Если мы отложим полет иа несколько дней, то наткнемся в пути на облако В-36, а это — верная гибель. Значит, лететь надо либо через восемнадцать часов, либо через двадцать дней, когда нам уже не будет угрожать встреча со смертоносным облаком.— А разве нельзя отклониться от курса?— Нет, тогда нужно подняться по нормали к орбите планеты, а это связано со значительной потерей скорости. Мы прилетим на двадцать дней позже срока, не говоря уж о дополнительном риске. А вы представляете себе, что значит опоздать на двадцать дней?— Знаю! — крикнул врач. — На Земле каждый час умирает всреднем тридцать тысяч человек. Вы это уже неоднократно повторяли. Но что я могу сделать? Разве моя вина, что вспыхнула эпидемия?— Замолчите!— И не подумаю! Вы сами интересовались моим мнением.Лагерссон повернулся к нему спиной. Опустив голову, он расхаживал по кругу вдоль стенки корабля, то и дело в ярости ударяя рукой по обшивке.— Хорошо, попробуем сократить дневной рацион вдвое, — сказал он.— Ничего не получится, Арне, — спокойно заметил Фултон. — Ты уже дважды снижал норму, да к тому же у нас осталось всего несколько килограммов концентрата.— Значит, надо вылить шестьдесят четыре литра воды!— Арне, — в голосе Фултона послышались мрачные ноты. — Посмотри, сколько у нас осталось воды. Нам и так приходится беречь каждую каплю. Еще раз урезать запас воды и кислорода — значит, обречь полет на верную неудачу.— Ума не приложу, что делать, — пробормотал Лагерссон. Он в отчаянии поглядел вокруг. — Неужели на корабле ничего больше нельзя убрать?В командирской рубке были сняты все пульты, часть рубильников была заменена пробками. Все приборы, но вмонтированные в корпус, были выброшены.— Проклятый корабль! — крикнул Лагерссон. — Цельнокроеное чудище! Ничего нельзя демонтировать, подточить, вырезать. Будь ты проклят!Он, словно зверь в клетке, заметался по салону, потом вдруг замер и бессильно прислонился к стене.Его взгляд упал на Ирину, на ее густые длинные ззолосы. Он представил себе, как острые ножницы срезают тонкие пряди, одну за другой… Нет, это не выход из положения. Даже если обрить всех наголо, больше двухсот-трехсот граммов не наберется. Но туманная мысль о ножницах вызвала у Лагерссона страшную, но заманчивую картину… В голове звучали жестокие слова: «Смажь мылом. Если и тогда не поможет, придется расстаться с пальцем».— Доктор, — обратился он к Паульсену.— Слушаю, командир.— Доктор… — Лагерссон умолк в нерентителыюстп и дрожащей рукой потер подбородок. — Доктор, сколько весит человеческая рука?Паульсен вздрогнул.— По-разному, — негромко сказал он. — В среднем три-четыре килограмма.Лагерссон не сумел сдержать довольной ухмылки.— Боюсь, что нам понадобится ваше содействие, доктор.Паульсен бросил на остальных умоляющий взгляд, словно взывая о помощи.— Вы в состоянии сделать двадцать ампутаций?Доктор гневно пожал плечами.— Я спрашиваю, вы можете это сделать?— Разумеется, могу, но в такой ситуации я никогда этогоне сделаю!— А я говорю — сделаете! — рявкнул Лагерссон. Он выхватил лучевой пистолет и навел его на Паульсена. Тот невольно отступил назад.— Вы не имеете права меня принуждать! Повторяю, я никогда на это не пойду!— Послушайте, Паульсен, — умоляюще сказал Лагерссон, — я нашел последние шестьдесят четыре килограмма. Ваша задача — убрать их с корабля. Если вы откажетесь, я вынужден буду прибегнуть к силе.— Господи, кто вы — чудовище или авантюрист, ищущий дешевой славы? — воскликнул Паульсен. — Вы что думаете, вам по возвращении памятник поставят? Да за такие художества вас судить будут…— Ну, хватит! — прервал его Лагерссон. Фултон, Алексей и Ирина направились было к нему.— Ни с места! — крикнул Лагерссон.— Вы слышите? — сказал Паульсен. — Он сошел с ума, он хочет отрезать руку каждому из вас!Ирина побледнела и невольно прижалась к Алексею. Лагерссон снова вскинул лучевой пистолет.— Послушайте, люди, — усталым голосом произнес он. — Послушайте меня, друзья… не знаю уж как вас называть… Возможно, я и в самом деле немного не в себе. А, возможно, доктор прав, и я действительно ищу славы либо… крупных неприятностей. Но все это пустые разговоры, и мы только зря теряем драгоценное время. Поймите, «Ибису» опасность не грозит. Вашей жизни тоже. Если бы речь шла только об опоздании на двадцать дней, проблема решалась бы очень просто: немного гимнастики, чуть меньше калорий, и мы преспокойно взлетели бы с этого проклятого Титана. Но вы же знаете, что сейчас любое промедление смерти подобно — на карту поставлена жизнь миллионов людей. Я знаю, от вас требуется беспримерное самопожертвование. Вы можете настаивать, чтобы я пожертвовал собой. Но это несправедливо. Почему именно я, а не кто-либо другой? — Он помолчал. — Даю вам полчаса на размышление; я изрядно поломал голову, теперь ваша очередь. Если вы не хотите жертвовать рукой, найдите способ убрать лишние шестьдесят
