальщик.

Я попытался встать на пол, потому что, внеся в комнату, он продолжал держать меня, слабого и беспомощного, на руках, но он не дал мне этого сделать, а понес туда, где в огромном кресле сидел с закрытыми глазами маленький седой монах, погруженный в молитву. Это был настоятель монастыря, как я потом понял. Рядом с ним расположился с каким-то манускриптом в руках похожий на восковую фигуру старец. Его губы беспрерывно шевелились, издавая звуки затухающей свечки, однако, увидев меня, он прекратил чтение и уставился мне в лицо выцветшими глазами. Этот человек был здесь библиотекарем. Звали его Игнатиус.

Увидев нас с Теодориком, настоятель сразу поднялся с кресла, велел положить меня на пол, пощупал лоб и сокрушенно покачал головой, из чего мне стало понятно, что я серьезно болен. И затем, несмотря на молчаливые возражения Игнатиуса, он также без слов, одними жестами, предложил Теодорику сопроводить меня в монастырский лазарет.

Слова, как видно, не были в ходу для общения между людьми в этом монастыре. Но меня, немого от рождения, это устраивало.

Теодорик, однако, не сразу выполнил распоряжение настоятеля, а сначала привлек его внимание к кожаному футляру у меня на поясе. Там были листы из драконьей шкуры, похищенные мной у Фуста и превратившиеся в небольшую книжицу, похожую на записную. Я сделал слабое движение, чтобы взять ее, но старый Игнатиус, опередив и меня, и своего настоятеля, схватил книжку и хотел раскрыть. Это ему не удалось: она была запечатана. Как ни старался, ничего не получалось, и он с подозрением воззрился на меня.

Тогда Теодорик, которого, видно, забавляли усилия и злость коллеги, взял ее из его рук и передал настоятелю, одновременно указав пальцем на мое имя, написанное на переплете: Эндимион Спринг.

Настоятель жестом спросил его, умею ли я писать или читать. Теодорик, тоже жестом, ответил, что не знает этого. А у меня не было сил вступать в разговор — ни с помощью слов, которые я мог бы написать на латыни, ни с помощью жестов. В окно помещения ярко светило солнце, но меня бил озноб, лицо пылало, любой звук отдавался громом в ушах.

Поняв мое состояние, Теодорик вернул мне записную книжку, подхватил меня на руки и поспешил в лазарет.

Мы снова прошли под аркой, украшенной головою льва с разверстой пастью — вот откуда, наверное, кошмарный сон о том, что я проглочен львом. Вокруг были аккуратные здания, ухоженные зеленые лужайки, цветы, деревья, медовый запах стоял в воздухе… Но все это я смог припомнить потом, позднее. А сейчас сознание опять почти покинуло меня, лихорадка испепеляла мысли и тело, ввергала во тьму…

Во тьме меня поджидал Фуст…

Как бы далеко я от него ни находился, стоило закрыть глаза — он был тут как тут. Он проникал в мои сновидения, наполняя сердце страхом, всюду охотился за мной, появляясь из-за всех углов, с неба, из-под земли… Хотя знать, где я, он не мог…

Убежав от него из Майнца, я проследовал не в Париж, как он, скорее всего, предположил, и не во Франкфурт, а в Элтвиль, небольшую деревушку на берегу Рейна, в которой жила племянница герра Гутенберга. В течение нескольких дней я блаженствовал там, среди покрытых виноградными лозами холмов, и там же меня застало послание от Петера, в котором он сообщал, что Фуст отправился в Париж, где рассчитывал настигнуть меня в библиотеке Святого Виктора. Но меня там в помине не было.

Зелеными берегами Рейна я шел в Голландию, в Гарлем. Я знал, что Фуст распространил обо мне щедро оплаченные сообщения как о сбежавшем преступнике, который разыскивается и за поимку которого обещано немалое вознаграждение. Потому я боялся останавливаться в гостиницах и на постоялых дворах и предпочитал чужие сараи, коровники и конюшни.

Даже когда я ступил на землю родины Лоренса Кустера, того самого, на глазах у которого погиб дракон, оставив в листве дерева волшебные листы пергамента — в них, видимо, превратилась его кожа — даже когда я был уже в Голландии, страх перед Фустом не оставлял меня. И я не переставал думать о словах забулдыги Уильяма о том, где надежней всего спрятать сокровище, вторично украденное мною, но не у честного человека, каким был Кустер, а у вора. И я соглашался с Уильямом, что, пожалуй, лучшего места для этого, чем город-университет Оксфорд и его огромная библиотека, не найдешь, и продолжал идти туда. И пришел в город Роттердам, где Рейн впадает в Северное море и откуда корабли отправляются в Англию.

Я нашел посудину, в трюме которой за два дня благополучно доплыл до Лондона. Город этот поразил меня величиной и обилием народа на улицах. Голодный и замерзший, я бродил по его улицам, по набережным большой и грязной реки Темзы, вспоминая слова Уильяма, что эта река приведет меня прямо в Оксфорд.

Но я никуда не пришел, потому что на одной из улиц Лондона свалился на мокрую от дождя мостовую в жесточайшем приступе лихорадки. А когда пришел в себя, рядом со мной стоял Теодорик, с любопытством разглядывая мою записную книжку и тщетно пытаясь раскрыть ее. Он с улыбкой, это я запомнил до того, как снова провалился в беспамятство, приветствовал мое возвращение к жизни. Однако то, что было после потом, я с трудом восстанавливал в памяти уже много дней спустя.

Сейчас я был единственным пациентом в большой больничной палате, уставленной койками с набитыми соломой матрасами. Здесь было тихо и спокойно, меня кормили и пичкали какими-то снадобьями. Теодорик заходил ко мне, и я видел: он сгорает от любопытства и ждет удобной минуты, чтобы о многом расспросить.

И этот момент наступил.

— Что ты нем, я знаю, — сказал он однажды. — Знаю и твое имя. Но больше ничего… Ответь, ты умеешь читать?

Я кивнул.

— И писать? — спросил он опять на латыни.

Голос его звучал еще более удивленно. Я опять кивнул, и мы оба посмотрели в окно, за которым был монастырский сад, а в нем работали монахи, в своих черных рясах похожие на ворон.

Теодорик продолжал, показывая на книгу из моего мешка:

— Но этот манускрипт… он не такой, как обычные книги. Тебя, наверное, благословило само Небо владеть секретными знаниями, так ли это?

Я мог только слабо улыбнуться в ответ. Чтобы рассказать ему обо всем, мне не хватило бы ни жестов, ни латинских слов.

Я медленно выздоравливал. Временами приступы лихорадки еще терзали меня, но каждый раз, приходя в сознание, я видел рядом со своей койкой моего спасителя Теодорика. Он опекал меня, как любимого сына.

С каждым днем я становился крепче и телом, и душой и словно заново рождался. И одежда у меня тоже стала другой: вместо желтой куртки, которую сшила Кристина, на мне был длинный балахон из белой материи, очень широкий для моего исхудавшего тела.

Теодорик не терял надежды побольше узнать обо мне и продолжал засыпать вопросами о том, откуда я пришел, чем меня так притягивает Оксфорд и что за диковинная книга в моем мешке.

В ответ я много кивал, жестикулировал, улыбался, благодарил за спасение, но старался не сообщать ему ничего лишнего. По крайней мере, пока. Хотя и он, и я надеялись, что время полного признания с моей стороны все же наступит. Оно не за горами.

Книга, которую я продолжал большей частью держать привязанной ремнями к спине, вызывала наибольшее любопытство всех, кто успел узнать о ней. Теодорик говорил мне, побуждая открыть то, что я продолжал утаивать, будто библиотекарь Игнатиус поддерживает, или сам распространяет, слухи о том, что за моими плечами находится нечто посланное самим Дьяволом, и потому меня следует изгнать из монастыря, если не поступить со мной еще хуже. Но сам Теодорик, я видел это, не склонялся к подобному заключению и, чтобы хоть как-то облегчить мое положение, даже приделал замок к шкафчику, стоявшему возле моей больничной койки, дал мне ключ от замка и посоветовал положить туда обе мои книжки.

Навещал меня и старый библиотекарь. Он приносил какие-то сушеные травы, но я видел и понимал, что под видом заботы о моем здоровье он старается выведать как можно больше обо мне и о тайне, которая меня окружала. Что было, в общем, понятно и естественно, однако не очень приятно, особенно когда я видел, как своими тонкими паучьими пальцами он быстро записывает что-то в свою клеенчатую тетрадку.

Как ни печально, но вскоре я понял, что покоя для себя и безопасности для моей волшебной книги я, видимо, не обрету нигде: потому что повсюду найдутся такие люди, как Фуст или Игнатиус, которые не довольствуются тем, что они уже знают об этом мире и что имеют в нем, а стремятся узнать и обрести то, чего им не следует знать и иметь. Как Адам и Ева, кто были изгнаны из рая за подобное стремление.

К счастью, настоятель монастыря продолжал относиться ко мне благосклонно, с большим участием и даже предложил остаться в монастыре Святого Иеремии после полного моего выздоровления. Этому предложению способствовало, конечно, мое умение читать, писать и знание латыни. Он находил удовольствие знакомить меня с манускриптами, над которыми сидели монахи-переписчики, в том числе Теодорик, кто, правда, в основном занимался не переписыванием, а рисованием, и назывался иллюминатором. Из-под его пера появлялись лики святых и ангелов, а когда он бывал в хорошем расположении духа, то мог — разумеется, не на полях рукописей — изображать в смешном виде своих собратьев-монахов.

Так получилось, что он проявил интерес к печатному делу, и я начал — медленно, в силу своих возможностей — учить его этому ремеслу. Мы вырезали буквы из ветвей ивы, росшей на берегу реки, делали их отпечатки на пергаменте, и я помню, как у него появилась собственноручно изготовленная большая буква «О», середину которой он украсил картинкой, изображающей нас обоих — причем меня в виде крошечной марионетки в желтом одеянии, сидящей у него на коленях. Игнатиус называл все эти картинки отвратительными, но большинству монашеской братии они нравились, и настоятель не видел в этих шутках ничего предосудительного.

Дни шли за днями, превращаясь в недели и месяцы. На смену теплу приходили холода, деревья желтели и тускнели, цветы жухли и увядали.

Воспоминания о Майнце не выходили у меня из головы, но, подобно растениям, становились менее яркими. Новая жизнь в Оксфорде затягивала все больше. Я начал выходить в город, бродить по улицам, смотрел на дома, людей. Здесь было много школяров, напоминавших мне непутевого Уильяма и проводивших большую часть времени в городских тавернах — особенно посещаемыми были «Медвежья» и «Пчелиный рой». Я запомнил эти названия, потому что порою заглядывал туда, чтобы скрыться от вездесущего взора Игнатиуса, который взял за привычку преследовать меня и на улицах. Что ему было нужно? Неужели хотел убедиться, что я на самом деле связан с нечистой силой и хожу на тайные свидания с ней?

Откуда-то он принес сведения о том, что на континенте Европы пышным цветом расцвела сейчас Черная Магия и чернокнижники начали в огромных количествах печатать нечестивые книги, сплошь состоящие из букв, перевернутых, как в зеркале. Он подозревал, что если я и не участвую в этом шабаше сам, то должен знать многое.

Его поведение не давало мне забыть об угрозе для Книги и заставляло все больше думать о ее безопасности и чаще носить в мешке за спиной.

Окончательный ответ на мои мысли об этом пришел морозным декабрьским утром, когда Теодорик взял меня с собой в центр города, где в небольшом каменном флигеле, примыкающем к церкви Девы Марии, он встречался с учеными мужами из университетских колледжей.

Пока они были заняты своими разговорами, я в который уж раз вспомнил слова спившегося студента Уильяма о том, что если ты задумал надежно спрятать что-либо, то лучше всего поместить это «что-либо» среди массы схожих предметов: шапку — среди шапок, книгу — среди книг.

Выйдя на улицу, я очутился между двух библиотек: одна называлась Старая и находилась на втором этаже маленького здания, где собирались ученые; другая еще только достраивалась. Где же та, которую Уильям сравнил с древней Александрийской и количество книг в которой чуть ли не превышало количество людей на свете?

Я беспомощно озирался, чувствуя себя почти обманутым. Как вдруг увидел в одной из стен церкви небольшую дверь, затененную растущим рядом с ней деревом. Что-то сказало мне: вот, вот оно, то самое место! И Книга в мешке за моей спиной чуть заметным движением подтвердила эти слова.

Что же там, за этой дверью?

Я оглянулся — не наблюдает ли за мною мой всегдашний соглядатай Игнатиус? Вблизи никого не было. Я спустился по нескольким каменным ступеням, толкнул дверь. Откроется она? Что-то говорило мне, что откроется.

Дверь поддалась и неохотно впустила меня в холодную могильную темноту. Однако воздух здесь был сухой и до странности свежий. Когда глаза привыкли к темноте, я прошел под низким кирпичным сводом в следующее помещение, где тоже пахло сухой землей и стены заросли паутиной, словно мхом. В крошечные низкие оконца едва пробивался свет. Трудно сказать, что хранилось раньше в этих помещениях под церковью, — сейчас они были пусты.

В общем, самый обыкновенный давно заброшенный подвал. И довольно странно было увидеть в нем, как раз посреди второй комнаты, что-то вроде колодца, только весьма мелкого — словно кто-то начал его рыть, а потом надоело, и отбросил прочь лопату.

Мне показалось, Книга толкнула меня в спину, как бы говоря: ну что же ты, Эндимион? Действуй! Прячь меня от глаз людских, пока не случилось худшего и Книгой не овладели темные силы Зла…

И, повинуясь ее зову, я быстро снял с плеч мешок с Книгой. Да, она доставила мне немало трудных минут: принудила бежать из Майнца от доброго мастера Гутенберга; обрекла на холод и голод в долгом пути; на болезнь, которая чуть не свела меня в могилу. Наконец, на то, что многие стали считать меня горбуном…

Однако, несмотря на все беды, я не забывал, что она, эта Книга, ни за что не должна попасть в руки тех, кто захочет использовать во зло силу и знание, какие она может дать человеку…

И потому решил, что ее нужно, наконец, спрятать. Спрятать именно здесь, в этой выемке, похожей на колодец, между Божиим Домом и библиотекой — в помещении, где у входа растет дерево, напоминающее то самое, на котором нашел прибежище Дракон. Но Дракон погиб, то дерево сгорело, а из остатков его ствола голландский умелец Лоренс Кустер вырезал буквы, которые легли в основу типографского шрифта. Мой мастер использовал для печати уже металлический шрифт, и это было ух как здорово!..

Что тут много говорить: можно считать, что мои приключения и злоключения, слава богу, закончились, когда я уложил мешок с Книгой в эту яму и стал засыпать оказавшейся на удивление рыхлой землей — словно она только и ждала прикосновения моих рук. Так зарывают, наверное, в землю семя, от которого ждут всхода…

И тут я услышал голос Теодорика, который звал меня со двора церкви. Обтерев испачканные руки, я вышел к нему, щурясь от яркого дневного света.

Жизнь, я увидел, продолжала идти обычным путем: торговцы шли и ехали со своим товаром; каменщики возводили совсем рядом здание новой библиотеки; мухи вились над кучами мусора; летали редкие в это время года птицы. Ничто не изменилось. И в то же время изменилось многое. Во всяком случае, для меня.

Я сбросил с души тяготившую меня ношу; выполнил, быть может, главное свое предназначение: избавил — надолго ли? — мир от черной тени вселенского Зла; почувствовал себя свободнее. И в то же время ощутил пустоту — как будто потерял часть самого себя.

И тут я вспомнил, что у меня осталось еще одно напоминание об истории с Драконом, а значит, и обо всем, что связано с этим, — осталась частица драконьей шкуры, кусок пергамента, в который тоже вложена неведомая волшебная сила — записная книжица с чудесным образом появившимся моим именем на переплете. И это говорит о том, что она по праву принадлежит мне. И еще о том, что моя история отнюдь не окончена: свиток пергамента еще связывает меня и с прошлым, и с неизвестным будущим. И это не просто листки бумаги — это мой голос… Которого у меня нет…

Дружеская рука коснулась моего плеча; ставшее уже близким и почти родным лицо Теодорика расцвело в улыбке. Я коснулся пальцами футляра у себя на поясе и последовал за монахом через Северные ворота в обитель Святого Иеремии.

Глава 25

Его разбудил поцелуй.

Блейк открыл глаза, Перед этим ему снилась снежная пустыня, и был он там совсем один, а сейчас рядом с ним отец. Как он попал в эту пустыню? Блейк зажмурился, снова раскрыл глаза. Отец никуда не исчезал. Как он плохо выглядит: похудел, круги под глазами. Но все равно от него веет знакомым ароматом табака, привычными теплыми запахами родного дома.

От всего этого к Блейку тоже пришло ощущение тепла. И безопасности. Он повернулся на постели, улегся на бок, улыбнулся… И снова уснул.

Несколько часов спустя он, вздрогнув, проснулся и сразу вспомнил то, что произошло. Во сне или наяву? Он по кусочкам собирал воспоминания… Темные коридоры, круглая комната в башне, страшная женщина в перчатках, желтый плащ Дак… Страх за нее, за себя… Скользкая покатая крыша… Тревожные звуки сирен… Все это сон или правда?.. А отец? Тоже был в сновидении?..

Блейк огляделся. Белые стены, несколько застеленных узких кроватей, и он лежит на такой же — на жесткой простыне, с жесткой подушкой под головой. Рядом стойка с каким-то чавкающим аппаратом, но к Блейку он, кажется, сейчас не подключен.

Значит, он в больнице. Но почему здесь столько народа: мама, папа, Дак, мужчина в белом халате. Он что-то говорит. Блейк прислушался.

— …Ничего страшного, мы сделали полное обследование, перевязали царапины и ссадины… поставили капельницу… — Это Блейк чувствовал по своему запястью. — Сильный удар, — продолжал врач, — пришелся на затылочную часть головы. Но серьезных последствий нет и не будет. Можете не волноваться… Скоро отпустим его домой…

Веки у Блейка отяжелели, но все же он достаточно ясно видел всех членов своей семьи, находившихся у постели: отца, он положил одну руку на плечо Дак, а другой обнимал мать Блейка, которая — он не сразу поверил в это — плакала.

Ему захотелось сказать ей, что не надо плакать, захотелось спросить отца, когда же тот приехал, и спросить у Дак, нашла ли она свой любимый желтый плащ, который он безжалостно скинул с крыши… И много чего еще захотелось ему сказать и спросить, но глаза сами собой закрылись, и он опять уснул.

Еще раз он проснулся от прикосновения ко лбу чьей-то прохладной руки.

— Дак! — услышал он строгий голос матери. — Не беспокой его.

— Дай ему поспать, — сказал отец. — Сон лечит.

Но Дак, видимо, считала иначе.

— Он проснулся! — воскликнула она. — Ему надоело спать! Я хочу ему сообщить, что…

— Дак! — прервала мать. — Не надоедай ему!

— Еще успеешь это сделать дома, — сказал отец.

Дак хотела это сделать раньше.

— Хочу тебе сообщить, — торопясь, пока ее опять не прервали, выпалила она, — что миссис Диана Бентли арестована!

— Дак! — в один голос воскликнули мать и отец.

Блейк шевельнул головой, которая болезненно отозвалась на его движение, и попытался приподняться в постели, но опустился обратно.

— Как? — пробормотал он. — Как это было?.. А как Дак? Кто ее спас?

— Ты! — крикнула сестра. — Ты меня спасал все время! Я слышала из-за двери, как ты…

— Он нам все расскажет сам, — сказала мать. — Когда ему станет немного лучше.

Но остановить Дак было невозможно.

— А еще собака! — воскликнула она. — Нам помогла собака. Ее зовут Алиса. Она лаяла и лаяла все время и собирала людей.

— Да, собака тоже, — согласилась мать. — Собака просто бросалась на ворота библиотеки, а ее хозяин… очень странный человек… указывал на крышу и бормотал что-то непонятное. Но тоже привлек внимание прохожих. И сирена, долгое время работала сирена, и тогда…

— И тогда прибыла полиция, — продолжала Дак. — Они полезли на крышу и сняли оттуда Блейка…

— И освободили тебя, Дак. Но был момент… — У матери дрогнул голос. — Был момент, когда я думала, что эта женщина скинет Блейка с крыши.

— Она хотела это сделать, — припомнил Блейк, и ему снова сделалось страшно. Он взглянул на отца. — А как ты оказался здесь?

— Я собрался ехать к вам, — ответил тот, — еще до того, как все это случилось. Соскучился… мне вас всех не хватало. — Он погладил Дак по голове, с улыбкой взглянул на жену. — И еще я подумал, что, если тут появился наш давний приятель Проспер Маршан, вашей маме нужна серьезная защита. Он слишком много говорит и всегда полон довольно опасными идеями…

— Не говори глупостей при детях, — сказала миссис Уинтерс, улыбаясь.

— Если хотите немного отдохнуть от разговоров, леди и джентльмены, — послышался голос от двери, — то разрешите мне сменить вас.

В дверях стоял высокий седоволосый человек — профессор Джолион Фолл.

— Рад видеть вас снова, мистер Фолл, — сказал отец Блейка.

— И я, мой дружок, и я тоже, — отвечал тот.

— Освобождаем вам место, профессор, — сказала миссис Уинтерс, и родители Блейка ушли, уводя с собой слабо упирающуюся Дак.

— Знаю, о чем ты хотел спросить меня, — проговорил Джолион после нескольких вопросов по поводу самочувствия Блейка. — И отвечу сразу… Да, я тоже был среди охотников за этой редкостной Книгой. И так же, как Диана Бентли, горел желанием заполучить ее в свои руки.

— Она говорила… — припомнил Блейк, — что вы сломали застежку Книги.

— Да, — выдохнул профессор и невольно взглянул на большой палец своей правой руки. — Это правда. И вот…

— Уходи отсюда! — крикнул вдруг Блейк и сам удивился, откуда у него взялись силы для такого громкого возгласа, который был обращен отнюдь не к профессору, а к появившейся в дверях Дак.

Но профессор вступился за нее.

— Не кричи. Твоя сестра имеет полное право присутствовать. Она ведь тоже была участницей всей этой истории.

Дак подошла ближе.

— Расскажите, мистер Фолл, — попросила она. — Все, что вы хотели.

— Да, я очень завидовал тогда Джорджу Салманасару, — сказал профессор виноватым тоном. — Тому, что он первым нашел Книгу с пустыми страницами. Мы были добрыми друзьями с Джорджем, но я решил на собственный страх и риск открыть ее и все испортил. Хотел раньше других узнать, что в ней скрыто, получить силу и мудрость, которую она вроде бы может дать человеку… — Он помолчал и грустным, виноватым голосом добавил: — Я даже вознамерился украсть ее у Джорджа. Вот до чего докатился. Стыжусь до сих пор. А Книга… Она отвергла меня, а мой друг Салманасар вскоре куда-то скрылся и не давал о себе знать до самого последнего времени.

— Миссис Бентли добивалась этой книжки еще больше, чем вы, — сказала Дак.

— Так-то оно так, — ответил профессор, не глядя на нее, — но это не слишком утешает меня.

— Но где она сейчас, профессор? — взволнованно спросил Блейк. — Вы не знаете? После того, как упала с крыши библиотеки.

— Не беспокойся, мальчик, — сказал тот и похлопал его по плечу. — Она ждет тебя, уверен в этом. И если будет нужно, сама даст о себе знать.

— Но где? — повторил Блейк. — И как?

— Доверься ей. Ведь ты теперь ее хранитель. Современный Эндимион. Она избрала тебя.

Блейк с сомнением покачал головой.

— Не знаю… Но почему я?..

И в этот момент в палату вошла медицинская сестра и сказала, что время для посещения больных окончилось.

На прощание профессор Джолион успел сказать Блейку:

— Задай тот же самый вопрос своему отцу. Возможно, он сумеет ответить на него более убедительно.

С этими загадочными словами он удалился, уводя с собою Дак.

Глава 26

Снова Блейк находился в стенах библиотеки колледжа Святого Иеремии, ожидая мать.

— Она задерживается уже на целый час, — недовольно сказал его отец, мистер Кристофер Уинтерс.

— Я привык к этому, — заверил его Блейк. — Давай походим здесь, посмотрим книжки.

— Дорогой мой, — ответил отец, — в прошлые годы я столько уже ходил здесь и так нагляделся на все эти книги…

— А это ты тоже видел, папа? — спросил Блейк, когда они подошли к выходу из библиотечного зала на галерею. Там, под старинными часами, в застекленном и специально освещенном шкафчике находилась одна из главных реликвий библиотеки — манускрипт, переписанный более пятисот лет назад обитавшими в этом здании монахами и украшенный тщательно выполненными рисунками, сохранившими былую яркость красок.

Задавая вопрос отцу, Блейк показывал на большую темно-красную букву «О», с которой начиналась левая страница раскрытой рукописи. Внутри самой буквы был изображен монах в темной рясе, на коленях у которого — крошечная фигурка в желтом, немного вздутом на спине одеянии.

Кристофер Уинтерс улыбнулся.

— Да, — сказал он, — с монахом Теодориком мы старые знакомые. А книгу, в которой он изображен, я не один раз держал в руках, вчитываясь в ее содержание. Что было, поверь мне, совсем нелегко.

— Ты не шутишь? — воскликнул Блейк.

— Какие шутки? Мне она была нужна для работы. Для статьи, которую я собирался писать.

— Расскажи мне, пожалуйста!

— Ну, это довольно сложно…

— А ты расскажи как можно проще, папа!

— Тебе интересно? — с недоверием спросил отец. — Что ж, попробую… Видишь ли, эта фигура в желтом, что на рисунке, почти в точности напоминает такую же на гербе одного немца, жившего в то же время, то есть в середине XV века.

— Какого немца?

— Ты, наверное, не знаешь: его звали Иоганн Гутенберг. Он первым начал печатать книги. И ученые уже много лет удивляются и никак не могут понять, каким образом английский монах мог знать о гербе этого немца, совсем неизвестного тогда никому в Европе. Я тоже пытался внести хоть какую-то ясность в этот вопрос, однако больше всего меня поразило — это было уже немного позднее — другое. Это существо, сидящее на коленях у монаха… оно…

— Оно похоже на меня! — сказал Блейк. — Верно?

— Да… — с удивлением и каким-то страхом произнес отец. — Очень похоже. Такой же мальчишка, как ты, только на спине что-то вроде горба. Но мне кажется: скорее всего, у него что-то привязано там, и он не хочет, чтобы об этом знали другие…

— Ох, не начинай, пожалуйста, опять обременять нас своими догадками, — послышался от двери голос миссис Уинтерс. — Ты однажды уже писал об этом, Кристофер, и никто из ученых мужей тебя не поддержал.

— И все-таки я прав, — сказал он. — Вам еще придется согласиться со мной. Только что именно этот мальчик прячет за спиной, этого мы, боюсь, никогда не узнаем.

Джульет Уинтерс утомленно пожала плечами, Дак хихикнула — у нее были свои соображения насчет поклажи за спиной у мальчика, одетого в почти такой же, как у нее, желтый плащ… Кстати, где он? Кто его подобрал там, куда он упал?..

Когда они уже шли к выходу из библиотеки, отец негромко сказал Блейку:

— Твоя мать не хочет меня слушать, а я, когда работал со старинными рукописями, набрел на историю об одном типографском подмастерье, который путешествовал из континентальной Европы в Оксфорд с какой-то странной Книгой Мудрости за спиной. И думаю, что…

Этот день выдался удивительно теплым для осени, и они решили не слишком торопиться домой, а прогуляться по Оксфорду и поговорить о многом.

Поздним вечером, когда Блейк собирался уже лечь в постель, он услышал легкий шум возле входной двери.

Подбежав и открыв ее, он увидел лежащий у самого порога желтый сверток. Это был плащ его сестры, аккуратно сложенный и перевязанный веревкой. Плащ был сильно испачкан, и Блейк подумал, что Дак вряд ли будет его снова носить. Да и главной причины для этого больше не было: родители окончательно помирились, плащ уже сыграл свою роль. А принимать участие в хождении по книжным подвалам и хранилищам ему тоже едва ли придется.

Когда Блейк развязал и развернул плащ, он увидел лежащую в нем Книгу. Сердце усиленно забилось, он взял ее в руки… Это был «Эндимион Спринг», все еще запечатанный печатью, замешанной на крови из его пальца. Он дотронулся до шрама на пальце, погладил кожаный переплет Книги, в которой собрана мудрость всего мира. Но он не испытывал уверенности, что она будет ему нужна в его жизни, эта Книга. Его даже пугала мысль о том, что в ней… под этим вот обыкновенным переплетом собраны все тайны, вся премудрость Вселенной. Может ли такое быть? В голове вспыхнули строчки:

И еще:

Поднявшись к себе в комнату, он запер дверь и, оставшись один на один с Книгой, снова прикоснулся к переплету, к запирающей его кроваво-красной печати… И печать исчезла, а страницы встрепенулись, словно приглашая к себе.

Очень медленно он раскрыл Книгу…

Послесловие

Книга, которую вы держите в руках, начала зарождаться на свет, когда один мой друг задал мне странный вопрос: «А кто такой Эндимион Спринг, ты не знаешь случайно?»

До той поры Эндимион был для меня в большей степени тень, нежели живое существо; скорее, почти неслышный шепот, чем голос… И я решил забраться в книжные дебри Бодлианской библиотеки в Оксфорде и постараться выяснить, кто же он такой. То, что я смог узнать о нем, поразило меня.

Из одряхлевшей, рассыпающейся книги XVI столетия я узнал одну любопытную, давно позабытую вещь: истинным «отцом» печатного дела в Европе был вовсе не Иоганн Гутенберг, как считают многие, а некто Лоренс Кустер, голландский дровосек и резчик по дереву, кто натолкнулся однажды в лесу под городом Гарлемом на величественный бук, из ствола которого он вырезал для своих внуков несколько букв латинского алфавита. Возвратясь домой, он обнаружил, что древесный сок от кусочков дерева пропитал его буквы и оставил их отпечатки на платке, в который те были завернуты. Это навело его на мысль: отчего бы не начать печатание книг с применением подобных вырезных букв?

К сожалению, среди его знакомых оказался нечестный человек, который, услышав об этой идее, подхватил ее и решил осуществить первым. Этот негодяй выкрал у Кустера не только идею, но также исходные материалы и умчался в германский город Майнц, где с помощью талантливого механика и ювелира Иоганна Гутенберга создал первыйпечатный станок, перейдя с деревянных букв на металлические, что в корне изменило возможности книгопечатания. Имя этого бессовестного ворюги Иоганн Фуст.

Все прочитанное показалось мне довольно интересным. Но правда ли это? Я обратился к другой книге, которая поведала историю совершенно противоположного характера. В ней рассказывалось, что Иоганн Фуст был никакой не вор, а просто весьма деловой человек, вложивший немалые деньги в печатный пресс, изобретенный Гутенбергом. Однако, по неизвестной причине, он внезапно расторгнул свое соглашение с изобретателем пресса и лишил его всех прав на печатные машины и на долю в продукции — как раз в тот момент, когда тот начал издавать Библию, что, судя по всему, должно было окупить все расходы и принести немалую прибыль.

Гутенберг после этого будто бы вообще исчез неизвестно куда, а имя Фуста и его зятя Петера Шеффера сделалось известным во всей Европе…

И тогда я нашел еще одну книгу и узнал из нее, что Фуст никакой не Фуст, а немецкий маг и чародей Фауст, кто продал свою душу Дьяволу в обмен на бессмертие и возможность приобретения великого знания и великой силы. О Фаусте написано множество литературных произведений, в том числе знаменитая пьеса английского драматурга Кристофера Марло «Трагическая история доктора Фауста» (1588 год), которая, как считают историки, способствовала в какой-то мере тому, что печатное дело стали считать порождением Дьявола, а тех, кто им занимался, его пособниками…

Разумеется, я не ограничился знакомством с перечисленными книгами, а прочитал разрозненные заметки типографа XVIII века Маршана, а также захватывающий рассказ об истории печатного пресса, принадлежащий перу некой таинственной личности, кто заставил чуть не весь Лондон поверить в то, что он изгнанник из далекой, неведомой никому страны, а имя его Джордж Салманасар — так звали царя Ассирии в IX веке до нашей эры. И разговаривал этот Салманасар на каком-то придуманном им самим языке…

Я продолжал выискивать — наугад, наудачу — и прочитывать различные книги по этой теме, а внутренний голос твердил мне, что я должен увидеть, почувствовать и найти в них во всех что-то главное, что поможет связать все истории воедино.

И как-то я обратил внимание на забавную, чуть сгорбленную фигурку в желтом одеянии, нарисованную на гербе Гутенберга. Что она означает? Этого никто не мог мне объяснить…

Тогда я решил объяснить все это сам. У меня стали появляться ответы на мои же вопросы, они множились, сменяли друг друга — так вот зародилась книга, которую вы держите в руках.

Мэттью Скелтон

Примечания

1

Священная Римская империя германской нации существовала с 962 по 1806 г. Основана германским королем Оттоном I, который подчинил Северную и Южную Италию (вместе с Римом), Чехию, Бургундию (часть Франции), Нидерланды, земли Швейцарии… Постепенно Империя превратилась в сочетание отдельных независимых княжеств и окончательно распалась в годы Наполеоновских войн.

(обратно)

2

Экслибрис — «из книг» (лат.), книжный знак с именем владельца или рисунком, наклеиваемый обычно на внутренней стороне переплета.

(обратно)

3

Эсквайр — от латинского слова «щитоносец». В Средние века — оруженосец рыцаря. Сейчас часто ставится в официальной переписке после фамилии (вместо слова «мистер» перед фамилией).

(обратно)

4

Английский драматург (1580–1627).

(обратно)

5

Дак (англ. duck) — утка.

(обратно)

6

Вергилий (70–19 гг. до н. э.) — древнеримский поэт. Итальянский поэт Данте в поэме «Божественная комедия» (1321 г.) сделал Вергилия проводником по аду и чистилищу.

(обратно)

7

Римский папа Пий II (1405–1464); известен и как поэт по имени Сильвио Пикколомини.

(обратно)

8

Фрукты и вина не запрещены.

(обратно)

Оглавление

В библиотеке колледжа святого Иеремии. Оксфорд, Англия

Майнц, Германия, 1452

Колледж Святого Иеремии, Оксфорд

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Майнц, весна, 1453

Оксфорд

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

Майнц, Германия, весна, 1453

Оксфорд

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

Майнц, весна, 1453

Оксфорд

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

Оксфорд, лето-зима, 1453

  Глава 25

  Глава 26

Послесловие

*** Примечания ***