был от головы до пят покрыт прорезиненной простыней. Дежурный одним рывком сдернул ее.
Джилл взглянула на труп.
Она ожидала увидеть мужа. Она слышала, что это ее муж, ей говорили, что это ее муж, но на лице ее не отразилось ничего, кроме крайнего изумления.
— Это не Джек, — сказала она.
— Это не Джек, потому что у Джека была вытатуирована над кадыком крохотная синяя точечка.
— Что? — переспросил Блум.
— Ну, точка такая, — ответила Джилл. — Нечто вроде указателя… для аппарата.
— Какого еще аппарата? — спросил Блум.
Все они внимательно разглядывали шею покойного. Никакой синей точечки, лишь брызги темной засохшей крови и черные следы пороха от выстрела, который снес ему половину лица. А вот синей точечки не было.
— Шесть лет тому назад он проходил курс облучения, — пояснила Джилл. — Ему удаляли небольшую доброкачественную опухоль на голосовых связках. И лечение помогло. А точка… осталась навсегда.
Позднее той же ночью, лежа с Патрицией в постели, Мэтью вдруг заметил, что всякий раз, когда служащий морга сдергивал простыню с трупа, это напоминало ему историю о лебеде.
— Какую еще историю о лебеде? — спросила она.
— Ты не знаешь историю о лебеде? — удивился он.
— Извини. Нет.
— Но каждый знает эту историю.
— Только не я.
— Ты никогда не слышала о том, что на мужских членах часто вытатуировывают слово «лебедь»?
— Нет, — ответила она. — Расскажи.
— Ой, только не сейчас, — сказал он и обнял ее.
— Знаешь, мне так страшно хочется спать, Мэтью… — пробормотала она и зевнула.
— О’кей, — сказал он и отодвинулся. Но в отместку не стал рассказывать ей историю о лебеде.
Глава 2
Тутс говорила Уоррену, что она никогда, ни на секунду, не перестает думать о крэке.[4] Никогда. Ни на секунду. Каждую секунду и минуту своей жизни она думает только о крэке. И что бы она ни делала, чем бы ни занималась, на первом месте в голове у нее всегда крэк. Прошло вот уже четыре месяца с тех пор, как Уоррен похитил ее, а…
— Я тебя не похищал, — буркнул он.
— Ну ладно. Тогда соблазнил, — сказала она.
— Да просто вытащил тебя из дома и усадил в лодку посреди Мексиканского залива, вот и все, — сказал Уоррен.
— Как ни верти, а все туда же выйдешь, — сказала Тутс.
Она опять смотрелась очень даже неплохо. Коротко остриженные светлые волосы, что придавало ей несколько атлетический вид, ровный загар… Нет, ей-Богу, она очень даже неплохо смотрелась.
— Даже во время курса реабилитации всю дорогу думала только о нем.
— Тебе следовало бы сказать им.
— Ой, умоляю! — простонала она. — А для чего мы здесь, как по-твоему, а? Я только и делала, что твердила им одно и то же, как шарманка. И знала: если вдруг перестану говорить, окончательно свихнусь.
Было уже десять минут одиннадцатого утра. Среда, двадцать второе января. Они сидели в офисе Уоррена, одном из тех частных офисов, который использовался еще и под жилье. Огромная комната — здесь можно было бы устроить зал ожидания. Весь третий этаж некогда принадлежал хироманту. Теперь же на двери висела табличка:
«Чамберс, Кили и Лэмб
ЧАСТНЫЕ СЫЩИКИ».
Тутс настаивала, чтоб ее имя было упомянуто первым.
— Дам всегда пропускают вперед, — твердила она.
Гутри настаивал, чтоб первым стояло его имя, учитывая почтенный возраст — почти под шестьдесят.
— По старшинству, — говорил он.
На что Уоррен возражал, что это его имя должно стоять первым, иначе попахивало бы расизмом.
— Черные, знаете ли… теперь к ним другое отношение, — говорил он.
Но Тутс продолжала твердить, что «Кили, Чамберс и Лэмб» звучало бы куда как лучше. И даже Гутри, хоть и нехотя, но все же согласился с ней. Но тем не менее первым на двери красовалось имя Уоррена. К тому же и бизнес шел очень даже неплохо. А ведь это, в конце концов, главное, разве нет? И не важно, в каком порядке значатся имена, совершенно не важно.
Уоррен был не против послушать ее рассуждения о наркотиках. Он считал, что чем больше будет она о них говорить, тем меньше захочется ей попробовать снова. И еще Уоррену казалось, что, если она опять возьмется за свое, он просто умрет. Наверное, он любил ее. Но Тутс, по всей видимости, это просто в голову не приходило.
Они собрались здесь, чтобы решить, с какого бока подступиться к этому делу. Гутри еще не приехал, он никогда не появлялся раньше половины одиннадцатого. Говорил, что любит поспать. И вот они ждали его появления. Не хотели начинать без него, но им не терпелось.
— А отпечатки у него проверили? — спросила Тутс.
— Да. Не местный. Вообще не из нашего штата. Отдали федам, для общей проверки. Провозятся какое-то время.
— Ну а у жены имеются какие-либо мысли на тему того, как этот человек мог завладеть документами ее мужа?
— Да она не слышала голоса мужа с конца апреля.
— А последний раз он откуда звонил?
