— по сравнению с магазином погода на улице казалась мне почти прекрасной, по крайней мере, там пронизывающий холод поддерживал бодрость духа. Так или иначе магазин производил гнетущее впечатление, а ведь в прошлый раз он выглядел аккуратным и свежим. Мне захотелось немедленно уйти, но внезапно окружавшая меня тьма поредела, и я увидел, что старик деловито зажигает свечи.
— Я могу вам что-нибудь показать, сэр? — проскрипел он, приблизившись ко мне с тоненькой свечкой в руке.
Теперь мне удалось рассмотреть его получше.
Его вид произвел на меня неизгладимое впечатление. Я смотрел на него во все глаза, и в мозгу промелькнула мысль о Рембрандте. Кто еще мог прийти в голову при виде причудливых теней на этом опустошенном лице? Мы с легкостью употребляем слово «усталый». Но я никогда раньше не думал, что оно может иметь и такое значение. Непередаваемая, терпеливая изношенность! Провалившиеся глаза казались такими же потухшими, как и камин. А изнуренная хрупкость тщедушного согбенного тела!
В голове крутились слова «пыль и пепел, пыль и пепел».
Как вы, должно быть, помните, в первое посещение меня поразила нетипичная чистота магазина. Мне вдруг пришла в голову странная мысль, что этот старик вобрал в себя всю пыль, которая может скопиться в подобных заведениях. Он и в самом деле, казалось, состоял из пыли и паутины, готовый рассыпаться от одного только прикосновения или дуновения.
Удивительно, что преуспевающие с виду девушки взяли на работу столь странное создание! «Наверное, — подумал я, — он старый слуга, которого они держат из жалости».
— Могу я вам что-нибудь показать, сэр? — повторил старик. Звук его голоса напоминал шелест разорвавшейся паутины; но в нем слышалась странная, почти умоляющая настойчивость, его глаза смотрели на меня уставшим, но в то же время жадным, пожирающим взглядом. И хотя я хотел сразу уйти — меня удручало само присутствие старого бедняги, оно наводило на меня тоску; тем не менее, невольно пробормотав: «Спасибо, я сам посмотрю», — я неожиданно для себя последовал за его тщедушной фигуркой и принялся рассеянно рассматривать различные предметы, которые на время высвечивались в дрожащем огоньке тонкой свечи.
Ледяное безмолвие, нарушаемое лишь усталым шарканьем его домашних туфель, действовало мне на нервы.
— Как холодно сегодня, — осмелился заметить я.
— Холодно, да? Холодно? Да, пожалуй, холодно. — В его бесцветном голосе звучала апатия полнейшего безразличия.
Интересно, сколько лет этот несчастный старик пребывает в столь удрученном состоянии?
— Давно здесь работаете? — спросил я, тупо разглядывая кровать с пологом на четырех столбиках.
— Давно, очень-очень долго, — его ответ был больше похож на вздох, и мне показалось, что время остановилось, оно больше не измерялось днями, неделями, месяцами, годами, а превратилось в вековую усталость, которая тянется бесконечно.
Внезапно я разозлился на старика: он меня угнетал, заражая своей изможденностью и меланхолией.
— Сколько лет, о Боже, сколько лет? — я постарался вложить в свой вопрос как можно больше беспечности и добавил шутливым тоном: — Наверное, пенсия не за горами, да?
Никакого ответа.
В молчании он пересек комнату.
— Оригинальная вещица, — мой гид показал мне причудливую лягушку, которая стояла на полке среди множества других безделушек. Судя по всему, она была сделана из вещества, похожего на нефрит, — по-видимому, из мыльного камня, решил я. Меня привлекла ее необычная форма, и я взял ее из рук старика. Она оказалась странно холодной.
— Забавная штучка, — сказал я. — Сколько?
— Полкроны, сэр, — прошептал старик, заглядывая мне в лицо. И вновь его голос прозвучал не громче шороха пыли, но в глазах появился странный блеск. Напряженное ожидание? Способен ли он испытывать такое чувство?
— Всего полкроны? И только? Я беру, — заявил я. — Не нужно заворачивать. Я положу ее в карман.
Отдавая старику монетку, я невольно коснулся его руки и чуть не вскрикнул. Я уже говорил, что меня поразил необычный холод, исходивший от лягушки, но по сравнению с этой высушенной кожей она была просто теплой! Не могу описать ужаса, который я испытал при вторичном прикосновении. «Бедняга! — подумал я, — он так слаб, ему нельзя находиться в этом безлюдном месте. Непонятно, почему добрые с виду девушки позволяют работать старому больному человеку».
— Спокойной ночи, — попрощался я.
— Спокойной ночи, сэр. Спасибо, сэр, — прошелестел слабый старческий голос, и он закрыл за мной дверь.
Пряча лицо от колючего снега, я повернул голову и увидел его бесплотную, словно тень, фигуру, которая смутно вырисовывалась в свете свечи. Он вплотную прижался к широкому оконному стеклу, и, пока я шел домой, передо мной так и стояли его усталые терпеливые глаза, смотрящие мне вслед.
Я почему-то никак не мог выбросить из головы этого дряхлого старика. Еще долго лежал в постели, пытаясь заснуть, и видел перед собой
