они сами проносили на завод листовки. Тогда гитлеровцы стали проводить усиленный обыск всех, кто шёл на завод. Дальше рисковать было опасно.
— Что нам предпринять? — говорил отец Александру Никифоровичу на следующий день, когда тот зашёл за ним. — Что? Ведь после листовок люди воспрянули духом!..
Но взрослые ничего не придумали. Придумала Люся. Иногда она носила на завод отцу обед. Обед не ахти какой — каша там или картошка в кастрюльке. Охранники к Люсе хотя и привыкли, но почти каждый раз обыскивали её довольно тщательно.
Так было и на этот раз. Полицай презрительно выплюнул окурок и спросил:
— Что несёшь?
— Обед отцу, дяденька, — ответила спокойно Люся. — Посмотрите. — И она раскрыла корзину. — В кастрюльке каша, а вот хлебушек. Больше ничего нет.
В корзинке действительно больше ничего не было.
Полицай пошарил в карманах — кроме двух цветных стёклышек, тоже ничего не нашёл.
— Ну, иди! — грубо сказал он. — Болтаются тут всякие.
Люся облегчённо вздохнула и направилась в цех, где работал её отец.
Перерыв только начался. Николай Евстафьевич удивился: ведь сегодня обед он взял с собой.
— Что случилось, Люся? — взволнованно спросил он.
— А ничего. Кашу вот принесла, — и тихонько добавила: — На дне кастрюли…
На дне кастрюли в целлофановой бумаге лежала пачка листовок. И что потом ни делали гитлеровцы — листовки регулярно появлялись на заводе.
А Александр Никифорович при каждой встрече как бы в шутку говорил:
— Вкусная, дочка, каша и сытная. Очень! Полкастрюльки, а почти весь завод сыт. Ещё и другим перепадает… Вот уж поистине ты кормилица наша.
Смелость, находчивость не раз выручали Люсю. И не только её, а и тех людей, которым она передавала листовки, документы, оружие.
Однажды вечером отец сказал ей.
— Завтра, дочка, отнесёшь вот эти документы и листовки Александру Никифоровичу. Он тебя будет ждать на мосту в 3 часа дня. К нам зайти он не успеет.
И вот Люся идёт по набережной. Затем поворачивает к улице Красноармейской. Так ближе. Уже и мост виден. Сейчас она встретит Александра Никифоровича и всё передаст. А вот и он идёт. Люся ускоряет шаг, но тут же замечает: в шагах в пятидесяти за Александром Никифоровичем идёт фашистский патруль.
Что делать? Сейчас они встретятся. Передать она не сможет — это ясно. Фашисты заметят и сразу же арестуют. А не передать — нельзя. Ведь эти документы нужны людям. Что делать? Что? Бешено колотится сердце, в голове один за другим созревают планы. Но они совершенно не реальны… Ага… Люся ставит корзинку на землю: у неё расплелась косичка. Левая. Надо ведь заплести её. Нехорошо, когда девчонка неаккуратная.
Александр Никифорович понял: опасность. Остановиться нельзя. Проходит мимо неё и в это же время слышит шёпот:
— На Фабричной, третье дерево… третье дерево.
«Фабричная, третье дерево», — повторил мысленно Александр Никифорович и прошёл дальше.
Потом, на Фабричной улице, он без всякого труда находит третье дерево — невысокую кучерявую липку, а под ней закопанные в земле документы и листовки.
В тот же день, как и было решено подпольным комитетом, пленные красноармейцы, получив документы, беспрепятственно покинули Минск и направились в партизанский отряд.
Так шёл день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем, пока провокатор не выдал семью Герасименко. Это случилось 26 декабря 1942 года…
* * *
Уже третьи сутки Григорий Смоляр, секретарь подпольного райкома партии, действовавшего в районе гетто, уходил от погони. На квартире, где он жил, фашисты устроили засаду, но старушка-соседка успела предупредить. Пришлось вернуться. Но куда идти? Есть ещё явочная квартира — в районе Червеньского рынка, да скоро 9 часов — полицейский час. Не успеть! Оставалось одно — забраться в подвал какого-нибудь разрушенного дома и там скоротать до утра время. Не впервой. Правда, холодно — на дворе декабрь, но что поделаешь.
Вторую ночь тоже пришлось коротать в подвале. На явочной квартире, на которую он рассчитывал, ему грозила опасность. Об этом говорил условный сигнал — на подоконнике не было цветов.
Надо что-то предпринимать, что-то решать.
Был ещё один адрес — улица Немига, дом 25, квартира 23. Спросить: «Тут живёт Люся?». Но его предупредили: этот адрес на самый крайний случай, когда уже нет никакого выхода. Иного выхода у Смоляра не было.
Дверь открыла невысокая девочка с косичками.
— Вам кого? — спросила.
— Тут живёт Люся?
— Да, это я, проходите, — Люся улыбнулась. — Только сейчас никого нет. — Мама ушла в город, а папа на работе.
— Ничего… Я немного отдохну, да вот побриться бы мне, — и Григорий показал на свою бороду.
Люся быстро согрела воды, приготовила бритву. За трое суток Григорий Смоляр основательно зарос. Вскоре вернулся Николай Евстафьевич.
— А, товарищ Скромный! Здравствуй!
Потом