' Акса кал—буквально: белая борода; почтенный человек, глава рода.
щими группами меньших гор, прорезанных скалистыми ущелья
ми, казалось, стояли на страже и оберегали эти горы, подобно
заботливой матери, прижимающей к груди своих малых детей и
грозно озирающейся по сторонам. Аскар не раз без устали об
ходил эти горы, поднимался на самую макушку 'Кокше и во
сторженно любовался алмазными отблесками всех восьмидеся
ти озер, будто налитых в золотые чаши и видных оттуда как на
ладони.
Не было в районе Кокше красивого уголка, где бы не побы
вал Аскар. Величественный вид Кокше и других гор никогда не
надоедал ему. И в те годы, когда он учился в Омске, Аскар все
лето проводил у себя на родине. Даже на короткие зимние ка
никулы, несмотря на дальность и трудность пути, он старался
приезжать домой.
Расставшись с Кенжетаем, Аскар побрел по берегу озера
Бурабай в направлении к Ок-жетпесу. Обычно, когда он прохоДИЛ береговой тропинкой, его внимание привлекал расположен
ный на южном берегу Бурабая курорт. Й сегодня на курорте
было не менее интересно, чем всегда. Выдался тихий, ясный и
теплый вечер. Воспользовавшись этим, курортники высыпали на
пляж. Играл духовой оркестр, многие танцевали. Аскар любил
танцы, и раньше он непременно завернул бы туда. Но сегодня
танцы не соблазняли его; прохрдя мимо курорта, он лишь иско
са посмотрел в его сторону и прошел дальше к Ок-жетпесу.
Аскар шел, ни о чем не думая, находясь в каком-то странном
забытьи. Подойдя к подножью Ок-жетпеса, он удивился, как
незаметно прошел это расстояние.
Утес Ок-жетпес как будто сложен рукой архитектора. Он
прям и ровен, как стена многоэтажного дома. Еще удивительнее
то, что на вершине, в расщелинах меж каменных складок,
растут сосны.
«Как могли они пустить корни в голый камень?!»—думал
Аскар.
Но сегодня Аскару показалось, что утес стал как-то ниже.
В другой раз Аскар непременно взобрался бы на его скалистый
пик, чтобы оттуда полюбоваться дальними вершинами Кокше.
Сейчас он даже не взглянул в их сторону. Его взор привлекали
не сизые горы, а прилепившиеся к крутому южному берегу озе
ра маленькие деревянные домишки поселка, казавшиеся издали,
через озеро, еле заметными точками.
С восточной стороны Ок-жетпеса, над озером Бурабай, нависала гранитная, скала. Окрестное население называет ее
Жумбак-тас’ Аскар хорошо знал легенду, связанную с назва
нием этой скалы.
Легенда гласит;
и
ь
* Жумбак-тас — скала загадки.
Раз, во времена междоусобиц, казахи напали на соседнее
племя, угнали его скот и взяли в плен людей. Среди пленнииов
оказались одна девушка и ее любимый жигит — знаменитый
батыр. Девушка поражала своей красотой, все казахские вое
начальники, стремились завладеть ею. Об этом узнал хан. Чтобы
избежать раздора между своими полководцами, он предоставил
выбор самой девушке. Девушка сказала: «Я выйду за того, кто
метнет из лука стрелу до вершины каменного утеса». Хан согла
сился. Соревновались все, но никто из казахов не сумел метнуть
стрелу до намеченной цели. Тогда пленница обратилась к хану
с просьбой дать возможность и ее любимому жигиту принять
участие в соревновании. Хан согласился, но поставил условие:
если стрела жигита вершины утеса не достигнет, ему отсекут
голову.
Девушка ответила загадкой, из которой хан понял, что плен
ница согласна на его условие, но просит, чтобы ей позволили
наблюдать за стрельбой с гранитной скалы, нависшей над озе
ром. Хан дал согласие. К счастью девушки, стрела ее возлюб
ленного долетела до вершины столба, и хан, восхищенный силой
жигита, разрешил ему жениться на любимой девушке. Тогда
пленница сказала: «Загадка состояла в том, что если бы моего
возлюбленного постигла неудача, я бросилась бы со скалы в
воду». Отсюда и произошло название скалы —«Жумбак-тас» и
название утеса —«Ок-жетпес».
С Ок-жетпеса Аскар повернул к Жумбак-тасу. Сев на высо
кий, нависший над водой выступ скалы, он долго смотрел на
поселок Боровое.
Он думал о Ботагоз.
В ауле Итбая, где учительствовал .Аскар, не было ни одной
замужней женщины, которую муж не купил бы за калым, не
было и ни одной незапроданной девушки. «В тринадцать лет де
вушка — хозяйка домашнего очага»,— говорили в ауле. Часто
бедняки, соблазнясь большим выкупом, отдавали своих мало
летних дочерей старикам или людям с физическими недостатка
ми. Никто не вел борьбы с этим злом. Аскар выступил со статьей
против калыма в единственном тогда казахском журнале «Ай
кай». Но горячие протесты Аскара остались гласом вопиющего
в пустыне — царское правительство . всячески поддерживало
давний обычай. После появления в «Айкапе» этой статьи некоторые «продавцы» дочерей стали приглашать Аскара на их
свадьбы, с насмешкой предлагая ему написать и ,о них.
Бесправное положение казахской девушки приводило Аскара
в отчаяние, и он сильно обрадовался, узнав, что Ботагоз учится
в русской школе. Обрадовался он и потому, что даже в городе
редкие казашки учились грамоте, в ауле же таких примеров и
вовсе не было. Его попытки привлечь аульных девушек в свою
школу не увенчались успехом. Не только бедняки не пускали
о
своих дочерей в школу, даже Байсакаловы насмешливо заяв
ляли:
— Ты раньше сделай чиновниками наших сыновей, а потом
уж обучай дочерей.
Встретив Ботагоз и узнав, что девушка учится в русской
школе, Аскар подумал, что похожая на мираж далекая мечта
его о грамотной казашке стала как будто более реальной.
Солнце давно уже перевалило за полдень, когда он оставил
Жумбак-тас и направился в поселок.
Кенжетай только издали указал, где живет Балтабек, и по
тому Аскар спросил первую попавшуюся ему в поселке русскую
женщину:
— Скажите, тетушка, не знаете ли вы, где тут живет кузнец
Балтабек, брат ямщика Кенжетая?
— А, Балтабек... Вон, видишь, где толстая сосна? Недалеко
за ней, там спросишь.
Пройдя указанную женщиной сосну, Аскар в нерешительно
сти остановился. Но, озираясь по сторонам, он заметил невдале
ке маленькую деревянную избушку, у которой стояла знакомал
тележка Кенжетая, и направился туда. Во дворе, у двери дома,
Айбала ставила самовар.
— Здравствуйте!— обратился к ней Аскар, не зная, кто она
такая.
— Шшш...— полушепотом, едва слышно произнесла Айбала
слово «шукир»— «здорова»,— настолько она, сохранив обычай
молодых женщин-казашек, стеснялась незнакомых мужчин.
— Не здесь ли живет Балтабек?
Айбала улыбнулась.
— Значит, здесь?
Айбала опять улыбнулась.
— А, оказывается, нашел сразу!—уже уверенно сказал Ас
кар и спросил:— А Кенжетай дома?
— Ушел в лавку.
Скромность и приветливость Айбалы понравились Аскару,
Он нашел, что она и собой недурна. Выражение лица, как и всеманеры, тоже показалось ему приятным. Не зная, жена ли она
Балтабека или посторонняя этому дому женщина, Аскар веж
ливо спросил:
■— Вы из этого дома?
- Да.
— Супруга Балтабека, не так ли?
Айбала утвердительно кивнула головой.
— А где Балтабек?
— На кузнице, вернется вечером.
— Как же вас зовут?
— Айбала.
В этот момент за каменным валом со стороны дома Кулако-
16
ва-послышались смех и девичьи голоса. Аскар насторожился ч
стал смотреть в ту сторону, не отводя глаз, а Айбала озабоченно
пробормотала:
— У еркем кончились уроки, а у меня еще не готов чай!
На гребне вала сначала показались цепляющиеся за камни
четыре руки, мало отличимые по цвету кожи, а потом появились
две девичьи головы, одна русая, другая черноволосая. Весело
смеясь, девушки поднйлись на гребень и стали спускаться, осто
рожно переставляя ноги с выступа на выступ. В них Аскар узнал
тех молодых девушек, которых видел днем у ограды кулаковского дома. Девушки же не заметили молодого человека, стоявшего
в стороне. Когда они достигли ровной земли, казашка, оставив
подругу, быстро добежала до дому и бросилась на шею Айбале,
не выпуская из рук ремней, в которых были застегнуты три-че
тыре книжки.
— Что ты, как маленькая, Ботагоз!—воскликнула русская
девушка!
— Я ведь люблю ее!— ответила та.
И только тут Аскар узнал, что девушку-казашку зовут Бо
тагоз.
Это была смуглая брюнетка с черными глазами. Она каза
лась высокой. Шея у нее была стройная, нос небольшой, прямой
и красивый. На ней был местами потертый камзол полурусского
покроя из красного бархата. Если бы не кокетливо заплетенная
коса, Ботагоз выглядела бы почти девочкой.
— Отпусти, еркем! Надо приготовить чай!—сказала Айбала,
нежно пытаясь снять со своей шеи руки девушки и целуя ее в
щеку.
Ботагоз продолжала^, обнимать невестку, но та что-то шепну
ла ей на ухо, и девушка сразу сняла руки и, выпрямившись,
повернулась в сторону Аскара.
— Здравствуйте, сестрица!— сказал Аскар, делая несколько
шагов ей навстречу.
В дуще он опасался, как бы она опять не убежала, как даве
ча днем, но против его ожидания, Ботагоз? смело подняла на
него глаза и подала руку. Тонкие пальцы девушки показались
ему хрупкими, как нежные побеги, и он пожал их осторожно,
еле прикоснувшись. Стоявшая рядом Лиза спросила Аскара:
— А со мной почему не поздоровались?
Аскар, извиняясь, протянул ей руку, но Лиза засмеялась и,
воскликнув: «Уже поздно!»,— попятилась назад, пряча руки за
спину. Аскар шутливо развел руками и опять обратился к
Ботагоз:
— Кенжетай говорил мне, что ты учишься в русской школе.
Давно у вас начались занятия?
— Нет. только сегодня. Было четыре урока,— ответила Бо
тагоз.
Разговору помешало появление Балтабека. Ботагоз оберну
лась к брату, прошедшему в дом. Аскар понял, что ей хочется
остановить его, и не стал задерживать ее. Ботагоз, Айбала и
Лиза пошли вместе к дому, а Аскар остался во дворе.
IV
в сумерках Аскар сидел в избе, разговаривая с Балтабеком.
Ему и раньше приходилось слышать о нем, но познакомились
они только в этот вечер. Ботагоз готовила уроки. Айбала хлопо
тала по хозяйству. Один Кенжетай еще не вернулся домой.
Неожиданно вошла Лиза и позвала подругу на вечеринку.
Прежде чем ответить, Ботагоз посмотрела на Айбалу. Та
поняла взгляд своей золовки. Они любили и уважали друг друга,
и без разрешения Айбалы Ботагоз ни на шаг не отлучалась из
дому.
Айбала выросла в ауле и до замужества никогда не видела
русского селения. Хотя она стала немного понимать русскую
речь с тех пор, как поселилась в Бурабае, но говорить по-русски
не умела, к русским нравам привыкала с трудом и казахских
обычаев, вывезенных из аула, держалась еще очень крепко.
Айбала отлично знала казахскую пословицу: «для девиц
сорок запретов»— и не забыла еще аульный обычай держать
девочек старше тринадцати лет под строгим надзором — их
считали уже взрослыми невестами и будущими хозяйками юрты.
Но все же русский поселок оказал свое влияние и на Айбалу, да
она и верила скромности Ботагоз, верила, что та ничего легко
мысленного или дурного себе не позволит. Улыбнувшись, Айба
ла сказала:
— Что ж, еркем, если хочешь, иди, но не засиживайся долго,
к ужину вернись.
Девушки ушли. Когда голоса их замерли вдали, на дворе
послышался топот лошадиных копыт, звяканье удил, а затем
голос Кенжетая.
Не входя в избу, ой спросил Айбалу:
— Ботагоз дома?
— Ушла с Лизой на вечеринку.
— А не заходил сюда Аскар?
— Здесь я,— отозвался Аскар.— Без тебя нашел.
— Выдь на минуточку!
Когда Аскар вышел во двор, Кенжетай со смехом спросил
его:
— Что ж, со стариками будем сидеть или на вечорку
пойдем?
— Хорошо, пойдем.
— А ужин?..— крикнул им из избы Балтабек, но Кенжетай
прервал его:
Что ужин! Ужин подождет, а вечорка не каждый день
бывает.
Идя по темной улице, они вскоре увидели освещенный дом,
из окон которого доносились шум голосов и звуки гармошки.
Две смежные комнаты, когда туда вошли Аскар и Кенжетай,
оказались битком набиты девушками и парнями. В середине
одной из комнат образовался небольшой круг. Там плясали. Ду
шой вечеринки был Антон, батрак Кулакова. Он плясал больше
всех, заставляя плясать других, силой выводя их в круг, и сме
шил всех своими шутками.
Проходя по рядам, чтоб втащить в круг парней и девушек,
Антон заметил Кенжетая и Аскара и бросился к ним, громко
восклицая:
— Давай, давай! Айда плясать!
Схватив Аскара за руку, он ввел его в круг, не обращая
внимания на его уверения, что он не умеет плясать.
— Ну-ка, дуй!—крикнул Антон курносому парню, сидевше
му с гармошкой на коленях.
Парень этот слыл лучшим гармонистом во всем поселке Бу
рабае, а на вечеринках играл с особым азартом. Он вовсю
растянул мехи гармошки и, быстро перебирая пальцами лады,
лихо заиграл «русскую».
— Ну-ну... Давай, давай!— зашумели вокруг.
— Я «русской» плясать не умею,— отнекивался Аскар.
— Что хочешь сыграю,— заявил гармонист, желая похва
литься своим уменьем.
— Сыграй тогда краковяк!— попросил Аскар и, когда гар
монист заиграл, стал глазами искать, кого бы взять в пару.
Увидев в толпе стоявших рядом Лизу и Ботагоз, он подумал,
что Батогоз, может, еще не научилась танцевать, да, кроме
того, он постеснялся Кенжетая, а потому подошел к Лизе и
пригласил ее.
Лиза, отмахиваясь, отступила было назад, но Антон схватил
ее и вывел на середину круга. Тогда она, улыбнувшись, протя
нула руку Аскару.
Ботагоз сначала любовалась тем, как плавно несутся Аскар
и Лиза, а потом, когда они, обнявшись, как полагалось в танце,
стали кружиться, она в глубине души подумала:
«А хорошо бы и мне научиться танцевать так же».
Когда Кенжетай, Ботагоз и Аскар вернулись с вечеринки, бы
ло уже за полночь. Айбала чинила рубашку, а Балтабек спал.
Увидев входящих, Айбала тихо тронула Балтабека за ноги и
сказала:
— Вставай!
Балтабек, протирая кулаком глаза, поднялся. Айбала вышла
во двор и вернулась оттуда с небольшим котлом, покрытым
круглым опрокинутым блюдом. Айбала открыла котел, из ко
торого повалил пар, и Балтабек обратился к Аскару:
— Не хотелось, чтобы вы легли на голодный желудок, и ве
лел зарезать одну из наших трех кур. Слышали, наверное, по
словицу:
«Приятно и хорошо резать, когда достаток; быть порцией
для десяти человек — для барашка удел судьбы.
Зарежешь — не станет барашка у тебя,
Не зарежешь — стыд смертельный для себя.
Не зарежешь — не польется кровь.
Не потечет сало от пустых слов».
Достаток у нас небольшой, живем только ремеслом. Так
простите, что не могу принять вас как следует и хорошо уго
стить, уж будьте довольны моей искренностью,— заключил
Балтабек.
— Что вы?! Разве я такой гость, который мог бы осудить
вас? Приемом вашим очень доволен. А вот курицу-то напрасно
зарезали,— сказал Аскар, успокаивая хозяина.
Когда на дастархан
*
поставили блюдо с ужином, Аскар об
ратился к Айбале и Ботагоз, сидевшим отдельно от мужчин:
— И вы присаживайтесь к нам.
— Душечка Бота, иди садись с нами!—сказал Балтабек.
Ботагоз подошла и села между братьями, опираясь одним
локтем на Балтабека.
— И вы, тетушка, присаживайтесь!— опять обратился Аскар
к Айбале.
— Ее порция ведь перед ней,— заметил Балтабек.
Но Аскар не сдавался;
— Все-таки давайте кушать вместе, ведь мы все молодые,
стыдиться некого!— настойчиво приглашал он Айбалу.
Курица, приготовленная Айбалой, по вкусу не уступала ба
рашку. Она была кусками зажарена в сметане. Кроме того, на
блюде вокруг нее было разложено штук пятнадцать целых,
круто сваренных, очищенных от скорлупы яиц. К краю блюда
были- прислонены деревянные ложки.
'' Аскара занимал не столько вкусный куырдак из курицы,
сколько Ботагоз, но он сдерживал себя и старался не смотреть
на нее, а если изредка взгляд его и скользил по ней, то только
мимолетно, незаметно для ее .братьев. Занятый мыслями о Бота
гоз, Аскар и не заметил, как ужин кончился.
В бедном и молодом хозяйстве Балтабека не было лишней
постели для гостя. Аскару прямо на полу постелили одеяло,
под голову положили подушечку. Сняв тужурку и сапоги, он лег
в брюках и накрылся своим пальто.
Необычная для холодной и дождливой сибирской осени, осо
бенно резкой в гористых местностях, • ночь выдалась тихая >ii
теплая. На небе не было ни облачка. Луна на ущербе всплыла
с горизонта близко к полуночи и теперь, поднявшись высоко.
' Дастархан — скатерть.
отражалась в бездонной глубине Бурабая. От лунного сияния в
комнате посветлело.
Аскар лежал неподвижно, но сон не смыкал его глаз, и он
долго прислушивался к тихим всплескам волн о берег,— от окна
до берега было всего несколько саженей.
Дума за думой одолевали Аскара. Наконец, он приподнялся
и, сидя на постели, посмотрел в сторону Ботагоз. Она лежала
на спине, укрывшись одеялом только по грудь. Дыхания ее
Аскар услышать не мог, но заметил, как тихо колышется ру
башка на груди, и в полумраке ночи Ботагоз показалась ему как
бы сотканной из светящихся лучей и еще более красивой, чем
днем. Не отводя глаз от девушки и глубоко вздохнув, он по
думал:
«Неужели это — любовь?»
Утром Аскар проснулся поздно. Он проспал бы еще дольше,
если бы его не разбудил Кенжетай. В доме все давно уже были
на ногах, постели убраны, возле порога кипел старый желтый
самовар. Айбала готовила чайные чашки.
— На тебя, кажется, сон не в обйде,— сказал Кенжетай
Аскару, умываясь во дворе перед открытой дверью.
— Разве агай уже ушел?— спросил Аскар Айбалу, подразу
мевая Балтабека.
— Да. И его, и еркем я напоила чаем рано. Ему нужно
было спешить на работу, а еркем — в школу.
Сегодня Айбала разговаривала уже свободнее. Если вчера
вечером она, помня песню Балуан-Чулака:
К девицам красивым тянуться — злой рок мой.
Никак не могу побороть тот порок мой.
опасалась было, не из таких ли молодцов и Аскар, то теперь
она была другого мнения о нем. Поведение Аскара, его отноше
ние к ней и к Ботагоз внушило ей доверие. В глубине души она
даже подумала:
«Хорошо было бы, если б еркем досталась такому жигиту».
За чаем ей хотелось спросить Аскара, есть ли у него сосва
танная по казахскому обычаю невеста, но из скромности она
удержалась.
После чая Кенжетай запряг лошадь, и они с Аскаром выехали
в аул. Отдохнувшая лошадка легко бежала, не требуя кнута. Не
успели они проехать поселок, как с колеса соскочила железная
шина. Кенжетай остановил лошадь, а Аскар спрыгнул с тележ
ки и принес шину.
— А,- черт побери! Придется свернуть вон туда, к кузни
це!..— воскликнул Кенжетай, указывая на кирпичный сарай с
раскрытыми воротами.
В кузнице они встретили Балтабека и русского кузнеца, лет
тридцати пяти, в кожаном фартуке.
Пока Кенжетай снимал колесо, русский кузнец внимательно
вглядывался в Аскара. Аскару тоже казалось, что он где-то
встречал этого русского, но счел неудобным расспрашивать его.
Это был Григорий Максимович Кузнецов, ссыльный больше
вик, с которым Аскар года два-три тому назад встречался в
Омске.
Кузнецов был уроженцем Москвы, сыном рабочего с завода
Гужона. С десяти лет Грищка тоже начал работать на заводе, но
пятнадцатилетним юношей уехал в Петербург, устроился на
работу на Путиловском заводе и больше в Москву уже не воз
вращался.
С 1902 года он участвовал в социал-демократических круж
ках и вскоре стал членом Российской срциал-демократической
рабочей партии. После раскола РСДРП на Втором съезде Гри
горий Максимович примкнул к большевикам.
В разгар декабрьского восстания в Москве он вместе с дру
гими питерскими большевиками был арестован царской охран
кой и, как один из активных участников рабочего движения, за
точен в Петропавловскую крепость. После двухгодичного за
ключения Кузнецов был приговорен царским судом к трем
годам каторжных работ. Когда он отбыл в тайге срок каторги,
царское правительство сослало его в какую-то глухую дыру, но
потом разрешило поселиться в Омске. В Омске Кузнецов посту
пил рабочим на Иртышское пароходство. Он снесся с омской
подпольной большевистской организацией и повел среди рабо
чих пристани революционную пропаганду.
На этой-то пристани в 1910 году и встретился Аскар впервые
с Кузнецовым. Кроме небольшого пособия, которое Аскар полу
чал в числе немногих казахов, учившихся в семинарии, никаких
средств у него не было. И он время от времени работал черно
рабочим в омском порту. Устав за день, Аскар иногда, в особен
ности по воскресным дням, не возвращался на квартиру, а
оставался ночевать на пристани. Кузнецов, интересуясь каждым
новым рабочим, скоро, конечно, заметил и Аскара, который всем
своим видом выделялся среди других рабочих-казахов "is' начале
Кузнецов осторожно прощупывал его, проверяя, не провокатор
ли он, подосланный полицией, но после двух-трех бесед убедил
ся в том, что этот бедный молодой семинарист и будущий учи
тель действительно стремится стать полезным для своего народа
человеком. Из этих же бесед Кузнецов понял, что молодой ка
зах не видит еще прямого пути к служению своему народу, что &
нем сильны еще многие предрассудки, что не свободен он и ог
националистических влияний..Не открывая своей настоящей ро
ли, Кузнецов ётал разъяснять Аскару сущность классовой борь
бы, рассказывал о революции 1905 года, приводил примеры из
V
В один из обычных для Кокшетау холодных и буранных но
ябрьских дней полицейский урядник Кошкин выехал из поселка
Бурабай, направляясь в аул врлостного Итбая. Вез его Кен
жетай.
Буран безостановочно дул вторые сутки, и мороз стоял та
кой, что колол лицо, словно иглами, обжигал, как каленое желе
зо, а плевок замерзал на лету. На занесенной дороге не было
видно ни единого следа,—степь лежала сплошным белым са
ваном.
Умная и привычная к условиям зимнего пути да к тому же
не раз пробегавшая по этой самой дороге в разное время года,
лошадь Кенжетая хоть и вязла по колено в рыхлом снегу, но
все-таки не сбивалась с пути, ощупью находя утоптанный твер
дый грунт. Нередко ноги лошади срывались с дороги и уходили
в глубокий сугроб, и она вытаскивала их с трудом. Кенжетаю
поневоле приходилось ехать медленно. Но урядник не считался
с этим, и почти ежеминутно осыпая Кенжетая подзатыльниками,
сердито кричал:
— Гони же, сволочь!
Кошкин был сурового вида здоровенный мужчина с длинны
ми усами и густыми бровями. Поверх шинели на нем был еще
черный бараний тулуп, на голове красовалась высокая косматая
папаха. На усах у него образовались ледяные сосульки, ресницы
й брови покрылись инеем, от чего взгляд его казался еще сурбвее.
Кошкин спешил. Он вез срочный пакет, доставленный ему из
Алексеевки другим урядником. Вместе с пакетом, запечатанным
сургучной печатью, урядник вручил Кошкину записку пристава.
Пристав наказывал ему — собственноручно, никому не доверяя,
вручить пакет волостному управителю Итбаю Байсакалову. По
ручение это сопровождалось угрозой отдать Кошкина под
суд, если он потеряет пакет.
Судя по штампу на конверте, пакет был от омского генералгубернатора.
— Гони, сволочь!—крикнул опять урядник итак ткнул Кен
жетая в спину, что тот чуть не свалился с козел.
Взбешенный Кенжетай обернулся назад и, не найдя слов,
только зло посмотрел на седока.
— Ты что, подлец, глаза вытаращил?!— закричал урядник,
встал в санях во весь рост и по-собачьи оскалил зубы.
Растерявшийся Кенжетай воскликнул:
— Что прикажете, ваше благородие?!
— Вот что приказываю!— и Кошкин, откинув правую руку
назад, со всей силой замахнулся на ямщика, но промахнулся, я
кулак его угодил в козлы саней. Еще более озлобленный тем, чго
ушиб руку, урядник зарычал, как медведь:— Останови лошадь!
Пока Кенжетай натягивал вожжи, Кошкин опять занес над
ним кулачище. От резкого движения урядника сани наклони
лись набок, и оба — и ямщик, и седок,— барахтаясь, вывалились
в глубокий снег. При падении урядник случайно оказался под
Кенжетаем, который не мог сразу подняться, так как руки и ноги
его вязли в глубоком снегу, не находя опоры. Кошкин заподоз
рил, что Кенжетай собирается побить или даже убить его: он
вспомнил, что прошлой зимой нашли в поле одного урядника
убитым, а убийцу так и не разыскали.
— Пусти!— крикнул Кошкин, толкнув Кенжетая в грудь.
Они с трудом поднялись. И пока они не сели в сани, Кош
кин, чтобы скрыть свой страх, все грозил Кенжетаю:
— Погоди... Я тебе... еще покажу... покажу!.. Погоняй ло
шадь!
Лошадь Кенжетая, бороздя рыхлый снег санями, как плу
гом, довезла своих седоков в аул Итбая только к закату солнца.
К этому времени ветер несколько ослаб, буран начал стихать, но
мороз усилился.
Когда, понукая и дергая вожжами свою усталую рыжку,
Кенжетай подъехал к загону для лошадей, у ворот стоял сам
Итбай в лисьем треухе и в волчьей шубе с широким откидным
воротником. Услышав звон колокольчиков, он сначала оглянулся,
повернув голову с заплывшим от жира затылком, а потом по
вернулся и всем корпусом. Волостному не в диковину был при
езд чиновников. Представители власти часто наезжали к нему, и
он принимал их соответственно чинам и положению. Положе
ние и звание чиновников определялись им по тому, как и на чем
они приезжали: если летом — в экипаже и на паре, а зимой в
крытых санях и на лошадях, запряженных гусем,— значит при
ехал большой человек; если же на одной лошади и в открытой
тележке или в простых санях — значит какой-нибудь урядник
или иной малый чин. Были волостные управители, которые
боялись и урядников, но Итбай был не из таких. Он был в
хороших отношениях с губернатором и с уездным начальником.
Об этом знали урядники и не особенно хорохорились перед ним.
Урядникам, которые не нравились ему, Итбай иногда не оказы
вал даже обычного гостеприимства.
Итбай имел сильную руку у высшего начальства. При пере
выборах волостных управителей, происходивших за несколько
месяцев до приезда Кошкина, большинством голосов был выб
ран некто Агайдар. Итбай же получил лишь четыре избиратель
ных голоса и был забаллотирован. Тогда он спешно поехал з
Омск, был принят самим степным генерал-губернатором Сухом
линовым, который, на основании действовавшего тогда «Поло
жения по Управлению степными областями», отказался утвер
дить выборы Агайдара и приказал назначить Итбая волостным
без всяких выборов'. Кошкин хорошо знал это, а потому, увидав
Итбая, спрыгнул с саней, сам подошел к нему и поздоровался
за руку.
— Я приехал к вам по важному делу,— сказал Кошкин.
— Слушаю. В чем дело?
— Зайдем в комнату... Эх, замерз же! Водка есть?
Видя, как урядник пбтирает руки и бьет ногу об ногу, Итбай
указал на свой дом:
— Зайдите туда, в этот дом, а я скоро приду, только управ
люсь с лошадьми. У Горбунова водка есть...
Кенжетай, дрожа от холода, все еще стоял у ворот загона,
боясь, как бы его не заставили ехать еще куда-нибудь. Направ
ляясь в дом Итбая, Кощкин бросил ему на ходу:
— Свободен, поезжай!—■ И не забыл при этом пригрозить:—
Я тебе...
В доме Итбая было шесть комнат. Одна была отведена по.д
канцелярию волостного управления, и там же жил волостной
писарь Горбунов.
Когда урядник, весь в снегу, вошел в комнату, писарь лежал
на кровати и курил. Увидев постороннего человека, он соскочил
с постели.
— Здравия желаем, Гаврила Гаврилович!—с трудом произ
нес Кошкин, еле владея замерзшими губами.
В комнате стоял полумрак, и Горбунов не сразу узнал
Кошкина.
— Не узнали, Гаврила Гаврилович?..
— Темно, никак не признаю.
— Как же так, дорогой мой?.. Платона Трофимовича да не
узнали? Может, слыхали про такого?
— А-а-а!.. Очень рад и счастлив видеть вас!.. Замерзли?..
Разоблачайтесь, Платон Трофимович!
Горбунов снял с урядника тулуп, а сам Кошкин окоченевши
ми пальцами с трудом расстегивал пуговицы шинели.
— Шагайте к печке поближе, Платон Трофимович... Погрей
тесь...— любезно ухаживал за гостем Горбунов.— Может, во
дочка согреет вас?
— Ежели таковая имеется...
— О, для вас из-под земли выкопаю...
Горбунов достал из шкафа полбутылки водки и налпл пол
ный стакан.
Кошкин залпом выпил и крякнул от удовольствия.
— Благодарю, Гаврила Гаврилович, благодарю... Я прибыл
к вам с чрезвычайным поручением.
— Ну, дорогой, выкладывайте!
Горбунов уже семь лет служил писарем у Итбая. Он хотя и
плохо говорил на казахском языке, но хорошо знал быт и тра
диции казахов, знал все интриги аульных заправил и всю под
ноготную их подчас запутанной и сложной политики.
— Вот оно!— сказал урядник, засунув руку во внутренний
кар1ман, куда он положил пакет.
Но пакета там не оказалось. Кошкин побледнел.
— Потерял; Гаврила Гаврилович!—воскликнул он в ужасе.
— Что случилось, Платон Трофимович? Что вы потеряли?
— Пакет!
— Какой пакет!..
'— Ах, пропал я!.. Пропала моя головушка!..
На уряднике лица не было, и Горбунов понял, что случилось
что-то очень серьезное.
— Пакет... от губернатора... потерял...— прошептал Кошкин
на ухо писарю.
— Где же?
— Не знаю, в поле или в санях...
Со страха ли, оттого ли, что он еще не отогрелся, у урядника
тряслась челюсть и стучали зубы.
— Да вы не беспокойтесь. Поищем, пошлем к саням челове
ка,— сказал Горбунов.
— Н-н-ет... Сам пойду... Нельзя доверять... Только бы не
уничтожил этот подлец.
— О ком это вы говорите?
— О ямщике.
В состоянии полной растерянности застал урядника Итбай,
зайдя в волостную канцелярию. Собственно, и в момент приезда
урядника Итбаю нечего было делать в загоне, но он остался
там и не пошел в дом вместе с Кошкиным нарочно, чтобы дать
понять ему, что не особенно считается с таким начальством. Гор
бунов объяснил, что случилось с Кошкиным, и Итбай с достоин
ством сказал:
— Ямщик не тронет и не украдет пакета. Скорее всего, вы
потеряли его в поле...
— Нет, пакет, верно, у этого сукина сына... Он мне и в пути
не нравился!— в отчаянии воскликнул Кошкин,
«Что же может быть в этом пакете?»—подумал Итбай, видя
как трясется урядник.
•II
Кенжетай жил в той части аула Итбая, где ютились батраки
и бедные родственники бая, но это не мешало ему часто бывать
у Аскара, который жил рядом со школой, в двухкомнатном до
ме, выстроенном специально под квартиру учителя.
— Ты знаешь казахскую грамоту. Заходи в свободное вре
мя ко мне и учись русской грамоте. Быстро усвоишь,— cKaaaji
ему как-то Аскар.
С тех пор Кенжетай и стал заходить к Аскару в свободные
дни. Быстро повторив знакомые ему четыре действия
арифметики, он уже успешно проходил дроби. Но больше всего
Кенжетай любил заниматься русским языком. Он легко усваи
вал русскую грамматику, особенно трудную для казахов. Прав
да, запас русских слов у него все еще был невелик, но и в этом
отношении он делал быстръте успехи. Аскар охотно занимался с
Кенжетаем. Он полюбил молодого ямщика за ум и часто подол
гу разговаривал с ним.
И в этот .раз Кенжетай заехал к учителю, несмотря на то,
что сам сильно замерз и лошадь очень устала. Он застал Аскара
у школы и пригласил к себе. Аскар согласился и сел в сани.
Рыжка Кенжетая, оттого ли, что сильно замерзла, оттого
ли, что почувствовала близость дома, бодро рванулась вперед
и, забыв про усталость, быстро побежала. Кенжетай по дороге
рассказал о том, как вел себя урядник. Аскар едва сдерживал
свое возмущение.
Уже подъезжая к дому, Кенжетай, заканчивая разговор об
уряднике, сказал:
— И раньше он был груб в поездках, а в этот раз как будто
совсем ошалел. Видно, по важному делу едет, а по какому —
кто его знает?
Хотя по бедности часть посуды и утвари в доме Туяковых
была чиненная, одежда в заплатах, но Улберген умела держать
дом в чистоте. Пустой чай в этой семье казался Аскару более
приятным, чем обильное угощение в байских домах.
Когда Кенжетай и учитель вошли в убогий дом, Улберген
растапливала печь. В комнате царил полумрак, лампа еще не
была зажжена.
— Апа!— обратился Кенжетай к матери.— Пока я буду рас
прягать, поставь нам самовар.
— Хорошо, светик мой,
Кенжетай вышел во двор. Не узнав в темноте Аскара, Ул
берген спросила его:
— А это кто? Аскар?
— Я, апа, Аскар.
— Ну, садись^ садись, дорогой!
Он снял пальто, разулся и сел на торь’ Улберген. налила в
самовар воды, положила угли, вынутые из печи, и хотела за
жечь лампу, но фитиль не загорался.'
— Кажется, кончился у. нас'керосин,— сказала она, поднеся
к огню трехлинейную лампу и взбалтывая ее против света, что
бы посмотреть, не остался ли керосин хоть на дне. Но лампа
оказалась совершенно пустой.'
— Пойду спрошу, не привез ли керосину Кенжетай,— про
бормотала она и вышла из дому.
ОТ ЯМЩИНЫ
* Торь — место для почетных гостей.
Аскар спокойно полулежал, опираясь на локоть, как вдруг
снаружи донесся отчаянный женский вопль:
— Ойбай, ойбай!..
Аскар, как ужаленный, вскочил на ноги. Улберген, все еще
крича, открыла дверь, перешагнула порог и грохнулась на пол.
— Апа, что случилось?— взволнованно спросил Аскар и,
подбежав к ней, приподнял ее голову.
— У-у-би-ли!
— Кого?
— Кенжетая.
— Что?! Что вы говорите, апа?
— Ойбай... милый... беги туда!
Выбежав из дому, Аскар усл1^1шал глухое рычание, похожее
на рев неизвестного зверя. В. ночной темноте он еле смог разли
чить, что какой-то рослый человек,— как он догадался — уряд
ник,— с остервенением колотил палкой другого, лежавшего на
земле. Тут же рядом спокойно стоял еще кто-то и равнодушно
смотрел на происходящее. Аскар подбежал и схватил урядника
за руки. Тот заорал:
— Это кто?— и набросился было на него, но Аскар осадил
его, сердито крикнув:
— Поосторожней! Я — народный учитель! Меня-то вы не
посмеете бить!
Урядник снова закричал:
— Скорей найди, подЛец!— и рванулся к Кенжетаю, однако
Аскар опять удержал его и спросил:
— В чем дело?
— А этот мерзавец в пути у меня пакет украл!..
— Украл?! Этого быть не может!
— Вы что же, заступаться за него хотите? Его превосходи
тельство господин генерал-губернатор с нарочным, j;o мною...
отправил пакет важнейшего значения волостному управителю, а
этот сукин сын в пути украл его...
— Поищите хорошенько.
— Где же еще искать?
Лежавший почти без движения Кенжетай поднялся, и, с тру
дом удерживаясь на ногах, со слезами в голосе простонал:
— Зачем мне его пакет?.. За что так бить?..
В эту минуту человек, который приехал с Кошкиным и уже
некоторое время усердно шарил в санях, крикнул уряднику:
— Поглядите, Платон Трофимович, не это ли?
По голосу Аскар узнал Горбунова и спрооил его:
— Что? Нашли? Пакет?
- Да, кажется, он.
Кошкин, все еще норовивший ударить Кенжетая, услышав
это, быстро подбежал к Горбунову, вырвал пакет из его рук и
прижал к груди.
Ill
— Нашли?—‘ спросил Итбай, когда урядник и Горбунов во
шли к нему, и подумал при этом; «Верно, ничего важного в этом
«важном» пакете нет. Какое-нибудь обычное распоряжение...
— Нашли...— в один голос ответили писарь и урядник.
— А где нашли?
— Оказывается, спрятал, подлец,— ответил Кошкин.
— Неужели?!
Сургучная печать на пакете оказалась поврежденной. Оче
видно, Кошкин сам сел на пакет, случайно упавший в сани, и
сломал сургуч. Однако поврежденная печать обеспокоила уряд
ника, и он воскликнул;
— А быть может, он вскрыл пакет и прочел содержание
бумаги?
— Мог и прочесть,— поддержал его Горбунов.
— Нет, наверное, не трогал,— спокойно возразил им Итбай.
Но уряднику хотелось, чтобы до вскрытия пакета потеря и
находка были засвидетельствованы официальным актом. По
просьбе Кошкина, Горбунов приготовился писать, а сам урядник
стал диктовать;
«Тысяча девятьсот двенадцатого года, сего ноября восемна
дцатого дня, у полицейского урядника Платона Трофимовича
Кошкина выроненный им из пазухи пакет, ямщиком-киргизом...»—Урядник остановился и спросил:—А как звать его?
— Кенжетай Туякбаев.
— Так, так, запишите,— сказал урядник и продолжал дик
товать:— «Был украден им...» Нет, нет... не так... Слово «выро
ненный» не надо... Пишите: «был умышленно похищен из па
зухи...»
Видя, что урядник начал путаться. Горбунов улыбнулся и
сказал:
' — Давайте сначала вскроем пакет и прочитаем бумагу, а
потом уже закончим акт.
— Нет, сначала нужно оформить.
— Ну, воля ваша.
Уряднику очень хотелось на всякий случай иметь официаль
ный документ, ошравдываюший его в случае пропажи самой
бумаги, но он не знал, как составить акт. «Если записать, чго
пакет сначала выпал из-за пазухи, а потом был похищен, то мо
гут обвинить в нерадении и сказать: «Зачем теряешь?», если же
указать просто: «Был похищен», то и того хуже,— скажут: «А где
был сам, отчего не уберег?» Можно было бы бросить эту затею
с актом и обо всем умолчать. Тогда как быть, если окажется,
что пакет был вскрыт ямщиком, нужная бумага изъята им и
заменена другой, а пакет потом заклеен вновь? Печати-то ведь
нет, она вся рассыпалась»,— думал урядник. Он даже вспотел
от волнения, не зная, как поступить. «Господи, спаси!»—помо'
лился он в душе и незаметно перекрестился.
— Ну что же, писать дальше?—спросил Горбунов,
— Ведь пакет этот адресован мне,— вмешался Итбай,— за
все отвечу я сам, вскройте скорее.
— Ладно,— ответил Горбунов и распечатал пакет.
Обычно всю поступающую почту, в том числе и распоряжения
от высшего начальства, вскрывал и не торопясь прочитывал сна
чала сам Горбунов и лишь потом кратко излагал их содержание
Итбаю. Хотя урядник и волновался, писарь как и Итбай, не при
давал особенного значения пакету и извлеченную из конверта
бумагу начал медленно читать про себя. Вдруг выражение его
лица изменилось, глаза забегали по бумаге; он вскочил со стула
и, радостно возбужденный, обратился к Итбаю;
— Итбай Байсакалович!
— Ну что, Гаврила?
Горбунов хотел спросить у Итбая «суюнши»’ но второпях не
мог вспомнить это слово.
— Мне ты деньги давай!—перешел Горбунов на казахский
язык.
— Что?.. Какие деньги?— спросил Итбай.
— Тебе дал бог...
— Да скажи же, что?
— Царю императору исполнилось триста лет, я тебе го
ворил?
— Да, говорил.
— Вот юбилей, ты съездишь, говорит бумага...
— Куда это?
— Торжество, говорит...
— Что за торжество?
— Я тебе говорил. Царю исполнилось триста лет, триста лет
как он царем стал... Будет большой той^,.. Жениться — той,
это — тоже той... А губернатор приедет к тебе...
— Что он мелет?— сказал про себя Итбай, не понимая, чего
хочет Горбунов.
— На торжества ты поедешь, пишет господин губернатор...
— В аулах, что ли, устраивать торжества требует бумага?
— Что с тобою, Итбай Байсакалович?.. Как ты не поймешь!
Я говорил тебе... губернатор говорит, ты поедешь на торже
ства к царю, в Петербург...
Только теперь Итбай начал догадываться, что хочет объяс
нить Горбунов, и сказал ему;
— Ты, видимо, говоришь о том, что исполняется трехсотле
тие царскому дому,
— Так точно.
* С у юн ш и — награда за добрую весть.
’ Той
пир.
— Мне, что ли, говорит губернатор, ехать в Петербург на
торжества по этому поводу?
— Так точно.
Итбай радостно засмеялся. Засмеялся и Горбунов.
Урядник, который, заглядывая через плечо Горбунова, успел
прочитать содержание бумаги, тоже улыбнулся.
— Суюнши получишь,—сказал Итбай, хлопнув Горбунова
по спине.— Прочитай-ка мне теперь всю бумагу!
Горбунов прочитал. Но Итбай, претендовавший на знание
русского языка, добрую половину прочитанного не понял. Мало
понятное объяснение писаря на ломаном казахском языке тоже
не дало Итбаю полного представления о содержании бумаги.
Поэтому он приказал одному из живших у него жигитов, Буркут
баю, позвать для перевода Аскара.
— Аскар у Кенжетая,— ответил тот.
— Немедленно поезжай за ним!
После того, как Буркутбай запряг лошадь и уехал за Аска
ром, Итбай удалился к себе.
Хотя Итбай и не все понял в присланной ему бумаге, он коекак уразумел, что в Петербурге предстоят торжества, на кото
рые посылают и его, Итбая. Радостью наполнилось его сердце.
Довольный жизнью и судьбой, он лег на кровать, закрыл глаза
и предался сладким мечтам...
Николая Второго он видел ровно двадцать лет тому назад.
В 1892 году, будучи еще наследником,Николай приезжал в
Омск. В ожидании его приезда, желая ознакомить будущего ца
ря с бытом казахского народа, омский-губернатор вызвал всех
волостных управителей и приказал-им поставить юрты на берегу
Иртыша, против города, приготовить побольше кумыса, привез
ти самых красивых девушек и молодых женщин, собрать лучших
скакунов, беркутов, соколов, кречетов и ястребов, лучших бор
зых и т. д.
В Акмолинской области того времени насчитывалось более
восьмидесяти волостей. От каждой из этих волостей привезли в
Омск и поставили на берегу Иртыша по одной юрте, специально
предназначенной для наследника. Все они поражали богатством
и красотой убранства. Но лучше всех была юрта Итбая'.
Итбай заранее знал о предстоящем приезде наследника. Он
собрал всех лучших мастеров в области и велел им остов юрты,
обычно деревянный, сделать сплошь из кости с серебряными инкрустациями. Ковры для украшения юрты были специально выписаны им из Ташкента. В то время, когда лучшая лошадь в сте
пи стоила двадцать рублей, а самая жирная овца — рубль, юрта
обошлась Итбаю в восемь с половиной тысяч рублей. Но из соб
ственного кармана Итбай не истратил ни одной копейки, он даже
заработал на этом деле. Правда, «Степное положение» запре
щало волостным управителям производить самовольные сборы
с населения, кроме покибиточного — в четыре рубля, восемьдеСЯТ процентов которого шли в общегосударственную казну, а
остальные двадцать — на содержание волостных управителей и
аульных старшин. Но то же положение предоставляло губерна
торам право обязывать казахов выставлять юрты и доставлять
баранов. Опираясь на эту статью закона, Итбай не только воз
местил полностью свои расходы на встречу наследника, но со
брал их с населения волости в двойном размере.
Юрта Итбая, единственная из всех, стоявших на берегу Ир
тыша, удостоилась внимания Николая. Наследник зашел в нее,
полюбовался ею и спросил;
— А кто хозяин юрты?
Губернатор представил ему еще совсем юного, расторопного
волостного, которому едва исполнилось двадцать лет. Николай
потрепал Итбая по плечу и сказал:
— Молодец!.. Но только еще очень молод.
Итбай смутился, так как знал, что по закону лица моложе
двадцати пяти лет на должность волостного управителя не до
пускаются.
— Мне двадцать семь лет, ваше высочество,— сказал он
Николаю.
Когда пароход, на котором находился Николай, поплыл по
Иртышу к юртам, с приветствием от собравшихся на берегу биев,
волостных и аксакалов выступил сын Валихана и внук Аблайхана’, престарелый Чингиз. Губернатор докладывал наследнику,
что отец Чингиза — Вали — был инициатором принятия русского
подданства казахами Средней Орды. Несмотря на это, Николай
только поздоровался с Чингизом за руку и никакой особой бла
госклонности к нему в дальнейшем не проявил. Итбая же, моло
дого и энергичного, Николай не отпускал от себя до самого кон
ца устроенной казахами торжественной встречи. Уловив удоб
ный момент, Итбай показал Николаю грамоту, полученную его
предками от Анны Иоанновны. Отъезжая после торжеств, Нико
лай тепло пожал Итбаю руку и в присутствии всех во всеуслышание поручил губернатору оказывать Итбаю всякую поддерж
ку. С тех пор губернаторы не оставляли Итбая своим внимани
ем, и он ни разу не был лишен должности волостного
управителя. Особенно покровительствовал ему уездный начальник Кривоносов.
Итбай с удовольствием рисовал себе предстоящее вторичное
свидание с царем, который двадцать лет тому назад вручил ему.
«ключи к вечному счастью». Чего еще мог пожелать Итбай от
своего бога?..
1 Аблай-хан — хан
XVIП века.
казахской
Средней
Орды во
второй половине
IV
Когдд урядник и Горбунов нащли пакет и, как бы устыдив
шись, спешно сели в сдни и уехади, избитый, обессиленньдй Кенжётдй поплелся было в дом, до, сделав несколько шагов, заша
тался и упал,
— Цще какая беда стряслась ндд нами, мой родной?—дро
жа от страха, спросила его подбежазшая мать. Ода хотела было
поднять Кенжетая, но, поскользнувшись, упала сама.
Аскар бросился поднимать Улберген.
— Что с нами, ана? Встаньте, поднимем и лонедем домой
Кенжетая,— сказал он, помогая ей летать.
— Сейчас, сейчас, родной...
При помощи Улберген Аскар поднял Кенжетая и поставил
его на ноги,
— Ну-'ка, попробуй идти. Можешь?—опросил он, поддержи
вая его.
К этому моменту около них собралась небольшая тодпа. При
бежавшие соседи с тревогой спрашивали, что случилось.
—: Узнаете там, дома, Дарайте отведем Кенжетая домой,—
ответил Аскар.
Не дожидаясь объяснений Аскара, соседи стали делиться
своими догадками.
— Не рук ли нечистого духа это дело? Верно, Кенжетай не
ловремя выбежал во двор,— шептали одни.
— Да, это возможно. Сейчас как раз грань меж сумерками и
ночью,-- соглашались многие, читая про себя предохранитель
ную молитву.
Эти разговоры вызваны были ходившей в ауле молвой, будто
в зимовке Кенжетая водились духи.
— Йадо бы послать сейчас же за муллой Алдам-жаром,
пусть полечит его молитвами и заклинаниями,— громко посове
товал кто-то.
Аскар разозлился:
— Его поразил нечистый дух человеческой породы!..— крик
нул он соседям.— Тут модитвы не помогут!..
Окружавшие поняди это слово «человеческий» так, будто Ас
кар говорил о духе, поражающем только людей.
Когда соседи вощли в темную избу Кенжетая, кто-то побе
жал за керосином, а Улберген вновь растопила погасшую печку.
Кенжетай, которого уложили на торь, болезненно стонал, а
Аскар рассказал о случившемся, и только тогда стало всем ясно,
какой «дух» выместил свой гнев на Кенжетае. Возмущенные со
седи, перебивая друг друга, стали вспоминать о многих случаях
избиения простых людей разным начальством.
Аскар не вмешивался в эти разговоры. Не отрывая глаз, он
смотрел на скудный свет от печи, тускло освещавший комнату и
бросавший на бледное лицо Кенжетая, казалось, мертвенный
отсвет.
Кенжетай был не первый, кто безвинно пострадал, Урядники,
волостные управители, аульные старщинь^ и другие царские
чиновники часто без всякого повода избивали совершенно непо
винных людей. С тех пор, как Аскар жил в ауле Итбая, он не
однажды был свидетелем, КФК Итбай избивал бедняков, глумил
ся над простым народом. Он пытался пристыдить волортного, но
это, конечно, ни К чему не приводило. Итбай, вообще неплохо
относившийся к учителю, только усмедалсн в ответ на его упреки
и продолжал поступать так, как ему забдагораесудитея.
Тяжелые думы Аскара прервал сосед, который принес керо
син и попросил лампу. Керосин был налит, лампа зажжена. Ктото поднес лампу к лицу стонавшего Кенжетая.
—; Япрай! 1 Целы ли твои кости, дорогой?— жалостливо
спросил он.
— Не зна^аю... Не могу цощевелиться.
Спина Кенжетая была вся иеполоеована, одна щека опухла,
нос разбит,
— Как бы опухоль не пощла во внутрь. Надо приложить к
ней казы^— он вытянет опухоль наружу,— сказал кто-то,
— Казы ни у кого здесь нет!..
— Надо послать к баю.
— Дожидайся, даст тебе бай!
— Если и при таком случае не даст, то какого же ждать от
него добра!
В тот момент, когда соседи с особым возмущением и горечью
обсуждали самоуправство урядника, в комнату вошел какой-то
человек и весело произнес обычные слова приветствия:
— Полноты и благоденствия вам!
Взоры всех обратились на вошедшего, остановивш-егося в
дверях, куда не доходил свет лампы.
— Кто это так весело разгуливает в такую позднюю пору?
На пир, что ли, пришел? Закрой как следует дверь, а то напу
стишь холоду,— заметил кто-то.
— А что случилось? Кровь, что ли, идет с неба вместо дож
дя?— возразил пришедший.
— Кто это?— раздалось с разных сторон.
— Да что, не признаете меня? Буркутбай.
Появление Буркутбая в такой поздний час озадачило собрав
шихся. Все замолчали, ожидая, что скажет он.
— А этот чего лежит?—спросил Буркутбай, указывая на
Кенжетая,
— Побил урядник,-г- ответил ktq-to.
— Эх, ты, тряпка.,, гнйль!.. Есть от чего лежать!.. А что бы'Япрай — выражение удивления.
2 Ка зы — брюшной жир лошади, а также конская колбаса.
аз
ЛО б с тобой, если бы кто-нибудь отдубасил посерьезнее?! Поду
маешь, какие нежности!..— презрительно хмыкнул Буркутбай.
— Да что ты мелешь?!—возмущенно воскликнул пожилой
казах, один из тех, кто вместе с Кенжетаем держал ямщину. Он
поднялся было с места, собираясь ссориться, но Буркутбай, от
махнувшись от него, обратился к Аскару:
— Тебя зовет Итеке
*,
просил сейчас приехать.
— А для чего я ему?
— Хочет, чтобы ты прочитал ему какую-то бумагу.
— А что же Горбунов?! Разве он не писарь?!
— Кажется, не мог объяснить как следует.
— Приеду завтра.
— Нет, нет! Он просил непременно сейчас же.
— Почему такая спешка? Что случилось?— раздались го
лоса.
— Да либо царь сам едет сюда, в наши края, либо от насе
ления требует людей. Словом, вроде этого... Какое-то большое
дело... Бумага, кажется, об этом...
Аскару не хотелось ехать к Итбаю. Но, подумав, он решил:
не лучше ли своими глазами прочесть и узнать содержание по
лученной бумаги и, во-вторых, не следует ли рассказать Итбаю
о самоуправстве урядника над Кенжетаем?
— Я поеду,— сказал Аскар, обращаясь к присутствовав
шим,— но скоро вернусь, а вы освободите комнату, а то больно
му трудно дышать.
Большинство соседей вышло за Аскаром. С больным остались
лишь три-четыре человека.
V
Всю дорогу до дома Итбая у Аскара из головы не шел изби
тый Кенжетай. Приехав, он направился прямо в канцелярию,
полагая, что бумага находится там, и застал Горбунова и уряд
ника навеселе.
— Айда, выпьем за царя!—сразу же начал приставать к
Аскару еле державшийся на ногах урядник, поднося ему рюмку
водки.
— Нет, не могу.
— Охо-хо!..— воскликнул Кошкин, вытаращив глаза.— Во-он
оно что! Не могу... Как то есть не могу?.. Не мож-жешь за царя?..
Это, брат...
Урядник, икнув, прервал фразу.
Аскар, отстранив его руку, быстро вышел из комнаты.
— Где волостной?—спросил он Буркутбая, которого встре
тил во дворе.
* Итеке — измененное, почетное имя Итбая.
— Давеча был здесь, наверное, в «улкен-уй»^— ответил
Буркутбай.
Войдя в дом Байсакала, Аскар увидел, что передняя комна
та полна женщин. В комнате самого Байсакала собралось поч
ти все его потомство. Не раздеваясь, хАскар сел на сундук, стояв
ший у боковой стены.
— Поднимайся выше, на торь, дорогой!—'-приветливо пригласил его старик Байсакал.
— А почему не раздеваешься?— спросил Итбай.
— Очень спешу,— ответил Аскар,— зашел только по вашей
просьбе и должен сейчас же уйти. У меня есть неотложное дело.
— Что, что ты говоришь? Не пущу! Ты пришел какнельзя кста
ти, прямо на той. Раздевайся!—настаивал Байсакал.
— А какое дело у тебя, нельзя ли узнать?— поинтересо
вался Итбай, которому не понравилось поведение Аскара.
— Я должен вернуться к Кенжетаю. Он в тяжелом состо
янии.
— Какой Кенжетай?
— Сын Туякбая.
— Да ведь только недавно он был здоров, что же с ним слу
чилось?
— Его избил палкой урядник...
— Э, только-то!— почти в один голос воскликнули несколько
человек, и все стали осуждать Кенжетая.
— Быть может, урядник действительно ткнул его раза два, а
он обиделся и лежит теперь, верно, больше от злости, чем от бо
ли. Подумаешь, какие нежности у всякой голи!
— Нет, я сам был при этом. Кошкин бил нещадно, побои
серьезные,— сказал Аскар, зло посмотрев на Итбая.
— Очень уж самолюбив и не к лицу горд этот Кенжетай,—
ввернул свое слово и Байсакал.— Верно, сам задел дерзким сло
вом урядника, а тот рассердился и побил его.
— Ах, отец, оставьте,— сказал Итбай, поморщившись.— Не
даром говорят: «У бая скот в почете, а у бедняка — душа!..»
А если Аскар торопится, не задерживай его. Бумагу он прочтет
нам в другой раз, а если не хочет,— что же, может и не читать.
Мы ведь знаем ее содержание. Из уважения пригласили мы его
порадоваться нашей радости, но заставить чужого человека мы
не можем. Пусть идет!
Байсакал недоуменно посмотрел на сына, потом перевел гла
за на Аскара и не нашелся, что сказать. Впервые он видел такое
враждебное отношение между учителем и Итбаем.
Байсакал боялся Аскара. Он боялся вообще всех людей,
знающих русский язык. По его понятиям, все они обязательно
законники, люди опасные, а потому обижать Аскара не следует,
1 Улкен-уй — название дома, откуда дети выделены в самостоятельное
хозяйство: в данном случае подразумевается дом отца Итбая — Байсакала.
иначе он как-нибудь повредит его сыну — Итбаю... Убежденный
в этом, старик всегда старался быть приветливым с Аскаром.
Да и за все время, пока Аскар учительствовал в ауле, Байсакал
не видел от него никакого вреда, а одну только пользу, и это
расположило его к Аскару. Он даже полюбил его, насколькр он
мог полюбить чужака и бедняка.
Бумага, полученная от губернатора, лежала во внутреннем
кармане у Байсакала. У него вообще была слабость — хранить
бумаги и письма высокопоставленных лиц. Все похвальные и
иные грамоты, которыми царское -правительство удостоило его
предков, хранились им в кожаном бумажнике и тщательно обе
регались. Он не доверял их никому, кроме сына, Итбая. Камзол,
в кармане которого лежал бумажник, Байсакал днем никогда
не снимал, а ночью бережно укладывал под подущку, под самую
голову.;. Эти бумаги казались старому баю драгоценным талис
маном, вроде стихов Корана. Сколько бы раз он ни просыпался
ночью, он нащупывал камзол с драгоценным бумажником...
Заметив по лицу учителя, что он недоволен Итбаем, и ста
раясь смягчить его, Байсакал вытащил из кармана камзола за
ветный бумажник, вынул из него и подал Аскару отнощение гу
бернатора. Аскар прочел и понятным языком передал по-казах
ски его содержание:
— Двадцать первого февраля тринадцатого года исполняет
ся трехсотлетие со дня воцарения дома Романовых. По этому
случаю царь Николай Второй устраивает в Петербурге больщие
торжества. Омский губернатор извещает Итбая, что посылает
последнего на эти торжества, как представителя от казахов Ак
молинской области...
— Мы уже слыщали это, сынок,—- сказал Байсакал.— Мы
позвали тебя не для того, чтобы ты прочел эту бумагу, но хотим,
чтобы ты принял участие в нашем празднике... Раздевайся и
будь-нашим гостем!
— Спасибо, аксакал, но я должен уйти,— ответил Аскар.
Байсакал хотел еще что-то сказать, но, заметив недобрый
взгляд Итбая, осекся и заморгал глазами. Аскар ушел.
— Нет, он не достигнет своей цели!— буркнул Итбай, когда
за Аскаром захлопнулась дверь.
О какой «цели» говорил Итбай — никто из присутствовавших
не догадался. Итбай же решил отомстить Аскару. Он слышал,
что учитель, приезжая в Боровое, останавливается у Балтабека, и
заключил из этого, что Аскар хочет сватать его сестру. Теперь,
увидев, как глубоко Аскар сострадает Кенжетаю, Итбай сообра
зил, что его предположение правильно, и, злясь на Аскара, заду
мал помешать ему в этом деле. Он гневно думал:
«Моей радости не радуешься, так и своей не увидишь...»
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
НЕРАЗГАДАННАЯ ЗАГАДКА
I
Среди перемежающихся буранов и морозов студеной сибир
ской зимы нередко выпадают чудные солнечные дни, которые
казахи называют «май тонгысыз», то есть «когда не застывает
даже сало». В такие дни ветра нет и в помине. Чистая, как зер
кало, небесная лазурь переливает синим бархатом. Больно смот
реть глазам. Волнистая рябь снежных сугробов, опущенных
свежим инеем, напоминает распростертые крылья лебедя, как бы
обнявщего землю. Над снежным настом колышется нежными
облачками почти невесомый белый пух, и его звездчатые кри
сталлы, отражая ослепительные лучи зимнего солнца, горят
разноцветными огнями. Кругом все в блестках; сверкает даже
воздух, наполненный незримой, мельчайшей снежной пылью, и
вам кажется, что вся вселенная обильно посыпана серебряной
пудрой.
Такие чудные зимние дни, какие бывают на моей родине, в
Северном Казахстане, вы, дорогие читатели, редко встретите в
другом месте. Попадая в края, где всю зиму оттепель чередуется
с заморозками и воздух насыщен влажными испарениями, л
всегда тоскую по зиме Кокшетау, петропавловских степей и по
тем дням «май тонгысыз», когда лицо твое, обращенное к солн
цу, щиплет легкий морозец и чистый, ароматный воздух напол
няет твою грудь.
В один из таких ясных, солнечных дней по наезженной дороге
размашисто, сайгачьей
*
рысью, бежал, поводя ушами, запряжен
ный в сани Акбоз — Беляк Итбая. В санях сидели два человека,
но Беляк, казалось, не чувствовал тяжести седоков. Из его ши
роких ноздрей валили, как из паровоза, клубы белого пара. Бе
ляком называли его неспроста. Мастью он был настолько бел, что
его почти невозможно было увидеть на фоне снежных полей.
Беляк был известен всему округу. На летних скачках ни один
конь не опережал его, а зимою на охоте ни один волк не уходил
от него. В последнее лето Итбай лишь два раза пускал его на
скачки и осенью откормил для зимней охоты на волков. Узнав
из письма губернатора о его приезде, Итбай подтянул Беляка,
усилив порцию овса и уменьшив дачу объемистрго корма. Посы
лая Буркутбая по делу в поселок Бурабай, Итбай велел ему
запрячь Беляка, чтобы размять его и, как говорят казахи,-Менять
с него пот».
Вторым седоком в санях был Аскар. Наслаждаясь хорошей
* Сайгак — род антилопы, водящейся в казахских степях. Сайгачья
рысь считается самой быстрой.
ПОГОДОЙ, ОН откинул воротник тулупа и, обратив внимание на
бег коня, воскликнул:
— Буркутбай! Посмотри, какая у него рысь: чем больше го
рячится, тем больше прибавляет ходу!
— Такая уж лошадь,— ответил Буркутбай.
— А правду ли говорит Кенжетай, что Итбай лошадь эту
взял у них двухлеткой?
— Правда. Балтабек как-то был на станции Москаленко
возле Омска, и там у русских купил ее годовалым жеребенком.
Через год Итеке выпросил ее у Балтабека.
— Кажется, не выпросил, а отнял.
— Э, откуда мне знать, как он взял! Словом, взял. Не думаю,
чтобы отнял: если Итеке попросил, разве сын ничтожных Туяхбаевых мог отказать ему? А впрочем, если бы и отнял, разве они
могли противиться?
— Нет, кажется, действительно отнял. Говорят, что из-за
этого Балтабек с горя откочевал в поселок.
— Я не слышал. Быть может, и так. Ты ведь более близок к
этому дому и, наверное, знаешь больше меня,— ответил Бур!кутбай, улыбаясь.
— Что? Чего улыбаешься?
— Да так,— ответил Буркутбай, еще шире улыбаясь, и пос
ле короткой паузы добавил:—Ну и лукавый же ты! А я прини
мал тебя за простого и откровенного жигита. Оказывается, прав
ду говорят, что у образованных людей нутро такое же извили
стое, как у коровы желудок.
— Да в чем дело?
— Скажу, если ты ответишь на мой вопрос.
— А что скрывать мне or тебя?
Буркутбай, хитро улыбаясь, забегал глазами.
— Скажи, Аскар, у тебя есть сосватанная невеста?
— Нету.
— Не-ет, наверное, есть.
— А что мне скрывать от тебя?
— Думаю, все же скрываешь. Разве не посматриваешь на
дочь Туякбая? Не засватал ее?
— Нет, не засватал. А что, только ты один думаешь так или
и другие?
— И сам, и другие.
— Оказывается, всякая глупость может питать сплетни!
— Почему глупости? Без ветра трава не колышется!
— Да ведь она еще ребенок!
— Хорош ребенок! «Девушка в тринадцать лет — уже хо
зяйка дома»...
— Это же вредная староказахская поговорка!
— Ну, будь ты «молодым» казахом. Разве не видишь, какая
она рослая и грудь у нее какая?
— Дело не в развитой груди, а в возрасте.
— Сколько же, по-твоему, ей лет?
— Кажется, пятнадцатый.
— Рассказывай! Нашел кого обмануть! Девице этой, самое
меньшее, уже шестнадцать... Ну... не будем спорить о ее летах.
А все же ты жигит одинокий, не собираешься ли ты жениться
на ней?
— Я?!
— Нет, погоди... Не подумай, что я ревную к тебе эту девуш
ку. С нею у меня нет ничего общего. Не засватана же она за
меня. Кажется, вообще ни за кого не засватана и пока еще сво
бодная. «Кто же не зарится на девицу и кто не пьет кумыс!»
*
Буркутбай так приставал, что Аскар, в конце концов, расска
зал ему о своих отношениях с Ботагоз. Он не стал скрывать, что
девушка ему нравится, но что с женитьбой он хочет обождать.
Пусть она сначала закончит образование, а пока он не намерен
даже открываться ей в своих чувствах.
— Вот где, оказывается, доморощенные Юсуф и Зулейка!—
иронически улыбаясь, воскликнул Буркутбай.— Но кто же тебе
поверит?
— Не веришь — твое дело, но я сказал правду,— закончил
Аскар.
Буркутбай опять было посмотрел на Аскара с той.же ирони
ческой улыбкой, собираясь продолжать разговор, но, встретив
холодный взгляд, повернулся к лошади и задергал вожжами.
II
— Ну, у кого остановимся?— спросил Буркутбай Аскара,
когда они въезжали в поселок.
— А как ты думаешь?
— Я могу остановиться у любого русского, кто не откажется
приготовить чай.
— Я тоже.
— Ну и хитрец же ты! Как будто я не знаю, куда тянет тебя?
Заедем к Балтабеку!
Аскар ничего не ответил.
Аскар знал Буркутбая давно, но в дружеских отношениях с
ним не был. Родился Буркутбай в Кокшетауской волости. Роди
тели его, по слухам, были люди бедные, из отделения Данкой,
рода Койлы-Атыгай.
В старом ауле можно было встретить два особых типа жиги
тов, резко отличавшихся друг от друга и от окружающих. Каза
хи называли их «ер жигит» и «ети три-жигит»^.
«Ер жигит», независимо от того, каким достатком обладал
* Казахская поговорка.
2 «Е р жиги т»— жигит смелый, храбрый,
изворотливый, предприимчивый, шустрый.
«Ети три-жигит»— жигит
он — большим или малым, всегда ездил на хорошей лошади и
хорошо одевался. Щедрый, он любил одаривать других и полу
чать подарки сам. Слову своему такой жигит никогда не изме
нял. Горе переносил стойко. Всегда в хорошем настроении, он
всюду, куда б ни являлся, вносил веселье й везде встречал ра
душный прием.
«Ети три-жигит» сам себя причислял к «ер-жигитам», но в
сравнении с ними казался мелким. «Его коротенькая нитка не
увязывалась в узел», «недостаток и щедрому связывает руки»,
«волк скрывает cBoid хуДобу, нарочно щетиня шерсть»,— гово
рят казахские пословицы, как бы и сложенные про «ети три-жигита». Он по-своему отчаянно боролся с судьбой, изо всех сил
стремясь занять положение «ер жигита». Но увы, жизнь иногда
жестока и судьба изменчива! Он походил на незадачливого
охотника, что, преследуя убегающую лису, мчится за ней, но ви
дит ее только на гребнях увалов, а полюбоваться огненно-крас
ным мехом пойманного зверька ему никак не удается.
Буркутбай наш и принадлежал к «ети три-жигитам». Если
судить со стороны, он был рабом Итбая, его имуществом. Все
для Итбая. От личного «я» у него как будто не осталось и поми
на,— просто ходячая тень Итбая. Но если заглянуть ему в душу
то можно было видеть, что это далеко не так.
Вначале, когда Буркутбай только приехал к Итбаю, ему по
казалось, что он очутился в раю. Но потом положение его резко
изменилось. Его начала использовать вся Байсакалова порода.
Одни посылали его куда-нибудь по личным делам, другие тре
бовали от него мелких хозяйственных услуг. Буркутбая застав
ляли ловить жеребят и отделять их от маток, придерживать
жеребят во время дойки кобылиц, помогать пастухам очищать
хлев и даже выносить помои. Буркутбай безропотно, внешне не
проявляя и тени недовольства, выполнял без отказа все, хотя
душа его горела от обиды. Посторонние люди осуждали его —
одни называли просто дураком, а другие говорили: «Потерявше
му совесть всегда весело».
Иногда Буркутбаю хотелось уйти от Итбая, но его удержива
ла мысль: «А куда?.. Куда пойти?» Хоть он работал как батрак,
но считать себя батраком упорно отказывался и продолжал О'Ставаться у Итбая, кормиться около него, довольствуясь прозви
щем «ети три-жигига».
Буркутбай схитрил, сказав Аскару, что может остановиться
у любого русского, кто приготовит чай. Обычно он останавли
вался у Кулаковых. В других местах у него требовали плату за
постой, а у Буркутбая денег не водилось. Продавать ему было не
чего, а Итбай ему ничего не платил. Единственной его доходной
статьей была игра в карты. Да и то приходилось собирать мер
ные гроши у детей и женщин, не научившихся еще как следует
играть,— в игре со взрослыми он всегда проигрывал. В этот раз
у Буркутбая в кармане, кроме итбаевских ста рублей, было все42
го лишь тридцать семь копеегк собственных денег. Кулаков же
знал Буркутбая, знал, что он жигит Итбая, а с последним Кула
ков был в приятельских отношениях,— как говорят в народе:
«одна чашка, одна ложка». Для людей, приезжавших из дома
Итбая, двери Кулакова всегда были открыты.
Буркутбай ни словом не обмолвился Аскару про Кулакова.
Он направил лошадь к дому кузнеца, на самом деле намереваясь
повернуть к Кулакову у самого дома Балтабека, чтобы подраз
нить скрытного, по его мнению, учителя. Отлично правя лошадь
ми, Буркутбай особенно любил щегольнуть своей ездой, проез
жая мимо аула или поселка. И, въезжая в Бурабай, он не изме
нил своему обыкновению. Подобрав вожжи и ударив ими по
бокам лошади, он гикнул: «Айт!» Разгоряченная лошадь, закусив
удила, понеслась размашистой рысью. Буркутбай так увлекся
ездой, что и думать забыл про дом Балтабека, и НредосТавленная самой себе умная лошадь привезла их прямо ко двору Кула
кова, куда не раз заезжала.
1П
Перед домом Кулаковых расхаживал Какой-то офицер в гу
сарской форме. Когда Буркутбай и Аскар подъехали, он внима
тельно посмотрел на их подтянутую, красивую белую лошадь и
скрылся за углом дома.
— Кто этот долговязый офицер?—спросил Аскар.
— Слышал, что к Андрею приехал его старший сын с воен
ной службы. Верно, он. Зовут его, если не ошибаюсь, Алексеем.
Сам Андрей Кулаков сидел на бревне в глубине двора, около
полуоткрытой конюшни, и смотрел, как лошади едят овес, на
сыпанный перед ними в лодку.
— Пойдем, поздороваемся,— сказал Буркутбай.
Кулаков был широкоплечий, высокий плотный мужчина, лет
около пятидесяти с мясистым румяным лицом и короткой, вью
щейся рыжей бородой.
— Здрасти,— поздоровался с ним Буркутбай, подойдя поближе.
Буркутбай говорил по-русски плохо. Кроме названий неко
торых предметов домашнего обихода, он знал лишь с десяток
искаженных русских слов, особенно часто употребляя «гауарит»,
«мала-мала», «толда-колда», «атколи», «бойдит», «тащит». Не
смотря на это, при встрече с любым русским, кто бы это ни был,
Буркутбай всегда старался говорить по-русски, заменяя Недо
стающие слова мимикой и жестикуляцией. Приятель Итбая Ку
лаков хорошо знал эту слабость Буркутбая и поэтому пытался
говорить с ним по-казахски, хотя казахский он знал не лучше,
чем Буркутбай русский. При этом Андрей во всех случаях заме
нял чистую букву «к» другой, гортанной казахской буквой «кх»,
от чего его ломаная казахская речь становилась еще менее
понятной.
— Здравствуй, здравствуй, Буркутбай!—ответил Кулаков,
поднявщись с бревна, и спросил по-казахски:— Итбай атай, баранчук аман?^
— Аман, аман...
Приезжие поздоровались с хозяином за руку.
— Защем прищел?— спросил Кулаков Буркутбая подделы
ваясь под ломаную речь Буркутбая и искажая русские слова.
Буркутбай хотел сказать о цели своего приезда позднее, но
неожиданный вопрос Кулакова заставил его тут же рассказать,
зачем послал его Итбай.
— Омба знаем,— начал он, махнув рукой на северо-во
сток,— губрнадыр гости Итбай бойдит. Толда ораднек мала-ма
ла гауарит губрнадыр бойдит...
Кулаков скорее догадался, чем понял, о чем идет речь и кив
нул головой.
— Итбай гауарит,— продолжал Буркутбай,— атколи губрнады бойдит, арак ашайт бойдит... мене Итбай гауарит: Буркитбай
арак тащит Бурабай...
В общем, Кулаков-ПОНЯЛ, что к Итбаю из Омска должен при
ехать губернатор. Об этом волостному уже сообщил урядник.
Для угощения губернатора Итбаю нужно вино, и за этим он
послал Буркутбая.
Далее Буркутбаю нужно было слово «купить». Он знал это
СЛОВО, НО второпях забыл и стал объяснять:
— Мой лапке пойдем бойдит, мала-мала арак тащит бойДИТ,— и начал поочередно хлопать одну ладонь о другую.
Кулаков понял, что Буркутбаю нужно пойти в лавку поку
пать вино, и сказал:
— Вина много...
Аскар не вмешивался в этот разговор. В пути Буркутбай ни
чего не сказал ему о цели своей поездки. Вначале, когда он за
говорил, Аскар хотел было помочь ему, но потом раздумал. Его
забавляло, как объяснялись Кулаков и Буркутбай.
— Кумаги, кумаги,— сказал вдруг Буркутбай, засунув руку
в карман.
Вынув из кармана какую-то бумагу, он передал ее Кулакову.
Тот прочитал бумагу и сказал:
— Хорошо, Буркутбай! Митрофан кабачок знайт?
— Знайт.
— Погреб видел?
Буркутбай отрицательно покачал головой. Тут уже в разго
вор вмешался Аскар.
— У русских под домами устраивают такие глубокие ямы, по
1
Дословно; «Дядя Итбай, дитя адорово?» т. е. «Все ли здоровы в семье
Итбая?»
греба, в которых хранятся продукты. Верно, Кулаков говорит о
подвале Митрофана, что там вина и водки много,— объяснил он
Буркутбаю.
IV
Аскар хотел было уйти к Балтабеку сразу же, до чая, но
постеснялся Буркутбая. Впрочем, чай не особенно долго задер
жал его. Самовар, поставленный женой Кулакова, вскипел
быстро. Она подала на стол яйца, масло, молоко и только что
вынутые из печи свежие шаньги. Когда приезжие перекусили и
напились чаю, Кулаков отправил батрака Антона проводить
Буркутбая в винный погреб Митрофана и помочь ему купить хо
рошие вина разных сортов.
Выждав короткое время после ухода Буркутбая, Аскар на
правился к Балтабеку. Дома оказалась одна Айбала, которая
готовила дратву из высушенных сухожилий.
— Идите на торь,— сказала она, встав с места и отряхивая
подол платья.
— Как здоровье?
— Слава...
— Все ли благополучно у вас в доме?
— Слава... Как мырза-жигит?— (так Айбала, по обычаю ка
захских женщин, называла своего деверя Кенжетая).
— Стал ходить понемногу. Но до сих пор еще весь в синя
ках. Ну и собака же этот урядник.
— Он и в поселке буйствует, орет на всех и грозится.
— А где ерке’?
— Недавно вернулась из школы и ушла с Лизой.
— Куда?
— На озеро, кататься на железинах, которые привязывают
ся к ботинкам,— не знаю, как они зовутся.
— Коньки, что ли?
— Да, да, так! Лиза выписала из Петропавловска одну пару
себе, другую — для ерке... Теперь она все и катается. Ходит на
озеро каждый день.
— Схожу посмотрю на них.
С осени Аскар уже несколько раз бывал в этом доме, и хотя
их беседы с Айбалой никогда не выходили за рамки разговора
об обыденных вещах, Айбала поняла, почему он зачастил к
ним... Души не чая в Ботагоз, любя ее безгранично, она ревнова
ла ее ко всем, но со старым законом, что «девушка рождена для
чужого дома», мирилась и желала лишь одного: чтобы ее юная
золовка нашла себе равного и была счастлива. Аскар, по мне
нию Айбалы, был подходящей парой для Ботагоз.
1 Подразумевается Ботагоз, которую, как было выяснено раньше, Айбала
называла «еркем», т. е. баловень.
Уже после первых посещений учителя Айбала стала ждать
его сватов, думала, что он и сам поговорит с Кенжетаем и по
просит себе в жены Ботагоз. Но сватов все не было, Аскар мол
чал, и когда это неопределенное положение затянулось, по ее
мнению, слишком долго, она даже стала сомневаться в честности
намерений Аскара, но сама испугалась этой мысли: он никак
не похож был на пройдоху и соблазнителя.
Женским чутьем она чувствовала влечение Аскара к Ботагоз
и не понимала, почему он тянет со сватовством. Как-то, остав
шись с НИМ наедине, она даже собралась заговорить об этом, но
не решилась. Она искренне хотела видеть Аскара мужем своей
«ерке» Ботагоз^ Его молчание было Для нее загадкой, которая
должна быть скоро разгадана и, по убеждению Айбалы, разга
дана на радость всем.
Пробираясь между высокими соснами, верхушки которых
казались закутанными в темно-зеленую шаль, Аскар вышел к
берегу. Солнце низко склонилось к вершинам гор, но в воздухе
еще не чувствовалось вечера. Сверкающая белизна макушки
Кокше, отражая солнечные лучи, ослепляла взор. Лишь по бо
кам горы темнели свинцово-серые отвесные обрывы, выветрив
шиеся от частых бурайов. Высокие сосны на склонах Кокше
чуть-чуть виднелись из-под снега и издали напоминали первые
темные волоски на белом пуху Только что начавшего линять ве
сеннего зайца. Один только Ок-жетпес, не сдаваясь зиме и не
меняя обычного облика, горделиво, как горб лежащего на снегу
верблюда, высился под самым небом, среди сугробов, заполнив
ших все горные проходы.
Еще раз окинув взором дальние горы, Аскар осторожно
спустился с крутого берега к кромке льда. Прозрачный, голубо
вато-зеленый, как аквамарин, лед казался настолько тонким,
что будто рискуешь провалиться сквозь него, и только глубо
кие трещины обнаруживали настоящую его толщину. Аскар
подосадовал, что не захватил коньков: он любил кататься, и дома,
в сундуке, у него хранились коньки, на которых он катался по
Иртышу еще семинаристом. Идти по гладкому, чистому льду
было невозможно, и Аскар остался ждать, пока толпа катаю
щихся сделает круг и приблизится к месту, где он стоял.
Наконец он заметил вдали двух девушек и мужчину, держав
шихся Под руки. Одна из девушек показалась ему похожей на
БотагОЭ. «Если это она,— то тот высокий, в середине, должно
быть, Алексей Кулаков»,— ревниво подумал он. Когда толпа
приблизилась, он увидел, что не ошибся: это действительно были
Кулаков, Лиза и Ботагоз.
— Ботагоз!—громко крикнул Аскар, но тройка быстро про
мчалась мимо него.
Увлеченная катаньем, Ботагоз не заметила Аскара, но, услы
шав знакомый голос, оглянулась. Узнав учителя, она сказала
Лизе:
— Мне нужно вернуться домой.
Когда девушки, не снимая коньков, пошли К стоявшему В
отдалений учителю, Кулаков посмотрел вслед БоТаГОз и по
думал:
«Хорошенькая киргйзка!»^
Аскар холодно поздоровался с девушками И пошел вместе с
ними в поселок. Вскоре их обогнал Алексей.
— «Судя по одежде, должно быть, учителишка,— решил Ку
лаков.— А какое ему деЛО до этой киргизки?..»
«Знаю тебя, серого волка... Знаю, на какого ягненка скалишь
ты зубы!—в свою очередь подумал Аскар, провожая Кулакова
взглядом.— Но не на такого пастуха нарвалСя, едва ли что-ни
будь попадет тебе в зубы!..»
Недружелюбные взгляды, которыми они мимоходом обме
нялись, красноречиво говорили об их чувствах друг к другу.
V
У Митрофана нужных вин не оказалось, но он уверил Буркут
бая, что той же ночью или утром непременно вернется из Петро
павловска посланная за вином подвода. Буркутбаю пришлось
остаться на ночь в поселке. Узнав об этом, Аскар ушел к Балта
беку. Он был не в духе и, против обыкновения} почти весь вечер
просидел молЧа, мало участвуя в разговоре.
Было уже довольно поздйо, когда на Крыльце послышался
звук шагов и в комйату вошел Кузнецов с заиндевевшими усами и
бородой. Он был в серых пимах, в заплатанном Желтом полу“
шубке и в треухе.
— Здравствуйте, Вота!—сказал он, закрыв за собой дверь.
— Здравствуйте, дядя!— ответила Ботагоз.
Аскар быстро встал с места и обменялся с Кузнецовым Креп
ким рукопожатием.
Аскар и Кузнецов уже не вйервые встречались в ДОме Балта
бека. При каждом свидании онИ вели беседу о чем-То непОНягном для Ботагоз. Иной раз она замечала, Что они чего-то не
договаривают, как будто остерегаются ее. И Тогда Ботагоз
оставляла их наедине. Так она сделала и сейчас. После того, как
Кузнецов сел на сундук и расстегнул пуговицы своего полушуб
ка, Ботагоз встала И обратилась к Аскару:
— Агай, разреши мне сходить к йОДруге за учебником!
— Что же, сходи,-— ответил тот.
Она оделась и ушла.
Прошло несколько месяцев с того Дня, каК Аскар и Кузнецов
1 «Киргизами» в царской России именовали и казахов.
неожиданно столкнулись в Бурабае, в кузнице Балтабека. За
это время они хорошо узнали друг друга.
Многие вопросы, волновавшие Аскара, он выяснял при ветре
чах с Кузнецовым. Подробно обсуждали они события, связанны
с Ленским расстрелом. Кузнецов разъяснял Аскару задачи борь
бы рабочего класса, делился знаниями, которые он получил во
время своей деятельности в Петербурге, передавал ему свой лич
ный опыт подпольной большевистской работы.
В беседах же с Кузнецовым Аскар впервые познакомился с
русскими политическими партиями, с основами их программы.
Узнал и понял, кто такие социал-демократы, большевики, чего
они хотят, какие политические цели и задачи ставят перед собой.
И Аскара, и Кузнецова огорчало то, что в Боровом не было
нужных книг. Еще беллетристику они кое-как доставали, но о
политической литературе в этом глухом казачьем поселке не
приходилось даже и мечтать. С сожалением вспоминал Кузне
цов свое питерское житье, жаркие дебаты в рабочих кружках,
поздние ночные часы, которые, даже после изнурительной рабо
ты на заводе, пролетали незаметно за чтением запретной, из-под
полы передаваемой политической брошюры.
Рассказы Кузнецова разожгли в Аскаре интерес к Петербур
гу. Еще в семинарии он мечтал о том, чтобы увидеть этот город,
и строил всякие планы, как раздобыть средства на поездку
туда, даже наводил справки об экскурсионном обществе, кото
рое, как он слышал, существовало не то в Москве, не то в Петер
бурге и устраивало дешевые экскурсии для учителей. А из рас
сказов Кузнецова он узнал другой Петербург — Питер передо
вых рабочих, Питер революционных замыслов и действий.
' Когда Итбай окончательно выяснил, что он поедет в столицу,
на юбилейные торжества дома Романовых, то решил взять с
собой в качестве переводчика Аскара, который хорошо знал
русский язык и свободно изъяснялся на нем. Сам Итбай пони
мал язык плохо, а говорил на нем и того хуже. Итбай отлично
представлял себе, что и в пути, и в самой столице он встретится
с видными царскими сановниками, а может быть, и с самим
царем, и ему придется говорить о своих делах. Незнание рус
ского языка сильно помешает ему. Если же поедет с ним Аскар,
то он правильно передаст его мысли всем, с кем ему, Итбаю.
придется разговаривать. Да и то, что у него будет свой собствен
ный, да еще такой хороший переводчик, должно выделить его
среди других делегатов, придать ему особый вес.
Однако, когда Итбай предложил Аскару поехать с ним в
Петербург, Аскар не сразу дал согласие. Он заявил волостному,
что должен подумать, якобы, о том, как уладить дела со школой,
чтобы не прерывать на долгое время занятий. На самом же деле
Аскар не решался ехать потому, что в последнее время, особен
но после избиения Кенжетая урядником, он возненавидел Ит
бая, который тоже начал враждебно относиться wwunTP.nm хотя
о
«>
и старался не показывать этого, по давно выработанной привыч\Ке скрывать свои чувства. Кроме того, Аскар не знал, насколько
удобно ему ехать в Петербург с таким человеком, как Итбай, да
еще на юбилей царского дома. Но ехать ему хотелось. Не зная,
как поступить, Аскар и поехал в Боровое, чтобы посоветоваться
с Кузнецовым.
Но домой к Григорию Максимовичу Аскар не пошел. Он знал
уже, что Кузнецов находится под надзором полиции, о чем тот
сказал ему при первой же встрече, предупредив, что свидания
их у него дома могут подвести Аскара под подозрение полиции
и вызвать нежелательные последствия. Они условились встре
чаться у Балтабека, что не могло казаться подозрительным, так
как Балтабек и Кузнецов работали в одной кузнице. И в. этот
приезд Аскар через Балтабека передал Кузнецову просьбу зайги
к нему попозже вечерком.
После ухода Ботагоз Аскар рассказал Григорию Максимови
чу о цели своего приезда.
Кузнецов посоветовал своему молодому другу согласиться
на предложение Итбая и обещал дать ему письма к своим пе
тербургским друзьям. Долго беседовали они о том, что делать
и как вести себя Аскару в Петербурге. Расставаясь, Григорий
Максимович обещал еще раз поговорить об этой перед отъездом
Аскара.
ГЛАВА
ЧЕТВЕРТАЯ
амантай
Г
Накануне вечером Кошкин напился почти до потери созна
ния в поселке, где он ночевал. Утром, до чая, опохмелился и, вы
ехав из поселка, крепко заснул в санях. На козлах сидел казах.
батрак крестьянина, лошадь которого в порядке гужевой
повинности была запряжена уряднику. На дороге им встрети
лось стадо коров.
— Ок- ок-а, ок!— закричал ямщик, подъехав близко к стаду.
Стадо остановилось, но с дороги не сошло. Проснувшийся от
крика ямщика Кошкин, с трудом приподняв опухшие веки, при
открыл красные от вина глаза. Хмель еще не прошел, в голове
что-то гудело, и Кошкин понял только то, что лошадь останови
лась, и кучер почему-то угрожающе машет перед собой кнутом.
Свинцово-тяжелую голову потянуло вниз, веки npQTHB его воли
опустились. Он опять уткнулся носом в воротник тулупа, но
окрики ямщика мешали ему спать.
— Что случилось?— сердито спросил он, вновь приподнимая
голову.
Да вот окаянные коровы загородили дорогу и не дают про
ехать.
— Это где же?—спросил Кошкин, кряхтя.— Ах, трещит
башка! Опохмелиться бы!..
Коровы Не были видны ему — их заслоняли от него лошадь
и ямщик. Пошатываясь, урядник вылез из саней, крепко сжал
руками виски и, спотыкаясь, пошел вперед. На узкой зимней
дороге, только что утоптаниой после бурана, дрожа и мотая головами от холода, вереницей, одна за другой, стояло десятка
Два коров.
— Гони с дороги!— закричал ямщику КошКИн.
Кучер слез с саней и попробовал кнутом отогнать коров с
дороги. Передние коровы попытались сойти, но увязнув в сугро
бе, быстро поднялись назад, нал твердый грунт, и больше уже
никакими силами нельзя было сдвинуть их с места.
— А где хозяин?— крикнул КошКин ямщиКу.
— Вон, стоит позади коров.
— Позови его.
— Эй, подойди сюда!— позвал ямщик.
Погонщик стада, веДя в Поводу ры>Кую верховую лошадь, с
трудом Протолкался между коровами и поДоШел к санЯм.
— Ты кто?—сердито спросил Кошкин охрипшим голосом,
сжимая кулаки и свирепо тараща глаза.
— Я Казах.
— Какой ты казак?— насмешливо спросил Кошкин.— Где
твой чуб? Где шашка? Как звать тебя?
— Зовут меня Амантай.
— Зачем загородил дорогу?— петушился Кошкин, замахи
ваясь на Амантая.— По этой самой дороге должен генерал-гу
бернатор проехать! Из Акмолинска он будет поэтой дороге
возвращаться в Петропавловск, а ты путь загородил!
Амантай хрть и слышал, что Итбай ожидает губернатора, но
не знал, что губернатор уже проехал в Акмолинск. На крики
урядника он отмалчивался.
— Аульный старшина был у вас в ауле?—спросил Кошкин.
— Нет.
— Ах, подлец!.. Это что же он?! Давно было приказано со
брать лошадей, почему не собирает?
— Не знаю.
Кошкин случайно посмотрел на лошадь Амантая:
— Хорошая лошадь. Твоя? Веди-ка ее сюда!.. Ну, живо!
Амантай не тронулся с места.
— Тебе говорят, веди сюда лошадь!— заорал урядник и, спо
тыкаясь и увязая в снегу, подошел к Амантаю и ухватился за
повод.
— Для чего?— спросил Амантай, не отпуская повода.
— Губернатору запрягать. Пусти!
«к
— Да губернатора еще нет! Когда нужно будет, тогда и
отдам.
— Молчать, сволочь! Отпусти!— заорал Кошкин, но Амантай
все-таки не выпустил повода из рук.
Кошкин замахнулся, но Амантай успел отскочить, и урядник,
потеряв равновесие, упал в снег.
— Хоть в Сибирь сошлешь — не отдам!— крикнул Амантай,
вырвал из рук урядника повод, вскочил на лошадь и поскакал
назад.
Пока Кошкин поднимался и стряхивал с себя снег, Амантай
был уже далеко.
— Стой! Вернись, подлец!— закричал ему вслед Кошкин.
Амантай все удалялся. Он боялся лишь того, как бы урядник
не выстрелил в него, но решил: «Будь, что будет, а лошадь не
отдам».
Взбешенный Кошкин не знал, что делать.
— Эй!—приказал он ямщику.— Гони коров в аул. Посмот
рим, как он расстанется с ними! Если его не найдем, коров
угоним в поселок.
Ямщик с трудом повернул коров на дорогу в аул, до которого
было с версту.
В ауле уряднйк ничего не добнлся. Как ни кричал он, как ни
грозился, ниКто не выдал Амантая. Пригрозив еще раз и ругаясь
На чем свет стоит, Кошкин поскакал дальше.
II
Наступили теплые солнечные дни. Выгнав на тебеневку’ исто
щенных лошадей, Итбай вернулся в свой аул. Слезая с коня, он
увидел, Что по Дороге к аулу подъезжает какой-то всадник.
— Не узнаешь, кто это едет?— спросил он в^хзвращающегося
от стогов Буркутбая.
— Это, кажется, Амантай. Да, он, он! Точно.
— Вот что, Буркутбай: я пойду домой, и если это действи
тельно он, Амантай, скажи, что меня нет дома, что у нас гости и
устрой его в другое место.
Скоро на разгоряченной потной лошади, от которой валил
пар, к дому волостного подъехал путник, оказавшийся действи
тельно АманТаем. Выполняя приказ Итбая, Буркутбай заявил,
что хозяина нет дома. Но Амантай не стал его слушать и на
правился в дом.
— Я ведь Сказал — не велено пускать!— бросился за ним
Буркутбай, пытаясь удержать его.— Что же, насильно хочешь
ворваться в чужой дом?
— Наверное, у тебя чешется морда!— гневно крикнул Аман* Тебеневка — зимнее пастбище и пастьба скота.
тай, угрожая ему кулаком.— Над кем хочешь издеваться ты,
разбойник?!
— Эге!.. Посмотри-ка, как разошелся старичок!..
Не слушая Буркутбая, Амантай быстро прошел в калитку
двора. Во дворе стояло два одинаковых деревянных дома.
«В котором же может быть Итбай?»— подумал Амантай и
наугад зашел в один из них.
В передней, у печки, какая-то женщина приготовляла баур*
саки
— Нет, он в том доме.
— Кто там? Заходи сюда!— крикнул кто-то из дальней
комнаты.
Сняв сапоги, Амантай вошел в ту комнату и увидел Горбуно
ва, что-то писавшего за столом.
— А-а, Амантайка2! Аман?
— Слава богу,— ответил Амантай, здороваясь с ним за ру
ку,— здравствуй!—и сел на сундук, стоявший возле стола.
— Плохи дела, Амантайка!—заговорил Горбунов по-казах
ски.— Твои дела плохи, говорит бумага. Урядник писал, очень
плохо писал.
— Что за бумага?
— Губернатору ты, говорил, лошадь не дашь. А это нехоро
шо... Башка долой будет за такое дело, говорю тебе я, ей-богу.
плохо... Ты сопротивлялся уряднику... По этапу в Сибирь
отправят. Понимаешь?
— Если пострадаю без вины, буду надеяться на милость
божью.
— Какой тебе бог! Бог — царь, начальник — бог, говорю те
бе я... Быть против начальника — значит стать слугой шайтана,
говорю тебе я. Я тебе говорю, урядник протокол написал... о
тебе пакет в Омск пойдет.
«Не стращает ли нарочно, чтобы выудить взятку?»— поду
мал Амантай, но потом какое-то чувство подсказало ему: «Кто
его знает, быть может, на самом деле он решил напакостить»,—
и забеспокоился.
После короткого раздумья Амантай спросил писаря:
— А где же пакет?
— Пока в моих руках,— Горбунов, открыв ящик стола. вынул оттуда какой-то конверт и, издали показав его Амантаю,
положил обратно.— Твоя голова здесь,— добавил он.
Беспокойство Амантая усилилось. Горбунов уловил тревогу
Амантая и, чтоб еще больше напугать его, сказал:
— Я тебя пожалел, грех будет, думал... Глаза видели, теперь
сам знаешь...
’ Баурсак — печенье из пресного теста, поджаренное в сале.
® Амантайка — пренебрежительное от Амантай.
Амантай хорошо понял, что слова писаря: «теперь сам зна
ешь»— означают: «Дашь взятку — разорву пакет, не дашь —
пошлю в Омск». Он пристально посмотрел Горбунову в глаза
и твердо решил взятки не давать.
«Если дать, пожалуй, разгневаешь бога — и отвернется
счастье»,— подумал он.
В пакете, который показал писарь,, никакого протокола не
было. Урядник и не составлял его, он лишь рассказал Горбунову
о стычке с Амантаем. А у Горбунова мысль о протоколе и пакете
возникла только теперь, когда зашел Амантай.
Амантай выдержал характер и не поддался уловкам писаря.
— У меня дело к волостному,— сказал он и направился к
две^и.
Злым взглядом проводил его Горбунов до порога.
Амантай давно не ладил с Итбаем. Хотя Амантай не был
зажиточным, он считал себя ничем не хуже других и смолоду
никому не давался в обиду. Волостной, державший народ в ежо
вых рукавицах, попытался было и его держать в надлежащем
страхе, но тот не смирился., Тогдй Итбай принял против него
меры, которые он привык пускать в ход против «непочтитель
ных». Он насильно отобрал у Амантая хорошую верховую ло
шадь и охотничьего беркута, а потом через своих аульных
старшин и баев ложно обвинил его в конокрадстве. Но Амантай
сумел найти выход из ловушек, которые расставлял ему волост
ной управитель. Последняя каверза, устроенная Итбаем, очень
ожесточила Амантая. Пользуясь своей властью волостного, Ит
бай способствовал передаче земли Амантая и его родных в
переселенческий фонд. По этому делу и приехал к волостному
Амантай.
Сняв в передней сапоги, он в ичигах зашел в гостиную Итбая,
где, теснясь и оживленно разговаривая, вдоль стен сидело много
гостей. На самом почетном месте восседал какой-то старик с
длинной белой бородой, в чалме и пестром халате. Когда Аман
тай с ним поздоровался, старик сунул ему лишь кончики пухлых
и мягких, как вата, пальцев.
«Кто может быть этот незнакомый мулла?» подумал
Амантай, но никого не спросил. Обойдя всех, он сел на свободное
место, рядом с крайним к порогу, гостем, так как никто не потеснился и не предложил ему другого места.
Итбай только кивнул непрошеному гостю головой. Он сидел
близ порога, с правой стороны от гостей, и взбалтывал кумыс.
Перед ним стояла до краев полная громадная чаша, из которой
он сам ковшом наливал напиток гостям. Позади него к деревян
ному колу у порога был привязан длинный кожаный бурдюк,
также до горла полный кумыса.
Острый запах приготовленного в новой посуде кумыса заще
котал Амантаю нос, и он, твердо веря в казахское гостеприимстtt
ВО, приготовился напиться досыта. Однако Итбай налил ему
только полковша — и то в старую деревянную чашку с отбитыми
краями.
— Подай-ка это Амантаю!— сказал он Буркутбаю, обслу
живавшему гостей.
Амантай сделал один глоток из поданной ему чашки и воз
вратил ее обратно. Итбай заметил это и, как бы давая понять,
чтобы Амантай убрался поскорее, пренебрежительно бросил ему;
•— Ну, говори!
— Хотел узнать у тебя, когда приедет губернатор;
— Зачем тебе знать?
— Хотел подать жалобу.
— Какую жалобу?
— Сам знаешь. Весной, как тебе известно, наш аул собира
ются выселить. Нам некуда деваться. Наше общество и поручило
мне подать жалобу губернатору.
— Что же ты думаешь, губернатор будет разговаривать с
тобой по такому важному вопросу?
— А почему бы ему и не разговаривать?! Разве не обязан он
заботиться о нас?! К кому же еще идти с нашими горестями, как
не к нему?
— Если ты уж такой записной ходатай, поезжай с жалобой
в Омск. Я не позволю беспокоить своего гостя, не вздумай пока
зываться!
— Не позволишь подать и письменную жалобу?
— Не позволю.
— А как назвать это?! Поступком казаха-сородича?!
— Э, родственные чувства твои я знаю! Испытал уже! У тво
их танатарцев
*
мне кажется, нет причин обижаться на меня...
Что ж вы вспомнили обо мне и запылали родственными чувства
ми, когда вас приперло к стене? А раньше где были?!
— Если так, нечего и разговаривать... Кончено...— сказал
Амантай, вставая с места.— Стрелой, направленной в меня, гы
хочешь пронзить грудь всем четырем аулам танатарцев. Мы
тоже живые люди. Посмотрим, удастся ли тебе проглотить нас!
— Если вы уж такие твердые, попробуйте выдержать. Я не
буду Итбаем, если не пущу вас по миру!
В этот момент два жигита внесли в комнату, держа за оба
конца, астау2, полное жирной вареной конины.
— О вашей тяжбе поговорите потом. Оставайся кушать, до
рогой!— обратился к Амантаю один из гостей.
— Поперхнется он моим хлебом!—заметил Итбай гостю и
злобно крикнул Амантаю:— Вон из моего дома, негодяй! Поду
маешь, какой гордый! Нашел с кем тягаться!
’ Танатарцы — название рода.
® А с т а у — продолговатое, больших размеров деревянное блюдо,
тором подают мясо. Употребляется, главным образом, в богатых домах.
в КО-
— Посмотрим, как опрокинешь ты гору!
— Всех вас превращу в пепел и рассею по воздуху!
Амантай ушел.
III
Когда взбешенный Амантай вышел из дома и подошел к во
ротам, лошади его там не оказалось. Увидев над забором скот-'
ного двора длинные шеи и высокие горбы, Амантай вспомнил,
что лошадь его пуглива и особенно боится верблюдов. Сначала
он и подумал, что лошадь испугалась и ускакала, но следы у
ворот показывали, что она была уведена пешим человеком, ко
торый, очевидно, и уехал на ней. Про Итбая ходила молва, что
когда к нему приезжали его недруги, у них нередко бесследно
исчезали кони. От этой догадки сердце у Амантая похолодело.
На скотном дворе стоял верблюд, запряженный в розвальни
с высоким плетеным коробом, и какой-то парень, должно быть,
батрак Итбая, размахивая широкой деревянной лопатой, напол
нял короб снегом.
— Эй, жигит, подойди сюда!—позвал его Амантай, собира
ясь расспросить его о лошади.
Парень только посмотрел и, ничего не ответив, стал продол
жать свою работу.
«Не глухой ли?»— подумал Амантай, когда тот не отозвался
на его повторный оклик.
Наполнив короб до отказа, жигит подошел к верблюду, взял
его за повод и потянул вперед. Верблюд тронулся, но сани поче
му-то повернулись поперек оглобель и наклонились набок; короб
упал, и весь снег вывалился на землю. Оказалось, что у одной
оглобли лопнула завертка.
Парень разразился потоком богохульств, потом перенес весь
свой гнев на верблюда;
— Ах ты, падаль поганая! Чтобы сдохнуть тебе! Хоть бы
черви изгрызли твои ноздри, скотина собачья! Волосы поседеют
от тебя!
В озлоблении он замахнулся концом повода, чтобы ударить
верблюда по голове, но верблюд поднял голову, и веревка, сви
стнув в воздухе, ударила самого жигита по плечу. Когда батрак
замахнулся вторично, верблюд испустил крик и выплюнул в
лицо обидчику жвачку.
— Чтобы хватила тебя катпаЧ—крикнул жигит и стал об
тирать лицо.
Он хотел привязать оглоблю, но напуганный верблюд бро
сался из стороны в сторону и дергал сани, увлекая их за собой.
— Ойбай-ай, как же теперь быть?!— воскликнул жигит. сно
ва раздражаясь.
о
‘ к а т п а — болезнь, от которой верблюды чахнут и подыхают.
Наблюдавший за этим Амантай схватил верблюда за повод.
Жигит обернулся к нему, пристально посмотрел в лицо и, рас
пластавшись на снегу, начал привязывать оглоблю.
У жигита сквозь рваные овчинные шаровары выглядывало
*
на нем весь изорвался. Истоптанные чер
голое тело. Верх купе
ные валенки с починенной, подшитой подошвой у задников про
дырявились.
Прикрепив, наконец, оглоблю, парень встал.
— Как тебя звать, друг?— спросил Амантай, как будто узна
вая его.
— Темирбек.
— Не сын ли ты Туякбая?
- Да.
— А, да ведь ты мой племянник!— воскликнул Амантай и
поздоровался с жигитом.
Туякбай был сыном родной сестры Амантая, и в молодые
годы они поддерживали близкие отношения. Но с тех пор, как
Туякбай откочевал в аул Итбая, семейная связь ослабла, и Аман
тай перестал бывать у них. Сыновья Туякбая в то время были
еще малы: Темирбеку было лет восемь-девять.
Из полуоткрытого ворота Темирбека виднелась верхняя часть
его груди багрово-красного цвета и в пупырышках, как у ощи
панного гуся. Обмороженная и обветренная кожа на лице смор
щилась от холода и казалась почти черной.
— Нет ли насыбая2, дядя?— спросил Темирбек, довольно
равнодушно отнесясь к неожиданной встрече.
Амантай протянул ему табакерку.
— Прямо подыхаю от работы,— сказал Темирбек, положив
под язык щепотку иасыбая,— от зари до зари не знаю ни мину
ты отдыха и покоя, сегодня вот до сих пор во рту ничего еще не
было. Нынче и зима какая-то бешеная: почти ежедневно бураны.
И раньше еле-еле успевал за день очищать от навоза хлева, да
вать скотине сено, поить ее, а теперь вдобавок приходится снег
вывозить.
— А давно работаешь у Итбая?
— Да вот пятый год.
— Что платят тебе за зиму?
— Одного двухгодовалого быка.
— Ведь это же очень мало!
— Что же делать, если мало! Нельзя же сидеть дома сложа
руки. Другой работы ведь нет!
Амантай слышал, что из сыновей Туякбая Темирбек самый
простоватый. Теперь из- разговора с племянником он вовсе не
вынес такого впечатления. «Парень не так уж глуп, как говори
ли!» — подумал он и спросил:
1
— Не видел ли ты лошадь, стоявшую у ворот дома?
— Видел. На ней только что уехал один из сыновей хозяина.
— А каков он из себя?
— Жигит, лет семнадцати-восемнадцати.
— Куда же он уехал?
— Направление взял вон на тот аул,— указал Темирбек,—
а куда поехал — не знаю.
— В своем ли он уме?! Как же так, брать чужую лошадь без
спроса!
— За ними это водится. Дети этого дома не стесняются та
ких дел.
— Вот собачий сын! Какое нахальство!
Темирбек оглянулся на кучи собранного снега, как бы на
мекая, что ему пора продолжать свою работу. Амантай понял
это и, сказав «хош»’, пошел обратно в дом Итбая, чтобы пожа
ловаться ему на сына, самовольно взявшего его лошадь.
В передней Амантай услышал доносившиеся из гостиной
протяжные^звуки молитвы.
«Агузо беллахи менаш-шайтан ерражим»^,— пробормотал
Амантай, снимая сапоги.
Открыв дверь в гостиную, он увидел, что дастархан перед
гостями после еды еще не убран и все сидят с поднятыми рука
ми в заключительной молитве. Понуро опустив голову, Амантай
тоже поднял руки. Приезжий мулла в белой чалме, читая мо
литву, долго шевелил губами, и только когда у всех порядком
устали руки, о Айран — напиток из кислого молока.
— Все ж, вернб, имеешь кого-нибудь в виду, ведь много
ездишь?— спросил Амантай.
Итбай пристально посмотрел на него и спросил:
— Эта девушка, которую я видел в доме Балтабека, его род
ная сестра?
— Да, родная.
— Чистенькая и хорошенькая.
— Да, славная.
— Какие отношения у Тебя с Балтабеком?
— Неплохие.
— Как ты думаешь, послушает он тебя?
— Не знаю!..
— Наверное, послушает. Я хотел бы дать тебе первое в
жизни и очень серьезное поручение. По старинной поговорке:
«Послужи и обяжи».
— А что это за поручение?
— Поговори с Балтабеком... Посоветуй ему выдать за меня
сестру. Если тебе удастся склонить его, все мое состояние в
полном твоем распоряжении. Предложи сколько хочешь Балт'абёку, бери сколько хочешь сам, я на все буду согласен.
Амантай пытливо посмотрел прямо в лицо Итбая.
— Что ты смотришь так?— спросил его Итбай.— Повторяю,
всем моим состоянием можешь распоряжаться по своему усмот
рению. Будем друзьями на всю жизнь, до самой смерти. А про
шлое забудь, мало ли чего бывает... Ты, помню, хлопотал насчет
ваших земель. Губернатор у Нас в руках. Похлопочу, чтоб не
тронули. Если выполнишь мое поручение, уладим все.
Амантай сидел грустный, опустив голову.
«Над бедным ребенком нависла черная туча,— думал он.—
Змея эта уже разинула пасть. Он, конечно, не отстулится и,
пожалуй. Добьется 'своего. Что станет с тобой тогда, бедное
дитя? Кто заступится за тебя?! «Козленок в пасти волка — и тог
кричит». Тебе же, бедной, пожалуй, и это не удастся!»
Ни слова не говоря, Амантай встал и направился к воротам.
— Эй, куда же ты уходишь?— крикнул ему Итбай.
— Домой.
— А что же с моим предложением?
Амантай, не ответив, пошел дальше.
— Подожди же!—раздраженно крикнул Итбай. И когда
Амантай остановился, продолжал:— Я обратился к тебе как к
серьезному человеку, а ты, ничего не говоря, встал да пошел.
Хоть бы сказал, что не можешь или не хочешь.
— Я не могу вмешиваться в это дело.
— В таком случае я и не прошу тебя, можешь продолжать
свой путь. Я хотел поговорить с тобой как с порядочным чело
веком, а ты ведешь себя непристойно. Ну, сказал бы, в крайнем
случае, что это неудобно для тебя.
— Правду говоря, само твое сватовство неприлично.
— Почему?
— Она же почти ребенок, а ты, слава богу, человек по
жилой.
— Во-он оно что! Где же ты нашел в шариате, что неприлич
но жениться на молодой?
— В шариате оказано, что нельзя жениться насильно, про
тив воли.
— А разве я хочу насильно взять ее?! Выкуплю за честно
приобретенное добро. Если ты не хочешь, выберу посредником
кого-нибудь другого.
— Можно заранее сказать, что Балтабек откажет.
— Почему же откажет, если предложить большой калым?
Кажется, по бедности он бы рад был и навозу!
— Увидишь, не соблазнится он калымом.
—• А все же я возьму ее!
— Как же возьмешь? Насильно?
— А хотя бы и насильно. Что же будет мне за это?!
— Нет, едва ли удастся тебе сделать это!
— Увидишь!
— Ну что же, увидим!—сказал Амантай, уходя.
Ему стало жаль Ботагоз, как родную дочь.
«Нет,— сказал он сам себе,— пока я жив, Итбаю не видать
Ботагоз, как своих ушей. Вторым отцом Ботагоз, ее хранителем,
отныне буду я и от этого не отступлю никогда».
Занятый такими думами, Амантай удивился, как скоро ноги
привели его к дому Балтабека.
— Дядя!— обратился к нему встретивший его во дворе Бал
табек.— Уже несколько раз приходили за вами, вас зовет к себе
приезжее начальство.
— А кто именно, не знаешь?
— Точно не знаю. Кажется, тот, что остановился у Андрея.
— А-а-а... Тогда, значит, сам губернатор.
— Может, и он. Сначала приходила Лиза, дочь Андрея.
Увидев беркута, она со страхом долго смотрела на него и убе
жала, а вскоре пришел ее брат, офицер. Этот тоже долго ходил
вокруг беркута, посылал разыскивать тебя... После него приб^
жал Антон и сказал, что тебя зовут туда с беркутом.
— А где Аскар?— спросил Амантай.
— Он дома.
— Позови его сюда...
— Меня зовут к губернатору,— сказал Амантай Аскару,
когда его привел Балтабек.— Пойдем, дорогой, со мною, а то я
по-русски плохо понимаю. Хочу улучить удобный момент и по
дать ему заявление о нашей земле.
Аскар согласился. Амантай посадил на руку беркута, и они
ушли.
После их ухода Балтабек и Айбала отправились по своим
делам. Ботагоз стало скучно сидеть дома одной, и она пошла к
Лизе.
Во дворе Кулакова она увидела, что все приезжее начальст
во разглядывает беркута Амантая. Сторонкой она прошла к
черному ходу, но Сухомлинов заметил ее и обратился к Кулако
ву, легким кивком головы указывая на нее:
— Алексей Андреевич, это киргизка?
— Киргизка.
— Позовите ее сюда.
— Ботагоз!— окликнул Кулаков.
Аскар, не заметивший ее прихода, удивленно оглянулся и
увидел, как Ботагоз добежала до маленького флигеля во дворе
и скрылась за дверью.
— Приведите ее сюда,— сказал губернатор Кулакову.
— Слушакхсь.
Ботагоз и Лиза долго отказывались выйти к гостям, но
Алексею, в конце концов, удалось уговорить их.
— Подойди ближе, дочка,— сказал губернатор смущенной
Ботагоз, которая робко приближалась к нему.— Русский язык
знаешь?
— Знаю.
— Молодец!.. Училась?
— Учусь сейчас.,
— Где?
— Здесь, в школе.
■— По-русски?
— Да, по-русоки.
Губернатор задал Ботагоз несколько вопросов о ее школьных
успехах, о семье и родственниках. Говоря о братьях, она вдруг
заметила стоявшего чуть поодаль Кошкина. Ботагоз настолько
возненавидела его, что последнее время, увидав его иадали.
сворачивала на другую улицу. Теперь представился самый
удобный случай пожаловаться на Кошкина .и отомстить ему.
Может быть, единственный в жизни случай. И в этот момент она
запнулась, горячие слова жалобы не приходили на язык. От
волнения она оборвала свой рассказ на полуслове, глаза ее на
полнились слезами.
— Что же ты остано1вилась?— спросил ее губернатор.
Чувствуя, что она закричит или заплачет, если проронит
хоть одно слово, Ботагоз, закрыв лицо руками, убежала обратно
в комнату Лизы.
— В чем дело? Что с ней?— недоуменно спросил губернатор.
— Я могу вам объяснить,— сказал Аскар и коротко расска
зал, как Кошкин избил безвинного Кенжетая и как это повлия
ло на Ботагоз.
Губернатор слушал, грозно хмуря брови. Заканчивая рас
сказ, Аскар повернулся и показал рукой:
— Вот этот самый Кошкин!
— Я тебя!— крикнул губернатор, выкатив глаза, и погрозил
уряднику пальцем.
Кощкин затрясся как в лихорадке. Что скрывалось за этим
«я тебя!»—не знал ни Аскар, ни кто другой из присутство
вавших.
— На охоту поедем завтра с рассветом,— объявил немного
погодя губернатор.— Я сам охотник и хорошо знаю правила
охоты. Народу брать особенно много не надо. От нас поедут че
ловека четыре; верховых казаков надо взять человек пять-шесть
да вот с беркутом его хозяина — и хватит. А вы, Алексей Андре
евич,—'Обратился он к Кулакову,— наверное, позаботитесь о
конях.
И, повернувшись, губернатор ушел в свои покои.
Итбаю опять стало не по себе. Губернатор не пригласил его
на охоту, как будто забыв про него.
VI
и отец Сухомлинова и братья его, как и вся их родня, были
завзятыми любителями охоты, конного спорта и других поме
щичьих забав. Лучшие своры борзых и гончих, выдающиеся
экземпляры волкодавов, премированные лягавые чистых кровей,
ружья знаменитых заграничных и русских мастеров, призовые
скакуны и рыса1ки — все это было достоянием близкой и даль
ней родни Сухомлиновых, и всем этим еще с молодости был
пресыщен генерал-губернатор степных областей. Поэтому, когда
Алексей Кулаков срросил, какой еще охотой его высокопревос
ходительство пожелал бы позабавиться, Сухомлинов ответил;
— Ни собак, ни ружей — ничего, кроме беркута, не нужно.
Все остальное давно уже испытано и неинтересно.
Амантай знал, что успех его дела в значительной степени
будет зависеть от удачи завтрашней охоты. Он спал очень чутко
и проснулся с первыми петухами. Еще не одевшись, он сам за
жег лампу и попросил Айбалу, разбуженную его возней:
— Согрей мне коже’, уже пора собираться на охоту.
Коже, вынутое из неостывшей печки, было достаточно горя
чим. Айбала налила доверху большую деревянную чашку. С ап
петитом съев вкусное коже, в которое накрошил хлеба, Амантай
вышел во двор вместе с Аскаром.
Балтабек, накинув на плечи старый тулуп и сунув ноги в
истоптанные валенки, вышел за ними и стал седлать лошадь
Амантая.
Стояла еще ночь, тихая и ясная.
— Погода благоприятная, сонар хороший, лишь бы посчаст
ливилось на охоте,— сказал Амантай.
Оттого ли, что он недоспал, а быть может, от волнения, что
> Коже — кислый напиток вроде кваса, из муки, на дрожжах.
ему предстоит охота с таким знатным человеком, как губерна
тор, Амантая охватила странная тревога, которая немного утих
ла только тогда, когда он уже сел на коня.
Посаженный на руку беркут, за последние дни соскучивший
ся по охоте, радостно захлопал крыльями и даже раза два
проклекотал.
— О создатель! Не откажи в милости своей, благослови мой
путь!— громко воскликнул Амантай, поворачивая лошадь.
— Вы, агай, поезжайте дорогой, а я прямиком пройду тро
почкой,— сказал Аскар.
Аскар подошел к дому Кулакова раньше Амантая. Дом был
погружен в темноту, не заметно было и признака жизни в нем.
Но когда подъехал Амантай, за ним начали стекаться к дому
Кулакова все участники охоты.
Рассвет еще не наступил, когда охотники тронулись. В числе
провожавших находился и Итбай. Он все еще надеялся, что гу
бернатор заметит его и пригласит с собой на охоту. Но охотники
уехали без него. Досада грызла его.
«Чтоб на пути твоем вырос чеснок!»—пожелал он в душе
Амантаю, злясь и завидуя ему.
...Злое пожелание Итбая исполнилось. Амантая привезли с
охоты уже под арестом. Кошкин, подсыпая ему подзатыльники,
впихнул его в холодный сарай Кулакова, запер дверь на замок
и поставил у сарая охрану...
«Так, так тебе... так тебе и надо!—злорадствовал в душе Ит
бай, видя несчастье Амантая.— О духи предков, хранители мои,
как я благодарен вам! А то, казалось, забыли вы меня... Тоже
вздумал равняться... когда сам бог создал его неравным... Ка
жется, добился своего — хребет твой переломлен, шея свернута.
Так тебе и надо!..»
Услышав о постигшем Амантая несчастье, Аскар и Балта
бек поспешили к дому Кулакова. Казаки, бывшие на охоте, рас
сказали им, как было дело.
Верстах в тридцати от Борового охотники свернули в пред
горье, покрытое низкими кустарниками, и начали охоту. До
полудня попадались только зайцы. Беркут, не пропустив ни од
ного, взял их штук десять.
После полудня им удалось поднять первую лисицу. Беркут
сразу же заметил ее и быстро взвился ввысь. Однако лиса успе
ла тем временем убежать далеко. Когда паривший в высоте бер
кут стремительно кинулся вниз и упал на землю, охотники врас
сыпную во весь дух помчались туда. Русские, прискакавшие
первыми на своих хороших конях, в охотничьем азарте окружи
ли беркута, но он не подпустил их к своей добыче. Наконец, по
хлестывая нагайкой лошадь, прискакал отставший Амантай.
Подбежав к беркуту, он увидел, что в предсмертной борьбе лиса
изгрызла Тому крайний пален, попавший ей в пасть. Амантай
моментально перевязал этот палец и заявил охотникам, что
накормит птицу мясом лисицы, так как с раненым беркутом охо
титься нельзя. Но губернатор приказал беркута не кормить и
продолжать охоту до заката солнца. Амантаю ничего не остава
лось, как подчиниться.
Поехали дальше. Перед самым закатом увидали вторую лисицу, пробегавшую вдали. Амантай, используя все свое знание
русского языка, объяснил, что лису надо опередить на лошадях
и завернуть поближе, иначе она не дастся. Но губернатор при
казал выпустить беркута, говоря, что птица летит .быстро и сам'а
догонит лису.
Однако у раненого и усталого беркута уже не было прежнего
азарта и наблюдательности. Он не заметил лисицу и, отлетев
немного в сторону, стал медленно подниматься ввысь.
Когда беркут^ случайно повернул в сторону лисицы, в страхе
забившейся меж камнями, охотники, полагая, что он увидел
лису, понеслись туда, а один из казаков-загонщиков, Дудкин,
сорвал с головы свою папаху с красным верхом и стал разма
хивать ею, чтобы привлечь внимание беркута. Голодный берку г.
заметивший движения Дудкина и принявший красный BejzK
папахи за мясо, в уверенности, что его зовут кормить, камнем
бросился сверху на казака. Тот растерялся и со страху надел
папаху на голову. Беркут с налета запустил когти в папаху и,
продрав ее верх, впился в голову Дудкина. Сжимая когти, он
словно острым ножом разрезал кожу на черепе. Не будь на
Дудкине папахи, ему не миновать бы смерти. На его безумный
крик прискакали другие охотники. Пока подоспел Амантай,
Алексей Кулаков выстрелом из револьвера в упор убил берку
и, перерезав сухожилья на его ногах, с трудом вытащил когти
из головы Дудкина. Один из казаков тут же поскакал в. бли
жайший поселок и привел подводу, на которой Дудкин был от
правлен в станичную больницу.
Когда стали обсуждать, почему беркут так повел себя, Кош
кин доложил, что, по словам самого Амантая, птица хорошо
понимала его и без отказа выполняла все его приказания. Аман
тая заподозрили в злом умысле. Его обыскали и нашли при нем
приготовленную на имя губернатора жалобу. Это навело на
мысль, что он хотел натравить беркута на губернатора в отмест
ку за отвод земельных угодий его аула русским переселенцам.
Губернатор заметил, что незачем было казаху натравливать
своего беркута на него, а тем более на Дудкина, но на всякий
случай, «впредь до выяснения», приказал арестовать Амантая.
X
ГЛАВАСВДЪМАЯ
ПУТЕШЕСТВИЕ В ПЕТЕРБУРГ
I
Рано утром, когда Аскар был еще в постели, за ним пришли от
Итбая звать к чаю. Среди гостей, приехавших провожать Итбая
и заполнивших дом, он не сразу узнал самого хозяина,— на
столько непривычно одет был Итбай.
В то время кокшетауские казахи не носили европейской
одежды. О коротких пиджаках и узких брюках и говорить нече
го. Не в ходу были даже шапки с ушами — муллы находили в
них сходство с крестом и осуждали тех, кто носил их. Лишь один
Итбай обычно носил костюм европейского покроя. Но осуждать
его за это муллы не смели и оправдывали тем, что ему, мол, ча
сто приходится встречаться с начальством и потому он носит
русскую одежду.
Теперь же Итбай сидел разодетый, как китайский богдыхан,
в высокой, с разрезами шляпе из белого тонкого войлока, рас
шитой золотом и серебром по бархату; в отороченном темным
собольим воротником халате из тонкой мягкой желтой кожи, с
полами, вышитыми разноцветным шелком, золотыми и серебря
ными нитями; в широких шароварах из такой же желтой кожи.
с разрезами внизу и тоже расшитых разноцветными шелковыми
узорами.
«Для чего понадобился ему этот маскарад?»— подумал
Аскар, но вспомнил, что уездный Кривоносов советовал Итбаю
прихватить с собой в Петербург старинный национальный ко
стюм.
— Пожалуйста, садись, дорогой, сюда,— сказал Байсакал,
указывая Аскару на свободное, место.
Как только Аскар сел, со всех сторон посыпались пожелания
счастливого пути ему. Гости уже знали, что он тоже едет в
Петербург.
Из разговора с гостями Аскару стало ясно, что хотя это была
вся знать населявших Кокшетау родов Атыгай и Керей, но
никто из них не имеет никакого представления о Петербурге.
Даже Омск, в котором они ни разу не были, казался им таким
же далеким, как Мекка и Медина. Они только слышали, что в
старину Шорман, Ибрай, Зильгара, Турлубек и другие казах
ские родоначальники ездили верхом на лошадях к царю в Пе
тербург и вернулись оттуда более чем через год. За последнее
время стало известно, что туда, в Государственную думу, ездит
Шагимардан сын Кошугула. Ничего более о Петербурге они не
слышали и не знали.
В перерыве между чаем и мясом гости стали говорить о
предстоящей поездке Итбая.
V
— Говорят, этот Кетрампор’ находится где-то на самом краю
света,— начал один из баев.
— Кажется, наш мырза едет не в Кетрампор, а в Орымбор2,— перебил его пожилых лет аульный старшина.
— Мырза едет не в Екатеринбург, и не в Оренбург, а в Пе
тербург,— осторожно объяснил Аскар.
Сразу же посыпались вопросы:
— В какой же стороне будет он, если смотреть отсюда?
‘— А сколько же, любопытно, до него будет верст?
— А что, там живут одни лишь кафры или и мусульмане
также?
— Наверное, все дома там такие же громадные, как магазин
Ганшина в Петропавловске,— двухэтажный, под железной
крышей?
— Что магазин Ганшина! Наверное, есть там дома из чисто
го золота; ведь сам царь живет там!
— В Шаме\ говорят, улицы на ночь закрываются сверху и
открываются лишь тогда, когда взойдет солнце. Вероятно, и
там так же.
— Что ты, бог с тобой?! Разве можно сравнивать город каф
ров с Шамом — городом божьей благодати?! Сравнивай с чем
хочешь, но священный Шам оставь в покое!
Итбай скучал, слушая все эти разговоры, и молчал. Аскар
вначале попытался было кое-что объяснить, но когда вопросы
посыпались, как из рога изобилия, один нелепее другого, он за^
молчал, предоставив беседующим довольствоваться своими
собственными домыслами.
После того, как поели мяса, Итбай извинился перед гостями
и ушел, ссылаясь на необходимость готовиться в путь, а вскоре
позвал Буркутбая и Аскара.
— Тебе нужно получить паспорт, в пути он необходим. По
том пора нам уже выезжать,— сказал ему Итбай в канцелярии,
где сидели также Горбунов и младший брат Итбая — Еликбай.
Рассматривая паспорт, Аскар почувствовал на себе чей-то
неприятный взгляд и оторвался от бумаги. Глаза его встрети
лись с устремленным на него взглядом Горбунова.,
«Что он так смотрит?»— подумал Аскар, но спрашивать его
не стал.
Аскар, конечно, не мог знать, что в один из своих последних
приездов урядник Кошкин конфиденциально сказал Горбунову:
— В ту ночь, когда в Боровом ночевал губернатор, я — прав
да, сильно под хмельком — возвращался домой. Проходя мимо
дома, где живет Кузнецов, я видел, как оттуда вышел челове-с,
очень похожий на Досанова. Но точно сказать не могу. Понаблю> Кетрампор — искаженное Екатеринбург.
2 Орымбор — искаженное Оренбург.
3 Шам — Александрия.
дайте за ним и, если узнаете что-нибудь, незамедлительно сооб
щите мне.
Горбунов с того времени стал следить за учителем, но ничего
предосудительного не замечал.
Получив паспорт, Аскар невольно прислушался к разговору
Итбая с братом.
— Хоть и на короткое время, но волость остается на твоем
попечении,— говорил Итбай.— Не думай, что управлять наро
дом дело легкое. Народ — что лед: выпадает из рук, если дер
жишь слабо, ломается, если жмешь слишком ' крепко. Время
теперь такое — считаются и уважают, если боятся тебя. Но будь
умным и не распускай народ, как кобылиц без косякового же
ребца. С нужными людьми считайся, но остальных держи крепко
в руках.
«Он наставляет его, как будто царство передает»,— подумал
Аскар.
Его удивило, что Итбай решил именно Еликбаю поручить
управление волостью на время своего отъезда. Еликбай по своему
характеру и интересам совершенно не подходил к этой роли.
Хотя ему было уже за тридцать и он был отцом семейства, ника
кого участия в аульных делах он не принимал и, как большин
ство байских сынков, вел беззаботную, веселую жизнь. Серьез
ный тон наставлений Итбая, видно, сразу напугал его.
— Нельзя ли, Итеке, поручить волость кому-нибудь другому,
а меня освободить?— спросил он.
— Что ты мелешь!— раздраженно крикнул Итбай.— Ты
что, мальчик?! В своем ли ты уме?! Счастье нашего дома переда
вать другому? Опомнись! Хорошо, если ангелы не услышали и
не сказали «аминь!» словам твоим. Больше чтоб я таких слов не
слышал!—И, вынув из кармана медную печать, передал ее
Еликбак», продолжая наставлять:— Как зеницу ока береги эту
печать; будь осторожен, следи, чтобы кто-нибудь не приложил
ее на чистый лист бумаги, не учинил подлога,— тогда пропала
твоя голова.
После такой несложной, сдачи дел Итбай распорядился, что
бы сборы в дорогу были закончены скорее ii были поданы ло
шади.
Аскар отпросился у Итбая на час, на два — до отъезда ему
нужно было устроить одно дело, которое касалось его любимого
ученика Сагита,
Через несколько недель после того, как Аскар поступил учи
телем в аул Итбая, он обратил внимание на двенадцатилетнего
пастушойка Сагита, пасущего стадо ягнят в ауле. Мальчик, круг
лый сирота, показался Аскару очень способным. Он хорошо рас
сказывал сказки, играл на домбре, пел песни и был коноводом
во всех играх своих сверстников. Аскар скоро добился того, что
Сагита освободили от пастушеской работы, и поселил его на
своей квартире. Мальчик учился отлично. Его способностям зави104
довали не только его однокашники — дети баев, но даже их
родные. Они ненавидели его и при каждом удобном случае го
товы были обидеть. Сагит знал, что, если учитель уедет, ему,
Сагиту, не жить в этом ауле. Аскар разделял его опасения и
решил на время своего отъезда поместить мальчика у Балтабека.
В день отъезда Аскара занятий в школе не было. Сагит оди
ноко сидел в классе и читал книгу. Аскар подошел к нему, поI хлопал по плечу и сказал:
— Ну, Сагит, сегодня я уезжаю в Петербург. Что же
, привезти тебе в подарок?
— Привезите, агай, интересные книги... такие интересные,
чтобы я выучил их наизусть.
— Хорошо, обязательно привезу.
— Агай...— начал было Сагит, но нахмурился, потупился и
замолчал.
— Что же ты замолчал? Не стесняйся, говори,— подбодрил
его Аскар, догадываясь, о чем мальчик хочет говорить с ним.
— Агай... я слышал, что в городе сиротам дают деньги на
ученье... обучают их на казенный счет... Возьмите меня с собою
и отдайте учиться,— сквозь слезы проговорил Сагит.
Аскар сочувственно посмотрел на Сагита:
— Я знаю, что у тебя нет ни родителей, ни братьев. Но, мо
жет быть, до моего приезда ты поживешь у кого-нибудь из своих
замужних сестер? Их, кажется, три у тебя?
— К сестрам я не поеду.
— Почему?
-г я жил у них, но меня прогнали. Их мужья — баи и не
считают меня за человека.
Аскар догадался, что сестры мальчика не избегли участи
-МНОГИХ, вышедших из бедняцких семей девушек, которых бан
покупали за калым во вторые или третьи жены и обращали в
рабынь в прямом смысле этого слова.
-Ничего не оставалось, как устроить Сагита у Балтабека.
■— Сагит, ты ведь знаешь Кенжетая?— спросил Аскар.
— Да, знаю.
— А его старшего брата, Балтабека, который живет в Боро
вом, знаешь?
— Я не видел его, но понаслышке знаю.
— А что, если остаться тебе у него на время моего отъезда?
— Примет ли?
— Если я скажу, то примет. Оставлю денег на твои харчи
до моего возвращения. Согласен на это?
— Конечно, согласен.
— Ну, решено. Сегодня вечером Кенжетай едет в Боровое, к
брату. Ты поедешь с ним.
Прощальный обход всех старших родственников, как этого
требовал обычай, с необходимостью угоститься чем-нибудь у
каждого из них, отнял у Итбая довольно много времени. Только
когда зимнее солнце стало клониться к закату, наши путники
сели в сани, но им еще предстояло заехать в мечеть, где ишан
ожидал их, чтобы совершить напутственный намаз, и где для
прощания с волостным собрались приехавшие проводить его баи,
старшины, аксакалы и другие.
Впрочем, в мечеть вошел один Итбай, Аскар остался в
санях.
II
Несмотря на поздний выезд, добрые кони примчали путеше
ственников в Бурабай, когда еще не совсем угасла вечерняя
заря. Узнав от Андрея Кулакова, что Алексей уже уехал в Омск,
Итбай хотел было ехать дальше и переночевать в пути в какомнибудь из казахских аулов, но Аскар стал уговаривать его зано
чевать в поселке, а на другой день выехать пораньше. Его
поддержал и Андрей, приглашая погостить у него перед таким
дальним путем. Итбай согласился и остался у Кулакова, а Аскар
вскоре ушел к Балтабеку.
Итбай сразу догадался, почему Аскар так хлопочет, чтобы
ночевать в поселке. Он давно понял отношение Аскара к Бота
гоз. Может быть, если бы он не увидел Ботагоз, то не стал бы
мешать намерениям Аскара, хотя в минуты злобы на учителя у
него мелькала такая мысль. Но теперь, когда девушка так силь
но понравилась ему, он решил посвататься за нее сам. Он пони
мал, конечно, что Аскар легко не уступит ее, что предстоит
борьба. «Но,— думал он,— разве какой-нибудь учителишка мо
жет тягаться со мной? Ну, напишет жалобу на меня, но из этого,
конечно, ничего не выйдет». Не говоря уже об его, Итбая, авто
ритете у начальников, он мог одолеть Аскара своей мошной.
А Аскар давно уже сидел в дружеском кругу семьи Балта
бека. Кроме хозяина, дома были Айбала и Ботагоз, а также
приехавшие в тот вечер Кенжетай и Сагит.
— От души желаю тебе, дорогой, счастливого пути,—сказал
Балтабек, узнав, что Аскар едет в Петербург,— Хоть ты и не
родной мне^ но я полюбил тебя, как родного брата...
— Разве я не знаю?..
— Вот что еще хотел я сказать тебе, Аскар. Ты хорошо зна
ешь, какая беда стряслась над нашим дядей Амантаем. Без вся
кой вины несчастный попал в тюрьму. Все кипит во мне от
возмущения, но бороться нет сил.
— А где он сейчас? Здесь?
— Нет, уже угнали по этапу в Омск. Сопровождал его сам
Кошкин.
— Кто-нибудь хлопотал о нем здесь?
— Кому же и как хлопотать? Да и толк какой от таких хло
пот, когда он в крепких лапах! Приезжали жена и сын. Распро
дали последнее добро, в надежде выкупить несчастного, но не
106
знали, кому дать взятку. Кажется, только Кошкин взял у них
пятьдесят рублей, но ничего не сделал — то ли не мог, то ля
просто надул.
— Давно отправили его?
— Нет, недавно. Передачу носила ему Ботагоз, а перед от
правкой я был у него на свидании.
— Что же он говорил?
— Он рассказал кое-что... Ботажан! У меня, оказывается,
кончился насыбай, сбегай вместе с Айбалой к соседу Степану и
попросите у него пачку махорки. И ты, Сагит, иди с ними, они
могут побояться.
Ботагоз и Айбала отлично поняли, что Балтабек хочет что-то
сказать Аскару наедине. Они быстро оделись и ушли.
— У меня, Аскар, нет секретов от тебя,— начал Балтабек,—
Речь идет о Ботагоз, о сестричке нашей. Хотя мы люди и неболь
шого достатка, но, как видишь, воспитывается она у нас неплохо.
Соблазнись мы калымом й пожелай сбыть ее с рук, мы бы давно
могли сделать это, но у нас этого и в помыслах нет. Когда под
растет, найдет себе спутника жизни без нашего вмешательства.
По примеру русских девочек, она пошла учиться в школу. Го
ворят, она способная. Я, конечно, не надеюсь, что из нее выйдет
какой-нибудь чиновник, но пускай, думаю, пока забавляется, а
как надоест, сама бросит. Вот, касательно ее Амантай рассказал
мне одну невероятную вещь.
— Какую же?
— Итбай просил Амантая сосватать за него ^отагоз. Какое
бесстыдство! Подумать только!
— А что ответил на это Амантай!
— Амантай наотрез отказался, пристыдил Итбая, сказал,
что он годится ей в отцы. Амантай уверен, что Итбай со злости
примет все меры, чтобы его подольше гноили в тюрьме.
-- Вотоно как, Балтеке!—тяжело вздохнул Аскар.т-А как
относитесь к этому вы сами?
— Ты всерьез спрашиваешь?! Никогда не соглашусь на та
кую гадость. Только перешагнув через мой труп, Итбай добьется
своего, но умирать я пока что не собираюсь.
— Нас три брата,— вмешался Кенжетай,— и если хоть один
будет жив, не отдадим ее Итбаю, в этом клянусь.
— Ия клянусь!— невольно вырвалось у Аскара.— Если
Итбай решится на такой поступок, то я буду с вами.’ Мы сумеем
преградить ему путь.
Все замолчали. У Балтабека и Кенжетая возникла надежда,
что с помощью Аскара им удастся расстроить козни врага. Цо
их мнению, он лучше всех из казахов в их округе знал законы, и
даже Итбай в этом зависит от него, почему й берет его с собой
в Петербург. Кроме того, они полагали, что, защищая честь Бо
тагоз, Аскар защищает и свою честь, ибо были уверены, что он,
хотя и не говорит этого, считает себя женихом их сестры. Прав
да, они удивлялись, почему он ни словом не обмолвился о своем
намерении жениться на ней, но ожидали, что скажет об этом
перед самым отъездом своим в Петербург.
Аскар думал о другом. Узнав об опасности, которая нависла
над Ботагоз, он стал сомневаться, ехать ли ему в Петербург. На
конец, он решил посоветоваться с Кузнецовым, откровенно рас
сказав ему все о Ботагоз.
— Кажется, начал я об одном, а перешел на другое,— пре
рвал, наконец, молчание Балтабек.— Мне бы хотелось докончить
об Амантае. Хлопотать о нем отсюда некому. Человек страдает
напрасно. Не мне, конечно, учить тебя, куда и как обращаться.
Я только прошу тебя: не забывай о нем, когда будешь в Омске.
Если понадобится задобрить кого-нибудь, что сможем — пере
дадим тебе. Время такое — без взятки ничего не добьешься.
Просьба Балтабека заставила Аскара иначе отнестись к сво
ей поездке.
«Можно вернуться и из Омска,— решил он.— Посмотрю, как
сложатся там обстоятельства. Это первая просьба Балтабека и,
конечно, Ботагоз, первое обращение ко мне за помощью, как же
отказать? Нет, надо ехать. Может, и выйдет что-нибудь, в край
нем случае обращусь к адвокатам».
А вслух он сказал Балтабеку:
— Хорошо, Балтабек, может, что-нибудь и выйдет.
— В таком случае надо кое-что приготовить.
— Нечего готовить. Ничего мне не нужно, денег ваших я не
возьму. Адвокату заплачу из своих. Когда вернусь, рассчитаем
ся. А взятки давать не могу.
— А если без этого не обойтись?
— Все равно не могу.
— Что ты, дорогой! Ничего тогда не выйдет! «За порожнюю
чашу не говорят спасибо». Ты брось это. Если только посчастли
вится тебе добиться цели с помощью взятки, не жалей ничего.
Расходы твои мы оплатим.
В это время вернулись Айбала, Ботагоз и Сагит. Разговор
прекратился.
о
III
Было около полуночи, женщины и Сагит уже спали, когда
Аскар собрался пойти к Кузнецову, предупрежденному Кенже
таем, что Аскар зайдет к нему на квартиру поздно ночью.
Кенжетай стал настаивать, чтобы он отложил свое свидание
с Кузнецовым до утра и переночевал у них.
— Не могу,—ответил Аскар.—Мы с Итбаем решили ехать
рано утром, а мне необходимо повидать Григория Максимовича.
— Тогда я провожу тебя, вон какой буран,— сказал Кен
жетай.
— Спасибо. Пойду один.
— Может быть, я провожу?— спросил Балтабек.
Дело было не только в буране, у Балтабека были свои при
чины для того, чтобы вызваться провожать Аскара. Хотя он еще
плохо разбирался в политике, но кое-что понимал в отношениях
и в характере связи учителя с Кузнецовым. Он хорошо знал, что
Кузнецов — ссыльный, знал и то, за что тот был сослан. Сам
Григорий Максимович рассказывал ему об этом. Немного про
светил Балтабека и Кошкин. Не раз уже урядник предлагал ему
за вознаграждение подслушивать разговоры Кузнецова с други
ми лицами и перепавать ему, Кошкину. Балтабек отказался и
не поддался Кошкину и тогда, когда тот попробовал угрожать.
Урядник взял с него обещание никому не рассказывать об его
предложении. Балтабек дал такое обещание и сдержал его. Он
никому и словом не заикнулся об этом, но... Аскару и Кузнецову
рассказал все, во всех подробностях, что говорил и чего требовал
Кошкин.
И Кузнецов и Аскар были уверены в честности, в преданно
сти Балтабека. В нем да в двух-трех других рабочих, в некоторых
батраках из иногородних они видели людей, из которых можно
будет в будущем организовать подпольный политический кру
жок, но пока время для этого еще не настало. Григорий Макси
мович не упускал, конечно, случая поговорить со своим товари
щем по кузнице на политические темы, а повода для этого в
поселке не нужно было долго искать. Да и Аскар при своих на
ездах в Бурабай рассказывал Балтабеку про жизнь аула, про
положение бедной части крестьян и притеснение их баями и
царскими чиновниками.
Опасаясь какой-нибудь каверзы со стороны Кошкина, Балта
бек решил не оставлять Аскара, когда тот пойдет к Кузнецову.
На улицах бушевала такая пурга, что, если бы не Балтабек,
Аскар, вероятно, не добрался бы до квартиры Григория
Максимовича. Когда они пришли туда, Балтабек вызвался пока
раулить на улице, пока они поговорят, но Кузнецов заявил, что
это лишнее, так как, по его сведениям, Кошкин лежит у себя
дома мертвецки пьяный, а никто другой не отважится шпионить
в такую погоду. Балтабек не стал настаивать, но время от вре
мени незаметно для своих друзей выходил на улицу.
Долго длилась задушевная беседа Аскара с Григорием Мак
симовичем.
Аскар рассказал ему о своих чувствах к Ботагоз, о притяза
ниях Итбая на нее и просил при случае помочь Балтабеку сове
том и делом, и, если понадобится, оберечь Ботагоз от интриг
волостного. Кузнецов высказал мнение, что пока Итбай будет
в Петербурге, ей вряд ли следует опасаться каких-либо враж
дебных действий против себя, так как в свое отсутствие бай
едва ли доверится кому-нибудь в таком деликатном деле.
Поделился Аскар и своими соображениями по поводу аре
ста Амантая. Кузнецов согласился, что дело это носит явно
политический характер, но что вряд ли можно найти какие-либо
юридические основания для обвинения Амантая.
— Однако,— добавил он,— у царского начальства нечего
правду искать. «Закон — что дышло: куда повернешь, туда и
вышло». Начальство постарается раздуть это дело и воспользу
ется им, чтоб усилить притеснения.
Дав Аскару совет обратиться к какому-нибудь адвокату и
поручить ему защиту Амантая, Кузнецов высказался за поездку
Аскара в столицу и передал ему письмо к своему товарищу
Ивану Николаевичу Смирнову, которому рекомендовал Аскара
как человека близкого и заслуживающего доверия.
Уже начинало светать, когда Аскар и Балтабек ушли от Куз
нецова. Пурга прошла, тихо падал густой снег.
Вернувшись домой, они застали Кенжетая во дворе — он во
зился со своей лошадью; Айбала и Ботагоз хлопотали по хозяй
ству в комнате, Сагит еще спал.
Айбала быстро приготовила чай. Выпив чаю и немного со
гревшись, Балтабек, подмигнув жене, тотчас же вышел во двор.
Та поняла его. Надев шубу и захватив с собой ведро, она
сказала:
— Еркем, я пойду lio воду,— и вышла вслед за Балтабеком.
Аскар был благодарен Балтабеку и Айбале за то, что они
оставили его наедине с Ботагоз. Более подходящий момент для
задушевного прощания с возлюбленной ему вряд ли мог пред
ставиться.
Он подошел к Ботагоз, протянул ей обе руки.
— Итак, Бота, я уезжаю,— сказал он взволнованно.— Бу
*
дешь ждать меня?
Ботагоз хотела сказать: «Счастливый путь». но осеклась,
вспомнив казахское поверье, что женщине нельзя говарить этих
слов. Слезы покатились по ее щекам.
— Не плачь, душа моя! — сказал растроганный Аскар и креп
ко обнял ее.— Не плачь, зеница моих очей! Я скоро вернусь.
И пока в моей груди бьется сердце, ты будешь жить в нем.
— И ты в моем!— еле слышно произнесла Ботагоз, залива
ясь слезами.
IV
Еще в учительской семинарии Аскар увлекался книгами
исторического содержания. Он основательно ознакомился с
историей родного края.
Омск, в котором учился Аскар, основан был по указу Петра
Первого в 1716 году и в течение столетий являлся О1порой само
*
Державин в Сибири.
Жизнь большого города вначале отталкивала сердце Аскара.
Но постепенно он свыкся с ним, вкусил плоды науки, и отношение его к Омску изменилось, первоначальное неприязненное
но
чувство сменилось любовью. Он знал, что не ему одному Омск
дал образование, что не мало казахов приобщились к просвеще
нию в его учебных заведениях. Еще из заветов Абая Аскар знал,
что в деле просвещения казахского народа русские школы игра
ли исключительную роль. И первое место в этом деле истори'г.
судила занять Омску.
Уже больше года Аскар не был в Омске, Он успел соскучить
ся по городу, и ему хотелось доехать поскорее. При быстрой
езде, без лишних остановок, все расстояние от Бурабая до Ом
ска можно было покрыть в течение трех-четырех дней. Но Итбай
не^оропился. В попутных'аулах, где жили казахи из родов Керейуак и Кипчак, все знали его, если не в лицо, то понаслышке,
и везде оказывали радушный прием, в особенности, когда узна
вали, что он едет в Петербург, к самому царю. Почти в каждом
из этих аулов Итбай умудрялся находить какую-нибудь даль
нюю родню среди аксакалов и старшин — либо по кровному род
ству, либо по свбйству. Эти «родственники» особенно усиленно
упрашивали его не торопиться, и он подолгу гостил у них, забы
вая о времени. Таким порядком ехали они уже почти неделю.
Аскару казалось, что они не доберутся до Омска и в месяц. Од
нако приближался срок , назначенный Итбаю для приезда й
Омск. Итбай вспомнил об этом и начал в последние дни пото
рапливаться.
Когда въехали в город, Аскар встрепенулся, точно беркут,
заметивший вдали убегающую лисицу, снял тумак, сел повыше
1ьс жадностью стал всматриваться во все, что встречалось на
улицах, как будто он попал в неведомый ему иной мир.
После тиши степей и вида разбросанных по ней одиноких
казахских зимовок даже окраина города показалась ему боль
шим центром, самые обыкновенные одноЗтажные деревянные
дома окраины производили на него впечатление хором; редкие
Лампочки на фонарных столбах казались горящими солнцами;
гул оледеневших проводов ласкал его слух...
Городская дорога была гладко накатана. Буркутбай, кото
рому порядком надоела тихая езда по плохой дороге и который
еще при переезде через Иртыш успел перепрячь переднюю ло
шадь рядом с коренником, теперь с ямщицким азартом катил
полной рысью.
— Эй, Буркутбай!—ткнул его в спину Итбай.— Будь осто
рожен, не распускай вожжи, а то еще наедешь на кого-нибудь.
Здесь улицы кишат народом, как муравейник.
Когда они подъезжали к центру города, показавшееся вдали
здание учительской семинарии приковало к себе взоры Аскара.
От одного вида этого здания на душу его повеяло нежной тепло
той материнской ласки, и воспоминания хлынули на него чере
дой. Вот проплыли перед его глазами классные комнаты, спаль
ни в общежитии, образы товарищей и учителей. Промелькнули
в памяти увлечения юных лет, первые переживания, первые
мысли о жизни, о правде, о справедливости. «Эх выпрыгнуть бы
из саней, забежать туда, посмотреть на все это еще раз»,— поду
мал Аскар, но не успел он опомниться, как лошади промчались,
оставив здание семинарии позади.
— Догоняют!— вдруг крикнул Буркутбай, оглянувшись
назад.
— Что ты, кто догоняет?— испуганно спросил Итбай.
— Да вон, смотрите, сзади несется кто-то на длинноногой,
как журавль, лошади, хочет обогнать нас. Гнать, что ли, ло
шадей?
Итбай оглянулся. Действительно, кто-то настигал их на во
роном рысаке, запряженном в высокие беговые санки. Передние
бабки у лошади были забинтованы чем-то белым, из широко
раздувавшихся розовых ноздрей валил пар.
— Не давай обгонять!— воскликнул Итбай.
Буркутбаю только этого и нужно было. Он щелкнул вож
жами по бокам коренника и гикнул на пристяжную. Лошади
рванулись вперед и помчались по ярко освещенной главной
улице. Пристяжная, осыпая седоков снегом из-под копыт, еле
успевала за рысью коренника. Увлеченный быстрой ездой, Аскар
на минуту забыл о своих впечатлениях.
«Ни одна лошадь не обгоняла, их в степи,— думал он.— Мо
лодцами будут, если не сдадут этому чистокровному городскому
рысаку».
Седок, ехавший на рысаке, заметив, что казахи вздумали
состязаться с ним, тоже погнал свою лошадь, направляя ее
прямо на их сани. Он решид, видно, посмеяться над казахами,
наехать на них сзади, а потом уже обогнать. Но это ему не уда
лось— казахская пара белых все. больше и больше удалялась
от него. Подъезжали уже к мосту, отделявшему верхнюю часть
города от нижней, а Буркутбай и не думал останавливать ло
шадей.
— Кажется, довольно. агай,— вмешался Аскар,— давайт?
прекратим эту байгу’, уже наступает ночь, надо позаботиться о
ночлеге.
— Верно,— согласился Итбай и приказал Буркутбаю при
держать лошадей.
— Куда ехать?— спросил Буркутбай, с трудом придерживая
разгоряченных лошадей.
— Поворачивай назад, поедем к Сарыбасу.
Аскар знал, что у Итбая есть такой сын-гимназист, но ему
не приходилось еще встречаться с ним. По словам Кенжетая,
этот Сарыбас был юноша надменный, на всех смотрел свысока,
одевался всегда с иголочки, даже в ауле, в летнюю жару, ходил
в белых перчатках. Если ему нужно было подъехать в соседний
аул, в какой-нибудь полуверсте от дома, ему закладывали пару.
* Байга — скачки.
При разговоре с казахами он пересыпал свою речь русскими
словами, очевидно, считая это особым шиком.
Ехали средней рысью. Буркутбай, по указанию Итбая, все
сворачивал с улицы на улицу, с трудом удерживая на поворотах
разгоряченных лошадей.
— Кажется, вон тот дом,— сказал наконец Итбай.— Сооб
щи, Буркутбай, о нашем приезде, но захвати кнут — во дворе
злая собака. С правой стороны увидишь длинный одноэтажный
флигель. Зайди в среднюю дверь, Сарыбас живет там.
Буркутбай ушел и вскоре вернулся в сопровождении какогото бородатого человека в меховом бешмете.
— Это ты, Жанбырбай?— спросил Итбай.
— Я, Итеке! Все ли благополучно у тебя дома? Дай пожать
твою руку!
Аскар решил, что Сарыбаса, должно быть, нет дома, раз он
не вышел встретить отца. Но когда Жанбырбай ввел гостей в
просторную комнату, устланную коврами, убранную на манер
юрты степных казахов, они увидели молодого жигита, который
спокойнейшим образом завязывал перед зеркалом галстук. Во
лосы у него были острижены под ежик, глаза светло-серые, нос
пуговкой, губы несколько вытянутые. По росту он казался маль
чиком лет тринадцати — четырнадцати, хотя на самом деле ему
уже шел восемнадцатый год.
Жанбырбай любил поговорить. Когда гости разделись и раз
местились, он, поджав под себя ноги, удобно уселся на сундуке,
стоявшем в простенке между двумя окнами, и, пока готовили
чай, говорил без умолку. Его разговор скоро утомил Аскара.
Все интересы Жанбырбая вертелись вокруг торговых дел: сколь
ко стоит вол, почем кожа, шерсть, конский волос, много ли скуп
щиков кожсырья в аулах, почем мануфактура, каковы цены на
мясо, муку, сахар и чай... Особенно красочно рассказывал он о
ярмарках, на каких бывал, что там продавал, какие терпел
убытки и наживал барыши. Много говорил и о положении тор
говли в Омске...
Потому ли, что сам он любил торговлю или из уважения к
хозяину, Итбай внимательно слушал его и, нисколько не тяготясь
этим разговором, подавал иногда реплики или кивал головой "в
знак согласия.
Наконец, Жанбырбай догадался, что утомленным гостям
пора на покои.
— Этому молодому гостю постели в комнате Сарыбаса,—
сказал Жанбырбай жене,— пусть молодые люди весело прове
дут эту ночь...
Комната Сарыбаса оказалась маленькой, в ней стояла одна
кровать, и Аскару постелили на полу. Аскар попробовал завя
зать разговор с Сарыбасом, но тот, лежа на кровати, так вяло и
о
неохотно отвечал ему, что Аскар обиделся и повернулся к нему
спиной.
«Ишь, какой вредный щенок из волчьего выводка»,— поду
мал он.
К утреннему чаю они оба вышли недовольные друг другом.
Так, ни словом не обменявшись с Аскаром, Сарыбас и ушел
в гимназию.
V
Аскар улучил минуту, когда Жанбырбай после чая вышел
на улицу, и последовал за ним.
— Агай,— обратился он к Жанбырбаю,— не знаете ли вы
хорошего адвоката, лучше если из казахов?
— Есть такой, Кузгунбаев по фамилии.
— А адрес его знаете?
— Знаю. Отсюда недалеко.
Аскар, пойдя по указанному Жанбырбаем адресу, нашел но
вый деревянный дом под красной крышей, с березами перед
окнами. К парадной двери была прибита небольшая медная
пластинка, на которой фигурными буквами было выгравировано:
«Кузгунбаев».
Аскару открыла дверь дородная белокурая завитая женщи
на — жена Кузгунбаева.
— Вам кого?— спросила она.
— Господина Кузгунбаева.
Она внимательно оглядела посетителя с ног до головы. С тех
пор как ее муж начал заниматься адвокатской практикой,, их
ежедневно посещало много людей, и она научилась безошибочно
угадывать, кто из посетителей — клиент с толстой мошной, а
кто бедный проситель. В зависимости от этого она или прини
мала посетителя, или отказывала ему. Но на этот раз, оглядев
Аскара, она не могла определить, к какой категории отнести это
го молодого, прилично одетого казаха и как ответить ему.
Наконец, она не особенно уверенно сказала: «Его нет дома»,—
но в это время из внутренних дверей появился сам Кузгунбаев.
Это был невысокого роста, чуть сгорбленный, чернявый человек.
Он спросил:
— Вам кого?
— Я Хотел бы видеть господина Кузгунбаева.
— Это я.
— Очень приятно,—ответил Аскар по-русски.— У меня к вам
небольшое дело. Разрешите войти?
— Пожалуйте!
Покрасневшая от смущения жена Кузгунбаева посмотрела на
мужа с укором. Кузгунбаев ввел Аскара в небольшую комнату,
очевидно, служившую ему кабинетом.
По первому же впечатлению Аскар составил себе не очень
лестное мнение об адвокате. Ему показалось, что Кузгунбаев
человек надменный, равнодушный к судьбе людей, человек, для
которого его покой и благополучие дороже всего.
— Да... Это весьма серьезное и трудное дело,— сказал Куз
гунбаев, выслушав Аскара.— Обвинение в покушении на губер
натора — это похуже кражи со взломом.
— Какое же покушение?! Ведь никакого покушения не
было!
— Это по-нашему. А в глазах прокурора дело может выгля
деть как самое настоящее покушение. Трудное дело, не всякий
адвокат возьмется вести его.
— Я и не спорю. Дело не из легких. Вы возьмитесь за это
дело. Возьмитесь из человеколюбия!
— Ладно, возьмусь,— сказал после некоторого раздумья
Кузгунбаев.
Нужно было поговорить о гонораре; Аскар знал, что адвока
ты не ведут дела подсудимых даром. Прощаясь, он обратился к
Кузгунбаеву:
— Простите, чуть не забыл. Конечно, за ведение дела адво
кату нужно платить гонорар...
— Конечно.
— Не сочтите
нескромностью,— сколько же это будет
стоить?
— в нашем деле не торгуются, для этого есть специальная
такса.
— Все же я хотел бы узнать цифру.
— Дело очень щекотливое и трудное. Гонорар—тысяча
рублей.
Аскар чуть не вскрикнул от неожиданности. Самое большее,
он мог выжать из. своего кармана около двухсот рублей. Осталь
ные нужны были на дорогу.
— Меньше чем за тысячу рублей за такое дело браться
нельзя,— сказал Кузгунбаев, заметив смущение посетителя,—
но поскольку это дело носит в некотором роде политический ха
рактер, так и быть, уступлю вам. Пусть будет семьсот рублей!
Аскар откровенно признался, что больше двухсот у него нет,
но Кузгунбаев только махнул рукой.
От адвоката Аскар ушел совершенно обескураженный. Как
ни бился, как ни ломал он голову, но не мог ничего придумать,
чем бы помочь Амантаю. А времени до отъезда оставалось мало.
VI
Аскар закричал во сне, будто его душили, и, сам испугавшись
своего крика, проснулся. Несколько секунд он, как ошалелый,
сидел на полке, ничего не соображая и протирая глаза. Немного
очнувшись, он встряхнулся и огляделся. Все соседи по купе без
u
мятежно спали. А ему казалось, что его страшный крик дол
жен был разбудить все.х пассажиров.
Аскар находился в купе вагона третьего класса и ехал уже
третьи сутки. На следующий день рано утром они должны были
приехать в Петербург. Их вагон был прицеплен к экстренному
поезду прямого сообщения Маньчжурия — Петербург. Обычно и
составе этого поезда третьего класса не было. Но как-то случай
но в Омске был прицеплен один такой вагон, и Итбай, скупясь
заплатить за мягкое место, сказал: «Не все ли равно, и так до
везет нас до Петербурга»,— и купил билеты третьего класса.
В одном из купе этого вагона и поместились Итбай и Аскар; у
обоих были нижние места — одно против другого.
При тусклом свете стеариновой свечи, вставленной в фонарь
соседнего купе, Аскар еле различал багровое лицо Итбая, тяже
ло храпевшего и посвистывавшего во сне.
Уже вполне очнувшись, он вспомнил свой сон. Ему присни
лось, будто он приехал откуда-то в поселок Боровое и ночевал у
Балтабека. И вот среди ночи в дом ворвалась какая-то толпа.
Это был Ит'бай со своими молодцами. Они связали Аскара, Бал
табека и Айбалу, сх-ватили Ботагоз и быстро скрылись. В на
дежде на помощь соседей, Аскар стал дико кричать. Этот крик
и разбудил его.
В купе было душно. Аскару захотелось освежиться. Накинув
на плечи пальто, он направился в тамбур. В вагоне все мирно и
спокойно спали. В проходе, возле своего отделения, поставив на
пол фонарь, сидя, дремал и проводник. Никто не заметил, как
Аскар вышел.
На площадке вагона было светло. Стояла светлая лунная
ночь. Поезд мчался среди соснового леса. Но Аскару показа
лось, будто поезд стоит на одном месте, а мчится назад земля
и исполинские сосны, словно огромный косяк коней, испуганно
шарахаясь от поезда, убегают от него, как от стаи волков.
Образ волков навел его мысли на преследователей Ботагоз.
«Что ее ждет впереди?— подумал он.— Много волков зарятся на нее. Неужели, ка'к овечка, она станет жертвой одного
из них?»
Когда мороз стал пробирать его, он вошел в вагон. Возле его
купе навстречу ему вынырнули из полумрака и прошмыгнули
мимо два человека.
Войдя в купе и сев на полку, он вдруг подумал:
«Кто эти люди? Не воры ли?»
Эта мысль встревожила его. Он вскочил и бросился к своему
чемодану. Чемодан лежал на месте.
«Не украли ли сундучои?»— мелькнуло у него в голове.
Свой небольшой сундучок с подарками царю Итбай поста
вил под полку.
Нагнувшись, Аскар заглянул туда и сердце его екнуло от
тревоги: сундучка не было.
О
— Итеке, эй, Итеке!— стал он будить Итбая.
Но Итбай спал крепко, разбудить его было не легко. Аскар
стал его тормошить.
— А-а, что такое?— спросил, наконец, Итбай и сел на по
стели, но никак не мог прийти в себя.
— Итеке!..
— А-а?
— Приди же в себя, пробудись, Итеке!
— А-а, Аскар! Это ты? Что такое...
— Куда вы поставили ваш сундучок?
— Под лолку, а в чем дело?
— Под полкой сундучка нет.
— Э, где же он?— воскликнул Итбай, быстро соскочил и стал
шарить руками под полкой.— Ойбай, нет!
— Только что здесь прошмыгнули каких-то два подозритель
ных человека. Верно, они украли.
— Ойбай, нужно их догнать,— устремился Итбай к двери.—
О боже, о создатель, о духи предков!.. Помогите, помогите!—
вздыхал он и, тяжело дыша и кряхтя, босой побежал за Аскаром
по коридору.
В конце вагона навстречу им поднялся заспанный проводник
с тускло мерцавшим фонарем в руке.
— У нас пропажа. Украли багаж!— сказал ему Аскар.
— Когда?
— Только что. Воры еще не успели скрыться, идем.— Провод. ник заметно взволновался к последовал за ними. Все трое вы
шли в тамбур. В тот же миг двое неизвестных, стоявших у откры
тых наружных дверей вагона, выбросили сундучок под откос
и друг за другом спрыгнули с поезда на полном ходу.
— Ах!— в один голос вскрикнули Аскар и Итбай. У Итбая
заволокло туманом глаза, закружилась голова. Ноги у него са
ми собой подкосились, и он бессильно опустился на пол.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В ПЕТЕРБУРГЕ
I
Сообщение проводника о том, что через полчаса- будет Пе
тербург, очень обрадовало Аскара. Светлая, как звезда в небе
сах, соблазнительная, но недосягаемая давнишняя мечта его,
наконец, сбылась. Так прирученный сокол, спускаясь с вышины,
садится на руки охотнику.
О Петербурге Аскар впервые услышал от учителя начальной
ШКОЛЫ; полюбившего мальчика за его способности. В свободные
часы учитель этот с увлечением рассказывал ему о Петербурге,
о его домах, проспектах, памятниках, музеях и садах.
— Ах, хоть краешком глаза увидеть бы все это!— мечтал
тогда вслух Аскар.
— А это будет зависеть от тебя самого,— говорил ему учи
тель,— если сильно захочешь, добьешься. После нашей школы
кончай гимназию и поезжай учиться в столицу.
— Но для этого нужны деньги...
— Без денег там, конечно, не проживешь. Но там учится
немало и бедных людей. Они не пугаются ни голода, ни холода,
живут на гроши. И ты не бойся, не прО|падешь...
Произведения Некрасова, Достоевского и других русеких
писателей, с которыми Аскар познакомился в учительской семи
нарии, обнажили перед ним и теневые стороны Петербурга, но
в то же время еще усилили его стремление повидать северную
столицу.'
Аскар мечтал, окончив семинарию, поехать в Петербург
ский университет, но судьба забросила его учителем в аул
Итбая.
Теперь он ехал, наконец, в этот желанный Петербург. К то
му, что в детстве рассказывал ему учитель, к тому, что в юности
рисовали ему книги, прибавились живые воспоминания Кузне
цова о революционном Петербурге, о его боевом рабочем клас
се, о науке, которую не преподавали в университетах, но кото
рая вела народы на борьбу за лучшую жизнь, за новый мир.
Этот Петербург больше всего и привлекал теперь Аскара.
Столица встретила наших путешественников густым тума
ном, в котором лунами светилось множество вокзальных фона
рей. Волной хлынувшего народа их вынесло в крытый стеклом
огромный зал вокзального здания. Устроив Итбая на одно из сво
бодных мест, Аскар пошел искать представителя Министерства
внутренних дел, на обязанности которого лежали встреча и уст
ройство прибывших на юбилей делегатов.
По указанию дежурного по вокзалу, Аскар нашел его в на
рядно убранной комнате. За большим дубовым письменным
столом сидел тучный, с длинной раздвоенной бородой военный
генерал. Он разговаривал с группой бухарцев. Сбоку, у стола,
толпилось еще человек десять в пестрых шелконых халатах и
тюбетейках. Когда в комнату вошел молодой жандармский
офицер и доложил, что автомобиль у подъезда, генерал сказал
бухарцам:
-г- Поезжайте, господа, в гостиницу и устраивайтесь. Вас
будет сопровождать поручик,—-и указал на офицера.
Аскар, дождавшись своей очереди, предъявил, наконец, гене
ралу документы.
Генерал позвонил и, когда вошел какой-то штатский, молча
сунул ему документы Аскара. Тот провел его в соседнюю комна
ту, заполнил печатный анкетный бланк и дал Аскару ордер на
118
два номера в «Европейской гостинице», растолковав, как про
ехать до гостиницы на трамвае.
Из окон трамвая Аскар и Итбай с восхищением глядели на
широкий и прямой, как стрела. Невский проспект, на нарядные
многоэтажные дома, на богатые магазины и оживленную толпу,
заполнявшую тротуары.
В гостинице они предъявили ордер, и им отвели в третьем
этаже два HONfepa, довольно отдаленных друг от друга.
Аскар чувствовал себя несколько стесненно, очутившись в
комфортабельном номере такой шикарной гостиницы. Расспро
сив коридорного о порядках в «Европейской», умывшись и пере
одевшись, он отправился в номер к Итбаю. Он застал его лежа
щим на богато убранной кровати в грязной дорожной одежде и
в сапогах.
Аскар посоветовал Итбаю умыться, переменить платье и не
ложиться на кровать в сапогах.
— В таких культурных местах нужно вести себя также куль
турно, не только ради себя, но, главное, ради своего народа,—
сказал ему Аскар.— По нашему поведению здесь будут судить
о характере и нравах всего нашего народа. Оказать правду, вы,
хотя человек богатый и занимаете высокую должность, плохо
знакомы с культурой и городскими порядками. Не обижайтесь
на мои слова, но...
— Что ты, что ты, дорогой,— замахал руками Итбай.— Не
даром говорят: «Не спрашивай у старого, спроси у бывалого!»
Ты хоть и молод, но видал больше моего. Говоришь не во вред
мне. Понимаю, здесь не аул, даже Омск — деревня по сравне
нию с Петербургом. Говори, что надо.
— Прежде всего, агай, нужно приодеться. Ваша казахская
одежда не подходит здесь.
— Хорошо, дорогой. Пойдем купим. И себе купи все, что
нужно. На мой счет, не в долг. Ты ради меня поехал в дальнюю
дорогу, так что все твои расходы беру на себя.
— Спасибо, агай, там видно будет.
— А чего нам откладывать, пойдем и купим.
Походив по магазинам, они обзавелись хорошим европей
ским платьем и разными принадлежностями туалета, которые
велели доставить в гостиницу, а сами до вечера бродили по горо
ду, любуясь и восхищаясь его достопримечательностями.
II
Проснувшись поздним утром, Аскар почувствовал себя от
дохнувшим и бодрым. Он босиком прошел по пушистому ковру
к окну, отдернул, тяжелые гардины из красного бархата, и зимНИЙ яркий свет пролился в комнату, точно вода из опрокинутой
чаши.
о
Одевшись, Аскар пошел к Итбаю. Тот был чем-то сильно
удручен.
— Чего это, агай, вы сегодня так мрачны?— спросил он.
— Да так,— ответил Итбай, вздыхая.— Неужели мой сунду
чок так и пропал бесследно?.. Эх, и вещи в нем были!..
— А что за вещи?
— Вещи все ценные,— ответил Итбай.— Там был казахского
покроя чекмень, вытканный из пуха белого верблюжонка впере
мешку с шелком, на шелковой подкладке. Воротник и рукава
были оторочены серебристым бобром. Еще в свою первую поезд
ку в Ирбит я купил двенадцать аршин позумента шириною в
четверть аршина и толщиной в лезвие меча. Тогда лучшая ло
шадь стоила пятнадцать — двадцать рублей, а за аршин позу
мента я платил по пять рублей. Шесть аршин, этого позумента
пошло на оторочку Полы и бортов чекменя. Вот и прикинь, сколь
ко он стоил.
— Вещь ценная,— заметил Аскар.
— А как ты думал? Этот чекмень я не уступил бы и за пят
надцать хороших коней. Кроме чекменя там был мой серебряный
с позолотой ксе’ который ты видел, а при нем нож с золотой
ручкой... Был там и тумак, сшитый из меха черно-бурой лисицы.
Обыкновенные лисьи шкуры стоили не больше двух-трех рублей,
а за чернобурку я отдал одному кокшетаускому татарину два
дцать пять. Верх тумака был крыт черно-белым полосатым шел
ком. Когда я показал эти три вещи уездному начальнику, он ска
зал: «Это будет замечательный подарок, но раз ты решил повезти
такие ценные подарки, то пусть у тебя будет полный комплект.
Добавь сапоги казахского образца и шакшу2 Я послушался его,
и один знаменитый мастер из рога кошкара^, длиною чуть ли
не в аршин, сделал мне шакшу, всю украшенную инкруста
циями.
Итбай тяжело вздохнул.
— Агай,— сказал Аскар,— в городах есть учреждения, кото
рые занимаются розыском украденных вещей. Сообщим туда?
— Что же, сообщи. От этого, я думаю, никакого вреда нам
не будет.
— Тогда я сообщу по телефону.
Узнав через справочное бюро телефон отделения сыскной по
лиции, Аскар сообщил о краже сундучка. Агент записал его
адрес и телефон и обещал уведомить их, если пропажа оты
щется.
Когда они пришли в комендатуру Зимнего дворца, она была
переполнена, — делегаты, прибывшие на юбилей, явились для
регистрации. Среди них было несколько человек, похожих на ка* К с е — казахский кожаный пояс.
2 Ш а к ш а — табакерка.
3 К о ш к а р — баран-производитель.
захов. Итбай заговорил с одним по-кавахски, но тот покачал го
ловой и ответил по-русоки;
— Не понимаю.
— Чего это он прикидывается? Или он не казах?—спросил
Итбай у Аскара.
— Есть народы, похожие на казахов,— якуты, ойроты, кал
мыки и другие. Возможно, он из этих народов.
Но оказались там и казахи. Один — делегат Тургайской об
ласти Сайм Кадыров, а другой — делегат Джетысу Кудайберген
Мама'нов.
При регистрации чиновник сообщил им, что в мечети на Вы
боргской стороне сегодня будет совершаться намаз’ за здравие
царствующего дома и всем делегатам-мусульманам рекомен
дуется присутствовать на нем.
— Что ж, войдем?—предложил Кудайберген.
— А я, пожалуй, пойду осматривать город,— сказал Аскар.
Кудайберген было обиделся и стал настаивать, чтобы он по
шел с ними, но Итбай поддержал Аскара:
— Он ведь не делегат. Пусть поступает, как хочет. Только,
дорогой,— обратился он к Аскару,— будь добр, проводи нас.
Проводив их до мечети, Аскар потом долго бродил по Петер
бургу и вернулся в гостиницу поздно вечером. В номере у Итбая
он застал веселую пирушку. Рядом с хозяином, за большим сто
лом, заставленным разными винами и закусками, сидели Сайм
и Кудайберген.
Аскара это удивило, так как Кудайберген, как хажи, побы
вавший в Мекке, не имел права пить.
Несколько смущенный Итбай подчеркнуто весело и громко
сказал:
— Добро пожаловать, мырза^. Проходи, гостем будешь...
— Да у вас настоящий пир! Верно, еще кого-нибудь^ жде
те?— в тон ему сказал Аскар.
— Ждем, мырза,— сказал Сайм и подмигнул Итбаю; тот по
качал головой:— мол, не говори.— Да чего там!—отмахнулся
Сайм.— Он уже не ребенок, сам понимает. Ждем, мырза, а ко
го — не догадываешься?
— Не догадываюсь.
— Брось, молодой человек, этому я не поверю.
— Нет, агай, правда!—ответил Аскар, недоумевая.
— Если не догадываешься, придется сказать. Небось, и ты
не откажешься от удовольствия, которое мы предвкушаем?
— Какое же удовольствие?
— Ну и хитрец же ты! Неужели все еще не догадался?
— Нет.
— А как ты насчет петербургских красавиц?
* Нам?, ’з — богослужение.
2 М ы р'з а — господин.
— Ну нет! Не был я в мечети, не тянет меня и к таким
красавицам.
— Да погоди, это не те, что по улицам бегают, а такие, что
только в таких гостиницах бывают.
— Нет, я не любитель таких удовольствий,— сказал Аскар,
вставая.— Желаю вам веселиться, не стану мешать.
— Э, да ты как будто старик!—насмешливо оказал Сайм.
— Нет, я думаю, что слишком молод...
— Ишь ты, какой упрямый козленок!—воскликнул Сайм.—
Ну и черт с тобой!
III
Вернувшись к себе в номер, Аскар решил выполнить одно по
ручение, которое было ему не очень по душе.
. В Омске Мадияр просил его передать письмо Базархану Медельханову, одному из лидеров казахских националистов. Он
согласился нехотя: внутреннее чутье подсказывало ему, что
принимая это поручение, он ставит себя в фальшивое положе
ние, но не мог ясно осознать, в чем тут дело. Несмотря на идей
ное воспитание, которое он получил от Кузнецова, Аскар не до
рос еще до той высокой принципиальности, когда политические
разногласия разделяют людей, заставляют их рвать личные от
ношения. По существу, Аскар был еще либералом, который рас
сматривает политические убеждения лишь как оттенки мне
ний,— каждый, мол, волен иметь их или не иметь, менять их
или не менять, как и когда ему заблагорассудится.
Повертев в руках конверт, на котором был обозначен адрес и
телефон, Аскар позвонил Базархану.
На его звонок ответил сам Базархан.
— Читал в газетах о вашем приезде и удивлялся, почему до
сих пор вы не навестили меня!—сказал он с некоторой обидой в
голосе.
— Да мы были заняты регистрацией и хлопотами по разным
делам.
— Ну ладно, захвати своих спутников и завтра же пожалуй
те ко мне на обед!—пригласил Базархан.
В условленный час Аскар и его спутники поднялись на тре
тий этаж огромного четырёхэтажного красивого здания. В две
рях их встретил человек монгольского типа, с длинными жид
кими усами и бритым подбородком.
— А-а, очень рад, господа, пожалуйте,— сказал он, узнав,
кто пришел.— Я Медельханов! Пожалуйте!—и провел их в
большую комнату, убранную по-восточному.
— Думаю, что эта обстановка вам больше по душе, чем
европейская. Садитесь прямо на пол, как у себя в ауле, и давай
те знакомиться. Впервые встречаюсь с вами,— сказал он, При
U
о
глашая их сесть на разостланные поверх персидского ковра
одеяла.
Гости отрекомендовались.
— А теперь разрешите мне прочесть это письмо,— сказал
Базархан.— Уж очень не терпится узнать вести из родных краев.
Надеюсь, и вы поделитесь со мною новостями о жизни казахского
аула.
Прочитав письмо, Базархан искоса посмотрел на Аскара
и сказал:
— Есть кое-какие интересные новости. К сожалению, меня
внезапно вызвали по срочному делу, и после обеда я должен
буду оставить вас. Но надеюсь, что вы еще не раз будете моими
гостями и мы обо всем поговорим.
В комнату вошла солидная, средних лет, рыжеволосая жен
щина и кивком головы поздоровалась с гостями.
— Будьте добры, принесите мне мой насыбай и тазик— по
просил Базархан.— И позаботьтесь, пожалуйста, чтобы через
полчаса был подан обед.
— Хорошо, Борис Алексеевич!—сказала женщина и вышла.
— «Как же так!—удивленно подумал Аскар.— Свое казах
ское имя переделал на русский лад. А почитать его статьи — так
он за все казахское горой...»
Женщина скоро принесла небольшую шакшу, сделанную из
рога и украшенную серебром, и маленький, медный тазик, напо
ловину наполненный золой.
«Казахское имя меняет, а насыбай употребляет. Или он дер
жит его только на тот случай, когда с казахами встречается?»
опять подумал Аскар.
Базархан, взяв шакшу, высыпал из нее на ладонь щепотку
насыбая, подбросил его под язык и сразу стал картавить, произ
нося «р» как «и». Говорил он мало, больше расспрашивал гостей
о положении казахов в их областях, о переселенческой политике
правительства, о взаимоотношениях с начальством, о ценах на
скот, о состоянии торговли. Он, видно, хорошо знал положение в
степи, но занимали его, главным образом, дела, связанные с ин
тересами баев, биев, мусульманского духовенства.
За обедом Базархан показал себя умелым собеседником,
ловко развлекавшим гостей то анекдотом, то занимательной
историйкой, то фривольной шуткой. О политике уже не было
речи. Он тонко выспрашивал каждого о его делах и, делая вид,
что глубоко интересуется особой собеседника, незаметно распо
лагал его 1К себе.
«Ловкий человек»,— подумал Аскар.
— Прошу извинить, к сожаленью, лишен сегодня удоволь
ствия дольше разделять ваше общество, опешу по делу,— сказал
Базархан, когда убрали дастархан.— Но прошу не забывать ме
ня, я всегда буду рад вам. А тебе,— обратился он к Аскару,— и
о
вовсе не след отнекиваться. Ты не делегат, со временем у тебя’
свободнее, вот и приходи завтра.
— Спасибо, агай. Постараюсь зайти,— сказал Аскар, поняв,
что Базархан хочет поговорить с ним с глазу на глаз
Выйдя из квартиры Базархана, Аскар распрощался со свои
ми спутниками и поехал к Смирнову, к которому у него было
письмо от'Кузнецова.
Трамвай долго петлял по широким и длинным петербургаким
улицам, выбрасывая и вбирая пассажиров на остановках. Видно
было, что люди не привыкли здесь к морозу, зябко кутались в
пальто и прятали стынущие, красные руки. Аскар же, наоборот,
чувствовал себя бодрым и легким. Влажный, туманный вовдух
столицы действовал на него угнетающе, а сегодняшний сухой
морозный вечер как будто влил в него новые силы.
Трамвай уже давно ехал по окраине, вагон почти опустел.
Наконец кондуктор предупредил Аскара:
—Вам здесь сходить.
Выйдя из вагона, Аскар очутился на перекрестке каких-то
узких, грязных улиц. Вдоль улиц шли ряды низких, невзрачных
домишек, над которыми кое-где возвышались длинные обшар
панные здания казарменного типа. Аскар недоуменно огляделся:
где он находится? В столице Российокой империи — Петербурге
или в одном из. провинциальных городов, вроде Омска или
Петропавловска?
«Вот тебе и прославленный Петербург! И здесь, оказывается,
есть такие же улицы и трущобы...»— подумал он.
Ему пришлось долго шагать по тускло освещенной, мрачной
улице, прежде чем он нашел дом № 42, указанный в адресе на
письме Кузнецова. Навстречу Аскару и обгоняя его, шли плохо
одетые, сумрачные люди, на лицах которых видны были следы
нужды, забот и глухого недовольства. Кое-кто подозрительно
оглядывал его исподлобья, косясь на его приличный костюм,—•
откуда, мол, залетела эта птица?
Дом, где жил Смирнов, оказался ветхой двухэтажной раз
валиной красного кирпича с маленькими, подслеповатыми окна
ми. Двери парадного крыльца были сорваны. В полумраке кори
дора виднелась грязная, темная лестница во второй этаж.
Не зная, как най^и квартиру Смирнова, Аскар стоял в нере
шительности на улице, пока не увидел какую-то старушку, спуакающуюся с верхнего этажа.
— Скажите, пожалуйста,— обратился он к ней,— где тут
живет Смирнов?
— Иван Николаевич?
- Да!
— Тут. Поднимитесь наверх, там спросите!
Вверху, направо и налево от небольшой лестничной площад
ки, шли длинные коридоръ! со множеством дверей по обеим сто
ронам. Аскар пошел по правому коридору. Почти у всех дверей
124
шумели примусы, у которых возились женщины. В конце кори
дора он нашел квартиру № i7 и постучался.
— Войдите!— услышал он женский голос.
Когда Аскар из полутемного, душного, вонючего коридора
вошел в светлую и чистую комнату, ему показалось, что он из
мрака ночи вырвался к яркому солнечному дню.
— Здесь живет Смирнов Иван Николаевич?—обратился он
к женщине средних лет, вопросительно смотревшей на него.
— Здесь,— ответила она.
— А Иван Николаевич дома?
— А для чего он вам?
— По одному делу.
— По какому делу?
Заметив подозрительную настороженность женщины, Аскар
поспешил сказать:
— Видите ли, я приехал из Сибири. Привез письмо от одного
его приятеля. От хорошего приятеля — подчеркнул Аскар.— Хо
телось бы лично передать.
— Сейчас!— ответила женщина и скрылась за дверью в дру
гую комнату.
Аскару показалось, что она там будит кого-то.
Вскоре вслед за женщиной вышел плотный мужчина, средних
лет, с бородой. и усами, с виду рабочий.
— Вам кого, Смирнова?— спросил он, глядя прямо в глаза
Аскару.
— Да, Смирнова Ивана Николаевича.
— Это я Смирнов.
— Я вам письмо привез,— сказал Аскар, вручая ему письмо.
Смирнов взглянул на адрес, повертел в руках конверти
вскрыл его.
— Ба! Кузнецов... Григорий Максимович!—радостно вскрик
нул он, взглянув на фотокарточку, которую вынул вместе с пись
мом.
— Григорий Максимович!—также радостно повторила за
ним женщина и стала разглядывать карточку, переданную ей
мужем.
Торопливо .пробежав глазами письмо, в котором, между про
чим, говорилось и об Аскаре, Смирнов приветливо протянул
ему руку:
— Очень благодарен вам, товарищ...
— Аскар Досанов.
— ...товарищ Досанов, за добрую весточку! Мы с Григорием
Максимовичем, почитай, годов семь не видались. Ну, проходи
те,— сказал он, указывая рукой на соседнюю комнату,— рас
сказывайте: как там поживает Гриша?
— Нельзя сказать, чтоб очень весело,— сказал Аскар.— За
холустье у нас, безлюдье. Материально ничего, на жизнь зараба
тывает понемногу, но вот беда—литературы никакой. Не то
что у нас, но и в Омске не достать. А когда мы в Омск попадем?
По случаю разве...
— В этом мы ему кое-чем поможем, хотя и сами не очень
богаты. Он об этом пишет. И о вас. Очень рад с вами познако
миться. Вы что, часто встречаетесь с Гришей?
— Не так уж часто. Я в ауле живу, учительствую там. В по
селок редко приходится ездить. А последнее время видимся тай
но, наблюдение за ним как будто установлено.
— Ну, это уж как полагается.
— Одно время не заметно было. А последние месяцы опять
урядник вокруг его дома ходить зачастил.
— Ясно. Опять земля под царем гореть стала. Здесь, в Пе
тербурге, такое разворачивается, что того и жди нового пятого
года. Оживился рабочий люд...
— Это и Григорий Максимович говорил. Когда я в Петер
бург уезжал, он наказывал мне: «Поговори с Иваном Николае
вичем, что да как, не отстать бы нам от жизни...» Скучает он
за живым словом, да и я, признаться, только от него живое сло
во слышу. Учусь у него...
— Конечно, хорошо бы ему или вам «Правду» получать, но,
боюсь, в открытую, по почте это неудобно... Нет ли адреска у вас
какого?.. Да что мы всухую разговариваем,— перебил он сам
себя,— сейчас чаек соорудим.
— Спасибо... Я недавно обедал...
— Ну уж нет, чаек никогда не поМешает. А то, может, рю
мочку? Сам-то я не употребляю...
— И я не пью...
— Ну то1гда чаю!— решительно сказал Смирнов и вышел на
минуту из комнаты.
Женц Смирнова вскоре внесла небольшой пузатый самовар
чик, расставила посуду и присоединилась к их беседе.
— Теперь вы о Григории Максимовиче подробнее расскажи
те, товарищ Досанов,— сказал Смирнов, когда они уселись за
стол.— Моя Анна Федосеевна большая приятельница его.
Аскар почувствовал себя со своими новыми знакомыми как в
родной семье. Манерой говорить, поглядывать Смирнов напом
нил ему Кузнецова, а в Анне Федосеевне он почувствовал что-то
родственное с Улберген. Он неторопливо рассказывал о Кузне
цове, старался припомнить все, что знал о нем. Его редко преры
вали, а Анна Федосеевна иногда тихо вздыхала. Незаметно раз
говор перешел на самого Аскара, на его работу в школе, на ка
захский аул...
— А знаете, Иван Николаевич, я ведь сюда на юбилей Рома
новых приехал...— сказал Аскар, когда Анна Федосеевна, уб
рав со стола, вынесла самовар.
— На юбилей?—удивился Смирнов.
— Представьте!—шутливо развел руками Аскар.— И с благо
словением Григория Максимовича. Я здесь переводчиком у од126
КОГО бая, по-русски сказать — вроде помещика, что ли, только
нашего, степного. Он прибыл делегатом на торжества от нашей
области,— вернее, губернатор его выбрал, а язык русский плохо
знает. Он и пригласил меня.
— А Гриша тут при чем?
— Я сомневался, ехать ли,— все-таки с баем да на царский
юбилей... А Григорий Максимович посоветовал. И не жалею.
Только хотелось бы ума набраться, почитать, с людьми пого
ворить.
— Это мы устроим. Приходите завтра вечерком, я познаком
лю вас с одним пареньком. Молодой, как и вы...
— Вот спасибо! Никогда не забуду вашей помощи,— сказал
обрадованный Аскар.
Было уже около десяти часов вечера, когда Аскар вышел от
Смирновых. Мороз спал. Над улицами сгущался сырой, прони
зывающий туман, но он не мог охладить тихой радости, которую
унес с собой Аскар от беседы со Смирновым. Ему припомнился
другой его сегодняшний визит — к Базархану.
«Какая разница, какая разница!—думал он по дороге к
трамваю.— Действительно два мира».
Не только рассудком, но и всеми чувствами, всем существом
он ощутил, что принадлежит к этому второму миру, который по
ка еще прозябает на окраинах города, в мрачных улицах завод
ских предместий, в сырых и неуютных домах, но который скоро
выступит на широкую арену жизни и завоюет ее.
IV
На следующее утро Аскар встал довольно рано. Только он
стал просматривать свежие газеты, как зазвонил телефон.
— Алло! Господин Досанов?
— Да, я Аскар Досанов.
— С вами говорят из сыскного отделения. Вы заявляли о
краже вещей?
— Да, заявлял.
— Нашлись. Приезжайте за ними вместе с господином БайсакалОвым.
Аскар пошел с этой новостью к Итбаю.
— Итеке, суюнши!—сказал Аскар, войдя в номер.
Итбай вопросительно посмотрел на него, но увидав, что тот
не шутит, сказал:
— Суюнши за мной. А в чем дело?
— Пропажа нашлась!
— Как? Где?—почти испуганно вскрикнул Итбай, вскочив с
постели.
— Только что сообщили из сыскного. Вызывают вас и меня.
— Ойбай, давай поедем туда скорее!
— А что дадите на суюнши?
— Чего пожелаешь... Не постою... Ойбай, поедем скорее!..
В полиции их встретил сам начальник. Он усадил их в широ
кие кресла и, проверив документы, нажал кнопку. Вошел моло
дой человек в штатском.
— принесите найденный сундучок!— распорядился он.
Принесли сундучок. Итбай сиял от радости. Все вещи оказа
лись в целости.
— А теперь, господин Байсакалов,— сказал начальник отде
ления,— у меня имеется небольшой личный разговор по поводу
привезенных вами подарков. Будьте так любезны, господин До
санов, подождать несколько минут в приемной.
Аскар поклонился и вышел.
— Ну как, господин Байсакалов, вы довольны?
— Таксыр, господин!—подобострастно поклонился Итбай.—
У меня не хватает слов благодарности!.. Тысячу раз спасибо вам.
— Когда мне донесли о пропаже таких вещей, я приложил
все силы, чтобы разыскать йх. И, к нашей общей радости, мы
обнаружили сундучок в Туле.
— Тысячу благодарностей, мой дорогой! Что я могу еще ска
зать?
Дать денег Итбай побоялся, а что-нибудь из вещей подарить
пожалел.
— Что за человек твой спутник, учитель Аскар Досанов?—
вдруг спросил начальник.
Если бы этот вопрос был задан Итбаю до находки вещей,
Итбай, возможно, очеряил бы Аскара, но Аскар первый принес
ему эту радостную весть, просил суюнши и был рад находке...
— Неплохой жигит,— ответил Итбай.
— Да?! А говорят, он выступает против баев, против волост
ных управителей?
— Это верно,— ответил Итбай, не придавая значения своим
словар^.
— Ну что же, не стану вас больше задерживать. Ваши по
дарки царю замечательны. Такие подарки не многие могут пре
поднести. Государь император, надеюсь, будет доволен, можете
рассчитывать на награду... Кстати, наш разговор о Досанове
должен остаться между нами. Попрошу вас никому об этом ни
слова, тем паче самому Досанову.
— Что вы! Боже упасй...
Он позвонил. Вошел рыжий полицейский.
— Отвезите сундучок этого господина в «Европейскую гости
ницу». Номер он вам скажет.
и
Вернувшись в гостиницу вне себя от радости, Итбай заявил
Аскару, что в честь находки устроит сегодня пирушку и просит
его быть на ней. Но Аскар поблагодарил его и, сославшись на
неотложное дело в городе, сказал, что он приедет, но попозже.
В конце дня он поехал к Смирнову, где за задушевной беседой
просидел до позднего вечера.
Только успел Аскар, вернувшись от Смирнова, войти в свой
номер, как зазвонил телефон.
— Слушаю!
— Федор Николаевич?—услышал он мягкий женский голос.
— Нет, не Федор Николаевич. Вы ошиблись.
— Это номер триста шестнадцать?
— Да.
— Попросите, пожалуйста, к телефону Федора Николаевича.
— Но здесь такой не живет!
— Ну, Федя, не разыгрывай меня. Я ведь по голосу слышу,
что это ты.
— Да уверяю вас, что здесь никакого Феди нет.
— А вы кто?
— Ну, это уж другой вопрос. Во всяком случае не Федя.
— А вот я сейчас проверю!—заявил женский голос полусердитым, полуигривым тоном.
— Пожалуйста!—ответил Аскар и положил трубку.
Через несколько минут в дверь постучались.
— Войдите!— крикнул Аскар.
В комнату вошла красивая, хорошо одетая девушка лет
двадцати. Увидев Аскара, она удивленно огляделась и сказала:
— Похоже, что я действительно ошиблась. Это ведь номер
триста шестнадцатый?
— Триста шестнадцатый,— подтвердил Аскар.
— Ив этом номере теперь живете вы, а не Федор Николае
вич Борисов.
— Совершенно верно.
— А давно ли, позвольте узнать?
— Четвертый день.
— Какая неприятность!— капризно сказала девушка, прику
сив нижнюю губку и нахмурив темные, разлетающиеся, как
Крылья ласточки, брови.—Неужели он уехал, не предупредив
меня?!
— А может быть, он переменил номер?— спросил Аскар.—
Позвоните портье.
— Разрешите позвонить?
— Пожалуйста. Прощу.— И когда девушка взяла трубку,
любезно пододвинул ей стул; —— Садитесь, что вы стоите?
Ему очень понравилась эта красивая, стройная блондинка.
Дока она разговаривала по телефону с портье, он сбоку любо
вался ее строгим профилем, пушистыми волосами цвета неоперившегося гусенка и длинными, загнутыми ресницами.
— Оказывается, выбыл обратно в Калугу,— с досадой про
говорила девушка, кладя трубку и поднимаясь со стула.
— А вы бы посидели немного, раз уж попали сюда,— сказал
Аскар, с огорчением видя, что она собирается уходить.
—к
сожалению, я тороплюсь. Федор Николаевич большой
любитель музыки и просил меня достать на завтра два билета в
Мариинку. Теперь один из них нужно кому-нибудь передать.
— Может быть, вы согласитесь передать его мне? Я провин
циал и тоже люблю музыку. Разрешите представиться — Аскар
Досанов.
— Пожалуйста, в конце концов, мне все равно,— сказала
она после короткого раздумья, вынула из сумочки билет и пере
дала его Аскару.
— Ну, теперь-то вы можете посидеть,— заметил он, распла
чиваясь с ней за билет.
— Нет, я все-таки пойду, завтра увидимся в театре,—сказа
ла девушка и попрощалась.
Так завязалось знакомство Аскара с Тамарой. Как он пото.м
узнал с ее слов, она была дочь земского врача из Калужской
губернии и курсистка Бестужевских курсов.
V
Юбилейные торжества должны были начаться 21 февраля
1913 года... Было объявлено, что пропуска для участия в торжест
вах будут выдаваться делегатам через канцелярию министра
императорского двора.
«Значит, напрасно Итбай брал меня с собой. Ни на одно из
этих торжеств я не попаду!— подумал Аскар.— Я ведь не деле
гат, а только переводчик».
Так оно и случилось. Начиная с 18 февраля, канцелярия
министра двора, Фредерикса, стала выдавать пропуска. Итбай
для себя получил несколько разных пропусков,, но для своего пе
реводчика не раздобыл ни одного. Сколько ни хлопотал, ничего
у него не вышло.
Аскар отнесся к этому в высшей степени равнодушно. Не для
того, в конце концов, он стремился в Петербург, чтобы белой
вороной присутствовать в толпе приспешников ненавистного ему
царя. Если Итбай хочет тешить свое самолюбие, выступая на
этих торжествах как степной феодал, которого сопровождает
собственный переводчик, то пусть и заботится об этих пропу
сках. А не достанет — тем лучше; ему, Аскару, останется больше
времени для чтения, для бесед с Булатовым, для театров и кон
цертов.
В Петербурге Аскар стал особенно ценить время, ему не
хватало его. Много времени отнимал у него Итбай. Приходилось
ходить с ним по разным министерствам, в Кабинет удельных зе
мель, в Переселенческое управление. Раза два Аскар был в теат
ре с Тамарой, посетил Русский музей и Эрмитаж. Все незанятые
часы, иногда далеко за полночь, он проводил за чтением книг,
которыми снабжали его Смпрнов и новый друг его Булатов.
С Захаром Павловичем Булатовым, рабочим-электротехни130
ком, Аскар познакомился у Смирнова. Это был еще совсем
молодой человек, всего на год старше Аскара. В партию вс1;упил
он в 1910 году уже убежденным большевиком, ярым противни
ком меньшевиков. Сначала он работал в страховых кассах и
профессиональных союзах, но потом перешел, главным образом,
на пропагандистскую работу и пользовался уже известной попу
лярностью в рабочих революционных кружках. Булатов был
представителем нового типа рабочего-партийца. В некотором
отношении — и, прежде всего, в вопросах общественных — он
был образованнее и начитаннее многих интеллигентов с закон
ченным высшим образованием.
Когда в беседе у Смирнова зашла речь о выборе марксист,ской литературы для Аскара, Булатов сказал:
— Пожалуй, для тебя, товарищ Досанов, важнее всего про
честь и крепко запомнить одну очень важную статью, которую я
тебе сейчас дам. Это — замечательная работа. В ней ясно
указывается, какого пути и какой тактики держаться рабо
чему классу в национальном вопросе.
— Да, такая книга нужнее хлеба,— заметил Аскар.— Нацио
налисты разного толка издают журналы, даже газеты и стара
ются интеллигентную молодежь держать под своим влиянием.
Признаться, и я одно время поддался их пропаганде. Не сразу
разобрался, что на словах они за народ, а на деле поддержива
ют баев, стоят за сохранение родового строя, за кочевой образ
жизни. Спасибо Григорию Максимовичу, это он растолковал
мне это.
— Статья эта у нас еще не напечатана, я дам ее тебе в
копии, переписанной от руки.
— Не знаю, как и благодарить тебя, товарищ Булатов.
— Что ж благодарить? Это, можно сказать, наше святое
дело. Ты что читал из марксистской литературы, товарищ До
санов?
— Ничего серьезного, фундаментального. Все небольшие
брошюры, «о уж очень по1пулярные, хотелось бы почитать чтонибудь научное...
— Ленина ничего не читал?
— Нет.
— Мне, как раз дали на несколько'дней его работу «Что та
кое «друзья народа» и как они воюют против социал-демокра
тов». Дня на два, не больше, 'можешь взять у меня.
— А о чем там?
— В этой книге Ленин разоблачает так называемых народников: они заявляют. что защищают народ, крестьян, а нэ
самом деле это партия, представляющая интересы кулаков, де
ревенской верхушки. Они отрицают марксизм, отрицают руко
водящую роль рабочего класса в будущей революции...
— А еще какие книги мне нужно прочесть?
— Сколько ты думаешь еще пробыть в Питере?
— Недели полторы, две...
— За этот срок много прочесть не успеешь. Пожалуй, «Что
делать?» Ленина достану для тебя. Тебе бы побольше литерату
ры с собой захватить.
— Рад бы, да не знаю, где раздобыть нужные книги...
— Список легальных книг я тебе составлю. Походи по мага
зинам, по букинистам, спроси у Вольфа, в книжных рядах в
Александровском пассаже... Некоторые книги Ленина под псев
донимом печатались в России, например: «Развитие капитализма в России»— под именем Владимир Ильин. Есть книги
Карла Маркса. На днях мне один букинист предлагал купить
первый том «Капитала», но у меня денег не было...
— Купи для меня, товарищ Булатов: сколько запросит — уп
лачу... Потом вот Иван Николаевич советовал «Правду» выпи
сать... Только я в ауле живу... Григорий Максимович — полити
ческий ссыльный, может опять вызвать гонения на себя... Посо
ветуй, как быть.
— Нужно подумать,— сказал Булатов.— А в Омске у вас
никого нет?
— У меня — нет, а у Григория Максимовича — не знаю.
Много интересного услышал Аскар в вечер, проведенный у
Смирнова: Перед уходом он договорился с Булатовым о даль
нейших встречах. Когда Аскар предложил заходить к нему в
гостиницу, Захар чуть насмешливо посмотрел на него и оказал:
— В Петербурге не привыкли видеть рабочего в «Европей
ской гостинице», да еще в дни юбилея... Вот что, давай встретим
ся послезавтра в книжном магазине Вольфа на Невском.
В книжные магазины рабочим пока еще ходить можно. А там
я скажу тебе, где нам дотом встречаться.
Так и повелось, что встречались они то у Вольфа, то в пуб
личной библиотеке, то в каком-нибудь музее, то в запыленной
лавчонке букиниста, а потом подолгу, беседуя, бродили по ту
манным улицам Петербурга или вдоль одного из многочислен
ных каналов столицы. Обычно при этих встречах Булатов пере
давал Аскару какую-нибудь книгу, которую тот, придя домой,
прочитывал залпом.
Однажды, проходя мимо Исаакиевского собора, они встрети
ли Тамару. Когда Аскар
*
поклонился ей, Булатов бросил на нее
взгляд и потом внимательно посмотрел вслед.
— Кто это?— спросил он.
— Моя знакомая, бестужевка,— ответил Аскар.
Он не стал рассказывать об обстоятельствах этого знакомст
ва, а Булатов не расспрашивал его. Но при следующей встрече
в публичной библиотеке, Булатов прошел с ним в курительную,
и,отведя в сторону, спросил:
— Ты не заметил слежки за собой?
— Как будто нет...
— Это не так легко заметить. Но постарайся проследить.
А за мной после нашей последней встречи увязался какой-то
шпик. Ты с кем видишься, помимо меня и Смирнова?
— Да ни с кем, разве только со своими казахами...
— А кто эта девушка, которую мы встретили тогда?
— Я уже сказал тебе: курсистка, бестужевка, я познакомил
ся с ней в гостинице...
— В гостинице?— сразу насторожился Захар.— Каким об
разом?
Аскар рассказал ему начало своего знакомства с Тамарой.
— Как будто ничего подозрительного...— проговорил как бы
про себя Булатов.— А ты не пытался проверить, правду ли она
сказала тебе?
— А что проверять?
— Ну, хотя бы то: жил ли до тебя в этом номере такой
Борисов?
— Мне в голову не приходило.
— А ты проверь... Часто ты встречаешься с этой Тамарой?
— Да нет, три раза были с ней в театре.
— А к тебе в номер она заходила?
— Один раз зашла. Она случайно достала билеты и зашла
предупредить меня.
— Впрочем, это ни « чему. Заходить она могла и в твое от
сутствие. У администрации гостиницы есть вторые ключи ко
всем номерам.
— Да не похоже на нее. Никакой политикой она не интере
суется. Об этом у нас и разговора не было. А проверить — про
верю.
— Про1верь. Сегодня мы с тобой не будем гулять. Ты сейчас
же уходи отсюда, но не к себе, а пройди по Невскому до Казан-,
ского собора, потом по Казанской улице выйди к Мариинской
площади. Оттуда вернись в гостиницу. По дороге не оглядывай
ся. Встретимся послезавтра в лавке Букшеева, в пять.
Аскар точно выполнил инструкцию Булатова. Пройдя по
указанному им маршруту, он вернулся в гостиницу, зашел в но
мер, а через час спустился к портье.
— Скажите, пожалуйста,— обратился к нему Аскар,— по
стоялец, что жил до меня в триста шестнадцатом, не оставлял
своего адреса?
— Ав чем дело?
— А я случайно нашел в столе какие-то деловые записки. Мо
жет быть, важные, хочу переслать их ему.
— А сейчас посмотрим,— сказал портье и стал листать тол
стую книгу. Проведя пальцем по какой-то графе, он покачал
головой:— Нет!
— А разрешите узнать, кто там жил и когда выбыл?
— Пожалуйста,— и, опять водя пальцем по странице, пор
тье прочел вслух:— «Борисов Федор Николаевич, помощник
присяжного поверенного из Калуги, выбыл в Калугу...»
Все совпадало с тем, что рассказывала Тамара. Номер Бори
сов освободил накануне приезда Аскара.
Направляясь через день в лавку Букшеева, Аскар думал этим
успокоить Булатова, но тот не явился — в первый раз за все
время их знакомства.
VI
Очень обеспокоенный отсутствием Булатова, Аскар долго без
цели бродил по улицам, раздумывая, как бы узнать о судьбе
своего друга. Если бы не слова Булатова о слежке, которую
он заметил за собой, можно было бы это считать случайной
задержкой, хотя Булатов мог предупредить Аскара по телефону,
который был известен ему. Пойти к Смирнову? Но Булатов счи
тал, что и за ним, и за Аскаром установлено наблюдение. Не
приведет ли он за собой шпиков к Ивану Николаевичу?
В вестибюле гостиницы портье передал ему записку от Ба
зархана:
«Заезжал к Вам, господин Досанов, но, к сожалению, не
застал.
Очень прошу Вас пожаловать ко мне по весьма срочному
делу или позвонить мне по телефону.
С совершенным почтением Б. Медельханов-».
Никакого желания идти к Базархану, особенно в том наст
роении, какое овладело им по дороге от лавки Букшеева сюда, у
Аскара не было. Читать тоже не хотелось. Он снял пиджак и
прилег на диван, но вздремнуть ему не удалось — мешала тре
вога за Булатова. Наконец он поднялся и написал письмецо
Смирнову, с виду невинное, но смысл которого тот должен был
понять по-настояшему.
«Уважаемый Иван Николаевич,— писал Аскар,— Вы обеща
ли прислать ко мне электромонтера, но он не явился в условлен
ное время, чем поставил меня в затруднительное положение. Не
откажите в любезности снова догопориться с ним и сообщить
мне по телефону, когда он приедет. Привет от Григория Макси
мовича. Ваш покорный слуга А. Д.».
Когда он надписывал адрес на конверте, в номер вошел
Итбай.
— Кому это ты пишешь, мырза? Небось, красотке какой-ни
будь?
— Да нет, деловое...
— Ну какие у тебя дела? Знаю тебя, скромника, только при
кидываешься... Ага, отгадал! — воскликнул он, заметив, что
Аскар покраснел.
— Да нет, Итеке, это я пишу владельцу частной картинной
галереи. Прошу разрешения посмотреть его коллекцию...
— И что за охота тебе смотреть эти картинки, ходить по му
зея'М? Вот балет — это да! Услада для глаз. И какие птички
соблазнительные, точно гурии в раю! Вот бы таких в аул!
— А вы, агай, предложите какой-нибудь из них калым, мо
жет, согласится?
— А ты не шути, для таких никакого калыма не жалко. Но
я к тебе вот по какому делу: сюда заезжал Базархан, хотел
поговорить с тобой.
— Знаю, получил от него записку.
— Отчего ж ты не поехал к нему? Сказал, по важному делу,
поговорить надо.
— У меня сегодня голова болит, не хочется ехать.
— Нет, дорогой, надо. Базархан — нужный человек, важный
человек, нельзя его обижать. Прошу тебя, поезжай к нему. Он
говорил: по делам нашей делегации, что-то важное. Может быть,
о земле что узнал...
Итбаю Аскар не мог отказать в его просьбе. Он позвонил
Базархану и поехал к нему.
— Что ж ты, дорогой, совсем забыл меня? Обещал заехать, а
потом как в воду канул.встретил его Базархан.
— Уж извините, Базеке, никак не собрался, все занят был.
— Ну, эти отговорки мы знаем! Скажи-ка лучше, чем уго
стить тебя — обедом или чаем?
— Спасибо, я уже обедал...
— Э, какой в ресторане обед! Правда, и дома здесь не устро
ишь настоящего казахского обеда. Тут не аул, чтобы для каж
дого уважаемого гостя резать барана или, если это зимой, сва
рить казы, жал, жая. Моей жене, хотя она и русская и из
дворянской семьи, но хорошо знает обычаи нашего народа,
прошлый раз стыдно было угощать вас мясом, взятым в лавке,
не рознятым по костям, а рубленным топором.
— Я-то ведь знаю, как с этим обстоит в городе...
— Вот почему и говорю тебе. А чай можно и здесь пригото
вить хороший.
— Чай у вас действительно вкусный, настоящий казахский
чай. Пожалуй, от чая не откажусь,— сказал Аскар, который со
времени выезда из Омска стосковался по густому чаю со слив
ками, приготовленному по-казахски.
К сути дела Базархан приступил только тогда, когда подали
чай. До того он расспрашивал Аскара об его петербургских впе
чатлениях, говорил об интересных местах столицы и ее окрест
ностей, где бы приезжему стоило побывать. Видно было, что он
старается расположить к себе своего собеседника. Когда подали
чай, Базархан уже деловым тоном сказал:
— Твое участие в юбилее, как переводчика, может оказаться
полезным для нас, казахов. Послезавтра царь устраивает прием
делегациям, прибывшим на юбилей. Делегаты плохо изъясняют
ся по-русски, а нужно ясно представить наши пожелания. Я под
готовил текст приветственного адреса царю, «о может случиться,
о
нальных школ. А какие школы мыслимы при кочевом образе
жизни? Ваша программа — худший вид консерватизма...
— Молодо — зелено,— довольно спокойно возразил Базар
хан.— И мы в молодости увлекались этими идеями. А потом я
пришел к выводу, что европейская культура завела человечество
в тупик. Вот ты говоришь о баях, а разве английский или рус
ский фабрикант, капиталист не эксплуатирует рабочего почище,
чем бай батрака? Или колонии? Где найдешь больший гнет,
чем там?
— Это другой вопрос,— сказал Аскар.— Нужно сбросить
вместе с царем и бая и капиталиста. И русский рабочий — луч
ший друг нашему народу, чем какой-нибудь аксакал. Когда рус
ский рабочий класс совершит революцию, тогда получит свободу
и наш народ...
— Эге, да ты, я нижу, совсем большевик!..
—• Пока еще нет, но убежден, что |больше1вики правы и что
всякий, кто желает добра своему народу, должен идти с ними...
— Ты и на царском приеме думаешь выступить с такими
речами?— иронически спросил Базархан.
Вопрос Базархана сразу отрезвил Аскара.
«Что это я, в самом деле, спорю с этим кадетом? Какой
смысл?»— подумал он и вслух сказал:
— Нет, с царем вообще разговаривать не думаю. А если
придется, то, в качестве переводчика, буду чужие слова переда
вать. Но вы, Базеке, ведь не царь, в кутузку меня не посадите.
Разве только станете депутатом или министром...
— И посажу!..— полушутливо, полусерьезно сказал Базар
хан.— Но шутки в сторону, мы немного отвлеклись от нашей
темы. Я хочу, чтобы ты ознакомился с текстом адреса и, если
придется тебе быть переводчиком, точно держался его смысла.
С Итбаем Байсакаловым я уже переговорил об этом сегодня...
— Это можно,— сказал Аскар,— свои обязанности я выпол
ню честно и о революции царю ничего не скажу...
— Нет, серьезно...
— Я и говорю серьезно. Я понимаю вашу установку...
Попрощались Базархан и Аскар вежливо, но чрезвычайно
холодно.
VII
Утром 20 февраля к подъезду «Европейской гостиницы» под
катили'легкие санки, запряженные парой серых в яблоках ко
ней. Швейцар гостиницы, низко кланяясь, широко распахнул
дверь перед выскочившим из санок гусарским офицером, кото
рый, пройдя в вестибюль, спросил у портье:
— В каком номере остановился волостной управитель Бай
сакалов?
— Сию минуту, ваше высокородие! — подобострастно кланя
ЯСЬ, сказал портье и, заглянув в книгу, сообщил;— В триста
седьмом, наше высокородие, на третьем этаже!
Когда офицер вошел в номер к Итбаю, тот еще валялся в
постели.
— Ойбай! Алексей Андреевич! Долго не ехал, мы тебя давно
ждали. Садись, дорогой,' сейчас оденусь..-.— Он проворно поднял
ся с постели и облачился в халат.— За письмом?
— Да, Итбай Байсакалович! Спасибо за любезное извеще
ние. Я получил его только вчера вечером, вернувшись из Цар
ского, меня в Петербурге не было...
— Письмо у моего переводчика Досанова. Сейчас позову.
— А мы за ним коридорного пошлем,— остановил его Кула
ков и нажал кнопку электрического звонка.— Ну, как вам по
нравился Петербург? Женщины, а? Не то, что в ауле?
— Ах, дорогой, столько ходить здесь надо, так много хло
пот,— где уж о женщинах думать...
— Ну, рассказывайте... Знаем вас, степных ханов... Небось,
все кафешантаны облазили?— цинично подмигнул он Итбаю.
— А что это капе-шайтаны?— спросил волостной.
Кулаков подхватил его обмолвку.
— Там шайтаны неверных жен показывают,— с совершенно
серьезным видом объяснил он.— А вот и коридорный,— обер
нулся он на стук в дверь:— Пойди в триста шестнадцатый, ска
жи господину Досанову, что его просят пожаловать сюда.
...Аскар, войдя к Итбаю, поздоровался с ним и издали покло
нился офицеру, стоявшему у окна. Он не узнал Кулакова. Лишь
когда Итбай сказал: «Я просил тебя, мырза, зайти, господин
Кулаков приехал за письмом»,— Аскар подошел к Алексею, вы
ступившему ему навстречу, и поздоровался с ним.
— Благодарю, что вы известили меня о письме,— довольно
холодно обратился Кулаков к Аскару.— Письмо с вам1^?
— Нет, оно у меня в номере,— сказал Аскар.— Сейчас
принесу.
— Не сочтите за труд...
— Пожалуйста, пожалуйста...
Когда Аскар вернулся с письмом, он услышал, как Итбай
жалуется Кулакову:
— ...сколько ни просил, все отказывают. А я по-русски плохо
говорю, нарочно человека знающего с собой возил. Как же те
перь, без билетов? Я без переводчика — как без языка, стыдно
будет, если я при царе что-нибудь не так скажу.
— Ну, это я вам устрою, билеты на юбилейные торжества
достану,— заверил Итбая Кулаков.— Это о вас речь идет?— об
ратился он к Аскару, который протянул ему письмо,— Думаю,
вы непрочь посмотреть петербургское великосветское общество?
Редко кому выпадает такой случай...
— Конечно, конечно, буду очень благодарен, да и агая вы
ведете из затруднения...
— Рад помочь землякам,— сказал Кулаков, обратившись к
Итбаю.— А теперь разрешите мне прочесть письмо уважаемого
батюшки. Что-то скупиться стал он последнее время...
Кулаков отошел к окну и быстро пробежал письмо. На лице
у него появилась довольная улыбка.
— Ну, теперь старик раскошелится,— весело проговорил
он.— Иногда приходится помогать ему в делах: все-таки столи
ца. И тогда он становится щедрее. И вам, Итбай Байсакалович,
я готов помочь, если в чем встретится нужда.
Итбай прекрасно понял iмолодого Кулакова. В Боровом
ходили слухи, что, пользуясь великосветскими связями сына,
Андрей Кулаков обделывает через него свои крупные торговые и
финансовые дела не всегда благовидного характера. При успехе
Андрей Кулаков не жалел денег и выделял сыну довольно круп
ный куш.
Итбай понял, что на этих же условиях Алексей сделал и ему
свое предложение. Нисколько не колеблясь, он горячо подхва
тил его, считая выгодным для себя.
— С признательностью принимаю ваше любезное обещание.
В моей благодарности можете не сомневаться,— быстро подой
дя к Алексею и горячо пожимая ему руку, сказал он.
— Ну и отлично! Рассчитываю, что вечером получите биле
ты,— сказал Кулаков и, попрощавшись, вышел, провожаемый
низкими поклонами Итбая.
Вечером действительно посыльный принес Итбаю конверт.
В нем находился только один билет на имя Аскара в Казанский
собор на торжественную литургию и записка от Кулакова, в
которой он объяснял, что из-за позднего срока не мог добиться
большего.
Утро 21 февраля выдалось серое, туманное. Никакого тор
жества в городе не чувствовалось: только Невский проспект, как
обычно, был многолюден и шумен.
Улицы вокруг Казанского собора были оцеплены войсками
и полицией на большом расстоянии. Аскару и Итбаю, шедши.м
на юбилейную литургию, приходилось часто предъявлять свои
документы и билеты полицейскому контролю, пока они добра
лись до Казанского собора, колонны которого были украшены
флагами и царскими вензелями.
Внутри собор сверкал огнями. Он был уже почти весь запол
нен толпой мужчин в блестящих мундирах и женщин в шикар
ных туалетах. Аскар и Итбай прошли сквозь эту толпу к месту,
отведенному для делегаций. Оттуда хорошо видны были «цар
ские врата», над которыми протянулась выведенная славянской
вязью надпись: «Сердце царево в руце божией».
Точно в назначенное время появился сонм облаченных в бле
стящие ризы священнослужителей разных рангов, во главе с
греческим патриархом Антиохийским, специально приглашен
ным в Петербург для совершения торжественной литургии по
случаю трехсотлетия со дня воцарения дома Романовых.
Несколько минут спустя Аскар услышал шепот:
— Царь, царь...
Оглянувшись, он увидел Николая Второго, направлявшегося
со своей семьей к алтарю, в сопровождении блестящей свиты.
Аскар внимательнее пригляделся к царю: невзрачный человек,
невысокого роста, с бледным, бесцветным лицом, закрученными
вверх рыжими усами и небольшой, аккуратно подстриженной
рыжеватой бородкой. Несмотря на форму полковника, он похо
дил скорее на фельдфебеля или унтера.
Еще более жалкое впечатление производил стоявший рядом
с Николаем наследник Алексей. Это был хилый, бледный маль
чик, которого принес на руках, а после литургии на руках же
унес, дядька его, бывший матрос. Аскар знал, что наследник
царского престола был неизлечимо болен. Но за глаза трудно
было'представить себе, какая печать вырождения лежит на этом
отпрыске царской фамилии.
Аскар время от времени давал короткие пояснения любопыт
ному Итбаю. Сейчас же после совершения литургии царская
семья удалилась, а за ней повалила и вся толпа, присутствовав
шая на богослужении.
, По дороге в гостиницу Аскар молча выслушивал восторжен
ные разглагольствования Итбая о пышности и торжественности
юбилейного богослужения, о роскоши петербургского общества,
о величии царского сана. Бросая косые взгляды на своего спут
ника, он с горечью думал:
«Какие жалкие фигуры, этот царь и его наследник! И эти
люди властвуют над такой страной, .управляют столькими паро
дами!»
VIII
Двадцать второго февраля Итбай один поехал в Царское
Село на аудиенцию, которую Николай давал прибывшим на
юбилей делегациям, а Аскар пошел с Тамарой в театр.
Из театра, проводив Тамару, он вер1нулся в первом часу
ночи. В дверях своего номера он остановился, неприятно удив
ленный. В номере сидели двое незнакомых людей в штатском.
Они поднялись навстречу ему, как только он появился в дверях.
— Господин Досанов?—спросил один из них.
— Да, я!
— Позвольте вручить вам,— продолжал тот же незнакомец
и передал какую-то бумагу.
Это был ордер на арест Аскара.
— Это на каком же основании?— спросил Аскар дрогнув
шим голосом.
— A это вам потом разъяснят. Пожалуйте снами!
— А вещи?
— Ваши вещи уже отправлены в управление.
В жандармском управлении Аскара больше часа продержа
ли в какой-то комнате с решетками на окнах, а потом повели на
допрос. На столе, за которым сидел жандармский офицер, лежа
ли книги, забранные у Аскара. На допросе Аскар отрицал как
принадлежность ему этих книг, так и знаком.ство с Булатовым,
имя которого ему назвали. Очная ставка с Булатовым, достав
ленным в жандармское управление из тюрьмы, не дала охран
никам никакого материала для обвинения, так как оба отрицали
знакомство друг с другом.
Аскара продержали в тюрьме три месяца, а потом в адми
нистративном порядке выслали на три года в самый глухой
район казахских степей, в район реки Чу.
Сидя в тюрьме, Аскар ломал голову над вопросом, чем мог
быть вызван его арест. Он начал подозревать Тамару. И не
ошибся. Она действительно была тайным агентом охранки. Но
подослана она была к Аскару только после того, как в Петер
бурге был получен донос на него урядника Кошкина, переслан
ный в столицу вслед за Аскаром.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПЕРЕД
РАССВЕТОМ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
РАЗОРЕНИЕ
I
Еще издали увидел Аскар четыре белоснежные юрты. Купа
ясь в, золотистых лучах солнца, они блестели, как серебряные
купола, у самой линии горизонта.
' Было начало мая. Кругом все цвело и благоухало. Шелко
вистая трава тучных степей Кокшетау переливалась зеленым
муаром. Ярким узорным ковром повсюду пестрели цветы. Земля
радостно трепетала, вдыхая густой весенний воздух. Облака, по
кинув ночлег в горах, вышли на прогулку над степными просто
рами и белыми хлопьями распушенной ваты медленно проплы
вали ЛО лазури неба. -Далеко, в другой стороне горизонта, от
неба до земли, как концы незаконченного ковра, протянулись
серебристые нити весеннего дождя. Кругом порхали яркоцвет
ные бабочки: казалось, что кто-то, нарвав цветов степей, в ра
достном упоении разбрасывает их ло воздуху. Цветы казались
бабочками, а бабочки цветами.
В избытке чувств Аскар, сидя в телеге, начал мурлыкать
песню Абая о весне, но его сбила звонкая трель жаворонка, тре
петавшего крыльями в вышине.
Аскар возвращался на родину из далекой песчаной степи,
серой и пустынной, где не было «и высоких гор, ни сосновых
лесов, ни благоухающих лугов, ни зеркальных озер, окруженных
густыми тростниками и камышом. И, глядя на нарядйую приро
ду своего родного края, он чувствовал, что вырвался из ада и
попал в рай.
Радость при виде родной степи помимо воли взметнула в
его памяти песню «Караторгай»' Он сам не заметил, как запел
ее, и вздрогнул от звука собственного голоса:
и
За Ишимом цветущий овраг, глубокий, сухой...
Сосунок гнедой в поводу тянется за рекой.
Туда к возлюбленной прискакал я перед зарей.
Там скворец пел эту песню в утра час золотой...
Дойдя до припева, Аскар смутился и .как-то тихо замурлыкал
себе под нос.' Хотя он понимал и любил казахские мелодии, но
звонкостью и певучестью своего голоса .похвалиться не мог.
Возница Аскара, жигит бывалый, сразу понял, почему седок
смутился и перестал петь. Он был земляком известного всей
степи певца-импровизатора Биржан-Сала, песням которого, как
говорили его современники, вторили лебеди в небе. Сам великий
Абай, говорят, посвятил ему восторженные стихи;
То стремительно вознесется и реет в вышине,
То нежной трелью разольется, замирая в тишине...
Какая услада для сердца в песне чудной той!
Нет, бесчувственный слух не поймет в ней мыслей рой..,
Жигит этот в юности не раз слышал знаменитого акына, го
лос которого, когда он закидывал «Шaлкымa»^ под небеса, пле
скался, как волны Шалкара в пасмурный день. Естественно, что
особого удовольствия пение Аскара ему не доставляло, и, добро
душно подтрунивая над ним, он заметил:
— Курбым!2 ц.ро же это ты сразу оборвал песню? Песня
хорошая, степь широкая, спой погромче!..
Аскар угрюмо посмотрел на него и ничего не ответил. Те
перь смутился возница, опасаясь, не обиделся ли на него седок.
Каждая казахская песня складывалась по поводу какогонибудь выдающегося в условиях степи события. Аскар знал
историю многих песен. Песня «Караторгай» тоже была связана
со степной легендой.
В далеких степях за Ишимом,—гласит она,— кочевал име
нитый бай; У него была красавица дочь. Много богатых и знат
ных жигитов сватались к ней, но всем она отказывала. Пошла
молва, что она решила выйти только за того, кто покорит ее
сердце. Услышал об этом певец-бедняк на другом краю степи.
Ему тоже захотелось испытать счастье, и он поехал разыскивать
аул этой девушки. Ехал он, ехал и под вечер в живописной до
лине, у небольшой степной речушки увидел аул красавицы. Пе
вец подъехал прямо к расшитой белоснежной юрте девушки и,
не слезая с коня, запел. Пел он долго. Пел так страстно, как
никогда. Красавица, как завороженная, затаив дыхание, все
слушала и слушала его. Наконец, преисполненная восторга, она
заявила певцу, что он покорил ее. Теперь перед счастливым жнгитом встала другая, не менее трудная задача: как увезти
девушку? Сватать ее? Но у него не было средств, чтоб уплатить
калым. А отдать дочь без калыма, да еще одинокому, бродячему
о
’ Шалкыма — казахская народная песня. Авторство этой песни при
писывают импровизатору Биржан-Салу.
2 Курбым — ровесник. Так обращаются друг к другу казахи-погодки.
певцу, ни за что не согласятся ее родители. Родственники де
вушки избили б его до полусмерти, а то бы и вовсе убили, если
б заподозрили, что он хочет увезти ее тайком. Жигит и его воз
любленная решили бежать. В одну из темных ночей они оседла
ли самых быстроходных скакунов бая, отца девушки, и ускака
ли. На заре они примчались к долине реки Ишима. Это было
в мае, когда в природе все цвело. Ехать далее днем по открытой
степи, на виду у всех, они опасались, боясь погони, и решили до
вечера скрыться в густых зарослях долины реки. Они нашли
там глубокий, сухой овраг, весь заросший деревьями икустар
ником, слезли с коней, спрятали их в чаще, а сами сели под
цветущим деревом, среди благоухающей зелени, в отрадном
ощущении первой удачи. В воспоминаниях о событиях вчераш
него дня, казавшихся им теперь далеким прошлым, они не заме
тили, как лучи восходящего солнца зазолотили верхушки деревьев. Вдруг над их головами защелкал скворец, потом
другой, а затем целая стая их залилась в восторженном гимне
весне и победе света над тьмой. Пение скворцов так увлекло
жигита, что он схватил домбру и тоже запел. Его голос так
переплетался, так сливался с хором скворцов, что они не отлича
ли человеческого голоса от своих и спокойно оставались на ме
сте. И только когда девушка, оолная восторга, крикнула что-то
своему возлюбленному, скворцы испугались, шумно поднялись
с деревьев и улетели...
История «Караторгая» вызвала- у Аскара воспоминание о
Ботагоз. Он не видел ее вот уже три года.
За это время Аскар внутренне и внешне очень изменился, и
если бы Ботагоз увидела его теперь, то, может быть, и не узна
ла бы.
С тех нор, как его в 1913 году сослали в долину реки Чу, за
селенную казахскими родами, кочующими круглый год, он без
выездно жил на месте своей ссылки и был отрезан от остального
мира. Область эта по справедливости слыла самой глухой ча
стью казахской степи. О газетах и журналах здесь имели лишь
отдаленное представление. Книг не было. Не было и школ.
Даже мулл, обучающих мусульманской грамоте по старому ме
тоду, можно было перечислить по пальцам. Грамотные по-казах
ски были редким явлением. Ничего не знали люди этого заз^олустья и о политическом положении в стране.
Аскар, приехав сюДа, увидел еще большую темноту и неве
жество, еще более грубый жизненный уклад, чем в его родной
стороне. Там беднота жила плохо, в нищете, но большинство
богатых и состоятельных людей, подражая городским богачам,
содержали себя и свой дом в приличном виде. А в этом краю
быт не только бедноты, но и большинства баев был очень прими
тивен. Они пользовались исключительно домотканой одеждой
и самодельной утварью, которые изготовлялись из шерсти и
щкур, получаемых ими от собственных стад. Например, в домах
баев, имевших тысячные отары овец, сотни верблюдов, не было
ни удобной постели, ни хорошей одежды. Некоторые баи даже
избегали мыть посуду, боясь, по поверью, как бы из-за этого их
не покинуло счастье, и она была настолько грязной, что один вид
ее вызывал тошноту у непривычного человека.
Только приехав сюда, Аскар понял, какое огромное культур
ное значение имеют для казахского народа тесные взаимоотно
шения с русским народом. Вскоре он понял и то, что в новой
среде, куда он попал, можно одичать.
Его европейская одежда сразу вызвала осуждение.
— Дорогой мой,— сказали ему тотчас же после его приез
да,— ты эти свои чужеземные одежды л'кииь. Не срами наших
людей... Одевайся так, как одеваются все наши жигиты!
Ослушаться «совета» местных аксакалов — значило вызвать
их неприязнь. А он был теперь фактически в неволе и всецело
зависел от них. И ему пришлось подчиниться. И зимою и летом
он стал ходить в тумаке из лохматых шкур ягненка, в широких
сапогах — саптама, в чекмене из верблюжьей шерсти с длинны
ми, широкими рукавами и сразу стал похож на обычного казах
ского жигита тех глухих мест.
Непрошеные «доброжелатели» также заставили его наголо
обрить черную, курчавую шевелюру, которой он так гордился в
городе.
На верхней губе и на щеках Аскара появилась буйная расти
тельность. В тех краях брить бороду и усы не полагалось. Про
шло немного времени, и у него отросла солидная борода.
Три года он прожил безвыездно в степи, не видя города. С ка
раванами, уходившими из Чу и Аулие-ата в Акмолинск, в Атбасар и в Чимкент, он посылал письма к Ботагоз. Но он ни разу не
получил ответа от нее и не знал. Дошли ли к ней письма, хотя
караванщики, возвратившись, уверяли, что выполнили его пору
чение. Мучительные вопросы не оставляли его. На старом ли
месте живет Ботагоз? Может быть, она давно томится во власти
Итбая? Вопросы эти терзали его, но ответа на них он не на
ходил.
Так он жил, отрешенный от культурной жизни, в кочевом
ауле, «внешне цел, внутри дым»' Чем бы это кончилось, неиз
вестно. Но неожиданно он получил через местного управителя
вызов в Омск.
Ему сообщили, что он приглашается на работу по переписи
населения и скота, которая в 1916 году будет проведена во всех
казахских аулах, и что для получения назначения и инструкций
ему следует выехать в Омск.
Это сообщение Аскар получил в начале марта. Он отправил
ся в путь через Голодную степь, держа направление на Омск,
‘ Поговорка о горькой доле человека.
через Караганду и Акмолинск. Он ехал на обывательских под
водах, не задерживаясь. Но как ни спешила его душа, безгранич
но широкая степь не торопилась.
До своего родного Кокшетау Аскар с трудом добрался в два
месяца. Теперь его путь лежал мимо аула Итбая.
Еще издали он узнал этот аул. Белоснежные юрты Итбая и
его родственников сверкали на солнце серебряным блеском. За
ними, с подветренной стороны, стояли черные от 'копоти, издали
похожие на горки кизяка, невзрачйые юрты его батраков...
«Может быть, объехать этот аул? Зачем мне заезжать к Ит
баю?— думал Аскар.—Хорошо, если он встретит меня приветливо, а то вдруг отвернется. Тогда ведь сгоришь от обиды!»
Он приподнялся было сказать ямщику, чтобы тот свернул в
сторону, но мысль о том, что Ботагоз, может быть, уже жена
Итбая, как стрела вонзилась в грудь Аскара, и слова, с которыми
он хотел обратиться к ямщику, застряли у него на устах.
Думы, мучившие Аскара в течение этих трех лет. опять
взволновали его. С одной (Стороны,— размышлял он,— 'братья
Ботагоз — люди мужественные: пока в их теле держится душа,
.они не выдадут ее замуж против ее воли, и Итбай не отберет ее
насильно. Но, с другой стороны, у Итбая много разных уловок.
Если Итбай расставил свои сети вокруг Ботагоз, то в них могли
попасть и она и ее братья. Какая есть у Туяков возможность
устоять против Итбая? Какая сила у бедных людей?
Долго колебался Аскар, но потом решил: «Поеду, увижу
собственными глазами!»—и уже твердо приказал вознице:
— Гони лошадей!
II
Когда Аскар подъезжал к аулу Итбая, оттуда вышел боль
шой обоз и, растянувшись более чем на версту, направился на
север. Это был не казахский кош\ так как по сторонам его не
видно было перегоняемого скота. А какой же аул кочует без
скота? Но это как будто и не новая партия переселенцев, ибэ
телеги были казахские, двухколесные, и около них не шли, как
обычно, женщины и дети. Не был он похож и на обоз отправля
емых на фронт мобилизованных из русских поселков солдат —
тогда на каждой телеге сидело бы много людей.
«Что же это за караван?»—подумал Аскар.
Несколько в стороне от дороги, по которой он проезжал, в
полуверсте от юрт Итбая, между вбитыми в землю кольями были протя'нуты, толстмр неревки. К aw уже бь1ла привязана
часть пойманных жеребят. ОсталБ1Гых продолжали ловить. Не
которые жеребята не давались. ‘Отделяясь or косяков вместе со
своими MaTK^^tBfra tq. и одни, они убед^али в степь. Наиболее дп* к о ш - ка^дван к^бахского кочевья.
КИМИ были кобылицы, ожеребившиеся впервые. Для их поимки
у Итбая тут же наготове стояли хорошие скакуны под ловкими
жигитами. Жигиты моментально бросались преследовать непо
корных кобылиц и жеребят, догоняли их и безжалостно били
*
Куруками
до тех пор, пока они в страхе не поворачивали назад
к своим косякам. Такие кобылицы и жеребята больше уже не
выбегали из косяков, а если и выбегали, то при виде верховых
немедленно возвращались. Вот и сейчас какой-то жигит, с непо
крытой головой, с Куруком в руке, помчался на неоседланной
карей кобылице в погоню за убегавшей с жеребенком гнедо-пе
гой маткой. Аскару показалось, что он узнал в жигите Буркут
бая, который 'был главным укротителем лошадей у Итбая.
Привязанные жеребята рвались с веревок и бились. Вероятно,
косяки были пригнаны в аул недавно. Аскару захотелось спрыг
нуть с телеги и поласкать жеребят, но он воздержался от такого
ребяческого поступка, стесняясь людей, приставленных к кося
кам. Саженях в ста от юрт Аскар заметил около арб женщин,
доивших коров. Сердце его опять резанула мысль, что Ботагоз,
может быть, уже жена Итбая и находится среди этих доярок.
— Погоняй же!— невольно вырвалось у него.
Ямщик удивленно посмотрел на седока: по обычаю казахов,
гости должны подъезжать к аулу тихо.
— Подъезжай вон к той телеге,— продолжал Аскар, не
обращая внимания на удивленный взгляд возницы.
Около указанной им телеги сидели на земле несколько чело
век. Когда ямщик остановил лошадь, оказалось, что среди сидев
ших там был и сам Итбай. Он пристально посмотрел на приез
жих, но, как видно, не сразу узнал Аскара.
По дороге Аскар сбрил усы и бороду, но остался в красочной
одежде, которую носят щеголи в чуйских степях. На нем был
камзол казахского цокроя, с узкой талией и широким подолом;
широкие кожаные шаровары коричневого цвета, украшенные
вышивкой из разноцветных шелковых ниток, заправленные в
широкие сапоги; поверх этого костюма — длинный и широкий,
серовато-желтый, ручной выделки халат из верблюжьей шерсти
с бархатным воротником и узкими рукавами, спускавшимися
ниже кончиков пальцев; на голове — тумак из белой мерлушки,
верх которого, крытый цветистым азиатским шелком, длинным
хвостом свисал ниже затылка.
Э этом наряде он был мало похож на того, каким знал его
раньше Итбай. Но поближе присмотревшись к приезжему, Ит
бай вздрогнул: он узнал Аскара.
Еще в Петербурге, когда Итбай стал наводить справки об
исчезнувшем учителе, ему сообщили только то, что тот аресто’ Курук — длинная палка с петлей на одном конце для закидывания
на шею лошади при ловле.
ван. В течение последующих трех лет он ничего не слыхал о
своем бывшем переводчике, не знал ни где он, ни жив ли он.
Увидев Аскара, Итбай был неприятно поражен, даже будто
немного испуган.
«Откуда еще появился этот прохвост? Он может расстроить
все мои планы»,— с неприязнью подумал он.
Однако Итбай быстро овладел собою. Не подавая виду, на
сколько досадно ему появление нежданного гостя, он, опершись
на руки, встал с места и с приветливой улыбкой пошел к нему
навстречу. Аскар тоже решил проявить должную вежливость и
произнес:
— Ассалам-агалайкум!
Вместо арабского «аликум-уссалам» Итбай, протянув ему
свои мясистые руки, любезно спросил, по обычаю казахов:
— Как здоровье, дорогой?
Аскар заметил, что Итбай несколько постарел, обрюзг; боро
да стала гуще и длиннее. С видом человека, соскучившегося
после долгой разлуки, он так засыпал Аскара вопросами об его
благо'получии, что тот не успейал даже отвечать односложным
«шукр»'
Собеседников Итбая Аскар не. знал. Судя по должностным
знакам на груди, это были аульные старшины.
«Для чего они собрались здесь?»— подумал oik.
Итбай жестом пригласил гостя в юрту, но тот притворился,
будто не желает отрывать волостного от его собеседников, и
сказал:
— Садитесь!
— Пожалуй,— согласился Итбай, усаживаясь на прежнее
место,— садись и ты, подождем, пока приберут в юрте. Мы не
давно перекочевали сюда...
Аскар заметил это и сам по траве, еще не вытоптанной мно
гочисленным скотом и сохранившей свою свежесть. Тут видны
были только следы кочевого каравана и колес, а вся трава круГОМ стояла не примятая. Густая луговая трава, вышиной по
плечи сидящего человека, волновалась под легким ветерком, как
море, и Аскар, вдыхая ароматный воздух родной земли, неволь
но подумал: «Ах, Кокшетау! Есть ли на свете еще такой
край!»
— Это — мои аульные старшины—сказал Итбай.— Они сей
час отправляли отсюда юрты.
— Какие юрты?
— Самые обыкновенные, наши, казахские.
— Куда и зачем?
— На фронт. Тяготы войны начинают сказываться и на нас,
казахах. Начальство все прижимает, требует помощи. В про
шлом году было отправлено из моей волости сорок пять юрт, а в
I Шукр^слава богу.
нынешнем вот уже вторично отгрузили девяносто. Ты видел вы
шедший отсюда обоз?
— Да, видел и все думал: что это за обоз?
— Это пожертвования наших аулов для фро1нта. Мы долж
ны не только поставлять юрты. Наше население обложено еще
и другими налогами. А кроме денежных сборов мы в нынешнем
году сдали от волости и около тысячи лошадей. Тяжело стало
народу.
Еще по дороге, в Акмолинске, Аскар прочитал в газете «Ка
зак» заметку о том, что губернатор объявил благодарность Итбаю за усердную помощь фронту от его волости. Но неожидан
ная забота волостного о благе населения только покоробила
Аскара, не рассеяв недоверия, которое он питал к нему.
Размышления Аскара прервал голос Итбая:
— Эй, Ергазы!
— Да, я,— ответил молодой жигит, вышедший из юрты.
— Дома успели убраться и постлать?
— Да, уже.
— Ну, Аскар, пойдем лучше в юрту, чем сидеть здесь, на
солнцепеке,— пригласил Итбай, вставая.
Они пошли в юрту, оставив старшин на прежнем месте.
По дороге Аскар озирался по сторонам, страшась встретить
здесь Ботагоз.
— Садись, дорогой,— сказал Итбай, указывая на торь, по
крытый поверх ковра ситцевым одеялом.— Если устал, присло
нись вот к подушке,— и он подбросил подушку.
— Спаси'бо, агай.
— Каюсь тебе, аллах!— еще не успев сесть, воскликнул Ит
бай, любивший употреблять иногда это восклицание.— Я, оказы
вается, забыл поручить этим старшинам одно срочное дело.
Прости, дорогой, и разреши, я схожу, передам им и сейчас же
вернусь.
— Идите!..
Итбай отдал аульным старшинам разные приказания и велет
им разъехаться по своим аулам. Только одному из них — Кожа
ну — Итбай кивком головы дал понять, чтобы тот остался.
Кожан догадывался, зачем оставляет его Итбай, о чем заве
дет с ним речь.
Итбай выбрал типчаковую’ лужайку подальше от юрты и
сказал:
— Сядь и расскажи теперь, как у тебя обстоит дело с этой
девушкой?
— Не соглашается, проклятая.
— А брат ее все еще в тюрьме?
’ Типчак — злак, растущий в некоторых степях и полупустынях (вид
овсяницы).
— Ты говоришь о Балтабеке? Да. Он все еще под арестом в
Бурабае.
— Сколько он украл сала?
— Около двух пудов.
— Ты передал ей то, что я говорил тебе?
— Сказал, Кажется, не осталось ничего, чего бы я ей не го
ворил. Даже слушать не хочет. Все твердит; «Лучше зарежусь,
чем пойду за него».
— Вот как... Скажи, какая упрямая!
— Правда, девушка она решительная.
— Тьфу! Тоже нашел «решителыного» человека!.. Не слышал
ты, что ли, поговорки: «У отважной женщины только котел вски
пает быстро». Куда она денется со своей отвагой?
— Как бы там ни было, я устал уговаривать ее.
— Знаешь, Кожан, в таком случае,—почти шепотом сказал
Итбай,— надо похитить ее, если она так упряма. Как ты ду
маешь?
— Не знаю, как...
— Мне надоело торговаться с ней. То, что я хочу жениться на
ней, получило уже огласку. Теперь оставить это дело — позор
для меня. Добром не соглашается — возьмем силой.
— Как хочешь,— и Кожан, склонив голову, начал машиналь
но ковырять пальцем землю.
— Что это ты вдруг заковырял? Или жалко ее тебе?
— А что мне ее жалеть? Она мне не сестра, не племянница,
ни в родстве, ни в свойстве с ней не состою. Думаю только: как
это выйдет по закону?..
— Э, что там закон! Законы у нас в руках. Вчера я встрети.т
Кошкина и намекнул ему об этом. Он говорит; «Забирай и при
вози, за последствия отвечу я». Кто же станет из-за нее судить
ся? Я уже твердо решил похитить ее. Известное дело, девушки
всегда ломаются. А как привезешь их, они быстро смиряются и
покоряются. Такова уж женская порода. Прекрати с ней эту тор
говлю и посоветуй мне, как устроить похищение. Сколько наро
да живет в том бараке, кроме семьи девушки?
— Кто их считал? Много! Там, где она живет, барак сплош
ной, в длину около ста аршин. Внутри нет никаких перегородок,
одни общие нары. Спят и едят в тесноте.
— Выходит, вывести ее трудновато. Нельзя ли найти и под
купить каких-нибудь смелых жигитов, чтобы они взялись выве
сти ее из барака?
— Поговорю об этом. Есть еще одно затруднение: больна
чахоткой ее невестка Айбала; она совсем плоха, и девушка всю
ночь не гасит огня, не смыкает глаз, ухаживает за больной.
— А где она днем?
— Днем она работает на бойне: кажется, промывает кишки.
— Значит, оттуда невозможно. Нельзя ли перехватить ее по
дороге, когда она возвращается с бойни в бараки?
— Не знаю...
— А ты подумай! Дело это поручаю тёбе. Сделай — я не за
буду твоей услуги. Новые выборы, как знаешь, на носу, проведу
тебя в кандидаты на должность волостного управителя, в заме
стители к себе, если выполнишь мое поручение.
Должность кандидата была заветной мечтой Кожана. Теперь
эта мечта могла осуществиться. Кожан оживился и сказал:
— По-моему, есть только один способ. Все мужчины уходят
утром из бараков на работу, когда еще темно, а она выходит
позднее. Бараки от бойни отстоят довольно далеко. Несколько
ловких и сильных жигитов, думаю, могут быстро схватить
ее в тот момент. когда она выйдет из барака, посадить на
резвую лошадь и ускакать. При надежных людях и хороших ло
шадях такой план должен удаться. Едва ли кто особенно будет
нас преследовать.
— Это, пожалуй, правильно.
— В таком случае сегодня или завтра снаряди туда своих жи
гитов, пусть они остановятся в одном из ближайших к бойне ау
лов и в сумерках пошлют ко мне человека. Я неотлучно буду
ждать его около бараков. Может быть, мне удастся подговорить
кого-нибудь вывести к нам девушку, тогда ничего лучшего не
надо; а если нет, то я сам постараюсь.
— Молодец, Кожеке!—воскликнул Итбай и от удовольствия
захихикал.— Ты только доставь ее сюда, а все остальное пре
доставь мне. Я укрощу ее в течение одного дня. Мне, откровенно
говоря, не особенно хотелось ввязываться в это дело; но, как я
тебе уже сказал, всем стало известно, что я женюсь на ней. Не
давно меня даже поздравляли с новой «птичкой», полагая, что я
уже женился. Меня удивляет упорство этой девушки. Что ей еще
нужно? Ведь ее хотят возвести «из грязи в князи». Сама бы
должна была прибежать, но что поделаешь, если у нее не хвата
ет ума!
— Что уж и говорить! Купалась бы тут в золоте и красо
валась павой...
— А теперь, как только она перешагнет порог моей юрты, .я
ей покажу! Заставлю хлебать сарысу’ из грязной чашки. Этой
нечестивой...
— Говорят, она долго училась по-русски и большая закон
ница.
— Э, оставь!—сказал Итбай пренебрежительно.— Закон
ница! Какая законница?! Законы теперь вот где!— Итбай
хло’пиул себя по карману.
— Выпроводи поскорее этого своего гостя. Откуда и кто он?
Зачем приехал?— спросил Кожан.
— Разве ты не знаешь его? Это же учитель, который служил
раньше в нашей школе.
* С а р ы с у — сыворотка из-под творога.
— Вот оно что! А я слышал, будто он хотел жениться на
ней[...— сказал Кожан, забеспокоившись.
— Может быть, и так. Но я его быстро выпровожу. Давеча
я нарочно принял его любезно, хотя и недолюбливаю. Вы
провожу, не вызвав в нем никаких подозрений.
— Не узнает ли он от кого-нибудь постороннего?
— Не от кого. Такого человека как будто и нет.
— В таком случае ничего. Но только надо быть осторожным.
Если он узнает, что девушка до’Ма, ни за кого еще не вышла, то
может завернуть туда. Тогда справиться с ней будет труднее.
— Ладно.
III
От пррми™ пысокомерия в Итбае как будто не осталось и
следа. Он рассыпался в любезностях перед Аскаром, сочувствен
но расопрашивал о его жизни за все три года разлуки, жалел,
что он переведен из их школы. Даже в обращении, против обык
новения, часто перескакивал с «ты» на «вы».
— Оказывается, мы очень привыкли друг к другу. Когда те
бя арестовали в Петербурге, я болел за тебя душой, но ничем
помочь не мог. Нельзя было,— сказал он огорченным тоном.
Тем временем Буркутбай, по приказанию Итбая, подал ку
мыс. С помощью подручного жигита он развязал горло у полной
доверха, громадной, недавно вышедшей из копчения новой сабы
*
и длинной посеребренной мешалкой начал взбалтывать кумыс
еще в сабе.
— Что может сравниться с майским кумысом!—восклик
нул Итбай.— Это же мед... Одно из лучших удовольствий в жиз
ни, мне кажется,— иметь возможность угостить приятных гостей
вкусным кумысом...
Кисло-сладкий запах густого, пенистого кумыса, раздражая
аппетит, заполнил восьмикрылую юрту. У Аскара слюнки потекли. Когда ему поднесли полную большую пиалу, он жадно
приложился губами к ее краю и в несколько глотков выпил
почти до дна. На лбу у него выступил пот.
— Ну,' Буркутбай, не сиди попусту,— сказал Итбай, когда
Аскар утолил первую жажду,— пошли за токтушкой^. Для Аска
ра, наверное, оставлена и сыбага^, но все же без токтушки
нельзя.
— Я доволен тем, что есть,— сказал Аскар.
— Даже не говори. Разве можно, чтобы в моем доме вам не
была подана голова!.. Да не только голова!.. Я полагаю, вы по
дольше погостите у нас и отдохнете здесь.
* Саба — большой бурдюк из выкопченной кожи.
2 Т О К ту ш К а — шестимесячный ягненок.
3 С ы б аг а - мясо, выделенное для подарка.
— Нет, я должен ехать дальше.
— Э, как же так? Надеюсь, что ты по старой памяти подоль
ше погостишь у нас. Будь как дома, лежи, отдыхай.
— Благодарю, агай, нельзя мне. Я спешу.
— Я не спрашивал, куда и зачем вы едете, опасаясь, как бы
вы не поняли превратно мои расспросы. Да будет счастлив твой
путь!
— Да будет так!
Аскар рассказал о цели своей поездки.
— Вот как? Я тоже получил извещение о предстоящей пе
реписи. Хорошо было бы, если бы ты попросился в нашу во-,
лость.
Сказав это, Итбай в душе испугался, как бы Аскар и в самом
деле не принял его предложения.
— Я бы охотно поработал здесь,— ответил Аскар,— но меня
направили в другую волость...
— Экая досада! Вы так спешите... Все же погостите хоть
денечек.
— Спасибо, но еду сегодня же.
— В таком случае поспеши, Буркутбай, с обедом: токтушки
еще не поспели, выбери пожирнее из раннего приплода, откор.мленного зерном.
Буркутбай ушел. Хозяин и гость заговорили о войне.
— Я бы хотел посмотреть газету «Казак». Вы получаете ее,
агай?— спросил Аскар.
— Получаю. Если нужно, сейчас достанут из сундука. Газе
та у меня подшита.
Итбай послал за своей женой Жамал. Последняя, войдя в
юрту, поздоровалась с Аскаром, открыла сундук, передала мужу
все комплекты газеты и вышла. Оставив кумыс, Аскар стал
быстро просматривать по порядку все номера.
— Только с одной Тургайской степи, оказывается, собрали
уже тысяч двести,— сказал Аскар, показывая Итбаю заметку в
газете.
— Это не так уж много,— ответил Итбай.— Недавно в Кок
шетау уездный начальник Кривоносов на совещании волостных
управителей заявил, что только наш уезд послал полтораста ты
сяч рублей, двенадцать тысяч лошадей и пять тысяч юрт.
— Да!.. Туговато стало всем от этой войны.
— Это бы еще ничего, если бы она кончилась благополучно.
— Едва ли,— заметил Аскар.
— Милость божья! Почему думаешь так?
— А вы читали тут заметки о том, что могут призвать на
войну и наших казахов?
— Читал, но не верю, думаю, пустые слова,— возразил
Итбай.
— Кажется, не совсем пустые. Вот и в номере сто семьдесят
первом пишут, что в Государственной думе происходили споры по
156
вопросу о привлечении инородцев к отбыванию воинской повин
ности; в номере сто семьдесят втором пишут яснее: предполага
ется создать кавалерийские части из казахов; в номере сто семь
десят Девять сама газета высказывается за привлечение казахов
к воинской службе на правах русского казачества.
— От какого года и месяца эти номера?
— Последняя статья в номере от тридцатого апреля шест
надцатого года. В номере сто семьдесят четыре помещено воз
звание редакции к казахскому народу, чтобы при предстоящей
переписи население правильно показывало статистикам количест
во имеющегося у них скота, ничего це утаивая. Мне кажется, что
руководители газеты не возражают против призыва казахов
на военную службу.
— Кто их знает, может быть и так,— равнодушно вымолвил
Итбай.
— Призовут или нет, пока, конечно, трудно сказать, но если
призовут, боюсь, как бы это не вызвало больших осложнений и
бедствий. Народ, кажется, и так еле переносит тяготы войны.
— Что может сделать безоружный народ? Как не подчи
ниться?
Аскар ничего не ответил.
— Да ну ее, брось думать о войне!—сказал Итбай, видя,
как задумался Аскар.— Как говорится; «Хоть яд, но вместе с
народом!» «На миру и смерть красна». Ничего не поделаешь.
Что суждено богом, то и случится. Брось газету! Пей кумыс!
Передай пиалу, я налью тебе.
— Я уже напился, пойду пройдусь к озеру.
— Что же, ступай. Куда запропастился этот Буркутбай? Эй,
Буркутбай?
— Ау!—отозвался снаружи Буркутбай.
— Кончил, что ли?
— Кончил.
— Иди-ка тогда сюда.
— Зачем звали?—спросил Буркутбай, когда из юрты вышел
Аскар.
— Пойди за ним.
— Вы что-то очень любезны с ним сегодня, как со сватом
возитесь...
— Пусть судорога сведет твой язык.
— Да он уже далеко, не услышит.
— Тогда иди, догоняй. Только будь хозяином своего язы
ка—и ни слова о дочери Туякбая; если будет расспрашивать,
постарайся направить на ложный путь. Как это сделать, сам
знаешь лучше меня!
— Когда он уезжает отсюда?
— Говорит, сегодня: хорошо бы, если б не раздумал.
Итбай рассказал о своем сговоре с аульным старшиной Ко
жаном.
— Это правильно," одобрил Буркутбай.—Если он на это
решился, могу дать подписку, что я один сумею похитить и при
везти ее сюда... Ну и девушка, в самой поре! Прямо жирная щу
ка из озера Бурабай! Когда ходит, так и подпрыгивает!..
— Уходи же, черт, скорее! Иди к Аскару.
— Итеке, ну и поспела она! Ей теперь не то восемнадцать, не
то девятнадцать лет. Сколько бы ни было лет, а налилась, как
зрелая вишня. Стройна, высокогруда...
— Иди, иди.,;
— Если бог даст, попадет вам в руки...
— Иди, говорю, свинья...
— Вы 'бы это, как беркут...
— Хватит
*,
довольно, иди скорее!
— Хорошо, иду.
— Только будь осторожен!— крикнул ему вслед Итбай, ко
гда тот, наконец, пе(р0шагнул порог юрты,
— Не беспокойся, сам знаю!
Пока Буркутбай разговаривал с Итбаем, Аскар успел
уйти далеко от аула и дошел до берега озера Шалкар.
Перед Аскаром, как на панораме, развернулась картина гор
Бурабая. Тут не было ни одной сопки, «и одной вершины и
ущелья, ни одного озера и родника, которых он не знал бы.
В прежние годы он иногда всходил на самый высокий горб Кокше и оттуда любовался множеством озер, издали напоминавших
круглые чаши, наполненные кумысом. Восемьдесят озер были
рассеяны среди Кокшетау, среди гор Бурабая и вокруг них. Со
вершенно круглые, озера эти блестели вдали, словно серебряные
рубли, нашитые на бархатные камзолы казахских девушек.
Только озеро Шабак, огибающее северное подножье горы Кокше, было похоже на кривой рог коровы.
Многие из этих озер были далеко не такими маленькими, ка
кими казались издали, с высоких горных вершин. У таких, на
пример, озер, как Торы-айгыр, Шортан, Жокей, Котыр, Большой
Шабак, Малый Шабак, с одного берега нельзя было увидеть
другой. Вблизи это целые моря. Если бы в Жокей, как ледокол
носом в льдину, не врезывался скалистый хвост Буркутти-тау —
Орлиной горы, если бы до середины Котыр с юга не протянулась
узкая лента вековых сосен, напоминая издали стоячую гриву
жеребенка, если бы в середине Бурабая не вылезали рядом из
воды две скалы, соединяясь макушками, точно концы рогов
у старого козла, если бы, наконец, середину Шабака не теснили
с двух противоположных берегов его два полуострова, образуя
в середине узкий пролив,— трудно было бы отличить эти озера
друг от друга и по величине их, и по красоте.
Озеро Шалкар среди этих восьмидесяти озер отличает ори
гинальный маленький островок, торчащий в полуверсте от за
падного берега. Издали он кажется высокой каменной скалой,
как бы выросшей со дна озера, хотя никаких горных пород на
нем нет. В бурю грозные волны Шалкара отскакивают от его
берегов, как от гранитных скал.' Он и каменный и не каменный.
Устланный весь коротким типчаком, на котором кое-где кудря
вятся кустики таволги, он по величине не превышает следа, ко
торый оставляет стоянка казахского аула в период летних
перекочевок. С какой бы силой ни хлестали волны о его скалы,
они не смывают, не срывают его, не наносят ему никакого вреда.
Когда, подплыв на лодке, взойдешь на вершину островка, оттуда
вся окрестность видна как на ладони. Весною он сплошь покры
вается гнездами гусей, уток, чаек и других перелетных. Рыбаки
в это время года ежедневно увозят оттуда полные лодки яиц.
Но, несмотря на это, к середине лета островок бывает весь об
леплен птичьими выводками.
«Откуда только они берутся?»— удивляются рыбаки...
Аскар ходил по берегу озера, не спуская глаз с этого остров
ка. На нем он был дважды. В первый раз он нанимал лодку у
рыбаков, во второй добрался до него вплавь. Как-то в знойный
полдень, проезжая с товарищем мимо озера, они остановились
на берегу выкупаться. Несмотря на предостережения товарища,
что здесь можно утонуть, Аскар пустился к острову вплавь и
доплыл до него. Оба раза островок произвел на него неизглади
мое впечатление и потом часто припоминался ему.
Теперь Аскар стоял на берегу в виду островка, глубоко за
думавшись о Ботагоз.
Буркутбай неслышно подкрался к нему сзади и неожиданно
крикнул: «Ха!» Аскар вздрогнул и чуть не сорвался с берега
в воду.
— Чего ты так испугался?— сказал Буркутбай, смеясь и
обнимая его за талию.
— Ну, как поживаешь, Буркутбай?— спросил Аскар хо
лодно.
— Какой враг нас заберет...
— Я рад, коли так, твоему благополучию.
Они пошли вдоль берега озера. Буркутбай за эти годы не
изменился и, по прежней манере, старался занимать Аскара
шутками.
«Нельзя ли пробудить его совесть?»— подумал Аскар и реШИЛ попытаться.
— Скажи, Буркутбай,— обратился он к нему,— что тебе
известно о дочери Туякбая? Она у себя дома?
— Что ты! Разве такие взрослые девушки сидят дома? Давно
уже замужем. Кажется, есть и дети.
— За кем?— спросил Аскар, помрачнев и испытующе глядя
на Буркутбая.
— Да разве ты знаешь всех казахов округи? За одним из
*
Данной
рода Койлы-атыгай.
* Даккой — название подразделения рода.
— А где ее братья?
— Балтабек работал на бойне при консервном заводе; гово
рят, недавно попался в краже сала и сидит теперь в тюрьме.
А Кенжетай был арестован за кражу лошадей и увезен еще
осенью прошлого года. Есть слух, будто он бежал из тюрьмы и
скрывается где-то в глуби степей.
— А где Темирбек?
— Это ничтожество, в конце концов, оказалось умнее других
братьев: те вздумали быть смелыми не по силам и сами погуби
ли себя, а этот, оправдывая, по крайней мере, казахскую по
словицу:
Кто
Тот
Кто
Тот
с утра в бабки дуется.
всегда пропадет.
же баранов пасет, трудится,
пропитание себе найдет,—
работает на золотых приисках и кормит мать.
Самые разнообразные, противоречивые чувства охватили
Аскара. В волнении он забыл, о чем еще хотел спросить Буркут
бая: мысли его, словно щепки, унесены были бушующими волна
ми чувств.
«Верить ему или не верить?»— думал он.
Любимая, милая его душе семья очутилась в такой беде! Это
так поразило его, что он умолк и хмуро шагал, не замечая свое
го спутника.
«Почему все дети Туякбая вдруг стали ворами?— думал он.—
Как, могло случиться это, в особенности с Кенжетаем?.. Нет, тут
что-то не так... Не дело ли это рук Итбая? Может быть, братья
отказались выдать за него Ботагоз, и он, обозлясь, ополчился
на них? Он же мог возвести на них какой угодно поклеп. От
кого бы узнать правду? Буркутбай, конечно, врет».
— Буркутбай!—обратился он, наконец,
г’---- - "к нему,— Уверен,
что ты не сказал мне ни одного слова правды: то, что ты говорил
про Ботагоз, конечно, ложь; не верю и тому, что все сыновья
Туякбая вдруг стали преступниками. Но я считаю тебя жигитом,
еще не потерявшим совесть. Конечно, ты живешь у Итбая, ты
боишься потерять кусок хлеба. Но надеюсь, когда буду возвра
щаться и опять заеду сюда, ты не скроешь от меня ничего, ска
жешь всю правду о Ботагоз и других детях Туякбая.
Буркутбай искоса посмотрел на него. Лицо Аскара было
мрачно и искажено. Буркутбаю стало жалко его. Была минута,
когда ему хотелось сознаться в своей лжи и рассказать правду,
но он подумал о мести Итбая и не посмел пойти против волост
ного. Чувствуя, что не выдержит и покается, если еще немного
останется с Аскаром, он поспешно ушел в аул.
IV
Когда Аскар, выйдя из юрты Итбая, направился к Шалкару,
гора Кокше, подпиравшая небо на северо-западе, похожа была
на весеннюю грозовую тучу, осевшую на линии далекого гори
зонта. А пока он дошел до Шалкара, колеблющееся под раска
ленным солнцем марево поползло вверх от подошвы Кокше и ее
чуть затуманенная вершина стала маячить в небе серой тучкой.
напоминая заблудившийся в безбрежном океане одинокий
корабль.
После ухода Буркутбая Аскар продолжал бродить по берегу
озера, полный тревоги за участь Ботагоз и ее семьи. Он был
подавлен. Его яркая, как золотое солнце, надежда спряталась
за черной тучей горя. Он еще раз взглянул на далекую Кокше.
Она хмурилась, окутываясь свинцово-темной тучей; волны ма
рева, как бы в испуге, убегали в степную даль, и вершина Кокше
из качавшегося на волнах корабля преображалась в почерневщий, обгорелый дом с провалившейся крышей, с зияющими от
верстиями окон и дверей.
В степях Кокшетау и Кзыл-жара в середине весны иногда
выпадают такие дни, которые местное казахское население на
зывает «амал». Жара палит с утра, а с полудня горячий ветер,
называемый «анызак», начинает сушить кожу; на лошадей и
рогатый скот тучами нападает овод; коровы, как ошалелые,
задрав хвосты, несутся к ближайшим рекам и с разбегу броса
ются в воду, а иногда забегают даже в юрты. От жары у чело
века высыхает слюна, пересыхает горло. Если выпить кумыса,
получается «белое нёбо»—мокрота обволакивает горло. Тогда
ничто так не утоляет жажду, как крепкий чай с густым кай
маком’.
Эх, чай!
Какую усладу ты даешь!
Но как платить за тебя —
«Ай-ай-ай» запоешь,—
огорчаются бедняки в такие жаркие дни, когда они видят, что
чаю нет у них даже на одну заварку...
В такие дни бывает, что неизвестно откуда появившаяся
после полудня туча неожиданно в один миг закроет солнце, небо
нахмурится, пронесется минутный порыв урагана, затихнет, а
потом блеснет молния, ударит гром, гулко упадут сначала от
дельные крупные капли, поднимая пыль на дорогах, а затем
ливень со свистом так польет алчущую землю, что к низинам
потекут бурные ручьи... Пройдет ливень, сразу же выглянет
солнышко, земля вмиг впитает в себя влагу и встрепенется, как
бы пробудившись от сна; жаворонок с трелью взовьется опять
I
Каймак — сливки.
под небеса, и вся природа начнет вновь улыбаться, наслаждаясь
прохладой...
От душной жары Аскар размяк, почувствовал сильную жаж
ду и направился в аул.
Когда он вошел в юрту, Итбай, в одном только нижнем
белье, босой и без тюбетейки, полулежа на одеялах, пил чай.
Верхний круг у юрты был наглухо закрыт, а низ кошмы за ре
шеткой был аршина на полтора приподнят над землей с теневой
стороны. Младшая жена, Жамал, разливала чай, а старшая,
Асилтас, разминала Итбаю пальцы на ногах.
— Ну и жара, печет нестерпимо!— утирая с лица пот, вос
кликнул Итбай, увидев Аскара.— Кажется, часа три разгули
вал ты под палящим солнцем,— продолжал он, посмотрев на
большие часы с цепочкой, висевшие на одной из ветвей укра
шенного серебром бакана*
* — Наверное у тебя все во рту пере
сохло и хочешь пить. Присаживайся к чаю, в такую жару
единственное спасение от жажды только крепкий час с кайма
ком, вприкуску с кислым куртом2 Лучшего блаженства в такие
дни нет. Раздевайся скорее, скинь все, кроме белья, и садись.
Стесняться тут нечего.
Говоря это, Итбай заметил, что на лице Аскара лежит какаято гневная печаль.
«Не сплоховал ли Буркутбай, не сболтнул ли ему чего-ни
будь?»— забеспокоился он, но, не желая выдавать себя, продол
жал лаёково говорить и улыбаться.
Аскару вспомнилось двустишие Абая:
и
Ни тени сочувствия в душе.
Почему же улыбка у него на лице?!
Он слышал, что тигр, собираясь прыгнуть на человека, тоже
приветливо ластится к земле: любезность Итбая показалась ему
такой же лаской тигра.
— Присаживайся, Аскар, к чаю,— повторил Итбай.— А ты,
тoкaл^, сходи посмотри, готово ли мясо, не переварилось ли.
Байбише^, налей чаю Аскару: пусть напьется как следует, а то
плохо есть будет.
Аскар сел за дастархан. Асилтас, подвигая к Аскару на под
носе чай, тоже заметила грусть на лице его.
«Не догадался ли он?»— подумала и она. Асилтас знала, что
Итбай не сегодня-завтра отправляет жигитов похитить Ботагоз.
Об этом сказал ей сам Итбай.
Чувствовавший сильную жажду, Аскар, чуть не обжигаясь,
опорожнял одну чашку за другой вприкуску с кислым куртом.
* Бакан — род вешалки, в виде столба с отрогами; стоит в голова.ч
постели.
2 Курт — сыр из кипяченой простокваши.
® Т о к а л — вторая жена,
* Байбише — старшая жена.
— Мясо уже готово. Принести?— спросил вошедший Бур
кутбай.
— Неси!
Буркутбай вышел и скоро вернулся с большим глубоким де
ревянным блюдом, прикрытым сверху скатертью, из-под которой
шел пар.
ГЛАВА В ТОРАЯ
ПРИ СМЕРТИ
I
Ботагоз разбудил сухой, надрывный кашель Айбалы.
Кое-где вдоль стен барака тускло мерцали на гвоздях жестя
ные коптилки. Рабочие утренней смены уже проснулись и тороп
ливо одевались, хотя рассвет был еще далек. Свет коптилок не
мог преодолеть темноты, и в бараке царил полумрак.
Ботагоз, п'риподняв голову, посмотрела на светильник, остав
ленный ею зажженным на подоконнике. Сало в чайном блюдце
с отбитым краем уже иссякло, и скрученный из лоскутка фитиль
сильно чадил, распространяя запах гари. Она протерла сонные
глаза и потянулась к деревянной чашке, в которой обычно хра
нилось у них сало, но чашка была пуста.
— Что ты встала, милая? Ложись и поспи еще хоть немно
го,— сказала Айбала, которой кашель всю ночь не давал сомк
нуть .глаз.
Но Ботагоз ничего не ответила, встала, пошла к соседям, и у
кого-то выпросила ложку сала. Когда она положила сало на
блюдце, фитиль вначале зашипел и чуть не потух, а потом, впи
тав жир, вспыхнул ярким пламенем.
Бессонная ночь и усталость невольно заставили Ботагоз потя
нуться; она зевнула и начала собираться на работу.
— Что же ты, милая, не ложишься?—опять обратилась к ней
Айбала.
— Я уже выспалась.
— Когда же ты успела, родная моя? Прикорнула, кажется,
всего на час, не больше. Раньше, при брате, ты любила поспать,
теперь, конечно, тебе не дают покоя всякие заботы, свалившиеся
на тебя одну.
И Айбала хоть с трудом, но удержала подступившие к горлу
слезы, чтобы не расстроить Ботагоз.
За день до того к ним приезжал Темирбек. Он приехал на во
лах, запряженных в двухколесную казахскую арбу. Увидев, как
плохо Айбале, он хотел увезти ее и Ботагоз к себе, чтобы вместе
пережить все, что суждено, но соседи отсоветовали им ехать, тагк
как Айбала была слишком слаба и ей трудно было бы перенести
дальний путь по каменистой дороге на тряской арбе. И они оста
лись, попросив Темирбека приехать за ними в ближайшее время.
Всю ночь Айбала думала об этом и раскаивалась, что они не
уехали. Ей очень хотелось хотя бы последние часы жизни про
вести среди близких людей. Кроме того, ей было жаль Ботагоз,
которая могла бы растеряться, случись здесь несчастье с ней,
Айбалой.
«Зачем я не поехала вместе с сал-жигитом’ (так называла
она Темирбека), пока я еще жива?—думала она.— Если что слу
чится со мной, еркем будет трудно...»
До такого бедственного положения семью Балтабека довел
Итбай.
Еще в 1913 году, вернувшись из Петербурга, он послал к Балтабеку сватов, а когда тот решительно отказал ему, пустил в
ход угрозы. Испуганный Балтабек стал колебаться и попросил
совета у Кенжетая.
— Пока я жив, моя сестра не будет рабыней Итбая!— отве
тил Кенжетай.
Узнав об этом, Итбай послал людей к Кенжетаю, чтобы «за
добрить» его, но тот остался непоколебимым. Тогда Итбай ре
шил убрать его с дороги. Он заставил своих конокрадов вы
красть в соседнем поселке несколько коней и направить их следы
ко двору Кенжетая, а поселковых мужиков убедил, что лошадей
украл Кенжетай. Кенжетай был арестован, а затем осужден и
сослан на каторгу.
— Ты знаешь, что я осужден безвинно,— сказал Кенжетай
Балтабеку, приехавшему к нему проститься,— Когда-нибудь да
я вернусь. Так вот — если струсишь и отдашь Ботагоз Итбаю,
буду считать тебя своим злейшим врагом.
После того, как Кенжетай был отправлен по этапу, Итбай
еще несколько раз подсылал своих сватов к Балтабеку, но куз
нец наотрез отказывал ему.
Обозленный этим упорством Итбай решил окончательно ра
зорить гнездо своих врагов. Подосланные им люди угна
ли единственную корову Балтабека, а потом спалили его избу.
Окончательно разоренный, Балтабек был вынужден поступить рабочим на консервный завод, находившийся вблизи
поселка Борового, и переселиться со своей семьей в барак, где
помещалось более ста семей рабочих.
Начало зимы в том году было холодное, буранное. Из окна
против коек семьи Балтабека, где вместо выбитого стекла торча
ла тряпка, сильно дуло, и Айбала простудилась. Сначала каза
лось, что у нее простая простуда. Она не обращала внимания на
* Сал-жигит - щеголь-жигит.
болезнь и продолжала работать. Потом болезнь осложнилась.
Айбала начала кашлять, однако работать не переставала. К вес>
не кашель у нее усилился. Она начала задыхаться, похудела и
ослабла настолько, что в начале апреля слегла в постель. С тех
пор прошло уже два года. Балтабек ничего не жалел на ее лече
ние. В свободные от работы дни он возил Айбалу по всем извест
ным знахарям. Лечили ее заговорами и всякими травами, при
кладывали теплые легкие только что зарезанного барана, пуска
ли в ход и другие средства. Когда из всего этого ничего не
вышло, Балтабек повез жену к доктору.. Но и лекарства доктора
не улучшили состояния больной. Айбала таяла с каждым днем.
Оставалось еще одно средство, которое знал и самБалта
бек,— весенний густой кумыс от молодых кобыл, настоенный на
копченом лошадином сале — казы. Но оно было недоступно
беднякам.
Здоровье Айбалы ухудшалось с каждым днем. Балтабек тя
жело переживал ее болезнь, но что он мог поделать?
Рука Итбая, казалось, достаточно дала себя почувствовать
несчастной семье, вздумавшей противиться его воле. Но волост
ному и этого было мало. Он решил совсем погубить своих
врагов.
Как-то вечером Балтабек вернулся домой после работы осо
бенно усталый; он наскоро поел, лег в постель и крепко заснул.
Его разбудил чей-то громкий возглас:
— Вставай!
— Что? В чем дело?—пробормотал он.
Ему спросонок показалось, что уже утро и его будят на рабо
ту. Но, приподняв голову, он удивился: у его койки стояла толпа
людей — впереди сын совладельца завода, татарина Муратова,
рядом с ним урядник Кошкин и десятник бойни, а за ними не
сколько рабочих консервного завода.
— Что вам нужно?—спросил Балтабек, приподнявшись на
постели.
— Сделать обыск!
— У кого?
— У тебя! Говорят, ты украл сало.
— Ну, ищите,— спокойно сказал Балтабек, уверенный, что
у него ничего найти не могут.
Он не подозревал, что тот самый десятник, который стоял ря
дом с урядником, по сговору с посланцем Итбая, принес и зара
нее подсунул мешок топленого сала под его, Балтабека, кровать.
— А это что?— спросил десятник, вытаскивая из-под кровати
мешок с салом.
Ошеломленный неожиданностью, Балтабек пробормотал:
— Не знаю.
— Вот тебе за то, что не знаешь]—зашипел урядник и, раз
вернувшись, ударил его кулаком.
— Это они сами подсунули,—простонала Айбала, заливаясь
слезами и задыхаясь от приступа кашля.
Незадолго до того она слышала, как кто-то подходил близко
к койке Балтабека и зачем-то шарил под ней, но отнеслась к
этому равнодушно, так как под койками у них ничего не было,
— Кто это подбросил? Что ты брешешь, дохлая!—набро
сился на Айбалу десятник. Урядник составил акт о найденном
при обыске «казенном» сале и увел Балтабека с собою.
Ботагоз в это время жила в поселке Щучьем. Когда она окон
чила четырехклассную школу в Боровом, ее учительница, узнав,
что из-за отсутствия средств она не может продолжать учебу,
огорчилась и пожалела ее. Редкие способности и любовь Ботагоз
к знаниям восхищали учительницу, и она упросила своих бога
тых родственников в Щучьем, откуда была родом, взять девушку
на воспитание и-устроить ее в семиклассную начальную школу.
Там Ботагоз и училась в шестом классе.
Сначала Балтабек не соглашался отпустить сестру в Щучье,
боясь, как бы ее не похитил Итбай, но учительница успокои
ла его.
— Не бойся,— Сказала она,— Итбай не посмеет похитить ее
у нас, мои родные будут посильнее его.
Узнав про арест брата, Ботагоз возвратилась домой. Она
быстро выяснила истинную подоплеку его ареста и стала счи
тать себя причиной всех бед семьи, но как помочь горю — не
знала.
По возвращении домой она сразу же поступила на консерв
ный завод конторщицей. Итбай, через Андрея Кулакова, одного
из совладельцев завода, добился ее увольнения. Но ей все-таки
удалось устроиться там же, на консервном заводе, промывать
кишки.
Возвратясь из Петербурга, Итбай распространил слух:
— Аскар по наущению шайтана свихнулся — при виде золо
та и ангел сбивается с праведного пути. Он связался в Петербур
ге с шайкой бандитов и во время ограбления банка был пойман
на месте. Расстреляли ли его, повесили или сослали в Сибирь —
этого я не знаю,— шепотком сообщал он то одному, то другому.
Вот уже три года Ботагоз ждала Аскара. Она не знала, где
он, и не имела от него никаких известий. Но она не забыла их
прощание в вечер его отъезда в Петербург и была уверена в его
любви к ней. Она часто вспоминала его и думала:
«Нет, такой человек не может обмануть... Он вернется ко мне,
если только жив... Но жив ли он?..»
Вера в Аскара помогала ей мужественно переносить раз
луку.
Ко всем ее тяжелым переживаниям прибавилась еще и бо
лезнь любимой ею Айбалы. Эта болезнь тяжелым бременем лег
ла на юные плечи девушки.
Хотя Ботагоз никогда раньше не приходилось видеть умира
ющих больных, она понимала, что смерть невестки может насту
пить внезапно. С каждым днем молодая женщина таяла, как снег
под солнцем. Даже голову поднять она уже не могла без посто
ронней помощи. Ночью потела. Барак был сырой, воздух стоял
тяжелый, дул сквозняк.
С тех пор, как увели Балтабека, состояние Айбалы заметно
ухудшилось. Ботагоз каждый день со страхом ожидала ее смер
ти. Но на работу надо было идти. И каждый вечер, возвращаясь
домой, Ботагоз бежала, не чувствуя под собой ног, боясь, что уже
не застанет Айбалу в живых.
Какой бы усталой она ни была, при малейшем движении Ай
балы она ночью просыпалась, подавала ей воду, поддерживала
голову прн кашле, вытирала, не чувствуя брезгливости, мокроту,
ухаживала за ней, ни на что не жалуясь.
Разгоревшаяся плошка освещала мелькающим светом соби
равшуюся на работу Ботагоз.
— Ложись же, дорогая! С тех пор как увели брата, ты, ка
жется, не спала ни одной ночи. Посмотри на себя в зеркало —
как ты побледнела, как осунулась! Хуже меня, больной. На ра
боту еще рано, поспи немного. А то, может, совсем не пойдешь
сегодня?..
Ботагоз посмотрела на Айбалу и заметила происшедшую с
ней за ночь перемену. Раньше она лежала, как живой труп —
похоже было, от нее остался только скелет, обтянутый кожей,
скулы выдались вперед, а щеки втянулись так, что за прозрач
ной кожей лица, казалось, можно было сосчитать зубы. Было
удивительно, как ее тонкая шея еще держала голову. Лищь гла
за, проявляя признаки жизни, блестели из глубины орбит ярко,
по-особому резко и остро, вызывая страх у Ботагоз. Теперь щеки
Айбалы зарумянились, лицо как-будто пополнело, выражение
глаз стало спокойным, она выглядела почти здоровой.
«Что с ней?»—удивилась Ботагоз.
В эту ночь Айбала чувствовала себя особенно плохо. Време
нами она почти теряла сознание. Но сказать об этом Ботагоз не
решалась, чтобы не напугать ее. А утром ей стало еще хуже.
Опасаясь, что не доживет до возвращения Ботагоз, Айбала ре
шилась попросить ее остаться и не выходить на работу. Собрав
последний остаток сил, она удержала рыдания,— на этот раз
плакало ее сердце, а глаза были сухи, будто все слезы уже
иссякли.
■
Несмотря на просьбу невестки, Ботагоз собралась идти на
бойню.
Напоив и накормив Айбалу, поправив ей постель, она попро
сила одну из соседок-старушек присмотреть за больной, которая,
словно навсегда прощаясь, неотрывно глядела на свою лю
бимицу.
Этот взгляд заставил сердце девушки сжаться от тоски. Еле
удерживая рыдания, она быстро выбежала во двор и только тут
дала волю горячим слезам.
II
Буркутбай, отвязав лошадь, ловко вскочил в седло, почти не
коснувшись стремени. Пегий мерин, один из лучших скакунов в
табунах Итбая, подтянутый, как борзая, затанцевал на месте и
понес его галопом, напирая на удила. Расчесанная светлая гри
ва его развевалась на выгнутой шее, точно пушок филина в вет
рены]^ день.
— Ну, Буркутбай... Значит, так?..— сказал Итбай, прово
жая его.
— Все понятно,— ответил тот.
— Если будет удача, не постою за наградой тебе... Впрочем,
не стоит говорить, увидишь сам...
Когда аул стал скрываться за ближайшими холмами, Буркут
бай оглянулся назад и увидел, что Итбай все еще стоит и глядит
ему вслед.
День был пасмурный. Небо сплошь затянуло серыми облака
ми. К вечеру мог пойти затяжной дождь. Проскакав галопом
вёрст пять-шесть, Буркутбай почувствовал себя нехорошо и с тру
дом осадил коня. Его затошнило» Он приписал это неумеренно
выпитому перед выездом кумысу. Тряская езда после кумыса
действительно вызывает у, многих чувство дурноты, кончающе
еся в большинстве случаев рвотой.
Чувствуя мучительный приступ тошноты, Буркутбай продол
жал ехать шагом. Ему вдруг вспомнились слова Аскара, сказан
ные им вчера при расставании. Слова эти, обращенные к его со
вести жгли Буркутбая и не давали ему покоя.
«Кажется, бессовестнее меня нет никого на свете»,— упрекал
он себя.
Верховодить при похищении девушек доставляло Буркутбаю
огромное удовольствие. Зная это, казахи соседних аулов, часто
поручали ему такие дела. И он охотно соглашался. Он чувство
вал какое-то. особое упоение в том, чтобы, налетев на дом наме
ченной жертвы, связать ее родных, отхлестать нагайкой всех
оказывающих сопротивление, взвалить поперек седла или сбро
сить в телегу трепещущую от страха девушку, сжав ее в руках,
• как коршун сжимает в когтях пищащего цыпленка.
Но сегодня, когда он по поручению Итбая ехал выкрадывать
Ботагоз, Буркутбай не испытывал особого восторга; напротив,
при воспоминании о словах Аскара азарт его остывал все больше
и больше.
Угрызения раз пробудившейся совести уже не давали ему по
коя. Он думал; «Как же быть'? А нельзя ли спасти Ботагоз!»
Долго ломал себе голову Буркутбай, строил всякие комбина
ции и вспомнил об Амантае.
«А если использовать его? Это отвлекло бы от меня подо
зрение Итбая,— соображал он.— Пожалуй, кстати я вчера вы
сказал ему опасение, что нам может помешать только он, Аман
тай, если как-нибудь до него дойдет слух о нашем замысле».
В ответ на опасения Буркутбая, как бы Амантай не помешал
их делу, Итбай упрекнул его;
— Есть чего бояться! Раньше ты не был таким трусом. Мо
жет быть, тебе жаль этой девушки, не хочешь участвовать в по
хищении, тогда скажи прямо: я освобожу тебя от этого бремени.
— Хотя бы сто Амантаев стояли мне поперек дороги, я один
сумею пробиться сквозь них,— горячо ответил Буркутбай, и
успокоенный Итбай, называя его героем, дружелюбно похлопал
по плечу...
Теперь Буркутбай решил разыскать Амантая и предупре
дить его.
«Если Амантай подкараулит и отобьет у нас Ботагоз,— рас
суждал он,—у Итбая не будет основания обвинить меня, а
Амантай, наверно, пойдет на это, он головы не пожалеет ради
спасения племянницы. Но вот только как найти его? Поеду к
леснику Березину. Говорят, Амантай скрывается у него».
Повернув коня, он галопом поскакал к казенной лесной даче.
Ему сразу стало легче: тошнота прошла, голова прояснилась,
сердце успокоилось, даже какое-то радостное возбуждение охва
тило его.
— Эй, друг, выдь на минуточку!— крикнул он, остановив ло
шадь у окна деревянного домика, стоявшего на опушке леса.
— Что тебе нужно?— спроси?!а жена Березина Марфа, вы
шедшая на окрик.
— Где объездчик?
— Его увезли в Бурабай.
— Зачем он уехал туда?— спросил Буркутбай, не поняв сло
ва «увезли».
— Его урядник увез,— ответила Марфа.
— Зачем он понадобился уряднику?—удивился Буркутбай.
Марфа, не желая больше разговаривать, повернулась и ушла
в дом.
«Что с ней? Почему она такая скучная?.. И глаза красные и
распухли?»— подумал озадаченный Буркутбай.
Обернувшись, он увидел сидящего на пне русского мальчика,
ка вид лет тринадцати.
— Тебе кого?—спросил мальчик на чистом казахском языке.
— Объездчика.
— Папу увез урядник.
— Зачем?
— За то, что, говорит, скрыл какого-то беглого казаха, тре
бует найти его.
— A кто этот беглый казах?
— Не знаю.
По выражению лица мальчика было ясно видно, что он не
хочет говорить о казахе. Буркутбай решил обманом выведать у
него, где Амантай.
— А ты знаешь, кто я?— спросил он, вплотную подъехав к
нему.
— Нет.
— Если не знаешь, то скажу тебе. Я — родной брат того бег
лого казаха, приехал тайком, чтобы проведать его.
— А мне что до этого?— подозрительно поглядывая на всад
ника й собираясь уходить, сказал мальчик.
— Посмотри на мое лицо, разве я не похож на того казаха?—
спросил Буркутбай, не давая мальчику уйти.
— Похож,— ответил мальчик, всматриваясь.
— Почему же тогда не веришь мне?
Буркутбай описал мальчику все приметы Амантая и сказал,
за что тот был сослан.
— Я недавно виделся с ним, подвозил его сюда к вам; он в
тот день, кажется, остался ночевать у вас,— уверял он мальчи
ка.— Мы с ним уговорились встретиться здесь: он должен был
вчера или сегодня выйти сюда к вашему дому, разве он не гово
рил об этом?
— Нет.
— Не скрывай же. Не может быть, чтобы он не приходил!
— Говорю же, не приходил!..
— А не сказал,, когда придет?
— Ничего не сказал.
— В таком случае, он долд^ен быть где-то поблизости от ва
шего дома. Проводи меня к нему.
— Я не знаю, где он.
— Нет, знаешь, он обещал сказать вашим. Я дам тебе денег,
только проводи меня.
— Право же, не знаю!—ответил мальчик, колеблясь.
— Ну, опиши тогда точно, как проехать к нему. Я поеду без
тебя и сам найду его. За это тоже дам тебе денег.
И Буркутбай, вытащив из кармана бумажник, вынул треш
ницу и показал ее мальчику. Тот, увидев деньги, испугался и хо
тел убежать. Но Буркутбай схватил его за плечо. Мальчик, ста
раясь вырваться, заплакал.
Буркутбай решил тогда силой заставить его показать, где
находится Амантай. Он напряг силы, поднял его и взвалил перед
собой на седло.
— Молчи, а то сейчас же задушу!—сказал он и поскакал
в лес.
Мальчик дрожал от страха и молчал. Увидев похищение сы
на, Марфа со слезами выбежала из дому и начала вопить, огла
шая лес криками:
— Саша, ау, Саша!
Но Буркутбай был уже далеко. Въехав в глубь леса, он оста
новил лошадь, вытащил из кармана нож и, угрожая им маль
чику, потребовал:
— Скажи сейчас же правду, иначе зарежу, как барана.
Вид Буркутбая испугал Сашу, и он залепетал:
— Скажу, агай, скажу все.
— Ну, говори.
Саша, оказывается, знал все. Он рассказал, как урядник увез
отца, как потом приезжал к ним Амантай и поскакал за урядни
ком, чтобы отбить у него Березина, но, не догнав, вернулся назад.
Он подробно описал, где находится Амантай, и как к нему про
ехать.
— Я сказал правду, я — брат Амантая,— сказал тогда Бур
кутбай, выпустив мальчика,— но никому не говори, что видел
меня; матери своей скажи, что какой-то казах просто пошутил с
тобой и отпустил. Я оставлю тебя здесь, возвращайся к себе до
мой, а я незаметно скроюсь. Но помни: если ты соврал или ска
жешь кому-нибудь обо мне, я потом ночью подберусь к вам и
перережу всех вас. Понял?
— Понял,— ответил Саша, все еще дрожа.
— Ну, ступай теперь домой!— крикнул ему Буркутбай и
вмиг исчез за серебристо-белыми стволами берез.
1П.
Еще задумав побег в Сибири, Амантай решил искать убежи
ща в чащобах Менреу
*,
если местные власти станут преследо
вать его, когда он вернется на родину.
Менреу потому и получил свое название, что в самую глубь
его никто не проникал. Этот большой лесной массив, располо
женный на юге озера Жокей, настолько дремуч, что в его чаще
может с трудом продвигаться только ловкий пешеход. Зеленые
кроны стройных сосен, похожие на раскрытые зонты, так пере
плетаются в вышине, что никогда не пропускают лучей солнца, и
в лесу стоит вечный полумрак. Там нет ни мух, ни комаров, ни
слепней, однако в нем и не тихо. С ранней весны и почти до са
мых снегов там в воздухе висит оглушительный гомон гнездя
щихся на вершинах сосен грачей, которым в непрерывной борь
бе с коршунами, ястребами, соколами и другими хищниками
приходится мужественно охранять жизнь своего потомства.
Никто из окрестного населения не знает, что из себя пред
ставляют глубинные чащи Менреу. Любопытные не находят туда
дороги. Поэтому среди казахов издавна сложилось много небы
лиц про Менреу, вроде того, что в самой гуще его находится ло* Менреу — по-казахски значит глухонемой.
гово сатаны, где он пирует и веселится, что там сплошь располо
жены берлоги медведей-стервятников.
В глухой, неизведанной чаще Менреу и решил укрыться
Амантай...
Не было, кажется, ни одного способа передвижения, которым
бы не пользовался Амантай, пробираясь с места ссылки в Омск.
В одном из ближайших от Омска аулов он добыл себе старое
седло, затем в глухую ночь поймал быстроходную лошадь из
чьего-то табуна, оседлал ее и с душевным трепетом поскакал в
родные степи Кокшетау, где находился его аул и его домашний
очаг, где протекали золотые дни детства и мятежная пора, юно
сти, где он испытывал первые ласки жизни и последний жесто
кий удар судьбы.
Ехал Амантай безлюдной степью, избегая населенных мест.
И однажды, в сумерки он, наконец, доскакал до обычной зимов
ки своего аула. И не поверил глазам своим: вместо аула вдоль
оврага растянулись два порядка домов большого поселка, обра
зуя улицу длиною почти в две версты.
«А где ж наш аул? Куда он девался?»— недоумевал озада
ченный Амантай, остановив усталого коня посреди поселковой
улицы, и огляделся кругом.
Подъехал какой-то верховой. Амантай узнал его — он был из
их аула,— но тот в темноте не опознал Амантая.
— Когда водворились здесь переселенцы?— спросил его
Амантай.
— Недавно,— ответил встречный.— До этого здесь был наш
аул. Один из наших аульцев, Амантай, не поладил с волостным
управителем. Волостной возвел на него поклеп, его выслали ку
да-то в Сибирь, а на месте аула выстроили этот поселок.
— А что слышно об Амантае?
— Думаем, что его нет в живых,— от него не было никаких
вестей.
— Ну, будь здоров!— сказал Амантай, дернул повод и поска
кал по направлению к Менреу.
«Куда заехать по дороге? Где хоть первое время скрывать
ся?»— тревожно думал он.
И он вспомнил лесника Березина, с которым был в приятель
ских отношениях. Дружба эта возникла давно. Как-то зимой
Амантай, охотясь за беркутом, очень продрог и заехал погреться
к Березину. Лесник лежал больной, семья его жила в большой
нужде. Амантай пожалел их и целую зиму снабжал зайцами.
Благодарный Березин никогда не забывал этого сердобольного
казаха.
Когда Амантай был арестован и сидел в Боровом, лесник
два раза приносил ему передачу.
Березин жил на опушке густого леса. За домом сразу начи
налась чаща, уходившая в гору. Скрываться там было легко.
«Может быть, он не откажется на время приютить меня,— ду172
Мал Амантай, выехав из поселка.— Ведь он когда-то вкусил мою
хлеб-соль. Побуду временно у него, а скрыться в Менреу всегда
успею».
Беглец был радушно принят лесником и рассказал ему свою
историю.
— Живи хоть все лето,— сказал Березин.— Кругом тут нико
го нет, лес густой, при нужде скроешься там, а что кушать, у нас
пока есть, ты не обременишь нас.
Однажды Амантай, вернувшись из леса, узнал, что в его от
сутствие из Борового явился Кошкин. Урядник требовал от Бе
резина выдачи скрывающегося беглеца. Лесник заявил, что в
глаза не видел никакого беглого казаха. Но Кошкин не поверил
ему, арестовал и увез его в Боровое.
После этого, Кошкин поехал в аул Амантая и потребовал его
выдачи. Испугавшись кары, несколько жигитов из этого аула
бежали и скрылись в горах. Неподалеку от лесной дачи Берези
на Амантай разыскал их.
— Все равно погибать нам,— сказал он им.— Давайте вме
сте скрываться в горах, а дальше видно будет.
— А чем кормиться будем?
— «Пища молодца и серого волка — на их путях»,— ответил
он им поговоркой.
Жигиты поняли его и стали по ночам угонять скот из табунов
Итбая. Волостной пожаловался Кривоносову, но попытки уезд
ного выловить людей, скрывавшихся в труднопроходимых горах,
оказались безуспешными. Тогда Итбая охватил страх. Он стал
опасаться прямого нападения беглецов на свой аул. Он избегал
ездить по ночам, а днем окружал себя вооруженной охраной. На
ночь в ауле выставлялась стража, снабженная ружьями.
Остерегался и Амантай.
— У Итбая курук длинный,— говорил он жигитам,— береги
тесь, как бы он не накинул петли на вашу шею.
В этот день, когда снедаемый угрызениями совести Буркут
бай вместо того, чтобы ехать в Боровое за Ботагоз, повернул в
лес на поиски Амантая, Амантай и его жигиты спокойно сидели
в лесу за обедом. Вдруг из-за скалы показался всадник.
— Чужой!— предупредил один из жигитов.
— Прятаться!— скомандовал Амантай.
Когда все спрятались, Амантай, скрываясь за камнем, взвел
курок и приготовился к отпору. Он сразу узнал Буркутбая.
— Ах ты, собака подлая! Подполз, как змея! Хочешь уку
сить? Нет, не удастся!—прошептал он и взял на прицел правый
висок Буркутбая.
Он уже приложил палец к собачке, нацелился, но раздумал
стрелять: «Убить успею. ПоДожду. Посмотрю, сколько с ним
людей».
— Амантай!— закричал Буркутбай.— Не бойся, выходи, я
один, мне нужно поговорить с тобой.
«На какие хитрости пускается этот негодяй! Не покончить ли
с ним сразу?»— подумал Амантай, но решил сначала расспро
сить, что привело его сюда. Он вышел из-за камня, держа ружье
наготове.
— Эге, да ты чуть не застрелил меня,— сказал спокойно Бур
кутбай,— давай-ка поздороваемся сначала.— И он громко про
изнес:— Ассалям-агалейкум!
Амантай, не ответив на приветствие, испытующе впился в не
го глазами.
Не бойся,— повторил Буркутбай, слезая с коня,— у меня
никаких дурных помыслов нет, я один... Ну, как живешь? Когда
и как вернулся?
Амантай продолжал молчать, злобно посматривая на непро
шеного гостя.
Буркутбай подошел ближе и в немногих словах рассказал о
цели своего приезда. Только тогда Амантай несколько смягчился
и произнес:
— Вот оно в чем дело!
— Да, вот так, отагасы’, До сих пор я, как прихвостень Ит
бая, всем пакостил, но на этот раз у меня не поднялась рука, я
решил сделать хоть одно доброе дело.
Товарищи Амантая, видя, что они мирно разговаривают, вы
лезли из своих укрытий и подошли к ним. Рассказав о положении
семьи Ботагоз и сообщив о недавнем приезде Аскара, Буркутбай
закончил:
— Больше оставаться здесь я не могу: мне нужно спешить.
Помни, что, кроме тебя, у Ботагоз никого нет и некому спасти ее.
Ты, верно, знаешь место, на перевале между горами Ак-Шокы и
Аксак-сары, где разветвляется дорога,— там на рассвете поджи
дайте нас. Нападете и отобьете у нас Ботагоз.
— Там, что ли, у грязно-желтой скалы, где дорога разделя
ется? У той, на которой, как говорят, остался след удара секирой
одного из батыров хана Аблая?— спросил Амантай.
— Вот-вот... Ты не ошибся. Именно это место. Но имей в ви
ду: с нами будет сын Итбая Ергазы, так ты сгоряча не причини
ему какого-нибудь увечья. Лучше совсем не трогай его. Надо сде
лать все быстро, так, чтобы спутники мои не могли опознать вас.
Итбай, может быть, не догадается, что это твоих рук дело, а если
даже и догадается — мало беды. Повторяю, остерегайся учинить
насилие над Ергазы: кто знает, чем все кончится, я могу и по
страдать.
«Не на приманку ли берет он меня? Не зазывает ли в заса
ду?»— подумал Амантай.
— Теперь уж решай сам,— сказал Буркутбай, садясь на ко
ня,— я долг свой выполнил. Девушку мы повезем завтра перед
зарей. Потом на меня не пеняй, если не отобьете у нас Ботагоз.
* От a г асы — дядя.
Знай, что она в тот же день станет женою Итбая. Хочешь — верь,
хочешь — нет, но я не хитрю и не вру.
И Буркутбай ускакал.
Амантай продолжал стоять, глядя ему вслед, пока тот не
скрылся за ближайшим поворотом в густой чаще леса.
IV
Жигиты Итбая, как было условлено, остановились в ауле, вер
стах в трех от консервного завода. Но напрасно они весь день
прождали удалого ети три-жигита. Когда запоздавший Буркут
бай, наконец, подъехал, они сидели во главе с аульным старши
ной Кожаном и обсуждали, что им дальше предпринять. Солнце
близилось к закату.
Буркутбай слез с лошади и подсел к ним.
— Почему ты так запоздал? Что случилось с тобою?— спро
сил Ергазы.
— Не знаю, кумыс ли был молодой, не дошел, или же я мно
го выпил его натощак, но только у меня дорогой сильно заболел
живот, к тому же и ход лошади моей оказался сильно тряским,
пришлось слезать. Раз только я слез, лошадь моя испугалась че
го-то и вырвалась у меня из рук. Я долго гнался за ней, и мне
удалось поймать ее лишь тогда, когда она запуталась в поводьях.
— Хорошо, что тебе все же удалось поймать лошадь,— сказал
I
Кожан.
— Ну, а у вас как обстоят дела?— спросил Буркутбай, пере
водя разговор на другую тему.
— Ничего, все в пррядке,— ответил аульный Кожан.— Мне
удалось подговорить кое-кого из барака. Они помогут нам. Ко
нечно, обещал вознаградить их. Но, на несчастье, у девушки не
вестка при смерти: чахотка у нее, верно, скоро умрет.
— Из-за какой-то хворой женщины не подыхать же и нам!
Взялись — так доведем до конца,— горячо заметил Буркутбай.
— Конечно,— согласился Кожан,— так и сделаем.
— А уговорить девушку больше не пробовал?
— Я только что вернулся с завода. Она работает там на бой
не. То ли невестку жалеет, то ли по другой причине, но только
она все время в слезах, и у наших жигитов не хватило духу под
ступиться к ней.
— Как же решили вывести ее из барака?
— На рассвете все мужчины уходят на работу, дома остают
ся одни женщины. Вбежим в этот момент в барак и вытащим ее
во двор, а дальше все ясно.
— Недавно, как я слышал, кто-то из рода Кадыр покушался
похитить девушку из этих бараков. Они тоже ворвались в барак,
когда там не было мужчин. Но, говорят, женщины задали им
такую трепку, что они позорно бежали. Некоторые женщины
бросались с топорами, другие с ножами, чуть не распороли на
сильникам животы.
— Это совсем скверно!— задрожал в страхе Ергазы.— По
жалуй, они и на нас нападут.
— Нет, не посмеют,— сказал Кожан.
— А если посмеют, что тогда?
Кожан промолчал. Возможное сопротивление женщин пуга
ло и его самого.
«Как бы мечта моя о должности кандидата не рассеялась
как туман»,— подумал он, почесывая затылок, и твердо решил
не отступать.
— Что нам бояться женщин! Напустите на меня хоть сотню
их, я вмиг раскидаю всех,— похвастался Буркутбай,— ведь мы
то мужчины.
— Нет, избави нас бог от женщин!— сказал Ергазы.— Они,
пожалуй, хуже мужчин. В прошлом году ты с тремя жигитами,
когда ездил за невестой Бектура, не мог справиться с одной
бабой, вернулся с пустыми руками. Ты уже забыл об этом?
— Ври больше! Когда это было?!—возразил Буркутбай, не
признаваясь.
— Ну что там толковать!— прервал их Кожан.— Надо обсу
дить 21аше дело. Если вмешаются женщины, положение у нас,
действительно, будет незавидное. Нельзя ли придумать что-ни
будь другое?
— Что же, давайте подумаем.
— Лучше всего было бы обманом вызвать ее из барака во
двор,— высказал свое мнение Ергазы.— Мы бы тут же схватили
ее, и пока опомнятся да выскочат женщины, уже и след бы
наш простыл.
— Обед, верно, готов. Пообедаем, потом потолкуем еще,—
сказал Кожан и встал.
За ним поднялись и остальные. Когда они вошли в юрту, в
нос Буркутбаю ударил острый запах копченой конины. На очаге
в середине юрты варился полный котел мяса.
— Поторапливайся, жена: гости. кажется, спешат. Мясо,
может быть,- уже сварилось; давай скорее лепешки,— сказал
хозяин дома, которого Буркутбай знал как человека среднего
достатка, но всегда гостеприимного. Хозяин, видно, догадывал
ся, что гости готовятся к какому-то не очень хорошему делу и
торопятся уезжать.
Из уважения к сыну волостного управителя, он сварил для
гостей самые лакомые кусочки копченой конины: жал, жая. казы, карта и другие части. Когда мясо было вынуто из котла и все
с аппетитом приступили к еде, жигиты начали измываться над
Буркутбаем.
— Тут сплошной жир, одни только казы, карта и жая. Ты,
верно, не станешь есть: у тебя ведь живот болит,— смеясь, ска
зал Ергазы.
и
V
Обычно жадный до мяса, Буркутбай на этот раз действи
тельно ел неохотно и мало. Отсутствие у него аппетита объясни:
лось, конечно, не расстройством желудка.
V
Хотя главными владельцами консервного завода в Боровом
были немец Штемберг и Андрей 1^улаков, всем производством
управлял, ведая также наймом и увольнением рабочих, третий
их компаньон — татарин Габдулла Муратов. Отец Муратова
был бедным коробейником и разъезжал по казахским степям,
торгуя всякой мелочью — кривыми зеркальцами, иголками, гре
бешками — в обмен на шерсть и волос. Позже он принял уча
стие в торговых делах купца Тойматова, разбогател и стал од
ним из видных богатеев округа. Ему принадлежала большая
паровая мельница. Но этого ему было мало. Он вошел в компа
нию с несколькими крупными капиталистами. Одним из таких
компаньонов Муратова был гамбургский заводчик, немец Штем
берг, который, приехав из Германии, построил в Петропавловске
и Боровом два консервных завода.
Габдулла Муратов хоть сам вырос в бедности, но в обраще
нии с рабочими был жесток. На завод предпочитал нанимать ка
захов, а не русских и татар.
— Русские и татары требуют много денег,— говорил он
Штембергу.— Они бросают работу, когда хотят, и уходят туда,
где им платят больше. Казахи еще не научились искать заработ
ка вдали от родных мест. Бедняк, который голодает в свое.м
ауле, готов работать и за гроши.
И три четверти рабочих на консервном заводе были казахи.
Рабочий получал здесь в среднем пятнадцать рублей в месяц.
А женщинам, занятым на очистке кишок и брюшины, платили
не более пяти-шести рублей. Но и этот мизерный заработок
большинство получало не деньгами, а товарами. Муратов от
крыл при обоих заводах свои собственные лавки. Товары из них
отпускались в кредит, в счет зарплаты, но по повышенным це
нам. При расчетах рабочих часто обсчитывали. Возмущенные
рабочие иногда бросали работу, избивали десятников, но так как
им некуда было деваться, то все вбзвраптались обратно на свой
же завод.
Ботагоз сегодня все поглядывала в сторону бараков. Кто бы
ни показался оттуда, ей каза’лось, что это несут весть о смерти
Айбалы, и сердце ее падало от страха. Весь день перед глазами
у нее стоял образ умирающей с ввалившимися щеками и хрип
лым дыханием. Тяжелый трудовой день, начавшийся с зари,
кончался, наступали сумерки. Рабочие, узнав о приезде Мура
това, спешили в контору получить жалованье. Побежала и Бо
тагоз. Она попросила стоявших впереди пропустить ее в контору
вне очереди.
— Пропустите ее!— зашумели рабочие.— Она торопится к
своей больной невестке!..
Ботагоз в испачканной кровью старой одежонке прошла в
контору. Там около стола, на котором стоял набитый деньгами
железный сундучок, она увидела молодого татарина в малень
кой черной тюбетейке и в узком длинном пальто. Это был МураТОВ. При случае он непрочь был приударить за смазливенькой
женщиной.
— Ну, что скажешь, красотка?— обратился Муратов к во
шедшей Ботагоз на смешанном казахско-татарском жаргоне.
— Я пришла за получкой.
— Как твоя фамилия?
— Туякбаева.
— Сейчас посмотрю.
Муратов кивнул головой казаху, который стоял в дверях, по
очереди пропуская рабочих. Тот вышел. Ботагоз заметила это.
— Вот нашел, сейчас подсчитаю,— сказал Муратов, огляды
вая Ботагоз с ног до головы и похотливо улыбаясь.
Ей было не до улыбок этого франта, она спешила к больной
Айбале.
— Тебе причитается пять рублей, не так ли?— спросил Му
ратов и, подойдя ближе к Ботагоз, сел на угол стола.
— Не знаю. Сколько бы там ни было, выдайте скорее.
— Подожди, еще проверю твою задолженность.
Он перелистнул какой-то журнал, остановился на одной
странице и сказал;
— Ты много забрала.
— Что я взяла?
— Полфунта чаю брала?
— Брала.
— Это рубль двадцать пять копеек. Два фунта сахару
брала?
— Брала.
— Восемьдесят копеек. Пять фунтов мяса брала?
— Брала.
— Цо тридцать копеек — рубль пятьдесят. Семь аршин ко
ленкора брала?
— Да, брала на саван. У меня невестка при смерти.
— По1 двадцать восемь копеек за аршин — один рубль девя
носто шесть копеек. Два пуда муки тоже брала?
— Брала.
— По рублю пятнадцать копеек — два рубля тридцать ко
пеек. Всего семь рублей восемьдесят одна копейка. Таким обра
зом, выходит, что ты переполучила уже два рубля восемьдесят
одну копейку, так как тебе полагается ровно пять рублей. Ска
жи, пожалуйста, Балтабек твой брат?
— Да, брат.
о
— За ним числится долг в четыре рубля сорок копеек, тебе
это известно?
— Нет, не знаю.
— Долг этот тоже придется уплатить тебе.
Ботагоз, растерявшись, не знала, что сказать. Дома, кроме
горсти муки, ничего не было, а тут, вместо того чтобы выдать ей
заработок за целый месяц, еще с нее требуют уплаты каких-то
долгов за Балтабека. Помолчав немного, она с навернувшимися
на глаза слезами, обратилась к Муратову;
— Дома у меня лежит при смерти невестка; кроме меня, у
нее сейчас никого нет; мы очень нуждаемся. Не откажите вы
дать мне сколько-нибудь вперед в счет будущей получки.
— Разве такая красавица должна нуждаться в деньгах?
— Если бы не нуждалась, не просила бы.
— Я могу дать тебе...
— Спасибо большое!
— Но...— Муратов сделал длинную паузу, не-спуская глаз
с Ботагоз.
— Что вы хотели сказать?
— Я жигит интересный, верно?— Ботагоз молчала.— А ты
тоже интересная девушка... Теперь поняла?
— Скажите прямо, что вам угодно?— вспылила она, начиная
понимать намеки Муратова.
— Ты же не дитя... Долги твои будут списаны, не буду взы
скивать, да еще пятерку дам тебе...
— За что же все это?!— и Ботагоз впилась злыми глазами в
Муратова.
— Сбрось с себя грязную одежду, умойся, переоденься и
ночью приди ко мне, я буду ждать тебя.
— А для чего приходить?'
— Как для чего? Ты должна понять... Я молодой жигит, а ты
молодая девушка...
— Ах ты, собака!— процедила Ботагоз сквозь стиснутые
зубы.— Свинья поганая! Сволочь!— и, повернувшись, выскочила
за дверь.
Как только она вышла из конторы, слезы обиды градом пока
тились из ее глаз.
Прибежав домой, Ботагоз первым долгом, как всегда, спра
вилась у невестки, как она чувствует себя. Не желая расстраи
вать ее, Айбала, по обыкновению, сказала: «Нииего, сносно»,—
но слова эти она произнесла с трудом, еле слышно, растягивая
каждый слог. На самом деле ей сегодня было хуже. Ботагоз по
щупала лоб Айбалы,— лоб был влажный и холодный,— и му
рашки пробежали у нее по спине; со слов заводского фельдшера
она знала, что такое состояние у легочных больных бывает
перед смертью.
Айбала, чувствуя приближение конца, решила, пока она еще
в сознании, проститься с золовкой.
— Милая, приподними мне голову,— еле произнесла она^ за
дыхаясь.
— Не хочешь ли поесть или выпить чего-нибудь?— спросила
Ботагоз, приподняв ее и положив под голову подушки,
— Дай чуточку промочить горло.
Ботагоз поднесла к губам больной чашку с холодным коже,
Айбала попыталась сделать глоток, но напиток вылился у нее
изо рта,
«Значит, наступает>^— подумала она.
Сердце ее сжалось, язык подчинялся плохо, хотелось пла
кать, но и слезы как будто высохли.
— Еркем!— прошептала она.— Родная моя... друг мой един
ственный... прости меня... Прощай навсегда...
Ботагоз замерла. Какой-то комок подкатился к горлу и оста
новился; она задыхалась.
— Апатай, не говори плохих слов!— пролепетала она сквозь
слезы.
Она осторожно повернула Айбалу на бок. В этом положении,
без движения и без единого звука, больная пролежала до утрен
ней зари. Только изредка вздрагивали и шевелились ее губы. Бо
тагоз, сидя у постели невестки, проплакала всю ночь: Айбала не
отрывала от нее глаз и все удивлялась неиссякаемости челове
ческих слез.
Жены рабочих с соседних коек, увидев, что Айбала совсем
плоха, старались успокоить плакавшую девушку. Когда начало
светать, та самая старуха,. которая, по просьбе Ботагоз, днем
ухаживала за Айбалой, заметила, что дыхание у больной за
медляется.
— Ты, милая, все плачешь. У тебя заболит голова,— сказала
она девушке, поняв, что Айбала кончается.— Выйди во двор,
подыщи чистым воздухом и освежись, а мы пока вместо тебя
посидим, с больной.
— Послушайся, милая, иди освежись,— произнесла неожи
данно Айбала.
Обрадованная Ботагоз посмотрела на Айбалу. Вид невестки
показался ей значительно лучше вчерашнего. Успокоенная этим,
она вышла во двор. В этот момент Айбала с хрипом и свистом
втянула ртом воздух, слегка затрепетала и... заснула навеки...
Короткая жизнь еще молодой женщины оборвалась...
Аромат весеннего воздуха сразу опьянил Ботагоз, у нее за
кружилась голова.
«Вот бы Айбале подышать этим воздухом — сразу бы попра
вилась]»— подумала она.
Восток начинал светлеть. Кругом царила тишина. Бархатный
ковер буйной майской зелени расстилался от самого порога. Бо
тагоз потянулась, зевнула и медленно пошла к ближайшей низи
не, в радостной надежде, что Айбала, может быть, еще попра
вится.
Вдруг кто-то сзади схватил ее. Она вздрогнула и рванулась,
но крепкие руки так стиснули ее, что она чуть не задохнулась.
Не успела она опомниться, как в мгновение ока очутилась на
быстро подкатившей тележке.
Кто-то навалился на нее, закрыл ей рот и крикнул:
— Пошел!
Ботагоз почувствовала только, как лошади быстрее ветра
помчали куда-то.
Когда тележка выехала из Борового, седоки, пошептавшись,
освободили Ботагоз рот, подняли и посадили ее.
Утренняя прохлада и легкий ветерок от быстрой езды приве
ли Ботагоз в себя; она взглянула на своих похитителей и узнала
Буркутбая и Ергазы. На козлах сидел еще какой-то жигит. Ло
шади мчали во весь дух.
— Освободите мне руки!—крикнула она, сердито глядя на
Ергазы.
Буркутбай и Ергазы переглянулись и, решив, что ей никуда
не убежать, освободили руки пленницы.
— Куда вы везете меня?— спросила она.
— В аул,— ответил Буркутбай.
— В какой аул?
— К нам.
— Зачем?
— Будешь женой...
— ...Отца!—добавил Ергазы.
От неожиданного удара в переносицу у Ергазы искры посы
пались из глаз. Он схватился за нос и ощутил что-то теплое.
Посмотрев на руку, Ергазы увидел, что она вся в крови. Ботагоз
замахнулась было еще раз, но руку ее перехватил Буркутбай, и
она опять оказалась в тисках.
— Звери! Негодяи!— крикнула Ботагоз, задыхаясь от яро,сти.'— Неужели не осталось в вас ни капли совести? Люди вы
или звери?
— Люди!— сказал Ергазы.
— Нет, вы не люди! Как у вас,,у свиней поганых, могла под
няться рука, когда у меня умирает невестка?
Она рванулась, но сильные руки. Буркутбая держали ее
крепко.
— Эй, Буркутбай!— обратилась к нему Ботагоз.— Хотя душа
у тебя, наверное, темна, как ночь, но в бога же ты веришь, ради
этого бога сжалься надо мной!
— А что я должен сделать?— спросил Буркутбай; слова Бо
тагоз, как игла, пронзили его сердце.
— Вот что. До сих пор я отказывалась выйти за Итбая, вер
но? Теперь я согласна. Но...
— Давно бы так...
— ...Но у меня есть единственная просьба, первая и послед
няя. Я готова стать рабой Итбая, честное слово, говорю правду!
Не откажи только исполнить эту мою просьбу.
— Какую?
— Ты знаешь, что Айбала при смерти. Я люблю ее больше
жизни. Кроме меня, около нее нет никого из близких. Она, вер
но, не проживет и одного дня. Дай мне возможность закрыть ей
глаза и похоронить ее своими руками. После этого в тот же день
я сама приду к Итбаю. Поверь мне, клянусь!
— Э!—протянул Ергазы, ехидно хихикая.— Об этом и тол
ковать нечего! Нашла дураков!
— Ты же еще молод; вся жизнь у тебя впереди... Разве ты не
человек?— обратилась Ботагбз теперь к Ергазы.
— Человек-то человек, но разве можем мы отпустить тебя?!
Что скажет отец?
— Я же говорю вам, говорю искренне, что в тот же день,
как похороню невестку, приду сама. Клянусь!
— Нашла дураков!
В это время они уже перевалили Аксак-сары и подъезжали
к месту разветвления дороги. Левая, ведущая в аул Итбая до
рога шла вдоль опушки густого соснового бора. Как только те
лежка свернула на эту дорогу, из лесу выскочили человек десят ь
верховых и преградили путь.
— Это еще что за беда?— прикинувшись возмущенным, за
кричал Буркутбай.
— Кто это?— с ужасом крикнул Ергазы.
Не обращая внимания на седоков, всадники ударами нагаек
остановили лошадей, кто-то схватил коренника за повод, другие
бросились к тележке, ссадили Ботагоз, подвели к ней верховую
лошадь и крикнули:
— Садись скорее!
— Кто же вы?— спросила Ботагоз.
— Потом узнаешь, скорее садись!— торопили ее. Ергазы от
страха лишился языка. Буркутбай, подражая ему, тоже молчал.
Сидевший на козлах жигит замер. Как только Ботагоз села на
лошадь, всадники окружили ее, галопом поскакали к лесу и вмиг
скрылись. Ергазы никого из них не узнал.
VI
Темирбек хорошо знал, что Итбай охотится за Ботагоз, что
Кенжетай пострадал за то, что ограждал сестру от посягательств
волостного, и потому решил уйти от Итбая.
— Дай расчет,— сказал он хозяину, вернувшись как-то с
работы после ареста Кенжетая.
— Да ты чего это?— спросил удивленный Итбай.
—г Хочу уходить. 1
— Почему?
— Хочу уходить.
Среди батраков Итбая честнее и трудолюбивее Темирбека не
было. С зари до поздней ночи, не зная устали, он безропотно
работал как вол. За это его очень ценили и сам Итбай, и отец
его, Байсакал. Они долго увещевали Темирбека остаться, не
понимая причины, почему это вдруг ему вздумалось уходить. Но
Темирбек, не объясняя ничего, твердил одно:
— Давай расчет, хочу уходить.
Итбай нарочито оттягивал расчет. Тогда Темирбек MaxHyvi
рукой на свой заработок и ушел самовольно. Он отправился на
золотые прииски и поступил там в артель старателей. Мать
свою, Улберген, он перевез из аула к себе. Его заработка в арте
ли еле хватало ему с матерью на пропитание, но деваться было
больше некуда, и он оставался там. Темирбека все время мучи
ла мысль о Ботагоз. Он опасался, что Итбай может увезти ее
насильно. «Если он это сделает,— твердо решил Темирбек,— я
заберусь ночью в дом к нему и зарублю топором и его самого и
все его потомство, а потом убью и себя». Темирбек действитель
но купил топор, остро отточил его и постоянно держал наготове.
С тех пор как он съездил к Айбале и Ботагоз, мать не давала
ему покоя. Она плакала и упрекала его за то, что он не привез
больную невестку и сестру. Он и сам жалел теперь об этом. На
стойчивое требование матери привезти скорее Айбалу и дочь
заставило его опять просить старосту артели освободить на день
от работы и дать подводу. Но староста решительно отказал ему.
— Нельзя же ездить каждый день!— сказал он.— Привез
бы их в прошлый раз. Меня и так все в артели ругают из-за
тебя.
Он пригрозил Темирбеку, что его выгонят из артели, если
только он вздумает уехать самовольно.
Несмотря на это, Темирбек выпросил у кого-то лошадь и стал
собираться.
— Можешь прогнать меня, но я поеду!— заявил он старосте.
Исключить Темирбека из артели староста не мог,так как
среди старателей не было равного ему в работе. Убедившись, что
Темирбека не отговоришь, он махнул на него рукой:
— Ладно уж, поезжай, но вернись поскорее!..
Темирбек выехал в полночь. Всю дорогу его беспокоила
мысль, в каком положении он застанет Айбалу. Когда на рас
свете он подъезжал к перевалу Аксак-сары, навстречу ему по
пались какие-то люди, ехавшие на паре. Они, не останавливаясь,
укатили дальше, но Темирбек узнал Буркутбая и Ергазы.
Он подъехал к бараку, когда солнце только взошло, и, привя
зав лошадь к столбу, зашел в барак. Возле лежавшего на полу
тела Айбалы угрюмо сидели три женщины. Лицо у покойницы
было закрыто старым халатом.
— Где Айбала, жена Балтабека?— спросил Темирбек.
— Она здесь. Зачем она тебе? Кто ты?—ответила одна из
старух.
— Я брат Балтабека,
— Это же тот самый жигит, который недавно приезжал за
ними,— заметила другая женщина.
Старуха внимательно посмотрела на Темирбека и тихо про
изнесла:
— Невестку твою, милый, отдали всевышнему, да будет вам
благополучие в остальном!
Не дошло ли сказанное до сознания Темирбека, или же он
уже раньше примирился с мыслью о неизбежной смерти Айбалы,
но только женщинам показалось, что весть не произвела на него
особого впечатления. Он тут же спросил:
— А где же Ботагоз?
;— Ботагоз вышла погулять и еще не возвратилась...
— Куда же она ушла?
— Во двор. Когда Айбале стало плохо, мы выпроводили ее,
чтобы она не испугалась...
— Куда же она могла деться?
— Не знаем, где она, бедняжка, слоняется, может быть, уш
ла на работу,— сказала одна из старух.
— Этого не может быть, тогда бы она сказала,— возразила
ей другая.
— Почему ж ее нет так долго?
Да, прошло не мало времени.
— Где же Ботагоз?— снова спросил Темирбек, почти зады
хаясь от волнения.
— Не знаем,— ответили женщины.
Он выбежал во двор, и стал расспрашивать всех встречных,
не видели ли они Ботагоз. Но никто ничего не мог ему сказать.
Тогда он отвязал лошадь и поехал на бойню. И там не было
ее. Он вернулся в бараки, и тут одна женщина из соседнего ба
рака рассказала ему, что на рассвете, выйдя во двор, она виде
ла, как какие-то люди на паре лошадей подъезжали близко к
баракам и, силой захватив кого-то, ускакали,. А -кого, она не
знает.,
Темирбек вспомнил о встреченных им на пути Буркутбае и
Ергазы, но отбросил мысль о них, так как Ботагоз с ними он
не видел.
До полудня он все разыскивал свою сестру, а потом, положив
на телегу тело Айбалы, повез его к себе на прииск.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
РАСПЛАТА
I
Отняв Ботагоз у похитителей, Амантай решил не возвра
щаться к Березину, а направился прямо к Менреу и по только
ему одному известным тропам скрылся вместе со всей группой в
его неизведанных чащах.
Некоторое время об Амантае не было слышно, но однажды
ночью, взяв с собой нескольких отборных жигитов, он напал на
табуны Итбая. Захватив два косяка упитанных яловых кобы
лиц, он пригнал их к заброшенному старому загону, неподале
ку от Менреу. Жирная конина на долгое время обеспечила
Амантая и его жигитов. Но узел вражды между Итбаем и Аман
таем завязался еще туже. Каждый из них ждал друг от друга
самых коварных и жестоких действий.
Однажды один из лазутчиков Амантая привез неожиданную
весть;
— Царь решил брать казахов в солдаты!
— Где ты это слышал?
— Вчера этот приказ привез урядник. Сегодня в аулах боль
шой переполох.
— Я знаю, ты бываешь иногда скор на выдумки, смотри! Та
кими вещами не шутят,— сказал Амантай, нахмурившись.
— Что я болтун или ребенок?— рассерженно буркнул верхо
вой.— Теперь не до шуток!
— А какой возраст будут брать?
— От девятнадцати до тридцати одного года.
— Чей это приказ?
— А я почем знаю, чей! Привез урядник, а чей — не сказал.
— А что в аулах?
— Переполох. Народ — как стадо баранов, на которых на
пал волк: мечется в смятении.
Все умолкли и задумались.
— «Большой куырдак бывает, когда режут верблюда»,— говорят в народе,— прервал наконец молчание Амантай.— Враж
да между мной и Итбаем — пустяки. Настоящая схватка
начнется только сейчас.
Жигиты вопросительно посмотрели на него. Он продолжал;
— Увидите, вся тяжесть приказа ляжет на плечи простого
народа, на нас, бедняков. Сынки баев увернутся от воинской
повинности. Итбай и другие волостные управители, старшины и
царские чиновники набьют себе карманы, за взятки освобождая
их от солдатчины, а нашего брата будут посылать на фронт, под
ходит он или не подходит по приказу.
_ Верно!— согласились жигиты.
1»
— Но народ не стерпит на этот раз,— продолжал Амантай.—
Всякое терпение лопнет...
По большой наезженной дороге стремительно неслась со
стороны Бурабая пара. Еще издали увидев ее, Итбай догадался,
что это едет Кошкин.
Аул Итбая находился в то время за зеленым холмом Кексенгира, в жайляу степной поляны, растянувшейся вдоль озера
Силеты. Обычно путь от Бурабая до этого места совершали в
полтора суток,' но в последний месяц зачастивший сюда Кошкин
покрывал это расстояние в один день, гоня лошадей во весь опор
и нигде не останавливаясь.
Оглашая безмолвную степь звоном двух привязанных в дуге,
колокольчиков и тучей поднимая пыль, лошади домчались до
юрты Итбая.
Кошкин,
— Аман!— по-казахски приветствовал Итбая
спрыгнув с телеги.
— Здрасти!— ответил Итбай.
— Я вам привез чрезвычайный приказ.
— Что за приказ? Проходите, пожалуйста, в канцелярию.
Канцелярия волостного управителя помещалась в отау’ Ит
бая. Горбунов сидел там за столом и что-то писал, изредка
отхлебывая из чашки кумыс.
— А, Платон Трофимович! Милости просим.
— Мое почтение, Гаврила Гаврилович!
Заметив, что Кошкин поглядывает на чашку с кумысом,
Итбай любезно предложил ему:
— Не хотите ли кумыса?
— Пожалуй.
Кошкин залпом выпил большую чашку выдержанного кумы
са, указательным пальцем смахнул со лба моментально высту
пившие капли пота и только тогда взялся за свою сумку.
— Ну, как дела с Амантаем?— спросил Итбай,
— Пока ничего не выходит. Не дается. Киргизы врут, скры
вают. Многих и плеткой попотчевал — не сознаются, собаки, не
говорят. Известно, киргизы все подлецы!.. Извините!..— почувст
вовав некоторую неловкость, сказал Кошкин, виновато взглянув
на Итбая.— Это не относится, к таким благородным киргизам,
как вы. Я говорю о простых киргизах.
— Что думает делать уездный начальник?— спросил Итбай,
не отвечая на извинения Кошкина.
— Я предложил уездному начальнику спалить Менреуский бор!
— Правильно!— воскликнул Итбай.
— Но он не согласился. Казенный лес пропадет, говорит он.
* о т а у — юрта младшей жены.
и окрестное население пострадает. Но я привез вам новость
поважнее...
Урядник вынул из своей сумки запечатанный сургучной пе
чатью пакет и подал Горбунову. Писарь вскрыл пакет и молча
пробежал глазами вынутую из него бумагу.
— Что там?— нетерпеливо спросил Итбай, не дожидаясь,
пока Горбунов кончит читать.
Писарь, то по-русски, то по-казахски, старался объяснить
ему, что согласно полученному приказу будут брать на тыловые
работы и казахов в возрасте от девятнадцати до тридцати одного
года, но увидел, что Итбай не понимает его.
Сообразив, что волостной не знает значения слов «тыл» и
«окоп», Горбунов нарисовал на бумаге различные военные по
зиции и с большим трудом кое-как передал ему содержание
полученной бумаги.
— Приказ от самого-царя,— добавил он.
Известие о призыве казахов в солдаты не особенно удивило
Итбая. На совещании волостных управителей в Кокшетау Кри
воносов, разъясняя, какую помощь они должны оказать фронту,
по секрету передал таким, как Итбай, надежным управителям и
о возможности призыва казахов в армию. Итбай первый заявил
уездному начальнику, что, если потребуется, он заставит свою
волость подчиниться царскому приказу. Поэтому сейчас, не
вдаваясь в обсуждение приказа, он ушел, сославшись на дела.
— Теперь мы заживем!—улыбаясь, сказал Кошкин Горбу
нову, как только Итбай вышел.
— Похоже!— согласился тот, тоже улыбаясь.
— Где посемейные списки?
— В сундуке.’
— Берегите эти списки как зеницу ока... Это, милейший, клад
у вас.
Горбунов понимающе кивнул головой.
— Гаврила Гаврилович, а может, вам жалко будет делиться
доходами?
— Ну, что вы, Платон Трофимович! Человеку жалко поде
литься малым доходом. А теперь чего мне жалеть; вся волость у
нас в руках, хватит и вам и мне.
— Глядите, Гаврила Гаврилович! Итбай жаден. Весь белый
свет ему дай — и то скажет «мало». Если он захочет загребать,
не соглашайтесь.
— Конечно, конечно. Ведь списки у меня!
— Ну, теперь, Гаврила Гаврилович, мы разбогатеем!
— Уж постараюсь, Платон Трофимович. И вы в обиде не
останетесь.
И, положив перед собой посемейные списки жителей волости,
они углубились в таинственную работу, разговаривая вполголо
са, хотя никто их не мог услышать.
В пакете, который привез Кошкин вместе с указом от 25 июня
О «реквизиции» казахов, находилось предписание Кривоносова
Итбаю съездить к приставу в Котыр-коль’ и получить от него
подробные инструкции. Захватив с собой Горбунова и некото
рых аульных старшин, Итбай спешно к вечеру выехал в Котырколь.
— Открывай пошире крышку сундука, отец!— сказал Итбай
Байсакалу перед отъездом.
— - Зачем это, свет мой?
— Скоро деньги приплывут.
— Откуда это, свет мой?
— Откуда деньги текут? От народа.
— Какие деньги?
— Если посулишь им оставить сыновей дома и не посылать
в солдаты — не только деньги,'и души свои отдадут.
Хотя Байсакад и не вмешивался в торговые дела Итбая, но
сундук с деньгами находился в его ведении. Как только приказ
чики Итбая возвращались с ярмарок и базаров^ где продавали
скот, Байсакал требовал от них строгого отчета. Если сделки
бывали прибыльнее обычного, он приходил в совершенное уми
ление-.-После каждого отчета аульных старшин или после каждо
го возвращения сына с разбора каких-либо распрей Байсакал
неизменно спрашивал: «Сколько же для кармана?» А сейчас
наметившиеся виды на доходы в связи с мобилизацией обрадо
вали его сильнейглиМ образом.
— А что же,— сказал он сыну,— если сумеешь, почему бы
тебе и не осврбодить их побольше?
Весть о мобилизации уже успела распространиться по сосед
ним аулам, и к Итбаю стали съезжаться встревоженные люди
со всей волости.
Многие из приехавших, узнав, что Итбай отправился далеко,
в Котыр-коль, все же остались ждать его возвращения. Желая
показать, что сын болеет за народ, Байсакал встречал приез
жавших словами: ,
— Итбайжану не сидится дома. Измучился, бедный! Как
же иначе? День и ночь печется о народе. Не слезами, а кровью
плачет он, когда думает о постигшем нас несчастье,— говорил
им Байсакал.— Если потребуется, он и жизнь свою не пожале
ет. «Пойду,— говорит,— за народ в огонь и в воду. Все свои
силы,— говорит,— приложу, чтобы не отдать ни одного жигита!»
Но кто знает, что сулит господь?!
Не дожидаясь возвращения Итбая, многие, памятуя послови
цу «пустая чаша молитве не внемлет», не смея говорить с самим
стариком, стали обращаться к брату Итбая, Еликбаю:
— Помоги, дорогой, переправить в списках годы моего сына.
Пусть брат твой укажет его возраст выше или ниже, и возьми
сколько тебе надо!
' к о т ы р - к о л ь — название поселка.
G такими просителями Еликбай начал открыто торговаться,
как при купле-продаже лошади. Поторговавшись с одним, с дру
гим, с третьим, Еликбай установил таксу — сто рублей с каж
дого жигита за изменение в списках его возраста. Хотя с Елик-"
баем договаривались как будто тайком, никто не скрывал друг
от друга цены подлога. Многие озабочены были тем, что у них
не оказалось такой суммы. То и дело просили друг у друга
взаймы. Те же, у кого дома были деньги, специально посылали
за ними людей или сами мчались домой.
В самый разгар торговли, развернутой Еликбаем, из Котырколя, пробыв там пять дней, вернулся Итбай с аульными.
— Ну, как?— были первые слова, которыми собравшиеся
встретили Итбая, не дав ему слезть с телеги и даже не поздоро
вавшись.
— Что как? Наказывает нас бог. Разве волк бросит добычу?
Берут!
— А ты что сказал им?
— Старался сделать все, что мог, спорил, заявил; «Нет у
меня людей, не дам!» Но что мои слова для начальства? Поса
дили меня на целый день под арест, а потом, по приказу уездного
начальника сместили с должности.
— Ох, наш дорогой!.. Вот истинный сын народа!— умили
лись некоторые.
— А кого же посадили на твое место?— спросили Другие.
— Еликбая.
— Какого Еликбая?
— Разве не догадываетесь, какого Еликбая?— насмешливо
ворчали третьи, стараясь все-таки, чтоб их не услышал воло
стной.— Его собственкого брата! Не все ли равно, кто из них?
Какая между ними разница? Это одно только жульничество.
— Какое может быть тут, жульничество? Много ли он выиг
рает, если на беду толкает родного брата, хоть сам и останется
в стороне?— возразил им кто-то.
— Небось, не пропадут ни тот ни другой,— стояли на своем
более опытные.
— Я заявил им, что и Еликбай откажется быть волостным,
так как мы родные братья,— притворно вздохнув, сказал Ит
бай,— но это не помогло. Начальство одно твердит: кандидат —
Еликбай, назначить другого закон не позволяет.
Те, кто уже успели дать Еликбаю взятку, были довольны,
но большинство смотрело хмуро.
— А теперь, дорогие, дайте промочить горло, все пересох
ло, ехал без остановки, торопился. Остальное расскажу потом,—
сказал Итбай, слезая с телеги и направляясь в свою отау.
За ним туда же ввалились и многие из просителей, но всех
юрта вместить не могла.
Попивая кумыс, Итбай приглядывался к окружавшим его
людям — кто приехал, из какого аула. Не было ни одного муж-
чины в волости, которого он не знал бы. Среди собравшихся бы
ли, главным образом, аульные аткаминеры, простых трудовых
людей было мало.
Итбай заранее подготовил аульных старшин, ездивших с ним
в Котыр-коль, Он наказал им передать по секрету всем влия
тельным лицам их аулов: пусть они не беспокоятся — сыновья
их будут освобождены или оставлены здесь на какой-либо лег
кой работе.
— Но,— предупредил Итбай,— пусть они примут все меры,
чтобы держать аулы в повиновении. Цусть внушат народу, что
нельзя выступать против вооруженных царских войск и погибать
ни за что. Так или этак, а придется отдать столько людей, сколь
ко от нас требуют.
Когда Итбай ушел в свою юрту, люди, не попавшие туда,
стали оживленно толковать о свалившемся на них н^счастье.
Тут-то и начали орудовать старшины, выполняя приказание Ит
бая. Кбе-кто поверил им, но таких бььто мало. Почти все про
должали возбужденно обсуждать положение, не доверяя словам
своих старшин. Однако зароненная в каждом из них надежда,
что его-то сын останется и не пойдет на фронт, производила свое
действие. Шум постепенно стих. Толпа разбилась на маленькие
группы. Разговоры велись уже вполголоса.
II
Аскар после долгих хлопот добился перевода в волость
Итбая, на ту же работу по переписи. Он немедленно поехал в
поселок Бурабай, но не нашел там ни Ботагоз ни ее родных.
Тогда он снова обратился к Буркутбаю, и тот чистосердечно рас
сказал ему все, что знал об их судьбе.
Тяжелая участь, постигшая эту близкую, родную ему семью,
очень удручала Аскара. Его утешало только то, что Ботагоз, на
ходясь у Амантая, чувствует себя в безопасности.
После приказа о мобилизации казахов на тыловые работы,
когда в казахской степи началось сильнейшее брожение, Аскар
решил бросить свою работу и присоединиться к Амантаю. Слухи
о небольшом отряде, который собрался вокруг Амантая в лесах
Менреу, доходили до Аскара и раньше. Теперь же он, разъезжая
из аула в аул, все чаще слышал разговоры о том, что жигиты
то в одиночку, то группами по нескольку человек бежали от
мобилизации в Менреу.
В аулах к Аскару часто обращались за советом: как им быть,
как поступить? Идти ли на тыловые работы, подчиняясь прика
зу царя, или последовать примеру жигитов, уходивших в степь?
Первое время он не знал, что отвечать им.
Почти три года он провел среди неграмотных, невежествен
ных людей, кочевавших круглый год со своим скотом в самой
глухой части степи. За все это время он не видел ни газет, ни
190
журналов, ни книг. Не встретил он ни одного культурного чело
века, никого, с кем мог бы поговорить о политическом положе
нии в стране.
Аскар видел, что народ везде живет плохо, что его угнетают
и царские чиновники, и свои баи. Но в далекой степи голос про
теста был совсем заглушен. Вековые традиции были там особен
но сильны, родовой быт давал себя особенно знать. Там совер
шенно не ощущалось влияние города, не слышно было и слова о
свободе.
Только по возвращении на родину Аскар почувствовал глу
хое брожение, не прекращавшееся в народе и иногда переходив
шее в открытое возмущение действиями царской власти и мест
ных баев.
Война резко ухудшила положение народа. Тяжелым гнетом
ложились на него увеличившиеся налоги, принудительные по
ставки лошадей, рогатого и мелкого скота, юрт и разных мате
риалов. Наиболее чувствительны были для бедноты и малоза
житочных семей, при натуральном хозяйстве казахского аула,
денежные поборы, которые выколачивались баями, аульными
старшинами и волостными управителями под видом доброволь
ных пожертвований.
И в то время как народ страдал и нищал, баи и начальство
богатели, наживаясь на народном горе.
Взяточничество процветало в невиданных размерах. Народ
грабили почти открыто. Против царских чиновников, против баев
и волостных управителей накопилось в народе столько ненави
сти, что достаточно было искры, чтобы в степи вспыхнул пожар
всеобщего восстания.
Не искра, а молния с ясного неба ударила в степь, когда
25 июня 1916 года обнародован был царский манифест о мобили
зации в армию на тыловые работы казахов, киргизов, узбеков,
туркмен, дунган и уйгуров. Впрочем, в указе употреблялось слово
«реквизиция», а не «мобилизация», как будто речь шла о рекви
зиции скота.
Появление этого указа вызвало волнения не только в казах
ских аулах, но и среди казахов в городах. Восстание казахов
против указа о мобилизации вспйхнуло стихийно.
Казахи, жившие в городах,— рабочие, ремесленники, служащие,“ в течение нескольких дней бежали, бросив работу, в
степь. Аулы же поднялись все.
Степь переполошилась. У кого были кони, уезжали на конях;
у кого не было их, уходили пешком. Днем и ночью в аулах стоял
несмолкаемый шум. Там и тут стихийно создавались отряды,
ходом событий выдвигались командиры. Ближайшей целью еще
неорганизованных повстанцев было уничтожение посемейных
списков, и народ двинулся против волостных управителей.
При отсутствии у казахов метрических записей, посемейные
списки служили единственными документами, удостоверявшими
возраст казаха. Отсутствие посемейных списков затруднило бы,
а то и совсем сорвало бы «реквизицию».
К началу августа во всех областях и уездах и почти во всех
волостях сформировались то более, то менее значительные по
встанческие отряды.
Отряд Амантая, по слухам, дошедшим до Аскара, к этому
времени насчитывал уже несколько тысяч человек. Держался он
пока в чаще Менреу, не предпринимая крупных операций.
Аскар выехал в Менреу довольно рано, но, как он ни спешил,
в пути его застигла ночь. Тьма стояла такая, что не видно было
ни зги. Сильный ветер, дувший в лицо, с каждой минутой уси
ливался.
На севере от озера Жокей возвышается небольшой холм
Аюлы (Медвежий). По обеим сторонам дороги, между этим хол
мом и берегом озера, тянутся не очень густые ряды сосен. Аскаг
РУ стало не по себе, когда он въехал в этот лесок. Ему приходи
лось слышать, что лесной массив Менреу зорко охраняется^
повстанцами, они не подпускают туда никого, из посторонних.
А с царскими чиновниками и с баями они вообще не церемонят
ся. Конечно, Амантай не даст его в обиду, но в пути ведь всякое
может случиться. Нужно быть настороже и, если остановят по
дороге, требовать, чтоб его привезли к самому Амантаю.
Но тревога, охватившая Аскара при въезде в лесок, начала
понемногу проходить. Он проехал уже порядочную часть дороги,
а никто не напал, никто не остановил его. Вой ветра не казался
уже таким зло’вещим, даже ночь как будто посветлела.
Но при выезде из леска, когда дорога стала поворачивать за
холм, две пары сильных рук схватили его лошадь под уздцы, а
несколько верховых окружили его.
— Стой! Кто такой? раздался Грозный окрик по-казахски.
Аскар растерялся. Что ответить? Скорей всего, это жигиты
Амантая. А что если это засада царских войск?
Однако долго раздумывать Аскару нельзя было. И он ре
шился:
— Я Аскар Досанов. Еду к Амантаю, своему другу и родст
веннику.
— А почему едешь ночью?
— Еду издалека и спешу. Вот ночь и застала в пути. Да и
боюсь ехать днем, чтобы меня не захватил уездный начальник.
Итбай написал на меня донос, что я бунтую народ против царя.
Хочу проехать поскорей к Амантаю.
—- Вот что, друг!— сказал один из всадников, человек, видно,
пожилой, если судить по голосу.— Мы не можем оставить свой
пост, не можем и отпустить тебя. Подожди до утра здесь, и мы
тебя проводим до места.
Нельзя передать радость, которую испытали при встрече
Ботагоз и Аскар, разлученные друг с другом почти четыре года
и теперь вновь встрётившиеся при обстоятельствах столь неи-
с*
192
обыкновенных, в обстановке столь необычайной. И Аскар и Бо
тагоз сильно изменились за это время. Им пришлось много пере
страдать, испытать несчастья, пережить тяжелое горе. Особенно
заметно это было на Ботагоз. Это была уже не прежняя то роб
кая, то шаловливая полудевочка-полудевушка, которая непрочь
была и по-детски порезвиться,-и по-ребячьи расспрашивать веек
обо всем. Перед Аскаром стояла серьезная девушка, которую
перенесенные несчастья не ожесточили, а сделали взрослой и
самостоятельной. Прекрасное лицо Ботагоз светилось умом и
отвагой. Даже необычное положение в лесу, среди сотен моло
дых жигитов, казалось, не смущало ее.
Да, сильно изменились за это время Аскар и Ботагоз, но не
изменилась их любовь друг к другу. Оба почувствовали это с
первого взгляда. Как же было не радоваться этим двум моло
дым существам, которые после долгой разлуки, наконец, нашли
друг друга!
Не скрывал своей радости и Амантай.
— Ах, Аскаржан, ах, дорогой мой! И как же я рад тебе!
Я человек простой, неграмотный, а гляди, какая тяжесть легла
на мои плечи. Ты должен помочь мне. Побудь, побудь с Ботагоз,
а потом зайди ко мне, поговорим о народных делах, обсудим, что
же нам делать...
После обеда Амантай и Аскар ушли на полянку, где никто
не мог помешать их разговору.
— Я не стану спрашивать, дорогой, как ты живешь, и не
буду рассказывать о себе. Не по обычаю это, но и время теперь
необычное. Не о себе — о народе должно быть наше первое
слово. Народ бедствует, народ обнищал, обносился, ходит в
лохмотьях^ многие голодают, люди не знают, чем будут
сыты завтра. От нас требуют скот, шерсть и кожу по це
нам прошлогодним, а нам продают все втридорога. Каждый день
что-нибудь поставляй — то кошму, то попону, то повозку, а то
и целую юрту. Волостные приезжают, говорят: «Жертвуй, царю
на войну деньги нужны»,— а откуда у нас деньги, денег у нас
всегда мало было. А такие, как Итбай, богатеют, набивают себе
карманы. У бедняка скот задаром отбирают, а бай свой скот
продает царским чиновникам по большим ценам и наживается.
Без взятки никуда не сунься, а бай — тот просто тебя ограбит.
Амантай умолк и задумался, как будто подбирал подходящие
слова, чтобы продолжать.
— Горой бед навалилась на нас эта война. Глухой ропот
давно шел по степи, но народ терпел, пока не захотели забрать у
него даже жизнь. Раньше баи обращались снами как со скотом,
а теперь уже продают как скот. Нет ни одного посемейного
списка, который не был бы переправлен. Итбай установил даже
таксу — сто рублей за душу. Подростков записывает отцами се
мейств, пожилых превращает в юношей. Кто может платить.
остается в ауле, у кого нет денег, бежит в степь, в горы, в ле
са... Вон, смотри, сколько собралось их в одном только Менреу.
Я и сам не знаю, сколько жигитов теперь у меня. Бегут ко
мне, потому что верят. Еще до указа я боролся с Итбаем, а силь
нее Итбая они зверя не знают. Но я простой охотник. Пока у
меня было двадцать-тридцать человек, я еще мог управиться с
ними и знал, что мне делать. Но сейчас ведь другое дело. Не
кобыл или даже косяк коней угонять предстоит нам. Нас ждет
кровавая борьба. Вот несколько тысяч жигитов бежали сюда от
царского указа. Стерпит это царь? 'Нет. И не только здесь.
Слухом земля полнится, что не только в нашем округе, но и во
всех других округах Акмолы, и в Тургае, и в Семиречье про
исходит то же самое. Значит, царь вышлет против нас войско,
Сдаваться? Нет, мы не хотим сдаваться! Воевать? А как нам
воевать? Где достать оружие, как обучить людей, как распре
делить их? Пока еще верят мне: я человек храбрый. Но вот
спросят меня: как нам быть, что делать?— и я не буду знать, что
ответить, и потеряют доверие ко мне. А кто станет на мое место,
к кому пойдут они? Вокруг все люди простые, неграмотные, во
енного дела не знающие... Вот о чем я думаю и вот в чем я про
шу тебя помочь мне. Я не тороплю тебя. Побудь здесь, поживи
с нами, присмотрись к тому, что тут делается, и скажи нам свое
слово.
Конечно, многое из того, что говорил Амантай, не было ново
для Аскара. Но теперь вопрос о восстании встал перед ним
по-новому: он требовал конкретных решений, сразу ставил про
блему руководства. Стихия требовала организации, а сколько
сложных и трудных вопросов это поднимало! Кроме того, Аскар
давно оторвался от политической жизни страны. Годы ссылки
не прошли даром. Он мог ориентироваться только по наблюде
ниям, которые он сделал за два-три месяца работы по переписи,
да по тем отрывочным знаниям, которые он получил в Боровом
от Кузнецова и в Петербурге от Смирнова и Булатова.
— Я, агай, для того и приехал сюда,— сказал он Амантаю,—
чтобы не только помочь, но и бороться вместе с вами и со всем
народом. Вам нечего просить меня: это мой долг. Сделаю все,
что в моих силах, но сразу скажу прямо: я теперь сам мало
знаю. Вы правы, нужно мне присмотреться к повстанцам, пого
ворить с людьми, узнать их намерения. Но уже ясно: не только
царь, но и бай — наш злейший враг. И тот, и другой боится
народа, его ярости, его мести. Но царь — враг открытый, а
бай — змея, которая будет жалить нас в собственном доме. Он
будет звать нас к покорности, заклинать обычаями предков,
станет сеять клевету и раздоры в наших рядах. В наши ряды
проникнут лазутчики баев. Волки прикинутся овцами, змеи —
зайцами, а потом предадут народ. Уже теперь нужно быть осто
рожным. К вам приходит и уходит, кто хочет, вы даже твердо
не знаете, сколько людей у вас и кто они такие. А принимать сле
дует с разбором. Не только у Аюлы, но и здесь нужно поставить
заставу, чтобы в наш отряд не проник враг.
— Ты прав,— согласился с ним Амантай.— Но что я могу
сделать, когда они приходят сюда целыми .семьями, а то и аула
ми? Вся степь села на коня. И как я могу не принять кого-ни
будь, когда он бежит от царя, от солдатчины?
— Таких подозрительных немного. Не трогайте их первое
время, но присматривайтесь, прислушивайтесь к ним... А что ка
сается организации войска, то я в этом мало понимаю. Подума
ем и обсудим' это позже. Но немедленно нужно снестись с
другими отрядами как на территории .Акмолы, так и Тургая.
Нам нельзя действовать отдельно от других. Дело наше
общее, на восстание поднялся весь народ, и мы должны помо
гать друг другу...
— Это же правильно,— согласился Амантай.— Сегодня же
пошлю людей. Думаю, что нам бы следовало иметь своих людей
И в городе. Туда скорей доходят вести.
— Верно!—сказал Аскар.— И наконец нужно снестись с
русскими революционерами, с большевиками, которые давно уже
ведут борьбу против царя и русских баев, помещиков и фабри
кантов. Народ — великая сила, но наш народ малочислен, века
пробыл под царским гнетом. Если он и готов к отпору, то все >ке
против царских войск ему трудно будет устоять. Помочь нам мо
жет только русский народ. Он не только один из самых много
численных, но и самый революционный, самый передовой народ
в мире. И партия русских рабочих, русских трудящихся — самая
передовая, самая боевая. Нужно спросить у них совета. Для это
го придется поехать в Омск, а то и в Петроград.
— Что ж, дорогой,— сказал Амантай,— побудь здесь некото
рое время, вникни в наши дела, а потом, может быть, тебе и при
дется поехать...
В лагере Амантая Аскар провел около двух недель. Он зна
комился и Ьоворил с сотнями жигитов, узнавал их нужды и чаяНИЯ, испытывал ик решимость и стойкость. Много раз
вел он
беседы с Амантаем, и постепенно они наметили план организа
ции амантаевского отряда на военный лад и план первоначаль
ных действий. Но от мысли о поездке в Петроград Аскар не от
казался.
— Мы не можем успешно бороться против царских войск, не
можем правильно руководить народным движением, глядя на все
из нашего маленького уголка. Мы должны знать, что делается во
всей стране, а это можно узнать только в Петрограде, только в
центре,— говорил Аскар Амантаю.
Что касается Ботагоз, то они решили, что оставлять ее в ла
гере нельзя.
— Доченька моя,— сказал Амантай Ботагоз,— мы здесь не на
циру. Нам предстоит кровавая борьба. А девушка — не воин. Тем
более, ты одна среди сотен мужчин. Не обижайся. Больше не могу
держать тебя в лагере.
По дороге в Омск Аскар должен был заехать на золотой при
иск, на котором работал Темирбек, и оставить ее у брата и мате
ри. Конечно, в этом был известный риск. Итбай мог снова начать
преследовать ее. Но другого выхода не было. Кроме того, Аман
тай считал, что пока он и его отряд находятся поблизости, Итбай
не посмеет причинить что-либо плохое Ботагоз.
При прощании Амантай напутствовал Аскара коротким
словом:
— Возвращайся поскорее. Мы до твоего приезда постараем
ся удержаться здесь, а там видно будет.
Увы! Судьба решила иначе, чем предполагал Амантай.III
Вокруг золотого прииска, после Октябрьской революций по
лучившего название «Степняк», а в те годы принадлежавшего ак
ционерной компании, были разбросаны мелкие шахты старатель
ских артелей. Меж холмами многолетних отвалов желтой глины,
выброшенной из шахт, в лощинах было раскидано около ста
карликовых избушек. Одна из таких землянок, почти на окраине
прииска, принадлежала Темирбеку.
Если бы собрать все слезы, пролитые Улберген со дня пост
ройки этой земляной каморки, то они давно бы затопили убогую
землянку ее сына.
Нужда и голод часто заглядывали и в аульную юрту Улбер
ген, но она не сетовала на свою судьбу, а молила небо только об
одном — о благополучии своих детей.
— Пусть мои четверо голубков будут живы и здоровы, и ни
каких сокровищ мне не нужно,— говаривала Улберген, пока
семью ее не постигло несчастье.
Но с того момента, как арестовали и увели Кенжетая, покой
в тихом гнездышке Улберген был нарушен. Одно несчастье сле
довало за другим. Как говорится: беда беду родит, бедой пого
няет. Не успела она выплакать свое горе по Кенжетаю, как заболела и слегла Айбала, которую Улберген называла радостью
своих глаз и любила, как родную дочь. Потом оклеветали и поса
дили в тюрьму ее любимого первенца Балтабека. За этим после
довала смерть Айбалы и исчезновение Ботагоз... Все это Улбер
ген переносила, как во сне.
Черное облако горя, тяжело опустившись на голову Улберген,
душным туманом окутывало ее душу. Все, что она могла де
лать,— это плакать. Стоит ли Улберген, ходит ли, наяву или во
сне — из глаз ее тихо льются слезы невыразимой печали, неска
занного горя.
Раньше Улберген была женщина крупная, дородная. Многие
удивлялись ей: откуда у нее такая полнота, чем она питается?
и
Но... с казахами?!
— А мы, казахи, останемся теперь частью России, но потре
буем автономии. Я считаю, что мы теперь должны прямо поста
вить вопрос об организации казахской национальной партии
Алаш-орда, которая потребует от русского правительства уста
новления Алаш-ордынской автономии.
Мадияр не был удовлетворен ответами Базархана, но, не раз
деляя его политической позиции, должен был примириться с его
платформой, так как не мог противопоставить другой и не мог ни
на кого опереться.
Несколько времени спустя Базархан и Мадияр выехали из
Петрограда в Оренбург й приступили там к организации времен
ного центра Алаш-ордынской автономий.
Недели через три после их приезда в Оренбурге созван был
областной, а затем и всеказахский съезд Алаш-орды. Работой
этих съездов руководил Базархан, который и в дальнейшем был
одной из руководящих алаш-ордынских фигур, а Мадияр так и
остался одним из второстепенных деятелей.
ВсеКазахскйй съезд Алаш-орды постановил разослать упол
номоченных для создания комитетов Алаш-орды как в уездах,
так и в аулах.
Одним из уполномоченных намечен был и Мадияр. Он вы
звался поехать в уездный город, где уже находился Алексей Ку
лаков. Выбирая этот горрд, Мадияр рассчитывал легко справить
ся со своей задачей. Он раньше часто бывал там и установил
кое-какие связи. Немало поездил он в прежние годы и по аулам
этого уезда. Ему казалось, что у него есть там все возможности
создать комитет и милицию Алаш-орды, а потом быстро ликви
дировать Советы.
Однако Мадияра ждало горькое разочарование. Уездный ко
митет Алаш-орды он организовал сравнительно быстро, но скоро
сам понял, что комитет этот был всего лишь тесной куЧкой на
ционалистически настроенной интеллигенции, за которой казах
ские массы не пойдут. Хуже всего у Мадияра обстояло с органи
зацией алашской милиции. Даже крупные феодалы и богатые
баи, хотя и объявляли себя сторонниками Алаш-орды и давали
комитету деньги, не могли помочь ему в этом. Отдавать своих
сыновей и родных в алашскую милицию они опасались, а заста
вить трудовых казахов вступить в нее были бессильны. Мадияр
выезжал в аулы, проводил десятки Собраний, но напрасно,ждал
добровольцев.
Между тем из Оренбурга, в частности от Базархана, сыпа
лись письма за письмами, в которых Мадияра упрекали в бездея
тельности, в безынициативности, в неумении работать. Эти пись
ма только раздражали Мадияра. Он совсем приуныл, махнул
рукой на самостоятельную алашскую милицию и решил сблоки
роваться с казачьим советом. Алексей Кулаков охотно пошел
ему навстречу, и скоро между ними был установлен тесный
контакт.
о
III
В начале июня на очередном заседании уездного Совета было
заслушано сообщение члена исполкома, казаха, рабочего с мест
ного пимокатного завода.
— В городе у нас, как известно, есть три мечети,— сказа.71
он.— В одной из них, так называемой «зеленой мечети», послед
нее время совершались странные богослужения. В мечеть съез
жались именитые баи и волостные управители дальних волостей..
Одни приезжали с толпой домочадцев и слуг, другие — даже с
вооруженным конвоем. По непроверенным, правда, сведениям, в
этой мечети выступал какой-то казачий офицер. Замечено было
также, что приезжие баи зачастили в комитет Алаш-орды, дея
тельность которого в последние дни заметно оживилась.
По этому вопросу выступило несколько человек. Один, недав
но приехавший из окрестных казачьих станиц, сообщил, что по
пути сюда он наблюдал подозрительное оживление на дорогах,
ведущих в город. Другой рассказывал, что в лесу, неподалеку от
города, Алексей Кулаков усиленно обучает свой отряд.
Из этих сообщений стало ясно, что назревает большая опас
ность, очевидно контрреволюционные силы готовятся к воору
женному выступлению.
Кузнецов, выслушав товарищей, заявил:
— Я считаю, что мы не вправе пройти мимо этих тревожных
фактов. Предлагаю: установить наблюдение за «зеленой ме
четью»; усилить караулы у здания исполкома, телеграфа и крас
ногвардейских казарм, выставлять на ночь заставы у всех въез
дов в город; сегодня же послать в станицы и аулы людей с при
казом всем милиционерам вернуться в город.
— Я бы добавил,— сказал Амантай,— что нужно снестись с
Омском и с Петропавловском и просить об усилении местного
гарнизона. Своими силами йам не обойтись.
Исполком утвердил эти предложения и выбрал наделенную
особыми полномочирями тройку в составе Кузнецова, Амантая и
Аскара на случай чрезвычайного положения.
По окончании заседания Кузнецов отозвал Аскара в сторону
и сказал ему:
— Сейцас же иди домой и переправь вещи Ботагоз к Бекпену. Завтра она сама должна перейти к ним. Если она будет воз
ражать, скажи ей от моего имени, что это — партийное указание,
что с завтрашнего дня она переходит на нелегальное положение.
Хозяйке и всем, кто будет спрашивать о Ботагоз, говори, что она
уехала в родильный дом в Петропавловск. Сегодня мы обойдем272
ся без тебя, а с завтрашнего дня нужно установить непрерывное
дежурство в Совете.
Против ожидания Аскара Ботагоз не стала возражать, когда
он передал ей слова Кузнецова. С того дня, как получено было
письмо Кенжетая, Аскар не возобновлял разговора о своем пла
не, но она сама за это время не мало передумала и пришла к
выводу, что другого выхода у нее нет.
Чемодан с вещами Ботагоз был перенесен Аскаром ночью,
тайно от Салихи. Ей только утром сообщили, что Ботагоз вече
ром уезжает в Петропавловск.
— Разреши мне, сынок, поехать с ней,— предложила Сали
ха.— вдруг по дороге у нее начнутся схватки. Все-таки будет ко
му присмотреть за ней.
— Спасибо, тетушка, за заботы,— поблагодарил ее Аскар.—
Но в этом нет нужды. Она едет не одна, вместе с ней едет в
Петропавловск наша знакомая, она и присмотрит за Ботагоз.
В сумерки к квартире Досановых подъехала бричка. На ней
сидела незнакомая Салихе молодая женщина. Аскар усадил в
бричку Ботагоз с небольшим узлом и сам сел, чтобы проводить
жену до заставы. Салиха всплакнула на прощанье, и бричка
тронулась. Верстах в двух от города Аскар и Ботагоз сошли с
нее и окраинными переулками, уже в темноте, пробрались к Бекпену.
Дом Бекпена стоял в глубине двора, на восточный манер
окруженного глухим дувалом. С переулка он совсем не был ви
ден. В задней стене дувала была незаметная лазейка в соседний
двор, тоже принадлежавший казаху. В случае опасности Бота
гоз могла скрыться через этот ход.
Устроив Ботагоз, Аскар облегченно вздохнул при мысли, что
она будет находиться в сравнительно безопасном месте. Он подо
зревал, что контрреволюционный мятеж ближе, чем предполага
ли некоторые члены исполкома, и не ошибся.
Кровавые события быстро надвигались. В Челябинске высту
пили чехи и захватили власть в свои руки. Через несколько дней
после этого к Мадияру тайно приехал Сарыбас Итбаев. Он сооб
щил, что на секретном совещании областного комитета Алашорды совместно с временным сибирским правительством в Омске
было принято решение послать на места своих людей ддя подго
товки переворота. С этой целью он, Сарыбас, и приехал сюда.
Переворот приурочивается к тому моменту, когда чехословац
кие эшелоны, двигаюшиеся на восток, вступят в Омск и Петро
павловск. Этого мох
