обвинение в том, что смотрел сквозь пальцы на проявления «крайностей», допускавшихся гестаповцами и эсэсовцами.
— В то время, когда я был непосредственно связан с гестапо, такие эксцессы имели место, как я уже открыто заявлял, — сказал он. — Чтобы виновные после этого понесли наказание, следовало, само собой, сначала установить факт нарушения. Меры воздействия применялись. Должностные лица знали, что, если они будут допускать подобные вещи, они рискуют быть наказанными. Наказаны были многие. Как дело обстояло потом, я сказать не могу.
Он признал свою роль в перевооружении Германии:
— Разумеется, мы перевооружались. Я сожалею только, что мы не вооружились лучше. Да, я смотрел на договоры, как на клочки туалетной бумаги. Естественно, я хотел сделать Германию великой.
Для него это был суд не только над нацистскими руководителями, но и над самой Германией. Свои действия он объяснял чувствами патриотизма и верности Гитлеру. Что касается нежелания Гитлера прислушиваться к его советам или к советам генералов, он заметил:
— Каким же образом будет управляться государство, если перед или во время войны, решение о которой принимают его руководители, каждый генерал будет сам решать, сражаться ему или нет, отправится его армейский корпус воевать или останется дома… Тогда это право следует предоставить также и всем рядовым солдатам. Возможно, это будет способ избежать войн в будущем — если спрашивать каждого солдата, хочет он вернуться домой или нет. Возможно — но только не в «фюрерском» государстве.
Наконец его дача показаний завершилась, и уставший от долгого напряжения Геринг вернулся в камеру, попросив, чтобы свет через оконце, которым она освещалась, был приглушен, и «предался размышлениям о своей судьбе… и своей роли в истории», — как написал впоследствии Гилберт.
Союзники были немало обеспокоены эффектом, который произвело выступление Геринга. В их числе был известный английский юрист сэр Норман (позднее лорд) Биркетт, который должен был замещать лорда-судью Лоуренса. Он вел записи во время процесса и в связи с этим отметил:
«Геринг — это человек, который сейчас реально завладел процессом, и, что весьма примечательно, он добился этого, не сказав на публике ни слова до того момента, как встал на место для дачи показаний. Это сам по себе замечательный успех, который проливает свет на многое из того, что было скрыто в последние несколько лет. При этом он сам был очень сосредоточен, когда предъявляемые суду свидетельства требовали внимания, и засыпал, как ребенок, когда они не представляли для него интереса. Совершенно очевидно, что на скамье подсудимых оказалась личность выдающихся, хотя и направленных, как видно, во зло качеств».
Биркетт с удивлением открыл, что ни один из его коллег не ожидал обнаружить у Геринга такие интеллект и находчивость.
«Никто, похоже, не был вполне готов столкнуться с его обширными способностями и познаниями, — написал он, — с таким пониманием всех деталей захваченных документов и совершенным владением ими. Было очевидно, что он изучал их с большой тщательностью и прекрасно разбирался во всех вопросах, что может иметь для процесса опасные последствия».
Он так охарактеризовал Геринга на этой стадии суда:
«Вежливый, проницательный, находчивый и блистающий острым умом, он быстро уловил ситуацию, и с ростом его уверенности в себе его искусство выступать становилось все более очевидным. Его самообладание также достойно упоминания, и ко всем остальным своим качествам он добавил резонирующие тона низкого голоса, а также сдержанное, но выразительное использование жеста».
Биркетт просто отдал должное тому, чему он был свидетелем, при этом его беспокойство, сквозящее между строк, очевидно. Никому из союзников не хотелось, чтобы Геринг покинул зал суда героем, и теперь все свои чаяния они связывали с главным обвинителем от Соединенных Штатов судьей Робертом Джексоном. Уж он-то поставит его на место!
Однако этого не произошло. Те, кто следил за поединком между главным американским обвинителем и главным из оставшихся в живых лидеров германского рейха, который в основном сам вел свою защиту, вскоре с чувством неловкости пришли к выводу, что американец явно не «тянул». Судья Джексон не соответствовал уровню Германа Геринга. Джексон не только не читал краткого письменного изложения дела и не «подучил» дома историю Германии. Он слабо знал факты, которыми пытался оперировать. Он неоднократно давал Герингу возможность поправлять себя — что тот делал с иронично-почтительной готовностью и безграничной учтивостью. Его вопросы были составлены так, что Геринг время от времени мог пускаться в долгие рассуждения, и его было трудно остановить.
Вскоре Джексон начал раздражаться, совсем запутался и Геринг устроил настоящее шоу, стараясь помочь ему. Из перекрестного допроса, от которого столь многого ожидали, выяснилось только, что Геринг делал все что мог ради сохранения мира,
