быстро таяли таинственные следы. Никос бросился фотографировать их, понимая, однако, что не слишком много информации они из этих снимков добудут.
Потом достал из футляра рацию и вызвал начальника. Рация зашипела и через пару секунд в металлической мембране раздался голос антиномоса Ставроса.
– Ну, что там, Никос?
– Плохо, начальник. – Он помолчал. – Нет. Не плохо. Страшно. Тут надо бы с Афинами связываться.
– Не тяни. Насчет Афин я уже сам решать буду.
– Убийство, начальник. Массовое убийство. И садистское к тому же.
– Массовое? Сколько человек убито? Отец Иоанн жив?
– Жив. А трупов двенадцать. И у всех…
– Погоди. Сейчас вызову бригаду криминалистов из Афин и сразу же к вам. Будь на месте. Понял?
– Так точно, понял. Отбой.
Глава 2
Конференц-зал отеля «Тистл», расположенного на северо-западной окраине гигантского лондонского аэропорта «Хитроу», был почти полон. Новые слушатели все подходили и подходили. Еще бы: на эти два дня были заявлены выступления профессора символогии Джона Лонгдейла, известнейшего воинствующего атеиста, одной из ключевых фигур «Фонда за разум и науку», фигуры, не менее знаменитой, чем сам основатель Фонда Ричард Доукинз. Он всегда был на переднем крае битвы науки с клерикализмом, религией и суеверием, как Доукинз с коллегами представляли себе и другим свою деятельность.
«Разрушитель святынь» – так окрестили Лонгдейла падкие на хлесткие эпитеты репортеры. Впрочем, так оно и было. Он не раз разоблачал как подделку многие религиозные тексты и якобы происшедшие чудесные события – от первых веков христианства до Возрождения, века Просвещения и вплоть до наших дней. Тем более необычной и чрезвычайно интересной представлялась тема двухдневного доклада Лонгдейла: посвящалась она Иммануилу Великовскому, одному из отцов «новой хронологии», который искал доказательства космических катаклизмов в священных книгах разных религий, но в первую очередь – в Библии.
Зал, уже заполненный слушателями, нетерпеливо гудел. Техник настраивал проектор, подключенный к ноутбуку на столе докладчика; сам Лонгдейл стоял за краешком открытого занавеса, изредка выглядывая, чтобы бросить взгляд на аудиторию. Профессор был классическим, почти «киношным» образцом представителя академических кругов безалаберных и свободолюбивых 60-х: джинсы, твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях, длинные, до плеч, волосы, и нечто среднее между бородой и небритостью.
Техник, наконец, справился с проектором, и на экране появилось худощавое с типично еврейскими чертами лицо в толстых очках: Иммануил Великовский. На сцену вышел ведущий, который поздоровался с присутствующими и возвестил:
– Дамы и господа! Достопочтенный докладчик сегодняшнего и завтрашнего вечеров, профессор Джон Лонгдейл! – после этих слов ведущий зааплодировал, приглашая зал присоединиться к нему.
Зал не замедлил откликнуться. Кто-то хлопал в ладоши сидя, кто-то уже встал, кто-то колотил ладонями по подлокотникам кресел… Что было неудивительно: подавляющее большинство присутствующих принадлежало к постоянным участникам антихристианских тусовок и демонстраций, представителям сексуальных меньшинств, убежденным, что костры инквизиции еще не погасли до конца, женоподобным юношам и старцам, и, конечно, мускулистым леди с армейскими прическами. На многих были майки с надписью «In Science We Trust!»[4] Это были страстные поклонники Доукинза, Лонгдейла, растущая армия борцов с «опиумом для народа», не гнушавшихся, однако, понюшки кокаина а то и пары затяжек крэка.
Лонгдейл улыбался. Все это было настолько привычно, что он сразу почувствовал себя в родной стихии и понял: сегодня все пройдет на «ура».
В огнях юпитеров он шагнул на сцену и поднял руки над головой в успокаивающем жесте: «Спасибо! Достаточно! Благодарю вас! Спасибо!»
Сейчас почти весь зал приветствовал его стоя. Почти, но не весь. Кто-то был занят тем, что рылся в своих сумках и студенческих наплечных рюкзачках, лежавших у них на коленях. Однако на некоторых лицах из числа сидевших виднелась гримаса если не брезгливости, то, во всяком случае, отторжения.
Лонгдейл автоматически выловил эти лица, зная, что задача его сразить и победить именно их: скептиков, «непереубедимых». Священников, однако, среди них не было. Жаль. Этих он особенно любил «размазывать по стене».
– Благодарю вас, леди и джентльмены! – уже вслух, подойдя к микрофону, бархатным баритоном проговорил Лонгдейл. Он демонстративно посмотрел на часы. – Думаю, нам пора начинать. Спасибо всем еще раз, и прошу садиться.
Слушатели, все еще гудя и переговариваясь, устроились на своих местах.
– Итак!.. – он вскинул руку к экрану. – Иммануил Великовский. Почему я говорю о Великовском, спросите вы? Ведь союзником для нас, убежденных атеистов, он никогда не был, верно? Увы, увы, увы… Но он был человеком,
