переутомились, Фоджер, — мягко сказал другой офицер, в щеголеватой капитанской форме. — Поверьте, гватемальцы лучше знают гватемальцев.
Он потянулся к шнурку звонка, чтобы вызвать прислугу отеля. Не прошло минуты, как легкой и упругой походкой в комнату даже не вошла, а впорхнула девочка-подросток, черноволосая, в накрахмаленном переднике. В ее густых волосах сверкал ослепительной белизны лепесток орхидеи; казалось, он словно упал с воздушного корня на эту темную головку, да так и остался лежать.
— Уберите стекло, сеньорита, — распорядился щеголеватый капитан. — В отеле есть посторонние?
— Как будто нет, сеньор капитан. — И, подбирая осколки на поднос, лукаво спросила: — Сеньор капитан боится посторонних?
— Приберегите свои дерзости для дружка, Каталина, — одернул ее капитан.
— Отель не мешает проверить, — заметил Фоджер.
— Слушаюсь, шеф.
Капитан бесшумно вышел. Каталина собиралась выскользнуть за ним, но Фоджер ее остановил:
— Тебя зовут Каталина?
— У меня есть и другие имена, — задорно тряхнула головой девочка. — Друзья прозвали меня Москит — это за язычок, сеньор, а отец — Певуньей. Я могу уйти?
— Ты из Пуэрто?
— Когда-то я жила здесь, — девочка что-то вспомнила, легкая тень пробежала по ее лицу, — ну, а потом меня взяла на работу Ла Фрутера...[2] Виновата, сеньор, Юнайтед фрут компани.
— Каталина, ты слышала что-нибудь о партизанах под Пуэрто?
— Э, нет. Я протестую, — полковник Леон, точно защищаясь, поднял вверх руку. — С прелестной сеньоритой у нас не ведут деловых разговоров, Фоджер. Я хочу услышать от сеньориты песню, а не басню про партизан,которые преследуют вас во сне и наяву.
— Я пою только для самых близких друзей, — отозвалась Каталина. — Я больше не нужна сеньорам офицерам?
— Ступай, — сказал Фоджер и, когда дверь за Каталиной закрылась, отрывисто и почти грубо бросил: — Полковник Леон, если вы хотите заниматься песнями, а не ликвидацией партизан, я откомандирую вас обратно в столицу.
— До чего же вы, американцы, бизнесмены, — поморщился полковник. — Даже за виски вы не можете отрешиться от дела...
— Не приди мы сюда, вам пришлось бы туго, полковник, — отрубил Фоджер. — Висеть бы вам на дереве...
— Бросьте это! — Леон взвизгнул. — К черту воспоминания! Всякие!
Он залпом осушил бокал и налил себе снова.
Четверо офицеров, игравших в покер за маленьким столиком у окна, на секунду оторвались от карт, и старший сказал:
— Не вылакайте все, Леон. Оставьте и на нашу долю. Кажется, у меня колор-стрит,[3] сеньоры.
Распахнулась дверь, и капитан втолкнул в комнату мальчишку.
Мальчишка был гибок и костляв. Парусиновые штаны и такая же куртка с застежкой-«молнией» болтались на нем свободно. Как видно, он устал до изнеможения и еле держался на ногах. Лицо его — смуглое и чеканное лицо потомка испанских переселенцев — в эту секунду побелело, а живые черные глаза смотрели тускло. Он прислонился к стене и задышал быстро, словно ему не хватало воздуха.
Игроки бросили карты, Фоджер взглядом потребовал у капитана объяснений. Тот подтолкнул мальчишку поближе к свету и скупо сообщил:
— Я заглянул в книгу постояльцев — ничего нового. Осмотрел холл — там только наши. Иду по коридору — тень отделилась от портьеры. Решил — померещилось. В полумраке чего только не почудится. И вот налетаю на этого сеньоришку — стучался в двери к прислуге… или просто стоял. Парень еле на ногах держится. Молчит.
Фоджер о чем-то раздумывал, всматриваясь в мальчишку.
— Он сейчас заговорит, — произнес, наконец, Фоджер. — Как ты попал сюда? Откуда ты?
Мальчишка молчал. Казалось, он не слышал. Фоджер задал тот же вопрос на английском языке.
Ответа не было.
— Ты не говоришь ни по-испански, ни по-английски, — сказал Фоджер. — А этот язык тебе понятен?
Он вынул из кармана пистолет и взвел курок.
— Подождите, Генри, — вмешался полковник. — Я люблю иметь дело с такими орешками. Оставьте его мне.
Он сделал глоток, пошатываясь подошел поближе — и вдруг схватил мальчика за непокорный вихор.
— Вверх, вниз, — ритмично командовал полковник, заставляя мальчишку вертеть головой. — Влево, вправо. Еще десяток таких маршей —и цыпленок нам все скажет.
— Отличная школа, — кивнул Фоджер.
— Мерзость какая-то, — вполголоса заметил капитан. — И это мужчины?
Фоджер бросил на капитана быстрый взгляд.
— А что, если этот орешек партизанский?
— Вверх, вниз, — отсчитывал Леон. — Вам всюду мерещатся пар... партизаны. Генри... Влево, вправо... Между прочим, у парня лицо благородного проис… происхождения...
Полковник так же неожиданно оставил мальчишку, как и схватил его. Он отступил на шаг и пробормотал:
— Пусть меня бык забодает, если это не сын дона Орральде.
Имя помещика Орральде было известным. Владелец сотен гектаров плодородной гватемальской
