Ночное небо было усыпано звёздами — среди звёзд сияли сиренево-зелёные полосы. По всему горизонту торчали чёрные ёлочки. Тундра дремала под снежным одеялом. Припорошенный снегом, лежал громадный череп с длинными изогнутыми бивнями.
Зашелестели копытца оленей, тянувших за собой нарты1. В них сидело несколько человек в мешковатых одеждах из оленьей шкуры. То были самоеды. Прирождённые кочевники севера, умелые охотники. Полозья саней оставляли по себе два тонких следа на снегу. Упряжка подъехала к высокому чуму — круглой, сужающейся кверху палатке. Её верхушка, где скрещивались кончики прутьев, светилась, пуская тонкую струйку дыма.
Самоеды зашли в тёплый чум. В центре пылал очаг. Сидело много народу, со всех сторон от костра. Дети и взрослые — все с нетерпением и трепетом глядели на пожилого мужчину в оленьем капюшоне, который стоял вдали напротив входа. На нём была узорчатая одежда с цветными лоскутами и блестящими подвесками. Новоприбывшие присели возле очага.
Кудесник в пёстрой малице2 принялся колотить в бубен. Он потихоньку пошёл вокруг огня. Пошёл быстрее. Заколотил сильней и громче. Обойдя семь раз, он встал — и вдруг затрясся и задёргался, зажмурив очи. Кто-то из самоедов крикнул ему на своём языке: «Скажи! Пришло время?!». Шаман открыл глаза и воскликнул: «Дай нож!».
Ему подали длинное лезвие с рукоятью. Кудесник взял — и воткнул его себе в живот! Дико скорчившись, он вгонял нож вглубь своего чрева — пока из спины не вылезло сверкающее остриё. Шаман вздрогнул, захлопнул глаза и свалился на колени, голова упала на грудь.
…
Одинокий северный городок спал. На его тёмных заснеженных улочках витала беспробудная тишина. Не лился свет из окон избушек. И всё же, светилось одно окошко — окошко корчмы.
Здесь было светло. За столами шумели местные промышленники, пили мёд, со стуком бросали кости — баловались зернью3. За одним из столиков сидели двое: один в серой шубе из оленя, а другой молодой, лохматый и с длинной бородой, в лисьей шапке. Первый был лет сорока пяти — человек уже бывалый, с волосами иссиня-чёрными, с тонкой бородкой, и с лицом плоским и вытянутым — похожий на самоеда.
— Я недавно воротился из Обдорска. Ехал долго! Всё бесконечная тундра с болотами и кочками, — сказал Дружина. — Сам я с Печоры, с малых лет в море студёное хожу на промыслы, к дальним местечкам. А ты откуда?
— Из Ярославля, — хмуро бросил Софрон.
— Как тебя сюда занесло?
— Долго рассказывать, — лицо бородатого молодца было угрюмым и неласковым. — Будь проклята эта Мангазея!
— Что с тобой, ей Богу? — сочувственно спросил бывалый промышленник. Он достал с лавки мешочек и положил его на стол. Рядом валялась пара серебряных копеек с оттиснутой надписью: «Борис Фёдорович». Дружина развязал мешочек — показалась гора красных ягодок. — На вот, поешь! Может получшает. Расскажешь заодно обо всём!
Софрон отхлебнул мёд из деревянной чаши, и набрал рукой горсть спелых ягод:
— Я достал сокровище, — сказал он, тяжко вздохнув, и поставил чашу перед собой.
— Десяток сороков соболиных?
— Нет, — устало ответил Софрон. — Мне от этого сокровища беда пришла. В нём проклятие дьявольское!
— Что ж это? — Дружина с изумлением нахмурился.
Вдруг, к товарищам подбежал узкоглазый мужичок в шубе и поставил руки на столик. Видно, прибыл с улицы — от него веяло холодом. Он встревоженно произнёс, с каким-то странным говором:
— Идём за мной! Идём на башню! Там, за стеною… надо видеть!
…
Кудесник, полуживой, склонился возле костра. Все собравшиеся замерли в ожидании. Он открыл глаза. И ловко вынул лезвие из живота, отдав его одному из сидевших. Шаман был цел и невредим. Он громко воскликнул: «Хозяйка Земли сказала — время пришло!». Самоеды ахнули — все зашумели и залепетали, что-то взволнованно обсуждая.
Покров чума приподнялся. Оттуда на ночной мороз вышли несколько охотников. Поодаль топтались, пофыркивая, серые олени. Охотники впрягли их в нарты, уселись и понеслись вперёд. Впереди, на горизонте, вздымался тёмный холм. На том холме темнел, обёрнутый бревенчатой стеной, город Мангазея — оплот русских в далёком заледенелом краю на северо-востоке от Уральских гор.
…
Мужичок, Дружина и Софрон торопливо шли по безлюдной улочке, в сторону ворот.
— Это наш толмач4, крещёный самоед, Матвейка, — объяснял Дружина молодому товарищу. — Таких, как мы с ним, кто самоедское наречие знает, тут немного — как бы не мы одни!
Впереди показалась невысокая деревянная башня. В ней были запертые ворота.
— Надо наверх! — позвал толмач Матвейка.
Товарищи, вслед за ним, поднялись на крышу башни. Оказались на площадке под навесом. Дружина, прищурившись, взглянул на горизонт — вдали, за стенами города, средь
