земли, он был крупнейшим в Гватемале поставщиком ценных пород леса и абаки[4] и славился на всю Южную Америку жестоким обращением с батраками. Пока компания забрасывала на гватемальскую землю интервентов, Орральде помогал ей изнутри: навербовав уголовный сброд и вооружив его за свой счет, он ловил профсоюзных деятелей, коммунистов, сторонников земельной реформы, друзей бежавшего из страны президента Арбенса и подвергал их зверским пыткам. Поговаривали, что Орральде во время одной из своих карательных вылазок попал в руки партизан.
И вот теперь полковник Леон узнаёт в схваченном мальчишке сына Орральде.
— Вы не ошибаетесь, полковник Леон? — настороженно спросил Фоджер.
— Бог мой, Генри... Когда-то я был своим человеком в доме Орральде. Мальчишка лип ко мне.
Хусто, ты узнаешь своего доброго старого вор... вор...— полковник звучно икнул и закончил: — ворчуна?
— Конечно, я узнаю вас, дон Леон, — быстро заговорил мальчишка на чистом испанском языке. — Вы выкладывали занятные истории. А помните, — у отца были часы со странным боем... Будто ягуар мурлычет… Я все просил вас: «Дон Леон, пусть он ещё раз заревет...»
— Верно, — заулыбался полковник. — Часы висели против портрета предка этого упрямца Орральде. Я объяснял ему, как неприлично ягуару реветь на предка. Но он ни за что не соглашался перевесить часы или портрет... Так и окочурился, — полковник поднял вверх палец, — но не перевесил.
— Что вы говорите, дон Леон! — закричал мальчик. — Почему окочурился?
— Полковник ошибся, — мягко поправил его Фоджер.
— Ош... ошибся, — закивал полковник Леон. — Не окочурился, а попал к красным, что для него один черт.
Мальчику стало явно плохо. Он силился что-то сказать, но это походило на всхлипывание. По знаку Фоджера, капитан усадил Хусто в кресло и налил ему стакан вина, разбавив водой.
Через несколько минут Хусто пришел в себя и рассказал, как он очутился в Пуэрто — за много миль от отцовского поместья. Дон Орральде ушел со своими людьми два месяца назад и больше не появлялся. Батраки разбегались, уходили партизанить. Хусто остался в семье старшим, вот он и решил отправиться на поиски отца. И добрался до порта.
— Партизан встречал? — отрывисто спросил Фоджер.
Какие-то люди остановили Хусто на берегу Рио Дульсе. Но, узнав, что он разыскивает отца, отпустили. Он не знает, кто они были.
— Это совпадает с нашими сведениями, — кивнул Фоджер. — Кажется, лесной радист не надувает нас. Пусть бык меня проткнет рогами, если мальчишку задержал не отряд Красного Кондора. Согласны, полковник?
— К черту... политику! — огрызнулся Леон. — Я встретил друга детства... Сына друга детства… Друга сына, сына друга...
Капитан раздвинул настенную штору, за которой открылась большая карта Атлантического побережья Гватемалы. Он провел тонко заточенным карандашом легкую пунктирную линию из Пуэрто-Барриоса к ближнему порту Ливингстону и от него — к устью Рио Дульсе.
— Это могло быть здесь.
— Возьмите южнее, — посоветовал Фоджер и обернулся к Хусто. — А в отель ты зачем забрел?
— Я был голоден, — признался Хусто. — А здесь светились огни и люди пели. В дороге я вымазался — не лезть же мне с неумытой ватрушкой в холл. Искал умывальник, а меня как раз и зацапал сеньор офицер.
Фоджер подошел к карте, задумчиво побарабанил по ней и порывистым движением задернул штору.
— Ну, ну, приляг на диван, Хусто, — предложил он. — Тебе нужен отдых.
Фоджер что-то шепнул капитану, и тот вышел. Словно прогуливаясь по комнате, американец передвинул торшер[5] так, что свет не падал на мальчика, придвинул кресло к дивану и уселся, заслонив своей широкой спиной Хусто. Офицеры вернулись к карточному столу. Полковник Леон подремывал.
Капитан вошел вместе с горничной. Фоджер при виде Каталины встрепенулся и вкрадчиво спросил:
— Ты кого-нибудь ждешь, сеньорита?
— Жду, сеньор.
— Кого же? Каталина присела.
— Сна, сеньор! За день до того набегаешься, до того набегаешься, что всех постояльцев хочется взашей вытолкать.
— Ты умная девчонка, — грубо сказал Фоджер, — только не лги. Ты знаешь этого парня?
Он отодвинулся и приоткрыл абажур торшера. Яркий свет, правда, слегка смягченный голубоватым плафоном, разлился по лицу Хусто. Мальчик лежал с открытыми глазами и равнодушно смотрел на Каталину.
Фоджер так и впился в лицо маленькой горничной. Она, казалось, с любопытством поглядывала на Хусто, потом кокетливым движением поправила лепесток в волосах и вдруг звонко рассмеялась:
— Ну и глазищи у него. Как у нашего мула.
Хусто приподнялся на диване:
— Велите ей заткнуть глотку, сеньор офицер. Отец не позволял прислуге так говорить с нами…
Полковник проснулся:
— Верно! — закричал он.— Мой друг Орральде не терпел, когда слуги фамильярничают. Но этой девочке можно. Она знает песни!
