Чуж чуженин (СИ) [Ксения Скворцова] (fb2) читать онлайн

Ксения Скворцова Чуж чуженин

Пролог

Ты родимый батюшка,

Не ходи к дубову столу,

Не примай золотой чары,

Ты не пей зелена вина,

Не пропей меня, молоду,

Мою русую косоньку,

Мою девью-то красоту

На чужу дальню сторону

Ко чужому чуженину!

1. Колыбельная.

Песня была медленной и тихой. Тягучий мрак наползал со всех сторон, поглощая и сгорбленную тень клюющей носом няньки, и саму Мстишу, и стены горницы, ставшие враз незнакомыми и чужими, и только зыбкий огонёк лучины упрямо горел, словно путеводная звезда в черноте степной ночи. Упавший нагар рассерженно зашипел в ушате под светцом, и девушка вздрогнула и принялась яростно протирать глаза. Ещё немного, и она, чего доброго, и вправду, провалится в сон.

Не скребутся паучки —

Все по норкам спать легли.

Не летают гули —

Все давно уснули.

Только серенький волчок

Ходит ночью у ворот,

Хочет Мстишеньку забрать,

Мы не будем отдавать.

Стояна замолчала и рассеянно поправила сбившийся платок. Пошамкав губами и привычным движением огладив плечи княжны, она, подперев костлявой рукой дряблую щёку, подобрала нить колыбельной:

Под горой под седой

Волк ночует молодой.

А мы волка-то убьём,

Мстише шубоньку сошьём.

Из остаточков —

Сошьём шапочку.

Из обрезочков —

Да нарукавнички.

Будет Мстиша ходить,

Будет шубку носить,

Головою качать,

Жениха привечать.

Девушка сжалась под тёплым одеялом. Если бы ей нынче кровь из носу не нужно было бы поскорее усыпить няньку, она бы ей закатила! И поёт-то словно маленькой, и будто нарочно заладила, старая, про волков да женихов!

Мстиша свела зубы, с трудом подавляя приступ гнева. Обычно княжна не заботилась о том, чтобы обуздывать свои чувства, поэтому молча сдержать негодование стоило ей усилий. От нетерпения у Мстиславы чесались руки. Сновид уже наверняка ждал, а нянька всё никак не желала угомоняться. Девушка могла приказать ей замолчать, но тогда старуха бы обиделась и полночи ворочалась, поэтому княжна сжала губы под натянутым до самого носа мехом, усердно притворяясь спящей.

— Мстишенька? — шёпотом позвала Стояна, чуть наклоняясь к притихшей воспитаннице. — Почиваешь, дитятко? — проворковала она и осторожно провела рукой по русым волосам княжны.

От тёплой заскорузлой ладони пахло уютом и детством, и девушка ощутила укол непрошеного, неудобного чувства.

— Охохонюшки, — еле слышно прокряхтела старуха и тяжело вздохнула.

Кажется, прошла целая вечность, пока няня, шаркая и потирая поясницу, добралась до постели и улеглась, не переставая горестно бормотать что-то себе под нос. И лишь когда вздохи старухи окончательно стихли, сменившись размеренным присвистом, Мстислава облегчённо скинула начавшее душить одеяло и бесшумно соскользнула на пол. Лучина к этому времени уже перегорела, но глаза девушки привыкли к темноте. Она шикнула, и из черноты к ней метнулась Векша, давно держащая наготове одежду. Проворно облачив хозяйку в мрачные, неприглядные верхницу и убрус, в которых та побрезговала бы показаться при свете дня, чернавка проводила девушку до двери.

Отослав служанку сторожить в ложнице, Мстислава пошла дальше одна. Ей было не впервой пробираться к заднему выходу через людскую половину, но нынче девушка не могла унять тревоги. В каждом углу ей мерещились жёлтые злые огоньки хищных глаз, в тоскливом гудении ветра, гуляющего по печной трубе, – волчий вой. Должно быть, нянька нагнала на неё страху своими глупыми песнями. Княжна поёжилась и заставила себя подумать о Сновиде. Сердце тут же застучало сильнее, и уже не от испуга. Девушка принялась безжалостно щипать себя за щёки, не подозревая, что от переживаний и скорого шага и без того разрумянилась.

Благополучно миновав все закоулки, Мстиша вышла в ночной двор. Девушка прокралась через конюшню, юркнула в узкий лаз между амбаром и скотником и выпорхнула в старый яблоневый сад. Лёгкие кожаные черевики отсырели от росы и предательски поскрипывали на мокрой траве. Юноша, беспокойно ходивший взад-вперёд под сенью скрюченных чёрных ветвей, резко остановился и напряжённо вгляделся в ночь.

— Ладушка мой, — не сдержала Мстислава одновременно радостного и жалобного стона, бросаясь в распахнутые объятия.

Молодой боярин был с головы до пят укутан в длинный серый плащ, и слабый свет ветхого месяца выхватывал из мрака лишь бледное лицо. Сновид облегчённо выдохнул и крепко прижал девушку к себе. Некоторое время они стояли молча, словно подпитываясь друг от друга теплом и надеждой. Наконец, Сновид осторожно отодвинул от себя Мстиславу и вопрошающе заглянул ей в глаза.

Она ждала и страшилась этого мига.

Светлые, цвета небелёного льна пряди кое-где выбивались из-под глубокого куколя. Широкие и вразлад с волосами тёмные брови тревожно изогнулись. Княжна невольно залюбовалась.

— Ну? — не выдержал Сновид. — Поговорила?

Девушка опустила очи и с досадой закусила губу. Ей не хотелось даже вспоминать беседу с отцом, не то, что пересказывать её.

— Поговорила, — понуро ответила она, понимая, что не отвертеться.

— Что ж батюшка? — теряя терпение, спросил юноша.

Мстислава чуть отступила, выскальзывая из рук Сновида, и ответила, не поднимая взора.

— Сказал, что не о том радею. Что не помню своего долга ни перед родом, ни перед княжеством, раз о таком смею просить.

Юноша стиснул зубы.

— Значит, Предславе позволил по сердцу замуж идти, а тебя долгом корит, — рассерженной скороговоркой выплюнул он.

— Так то когда было, — резко возразила княжна и тут же потупила глаза.

— А что ж он про меня молвил? — горько усмехнулся Сновид.

Мстислава бросила на юношу быстрый взгляд и вспыхнула.

— Молвил, что нечего было на просватанных невест заглядываться, — зло проговорила она, и было непонятно, сердилась ли она на отца или своего возлюбленного.

— Просватанных? — вскипел Сновид, раздражённо сжимая руку в кулак и, забыв об осторожности, повышая голос. — Только суженый твой то встать не в силах от немочи, то совсем помирать собирается, а то снова промеж живых оказывается! Чего ради блюсти старые клятвы?

Мстислава поджала губы и сложила руки крест-накрест. Не такой она представляла себе долгожданную встречу с милым. И без него знала, что в угоду отцовой воле как бесправная рабыня отдаётся нежеланному чужаку. Но Сновид заметил и поспешил обнять девушку.

— Ничего. Ничего. — Он погладил её по голове. — Мы и не надеялись на княжескую милость, так ведь?

Мстислава лишь судорожно вздохнула вместо ответа.

— Значит, будем держаться своего пути, — твёрдо проговорил Сновид, крепче сжимая девушку и бездумно пробегая длинными пальцами по её волосам. — Не хотят по-хорошему, знать, будет по-нашему. Всё ли помнишь, как условились?

Он чуть отстранил княжну на вытянутых руках и серьёзно посмотрел ей в глаза.

Мстиша лишь испуганно хлопнула длинными ресницами и кивнула. Теперь их замысел казался безумием.

— Вот и добро. Как обоз поедет, мне пошлют знак. — Голос юноши был полон угрозы и решимости. — Я тебя ему не отдам.

Сновид сунул руку за пазуху и вытащил тускло поблёскивающую в лунном свете нитку бус. Он раскрыл замочек и нагнулся к Мстише. Едва задевая тонкий пушок на её шее, боярин застегнул ожерелье. Холодная пронизь с приятной тяжестью опустилась на ключицы.

— Хоть эти камешки и в подмётки не годятся бирюзе твоих очей, радость моя, носи и меня вспоминай, — мягко улыбнулся боярин.

Они вновь обнялись и стояли так некоторое время. Мстислава с упоением вдыхала родной запах, но вскоре почувствовала, как тяжелеют веки. С трудом подавив подступивший зевок, девушка подумала о мягкой перине, ждавшей в ложнице. Где-то в глубине двора раздался хриплый крик кочета, и княжна будто очнулась.

— Пора мне, Сновидушка, — извиняясь, проговорила она, высвобождаясь из объятий.

Юноша резко нагнулся к ней, вырывая последний, прощальный поцелуй, но Мстиша отстранила его.

— Иди, — велела она, сбрасывая руки боярина со своих запястий.

Приближался рассвет. Не хватало ещё Сновиду разглядеть на ней Векшины одёжки.

— Погоди. — Он резко взял княжну за плечи. — Обещалась ты мне зарок дать, или позабыла?

Девушка свела вместе пушистые брови, еле перебарывая затеплившийся в сердце гнев. Выполнять данное когда-то по глупости обещание совсем не хотелось, но Сновид пристально смотрел, и Мстислава чувствовала, что он проверяет её. Как она сдержит слово нынче, так поведётся и впредь.

Княжна сдула со лба выбившуюся прядь и решительно выпростала из разукрашенного чехольчика, привешенного к поясу, маленький нож. Смотря в возбуждённые её смелостью глаза боярина, Мстислава перекинула волосы на грудь и, не отрывая взора от Сновида, полоснула. Точёное лезвие, по которому извивались причудливые булатные змейки — подарок отца, купленный на восточном торгу, — глядело хищно и остро, но даже ему не под силу было так просто справиться с толстенной косой. Девушке пришлось потрудиться, прежде чем в руке остался пучок волос, увитый зелёной шёлковой лентой.

Она без слов протянула юноше его добычу.

Ничем не гордилась Мстислава так, как долгой косой — пышной, густой, меняющей свой цвет, словно поле спелой пшеницы, волнующееся на ветру. Ни одна из её сестёр не могла похвалиться подобным богатством, даже красавица-Предслава. Ни разу в жизни дотоле княжне не приходилось подстригать свои волосы. Ей было бы проще пролить собственную кровь, нежели расстаться с золотой прядью, но Сновид знал, сколь велика была жертва девушки, и оценил её по достоинству. Юноша с благоговением принял подношение, прикоснувшись к нему губами, прежде чем спрятать за пазуху в заготовленном платке.

— Запомни: коли что стрясётся, ленту эту повяжу на верею в воротах — будет тебе знамением. — Боярин вздохнул. — Прощай, душа моя, — прошептал он, сжимая её маленькую ладошку в горячих тисках. — Близится день, когда я назову тебя своей.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Долго ещё Мстислава, вернувшись в горницу и позволив сонной Векше освободить себя от неподобающего княжны наряда, ворочалась на чересчур мягкой и тёплой постели. Встреча со Сновидом вместо умиротворения принесла лишь тревогу и гнетущее ощущение того, что они задумали неправильное. Но Мстислава всегда получала то, чего хотела.

На самой границе сна и яви до слуха донёсся протяжный, заунывный вой. «Откуда здесь взяться волку?», — испуганно подумала княжна, прежде чем провалиться в беспокойный и мутный, как болотная вода, сон.

2. Гости.

Посольство зазимского княжича прибыло через три седмицы. Узнав, что самого Ратмира в нём не было, Мстислава почувствовала облегчение, но одновременно и обиду. Княжне-то казалось, что к такой невесте, как она, жених должен лететь быстрее ветра, а не присылать заместо себя какого-то там воеводу. Поэтому девушка только неприязненно фыркнула, когда утром к ней поднялась Гостемила.

Княгиня с упрёком взирала на падчерицу, которая, поджав пухлые губы, с безучастным видом глядела в выложенное разноцветной слюдой окошко, пока Векша, вытирая испарину со лба, заканчивала убор своей госпожи. Мстислава, особенно раздражённая появлением окаянных гостей, уже успела несколько раз выбранить несчастную девушку, заставить её дважды переплести косу и кинуться в Векшу бусами, цвет которых пришёлся княжне не по душе.

— И не совестно тебе, — покачивая головой, прервала молчание мачеха. — Уж тени исчезли, а ты только проснуться соизволила. Хорт ещё вчера ждал, что ты спустишься, с дороги его добрым словом приветишь. Будущего мужа ближник, как же не уважить.

Мстислава, не отрывая взгляда от окна, недобро прищурилась, но тут с другого конца покоев вынырнула старая Стояна.

— Полно тебе, княгинюшка, будет. Не кори ты дитя малое, сама не своя она, сердечная. — Нянька с удивительным для своего возраста проворством подхватила со стола расписную миску с пряниками и поставила перед Гостемилой. — Отведай, матушка, не побрезгуй.

Добившись, чтобы княгиня, только дабы угодить старухе, которую она уважала за мудрость и умение сладить со строптивой княжной, взяла угощение, Стояна заискивающе улыбнулась.

— Как себя-то вспомнишь в её годы, аж слёзы наворачиваются. Увозят в чужедальнюю сторонку кровинушку нашу, охохонюшки мои…

— Это тебе, Стояна, полно её выгораживать. Небось, князь-батюшка не за первого встречного выдаёт. Разве зазимский княжич не завидный жених? Срам-то какой! Хорт с утра уже два раза приходил. Ратмир-де с ним подарки невесте передал, наказал тотчас вручить, а она — вон, нос воротит.

Княгиня с досадой крутила пальцами начавший таять пряник.

— Ах ты, безрукая! — неожиданно зашипела Мстислава, и Гостемила со Стояной чуть не подпрыгнули на месте. Княжна пихнула раскрасневшуюся, едва не плачущую чернавку так, что девушка почти упала. — Косу дёрнула! Да я тебя…

Княжна вскочила с лавки и со злостью топнула ногой, разворачиваясь, наконец, к мачехе. Красивое лицо исказила злоба, а серо-голубые глаза метали искры.

— Что ж ты Ярославу-то не отдашь в Зазимье, раз там и берега кисельные, и реки молочные?

— Опомнись, Мстислава, — ахнула Гостемила, — какая из неё невеста в такие лета! Дитя ж она малое. Да и разве можно младших поперёк старшей выдавать? Овёс вперёд ржи не косят!

— А коли сбыть меня со двора надеешься, так я и рада идти! Вели отцу отдать меня за Сновида! — яростно выкрикнула княжна, сжав кулаки так, что перстеньки добела врезались в тонкие пальцы.

Гостемила побледнела и отбросила пряник обратно в тарелку. Её руки оказались перемазаны липким мёдом, и княгине пришлось неловко держать их на весу.

— Сама знаешь, что батюшке заручиться подмогой соседской надобно, такие времена нынче. Да и разве не была ты за Ратмира просватана с рождения? Такая уж девичья доля, не в нашей власти это. Покорись, дочка, не ропщи против отцовской воли…

— Не смей называть меня дочкой! — выплюнула Мстислава, чуть подаваясь вперёд и дрожа от ярости. — Ты мне не мать и советы твои мне не нужны! Мне, княжеской дочери, ты не ровня! Убирайся прочь!

Стояна отважно бросилась между мачехой и падчерицей, не давая Мстиславе продолжить своё наступление.

— Остынь, Мстишенька, — запричитала она, поглаживая девушку по запястьям. — Что ты, сердечная моя!

— Всё отцу расскажу! — всхлипнула покрасневшая Гостемила, всплёскивая руками и подхватывая складки платья грязными пальцами. — Ничего, найдётся и на тебя управа, помяни моё слово! Найдётся кто-то, кто собьёт с тебя спесь! Жгуча крапива родится, до во щах сварится! — выбегая из горницы, с горечью посулила княгиня.

Мстиша подлетела к порогу и с силой захлопнула дверь, почти прищемив Гостемилин аксамитовый подол. Княжна заставила слуг настежь растворить окна, но ещё долго её преследовал тошнотворный, приторный запах мачехиного пота, и Мстислава знала, что нескоро теперь сможет посмотреть в сторону пряников.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Князь Всеслав поджидал Мстишу в маленькой повалуше, укрывшейся в верхнем венце терема. Кроме Мстиславы отец позволял подниматься сюда лишь старшей дочери да нескольким самым близким боярам.

Княжна любила тот особенный запах, что стоял в крохотных покоях — старой, крепко выделанной шкуры, свежесрубленного дерева, чернил и заморского благовония. Запах детства. Запах отца.

Осторожно приоткрыв дверь, девушка заглянула внутрь, смотря слегка исподлобья. Она изо всех сил старалась напустить на себя обиженный вид, но уголки губ сами собой поползли вверх, когда её глаза встретили отцовский взгляд. Мстислава пару раз взмахнула ресницами, всё ещё стоя на пороге, словно не решаясь войти, и Всеслав улыбнулся в полную силу. Отец не мог на неё сердиться, и Мстислава отлично это знала.

— Входи уж, входи, лиса, — пророкотал князь, хлопая большой ладонью по устланной узорочьем лавке рядом с собой, и девушка почувствовала, как от бархатистого отцовского голоса по коже побежали сладкие мурашки.

Мстиша проскользнула в дверь и, бесшумно пролетев по шелковистому ковру, в два счёта оказалась рядом с Всеславом.

— Тата, — промурлыкала девушка, прижимаясь к отцовскому боку и жмурясь от прикосновения тёплой, могучей руки.

— Лиса, ну одно слово, лиса, — продолжал ворчать князь, гладя дочь по голове, но в речах его было лишь одно обожание. — Ты почто мачеху обидела? — прищурившись, спросил он, застигнув разомлевшую Мстишу врасплох.

— Уже донесла, — недовольно проговорила девушка, подбираясь.

Она оскорблённо сложила руки на груди, так что серебряные запястья, поддерживающие пышные рукава, весело звякнули друг об дружку.

— Нехорошо, Мстиша, ай, нехорошо, — покачал головой Всеслав, опуская руки на колени. — А уж что неровней назвала, то совсем скверно.

Княжна нахмурилась и покосилась на отца. Никто не видел его таким — благодушно журящим любимицу-дочь, терпеливым и снисходительным. Мстислава могла вить из него верёвки, но для всех прочих Всеслав оставался тем самым Буй-Туром, которым прозвали его ещё в молодости, скорым на расправу с врагами, жёстким, бесстрашным. Пусть даже меж чёрных кудрей, словно пена в волнах, уже пробежала седина, князь был по-прежнему крепок и силён.

— А разве неправда это? — вздёрнула голову Мстислава, подспудно любуясь тем, как красиво заплясали жемчужные рясна у пушистых висков. — Хоть и из бояр она, да роду её против матушкиного — что воро́нам до соколов.

Всеслав насупился, а веселье помалу начало покидать его лицо.

— По любви её взял, и уж если мне было не зазорно с ней породниться, тебе до её знатности печали быть не должно.

— То-то же, — начала кипятиться Мстиша, — сам по любви жену взял, а меня за постылого выдаёшь!

— Нас с твоей матерью никто не спрашивал, когда женили. Мы и друг друга-то первый раз увидели на свадебном пиру. Ты с моё поживи сперва, а потом судись принимайся.

— Тебе хорошо говорить, авось, не на оборотнице женили! — в отчаянии выпалила девушка.

Брови Всеслава изумлённо взмыли, словно он не мог решить, рассердиться ему или рассмеяться.

— Неужто и ты туда же? Бабы болтают, а ты и уши развесила?

— То не одни бабы болтают. Будто сам не знаешь, какая молва за зазимским княжичем стелется, — поджала губы Мстиша.

— Чего обо мне только языки не мололи, — усмехнулся князь, разглаживая пышные усы. — Только ведь от того, что диким быком прозывали, копытами да рогами, кажись, не оброс, — лукаво подмигнул Всеслав. — Как люди говорят, не заслонить солнышка рукавицей, не убить молодца небылицей.

— Да что ж я, про́клятая какая? — в сердцах воскликнула княжна, видя, что отца ничем не пронять. — Чем я хуже Предславы?

— Ничем, донечка, — ласково проговорил Всеслав. — Верно ты сказала, Предслава по любви за Боряту пошла, да не всем такая судьба суждена. Ты другая, Мстиша. Ты сильная. Моего племени. Твои плечи крепче, значит, и ноша на них другая уготована. Ничего не попишешь. — Всеслав скупо улыбнулся и провёл ладонью по щеке погрустневшей дочери. — И не стоял враг над нами, когда Предславина пора пришла. Большое дело тебе суждено сотворить, славное, достойное. Свяжешь накрепко Медынь с Зазимьем, заручишься подмогой сильного соседа, чтоб, коли придёт беда, не остались мы одни против супостатов.

Княжна понурилась и хмуро смотрела в пол. Её больше не радовал перезвон серебряных усерязей.

— А о Сновиде не жалей, — добавил Всеслав после короткого молчания, и Мстислава вскинулась, чувствуя, как к очам подступили жгучие, обидные слёзы. — Он тебе не верста. Не твоего поля ягода.

Девушка несколько мгновений кряду смотрела на отца, шаря глазами по родному лицу в поисках хоть малейшей надежды. Но на суровом челе не отражалось ничего, кроме горькой правды. Может, Всеслав и баловал дочь сверх всякой меры, он всегда был с ней предельно откровенен и напрасных чаяний не дарил.

— Люблю его, тата! — бросилась она на грудь отца, давая, наконец, волю слезам, утыкаясь в жёсткую, пахнущую дымом бороду.

— Знаю, лисонька моя, знаю, — нежно перебирал Всеслав золотистые пряди дочери. — И говорит мне сердце, что ещё найдёшь ты своё счастье. А жениха не обижай и Хорта прими, как полагается. Тебе с ним путь неблизкий разделить предстоит. И скоро.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Разговор с князем придал Мстиславе решимости. Дороги назад не существовало, и твёрдость отцовского намерения развеяла остававшиеся сомнения. Успокоившись и призвав всё возможное хладнокровие, княжна приготовилась встречать зазимское посольство.

Хорт со своей малой дружиной ожидал в гриднице, и при появлении Гостемилы и Мстиславы мужчины поднялись и низко поклонились. На лице княгини, с одной стороны, было написано облегчение, ведь, наконец, приличия оказались соблюдены, но с другой, его омрачало беспокойство. Наверняка падчерица заготовила очередную выходку. И теперь, видя, что зазимцы все как один замерли, кажется, потеряв дар речи, Гостемила не знала, радоваться тому или досадовать.

Что и говорить, Мстислава была хороша. Она постаралась предстать во всей красе, намереваясь сразить и смутить человека, который приехал, чтобы вырвать её из дома и как добычу принести в зубах своему хозяину.

Светло-голубая верхница тончайшего переливчатого шёлка приглашала полюбоваться мягко очерченными изгибами покатого стана и подчёркивала прелесть глаз и молочной, светящейся кожи. В толстой, как пшеничный сноп косе, перекинутой на грудь, поблёскивали жемчужные нити, которым вторило нарядное очелье и три ряда низок.

Не зря нынче Мстислава велела Векше доставить из холодного погреба льда — щёки и губы алели, а очи блестели, маня, дурманя мужа, что теперь не мог отвести от неё взгляда, который даже не слышал косных речей княгини, лепетавшей про немочь, якобы помешавшую её падчерице явиться к дорогим гостям раньше.

Нет, глядя в эти искрящиеся самодовольством и лукавством глаза, осенённые пушистыми бровями и длинными ресницами, только глупец поверил бы россказням о хвори. Мстислава лучилась здоровьем и красотой, и она видела, что Хорт, наверно подготовленный злыми языками, оказался безоружен перед её чарами.

Словно стряхивая с себя оцепенение, он несколько раз моргнул, и в прояснившемся взоре княжна с раздражением прочитала, что воевода справился с собой, и гораздо быстрее, чем ей того хотелось. Он прищурился, и его немного раскосые глаза заиграли насмешливыми огоньками.

— Слава Пресветлой Матери, ты в добром здравии, княжна. Не напрасно мы Богине требы клали.

Хорт снова поклонился, и в его стати было столько достоинства и уверенности, что Мстиша невольно окинула взглядом поджарое, ловкое тело воеводы. Возвращаясь к его лицу, девушка увидела, что уголок рта зазимца приподнялся — он подметил и то, как Мстислава нарядилась, пытаясь ослепить его, и то, как два дня продержала в унизительном ожидании. Ни тем, ни другим воеводу Ратмира смутить не удалось.

Что ж, она и не такие крепкие орешки раскалывала.

Мстислава сладко улыбнулась и чуть повернула голову набок, давая жемчугам огладить бархатистую скулу. Трое зазимских мужей, что стояли за спиной воеводы, и дышать забыли, следя за каждым движением Всеславны, но Хорт лишь улыбнулся, словно не замечая её колдовского морока.

— Княжич просит прощения, что дела держат его в Зазимье, вдали от своей прекрасной невесты. Он считает мгновения до встречи и посылает сии дары.

Хорт подал знак, и его люди поставили перед княжной пару увесистых ларцов и откинули крышки. Мстиша безразлично скользнула по содержимому ленивым взглядом. В одном лоснились чёрные меховые шкурки соболей — пара сороков, не меньше, из другого показывалась шитая золотом червчатая объярь. Княжна кивнула, да так небрежно, что зазимцы невольно поджали губы и покосились на воеводу. Но Хорт невозмутимо сделал новый знак, и поднесли ещё один ларчик, в котором поблёскивали украшения, произведшие на Мстиславу такое же малое впечатление. По её небрежному мановению пальцев смиренно склонившая голову Векша тотчас кинулась, чтобы исполнить немой приказ и принять у княжны подарок.

Но от волнения или по неловкости рука чернавки дрогнула, едва не опрокинув ковчежец. Её спас зазимский воевода, успевший подставить ладони под тонкие пальцы девушки и поймать ларец. Векша вспыхнула так, словно кто-то раздул дремавший в загнётке уголь, и ответила Хорту полным отчаянной благодарности взглядом. На лице молодого воеводы затеплилась улыбка, совсем не похожая на ту, которой он только что одарил её госпожу. Впрочем, Хорт тут же посуровел, будто опомнившись, где находится. Почтительно кивнув, он отступил на шаг от девушки, которая сделала то же самое, съёжившись у правого плеча Мстиславы.

Княжна поклонилась, но от неё повеяло морозом.

— Благодарствую, воевода. Не обеднеет ли только Зазимье от щедростей княжича?

— Богатства нашей земли несметны, и покуда князь Любомир правит своей вотчиной сильной и мудрой рукой, оно не оскудеет, — с почтением ответил Хорт. — Но главное сокровище Зазимья я зрею ныне пред собой. Позволь же мне поднести зарочье твоего жениха.

Мстислава с трудом скрепила себя, чтобы не выдать подступившего страха. В горле пересохло.

Чужеземец достал из-за пазухи крошечный платок алого шёлка, и уже заранее предвидя, что он скрывал, Мстиша из последних сил удерживалась, чтобы не попятиться. Парча на груди вмиг сделалась тесной, не давая дышать. Хотелось выбежать из гридницы, помчаться куда глаза глядят, только бы оказаться как можно дальше от зловещего гостя.

Хорт низко поклонился и с величайшим почтением протянул раскрытую ладонь.

Забыв о спесивости, Мстиша подала воеводе бледную дрожащую руку. Она молила богов, чтобы не свалиться без чувств под ноги ненавистному зазимцу.

Ладонь княжны была настолько холодна, что прикосновение Хорта обожгло. Улыбка исчезла с лица воеводы, когда, не поднимая очей на невесту Ратмира, он осторожно нанизал на её тонкий палец крошечное, поблёскивающее лазоревым лалом кольцо. Если бы Мстислава не тратила остатки воли на то, чтобы не упасть, она бы заметила, что и Хорт сухо сглотнул, прежде чем отвести взгляд от перстенька, окольцевавшего Мстишу не хуже крепкого ошейника.

Её опущенные ресницы трепетали. Мстислава не могла заставить себя посмотреть на Хорта, сгорая от стыда, словно он только что не оказал ей величайшую честь, окончательно придав чин невесты, а прилюдно опростоволосил или распоясал. Точно читая в душе девушки, воевода до земли поклонился и отступил. И верно, стоило ему сделать шаг назад, дышать тут же стало чуточку легче.

В происходящее поспешила вмешаться Гостемила, учтивыми словами пытаясь сгладить холодность падчерицы. Она ещё долго заливалась елейным голосом, вызывая сдержанные ответы Хорта, но Мстиша уже не слушала. Она до боли вонзилась зубами изнутри в нижнюю губу, думая лишь о том, как доберётся до Осеченок, где ей не придётся более выносить проклятого воеводишку. А, самое главное, она никогда не увидит лица ненавистного суженого.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

До отъезда оставалось несколько дней, и в женской половине стояла суматоха. Служанки набивали кипарисовые лари белой казной, перебирали шубы и телогреи, носились туда-сюда, без конца что-то пересчитывая и сверяя. Весь Верх гудел, словно растревоженная пчелиная борть, и, кажется, только одна виновница переполоха оставалась спокойной.

Мстислава давно уже собрала свою небольшую дорожную укладку и теперь лишь отрешённо взирала на окружавшую её суету. Прислонившись к столбу гульбища, она безучастно смотрела, как, высунув от усердия язык, дворовая девчонка через решето посыпала дорожку свежим песком.

Мстиша думала о том, что богатое приданое, доставшееся частью ещё от матери и бабки, дарёные наряды отца, золотое шитьё, над которым она просидела столько часов в светлице, — всё это пропадёт. Сердце княжны обливалось кровью, но обратного пути не было. Она успокаивала себя тем, что род Сновида, хотя и не чета княжескому, славился богатством, так что в обносках ходить не придётся. И всё равно мерзкий червячок грыз нутро Мстиши, ведь она понимала, что былого величия и славы ей уже не видать. Но разве жизнь подле лю́бого того не стоила?

Девушка снова вздыхала, перебирая жемчужины в косе. Другой её печалью была свадьба. Мстислава до мельчайших подробностей помнила, как выдавали минувшей зимой Предславу. Как сестра, бледная, с неестественно алыми, будто яблоки на снегу щеками и блестящими ярче, чем изумрудные искорки в её венце глазами стояла рядом с Борятой, ошалевшим, пьяным от своего счастья, на одной половице, пока свахи связывали их руки полотенцем и просили Небесных Кузнецовсковать свадебку. Как всю седмицу до обряда Предслава голосила, оплакивая зорю, и Мстислава, хоть и понимавшая, что сестра выходит замуж по любви, цепенела от заползающего в душу ужаса.

Нет, ей не видать честной свадьбы. Не петь горьких песен. Не прощаться с подругами. Ей, княжеской дочери, придётся стать самокруткой, принять на себя позор и осуждение.

Мстислава прикрыла веки, вспоминая, как билась Предслава на руках у мамок и подруг, как жалобно плакала:

Скинусь я, молодёхонька, кукушечкою.

Полечу я, молодёхонька, в батюшкин сад.

Сяду я, молодёхонька, на любимую яблоньку,

Причетами весь сад заглушу,

Горькими слезами весь двор затоплю!

Нет, отец никогда не простит её. После такого Мстиславе не вымолить прощения, не бывать больше в Медыни. Никто не станет ждать её в батюшкином саду.

Глаза Мстиши затуманились, и она в который раз опустила взгляд на дымчатый камень у себя на пальце. На солнце он блестел ярко и остро, словно голубая звёздочка, в покоях делался сероватым. Первым порывом княжны было скинуть ненавистный перстень, но что-то мешало ей. Замысливая предательство, она не имела права носить женихов дар. Да Мстиша и не хотела хранить при себе хоть что-то, связывающее её с Ратмиром. И всё же она не снимала кольца — то ли из страха, то ли из желания подольше чувствовать себя честной.

— Ясочка моя, пора, — послышался ласковый голос Стояны.

Мстислава очнулась от своих дум и посмотрела на кормилицу, позади которой стояла верная Векша. Лицо челядинки было искажено затаённой мукой и тревогой, но княжна отмахнулась от докучливых мыслей. В конце концов, разве смысл жизни служанки не был в том, чтобы покоряться желаниям и прихотям своей госпожи?

Завтра они отправятся в путь. Завтра Хорт, ненавистный Хорт приедет за ней в золочёном возке, чтобы умчать к постылому чуженину, навечно разлучить с родным гнездом, с Медынью, с татой. И нынче старая нянька звала её, чтобы проститься с матушкой.

Княгиня покоилась в родовой усыпальнице в заповедных курганах. Добредя до заветного холмика, Мстиша села на начавшую желтеть траву и распустила узел вышитой серебром ширинки, в которую Стояна увязала блины. Когда-то в детстве это было её любимым кушаньем, но после той, самой первой тризны княжна не могла выносить сдобного маслянистого запаха.

Мстислава положила ладонь на нагретую землю, когда вдруг без малейшего предупреждения из-за спины раздался надрывный плач Стояны. Она плакала и голосила про быструю речку, на берегу которой сидела сирота и просила людей обратать лучшего коня и натянуть калёную стрелу, чтобы заставить мать-сыру землю расступиться и пробудить уснувшую вечным сном матушку. Старуха выла о горькой свадьбе и о том, что невесту некому было собрать и благословить, что, сколько бы ни старались помочь люди, земля не расступится, а мать не восстанет от смерти.

Когда нянька закончила, Мстислава уже лежала грудью на могиле и, судорожно сотрясаясь, рыдала. Все последние дни девушка крепилась, но причитания старухи вспороли невидимые путы на её душе, позволяя накопившимся страхам, обиде и отчаянию найти выход. После короткой передышки Стояна продолжила петь про соловья, которого тоже отправили будить матушку, но та не могла проглянуть, потому что мурава проросла сквозь её очи, и не могла ответить, потому что чёрная мга занесла ей уста. Но Мстислава уже не разбирала слов, содрогаясь и одновременно с каждым всхлипом освобождаясь из-под тяжёлого гнёта. Голос няни и ласковое прикосновение тёплой руки преданной Векши, украдкой смахивающей слезу и гладящей Мстишу по голове, вёл её, не давая сорваться в тёмную пучину.

В полузабытьи княжну привезли обратно в терем, где чернавки принялись отпаивать её берёзовицей. Когда Мстислава, уложенная на лебяжью перину и укутанная в меха, пришла в себя, Стояна копошилась в углу, собирая свою невеликую укладку.

Давно пора было сказать старой няньке, что той придётся остаться в Медыни, но княжна без конца откладывала неприятный разговор, и вот теперь отсрочивать стало некуда.

— Стояна, — позвала Мстиша, и её голос от долгого лежания прорезала неловкая хрипота.

Старушка замерла, согнувшись над ларём, а потом резко, по-птичьи, вскинула голову.

— Ай проснулась, касаточка моя? — тяжело отдуваясь, проговорила она, с привычным обожанием глядя на воспитанницу.

Мстислава сглотнула предательский ком, вставший поперёк горла.

— Что это ты делаешь? — стараясь придать голосу непринуждённость и оттого звуча ещё более высокомерно, чем обычно, спросила девушка, небрежно кивая в сторону старухиных пожитков.

— Известно что, дитятко, — терпеливо развела руками Стояна, словно разговаривала с несмышлёным дыбушонком, — поутру ведь тронемся, так укладываюсь.

Мстислава ещё раз скользнула взглядом по обшарпанному сундучишке и отстранённо подумала, что няня почти ничего не нажила за свою долгую службу княжеской семье.

— А разве кто сказал, что ты едешь? — даже в такой миг не сумев избежать надменности в голосе, спросила Мстислава.

В глазах старухи застыло неверие. Но, сколько она ни вглядывалась в красивое лицо существа, которое любила больше собственной жизни, в нём не было ни мягкости, ни сострадания. Осознание случившейся беды вдруг захлестнуло несчастную женщину, и, не помня себя, она повалилась на колени.

— Почто безгодишь меня?! Чем я, старая, тебе напрокучила? — Даже теперь, в припадке отчаяния и горя, Стояна почти пела, покачиваясь из стороны в сторону и то и дело бухаясь восковым лбом в пол. — Чем прогневала? Ужель мало я тебя пестовала? Мало холила? Неужто на чужбине не станет от меня проку? Али объем куском на мужниной стороне? Али платьем обношу? Так мне ж ничего не надо. Я со свиньями из одного корыта хлебать стану, только возьми меня, Мстишенька! — Она оторвала голову от досок и подняла на девушку заплаканные горящие глаза. — Возьми с собой, голубушка, кровиночка моя!

Мстислава села на постели и подобрала под себя ноги, застигнутая врасплох одновременным отчаянием и требовательностью старухи.

— Полно тебе, няня! Как обживусь, так и за тобой пришлю.

Мстислава свела брови и закусила губу. Она и правда собиралась выполнить своё обещание и знала, что Стояна поедет хоть на край света, не то, что в Осеченки, но Мстишу бросало в жар от одной мысли о миге, когда няня узнает, что едет не в Зазимье, а в отчину боярина Внезда.

— Пообвыкнуть дай сперва! Уж не малое дитятя буду, а мужняя жена, — сурово добавила княжна, зная, что старухе придутся по нраву такие речи. — А покуда с Ярославой и Звенькой тетёшкайся да моего слова дожидайся.

Стояна обиженно шмыгнула носом, но, кажется, немного обнадёжилась. А что, если Сновид запретит Мстиславе слать за нянькой?

Девушка ещё сильнее нахмурилась от этой мысли и тут же тряхнула головой, отгоняя её. Кто смеет запретить что-то ей, княжеской дочери? Пусть даже и муж.

Мстиславе очень не хотелось размышлять дальше, что, сбежав против воли отца, она потеряет его поддержку и окажется полностью во власти Сновида и будущего свёкра.

Нет, Сновид слишком крепко любит Мстишу, поэтому согласится на всякую прихоть, лишь бы угодить ей.

— Ну, будет, — всё более раздражаясь от собственных невесёлых дум, прикрикнула княжна продолжавшей всхлипывать старухе. — А то завтра так опухнешь, что глаз не сможешь разодрать. Сказала же, что пошлю за тобой, как время наступит.

Стояна, всё ещё всхлипывая, заставила себя растянуть дрожащие губы в улыбке и, тяжело поднявшись, подковыляла к воспитаннице и принялась целовать её руки.

И без того обуянная мрачными мыслями, Мстислава вовсе вышла из себя. Она знала, что Стояна нынче не уснёт и станет до брезга ворочаться и вздыхать в своём углу. Метнув быстрый злой взгляд к порогу, где обычно, свернувшись калачиком на засаленном овчинном кожухе, спала Векша, княжна успела заметить, как сверкнули поспешно прикрытые настороженные глаза. Теперь она прикидывалась, будто спит, но Мстиша-то знала: челядинка всё слышала и видела. Девчонка никогда бы не отважилась вякнуть и словечко, но это покорное, молчаливое неодобрение было сто крат хуже.

Мстислава уже потянулась под кровать нащупать сапог и запустить им в несчастную служанку, но в этот миг на её пальце тускло блеснул перстенёк Ратмира, и Всеславна осеклась, словно сам зазимский княжич схватил девушку за руку.

— Лучину загаси, — сквозь зубы прошипела Мстиша и с головой накрылась куньим одеялом, чтобы провести свою последнюю ночь в отчем доме.

3. Свадебный поезд.

— Едут, едут! — раздались крики дворчат, и у Мстиславы, дотоле сохранявшей холодное спокойствие, засосало под ложечкой.

Окружённая стайкой подруг и чернавок, убранная в свадебный наряд, она стояла за порогом растворённой двери, но золотое шитьё теснило грудь, а скатный жемчуг не радовал глаз. Мстислава чувствовала себя воровкой, надев честное платье матери, соблюдшей долг и вышедшей в своё время за Всеслава.

Она провела рукой по гладкой объяри. Как, должно быть, отчаянно стучало сердце юной Милонеги под этим шёлком, пока та ждала прибытия свадебного поезда, в котором за ней приехал отец. Нет, не отец. Чужой чуженин.

Княжна с отвращением отдёрнула ладонь от дорогого сукна, подумав, что даже торжественное убранство и то — достанется Хорту. Впрочем, всё это было не взаправду. Там, под слоями шёлка и золота, точно скрещенные пальцы за спиной, когда в детстве приходилось обманывать тату, была спрятана заветная бирюзовая низка.

Ухватившись рукой за косяк, девушка жадно вгляделась вдаль сквозь рябь пёстрых лент и благоухающих венков.

Отец — уверенный, величавый, облачённый в красное корзно — стоял на высоком крыльце. У распахнутых ворот уже сгрудилась толпа, и вскоре до детинца — сначала издалека, а потом всё различимей — донеслось дружное позвякивание весёлых боркунцов. Зеваки загомонили и задвигались, стараясь получше разглядеть приближающийся поезд. Впрочем, никто не осмеливался подойти к вереям, у которых, оберегая порядок, возвышались суровые княжеские гридни.

Зазимское посольство остановилось, приготовившись к торжественному въезду на теремный двор.

Мстислава сглотнула и, как заворожённая, приросла взглядом к белой тройке. Лошади нетерпеливо изгибали изящные сильные шеи и поигрывали красными лентами, вплетёнными в гривы, да хвостами, увязанными в коковы. По дугам вились, колыхаясь и ярко вспыхивая на солнце, плети из цветов и берёзовых ветвей. А впереди, на чёрном как смоль жеребце восседал Хорт. Найдя глазами князя и получив его безмолвное согласие, он направил лошадь в ворота.

У Мстиши захватило дух, а улыбка непрошено расцветила доселе бледное лицо. Подтверждением того, что её выходка удалась, было тихое аханье понявшей, в чём дело, Стояны. Статный вороной едва успел тронуться, как вдруг закинулся и захрапел, отказываясь двигаться вперёд. Хорт попытался понукнуть его, но, противясь воле хозяина, конь взвился на дыбы. Теперь уже и по толпе, и по стоявшим на крыльце прошелестел удивлённый и испуганный ропот.

Зазимский воевода быстро подобрал повод и накренился, заставляя животное встать на передние ноги, а затем бросил короткий пронзительный взор на крыльцо, словно пытаясь разглядеть Мстиславу. Но девушка лишь злорадно улыбнулась. Старый ведун, ночью намазавший ворота волчьим жиром, честно заслужил свой берковец мёда.

Хорт яростно, в одно короткое движение, спрыгнул с седла и втянул за собой упирающегося жеребца, которого больше испугал гнев хозяина, нежели запах зверя. Но с тройкой и остальными повозками так же расторопно справиться не удалось, и Мстиша смаковала каждое мгновение унизительного промедления, что она заготовила для нежеланных гостей.

Впрочем, радость Мстиславы быстро омрачилась, стоило ей заметить, как побелели желваки на лице стоявшего вполоборота князя, как окаменела его и без того прямая спина. Девушка вздохнула, подумав, что вечером тата устроит ей взбучку за эту проделку, но тут же осознала, что не будет никакого «вечером». И что, должно быть, она рядом с отцом в последний раз в жизни.

Вскоре упирающиеся лошади оказались на дворе, и раскрасневшийся и встрёпанный Хорт, к удовольствию Мстиславы растерявший всю свою выдержку и гладкость, передал коня слуге и зашагал к крыльцу.

Что-то ещё более решительное, чем прежде, почти свирепое в его походке заставило сердце княжны бешено заколотиться. Ей захотелось закрыть глаза, убежать в горницу, забиться в самый укромный уголок, лишь бы спрятаться от страшного воеводы, безжалостно налетавшего на неё, словно сокол на горлицу.

Кажется, Мстислава всё-таки зажмурилась, потому что не успела заметить, откуда перед зазимским воеводой появилась Векша. Оправдывая своё имя, она выкатилась ему под ноги, маленькая и ловкая, вынуждая сурового мужа остановиться, а его ожесточённое лицо — смягчиться.

Векша приосанилась и, залихватски откинув за спину ореховую косу, заплетённую цветными лентами, сложила руки на груди. Чтобы смотреть на Хорта, девушке пришлось воинственно задрать подбородок. Кажется, зазимцу стоилобольших трудов сдержать просящуюся на уста улыбку.

— Не было ветру, да навеяло. Не было гостей, да наехали! — звонко и задиристо выкрикнула чернавка, и Мстислава прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Крошечная Векша выглядела перед грозным Хортом, точно глупый отважный щенок перед волком.

— Здрава будь, славница, — степенно ответил воевода, снимая с головы соболью шапку и почтительно кланяясь девушке. — Принимай поезд и гостей. Ехали мы попоехали, зелёными лугами, чистыми полями. В сани садились, вперёд катились. Доехали до росстани, кони встали, а мы лисий след увидали. Поехали по тому следу, доехали до большой горы, а на той горе стоит златоверхий терем. Знаем, сюда лисичка юркнула, в тереме живёт молодая княжна.

Не растерявшись, Векша выпалила:

— Правда твоя, незваный гостюшка. Погляди-ка получше на княжий на высок терем. У князя нашего круг терема всё высокие горницы, всё большие окольницы. Его княжество великое, Медынь наша славная. У нас соседи хорошие, а поля-то зелёные, ровно скатерки браные. А что у вас, незваный гостюшка? Ваша земля нехорошая, распроклятое Зазимье! Детинец ваш, как мякильница, по бороне в терем ходите. У вас окошки корытами да пестерями затыканы, а соседи — ровно вороны. У вас поля-то не гладкие, всё ухабами да ямами.

Лицо Хорта исказилось смесью досады, веселья и невольного восхищения дерзкой языкастой девчонкой. Как назло, позади Векши выросла целая рать из Мстишиных подруг и чернавок. Кто-то из них запел, а остальные тут же подхватили:

Поехал Хорт воевать,

На добром коне, на корове,

Шубенька жеребячья,

Ожерельице поросячье.

Поехал по степям – по подлавкам,

За красным зверем – за мышами.

На последнем слове девки дружно прыснули, а в лицо зазимского воеводы, ни разу не дрогнувшего ни в одном бою с куда более страшными противниками, бросилась предательская краска. Сделав над собой видимое усилие, он снова поклонился.

— Будет вам хаяться, славницы. Смените гнев на милость. Не величайте незваным гостем, кликайте дружкою.

Хорт сделал знак, и тут же из воза подоспели его нагруженные свёртками спутники. По следующему мановению руки своего предводителя они стали одаривать девушек пряниками и орехами. Принявши подношение, те в ожидании устремили взгляды на Векшу, как на зачинщицу и главную корительницу.

Чернавка презрительно повела тонкой бровью:

Сказали про дружку — богат он,

Сказали про него – тороват он:

С гривны на гривну ступает,

Гривной ворота запирает!

Да что ж его за богатство?

Ошмётки одни да отопки.

Он с щепки на щепку ступает,

Колом ворота запирает.

Взрыв хохота теперь сотряс не только участников перебранки, но и всех зрителей. Из-за спины девушки послышался дружный хор:

Чуешь ли, гость молодой,

Разумеешь ли, гость молодой?

Уж ты станешь нас дарить —

Станем мы тебя хвалить,

А не станешь дарить,

Станем мы тебя хулить.

Хорт лишь усмехнулся:

Вы, девицы,

Блинные пагубницы,

Сметанные лакомицы!

Ваше дело в клеть лезть,

Сметану снимать, лепёшки печь,

Под забор хоронить,

Ребят кормить!

На меня смотрите,

Всё примечайте,

Глазками моргайте.

Сказав последние слова, он вдруг так красноречиво подмигнул Векше, что тут уж ей самой пришлось покраснеть до ушей. Зазимец пошарил за пазухой и выудил увесистый кошель.

— Держите, славницы, на шильце, на мыльце, на алые румяна, на белые белила. — Воевода принялся осыпать девушек сребрениками, и лишь одна Векша осталась равнодушна к щедротам гостя.

Она продолжала буравить его строгими блестящими глазами, и трудно было сказать, где для неё кончалась игра и начиналась действительность. Хорт встретил её взор, и вдруг стал теряться. Кажется, он на миг позабыл, что вокруг гудела оживлённая толпа, забыл, что приехал за невестой для своего княжича, забыл, что их перепалка происходит не взаправду. Прикосновение спутника, забравшего опустевший мешок, вывело молодого воеводу из наваждения, в которое его затягивало, словно мушку в мёд. Стоило взгляду Хорта проясниться и оставить глаза Векши, девушка тоже вновь обрела утерянную было способность мыслить, и, будто стараясь оправдаться за едва не совершённую оплошность, челядинка с удвоенным жаром запела:

Нехорош, непригож молодец,

Нехорош, непригож Хорт Хотеславич.

У него на буйной голове

Кудри соломенны,

Борода лычинна,

Брови совиные,

Глаза ястребиные.

Уж вы дружки, дружки,

Поезжайте-ка во леса,

Нарубите-ка вересу,

Вы нажгите-ка пеплу,

Наварите-ка щёлоку,

Вы помойте-ка голову,

Расчешите-ка волосы!

На последних словах Векша в сердцах притопнула ногой и вызывающе сложила руки на груди. Лёгкий румянец оставил скулы Хорта. Несколько мгновений он пронзительно смотрел на Векшу, и девушка впервые по-настоящему испугалась. Должно быть, её выходка зашла чересчур далеко. Но, после недолгой заминки, рассудив про себя что-то, воевода сузил глаза:

— Вот тебе от непригожа молодца. — Зазимец вдруг снял с пальца перстень и, схватив ладонь ошеломлённой чернавки, впечатал в неё кольцо. — Дороже него лишь мой меч, да тебе он без надобности, славница.

Раздались одобрительные возгласы и хохот зевак. Растерявшаяся Векша, обомлевши, взирала на зазимца, а её подруги, обрадованные возможности завершить мытарства гостей, грянули:

Ой, хорош да пригож

Хорт Хотеславич!

У него на буйной голове

Кудри серебряны.

Борода-та шёлкова,

Брови чёрна соболя,

Очи — ясна сокола.

Его речь лебединая,

А походка павиная!

Векша потупилась, совершенно сбитая с толку, да к тому же преданная так легко уступившими подругами. С поклонами и смехами они пропустили Хорта и его поезд к крыльцу, а служанка Мстиславы лишь возвела полный тревоги взгляд на свою госпожу. Перстень, накрепко зажатый в ладони девушки, жёг кожу.

Зазимские гости тем временем подошли к терему. Хорт снял шапку и в пояс поклонился Всеславу.

— Можешь ли гораздо, княже? — прозвенел сильный голос воеводы. — Не тати мы, не разбойники, не ночные подорожники. Пришли мы послы-посланники. Ехали по горам, по долам, по тёмным лесам. Как подъехали к твоему широкому подворью, ворота были заперты. У ворот стража стояла. Мы им открывать приказали, они нам на калиту указали. Мы золотую казну вынимали, им отдавали. Идём мы от нашего господина Ратмира, князя Любомира младшего сына. Идём за Ратмировым суженым, за Любомировича ряженым, за княжной молодой, за Мстиславой Всеславовной, идём со всем полком и со всем поездом.

Всеслав ответил на поклон.

— Здрав будь, Хорт Хотеславич. Есть у нас суженое, есть ряженое.

Князь дважды хлопнул в ладоши.

Тут же из конюшни появились двое стремянных с соловой кобылой в золотой узде. Они подвели лошадь к крыльцу и почтительно остановились перед зазимским посольством.

По лицу Хорта мелькнул призрак улыбки. Он повернулся к князю.

— Это не моего княжича. Это не суженое, это не ряженое.

Князь кивнул, и стремянные отошли. Он снова хлопнул в ладоши, и спустя несколько мгновений двое слуг вынесли из терема увесистый ларец. Они поставили его перед воеводой и отворили, но Хорт даже глаз не опустил, упрямо повторив:

— Это не моего княжича. Это не суженое, это не ряженое.

Князь хлопнул в ладоши в третий раз, и сундук оттащили в сторону.

Мстиша затаила дыхание, потому что в этот миг все взоры обратились на неё. Людское внимание в обычное время льстило и грело княжну, словно тёплые лучи солнца. Но нынче у неё похолодели кончики пальцев, в которые вложили что-то мягкое.

Княжна рассеянно опустила взгляд на руки, где теперь лежал кончик вышитого рушника. Мстислава изумлённо подняла голову, встречаясь с заплаканными глазами няньки. Она держала другой конец полотенца.

— Пора, дитятко, — прошептала Стояна.

Нет! Княжна метнула полный отчаяния взор на отца, ждавшего её на крыльце, а затем на Хорта, мрачно и торжественно стоявшего за его спиной. Он показался ей выше и красивее, чем прежде. Впрочем, её ненависть к чужаку была от этого только сильнее.

Мстислава забыла, что можно моргать, что нужно дышать. Голова кружилась. Ей хотелось завыть — в голос, по-бабьи, — запричитать, кинуться оземь. Вот как, оказывается, выходят за нежеланного. Вот как отдают за нелюбого.

Мстислава силой заставила себя вспомнить о Сновиде.

Её ненаглядный, её жадобный.

Он ждёт её. Он не отдаст Мстишутому. Не отдаст чужому чуженину.

Это всё понарошку. Это всё не взабыль.

Мстиша вдохнула. Было так тихо, что она услышала тонкий шорох парчовых складок на груди.

Стояна легонько потянула, вынуждая княжну сделать крошечный шажок вперёд. Ещё и ещё.

Тата смотрел на неё, и от тёплого взгляда тоска, сдавившая сердце, понемногу отпускала.

Няня с поклоном передала конец рушника князю, и Всеслав вывел дочь к гостям. Хорт поклонился:

— Это моего княжича. Это Ратмирово суженое, это Любомировича ряженое.

— Отдаю тебе, Хорт Хотеславич, из рук в руки самое дорогое моё сокровище, дочь свою ненаглядную — Мстиславу Всеславовну. Довези же её до Зазимья здоровой и невредимой, храни пуще зеницы ока. Так же из рук в руки передай своему господину, а её жениху, княжичу Ратмиру, да молви мой отеческий наказ. Пусть смотрит за ней, поглядывает, любит да поуваживает. В обиду пусть не даёт, сам не обижает, от лихих людей оберегает.

Всеслав повернулся к дочери. Одарив её долгим прощальным взглядом, он расцеловал девушку в обе щеки и обнял.

— Будь счастлива, моя лисонька, — прошептал князь и следом опустил на лицо Мстиши белое покрывало.

4. Побег.

Они были в пути второй день, а Мстиша никак не могла поверить, что не грезит, что это всё не затянувшийся страшный сон. Украшения с лошадей и повозок были в первый же вечер сняты, праздничная одежда спрятана в укладки, и ничто больше не напоминало о свадьбе. Дорога предстояла неблизкая, ехать решено было тайно и споро.

Первым, что сделала Мстиша, скрывшись из глаз провожатых, — в ярости сдёрнула с лица ненавистный плат. По обычаю, принятому в Медыни и Зазимье, по приезду жених снимал его с невесты кнутовищем. Не бывать же этому! Пусть чужая воля запоручила Мстиславу постылому Ратмиру, принадлежать ему она не станет! Лучше погибнуть, чем выйти замуж за оборотня.

Впрочем, прятать покрывало в дальний сундук княжна тоже не собиралась. Видит Пресветлая Пряха, оно ещё сослужит ей службу.

Мстислава с тоской глядела на проплывающие мимо наполовину сжатые нивы, на вспаханную под весну зябь. Должно быть, в Осеченках поля те же. Те же, да не те же. Всё там будет иное. Чуждое.

Как назло, на ум пришла песня, что затянули перед отъездом безглуздые девки.

Уж отвезли меня да повыдали

На чужу-то да на дальнюю сторону,

На злодеюшку да незнакомую,

Куда кончики не сбегаются,

А добры люди не съезжаются.

Там кукушье да кукованьице,

Там петушье да воспеваньице,

Там лягушье да воркованьице,

Там медвежье да жированьице

И уж волчье завываньице!

Вот чего-чего, а волчьего завываньица она минует. Пускай в Осеченках всё чужое, главное, там будет ждать Сновид. Родной, любый, ненаглядный Сновид.

Станут ли они править свадьбу Осенинами, как полагается, или не будут откладывать?

Мстиша сделала глубокий вдох и выше подняла голову, приободряя себя мыслями о предстоящей встрече с молодым боярином. Но эти попытки пропали втуне. Тревога нарастала, а сомнения проедали в былой уверенности всё большую брешь. Чтобы отвлечься, княжна повернулась к Векше.

Чернавка, никогда не бывшая болтливой, и вовсе не проронила ни слова с тех пор, как их поезд отбыл с княжеского двора. Молчаливой тенью она сопровождала свою госпожу на всех привалах, без подсказки предугадывала её малейшую прихоть, внимала каждому взгляду, но делала это отчуждённо. Трудно было поверить, что эта замкнутая девушка с бескровным лицом устроила столь боевитый приём Ратмирову посольству. Чем ближе они становились к землям боярина Внезда, тем бледнее делалась Векша.

— Подай пряник, — лениво приказала княжна, и служанка, ушедшая глубоко в свои потаённые думы, вздрогнула, едва не выронив веретено, с которым не расставалась всю дорогу.

На насмешки Мстиславы она лишь отвечала, что, мол, негоже чёрной девке сложа руки просиживать. Векша убрала работу и потянулась за кульком со сладостями. Раздражённая нерасторопностью чернавки, Мстиша вырвала весь мешочек.

— Ну, чего ковыряешься? — Она сердито заглянула внутрь. — Вяленица тоже сгодится.

Мстислава кинула в рот горсть засахарившихся кружочков, но, недолго пожевав, выплюнула репу.

— Тьфу ты, во рту вязнет!

Кушанье не развеяло ни скуки, ни тоски, изъедавшей княжну. Отбросив мешок с лакомствами на колени Векше, Мстиша распорядилась:

— Поди, спроси у Хорта, далеко ли до Осеченок осталось.

Девушка непонимающе нахмурила брови.

— На слазке?

— Велено же, тотчас поди да спроси! — упиваясь возможностью выбранить непонятливую служанку, повысила голос Мстислава. — Буду я ждать, пока этот волчий хвост вздумает остановиться.

И дотоле бывшая без кровинки в лице, Векша побледнела ещё сильнее.

— Уж сумерки падают, не иначе, как скоро совсем на ночлег встанем, — робко попыталась возразить девушка, но лишь заставила рассвирепеть свою госпожу.

— Ах ты, негодная, мне перечить вздумала! Пробежишься, ножки не отвалятся! — С этими словами Мстислава толкнула несчастную Векшу в бок, и той не оставалось ничего, как на ходу спрыгнуть с возка.

От неожиданности чернавка едва не угодила под копыта ехавшему рядом бережатому. Кроме верховых их возок сопровождали ещё две телеги, гружённые приданым. Обоз двигался не шибко, но пешей девушке, давно не разминавшей ног, было не так-то легко нагнать его.

Растерявшаяся поначалу Векша, завидев, что никто не обратил на неё особого внимания и уж точно ждать не намеревался, отыскала взглядом возвышавшегося над остальными всадниками Хорта и, подобрав старенькую застиранную понёву, во весь дух припустила вперёд.

Чернавка бежала изо всех сил, но даже так ей было не сверстаться с всадниками. От недоумённых взоров зазимцев запылали щёки. Наконец, кто-то окликнул воеводу и тот обернулся. Завидев запыхавшуюся, сгорающую от стыда Векшу, он резко рванул на себя повод, и по одному его знаку тотчас остановился весь обоз. Лицо молодого воеводы вытянулось, но он терпеливо дожидался, пока девушка, приложив одну руку к груди, чтобы успокоить зашедшееся дыхание, добредёт до него.

Не то стараясь занять неловкое молчание, не то пользуясь тем, что некоторое время Векша не могла говорить, Хорт улыбнулся, и его глубокий грудной голос был слышен каждому в поезде:

— Куда ж так торопишься, славница? Неужто усовестилась да перстенёк мой решила вернуть?

Промеж всадников прокатилась волна мягкого, незлобивого смеха, который несколько утешил бедную Векшу.

— Не серчай, воевода. Что с возу упало, то пропало. — Конники снова засмеялись, а Хорт добродушно усмехнулся. — Княжна велит справиться у тебя, скоро ли в Осеченках будем.

При упоминании Мстиславы Хорт тут же изменился в лице. Его игривого веселья как не бывало, а между бровями собралась складка. Но воевода справился с собой и спокойно, хотя и без былой теплоты ответил:

— Княжне передай, что на развилке заяц перебежал ту дорогу, что на Осеченки лежала, так я решил в объезд править. Глядишь, лишь поприще потеряем, зато моя душа спокойней будет.

Тут уж пришёл черёд бледнеть Векше. Она разомкнула было губы, чтобы поблагодарить за ответ, да так и не нашлась, что вымолвить. Девушка даже подумать боялась о том, чтобы возвращаться к своей госпоже с подобной вестью. Однако делать было нечего, а суровое и ставшее вновь неприступным и холодным лицо воеводы говорило о том, что надежды для Векши не оставалось. Поклонившись, девушка развернулась и поспешила занять своё место подле княжны.

Вопреки ожиданиям служанки, Мстислава восприняла известие не со злобой. В её расширившихся красивых глазах застыло отчаяние.

— Векша, миленькая, — ухватилась княжна за руки чернавки, — что же делать? — Её пальцы, каждый жемчужно-розоватый ноготь на которых служанка всякий вечер до блеска натирала благоуханными маслами, мелко подрагивали. — Что же делать? Как быть? Помоги, Векша! Слышишь? — Голос Мстиши из жалобного и просящего резко сделался привычно повелевающим. Встретив испуганный взор Векши, Всеславна осеклась. — Прошу тебя, помоги! — наконец, нащупав нужный лад, твёрдым жарким шёпотом выговорила она, добела сжимая запястье служанки.

— Капище! — нашлась девушка. — В Осеченках устроено великое капище Пресветлой Матери! Скажи, что перед свадьбой дала зарок ему поклониться.

— А ведь верно! — радостно хлопнув в ладоши, проговорила Мстиша, чувствуя забрезжившую надежду. — Не посмеет волчий прихвостень против Богини пойти!

Но Хорт смог.

Когда поезд остановился на ночлег, и княжна вызвала воеводу к себе в палатку, он выслушал требования Всеславны повернуть на Осеченки не переча и с каким-то усталым вниманием, так что княжна уже было решила, что победила. Но вежливость и спокойствие Хорта обманули девушку.

— Больно очам глядеть на твою печаль и кручину, княжна, но решение моё твёрдое, — развёл руками зазимец. — Князь-батюшка опеку над тобой мне вверил, покуда наречённому твоему супругу, моему княжичу не передам. Посему, мне решать, мне отвечать. Дурной то знак был, — Хорт вскинул вдруг на Мстишу проницательный блестящий взгляд, отчего Векша, что стояла позади своей хозяйки, покраснела и потупилась, — и дорога та к дурному вела.

Мстиша тоже начала заливаться пунцовой краской, но вовсе не от стыда, как её чернавка. Она поняла, что Хорт свернул нарочно, и прощать этого ему не собиралась.

— Ратмир тебя сам свозит к Пресветлой, а до той поры, что ты со своим женихом соединишься, дозволь мне судить, какой путь правильнее и безопасней. Я за тебя головой отвечаю, княжна. Ты нынче — главное сокровище Зазимья.

Поклонившись до земли и больше не взглянув ни на одну из девушек, Хорт вышел, бесшумно затворив за собой холстинный полог.

Княжна сложила руки на груди и уставила невидящий, но мстительно мерцающий взор на покачивающиеся полы вежи.

Вот, значит, что воеводишка удумал.

Она сузила глаза и закусила губу. Замысел быстро ткался в её голове. С каждым часом они будут делаться всё дальше от Осеченок и от Сновида. С каждой верстой всё ближе будет становиться чужой чуженин. У Мстиславы оставалась всего одна ночь. И она точно не потратит её впустую.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Поначалу это походило на ночное свидание: Векшина вотола на плечах, темнота, влажная земля под сапожками. И бежала Мстислава снова к милому. Только вот вскоре девушка поняла, что впереди вместо родной старой яблони нависала разлапистыми ветвями седая ель, что ноги несли её не по знакомой сызмальства тропке, а по корням да овражинам, что темень стояла не привычная, в которой помнишь очертания каждого сучка и камешка, а настороженная и недружелюбная. В этой ночи не стрекотали уютно кузнечики, не пели предрассветные птицы, не шумели в ожидании дождя верхушки деревьев.

Мстислава оглянулась, но вокруг была только кромешная тьма. Где-то там, далеко позади осталась заплаканная Векша, которой она запретила идти следом. На все мольбы из последних сил заглушающей всхлипы служанки Мстиша лишь сурово шикнула, велев молчать о своём исчезновении. Княжна не сомневалась, что с лёгкостью сумеет пробраться окольными тропами на большую дорогу, по которой рассчитывала вернуться в Осеченки с первой попутной телегой. Но теперь, стоя в гулком одиночестве посреди незнакомого враждебного леса, Мстислава уже не чувствовала былой уверенности.

Девушка боязливо осенила себя знамением Небесной Пряхи. Сразу вспомнились нянькины побасенки о вездесущем лешем и коварных мавках, свисающих с ветвей и сбивающих с пути, а ещё страшная быль про то, как по молодости Стояну едва не заманила в дрягву болотница. Мстиша неприязненно передёрнула плечами. Вся эта нечисть, живущая под корягами и овинами, вызывала у неё брезгливость. В княжеской семье почитали великих светлых богов, но где те были нынче? В затхлую лесную глушь не проникал ни солнечный луч, ни лунное сияние.

Девушка в отчаянии запрокинула голову, безнадёжно всматриваясь в клочки чернильного неба, проглядывающие сквозь лохматые верхушки деревьев. Неужели ей даже Лося не найти, которого любое дитятя несмышлёное отыскать может?

Отчего она не слушала отца, когда он учил её распознавать путь по звёздам? Отчего только дековалась, когда он втолковывал ей о Железном коле, который всегда показывает на полночь? Смеялась, что тата вечно будет рядом, и что муж, не умеющий прочитать ночного неба, и в мужья не годится.

Ныне никого рядом не оказалось, а сама Мстислава в лесу была ровно что слепой кутёнок.

Смиряя гордыню, княжна поклонилась до земли. Она едва удержалась от вскрика, когда пальцы коснулись склизкого мха.

— Пропусти, батюшка Леший, — по неизменной привычке скорее приказала, нежели попросила она.

Но то ли лесной хозяин почувствовал её неискренность, то ли не те слова подобрала Всеславна, но только к дороге она не вышла, да и того хуже. Проплутав по чащобе и буеракам, Мстислава лишь сильнее заблудилась, вдобавок ко всему оступившись на кочке и вывихнув ногу.

Но её короткий жалобный всхлип быстро утонул в волглой тишине.

Княжна доковыляла до худо-бедно ровного места под замшелой елью и опустилась на жёсткую подстилку из прошлогодней хвои и колючих, обросших лишайником веток. Но и сидеть было неудобно. Успевшее вспотеть тело быстро остывало, и зябкая осенняя ночь жадно пробиралась под жалкую Векшину накидку.

Неужели Сновид не почувствует? Неужели не придёт ей на помощь? Разве не он говорил, что сердце его — вещун? Что разыщет её на краю света?

Мстиша прислонилась к шершавому стволу и, плотнее закутавшись в вотолу, поморщилась — крепко пахло грибами и гнилым опадом.

Нет, сидеть нельзя. А вдруг Хорт уже обнаружил её пропажу? Вдруг пустился в погоню? Она не сомневалась, что проклятый пёс быстро нападёт на не успевший остыть след.

Мстислава поднялась через силу, но лодыжка тут же дала о себе знать. Превозмогая боль, девушка двинулась вперёд. Она уже не разбирала пути и не пыталась выйти на дорогу. Чем дальше Мстиша уйдёт, тем дальше окажется от постылого жениха.

— Ай! — вырвалось у девушки, когда над головой, едва не задев её, с жутким уханьем пронеслась неясыть.

Застигнутая неожиданностью и страхом, Мстислава упала на землю. Раздался треск рвущейся ткани, а случайная ветка безжалостно хлестнула княжну по лицу. От испуга и унижения на глаза навернулись слёзы. Но рядом не было ни Векши, на которую можно было вылить гнев, ни таты, в тёплое большое плечо которого можно было уткнуться в поисках жалости. Нет, Векша, верная Векша не смыкает глаз в далёкой холодной палатке, а тата в тёмной повалуше напрасно гордится своей никчёмной дочерью.

Мстислава теперь — отрезанный ломоть.

Поэтому, вытерев глаза и оттолкнувшись от грязного, пропахшего землёй и разложением ковра из прелых листьев, она вновь похромала вперёд. Вперёд, только вперёд. Рано или поздно Мстиша доберётся до Осеченок, и там, в объятиях Сновида, найдёт утешение. Но не раньше.

Вперёд, только вперёд!

Шепча вполголоса молитвы Богине, Мстиша шла в тёмную неизвестность, подволакивая больную ногу, и мысль о ждущем впереди лю́бом придавала ей силы. Но вся решимость девушки вмиг испарилась, когда неожиданно где-то совсем рядом раздался тоскливый, протяжный вой.

Княжна остановилась как вкопанная. Горячую потную спину ошпарило ознобом, точно кто-то кинул за шиворот горсть снега. На руках вздыбились волоски.

Вой повторился, и, неосознанно ища опору, княжна оступилась. Лодыжку пронзила острая боль, и Мстислава снова крикнула, больше не сдерживаясь. Она попыталась встать, но нога окончательно отказалась служить.

Мстиша всхлипнула, злобно и беспомощно, и, утираясь, провела рукой по лицу.

Вой снова повторился, на этот раз с другой стороны.

Мстислава выпрямилась и замерла. От слёз не было никакого толка. Жуткий, первобытный страх смешался с яростью и желанием жить. Она наощупь отстегнула с пояса свой маленький нож. Наверное, он являлся жалким оружием против волка, но холодный булатный клинок был сейчас единственной опорой Мстиславы во всём белом свете. Она готовилась встретить смертоносную тварь лицом к лицу, и уж точно не собиралась сдаваться ей без боя.

Мстиша ждала, затаив дыхание, затравленно озираясь по сторонам, когда впереди забрезжил огонёк. Поначалу княжна приняла его за горящие в темноте звериные глаза, но сразу опамятовалась. Живой первозданный пламень Небесного Отца ни с чем нельзя было спутать.

Человек, державший в руке светоч, шёл почти бесшумно, а, может, это сердце Мстиши стучало так громко, что заглушало все остальные звуки. Увидев девушку, он зашагал быстрее, ловко уворачиваясь от веток и словно не замечая мосластых корней под ногами. Чужак остановился в сажени от всё ещё сжимающей в руке нож Мстиславы и внимательно вгляделся в неё, выставив пламенник вперёд.

Молчаливый осмотр длился несколько кратких мгновений, и Мстише стало не по себе. Никто не смел разглядывать её, княжескую дочь, замаранную и ободранную, сидящую на голой грязной земле вот так, сверху вниз, бесстыдно и бесстрастно, без восторга и благоговения.

Но незнакомец смел.

Его левую скулу до брови пересекал давний, но заметный рубец, придавая ему лихой, страшный вид.

Наконец, удовлетворившись увиденным, человек отвёл светоч и воткнул его в землю, загасив огонь. Только теперь Мстислава заметила, что иссиня-чёрный лес затянулся голубоватой дымкой. Занимался рассвет.

Чужак приложил сложенные руки ко рту и три раза ухнул пугачом. Спустя некоторое время откуда-то из глубины леса раздался ответный птичий крик.

— Не бойся, отогнал я их, — равнодушно сказал человек, небрежно откинув со лба короткие смоляные пряди. — А на другой раз тебе совет: от волков лучше всего на дерево забираться. — Он говорил как будто неохотно, с хрипотцой в голосе, словно до этого долго молчал. — Полно на земле сидеть, так и застудиться можно. — Он протянул Мстиславе руку.

Но девушка совершенно опешила и от неслыханной наглости незнакомца, и от его спокойствия. Она с возмущением отмахнулась от предложенной ладони.

— Да ты сам кто таков будешь? — надменно спросила Мстиша, в гневе забыв о недавней опасности. — Знаешь ли, к кому лапищи тянешь?

Незнакомец выпрямился и усмехнулся. В сизом предрассветном полумраке трудно было разглядеть лицо, но Мстише показалось, что глаза под тёмными широкими бровями нехорошо блеснули.

— Сам я человек досужий, хожу-брожу, беспутных девок из-под бурелома выуживаю. Ты шильце-то своё в чехольчик убери, не ровен час, порежешься, — добавил он, не пытаясь спрятать издевательскую усмешку.

— Да как ты смеешь, смерд! — взъярилась княжна, но незнакомца нимало не пугало её бешенство.

— Идём, Хорт уж поседел поди за ночь, весь лес обрыскавши, — сказал он, посерьёзнев.

— Как, Хорт? — тут же растеряв свою воинственность, опешенно спросила Мстиша. — Ты его знаешь?

— А как же. Кто, думаешь, меня на твои поиски снарядил? Ну же, — понукнул он, подманивая девушку обеими руками.

— Не могу я идти, — едва не плача, призналась Мстислава. Всё оказалось зря. Все мучения, что она вытерпела в жутком лесу, пропали задаром, все надежды пошли прахом. — Ногу сбередила.

Незнакомец бросил быстрый пытливый взор на лицо девушки, точно не доверяя её словам.

— Посмотреть надо.

Мстислава вспыхнула. Должно быть, даже в сумерках её щёки алели, как тлеющие головёшки. Нужно было отказаться, взбрыкнуть, но прямодушная решительность незнакомца обезоружила княжну. Она безропотно кивнула.

Человек приблизился и встал на колени у ступней девушки.

— Эта?

Мстислава ответила очередным слабым кивком и осторожно потянула за полотнище верхницы, присобирая подол с больной ноги. В следующий миг она почувствовала прикосновение крепких пальцев. Незнакомец ощупывал её лодыжку бережно, но в то же время без всякой робости, явно не заботясь о том, что могла чувствовать девушка, которую трогает незнакомый мужчина. Несколько раз Мстиша ойкнула, но скорее для острастки, чем от настоящей боли.

Незнакомец тем временем оглянулся вокруг себя и сорвал пару листьев росшего неподалёку троепутника. Затем достал из-за пазухи большую ширинку и, свернув её и вложив внутрь траву, принялся туго обвязывать вокруг Мстишиной щиколотки.

— На ногу не наступай да не натруждай первое время, поберегись. У Хорта мазь спросишь, он знает. Ну а так, — он закончил последний узелок и осторожно опустил подол, а затем посмотрел прямо в очи смущённой Мстиславе, — до свадьбы заживёт.

Один уголок его рта скривился в усмешке, а прищуренные глаза улыбались, но от этой улыбки девушку пробрал мороз.

Несколько мгновений они глядели друг на друга, но Мстиша не выдержала и отвела взор, заворачиваясь в накидку, будто та могла спрятать её от пронзительного взгляда.

— Озябла? — спросил незнакомец, поднимаясь и отряхивая колени, словно пытаясь загладить заботой неловкое молчание. — Ничего, в один уповод добежим, тут недалече. На становище мамки-девки тебя укутают, отогреют.

— Да как же я пойду? — нахмурившись, начала было Мстиша, когда вдруг безо всякого предупреждения чужак наклонился и подхватил её на руки.

— Держись крепче, — вместо ответа приказал он.

— Пусти! — придушенно пискнула Мстислава, впрочем, послушно вцепляясь в рубашку незнакомца.

— Да не так, за шею обними.

Перебарывая смущение и злость, княжна подчинилась.

— Задушишь! — Он недовольно повертел шеей, заставляя покрасневшую до ушей Мстишу ослабить хватку. — По мне, так оставить бы тебя тут ещё прохладиться ночку-другую. Может, тогда в иной раз подумаешь, прежде чем сбегать к лешему на кулички. Ещё немного, и волкам бы на заутрок угодила.

— От одних волков спас, другому несёшь, — пробормотала Мстислава, отворачиваясь и стараясь держаться как можно дальше от лица чужака.

Тот скосил на неё глаза и усмехнулся:

— Что ж батюшка-то твой сплоховал, зверю в лапы отдал?

Мстислава осеклась. Она хотела бы ответить, что отец думает только о княжестве, что он не верит в оборотней, что сестру пожалел, а её продал, словно ярушку на торгу. Но негоже ей, княжеской дочери, было жаловаться на родного отца безвестному простолюдину.

Девушка изо всей мочи старалась не замечать ни сильных кряжистых рук, легко удерживающих её на весу, ни горячей кожи под своими пальцами, ни странной смеси из запахов пота и земли после дождя. Светало, и Мстислава пыталась исподтишка рассмотреть лицо незнакомца, но успела разглядеть лишь серебряную серьгу в ухе да несколько свежих царапин на щетинистой щеке.

— Откуда ты взялся? Не видела тебя в обозе.

— Да уж где княжне всяких смердов запоминать.

Мстиша поджала губы. Ей было невыносимо стыдно. Прежде всего за то, что побег не удался и её поймали с поличным. Одна мысль о том, как она после произошедшего, да ещё и в таком виде окажется перед Хортом, была нестерпима. Другой мукой стал этот неизвестно откуда взявшийся проходимец, ведущий себя так, словно она была простой девкой, его ровней! Он не выказывал ни уважения к Мстишиному положению, ни почтения её происхождению, ни восхищения её красотой — того, что княжна привыкла получать от окружающих. Хуже всего, что девушка умудрилась оказаться в полной его власти. Не иначе ещё станет требовать награду за её спасение.

Всеславна ощущала себя посрамлённой и униженной, и она дорого бы заплатила, чтобы поквитаться с этим задавакой.

— Я помытчик князя Любомира, — неожиданно прервал мрачные думы девушки незнакомец. — Полесую для него, зверя бил раньше, нынче соколов да кречетов помыкаю.

— Полесуешь на Медынской земле? — возмутилась Мстиша.

— Что ж ты, княжна, про докончание о соколином пути не слышала? Зазимцы могут птицу ловить в Медыни, а медынцы в Зазимье. Добывал князю кречетов, домой возвращался, а по дороге нагнал ваш поезд. Думал пристроиться к нему, да смотрю, переполох в стане. Все с ног посбивались, ищут пропажу.

Мстислава потупилась. Как-то она будет объясняться с Хортом?..

Стоило ей только вспомнить о воеводе, как впереди за зарослями замаячили светлые палатки становища. Сердце застучало где-то в самом горле.

— Спусти меня, — сквозь зубы приказала Мстиша.

— На больную ногу? — хмыкнул чужак, не думая останавливаться.

— Немедля спусти меня! — рассерженно повторила княжна и со всей мочи пихнула его кулаком в грудь.

Скорее от неожиданности, чем по её велению, он поставил девушку на землю, успев в последний миг подхватить под локоть, не давая Мстише всем весом навалиться на вывихнутую лодыжку.

— Неужто думаешь, пристало княжеской дочери, чтобы её на руках из лесу бирюк обросший выносил?

Её спаситель хохотнул, будто услышал понятную лишь ему одному шутку.

— Вели прислать за мной чернавок, — хмуро распорядилась Мстиша, не понимая причины странной весёлости чужака и предпочитая не замечать её. — А тебе за то, что спас меня, обещаю вознаграждение. Проси, чего пожелаешь, — высокомерно добавила она.

— За щедрость твою, княжна, — поклонился незнакомец, — да воздадут тебе боги.

Мстиславе показалось, что даже нынче, поминая богов, он всё равно смеялся над ней. Человек уже сделал шаг вперёд, чтобы позвать подмогу, когда Мстиша остановила его:

— Как кличут тебя, помытчик?

Чужак застыл вполоборота, и низкое рассветное солнце заиграло в медово-зелёных глазах. Кажется, он задумался на миг, прежде чем с неизменной усмешкой ответить:

— Кличь, княжна, как матушка нарекла, Нелюбом.

5. Перепутье.

К облегчению Мстиславы, ей не пришлось сразу объясняться с Хортом. Он лишь мрачно смотрел издали, как девушки заводили княжну в палатку, но пасмурный взор воеводы не обещал ничего доброго.

После того, как переодетую, умытую, отпоенную горячим взваром и сытую Всеславну уложили на подушки, она выгнала всех, кроме Векши.

Запавшие глаза чернавки казались огромными на осунувшемся лице, и Мстиша удивилась:

— Ишь, как похорошела с гребты.

Векша быстро вскинула на княжну изумлённый взор.

— Что взглядываешь? — фыркнула Мстислава, заглушая подспудную вину нарочитой грубостью. — Небось, очей не сомкнула ночью, а глазищи стали в пол-лица. Откуда что взялось только. Ну, рассказывай.

Векша на миг опустила затрепетавшие ресницы вниз, справляясь с собой.

Что она могла рассказать своей госпоже? Как она стояла на краю леса ещё долго после того, как шаги княжны затихли в ночной тишине? Как выплакала все слёзы? Как боролась с собой, чтобы не побежать следом? Как, наконец, на рассвете, заслышав далёкий волчий вой, забыв страх, бросилась в шатёр Хорта?

Он не спал, расхаживая взад и вперёд между тонкими полотняными стенами, точно зверь, запертый в тесной клетке, и лишь коротким взмахом руки отозвал метнувшихся остановить девушку стражников.

Ей стоило только взглянуть на воеводу, чтобы понять: он знал. И был в гневе. Не просто в гневе, в бешенстве, и в какой-то миг Векше показалось, что Хорт ударит её. Было даже странно, что кто-то настолько высший её по положению может сдержать ярость и не выместить её на первом, попавшем под горячую руку.

Но что-то в глубине серых грозовых глаз на толику смягчилось, и Векша смогла сглотнуть подступивший к горлу ком.

Хорт сделал два шага, подходя к девушке почти вплотную. Он не отрывал от её лица пристального взора. Зазимец не задавал вопросов, не кричал. Просто смотрел. Так, словно хотел проникнуть в её голову, так, словно то, что он искал в глубине зрачков Векши имело жизненное значение, словно он решал для себя нечто очень важное.

А потом на самое короткое мгновение девушке показалось, что она почувствовала легчайшее, совсем невесомое — будто кто-то пёрышком провёл — прикосновение к пальцам. Векша не осмелилась опустить глаза на свои руки. Ей было страшно узнать, что это всего только морок, навеянный бессонной ночью, но ещё страшнее было увидеть, что всё происходило взаправду.

— Оглохла ты что ли? — раздался недовольный голос Мстиславы, вернувший служанку в действительность.

Откашлявшись, Векша сипло проговорила:

— Твоя взяла, госпожа. Воевода сказал, что повернёт на Осеченки.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Они выехали на следующее утро после устроенного переполоха. Не мытьём, так катаньем Мстислава добилась своего, но отчего-то она не чувствовала желанного облегчения. Хорт сделал вид, будто не разглядел в Мстишином исчезновении побега, и все притворились, что княжна просто заблудилась в лесу. Воевода объявил, что Пресветлая, не иначе, своим перстом указывает обозу правильную дорогу, поэтому ничего другого, как повернуть на Осеченское капище ему не остаётся. Но Всеславна прекрасно знала, что Хорт не поверил ни единому её слову, и его потакание Мстишиной прихоти выглядело подозрительно.

И пусть теперь поезд направлялся в Осеченки, эти мысли омрачали торжество девушки. У Хорта явно было что-то на уме, и Мстислава не могла отделаться от тревожного чувства. Ко всему прочему нынче рядом с предводителем зазимцев на своей гнедой лошадёнке ехал, словно нарочно мозоля ей глаза, Нелюб. На его правом плече величаво восседал заклобученный ястреб.

Только бы добраться до места. Сновид уже давным-давно дожидается её, и до встречи с милым оставалось всего ничего. Мстислава была рада наконец отделаться и от злосчастного воеводы, и от неотёсанного помытчика, которому она вдобавок ко всему оказалась обязана. Слава Всевышней Матери, после Осеченок княжна больше никогда в жизни не увидит ни того, ни другого. Впрочем, отец учил её всегда расплачиваться со своими долгами.

На очередной слазке Мстиша велела подозвать Нелюба к себе. Он затягивал подпругу и, кажется, удивился, когда к нему подошла Векша. Нелюб оторвался от своего занятия и поднял голову, находя озадаченным взглядом Мстишу. Он снова повернулся к лошади, ещё раз проверил ремень, тщательно расправил и опустил крыло и путлище. Погладив кобылу по шее, зазимец, наконец, двинулся в сторону Мстишиного воза. Его спокойная, уверенная поступь невольно привлекала к себе взгляды, и Мстислава с досадой заметила, что в становище не было ни одного человека, который бы не смотрел, как помытчик направляется к ней. Никто не таращился в отрытую, но весь обоз разом притих, следя за происходящим с плохо скрываемым любопытством.

— Звала, княжна? — спросил Нелюб, одаривая её таким небрежным поклоном, что, если бы на месте зазимца был её собственный слуга, Мстиша бы велела его высечь.

Снисходительная миролюбивость, в которой Мстислава пребывала, разом слетела с неё. Тут же вспомнились все события минувшего дня, то, как этот мужлан в открытую называл её беглянкой, как непочтительно обращался с нею.

— Звала. — Поджав губы и задрав подбородок, пытаясь успокоиться, она принялась перебирать камешки бирюзы в ожерелье. — Помнишь ли, давеча я тебе награду пообещала?

Замешательство на лице Нелюба вдруг сменилось пониманием. Он чуть мотнул головой, тихо хмыкнув себе под нос, и усмехнулся, на миг обнажив ровные белые зубы.

— Помню, как забыть, — помытчик почесал короткую, под стать волосам и бровям чёрную бороду. — Не тревожься, княжна. Как в Зазимье прибудем, князь Любомир, свёкор твой, со мной сочтётся.

Мстиша вспыхнула.

— До Зазимья ещё доехать надобно, а свёкра пока у меня нет!

Нелюб выпрямился, расправив плечи и заложив левую руку за пояс, и слегка прищурился, внимательно изучая лицо княжны. Мстиша почувствовала, как под этим нетаящимся, дерзким взглядом всё её нутро сжалось в комок. Она заставила себя смотреть на него в ответ.

Вчера Нелюб показался Мстише середовиком, но сейчас, в солнечном свете, девушка увидела, что он годился в ровесники Хорту. Или Сновиду. Зазимец был крепкий, поджарый и — Мстислава уже знала — сильный. Но кроме телесной силы девушка чувствовала иную, не видную глазу. Ту, что позволяла ему вот так смело смотреть на невесту своего господина, ту, что выковывалась годами и отлилась побледневшими рубцами на лице, ту, что Мстислава ощущала всем своим естеством. Ощущала и ненавидела.

— Проси, чего пожелаешь, — упрямо проговорила девушка.

— Просить мне нечего, у меня всё есть, а коли нет, так руками-ногами Отец Небесный не обделил, сам добуду.

Пальцы Мстиславы застыли, сжав бусину так крепко, что побелели костяшки. Девушка продолжала испепелять зазимца взглядом, ожидая ответа. Тогда он усмехнулся ещё более откровенно и тряхнул головой, убирая лезшие в глаза вороные кудри.

— Мне твоего поклона и благодарности бы с прибытком хватило, да, видно, в княжеском тереме словам таким не учат, — спокойный голос Нелюба гулко проносился по всей поляне, — а с поклона, поди, голова отвалиться может.

Воцарилась совершенная тишина, которую через миг разорвал хлёсткий звон пощёчины.

Мстислава пожалела о содеянном тотчас. Она не услышала, а почувствовала тихий, звериный рокот в груди Нелюба. Он не шелохнулся, продолжая смотреть на неё, но княжна видела, как натянулось сукно вокруг налившихся предплечий. Налевой щеке помытчика, прямо поверх шрама будто страшное родимое пятно расплывался бледно-алый отпечаток её ладони.

— И жито забыто, и пиво не в честь, — процедил он. — Что ж, благодарствую, княжна. — Нелюб поклонился до земли. — Вовек твою награду не забуду.

Он обжёг Мстишу последним коротким взглядом и, развернувшись, так же спокойно, как и прежде, зашагал восвояси.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Всю дорогу до Осеченок Мстислава не снимала позабытый было плат. Она спряталась за покрывалом невесты, словно окрутник за колядной личиной, но и сквозь решечатую завесу видела маячившую впереди спину зазимца.

Мстиша почти не помнила, как они добрались, как её отвели поклониться Богине. Вопреки обыкновению, в святилище княжна почувствовала себя ещё хуже. Раньше Мстиша не сомневалась, что Небесная Пряха на её стороне. Она сама была женщиной и могла понять сердце княжны. Но нынче, когда Мстислава стояла на коленях перед деревянным изваянием, в суровом лике Матери ей впервые в жизни почудилось осуждение.

Впрочем, предаваться излишним терзаниям было недосуг. Мстиша добилась своего, и грядущую ночь путники собирались провести на постоялом дворе Осеченок. Хотя Хорт и пытался создавать как можно меньше шума, приезд таких гостей не мог пройти незамеченным, и Мстислава не сомневалась, что вести о её прибытии уже достигли Сновида. Радостный трепет и волнение постепенно вытеснили тревогу, и княжна с удвоенной силой принялась воплощать в жизнь замысел, который они так долго лелеяли.

Всё было готово ещё в Медыни, поэтому Мстиша лишь по новому разу проверяла содержимое сумы да перекладывала кое-какие вещи из сундука с приданым в дорожную укладку. На подворье ей отвели лучшие покои, но и те оказались тесными и тёмными. В другое время Мстислава бы не стерпела подобного, но нынче княжна не замечала неудобства, а только возбуждённо порхала, заканчивая последние приготовления, почти позабыв о больной ноге.

Векша, ни жива ни мертва, сидела у порога, не сводя полных невысказанной мольбы глаз со своей госпожи.

— Всё сделала, как я велела? — не глядя на чернавку, бросила из-за плеча Мстислава.

— Да, княжна.

— Вот и славно. Ну, что ж, последняя ночь осталась. — Разрумянившаяся Всеславна наконец присела на краешек кровати и сложила беспокойные руки на коленях. — Ох, сердце так и колотится. Уснуть бы теперь. А то, коли глаз не сомкну, поутру буду снулая да бледная, негоже перед ладушкой такой показываться, — озабоченно проворковала девушка.

— Не тревожься, княжна, нет тебя краше. А сон твой я постерегу.

Мстислава только теперь прямо посмотрела на служанку.

— Что это ты мямлишь, точно помирать собралась? — с упрёком спросила княжна. Печаль Векши отравляла её счастливое воодушевление и поднимала со дна рассудка запрятанные, нежеланные мысли. — Да перестань глядеть, будто побитая собака! — начала злиться Мстиша.

— Прости, княжна. Не гневайся. Только я нынче стала Стояне завидовать. Она хоть горе своё отгоревала, да знает, что рано ли, поздно ли, ты пришлёшь за ней.

Мстислава скривилась, будто съела пригоршню недозрелого крыжовника. Едва ли она взаправду думала о том, чтобы вызвать к себе няньку, когда пообещала это старухе. С другой стороны, кто знает, не станет ли ей одиноко на чужбине. Ведь Векша права. С ней она, действительно, расставалась навсегда.

Мстиша нахмурилась. В её замысле была предусмотрена каждая мелочь, каждая подробность, но о судьбе своей самой близкой и верной служанки княжне и не пришло в голову позаботиться. Всеславна не хотела замечать, что чернавка едва притрагивалась к пище, почти не разговаривала и напоминала скорее тень, нежели живого человека. За собственными переживаниями и надеждами до Векши ли было Мстиславе?

Княжна тряхнула головой, гоня от себя непрошеные думы. Идти на попятную всё равно было поздно.

Решение нашлось быстро.

— Подай уборный ларец, — велела Мстислава.

Векша повиновалась, и, отомкнув тугую крышку, Мстиша принялась рыться в досканце, перебирая позвякивающие украшения. Она достала из вороха одежды платочек и стала накидывать в него перстеньки, подвески, шелестящие мониста.

— Вот так, — удовлетворённо сказала княжна, любуясь на выросшую блестящую горку. — Да ещё убор мой, должно быть, к тебе перейдёт, — неуверенно добавила она и прикусила губу. Никто из них не знал, чем могла закончиться Мстишина затея для Векши. — На, бери! — Мстислава накрепко увязала ларечную кузнь в ткань и протянула чернавке.

Векша испуганно отмахнулась.

— Что ты, княжна, как можно!

— Не дури, Векша! Говорят тебе, бери, пока я не передумала. Поди, заслужила. Кто знает, как оно обернётся.

Мстиша всучила служанке платок и, кажется, тотчас забыла и о нём, и о служанке. Дело сделано, она откупилась от Векши единственно известным ей способом, теперь главное было заснуть.

— Со вторыми петухами разбуди. Не позже, — велела Мстислава и, не раздеваясь, повалилась в кровать.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Мстиша волновалась так, что поджимались пальцы на ногах, но она не могла хотя бы издали не посмотреть на отбывающий поезд. Куда разумнее и безопаснее было бы переждать в маленькой каморке, которую ей накануне заручила у хозяина Векша, но княжна должна была убедиться собственными глазами, что всё получилось.

Впрочем, притаившаяся у повети Мстиша могла не беспокоиться. В закутанной в неказистую накидку и обутую в простые лапти девушке едва ли можно было узнать дочь князя Всеслава.

Утро занималось ненастное, и туман проглатывал обрывки скупых бесед поезжан раньше, чем те могли долететь до уха княжны. Впрочем, непогода была только на руку заговорщицам: все с ног до головы прятались в длинные плащи и торопились рассесться по местам, чтобы поскорее двинуться в путь.

Что-то болезненно отозвалось в сердце Мстиславы, когда служанки с почётом усадили в возок Векшу, накрытую платом и одетую в Мстишину епанчу. Было ли княжне жаль своей чернавки или она просто взревновала, печалясь об уступленном месте? Едва ли Мстислава сама могла сказать наверняка. Одно Мстиша знала точно: она совершила непоправимое и нынче, прощаясь с Векшей в своём обличии, прощалась и с былой собой.

Она так пристально наблюдала за служанкой, что вспомнила о Хорте только когда обоз тронулся и можно было разглядеть лишь безликие тёмные тени всадников, возвышающиеся над повозками. А ведь Мстиша предвкушала, как посмотрит на него в последний раз. На него и на Нелюба.

Что ж, оно и к лучшему. Зазимцы отбыли, и, если Векша не сдурит, у них со Сновидом окажется в запасе достаточно времени, чтобы осуществить задуманное.

Мстислава вспомнила о Сновиде, и отчего-то по позвоночнику пробежал мороз. Должно быть, она слишком долго простояла на утреннем холоде. Девушка поспешила к себе. Она затворилась в крошечном покое и уселась на убогую постель, подле которой, точно пара княжеских скакунов в мужицком хлеву, стояли два её богато расписанных и обитых серебром сундука. Здесь было ещё теснее и мрачнее, чем во вчерашней ложнице и пахло затхлостью, но теперь она притворялась простолюдинкой. Мстислава могла чуть-чуть потерпеть, ведь совсем скоро её заберёт Сновид.

Скоро. Надо только немного подождать.

Перебарывая брезгливость, Мстиша опустилась на лежанку и подсунула руки под голову, собираясь чуть-чуть отдохнуть.

Княжна проснулась резко и неприятно. Кажется, ей снился дурной сон. Спину ломило после непривычно жёсткой постели. Мстислава села, спустив ноги на пол, и огляделась. Осознание того, где она находится, накрыло внезапной тревожной волной. Что-то было неправильно.

Девушка метнулась к единственному крошечному волоковому оконцу и, больно прищемив палец, с трудом оттянула задвижку в сторону. Ей отвели самый дешёвый покой в подклете, и окошко было прорублено почти на уровне земли. Но Мстиша смогла рассмотреть, что утренняя хмарь рассеялась, а солнце стояло высоко и время шло к полудню.

Сердце Мстиславы бешено застучало. Сновид уже давно должен был быть здесь. Мог ли он не найти её? Нет, Векша наняла уговорённую наперёд клетушку. Да и разве не перевернул бы боярин вверх дном подворье, только бы отыскать её? Нет, Мстиша сделала всё, как они условились.

И тут княжну бросило в холодный пот. Она забыла. Забыла, потому что не верила, что это пригодится. Но сейчас Мстиславу озарило, и она вспомнила, будто всё случилось вчера.

Коли что стрясётся, повяжу её на верею в воротах — будет тебе знамением.

Не помня себя, Мстислава выскочила из дверей. Она пронеслась через весь двор, едва не сшибив на своём пути ошарашенного хозяина, и вросла в землю у ворот. Там, неброско, но заметно знающему глазу, висела на столбе, чуть колыхаясь на ветру, её зелёная шёлковая лента.

6. Нелюб.

Мстиша оцепенело сидела на краешке жёсткой кровати. Она накрепко затворила засов, а потом ещё и подпёрла дверь обоими ларями. Девушка не чувствовала себя безопасно даже в ожидании Сновида — теперь же, когда Мстислава знала, что он не придёт, ей стало откровенно страшно.

С Мстишей ещё ни разу в жизни не происходило такого злоключения. Первым её побуждением было нанять повозку и отправиться прямиком в усадьбу Внезда. Княжна едва ли знала, как подступиться к этому делу, ведь прежде все её повеления исполняли слуги. Но вскоре ей пришлось расстаться с этой мыслью. Ехать в открытую было опасно, показаться же в чернавкиной одежде перед Сновидом и будущим свёкром представлялось немыслимым. Да и потом, едва ли бедная девушка могла позволить себе нанять возницу, это вызовет ненужные подозрения. А, самое главное, Мстише было страшно. Что случилось? Почему Сновид не пришёл? Значило ли это, что он отступился от Мстиславы? Что смиренно отдавал её Ратмиру?

Но разве вся затея не принадлежала Сновиду? Разве не он убедил сомневающуюся и поначалу трепещущую от одной мысли о побеге Мстишу? Что могло произойти? Неужели Сновид разлюбил её?

Мстиславу мелко трясло.

Что делать?

Вернуться в Медынь? Нагнать поезд? Вопреки всему, отправиться к Сновиду? Положение представлялось безвыходным, а самое ужасное, Мстислава оказалась совершенно одна.

Что же делать?

Княжна закрыла лицо руками.

И вдруг, когда Мстиша уверилась, что самое худшее уже произошло, с улицы до неё донёсся знакомый голос. Пусть она могла пересчитать по пальцам одной руки те разы, что слышала его раньше, спутать этот грудной, чуть хрипловатый, неизменно спокойный голос девушка уже не смогла бы ни с чьим другим.

Мстислава прильнула к оконцу, стараясь держаться как можно скрытнее. Неужели они уже обнаружили подлог? Неужели вернулись за ней?

Сквозь небольшую щель княжна смогла разглядеть лишь сбитые сапоги Нелюба да босые ступни мальчишки-слуги, который заходил с ним в конюшню. Больше никого на подворье она не увидела. Мстиша быстро задвинула заслонку и, забившись в угол лежанки, обратилась в слух. Бежать было некуда, и оставалось лишь ждать, когда её, точно загнанную лису, выкурят из жалкой норы.

Но мгновения шли за мгновениями, а никто не врывался в Мстишин покой. Снаружи по-прежнему раздавались редкие обыденные голоса путников, гомон суетливой челяди, скрип колёс и ленивое ржание лошадей.

Княжна устала бояться, и её незаметно сморил сон. Когда она открыла глаза, тусклый свет, пробивавшийся снаружи днём, вовсе исчез, и каморка погрузилась в кромешную темноту. Сделалось холодно, с присыпанного полуистлевшей мякиной земляного пола тянуло сыростью. В углу стоял железный светец, и надо было попросить у хозяина огня. Мстислава с содроганием поняла, что исполнять это ей придётся самой.

В то же время Мстиша осознала, что уже наступил вечер, а никто не вышиб ей дверь и не потащил с позором обратно в обоз. Но почему помытчик медлил? Раз уж он сумел отыскать девушку в дремучем лесу, ему едва ли составляло большого труда найти её на крошечном постоялом дворе. Мстиша не хотела понапрасну обнадёживаться, но не значило ли это, что Нелюб вернулся не за ней? Быть может, он и вовсе никуда не уезжал? В конце концов, зазимец был им случайным попутчиком, и кто знает, не могли ли их с Хортом дороги разойтись в Осеченках?

Мстиша села и провела ладонями по волосам, приглаживая растрепавшиеся пряди. Она не умывалась с раннего утра и чувствовала себя грязной и гадкой в одежде с чужого плеча и не по чину. Хотелось пить и есть.

Княжна потёрла виски. Нельзя позволять себе раскисать. Её главным чаянием было добраться до Сновида, но начать можно и с малого.

Вполголоса поминая лешего, Всеславна отодвинула тяжёлые укладки и осторожно приотворила дверь, убеждаясь, что в сенях никого не было. То и дело оглядываясь, она, чуть прихрамывая, прокралась вверх по лестнице, которая вела из подзыбицы в сруб. На своё счастье, Мстиша столкнулась со хозяйской дочкой.

— Ты ведь здесь прислуживаешь? — спросила княжна, вздёргивая подбородок.

Девушка в недоумении замерла и оглядела незнакомку с макушки до пят. В её голове явно не вязались надменный выговор и скромный наряд странной постоялицы.

— А, — озарилось весёлым пониманием лицо служанки, — так это ты в клоповнике живёшь?

— Что? Да что ты мелешь? У вас там и правда клопы? — взвизгнула Мстислава, и девка откровенно прыснула.

— Не знаю, до тебя там бродячие волынщики жили, может, всех с собой унесли, — ответила хозяйская дочь, явно получая удовольствие от неподдельного ужаса, исказившего лицо Мстиславы. — Тебе чего надобно-то? — сжалилась она, с любопытством разглядывая княжну.

Мстислава поёжилась от отвращения. Голова закружилась, а пустой желудок сжался в болезненной судороге.

— Я есть хочу, — жалобно проговорила она ослабевшим голосом.

Девушка задумчиво вздохнула.

— Непутёвая ты какая-то. Ладно, гляну пойду, там вроде одёнки с ужина оставались. Да багатья подам, небось, в потёмках сидишь.

Мстислава, не чувствуя под собой ног, спустилась обратно, держась за стену, чтобы не упасть.

Служанка и правда вскоре явилась с большим ломтём хлеба и крынкой простокваши, которые в былые времена Мстиша и не посчитала бы за еду. Но нынче ей показалось, что ничего вкуснее она не пробовала. Хозяйская дочка, по-бабьи подперев кулаком подбородок и мелко кивая головой, следила за тем, как ела княжна. Она принесла с собой лучину, и теперь от яркого живого огонька каморка стала казаться чуть менее мрачной.

Насытившись, Мстиша подняла глаза на не отрывавшую от неё дотошного взгляда девку. Раньше она бы осталась для княжны безликой тенью, лишь незаметно промелькнувшей и принесшей еду и тепло, но нынче Мстислава была вынуждена смотреть на неё, терпеть рядом с собой, замечать грубые загорелые руки и засаленный передник, испытывать на себе насмешливый снисходительный взор.

Мстиша сдержала закипевший гнев. Она находилась не в том положении, чтобы давать нраву волю. В памяти отдались язвительные слова помытчика и, превозмогая себя, девушка чуть склонила голову.

— Да вознаградит тебя Небесная Пряха, — с достоинством проговорила она.

От такой напыщенности брови служанки взлетели вверх, но, кажется, упоминание Богини удержало её от открытой ухмылки.

— Чудная ты. Говоришь как бобыня, да и, — она выразительно кивнула на Мстишу, не умея подобрать нужных слов, — сама из себя чудная. Откуда ты взялась такая? Я по первости думала, ты от поезжан, что вечор останавливались, с зазимским сокольником отлукнулась. — Её глаза озорно сверкнули любопытством.

Мстиша выпрямилась.

— А что же, он всё тут ещё? — спросила она, стараясь не выдать волнения.

— Тут, — кивнула служанка, — я ему в сеннике постелила. Надумал на торжище остаться, что в конце седмицы собирается. К нам со всех концов гости жалуют, хороший торг, знатный.

— Порознь мы, — отрезала Мстиша, насупившись. — Медынская я, тоже на торг приехала по господскому поручению.

— Как скажешь, — развела руками девушка, видя, что от странной гостьи больше ничего не добиться. — Ладно, некогда мне лясы с тобой точить, а то батюшка осерчает. Спи да не бойся. Про клопов я так, ради смеха сказала. Да крынку поутру не забудь занести.

Когда служанка ушла, Мстиша привычно заперлась на засов и, задвинув дверь сундуком, задумчиво опустилась на расписную крышку.

Единственной живой душой, которую знала здесь Мстислава, был Нелюб. Более того, он догадался, что княжна пыталась сбежать в ту злосчастную ночь и, кажется, был из-за этого весьма невысокого мнения о ней. Как ни странно, это несколько облегчало душу Мстиши, потому что она могла не бояться упасть в его глазах. Ниже было некуда.

Несмотря на всю строптивость зазимца, он явно не купался в богатстве. Мстислава с пренебрежительной усмешкой вспомнила его суровую заношенную рубаху и неказистую клячу. Если бы ей хватило ума правильно попросить, Нелюб принял бы награду.

Так почему бы не рассказать ему всё начистоту? Нелюб ведь и так знал, что она не хотела выходить за Ратмира. Он, в отличие от Мстиши, мог без опаски отправиться к Сновиду. Что бы ни держало боярина от исполнения их замысла, нынче, узнав, в каком положении Мстислава оказалась, он тотчас примчится за ней. А помытчику княжна посулит богатую награду, да так, что он не сможет отказаться. И голова у неё не отвалится поклониться, и улыбнуться она всегда умела, что из парней потом верёвки вить можно было.

Мстиша лишь боялась, что в отместку за глупую пощёчину Нелюб выдаст её Хорту. Как бы воевода ни старался, поезд всё равно ехал небыстро, и зазимец вполне мог догнать его, чтобы предупредить земляка.

Что ж, попытка стоила того. И, если поначалу подобная мысль казалась княжне сумасбродной, то, чем дольше Мстислава примеривалась, тем удачнее она ей представлялась. Можно было выждать, пока обоз уедет подальше, но время работало и против Мстиши. Кто знает, сколько продержится Векшино ряженье? Что, если Хорт и без Нелюба раскусит их нехитрый обман?

Взвесив все доводы и поняв, что беспокойные мысли всё равно не дадут ей уснуть, Всеславна собралась действовать немедля. Пища придала девушке бодрости и присутствия духа, и она осторожно, но в то же время решительно отправилась на поиски Нелюба.

Надвинув куколь до самых глаз, Мстиша выскользнула в сени. Она прошмыгнула через общую избу, где была устроена трапезная. Час стоял поздний, и за длинным дубовым столом сидело лишь несколько задержавшихся гостей, среди которых девушка не заметила зазимца. Не с первого раза она нашла лаз, ведший наверх. Лодыжка всё ещё напоминала о себе, и Мстиславе пришлось попотеть, прежде чем она сумела взобраться по крутой лестнице.

Девушка очутилась в тёмной захламлённой повети. После холодной сырой каморки было приятно вдохнуть здоровый, чистый запах сена и высохшего дерева. Скудный свет, пробивавшийся откуда-то из-за горы скарба, позволил Мстише немного оглядеться.

Ощетинившись кривыми зубьями, проход у стены, словно часовой, сторожила борона, тут же выстроился ряд разномастных пузатых кадок, в углу одно на другое было свалено полдюжины покорёженных от старости корыт, тут и там лежали донца от прялок, вальки и негодное вручье. Мстишин взгляд добрался до больших розвальней, когда она едва не вскрикнула. На одном из загнутых, похожих на оленьи рога полозьев, громоздилась зловещая тень. От неожиданности и испуга девушка оступилась и опрокинула неизвестно откуда взявшуюся мялку. Падая, та задела висевшие рядом косы, и стены огласились грохотом и ржавым лязгом.

То, что казалось чудовищной тенью, исторгло резкий пронзительный вопль и размахнуло огромные крылья, и Мстислава в ужасе зажмурилась и накрыла грудь руками, готовясь к самому худшему.

— Тише, Бердяй, — раздался властный голос, и княжна разомкнула глаза.

Неслышно подошедший Нелюб стоял возле саней, выставив одну руку в сторону и успокаивая всполошившегося ястреба. Но смотрел он не на птицу. Некоторое время помытчик изучал незваную гостью, не выражая ни малейшего удивления её неожиданному появлению. Мстише начинало казаться, что на свете не было ничего, что смогло бы поколебать невозмутимость этого человека.

— Значит, всё-таки сбежала, — наконец, озвучил очевидное Нелюб.

По-прежнему не сводя глаз с Всеславны, он невесомо погладил ястреба по груди тыльной стороной ладони, и тот, всё ещё недовольно покряхтывая, сложил взъерошенные крылья.

— Помоги мне, Нелюб, — вместо ответа перешла к самому главному Мстиша.

И всё-таки она сумела его удивить. Такой наглости зазимец явно не ожидал. Его широкие брови поползли вверх, а губы тронула недоверчивая, почти восхищённая усмешка.

— Вот, значит, как, — кивнул он, словно соглашаясь с какой-то давно надуманной мыслью. — А награда будет?

Мстиша вспыхнула. За то время, что они не разговаривали с Нелюбом, девушка успела позабыть, насколько несносный мужлан раздражал её. Он будто нарочно подзуживал княжну, заставляя выходить из себя и совершать глупости. Но больше Мстислава ему такого удовольствия не доставит, нет.

— Ты вправе думать про меня дурное, но я действительно обещаю не поскупиться с наградой. То, что случилось тогда... — Мстиша запнулась и отвела глаза. — Виновата я перед тобой, — не в силах взглянуть на Нелюба, тихо закончила она.

Некоторое время зазимец молча рассматривал девушку, взвешивая что-то, а потом кивнул вглубь сенника:

— Ладно, идём, расскажешь всё толком.

Мстислава последовала за Нелюбом, благоразумно обходя сердитого ястреба подальше.

— Милости прошу в мои палаты, — насмешливо пригласил помытчик, заводя девушку в угол, служивший ему ложницей.

На большом, грубо отёсанном сундуке лежал набитый соломой мешок, составлявший всю нехитрую постель Нелюба. Здесь же приютился маленький светец с потрескивающей лучиной, и отражение огонька зыбко поблёскивало в тёмной воде стоявшей внизу лохани. На полу валялась дорожная котомка.

Нелюб убрал с рассохшейся бочки плащ и шапку и кивнул, предлагая гостье садиться. Сам он устроился на ларе напротив. Мстислава неловко заняла не слишком-то удобное место и смутилась. Закуток Нелюба казался даже уютным, но теперь, очутившись в невольной близости с зазимцем, Мстиша почувствовала, как под его прямым взглядом дышать стало труднее, а вся давешняя решимость начала помалу испаряться.

Разозлившись на себя за непривычное малодушие, княжна смело сбросила с головы куколь и перекинула косу на грудь, почти вызывающе встречая взор Нелюба. В глазах зазимца что-то едва уловимо изменилось, и он перестал улыбаться и немного отодвинулся.

— Ну, и как же ты умудрилась Хорта провести?

Сделав глубокий вздох, Мстиша принялась пересказывать Нелюбу всё с самого начала. Про Сновида, с которым бегала ещё в рубашонке по теремному двору, про то, как с рождения была сосватана на чужую сторону, про дикое степное море, что стало захлёстывать с юга и как отец принялся собирать союзников. Про свадьбу, которую спешно назначили, отдав в жертву воинственному богу её, выпестованное, жёваное дитятко. Как Сновид придумал выкрасть княжну и тайно взять в жёны и как они с Векшей устроили подмену. И, уже в самом конце — про бесплодное ожидание и зелёную ленту.

Нелюб против чаяния внимал её словам пристально и серьёзно, не глумясь и не высмеивая Мстишино горе. Но, выслушав, без обиняков подытожил:

— Значит, княжича нашего ты турнула и нынче хочешь, чтобы я за твоим полюбовником отправился?

Мстислава, забыв о данном себе обещании сдерживаться, вспылила:

— Да как ты смеешь! Никакой он мне не полюбовник! Любить его люблю, но, видит Великая Пряха, я честная девушка!

Голос княжны дрожал от негодования, но зазимец лишь пожал плечами.

— Не слыхивал я, чтобы честные девушки женихов своих обманывали.

Мстиша вскочила, едва не опрокинув бочку, нечаянно оказавшись к Нелюбу ближе, чем хотела бы.

— Никого я не обманываю! Я его в глаза не видывала! Меня ровно рабыню продали, кинули проклятому оборотню, словно кусок мяса! Я ему не обещалась и клятвы не давала!

— Многие ли девушки вольны выбирать, за кого идти?

— Я не чета многим! — притопнула ногой Мстиша. — Я дочка князя!

Нелюб тоже встал, и теперь нависал над Мстиславой, так что ей приходилось задирать голову, чтобы продолжать встречать мрачно поблёскивающий взгляд. Ворот его застиранной рубахи отвернулся, открывая бившуюся на шее жилку. Только она выдавала, что зазимец был далёк от спокойствия.

— Именно, что дочка князя, потому и спрос с тебя больше, — едва разжимая челюсти, проговорил Нелюб. — А ты на что годишься, только нос задирать да челядь беззащитную плетью хлестать?

— Да как ты смеешь! Ты ничего обо мне не знаешь! — яростно сжала кулаки Мстиша, чуть подаваясь вперёд.

— А что тут знать? Я таких как ты на семь аршин под землёй вижу, — равнодушно ответил Нелюб, складывая руки на груди. — Ты подумала о том, что с твоим отцом будет, когда всё вскроется? Сколько срама ты на свой род навлекла? А коли князь Любомир за такую обиду не то, что в беде на подмогу не придёт, а против Всеслава копья обратит? Что с лица спала? — усмехнулся помытчик побледневшей Мстише. — Не любо правду слышать? А про служанку свою тоже не подумала? Как мыслишь, что с ней Хорт сделает, когда правду прознает? А княжич Ратмир? Сама говорила, что не человек он, а зверь, не ровен час, разорвёт девку на мелкие клочки. Да ведь только не княжеское это дело, о людишках печалиться, верно? Их-то много, а ты одна.

Он презрительно хмыкнул и снова уселся, больше не глядя на девушку и давая понять, что разговор закончен.

Мстиша, без кровинки в лице, задыхалась и дрожала. Потребовалось несколько мгновений, прежде чем она смогла возвратить власть над собственным телом и повернуться, чтобы уйти, когда её остановил едкий голос:

— И чем же ты собиралась расплачиваться со мной? «Проси, чего пожелаешь», — пискляво и до обидного похоже передразнил её Нелюб. — Погонялка есть, да запрягалки что-то не видать. Замашек держишься княжеских, только забыла, что нынче в боярыни скатишься. Уверена, что муж твой такой же щедрый будет, как батюшка?

— У меня с собой укладка с приданым, — бесцветно проговорила Мстислава. Отповедь Нелюба обескровила её, она чувствовала себя детской погремушкой из бычьего пузыря, откуда выпустили весь воздух. — Есть и пушнина, и камни, и серебро.

— А не боишься? — угрожающе сверкнули зелёные искры в глазах Нелюба. — Вот так просто незнакомому бугаю свою судьбу доверяешь. Ты ведь одна-одинёшенька осталась, никто и не заподозрит в тебе медынскую княжну. Что мне стоит укладки у тебя отнять?

— Сновид тебе к этим укладкам ещё две таких же прибавит, — холодно ответила Мстиша, не собираясь поддаваться на его подначки.

Нелюб не нравился ей до мурашек по коже, но почему-то княжна знала, что он не обманет её.

Зазимец снова хмыкнул, испытующе глядя на девушку.

— Добро. Помогу тебе, — наконец, изрёк он, и от облегчения у Мстиславы едва не подкосились колени. — Только поверит ли твой полюбо… — он осёкся под яростным взглядом княжны, — твой боярин, что не самозванец я, а ты вправду меня послала?

— А я ему бересту напишу, — быстро нашлась обрадованная Мстиша. — Он мою руку тотчас узнает, — затараторила девушка, принявшись рыться в подвешенной к поясу кожаной калите.

Найдя писало, Мстислава стала торопливо процарапывать на коре маленькие опрятные буквы. Ей казалось, что через письмо она становится ближе к любимому.

— Да не спеши ты так, — поморщился Нелюб, как будто воодушевление девушки вызывало у него оскомину. — Раньше утра ведь не выдвинусь.

Но Мстислава настояла на том, чтобы дать ему послание загодя. В берестяной свиточек она вложила ту самую зелёную ленту с вереи.

— Смотри же, без Сновида не возвращайся, — уходя, твёрдо, будто читая заговор, велела княжна.

Когда Мстиша исчезла в лазе, Нелюб ещё некоторое время смотрел на опустевшую лестницу, а потом усмехнулся, но в прищуренных глазах не было веселья.

7. Сновид.

До Внездовой вотчины было вёрст семь, не больше, поэтому Мстислава решила не терять времени. Она с облегчением скинула Векшину рухлядь и переоблачилась в собственную сорочку и шёлковую верхницу. Мстиша не помнила, когда в последний раз причёсывалась сама, и ей пришлось немало повозиться, прежде чем кое-как справиться с густой копной. Получилось не так красиво, как выходило у Векши, но с такими-то волосами, с удовлетворением подумала княжна, самая незамысловатая коса смотрелась изумительно.

Не остановившись на этом, Мстиша достала из ларчика крошечное серебряное зеркальце — отцов подарок — и принялась белиться и румяниться. Придирчиво оглядев себя и оставшись довольна, девушка закончила свой убор несколькими жемчужными нитками и начельником с колтами. На полпути к перстеневику рука Мстиславы замерла. Надо было спрятать кольцо Ратмира. Что скажет Сновид, увидев его? Княжна вздохнула и сжала пальцы в кулак. Снять перстенёк она всегда успеет.

Мстиша убрала украшения и принялась мерить шагами крохотную клетушку. Она столько раз бывала в усадьбе Внезда, что могла с закрытыми глазами представить её до мельчайших подробностей. Княжна видела, как Нелюб спешивается и проходит в ворота, круглый год стоявшие настежь. Он оглядывается, и к нему с другого конца двора спешит вечно сердитый тиун Кол. Под каким предлогом Нелюб станет спрашивать Сновида? Это не Мстишина забота. Зазимец не потеряется, это ясно. Такие, как он вообще не теряются.

Сновид хмурится, завидев мрачного помытчика. Мстиша улыбнулась, ярко представив, как изгибаются красивые брови, и сразу захотелось коснуться складки над переносицей и разгладить её. Но вот Нелюб передаёт бересту, и лицо молодого боярина на глазах меняется. Его черты смягчаются от одной мысли о Мстиславе. Он тотчас велит стременному запрягать Звёздочку и не раздумывая, в чём был, вскакивает в седло.

Мстиша просияла, чувствуя себя так, словно уже оказалась в долгожданных объятиях милого. Осталось лишь как-то скоротать день.

Устав слоняться из угла в угол, княжна потянулась было за пяльцами, но вспомнила, что в заботах и сборах забыла переложить их в дорожный сундук. Что-то кольнуло в груди. Мстислава готовилась к побегу словно не взаправду. Зачем она не взяла шитья? Она как раз заканчивала рушник, что пообещала Великой Пряхе. Не осерчает ли Богиня? Мстиша с грустью вспомнила новенькие цевки с золотыми и серебряными нитями, что поднесла ей мачеха. Как-то обласкает Мстиславу матушка Сновида? Какими подарками приветит невестку?

Мстислава с вновь навалившейся тоской уселась на ненавистную соломенную постель. Соглашаясь сбежать со Сновидом, она не задумывалась о том, как её примет семья мужа. Да, Мстиша понимала, что жизнь её не будет похожа на прежнюю, но лишь теперь с отчётливой ясностью осознавала, что в случае чего защитить её будет некому. За спиной больше не останется огромной тени отца. Мстислава полностью отдавалась во власть Сновида и могла рассчитывать только на его заступничество. От этих мыслей у Всеславны, как говаривала няня, вставали ерши по телу.

Мстиша снова поднялась и принялась расхаживать взад и вперёд, то и дело прислушиваясь, не слышно ли знакомой задорной поступи Звёздочки. Но со двора доносилось лишь привычное, уже постылое покрикивание хозяина да смех ребятни. Пришедшее было воодушевление начало покидать Мстиславу. Желая хоть как-то скрасить тоскливое ожидание, она прилегла. Стало тесно и жарко, жёсткая подстилка больно впивалась в бока слежавшимися буграми, а спёртый запах прогнившего сена нестерпимо въедался в грудь, но девушка стиснула зубы и закрыла глаза. Надо было лишь немного потерпеть. До заката солнца она будет со своим ладушкой.

Княжне удалось провалиться в нездоровый, отрывистый сон, от которого её пробудила песня:

Козушка-белоножушка по приволью гуляла,

Дразнивала, передразнивала серого волка:

— Волчушка мой серенький, я тебя не боюсь!

— Козушка-белоножушка, постой, не хвалися!

Станем мы ранёшенько, поглядим на утрях:

Ножки лежат, рожки лежат, а козушки нету…

— Вот же тебе, моя козушка, за твои насмешки!

По двору девушка ходила,

Дразнивала, передразнивала доброго молодца…

Песня вдруг оборвалась, послышались возня и хохот, и Мстиша рывком села на постели. Вся она была в липком поту, коса разметалась и запуталась вокруг рук. Мстислава бросилась к окну. Ей нужно было дослушать, узнать, что случилось с той девушкой. Пока песня не была докончена, судьба её оставалась нерешённой. Ещё жила надежда. Но со двора донёсся лишь невнятный шум, потом девки опять прыснули, и кто-то завёл противным визгливым голосом:

Кутейники рыгачи

Драли козу на печи,

Коза просит мыла,

Они её в рыло,

Коза просит молока,

Они её под бока,

Коза просит гущи,

Они её пуще!

Мстиша с отвращением задвинула оконце, в очередной раз прищемив палец, и заплакала — от боли, злости и страха. Она забралась с ногами на подстилку и так и просидела до вечера, поднявшись лишь единожды, чтобы, завесившись Векшиным платком, через щель в двери принять у сжалившейся над ней служанки огонь и овсяный кисель.

Остаток времени Мстислава провела, равнодушно свернувшись калачиком в тёмном уголке. Княжна уже не сомневалась, что Нелюб просто бросил её, и, устав от тревог и разочарований, безучастно ждала любого исхода. Поэтому стук, раздавшийся в дверь ночью, поначалу не произвёл на Мстиславу никакого впечатления. Но звук повторился — настойчивей и раздражённей, — и девушка, наконец, очнулась от оцепенения. Она подскочила и, на ходу вытирая щёки, запоздало понимая, что слёзы размыли и белила, и румяна, бросилась отворять заставленную укладками дверь. Руки её тряслись, а сердце готово было выскочить из груди.

Наконец кое-как оттащив сундуки и с трудом отодвинув засов, Мстиша распахнула тяжёлую створку. В тусклом свете умирающей лучины на неё смотрело осунувшееся, потемневшее лицо Нелюба. Но, сколько она ни вглядывалась в черноту за спиной зазимца, было очевидно: он пришёл один.

Внутри Мстиши точно что-то оборвалось. То, что все эти дни уже висело на тоненькой липочке, наконец, окончательно отпало. Вместе с опустошением пришло болезненное удовлетворение. Предчувствие, мучавшее с самого начала, бродившее и досаждавшее, прорвалось через край. Сновид не придёт. Он отказался от неё. Жизнь Мстиславы была кончена.

Безвольно опустив повисшие плетьми руки, княжна отступила вглубь каморки, давая проход Нелюбу. Он вошёл тяжёлой, усталой поступью и затворил за собой дверь. Помытчик снял шапку и вытер испарину со лба. Он выглядел очень утомлённым, и даже в слабом свете были видны глубокие круги, залёгшие под глазами.

— Воды дай испить, — хрипло попросил зазимец, и Мстислава, забыв рассердиться на его панибратство, торопливо оглянулась в поисках крынки.

Помытчик пил жадно, большими глотками, и Мстиша как заворожённая глядела на ходивший под щетиной кадык. Осушив крынку, Нелюб отставил её и поймал взгляд девушки. Отводить глаза и вспоминать о приличиях было поздно. Она, княжеская дочь, сидела в затхлой конуре, ночью, наедине с чужим мужчиной, которому умудрилась доверить свою тайну и свою судьбу.

Нелюб вытер рот рукавом, не отводя взора от Мстиши, и ей вдруг стало зябко. Да ведь он просто обманул её! Не ездил он ни в какую усадьбу! Быть того не могло, потому что иначе… Иначе…

Мстислава резко метнулась к двери, но зазимец с удивительной ловкостью перехватил её за плечи.

— Куда, глупая? — с досадой проворчал он, но княжна принялась вырываться.

— Пусти! Пусти меня, смерд! — кошкой зашипела девушка. — Я сама к нему пойду!

— Ночью, босая? — сквозь зубы процедил Нелюб, продолжая крепко удерживать Мстишу и терпеливо уворачиваться от летавших перед его лицом кулачков.

— Босая, ночью, да хоть на коленях поползу! И ты не остановишь меня!

Ей всё-таки удалось оцарапать щёку зазимца, и он раздражённо зарычал. Нелюб сильнее сжал руки Мстиславы и легонько, но чувствительно встряхнул её, заставляя взглянуть на себя.

— Да он женат!

Взор Мстиши остановился. Она замерла, перестав бороться, и её тело застыло в нелепой корче. Широко распахнувшиеся глаза смотрели на Нелюба неверяще и потрясённо.

— Что? — только и сумела выдохнуть девушка, едва шевеля одеревенелыми губами.

Нелюб нахмурился и отвёл взгляд в сторону. Он выпустил Мстишу из рук и сделал полшага назад, точно стыдясь недавнего прикосновения к ней.

— Отец оженил его прошлой седмицей, — нехотя ответил помытчик.

— Как, оженил? — дрожащим голосом спросила Мстислава.

— Прознал, видно, о ваших плутнях, да и окоротил сыночка, — равнодушно пожал плечами Нелюб. — Хоть кому-то достало глузду.

Мстиша почувствовала, что не может дышать. Она принялась судорожно перехватывать ртом, а перед глазами помутилось. Девушка опустилась на постель, не замечая, что Нелюб смотрит на неё со смесью отвращения и жалости. От дрожи, пробиравшей всё её тело, мелко затряслись золотые подвески на колтах, и этот мягкий, нежный перезвон прозвучал так некстати, что стал последней каплей, переполнившей горькую Мстишину чашу. Княжна уронила лицо в ладони и зарыдала. Ей было голодно и противно, страшно и одиноко, она разочаровалась в том, кому верила больше всех на свете. Ей было нестерпимо жаль себя.

За что? За что, Небесная Матерь? Разве многого желала Мстислава? Хотела жить подле лю́бого, словно лесная птаха, никому не вредя.

Мстислава успела позабыть, что не одна, когда услышала покашливание. Она подняла заплаканные глаза на Нелюба, который протягивал ей знакомую ширинку. Развернув концы полотна, девушка увидела отрез своей косы, связанный зелёной лентой. Как ни странно, кажется, Нелюб не заглядывал в платок, потому что теперь смотрел на волосы Мстиши с каким-то странным, неприязненным и вместе с тем злым выражением. Его глаза сузились, а под скулами прокатились напрягшиеся желваки. Он почти неслышно хмыкнул и отвернулся.

Усилием воли подавив подступивший всхлип, княжна стиснула зубы и, завязав платок обратно, откинула его в сторону.

Опираясь о стену, Всеславна поднялась и, не заботясь присутствием Нелюба, принялась устало стягивать всё, чем давеча так любовно наряжалась, готовясь ко встрече со Сновидом. Украшения с жалобным звяканьем падали на засаленную рогожу. Особенно ожесточённо девушка сорвала с шеи бирюзовую нитку, но её она отдельно от остальной кузни швырнула в дорожную котомку.

Закончив, княжна сгребла блестящую кучу и небрежно запихнула в маленькую укладку.

— Бери, всё твоё, — сухо проговорила Мстиша, враждебно глядя на помытчика, и кивнула на сундуки. — Заслужил, — добавила она и нехорошо улыбнулась.

— Мне твоего не надобно, а тебе негоже приданым разбрасываться. Что делать станешь? — хмуро спросил Нелюб.

— Тебе до меня дела нет, — по старой привычке задрала подбородок Мстиша, забыв, что в расхристанной, измазанной в стёршейся краске, потрёпанной девушке с трудом можно было узнать Мстиславу Всеславну.

— Так не годится, — помотал головой зазимец. — Не брошу же я тебя здесь.

Брови Мстиславы слегка дёрнулись, и она сглотнула. В носу всё ещё свербело после недавних слёз. Нельзя было позволять себе снова надеяться, но княжне страстно хотелось, чтобы, как в прошлой жизни, кто-то уладил её беды. А больше всего Мстиша боялась остаться в одиночестве. Пусть с ним, с замызганным помытчиком, только бы не одной.

— Поутру повезу тебя в Медынь, — так, точно тут и обсуждать было нечего, рубанув рукой воздух, объявил Нелюб.

— Ни за что! — воскликнула Мстиша, и её дотоле бескровные щёки лихорадочно зарделись. — После всего показаться на глаза тате? Лучше сразу умереть.

В словах княжны была твёрдость, заставившая Нелюба недоверчиво склонить голову набок и пристально посмотреть на девушку.

— А как же тогда?

Мстиша выпрямилась и направила взгляд перед собой. Даже теперь, бледная и похудевшая, неубранная, грязная, она была хороша. Несколько мгновений княжна размышляла, но вот её губы решительно поджались, а складка между бровями расправилась.

— Помоги мне добраться до Зазимья.

Судя по вытянувшемуся лицу Нелюба, Мстислава снова сумела его удивить.

— Зачем тебе в Зазимье? — ухмылкой скрывая замешательство, спросил помытчик.

— Чтобы выйти за Ратмира, — мрачно ответила Всеславна.

Нелюб некоторое время смотрел на Мстишу. Он опять хотел ухмыльнуться, но его губы вместо этого как-то судорожно скривились. Мстислава уже решила, что зазимец сейчас откажется, но взамен услышала:

— Что ж, влез по пояс, полезай и по горло.

8. Спутники.

Они выдвинулись на рассвете к немалому удивлению заспанной служанки, которой Мстислава к тому же оставила щедрую плату. Растерянно пряча монету под ворот затасканной замашной рубахи, хозяйская дочь лишь покачала головой:

— Уж уходите? — Она подавила зевок и почесалась. — Что ж торга-то не дождались…

Нелюб учтиво поклонился девушке, но Мстиша даже не взглянула в её сторону. В эдакую рань она обычно видела только третий сон. Мало того, теперь ей вдобавок предстояло леший знает сколько вёрст пройти пешком. Проклятая кляча не могла везти и тяжёлые сундуки, и всадницу, и от злости Мстислава едва не скрежетала зубами.

Утро встретило путников уже совсем осенней свежестью, и княжна зябко куталась в вотолу. Колдобистая дорога оказалась сущим мучением, и через поношенные лапти Мстиша чувствовала каждый камешек.

Постоялый двор едва скрылся за первым перелеском, когда Мстислава остановилась.

— Не могу я больше идти! — раздражённо выкрикнула она. — Почему ты не достал телегу?

Зазимец поправил груз, притороченный к седлу, и ласково погладил лошадь по ребристому боку, прежде чем взглянуть на спутницу.

— Потому что для этого нужно было оставаться на торжище. Не ты ли поторапливала меня и наказывала выйти прямо ночью? Забыла, что я тебя еле уговорил дождаться брезга?

Нелюб источал спокойствие, и раздражение княжны отскакивало от него, как горох от стены. Мстислава с досадой топнула ногой, подняв облачко пыли, и, яростно размахивая руками, двинулась вперёд. Нелюб глубоко вздохнул,прежде чем мягко потянуть повод и неторопливо отправиться следом за княжной.

— Забыл, с кем дело имеешь? — не поворачиваясь к Нелюбу, продолжала негодовать Мстиша. — Я — дочь княжеская! Я отродясь пешком не хаживала дальше батюшкиного сада!

Помытчик возвёл глаза к небу и покачал головой, точно недоумевая на себя самого за то, что связался с бранчливой девкой.

— Как же забыть, когда ты только об одном и талдычишь. Громче кричи, ещё портные мастера не слышали.

Мстиша повернулась, нахмурившись.

— Какие ещё портные мастера?

— А такие, что шьют вязовыми булавами. Разбойники, значит, — добавил он, видя, что Мстиша его не понимает. — Чего было рядиться, коли не оберегаешься и вопишь на семь вёрст окрест, о том, кто ты? И так сундуки твои нас того гляди до беды доведут.

Мстислава лишь хмыкнула. Впрочем, замечание Нелюба поубавило её пыл. Зазимец был прав, стычки с лихоимцами им ни к чему. Но идти становилось всё труднее. Едва зажившая нога вновь начинала побаливать, а подошвы горели с непривычки. Стиснув зубы, Мстислава пообещала себе больше не разговаривать с помытчиком. Всё равно от него не дождаться сочувствия, одни насмешки.

Дорога петляла вдоль кошенины, посеребрённой волнами расстеленного льна. Солнце поднялось, и продрогшая было Мстиша теперь начала изнывать от жары. Сил хватало лишь на то, чтобы заставлять себя передвигать ноги, и, не заметив выбоину, девушка споткнулась. Она упала бы, если не появившаяся из ниоткуда рука Нелюба. Он крепко ухватил Мстиславу под локоть, и она уже приготовилась услышать очередную колкость, когда зазимец проговорил:

— Потерпи малость, скоро лес начнётся, там на ключе остановимся, передохнём.

Мстислава подняла на спутника глаза, удивлённая его человечностью. Но Нелюб, не встречая озадаченного взгляда, удостоверился, что девушка твёрдо стоит на ногах, и отпустил её.

Новость о привале придала Мстише бодрости, и когда они вошли под сень высокой берёзы, в изножье которой тихонько журчал родник, девушка с наслаждением растянулась прямо на росистой траве и закрыла глаза. Крепко пахло сыростью и сгнившими листьями, и раньше бы Мстислава поморщилась, но нынче этот запах казался слаще мёда.

— На, вот, подложи, земля студёная, — вывел её из мимолётной дрёмы голос Нелюба.

Он протягивал свой сложенный вчетверо заношенный плащ. Мстислава растерялась. Слова благодарности точно кость застряли в горле, но Нелюб, не ожидая их, уже спрыгнул к воде. Княжна послушно подстелила плащ под себя и вытянула ноги. Хотелось пить, но она даже помыслить не могла о том, чтобы сделать хоть ещё один шаг. Не успела Мстиша подумать об этом, как возле неё вырос зазимец с берестяной кружкой.

Он молча подал ей питьё и снова спустился к ключу. Помытчик принёс воды ястребу, а потом отвёл лошадь вниз по течению ручья, где в камнях собралась лужа. Напоив всех своих спутников, Нелюб снова вернулся к Мстише. Он присел перед ней на корточки, и девушка поёжилась.

— Позволишь? — спросил зазимец, и, дождавшись слабого Мстишиного кивка, потянулся к её стопам. Княжна забыла дышать, пока проворные жёсткие пальцы распутывали оборы, скидывали ненавистные лапти, освобождали лодыжки от длинных запылённых онучей.

Вместо того, чтобы смотреть на свои ноги, Мстислава не могла отвести взора от лица Нелюба. Он действовал сосредоточенно и осторожно, но в то же время совершенно буднично, так, точно прикасаться к ногам юных княжон для него самое обыкновенное дело. Мстиша против воли почувствовала обиду. Ещё не случалось того, чтобы люди — мужчины ли, женщины, высокого ли, низкого ли звания, — оставались равнодушны к её внешности и положению. Одних они откровенно восхищали, других пугали и вынуждали робеть и терять дар речи, но никто прежде не оставался безучастным. Полбеды, что принадлежность Мстиславы к княжескому роду не повергала Нелюба в трепет. Только и красоты её зазимец не замечал. Мстиша могла бы подумать, что от горестей успела подурнеть, но ведь Нелюб уже повидал её в разных обличиях и всегда оставался одинаково нетронутым.

Едва ли княжна была бы рада, если помытчик начал бы восторгаться ею, или, ещё хуже, — увиваться. Она не могла не понимать, что подобное внимание наверняка стало бы помехой, более того — опасностью. Но вместе с тем полное отсутствие оного задевало девушку, и она ничего не могла с собой поделать. Кто была Мстислава, если не княжеская дочь и не красавица?

Ей хотелось зародить искру, пробить толстую кожу и коржавое сердце зазимца. Ей хотелось понравиться ему.

Все эти мысли тенью от облака пробежали по кромке её сознания, не успев принять ясных очертаний. Мстиша, сама того не ведая, предпочитала полагаться не на думы, а на чувства, и теперь помимо усталости и потерянности ощущала разочарование и неудовлетворённость. Словно мучимая голодом или жаждой, Мстислава испытывала недостаток чего-то существенного, питательного, того, без чего жизнь делалась невыносимой. Она давно не слышала ни похвалы, ни лести, ни слов восхищения.

Между тем лицо Нелюба становилось всё мрачнее. Он окончательно освободил Мстишины ноги и неодобрительно разглядывал их.

— Кто ж так онучи наматывает?

Мстислава перевела взор вниз и поняла, почему Нелюб нахмурился. Её некогда белоснежные, крохотные пальчики покраснели и распухли, кое-где вздувались уродливые пузыри мозолей. Княжна ахнула и, наклонившись, принялась дуть на них, но зазимец только покачал головой. Он сходил за водой и полотенцем и бережно омыл ступни девушки, а потом, едва прикасаясь, стал промакивать их. Стояна и та бы не сделала этого нежнее него, и Мстислава, затаив дыхание, смотрела на суровое лицо зазимца, столь разнящееся с мягкостью его рук. Она разглядывала Нелюба и думала, что, если бы не безобразный рубец, пересекавший щёку и бровь, наружность помытчика была бы вполне сносной. Ещё бы остричь непомерно разросшиеся вихры, так и норовящие закрыть глаза. Ведь глаза, если только не смотрели с издевательской насмешкой, тоже были не самыми ужасными — окаймлённые чёрными прямыми ресницами, поблёскивающие лукавым зелёным огоньком.

Княжна подумала, что ей о нём совсем ничего не известно, тогда как Мстишина жизнь у Нелюба как на ладони.

— Откуда ты знаешь Хорта? — спросила девушка.

Нелюб опять нахмурился и несколько раз моргнул. Растрепавшиеся волосы застили глаза, и он раздражённо потёрся лбом о предплечье.

— Ну вот, пусть теперь на солнышке да ветру подсохнут. — Помытчик отдал девушке рушник и поднялся. Он подошёл к лошади и принялся рыться во вьюке. — Мы с ним вместе выросли, — ответил Нелюб, возвращаясь к Мстише. Он протянул ей красное налитое яблоко и горсть орехов, при виде которых у Мстиславы загорелись глаза. Нелюб сел поодаль и принялся за завтрак куда более неторопливо, чем набросившаяся на еду княжна. Кажется, он считал, что исчерпывающе ответил на вопрос, и не собирался удовлетворять Мстишино любопытство.

— Разве Хорт не из боярской семьи? — громко похрустывая яблоком, удивилась княжна.

Нелюб откровенно хмыкнул:

— Из боярской семьи, и с таким отребьем якшается, к тому ведёшь?

Мстиша, как назло, закашлялась, и зазимец подошёл, чтобы довольно чувствительно стукнуть её по спине.

— Может, изумит тебя это, но и с боярами я за одним столом сиживал и далеко не на гузыни, и самого князя видывал.

— А княжича? — вырвалось у Мстиславы.

На лицо Нелюба упала тень. Отвернувшись от Мстиши, он выудил из кучи валежника длинную палку и, несколько раз примерившись, откинул её в сторону, взявшись за другую. Кажется, эта удовлетворила зазимца больше, и, усевшись на земле и поджав под себя ноги, он снял с пояса нож и принялся её обстругивать.

— И княжича, — ответил зазимец после молчания.

— И каков он? — тихо вымолвила Мстиша, подбираясь и глядя на своего собеседника исподлобья.

— На что тебе? — спросил помытчик, не отрываясь от работы. Лепестки серебристой стружки мерно сыпались ему на колени. — Всё одно, какой ни есть, тебе мужем станет. Если, конечно, успеешь, — хохотнул Нелюб, — а то, глядишь, женится на твоей чернавке. Она, поди, попокладистее будет.

Кажется, эта мысль подняла настроение Нелюбу. Он повеселел и начал негромко насвистывать себе под нос. Мстислава же надулась и запоздало вспомнила о своём обещании больше не разговаривать с помытчиком. Но зазимец даже не обратил внимания на её обиду.

— Отдохнули и будет, пора. — Он подошёл к девушке с длинными полотнищами. — Гляди да на ус мотай, дальше самой придётся справляться.

Нелюб хорошенько натянул ткань и, тщательно разглаживая каждую складочку, стал наматывать онучи на Мстишины икры. На его лице не дрогнула ни единая жилка, так, будто перед ним сидел ребёнок, а не первая красавица Медынского княжества. Мстиша, величественная и хладнокровная, привыкшая навязывать свою волю и повергать в благоговейный трепет, теперь оказалась по другую сторону. Нынче это её бросало в краску, тогда как грудь мужчины у её ног вздымалась ровно и спокойно. Нелюб надел Мстиславе лапти и приладил оборы.

— Сперва будет нелегко, но потом пообвыкнешься. Тут расходиться главное. Вот, держи, — Он протянул Мстиславе получившийся посох. — Вечером рукоятку доделаю. Ну, будем трогаться. Некогда сидеть. А то, глядишь, и правда, обставит тебя твоя девка.

Нелюб снова ощерился своей шутке, которую, кажется, счёл весьма удачной, и Мстиславе не оставалось ничего иного, как подняться и с оскорблённым видом поковылять дальше.

Почти весь день двигались лесными тропами: они были мягче разбитых дорог, да и прохладная тень спасала от палящего солнца. Нелюб не соврал, Мстише и правда стало чуть легче, да и с палкой идти оказалось сподручнее. Но Мстишиных сил хватило ненадолго. Мозоли мучили, ноги гудели, да и, кажется, не было ни одной части тела, которая бы не ныла от боли. Княжна шагала всё медленнее, а расположение духа помытчика становилось всё более скверным.

— Да ты совсем малахольная, — в сердцах сказал он после очередной передышки, на которую путникам пришлось встать, едва они успели пройти пару вёрст с прошлого привала.

Мстиша, потная, растрёпанная, распухшая от комариных укусов, измождённая и голодная, уже не могла, да и не желала сдерживаться.

— Да как ты смеешь, вахлак?! — взревела она так, что Бердяй, мирно подрёмывавший на луке седла, вздрогнул и встрепенулся. — Никто никогда не смел так говорить со мной! — Девушка стиснула кулаки. — Никто не смел унижать меня! Смеяться надо мной!

Нелюб тоже остановился и внимательно посмотрел на Мстишу.

— И чем же я унизил тебя? Правдой?

— Ты знал, что я не смогу идти, и всё равно не нанял телегу! — свирепея, выкрикнула княжна. — А теперь ещё и издеваешься!

— Не смеюсь и не издеваюсь, а что есть говорю. Твоей прытью мы не то, что к Ратмировой свадьбе со служанкой не успеем, а и к рождению первенца, пожалуй, не дотелепаем.

Очередное упоминание дурацкой шутки Мстислава уже не могла снести. Совершенно перестав владеть собой, она что было мочи замахнулась, вобрав в готовящийся удар всю накопленную злость. Но вместо того, чтобы врезаться в щёку, ладонь неуклюже зависла в воздухе. Нелюб на лету перехватил её и теперь крепко сжимал тонкое запястье в нескольких вершках от своего лица.

Всеславна попыталась высвободиться, но у неё ничего не вышло.

— Не рвись, не то больно станет. А теперь меня послушай, — не повышая голоса, проговорил зазимец. — Коли думаешь, что я — твой холоп, которым можно помыкать да остолбухи отвешивать, когда с души воротит, то придётся мне тебя окручинить. Не с таким связалась. То, что до больших ног доросла и ни слова правды не слыхивала, не моя печаль. То, что хилая да неумёха — тоже. Я за тобой нюни вытирать не рядился и в слуги твои не нанимался. — Нелюб выплёвывал слова отчётливо и зло. — До Зазимья дойти я и без тебя сумею, дорогу, слава Отцу Небесному, знаю. И свои несметные богатства мне не сули. Я тебя не бросил не из-за них, а из жалости. Да только тебе такое чувство, поди, неведомо. — Он неприязненно скривил рот. — А если ещё раз вздумаешь руки распускать, то больше меня не увидишь, вот тебе моё вахлацкое слово.

Помытчик раздражённо откинул от себя Мстишино запястье и зашагал вперёд. Девушке показалось, что кобыла и та послала ей недоумённый взгляд, прежде чем послушно засеменить за хозяином, потянувшим повод с непривычной суровостью.

К счастью для княжны, день уже клонился к закату, и вскоре Нелюб объявил ночлег. Они устроились на уютной поляне неподалёку от реки. Помытчик расседлал лошадь и отвёл её на водопой, а потом привязал к дереву пастись. Мстислава потерянно озиралась, не зная, куда себя деть, пока Нелюб молча собирал хворост. Устав смотреть на мнущуюся и мешающуюся под ногами девушку, он вздохнул и подал ей потник.

— Садись, сейчас огонь разведу, обогреешься, — сказал зазимец, и, к облегчению Мстиши, голос его больше не был рассерженным, только утомлённым.

Княжна послушно опустилась на пропахший лошадью войлок и блаженно вытянула ноги. Нелюб делал всё так ловко и споро, что девушка не заметила, как на середине поляны успел заняться костёр. Сухие сосновые веточки весело потрескивали, обдавая сладким смолистым запахом. Мстиша протянула озябшие пальцы к пламени. Быстро темнело, и лес проваливался в малахитовый сумрак. Впервые за этот долгий, бесконечный день у Мстиславы чуть полегчало на сердце. Она любовалась пляской пламени и щурилась точно кошка, купаясь в благословенном тепле. В голове не осталось ни одной мысли. Главное, больше не нужно было никуда идти, и единственное, чего хотела княжна, это утолить голод и заснуть.

Должно быть, Нелюб отлучался к реке, потому что он вдруг появился напротив, взъерошенный и посвежевший. На кончиках волос ещё поблёскивали капли, а шерстяная рубаха кое-где прилипла к непросохшему телу. Помытчик бесшумно опустился на поваленное бревно и глубоко вздохнул, а потом тоже протянул руки к костру. Они сидели друг напротив друга и смотрели на огонь. Кажется, на какое-то время установился хрупкий мир.

Когда закончился их скромный ужин, состоящий из вчерашнего хлеба и вяленого мяса, на лес опустилась непроглядная ночь. Мстишины глаза слипались и, наверное, она несколько раз клюнула носом, потому что Нелюб принёс ей лапника, который тоже, оказывается, уже успел заготовить. Мстислава хотела было пожаловаться на колючие ветки и зловонный потник, превратившийся в её подушку, но после целого дня мытарств эта постель показалась едва ли не мягче лебяжьей перины, которая теперь ехала где-то в далёком возке.

Девушка вздохнула и поплотнее закуталась в вотолу. Не хотелось думать о том, что там с обозом, с Векшей и Хортом. Не хотелось думать, что Мстишу ждало в Зазимье. Не хотелось думать о Ратмире и о том, как после всего она станет смотреть ему в глаза. Девушка снова вздохнула и прикрыла веки. Сон окутывал её мягким облаком, и княжна задремала, когда вдруг, непрошено и нежданно, в память ворвался Сновид. Его образ засиял невыносимо ярко, и он весь стоял перед ней точно живой — с головы до ног в плаще, как в ту последнюю их встречу, с мерцающими возбуждёнными глазами, красивый и страстный.

У Мстиславы перехватило дыхание, и, судорожно втягивая воздух, будто она выныривала из тёмной глубины, девушка резко распахнула ресницы.

Нелюб глядел прямо на неё, и Мстиша не догадывалась, что он можеттаксмотреть. В его очах отражались золотые отблески огня, а сквозь них проглядывали боль вперемешку с сомнением, недоверие с надеждой. И, хотя княжна застигла его врасплох, зазимец не отвёл глаз.

Не выдержав пристального взора, Мстиша зажмурилась и, наверное от страха, тут же заснула. Ей вновь мерещился Сновид. Он вплетал в её волосы зелёную ленту, а потом отрезал косу, и почему-то Мстише во сне делалось от этого весело и страшно. Было зябко, а следом вдруг стало тепло и запахло скошенной травой и дождём. Кажется, она снова просыпалась и, кажется, снова упиралась в потеплевшие от огненных отсветов жёлто-зелёные очи. Мстислава опять проваливалась в зыбкий сон, и ей виделся ястреб с глазами Нелюба. Он яростно кричал и махал на неё огромными крыльями. А под утро где-то неподалёку завыли волки, но Мстислава не успела испугаться, потому что у самого уха раздался тихий шёпот:

— Не бойся, я отогнал их.

9. Горькая похлёбка.

Проснувшись, Мстислава не сразу поняла, где находится, и несколько мгновений недоумённо хлопала глазами. Шапки сосен терялись в голубоватой дымке занимавшегося утра, рядом умиротворяюще потрескивал костёр. Мстиша села, и с её плеч сполз плащ Нелюба. Княжна бездумно провела рукой по шершавому, скатавшемуся от долгой носки сукну. Она привыкла к заботе и утолению малейших прихотей, но время, проведённое возле зазимца, ясно показало, что он не собирался обходиться с нею по-особенному. Почему же тогда Нелюб накрыл её, лишая себя самого удобства и тепла? Неужели пресловутая жалость?

Мстислава нахмурилась. Ей, княжне, можно было служить. Её можно было любить, ненавидеть, обожать, бояться. Но жалеть? Этого она сносить не станет!

Девушка отбросила плащ и огляделась. Возле хвойной постели стояла берестяная кружка, полная куманики. Рядом лежала вчерашняя палка, обструганная до гладкости. Вокруг рукоятки плотной змейкой вилась тонкая пеньковая верёвка. Над огнём на треноге висел котелок, в котором что-то слабо пари́лось.

Мстиша едва не подпрыгнула на месте — так неожиданно, точно из-под земли, появился Нелюб. Как он умудрялся бесшумно пробираться через кусты и ходить по хрупким веткам, оставалось для неё загадкой.

— А, выспалась? Я уж решил не будить тебя с устатку.

Он сгрузил на землю что-то мягкое и, присмотревшись, Мстислава с отвращением разглядела двух мёртвых уток. Откуда-то сверху Нелюбу на плечо слетел Бердяй, и зазимец, тепло улыбнувшись, погладил его пальцем по грудке.

— Молодец, дружок, славная добыча.

Помытчик повернулся к девушке.

— Ты бы к реке сходила, умыться, охорошиться, — как-то туманно посоветовал он, и Мстише это совсем не понравилось.

Что ж, предчувствие её не обмануло. Увидев себя в речном отражении, княжна ахнула. Чего только не торчало в растрёпанных волосах — и хвоинки, и дохлые комары, и листья. На лицо и вовсе без слёз взглянуть было невозможно. Сквозь грязные разводы и припухлости от укусов проглядывали ещё давешние румяна, измазанные сверху Пряха знает откуда взявшейся сажей.

Оттерев лицо до красноты, Мстиша осталась довольна только глазами. Они одни блестели по-прежнему, сделавшись от воды почти синими. Дома, в тереме, Векша каждый вечер перед сном омывала Мстиславу, а уж про баню и говорить нечего. Даже в пути чернавка непременно нагревала для своей госпожи воды.

Девушка несмело подняла руку и брезгливо принюхалась. Нет! Больше она шагу не сделает, пока не вымоется! Гадливость переборола и страх того, что Нелюб застанет её нагой, и боязнь холода. Мстиша быстро скинула понёву и рубашку и торопливо вбежала в чёрную заводь. Вода оказалась обжигающе ледяной, и девушка не сумела сдержать сдавленного вскрика. Глубина начиналась прямо у берега, и Мстислава, не умевшая плавать, судорожно ухватилась за дернину. Найдя безопасное место, княжна сорвала пучок жёсткой травы и принялась яростно скоблить кожу. Не успокоившись, пока не был отмыт каждый вершок тела, девушка неуклюже выбралась на берег и, крючась от холода, суетливо оделась. Влезать в старую одежду было неприятно, и Мстислава с тоской подумала, что, если она хотела ходить в чистом, то тяготы стирки ложились на её собственные плечи. Княжна с жалостью поглядела на свои руки — белые, нежные, никогда не знававшие студёной воды и едкого бука.

Мстиша не без труда расчесала волосы и переплела косу. Бросив на себя последний придирчивый взгляд в воду, она с тяжёлым вздохом пошла обратно. Жёсткие иголки и шишки кололи натёртые ступни, и Мстислава почти тепло подумала о ждущих её лаптях.

Возвращаясь на поляну, княжна с предвкушением ожидала, что Нелюб оценит её преображение. Но зазимец седлал лошадь, не обращая на спутницу никакого внимания. Ей даже показалось, что нынче он особенно усердно не замечал её. Лишь когда девушка нарочно подошла, чтобы вернуть гребень в свою дорожную суму, Нелюб бросил на неё быстрый, какой-то странный взгляд, и тут же отвёл глаза.

Пожав плечами, Мстиша приступила к трапезе. Пока она неторопливо, одну за другой отправляла в рот сочные багровые ягоды, Нелюб заканчивал сборы стана. Навьючив лошадь, он затушил остатки огня и разметал кострище, присыпав его влажной землёй.

— Пей взвар, — хрипловато проговорил он, поставив у её ног котелок и стараясь не смотреть на Мстишу.

Тёплое питьё оказалось очень вкусным и пришлось весьма кстати после купания в холодной воде. Мстислава разомлела, но зазимец не знал жалости, и вскоре они снова шагали по тропе.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарила княжна.

Нелюб удивлённо покосился на неё.

— За что?

— За плащ, — с улыбкой промурлыкала она так, как если бы говорила с каким-нибудь боярским сыном на посиделках.

Кажется, Нелюб почувствовал игривый оттенок в её словах, и, судя по тому, как сошлись тёмные брови, он явно не пришёлся ему по душе.

— Ты, должно быть, замёрз ночью, — никак не унималась девушка.

Мстислава нащупала слабину в броне непривычно рассеянного Нелюба и по наитию пустила в ход свои чары.

— Мне не впервой, — сухо ответил зазимец.

— У тебя рубашка тёплая, наверное, — проворковала Мстиша и точно невзначай провела ладонью по его плечу. Нелюб неприязненно вздрогнул, будто по нему пробежал мизгирь, и полоснул княжну холодным взглядом.

Мстислава обиженно вспыхнула. Ей захотелось отшвырнуть сделанный Нелюбом посох в самые глухие кусты и, развернувшись, зашагать куда угодно, лишь бы подальше от неотёсанного вахлака. Другой бы на его месте, поди, от счастья помер за одно то, что Мстиша в его сторону глянула. Что заметила, разглядела серую букашку у своих ног! А этот ещё и недоволен! Ещё и ершится да брови хмурит! Да чтоб ему пусто было!

Сердито запыхтев, княжна, налегая на палку, ускорила шаг и обогнала помытчика. Тот лишь хмыкнул себе под нос. Всё ему было нипочём.

Но дорога и зной сделали своё дело и поумерили пыл княжны. Вскоре опять заболели ноги и, подобно вчерашнему дню, им снова пришлось часто останавливаться. Правда, Нелюб больше ничего не говорил Мстише. На каждом привале он сразу находил себе занятие: отправлялся за водой, собирал ягоды или орехи, заставлял ленивого Бердяя летать, а иногда молча доставал нож и принимался неторопливо вырезать на Мстишином посохе узоры.

Вспыльчивая, но отходчивая Мстислава тяготилась тишиной, поэтому, перебарывая гордость, потихоньку завела разговор с помытчиком. Она уже поняла, что Нелюб был из тех, перед которыми, как смеясь, говаривал тата, хвостом не повертишь, поэтому старалась не повторять своей ошибки. Девушка расспрашивала зазимца о том, откуда он так хорошо знал дорогу, где добывал кречетов и почему возвращается с одной лишь птицей. Нелюб поначалу отвечал неохотно, словно подозревая, что за Мстишиным любопытством стояла какая-то корысть, но постепенно разговорился, и так княжне удалось кое-что разузнать о своём спутнике.

Оказалось, что Нелюб с малых лет полесовал и исходил земли близлежащих княжеств вдоль и поперёк, чувствуя себя лучше под открытым небом, чем в стенах дома. Занимался разным, добывал для князя бобров в зеремянах, излавливал и объезжал диких лошадей. Но потом к нему в руки попал сокол-розмыт, и, намучившись вдоволь и всё же сумев выносить его, Нелюб, оставив ловчий путь, сделался помытчиком.

Он рассказывал Мстише о том, как выслеживал седбища по неприступным берегам широких рек, как карабкался по скалистым распадкам и песчаным обрывам. Сутками подстерегал птиц, расставив понцы и лёжа в высокой траве или топком болоте, заживо съедаемый гнусом и мошкой. Как взбирался на исполинские сосны и седмицами мок под дождём, как ловил доверчивых голубей для кутни, в которую потом сумел добыть двух дикомытов, нынче отправленных князю с Хортом. Как тревожился о том, сможет ли воевода доставить птиц в добром здоровье, и как не мог дождаться возвращения в Зазимье, чтобы взяться за их вынашивание.

Голос Нелюба поначалу звучал буднично, но чем дальше, тем сильнее он увлекался. Рассказывая о своём ремесле и путешествиях, зазимец оживлялся, и внутри него точно загорался какой-то потаённый свет, преображавший доселе безучастное лицо. Князь Всеслав сам был страстным ловцом, и Мстиша, желая поддержать беседу, вспомнила о том, как отец ходил на вепря и лося и что особенное удовольствие ему доставляло брать медведя и окладывать волков.

Но то ли зазимцу не понравилось упоминание медынского князя, то ли не по душе была медвежья травля, только он точно остыл. Взгляд Нелюба погас, и он надолго замолчал, а на все расспросы пытающейся вновь разговорить его княжны отвечал блёклым голосом.

Мстиша с досадой попробовала повернуть беседу обратно на птиц, справилась о Бердяе, но помытчик откликался скупо, вполсилы, словно мысли его витали уже совсем в другом месте. Всё же Мстислава добилась от него, что Бердяя Нелюб когда-то добыл птенцом из гнезда и долго отучивал от ужасного крика, которым питомец встречал всякое его появление, принимая похитителя за родителя. Бердяй оказался челигом, что невысоко ценились в княжеской соколятне, поэтому Нелюб оставил птицу себе.

Мстиша не смогла сдержать улыбки. Неужели вечно сердитый Бердяй почитает Нелюба за родного отца?

Однако хорошего расположения духа зазимца было уже не вернуть. Он снова сделался замкнутым, а Мстислава всё сильнее уставала, поэтому остаток пути был проделан в молчании. И всё же день прошёл легче и словно быстрее. Перед закатом путешественники нашли укромное место для становища, и Мстиша обессилено повалилась на землю.

— Скоро непогоде быть, — хмуро сказал Нелюб, закончив разгружать лошадь. — Солнце в тучу садится.

Мстислава вопросительно взглянула на него снизу вверх.

— Надо идти к деревне. Вот-вот начнутся обложные дожди, а одежонка на тебе совсем хилая.

— Какая на Векше была, — надула губы Мстислава, но Нелюб не преминул заметить:

— Что ж ты, служанке наряд покрепче справить не смогла? Снова недосуг было о людях своих подумать? Сама-то набрала тряпья полны короба, небось.

— Опять ты за старое? — вскочила Мстиша. — Меня костерить взялся?

— А ты сама посмотри, кому хуже сделала. Заботилась бы о своей Векше, разве нынче мёрзла бы? Ладно, — махнул рукой Нелюб, доставая из торбы топор, — лучше, чем языком трепать, похлёбку сварим. Я покуда за дровами пойду, а ты утку ощипи.

Мстислава отчаянно вздёрнула голову.

— Я… я не умею!

— Да, вроде, невелика наука, — недоумённо свёл брови Нелюб.

Он пожал плечами и углубился в лес, оставив княжну наедине с безжизненно свесившей с камня голову птицей.

Мстислава боязливо протянула руку к восковым перепончатым лапам, но тут же брезгливо отдёрнула её. От утки омерзительно несло тиной, и Мстиша не знала, с какой стороны подойти к ней. Наконец, перебарывая подкатывающую тошноту, она гадливо, двумя пальцами ухватилась за перо и дёрнула. Жёсткое перо осталось на месте, а тушка с глухим стуком шмякнулась на землю.

Мстиша отскочила, в отчаянии прижимая руки к груди. Она не могла заставить себя прикоснуться к утке. В таком положении девушку и нашёл вернувшийся с охапкой хвороста и дров Нелюб. Он только покачал головой. Наладив костёр и подвесив котелок с водой, зазимец уселся возле огня и сам принялся за дело, пока Мстиша, сжавшись в комок, с ужасом и отвращением наблюдала за его действиями. От запаха сырой плоти и крови, звука ломающихся костей и рвущихся жил подступила дурнота.

Очистив и разделав опалённую тушку, Нелюб угостил Бердяя внутренностями и неощипанным крылышком. Помытчик положил порубленные куски в воду и добавил горсть крупы и бурые корешки, что успел набрать в лесу.

— Схожу сполоснусь, а ты за варевом присмотри, — сказал он, испытующе глядя на Мстишу.

Девушка только слабо кивнула. Она любила вкусную еду, но никогда прежде не задумывалась о том, что её приготовление может оказаться таким малоприятным занятием. Оно пришлось ей совсем не по душе, но ещё хуже было ощущать собственную бесполезность.

Отлучка Нелюба вышла недолгой. Вернувшись с реки, помытчик развесил у огня мокрые порты. Он переоделся в другие, не менее поношенные, но всё же чистые. Неизменная грубая рубаха, кажется, была у него единственной — зазимец выстирал её, но сушил прямо на себе. Он зачесал влажные волосы назад, открыв высокий, неожиданно красивый лоб.

— Ну что ж ты, — с досадой спохватился помытчик, заметив, что закипевшая вода заливает костёр, — за огнём следить ведь надо. Мешала?

Но ему хватило одного взгляда на растерянную девушку, чтобы сразу всё понять. Он сам перемешал успевшую подгореть похлёбку, поворошил дрова и подложил свежих поленьев, а потом с разочарованным вздохом опустился по другую сторону костра, не встречая виноватого взора Мстиши.

— Стряпать тоже в княжеском тереме не учат?

Единственно, чем умела отвечать Мстислава на обиду и смятение, было нападение, и девушка воинственно задрала нос:

— А почто княжне уметь стряпать? На то чёрные девки есть.

— Верно, — кивнул Нелюб и погладил короткую бороду, — а когда под рукой девок нет, вахлак сгодится.

Мстиша насупилась. Ей совсем не хотелось ругаться со своим спутником. Как это ни удивительно, но княжне понравилась их сегодняшняя беседа. Нелюб рассказывал складно и увлекательно, и ей было приятно слушать его спокойный, грудной голос. Девушка стала замечать, что, если сама не давала повода, зазимец попусту не нападал на неё. Он вообще предпочитал молчать. Поэтому Мстислава тяжко вздохнула и опустила плечи.

— Почему, я калачи умею печь, а ещё курники украшаю лучше всех, — пролепетала Мстиша, и Нелюб тихонько рассмеялся.

— От калача я бы нынче не отказался, — улыбнулся он, — а то у нас сухари и те скоро выйдут. — Ну, над чем же ещё княжны трудятся в своих светлицах?

Нелюб расстелил у костра плащ и улёгся на бок, подперев голову рукой, с любопытством ожидая Мстишиного ответа.

— Снова на глум подымешь? — обиженно шмыгнула носом девушка, но зазимец обезоруживающе изогнул брови. Недоверчиво прищурившись, княжна некоторое время изучала его лицо, а затем вздохнула и принялась загибать пальцы: — Шьют шёлком, золотом и серебром, нижут жемчугом и каменьями, перебирают белую казну, распоряжаются кушаньем, обихаживают домочадцев, подают милостыню… — Мстиша запнулась, видя, как Нелюб поджал губы, явно борясь со смехом.

— И не скучно тебе жилось, в тереме-то?

Мстислава отвела взгляд от его лица и задумалась. Нет, ей не было скучно. Ей было хорошо. Мстишина бы воля, она всю жизнь провела б в Медыни, подле отца. Все беды начались с тех пор, как отец решил отдать её замуж. Ведь Мстиша и думать забыла о том, что была когда-то просватана в Зазимье. Жила себе, не тужила, справляла наряды, смеялась на вечорках с подругами, убегала сидеть на гумно со Сновидом… И вот откладываемые, запираемые на железный засов мысли просочились, нашли дорожку.

Сновид. Сновид, прижимавший её к сердцу, клявшийся, убеждавший. Сновид, ставший ныне мужем, но только не ей, Мстише, а какой-то чужой. Кому же? Как не хотелось Мстиславе размышлять об этом, ковырять и расчёсывать рану. Но, сколько ни прячься, а потаённая дума рано или поздно выйдет на свет.

Должно быть, что-то особенное отразилось на лице княжны, потому что Нелюб не удивился, когда она, забыв про гордость, тихо спросила:

— Он совсем ничего не передал мне?

Мягкая улыбка, блуждавшая по лицу зазимца, пока тот слушал про Мстишино житьё-бытьё в Медыни, растворилась. Он сел, подогнув под себя ноги, и поправил костёр, то ли оттягивая, то ли обдумывая ответ.

— Нет, — наконец, сухо сказал Нелюб, глядя в огонь. Мстиша судорожно вздохнула, и помытчик бросил на неё короткий тревожный взгляд. — Не думаю, что он считал, что может доверять мне, — поспешно добавил Нелюб, снова отводя глаза от бледного, изрезанного чёрными тенями лица девушки. — Не по нраву я ему пришёлся, — продолжал зазимец, как-то зло и вместе с тем самодовольно усмехнувшись. — По первости не хотел меня принимать, но потом твоя береста сделала дело. Прочитал её молча. Только пальцы затряслись. Он пытался не показать, но я-то видел. — Губы Нелюба презрительно скривились, и он сквозь зубы добавил: — Побелел как полотно, недокунок.

Мстиша подняла на своего спутника ставшие совсем огромные от стоящих в них слёз глаза. Она по привычке хотела вступиться за Сновида, но удивление тому, как Нелюб неприязненно говорил о нём, заслонило собой возмущение девушки. Впрочем, помытчика можно было понять. Если бы не Сновид, Нелюбу не пришлось бы теперь возиться с Мстиславой. Должно быть, он про себя одинаково гнушался и её, и боярина, и полагал, что они — два сапога пара.

— Значит, не любил, — с тихой уверенностью промолвила Мстиша, озвучивая то страшное, что мучало её уже долгое время. — Любил бы, не сдался. Не отрёкся бы. Не отступился.

— А, может, просто не о себе одном думал? — Мстиша вздёрнула на Нелюба голову, но он невозмутимо помешивал варево. — Может, просто сообразил, или надоумил кто, что случится и с отцом его, и с князем, коли замысел ваш исполнится? Может, есть на свете что-то сильнее похоти? — Мстислава вспыхнула, но зазимец, не обращая внимания на её недовольство, продолжал. — Долг. Ответ, что перед семьёй и родом держать придётся. Ведь не один человек живёт, а как веточка на огромном дереве, с другими связан. Ужель тебе не знать, княжне? Ты-то ведь не только перед родом и отцом с матерью ответ держишь, а перед всеми людьми, что Всеслава своим князем величают.

— Да ты только и умеешь, что меня долгом корить, а сам живёшь по себе, вольной птицей, по рукам-ногам не связан! — выкрикнула Мстислава, распаляясь. — Где тебе знать, каково это, когда кто-то иной твоей судьбой распоряжается!

Нелюб невесело усмехнулся одним уголком рта.

— Отчего ж не знать. Мне батюшка с матушкой тоже невесту заручили, сына не спросясь. Вот вернусь домой в Зазимье, и кончится моя воля. Выходит, не одной тебе страдать придётся.

Мстислава поджала губы и сердито вытерла глаза, не позволяя себе расплакаться. Да уж, Зазимье. В конце концов, если кто и был во всём виноват, так это Ратмир. Кабы не он, то Мстиша бы повторила судьбу Предславы и вышла за лю́бого.

— Ненавижу! — прошипела Мстиша, и глаза помытчика удивлённо расширились. — Ненавижу проклятого оборотня!

— Ах вот оно что, — понимающе кивнул Нелюб, и его разгоревшийся было взгляд погас, а на лице появилась неприятная ухмылка. — Значит, княжич наш виноват в том, что милый твой дров наломал, подбив на побег? И в том, что, как до дела дошло, кишка оказалась тонка, тоже его вина, поди.

— Нет, — резко перебила Мстиша. — Вина его в том, что он на свет появился. Таких уродов земля носить не должна! — Слова яростно выскакивали сквозь стиснутые зубы, а глаза сияли мстительным светом, и Нелюб не мог отвести от девушки заворожённого взора. — Оборотень, чудище, убийца!

Она в отчаянии накрыла лицо руками.

— Много же ты о нашем княжиче знаешь. Из Медыни, поди, виднее, — всё ещё усмехаясь, но как-то сдавленно, будто через силу проговорил Нелюб.

— Людская молва далеко стелется!

— Где молва, там и напраслина, — упрямо возразил зазимец.

— Как же, — усмехнулась Мстиша, — злые люди доброго человека в чужой клети поймали. Всё одно, — горько добавила она, — другой дороги, как к нему, у меня нет.

Нелюб вскинул на неё острый взгляд.

— Не возьму я в толк, как можно так ненавидеть того, кого ни разу в жизни не встречала. Кто тебе дурного не сделал. А ещё больше мне невдомёк, как можно своей волей к нему идти, точно на заклание.

Мстиша опустила голову и свела на груди руки, стягивая ветхую ткань. Высказав всё, что лежало у неё на душе, она чувствовала не облегчение, а опустошение. Да и немудрено. Надежда и светлое ожидание, которыми девушка жила последние дни, остались навсегда где-то на подъезде к Осеченкам. Теперь на дне её сердца плескалась лишь горькая муть — обида, страх, ненависть, недоверие.

Спутники поужинали без удовольствия. Всякая беседа между ними, казалось, так или иначе сводилась к распре. Они хлебали из котелка, стараясь сидеть как можно дальше один от другого, глядя в разные стороны. Мстиша цедила крепкий, пропахший болотом навар, давясь от отвращения и уговаривая себя тем, что для целого дня ходьбы ей пригодятся силы. Нелюб ел равнодушно, словно не чувствуя вкуса, кажется, относясь к блюду так же приземлённо, как и Мстислава.

Они легли сразу же после скромной трапезы, усталые и удручённые, но, проснувшись среди ночи, Мстиша снова обнаружила на себе поношенный, пропахший дымом и луговой травой плащ.

10. Сломанная телега.

Они брели по лесу несколько дней, пока не вышли на большую дорогу. Солнце палило с самого утра, и Мстислава раздражённо пыталась спрятаться от ярких лучей, надвигая на самый лоб Векшин платок.

— Где же твой обещанный дождь? — сварливо спросила она Нелюба. После очередной ночи в лесу болели бока, искусанное тело саднило, а зазимец поднял её ни свет, ни заря. Вдобавок ко всему Мстишины лапти грозили вот-вот развалиться. — В лесу хоть тень была, а тут я мигом почернею, словно страдница. Дома меня Векша всякий раз после бани ячменной водой умывала, чтобы кожа белей была. Совсем замарашкой сделаюсь, Ратмир на меня и смотреть-то не станет.

— Будет тебе дождь, погоди, потом солнца устанешь кликать. А что замарашкой сделаешься, может, оно и к добру. Оно ведь незачем, чтобы оборотень на тебя лишний раз зенки свои звериные пялил, — косо усмехнулся Нелюб, и Мстише снова захотелось огреть его чем-нибудь тяжёлым.

Несмотря на жару, чувствовалось дыхание осени. На берёзах почти не осталось зелёных листьев, и деревья шелестели, тоненько позвякивая золотыми монистами. Дорога вилась через пожню, и путникам начали попадаться встречные повозки, спешащие на торжище.

Мстиша хмуро и завистливо оглядывала степенно покачивающихся в телегах мужиков, наряженных в лучшие рубахи, круглолицых девиц, возвышавшихся на мешках с житом и лениво щёлкающих орехи, озабоченных весёлых женщин, тоже разодетых и трепетно прижимающих к груди переполошенных несушек. Встречные же глядели на пеших путников со снисходительным любопытством, но лицо Мстиславы приковывало все без исключения взгляды. Даже в Векшиных лохмотьях она выделялась на этой грязной дороге, точно блестящий лал среди речной гальки.

Теперь, снова получив привычное внимание (пускай и от чёрного люда, думала про себя Мстиша), девушка почувствовала былую, едва не пошатнувшуюся Нелюбовыми стараниями уверенность в своей силе, и свежая волна негодования захлестнула княжну. Уж если тот белобрысый подлеток раскрыл от изумления рот и всё сворачивал голову, с глупой улыбкой беззастенчиво разглядывая Мстишу, то разве Нелюб мог не замечать того, как она хороша? Впрочем, судя по всему, зазимец просто был бесчувственным чурбаном, лишённым души и сердца. Что ж, тогда она не завидовала невесте помытчика, которая, оказывается, ждала его в Зазимье. Впрочем, Мстиша не завидовала ей в любом случае. Княжна не могла без содрогания подумать о том, каково это, стать женой подобного человека.

Хорошо, что они догадались набрать в лесном роднике воды. Не они, конечно, а Нелюб. Мстише бы такое и в голову не пришло. По пути долго не попадалось ни реки, ни маломальского ручейка, и Мстислава сполна оценила предусмотрительность помытчика.

Там, где дорога делала крутой поворот, они встретили очередную повозку, хозяину которой не повезло. Подойдя ближе, Мстиша рассмотрела, что оглобли были повёрнуты в противоположную Осеченкам сторону. Сухопарый старикашка в очень чистой белой рубахе копошился возле вывихнутого колеса. Седая дряхлая кобылка уныло переступала в пыли.

Нелюб приподнял шапку и коротко поклонился.

— Мир по дороге, отче!

Старик задрал голову и подслеповато сощурил глаза, а, разглядев Нелюба и Мстишу, светло улыбнулся.

— Мир, добрые люди, мир и вам! — Несмотря на то, что смуглое, закопчённое солнцем лицо было сплошь изборождено морщинами, голос его звучал звонко и молодо. — Что ж это, все на торг, а вы с торга? — ещё шире улыбнулся он, перебегая глазами с Нелюба на Мстишу и обратно.

— Да и ты, отец, красные товары глядеть не торопишься, — усмехнулся зазимец. — Что стряслось?

Нелюб совсем остановился и, неожиданно для Мстиславы, сунул ей в руки повод. Не глядя на принявшую оскорблённый вид девушку, он подошёл к старику и присел на корточки перед лежащим на песчаном ухабе колесом.

— Да вот, возил старшего сына с невесткой на торг. Усмари мы, я их с товаром в Осеченках оставил, а сам домой возвращался. Телега-то у нас одна, вишь, а падарь на носу, надо вывезти сено-то. Думал, в одну выть обернусь, да ось, окаянная, подвела меня, старика. Дёготь весь вышел дорогой, а до воды далече, вот и перегорела.

Нелюб нахмурено повертел ступицу.

— Долго ли до твоей деревни? Подлатать смогу, чтобы шагом дойти, а там уж новую ось справишь.

— Да бросма-брось вёрст десять, не боле.

— Вот и ладно. Погоди, вручье достану.

Не думая встречать возмущённый взгляд Мстиши, Нелюб начал развязывать притороченный к седлу мешок.

— Ох, помоги тебе Звёздный Пастырь, сынок, — обрадованно запричитал старичок. — С самого утра по жаре маюсь.

— Что ж ты, отец, сколько людей нынче этой дорогой прошло! Неужто никто не пособил?

— Да все на торжок поспешают, нечто я стану докучать со своей безделицей.

Нелюб неодобрительно покачал головой.

— И долго ты собираешься тут ковыряться? — сердитым громким шёпотом спросила княжна, недовольно отстраняя от себя морду кобылы, которая со скуки начала жевать её плечо. — Позабыл, что мы спешим?

—Тыспешишь, — не отвлекаясь от поисков, вполголоса заметил помытчик. — Да куда же он запропастился… — пробормотал Нелюб, тут же забыв о Мстиславе, словно она была надоедливой мухой.

— Да что ж ты, нарочно извести меня хочешь? — сквозь зубы прошипела княжна. — Приду, когда всё уже пропадёт!

Нелюб наконец впервые взглянул прямо в её прищуренные от злости глаза и спокойно ответил:

— А разве и так ещё не всё пропало?

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Мстислава — сжавкулаки и медленно тлея внутри, из последних сил сдерживаясь, чтобы не начать кричать при старике. Нелюб — невозмутимо, с призраком усмешки в щёлочках зеленоватых глаз. Они бы, наверное, ещё долго простояли, испепеляя один другого взглядами, если бы не появившийся рядом старик.

— Сынок, будет тебе! Идите своей дорогой, родимые. Что ж ты станешь со своей молодухой из-за старого хрыча перечиться!

Мстиша открыла было рот, желая возмутиться и поправить старика, но Нелюб незаметно наступил ей на ногу.

— Не бери в ум, отец. Сядь, передохни. А молодуха моя тебе воды поднесёт. Поди, нажаждался с утра по такой сухоте.

С этими словами, больше не глядя на Мстиславу, Нелюб взялся за починку. Мстиша, задыхаясь от негодования и изумления, сама не веря, что подчиняется помытчику, принялась доставать мехи. Дрожащими руками она наполнила берестяную кружку и, перебарывая себя, подала её старику.

— Благослови тебя Пресветлая Пряха, дочка! — улыбнулся старик, то ли не замечая, то ли притворяясь, будто не замечает поджатых губ девушки. Он сдержанно, но с нескрываемым удовольствием сделал несколько глотков. — Уважили старика, сжалились. Пусть пошлют вам боги побольше деток!

Старичок умильно улыбнулся, а Мстиша метнула быстрый яростный взгляд на Нелюба. Тот, не отрываясь от своего занятия, лишь еле слышно хмыкнул и мотнул головой.

Делать было нечего, и Мстислава с тяжким вздохом опустилась на обочину у телеги. В полыни ошалело стрекотали кузнечики, по полю лениво пробегали знойные волны, приносившие терпкие, горьковатые запахи ромашки и тысячелистника. На бледно-голубом, точно выгоревшем небе не виднелось ни облачка. Мстиша закрыла глаза. Старик что-то негромко спросил, и Нелюб принялся отвечать спокойным, низким голосом. Княжна легко представила его сейчас — стоящим на коленях в белом песке, с закатанной до локтей рубахой, открывающей жилистые руки. Немного прищурив глаза, он обтёсывал деревянный клин и неторопливо говорил, изредка вытирая лоб об рукав, а непослушная чёрная прядь норовила выбиться из-под шапки. Его мерная, обстоятельная речь странным образом утешала и успокаивала — почти как Стоянина колыбельная.

Мстиша скинула с плеч Векшину накидку и, расстелив на траве, легла, подложив ладони под щёку. Где-то в вышине умиротворяюще зазвенел жаворонок, с поля жарко пахнуло шалфеем. На сердце вдруг стало бестревожно и хорошо, и Мстислава позволила себе провалиться в мягкую дрёму.

Трудно сказать, сколько минуло времени, но сквозь сонное марево до княжны донёсся более отчётливый, чем прежде голос:

— Жёнку-то твою сморило. Умаялась, сердечная, по такой духоте.

Мстислава понемногу начала просыпаться, но ей не хватало силы размежить веки. Чья-то тень заслонила от неё солнце, и Мстиша кожей ощутила на себе пристальный взгляд, от которого засосало под ложечкой.

Тень на миг пропала, и княжна собралась не то разочарованно, не то облегчённо выдохнуть, как вдруг её бережно, но уверенно подхватили с земли. Испугавшись, девушка распахнула подёрнутые сонной поволокой очи и наткнулась на Нелюба.

— Спи, спи, — быстро шепнул он, и Мстислава послушно закрыла глаза.

Помытчик осторожно опустил её в телегу. Кисло пахло кожей, но девушка лишь повернулась на бок, зарываясь в душистое сено, со странным волнением чувствуя тепло там, где её только что касались загрубелые ладони Нелюба. Княжна не спрашивала, что происходит и куда они едут, ощущая себя как в детстве, когда возвращалась с татой с масленичного катания в санях, и он укутывал её в свою лисью шубу и прижимал к себе, а она закрывала глаза, вдыхая колкий морозный воздух и ни о чём не заботясь.

Мстиша окончательно проснулась, когда мерная тряска и скрип прекратились. Потемнело, небо набрякло, скрыв солнце за грязно-серыми тучами.

— Пошли тебе Великий Пастух здоровья и достатка, сынок, добрались! — Старик, который, оказывается, сидел неподалёку от Мстиславы, слез на землю и принялся благодарить Нелюба. — Ну, проходите. Не судите строго, наше дело запестовато, из рогатой скотины ухват да мутовка.

Княжна поднялась и, держась за грядку телеги, вяло оглянулась вокруг.

Мстише прежде никогда не приходилось бывать в простой деревенской усадьбе, и она рассматривала большой двор со смесью брезгливости и любопытства. В редкой пожухлой траве с независимым видом расхаживали курицы и утки, тут же, промеж них, на клочке утоптанной земли несколько взлохмаченных ребятишек в одних рубашонках запальчиво играли в бабки; впрочем, появление телеги отвлекло их внимание и теперь они сворачивали русые головки на пришельцев. Из скотника появилась молодая женщина, тянувшая на верёвке упирающуюся козу.

— Опять подойник опрокинула, блажная! Ну, я тебе задам! — грозила она мотающей головой строптивице. Увидев старика, незнакомка остановилась. — Батюшка, вернулся! А мы уж все жданики съели!

Старик принялся пересказывать снохе, какая напасть приключилась с ним на обратном пути, и велел ей позвать мужа, чтобы, заменив ось, тотчас отправляться за сеном. На шум из избы вышла крепкая пожилая женщина.

— Вот, Томилушка, — обрадовался старик, — насилу добрался. Принимай гостей.

Мстислава растерялась, но тут словно из-под земли вырос Нелюб. Он молча простёр руки и, доверяясь естественному порыву, княжна потянулась в ответ. Зазимец подхватил её за пояс, вытаскивая из телеги. Мстиша безотчётно положила ладони на его плечи и через миг оказалась на земле вплотную к помытчику. Нос девушки почти упёрся в его грудь, и княжна подняла на зазимца ошалевший от неожиданной близости взгляд.

Нелюб сглотнул, его глаза на миг расширились, и он сделал шаг назад, отступая от Мстиславы. Княжне даже показалось, что зазимец хотел вытереть руки, словно они были испачканы, но на полпути он сдержался.

— Идём, — почему-то сердито шепнул Нелюб, и Мстиша покорно последовала за ним.

Старик уже успел поведать жене о своих мытарствах и великодушии случайных попутчиков, и та взирала на гостей прищуренными пытливыми глазами.

— Мир твоему дому, хозяюшка, — поклонился Нелюб и, приобнимая Мстиславу, слегка надавил ей на поясницу, заставляя последовать своему примеру.

У Мстиши разве что пар из ноздрей не повалил. Да что он себе позволяет? Княжне кланяться лапотнице?! Мало того, что из-за ненужной возни с телегой им пришлось задержаться, так ещё и теперь перед всякой голытьбой спину гнуть?

Всеславна сердито скинула с себя ладонь Нелюба и чуть опустила подбородок. Хватит с неё и этого.

— Милости просим, добрые люди, — поклонилась в ответ Томила, в противовес приветливым словам ощупывая Мстишу с ног до головы проницательным взглядом. — Да воздастся вам сторицей! Уж мы заждались отца с телегой. Отдохните с дороги, я мигом паужну справлю. А пока в баню сходите, она нынче растоплена, дочка внучат как раз мыть закончила.

— Вот спасибо, хозяйка. Только лошадь расседлаю. Да вот, возьми, к обеду приварок будет. — Он протянул старухе утку.

— Благодарствую, — расцвела Томила, принимая птицу. — А кобылку в хлев ставь, мил человек. Велю Вторушке овса задать.

Проводив Нелюба глазами и нерешительно помявшись, Мстиша со вздохом опустилась на завалинку. Из избы выпорхнула виденная ими молодайка с двумя берёзовыми вениками и опрятно сложенными утиральниками. Она поднесла их Мстише и, сияя белозубой ухмылкой на загорелом лице, многозначительно стрельнула глазами в сторону скотника, где скрылся Нелюб:

— Лёгкого вам парочку!

Мстислава вспыхнула и хотела уже высказать деревенщине всё, что она думала о ней, когда вернулся помытчик. Он с улыбкой поблагодарил женщину и кивнул Мстиславе на баню, отстоявшую от всех дворовых построек. Из трубы, стелясь по реке, вилась тоненькая струйка душистого дыма.

Они вошли в предбанник, и княжна выжидающе посмотрела на своего спутника, но он затворил дверь и с хмурым видом сел, снимая шапку и вытирая ею лицо. Мстишу распирало от желания выругать зазимца за то, что он стал поддерживать заблуждение старика и называть её своей женой. Девушка едва могла дождаться, пока их оставят наедине, чтобы всласть высказаться и о хозяевах, и об их бедном дворе. Но суровое лицо Нелюба отбило у неё всякую охоту судачить, и Всеславна с досадой плюхнулась напротив помытчика.

— Ступай первая, я тебя тут обожду, — снова не глядя на Мстишу, проговорил зазимец.

Что ж, Мстислава пустым местом была?! Ничего, она заставит его посмотреть на себя!

Княжна сердито швырнула веники на лавку.

— Ты и вправду думаешь, я пойду после этих, — она замешкалась, подбирая выражение покрепче, и злорадно ухмыльнулась про себя, когда уловка подействовала и Нелюб поднял голову, наконец, взглядывая на неё, —сермяжников?

Но Мстишина радость оказалась преждевременной. Зазимец лишь утомлённо поморщился и, ни слова ни говоря, подхватил веник и полотенце и исчез в парной. Почти сразу до слуха девушки донёсся резкий плеск воды и сердитое шипение каменки, а следом из щели под дверью поползли язычки сизоватого пара.

Всеславна тяжело вздохнула и, обняв колени, тоскливо посмотрела в окно, прорубленное под потолком. Хмарь разбухла, заморосил мелкий ситничек. Многое бы Мстислава нынче отдала, лишь бы оказаться в Медыни, в своей мыльне, которую девки затопили бы для неё одной, приготовив веники из пижмы и полыни, собранных накануне Солнцеворота, и кувшин ледяного грушевого кваса. Потом, розовую, мягкую, разомлевшую, они бы натёрли Мстиславу душистыми маслами и укутали, а тут бы рядом появилась Стояна с тарелкой её любимых пряжеников, хрустящих и жирных. Потом бы Мстиша повалилась на пуховую перину и спала бы, спала вдоволь, и никто бы не посмел будить её…

Заурчало в животе, и девушка нетерпеливо поёрзала на лавке.

Дверь распахнулась и, окутанный клубами белого пара, в одних портах на пороге возник Нелюб. Мстиша поспешно закрыла лицо ладонями и потому не видела, как помытчик улыбнулся. Хлопнула дверь, затем раздался быстрый короткий топот по деревяному настилу и громкое бултыхание. Мстислава выскользнула на улицу и осторожно выглянула из-за угла бани. Нелюб, фыркая и отдуваясь, широкими гребками плыл на середину реки. Против воли девушка залюбовалась красивыми, отточенными движениями. Зазимец вернулся к мосткам и одним коротким рывком подтянулся, выбираясь из воды. Порты облепили тело, крепкая грудь и жилистые руки матово лоснились от влаги. Он отвёл с лица намокшие волосы и встретился с Мстишей взглядом.

Девушка вспыхнула и влетела обратно в предбанник.

«Жихарь тебя понеси!» — подумалось Мстиславе Стояниными словами.

— Не гляди, — услышала княжна спокойный голос и, зажмурившись, торопливо отвернулась к стене. Раздалось недолгое шуршание. — Всё.

Мстиша недоверчиво открыла глаза. Помытчик переоделся в сухие штаны и, слава Пряхе, надел свою неизменную рубаху. На смуглых скулах разлился румянец, а очи непривычно блестели. Если до этого у Мстиславы и были сомнения, то зависть к его отдохнувшему, посвежевшему виду разом пересилила всё остальное. Ведь она уж и забыла, что такое тёплая вода. Неизвестно, когда ещё выпадет возможность как следует вымыться.

— Пойдём? — спросил Нелюб, собирая вещи.

— Погоди. Я… Я тоже стану париться.

Зазимец сделал нарочито удивлённое лицо.

— Ладно, — пожал он плечами, — буду в избе.

Мстиша округлила глаза.

— Нет! Не уходи!

В ответ на недоумённый взгляд помытчика она поспешно прибавила, потупившись:

— Пожалуйста, не уходи. Я банника боюсь.

Нелюб хмыкнул и по своей привычке мотнул головой, так что с мокрых волос на пол полетели брызги, но всё-таки остался. Когда, смущаясь, Мстиша выглянула из парной, зазимец уже сидел с поленом и ножом в руке.

— Мне бы студёной воды, — тихо попросила девушка.

В отличие от Мстиславы, Нелюб не стал отворачиваться, а, напротив, окинул её долгим взглядом. Всеславна, прикрывавшаяся накидкой, стояла в одной рубашке, и зазимец обошёл глазами и распущенные волосы, доходившие до бёдер, и белые ступни, выглядывающие из-под подола.

Мстиша подумала, что сейчас помытчик велит ей не ломаться и идти окунуться в реку, но вместо этого он, наконец, перестав рассматривать её, отложил нож и, молча подхватив ведро, вышел. В бане, видно, браниться язык не поворачивался.

Когда, чистые и притихшие, Нелюб с Мстиславой вернулись, Томила позвала их к столу. Войдя в избу, Нелюб поклонился красному куту, а потом печи. Мстиша нехотя повторила за ним. Гневить богов — даже этих, тёмных и закопчённых, сумрачно взиравших прорезями деревянных глаз из бедного, украшенного лишь пожинальным снопом угла, ей не хотелось.

Гостей усадили за стол рядом с остальной бывшей в доме семьёй — стариком, младшей снохой и ребятнёй мал мала меньше. В избе стоял такой же кислый запах, что и в телеге, только гораздо сильнее, и Всеславна гадливо прикрыла нос рукой. Поджав локти, девушка принялась неприязненно озираться.

Сквозь заволоченные бычьими пузырями окна пробивался слабый свет, но и его хватало, чтобы заметить, насколько это жилище не походило на княжеский терем. В плохо проконопаченных стенах между брёвнами торчал мох, голые лавки были почти до блеска вытерты многочисленными домочадцами, дубовый стол стал чёрным от старости. Впрочем, несмотря на бедность, в избе было чисто и опрятно. Большуха постелила старую, расшитую по краю незамысловатыми узорами скатерть — «должно быть, ещё из девичьего приданого», ядовито подумала Мстиша, — и поставила два горшка щей, подбелённых сметаной, лук, варёные яйца и хлеб.

— Кушайте на здоровьечко, — пожелала Томила гостям, положив подле них две новых ложки. От Мстиславы не укрылось, как пристально хозяйка оглядела её руки. Ещё бы, у самой-то старухи кожа была задубевшая, взбугрённая синими прожилками.

Трапеза проходила чинно и скучно, все молчали. Было противно черпать из того же горшка, откуда брали хозяева. Мстиша покосилась на Нелюба, который, не чураясь, ждал своей очереди и невозмутимо отправлял в рот ложку за ложкой. А говорил, с боярами сиживал. Где уж ему, вахлаку.

Когда ужин закончился, было ещё не темно, и все расселись по разным углам сумерничать. Нелюб со своими деревяшками расположился подле старика, плётшего лапти на воронце, женщины сонно перебирали чернику в огромных решетах, дети возились на полу. Мстиша устроилась на лавке поодаль ото всех и лениво отщипывала от пирога с капустой.

— В волка и гусей, в волка и гусей! — послышался требовательный детский крик, и княжна вздрогнула. Разразилось тоненькое многоголосие:

— А вы гуси, гуси?

— Га, га, га!

— Далеко летали?

Кого видали?

— Мы летали и видали,

Га, га, га!

Мы серого волка,

Га, га, га!

Украл волк овечку,

Утащил за речку!

Кусок встал поперёк горла, и Мстислава побледнела.

Ребятня с визгом бросилась в рассыпную, и большуха притворно грозно прикрикнула на них:

— А ну, жуклята, кыш на двор бегать!

Княжна сама не могла объяснить, почему всякое упоминание волка заставляло волоски на руках вздыматься. Верила ли Мстиша, что Ратмир был оборотнем, или образ дикого зверя просто стал воплощением чужого чуженина?

Девушка посмотрела на Нелюба, но тот, не замечая Мстишиного смятения, под восторженный писк раздавал детворе сработанных из дерева игрушечных птичек.

Мстислава вдруг почувствовала себя невыносимо лишней здесь, среди этих людей, с которыми у неё не было и не могло быть ничего общего. И то, что неразговорчивый, скупой на слова Нелюб сумел ненавязчиво и гладко влиться сюда, стать на вечер частью этой семьи, почему-то задевало Мстишу. Он был с ними, не с ней, и, хотя княжна не имела на это права, она ощущала себя преданной.

Оставаться было тошно, и Мстислава выскользнула из избы. Ноги сами принесли её на мостки.

Дождь по-прежнему моросил, оправдывая мрачные предсказания Нелюба, но Мстиша уже не переживала о том, что намокнет. Усевшись на самом краю, княжна достала из-за пазухи заветные бусы. Она медленно разжала пальцы, любуясь гладкими, голубыми с коричневыми вкраплениями шариками. Было уже слишком темно, чтобы разглядеть тонкие переливы цвета, но Мстислава столько раз видела ожерелье, что могла бы представить их с закрытыми глазами.

Забросить бы низку в чёрный омут! Но что толку, если боярин, с которым девушка подобным образом надеялась поквитаться, не увидит этого. И потом, бирюзовые бусы были последним, что осталось у Мстиши от той, несостоявшейся жизни. Пока княжна могла надеть их, казалось, жива была надежда. Надежда… Он ведь чей-то муж, да и сама Мстислава скоро станет чужой женой.

Всеславна смотрела на холодные камешки на своей ладони, не замечая, как по щеке сползает слеза.

Где же ты?! Где ты, когда ты так нужен мне?!

Мстиша зажмурилась. Наступала ночь, и Сновид, конечно, был в постели, которую теперь грела ему жена.

Она не услышала лёгких шагов и вздрогнула, когда позади раздался негромкий голос:

— Вот ты где…

Девушка порывисто обернулась и увидела Нелюба. Его взгляд задержался на бусах, зажатых в Мстишиной руке, а затем внимательно обшарил лицо.

— Идём спать.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Перед тем как лечь, они проведали Бердяя. Нелюб устроил его в пустовавшем овине, оклобучив и привязав должиком к деревянной балке. Ястребу, привыкшему к воле, это явно не пришлось по нраву, но селяне не без основания с опаской относились к хищнику, который не погнушался бы и домашней птицей.

В скотнике, где постелили гостям, под клюками у крыши свисало десятка два отопков — как растолковал ей Нелюб, от сглаза. В полумраке чёрные очертания лаптей походили на гроздья летучих мышей, и Мстиша жутковато поёжилась.

После бани и горячего ужина лесная жизнь под открытым небом успела позабыться, и Мстиша с отвращением думала о ночёвке на скотном дворе, где пахло свиньями и лошадиным потом.

Взобравшись на сеновал по шаткой лестнице, Мстиша не особенно удивилась, увидев, что вся постель состояла из большой овчины, накинутой прямо поверх сена. Вспомнились недавние размышления о Сновиде, и девушка невесело усмехнулась.

— Полюбуйся, чего ты добился своим враньём, — обернулась она к Нелюбу с кривой ухмылкой и нарочитым широким движением указала на шкуру. — Поистине роскошное супружеское ложе!

Ничего не отвечая, зазимец бросил в сено дорожную торбу и, улёгшись на неё головой, накрылся плащом и отвернулся к стене. Хоть он и постарался устроиться подальше от Мстиши, сеновал был тесным, и их разделяло не больше аршина.

Если он надеялся молча уснуть, то Мстислава не собиралась доставлять ему такого удовольствия.

— Может, всё-таки скажешь, для чего устроил ряженье? — упёрла руки в бока княжна.

— Думал, тебе не привыкать, — не оборачиваясь, пробурчал помытчик.

— Да как ты смеешь! — возмутилась Мстиша.

Поняв, что покоя ему не видать, Нелюб шумно выдохнул и устало повернулся к девушке.

— А что я должен был сказать? Правду? Что ты — сбежавшая княжна, запутавшаяся в женихах?

Мстиша высокомерно хмыкнула.

— Что мы с тобой просто попутчики, вот что!

Тут уже пришла очередь Нелюба усмехаться.

— Тогда на тебя первую станут косо смотреть. Где это видано, девушке одной в дорогу пускаться, да ещё и по пути со всякими бродягами вроде меня путаться? А коли пристанет кто? На мужнюю прежде чем заглядываться, десять раз подумают.

— Оберегаешь меня, значит, — самодовольно заметила Мстислава.

— Просто хочу спокойно до дома добраться, — возразил помытчик и зевнул в кулак. — И косу от греха подальше под платок убери, как и полагается доброй жене.

— Вот ещё, — фыркнула Мстиша. В соображениях зазимца был здравый смысл, но она не могла перебороть упрямства и желания сделать ему наперекор. — Скажусь твоей сестрой.

— Ладно, — снова поворачиваясь на бок, неожиданно легко согласился Нелюб, — тогда доро́гой кто посватается, за мной дело не станет. Выдам сестрицу за первого встречного.

Мстислава обиженно засопела. Сил огрызаться не было. От усталости она едва держалась на ногах, но забираться под зловонный кожух было противно. Несколько мгновений княжна боролась с собой, мешкая. Мстиша поймала себя на мысли, что скорее бы предпочла ночевать под ставшим привычным плащом помытчика, но на него нынче рассчитывать не приходилось.

Сдавшись, с горестным вздохом девушка полезла на сеновал. Жёсткие травинки кололи кожу, но овчина оказалась тёплой и даже уютной. Поворочавшись, Мстислава нащупала за пазухой нитку бус и, не давая себе времени передумать, быстро защёлкнула замок на шее. Ожерелье привычно легло на ключицы, и Мстиша закрыла глаза. Может, хотя бы во сне она увидит любимого.

11. Дубовые иглы, вязовые нити.

Мстислава спала плохо. Непогода усилилась, и если раньше княжна бы сладко нежилась под куньим одеялом, убаюканная мерной дождевой дробью, то теперь она с беспокойством думала о предстоящей дороге.

Даже ночью хлев был наполнен множеством мешавших спать звуков. Печально вздыхала корова, ссорились спросонья курицы, в ожидании корма нетерпеливо фыркала лошадь.

Мстиша окончательно проснулась, когда, держа горящую лучину в зубах, в скотник с двумя вёдрами вошла большуха. Плеск пойла, тихое ворчание старухи, а потом и упругий стук молочной струи о пустой подойник заставили Мстиславу недовольно открыть глаза. Повернувшись, она с удивлением обнаружила, что помытчик тоже не спал. Он лежал на спине, закинув руки за голову и, бездумно глядя в потолок, пожёвывал соломинку.

Заметив шевеление Мстиславы, Нелюб скосил на неё глаза. Но, видно, протекающая крыша занимала его сильнее, потому что зазимец сразу отвёл скучный взгляд обратно. Мстиша хмыкнула и села, скидывая с себя кожух. Как же ей надоела бесприютная жизнь и изо льда вырубленный Нелюб! Смирившись с судьбой, Мстислава хотела поскорее добраться до Зазимья. Во всяком случае там её будет ждать не тёмная изба, а княжеские хоромы, слуги, вкусная еда и добрая одежда.

— Пойдём, — коротко бросила Мстиша, едва глянув в сторону зазимца, и принялась спускаться вниз.

К удивлению девушки, Нелюб покорно последовал за ней. По пути он радушно поздоровался с хозяйкой, без слов подхватив тяжёлое ведро.

— Сейчас яичню сжарю, — улыбнулась зазимцу Томила и осеклась, встретившись с мрачным взглядом Мстиславы. — Как спалось, милая?

Мстиша скрежетнула зубами и, не удостаивая большуху ответом, направилась в избу. Все, кроме хозяина, ещё спали, и Мстислава уселась на лавке.

— Вот, дочка, — с всё той же обезоруживающей добротой проговорил старик и протянул княжне белые, пахнущие лыком лапти. — Твои-то совсем поизносились.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Они вышли сразу после завтрака, и Мстиславу не покидало неприятное чувство, что тёплые слова прощания, обращённые к ним обоим, звучали на самом деле для одного Нелюба.

Новая обувь вязла в расхлябавшейся дороге, и, стараясь обойти грязь по траве, Мстиша почти сразу насквозь промочила ноги. С реки наползал туман, и занимавшееся серое утро не сулило лёгкого пути.

Мстишу раздражало всё: усталость, навалившаяся после первой же пройдённой версты, мигом отсыревшая одежда, мошки, вившиеся у лица, Бердяй, горделиво дремлющий на луке седла и больше неё напоминающий особу княжеских кровей, и сильнее остального — молчаливый, невозмутимый, никогда не жалующийся Нелюб.

— Слава Богине, ушли наконец из этого хлева, — пробурчала Мстиша себе под нос, но так, чтобы зазимец мог расслышать.

Нелюб отказывался замечать подначку и продолжал безмолвно шагать.

— Старик ещё ничего, — не унималась Мстислава, глядя на новые лапти, — а вот старуха — сущая ведьма. Смотрела меня, будто со свету сжить хотела.

— Не хотел бы я слышать, что ты про меня станешь потом кому-то сказывать, — усмехнулся зазимец. — От тебя доброго слова ждать, что летом снега.

— Вот и неправда, — возмутилась Мстислава. — Меня все любят, а эта с самого начала взъелась.

— Может, будь ты полюбезнее, и на тебя бы теплее поглядывали?

— С какой такой стати? — выгнула бровь княжна. — Разве гостям не должны оказывать почтения?

— Это смотря какие гости, — в сторону сказал Нелюб.

— Да просто завидует она, и больше ничего. Словно я виновата, что пригожей родилась. Всё одно, что моя мачеха. Той тоже моя коса и кожа белая покою не давала.

Нелюб отвлёкся от дороги и в первый раз посмотрел на Мстишу.

— Сколько ж тебе было, когда мать умерла?

Лицо девушки изменилось.

— Мало. Тата ещё грамоте учить не начал. Но я её помню, — как-то упрямо добавила Мстислава и, нахмурившись, замолчала.

— И тебя воспитала мачеха?

Княжна помотала головой:

— Няня.

— Она тоже умерла?

Мстиша вскинула на спутника голову, точно он сказал глупость.

— Жива Стояна, с чего ей умирать. В летах, конечно, но жива.

— И где она теперь?

Княжна резко отвернулась. Как только он умел находить больные места? Как ухитрялся давить с такой точностью?

— Дома, где ж ещё? — огрызнулась Мстиша.

— А что ж мачеха? Злая?

Мстислава уже хотела ответить утвердительно, но вдруг задумалась. Пожалуй, Гостемила не была злой. Например, она никогда не обижала детей. Почему-то Мстиша не переносила, когда сварливые бабы бранили или били маленьких. Но Мстиша не могла не отдать должного мачехе, та всегда была ласкова и со своими, и с дворовыми ребятишками.

И тем не менее, Мстиша ненавидела Гостемилу.

— Она не моя мама, — ответила княжна. — Она не имела права занимать её места.

— Разве твой отец не стал счастливее, взяв новую жену?

Мстислава молчала, поджав губы.

— Тебе бы больше пришлось по сердцу, если бы он оплакивал её и жил прошлым?

— Я не знаю, — опустив голову, тихо ответила Мстиша. — Но я ненавижу её за то, что она жива, а моя мама — нет.

Нелюб пристально посмотрел на княжну. Кажется, сначала он хотел возразить ей, но, видимо, какая-то мысль изменила его намерение. Помытчик коротко кивнул и спросил:

— А братья, сёстры?

Да что он ей, допрос чинит? Мстиша привыкла к тому, что в Медыни каждый знал о княжеской семье. Она с подозрением взглянула на Нелюба, но на его лице не отражалось ничего, кроме сдержанного внимания.

— Сестра родная одна, да и ту прошлой зимой замуж выдали. Есть две младшие, лялек ещё нянчат. Мачехины, — добавила она сквозь зубы. — И братец тоже от неё, на коня осенью будет сажен.

Нелюб кивнул.

— И что ж, они тебя любят?

Мстиша в замешательстве взглянула на помытчика.

— Ты сказала, тебя все любят, — пояснил зазимец.

Мстислава невольно задумалась. Про Предславу и говорить нечего, они жили с сестрой душа в душу, поверяясь во всём, и Мстиша смотрела на неё почти как на мать. Всё переменилось с Предславиным замужеством и отъездом. А особенно — когда Мстиша поняла, что ей самой, в отличие от сестры, не видать счастья с желанным.

Что же до младших... Глядя на них, Мстиша видела мачехины глаза, мачехины веснушки, даже мачехины повадки. Только маленький Воиша походил на отца, поэтому к нему Мстислава относилась сердечнее. Она даже как-то пыталась покачать его хорошенькую, точно игрушечный ларчик, зыбку, подвешенную к золочёному берёзовому оцепу, да только мачеха испугалась, прогнала.

Любили ли они её? Боялись, это точно. Искали ли её общества? По первости. Мстиша вспомнила, как Ярослава, курносая и конопатая, словно мать, пыталась несколько раз подступиться к ней то с пташкой-свистулькой, отцовым подарком, то со своим первым сплетённым на дощечках пояском. Глиняную птичку Мстиша тогда едва не разбила, а над неумелым, грубоватым поясом от души посмеялась.

Мстиша наслаждалась тем, что младших сестёр манила её красота, умение наряжаться и подносить себя, и ей нравилось держаться с ними высоко и недоступно. Ярослава и Звенька смотрели на старшую сестру с пугливым восхищением. Но любили ли они её?

Они любили отца, это Мстиша знала. Стоило тате появиться, как все трое бежали к нему взапуски. Они висли на нём, словно котята на кошке, а отец лишь посмеивался и ухитрялся обнять каждого. У него всегда имелись для них и гостинцы, и доброе слово. Отец, который мог пропадать седмицами на ловах и в походах, к которому за справедливым судом со всего княжества шли люди, отец, ведавший торговыми поездами и улещением воинственных соседей всегда знал, с какой начинкой любит пряник Звеня и как зовут Ярославиных кукол. С Воишей они друг в друге души не чаяли, но к нему Мстислава не ревновала. Всё-таки единственный сын.

Любили ли Мстишу? Её любил отец, любила Стояна. Любил Сновид.

Любил ли?

Мстислава тряхнула головой, которая начинала болеть от всех этих непрошеных размышлений, и рассерженно посмотрела на Нелюба. Он глядел пристально и испытующе, словно читая Мстишины мысли.

— Конечно, любят! — выплюнула княжна. — И вообще, не твоего ума это дело!

Нелюб прищурился.

— Это точно, не моего.

Он ускорил шаг, оставляя Мстишу плестись позади.

Дорога становилась всё хуже, и Мстислава уже жалела, что они не задержались ещё на день в «хлеву». Нелюб стал мрачен и на привалах против обыкновения не вырезал узоры на Мстишином посохе, а хмуро смотрел в серое небо.

Из-за Мстиши они снова прошли мало, и когда княжна спросила помытчика, сколько осталось до Зазимья, он лишь безнадёжно махнул рукой. Только Бердяй, добывший в пожне зайца, сумел хоть немного свести тень с лица Нелюба. Мстислава презрительно фыркнула, глядя, как зазимец с доброй улыбкой — ей от него такой не видать — нежно почёсывает рябую грудку.

День клонился к закату, и Мстиша уже не чаяла дождаться остановки на ночлег, когда позади послышался топот копыт.

— Далёко ли без хлеба? — раздался звонкий, немного насмешливый голос, и Мстислава с Нелюбом остановились, одновременно оборачиваясь на встречного.

Молодой всадник был одет в добротную свиту, из-под меховой шапки выбивался русый чуб, щёгольски зачёсанный на одну сторону. В руках, усаженных перстнями, лежала маленькая плеть. Лошадь под седлом чужака, должно быть, годилась во внучки Нелюбовой кляче и глядела под стать хозяину, самодовольно и свысока. Что и говорить, по сравнению с незнакомцем Мстиша и Нелюб в своих замаранных дорожной грязью одеждах выглядели жалко.

Рассмотрев лицо девушки, незнакомец заулыбался и, нисколько не сдерживаясь, скользнул долгим взором по всему её стану. Сквозь удовлетворение тем, что её красота произвела впечатление, Мстиша внутренне поёжилась. Она никак не могла привыкнуть к тому, что её, княжую дочь, смели так вот беззастенчиво рассматривать. Нелюб тоже когда-то разглядывал Мстиславу с неподобающей прямотой, но в очах помытчика ни разу не появлялось сальности всадника.

— Отсюда не видать, — ответил Нелюб, и, несмотря на привычное спокойствие, Мстиша почувствовала в жёстком голосе неприязнь.

Несомненно, всадник тоже. Он ухмыльнулся и, небрежно отодвинув кнутовищем шапку со лба, посмотрел на зазимца, потом на лошадь, которую тот вёл в поводу, и сундуки, покрытые рогожей.

— Что ж, друже, такую ладную девку пешком гонишь? Погляди, еле на ногах держится.

Нахмуренный лоб помытчика разгладился, а лицо сделалось ещё более угловатым от проступивших желваков.

— То не девка, а жена моя, — ответил Нелюб даже спокойнее, чем прежде, но Мстише показалось, что она услышала приглушённый рык, — сам разберусь.

— Жена? — с наигранным удивлением спросил незнакомец и снова огладил Мстиславу слащавым взглядом. — Такую жену беречь надо, друже. Верстах в трёх постоялый двор будет, давай довезу.

— Сами дойдём, — сухо ответил Нелюб, делая шаг вперёд и заслоняя собой Мстишу.

Всадник прищурился и, в последний раз глянув на княжну, резко ударил кобылу бичом.

— Ещё свидимся, — послышался удаляющийся голос.

— Ну, — сказал Нелюб, когда стук копыт окончательно стих, — а вот и первые женихи пошли.

Только теперь он отвёл нахмуренный взгляд от дороги, где скрылся из виду незнакомец, и зашагал дальше.

Мстиша неловко сглотнула. Желания распекать зазимца за то, что он снова назвался её мужем, больше не возникало. С мелькнувшей же надеждой провести грядущую ночь под крышей Мстислава рассталась, бросив быстрый взор на напряжённые плечи Нелюба.

Зазимец, действительно, хорошо знал эти места, потому что вскоре он свернул на малоприметную лесную тропу, которая вывела к защищённой от чужого глаза прогалине.

Мстиша не успела оглянуться, как стан был разбит, огонь разведён, заяц, добытый Бердяем днём, освежёван, сварен и съеден. Она надеялась, что, как бывало с отцом, после трапезы настроение Нелюба улучшится, но напрасно.

— Дров на утро не хватит, пойду наготовлю, а ты пока котёл вымой, — походя хмуро бросил он, убирая топор за пояс.

— Как, котёл помыть? — опешила Мстислава. Слова возмущения почти сорвались с языка, но зазимец лишь мрачно возразил:

— Я уже говорил, здесь слуг нет. Каждый должен делать свою долю. Не нравится котёл, так завтра будешь стряпать.

Мстиша закрыла рот. От мысли о том, что в следующий раз он заставит её ощипывать утку или разделывать дичь, подкатил тошнотворный ком.

— Как мыть-то? Я не умею, — слабо крикнула княжна в спину удаляющемуся Нелюбу.

— Песком, — через плечо ответил помытчик и нырнул в заросли.

Мстиша с тяжёлым вздохом подхватила обросший жирным нагаром котёл и поплелась к ручью.

Вода оказалась студёной, и когда Мстислава зачерпнула со дна пригоршню песочной жижи, ей почудилось, что она обожглась. Ужасно не хотелось прикасаться к гадкому, склизкому и пахнущему едой нутру. Она швырнула в котёл несколько горстей тёмного, отдававшего водорослями песка и поморщилась. Мстиша решила помочь себе пучком травы, но тут же вскрикнула от неожиданной боли — острые листья порезали ладонь. С досадой вырвав из земли кусок мха, она принялась яростно тереть проклятую посудину. Сполоснув её, Мстислава пришла в ужас. Котёл не стал чище, зато её руки оказались едва ли не по локоть в саже. Отбросив злосчастный котелок, княжна сунула ладони в воду. Дрожа от холода, она попыталась отмыться, но жирная чернота никак не желала сходить, расползаясь по пальцам грязными разводами.

К тому времени, как Мстише удалось кое-как избавиться от самых жутких пятен, её кожа сморщилась, а под ногтями собрались чёрные каёмки. От злости хотелось плакать, но тут Мстислава опомнилась и поняла, что отброшенный ею котёл скатился в ручей.

Почти рыча, княжна подоткнула подол и вошла в ледяную воду. Слава Пряхе, здесь было совсем мелко, но Мстиша успела намочить понёву, а ступни едва не свело судорогой.

Раздражённая и вспотевшая, Мстислава вернулась на поляну. Нелюб сидел у костра, согнув ноги и положив подбородок на упёртые в колени руки. Мстиша со злостью брякнула котёл к ступням зазимца и плюхнулась на своё место. Нелюб удивлённо посмотрел на котёл, а потом на девушку.

Не обращая внимания на помытчика, Мстиша с отчаянием рассматривала руки — изрезанные осокой, погрубевшие, красные и распухшие.

— И за что ты меня так ненавидишь? — с горечью воскликнула она, оторвавшись от разглядывания ладоней.

Зазимец непонимающе нахмурился.

— Я тебя не ненавижу.

— Ещё как ненавидишь! Мучишь, даёшь самую грязную работу! — с жаром продолжала Мстиша. — Я ни в чём перед тобой не виновата, слышишь?! Я не виновата, что не умею стирать и мыть котлы, что не привыкла прохаживать пешком по сотне вёрст! Не для того я родилась! Я просила у тебя только одного — довести до Зазимья! Я не знала, что ты станешь истязать и унижать меня!

Нелюб устало прикрыл глаза, точно собираясь с силами, а потом снова посмотрел на Мстиславу.

— В дороге нет чинов. Думаешь, сбросив богатые одёжки и притворившись Векшей, можешь вести себя по-старому? Так не выйдет. Ты не княжна теперь, а моя спутница.

Мстислава презрительно фыркнула, но Нелюб продолжал.

— Разве я так много просил, когда велел спрятать косу и сделать вид, что ты моя жена? Но ты решила, что знаешь лучше. Ещё бы, переступить через гордыню и притвориться женой какого-то вахлака. И первый же встречный прицепился к тебе. И как, княжна, довольна?

— Неужто если бы я шла в повойнике, он меня бы не заметил? — вздёрнула Мстислава нос. — А с остальным что прикажешь делать? Вымазать лицо сажей? Мешок надеть?

— Может, и заметил бы, а, может, проехал бы мимо. Речь не об этом, а о том, что даже в такой малости ты упрямишься. Лишь бы не исполнить чью-то волю, лишь бы всё было по-твоему.

— А почему я должна исполнять твою волю и губить своё тело? Только полюбуйся на мои руки! — Она красноречиво вытянула ладони.

Нелюб совсем забыл о костре, и теперь тот потихоньку умирал, погружая поляну в темноту. Казалось, чёрный лес всё ближе подступал к людям, чтобы получше расслышать их ссору.

— Ты не ловила этого зайца, не снимала с него шкуры, не разводила огня, не варила похлёбку. Зато ты ела её, но я ни разу не слышал от тебя благодарности ни себе, ни Бердяю. Ты больше не в батюшкином тереме. Разделила со мной путь, значит, разделяй и тяготы.

Мстислава молчала, стиснув зубы и воинственно сложив руки на груди.

— Ты умеешь только брать, — тихо, точно ни к кому не обращаясь, добавил Нелюб.

— Это неправда! — вскипела Мстиша. — Неправда!

— Разве? — усмехнулся помытчик. — Люди приютили тебя, обогрели и накормили, а что же ты? Даже поклониться не сумела. Назвала их дом хлевом.

— Я — их княжна! Если бы я явилась в своём обличье, они обязаны были встретить меня как подобает!

— Вот только ты была в обличье чернавки, а они всё равно не отказали тебе в куске хлеба и крыше над головой.

Мстиша вскочила, и Нелюб, точно отражение, поднялся следом.

— Да, я не лезу обниматься с чернью, но разве я не отдаю саму себя отцу? Ратмиру?

— Только потому, что ваш побег не удался, — неприязненно усмехнулся помытчик, и его взгляд коротко скользнул по шее девушки, украшенной бирюзой.

— Как бы то ни было, а твой княжич получит и дружину моего отца, и такую жену, как я.

— И какую же? — спросил Нелюб, насмешливо изогнув бровь.

Незаметно для себя Мстислава сжала кулаки. Она тяжело дышала, её глаза лихорадочно блестели. Ей хотелось заткнуть уши. Закричать на весь лес. Выхватить из костра головню и швырнуть в наглеца.

— Хоть ты этого и не заметил, но я красива, и мой муж сможет гордиться такой женой! — плохо владея собой, выговорила Мстислава.

— Я заметил. — Губы Нелюба тронула грустная улыбка. — Только слепой может не заметить. Но разве красота — самое главное? Она скоротечна. Красоты можно лишиться. Что тогда у тебя останется?

— Я не лишусь красоты! — ожесточённо ответила княжна.

— Даже если так, — кивнул помытчик, — только что проку в красивом курнике, коли начинка гнилая?

Мстиша застыла, в неверии глядя на зазимца. Нелюб посмел использовать слова, сказанные ею в порыве глупой откровенности, чтобы оскорбить, и это было верхом вероломства.

Мстислава могла сделать лишь одно из двух — накинуться на него с кулаками или убежать. В продолжение долгого мига девушка боролась с собой, а затем развернулась и, опрокинув приготовленную лежанку, ринулась в лес. Она бежала, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни и царапаясь о ветки. Куда угодно, лишь бы подальше от проклятого мужлана!

Мстислава задыхалась от клокотавшей в ней ярости. Как её только угораздило связаться с этим оборванцем? Как он смел говорить с ней так непочтительно? А, самое главное, почему его речи начинали задевать её?

Выбившись из сил, Мстиша пошла шагом, злобно отмахиваясь от цеплявшихся за руки, словно в попытке образумить и остановить, кустов.

Да, Нелюб не врал. Он и правда не испытывал к ней ненависти, и его равнодушные, спокойные слова от этого делались только весомее.

Что, если Ратмир не простит сбежавшую от него невесту? Что, если её красота не тронет звериного сердца? Ведь он не обязан принимать Мстишу после того, что она натворила. Княжич может оскорбиться и отправить её восвояси. Возьмёт ли назад её отец?

Возьмёт. Только Мстиша сама не отважится показаться ему на глаза.

Покинув семью ради Сновида, Мстислава осталась ни с чем. Кому, кроме отца, будет до неё дело?

Нелюб заставил Мстишу вспомнить, как она обходилась с родными. Посмотреть на себя со стороны.

С мачехой они жили как кошка с собакой, но, положа руку на сердце, в том было куда больше Мстишиной вины. Поначалу Гостемила пыталась умаслить падчерицу, дарила ей подарки, отвечала на нападки лаской и терпением. Но Мстислава всякий раз отталкивала её, и со временем та перестала пробовать.

Брат и сёстры были слишком малы, но и они вскоре забудут Мстишу, потому что она не оставила о себе доброй памяти. Ни разу не приголубила, не сказала тёплого слова, не разделила ни их детской печали, ни радости.

Из всей семьи кроме таты Мстислава ладила только с Предславой. Мстиша вздохнула, вообразив, как, поскитавшись по свету, доберётся до дома сестры и навяжется ей в приживалки. Закончит свой девичий век непетым волосьём.

Мстислава замерла. Злость схлынула, точно волна отлива, оставив на обнажившемся дне обиду и страх.

Нелюб не смотрел туда, куда смотрели другие. На зазимца не действовал морок красоты и родовитости, и он глядел сквозь него, вынуждая Мстишу тоже заглянуть туда. В собственную душу.

Мстислава резко остановилась, одновременно одёргивая и свои мысли. Она была не из тех, кого легко напугать или, тем более, смутить, но княжна не желала идти дальше — ни в лес, ни в дебри собственного разума.

Девушка повернулась и обречённо зашагала обратно. Оживление сменилось усталостью, а гнев — равнодушием.

Выйдя на поляну, Мстислава успела заметить в тут же отведённом взгляде Нелюба облегчение.

Значит, всё-таки ждал.

Значит, ему было не всё равно.

Мстиша собрала разбросанную постель и, ни слова не говоря, свернулась клубком и закрыла глаза.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Они добрались до постоялого двора к полудню, едва ли обмолвившись и двумя словами за это время. Мстислава лелеяла обиду, Нелюб же молчал, явно не раскаиваясь в своих вчерашних речах.

Раньше Мстиша побрезговала бы даже приблизиться к неухоженному, истоптанному свиньями подворью, но нынче желание насолить зазимцу было столь велико, что княжна поборола отвращение.

— Квасу хочу, — заявила она,нарочито перекидывая косу на грудь.

Это были чуть ли не первые её слова со вчерашней ссоры.

Нелюб хмуро оглядел подбоченившуюся девушку, всем видом показывавшую серьёзность своего намерения, а затем перевёл взгляд за её спину, на распахнутые настежь ворота.

— Хорошо, идём, — согласился зазимец, и Мстиша даже немного разочаровалась от лёгкости, с которой ей досталась победа.

Пройдя через маленькие тёмные сени, спутники оказались в просторной избе. Печной угол был отделён почерневшей от чада, захватанной занавеской. Остальную часть занимали два длинных стола. В воздухе витал застоявшийся запах кислой капусты и перебродившего пива.

Мстиша на миг растерялась, но Нелюб взял её за руку и уверенно повёл к одному из столов. Посетителей было немного, но все они оторвались от своих кружек, рассматривая вошедших. Мстислава по обыкновению привлекла всеобщее внимание, но Нелюб сел так, чтобы заслонить княжну от любопытных взоров.

Он выглядел спокойным и собранным, но Мстиша уже научилась подмечать и плотно сжатые губы, и побелевшие костяшки пальцев.

«Ничего, будет ему уроком», — попыталась успокоить себя Мстислава, начиная жалеть о том, что добилась своего. Здесь было неуютно и грязно.

— Мир твоим стенам, хозяин, — не слишком громко, но отчётливо сказал Нелюб появившемуся из-за занавеси мужику. — Будь добр, подай нам квасу.

Окинув новых гостей быстрым цепким взглядом, хозяин кивнул и исчез на печной половине, чтобы вскоре вернуться с кувшином и двумя глиняными чашками. Поставив посуду на стол, он на миг задержался взглядом на Мстиславе, и, истолковав это по-своему, княжна потянулась к висевшей на поясе калите.

— Этого хватит? — прохладно спросила она, небрежно бросив на липкий стол куну.

Глаза хозяина изумлённо расширились, и Мстиша запоздало посмотрела на Нелюба. Тот улыбнулся:

— Будет тебе забавиться, душа моя.

Он сковырнул монету себе в ладонь и подал вместо неё резану.

Одарив обоих подозрительным взглядом, хозяин удалился.

Нелюб молча разлил квас и, еле пригубив, отставил стакан. Мстиша сделала глоток и едва не подавилась. Едкий, забористый квас был далёк от того изысканного напитка, что готовили в Верхе. Однако теперь нельзя было просто уйти, и Мстислава принялась через силу цедить пузырящееся пойло.

Нелюб бесстрастно взирал на её страдания, когда снова подошёл хозяин. Он поставил перед Мстишей большую кружку и, немного опасливо поглядывая на зазимца, вполголоса проговорил:

— Мой лучший сбитень. Просили передать.

Он коротко и таинственно кивнул головой куда-то вглубь избы. Проследив направление, Мстислава разглядела в углу знакомую меховую шапку и молодцеватый чуб. Заметив, что она смотрит на него, давешний чужак улыбнулся и приветственно поднял свою чарку.

Отчего-то внутри всё похолодело.

— Обратно отнеси, — мрачно велел Нелюб, и жёсткость в его голосе заставила Мстишу почувствовать мгновенное облегчение.

Обиженно шмыгнув носом, но не особенно удивившись, хозяин забрал кружку.

— Допивай и пойдём, — негромко сказал помытчик. Он чуть откинулся назад, расправив плечи, но Мстиша почувствовала за показным равнодушием, как Нелюб подобрался.

— Я напилась, — кротко ответила княжна, отодвигая еле початую чашку, но Нелюб даже не посмотрел на неё. Он поднялся и протянул девушке руку. Скупо кивнув хозяину, зазимец, крепко сжимая Мстишину ладонь, зашагал прочь из избы.

Они вышли во двор и Нелюб уже почти успел отвязать лошадь, когда Мстислава почувствовала чьё-то присутствие позади себя. Обернувшись, она едва не столкнулась с незнакомцем. Мстиша вспыхнула от неожиданности и дерзости чужака, а тот нахально улыбнулся, наслаждаясь произведённым впечатлением.

— Ну вот и встретились, — приторно протянул он и провёл двумя пальцами по уголкам рта и усам, и Мстислава с отвращением разглядела бугристые грязные ногти.

Вблизи незнакомец больше не казался утончённым. Покрой хорошей, но лоснящейся от долгой носки свиты был странным, нездешним, шапка же, напротив, выглядела совсем новой. Стоптанные узконосые сапоги казались не по размеру, да и весь наряд незнакомца был пёстрым и разношёрстным.

— Проходи своей дорогой, — холодно сказал Нелюб, уверенным хозяйским движением задвигая Мстишу себе за спину.

— А не велики ли пороги на твои ноги, друже? — нехотя отводя развязный взор от девушки и взглядывая на помытчика, с презрением спросил чубатый. — Куда тебе до такой девки? Она точно репка гладенькая, а от тебя нагольным тулупом за версту несёт. Что, милая, — снова обратился незнакомец к Мстише, замершей за плечом Нелюба, — у мужика твоего только на квас и хватает? И охота тебе подле такого быть?

— Непонятлив ты,друже, — тихо промолвил зазимец, и у Мстиславы по позвоночнику побежали мурашки. — Придётся по-иному объяснить.

— Раздайся навоз, грязь ползёт! — презрительно усмехнулся чужак. — Испугал! А сам-то не сумел жене на повойник скопить! Или она настолько тебя под пятой держит, что вякнуть не смеешь?

Нелюб спокойно подал Мстиславе повод и поймал её испуганный взор.

— Постой в сторонке, — вполголоса велел он, а затем почти лениво обратился к чубатому: — Полно браниться, не пора ли подраться?

Мстислава не успела заметить, что произошло, но только чужак отшатнулся, потеряв шапку, а из его носа брызнула тонкая струйка крови.

Лицо незнакомца исказилось злобой и изумлением. Он был гораздо шире Нелюба в плечах и вряд ли ожидал от поджарого помытчика такой силы. Чужак быстро выхватил из-за голенища плётку, но места для замаха было мало, и Нелюб успел выбить кнут из его рук.

Зарычав, незнакомец сжал кулак, на котором угрожающе блеснули жуковины перстней, и что было мочи ударил помытчика. На этот раз он сумел достать Нелюба, и тот сдавленно простонал, ухватившись за разбитую скулу.

Воспользовавшись своим успехом, чужак ринулся на зазимца, но тот оказался готов к нападению и, легко поднырнув под занесённую руку, ударил противника под дых. Чубатый сложился пополам, перехватывая ртом, и Нелюб замер, переводя дух и не сводя глаз с обидчика. Отдышавшись, тот разогнулся и с удвоенной яростью набросился на помытчика, пуская в ход руки и ноги. Зазимец угодил чужаку в ухо, и тот, площадно выругавшись, вцепился в Нелюба со спины, пытаясь обхватить его за шею.

Неизвестно, чем бы кончилась потасовка, если бы из избы не выскочил хозяин и пара гостей. Они не без труда растащили противников в стороны.

— Будет вам, будет!

Хозяин крепко стискивал Нелюба за тяжело ходившие плечи, двое других пытались образумить чубатого. Прошло несколько мгновений, прежде чем, убедившись в том, что оба немного остыли, соперников перестали держать.

Раздражённо поведя хрустнувшей шеей, незнакомец поднял с земли шапку и, злобно отряхнув, нахлобучил её на голову. Утерев тыльной стороной ладони кровь под носом, он метнул мстительный взгляд на помытчика, а потом посмотрел на оцепеневшую за его спиной девушку. Лицо чужака перекосила мерзкая ухмылка.

— Ещё свидимся, красавица, — хрипло пообещал он.

Мальчишка-слуга вывел его лошадь, и, забравшись в седло, чубатый свирепо натянул повод, так что несчастное животное захрипело.

— Подай, — высокомерно велел он пареньку, кивая на валявшуюся на земле плётку, и, получив желаемое, со всей силы вытянул коня кнутом. Оставив после себя клубы взвившейся пыли, чужак ускакал с подворья.

Некоторое время все смотрели ему вслед, а потом, покачав головой, хозяин со вздохом развернулся и направился в избу, где раньше скрылись гости. Взявшись за ручку, он остановился и бросил через плечо:

— Поостереглись бы вы, ребята. В нашем бору лесная братия озорует, а про этого малого давно дурная слава ходит.

Дверь захлопнулась, и Нелюб с Мстишей остались одни. Помытчик опустился на завалинку и, сомкнув веки, устало прислонился к бревенчатой стене.

Мстислава судорожно выдохнула и посмотрела на Нелюба. Его всклокоченные волосы в беспорядке разметались по лбу, ворот помятой рубашки скособочился, а лицо вдобавок к рубцам пересекала кровоточащая ссадина.

Что-то болезненно сжалось в душе княжны. Не задумываясь, она достала из-за пазухи ширинку — шитый золотом шёлк казался чем-то из иной жизни — и присев рядом с помытчиком, осторожно приложила платок к рассечённой коже.

Нелюб вздрогнул и распахнул глаза. Первым порывом Мстиславы было отдёрнуть руку, но она сдержалась и продолжила бережно промокать рану. Несколько мгновений зазимец недоверчиво смотрел на Мстиславу, но, наконец, его настороженное лицо расслабилось.

Завершив, Мстиша хотела отвести руку, но Нелюб вдруг взял её в свою. Белая, холёная ручка казалась совсем крошечной на его большой, грубой ладони, и зазимец разглядывал её с простодушием ребёнка, изучавшего невиданную диковинку.

Мстислава затаила дыхание. Отчего-то сильно забилось сердце. Новое, непонятное и оттого пугающее чувство заставляло его отчаянно трепетать в груди. Не в силах выносить волнения, Мстиша с трудом проговорила:

— Мазь бы какую…

Её слова вернули Нелюба в действительность, и он мягко выпустил Мстишины пальцы.

— Ничего, — помытчик как-то горько улыбнулся и добавил: — заживёт как на собаке.

Княжна потупилась.

— Это всё из-за меня. Если бы я послушалась и надела платок, если бы не уговорила тебя зайти сюда… Прости меня.

Должно быть, она впервые в жизни извинялась, даже не сознавая того.

Нелюб нахмурился.

— Не твоя вина, что у какого-то проходимца нет совести, и уж точно не стоит оправдываться за желание выпить кваса в придорожной харчевне.

Теперь пришёл черёд Мстиславы подозрительно коситься на своего спутника. Она-то была уверена, что после такого Нелюб станет злиться, и за дело. Но зазимец не дал ей времени на долгие размышления. Он поднялся, поправляя сбившуюся одежду.

— Нам лучше поторопиться.

Выйдя с постоялого двора, они шагали по большой дороге, но потом снова свернули на лесную просеку. Слова хозяина явно встревожили Нелюба. Он неохотно делал привалы и всё время озирался по сторонам. Кроме привычного ножа теперь на его поясе висел и топор.

Во время очередной остановки зазимец велел Мстише сложить ценные вещи в перемётную сумку и держать её при себе. Сам он сделал то же самое.

Как бы помытчик ни старался скрыть своё беспокойство, оно всё равно передалось княжне и, в волнении закусывая губу, она то и дело взглядывала на спутника.

— В Зазимье одна дорога — через реку, — наконец, объяснил Нелюб. — Впереди будет мост, единственный на всю округу. По-другому не переправиться. Ближайший брод верстах в десяти, да и тот ненадёжный — вон какой дождь прошёл. Сколько бы мы ни петляли по лесу, а мост никак не обойти.

Мстиша устало переступила с ноги на ногу. Вечерело, и она думала лишь о ночлеге. Весь день помытчик подгонял её, не давая как следует отдохнуть.

— Может, обойдётся? — с надеждой спросила она.

— Будь я разбойником, то лучше места бы не придумал, — покачал головой Нелюб. — Ладно, попробуем. Нам бы только на той стороне оказаться, там уж найдём, где схорониться.

Когда спутники вышли к реке, уже почти совсем стемнело. Мстислава выдохнула с облегчением, ещё издалека завидев пустой мост. Но стоило им приблизиться, как из-за устоя на дощатый настил по одному начали выходить четверо молодчиков, красноречиво поигрывающих дубинками и ослопами.

Нелюб остановился и взял девушку за руку, когда позади послышался топот копыт. Оглянувшись, княжна, холодея, распознала чубатого.

— Ну вот и свиделись.

Судя по ещё более разбитному, чем прежде, голосу, он был хмелён.

Нелюб попытался шагнуть назад, но чубатый свёл брови и ударил лошадь пятками, вынуждая спутников отступить к мосту. Зазимец сжал ладонь Мстиши и, развернувшись, двинулся вперёд, втягивая за собой неохотно идущую кобылу.

— Что ж это вы, люди добрые, нам путь преградили? — продолжая всходить на мост, громко спросил он разбойников.

Мстислава одной рукой вцепилась в Нелюба, а другой прижала к груди сумку. Сердце стучало как бешеное. Она пробегала глазами по тёмным очертаниям незнакомцев, тщетно пытаясь рассмотреть их лица в опустившихся сумерках. В ноздри ударил свежий запах реки, и, бросив короткий косой взгляд, Мстиша не увидела, а скорее почувствовала бурлящую быструю воду.

— Пропустите, не берите грех на душу, — продолжал увещевать лиходеев Нелюб.

— Дрехайте лабуту у дрябожь, карюка масеновская! — гаркнул чубатый, перебивая зазимца.

Всё случилось так быстро, что Мстислава ничего не успела понять. Нелюб резким движением скинул с плеча сидевшего там Бердяя, заставляя птицу с пронзительным криком взвиться в воздух прямо перед строем разбойников. Почти одновременно зазимец отшвырнул повод и, сгрёбши Мстишу в охапку, бросился с ней к краю моста.

Мстислава успела лишь удивиться тому, каким горячим даже через одежду оказалось тело Нелюба, прежде чем он, крепко прижимая её к себе, сделал шаг в чёрную гудящую пустоту.

12. Из огня да в полымя.

Мстиша пришла в себя от того, что её выворачивало наизнанку. Казалось, грудь разрывало на тысячу мелких клочков. Горло саднило, точно его изнутри драли звериные когти, а из носа и рта хлестала вода, желчь и сопли. Дышать было нечем, и Мстислава в ужасе попыталась сделать глоток воздуха, но вместо этого разразилась страшным булькающим кашлем.

Где она?

Холодно. Мокро. Темно.

После нескольких попыток всё-таки удалось продохнуть, но судороги продолжали скручивать ставшее чужим тело. Мстишу ещё раз вырвало, но зато теперь она смогла дышать почти свободно.

Мстислава хотела пошевелиться, но ни руки, ни ноги не слушались, а в голове колыхалась тёмная муть. Перестав сопротивляться происходящему, девушка безвольно обмякла, сосредоточившись только на дыхании.

Беспамятство начало понемногу отступать, а следом стали возвращаться чувства. Пальцы коснулись земли, и Мстиша поняла, что висела вниз головой. Было очень неудобно. Тело ломило, особенно сильно болели рёбра и живот, в который упиралось что-то жёсткое.

Давление усилилось. Если бы в желудке оставалось содержимое, её бы снова стошнило, но теперь он был совершенно пуст, и девушка лишь вымученно простонала.

— Слава Громовержцу! — облегчённо выдохнул Нелюб откуда-то сверху, и Мстислава поняла, что болталась на его колене.

Нелюб подхватил её, точно тряпичную куклу, и усадил на землю, отчего закружилась голова. Зазимец рухнул рядом, привалив Мстишу к себе, чтобы она не упала. У неё не было сил взглянуть на помытчика, но видит Пресветлая Богиня, от его полного нескрываемого облегчения голоса Мстиславе стало чуточку лучше.

Она слышала тяжёлое дыхание и чувствовала спиной, как сильно вздымалась и опадала грудь Нелюба. В скудном свете то появлявшейся, то исчезавшей за рваными облаками луны маслянистая поверхность реки казалась обманчиво неподвижной, но Мстиша ощущала гул быстрой воды.

Девушка пошевелилась, и зашуршавшая под её весом галька вывела зазимца из усталого оцепенения.

— Нужно уходить. Нас отнесло далеко, но они всё равно могут найти. Посиди, я мигом.

Нелюб осторожно высвободился из-под Мстишиного тела и, удостоверившись в том, что девушка сохраняет равновесие, не без труда поднялся на ноги. Пошатываясь, он добрёл до кромки воды и, положив правую руку на сердце, принялся что-то шептать, прикрыв глаза. Затем Нелюб рассеянно пошарил ладонями по одежде, и, не найдя того, что искал, вынул из уха серьгу и кинул в реку. Поклонившись до земли, он опять что-то пробормотал, и до Мстиславы донеслось только негромкое «отпустил».

Вернувшись, Нелюб принёс Мстише пригоршню воды умыться, а потом помог встать. Положив Мстишину руку себе на пояс, он обнял девушку и повёл в сторону леса. От слабости у Мстиславы подкашивались колени, и через несколько шагов зазимцу пришлось остановиться, чтобы взять её на руки. Рубашка помытчика насквозь промокла, но горячая кожа почти обожгла Мстишину щёку, когда её голова безвольно повалилась на грудь Нелюба.

Зазимец сам едва держался на ногах, и княжна чувствовала, как от усилия подрагивали его напряжённые мышцы. Бережно усадив Мстиславу спиной к стволу сосны, он ласково, точно ребёнку сказал:

— Обожди здесь.

Без помытчика, исчезнувшего в зарослях, сразу стало холодно, и девушка поёжилась, с отвращением кутаясь в сырую накидку. Мокрая коса оттягивала голову. Нащупав ремень сумки, висевшей через плечо, Мстислава наконец начала вспоминать. События неохотно выстраивались в ряд: драка на постоялом дворе, долгая дорога, мост, лихие люди, а потом — чернота…

Осознание случившего и поднявшийся гнев мигом отрезвили Мстишу. Как он посмел! То, что она осталась жива, теперь начинало казаться чудом.

Мысленное негодование княжны прервал появившийся из темноты Нелюб.

— Идём.

— Ты бросил меня в воду! — прошипела Мстислава, превозмогая боль в сорванном горле. — Да как ты вообще додумался до такого?! Я плавать не умею!

Нелюб тяжело вздохнул, глядя куда-то в сторону.

— Я заметил.

— А мои укладки? — дошло до Мстиши. От возмущения она снова стала задыхаться.

— А что я, по-твоему, должен был делать? Один против пятерых? — начал раздражаться зазимец.

— Мог бы придумать что-то получше, чем меня топить да ещё и приданое моё бродягам оставлять!

— Например? — зло спросил Нелюб и присел перед ней на корточки. Глаза уже привыкли к темноте, и Мстиша подобралась под его жёстким буравящим взглядом.

— Не знаю, — отвернулась она, — откупиться от них? И вообще, в харчевне ты свои кулаки не сдерживал!

— Разбойники не купцы, чтобы с ними торг вести. Что хотели и так бы взяли. Меня бы быстро порешали, а что с тобой бы сотворили, сама можешь смекнуть, — сквозь зубы процедил Нелюб.

Зазимец был прав, но от этого легче не становилось. Мстиша опустила голову, к горлу подступил ком. Не хватало только снова разреветься.

— Не время перечиться, — смягчившись, примирительно сказал помытчик. — Нужно уходить.

Поддерживая Мстишу, он помог ей подняться и доковылять до найденного убежища. Пробравшись сквозь низко нависающие ветви лещины, они вползли в тесный, но незаметный извне шатёр. На пол зазимец постелил лапник. Двоим здесь было едва развернуться, зато густые заросли надёжно скрывали беглецов.

— А как же костёр? — почти плача, спросила Мстиша.

— Слишком опасно, — устало ответил Нелюб, усаживаясь на хвою и бездумно ощупывая рукой висевшее на шее огниво. — Да и всё равно трут вымок.

Мстислава повержено опустилась рядом. У неё не осталось сил ни на злость, ни на ропот. Единственное, чего она желала, это надеть сухую одежду и согреться, но ни того, ни другого не предвиделось.

— Замёрзла? — спросил Нелюб. — Эх, плащ тоже пропал… — расстроено добавил он.

Дрожащая Мстиша, у которой от холода зуб на зуб не попадал, вскинула на зазимца сердитый взгляд.

— Иди сюда.

Он приподнял руку, приглашая Мстиславу прижаться к нему и, когда девушка не пошевелилась, сам притянул её к себе.

Мстиша хотела было отпрянуть и вырываться, но первые же мгновения близости лишили её воли к сопротивлению. Нелюб был тёплым, а остальное не имело значения. Может, она станет презиратьсебя за слабость, но это будет потом.

Княжна закрыла глаза и прильнула к зазимцу.

— Да ты совсем ледышка, — раздосадовано прошептал Нелюб и, не жалея, с силой растёр её плечи, а потом снова привлёк к себе.

Мстиша судорожно выдохнула. Это было странно и, пожалуй, неправильно, но в кольце рук несносного вахлака она чувствовала себя спокойно и надёжно, словно в детстве в объятиях таты. Ей не было неловко. Не было стыдно. Мстиславе было хорошо и, наверное, это должно было насторожить её. Но она подумает об этом завтра.

Задрёмывая, Мстиша начала оседать, и Нелюб опустился на спину, бережно укладывая девушку рядом с собой. Не открывая глаз, она вытянула ноги и поудобнее устроилась на его плече. Мстишу окутало запахом смолы и мокрой земли, а ещё — нагретого на солнце камня, влажной шерсти, кошеной травы. Мстислава почти провалилась в сон, когда услышала:

— Я едва не сгубил тебя.

Мстиша распахнула веки и повернула голову. Лицо Нелюба оказалось гораздо ближе, чем она ожидала. Под сенью укрывавших их листьев стало ещё темнее, и Мстислава могла разглядеть лишь очертания — спадавших на лоб влажных прядей, горбинки на носу, губ, так часто кривившихся в злой усмешке, а сейчас непривычно мягких. Глаза, глядевшие прямо в её очи, блестели в холодном лунном свете, но вдруг взгляд Нелюба рвано, точно против воли опустился, и тень длинных ресниц упала на его щёки.

Мстиша больше не ощущала умиротворённого спокойствия. На смену ему пришло уже знакомое волнение, зарождавшееся где-то под рёбрами. Мстислава знала, что Нелюб смотрел на её губы.

На самый короткий миг она почувствовала сладостное предвкушение и страх. Тело зазимца, несколько мгновений назад податливое и расслабленное, окаменело. Мстиша затаила дыхание, боясь спугнуть что-то очень важное, повисшее в воздухе между ними. Но Нелюб вдруг моргнул, коротко тряхнув головой, и, сглотнув, отвернулся.

Пытаясь скрыть непонятное ей самой разочарование, девушка хмыкнула:

— Наверняка только рад был бы от меня отделаться.

Как она ни старалась, в голос просочилась горечь.

Нелюб тихо и облегчённо рассмеялся, а его тело снова сделалось мягким.

— Какая же ты глупенькая. — Он крепче обхватил плечи Мстиши, но княжна удручённо поняла, что то мимолётное напряжение, от которого в животе начинал закручиваться маленький вихрь, исчезло. — Спи.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Когда Мстиша проснулась, снаружи тихо шуршал дождь. Несмотря на пасмурный промозглый день внутри орехового шатра было сухо, а блёклый свет, пропущенный через зелёные листья, создавал ощущение тепла и уюта. Княжне вспомнились разноцветные слюдяные окошки в родной горнице, и она вздохнула.

Место Нелюба пустовало, и Мстислава была этому рада. Одно дело — засыпать на его плече ночью, в темноте, после всего, что они пережили, и совсем иное — очнуться в обнимку среди бела дня.

Рядом на листе лопуха высилась горка лещины.

Мстиша улыбнулась и подумала, что накануне была слишком строга с помытчиком. Он снова спас её, а вместо благодарности Мстислава не нашла ничего лучше, чем осы́пать его упрёками.

Стоило только вспомнить о зазимце, как зашевелились ветки и в шалаш втиснулся Нелюб. Его волосы и зарумянившиеся скулы блестели от мелких капелек мороси. Помытчик внёс с собой запах дождя, и по светящемуся лицу Мстиша сразу поняла, что он чем-то доволен.

Нелюб бросил на пол длинную палку и вывалил из-за пазухи десяток яблок-дичков. Усевшись на лапник, он взъерошил волосы, отряхиваясь.

Это было ужасно глупо, но Мстиславе без всякой причины захотелось рассмеяться. Ей вдруг стало так радостно, что, казалось, она вот-вот вспорхнёт, словно бабочка. Щекам сделалось больно от сдерживаемой улыбки, и, закусив губу, княжна отвела взгляд.

— Где ты был? — спросила она и, всё ещё не глядя на помытчика, потянулась к розовому яблоку. Оно было влажное и прохладное на ощупь.

— Разведывал, — весело отозвался он. — И принёс добрые вести. — Нелюб тоже схватил яблоко и в два укуса съел его. — Первое, мы оказались не так далеко от дороги, как я сначала подумал. Второе, — он взял ещё одно, — наши вчерашние знакомцы не пустились за нами следом, а остались на той стороне и пока вернулись в лес. А третье…

Глаза помытчика озорно сверкнули, и вместо того, чтобы продолжать, Нелюб приподнялся и чуть раздвинул заросли. Мстиша с любопытством заглянула в открывшееся оконце и увидела сидящего на сосне Бердяя. Заметив людей, ястреб надменно повернул голову и окинул их коротким презрительным взором.

Не выдержав, Мстиша хохотнула, и Нелюб рассмеялся в ответ.

— Ишь ты, обиделся.

Помытчик убрал руку, возвращая зелёную крышу на место.

— Надо же, вернулся, — удивилась Мстислава. — Кажется, будто он всё понимает.

— Так и есть, — кивнул Нелюб и взялся за принесённую палку. Повертев её в руках, прилаживаясь, он вынул нож и, срезав остатки сучков, быстрым ловким движением вспорол луб от комля к верхушке. — Не хуже человека.

Закутавшись в по-прежнему волглую вотолу, Мстиша устроилась поудобнее, с любопытством наблюдая за зазимцем и один за другим отправляя в рот сладкие орехи. Нелюб между тем вылущил голый стволик и счистил со снятого луба коричневую паздиру.

Пальцы помытчика двигались умело и точно, но Мстиша уже не верила этой обманчивой лёгкости. Теперь она знала, что даже в том, чтобы ощипать птицу, крылась целая наука.

Вскинув взгляд на притихшую княжну, Нелюб, не переставая быстро и точно ценовать очищенное лыко, улыбнулся, кивнув на её поджатые под себя ноги.

— Вторую лыченицу тебе слажу. Ту река взяла.

Мстислава растерянно посмотрела на ступни и только теперь заметила, что была обута в один лапоть. Она недоверчиво хмыкнула:

— Есть что-нибудь, что ты не умеешь делать?

Нелюб лукаво улыбнулся:

— Возможно.

— Говоришь, с боярскими детьми рос, а сам лапти плетёшь, — недоумённо заметила Мстиша.

Нелюб отмахнулся.

— Да какой из меня плетухан, так, баловство одно. Вот наставник мой — умелец на все руки. Первую лыченицу я долго переплетал, всё не мог ему угодить. А как получилась, он её в печи сжёг и меня заставил ту золу с водой выпить. — Зазимец улыбнулся, забавляясь над тем, как княжна брезгливо сморщила нос. — Мужицкое ремесло неказистое, так ведь зато тебе босой ходить не придётся.

Он отложил в сторону получившиеся ленточки.

— Ну вот, осталось только колодку вытесать да найти в лесу сучок вместо кочедыка. А из липки, — он опять взял в руки палку, — справим новый посох. Он тебе и в Зазимье пригодится. Я слыхал, если оборотня лутошкой ударить, он снова человеком сделается. Вот и поможет тебе с муженьком сладить.

Спохватившись, Нелюб прикусил язык, запоздало замечая, как побледнела только что по-детски улыбавшаяся Мстислава. Шутка зашла слишком далеко, и теперь помытчик, не зная, что сказать, рассеянно покручивал жердь в руке.

— Прости, я не хотел тебя обидеть, — негромко проговорил он.

Но было уже поздно. При воспоминании о Ратмире мигом пропало всё веселье. Слова Нелюба вернули Мстиславу в суровую действительность и разрушили что-то хрупкое и хорошее, зарождавшееся в душе. Всё, что происходило с ней и Нелюбом в дороге не имело значения, не было настоящей жизнью. Настоящее их ждало там, в Зазимье, и это не было счастьем. Уж во всяком случае не для Мстиши.

Мстислава отвернулась, и Нелюб молча вылез, захватив ворох лык. Спустя некоторое время он воротился с готовым лаптем, который пришёлся девушке как раз по ноге. Терпеливо дождавшись, пока княжна обуется, помытчик объявил, что пора двигаться дальше.

Мстише не хотелось уходить. Хоть им пришлось натерпеться, девушка жалела, что ночь в ореховом шалаше больше не повторится. Но Нелюб был прав, стоило поторапливаться, и они вновь выступили в путь.

Впрочем, в этот день идти долго не пришлось. Зазимец разыскал укромное место на берегу лесного озера, где они и разбили свой крошечный стан. Нелюб не жаловался, но по тому, как он то и дело порывался залезть в сумку, в которой хранился весь их походный скарб, а потом расстроенно вспоминал, что ныне та принадлежала безвестным разбойникам, Мстислава видела, что ему было жаль и лошади, и пропавших вещей. Но он не унывал, то и дело благодаря богов за возвращение Бердяя.

Вечером помытчик наловил в прибрежных камнях жирных раков, и Мстиша в очередной раз удивилась его находчивости. За неимением котла Нелюб сложил посудину из большого куска бересты, скрепив уголки расщеплёнными палочками.

— Разве не сгорит? — удивилась Мстислава, глядя как Нелюб утверждает коробочку с водой над ямкой, где был разведён костёр. Рядом точно живая шевелилась сумка с перешёптывавшимися раками.

Нелюб тихонько рассмеялся и покачал головой. Мстиша невольно засмотрелась на рассыпавшиеся вороные кудри, по которым переливались рыжие отблески.

— Нет, он же с водой. Да ещё я его по донцу глиной обмазал. А главное, — он хитро улыбнулся, — такой котёл не придётся мыть.

И, действительно, в скором времени вода закипела, а поваливший пар разнёс по поляне лёгкий запах дёгтя. Мстише было жалко раков, но голод оказался сильнее милосердия, и сытный ужин стал наградой за пережитые мытарства.

— Ничего, тут рядом городок будет, Волыня, — привалившись спиной к чурбаку и осоловело глядя на тлеющие угли, сказал Нелюб. После того, как с едой было покончено, он развёл новый костёр из трёх сложенных друг на друга брёвен, который, по утверждению помытчика, должен был гореть всю ночь. — Если пораньше выдвинемся, к обеду дойдём. Куны, хвала Громовику, уцелели, так что и запасы пополним, и платья какого подкупим на торгу, а то так и замёрзнуть недолго.

Мстиша вздохнула и обняла себя за плечи, пододвигаясь к огню. Они устроили лежанки на противоположных сторонах от костра, и теперь, когда их быт входил в привычное русло, было трудно представить, что вчерашнюю ночь они провели в обнимку.

Жар и правда оказался добрым, но Мстислава всё равно была рада Векшиной накидке, пусть и худенькой. Княжна с сочувствием смотрела на Нелюба, оставшегося в одной рубахе.

— Благо, боги тебя здоровьем не обделили, — сказала она.

Нелюб вскинул на Мстишу насмешливый взгляд.

— Это меня-то? Нынче не жалуюсь, а вот в детстве матушка со мной намучилась. Я болезный родился, слабый. Говорили, не жилец, но она не сдалась. Чего только не делала. И в коре семи дубов купала, и через дупло протаскивала, и в печи перепекала.

Улыбка зазимца наполнилась снисходительной нежностью.

— И вырастила добра молодца, — сказала Мстиша и тут же смутилась. Их взоры на миг сошлись, но княжна поспешила отвести глаза. — Хорошо тебе. Дома мать ждёт, — немного помолчав, задумчиво проговорила девушка.

Нелюб пристально смотрел на неё, ожидая продолжения.

— А я даже не уверена в том, что помню свою маму. Не уверена, что это правда мои воспоминания, а не выдумка или нянины былички. Как мне хочется вспомнить её запах! Но я не помню. А вот как смердело бузиной, которой вымыли клеть, когда её вынесли, до последнего вздоха не забуду.

— Разве важно, твоя ли это память или забавы разума? Разве в конце концов это не одно и то же? Она в твоём сердце, вот что главное. А теперь ложись. Если повезёт, завтра нас ждёт хороший день.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

К Волынским выселкам они подошли даже раньше, чем надеялся Нелюб. Мстиша была настолько воодушевлена возможностью провести ночь под кровом — теперь ей хватило бы и хлева, — что ни разу не пожаловалась и шла так бодро, что зазимец только диву давался.

Единственное, что омрачало радость, было опасение Нелюба встретиться в городе с разбойниками. Кто знает, не пустились ли они в погоню? Кажется, чубатый и так что-то подозревал, а уж после того, как лихоимцы выпотрошили содержимое ларцов, они наверняка смекнули, что Мстиша была, как выразился помытчик, «птицей высокого полёта». Поэтому, пораздумав, Нелюб решил не заходить сразу в городок, а остановиться в одном из разбросанных в предместье хуторов.

Путникам дважды отказали, прежде чем без большой охоты их согласилась пустить хмурая вдова. Когда Нелюб с Мстишей вошли, она колола дрова. Покосившаяся изба давно требовала мужской руки, но небогатый двор был ухожен и чист. Нелюб пообещал за постой подлатать крышу и проконопатить щели в рассохшихся стенах, а первым делом забрал у хозяйки топор и сам принялся за работу.

Сложив руки на груди, вдова, назвавшаяся Словятой, с недоверчивой усмешкой смотрела на зазимца, вокруг которого быстро росла гора поленьев. Мстишин взгляд против воли тоже остановился на Нелюбе.

— Ладный он у тебя, — не отрывая взора от Нелюба, хмыкнула хозяйка. — Береги.

Мстиша покраснела и тут же отвернулась. Но если раньше причиной её румянца был бы гнев, то нынче — нечто совсем иное. Мстислава тряхнула головой, не желая разбираться в себе и гоня прочь настырные мысли, а заодно с ними и образ помытчика, мерно обрушивающего топор на колоду.

Пообедав, Нелюб стал собираться в Волынь. К великому неудовольствию Мстиши, зазимец решил, что будет гораздо безопаснее, если он сам сходит за всем необходимым. Мстислава, мечтавшая и повидать город, и погулять по торгу, и наведаться в калашный ряд, была вне себя от досады и разочарования, но Нелюб оставался непреклонен.

— Ты для того меня всю дорогу торопила, чтобы нынче на тряпки и пряники глазеть? — пытался увещевать её помытчик, но всё без толку. Мстислава стала чернее тучи. — Ладно, — сдался Нелюб, — я сперва разведаю, а если ничего подозрительного не увижу, завтра свожу тебя. Только чур, слушаться! — погрозил он мигом просветлевшей лицом девушке.

Но Мстислава поставила своё условие — купить кобылу. Груза у них теперь всё равно не было, поэтому Мстиша со спокойной душой могла ехать верхом и больше не сбивать своинесчастные ножкив кровь. На отговорку Нелюба о том, что у него нет таких денег, княжна фыркнула и потрясла перед его носом увесистым кошелём.

Судя по вздёрнутой брови, Нелюбу не слишком-то по сердцу пришлась Мстишина просьба, но он всё же отделил из запасов княжны несколько гривен и убрал в свою калиту.

Узнав о намерениях гостей, хозяйка посоветовала искать лошадь не в самом городе, а в соседней деревне, где, по её словам, «и скотинка была справнее, и люди честнее».

С уходом зазимца сразу сделалось скучно и тоскливо. Мстислава не была привычна к одиночеству, а после недавних событий и вовсе стала чувствовать себя неуютно, когда Нелюбу приходилось отлучаться.

Бесцельно послонявшись по двору, Мстиша в тягостном ожидании уселась на лавку. Теперь, когда помытчик ушёл, стало казаться, что он не взял её с собой вовсе не из-за опасений, а чтобы не обременяться. Разве сам Нелюб не говорил, что разбойники вернулись в лес? Должно быть, Мстишина строптивость просто стала ему в тягость. Да и немудрено. Нынче княжна сама видела, что, веди она себя послушнее и скромнее, возможно, ничего бы и не случилось.

А ещё Мстислава так толком и не поблагодарила Нелюба.

Княжне вдруг ужасно захотелось сделать для него что-то хорошее. Удивить и обрадовать. И заставить зазимца переменить о ней мнение. Доказать, что она вовсе не была такой плохой, какой Нелюб наверняка считал её.

Руки зачесались, а от зарождающегося возбуждения сердце застучало весело и заполошно. Да и обстоятельства складывались точно нарочно для Мстишиной затеи: пока Нелюб дойдёт до деревни, пока сторгуется, пока вернётся. Так он вообще сегодня может в город не попасть. Зато Мстиша вполне успеет до торга сбегать и назад воротиться. Конечно, она не станет больше творить безрассудств и глупостей. Накроется Векшиным платком, да и вообще глаз поднимать лишний раз не станет. Только добежит до торга и купит Нелюбу самый лучший, самый дорогой и самый красивый плащ, который есть в Волыне. То-то зазимец обрадуется!

Мстислава не терпела, чтобы между её желаниями и их претворением в жизнь пролегал сколько-нибудь ощутимый зазор, поэтому, вызнав у Словяты кратчайший путь в город и лавки самых благонадёжных аршинников, без промедлений отправилась в дорогу.

Волыня, небольшой, но зажиточный городишко, охваченный крепким бревенчатым валом, стояла на холме, и тропа всё время забирала в гору. Но воодушевление и появившаяся привычка к ходьбе позволили Мстише без труда одолеть её, так что вскоре девушка, весьма гордая собой, уже оглядывалась на главной площади.

Оживление и суета только добавили радостного волнения, и княжна целеустремлённо отправилась на торжок. Нужно было успеть выбрать подарок и обернуться до прихода Нелюба.

Хотя Мстислава и закуталась в тёмный убрус, она почти сразу забыла данное самой себе обещание потупить очи долу. Да и разве можно было устоять от того, чтобы после стольких дней, проведённых в дремучих лесах, не глазеть на расписные горшки, пёстрое узорочье, блестящие побрякушки, а заодно нет-нет да и ловить на себе восхищённые взгляды парней?

Людская сутолока, шум толпы и заигрывающие улыбки были для Мстиши, что долгожданный дождь для цветка после засухи. Она чувствовала, что наполняется силой и оживает, как бывает, когда первый раз после зимы выбегаешь во двор без тяжёлой опостылевшей шубы. Мстиша купила у лоточника самый большой пряник и остановилась в сторонке, с наслаждением вгрызаясь зубами в хрустящую сахарную корку. Она уже обошла все лавки и присмотрела плащ — багровый, из заморского сукна — да серебряную запону к нему. От суматошной кутерьмы рябило в глазах, а в голове стоял сладкий звон, словно после хмельного мёда.

Мстиша собиралась доесть пряник и отправиться за своей покупкой, как вдруг её внимание привлекли пронзительные крики. Княжна обернулась.

У одного из прилавков истошно верещавшая женщина трепала за ухо мальчишку. Паренёк, худой и оборванный, плакал, безуспешно пытаясь высвободиться, но мучительница — приземистая, ярко набеленная — и не думала его жалеть. Утянутая в меха и тесную, собиравшуюся пережабинами на её дородном теле объярь, она, вероятно, была боярыней или купчихой. Мстислава с презрением отметила, что дорогие одежды сидели на ней неказисто, да и подобраны были без вкуса и умения. Наведённые алой краской щёки от крика стали вовсе свекольными. Она, не стесняясь, бранилась на весь торг, продолжая трясти несчастного мальчишку.

Хотя Мстиша и не признавалась себе, но её неприязнь была тем сильнее, чем больше собственных черт она находила в отвратительной бабе. Давно ли княжна сама могла отругать беззащитную Векшу распоследними словами, а то и дать волю рукам?

Вокруг них собралось кольцо зевак, но никто не препятствовал истязанию. Что бы ни натворил парнишка, наказание уже превосходило всякую меру, и с досадой оставляя недоеденный пряник, Мстислава решительно направилась к толпе. Она не привыкла сдерживать чувства, и нынче негодование взяло верх над осторожностью и необходимостью скрываться за чужой личиной. Безучастно смотреть, как измываются над парнишкой, который был едва ли старше маленькой Ярославы, Мстиша не собиралась.

— Ах ты, бессовестная! — осуждающе крикнула девушка, гневным голосом заглушая вопли боярыни. — Того гляди ухо ему открутишь! Пусти мальчишку, неужто не срамно тебе, здоровенной, с таким мальцом воевать?

От изумления боярыня замолчала на полуслове и отпустила парнишку. Все взоры тут же обратились на приосанившуюся и вызывающе вскинувшую голову Мстишу. Её смелость и красота на время даже затмили собой наряд простолюдинки.

— Да как ты смеешь, мерзавка! — взвизгнула пришедшая в себя толстуха.

Зло прищурив глаза, она окинула Мстиславу с ног до головы пристальным взглядом. Только теперь девушка спохватилась, что на ней были не княжеские одежды, а Векшины обноски. Пришедшие на ум слова Нелюба о том, что, притворяясь чернавкой, она продолжает вести себя как княжна, заставили Мстишу сдержать волну поднимавшегося гнева. Она смолчала, лишь усмехнувшись в лицо боярыне.

— Ты на кого рот разеваешь, оборванка! — распалённая стычкой с мальчишкой, продолжала свирепеть баба.

— Смотри не лопни, а то вздулась, как тесто на опаре, — фыркнула Мстислава, насмешливо глядя на ставшую пунцовой боярыню. Никакие белила её уже не могли спасти.

Краем глаза Мстиша заметила, как паренёк, про которого все успели позабыть, медленно отполз в сторону на четвереньках, а потом поднялся и стремглав бросился прочь.

— Да я, да я тебя… — захлёбываясь от возмущения, принялась, точно выброшенная на берег рыба, бесплодно открывать рот боярыня.

— Никшни! — коротко бросила Мстислава, которой начало становиться скучно. Мальчишку она выручила, а плащ купить не успела. Так, глядишь, и лавка закроется.

Но если Мстиша полагала, что после всего сможет просто так уйти, она жестоко ошибалась. Боярыня, запас ругательств которой к тому времени уже иссяк, оказалась настолько оскорблена и спокойной уверенностью простолюдинки, и её теперешним равнодушием, что она не нашла ничего иного, как со звериным рыком кинуться на девушку и толкнуть её.

— Ах ты, ворона погумённая! — вскричала едва не упавшая княжна и, даже не думая сдерживаться, налетела на обидчицу, принявшись отвешивать ей звонкие оплеухи.

— Помогите! Помогите! Убивают! — взвыла боярыня, закрываясь руками от разъярившейся Мстиши.

В этот миг откуда ни возьмись появились два детины. Они схватили княжну с обеих сторон, оттаскивая её от всклокоченной толстухи.

— Пустите меня, смерды! — в свою очередь возмутилась Мстислава. Но охранники, где-то прохлаждавшиеся, пока мучали мальчишку, и соизволившие явиться только теперь, точно не слышали её.

— Зась тебе! — злорадно торжествовала вспотевшая и потрёпанная боярыня, сдувая со лба жидкую прядь волос. — Ты у меня попляшешь, заплевоха эдакая! Целая площадь видоков, что ты первая на меня накинулась! Будешь впредь знать, как буесловить! Не расплатишься теперь! В холопки продашься! — заключила она, заканчивая поправлять одежду. — А ну, к посаднику её! — полностью отойдя от потрясения и вновь обретая привычный повелевающий голос, прикрикнула боярыня на стражников. — Он с тобой чиниться не станет, — это снова было обращено к Мстише, — мигом в порубе окажешься, возгрячка!

Мстиславу грубо подхватили под руки и поволокли по грязной мостовой. Кажется, покупка плаща откладывалась.

13. Доля и недоля.

И снова Мстиша пожалела, что не слушала тату. Ведь сколько раз он звал её посидеть рядом, когда люди приходили за княжеским судом. Если бы только училась уму-разуму у отца, то уж наверняка заткнула бы их всех за пояс. Но не ценила Мстислава, когда тата был рядом, принимала как должное, не сумела воспринять мудрость, а ведь о праведном суде Медынского князя слава шла на многие вёрсты окрест.

Мстиша давно уже поняла, что Нелюб нигде не пропадёт, и сама чувствовала себя подле него как за крепкой стеной, но только нынче осознала, что зазимец не чурался учиться — всякому ремеслу, у любого человека. И досада от упущенной возможности лишь добавляла к горю девушки.

Даже не смысля в том, как обыкновенно проходила тяжба, Мстиша догадалась, что над ней вершилось кривосудие. Точно дело о её вине было решённым, девушкупритащили на посадничий двор, не позволяя даже сделать заклич на торгу и позвать свидетелей, тогда как боярыня явилась и с видоками, и с послухами. Толстуха держалась вызывающе уверенно, и ни она сама, ни посадник не трудились скрывать, что были друг с другом на короткой ноге.

Расправа свершилась быстро, и сколько княжна ни возмущалась, подкупленные видоки подтвердили, что Мстиша напала первая, да к тому же избила почтенную женщину едва ли не до полусмерти. Послухи же засвидетельствовали доброе имя боярыни. За пришлую и бедно одетую Мстиславу, которая в очередной раз прикрылась Векшиной личиной, заступиться было некому.

Княжне и слова не дали произнести в свою защиту, и ей оставалось лишь с ненавистью смотреть на лоснящееся лицо посадника. Подумать только, и этого негодяя утвердил сюда отец! Знает ли он, сколько несправедливости творится на его земле? Что слова простолюдинов ничего не стоят против слов вельмож, подкреплённых серебром? Эта сторона жизни открылась Мстише во всей её отвратительной неприглядности.

Конечно, Мстислава держала в руках деньги. Она знала, например, что гривна больше куны, и этого ей вполне хватало, чтобы легкомысленно проводить далёкие от насущных забот дни. Поэтому теперь, когда посадник, не глядя на хмурую девушку, скучающим голосом выносил приговор, на Мстишу совершенно не произвели впечатления ни шесть гривен продажи, причитающейся самому посаднику, ни три гривны урока, что она должна была выплатить боярыне «за обиду». У Мстиславы имелись деньги, поэтому она только ждала окончания мерзкого судилища. Ей было противно и, пока посадник бубнил, княжна думала лишь о том, как бы затряслись его поджилки, узнай он, кем Мстиша являлась на самом деле.

Девушка рассеянно провела рукой по груди, нащупывая сумку, и по спине пробежала волна ледяного озноба. Сумки не было. Мстиша встрепенулась и принялась оглядывать себя, но напрасно.

Небесная Пряха!

Сумка совершенно точно была при ней, когда Мстислава расплачивалась за пряник. А потом… Потом она, не помня себя, принялась браниться с проклятой жирухой.

Котомку могли срезать в толчее или по приказу боярыни. Значения это уже не имело, потому что Мстиша застывшими глазами смотрела на посадника, сложившего руки на толстом животе и насмешливо и сыто поглядывавшего на девушку.

— У меня нет денег, — прошептала Мстислава. — Меня обокрали.

Судья и боярыня коротко переглянулись.

— Ну что ж, — протянул посадник, и его глаза масляно скользнули по Мстишиному стану. — Тогда покуда придётся в порубе посидеть и подождать, авось, родные спохватятся да выручат тебя. Семья-то есть?

— Как, в порубе? — опешила Мстислава.

— А так, — ехидно вмешалась боярыня, и посадник и не подумал её останавливать, — седмицу-другую помёрзнешь в яме, а коли долг твой не сыщется дураков выплатить, придётся тебе, голубушка, в холопки продаваться. Ничего не поделаешь! — и она откровенно расхохоталась.

Кровь бросилась Мстише в лицо. Она рванулась в сторону надменной бабы, но её тут же перехватили руки стражников. И вдруг, точно спасительная соломинка, пришёл на ум Нелюб.

— У меня муж есть! — закричала девушка, пытаясь вырваться.

— Ну что ж, коли любит, выкупит, — усмехнулся посадник, удовлетворённо поглаживая бороду.

— Пошлите к нему! Мы в предместье на хуторе у вдовы остановились!

Тут уже раздался общий смех. Даже детины, державшие её под руки, точно отъявленного головореза, и те позволили себе прыснуть.

— Коли хватится, сам придёт, отыщет. Хотя, сдаётся мне, вдова ему заскучать не даст, — подмигнул посадник и лениво махнул рукой охранникам.

— Ну, пойдём, красавица, — проговорил один из них, щербато улыбаясь в лицо Мстиславы. — Проводим тебя в покои.

Стражники поволокли Мстишу куда-то вглубь усадьбы, мимо служб и построек. Девушка больше не сопротивлялась. Теперь, когда она оказалась полностью во власти двух дюжих мужчин, это было чревато.

Чем дальше они отходили от богатых хором, тем грязнее и темнее становилось подворье. Пахло скотиной, варёной репой и отхожим местом. Княжна повернула голову, пытаясь спрятать нос в складки одежды, но наткнулась взглядом на пришитую к плечу одного из стражников ежиную морду.

Мстиславу затошнило.

Они остановились перед зияющей в земле четырёхугольной дырой. Один из охранников выпустил девушку, чтобы сбросить вниз деревянную лестницу, и Мстиша покачнулась и упала бы, если бы не рука его напарника.

— Таких гладеньких ещё не доводилось в яму сажать, — с придыханием проговорил он ей на ухо, обдав чесночным смрадом, и Мстислава едва сдержала рвотный порыв. Ежиная морда коснулась её плеча. — Я помогу тебе скопить монет, если будешь покладистой, — жарко шепнул стражник, и вдруг его ладонь легла княжне на пояс и бесстыдно скользнула вниз, повторяя изгиб и сжимая ягодицу.

Едва не задохнувшись от гнева и унижения, княжна пихнула обичика, одновременно отшатываясь к порубу. Охранник хрипло захохотал, глядя как трясущаяся словно осиновый лист девушка принялась торопливо спускаться по узкой лестнице. Кое-как сколоченные перекладины дрожали под руками, но Мстиша была готова свалиться вниз и пролететь полторы сажени, чем вынести хотя бы ещё одно прикосновение мерзавца.

Она спрыгнула на землю и в страхе прижалась спиной к деревянной стене. Между щелями сруба зашевелились, разбегаясь в разные стороны, черепичницы и пауки, сухо прошелестела песочная струйка. Лестница тут же исчезла, а следом на грязно-серой, не больше ширинки клетке неба появилась безобразная кудлатая голова:

— Ничего, я необъезженных кобылок даже больше люблю. Соскучишься — кличь Шульгу.

Мстишу колотило. Только когда грубый гогот и шаги полностью стихли, она позволила себе оторваться от стены и тяжело опуститься на голую лавку. Та была настолько узкая и короткая, что даже невысокая Мстислава не могла бы вытянуться на ней в полный рост. Но девушка и не думала ложиться. Она подобрала ноги и обняла колени.

Мстислава никогда ещё в жизни не испытывала подобного ужаса и отчаяния. Ей хотелось убить Шульгу — самой, собственными руками. Она знала, что именно так бы и поступил тата. Тата! Если бы он только ведал, в какую передрягу угодила его непутёвая дочь!

Хуже всего была беспомощность. Мстиша оказалась совсем одна, в полной зависимости даже не от посадника, а от двух по недоразумению облечённых властью смердов. Здесь не было закона. Кто помешает им пробраться к ней ночью? От одной мысли дыбились волоски на руках.

Мстислава лихорадочно думала. Чем она могла откупиться?

Девушка быстро проверила — и ожерелье, и кольцо были на месте. Даже нож, висевший под накидкой на поясе, не отобрали. Но сколько они стоили? Мстиша не ведала цены вещам. Да и продать их или предложить в уплату долга она могла бы только через посредничество охранников, а в их честности не было никакой уверенности. Теперь, зная, чего Шульга хотел от неё, Мстиславе и вовсе не стоило рассчитывать на его помощь. Вот куда завела Мстишу красота.

Нелюб!

Мстислава боялась думать о нём и вместе с тем не могла не думать. Вся её надежда была лишь на Нелюба. Но Мстиша боялась, потому что если он не придёт...

Нелюб не обязан был вытаскивать её из беды. Он не приходился ей никем, лишь спутником. Случайным знакомым. Если бы всё произошло раньше, Мстиша бы с равнодушной трезвостью поняла, что скорее всего, помытчик бросит её.

Но нынче всё изменилось.

Если Нелюб не придёт, окажется, что тот трепет в сердце, та беспричинная радость при его появлении, та теплота, что разливалась по телу рядом с ним — всё напрасно.

Мстиша уронила голову на колени и закрыла глаза. Ей страшно было думать дальше. Страшно признавать, что времена, когда каждую ночь перед ней вставал образ Сновида, давно минули. Что она уже и не помнила, когда в последний раз смотрела на голубые бусины и украдкой смахивала слёзы.

Эти мысли стали столь же навязчивыми, сколь и несвоевременными. Нужно было соображать, как выбираться из западни, а не мечтать о человеке, стоящем неизмеримо ниже её по положению. О человеке, с которым вскорости предстояло навсегда расстаться. О человеке, что даже не смотрел в её сторону.

От стен и пола тянуло холодной сыростью. Мстиша свернулась клубком, с отвращением гадая, откуда исходил запах немытого тела: от неё самой или от засаленных досок. Впрочем, это было неважно. За ночь она успеет пропитаться им до костей.

Ночь. Неужели придётся провести тут целую ночь?

— Красавица! — неожиданно раздался сверху хриплый шёпот, заставивший задремавшую Мстиславу подскочить на месте. — Не спишь?

Мстислава затаила дыхание и медленно потянулась к чехлу на поясе. Сердце колотилось как бешеное.

— Спи, красавица, спи. А перед сном я тебе загадку загадаю: город пуст, во серёдке — куст, пятеро слепого в поруб волокут: туда идет — весел, обратно — голову повесил.

Шульга разразился вороньим каркающим смехом, и Мстиша поёжилась от гадливости, но прохлада клинка вернула пошатнувшуюся твёрдость духа. Нет, она не станет покорной жертвой. Пусть только попробует к ней прикоснуться. Видят Пресветлые Боги, кровь Буй-Тура Всеслава, текущая в её жилах, — не водица!

Ещё долго княжна насторожённо прислушивалась к каждому шороху, ожидая нападения. Но в ту ночь боги, к которым Мстиша взывала, берегли её, и когда над колодцем тускло замерцали первые звёзды, девушка провалилась в неспокойный прерывистый сон.

Она проснулась на заре, разбитая и озябшая, и вчерашняя тоска подступила с новой силой. Мстиславе оставалось только ждать и надеяться.

Часы тянулись мучительно медленно. В тусклом дневном свете, что достигал земляного мешка, поруб выглядел ещё отвратительней, чем ночью. На деревянных стенах были нацарапаны похабные слова и тут же, рядом с ними — имена богов. В углу смердела яма с засохшими нечистотами, и Мстишу не вырвало лишь потому, что желудок был пуст.

Пришедший с утра стражник, к неимоверному облегчению Мстиславы оказавшийся не Шульгой, спустил ей в ведре битую крынку с водой, кусок чёрствого хлеба и мерзкую жижу, больше похожую на коровье пойло, чем человеческую пищу. Княжна не смогла побороть брезгливости и взяла только воду.

Вытянув нетронутую еду наверх, стражник почти добродушно усмехнулся:

— Ничего, денька через три слопаешь всё до крошки.

Не будет никаких трёх дней! Нелюб придёт!

Но почему тогда она до сих пор здесь? Почему, вернувшись вчера вечером из деревни, он тотчас не примчался за ней? Ответ был очевиден, но Мстиша отказывалась верить.

К середине дня набухшие серые тучи разродились мелким докучливым дождём, от которого невозможно было спрятаться. Мстиславе хотелось плакать от злости и отчаяния. Даже скотину и ту держали под крышей.

Поджав под себя ноги и нахохлившись как воробей, девушка пыталась согреться или хотя бы сохранить оставшееся тепло. Но без горячей пищи, движения и хорошей одежды это едва ли было возможно, и Мстиша чувствовала, как костяная рука холода пробиралась под её тонкую рубашку.

Она болталась в зыбкой дрёме, пытаясь одновременно прислушиваться к происходящему наверху и не поддаваться унылым размышлениям. В какой-то миг почудилось, будто в глубине усадьбы закричали. Мстише померещились несколько спорящих голосов, но вскоре всё стихло. Девушка ещё некоторое время прислушивалась, но вспыхнувшая было искра надежды погасла.

Мстислава не знала, сколько прошло времени. По-прежнему моросило, и вся её одежда пропиталась влагой. Пытаясь согреться, девушка дышала на озябшие руки. Она начинала жалеть о том, что отказалась от сухаря, а вчерашний пряник, добрую половину которого Мстиша по глупости выбросила, был точно из чьей-то чужой жизни.

— Мокнешь, красавица? — раздалось над головой, но Мстислава так оцепенела от холода, что даже не вздрогнула. — Чего ж твой мужик не идёт? Ты тут студишься, а он, небось, вдову греет.

Не поднимая головы, Мстислава вскинула на Шульгу взгляд исподлобья. Стражник сидел на корточках, широко разведя колени в стороны, и смотрел на пленницу блестящими сальными глазами, наслаждаясь и своей властью, и стыдом девушки.

— Деньги нужны будут, ты только помани, — он подмигнул. — У меня мошна тяжёлая, — низко хохотнул Шульга и выразительно провёл ладонью по паху.

Мстиша не выдержала и опустила голову. Её пробрал озноб.

— Ишь, недотрога, — усмехнулся стражник и, бросив последний взгляд на княжну, поднялся и скрылся из виду.

На Мстишу нашло отупение и безволие. Свернувшись калачом, она бездумно глядела в стену и сжимала рукоять ножа, не выпуская её из хватки, даже когда наступила ночь.

Ей снился Нелюб.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Утром Мстислава едва заставила себя подняться с лавки. Одеревеневшее тело ломило, на посиневших кистях некрасиво проступали лиловые жилки.

Нелюб не пришёл. Мстиша провела в жутком порубе вторую ночь, а его всё не было. Значит, не стоило и надеяться. Помытчик наверняка уже находился за вёрсты от злосчастного городишки. Ехал на новой лошади да радовался, что так удачно избавился от обузы.

Мстислава сжала зубы, пытаясь не расплакаться. Руки и ноги сковала слабость. Но теперь рассчитывать можно было только на себя. Она снова открыла веки и оценивающе посмотрела наверх. От этого простого движения перед глазами всё поплыло. Сколько здесь было — сажени полторы, две? Нет, Мстише никогда не вскарабкаться туда.

Небесная Пряха! Где были Боги? Нежели они оставили её, княжью дочь?

Зарычав, девушка, перебарывая сопротивление собственного тела, поднялась и попробовала уцепиться пальцами за деревянную стену, но лишь сломала ногти. Вторая попытка закончилась тем, что, наткнувшись на жирную многоножку, Мстислава в ужасе закричала и отпрыгнула обратно на лавку.

Мстиша должна была поговорить с посадником. Рассказать, кем она является на самом деле. В конце концов, Мстислава знала такие подробности жизни княжеской семьи, что рано или поздно он должен будет поверить ей. Но тогда посадник отправит Мстишу к отцу. Не она ли говорила, что предпочтёт такому позору смерть?

Нет. Нынче из холодного земляного мешка мысль о постыдном возвращении в Медынь уже не казалась Мстиславе такой страшной. Ведь иначе её ждало рабство или лапы Шульги. Или и то, и другое.

Девушка закрыла лицо руками. В кои-то веки она пыталась сделать что-то хорошее, и чем всё закончилось? Не реши Мстиша купить подарок Нелюбу, не сжалься над мальцом, нынче она тоже бы шагала в сторону Зазимья.

Он бросил её. Бросил, когда был больше всего нужен. Бросил, когда вся её жизнь стояла на кону. Бросил, оказавшись ничуть не лучше Сновида, которого презирал за то же самое.

Послышался шорох. Мстиша вжалась спиной в ледяную стену, замерев в тревожном ожидании. На миг над колодцем мелькнула знакомая всклокоченная голова, а следом показалась спускаемая лестница. Девушка похолодела.

Когда деревянные ножки с шуршанием утвердились на земляном полу, Мстислава нащупала клинок. В голове метались шальные мысли. Если ей не удастся убить его, то всегда можно… Ведь лучше так, чем…

Но мгновения шли одно за другим, а Шульга всё ещё стоял наверху. Наконец, нехотя и новым, злым голосом он глухо велел:

— Ну, долго тебя ждать? Подымайся!

Дрожа от холода и слабости, но как можно скорее, княжна принялась лезть, стараясь не смотреть вниз. Последние ступени были наиболее опасными. На самом верху лестница угрожающе закачалась, но Шульга и не подумал подать девушке руку. Сумев сохранить равновесие и оказавшись на земле, Мстислава, переводя дух, хмуро посмотрела на стражника с немым вопросом. Тот скривил рот и неприязненно хмыкнул.

— Пошли, — небрежно бросил он и подхватил её под локоть, направляя в сторону усадьбы. Но несмотря на грубость, Мстиша поняла, что Шульга больше не посмеет её лапать.

Охранник и не думал объяснять девушке, куда и для чего они идут, но в сердце Мстиславы снова затрепетала надежда, и с каждым шагом она становилась всё сильнее. Миновав постройки, они завернули за угол и оказались на переднем дворе.

Когда Мстиша увидела Нелюба, у неё едва не подкосились ноги. Волна чистой, всепоглощающей радости обрушилась на девушку, придав миг назад безвольному телу яростную силу. Княжна стряхнула с себя пятерню Шульги и ринулась навстречу зазимцу.

Перед тем, как броситься в объятия Нелюба, она успела заметить, как смягчилось его ожесточённое лицо и чуть опустились напряжённые плечи.

— Нелюб, — только и сумела пропищать ему в шею Мстиша и улыбнулась, услышав над собой облегчённый выдох.

Её окутало теплом и запахом Нелюба, и следом Мстиславу словно прорвало. Впервые за эти несколько страшных дней она позволила себе расплакаться.

— Ну, будет, будет, — пробормотал Нелюб, крепко прижимая её к себе и гладя по голове. — Пойдём, незачем тут задерживаться.

Легко подхватив девушку на руки, он понёс её прочь из усадьбы. Мстислава не оборачивалась, но чувствовала кожей буравящие взгляды.

За тыном их ждала телега.

— Словята отрядила, — пояснил помытчик.

Нелюб усадил Мстиславу на сено и, обежав её с ног до головы внимательным взглядом и накрыв накидкой, пахнувшей сундуком и старыми вещами, подал увязанный в тряпицу кусок кулебяки. Он был ещё тёплым.

— Всё Словята: и плащ дала, что от мужа покойного остался, и еды наготовила. — Зазимец устроился рядом. — Уж как она переживала за тебя, когда узнала.

Помытчик коротко взмахнул вожжами. Столбики забора посадничьей усадьбы побежали сначала медленно, а потом всё быстрее, и Мстиша сомкнула глаза. Когда она открыла их, проезжали злополучную торговую площадь.

Сдобный дух пирога кружил голову, и девушка с удовольствием отломила кусочек.

— Только много не ешь, — посоветовал Нелюб. — А то с непривычки живот разболеется.

И действительно, ей хватило совсем немного, чтобы почувствовать сытость. Отложив кушанье, княжна обняла свои плечи. Теперь она раскаивалась, что кинулась на Нелюба. Во-первых, стоило вести себя сдержанней. Во-вторых, должно быть, от неё воняло.

Мстислава скосила очи на помытчика. Он сидел, глядя вперёд, прямой и суровый. Девушке показалось, что его черты заострились. Меж бровей собралась складка, а губы сжались в упрямую полосу.

— Ты сердишься? — тихо спросила Мстиша, когда они миновали городской вал.

Нелюб быстро посмотрел на неё и снова перевёл глаза на дорогу. Телега мирно поскрипывала, над золотившейся стернёй с пронзительными криками носились запоздалые ласточки.

— Не на тебя, — неохотно ответил он. Помолчав, Нелюб добавил: — Хотя и на тебя немного. Как ты только догадалась отправиться одна, в незнакомый город, да ещё и зная, что там могут бродить разбойники?

— Не тех разбойников боялись, — покачала головой Мстиша, и Нелюб против воли вымученно улыбнулся.

— Рассказывай, — вздохнул он, и Мстислава поняла, что прощена.

Она поведала ему обо всех своих злоключениях до поруба, и зазимец слушал, лишь неверяще мотая головой и время от времени неодобрительно цокая.

— Полбеды, когда глузду маловато, а если к тому же отваги без меры, тогда совсем погибель, — подытожил он.

Но стоило Мстиславе дойти до ямы и, главное, до Шульги, Нелюб перестал улыбаться и посмурнел. Не перебивая, он внимательно смотрел на девушку, а когда она закончила рассказ, лишь вымолвил сквозь зубы:

— Вот таких выродков земля точно носить не должна.

— Я решила, ты не придёшь, — прошептала Мстиша, ковыряя сломанный ноготь.

Несмело подняв взгляд, она столкнулась с сузившимися глазами.

— Вот, значит, что ты обо мне думаешь?

— Почему ты не пришёл сразу? — не смогла сдержаться Мстиша.

— Пришёл. — Он сжал челюсти, и теперь стало ещё заметнее, как Нелюб осунулся и посерел. Под глазами лежали тёмные круги. — Вот только оказалось, что нужны девять гривен выкупа. Кобылу удалось вернуть почти сразу, хозяин попался сговорчивый. А вот чтобы птицу продать, пришлось помыкаться.

— Птицу? — непонимающе нахмурилась Мстислава.

— Ястреба, — не встречая её взгляда, проговорил Нелюб.

— Бердяя?! — ахнула Мстиша, накрывая рот ладонью. Зазимец чуть заметно поморщился и ничего не ответил.

Они как раз подъехали к хутору, и вдова вышла им навстречу. При виде девушки она радостно всплеснула руками.

— Вызволил! — Словята обняла Мстишу как родную. — Говорила ж, за такого мужа держаться надо железным хватом! Да как же тебя угораздило с боярыней сваду затеять! Так, на порог не смей после погреба, — остановила вдова шагнувшую было в сторону дома княжну, — давай сразу в баню, я уж натопила так жарко, что всякая гадость мигом отколупнётся. У меня баня справная, а муженёк тебя попарит. Пойдём!

Словята подхватила ничего не соображающую Мстиславу и потащила в мыльню. При входе она остановилась.

— Обдериха иной раз шалит, погоди, сейчас присловьице скажу. — Вдова поклонилась до земли и завела напевным голосом: — Пусти, баенка, пусти, пустая хороминка, пусти погреться и потопить, полешко и веничек подам! Прими все скорби-болезни, все уроки-прикосы, все полохи-переполохи.

Мстиша и Нелюб тоже поклонились.

— Ну вот и добро, — удовлетворённо улыбнулась Словята, — теперь не тронет.

Хозяйка ушла, оставив Нелюба с Мстишей наедине. Некоторое время они молчали, а потом княжна нарушила тишину:

— Прости меня.

Нелюб вскинул на Мстиславу хмурый недоверчивый взгляд.

— Прости за Бердяя и… за то, что сомневалась в тебе. Просто… Я думала, что ты меня… — Она запнулась, не зная, как подобрать слова. — Что я тебе надоела, и ты только рад был бы от меня избавиться.

Мстислава хотела, чтобы Нелюб принялся отрицать её догадки, чтобы возразил, заверяя, что она вовсе не надоела ему, но вместо этого помытчик лишь устало бросил:

— Ладно уж, ступай в мыльню. Я тут посижу. — Что-то похожее на улыбку мелькнуло у него на губах, когда он добавил: — Постерегу тебя от обдерихи.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Мстислава так истосковалась по теплу, что едва заставила себя выйти. Она оттёрла кожу до скрипа, вымыла волосы и, наконец, постирала одежду, благо, Словята дала ей свою старую девичью сорочку на смену.

За ужином пришлось заново пересказать вдове о своих злоключениях, и та только охала да ахала, на чём свет ругая посадника, бояр, а заодно и князя. Нелюб почти ничего не говорил, едва притрагивался к угощению и лишь задумчиво смотрел на Мстишу. И от этого странного, долгого взгляда княжне делалось не по себе.

Ещё только начало темнеть, а у Мстиславы уже слипались глаза, и зазимец повёл её на сенник, где была устроена постель. Пока они шли, смутное беспокойство, завладевшее княжной ещё за ужином, усилилось. Нелюб молчал. Он держался отстранённо и почти не смотрел на девушку. Мстише даже показалось, что и ступал он так, чтобы случайно не дотронуться до неё.

Сон как рукой сняло. Но ведь Нелюб был ей рад! Она ясно видела облегчение на лице помытчика, когда он пришёл за ней в посадничью усадьбу. Если Нелюб и сердился, то простил её. Отчего же теперь от него веяло холодом?

Словята расстаралась и, кажется, вывалила на сено содержимое всех своих сундуков. Нелюб остановился чуть в стороне от овчинной подстилки и коротко кивнул:

— Ложись.

Мстиша недоверчиво села на ворох старых шуб, не спуская тревожного взгляда с зазимца.

— А ты?

Девушка теребила перекинутую на грудь косу. Чистая и пригожая, в свежей рубашке и с вымытыми волосами, Мстислава впервые за долгое время была довольна своим видом, а Нелюб всё равно не хотел смотреть на неё.

— Да я, пожалуй, в телеге лягу, чтобы тебя не стеснять. Ночь нынче тёплая, — с непривычной для себя неуверенностью проговорил он, делая неопределённое движение рукой.

Мстиша почувствовала, как на глаза навернулись непрошеные слёзы, а в груди встал ком обиды. Она вспомнила все непристойные намёки на Нелюба и вдову, что делали посадник и стражники, и к лицу прилил жаркий стыд. Хозяйка была далеко не старуха, да и не скрывала, что Нелюб ей приглянулся.

— К Словяте пойдёшь? — не своим голосом спросила Мстиша.

Нелюб удивлённо вздёрнул голову.

— Да ты никак ревнуешь? — догадался он и улыбнулся так светло, что у Мстиславы отлегло от сердца.

— Не уходи, — прямо попросила она.

Улыбка медленно сошла с лица Нелюба. Теперь он смотрел пристально, точно взвешивая что-то в уме. На миг помытчик отвёл взор в сторону, а потом снова взглянул на девушку, и Мстиша поняла, что он хотел отказать. Нелюб прочистил горло, но Мстислава опередила его, прошептав:

— Пожалуйста.

В глазах Нелюба мелькнула жалость, и, поколебавшись несколько мгновений, он повержено вздохнул. Зазимец сделал два больших шага к княжне и опустился подле неё.

— Спи. Не бойся, я буду рядом.

Мстиша уронила взгляд на кончик косы в своих руках. Не такой она представляла себе эту встречу. Та близость, что начала завязываться между ними, оказалась забыта Нелюбом за две ночи. Помытчик пришёл за ней, но вовсе не потому, что Мстиша была ему дорога. Он пришёл, потому что не мог иначе.

Мстислава легла.

— Обними меня, — тихо, едва слыша себя, попросила она. После того, как Мстиша навязалась Нелюбу, терять было нечего и падать ниже некуда.

Нелюб сглотнул и несколько мгновений сидел неподвижно, а потом, сдаваясь, опустился рядом и осторожно вытянул руку, невесомо обхватывая плечи Мстиславы. Его движения были выверены, и зазимец позаботился, чтобы не прикоснуться к ней лишний раз. Голова девушки лежала на руке Нелюба, но их разделяли добрых три вершка. Княжна судорожно выдохнула и закрыла глаза. По вискам скатились две тёплые слезинки.

Тело Нелюба было напряжённым, точно у насильно посаженной на колени кошки, которая терпела, но только и ждала мгновения, чтобы вырваться из-под ласки надоедливых рук. Мстиша открыла глаза и повернула голову к Нелюбу. Он лежал, не мигая глядя в потолок. Нелюб не мог не видеть, что Мстиша смотрит на него, не мог не знать, что она ждала — ответного взгляда, слова и того страшного и волнительного, что могло за ними последовать. Но он не повернулся к ней, и Мстислава поняла, что запас его жалости наконец исчерпался. Шмыгнув носом, она соскользнула с руки помытчика и, закутавшись в овчину, отвернулась на другой бок.

14. Хворь.

Как Словята ни уговаривала, ни Мстиша, ни Нелюб не были расположены задерживаться. Мстиславе не терпелось поскорее убраться из Волыни, которую она успела проклясть в душе, да и повторения прошлой ночи ей не хотелось. Мстиша вывернула себя перед Нелюбом наизнанку, была отвергнута и теперь не понимала, что довлело над ней сильнее — злость или стыд.

Нелюб же наверняка не чаял поскорее закончить затянувшееся путешествие. Он ничем не показывал, что давешняя откровенность княжны произвела на него хотя бы малейшее впечатление. Мстиша могла бы порадоваться тому, что помытчик не обращает её слабость в оружие, но вместо этого она закипала от его равнодушия. Нелюб был стеной, горой, которую Мстиславе не под силу пробить даже всем своим отчаянием.

Пришла настоящая осень. День задался непогожий и промозглый. Моросило, и на сжатых полях тут и там, точно позабытые нерадивыми хозяйками холстины, белели обрывки тумана.

Мстиша больше не жаловалась ни на мокрую одежду, ни на стонавшие от ходьбы ноги. Каким-то удивительным образом она успела притерпеться к этой жизни, словно и не знала никакой иной. Нужно было просто дойти. Скорее оказаться в Зазимье, чтобы только не слышать больше тихой поступи Нелюба, чтобы не надеяться мучительно на мимоходом брошенный и тут же отведённый в сторону взгляд светло-карих глаз, чтобы не вдыхать украдкой пьянивший запах дождя и скошенной травы, чтобы не смотреть на не знавшие покоя руки, к которым она желала и не имела права прикоснуться.

Хотелось, чтобы та, другая мука пришла на смену этой. Отстранённо глядя на чавкавшую под лаптями грязь, Мстислава с болезненным предвкушением думала теперь о Ратмире. О том, как она не станет юлить и скажет ему в лицо всю правду. О том, как он откажется после этого брать её в жёны и прогонит с позором к отцу. Или, что было больше похоже на истину, как княжич, несмотря ни на что, всё равно примет её и станет мстить, изводя со звериной жестокостью. Мстислава окажется в безграничной власти оборотня, и тот припомнит ей и побег к Сновиду, и прямоту, и глупости, что она расскажет ему о Нелюбе.

Небесная Пряха, знала бы сама Мстиша, что именно подразумевала под глупостями. Нет, она не станет об этом думать. Только не сейчас.

Ещё утром, когда они переходили через жиденькую мутноватую речушку, помытчик объявил, что отныне начиналась Зазимская земля. К Мстишиному смущению, она не смогла заставить себя войти в брод — после того, как девушка едва не утонула, вода вызывала у неё необъяснимый, почти безумный ужас. Но помытчик не стал ни смеяться, ни неволить княжну, а молча подхватил на руки и перенёс на другой берег.

До столицы оставалось совсем немного. Мстислава не спрашивала, сколько именно. На неё нашло странное оцепенение обречённости. Забавно, но они с Нелюбом в дороге потеряли почти всё, что имели — деньги, сундуки с приданым, лошадь, пернатого друга. А Мстиша ко всему прочему рассталась и с любовью, и со стыдом. Казалось, что терять и вправду было больше нечего, и от этой шальной лёгкости кружилась голова.

Княжна так ушла в собственные размышления, что удивилась, когда Нелюб объявил привал возле небольшой рощицы у поля. Разодетые в броский жёлто-алый убор клёны выглядели неуместно нарядными на серой рогоже пасмурного неба, словно не ночевавшие дома гости на утро после чужой свадьбы. Дождь разошёлся, и помытчик решил переждать его под одним из зародов, одиноко раскиданных среди кошенины.

Внутри оказалось почти не мокро. Душисто пахло свежим сеном. Нелюб собрал с вешала охапку посуше и устроил лежанку для Мстиславы. Блаженно вытянув ноги, девушка откинулась на сучковатую жердь, и, вытащив из соломы засохшую ромашку, приладила её к волосам. Нелюб уселся напротив. Было тесно, и ему пришлось согнуть колени. Мстиша с горечью вспомнила ореховый шалаш.

В котомке лежали остатки Словятиного пирога, но почему-то есть ни одному из них не хотелось. Раньше между спутниками никогда не возникало неловкости. Всё было просто и понятно, и каждый знал своё место. Но нынче привычный порядок невидимо сдвинулся. Всё поменялось, и им уже не притвориться, будто ничего не случилось. В воздухе, точно набрякшая дождевая туча, висела недосказанность.

Мстиша почувствовала приступ злого веселья. Хотелось раздразнить Нелюба, поддеть его, вывести из ненавистного ей равновесия. Чтобы он тоже ощутил, каково это, когда душа истерзана на клочки, когда раздрай в сердце и мыслях.

— Откуда у тебя это? — спросила княжна, дёрнув подбородком в сторону помытчика.

Брови Нелюба приподнялись, словно она вывела его из глубокого раздумья. Мстислава давно не говорила с зазимцем так. Это был голос той, далёкой уже Всеславны, которая величала его смердом и выходила из себя от любого сказанного поперёк слова. Этот голос звучал нынче слишком неискренне, и Нелюб чуть заметно поморщился, будто услышав перебор расстроенных гуслей.

— Это? — раздражающе кротко спросил он, прикоснувшись к рубцу на щеке.

Мстиша кивнула. Помытчик немного помолчал, а потом так же тихо ответил:

— Волк прихватил.

Нелюб смотрел на Мстиславу с нарастающим беспокойством, наверное, жалея, что сказал правду. Кому нужна его правда?

Мстислава знала, что побледнела, но ей некого было винить в этом, кроме себя. Она с отвращением прошептала:

— Ненавижу волков.

Губы Нелюба дёрнулись в короткой улыбке:

— Я знаю.

— А тот? — Она показала глазами на надбровье зазимца.

Нелюб рассеянно нашёл шрам пальцами, точно успел забыть о его существовании, и обезоруживающе улыбнулся:

— Этот — с детства. Сорвался с сосны. Там на вершине было вихорево гнездо. — Он опустил руку и бездумно коснулся завязок на мехах с водой. — У нас верили, будто, если отломить от него веточку, она исполнит желание. Ох и ругалась же матушка, — тепло улыбнулся помытчик.

— И как, получилось? — Нелюб вскинул на Мстишу вопросительный взгляд. — Желание сбылось? — уточнила княжна.

На просветлевшее лицо зазимца набежала тень. Он опустил глаза и помотал головой.

В этом движении было столько детской беспомощности, что у Мстиславы сжалось сердце. Она забыла, что злилась на Нелюба, что начала этот разговор, чтобы задеть его. Не отдавая себе отчёта в том, что делает, девушка потянулась к зазимцу и коснулась его щеки.

Нелюб вздрогнул и зажмурился. Его плечи окаменели, а руки напряжённо застыли. Кажется, он прилагал усилия, чтобы не сбросить с себя её ладонь.

Не позволяя его безмолвному сопротивлению помешать своему порыву, Мстислава погладила заросшую щетиной скулу.

— Перестань, — хрипло выговорил Нелюб, не открывая глаз.

— Почему? — выдохнула Мстислава. Её голос почти не слушался от волнения.

Нелюб разомкнул веки так, словно это далось ему с трудом. Некоторое время он смотрел в глаза девушки, а потом его взгляд быстро скользнул чуть ниже, к шее, и губы дрогнули в злой усмешке. Он отвёл голову, уворачиваясь от касания княжны, а в прищуренных очах загорелся мстительный огонёк.

— На безрыбье и рак щука?

Мстислава неловко положила отвергнутую руку на колени и непонимающе нахмурилась.

— Что?

— С боярином не сладилось, так и вахлак сойдёт?

Мстислава хотела возразить, но слова встали в груди комом.

— Это… Это неправда, — заикаясь, ответила девушка. Она чувствовала, как лицо покрывается красными пятнами.

— Да? А что же тогда? — Кажется, Нелюбу удалось полностью справиться с нашедшей на него слабостью, и теперь он безжалостно наступал на Мстиславу.

— Я… Я и сама не знаю, — пробормотала княжна, в свою очередь отводя глаза.

— Зато знаю я, — горько усмехнулся помытчик, очевидно, не собираясь больше щадить её. — Одна избалованная княжна заскучала дорогой и нашла себе развлечение. Устроила игру. Как иные люди пытаются приручить лесных зверьков, так наша княжна задумала приручить человека. — Нелюб чуть придвинулся к ней, и Мстиша против воли попятилась, вжимаясь спиной в жердь. — Пусть он грубый, неотёсанный мужлан — тем лучше. Чем диковиннее зверушка, тем любопытнее с ней забавляться!

— Это неправда! — воскликнула Мстислава, рассержено ударяя сжатыми кулаками по соломенной подстилке.

Зазимец хмыкнул и разочарованно покачал головой.

— Носишь на себе подарок одного, сговорена за другого, а от безделья решила призарить третьего? Только что будет со мной? Что будет, когда ты натешишься? — Его голос стал жёстким и холодным. — Что будет, когда мы дойдём до Зазимья? Хотя, зачем тебе утруждаться и думать о таких пустяках. Ты ведь в жизни не позаботилась о другом человеке, с чего бы начинать теперь? Поиграешь да выбросишь, точно камешек, подобранный со скуки по дороге. Зачем он тебе там, где будет ждать ларец с самоцветами?

— Меня ждёт не ларец с самоцветами, а волчишня!

Нелюб без сочувствия развёл руками:

— Ты добровольно в неё идёшь.

— Нелюб! — попыталась остановить его Мстислава, но он и не думал быть снисходительным.

— Неужели тебе невдомёк, что не все чувства бывают правильными? Что не всем своим желаниям можно следовать? Ты слушаешь лишь сердце и забываешь о разуме! Не думаешь о последствиях! О том, что твои поступки принесут другим людям.

— И что же мне делать, если я вижу тебя во снах? Если пальцы горят от того, как сильно я хочу прикоснуться к тебе? Если, стоит мне закрыть глаза, передо мной встаёт твоё лицо?! — яростно выкрикнула княжна.

— Держать это при себе, вот что! Я же держу! — сквозь зубы прошипел Нелюб, и сердце Мстиславы подпрыгнуло от нечаянно подаренной надежды. — Думаешь, я каменный? — почти умоляюще прошептал Нелюб, и княжна впервые заметила отблеск затаённой муки в его глазах, но это лишь сильнее разозлило её.

— Да, думаю! — И больше не крепясь, Мстиша в отчаянии замолотила кулаками в его грудь. — Думаю! Камень! Бездушная ледышка! Деревянный чурбан!

Нелюб не мешал Мстише, снося её яростный припадок со снисходительностью взрослого, глядящего на вычуры ребёнка и терпеливо дожидающегося, пока тот выбьется из сил. Мстиша, действительно, вскоре выдохлась и обречённо простонала, когда помытчик, наконец, перехватил её руки. Сжав плечи девушки, он заставил её посмотреть на себя.

— Не нужно делать того, о чём потом пожалеешь, — словно увещевая неразумное дитя, проговорил Нелюб.

Горячность, мгновением ранее проглянувшая в его голосе, исчезла, и зазимец снова держал чувства в привычной узде.

Ей никогда не пробиться сквозь эту стену.

— Ещё хуже — жалеть о том, чего не сделал! — с жаром ответила княжна.

Лицо Нелюба расплывалось перед её затуманенным слезами взором.

— Я не хочу, чтобы ты возненавидела меня ещё сильнее, — новым, надломленным голосом проговорил помытчик, и Мстиша, сама не понимая отчего, похолодела.

— Я не ненавижу тебя, — растерянно возразила она.

Нелюб отвёл взгляд и отпустил её плечи. Сразу стало зябко.

— Это только дело времени, — глухо вымолвил он, отодвигаясь от девушки.

В наступившем молчании было слышно лишь, как капли тихонько шелестели по соломенной крыше да шебуршились в траве полёвки. Мстиша ещё некоторое время смотрела на Нелюба, но он не встречал её взгляда, давая понять, что говорить больше не о чем.

Княжна сердито вытерла выступившие слёзы и принялась быстро поправлять сбившуюся одежду и отряхиваться от приставших былинок.

— Пошли, — сухо велела Мстислава. Она была готова услышать возражения, ведь лило как из ведра, но помытчик не прекословя поднялся.

— К темноте дойдём до деревни, — по-прежнему не встречаясь глазами с девушкой, сообщил он. — Там на отшибе есть заброшенная изба, в ней заночуем. А оттуда и до столицы рукой подать.

Мстислава безучастно пожала плечами. Ей было всё равно. Ей даже нравилось, что по лицу хлестали дождевые плети, а кожа скукоживалась от холода. Может, Мстиша заболеет. Ну и пусть. Чем хуже, тем лучше. Любая телесная боль годилась, чтобы отвлечь от творившегося в душе.

На сером небе грязной спутанной куделью громоздились тучи. Лес помрачнел, и среди голых ветвей лихорадочным румянцем брусвенели тяжёлые гроздья рябиновых ягод. Мстислава тщетно пыталась закрыться от ветра, остервенело срывавшего последние листья, и те метались вдоль дороги ошалелыми жёлтыми птицами.

Они и в самом деле доковыляли до какой-то богами забытой веси к вечеру. Нелюб отлучился к старосте спросить разрешения занять полуразвалившийся сруб, видимо, когда-то стоявший на опушке, а нынче почти съеденный наступившим лесом, и вскоре путники уже обустраивались внутри. Зазимец — понурый, мокрый до нитки и потемневший — сразу принялся за дела. В подпечеке оказался небольшой запас сухих поленьев и скалья, и Нелюб быстро развёл огонь.

Продрогшая до костей Мстислава стояла напротив постепенно раскалявшегося устья, чувствуя себя слабой и бесполезной, пока помытчик ходил по воду и выкладывал их подмокшие припасы.

— Поешь. — Нелюб сунул ей в руку кусок пирога и накинул на плечи Словятин плащ. — Сейчас согреешься.

Не чувствуя вкуса, Мстиша послушно принялась жевать. Нелюб задержался рядом с девушкой, нерешительно комкая шапку в руках, точно желая что-то сказать, но княжна не отрывала застывшего взора от огня. Зазимец вздохнул и, надев шапку, вышел из избы. Вскоре со двора донёсся мерный стук топора.

Мстиша решила, что не станет говорить с помытчиком до самого Зазимья. Благо, окончание путешествия было не за горами.

Княжна подошла к оконцу и отодвинула кусок мешковины, которым оно было завешано. Дождь кончился, и небо немного прояснилось. Из-за кривых елей проглядывала палевая луна. Наверняка им бы хватило дров до завтра, но Нелюб упрямо раз за разом обрушивал топор, и во мраке Мстислава видела лишь тусклый блеск взлетающего и падающего лезвия.

Что ж, у него хотя бы было занятие.

Мстислава принялась разглядывать избу. Голый стол, лавка да печь, вот и всё убранство. Пахло пылью и мышами. Здесь давно никто не жил, даже домовой, и тишину нарушало только потрескивание горящих поленьев. Сверчков и тех не было слышно. Девушка вздохнула, обдумывая предстоящую ночь. Они так намёрзлись, что ложиться придётся на печи, но от мысли о том, чтобы снова оказаться рядом с Нелюбом — и одновременно так далеко от него — скручивало живот.

Вдруг до Мстиславы донёсся приглушённый крик.

Всё внутри замерло. Неужели этот полный боли и страдания голос принадлежал Нелюбу? Разве с ним могло что-то случиться?

Мстислава выскочила на улицу. Как зазимец вообще мог колоть дрова в такой темноте? Спотыкаясь о раскиданные брёвна, княжна подбежала к поленнице. Рядом с колодой на земле валялся топор, но самого помытчика нигде не было видно.

Сама не зная зачем, Мстиша подняла топор.

— Нелюб? — позвала девушка. — Нелюб! — крикнула она в затаившуюся черноту, крепче сцепляя пальцы на рукояти и беспомощно оглядываясь по сторонам, но ответа не последовало. — Нелюб, — прошептала Мстислава, дрожащими руками сводя края распахнувшегося плаща и с отчётливой ясностью понимая неотвратимость случившейся беды.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Мстиша сидела, прижавшись спиной к тёплому боку печи и невидящим взором смотрела в одну точку перед собой, бездумно теребя размохрившийся подол. Поплатившись заножёнными пальцами, она занесла в дом все поленья, что успел наколоть Нелюб, и теперь была спокойна хотя бы в одном — на ночь дров хватит.

Мстислава заперла дверь на засов и держала топор при себе. Её до сих пор колотил озноб.

Поначалу княжна напряжённо прислушивалась к каждому звуку, но ничего не менялось: снаружи лишь угрюмо завывал ветер да где-то далеко побрёхивали собаки. Сколько она ни звала, сколько ни искала — Нелюб как сквозь землю провалился.

Его не мог взять леший. Лес для помытчика был родным домом, и Мстислава не верила, что он стал бы причинять ему зло. Если на Нелюба напали разбойники, то почему не тронули её? У них нечего было брать, да и Нелюб бы не сдался без боя. Мог ли он уйти сам? По своей воле? Нет. Нелюб бы не бросил Мстишу. Никогда. Даже после всего произошедшего между ними.

Что, если Нелюбу нужна была помощь? Что, если пока Мстислава тряслась от страха, запершись в избе, он умирал где-то, брошенный ипокинутый? Что, если тот единственный стон был мольбой? И вместо того, чтобы обыскать лес, она трусливо затворила засов и сжалась в дрожащий комок.

Но что маленькая, беззащитная Мстиша могла сделать? Это Нелюб всегда выручал её из беды, не наоборот. И Мстислава снова начинала ходить по мысленному кругу.

В пустом доме было страшно. Девушка чувствовала, как из тёмных углов на неё глазело что-то — мелкое, убогое, но недружелюбное и злорадное. Нечисть, расплодившаяся здесь после ухода домового. Княжна жалась к печи и поддерживала огонь, потому что знала — они боятся. Они не тронут, пока живо чистое пламя.

Нужно было только переждать эту ночь.

Мстиша боялась уснуть, но усталость брала своё, и несколько раз девушка вздрагивала, выныривая из затягивавшей её дремотной пучины. Глаза слипались, а слабеющие пальцы разжимались, выпуская топорище. Утром она пойдёт к старосте, и он поможет ей разыскать Нелюба. Надо только досидеть до утра.

Она вздрогнула, когда услышала жуткий пронзительный крик. Подпрыгнув от неожиданности, Мстислава ударилась головой об печь и принялась лихорадочно озираться. Кажется, она всё-таки уснула. Изба тонула в пепельном сумраке занимавшегося утра, и нынче Мстиша могла разглядеть паутину, висевшую по углам, точно сети в рыбацкой хижине. Но вдруг крик повторился, и сердце едва не вырвалось из груди.

Мстиша вскочила, но онемевшие от долгого сидения ноги подкосились. Она кое-как доковыляла до порога, подгоняемая непрекращающимся визгом. Трясущиеся руки отказывались служить, но девушке удалось отодвинуть засов и, распахнув дверь, она в неверии воззрилась на метавшуюся по двору птицу. С её цевок свисали оборванные опутенки.

— Бердяй! — не сдержала изумлённого крика княжна. — Миленький, как ты здесь очутился!

Но ястребу, кажется, было не до любезностей. Он подлетел к ней и тут же взвился куда-то в лес, снова издав тревожный, душераздирающий крик. Мстиша замерла на пороге, не понимая, что происходит. Бердяй взмыл перед ней, подлетев так близко, что девушка испугалась, прикрыв лицо рукавом. Но птица опять кинулась в сторону леса, продолжая досадливо и гневно кричать.

— Да ты зовёшь меня, — наконец, догадалась Мстислава, и с сердцем, колотящимся у самого горла, ринулась за Бердяем.

Бежать далеко не пришлось, и Мстиша едва не упала, остановившись на полном ходу от сковавшего тело ужаса. Окутанный молочным туманом, он лежал под кустом, грязный и окровавленный. Но это был Нелюб, её Нелюб, и, позабыв о страхе, Мстиша в два прыжка преодолела разделяющее их расстояние и упала на колени подле помытчика.

— Нелюб!

Он лежал на животе, с головой, повёрнутой набок, безвольно раскинув руки и ноги, и Мстислава осторожно коснулась его плеча. Тело зазимца, настолько горячее, что она ощущала жар через промокшую рубашку, прошибали волны мелкой дрожи. Во всяком случае, он был жив.

— Нелюб, — сипло повторила Мстислава, чувствуя, как горло перехватывает от жалости.

Она неловко отняла руку, не зная, как поступить, и вдруг разглядела, что та была в крови. Мир вокруг пошатнулся, и княжне потребовались усилия, чтобы удержать равновесие. Её замутило, а к нёбу подступило кислое жжение. Мстислава старалась не дышать, но запах крови, мокрой земли и гнилых яблок уже ворвался в ноздри.

Дрожащей рукой Мстиша откинула слипшиеся волосы с лица Нелюба. Помытчик простонал и чуть шевельнулся, а потом открыл веки.

Мстислава отшатнулась. Его очи были красные и чужие. Золотые радужки помутнели, и некоторое время взор Нелюба беспорядочно блуждал, пока не остановился на глазах княжны. По его лицу скользнула тень узнавания, и с трудом разлепляя спёкшиеся губы, зазимец прохрипел:

— Уходи.

По спине заструился холодный пот.

— Что стряслось? Где ты… — начала причитать она, но помытчик резко оборвал её:

— Прочь!

Кажется, на этот злой окрик у него ушли последние силы. Нелюб сомкнул веки, и бледно-зеленоватое лицо, на котором особенно отчётливо виднелись кровавые разводы, болезненно исказилось. Он простонал и вдруг судорожно скрючился. Тело помытчика затрясло ещё сильнее, руки лихорадочно заскребли по грязной земле, и Нелюба начало тошнить.

Мстислава отпрянула с такой силой, что не удержалась и упала на мокрые листья. Она хотела, но не могла отвести взгляд, точно прикованная глядя, как изо рта помытчика изрыгалось что-то красное и отвратительное. На миг показалось, что в розовато-белом месиве мелькнул комок то ли перьев, то ли меха, похожий на птичью погадку, но больше Мстиша не могла смотреть. Запахло рвотой и сырым мясом, и едва успев отползти в сторону, княжна согнулась в мучительной корче.

Когда желудок полностью опорожнился, Мстислава, утершись рукавом и собравшись с духом, обернулась на Нелюба.

Он снова лежал неподвижно, и девушка старалась не смотреть на бледно-алую кашу, от которой всё ещё поднимался лёгкий пар. Мстиша хотела встать, но подняться в полный рост не хватило сил, и сгорбившись, девушка добрела до зазимца. Она опустилась возле него на колени и замерла. Ей было стыдно за свою слабость после всего, что Нелюб сделал для неё. После всего, что они вместе пережили.

Княжна сорвала с ветки несколько листьев и, превозмогая новые приступы дурноты, сжимавшие обессиленный живот, вытерла с лица помытчика остатки крови и желчи. На лбу Нелюба выступила испарина, а кожа сделалась серой. Грудь едва вздымалась, дыхание стало частым и отрывистым.

— Что с тобой, Нелюб? — прошептала Мстислава, и её сердце сжалось от сострадания и страха.

Его голос, его взгляд, его повадки — всё это казалось чужим. Был ли он хмелён, или кто-то проклял его? Княжна лишь знала, что Нелюб находился в опасности и нуждался в лечении и уходе.

Она беспомощно оглянулась по сторонам. Надо было как-то переместить его в дом, к теплу и огню. Мстислава попыталась ухватить Нелюба за плечи, но он оказался слишком тяжёлым. Тогда Мстиша вспомнила о плаще. Расстелив его на земле, она не без труда перевалила тело зазимца на накидку и потащила к избе. Полотно выскальзывало из мокрых пальцев, Нелюб жалобно стонал и норовил скатиться, и девушке приходилось то и дело останавливаться, чтобы отдышаться. Кому принадлежала кровь, в которой зазимец был перемазан с ног до головы? Возможно, Нелюба ранили, и нужно было как можно скорее осмотреть его.

Хорошо, что дом просел, и покосившийся порог оказался не слишком высоким. Но даже так Мстиша порядком измучилась, пока втащила Нелюба внутрь. О том, чтобы положить его на печь или хотя бы лавку не было и речи. Мстиславе никогда не удалось бы справиться с такой задачей, и она решила оставить его на полу подле печи. В заброшенной повети нашлась старая мякина и несколько прохудившихся рогож, из которых княжна соорудила подобие подстилки. Перекатив Нелюба на неё и накрыв сверху плащом, девушка подбросила в печь дров и поставила на шесток глиняный горшок с водой. Нужно было осмотреть помытчика и смыть с него грязь. Мстислава достала из сумки Нелюба, в которой они хранили все немногие уцелевшие вещи, свою чистую рубаху и оторвала у неё подол.

Кажется, тепло подействовало на Нелюба благотворно, во всяком случае его кожа слегка порозовела. Но лихорадка усиливалась, и зазимец начал беспокойно метаться и что-то бессвязно бормотать.

Мстислава обмакнула тряпку в подогретую воду и осторожно откинула полу плаща. На рубахе не было сухого места, и княжна бережно сняла её с помытчика. Отложив сорочку в сторону, Мстиша снова испытала прилив тошноты: на боку Нелюба зияла рваная рана. Потревоженная движениями девушки, она засочилась, и Нелюб заскрежетал зубами от боли.

Мстислава застыла. Тряпка вывалилась из пальцев, а руки, испачканные в крови, заходили ходуном. Не вытерпев, княжна вскочила и, едва не опрокинув скамью, выбежала вон из избы.

Привалившись спиной к двери, девушка принялась жадно глотать влажный туманный воздух. Холод потихоньку остужал её разгорячённое лицо, и, подняв глаза к равнодушному осеннему небу, Мстислава заплакала.

Верно тогда Нелюб назвал её хилой неумёхой. На что Мстиша годилась, если не могла даже помочь тому, кто был ей дороже всех на свете? Никчёмная избалованная девчонка, вот кто она такая!

Мстиша зло топнула ногой и, утершись грязным рукавом, поспешила обратно. Руки тряслись, но княжна была полна решимости побороть проклятое малодушие и брезгливость. Она станет есть землю, если это только поможет Нелюбу.

Девушка не имела ни малейшего понятия о врачевании, догадываясь лишь, что необходимо было убрать грязь и запереть кровь. Мстислава оторвала новый кусок от рубашки и, свернув его вчетверо, осторожно приложила к ране. На белом сукне мгновенно проступили алые пятна, и на задворках сознания пронеслось воспоминание о Стояне, протиравшей бруснику для сбитня. Сырой, железный запах ударил в ноздри, и Мстиша пошатнулась. Изба завертелась, чёрный потолок стал быстро приближаться, белое пятно обнажённой груди Нелюба запрыгало, двоясь перед глазами. Виски сдавило ноющей болью, и Мстислава уткнулась носом в собственный рукав, стараясь восстановить сбившееся дыхание.

Трясущиеся пальцы не желали слушаться, но княжна заставила себя обтереть кожу Нелюба. Вода в горшке быстро сделалась мутно-ржавой, и девушка старалась не смотреть на неё. Как могла, она вымыла Нелюба и закончив, осторожно прикрыла его по-прежнему дрожащее тело плащом и своей вотолой.

Больше Мстиша ничего не умела. Нужно было звать на помощь.

Подоткнув Нелюба со всех сторон, Мстислава забросила в печь последние дрова и, тихонько прикрыв дверь, выскользнула на улицу. Она не знала, куда идти, поэтому, добравшись до деревни, постучалась в первый попавшийся дом.

Только встретив испуганный взор хозяйки княжна поняла, что выглядела дико и страшно. Не по погоде одетая в одну рубашку и замызганную понёву, с нечёсаными несколько дней волосами, измаранными руками и лицом, Мстиша походила на попрошайку. Она и была попрошайкой, не имевшей и резаны за душой и молившей о помощи.

Впрочем, лицо женщины чуть смягчилось, когда Мстислава почти спокойно объяснила, в чём суть. Для достижения своей единственной цели Мстиша была готова на всё, и это придало ей отчаянной решимости. Хозяйка отправила девушку в другой конец деревни к знахарке Воробьихе.

Дверь Мстише открыла грузная старуха с недоверчивыми глазами.

— Помоги, госпожа, — отбросив гордость, поклонилась княжна бабке. — Мужа в лесу покалечило, ранен он, без памяти лежит.

— Ишь ты, — презрительно кривя толстые синеватые губы, передразнила Воробьиха, окидывая Мстишу пристальным взглядом с головы до ног. — Как встретят на улице, так на иную сторону норовят перебежать, а как кочет клюнет в задницу, так сразу — госпожа.

— Не ведаю я, чем тебя соседи прогневали, а мы путники и на ночлег остановились вчера в пустой избе, прежде чем беде случиться.

— Ах вот оно что, — понимающе, но без особенного дружелюбия кивнула знахарка.

— Коли правду люди говорят, и ты в целительстве смыслишь, не откажи в помощи, — взмолилась Мстислава. — Боюсь я, что он умирает, — сдерживая подступивший всхлип, закончила она.

— Что ж, поглядеть можно, — после некоторого размышления согласилась Воробьиха, — но задаром я помогать не стану.

Мелькнувшая было надежда тут же угасла. Как хотелось крикнуть, что она — невеста зазимского княжича, что за наградой дело не станет, что…

Кажется, знахарка заметила Мстишино затруднение.

— Твоё ожерельице сгодится, — показала она алчно вспыхнувшими глазами на шею девушки.

У Мстиславы захватило дух. Она успела позабыть, каково это, когда гнев поднимается неуправляемой волной, захлёстывая разум, распаляя сердце. Но княжна сумела сдержать порыв. Она помнила, к чему привело её бездумное следование чувствам в прошлый раз. И слова Нелюба, жизнь которого нынче могла стать ценой её несдержанности, всё ещё звучали в ушах.

Что теперь значила для Мстиславы эта нитка? Глупо было цепляться за вещи, и всё равно мысль о том, чтобы отдать Сновидово ожерелье, ранила почти телесно.

Сжав зубы, дабы не сказать лишнего, Мстиша расстегнула замочек и не глядя протянула старухе бусы. Проворно спрятав добычу в недрах многослойных одежд, знахарка велела девушке обождать. Ненадолго скрывшись во дворе, она вернулась с корзинкой на локте.

— Ну, идём, что ли, — усмехнулась Воробьиха, обнажая жёлтые неровные зубы.

Они нашли Нелюба в том же положении. Мстислава поправила сбившуюся накидку, и помытчик дёрнулся, проговорив что-то неразборчивое. Княжна обернулась на бабку, но та не спешила приближаться к больному. Воробьиха замерла у входа, и на её губах больше не было прежней снисходительной усмешки. Прищурившись, она смотрела на Нелюба, и Мстиша распознала на её лице страх, смешанный с невольным почтением.

Кажется, несколько мгновений знахарка раздумывала о том, чтобы повернуться и уйти, но, глубоко вздохнув, она поставила плетёнку на пол. Воробьиха перевела острый взор на Мстиславу, глядя на княжну так, точно только сейчас смогла как следует рассмотреть её.

Девушка недоумённо подняла брови, и бабка отвела взор, неодобрительно покачивая головой.

— Не позавидуешь тебе, — только и сказала она Мстише, подходя, наконец, к Нелюбу.

Знахарка без всякого трепета осмотрела рану, и по тому, как помрачнело её лицо, Мстислава поняла, что дело скверно. Но решительность, с которой бабка принялась доставать из корзины пучки трав, маленькие глиняные склянки и мешочки, несколько обнадёжила княжну. Выскребя из печи углей, старуха подожгла охапку можжевеловых веток и принялась, быстро шепча что-то под нос, окуривать избу и Нелюба, а потом подошла и к самой Мстиславе. Хвойный, сладковато-сливовый запах дыма странным образом успокаивал. Проведя тлеющими ветками возле девушки, знахарка удовлетворённо кивнула.

— Ну вот, а теперь ступай во двор. Нечего тебе тут видеть. — Она, не чинясь, швырнула Мстиславе её накидку. —Да не бойся, — добавила старуха, предваряя Мстишино возражение, и мрачно и коротко засмеялась, — не съем я твоего милого.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Мстише казалось, что прошла вечность, прежде чем дверь со скрипом отворилась и на пороге появилась Воробьиха. Вся былая язвительность совершенно покинула старуху, и она лишь обессилено махнула рукой, когда княжна в напряжённом ожидании замерла на крыльце.

— Беги уж.

Мстиславе не нужно было повторять дважды, и она бросилась к Нелюбу. Ей хватило одного взгляда, чтобы понять — бабка знала своё дело. В лице помытчика больше не было пугающей болезненной серости.

Княжна осторожно подсела к нему и ласково убрала со лба потные пряди. Нелюб глубоко вздохнул, точно потревоженный во сне ребёнок, но его дыхание снова сделалось размеренным и спокойным.

— Вот это, — указала знахарка на стоявшую рядом склянку с мутной жидкостью, — будешь давать до зари. А этим, — её скрюченный палец ткнул в сторону горшка, накрытого ветошью, — смазывай рану. Да не бойся, что дурного могло случиться, уже всё случилось. Дале полегче будет.

Мстислава встала и поклонилась до самой земли, касаясь пальцами пола.

— Благослови тебя Великая Пряха, госпожа, — твёрдо вымолвила девушка.

Некоторое время старуха смотрела на Мстишу, словно борясь с желанием что-то сказать, но потом еле слышно пробурчала себе под нос:

— И то верно, любовь ни зги не видит.

Воробьиха ушла, и первое время Мстислава сидела подле Нелюба. Но он крепко и мирно спал, поэтому девушка решила заняться насущными делами. Нужно было постирать и высушить единственную рубаху помытчика, и княжна отправилась во двор. Она нашла старое рассохшееся корыто и как умела принялась отмывать пропитанную грязью и кровью сорочку. За этим занятием её и застал неожиданно появившийся мальчишка.

Мстиша испугалась его внезапного появления, но, кажется, паренёк боялся ещё сильнее. Он прижимал к груди пузатый пестерь и опасливо озирался на избу.

— Вот, — он положил свою ношу к ногам девушки, — прими покорно, хворому на доброе здоровьечко.

Мстислава непонимающе нахмурилась, но мальчишка, сверкнув любопытными и круглыми от страха глазами, попятился и дал дёру.

Заглянув в кузовок, княжна нашла в нём яйца, крынку с молоком, хлеб и другую снедь. Неужели Воробьихиных рук дело? Мстиша не знала, что и думать, но это подношение оказалось как нельзя кстати.

Остаток дня княжна провела за заботами. Дрова закончились, и ей пришлось рубить новые самой. Едва не оставшись без пальца, она сочла более разумным отправиться в лес за хворостом. Намаявшись, Мстиша попыталась пожарить яичню, но та сгорела, а девушка умудрилась обжечься, ухватившись за раскалённую сковороду. Зато чистая рубаха Нелюба сохла на печи.

Сморенная непривычными хлопотами, Мстислава пригрелась и задремала возле лежанки. Она проснулась от неясного тревожащего ощущения, и открыв веки, уперлась в пристальный взгляд ореховых очей. Невольная волна облегчения прокатилась от затылка к спине. Хотя глаза Нелюба и были по-прежнему воспалёнными, в них не осталось и следа от того чужака, что так испугал княжну.

Зазимец продолжал смотреть на Мстишу, и на его губах забрезжила улыбка.

— Ты такая красивая, — сипло проговорил Нелюб.

Несколько мгновений Мстислава изумлённо глядела на него, хлопая ресницами, а потом, не удержавшись, прыснула.

— Бедный! Ты ко всему прочему ещё и рассудком тронулся!

Помытчик улыбнулся в полную силу.

— Нелюб! — Она хотела обнять его, но, боясь разбередить рану, позволила себе лишь прикоснуться к руке. — Как ты меня напугал!

— Видно, недостаточно, — пробормотал зазимец. — Разве я не сказал, чтобы ты уходила?

Мстиша отняла ладонь и, в тревоге изогнув брови, пытливо посмотрела ему в глаза.

— А разве я могла оставить тебя? Окровавленного, в беспамятстве?

— Я мог причинить тебе вред, — серьёзно возразил Нелюб.

Княжна всем телом вжалась в тёплую печь, чтобы прогнать заструившийся по рукам и ногам холодок.

— Ты не мог, — помотала она головой, но слова вышли зыбкими. У Мстиславы не получалось забытьтогоего взгляда,тогоголоса. — Что произошло, Нелюб? — тихо спросила она, не уверенная в том, что на самом деле хочет знать правду. — Что с тобой стряслось?

Зазимец опустил глаза. Он молчал, и Мстиша решила, что не дождётся ответа, когда услышала глухой голос:

— Я не хочу тебе врать, но и правды сказать не могу. Но в другой раз… — Он поднял взгляд на Мстиславу. — Впрочем, другого раза не будет.

Нахмурившись, Нелюб выдохнул и сухо сглотнул. Мстиша дрожащими руками потянулась к приготовленной чашке с водой. Она попыталась помочь помытчику напиться, но он не позволил ей.

— Я сам.

Морщась, Нелюб приподнялся на локтях, усаживаясь. Плащ соскользнул, и Мстиша заметила, что кровавый след на боку затянулся. Теперь, когда зазимец был в сознании, смотреть на его обнажённую грудь стало неловко, и, спохватившись, княжна подала помытчику высохшую рубаху.

Пока Нелюб пил, Мстислава не отрываясь глядела, как двигались потрескавшиеся губы. Закончив, он вытер выступившую испарину.

— Спасибо. — Мстиша попробовала улыбнуться, но уста дрогнули, и она потупила взор. — Спасибо тебе за всё.

Нелюб потянулся к щеке девушки и невесомо коснулся её костяшками пальцев. Мстислава вскинула на помытчика полный надежды взор, готовая прильнуть к его руке, но Нелюб сразу отвёл её, будто делал нечто предосудительное.

Ей хотелось уцепиться хотя бы за такую малость, но он не позволил и этого.

— Поздно. Будем ложиться.

Не дожидаясь ответа княжны, Нелюб снова опустился на лежанку и, натянув на плечи плащ, отвернулся к печи.

Мстиша почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она поднялась и опрометью кинулась к двери. На пороге княжна заставила себя остановиться и проговорить через плечо, чтобы Нелюб не волновался:

— Я сейчас.

Девушка выскочила в холодный пустой двор. Хотелось завыть, точно собаке. Вместо того, чтобы сблизить, хворь Нелюба лишь отдалила их. Чем больше Мстиша переступала через себя, чем больше отдавала, тем холоднее делался Нелюб, тем дальше отодвигался он от неё. Она не понимала, что происходило с ним и с ней самой. Мстислава лишь знала, что зазимец изменил её, заставил сделаться иной, но она не была нужна ему даже такой.

15. Зазимье.

Когда поутру Мстиша проснулась, постель Нелюба внизу пустовала. В испуге выскочив на улицу, она наткнулась на него, задумчиво сидящего на покосившемся крыльце.

— Зачем ты встал?

— Не тревожься. Я же сказал, на мне всё заживает как на… — он осёкся и неловко опустил взгляд на сцепленные в замок руки. — Быстро заживает. — Нелюб помолчал и добавил: — Будь готова, не сегодня-завтра приедет Хорт.

— Что? — Девушка не поверила собственным ушам.

— Я отправил Бердяя в город с берестой.

— Так ты знаешь, что он вернулся? — только и смогла ответить княжна.

Нелюб кивнул. Мстиша рассеянно опустилась рядом. Всё походило на сон: странное исчезновение и появление Нелюба, его скрытность, вернувшийся ястреб, скорая развязка их путешествия и Ратмир, с которым ей со дня на день предстояло, наконец, увидеться.

Повисло молчание. Вот так. Завтра всё закончится.

— Нелюб, — позвала Мстиша, и вдруг ей вспомнилось ощущение падения в тёмную холодную воду. — Давай сбежим.

Она смотрела на него, чтобы не пропустить ни малейшего изменения в лице. Мстислава не боялась. Всё, что можно было потерять, уже было потеряно.

Помытчик медленно поднял на неё глаза. Болезненная краснота исчезла, и в свете хмурого осеннего утра в медовой радужке проступала привычная прозелень. Несколько бесконечных мгновений он изучал её лицо, точно стараясь запомнить, и Мстише не нужно было другого ответа. Брови Нелюба изогнулись, и она опустила взгляд, чтобы не увидеть, как на его лице появится сострадание.

— Говорят, что домашняя дума в дорогу не годится, — послышался мягкий, слишком мягкий голос, каким разговаривают с хворым ребёнком. — Но и обратное верно. Дорожная дума не придётся ко двору дома, а близость между спутниками обманчива. Скоро ты снова очутишься в княжеском тереме, и прошедшее покажется шуткой. Мстиша, — он впервые назвал её по имени, и сердце бешено скакнуло, — ты можешь не ехать туда. Ты можешь повернуть в Медынь.

Мстислава в отчаянии вздёрнула на Нелюба голову. Он не понимал!

— Я не хочу в Медынь! Я хочу остаться с тобой!

Зазимец нахмурился и качнул головой.

— С вахлаком?

— Прекрати! — воскликнула Мстиша, стискивая зубы. — Прекрати называть себя так!

— Но ведь это правда, — пожал он плечами. — Ты настолько ненавидишь своего жениха, что готова на всё, лишь бы не выходить за него.

— Дело не в нём, а в тебе! — яростно оборвала помытчика Мстислава. — Я хочу быть с тобой!

Нелюб скрестил руки на груди.

— Совсем недавно ты хотела быть с другим. — Его взгляд сделался колючим, а из голоса исчезла снисходительно-ласковая мягкость. — Не нужно принимать на веру всякую нашедшую на тебя блажь. Ты ничего обо мне не знаешь.

Мстислава некоторое время смотрела на жёстко сжатые губы, на собравшуюся меж угольными бровями складку. Хотелось опровергнуть его слова, но она не могла. Нелюб говорил правду: Мстиша знала Сновида с самого детства и думала, что хочет провести с ним жизнь. И какие-то несколько седмиц изменили всё.

Но это ничего не значило, если бы чувства Мстиславы оказались взаимными.

— Я просто недостаточно хороша для тебя, — догадалась она.

Нелюб изумлённо вскинул голову.

— Ты? Для меня?

Девушка горько рассмеялась.

— Разве не ты говорил, что я — избалованная, надменная, печалящаяся только о себе, слабая и… и… — Она захлебнулась воздухом.

Кажется, первым порывом Нелюба было прикоснуться к ней, но он остановил себя, отведя уже протянутые к её плечам руки, словно опомнившись.

— А ещё ты смелая и честная, искренняя и решительная, — с грустной улыбкой проговорил зазимец. — И уж точно не слабая.

— Только это ничего не меняет, — прошептала Мстиша, не отрывая взгляда от его очей.

Нелюб поднял с земли камушек и, прищурившись, запустил его в сторону леса, не ответив.

— Твоя невеста, — осенило Мстишу. — Ты… ты любишь её? — с трудом выговорила княжна.

Почему всё это время она удивлялась тому, что Нелюб оставался равнодушен к ней, зная, что в Зазимье его ждёт другая? Не всем ведь быть такими ветреными и непостоянными, как Мстиславе, успевшей позабыть о Сновиде за считанные дни.

Она видела, как дрогнула жилка на виске помытчика, как качнулись чёрные ресницы, как чуть заметно шевельнулись губы.

— Любишь? — еле слышно повторила Мстислава, загодя зная ответ и жадно ему внимая, зачем-то норовя провернуть уже вонзённый в сердце нож.

И, словно потакая её больному желанию, Нелюб посмотрел Мстише прямо в глаза и тихо, но твёрдо проговорил:

— Да. Да, люблю.

Перед очами зарябило, а может, пошёл колючий первый снег, и княжна зажмурилась. Она снова распахнула веки и вскочила.

— Мстиша! — услышала девушка у себя за спиной.

Она не стала останавливаться. Что ещё Нелюб мог сказать ей? Что изменить?

Мстиславе некуда было бежать, и она ринулась в старую поветь. Слишком много противоречивых мыслей толпилось в её голове, слишком много чувств рвало душу на части. Если то, что Мстиша испытывала к Нелюбу, было лишь прихотью заскучавшей княжны, отчего так саднило сердце?

Она не знала, сколько времени просидела в чулане. Когда Мстиша вышла, Нелюб уже не пытался с ней заговорить. Девушка же старалась не смотреть на помытчика, но то и дело чувствовала на себе его взгляд, и это мучило только сильнее.

День прошёл как в тумане, но ночь оказалась ещё хуже. Мстиша не могла уснуть зная, что, должно быть, проводит рядом с Нелюбом последние часы. Она без конца перебирала в уме всё, что случилось с ними, каждую собственную ошибку, каждое прегрешение, каждое своё слово, что отвратило от неё зазимца. Княжна прислушивалась к дыханию Нелюба, и только остатки гордости удерживали её от того, чтобы кинуться к нему. Любил он её или нет, но Нелюб был мужчиной. И стиснув зубы и дрожа всем телом от нашедшего на неё безумия, Мстислава заставила себя отвернуться к стене.

Ей удалось уснуть лишь под утро. Княжну разбудили непривычные звуки во дворе. Раскрыв глаза, Мстиша поняла, что Нелюба нет, а с улицы доносятся голоса и фырканье лошадей.

Мстислава резко села. Сердце билось так, что стало больно дышать, что казалось, ещё чуть-чуть, и, проломив грудину, оно выскочит наружу. Голоса стихли, и послышались шаги. Сжавшись в комок, девушка сомкнула вспотевшие ладони. На безымянном пальце издевательски блеснуло кольцо Ратмира.

Дверь скрипнула, и вскинув в тревоге голову, Мстислава встретилась глазами с Нелюбом. По телу прокатилась тёплая волна облегчения, но оно было недолговечным. В очах помытчика отражалась странная смесь сожаления и решимости.

Хотелось забиться в угол, спрятаться с головой, упереться руками и ногами. Но она была дочерью князя Всеслава. Она пережила эту мучительную ночь, значит, переживёт и всё остальное.

Нелюб мягко, точно ловец, боящийся вспугнуть дичь, подошёл к ней, и где-то на задворках сознания Мстиша подивилась тому, что рана больше не беспокоила его. Она смотрела зазимцу в глаза, принуждая себя забыть всё, что случилось с ними в дороге. Вспоминая, кто была она и кем оставался Нелюб. Надевая на себя ледяную броню. Там во дворе ждал Хорт, и Мстислава не могла позволить, чтобы в её доспехе нашлось хотя бы одно слабое место.

Мстиша сама не поняла, как выпрямилась, а подбородок привычно взмыл вверх. Но Нелюб заметил перемену в ней, и уголок его губ тронула горькая усмешка. Что ж, он получил, что хотел.

Помытчик поклонился, принимая игру.

— Воевода прибыл, княжна. Он отвезёт тебя в столицу, и вскоре ты окажешься в тепле и безопасности, а все невзгоды останутся позади.

Не ощущая собственного тела, Мстиша спустилась.

Вот и всё.

Он смотрел на неё, словно в первую их встречу, чуть насмешливо и как на чужую. Горло перехватило, и Мстислава сделала шаг к двери, прерывая ненужную пытку, когда Нелюб заслонил ей путь, и следующее, что почувствовала княжна, было тепло его груди и охмеляющий, кружащий голову запах. Объятия Нелюба оказались такими сильными, что Мстиша испугалась, как бы его рана снова не открылась.

— Прости меня, прости за всё, — прошептали горячие губы в её макушку.

Не давая девушке времени отозваться или обнять себя в ответ, Нелюб разжал руки, отступая к порогу. Мстише почудилось, что кто-то толкнул её с обрыва, и она в одиночестве повисла над холодной чёрной бездной. Нелюб, белый как полотно, не глядя на Мстиславу отворил перед ней дверь.

Ничего не видя, Мстиша шагнула, лишь удивившись наступившей тишине, ведь каждая частичка тела надрывно кричала, заставляя вернуться туда, где было единственно правильное её место — в руках Нелюба. Казалось, она осталась там, подле его горячей груди и яростно — никто бы и не догадался по спокойному лицу — колотящегося сердца. А пустая, лишённая жизни оболочка продолжала шагать навстречу стоявшему посреди двора Хорту.

Княжна безотчётно подметила, как расширились от удивления прищуренные глаза воеводы, как он на миг застыл, точно не веря тому, что видит. Разве он не знал, что Мстислава будет наряжена служанкой? Или нынче её одежды походили и вовсе на нищенские обноски? Но пристальный взор лишь мельком пробежал по стану девушки, вновь вернувшись к лицу. Теперь в серых очах читалось… беспокойство?

Взгляд Хорта словно в поисках объяснений быстро скользнул за спину Мстише, на Нелюба. Девушка остановилась напротив воеводы и, справившись с мимолётным замешательством, он почтительно поклонился.

— Слава богам, ты жива и здорова, княжна. — Как ни странно, его голос звучал вполне искренне. — Позволь отвезти тебя к князю.

Мстислава слабо кивнула и опёрлась о подставленное предплечье Хорта, только теперь понимая, как нуждалась в поддержке. Воевода бережно усадил Мстишу в воз, который сопровождало ещё несколько вершников. Он осторожно укрыл её ноги шубой, а на плечи накинул подбитый мехом плащ. Девушка с благодарностью укуталась в тяжёлые складки, и на миг ей показалось, будто она слышит призрак ставшего родным запаха дождя и скошенной травы.

Хорт коротко кивнул Нелюбу, и Мстиша повернулась. Помытчик стоял возле крыльца, провожая глазами тронувшийся поезд, и его неутомимые руки безжизненно повисли вдоль тела.

Мстислава накинула на голову куколь и закрыла веки.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Привычный поток жизни, о возвращении которого княжна когда-то так мечтала, подхватил её, но едва ли принёс счастье. Она оказалась в руках обезумевших от радости служанок, и лишь глядя на их болезненный восторг Мстиша поняла, как жестоко поступила с ними. Из всех девушек о подмене знала одна Векша, и можно было вообразить весь ужас, что они испытали, когда вскрылась правда. Но чернавки заверили, что в Зазимье обхождение с ними было самым добрым. Всех их по очереди допросил, а после отпустил Хорт. Кроме Векши, которая так и не вернулась в гостевые палаты, где жили остальные служанки. Воевода лишь заверил, что девушка в безопасности.

Конечно, никто из них не смел спрашивать Мстиславу о произошедшем. Княжна тут же была отведена в купальню, где услужливые руки омыли каждую пядь её тела, и Мстиша лишь по молчаливым, но выразительным взорам могла догадываться о том, что думали чернавки, глядя на грязь, синяки и царапины их некогда белокожей и безупречной госпожи.

Умасленную и переодетую в шелка Мстиславу, наконец, отвели в опочивальню. Проваливаясь в мягкую тёплую перину, о которой княжна так часто вспоминала дорогой, она думала только о том, что отдала бы что угодно, лишь бы оказаться снова в мокрых, холодных обносках на жёсткой земле. Лишь бы подле Нелюба.

На утро Мстиша удивила служанок ранним пробуждением. Следовало подготовиться к предстоящей встрече с Ратмиром, и первым порывом Мстиславы было велеть разубрать себя так, чтобы княжич мигом лишился дара речи. Разглядывая себя в небольшое медное зеркало, Мстиша горько усмехнулась. Давно ли она сама удивлялась тому, как от тревог похорошела Векша? Что ж, судьба явно воздавала за её чёрствость, потому что на похудевшем и осунувшемся Мстишином лице ещё красивее, чем прежде, сияли голубые глаза, ещё ярче, чем прежде алели пухлые губы. И пусть одежда нынче сидела на Мстиславе чуть свободнее, её тело оставалось нежным и белым. Нет. Во всём мире был лишь один человек, которому Медынская княжна могла не прийтись по сердцу, и его она больше никогда не увидит.

Но, помешкав, Мстиша раздумала наряжаться. Она велела заплести ей косу и надеть скромную верхницу. Брови чернавок лишь удивлённо взмыли вверх, когда княжна отказалась от усерязей и ожерелий. Мстиславе хватало кольца на пальце, и оно одно давило, точно тяжёлое ярмо.

Она не станет украшаться ради него.

Мстише не терпелось покончить с довлевшим бременем. Ей хотелось, наконец, встретить своего будущего мужа и сказать ему в лицо всё, что было у неё на сердце, не тая ничего, не скрывая ни единого чувства. Кто знает, может, в припадке ярости он разорвёт свою невесту на клочки. Что ж, тогда её наружность будет соответствовать тому, что творилось в глубинах души.

Утро тянулось бесконечно долго, и Мстислава уже собиралась отправить за Хортом, когда раздался стук в дверь, и на пороге появился сам воевода. Выслав всех служанок — единственной, кому она доверяла, была Векша, а обращать внимания на приличия после того, как Мстиша проскиталась столько дней в обществе Нелюба, казалось лишним, — княжна учтиво ответила на поклон и впустила его в покои.

Хорт выглядел более собранным, нежели накануне. Его холодный взор быстро обежал княжну с ног до головы. Он держался вежливо, но настороженно.

— Я виновата перед тобой, воевода, — прямо начала Мстиша, и Хорт не успел спрятать удивление в расширившихся на миг глазах. — Но мои люди тут ни при чём. Векша лишь исполняла приказ. Где она?

Кажется, Хорт оказался застигнут врасплох её вопросом. Неужели он полагал, что ей настолько безразлична судьба собственной служанки?

— Прошу, не тревожься, княжна. Я почёл за верное уберечь девушку от возможных домыслов и кривотолков. Нынче она находится в моей усадьбе, под опекой сестры.

Мстиша нахмурилась, пристально вглядываясь в лицо зазимца. Что-то в том, как тщательно он подбирал каждое слово, как сухо при всём немалом значении они звучали, вызывало подозрения. Он оставил Векшу при себе. Но зачем?

Должно быть, заметив отражение этих мыслей на лице Мстиславы, Хорт добавил:

— Она в целости и сохранности. Поверь, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы твоя служанка оставалась в безопасности. Весть о твоём прибытии в Зазимье растрогала её до слёз, и Векша ждёт встречи с тобой.

Что ж, голос Хорта звучал искренне, и Мстиша кивнула. Она разберётся с этим позже. От сердца отлегло, и можно было переходить к главному.

— Я хочу видеть своего жениха.

Воевода прочистил горло и быстро облизнул губы.

— Именно он и отправил меня к тебе, княжна. Позволь передать его послание. — Хорт вежливо показал на кресло, предлагая Мстише садиться. Ей не нравилось, куда шло дело, тем не менее, девушка подчинилась. — С тех пор, как ты выказала нежелание ехать в Зазимье, у княжича было время, чтобы поразмыслить, и вот, к чему он пришёл.

Мстиша поёрзала на месте, не сводя с Хорта взгляда. Тот откашлялся и продолжил, кажется, принуждая себя посмотреть девушке в глаза:

— Княжич Ратмир предлагает тебе отозвать помолвку. При этом, — поспешил добавить Хорт, видя изумлённое замешательство Мстиславы, — князь Любомир не отказывается от своего обещания поддержать Медынь перед вражеской угрозой. Княжич лишь предлагает не скреплять военный союз столь противным тебе браком.

Мстиша была так сильно поражена услышанным, что не могла подобрать нужных слов. Она ждала чего угодно, — упрёков, мести, злобы — но не благородства. Мстислава успела не только смириться с навязанным замужеством. После произошедшего с Нелюбом она ждала его. Предвкушала. И теперь Ратмир просто сдавался?

Малодушный трус! Мстиша настолько оскорбила оборотня, что он испугался сам сказать ей о своём решении, прислав вместо себя слугу?

Она хотела усмехнуться лишь в душе, но судя по застывшему лицу Хорта, сделала это вслух.

Нет уж. Нынче ей не привыкать быть отвергнутой. Коли желает разорвать сговор, пусть найдёт в себе смелость отказать, глядя в очи.

Княжна поднялась.

— Отведи меня к жениху, Хорт Хотеславич.

Губы воеводы приоткрылись, словно он желал возразить, но что-то в Мстишиных глазах заставило его передумать.

— Я доложу ему, — сдаваясь, поклонился Хорт и вышел, чтобы вскоре вернуться — бледным и взволнованным. — Прошу, княжна. Твой жених ждёт.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Воевода привёз её в детинец скрытно, через потайной ход. Мстишу поселили в лучшие палаты, но ни князь, ни княгиня не вышли встретить невестку. Никто не знал, как вести себя с ней теперь, и Ратмир не придумал ничего лучше, чем просто отправить её восвояси.

Половицы жалобно постанывали под ногами, пока они шли по бесконечным переходам княжеского терема. Здесь по-своему приятно пахло — влажным песком и смолой— но совсем не так, как дома. Они остановились у двери, которую сторожил мрачный гридин. Узнав Хорта, он отступил в сторону, окидывая Мстишу подозрительным взором.

Коротко постучав, Хорт отворил дверь, пропуская княжну вперёд.

Перебарывая смятение, Мстислава смело вошла внутрь, заставляя себя держаться вольнее, нежели она чувствовала на самом деле. Решительные шаги тут же потонули в ворсистой медвежьей шкуре, устилавшей пол. Вопреки ожиданиям, покои оказались совсем небольшими. Стол, постель, стены, где висели охотничьи рога, сухая сосновая ветвь-присада и окно, изукрашенное цветной слюдой. Он стоял лицом к нему, сложив руки за спиной, но Мстиша не могла ошибиться.

Пусть нынче его одежда была иной, она узнала бы эту стать из тысячи. Едва не споткнувшись, Мстислава замерла. Она не заметила протянутой руки Хорта.

Княжич повернулся.

— Оставь нас, воевода, — коротко велел он Хорту, и тот, кинув быстрый тревожный взгляд на княжну, подчинился.

— Что это значит? — не своим голосом выговорила Мстиша, беспомощно озираясь по сторонам. Но в покое не было никого, кроме них двоих.

Куда только девались потёртые порты и стоптанные опорки? Нынче на нём как влитые сидели вышитая серебром свита и сафьяновые сапоги. Смоляные пряди, расчёсанные заботливой рукой, увивали голову послушными волнами, на груди блестела тяжёлая гривна.

Понимание медленно, по капле просачивалось в сознание, а вместе с ним изумление, возмущение и гнев.

Нелюб молчал, точно давая ей окончательно догадаться.

— Так Ратмир, — растерянно начала Мстиша, ненавидя свой дрожащий голос, — это… — Она зажмурилась, собирая расползающиеся мысли. — Лжец! — злобно прошипела княжна и сделала два порывистых шага к зазимцу.

Стиснув руки в кулаки, она одёрнула себя в сажени от него. Нет. Мстиша не ударит Нелюба, и вовсе не потому, что он когда-то ей запретил. Она сдержит себя, потому что иначе будет только хуже, потому что от её крутого нрава случались только одни беды.

Нелюб не сдвинулся с места, глядя на княжну с разъяряющей смиренностью. Казалось, ударь его сейчас Мстислава, он так и останется стоять — непоколебимый и всепрощающий.

Мстиша в бешенстве топнула ногой и зарычала, быстро отступая в противоположную сторону.

— Как ты посмел! Как ты посмел так обойтись со мной? — закричала она в исступлении. — Я верила тебе! Я думала, ты — лучший из всех, кого я встречала! Я полюбила тебя!

Брови зазимца дрогнули, а по лицу пробежала короткая судорога, и сердце Мстиши торжествующе ёкнуло. Даже ледяную глыбу можно было пробить при должном упорстве.

— Я не обманывал тебя, — тихо проговорил он хриплым голосом.

— Что?! — яростно воскликнула Мстиша, в считанные мгновения оказываясь так близко к Нелюбу, что тот изумлённо распахнул ресницы. — Ты врал во всём! Даже имя у тебя и то поддельное!

По лицу княжича скользнула бледная тень улыбки.

— Нет. Матушка и правда назвала меня Нелюбом. Надеялась отпугнуть злых духов, — добавил он тише.

— Сказал мне, что ты — княжеский помытчик!

— Но это тоже правда, — без особенной надежды разубедить её, возразил Нелюб. — Я на самом деле добываю отцу ловчих птиц.

— Ненавижу! — точно не слыша его оправданий, выкрикнула Мстислава. — Ты не просто врал мне, но ещё и мучил! Зная, что я всё равно стану твоей женой! Зная обо мне всё! — Княжна с отчаянием уронила лицо в ладони.

— Позволь мне объясниться, — попросил Нелюб, осторожно прикасаясь к её плечу, но Мстиша не поднимая головы неприязненно скинула его руку.

Нелюб терпеливо выдохнул и покорно отступил на шаг.

— Я не предполагал, что так выйдет. Я не собирался мучить тебя или врать, клянусь. Когда я узнал, что ты задумала сбежать с боярином, — Мстислава отвела одну руку от лица, недоверчиво глядя на княжича сквозь пальцы другой, — да, мне было известно об этом с самого начала через зазимских лазутчиков, — кивнул он. — Когда я узнал, первым желанием было поймать вас с поличным. Опозорить. Заставить чувствовать тот же стыд, что ощутил я, когда узнал, что моя невеста предпочла другого.

Мстиша обняла себя руками и, поджав губы, смотрела на него исподлобья.

— Сначала должен был ехать один Хорт. Но потом я понял, что… — он неловко усмехнулся, отводя взгляд в сторону, — понял, что хочу увидеть тебя хоть раз. Не зря же я столько лет жил в ожидании, не зря столько слышал про Медынскую княжну, прекраснейшую из дев, веря и не веря, что когда-то она станет моей. Я полагал, стоит тебе появиться в моей жизни, и ты чудесным образом изменишь её. Мне и в голову не приходило, что ты можешь хотеть другой судьбы, любить другого мужчину. Я придумал тебя и не мог допустить, что ты окажешься иной.

Нелюб мотнул головой, понимая, что забылся и начал рассуждать вслух.

— Когда он не пришёл за тобой… Когда ты отказалась возвращаться домой и попросила о помощи… Не стану лукавить, я испытал мстительное торжество. Мне хотелось проучить тебя. Заставить хлебнуть свою горькую чашу. Так я стал твоим проводником в Зазимье.

— Почему ты сразу не сказал мне правды? — потрясённо спросила Мстиша. — Ведьу меня всё равно не оставалось бы выбора, кроме как отправиться с тобой.

Нелюб устало пожал плечами.

— Предвкушал, как ты поразишься, когда после всего я встречу тебя в истинном обличье.

— И ты смел обвинятьменя, — княжна сузила глаза и ткнула себе в грудь маленьким розовым пальцем, — в том, что я забавлялась? Чтояиграла с тобой? — Её высокие брови сошлись над переносицей, тонкие ноздри затрепетали.

Княжич тряхнул волосами.

— Я поступил низко и могу оправдаться лишь тем, что у меня не вышло долго злорадствовать. То, как ты убивалась по своему боярину… Мне стало жаль тебя. А потом… Дни и ночи, что мы проводили плечом к плечу, постепенно заставляли меня думать о тебе иначе, и всё начало меняться помимо моей воли.

— Ты должен был сказать правду!

— Признаться, что я — тот, кого ты ненавидела больше всего на свете? — Он поднял на Мстиславу полный горечи взор.

Мстиша затрясла головой.

— Я бы перестала ненавидеть. Ведь я узнала тебя… Узнала, какой ты, — прошептала она. — Но ты продолжал обманывать. Даже тогда, когда я открылась тебе…

В горле встали слёзы, мешавшие говорить, а глаза предательски зарезало. Мстислава сморгнула, и только теперь поняла. Его невеста была сама она. Значит… Значит, Нелюб... то есть Ратмир… Значит…

— Но ведь ты любишь меня? — изумлённо проговорила девушка, и тёплое зеленоватое золото глаз Ратмира заставило сердце забиться скачками.

— Да. Люблю. Поэтому и отпускаю.

— Что? — выдохнула княжна.

Голова закружилась, перед глазами полетели белые мушки.

— Я не хотел, чтобы ты узнала. Думал, обрадуешься известию Хорта и в тот же день сбежишь. Но, видно, от судьбы не уйдёшь. Ты с самого начала была права и ныне свободна от клятвы и от нашей помолвки. Потому что я — чудовище. Урод, каких не должна носить земля. Потому что я — оборотень.

16. Оборотень.

— Я родился тщедушным и болезненным, и мне пророчили скорую смерть. Да ведь я уже рассказывал тебе, — слабо улыбнулся Ратмир Мстише, которая сидела теперь на лавке, не сводя с жениха напряжённого взгляда. — Но моя мать не из тех, кто безропотно сдаётся на милость богов. В княжестве и окрестных землях не осталось ни одного лекаря или волхва, которому бы она не показала своего больного сына. Знахари поили меня молоком, кипячённым с лягушками, и обвешивали наузами. Лечцы купали в озёрном иле и окуривали жупелом. Рудомёты полосовали кожу стрекалами и пускали кровь. Не осталось ни единого зелья, ни одной притирки, ни воречья, которого бы мама не испробовала, чтобы побороть хворь. Но всё было напрасно. От первого сквозняка меня снова сваливала огневица, и матушка просиживала надо мной бессонные ночи. Думаю, что и выживал-то я лишь благодаря её воле.

На миг в окно заглянуло солнце, и по лицу княжича пробежало несколько быстрых изумрудно-алых отблесков.

— В тот, последний раз ничего не помогало. Все проверенные способы оказались бессильны, и не проходившая лихоманка сжирала меня заживо. Тогда мать решилась на крайнее средство. Она велела послать за колдуном, про которого ходила самая дурная молва. Говорили, будто ему триста лет, что сердце его чернее дёгтя, что он оборачивается вороном и может наслать мор на целый город. К нему не решались ходить в открытую, потому что знали: он берётся за самые отчаянные и тёмные дела. Он мог помочь напустить порчу или приворожить холодную красавицу, проклясть род до седьмого колена и отравить колодец. Он не гнушался ничем, для него не существовало добра и зла. Именно к такому человеку обратилась за помощью моя мать, дошедшая в своём исступлении до последней черты. Ей было всё равно, какой ценой. Главное — сохранить жизнь родимого дитя, и цель оправдывала любые средства.

Ратмир замолчал и на миг опустил взгляд себе под ноги, перебирая пальцами в воздухе, точно пытаясь нащупать невидимый предмет. Заминка позволила Мстише выдохнуть и облизнуть пересохшие губы.

— Шуляку — так звали колдуна — хватило одного взгляда, чтобы без обиняков, которыми говорили с княгиней прочие, сообщить ей, что я не жилец. Но, в отличие от остальных, он знал способ отогнать от меня смерть. Шуляк пообещал матери, что, забрав жизнь у волка, вдохнёт её в тело слабого мальчишки. Звериная кровь поможет ему выздороветь, но, когда придёт время, она проснётся в нём, и княжич сделается оборотнем. В уплату за свои труды Шуляк потребовал у княгини клятву: как только её младший сын войдёт в лета и станет обращаться, она должна будет отдать его на семь зим во служение колдуну.

Выбор был прост, и нетрудно догадаться, что решила моя мать. Сколько бы отец ни возмущался, он сдался увещеваниям и не стал её отговаривать. В конце концов, князь тоже любил сына. Ряд заключили, и Шуляк привёл в исполнение свою часть. Мать же спряла шерсть с принесённого в жертву моей жизни волка и соткала рубашку, которую я отныне должен был носить, чтобы обращаться.

Ратмир горько усмехнулся, и Мстислава невольно поёжилась.

— Даже самому сострадательному человеку не под силу до конца понять и почувствовать, что испытывает другое существо. Кто сможет винить мать в том, что она хотела жизни для своего ребёнка? В детстве я не перекидывался, но каждое полнолуние со мной происходило что-то непонятное и страшное. Меня сваливала лихорадка, тело ломило, поднимался жар, и я погружался в умопомрачение, слышал волчий вой и странный, требовательный зов. Сначала этот зов казался далёким, но годы шли, и он становился всё отчётливей и неодолимей, пока, наконец…

Ратмир осёкся, а остекленевшие глаза несколько мгновений смотрели в пустоту.

— Пока, наконец, я в первый раз не обернулся, — прерывисто выдохнув, шёпотом докончил княжич. — Мама пыталась уберечь меня. Кажется, она до последнего надеялась, что я всё-таки останусь человеком. — Губы Ратмира судорожно искривились. — Стараясь оградить сына от тяжёлой правды, она ничего не говорила, поэтому, когда всё случилось… — Он опять замолчал, силясь подобрать слова. — Назвать это неожиданностью? Трудно описать тот ужас, что я почувствовал, когда мои кости начали ломаться, а внутренности — выворачиваться наизнанку. Когда я ощутил, как разум, мой собственный разум ускользает, а его место занимает кто-то свирепый и чужой. Я решил, что умираю, и, в общем, оказался прав. Ратша — маленький, невинный мальчик — умер в тот вечер.

Ратмир замолчал, словно забыв о присутствии Мстиславы, и когда она пошевелилась, княжич вздрогнул всем телом. Он быстро и без узнавания посмотрел на Мстишу, и ей показалось, что в его глазах стояли слёзы.

Но Ратмир тотчас отвёл взгляд и тряхнул головой, приходя в себя.

— Только после этого мама рассказала правду о происходящем со мной каждую луну. И ни единожды потом я думал, что, возможно, ей просто стоило дать мне умереть. Не вмешиваться в дела богов и не считать в безумной гордыне, будто те допустили досадную ошибку. Да что там говорить, как бы мама ни пыталась спрятать от меня свои сокровенные думы, я и сам порой замечал отражение той же мысли в её глазах.

Однако сделанного не воротишь, и, пусть её сын и превратился в чудовище, он жил.

— Не говори так! — не выдержала Мстислава, и Ратмир посмотрел на неё. Очи княжича были тёмными и блестящими, словно его вновь лихорадило.

— Это правда, Мстиша, — тихо и твёрдо выговорил Ратмир. — Ты ведь и сама знаешь. Ты видела.

Непроизнесённые слова застыли на губах княжны. Она и вправду видела. Рассказ Ратмира объяснял и его странное исчезновение, и непонятную болезнь, и тот страшный, нечеловеческий взгляд. Мстислава не заметила, как по позвоночнику пробежала зябкая дрожь.

— В ту ночь… — несмело начала она, и Ратмир кивнул, поняв с полуслова.

Мстиша сморгнула и потёрла ладонью об ладонь, согревая похолодевшие пальцы.

— Что произошло? — ломким шёпотом спросила она.

— Я не помню. — Голос княжича прозвучал сухо и отчуждённо.

— Не помнишь? — изумлённо повторила Мстислава.

— Когда это подступает… Когда я слышу зов и начинаю превращаться, ещё некоторое время я остаюсь человеком даже в волчьем обличье. Но это человеческое быстро исчезает, как бы яростно я ни пытался воспротивиться. Моё усилие тщетно, точно я пробую удержать воду в пальцах, и меня поглощает тёмная пучина. Её хватка так крепка, что, вернувшись в людское тело, на малый срок я всё ещё остаюсь волком и способен причинить вред тому, кому не посчастливилось оказаться рядом. Ты могла пострадать.

— И ты совсем не помнишь… — растерянно начала княжна, но Ратмир перебил:

— Нет, но знаю — то, что происходило в моём чёрном беспамятстве, было ужасно. Порой воспоминания остаются, и тогда они похожи на обрывки болезненного сна. В иной раз я не помню совсем ничего. Я не впервые пришёл в себя в грязи и крови. Иногда кровь принадлежит мне. Иногда — она чужая.

Стиснув руками лавку, Мстиша поморщилась и отвернулась в сторону, но Ратмир порывисто подошёл и присел на одно колено перед девушкой.

— Я могу не помнить, но я знаю,знаю, что делал страшные вещи. — Его слова сыпались ей под ноги хриплой дробью. — В уплату за жизнь мать, сама того не ведя, продала мою свободу. Каждую луну я теряю собственную волю и становлюсь зверем. Вот истинное лицо твоего жениха, Мстиша. Вот за какого человека ты хочешь выйти замуж.

Мстислава робко подняла ресницы и взглянула на Ратмира. Он смотрел жадно. Янтарные очи лихорадочно обшаривали её лицо, словно пытаясь проникнуть в разум и сердце, словно пробуя разгадать чувства, стоявшие за искажёнными страхом и милосердием чертами девушки.

Чего он желал больше? Чтобы Мстислава испугалась и прогнала его, или чтобы несмотря на жуткую правду, осталась верна своим словам? Разве мог он ждать от неё, в два счёта забывшей о Сновиде, постоянства и преданности?

Мстиша протянула руку, презирая себя за то, что не может сдержать дрожи, и коснулась лица княжича. Ратмир не отпрянул, но его зрачки расширились, а дыхание замерло. Мстислава осторожно провела пальцем по рубцу.

— Это случилось, когда ты был в волчьем облике?

Ратмир невесомо кивнул, так, чтобы не сбросить её ладони со своей щеки.

— Родителям пришлось сдержать обещание и отправить меня к Шуляку. Я служил колдуну, и, кажется, тот находил особенное удовольствие в том, что княжий сын корчевал ему росчисти, пахал землю, добывал дичь и стряпал. Он воспитывал меня так, как считал нужным, заставляя обуздывать человеческий нрав, чтобы уметь укрощать волка внутри. Шуляк твердил, что я должен стать сильным, и завёл обычай стравливать меня с волками. Я был тогда ещё прибылой, совсем зелёный.

— Изувер, — ужаснулась Мстиша. Она бессознательно продолжила ласкать Ратмира, и на миг он прикрыл глаза, но тут же снова распахнул их, точно не разрешая себе поддаться её нежности.

— Не знаю, — покачал головой княжич. — Меня, любимого сына, который не слышал в жизни грубого слова и не видел жестокости, Шуляк бранил и колотил батогом, но он же научил меня всему, что я умею. Я ни разу не слышал от колдуна похвалы, но благодаря его науке я нигде не пропаду. Он выставлял меня босиком на мороз за малейшую провинность, но он же поведал мне пути и повадки животных и сделал лес моим домом. Шуляк мог не кормить меня неделю, но он показал, как ловить рыбу и плести корзины. Он никогда не любил меня, но он научил ценить любовь.

— И ты жил с ним вдали от семьи и друзей? — с сочувствием спросила Мстислава.

— Иногда он посылал меня в город с поручениями, а раз в год я мог побывать дома, так что людей я видел. Когда шла моя третья зима у Шуляка, он взял себе ученицу из одной из ближних весей. Сначала я обрадовался — девочка была чуть младше меня, и я надеялся найти в ней товарища, но скоро стало ясно, что она предпочитала изводитькняжонкаи смеяться, когда Шуляк срывал на мне злобу. Так что я привык к одиночеству. Если, конечно, можно назвать одиночеством сожительство с чудовищем под одной шкурой.

Мстиша вздохнула и покачала головой.

— Но почему ты решил предупредить меня? Ведь, не попытайся я убежать со Сновидом, мы бы уже были женаты?

Княжич отвёл взгляд.

— Пока ты оставалась далёкой и незнакомой, я мог вообразить тебя любой. Принимающей меня таким, какой я есть. Слепо следующей собственной судьбе и воле родителей. Но узнав тебя, твою свободолюбивую и отважную природу, а, самое главное, твою неприязнь ко мне…

Мстиша хотела возразить, но Ратмир не дал ей, положив руку поверх её ладони.

— Ты ненавидела оборотня, и твоё чувство было справедливым. Я и сам его ненавижу. Я понял, что не хочу принуждать тебя. Я не хочу получить твоё сердце обманом.

Мстиша замерла. Дышать стало нечем.

— Оно и так уже принадлежит тебе.

Тело Ратмира одеревенело. Он прищурился, всё ещё держа её руку в своей.

— Подумай. Подумай, Мстиша, ведь пути назад не будет. Ни для тебя, ни для меня. Если ты уйдёшь, я пойму. Я первый скажу, что это — верный поступок.

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

Ратмир усмехнулся, покачав головой. Он бережно взял её ладонь в обе свои руки и, поднеся к губам, поцеловал. По коже от затылка до самых пят пронеслась тёплая волна мурашек.

— Больше всего на свете я хочу, чтобы ты осталась. Но последнего, кого тебе стоит слушать, это оборотня.

Княжна внимательно посмотрела в его глаза. Мстиша не кривила душой, когда сказала Ратмиру, что он был лучшим человеком, которого она знала. И поверить, что он, пусть на короткое время, превращался в чудовище, казалось невозможно. Даже в тот миг, когда в теле Ратмира всё ещё бурлили остатки колдовства, когда волк не до конца отпустил его, он продолжал заботиться о ней. Борясь со зверем, Ратмир пытался заставить её уйти и не подвергать себя опасности. Мог ли этот человек в самом деле причинить кому-то зло? Так ли страшны были его деяния?

А если и страшны, меняло ли это Мстишино отношение к нему? Что бы Ратмир ни совершал, он лишь исполнял чужую волю, не имея сил и средств сопротивляться волшбе. Такова была цена за его жизнь, что когда-то, не спрашиваясь, отдала княгиня.

Могла ли Мстислава принять Ратмира таким? Если нет, то лучшего мгновения признать правду не представится. И благородство княжича, который давал ей возможность отказаться от свадьбы, лишь усложняло и без того трудный выбор.

Стоило только произнести короткоенет, и тогда… Тогда Мстиша больше никогда не испугается его неожиданному исчезновению и не упадёт без памяти, когда Ратмир появится перед ней, чужой и окровавленный. Она не станет бояться каждого полнолуния и с тревогой вглядываться в чёрное небо, отсчитывая про себя, сколько им ещё осталось безмятежных дней и ночей.

Но… Тогда Мстиша никогда больше не увидит зелёные сполохи в медовых глазах, не почувствует прикосновения сильных рук, для которых не было ничего невозможного, не услышит низкого грудного голоса, обещающего надёжность и спокойствие, не вдохнёт родного запаха. Ей больше никогда не очутиться в крепких объятиях , не замереть от горячего биения в груди под щекой.

Разум говорил, что нужно бежать, но разве когда-то Мстиша прислушивалась к нему? Её сердце кричало громче и сильнее.

— Я хочу остаться с тобой, кем бы ты ни был, — твёрдо выговорила она, глядя в очи Ратмира. — Я люблю тебя таким, какой ты есть.

Но, вопреки ожиданиям, Мстислава не увидела на лице княжича облегчения. Он продолжал пристально смотреть на неё, и девушка знала, что слова не убедили его.

— Нелюб, — позвала Мстиша и тут же поправилась: — Ратмир, — произнесла она негромко, пробуя каждую букву на вкус. Совсем недавно Мстислава ненавидела это имя, казавшееся грубым и злым, но теперь ей нравилась его короткая резкость, его законченность и скупая строгость. — Не сомневайся во мне. — Она сжала пальцы Ратмира, что продолжали бережно держать её ладонь.

— Я не сомневаюсь в твоей искренности. Ты веришь в то, что говоришь. Но ты сама до конца не понимаешь, какая жизнь ждёт тебя со мной. С таким, как я.

— Наша жизнь не будет одним только мёдом, но я хочу быть с тобой. Помогать тебе. Быть опорой, когда потребуется.

Мстислава протянула свободную руку и погладила Ратмира по волосам. Великая Пряха, как давно она мечтала об этом! Её движения были поначалу робкими, но княжич прикрыл глаза, и осмелев, Мстиша пропустила пальцы сквозь густые блестящие пряди, любуясь переливами света в вороных волнах.

Но миг блаженства был недолгим. С тихим стоном сожаления Ратмир разомкнул веки и осторожно отстранил от себя Мстишину руку.

— У тебя будет время. Пока идут приготовления к свадьбе, знай: ты вольна отказаться. Я пойму, даже если ты решишь отозвать помолвку ночью накануне. Никто не посмеет тебя осудить.

Мстислава коротко улыбнулась сквозь раздражение. Он не верил ей, и виновата в этом была лишь сама Мстиша. Что ж, значит, не оставалось ничего иного, как день за днём доказывать свою преданность не словами, а делом.

— Вот и добро, — кивнула она. — А теперь я хочу поклониться князю и княгине.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Желание Мстиши было выполнено, и она наконец познакомилась с будущими свёкром и свекровью. Княжне приходилось только гадать, как Ратмир успокоил родителей, потому что она оказалась принята гораздо благосклоннее, чем могла на то рассчитывать. Конечно, Мстислава превзошла саму себя в любезности, но она чувствовала, что здесь не обошлось без помощи её жениха.

Князь Любомир — высокий, кряжистый, видный — напомнил Мстиславе собственного отца властным открытым взглядом и величественной статью. Прожитые года припорошили серебром смоляные пряди, но поступь князя сохраняла молодецкую бодрость. Княжна поняла, что её красота не осталась незамеченной, и в прищуренных, окружённых разбегающимися лучиками морщин глазах просквозило поощрение. Судя по тому, что зазимский правитель велел Мстише называть себя батюшкой, он остался доволен будущей снохой, ведь во всяком случае та оказалась обходительна и хороша собой. Но Мстиславе никогда не составляло труда околдовать мужчину. Гораздо сложнее было расположить к себе мать Ратмира.

Княгиня Радонега, как и следовало ожидать, глядела на невестку с бо́льшим недоверием. Её светло-карие, почти ястребиные глаза ни на миг не покидали Мстишиного лица, и девушка не могла не замечать пристального, пробирающего до костей взора. Но и Мстислава была не лыком шита и, быстро справившись с первым волнением, пустила в ход своё обаяние. Она ничего не скрывала, и раз уж Ратмир, зная всю её подноготную, не попрекал Мстишу, то его матери и подавно не к чему было придираться.

И хотя обе стороны, кажется, остались удовлетворены друг другом, Мстислава вздохнула с искренним облегчением, когда появившийся пригласить к трапезе слуга положил конец их беседе.

С этого дня началась подготовка к свадьбе, которую решили править на первые зазимки. У князя накопилось порядочно поручений, и Ратмир почти не бывал дома. Прежде всего требовалось выследить и изловить разбойников, и княжич вместе с Хортом и дружиной пропадал в лесах. Они поймали всю шайку, но чубатому с парой приспешников удалось уйти, и Ратмир остался недоволен, пообещав, что после свадьбы перероет весь бор, но найдёт душегубов.

Шла вторая седмица пребывания Мстиславы в Зазимье, и за этот срок она видела жениха лишь несколько раз, да и то мельком. Мстиша дала себе зарок закончить обещанный Небесной Пряхе рушник до свадьбы и работала даже при лучине. Был уже вечер, и от усталости узоры расплывались перед глазами. Внезапно раздался короткий стук. Княжна с удивлением прислушалась. Через несколько мгновений звук повторился, и Мстислава, отложив пяльцы, подошла к окну. Открыв створку, она настороженно выглянула в тёмный двор, и вдруг сердце подпрыгнуло от нечаянной радости. Внизу стоял Ратмир, и даже осенние сумерки не могли скрыть озарявшую его лицо улыбку.

Княжич весело махнул Мстиславе рукой и, отбросив не пригодившийся камешек, быстро принялся карабкаться по росшей рядом с теремом липе. Проворно взобравшись наверх, Ратмир перепрыгнул с ветки на деревянный венец, и не успела Мстиша подумать о том, что окно слишком мало, как зазимец уже ловко протиснулся внутрь.

Мстислава отступила в сторону, любуясь женихом, пока тот поправлял сбившуюся одежду. Она никак не могла привыкнуть видеть на нём вытканную серебром свиту вместо потрёпанных дорожных одеяний. Впрочем, Мстиша знала, что под изумрудным аксамитом пряталась неизменная шерстяная рубаха.

Она едва ли ожидала такого внезапного появления от обычно сдержанного и степенного Ратмира. И видеть его здесь, в девичьей горнице, было волнительно. Мстислава не боялась ни пересудов, ни того, что Ратмир позволит себе вольность — все вольности обычно оставались на совести Мстиши, — но дыхание сбилось, а к лицу прилила краска.

— Здравствуй, Мстишенька, — не скрывая радости, но негромко, чтобы не услышали слуги, выговорил княжич, обращая на невесту сияющие очи.

Ещё разгорячённый движением, он, кажется, заставил себя остановиться и задержать протянутые к девушке руки. Но Мстислава слишком соскучилась, чтобы терпеть, и без раздумий порхнула к княжичу. Прильнув к груди Ратмира, она улыбнулась, наслаждаясь его оторопью. Несколько мгновений зазимец мешкал, прежде чем, наконец, заключил невесту в крепкие объятия. Послышался шумный выдох, и Мстиша в блаженстве закрыла глаза, впитывая заставивший подкоситься колени запах.

— Стосковалась я по тебе, — прошептала княжна, сама удивляясь тому, что ныне могла свободно говорить ему о своих чувствах. Что не было нужды таиться и ощущать себя отвергнутой. Ей до конца не верилось в их счастье.

— А уж я-то как стосковался, — ответил Ратмир в Мстишины волосы, и его низкий голос, полный невысказанных обещаний и томления, пробрал до мурашек.

Руки княжича медленно скользили по её плечам и спине, точно ему хотелось обойти и запомнить каждый их изгиб, каждую ямку и округлость. Из сдержанных прикосновения Ратмира постепенно становились всё более смелыми, и сердце Мстиши затрепетало в мучительном млении. В груди разлилось тепло, а по рукам и ногам побежала дрожь. Но ладонь Ратмира замерла, и Мстислава почувствовала, как судорожно сжались его пальцы. Нахмурившись, княжна открыла глаза и подняла голову.

Ратмир оказался так близко, что губы Мстиши почти коснулись его подбородка. Он смотрел ей в очи, и зелёные искры мерцали, словно крупинки золота в тёмной реке. Обнажённый взгляд, полный боли, сдерживаемой страсти, отчаяния, желания, надежды, всего, что Ратмир так долго прятал от Мстиславы, ударил наотмашь. Ей стало нечем дышать от счастья и ужаса. Только теперь Мстиша поняла, что за непроницаемым, всегда спокойным лицом Нелюба скрывалось бушующее море, и ей сделалось радостно и страшно. От нежности защемило сердце, но она не могла не воспользоваться тем, что Ратмир приоткрыл свою броню, не могла упустить миг слабости. Руки Мстиши, покоящиеся на груди княжича, обвились вокруг его стана. Она приподнялась на носочках и прикоснулась губами к щеке жениха.

Мстислава почувствовала лёгкий рокот, прошедший по телу княжича, когда он сдавленно выдохнул.

— Что ты со мной делаешь, — не то с усмешкой, не то с упрёком простонал Ратмир. Он не шевелился, и, приняв его неподвижность как приглашение продолжать, Мстиша оплела одной рукой шею княжича, запуская вторую в кудри.

— И это говоришь мнеты, — прошептала она, ощущая его неровное тёплое дыхание на своей коже, —ты?

Ратмир рассмеялся и, неожиданно вывернувшись из-под Мстишиных рук, отступил обратно к окну. Княжна, миг назад полагавшая, что зазимец пребывает полностью в плену её чар, удивлённо приоткрыла рот, раздосадовано находя под пальцами лишь пустоту.

Мстислава обиженно хмыкнула и сложила руки на груди. Тряхнув волосами, Ратмир, по-прежнему улыбаясь, подошёл к невесте и взял её ладони в свои.

— Прости меня, — примирительно сказал он, слегка наклоняя голову, чтобы поймать старательно отводимый княжной взор. — Но я не мог не увидеть тебя.

Мстислава сжалилась и посмотрела на Ратмира. Сколько она ни крепилась, сдержать улыбку не вышло, и княжич облегчённо выдохнул. Но его уловка удалась, и воздух между ними больше не казался разреженным и сухим.

— Тебе нравится меня мучить, — укоризненно заметила Мстислава, но её негодование было напускным. Взгляд Ратмира, в котором на краткое мгновение отразились его истинные чувства, теперь хранился у неё в груди драгоценным изумрудом. Как бы отстранённо ни вёл себя Ратмир, она всегда сможет заглянуть в сокровищницу разума и вспомнить. — Как жить, вечно держа себя в узде? Вечно окорачивая собственные желания?

Светлая улыбка княжича потускнела. Он выпустил Мстишины руки.

— Я не умею иначе. Когда часть жизни ты не принадлежишь себе, не можешь управлять ни порывами души, ни побуждениями тела, когда сознаёшь, что способен навредить людям, что на время превращаешься в дикого зверя… — Ратмир горько усмехнулся и мотнул головой. — Я не имею права дать волю чувствам, потому что цена оплошности может оказаться слишком высокой.

Мстислава смотрела на княжича, досадливо кусая губы. Зачем она только попрекнула его? Теперь от игривого оживления Ратмира не осталось и следа.

— Это больно? — тихо спросила княжна, памятуя страшный вечер.

Ратмир поднял на Мстишу недоумённый взгляд, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что она имеет в виду. Княжич неопределённо повёл плечом, надеясь уйти от ответа.

— Я слышала твой крик, — прибавила Мстислава, внутренне съёживаясь от воспоминания.

Глядя под ноги, Ратмир рассеянно провёл рукой по лбу.

— Да, — наконец нехотя признал он. — Я привык следить за луной и чувствую приближение обращения, и всё равно каждый раз оно подступает неожиданно. Жестокая, неумолимая сила начинает рвать изнутри, кромсать кости и жилы. Волк просыпается и прогрызает себе путь наружу. — Княжич сухо сглотнул, не отрывая расширившегося и вместе с тем невидящего взора от пола, точно там разворачивалось описываемое им зрелище. — Когда-то мама сказала, будто превращение чем-то похоже на муку рождения.

Мстиша лихорадочно вздохнула, и Ратмир поднял на неё быстрый беспокойный взгляд.

— Не тревожься обо мне, — попросил он. — Я говорю не для того, чтобы вызвать твою жалость. Её я недостоин. Просто тебе лучше знать, чтобы понимать. Чтобы не пугаться понапрасну.

— Недостоин жалости? — размежая слипшиеся губы, спросила Мстиша.

— Я рад этой боли, — спокойно ответил княжич, снова опустив глаза. — Рад, что она есть. Боль — наказание за то, что я творю. За то, кто я такой.

— Но ты не виноват, — возразила Мстислава, — тебе не в чем упрекнуть себя…

— Я мог бы избавить мир от чудовища. Смириться с судьбой, что спряла мне Богиня.

— Не говори так! Я хочу помочь тебе, — жарко промолвила Мстислава, и Ратмир улыбнулся.

— Мне будет легче от того, что ты ждёшь меня. Что, несмотря ни на что, остаёшься рядом.

Княжич снова подошёл к Мстиславе и взял за руку. Некоторое время он держал её в своей ладони, рассматривая, как когда-то на постоялом дворе.

— Я до сих пор не верю, что ты осталась. Нынче мы возвращались в город, а я всё гадал, увижу ли свет в твоём окошке. Будет ли теплиться твоя лучина, или, опамятовавшись, ты окажешься уже на полдороге в Медынь.

— Вот, значит, что ты обо мне думаешь? — нахмурилась Мстиша, отвечая Ратмиру его же словами.

Поглаживая пальцы Мстиславы там, где их касался серебряный обод кольца, княжич недоверчиво покачал головой.

— Не понимаю, за что мне выпало такое счастье. Чем я заслужил тебя.

У Мстиши пересохло в горле. Ратмир поднял на неё взгляд, а потом протянул руку и осторожно погладил щёку княжны тыльной стороной пальцев. Медленным и выверенным, точно у лозоходца, почувствовавшего близость подземной жилы движением он приблизил своё лицо к её. Ратмир оказался почти вплотную к Мстише, так что она ощутила жар, исходивший от его кожи. На миг княжич замер, и Мстислава уже смирилась с тем, что сейчас он снова отстранится, когда зазимец отрывисто вдохнул, словно готовясь прыгнуть в воду, и прикоснулся к её устам.

Однажды — Мстиша только надела понёву и стала казаться самой себе очень взрослой, — она пробралась в отцовскую медушу и одним махом выпила полкружки лучшего ставленого мёду. Тело обмякло и сделалось безвольным, голова закружилась, ослабшие ноги едва держали её. Именно так Мстислава почувствовала себя нынче и, будто догадавшись, Ратмир обхватил девушку за пояс, прижав к груди.

Нет, куда там полкружки. Это была целая бочка самого душистого, самого крепкого, самого хмельного мёда, в которую Мстислава свалилась целиком. Запах Ратмира, круживший ей прежде голову — озёрной бодрящей свежести, лесного костра, утреннего морозного воздуха — усиленный стократ, окутал и одурманил. Губы княжича, обветренные и сухие, оказались горячими и мягкими. Они двигались мучительно медленно, пробуя уста Мстиши, словно изысканный напиток, который можно цедить лишь крошечными глотками. Так, словно на это у них с Мстиславой была вся жизнь.

Ошеломлённая вначале, Мстиша, опомнившись, ответила Ратмиру, вложив в поцелуй всю ярость, всё отчаяние и горечь. Она целовала его жадно и зло, наказывая за дни и ночи мучительного разочарования, за холодность и трусость. За то, что он, будто смок, ревниво оберегающий древний клад, посмел скрыть от неё свою любовь.

Мстиша слышала, как бешено застучало сердце Ратмира, когда она спутала все его расчёты. Княжна чувствовала, как мелко дрожат руки зазимца, и знала, что он прилагает все силы, чтобы сладить с ними и что у него ничего не получается. Мстислава знала, что выбила почву из-под его ног и торжествовала, ощущая, что, не сумев совладать со своими чувствами, княжич хочет и не может отступить.

Близость Ратмира, его запах, чёрный шёлк волос и тепло кожи под пальцами, а самое главное, власть над ним, которая невидимым потоком вливалась в неё, распирая грудь, опьянила княжну. Более не подчиняясь мыслям, тело двигалось по наитию, и Мстиша не заметила, в какой миг её язык коснулся губ княжича, а потом, не встречая препятствий, проник дальше. Отбросив все попытки сопротивляться её напору, Ратмир ответил Мстише, принимая её правила, сплетаясь с ней своим языком, прижимая к себе с граничащей с грубостью силой. Его левая рука скользнула под край отороченного соболем опашеня и медленно двинулась вверх.

Чаша весов колыхнулась, и в мгновение ока Мстислава уже не владела положением. Страсть Ратмира, с которой она самонадеянно попыталась играть, подхватила её мощным вихрем и закружила как былинку, как глупого зорника, подлетевшего слишком близко к огню. Бросившись в это море очертя голову, Мстиша очутилась на невыносимом пределе, и волны чувств, нахлёстывающие со всех сторон, потопили бы её, если бы не Ратмир. Он разорвал поцелуй и, прислонившись к Мстиславе покрывшимся испариной лбом, тяжело дышал, глядя на девушку из-под сведённых в болезненном изгибе бровей. Рука княжича застыла на её рёбрах, и опамятовавшись, Мстиша поняла, что задыхается. Щёки горели, а пальцы намертво сомкнулись на свите Ратмира.

Княжич судорожно улыбнулся, но глаза его были тёмными и блестящими, как патока.

— Скоро ты станешь моей, а я — твоим, — сбивчиво прошептал Ратмир, сглатывая. — Он с видимым трудом отстранился от девушки и провёл нетвёрдыми пальцами по губам, точно удивляясь тому, что они сейчас творили. — Скоро нам не придётся больше разлучаться, и у нас будет всё время мира.

Он медленно попятился к окну, не спуская бдительного взгляда с Мстиши, не то боясь, что она снова кинется к нему, не то не доверяя собственной выдержке. У самого окна его уста дрогнули и, широко улыбнувшись, Ратмир в два шага достиг Мстиши и, крепко прижав к её груди, быстро поцеловал.

— Покойной ночи, моя родная.

Мстислава тихонько засмеялась, и княжич, не переставая улыбаться, проворно скрылся в окне. Подойдя на непослушных ногах к ставням, девушка выглянула во двор. Ратмир спрыгнул с дерева и обернулся. Махнув рукой, он исчез в ночной мгле.

Глубоко вздохнув, Мстиша закрыла створку и прислонилась спиной к простенку. Она никогда ещё не была так счастлива.

17. Свадьба.

Накануне свадьбы пошёл снег, и Мстиша обрадовалась хорошему знаку. Во всём году не было времени тягостнее, чем долгие седмицы черностопа, когда над лысыми пожнями и смёрзшимися комьями земли мрачно колыхались нагие костяки деревьев.

Белые крупинки падали на крышу терема с тихим шуршанием, и Мстислава, вышедшая вдохнуть чистого морозного воздуха на гульбище, зябко куталась в пушистый меховой воротник. Несмотря на то, что за весь полный предпраздничной суеты день княжна едва ли на несколько мгновений оставалась в одиночестве, ей было тоскливо и страшно. Больше всего хотелось оказаться в объятиях Ратмира, от одной мысли о которых сладко замирало сердце, но теперь жениху и невесте можно было увидеться только на свадьбе.

Завтра. Уже завтра.

Подумать только, настоящая свадьба. Конечно, соблюсти все обычаи не удастся: с ней не было подруг, а, значит, не с кем будет справить девичник. У неё не было матери, значит, некому будет дать последние наставления. Но князь и княгиня явно хотели уважить невестку, и с самого утра в поварне дым стоял коромыслом, а челядь сбивалась с ног в нескончаемых хлопотах.

Зато Мстиша, наконец, сумела отбить у Хорта Векшу. Воевода долго сопротивлялся и с большой неохотой согласился привезти девушку в терем, и Мстислава не знала, гневаться ли на него или радоваться за Векшу, потому что намерения Хорта становились вполне ясны.

Воссоединение прошло в смехе и слезах.

— Простишь ли меня? — спросила княжна, прижимая к своей груди худенькие руки чернавки, и та кивнула, рдея и утирая мокрые ресницы.

Как и полагалось в канун свадьбы, первым делом Радонега прислала за Мстишей печь каравай. В большой стряпущей избе княгиня собрала ближних боярынь с дочерями и девушек-прислужниц, и с весёлыми песнями все сообща принялись за дело. Пушистую пшеничную муку просеяли в огромные ночвы, смазанные мёдом, чтобы молодым жилось сладко. Женщины дружно запели:

Благослови, матерь-Пряха,

Каравай месить!

Ладо, ладо,

Яровой месить!

Мстише вручили чарку водки и велели влить в тесто — для радости и веселья, объяснила улыбавшаяся Радонега. Княгиня зорко следила, чтобы всё делалось «как праматери завещали», и тесто творить велела непременно ладонью, а не кулаком, да обязательно посолонь.

Когда над дежой набрякла пухлая шапка, принялись катать каравай. Векша опоясала его затейливой косой из теста, а верхушку девушки украсили птичками, звёздами, солнцем и месяцем, припевая:

Да валю, валю, каравай ли,

Да и с правой руки на левую,

Да на золоты пальцы,

На серебряны персты.

Да подуй, подуй ветер,

Да со чистого поля,

Да со широкого раздолья.

А у нашей светлицы

Хороши все девицы.

Хорошо каравай лепят,

Хорошо снаряжают,

Да маслом поливают,

Да сыром посыпают.

Переложив каравай на лопату, девушки передали его старшей боярыне, которая ловко скинула хлеб в печь, а потом заставила остальных подпрыгнуть, чтобы каравай как следует поднялся.

Мстиша улыбнулась, вспоминая весёлые песни и смех. Ей нравилась Радонега. Она, как когда-то Гостемила, старалась сделать всё, чтобы промеж них установился лад, и на сей раз Мстислава ничего не испортит. Как и с Гостемилой, их с княгиней роднила любовь к одному и тому же мужчине, но нынче Мстиша знала, каких ошибок стоит остерегаться.

Девушка вздохнула и, стянув края любимой камчатой шубки, тревожно посмотрела на небо. Снег считался доброй приметой и сулил счастье молодым, но на душе было неспокойно. Она обвела рассеянным взглядом раздетую берёзовую рощицу. Розовеющие стволики сиротливо жались к стене закутанных в глухие зелёные покровы елей, точно нищенки к боярскому тыну. Где-то в глубине сердца копошился червячок сомнения, и Мстиша не понимала, что с ним делать. Был ли это обычный страх невесты перед новым витком жизни, или дело было в том, кем являлся её жених?

— Вот ты где, госпожа! — раздался позади Мстиславы полный облегчения голос Векши. — А я уж с ног сбилась, потеряли мы тебя. Пожалуй в мыльню, княжна. Пора.

Мстислава знала, что должна была сопротивляться девушкам, что повели её в баню под звон печных заслонок и жалобные причитания. Что вода, набранная в трёх колодцах, должна была смывать её горькие слёзы, которыми бы она провожала свою волю и девичью скруту. Что следовало отбиваться, когда Векша принялась расплетать её косу. Но своё Мстиша выплакала ещё в Медыни, а что до косы, то она не могла дождаться мига, когда её расплетёт сам Ратмир.

Впрочем, она получила от него привет. В обмен на отправленную ему свадебную рубашку, сшитую и украшенную Мстишиными руками, что Ратмир должен был по обычаю надеть в их первое утро, княжич прислал серебряный поднос с банными дарами. На нём лежал брусок заморского, цвета топлёных сливок мыла, веник из чабреца и полыни, перевязанный шёлковой лентой, и деревянный гребень. Мстиславе хватило одного взгляда, чтобы узнать руку, испещрившую ясеневую гладь листьями папоротника, и на душе сразу стало теплее. Она знала, что, вырезая затейливые узоры, Ратмир думал о ней, и когда деревянные зубцы коснулись распущенных волос, Мстише показалось, будто сам княжич гладит её, успокаивая перед завтрашним днём.

Когда-то Мстислава предвкушала свадьбу, мечтая блеснуть красотой, ослепить мужчин и заставить бесноваться в бесплодной зависти женщин. Она заранее смаковала поток людского внимания, что наполнил бы её силой и заставил бы глаза блестеть, точно самоцветы. Но нынче Мстише хотелось лишь поскорее пройти обряд и стать женой Ратмира. Хотелось миновать кажущиеся теперь ненужными условности и остаться наедине с ним. Со своим суженым. Со своим мужем. И быть уверенной, что ничто уже не сможет помешать их счастью.

И долго ещё Мстислава не могла уснуть, мечась по подушкам и прислушиваясь к ветру, зловеще перебиравшему верхушки дальнего леса. Настырные и непрошеные, приходили воспоминания о Сновиде, его смехе и объятиях, жарких словах и обещаниях. Вставал перед очами образ Ратмира, страшного и незнакомого, падающего на колени и на глазах обрастающего серой, топорщащейся во все стороны шерстью. Рассыпавшиеся по перине волосы душили, не давая вырваться из муторной дремоты, и даже мысль о том, что наутро Мстиша встанет бледная и осунувшаяся, против обыкновения не помогала уснуть.

Мстислава забылась лишь на заре, и когда её разбудили, княжне показалось, что она едва успела смежить ресницы. Но после бесконечной, мучительной ночи день помчался вперёд, точно лихая тройка.

Княгиня, сама пришедшая поднимать невестку, настояла на том, чтобы Мстиша съела толокняного киселя. «А то ведь до ночи маковой росинки не перепадёт», — предупредила она.

После умывания и умасливания Векша заплела княжне последнюю девичью косу. Радонега сама опоясала Мстиславу заговоренной от порчи ниткой, сверху надели две тончайших рубахи, одну как полагается, а другую — на левую сторону. Затем Мстишу облачили в расшитую золотом и жемчугом верхницу, унизали ожерельями и запястьями. Всё это время княгиня вполголоса приговаривала:

— На воду синизна, на платье белизна, на Мстиславу Всеславовну — красота. На весь мир сухота: на двоежёных и троежёных, на чёрных и черемных, на голых и богатых. Пусть Мстиславу весь мир восхваляет, через руки хватает, у места сажает, за столы дубовые, за скатерти шелковые, за хлебы, за сытни! Своему суженому Мстислава пусть будет свету белого белее, схожего солнца милее и краснее!

Когда наряд был закончен, девушки накинули на княжну покрывало и, помолясь Пресветлой Пряхе, Мстишу повели на посад.

Здесь всё уже было готово к приезду жениха, ночевавшему не в детинце, а в усадьбе Хорта. На столе, покрытом браной скатертью, красовались кушанья, которым предстояло покуда остаться нетронутыми. В середине, обёрнутый вышитым Мстиславой рушником, возвышался румяный каравай. Тут же были выложены сыры и перепеча. Одна боярыня держала серебряное блюдо с гребнем, мёдом и душистым маслом, а другая — осыпальную мису с хмелем, овсом и ячменём, промеж которых лежали кусочки серебра, отрезы драгоценных тканей и соболиные меха.

Мстишу усадили на огромную медвежью шубу, и оставалось лишь ждать.

От волнения и смеси запахов — чужого пота, хмеля, пирогов, жареного мяса, пряных трав, дыма — начала кружиться голова. Парча и объярь сжимали грудь, монисты давили, точно камни, а плат, мешавший видеть, хотелось изорвать на мелкие клочки.

Но княжич словно чувствовал нетерпение своей невесты, и совсем скоро через открытые настежь двери в горницу донёсся звон свадебных колокольчиков. Раздались смех и весёлые голоса, и Мстиша судорожно выдохнула, разобрав среди них Хорта. Послышался топот множества ног и шорох отряхиваемых от снега одежд. Девушки запели входящим в чертог гостям:

На пяту двери да открывалися,

Да на крюках двери отстоялися,

Да заходили добры людишки,

Да к невесте заручёной,

Да ко княгине да первобрачной,

Золото с золотом свивались,

Да жемчуг с жемчугом сокатались!

Прежде чем позволить Ратмиру сесть рядом с Мстишей, боярышни заставили Хорта выкупить место, и воевода высыпал на хохочущих девиц ворох приготовленных платков и лент. Наконец, Ратмир опустился возле невесты. Мстислава не могла видеть, но почувствовала, как чуть просела лавка под тяжестью его тела, и ощутила успокаивающий запах морозной свежести и чистоты. Княжич незаметно пожал Мстише кончики пальцев, и она благодарно ответила ему.

Девушки и боярыни сняли с Мстиславы покрывало и, натянув его между нею и Ратмиром, принялись расплетать косу.

Расплетись, коса русая,

Расплетись по единому волосу,

Схороню я волю великую,

Я во тёмные глубокие погребы.

Тут подумаю умом своим, разумом,

Тут-то ей не место, не местечко,

Забусеет отволье великое!

Одновременно за занавесью другаябоярыня перебирала гребнем кудри Ратмира. Когда с расчёсыванием было покончено и волосы княжны буйными волнами рассыпались по её спине, служанки надели на Мстишино чело жемчужную поднизь и зелёный венок, сплетённый из барвинка и рябиновых кистей. Головы жениха и невесты сблизили через полог, и старшая боярыня-сваха приставила к ним зеркало, позволяя впервые посмотреть друг на друга.

Мстислава вздрогнула, увидев в отражении сначала своё бледное, испуганное лицо. Она ещё никогда не была так красива, и, переведя взор на Ратмира, Мстиша получила тому подтверждение. Он смотрел на невесту с неприкрытым обожанием, а глаза его искрились. Они улыбнулись друг другу, и боярыня тут же убрала зеркало и снова накрыла Мстиславу.

Хорт стал резать сыры и перепечу и передавать их младшему дружке. Пока тот разносил лакомства, сваха осыпала гостей из мисы, а те с шутками и хохотом ловили среди зерна серебро и мех. Едва пригубили чарки, как настала пора отправляться в Святую Рощу, где князь должен был соединить молодых перед богами.

Мстишу усадили в повозку, Ратмир со своими людьми поехал верхами. К Зимнему Дубу дозволялось подойти только жениху с невестой и сопровождавшим их Хорту и Векше. Женщины, остававшиеся ждать у границы леса, помогли княжне сойти и, сняв покрывало, вручили её руку Ратмиру. Должно быть, Мстислава успела замёрзнуть, потому что пальцы жениха показались ей обжигающе горячими. Ратмир чуть заметно улыбнулся и повёл невесту к заветному дубу. Позади, неся рушник и каравай, следовали Хорт с Векшей.

Тропа, змеившаяся по ковру багровых, припорошённых первым снегом листьев, чуть забирала в гору, и совсем скоро Мстише стало жарко под спудом накинутых заботливой рукой свахи мехов. Всю дорогу от детинца поезжане горланили весёлые, разнузданные песни, не возбранявшиеся лишь на свадьбах, и наступившее безмолвие казалось ещё более торжественным. Роща, вход в которую являлся уделом избранных, была величественнее и богаче княжеской гридницы. Они вступали в чертог богов, и шероховатые стволы, уходившие далеко ввысь, были его могучими столпами, огромные, обросшие бархатным мхом валуны — стражниками, а низкое, серое небо — шёлковой подволокой.

В тишине слышался лишь шорох замёрзших листьев под ногами и тонкий перестук жемчужин в Мстишином очелье. Ратмир шёл уверенно, словно был здесь не первый раз.

Тропинка завернула и теперь бежала прямиком к подножию великанского дерева. Жёсткие, ржавые листья дуба вызывающе рдели посреди скорбной голой рощи, и Мстислава не сразу заметила человека, стоящего под ним.

Князь Любомир, облачённый в алое корзно, меха и золото, ждал их возле каменной плиты, где стояли кувшин и чаша. Хорт вышел вперёд и, низко поклонившись, водрузил каравай рядом. Не поднимая головы, он отступил обратно за спины молодых. Векша подала князю рушник.

Любомир неторопливо набрал в кувшин воды из источника, тихо журчавшего у корней дуба, и наполнил чашу.

— Дети мои, — начал он, — вы пришли в святилище богов, чтобы связать свои жизни. Чтобы соединиться подобно тому, как соединены Небесный Отец и Великая Мать, небо и земля, день и ночь, солнце и луна. Готовы ли вы принести свои клятвы здесь, в заповедном месте, перед Священным Дубом?

Он выжидающе посмотрел на Мстишу и Ратмира, и те ответили:

— Да.

Любомир кивнул и продолжил:

— Мстислава, дочь Всеслава, хочешь ли ты этого мужа?

Мстиша перевела взор с князя на его сына. Ратмир смотрел спокойно, точно был готов принять её любой ответ.

— Хочу, — твёрдо ответила девушка.

Любомир удовлетворённо кивнул и повернулся к княжичу.

— Ратмир, сын Любомира, хочешь ли ты эту деву?

— Хочу, — не раздумывая, согласился тот.

— Клянётесь ли вы разделить друг с другом любую судьбу, добрую и худую? — Дождавшись их одновременного «да», князь снова кивнул. — Клянётесь ли идти рука об руку через невзгоды и радости? — Мстислава и Ратмир снова ответили согласием. — Клянётесь ли оставаться верными друг другу в болезни и здравии?

Получив последнее «да», князь закрыл глаза.

— Да будет так. Подайте ваши руки.

Мстиша и Ратмир подчинились. Любомир достал из ножен короткий клинок. Мстислава вздрогнула, когда холодная сталь коснулась внутренней стороны её запястья. Не успела она испугаться, как на молочно-белой коже проступила россыпь багряных бисеринок. Через миг на руке княжича тоже заалела тонкая полоса. Князь подставил чашу, дождавшись, пока туда упадут несколько капель. Затем, держа руки молодых над караваем, Любомир связал их белым рушником так, чтобы кровь смешалась.

Удовлетворившись, князь поднял чашу над головой.

— Беру в видоки небо и землю, воду и железо, самих Небесного Отца и Великую Матерь и двух смертных и нарекаю вас мужем и женой. Возьми же, княжич, свою наречённую и трижды обведи посолонь вкруг Священного Дуба, чтобы ваши клятвы стали так же крепки и нерушимы, как его корни.

Ратмир обхватил пальцы Мстиши и коротко сжал их, чтобы подбодрить оцепеневшую девушку, прежде чем повиноваться князю и пуститься вокруг исполинского дерева. Когда они окончили все три круга, Любомир дал им отпить из чаши, в которой была растворена их кровь. Вопреки страху Мстиславы, её вкуса вовсе не чувствовалось. Вода оказалась студёной и сладковатой и приятно освежила пересохшее от волнения горло.

Любомир развязал руки молодых и, бережно сложив рушник, окроплённый алым, убрал его за пазуху.

— Берегите друг друга, дети мои, — пожелал князь, ласково улыбаясь и наконец звуча как отец, а не как жрец. — А теперь ступайте домой. Время чинить кашу. Пусть гости возрадуются — нынче мой род стал богаче и сильнее!

Мстислава и Ратмир поклонились до земли и поспешили обратно. Несмотря на величественную красоту рощи и близость Ратмира, Мстише делалось всё более неуютно. Обряд был завершён, и казалось, само место всем своим существом выпроваживало людей, чьё пребывание становилось нежеланным.

Поезжане встретили молодых радостными восклицаниями. Обратно Мстиша с Ратмиром ехали вместе, и чем дальше тройка уносила их от Священной Рощи, тем веселее и легче было на душе. Возница по обычаю трижды сворачивал с дороги и петлял путь, прежде чем с песнями и залихватским гиканьем поезд, наконец, не въехал на княжеское подворье. Молодых уже ждала Радонега, одетая в вывернутую мехом наружу шубу и державшая в руках круглый хлеб.

Ратмир подхватил Мстишу за пояс и поставил её на полотняную дорожку, которой был выстелен путь до крыльца, следя, чтобы ноги княжны не коснулись голой земли. Подойдя к княгине, молодые низко поклонились, и Радонега разломила над их головами хлеб. Затем, приняв у своей прислужницы миску с хмелем и зерном, она стала осыпать молодых под общие крики:

— Хмель на веселье, жито на житьё!

Ратмир перенёс Мстиславу через порог на руках, и молодых ввели в гридницу, которая теперь была полностью готова к пиру, и снова усадили за стол. Две служанки натянули плат, скрывая Мстишу от окружающих глаз. Сваха начала расчёсывать её волосы и заплетать две косы, и девушки запели:

Ходила голубушка по голубню, ой,

По голубню ох.

Походила голубушка, сгуркнула эй,

Сгуркнула ох.

Не хотелось голубушке от стадичка отстать,

От стадичка отстать ох.

Отстала голубушка не по воле ох,

Не по воле ох.

Отстала ж сизая по неволе,

По неволе.

Отрубили крылышко правое,

Посыпались пёрушки рябые.

Ходила Мстишенька по терёму,

Ходила Всеславовна по высокому.

Схожемши, Мстишенька сплакнула,

Не хотелось Мстишеньке от девушек отстать.

Отстала Мстишенька не по воле,

Отстала Всеславовна по неволе.

Как приехали бояре, бояре,

Привезли свашуньку немилостиву.

Начала ж она косушку и рвать, и метать,

Начала русую надвое делить.

Заплакала ж Мстишенька по русой косе,

Заплакала ж Всеславовна по воле,

По воле, по волюшке, девичей красоте.

Боярыня уложила косы кольцом и принялась надевать повойник, а сверху на него — унизанную самоцветами и жемчужными нитями сороку. Закончив, женщины опустили натянутое между молодыми покрывало. Сердце Мстиши стучало, грозясь выскочить наружу. Пожалуй, впервые в жизни она не смела поднять глаз.

Сваха взяла её за руку и заставила встать. Подведя к жениху, неподвижно застывшему на лавке, она велела княжне сесть ему на колени. Подав зеркало Ратмиру, боярыня спросила:

— Скажи, княжич, твоя ли это молодая? Эту ли водил?

Ратмир поднял зеркало и посмотрел в него на Мстиславу.

Конечно, Мстиша знала, что это всего лишь глупый обряд. Игра. Шутка. Но когда она встретилась в мутноватой блестящей глади глазами с Ратмиром, дышать стало нечем. Он не улыбался. Он смотрел на неё как на чужую, и в тёплых родных очах не горело лукавой искры.

— Не признаю никак. Моя в поднизи была, а эта в сороке. Нет, не моя.

Ратмир говорил совершенно серьёзно, и Мстишу охватил липкий страх. Умом она понимала, что княжич всего лишь следовал заведённому обычаю, но душа её ушла в пятки, а по телу прокатился озноб. Смех, прошелестевший промеж гостей, донёсся до Мстиславы точно из-под толщи воды.

— Целуй же! — раздался близкий шёпот подоспевшей на помощь свахи, и Мстиша вспомнила, что должна сделать.

Всё ещё не отрывая взгляда от зеркала, она заставила себя приблизиться к Ратмиру и поцеловать его сухими, непослушными губами. По гриднице прокатился одобрительный гул. Ратмир снова посмотрел на невесту.

— Кажется, моя. Ей бы надо быть, да всё же нет, не она!

Это было так несправедливо! Он подыгрывал им, мучая Мстишу!

Краска прилила к лицу Мстиславы, и она снова коснулась щеки Ратмира. Взглянув в зеркало третий раз, он, наконец, широко улыбнулся.

— А вот теперь признаю, моя! Точно, моя! — крикнул он, целуя Мстиславу в ответ, заставляя гостей загудеть и захлопать в ладоши.

Сваха трижды обвела вокруг молодых платком, а потом стала осыпать их хмелем, а девушки весело запели:

Хмель ты мой, хмелинушка, яровой,

Ратмир Любомирович — княжич молодой!

Во двор едя, что кленовый лист стелется,

Он своею Мстиславой хвалится:

— Вот, друг ты моя, Мстиславушка, ягодка!

Ох, будешь ли меня, дружка, любити,

Ох, будешь ли мою шубочку носити?

— Изношу я твою шубочку зимою,

Ох, раннею да вечернею зарёю.

Мстишу и Ратмира отвели на почётное место, и Хорт принялся распоряжаться, устраивая гостей. Когда все были рассажены, а стольники и виночерпии позаботились о том, чтобы у каждого было полно и блюдо, и чаша, воевода обратился с поклоном к Любомиру и Радонеге:

— Батюшка князь, матушка княгиня, пожалуйте хлеб-соль началовать!

И пошло застолье. Перед Мстишей и Ратмиром стояли лишь хлеб и соль, к которым они не могли прикоснуться, рядом лежали связанные вместе ложки, повёрнутые черенками к гостям. Мимо молодой четы носили бесконечные яства: тут был и холодец, и телячья губа, и огромные рыбники. Не успевали гости распробовать холодное, как уже несли похлёбку из гусиных потрохов и уху, курники и расстегаи, непременно перемежая угощение мёдом и пивом, вином и сбитнем. Мстиша испытывала странную смесь чувств. Ей не хотелось есть, но запахи, витавшие в гриднице вместе с бесконечными здравницами, песнями, шутками и весёлым гулом кружили голову. Сами Ратмир с Мстиславой словно не участвовали в общей радости, сидя на возвышении подобно двум деревянным божкам — молчаливо и неподвижно. Только когда заводили величальную песню, Мстиша вставала и кланялась, пока служанки подносили гостям и новым родственникам заготовленные ею подарки. Но чем ближе становилось время, когда к столу должны были подать жаркое, тем громче делался смех и тем чаще раздавались возгласы: «пиво нецежёно!» и «каша несолёная!». Тогда Ратмир и Мстислава покорно поднимались и целовались.

Поначалу Мстиша думала, что принуждение прилюдно показывать свою нежность будет её злить, но только теперь она начинала понимать, что происходило и что должно было в скором времени свершиться. Она уже была облачена в женский убор, но от главного мига превращения в женщину её отделяла ночь. Ночь, когда, как говаривала Стояна, девкой станет меньше, а молодицей больше. И эти подневольные поцелуи, целомудренные и отрывистые, удивительным образом волновали её. Глаза Ратмира, которому, должно быть, гораздо сильнее, нежели ей, претило бездеятельное сидение, неподвижность, в которой он не мог даже занять своих неутомимых рук, были живыми. Всякий раз, когда крики подвыпивших гостей заставляли их снова подняться, он пользовался возможностью посмотреть на неё, и от этого взгляда по коже разбегались мурашки. Мстиша видела, что, как и её саму, Ратмира сводила с ума громкая суета и необходимость безучастно ждать, пока гости наедятся и напьются, тогда как единственным его желанием было остаться с Мстиславой наедине. Он не позволял себе большего, чем скупое короткое прикосновение к её губам, но Мстиша видела тёмный блеск глаз княжича и чувствовала сдерживаемую пружину его тела.

Когда, наконец, под оживлённые одобрительные возгласы слуги внесли огромные блюда с дымящимися жареными лебедями, что обычно служили знаком провожать молодых в клеть, Мстислава почувствовала, как вспотели ладони, как дикой перепуганной птахой забилось в груди сердце. Не смея дышать, княжна не сводила глаз с Хорта, который, соблюдая чины, делил и раздавал жаркое. В любой миг он мог объявить, что пришло время, и Мстиша ненавидела воеводу за власть, что он снова нечаянно получил над ней.

Но вот в чертог вошли женщины с горшками горячей каши, и, точно она только того и дожидалась, сваха завела смело и задиристо:

Стряпуха кашу варила, варила,

Да мутовкою шевелила, шевелила,

Да мутовку изломала, изломала.

Да она кашу на стол выносила, выносила.

Каша пошла в колупанье, в колупанье,

А Мстиша пошла в целованье, в целованье.

Да Ратмир Мстишу целует, целует,

Да Любомирович Всеславну милует, милует

Да через пуговки золотые, золотые,

Да через петельки шелковые, шелковые.

Да уж ты Мстишенька не стыдися, не стыдися.

Да ещё мы молоды бывали, бывали,

Да и нас молодых целовали, миловали,

Да и у нас подол загибали, загибали,

Да и у нас коробью отмыкали, отмыкали.

Едва горшки были водружены на стол, а песня оборвалась, Хорт поклонился князю и княгине и в наступившей тишине молвил:

— Благословите молодого княжича княжну на покой вести!

Любомир и Радонега поднялись и дружно ответили:

— В час добрый! На долгие веки, на кудрявые дети!

Краем глаза Мстиша заметила, что Ратмир начал вставать, и только теперь поняла, что нужно подняться, но ноги, сделавшиеся слабыми и мягкими, точно блинная опара, едва не подвели, и если бы не удержавшая её рука жениха, княжна бы упала.

Хорт взял со стола блюдо с курицей, а сваха — хлеб, и вместе они двинулись вперёд, прокладывая путь молодым. По бокам шагали мальчики-прислужники, нёсшие горящие жировики. Гости провожали жениха и невесту песней про катавшуюся по полу килу, но Мстиша не разбирала слов, оглушённая шумом, стыдом и страхом.

Дорога до клети показалась слишком короткой, и когда дверь отворилась, пахнув прохладой и житом, Мстиша была готова бросить всё и бежать без оглядки. Она, не боявшаяся ничего, ждавшая этого мига больше всего на свете, затравленно озиралась вокруг и надеялась, что Ратмир не чувствует, как сильно дрожит её рука на его предплечье. Мстислава успела лишь горько усмехнуться, вспомнив про себя Стоянин совет, данный накануне отъезда — прижать жениха в дверях, чтобы верховодить в семье. Прижать! Да у неё едва хватало сил держаться на ногах.

Клеть была небольшая и совсем простая, ничуть не краше той, что Мстиша видела в деревенском доме Томилы. Бо́льшую её часть занимала высокая постель, устланная соболями, возведённая на трижды по девяти ржаных снопах. В каждом углу были воткнуты стрелы, на которых висели калачи. Тут же стояли кадки, доверху наполненные пшеницей, рядом — оловянники с мёдом.

Воевода и боярыня водрузили свои ноши на стол, мальчики поставили жировики в бочки. Мстислава боялась, что раздастся очередная срамная песня или опять придётся исполнить какой-нибудь нелепый обряд, но сваха лишь обошла кровать с веткой рябины, а затем они с Хортом поклонились и, пожелав «опочивать в добром здоровии», удалились.

Ратмир облегчённо выдохнул и затворил засов.

18. Муж и жена.

Мстислава, ни жива, ни мертва, неподвижно стояла там, где её оставила боярыня, исподлобья глядя на жениха. Или мужа?

— Мстиша, — нежно и удивлённо прошептал княжич, делая шаг к ней. Против воли девушка вздрогнула, и Ратмир замер на полпути, недоверчиво нахмурившись. — Да ты меня боишься? — расстроенно спросил он, испытующе глядя в лицо невесты.

Где-то совсем рядом раздалось ржание коня, и Мстислава испуганно дёрнула головой.

— Не страшись, родная моя, это всего лишь Хорт, — улыбнулся Ратмир. — Бедняге нынче всю ночь нас сторожить.

От его голоса, в котором сквозила снисходительная усмешка к свадебным порядкам, сразу стало чуточку спокойней, и Мстислава выдохнула, опуская напряжённые дотоле плечи.

— Садись. Небось, от голода голова кругом? Смотри, тут курица есть, хлеб, пряники. Чего поднести тебе?

Мстиша послушно опустилась на постель, погружая пальцы в мех. Он был тёплым — должно быть, заранее нагрели на печи.

— Пряник, — попросила Мстислава.

Ратмир улыбнулся, точно ничего иного услышать не ожидал, и, положив на блюдо горсть печева, поставил перед ней и подал в руки кубок. Княжна благодарно сделала несколько глотков — она до этого и не замечала, какой сильной была жажда.

В чаше плескался мёд, пахучий и едва хмельной, но даже этой малости хватило, чтобы голова блаженно побежала. Мстиша откусила от пряника и перевела взор на Ратмира. Он сидел рядом, и на его устах блуждала полуулыбка. Мстислава отложила еду и вернула княжичу кубок. Не отрывая взгляда от очей невесты, Ратмир пригубил его совсем как тогда, в роще.

Каким-то образом Мстиша чувствовала одновременно и нетерпение Ратмира, и уверенность в том, что он не станет её торопить. В глазах княжича было ожидание, но он сдерживал себя, чтобы не выдать его, чтобы не испугать Мстиславу, и от этого понимания сразу стало легко. Точно читая её мысли, Ратмир осторожно протянул руку к Мстишиному лицу и невесомо провёл по щеке.

— Нам не обязательно спешить, — прошептал он, и прорезавшая его голос хрипота противоречила бесстрастности слов. — У нас впереди тысячи ночей. Если ты не…

Мстиша улыбнулась и накрыла ладонью его рот, обрывая на полуслове.

— А как поднимать придут? — спросила она лукаво. Теперь, когда страх отступал, Мстислава снова почувствовала зарождавшееся в груди и животе тепло и осмелела.

Ратмир улыбнулся.

— Мы соврём, — пробормотал он, перехватывая её пальцы и, едва касаясь, поцеловал каждый.

— Я хочу стать твоей. До конца, — выдохнула Мстислава, чувствуя, как голос дрожит вместе со всем её телом, но теперь вовсе не из-за испуга.

Поцеловав Мстишину ладонь, Ратмир опустился на одно колено и осторожно провёл рукой по ноге девушки, спрятанной под шёлковыми складками. Он поднял взгляд, встречаясь с очами княжны, безмолвно испрашивая разрешения. Мстиша сглотнула и слабо улыбнулась. Голова кружилась то ли от мёда, то ли от тепла и запаха Ратмира.

Княжич приподнял подолы рубашек, высвобождая Мстишину лодыжку. Медленно огладив её, он легко поддел и снял расшитый золотом черевик, а затем разул вторую ногу. Мстислава поджала пальцы и закусила губу, стараясь не рассмеяться от щекотки. Или от счастья. Трудно было сказать наверняка. Ратмир всё ещё держал её ступни в руках, и, не вытерпев, Мстиша тихонько прыснула. Она потянула жениха за ладонь, вынуждая подняться, и, как только Ратмир сел на кровать, спорхнула на пол.

— Разве не я должна тебя разуть? — озорно блестя глазами, спросила она, держась за Ратмировы колени для равновесия. Нынче, когда он первый опустился перед ней, сделать то же самое уже не казалось попирающим её достоинство.

Лицо Ратмира озарила улыбка, к которой она никак не могла привыкнуть — безоружная, мягкая, обнажающая то, чего он раньше не позволял ей увидеть. Откуда-то Мстиша знала, что Ратмир открывал ту свою сторону, что никому кроме неё прежде не показывал.

Он доверился ей.

Вместо ответа княжич протянул руки к её сороке.

— Я хочу снять это.

Его голос был низким и шероховатым, и всё внутри Мстиславы замерло в незнакомой истоме. Продолжая опираться о колени Ратмира, Мстиша покорно ждала, пока его пальцы проберутся под тяжёлые грозди жемчуга и бережно снимут убор.

Голове сразу стало легко. Следом княжич развязал повойник, выпуская на волю пушистые косы. Ратмир медленно погладил её по волосам, перебирая выбившиеся пряди и вороша золотистые звенья. Мстиша высвободилась из-под рук жениха и, ухватившись за правый сапог, ловко стянула его. Так же быстро расправившись со вторым, она некоторое время недоумённо смотрела то на пустые сапоги, то на Ратмира.

— Ни серебра, ни плётки?

Княжич захохотал и, наклонившись, сгрёб Мстишу в охапку.

— На что нам они? — жарко прошептал он в её ухо, запечатывая слова поцелуем, от которого кожа на руках покрылась мурашками. — В серебре недостатка не будет, а плётку ты не потерпишь.

Мстислава отстранилась и внимательно посмотрела в глаза жениха. Его обожание придавало ей храбрости, которая почти до боли распирала грудь. Рядом с Ратмиром Мстиша чувствовала себя всесильной, и от этого захватывало дух.

Под взором княжны Ратмир посерьёзнел. Уголки его рта медленно опустились, а очи — бархатные и мерцающие — вдруг заметались по её лицу, разрываясь между глазами и губами. Не дожидаясь, пока княжич, наконец, сдастся своему желанию, Мстиша ухватилась обеими руками за его шею, притягивая к себе и сметая все сомнения Ратмира поцелуем.

Сначала он замер в оцепенении, но, точно очнувшись, прижал Мстиславу к себе с такой силой, что та едва не задохнулась.

На его устах оставался вкус мёда, и перемешанный с собственным запахом Ратмира, он вышибал землю из-под ног. Руки Мстиславы принялись бороться с застёжками на свите княжича, пока тот выпутывал невесту из многослойных одежд.

Леший бы побрал того, кто придумал пришить сюда ряд бесконечных пуговиц! Непослушные пальцы соскальзывали с жемчужин и никак не могли сладить с крошечными петельками.

— Научи меня, — на выдохе произнесла Мстиша, наконец, отрываясь от губ зазимца.

Ратмир положил ладонь на Мстишину щёку и, притянув к себе, жадно поцеловал.

— Нам придётся учить друг друга, — хрипло пробормотал он, прижимаясь к её лбу и тяжело дыша.

Перехватывая воздух, Мстиша сдула лезшую в глаза прядь и судорожно усмехнулась.

— Неужто нашлось что-то, чего даже ты не умеешь?

Ратмир снова засмеялся и поцеловал её.

— Ничего. Вот увидишь, я — прилежный ученик, — бархатным шёпотом ответил он, освобождая её от верхницы.

Мстислава осталась лишь в нижней сорочке, и её кожа розовела сквозь тонкий шёлк. Ратмир не спешил снять исподницу, и его руки блуждали по телу девушки, следуя за каждым изгибом.

Княжна наконец разделалась с оставшимися пуговицами, почти со злостью рванув края свиты Ратмира в стороны. Точно забавляясь её нетерпением, княжич улыбнулся и потёрся носом о подбородок невесты. От нахлынувшей слабости руки Мстиши безвольно опустились, а веки сомкнулись. Она не услышала, а почувствовала мягкий рокот его смеха. Губы Ратмира скользнули по её шее, коснулись надплечья и, наконец, опустились к ключице.

— Я мечтал об этом с того самого мига, как увидел тебя обнажённой, — признался он, не переставая ласкать её.

Мстиша резко выдохнула, распахивая глаза. Очи княжича блестели, словно бусины чёрной яшмы.

— Не сердись, — мягко попросил Ратмир, касаясь её межбровья и разглаживая собравшиеся морщинки. — Это вышло ненароком. В тот день ты отправилась к реке умываться, и я услышал твой крик. — Пальцы княжича бродили по лицу Мстиши, тешились с растрепавшимися прядями и медленно опускались к шее и груди. — Я и испугался, что стряслась беда. — Против воли Мстислава сдавленно ахнула, когда его рука обожгла плечо. Она чувствовала, как в ожидании прикосновения налилась грудь, и шёлковое полотно натянулось, обволакивая новые очертания. — А когда я вышел к воде, — его голос делался тише и глуше, а слова звучали всё медленнее, — то увидел тебя. Совсем нагую, — ладони Ратмира вдруг скользнули вниз по плечам, увлекая за собой сорочку и обнажая Мстиславу по пояс, — и такую прекрасную…

Знобкий воздух клети объял Мстишу, но дрожь, пробежавшая по телу, была вовсе не от холода. Руки Ратмира замерли, но его взгляд медленно обходил её, не минуя ни единого вершка, вбирая в себя, запечатлевая. Он гладил Мстишу, не прикасаясь к ней, целовал, не размыкая губ. Мстислава знала, что красива, но то, как Ратмир смотрел, воздвигало её на новую, непознанную высоту. Во его взоре была одновременно и алчность, с которой голодный смотрит на изысканное кушанье, и обожание, с каким глядят на изваяние богини, и страсть хищника, готовящегося напасть на добычу.

Мстислава потянулась к жениху и, глядя в его глаза, стащила свиту до конца, чувствуя под подушечками пальцев крепкие напряжённые мышцы рук. Её качнувшаяся грудь задела Ратмира, и он сглотнул. Мстиша опустила ресницы, следя за движением его кадыка. Княжич не шевелился, позволяя Мстиславе вести собственную игру.

Она положила руки на пояс Ратмира и поддела рубашку. Он вздрогнул, когда прохладный камень в кольце княжны коснулся его голого живота, но послушно поднял руки, помогая Мстише стянуть с себя рубаху.

Запах кожи Ратмира был таким сильным и манящим, что Мстиславу повело. Сбитая с толку, она подняла на жениха подёрнутые поволокой очи. Он смотрел на неё сверху вниз, и в тёмных блестящих глазах плясали рыжие отблески огоньков, мерцавших по углам клети.

Смелость подвела Мстишу к краю, но она не знала, что делать дальше, и Ратмир, точно только и дожидавшийся этого мига, с готовностью перехватил у неё власть. Он обвил руками стан невесты и осторожно притянул её к себе. Их обнажённые тела соприкоснулись, и в груди Мстиславы что-то надсадно заныло, а под веками запламенели алые всполохи. Она знала лишь одно — ей нужно было больше. В теле разгорался жадный, всепоглощающий жар. Кожа, молившая о прикосновениях, горела, губы, изжаждавшиеся по устам Ратмира, саднили, и Мстиша была готова заплакать, не зная, как унять распирающее, сжирающее изнутри томление.

Но Ратмир не собирался её мучить. Одной рукой он крепко прижал девушку к себе, другой скользнул под сбитую сорочку, следуя за округлостью её ягодиц. Она задрожала, опустив голову и упершись лбом в его грудь, и тогда княжич нырнул пальцами в её волосы, собирая их в горсти и слегка оттягивая назад, заставляя Мстишу запрокинуть голову.

Он жадно поцеловал её уста, потом — шею. Ратмир постигал Мстиславу губами и руками, и, неторопливые движения постепенно становились всё более настойчивыми. Его пальцы скользили, лаская и сминая, точно он был скупцом, который добрался до ларя с сокровищами и, не веря своему счастью, принялся перебирать богатства дрожащими перстами. Ратмир снова и снова зарывался в безнадёжно распустившиеся косы, оглаживал хрупкие лопатки, соскальзывая вниз по желобку позвоночника, и сжимал её бёдра, заставляя плавиться в сладкой пытке.

Но, кажется, даже терпению Ратмира существовал предел. Княжич вдруг быстро подхватил Мстишу и одним резким движением опрокинул на спину, топя в шелковистых мехах. Мстислава засмеялась, раскинув руки в стороны и отдаваясь неге мягкого куньего одеяла. Ратмир отстранился и, не отрывая взгляда от невесты, принялся снимать пояс. Золотые бляхи тускло блеснули в неверном свете и с тяжёлым глухим бряцаньем ударились об пол.

Мстиша прикрыла глаза. Послышался шелест одежды. Разгорячённое тело остывало без близости Ратмира, и вновь распахнув веки, княжна увидела его, стоящего на коленях в изножье кровати. Мстислава приподнялась на локтях, разглядывая обнажённый стан княжича. Полумрак скрадывал очертания, но она различала объятые тенью крепкие руки и грудь, сильные бёдра. Она никогда раньше не видела мужской наготы и знала о ней лишь по подслушанным в людской шепоткам раскрасневшихся чернавок. Они говорили со стыдом и почти отвращением, но это не имело ничего общего с действительностью. Ратмир был прекрасен, и глядя на него, Мстиша думала, что так и должно быть. Он — жёсткий и твёрдый, состоящий из одних мышц и сухожилий, а она — мягкая и податливая, нежная и гибкая.

Но Ратмир был слишком далеко. Нужно было коснуться его, ощутить жаркое дыхание на коже. Нужно было заполнить пустоту, о существовании которой она раньше не догадывалась. Мстиша чуть шевельнула пальцами, призывая, и он уловил почти незаметное мановение. Ратмир опустился у ног Мстиславы, рассматривая её так же открыто, как и она его. Сильные руки легли на её лодыжки и неспешно поползли вверх, собирая шёлковые складки и лаская колени.

Мстиша порывисто втянула воздух, почувствовав прикосновение к бёдрам. Ратмир замер, всматриваясь в её лицо, и княжна, проглотив вставший в горле ком, слабо кивнула. Она вовсе не хотела, чтобы он останавливался.

Ратмир придвинулся ещё ближе и осторожно развёл её ноги. Горячее дыхание обожгло живот, и Мстиша вздрогнула, когда на смену ему пришли губы Ратмира. Он целовал её, мучительно медленно поднимаясь вверх. Чёрные растрепавшиеся пряди щекотали рёбра, а бёдра горели там, где они касались тела Ратмира, и Мстиславе казалось, что ещё чуть-чуть, и её разорвёт на части от бушевавшего внутри вихря. Губы Ратмира путешествовали по её коже, и против воли Мстислава застонала и выгнулась, без смущения подставляясь под поцелуи. Княжич оторвался от неё и поднял голову, чтобы взглянуть в глаза. Выдернутая из пьянящей неги, Мстиша, не отдавая себе отчёта в том, что делает, запустила пальцы в волосы Ратмира и с силой потянула на себя, пытаясь вернуть прерванное удовольствие.

Слегка поморщившись от боли, Ратмир мягко засмеялся и вдруг, вырвавшись из её хватки, быстро поймал Мстишины запястья, пригвождая их к постели.

Мстислава изумлённо распахнула глаза и встретилась с потемневшим взором княжича, который теперь нависал прямо над ней. Мстиша задохнулась от странного чувства: она знала, что это была игра, но ей нравилось ощущать власть Ратмира. Ей хотелось перечить, и вместе с тем она надеялась, что он одержит верх. Ратмир понимал, что она не потерпит плётки, но что, если то были просто слова? Что, если он был способен по-настоящему причинить ей страдание?

Княжна не верила в это, но она не могла знать наверняка, и присутствие незримой опасности заставляло её колебаться на тонкой грани чувств, сладостной и терпкой.

Мстислава попробовала высвободиться, но Ратмир только усмехнулся и наклонился, оставив горячий поцелуй на её шее. Кожа, лишённая прикосновений, зудела, и Мстиша изогнулась, попытавшись дотронуться до его тела, но Ратмир отодвинулся, не позволяя ей достичь желаемого.

— Ах вот как! — прошептала девушка.

Разъярённая вероломством, Мстислава потянулась к жениху и впилась в его уста злым, бесстыдным поцелуем. Внутри неё клокотало пламя — страсть пополам с гневом, — и Мстиша терзала Ратмира в ответ, мучая и распаляя. Но стоило только ему сдаться под её напором и начать отвечать на ласку, как княжна отпрянула, с мстительным торжеством откидываясь обратно на подушки.

Ратмир угрожающе зашипел, и сердце Мстиславы ухнуло, когда он вклинил второе колено, разводя в стороны её бёдра. Мстиша почувствовала жар его тела и перестала дышать. Было больше не до забав. Ей стало страшно.

Должно быть, в глазах княжны отразился ужас, потому что Ратмир, мгновение до этого дразнящий и лукавый, посерьёзнел.

— Не бойся, — шепнул он и, выпустив из тисков её запястья, нежно погладил по щеке. Тень опасности, миг назад мелькнувшая в его взоре, исчезла без следа. — Не бойся, родная моя, — повторил княжич ещё ласковее, осеняя Мстишу ободряющей улыбкой.

Мстислава перевела дух, испытующе глядя в его блестящие глаза. Ратмир наклонился и потёрся носом об Мстишин нос.

— Верь мне, — проговорил он в её губы и поцеловал, вновь разжигая в Мстиславе замерший было огонь.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Мстиша проснулась от настойчивого стука. Не сразу поняв, где находится, она едва не подскочила, но рука Ратмира, лежавшая на её плече, успокаивающе сжалась, заставляя остаться у него на груди. Её распустившиеся волосы, кажется, были повсюду, обвивая их сплётшиеся тела, точно золотистые змеи.

Мстислава подняла недоумённый взгляд на Ратмира, но тут к стуку прибавилась речь:

— Гости беспокоятся, как здоровье.

Ратмир кисло улыбнулся и неверяще покачал головой.

— Княжич? — не унимался назойливый голос.

— Поди прочь, Хорт! — борясь со смехом, ответил Ратмир.

Из-за двери донеслось копошение и лошадиное всхрапывание, а потом снова послышались виноватые слова:

— Лучше ответь, княжич, всё одно — не отвяжутся. Ель или сосна?

Ратмир тяжело вздохнул и крикнул:

— Ель!

— Добрые вести! — радостно откликнулся воевода.

Звякнула сбруя, раздался короткий топот копыт и отдалённый возглас Хорта, возвещающий о свершившейся свадьбе. Тут же из терема грянул радостный гвалт ликующих голосов, зазвенели бубны, взвизгнули сурны, и Мстислава, ошеломлённая и растерянная, спрятала лицо на груди Ратмира. На груди своего мужа.

Мягко рассмеявшись, княжич погладил её по голове.

— Это последнее, обещаю. Больше они от нас ничего не дождутся.

Мстиша оторвалась от Ратмира и встретилась с ним глазами. Он и раньше смотрел на неё с обожанием, но теперь в его взоре можно было купаться. Свершившееся уходящей ночью навсегда изменило их обоих, сплетя две жизни воедино. Мстиславе подумалось, что нынче они оказались трижды связаны кровью, и была благодарна Ратмиру за то, что он понимал её чувства и не собирался отдавать на поживу толпы. Вспомнился рассказ Стояны о её свадьбе, когда наутро при всём честном народе молодого стали спрашивать, ломал ли он лёд или топтал грязь, и Мстиша подумала, что не задумываясь ударила бы такого срамника, не посмотрев ни на чин, ни на лета.

— Разбудил он тебя, злодей? — с сожалением проговорил Ратмир, проводя большим пальцем по Мстишиным губам и следом целуя их.

Он поднялся с кровати и через миг вернулся с жареной курицей.

— Поешь хоть малость. — Княжич поставил блюдо прямо на постель.

Мстиша села, натягивая на себя одеяло, хотя, кажется, Ратмира нисколько не смущала его нагота. В предутреннем свете он выглядел иначе. Резкие тени исчезли, и если вчера всё казалось происходящим не наяву, то нынче Ратмир снова стал самим собой. Теперь Мстиша могла рассмотреть его тело, испещрённое вязью рубцов, украшенное россыпью родинок, красивое и сильное. Подумав, Мстислава позволила одеялу упасть, обнажая себя по пояс.

Ратмир опустился напротив и вложил ей в пальцы одну из подрумяненных ножек.

— Тяни, — весело велел княжич, и они с Мстиславой одновременно потащили курицу в разные стороны, разрывая мясо на части. Ратмирова доля оказалась больше, и он засмеялся, когда Мстиша попыталась пихнуть его в притворном гневе.

— Ничего не попишешь, мнебыть в семье главным, — всё ещё смеясь, проговорил Ратмир, отправляя в рот огромный кусок, — не я, судьба так распорядилась!

Мстислава прищурилась и покачала головой, следуя примеру мужа. Только сейчас она поняла, что её мучал нестерпимый голод. Огни давно погасли, а они жевали курицу, заедая её хлебом и запивая вчерашним мёдом, кормя друг друга, пачкаясь и дразнясь. Мстиша не заметила, как в какой-то миг кушанье осталось забыто, а смешливые забавы переросли в страстные поцелуи, и она снова оказалась в объятиях Ратмира. На сей раз всё было по-иному. Теперь Мстислава знала, чего ждать, и страха не было, как почти не было и боли. И когда всё кончилось, и она опять лежала на груди мужа, Мстиша чувствовала лишь сладостную усталость и безграничное счастье. Ратмир бездумно играл с её прядями, и княжна, из последних сил борясь со смыкающимися веками, лениво проводила пальцами по его влажной разгорячённой коже.

— Родная моя. Моя радость. Моя жизнь. — Он коснулся её щеки в обессиленном поцелуе. — Я научусь, — прошептал Ратмир, — научусь делать так, чтобы тебе было хорошо. Так же хорошо, как и мне с тобой.

Разве могло быть лучше? Мстислава улыбнулась, но уже не могла заставить себя держать глаза открытыми. Ей и так было хорошо, но сил, чтобы сказать ему об этом, не осталось. Она блаженно устроилась под рукой мужа, и его мерно стучащее сердце успокаивало лучше всякой колыбельной.

Мстиша скажет ему завтра. Теперь не было никакой спешки. Никаких тревог.

У них впереди было всё время мира.

_____________________________

Уведомления о выходе новых глав, арты и другие интересности в моём телеграм канале#rowan_beads

Эпилог.

— Входи, — устало, но приветливо ответила Мстислава на робкий стук в дверь.

Приближалась к концу вторая седмица её замужества, и, прожив без малого месяц в Зазимье, княжна вполне освоилась в тереме. В ту кажущуюся уже далёкой ночь Ратмир сдержал слово, и никто не стал врываться к ним в клеть. Никто не приставал со вздорными вопросами, не бил горшки и не обливал водой. Обряд прошёл, и короткий миг уязвимости минул. Здесь, в княжеских палатах, среди привычного удобства и готовых исполнить её любую прихоть слуг Мстиша чувствовала себя почти как дома. Невзгоды и тяготы пути быстро позабылись, её приданое по большей части осталось при ней, а самое главное, рядом был Ратмир.

Мстиша не знала, что можно чувствовать себя настолько счастливой. Днём они не могли наговориться, ночью — выпустить друг друга из объятий. Молодые супруги почти не расставались, и в те редкие мгновения, когда княжичу всё-таки приходилось оставлять её, Мстиша сразу начинала тосковать.

На сей раз Ратмир с самого утра понадобился отцу в соколятне, и княжна дожидалась мужа в его — а теперь их общих — покоях. Несмотря на ночной отдых, Мстислава была утомлена. Они уснули лишь под утро, и ей стало зябко и снова клонило в сон.

Вошедшая чернавка застала княжну возле очага, закутанную в мужнин плащ. Девушка неуверенно замерла на пороге, беспокойно пожёвывая губу.

— Что стряслось? — вяло спросила Мстислава.

Каждый раз, когда они с Ратмиром разлучались, её начинало тревожить какое-то подспудное чувство. Беспокойство копошилось внутри маленьким червячком, но Мстиша не позволяла себе омрачать радость досадными размышлениями.

— Прости, госпожа, я давеча пришла порты забирать, чтобы выстирать, да спутала, — принялась сбивчиво объяснять служанка. — По оплошке взяла княжича рубашку, а, верно, надо было его челядину отдать. У княжича ведь свои прачки, так заведено. Как бы нынче мне от княгини не досталось.

Девушка сморщила лицо, точно собираясь заплакать, и принялась обкусывать ноготь на большом пальце.

Мстиша нахмурилась. Последнее, чего ей хотелось, это разбираться в портомойных тонкостях зазимского детинца. Если бы не сладостное изнеможение, она бы, скорее всего, рассердилась, но княжна совсем не хотела омрачать спокойное утро мелкими дрязгами.

— Где она?

— Кто? — испуганно выпучила глупые глаза чернавка.

— Да рубашка же, — начиная раздражаться, пояснила Мстиша.

— Так вот она, туточки, — засуетилась девушка.

— Оставь на постели и выйди вон, — резче, чем следовало, велела Мстислава.

— Да, княжна, — подобострастно принялась исполнять приказание только того и ждавшая служанка.

Отшаркавшись, она затворила дверь, но Мстишино блаженное расположение духа уже улетучилось. Княжна была недовольна и девчонкой, и собой. Попалась же, дурная, под руку, и как невовремя!

Мстиша попыталась вернуться к безмятежному созерцанию огня, но настроение уже было испорчено. Она неприязненно передёрнула плечами и встала.

Бережно сложенная рубашка лежала на меховом одеяле, и некоторое время Мстислава молча изучала её. Когда-то княжна даже стирала её собственными руками, но тогда она и не догадывалась, что та собой представляла.

Княжна холодно прищурилась и, поколебавшись мгновение, развернула рубашку. Приглядевшись, она рассмотрела различавшиеся по цвету куски сукна. Должно быть, княгиня надставляла рубашку с ростом Ратмира.

Мстислава вздохнула. Княжескому сыну не подобало носить это серое затёртое полотно. Было неприятно и неловко смотреть на него, но не только потому, что её мужу пристало бы вместо застиранной шерсти рядиться в шёлк и тонкий лён. Нет. Мстиша могла сколько угодно гнать от себя назойливые думы, но от правды не скрыться. Это была волчья рубашка, и Мстислава с ужасом думала о том, сколько дней оставалось до полной луны.

Именно эта мысль была первой, что пришла ей в голову утром, едва Мстислава осталась одна. Именно она мучала и отравляла душу с самого первого дня после свадьбы. Мстиша любила Ратмира, но была ли она по-настоящему готова принятьтуего сторону? Ещё недавно у неё не было ни малейших сомнений, но нынче, когда страшная ночь становилась всё ближе, княжну охватывал трепет. И страх.

Не поторопилась ли она?

Нынче каждый вечер Мстиша глядела на небо, с беспокойством выискивая глазами наливающееся зловещим белым блеском яблоко луны. Каждый вечер заламывала руки в тревожном ожидании.

А что, если это случится внезапно? Во сне? Что, если…

Мстислава отчаянно тряхнула заплетёнными в две косы, но ещё не убранными под кичку волосами, гоня предательский голос прочь из головы. И вдруг её озарила мысль, шальная и внезапная. От возбуждениязадрожали пальцы. Всё ведь было так просто? Или нет… Будет ли у неё другая возможность? И нынче, будто нарочно, Ратмир надел ту сорочку, что Мстислава подарила ему на свадьбу.

Не позволяя себе раздумывать, Мстиша быстро схватила рубашку и, скомкав, кинула в огонь. Если её не станет, Ратмир не сможет оборачиваться. Ему не придётся превращаться в зверя и покидать её. Мстиша спасёт его от проклятого волка, и Ратмир будет ей благодарен.

Мстислава уговаривала себя, хотя сердце тотчас сжалось в дурном предчувствии. Но сделанного не воротишь, и княжне оставалось лишь в испуганном оцепенении смотреть, как пламя жадно пожирало сухую, ярко вспыхнувшую ткань. Повалил белый дым, распространяя по горнице удушливый запах палёной шерсти. Мстиша настолько опешила, что не услышала звука открывшейся двери и шагов позади себя, поэтому, когда за её спиной раздался голос Ратмира, она подпрыгнула от неожиданности.

— Что ты наделала.

Он не смотрел на неё. Ратмир глядел на очаг, в котором дотлевали остатки рубашки. Слова, вопреки выражению ставшего мертвенно-бледным лица, прозвучали негромко, почти спокойно, и от этого Мстиславе сделалось только страшнее. Она замерла, боясь пошевелиться, не отрывая взора от мужа.

— Что же ты наделала, Мстиша, — ещё тише проговорил он, наконец, отводя глаза от огня и поднимая их на жену.

— Я… — заикаясь, начала Мстислава, — я только хотела…

— Не ты ли говорила, что принимаешь меня таким, какой я есть? — перебил её Ратмир. — Не ты ли уверяла, что любишь, несмотря ни на что? — Слова ложились на Мстишины плечи тяжело и безжалостно. — Как ты могла так поступить со мной после всего, что произошло между нами? После того, как я отпустил тебя! Как поверил. После всех твоих слов…

— Я всего лишь хотела исправить то, что сделала твоя мать! — Вовлекать Радонегу было большой ошибкой, и Мстислава сразу осознала это под вспыхнувшим недобрым огнём взглядом княжича. Но остановиться Мстиша уже не сумела: — Она не должна была заставлять тебя превращаться в… — Княжна прикусила язык. Она не могла произнести слово вслух.

— И чем же твой поступок лучше? — ледяным голосом спросил Ратмир, от которого не укрылась её неспособность назвать вещи своими именами. — Моя мать хотя бы отвечала за неразумное дитя. Ты же распорядилась моей жизнью, не спросясь меня самого.

— Пожалуйста, миленький мой! — взмолилась Мстиша, видя, что речами лишь усугубляет своё и без того безнадёжное положение. Мстислава вскочила и протянула к мужу руки, но Ратмир сделал шаг назад, не позволяя прикоснуться к себе, и это ранило почти так же, как если бы он ударил её.

— Как всегда, ты рассудила, что знаешь лучше. Решила, думая лишь о себе.

Чёрные брови сошлись на переносице, а губы разочарованно искривились.

— Я хотела как лучше! — выкрикнула Мстислава. Ей всё ещё казалось, что беду — теперь она знала сердцем, что стряслась большая беда — можно было исправить словами. — Я люблю тебя!

На губах Ратмира появилась усмешка, которой Мстиша не видела уже очень давно, и от неё по спине пробежал озноб. Зазимец смотрел так, точно ничего не было между ними, ни долгих вёрст, пройденных рядом, ни опасностей, пережитых вместе, ни связанных над караваем рук, ни этих ночей.

— Ты не умеешь любить, — просто ответил Ратмир, и бесстрастная вескость его слов была горше полыни. — И ты ничего не знаешь о…

Вдруг угли в очаге вспыхнули, и Ратмир, не сумев договорить, с беспомощным стоном согнулся пополам. Мстиша перестала дышать. Она понимала, что навлекла на них обоих страшное бездолье, но до конца надеялась, что всё обойдётся Ратмировым гневом.

— Ратмир! — срывающимся голосом позвала она, но когда муж поднял на неё голову, Мстиша отшатнулась. Он весь мелко дрожал, на лбу выступила испарина, зубы стучали, а глаза лихорадочно блестели, и в них плескалось сдерживаемое, но неумолимо нарастающее безумие. — Нет, — прошептала Мстислава, медленно пятясь, — нет, нет, нет!

Ратмир попытался выпрямиться, но его опять скрутила болезненная судорога, и он зашипел, стискивая челюсти. Через силу, держась за стену, он сделал нетвёрдый шаг к Мстиславе, но та отпрянула, задев поставец и опрокинув кувшин, разлетевшийся на мелкие осколки. Оба они замерли, глядя на черепки на полу.

Тяжело дыша, княжич поднял глаза и смерил жену пристальным взором и с мрачным удовлетворением кивнул. Едва держась на ногах и корчась от новых приступов, он добрёл до окна. Трясущиеся пальцы не желали слушаться, пока княжич отворял засов.

— Ратмир, — начиная смутно понимать, что происходит, окликнула Мстислава, но он лишь кинул на неё короткий тёмный взгляд. Его очи стали жёлтыми и чужими.

— Прощай, — глухо вымолвил княжич и вдруг резким, каким-то нечеловеческим движением бросился в окно.

— Ратмир! — исступлённо закричала Мстиша и метнулась к ставням.

Ветер наотмашь хлестнул её по лицу, сбрасывая с плеч косы, но мёртвый чёрный сад был пуст. Только на белоснежном полотне выпавшего за ночь снега виднелась уходящая вдаль цепочка волчьих следов.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Оглавление

Пролог

1. Колыбельная.

2. Гости.

3. Свадебный поезд.

4. Побег.

5. Перепутье.

6. Нелюб.

7. Сновид.

8. Спутники.

9. Горькая похлёбка.

10. Сломанная телега.

11. Дубовые иглы, вязовые нити.

12. Из огня да в полымя.

13. Доля и недоля.

14. Хворь.

15. Зазимье.

16. Оборотень.

17. Свадьба.

18. Муж и жена.

Эпилог.