Вот это жизнь! [Михаил Леккор] (fb2) читать онлайн

Вот это жизнь! (Шаг в 300 лет в прошлое — 1)

Глава 1

Сегодня мы, в теплый летний день сего года, когда душа желает развернуться, как гармонь, а потом свернуться, да так, чтобы все три ряда зазвенели, зазвучали и запели. Трехрядкам же!

Мы — старые, но пока еще крепкие перечницы, у которых хотя уже прилично и привычно сыпется песок при ходьбе и даже при обычном неподвижном стоянии, прилюдно так решили, не смотря ни на что, взять и отпраздновать, хе-хе, взятие французской крепостцы Бастилии. Отпьянствовать, как говорится, в дупель. Так, что даже бревна дачного дома вздрогнули бы от зависти и захрустели сладострастно.

А наша дружная старинная компания из семи человек, помнившая о себе еще с беззаботного молочного детства, когда окружающий мир еще ни чем нас не снабжал, а только обеспечивал недурной такой обстановкой, вспомнили б прошлое и вздрогнули. Правда, тогда нас было гораздо больше, но, увы, безжалостная жизнь жестко все поставила и обозначила.

С той поры ведь прошло много лет, уже другое тысячелетие от Р.Х., как от веселой нелепицы. Кому-то крупно повезло, и он спокойно улегся на местное кладбище, кто-то смешно не угадал, получив от судьбы тепленькое местечко в министерстве или в крупном банке, и ушел от вас, кривя губы. Будто мы плакали!

Но вот эти дружные семеро устояли, закалялись и были готовы идти за друзей до последнего — хоть до конечной пули, хоть до оставшейся рюмки дешевого, но крепкого пойла.

Шли по известному Зубовскому бульвару от метро до серийного автобуса после окончания очередной рабочей недели и громко весело разговаривали, не обращая на окружающих, как будто мы еще искрометная зеленая молодежь и нам по семнадцать — двадцать лет, а не по под старых сорок с хвостиком. Очень такой большой и громоздкий хронологический хвост из многочисленных годов.

И пусть особого повода для пьяного веселья не было, как сильно не вспоминали, — еще как найдем! Целую неделю парни (или уже седовласые мужики, если учитывать наплывающий возраст) жарко вкалывали в поте трудового лица, чтобы и собственная семья не голодала и самим не чувствовать скуления желудка в наше непростое время. И ничто не затрагивало нервы — ни мимолетный каприз посетителей, ни громогласного ворчания высокого начальства, ни даже очередное извержение вулкана Кракатау, если таковой еще имеется где-то на беспокойной планете.

Но вот пришла суббота, и все решили — пора вздрогнуть! Понимаете, мужики, не питие ради веселия, а просто так! У одного из нас как раз по этому случаю возникла канистра технического спирта. Глупая, пусть и красивая начальница купила, чтобы протирать детали электроники. Дескать, тут вам не там и не тут, а матбазу надо сохранять, авось будет действовать не целый год, а многочисленные двенадцать месяцев.

Глупость какая. Вот и протрем решительно, только не электронные силиконовые потроха, а биологические человеческие. И повод «вдруг» нашелся. Витька — штатный шутник и балагур нашей кампании, — почесав голову (как он сам говорил — помассировав тыковку) и посмотрев карманный календарь, громко объявил о приближении общечеловеческого праздника — день независимости США от кого-то там, может быть, от зеленых человечков из альфа Центавра, не знаю. Или подходит вообще национальный студенческий праздник на каждые судные сутки — великий день взятия маленькой Бастилии. Прозит по умолчанию!

Некоторые, конечно, могут сказать, что мы не американцы, не французы и их праздники — это не наш светлый повод нажираться всякой спиртовой дребеденью. Некоторые, но не мы. Данные персоналии искомой кампании так не считали еще с далекого теперь бестолкового студенчества. Считают же высокие дяди в ООН общечеловеческим достоянием любой национальный памятник — хоть географический, хоть человеческих рук или даже от лап полумифических астронавтов — инопланетян. И ничего, выделенные еще гордятся — в грудь стучат, задницы почесывают, пучатся и громогласно фыркают.

Витька вообще искренне считал, налив первую пайку, что нет национальных праздников, есть острый дефицит спиртных напитков. А поскольку у них этого дефицита сегодня не существует, мы уже не студенты с их повседневным дефицитом денежных знаков, то в чем проблема, пить это невозможно, в глотку совсем не лезет? Это вы что за скучную неправдоподобную сказку придумали — российские мужики не могут теперь пить, с ума то ли сошли, блаженные от министерства?

Саша Семенов хмыкнул, посмотрел на наличествующую посуду на столе на правах полномочного хозяина (сегодня гуляли на даче Саши). Решил сменить тему, полюбопытствовал у Витьки:

— Сам делал оные емкости, холоп без рук, без ног?

— Ага, — не стал кочевряжиться Витька от наименования холопа, — цинкового железа немного оставалось, вот я и наштамповал, как обмочился без всякого угрызения своей души. Всяко ведь на пользу неблагодарного человечества. Не все же на могильную оградку пускать, выделяя крокодилову слезу.

Витька, между прочим, работал в будние дни для прожора и от нечего делать в небольшой мастерской бытовых металлоизделий. В ней на выбор готовили жестяные цветы на могилы, различные украшения на дачные участки, металлические таблички на двери квартир и просто объявления типа «осторожно, злая собака», или «по газонам не ходить, убьет электрическим током».

Короче, любую глупость за ваши деньги. Что закажут, то и сделают в рамках существующей квалификации и наличия искомого оборудования. А на остатках существующего сырья он штамповал уже себе самому различную посуду (от рюмок до стаканов), которую, как правило, щедро раздавал на их таковых вот попойках в алкогольной щедрости.

На этот раз Витька приготовил то ли превеликие рюмки — переростки, то ли небольшие, но емкие стаканы. Он не занимал себя классификацией их объема и названия. Наливай да пей, какие ваши годы. Проблема вообще не в посуде, а в наличии спиртного.

На наличествующих емкостях в данный день четко виднелись летающие птицы, кажется, чайки. Хм, а может, и некие летучие мыши? А это точно украшения, а не нечаянные повреждения в процессе работы? Мастер, ха-ха, был трезв во время процесса производства?

Произведя «дегустацию» посуды, Саша выпил свою долю разведенного спирта. Первый стаканчик, или поскромнее, рюмка, как всегда, зашли в желудок жестким колом, при этом отдавая нехорошим привкусом горячей резины. Немного запотошнивало, требуя еще раз просмотреть проглоченные харчи на общий позор кампании. Чтобы этого не было, Саша долго запивал местной холодной водой из близлежащего родника, потом заедал следующей порцией заготовленной закуски, каковой щедрый бог сегодня дал да еще не раз.

Когда ЖКТ (желудочно-кишечный тракт для неграмотных) благополучно успокоился, как, в общем, так и по отдельным органам, а в голове вкусно замутилось алкогольным туманом, он снова принялся рассматривать нюансы и мелкие детали своего стаканчика, пусть будет так. Спросил у Витьки интересующийся вопрос:

— А на хрена ты на посуде чаек наштамповал? Или летучих мышей? Или они сами нечаянно появились, как западноевропейцы при поиске возможной прибыли?

Народ был еще не совсем пьян, почти весьма разумен, и поэтому немедленно притих и навострил уши. Что бы Витька да не замочил эдакого после первых ста грамм означенного спирта!

Витька народ не разочаровал, активно подав голос. Даже не глядя на то место, которое показывал Саша, он отрицательно покачал головой:

— Это не крикливые чайки и даже не всякие там летучие мыши! И не брак производственной работы, понимать надо! Технология, понятная только избранным технически!

— Ну ни фига себе! — удивился Саша вслух. Он как раз был гуманитарий, то есть на взгляд физика Витьки даже не человек, а где-то там некий скромный субстрат — недочеловеческий примат. Подумаешь, — обиделся Саша, — мы тоже имеем общечеловеческую концепцию, только в обратной поляризации.

Налил себе еще разбавленного спирта, чтобы лучше разглядеть обозначенные штампы. Посмотрел на них сквозь жидкость, покачал головой:

— Нет, это точно чайки, причем морские, а не речные. Я-то знаю!

На что Витька взял свой стаканчик, самоуверенно одним залпом выпил спирт, даже не вкусив наличествующие на столе закуски — русские на первый день пьянки не закусывают! И после этого честно объявил:

— Вообще-то это древние гарпии из древнегреческой мифологии, но для тебя пусть будут чайки! Или летучие мыши! Или полученные повреждения, как хочешь, только голову не загружай, голова — орган нежный и может легко у гуманитариев сломаться. Инсульт там нечаянно наступит или тяжелый перелом нижней челюсти. Оно тебе надо?

Согласно сказаниям тех давних лет, — Витька пьяно опасно покачнулся на табуретке, но сумел удержаться, — гарпии — авторы трансвременного перехода. Короче, они берут тебя за микитки и машут крылышками, но носят не по километрам, или как его, стадиям, а по годам.

Витька еще бы долго разносил псевдонаучной хрени, как это могут только физики, но, наконец, благополучно упал под стол, где и громко захрапел, перенеся остронаучную дискуссию в иную актуальную плоскость.

Другие собутыльники, согревшись на нескольких пайках спирта в процессе высокоинтеллектуального, то есть с применением хорошего русского мата, спора, и почувствовав себя особо крупными знатоками, тоже начали активно присматриваться к посуде и громко философствовать, продолжая спор. Как водится, из «искры возгорится пламя», а?

Причем одни видели на штамповках птиц (самых разных), другие кошек, третьи даже собак. Или например, как Саша, летучих мышей. Все зависело от уровня персонального зрения и глубины изощренного воображения. И объема влитого внутрь разбавленного спирта.

Разгорелась ожесточенная дискуссия, при этом чем она шла дальше, тем была горячее и бессмысленней. Как случается порой, нет страшнее и беспощаднее русского пьяного разговора. Сами готовы себя пожрать. Ведь спирт пили все больше и легче.

Или это речь шла не о пьянке? Ну, в общем, вы меня поняли, мужики. Тем более, спирт особенно в таком объеме, типа хорошая канистра, вещь долгоиграющая. Но для семи крепких рыл это не все же не вечная.

Последнее, что еще помнил пьяненький Саша, это где-то найденную у него на даче (или на соседней?) увеличенную лупу. Через нее они поочередно (кто еще был в силах и в просветленном разуме) рассматривали загадочную выпуклость и азартно спорили по этому поводу, выискивая как бы научные, почти псевдонаучные и совсем не научные доказательства.

И все, други, полный аут, как кромешный удар нокаутом. Можно выносить бесчувственные тела — жертвы бессмысленного пьяного научного спора. Изверги ученые могут быть довольными и добавить еще по сто грамм.

Отошедшие же в мир иной, пожалейте оставшихся, оставьте на опохмелку кто сколько сможет, пожалуйста!

Глава 2

Как же трудно просто жить в глубоком похмелье без огнестрельного пистолета, хотя бы и водяного, игрушечного! Ох, и страдает его бедная голова немудреного хозяина диплома о высшем гуманитарном образовании! Кажется, в ней даже явственно раздаются голоса, которые толи ругаются, толи истерично советуют. Чегой-с? То есть похрену и немножечко! Достали уже, негодяйские негодяи!

Вот на фига (литературный эпитет простонародной матерщины) они вчера выпили так много этого спирта и еще немножечко? И ведь настолько много, что даже красивая обложка его красного диплома в глазах пьяниц стала густо-синей. И пили они не хорошую водку из натуральной нефти, а разбавленного технического спирта, в котором, если судить по исследованиям современных зарубежных ученых, так много всяких вредных примесей, плохо влияющих на почти все органы человеческого организма. Хотя, просто завидуют ведь, гады. Компьютеры же самые разные ничуть не страдали, когда их обтирали, чем люди хуже!

Тут Саша Семенов обычно хмыкал и произносил антиамериканскую цитату на ругательном, то есть на простонародном русском языке. К жителям США, если они сами не голубые либералы, у россиян, в том числе и Саши, отношение было однозначно плохое. Пили бы сами, а не умничали по-англицки. Просите, а не требуйте! Мы же, в принципе, в таком случае не жадные, отослали бы, хе, наверное. Но там говорят, мужикам совсем не дают пить. Только если совершенно тайком и совсем понемногу. Тогда нам их совершенно жаль. Что же сделать? Не санкции же ответные вводить.

А голоса явно снова раздаются. Вернее, уже голос в страшно похмельной голове. О-ох!

Нет, сегодня Саша настолько болен с глубокого похмелья, что даже иронизировать над собой уже не в состоянии. Пусть их, американцев, Саше и так тяжко. Ох, как он страдает, просто разваливается на мелкие кусочки. Дайте мне длинную веревку, я страстно утоплюсь в первой же гнусной луже среди головастиков!

Как надоел этот дрянной неестественный ХХI век! Еда — сплошной суррогат из химии, на этикетках крупно пишут — натуральное мясо, мелко — усилитель вкуса из различных химикатов. Овощи –сушенные, водка — из нефти. Разница между водой и воздухом, главным образом, сводится к тому, что в воде таблица Менделеева находится в жидком состоянии, а в воздухе — газообразном.

В итоге медленно умираешь всю жизнь от всевозможной отравы, а после смерти тебе обязательно напишут в выспренном больничном некрологе — умер от чрезмерного потребления спиртного. Зашибись! Да у него в этом бренном теле не этилового спирта много, а редкоземельных металлов, причем употребленных насильно и в большом количестве!

Он хочет теперь страстно и невозбранно в темное, не гуманное, а просто редкочеловеческое средневековье, где в бытовом отношении — грубый примитив, в моральном отношении — сплошная аморалка, гуманизм в виде страшных пыток, а идеология в виде бородатого еврейского бога. И ведь живут, блаженные!

Зато есть и светлая сторона в большом объеме — чистые натуральные продукты, все загрязнение сводится к навозу на дороге, где воздух девственно чист, а воду можно пить, не страшась, ибо в ней всего лишь холера и тиф. СПИД и вирус Эбола, всевозможные химикаты не появятся еще несколько веков! И голоса там не раздаются, кстати!

Произнеся этот эмоциональный спич с натужным рефреном «не трогайте меня, последние зубы пересчитаю» Саша, наконец, кое-как открыл заплывшие глаза и с трудом оторвал голову от простого пожухлого листа лопуха, на котором она возлежала.

Надо же, кто-то заботливый побеспокоился, на траву у забора бросил бессознательное существо. Лучше бы на кровать отволок в дом, там все же мягче и над головой надежная крыша. И где, между прочим, лопух здесь достал, на его участке есть только культурные растения, выдрессированные расти в высокотехнологичной среде?

Остальное тело, очень похмельное и поэтому равновелико дурное, разумеется, соединенное пока еще с больной головой, располагалось рядом на густой зеленой траве. И не очень-то рвется на движение. Ладно, еще полежим — посидим понемножку.

Мутным взором Саша осмотрел ближайшие окрестности и пришел к смелому выводу сиплым от перепоя голосом:

— Что-то много травы-то до сих пор, хотя середина лета уже. Явно ведь хозяин вельми ленивый, не косит про запас на скудную зиму, или хотя бы скот зеленкой не кормит.

Сказал и презрительно хмыкнул. Поскольку дача была точно его и, соответственно, так получилось, что хозяин он же, то получалось, что ругал он себя же, ладно хоть не матерно и спокойно.

В голове кто-то явственно гулко захохотал, пошутил он, видимо, смешно.

Вот сдобная веселуха! Саша кое-как удрученно покачал головой, хотя бы мысленно. Физически не получилось, мать моя женщина! Это ж надо было вчера так нагрузиться до поросячьего визга. Даже сегодня еще не очухался и зачем-то ругает себя же. Хорошо хоть не громко вслух. Опять соседи по дачной местности будут добродушно похихикивать при встрече с ним и похлопывать по плечу. Мол, недоперепил вчера, слышали, как ругал чертей, опять воровавших соленые огурцы в парниках.

Не голый хоть? А то кто ж его знает, бедолагу. Бывало и такое, хотя редко и не с ним, трезвым. С трудом приподняв свою шебутную иногда голову, Саша недоуменно посмотрел на простенькую рубаху из грубого домотканого полотна и штаны из такой же материи, в которую он был одет в это несчастное утро после дружеской пирушки накануне (проще говоря, все напились вдрызг и ничего не помнили).

Во что это он одет такое, из льна, что ли? На синтетику совсем не похоже. Вчера на нем был спортивный костюм из супер-пупер новейшего материала в ядовито-яркий цвет. М-да… такое не приснится, а только привидится после литры выпитой.

Нет, не голый совсем, но хрен редьки никак не слаще — одежда-то надетая явно не его. И причем такое древний затхлый наряд… Музей опять по пьянке ограбили? Или приятели, сволочи, прикололись, поменяли одежду с огородным пугалом?

Бомжи обнаглели в неведомый край и отдали свою натуральную нестиранную рвань взамен его стильного синтетического прикида, который не рвется, не горит, не мнется, не мокнет, просто страшно становится, из какого он материала?

Окончательно его добила веревка из натурального растительного волокна (проще говоря, лыка), которой он был опоясан, как проклятый. Чтобы штаны не спадали с него, хилого и манерного, на откровенный смех окрестных девок (женщин, дам, грандмаман, откровенных старух, заштукатуренных как бы на молодых и проч. представителей несметного юбочного войска).

Где же он? И, кстати, кто еще он для полного наркотического, ну, хорошо, пьяного кайфа? Нет, трудно вспомнить, так башка болит, аж просто раскалывается. Такое чувство, что сейчас там три работника вселенского масштаба работают кузнечными молотами, не подозревая, что находятся в его многострадальной голове.

А в ней как раз голос что-то в очередной раз произнес, но ему было совершенно непонятно. У него слуховая галлюцинация? Допился до зеленых человечков? Иностранец говорит, паскуда?

Саша витиевато выругался тему малого петровского загиба. Больше он пить так много не будет! Ни за что!

Искомый голос тихонечко ехидно добавил, припоминая прошлое:

— Будет пить столько же и с той же регулярностью.

Саша мысленно прицыкнул на голос и в наступившей тишине попытался все же вспомнить, когда он с друзьями сумел так круто переодеться и где они нашли этот исторический и довольно редкий раритет в виде домотканого наряда. Хотелось верить, что в родную полицию он привлекаться не будет. А то, если начнут искать, потом половина вакансий в тюрьме будет закрыта исключительно за счет их кампании. Во попили, аж скулы сводит!

Посмотрел на рубашку, мысли «резво» поскакали в другую сторону. Одежонка-то хоть домотканая, но дорогая, с тысчонку обойдется. И не рублей, что характерно, а денег. Пойдет ведь, как грабеж в особо крупных размерах. И ничем особо не докажешь. Наоборот, за пьянство еще добавят.

И нормальную удобную обувь он где-то посеял вместе с носками. Грустно посмотрел на выглянувшие на белый свет голые пальцы ног. Где теперь его шлепанцы, лежат в окрестных зарослях жгучей крапивы на не его участке или сиротливо подъезжают к столице, забытые в очередной электричке?

В изнеможении он откинулся на траву и снова положил голову на заботливо постеленный кем-то лопух. Алкоголик паршивый! Горбачева на тебя нет! Или хотя бы неумолимо заботливой жены! Вот они бы тебя проучили в два голоса, как Родину любить!

Внутренний и почему-то совсем незнакомый голос строго возразил. Но при этом кроме сугубого отрицания ничего не слышалось. А он ему не жена и вообще никто. Шизофрения какая-то!

Вытер проступивший на лбу пот левой рукой (жарко, однако на поднявшем на небосклоне летнем солнышке), и, когда честно проработавшая рука отправлялась обратно на траву, машинально кинул на нее быстрый взгляд и едва не заорал. Еще один шок от вчерашнего безумно пьяного прошлого!

Через всю ладонь проходил большой багровый рубец и оканчивался на обрубках двух пальцев. Практически инвалид. Что он делал вчера со своей конечностью?

Все еще не веря своим глазам, поднес руку ближе к глазам. А ведь рубец-то хотя и свежий, но, как минимум, имеет возраст в несколько месяцев! Чертовщина какая-то дурная — сумасшедшая. Вчера днем, до пьянки, левая рука была целомудренно-целой. А сегодня после пьянки он видит уже практически зажившую рану. Как это объяснить с точки зрения объективно-банальной науки XXI века, мистику вызвать как бы между прочим?

Саша пытался почесать щеку правой рукой и наткнулся на густую поросль. Уже борода? У него все же начались глюки на фоне беспробудного пьянства? Национальный русский зверь прошел в виде белочки?

Он опустил руки на свою грудь, положив их накрест, как у покойника. С такими изменениями станешь тут покойником. Ну, или неизлечимо сумасшедшим. Вы что выберете — первое или второе? Голос ведь появился еще раньше, но физические отличия это уже откровенное безобразие.

Что же происходит? Борода — вещь обычная, особенно для взрослого мужика без всяких цветных новомодных отклонений типа голубые, хлысты и иже с ними. Но Саша никогда ее не носил, предпочитая аккуратно бриться через день. И не надо делать из еды культ. Природное право иметь бороду не означает, что необходимо обязательно ее носить. В том числе вчера перед пьянкой он тщательно побрился бритвенным аппаратом, наводя марафет, чтобы в процессе пития еда не переходила не только в желудок, но и в поросль на лице. Откуда тогда у него появилась роскошная борода в несколько пальцев длиной за одну только ночь? Такую надо растить не меньше месяца а то и больше!

Друзья пошутили и спрятались? Ага, и шрам нарисовали кухонным ножом. Что он все на них валит, те пили не меньше и страдают теперь где-то в укромном уголке среди вечнозеленых помидоров. Нет, надо сказать прямо — Саша тихо сходит с ума на почве алкоголизма. Что еще — на Землю напали наглые марсиане? Венериане? Меркуриане? Э-э, опасные и злые амазонки?

Голос внутри головы опять противно захохотал.

Саша в ответ довольно резко подергал рыжеватую бороду в надежде, что это подклеенный за часы беспамятства неплохой муляж, а он все равно нормальный современный человек! В ответ получил такую сильную боль, что оставил всякую надежду на вариант с проказами от друзей–врагов. Это была настоящая борода, корнями волос прочно вросшая в лицо и не собиравшаяся покидать его добровольно.

— Вот ты где, Митрий! — раздался вдруг где-то рядом и вверху довольно пьяный и совершенно незнакомый голос, — вставай, милай, это я, Никита. Везде тебя уже ищу, как прочухался после вчерашнего, в крапиве вон ошпарился, покуда тебя разыскал. И девка твоя ничего не знает, хотя это понятно.

А ты тут в тенечке «вольготно» отдыхаешь. Пойдем, похмелимся, сразу лучше станет. Рассейское домашнее пиво с утра волшебная вещь! А там и собираться будем, время-то идет. А то опять бояре — дьяки начнут придираться, большие денежные штрафы посулят. Попробуй, объясни, почем кобыла нонче на базаре.

Кто это и о чем он? Чернобородый незнакомец, его он знает хорошо, вон как общается вольготно и на не балуй. Но явно ведь не из их честной кампании. Саша так вообще его впервые видит и слышит.

Или это «друг по пьянке», который вчера присосался к ним в надежде на дармовую выпивку? Такие случаи бывают в наш демократический ХХI век и довольно-таки часто. Придут левые соседи по даче и потом начнут требовать обязательно похмелить. Да пошел он тогда к черту со своими хотелками!

Пока он кое-как соображал туго соображающей болящей головой, чернобородый помог ему встать на ноги. И Саша, втихомолку матерясь, сам окончательно поднялся. Раз уж поднялся с травы, тогда чего уж там, сирый ходи!

Окрестности сразу же угрожающе закачались, поспешили начать круговерть в своем сатанинском хороводе, ноги предательски принялись подгибаться и пригибать к земле. Но Саша мысленно напрягся, опершись на Никиту, потряс укоризненно головой. Местность понемногу успокоилась, остановилась, демонстрируя прелести среднерусской красоты. Лепота, черт возьми, хм?

Саша на всякий случай еще раз огляделся, теперь уже стоя. И после этого в очередной раз ошарашено поморгал глазами. Лучше бы он ничего здесь не видел и не хотел! Что за презренная чертовщина в чистом виде и в хамоватом порядке! Конечно, на пьянство можно свалить многое, но не все же! А тут все радикально изменилось вплоть до наоборот.

Привычного здания его немудреной дачи уже не существовало. Как не было и надоедливых соседских дач, навязчивых вездесущих столбов электропередач, а на приличном расстоянии — кирпичного здания нового торгового центра. Нету!

Из людской цивилизации сейчас перед ним оказалось лишь приземистое деревянное здание, которое так и просило название «господский дом». Раньше этого строения никогда не было.

Так же как не было и бедного вида крестьянских изб с соломенными крышами, стоявших неподалеку от него. Некоторые из них были окутаны дымом, — видимо, отапливались они по-черному. Ни фига себе картинка! Понятно, что российская деревня отстает от города, но не в такой же степени! XXI же век на дворе или… Нет, это уже не пьянство. Он точно и безответно сошел с ума. Наполеон еще нигде не бродит по Расее до кучи с тучей приблудших французиков?

— Что-то я перебрал вчера, — честно признался Саша новоявленному Никите, — какой ныне идет год на дворе, случайно не помнишь?

Ох, он согласен был честно поить даже этого докучливого незнакомца, по виду стопроцентного местного крестьянина или же такого городского бомжа, если тот признается, что с утра был двадцать первый век, а вот тебе лучше бы пить меньше. Или, хотя бы, чуточку реже. Но ведь не получится, какой там!

— Да ты ныне у нас шебутной какой-то. Недоперепил что ли давеча? — охотно согласился этот непонятный Никита, — а год ныне семь тысяч двести восьмой от сотворения мира. Завтрева поедем с тобой на очередной дворянский смотр, а там, глядишь, воевать пошлют под Нарву, как пить дать! Коровы что-то ныне плохо раздоились после отела, крестьяне ленятся пропахать господское поле, с озимыми раздрай, а им под Нарву приспичило лезть. Хлеб же нужон, сволочи!

Вот тебе, матушка и юрьев день, или в чем ты простишь себя! Ватными ногами после полного осознания, что он не пьян, не сошел с ума, а все реально и он где-то не в XXI веке. ГДЕ?

Между делом сели за стол с остатками простых вчерашних кушаний крестьянского типа — соленая капуста, наложенная в неглубоком деревянном ведре, моченные яблоки на деревянной же тарели, поросенок с хреном, почти полностью обглоданный, жаренная курица, доведенная до такого же состояния, полукаравай деревенского хлеба.

Никита перекрестился на обязательные образа (с чего это?) в красном углу, зачерпнул ковшиком какой-то напиток из небольшого бочонка на скамейке рядом со столом и поставил перед Сашей:

— На-ка, выпей. Дай отдых истомившему телу. И башка вскоре оживет.

Саша машинально взял ковш, понимая, что в этот раз ему хорошо приплыло. А ведь ты, батенька, теперь, скорее всего, попаданец! Ни хрена себе вчера напился, с похмелья в прошлое уплыл куда-то, на несколько веков. И что делать? Где же он? Хорошо, конечно, что он не чокнутый, но так вылететь из современно жизни… За что его так наказала судьба?

И главное он еще залез в чужое тело. А голос этот, видимо, хозяйский, что-то говорит, но он не всегда слышит и понимает. Вот уплыл!

Глава 3

Напиток оказался холодным пивом, вкусным и довольно крепким, явно крепленым. В будущее бы его, пить с соленым сыром и чешскими кнедликами. Впрочем, и так сойдет! Первые глотки прошли тяжело, но потом в голову ударили градусы спиртного, по телу растеклась приятная истома.

И Саша на одном дыхании допил хмельной напиток из ковша. Ох, наконец-то, хорошо и приятно! Он откинулся к бревенчатой стене, зажмурил глаза, постаравшись забыть о печальном внезапном перелете во времени почти на сколько-то, видимо, немало лет.

«Дмитрий я, — вдруг явно услышал он, — слушай внимательно».

Голос бы сильный, но не строгий, скорее веселый. А ведь это бывший хозяин тела и мой теперешний брат-по-телу? Или мне по-прежнему так же плохо физически и ментально. Он посмотрел на собеседника (собутыльника). Вот этому хорошо!

Никита, тоже опрокинув еще ковшик и, видимо, уже изрядно нагрузившись до этого, порядочно опьянел и принялся напевать песню о дворянском недоросле, пошедшем на очередную кровавую войну. Но при этом лучше всего у него получался припев с ритмичными словами:

ой-ду-ду, ой-ду-ду

ду-ду-ай-ду-ду,

ух ты ай-ду-ду

«Песня пьяного неандертальца, — привычно определил Саша данную картину по еще XXI веку, когда и там напивались соседи по столу, — впрочем, пусть его, расслабляется человек. Не он первый, ни он последний. С завтрашнего же дня всем будет ой как весело. Война есть война. Даже без спиртного. Пусть пока хоть не мешает, мне надо подумать. Где я и какое сейчас время он уже примерно определил. Так это или еще нет, но это и не надо. Актуальный и очень острый для России остается лишь один вопрос — что теперьделать?»

«Пусть отдохнет», — согласился хозяин, — а ты думай, у тебя башка большая'.

'Хм, шутник. Итак, что мы имеем? Либо я попаданец во времени, либо все-таки сошел с ума на почве чрезмерного употребления некачественного алкоголя типа технический неочищенный спирт. Ух!

Последнюю версию, пожалуй, надо отбросить. Во-первых, это не очень-то романтично, во-вторых, совсем не реалистично и не предполагает никаких действий даже со стороны сумасшедшего. Посадют и будешь сидеть, скучая, пока не сдохнешь. А здесь действовать придется активно и много. Или, по крайней мере, пить. Тоже интересно'.

Он пьяновато осклабился. Здорово он тут опохмелился, хорошее в прошлом спиртное!

«Это да, — вмешался в мысли Дмитрий, — пиво у меня замечательное, баское».

Саша вздохнул. Не было печали, так еще и голос в голове навсегда поселился!

Предположим, что мое жуткое неприятие XXI века и желание оказаться в эпоху средневековья были неким высшим существом реализовано. А кто это — Всевышний Бог? Чокнутые ученые? Любимая женщина из числа злобных ведьм? — ничуть не важно. Все равно не отомстить, ни вернуться. Он уже преодолел хронологический отрезок в несколько веков и живет, кажется, в эпоху Петра Великого. Еще радуйся, что стал хотя бы здесь мелким дворянином, которого вскоре отправят на войну и могут запросто убить. Мог бы вообще оказаться крепостным крестьянином с большой толстой женой и кучей сопливых ребятишек, которых кормить совершенно нечем.

Хозяин тела охотно согласился. Похоже, он мог только разговаривать и мешать новому хозяину, а все тело остальное его.

«Слушай, — вдруг предложил он, — не знаю, кто ты и как здесь оказался, но, пожалуй, мне так нравится. Ты хороший и мысли у тебя чудные и светлые. Командуй телом, работай!»

Дмитрий (в прошлом Саша) хмыкнул, отпил из ковшика. Мысли его потекли в другую сторону. Захотелось бы как-то определиться с точным летоисчислением. Семь тысяч двести восьмой год. Это дата от сотворения мира. Для перехода к другой хронологической системе — популярной в новейшее время от Рождества Христова — надо вычесть пять тысяч пятьсот восемь. Конечно, это очень грубо. Есть ультрамартовский подсчет, есть сентябрьский. Специалисты поймут. Но и при такой примитивной арифметике можно приблизительно узнать текущий год. Он небрежно подсчитал и ахнул от удивления.

1700 год! Ничего себе, ведь это же начало той самой знаменитой Северной войны! У Димы (Саши) загорелся азарт игрока, подкрепленный свежим пивом. То-то его новый знакомый упоминал сегодня о войне под Нарвой. Проигранной, кстати вдребезги.

Выпил еще немного хмельного пива из ковшика, посидел. После первого шока, вызванного резкой сменой обстановки, он успокоился и поставил перед собой наполеоновские задачи если не завоевания, то максимального освоения нового мира. Попаданец он, или погулять вышел?

Помедлил, послушал Дмитрия. Но тот молчал, видимо удрал в заоблачные дали. Саша стал мыслить дальше:

В самом деле, а что он потерял? Хилое даже для своего времени тело, карьеру середнячка, которых в XXI веке пруд пруди. Он уже давно, еще во время учебы в вузе, понял, что в текущем мире ХХI века ему ловить нечего. Будет жить от зарплаты к зарплате, мыкаясь по съемным квартирам. Серую жизнь закончит пенсионером в какой-нибудь полуразвалившейся деревенской хибаре и будет похоронен на ближайшем кладбище за счет муниципалитета. Аминь.

А тут новая жизнь! Саша в свое время доблестно окончил истфак МГУ и, хотя давно работал не по специальности, но основы знания, правда, довольно общие, сохранил. А, главное, он сохранил понимание исторического времени, исторической психологии.

Конечно, будет страшно смотреть на убиваемых вокруг тебя людей, издевательства дворян и пресмыкательство простонародья. Но надо понимать, что Средневековье (не только российское, а вообще) это не ХХI век, когда сюсюкают по поводу любой кудахчущей курицы, не говоря уже о людях. Жить здесь будет страшно, даже смертельно опасно, но интересно. А он много знает о будущем и это дает ему много превосходящего по сравнению с другими современниками.

И напарник по телу ему достался нормальный. В общем, стерпится — слюбится!

В сенях кто-то громко вошел. Он вопросительно осмотрел на Никиту, но тот даже не пошевелился, а ведь не упился еще до упомрачения. значит и ему надо быть спокойно. Сын боярский, то есть дворянин, профессиональный воин. А это, кстати, очень даже большая разница по сравнению с обычными людьми той эпохи. Так что живи веселей!

Никита со своим пьяным пофигизмом оказался прав, из сеней вышла девушка (скорее, молодая женщина) с большим грубым противнем, на котором, судя по запаху, была речная рыба, жареная в сметане. Вкусно с пивом, хотя Дима так и не понял, караси ли здесь или окуни, а, скорее, изрядная окрошка из несколько видов. Он ведь по-настоящему давно не ел — и в XXI веке и в XVIII. И хотя на столе леежали уже остатки мясных блюд, но как-то он не чувствовал в желудке сытости.

Пока ел, смотрел на два лежащих на соседней скамье поясам с прикрепленным к каждому сабле и длинному кинжалу. Эти причиндалы тоже, наверняка, используются не для резания хлеба. И один из комплектов явно его. И он лично будет резать живые тела своих врагов! Либо длинным клинком, либо более коротким.

А-а, прыгал он с огромной высоты с коромыслом! Мужик ведь, а не кисейная барышня, хватит дрожать по любому поводу. Резать, так резать, а то самого прирежут.

Итак, что мы имеем. Компьютерная стратегия «Северная война». Новейшая версия. Денег — копейки (те серебряные копейки сего времени, а не ХХI века), поданных, видимо, один военный холоп. Задача первого этапа — карьера. Стать, например, офицером и желательно гвардии. Каково? Или хотя бы сержантом гвардии. Вон знаменитый по всей истории Щепотев, будучи сержантом, командовал фельдмаршалом Шереметевым! Жалко убили его скоро, сам бы фельдмаршалом стал!

Лишь бы не попасть под Нарву. А то окажешься на Нарвском сражении, которое бездарно проиграли нанятые иноземцы и русское бестолковье.

Ух ты! А если выберешься из под Нарвы — начнется следующий этап. Петр Великий будет строить новую Россию и многие на этом сделают свою карьеру. Почему бы и ему не войти в эту славную когорту петровского гнезда? Правда, и тогда кровь будет лечь рекой по любому поводу. И многие на пути к блестящей карьере погибнут. Ну что делать, в России жизнь всегда копейки стоила. В любое столетие. Будем надеяться, его сия чаща обойдет.

Под эти мысли Дима зачерпнул полный ковш пива и несколькими крупными глотками опрокинул его в рот. Хорошо! В любом случае, его, несчастного попаданца, напившегося в ХХI веке и очнувшегося в похмелье в самом начале ХVIII столетия, уже ничто не утешит.

Никита, побежденный хмельным напитком, мирно спал, опустив голову на стол. Слабое прошлое поколение, с насмешкой подумал Дима. Еще не жрали суррогат под сорок градусов и занюхивали собственным рукавом. Ничего, ему больше достанется. Но много пить нельзя! У него своих дел хватает. Очень важных и весьма актуальных!

Итогом обильной опохмелки накануне стало очередное утро с похмелья. К счастью, организм сегодня страдал не так сильно, а голова не включила зубодробительный режим. Но все равно не очень сладко. Как говорится, срок похмелья без опохмелки сутки, с опохмелкой — месяц.

Очнувшись и пошевелившись, Саша с интересом обнаружил, что он лежит в постели, и, что интересно, совсем не один. Рядом лежала, не особо прикрываясь, девица с фигурой очень даже нечего. Во всяком случае, Саша почувствовал, что известная часть его тела предательски зашевелилась.

Девица это заметила и оживилась.

— Проснулся, барин, — воркующим голосом сказала она, — уезжаешь сегодня, хоть бы приголубил меня. А то как же, мне, Марье, быть без тебя одной?

И призывно прижалась к нему.

Дмитрий молчал, для него было все обычно. Судя по всему, прежний хозяин этого тела в полной мере использовал возможности своего дворянского тела и завел зазнобушку, которая, толи из перспективы стать дворянской женой, то ли из необходимости заработать кусок хлеба, не очень сопротивлялась.

И кто он такой, чтобы все менять, Петр Великий? Так один есть уже. Суровый царь, все ломает, все перекраивает. А он всего лишь всего мелкопоместный сын боярский с такими же мелкими заботами и мелкими радостями. С перспективой быть убитым в одной из многочисленных стычек.

И, не раздумывая больше, притянул к себе девицу. Впрочем «борьба» с Марьей была сравнительно недолгой. Не хотелось, а пришлось отодвинуть крестьянскую барышню и встать с постели.

Судя по вчерашним пьяным воспоминаниям и некоторой мыслительной помощи Дмитрия, сегодня был день отъезда, и затягивать подъем не стоило, тем более, хотя большая часть приготовлений была закончена, но хлопот оставалось немало.

С Никитой они еще вчера сложили переметные сумы с припасами и необходимым имуществом, перебрали оружие, наточили боевые клинки. Однако, надо было еще рассмотреть хозяйственные дела по поместье, и главное, понять, что у него собрано и что с ним делать.

Дом этот, как и окрестные земли (немногие), были владениями Саши, то есть, конечно, Дмитрия Александровича по фамилии–прозвищу Кистенев. А Никита Логинов, такой же мелкопоместный сын боярский, был соседским помещиком, заехавший к нему, дабы отправиться вместе. Вместе веселее, тем более по окрестным лесам снова проказничали разбойники. Одному ехать было просто опасно. Да и в Москве вдвоем веселее по дьякам шаромыжиться. То же еще те разбойники.

А они почти одногодки, со схожими интересами и предпочтениями. Накануне перед дорогой, разумеется, вдарили по кружечке, а потом еще, переведя пирушку в многодневный запой. Благо времени еще оставалось достаточно. Интересно, у мужиков с их тягой к спиртному хоть что-то меняется от века к веку?

Покуда собирались, Саша потихоньку узнал о своем более точным социальном и материальном положении. Дмитрий Кистенев, как и его приятель, не находились на дне российского средневекового общества, хотя особенно радоваться было нечему. Они действительно являлись мелкими дворянами (пока еще именуемыми детьми боярскими), имеющими минимум крестьян с земельными наделами и некоторыми неиспользуемыми землями. Как он помнил из учебного прошлого, все это они получали за воинскую службу, как служили испокон веков их предки. Самый минимум — лишь бы хватило вооружить и накормить себя и, возможно, одного — двух воинских холопов. По сути, такая награда была натуральным жалованьем. Денег у государства не хватало, а воинской силы, как всегда, не хватало. Вот государство и изгалялось, как могло.

Фактически дворяне имели эти землю и крестьян в условной собственности. Перестал служить — потерял имение. Конечно, были оговорки — по ранению, по старости часть имения могли оставить до смерти. Но эти случаи только подчеркивали общие правила. Ни продать, ни обменять такую собственность дети боярские не могли.

С другой стороны, поскольку средний материальный уровень дворян был низок, то и требования к ним были небольшие. Минимум оружие и доспехов считался достаточным. Помимо сабли и кинжала каждый имел еще лук и стрелы, метательное копье — сулицу.

Были и другие виды холодного оружия, например, кистень, от которого предок Дмитрия, ловко орудовавший этим орудием смерти, получил прозвище, постепенно переросшее в фамилию их семьи. Из оборонительных возможностей были тягиляй — кафтан, обшитый ватой, с разбросанными по груди и животу полосками железа, причудливая степная шапка, выполняющая роль шлема.

Житель ХХI века, постоянно слышавший по телевизору и в Интернете о непробиваемой керамзитовой защите и мощном огнестрельном оружии, будет откровенно разочарован своими скромными возможностями. Но это была совсем другая эпоха.

Многие из дворян могли хотя бы похвастаться военными трофеями, но Дмитрий и Никита были еще молоды, недавно вписаны в разрядные книги и, по сути, впервые отправлялись на настоящую войну. До этого два года их походы ограничивались приписками в разрядные книги. Все у них еще было впереди: и трофеи, и победы, и возможная скорая смерть. Обычные новики из детей боярских, каких многие тысячи.

Кроме всего этого, Дмитрий обязательно имел коня, практически ту же крестьянскую лошадку и вел с собой боевого холопа Леонтия, главным достоинством которого было холостяцкое положение, а, значит, если его убьют, не останется вдова с сиротами, а земельный крестьянский участок не надо было переверстывать под свободных мужиков. Баба же пахать не будет?

Он лениво перебирал оружие и одежду под причитания закручинившейся Марьи, когда вновь появился Никита. Тот уже опохмелился из собственной заначки, сделанной как раз на этот случай и опять был весел и деятелен.

— Ты, баба, не стони, не век же мужику около бабьего подола вертеться. Скидывай лучше на стол, перекусим, да и в дорогу пора. Опоздаем, будет нам плетей от крапивного племени.

Крапивным племенем назывались дворянами дьяки, подьячими и прочие работники пера и взятки. Замечание было дельным и Дмитрий сел завтракать.

Решимость Никиты, впрочем, за столом понемногу испарилась и в дорогу они собрались только ближе к вечеру, усталые от нескольких дней загула и непрестанных сборов. Кони, в отличие от них, засидевшиеся в конюшне, охотно выхаживали по дороге. Впереди ехали дворяне, за ними их холопы (с Никитой тоже был один холоп).

Боевые холопы — это не слуги и не зависимые крестьяне, хотя они тоже были крепостного состояния. Богатые бояре покупали в холопы даже дворян, получая сильных воинов. Детям боярским приходилось подбирать их из крестьян и не из тщеславных побуждений — таковыбыли требования.

Согласно разрядной книге помещики Кистенев и Логинов должны прибыть на дворянские сборы сами конные и оружные, и привести с собой боевого холопа оружного и конного. Не выполнил требования — обругают, а то и отберут часть поместья за недоимку.

Глава 4

К месту дворянского сбора они приехали совсем уже затемно, даже к полуночи, поэтому лишь побеспокоились о конях, наспех перекусили, чего было с собой, и сразу легли спать неподалеку, прямо на улице, благо осень только начиналась, и было совсем не холодно.

Засыпая, Саша практически уже полностью осознавал себя Дмитрием Кистенем, мелким помещиком Московского уезда. На этом и отключился от текущей реальности. Последнее, что осознал — довольное согласие Дмитрия на такое положение. Так-то ему лучше, пусть новый хозяин мучается!

Наутро встали в очередь на общую перепись мелочи дворянский, небогатой. Вообще-то сборы подобного ополчения проводились в год дважды, вне цикла проходивших летних сельскохозяйственных работ, дабы не подкосить и без того слабое дворянское хозяйство. Но в экстренных случаях, когда начинались военные действия, этот щадящий режим нарушался. Дворян собирали по мере надобности, без учета их экономических потребностей и нужд. И не из гордости боярской, а из государственных надобностей.

Хотя уже при отце сегодняшнего государя Петра Алексеевича — Алексее Михайловиче — начали создаваться регулярные полки, но их все равно оставалось немного. Так что без дворянского ополчения государство и в начале XVIII века воевать никак не могло. Это только после петровских реформ первой четверти этого века положение радикально изменилось, но когда это будет!

А неугомонное государство, в данном случае монарх Петр Алексеевич, еще никакой не великий, но, видимо, хотевший быть им, бросил в бой се, что было.

Вот и в этом году сбор детей боярских прошел в разгар осенних работ и было понятно, что с окончанием сборов их некуда не отпустят — отправят, где погорячей. Крестьяне будут сами убирать урожай. С помещичьего клина они, конечно, уберут спустя рукава — не заинтересованы. Поэтому дворяне в очереди были скучны и непрестанно матюгались. Царю не терпится повоевать, а у них хозяйство должно разваливаться.

И собрали их не в ближайшем городке на пару дней, а в самой тогдашней столице Москве явно с целью концентрации дворянских сил в рамках военного похода.

Дмитрия попаданец не чувствовал, только иногда ощущал — здесь! Похоже, они становятся единым целым в одном теле.

Очередь, несмотря на многолюдье, шла быстро, хотя и не без спора. Дмитрий, глядя на соседей, в большинстве таких же мелкопоместных детей боярских, оценивающе щупал подбородок. Сегодня он впервые в этом теле побрился. Впервые не в плане возраста, а в силу традиции.

При достославном царе Федоре Алексеевиче и регентше Софье Алексеевне, когда он был в младенчестве и постепенно рос, все было по-старому. Борода, которой взрослый мужчина был награжден самим Всевышним, была у каждого. Но нынешний государь, попавший в тенета богом проклятых иноземцев, осерчал на бороды и приказывал их сбривать.

Дмитрий-попаданец, в отличие от множества мужчин этой эпохе, суровому требованию государства только обрадовался. Всю жизнь ведь в далеком ХХI веке брился, каждый день. И в средневековье собирался сделать то же самое. Поэтому, при первой же возможности,поспешил от бороды избавиться. Не сам, конечно, лезвие для бритья в это время не зря называется опасным по конкретной причине. Сходил к цирюльнику, не пожадничал на серебряную денежку.

Цирюльник не зря специально поставили у пункта сбора дворян чуть ли не самим царем, чтобы дворяне были по европейски культурными и бритыми. Но дети боярские не спешили менять облик и держались за бороды до последнего, хотя и не ожесточенно. Чувствовалось, надавят на них посильнее, они и без спора сдадутся

Так или иначе, Дмитрий побрился едва ли не первым. Ничего, не мытьем, так катаньем государство победит, к концу XVIII века бородатые дворяне уже будут шокирующим исключением. Борода при Екатерине II будет ассоциироваться исключительно с простонародьем, в первую очередь с крестьянами.

И лишь после этого пошел к проверке, постояв в очереди. Поначалу его принимал рыжий канцелярист (по-старому подьячий), который споро записал данные сына боярского Дмитрия Кистенева, выжидательное поглядывая на посетителя.

Саша взгляды понял правильно, опираясь на опыт Дмитрия и на собственные знания о прошлом, полученные в университете. Солидный кус добротный копченной лосятины, специально взятый на подмазку подьячего, практически открыто был передан из рук в руки в присутствии других подьячих и посетителей. Таково было время, взятка не осуждалась и была своего рода компенсацией за недостаточное и несвоевременное государственное жалованье.

Кус был осмотрен, обнюхан и даже надкушен. Служащий заурчал, довольный. Подношение было соразмерено его положению. В книге появилась отметка «прибыл своевременно и в достатке» без какой-либо проверки и придирок. Первый этап был легко пройден. А вот следующие будут более строгими. Впрочем, это в последующие дни.

А пока Дмитрий решил, не спеша, погулять по столице. Москву ХХI века он знал неплохо, как провинциал, разумеется, проучившись пять лет в университете. Культурные и исторические центры, транспортные связки, известные театры и кинотеатры были им посещены неоднократно.

Но Москва начала ХVIII века сильно отличалась и далеко не в лучшую сторону. Да, с экологией здесь лучше, бензином и всякой химией воздух и окрестности очевидно не травили. Зато многочисленные очаги давали много дыма. В отдельных случаях создавалось практически некое подобие смога. Брусчатка даже вблизи Кремля появлялась только эпизодически, а в основном улицы были земельными, как проселочные дороги, что предусматривало грязь и огромные лужи. Если добавить к этому навоз, нечистоты, местами смердящие трупы собак и кошек (если не больше), то Дмитрий постепенно, по мере неспешной прогулки, начал пересматривать превосходную оценку российского средневековья.

Вблизи Кремля располагался большой рынок. Несмотря на будний день, народу здесь толкалось много. Что поделать, — столица! В ней всегда много бездельников и праздношатающейся публике.

Вкусные запахи разу притянули его к рядам с пищей. Дмитрий приценился к жареным курицам. По осенней поре продукты стоили дешево и он не удержался, купил парочку — сочных, истекающих соком, еще отдающих жаром большой печи. Парочка — семь серебряных копеек. Благодать!

В оружейном ряду задержался около колюще-режуще-стреляющих экспонатов. Оружия было всех типов, на любой вкус и глубину кошелька. Но покупать, несмотря на большой соблазн, он не собирался. Во-вторых, у него был пусть бедненький, но все-таки комплект вооружения, ну а, во-первых, и это было самое главное, денег было в обрез. Падать в финансовую пропасть можно бесконечно, хоть всю жизнь, хоть на хронологическом отрезке в три века.

Попускав слюну и дав себе слово купить дорогую саблю в золоте и драгоценных камнях, как только разбогатеет, пошел дальше.

Ряды одежды и обуви его особенно не интересовали. Штуки различного полотна, кафтаны и рубахи найдут других хозяев. Проведя их равнодушным взглядом, пошел дальше.

Впрочем, торг уже закончился, а с ним и развлечения. Смотреть в средневековой Москве было еще на что, но и метро, и трамваи отсутствовали, соответственно поехать здесь было нельзя по определению, а лошадь Бурку взять не захотел. То есть, захоти он, например, побывать в одном из известных монастырей ХVII века, он по столице пешком добирался бы целый день. И потом еще назад. Нужна ему такая программа развлечений!

Дмитрий хмыкнул и насторожился. Из одного из небольших ответвлений, знаменующих очередную крохотную улицу, которыми славится центр Москвы и в ХХI веке, послышались возня и возмущенные девичьи крики. Немногим позже раздался грубый мат с предложением немного пройтись, и громкое гоготанье мужских глоток.

Средневековый грабеж и насилие? Где, спрашивается, полиция? Только средневековой романтики ему еще не хватало. Его раздвоенная личность заколебалась в выборе действий. Попаданец Саша немного робел, понимая, что такие встречи могут стать печальными. Дмитрий, наоборот, сразу же положил ладонь на рукоять своего клинка, Он сын боярский, значит, воин!

Наконец, и Саша решился. А была, не была, ведь у него есть собственные сабля и кинжал, а он ими, кажется, умеет пользоваться!

Он уже смело, не колеблясь далее, рванулся к месту шума. Ситуация, в общем-то, предсказуемая для любой эпохи. Хорошенькую девушку, одетую довольно кокетливо по средневековой моде — пуховый платок, шубка, покрытая не самой дешевой тканью, и что-то вроде бот, — оттесняли вглубь безлюдной улицы.

Девушка, понимая, что такое развитие событий не принесет ей ничего хорошего, отбивалась, как могла. Но справиться с грабителями была не в состоянии. Один крепко ее обнял сзади, обхватив обе руки, второй путался заткнуть рот, правда, не очень успешно, и девушка продолжала активно звать на помощь и проклинать грабителей.

Но общая ситуация развивалась не в ее пользу — мужчины постепенно отходили вдоль по улицы и скоро наступит развязка — пара средневековых бандитов возьмутся за грабеж, может, убьют или изнасилуют девушку, а, может, сделает и то, и другое.

По-видимому, в это время было не принято помогать слабым и жертвам насилия. Или девушке сильно не повезло. Во всяком случае, действовали грабители уверенно и смело, не надеясь на задержку их полицией или как здесь назывались силовики?

Но им немного не подфартило, как бы сказали уголовники ХХ века. Внезапно возникнув, Дмитрий издевательски поклонился застывшей от неожиданности парочки бандитов. Сын боярский — настоящий громила — не беззащитная красивая девушка. Это профессиональный воин, хоть и новик, который бандитов вряд ли пожалеет. Дмитрий понял причину их реакции, лениво протянул:

— Грабим, значит, православных среди бела дня? Креста на вас нет, окаянные!

Грабителей ему было совсем не жаль. Особенно пойманных на грабительском деле и издевающихся над красивой девчонкой.

Теперь положение оказалось крайне плохим для бандитов. Они начали привлекать внимание прохожих. Пусть один Дмитрий был не смертельной угрозой, хотя бы теоретически, но за первым могли показаться следующие и тогда были возможны два варианта: их убивают сразу во время завязавшегося боя, или их избивают до полусмерти и отдают в Разбойный приказ. А там — дыба, пытки, и в конце — мучительная смерть для того, что осталось.

Бандитам такое будущее крайне не нравилось. Поэтому один из них, безуспешно пытавшийся заткнуть рот и уже разбивший верхнюю губу девушке, внезапно бросился на Дмитрия. Расстояние оказалось небольшим и Дмитрий не смог ни испугаться, ни осознанно отреагировать.

Но натренированные мышцы уже закаленного и немного опытного бойца успели ответить. Дмитрий еще додумывал мысль об обороне, а руки уже совершали необходимые движения — правая рука выхватила из ножен саблю, а левая — кинжал. Затем пришло время спокойствия боя. Саша благоразумно отдал тело рефлексам Дмитрия, не вмешиваясь в схватку.

Бандит быстро набегал на него, ощерив рот с гнилыми зубами в диком крике, в котором не было ничего человеческого. Но и звериной яростью он не мог себе помочь.

Сабля Дмитрия, ведомая крепкой рукой, развалила грудь и живот, рассекая все на своем пути — кости, мышцы, жир, кишки. Бандит захлебнулся в своем крике и бессильно рухнул в ногах сына боярского.

Второй грабитель, видя неважное положение, грозящее ему смертью прямо сейчас или через некоторое время, но более мучительную, запаниковал и попытался прикрыться девушкой, правой рукой с ножом придерживая ее.

— Не подходи! — завизжал он истерично, — порешу девку сразу!

Но нож, который должен был плотно лежать на шее и, при необходимости, рассечь ее, держался на расстоянии ладони. Совсем перетрусил бандит. Пользуясь этим, Дмитрий с хеканьем, сверху вниз, как колют колуном дрова, опустил саблю на правое плечо.

Рука с ножом упала на землю, бандит, кровоточа, тихонечко завизжал, отстраняясь от девушки. Та, пользуясь возможностью, рванулась к Дмитрию, но не прямую, чтобы не мешать ему, а наискосок.

Бой был практически закончен. Один бандит, мертвый, оплывал кровью, второй, лишившись руки, упал на колени. Дмитрий не стал его мучить, по-молодецки срубив ему голову.

И все. Оставалось попотрошить бандитов, и озаботиться здоровьем хорошенькой вроде бы девушки. А то ведь и с девичьими нервами замучаешься.

Впрочем, быстро оказалось, что средневековые девушки — не чета белоручкам ХХI века. Она лишь равнодушно посмотрела на трупы и даже пнула убитого, первым мучившего ее.

— Как ты не забоялся? — заботливо спросила она.

— Не забоялся, — подтвердил Саша, — тягиляй вон порвался, — пожаловался он, показав на ватную защиту, поврежденную о стену утром, но в итоге списанную на сопротивление грабителей.

Он впился глазами в девушку. Прелестница лет семнадцати, с хорошеньким личиком, которое очень привлекал румянец, с хорошенькой фигурой, по вкусам и ХVIII века, и чуть-чуть XXI столетия, она не была писаной красавицей, но очень привлекала своей юностью. Не только молодой и романтичный Дмитрий, но и более циничный Саша немного поехали головой.

— Вот так и приходит любовь, — негромко констатировал мысленно последний.

Девушка тоже была им очарована. Все как в сказках, которые ей рассказывала старая нянька. Красный молодец, пусть и не царевич, но и не крестьянский сын, появился и защитил ее от поругания, а может и смерти. Какие они были противные и страшные….

Кажется, после этого красная девица должна поцеловать своего спасителя? Она скромно опустила лицо вниз, но перед этим лукаво стрельнула глазами. От этого Дмитрий вздрогнул и залился краской.

— А меня Дашей зовут, — тихонечко представилась девушка, — спасибо тебе, избавитель мой.

Неизвестно, что бы у них было дальше, поскольку Дмитрий все-таки намеревался поцеловать девушку, а та совсем не была против. Однако по улице раздался топот лошадей и звуки встревоженной речи.

К ним спешила помощь, но лучше бы она сейчас запоздала. А то он даже и представиться не успел.

— Даша, что с тобой? — прозвучал вопрос немолодого человека, выделяющего своей одеждой и важным видом.

— Отец, наверное, — с досадой подумал Дмитрий, поворачиваясь к нему, — как не во время.

— Уже ничего, тятя, — с напускным спокойствием сообщила Даша, — грабители напали, да вот молодец меня спас.

Приехавший мужчина с его жизненным опытом быстро сопоставил элементы образовавшейся картины: трупы звероватых грабителей и молодой человек дворянского вида, решительный и жестковатый, спасший дочь от новых опасности. Он спрыгнул на землю, передав поводья спутнику.

— От всей нашей семьи и от меня лично низкий поклон, — мужчина низко поклонился, — думский дворянин князь Александр Никитич Хилков рад услужить вам за вашу службу.

— Сын боярский Дмитрий Кистенев, — почти доложил Никиту не маленькому в чине князю. Конечно, породистому боярину думский дворянин, что другому иной раз как дворник, но сын боярский не чурался отвечать на приветствие. Ибо думский дворянин — это в допетровской Руси третий дворцовый чин, выше только бояре и окольничие. Опять же князь.

При Петре прежние чины потеряли значение, но в любом случае, знатные роды, начиная с рядовых гвардии, через много лет почти всегда оказывались в полных генералах, как князь Аникита Репнин. Это мелочи дворянской, вроде Дмитрия Кистенева, надо каждый чин брать ожесточенным штурмом и уровень майора гвардии становится недосягаемым пиком карьера. Так что для него и Хилковы недостижимы. А жаль. Очень уж Дашенька красива…

Пока Дмитрий невесело размышлял, Хилков подытожил:

— Ну что же, боярский сын Дмитрий, сегодня уже поздно, а вот назавтра попрошу ко мне на пиршество. Будет празднование спасителя нашей Дашей. Обязательно приходи. Посмотришь, как мы кой-как живем, перемогаясь с хлеба на воду в труде и бороне.

И князь неожиданно для своей важной осанки лихо и озорно подмигнул Дмитрию. О как!

Глава 5

На следующий день сборов дворянского ополчения смотр продолжался, теперь выданную детьми боярскими информацию проверяли количественно и даже качественно. Оружие, люди и лошади — все проверялось, подсчитывалось к уровню поместья, а затем подводился общий баланс — справный сын боярский или все-таки к нему можно придраться, хотя бы из принципа.

Процесс был очень субъективный, как правило, все зависело от личного мнения членов проверяющей комиссии. А они в свою очередь, не так уж много и хотели — тот же небольшой бакшиш и хотя бы минимальный уровень проверяющих.

Проблема, однако, состояла в понимании, что такое положенный размер подношения и как должны быть вооружены дети боярские и их боевые холопы. Небогатые Дмитрий и Никита явно тут полностью не проходили. И подарки плохонькие, как правило — полтуши телки на всю комиссию — и боевое состояние было минимальное. То есть количественно они еще проходили, а вот качественно их только так полоскали и ругали. Спасало только то, что это был общий средний уровень проходящих, и если их не пропускать, то кто тогда воевать станет?

Длинный ряд людей и лошадей вытянулся на обширном пустыре. Впереди обычно шел сын боярский, за ним его холопы (холоп), кони и большая часть привезенного вооружения. Здесь стоять пришлось долго, «комиссия по проверке» работала, не торопясь, и весьма дотошно.

Мысли Дмитрия были далеко от этого. Они вертелись вокруг маленького русоволосого дива, которое было спасено от грабителей, а в итоге само пленило Дмитрия. Он еще раз бы ее спас и не от двух бестолковых татей, а хоть от десятерых!

Никита, узнав о вчерашних похождениях приятеля, долго цокал и завидовал — и кровавому бою, и пригожей девке, которая просто обязана влюбиться в своего спасителя, и ее отцу-покровителю, который теперь обязательно окажет помощь в служебной карьере. Везет же, черт возьми, парню! Почему же ему так не счастливится, или потому, что тот Логинов?

Посудачили, пока от нечего делать стояли среди таких же. Наконец, очередь дошла и до него. Никита ушел на свое место. Проверяющие критически посмотрели на сына боярского Дмитрия, количественно все совпадало с требуемым, а вот за качество поругали — сабля де тупая, древко сулицы не обстругано, стрелы кривые. Отлаяли также за худую сбрую, да за качество лошадей. Вот здесь Дмитрий действительно схитрил. Более — менее боевой конь был только у сына боярского, у холопа же и запасные лошади были простые крестьянские. Хотя и это была обычная практика небогатых дворян.

Дмитрий только ругнулся, когда члены комиссии, не торопясь, ушли. С его точки зрения, ругали его зря. Придираются со зла, поскольку возможности получить дополнительное подношение не существует, ищут соринку в чужом глазу, а у себя… Тьфу!

Впрочем, в конечном итоге помещик Дмитрий Кистенев был признан в полном порядке и мог участвовать в дворянском ополчении в этом году. Ну, еще бы, если начнут срезать даже таких, как он, воевать станет некому.

Он зло сплюнул и отправился искать Никиту. Тот был зол не меньше от мелочных придирок, и они поэтому поводу распили четверть бражки, купленную втридорога в ближайшем трактире. Сборы закончились, хоть и с некоторыми нервными издержками для дворян. Хотя, в общем-то, лаялись на всех для порядка, а не со зла.

После смотра ополчения большинство детей боярских разбрелись по Москве — людям дали день на отдых, чтобы завтра, собравшись по отдельным полкам и отрядам, они пошли в составе армии на Нарву. Командовали той армией иноземцы во главе с герцогом де Кроа, что сразу настроило русских воинов против своего же командования и породило волну небывалого пессимизма. И хотя верховным командующим считался царь, но настрой был откровенно плохим.

Дмитрий такой неприязни ко всем иностранцам не имел, однако четко помнил, что в данном случае именно этот фактор — командование иностранцами — сыграло одну из ведущих причин в поражении русских под Нарвой. Эти спесивые, но очень трусливые козлы с первых же выстрелов просто бросили всех и сдались в плен. А войско просто и недогадливо стояло на поле боя, под огнем, под атаками конницы и шведских драбантов. Пока, наконец, часть людей обороняющихся не сдалась, а другая часть не погибла.

Правда, нет худа без добра — именно после этого Петр Алексеевич, хорошо относящийся к иноземцам, в армии старательно обучал и продвигал именно русских. А немногие офицеры иностранцы получали чины и награды только в результате личных заслуг. Так что все будет хорошо при одном обязательном условии — уцелеть в этой бестолковщине, что будет позднее называться сражением под Нарвой 1700 года.

А пока он может получить свой скромный бонус за спасение Даши Хилковой, как называл он ее про себя. Эх, жениться бы на ней, красавице, да где уж там!

эта девочка хотя и казалась сказочным чудом, но не для него. Князь Хилков был хорош для своего уровня, он имел больше тысячи крепостных крестьян и хорошую прибыль от личных промышленных мануфактур и сельского хозяйства. Не говоря уже о том, что боярская породистость из него просто вылезала. Княжеский род!

Где уж тут тягаться мелкому помещику, который даже своих крепостных не имеет, их дало ему так сказать в аренду государство, пока он служит. А как перестанет служить, так могут и отобрать. Сам бы в тяжкую крепость не попал!

С этими мыслями он подошел к особняку Хилковых, стоящему хотя и не Кремле, но все же в центре Москвы, на территории больше гектара свободно раскинувшемся вместе с парком. Что б он так жил, как князь существует!

Хилковы по внешнему виду жилья явно не бедствовали, но переходить к западноевропейским излишествам не спешили. Всюду — в парке, на каждом из двух этажей усадьбы видна была старомосковская леность и неторопливость, жившая в городе и весь ХVIII век, а потом перешедшая в архитектуре и в ХХI век.

Но и военная целесообразность видна была во всем. Жирком не заплывали жирком, бестолково рот не открывали, нерасчетливо нападешь — сразу врежут. На входе в особняк Дмитрия встретил слуга. Учтиво раскланялся и, пройдя с ним несколько десятков шагов, сдал на руки другому слуге внутренних покоев — постельничему. А уже тот, на правах ближнего слуги, провел в кабинет хозяина.

Александр Никитич в преддверии ожидаемого гостя занимался сугубо мужским делом — чистил пистоли, которых у него было аж шесть штук! Богатый князь, — опять позавидовал Дмитрий. В это время даже паршивенькие огнестрелы стоили несколько рублей, а уж импортные (западные) шли практически по весу золота. Поэтому единственное занятие с огнестрельным оружием, которое мог позволить себе Дмитрий, — любоваться на торге выставленными пистолетами, фузеями и пищалями.

— А вот и ты, сын боярский, — радушно встретил его князь, — а я уже не чаял, думал не придешь, побоишься.

— На смотре ополчения задержали, — с заминкой оправдался Дмитрий. Не на пробки же ссылаться, их еще, как минимум, два века в Москве не будет.

— Да, — протянул князь, — слышал, наш пресветлый царь собирается со шведами воевать. Неразумно. Враг уж больно сильный. Ваш полк тоже под Нарву отправляют?

— Отправляют, — подтвердил Дмитрий. Он хотел углубиться в военную тему, но в это время в дверь негромко, но настойчиво поскреблись.

Князь еле заметно поморщился, но неожиданно мягко сказал:

— Войди, голубушка. Мы тут пока разговариваем.

Дверь тихо отворилась. Сразу стала понятна мягкость и доброта хозяина. На пороге показалась его родная дочь, нарочито скромная, тихая, все волшебная. И только изредка бросаемые искрометные взгляды на мужчин показывали, что это лишь найденная маска, надетая в честь гостя. А под ней находится такой яркий пламень и жар грозного вулкана, который легко сжигал всех неосторожных мошек. Или мужчинок типа данного сына боярского.

Дмитрию одного такого взгляда хватило, чтобы он снова зримо «поплыл», как после удара боксера-тяжеловеса. Какая уж там теперь будущая война, на простой бы скамье усидеть, на которую посадил его гостеприимный хозяин.

Хилков-старший, конечно, увидел эту богатую и не очень для него любезную пантомиму, это все-таки его богатая дочь. И как он не был добр, но подобная вольность незамужней дочери с незнакомым мужчиной — небогатого, не знатного сына боярского, которого она только вчера, м-гм, увидела, его все же возмутила. Он ведь вообще не хотел показать ее гостю. Пусть дочь сидит на женской половине!

— Дарья, — произнес он с нажимом на пару тонов ниже, строго глядя на нее, — у нас тут сугубо мужской разговор и ты будешь мешаться. Иди к себе, — замолчал, зримо колеблясь, потом сказал, хотя только что подумал другое, — за ужином придешь, там и увидишься.

Попытка мудрого опытного отца разрулить сложную ситуацию, как понимал Саша, была вдребезги разбита дочерью мановением руки, нет, даже нежным пальчиком. Вот ведь лукавая аферистка!

— А я, тятенька, вам квасу принесла с пирогами, — с придыханием произнесла девушка нежным, даже нежнейшим голосом. Такой тембр и тон представительницы женского пола обычно пускают в ход с мужчинами, когда надо показать, мол, какая я белая и пушистая, маленький котеночек, который просится к вам на руки, обогреть и приголубить. Мо-о-жно?

Устоять от такого сильного и чувствительного натиска здесь может только твердокаменный мужчина-неандерталец, видевший в каждой женщине лишь полтораста фунтов костей и мяса. Князь таковым, конечно же, никогда не был. Он сдался сразу, попаданец даже не успел продумать всю сложившуюся ситуацию.

— Давай квасу, — гораздо мягче сказал Александр Никитич, собираясь добавить, что после этого дочери можно уйти, ведь тут можно быть только мужчинам. Но Даша, чувствуя, что выбрала правильный тон, а железо ковать надо, пока оно горячо, умильно затараторила:

— И пирогов велела принести. Твои любимые, одни с лесной малиной, другие с садовой земляникой.

— Обедать скоро, — напомнил князь, окончательно сдаваясь.

— У-у, что вам, мужчинам, будет. Перед трапезой немного перекусить и не заметите. Я сейчас, мигом!

Она выскочила из кабинета в обширный коридор. Слышно было, как командует и пушит слуг, готовясь к небольшой трапезе перед основной, на которой она себе место уже резервировала.

— Последняя моя и теперь единственная, — сердито, но с родительской гордостью сказал князь, — вся в Хилковых. Если что захочет, лучше сразу сдаться, а не то стопчет, как стадо крупных лошадей

Он немного помолчал, с горечью добавил:

— Всего у меня три сына было и дочь, не считая тех, кто умер в младенчестве. Но не сбылось, Господь не захотел. Двое давно уже погибли в сражениях, одного сожрала прошлогодняя неведомая лихорадка. Никто и ожениться не смог, чтобы детей оставить. Осталась вот последыш и тоже без детей.

Он помолчал, коротко помолился на образа, добавил:

— И та иной раз откаблучит, хоть стой, хоть падай. Вчерась удрала от положенных слуг, нарвалась на базарных татей, хорошо ты попался, а то ведь и ее бы убили.

Влетела дочь, отрезав нехороший разговор, стала торопить слуг для небольшой заедки для мужчин. Сама расставила две изящно украшенные серебряные чаши с позолотой, придвинула к мужчинам два золотых кубка. Налила квас. Под этим предлогом, несмотря на жесткие нравы того допетровского времени, трижды сумела коснуться Дмитрия. Оба при этом содрогались, словно в них одновременно попадали разряды электрического тока.

При виде такой неприличной картины, и это еще мягко сказано, князю Хилкову хватило твердости набраться решимости и вытеснить активную дочь из кабинета под предлогом переодеться мужчинам к ужину. Но остаться мужчинам вдвоем все равно на долго не удалось — уже другой слуга позвал на парадный ужин. Это ж XXVIIIвек без электричества и газа. Лишь печи на дровах и изысканные блюда, которые можно только сразу кушать. Иначе получается жалкая дребедень, подаваемая не к княжескому столу, а простонародным нищим.

Хотя, это было даже к лучшему. Дмитрий все это время провел, как во сне. Не чувствовал вкуса ни кваса, ни пирогов, спросите, что ел-пил, даже не скажет. Ох уж эти красивые, но хитрые женщины, веревки они запросто вьют из сильного пола. И чего про мужчин говорят — хозяева де? Несчастные подкаблучники!

И хотя князю явно хотелось уже бранно поговорить нежданным гостем, но он кое-как сдержался. И ужинать пора, и ругаться со спасителем единственной дочери, которого сам же и пригласил, не хотелось. Вместо этого он, после того, как поели пирогов с квасом, хлопнул в ладони, давая знак слугам, и пригласил в большую трапезную, где уже было много людей — каких-то гостей, бедных приживалок-родственниц, просто слуг и служанок.

Здесь все уже было заранее продумано и режиссировано молодой хозяйкой и подкорректировано на всякий случай осторожным князем. Молодым ведь только власть, так они и набедокурят! А потом кто будет исправлять и улещать нехорошее?

Дмитрия торжественно под руки отвели на лучшее место почетного гостя и окружили массой мужчин, через строй которых прорваться, вроде бы, было невозможно. Даша хотя было здесь же, но далеко, на женской стороне стола. Управлять же всем этим довольно сложным процессом она позволила престарелым тетушкам, а сама скромно сидела на самом видном месте, великодушно позволив любоваться собой. И ведь ни разу не промахнулась, плутовка.

Даже на расстоянии она оказалась чудо, как хороша. Не верьте карикатурным образам допетровской моды, сделанным в угоду западникам при Петре и его наследникам. Дмитрий аж покрутил ворот кафтана, до того она была волшебно-красива. Косметика, разумеется, была только естественной — свекла, сажа, морковь, но так привлекательно она была уложена тоненькими линиями и рассчитано-невнятными тенями, что мужчинам лишь оставалась сдаваться. Причем не только гостю Дмитрию, но и отцу Александру Никитичу.

Одетая в белое польское платье, расчетливо украшенная несколькими золотыми украшениями, она не давала мужчинам никаких шансов. Пышно взбитые русые волосы были, по канонам тех лет, прикрыты платочком. Причем так, что они скорее больше открывали и указывали, чем скрывали.

Князь Александр Никитич, увидев свою дочь так разодетой вопреки обычаю, с досадой хлопнул большую чарку водки. Вообще-то он не был большим любителем крепкого спиртного и предпочитал за ужином бокал слабого фряжского вина. Но раз родная дочь такое откаблучивает, то что ж…

Дмитрий также не собирался останавливаться. И то же, в общем-то с досады. В этом замшелом средневековом обществе, где социальные перегородки сильнее железобетонных, им никогда не сблизиться. И ничего, что оба они дворяне, зато он на самом низу дворянского общества, а она — вверху, представляя цвет российского общества тех лет. Лучше уж не мечтать понапрасну, а нажраться в обоих смыслах слова. И наесться от пуза, и напиться до посинения.

Хозяин усадьбы словно прочитал его мысли, показав, каким может быть московское изобильное гостеприимство. Огромное количество мясных и рыбных блюд, закусок, водок разных сортов и крепостей, вина и пиво. Пей и ешь, ничего не спрашивая!

Пока угощались, князь Хилков припомнил, по какому поводу был приглашен этот бравый молодец. Ему подарили дорогую саблю и такой же роскошный пистолет, все — из личной коллекции князя. В золоте и в каменьях, подороже, чем все его поместье. При этом приглашали чаще бывать, не забывая, хотя Дмитрий понимал, что это пьяные вопли, а, протрезвев, его не пустят дальше помещений слуг.

На этом Дмитрий и успокоился, явно перебрав спиртных напитков. Князь и здесь оказался великодушным — слуги довезли пьяного сына боярского до его вещей и даже помогли в небольшой светелке развернуть постель и уложить в нее героя.

Аут.

Спьяну ему даже показалось, что, как бы неугомонная Дарья еще не побывала у его постели, мягко отругав за пьянство, и не поцеловала целомудренно в щеку на прощанье?

Глава 6

Скучный и довольно бестолковый смотр дворянского ополчения в Москве скоро, впрочем, прошел. В конце он совсем уже напоминал формальную бюрократическую процедуру, никому не нужную, кроме самих членов комиссии. Да и они больше требовали хоть маленькие подарки, а не правильной службы. Руки есть, оружие есть, а остальное больше к адову требованию, не хочешь?

Надо, в общем, пройти воинский смотр перед очередной войной, как это делали всегда отцы наши и деды всякий раз, так делайте, а результаты даже и не важны. Главное не итог, главное, само действие.

А здесь же, в окрестностях чужой для большинства Нарвы, даже для Дмитрия, началась обычная война, кровавая и совсем не интересная. Вокруг, куда не сунься, толпились вооруженные люди. Все с разнотипным оружием. Солдаты и стрельцы — с фузеями и бердышами, казаки и кавалеристы — с саблями, пиками и, иногда, с пистолями. Дворяне — те по достатку, но, в основном, с саблями и луками. Огнестрельное оружие еще очень дорого, да и редко, попробуй, найди!

А еще больше и надоедливо надоедали и мучили, с одной стороны, нескончаемая грязь, с другой стороны, вечный холод. Именно не русский бодрящий мороз, а прибалтийский холод с его зябкими дождями, перемежающими с мокрыми снегами. Какой там воевать, не околеть бы нечаянно!

Русская армия осаждала город Нарву — шведское владение в Прибалтике, захваченное около ста лет назад и теперь почти всем миром считавшее их. Диме поначалу интересно было участвовать в том, о чем неоднократно узнавал когда-то в учебном процессе и даже не подозревал, что однажды теория обернется нехорошей практикой.

Попаданец постоянно крутил головой, высматривая и запоминая всяческие картинки. Ведь одно дело слушать скучную лекцию в чинной академической аудитории о поражении русских в начале Северной войны, и совсем другое — участвовать во всем этом бедламе, рискуя получить в грудь кусок свинца или фут стали от штыка или сабли. В то и ледяную горсть воды за шиворот!

А вообще, при черной такой мысли о скорой смерти радоваться текущей жизни совершенно не хотелось. Тем более, как всегда, в Российской армии в любое время и в любом месте главенствовали беспорядок и суета. Куда-то бежали посыльные, важно шествовали офицеры-иностранцы, остальные просто тянули время, переговариваясь, прохаживаясь, толпясь. Или он что-то уже не понимает в армейских порядках начала ХVIII века?

А, может, это Дмитрий не в состоянии втянуться в армейскую организацию? Ведь он до сих пор чувствовал привкус поцелуя девушки и был ею губительно и навсегда очарован. Эх, Даша — Дашенька, любая — любимая моя.

Нет, думский дворянин князь А. Н. Хилков вряд ли изменит свое прежнее мнение и не захочет отдавать свою единственную дочь за мелкого помещика. Понимает, что парень лично хорош и блистателен. Но не все в этой жизни мог решить даже князь и думский чин. Объективная реальность по больше мере, вроде бы, больше против, чем ЗА.

Хотя, после хорошенького и, главное, очень трезвого размышления, он уже твердо и бесповоротно не считал, что князь настроен был сугубо отрицательно против него. Даша из родного папани только что веревки не вила. Так что, если он сделает эдакую быструю и неплохую карьеру, то, хм, можно и женится. Ведь на дворе шла, в конце концов, эпоха Петра Великого — стремительная и переломная, когда старое быстро меняется новым, а кто был ничем, те становятся всем. Правда, от этого она не становилась менее гибельной и страшной для попаданца.

Тут Дмитрий и сам почувствовал, что уже начинает пороть сущую ерунду. Смачно сплюнул на грязь под ногами и попробовал на корню задавить заманчивые мысли о женитьбе, вспоминая недавние события. Или, наоборот, окончательно решиться в корне стать женатым человеком? Раз в XXI веке остался холостяком и, видимо, навсегда, то хотя бы в XVIII

Накануне того знаменательного события, называемого военным походом, как это водится, все начали готовиться и суетиться почем зря. Однако, к счастью для самого пьяницы Дмитрия, хм, сложный армейский механизм почему-то замедлил выход на целые сутки. Как по заказу.

В итоге, он вполне отошел от густого похмелья, уже, не торопясь, уверенно подготовился сам, дал разгон для порядка молодому боевому холопу Леонтию, бывшему с ним. Потом показал ему же, как правильно складывать пожитки, чтобы они не мешали ехать в долгом походе. Или, упаси боже, воевать с неумолимым врагом.

Правда, вскоре оказалось, что и опытный мужчина XXI века не очень-то разбирался в организации похода на обычных конях, а не на машинах, но в конечном итоге разобрался, опыт не одного похода на рыбалку и охоту не пропьешь и не пробалагуришь!

Оставался последний незанятый вечер в Москве, каковой Дмитрий просто решил посвятить незамысловатому отдыху и скучливой хандре. Незамысловато устроился в одиночестве в сенях воинской избы, выделенной в том числе для детей боярских до выхода, где никто надоедливо немешал, не дергал.

Посмотрел на ножны сабли, сделанные из превосходной кожи и украшенные золотом и драгоценными камнями. Эфес сабли был сотворен, вроде бы, из слоновой кости, а, может, нет. Пластмассы, конечно, нет, зато дерево в изобилии и его местные мастера умели изготовлять по-разному. И опять в изобилии золото и камни.

Само лезвие как бы и из булатной стали, и было на неопытный глаз попаданца гораздо древнее. Похоже, сравнительно недавно саблю аккуратно отреставрировали, дав ей вторую юность. Сколько она стоит — сотни рублей… больше тысячи? И ведь это не пустоватые деньги XXI века, а полновесные, пока еще серебряные рубли XVIII века. Добр пресветлый князюшка, ох, как неожиданно добр. Не пожалел денег за спасение любимой дочери… Скотина! Лучше бы пнул его из особняка с пожеланием больше никогда не появляться! А так и Даша дала определенное пожелание, и отец ее не сказал доброго ДА, но и не сказал грозного НЕТ!

От рассмотрения пистолета и появления новой порции хандры из-за этого неприятного, но любезного занятия, его оторвали тихие, едва слышимые шаги.

Дмитрий прислушался, пожал плечами, и прикрыл глаза. Мало ли в сенях ходит всяких людей. Дети боярские, слуги, суетливые дьяки… всяко не враги, нечего их боятся! Пусть они сами страшатся непонятного сына боярского!

Однако оказалось, хоть это не враги, но докучливые приятели… приятельницы! Знакомый приятный запах юного тела, теплые ладони плотно легли на глаза и неожиданно сильно надавили, не давая возможности пошевелить головой.

— Даша? — удивился он, чувствуя, как восторженная волна проходит по телу, — как ты здесь очутилась, милая, желанная? Тут же много чужих мужчин, украдут еще!

Отнял ее теплые ладони от лица, и вдруг поднял ее тело на своих руках, не слушая возражений (не очень-то искренних и уж тем более негромких).

Это была действительно она, его желанная. Даже как-то не верилось. Княжна, красавица, богатая девушка, знатная дама ходит за ним, мелким, даже бедным дворянином, сыном боярским! И ведь не боится, не соромится!

В глубине воспаленного разума влюбленного, страдающего человека XVIII века пробилась почти циничная мысль человека ХХI века:

«Быстрее суетись, дурачок. Такая девушка за тобой бегает, а ты только ушами хлопаешь, да бестолково страдаешь!»

Под эти мысли он с интересом посмотрел на нее.

— Ты почему тогда напился, лошадь пьяная и смешная, — ласково пожурила она, — я попыталась было с тобой поговорить, но ты только храпел, да смешно ругался в беспамятстве.

Он виновато потерся щекой о ее щеку, признавая свою вину. И ведь ничего не скажешь — виноват. Нехороший человек! А ведь Даша действительно тогда появилась в его каморке!

— Ты как здесь оказалась? — поинтересовался он, давая себе слово, что, наконец, будет за ней ухаживать и дарить ей, хотя бы, ласковые слова. И пусть Александр Никитич ругается и даже гоняет за ним холопов с палками. Она будет только его!

— Удрала, — шутливо, но сильно стукнула она его в грудь, — если ухажер робок и нерешителен, приходится девушке самой идти навстречу.

Ого, его уже подняли до статуса ухажера. Так и до жениха не далеко дойти!

— Ох, и рассердится твой отец, — спрогнозировал Дмитрий, — гневным кулаком по столу будет стучать, ругаться матерно и грозно.

— Конечно, — согласилась она охотно, — не матерно, конечно, но гневаться будет обязательно. Пообещает в десятый раз выдрать сильно, как сидорову козу. Старая нянька, которая мне почти как матерь, целую неделю будет шпынять по любому поводу и без повода, беспокоясь за меня.

Но ты, голубок мой сизый, мне уши не заговаривай. Али не люба я тебя совсем? — попыталась она заглянуть в его глаза испуганно, выгнувшись на его руках.

Дмитрий поставил ее на ноги и тут же с силой к себе прижал.

— Люба очень, тебя не сумеешь не полюбить, — признался он, в сердцах сказал: — но не пара я тебе семейная, слишком разные мы.

— Пусти, — попросила она совсем о другом, — раздавишь, бугай, тогда точно не парой твоей буду. Так обнимаешь, как медведь в осеннюю пору.

Освободилась от его объятий, поправила сбивший платок.

— Не красива? — попыталась определить она, — не хороша? Лучше нашел милую?

— Дурная ты, — засмеялся Дмитрий и решился, поцеловал в губы, — тут другое. Ты княжна, а я мелкий помещик без рода и без живота. Себя еле кормлю, куда уж семью заводить. И отец твой не захочет единственную дочь выдавать за нищего сына боярского.

— Ах, ты об этом, — облегченно рассмеялась она, отдышавшись, — но ты же не вечно таким будешь? Нынешний государь активен и боек, хоть тятенька и за это его не жалует. Многие из окружения Петра Алексеевича уже, говорят, сделали завидную служебную карьеру. И ты не отставай, не губошлепь понапрасну!

Попаданец едва не засмеялся в лицо девушке. Как все, оказывается, легко идти по жизни представителям женского пола. Если, особенно, это не они! Раз — два и в дамках. Ты уже боярин и властитель тысяч крестьян! Знать бы еще, как до этого доползти.

Впрочем, это действительно мужская проблема. Его личная проблема! И уж никак не Дашина. У нее своих дел более, чем достаточно.

— Побожись, что никогда не женишься на другой! — потребовала Даша. Действительно, свои проблемы, такие же актуальные и острые.

Дмитрий тяжело воздохнул. Дать слово, что он не женится, не венчается, было куда как легко. Невесты же у него не было, Девка Маша по статусу была простой содержанкой — наложницей, что по этим временам и не смотрели серьезно. Даже христианская церковь и та была снисходительна. Вот если бы княжна потребовала поклясться, что он может любиться только с ней,тогда было бы сложнее, но ведь она девушка прагматичная, не будет требовать луну с неба?

В конце концов, по традициям тех лет интимная жизнь ее мужчины до свадьбы девушки не касалась. Вот когда поп в церкви от имени Всевышнего объявит их мужем и женой, тогда держись! И словом, и скалкой и еще чем?

— Тебя саму-то замуж силой не выдадут? — тревожно спросил Дмитрий. Отец в эту средневековую эпоху обладал огромной властью над своими домочадцами. Выдать свою дочь без ее согласия было ему, что раз плюнуть. А общество и государство обязательно встанут на его сторону.

Однако, нет правил без исключений. Вот и в княжеской семье Хилковых был жесткий матриархат. Или, точнее, здесь напрямую командовала дочь. А она уже решила, кто станет ЕЕ мужчиной.

— Фу, — легкомысленно улыбнулась она, — пробовал раз папаня покомандовать, подобрал какого-то князя старика, мол, тебе с ним будет хорошо. Игрушку из меня хотел сделать. Ну, я пообещала, что либо в монастырь уйду, либо руки наложу на себя, враз отошел.

Да ты не сомневайся, уж с тятенькой я справлюсь. Давай целуй меня скорее, и я побежала. А то слуги князевы скоро появятся. Если с войны в Москве будешь, моя бывшая няня из усадьбы каждый день на рынок с утра выходит, передай с ней весточку, обязательно приду.

Она прижалась к нему, он поцеловал ее. И Даша упорхнула, оставив слабый запах надежды и душу, полную смятения. И вот он вместе со всеми оказался около Нарвы, телом находился здесь, а душой с ней.

А дела-то шли, хоть и медленно и опять бестолково! Несколько дней активно работала русская артиллерия, разрушая крепостные стены в тщетной надежде, что защитники сдадутся. Увы, Дмитрий прекрасно знал, что Нарву возьмут только через несколько лет, во время новой осады. Другие войска, другие солдаты, опытные и храбрые, новые полководцы.

Да и артиллерия досталась еще та, средневековая, когда каждая пушка под свой калибр и под свои заряды, да и мощность еще была недостаточна. Даже стены Нервы, обычные городские, не смогли окончательно разбить. А времени уже крайне не хватало.

Вскоре здесь будет сам грозный король Карл ХII с небольшой, но регулярной и бесстрашной армией, которая, мягко говоря, отбросит русских варваров от крепости. А точнее говоря, разобьет и отшвырнет. Если бы не стойкость в прошлом потешных полков, а ныне гвардии — Семеновского и Преображенского полков — Русскую армию вообще бы растерли в порошок, часть солдат уничтожив, а другую пленив.

Увы, но по истории невозможно прыгать, минуя отдельные этапы. Дмитрию тоже начала придется вкусить горечь поражения, и лишь потом, если его не убьют, можно будет перейти к нектару победоносного этапа. А так, что не сделает, рядовой, скажем так, иррегулярного войска?

Шло очередное осеннее утро. Прохладное и промозглое и как бы дождливое. Дмитрий удрученно посмотрел на обувь — нечто среднее между короткими сапогами и диковинными ботинками. Два месяца интенсивной эксплуатации и местная грязь превратили их в решето. И портянки не помогали. Ноги быстро промокали и мерзли. Какая там карьера, здоровье бы не подорвать в этой грязи.

Он неоднократно читал и даже сдавал на экзамене, что Нарвское поражение оказалось для России скорее благом, чем наказанием, став начальным толчком для большинства знаменитых петровских реформ. И, глядя на армию, абсолютно был согласен с выводами ученых, мастистых и не очень, считавших, что главная причина — слабость войск. К чертям собачьим такую армию!

Насмотревшись на армию с позиции рядового то ли всадника, то ли пехотинца (никак не мог уяснить из постоянно меняющихся задач, которые ставили начальство перед дворянским ополчением), он мог поставить жирный плюс только потешным гвардейским полкам. Не очень опытные, но стойкие, хорошо обученные и прилично вооруженные части. К ним примыкали драгунские и солдатские (регулярные) полки. Хотя уровень у них был кардинально разным.

Но вот иррегулярный сброд (по-иному назвать никак не получалось) из дворянского ополчения и стрельцов больше напоминал большую банду с кое-как поддерживаемой дисциплиной и относительной боеспособностью. Особенно в этом отношении отличалось дворянское войско. Разнокалиберное и, как правило, холодное оружие (пищали заменялись луком и стрелами), практическое отсутствие строя и низкий моральный дух. Часть дворян были опытными воинами, но только в одиночном бою. И говорили они лишь о добыче, грабеже и женщинах, которые можно изнасиловать в захваченных деревнях. Не густо.

Такое войско в любом случае надо срочно менять и поражение под Нарвой лишь ускорило этот процесс. А не то в последующие века, как понимал попаданец Саша, Русская армия прошла бы путь Турецкой и потихонечку бы развалилась.

— Седьмой десяток, в дозор! — услышал он властный голос. Это пришел их черед дежурства. Вот и проявление определенного порядка, о котором он только что горячо мечтал.

Запряг Бурка — злого жеребца, которого постоянно приходилось приучать кнутом и лаской к дисциплине. Почему Дмитрий не кастрировал его, Саша не знал, сам он глухо молчал даже на прямые вопросы. Но, похоже, из понимания, что боевой конь должен быть злым. В бою это очень важно. И еще на племя. Хорош был конь! Хоть и не породистый, но сильный, с длинными ногами и крепкой спиной. Выносливый и красивый. Дворяне не раз просили продать — отказывал. Но когда спрашивали скрестить с кобылой — охотной соглашался. И Бурку хорошо, и он получал то каравай хлеба, то кусок говядины, то курицу. Дешево, конечно, но вкусно!

Сам сотник полюбовался на жеребца. Дмитрий уже напрягся, решив, что тот начнет отбирать, но сотник только рекомендовал не соваться с конем в горячие места, поберечь его, раз уж себя головы не хватает поосторожничать.

Глава 7

Р-раз! Дмитрий картинно, на публику и уверенно крепко сел в седло своего коня. Саша в ХХI веке и близко не подходил к лошадям, а не то, что ездил на них. Видал… по телевизору и ладно. Но опыт тренированного тела Дмитрия и несколько месяцев постоянных разъездов сделали новоявленного сына боярского опытным всадником. ГИБДД-то еще нет, полная лафа, как хочешь, так и едешь, и нет никому дела!

Десяток, тоже сев в лошадей, неспешно покинул воинский лагерь и сразу принялся осматривать близлежащие окрестности. Мало ли что. Наудачу будет добыча, на неудачу — плети от обозленных командиров.

Навстречу им показался сменяемый десяток, который молча проехал в лагерь. Веселиться особых поводов не было. Промозгло, холодно, прошедший опять непрерывный дождь вперемежку со снегом. Прибалтийская осень никогда не была прелестной — ни в начале XVIII века, ни в XXI столетии. Грабить в окрестностях Нарвы тоже было нечего — все возможное разворовали, жители частью разбежались, частью находятся в Нарве, все дома в деревнях сожжены. Скукота!

Поездили несколько часов по окрестностям, пока не надоело. Остановились, давая коням передышку. Рачительный хозяин неподалеку успел посеять в конце лета озимую рожь, к октябрю ростки вытянулись в ладонь. Нежная зелень будет лакомством для непривередливых коней. Зерна бы им еще, но откуда?

Лошадей, не расседлывая, отпустили на кожаных ремнях по полю, а сами собрались у большого костра. Всего в десятке было тринадцать человек — восемь детей боярских и пять холопов (один, правда, остался дежурить и кухарничать).

У большого разожженного костра рассаживались вольготно, особо не чинясь, где свободный дворянин, а где крепостной холоп. В боях и не такое бывает — война!

Сидели, травили старые байки, дожевывали куски ржаного хлеба, оставшиеся от утреннего завтрака, понемногу грелись. Вот уж действительно — солдат потихоньку спит, а служба неспешно идет. Блин, а вот у Дмитрия, будто делать нечего, забурчало в животе утренняя плохо сваренная каша. Зараза такая, заторопилась на волю. Пришлось поспешить, оставить нагретое место у костра. Наверняка, сразу найдется любитель на чужое.

— Мужики, — предупредил он угрожающе, — это мое исконное место. Займете — страшно побью и потом все равно выгоню!

Дмитрий хоть и был парнем молодым, зеленым, но уж очень сильным, дрались уже. Связываться с его пудовыми кулаками желающих не оказалось, побьет ведь реально и сором будет большой — почти юнец избил. Так что весь десяток согласно промычал, — мол, иди, куда идешь, место у костра будет твое.

Сам же он меж тем ходил между деревьев, досадливо бурча. Попаданец уже хорошо понял — жить и в эту эпоху было можно и кое в чем даже вольготно. Но вот некоторые бытовые мелочи его особенно удручали. Например, не просто отсутствие унитазов, элементарно сумасшедшая нехватка деревенских сортиров. Господа начальники, скучив кучу народа в одном месте, не побеспокоились об отхожих местах. Нет, они были, но больше по инициативе с мест или инклюзивно для бояр и генералов. А как быть рядовым ратникам, которые хотят есть ежедневно и не по разу и соответственно каждый день… Эх, начальники!

Так негромко ругаясь и как бы невзначай советуя командирам, прошелся по лесу. И вдруг он внезапно лоб в лоб столкнулся с опасным незнакомцем. Встреча оказалась неожиданностью для обоих, но чужак был обидно быстрее. Он выхватил нож и ударил в грудь русского недруга. И что теперь?

От неминуемой смерти атакованного Дмитрия (отнюдь не попаданца Саши) спасла только мгновенная реакция молодого воина. Хозяин-то у тела был новый, но инстинкты остались прежние — у неопытного, так хотя бы тренированного профессионала, который почти каждый день дрался с такими же и отрабатывал боевые приемы. Поединок один на один с ножами был у него не первым

Так что пока житель XXI века телепался и хлопал глазами, его товарищ по телу почти успешно отбивался. Как и положено, он отмахнулся снизу-вверх и вражеский клинок прошел почти мимо. Однако, на полном излете, он, все-таки зацепив родимое до боли плечо, распорол тягиляй, и коснулся тела. Рана была не тяжелой, но кровь сразу потекла бодрым ручейком. Как же так и разэтак? Первая мелкая стычка, а он уже раненый и беззащитный!

— Ах ты, кикимора! — злобно взревел Дмитрий и безыскусно ударил обидчика тяжелым кулаком по голове. А хорош был кулак, наподобие природной кувалды. Будь он сейчас в ХХI веке, наверняка, по физическим параметрам стал бы боксером или иным головорезом. Удар был коротким, но таким сильным, что незнакомец мешком рухнул на землю без сознания. И кистеня, ха-ха, не понадобилось. Хорошо быть здоровенным и могучим!

— У, леший тебя побери! — отругал он теперь уже собственный страдающий живот и присел под соседнее дерево справить накопившую нужду. А то проблема, из-за которой он здесь оказался, все же оставалась и заметно подпирала.

К счастью для него, проигравший схватку незнакомец так и не пришел в сознание, пока Дмитрий делал свое «грязное» дело. Потом он вернулся обратно, связал на всякий случай руки незнакомца его же поясом, подобрал нож и, взвалив его на плечо, отправился обратно на место стоянки десятка. Приводить в сознание его он не стал. Пусть пока плавает в беспамятстве!

Воины при виде чужака встретили его с легкими шутками, в которых, однако, числилась еле слышимая досада. Пленники в этом веке на войне принадлежали тем, кто их взял. Если, конечно, их не отберет более влиятельный командир или даже государство (монарх). Но все равно, какой-то плюсик сын боярский получит. Хоть рубль, а то, может быть, и боярская благодарность. А они тут совершенно не прием!

Дмитрий бросил зашевелившегося незнакомца на землю. Тот застонал и пришел в себя, испуганно глядя на русских дворян. Насколько он знал, от них он мог ожидать только побои. Самые злые и недисциплинированные воины русских.

— Как и где нашел поселянина? — заинтересовался десятник. Он что, собирается украсть законную добычу. Вот ведь гад похлебкин!

— Этот козел бросился с ножом, еле увернулся, — скромно ответил Дмитрий, на корню ликвидируя его попытку лишить ценный приз. Государь Петр Алексеевич, в конце концов, недовольный разором, чинимым его войском, велел быть к местным жителям подобрее, пресекая грабительские набеги. Конечно, в условиях войны это пожелании оставалось наивным, но под это дело пленника можно было отобрать в свою пользу. Ищи потом!

Но если же он сам напал, то это уже не мирный житель. И соваться тогда не стоит — сам ввяжешься, побьют, как татя.

Десятник, посмотрел на окровавленный нож, только коротко спросил:

— Сильно ранен?

Дмитрий вместо этого позвал Никиту и с его помощью снял хорошо послуживший тягиляй.

Кто-то удивленно присвистнул. Нижняя рубаха обильно промокла от крови. Снятый тягиляй разбередил рану и кровь опять потекла. Воины зашевелились. Мало ли что завидуют, а раненому надо помочь. На войне друг другу не поможешь — пропадешь.

Кусками материи для ран, которая есть у любого сына боярского на всякий случай, стянули плечо, закрыли рану, прекратили выход крови.

После этого десятник уже цепко и холодно посмотрел на незнакомца. Опытным взглядом оценил тренированное тело, мозоли на руках от постоянного использования оружия, сделал недвусмысленный вывод:

— Рейтар, наемник, собака, никакой это не мирный житель! У тебя, Митрий, останется, но ты пока не продавай, мало ли кто из воевод поспрашивать захочет. А добыча знатная, здесь несколько алтын дадут, а на Руси, пожалуй, и в рубли пойдет, особенно если каким ремеслом владеет. Так что не даром ты ранен.

Дмитрий, пока шли эти разговоры, внимательно следил за выражением лица своего пленника. Тот чутко слушал, пытаясь хоть чуточку узнать о своей будущей судьбе. но, похоже, ничего не понимал. Или был талантливым лицедеем, умеющим скрывать игру чувств на лице. Речь-то идет о его жизни. И лет ему не так много. Где-то они ровесники или даже он младше. В лесу он показался старше и жестче. Попробовать допросить?

— Посмотри на меня! — потребовал Дмитрий, подойдя к пленнику. Тот что-то залопотал, испуганно косясь на воинов. При этом на Дмитрия он так и не посмотрел. Заговорил по-своему. Похоже, действительно не знал русского языка.

Впрочем, и сам Дмитрий, а точнее Саша, поначалу разговаривал с трудом даже при помощи Дмитрия. Говор начала ХVIII века значительно отличался от языка ХХI века. Вот тебе и один народ! И хотя за период нахождения здесь Саша освоился, да и знания и навыки, доставшиеся от Дмитрия, серьезно помогали, но больших речей он не толкал — опасался, что станет внушать подозрения.

А тут какой иноземец. Можно только ему посочувствовать. Глобализация еще начнется не скоро и не везде. А отсюда — взаимопроникновение слов и выражений идет пока медленно, если вообще идет.

Прислушался к лопотанию пленника. Что-то местами знакомо. Хотя дикция у него безобразная, но отдельные слова можно разобрать. Вроде бы немецкие… А если все же попробовать…

Слава советской системе образования! Саше несколько лет вбивали немецкий язык в школе, а затем пришлось учить еще два года в университете. Полиглотом он, разумеется, не стал, знания были на тройбан в лучшем случае, да и язык серьезно изменился за несколько веков. Но ведь понимает, хоть и через пять слов на шестой.

Он спросил на немецком языке, медленно и членораздельно:

— Ты солдат Шведской армии? Наемник немец?

Пленник испуганно заморгал, опасаясь, что признание приведет его к виселице. Это обычная практика любой армии во время военных действий.

— Ты не молчи, — понял его страшные страхи Дмитрий, — скажешь истинную правду, останешься живым и невредимым, ей-богу!

Конечно, гарантиям этим Дмитрия была цена медный грош в базарный день. Кто посмотрит на обычного сына боярского, требующего вернуть его пленника? Отделаются невнятными обещаниями, а могут и плетей всыпать, что б не мешался под ногами. А потом повесят его пленника для укрепления морального состояния войска.

Но парень, похоже, не разбирался в ситуации. Или он понимал, что все равно находится в безвыходном положении и, если будет молчать, его начнут пытать здесь же. А потом опять же повесят на ближайшем дереве. Средневековье, здесь еще не существовало понятия гуманизма.

Он выстрелил длинной тирадой, из которой Дмитрий ничего не понял. Остальные, не зная языка, и не пытались понять.

Пришлось на ломаном немецком потребовать повторить. Пленник понял, заговорил медленнее и отчетливее.

Его зовут Курт Бурманн, — кое-как перевел Дмитрий, — работы в родном городе не было, сбережений тоже. Он и престарелые родители очень голодали. Нанялся наемником в отряд пехоты, который сегодня высадился на побережье. Пять десятков их, все при оружии.

Его, как самого молодого и неопытного (в смысле, не жалко) отправили в разведку. Прорываться морем в порт Нарвы было опасно, у русских не было судов, зато находилось много артиллерии. Их опытному капитану показалась здравой мысль пробираться в Нарву сушей. Курт должен был найти безопасный путь в крепость.

Но на его пути оказался сильный Дмитрий, и вся разведка на этом прекратилась.

Десятник, подумав над переведенной информацией, решил:

— Ты, Митрий, езжай в лагерь. От тебя, раненого, сейчас все равно толку маловато. И немца возьми, пригодится. Пусть холоп твой с тобой будет, вдвоем лучше. А мы разведаем этих «гостей», что бы им сладко было. Побить не побьем, вряд ли, мало нас. А вот где находятся, и как у них настрой, узнаем. В лагерь я еще гонца отправлю с сообщением.

Дмитрий кивнул в согласии. Тут десятник был во всем прав, рана была у него далеко не тяжелой, но крови из тела вытекло много, он ослаб и дрожал от нервного озноба. До собственного лагеря бы доехать, какие там наемники немцы!

При помощи холопа Леонтия и приятеля Никиты он сел на своего коня, не спеша особо, двинулся в лагерь. Впереди него ехали на одном коне Леонтий и Курт. Хотя немец и не проявлял особого желания бежать, но Леонтий по приказу Дмитрия все же связал ему руки впереди, а конец веревки крепко держал. А то мало ли что. Может просто сбежать, а может и напасть на своих врагов. Кричи потом «от счастья».

Так конно и проехали, благо свои были не так уж и долго.

Воинский лагерь, как всегда, был наполнен людьми, которые разговаривали, спали, ели, иногда ссорились. Очередной дежурный холоп кашу еще не варил, собирая понемногу дров. Дмитрий привез с собой вязанку, чем заслужил искреннюю похвалу. Около лагеря нормальных дров практически не было — сожгли, остались кусты ивы и тоненькие стволы молодой ольхи. Чтобы обеспечить себя горячей пищей и теплом все десятки, отправляемые с заданиями, обязательно возвращались с дровами. Начальство смотрела на эти мелкие нарушения сквозь пальцы, уступая человеческим слабостям. Из полученного запаса надо было еще отдать дровец командирам, чтобы не забывали, соседям — заимообразно, и даже на продажу. Дрова не залеживались, сколько б не собирали. так что на не «спасибо» он работал, а на общую пользу.

Кое-как спустившись с коня на землю, Дмитрий лег у костра, укрывшись медвежьей шкурой — имуществом одного из воинов десятка, предвидевшего холода. Заботливый дежурный подал глиняный ковшик горячего малинового взвара.

— Столкнулись с кем? — нетерпеливо проявил он интерес.

— Немецкие наемники в Нарву пробираются, вот наткнулся на одного, — прихлебывая взвар, ответил Дмитрий, — ножиком с перепугу ткнул. Метил в грудь, а слегка поцарапал плечо. Крови много утекло.

— А-а, — понимающе усмехнулся дежурный, — пусть теперь отрабатывает в нятстве. Или продашь? Убивать ведь не станешь

— Не решил еще, — признался Дмитрий, — там видно будет.

Дежурный при помощи Леонтия и, после некоторого размышления, Кнута, принялся готовить обед. Немцу развязали руки, но Дмитрий на ломанном немецком при этом предупредил, что любая попытка бежать закончится его смертью. Да и куда он мог сбежать в полном людьми лагере?

Эта тройка и готовила кашу с валяной рыбой. Пища не самая лучшая, но припасы подходили к концу, а поступления продовольствия были скудными. Вскоре совсем придется подтягивать пояса.

Дмитрий же, пока троица готовила, впал в странное забытье. Он и одновременно был в полусне, и чутко слышал все вокруг. Попаданец из этой ситуации специально не выходил. Ослабленный организм требовал отдыха и сна и не следовало его раздражать.

Будь это тело человека ХХI века, он бы совсем вышел из строя, тяжело раненым или даже мертвым, но закаленному ратнику петровской эпохи был нужен лишь хороший сон и обильная еда. Уже завтра он сможет ходить, а через пару дней будет полностью здоров.

Однако, через несколько часов ему все же пришлось «проснуться». Солнце уже клонилось к закату, на костре пыхтел котел с кашей. А с дежурным холопом разговаривал щеголеватый поручик. Судя по мундиру — из гвардейских полков, скорее всего, преображенец. Заметив, что пострадавший ратник зашевелился, он обрадовался:

— А ты, говоришь, крепко спит, — укоризненно сказал он дежурному, — настоящему воину царапина не в счет.

Он обратился к Дмитрию:

— Пленник твой нужен, — кивнул он на Курта, — сам государь Петр Алексеевич интересуется, сколько будет наемников и когда их еще ждать.

Дмитрия такой подход обрадовал — поручик не стал разговаривать с немцем сам, а обращается к его хозяину. Значит, признали его добычу у государя.

— Пожалуйста, разговаривай, — разрешил он вежливому гвардейцу.

Глава 8

Но быстрого разговора не получилось. Поручик знал только русский, а Курт — немецкий. Пришлось вмешаться в вялый диалог Дмитрию с его слабо-немецким языком. Впрочем, Курт много и не знал.

Получив подтверждение о числе людей (об этом уже сообщил гонец десятника), поручик при помощи Дмитрия дотошно принялся расспрашивать об общем количестве наемников. Много пленник не знал, но все-таки рассказал, что таких отрядов создается несколько и общее число может быть свыше тысячи, а прибудут они в скором времени.

Этого поручику было достаточно. Он переключил внимание на Дмитрия:

— Откуда чужеземную речь знаешь? — задал он законный вопрос и получил четкий и логичный ответ:

— В недавние времена был больше года в охране немца из Ганновера, мастера медеплавильных дел, там не захочешь, а начнешь балакать. Тот русскую речь-то совсем не знал, маялся.

Иноземцев Петр I уже к этому времени приманил в Россию много, хотя по сравнению с последующим эпохам это было еще скромно, но ссылаться на них можно было спокойно — не найдут, запутаются. На Западе в эти годы было голодно, и иноземцы в надежде на солидный куш ехали в Россию охотно, несмотря на страшные слухи.

Впрочем, поручику и этих слов оказалось достаточно. Он ведь не подозревал Дмитрия ни в чем, а всего лишь проявил умеренное любопытство в опасении, что царь Питер нечаянно спросит, откуда этот молодой сын боярский знает чужеземскую речь и он не знает. теперь знает и потому достаточно.

Пожелав ему быстрого выздоровления, гвардеец незаметно испарился. Дмитрий от слабости вновь задремал и спал уже до прибытия десятка.

Ратники десятка Дмитрия прибыли сумрачными. Провести бесшумную разведку не удалось, их обнаружили и был бой. Наемники потеряли убитыми и ранеными дюжину, русские — двух убитых и трех раненых, при чем трех детей боярских и двоих боевых холопов.

Десятник морщился, как будто съел очень сердитую и чем-то горькую редьку. Еще бы! Одна небольшая стычка — трети десятка, как не было. И боярин, командовавший полком, может сильно засерчать. А что он сделает? Ладно еще, наемники оказались относительно неопытными, плохо обученными, а то бы их всех покрошили бы на месте.

Видя, что положенный к вечеру немудреный ужин уже готов, десятник дал команду садиться за еду. Ратники, несмотря на голод, садились за котел нехотя. Поначалу, когда оставались домашние припасы, было полегче, но как сели на казенные харчи, сразу стало плохо. И не ели бы такое дерьмо, но не от голода же умирать. И без того возможностей сгинуть много.

Дмитрий перед желанным ужином — он еще не ел, пребывая в забытье — из последних сил по какому-то наитию побрился, вдруг царь Петр вызовет. Шанс ведь оказывался не такой уж маленький. И ничего, что раненый. По этим незабвенным временам — совсем царапина.

Потом сел со всеми ужинать, подумал, силком опустошая свою миску, что мучаться, по сути, осталось немного. Уже 19 ноября под Нарву неожиданно явится молодой Карл ХII и отбросит эту орду, которая еще называется Русская армия. М-да, армией можно было назвать только немногочисленную гвардию, а остальные до нее дотягивали с большим трудом. Орда есть орда.

И, кстати, Дима чуть не забыл, дата 19 ноября — это по старому стилю или по-новому? Разница-то почти две недели. Как бы ему не лопухнуться ненароком. А то и забыл уже. Учился-то давно — 300 лет и еще немного. А ошибка здесь стоит дорого — своя жизнь. Или хотя бы пленного немца потеряет. Как-никак добыча!

Ишь, как кашу с соленой рыбой наворачивает. Теперь можно поверить, что питался плохо, если кашу, в которой встречается всякая дрянь типа мышиных фекалий, древесного сора и гальки, приправленной вонючей балтийской салакой, которую давно пора выбрасывать, жрет, как изысканный боярский деликатес.

А ему, как и остальным русским, кусок в рот не лезет. Поймать бы этих вороватых интендантов, или как они сейчас называются, и накормить этой самой кашей. Свиньи!

— Кистенев Дмитрий! — около костра вновь вырисовался знакомый преображенец, прервав мысли Димы, — быстрей со мной. Его царское величество тебя зовет, требует!

Вот как, все-таки напросился. Царь — это серьезно. Помазанник божий! Кроме сардонической иронии по поводу старого титула еще с советского времени, сейчас это означало для этого времени еще и неограниченную власть. Петр ее имел и, надо сказать, во всю использовал, проводя свои радикальные реформы.

Обычному сыну боярскому, мелкому дворянину тех лет, надо птицей лететь, не раздумывая, когда государь зовет.

Вот только Дмитрий даже на ноги еле встал. Какой там бежать, дойти бы вообще! Десятник, видя это, отреагировал мгновенно. Царь же зовет, еклмн!

— Никита, помоги дойти человеку, — строго приказал он Логинову, и подумав, добавил: — и обратно проводи. А то упадет от слабости, захлебнется от воды да грязи под ногами.

Преображенец, пришедший за сыном боярским, немного потоптался у костра, норовя поторопить Дмитрия, но потом передумал. Хорошо видно было, что парень, мягко говоря, не совсем здоров. Не умер бы еще по пути, бедолага?

— Ты ранен, — уточнил он, — сумеешь дойти? Может быть, сказать государю, что пока не сможешь?

— Сегодня ножом досталось от ворога, — вместо Димы ответил Никита, — не сильно, но крови много вытекло. Ничего, дотащимся, он жилистый, дойдет

— Тогда вы идите потихоньку, — заторопился гвардеец, — а я поспешу сказать, что уже идет, как может. А то ведь влетит не за что. Государь что-то гневлив сегодня. Сначала бьет, а потом спрашивает.

Дмитрий только махнул рукой, соглашаясь. На коне бы поехать, да кто же верхом к государю ездит. Это лишь боярам разрешено, да немногим приближенным людям. Саше — человеку ХХI века — это казалось дикой несправедливостью, но Дмитрий считал ее нормально в данной ситуации. Серокоштанный крестьянин пахал землю, подчинялся всем и за это был защищаем, они — дети боярские — боролись с врагом внешним — с теми же шведами, а иногда врагами внутренними — распоясавшими разбойниками. Подчинялись боярам и через них царю. Жили они лучше, чем крестьяне, но могли погибнуть в любом бою.

А выше всех были царь с думою и ближними любезными боярами, которым богом было дано всех пестовать и руководить.

И в природе также. Ибо разве должен мизинец обижаться, что им командует рука, а рука, в свою очередь не должна оскорбляться, что над нею довлеет голова. Тоже средневековая философия, хотя и какая-то извращенная для гуманного ХХI века.

Так, рассуждая и опираясь на Никиту, Дмитрий кое-как добрел до царской ставки, расположенной невдалеке от лагеря дворянского ополчения. Окружали ставку приближенные гвардейские полки, охрана здесь была налажена более строго, хотя тоже очень по-русски.

Уже прошедший перед ними их же товарищ — офицер предупредил гвардейцев о двух дворянах, шедших к царю, и дал им подробную характеристику и описание. Тем более, уже и в разговоре стало понятно, что это никакие они не лазутчики шведов, а природные русаки — матерщинники. Но все равно охрана злобно не пропускала. Не положено и все тут!

Как водится, разлаялись вдрызг, да так, что на лютый шум от царской ставки явился знакомый поручик, логично предположив, что это нужные люди. Он-то, хоть уже доложил, но понимал, что они все равно на нем и царь, если спросит, то обязательно с него. А они все почему-то не идут до царя, хотя уже и слышаться недалеко.

Принялся споро и жестко разбираться, дав на орехи и бестолковой охране, и медлительным дворянам. Получив энергичное внушение со стороны командира, пусть и не прямого, но из числа своих, гвардейцы сдались. Но опять же не до конца, потребовав сдать все оружие, которое у них было, напирая на то, что перед царем надо быть обязательно безоружным. Вроде бы разумно и можно хоть по мелочи сдаться.

Однако оные дворяне взвыли в два голоса, прекрасно зная, что потом выручить назад свое оружие будет невозможно. Точно для себя отберут.

Или, в крайнем случае, дадут плохонькие клинки и радуйся. А сабля у Дмитрия была хорошей, княжеская, вроде бы даже персидской работы, объясняй потом князю Александру Никитичу, что не спьяну потерял, а нехорошие люди посодействовали, пользуясь моментом.

Поручик, поняв потайной смысл продолжающейся ссоры, быстро ее замял, нехотя пообещав охране, что оружие будет у дворян взято непосредственной царской охраной. А остальное не вашего умишка дело. Будете же умничать, вообще без голов останетесь. Хотите, чтобы государь Петр Алексеич пришел? Придет! А потом сами будете сильно страдать, сволочи!

Спорить было больше не о чем, да и нервный поручик начал, стоя на месте, изображать интенсивный бег. Царь требовал Дмитрия немедленно, а его задерживали.

Этот довод был признан самым решающим, связываться с государем-самодержцем никто не хотел, и их отпустили в надежде, что дворяне получат хорошую взбучку и им не придется чувствовать себя обиженными.

Хотя, вопреки дошедшим до них непонятным слухам, Петр Алексеевич был все же в условно-хорошем, или, по крайней мере, в довольно неплохом настроении. То ли уже отошел, то ли несколько стаканчиков вкусной гданьской водки ему помогли, но дворян он принял относительно приветливо.

— И вам хорошего, — ответил он на обязательное приветствие и тут же велел принести табурет Дмитрию, поскольку нездоровье его было видно сразу. А раз уж за царя пострадал, сделать немедля послабление!

По российскому дворцовому уставу прошлых столетий сидеть в присутствии царя детям боярским было строго запрещено. Но царь, побывавший в разных Европах и давно водивший знакомства с немцами, прежними церемониями небрежно пренебрегал. Дмитрий и Никита, по провинциальной молодости, а Саша по традиции ХХI века — тоже. И Дмитрий, особо не чинясь, сел.

— В немцах где был? — на ломаном немецком спросил Петр, одобрительно глядя на побритое лицо дворянина. По молодости он, впрочем, и в последующие годы, желал все сразу и много. Внешнее изменение русских особенно меняло их на западный манер. Может, поэтому люди не торопились меняться бородами. Даже Никита остался волосатым. Дмитрий же побрился и уже это настроило к нему царя благожелательно.

Дмитрий немного помедлил, решая, как обратиться: если мин херц, как на его всешутейском соборе, так еще обозлиться, особо наглых ведь никто не любит. Петр любил по-простому обращаться только своих. А к не своим он был, как и все российские цари, всемилостивым государем и избранником божьим.

Броситься в ноги на старомосковский манер, так сразу потеряешь всякое расположение. Хорошо известно, что царь не любил всего прошлого. Даже то, что шло ему на пользу.Выбрал нечто среднее.

— Извини, государь, — так же на ломаном немецком ответил он, — нигде не был. А вот с немцами за чаркой долгие вечера просиживал, черпая иноземную мудрость и знания.

Теперь помедлил Петр. То, что Дмитрий за границей не был, сильно его уронило в глазах царя. А вот то, что добровольно общался с чужеземцами и не оттолкнул, а, наоборот, искал их и принимал, обрадовало Петра. Сам так же знакомился с немцами на Кукуе.

Насколько Дмитрий знал, таких, как он, тянувшихся к чужеземному знанию, на Руси было еще мало. Благородные дворяне в начале XVIII века, еще как могли, отбивались от не православного учения, которое почти все было чужеземное. Это только в конце столетия, при Екатерине II, благородные поумнеют, начнут считать, что обучение — это прерогатива исключительно дворянская. Так что Дмитрий царю человек был не чужой хотя бы морально.

— Вот что, майн либе, — дружески обратился он к Дмитрию, — спорят тут со мной всякие замшелые бояре, говорят, что уходить надо от моря, нам и без моря хорошо. Земли, дескать, и так много, а людишек мало. Так что все к черту!

Петр хитро сощурил глаза, явно прощупывая настроения пришедших к нему детей боярских.

Ведь такие настроения были широко распространены не только среди знатных бояр, но и среди мелкопоместных дворян. Оторванные от своих слабеньких хозяйств, находясь в голоде и холоде од Нарвой, они в большинстве выступали за уход в Подмосковье. Царя такие настроения, надо сказать, очень злили. Опасаясь, что недалекий Никита простодушно поддержит эту сокровенную для детей боярских мысль, Дмитрий горячо сказал на немецком, забивая ему рот:

— Неправильная эта мысль, ясновельможный государь, нехорошая. Настоящее государство, мощное, сильное, не может быть без моря. Большой порт — вот что нам сейчас надо. И тогда мы окрепнем.

— Домой бы нам, чего здесь забыли, — уже по-русски добавил Никита, не понимая сказанное товарищем.

Петр захохотал. После слов Дмитрия добавка Никиты выглядела совсем по-детски. Сердиться на него он уже не мог.

— Эй, кто там, — позвал он. Появился парень в одной рубашке и простых штанах, видимо, царский слуга.

— Вот что Мишка, — сказал Петр, — отведи дворянина, — кивнул он на Никиту, — поснедать. Да чарку не забудь налить. И пусть ждет. И нам принеси закуски и пития.

Он самолично налил из стеклянного иноземного сосуда, к которому никак не подходило плебейское название бутылка, остатки водки в стаканчики, а точнее сказать, в большие рюмки и поднял свою.

— За большой русский порт на Балтике, дворянин!

— За порт, государь. Пусть он будет большим, сильным и богатым.

Водка была куда лучше разбавленного технического спирта, но градусом слабее. Дмитрий решил поерничать и закусывать не стал, только перекрестил рот.

Петр подозрительно спросил:

— Ты что же ничего не закусываешь? Али брезгуешь на этом столе, отравы какой, дурак, ищешь?

Тон сразу стал ниже, резче и холоднее. Еще немного и он прикажет вышвырнуть его отсюда поодаль, чтобы проучить невзначай.

— Закуска градус крадет, — беспечно вспомнил на это студенческий фольклор ХХ века Дмитрий и добавил из советской классики: — да и не закусывают никогда россияне после первой.

Петр был уже навеселе и рассмешить его, как и всех пьяных, было не трудно.

— Ха-ха-ха! — взорвался он весело, — болтун ведь ты, парень. Так и чешешь языком, как иная баба помелом. Впрочем, пей, как хочешь, сотоварищ у тебя есть, утащит. Но пить ты будешь наравне со мной.

Другой слуга, не Мишка, поставил бутыль с водкой и две тарелки с копченостями и с солеными грибочками. Дмитрий невольно смачно сглотнул.

— Что, дворяне, кормят вас не очень? — сурово спросил царь, зная положение в воинском лагере.

— Не очень, государь, — согласился Дмитрий и, понимая, что разговор для царя неприятный, спешно добавил: — вот мне знакомые немцы неоднократно сказывали, что есть такой иноземный овощ — картоха и будто бы она очень сытна и хорошо идет со всякими солеными закусками?

Поскучневшему Петру вопрос очень понравился.

— Да я тоже слышал, когда приехал в Европу. Там попробовал, понравилось, — сообщил он, — да нет пока в России этого овоща. Если привезут и дам тебе — посеешь?

Картофель, конечно, не сеют, а, скорее, садят, но Дмитрий даже в пьяном состоянии понимал, что спорить с таким родовитым и гневливым собутыльником не стоит. И лишь в пьяном угаре уверенно заявил:

— Посею, государь, вот тебе крест, все, что дашь, хоть на всю свою помещичью землю.

На что Петр одобрительно похлопал его по здоровому плечу и снова налил водку по стаканчикам.

Остальной вечер Дмитрий помнил смутно. Через некоторое, видимо, еще недолгое время к ним к столу присоединились привычные царевы собутыльники, в том числе и иноземцы, которым Петр представлял Дмитрия, как истинного русского человека, который все время пьет, не закусывая. Один раз он даже выпил с царем, показывая, как это происходит, а потом поспорил с ним на счет порта.

Петр Алексеевич пока все носился захватить крупный балтийский порт и сделать его своим центром. Будь это хоть Нарва, пока еще не захваченная. Пьяненький Дмитрий на это «разумно» орал: «Ты, государь, ни хрена не прав», на что не менее пьяный царь «аргументировано» отвечал: «А если я тебя сейчас кулаком по сопатке?» и, кажется, один раз даже врезал, но по пьяному делу это получился всего лишь тычок. Ни синяка, ни кровоподтека.

А потом снова пили, что еще оставалось им делать пьяным на столе с водкой и разнообразной закуской, которую ели все, кроме «настоящего русского» Дмитрия. Впрочем, сойдет и так!

Глава 9

Поздно вечером его к костру десятка приволок злой и почти трезвый Никита, которому свыше одной чарки так и не наливали, как он не намекал гадскому лакею Мишке. Но он, добрая душа, все равно притащил и положил у жаркого костра, прикрыв, чем нашел у Дмитрия.

На утро Дмитрий особого похмелья не почувствовал (он же был студентом-историком целых пять лет. Куда там Петру нажираться!). А вот появившаяся накануне рана еще побаливала, да и общее состояние было не очень: слабость, озноб и ломота в ногах. Крови еще явно недостаточно в новом теле. О чем он честно сообщил своему непосредственному командиру — десятнику.

Тот только хмыкнул и велел сегодня отдыхать, ибо рану залечивать надобно. Конечно и десятник, и все остальные ратники десятка совершенно зря думали о приятной болезни Дмитрия по-другому. Но и корить сына боярского в жестком похмелье, когда ему сам православный государь подливал, а Никита в этом сразу подтвердил, никто не осмелился. Вот ведь как лихо подфартило парню! Тут не корить надо, а завидовать.

А уж как обрадовался своей маленькой удаче Дмитрий! И вечером еще, бурно выпивая с царем, и на следующее утро, уже протрезвев. И не водке, что он пьяница? Просто сделал первый шаг на встречу Даше. Пусть ни чина, ни наград не получил, да неужели царь такого интересного сына боярского упустит? Это с его-то огромным дефицитом нужных кадров всю немалую жизнь! А там он на части разорвется, покажет свою надобность. Оставалось только подождать, когда его вновь позовут к царскому столу.

Но все оказалось не так просто в этой проклятой жизни. К вечеру немного оживший Дмитрий (не от прошедшего похмелья, из-за немного зажившей раны) услышал прошедшие по лагерю надоедливые слухи, что Петр уехал в Новгород — разбираться с боевыми припасами и продовольствием. Или все-таки в последний миг струсил?

За него с русской армией был оставлен важный гусак — иноземец герцог фон Круа — самовлюбленный красующийся индюк, время от времени проезжавший по лагерю, надутый от горделивой спеси. И наряд у него был похож красно-желтые яркие одежды. Так и думалось — сейчас заорет по-птичьи и будет топтать курочек и гнать в сторону соперников.

А он ведь, между прочим, остался не только командующим армией, но и как бы стал исполнять функции царя под Нарвой. Несчастные русские, завтра все будет против них, что объективные причины, что субъективные.

Дмитрий, кстати, к герцогу не испытывал никакой симпатий, помня о том, что в реальной истории фон Круа вместе со всеми офицерами-иностранцами при появлении армии Карла XII поспешил сдаться при первых же выстрелах. И вряд ли что-то изменится в этой реальности. За что же его хвалить?

В остальном было проще. За оставшиеся дни Дмитрий интенсивно выздоравливал, помня о скором сражении. Ему даже удалось купить у одного из жителей небольшого бычка. Конечно, можно было просто отобрать, но тут вмешался гуманистический настрой Саши… В общем, животина была куплена и за довольно дорого. Теленка поделили на весь десяток (но варили вместе), а доля Дмитрия была больше всех.

Кроме того, в один из осенних дней, когда десяток был освобожден от хлопот с дежурством, и дворяне вместе с холопами занимались своими личными делами, а от и просто бездельничали, Дмитрий предложил своему товарищу Никите порыбачить. А то смешно сказать, сидят у моря, почти в устье реки Нарвы, а питаются всякой гнилой дрянью.

— Только меня ведь рыбацких снастей нет, — сразу предупредил его Никита, — ни небольшой сети, ни какого-то невода, ни даже рыбной остроги.

Вообще-то и он был не против половить рыбу, хоть морскую, хоть пресноводную. Давно уже ухи не ели из свежатины, но ведь как ловить? Нижней порванной рубахой? Ха-ха, не дети же.

Дмитрий тоже с собой сетей не взял. Да и смешно это, сеть брать на войну. Переметные сумы не бесконечные. Лучше снаряжения добавить или продуктов. Но ведь есть другие варианты.

Дмитрий усмехнулся, вытащил из своих запасов два рыболовных набора, демонстративно показал Никите.

Вообще, когда конкретно человечество стало ловить на удочку, он (историк!) не помнил. Но знал, как специалист, аж до тысячи лет назад, точно. Может, в палеолите, а, может, в мезолите. На крайний случай, в неолите. Но в одном из этих каменных столетий — это, безусловно. Именно в селениях этого времени археологи стали находить еще каменные и костяные крючки.

Появился металл — начали делать из металла. Рыба при ее изобилии всегда являлась ценным белковым продуктом, от которого люди никогда не отказывались. Ни в одном районе земного шара, где находились хоть какие-то водоемы.

Почему местные российские жители XVIII века (как и их соседи) не ловили ее на крючок, Саше было совершенно непонятно, хоть двойку ему ставь на экзамене по исторической ихтиологии, если б был такой предмет в вузах XXII века. Или бедная шкурка выделки людям не стоила? Ведь на сети всегда и везде ловили. И христианские церкви разных конфессий никаких ограничений не давали, наоборот, поощряли в постные дни рыбную диету. Вот и мы пойдем, как глупые идиоты, с удочками, накопав червей.

Словно подслушав его мысли, Никита скептически поджал губы:

— Думаешь, поймаем на удочки?

— Как будешь ловить,столько и получишь, — бескомпромиссно заявил Дмитрий, загнав свои сомнения в дальний угол сознания, — так ты идешь со мной?

— Пошли! — решился Никита, — может, что поймаем, а то надоело тухлую рыбу жрать и пухлых тыловиков матерно и бесполезно ругать.

Вчера десятник из обоза принес очередные пуд крупы и немного копченой салаки, от которой так пахло, что даже самые голодные и жадные воротили нос. Хорошо еще, оставалось немного телятины и они с ней сварили кашу.

Червей все же в условиях минусовой температуры они копать не стали. Взяли с разрешения десятника одну салаку и, сообщив на всякий случай, где они примерно будут, они отправились рыбачить.

А червей и так не надо. Это для людей рыба была вонючей, а вот сама рыба на такую «душистую» приманку брала охотно.

И место есть хорошее, перспективное. Еще вчера Дмитрий, задумав пойти «в набег на рыбу», решил, что на бурное осеннее море он соваться не будет. Не на чем и опасно. С берега же, не зная рыболовных мест, в это время года он только мужиков их десятка насмешит.

А вот немного в стороне от Нарвы, в складке местности обнаружил он неприметное лесное озеро, небольшое, но с рыбой. Попытаются половить там. Рыба не ахти — окунь, ерш, карась и прочая мелочь, но для ухи в самый раз подойдет. И щуки там есть, конечно Пуда два поймают озерных жителей, им и хватит.

На крайний случай, не поймав в озере, сходят в устье Нарвы, хотя там и клев будет гораздо хуже, и с крепостных стен внимание привлекут. Получат пару ядер, если защитникам не будет их жалко. И то разминка хотя очень жалко.

Шли ходко, благо было достаточно холодно и промозгло, — почитай, конец осени. Хотя лед ни реки, ни озера не сковал, но чувствуется, это не на долго. К рождеству все пресноводные сравнительно небольшие водоемы окажутся в ледяном плену. Но пока даже снег на водную плоскость не выпадал — чувствовалась близость Балтийского моря.

Никита озерный замысел Дмитрия не то что не одобрял, но вскользь заметил о грозящей им опасности. Два человека в лесной тиши хорошая добыча для вражеского отряда, даже маленького, таившего в окрестностях Нарвы. Точно ведь, есть такие, собранные из опоздавших местных жителей. Или специально оставленных для разведки и диверсии.

Впрочем, когда Дмитрий легкомысленно отмахнулся, и Никита больше о коварных врагах не вспоминал. Пусть сами, сволочи, боятся! В двадцать лет жизнь еще кажется бесконечной и беспечной, а опасность — смешной и не опасной.

Озеро встретило рыбаков осенним безмолвием. По причине наступающих холодов уже не было ни насекомых, ни даже птиц. Только бродяга ветер неприкаянно шатался по озеру, шурша высохшим и обмороженным камышом. И постоянный житель этих мест — рыба — чувствовалось, подалась общему унылому настроению и не показывалась на поверхности.

Общий рефрен — ждем теплой и солнечной весны. Доживите полгода до весны, а там видно будет!

Не зря поэтому поплавки заброшенных рыболовных снастей оказались неподвижными и, похоже, замерзли в воде. Никите скоро надоело сидеть на промерзлой траве и он, пристроив удилище в кустах, принялся прогуливаться в окрестностях, то ли ища лазутчиков, то ли возможности перекусить той же вкусной после заморозков рябиной. И поплатился за это.

Дмитрий, занятый своей удочкой, тоже поздно заметил мирно плывущее по воде удилище. Его характеристика бестолкового Никиты была короткой, емкой и крайне нецензурной.

Услышав громкую ругань Дмитрия, прибежал Никита. Самостоятельно плывущее удилище заставило его оцепенеть, потом перекреститься, прошептав: «Свят, свят, свят! Господи спаси и сборони!»

Вот ведь суевер. Все к богу посылает, — подумал Саша и насмешливо процедил:

— Рыболовную снасть надо было караулить, не брюхо не набивать. Утащил ее окунь, а он сразу к богу за помощью. Тьфу на тебя!

— Да это смешливый водяной баламутит. Не ушел еще в зимнюю спячку и играет. Не полезу я туда! — решительно объявил Никита, — утащит на илистое дно к своим подружкам русалкам и бессмертная душа к небесам не уйдет. Наш поп так всегда говорит, когда бабы летом плавать идут.

Дмитрий на эти теологические страшилки не ответил, ему было страсть, как некогда, — за крючок потянули с такой силой, что в пору было самому вспомнить о водяном. Но, постаравшись, он вытащил добычу. Конечно, никакого там мифологического водяного не было. Дмитрий поймал крупного окуня почти в три фунта, или, говоря современным языком больше одного килограмма. Знатный улов, в ХХI веке подобный экземпляр мало где найдешь. Постарался человек, выбил живность.

— Вот тебе страшный водяной, — опять насмешливо сказал Дмитрий, — хорош? Такой же окунь у тебя сидит. Хихикает, наверное, озерный житель, издевается над тобой.

— Воля твоя, смейся, — обиженно ответил Никита, — а я не полезу. Всяко там нечистая сила, да и вода дюже холодная, снег уже на земле почти не тает.

Разумно, однако. Если по первой причине хотелось только похихикать над суеверным средневековым жителем, то вторая действительно была холодной, а теплых помещений вблизи не наблюдалось.

В итоге, Дмитрий пожалел бедолагу и, улучив момент, снова закинул свою снасть и поймал крючком лесу Никиты.

Первые метры удочка товарища шла легко, и он уже решил, что добыча ушла. однако потом она начала энергично тормозиться. Видимо, затаившая рыба не отпускала. И все же к берегу удилище Никиты Дмитрий кое-как подвел.

— Не возьмусь я за него! — решительно заявил Никита, водяной там, вот те крест потащит и поймает.

Ох уж эти темные дети средневековья. Режут друг друга так, что только хруст стоит, а всяких несерьезных мифов страсть, как боятся. Суеверы!

Сунув свою удочку Никите, он ухватил отплывающую удилище. Судя по тяжести и уровню сопротивления, окунь здесь был такой же крупный. Что и оказалось, когда Дмитрий вытащил добычу.

— Держи! — жестом победителя никчемному трусливому воителю предложил Дмитрий и строго предупредил: — с тебя кружка пива и за удочку, и за окуня.

Никита обескуражено взял увесистый «гостинец». Про святой небесный дух и всякую водяную нечисть он уже и не поминал. Хотя, чувствовалось, отказаться от сверхъестественных сил в озере не мог, но и трусливым мужиком, никчемным сыном боярским он оказаться не хотел.

Однако Дмитрий и не собирался в ХVIII веке доказывать отсутствие бога и его различных институтов. В средневековье это мог только идиот, каковым Саша себя совсем не считал. Пусть каждый сам сходит с ума он им не учитель, и не священник.

Дмитрий отдал, а Никита взял удочку с окунем. Вот главный итог деятельности зловредного окуня.

А потом началась потеха. Рыба словно проснулась и клевала, будто производственный план выполняла в конце четвертого квартала. Обе котомки, которые они взяли с собой, были заполнены в короткий срок. И все, пожалуй. Окуни, ерши, караси, вездесущие пескари, на вкус и цвет.

Дмитрий, похоже, попал на рыбную яму, где на зиму перемогали окуни. Шаг — другой не клюет, а здесь, около невзрачной осины, настоящий гон окуней. Хотя и Никита мог не завидовать — ловил только так около большой коряги всякую мелочь, только шум стоял!

Дмитрий очень радовался успеху. И количественно, и качественно улов был очень впечатляющий. Там были такие рыбы, причем не только окуни, но и, например, щуки. Но в тожевремя он понимал, что перспективной рыбалки здесь больше не будет.

Озеро ведь некрупное, рыбы здесь мало. От того в нем, похоже, и не рыбачили местные жители — промышленного улова не будет, а дети с меньшими претензиями не приходили из-за большого расстояния и какой-то опасности. Они вдвоем решились.

Так что путь эта рыбешка здесь живет и во множестве плодится, особо не пугаясь. Людям пока и так некогда, друг друга режут.

С тем и вернулись обратно в лагерь. Десятник, который не верил в улов еще при сборах, саркастически поинтересовался, видели они вообще хоть одну рыбку в воде? Мол, только свободное время потратили, ироды.

Дмитрий в ответ молча вывалил на свободную снежную поверхность около костра изрядную кучку рыбы. Никита повторил жест. В результате ее оказалось очень много, и ратники замерли в радостном предвкушении. Пожалуй, сегодня им будет чем пообедать. Свежая рыба и в большом количестве!

— Мы свое сделали, — объявил Никита, — рыбы наловили много и вкусной. Чистить и варить, надеюсь, желающие среди вас найдутся? А то без труда и еда не приготовится!

Желающие, разумеется, тут же нашлись, а вечером их ждала жирная уха из окуней, ложка стояла! Только челюсти трещали после весьма зловонной каши.

А уже потом, в этот же осенний вечер, как ни упрашивал Курт, Дмитрий отправил его в дальний обоз к знакомым мужикам — обозникам, где договорился за маленькую денежку, чтобы того одновременно и охраняли, и сторожили. Сохранять его в том аду, в который превратятся окрестности Нарвы с появлением шведской армии, он не надеялся. Самому бы как-то уцелеть!

Он оценивающе посмотрел на небо, закрытое мрачными тучами. Завтра опять будет дождь и снег. Вот же обстановка для смертоубийства, прямо не придумаешь. Всевышний словно предупреждает — убитые в этом никчемном сражении попадут только в ад, там и согреетесь, глупые существа.

А вот ему и в бой не хочется, и, тем более, быть убитым и брошенным в ад. Боже упаси и помилуй, Отец Всевышний от такой судьбы — оказаться на триста лет в прошлом, в XVIII веке, чтобы там умереть!

И что делать, как спасаться от такой исторической справедливости? От неизбежности он даже искренне стал верить в Бога, хотя в прошлом (будущем) — в XXI веке он совсем не был верующим. Или это общая обстановка такая. Трудно не верить, когда кругом искренне верующие, почти верующие или хотя бы чуть-чуть верующие. И совсем нет таких, кто считает, что бога нет.

А время все тикало, подгоняя нужный день. Девятнадцатое ноября был обычным днем поздней балтийской осени. Прохладный, промозглый, мерзкий. По-хорошему бы солдатам и ратникам вообще бы из протопленного дома не выходили. Лучше уж морозный день, чем тамошний дождливый холод и промозглость.

Но не было у россиян по близости дома, и они мерзли на сыром холодном ветре, нехотя переругивались, нехотя выезжали в дозоры, а свободные сидели у костров, готовясь к штурму Нарвы, который, по слухам, собирался провести их иноземный вождь. А может, и нет, им же не говорили!

Глава 10

С утра на окрестности опустился откуда-то густой туман, такой плотный, так что и на несколько шагов не было ничего видно. Хоть тысячные войска приводи с обоих сторон, все равно ничего не будет видно.

Нет, конечно, в бинокли с инфракрасным облучением житель XXI века Саша Семенов увидел бы многое. Может не все, но достаточно. Только где он тот XXI век, где эти всемогущие приборы, и даже сам Семенов Саша, который чем дальше, тем больше превращался, хотя бы частично, в современника средневековья Дмитрия Кистенева.

И вот этот Дмитрий все гадал — будет сегодня это кровопролитный бой который русские (ах!) все равно обязательно проиграют. Или придется ждать еще почти две недели, чтобы потом опять однозначно проиграть?

Ведь вроде бы в тот день был густой туман, как пишут в исторических трудах будущего, но сейчас каждый день туманный, поди разбери. Осень же, а тут Прибалтика. И Петра здесь не стало, так и в истории оказалось. Но ведь опять же, его не будет целых три недели, хватает и нового летоисчисления и старого. Так как?

Оказывается, и попаданцу трудно и очень нервно жить приходится в прошлом. Вроде бы все знаешь, а все равно гадаешь на будущее. Милая Даша, как же до тебя далеко и грустно!

На всякий случай Дмитрий все же упаковал пожитки, положив их поближе к Бурку. Щедро накормил того последним овсом. Зелень уже совсем увяла, а зерна у него было немного, поэтому Дмитрий, как и остальные ратники, кормов недодавали, хотя и понимали, что это будет чревато в бою.

Но сегодня ничего не было жаль. Бурка на щедрость хозяина злобно всхрапнул, показал большие, чуть желтоватые зубы. Дескать, я сегодня не в настроении, приходи завтра, тогда и покатаемся. Но зерно все-таки чуть погодя съел.

Дмитрий и сам заправился надоедливой перловкой под завязку. Когда еще ему удастся снова поесть спокойно, и когда еще найдешь хотя бы такой котелок с надоедливой кашей?

А утро все шло и шло, солнце постепенно поднималось по небосклону за тучами, ему уже стало точно казаться, что Карл придет в другое девятнадцатое ноября. Скажем по н. ст. и что опять где-то две недели. Ух, как его тоскливо и грустно. В конце концов, пусть уже убьют, но сразу!

Подумал так и сразу чуть полегчало. Сейчас бы еще немного поспать у костра и можно дальше жить. Хотя уже нет, в тумане раздались звуки трубы, послышался шум многочисленных людей и гулкие пушечные выстрелы.

Подходила шведская армия Карла ХII. Как всегда, внезапное появление врага вызвало дикую панику у русских. Это ведь попаданец знал, что враг непременно придет, хотя и они не ведал, когда. А люди даже не понимали, что им делать, у них в голове была только мысль — их кто-то предал (что, в общем-то, соответствовало истине — где-то в это время де Кроа и все иностранные офицеры трусливо сдавались, даже не пытаясь сопротивляться). Их окружили (у страха глаза велики) и надо бежать, спасать свою жизнь, пока и самих не убили.

Командиры рангом ниже, русские по национальности, надо отдать им должное, с трудом, но навели порядок в войске. Дворянское ополчение — большое, многочисленное, хоть и без должного порядка, — должно было задержать шведов, пока все остальные подразделения и части кое-как отступят за реку. На большее русские воеводы, срочно переименованные Петром I в генералов, оказались не способны в виду недостатка времени и способностей.

Дмитрий не обольщался. После короткого боя дворяне, не имея твердого командования, сначала дрогнут под натиском, а потом побегут и даже пытаются переплавиться вплавь в ледяной воде. В итоге часть из них погибнет, часть окажется в плену, сколько потом вернется? И только единицы присоединятся к остальной армии.

А ведь когда-то двор великого князя, начиная с Василия II Темного, был самой сильной и организованной частью московского войска. Его ядро и основная сила! Но прошло три-четыре столетия и дворянское войско уже дряхлый анахронизм, которого держат лишь из традиции и немного из необходимости. И не сожалеть надо — ломать. Ведь развитие человечество постоянно идет. Остановишься, промедлишь — точно проиграешь.

Надо пробираться к еще целой гвардии, — решил Дмитрий, — хотя она и будет разбита, не побежит и не сдастся. И Петр, наверняка, раньше узнает о нем и вспомнит. Решено, как только дворянское ополчение рванет в тыл, якобы к безопасности, — а это будет скоро, — сразу скакать к ним, а не к реке. Там как раз будет самое кровопролитие.

Шведы наступали стройными цепями. Насколько Дмитрий знал из Интернета (читал относительно недавно, ох, в XXI веке от нечего делать по привычке историка) в Швеции уже давно существовала кадровая национальная армия, в отличие от остальных европейских стран, где по традиции были наемники. И не как в России — из иррегулярных войск, куда отдельными вкраплениями входили гвардия и только небольшие и все еще создаваемые пехотные соединения. И вооружение у шведов было прекрасным. А у нас только у гвардии фузеи. Наемников же — трусливых и подлых — в рядах шведов практически не было.

Нам еще до этого далеко. Дмитрий с тоской посмотрел на когда-то грозный, а теперь уже беспомощный лук. И ведь таких ратников было не мало. Несмотря на то, что и в современной стране в продаже огнестрельного оружия было немало, но, Дмитрий сам видел в Московском рынке, оказывалось оно далеко не по карману простым дворянам — дорого слишком. А государство воинам дворянского ополчения денежку уже жалело. Вояки из них были в ХVIII веке не очень хорошие.

Саша — житель из будущего XXI века — лишь в детстве немного пострелял из самодельного игрушечного лука. Но Дмитрий, как профессионал военной эпохи, стрелял хорошо, имея большую практику стрельбы из настоящего лука аж от раннего детства. И хотя сознание Саши сейчас преобладало, но навыки профессионального воина остались, и он не хуже других стрелял и даже, кажется, в кое-кого иногда попадал.

Руки практически сами плавно вытаскивали очередную стрелу из колчана — машинально отметил, что там уже не так и много. Затем, практически не целясь, бил по набегающему валу. А еще нужно было немного подкорректировать ход коня. Бурка ходил, в общем, сам, но голова у него явно не человеческая. Выдерживать общую линию ополчения, чтобы не уходить в гущу врага.

А ведь шведы тоже стреляли, и с большим эффектом. Пока только счастливый случай сберегал его от пуль. Но видно было, как рядом люди от роя пуль гибли и падали под копыта своих же лошадей.

Перестрелка на поле боя, впрочем, длилась не долго. Броуновское движение дворянской конницы быстро вытеснялось с поля боя. Наконец, у кого-то не выдержали нервы, и он начал уходить с поля боя, нахлестывая коня. За ним пошел второй, третий… ополчение побежало. Брошенное командованием, не скованное железной дисциплиной, дворяне не выдержали. Своя шкура оказалась дороже.

Дмитрий впопыхах едва не поддался соблазну бежать со всеми. Шведы шли ходко и дружно, а он не сумасшедший, чтобы в одиночку воевать с целой армией. А скакать к гвардии под сильным огнем шведских мушкетеров то еще удовольствие. Лучше уж со всеми. И живым вроде бы останешься и не так стыдно со всеми.

Но все же он поскакал, куда хотел, понукая Бурка. И ведь выиграл! Сам остался цел, и жеребец остался живой.

Гвардия, сжимаемая шведами, брошенная всеми, держалась, тем не менее, твердо и решительно. Шведам пришлось разделиться на две части. И если одна могла праздновать какую-никакую, но победу, отбросив, частично уничтожив дворянское ополчение, то у другой дело практически не сдвигалось с места.

А где-то еще стояли стрельцы, — вовремя вспомнил Дмитрий, — много же нас. Русская армия была почти в два раза больше. Эх, сюда бы еще твердое командование! Хотя какое командование… Царь уехал, практически убежал в Новгород, герцог де Кроа сдался. А армия воевала. Не в первый раз, и не в последний. Армия сама по себе, штабы и командиры сами по себе.

Попаданец налился почти большевистской гневной злобой. Кровопийцы, эксплуататоры, как сладко попить-поесть, так они тут как тут, а что путное сделать — ищи-свищи ветра в обширном поле. Спрыгнул с коня, отправил его в тылы. Умный Бурка ускакал, понимая, что хозяину не до него, а здесь еще и нередко убивают. Лишь бы дошел и его никто не перехватил из своих же.

Представился ротному поручику, попросился в строй. Поручик заколебался. Армейская дисциплина, а, тем более, в гвардии жесткая, требовала чужих ратников в свой строй не пускать, Преображенский полк — это не вольная орда. В конце концов на то есть полковое начальство и царь.

Но и людей в строю становилось все меньше, а горячий бой продолжался, шведы вот-вот в рукопашную ринутся. Каждый штык на счету, а парень все же не на пироги к теще просится, а в горячий смертельный бой.

И, помедлив, он показал на свободное место в переднем строю, правда, нерешительно. Предупредил, что пока берет временно, а уж опосля боя придут старшие офицеры, они и скажут окончательно.

Из задних рядов ему передали фузею, сумку с пулями и порохом и ружейные принадлежности одного погибшего гвардейца. И все — воюй солдат, коль сам напросился. И, может даже, погибать придется, на то она и война.

Дмитрий в свое время (XXI век, хе-хе) служил в российской армии и, конечно, огнестрельное оружие в руках держал и стрелял, сколько положено по программе для срочников. Все-таки регулярная армии XXI века. Но там был модернизированный калаш. Быстро и ловко: патроны в магазин, магазин к автомату и огонь на радость старшине. А здесь все вручную и очень медленно.

Но ничего, он присмотрелся к своим соседям, посмотрел на их действия. Теорию-то он знал неплохо. Технология бесхитростная, но голову поначалу все равно придется поломать.

Значит так, ставим курок фузеи в нейтральное положение. Техника безопасности и здесь наличествует, а то останешься без кистей рук, кому ты потом нужен инвалидом? Затем открываем полку, насыпаем немного пороха. Это будет своеобразный капсюль. Переводим к стволу. Насыпаем пороха, затем вставляем свинцовую пулю. Ищем шомпол. Таковой, гм, отсутствовал. Посмотрел на соседей. Те работали самостоятельно обструганной палкой. Темное средневековье. До металлического шомпола еще не дошли.

Дмитрий чертыхнулся, подобрал подходящую палку, немного обстругал ее кинжалом, вставил в ствол, снова досыпал недостающего пороха. Потрамбовал немого, вставил курок в боевое положение. Ух, а с луком-то оказывается легче!

И что мы имеем: убойная дальность шагов примерно сто пятьдесят. М-гм. Хотя калибр крупный — где-то 20 мм, целый зенитный эрликон!

Дмитрий прицелился, выстрелил. Мушкет дал большую отдачу, заныло плечо. Попал, не попал. Примитивная техника давала мизерные результаты. Разумеется, плотные шеренги и стрельба иной раз залпами определенные результаты все же приносили, но окончательный результат в бою давала рукопашная. Решительный штыковой удар — вот что давало победу. Как говорил, кажется, в то же XVIII век, только несколькими десятилетиями позже великий Суворов: пуля — дура, штык — молодец!

Но шведы на этот раз на обострение не пошли, а русских и вести было некому. Повисло тягостное затишье. Начало сражения русские с треском проиграли. Но в целом оно все еще висело на ниточке и непонятно в чью пользу. Ведь генералы шведские хотя и были опытными и боевыми, да командовал ими Карл ХII — будущий легендарный полководец, а пока юнец и сопляк, только изучающий науку побеждать. И русских мало было убить, их надо было еще повалить на землю.

Несколько несильных атак окончились безрезультатно, гвардейцы отвечали мощными штыковыми ударами, не собираясь паниковать и разбегаться, как другие части. Или иди прочь куда подальше, или ща как дам прикладом в зубы, считай потом количество, если грамотный!

Дмитрий и сам спуска не давал. Если огневому бою он практически учился прямо-таки в сражении, то рукопашному он сам мог научить. Что там учить, штык в ствол и вперед!

Когда один швед, здоровенный гвардеец, явно дразня, попытался ходить вблизи, то сын боярский, получив разрешение, нагло ему пересек путь.

Оружие у них было почти одинаковое — у шведа короткая пика, у русская разряженная фузея со штыком. Плюс ум каждого по клину, соответственно палаш и княжеская пика. Дрались они одинаково и оба были молоды и сильны. Но попаданец еще и служил в российской армии XXI века, что и послужило решающим фактом. Швед был убит, а русский лишь нетяжело ранен.

Вы спросите, а причем тут армия будущего и какой такой решающий факт, ведь в XXI веке холодного оружия не было?

А как тогда объяснить, что русский сын боярский с легкостью победил врага в поединке с колющим оружием, а потом и милосердно отрубил ему голову. Ведь в это время с примитивной медициной рана в живот с точностью со 100% означало мучительную смерть. А больше как еще объяснить, историческим образованием. Хм, может и уважительно к историческому образованию XXI века, но как-то нереально.

А по итогу поединка он вообще откаблучил. Тут уже сравнить и не по цивилизованному русскому XXIвека с высшим образованием, и даже полуграмотному сыну боярскому XVIII века, просто какой-то татарский варвар!

Победив и уже срубив голову своему врагу, которому уже все равно, он посмотрел на шведов. Те опять небрежно и как-то неспешно наступали. Переговоры перед этим замедлились — обе стороны желали слишком много. Ведь если шведы и считали себя победившими, то русские в большинстве побежденными.

И когда шведские цепи подождали поближе, то один из русских варваров (попаданец Саша) не нашел ничего лучшего, чем взять эту головы за волосы и швырнуть ее в наступающих. Голова имела эффект большого ядра, заставив шведов не только остановится, но и отступить.

А Дмитрий, неспешно собрав трофеи, вернулся обратно.

Видя такую решительность у русских, атакующие снова начали пересылки и переговоры. Все, как помнил историк XXI века Саша Семенов, а теперь будет испытывать сын боярский XVIII века Дмитрий Кистенев. Главное, стойко держаться гвардейцев. Их шведы опасаться тронуть, спокойно, хоть и тревожно дадут перейти по понтонному мосту на другой берег. А вот оставшихся после них на поле боя пограбят, а кого и в плен возьмут.

Что делать, русские солдаты пока еще не прославились рукопашными, но уже были известными кровавыми схватками с кочевниками. Их еще не боялись, а так, самую чуточку пугались.

К вечеру все постепенно стихло. Шведы вроде бы победили, отогнали русских варваров от Нарвы. Русские хотели больше уйти, чем продолжать. Их-то сюда, скорее, царь Петр тащил, чем они сами рвались.

Пользуясь тишиной, Дмитрий мягко отпросился у поручика на часок, мол жеребец отловил Бурка, который вздумал в обозе шалить и уже двоим обозникам надавал копытами и зубами синяков. Усовестил его кулаками, отдал обозной части на сохранение уже формально. Пусть вот пленный Курт последит за ним, все равно ему делать нечего. Тылы уходили первыми, их по возможности берегли. Ибо хотя в бою от них никакого толку, а вот после они нужны даже очень.

Потом стал в строй гвардейский на то место, которое уже считал своим. Как он узнал, попал он сразу во второй батальон, и назначение это было столь почетно, что поручик Комлев, который на свой страх и риск взял его во время боя, должен был еще доложиться полковому начальству и, главное, потом утвердить новичка у самого государя. Хорошо сидим, если рядовых в полку утверждает царь! Так и генералом себя почувствуешь. Генерал Кистенев, ха-ха!

Глава 11

К царю Петру или еще мин херцу, как он еще предлагал называть себя своим избранным (очень не многим среди поданных и чужеземцев), Дмитрий приехал совершенно неожиданно даже для себя любезного.

После скорого отступления, почти еще панического бегства, хотя для многих уже практически было таковым, так что почти вся артиллерия и часть обоза были брошены в руки шведов, а сам Дмитрий оказался при войске в конечном итоге только благодаря Бурке — жеребец стоически вез своего раненного хозяина при обозе гвардейского полка, с разрешения нового начальства преображенцев.

А потом сын боярский наивно решил, что при остановке полуразгромленного войска он может отдохнуть и восстановится. Ведь гвардию опасались тронуть даже шведы, а тем более свои же мародеры. Можно спокойно прилечь у костра, не боясь, что тебя могут запросто ограбить и прирезать как бы между прочим. И так тоже бывало и не только среди русских.

Ха, простодушный попаданец! Как говорится, если хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах громадье. Ну, или просто покажи своим поведением богопомазанному избранному монарху, что ты можешь больше, чем делаешь. Они (российские цари или, позднее, императоры) это очень не любят и без промедления звезданут по башке и покажут, где быть и чем трудится.

А ведь он сам, дурачок, пушил павлиний хвост перед светлейшим царем. Пьяный, правда, был, но ведь кого это остановит? Вот и камрада Питера, ха-ха, совсем не тормознуло. Ранен, но ведь жив, пусть едет, шельма, расскажет, как видит от солдатских низов проигранное сражение!

И что местные командиры? Конечно же, сподобились, пинками стимулировали, мол, царь ждет, мигом лети на своем жеребце. Ранен? Так мы постараемся, гвардейские солдаты себя посадят в седло твоего коня и спроводят до его монаршего величества. А дальше ты уж, милый, сам. И что б излишне не врать и командиров своих не чернить, а то потом ведь все равно придется обратно к преображенцам ехать!

Вот ведь, какие смешные, не врать, но не чернить. Пусть, конечно, гвардия была хороша, но ведь сражение-то проиграли русские, а не шведы! И командир у преображенцев дался. А все времена главными виновниками у монархов были именно гонцы, как будто они были и полководцы и первые трусы.

С такими опасениями он и приехал в царскую ставку, что в Великом Новгороде. К счастью для него, царь почти все знал о несчастном для русского войска под Нарвой (сбродом оно как-то даже не называлось). И Петр действительно хотел правдивую картину без прикрас и вранья. Дмитрия он помнил, по пьяному делу, конечно, но все-таки, как человека смелого и правдивого. А то ведь по тем временам по харизме царя и слабости водки русские подданные и после несколько стаканов водки не решались рубить правду-матку.

По приезде в ставку его сразу повели к монарху. Тот работал в небольшой горнице, очень был занят, и поэтому очень не любил, когда его в чем-то придерживали. Робость и отчаяние после первых сообщений о поражении уже прошли. Царь был активен, оптимистичен и дерзко смотрел в будущее.

— Хороший ты парень, боярский сын Дмитрий, не только голова на плечах есть, но и труса не празднуешь. Камрады мои из Преображенского полка хорошо о тебе отзываются — и в штыковой не сробел, заколол здоровенного пикинера, и стреляешь замечательно, — доброжелательно сказал монарх. Самолично набулькал ему в оловянный стаканчик гданьской водки — его любимого напитка, велел: — пей и рассказывай, почему проиграли меньшей армии.

Что же, коль царь велит. Я перед деканом в XXI веке не дрожал, что же перед стародавним монархом, который в реальности давно уже умер, побоюсь?

Смело, если не сказать дерзко и нагло посмотрел на царя:

— Твое здоровье, государь, что б еще много жил и всех врагов России побеждал!

И опрокинул стакан с горькой водкой в рот, как со сладкой водой.

Петр аж громко засмеялся:

— Ну ты крепкую водку пьешь, как вино бургундское, что производят чужеземной Франции. Как так можешь?

— Али я не русский, государь? — смело возразил попаданец Саша. Добавил про себя, попил бы технический спирт, мягкую бы хлебную водку еще так употреблял. А вслух добавил: — кислятину свою французы пусть сами пьют, нам от морозов и водки хватит!

— Ха-ха! — засмеялся царь, — ну ты сказанул! На вот закуси, да уже поговорим посерьезнее о днях вчерашних, но обязательно с прицелом на будущее.

Что же и это мы могем, ну, или можем. Царь ведь редко благоволит только за пьянство, хотя и такие были, в особенности, по молодости. Но и это Саше не надо. Хватит уже, насмотрел в XXI веке, как нормальные мужики умирали от пьянство. Впрочем, если уж пить, то, что б бутылки дрожали.

Он как бы не видел разнообразные закуски на столе, занюхал рукавом, крякнул:

— Эх, хороша чертовка! Спрашивай, государь, я во всем внимании!

Петр в раздумье, как бы у себя, спросил:

— Скажи-ка мне ты, простой сын боярский, как снизу смотрится, от чего наша армия проиграла?

Хм, спросить профессионального историка об истории, это все равно, что козла пустить в огород, хе-хе! Но сначала надо спросить на всякий случай, а то мало ли чего:

— Всю правду расскажу, государь, ей-ей, а только вот ты озлобишься?

Сказал как бы понарошку, но Петр вдруг по-серьезному задумался. Сказал звучно и прямо:

— Сабли у меня здесь нет, ножичком не убью, а если кулаком двину, то ту не обижайся, считай, наше монаршее благоволение получил!

М-м, вот это благоволение получил⁈ А деньгами нельзя, хоть серебряными чешуйками, хоть новоделами рублями? Хотя ладно уж…

— Государь, если мы будем говорить о поражении под Нарвой, то можно выделить два уровня: первый — предательство командиров — иноземцев.

— Сволочи! — монарший кулак тяжеловесно ударил об стол, да так, что все содержимое рухнуло на деревянный пол. Дмитрий лишь, показав хорошую эквилибристику, успел переросток бутылку с половинным содержимым.

Царь бешено взглянул на попаданца, да так, что тому захотелось перекреститься на иконы, и кинутся под их защиту. А то ведь на самом деле, полезет в драку, а и я не младенец…

Но монарх с видимом усилием удержался, отобрал у Дмитрия бутылку — бутыль. Налил себе стаканчик, подумал, налил второй — Дмитрию, строго велел, по сути, приказал:

— Пей и дальше говори, сын боярский!

Ну и дальше… Смирено продолжил, может, не побьет:

— И дальше тоже по командованию. Войско-то одно стояло, без командиров. Сколько могло, терпело, а потом все же побежало. Лишь гвардия стойко медленно отходила.

А отсюда другой уровень проблем. Вот ты, государь, когда сказал армия, откровенно соврал. Не армия еще у нас, а настоящая орда!

Спьяну, видимо, попаданец сказал слишком уж открыто и для монарха откровенно нехорошо. Петр потемнел лицом и попытался ударить в него. Но какой там! Профессиональная ловкость воина — дворянина и пусть теоретическая ловкость гимнаста попаданца Саши позволила без труда увернуться.

Петр снова выругался уже злобно. Взгляд его как бы искал, куда бы и как бы посильнее ударить, чтобы на пол. А потом ногами, ногами!

Дмитрий от такой картины похолодел и напомнил, что тот здесь царь, а он лишь мелкий сынбоярский, то есть уровень его несоизмеримый. Русскому ведь царю эпохи средневековья все равно, что сын боярский, что холоп, все одно. И куда он потом?

Пришлось прекратить ссору. Нечего тут выкорезживаться.

— Подожди, государь, я с пьяну сказал нехорошо для тебя, — сказал он искренне, — можешь бить, не буду брыкаться!

Дмитрий на самом деле уже не собирался уходить от удара. Пускай навешает синяк или кровоподтек, но не убьет ведь. Зато от нервотрепки он даже немного протрезвел.

Однако и царь внезапно успокоился.

— Дальше давай, — велел он, — морду тебе я и потом могу набить.

Дмитрий, конечно, продолжил. Будто него были другие варианты? Единственно, что попаданца умиротворяло, что он собирается критиковать настоящее и предлагать будущее исключительно по пути самого же Петра Великого. Не будет же он критиковать свои же реформы? Ведь уже в этой современности начинались эти же преобразования. Да и поражение под Нарвой начинало победоносную Северную войну!

Слова сына боярского действительно окончательно утихомирили царя. Петр Алексеевич оказался в хорошем настроении и был доволен Дмитрием. Видно невооруженным взглядом, царь рад, что в замеченном им человеке он совсем не ошибся — медвежьей болезнью не страдает. Может не только языком молоть, но и руками работать.

— Проси, чего хочешь — заранее согласен, — щедро объявил «бомбардир Михайлов», — ты у меня прям молодец!

М-да, царь сам предлагает — проси, мол. И соблазнов оказалось много всяких. У бедного ведь сына боярского, как у советского гражданина чего только нет. Одежды по-настоящему нет, огнестрельного оружия нет, денег, конечно, нет. То есть, ничего нет!

И ведь, Тем более, ему — его величеству — всего-то раз плюнуть, а бедному Саше хоть как-то можно жить улучшить. Поместье там, деньги, крестьяне, льготы… На Даше жениться, опять же.

Но он четко также понимал, что наглость, даже маленькая, чревата потерей расположения монарха. А оно ему надо? Так что просить надо, но только то, что понравится их величеству, увы! Поэтому Дмитрий сполз со скамьи, на которую его посадил царь и грохнулся на колени, прося то, что Петр и так бы дал непременно:

— Государь, смилуйся, оставь меня у преображенцев!

Царь довольно ухмыльнулся, знаком показал, — мол, садись.

— Ловок ты, — со смешком сказал он, — в мою гвардию хочешь? Хвалю! Только там и научишься воевать. Будешь! Во втором батальоне на тебя рапорт подали о зачислении, храбрец пишут и умелец. Понятно, храбрецы всем нужны. Мне тоже.

Напишу им, что согласен. Но перед этим обязательно пройдешь учебную команду гвардии, в Преображенском полку не валенки надобны, не стрельцы! Научишься ходить, как человек, а не как крестьянин по пашне. Опять же, фузеей колоть — стрелять будешь. А то храбрость есть, а умения нет.

Тут Петр Алексеевич, на взгляд Дмитрия, в его оценке палку изрядно перегнул. Все-таки в Российской армии ХХI века сержантов тоже хватало, ходить парадным шагом его научили. Но вслух ничего не сказал. Раз начальник сказал, значит, правда. Тем более, достославный монарх!

— Скажи лучше, ты ведь в водяных мельницах разбираешься? Или не ты спьяну рвался меня учить?

Разбирался Дмитрий в них чисто теоретически, но разубеждать не стал, решив подождать, пока не выясниться конкретная тема, интересующая царя. Неужели вправду под водку спорил с государем? Вот студенческое прошлое!

— Приехал тут один… — царь очень нелицеприятно охарактеризовал его, — сказал, что при нынешнем объеме воды в прежнем количестве производство пороха сохранить в Подмосковье никак нельзя. Яуза мала, говорит. И ведь сам ничего не делает!

Расстреляю, сволочь. Все эти гниды титулованные, вот где у меня сидят! Сказал бы, не знает, отправил бы учиться к немцам, может, поумнел бы князь. Вместо этого просто раздулся от спеси. Дурак!

Скажи мне, можно ли получать такое же количество пороха, как раньше? И главное, каким методом?

Дмитрий чуть не подпрыгнул от радости. Он знал ответ на этот монарший вопрос! Еще до появления Саши в его теле ему однажды весь вечер пришлось за квартой пива слушать ученого (и такого же пьяного) немца, кое-как говорящего по-русски. И сейчас, когда эти знания сына боярского легли на общий уровень человека будущего, он не только пояснил, какой объем воды нужен, но и как и почему.

Ответ был и отрицательным, и положительным. С одной стороны, увеличить производство в такой ситуации невозможно. С другой стороны, изменить можно саму ситуацию. Была бы власть.

Петр сначала слушал с досадой, но потом тема втянула его. Он тоже немного знал о мельничном производстве пороха и поэтому кое-что понимал. И даже напрогнозировал, что в этой местности маловодья происходит постоянно и надо либо менять рельеф местности или углублять русло реки. Но это на будущее, а нужно срочно!

— Порох нужен вот так, — Петр провел ребром ладони по горлу, — думай конкретные действия, так и велю.

Дмитрий немного подумал и осторожно предложил:

— Можно постепенно снять большую запруду с частной купеческой мельницы, стоящей выше государственных пороховых фабрик. Тогда река станет искусственно более глубоководной. На неделю хватит. А там летние дожди, глядишь, пройдут.

— Ага, — задумался Петр, — пожалуй, и так можно. — Подожди, — остановил он течение мысли Дмитрия, и заговорил о другом: — ты, молодец, и умен,и смел. Немногие из русских способны ответить пока на этот вопрос. Или даже никто. Кажется, под Нарвой два раза был ранен?

— Да, государь, но не сильно, — кивнул Дмитрий, клинками да штыками пощекотали, ироды.

— Не сильно — это хорошо! Пощекотали, ха. Болят раны?

— Побаливают еше, государь, — осторожно сказал попаданец.

Обе раны действительно побаливали. Сначала Бурманн ножом ткнул, потом покойный солдат шведский в рукопашной искоса штыком бок задел. Вроде бы и не серьезно, а приходится останавливать свое внимание. Ни антибиотиков, ни антисептиков. Лекарства, конечно, были, но слабые. Знал бы, что окажется в ХVIII веке — обязательно взял хотя бы пенициллин. А так главная надежда была на собственное здоровье. Лекарь перевяжет рану, наложит шину, даст укрепляющее питье — и все, други, выздоравливайте, коли сможете. А не можете, так не живите. Просто, как крышка у гроба. А жить едь хочется!

— Так, ты мне нужен, — решил Петр, — даю тебе полгода отпускных. Ешь, лечись. Женат? Нет? Не порядок! Женись. Я на тебя виды имею. Чинов наберешься да хорошего достатка. Но работать будешь, как проклятый, обещаю. Возвращайся здоровым. Больным тут будет трудно. Первым чином, заранее тебе говорю, будет сержант гвардии за хорошую учебу!

У Дмитрия на языке засвербело сказать о зазнобе, но раз уже решил сегодня молчать, то не стал говорить. Но потом решился:

— У князя Хилкова дщерь есть пресимпатичная, любим мы друг друга.

— Хилковы, — помрачнел царь, — старомосковское паучье гнездо. Каленым железом бы его! Хотя, — он задумался, — может так и надо, разбавлять их кровь.

Петр что-то хотел добавить, но не стал. Лицо его потемнело. Помолчал.

Да, — перешел он к другой теме, — у тебя крестьян сколько? Не голодаешь?

— Мужских душ, государь, три десятка, да еще два в семи деревеньках. Всего двадцать девять дворов

— Мало. Землица, поди бедная?

— Ежели после пала, то урожай будет богатый, а если сеять по прошлогоднему посеву, худой.

— М-да, — оценивающе посмотрел на Дмитрия царь. Крикнул в дверь: — кто там из писарей, подь сюды, дармоеды!

Появился скромный малый с редкой бороденкой, в темной невзрачной одежде.

— Опять с бороденкой, — шуганул его Петр, — скоро головы с бородами буду отсекать, — пригрозил он, но так не злобливо, что было совсем не страшно, — пиши царский указ. Сыну боярскому Дмитрию Кистеню передать пятьдесят крестьянских хозяйств добрых, чтобы в них мужских душ с бабами да детьми достаточно было, с землей, скотом и имуществом по соседству с его вотчиной.

— Государь, у меня поместье… — попытался уточнить Дмитрий свое материальное положение.

— Цыц! — с веселой злобой в голосе прервал его Петр, — царь говорит, значит, так и есть. А ты знай, молчи, дворянский сын.

Дмитрию пришлось только молча поклониться нежданной царской милости. Поместье в это время дворянам давалось временно и шло на правах государственной собственности на время службы, вотчина же являлось личной собственностью дворянина. Разница огромная. Хотя через полтора десятка лет разница между ними будет стерта совершенно, но все-таки! И еще полсотни хозяйств. О-го-го, живем! То не было ничего, а то хозяин больше ста человек!

— Езжай, — напоследок сказал Петр, завершая разговор, — вернешься в гвардию, обучишься, вспомню о тебе. Да сразу езжай в полковую швальню, сегодня же, а то опять втихаря зажмут.

Глава 12

Назад Дмитрий вернулся окрыленный и очень оптимистически настроен. Пока, правда, только в наемную комнату при трактире. Не в свое поместье, пардон, теперь уже в вотчину.

А так теперь у попаданца ХХI века все шло хорошо и даже очень. На прекрасном счету у царя, впереди блестящая карьера и баснословные богатства. Надо только постараться и стать настоящим солдатом ХVIII века. Вспомним учебку ХХI века и все будет огромное ОК! И, конечно, необходимо выздороветь, что по этому времени было очень непросто даже для несложных ран.

Приехал по пути в полковую швальню преображенцев. Разумеется, как предполагал царь и как немного чувствовал сам Дмитрий, чиновник-руководитель сего органа сначала сопротивлялся. Как бы построить мундир и не получить мзду! Короче, он очень мутно, но недвусмысленно требовал взятку.

Тут попаданец, ха, ничего поделать не мог. Командира полка И. И. Блумберга до сих пор не было (он сдался в плен под Нарвой, хотя сам полк отбил все атаки и отошел полном порядке), но один из подполковниковПреображенского А. И. Репнин, повинуясь приказу Петра, взял над Дмитрием недолгое покровительство. Он так разбранил чиновника, что тот уже был рад, если попаданец просто уйдет, получив форменный наряд.

Ну, Дмитрий и не требовал много. Из построенных примерных одежд ему шили мундир, стачали сапоги. И то, и другое были не лучшего качества, но уж сойдет по этому времени!

А войско меж тем постепенно все отошло к Новгороду. Потери были, конечно, приличные, особенно у чужеземцев, которые практически все сдались, но кадровое ядро осталось, а это главное.

Правда, Петр и его генералы, те, что остались при нем, очень опасались, что вместе с русским войском придет и шведская армия.

Войско какое-то время держали в напряжении, даже укрепления вокруг Новгорода возвели, но тщетно. Молодой шведский король Карл XII уже решил, что его никудышный коллега Петр I совсем разбит и поэтому его не надо преследовать. Вот еще! Шведы ушли в Польшу, преследовать местного короля Августа II.

Попаданец Саша, долгих два часа (!) серьезно готовился к военным действиям, даже облагородил свое холодное оружие у кузнеца. Вот что делает общая паника.

Но потом в голову достучалась трезвая мысль, что шведов несколько лет русским бояться не надо, они завязнут в Польше, постоянно, но не до конца побеждая тамошнего монарха. А уже потом, через несколько лет, спохватившись, Карл XII повернет на Восток.

Тут Дмитрий начал такой спектакль «Увечный, но храбрый воин готовится к войне», так что Петр прогнал его прочь — лечится. Ему-то было не до шуток, он серьезно опасался опытного грозного противника, каковым являлись в XVIII веке шведы.

Ну и ладно! — обиделся Дмитрий на царя и отравился по собственным личным делам. Сначала зашел в свой бывший десяток дворянского ополчения — собрать оставшиеся вещи. Никита, в неудачном сражении под Нарвой получивший ранение в мякоть руки, там как раз поддерживал костер.

Похоже было, что и его отпустят, как и Дмитрия, в отпуск по ранению. Крупномасштабная война, видимо, пока заканчивалась. Наступила пауза на несколько лет в виде мелких стычек и небольших набегов в обе стороны.

Хотя Саша знал, что это только короткий, да и то условный, перерыв, но пока дворяне могли передохнуть. И уж, тем более, раненый Никита. С низким уровнем здравоохранения он будет в бою только никудышным довеском.

Его радостно, хотя и частично завистливо встретил весь обескровленный десяток. Везет же парню! Пощупали сукно мундира, примерились с оружием. Новость об отпуске встретили, как должное — раненый!

Договорились с Никитой, если того на днях отпустят, уехать до родных мест, а, если повезет с Дашей, хоть до Москвы, — так веселей и безопасней. Вдвоем — ратник дворянского ополчения и преображенец — они будут выглядеть колоритно. А затем Дмитрий принялся собирать пожитки — отпускник!

Вначале Никита действительно хотел задержаться в столице с товарищем. Но потом поспешил до своего поместья — не удержался. Да и то — в любви почти всегда третий лишний.

Остался Дмитрий в Москве один. И в первое время ему было совсем не до отдыха. Если раньше он столицу бы просто проскакал, вариант — устроил дикую пьянку со случайными собутыльниками, то теперь пришлось остановиться на первом попавшемся постоялом дворе и приняться за шуры-муры. Любовь — страшная вещь! Даже не такой уж молодой попаданец Саша горел любовью, а Дмитрию просто кусок не лез в горло. Ух!

Поспешил к Кремлю, нашел рядом усадьбу Хилковых. Подождал, перехватил няню–старушку — настоящий божий одуванчик, — спешащую по хозяйским заботам.

Та сначала испугалась здоровенного незнакомца с оружием, бросившегося к ней навстречу. Со страху чуть на помощь не стала звать, но потом признала, припомнив его на пиру. Хорошо было видно, что, с одной стороны, она очень рада, что ее питомица, наконец, нашла свою любовь, с другой, — поскольку отец выбор как бы не одобрял, медлил, она за нее боялась, а потому Дмитрия изрядно не взлюбила. Такая вот женская средневековая философия. Так сказать, бабья правда, всегда противоречивая и порядком дурная. Но берестяную грамоту Дмитрия с его письмом нехотя взяла и пообещала передать.

С письмом тут была большая закавыка, просто сущая проблема. Дмитрия в детстве учил не очень-то грамотный деревенский пономарь, которому его отец обещал за это пол чети ржи, а Саша во время учебы в МГУ на зачет сдавал старославянский «на ура» (два с плюсом или три с минусом в зависимости от настроения преподавателя). То есть оба были в письменном деле «очень хороши». И текст был соответственным. На десять слов двенадцать ошибок и еще две общих.

В принципе, ничего страшного, этим он лишь подтверждал имидж средневекового дворянина, полуграмотного воина. Лишь бы Даша смысл поняла, культурная ты наша. И пусть смеется, Дмитрий сделает морду лопатой — ему, простому сыну боярскому, в пору саблей махать и коровам хвосты крутить, а не перо держать в руках.

Скорее бы уж царь Петр ввел гражданский шрифт (он сделал это только в 1708 году). А то кошмар, как мучаешься со стародавними фифами! Давно же Дмитрий не чувствовал себя студентом двоечником, который, написав контрольную, замирая, ждет итогов проверки. Пронесет — не пронесет?

В письме он коротко сообщал, что приехал в Москву и попросил ее, чтобы как бы прогулялась около усадьбы, где он будет ждать или сегодня вечером, или завтра после обеда. Все, никаких фривольностей типа «люблю, сил нету», или хотя бы письменного обещания поцеловать.

Даша его, естественно, не забыла, как не забыл и ее благоверный отец. В итоге в ответ на накарябанную грамоту, вместо его зазнобушки в окрестностях усадьбы появился целый плутонг (отделение) холопов князя Хилкова. Девять или десять рослых мужиков (кровь с молоком), вооруженных саблями и дубинами просеивали местность, разыскивая явно его, бедного сына боярского. И очень быстро Дмитрия, оказавшегося здесь во второй раз и плохо знавшего эту сторону, они легко загнали в какой-то глухой тупичок.

«Осерчал, никак, князюшка», — огорошено подумал Дмитрий, понимая, что вскоре его будут бить смертным боем, и предупредил:

— Драться буду с вами на смерть до последней капли крови.

Взял в левую руку новоизбранный пистоль, взвел курок, в правую руку взял шпагу. Все оружие, положенное гвардейцу вне строя в ХVIII веке. Это будет его Ватерлоо.

Но, к счастью, обошлось. Из толпы слуг вышел представительный мужчина, — несомненно, старший, — низко поклонился на старомосковский манер, объяснился:

— Не гневайся, господине, послал нас за тобой болярин князь Хилков с повелением пригласить с почетом в свою усадьбу. Мил ты ему очень, а потому никаких ругательных шагов велено не делать, а лишь почтительно просить к нему в гости.

И, подойдя, проговорил полушепотом:

— А это боярышня просила передать. И только обязательно в руки. На словах просила передать, очень любит она тебя.

Небольшой листок хорошей бумаги (для того времени) перекочевал из руки в руки, как ценное секретное донесение какого немца, или как приличная взятка в ведомстве ключаря Петра.

Дмитрий кинул взгляд на развернутый листок. Там было написана одна небольшая строчка изящным Дашиным почерком: «Приходи, милый, я очень буду ждать».

Вот ведь как! Этого было достаточно, чтобы пойти, не раздумывая. Дмитрий задавил малодушный крик души о возможной засаде в особняке, кровавых побоях и других малоприятных действиях. Убрал оружие на положенные ему места портупеи. Кивнул одобрительно:

— Коли зовете, так ведите, я согласен.

Его действительно неспешно повели. Окружили со всех сторон, но не как пойманного пленника, а, скорее, как ценного гостя, которого надо тщательно охранять и беречь, почетно ведя на виду у всех.

В усадьбе сразу повели в кабинет князя. Там оказался не только князь Александр Никитич, но и его дочь. Разговор у них был серьезный и важный, судя по сосредоточенным лицам, но Дмитрию они обрадовались. Причем оба. А отец-то что?

Сын боярский почувствовал, как его сердце забилось с жуткими перебоями. Неужели отец незабвенной Даши отдаст за него ее замуж? Признаки того, что ему собираются дать от ворот поворот, кажется, не наблюдаются? Иначе бы просто избили холопы у ворот хорошенечко и отправили с пожеланием забыть и усадьбу и девушку. А то и чего хуже.

И, действительно, князь распахнул дружеские объятия, совершенно не чинясь.

— Спасибо, Дмитрий Свет-Александрович, помог ты мне, очень помог, — огорошил он его непонятным известием. Пока тот, открыто любуясь, глядел на могучего сына боярского, похлопывая по широким плечам, Дмитрий никак не мог понять, чем он мог помочь достаточно влиятельному и богатому князю. Вдруг тот нечаянно ошибся и, как только это всплывет, его спустят с крыльца. А там ступенек двадцать, не меньше, шлепнешься, не встанешь.

Даша ничего не сказала, но так ему улыбнулась, что этого было достаточно и не надо было никаких приветливых речей. Любит? Очень любит и привечает!

Между тем Хилков неспешно объяснил и Дмитрий, узнав мелкие детали, сильно удивился. Оказывается, именно князь и был тем человеком, который провинился в глазах царя из-за уменьшения производства пороха.

А он, ха-ха, вздумал делиться с Петром своими чаяниями и желанием жениться на княжеской дочери! Как его царь при встрече не отлупил ненароком!

— Озлился государь, ох, как озлился, — с чувством сказал князь, продолжая мысль Дмитрия, — он и так к нам, старомосковским дворянам, относится плохо. А тут еще казенная пороховая мельница подвела. Я-то что сделаю, если волей Господней воды в Яузе убыло? А он приказал посадить в тяжелые кандалы да в сыру тюрьму, чтобы помучился напоследок, а назавтрева просто расстрелять. На это де пороха хватит.

— Ох! — вскрикнула Даша. Подробности этой части отцовой жизни она еще не знала и вряд ли бы, кабы не Дмитрий, узнала.

Князь поздно понял, что сказал лишнего при дочери. И без того ее жизнь печальная, а он лишь горести ей добавляет.

— Вот же я, — мягко сказал он, — живой и здоровый. Все же хорошо стало, ты не печалься, горести уже в прошлом. Простил государь совсем и даже домой отпустил.

Он настоятельно взял Дашу за руку и с силой повел к двери. Дочери явно очень не хотелось выходить на середине интересного разговора и от ее Дмитрия. Но отец повелительным тоном велел побеспокоиться о пирогах и квасе и выставил за дверь.

— Фу, — прокомментировал он поведение дочери, и продолжил рассказ: — вот так я и просидел всю ночь. Какой там сон, с рассветом расстреляют. И дочь остается одна — одинешенька.

А с рассветом пришел гвардеец и объявил, что вина с меня снята, расстреливать не велено, а велено снять кандалы и отвести к царю.

Пришел к вельможному царю. Петр Алексеевич был утомлен, явно ночью тоже мало спал, но оказался оживленным и ласковым. Сказал, что переговорил со знающим человеком, которому доверяет, как себе. Он говорил то же, что и я, и поэтому он уже верит мне. Благо, тот еще умом остер и знаниями богат.

Велел наскоро спустить запруду с мельницы выше по течению, а наперед углубить дно реки и почистить у Яузы родники и мелкие речки. И в конце самолично налил мне водки в большую золоченную чарку, заставил выпить и чарку подарил.

Князь Александр гордо показал золоченую посудину

Дмитрий, как историк, знал, что в допетровской Руси царский подарок в виде чарки или иной посуды во время пира означал признак большого внимания и благорасположения государя.

Князь не зря сиял. Визит к царю, едва не приведший к расстрелу, окончился царской милостью. И, похоже, будущее у него будет не самым плохим до очередного промаха. Сказал недвусмысленно:

— Последний раз наша семья так была высоко отмечена при первом царе Иоанне (Иване IV Грозном). Почти двести лет тому назад!

Поделиться дальнейшей радостью наедине он больше не успел. Дверь открылась и появилась Даша с чередой ближних слуг, принесших различную посуду, квас в серебряных кувшинах, горячие еще пироги с одурманивающими запахами.

Князь дождался выхода слуг, посмотрел на родимую дочь, понял, что выставить ее больше не получится, опять вздохнул, завершил:

— Попытался я узнать, кто этот верный человек, которому царь Петр Алексеевич так доверяет. Оказывается, гвардеец Преображенского полка Дмитрий Кистенев!

Князь оглянулся на дочь:

— Нас сегодня угостят, али как?

Даша, сидящая с открытым ртом, ойкнула, самолично, не зовя слуг, разлила по братинам квас, обнесла пирогами. За одним слегка прижалась к Дмитрию.

Князь смотрел на такое поведение дочери уже без недовольства. Стерпелся. Снова обратился к Дмитрию:

— Расскажи теперь ты, красный молодец, как карьер у тебя идет? Удачно ли?

Дмитрий, который вроде голодным не был, но при виде и запахе соблазнительной еды враз напенил рот слюной, гордо ответил:

— В карьере жду только самого лучшего. Государь Петр Алексеевич соизволил зачислить меня во второй батальон Преображенского полка. На беседы приглашает, с секретами делится. Обещал произвести в сержанты гвардии, а пока отпустил в полугодичный отпуск по ранению.

— Тебя ранили⁈ — опять ахнула Даша. Он, уже не чинясь от отца, обняла своего любимого, жалея его и опасаясь за жизнь.

— Дважды, — пояснил Дмитрий, — но оба раза легко. Не бойся, княжна, от меня так легко не избавишься. Государь меня выделяет, дает отдохнуть, да в хозяйстве порядок навести.

— Там у тебя, кажется, небольшое поместье? — ненароком спросил князь.

Даша незаметно для него поморщилась. Хозяйственное состояние Дмитрия его отцу не нравилось больше всего. Но тот приятно его разочаровал, поделившись новостью:

— Государь соизволил поместье считать вотчиною, да еще добавил полста крестьянских хозяйств, чтобы не выглядел совсем бедным и не плакался от бедности.

— Да ты у нас зажиточный вотчинник! — воскликнул князь. Впрочем, в возгласе было и немало иронии. Ему, имеющему от предков большие вотчины и богатства, с княжеской спесью глядящего на радости мелкого вотчинника, было смешно смотреть на такое «обогащение».

Спасибо, конечно, князюшка. Впрочем, другой бы давно вышвырнул вон. Этот еще терпеливый. Пусть князь исходит спесивым смехом. А все-таки стало больше на сколько-то мужиков, да еще бабы да детки. При правильном хозяйствовании можно так развернуться!

Князь Александр, между тем, справившись с эмоциями, ласково спросил:

— Лечиться в вотчине собираешься?

Дмитрий, не зная, чего хочет князь, простодушно ответил, что да, хотел де на природе поправить здоровье и попутно обустроить возросшее хозяйство.

Князь согласно кивнул, мысль показалась ему здравой. Они немного перекусили пирогами с квасом, потом Александр Никитич предложил пойти в трапезную, поужинать. Дашенька тут же подхватилась, поспешила посмотреть, все ли готово. Затем отправились и мужчины.

Уже выходя из кабинета, князь Хилков как бы между делом негромко сказал, от чего Дмитрий чуть не подпрыгнул:

— Поможешь мне с увеличением производства пороха, скажешь слово доброе перед государем, мешать с дочерью не буду. Живите с богом!

Глава 13

Какое уж там лечение доброй русской природой и сытной деревенской едой в свежайшем виде в родимой его вотчине! Ведь здесь Дашенька так ласково и многообещающее, да что уж там, откровенно влюблено смотрит. А главное препятствие — ее грозный и порою грубый отец — практически смирился со свадьбой и лишь требует помочь ему с надоедливой работой. Ну не нравится ему она и все тут. Раньше князь считал, что эта рабочая должность ему как привесок к званию думского дворянина. Но новый государь все переправил и он уже не знает, как справится с такой большой «честью».

И вот теперь просит–требует помочь. И ведь даже неизвестно, что важнее — близость Дмитрия к царю и очень даже неплохая, или его прекрасные для XVIII века знания технологий. А как поди ж откажешь — донельзя родовитый и очень богатый тесть. Но самое главное — он еще отец красавицы и лапушки Дашеньки.

Пришлось вместо быстрой поездки прямо домой Дмитрию — в свое теперь уже бывшее поместье, а ныне крепкую вотчину отправиться на пороховую казенную мельницу, находящуюся на реке Яузе. Это было совсем недалеко, в данное средневековое время сама огромная потом Москва жалась вокруг Кремля, а о таком чуде-юде, как МКАД, никто и не мечтал. Впрочем, и так можно жить, нужно лишь юлой вертеться.

Вот и получается, вчера ты сын боярский и твое прямое дело сабельный бой и постоянная кровь. А сегодня ты уже… м… зять князя и чиновника (это то что ж такое?), и тебе надо бечь на промышленное производство. Вот не хрена себе залез!

М-да! Порох Дмитрий в прошлой жизни в XXI веке никогда не производил, но теоретически все же, как историк, знал, как его делать. И черный, и бездымный. С учетом того, что окружающие его россияне ХVIII века представляли еще меньше и в теоретическом, и практическом разрезе, то уже вполне мог считать себя крупным научным экспертом. А, значит, арбайтен на пороховом производстве и не возражать!

Вот он и остался у Хилковых на целую ночь. Особняк, разумеется, большой, комнат здесь много, от огромных до малюсеньких, он уже здесь был, гм, спал. Правда, скорее приходил в себя от страшной пьянки. А сейчас трезвый, причем с четкой ориентацией на Дашу. Не боишься отец за любимую дочь?

А еще так сказать общественное мнение. Вообще-то присутствие девушки делало наличие Дмитрия ночью в усадьбе не очень приличным. Пусть даже и отец дома. Но ведь могут сказать нехорошее. Сыну-то боярскому все равно, а вот девушке не очень. Хотя он вроде бы хотел и сам жениться на ней, ох! Как быть?

Однако, когда новоявленный моралист Кистенев заговорил о ночлеге в недалеком постоялом дворе (на самом деле речь шла в лучшем случае о доме у его знакомого Мишки Хвостова), князь без затей махнул рукой и попросил быть у них по-простому. Видимо, он действительно считал его уже зятем и не боялся близости к дочери.

— Посуди сам, Дмитрий, — рассудил он, лукаво улыбаясь, — ты за меня поручился перед самим государем. А ведь это весьма чревато опасностями. Если уж Петр Алексеевич так разгневался, что грозит расстрелом, то сильно может попасть и поручателю. А ты смело бросился за меня. Теперь, почитай что почти родственник, — князь хитро усмехнулся, — и пока дальше не будем.

Давай лучше пообсудим, как нам быть с порохом. Я уж ближнего дьяка на мельнице предупредил, что ты скорее на мельнице будешь, указал, что б во всем слушался и не чурался.

— А хитер князюшка! — Дмитрий улыбнулся про себя, — уже и не он делает порох, а мы вместе. Как он меня прикрепил между делом, ха!

Впрочем, если бы тебе самому на хвост наступили, да еще тяжелым кованым сапогом, да еще дополнительно не на ногу, а на промежность, ты бы тоже только так и заговорил, и даже заверещал. Чувственным фальцетом и очень громко.

И сам-то лучше — когда тебя Петр спрашивал о порохе, ты ведь совсем о Хилковых не думал. Больше выпендривался перед его величеством. Но получилось неожиданно здорово!

Разговор закончился как-то двусмысленно — оба мужчины сказали очень много и в то же время почти ничего. Ждали, как нерешительные женщины, что кто-то заговорит твердо и бесповоротно за себя, а еще лучше даже сделает, чтобы затем понять и ответить.

Дипломаты, блин. Одна Даша показала твердо — да, любит, да, выйдет замуж и только за тебя, целуй! А остальное все пофигу, лишь бы был милый рядом!

Положили его в отдельной комнате в мужской стороне, все же подальше от Даши. А то дело молодое, а потом на всю жизнь слава нехорошая будет.

Дмитрий, впрочем, в лице Саши атаками на интимном фронте сегодня заниматься не собирался, не молодой уже, глупый и бестолковый. Все сбудется еще и после венчания! Зато выспался. А рано утром, когда еще хозяева и большая часть прислуги безмятежно спали, отправился на пороховую мельницу (или фабрику, как тогда говорили). Раз уж взялся, надо делать — быстро и бесповоротно.

Из материалов, «вбитых» в сознание во время учебы в МГУ в XXI веке, бывший студент Саша помнил, что на Яузе давно находилось заведение по производству пороха — пороховая мельница. Наступала эпоха огнестрельного оружия, а вместе с тем требовалось все больше пороха.

Оказалось, плохо помнил. Или учил плохо? Говорили же ему, много надо пороха!

На реке Яузе в реальности в начале ХVIII века было две мельницы по производству взрывчатых веществ. Они так и назывались по местоположению — Верхняя и Нижняя. Верхняя мельница уже который год находилось в частной аренде и проблем для государства не несла. А вот Нижняя не так давно перешла в казну и… быстро сократила свое производство. Вот ведь государственная собственность! Казенные дьяки, не заинтересованные в росте объема продукции и технически мало подкованные, оказались весьма малоэффективными менеджерами. И ругать их было бесполезно, страшные хари!

Конечно, не стоит преувеличивать роль частной инициативы в развитии человечества, но это был как раз тот случай, когда переход в казну предприятия обернулся далеко не лучшим последствием. Тем более, в средневековье государство с его неэффективным аппаратом действовало в сфере экономики совершенно не лучшим образом.

А ведь порох всегда был важным казенным товаром. Особенно в XVIII веке, когда Россия проводила активную внешнюю политику. Петр не зря гневался на артиллерийский приказ в целом и на курировавшего Яузские мельницы князя Хилкова. Ой, князюшка, береги голову, отсекут за такую почти бесполезную работу!

Нижняя мельница и разочаровала Дмитрия, и напомнила гордостью за российский средневековый аналог ВПК.

Собственно, особо помогать в производстве пороха здесь дилетанту Дмитрию было нечего. На фабрике работали мастера, профессионалы XVIII века, пусть и почти неграмотные.

Конечно, он знает порох будущего, знает общую технологию производства. Но как с помощью примитивных орудий труда все это реализовать? И потом, наверное, он излишне подозрителен, но все же. Как отнесутся окружающие, тот же Петр I, когда узнает, что его знакомый рядовой Преображенского полка — технический гений? Может, порадуется. А, может, попросит князь-кесаря Федора Ромодановского, руководившего страшным Преображенским приказом пытошных дел, кроваво разобраться? Как говорится, «попытка не пытка, а, товарищ Берия?» Повиснешь на дыбе выдернутыми руками, попробуешь пылающий веник, все расскажешь, даже то, что никогда не было. О-ох, как говорится, от сумы да от тюрьмы никогда не отрекайся.

А вот с относительно простой логистикой поставки сырья, топлива и продовольствия, понятными и, в общем-то, не сугубо не секретными, проблем оказалось на удивление довольно много. Здесь он мог развернуться во всю Ивановскую. И ничего страшного, если умный и деятельный. Мало ли хороших администраторов в России в ту пору?

— М-гм, — хмыкнул Дмитрий, — а вот мало. Их всегда мало. В любой стране, в любом столетии. С другой стороны, они все же есть. И это никого не удивляет. Злит или радует, в зависимости от положения, и всего лишь. Но не шокирует.

Он подробно принялся разбираться со снабжением сырьем, топливом, жалованьем и быстро понял — попал в десятку. Работники на вопросы Дмитрия не матерились только из уважения к его преображенскому мундиру да из страха к власти. А так плохо ведь, очень плохо!

Оказалось, что древесный уголь выжигался мелкий, некачественный и в небольшом количестве, селитру варили в недостатке, не хватало всех компонентов из-за малого числа подвод. Деньги всегда платили с опозданием, задерживая месяцами. Родные рабочих аж на паперти стояли, выпрашивая копеечку, дабы с голоду не умереть.

Собственно, ничего необычного производственные кадры не сообщили. Руководство плохо работало и плюс еще и подворовывало. То же мне новости! Как будто в другие эпохи было по-другому. Это же государственный аппарат!

Хуже другое. Мельницы на Яузе могли работать только в небольших масштабах. И чуть только увеличить объем производства, сразу же начинались разные проблемы. Яуза ведь река относительно невеликая, через лето воды не хватает.

Когда их строили, на это еще не обращали внимания, пороха надо было немного и производства хватало с лихвой. То ли дело сейчас, с многократным ростом потребления!

Дмитрий прикинул возможности Петербурга, или, как называли при Петре, Санкт-Питербурха. В любом случае, когда-нибудь пороховую мельницу придется открывать и в столице. И ведь открыли в историческом прошлом, а к ему времени в перспективном будущем. Так почему бы и не прямо сейчас и не ему?

А пока между делом, пользуясь поданным карт-бланшем, он полдня решал проблемы сырья, топлива и продовольствия. Потом быстренько подсчитал — производство пороха увеличится примерно на треть.

И этого хватит в начале XVIII века!

С этими мыслями он вернулся в усадьбу. Уже у входа на него с криками, шумом и причитаниями налетела старая нянька Даши, как бестолковая, но очень любящая своих цыплят курица.

— Господи помилуй, голубок наш, наконец, нашелся! — запричитала она, — хозяева-то тебя и потеряли. Дашенька чуть ли не ревмя ревет, суженого жалеет. Отец слуг пушит, что недоглядели. А он по Москве шастает. Уж не по кабакам ли?

Дмитрий чуть поперхнулся, встретив такую «жаркую» встречу. И ведь непонятно, как ответить, то ли отругаться, то ли отблагодарить за заботу!

К счастью, князь Александр Никитич, проходивший по коридорам просторного здания, заглянул на раздающийся шум. Дмитрию он обрадовался, хотя немного тоже его побранил. Но старушку ласково прогнал. А затем отправил шедшего с ним слугу в столовую, понимая, что сын боярский, скорее всего, с дороги голоден. Пусть готовят кухарки поскорее блюда.

— Где был, пострел? — добродушно спросил он, — рано встаешь, женить надо немедля. Там жена молодая не отпустит.

Узнав, что Дмитрий уже успел побывать на мельнице и прибыл с конкретными предложениями, князь посерьезнел. Молодец, парень, с таким только и по делу говорить.

— Пойдем-ка ко мне в кабинет, — предложил он, — там и пообедаешь. А то если увидит моя Даша, нормально не поговорим.

Князь как бы и сам побаивался дочь! Дмитрий удивился, а после насторожился — невесты все хорошие бывают, зато нередко жены сварливые появляются. Вместо отца будет на муже зубки острить.

Однако все эти пессимистические мысли мгновенно исчезли, как только перед ним показалась Даша. Пришедшая по каким-то делам к отцу, она буквально засияла перед появлением Дмитрия.

Какие уж там рассудочные размышления! Он забыл обо все при виде девушки. Князь гулко закашлял, видя две статуи. Но, чтобы их развести, он вынужден был с силой провести Дмитрия в кабинет. Правда, это не очень-то помогло. Согласно закону притяжения разнополюсных магнитов Даша намертво притянулась к сыну боярскому и вошла в тот же кабинет, не видя укоризненных взглядов отца и не слыша его предостерегающих речей.

Пришлось Хилкову так и работать, говорить, как бы в пустоту, не говорить как дочь с будущим зятем украдкой милуется. Дело ведь молодое, а внуков так и так хочется. И как они получаются, он прекрасно знал.

А ответы на речи предосудительные князя попаданец и так знал. Первое, по продовольствию. Логистика не продумана совсем, князюшка жлобствует, не желая кормить за свой счет. Между тем надо понимать, что в России при недостатке частных средств, именно государственные средства являются наиболее перспективным капиталом. И что пусть казна при нынешнем царе Петре Алексеевиче еще скудна, но ведь платит же! И кстати, пусть с задержкой, но все равно больше всех.

Александр Никитич это не видит со своей княжеской вышки. Привык, бородатая морда (это Саша про себя и даже ласково), что лишь промышленную продукцию можно продавать на рынке. А сельскохозяйственную продукцию пусть крестьяне из свой доли на базаре продают. И ведь тоже, хоть немного, но деньги нужны — и государственные повинности платить и барину часть налогов. Да и покупать товары надо, путь немного. Та же соль, например, или железные изделия. Крупный город все же!

А вот барщину он не желает продавать, почти вся уходит на помещика, на семью (Дашу), на многочисленный двор. Отсюда легендарное московское хлебосольство.

Поговорил об этом. Рабочие голодают, покупают втридорога, кладя в чужой карман, тогда как у Хилковых рядом с Яузой, как раз с пороховой фабрикой, есть крупное поместье. Даже не надо самим продавать с барщинной доли вотчинника, крестьянам просто разрешить у мельницы торговать. Рабочих ведь не страшно много и этого хватит, а?

Князь, глядя, как его дочь Даша играется на шее чужого пока мужчины, со скрипом разрешил. Благо ведь больше никаких причин запрещать не было. Просто средневековая ограниченность. То, что делали вчера, будем делать и завтра, а нового нам надо. И ведь ладно дремучие крестьяне, так и князюшка Александр Никитович!

То же самое по лесу. Князь имеет много деревьев, которые зазря дряхлеют, гниют. Даже крестьянам не разрешают рубить на собственные нужды. А уж чтобы продать, ни-ни! Денег что ли много у князя Александра Никитича? Ну да, много. Но ведь денег излишне никогда не бывает!

Поговорил по поставкам деревьев из вотчины. Князь аж удивился, не понимая связей между производствомпороха и вотчинным лесом. Саша ему объяснил и буквально на пальцах рассказал, как увеличится объем пороха и одновременно повысится собственный доход князя.

Александр Никитич от этих слов молчал. Долго молчал, Дмитрий уж подумал, что тот уснул ненароком, но тут князь резко выпрямился, так что и попаданец и Даша вздрогнули.

— Значит так, дети мои, — торжественно произнес князь, — послушал я сына боярского Дмитрия Кистенева, да и решил: беден он и не знатен, зато смышлен головой. И дети у него с дочерью моей Дашей будут умны и сообразительны. Княжескую кровь надо освежить. Благословляю вас властью своей родительской.

Он взял икону из красного угла древнего письма, потребовал, чтобы они встали на колени — Даша опустилась сразу, поняла, что хочет отец, Саша, по попаданческому своему незнанию замешкался. Пришлось его девушке сердито его дернуть за руку.

Дождавшись обоих, князь перекрестил иконой, приговаривая:

— Богом данной властью приговариваю вас к венчанию. Любите друг друга и будьте ласковы!

Вот так Дмитрий получил официальное родительское благословление. То есть согласие князя он имел уже раньше, но теперь уже богом закрепленное. И более того, уже сам сын боярский не мог отказаться. Таково было время — еще не жена, но и уже не чужая, что Даша мигом доказала, утащив Дмитрия в свою девичью комнату. Раньше было нельзя, а теперь даже нужно! И отец не возражал, ласково глядя на молодую пару. Он их благословил, и древняя копия Владимирской божьей матери была тому порука!

Глава 14

Дмитрий все же уехал ближе к сумрачному вечеру, хотя и клятвенно обещал помочь князю. Но оба понимали — пока сын боярский очень занят своими новыми и старыми владениями, ибо без него в вотчинном хозяйстве ничего развиваться не будет. Крапивье семя, дьяки и подьячие, даже получив приказ самодержца, торопиться ой как не станут. Пока ржавую машину бюрократии XVIII века не смажешь подношением, пока не наорешь лязгнув саблей, ее шестеренки будут постоянно заедать. А это значит, надобегать. Ноги есть — скачи, как конь оглашенный!

А с порохом он главное все же сделал. Его точно будет производиться больше и лучше. Следовательно, царь Петр Алексеевич не будет злится и грозить. Что ж еще? По хозяйству князюшка и сам справится, практик он хороший, не то что гость, тот либо только теоретик, либо слабый практик.

По приезде домой, кстати, так и оказалось по поводу провинциальных бюрократов. Грозный указ царя уровнем выше был исполнен немедля, и местный воевода получил из соответствующего приказа письменное распоряжение о переделе поместья в вотчину и выделении туда же крестьян с землей и всем имуществом — движимым и недвижимым. Вотчина появилась мгновенно, тут от чиновников на местах ничего не зависело.

А вот дальше… До Москвы ведь было относительно далековато, несколько дней плохого пути, и местные чиновники под разными предлогами начал тянуть с размежеванием земли, а также крестьян, скота, имущества. Почему нельзя погреть руки, если очень даже можно? А на всех царя не хватит. Одного огреет крепкой палкой, другого — грозным указом, а остальные только испугаются, но окажутся с приличной прибылью деньгами и товарами. Отцы-деды так жили и нам Господь не мешает воровать. Благо ведь не последнее, у них еще есть!

Одна часть сознания Дмитрия — из ХVIII века — этому чиновничьему крохоборству сильно возмущалась и предложила обратиться с письменной или устной жалобой к самому царю в Москву. Петр Алексеевич очень не терпел, когда его приказы волокитились на местах, и воевода мог легко лишиться должности или даже головы, особенно если царь был не в настроении. С этим монарх никогда не медлил!

Но другая часть сознания, родом из ХХI века, циничная и более расчетливая, привыкшая к взяточникам и волокитчикам своего времени, предложила куда простой и легкий выход. Вечером он самолично явился на воеводский двор с нижайшей просьбой. За ним его слуги привели телку, двухлетнего жеребчика и несли полштуки доброго сукна.

Скот и сукно было весьма жаль, но с другой стороны, прибыль могла оказаться еще больше. А когда Дмитрий еще щедро угостил (слуги кое-как унесли пьяного воеводу из трактира), его дела пошли молниеносно. Воевода, правда, запросил еще и «немного» денег, но Дмитрий обещал их отдать только после окончания межевания.

Воевода согласился и настоятельно «порадел» за сына боярского. Земли немедленно перешли от государства к Дмитрию, хорошие по этой местности, он даже переселил крестьян одной деревушки в другое место. Крестьяне поначалу нехотя протестовали, но когда увидели, что земля к ним перешла добрая, рядом река и лес, быстро согласились.

Дмитрий тоже посмотрел на свои новые владения. Рядом с его землями, оказывается, теперь находился обширный сосновый лес с хорошими соснами, т. н. «корабельными». Во владения Дмитрия лес не входил, но что не сделаешь для хорошего человека. Дворовый отнес на дом воеводы набор немецких металлических чарок, красивых, расписных и лес переписали на сына боярского Кистеня. Он сразу, немедля, нанял мужиков рубить сосны, решив, что целую сотню стволов приготовит на продажу. А то узнают ещеМоскве про эти хитрости, отберут.

После всех этих хлопот требовалось бы отдохнуть, но уже пришла весна, и надо было озаботиться посевной, иначе потом весь год будешь сосать лапу. До нее оставалось месяца два. Пригласив с собой Никиту, который хотя и был ранен в руку, но передвигаться на коне мог (на руках, как известно, люди не ходят), он проехал по всем деревням.

Ехали неспешно, верхом по уже изрядно поплывшему «зимнику» (зимней дороге), а следом за ними двигались дровни с едой и питьем. В каждой деревне, не важно, старая или новая, Дмитрий устраивал сход, придирчиво расспрашивал, что и в каких размерах платят ему, помещику, а теперь вотчиннику, а что государству.

Оказалось, его крестьяне платили оброк (помещику и государству) — денежный и натурой, по прикидкам Дмитрия получалось около трети всех доходов. Многовато было, и как следствие — большие долги практически в каждом крестьянском хозяйстве.

Кроме того, была еще земельная барщина вотчиннику. По воспоминаниям прошлых лет Дмитрия (еще до попаданца Саши), велась она крестьянами безобразно, доходов приносила мало, хотя площадь занимала большую. Тоже долговременная традиция, мать его!

Э-э, нам такой порядок никак не нужен! В прошлые годы сын боярский Дмитрий Кистенев, как человек своего времени, знал хороший силовой стимул — плеть и ругань. Еще он не отрицал такой «пряник», как пинки ногой по любому участку тела, необязательно мягкому.

Его брат-по-телу Саша, питомец цивилизованного века и к тому же грамотный историк, понимал, что ругань вещь хорошая — помогает прочищать легкие, но, тем не менее, считал, что брань на вороту не висит, а легко пробить крестьянскую шкуру плеть никак не сможет. И даже пинки ногами только лишь помогает морально, но никак не укрепляет хозяйство экономически. Поэтому сразу и объявил по окрестным деревням:

— Земельную барщину у вас полностью ликвидирую, теперь вся пахотные наделы ваши.

В каждой деревне, где об это говорилось, мужики, как по команде, падали на колени, громко славили своего доброго хозяина. А то ж!

Имелись большие нововведения у него и по оброку, о чем Дмитрий тоже объявил по деревенским сходам:

— Подати мои теперь будут составлять лишь четвертую часть от всех ваших общих прибытков. Потом объясню, что и как конкретно. Еще четверть вашего добра я буду продавать. Деньги стану отдавать вам по нынешней стоимости в деревне.

Мужики откровенно зачесались, негромко загалдели, не зная, как реагировать на такую нежданную милость владетеля. Денежные налоги в средневековье из-за слабых рыночных отношений были очень тяжелыми. У них элементарно не было денег, а продукции хватало, но ее оказывалось тяжело продавать. Попробуй провести сотню — другую верст до ближайшего базара по бездорожью. Поэтому уменьшенная подать, да еще только, по сути, натурой была для крестьян манной небесной. А вот вторая четверть сдаваемой продукции настораживала. Не обманет ли? Зачем их владелицу — помещику, а теперь уже вотчиннику — так безвозмездно возиться?

Дмитрий все эти сомнения понимал, но доказывать свою правоту не спешил. Слова — это пустое, практика покажет, что он был прав. А деньги крестьянам нужны. Ведь надо платить еще государев налог и различные повинности, растущие при Петре, как грибы после дождя.

И покупать товары. Конечно, крестьяне той поры вели хозяйство почти натуральное, обеспечивая все свои потребности, но соли у них не было, так же как стали и железа. И рыбки каспийской хочется. А купить несколько аршин сукна или бумазеи на зависть всех соседей — золотая мечта любого хозяина.

Бывшие государевы крестьяне барщину, как таковую, не имели. Как и оброка. Зато денежные налоги были куда выше и еще вопрос, что хуже. Еще надоедали крестьянам различные натуральные повинности — ямская, дровяная, дорожная и т.д. И лихоимства чиновников. А попробуй не дай — на законном основании со света сживет. Налогов и повинностей было много и размер их постоянно изменялся (почти всегда увеличивался) по словам тех же налоговых чиновников.

Дмитрий с ходу пообещал всяких этих бюрократов в их деревни не допускать, а число барских повинностей сократить. С них две поездки в Москву по зимнику с продовольствием барина, из Москвы — купленный товар. Причем перевозка обратно оплачивалась. Но государственные повинности он отменить не мог, только если только попытаться откупиться.

Мужики загалдели. На словах все выглядело красиво, а что будет по жизни? Пока они от барина кроме красивых слов не получили. Один попытался проверить с ходу проверить глубину доброты хозяина:

— Барин, Христа ради, второй год в землянках живем. Нам бы леса хоть на небольшую избенку, век бы Богу славили…

Дмитрий не понял. Не в пустыне же живут. Край лесной, деревья даже отсюда видны.

Крестьяне объяснили, дивясь незнанию жизни своим хозяином. Оказалось, что весь лес был отписан на государя, т.е. был государственным. Грибы-ягоды еще можно было собирать, небольшой хворост, а вот деревья трогать категорически запрещалось. Государевы люди (лесники) запорют до полусмерти и штраф большой положат, разоришься.

Дмитрий думал немного. Логично говорят, как по писанному. Объявил мужикам:

— Вот этот лес, — кивнул на сосны, — на двадцать десятин мой. Разрешаю вам рубить березу, ель, ольху, — что же там еще, господи, — кривые сосны, — выкрутился он. — Только не мухлевать! — пригрозил он и предложил, — зимой на смолокурню кто пойдет за гривенник в неделю?

Вызвались все пять взрослых мужиков, проживающих в деревне. Зимой в снежную и морозную пору что в деревне делать? Скот накормил, да на печку голодовать. А тут деньги!

Дмитрий им богатеть не мешал. Лишь бы его доля увеличивалась. Ведь пока он будет дома, то кормиться можно не только сельскохозяйственной продукцией. Смола, поташ, зола, опять же бревна. Они в городе всем нужны, от государства с боярами до последних мужиков — горожан. Лесоматериал везде основа — дом ли строить или хозяйственные постройки, корабли или те же лодки, стены или мостовые. С руками оторвут, вези только.

А ведь, кроме того, лес богат и другой продукцией. Зверя много количественно и качественно — медведи, кабаны, лоси, зайцы, лисы, волки, кого на мясо, кого на шкуры. Животноводство, а, тем более, промышленное животноводство через комплексы и фирмы развито еще очень слабо, да что там, еще и нет совсем, что вырастят в городе ли, в деревне ли в приусадебном участке, то и мало-мало везут на рынок. Ртов много, товаров мало.

И птица, с той совсем плохо. При усадьбе выращивали только куриц да и того в основном для оброка, а потом две-три головы — на рынок. Больше опять же боровую птицу едят — глухари там, тетерева, рябчики, лесные голуби…

А различная ягода — черника, клюква, брусника, малина, земляника, клубника. Грибы — боровики, красноголовики, рыжики. Ужас ведь сколько!

При этом, если на частных владениях на зверя да птицу в основном может охотиться, в основном, сам владелец — дворянин. Да он же и в государственном лесу добывает. Крестьянину ведь некогда, он трудится на дворянской земле для себя и для владельца с государством, что при примитивности орудий труда и технологий очень непросто и долговременно. А свободные охотники, как социальный слой, в европейской России как-то не развивается.

Но вот ягоды-грибы вполне могут таскать девки, бабы, дети. Правда, только для собственного потребления. Это ведь в ХХ — XXI вв. сто километров не расстояние, а в XVIII веке многие жители всю жизнь жили только в своем селении, поездка в волостной центр или в близлежащий город — событие на всю жизнь.

Итак, как тебе, сын боярский, можно разбогатеть? Можно поднять мужиков трудится на лесные деревянные богатства, охотиться всласть, дичи и птицы еще довольно много и в Европейской России. Дмитрий добывал его много всю свою жизнь, но опять же, главным образом, для собственного потребления, на рынок только если надо было товар какой.

Но все-таки настоящие богатства можно было получить только став посредником между крестьянским хозяйством и городом (государством). В средневековье дети боярские (дворяне) фактически ими и были, поставляя в городские закрома, продавая на рынок крестьянскую продукцию. Конечно, эта его не главная функция, все-таки помещик был, прежде всего, профессиональный воин. Поэтому и при его господстве в XVI — XVIII и при последующем отталкивании от рынка в XIXвеке он никогда не был единственным каналом поставки. Но, однако же всегда, и Саша это прекрасно знал, до тех пор, пока дворянство не были уничтожено в результате событий 1917 года и дальше, оно играло важную роль в экономике.

Так почему же конкретный сын боярский в ранге попаданца, знающий, хотя бы теоретически, торговлю в будущие рыночные века, не может разбогатеть в Петровские времена, когда как раз экономика стала развиваться максимальными шагами? Ведь и он в качестве второстепенного ремесла и торговать может, и производить что-нибудь из чего-нибудь. Ему это, как бы, даже отметится.

Ну а что воевать, так поместье (вотчина) имеет значительную автономность. Главное, создать логистику от нее до рынка. Скажем до Москвы. А потом вообще «эвакуировать» крестьян в Петербург? Там воинов и чиновников будет много, вот огромный и готовый всегда что-нибудь пожрать рынок

Да, он юридически и фактически сын боярский, то есть в первую очередь, воин. И нынешний государь Петр Алексеевич его, как гвардейца, обязательно пошлет на войну. М-м, куда? В Польшу или в Прибалтику, скорее сего, а может и на другие участки, более второстепенные и потому в исторических трудах не зафиксированные.

А есть хочется в любое время суток и почему-то очень много и сладко. Так что работайте негры, пардон, мужики, а уж ваш хозяин с сего дня постарается!

Так они проехали по всем деревням, осмотрели все земельные владения Дмитрия — и пахоту, и лес, и даже небольшое болото. Приличные, однако, участки, есть из чего жрать.

Никита и раньше знал о свалившемся на его друга счастье (в причинах он так, в сущности, и не разобрался, легкомысленно посчитал — просто повезло). Но ведь одно дело знать о богатстве друга-сообщника, а другое это видеть и понимать.

— Ты, меня, теперь, однако, раза в три богаче будешь, Митрий Ляксаныч — с завистью и с какой-то меланхолической грустью констатировал Никита. Дмитрий про себя удивился, по отчеству именует! Видимо изменение в хозяйстве меняет и статус, хотя и в основном моральный.

По возвращению из длительного «вояжа» в свой «господский» дом, Дмитрий устроил щедрый пир, чтобы поддержать Никиту и обмыть щедрый дар Петра. Пили водку, брагу, пиво, крепкие наливки. Водка ему не понравилась — слабая, меньше тридцати градусов и вкус гадкая. То ли дело наливки. И в голове шумит после одной большой чарки и на вкус приятна. Попаданцу даже показалось, что как бы она крепостью свыше сорока градусов. Неисповедимы пути Господни!

И пожрать пирующим было много чего. Причем не только копченое мясо и жареная рыба, моченые капуста и яблоки, печеный хлеб, конечно, — все дары окрестных лесов, водоемов, собранного оброка крестьян. Но и рыночные товары купчин — колбаса и ветчина, мармелад и даже сахар. Поели-попили, пока не стали идти обратно.

Никита все тяжело вздыхал, завидуя другу, но постепенно хмель давал свое и они горячо заспорили о качестве византийских сабель и красоте польских девиц. Так и прилегли на столе рядом с остатками пищи и чарок со спиртным

Уже засыпая, Дмитрий почувствовал, как его бережно поволокли к кровати и раздели женские, но сильные руки. Марья, красивая моя! А он ей ничего в подарок ей не привез, скотина безрогая, что б его на том свете черти жарили!

Он обхватил ее и прижал к себе, такую мягкую и желанную. Она и не сопротивлялась, только скинула с себя мешающее платье. Хорошо быть, наконец, дома!

Глава 15

Всеблагая милость сиятельнейшего государя — это, разумеется, хорошо, даже замечательного, но и самому тоже не стоило зевать. Тут дело такое — не люди вырвут деньги из кошелька, так сама природа. Это тебе XXI век с могучей техникой, способной хоть солнце остановить!

Наступившее весеннее половодье позволило сравнительно легко провести по рекам сосновые бревна. Нанял до недалекой пока посевной молодых парней (мужики повзрослей не решились, необходимо было довести подготовку хозяйство к весенним полевым работам). Нашелся и старенький, но крепенький лоцман, проводивший еще при Алексее Михайловиче караваны судов. И две вдовы, чьи братья были в караване.

Истово помолились ранним утром по моде того времени, и отправились по реке в Москву, смотря на местную церковь. Попаданец Саша видел, что деревенька Семеновка (по его фамилии названа, ха-ха!) прямо на его глазах вырастает в сельцо, а потом в село, а в XIX веке, если повезет и экономическая конъюнктура будет удачной и городом станет. И все от того, что неплохая речная логистика. Река — основа средневековых путей в лесной России.

Именно благодаря ей тут выстроил господский свой дом сын боярский Александр Кистень (отец нынешнего помещика, а потом вотчинника Дмитрия Кистенева) и церковь. Потом потихонечку поселялись крестьяне. И глядишь, все деревеньки в два-четыре двора, были даже в один крестьянский двор, они так и назывались однодворки, а в Семеновке уже более десяти дворов! Так и растут селения.

Посмотрел деревеньки на реку, мысли сразу сдвинулись на торговлю. Сотня громоздких бревен, сложенных в плот в два слоя, не такой уж и тяжелый груз для воды, продаст ли? Или хотя бы довезет до Москвы сотни речных верст. По реке не столь тяжко, но работники все оказались неопытные, а сам Дмитрий речное дело знал только в теоретическом разрезе. Поэтому намучились по пути изрядно, но до столицы все же добрались с товаром. Ни одно бревно не прошляпили на радость лешим и русалкам.

По ночам плот надежно прикрепляли к берегу, разводили большой костер, варили уху из пойманной рыбы. Ее в ХVIII веке было очень много, а полиции, готовой штрафовать за браконьерство не будет еще, по крайней мере, пару столетий. Сетку разворачивали, ставили позади плота неким подобием бредня и так волокли. Через полчаса в ячейках сети было полно рыбы, несмотря на небольшой водоем: крупные щуки, серебристая плотва, душистые окуни и ерши, и еще различной речной мелочи какой-то породы, которые Дмитрий и никогда не знал.

В большом котле варили рыбу, а потом на ее бульоне кашу или щи, а рыбу убирали, иначе пищи было маловато. Часть рыбы запекали в костре, наложив на нее нетолстый слой глины.

Дмитрий в приготовлении пищи не участвовал — не господское это дело. Зато вносил свой пай — соль, которая стоила дорого, и поэтому народ ее расходовал довольно экономно. Или муку, из которой мастерицы делали пресные лепешки.

В Москве Дмитрий (точнее Саша) для начала нашел пристава, заплатил немалые налоги за продажу бревен. Он хорошо знал, что можно не платить, в многолюдной Москве поначалу не заметят, может и проканает. Но он также знал, что рано или поздно на этом попадается самый хитрый мошенник, а ему не хотелось ронять свой авторитет перед Петром. И ведь не прогадал, как позднее выяснилось. А пристав за маленькую денежку еще и объяснил, где ныне в Москве лучше продавать и почем.

Глава столичной плотницкой артели сначала заартачился, услышав о цене по алтыну за бревно, но сосна была первоклассная — длинная, почти без сучков, без следов червя. Посмотрел весь плот, каждое дерево (готовые к продаже, стволы лежали в воде у берега в один ряд.) — все было в прекрасном состоянии, и плотник сдался — вытащил деньги и расплатился с Дмитрием.

Итого небольшая операция принесла ему прибыли в два рубля с полтиной и несколько копеек. Оплатил крестьянам по несколько копеек, подивившись низкому уровню оплаты. Хотя здесь срабатывал классический рыночный принцип соотношения спроса и предложения. При том, что свободных рабочих рук было много, требования к работникам практически отсутствовало. Люди был готовы работать за сущие гроши, лишь бы была работа.

На полученные деньги он задешево снял лавку совсем недалеко от Кремля. По старому знакомству Дмитрия взял на работу Коську (Костю) Хмелева — тоже мелкого сына боярского. На памяти Дмитрия тот попытался было открыть изрядную торговлишку, да не выдюжил, разорился. В последние месяцы Мишка нанимался на разные случайные работы, лишь бы не протянуть ноги с голоду. По его признанию, даже готов был пойти на войну, если бы она была. Но не повезло, это было редкое, хоть и очень короткое время, когда Россия ни с кем не воевала.

Предложение Дмитрия работать у него приказчиком он воспринял с восторгом. Вообще Коська был хватким бизнесменом, будь у него больше стартового капитала, он бы развернулся, но получить коммерческий кредит на Руси в ХVIII веке на приличных условиях было невозможно.

Договорились, что за лето Коська, не торопясь, сделает ремонт, а параллельно разузнает конъюнктуру и цены. Осенью же, с новым урожаем, Дмитрий приплывет с товарами и его лавка заработает.

С тем Дмитрий и уехал. В Москве делать ему было нечего, царь также пропадал то в Прибалтике, то в Архангельске, то просто непонятно где. Страна большая, важных и интересных мест было много.

С Хилковым сам не приехал — знал, что князь замучает работой. Он бы и рад, но некогда. Если бы не Даша, то совсем не вспомнил.

В вотчине крестьяне его на предложение забрать себе господскую пашню долго мялись, хотя и поначалу обрадовались. Средневековая психология такова, особенно крестьянства, всегда боятся нововведения. Но землю все же взяли, видели же, как они на ней поднимутся. Хоть и боялись, что их обманут (всегда обманывают!), но землю-кормилицу крестьяне не взять не могли.

Саша только ухмылялся, зная о своих грандиозных планах. Ничего, мужички, мы еще с вами замутим бизнес. Вы, главное, не ленитесь работать, а уж барин вам пропасть с голоду не позволит. Как никак, он тоже православный, хоть и не верующий.

Раны его заживали даже без особой медицины. Еще бы! Дмитрий вволю ел только экологически чистую продукцию — сметану, яйца, мясо, рыбу, овощи и хлеб. Какой хлеб пекла ему старушка Агафья! Ходила она с трудом, была подслеповата и глуховата. Он хотел было поначалу даже прогнать ее, пусть отдыхает на заслуженном отдыхе.

Но оказалось, что в это время понятие пенсии не существовало (вернее, обозначало совсем другое), да и идти ей было некуда. Родила Агафья девятерых детей, но не сподобилось, все умерли, кто еще в детстве, кто позже, уже в рабочем возрасте. Туда же ушел и муж, намаявшись на тяжелой работе. Вот и приткнулась старушка с подобранной девочкой сиротинушкой на господской кухне.

Марья, узнав о замыслах Дмитрия, сердобольно взмолилась, но тот вкусив душистого хлеба (аналоги в ХХI веке отсутствуют) и объевшись яствами деревенской кухни (простые люди нашего прекрасного века никогда не обретут этого счастья) быстренько передумал. Марью он, конечно, промурыжил, та два дня старательно уговаривала, особенно в постели, но потом милостиво согласился. Хорошо быть барином!

Никита свою руку тоже залечил и теперь старательно ее тренировал. Встретившись, они часто дрались на саблях и, новомодная игрушка волею царя, шпагах. Кроме того, Дмитрий, получив определенные инструкции, работал над собой — маршировал, ходил в штыковую атаку, проводил манипуляции с деревянным макетом фузеи. Отпуск ведь не вечен, будет и воинская учеба в Преображенском полку.

Ему также удалось неподалеку найти несколько иноземцев, среди них голландца и немца. Для них он проводил еженедельные пирушки, водки и пиво лилось рекой. Разумеется, гости не могли отказать радушному хозяину в незначительной просьбе — беседовать с ним на различные темы на их родных языках, чтобы он научился говорить, почти, как и они. В итоге, за несколько месяцев он хорошо говорил на немецком и бегло на голландском. Два самых популярных иноземных языка в России при благословенном царе Петре I.

Не забывал он и о растущем бизнесе. По его предположению, крестьяне должны дать ему в оброк рожь, овес, сено, мясо и масло. Кроме того, два бочонка квашенной капусты, по бочонку соленых огурцов, грибов, моченой клюквы. Опять возникла острая проблема соли. И даже не от долгого пути, что, естественно, значительно увеличивало себестоимость. Еще больше увеличивала цену фискальная политика государства. Косвенный налог на соль был одним из больших, что очень тяжело сказывалось на населении. Ведь при отсутствии холодильников беречь продукты можно было только солью. Даже квашение и мочение не помогали.

Но тут уж барин помочь никак не мог. Источники соли были только вдалеке, не воевать же с государством по его налогам!

А так владельческий оброк был не слишком накладный, крестьяне не разорялись. Да и урожай в этом году обещал быть как-то средний. Почему как-то? Средневековая агротехника была очень низкой. Сам-3, сам-4 — вот и все достижения. Так что средний он был только по средневековью, в будущем уже становился низким. Но о повышении агротехнологий речи пока не шло.

С передачей господской пашни при господствующем ныне трехполье крестьяне в среднем засевали рожью одиннадцать десятин на двор. Урожай состоялся в сорок пудов на десятину. Срамота-то какая! Нищий колхоз самого бедного региона. Ну ладно, оброку будет округленно отдано пять тысяч пудов, да три с половиной тысячи пудов крестьяне привезут на продажу. Овса будет немного, но сотню пудов мужички соберут. Мясо надо брать живым весом, пусть коровки ждут своего времени.

Плохо было с молочными продуктами. В его деревнях не нашлось хороших специалисты. Нет, конечно, крестьяне выделывали и масло, и творог, но Дмитрию их вкус не нравился. Не продать хорошо даже в Москве. Надо поискать, благо сейчас все просто, были бы деньги — покупай!

А осень уже властно стучалась в ворота. Мимолетно прошел сенокос с девичьими хороводами и тяжелой косьбой. Дмитрий в этом году в ряд косцов не встал, отговорился, что не дворянское это дело, а он еще и ранен.

На самом деле, конечно, он просто опасался, что совокупный кондуит в лице Дмитрия Кистенева и попаданца Саши Семенова не справится с косой. Ведь городской житель будущего знал про косьбу только теоретически и то на слабую троечку.

Зато он передал косарям на праздничный обед здоровенную телку. На восемь деревень досталось не очень много, но бульон получился хороший.

С приходом осени жали рожь и овес, собирали овощи, в лесах искали грибы и ягоду. Заготовок крестьяне сделали даже больше, чем требовалось, но барину пришлось закупить им соль — на свои средства крестьяне могли не потянуть.

С мужиками Дмитрий язык нашел. Налогами не загружал, повинностями не мучил. Несколько государственных работ крестьянам, правда, пришлось выполнить, но от двух, сомнительных, Дмитрий отбрыкался. Пришлось одевать парадный преображенский мундир и, держа руку на эфесе шпагу, наорать на бестию воеводу. Тот наорал в ответ. Короче, спектакль получился на все двести процентов. Ссориться с преображенцем воевода не решился и ссору они закончили в трактире, под брагу и пиво, дегустируя свежую клюковку.

А мужики Кистенева на зависть всей крестьянской округи эти две повинности пропустили, шалея от радости. После этого авторитет барина значительно вырос. И достиг неимоверных высот при приемке продукции (четвертины), добровольно-принудительно отданной крестьянами на продажу. Дмитрий при этом озвучил сногсшибательную новость — барин дает за товары задаток — десятину всей стоимости.

Крестьяне низко кланялись, выжидательно поглядывая на щедрого барина — будет ли давать? Барин не обманул ожиданий. По местной таксе, практически бесплатно, поскольку осенью, когда не было недорода, в глухих уездах цены падали очень низко. Но крестьяне и эти копейки брали как подарок божий. Что делать, средневековье с ее обычаями. Нефти еще не было и российское государство на всю мощь использовало налоговый пресс.

На крестьян давили со всех сторон, а вот получить деньги возможности у них были мизерные. Куда и кому можно было продать в лесной деревушке? Даже в XIX веке с развитием рыночных отношений был волостной рынок, были, в конце концов, базарчики в больших селениях во время крупных праздников. В XVIII веке, особенно в его начале, этого еще ничего не существовало.

Ладно хоть был добрый и дальновидный вотчинник сын боярский Дмитрий Кистенев, который был готов купить прямо в деревне крестьянскую продукцию за неплохие деньги, Боже спаси и сохрани его!

Так называемый отпуск у Дмитрия заканчивался на Покров Пресвятой Богородицы (14 октября нов. ст.). К этому времени он и предусмотрел отъезд с вотчинными товарами, не только сельскохозяйственными, но и сырьевыми (смола, скипидар, древесный уголь, некоторые поделки из дерева и бересты), и даже отдельными лесными, в первую очередь растительными (грибы и ягоды).

В долгом пути надо было торопиться. Хотя малый ледниковый период уже заканчивался, по крайней мере, по максимуму, но к концу октября выпадал постоянный снег, а реки потихоньку захватывало льдом. Так что, если и льдом не схватит, то в пути замерзнешь.

Опять нанял парней, практически тех же самых. После предыдущей поездки, когда парни привезли деньги за нетяжелую по тем временам работу — алтын да полушку с денгой (4,5 коп.) желающих было много, но Дмитрий брал проверенных. Раньше надо было думать о прибыльной работе, ребятушки!

Сбили плоты из приготовленных бревен, на этот раз поставили будки для товара. О своем жилье никто не заикался и Дмитрий решил себя не напрягать. Не крещенские морозы, переспим несколько ночей в шалашах. Однако на будущее надо будет купить несколько больших лодий, сосен на долго не хватит.

Товару брали достаточно мало. До Великого Поста Москва будет сытая своим продовольствием, цены останутся низкие. Вот к Масленице, когда большинство начнут сусеки подчищать, надо будет основные сельскохозяйственные товары и везти. Как раз высокие весенние воды пойдут.

Приплыли в Москву, плот Дмитрий оптом продал тому же плотнику. Тот даже обрадовался. Бревна получились хорошие, избы удалось продать дороже, чем обычно. Купил все бревна, лишь бегло осмотрев для порядка.

Продовольствие Дмитрий сдал Хмелеву, обговорив цены и основные принципы торговли. Как он и ожидал, цены были низкие. Мишка с ходу предложил снизить еще, но Дмитрий строго запретил. Во-первых, пропадает любая выгода, во-вторых, это противоречит общей концепции торговли, разработанной Дмитрием. Все равно не прогорят. Мишке этого он говорить не стал, а только посоветовал не паниковать. Благо его начальник еще получал солдатское жалование гвардейца. Правда, отпуск был неоплачиваемым, но сейчас он вернулся на действительную службу и станет получать огромные деньги — почти рубль в месяц! И, может, на войне прибарахлиться, если самого не убьют!

Про свою собственную вотчину Дмитрий упоминать не стал — пронырливый Коська, конечно же, знал возможности своего хозяина. Почти сотня ревизских душ! И это только мужчины, поскольку налоги брались с мужского пола (от младенцев до стариков), а сколько бабского звания не знал и сам Дмитрий. Было желание посчитать, так, для статистики, но не хватило времени. Ему и одной хватает. По имени Марья.

В общем, вдохновил и направил подчиненных, пообещал заходить время от времени и отправился служить, как было указано, к сержанту Шмидту, являвшегося мучителем молодых рекрутов.

Глава 16

Сержант гвардейского Преображенского полка Шмидт оказался, как вы понимаете, немцем, невысоким, полненьким, но с узенькими усиками, в уже потрепанном, хотя не оборванном Преображенском мундире. Он занимался с недавно появившимися рекрутами — неграмотными крестьянами из глубинки, каковой была, в общем-то, вся Россия, оглушенные Москвой и свалившимся несчастьем в виде пожизненной армейской службы.

Рекруты — это насильно мобилизованные поданные, уже не добровольцы из солдатских полков XVII века. То есть, стимула у них нет никакого. И служить в регулярной армии крепостнической России они не то, что не могут, так еще и категорически не хотят. И их надо насильно переломить, превратив насильно из штатского в военного. Страшный приказ: «Вот тебе два рекрута, сделай из них одного солдата», появился именно в петровское время.

Впрочем, Дмитрий Кистенев, боярский сын, то есть в какой-то мере представитель привилегированного класса, невольным мобилизованным рекрутом все же не являлся (наверное). И хотя, как и рекруты, Дмитрий должен служить пожизненно и честно, но цена его службы был гораздо выше. И материально и морально.

Тем более попаданец. Тот считал, что его примерное положение — это офицер с некоторыми ограничениями. Так скажем, офицер XIX имеет право в любой момент уйти в отставку из армии, тогда как сын боярский в XVIII веке такой привилегии еще не имеет. Разные исторические эпохи. Не зря потом период Екатерины II потом назовут «Золотым веком дворянства», Петр Великий нет, он пока государство укреплял. Но и он немало сделал для дворянства.

И все же Кистенев с самого начала нацелен на офицерские чины, тогда как мобилизованные рекруты, в основном на рядовые, в лучшем случае. А если прямо, без экивоков, не на чего они еще в армии не нацелены. Одно намерение — удрать домой и на полати!

Хотя им бы только радоваться, что их послали именно в гвардию. Преображенский полк — элита элит Российской армии, скоро туда будут зачислять только дворян даже на солдатские должности. К концу службы, лет через тридцать — сорок, если не убьют и при небольшом везении, сами станут дворянами!

Но пока эти здоровенные парни были в крайне угнетенном состоянии. Кое-кто плакал, кто тихо ругался. Дмитрий заметил, что почти у всех были на ногах пучки сена и соломы. Ага, знаменитые сено-солома! Читал о них и даже не в одном историческом источнике в XXI веке.

— Доннер ветер, — ругался Шмидт в воздух, — свиньи. Ничего не понимайт! Ничего не хотейт!

Кистенев хоть и оказался в толпе рекрутов, но был в преображенском мундире. Он оказался на нем так привычно и толково, что язык не поворачивался подозревать его в подтасовке. Нет, это был настоящий преображенец! Вот и обращался к нему ученый немец. Тот не сплоховал.

— Крестьянские дети обычно не учатся армейской службе, — пояснил Дмитрий по-немецки, — им надо немного времени, чтобы привыкнуть и к армейским порядкам, и к городской суете.

Шмидт с нехорошим интересом посмотрел на него, как на вдруг заговорившую собаку. Впрочем, вскоре он по-настоящему заинтересовался. Этому хорошему малому никак не давался русский язык, и каждый знаток немецкого был для него ценным подарком. Даже если он не будет переводчиком, то хотя бы с ним можно поговорить.

— Кто такой? — спросил строго, но благожелательно, — как здесь оказался?

Дмитрий отдал честь и пояснил по-немецки:

— Сын боярский Дмитрий Кистенев. Принят на службу в Преображенский полк осенью прошлого года, вернулся обратно после отпуска по ранению.

Шмидту новый подчиненный явно нравился. Это не дураки — рекруты, которые ничего не могут и ничего не хотят!

— Герр Питер о вас как-то говорил, — сообщил он, — сказал, что должен появится этой осенью. Потребовал сделать из тебя настоящего гвардейца, что по шагистике, что по воинским навыкам. Не против немного помучаться?

Ха, он совсем не против, он даже очень даже ЗА! Сам понимает, что просто так военный не появится. Его нужно строго учить, он должен обязательно учиться. И чем старательней и сознательней он будет, тем быстрее пройдет этот немного мучительный, но обязательный этап.

И Дмитрий залихватски отчеканил:

— Никак нет, господин сержант! Готов приложить все усилия, чтобы стать настоящим преображенцем.

— Это хорошо, — кивнул Шмидт, — рекруты, — махнул он на крестьянских парней, — слишком сырой материал. А вот ты вполне подходишь даже как ветеран. Говоришь ранен… где служил, где воевал?

— Два года в дворянской иррегулярной коннице и несколько недель под Нарвой в Преображенском полку, господин сержант.

— Так, послужной список для новичка неплохой, — одобрительно кивнул Шмидт. Приказал: — приготовиться к маршировке, аллес! Буду тебя обучать и создавать солдата.

А дальше… учебка есть учебка. На протяжении всего дня с перерывом на принятие пищи Дмитрий по команде сержанта маршировал, работал с фузеей, исполнял различные упражнения шпагой. Немного отдыхал. Сержант отдыхал, не призывник, тому еще не положено. Вот окажется в армейской структуре, тогда и будет отдыхать. Ибо на протяжении нескольких веков говорится — солдат спит, служба идет. Но что бы эта служба шла, должен был справный солдат, а не бестолковый рекрут!

Главной проблемой Дмитрии было исполнение команд ХХI века по армейской моде XVIII века. Три века — это фунт изюма!

Но ничего, постепенно и это учел, приноровился, на четвертый день шаг стал ровным, солдатским, движения рук четким, даже залихватским.

Шмидт это сразу увидел, он оценил и ровный шаг, чеканность выполнения команд и их осознание. Есть новый солдат!

— Ты хороший новобранец, — одобрил Шмидт, — чувствуется, армейский порядок ты знаешь, но не тот, который вводит герр Питер. Ничего за неделю я научу тебя понимать, что такое настоящий орднунг.

Ну, в конечном итоге, неделю не неделю, а дней за десять Дмитрий окончательно освоил настоящий гвардейский шаг и умение экзерцировать с фузеей и без оной.

И старина Шмидт решил, что Дмитрию нечего больше оттираться около него и пригласил царя — принять работу и посмотреть плоды его старания.

Сам царь тоже работал и сразу явиться не мог. Но в очередной из дней появился Петр, и Дмитрий показал образцовый парадный шаг.

— Хм, — похоже, Петр не был впечатлен. Ну да, чувствуется еще новобранец. Дмитрий встал перед царем, а тот, стоя же, вынул из кармана трубку, кисет с табаком, закурил.

Дмитрий, стоявший в двух шагах от него, почувствовал приятный табачный запах. Захотелось курить. Первый год в этом мире он не курил. Но оказавшись среди преображенцев, увидел, что курение здесь оценивается не как вредная привычка, а поощряется. Это был своеобразный знак «я свой» и Дмитрий не удержался. Старый курильщик, он быстро купил деревянную трубку, хорошего табаку и, как и все преображенцы, в свободное время был окутан табачным облаком.

— Если куришь, кури, — разрешил царь, видя понятную реакцию Дмитрия, — табачок хорош, прямо продирает!

Но Дмитрий простачком не был, не зря два года тянул лямку в российской армии в XXI веке.

— В строю нельзя, государь, — пояснил он.

Петру такой подход понравился, но для порядка он проворчал: — еще один указчик нашелся, — и уже просто и строго велел, — садитесь оба, слушайте.

Неподалеку была врыта скамейка, видимо, специально для отдыха солдат. Но новобранцы предпочитали сидеть на траве и скамейка пустовала. Теперь вот была задействована по прямому назначению. Все трое сначала молча раскурили трубки (царь во второй раз). Эдакий секретный ритуал, как своего рода символ у ранних христиан. Потом Петр констатировал, обратившись к сержанту: — Шмидт молодец, быстро сумел! Хвалю, так будешь стараться, поручиком сделаю.

К Дмитрию: — А ты, мин херц, маршировать научился, это хорошо. Впрочем, вижу, даже не учился, а доучивался. Но это пустое. Даю тебе чин сержанта гвардии. Пока временно. Справишься с заданием — будет чин военный постоянным. Сроку тебе даю до Рождества, потом посмотрим. Старайся!

Задание, как и предполагал Дмитрий, оказалось связано с кадрами в гвардию. Везет же ему, как утопленнику. Еще в прошлой жизни, в XXI век, тогда начинающий учитель получил задание набрать школьников старшей школы и отправиться на картошку в ближайший бывший колхоз «Рассвет коммунизма», а ныне ООО «Рассвет». Никакого насилия, все только добровольно и денежно. Рынок, хотя и прежняя колхозная система еще существовала, как не похороненный покойник.

И ведь сделал правильно, в деревне и работников было мало и стимула им не давали. А тут ребятенки играючи убрали картофель с поля в нескольких гектар. Но клок седых волос заработал. И вот опять, по второму кругу. Лучше бы уж тогда на войну. Там только убивают, а не мозги компостируют. Но вслух он сказал:

— Приложу все усилия для выполнения твоего задания, государь. Можешь не сомневаться.

Встал и слегка поклонился. С достоинством и с выражением уважения. Царю это понравилось. Он сам встал, потрепал волосы на голове Дмитрия и велел тому выезжать, не мешкая. Гвардия очень нуждалась в новых людях. И пополнять надо было взамен убитых и просто выбывших, и увеличить хотел цать свои самые надежные подразделения.

На следующее утро с одним солдатом-новобранцем, который играл роль вестового, адъютанта, рекламного экземпляра для новых рекрутов и одновременно ученика у Кистенева выехали. Это царь велел — пусть новоявленный сержант, раз сам сумел так быстро научиться, учит других, авось получится между делом.

Этот еще не очень опытный рекрут Савелий Гридин оказался не из крестьянских парней, выходец из небогатого, но старинного дворянского рода. Был рекрутирован в Преображенский полк полгода назад. Переболел новыми ощущениями, один раз даже бежал домой, но был возвращен обратно благоразумным отцом, порот, не сильно, но больно.

Сейчас армейские порядки ему даже нравились. Он надеялся на хорошую карьеру, богатую невесту и завидную жизнь. И поэтому в делах армейских на него можно было опереться. Ну как на неопытного рекрута, разумеется.

Ехали они в Нижегородское наместничество (позднее, с 1714 года, губерния) с конкретной задачей — набрать пятьдесят дворянских недорослей «нрава кроткого, телом крепким» и желательно добровольцев, а не по набору, хотя и это не отрицалось. Все недоросли набирались в Преображенский полк, чем задача Дмитрия и облегчалась (в знаменитую часть легче рекрутировать), и усложнялась — рассматривать набор будет сам царь и, если ему не угодишь, прости-прощай. В Сибирь в первый раз не отправит, но на карьере можно смело ставить жирный крест. Вот ведь как!

Петр имел на миссию Дмитрия, как и остальных гвардейцев, большие намерения. Сын боярский это очень хорошо понимал. Сообразительный, не связанный ни с одной группировкой двора, будь это партия старых порядков, а будь гвардейцев из старых благородных родов, он, во-первых, должен был показать, насколько эффективна новая практика использования гвардейцев. Конечно, не он один из преображенцев или семеновцев отправляется с различными поручениями царя. И все же…

Во-вторых, в случае успеха Дмитрий стал представителем новой силы, которую Петр выдвинет не только для противовеса как противников, так сторонников, чрезмерно усилившихся, готового тянуть груз новых реформ. Всю жизнь государь будет мучиться поиском верных талантливых людей. А тут Дмитрий, работящий, исполнительный, искренний сторонник реформ.

Как показала история, по крайней мере, часть намерений монарха осуществилась. При Петре I гвардия играла не только военную роль. Ее представители активно участвовали и во внутренней жизни России, и во внешней. Эдакий чрезвычайный институт преданных помощников универсального типа, готовых за царя хоть в огонь, хоть в воду.

— А вот ты, камрад, скажи, — вмешался Савелий, по молодости лет всем интересующийся и любящий поболтать, — долго мы будем с поручением государя мотаться по наместничеству?

— Долго, — невозмутимо ответил Дмитрий, — пока не сподобится, так и постараемся.

— До рождества успеем? — уточнил Савелий, любитель конкретных цифр и дат.

— Какой там. Женись, там, в провинции, детей вырастишь, в гвардию повезешь вступать. Тебя сам государь знает, возьмет, — смеясь, поддел Дмитрий. Гриднев удивительно угадал — по приказу царя он получил именно такой срок, но помощнику это лучше не знать на всякий случай.

— Да ну тебя, — обиделся Савелий, поняв, что его начальник над ним просто смеется с серьезным видом.

Дмитрий примеряюще похлопал его по мускулистому плечу. Они ехали уже зимником, недавно пробитым и ставший весьма оживленным. То и дело приходилось обгонять крестьянские и купеческие и отдельные сани, и целые обозы, солдатские и стрелецкие колонны, и еще множество разных людей, пеших и конных, торопящихся по своим и государевым делам.

Россия была велика и разных людишек в ней даже в безлюдное начало ХVIII века было много. И теперь волею Петра Великого страна перестраивалась, еще недовольная и сопротивляющаяся, но уже идущая по новому пути. Шла петровская эпоха, потом считавшаяся великой и преобразовательной, а пока еще мучительной и даже кровавой.

Сержант Преображенского полка Дмитрий Кистенев в этой структуре был птицей невысокого полета, но все же из общего числа весьма выделяющейся. Как-никак по воле царя едет и выполняет его самоличное поручение!

Поэтому, по прибытии в Нижний Новгород он побывал у местного воеводы, разъяснил свою (царскую) задачу, с которой сюда прибыл, отобедал с ним и решил, что смычку с местным начальством сделал, а на большее и не рассчитывал. Его поручение, он и должен крутится — вертеться.

Первым делом пришел к многочисленным писцам, которые теперь работали в госорганизации с новомодным названием канцелярия, узнал о селениях, где больше всего есть дворянских недорослей. Чиновники были рады услужить заезжему москвичу, посланному самим царем. Поговорили. Среди мест, куда следовало съездить, Дмитрию особенно запомнился Арзамас. В ХХI веке он уже был там и ему захотелось побывать еще раз. Будет ли особая разница в состоянии города в промежутке в триста лет?

Город встретил москвичей колокольным звоном. Разумеется, колокола звонили не в их честь — в средневековой России в городах было много церквей и звонили всего лишь к обедне. Но шум был, как в крупный религиозный праздник. Заметив, как Гриднев перекрестился, Дмитрий сделал то же самое. Не то что бы он вдруг стал верить в бога, — нет, нужно было полностью соответствовать своему времени. А ХVIII век, как и прочие средневековые столетия, был буквально пропитан религией. Она была всюду и сопровождала все мероприятия государства и общества. И отдельный человек церковью полностью контролировался — от рождения, когда священник совершал таинство рождения, до того момента, когда умирающий человек касался хладеющими устами креста.

И выходить за привычные рамки религиозного мира было нельзя — если не убьют, то выбросят. Появлялись в это время уже и атеисты, и богохульники. Тот же Карл ХII, ставший соперником Петра, в бестолковом периоде молодости приносил жертвы в церкви, заливая кровью и внутренностями. Но все эти отдельные бунты могущественных богохульников только оттеняли могущество церкви.

— Приедем, надо будет вечерню отстоять, — сказал Дмитрий, — уберег господь, легко доехали.

Савелий серьезно кивнул. Да, к религии здесь относились без шуток. Хотя дорога у них была обычной. Разбойнички не нападали, под лед не проваливались, в мороз не замерзли, в буран не заплутали. Да и буранов как таковых не было. Тихая ныне зима вышла. Чем не повод возблагодарить бога и не обогатить попов на несколько копеек.

Глава 17

Главного арзамасского воеводы Захарова на месте не оказалось — возглавил немаленькую операцию по ловле разбойников, совсем уж распоясавшихся и почем зря грабивших местных крестьян. Правильно, Дмитрий письменную весточку с посыльным не прислал, вот никто и не встретил. Поделом тебе, государев человек! А разбойников ныне много появилось из-за тяжелой жизни, только успевай поворачиваться.

Завернул по такому делу к губному старосте. Сын боярский Антон Широков, отставной военный, на старости лет занявший эту хлопотливую должность, оказался человеком практичным и деятельным. Преображенцев он поместил в своем большом доме, выделив по чину — Савельеву комнату поменьше, Кистеневу — побольше. Но оба помещения были жарко протоплены, чистые, с большими кроватями, на них призывно лежали пышные перины.

— Придут, — уверенно сказал губной староста о дворянских недорослях, — им ведь все равно служить, жизнь них такая. С младенческих лет им об этом долдонили. И лучше бы сразу попасть на глаза государю, чтобы военная служба медом была. Есть, конечно, и такие, кто стремится скрыться с государевой службы как бы невзначай, но таковых мало и не они определяют общий настрой. Дети боярские понимают, что именно они должны служить и боронить страну от ворога, а им именно за это государь даст поместье. Ну а я тебя поддержу, направлю в нужную сторону мысль, и Силантьич, наш воевода, поможет. Он ведь тоже должен

На второй день прискакал старый знакомый Никита. Еще в поместном сидении по ранению Никита неоднократно беспокоил Дмитрия и просил протекции на службу в Преображенском полку. Писал он об этом, и снова служа в прежнем месте. Служба в дворянском ополчении по своей бесполезности и пустоте ему давно обрыдла. И, когда Дмитрий получил приказ на набор дворян, сразу же дал знать Никите: пора!

Никита служил теперь в Подмосковье. Дворянские десятки почему-то не распускали, хотя война в понимании детей боярских давно окончилась. Несколько человек «отпросились» домой по неотложной нужде. Никита поехал с ними Полутысячник сначала заартачился, так все уедет, а кто службу нести будет?

Но пять мешков ржаного зерна оказались весомым аргументом и на него махнули рукой. Из дворянского ополчения — войска весьма ненадежного и откровенного устаревшего — брать людей разрешалось и Дмитрий с чистым сердцем включил его списки новобранцев Преображенского полка, решив поручиться за приятеля своим авторитетом.

Ну а в Арзамаской земле в следующие дни было проведено несколько, можно сказать, сборов и не кррупных собраний. На них Дмитрию пришлось не раз выступать с агитационными речами. Не скрывая трудностей (а где их нет!), он красноречиво обрисовал плюсы: служба на глазах царя, быстрая карьера, большое жалованье. И напоследок пообещал каждому рубль серебром сразу же, как только он запишется добровольцем. Деньги на такую рекламную операцию у него имелось.

Соблазн был большой. Дворяне, разумеется, были побогаче крестьяне, но мелкие помещики жили преимущественно натурой, деньги к ним от крестьян поступали редко. И, тем более, дети дворян. Эти получали определенные деньги только после женитьбы и получения самостоятельного участка. В этом отношении рубль для них был огромным богатством. Три дня и Дмитрий легко собрал нужные пятьдесят человек. А люди все шли на разошедшиеся по округе слухи о благодатной службе. Дмитрий теперь уже говорил только о трудностях, но молодежь переломить было трудно. В итоге получилось в совокупности шестьдесят два человека!

Последней дюжине Дмитрий честно сказал, что обещать службу не может. Все исключительно в руках государя.

Новобранцы — здоровенные парни под два метра с пудовыми кулаками, выращенные на меде и сметане, негромко загудели, переговариваясь, и согласились пойти с Дмитрием под свой страх и риск. Тот ободряюще улыбнулся. Парни ему понравились. Крепкие, выносливые, из таких пойдут сержанты — ветераны. И в отличие от крестьян, дети боярские с детства готовились к службе. Жесткая дисциплина в армии, наверняка, понравится не всем, но переживут этот период они куда легче.

Оставалось только совершить марш-бросок по зимним дорогам и привести новобранцев в Москву, как к нему «на огонек» зашел воевода. Силантьич, как его запросто называли знакомые дворяне, был озабочен:

— Нашли мы шайку Митьки-душегуба. И что дальше? У него девять человек, замаранных кровью, а у меня в команде два инвалида и я третий. Кто кого будет ловить?

Он помолчал и нехотя попросил:

— Ты б помог мне, Лексаныч, по одной земле ходим. У тебя, вон уже за пятьдесят человек! Легко ведь возьмешь!

Воевода мог бы и не продолжать. Разбойники Дмитрия особо не пугали. Подумаешь, обнаглевшие хулиганы XVIII века. Впятером на одного они смелые, а так, и новобранцев испугаются. И хотя у него трое опытных — он сам, Савелий и Никита, но и среди молодежи были люди, успевшие хотя бы немного повоевать. Отрядом в шесть десятков они раздавят банду, особо не напрягаясь. Но была одна существенная проблема, которую он сам никак решить не мог.

— Оружие дашь? — вместо согласия спросил он напрямую, — а то у меня недоросли пока в основном ножичками вооружены. Или вообще руками.

— Этого добра у меня много, — ожил воевода, понимая, что приехавший преображенец на его стороне, хотя и не обязан, — стрельцов когда разоружали по указу государя, целый арсенал образовался, а никуда не требуют. Да и кому оно надобно? Оружие старое — пищали, секиры, сабли и прочее. Армию сейчас таким добром не снабжают. Ежели только опять же против разбойников, — усмехнулся Захаров.

Ну солдат гвардии может и не надо всяким старьем вооружать, а вот новобранцев, которые даже присягу не дали, вполне. Он посмотрел на груду оружия, густо висящую на стенах. Заострить, фитили заменить и можно хоть завтра в бой!

Но для начала Дмитрий кликнул добровольцев в рядах новобранцев. Не солдаты еще, чтобы по приказу выступать против врага, хоть внешнего, хоть и внутреннего.

Вызвались все, что его весьма обрадовало. Нормальных парней набрал, за кустиком прятаться не будут. Почти треть изъявила желание получить пищали. Остальным дали сабли и секиры. Вооружившись, таким образом, дети боярские чуть ли не пищали от радости.

Дмитрий и Савелий в оружии не нуждались, имея стандартное вооружение, принятое Петром I для своих посланцев — солдатская шпага, два пистоля, тесак. Умелый воин с таким оружием один отобьется от всей банды. А тут и в помощь чуть ли не рота.

Поехали на временно конфискованных крестьянских санях. Возчиками были сами крестьяне, надеющиеся хотя бы так сохранить животинку и имущество.

Двести верст на север по зимнику пролетели быстро — за четыре дня. Но в лесу, где снега было выше колена, лошади быстро устали даже не смотря на то что шли по старой колее. Пришлось вставать на лыжи, прихваченных запасливым воеводой. Еще преодолели несколько верст густого леса, едва проводя сани с лошадьми. Преодолели и это.

Разбойнички никого не боялись. На большой поляне была открыто поставлена большая охотничья заимка, склады, больше похожие на крестьянские избы и хлева со скотом. Широко расселись. Одного Дмитрий не понимал, — ну тупые, ну дремучие, но чувство самосохранения, имеющееся у всех живых существ, должно быть? Они, что, думают, государство позволит им так жить?

Окружили сооружения. Дмитрий разделил людей на три группы. С одной стороны стоял Савелий Гриднев, с другой, — Никита, а третью, прикрывающую дорогу, возглавлял он с воеводой. Сам же и руководил общей атакой.

Что-то вроде часового у душегубов все же присутствовало. Если, разумеется, назвать часовым блюющего человека у входа. Так сказать, за неимением лучшего сойдет и такой.

— Петр, — позвал он стоящего за деревом молодца, который, просясь в отряд (в нем уже было полсотни человек, так что надобность в добровольцах отсутствовала), наплел с три короба про свою меткость, — вот тебе цель. Попадешь, переведу в первую полусотню.

Петр Морозов былсообразительный малый, понимающий, что у него есть шанс твердо гарантировать себе место в Преображенском полку. Пищаль уже была заряжена, он зажег фитиль, тщательно прицелился.

Оглушительный выстрел прогремел в лесу. Даже с тридцати метров было видно, что пуля попала в грудь и умирающий в агонии упал в снег.

— Эй, разбойнички, — позвал воевода, — пришла пора вам каяться у иконы перед смертью.

Ответом были крики, больше напоминающие звериный вой. Человеческого у душегубов было уже маловато. Сдаваться они не собирались, а брать штурмом заимку, сооруженную из стволов в два охвата и не имеющей окон, было очень кровавым мероприятием.

Ну, для этого есть и другие возможности. Дмитрий замахал поднятыми над головой руками. По этому сигналу Никита с десятком парней споро подтащили сухие березовые стволы, бересту, сухую хвою, облили скипидаром и подожгли. А когда костер стал большим, навалили стволы толщиной с бедро. Теперь огонь гарантировано перекинется на стену заимки.

Разбойники сгорать в заимке не захотели. Они выбрались через узкую дверь, мешая друг другу, заревели, замахали оружием (в основном обычными топорами, лишь у одного был кистень, а у другого — сабля).

Подбадривают себя, — понял Дмитрий, — увы, ничем не могу помочь.

По его сигналу пищали сделали прицельный залп. Для разбойников этого оказалось достаточно, все они были убиты. Вот и нет шайки Митьки-душегуба!

Заимку быстро потушили, забросав снегом и занялись обыском. Если зерно в рогожах, различная рухлядь и скот были видимы визуально, то денег и драгоценностей в результате первого поверхностного обыска не нашли.

— Поторопились с разбойничками, — искренне огорчился воевода, — надо было оставить одного, выпытали бы. После допроса с огнем все бы рассказал.

— Все мы остры задним умом, — раскаянно вздохнул Дмитрий, — узнаем умное опосля.

Впрочем, после того, как перебили разбойников и потушили заимку, внутри ее внезапно обнаружили десяток женщин, обслуживающих бандитов. Хозяйственно и, как понял Дмитрий, сексуально. Когда на заимку напали, женщин связали по рукам и ногам, заткнули рты кляпами и спрятали под шкурами. Если бы заимку не потушили, все бы они погибли.

Страх у этих жертв насилия перед разбойниками был таким большим, что они наотрез отказались выходить из дома и еще попеняли освободителям, что их развязали. Мол, их накажут, нещадно изобьют, да еще выгонят на ночь из дома спать в снег.

Пришлось их насильно вывезти и показать трупы бандитов. Разглядев своих мучителей мертвыми, женщины немного успокоились, и появилась возможность попросить их приготовить ужин и помочь рассортировать имущество.

С собой они взяли четыре штуки сани про запас и еще пять взяли у разбойников. Но все равно пришлось сделать несколько волокуш, настолько велика была добыча. Только рухляди — шкур различных пушных зверей, в том числе соболей, было, по подсчетам Силантьича, на несколько сот рублей. А еще шерстяные, шелковые ткани, гобелены, десятки пудов сыра и масла. Позаботились разбойнички о своем питании.

Поздно вечером, точнее ночью, нашлись и припрятанные деньги и драгоценности. Зоркие новобранцы, вынося охапки шкур, обратили внимание, что в одном месте вроде бы рыли. Послали за Дмитрием и воеводой, разрыли. В тайнике оказалось три солидных бочонка с деньгами, такие тяжелые, что с трудом вытащили, различные безделушки из золота и серебра, просто лежащие на земле: посуда, гребни, перстни, сережки и так далее.

Дмитрий, посмотрев, осторожно убрал с набора серебряных чарок землю.

— Понравились? Себе возьмешь? — деловито спросил воевода.

Дмитрий в ответ лишь подмигнул:

— Это брат-воевода такая вещь, что себе никак не возьмешь. Если я не ошибаюсь, любимые чарки государя Петра Алексеевича. Пропали они еще в прошлом году и царь до сих пор о них вспоминает. А они здесь оказались. Если так окажется, царская милость тебе обеспечена.

Силантьич пораженно перекрестился, отгоняя нечистого.

— Вот где настоящее-то сокровище, — прошептал он, — что деньги, пришли и нету.

Дмитрий молча похлопал его по плечу.

Выехали на следующее утро. Почти сутки выходили из лесу. Тяжело груженые сани становились совсем неповоротливыми. Местами приходилось их разгружать и нести на руках и сани, и груз. Но о том, чтобы часть грузов выбросить никто даже не заикался. Это была их добыча, законная и справедливая. Хозяев-то, скорее всего, разбойники уничтожили.

На зимнике части людей пришлось идти пешком. Много грузов, да и женщин тоже не бросать же в зимнем лесу. Не чужие чать, православные.

Так и шли-ехали, потратив почти целую неделю. Дмитрий не торопился. Погода была благодатная, почти безветренная, днем несколько градусов мороза, ночью холодало, но не очень, у костров согреешься. Пусть молодежь втягивается.

Продовольствие и рухлядь, захваченные у разбойников, почти все скупил Дмитрий. На деньги, тоже захваченные у душегубов и полученные в его долю. Вот такой бизнес. Воевода по старой дружбе продал очень дешево. Дмитрий стал владельцем нескольких четей пшеницы, ржи, овса, десятков пудов сыра, масла и мяса.

Еще ему досталось несколько сороков пушнины. Больше всего оказалось шкур волчьих, лисьих, медвежьих, но по паре сороков нашлось соболей, горностаев, куниц.

Мясомолочную продукцию сразу взял с собой, а зерно и пушнину оставил на хранение, взяв в аренду пару пустовавших крестьянских изб. Пришлось нанять и пару работников. И сторожить надо, и следить, чтобы продукция не испортилась.

Нижний Новгород стоит на месте слияния Волги и Оки и речная дорога здесь оживленная. Поэтому без труда купил пару стругов и нанял команду на весну. Не все же плотами баловаться. И груз оставленный отвезут.

Соединив, таким образом, бизнес с государевым делом, Дмитрий дал команду трогаться своей оживленно-оптимистической команде. Недоросли были пьяны без вина. За уничтожение разбойников каждый из них получил по десять рублей. Колоссальные деньги по тем временам. Отпущенные на пару суток домой «по всякой надобности» они произвели такой эффект, что дома даже никто и не упрашивал остаться. Двое за это время успели жениться, одному отец купил небольшую вотчину. Дмитрию откровенно обрыдли толпы желающих записаться в новобранцы и он отправлял их к воеводе. У того было много вакансий — создавались солдатские и драгунские полки.

Все это, честно говоря, изрядно надоедало, и Нижний он покидал с легким сердцем. Савелия он еще раньше отправил в Москву — позаботиться об мундирах. По существующему распорядку, новобранцы должны быть обуты–одеты самостоятельно, но откуда взять в глухой провинции полный мундир рядового Преображенского полка?

Поэтому Дмитрий еще до отъезда договорился с полковой швальней преображенцев о мундирах, закупил на выделенные деньги шляпы, обувь и оружие.

Мундиры шили трех размеров — большие, средние и малые, а потом подгоняли под конкретные размеры конкретного индивида. Вот Савелий и отправился с этими размерами, чтобы не тратить время даром. Никита ускакал еще раньше, по своим и, главным образом, делам своего начальника.

Никто из них не роптал. Как своим ближайшим людям Дмитрий выдал им по тридцать рублей. Воевода получил сто рублей. Сколько же у него осталось от денег, полученных за продажу разбойничьего имущества, не знал никто, но Дмитрий полагал, что руки тот погрел хорошо. Впрочем, это его уже не касалось. Зато, хотелось верить, в спину врать не будет.

В свою очередь Дмитрий молчал о сумме, оставшейся у него. Кроме наградных, двести рублей пришлось отдать в государеву казну — это святое, государство всегда входит в долю в таких делах, желают или нет остальные участники. Но и после всех выплат у него осталось почти две тысячи восемнадцать рублей с полтиной и алтыном. Не вписывающиеся в эту сумму три денги были розданы нищим. Несколько десятков пудов серебра!

Хорошо же отбилось для него государево поручение. Дмитрий саркастически усмехнулся. Так он будет напрашиваться на задания Петра Алексеевича. Впрочем, другие преображенцы так и делали, чтобы быть на глазах царя. Служба-с!

Глава 18

В старую столицу они прибыли где-то за неделю до срока, назначенного царем. Хотя как старую, это ведь Дмитрий так мысленно считал про Москву, новая-то еще царем не объявлена!

Сходили в общую баню в Преображенском полку, попарились, немного отдохнули, новобранцы получили форменную одежду и положенное оружие. И началась «веселая» массовка…

Зеленая еще молодежь в любые времена, не только в XVIII веке, имела более гибкую психологию и способность воспринимать новые традиции. Такова природа человека даже в темное средневековье с его неспешными темпами жизни и косностью мышления.

Но западноевропейская мода того времени все же настолько отличалась от старорусской, что новобранцы просто встали в тупик, копаясь в тряпье и негромко удивляясь. Хотя отторжения новая одежда не вызывала, и то хорошо.

Наоборот, вроде бы все недоросли хотели быть, как их прекрасный командир, стать частью большого и значительно явления, такого, как Преображенский полк. И сам мундир вызывал только радостное волнение, как своего рода пропуск в блестящее будущее.

Но, тем не менее, в этой одежде новобранцы, в общем-то, разбирались, как деревенские свиньи в известном бисере. Только рылом, пардон, носом рылись, то ли нюхая, то ли близоруко роясь, пытаясь понять в предназначении непонятных тряпок.

Пришлось опытному Дмитрию прилюдно раздеться почти донага, что стыдится, все мужского пола, и каждую деталь туалета одевать по несколько раз. Даже короткие штаны вызывали затруднения, куда уж там чулки и галстук.

Первое обряжение заняло почти полдня, надо ведь недорослям понять не только глазами, но и руками. Процесс затягивался еще и тем, что портные прямо на новобранцах проводили подгонку обмундирования.

Дмитрий был адски терпелив и мягок даже с откровенно тупыми. Сказывалось, видимо, недолгое педагогическое прошлое в XXI веке. В самом деле, если великовозрастное дите где-то под двадцать лет не в состоянии что-то сделать, так надо не ругать, а тем более не бить несмышленыша, а просто обучить его. И процесс, в конце концов, пойдет!

К обеду все (ух!) самостоятельно оделись и обулись, приняли положенное оружие и встали в строй. Теперь они, хотя бы внешне, походили на настоящих преображенцев. Впрочем, оружие Дмитрий дал им рановато, ведь не положено еще до присяги по воинскому положению. Хотя в XVIII веке к этой юридической традиции относились довольно свободно…

— Красавцы! — не выдержав, восхищенно сказал Дмитрий, глядя на бывших просто новобранцев, а ныне почти преображенцев.

Строй в ответ восторженно загалдел, и он немедленно нагнал на лицо каменно-холодное выражение.

— Если гвардейца лейб-гвардии Преображенского полка хвалит начальствующее лицо, а тем более сам государь, то надо ответить: «Рады служить, государь!», а не галдеть, — разъяснил он громко. Потом сделал паузу и снова крикнул:

— Красавцы!

Строй ответил громко и разборчиво, но опять не стройно. Пришлось повторить. Снова с ошибками. Только на двадцатый или тридцатый раз получилось, как положено, и Дмитрий смилостивился, дал команду разойтись на положенный обед. Благо деньги у всех уже (или еще?) были, столовались в ближайшем трактире.

После обеда, отдохнув, занялись любимым для каждого сержанта занятием — строевой подготовкой. Тут новоявленному сержанту помогал ветеран средневековой учебки сержант Шмидт, который давал команды по-немецки, пересыпая их старонемецкой же руганью.

Парадный шаг, отработка приветствия, работа с оружием — к вечеру новобранцы практически валились с ног, как физически, так и морально. Посмотрев на это горькое горе, Дмитрий решил в первый день их не загонять и разрешил отдохнуть, поужинать, почистить платье и спать.

— Хорошие парни, — негромко сказал Шмидт, подойдя к Дмитрию. Тот только улыбнулся. Вчера он наивно попытался передать новобранцев своему наставнику — сержанту. Тот только руками замахал раздраженно:

— Пока герр Питер не осмотрит парней и не даст добро на принятие их в Преображенский полк, они останутся на тебе. Так что запри их в какой-нибудь дом, а лучше в крепкую тюрьму и держи там до появления государя. А то еще разбегутся, намаешься потом по неопытности.

Дмитрий почесал свою тыковку. Звучит все у Шмидта разумно и реалистично, только зачем сразу в тюрьму. Вспомнил далекое теперь прошлое (отсюда будущее), когда в оздоровительном лагере он уже обучал пионеров ХХI века речевке и ходьбе. Теперь будем и этих учить до появления царя. Шмидт, узнав его планы, только руки развел в восхищении:

— Ну, парень, судя по твоей хватке, тебе предстоит большая карьера. Господь Бог на твоей стороне. Только не умри нечаянно в бою!

Дмитрий только хмыкнул на эти слова и тоже предложил пойти в трактир — пообедать и попить вкусное пиво. Он угощает.

Там они, конечно, засиделись до вечера, и утром Дмитрий имел некоторые признаки похмелья и одутловатое лицо. Нечего пить, особенно пиво!

Новобранцы, которые находились в режиме ослабленного домашнего ареста под присмотром Савелия Гридина (он был старшим на правах старослужащего), завистливо поглядывали, но все-таки молчали, чему Дмитрий был очень рад. И так было тяжко!

Начали с того, чем закончили вчера — строевой подготовкой. Дмитрий прекрасно видел, что детям боярским это занятие навевает смертную тоску, но сделать ничего не мог. Солдатами не рождаются — солдатами становятся. Он вот две учебки прошел и ничего, жив и благоухает!

Но все же ближе к обеду пришлось построить всех в одну шеренгу и толкнуть краткую речь, объяснив особенности этого этапа и его обязательный характер. Только пройдя обучение можно попасть на войну и проявить доблесть.

Из строя раздался непременный вопрос (команда была вольно, и Дмитрий разрешил говорить):

— Господин сержант, а если война все же начнется, нас отправят недообученными?

Дмитрий хмыкнул:

— Обучитесь вы в любом случае. Преображенец не может ходить, косолапя, или горбить спину. Что же касается войны, государь со мной не советуется. Мал я чином.

В строю раздались смешки.

— Может и посоветуется, — раздался со спины громкий, уверенный голос. Оппа, царь!

Дмитрий немедленно скомандовал смирно и, развернувшись к Петру, застыл.

— Хвалю, — тепло сказал Петр Алексеевич, — не успел приехать, уже запрягли зеленый молодняк подковывать. Ладно пошли, покажешь, кого привез. Кого теперь можно брать, а кого и придется возвращать.

И он нетерпеливо стал оглядывать помещение в поисках новобранцев, а, точнее, уже кандидатов в новобранцы, из которых царь только будет решать, брать ли в полк или отправить в солдаты обычных армейских полков.

— Государь, так вот же они, — нарочито громко сказал Дмитрий, поняв затруднения монарха.

Петр в некоторой оторопи посмотрел на шеренгу солдат, которых воспринял за почему-то незнакомых преображенцев. Рослые, крепкие, глаза веселые, смотрят вперед уверенно. Царь медленно пошел вдоль строя, у одного поправил галстук, у другого сдвинул слишком криво стоящую фузею. Больше замечаний у него не было. Почти гвардейцы!

Петр зримо разозлился. Ведь шутить изволит сволочуга Кистенев, выдавая за новобранцев молодых солдат.

— Что за чертовщина, — искоса посмотрел он на Дмитрия, и громко спросил у стоящего перед ним Петром Морозовым:

— Какой роты, молодец?

Царю явно показалось, что его дурят, а вместо новобранцев поставили почти бывалых преображенцев.

Однако Морозов не подвел:

— Государь, прибыл третьего дня в команде новобранцев. В роту еще не распределен.

— Я, я, герр Питер, это есть новый воин, — вмешался в разговор Шмидт.

Царь посмотрел на сержанта изучающе, — может и его подменили, ха-ха. Не нашел признаков подмены, покрутил головой.

— Только я, государь, немного перевыполнил твой приказ, — несколько виновато заговорил Дмитрий, — ты велел полусотню в рекруты привезти, так я привел полусотню да дюжину.

Петр, немного насторожившийся при первых словах Дмитрия, захохотал:

— Богатыри, таких, как эти, я возьму любое количество.

Дмитрий требовательно посмотрел на парней. Ну не подведите, салаги.

— Рады стараться, государь, — дружно ответил строй. Уже обучили, хотя и слабовато. Ничего Шмидт доучит!

— Хм, ты откуда взял такую гвардию? — спросил он Дмитрия, — кровь с молоком! Еще хочу.

— В Нижнем Новгороде, государь, — напомнил попаданец, — все дети боярские, с детства готовятся к войне, да к военной службе.

— Готовые преображенцы, — не удержался от похвалы Петр, понимая обычных рекрутов от дворян, — молодцы, робята!

— Какой там, — махнул рукой Дмитрий, разворачивая антирекламную компанию, — ходить строем очти не умеют. Шаг так себе. Из пищалей лишь треть стреляла, фузеи только начали держать.

— Ну на все это у нас всегда есть сержант Шмидт. Недели хватит, герр? — спросил он по-немецки.

— Для таких молодцев? Хватит! — уверенно сказал Шмидт, — ветеранами еще не сделаю, но штатскую дурь и эту кривую выправку выбью с пылью.

— Да, государь, а мы ведь с подарком, — вспомнил Дмитрий. По его знаку, стоявший с краю одним из первых Никита незаметно испарился. — Жаловался ты, что в прошлом году любимые чарки у тебя украли. Так эти молодцы помогли мне их найти, а разбойников уничтожить.

Петр сразу заинтересовался:

— Те ли? Покажите-ка? А то чарки не один раз пытались подарить, выдавая за прошлые.

Похвальная подозрительность государя, ловкачи действительно подменят. Никита на большом серебряном подносе — еще одной трофей схватки с разбойниками — с поклоном поднес чарки царю.

Петр внимательно оглядел чарки — Дмитрий перестал дышать — тщательно высмотрел, кивнул:

— Те! Вон буква «а» — покойный Гордон хвастался, что русский язык теперь знает, нашел бумагу для доказательства своих слов, чертяка.

Оглядел весь строй, крикнул весело:

— Молодцы, дети боярские, так и служить изволите!

— Рады стараться, государь! — слаженно прозвучало в ответ.

— Хорошо гаркаете, — не удержался царь, подозвал одного из своих денщиков, что-то прошептал на ухо. Продолжил: — пока поставлю вас в четвертую и пятую роту. Но буду смотреть, вы у меня одни из главных кандидатов в первую, мою любимую роту.

В строю раздался радостный гул. Это при команде-то «смирно»! Дмитрий сделал зверское лицо. Новобранцы, глядя на него, стихли. Петр, чувствуя, что их взгляды сменились от него вправо, с интересом посмотрел на Дмитрия.

Тот не успел разгладить физиономию, чем насмешил царя:

— Да ты готовый дядька для гвардейцев. Если так будешь проводить мои задания, готовь заранее офицерскую шпагу.

— А за чарку я вас сейчас награжу.

Подскочил денщик с солдатами, несших две бочонка. Петр самолично открыл один, кивнул денщику:

— Наливай.

Денщик быстро разлил жидкость по чаркам, запахло водкой.

Второй денщик по знаку царя понес поднос с чарками к строю новобранцев. Петр стал угощать дворян: сначала чарку с водкой, затем на закуску соленый огурец из другого бочонка, принесенного денщиком. По молодости лет некоторым чарка водки была слишком большой дозой, но отказывать царю никто не смел. Царь угощает, честь-то какая!

В итоге строй разделился на две части — впереди стояли трезвые, пускающие слюни в ожидании угощения государи, позади хмельные и даже пьяные, покачивающиеся и сонные. Этим Дмитрий показывал кулак, демонстрируя сталинскую политику «правители приходят и уходят, а народ остается». И этот народ может хорошо получить по мягкому месту после ухода государя.

Петр прошел строй, посмотрел на недорослей, ухмыльнулся:

— Эх, молодо-зелено, кровь пускать уже могут, а водку пить — нет. Сержант Шмидт, ведите их отсыпаться, да похмеляться не давай, рано им еще в запой уходить.

Шмидт, тоже получивший чарку водки, ухмыльнулся, дал команду и повел опьяневших новобранцев по плацу, оставив царя с денщиками и Дмитрия одних.

— Теперь давай с тобой, Дмитрий Лексаныч, — поднял царь чарку, — за тебя. Везде-то ты успеваешь — и с продовольствием, и с порохом, вон теперь с новобранцами.

И опрокинул чарку, не дожидаясь ответных слов.

Дмитрий тоже выпил чарку, не чувствуя водки. Государь не только назвал его по отчеству, что еще по старомосковскому обычаю означало великую честь (по отчеству поначалу назывались самые знатные. Позже, в ХVII веке, их круг расширился, но не сильно), но ведь еще и выпил в его честь. А карьера-то круто пошла вверх!

Под это дело не завернуть ли ему к Хилковым? Правда, незваным, но с порохом он обещал помочь до конца, и пока обещание выполнял слабовато. Надо прибыть, а то еще забудут!

Впрочем, он зря беспокоился и придумывал разные причины к приходу в гости. Даша была ему откровенно рада, сразу повисла на шее, никого не стесняясь, в первую очередь своего отца. С бабьей истомой буквально простонала: «Любый мой»!

Александр Никитич Хилков на это демонстрацию дочери непослушания внешне никак не отреагировал, но когда она вышла, развил бешеную активность, явно опасаясь, что Даша опять войдет и придется о многом молчать.

Похвастался как бы между прочим:

— Государь хвалит меня, за этот прошедший год ни разу не отругал — неотлаял. И не только потому, что пороху стали давать больше. А потому, что я, извини, не посоветовавшись с тобой, сказал, что ты теперь много работаешь в Яузе, когда бываешь в Москве.

Ха, а он думал, что будущий тесть только хвастается. Что же, он не против, если он будет прикрываться его именем. А чем станет отдариваться. Он возьмет только одним — его дочерью Дашей!

— И все ведь, я стал уже для него своим человеком. Вот я думаю, а если у меня еще дочь выйдет за тебя, а? Я тогда, наверное, вообще войду в ближний круг к мин херцу!

Об этом думал и Дмитрий. Мельком посмотрев на него — не шутит ли? Нет, князь был вдумчив и серьезен. И тогда он горячо согласился с женитьбой.

— Но, конечно, первая причина — это Даша, — объяснил князь, — пришла ей пора мужчину иметь и детей рожать. Так она отца заела, аж до не могу!

Мой характер, — и с гордостью, и с досадой договорил он и насторожился. Кто-то пришел и таится!

Дмитрий тоже прислушался. Легкие девичьи шаги прокрались к двери и застыли. Кажется, здесь начали подслушивать?

Князь пришел к такому же мнению, но не обозлился, а, наоборот, развеселился. Осторожно подошел к двери и резко открыл ее на себя.

Даша стояла в интересной позе: на карачках, с прижатым ушком там, где было отверстие для ключа. Пойманная на горячем, она не смутилась, только слегка покраснела. Какой она была прелестная красавица!

Оба мужчины замолчали, любуясь ею, вгоняя девушку в непонятное томление.

Князь первым заговорил:

А, мы, Дарьюшка, говорили о вашей женитьбе. Пока любый твой здесь, надо поспешать. Все, как ты хотела!

Даша от этих слов неожиданно заалела, укоризненно посмотрела на отца, сказала:

— Ну, вы тут, мужчины, поговорите между собой, а я по хозяйству похлопочу — обед скоро, — ивышла из комнаты.

Дмитрий с сожалением посмотрел ей вслед. Потом настороженно на князя Александра. Пожалуй, он впервые так жестко, можно даже сказать грубо, повел себя с любимой дочерью. Судя по характеру, не самодурствует, специально прогнал, чтобы поговорить с будущим зятьком.

Дмитрий выжидательно взглянул на князя, изобразил на лице большое внимание.

Князь Александр его понял. Гулко откашлялся, заговорил:

— Дшерь моя даже слышать не хочет о выходе замуж, хочет быть твоей женой. Люб ты ей очень. И за мужскую неброскую красоту, и за надежность, и за прочность. Я, ты знаешь, вначале даже колебался. Очень уж ты не богат и не знатен. Соромно княжне Хилковой за такого худого жениха выходить.

Видя, что собеседник пытается что-то сказать, предупреждающе поднял руку:

— Подожди! Это было давно. Сейчас я за тебя единственную дочь Дашу выдаю, дорогой мой новый родственник. За нее отпускаю два крупных села с тянущими к ней деревнями. Итого семьсот шестьдесят мужских душ крестьян. Да железоделательный завод в Вымпале в Подмосковье. Еще триста мужских душ мастеровых! Тебе понравится. Сами перерабатывают руду, выплавляют железо, а потом всякую всячину выделывают: ножи, серпы, литовки, замки и прочие изделия. Государь Петр Лексеич смотрел, ему завод показался, свои дал заказы на ружья, да на пули.

Дмитрию приданое понравилось. Особенно завод с мастеровыми. Да и крестьяне очень даже в тему. Отправлю всех в Прибалтику. Пусть дураки и трусы повизгивают да постанывают, что де опасно и страшно. Не-ет, там весьма прибыльно и богато.

— В Прибалтику всех повезешь? — проницательно посмотрел на Дмитрия князь.

Эк его, сразу и не спрячешься! А впрочем…

— Туда! — решительно махнул он рукой, — и сам буду строиться.

Дмитрий был так красноречив, что князь не удержался. Хлопнул кубок мальвазии, которую саам налил из иноземного стеклянного графина и потребовал:

— Строй мне там же! Денег я дам, строителей тоже.

Он даже удивился энергии князя, внимательно посмотрел.

— А ты как думал? — усмехнулся он, — Даша, поди, с тобой поедет?

— Да я бы не взял, — смалодушничал Дмитрий под напором будущего тестя, но сразу уточнил: — да ведь она сама приедет, не спросясь.

— А как же, — поддержал дочь князь, — Всевышний наш требует, чтобы жена во всем была с мужем. И в горе, и в радости. В том будет и клясться тебе в церкви на венчании.

Князь замолчал. Долго замолчал, Дмитрий даже забеспокоился — что с ним?

Наконец заговорил:

— Говорю тебе, как мужчина мужчине. Сказывал уже. Три сына у меня было. Всех Господь прибрал. Одна надежда на дочь. Поэтому вы от меня так просто не отбрыкаетесь. Как женитесь, в течение года родите сына — сына и надежу рода. Пусть растет, да меня веселит. А там, глядишь, еще Господь порадует, второго Даша принесет.

Глава 19

Дмитрий аж в сердцах покрутил головой от хотелок Александра Никитича. Простой какой-то князь, право слово. Дело, конечно, молодое, быстрое… а вдруг родится дочь?

— А коли дочь, — понял правильно Дмитрия князь, — так у кого осечек не бывает. Я ведь и от внучек не откажусь. Но внука мне дай обязательно!

Отдохнув, снова помолчав, князь заговорил немного о другом, хотя по этой же теме — продолжении рода:

— Даша у меня всем вышла в меня: и головой, и телом. Характером всех мужиков переплюнет. Да вот, по своей бабьей стати, не может она нашу фамилию передать. Дети-то у вас, как не крути, а Кистеневы будут. А княжеский род Хилковых как?

Дмитрий, понимая, что словами здесь не поможешь, а делами он пока не поможет, поскольку даже не знает как, молчал, лишь мимикой давая понять, что очень сочувствует и если бы мог чем-то помочь — обязательно бы пришел на помошь.

Оказалось — сможет. Князь глухо заговорил:

— Дворяне на Руси всегда были на остри ножа, и, нередко, гибли целыми семьями. Уже при Иване Грозном, дабы дворянские роды не затухали, принят был обычай усыновления — жених дочери принимался в семью и брал ее фамилию и титл. Как ты к этому?

Дмитрий — брат-по-телу Саши — к такому варианту абсолютно не был готов. Жениться еще на княжеской дочери он еще мог. Но вот стать князем Хилковым…

Саша, в отличие от него, долго не раздумывал. Был ведь Семеновым, стал Кистеневым, теперь вот станет князем Хилковым. Вернет его невиданная сила (технический спирт — тьфу-тьфу!) в XXIвек, снова станет Семеновым.

Он еще подумал для виду, посмотрел на князя — тот заметно волновался. Не потому, что боялся, что Кистенев откажется. На это есть Даша. Она даже говорить не будет, просто чмокнет его в щеку — непременно сдастся, куда он денется. Женская красота — страшная сила.

Нет, князь нечаянно волновался, потому что понимал — сейчас происходят события, определяющие дальнейшее развитие его рода. Как потом он объяснится на том свете достойным предкам, что именно на нем и на его детях иссяк княжеский род?

М-да, интересно. Впрочем, надо завершать этот торжественный момент, иначе он станет совсем обыденным. Дмитрий встал и твердо сказал:

— Почту за небывалую честь, государь мой и отец. Не уроню честь ваших усопших сыновей! Конечно, я согласен войти в род Хилков. А фамилию Кистенева продолжат другие мои родственники. Семья-то многочисленная!

Князь тоже встал, смахнул досадную слезу радости, приобнял Дмитрия:

— Верю, все у вас будет хорошо, и род князей Хилковых еще прогремит в истории страны.

Он махнул рукой, нашел второй бокал, налил в них благородную мальвазию.

— Ну, давай, сын, выпьем за это!

Они выпили. Довольно крепкое вино ударило в голову. Дмитрий, с утра еще не евший, заметно опьянел.

Князь это увидел.

— А не пойти ли нам пообедать? — предложил он, — сегодня к мясу будет картоха. Царь Петр в Думе высыпал ведро этого иноземного овоща для еды. Бояре стали жаться, но я, помня твои слова, взял с десяток. К мясу пойдет.

Дмитрий пьяно ухмыльнулся, представив вкус долгожданного жаркого. Они пошли в столовую. В коридоре их перехватила, а, точнее, ожидала пылкая Даша.

Она вопрошающе посмотрела на отца.

— Поговорили о женитьбе, — сказал князь, — все оговорено, так что, молодые, нечего тянуть, венчайтесь и любитесь.

Даша просияла, пропустила вперед папу, шепнула Дмитрию:

— А ты что такой пьяный, от счастья, что ли?

Дмитрий улыбнулся. Да она у него, оказывается, шутить умеет! И язвить!

Улучив момент, чмокнул, получив в ответ ослепительную улыбку. Судя по всему, запах алкоголя она унюхала. М-гм, посмотрим, какая она, как жена, ругачая или отходчивая?

В столовой, пока расставляли блюда, князь Александр раздавал приказы в форме распоряжений:

— Помолвку устроим в Москве, а вторую свадьбу через несколько месяцев, осенью где-нибудь в Прибалтике, как только будущий муж князь Дмитрий устроит жилье, — он остановился и для вежливости спросил: — устроишь, князь?

— Все построю, ей богу, — побожился он, — сделаю такой же двухэтажный, как в Москве. А потом и тебе, князь Александр будет дом.

Даша, видимо, относительно планов отца была осведомлена. Она ничего не спросила, только сжала руку Дмитрия.

— Вот и ладненько, — между тем говорил о своем князь, — отпишешь мне, как построишь дом на русских владениях. Государь у нас живчик, если хочет быть на Прибалтике — быстро будет! А нам еще надо рухлядь Дашину переправить, да слуг направить. Что б ей ни в чем недостатка не было! И сами мы, может быть, через год — другой и приедем.

— Ты меня совсем из Москвы изгоняешь, — вдруг сказала Даша капризно, — из родного родового дома.

Князь Александр к таким фортелям был приучен. Он не испугался, просто сказал:

— Дашенька, я тоже буду жить там же, в соседнем доме. Но, ежели в Москву захочешь, вот он, наш дом! Никто тебя из него не гонит, как, впрочем, и твоих будущих мужа и ребенка.

— Ой, тятя, какой ты быстрый. Еще замуж не выдал, а уже ребенка ждешь, — ответила с броской улыбкой Даша.

Так вот же муж, — подчеркнул отец, — и искать не надо. Обвенчайтесь только. Кстати, князь Дмитрий, боюсь, будут у нас трудности. Царь Петр, скорее, будет рад исчезновению рода, а не его распространению. Сумеешь ли с ним переговорить?

Он принял из рук слуги тарелку с супом и вопросительно посмотрел на него.

— Сумею, — уверенносказал Дмитрий, — Петр Алексеевич ко мне определенный кредит доверия имеет и мешать не будет.

— А то смотри, — неуверенно предложил князь Александр, — могу и я.

Однако, его неуверенность почувствовалось всеми присутствующими. Даша попросила:

— Не лезь, тятя, коли с царем не близок. Пусть уж лучше Дмитрий.

— Да, — подтвердил Дмитрий, — мы с Петром Алексеевичем близки. Неужели он в такой просьбишке откажет? Надо только письменное пожелание написать.

И в самом деле, та быстрая активность, с которой Дмитрий выполнил щекотливое задание по набору кадров в Преображенский полк, царю явно понравилось. Он ведь постоянно искал новых сотрудников для своих реформ и последний год не был исключением. Самые преданные соратники и даже учителя — Гордон и Франц Лефорт, — к сожалению, умерли, а оставшиеся тянули только на уровень пассивных помощников. Деятельных, сообразительных, талантливых, но только помощников.

Впрочем, Петр, которому было около тридцати лет, стремительно мужал и умнел. Учителя ему, по большому счету, были уже не нужны, он сам решил все вопросы и знал ответы на все вопросы. Или, по крайней мере, знал, где искать. И все же сейчас было хорошее время для продвижения в друзья царя.

Дмитрий мысленно потирал руки. На него падали мелкие проблемы, которыми остальные заниматься не хотели — мороки много, а денег мало. И поэтому он был всегда на слуху у царя. А он и не против, лишь бы царь сказал.

У гвардии по весне стало скудно с продовольствием? А на рынке цены большие — видано ли дело, пуд ржи стоит двугривенный. Сержант Кистенев может достать пуд ржи всего лишь за гривну. Мясо, масло, сыр — сколько надо, столько и привезет. Недорого. Петр, нередко пересчитывавший копейки после покупок своих помощников и прохаживающий дубинкой по их хребтам, особенно у Алексашки Меньшикова, за Кистеневым следить быстро перестал. Тот привозил продукцию дешевую и качественную, но дешевую, не придерешься. И строго по отчету.

Государю нужны хорошие бревна? Через неделю по вешним водам пришло два плота с великолепными соснами. Недорого.

А ведь за такое г… по гривне платили. Данилыч, я тебя сегодня еще не колотил?

И как не старался Петр, довольный привозом, платить по гривне с пятаком за бревно, но не смог. Старший перегонщиков с трясущимися губами, но все-таки стоял на своем — алтын за бревно велел брать барин.

Петр догадался спросить, кто барин. Услышав, что сержант Преображенского полку Дмитрий Кистенев, задумался, денег больших уже не предлагал, но по его указанию, мужикам в конце поставили богатое угощение.

А Дмитрия, который в этот день был в Коломенском по приказу царя, и только к вечеру приехал в Москву, Петр пригласил к себе. Дмитрий поклонился европейским манером царю, коротко его очередной метреске, чье имя история не сохранила из-за краткости пребывания около царя. Вот когда появится Екатерина Алексеевна, а будет это в 1703 году — кланяться надо будет низко и с чувством. Иначе проколешься.

— Видал я сегодня твои бревна, — отрывисто сказал Петр, — дешево и хорошо. У казны там тоже есть леса.

Царь сделал большую паузу, как понял Дмитрий, здесь должен был стоять вопрос, а не оттуда ли бревна? Дмитрий мог бы попытаться запудрить мозги, но это было рискованно, дураком царь никогда не был. Поэтому он сделал вид, что не понял игры в молчанку и преданно уставился на царя.

Петр глубоко вздохнул, перебарывая накопившееся раздражение, и перевел разговор на другое.

— Казенные приказчики из тех мест добывают всякую древесную дрянь и продают казне в Москве по пятаку с алтыном за бревно. Ты не возьмешься привозить бревна по цене в Москве по алтыну за бревно?

Дмитрий мысленно перекрестился — пронесло, истово произнес, словно всю жизнь мечтал заниматься лесоповалом:

— Господе Иисусе, крест готов целовать.

Так появилась еще одна работа, дающая и крестьянам, и самому Дмитрию, несмотря на дешевизну товара, неплохой заработок.

Но еще больше Петр сблизился с Дмитрием за время вечерних разговоров. Здесь под водку и наливки ни один из разных «друзей» царя не мог с ним состязаться, как ни старался. Разве можно было переспорить попаданца с огромным объемом знаний, правда, в основном гуманитарным. Они разговаривали о новых приборах, собрали и разобрали астролябию (помог студенческий реферат о технических возможностях петровской эпохи), обговорили проблемы развития европейской культуры в России и, конечно же, коснулись завоевания Прибалтики.

Петр уже не так ожесточенно защищал свою позицию, зато Дмитрий мягко, но настойчиво проводил собственную мысль: необходимо очистить Неву от шведов, поставить там свой город и сделать его торговым, экономическим и военным центром. А потому местных жителей грабить и разорять не надо. Вместе с переселенными русскими крестьянами, они станут хозяйственной базой нового города.

Дмитрия подняли на смех: он собирается выращивать в болотах рожь? К нам привозить станут и из глубин страны на повозках и на кораблях из Европы. Дмитрий только саркастически улыбался. Он-то знал, что в окрестностях Санкт-Петербурга в ХХI веке выращивают и зерновые, и овощи, и еще много чего. И болота давно высушены.

Не Сочи, конечно, но земледелие существует, а животноводство практически процветает. С таким-то количеством ртов. А надеяться на внешний рынок… Санкции, ребята, были всегда, вот прижмут вас господа будущие империалисты, посмотрим, как вы запоете.

Петр был оживлен, весел, охотно ступал в дискуссии, но что особенно радовало Дмитрия — напрямую с ним не спорил. Кажется, он сумел простучаться со своей идеей освоения Прибалтики.

Он ненавязчиво перевел разговор на название будущего города. Петр, пыхнув трубкой, сразу ограничил тематику, заявив, что ему понравилось название Карлскруне (Корона Карла). Тот час же появились аналогичные примеры. Дмитрий поморщился. Зачем трогать красивое название Санкт-Петербург?

— Нет, все это не так, — категорично сказал он соратникам (не царю же возражать?), — не лучше ли назвать в честь небесного покровителя государя — Санкт-Питербурх?

Все замолчали, ожидая реакции царя. Меньшиков было попытался возражать, но был остановлен жестом Петра. Тому явно понравилось европеизированное название, да еще связанное с ним.

— Будь по сему! — решительно объявил царь, — теперь осталось только завоевать земли под Санкт-Питербурх и будем строить парадиз!

Вот в конце одного из таких вечеров Дмитрий и обратился к царю с просьбишкой: хочу, дескать жениться на княжне Дарье Хилковой. Сама она согласна, а отец не только согласен, но и выступил с просьбой. И он положил бумажный лист отца Даше.

Царь был в хорошем настроении после нескольких рюмок водки и дружеской беседы, в которой Дмитрий играл не последнюю роль. По-доброму отнесся:

— Я помню, ты говорил. До свадьбы дошел? Молодец! От меня что требуется?

Что требуется, было понятно — как сюзерен и командир он должен был дать своему дворянину и сержанту гвардии разрешение. Это средневековье и поэтому никакой демократии — все регламентировано — от свадьбы до похорон для всех социальных слоев. Хоть ты дворянин, хоть крестьянин — проси разрешение. При чем каждый просил у своего господина.

Петр это прекрасно понимал и под его вопросом скрывался двойной смысл: а к свадьбе тебе что — ты наш человек, тебе я могу дать — хоть денег, хоть земли под дом, хоть крестьян для хозяйства.

Однако Дмитрий пока отказался:

— Благодарствую, государь, все уже есть твоей милостью. Если вот только просьбишку князя.

Петр уже видел лист бумаги, но читать ее не собирался. Одно дело Дмитрий, свой человек, другое дело князь Хилков, которого он до сих пор недолюбливал и его просьбу читать не собирался. Так, пусть бумага по коллегиям месячишко-два проползает, а там посмотрим.

Ну раз Дмитрий просит…

Петр нехотя взял и с каждым словом его настроение поднималось.

— Ай да князь! Что ты ему сделал, он не только за тебя единственную дочь отдает, да еще в свою семью включает?

— Да вот так как-то, — пробормотал. Дмитрий. Рассказывать подробности личной, практически интимной жизни он не собирался даже царю.

Впрочем, Петр и не собирался. Родство с княжеской семьей и получение от нее (или через нее?) княжеского титула его откровенно порадовало.

Ближний кружок самых близких царю людей был довольно простонароден или, как Дмитрий, входил в число мелких дворян. Вообще-то Петру это было, кто его люди, с низов или верхов, но иногда задевало. «Породистые» люди, цвет и честь страны до сих пор к нему не очень-то стремятся.

И, тем более, он радовался там счастливчикам, которые всеми правдами и неправдами сумели в титулованную знать.

Он подписался под обращением князя и отдал Дмитрию:

— Давай, работай. Конечно я ЗА!

И с этими словами отдал бумаги обратно. Попаданец, не выдержал, посмотрел. Почерком царя, небрежным, с ошибками было написано поверх текста князя: «Быть по сему». То есть Петр согласился и накарябал что-то волнующе-одобрительное. А что уже конкретно должно быть написано, так это ни чиновникам, ни самому виновнику сей цидулки было не интересно.

XIX век цивилизации, а, значит, бюрократии еще не наступит целых сто лет! Сейчас шел век XVIII век, варварский и незлобливый, когда даже смертная казнь осуществлялась по устному уведомлению, а не как итог бюрократической переписки.

Попаданец поднял глаза с бумаги на царя. Тот дело свое сделал, все было понятно и ращено. Однако Петр чего-то ждал, и, с учетом предыдущей практики, Дмитрий понял, что одно-то дело они разрешили, но общий разговор у них не закончен. Ибо на то он и царь (в недалеком будущем император), призванный решать не только проблемы отдельных людей, но и государства в целом.

— Слушаю, государь! — сказал он и не поклонился по-старомосковски, а сделал легкий реверанс по-западному.

— Понимаешь, гад похлебкин, — Петр ласково, по-дружески, ткнул рукой в грудь, — то, что ты так умело делаешь свою судьбу и готовишь по-божески детишек, это хорошо. Я даже очень тобой восхищен. Не сидишь у царского престола, хлебальниом не разеваешь. Мол, дай, государь, того и сего, и титл, и тысячу рублей, и деву розовощекую. Сам все делаешь, за что я тобой очень доволен. Давай, зови на свадьбу в усадьбу князей Хилковых, до сего времени гнездо мерзопакостное, а теперьуже свое.

Петр оценивающе посмотрел на Дмитрия. Мол, я хотя и царь, а сам себя на свадьбу позвать не могу, не Бог еще!

Дмитрий его понял. Это же не XXI век, на дворе XVIII столетие. И не человек здесь все решает, пусть даже монарх, а Всевышний.

— Благодарствую, государь, за то, что пожелал прийти ко мне на венчание, — поклонился Дмитрий сначала по московскому, а затем сделал западный реверанс, — приглашаю тебя ко мне на венчание, а потом на свадьбу, вкусить яства свадебные, принять пития разные!

— Гут, — сказал Петр по-немецки, потом перешел на русский: — но свадьба — свадьба, а дела государственные надо решать. Приди завтра вечером в кружок друзей избранных. Реформы-то мы приняли и даже, вроде бы, воевать решили с кем, а на какие деньги еще не учли. Теперь вот подумаем, покумекаем.

— Обязательно приду, государь, — он сделал обязательный реверанс, теперь прощальный, взял очень важную бумагу с разрешением Петра на переход Дмитрия Кистенева в род князей Хилковых, стараясь, чтобы пальцы зримо не дрожали.

Вот это он сходил удачно. Видимо, очень уж к сердцу пришелсяпопаданец, если Петр не только разрешил стать ему князем, не только позволил венчаться, а это только по воле господина, но и сам решил придти, а это такая милостивая воля! Так ведь еще включил его в кружок избранных, не тех, которые обычно здесь водку пьют, а те, которые наряду с царем и правят в России.

Ай да Митька, ай да сукин сын!

Глава 20

В усадьбе Хилковых его ждали с понятным волнением. И ладно Даша, уже который год вроде бы и помолвлена, хотя официально, в церкви, к алтарю не подведена. Пора уже, как только государь разрешит, то и венчаться. А то ведь и подружки примерно таких же известных аристократических семей Москвы почти смеются. Почти двадцать уже, все девушки, женщины уже, детей имеют. Одна она, как старая девушка!

Волновался и князь Александр Никитович. Согласится или нет царь Петр Алексеевич? Ведь если ДА, то и в роду второй мужчина есть, молодой и к карьере приспособленный. И Дашу можно венчать, а там, с божьей волей, и внуки пойдут. Почитай, и оживет род и будет снова и снова родиться и возвращаться. Лишь бы Дмитрий смог!

Потому, когда попаданец пришел в особняк, пусть не хозяин, но близкий родственник и торжественно показал официальное заявление князя А. Н. Хилкова с одобрительной резолюцией Петра I. И Даша, и князь Александр просто облегченно выпустили напряженный воздух. Хилковы сидели в уютной светлице, в гостиной по новомодному, похоже, ждали как раз его.

— Спаси и оборони, Господь Вседержатель и Богоматерь Заступница! — князь широко перекрестился, поклонился иконам, которые, как и полагается, стояли в красном углу. И так это было у него естественно, что и попаданец атеистического XXIвека тоже перекрестился, глядя на иконы. И Даша радостно-истово перекрестилась, шепотом благодаря Бога и Богоматерь его.

Потом Дмитрий продолжил, навевая радостное настроение в атмосфере:

— Государь очень обрадовался этому заявлению, похвалил меня, мол, очень прекрасную невесту выбрал. И в род хороший род вступил. Тебя, князь Александр Никитович за это же восхвалил, говоря, что облагоразумился, князюшка, не так дремуч оказался. Сказал, что придет на свадьбу нашу с Дашенькой, м-да.

Дмитрий вроде бы похвалился перед будущими родными, но с такой тревожной ноткой, что отец и дочь только огляделись с опаской. Затем Даша несмело спросила:

— А что ты так кручинишься, красный молодец, радоваться же надо, государь почтил!

Дмитрий, не выдержав, улыбнулся. Очень уж по сказочному она произнесла. Прямо-таки Марья-искусница. Но ответил Даше на полном серьезе, ничуть не шутя:

— Приход царя Петра Алексеевича, разумеется, для всех нас большой почет. Но ведь свадьба будет идти по старомосковской традиции, понравится ли это государю-реформатору?

Александр Никитович враз посмурнел лицом, подчеркнул:

— Свадьба будет идти по православному обычаю, как прадедами нашими давным-давно завещано.

И чтобы молодые не спорили (Даша в первую очередь), стремительно вышел из светлицы. Дмитрию лишь осталось бросить ему в спину озабоченный взгляд. Как-то они теперь приживутся друг с другом?

От этих мрачных мыслей его оторвала Даша. Мягкими, теплыми, но довольно сильными руками она притянула его к себе, тревожно посмотрела в лицо. ее красна девица тоже тревожилась, хотя и по совсем другому поводу.

— Милы-ый! — настойчиво требовала она, — тятя все требует от тебя для рода продолжения. А ты меня любишь ли. Вдруг уже не любая, неприятная?

Ох, господи, ну почему эти женщины всегда идут на чуйства, хотя речь идет исключительно про дела? И тревожатся они там, где совершенно не надо беспокоиться?

Дмитрий мягко, но сильно взял ее лицо в руки, потребовал:

— Ты давно не смотрела в зеркало на себя, прелестница моя?

Зеркало в темное средневековье являлось символом колдовства и церковью не приветствовалось. Но какая женщина на это обратит внимание, если необходимо посмотреть на свою красоту? Даша исключением не являлась. Она смущенно пробормотала:

— Сегодня утром. Я не надолго!

Ага, знает, что зеркало — это нехорошее. Но все равно ведь смотрит! Поцеловал ее в лоб, потом, плюнув на традиции и на пристойность — в губы.

Даша не обиделась, и даже не смутилась. Лишь чуточку сексуально обвела их кончиком языка.

— Ты моя красавица, — сообщил ей довольно жестко Дмитрий, — как я брошу тебя, да не в жизнь! Даже не думай об этом. Ты даже если захочешь уйти от меня, то не получится, поняла?

— Ох, милый мой! — она в порыве страсти обняла его за шею и повисла на нем. Ха, ну так немного тяжеловато, но с женщинами XXI века все равно не сравнится, — мне так нравится, когда ты мне что-то говоришь.

Вот ведь оно, — подумал Дмитрий, — два века, 300 лет разницы, еще и язык разный и Россия как-то не эта, а женщины, бабы ненаглядные, удивительно одинаковы, хотя бы характерами.

Он крякнул, но под тяжестью любимой выдержал. Причем не только выдержал, но и, пользуясь близостью Даши, поцеловал ее в сахарные губы.

А она, не удивилась или, хотя бы, засмущалась. Наоборот, прижалась к Дмитрию и поцеловала в ответ, так же горячо и страстно. Или, вы думаете, женский пол тоже не может вот этого, соромного, но очень сладкого и волнующего?

Отдышались после долгого поцелуя, Даша так же неслышно, почти незаметно, змейкой отпрыгнула от теперь уже почти жениха, поправила мелочи женского туалета.

— А на счет тяти не беспокойся. Князь Александр Никитович не впервой мне уступает, — открыла она, в общем, секрет полишинеля, — он так беспокоится за будущее рода Хилковых и так любит меня, что опять смирится. Только и ты в кое в чем не перечь ему, ладно. Тятя все-таки человек старый, из XVIII века. Хоть пытается идти в ногу с быстрым временем, но не все получается у него.

Даша посмотрела на него. И так ведь прелестно и лукаво у нее получилось, чертовки, что Дмитрий едва сумел сдержаться и не утащить ее сразу же в постель, не дожидаясь венчания.

Кое-как утихомирил горячую кровь, сказал хрипловато-надсадно:

— Высокий князь, твой благоразумный отец, тебе, как ты сама говорила, уступал. Как же яз, простой сын боярский, смогу устоять? — Дмитрий укоризненно посмотрел на хорошенькую невесту.

Но, видимо, в чем-то не преуспел, перегнул в смирении. Или Даша не привыкла к постоянному мужскому вниманию, но она явно не поверила ему, хотя и вслух не сказал об этом.

А Дмитрий что ж, он в самом деле был готов действовать по плану невесты. Только не из смирения сына боярского перед отпрыском княжеским, тут он действительно, гм, немного перегнул. Просто хитренькая Даша так по-женски великомудро схитрила и перекрутила, что мужчине туда лучше не встревать. Лучшее всегда враг хорошего!

А так помудрили по боярски, кхе-кхе, помараковали, как бы и овцам уцелеть, и волки были сыты, и, самое главное, пастух уцелел от гнева монаршего. Тут и князь Александр Никитович кое в чем помог, придя обратно в горницу и, видя, что молодые ему не перечат.

Свадьба была княжеская, у последнего отпрыска рода, пусть он и был женского пола. Да и смирение, понял он уже поздно, было больше показное. То есть, согласившись полностью и бесповоротно на волю отца, они, точнее она — Даша, тут же начала делать по-своему в мелочах. И ведь что будешь делать, родная дочь, кровинушка!

Согласен был и Дмитрий, благо наполовину замысел свадьбы был его. А если учесть, что многие затеи в Дашу были внедрены именно попаданцам, то и, пожалуй, и на две трети. Не будет же он ругаться с собой самим! Правда мысли Дмитрия периначавались по-женски, да так, что получалось наоборот. Но тут уж ничего не сделаешь, все ведь не усмотришь, не углядишь.

Да и, честно говоря, Дмитрию было все равно, какая будет свадьба, в обычаях ли XVII века или XVIII. Попаданцу все едино далекое прошлое, прямо-таки древность! Плата идет из кармана (калиты) Хилковых, причем и князь Александр не столько беспокоится за молодых, сколько, как царь посмотрит. Ха, хоть тут князь побеспокоился!

Зато рядом с ним его ласковая, горячая, и, что уж там говорить, желанная Дашенька! Которая сама так смотрела на него так привлекательно — завлекательно, что ух!

В общем, день грядущий был долгим и трудовым, наполненным полностью заботами, так что и продохнуть. И не только свадьбой, но и обычными работами по многочисленному княжескому хозяйству. Князь Александр мудро решил, что если есть теперь молодой Хилков, и не только как зять, но вроде бы и нареченный сын, то пусть работает, благо работа сама не делается, а он и ничего, как хозяин.

Только успевал от утра до вечера закрутиться, да так, что вечером без задних ног рухнуть на кровать. Кстати, в усадьбе Хилковых он больше ночи не проводил, беспокоился за авторитет Даши. Невеста же, не положено чужим мужчинам в одном доме ночевать. Благо знал, невеста уже при помощи отца готовит им уютное семейное гнездышко. Все еще впереди!

Семейно-свадебные хозяйственные заботы отнюдь не отодвинули государственные дела. Тут государь Петр Алексеевич ничуть ни ему, ни остальным из «лейб-кумпании» спуска не оставлял. Водки — пей, сам налью, жениться хочешь — пожалуйста. Но и государевых забот не забывай, а то палкой поколочу!

Вот вечер завтрашнего дня Дмитрий действительно провел в «избранном кружке». Не среди избранных могущественных бояр Алексея Михайловича, хотя и здесь столько было власти, что от нее, как от электричества, аж волосы трещали.

Царь, самолично налив водки в серебряные чарки — стаканчики из хрустального графина, объявил о важном сборе. Странный был этот XVIII век, — толи насмешливо-удивленно, толи пораженно подумал Дмитрий, — государственные важные дела решали за застольем с водкой. И главное ведь правильно решали, тогда как эти же дела с этой же водкой в ХХ веке приводили лишь к пьянке и разврату. Водка стала хуже или людишки измельчали.

И потому в отечественной истории тот же кровавый царь и, что уж греха таить, тиран и сумасброд, нарешал настолько, что его до сих пор называют Великим. А вот «демократ» и «гуманист» Ельцин в памяти народа больше чем «Борька-пьяница» призвания не получил. Как оно, а?

Бомбардир Петр Михайлов, как себя называл царь, чинами был невелик, чтобы вылазить вперед. Первым заговорил знатнейший и чином главнейшийкнязь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский, фактически второй среди придворных Петра и реальный правитель в его отсутствие.

Кивком поблагодарив царя, иначе тот и не разрешал, князь-кесарь залпом выпил, сделал бутерброд из ломтика хлеба и копченого мяса, съел его и потом сдержанно сказал: «Виват».

Вообще-то, «Виват» надо было крикнуть, так сказать докричав выпитую водку, но Федору Юрьевичу по мелочам разрешали многое. Все-таки старший родственник царя, правда, не прямой, и один из немногих знатных бояр, которые искренне перешли на сторону молодого царя.

Пройдя весь этот обряд «Хвала Бахусу», относительно уже старый уже, аж с XVII еще века, Ромодановский перешел к нужному делу. А вот здесь было тяжелей, ибо расходов и так было много, а денег, как всегда мало.

Нет, пустословием Федор Юрьевич не славился, царь по такому поводу был излишне строг — каждое лишнее слово наказывалось стаканчиком водки. Вот так иной раз загрузишься десятком таких стаканчиков с веселым напитком, так уж лучше молчать, а когда говорить, то всегда скупо и по делу. Нечего государя гневить да беса веселить.

Смысл князя-кесаря былследующим — во-первых, надо беречься в тратах, государство одно, а людишек много, как-никак справятся, и, во-вторых, увеличить доходы. Например, взять в казну наиболее прибыльные товары с заграницей — не только пушнину и дерево, но и рыбий клей, железо, льняное полотно и так далее. Чтобы не только купчины без пользы богатели, но и государство должно иметь от этого деньги.

Дмитрий смекнул — Ромодановский говорил вообще, как крупный государственный деятель, хотя его задумки по товарам Петр возьмет на дело и в первые годы они принесут немалые доходы. Но все-таки эта статья государственного бюджета не очень перспективная, потенциал ее быстро иссякнет.

А ведь Россия (до этого Русь) издавна разработала лишь иноземное серебро. Хотя уже с середины XVIII века она будет разрабатывать свои серебряные рудники, а с XIX века выйдет с серебром и, особенно, золотом, на мировой рынок. Так почему бы и не раньше? Он же не будет подгонять историю, он всего лишь покажет верный путь немного раньше.

Дмитрий, буквально красуясь, выпил стаканчик водки. Ведь, ей богу, мягкая, относительно некрепкая, можно сказать вкусная водка! Грех не согрешить.

Царь его тщеславие заметил.

— Ну-ка, Кистенев пока, скажи свое слово, раз уж вылез. Да смотри у меня, если будешь болтать зазр, пивную кружку велю принести и сам налью, что б вечер додремывал под столом!

Петр говорил строго, но доброжелательно, явно не ждал, что скажет какую-то гадость или попробует наговорить пустые слова.

Пользуясь этим, Дмитрий, хотя и немного, но начал в истории.

— Государь, страна наша исстари была богата и изобильна. Вначале была пушнина и пшеница, стало надо, начали плавать железо, а потом медь. Я помню ведь, всюду говорили, что нет в России руды. А все-таки нашли!

Теперь серебро. Надо? Надо! Преобразования твои, государь Петр Алексеевич, велики и нужны, но им надобно денежная база. Пора найти серебряные рудники!

— Хо! — удивился Петр такой речи, выпил стаканчик эликсира, крякнул от наслаждения, вкусил кусочек копченого мяса, посторожил уже серьезно: — ты, сын боярский, хвались да не расхваливайся, серебро он вдруг найдет…

Царь, дойдя до этих слов, остановился, задумался.

— Может, ведь найдешь, сукин сын, — вдруг переменил он ход своих мыслей, — медь ведь вот так искали. В Боярской думе бояре всю пыль бородами вымели, наотрез отказываясь верить, что у нас есть такой металл. А простой крестьянский мужик Афанасий Демидов взял и нашел. А? Так что и ты вполне ведь найдешь, Кистенев. Найдешь ведь, сын боярский, не зря здесь изгаляешься?

— И-их! — на публику сорвал головной убор с головы Дмитрий, — а и найду! Только мне бы немного помочь, государь⁈

— Ха-ха! — весело рассмеялся Петр, — да уж одного не отправлю, что ты там найдешь в одиночку. Говори, давай, куда пойдешь, с кем пойдешь, на какое время.

— Хм, как такой вариант, государь, — на Алтай! — предложил Дмитрий.

— Нет, — резко отказал Петр, — Афанасий там с большими трудностями сумел наладить выплавку меди, а ты все порушишь. К черту!

— Нет, я только как предложение, — принялся уговаривать царя Дмитрий, — я ведь так сужу — если нашли медь, то и серебро найдут рядышком. Опять же заводы уже есть, также как и мастеровые. Главное найти, а там уже легко можно будет провести плавки. А ведь серебро будет всяко выгоднее меди. Тем более, два — три завода в производстве меди погоды не сделают, а, государь?

— Вот шельма! — хлопнул рукою Петр, но не кулаком, а ладонью, что означало, сердит, но доволен, — тебя хоть в главы приказа ставь, не сын боярский, а соловей из бюрократов.

— Да, государь, а пути уже ладные, хоть и трудные, а есть. Мужики руду выкопают, мастеровые выплавку сделают, плотогоны пригонят. И все, трудностей никаких, то есть трудности обычные. А серебро будет!

— Ну и во сколько это мне будет? — улыбнулся Петр. Сидящие у стола с облегчением вздохнули. Какая-никакая, но гроза прошла. А то ведь всяко бывает, сидели вроде бы легко и свободно, а потом, на те вот, гнев царский!

Дмитрий почесался:

— Дык, государь, надо бы войск немного, типа конного шквадрона, опять же учеников земельного дела, а то я никак в породе не смыслю. Лошадей да телег, туда что б продовольствие вести да всякую всячину, обратно — слитки серебра.

— Считай, что все это у тебя есть, — оборвал Дмитрия царь, — когда поедешь?

— На этот вопрос попаданец приготовил ответ одним из первых:

— Мин херц, с началом летней жары, когда пути просохнут!

Царя, однако, обмануть было трудно.

— Не ври, — приказал он, — свадьбы ждешь?

— Жду, государь, — повинился Дмитрий, хотя собой вины за собой не видел. Весенняя грязь на улице, на танках бы не проехал, если бы они были!

Глава 21

Как не сердился на Дмитрия государь Петр Алексеевич, как не ворчал, а предоставить ему претензию он никак не мог. Грязь огромная и страшная, дороги пролегли, как трясины, кони вязнут, не идут. Куда уж тут гнаться на Алтай, на соседнюю бы улицу пройди!

Впрочем, для своих молодоженов все было прилично и празднично. Князь Александр Никитич свысока повелел своим людям немедля сделать новую деревянную мостовую около дома и на пол-улицы — до близлежащего собора.

Кстати, об этом и шел большой яростный спор между родственниками — венчаться в соборе или обойтись придворной церковью? С точки зрения попаданца вроде бы все одинаково — там и сям здание ритуального обслуживания, богослужения то есть для непонятливых, попы (священники), приветливая праздничная обстановка.

Но аборигены так не считали. При этом, стороны вставали почему-то на обратную позицию, как бы считал Дмитрий. Тесть Александр Никитич стоял за… домашнюю церковь, хотя попаданец думал, что с его-то спесью он обязательно будет за собор. Но за него оказалась Даша и как раз с точки зрения своего отца. Дескать, не вместно ей, княжне Хилковой, тайно венчаться в скромной церкви дома. Один раз венчаешься, надо быть в соборе!

Дмитрию по большому счету все было по фигу и он хотел скромно просидеть в этом странном споре с его точки зрения в стороне. Но Хилковы настырно стали настоять на мнении Дмитрия. Дескать, ты теперь тоже наш родственник и, как князь Хилков, должен сказать свое твердое слово. Как муж будет решать, так и станется

Он и сказал, тоже мне привязались, мол, твердо «как скажет княжна Дарья, так и будет». И под укоризненным взглядом тестя с одной стороны, и радостным взглядом невесты с другой заткнулся. Это не его спор! Если он скажет свое слово, как житель XXIвека, вы все еще обалдеете и будете, как лягушки, квакать изумленно.

Князь Александр Никитич все же сказал свое слово последним. В стороне, тихо, чтобы своевольная дочь не слышала, он промолвил будущему зятю, что, дескать, не надо во всем жене потакать, все равно она прелестными зубками тебя будет обкусывать, и прекрасными пальчиками ощупывать. Такова их бабья сущность и им их не переделать, хоть будь Даша ему дочь, а его вот-вот жена!

Сказав такую очень даже фигурную речь, выпуклую, почти как фигура дочери, тесть ушел по своим хозяйским делам, благо их было весьма много накануне свадьбы единственной дочери. Дмитрий только пренебрежительно посмотрел вслед. Он хотя и был моложе в абсолютном возрасте по прожитым годам, но все же жил в двух веках и в будущем и в настоящем. И там и тут жизненный опыт ему подсказывал, что женщиной, девушкой, девочкой, даже младенцем (!) не надо за зря спорить.

Мужчина все равно проспорит в словесном споре, а если и победит, то собеседница тебе покажет в любом случае, что победить мужчине в поединке с представительнице означает обязательно проиграть. И что он либо лишится секса, либо оглохнет от пронзительного визга.

Сам Дмитрий считал, что настоящий мужчина именно тем и отличается от своей распрекрасной половины, что меньше говорит, а больше делает. И пусть он немного говорит об этой излишне интимной теме, но, в конце концов, если женщина хочет, а Даша хочет, это прекрасно видно невооруженным взглядом. Так Дмитрий сделает ей ребенка, это не настолько сложно и трудно, на радость жене и тестю. И все, супруга будет до такой степени занята своим дитятем и домом, что и слова не скажет. И чего тогда говорить, яриться по пустякам?

Все это он, разумеется, не сказал ни милой Даше, ни дражайшему князю Александру Никитичу. Все и так знают, зачем образуется семья, а тесть язык замозолил разговорами на эту тему. Дмитрий только усмехнулся в пустоту, когда почувствовал, что за ним никто не смотрит.

В день «Х» они сначала обвенчались. Или скажем так, еще ранее, когда невеста оделась и обулась в свой свадебный «мундир» с красивыми сапожками, он остановил ее и набросил на прелестную шейку нитку обработанных индийских алмазов, проще говоря, бриллиантов. Обошлось ему это в кругленькую сумму, чуть не разорился, хотя царские наградные и кое-какие трофеи из-под Нарвы позволили выкрутиться без продажи вотчины. Ох, какие деньги пошли!

Но оно этого стоило. Даша и без того в этот день бывшая волнительной, покраснела от удовольствия, перебирая вначале на шее, а потом сняв нитку с драгоценностями с себя, чтобы увидеть ее полностью. Не выдержав, она прямо при отце поцеловала его в губы в знак большой благодарности. А что, сегодня можно, все равно впереди будут целомудренные поцелуи в церкви и на свадьбе, а потом и ЭТА ночь.

Князь Александр Никитич, надо сказать, на нескромный поцелуй родной дочери ничего не сказал, хотя мог бы. Но, в конце концов, у нее уже есть любимый жених, почти муж, вот пусть он теперь следит за нее поведением. А вот на индийские жемчуга его приятно удивили. Он, правда, тоже ничего не сказал, но слышно прицокнул. Княжеский подарок подарил будущий зять и муж его дочери. Видимо, все-таки любит ее, раз делает такие подарки!

Ну а потом был собор с кучей радующего народа, в основном «своего», потому как здание было нерезиновое, всем любопытствующих поместить не могло. А их было много, особенно, когда появился долгожданный царь Петр.

Монарх все же пришел, как сказал, оказал милость. И ведь огромную благосклонность привнес, раз даже в церкви прихожане стали шептать и негромко ахать при его виде. В начале XVIII века царь это же почти Бог!

А Петр Алексеевич не стал малодушно прятаться. Наоборот, властно отодвигая с пути зевак, он первым делом прошел к молодоженам, словно сомневался, что они здесь и Дмитрий просто нашел повод отказаться от трудной и долгой поездки.

Но нет, вот они, жених и невеста. Он в роскошном черном наряде (подарок тестя), она в белом старорусском платье, которое одновременно было и очень скромным, и очень почему-то вызывающим. Она как бы говорила, что нельзя долго оставлять прекрасную девушку без мужа, сама будет насиловать или совращать! И даже милое и скоромное лицо никак не прятало этого впечатления.

Царь это понял, рукой за подбородок поднял смущенное лицо невесты, такой юной и прелестной, что не было слов сказать. Сказал ей что-то негромко, от чего Даша аж вспыхнула, взял за руку надел ей золотое изящное колечко с чистым лалом. Царский подарок!

Пришел и к Дмитрию. Окинул его взглядом — он явно ему понравился — сказал, как припечатал:

— Хорош в образе жениха. Что б семейная жизнь твоя была как чистая река, не как моя судьба. А для свадьбы желаю тебе четыреста душ в Новгородской волости.

А потом махнул в сторону священника, скромно, но с достоинством стоящий у Царских врат. И начались долго венчание со всеми его процессами и причудами для попаданца XXI века. Но вытерпел, ибо положено!

Потом началась вторая часть, во многом где-то языческая, когда на свадьбе молодоженов обсыпали хмелем, а в ответ невеста отдаривала драгоценной посудой со спиртным. Тут уж и Даша, и Александр Никитович решили — отдарки будут роскошными и даже нескромными. А что, их род хоть и не царский, но княжеский, происхождением от легендарного Рюрика!

Попаданец Саша в этот момент скромно молчал, ни в XXIвеке, ни в XVIII он не мог хвастаться своими предками и, честно говоря, не считал это достоинством. Но раз представители княжеского рода это считают благородном, то пусть. Ведь XVIII век — период феодальный и всюду парятся от происхождения. Даже он, Кистенев, постоянно бравирует своим происхождением (сын боярский!) и когда князь Хилков пригласил его в свой род, то не только не отказался, даже обрадовался (Дмитрий из-за происхождения, Саша из прелестной Даши).

Но потом сказал свое слово — в большие золотые кубки — почти братины — он наливал не вино или мед, как положено, а любимый напиток царя — гданьскую водку, слегка облагороженную на сей раз старым медом.

Первому Даша преподнесла, конечно, самому важному и благородному гостю — царю Петру Алексеевичу. Монарх, естественно, знал этот древний обычай, но удивился, увидев и пронюхав водку, однако выпил, раз дают. Зато на закуску, тоже по обычаю (чуть-чуть), воспользовавшись, что невеста подошла отдавать золотое блюдо (кубок-братина был уже в руках царя), он схватил ее и поцеловал прямо в алые губы.

Гости неслышно зашумели. Ведь, с одной стороны, как-то соромно смотреть на такое блудство, с другой стороны, и почти по обычаю и целует сам господин и царь! Посмотрели на близких родственников — мужа и отца.

Однако новоявленный муж Дмитрий по традиции будущего XXI века посчитал, что это нормально. А отец Александр Никитич тоже так решил, но наоборот, что по стародавнему обычаю, когда их господине, царь и миропомазанник божий, принародно целует невесту, то он выделяет их род. Монарх ведь по молодости лет немного шебутной, но он все равно монарх и не им судить его, как делает простонародье.

И когда все повернулись к ним (царь в том числе), Хилковы (природный и приданный) вместе поклонились. При этом старый князь поклонился по-московски низко, а молодой по-новому, как европеец, поклонился легко, реверансом. Очень интересно и занятно. И ведь царь даже улыбнулся!

Но всех шокировала невеста. До сих пор она вела себя, несмотря на вызывающий наряд, сугубо по старомосковским традициям — скромно, глаз от пола не отрывала, первая не заговаривала. И, вообще, старалась от кормильцев мужа и отца ненароком не отрываться. Даже пошла с блюдом и братиной, так и тогда только от стародавней традиции.

Но тут, когда царь поцеловал ее, то вдруг подняла лицо и посмотрела в глаза царю, а потом со словами благодарности по-голландски протянула сначала две руки с золотым блюдом для отдаривания, а потом, пусть и скромничая и немного подергиваясь всем телом, одну руку — для поцелуя.

Это ведь в XIXвеке благородные дворянские женщины просто давали руку для поцелуя. А мужчины, благодаря женщин за их красоту и благородность, целовали ее.

В начале XVIII века у московских девушек принято было показывать скромность и чистоту и ничего не показывать, кроме лица. Протягивание почти голой, о господи, руки для российского общества этого века, означало, для общества XXIвека, ну не знаю, как стриптиз что ли, оголивание женской груди. Не каждая на это решится, а уж что в обществе подумают, ха!

Но больше всех волновался и будировал (будоражил) сам муж Дмитрий. Эта сценка с несколькими голландскими словами, которые Даша выговорила с чудовищным акцентом, а потом протягивала руку чужому мужчине (не мужу!) вчера проигрывалась весь день. А в перерывах он отбивался от Даши и от ее незабвенного отца.

Его бы, наверное, все равно бы послали, кто, как мог, с его странными хотелками, если бы не две крупное НО:

Во-первых, он становился мужем, что по старомосковской традиции означало, что для Даши он будет где-то абсолютный господин и властитель. Эту социальную стародавнюю черту петровская эпоха смягчила, но не уничтожила, и жена подчинялась мужу во всем практически до советского периода в ХХ веке. Что же уж туи говорить о начале XVIII века! Ни Даша, ни ее от Александр Никитич даже не думали сопротивляться!

И, во-вторых, Даша должна была играть с не просто чужим мужчиной, а с царем, то есть господином и общим родителем. Ей не надо было скромничать, до какой-то мере, он тоже был родным мужчиной. И даже то, что она была княжна из старинного боярского рода, только сближала ее с царем, что всегда подчеркивали аристократы из боярской верхушки. И что тогда горевать?

Тем более, новомодное и весьма вызывающее хотя бы отчасти поведение Даши сыграло на пользу всем Хилковым. Царь, что-то почти промурлыкав что-то невесте, от чего она вновь густо покраснела, подошел к мужским представителям рода. Легкий тычок в грудь и (привычно, по-немецки):

— Хороша у тебя жена, герр Дмитрий и поведению ты правильно учишь. Дичок пока, но уже немного говорит по-голландски. Я тобой доволен!

И уже к старшему Хилкову, князю Александру Никитичу по-русски:

— Не зря пришел на свадьбу. Князь Александр, я вижу молодые у тебя живут по-новому. Гут! Иди и ты туда же и тебя награжу!

Он крепко хлопнул по плечу, что, как известно, означало высшее благоволение царя. Александр Никитич был по боярски спесив и не терпел даже прикосновения. Только рукой иногда и только «братьев» из боярской Думы. Но сейчас он был доволен до легкого обморока. Царь почти признал его своим! И пусть Петр Алексеевич сейчас после братины водки, поданной ему Дашей, изрядно был пьян, но ведь не гневался, как на других бояр, а ласково разговаривал. А ему ведь и много не надо — чтобы Даше было изобильно, да вот теперь зятю Дмитрию хорошо.

А это требовало, такое уж время, чтобы и глава рода Хилковых был на хорошем счету у царя. Иначе, если он будет гневить, то и остальном солоно придется, даже, пожалуй, и Дмитрию. Тот, хотя и приходится у царя на хорошем счету, но теперь Хилков и монарх это, несомненно учтет.

Гости меж тем уселись за стол — славословить молодых, пить старый мед да фряжское вино и, сугубо для царя и для его приближенных, гданьскую водку… ну а во главе стола молодые да отец рядышком. Тот хоть ел что-то неброское и пил кубок с медом (больше, скорее показывал, чем пил). А молодые ни то, ни другое. Все по давнему обычаю!

А Дмитрий и Даша, пусть через силу, но были обязаны благодарить каждый тост гостей и целоваться по общему требованию. А те и рады стараться, особенно с каждым фужером и бокалом вина, меда и водки.

Гости с весельем, а молодоженам в тягость. И никому ведь не пожалуешься, обычай! Но еще с большим требованием приходила к ним любовная нега. Дмитрий только сейчас понял, что это и не издевательство над женихом и невестой, а своего рода подготовка перед первой ночью. Чтобы уже там без осечек. А то жизнь здесь тревожная, тяжелая, второй попытки может и не быть. Или молодого мужа убьют в очередной войне, или жена умрет с какой болезни. И больше нет православной семьи!

Они целовались так какое-то время на виду у всех гостей, потом, как будто им подали общий сигнал, все стали вставать, а отец Даши объявил, что молодежи пора в постель.

Ух, дело молодое, нехитрое, — удивился Дмитрий, — а как-то так нечаянно тело волнуется. И Даша, смотри-ка, побледнела лицом. «Эй, Саша, отвянь, — посоветовал попаданец своему телу и немного сознанию, — сколько у тебя было женщин, что в XXI веке, что в XVIII? Что так задергался?»

Но, прежде всего, перекусить, весь день, почитай на ногах и без еды, как будто солдаты-первогодки на маневрах в XXI веке. А тут ведь не Российская армия, а твоя свадьба, еклмн, можно и мягче.

На этот случай, опять же по традиции, князь Александр Никитович передал курицу и каравай ржаного хлеба. Чтобы, значит, молодожены не истощились за истекший бурный день и не менее бурную ночь, наполненный амурными затеями.

— Много есть не стоит, — предложил Дмитрий, — но по куску мяса надо!

— Ага, — согласилась Даша, — а то в брюхе уже совсем пусто. Утром же только ели. А на свадебном застолье хоть бы один гость предложил поесть, все горько да горько.

— А ты не против, — поддел Дмитрий, — так протяжно целовалась, я аж чуть не задохнулся.

— Так это, — заалела Даша, но все-таки сказала: — а поесть надо было, хоть немножечко.

Логичные слова. Прямо как не девушка, а опытный прапорщик армии будущего. Дмитрий в ответ передал ей куриное крылышко и ломоть хлеба, чтобы в семейной жизни горлицей полетела. Ну а себе Дмитрий по традиции оторвал ногу. Не бройлер, конечно, но поесть хватит, в завтрашний день можно будет переесть.

Поели наскоро, а потом одновременно отложили остатки еды, замерли в сладкой истоме поцелуя. Ух как хорошо было не только Дмитрию, но и Даше. Иначе она после поцелуя сама предложила:

— Подожди немного, я сниму платье.

Впрочем, ему пришлось не только ждать, о и помогать Даше со свадебным платьем. Утром-то ей помогали целых две служанки, в четыре руки завязывали на спине шнуры. А теперь их здесь нет, а спина осталась.

— Сбылась мечта идиота, — мысленно смеялся попаданец, — сколько мечтал вот таким образом помогать девушке снимать наряд, чтобы затем, и-эх! Лучше бы платья и не было.

Впрочем, теперь уже молодая жена не очень-то затянула с одеждой. Дмитрий тоже мгновенно расправился со своим нарядом, и вскоре они уже лежали в семейной постели молодоженов.

Глава 22

А на следующее утро, как в песне, «дан приказ ему на запад». Да-с, правда, приказ был дан Дмитрию на восток, и вообще стрельба и вооруженная борьба не планировались, поскольку поход был дан как хозяйственный, а точнее, финансово-хозяйственный. Серебро надо добыть и привести к царю, тем самым ознаменовав добычу отечественного драгметалла. А так разделились ведь!

Он уехал, а Даша осталась одна на свадебной кровати. Злобный царь Петр Великий, что б его на том свете черти поджаривали лишь на прогорклом подсолнечном масле, которого в начале XVIII века в России еще не было. Ведь хотя бы сутки дал молодежного счастья. Нет, пришел одним из первых в комнату молодоженов, посмотрел на кровавое пятно на постели — признак чистоты и непорочности невесты. И объявил, дабы жених немедля, сегодня же выехал на Алтай с государевым делом.

Да как же так-то? Разгоряченный Дмитрий еще совсем голый выскочил к государю, чтобы доказать, хотя бы улестить и пусть немного, но побыть с молодою женой.

Такая демонстрация мужского естества вызвала громкий смех гостей, в котором утонули все возражения Дмитрия. И громче всех смеялся, пожалуй, сам царь.

Насмешил попаданец, послужил клоуном — скоморохом, так что теперь его слова и серьезно и не принимали. А что, сам вызвался ехать, сам так представился курьезно, что теперь только и ехать, кто ж его будет слушать?

Петр, все уже понимая, самолично набулькал стаканчик водки и, подождав, пока он выпьет, приказал, чтобы к вечеру ни его самого, ни эскадрона мушкетерного конного полка, намеченного в Алтай с ним, в Москве уже не было.

Царь велел самолично, какова милость! Теперь отказаться никак нельзя, Дмитрию лишь осталось поцеловать молодую жену, Даша сморщилась, но промолчала, проститься с тестем князем Александром Никитичем и убыть к означенной цели. А иначе как? Монарх ведь в XVIII веке и судьба, и палач и даже гарант законов, вмиг петле заболтаешься, и даже еще радоваться будешь милосердию казни. Ибо не то еще время, пока наиболее массовый вид казни — садить на кол, или сжигать, или вытащить крюком несколько ребер и за это вытащить, бр-р!

Под эти мысли попаданец из гуманитарного XXI века, где даже расстрел считается мучительной казнью, быстренько очутился на дороге в Алтай. Ведь ниче, глаза боятся, а руки — ноги делают. Конные по обочине, а при отсутствии просто по краю весенней грязевой дороги, быстро едут. Благо, государь пожалел, телег собой брать не велел. Обоз с большими прочными телегами отправится уже по летней поре, по сухим дорогам.

Но пока-то ладно, в центральной России, дороги, хоть и пока грязевые, отсутствие твердого покрытия приводит их в сплошное болото, или вот, даже трясину, погонишь коня в середину, так и завязнешь надолго, если не на вечно. Но они все же показывают направление, мосты все на месте, половодье уже прошло, и лошадей удавалось менять хотя бы частично. А вот когда оказались дальше и населенные пункты стали редкими, а то вообще исчезали на целые сутки, приходилось обедать у костра, что сами собрали.

Конечно, это было еще ничего, люди бывалые и с собой брали целые походные тюки от одеяла и небольших шатров, до всяческой еды и даже порою воды. И все же волчий вой многочисленных зверей иногда смущали. Готовили мушкеты и пистоли, проверяли на всякий случай сабли и шпаги. Как на настоящий бой шли. И так, волчьи-то стаи набирались по несколько десятков голов, а размеры их были большие, по крайней мере, взрослые самцы доходили до 100–150 килограмм!

Дмитрий раз машинально перекрестился, когда однажды приволокли убитого волка. Эт-то что-то, прямо не волк, а тигр в волчьей шкуре. Если встретится вооруженный человек и такой вот волк, то, пожалуй, у человека не окажется никаких шансов.

А он еще легкомысленно спросил у царя про одиночное путешествие. Ха, да вот так и съедят, оставят только пистоли и шпаги. А сам путешественник просто пойдет по биологической цепочке, оказавшись в волчьих желудках.

Хорошо, хоть их эскадрон, поехали плотно, единой массой, не оставляя в одиночество не лошадей, ни людей. Какие там дозоры, даже групповые, съедят до сущего кусочка! Только вместе, а ночью, нарубив дров в светлое время, разжигали несколько больших костров. И дежурили целыми группами, отгоняя этих бестий криками, огнем, а если не боялись, то сразу выстрелами по цели. Нечего беречь порох и свинец!

— Майн гот! — удивился белобрысый Ганс — единственный немец-геолог, которому не повезло оказаться в России как раз в это время, и которого Петр немедленно отправил с Дмитрием, — я знал, что волки есть в Швабии, и зимой лучше не попадаться одному в дороге, если не хочешь стать куском мяса. Но оказывается есть еще территории, где волков больше, чем людей. Как здесь можно ковыряться в земле, если тебя вот-вот съедят?

Немец лопотал по-своему, с ужасом глядя, как огромный волк, завывая и показывая великолепные зубы — мечта стоматологов — пытается урвать кого-нибудь, чтобы потом пожрать. И это ведь при том, что люди — опытные и смелые солдаты-мушкетеры — не пугались этих зверей и сами при первой возможности пускали оружие, как огнестрельное, так и холодное.

Проблема волков, а ведь помимо их есть и медведи, и росомахи и даже мыши, беспокоили и Дмитрия. Хорошо, они кое-как проберутся до медеплавильных демидовских заводов. А как будут искать месторождение серебряной руды? Или, как знал попаданец, здесь была руда золотистого серебра — смесь серебра и золота. Звери же элементарно не дадут работать и все его мудреные замыслы попадут прямо коту под его замечательный хвост!

Перевел вопрос Ганса на русский проводнику. Тот, происходя из каких-то алтайских народов, плохо понимал и русский, а уж другие языки была сплошная белиберда.

Тот лишь усмехнулся, пояснив, что волки опасны лишь голодной зимой, или вот, впервые месяцы весны. А так они не страшные. Скоро пойдут молодые звери, и хищников вообще не будет около людей.

— Понял, бачка? — он засмеялся и показал желтые зубы. Дмитрию еще бы увидеть, как абориген курит трубку, как в романах Владимира Арсеньева и можно окончательно успокоиться. Но, увы, здешние туземцы еще не курили. Рано!

Другой большой проблемой по пути, кроме зверья, были реки. Цивилизация окончилась, к сожалению, слишком рано. Затем сначала исчезли постоянные мосты, и без того нечастые в начале XVIII века, потом всякие паромы и просто ждущие путешественников лодки. А реки по весеннему времени были все полноводные, даже те, которые летом курица вброд переходила. А ведь вода была холодная, иногда даже со льдом!

Приходилось на каждый реке рубить плоты, чтобы переправлять не только людей, но и коней. Да еще беречь и первые, и вторые при переправе, а то ведь оставишь товарищей и их коней на реках на радость водяным.

Правда с приближением к Алтаю они стали попадать на дороги и переправы производственного плана. Медь ведь объемом небольшая, но тяжелая, его так просто по бездорожью не проведешь. Вот и держал Демидов транспортную сеть, сколько мог.

Ну а так, разумеется, красота была неописуемая, хоть и не броская. Уж попаданец-то знал, живя на природе, изгвазданный человеком. И широкие реки, и густые леса, и живность всякая, не только надоедливые волки. Иногда, когда серые хищники по какой-то причине отставали, на скорую руку проводили охотничью облаву. Причем так — большинство обеспокоенно искали глазами волков, держа наготове огнестрельное оружие, и только менее трети охотились со стрелами и рогатинами. Но и то любая охота принесла столько добычи, что приходилось останавливаться на дневку и готовить мясо дичи и птицы. — коптили, варили впрок и совсем немного солили. Мало было соли, только на пищу. Потому и соленое мясо портилось первым. Слезы были, а не соленье.

Но в результате запасов было у отряда при подходе к Алтаю чуть ли не больше, чем при подходе из Москвы. Правда удельный его вес изменился. В Москве в основном давали муку и крупу и чуть-чуть мясо. А при окончании путешествия уже в большинстве было мясо — копченое и вареное.

Но вот пришли, проведя в дороге чуть больше месяца. Выезжали из Москвы в весеннюю грязь, а в Алтаем шли уже по летней траве. И волки действительно отстали, разбредясь по окрестностям.

Но Дмитрий уже забыл про тяжести дороги, другие проблемы появились. Прежде всего, Акинфий Демидов. Сказать, что он был недоволен поручением царя, а, соответственно, Дмитрием, это еще ничего не сказать. Он крыл матом, вообще, конечно, не мог же он материть самого Петра Алексеевича. Увидев сильного и уверенного в себе, хм, князя Хилкова, он заметно приутих.

С этого и начали говорить. Царь ведь написал, что приедет сын боярский Кистенев, аи прибыл какой-то князь Хилков. А куда Кистенева дел, нечестивый сын?

Конечно, и в начале XVIII века это можно было решить формально, бюрократия была уже и в то время сильной и всеобъемлющей. Но пару — троечку месяцев Акинфий всяко бы протянул, а там дождливая осень и снежная зима, год бы протянул.

Поэтому Дмитрий не стал доказывать, что он и есть тот самый именитый имерек. Не, он сразу перешел к сути. Царь вопреки своей твердости и прямоты в письме писал обтекаемо. Дмитрий, сам читая, понял лишь, что на Алтай едет личный представитель царя Петра и что Демидов должен самоотверженно помогать ему, даже в ущерб медеплавильному делу.

Конечно, он так зло встретил его! Он бы и сам пару раз отматюгали отправил обратно. Пусть покатается!

Но еще можно и объяснить. Главное, показать, что Демидов от предлагаемых реформ только выиграет. Не дурак же он в самом деле?

И когда уже они были наедине и собирались пообедать и откровенно переговорить, а Акинфий Демидов в который раз попытался узнать, кто он на самом деле. То есть, на самом деле, Демидову было все равно, пусть хоть дьявол во плоти, но он бил по слабому месту гости и хотел по нему добить.

И Дмитрий, разумеется, ответил, но не так, как хотел Акинфий, хотя и к большему своему удовлетворению.

— Акинфий Никитович, — проникновенно сказал он, — его царское величество узнал о большом секрете, таким большим, что даже не решился дать его письму. И я сейчас расскажу устно и только тебе. оказывается на Алтае есть не только месторождении медных руд, которые твои люди выплавляют. Здесь еще есть и серебряные руды, которые ждут своего часа!

Разумеется, государь Петр Алексеевич, как только узнал об этих рудах, тут же предложил вместо медных руд плавить серебряные. Он повелел тебесделать это на Воскресенско-Колыванских заводах.

— Хм, — скептически произнес Демидов, но Дмитрий уже видел, что заводчик лишь оставил внешний облик, а сам он сознанием переключился на одну — единственную мысль — в моих владениях ЕСТЬ СЕРЕБРО!

Ведь для того времени это не просто драгоценный металл, младший брат золота, это основа мирового денежного обращения. И особенно в России. В той же Европе серебро хорошенько так подпиралось золотом, и золотые монеты иногда даже выходили на первый план. В России нет, и эта особенность происходила из крайнего недостатка золота.

Попаданец даже знал, что в голове царя подспудно бродит мысль о вводе в денежный оборот меди. Золота почти нет, серебра остро не хватало, тогда как медь была благодаря деятельности того же Акинфия Демидова. Конечно, население было против такого денежного обращения, ведь тогда стоимость монет во многом происходила от стоимости металла в нем. И медные деньги серьезно обесценили копейку.

Однако у царя небыло выхода и в прошлой реальности в ходе денежных реформ вскоре появятся медные деньги, тогда как серебряные деньги будут обесценены. Итог — через несколько лет произойдет обвальный рост цен.

В этой реальности таких катастрофических шагов не произойдет, ведь попаданец включит в оборот отечественное серебро. В том же Колывано-Воскресенском комплексе заводов и даже тем же Акинфием Демидовым, пока тот не умрет. Просто на несколько десятков лет ранее.

Акинфий еще колебался, хотя Дмитрий знал, что в любом случае сам Демидов без всякой помощи и подпинывания вскоре, уже буквально через несколько лет, для начала построит Барнаульский завод именно для выплавки серебра. А уже потом процесс пойдет и казна продолжит.

— Все прибыльные достатки казна будет обязательно делить с заводчиком, — добавил он, видя, что Акинфию не хватает еще самую малость для изменения позиции.

И действительно, услышав, что ничего него отбирать не будут, а прибыль окажется хорошая, знай только работай, Акинфий с ходу выхлебал полный бокал водки местного производства, понюхал и потом закусил кусочек хлеба, до этого густо просоленный и, наконец, сказал:

— Я согласен Дмитрий Александрович, что от меня требуется?

Быстро, однако, он пошел, — удовлетворенно подумал Дмитрий и подтвердил: — все месторождения серебряной руды останутся у тебя, но их еще надо найти. Поэтому, — оценил он область работы, — лично я в это лето должен найти руду, выплавить пробную долю. А уж ты продолжишь прорабатывать остальное. Крестьяне ведь, как копали руду, так и будут копать, тем более рубить дрова. А вот мастеровым придется помочь, выплавка серебра будет отличаться от меди, хоть и не сильно. Ну и все. И, разумеется, вывоз брусков серебра должен происходить в еще большей строгости и секретности.

— Я все эти тонкости понимаю, и даже особенности выплавки серебра уже учел, — признал Акинфий, и неожиданно поблагодарил: — спасибо тебе, Дмитрий Александрович!

— За что спасибо-то, — искренне удивился Дмитрий. Рабочая часть разговора закончилась с его сложностями и подводными камнями и он уже тоже собирался расслабиться, подбирая ближе к себе бокал с водкой и выбирая наиболее вкусную закуску. Вот с последней было сложно. Что выбирать, копченую дичь или жареную рыбу? И ведь какую еще, и там и там были совершенно самые разные виды. Наконец, он выбрал вкусную и совершенно, надо сказать, неизвестную попаданцу рыбку, и вопросительно посмотрел на хозяина.

— Так ведь, Дмитрий Александрович, — охотно сказал Акинфий, — ты хоть и с именем своим попутал, но полномочий царь тебе надавал многое множество. Вот я и опасался, что ты сейчас под это дело начнешь требовать деньги. А ты, удивительно прямо, даже не намекнул.

— Да ладно уж, — поднял бокал с водкой Дмитрий, — одно дело делаем, что уж там христарадничать.

И выпил весь до дна. Вода была относительно крепкой, хотя и не такой, как в XXI веке, но удивительно мягкой. Он с удовлетворением выпил всю и только почмокал. Хороша, чертовка!

И только после этого разрешил себе закусить выбранной закуской.

— Серебро я уже начал выплавлять, — начал, наконец, делиться с долгожданными новостями Акинфий, — только месторождение оказалось небольшое, что я и, честно говоря, не очень-то на этот металл надеялся. Думал, что за пол-лета крестьяне выкопают. Но раз ты говоришь, что за алтайским серебром большое будущее, то и новый завод по выплавке серебра построю, и какой-нибудь старый переделаю!

— Обязательно, — добрил его намерения Дмитрий, — ты даже не знаешь еще, какую прибыль даст серебро! Только не рассерди царя Петра Алексеевича и развязывай мошну под серебряный поток денег.

Они опять выпили и Демидов пообещал:

— Всех рудознатцев своих я временно велю передать тебе, пусть работают!

— И много их у тебя? — поинтересовался Дмитрий, — и почему тогда они не находят? Я молвлю, месторождение большое, всяко найдет.

— Эхе-хе, — вздохнул Акинфий, — я ведь подумал, что от добра ведь добра не ищут. Хотел сначала медную руду выбрать, очень уж ее богато. И рудознатцы мои главным образом сейчас тонкие работы делают, где обычные рабочие не справляются. А то ведь руда богатая, но очень сложно лежит.

«Да ведь он немного лопухнулся, — сообразил Дмитрий, — пожадничал по поиску новой руды, коли разведанной еще много. Ну а мне это и на пользу. Если есть еще свои самодеятельные рудознатцы на помощь умнику Гансу, то точно найдем».

Попаданец понимал, что для начала XVIII века рудознатцы (геологи) были разные, что формально обученные в западных университетах, а что просто натасканные от учителей своих, как правило, от отцов и дядей. Наукой, даже XVIII века, там и не пахло, но руду они могут найти и даже разобраться, какой формы основное тело месторождения.

А Акинфия Дмитрий все же перепил. Хозяин наивно считал, что всякие там прощелыги на дармовщину сломаются и поставил на стол полуведерную посудину водки. Что же попаданец XXI века был к этому готов. Прозит! А уж Акинфия унесли. Поделом!

Глава 23

На утро, в кои-то времена, он позволил себе понежится на мягкой перине. И водка уже не била похмельным напряжением, и незнакомая баба, пришедшая то ли по велению Демидова, то ли по своему хотению, давно ушла. А он все лежал в удовольствии. Как оказывается, надо человеку мало после месяца путешествий и неоднократных ночевок у костра. Была бы пища нормальная и на столе даваемая, да постель мягкая, а не тонкое одеяло у огня, когда с одной стороны жарко, с другой холодно, снизу колюче, сверху сыро. Бр-р!

Но, в конце концов, встал. И живот настоятельно стал жаловаться и мочевой пузырь уже категорически требовал освободить его от жидкости. Да и работа почему-то не собиралась сама делаться, а ее было много и вся важная.

Акинфий, кстати, давно уже работал. Мало ли что он накануне праздновал, завтра был рабочий день! опохмелился малой рюмкой водки и стаканом рассола и трудись, пока светло. Хотя гостю он с укоризной не обращался. Понимал, видимо, что после трудного весеннего похода. Зато сообщил, что собрал рудознатцев, которые после обеда будут знать ваше сиятельство.

Акинфий многозначительно посмотрел на Дмитрия, но тот даже глазом не повел. Сам все понимал. Что не на санаторий приехал. И вообще, вчера хорошо посидели, а больше ни-ни, работа ждет. Традицию же начала XVIII века начинать каждый день со стакана слабой водки, он не принимал. Или, точнее, его организм не принимал. Слабые были россияне в XXIвеке!

И питание оказалось дл попаданца трудным. Похлебка хоть и вкусная, но без картофеля. Хлебаешь, хлебаешь, а все без толку, сытости нет никакой, если без ломтей аржаного хлеба. А уж если пост, то Дмитрий до сих пор не понимал — как это щи на рыбном бульоне. Офигеть не встать!

Богатые современники XVIII века имели свои трудности. У них обед почему-то состоял из одного вареного мяса и рыбы. И, кстати, про хлеб. Его он видел преимущественно только в думах. В реальности же пищу закусывали пирогами. Богаты с мясом, бедные — постные. А так наполняемость была строго по сезону. Летом с грибами, с овощами, зимой — с разными кашами. Ешь, бывало и не поймешь, то ли ты мясные щи из капусты уговариваешь, то ли печеные грибы.

Вот и сегодня, обед был у Демидова вкусный даже без водки, которую Акинфий настоятельно предлагал, а Дмитрий также настоятельно отказывался. А водка была хорошая, ржаная, на кедровых орешках. В XXIвеке такую не попробуешь в самых элитных ресторанах. Но Дмитрий никак не понимал — зачем пить, чтобы лучше кушалось, а не для веселия.

Он бы лучше салат какой поел, да не дают. И дело даже не во времени. Ранняя весна означала скудость в столе и богатых, и бедным. Другое дело, что у богатых было еще мясо (на пост рыбу). А вот лето было период овощей, но редко салатов.

Из обеденного стола Дмитрий вышел сытый, но не удовлетворенный. И проблема не в том, что оказался Великий пост, и на столе не было мяса. Эпоха не та, хоть ты тресни! Акинфий ушел на послеобеденный отдых, а Дмитрий — в кабинет за письменный стол, чтобы думать и размышлять.

То есть серебряная руда есть, и даже, как с удивлением узнал Дмитрий, в таком минерале, который сравнительно легко перерабатывается. А он и не знал об этом, думал, находи, собирай и выплавляй. А оно вон как, иные минералы еще и химически надо обработать, а другие физически.

Впрочем, ладно. Попаданца сейчас другое беспокоило. Руда-то на Алтае есть. Но, во-первых, сам регион немаленький, иди-ка, ищи на сотни верст, условно километров. Во-вторых, надо не просто найти руду, а промышленно обрабатываемой.

Подумал, помучался, а все равно последнее слово останется за рудознатцами во главе с немцем Гансом. Хм, а он что будет делать? Распространять методику поиска, вот что!

С Демидовым он уже говорил и пока тот его разочаровал. Рудознатцы как попало бродят, практически наугад, пока не найдут. А может и не найдут. Скажут, что бесполезно тут, хотя по одним путям ходили несколько раз, а по другим и не думали вообще ходить, а главное месторождение там и было.

К счастью, у Акинфия было некоторое подобие карты Алтая, самодельная, конечно и очень схематическая, но от нее уже можно было отталкиваться. Перечертил на глазок свою копию, выделил с десяток квадратов. Вот от этого и будем идти. Каждый квадрат поочереди рудознатцы будут обыскивать, а он, Дмитрий с Гансом и еще несколько человек будут примерно в центре, ждать информацию, а заодно готовить обед и вчерне планировать.

И так пока не найдутся промышленные объемы серебряной руды или не пройдутся всем квадраты, ох. Хотя не надо сразу пессимистический вариант. Найдем!

Так и сообщил на импровизированном собрании. Рудознатцы немного удивили и сам Ганс тоже, потому как, если первые думали практически и готовы работать наобум, то немец, еще немного неопытный, мог мыслить только теоретически и тоже наобум.

А тут им сказали про ПЛАН! Хм, сначала, разумеется, немного о самом плане, как таковом. А потом уже о стратегическом замысле. Все было вполне логично, да и, наконец, их ведь не спрашивали, хотят или нет. Его сиятельство рассказал о своем замысле, и потребовать идти вперед.

Единственно, что возражать мог Акинфий Демидов, но как раз он-то и сразу согласился и даже попросил, чтобы рудознатцы ненароком смотрели и другие руды, те же медные или свинцовые. Практично же, и попаданец не возражал.

И ведь на первом же квадрате, точнее полуовале — небольшом плоскогорье, где не было ни растений, ни зверей, а, значит, люди туда не ходили. Но при этом рудознатцы почему-то считали, что местность уже хорошо проверена и не зачем там зря ходить. Однако, когда Дмитрий настоял, то они нашли сравнительно незначительное месторождение свинцовой руды богатого содержания.

И это накануне большой войны, которая настоятельно требовала этот металл! Дмитрий искренне поздравил удивленного хозяина Алтая с этой находкой, а тот пообещал по приезде в Москву бесплатно привезти на крышу свинцовые листы.

Еще бы! Финансовая ценность свинца была ниже чем меди, а с учетом того, что придется создавать несколько иное оборудование, то Демидов хорошо, если обойдется тик-так. Но политические дивиденды были очевидны. Свинец — стратегический металл войны и царь за его привоз и зацелует, и крестьян выделит, и уж тем более привилегий охотно даст (не финансовых). А то и ведь дворянство выделит со звонким титулом барон.

А вот следующий квадрат, третий по нумерации, оказался пустой. Имеется в виду геологически. Биологически-то он, наоборот богатый, только ведь они не крестьяне или даже не ботаники. Им нужно руда, на крайний случай любая, а еще лучше серебряная.

'А еще, — подумал Дмитрий исключительно про себя, руда золотистого серебра, то есть говоря попроще, смесь серебра и золота, как правило, с первым побольше, со вторым поменьше. Но все одно после плавки и химического разделения металлов, на 100 пудов серебра будет выделено до 10 пудов золота. Для начала XVIII века драгоценность неимоверная. Одно это уже может оценить все эти алтайские разработки. И конечно серебро!

Но вот не могли найти ничего. Ни свинца, ни меди, ни тем более, руды серебра и золота. Ганс, а тем более, российские рудознатцы, нижайше предлагали, немец — уже требовал, немедленно перейти дальше. Но это были уже другие квадраты, а попаданцы XXIвека, или, по крайней мере, Саша Семенов, был педантичнее всяких немцев XVIII века.

— Сначала проверим тщательно площадь третьего квадрата, — неизменно отвечал Дмитрий нам все просьбы и требования, — а уже потом пойдем дальше. На моей карте не будет белых пятен и неизвестных участков.

И ведь чем отличается XVIII век от всех остальных — барин, а тем более сиятельный князь, повелел и потребовал, и его подчиненные, почти поданные, более десяти человек, смирено прошли все расстояние, десятки верст. И ведь нет ничего!

Зато карта получила еще один заштрихованный квадрат. Отрицательный результат ведь тоже является результатом, хотя коровьего масла за него не дают.

Потом был квадрат под номером два. Черт его знает, как он так умудрился поставить после номера первого третий, а потом только квадрат два, усталый был и задумчивый, но ведь это дало свое. Квадраты под номерами два и четыре дали массивное тело руды золотистого серебра. Тысячи пудов руды! Учитывая примитивные технологии и преобладание ручного труда, эта находка давала рабочим работу, а государству прибыль на весь XVIII век.

Однако, посоветовавшись с Акинфием Демидовым, князь Хилков оставил обрабатывать это месторождение только часть рудознатцев. Другая часть их по-прежнему искала новые руды. Ведь заводов было сравнительно много, и были они по всему Алтаю, а имеющие медные руды уже потихоньку истощались, что потихоньку беспокоило Акинфия. Ему, конечно, хватит, но ведь и дети кушать хотят, а им что останется добывать.

Предыдущие годы, найдя богатое медное месторождение, он как-то перестал посылать рабочих. Ведь поиск вели наиболее опытные и грамотные люди, которых так не хватало в производстве меди. Но теперь у него был князь Дмитрий Хилков с царским указом, и Акинфий, тщательно отодвигая в душе страшное зеленое чудище под названием жаба, дал разрешение на широкую разведку почти всего Алтая.

Причем ведь что интересно — сам Дмитрий Хилков почти ничего не делал. Ему было даже интересно, что и как будет еще делать бумажный князь Хилков, прослеживающий лишь в документации и совсем без участия физического Дмитрия. Эдакий совокупный бюрократический монстр, созданный коллективным трудом местных чиновником.

Попаданец понимал, или ему это казалось, почему так происходило. Могущественное государство и его клевреты-чиновники времени от времени получали существенные щелчки и даже удары. Будь это народные бунты или единичный всплеск отдельных рабочих с топорами, но представители аппарата уже понимали, что безвластный народ на самом деле не беспомощный. И им лучше будет все же прикрываться сиятельнейшим москвичом, которому, в общем-то, по большему счету, наплевать, кто это — рабочие или чиновники.

Вот так и получилось — ему, главное, подвигнуть этот громоздкий механизм и затем отчасти показываться, мол, здесь я и кнут мой еще под рукой. А после делай, что хочешь — или пей до зеленых чертиков, или гуляй по девственной почти природе.

Народа еще сильно не хватало, а техники не было, чтобы гадить, поэтому свежий воздух был действительно свеж, а дикая природа — дикой. Буквально в сотне шагов можно было легко найти места, где никогда не ступала нога человека и, соответственно, природные богатства были еще не тронуты. Гуляй, не хочу. Бери — сколько хочешь, зверей или рыбы, грибов или ягод.

А между тем, Акинфий Демидов, понимая, что с царем его не соревноваться и тот рано или поздно дотянется до него палкой — административной ли, или обычной деревянной. А с другой стороны, добыча и плавка серебряной руды ему куда как выгоднее, чем медной, уже начал разрабатывать новый рудник.

Ну как разрабатывать? Пришли те же крестьяне, начали копать и убирать сначала пустую породу, лежащую сверху. А уж потом грузить на телеги руду и возить на близлежащий завод. Крестьяне ведь, по большому делу, совсем не важно, какую руду он возит. Как и какие дрова у него — березовые или еловые.

Так же и мастеровым по большой степени все равно, медь или серебро, кроме ответственных мастеров, те все-таки вынуждены разбираться. Серебро ведь или медь, они разные металлы.

А вот Акинфию Демидову и приезжавшему столичному чиновнику (хотя бы на эту поездку) князю Хилкову было не все равно. Серебро — адский, но очень нужный металл, без которого государство никак не разработается. Да и общество не станет нормально жить без серебряных денег, как не крути.

— Вот они, милые! — довольно сказал Демидов, довольно глядя на слитки и недоверчиво на князя. Слитки-то не чистого серебра. Мастеровые напутали или сначала руда была смешанная? Как бы чего не вышло и не денежное вышло серебро. Сором ведь будет и большой урон.

В отличие от заводчика попаданец князь Хилков был полностью доволен. Во оно, золотистое серебро, все как писалось в теории XXI века, в вузовских учебниках. А он теперь не зеленый студент, а сановник царя Петра Алексеевича и вот его вклад в петровских реформ. Ничего, что он, по сути, обворовал Екатерину Великую, зато его предшественника Петра обогатил и тем самым сделал легче и ее правление. Одна ведь страна и они, хоть и не родственники, а все одно Романовы.

— Что кручинишься, Акинфий Никитович? — обратился, наконец, князь к заводчику, — цвет не тот? Так это даже хорошо! — он заметно снизил голос: — думал я об этом, но не знал, станет так или не станет. И ведь стало! Выплавленное на твоих заводах серебро не простое, а золотистое, смесь серебра и золота.

О! — одобрительно сказал Демидов, — золото — это хорошо.

Потом осторожно поинтересовался:

— А мне что делать еще, или так будете чеканить?

— Не-не, Акинфий Никитич, металл так уже повезем в Москву, — невнятно сообщил князь. И вроде бы сказал, что больше с металлом ничего делать не надо. Но и четко не обозначил, что переделают в деньги.

Оно как бы и дело и государственное, чрезвычайно секретное, даже ему, заводчику знать не можное. А вдруг что ни так, кто будет виноват, и кого накажут строго?

— Не бойся, Акинфий Никитович, все будет хорошо. Сказать пока не могу, сам потому как не знаю, но одно говорю сразу и здесь, в Алтае, и в Москве, у государя Петра Алексеевича: и ты сам, и твои мастеровые работали добротно и правильно!

— Ага ж, — успокоился Акинфий. Спросил уже по делу: — поедешь скоро ли?

Вопрос был очень вовремя. Это ведь в XXI веке пассажир, в общем-то, не важно, когда ехал. Асфальт и дорожная дорога по большей мере нивелировали природные условия. В XVIII веке все было по-другому. А, тем более, с большим и драгоценным грузом, который надо не только везти, но и строго охранять от различных воров и разбойников.

В Сибири, в абсолютном бездорожье, такие грузы можно было везти только реками и только весной и осенью, в половодье. Зимой, как вы понимаете, лед и снег, летом — маловодье. Вот и спросил заводчик накануне осени, уедет ли он в осеннее половодье или останется зимовать.

Хм, а зачем? Зимой руду и дрова возить практически перестают, и, соответственно, плавить тоже. Ждать следующее лето? Государь не поймет,да и он тоже. Совсем не логично. Хотя, разумеется, набрать бы тысячу пудов серебра, да с этим грузом приехать в Москву! Эх, мечты, мечты…

— Еду через месяц, Акинфий Никитович, — сообщил он между делом, с тем серебром и золотом, что наплавят мастеровые. Маловато, конечно, но денег всегда не хватает. Главное, серебро на Алтае есть, и не простое, с золотом! А уж ты, Акинфий Никитич постарайся. Тебя можно в год плавить пудов 500–600 в год как минимум. А удачей и больше.

— Дай Бог! — обрадовал Акинфий себя и страну и истово перекрестился. Если князь не ошибся, а он никак не должен был ошибиться, то дело у него становилось прибыльным и верным.

А Дмитрий должен был справится, нагружать в обоз металл, да и уезжать. Обратный путь по осеннему раздолью, а потом по неминуемой грязи была неминуемо трудной, но без экстрима. Телеги с лошадьми прибыли в середине лета. Затем лошади отдохнули, отъели, телеги, сколько могли, отремонтировали. Охрана — эскадрон мушкетерного полка за лето не только отдохнули, но откровенно обленились. Так, что езжай, Дмитрий Александрович, с богом!

Дорога в XVIII веке в России делилась на две части: первая и главная — по рекам. Основные артерии эти шли с юга на север, а надо было с востока на запад, то есть сугубо не к месту. Однако, реки шли не прямо, а с поворотами и можно было, таким образом, изгаляться. Ну а потом, редкие реки шли на запад. В общем, можно добраться, лишь бы было полноводье. Ну ареки на реку приходилось идти обозами, по редким и откровенно плохим дорогам.

Но ничего, с Божьей помощью прошли Сибирь и Урал, ни одни слиток металла не утопили, не проворонили. И уж хорошо, лошади не пали, а телеги не сломали. А то ведь грех такой, лошади не першероны, обычные крестьянские забулдыги, как уж тащат такой груз, не понятно. И сами телеги, сделанные из дерева и ремней, с минимумом железа, как идут. Попаданцу из будущего, с машинами из металла с некоторым количеством пластика просто дико было смотреть на эти повозки из дерева и соплей.

В Европейской России их нашла классическая осень. Грязь, холодный дождь, с чем дальше, тем чаще перемежающийся мокрым снегом. Но это было уже крепостная держава со сравнительно частым населением.

Глава 24

Уж как не стыдно было попаданцу, но Дмитрий нередко обращался к местным чиновникам — воеводам или, если уже были, губернаторам. Уж те, вольно — не вольно, гнали крестьян, в первую очередь государственных с лошадьми, повозками, лопатами. Сволочи? Да, распроследние. Зато пришли, как прилетели. И в пути не стали с зимой, с настоящими морозами и снегами. Уже в Параскеву пятницу обоз шел по московским улицам, прямо в Кремль.

Дмитрий хотел, сдав серебро и золото, улизнуть в усадьбу Хилковых, где была его не наглядная Даша. Ага, хотелка оказалась маловата. Сначала были сложности с кремлевской Сокровищницей. Большой вдруг груз драгоценных металлов, не откуда возьмись, сначала у казначеев вызвал оторопь, а потом удивление. Конечно, дать — не взять, металлы приняли, но затянули, а в это время вызвали царя Петра Алексеевича.

Тот все знал, только обрадовался удачной поездке. Металл по приказу государя немедленно приняли, хотя все обратили внимание на подозрительный желтый цвет. Благородное серебро перемешали с презренной медью?

Петр немедленно потребовал его в свои комнаты. И интересно, и очень подозрительно. Дмитрий только мысленно вздохнул. Чтобы да Петр в пять минут переговорил. Да он только стаканчик водки будет наливать, а потом вытаивать.

Негромко спросил у Федора Апраксина, не знает ли он чего про тестя Александра Никитича и молодую жену Дашу.

Спрашивал он у ближнего помощника монарха, коим был Ф. М. Апраксин, а ответил сам вельможный Петр:

— Тесть твой опять провинился. Да так, что я давно бы расстрелял. Вина его на этот раз наказана, говорить нечего, или расстрелять или голову долой. Тебя жалко, дурачок, и твою жену. В общем, так и решил: коли приедешь с удачей, найдешь, как обещал серебро, прощу твоего тестя. Но со службы долой. Ну а если не получится…

Петр нехорошо усмехнулся, но добавил:

— Впрочем, вижу уже, привез серебро, но с какой-то примесью. Рассказывай. Если все, как я думал, пойдешь с тестем.

Вот ведь человек неудачливый Александр Никитич, — удивился Дмитрий, — вроде бы и не дурак и хозяин справный в своей вотчине, а все умудряется идти от казни к казни. И ведь не бросишь, бедолагу!

— Государь, я, как мне было поручено… — только начал говорить Дмитрий, но Петр его оборвал: — а подожди уже, дойдем к столу, там мы продолжим, и ты угостишься.

М-м, опять упьешься. Ну а как еще? Покорно сказал:

— Слушаюсь, государь. Все будет, как ты скажешь.

Так и зашли. Собственно жилье у Петра немного, как у царя, разумеется, три — четыре комнаты плюс кухня. Это на хозяина и на слуг со служанками. Ведь нигде не спрячешься, только в туалете, пожалуй. Дмитрий так бы не сумел.

В большой комнате, которую так и хотелось назвать гостиной, в центре стоял стол с остатками пищи и стаканчиками с недопитой водкой. Не первый день пьют, видимо. И три, так сказать, тела, то ли старых собутыльника, то ли просто слабые. Дмитрий посмотрел, понюхал на соратника царя, на самого Петра. Точно слабые. От этих-то тоже тянет позапрошлогодней выпивкой. А выглядят так неплохо.

Один товарищ спал прямо нам столе. Дмитрий его легонько отнес в угол — пусть там оттопится, сел на его место. Хотел было плеснуть себе водочки, раз уж так, но царь уже налил и себе, и собеседникам. Причем, паршивец, себе налил половину, старым собутыльникам на два пальца больше, а Дмитрию — полный стакан.

— Я выпью, государь, я честный, — предупредил сурово попаданец царя, — а вот ты нам явно не камрад!

— Что такое? — жестко оборвал его Петр, — царя хочешь очернить? вот я тебя палкой или даже топором!

Дмитрий не испугался, молча поставил три стаканчика — царя, свой и наугад из собутыльника. Указал на них, иронично, с улыбкой, посмотрел на Петра.

Тот выругался по-немецки, стукнул из всех сил кулаком по столу, что половину кушаний и стаканчиков полетели на пол. Посмотрел на Дмитрия бешено и заорал:

— Не хочешь пить со мной, так иди отсюда, клуша старая!

Дмитрия этому уже ни за что не испугаешь. Он спокойно встал, ответил, как ни в чем не бывало:

— Слушаю, милостивый государь, как тебе будет угодно.

И уже искренне хотел уйти, раз уж выгнали, как Петр, вдруг успокоившись, бросил в спину:

— Стой, бестолковый дурак, куда пошел!

Дмитрий на такой поворот сел обратно, но демонстративно не взял свою выпивку.

— Вот ведь, нехороший какой, — удивленно сказал царь, — Ладно, смотрите, я сейчас выпью стаканчик штрафную за мой обман, а потом и он выпьет до дна, раз не сначала пьет!

И не давая собутыльникам ничего не понять, так же стоя выпил свой стаканчик. Потом прямо на глазах у собравшихся опрокинул его. Из нее ничего не вылилось, значит, честно выпил.

— Ну? — со злой веселостью царь посмотрел на Дмитрия, — теперь ты выпей, правдолюбец! Я теперь от тебя не отвяжусь, как не пытайся.

«Подумаешь, и не такой огромный трактор укатывал, — подумал Дмитрий, — ты бы, государь, еще спирт „Рояль“ попил, понял бы, как на российского студента наезжать».

— За твое здоровье, государь, — поднял он стаканчик, встал за ноги, демонстрируя свою вежливость. Сказал, как поздравил: — виват!

И после одним залпом выпил. Также опрокинул стаканчик вверх дном. Мол, я тоже все выпил!

«Закусил», принюхав собственный рукав, хотя на столе и отчасти на полу закуски было много. Но «россияне после первой не закусывают!». Впрочем, после второй и после десятой, пока еще влазит и ты в сознании.

На это все остальные тоже выпили, враз заговорили, зашумели. Внезапная ссора с самим царем их заметно напрягла и такой же выход из перепалки заметно обрадовал.

Но Петр еще не окончил. Это пострел, хоть и был всегда хорош, хоть в работе, хоть в веселье, но должен понять цену своего поведения. Так наехать на государя-царя!

— это были штрафные, атеперь будут обычные! — громко заговорил и вновь налил им водки. Ему вновь полный стаканчик, себе — половину. Дмитрий это увидел, но ничего не сказал. Что делать, он — царь, а ты обычный гражданин, хоть и попаданец. Наехал на него, хоть так ответил. Мог бы просто голову отрубить, кто бы против сказал? Вон, как головы отрубили в Стрелецкое восстание, кроме как отчаяние и пессимистический пессимизм это не привело.

— Твое здоровье, государь! — громко, по старомосковски низко, касаясь рукой пола, поклонился Дмитрий. Знал ведь, что Петр очень не любит такие поклоны, как и все обычаи древней Руси, а вот попала вожжа по одному месту и все тут. Ой, бедовая голова, как бы не отрубили его тебе ненароком!

Царь громко и злобно засопел, но сдержался, лишь сказал:

— Пей, давай, кикимора болотная, откуда-то на мою голову взявшаяся!

Уже одобрительно посмотрел, как Дмитрий, как воду, выпил водку из второго стаканчика, снова «закусив» рукавом. Царь снова тут же снова налил из бутыли. Дескать, красный молодец, коли ты такой борзый, пей еще за здоровье его царского величества, раз ничего уже не можешь.

А ведь пробил сегодня Дмитрия царь Петр Алексеевич, уломала его водка распрекрасная. Почувствовал попаданец, что замутилось у него сознание, сейчас вот-вот уже свалится он, как после технического спирта в родимом XXI веке. Признался:

— Боюсь, свалюсь сегодня с водки на третьей порции. Выпью, конечно, но тогда уже не расскажу, как мы искали на Алтае серебро.

Сказал, и увидел пьяным уже своим взором, как распирает его два разных желания: и обязательно услышать его побасенки про поездку в Алтай и страстная тяга напоить в дупель непотопляемого гада, раз уж выпало такое счастье.

Поломало его сознание немного, а потом государственное самосознание взяло вверх. Отодвинул с досадой серебряный стаканчик с водкой, велел громко:

— Давай, говори, да ничего не уговаривай, а то, у-ух! Голову, может, и не срублю, а вот с ног сломаю. Ешь вон!

Петр сунул в руку Дмитрию золотую тарель с птицей. Трудно сказать, домашняя ли была птица или дичь какая, а только попаданец сразу сунул ее ногу в рот. Может еда укрепит его ослабленное сознание?

Охладевшее уже довольно жирное мясо и пироги с чем-то мясным и, вроде бы, грибным, действительно его укрепили. По крайней мере, хоть не голова, так живот успокоился, задумавшись над качеством пищи, или, например, что это сейчас, вообще, дичь или птица?

Царь, однако, не позволил ему заниматься самокопанием. Рыкнул сердито:

— Говори уже скорей,что медлишь-то? Али тебе палкой надо врезать по хребту для прояснения? Так ты скажи, окажу милость, вон трость лежит!

Он показал пьяной уже рукой. А потом увидел, наконец, что там ничего не находилось. Ни трости, никакой завалящей палкой, так что откровенно удивился. Сказал Дмитрию, что трость у него где-то здесь все же в комнате есть, потом уютно положил голову на столе и уснул.

В ответ на это Алексашка Меньшиков (или кто еще?) негромко, но твердо и тоже пьяно проговорил:

— Государь почивать изволил, нечего шуметь, всем спать!

Приказ этот, надо сказать, всем окружающим был воспринят охотно. Устали ребята уже пить. Кроватей, правда было мало. И если бы здесь хоть кто-то был трезв, то он бы попросту сказал, что в гостиной не находится ни одной кровати.

Однако это никого сильно не обеспокоило. Опытные воины, а тем более пьяные найдут, где сладко уснуть, был бы желанный приказ командира или даже генерала.

Вскоре все они крепко спали. Это еще Дмитрий увидел, а потом выпитая водка прижала и его голову к столу и он мирно уснул.

Спали они, надо сказать, недолго. Потом царь Петр Алексеевич соизволил проснуться и сразу же вспомнил, что ему надо.

— Дмитрий! — громко проорал он чуть ли не в ухо, — просыпайся, сын боярский, то есть незабвенный князь Хилков, хватит уже, пьяный дурак, спать!

И вот, кстати, интересно, орал он в ухо Дмитрию, а проснулись все старые собутыльники. Попаданец же продолжил крепко спать.

Царю это не понравилось. Он сердито хлебнул водки из стаканчика Дмитрия, на что тот вдруг проснулся и сказал почти трезвым голосом:

— Государь, это мой стакан и водка тоже моя, себе сам наливай!

На это царь только что-то недовольно провозгласил, но стаканчик взял свой, налил себе из большой бутыли, выпил и велел так же недовольно:

— Пей, сволочь и разговаривай уже, а то все молчишь про алтайское серебро. А мне не просто любопытно, мне надо знать, как российское государство снабжать теперь деньгами?

Петр Алексеевич уже немного отставал от реальности. Дмитрий ведь оставшуюся водку уже выхлебал и, получив царский сигнал, бодро заговорил:

— Ваше царское величество! прибыл я в Алтай прошедшей весной, при чем кое-как. Не грязь засосала, так волки б съели. О-ох, волков там видимо — невидимо, так что, если б давали по денгу за волчью шкуру, то мне руду не надо б искать, так бы озолотился, то есть осеребрился бы!

А руду серебряную я нашел относительно легко, — добавил он уже по делу, видя, как царь в нетерпении собирается пускать руки в действие и именно по нему, — много ее там, тысячи и тысячи пудов. И не простое серебро, а золотистое. Ты теперь, государь будешь получать не только серебро, но и немного золото.

— Много ли золота? — остановил царь Дмитрия, который уже под воздействием водки, по правде говоря, начал просто лить словесную воду. Просто болтая.

Дмитрий протиснулся сквозь алкогольный туман, помолчал, пытаясь найти конкретные цифры. А то ведь соврешь нечаянно, потом не оправдаешься. И палкой отшебушит, и что еще хуже, навсегда от себя уберет. Вот здорово-то будет, Господи!

— Вот ведь мин херц, так примерно, — медленно сказал он, — доли примерно такие — в этой поездке я привез триста с лишним золотистого серебра. Из него больше части чистого серебра, а где-то три четыре части золота. Точнее больше не скажу.

— Золото добудешь ли из золотистого серебра? — спросил в нетерпении Петр, кусая ногти и бросая жадные взгляды.

— Увы, Петр Алексеевич, в России этого делать никто не умеет, — грустно ответил Дмитрий. Видимо, по пьяному состоянию, его актерское ремесло еще более улучшилось, царь ему поверил, в досаде выругался, но спросить, зачем ему это золотистое серебро, не успел.

— Зато в Европе, я знаю, делают. Только теоретически, но если мастера не найдешь, то попытаюсь.

— Плевать на эти западных мастеров! — в экспрессии махнул рукой в воздухе царь, — если свой человек есть, зачем чужеземца брать? Наврет с три короба, денег возьмет и удерет. Сколько так уже случалось? А нам все придется сначала работать.

«Ого, а Петр Алексеевич-то мудреет, — удивился Дмитрий, — всегда ведь хвалил чужое, европейское, а тут уже и свое, отечественное наперед принял!»

— Сам будешь делать передел металла, — решил он, — а как сделаешь отдельные золото и серебро, так сообщишь мне, только быстро, не затягивай, то война на носу с братом нашим Каролусом шведским.

— Тогда мне азотная кислота нужна еще, — «вспомнил» Дмитрий, — без него совсем никак будет.

— Дадут тебе кислоту и что еще другое, — отмахнулся царь, — благое дело сделаешь!

— Сделаю, государь, ей-ей, поклялся Дмитрий. И тут же намекнул: — мне бы тестя вернуть…

Царь хоть и прилично пьяным был вчера, но все помнил. Улыбнулся:

— Я твою докуку помню. Как только серебро чистое дашь, так сразу его из темницы!

— Благодарствую, мин херц, — Дмитрий постарался сделать на лице сложную мину из удовлетворения и озабоченности, — век тебя, государь, молить Бога буду. Только ведь и тут проблема такая — пока я серебро от золота отделю, а это ведь три с лишни сотни пудов, пока еще создам всякое ремесло, он уже умрет, прости Господи. Темницы-то твои сыры до холодны, в них и молодые-то нередко подыхают, а уж старики и тем более. Пожалей, господин!

И Дмитрий рухнул перед царем на колени. А как ему еще оставалось спасать тестя Александра Никитовича? Прошлыми заслугами хвастаться? Будущими работами хвалиться? А он в это время помирать в тюрьме. Был он уже в одной московской темницы, пусть и не узником, а всего лишь охранником, так за полчаса и промерз, и оголодал и, такое чувство, что даже заболел. А ведь в шубе ходил. Арестанта же специально в рубашке садят, или тюремщики сдирают богатый кафтан, только долго князь не продержится и без него не спасется.

Это ведь с Дмитрием царь милостиво разговаривает (не всегда, правда), а с думным дворянином, или кто он теперь, он даже встречаться не будет. Умри, сгнивай, даже не вспомнит. Мало ли их таких, а царь, между прочим, один в Расее!

— Вот что, — Петр, видимо, тоже подумал о тяжести темницы, но с другой стороны. А будет ли Дмитрий старательно работать, если у него тесть умрет? И соответственно потребовал:

— Я выпущу его из тюрьмы домой, но ты поклянись, что дашь мне серебра и золота из этого золотистого серебра, что привез к Москву с Алтая!

А что Дмитрию делать, если хочет спасти человека? Поднял из-за ворота нашейный крест, еще простенький, медный, бывший у сына боярского с детства, когда его крестили. Поклялся, как делали тогда в стародавние времена:

— Господом Богом клянусь, что как можно быстрее разделю золото и серебро из этого золотистого серебра. И нет мне пощады, если совру. Аминь!

— Ну вот, — удовлетворенно сказал царь, — бери эту сволочь, да не забывай про клятву. Алексашка, где ты? — позвал он Меньшикова, — или проводи, князей в тюрьму да из тюрьмы.

Александр Меньшиков, ничуть не удивившись, позвал кремлевскую тюрьму. Там уже почти месяц маялся старший князь Хилков.

Охранялась она крепко и не стрельцами, а солдатами Семеновского полка. Фиг бы он сюда прошел, а, тем более, вышел!

Глава 25

Тестя Александра Никитича Дмитрий совершенно не узнал, даже если бы чрезвычайно захотел. Когда он уезжал на Алтай, тот был крепкий, физически стойкий человек, хотя и относительно старый. Теперь же два гвардейца грубо вытащили из дверей тюрьмы больного старика, древнюю развалину, уже не способную практически самостоятельно ходить.

Попаданец лишь удивленно на него смотрел, — мол, а это еще, господа, кого вы ко мне притащили? Только пока узник надтреснутым, но довольно знакомым голосом просипел:

— Митрий, приехал-таки, сынок!

Лишь после этого он, спохватившись, подхватил его на руки. А то ведь нехорошо. Пусть узник и вроде бы поделом его осадил царь, а все-таки князь и думский дворянин. Ну и потом, родственник, хотя и не кровный. Как он будет в глаза глядеть милой Даше?

Идти самостоятельно князь уже не мог, а оставлять в Кремле было, пожалуй, негде. Хотя, можно и с знакомым князя и в недалеком трактире посадить, покормить горячим. Но тесть был настолько слаб, что Дмитрий решил выбрать другой вариант — выпросил за деньги теплую карету, зимнюю, слегкой печкой.

Дмитрий хоть и небыл высокого чина, но находился на глазах у царя и был сержантом гвардии. Это тоже чин откровенно маленький, но очень перспективный, если не убьют. В общем, на открытую просьбу лучше не отказывать, обидишь, наберешь проблем на будущее

Под этим соусом, наглый и борзый, как февральский волк, он быстро нашел карету и даже без денег. В Кремле ведь у него тоже честные друзья, хоть и немного. Вот и отдал такой друг временно на день. И даже не спросил задаток. Не все люди — сволочи-волки!

Вот и знакомый родовой особняк Хилковых. Поскольку карета была совершенно незнакомая, из особняка вышли к воротам сразу трое слуг — крепких мужчин в праздничной ливрее. Так, чтобы решать две задачи — и отбиться от воров-грабителей, и встретить желанных гостей.

Как не странно, но это был второй случай, и слуг надо было обязательно несколько — двое унесли хозяина, — нет, он не был без сознания, просто в теплоте он быстро и крепко заснул.

Дав подробную инструкцию на счет экипажа, которая не только включала корм, воды и содержание в теплой конюшне лошадей, но и чистку, и ремонт внешней и внутренней сторон кареты. Лошадиная машинка была, надо сказать, уже прилично изношена и Дмитрий в ответ на добрую услугу поспешил ответить обратным приветом.

В особняк он не спешил. Даша, как и любая женщина в мире, бывшая в напряжении все эти дни под арестом, а князь Александр Никитич был взят как раз дома и дочь, к несчастью, все знала. И теперь при виде истощенного и больного, но освобожденного отца, она не знала, то ли ей рыдать, то ли смеяться. Как предположил попаданец Саша из женского опыта XXIвека, все это могло с легкостью завершиться громкой истерикой с битьем посуды, что еще нечего, но об мужскую голову попаданца, а вот это было уже нехорошо.

И вообще, пусть родственники поговорят наедине. Он хоть их муж и зять, но из-за срочного визита на Алтай не сподобился притереться к ним, хотя, судя по слугам, оба они — и дочь и тесть — считали Дмитрия стопроцентным хозяином.

Повертевшись так немного — минут пять по объективному времени — он зашел в гостиную. Видимо, перестарался, поскольку оба родственника уже обговорили и куда-то ушли. Куда? Интересный вопрос и можно самому ответить. Особняк большой, и комнат там очень много. И не в каждый из них ему можно зайти. М-да.

Но вот к дорогой жене ему не просто можно, но и нужно. Муж все-таки, пусть попробует не пустить. Как вот стругается сильно-сильно и громко-громко!

Ну что тут можно сказать? Некогда, в XXI веке, он уже говорил себе, что не надо говорить громкие обещания, потом сам же станет перед необходимостью их выполнения.

Вот и опять. Жена ведь не пустила его во свои владения. А он вначале деликатно стучал, негромко называясь. Потом уже громко гремел, криками показывая, кто там. Все тщетно.

И что-то ему говорило, что дорогой жены Даши просто нет в комнаты. Мужа ведь нет дома по уважительной причине. Отца тоже нет, хм, скажем так, по уважительной. Вот бедная женщина и вертится, как может. А ты тут пытаешься строить рожи!

Вернулся обратно и по счастливому случаю наткнулся на бывшую няню Даши. В отличие от прежней встречи, та была искренне ему рада, дважды по разным поводам поздравила его с отцовством. Наверное, просто поспешила. Раз они муж и жена, то и дети рано или поздно появляются. Но в данном случае, все же поздно. Одну только ночь провели, правда, полноценную, но практика показывает, что этого бывает мало. Человеческая физиология, и не фиг тут Богом наедаться. И все остальное…

Дмитрий вежливо оттянул на другую тему, зная узнать, где же теперь тесть Александр Никитович, и где, наконец, любимая и родная женаДаша? Почему в гостиной безлюдно?

Дмитрий мысленно добавил ругательство и стал ждать. Нянюшка его не испугала, с обоими родственниками ничего страшного не случилось. Старый князь ушел с тремя слугами в баню — мыться после темницы. Молодая княгиня (термины оба старой няни) с кухарками торопиться с обедом. Он у них неожиданно произошел парадным и торжественным и все благодарю мужу нашей Даши!

Старушка ему поклонилась, Дмитрий поклонился в ответ, не так, правда, низко и отправился в гостиную. Обед был уже скоро, как сказала та же няня, и попаданец посчитал, что он ныне не пугливый любовник Даши, а полноценный законный муж. Нечего ему шарахаться по темным углам.

Это и было самой большой ошибкой, как быстро понял попаданец. Приживалки и дальние родственницы, очень любопытные в связи с последними событиями, ведь хозяин был еще в тюрьме, а сегодня он оказался в мужской бане. Милая же Даша, которая еще не поняла свое изменение в семье и, конечно, рассказала бы, но сама ничего не знала.

И тут новый родственник, который все знает и не такого высокого положения (так, по крайней мере, они думали). Дмитрий из серьезно обломал, либо ничего не говоря, либо ограничиваясь краткими ДА/НЕТ. Но и попаданец сильно устал, и уже было хотел уйти, когда пришла Даша.

При ней престарелые родственницы стали куда как потише. И не потому, что та их задавила. Просто те ее гораздо ниже, а, значит, она можно, что угодно, они — обязаны молчать и мычать. До определенного момента, разумеется, но Даша, например, свободно села с Дмитрием и даже прижалась к нему.

Нет, секса у них никакого не было, сидели, целомудренно обнявшись супруг с супругою. Ну, может где-то лишь фривольно, ну так молодые же, и не виделись давным-давно. Но при этом Даша посматривала на них, как на почти коров, только разумных и имеющих говорить. Попаданец Дмитрий аж застеснялся от этого безобразия.

К счастью, начался обед, а в гостиную практически внесли Александра Никитича. Хотя внешний вид его, наоборот, казался лучше — князя помыли, постригли, даже поновомодной традиции побрили, но в итоге он расслабился и даже пищу его со стола в рот ложил особенный слуга. Князю оставалось только жевать.

Но все равно, попаданцу XXI века казалось дико, что есть больной, а врача не вызывают. Причем, не потому, что он и его родственники (таковых был, собственно, один — Даша) ничего не понимают. Нет, они все понимают, но считают, что сами вылечат.

Все это Дмитрий выяснял между ложками супа, очень, кстати, вкусного, где картофель заменялся репой, калегой и еще некоторыми овощами, которые он не узнал, а спрашивать было стыдновато и немного опасно, рано или поздно возникал даже у самых наивных собеседников — почему князь, потомственный русак, все это не знает? Как-то это странно. А уже от этого до панического слуха — князя подменили! Фу ты, ну ты!

За вторым блюдом — тушеные зайцы в сметане с репой он перешел к следующему этапу — проведение в головы родственников, в первую очередь тестя и жены простую мысль — болезни, а их точно было несколько, надо лечить, прежде всего, профессионалу, то есть иноземному западному врачу. Иных медиков, увы, не было, а из отечественных товарищей существовали лишь травники, заговорщики, костоправы и так далее.

Вообще, оказывается, и в средневековье русский человек любил лечиться, и к его услугам предлагалась целая армия доморощенных врачей и фершалов, хм. Качество и количество их зависело от объема денег пациента.

У князя Хилкова их было откровенно много и ему предлагалась элита. Но когда он услышал от того же Александра Никитича, что после обеда его продолжат лечить, и лечение будет состоять, во-первых, из изгнание нечистого из тела князя, а, во-вторых, парения бане с использованием лекарств, например, настойки мухомора, попаданец решил, что неплохо бы еще пригласить врача.

Благо, этот чужеземец врачебной наружности проживал неподалеку и практиковал уже давно, зацепив краешком даже правление Софьи Алексеевны. Препятствием здесь было даже не другая религия, в конце концов, любой православный батюшка всегда очистит душу и тела больного и за недорого. А вот сам врач стоит дорого и к тому же князю не очень нравились его методы лечения.

Что же, сначала попробуем, так сказать, иноземные методы лечения. Потом, если не получится, и князь по-прежнему будет болеть, можем и с божьей помощью перейти к отечественным лечебницам. Торопиться некуда.

И Дмитрий лихо захрустел костями зайца. Как-то он не понимал, но в тушке оного совсем не чувствовались кости. Толи заяц был еще молодой, то ли приготовили его хорошо, но зубы сжимали лишь мясо и сухожилия.

Даша в ответ на эту сентенцию прыснула, влюблено посмотрев на мужа. Чувствовалось, она очень рада, что ее мужчины — и муж, и отец — находятся дома. Конечно, быть самостоятельной хозяйкой очень здорово, но еще лучше, когда всегда есть мужской локоть, на который слабая женщина может опереться.

Тесть в отличие от дочери бы пессимистичен. Надзиратель, отпуская его, намекнул, что вскоре он может снова оказаться в темнице. И вот князь торопился, поминутно опасаясь, что в особняк снова ворвутся гвардейцы.

— Государь Петр Алексеевич на меня зело сердит. Поэтому в честь тебя он меня на день отпустил, а потом, боюсь, снова прикажет затащить в темницу, — вздохнул князь.

Дмитрий потупился. Конечно, вначале он был очень слаб, потом баня, потом вот обед, но сказать-то он мог! Ох, грехи его кромешные, опять промахнулся! Для начала он поинтересовался:

— Князь Александр Никитич, царь неоднократно указывал, что зол на тебя, но так и не сказал за что. Ему, видимо, уже не интересно, а я и не любопытствовал, чтобы еще не больше не злить. Так скажи, дорогой тестюшка, каковая причина?

— Прости господи, — князь слабо вздохнул, — поручил мне государь привести обоз с порохом от мельниц — и от казенной, и он частной. Да не доглядел, часть пороха возчики замочили, вот и гневается теперь Петр Алексеевич — он хотел большую военную потеху произвести, а теперь как произведешь?

Дмитрий успокоился. Вина тестя не такая уж большая, кабы не княжеский титул, так царь просто бы приказ высечь да штраф большой да. А тут все гневается. Ох, не любит старую аристократию государь. Да что там, просто ненавидит.

Но я тут, в общем, не причем. Если б не наглядная Даша, и пальцем бы не пошевелил. А так, тестя надо вытащить из этакой вот выгребной ямы. Объявил торжественно:

— Государь Петр Алексеевич очень мне радовался и благоволил. Нашел я первое серебряное месторождение в России, и не только нашел, но и с помощью заводчика Акинфия Демидова добыл и довез до Москвы золотистое серебро, то есть смесь золота и серебра. Ныне же, по указанию царя буду их разделять на чистые металлы.

Посему царь повелел по причине мой старательности простить все твои вины. Правда, приказал и от службы отлучить навсегда.

Радостная новость была некоторой горчинкой, но князь заметно повеселел и видимо лучился от радостной вести.

— Слава тебе, господи! — поблагодарил он бога, глядя на иконы. Он бы и перекрестился по традиции, да слишком был еще слаб. Пояснил зятю: — и сам бы ушел со службы, какие уж там награды да царские благодеяния, да все не мог. И все, между прочем, ты, — практически обвинил он Дмитрия.

И когда пораженный попаданец посмотрел на тестя, сказал:

— Царь Петр Алексеевич всегда ругал меня, а тебя только хвалил, да приговаривал, что выгнал бы старого князя Хилкова, но молодой князь обидется, начнет работать спустя рукава.

«Вот ведь каково, — удивился Дмитрий, — а в глаза-то даже ругает! А смотри что происходит, когда меня нет в царском дворе. Ай да царь, ну и крутит!»

— Впрочем, ладно, — пожевав небольшой кусочек зайчатины, произнес дальше князь, — в любом случае, спасибо тебе. Без тебя бы я точно погиб, причем даже ранее, чем сейчас. И Даша бы погибла или, скорее, выдана бы замуж без согласия. Мыкалась бы всю оставшуюся жизнь.

— Вот потому, — подхватил Дмитрий, — из благодарности мне лечить нужен немецкий (т.е. иностранный) врач.

Александр Никитич махнул слабеющей рукой: — пусть будет так, немец так немец. А теперь носите меня в постель, — это он уже слугам, — что-то я совсем устал, отдохнуть хочу.

За ним разошлись и остальные обедающие. Сколько ж можно кушать, живот не безразмерный. Дмитрий с Дашей ушли в личные покои молодой жены, а теперь уже и новой семьи. Отец предлагал ей переехать в другой конец, в большие комнаты, но она не захотела. Вместо этого, в ее владение устроили ремонт, заново покрыли стены ярким шелком, подсоединили соседние комнаты.

Да еще появилась новая мебель, под мужчину. Прежние стулья были излишне легкие, девушку они еще устраивали, а вот Дмитрий то и дело опасался, что он рухнет. Даша это заметила, но ничего не сказала. Вместо этого настояла перед отцом, купить стулья потяжелей да попрочней, как у него в кабинете.

— Ай, ты моя красавица, — похвалил он жену, — какая работящая и прилежная. Никакая докука от тебя не укроется. Спасибо тебе, милая!

Даша за это положила свои руки на шею, потребовала строго и неукоснительно:

— Раз должен, тогда целуй. Почему я обязана просить тебя за это? Раз встретились, значит, за приветствие поцелуй.

Она бы еще поворчала, женщины умеют говорить долго и непрестанно, а, главное, без особой причины, но тут Дмитрий, как в стародавние времена, властно обнял ее в объятия и крепко поцеловал в сладкие и такие желанные губы.

— Ох! — толи пожаловалась, толи похвасталась она, — ты так умело целуешь, аж голова начинает кружится.

— Да я такой! — самонадеянно похвастался он и уже другим, более спокойным и беспокоящимся за нее тоном, спросил: — я все хочу тебя спросить, ты не хочешь быть со мною откровенной?

Даша легко, одними кончиками пальцев погладила его волосы на затылке. Пожаловалась:

— У меня муж какой-то стал туповатый. Или менее зоркий? Не видит того, что наши женщины видят уж месяц.

— Не правда, — отрекся он от ее обвинений, — я всегда был таким. Просто постоянно напрягался в твоем присутствии, боялся, что вгонишь.

— Уй ты какой! — удивилась она его хитрости. Прижалась к нему, но осторожно, словно боялась повредить что в себе драгоценно. И когда он уже окончательно уверился в том, что она беременная, призналась: — я на сносях, Митя, жду ребенка? — не выдержав, спросила: — а ты рад или не рад?

— Я? — спросил он, глупо улыбаясь, — шутишь, что ли? Моя жена носит моего ребенка и еще спрашивает меня рад ли?

Дмитрий вдруг поднял ее на руки, как-то хищно прокомментировав:

— Я теперь буду тебя каждый день носить на руках и целовать в сахарные уста. Веришь?

Она лишь счастливо заулыбалась. Муж дома, отец дома, что еще ей надо?

— А отец твой счастлив? — спросил попаданец между делом. Наверное лишь для того, чтобы сделать приятное. И не ошибся.

Даша вновь улыбнулась, переспросила: Тятя-то? Конечно, обрадовался. Счастлив был, — она вздохнула, — пока в темницу не упекли.

Она, наверное, говорили еще много, по делу и ни о чем, даже не слушая друг друга, как во внешнюю дверь постучались. Вежливо, но настойчиво. Явно, что непрошенный гость от них не отвяжется.

— Неси! — потребовала она собственнически, пояснила: — я поговорю!

Глава 26

«Ох уж эти женщины!» — проворчал Дмитрий, но все-таки понес его милую половину. Да и ворчал, надо сказать, влюблено. Женщины ведь они такие. Если хочешь жениться и быть в семье и уюте, готовься к капризам и нелогичным действиям. А что вы хотите, жена!

Они так открыли двери. А учитывая, что он — Дмитрий, князь Хилков, был обычно деловым, холодным и практичным, с взглядом, пронизывающим слуг насквозь. А она — Дарья, княгиня Хилкова, была по прагматичности и студености ничуть не слабее своего супруга.

Видеть их радостными, веселыми и безрассудно-добрыми было для служанки Таньши, а это была она, очень неожиданно. Она даже замерла и какое-то время стояла, как соляной столп. Дмитрий даже вынужден выпустить на лицо грозную маску, которую он носил в повседневности.

Таньша, наконец, ойкнула, и скороговоркой произнесла:

— Боярина, молодой боярин, там немец какой-то стоит, сам ни бэ, ни мэ, да еще говорит чего-то по своему, бр-р!

Дмитрий аккуратно отпустил Дашу на ноги. Они, разумеется, молодая семейная пара, но превращаться в любовных дураков лично он не собирался. Велел ей:

— Скажи Прохору (слуга на входе), чтобы врача пока поднял в кабинет князя Александра Никитича. Да не перепутай там ничего!

Таньша — молодая сенная девушка Даши — несколько лет назад была взята из деревни. Повзрослевшая Даша очень нуждалась в служанке и его отец действовал как барин при крепостном праве — перевел из небольшой деревни в столицу, не спрашивая ни ее саму, ни ее родителей. Здесь в свою очередь ее пообтесали, но чуть-чуть.

В итоге, с точки зрения Дмитрия, девка она была хорошая, с красивым лицом и привлекательной для мужчин, по крайней мере, для слуг, фигурой. Но при этом она была откровенной дура — дурой. Сделает еще чего, а немецкий врач — это был почти дворянин — обидется еще, уйдет, не долечив. А еще пожалуется царю (и такое бывало!).

Поспешил в кабинет к пришедшему медику, если он будет. Немец не подвел, Таньша оказалась не совсем глупышка, скромно сидел на краю стола, как Дмитрий в первые визиты, ел, нет, даже жрал пироги, запивая их малиновым квасом.

Попаданец хотя и сам настоял на этом враче, отнюдь не был в нем уверен. Западная наука была относительно хороша, для своего времени, конечно. Но вот оный конкретный немец пока еще не был врачом. Попаданец ведь неоднократно знал из истории XVIII века, как малограмотные европейцы почему-то считали себя в России специалистами экстра класса. Мол, варваром и это сойдет.

Поговорили. Немец, услышав свой язык, приободрился. Он действительно был немцем Фридрихом Мейсером, а не как для россиян, просто европеец. И действительно окончил медицинский факультет одного из европейских университетов. То есть, тестя он не убьет под предлогом лечения.

Провел его в семейную спальню, в которой, после смерти жены, давно уже спал князь Александр Никитич. Немцу много знать было не положено, благо тот и сам, прожив немного в Московии, за жизнь хорошо побаивался.

Пациент недавно был под влиянием голода, сильно голодал. Сейчас его нужно вылечить, деньги на оплату доктору и лечение имеются. Все!

— Ага! — Майсер коротко посмотрел на молодого русского в мундире сержанта гвардии, кажется, Преображенского полка, хорошо знающий немецкий язык и, хоть немного, медицину. А потом повернулся к больному, осмотрел его и, с помощью Дмитрия, коротко опросил.

Выводы его были в целом благоприятны. Больной значительно истощен, но его все лишь надо тщательно и регулярно кормить. Холод, а точнее даже, прохлада негативно воздействовали, но не очень сильно. Вполне возможно сбить температуру, понизить давление и он оживет. Единствен что, — Мейер задумался, — у пациента вздута печень. Но хотелось бы верить, что питание и покой нормализуют здоровье. Итак, питание, мягкая постель и покой, микстуры, которые он даст, и больной выздоровеет.

Что же, это уровень XVIII века и еще нескольких последующих столетий. Главное, подкармливать и обеспечивать человеческое тело. А там оно или выздоровеет или нет, медицина уже бессильна.

Дал немцу немного рубликов, в соответствии с положением пациента и врача. Потом немного поговорил с милой Дашей и также ушел. Ибо домашние дела — делами, а герр Питер требует своего и он всегда важнее. Надо срочно разделить золотистое серебро, а перед этим создать хотя бы приблизительную технологию. Ух!

Сам попаданец опыта своего совсем не имел. Как-то не развивалась в массах в XXI веке практика разделения золота и серебра. Но самую общую теорию он знал и думал, что этого хватит. Уровень ведь такой еще!

Перво-наперво заглянул в кузнецам. Азотная кислота у них была и в достаточном количестве. Ну а когда не хватит, пусть еще получают. Азотная кислота, в принципе, материал не сложный, хотя техника безопасности и здесь кране необходима. Главное здесь сырье, ну и пусть везут в Москву, он что против?

А потом пришла пора административных мер. Хочешь, не хочешь, а надо создавать специальный орган — лабораторию по получению золота и серебра из перемешанных металлов. Вроде бы получили проще и быстрее уже при Екатерине Великой. Но он не настолько мастак в этом деле, чтобы залазить в эти сложные верхотуры. Пусть на первых порах будет азотная кислота.

А к лаборатории, разумеется, нужно здание, нужны рабочие. Надо идти к царю. Пока пройдешь всю запутанную цепочку приказной системы, Петр как раз возьмет тебя за цугундер — где требуемый металл, почему сразу к нему не пришел, мать его ети?

Нашел. Петр на этот работал в поте лица, выделывал с помощью топора липовое бревно. И при чем один. Что такое, непонятно, ну и ему не надо. Сразу пристал со своими проблемами, аргументируя, что без этого серебро не получишь никак.

Царь вонзил топор в бревно, вдумчиво рассмотрел его бумагу. А потом спокойно начал резать хотелки Дмитрия. Не топором, не физическое тело, но все равно больно или, хотя бы, неприятно.

Все позиции он охранил, понимал, что его поданный не ставленник Бога, «вдруг» что-то не сделает, а в его руках серебро, а это новые деньги. А это в свою очередь, не много, не мало, а для государства — воздух. Ну или пища для изнуренного существа. В общем, оно без них вряд ли проживет.

Но сохранив, Петр их значительно сократил. Да, Дмитрий их сознательно раздул, так ведь все равно сократят. Такие вот бюрократические игры с понятным концом, но А-абидно, пани-имашь!

Однако и Дмитрий сознательно и мстительно пнул монарха напоследок. Мягко, вежливо, но пнул для сознательного бытия. Хотя ведь понимал, что добром это не кончится, но не двинуть не мог, сознание жителя демократического XXI века, где, в сущности все равны, даже дворник и техничка с федеральным министром. Вы скажете, фу, это кажимость, ведь все равно возможности очень разные.

А вот вы побудьте в шкуре Дмитрия, когда он — просто российский сын боярский, а его собеседник — миропомазанник самого Бога (он, по крайней мере, так считал). И это постоянно проскальзывает в разговоре, хотя Петр I к нему, в принципе, относился хорошо.

— Милостивый государь, — мстительно сказал попаданец, — ты обещал мне за серебро сохранить жизнь тестя. Но теперь, в силу изменившихся жизненных обстоятельств в моей семье, этого будет явно мало. Надо бы добавить!

Ха, царь хотя и всевластный и всемогущий, но у него все просят, даже клянчат, как это надоедает!

— Во тебе, малый, выкуси! — сразу же отреагировал Петр, показав солидную конфигурацию из трех пальцев, кукиш, то есть. И только потом спросил, интересно же: — а что произошло то?

И прихватил стоявшую рядом трость, прижатую к какой-то растительной дряни. Дескать, говори, раз уж начал, а я отреагирую по степени просьбы. Может и денег дам, а может и палкой по хребту. Нечего лезть к царю, вон он занят, работает, между прочим!

— Даша у меня уже на сносях, не хочешь ничего дать, так прикажи сократить мне рабочее время, пусть я хоть час — другой буду с моей любезной, — просто объяснил Дмитрий свою просьбу.

— М-м, — протянул Петр, оценивающе посмотрел на него, приложил его обратно к какому-то хилому деревцу, сказал, вроде бы даже похвалил:

— Женка у тебя хорошая, не только хорошая, но и умная, повезло тебе, сукин ты сын! Смотри, береги, как сможешь. Хм, а уменьшить времени не могу. Сам попробуй уменьшить этап работы. У тебя ведь оно сдельное — быстрее сделаешь, быстрее выйдешь.

— Да как же, милостивый государь, быстрее! — взмолился Дмитрий, — ты же сам все сократил!

Царь нахмурился, что означало сугубое отрицание на его просьбу. Да попаданец уже и не надеялся. Ужалил напоследок:

— А с Дашей не мне повезло, а сам так выбрал, царь Петр Алексеевич!

Сказал и побежал, схватив свою бумагу, поскольку царь, видимо, увидев какие-то параллели с его семьей, причем он выглядел откровенно по-дурацки, опять схватился за свою трость.

Удрал, слава школьной системе физвоспитания. Потом, отдышавшись, пошел к месту сегодняшней своей работы — на один из денежных дворов, где вручную делали, еще не чеканили (!), денежки. Петр, видимо, здраво поразмыслил, что сырье надо лучше сего добывать тем же, где его использовать. Ведь и рабочих ему давали из числа денежников, оборудование и здание — небольшой дом — тоже.

Логично, ничего не скажешь. Только мне надобно все это качественно, а то ведь, государь, опять приду и трости не испугаюсь. Меня и не такие бульдозеры топтали, хе-хе!

Здание ему сразу не понравилось. Тесное, грязное, а, главное, темное. Как он будет тут производить производственные опыты? Сунулся в другие помещения — такие же низкие и темные. Средневековье, перемать, такое же темное и грязное.

Пришлось просто разобрать верхнюю часть одной страны на солнце. Гипотетическое, сейчас ведь на небе почти постоянно тучи, дождевые ли, снежные ли. Но стало светло, хотя и заметно холодновато.

А вот с рабочими (на десять мастеров расщедрился дьяк их приказа) ему повезло. Они уже давно работали с серебром и даже с кислотой, металл травили, знамо дело. Так-то Дмитрий хотел поклянчить у кузнецов, там тоже работали с азотной кислотой и даже его создавали. Но черный металл и серебро — эо две разные стороны даже отличающихся медалей.

Тут и учить ничего не надо в рамках XVIII века, разумеется. Дальше-то надо будет в любом случае учить. Если, конечно, он сам сумеет.

Реальность, надо отметить, стала гораздо оптимистичнее. Не зря говорится, глаза боятся, а руки делают. Денежники, оказываются, хоть и в исклюзивном случае, раза в два-три, не больше, уже варили золото и серебро вместе, получали золотистое серебро, если таковое было надо. Ну и, соответственно, создавали и обратный процесс — разделили оные золото и серебро.

Получилось, мастера, не все, буквально два-три человека, эдакие работники, имеющие, как блоху подковать, могут разделить золотистое серебро. А он, хотя и техническая немощь, зато точно знает, что у них есть на первом этапе, и что окажется на последнем.

И это за один день! Эх, азотной кислоты оказалось мало, всего-то один полупудовый слиток обработали, соответственно, получили, большие пруты чистого серебра и небольшую палочку золота. Нормальная пропорция, как и теоретически предполагалось.

Ка-ароче, так или иначе, но к вечеру на следующий день ему снова требовалось идти к царю. И похвастаться — он (они) все-таки сделал(и)! И просить помощи — азотная кислота у кузнецов была и в немалом количестве. Не концентрированная, но и в неплохом количестве. Только вот они ее давали в совсем малом объеме.

Своя рубашка всегда будет ближе к телу, и тамошний дьяк, учитывая общее количество, требуемое им для травли и смягчения черного металла по царскому же заказу, наотрез даже отказывался говорить об увеличении ее отпуска Дмитрию. Лаятся с дьяком попаданец не хотел, проще было договорится с царем о временном замедлении производства изделий из черного металл. И передаче азотной кислоты ему, пока мастеру, ха-ха! оной лаборатории. Вот же уже, делают и серебро, и золото, надо только кислоты в достаточном количестве.

Царь его принял, но, явно было, настроение у него было паршивое, если вообще не сказать плохое.

— Ну, зачем пришел? — грозно он спросил тоном государственного обвинителя, говорящего об измене царю.

— Серебро, государь, — коротко сказал Дмитрий, понимая, что много ему гневливый царь сегодня сказать не даст. Хорошо еще, живым домой отпустит.

— Достал ты меня уже своим серебром! — разбушевался Петр и достал-таки, ведь не раз обещал, тростью по спине.

Ой, достал! Спину словно огнем обожгло, Дмитрий аж поморщился от боли. И левая рука, хорошо хоть не правая, вся онемела. Через некоторое время попаданец почувствовал, как по спине потекла жидкость. Кровь? Пробил все же кожу, паразит! Хотя и не совсем сильно ударил, его предок Иван Грозный палки об хребты ломал.

— Что еще скажешь про серебро? — издевательски произнес царь. Даже ведь не разрешил присесть!

«Уже порции три-четыре водки выпил, не менее, — опытно определил Дмитрий, — не вовремя я, но что теперь делать, обратного пути уже не существует».

Сжав зубы от продолжающейся боли, он вытащил из-за пазухи золото и серебро. От движения рана растревожилась, кровь потекла обильнее. Зато боль заметно ослабла. Теперь можно говорить, не будет беспокоиться, что сделает петуха от страдания.

— Что это? — в голосе Петра хорошо слышалось изумление, хоть и прежний гнев еще отражался, — это твое серебро?

— Да, государь, вот это огрызок от одного из прутьев серебра, — четко сказал Дмитрий, вытянувшись во фрунт и ощущая, как течет еще кровь, — остальное передали в денежный передел по просьбе артельщика денежников. Извини, что без твоего приказа, боялся, что не получится разговор.

— Да ты молодец! — у царя совсем уже не было гнева, наоборот, он прямо-таки лучился радостью. Дмитрий знал, что Петр был холерик, а с водки он стремительно переходил от одного состояния к другому, причем везде в крайней степени, — получил уже. А это что остаток?

Петр Алексеевич думал, похоже, о прутке алтайского серебра с золотом. Это было не так, но попаданец поддакнул: — да, государь, остаток, — и уже честно добавил, — золота.

— Да? — ошалел от его удивительного успеха царь, — всего-то два дня и ты все уже сделал. Проси теперь, что хочешь!

— Азотной кислоты, государь, — напомнил Дмитрий свою несчастную просьбу, без нее никак реакция не получается

На это Петр только счастливо захохотал. Деньги нашлись, о которых он уже не мечтал. Теперь он мог сделать все, что ему заблагорассудится, хоть внутри страны, хоть в заграничных походах.

От царской аудиенции Дмитрий вышел «на коне». Ругал себя — делает все, что надо и, пожалуй, больше чем другие, но из-за несдержанного языка получает больше всех. Ладно, лишь бы его родным не прилетело. Они хоть и не кровные, но очень близкие, ближе никого нету ни в XVIII веке, ни даже в XXI, после того, как умерли родители.

Ну а так государь Петр Алексеевич его сегодня вознаградил:

— Тростью по спине, м-гм, да уж, но ведь не покалечил!;

— Корпием и самоличной перевязкой;

— Двумя стаканчиками водки и закуски с царского стола;

— Обещанием дать столовый сервиз из золота на 12 человек. Пуд золота уйдет. И пусть золото это он, собственно и привез из золота, но все равно спасибо!;

— И, наконец, отпуск на десять дней и 500 рублей отпускных с очень милостивым респриктом. Таким милостивым, что некоторые его поздравляли уже генералом. Не сразу, конечно, но ведь будет.

А так, проехали. Рана пустяковая, хотя и болезная. Дома ждет прекрасная Дульсинея, то есть Даша. Тесть, хоть и нехорошо так говорить, но слаб здоровьем и может умирать любой момент. Тогда все наследство автоматически переходит к молодому князю Хилкову, то есть ему. Да и пусть князь Александр Никитович живет, все и так ему со службы достается.

Словом, впереди гип-гип ура и счастливое будущее!

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом: https://author.today/work/335923

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26