Феодора [Пол Уэллмен] (pdf) читать онлайн

Серия ротное
о великих правительницах:
галерея женских портретов
в дворцовом интерьере

Нефертити
Изабелла Кастильская
Мессалина
Елизавета Английская
Семирамида
Клеопатра
Царица Хатшепсут
Королева Виктория
Жозефина
Феодора

см«

м

9

9

9

УДК 820(73)
ББК 84(7США)
У 98

Р. I. WELLMAN
THE FEMALE
Составление серии С. Смирнова и В. Мартова
Разработка серийного оформления
художника Л. Старикова
Серия основана в 1998 году

У 98

Уэллмен П.
Феодора: Роман / Пер. с англ. — М.: ЗАО Изд-во
ЭКСМО-Пресс, 1999.— 528 с. (Серия «Женщина-легенда»).
IS B N 5-04-002458-4
Подобно ярчайшей из звезд взошла на исторический небосклон
легендарная царица Феодора. Родившись на самом дне Второго
Рима, великого Константинополя, и получив воспитание среди
актеров и куртизанок, она завоевала сердце Юстиниана, наслед­
ника престола, и вместе с ним обрела впасть над Византией. В их
правление Империя достигла вершины могущества, несмотря на
кровавые смуты, умещ енны е лишь благодаря мужеству и наход­
чивости прекрасной Феодоры.
УДК 820(73)
ББК 84(7СШ А)

I S B N 5 - 0 4 - 0 0 2 4 5 8 -4

© Оформление. ЗАО «Издательство «ЭКСМ О-П ресс»,
1999 г.
© Перевод. Издательство «Око», 1999 г.
© Вступительная статья. С. Смирнов, 1999 г.

$ат страной правит король,
%фот давит на голову,
с 7?

если

—

королева,

Колона давит на ceffdye.
JYLa^nn-dinmyammma

Если ты хочеш ь бежать, царь,
это твое дело; у тебя есть деньги,
суда готовы, море открыто. Что ка­
сается меня, я остаю сь... Ц арские
одежды — прекрасный саван.

Феодора

История знала несколько удивительных личностей, пороки
и недостатки которых парадоксальным образом способствовали
раскрытию их великих достоинств и талантов. К ним смело
можно причислить царицу Византии Феодору, супругу импера­
тора Юстиниана, в правление которого Восточная империя до­
стигла наивысшего могущества в мире, вступавшем в эпоху Тем­
ных веков...
Увы, несмотря на то, что Феодора сделала ничуть не мень­
ше, а, возможно, и больше своего мужа для процветания импе­
рии, в памяти потомков она осталась «той самой царицей, кото­
рая была актрисой и куртизанкой...». В отношении Феодоры Ис­
тория оказалась заложницей обычного человеческого ханжества.
Перед Вами, читатель, большой, насыщенный напряженны­
ми коллизиями роман о жизни актрисы-императрицы. Автор
прилежно следовал историческим источникам и не упустил ни
одного сколько-нибудь важного события или персонажа той
бурной эпохи. Монументальному портрету царицы остается
только определить место в «византийском зале», то есть предва­
рить книгу кратким «путеводителем» по эпохе.

Слово «Византия» — довольно позднего происхождения.
Уже после окончательного разделения Церквей на Восточную,
православную, и Западную, католическую, так стали называть
греческую империю сидевшие в Риме католики, которые в своем
высокомерии считали Константинополь римским захолустьем.
В шестом же веке, когда жила Феодора, Византия именова­
лась Восточной Римской империей. Процесс разделения вели-

7

чайшего государства античности, который фактически стал не­
обратимым разделением европейской культуры и самих духов­
ных основ европейской цивилизации, начался в политической
сфере еще при римском императоре Диоклетиане, грозном тира­
не и жестоком гонителе христиан. В 286 году он оставил себе
более богатую и процветавшую восточную половину империи,
«отстегнув» западную своему соправителю, Максимилиану. По­
следующее противостояние их преемников все сильнее обособ­
ляло территории друг от друга.
Наконец на сцену выступил Константин I, названный впос­
ледствии Великим и причисленный к лику христианских святых
как первый император, признавший и принявший христианство.
Победив всех своих «конкурентов», он стал фактически едино­
властным правителем обеих империй. Однако он перенес столи­
цу из Рима в давно зачахший греческий городок Византий, на
месте которого и выросла столица, получившая имя своего ос­
нователя. Вместе с Вавилоном и Римом Константинополю суж­
дено было стать одним из величайших городов древности.
Константинополь быстро богател и ширился, становясь по­
литическим, торговым и культурным центром цивилизации пер­
вого тысячелетия христианской эры. А в это время Рим цезарей,
Рим железных легионов все чаще становился добычей варваров.
Уже с конца III века его правители предпочитали жить не в Веч­
ном Городе, а в Милане, Равенне или Трире. В 410 году Рим был
захвачен германским племенем вестготов во главе с их вождем
Аларихом. В 455 году Рим подвергся страшному разорению ван­
далами. Наконец в 476 году последний римский император
Ромул Августул был низложен одним из варварских военачаль­
ников римской армии, Одоакром. Этот год считается не только
годом окончательного падения древней Римской империи, но и
концом всей эпохи античности, за которой последовало средне­
вековье. Знаменательно, что Одоакр посчитал императорский
титул ниже своего достоинства и отослал корону и пурпурную
мантию в Константинополь, императору Зенону, признав его
главенство над всей Римской империей. Но у Зенона тоже не
хватало сил править всем миром, и он оставил Италию Одоакру,
будто черствый кусок со своего стола. Одоакр правил семнадцать
лет, пока в Италию не вторглось германское племя остготов. Их
вождь, Теодорих, убил Одоакра и, оказавшись весьма незауряд­
ным правителем, основал мощное Остготское королевство, про­
существовавшее с 493 по 555 год.
Формальной датой окончательного территориального разде-

8

ления империи на Западную и Восточную можно считать 17 ян­
варя 395 года, когда император Феодосий I, не только великий
политик, но и человек высоких моральных достоинств, завещал
правление своим сыновьям: на Востоке — Аркадию, а на Запа­
де — Гонорию. Его династия правила Византией до 518 года.
Затем на престол взошел император Юстин I, чья династия вла­
дела государством до 602 года, когда последний ее представи­
тель, император Маврикий, стал жертвой военного мятежа. Вы­
ходец из Македонии, племянник Юстина I, Флавий Юстиниан
(482/483—565) взошел на престол в 527 году, после смерти своего
дяди.
В ту пору Византия была окружена с трех сторон света вар­
варскими королевствами. Италией и большей частью Балкан
владели остготы. Территорию Испании занимало королевство
вестготов, а северо-запад Пиреней — Свевское королевство.
Германцы-бургунды образовали свое государство в юго-восточ­
ной Галлии. Его столицей был Лион. В конце V века вождь фран­
ков Хлодвиг I из рода Меровингов основал первое франкское
королевство со столицей в Париже. Северное побережье Африки
принадлежало германцам-вандалам.
Северные пределы Византии, в Подунавье, граничили с зем­
лями гепидов. Там же начиналось «бурлящее море» множества
племен, еще не готовых к государственному устройству. Общин­
ные и племенные союзы славян, тюркских аваров, гуннов пред­
ставляли для Византии реальную угрозу. Однако наибольшая
опасность грозила империи с Востока, со стороны могуществен­
ной персидской державы, что находилась под властью шахской
династии Сасанидов, исповедовавших зороастризм. Иран был
единственным соседом Византии, способным поспорить с ней
сложностью государственного устройства и своими высокими
культурными традициями. Он всегда оставался ее главным со­
перником, но в то же время — главным источником торгового и
культурного обмена.

По своей политической структуре Византия была самодер­
жавной монархией. Вся полнота власти находилась в руках им­
ператора (василевса). Он считался высшим судьей, законодате­
лем и командующим армией. Его власть считалась божественной,
однако не являлась привилегией того или иного аристократи­
ческого рода и не была узаконенно наследственной. По этой
причине положение правителя регулярно испытывалось на проч­

ность, и частые перевороты не приводили к большим потрясе­
ниям в обществе.
При императоре был совещательный орган — сенат или син­
клит, — который совместно с военачальниками и «народом»
(представителями знати и торгово-ростовщических кругов) из­
бирал нового василевса, которого затем короновал патриарх.
Фактически страной управляла императорская канцелярия.
Она контролировала всю жизнь населения, включая уплату по­
датей, деятельность ремесленных корпораций и т.п. Централиза­
ция управления достигалась путем административного деления
государства на две префектуры (Восток и Иллирик), которые в
свою очередь делились на диоцезы и провинции. Во главе пре­
фектур стояли два префекта претория. Они являлись заместите­
лями императора по делам гражданского управления. Они кон­
тролировали всю администрацию, управляли городами, органи­
зовывали снабжение армии, распоряжались финансами и
налогообложением и несли ответственность за «порядок на мес­
тах». Штат чиновников в империи был очень велик. Граждан­
ская власть была отделена от военной. Надо отметить, что госу­
дарственная служба воспринималась византийцами как общест­
венная обязанность, долг, а не «личная» служба императору или
сюзерену, понимаемая как зависимость.
Византийская армия уже в V веке насчитывала полмиллиона
человек и делилась на пограничные войска (часто набиравшиеся
из союзных варварских племен), мобильные части и гвардию,
расквартированную в Константинополе. Во главе армии стояли
пять магистров. Постепенно значение рекрутского набора крес­
тьян падало, а доля наемников в войсках все больше росла.
Важным отличием от государств Запада и Востока была осо­
бая роль Константинополя в структуре империи. Фактически
это была империя одного города, подобно императорскому Риму
или Вавилону. Один дворцовый комплекс обладал площадью и
«населением», превышавшими площадь и население многих вы­
сокоразвитых городов того времени. Поэтому, с одной стороны,
позиции провинциальной землевладельческой знати были сла­
бы, а, с другой, значительную роль играли социальные и духов­
ные традиции античного греческого полиса. В частности, это
выражалось в политическом значении цирковых партий-димов,
существовавших в столице и других крупных городах. Порой их
влияние на правительство и волю самого василевса было решаю­
щим. Из четырех партий наибольшее влияние в Византии имели
две — венеты («голубые») и прасины («зеленые»). Первая выра­

жала интересы земледельческой и высшей сенатской аристокра­
тии, вторая — верхушки торговых и ремесленных объединений.
Между ними образовались и религиозные различия: венеты ис­
поведовали православие, а прасины (разумеется, в большей сте­
пени в силу сложившегося политического противостояния) скло­
нялись к монофизитской ереси, то есть к признанию только бо­
жественной природы Христа и отрицанию его человеческой
природы. Иногда низы обоих димов объединялись против при­
теснений властей и налогового гнета. Самым грозным их вы­
ступлением было восстание «Ника» в 532 году в Константинопо­
ле, напоминавшее нашествие вандалов на Рим и ставшее, по
сути, проявлением дикого варварства, кровавой люмпенской
вакханалией, а не организованным путчем в пользу той или иной
социальной группы. После подавления бунта значение партий
упало, а спустя столетие они сошли с политической арены.
В целом социальная структура византийского общества в
эпоху Юстиниана была довольно разнородной. На его вершине
находились аристократы-сенаторы, в большинстве своем проис­
ходившие из древних римских фамилий и владевшие крупной
земельной собственностью. Вторым привилегированным сосло­
вием были городские земельные собственники-куриалы. Ниже
находились люди свободных профессий — врачи, юристы, учи­
теля и др. Низшую ступень занимали крестьяне-общинники, ко­
лоны (крестьяне-арендаторы, прикрепленные к земле), город­
ской плебс и рабы. Надо заметить, что общество Византии не
было строго «кастовым». Простой воин, даже из варваров, или
крестьянин благодаря сметливости и таланту мог постепенно до­
стичь значительного положения, добиться высокого поста или
даже стать императором. В качестве примера можно привести
того же императора Юстина, далеко не знатного провинциала,
начинавшего свою карьеру простым солдатом-наемником.
Религиозная и церковная жизнь также была полна скрытых
и явных конфликтов. С разделением империи стало быстро на­
растать соперничество церковных иерархов Востока и Запада за
власть в «земной жизни». Причем если на Западе сложилась
централизованная церковная иерархия под главенством римско­
го папы, то на Востоке достигнуть единства не удалось и часто
возникали трения между патриархами главных религиозных
центров — Иерусалима, Константинополя, Антиохии и Алек­
сандрии. В самом православии шла тяжелая борьба с ересями,
которые порой «захватывали» целые патриархаты и временами
становились государственной идеологией. К основным ересям

11

того времени следует отнести, кроме упомянутого монофизитства, арианство и несторианство. Ариане, напротив, не признава­
ли божественной природы Христа, считая его творением Бога,
подобным всем простым смертным. Несториане также полагали,
что Христос нес в себе только человеческую природу, однако
считали, что Он со временем был как бы усыновлен Богом и по
Божьей воле стал мессией. Став фактом духовной жизни, эти
ереси часто политизировались, когда их идеологи находили бла­
годарную паству в тех или иных социальных группах. С другой
стороны, ереси становились своего рода «эрзац-христианством»
для различных варварских племен, не способных похвалиться
высокой культурой. Ясно, что германцам-готам, «внезапно»
оказавшимся в пределах христианского мира, было куда легче
усвоить мысль о Христе как посланнике Божием, нежели о Его
двуединой, неслиянной, но нераздельной Богочеловеческой
природе. Потому они и приняли арианство.

Вернемся же к личности самого Юстиниана, правившего
Византией почти сорок лет, с 527 по 565 год. Энциклопедии при­
писывают все великие достижения именно ему, говоря, что он
«завоевал Северную Африку, Сицилию, Италию, часть Испа­
нии». Действительно, при Юстиниане Византия превратилась в
самое могущественное государство Средиземноморья, и ее по­
литическое главенство вплоть до возникновения империи Карла
Великого, хотя и номинально, признавали европейские коро­
левства. Ведя тяжелые войны с Ираном, Юстиниан одновремен­
но разгромил Государство вандалов в Северной Африке (533—
534), мощное Остготское королевство в Италии (535—555) и за­
владел юго-восточными областями Испании (554). Таким образом
при нем была восстановлена единая Римская империя. Визан­
тийский золотой солид играл в ту пору роль международной ва­
люты. Кроме того, при Юстиниане был создан «Свод гражданско­
го права», ставший вершиной византийской юридической мыс­
ли. Многие положения Свода вошли в основы правовых систем
будущих государств Европы и не потеряли своего значения до
XX века. Наконец, не подлежит сомнению факт, что в VI веке
византийское общество было самым высокообразованным и
культурным обществом в Европе. Да и вплоть до эпохи Высоко­
го Возрождения оно сохраняло это культурное первенство.
Вместе с тем кое-какие факты заставляют взглянуть на лич­
ные заслуги Юстиниана перед отечеством с более критических

позиций. Он вступил на трон в весьма солидном возрасте — со­
рока пяти лет от роду. Бурной политической активности, подоб­
но Юлию Цезарю или Августу, он с тем, чтобы добиться престо­
ла, не проявлял. Все источники, однако, утверждают, что он был
человеком очень разносторонним, умным, образованным — на­
стоящим интеллектуалом, обладавшим высокой работоспособ­
ностью и административным талантом, но —отнюдь не полити­
ческим гением, подобным тому же Юлию Цезарю или Петру I,
хотя вполне мог бы поспорить с ними своими успехами. Извест­
но также, что с возрастом он все больше тяготел к «философско­
му образу жизни», к глубоким теологическим размышлениям и
прочим отвлеченным предметам. Даже беззаветная привязан­
ность его к супруге, воистину романтическая любовь, не остыв­
шая в его сердце до самой кончины, свидетельствует о том, что
для великого завоевателя и грозного самодержца Юстиниан был
слишком «мягкотел»... Наконец, удивляют поразительное мало­
душие, беспомощность и попросту трусость, проявленные им во
время народного мятежа «Ника», случившегося в 532 году, как
раз перед началом великих завоеваний. И вот тут-то надо повни­
мательнее приглядеться к тем людям, которые в тот критический
час, когда уже весь Константинополь пыл ап, а регулярные войс­
ка были бессильны, сумели спасти империю и самого василевса.
И тогда можно смело сказать, что Юстиниану очень повезло
с приближенными. Ему служил один из величайших полковод­
цев мира — Велизарий (490—565), в военном деле несомненно
равный Ганнибалу, Юлию Цезарю и Наполеону, но, увы, окле­
ветанный при жизни, а по смерти и со стороны самой Истории
испытавший унизительное пренебрежение. Именно Велизарий
(вероятно, славянин по происхождению) сумел подавить бунт с
горсткой верных ему солдат, а потом завоевал для Юстиниана
Северную Африку, разгромил остготов Италии и спас страну от
персидского вторжения. Юстиниану служил маленький евнух
Нарсес (ок. 478—568), армянин по национальности, обладавший
не только блестящим умом политика и дипломата, но и талантом
полководца. Также приняв участие в подавлении мятежа, он
впоследствии завершил разгром остготов, взял Рим и присоеди­
нил к империи Северную Италию. Он одержал победу над вест­
готами и отразил нашествие на Италию франков и аллеманов.
В числе ближайших сподвижников Юстиниана был и Трибониан (ум. ок. 545), один из виднейших юристов. Именно он был
одним из руководителей кодификации римского права, а затем и

руководителем комиссии правоведов империи по составлению
Кодекса Юстиниана.
И наконец Феодора... Блистательная Феодора! Та, которая в
самую трудную минуту проявила мужество и стойкость Велизария, хитрость Нарсеса и спокойную рассудительность Трибониана.
Да, именно она спасла престол.
Да, некогда она вышла из самых низов, родившись в бедняц­
кой семье цирковой прислуги. Ее мать была актрисой, и сама
Феодора выросла среди актеров, на дне самого богатого и самого
развратного города мира. Она была красива и умна. Можно ли
упрекать ее в том, что она воспитывалась в атмосфере свободных
нравов, а не в крестьянской глуши или среди монахов египет­
ской Фиваиды?
Да, она всецело овладела императором. Юстиниан любил ее
без памяти и исполнял все ее требования. Она любила золото —
и он дарил ей бесценные сокровища. Она жаждала почестей и
уважения — и он выхлопотал ей у своего дяди, в ту пору еще
здравствовавшего императора, звание патрицианки. Юстиниан
женился на ней, поставив под удар свое собственное достоин­
ство аристократа и престиж наследника престола. Можно ли уп­
рекать Феодору в том, что она была истинной женщиной, что
обрела счастье быть любимой и ничем не очернила его, став опо­
рой трона и завоевав уважение народа, жизнь которого она знала
куда лучше, чем дворцовая прислуга?
В течение двадцати одного года своего царствования она ко
всему прикладывала руку: к администрации, куда назначала
своих любимцев, к политике, к Церкви, все устраивая по своему
усмотрению. Она назначала и смещала пап, патриархов, мини­
стров и военачальников. Она с неистовым упорством добивалась
продвижения для своих любимцев и столь же пылко противо­
стояла успехам своих противников, не боясь идти наперекор
воле Юстиниана и заменять его приказания своими. Во всех
важных делах Феодора была деятельной сотрудницей супруга,
порой более глубоко понимая интересы государства и политики
империи. Кроме того, она как правительница обладала одним во­
истину редчайшим даром. Если верить большинству источни­
ков, она никогда не предавала своих соратников и верных слуг.
С риском для собственного положения и с неукротимым упорст­
вом она «вытаскивала» своих людей, даже низкого положения,
из самых тяжелых переплетов. Мелкие прегрешения и проступ­
ки не меняли ее мнение о человеке, ибо кому, как не ей, было по­

14

нимать, что люди грешны и имеют право на слабости. Тот, кто
служил ей верно, был уверен, что повелительница не даст его в
обиду, что бы ни случилось. И ей служили воистину — Верой и
Правдой.
А что до ее якобы распутного прошлого... то пусть тот, кто
сам в душе не грешен, хоть до изнеможения бросает камни. Ни
дома, ни государства этим дурным занятием не построишь.
Сергей СМИРНОВ

ГЛАВА 1
сть на свете города, характером своим подобные
мужчинам, простые и грубоватые, наполненные
ш /^ ) шумом, чадом и толкотней рабочего люда. А есть го­
' рода — женщины по природе, капризные и прихот­
ливые, постоянно пребывающие в погоне за удовольствия­
ми, полные тщеславия и легкомыслия.
Никогда еще история не знала города, столь похожего
на женщину, утонченную, чувственную и прекрасную,
каким был Константинополь в год 521-й от Рождества
Христова.
Босфор, Пропонтис и Золотой Рог* окружали его сво­
ими водами — город-женщина словно покоился в объяти­
ях сразу трех любовников, пресыщенный богатствами все­
го мира, лениво и самодовольно выставляющий напоказ
свою драгоценную архитектуру, изысканный, надменный
и обольстительный.
Все противоречия женской натуры ощущались в этом
городе. Одновременно добродетельный и тщеславный,
жестокий и сентиментальный, дикий и благопристойный,
Константинополь сочетал в себе лик читающей молитву
почтенной матроны с ускользающим взглядом и зазывным
смехом куртизанки.
Семь холмов Константинополя и долы между ними
были исчерчены бесчисленными улицами, где дома лепи­
лись друг к дружке и обитало странное разноязыкое племя,
говорящее большей частью на дикой смеси латыни и гре­
ческого: торговцы и нищие, артисты и бездельники, свя­
щенники и безбожники, свободные и рабы, благородные и
низкие, трудолюбивые и праздные — такие же, как жители
17

всех больших городов мира, занятые только собой и не зна­
ющие толком, что происходит на соседней улице или даже
в соседнем доме.
Восточную часть города занимали богатые кварталы.
Здесь находился императорский дворец, особняки богачей
и знати, располагались Августеон*, колонна Константина,
огромный Ипподром, Арсенал, Сенат, рынок и иные пуб­
личные сооружения; над всем этим возвышался, как бы
даря свое покровительство и благословение, царственный
собор Святой Софии — Вечной Мудрости. Его выстроил,
посвятив добродетели Непорочной Девы, император Кон­
стантин Великий*, причисленный за это христианской цер­
ковью к лику святых.
В западной части города господствовал иной культ:
здесь находилась знаменитая мраморная статуя Афродиты.
Языческая богиня стояла в центре площади, названной ее
именем; анахронизм, последнее чудо умирающего искус­
ства Аттики, — императорским указом все языческие боги
были заменены Святой Троицей, Богородицей и синкли­
том святых, — прекрасная и бесстыдная, очаровывающая
любого, кто смотрел на нее.
Глаза богини были полуприкрыты, губы словно готови­
лись принять поцелуй любовника, совершенное обнажен­
ное тело было открыто всем взорам. Гениальный скульптор
щедро наделил ее плотской красотой, столь ценимой древ­
ними греками, — предметом страсти и поклонения.
С четырех сторон пьедестала резвились мраморные
дельфины, напоминавшие о рождении богини из волн, здесь
же были голубь — символ любви, кролик — воплощение
плодовитости и козел, символизирующий похоть.
Такой являлась взорам Афродита Пандемос, богиня
плотского влечения и свободной чувственности.
Взгляд мраморной статуи был обращен к улице Жен­
щин, бравшей начало от площади и тянувшейся к бухте
Золотой Рог, где раскинулись городские доки. Эта часть
Константинополя пользовалась худой славой. И хотя вся
знаменитая столица не отличалась добродетелью, улица
Женщин словно вобрала в себя все дурные страсти и поро­
ки города. С наступлением темноты сюда стекались толпы
холеных бездельников, проводивших дневные часы в по­
стели, взбадривавших себя холодным вином, — те, для ко­
торых смысл жизни заключался в погоне за развлечениями.
18

Взору путешественника, вздумавшего пройти по улице
Женщин, начиная от площади Афродиты, открывалось не­
забываемое зрелище: торгующие своим телом сидели на
крышах домов, свешивались из окон, толпились на улице;
это был грандиозный спектакль, постоянно меняющееся
действо, калейдоскоп женщин всех рас и народностей, уди­
вительная череда нарядов, языков и манер далеких земель.
Все это напоминало причудливый заповедник, в котором
великая столица собрала экзотическую женственность со
всего мира для соблазна туземцев-мужчин.
Контрасты и разнообразие ошеломляли: здесь были де­
вушки Сирии и Армении с нежной смуглой кожей и золо­
тыми кольцами в ушах; черные женщины Нубии и Эфио­
пии, украшающие юбки мелкими бриллиантами и никогда
не закрывающие грудь; тонкокостные хрупкие персиянки,
искушенные в любви, известные своей необыкновенной
восточной чувственностью; еврейские женщины с томным
взором и изящными руками; медлительные египтянки с то­
чеными фигурами; загадочные женщины из далекой Ин­
дии с трепещущими ноздрями...
Довольно большую часть улицы занимали уроженки се­
верных стран — создания с рыжими волосами, грудным го­
лосом и молочно-белой кожей, стыдливые даже в разврате.
Но все это было лишь малой частью странных противо­
речий знаменитейшей улицы Византии.
Ее нижняя часть, расположенная ближе к докам, назы­
валась Стабулы, или Конюшни. Здесь содержались рабы,
осужденные провести остаток своих дней в мучениях и по­
зоре. Рядом расположилась городская тюрьма, а неподале­
ку — невольничий рынок, куда каждый новый военный
поход доставлял свежую партию невольников. Именно
сюда спешили на распродажу покупатели живого товара, в
особенности держатели отвратительных притонов с женщинами-рабынями.
Перед продажей рабынь тщательно сортировали, цена
определялась только красотой и здоровьем, и очень часто
принцесса покоренной страны стояла рядом со вчерашней
прислугой, и за прислугу давали куда больше. Женщин
продавали обнаженными, и каждая стояла согнувшись,
стараясь прикрыть наготу руками; то тут, то там слышалось
«интакта», что означало «девственница». Эти пользовались
особым спросом.
19

Затем начинались торги: купцы громко расхваливали
свой товар, их соленые шутки чередовались со взрывами
хохота покупателей. Быстрее всего распродавались краси­
вые девушки и женщины, уродливые тоже расходились не­
плохо — их брали для тяжелой работы. Оставшихся погло­
щали дешевые бордели, и несчастные создания попадали в
руки жестоких хозяев, отбиравших у них все заработанное
и обращавшихся с ними, как с животными.
Стабулы считались самым опасным районом улицы,
даже рабыни боялись появляться там ночью, не считая
педан, дешевых побирушек, продающих себя любому за
медную монетку или плошку еды и ночующих прямо на
улице у порогов чужих домов. Ежегодно множество курти­
занок погибали из-за денег и украшений. Но и нищенка в
лохмотьях, не привлекающих внимания грабителей, пус­
тившись в ночное путешествие, подвергалась смертельной
опасности.
Ничего хорошего не могла сулить встреча с бандой мо­
лодых сорвиголов, называющих себя ювентами Алкиноя в
честь легендарного сластолюбивого царя*. Эти юнцы пре­
давались всевозможным порокам и пользовались полной
безнаказанностью, будучи выходцами из влиятельных и
знатных семей. Днем они прогуливались по городу, беспеч­
ные, ухоженные, с завитыми и напомаженными волосами,
кокетничая со встречными женщинами, а ночью выходили
на свою отвратительную охоту, выискивая на темных ули­
цах несчастных жертв. Чаще всего им попадались прости­
тутки, чьи места обитания ювенты, разгоряченные вином,
избирали для ночных забав. Они устраивали засаду и жда­
ли, пока одинокая женщина не попадется в их западню; ее
тащили в темноту, насмехаясь над ее мольбами и слезами,
сама идея отобрать силой то, что женщина предлагает за
деньги, казалась им невероятно забавной и тешила их из­
вращенное чувство юмора. Богатым куртизанкам удава­
лось порой откупиться от бандитов браслетом, ожерельем
или серьгами и спастись, бедные же часто умирали от жес­
токих побоев и издевательств. Проститутки, стоящие вне
закона и церкви, не могли искать защиты у правосудия, но
и респектабельные горожанки боялись ювентов, ибо те
были беспощадны и всегда выходили сухими из воды.
Верхние кварталы улицы Женщин, примыкавшие к пло­
щади Афродиты, считались относительно безопасными, по
20

ночам их охраняла городская стража, получавшая допол­
нительную плату от состоятельных куртизанок.
В отличие от несчастных обитателей Стабул, большин­
ство проституток жили на улице Женщин по доброй воле.
Следуя жестким римским нравам, дочь наследовала про­
фессию матери, не обучаясь ничему иному и не зная ничего
другого, не испытывая ни сожаления, ни стыда, а, наобо­
рот, считая служение Афродите и Астарте* чуть ли не свя­
щенным долгом.
Такова была улица Женщин, тянувшаяся через весь Кон­
стантинополь, подобно змее с завораживающими драго­
ценными глазами, —самое большое в мире прибежище по­
рока и свободной любви.
Пьедестал мраморной Афродиты, стоящей на площади,
был всегда украшен гирляндами цветов, миртовыми ветвя­
ми и женскими безделушками: кольцами, серьгами или
просто монетками. Часть украшений были дорогими, ос­
тальные же — довольно грубые поделки, свидетельство
бедности их владелиц. Все эти подношения попадали сюда
вместе с мольбами о защите и покровительстве из уст жен­
щин, не желавших принимать христианскую веру и отвер­
гавших единого Бога.
С самого своего начала христианская религия беспо­
щадно боролась с многобожием и проституцией. Плотская
любовь была объявлена позорной, а поклонение Афроди­
те — противозаконным. Однако многие женщины тайком
приходили к нагому изваянию покровительницы любви и
украдкой оставляли у ее подножия свои дары, стараясь по­
быстрее затеряться в толпе.
В то майское утро мраморная Афродита, усыпанная
цветами, была особенно прекрасна, а рядом с ее пьедеста­
лом расположилось невероятно уродливое существо, слов­
но подчеркивая прелесть богини своим безобразием. Про­
хожие поглядывали на него с нескрываемым отвращением.
Существо не стояло и не сидело, как обычные люди, а ле­
жало в корзине, похожей на клетку. Корзина была закреп­
лена на спине крошечного ослика, часами терпеливо сто­
явшего со своей странной поклажей. Бесформенное тело
нищего напоминало обрубок, обернутый в лохмотья, ноги
были хилые, немощные и кривые, будто лишенные костей,
только руки были сильные, мускулистые и длинные, с хват­
кими кистями, привыкшими протягиваться за милостыней.
21

Зато голова! Голова этого страшилища возвышалась на
тонкой шее над хилыми плечами, клонясь назад под собст­
венной тяжестью. В сравнении с тщедушным телом она ка­
залась громадной и жуткой: ни единого волоска, лоб и под­
бородок изувечены, рот растянут. Но с этого безобразного
лица неожиданно смело и умно смотрели проницательные
глаза, заставляющие вздрогнуть и отшатнуться, крестясь,
заглянувшего в них зеваку. В них таились скрытая мощь и
угроза.
«Обол! Один обол*! — без остановки тянуло существо
низким, гнусаво квакающим голосом. — Пожертвуйте один
обол несчастному, ваша милость! Ради Иисуса Христа,
одну только монету! Господь видит, что я сам не могу зара­
батывать себе на хлеб, а нужды у меня самые скромные!»
Иногда сквозь мольбы и просьбы проскальзывали
слова, заставляющие многих насторожиться:
«Я буду молить Господа, ваша милость, и если вы будете
так щедры и не обидите несчастного калеку, он принесет
вам удачу, убережет от злых языков, спасет от лжесвидете­
лей и ложных обвинений!»
Эти слова заставляли кошельки открываться. Визан­
тийцы боялись собственного правительства, наводнивше­
го город шпионами, — а этот нищий вполне мог оказаться
одним из них. Нередко случалось, что удачливый купец в
одно отнюдь не прекрасное утро обнаруживал свое имя в
списке преступников, а свое имущество — конфискован­
ным только потому, что не пополнил императорскую казну
скромным даянием.
Нищего на ослике звали Айос, что в переводе с гречес­
кого означало «святой», однако святости этот калека был
лишен начисто. Он был рожден обычным нищим, а уродом
его сделал собственный отец, также живший подаянием.
Ребенка изувечили в раннем детстве, специально придав
телу и конечностям безобразную форму в расчете, что так
ему будет легче выклянчить милостыню, вызывая жалость
у окружающих. Старый нищий умер в полной уверенности,
что оказал сыну неоценимую услугу и обеспечил ему вер­
ный кусок хлеба.
Что касается самого Айоса, то он давно свыкся со своей
участью. Не проклиная судьбу, а скорее весело выходил он
на свой ежедневный промысел. И при этом ни на минуту не
уставал наблюдать.
22

.

Площадь Афродиты вбирала в себя пять самых больших
улиц, тянувшихся из разных частей города, и здесь рано
или поздно оказывался всякий, кто приезжал в столицу.
В это утро Айос увидел толпу фригийских моряков в
остроконечных шапках, жадно глазеющих по сторонам и
отпускающих скабрезности вслед каждой юбке. За ними
прошагал фанатик с безумными глазами, спутанной гри­
вой и в рваной одежде отшельника. Потом показались двое
мужчин: один пожилой и статный, в старомодной тоге, дру­
гой — совсем юный, завитой и надушенный, с веточкой
мирта за ухом. Оба направлялись в сторону невольничьего
рынка. Молодого окликнула группа разодетых в пух и прах
юнцов, толпившихся у винной лавки. Он замедлил шаг, но
пожилой проворчал что-то неодобрительное о бездельни­
ках, и юноше пришлось подчиниться. С несчастным видом
он поплелся вслед за своим спутником.
Через площадь проследовал караван тощих и высоко­
мерных верблюдов, ведомый такими же тощими и высоко­
мерными погонщиками-арабами, презиравшими этот
странный и непостижимый для них город. Проковылял на
своей деревяшке одноногий Исавр, опираясь на костыль.
Перекинувшись парой непонятных слов с Айосом, он по­
спешил прочь, приметив приближающийся отряд гвардей­
цев. В белоснежных одеждах, серебряных шлемах, с пика­
ми, сверкающими на солнце, воины выглядели весьма вну­
шительно.
С другой стороны на площадь вступила еще одна про­
цессия —узники в ножных кандалах, глухо позвякивавших
при каждом движении. Несчастных с озлобленными и за­
травленными лицами гнали вооруженные стражники и
надсмотрщики с бичами.
Для сидевшего в корзине Айоса все увиденное имело
особый смысл. Отряд воинов-эскувитов, иначе — дворцо­
вых гвардейцев-стражников*, вместе с толпой моряков оз­
начал, что в порт вошло фригийское судно, груженное зо­
лотом для императорской казны, и солдаты должны обес­
печить охрану драгоценного груза.
Пожилой человек и юноша были, разумеется, отцом и
сыном. Сенатора Полемона Айос знал в лицо, а молодой
человек собирался вступить в брак, об этом говорила мир­
товая веточка за ухом; на невольничьем рынке им необхо­
димо было купить рабов для услужения в новом доме юно­

ши. Айосу захотелось узнать о дне бракосочетания поточ­
нее — обычно там, где шел свадебный пир, щедро подавали.
Рабов в кандалах вели в порт, на военные галеры, где им
уготовано быть прикованными к скамье и веслам до самой
смерти. За последние дни Айос видел уже две такие процес­
сии и невольно припомнил слухи о новом военном походе
к берегам Персии.
Мрачный фанатик был монофизитом*, членом влия­
тельной религиозной секты из Египта, противостоящей
православию. Скорее всего затихшие было на время стыч­
ки и распри между двумя ветвями христианства снова обо­
стрились.
Среди расфранченной молодежи у винной лавки Айос
узнал кое-кого из ювентов Алкиноя. Он ненавидел их за
жестокие ночные забавы и считал позором и проклятием
Константинополя.
И, наконец, одноногий нищий с костылем, Исавр, со­
общил Айосу кое-что полезное на том странном языке, ко­
торый не был ни греческим, ни латынью. Этот жаргон, по­
нятный далеко не всем, был языком тайной империи, язы­
ком посвященных.
Наряду с могучей Римской империей, управляемой им­
ператором Юстином*, существовала другая, невидимая,
над которой император не был властен; империя, прости­
равшаяся от края до края древнего мира и не ведавшая на­
циональных границ. В ней был свой язык, свои тайные зна­
ки, свои законы, ее подданные знали обо всем происходя­
щем в мире и умели мгновенно передавать новости: слухи
о передвижениях диких гуннов или восстании на туманных
Британских островах, известия о чуме скота в Месопота­
мии и сведения о вздорных распрях богословов в Африке —
любая информация достигала ушей Айоса гораздо раньше,
чем становилась достоянием столицы, и все это благодаря
имперской секретной службе.
Этой скрытой от глаз империей было всемирное Брат­
ство Нищих.
Примерно в полдень на площади Афродиты Айос заме­
тил невысокого коренастого купца. Грек по происхожде­
нию, тот с нескрываемым восхищением любовался мра­
морной красотой богини.
Чужеземца звали Дат. Одетый не без изящества, с тяже­
лой золотой шейной цепью, украшенной тремя великолеп24 .

ными изумрудами, с аккуратно подстриженной бородкой,
он держался уверенно и посматривал вокруг живыми пыт­
ливыми глазами.
— Обол! Один обол! — проквакал Айос. — Добрый чу­
жестранец из Египта, пожалей несчастного горемыку!
Купец перевел взгляд со статуи на калеку, его рука по­
тянулась к кошельку.
— Вот, возьми, — коротко проговорил он, бросая ни­
щему не жалкий медяк, а целый серебряный денарий. Айос
разразился в адрес щедрого чужеземца хвалебной тирадой,
но прежде незаметно попробовал монету на зуб. Бородатый
купец со спокойной улыбкой смотрел на урода, не торо­
пясь уходить.
— Слушай, нищий, откуда тебе известно, что я из Египта?
— Я угадал это по вашей изысканной манере носить
пеплум*, —отвечал Айос со льстивой гримасой. —Я всегда
считал, что Египет — страна мудрости и веселья. В особен­
ности прославленная Александрия.
— Ну, раз ты так много знаешь, — рассмеялся поль­
щенный Дат, — скажи, кто изваял эту прелестницу?
— Некоторые говорят — Пракситель*, но никто не зна­
ет наверняка. Она появилась тут очень давно, еще до того,
как Константин Великий сделал Византий своей столицей.
— Она прекрасна. Я привык ценить красоту.
— Ваша милость впервые в Константинополе?
— Да.
Этим утром Дат ступил на землю Византии в порту, куда
его доставил его собственный корабль, груженный хлоп­
ком, слоновой костью, кожами и душистой смолой. Он в
первый раз любовался этим удивительным городом. Все,
что он видел, приводило его в восторг. Да, поистине столи­
ца была великолепна! Даже Александрия, жемчужина Егип­
та, не могла сравниться с ней. Величественные здания, пе­
страя толчея на шумных улицах с многочисленными лавками
и заведениями... И кого здесь только нет! Рыбаки, уличные
менялы, торговцы сладостями и дичью, брадобреи, продав­
щицы улиток! Их крики смешиваются с грохотом повозок
и экипажей, и все это сливается в сплошной мощный гул,
напоминающий шум далекого океана.
Ранним утром, когда корабль Дата еще только прибли­
жался к порту, бороздя Пропонтис, названный позже Мра­
морным морем, купец ощутил близость огромного города.
25

Прибрежные волны, насколько мог охватить взор, бук­
вально кипели от обилия больших и малых судов. Тяжелые
грузовые корабли со скотом, зерном, шерстью, фруктами,
остроносые военные галеры, сверкающие веслами, утлые
суденышки рыбаков, прогулочные лодки — все спешили в
порт или прочь от него.
Дат с беспокойством размышлял о судьбе собственного
товара. Будет ли на него спрос при таком размахе торговли
и изобилии всякой всячины?
Но едва его корабль причалил к берегу, на борт хлынула
толпа суетливых перекупщиков, старавшихся перекричать
друг друга. Спустя несколько часов охрипший Дат продал
все, причем прибыль превзошла самые смелые ожидания.
Оставалось лишь разгрузить судно с помощью рабов.
Таким образом, у него впереди был целый день для знаком­
ства с этим чудесным городом, столицей столиц.
Мысли Дата прервал нищий на осле.
— Если ваша милость даст мне еще одну монету, я, по­
жалуй, смогу сообщить кое-какие сведения о Константи­
нополе.
— Какие же это сведения? — спросил Дат, улыбаясь.
— Любые. Ваша милость ценит красоту. А раз так, ваша
милость должна любить и наслаждения. Я могу дать совет,
где найти и то, и другое сразу.
Купец ухмыльнулся.
— Держи свою монету. Да не кусай, она не фальшивая,
настоящий серебряный империал. Ну, где же эта твоя оби­
тель красоты и удовольствий?
Айос зажал монету в кулаке.
— Прежде всего, ваша милость, перед вами лежит улица
Женщин, самая известная в стране.
— Что? Бордели? — купец нахмурился. — Это я уже
видел. Меня в них ничто не прельщает.
На мгновение Айос задумался. Чем бы заинтересовать
бородача и выудить у него еще один денарий? Что нового
можно найти на улице Женщин?
Там обитали блудницы всех рангов: педаны — самые
дешевые, пристающие к мужчинам на улице; квазиллярии — бедные служанки, продающие себя за несколько
медных монет, спешащие потом к своим прялкам и домаш­
ним делам; копы, или девушки из винных лавок, накачи­
вающие клиентов вином хозяина; перегрины — иностран26

-

ки, обещавшие необычные услуги; сальтатрисы и фидицины, сочетающие свое ремесло с танцами и игрой на флейте,
их обычно нанимали дляобслуживания пиров; мимы, или
актрисы цирков и театров, использующие сцену для при­
влечения клиентов; люпинарии, занимающие вполне при­
личные дома, где у каждой была комната и на дверях кра­
совалась табличка «оккупато», если внутри был гость; даже
саги, уродливые старухи, бывшие проститутки, продающие
теперь любовные зелья, снадобья для избавления от неже­
лательной беременности и занимающиеся сводничеством,
гнездились здесь.
Быстро перебрав в памяти эту сложную иерархию греха,
Айос смекнул, что александрийцу вряд ли все это подойдет.
— Ваша милость, вы знакомы с борделями, но ни один
из них не может сравниться с улицей Женщин! — живо воз­
разил он. — Здесь рядом находятся кварталы, где живут
куртизанки, женщины высшего сорта среди продающих
себя для наслаждений, равных им нет во всей империи!
— Они живут прямо в этих домах на площади?
— О, нет! — торопливо ответил нищий. — Эти дома
принадлежат фамозам — самым богатым из них. Я бы не
рекомендовал вашей милости входить туда. Иностранец не
может попасть в такой дом без должной рекомендации,
проще попасть на прием к сенатору. Кроме того, услуги
фамоз страшно дороги. Вот этот дом принадлежит Македо­
нии, известной танцовщице и актрисе, ей покровительст­
вует племянник императора Юстиниан. Справа дом Хионы
Боэцианки, которая, по слухам, берет сотню золотых толь­
ко за одну ночь. И находится немало богатых глупцов, го­
товых раскошелиться, чтобы потом вопить на весь свет, что
провели ночь со знаменитой Хионой! Да будет вам извест­
но, ваша милость, что фамозы враждуют между собой. Рев­
ность, зависть, вероломство, предательство — все здесь на­
лицо. А еще бывает, что красивейшие из женщин предпо­
читают находить возлюбленных только среди лиц своего
пола. О, это худшие из них!
— Согласен, — произнес Дат довольно сухо.
— Но если вы, ваша милость, имеете утонченный вкус
и не боитесь потратиться, вы получите за свои деньги то,
что нужно: сразу за домами фамоз обитают маленькие деликаты, прекрасные девушки, берущие намного меньше,
27 -

чем фамозы, зато куда более свежие и искусные в любов­
ных делах и умеющие развлечь гостя.
Александриец, ведший дома жизнь весьма умеренную и
трезвую, был все-таки человеком светским, к тому же он
пребывал в том возрасте, когда мужчина начинает задумы­
ваться, долго ли ему осталось пользоваться земными радос­
тями. У него было свободное время, его никто не знал в
этом огромном городе, так что небольшое приключение
ему не повредит, к тому же будет потом что вспомнить. Он
бросил нищему еще денарий и, благословляемый им, заша­
гал по улице Женщин.
В окне, выходившем прямо на мостовую, сидела моло­
дая женщина с темными волосами, уложенными в высо­
кую прическу, и слегка помахивала миртовой веточкой.
Она молча улыбалась. Трудно судить, искренней или
фальшивой была ее улыбка. Большие глаза смотрели не­
винно — так может смотреть только юное существо, хотя за
улыбкой вполне могла скрываться женская мудрость и
опытность в любовных делах.
Миртовая ветка была знаком Афродиты и говорила
сама за себя. Дат остановился и в упор посмотрел на девушку.
«Очень хорошенькая», — подумал он. И вслух добавил:
— Милая сестрица, кого поджидаешь?
— Кого? Разумеется, тебя.
— Меня? Разумеется? — переспросил купец, немного
озадаченный находчивостью девушки. — Такая юная кра­
савица ожидает мужчину с седой бородой?
— Мне восемнадцать, и я женщина. А что касается бо­
роды, то несколько седых волосков вовсе не делают мужчи­
ну старым.
Ее манера говорить и улыбка пленили его.
— А как зовут тебя, милая сестрица?
— Феодора.
— Феодора? По-гречески это означает «Дар богов».
-Д а .
— Тогда, любезный Дар, отопри свою дверь.
— Она не заперта, входи.
Дат тронул дверь, та легко поддалась, и он вошел. Де­
вушка стояла на верхней ступени лестницы в белом платье,
падавшем широкими складками, и в темноте прихожей на­
поминала призрак.
— Проходи в мою комнату, — пригласила она.
28 .

Купец поднялся по деревянной лестнице и проследовал
за нею в маленькую гостиную.
— Хочешь отдохнуть? У меня есть кипрское вино и ме­
довые пирожки. Ты можешь перекусить, —деликатно пред­
ложила хозяйка.
На свету в гостиной Дат рассмотрел, что у нее блестя­
щие темные глаза на бледном лице и нежный рот, живой и
чувственный.
— Только чашу вина, — попросил он и поспешно доба­
вил: — Я знаю Кипр. Это остров, где родилась сама Афро­
дита.
— И я также.
Он посмотрел на нее вопросительно:
— Так ты киприотка или киприанка?
Игра слов, где первое означало всего лишь, что женщи­
на родилась на острове, второе же имело особый смысл,
подчеркивая, что она искушена в делах любви, как урожен­
ки Кипра.
Она ответила просто:
— Тебе решать.
От этих слов сердце купца учащенно забилось. Стараясь
скрыть охватившее его волнение, он глотнул вина.
— Ты живешь здесь одна, Феодора?
— О нет, у меня есть рабыня. В этом доме живут еще две
девушки со своими служанками.
— И много времени ты проводишь у окна?
— Вовсе нет.
Он кивнул. Глупый вопрос. Ему следовало бы догадать­
ся, что у нее много любовников.
Феодора улыбнулась и спросила:
— Ты останешься у меня на ночь или твое посещение
будет коротким?
Девушка говорила без тени смущения, держалась с до­
стоинством, в ней не было ничего вульгарного, она была
проста и изящна.
— Думаю, коротким, — пробормотал Дат неуверенно.
Она кивнула.
— Тогда я скажу Тее, она запрет дверь, чтобы нас никто
не побеспокоил.
Дат вовсе не был распутником. В своем городе он слыл
почтенным семейным человеком, занятым делами и живу­
щим со стареющей женой и подрастающими детьми. То,
29 .

что он совершал сейчас, было ново и необычно для него, он
начал волноваться и бранить себя за поспешность. Но
прежде чем он успел окончательно раскаяться в своем ре­
шении, девушка вернулась. И все его страхи и сомнения
мгновенно рассеялись. Она была так прекрасна, так желан­
на, так близка! Он почувствовал, что страстно хочет ее.
Хотя он знал на своем веку немногих женщин и не считал
себя опытным в подобного рода делах, он понял — того,
что сейчас случится, он уже никогда не сможет забыть.
Он отставил чашу и поднялся.
Девушка тотчас приблизилась к нему.
— Поскольку твой визит будет коротким, не пора ли
нам познакомиться поближе? — шепнула она. Он обнял ее,
кровь застучала у него в висках. Каждая новая женщина,
пусть даже куртизанка, таит для мужчины нечто непознан­
ное, обещая неизведанные наслаждения и удивительные
открытия...
Позже, когда они лежали, отдыхая, на алых простынях
в маленькой комнате, он негромко произнес:
— Я передумал. Я остаюсь на ночь.
Она кивнула, ничуть не удивившись.
— Я скажу Тее, чтобы она приготовила нам ужин.
— Хорошо, но не сейчас.
— Ладно, не сейчас.
Он снова жадно нашел губами ее рот. После долгого по­
целуя Дат приподнялся на локте и всмотрелся в бледное
лицо девушки. Ее роскошные темные волосы разметались
в беспорядке по подушке, опутав его плечо.
Некоторые женщины рождаются на свет, чтобы будо­
ражить, беспокоить, искушать и иссушать мужчин. Ин­
стинктивно Дат почувствовал, что в его объятиях лежит
именно такая женщина, и его сердце сжалось от недоброго
предчувствия. Но его опасения улетучились, как только
она улыбнулась.
— Персидские мудрецы, или маги, хвастают, что умеют
определять время суток по зрачку кошки.
— А ты умеешь?
— Когда я смотрю в твои глаза, я вообще забываю о вре­
мени.
Он прервал ее смех поцелуем. Иметь дело с такой жен­
щиной — это предел человеческих возможностей. Он вос­
торженно погружался в томные теплые волны, забывая обо
30

всем на свете. Нежно прижав ее к себе, он сразу же почув­
ствовал, как она ответила на объятие, с трепетом прильнув
к нему.
ГЛАВА 2
Поздно вечером усталый и довольный Дат, ужиная с
Феодорой, начал расспрашивать ее, задавая обычные во­
просы, которыми мужчина всегда докучает любовнице:
много ли у нее было мужчин до него, как она стала зани­
маться своим ремеслом, и прочее тому подобное. Вопросы
эти девушка слышала не раз и давно перестала считать ос­
корбительными или неприятными. Она отвечала спокой­
но, почти машинально, и хотя все, о чем она рассказывала,
было чистейшим вымыслом, мысли ее снова и снова воз­
вращались в реальное прошлое. А оно было неприглядным,
как у всех, кто вышел из самых низов, ежедневно подвер­
гаясь унижениям. Но юная куртизанка хорошо усвоила,
что не следует говорить об этом мужчинам, ибо так меркнет
ореол таинственности, которым женщина всегда окружена
в их глазах.
Феодора вспоминала свое детство. Мать, посредствен­
ная актриса и продажная женщина — что в жизни всегда
одно и то же, — была содержанкой Акакия, смотрителя
зверинца в Пафосе, главном городе Кипра. Кроме Феодо­
ры, средней, в семье было еще две дочери: Комито, тремя
годами старше, и Анастасия, самая младшая. Их можно
было считать сводными сестрами, ибо никто не знал их от­
цов, вряд ли их помнила сама мать. Девочки были не похо­
жи друг на друга, но все очень хорошенькие.
Феодора едва помнила покрытые дымкой зеленые горы
Кипра и сверкающее голубое море, края столь прекрасные,
что греки издревле считали их родиной самой Афродиты.
Когда Фео было четыре года, Акакий увез свое семейст­
во в Константинополь. Он получил пост смотрителя медве­
дей в зверинце, принадлежавшем партии Зеленых.
«Синие» и «зеленые»... Так именовались две партии,
постоянно враждовавшие на Большом Ипподроме*. Сколь­
ко неслыханных случаев породила эта вражда, сколько уди­
вительных событий произошло благодаря ей в жизни древ­
него мира и великой империи!
31

Эти партии были как бы наследием старого Рима, когда
сражавш иеся гладиаторы и колесничие облачались в б е ­
лые, зеленые, красные или синие цвета. В те далекие вре­
мена, как пояснили Ф еодоре, эти четыре цвета означали
просто времена года: снег зимы, зелень весны, жару лета и
голубую дымку осени.
Зрители привыкли к этому и сами стали одеваться в те
же тона, что и их любимцы, соперничая при этом со всеми,
кто предпочитал иной цвет. П ричиной этой на первый
взгляд смехотворной вражды была страсть римлян к азарт­
ным играм и пышным зрелищ ам. К онстантинопольцы ,
усердно подражавшие Риму во всем, также оказались зара­
жены этой болезнью.
Азарт, с которым люди стремятся получить что-то из
ничего, играя и делая ставки, опасен, он толкает человека
к гибели и разрушению, в бездну, откуда потом не выбрать­
ся. Игры на И пподроме захватили беспечное и праздное
население Константинополя, избалованное удовольствия­
ми и благами столичной жизни, и стали его главной страс­
тью. Византийцы делали ставки на все подряд, даже малы­
ши, едва научившиеся ходить, лихо бились об заклад, под­
брасывая медные монетки в пыли посреди улицы.
В Риме времен Нерона из четырех враждующих партий
со временем образовались две: Зеленые поглотили Крас­
ных, а Белые примкнули к Синим. В Константинополе так­
же поспешили принять это, усмотрев в выборе цветов и з­
вечную борьбу между зеленью земли и синевой моря.
Византийцы боготворили состязания колесниц на Боль­
шом Ипподроме. Сюда стремился каждый желающий зара­
ботать без труда, надеясь сорвать большой куш и вместе с
бесную щ ейся толпой удовлетворить темные инстинкты
видом кровавого зрелища.
Гонки на колесницах велись по жестоким правилам и
были весьма опасны для наездников: почти всегда тот или
иной погибал или бывал изувечен копытами беш ено мча­
щихся лошадей.
Колесничие, баловни удачи, становились фаворитами
столицы и всей империи так же, как прежде гладиаторы.
Удачливый наездник, побеждая, пользовался слепым о б о ­
жанием толпы, в особенности тех, чьи доходы он увеличи­
вал, ежедневно играя со смертью. Но век его был короток
и судьба предопределена. Он наслаждался славой под да32

мокловым мечом неумолимого рока. Перестав быть чело­
веком, он превращался в заложника толпы, которой был
необходим . Красивейшие женщ ины добивались его вни­
мания, его появление на улицах вызывало бурю рукоплес­
каний. Пышно одетый, сорящий деньгами направо и нале­
во, он вел беззаботную жизнь, прекрасно понимая, что в
это самое время где-нибудь в Константинополе или в про­
винции — далекой Антиохии, Адрианополе или Александ­
рии — новый колесничий готовится к скачкам, намерева­
ясь рискнуть жизнью ради восторженного рева толпы, и за­
втра этот, новый, займет его освободивш ееся место на
Ипподроме.
Сам Ипподром был гордостью кичливых византийцев,
любящих похвастать перед чужеземцами. Огромное соору­
жение из камня в форме конского копыта вмещало сто ты­
сяч зрителей и вплотную примыкало к стенам император­
ского дворца.
Гигантская арена, повторяя форму копыта, замыкалась
мощным строением , возвышавшимся вровень с м ного­
ярусными трибунами. На ниж нем этаже его находились
конюш ни, помещ ения для колесничих и их прислуги, от­
сюда на арену открывалось шестнадцать ворот, над кото­
рыми располагались лучшие места для патрициев, знати и
вельмож, а над всем этим была сооруж ена кафисма, или
императорская галерея, украшенная пурпурными завеса­
ми, откуда император и его свита следили за ходом скачек
и игрищ.
Кафисма соединялась с внутренними покоями дворца
системой подземных переходов, чтобы император мог по­
пасть на Ипподром, минуя шумные улицы и не сталкива­
ясь с чернью. Женщины не допускались на игрища, и им­
ператрице приходилось наблюдать за происходящ им на
арене с колокольни церкви Святого Стефана, возвышав­
шейся над трибунами, а витражи на окнах скрывали пер­
вую даму империи и ее свиту от взоров толпы.
Ярусы Ипподрома заполнялись живой бурлящей мас­
сой, и тогда одна сторона трибун оказывалась зеленой, а
вторая — синей, в соответствии с тем, как рассаживались
друг против друга враждующие партии, в то же время напо­
миная огромный котел, кипящий в пламени страстей. Для
византийцев это место было чем -то вроде соврем енного
игорного дома, где собираются люди, охваченные лихорад­

33

кой азарта, готовые ради выигрыша на что угодно — преда­
тельство, убийство, мошенничество.
Зеленые и Синие ежедневно устраивали на улицах сто­
лицы жестокие потасовки, нередко заканчивающиеся кро­
вопролитием. Каждая партия владела зверинцем, имела
свои конюшни, своих любимых колесничих; фракционеры
не жалели аплодисментов и восторженных криков для «сво­
их» и с ненавистью освистывали соперников при каждом
удобном случае.
Население Константинополя и всей империи вплоть до
самых отдаленных ее уголков было вовлечено в это проти­
востояние. Оно ссорило друзей, разбивало семьи, ломало
законы, расшатывало императорский трон, вносило сумя­
тицу в дела церкви, и без того запутанные...
Когда четырехлетняя Фео впервые увидела Ипподром,
Зеленые были в фаворе, они занимали лучшие западные
трибуны, находящиеся в тени после полудня. Старый им­
ператор Анастасий*, монофизит, благоволил к зеленому
цвету.
Но времена изменились. На трон взошел молодой Юс­
тин, исповедовавший православие и открыто поддержи­
вающий Синих. Зеленым ничего не оставалось, как пере­
браться на восточные трибуны и выжидать удобного слу­
чая, надеясь на милость переменчивой Фортуны и изнывая
от жары под жестоким полуденным солнцем.
И молодой Юстин, и его предшественники заигрывали
с чернью, добиваясь ее расположения и потакая ее низмен­
ным вкусам. Поощряя любовь толпы к зрелищам, предста­
вители царствующей византийской династии боялись ее
необузданной ярости, памятуя, что по прихоти толпы ли­
шился головы не один правитель.
Разумеется, малышка Фео ни о чем таком не подозре­
вала. Но одним из ее самых ярких детских впечатлений был
громоподобный вопль, несущийся с Ипподрома, — «Ни­
ка!», что означало — победа. Этот тысячеголосый рев, пол­
ный ненависти и торжества, поразил воображение девочки.
Каждый раз он снова и снова пугал ее, словно предвестник
скорого несчастья, которое неизбежно должно случиться
с ней.
И несчастье не заставило себя ждать. Беда обрушилась
на веселую маленькую Фео — запах смерти в доме, гру34

бость, побои, унижения, — все это было страшным ударом
для смышленого и свободолюбивого ребенка.
Однажды Акакия смертельно ранил цирковой медведь.
Феодора видела, как убивалась мать над телом бедняги, но
не прошло и недели, как не успевшее остыть место на суп­
ружеском ложе занял другой мужчина. Мать никто не
осуждал: нужно было кормить девочек. Покойный Алсакий,
хотя и был туповат, отличался добрым нравом и снисходи­
тельно относился к ремеслу жены. Сменивший его Ородонт, молодой левантинец, оказался жесток, вспыльчив и
себялюбив. Если дети шумели и беспокоили его, он коло­
тил их, и Феодора возненавидела отчима, научившись в то
же время скрывать свои чувства и всегда быть начеку.
Вместе с женой покойного Ородонт намеревался унас­
ледовать и должность смотрителя зверинца «зеленых». Но
процветавшая в столице коррупция сделала свое дело, —
несмотря на взятку, пост достался другому, более щедрому
претенденту. Это оказалось катастрофой для маленькой
семьи — Ородонт перестал давать деньги на содержание
детей.
Отчаявшись, бедная женщина решилась на крайнюю
меру, казавшуюся ей единственным средством спастись от
нищеты.
Феодора очень хорошо запомнила все случившееся
потом. Мать, рыдая, одела девочек в чистые белые туники,
украсила цветами их головки и вывела на слепящий песок
Ипподрома.
Начинались состязания колесничих. Слышно было,
как за воротами фыркают и бьют копытами лошади. Нервы
толпы и поводья возничих были натянуты до предела. На­
ездники с трудом удерживали своих скакунов на месте, го­
товые отпустить их с первыми ударами гонга.
Девяносто тысяч зрителей заполняли трибуны, уходив­
шие ввысь. С изумлением все эти девяносто тысяч воззри­
лись на трех маленьких девочек, робко замерших на арене
близ трибун, где помещались «зеленые». Сверху белые фи­
гурки казались крошечными.
Над рядами пронесся ропот:
— Что это за ублюдки?
— Что они здесь делают, кто пустил их сюда?
— Лысый Вельзевул, может, это дурацкая шутка?
— Погодите, это, должно быть, новое представление!
35

Восьмилетняя Комито, пятилетняя Феодора и трехлет­
няя крошка Анастасия, исполняя то, что приказала им
мать, внезапно упали на колени и, подняв вверх ручки, умо­
ляли о милости и покровительстве.
На трибуне над кафисмой вдруг поднялся человек. Все
узнали его — это был Остий, первый глашатай партии Зе­
леных. Он начал речь, и его мощный голос словно чеканил
слова, позволяя каждому присутствующему на Ипподроме
хорошо слышать его.
— Знайте, о люди... это просто уловка... дабы унизить
правосудие... обращение к почтенной публике... недостой­
ного мужа, который таким образом хочет получить пост...
уже отданный другому человеку... много достойнее!..
Толпа разразилась ревом негодования. Так вот в чем
дело! Глашатай тем временем продолжал:
— Это незаконно... женщины не допускаются на пред­
ставления... всем известно... скачки придется отложить!..
Это стало последней каплей. Для византийцев, уже вы­
ложивших свои деньги и дрожащих от нетерпения, такой
поворот событий был немыслим. Понеслись раздраженные
крики:
— Вон их немедленно!
— Очистить арену!
— Кто выпустил сюда этих маленьких потаскушек?!
Вдруг кто-то злобно завопил:
— Да начинайте же скачки!
Толпа немедленно подхватила этот крик.
— Начать скачки! Начать немедленно!
О жажда зрелищ любой ценой, темный инстинкт тол­
пы! Стоило отпустить лошадей, как три крошечных живых
существа будут уничтожены, втоптаны в песок могучими
копытами. Толпа была охвачена жадным желанием уви­
деть, как белый песок превратится в кровавую кашу — вот
это будет забава!
Оживление у ворот нарастало. Казалось, распорядите­
ли готовы пойти на поводу у бесновавшейся толпы, а не­
счастные дети обречены, никто и ничто уже не спасет их.
Напуганные шумом, сестры поднялись с колен и стали
медленно пятиться, держась за руки. Старшая, казалось,
начала понимать угрожавшую им опасность. Она побежала
первой. Феодора, крепко вцепившись в ее руку, тащила за
собой младшую, чьи короткие ножки едва научились хо36

дить. Анастасия упала, но Феодора упорно волокла ее по
песку, стараясь не отстать от Комито.
Внезапно шум на трибунах стих. Со стороны «синих»
раздался резкий голос Друба, заставивший остальных умолк­
нуть. Зрители затаили дыхание, стараясь не пропустить ни
слова.
— Знайте, о люди!.. Поскольку Зеленые так жестоко
обошлись с этими несчастными детьми... «синие» берут их
под свое покровительство! Возвращайтесь домой, малыш­
ки... скажите отцу, что его ожидает должность в зверинце
Синих... и не забывайте этот день... и благодеяние, оказан­
ное вам!..
Ничего подобного Ипподром доселе не видывал. «Си­
них» побудило к этому шагу только желание насолить «зе­
леным» — но дети были спасены!
Все ждали, пока они покинут арену. С этого момента
вражда между «зелеными» и их противниками усилилась,
но Феодора никогда не забывала, что именно «синим» она
обязана жизнью. Она помнила рев взбешенной толпы,
жаждущей крови, ее крови; ее и сестер толпа хотела видеть
раздавленными на арене ради собственного удовольствия!..
Их семья поселилась в своего рода лагере под форниками, или нижними галереями Ипподрома, где ютилась го­
родская беднота и дешевые шлюхи. Подрастающей Феодо­
ре открылись самые неприглядные стороны жизни, и она
воспринимала все как должное. Здесь она была вполне
счастлива, потому что чувствовала себя свободной и была
предоставлена самой себе. Иногда, чтобы заработать мед­
ный обол, она носила записки куртизанкам от пылких лю­
бовников; случалось, ее услугами пользовались обитатели
богатых особняков, и она могла заработать целый денарий.
Девочка была в курсе всех городских событий, знала,
откуда удобнее наблюдать за триумфальным парадом войск,
за пышной императорской процессией или шествием вы­
сокого церковного сановника в окружении монахов, или
просто следить, как надсмотрщики гонят толпу рабов на
укрепление городских стен, вечно требующих ремонта.
Часто Феодора бегала поглазеть на публичные казни, во
время которых жертву обезглавливали, вешали или сажали
на кол. Последнее было особенно популярно в столице,
этот вид предания смерти сменил распятие, ибо считалось,
что если распятие на кресте претерпел сам Господь, оно не
37

годится для простых смертных. Традиционная жестокость
нравов не вызывала протеста в душах черни, и публичные
казни собирали толпы зевак.
Изредка Феодоре сквозь щелку в воротах удавалось
подсмотреть за ходом скачек; затаив дыхание, она видела,
как сильные мужчины гибли на арене под копытами мча­
щихся лошадей, как колесницы с наездниками, утеряв ко­
лесо, разбивались вдребезги о каменные стены Ипподрома.
Девочка могла свободно проникать в зверинец и бро­
дить среди клеток со скалящимися львами, леопардами,
медведями, огромными черными быками с острыми, как
пики, рогами, специально отточенными, чтобы легче прон­
зать противника под одобрительные вопли многотысячной
толпы на Ипподроме. Смертельные поединки гладиаторов
были уже запрещены церковью, но бои животных, истека­
ющих кровью, остались одним из любимейших развлече­
ний праздных жителей столицы.
Маленькая Феодора научилась клянчить милостыню у
ворот Ипподрома и постепенно подружилась с городскими
нищими. Айос на ослике привлек ее внимание, Феодора
находила его забавным. Их знакомство переросло в друж­
бу, и ребенок стал незаменимым помощником хитрого по­
прошайки. Побираться на Большом рынке, раскинувшем­
ся как раз напротив Ипподрома вдоль Виа Альта, было
делом небезопасным. Торговцы не любили нищих и вся­
чески стремились избавиться от них, призывая на помощь
городскую стражу. Но Айос с помощью маленькой Феодо­
ры успешно делал свое дело. Девочка обожала проводить
время вместе с Айосом на огромном столичном базаре.
Рынок напоминал ей целый город под крышей, живущий
удивительной жизнью, наполненный особыми красками,
звуками, ароматами. Он состоял из тысяч ларьков и пала­
ток, теснившихся длинными рядами, с распахнутыми до
темноты окошками, за которыми сидели торговцы. Разло­
жив товар, торговцы громко зазывали покупателей, неко­
торые шумно спорили или бранились с соседями, иные же
дремали в ожидании клиентов.
Между палатками тянулись узкие кривые проходы, на­
крытые ветхими навесами, пропускавшими солнечные
лучи и дождевые потоки.
Ряды палаток делились на кварталы в соответствии с
ремеслом их владельцев. Одни из них занимали седелыци38

ки и кожевенных дел мастера, другие —булочники, третьи —
горшечники, тут торговали благовониями, там — украше­
ниями из золота, и так далее, в бесконечном разнообразии.
Это был потрясающий воображение рынок, крупнейший в
империи, и нищий, вроде Айоса, мог легко добыть здесь
пропитание. Однако рано или поздно хозяева ларьков вы­
зывали стражу, и тогда Феодора с удовольствием исполня­
ла свою роль. Заметив приближающихся стражников, она
бросалась к Айосу, сверкая темными глазами, с криком:
«Скорее, скорее, Айос, они идут!» Пока солдаты добира­
лись до места, где расположился нищий, он успевал юрк­
нуть в одну из узких щелей и скрыться. Эту ее трогательную
помощь и дружбу Айос никогда не забывал, испытывая
что-то вроде нежности к живому и смышленому ребенку.
Часто они сидели и болтали, греясь на солнце у стены
Ипподрома, нищий — в корзине на терпеливом ослике, де­
вочка — рядом на земле. В Айосе горькая житейская муд­
рость сочеталась с грубоватым юмором, от него Феодора
выучилась языку, на котором говорило Братство Нищих,
он же показал ей потайные ходы, похожие на крысиные
норы, тянувшиеся под трущобами и дворцами столицы.
С малолетства Феодора знала о ремесле матери, и оно
казалось ей естественным, как любое другое занятие, да­
вавшее деньги на еду и одежду. Детей часто оставляли сле­
дить за варевом на огне, пока мать уединялась с очередным
клиентом, чтобы заработать на новую тунику или санда­
лии, если Ородонт проигрывал в кости или пропивал свое
жалованье.
Однако настало время, когда матери пришлось оста­
вить свое занятие. Она утратила молодость и привлекатель­
ность, и дочерям пора было начинать зарабатывать самим
тем же способом. Таков был неписаный закон, по которому
сын сапожника учился тачать башмаки, а сын пекаря —
выпекать хлебы и булки.
Для того, чтобы юной девушке стать настоящей курти­
занкой и брать приличную плату за свои услуги, необходи­
мо было пройти специальное обучение и усвоить правила,
диктуемые профессией. «Новообращенных» учили игре на
арфе или флейте, искусству танца, декламации и сценичес­
ким приемам, чтобы вернее завлечь мужчину и завоевать его.
Существовала специальная школа — Дидаскалион*,
где старые опытные куртизанки обучали девушек искусству
39

любви. В те дни общество не осуждало такие заведения, на­
оборот, даже состоятельные семьи охотно отдавали туда
дочерей, чтобы, пройдя курс обучения, молодые женщины
могли составить себе удачную партию и чувствовать себя
уверенно и счастливо в супружеской жизни.
Но мать Феодоры была бедна и беспечна. Жалованья
Ородонта и ее случайных заработков на Дидаскалион не
хватало, их дочери не умели ни петь, ни танцевать, не знали
нот и не были обучены бесчисленным маленьким хитрос­
тям, складывавшимся в искусство возбуждать страсть в
мужчине... Когда старшей, Комито, исполнилось пятнад­
цать, она первая начала зарабатывать, торгуя собой. При­
влекательная и развитая физически, Комито надеялась на
успех; ей очень хотелось иметь рабыню, прислуживающую
ей, как было заведено у настоящих куртизанок. Впрочем,
денег на покупку рабыни у семьи не было, и роль прислуж­
ницы досталась средней сестре. Одетая в грубую тунику,
Феодора покорно исполняла все, что от нее требовалось.
Капризная и эгоистичная Комито наслаждалась новой
для нее ролью госпожи. Она осыпала сестру оскорбления­
ми, пинала и щипала за нерасторопность, и девочка покор­
но сносила все ее выходки. Вскоре Комито стали пригла­
шать на ночные пирушки в богатые особняки, а маленькую
«рабыню» запирали в подвале вместе с настоящими раба­
ми. Наверху в ярко освещенных покоях звучала музыка,
слышался смех и звон посуды, Комито была занята очеред­
ным любовником и не вспоминала о несчастном создании,
томящемся в темной клетке вместе со сбродом, утратив­
шим человеческий облик, ожесточившимся и понимаю­
щим только язык кнута и цепей. Ужас, пережитый Феодо­
рой в душных и тесных подвалах, где она обычно забива­
лась в самый дальний угол, навечно остался в ее памяти.
Она никому не рассказывала о страшных сценах, свидете­
лем которых ей пришлось стать среди полулюдей-полуживотных. Между тем она подрастала, ее тело утратило дет­
ские линии и приобрело женскую привлекательность. Не­
избежное случилось, когда Феодоре было тринадцать лет.
Грязный раб изнасиловал ее в одном из мрачных подвалов.
На следующий день маленькая рабыня впервые не подчи­
нилась сестре. Швырнув в нее скамеечкой, которую по­
всюду носила за своей госпожой, Феодора навсегда поки­
нула дом.
40 .

Начались самые тяжелые месяцы в ее жизни. Для начи­
нающей проститутки не нашлось места в лупанарии, где
она имела бы по крайней мере крышу над головой. Ей при­
шлось перебраться в другой район столицы, на улицу Жен­
щин, и начать зарабатывать как педана, прячась по темным
закоулкам, кутаясь в тряпье и дрожа от холода, замерзая
ночью у чужих порогов, рискуя быть избитой за медную
монету. Она очутилась на самом дне, все ее существо про­
тестовало против этих скотских условий, но гордость не
позволяла ей вернуться домой. Там она не была нужна ни­
кому. Она сделала свой выбор, теперь оставалось бороться
за жизнь или умереть в константинопольских трущобах.
Здесь она столкнулась с маленькими дешевыми педанами, вроде нее самой, какими были полны бедные кварталы.
Большинство этих несчастных быстро умирали от дизенте­
рии, неудачного выкидыша или побоев. Феодоре удалось
выжить, в ней была заложена неистребимая тяга к жизни,
какая-то таинственная сила придавала этому худенькому
хрупкому телу стойкость и упорство. В самые голодные и
черные дни жизнелюбие спасало ее, придавая живой блеск
темным глазам и свежесть бледному личику.
Она пережила трудную зиму и весной начала работать
как копа — при винной лавке, заманивая подвыпивших
мужчин. У нее появились деньги на новую одежду и обувь,
она даже сняла маленькую комнатушку рядом с лавкой.
Казалось, самое страшное уже позади. Феодоре исполни­
лось пятнадцать, когда новый удар судьбы обрушился на
нее. Она забеременела.
Болезни и беременность — две главные опасности, ли­
шающие женщину заработка и толкающие ее в нищету.
Средства, предохраняющие от беременности, вроде специ­
ально обработанного рыбьего пузыря, были дороги, Фео­
дора надеялась только на удачу, до поры хранившую ее от
обезображивающей проказы, дурных болезней и нежела­
тельной беременности. Почувствовав неладное, девушка
пришла в отчаяние. О том, чтобы родить, и помыслить
было нельзя. Она не сможет прокормить младенца, да и как
зарабатывать все это время?
Охваченная ужасом, Феодора кинулась к старой саге,
торговавшей снадобьями. Средство для прерывания бере­
менности имелось, но стоило пять золотых монет — сумма,
немыслимая для бедной копы. Старая карга пространно
41 .

объяснила Феодоре, что это зелье может убить не только
нерожденного младенца, но и мать, поэтому всегда есть
риск оказаться осужденной по византийским законам за
двойное убийство. Несчастная девушка, еле волоча ноги,
отправилась домой, всерьез подумывая о самоубийстве.
Нужно было на что-то решиться.
На следующий день Феодора попыталась выкрасть
деньги у одного из своих клиентов. Но посетитель лавки не
был настолько пьян, как ей показалось. Он очнулся как раз
в тот момент, когда она срезала кошелек с его пояса, и под­
нял крик. Феодору, пытавшуюся спастись бегством, схва­
тили прямо на улице.
Это был конец. Ее ожидали тюрьма, публичная порка и
клеймо — а ворам его выжигали на щеке, — и это значило,
что больше она не сможет зарабатывать. Оцепенев от ужа­
са, Феодора не сопротивлялась окружившим ее преследо­
вателям.
Внезапно на улицу у винной лавки свернула процессия,
состоявшая из восьми рабов, несших богатые носилки в со­
провождении нескольких стражников. Привлеченная шу­
мом, хозяйка носилок велела рабам остановиться и тотчас
заметила бледную девушку со спутанными волосами и без­
умным взглядом, удерживаемую разъяренными мужчина­
ми. Толпа притихла, когда высокая, изысканно одетая, при­
выкшая повелевать женщина вышла из носилок, и все уз­
нали Македонию, богатую фамозу. Ходили слухи о ее дружбе
с племянником императора Юстина. Немного денег хозяи­
ну лавки, еще горсть меди толпе, дабы умерить ее пыл, — и
пленница на свободе. Взмах руки — и процессия двинулась
дальше, унося константинопольскую фамозу и никому не
известную маленькую копу. Когда подоспели городские
стражники, носилки давно уже скрылись из виду.
Доброта и сердечность Македонии покорили Феодору.
Богатая и влиятельная куртизанка спасла ее просто так, как
спасают маленького беззащитного котенка от рук мучите­
лей. Вспоминая пережитое, Феодора плакала по ночам и
благословляла свою новую покровительницу. Ребенок не
явился на свет...
Когда Феодора поправилась, Македония продолжала
помогать ей, устраивая небольшие роли на сцене. Девушка
обнаружила недюжинный комедийный талант. Она не уме­
ла петь и декламировать, но у нее было удивительно живое
42

лицо, прирожденная пластичность, она так умело изобра­
жала известных в городе лиц, что публика покатывалась от
хохота. Феодора остроумно импровизировала по ходу пред­
ставления, и это всегда вызывало бурю оваций. Юная акт­
риса быстро приобрела популярность и деньги. Она выучи­
лась читать по-латыни и по-гречески и упорно совершен­
ствовала свое мастерство, оттачивая жесты и движения,
стала брать уроки декламации.
Македония поселила маленькую протеже в своем рос­
кошном особняке на площади Афродиты. В салоне фамозы
собиралось изысканное общество. Дома известных гетер
посещали сливки столицы, точно так же, как во времена
Бурбонов французские аристократы отдыхали и развлека­
лись в особняках фавориток королей, герцогов и кардиналов.
Два года девушка прожила в гостеприимном доме фа­
мозы, помогая хозяйке в постановке маленьких представ­
лений для гостей, сервировке обедов и пиров, даваемых в
доме беспрестанно. Юная актриса обладала живым вообра­
жением, тонким вкусом и быстро обучилась изящным ма­
нерам и умению вести светскую беседу.
Ей исполнилось семнадцать. Чувствуя себя вполне спо­
собной самой зарабатывать на жизнь, она оставила госте­
приимный дом своей покровительницы и поселилась в
квартале деликат неподалеку, сняв маленькую удобную
квартиру. В ее жизни начался новый этап.
У нее было достаточно денег, чтобы не отдаваться за
гроши первому встречному, низкие грубые простолюдины
были напрочь исключены вместе с опасностью заразиться
дурной болезнью. Купить ее услуги могли только состоя­
тельные мужи, богатые молодые повесы или купцы вроде
этого александрийца. Она считала себя счастливой, ее су­
ществование омрачали разве что долги, в которые она
иногда залезала, тратясь на драгоценности и духи...
Такова была подлинная жизнь прелестной деликаты, о
которой она и не думала рассказывать Дату за ужином. Ни­
кому и никогда не говорила она об отвращении и страхе
перед нищетой, мысль о том, что она снова может оказать­
ся на улице, приводила ее в содрогание. Красота ее вполне
расцвела, восемнадцатилетняя обольстительница была ок­
ружена аурой божественной глупости, скрывавшей трез­
вый, ясный ум и горький опыт от посторонних глаз. Она
ничего не забывала и не прощала, но извне вся ее жизнь на43

поминала игру, и обладавшие ею мужчины не могли обна­
ружить никакой логики в ее поступках и словах. Она все
подвергала испытанию — себя, свои порывы и желания,
своих любовников, их слабые и сильные стороны, все ана­
лизировала и оттачивала искусство брать верх над мужчи­
ной, доводя его до совершенства.
Дат из Александрии счел себя счастливейшим из смерт­
ных, встретив подобное создание, но недаром в глубине его
души мелькнул страх перед этой необычной женщиной.
ГЛАВА 3
На пятый день утром Феодора медленно приходила в
себя после очередной бурно проведенной ночи. Попытки
напрячь мозг и тело вызывали легкую дурноту, она чувст­
вовала себя крайне истощенной.
Тея, боясь гнева госпожи, старалась не побеспокоить ее
даже звуком, в доме стояла тишина. Ставни были приот­
крыты, сквозь них доносился шум большого города.
Лежа на боку с закрытыми глазами, Феодора машиналь­
но вслушивалась в отдаленный городской гул. Девушка
спала обнаженной, вытянувшись на алых простынях, кото­
рые выгодно оттеняли белизну ее нежной кожи.
Феодора, любившая свое великолепное выносливое
тело, ненавидела вялость и ощущение бессилия в нем. Од­
нако в то утро она была слишком слаба, всякое напряжение
физических и душевных сил казалось ей мучительным. На­
конец она сделала усилие и перевернулась на другой бок.
Соседняя подушка была пуста, но еще хранила вмятину от
головы. Феодора снова расслабилась и закрыла глаза. По­
том, точно пытаясь вспомнить что-то, провела рукой по
лицу, спустилась к шее. Пальцы нащупали ожерелье: тяже­
лая золотая цепь с тремя крупными изумрудами, мерцав­
шими зеленым огнем. Она окончательно проснулась, и ли­
цо ее просияло. Ожерелье стоило не меньше тысячи золо­
тых солидов — дорогой подарок, намного более дорогой,
чем деньги. С тех пор, как появились фальшивомонетчики,
в деньгах нельзя быть уверенным, к тому же они часто не
соответствовали своему номиналу, люди «стригли» их, ста­
раясь украсть хоть немного сплава от краев монеты.
Изумруды были подарком Дата из Александрии, кото44 .

рый провел с Феодорой не одну, а целых четыре ночи. Каж­
дое утро он спрашивал ее, какую плату она потребует, и
каждый раз она прерывала этот разговор. И вот результат:
он снял с шеи это великолепное золотое ожерелье с камня­
ми и преподнес ей...
Это был первый по-настоящему дорогой подарок, по­
лученный Феодорой. Купец, будучи уже не первой моло­
дости, выказал себя, однако, хорошим любовником. Может
быть, еще и потому Феодора вспомнила о нем с теплотой,
в то время как ко всем остальным клиентам она испытыва­
ла презрение, смешанное с брезгливостью.
Обычно куртизанка видит мужчин далеко не с лучшей
стороны. Одни слишком много пьют, другие вечно грязны,
третьи грубы и жестоки с женщинами.
Большинство из них вели себя одинаково: сначала —
глупые слова, затем — жеребячья страсть и, наконец, —
слабость, испуг и пристыженное выражение лица, словно
их унизили или застали на месте преступления. Феодора
еще не до конца осознала свою силу, но уже имела возмож­
ность убедиться в ее действии. Ее всегда забавлял контраст
между тем, каким человек казался, и каким он был на са­
мом деле. В особенности это касалось сильных мира сего.
Военачальник, сенатор, богатый владелец загородной
виллы, философ, поэт — все они были нелепы на алом ложе
Феодоры. В любви она всегда выходила победительницей,
и триумф ее женственности давал ей ощущение могущест­
ва. Результаты не всегда были пропорциональны затрачен­
ным усилиям, однако чудесное изумрудное ожерелье яви­
лось свидетельством того, что ей удалось околдовать этого
зрелого мужа, преуспевающего в торговле.
В комнате было светло. Несмотря на открытые ставни,
греческий светильник на столе все еще горел. Утро выда­
лось жарким и безветренным. Феодора почувствовала, что
тело покрылось легкой испариной, и решила искупаться.
Она протянула тонкую белую руку к столику у кровати и
постучала по лампе бронзовым молоточком в форме фал­
лоса.
Тотчас в комнату вошла Тея. Рабыня была на два года
старше Феодоры, с влажными голубыми глазами и золо­
тистыми волосами, уложенными в прическу, походившую
на шлем.
— Что, александриец ушел? — спросила Феодора.
45

— Да, госпожа. Перед рассветом. Его корабль отплыл с
утренним приливом. Вы спали, и господин не велел будить
вас. Просил передать, что никогда вас не забудет. Он ска­
зал, что вы принесли ему удачу: ему очень повезло в торгов­
ле слоновой костью.
Существовало поверье — женщина, в чьи объятия по­
падает мужчина, приносит ему удачу или несчастье. Феодо­
ра не верила предрассудкам, но всегда радовалась, если ее
клиенту везло: это шло на пользу ее карьере.
Рабыня пожирала глазами изумрудное ожерелье. Она
была вышколена, поэтому молча ждала распоряжений хо­
зяйки.
— Ты спала, Тея?
— Да, госпожа.
— Комнаты в порядке?
— Да, это я всегда делаю в первую очередь.
Феодора слабо кивнула.
— Как ванна?
— Все готово, госпожа.
Феодора пошевелилась, превозмогая вялость. Немного
помолчав, она спросила:
— Кто-нибудь заходил?
— Был молодой Герон.
— Я же приказала больше не пускать его!
— Я и не пустила, он оставил вам цветы и вощаную до­
щечку.
Феодора раздраженно заворочалась на ложе.
— Гони его прочь! Он знает, что с ним покончено! Нет,
погоди, цветы выброси вон, а дощечку дай мне. Уверена,
этот болван не мог написать ничего путного... Ладно, в
конце концов давай ее сюда, это развеселит меня.
Тея подала хозяйке сложенную пополам дощечку. Та
развернула ее, прочла и, состроив гримаску, отшвырнула в
угол. Вот что писал молодой человек:
«Ты отказала мне, жестокая Феодора! Сколько разя пы­
тался поговорить с тобой — все тщетно, ты нехочешь слу­
шать меня. О небеса, сейчас я сделаю то, на что толкает ме­
ня мое горе. Когда ты прочтешь эти строки, будет уже слиш­
ком поздно. Мое сердце, бившееся только для тебя, умрет.
Герон».
Записка окончательно разбудила куртизанку. Она села
на ложе, собрала темные густые волосы, рассыпавшиеся по
46

плечам, потом потянулась и вскочила, прогнувшись и вы­
прямившись. Когда она зевнула, нежный рот стал похож на
маленькое «о».
Стоя рядом с Теей, она казалась статуэткой. Каждая
линия обнаженного тела была чиста и совершенна. Ее кожа
была нежна и шелковиста, талия тонка, бедра и грудь изу­
мительной формы, губы напоминали лепестки розы. Фео­
дора походила на цветок — удивительный бессмертный
цветок. Это была поистине прекрасная представительница
человеческой породы, которой в ее дни не нашлось лучше­
го применения, чем продавать свое восхитительное тело.
Тея набросила на плечи хозяйки тонкую шелковую на­
кидку, и Феодора села завтракать. Отрезая хлеб и фрукты
маленькими ломтиками, она макала их в вино, разглядывая
свое лицо в серебряном зеркале. Невольница занялась ее
волосами.
Древние мудрецы твердят, что порочная жизнь остав­
ляет на человеческих лицах неизгладимые следы. Однако
лицо куртизанки было таким же безупречным, как и ее
тело; ни разочарования, ни житейская грязь не оставили на
нем своих отпечатков. Возможно, потому, что Феодора и
не считала свою жизнь порочной.
— Ну-ка, дай мне еще раз эту дощечку.
Феодора прочла записку вслух.
— Как ты считаешь, Тея, что он задумал?
— Наверное, самоубийство, — осторожно предполо­
жила рабыня.
— A-а, у него не хватит на это смелости!
— А что думает госпожа?
— Пока не знаю. Он несносен, он требует, чтобы я при­
надлежала только ему, и никому больше. Бестолковый,
чего он ждет от куртизанки — целомудрия? Пусть идет на
невольничий рынок и купит себе интакту!
— Все мужчины бестолковы, — изрекла Тея.
— Знаешь, что я слыхала? Герои — один из этих пре­
зренных ювентов, я их ненавижу. Меня они не трогали, но
на прошлой неделе им попалась Госсия, маленькая флей­
тистка. Бедное дитя до сих пор не может прийти в себя...
— Ужасно! — прошептала Тея, содрогнувшись. Разнуз­
данные юнцы наводили ужас на всех обитательниц улицы
Женщин.
— Герон запутался в долгах, — продолжала Феодора, —
47

он уже не может сам себя содержать, стать его женой сей­
час — хуже не придумаешь. Я люблю свободу. Я так ему и
сказала.
— И что он ответил?
— Он был пьян и ударил меня. Это случилось за три дня
до появления александрийца. Хорошо, что в это время
явился другой посетитель — ростовщик Мирон, такой
худой, лысоватый, ты его знаешь. Мы вдвоем еле вытолка­
ли Герона из дому. Пришлось подарить Мирону любовь
бесплатно, и это при том, что я и так на мели! А этот болван
пишет... Господи, как много я получаю посланий, в кото­
рых мужчины собираются умереть из-за меня! И хоть бы
один сдержал обещание!
— АТимон, письмоводитель?
— Чепуха! Он был пьян, когда его переехала колесница.
Несчастный случай.
— А Кальций?
— Да нет же! Этот принял сок болиголова*, чтобы избе­
жать долговой тюрьмы. Долги, а не я довели его до отчаяния.
— Моя госпожа слишком строга к себе.
— Твоя госпожа просто хорошо знает людей. Любая
куртизанка в состоянии рассеять все горести и печали по­
добных мужей за полчаса. Кроме Герона кто-нибудь был?
— Если вы спрашиваете о торговцах...
— Продолжай.
— Снова был хозяин мебельной лавки. И ювелир с ба­
зара, насчет сережек, говорил, что пойдет жаловаться в ма­
гистрат. И еще продавец шелка очень торопил и угрожал...
— Кредиторы показывают зубы, — помрачнела Феодо­
ра. — Как назло. Уже заложены все дорогие вещи, кроме
тебя, Тея. Мне бы очень не хотелось тебя продавать.
Рабыня побледнела. Она знала, что если ее продадут с
молотка, она попадет в Стабулы, славившиеся ужасной
жестокостью. Хозяйка, хоть и была строга, никогда не била
девушку и даже разрешала ей обслуживать своих клиентов,
когда сама была слаба или нездорова. Златокудрая Тея при­
ятно оттеняла прелесть своей темноволосой госпожи.
Заметив тень ужаса на лице невольницы, Феодора смяг­
чилась.
— Завтра все может измениться. У меня есть план, и это
ожерелье поможет его осуществить.
План только начинал складываться у нее в голове. Жи48 .

вой ум Феодоры никогда не бездействовал, она была реши­
тельна и всегда находила выход из любой неблагоприятной
ситуации. Часто само провидение, казалось, приходило ей
на помощь. Большинство ее сверстниц, девушки из бедных
семей, жили пассивно, влача уготованное им жалкое суще­
ствование и даже не пытаясь спорить с судьбой, чтобы из­
менить ее к лучшему.
Феодора рано осознала, какое это несчастье — родить­
ся женщиной. У женщины практически нет шансов утвер­
диться в жизни. Жестокая судьба то возвышает, то уничи­
жает ее, она — игрушка в руках мужчины, истинного хо­
зяина жизни. То, что мужчина порой теряет из-за женщины
рассудок, в конце концов оборачивается против нее же.
Феодора не считала себя обделенной или несчастной.
Она была куртизанкой и служила мужчинам, вкладывая в
свою службу всю врожденную пылкость. С любовником
она была воплощением женственности, она отдавалась до
конца, и после ночи любви обычно спала целый день, свер­
нувшись калачиком. Мужчины, хоть раз познавшие ее лю­
бовь, не хотели с ней расставаться...
Например, тот же юный Герои, сын сенатора Полемона. Любовь куртизанки, да еще такой прекрасной, как Фе­
одора, считалась особым шиком, недаром она воспевалась
поэтами в двенадцатистопных греческих стихах. Разумеет­
ся, на куртизанках не женились — для этого существовали
женщины из приличных семей, с хорошей репутацией и
богатым приданым. Юнцу нужно перебеситься до свадь­
бы — и поэтому ничего удивительного не было в диких
клятвах, вздохах, слезах и проклятиях злой судьбе, привед­
шей его на улицу Женщин...
Закончив завтрак, Феодора направилась в купальню в
сопровождении рабыни, которая несла благовония, прити­
рания и свежие простыни.
В доме вместе с Феодорой обитали еще две куртизанки:
Антонина и Хризомалло. Ванная же комната была общей
для всех. Феодора издали услышала голоса девушек и, рас­
пахнув дверь, увидела славную сценку. Пухленькая белоко­
жая Хризомалло только что вышла из воды, служанка вы­
тирала ее пушистым полотенцем. Хризомалло стояла спи­
ной к Феодоре, изящно изогнувшись, на ее нежных полных
бедрах были заметны ямочки, привлекательные для муж­
ского глаза. Хризомалло выглядела чуть старше Феодоры,
49

а другой куртизанке, Антонине, было около двадцати. У нее
были дивные золотисто-каштановые волосы и зеленые
глаза; в этот момент Антонина лежала на массажной ска­
мье, рабыня-нубийка занималась ее спиной. Рабыня была
одета в короткую светлую юбочку, ее черная кожа блестела,
груди раскачивались в такт каждому движению. Феодора
про себя отметила контраст между розовым телом Антони­
ны и склонившимся над ней эбеново-черным мускулис­
тым телом рабыни.
Хризомалло вслух провозглашала формулу красоты,
которую недавно узнала:
— Высота лба должна соответствовать расстоянию от
центра нижней губы до нижней части подбородка, брови
должны начинаться над внутренним углом глаза и кончать­
ся над наружным углом, зрачку следует располагаться над
углом рта, губы не должны быть ни слишком полными, ни
слишком тонкими...
В этот момент Антонина заметила Феодору.
— Наконец-то! — вскричала она, прерывая Хризомал­
ло. — Четыре дня тебя не было видно! Что, твой гость ушел?
— Сегодня утром.
— И что это был за мужчина, продержавший в объятиях
нашу Феодору целых четыре дня?
Вместо ответа Феодора жестом велела Тее снять с себя
накидку. Подруги разом завизжали.
—• Новое ожерелье! — кричала Хризомалло.
— От него? — допытывалась Антонина. Одна вырва­
лась из рук служанки, другая вскочила со скамьи, и обе ки­
нулись к подруге.
— Изумруды! — воскликнула Антонина. — Они долж­
ны быть настоящими — да, да! Чудеснейший камень! И в
Эфиопии, и в Бактрии каждый знает, что это самый луч­
ший камень!
— Удивительный подарок, — подтвердила Хризомалло.
Нельзя было не заметить, что три нагие девушки явля­
ли собой восхитительную картину, именно с таких пре­
красных женских тел Фидий* ваял своих знаменитых Трех
Граций.
Нетерпеливые пальцы ощупали ожерелье, были оцене­
ны и качество работы, и стоимость.
— Кажется, ты неплохо провела время, — вздохнула
Антонина. — А мы-то удивлялись, что ты могла делать че­
50

тыре ночи напролет с этим бородатым козлом, старым и
грубым!
Феодора улыбнулась.
— Дат, конечно, немолод. Но он не делал ничего плохо­
го и не требовал ничего особенного. А что касается его бо­
роды, то неплохо бы вспомнить диалоги Лукиана*, в кото­
рых он дает советы куртизанкам.
И она начала декламировать строки греческого сатирика:
— Одевайся элегантно, будь веселой и любезной, не хи­
хикай глупо, а улыбайся, это выглядит куда пристойней.
Будь проницательной, но не хитри с тем, кто берет тебя в
свой дом или добивается тебя. На пиру не ешь и не пей
слишком много, иначе потом не сможешь помочь своему
любовнику. Никогда не обсуждай подарки, не говори лиш­
него и не остри попусту. Смотри только на того мужчину,
который платит тебе. В любви избегай непристойностей,
будь внимательной и заботливой и позволь мужчине выка­
зать себя хорошим любовником. Будь особенно любезной
с некрасивым или уродливым, ибо если он состоятелен, то
заплатит тебе вдвойне. Помни все это, и ты преуспеешь в
своем деле...
Когда она закончила, Антонина вздохнула.
— О, да, я знаю Лукиана. В Дидаскалионе* мы учили
это наизусть. Но никакие слова не сделают старика прият­
ным тебе.
Хризомалло усмехнулась:
— У Антонины не зря позеленели глаза. Она завидует —
ведь правда, дорогая?
— Завидую? Я? — вспыхнула Антонина. — Это просто
смешно. Я вполне довольна. К тому же, — добавила она
мрачно, — что проку в деньгах? Люстральный налог* опять
повысили, сборщики податей вьются вокруг, как туча са­
ранчи. Если так пойдет и дальше, мне останется только
вновь вернуться к добродетели.
— Ты намерена вернуться к добродетели, дорогая? —
улыбнулась Феодора. — Это будет великое чудо, вроде па­
дения луны на землю. Предсказатели сочтут, что близится
конец света!
Это позабавило Антонину, и она рассмеялась, встрях­
нув кудрями. Прозвучавшая в ее словах горечь была понят­
на каждой куртизанке. Современному читателю трудно
представить себе нравы и обычаи шестого столетия, в том
51

числе и положение куртизанки в обществе. Христианская
церковь все более активно преследовала торговлю телом,
но все эти попытки сталкивались с традиционным отноше­
нием народа к древнему ремеслу. Общество не выказывало
к жрицам любви ни ненависти, ни презрения, куртизанки
жили свободно, открыто занимаясь своим делом, многие
из них преуспевали и были вполне независимы, а мужчины
считали удачей добиться благосклонности знаменитой фамозы.
В Константинополе, где проституцией занимались
около тридцати тысяч женщин, богатые куртизанки пыта­
лись возродить славу гетер Древней Греции, где имя Аспазии* произносилось вместе с именем великого Перикла*,
Сафо* царила среди современных ей поэтов, а Фрина не
только без колебаний обнажала свое совершенное тело, но
и была так богата, что за свои деньги восстановила разру­
шенные стены Фив.
Красота Феодоры и текущая в ее жилах греческая кровь
как нельзя лучше способствовали преуспеянию в ее ремес­
ле. Она родилась на Кипре, где, по преданию, появилась на
свет Афродита, храм которой на Пафосе был когда-то од­
ной из самых любимых и почитаемых святынь. Любовь во
всех ее проявлениях считалась в Древней Греции высшим
чувством. На знаменитом острове существовал веселый
обычай, следуя которому каждая женщина, даже самая
добродетельная по натуре, должна была хоть раз в жизни
послужить Афродите и отдаться незнакомому мужчине.
Это расценивалось как жертва божеству любви, могучей
покровительнице всего живого на земле, и женщины Кип­
ра не спешили расставаться со старыми традициями вопре­
ки унылым христианским заповедям. Слово «киприанка»
звучало для женского уха как тонкий комплимент и похва­
ла ее искусству в любви.
Константин Великий приказал разрушить храм богини
на Пафосе и построить на его месте христианский храм. Но
старые обычаи не умирают вместе с разрушенными здания­
ми и не рождаются с написанием новых законов. Обворо­
жительные женщины Кипра служили культу любви, как и
раньше, и Феодора, не видя ничего предосудительного в
ремесле куртизанки, гордилась красотой, доставшейся ей
от предков, и возможностью продавать свою любовь за
52 .

деньги назло нудным проповедникам и ханжам, предаю­
щим Афродиту поношению.
Между тем обитательниц улицы Женщин огорчали не
только нападки толкователей Экклезиаста*.
— Почему они опять повысили люстральный налог? —
спросила Хризомалло в тон невеселым словам подруги.
— Не знаю, — отвечала Антонина. — Этот налог берут
только с куртизанок, он растет с каждым днем, сборщики
податей просто совесть потеряли. Кончится тем, что они
уничтожат нас всех непомерной жадностью.
— Ты думаешь, они хотят нас разорить?
— Не знаю, но все это просто ужасно, — вздохнула Ан­
тонина. — Всему виной старая императрица, помяните мое
слово. Сейчас она называет себя Евфимией, как будто мы
не знаем, что ее настоящее имя Лупициана и когда Юстин
купил ее на рынке, она стоила куда меньше, чем эти изум­
руды. Поэтому она и ненавидит нас.
Феодора покачала головой.
— Я тоже считаю, что во всем виновата женщина, но
совсем не императрица. Она несчастна, стара и глупа.
— Но ни у кого нет такой власти! — возразила Антонина.
— Почему же? Я знаю такую женщину.
— Кого?
— Куртизанку.
— Да ты шутишь! —Антонина и Хризомалло удивленно
воззрились на подругу.
— Я имею в виду Хиону Боэцианку. Не она ли сейчас
любовница префекта* Иоанна Каппадокийца?
Обе девушки молча кивнули. Феодора сняла ожерелье и
протянула его Тее.
— Хиона требует все новых и новых подарков от пре­
фекта, а тот увеличивает налоги. Толстая Хиона с желтыми
крашеными волосами грабит нас, она получает деньги, ра­
бов, драгоценности — и все это оплачиваем мы!
Феодора спустилась по ступенькам в теплую ароматную
воду и поплыла. Дно маленького голубого бассейна укра­
шал дельфин, искусно выложенный из мозаики. Теперь в
купальне слышались только всплески воды — подруги мед­
лили, молча обдумывая слова Феодоры. Когда она наконец
вышла из бассейна и дала Тее обтереть себя, Хризомалло
направилась к массажной скамье, а Антонина стала наде­
вать украшения.
53 .

— Я уверена, что это Хиона! — повторила Феодора. —
Жирная корова! С каждым днем ей хочется иметь больше и
больше. Пора остановить ее, а то она разорит нас, и мы ока­
жемся на улице!
— Она иногда нанимает нас, чтобы мы обслуживали ее
гостей на банкетах, — задумчиво произнесла Хризомалло.
— Вот-вот, нанимает, — фыркнула Феодора, — она
платит нам, как обыкновенным служанкам, мы все равно
что блюда и вина для ее гостей! И за это мы удостоены осо­
бой привилегии — платить люстральный налог ее любов­
нику, этому мерзкому Каппадокийцу. Налог растет каждый
месяц, и если так пойдет и дальше, они действительно сло­
мают нам хребет!
Феодора улеглась на массажную скамью, отдаваясь
опытным рукам Теи.
Наверное, никогда в истории женские тела не подвер­
гались стольким манипуляциям, как в шестом веке! Забота
о красоте собственной плоти была единственной обязан­
ностью Феодоры, и ей она следовала неукоснительно, со­
блюдая все обряды и правила.
Тея начала растирать хозяйку смесью оливкового и
миндального масел: умелые пальцы массировали каждую
мышцу, каждый изгиб, каждую складочку, даже пальцы
ног не остались без внимания. Феодора закрыла глаза и
полностью расслабилась. Спустя двадцать минут, когда бе­
локурые волосы Хризомалло были уложены, а нубийка
подкрасила Антонине ресницы смесью из яичных белков и
жженой пробки, Тея закончила массаж и мокрой просты­
ней сняла остатки масла с тела хозяйки. Теперь пришел
черед благовоний, и Тея снова принялась за работу, расста­
вив вокруг себя набор алебастровых шкатулочек.
Капризные византийские модницы любили придавать
каждой части своего тела различные запахи. Благовония
считались незаменимыми помощниками любви, и кон­
стантинопольские красавицы достигли необычайного ис­
кусства в применении душистой косметики; каждая имела
свои излюбленные ароматы, идеально соответствовавшие
ее типу кожи, внешности и темпераменту.
Вкус Феодоры можно было назвать отчасти консерва­
тивным. Тея растерла ей грудь и лицо настойкой крокуса,
смазала волосы и веки экстрактом сладкого майорана, в
кожу стоп и коленей втерла отвар тимьяна с добавлением
54

лепестков жасмина, ладони и плечи смазала миррой*, а гу­
бы, шею и внутреннюю сторону бедер растерла розовым
маслом и вытяжкой из цветков лотоса. Ни один из запахов
не был резким или тяжелым. Изысканные сочетания бла­
гоуханий поддерживали очарование куртизанок, самых
чистых женщин своего времени.
— У тебя неплохое сочетание, — заметила Антонина со
знанием дела. — Запах не острый и не слишком сладкий. Я
предпочитаю мускус, он стимулирует мужчин, но с муску­
сом надо быть осторожной, сладкие запахи его сразу заглу­
шают.
Она помолчала.
— Кстати, насчет Хионы, — мне говорили, что она
пользуется едва ли не двадцатью пятью благовониями, к
тому же она владеет секретом персидского царского баль­
зама, который дороже золота.
Феодора молча перевернулась на живот, подставив Тее
ягодицы и спину. Она нежилась под руками служанки, в
этот момент даже имя Хионы не раздражало ее.
— Что ж, она может себе это позволить, — зевнув, про­
говорила Феодора. Антонина не выдержала.
— Да чем она лучше нас?! Кожа у нее желтая, как шаф­
ран, волосы крашеные, грудь, как у старой кормилицы, и
хотя поэт Мендес и воспевает ее стан в одах, Хиона попро­
сту толста! К тому же ей уже около тридцати пяти.
— Тридцать шесть, — уточнила Хризомалло, — я слу­
чайно узнала, что оружейник Фосиан выкупил ее из борде­
ля одиннадцать лет назад, тогда ей было двадцать пять.
— Из Стабул до фамозы за одиннадцать лет, — пробор­
мотала Феодора, — головокружительный успех, следует
признать.
— Фосиан отдал за нее все свои сбережения, а она сразу
же бросила его ради первого встречного, который дал боль­
ше. И так она карабкалась вверх, пока не подцепила Иоан­
на из Каппадокии — это мерзкое животное. Я его хорошо
знаю. Год назад на пиру у Гергемона я была с ним. Празд­
новали его день рождения, и мне достался городской пре­
фект. Он вряд ли помнит меня, потому что напился, как
боров. Не хочу больше видеть это гнусное существо со встав­
ными зубами, лысиной и поросячьими глазками. Отврати­
тельный тип! А Хиона постоянно ищет его расположения.
Хотя в голосе Антонины и звучало презрение к город55

скому префекту, и ей, и ее подругам оставалось только за­
видовать хитрости и ловкости знаменитой куртизанки.
— И Каппадокиец помогает ей становиться все более
богатой, — заметила Феодора. — Дайте мне такую извест­
ность, как у Хионы или Македонии, и я не буду зависеть ни
от одного мужчины! — вдруг заявила Феодора.
— Если тебе так по душе слава, почему ты не осталась в
театре?
— Это совсем не то. Чего можно добиться, стоя на сце­
не? Да, они будут хохотать, когда я стану кривляться и дек­
ламировать с завываниями, но разве любовь смеется? Лю­
бовь должна стонать и лить слезы, но когда мужчина сме­
ется над женщиной — она пропала!
— Как же может молодая деликата, вроде тебя, просла­
виться? — задумчиво спросила Хризомалло.
— Не знаю. Смотря по обстоятельствам. Я верю в удачу.
Кроме того, нужны красота, смелость, решительность, мо­
жет быть, даже жестокость. И чтобы нужные люди все это
оценили.
— Нужные люди — это, конечно же, мужчины?
— Разумеется, кто же еще интересуется мнением жен­
щин?
Антонина фыркнула.
— Тогда, моя дорогая, примирись с мыслью умереть деликатой.
— Это еще почему?
— Допустим, ты совершишь что-нибудь выдающееся,
потрясающее воображение, но где ты найдешь свидетелей
своего триумфа? В наших-то крохотных комнатках? Или в
купальне? Даже если у тебя будут деньги, ты не сможешь
собрать массу гостей, нужных тебе. Ты — никто, моя доро­
гая, тогда как Хиона — фамоза, предмет сплетен и пересу­
дов всего города.
— Может, ты попросишь ее дать пир в свою честь? —
спросила Хризомалло, и они с Антониной расхохотались.
Но Феодора отказывалась признать себя побежденной.
— В жизни происходят и не такие вещи, — проговорила
она упрямо.
Девушки снова рассмеялись, но Феодора даже не улыб­
нулась.
Массаж и умащивание благовониями завершились.
56

Феодора уселась перед зеркалом, набросив на плечи шел­
ковую накидку. Манипуляции Теи и теплая вода сняли
ночную усталость. Служанка расчесывала темные густые
волосы хозяйки, сооружая прическу при помощи множест­
ва гребней и заколок. В конце концов получилось нечто за­
мысловатое, с волнами, локонами и тяжелым узлом на за­
тылке. Теперь дошла очередь и до лица. Каких только
средств не существовало в то время для удаления веснушек,
моршин и пятен на женских лицах: серная паста, рыбий
клей, порошок из панцирей крабов, смешанный с медом...
Излишние волосы на лице удаляли смесью мышьяка и ли­
мона, кожу отбеливали свинцовыми белилами с винным
уксусом. Но кожа Феодоры не нуждалась во всем этом. Тея
положила легкие тени на веки хозяйки и провела штрихи
темным мелком, удлиняя глаза. На щеки был нанесен лег­
кий румянец, а во внутренних уголках глаз поставлены два
красных пятнышка — для большей выразительности. На­
конец Феодора взяла в руки мягкий жирный стерженек,
похожий на современную помаду, и искусно подкрасила
губы.
Ее взгляд сделался глубже, рот мягче и нежнее, лицо
приобрело чарующий нежный оттенок.
Феодора поднялась и сбросила накидку. Теперь остава­
лось нанести последние штрихи. Тея припудрила красно­
ватой пудрой ее грудь и ягодицы, кисточкой из верблюжьей
шерсти подкрасила соски, чтобы они были заметны через
тонкую одежду. Все складки тела и кончики пальцев Тея
обработала кисточкой с розоватой пудрой.
Тем временем Антонина и Хризомалло закончили туа­
лет и удалились со своими служанками.
— Мое одеяние, Тея, — приказала Феодора.
Рабыня принесла маленькие сандалии с позолоченны­
ми застежками и прозрачную белую тунику. Феодора за­
стегнула на талии тонкий золотой поясок, надела на запяс­
тья браслеты, мочки ее ушей украсили ажурные золотые
серьги. Взглянув на себя в зеркало, она надела новое оже­
релье.
Глаза молодой деликаты сияли, как ее украшения. Тон­
кая фигурка казалась одновременно и хрупкой, и гибкой.
Теперь Феодора была божественно хороша. Она никогда не
выходила из дома иначе, как в полном блеске.
57

ГЛАВА 4
Прямо по Виа Альта, широкой улице, тянувшейся от
Стены Константина Великого до императорского дворца,
медленно двигались носилки. Айос из своей корзины на
спине ослика, расположившись подле мраморной богини,
лениво наблюдал, как процессия приближается к площади
Афродиты. Носилки, или октофорон, несли восемь рослых
эфиопов, специально отобранных по росту и стати. Черные
тела, прикрытые только ярко-желтыми набедренными по­
вязками, блестели от пота. Эфиопы грузно ступали в такт,
носилки плыли над головами прохожих; позади тащилась
толпа молодежи — городские повесы, комедианты, акте­
ры, отпуская шутки и остроты, стараясь привлечь внима­
ние красавицы, томно раскинувшейся на шелковых по­
душках под балдахином октофорона. Айос знал ее: это была
Хиона Боэцианка, знаменитая фамоза, царившая в эле­
гантном, благоухающем и насквозь продажном мире кур­
тизанок и ее воздыхателей. Ее светлые волосы были пере­
виты жемчужными нитями, прозрачные одежды цвета ле­
пестков чайной розы едва прикрывали пышные формы.
Хиона держала в руке зеркало в позолоченной оправе и то
и дело поглядывала в него, любуясь своими классическими
чертами.
— Обол, один обол! — закаркал Айос на всю площадь. —
Помни, о прекрасная, об императоре Зеноне*, когда помо­
гаешь беднякам!
Нищий, в жизни не переступавший порога церкви,
охотно использовал благочестивые изречения и намеки,
чтобы разжалобить публику. Упоминание имени Зенона
было понятно. Предшественник старого Анастасия влю­
бился однажды в добродетельную девицу и силой принудил
ее к сожительству. Мать Зенона, набожная вдова, пришла
в ужас и молила Пресвятую Деву наказать сына за тяжкий
грех. Небеса оказались милостивы к ней, и вдова услышала
голос, обещавший прощение Зенону, лишь только он по­
даст милостыню своей рукой.
Хиона приказала остановить носилки. Ее не волновали
христианские догматы, она не молилась Пресвятой Деве,
но она была суеверна, а раздача милостыни могла смягчить
участь смертного на страшном суде небесном. Айос заво­
пил еще громче, свесившись из корзины и вытянув шею.
58

Хиона глядела на него, выражение ее матового лица не из­
менилось. Наконец, передав одному из своих поклонников
вышитый кошелек, она знаком приказала бросить его ни­
щему.
Не обращая внимания на элегантных ухажеров Хионы,
Айос ловко подхватил свою добычу и прохрипел благосло­
вение куртизанке.
Свита была удовлетворена увиденным, щедрость Хио­
ны снискала несколько цветистых комплиментов, и октофорон с надменной фамозой двинулся дальше по Виа Аль­
та. Нищий нетерпеливо развязал шнурок и вывернул со­
держимое кошелька на ладонь.
— Золото или медь? — раздался голос за спиной Айоса.
— Одни медяки! — прорычал Айос. — Я так и знал! Она
швырнула кошелек так, будто в нем полно золотых монет,
а на самом деле все его содержимое дешевле этой шелковой
тряпки!
— На-ка, возьми это, оно не нуждается в кошельке, а
твои настоящие друзья не нуждаются в благословении!
Айос поймал сверкнувший на солнце золотой и повер­
нул голову. Его лицо — если можно было назвать лицом
уродливую маску с зелеными губами и редкими желтыми
зубами — озарилось улыбкой.
— Это ты, маленькая Феодора, — взгляд Айоса потеп­
лел. Он знал деликату почти всю жизнь. Как и он, она
вышла из городской бедноты и не раз испытывала жесто­
кость жизни, хотя зло и не оставило следов на ее внешности.
— Откуда едет Хиона, Айос?
— С площади Августа, — отвечал нищий, вертя монету
между большим и указательным пальцами. — Она нако­
нец-то дорвалась до особняков богачей и теперь меряется
красотой с истинными патрицианками. Хиона ликует — у
нее и наряды, и поклонники, знать оказывает ей внимание,
о ней говорят в городе, ее прямо распирает от гордости.
Сейчас она двинулась домой, чтобы писать приглашения
на пир.
— Как ты все это узнал?
— A-а, пустяки.
— Расскажи-ка про пир. Наверняка меня тоже пригла­
сят, будет работенка и для моих подруг. Когда Хиона уст­
раивает его?
— На следующей неделе.
59

— А повод?
— Как же! Хиона празднует победу — Македония, ее
главная соперница, повержена...
— Македония? Что с ней? — Из голоса девушки исчез­
ли игривые нотки, кровь отхлынула от лица.
— Ты что, ничего не знаешь? Ничего не слышала?
— Я... я была очень занята последние четыре дня...
— Тогда слушай. Самое главное произошло сегодня
утром, в двух шагах отсюда, в соседнем квартале.
— Да что же случилось с Македонией? Она — моя луч­
шая подруга!
— Т-с-с, не кричи! Македония арестована.
— Боже, в чем ее обвиняют? Где она сейчас?
— Говорят, в ее доме плелся заговор в поддержку на­
следников императора Анастасия.
Мозг Феодоры лихорадочно работал. Обвинения сме­
хотворны, заговор в доме Македонии — нелепость. Всем
известно, что нынешний император Юстин, взошедший на
трон после Анастасия, не является прямым наследником.
Анастасий не оставил завещания, оба его племянника,
тихие, безобидные, недалекие, не претендовали на импера­
торскую корону, и власть перешла в руки Юстина. Естест­
венно, любого, кто осмелится выступить против Юстина,
ожидают пытки и смерть.
— А кто замешан в заговоре?
— Больше ничего не известно. Осведомитель указал на
дом Македонии.
— И больше никого не схватили? В тюрьме одна Маке­
дония? Айос, это смешно — куртизанка устраивает заговор
и ее обвиняют в государственной измене!
Нищий молчал.
— Айос, тут что-то не так! Слушай, этот осведомитель
подкуплен Хионой, проклятая кошка подослала его к Иоан­
ну Каппадокийцу, префекту, своему любовнику. А этот
мерзавец приказал эскувитам схватить Македонию. Во всем
виновата Хиона, поверь мне, эта подлая тварь всегда нена­
видела Македонию и завидовала ей. Если бы заговор дей­
ствительно существовал, представь, какая кровавая каша
заварилась бы сейчас! Айос, ты же не настолько наивен!
Вместо ответа Айос подобострастно кинулся под ноги
прохожему и начал клянчить милостыню, пока тот не зате­
рялся в толпе.
60 .

— Слушай меня, маленькая Феодора. Будь осторожна.
Государственная измена — это такой предмет, о котором
лучше вообще не говорить вслух. Я только сообщаю тебе,
что Македония в тюрьме, все ее имущество конфисковано,
и после захода солнца за нею закроются городские ворота.
Она больше никогда не вернется в Константинополь под
страхом смерти.
Феодора закусила губу. Македония, блестящая, вели­
колепная, ее обожаемая Македония в опасности, в тюрьме,
а может, ее уже и нет в живых! И все из-за Хионы, мерзкой
негодяйки, не сделавшей за всю жизнь ни одного доброго
дела! Фаворитку префекта не любили многие. В эту минуту
Феодора была готова растерзать ее.
Феодора вздохнула и внезапно спросила как можно
более равнодушно:
— Слушай, Айос, ты знаком с молодым Героном?
— Сыном сенатора Полемона, бездельником из ювентов Алкиноя? Немного, но я не пользуюсь его благосклон­
ностью.
— Он влюблен в меня.
— Да? — вежливо поднял брови Айос. — Молодые
люди частенько влюбляются в куртизанок.
— Я его выгнала из своего дома.
— Если он влюблен в тебя — зачем?
— Он вел себя недостойно.
— Да, я понимаю, — кивнул Айос, пытаясь сообразить,
куда клонит маленькая деликата.
— Сегодня я получила от него письмо. Сплошные кля­
твы, он грозится, что покончит с собой из-за меня. Не ду­
маю, что Герои способен на такие вещи, как ты считаешь,
Айос?
Айос оскалил зубы и почесал грязный живот.
— Несколько дней назад я видел Герона с отцом, они
шли на невольничий рынок. Герои и не думает расставать­
ся с жизнью. Его «самоубийство» — это предстоящая же­
нитьба. Теперь они заняты покупкой слуг и мебели для но­
вого дома.
— Герои женится? Я не верю своим ушам!
— Тем не менее это так. Полемон мечтает породниться
с Сильвием Тестером, разбогатевшим на сборе налогов в
провинции Галатея. У него незамужняя дочь — Тиспаса, и...
— Как, эта чернушка? — воскликнула Феодора. Мысль
61

о том, что мужчина, познавший ее, способен любить дру­
гую, никогда не приходила ей в голову. — Я видела ее. Она
похожа на сушеную сливу! Бедный Герои! Старая дева, при
взгляде на нее исчезает всякая мысль о браке!
— Наверное, поэтому Герои и называет свой брак само­
убийством, — заметил Айос.
Феодора помрачнела.
— Я хочу вернуть Герона!
— Но дочь Сильвия Тестера богата, — напомнил Айос.
- Н у и что? Какое это имеет значение? Стоит мне по­
манить его пальцем — и он мой! Он мне не нужен, но зачем
бедному юноше жениться на этой старой деве и потом рас­
каиваться всю жизнь?
Феодора встряхнула кудрями. Маленькая деликата бы­
ла готова к борьбе. Она полностью овладела собой, план
действий уже сложился в ее хорошенькой головке. Щеки
Феодоры порозовели.
— Да, я намерена встретиться с Героном, и мне нужна
твоя помощь.
— Моя? Что может Айос? Мы, нищие, так слабы и бес­
помощны...
— Так ты поможешь мне?
— Что я должен сделать? — спросил Айос осторожно.
— Я хочу проучить жирную свинью Хиону!
— Яд?
— Нет-нет, смерть — это не унижение для женщины, я
придумала для этой гадины наказание похлеще!
Айос только покачал головой. Если девчонка что-то за­
думала, ее не переубедишь, своего она добьется наверняка.
И пообещал, что сделает для нее все, что она пожелает, хотя
ни для кого в мире он не пошевелил бы и пальцем, не по­
лучив вперед солидный куш. Феодора поблагодарила его и
заспешила через площадь, изящная фигурка в белом через
несколько минут скрылась из виду.
Айос в задумчивости сидел без движения, рассматривая
пьедестал мраморной богини. Каждое утро этот пьедестал
бывал пуст: все подношения исчезали бесследно. Житель­
ницы города никогда не спрашивали, куда деваются драго­
ценности с мраморного пьедестала — видимо, Афродита
милостиво принимает их, и можно не сомневаться, что бо­
жество услышало их мольбы. Айос же отлично знал, куда
деваются драгоценности — они достаются нищим, это за­
62

конный доход Братства, на который не осмеливались пося­
гать ни стражники, ни городские воры. Да, нищие слабы и
беспомощны поодиночке, но вместе они были грозной
силой, под покровом темноты обрушивающейся на про­
тивника, внушающей ужас и становящейся невидимой по­
утру, словно таясь от дневного света.
В 521 году Константинополь славился двумя мощными
оборонительными стенами, протянувшимися через полу­
остров от Золотого Рога до Пропонтиса. Первая, носившая
имя Константина Великого, окружала старый город. Стена
Феодосия, воздвигнутая позднее, охватывала пригороды и
поселения вокруг столицы. Севернее реки Ликус находи­
лись Царские ворота, главные ворота города. Через них
шла дорога во Фракию, разделявшаяся потом на два пу­
ти — к Галлиполи и Геллеспонту, откуда можно было на
пароме переправиться на азиатский берег.
Царские ворота обычно запирались перед заходом со­
лнца. В этот день незадолго до закрытия из города вышел
отряд эскувитов. Воины, рослые и одетые в расшитые се­
ребром одеяния, выглядели весьма внушительно. Тем не
менее в народе эскувитов прозвали «школярами» за их
лень, развращенность и полную непригодность к военной
службе. Возле ворот толпилась чернь, разглядывая отряд.
Эскувиты сопровождали женщину. Сразу за воротами
командир приказал воинам развернуться и следовать об­
ратно в город. Женщина осталась одна. Она неподвижно
стояла посреди дороги.
— Убирайся! — крикнул офицер. — И не смей возвра­
щаться!
Женщина явно была в отчаянии. Она беспомощно смот­
рела в лицо офицеру.
— Куда же мне идти?
— Откуда я знаю, Македония? — офицер поморщил­
ся. — Уж и не знаю, что спасло тебя от смерти, но если бы
меня обвинили в заговоре против императора, мне бы вы­
рвали язык и разрезали бы остальное на куски, а тебя всего
лишь выслали из столицы! Так что считай, что тебе повез­
ло, ступай себе, не задерживай нас!
Женщина вскинула голову.
— Спасибо за совет. Благодарю тебя и твоих людей за
все, что вы сделали со мной, пока я была пленницей в соб­
ственном доме.
63 .

Она медленно пошла по дороге. Великолепная Македо­
ния, изящная, нежная, привыкшая к роскоши, теперь была
в грубой шерстяной тунике, без украшений, с неприбран­
ными волосами. Офицер догнал солдат, и отряд вернулся в
город, сожалея, что представление окончено. Арестован­
ным женщинам, тем более красивым, приходилось прово­
дить время с воинами, и знаменитая фамоза была лакомым
кусочком. Сегодня эскувитам повезло, они обменивались
сальными шуточками, вспоминая прошедший день. Их жер­
тва брела по дороге, за ней увязались несколько оборван­
цев. Один из них, колченогий, набрал полную пригоршню
грязи и швырнул в изгнанницу. С криками и смехом ос­
тальные тоже принялись бросать в нее комья земли. Вне­
запно над ухом Македонии просвистел камень. Она поня­
ла, что находится в опасности, и побежала, закрывая голову
руками. Вслед ей понеслись оскорбления, чернь ненавиде­
ла беззащитную красоту.
В это время с башни над воротами раздался сигнал, оз­
начающий, что ворота закрываются на ночь, и никто не по­
кинет город без специального пропуска. Толпа вернулась в
город, и ворота с железными цепями захлопнулись.
Македония продолжала бежать, спотыкаясь и рыдая,
потом замедлила шаг. Жизнь для нее, похоже, кончилась.
Еще вчера она была богата, окружена друзьями, поклонни­
ками и льстецами, ее знали многие в столице, она была
вхожа во дворец. И вот она потеряла все —друзей, дом, со­
стояние, чернь забрасывает ее грязью — ее, самую знаме­
нитую фамозу; все это произошло так внезапно, она до сих
пор не в силах оправиться от удара судьбы. Сейчас она не
знала, куда направляется и чем завтра утолит голод.
Вдруг кто-то окликнул ее. Она не поверила ушам. Голос
снова тихо произнес ее имя. Женщина остановилась, вгля­
дываясь в сгущающиеся сумерки.
— Это ты?.. Не может быть!.. Ты, Феодора?
Тонкая фигурка белела в темноте у придорожной изго­
роди.
— Иди сюда, — позвала она.
Македония сделала несколько неуверенных шагов на­
встречу. Почувствовав прикосновение нежных рук, она не
выдержала и, медленно опустившись на колени, дала вы­
ход своему горю.
64 .

— Ты... — рыдала Македония, — ты одна пришла, од­
на ты!..
Она захлебывалась слезами, хватая ртом воздух, ее тело
сотрясалось в объятиях подруги. Феодора беззвучно глота­
ла слезы, гладя плечи и спутанные волосы несчастной из­
гнанницы. Наконец рыдания стихли, девушка вытерла ша­
лью распухшее лицо Македонии и усадила ее рядом с собой
под изгородью. Они сидели, обнявшись и прижавшись друг
к другу, прямо на земле, деликата задумчиво и печально
смотрела на свою бывшую покровительницу.
— Все кончено, — тихо сказала Македония. — Мне ка­
жется, что я уже умерла. Эти солдаты, восемь человек... под
конец я будто оцепенела и ничего не чувствовала. Иногда
быть женщиной ужасно, невыносимо...
Феодора молча кивнула. Потом сказала просто:
— Постарайся забыть этот день, дорогая. Немного вре­
мени — и ты полностью оправишься. Это проходит.
— Я знаю. Но я опозорена и разорена. Я многое видела
в жизни и должна быть готовой ко всему. Но чтобы все
сразу —тюрьма, ссылка, насилие... Это так несправедливо,
так жестоко...
— Для женщин вроде нас с тобой нет справедливос­
ти, — мрачно произнесла Феодора.
Каменные башни сторожевых ворот заслоняли город­
ские огни. Опустилась ночь. Высокая изгородь спасала
подруг от холодного ветра. Они сидели рядом в полной
темноте, обе прекрасные, изнеженные, созданные для рос­
кошной и беззаботной жизни, но сейчас беспомощные,
вынужденные противостоять суровому и бесчеловечному
миру.
— Нам надо подумать о твоем будущем, — сказала Фе­
одора после продолжительного молчания.
— Какое будущее у меня может быть? — Македония
опять зарыдала.
— Довольно, — оборвала ее Феодора, — будущее есть
всегда!
Македония через силу улыбнулась, понимая, что Фео­
дора просто пытается остановить приступ ее отчаяния.
— Я слишком стара, чтобы начинать все сначала. Долж­
на признаться — мне скоро тридцать пять, хотя все думают,
что мне нет и тридцати. Ты удивлена?
65

Даже сейчас ей хотелось услышать подтверждение —
она, как и все куртизанки, тщательно скрывала свои годы.
— Я никогда не давала тебе больше тридцати, —ласко­
во промолвила Феодора, хотя сидевшая рядом с нею жен­
щина, убитая горем, выглядела сейчас гораздо старше сво­
их лет.
— Все равно, слишком поздно. У меня ничего нет, со­
вершенно ничего! Они сняли даже мое маленькое золотое
колечко, то, что я всегда носила на мизинце. Мне подарил
его мой первый любовник, мне было тринадцать, а ему пят­
надцать, он был славный мальчик... Ты знаешь, я никогда
не снимала это кольцо. С годами мои пальцы стали толще,
и я уже не могла снять его. А они стащили, посмотри, вмес­
те с кожей...
Она поднесла руку к лицу Феодоры. Даже в темноте
было заметно, что мизинец со следами засохшей крови
сильно распух. Македония опять всхлипнула, но, овладев
собой, продолжала:
— Слушай, у меня, кажется, найдется защита и покро­
вительство.
— Что ты имеешь в виду?
— Пять лет назад сенатор Драгон давал пир, и я была в
числе приглашенных. Одна очень известная персона, вы­
сокий гость... он выбрал меня и потом несколько раз посы­
лал за мной. Я очень понравилась ему, он всегда был нежен
со мной и щедро вознаграждал.
— Принц-правитель Юстиниан? — перебила Феодора,
слыхавшая и раньше об этой связи.
Македония кивнула.
— Сейчас он в отъезде, в столице его нет. Юстиниан
часто выполняет какие-то дипломатические обязанности...
— Да, разумеется, ты права, мужчины не хотят нас по­
мнить. Как только мы исполняем их желания, они сразу же
отчаянно стремятся нас забыть!
•
— Иногда они помнят нас — так же отчаянно.
— Нет, ничего не выйдет. Юстиниан —один из избран­
ных, он на вершине власти, он фактически правит импе­
рией. Глупо надеяться, что царственная особа пошевелит
хотя бы пальцем, чтобы спасти несчастную куртизанку,
даже если когда-то она дарила ему наслаждение. Мне так
не хочется закончить свои дни за прялкой, как проститут66

ки, оставляющие под старость свое ремесло! Я так люблю
жизнь! И теперь... теперь...
Она снова заплакала.
Тем временем ветер стих. Наверху ярко и холодно мер­
цали звезды. Ночной воздух посвежел, и подруги согревали
друг друга в объятиях. Македония выплакала свое горе и,
наконец, задремала.
С первым лучом солнца Феодора разбудила ее.
— Я спала и была так счастлива. Мне снилась моя
прежняя жизнь, а весь вчерашний день был словно дурной
сон...
Она попыталась вскочить на ноги, но тело онемело и не
слушалось ее. Македония застонала от боли.
— Я тебя разбудила, чтобы ты успела уйти до того, как
откроют ворота. Иди этой дорогой, потом свернешь на юг,
к Галлиполи, там есть паром.
— А что на севере?
— Если направишься на север, попадешь во Фракию,
грубую крестьянскую страну. А на сирийском побережье,
на юге, лежит Антиохия, великолепныйгород. Там есть те­
атр, а ты — отличная актриса, они с радостью примут тебя
в труппу...
— Меня? В этом тряпье?
Вместо ответа Феодора поднялась, сняла с себя шаль и
без колебаний расстегнула драгоценное ожерелье, пода­
ренное Датом.
— Держи. Оно твое. Оно стоит тысячу золотых соли­
дов —я узнавала. Разбери его на звенья, тебе хватит на еду,
одежду, жилье; думаю, этого будет достаточно, чтобы уст­
роиться.
Македония широко раскрыла глаза.
— Ты даришь это мне? Я не могу принять его, ведь это
твое будущее! — Слезы снова потекли по ее щекам.
— Македония, дорогая, всю жизнь я плачу добром за
добро, злом за ненависть и зло, и я клянусь, что отомщу Хионе за тебя! Разве ты забыла, что спасла мне жизнь? Это —
не весь мой долг, а лишь часть. Бери ее!
Она сама застегнула изумрудную цепь на шее Македо­
нии. Подруга посмотрела на нее глазами, полными слез.
Внезапно обе они крепко обнялись и заплакали.
— Ну, теперь ступай. Прощай, дорогая. Пусть впереди
у тебя будут светлые дни.
67 .

Македония медленно зашагала навстречу поднимаю­
щемуся солнцу.
Когда сторожевые ворота распахнулись, Феодора уже
дожидалась рядом. Стражник ухмыльнулся:
— Где это ты шлялась, неряха? Ночевала со свинопасом?
С утра он был в хорошем расположении духа и пропус­
тил девушку в город, не задавая лишних вопросов.
ГЛАВА 5
Герои с отцом, беседуя, медленно шли неподалеку от
здания Сената, по улице, ведущей прямо к Босфору, как
вдруг юноша почувствовал, что кто-то торопливо сунул ему
в руку вощаную табличку. Герои инстинктивно зажал за­
писку в кулаке. Он сделал несколько шагов, совершенно не
слыша, о чем говорит ему сенатор.
Однако Полемон, похоже, ничего не заметил. Юноша
осторожно обернулся, чтобы взглянуть на удаляющихся
прохожих. Кто же сделал это?
Улица была полна народу, и тот, кто сунул ему записку,
давно уже затерялся в толпе. Герои и представить не мог,
какой путь проделала с утра эта вощаная табличка, прежде
чем очутилась в его ладони: белокурая рабыня с улицы
Женщин передала ее нищему на осле, а тот — хромому
Исавру, потом она попала в руки уличного игрока в кости,
который и вручил ее Герону, тут же растворившись в улич­
ной сутолоке.
— Ты видишь эти галеры на рейде, Герои? — спросил
сенатор. — Они совсем новые. Пятнадцать. Да-а, думаю,
скоро им предстоит поработать.
Взгляд Полемона был прикован к галерам, блестевшим
мокрыми веслами, и Герону удалось незаметно сунуть таб­
личку за пазуху.
— Завтра нужно будет пойти на рынок, чтобы закупить
пшеницу и масло, — продолжал Полемон. — Если начнет­
ся война, цены подскочат, и мы будем с барышами. Дай-ка
подумать — кто же может знать?.. Пожалуй, префект. Не­
плохой куш можно сорвать. С утра сразу же загляну в пре­
фектуру.
Поняв, что разговаривает сам с собой, сенатор оглянул­
ся на замешкавшегося Герона.
68

— Слушай, сынок, давай-ка вернемся к тому, о чем мы
говорили с тобой утром. Вилла на побережье, та, что возле
Хейрона, с виноградниками, станет твоей, как только ты
подаришь мне внука. — Он хихикнул. — Можно и внучку,
я не ставлю условия, у девчонок ведь свои преимущества, а?
Он подтолкнул сына локтем и хитро подмигнул.
— Хорошо, отец, — сказал Герои. Маленькая дощечка
за пазухой, казалось, жгла ему грудь.
— О долгах твоих я позабочусь, — продолжал сена­
тор, — но во имя святого Юлиана, покровителя гуляк, ска­
жи мне, как ты ухитрился залезть в долги за такое короткое
время! Я же недавно дал тебе пять тысяч золотых, негодник!
Сегодня сенатор был настроен благодушно, он радо­
вался, что сын наконец послушался его и, кажется, берется
за ум.
— Разумеется, молодой человек должен до свадьбы
перебеситься, в этом нет ничего плохого. Я и сам в юности
был не промах, но это между нами, матери об этом ни сло­
ва! — Пожилой сенатор немного побаивался своей Фаустины, солидной матроны старой закалки.
— Конечно, отец, — пообещал Герои.
Полемон сменил тему.
— Тебе нужно будет завтра пойти со мной в префектуру.
Я представлю тебя некоторым полезным людям, и ты убе­
дишься, что при дворе не одни дураки, как тебе кажется.
Можно оставаться респектабельным и при этом не отказы­
вать себе в житейских удовольствиях. Кстати, что ты думаешь
о государственной службе, ну, скажем, — дипломатичес­
кий пост? Прекрасная карьера! Быть знакомым с великими
людьми всех стран, знать важные политические секреты,
всегда оставаться в гуще событий! Я мог бы похлопотать,
разумеется, начнешь со скромной должности, но я гаран­
тирую тебе быстрое продвижение по службе, особенно если
ты понравишься Юстиниану. Уже ни для кого не секрет,
что старый император болен — свищ в ноге, воспаленные
суставы и тому подобное, — и его племянник Юстиниан
ведет практически все дела государства сам.
Так рассуждал Полемон. Высокий, тучный и добродуш­
ный сенатор достиг того возраста, когда мужчина интере­
суется лишь политикой и торговыми делами, и не подозре­
вал, какие мысли обуревают сейчас его сына. А тот был по­
глощен одним желанием — поскорее прочесть загадочное
69

послание. Кто автор записки? Таинственность, с которой
она была вручена, только разжигала любопытство.
Герону шел двадцать первый год. Он был среднего рос­
та, строен, с нежным женственным лицом. Внешностью
юноша пошел в мать, не унаследовав, однако, твердости ее
характера; в нем не было также ничего от солидности и
представительности отца. Как и большинство отпрысков
аристократических фамилий, Герои слишком рано позна­
комился с вином, азартными играми и прелестными деликатами. По своей природе он не был жесток, и участие в
ночных выходках ювентов являлось для него мучительным.
Слабая воля и влечение к чувственным удовольствиям —
вот что руководило им в жизни, так что следовать трезвым
и скучным советам отца было выше его сил.
Вскоре отец и сын достигли своего семейного очага —
внушительного каменного строения в римском стиле, с
внутренним двориком и садом. Дом делился на две полови­
ны: верхнюю — женскую и нижнюю — мужскую. Окна
всех помещений выходили во внутренний двор, а от входа
в особняк открывался живописный вид на море.
— Поднимемся к матери? — предложил Полемон.
— Не стоит. Она сейчас отдыхает. Лучше не беспоко­
ить ее.
— А что ты собираешься делать?
— Пойду к себе. Я немного устал, тем более что завтра
мне придется отправиться с тобой по делам.
Отец кивнул. Наконец-то у сына появились здравые
мысли.
Герои поспешно заперся в своей комнате и дрожащими
руками извлек табличку из-за пазухи. Вот что значилось
на ней:
«Ваше письмо пробудило жалость в одном сердце. Се­
годня, спустя три часа после захода солнца».
Ни подписи, ни адреса. Но Герои тут же догадался, чья
рука писала это, и кровь бросилась ему в голову.
Сегодня, после захода солнца...
Внезапно Герои пришел в ярость. Значит, она соизво­
лила простить его? Она просит его явиться? Она снисходит
до него? Это же смешно, он, сын сенатора, получает подоб­
ные послания от какой-то шлюхи! Он поклялся, что никог­
да больше не будет иметь с ней ничего общего! На днях он
женится на дочери сенатора Тестера, его будущее предоп70

ределено: дипломатическая карьера, спокойная, размерен­
ная жизнь. Или она полагает, что он пожертвует всем этим
ради ее прекрасных глаз?
Он презрительно улыбнулся, сломал табличку и швыр­
нул обломки в окно. В конце концов, чего она хочет? Сна­
чала она выбрасывает его из дома, потом просит прийти —
видите ли, она поняла свою ошибку и хочет вернуть его.
Она ждет, что он приползет на коленях, умоляя простить
его и целуя ей руки? Просто удивительно, какого высокого
мнения о себе некоторые женщины...
Час спустя старый Траз, садовник в поместье Полемона, наткнулся на молодого хозяина, копошившегося в кус­
тах под окнами своей комнаты. Слуга тактично кашлянул.
Герои моментально выпрямился и, увидев Траза, на­
хмурился.
— Я... Я кое-что здесь потерял, — пробормотал он.
— Да, хозяин.
— Мелочь, ничего важного.
— Да, хозяин.
Старый Траз заметил, что Герон прячет за спину сло­
манную дощечку, а тот тем временем поспешил вернуться
в дом.
В назначенное время Тея услышала стук в дверь. Госпо­
жа, которая пропадала где-то всю прошлую ночь, целый
день проспала, но к этому времени была уже одета, приче­
сана и подкрашена с особой тщательностью. Когда утром
Феодора появилась на пороге дома, рабыня онемела от
удивления: изумрудного ожерелья не было на шее хозяйки.
Но Тея, как обычно, не проронила ни слова. Увидев Герона, служанка также ничуть не удивилась, — Феодора пред­
упредила ее заранее.
Юноша задыхался от волнения, поднимаясь по сту­
пенькам. Он надел новую тогу с пурпурной каймой, уложил
кудри по последней моде.
Тея распахнула дверь в маленькую гостиную. Феодора
стояла у стола, пристально глядя на Герона. Лампа, нахо­
дившаяся позади нее, подсвечивала ее прозрачное платье.
На бледном лице сверкали темные глаза.
— Феодора... — хрипло произнес юноша.
Она молча смотрела ему в глаза. Герон сделал два шага
вперед, и Тея закрыла за ним дверь.
— Я получил записку, там назначено время...
.. 71

Его робость раздражала Феодору. Заурядный юнец, без­
вольный, слабый, к тому же глуповат. И на два года старше ее.
Но у нее за плечами опыт, ум, сила, а он просто неловкий
и неопытный мальчишка.
Вот он, перед нею. Стоило нацарапать заурядное посла­
ние, как он бросил все и примчался. Она может упиваться
своей властью над ним. Все получилось слишком легко.
Что ж, еще одна маленькая победа. Пусть он мямля, но он
нужен ей сейчас, она поставила на него и не отступит от
своего плана, ведь она — куртизанка, а значит, мужчины —
ее естественная добыча.
— Я слушаю, — произнесла она, видя, что Герон совсем
оробел.
— Феодора, нет ничего гнуснее моего отвратительного
поступка! Я пришел просить о прощении...
Феодора почувствовала жалость к этому слабому суще­
ству, но тут же овладела собой.
— Простить не трудно, особенно если ты раскаялся, но
я хочу быть уверенной, что ты действительно раскаялся.
— Как мне убедить тебя в этом? — голос Герона дрожал.
— Как? Очень просто. Какой-нибудь выдающийся по­
ступок, подвиг...
— Ради тебя я готов на все — только прикажи!
— На все?
— На все!
Таким она еще не видела его. Истинно рабская покор­
ность... Феодора села и с нежностью в голосе произнесла:
— Так ты любишь меня, милый?
— Я обожаю тебя, клянусь, ради тебя я пойду на смерть!
Герон бросился на колени и зарылся лицом в складки ее
платья. Сейчас она одна владела его мыслями, он желал ее
и не мог думать ни о чем другом, надеясь вернуть ее распо­
ложение.
Феодора почувствовала, что платье на бедрах промокло
от его слез.
— Что ж, тогда я попрошу тебя кое о чем, но это будет
нелегко сделать.
— Чем труднее, тем лучше, мне необходимо доказать
тебе...
— Хорошо, хорошо, я знаю...
Она закрыла ему рот душистой ладонью. Излюбленный
и безотказный женский прием — нежная ладонь на губах.
72

Он снова и снова покрывал ее поцелуями, подтверждая,
что прием сработал и на этот раз. Феодора отбросила вся­
кую щепетильность.
— То, о чем я попрошу, можешь исполнить только ты,
Герон.
Голос Феодоры зазвучал интригующе, Герон поднял го­
лову с ее колен. На его ресницах дрожали слезы.
— Я сделаю это! Ты же знаешь, я сделаю все! Я люблю
тебя!
— Я знаю, что ты постараешься, но дело это требует ос­
торожности и осмотрительности, никто не должен знать
о нем...
Она перешла на шепот, ее пальцы нежно перебирали
кудри юноши. Сейчас она была настоящей волшебницей,
Цирцеей*, вечной Женщиной, которую мужчина никогда
не постигнет до конца, и это давало ей магическую власть
над ним; Клитемнестрой, следящей за Агамемноном, Кле­
опатрой, отправляющей ложное послание Антонию, став­
шее причиной его самоубийства, Далилой, обрезающей
кудри Самсону*, доверчиво уснувшему на ее коленях...
Герон же был просто инструментом в ее руках. Будь он
даже настоящим мужчиной, а не жалким скулящим щен­
ком, она, не колеблясь, продолжила бы осуществлять свой
план. Она думала о Хионе, и ею владело одно желание —
отомстить. Даже если ее план провалится и ее ждет смерть,
она все равно найдет способ рассчитаться с этой жирной
себялюбицей за Македонию. В конце концов Герон ничем
не рискует, немного вероломства, не так уж и страшно...
Герон коснулся дрожащей рукой груди Феодоры, при­
крытой только тонкой тканью.
— Я хочу тебя, — прошептал он.
Она нежно отстранила его руку.
— Феодора!..
— Нет, не теперь. Сначала дело.
— А потом?..
— Потом я надену для тебя мою лучшую тунику, приче­
шусь, как тебе нравится, мое тело будет умащено твоими
любимыми благовониями -г- и все это только для тебя
одного...
Она склонилась и приникла к его губам долгим поцелу­
ем, а затем быстро оставила взволнованного юношу в оди­
ночестве.
73

Поутру в дом Феодоры постучался раб с бледным лицом
и непомерно длинными руками. Взглянув на него, Феодора
сразу поняла, что за существо стоит перед нею.
Жители столицы сталкивались с евнухами повсюду.
В Константинополе их было около семидесяти тысяч. Они
как бы символизировали бездумную жестокость, попираю­
щую права и достоинство человека. Операция, которой
подвергался ребенок, была несложной, но ее последствия
оказывались роковыми, превращая будущего мужчину в
бесполое создание с тонким голосом, нескладным телом и
меланхолическим нравом.
Жители Эфиопии кастрировали пленных мальчиков
особенным образом, зарывая жертву в песок по самую шею,
чтобы она не могла прикоснуться к источнику боли. Мно­
гие умирали от кровотечения, инфекции или шока, но за
оставшихся в живых на рынке давали втрое больше, чем за
обычного раба. Богатые и умные домоправительницы охот­
но покупали евнухов для личных услуг. Лучшие парикмахе­
ры, массажисты, секретари, как правило, были бесполыми.
Они были чрезвычайно удобны, обладали мягким характе­
ром, никогда не становились соперниками мужьям или
любовникам, им доверяли самые интимные тайны и пору­
чения.
Разумеется, не все евнухи были рабами. В столице су­
ществовала специальная школа и что-то вроде сообщества
таких людей. Некоторые занимали весьма высокие долж­
ности, как, скажем, покойный Амантий, служивший импе­
ратору Анастасию и имевший огромное влияние на госу­
дарственные дела. Не секрет, что бедные семьи специально
подвергали мальчиков оскоплению, пытаясь этим обеспе­
чить ребенку место на государственной службе. Постепен­
но в Константинополе сформировалась многочисленная и
влиятельная община евнухов, и ее члены вели свои дела го­
раздо успешнее обычных горожан, потому что никогда не
терпели неудач из-за женщин и были избавлены от тех без­
умств, на которые толкает мужчин любовь.
Феодора испытывала брезгливую жалость к подобным
созданиям, но побаивалась их. С рабом, появившимся у
двери, она держалась холодно.
— Что тебе нужно?
Он поднял на девушку печальные глаза.
— Хиона, моя госпожа, приказывает тебе явиться к ней.
74 -

Да, Хиона никогда не просила, а приказывала и повеле­
вала, и Феодора ожидала услышать именно такой приказ.
В последние месяцы ее не раз звали в дом фамозы, чтобы
помочь в подготовке различных торжеств. Девушка облада­
ла хорошим вкусом, особым театральным чутьем, живым
воображением — жизнь у Македонии пошла на пользу ма­
ленькой деликате. Хиона ни разу не похвалила ее, призна­
вать чужие достоинства было не в ее характере, зато Феодора
успела приобрести в городе репутацию умелого устроителя
всяческих увеселений.
В ненависти к Хионе девушка поклялась ни разу боль­
ше не переступать порога ее дома. Однако визит евнуха и
приказ Хионы внезапно изменили ее намерения, способ
отомстить явственно представился ей.
Она сказала слуге:
— Передай госпоже, что я уже иду.
Наспех подкрасившись без помощи Теи, Феодора за­
спешила по направлению к особняку фамозы на площади
Афродиты. Она приготовилась долго ожидать в приемной,
но ее тут же провели прямо в купальню.
Хиона относилась к тому сорту людей, которыми без­
раздельно владеют алчность и тщеславие. У нее было рос­
кошное чувственное тело и холодный расчетливый ум.
Иногда она тоже посылала подарки на пьедестал мрамор­
ной Афродиты, но при этом просила богиню помочь ей
найти старика с кучей золотых солидов, а не пылкого мо­
лодого любовника. Безумия настоящей любви она не ис­
пытывала никогда, но умела мастерски изображать экстаз
и воодушевление, и многие были от нее в восторге.
Если она не была занята с любовником, то посвящала
остальное время своему телу. В заботах о коже и фигуре она
дни напролет терпела голод и жажду, предаваясь массажам,
умащиванию и причесыванию.
Сейчас над нею трудились армянские парфюмеры-ев­
нухи, которые тщательно обрабатывали ее кожу, участок за
участком. Хиона лежала, раскинувшись на кушетке, нагая,
с закрытыми глазами, рабы же, словно механизмы, разми­
нали и массировали ее плоть.
Когда Феодора вошла, работа не прекратилась ни на
миг, Хиона приоткрыла глаза и лениво повернула голову.
— A-а, это ты...
Да, я.
75

Хиона перевернулась на живот и снова опустила веки.
Феодора еще полчаса стояла посреди комнаты, наблюдая
за происходящим и не напоминая о себе. Наконец евнухи
закончили и за работу взялись парикмахеры. Теперь Хиона
сидела на кушетке и могла удостоить Феодору взглядом.
— Ты выглядишь неплохо, милая.
— Спасибо.
— Если бы ты знала, какое несчастье родиться брюнет­
кой! Тебе не повезло. Мужчины предпочитают блондинок.
Но, надеюсь, ты своего не упускаешь.
Феодора кивнула. Контраст между ними был разитель­
ный: крупная, роскошная блондинка и хрупкая миниатюр­
ная темноволосая девушка. Но истинный ценитель красо­
ты без колебаний остановил бы свой взгляд на брюнетке с
блестящими глазами, бриллианте чистейшей воды, в то
время как зрелая матрона напоминала ремесленную подел­
ку. Однако, хотя Антонина в порыве гнева и сравнила Хиону с перезрелой кормилицей, фамоза обладала пропорци­
ональной, пусть и чересчур массивной фигурой, и была посвоему привлекательна.
— Я надеюсь, ты слыхала, что я даю пир через неделю?
— Разумеется.
— Да и как было не слышать? Об этом толкует весь
город.
Хиона упивалась сознанием собственного величия и
значительности.
Феодора промолчала.
— Я пригласила гостей, — продолжала Хиона, — не­
много, соберется только самое изысканное общество. Че­
ловек двадцать. Самые богатые и влиятельные мужи столи­
цы. Понадобятся и девушки. Как насчет твоих подружек,
Антонины и Хризомалло? Пять золотых солидов за вечер
их устроят? Ну и подарки, которые они сумеют заслужить.
— Думаю, они придут с радостью.
— Очень хорошо. Что касается тебя, то я хочу, чтобы ты
помогла мне все это устроить. Это должно быть нечто не­
обыкновенное, выдающееся, поэтому я и послала за тобой.
Десять солидов.
— Спасибо, вполне достаточно.
Тем временем рабыня занялась лицом Хионы.
— Ты кое-что понимаешь в этом деле, — продолжала
76

Хиона покровительственным тоном. — Постарайся же,
пусть будет необычный спектакль.
— Музыканты и танцоры?
— Конечно.
— Может быть, фокусники, если я отыщу что-нибудь
новое? А как насчет борцов или акробатов?
— Нет, их не надо. На маленьких пирах они ни к чему.
Запах пота, много шума, они обязательно покалечат друг
друга, лишние хлопоты. Мое пиршество должно быть эле­
гантным, в чем-то подобным хозяйке.
Последнюю фразу Хиона произнесла с глубокой се­
рьезностью.
Феодора подумала, что каждая куртизанка столицы пла­
тит из своего кармана за удовольствия ненасытной фамозы. Вслух же она произнесла:
— У меня есть одна идея — необычные живые картины.
— Какие?
.
— Из греческой мифологии. Афродита, богиня любви,
рождающаяся из морской пены. Мне кажется, это подой­
дет для самого изысканного общества.
— Афродиту буду изображать я?
— Только вы и сможете сыграть эту роль.
— Мне придется заучивать что-то на память? Я этого не
люблю.
— Нет-нет, ничего не надо заучивать, репетиций тоже
не потребуется, разве что для невольниц. Танцорами я зай­
мусь сама. Ваша роль будет чрезвычайно проста.
— И я буду главной фигурой в этой картине?
— Конечно! Все глаза будут устремлены только на вас.
— Великолепно!
— Позвольте, я расскажу подробнее, как я это себе
представляю...
— Детали меня не интересуют. Ты сама справишься.
— Благодарю за доверие. Итак, музыкантов, танцоров и
все репетиции я беру на себя. Девушек для ваших гостей
тоже подобрать мне?
— Нет, я уже решила, кого пригласить. Из ста лучших в
Константинополе я уже отобрала двадцать.
— Очень хорошо. Вы можете быть уверены, что пред­
ставление будет иметь грандиозный успех.
Хиона самодовольно засмеялась и прикрыла глаза, а ра­
быня принялась подкрашивать ее светлые ресницы.
77

— А ты неглупа, Феодора, кое-что понимаешь в своем
деле. Разумеется, в городе найдется не меньше сотни деву­
шек, которые справятся с этим не хуже, но я доверяю имен­
но тебе.
Хиона поднялась, и началось подкрашивание и при­
пудривание других частей тела. Покровительственный тон
фамозы бесил Феодору, она едва сдерживалась, так хоте­
лось ей запустить ногти в пухлую шею Хионы. Но лицо де­
вушки оставалось непроницаемым.
— Тебе бы побольше таланта, и ты могла бы стать зна­
менитой куртизанкой. Но для этого надо знать, как пле­
нить мужчину, как выманить у него денег побольше, как
удержать его возле себя. Ты еще слишком молода, костля­
ва, да к тому же и брюнетка. Больше всего мужчины любят
женское тело, ум тоже не вредит, а ты просто глупенькая
маленькая деликата.
Феодора не возражала.
Тем временем парикмахер заканчивал сооружать при­
ческу Хионы. Было использовано множество золотых бу­
лавок, гребней, искусственных локонов и цветов; губы,
веки, грудь, ягодицы, колени Хионы были подкрашены и
надушены. Невольница поставила перед ней коробочку из
слоновой кости, и фамоза принялась выбирать бриллиан­
товые кольца, серьги и ожерелье. Никто в этот миг не смог
бы отрицать, что Хиона может поражать воображение и
быть неотразимой для мужчин.
Кипевшая от гнева и бешенства Феодора с трудом до­
ждалась окончания аудиенции.
В последующие пять дней Феодора работала так, как
никогда в жизни. Словно полководец, собравший все свои
силы и резервы, она тщательно отрабатывала детали гряду­
щего представления, увлекая всех участников своим за­
мыслом.
ГЛАВА 6
Сенатор Полемон, тяжело отдуваясь и вытирая пот,
пересекал Августеон. Он не заходил в префектуру, так как
напрасно прождал сына все утро. Герои появился дома за
полночь и на заре снова исчез, не сказав ни слова. Сенатор,
обычно снисходительный к проделкам юноши, сейчас пре78

бывал в ярости. Это уж слишком! Попадись ему Герои сей­
час под руку, шалопаю не поздоровилось бы. Полемон обе­
щал друзьям, что явится на дворцовый прием вместе с сы­
ном, там будут сенатор Тестер с супругой Софронией и
дочерью Тиспасой, которую Полемон уже считал своей не­
весткой. Теперь начнутся ненужные расспросы и пересу­
ды. Обескураженный сенатор не знал, что и говорить, а Фаустина наотрез отказалась сопровождать мужа, и Полемону
не на кого было излить свое раздражение и недовольство.
После нескольких теплых дней выдалось сырое и хо­
лодное утро, к полудню из-за туч наконец пробились сол­
нечные лучи, осветив дворцовый парк и великолепные по­
стройки.
Дворцовый комплекс занимал почти треть старой сто­
лицы, его окружала высокая каменная стена, днем и ночью
охраняемая эскувитами. Здесь находились несколько двор­
цов и множество хозяйственных построек — контор, жи­
лых помещений для челяди, казарм, хранилищ. Всего здесь
обитало около пяти тысяч человек — солдат, чиновников,
евнухов, офицеров, не говоря уже о рабах и прислуге; их
цельюбыло поддержание роскоши и величия, подобающих
правителю великой империи.
Дворцовый квартал имел четыре входа: ворота, ведущие
с Августеона ко дворцу Халк, где императорская чета уст­
раивала приемы; ворота Святого Стефана, названные так
из-за расположенной рядом церкви; ворота Гормизды —
южный вход на дворцовую территорию, рядом с которыми
стоял небольшой изящный дворец Гормизды, служивший
резиденцией принцу Юстиниану; и, наконец, Водные во­
рота с запада, где Пропонтис подступал прямо к каменным
ступеням причала и суда доставляли грузы и пассажиров
непосредственно во дворец. Существовал еще один вы­
ход — на кафисму Ипподрома, откуда двор мог наблюдать
за скачками, но этот выход был почти всегда закрыт, старый
Юстин из-за болезни редко посещал конные ристания.
Проникнуть на территорию дворца без специального
пропуска было практически невозможно, но сенатора Полемона эскувиты знали в лицо и никогда не останавливали
его. Возле ворот Халк Полемон нагнал двух молодых лю­
дей, неторопливо продвигавшихся в том же направлении.
— Привет тебе, Трибониан! — окликнул сенатор одно­
го, замедляя ход и приноравливаясь к их шагу. Тот оглянул­
79

ся. Ему было лет тридцать — высокий, элегантный, со смуг­
лым лицом, которому нос с горбинкой придавал ястреби­
ное выражение. Поверх туники на мужчине была ярко­
красная накидка, заколотая на плече дорогой фибулой*, на
руке — золотой браслет с крупным аметистом. Наряд до­
полняла трость с набалдашником из слоновой кости, как и
полагалось дворцовому щеголю. Трибониан, помощник
императорского квестора*, был известен как блестящий
знаток римского права.
— А, сенатор! —любезно улыбнулся юрист. — На ауди­
енцию? Разрешите представить вам моего спутника. Экебол из Тира, он впервые в столице, прибыл, чтобы полу­
чить пост наместника Киренаики*.
Полемон насторожился. Пост заметный, лакомый ку­
сок. Весьма полезное знакомство. Теперь сенатор старался
быть как можно любезнее.
— Я надеюсь, пребывание в столице доставляет вам удо­
вольствие? — осведомился он, после того как Трибониан
представил приезжего.
— Я наслаждаюсь, благодарю, — отвечал гость.
Ему было около сорока. Коренастый, невысокий, с иссиня-черными кудрями левантинца и семитским носом,
Экебол имел умное, энергичное лицо и чувственный рот,
выдававший ценителя наслаждений. Однако близко поса­
женные глаза немного портили облик будущего проконсу­
ла. Одет он был, как столичный щеголь: слишком много
красного и желтого, золотой пояс, золотые цепочки на шее,
по браслету на каждой руке, пальцы украшены крупными
драгоценными камнями.
Троица прошла через ворота, и Полемон про себя отме­
тил, что гость приятно удивлен тем, что эскувиты молча
подняли свои внушительные копья в знак приветствия.
Очутившись на дворцовой территории, Экебол остановил­
ся, пораженный: перед ними раскинулся великолепный
ландшафт с лужайками, мраморными статуями, построй­
ками, скрытыми среди деревьев цветниками и фонтанами.
— Приемы обычно проходят здесь, во дворце Халк*, —
заметил Трибониан, указывая на внушительное строение
неподалеку от входа, сверкавшее на солнце бронзовой че­
репицей. К зданию вели широкие мраморные ступени, на
которых застыли эскувиты в парадном одеянии.
— Так здесь пребывает император?
80

— О, нет, — поспешил ответить Полемон. — Импера­
тор здесь не живет. Здесь даются официальные аудиенции,
находится тронный зал, казармы эскувитов и помещения
суда. В подвалах содержатся те, кого обвиняют в государст­
венной измене, и, разумеется, эта тюрьма специально при­
способлена для них.
Экебол понял, что речь идет об орудиях пыток. По слу­
хам, узники, обвиненные в государственной измене, попа­
дали в руки императорских палачей — бывших рабов с вы­
резанными языками, неспособных повторить то, что они
могли услышать от своих жертв. Впрочем, из тюрьмы под
дворцом Халк живым не вышел еще ни один узник.
— Я покажу вам императорскую резиденцию, — улыб­
нулся Трибониан. — Видите, вон там высится здание из
желтого мрамора? Это дворец Дафны. Чуть дальше, за
ним, — он указал тростью, — виднеется небольшое стро­
ение из зеленого мрамора. А от него тянется галерея к стро­
ению побольше. Вот там и живет Юстин, это дворец Сигма.
— Благодарю вас, вы чрезвычайно любезны. Расскажи­
те же мне и об остальных зданиях.
— Дом с плоской крышей, чуть южнее дворца Дафны,
занимают евнухи...
— Слишком много их развелось, — недовольно про­
ворчал Полемон, — кишат в императорских учреждениях,
словно вши, к тому же пользуются куда большими приви­
легиями, чем заслуженные люди.
— Большой квадратный дом справа, — продолжал Три­
бониан, — это главная казарма эскувитов. Здесь же живет
городской префект, их начальник, кроме того, он имеет соб­
ственную виллу в Сике. Немного южнее, за стеной, нахо­
дится дворец Гормизды, его крыша видна отсюда. Это ре­
зиденция наследного принца Юстиниана. Он много рабо­
тает и не любит придворной суеты. Я полагаю, Юстиниана
ждет большое будущее.
— Сейчас нет времени, чтобы показать вам все интерес­
ное, — снова вставил Полемон. — Но, полагаю, одно ма­
ленькое строение покажется вам забавным. Видите — оно
вон там, под ярко-красной черепицей, позади дворца Сигма?
— Да, вижу.
— Это знаменитый Порфировый дворец. Каждая импе­
ратрица должна разрешаться от бремени только там, и все
81

наследники появляются на свет «в порфире». Любопытно,
не правда ли?
Экебол вежливо улыбнулся.
— Не знаю. Такова традиция, а я сторонник традиций.
— В таком случае, — проговорил Трибониан, — вы по­
лучите удовольствие от аудиенции, чего не могу сказать о
себе.
Полемон пропустил собеседников вперед и замешкался
на ступеньках. Трибониан, понизив голос, обратился к Экеболу:
— Прием будет скучен, зато потом, насколько я понял,
городской префект приглашает нас на пирушку, где собе­
рется весьма изысканное столичное общество.
— Да, Иоанн говорил об этом. Куртизанки, не так ли?
— Это не просто куртизанки, мой друг! Речь идет о Хионе — она фамоза, известнейшая личность в столице! Кап­
падокиец часто навещает ее, поскольку истинный цени­
тель наслаждений только там найдет то, что ему нужно.
Экебол слегка пожал плечами.
— У нас тоже есть куртизанки.
— Куртизанки бывают разные, так же, как и женщины
вообще.
— В отношении женщин не могу с вами согласиться.
— Мой друг, вы что-то упустили в жизни. Я советую вам
уделить женщинам больше внимания, и вы не пожалеете.
Это как изысканные стихи, смысл которых понимаешь не
вдруг. Я считаю, что женщины — увлекательнейший пред­
мет для изучения.
— Вы женаты, Трибониан?
— О, нет! Когда я приглашен на обед, то пробую все
блюда постепенно, отдельно закуски, отдельно десерт. Не
могу же я есть одно и то же весь вечер!
— Под вашим руководством, дорогой Трибониан, я да­
леко продвинусь в науке наслаждений! —рассмеялся Экебол.
Трибониан тонко улыбнулся.
— Вы, мой друг, не нуждаетесь в руководстве. Главное
занятие Хионы и ее подруг —дарить нам удовольствие. И за
это мы и все прочие горожане должны быть им особенно
благодарны.
— Почему же?
— Потому что удовольствие стало необходимостью в
наши дни. Когда-то жизнь римских граждан была до краев
82 .

наполнена волнующими событиями. Велись нескончае­
мые войны, и каждый был солдатом. Необходимо было ус­
мирять мятежные провинции, создавать новые законы и
обычаи, а это, в свою очередь, давало толчок литературе и
искусствам. Постоянное чувство опасности, мгновения
триумфа или поражения — все это делало жизнь драгоцен­
ной. Страх заставлял по-особому ощущать полноту бытия.
Ведь поистине лучше испытать бурю чувств за короткое
время, чем прожить долгую пресную жизнь.
— А что же теперь?
— Вот уже целое столетие, как нам не хватает перемен
и свежих впечатлений. Провинции управляются без нас,
войны ведутся наемниками, законы установлены раз и на­
всегда. У каждого свое место в жизни, свои повседневные
обязанности, все мы скованы цепями рутины. Единствен­
ное, что остается нам, чтобы не умереть со скуки, — зрели­
ща на Ипподроме и любовь. А любовь, мой друг, —это всег­
да приключение.
Трибониан улыбнулся.
— Всем этим я оправдываю собственное сластолюбие,
о котором неодобрительно отзываются некоторые мои
праведные друзья, например сенатор Полемон, и матроны
императорской свиты, хотя, Бог свидетель, проституция у
нас не ограничивается улицей Женщин, и я мог бы назвать
вам имена знатных патрицианок, которые образцово вы­
полняют домашние обязанности и соблюдают приличия,
но никогда не упускают удобного случая, и зачастую их лю­
бовниками становятся мужья лучших подруг.
Они вошли в просторный зал с мраморным полом, бо­
гато украшенный мозаикой и бронзовыми скульптурами.
Константин ограбил не одну державу, чтобы украсить свой
дворец и столицу, и в парадном зале были выставлены по­
истине бесценные сокровища. Мраморные ступени вели к
дверям, инкрустированным слоновой костью и завешен­
ным пурпурным шелком, за которыми находился тронный
зал, или консисторий.
— Судя по звукам, — заметил Трибониан, — у импера­
тора музыканты. Давайте войдем. Боюсь, ваше представле­
ние несколько затянется, но у вас будет время осмотреться...
В отличие от своего предшественника Анастасия, чей
двор собирался почти ежедневно, кроме религиозных празд83

ников, император Юстин давал аудиенции только по чет­
вергам.
Тронный зал, олицетворяющий могущество и богатст­
во империи, был величествен. Высокий потолок и стены
украшали мозаики, изображающие сцены из жизни Хрис­
та. Одна из них представляла картину Рождества Христова.
Богоматерь и Младенца в яслях окружало стадо любопыт­
ных коров, отодвигая на задний план пастухов, мудрецов и
ангелов, не говоря уже о святом Иосифе*. Другая изобра­
жала Крещение: Бог-Отец восседал на облаке, позой и
внешностью очень напоминая греческого Зевса, Сын скром­
но стоял по пояс в воде, Святой Дух в виде голубя опускал­
ся ему на голову, а Иоанн Креститель в одеянии из леопар­
довой шкуры стоял на камне, готовясь совершить священ­
ное омовение.
Сцены такого рода украшали стены, а пространство
между ними заполняли сонмы святых с нимбами над голо­
вами, и хотя позы их были несколько неестественны и чо­
порны, сами фигуры, составленные из разноцветных ку­
сочков смальты, образовывали прелестную композицию,
весьма приятную для глаза.
В дальнем конце консистория под золотым пологом
располагался высокий помост, крытый красным бархатом.
К возвышению вели семь ступеней, покрытых такой же
тканью, а на мраморном полу перед помостом лежали три
порфировые плиты, отмечающие те места, где даже власти­
тели других держав должны были падать ниц, прежде чем
приблизиться к императорскому трону.
Повсюду стояли изящные ложа и кресла, покрытые за­
тейливой резьбой, на полу там и тут лежали восточные
ковры и вышитые подушки. Но все это было только види­
мостью, ибо никто из присутствующих и не думал садиться.
На помосте, на тронах с высокими спинками, украшен­
ными драгоценными камнями и пурпурным шелком, вос­
седали оба императорских величества. Юстин в державной
мантии сидел справа. Одутловатый старик, страдающий от
многочисленных болезней, был уже утомлен и боролся с
дремотой. Лицо императора хранило выражение туповато­
го безразличия.
Императрица Евфимия, толстая и неуклюжая дряхлею­
щая женщина, с раздражением наблюдала за залом. Неве­
роятнодорогое одеяние, затканное золотом, и драгоценная
84

диадема не могли скрыть деревенскую топорность облика
ее величества.
У ступеней помоста несколько египетских музыкантов
наигрывали простую заунывную мелодию. Тронный зал
постепенно заполнялся сенаторами, чиновниками, ино­
земными гостями, церковными сановниками, придворны­
ми, патрицианками. Тут были изможденные аскеты и до­
родные жизнелюбцы, военачальники и послы других стран
в диковинных нарядах; вдоль стен застыли неизменные эскувиты, беспрерывно сновали туда-сюда евнухи и секрета­
ри. Пестрая толпа все время пребывала в движении: одни
медленно прогуливались от группы к группе, другие болта­
ли, сойдясь вместе, но все старались сохранить проход от
дверей зала к помосту, чтобы просители и придворные мог­
ли свободно проследовать к императорской чете.
Египетские музыканты играли без умолку. После не­
скольких недель ожидания у них появилась возможность
выступать во дворце, и они старались изо всех сил.
Евфимии давно надоела их музыка, и она с нетерпени­
ем ждала, когда главный евнух остановит музыкантов взма­
хом серебряного жезла. Императрица хмуро поглядывала
на гостей в тронном зале. Простоту и невыразительность
черт ее лица еще больше подчеркивали нити драгоценных
камней, свисающих с головного убора. Ей казалось, что
предметом обсуждения этих людей является именно она.
Евфимия не сомневалась, что весь двор смеется над ней,
шушукаясь по углам, и не только двор — но и весь город, и
вся империя. Она стеснялась своей необразованности, не­
уклюжести, ей были тяжелы и неприятны дворцовые обя­
занности. Дочь простого земледельца с горечью сознавала,
что история их с Юстином отношений у всех на устах.
Сорок лет назад Юстин, деревенский пастух из Маке­
донии, отправился служить в армию императора. Получив
после боя свою часть награбленной добычи, он позволил
себе роскошь, о которой давно мечтал: приобрел наложницу.
Это произошло в годы правления Зенона, во времена
нашествия остготов*, когда варварские орды, периодичес­
ки нарушавшие покой империи, встали у границ Далма­
ции, решая, вторгнуться ли в Иллирию или податься на
запад, на Апеннинский полуостров. Хитрая политика Зе­
нона и стойкость его пограничных отрядов заставили-таки
лавину варварских всадников покатиться на запад. Восточ85

ная империя счастливо избежала опасности, трофеи Дал­
матинской кампании доставили в Константинополь. Ни­
чего особенного: оружие, домашний скот, нехитрый скарб
и рабы.
Юстин, неотесанный воин тридцати лет, не имевший
не малейшего желания обзаводиться семьей, пришел на не­
вольничий рынок за наложницей, и его поразила одна де­
вушка из варварского племени. Она стояла на помосте,
здоровая, с бело-розовым цветущим телом, ее лодыжки и
запястья были толстоваты, но Юстин не отличался утон­
ченным вкусом, — и с необыкновенными золотистыми во­
лосами, ниспадавшими почти до колен. Эти волосы так
пленили Юстина, что он не заметил грубоватых черт лица
их обладательницы. Обычная деревенская девушка, стыд­
ливая и неопытная, захваченная в плен императорской ка­
валерией, стояла сейчас перед глазеющими на нее мужчи­
нами совершенно голая! Трогательными незаметными
движениями плеч и бедер она старалась перекинуть вперед
хотя бы несколько прядей своих роскошных волос, чтобы
прикрыться ими. Эти жалкие попытки испуганной невин­
ности спрятать свою наготу и золотящиеся волосы так по­
разили сурового солдата, что он тут же купил ее, заплатив
значительно больше, чем намеревался вначале. Позже он
не упускал случая напомнить супруге об этом.
Юстин назвал свою наложницу Лупициной — «светом
любви» или «возлюбленной». Она понимала, от какой страш­
ной участи он спас ее, перекупив у владельца стабулы*, и
всячески старалась угодить своему господину. Наложница
по римским законам принадлежала хозяину, словно вещь,
и выбора у нее не было. Все последующие сорок лет Лупицина так и оставалась наложницей. В последнее время хо­
дили слухи, что она стала официальной супругой импера­
тора, но старый рубака и слышать не хотел о церемонии
бракосочетания. В его-то годы! К тому же наследников у
них все равно нет!
С годами великолепные золотистые волосы стали гряз­
но-серыми, а стареющую Лупицину постоянно терзала
мысль, что она — незаконная жена и все окружающие по­
тешаются над нею. Безо всякого волнения и интереса сле­
дила она за драматическими событиями, кипевшими во­
круг нее. Она знала, как ее Юстин взошел на престол три
года назад.
86

.

Старый Анастасий умер, и двором фактически управ­
лял Амантий, хитрый и влиятельный придворный евнух,
обладавший богатством и властью. Однако официально
взойти на трон он не мог и намеревался сделать императо­
ром своего ставленника. Выбор пал на некоего Феокрита.
План Амантия был прост. Когда у покойного императо­
ра не оказывалось прямых наследников, решающее значе­
ние при выборе главы империи имели голоса эскувитов,
дворцовой гвардии. Амантий передал начальнику эскуви­
тов крупную сумму из государственной казны с условием,
что его солдаты поддержат кандидатуру Феокрита. Коман­
довал в ту пору эскувитами старый Юстин, которого евнух
давно знал и считал беспросветным тупицей. Проница­
тельный Амантий не мог и предположить, что у Юстина хва­
тит ума и смелости пойти ему наперекор. Этот просчет сто­
ил Амантию жизни.
Юстин распорядился деньгами так, что солдаты едино­
гласно поддержали своего командира, и он перебрался из
скромного жилища прямо во дворец. Амантий был пора­
жен таким вероломством, хотя и сам ловко упражнялся в
бесконечных предательствах и изменах, однако ему вместе
с незадачливым Феокритом пришлось навсегда исчезнуть в
подземельях под дворцом Халк.
Пожилая крестьянка очутилась на троне. Она сменила
имя — теперь ее звали Евфимией, «доброй вестью». Это
был ее первый и последний самостоятельный поступок.
Она безвыходно жила во дворце Сигма, с огромной неохо­
той изредка выбираясь на богослужения в собор Святой
Софии и на официальные церемонии. Для нее эти выходы
были пыткой, и она подолгу изливала свое недовольство
Юстину, оставаясь с ним наедине в дворцовых покоях.
Из-за утреннего тумана в тронном зале было холодно и
сыро. Придворные дамы в легких туалетах мерзли, не пере­
ставая ворчать и жаловаться.
— Здесь словно в могильном склепе, — заметила Софрония, жена сенатора Тестора, бледная худощавая жен­
щина, дрожа от холода и кутаясь в алую шаль.
Невысокая полная дама, к которой онаобращалась,
брюзгливо ответила:
— Императрица — скупердяйка. Она говорит, что слиш­
ком дорого без конца жечь древесный уголь в жаровнях.
Женщину звали Флора, мужем ее был известный пол87

ководец Милон, чьей главной воинской доблестью было
стремительное отступление в Дакии*. Полководец бежал с
поля боя так резво, что оказался одним из немногих уце­
левших в кровавой резне, учиненной готами.
— Можно только молить Бога, чтобы этот прием по­
скорее закончился, — продолжала Софрония. — Когда на­
конец эти проклятые египтяне перестанут бренчать? Если
я не простужусь сегодня, это будет истинное чудо. Да и у
нашей Тиспасы слабые легкие.
Ее дочь, невзрачное создание со смуглой кожей и пе­
чальными глазами, стоявшая рядом, закашлялась, как ре­
бенок, надеющийся привлечь к себе внимание. Тиспаса
была так некрасива, что один ее вид отбивал всякую охоту
говорить с ней. За всю жизнь у нее не было ни одного по­
клонника.
Флора взглянула на девушку с плохо скрываемым пре­
зрением и не удержалась от ехидного вопроса:
— Кстати, дорогая, а где же Герон?
— Я не знаю, — уныло отвечала Тиспаса.
— Радостное событие не за горами, и нам хотелось бы
видеть вас вместе, воркующих, как два голубка. Ты совсем
не видела его сегодня?
— Нет, — выдавила Тиспаса.
Ей хотелось разрыдаться от досады. Жених так и не по­
явился, хотя и обещал. Только потому, что Герон должен
был прийти, ее мать настояла, чтобы она тоже присутство­
вала на приеме. Тиспаса вовсе не была влюблена в Герона,
она видела его всего несколько раз, и то мельком, но его от­
сутствие было сейчас унизительным для нее. Будущий брак
сулил ей респектабельное положение матроны, и вдруг
жених накануне свадьбы повел себя так вызывающе!
— Должно быть, задерживается, — хмыкнула Флора. —
Ну что ж, скоро юные возлюбленные окончательно соеди­
нятся после долгой разлуки.
Тиспаса не нашлась что ответить, а Софрония помрач­
нела, как грозовая туча. Холодно улыбаясь, Флора отошла
от них, покачивая пухлыми бедрами под голубой туникой.
— Бедняжка, —обронила она, глядя через плечо на Тиспасу. — Она с каждым днем становится все более костля­
вой и жалкой. Просто не представляю, что с ней будет, если
она не выскочит замуж и не родит парочку детей. Высох88

нет, как щепка. Посмотрите на меня! Я могу похвастаться,
словно Корнелия, мать Гракхов, своими отпрысками!
— Да, нельзя не согласиться, глядя на вас, дорогая, что
вы ни в коей мере не высохли, — заметила одна из дам.
— Иначе и быть не могло, милочка. Супруг не позволил
бы мне этого. Как и все мужчины, он ценит только тех жен­
щин, у которых есть кое-что поверх костей!
Флора гордо отошла к следующей группе, не услышав
ответной реплики: «Если бы военачальник Милон ускольз­
нул из ее объятий, как он сумел ускользнуть от готов, она
бы высохла куда сильнее, чем Тиспаса».
В это время в другом углу тронного зала Полемон заме­
тил городского префекта и устремился к нему.
Иоанн из Каппадокии, среднего возраста, внушитель­
ный, грузный, двигался медленно, словно бык, собрав­
шийся бодаться. Наружность он имел довольно неприят­
ную, одевался всегда очень богато, хотя его манера носить
накидку выдавала провинциала. Отсутствие волос на голо­
ве Иоанна возмещалось чрезмерной волосатостью других
частей тела: брови были подобны настоящим черным за­
рослям, такая же поросль торчала из ноздрей; руки, ноги и
грудь покрывала косматая шерсть, а подбородок от посто­
янного бритья казался иссиня-черным. Хитрый взгляд изпод тяжелых век, темные мешки под глазами; во всем его
облике сквозила звериная сила.
Он был одним из самых влиятельных императорских
чиновников, командовал эскувитами, ведал всеми делами
города, его огромная власть простиралась даже на провин­
ции. Префект добился своего поста без чьей-либо помощи
и протекции, у него не было ни образования, ни изыскан­
ных манер, ни внешнего благообразия. Преуспел он ис­
ключительно благодаря своей напористости и хитрости.
Его родная провинция граничила с Персией. Там он угодил
в армию и случайно оказался в столице. Никто не знал его
настоящего имени, Иоанном он стал, приняв крещение;
злые языки болтали, что на его вилле в Сике до сих пор
стоит алтарь сирийской богини Астарты, поклонение кото­
рой состоит в буйных оргиях и кровавых жертвоприноше­
ниях.
Иоанн умел льстить и угождать, как никто. Он делался
совершенно необходимым, потворствуя всем желаниям,
прихотям и слабостям начальника. Войдя в доверие, он пре­
89

давал его при первой же возможности и спешил занять ос­
вободившееся место.
Сенатор знал необычайную жадность Иоанна, однако
начал издалека, с расспросов о здоровье и обычной при­
дворной лести. Префект слушал рассеянно, поглядывая на
кучку просителей, столпившихся в дверях, и прикидывая,
какую мзду он получит с них, допустив на прием к импера­
тору.
— Я заметил новые корабли на рейде, — перешел нако­
нец Полемон к делу. — Отличные корабли.
— Да, неплохие. Корабельщики поработали на сла­
ву, — отозвался Каппадокиец.
— Уже снаряжены?
— Не все. Но готовы рабы-гребцы и экипажи. Часть
судов уже способна к пробному походу.
— А когда же на них установят боевое снаряжение?
— Мой дорогой сенатор, откуда мне это знать?
Полемон покачался на пятках, заложив руки за спину и
подняв глаза к потолку.
— До меня дошли слухи о морских операциях на Эвксинском побережье Персии. Если бы некто узнал, где имен­
но они будут разворачиваться, это могло бы оказаться очень
выгодным.
— Выгодным? Кому именно? — Иоанн наконец сосре­
доточился.
— Гм... Предположим, некто собирается вложить в это
дело кругленькую сумму в надежде получить неплохие ба­
рыши, и он был бы весьма признателен тому, кто... скажем,
сообщит ему кое-какие сведения...
— Что ж, предположим. И в какую же сумму оценива­
ются подобные сведения?
— Не менее чем в тысячу золотых.
— Дорогой сенатор! — осклабился префект, обнажая
желтые зубы. — Это не слишком заманчивое предложение.
— А, допустим, пять тысяч?
— Еще лучше — половина всей прибыли!
— И без всякого риска?
— Конечно!
— Но предприятие может оказаться неудачным. Вместо
прибыли — огромные убытки, и тогда...
— Тогда, разумеется, не о чем и толковать. Но лучше бы
заранее выдать расписку.
90 -

— Половина? И рискую только я? Но, дорогой префект,
это немилосердно!
Каппадокиец расхохотался.
— Мы ведь рассуждали сугубо теоретически, а вы всетаки перешли на личности!
Полемон натянуто улыбнулся.
— Такова моя манера говорить, не более. Что касается
суммы — сначала она показалась мне непомерной, но, по­
жалуй, мы договоримся. Если информация окажется по­
лезной.
— Поскольку мы попросту рассуждаем, я осмелюсь
предположить, что мирный договор с Персией может быть
нарушен в самое ближайшее время. Кроме того, наш флот
мог бы, я подчеркиваю — мог бы — появиться еще в одном
месте...
- Где?
— Эфиопы создают напряженность на южной границе
Египта.
— Эфиопия? Ничего не слыхал об этом. Карательная
экспедиция? Когда же?
— С точки зрения теории военное снаряжение устанав­
ливают на галерах в течение месяца после укомплектова­
ния команды.
— Ого! Целый месяц! Время у нас есть.
— И сколько вы намереваетесь выручить на этом деле,
сенатор?
— Рассчитываю на сто тысяч золотых от продажи пше­
ницы и масла.
— Что ж, опять-таки теоретически, прибыль выйдет
куда больше.
— Благодарю вас, дорогой префект.
— Не стоит, сенатор, я всегда к вашим услугам. Завтра
мой распорядитель зайдет к вам в контору. — Иоанн пони­
зил голос. — Сюда идут Трибониан и мой протеже, Экебол
из Тира, я вам его с удовольствием представлю.
— Мы уже знакомы, тем не менее почту за честь.
Теперь Полемон знал, каковы политические связи его
нового знакомца, и поспешил придать своему лицу самое
любезное выражение. Префект тоже улыбался, так что по­
дошедшие молодые люди ни за что бы не догадались, о чем
шла речь минуту назад.
91

— Кстати, сенатор, —*заметил префект, — я что-то не
вижу вашего сына.
— Понятия не имею, где он. Обещал быть, но, видно,
где-то болтается со своими приятелями, — раздраженно
ответил Полемон.
Трибониан улыбнулся.
— Может, все дело в женщине, сенатор?
— Вряд ли, у него свадьба на носу! — буркнул Полемон,
втайне, опасавшийся именно этого.
— Ну и что с того? — возразил юрист. — Это вполне ес­
тественно для возраста Герона. Последнее увлечение. И это
едва ли предосудительно по отношению к браку, имущест­
венной сделке, которую не стоит путать с романтическими
чувствами. Женатый мужчина отнюдь не становится мона­
хом, вы должны это помнить. Кто из почтенных мужей в
этом августейшем зале обходится без любовницы? Я пола­
гаю, вы не настолько старомодны, чтобы требовать от тако­
го юноши, как Герон, полного отказа от приятного время­
препровождения ради... — он отыскал глазами унылую фи­
гурку Тиспасы, — ради светских приличий, — закончил
Трибониан с легкой гримасой.
— Я-то не настолько старомоден, как вы полагаете, —
фыркнул Полемон, чувствуя подвох, но не вполне улавли­
вая иронию собеседника, — но вот Сильвий Тестор — на­
верняка. Едва ли бы он это одобрил. Да, кстати, вот и он.
Пойду поприветствую его.
И грузный сенатор заторопился навстречу маленькому
лысому человечку. Трибониан задумчиво проводил его
взглядом.
— Неужели Полемон не знает, что Сильвий Тестор —
один из самых отъявленных наших распутников, хотя и
весьма осмотрителен в своих похождениях? — проговорил
он. — Вы еще увидите его у Хионы, Экебол.
— Уж он-то непременно будет там, — подтвердил Кап­
падокиец, усмехаясь, — и коль скоро разговор зашел о Хионе, я обещаю вам что-то совершенно особенное. Она сама
сказала мне об этом.
— По крайней мере, там будет с кем поговорить. Здесь
это абсолютно невозможно, — заметил Трибониан.
— Почему же невозможно? — поинтересовался Эке­
бол.
— Из-за характера императрицы. Она исключила из
92

своего окружения всех женщин, наделенных молодостью,
красотой или остроумием. Патрицианки, выбранные для
императорской свиты, слишком пресны и благоразумны,
чтобы быть интересными. Беседы же с куртизанками столь
же восхитительны, как и все остальное, что они предлагают.
— А вот наконец и Юстиниан! — прервал их Иоанн.
Экебол уставился на принца с любопытством провин­
циала.
Юстиниан, племянник императора, прибыл с опозда­
нием, задержавшись из-за очередных дел. Как обычно, он
был одет очень просто: скромная белая туника и пурпурная
мантия. Это был рослый мужчина лет сорока, со свежим
цветом лица, вьющимися густыми волосами и врожден­
ным благородством осанки. Несмотря на любезную улыбку
на губах, лицо его оставалось бесстрастным, так что невоз­
можно было понять, что у него на уме. Он был вежлив и вни­
мателен к каждому.
— Приветствую вас, ваше высочество, да пребудете вы
в неизменном здравии! — проговорил префект.
— И да увенчаются успехом все ваши труды на благо
империи! — добавил Трибониан.
— Благодарю вас, друзья, — отвечал Юстиниан.
Ему представили Экебола, которого он прежде никогда
не видел.
Хотя Иоанн Каппадокиец беспрестанно льстил принцу-регенту, втайне он был невысокого мнения об умствен­
ных способностях его высочества. Все знали, что старый
император доверил любимому племяннику управление им­
перией, и подразумевалось, что именно Юстиниан станет
преемником своего дяди на троне.
Но у Каппадокийца были кое-какие соображения, столь
тайные, что он никогда не поделился бы ими ни с кем.
Смена царствующих особ всегда непредсказуема. Разве не
был Юстин простым начальником стражи? Другой началь­
ник императорской гвардии тоже мог бы воспользоваться
случаем и последовать его примеру. Конечно, у Юстина
есть племянник, но и у старого Анастасия было целых два
племянника, до сих пор, между прочим, живущих в столи­
це, но это нисколько не повлияло на возвышение Юстина.
Иоанн, сделавший свою карьеру, шагая по трупам, вы­
нашивал самые черные намерения в отношении наслед­
ника.
93

Однако сейчас он был сама доброта, забота и предан­
ность.
— Мы так редко видим вас при дворе, дорогой принц.
Боюсь, вы переутомляетесь.
— Слишком много дел, — коротко ответил Юстиниан.
В его манере говорить слышалась некоторая отчужден­
ность.
— Вы должны позволять себе больше отдыха, благород­
ный правитель.
Юстиниан пожал плечами. Он был здоровым, крепким
холостяком, не отказывающим себе ни в каких удовольст­
виях, хотя его увлечения никогда не бывали чрезмерными.
Можно даже было сказать, что наследник чересчур умерен
во всем: у сильных мужских натур обычно обнаруживается
какая-нибудь необыкновенная страсть, уравновешиваю­
щая силу. Юстиниан же имел репутацию человека холод­
ного и невозмутимого.
То, что преподнес ему престарелый дядя, целиком по­
глотило его силы, ибо он в высшей степени серьезно отно­
сился к своим обязанностям. Юношей он попал ко двору
из небольшой деревушки в Македонии, и сам император
стал его наставником. В отрочестве его звали Юст — «чест­
ный» или «справедливый», и ему было легко принять ла­
тинское имя Юстиниан, которое оказалось созвучным и
его македонскому имени, и имени его дяди-благодетеля.
Ум его, не отличаясь ничем выдающимся, был, однако,
тверд и настойчив, и состояние дел империи глубоко вол­
новало его.
— Едва ли это возможно, — ответил он на замечание
Иоанна. — Какой может быть досуг в моем положении?
— Империя вполне способна управляться сама по себе
какое-то время, — пошутил Трибониан.
— Иногда мне кажется, что она управляется сама по
себе уже слишком долго. В некоторых делах я сталкиваюсь
с поразительной некомпетентностью! — нахмурился Юс­
тиниан. — Все разъедено коррупцией снизу доверху!
— Так было всегда. Разве вы в состоянии изменить цвет
пятен на шкуре леопарда или отложить восход солнца? —
спросил Иоанн, чувствуя неприятное волнение при упоми­
нании о коррупции после разговора с Полемоном.
— Но, по-моему, дела никогда не были так плохи, как
теперь, —с горечью проговорил наследник. —Дорогостоя94

щие войны сократили границы империи от всего Среди­
земноморского мира во времена Константина до тепереш­
него жалкого клочка, включающего лишь Грецию, кусочек
Азии, Египет и Киренаику. Мы потеряли Рим, Италия за­
хвачена остготами, Галлия — франками, Испания — вест­
готами, Африка — вандалами. На севере — дикие племена
гуннов, на востоке — Персия. Иногда, глядя на всех этих
могущественных врагов, я чувствую себя Атлантом, кото­
рого заставили держать небо. Но эта задача — не по моим
силам.
— Мы все сочувствуем вам, — проговорил Иоанн, — и
все же я советую вам дать себе передышку ради одного
скромного удовольствия.
Юстиниан вежливо, но без особого энтузиазма улыб­
нулся. Развлечения Константинополя уже давно потеряли
для него былую притягательность. Иногда он даже спраши­
вал себя, является ли это признаком усталости, возраста
или просто пресыщения. Временами это беспокоило его:
кого может обрадовать потеря интереса к жизни.
Но Каппадокиец был настойчив, ибо стремился заин­
тересовать наследника пиром Хионы, так как присутствие
Юстиниана придало бы особый блеск этому событию.
— Я знаю, как нелегко отвлечься от столь важных дел, —
угодливо гнул он свое, — но могу ли я предложить вам не­
что необыкновенное?
— Что именно?
— Пир и представление, на которые я имею честь при­
гласить вас от имени самой прекрасной женщины Кон­
стантинополя.
— В Константинополе много прекрасных женщин.
— Я имею в виду несравненную Хиону.
— Хиону? — наследник казался озадаченным.
Немного погодя он спросил:
— Вы имеете в виду куртизанку?
Даже Юстиниан слышал об этой фамозе, но ему и в го­
лову не пришло оскорбиться подобным приглашением.
Почти все мужчины высшего света были завсегдатаями са­
лонов известных куртизанок. Женщины, посвятившие се­
бя развлечениям, являли собой приятный контраст скуч­
ному домашнему однообразию. Но Юстиниан был не в духе.
— Я не люблю шумных сборищ, — проговорил он.
— Ничего подобного и не будет, ваше высочество. На95

оборот, все очень конфиденциально. Приглашенных не
более двадцати, это самые благородные мужи империи.
Хиона, чья репутация хозяйки безупречна, всеми силами
стремится сделать это событие памятным для всех.
— А что за событие?
— О, женские капризы, — желтые зубы Каппадокийца
обнажились в ухмылке. — Она празднует победу над сопер­
ницей. Знаете, как все эти женщины любят вонзать свои
коготки друг в друга, строя всякие мелкие козни.
— Кто же ее соперница?
— Куртизанка по имени Македония. Ее недавно высла­
ли из столицы.
— Македония?
— Да, ваше высочество.
— Знакомое имя, имя моей родной провинции. Помоему, я даже знавал эту женщину когда-то. Высокая, изящ­
ная, с восхитительным профилем? Да, точно, это она. Я за­
интересовался ею поначалу из-за имени и только потом
обнаружил, что она превосходит многих и многих куртиза­
нок. Но почему же она сослана?
— В ее доме собирались заговорщики.
— Почему тогда она не наказана? — нахмурился Юсти­
ниан.
—■Не удалось доказать, что она сама была вовлечена в
заговор.
Юстиниан помрачнел еще больше:
— Но почему я ничего не знаю об этом?
Каппадокиец понял, что совершил ошибку.
— Но это совсем малозначительный... — начал он то­
ропливо оправдываться.
— Любой заговор важен! — резко перебил его Юстини­
ан. — Немедленно доставьте мне отчет о деле Македонии с
именами всех так или иначе причастных к нему! — Он по­
смотрел на префекта и откашлялся. — Что же касается ва­
шего приглашения, то я чересчур занят.
С этими словами он отвернулся и направился к воз­
вышению в конце зала.
Экебол прислушивался к разговору с удивлением и не­
которой тревогой — его интересы были тесно переплетены
с интересами Каппадокийца, его патрона.
— Надеюсь, вы не обидели его? — начал было он.
96

Иоанн пожал плечами. Он не переставая клял себя за
то, что упомянул имя Македонии.
— Я должен был помнить, — с досадой сказал он, — что
эта женщина какое-то время прожила у наследника не­
сколько лет тому назад.
Трибониан лениво усмехнулся:
— Вы заметно побледнели, благородный префект. Вы­
бросьте это из головы. Юстиниан не настолько пылкий
любовник, чтобы начать расследование дела какой-то кур­
тизанки, какой бы восхитительный профиль у нее ни был.
— И то правда, — ответил Иоанн, оживляясь. — Я знаю,
как нужно повернуть дело, Экебол. Если я попал впросак с
первого захода, второй удар несомненно поразит цель. Од­
нако нам, кажется, пора продвигаться вперед.
Египетские музыканты окончили игру и покинули зал.
Вслед за этим должны были начаться представления ко
двору.
Трибониан обратил внимание Экебола на разговоры
придворных, которые велись полушепотом.
— Вот вам, мой друг, маленькая зарисовка столичной
жизни, — с улыбкой заметил он. — Здесь больше сотни
женщин, жен и дочерей самых благородных семейств им­
перии во главе с самой императрицей на троне. Но по всему
дворцу под самым носом этих матрон порхает имя Хионы,
куртизанки, фамозы. Для них она — грязь под ногами. Но
она же и самая влиятельная женщина в столице, влиятель­
ней, между прочим, ее величества.
ГЛАВА 7
Как и предполагалось, пир столичной фамозы должен
был поразить своей расточительностью и великолепием.
Однако действительность превзошла все ожидания. При­
бывающих на носилках гостей в вестибюле встречали рабы,
снимали с них сандалии и омывали им ноги и руки из се­
ребряных сосудов, затем окропляли благовониями и наде­
вали на головы венки из живых цветов.
Трибониан, явившийся одним из последних, с удовле­
творением знатока наблюдал за этими действиями, сулив­
шими в дальнейшем еще большую роскошь и сюрпризы.
Покончив с омовением, Трибониан проследовал в комнаты.
97

Считалось дурным тоном направляться сразу к столу,
поэтому юрист вышел во внутренний двор полюбоваться
цветами, побродил по комнатам, восхищаясь мебелью и кла­
няясь гостям, и наконец вступил в обеденный зал.
То, что он увидел, вызвало самое искреннее восхище­
ние даже у такого сибарита, как Трибониан. Пять висячих
бронзовых ламп, украшенных фигурками нимф и сатиров,
каждая с шестнадцатью плошками ароматного масла и до­
рогими фитилями из карпатского льна, так освещали зал,
что в нем практически не оставалось теней.
В алькове несколько музыкантов наигрывали прият­
ную музыку. Вдоль стен через равные промежутки стояли
обнаженные красивые мальчики, которые должны были
прислуживать гостям за столом. Большие и удобные ложа
со множеством мягких подушек были расставлены по
всему залу. Рядом с каждым из них стояла девушка.
Лица деликат сияли приветливыми улыбками, на каж­
дой были надеты самые лучшие ее украшения, головы празд­
нично убраны, все они были поистине очаровательны в
своих облегающих нарядах светлых тонов; все вместе со­
здавало очаровательную гармонию, услаждающую глаз.
Трибониан с удовольствием созерцал эту картину взглядом
художника. Девушки были словно на подбор: молоды, све­
жи и красивы.
Хиона встречала гостей у дверей, одетая роскошнее, чем
когда-либо, — в платье персикового цвета, с тремя драго­
ценными ожерельями на груди, в ослепительно сияющих
браслетах, кольцах, серьгах; она просто поражала велико­
лепием.
— Добро пожаловать в мой скромный дом, благород­
ный Трибониан, — проговорила она.
— Но это истинное совершенство! — воскликнул
юрист. — Я восхищен той гармонией, которую вам удалось
так искусно создать: сладостные звуки для уха, восхити­
тельные ароматы для обоняния и, наконец, захватывающее
зрелище для глаз.
Хиона наградила его самой обольстительной из своих
улыбок: оценка Трибониана льстила ее тщеславию.
— Девушки — лучшие, что есть в Константинополе, —
доверительно сообщила она, — уверяю вас, не так-то про­
сто было заполучить их сюда. Все до одной владеют искус­
ством обольщения и любовных игр, и ни одна не откажется
98

удовлетворить даже самое причудливое желание. Выбирай­
те же себе ложе, дорогой Трибониан, и ту, которая вам по
вкусу.
Выбирать ложе было привилегией для гостя: вместе с
ним выбиралась и девушка, стоявшая рядом, она-то и будет
развлекать мужчину и на пиру, и ночью. Исключением бы­
ло лишь возвышение в центре, которое предназначалось для
Хионы и Каппадокийца.
С легкой улыбкой Трибониан отошел от хозяйки и дви­
нулся вдоль зала, любезно заговаривая с юными куртизан­
ками и интересуясь их именами.
— Меня зовут Дио, — застенчиво улыбнулась стройная
блондинка.
— Тепсис, — проговорила девушка с рыжеватыми во­
лосами и прекрасной фигурой.
— Хлоя, — откликнулась третья.
— Мелисса, — четвертая.
Каждой Трибониан отпускал какой-нибудь компли­
мент.
— Когда вы все так божественно прекрасны, как можно
сделать выбор? — улыбнулся он, как бы приходя в замеша­
тельство от такого разнообразия красавиц.
Наконец его взгляд остановился на миниатюрной фи­
гурке с сияющими глазами. Девушка, самая невысокая из
всех присутствующих в зале, была в белом платье, туго об­
тягивающем ее талию и ниспадающем грациозными склад­
ками к крошечным ножкам.
— Твое имя, малышка? — спросил он.
.
— Феодора, — она чарующе улыбнулась в ответ. — Не
соблаговолит ли знаменитый Трибониан провести вечер со
мной?
Законовед был поражен.
— Откуда тебе известно мое имя?
— По слухам.
— И что же говорят эти слухи?
— Что Трибониан — самый красивый мужчина при
дворе императора.
Он засмеялся, очарованный:
— Маленькая выдумщица! Ты, должно быть, слышала,
как Хиона приветствовала меня. Но у тебя неплохо получи­
лось, и я остаюсь с тобой. Я должен познакомиться с такой
находчивой девушкой поближе.
99 ^

Другие гости поудобнее устраивались на своих ложах,
принимая полулежачее положение, опираясь на левое
предплечье и оставляя свободной правую руку. Взгляды
всех были устремлены к центру зала, ноги вытянуты вдоль
ложа, образуя, таким образом, круг. Деликаты изящно рас­
положились рядом с каждым гостем.
Наконец Хиона и Каппадокиец заняли свои места на
центральном ложе. Острый глаз Трибониана отметил, что
префект весьма походит на дикого вепря из его родной вар­
варской провинции.
Он перевел взгляд с хозяйки и префекта на других гос­
тей. В общем кругу он заметил смуглое лицо Экебола, вы­
тянувшегося рядом с белокурой девушкой, которую звали,
как сообщила Феодора, Хризомалло. Был здесь и Сильвий
Тестор, уже пьяный, со своей всегдашней вкрадчивой улыб­
кой, поглаживающий округлые бедра спутницы, которую,
как выяснилось, звали Антонина. Он заметил здесь и ста­
рого Гермогена, ведавшего дворцовыми церемониями, и
философа Филона, поэта Менда, и многих сенаторов, эсте­
тов, военных — со всеми Трибониан был знаком.
Это было действительно избранное общество, и юрист
почувствовал себя польщенным — приглашение на такое
исключительное торжество много значило.
Внезапно вновь зазвучала музыка. Двое кравчих в на­
бедренных повязках внесли меха с вином, и обнаженные
мальчики немедленно покинули свои места у стен.
По древнему обычаю, хозяйка должна была первой ис­
пробовать вина, чтобы убедиться, что оно не отравлено.
Хиона наполнила первый кубок, высоко подняла его и осу­
шила до дна. Затем были наполнены кубки гостей, и мра­
морные тела мальчиков замелькали между ложами, разно­
ся гостям и их подругам первые чаши.
По мере того, как они пустели, беседа оживилась, му­
зыканты продолжали играть, мальчики поднесли к каждо­
му ложу небольшой столик для яств.
Первое кушанье подавалось на блюдах уже разделан­
ным так, чтобы его можно было есть одной рукой; это был
лобан, рыба, считавшаяся самой изысканной, приготов­
ленная в таком неописуемо пикантном соусе, что вызвала
общий восторг. К рыбе, как и к прочим блюдам, на протя­
жении всей трапезы подавались ломтики хлеба, о которые
101

можно было вытереть пальцы, а при желании — обмакнуть
в соус.
Музыка продолжала звучать, разговоры и смех не умол­
кали. Блюда с рыбой унесли, и мальчики подали каждой
паре чаши с ароматной водой и салфетки, о которые следо­
вало вытереть пальцы, чтобы на них не осталось ни малей­
шего запаха, мешающего оценить следующее.блюдо, кото­
рое представляло собой искусно приготовленных куропа­
ток и уток.
Еще одна смена чаш с ароматной водой — и настала
очередь третьего блюда: жареный барашек и говяжье филе
в подливе, вкус которой мог поразить воображение любого
эпикурейца.
Было бы чересчур утомительно описывать каждое ку­
шанье. Достаточно сказать, что в эту ночь Хиона подала
гостям пятнадцать различных блюд, и к каждому полага­
лось свое вино, как нельзя более гармонирующее с яством.
— Настоящий лукуллов пир! — воскликнул Экебол, об­
ращаясь к Сильвию Тестеру. — Клянусь святой Македо­
нией, покровительницей куртизанок, нам будет что вспом­
нить!
Рука Экебола, по мере того как разогревалась его кровь,
все смелее поглаживала восхитительные выпуклости Хризомалло. Девушка не противилась, а, скорее, поощряла эту
откровенную ласку, улыбаясь ему через плечо.
— Нам позавидовали бы даже во дворце, — отозвался
сборщик налогов, целуя Антонину.
— Во дворце никогда бы не смогли подняться до таких
высот, — улыбнулся им Трибониан, — а что думаешь ты об
этом вечере, маленькая Феодора?
— Что вы еще и не начинали наслаждаться всеми его
прелестями, — отвечала она.
— Какими же это? — спросил Трибониан только для
того, чтобы услышать, что она ответит.
— Всеми!
— Ты имеешь в виду любовь?
— Если вам так будет угодно... — из-под длинных рес­
ниц блеснул призывный взгляд.
В эту минуту Экебол, уже достаточно разгоряченный,
распростер Хризомалло на ложе и с жадностью припал к ее
губам. Другие гости вели себя так же: открыто ласкали де­
вушек, посмеивались, нашептывали им всякие любезнос102

-

ти, пошлепывали, пощипывали их, в то время как девушки
потворствовали самым бесстыдным поползновениям.
Пик неприличия был достигнут в тот момент, когда
опьяневший и уже не владеющий собой Иоанн Каппадоки­
ец начал открыто домогаться Хионы и настаивать, чтобы
она отдалась ему прямо здесь, в центре зала, на глазах у гос­
тей. Но фамоза, чей рассудок никогда не затуманивался ни
вином, ни страстью, знала, как можно справиться с мужчи­
ной, ублажив его лестью и посулами; смеясь, она отклони­
ла притязания Каппадокийца.
Насупившись, префект снова налег на вино, но хоро­
шее настроение вновь вернулось к нему, когда он увидел,
как старый Гермоген, неуклюжий и грузный, свалившись
со своего ложа, взбирается на него, поддерживаемый деликатой,'поднимая при этом сначала свой необъятный зад,
словно вол на пастбище.
Трибониан с усмешкой наблюдал все это. Хоть он и вы­
соко ценил удовольствия, у него был утонченный вкус, и
гораздо больше, чем остальных, его интересовала девушка,
сидевшая рядом, в которой он угадывал что-то особенное,
отличающее ее от остальных. Однако он не принял ее осто­
рожного предложения удалиться с ним в одну из многочис­
ленных спален, а, напротив, повел шутливую беседу.
— Любовь? — повторил он, подхватывая ее игру. — Ну
и что же такое, по-твоему, любовь?
— Это венец чувства, высший экстаз.
— Сильнее, чем религиозный?
Видя, что он расположен к разговору больше, чем к
чему-либо другому, Феодора повернулась к нему и устрои­
лась поудобнее.
— Я знаю о религии совсем немного, —ответила она, —
но человек, которому она необходима в жизни, по-моему,
достоин жалости. Он либо неумен, либо у него пустая душа.
— Любопытное замечание, особенно из уст куртизанки.
— Куртизанке платят за ее тело. А за свою душу она мог­
ла бы получить вдвое больше, поскольку и православие, и
монофизиты хотели бы завладеть ею.
Трибониан засмеялся:
— Богословие — опасная тема. Давай-ка вернемся к
любви, с которой мы оба знакомы поближе.
Феодора рассмеялась, и ее смех показался ему обворо­
жительным.
103 -

— Любовь — это прекрасно, но это еще более опасная
тема.
— Почему же, Феодора?
— Потому что люди считают ее чересчур возвышенной.
По крайней мере, мужчины убеждены в этом.
— А женщины думают иначе?
— Мужчины стараются убедить женщин в этом, и жен­
щины им подчиняются, нередко к собственному разочаро­
ванию. Но я все же уверена, что женщины гораздо более
трезвы в своих суждениях о любви по сравнению с мужчи­
нами. Хотя, надо отдать должное, мужчины более влюбчи­
вы, а в женщинах всегда преобладает материнское начало.
Первичные инстинкты, в обоих случаях.
— Но первый обычно воспринимается как отрицатель­
ный, а второй —■как положительный, не так ли? — заметил
юрист.
— Не знаю. Просто принято прославлять женщину за ее
материнские чувства, которые для нее так же естественны,
как дыхание, и в то же время осуждать мужчину за его не
менее естественный и слепой инстинкт —тягу к продолже­
нию рода. Но как одно может существовать без другого?
И что более важно для людей?
— Интересный вопрос, — заметил Трибониан, совер­
шенно заинтригованный.
— Я совсем не уверена, — продолжала Феодора, — что
чувство отцовства у мужчин, которое философы считают
величайшим преимуществом человеческих существ перед
животными, имеет большее значение, чем ответное влече­
ние женщин, которое животным практически недоступно,
за исключением коротких периодов. Но без этого ответно­
го влечения в нас та самая чувственная любовь, что извест­
на всем, была бы попросту невозможной.
— Я просто поражен такой занятной и своеобразной
философией, да еще в устах такого юного и привлекатель­
ного существа! Откуда ты набралась этих мыслей?
— Это моя собственная теория.
— Филон, вон тот тип, вполовину менее умен, чем ты,
Феодора. И к тому же он уродлив.
Она улыбнулась, польщенная:
— Не забывайте, что у куртизанок достаточно времени
для размышлений о любви, так как любовь — единствен­
ное их занятие.
104

— Ну и к каким еще выводам ты пришла?
— Что большинство мужчин, помимо простейшего удов­
летворения своих желаний, совершенно не способны к
любви. Чтобы заниматься этим, требуется гораздо боль­
ший талант, чем для командования легионом. Это хорошо
известно женщинам, и недостаток таких талантов среди
мужчин вызывает их тайную досаду.
— Ну а что дает это умение?
— Оно заставляет женщин, в частности куртизанок,
уделять любви больше внимания. Любовное действо — та
же драма, но с очень короткими актами и длинными ант­
рактами. Женщина, знающая в этом толк, понимает, что
промежутки должны быть чем-то заполнены, и таким об­
разом находит применение своим талантам.
— Ты все более и более изумляешь меня, малышка!
— Потому что я болтаю?
— Потому что ты говоришь разумные вещи.
— Ну, если вы находите их разумными, вот еще одна:
по-моему, гораздо лучше быть любимым, чем любить са­
мому.
— Как же так, если любовь — это венец чувств?
— Потому что тот, кого любят, обладает влиянием, в то
время как тот, кто влюблен, — не более чем пассивный ин­
струмент движущей им силы любви.
— Но ты торгуешь любовью!
— Я же женщина!
— Ты хочешь сказать, что все женщины торгуют ею?
— Конечно, даже самые добродетельные. Вы могли бы
сказать, что куртизанка продает любовь в розницу многим
мужчинам, но ведь и порядочная женщина, выходя замуж,
продает ее, только оптом, причем не всем мужчинам, а
одному. Однако, в конечном счете, это одна и та же сделка,
верно?
Он опять рассмеялся:
— Ах ты, маленькая софистка*! Я пришел к выводу, что
ты невысокого мнения о женской добродетели.
Она надула губы, но тут же улыбнулась:
— Что касается женской добродетели, то это всего
лишь декорация. Она подобна честности, которая есть не
что иное, как нежелание быть пойманным. А женское со­
противление — вовсе не доказательство добродетели, а
скорее доказательство слабости. Если бы женщины были
105 „

искренни, большинству пришлось бы признаться, что они
готовы подчиниться, а сопротивляются только по привы­
чке или из страха.
Трибониану все более нравились ее смелые и не лишен­
ные остроумия замечания. Он наклонился вперед, чтобы
шепнуть Феодоре на ушко, что вполне готов покинуть вмес­
те с ней обеденный зал и отправиться в одну из спален, спе­
циально приготовленных для гостей.
Но едва он коснулся ее уха, грянула музыка, и Трибо­
ниану захотелось взглянуть, что последует за этим.
Только что подали последнее блюдо — различные за­
куски, вызывающие жажду: сыры различных сортов, жаре­
ный лук, пряные колбасы, соленые анчоусы и оливки. Те­
перь посуду убрали, обнаженные мальчики принесли боль­
шие кувшины с водой и вином, смешали вино с водой в
огромной серебряной посудине, добавив туда пряности по
древнему рецепту, и начали разносить напиток в больших
чашах с двойными ручками. С этого момента и должна бы­
ла начаться оргия, а с нею и обещанное представление.
Момент для Трибониана был упущен.
Вместе с громкими звуками труб в зале появились де­
сять танцовщиц в коротких туниках, таких прозрачных, что
они казались легкой дымкой на их совершенных фигурах.
Оркестр заиграл ритмичную живую мелодию, и все девуш­
ки, ни одна из которых не достигла семнадцати, хотя про­
свечивающие одеяния не скрывали их вполне развитых
форм, проплыли в центр зала и начали танец.
Что могло сравниться с нежным сладострастием их дви­
жений? Грациозные бело-розовые тела соединялись, разъ­
единялись, образовывали скульптурные группы и сплетались
снова в некое подобие букета цветов.
Музыка зазвучала громче, девушки задвигались бы­
стрее.
Внезапно, ударив в ладоши и притопнув стройными
ножками, танцовщицы единым движением развязали поя­
са, и их легкие туники соскользнули на пол.
Обнаженные тела неописуемой красоты неистово дви­
гались теперь, словно охваченные лихорадкой страсти, на­
клоняя станы то в одну, то в другую сторону, изящно изги­
бая руки, резко отклоняя спины назад, напрягая и расслаб­
ляя мышцы живота. Их груди колыхались, лица пылали, на
них появилось страдальческое выражение возбуждения,
106

.

переживаемого юными женщинами, прекрасно осознаю­
щими силу своего воздействия на зрителей.
Опьяненные сенаторы, полководцы и патриции разра­
зились аплодисментами. Там и тут легкая летящая фигурка
танцовщицы выхватывалась из круга, обнаженное тело
распростиралось на ложе, и какой-нибудь старый сатир по­
крывал ее раскрасневшееся личико поцелуями. Весь зал
наполнился аурой лихорадочного желания и обворожи­
тельным ароматом обнаженных женских тел.
Музыка оборвалась одним слитным аккордом. Подхва­
тив с пола одежды, юные танцовщицы убежали, даже те,
которые были схвачены и опрокинуты.
Место танцовщиц заняли акробаты и фокусники. Трибониан оценил эту весьма искусную перемену: сначала про­
будить чувственность гостей, доведя их почти до исступле­
ния, а затем дать небольшую передышку, чтобы остыть —
переживаемое возбуждение не могло поддерживаться слиш­
ком долго.
Затем последовали другие танцы: одни — комичные,
другие — не без непристойностей. Один из них вызвал осо­
бое одобрение публики. Это была вариация на классичес­
кую тему — преследование нимф сатирами, исполненная
танцорами с рогами на головах и волосатыми козлиными
ногами и невинными девушками, весь наряд которых со­
стоял из венка цветов на распущенных волосах. На ред­
кость динамичный танец завершался самым недвусмыс­
ленным образом: сатиры настигали нимф, а дальнейшее
изображало похоть мифических существ, не оставляя ни
малейшей скрытой детали.
Даже Трибониан, обычно сдержанный, почувствовал
биение крови в висках от непреодолимого желания и обер­
нулся к своей собеседнице, дабы потребовать от нее то, что
она сама предлагала ему немного раньше.
К его удивлению, Феодоры не оказалось на месте.
С центрального ложа сползла косматая туша упившего­
ся Иоанна Каппадокийца, в ту же минуту Хиона поднялась
и покинула зал. Из этого Трибониан заключил, что близит­
ся кульминация вечера.
Было уже далеко за полночь. Феодора, незаметно скрыв­
шись от Трибониана, убежала в задние комнаты, чтобы
принять участие в подготовке последней части представле­
ния, которой Хиона должна была увенчать свое торжество.
107 -

Миновав задние комнаты, она на мгновение задержалась у
решетчатого окна, выходящего на улицу, и медленно пока­
чала из стороны в сторону зажженной масляной лампой.
В темноте она уловила неясное движение темных фигур
и мгновенную ответную вспышку — словно кто-то вынул
светильник из-под одежды и тут же спрятал снова.
С невозмутимым лицом Феодора возвратилась в зал.
Рабы, изображавшие тритонов, опутанные зелеными сетя­
ми, с зелеными плавниками на руках и ногах, с трубами в
виде морских раковин, уже стояли наготове. Танцовщики,
мужчины и женщины, спешно меняли костюмы для глав­
ного номера программы, и она принялась помогать им.
Было все готово, когда внезапно появилась Хиона.
— Ну как? —осведомилась фамоза. Ее разрумянившее­
ся лицо выражало ликование, она была уверена, что подоб­
ного триумфа не знала еще ни одна куртизанка. Но удовле­
творенное тщеславие не смягчило ее сердца, и она продол­
жала обращаться с девушкой, которой была обязана этим
блестящим представлением, как с простой служанкой.
— Готово, — отвечала Феодора, — за исключением глав­
ного персонажа наших картин.
В этот момент из задних комнат дома, из той его части,
где размещались рабы, донесся какой-то крик. За ним по­
слышались еще и еще крики, проклятия, звуки ударов,
словно там завязалась яростная схватка.
— Это что еще такое? — раздраженно бросила Хиона.
— Судя по звукам, похоже на ссору между рабами, —
сейчас же ответила Феодора.
— Рабы?! Как они посмели в такой момент? — Хиона
вскинула голову, ее ноздри расширились от гнева.
Снова громкие вопли и топот ног.
— Может быть, они не знают... — начала было Феодора.
— Не знают! Да они просто отбились от рук! Такой шум!
Они перепугают моих гостей! — Хиона побледнела от бе­
шенства. — Где надсмотрщик? Бичи сюда! О, клянусь, их
будут сечь до крови за такое дерзкое поведение!
В приступе ярости она даже не заметила, как Феодора
торопливо распахнула перед ней двери, чтобы пропустить
ее на половину рабов, и как быстро эта дверь захлопнулась
за нею.
Хиона громко окликнула надсмотрщика:
— Деметрий! Деметрий!
108

Но Деметрий не мог слышать ее: он лежал без сознания
с разбитым черепом, и какая-то фигура в плаще склонилась
над ним.
— Отзовись немедленно, Деметрий! — закричала Хиона. — Или ты отведаешь плетей первым!
В гневе она сделала несколько шагов по направлению к
строению, где содержались рабы; в темноте ночи ее фигура
в светлых одеждах казалась светящейся.
И вдруг фамоза остановилась. Какие-то темные тени
приближались к ней.
— Кто, кто вы? — произнесла она, запинаясь, с дрожью
испуга в голосе, пытаясь разглядеть фигуры в темноте.
Ответом ей был громовой хохот:
— Друзья, которые давно хотели познакомиться с тобой.
— Ювенты Алкиноя?.. — выкрикнула она, ужаснув­
шись догадке.
— Кажется, нам повезло. Прекрасная Хиона сама бро­
сается нам в объятия, — насмешливо произнес чей-то голос.
— О нет, умоляю, не надо! —жалобно проговорила она,
пятясь назад и пытаясь скрыться.
Но было поздно.
Сильные руки схватили ее. Хиона пыталась кричать и
сопротивляться. Но бороться было бесполезно. Молодые
негодяи подняли ее и перенесли через ограду, теперь она
знала, что ей предстоит вынести. Она только жалобно спро­
сила: «Сколько вас?»
— Ну, это ты узнаешь сама, красотка. Не волнуйся, ты
пересчитаешь нас всех, одного за другим.
Тем временем в пиршественном зале гости начали вы­
казывать первые признаки беспокойства. Прошло уже
минут десять, как хозяйка покинула зал, и без нее все оста­
новилось. Из-за громкой музыки шум в задних помещени­
ях не долетал сюда, амузыканты пытались заполнить тя­
гостную паузу индийскими и сицилийскими мелодиями.
Наконец послышались резкие хриплые звуки раковин.
Это был условный сигнал. Оркестр заиграл новую музыку,
и гости, одобрительно кивая, оживились, устраиваясь по­
удобнее для дальнейшего зрелища.
Появились танцовщицы, одетые, как Нереиды*, мифи­
ческие дочери моря, русалки классических времен. Они
были без рыбьих хвостов, но, начиная от бедер, их ноги
были закутаны в прозрачные длинные сети, сквозь которые
109 .

обнаженные тела казались ослепительно белыми, а в воло­
сы были вплетены морские водоросли.
Танцовщицы входили в зал парами, каждая поел едущая
красивее предыдущей; всякая пара исполняла свой танец,
и вместе они образовывали совершенную симфонию дви­
жений. По мере того как они входили, музыка становилась
все более дикой и волнующей.
Мужчины-танцовщики в виде морских духов начали
вклиниваться между Нереидами, дикими прыжками и рез­
кими движениями изображая морские волны.
Музыка достигла апогея.
Гости пребывали в восторге. Они догадались, что гото­
вится сцена рождения Афродиты, одно из самых волную­
щих событий мифологической древности.
Окруженная скачущими и мечущимися морскими су­
ществами и опирающаяся на плечи шести тритонов, в зал
вплыла огромная морская раковина великолепной формы,
искусно изготовленная так, что ее внутренняя поверхность,
подобно жемчужине, отражала опаловые блики множества
сияющих в зале огней.
И подобно прекрасной жемчужине, нежащейся в своей
раковине, в ней покоилась Афродита, богиня любви и кра­
соты.
Она пренебрегала всяким подобием одежды, способ­
ным скрыть ее прекрасное тело, точно так же, как и в тот
легендарный миг, когда настоящая богиня была доставле­
на на берег Кипра морскими существами.
Вопль восторга и восхищения вылился в бурю всеобще­
го одобрения и гром аплодисментов, несмотря на то, что в
зычных приветствиях и восклицаниях слышалось некото­
рое удивление и вопросительные интонации.
Потому что гости взирали не на божественно-плени­
тельную Хиону, клонящуюся к ним из раковины, как сле­
довало ожидать, а на Феодору.
Преисполненные достоинства и невозмутимой красо­
ты, ее лицо и фигура резко контрастировали с бешеной
пляской остальных персонажей. Она одна была достойна
той роли, которую взяла на себя, оставаясь неподвижной.
Нужно было встать выше всего житейского, чтобы произ­
вести фурор, подобный тому, что произвела эта девушка,
поразившая воображение каждого мужчины в этом зале и
заставившая присутствующих забыть обо всем на свете.

Это сверхъестественное существо, плывущее в необык­
новенной раковине, пьянило их своим очарованием. По­
чтенных мужей пробрала дрожь, и они в едином порыве
привстали со своих мест. Жар страсти, волна острейшего
вожделения захлестнули комнату, останавливая дыхание,
заливая краской лица и странным образом искажая черты.
Ни у одного из присутствующих не возникло желания за­
думаться о тех обстоятельствах, по воле которых централь­
ной фигурой этого ослепительного действа стала не Хиона,
хозяйка пира. Им было достаточно того, что перед ними
была несравненная Феодора.
Совершенная фигура, прекрасное лицо, сияние глаз,
нежная улыбка полураскрытых губ воспламеняли желание,
поглощавшее целиком мысли, пробуждавшее инстинкты,
примитивные, как сама жизнь.
В этот момент Феодора могла управлять ими малейшим
движением пальца. Их тела дрожали, языки облизывали
пересохшие губы, потные руки были вытянуты, словно
стремились схватить богиню.
Только Трибониан вполне владел собой. Он осознавал
невероятную власть этой девушки, но ему было очень лю­
бопытно наблюдать ее воздействие на других.
Он видел Сильвия Тестора, трепещущего от возбужде­
ния, с глазами, налитыми кровью, всегдашняя полуулыбка
исчезла с его лица; Филона, философа, смертельно побле­
дневшего и кусающего губы, старого толстощекого Гермо­
гена, хватающего ртом воздух, словно рыба, выброшенная
на берег; Иоанна Каппадокийца, моментально очнувшего­
ся и уставившегося на девушку, разинув рот, его лысая го­
лова блестела в свете ламп, венок съехал набекрень, лицо
пошло багровыми пятнами не то от ярости, не то от страс­
ти; Экебола, смотревшего на девушку в раковине, словно
она была настоящей Афродитой, — он весь, казалось, был
охвачен огнем, а глаза сверкали, как уголья.
Трижды под оглушительную музыку проплыла богиня
по залу, окруженная все возрастающими волнами неистов­
ства Нереид и морских духов. И с каждым кругом публику
охватывало все большее возбуждение, пот бисером усыпал
лица гостей, они глотали слюну и пучили глаза; зал, каза­
лось, готов взорваться, зрители задыхались, погружаясь в
пульсирующую магию, источаемую плотью удивительного
женского создания, с которого они не спускали глаз.
I ll

Наконец, когда все это стало просто невыносимым и
человеческие нервы, казалось, не в состоянии вынести даль­
нейшего нагнетания страсти, танцовщики установили гро­
мадную раковину в центре зала и удалились.
Афродита покинула раковину и на мгновение застыла
перед гостями в грациозной позе, блистая совершенной
наготой.
Сластолюбцы повскакивали со своих мест, вновь раз­
разившись бурной овацией.
Девушка смотрела на них, слегка улыбаясь шквалу эмо­
ций, вызванному ею.
Но она перестаралась. Пьяные, полностью потерявшие
контроль над собой мужчины начали, спотыкаясь, продви­
гаться к ней, простирая руки.
Улыбка мигом исчезла с лица Феодоры. Она почувство­
вала опасность и съежилась перед этой сумасшедшей похо­
тью, озираясь в поисках места, где можно было укрыться.
Но вокруг были только налитые кровью лица, изменив­
шиеся до неузнаваемости, и все они приближались к ней,
словно загоняя в ловушку...
Внезапно произошло непредвиденное — в зале появи­
лась Хиона.
Она была в таком виде, что все внимание гостей тут же
обратилось к ней. Не так уж и долго занимались ею Герои
и его молодчики, но и в это короткое время они весьма пре­
успели.
Несчастная была покрыта грязью, одежда ее изорвана,
прическа растрепана, волосы закрывали все лицо, драго­
ценности исчезли, синяки покрывали все тело, грим разма­
зался, на щеках чернели потеки от слез. Возле собственно­
го дома, в каком-то темном закоулке, она подверглась звер­
скому изнасилованию и, несмотря на то, что была опытной
куртизанкой, теперь едва держалась на ногах. Юнцы, с
такой дерзостью выкравшие ее, освободили ее как раз во­
время, чтобы она могла увидеть триумф Феодоры.
Теперь, в ярости и унижении, Хиона совершенно вы­
шла из себя.
— Вон отсюда! — завопила она гостям, — уходите все!!!
Приглашенные уставились на нее, недоумевая. Курти­
занка теперь уже вовсе не казалась ослепительной, а была
нелепа и вызывала жалость.
Кто-то воскликнул, осененный догадкой:
112

— Ювенты!
Это было как озарение. Хорошо осведомленные об опас­
ностях улицы Женщин, распутники в зале прекрасно поня­
ли, что произошло с Хионой. Самая высокая по положе­
нию в столице куртизанка в минуту своего торжества раз­
делила участь самой низкой из своих сестер!
— Они похитили ее с собственного пира! — воскликнул
кто-то.
— Ну и дьяволы! Нет, каковы! — отозвался другой.
— Зато даром, — заметил третий.
И вдруг их сдержанные смешки перешли в гогот. Под­
выпившие мужчины хлопали себя по ляжкам, не переста­
вая веселиться и тыкать пальцами в несчастную, потерпев­
шую поражение женщину.
Губы Хионы, вся помада с которых размазалась по под­
бородку, шевелились, но взрывы оглушительного смеха
перекрывали ее голос. Забыв всю важность момента, забыв
о том, что за люди были перед нею —забыв обо всем на све­
те в страстном желании поскорее остаться одной и без про­
медления расквитаться с Феодорой, этой дьяволицей, Хиона яростно кричала, чтобы гости сейчас же убирались.
Она полностью утратила контроль над собой. Схватив с
подставки греческую вазу, подаренную Иоанном Каппадо­
кийцем, она швырнула ею в гостей. Тяжелый сосуд проле­
тел, едва не задев лоб Филона, ударился о стену и разлетел­
ся на мелкие черепки.
В припадке бешенства Хиона метнула следом неболь­
шую мраморную статуэтку Эроса, которая могла бы причи­
нить серьезное увечье, если бы достигла цели.
Странное это было зрелище: разъяренная, взлохмачен­
ная, полуголая женщина, бросающая драгоценные вещи в
медленно отступающих, ошарашенных мужчин — ее гостей.
Однако удивление уступило место всеобщему гневу: как
достойные мужи могут мириться с подобным обращением,
да еще от куртизанки.
Настала очередь Хионы съежиться от страха.
Угрозы сотрясли зал:
— Вышвырнуть ее на улицу!
— Нет! На кухню! Запереть ее в собственной кухне!
— Прочь отсюда, гнусная шлюха!
Мужчины начали наступать. Хиона заслонилась рука­
ми и попыталась бежать, но тут же была схвачена.
113

К ее счастью, вся эта погоня вернула мужчинам чувство
юмора, так что Хиона не получила новых увечий. Но ночь,
которая должна была стать триумфальной, обернулась для
нее горчайшим унижением. Запертая в кухне, Хиона про­
вела несколько часов в темноте и одиночестве, среди кот­
лов и прочей утвари, проклиная все на свете, беспомощ­
ная, а тем временем ее дом оглашался неистовыми криками
развратников, приглашенных ею же самой.
У тех все шло давно заведенным порядком.
Сначала — торги. Каждую девушку выставляли и про­
давали, как на рынке, с молотка, причем деньги получала
она сама. Ни одной не удалось избежать этой участи: и Не­
реиды, и подруги пирующих, и сама Феодора — все участ­
вовали в этом чувственном безумии.
Так как женщин было больше, чем мужчин, к друзьям
присутствующих были отправлены гонцы с приглашения­
ми принять участие в оргии. Новоприбывшим достались
танцовщицы и те деликаты, которые остались без пары.
Хиона слышала, как ее жилище буквально сотрясается
от взрывов смеха, беготни, треска сокрушаемой мебели,
звона разбиваемых ваз, временами до нее доносился шепот,
настойчивые просьбы, мольбы, вздохи и стоны: звуки пре­
следования, пленения и экстаза, симфония сладострастия.
Но Феодора не задумывалась об этом, потому что для
нее это было обычным проявлением византийских нравов,
прекрасно ей известных. В роскошной постели Хионы она
отдавала себя Экеболу, только что назначенному намест­
ником и заплатившему за нее сумму, достаточную, чтобы
купить пожизненные услуги рабыни-наложницы. Теперь
будущий наместник пытался получить за свои деньги все,
что только возможно за одну ночь.
Трибониан посмеивался над собой — он упустил шанс
быть с девушкой, которая казалась ему столь желанной. Те­
перь он проводил время с маленькой танцовщицей, кото­
рую приобрел «на торгах», цитируя ей Валерия Флакка, ла­
тинского поэта, и Вакхилида, древнего грека, чьи стихи ка­
зались ему особенно подходящими к случаю, до тех пор,
пока бедное дитя с прекрасным телом и почти полным от­
сутствием мозгов, не уснуло, оставив безуспешные попыт­
ки понять, о чем идет речь.
Филон, философ из Пергама, не думал ни о чем, бормо­
ча нечто невнятное во сне. Вся его высокая философия была
. 114 .

принесена в жертву чудовищному опьянению, так что он
не заметил даже, как куртизанка стащила его кошелек и
сбежала еще до наступления рассвета.
Сильвий Тестор перестал помышлять о чем бы то ни
было после того, как обнаружил, что вино лишило его ос­
новной мужской способности, к тому же в купленной им
девушке он обнаружил сходство с собственной женой, Софронией, которую терпеть не мог. Прийдя в бешенство, он
покинул пиршественный зал, приказав слугам подать но­
силки и отнести его домой.
Иоанн Каппадокиец ни о чем не думал. Всю ночь он
прохрапел на полу возле ложа, предназначенного для него
и Хионы.
ГЛАВА 8
В одну-единственную ночь Феодора прославилась на
весь Константинополь. Дворцовые щеголи, никогда не
слыхавшие о ней, останавливали друг друга в император­
ских покоях, чтобы посплетничать и кое-что разузнать о
храброй деликате. В присутствии дюжины придворных
Трибониан позабавил принца-правителя рассказом о со­
бытиях в доме Хионы. Язвительный законник преподнес
случившееся как дуэль соперниц, пустивших в ход изо­
щреннейшие средства женского искусства мстить — хит­
рость, предательство, коварство, — и заставил слушателей
хохотать до слез, не пощадив ни гостей, ни хозяйку дома.
Слухи о злополучном пире просочились из дворца и квар­
талов знати в город, обрастая пикантными подробностями.
Богатые матроны напускали на себя равнодушие и кисло
улыбались, их мужья посмеивались, простые граждане, ев­
нухи и слуги горячо обсуждали последние столичные сплет­
ни. Имя деликаты было у всех на устах. На улицах, базарах,
площадях, в лавках и банях горожане смаковали свежие но­
вости, касающиеся улицы Женщин. Сами ее обитательни­
цы не упустили ни одной мелочи: как Феодора долго скры­
вала ненависть к фамозе и сумела завоевать ее доверие, как
гениально все подстроила, как удалось ей заручиться под­
держкой ювентов, соблазнив Герона и сделав его своим со­
общником, как надменная Хиона сама угодила в ловушку,
а в финале праздника деликата поразила воображение всех
115

мужчин, представ перед ними богиней любви, Афродитойобольстительницей. Судачили, что Феодора теперь непре­
менно выкупит дом Македонии и станет новой фамозой,
затмив прочих роскошью и великолепием.
Куртизанки Византии, мастерицы на всяческие пакос­
ти и шпильки в адрес соперниц, с восхищением произно­
сили имя дерзкой маленькой деликаты, не побоявшейся
отомстить за Македонию любовнице могущественного
префекта.
Улица Женщин не любила добившихся в жизни слиш­
ком большого успеха, и со временем те, кто прославлял Фе­
одору, так же станут завидовать ей и так же ненавидеть ее.
Но сейчас Феодора была в зените славы — о ней гово­
рил весь город. Сама она никуда не выходила, вяло отвечая
на бесконечные расспросы удивленных Антонины и Хризомалло. Ненависти к Хионе она больше не чувствовала.
Подруга была отомщена, дело сделано. Крашеная толстуха
получила по заслугам. У нее остались рабы, дом, драгоцен­
ности, но фамоза больше не была фамозой, краски ее по­
блекли, она вышла из моды. Ни один мужчина не сможет
увлечься женщиной, над которой хохочет весь город. Боэцианка безвозвратно утратила репутацию. Одинокая, она
безвыходно сидела в доме на площади Афродиты, рыдала,
бранила и колотила слуг, срывая на них бессильную злость,
и на всей улице Женщин, от Стабул до мраморной богини,
не нашлось никого, кто пришел бы утешить ее.
Феодора знала, что Хиона попытается мстить, но сей­
час это ее не волновало. Деликате доставляли вороха пи­
сем, букеты, вощаные таблички от знакомых и незнакомых
мужчин, среди подписей мелькали известные имена.
Читая очередное послание, Феодора улыбалась.
«О, великолепная, несравненная, безжалостная Феодо­
ра!» — писал Трибониан.
Однако, перебирая письма, девушка раздумывала, как
заплатить ростовщикам и отдать долг ювелиру. Из слуг у
нее одна Тея, имущество заложено. Как бы пригодилось
сейчас ожерелье александрийца! Но она не жалела о том,
что отдала драгоценность Македонии. Придется потерпеть
и выкручиваться самой. Конечно, можно воспользоваться
деньгами пожилого и богатого патрона, хоть бы и Трибониана. Но нет... ей ни с кем не хотелось быть связанной на­
долго, ни одному мужчине она не могла довериться до кон116

ца. Феодора высоко ценила свободу и свои честолюбивые
планы хотела осуществить без чьей-либо помощи, полага­
ясь только на себя.
Помочь деликате сделаться ослепительной фамозой
мог сейчас только один человек — тот, кто храпел в пирше­
ственном зале Хионы, раскинувшись на полу среди битой
посуды и остатков ужина...
Иоанн Каппадокиец, всесильный префект, очнулся на­
конец после бурно проведенной ночи. В голове стучала
сотня молотов, желудок резало, в глазах стоял туман. Пре­
фект с усилием поднялся, сделал несколько шагов, и его
стошнило. Он уселся на ложе, поджав колени и обхватив
голову руками. Никогда еще ему не было так скверно после
попойки. Он застонал, снова повалился на пол и вытянул­
ся, пытаясь устроить поудобнее разламывающуюся голову.
Через несколько минут Иоанн услышал странные зву­
ки. Он прислушался — в покоях кто-то рыдал. Монотон­
ные завывания раздражали префекта. Проклятие, кому тут
еще плохо? Неужели кто-то страдает больше, чем он? Кап­
падокиец в сердцах помянул Юпитера, кряхтя, поднялся,
стиснул зубы и поплелся в комнаты.
Хиона лежала на ложе, вокруг нее хлопотали две трясу­
щиеся рабыни, меняя холодные компрессы. Она уже при­
няла ванну, но была явно не в форме — лицо бледное, без
косметики, глаза опухли от слез, волосы всклокочены.
Челядь пребывала в смятении. Госпожа обрушивала
свой гнев на каждого, кто подворачивался ей под руку. Ще­
ка одной рабыни горела, спины обеих были исполосованы
кнутом, евнухи едва держались на ногах после порки. Де­
метрий, надсмотрщик, так и не приходил в себя и не мог
поведать хозяйке, как ювенты проникли во двор. Хиона во­
пила, что призовет его к порядку и, если он останется жив,
собственноручно разделается с ним.
Увидев префекта, рабыни забились в угол. Хиона от­
крыла глаза и обнаружила, что в комнате находится некто,
кого она не успела угостить кнутом. Заросший черной ще­
тиной префект скалил желтые зубы, словно медведь, и мор­
щился от боли.
— Иоанн! — закричала Хиона. — Иоанн, почему ты не
защитил меня?
— Что? Что случилось? — прохрипел префект. — О,
моя голова!..
117

Он сжал виски ладонями.
— Они схватили меня, они вытащили меня на улицу, и
все это она, эта маленькая волчица! О, я разорву ее на куски!
Каппадокиец таращил глаза, ничего не понимая. Рабы­
ня попыталась приблизиться к хозяйке, но та в гневе от­
пихнула ее и разразилась рыданиями. Потерявший терпе­
ние префект взорвался.
— Да в чем дело? — гаркнул он так, что стекла задрожа­
ли. — Что с тобой?
Хиона вздрогнула и перестала рыдать.
— Ты ничего не знаешь? Они сделали со мной ужасную
вещь... пока ты спал... И теперь еще ты кричишь на ме­
ня? — губы ее дрожали.
— Ужасную? Какую еще ужасную вещь? Объясни толком!
Хиона долго и сбивчиво повествовала своему любовни­
ку о ночной оргии, то впадая в ярость, то всхлипывая и по­
скуливая.
Иоанн наконец понял, что произошло.
— Так ты говоришь, они заперли тебя в каморке для
мытья посуды? Они смеялись над тобой?
— Да, ты бы только слышал...
— Проклятие! — внезапно вскричал он. — Знаешь, что
теперь тебе надо делать?
— Мне? Что мне делать? Что ты имеешь в виду?
— Ты сделалась посмешищем сама и делаешь посмеши­
щем меня! Это все твои дурацкие затеи, этот пир, все
знают, что ты его затеяла на мои деньги! Да надо мной те­
перь будут потешаться, как над последним идиотом!
— Иоанн! Как ты смеешь обвинять меня! Как ты мо­
жешь так говорить!
И Хиона вдруг поняла, что префект смотрит на нее не
так, как раньше. Исчезла прекрасная фамоза, жрица люб­
ви, он видел перед собой жалкую женщину, немолодую,
располневшую, с опухшим лицом. Иоанн махнул рукой,
поморщился и двинулся к выходу.
— Куда ты? — закричала Хиона. — Иоанн, вернись, не
уходи! Не оставляй меня сейчас, ты мне так нужен! Помоги
мне! — Хиона вскочила с кровати и повисла на нем.
— Чем? Чем я могу помочь тебе?
— Ты можешь наказать их! Отомсти им! Я их всех узна­
ла, хотя было темно. Там был Герои, этот молокосос, сын
Полемона, и еще другие... Самая отвратительная — это Фе­
118

одора вместе со своими маленькими замарашками... Ото­
мсти им!
Несмотря на головную боль, префект рассмеялся.
— Ты это серьезно? Ты считаешь, что префект столицы
будет заниматься склоками двух шлюх? Значит, в мои обя­
занности входит мстить какой-то проститутке?
— Шлюхи? Проститутки? Ты никогда раньше не назы­
вал меня так, Иоанн, ты же говорил, что любишь меня!
— Посмотри на себя! Ты — просто старая корова! Ос­
тавь меня, пусти!
Он оторвал от себя несчастную женщину и вышел из
покоев.
Хиона долго стояла в дверях, не проронив больше ни
слова. Потом упала на ложе и вновь зарыдала. Рабыни жа­
лись друг к дружке, не зная, что делать, и ждали, пока хо­
зяйка, наплакавшись, не уснет.
.
Но Хиона уже решила, что необходимо сделать. Больше
она не будет стегать рабов кнутом, их следует продать как
можно выгоднее. Дом и мебель тоже следует продать сегод­
ня же. Себе она оставит пару слуг и драгоценности. Сутки
у нее есть, раньше эскувиты сюда не доберутся. Она хорошо
знала бывшего любовника. А ночью — бежать из столицы.
Так Константинополь за неделю лишился двух знаме­
нитых фамоз. Не то чтобы их исчезновение наделало в го­
роде много шуму, но на улице Женщин об этом судачили
весьма оживленно. Здесь было немало претенденток на ва­
кантные места, и вскоре новые обольстительницы получи­
ли заветные титулы, а жизнь в столице потекла своим че­
редом...
Среди цветов и вощаных табличек Феодора обнаружи­
ла послание Экебола. Новоиспеченный наместник Киренаики писал:
«Божественная Феодора! Я должен видеть тебя и гово­
рить с тобой! Я буду у тебя сегодня вечером. Вечно твой раб,
я целую твои ручки. Экебол».
Девушка почувствовала легкую досаду: Экебол ей не
нравился — кожа сальная, нос слишком длинный, глаза
близко посажены. Ей приходилось спать с мужчинами куда
уродливее, чем он, но он оставил ее холодной, и встречать­
ся с ним ей не хотелось. Но дело есть дело, Экебол прого­
ворился, что знаком с префектом, а куртизанке всегда сле­
дует быть любезной с влиятельными мужами.

Феодора приняла ванну, убрала волосы, подкрасилась
и села ждать гостя.
,
Экебол явился довольно поздно.
— Извини, я не мог быть раньше, — церемонно покло­
нился он. — Неотложные дела. Нужно было проследить за
погрузкой моего багажа на корабль.
— Вы нас покидаете?
— Да, завтра с утренним приливом. — Он пристально
смотрел на нее, но ей казалось, что Экебол рассматривает
кончик собственного носа. Это позабавило Феодору, и она
улыбнулась.
— Я желаю вам удачи и счастья.
— У меня не может быть счастья без тебя. Только ты мо­
жешь дать его мне.
— Что я могу дать будущему наместнику?
— Ты можешь сделать меня счастливейшим из смерт­
ных! Феодора, прелестная Феодора, я хочу тебя!
Экебол вдруг упал на колени и стал покрывать поцелуя­
ми руки девушки.
— Уедем со мной! Я умоляю, Феодора, уедем! Я холост,
ты будешь жить в моем доме, ты будешь властительницей!
Скажи только — и я исполню любое твое желание!
Феодору удивил этот порыв. Но прозябать в глухой про­
винции, когда она может царить в Константинополе? И с
этим вульгарным Экеболом? Она с трудом удержалась от
смеха.
Экебол не унимался:
— Ты не будешь больше куртизанкой. Если захочешь, я
женюсь на тебе, и ты станешь хозяйкой моего дома. Поду­
май о своем счастье, подумай! Соглашайся, умоляю тебя!
Любая деликата сочла бы такое предложение лестным.
Стать постоянной любовницей знатного и богатого мужа,
обладавшего властью, очень заманчиво. Положение лю­
бовницы ни к чему не обязывало, можно было сбежать от
постылого и надоевшего — подарки и драгоценности оста­
нутся; супруга же, по римским законам, принадлежит му­
жу. С другой стороны, брак дает право наследования иму­
щества. И все же честолюбивой деликате совершенно не
хотелось тащиться в забытую Богом Киренаику, но и не­
двусмысленно отказывать было не в ее правилах. Она мед­
лила.
120 .

— Вы оказали мне честь своим предложением. Но я не
могу решить сразу. Я должна подумать.
Экебол поднялся с колен, держа ее за руки.
— Ты будешь счастлива, клянусь!
— О, я и не сомневалась, но...
Экеболу не терпелось. Удача шла к нему в руки, он по­
лучил долгожданный пост, и ему казалось, что для полного
счастья ему недостает одного — этой девушки.
— У меня совсем мало времени, — умолял он. — Когда
же ты решишь?
— Мне необходимо кое-что уладить. Ваше предложе­
ние так неожиданно... У меня были другие планы...
— Оставь все, любимая! Оставь все, уедем! Твой муж,
твой раб исполнит все твои капризы и прихоти...
Он опять принялся целовать ее руки. Феодора осторож­
но высвободила их и вежливо проговорила:
— Я просто не в состоянии ответить сейчас.
— Но когда же?
Когда? Да никогда. Но Феодора кокетливо улыбнулась:
— Скоро. Мой ответ удивит вас.
Это могло значить все. Или ничего. Экебол удалился
довольный. Он не получил прямого отказа, которого боял­
ся, и теперь был полон надежд и планов на будущее.
Вечером после ужина Тея обнаружила кусочек папиру­
са, просунутый кем-то в дверь.
Феодора собралась отдыхать, вовсе не ожидая гостей.
Тея отнесла записку хозяйке. Там было нацарапано одно
слово: «Немедленно» и внизу — силуэт ослика. Феодора
спокойно свернула папирус и бросила в огонь. Она знала,
что это послание от Айоса и что дело не терпит отлагатель­
ства.
— Принеси мне накидку, — приказала она рабыне.
— Госпожа уходит? — тревожно спросила Тея.
-Д а .
— Но это опасно...
— Я должна идти. Запри дверь и никого не впускай, по­
няла?
— Да, госпожа...
Феодора захлопнула дверь перед испуганной Теей и
шагнула в темноту.
Днем Айоса можно было легко найти на площади, но
сейчас деликата быстро пошла вниз по улице Женщин.
121

Ночь, окутавшая эту улицу и тесные кварталы, примы­
кавшие к ней, таила смертельную опасность для одинокой
путницы. Не только бесшабашные и распутные ювенты, но
и грабители, убийцы, иные ублюдки готовы были набро­
ситься на несчастную жертву из-за медной монеты или де­
шевых серег. По утрам в узких каменных переулках находи­
ли задушенных или зарезанных женщин, но виновников их
гибели отыскать было невозможно.
Феодора упрямо спешила вперед, прячась в тени стен
домов. Маршрут был знаком ей с детства: она знала здесь
каждый камень, сидела в пыли рядом с Айосом, бродила с
нищими возле этих порогов, убегала от стражников. Она
знала, что Айос ждет ее, чтобы сообщить что-то необыкно­
венно важное, и это придавало ей решимости.
Вдруг она почувствовала, что ее преследуют. Она уско­
рила шаг. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, ладони
стали влажными. Феодора добежала до угла и нырнула под
каменную арку. В лицо ей ударил запах нечистот, летучая
мышь задела волосы крылом. Девушка едва не вскрикнула.
Преследователь догонял. Инстинктивно Феодора при­
жалась к стене. Черный силуэт перекрыл выход, обдав за­
пахом пота и перегара, грубые пальцы впились в плечо.
— Куда спешишь, малышка? — грабитель приблизил к
ней обезображенное лицо с бельмом на глазу.
— Никуда... я по поручению...
— Хо, поручение подождет!
— О, нет, пусти меня, мне нужно идти! — она попыта­
лась вырваться.
— Ах ты, маленькая шлюха! — прорычал он.
Пальцы сжали ее горло. Феодора отчаянно завизжала.
В этот миг сразу с нескольких сторон раздался крик:
«Братья! Братья! Братья!» Гулкое эхо заметалось по переул­
ку, послышался топот нескольких пар ног. Под покровом
темноты невидимые тени спешили на помощь Феодоре.
Грабитель вскрикнул, получив удар палкой по темени, от­
прянул и исчез.
Девушка была близка к обмороку. Она боялась пошеве­
литься. Все мгновенно стихло. Трудно было поверить, что
несколько секунд назад она едва не погибла.
«Братья!» — клич Братства Нищих. Они охраняли Фео­
дору и без колебаний проломили бы череп грабителю. Раз..

122 .

бойник упустил добычу, но был рад, что благополучно унес
ноги.
— Спасибо, братья! — Феодора не узнала собственный
голос.
Из темноты донеслось:
— Иди спокойно, маленькая сестра. Мы следим за то­
бой. Иди, он ждет тебя.
— Спасибо! Спасибо вам и ему.
Ответа не последовало. Феодора кинулась дальше. До­
рога вела вниз, к городским докам. Проход сузился, теперь
девушка могла коснуться влажных стен, расставив руки.
Снизу потянуло морской сыростью. Теперь предстояло
преодолеть те четыреста двенадцать ступеней, которые она
любила считать в детстве. Днем эта выщербленная тысяча­
ми ног лестница кишела грузчиками и купцами, сновавши­
ми вверх и вниз, но сейчас тут не было ни души. Феодора
ощупывала каждую ступеньку ногой, опасаясь упасть.
Наконец она одолела лестницу и свернула в мрачный
проход, миновав кучи мусора и полуразрушенные склады.
Услышав приглушенный свист, она остановилась. Рядом с
ней распахнулась дверь низкого каменного строения, и
Феодора без колебаний шагнула в темноту проема. В кро­
мешной черноте она вытянула руки вперед и нащупала
дверь, которая легко поддалась, и девушка оказалась в тес­
ной клетушке, похожей на склеп. Напротив входа на ска­
мье стояло блюдце с маслом, плавающий фитиль давал тус­
клый свет, отбрасывающий причудливые тени на облуп­
ленные стены. Прямо под этим светильником, на полу, на
куче лохмотьев сидело существо с огромной головой на
тонкой шее.
Не мигая, Айос смотрел на вошедшую.
ГЛАВА 9
— Ты пришла быстро.
— В записке было сказано «немедленно». Я знаю, ты не
стал бы меня звать по пустякам ночью.
Айос кивнул.
— Хорошо. Здесь ты в безопасности.
— Я понимаю, что после пира у Хионы мне следует
.. 123 -

ждать неприятностей. Но что случилось? Что тебе стало из­
вестно?
*
— Завтра утром в твой дом нагрянут эскувиты, чтобы
арестовать тебя. Приказ об аресте отдан сегодня, но гвар­
дейцы ленивы и отложили дело до рассвета.
— Откуда ты знаешь об этом?
— Слухи, девочка. Слухи доходят до меня окольными
путями, но очень быстро. При дворе есть евнухи, слуги, му­
сорщики — кое-кто из них помогает нам.
Айос помедлил. Феодора нетерпеливо встряхнула куд­
рями.
— Я раньше тебе не говорил, меня здесь называют «протомендикус»*, это что-то вроде царя нищих, забавно, прав­
да? Ко мне стекаются новости из разных источников, я
обязан принимать важные решения, отдавать распоряже­
ния, разбирать тяжбы, словом, следить за порядком в Брат­
стве.
— Да-да, я только что почувствовала это. Твои люди
спасли мне жизнь. Спасибо тебе, Айос. Я даже и не подо­
зревала, что меня охраняют всю дорогу от самого дома.
Когда какой-то бродяга пристал ко мне в темном переулке,
действия твоих людей заставили его отступить.
Айос едва заметно ухмыльнулся, и его лицо на мгнове­
ние стало угрожающим.
— Его счастье, — проворчал он, — иначе ему выпусти­
ли бы кишки, выбили глаза и проломили череп дубинками
и костылями. Мы слабы и убоги, даже последние бедняки
испытывают к нам сострадание, но иногда и с нами прихо­
дится считаться.
— Я знаю это лучше, чем кто-либо, и вновь благодарю
тебя за спасение.
Айос кивнул.
— Вернемся к тому, о чем мы говорили: окольными пу­
тями до меня дошли слухи, что некий важный сановник
вернулся во дворец с пиршества с сильнейшей головной
болью...
— Это, должно быть, Иоанн Каппадокиец.
— Что тебе о нем известно?
— Только то, что он грубый и низкий мужлан, который
даже не способен разгадать притворства такого ничтожно­
го создания, как Хиона.
— Знай же, что он невероятно тщеславен и к тому же
124 .

злобен. Человек, который при удобном случае отомстит
всякому, кто ему перечил или вызывал неудовольствие. Но
он же примет любой нагоняй от того, кто стоит над ним, с
улыбкой и рабской угодливостью.
— Охотно верю.
— Случилось так, — продолжал Айос, — что при этом
во дворце были такие люди, как Трибониан, законник, а
также правитель Юстиниан, они были свидетелями его по­
хмелья и посмеялись над тем, что увеселение, им оплачен­
ное, вышло ему же боком. Ему нечего было возразить, но
самолюбие его уязвлено, и сейчас он мечет громы и молнии
и жаждет крови.
— Ты имеешь в виду, что он обратил свой гнев на ме­
ня? — спросила Феодора упавшим голосом.
Айос мрачно кивнул.
— Но разве это не унизительно для столь великого
мужа — обращать внимание на столь ничтожное существо,
как я?
— Собака обязательно отыщет и прихватит на зуб кро­
шечную блоху, укусившую ее, — отвечал Айос. — Даже
если эта собака из императорской псарни.
Феодора обдумывала услышанное.
— А что станет делать дальше эта собака?
— Пустит в ход закон. Закон о добродетельном пове­
дении.
У Феодоры остановилось дыхание.
— Против меня одной?
— Да, именно. Даже городской префект не решится по­
тревожить такое гнездо шершней, как улица Женщин.
Несправедливость всего этого была вопиющей, опас­
ность — смертельной.
С глубокой древности, еще до первых цезарей, нормы,
регулирующие поведение и одежду куртизанок, включа­
лись в своды законов. Так, римский сенат запрещал блуд­
ницам носить такие достойные одежды, как стола*, голов­
ная повязка и любые цвета, кроме всех оттенков желтого.
Были и другие запреты и ограничения, и одно из наиболее
существенных состояло в том, что куртизанки, чтобы зани­
маться своим ремеслом открыто, обязаны были зареги­
стрироваться в магистрате.
Однако эти законы так давно не соблюдались, что счи­
тались как бы умершими. Куртизанки в Константинополе,
125

если хотели, одевались так же, как самые достопочтенные
матроны, и никто их за это не призывал к ответу. Обычно
они все же предпочитали одеяния ‘Сирии или Вавилона,
которые, хотя и были самых разнообразных оттенков, в
одном походили одно на другое — были сшиты из таких
легких и прозрачных тканей, что, казалось, существуют
только для того, чтобы подчеркивать прелести. Это пред­
почтение было совершенно добровольным, и законы тут
были совсем ни при чем, поскольку женщины с прекрас­
ным телом всегда стремятся продемонстрировать его из
инстинктивного женского тщеславия. Еще более важным
это является для куртизанок, поскольку вид обольститель­
ной фигуры, лишь слегка прикрытой дымкой ткани, лиша­
ет мужчину благоразумия.
Почти каждый день Феодора, как и тысячи других, на­
рушала все эти законы, нисколько о том не задумываясь.
Она одевалась так, как заблагорассудится, и никогда не ут­
руждала себя регистрацией в книгах магистрата.
Теперь же забытые установления были готовы обра­
титься против нее одной, и она знала, что, по воле мсти­
тельного префекта, кара могла оказаться ужасной — от кон­
фискации имущества вплоть до тюремного заключения и
продажи в рабство.
На минуту ее захлестнуло отчаяние. Она знала, как не­
умолима и беспощадна длань римских законов.
Однако, немного опомнившись, Феодора успокоилась.
Действительно, опасность велика, а значит, следует обду­
мать все как можно лучше. Айосу она сказала:
— Так вот почему твое послание было спешным. Я вновь
благодарю тебя. Но это значит, что мне нельзя возвращать­
ся в собственный дом. О, Айос, что же мне теперь делать?
— Здесь ты в безопасности, — напомнил нищий.
— Но я не могу вечно оставаться здесь!
— Я переодену тебя, и ты сможешь идти куда захочешь.
Никто тебя не узнает.
— Как последняя педана или нищенка? Нет, уж лучше
пусть я умру.
— Именно нищий дал тебе сегодня убежище, Феодора.
— О, Айос! Умоляю, прости меня! Я глупая, неблаго­
дарная девчонка. Занятая собой, я обидела друга!
— Мне не на что обижаться. Юность торопится сказать,
не успевая подумать. Твою добрую душу я знаю давно, но
126

ты должна научиться терпению. Так вот, у стены есть соло­
менный тюфяк. Ложись и попытайся уснуть. Тебе необхо­
димо отдохнуть.
Но ей не спалось. Тревога не давала ей сомкнуть глаз, и
во мраке подземной каморки, едва освещаемой болезнен­
ным желтым светом масляной плошки, по щекам ее ползли
слезы.
Наконец она услышала голос нищего:
— Ты спишь?
— Нет, — она едва удерживалась, чтобы не разрыдать­
ся. — Но я пытаюсь.
— Пожалуй, сейчас это нелегко. Тогда давай погово­
рим, это немного развлечет тебя.
— Но ведь тебе тоже нужно отдохнуть.
— Не беспокойся обо мне. Нередко я не сплю по многу
ночей подряд. А днем на спине моего осла я неплохо отды­
хаю. Что мне еще там делать? О, маленькая Феодора, я бы
с радостью разделил беду с тобой, если бы у меня были твоя
юность и сила.
Она услышала его хриплый вздох. 6 , эта тайная мольба
всех увечных, которую мир так редко желает слышать!
— Мой бедный друг! — вскричала она. — А я-то дони­
маю тебя своими нелепыми проделками! Ну конечно, да­
вай побеседуем.
— О чем же станем говорить? — спросил Айос.
— За неимением лучшего — о твоей повседневной
жизни.
Он задумался.
— О моей жизни? Что же, дитя, жизнь нищего не так уж
плоха. Конечно, мы жалки и несчастны, но, по крайней ме­
ре, мы свободны, как не свободен и самый знатный в Кон­
стантинополе, ибо мы никому не нужны. И при всей своей
бедности мы находимся в безопасности: мы слишком не­
значительны, чтобы нас тревожить. Мы сыты. Даже те, кто
не просит милостыню, не голодают. Хотя временами мы
едим требуху и кишки, которые выбрасывают с боен, иног­
да мы наслаждаемся изысканнейшими яствами роскош­
ных празднеств, когда попрошайничаем у домов, где их
устраивают. Мы многое видим, оставаясь незамеченными,
мы слышим все, потому что никто не следит за своими сло­
вами в нашем присутствии, как в присутствии уличной двор127

няжки. А между тем разница между нищим и патрицием
лишь в тоге.
— Ты философ, Айос.
— Я нищий. Но смотрю на вещи с их лучшей стороны.
— Ты говоришь, что как протомендикус ты утвержда­
ешь законы?
— У нас много законов, дитя. Немногие знают, что Брат­
ство Нищих строго руководствуется неписаными установ­
лениями, которые обязательны для всех его членов.
— Расскажи мне об этих законах. — Феодора всегда
живо интересовалась всем новым, что попадало в поле ее
зрения.
Айос поразмыслил.
— Я не вижу в этом вреда. Ты держала в руках чашу для
подаяния. Я сам учил тебя словам попрошайки. Да, в из­
вестном смысле ты одна из нас, а обсуждение законов по­
может нам скоротать время.
Феодора приготовилась слушать, и он начал:
— Суть нашего закона — в защите нищих от их собст­
венных слабостей. Каждый член Братства должен нести его
в своем сердце. Я назову тебе главные положения, чтобы ты
сама могла судить о них.
Тени скрывали мрачную подземную нору. Пламя фити­
ля трепетало во тьме, и девушка едва различала громадную
лысую голову Айоса, его лицо, изборожденное отврати­
тельными шрамами, и ничего более.
Айос торжественно провозгласил:
— Слушай же великий закон Братства Нищих!
Первое. Поскольку разные народы по-разному говорят
и по-разному просят подаяние, каждый член Братства обя­
зан знать язык нищих, дабы он мог общаться со всеми чле­
нами Братства в любом краю земли. Никто чужой не пой­
мет того, что услышит. Тот же, кто не имеет этого знания,
не будет посвящен в члены Братства.
Второе. Все члены Братства должны вести себя сдер­
жанно, не сквернословить, не богохульствовать, всегда дер­
жаться так, чтобы не быть замеченными и не вызывать не­
удовольствия властей.
Третье. Все братья — мошенники и нищие — должны
держаться в своих кварталах, не вторгаясь в чужие владе­
ния, кроме случаев, когда дается всеобщее разрешение: это
128

великие пиршества, царственные бракосочетания и тому
подобное.
Четвертое. Занимая места для сбора милостыни у мо­
настырей, церквей или ворот дворцов, должно соблюдать
правило приоритета: никто не смеет захватить или полу­
чить обманом место, принадлежащее другому по праву стар­
шинства.
Пятое. Ни один из членов Братства не может вступить
в соглашение ни с одним мошенником, слепцом, священ­
нослужителем или монахом, если те не приняты в Братство.
Шестое. Никто из нищих не может носить нового одея­
ния, за исключением того дня, когда оно было ему дарова­
но. Должно без промедления продать новую одежду и всег­
да появляться в изношенных вещах с дырами и заплатами.
Седьмое. Ни один нищий не может спать после восхода
солнца, ему следует бродить повсюду, собирая милостыню.
Нищий может позволить себе утром съесть свой кусок, но
тогда ему следует тщательно очистить рот, дабы не появ­
ляться с запахом вина или лука на людях, давая понять, что
он сыт. Иначе он будет признан негодным и не имеющим
права нищенствовать.
Восьмое. Никому не следует иметь оружия, кроме но­
жа. Можно также носить посох или дубинку, чтобы защи­
тить себя при случае.
Девятое. Все нищие должны извещать других о домах,
где щедро подают или происходят события, располагаю­
щие к дарам или подношениям.
Десятое. Никто не должен соглашаться, чтобы его дети
работали или прислуживали кому-либо и признавали его
хозяином, если плата низка, а работа тяжела. Но нищим,
имеющим детей, следует учить их искусству просить, и они
обязаны посылать детей попрошайничать у прохожих на
улицах.
Одиннадцатое. Никто из членов Братства не должен
опускаться до преступлений, таких, как грабеж, кража ко­
шельков, отнимание одежды у детей или прочих мерзостей,
которые могли бы обратить гнев толпы против нищих. И ес­
ли кто-либо позволит себе это, он должен быть исключен
из Братства. О нем следует донести властям, чтобы он был
схвачен и достойно наказан.
Двенадцатое. Любой член Братства, который изобретет
новый трюк или ловкий прием, делающий подаяние более
129

щедрым, должен для общего блага сообщить об этом Брат­
ству, чтобы все узнали об этом. Однако в течение года толь­
ко сам изобретатель трюка может его использовать и никто
без его разрешения не смеет делать то же.
Тринадцатое. В каждом городе члены Братства должны
избрать правителя; в случае споров правитель решает, ка­
кая из сторон права, и если кто-либо остается неудовлетво­
ренным, он может обратиться к протомендикусу Констан­
тинополя, чье решение и будет окончательным.
Четырнадцатое. Под страхом навлечь проклятие Брат­
ства, а также суровой кары за содеянное, которая уместна
в данном случае, никто не смеет выдавать секреты и таин­
ства нашего ремесла нечлену Братства. Они могут быть
раскрыты только должным образом подготовленным
людям, знающим язык Братства и готовым подчиняться
его законам...
Айос остановился.
— Вот главные наши законы. Есть и другие, не менее
важные, но эти четырнадцать — основа жизни нищих не
только здесь, но и в других странах, даже у готов и франков,
даже в Персии иИндии.
— И ты установил эти законы? — живо поинтересова­
лась Феодора.
— Не все. Такие, как первый, третий и четвертый, свято
блюдутся нищими с незапамятных времен.
— Поистине, Айос, ты мудрейший из людей! Я думаю,
что устанавливать законы — это высшее, на что способен
человек.
— И я думал бы так же, если бы жизнь не научила меня
другому. Изредка короли и императоры обретают титуло­
вание «великий», издавая мудрые законы. Куда быстрее
они могут достичь этого, став завоевателями или строите­
лями укреплений, дорог, дворцов или флотилий кораблей.
— А как же справедливые и мудрые законы?
Айос покачал головой.
— Для властителей они ничего не значат. Милосердие и
справедливость быстро забываются, зато окровавленный
меч помнят всегда.
— Айос, тебе надо было стать государственным деятелем!
По лицу нищего пробежала тень.
— Все мы прикованы к колесу Фортуны. Мне предпи­
сано быть нищим, и ни на что другое я не гожусь. Ты только
130 .

посмотри на меня — могу ли я делать что-либо, кроме вы­
клянчивания милостыни, если даже для того, чтобы пере­
двигаться по этой комнате, я должен использовать руки,
как обезьяна, и никуда не могу добраться без моего осла.
— О, мой друг, у меня сердце разрывается от жалос­
ти, — едва слышно проговорила Феодора.
Он натянуто улыбнулся.
— Пусть оно не болит из-за меня, дитя. Я таков, каков
есть. Сейчас мы должны думать о тебе.
— Я уже думала, но пока не нашла ответа.
— Ты можешь жить здесь сколько захочешь. Помнишь,
как когда-то здесь топотали твои крохотные ножки, бегая
по поручениям старого калеки?
— Благодарю тебя. Но я не могу оставаться в этой клет­
ке, Айос. Я сойду здесь с ума!
Нищий кивнул:
— Певчая птица умрет в норе крота.
Он на минуту глубоко задумался, а затем произнес:
— Если бы нашелся какой-нибудь способ выбраться из
города этой ночью. Но увы, все ворота закрыты, а к утру по
всей стране разнесется повеление схватить тебя. Тогда уже
будет слишком поздно.
Внезапно девушка воскликнула:
— Айос, ты подал мне мысль!
Она запнулась. Лицо ее выражало сильнейшее напря­
жение ума.
— Да, я должна попробовать сделать это! У меня есть
только один шанс, и я не могу терять время! Милый Айос,
есть ли у тебя принадлежности для письма? Мне понадо­
бится клочок пергамента и кто-нибудь, кто быстро доста­
вит мое послание...
Женщина обладает таинственной способностью, прак­
тически ничего не обещая, заставить мужчину питать не­
оправданные надежды.
Для мужского воображения всякая загадка — практи­
чески непреодолимое искушение. Весь женский род знает
это, и когда женщина видит, как другая очаровывает муж­
чину тайной, существующей только в его воображении, это
для нее совершенно очевидно. Сами женщины говорят —
иногда со злобой, иногда с изумлением, —что они не могут
понять, почему бедный глупец не видит ее уловок насквозь,
131

хотя в то же время сами они абсолютно уверены, что он и
не в состоянии ничего увидеть.
Так, слово, случайно брошенное девушкой, двусмыс­
ленное или вовсе бессмысленное, даже молчание с бес­
страстным лицом — все это позже возродится в мужской
голове. Он будет думать о нем, поворачивая так и этак, вы­
строит целое здание размышлений, столь причудливое, что
девушка — как правило, пустоголовое маленькое созда­
ние, — пришла бы в изумление, узнав, что она является
причиной всего этого. Это происходит из-за того, что муж­
чины упорно убеждают себя в том, что все женщины — это
обольстительные сфинксы, и всячески пытаются истолко­
вать их загадки.
Когда же, при таком естественном преимуществе, по­
истине умная и тонкая женщина берется осуществить тща­
тельно продуманный план, результат зачастую оказывается
потрясающим для мужчины. Даже если он не одарен вооб­
ражением или способностью оценить божественное искус­
ство.
Экебол только что получил именно такой знак внима­
ния, от которого могла кругом пойти голова. Взойдя на ко­
рабль еще затемно, чтобы пораньше отплыть в Киренаику,
и дрожа от пронизывающей предутренней сырости, он в
последний раз с раздражением и тоской взглянул на тем­
ные стены Константинополя, возвышающиеся над набе­
режной.
Он сожалел, что приходится так скоро покидать столи­
цу, и не сделал бы этого, если бы не срочное повеление, по­
тому что здесь оставалось некое незаконченное дельце —
эта маленькая куртизанка Феодора.
С легкой досадой Экебол вспоминал о том, как потра­
тился на нее. В разгар веселья у Хионы, во время «торгов»,
когда Феодора-Афродита, сверкающая звезда живых кар­
тин, стояла на постаменте, вино и желание захватить глав­
ный приз праздника настолько затуманили его голову, что
он предложил за нее целую сотню солидов еще до того, как
другие выбыли из состязания.
Сотня солидов! Это немалые деньги, а Экебол, как и все
левантинцы, становился скуповат, когда дело касалось зо­
лота. Он не так высоко ценил любовь, как иные мужчины,
а вот утрата такого количества монет волновала его. И тем
не менее следовало признать, что эта девушка, смесь пла132

мени и восхитительного искусства, по части женских пре­
лестей была непревзойденной и не шла ни в какое сравне­
ние с тек, что он знавал ранее. Но сотня золотых за одну
ночь — это, разумеется, непростительное мотовство.
Однако девушка поистине была хороша, как богиня, и
Экебол испытывал такое же желание обладать ею, какое
испытывал порой, глядя на веши необычайной ценности, —
такие, как драгоценные украшения или скульптуры, в ко­
торых он считал себя искушенным знатоком. Кроме того,
он был назначен правителем провинции, а кому не извест­
но, как растет престиж мужчины, если он обладает женщи­
ной, вызывающей всеобщее восхищение.
Эти причины, связанные скорее с тщеславием, чем с
чрезмерной страстью, заставили его умолять Феодору от­
правиться с ним в Киренаику. В эти краткие минуты зати­
шья в суматохе дел, связанных с отплытием, он думал о
том, что показал себя не так хорошо, как мог бы. Феодора
оказывала ему знаки внимания, но без особого тепла, поч­
ти равнодушно. Она улыбалась ему, но он чувствовал, что
не может постичь значения этой улыбки. Когда он сделал
свое предложение, девушка поблагодарила его, но без вос­
торга, а ведь оно было весьма лестным для любой куртизан­
ки. Но, похоже, Феодора так не считала, и когда он стал на­
стаивать на ответе, то услышал нечто двусмысленное.
«Мой ответ удивит вас...» — это все, что она сказала.
Эти слова продолжали звучать в его мозгу, несмотря на
многочисленные заботы. Время бежало так стремительно,
что он не успел даже попрощаться со своим покровителем,
Иоанном Каппадокийцем. И хотя он все-таки заглянул в
резиденцию, оказалось, что Иоанн невероятно занят дела­
ми большой спешности, о которых Экеболу ничего не было
известно, а так как перед отплытием надлежало отдать пос­
ледний визит еще и правителю Юстиниану, это было слу­
жебной необходимостью, ему пришлось уйти, не повидав
Каппадокийца. Таким образом, ему не довелось узнать, что
недоступность префекта связана именно с той девушкой,
которая кое-что значила и для самого Экебола.
Словом, почти очевидный отказ Феодоры несколько
отравлял предвкушение почестей и власти, которые ожида­
ли Экебола. Эта деликата... И все же до самой последней
минуты он надеялся получить весточку от нее. Даже сей133.

час, когда он уже находился на борту своего корабля, гото­
вого поднять якорь.
Разочарованно махнув рукой, он отвернулся от темных
громад укреплений и прошел в каюту, которая была убрана
и обставлена для него.
Едва он коснулся ручки дверей, у него на миг возникло
странное предчувствие, но даже и тогда он не был готов
увидеть Феодору сидящей в каюте и ожидающей его.
— Ты?.. — у него разом перехватило дыхание.
Девушка поднялась.
— Ты все-таки пришла?!
— Разве я не здесь?
— Но я уже оставил всякую надежду!
Она улыбнулась.
— Я сказала, что мой ответ может удивить тебя.
— Да, я помню. Ты сказала это. Но я просто поражен.
Он прикрыл за собой дверь. Феодора стояла, глядя на
него и не произнося ни слова, улыбка все еще играла у нее
на губах, но в мозгу уже зрело сомнение. Экебол не бросил­
ся к ней, как сделал бы любой мужчина. Напротив, он ос­
тался стоять, разглядывая ее, хотя дверь была уже закрыта.
— Где твой багаж? — спросил он.
— Я ничего не взяла.
— Даже одежду?
Такой вопрос в эту минуту озадачил ее. Она снова по­
чувствовала смутную тревогу. Этот человек реагирует вовсе
не тем привычным образом, с которым она была знакома.
Ее улыбка медленно гасла.
— Кроме туники, что на мне, — ничего.
— Почему ты не дала мне знать? Я бы послал носиль­
щиков.
— Это решение пришло в последнюю минуту. Ты ска­
зал, что отплываешь с утренним отливом. Времени у меня
не было.
Это примечательное заявление могло вызвать подозре­
ния, но сейчас тщеславие Экебола работало на нее. Он рас­
ценил ее поступок как дань чувствам, вызванным его лич­
ной привлекательностью.
— Я мог бы отложить отплытие на час, — проговорил
он, все еще колеблясь.
Это было именно то, чего она никак не хотела. Теперь
было очевидно, что он еще не знал о том, что ее разыски134 .

вают. Совершенно необходимо выйти в море, пока извес­
тие об этом не достигло доков.
Она опустила глаза, как бы из скромности, на самом
деле размышляя о том, как наиболее полно использовать
свое влияние на этого человека. Когда она подняла глаза,
Экебол все еще стоял у дверей.
— Разве время отплытия не так важно? — спросила
она. — Для меня это всего лишь короткая прогулка, к тому
же в Киренаике тоже есть лавки, не так ли?
Внезапно с палубы донеслись крики. На мгновение гла­
за ее расширились, но Экебол не мог знать, что за этим дви­
жением —страх. Однако это были всего лишь вопли матро­
сов, отводящих судно от причала и поднимающих тре­
угольный парус. В это время первые лучи утреннего солнца
позолотили верхушки башен Константинополя. Через ми­
нуту пол каюты заколебался, указывая на то, что корабль
отплывает. Жребий брошен: теперь уже не о чем толковать.
— Я полагаю, об этом не стоит беспокоиться, — прого­
ворил он.
— Ты даже не сказал, что рад видеть меня здесь, — Фе­
одора скорчила гримаску.
— Разумеется, рад. Разве я не просил тебя прийти? —
Это были не совсем те слова, которые произносит мужчи­
на, поглощенный страстью, и тем не менее девушка успо­
коилась и бросила на него взгляд, показавшийся Экеболу
долгим и ласковым. Губы ее призывно дрогнули в легкой
улыбке. Экебол швырнул свой плащ на скамью и напра­
вился получать первый процент со своего вклада...
Долгий взгляд, который перед этим бросила Феодора и
который Экебол истолковал как исполненный любви, на
самом деле был наполнен размышлениями.
Мужчины важны для женщин, но совершенно не так,
как женщины для мужчин; и каждая женщина неизменно
оценивает каждого нового мужчину, даже если это всего
лишь случайная встреча, когда не может быть и речи о ка­
кой-либо его роли в ее жизни. Эта оценка производится осо­
бенно тщательно, если обстоятельства могут предполагать
даже отдаленную перспективу более близких отношений.
И если для мужчины любовь состоит из близости и наслаж­
дения, то для женщин она значительно интимнее и важнее,
поскольку для нее последствия неизмеримо более сущест­
венны.
135

Женщина, идущая по жизни обычной дорогой, на кото­
рой она, естественно, ожидает ухаживания, проявлений
дружбы и заботы, а затем и настоящей любви, приводящей
к предложению достойного замужества, может позволить
себе не спешить с окончательным решением: есть ли в муж­
чине что-либо достойное восхищения.
Другое дело — куртизанка. Она находится в условиях, с
которыми остальные женщины не знакомы. Главное из
них —это то, что она занимается любовью с мужчиной, ко­
торого до этого никогда не видела. И тут почти всегда нет
места никаким прелюдиям, игре нежных взглядов и слов,
нерешительности, отчаянию и надежде — всему тому, что
составляет смысл наслаждения быть понятой в любви. Вмес­
то этого куртизанка практически сразу включается в при­
митивную схватку полов, впустую растрачивая свое чувст­
венное богатство из-за эгоизма, недостатка воображения и
грубой похоти мужчины.
Поэтому женщина, которая вынуждена иметь много
любовников, приобретает привычку мгновенно, почти бес­
сознательно оценивать каждого мужчину. Феодора всегда
искала лучшее, затмевающее недостатки и пороки. Черес­
чур костлявый мужчина мог иметь красивые глаза, и на
них-то она и сосредоточивала внимание. Тот, у кого плохие
зубы, обладал сильными, выразительными руками, а толс­
тяк — мужественным лицом. Таким образом она находила
привлекательными почти всех мужчин, а с тем, чем приро­
да с избытком наградила ее саму, ей почти нравилось быть
куртизанкой, особенно с тех пор, как она стала деликатой
и начала принимать мужчин, выбирая, а иной раз и отказы­
вая любовникам. Теперь ситуация была иной: единствен­
ный любовник, которому она должна хранить верность.
Она осознала, что придется пожертвовать не чем иным,
как свободой мыслей и тела. Ее на мгновение охватила па­
ника. Но какой бы ни была цена, разнообразие, которое всег­
да так возбуждает в любви, должно быть отныне забыто.
С той ночи у Хионы она узнала, каким любовником был
Экебол — жадным, требовательным, самодовольным, пад­
ким на похвалу и неизменно чувственным.
Но было что-то еще. Смутный вопрос, который она да­
же на могла выразить, блуждал в подсознании и беспокоил
ее. Нечто в особе Экебола намекало, что есть в нем некий
доселе скрытый порок.
136

Что бы это ни было, оно ожидало ее в будущем, и с этим
предстояло справляться. Она надеялась, что сумеет заста­
вить Экебола полюбить ее, раз уж она вверила ему свою
судьбу, но теперь больше не была в этом уверена. Новый
характер отношений с мужчиной ставил ее в тупик.
Их первые объятия в этой каюте ни на йоту не изменили
ее мнения о нем.
Но спустя полчаса у Феодоры появилась возможность
поразмыслить в одиночестве. Экебол плохо переносил пла­
вание, и даже зыбь на море заставила его позеленеть и схва­
титься за горло. Его стошнило, едва только он добрался до
таза.
— Ступай, пошли за Линнеем, моим лекарем, — проси­
пел он, хватая воздух ртом. Рабы наместника размещались
под палубой в носу корабля, и Феодора, распахнув двери
каюты, приказала мальчику на палубе сбегать и передать
поручение.
Линней вошел в каюту, направился к ложу, где скор­
чился Экебол, и положил руку на лоб наместника. Стоя у
входа, Феодора окинула лекаря быстрым взглядом.
Это был грек лет тридцати, с умным худощавым лицом,
густыми бровями над слегка изогнутым носом, с чувствен­
ным ртом благородных очертаний. Приятная внешность,
хотя Линней всего лишь раб.
Поняв, что лекарь прекрасно справится без нее, Феодо­
ра вышла на палубу.
Даже исключительно привлекательный мужчина, стра­
дая от морской болезни, много теряет в обаянии, а несчаст­
ный Экебол был особенно жалок и смешон. Голова его
была обернута влажным платком, глаза закрыты, а губы
скорбно поджаты.
Феодора же совершенно не ощущала качки. Она стояла
у поручней на вздымающейся палубе, не обращая внима­
ния на алчные взгляды моряков, которые липли к ней вся­
кий раз, когда ветер очерчивал ее фигуру, подхватывая
платье. Но она так привыкла к этим сверлящим и раздева­
ющим взглядам, считая их чем-то неизбежным для женщи­
ны, что не испытывала ни малейшего смущения.
Однако заговорить с ней никто на палубе не осмелился.
Всем было известно, что она принадлежит наместнику, а
мужчины обычно сильнее ревнуют своих подруг, чем жен.
137

Спустя четверть часа Феодора приказала подать ей завтрак
на палубу.
Этот и следующий день корабль плыл вдоль берегов
континентальной Греции, и с наступлением второй ночи
они вошли в Эгейское море. Большую часть времени Фео­
дора проводила в отведенной ей каюте, которая была рас­
положена рядом с каютой Экебола, иногда слыша его сто­
ны и вздохи. Наместник очень медленно приходил в себя,
когда ему вновь становилось худо, он не хотел видеть даже
прелестную новую любовницу, одного только лекаря-раба.
Раз или два она обращалась к Линнею, когда тот выхо­
дил из каюты, справляясь о здоровье хозяина. Отвечая, раб
не поднимал глаз. Его очевидные ум и образованность при­
влекали ее. Поскольку Линнею явно было не по себе в ее
присутствии, она быстро отпускала его, но не могла не по­
интересоваться его судьбой. Этот человек не был обычным
тупым рабом, и хотя за свою жизнь она привыкла видеть
рабов и ее не занимала их участь, ей стало жаль Линнея.
Иногда она наблюдала за морскими птицами, скользя­
щими над бегущей волной, или вглядывалась в почти не­
различимый в дымке остров, проплывающий вдали, и
перебирала в памяти последние часы, проведенные в Кон­
стантинополе. Лишь один свой поступок она вспоминала с
удовлетворением. Даже в лихорадочные минуты поспеш­
ного бегства она нашла время позаботиться о бедном со­
здании, зависящем от нее и связанном с ее судьбой, — о
Тее. Это ради Теи она просила Айоса дать ей пергамент и
чернила, которые у него на всякий случай были припасены.
Когда придут солдаты и обнаружат, что деликата сбежа­
ла, они конфискуют всю ее собственность, включая и девушку-рабыню. Тея несомненно будет продана, как и дру­
гие рабы, и очутится в стабуле —*судьба, которой Феодора
не пожелала бы и злейшему врагу. Поэтому она подписала
документ о передаче всего своего имущества Антонине, а
кроме того, умоляла ее приютить Тею и хорошо с нею об­
ращаться. Можно было рассчитывать на то, что Антонина
примется действовать быстро, тогда как Хризомалло, в си­
лу своего характера, стала бы колебаться и медлить.
Когда миновали первые дни, путешествие стало одно­
образным. Дул попутный ветер, и корабль быстро шел впе­
ред, прыгая с волны на волну. Экебол продолжал хворать и
не требовал ее любви. Он стал раздражителен, беспрерыв138 .

но жаловался и придирался к мелочам, всячески понося
Линнея.
Феодора понимала, как ему скверно, и изо всех сил ста­
ралась угодить наместнику, но тот явно предпочитал сей­
час одиночество. После короткого утреннего визита де­
вушка предпочитала проводить остальное время, держась
подальше от каюты Экебола.
То, что он не требовал ласк, она объясняла болезнью,
однако не переставала пускаться на разного рода ухищре­
ния ради поддержания своей красоты. Но на корабле, где
она была единственной женщиной, у нее имелось только
одно платье, что на ней, не было даже гребня, а только ма­
ленький гребешок, скреплявший ее волосы, не было также
никакой косметики.
Каждую ночь она стирала тунику и вывешивала ее про­
сушить в каюте. По ночам же она принимала ванну, не­
смотря на жалобы капитана, что она безоглядно расходует
пресную воду. Она обнаружила, что красный пояс Экебола
из иллирийской кожи, если потереть об него мокрый
палец, отдает немного краски. Этот пояс очень кстати ока­
зался в ее каюте: он стал источником цвета ее губ и легкого
румянца на щеках. Увидев ее по обыкновению привлека­
тельной и свежей, никакой мужчина никогда не догадался
бы о ее заботах.
Но однажды плотный северный туман, висевший над
морем, рассеялся, и перед ними открылось побережье Аф­
рики, сверкающее в солнечных лучах. Вдали виднелась
гряда лиловых гор, ближе — склоны холмов, покрытые гус­
той растительностью, и залив; группа белых строений, слов­
но выточенных из мягкой слоновой кости, отражалась в за­
ливе.
Услыхав крик вахтенного, Экебол поднялся на палубу.
Лицо его было мрачным, глаза ввалились, но в этот миг его
уже не мучили боли в желудке, так как море стало гладким,
как зеркало.
Он стоял, глядя на далекий берег. Капитан отдал при­
каз — и флаг империи взвился на верхушку мачты.
— Почему ты поднимаешь флаг? —спросил наместник.
— Это Аполлония, ваше превосходительство, — отве­
чал бородатый мореход. — Когда я выходил отсюда два ме­
сяца назад, Фратес, начальник порта, просил меня поднять
139

знамя империи, если я вернусь с новым наместником,
чтобы они были готовы.
— Готовы к чему? — спросил Экебол.
— Ну как же, ваше превосходительство, чтобы привет­
ствовать нового наместника должным образом. Им еше по­
везло, что нам потребуется два часа, чтобы добраться до
пристани. У них будет достаточно времени, чтобы подгото­
вить почетное сопровождение и завершить другие приго­
товления, необходимые для встречи правителя провинции.
— Хм! —буркнул Экебол. — Сопровождение, говоришь?
— Разумеется. А поскольку нас ждали примерно в это
время, здесь уже собрались магистраты пяти городов, что­
бы встретить вас на пристани, ваше превосходительство.
Экебол кивнул и отпустил капитана.
— Аполлония — наша столица, — сказал он Феодо­
ре, — один из пяти городов Киренаики, которые вместе зо­
вутся Пентаполисом. Я рад, что снова вижу твердую землю
после этого проклятого моря!
Когда минутой позднее он повернулся к ней, лицо его
выражало вопрос и смущение.
— Пожалуй, я не знаю, что дальше делать, — внезапно
проговорил он.
— Что ты имеешь в виду?
— Это... ну, наместничество... совсем ново для меня.
Я понял, что, пожалуй, не знаю... чего от меня ждут. Дол­
жен ли я произнести речь?
Феодора была несколько изумлена.
— Я думаю, что они не ждут от тебя речей, — сказала
она. — Скорее, они сами примутся ораторствовать. Если
они намерены вести себя так, как принято в Константино­
поле, то тебе следует только нарядиться как можно богаче
и, сохраняя значительный вид, позволить им приблизиться
и почувствовать, что ты заслуживаешь уважения и покор­
ности. Конечно, эти провинциалы уже расписали всю це­
ремонию, и тебе остается только следовать регламенту, по­
скольку, я уверена, самая важная роль в нем отводится тебе,
и ты услышишь, возможно, куда больше лести, чем заслу­
живаешь, потому что эти люди хотят снискать твое распо­
ложение.
Его лицо прояснилось.
— Значит, мне нужно только держаться с достоинством?
— И принимать приветствия как первое лицо провинции.
140

Экебол кивнул.
— Хорошо. Я знал все это, однако хотел выяснить, по­
нимаешь ли ты, что здесь происходит.
Девушка улыбнулась.
Минутой позже он сказал:
— Приготовься сразу же сойти на берег.
— Сейчас? — У нее перехватило дыхание. — Но я не
могу! Это невозможно!
Он повернулся к ней с недовольным видом.
— Почему?
— Ты только взгляни на меня! Мне необходима достой­
ная одежда. Я не меняла ее в продолжение всего путеше­
ствия...
Наместник нахмурился сильнее. Очевидно, воззвав к
состраданию, она ошиблась. Феодора мгновенно изменила
тактику:
— Хотел бы ты явиться здесь впервые в качестве прави­
теля с дамой, одетой, как нищенка?
Экеболу и не приходило в голову, что она одета, как ни­
щенка. Но обращение к его тщеславию попало в цель. Воз­
можно, внешность любовницы можно улучшить и таким
образом явить себя в еще более выгодном свете.
— Сколько времени тебе на это потребуется? — спро­
сил он.
— По меньшей мере три часа.
Он нахмурился снова.
— Три часа? При том, что депутаты городов ждут, чтобы
приветствовать меня?
— Пусть ждут! Разве ты не для того здесь, чтобы управ­
лять провинцией? Произведи на них впечатление! Им по­
лезно научиться терпеть и смиряться, чтобы доставить тебе
удовольствие.
Он еще хмурился, но последняя фраза решила исход
спора. Ворча, что эта задержка неразумна, Экебол приказал
исполнить желание девушки — добыть в городе подходя­
щую одежду и доставить на корабль особу, которая помогла
бы Феодоре сделать прическу и надеть украшения. Чем
больше размышлял он о том, что заставляет депутации го­
родов ждать, тем больше эта мысль нравилась ему. С этим
он и удалился в сумрак своей каюты.
Таким образом, после того, как корабль наместника
бросил якорь у набережной, толпа встречающих из пяти го­
141

родов, состоящая из военачальников, гражданских санов­
ников, землевладельцев, аристократов и прочих, кто счел
необходимым присутствовать при этом событии, а также
две центурии всадников, три центурии тяжелой пехоты я
военный оркестр, все в парадном облачении или держащие
в руках столько железа, меди, кожи и дерева, из которых из­
готовляются оружие, снаряжение и музыкальные инстру­
менты, что можно было полностью загрузить небольшой
корабль, — стояла, парилась и потела, под жгучим афри­
канским солнцем в течение трех убийственных часов в
ожидании, пока молодая женщина приведет свою внеш­
ность в соответствие со всеми представлениями о должном
виде.
Когда же Феодора появилась, то почти оправдала это
ожидание: на ней было белоснежное, украшенное золотым
шитьем платье, которое очень шло ей, глаза и губы девуш­
ки ярко горели, фигура была полна волшебной грации, во­
лосы неподражаемо уложены — все вместе представляло
собой столь очаровательное зрелище, что разгоряченные и
сердитые сановники, выдающиеся мужи и воины, забыв о
своем гневе и мучениях, с восхищением воззрились на нее.
Она положила свою хрупкую руку на запястье Экебола,
пышно вырядившегося в пурпур и золото, и вместе они
двинулись между рядами встречавших.
Военный оркестр громогласно затрубил. Множество
холеных и роскошно одетых людей, выступив вперед, пре­
клонили колена перед наместником, а затем произнесли
пространные речи, восхваляющие правителя и заверяю­
щие его в совершенной преданности. При этом маленькая
возлюбленная наместника оставалась как бы в стороне от
происходящего и молча ждала. И хотя на ее долю досталось
больше косых взглядов, чем полагалось по ее роли, церемо­
ния встречи показалась ей нескончаемой.
'
В конце концов она оказалась в предназначенном для
нее паланкине, и восемь носильщиков одним мощным дви­
жением вскинули его на плечи. Феодора расслабилась, ощу­
щая себя драгоценностью в достойной оправе.
Оркестр грянул походный марш, и процессия пришла в
движение. Впереди следовала сотня всадников в стальных
шлемах, латах и алых плащах, затем оркестр с барабанщи­
ками, руки которых летали в воздухе, отбивая ритм, затем
пешие воины со склоненными копьями, затем паланкин
142

наместника, а сразу за ним — паланкин его возлюбленной,
окруженные с обеих сторон колоннами громыхающих до­
спехами пехотинцев; далее шли сановники, и, наконец,
вторая сотня всадников в алых плащах замыкала шествие.
Хотя это и нельзя было сравнить с процессиями в Констан­
тинополе, здесь тоже было на что посмотреть.
С моря Аполлония показалась Феодоре красивой: бе­
лые постройки, стоящие на террасах или взбегающие по
склонам холмов, длинный мол, вытянутый, как рука, и ко­
рабли, бросившие якоря в заливе. Однако вблизи эта иллю­
зия быстро рассеялась.
Узкие улицы оказались еще уже из-за своеобразной ар­
хитектуры зданий, у которых вторые этажи, поддерживае­
мые колоннами из кедра или камня, почти смыкались над
мостовой. Все дома были каменными, выбеленными из­
вестью, с плоскими крышами и без окон, которые заменя­
ли узкие щели, защищенные решетками из железа или де­
рева, что превращало их в подобие маленьких крепостей.
Все улицы были, кроме того, чудовищно грязны. Мухи ту­
чами роились над разлагающимися в канавах отбросами.
Повсюду на улицах, у зарешеченных окон и на крышах до­
мов толпились горожане. Некоторые возгласами приветст­
вовали процессию, но Феодоре их крики и рукоплескания
казались искусственными и лишенными подлинного энту­
зиазма.
Теперь ей предстояло новое испытание. Впервые в жиз­
ни она играла важную роль в публичной процессии, при­
влекая внимание огромной толпы — это вовсе не то, что
случайные взгляды мужчин, к которым она привыкла.
Везде она видела обращенные к ней лица — тысячи лиц.
Лица греков, римлян, евреев, левантинцев и кочевниковберберов. Она чувствовала на себе взгляды сотен глаз, ко­
торые приводили ее в смущение и вызывали беспокойство,
особенно взгляды женщин. Ей казалось, что ее оценивают,
судят по женским меркам, а этого боится каждая женщина,
что эти люди уже враждебно настроены и ищут только не­
достатки и, как только процессия отдалится, собираются
кучками, чтобы поделиться впечатлениями и посостязать­
ся в умении отпустить самое убийственное замечание о
ней. Один из кварталов, через который двигалась процес­
сия, она узнала сразу — это был квартал проституток. Здесь
городские шлюхи, сидя на крышах, вели беспрерывный
143

словесный огонь, комментируя, выкрикивая, бранясь и за­
зывая свистом ухмыляющихся солдат почетного сопро­
вождения. Но эти женщины умолкали, когда мимо проно­
сили пышные паланкины, и снова Феодора чувствовала
десятки пристальных женских взглядов. Знают ли они чтонибудь о ней?
Нижний город остался позади, и процессия стала нето­
ропливо подниматься по крутым улицам, лежащим на скло­
нах. Начали появляться общественные здания, более вну­
шительные, чем нагромождения лачуг, теснящихся у воды.
Феодора увидела базилику и акведук, бассейны, маленький
ипподром, общественные бани и театр. Хорошо бы разуз­
нать, разрешат ли ей посещать театр? Сейчас, во всяком
случае, она чувствовала то, что чувствует актер перед тыся­
челикой толпой.
Увенчивая холм, раскинулось белое здание с красной
черепичной крышей, а вокруг него — ухоженные сады, ок­
руженные стеной. Перед воротами выстроилась двойная
цепь почетного караула.
Тириец Экебол волею Юстина, императора ромеев,
новый наместник Киренаики, со своей юной возлюблен­
ной вышли из носилок и вступили во дворец, их новую ре­
зиденцию.
ГЛАВА 10
Исходя из того, что с самого начала не оправдывались
ни ее ожидания, ни надежды, Феодора решила, что ее по­
ложение в Африке довольно шатко.
Она тосковала по Константинополю, климат был сквер­
ным, событий — не много. Но с этим еще можно было бы
смириться, если бы не Экебол. Она знала, как обращаться
с мужчинами, или думала, что знает. Но до сих пор ей ни­
когда не приходилось подолгу заботиться об одном любов­
нике. Кроме того, ей не доводилось встречаться ни с кем,
кто до такой степени напоминал бы забальзамированную
египетскую мумию, а с мумией, как известно, бесполезно
вести обычную женскую игру.
С самого начала их отношений она совершила роковую
ошибку, хотя, вспоминая происшедшее, понимала, что не
могла ее избежать.
144

Из-за того, что она вынуждена была бежать от опаснос­
ти, хоть Экебол и не знал об этом, она была слишком оза­
бочена тем, чтобы ублажить его. Во время путешествия при
всех обстоятельствах она была одинаково покорной. Даже
в краткий миг ее самоутверждения, когда она задержала
высадку на берег, Феодора добилась успеха не потому, что
хотела этого, а потому, что Экеболу понравилась идея за­
ставить депутацию дожидаться его. Таким образом, он при­
вык к ее покорности, как к чему-то само собой разумеюще­
муся, когда же впоследствии она попыталась отступить от
этого, последовал взрыв мужского гнева, с которым она не
сумела справиться, еще более усугубив свою зависимость.
Здесь было над чем поразмыслить. Время наибольшей
власти женщины над мужчиной — в самом начале отноше­
ний, когда для него все еще внове и он жаждет угождать воз­
любленной. Кроме того, непредсказуемость — одно из силь­
нейших орудий женщины.
Пока она резвится за гранью досягаемости, она кажется
мужчине самой драгоценной вещью в мире и он не жалеет
никаких усилий, чтобы завладеть ею и удержать. Это время,
когда она еще не полностью завоевана, лучшее для того,
чтобы побольше выторговать в свою пользу. Но когда жен­
щина полностью познана, а любовь становится рутиной, ей
неизмеримо труднее добиться каких-либо преимуществ
для себя, потому что нет ничего хуже, чем когда что-либо
воспринимают как само собой разумеющееся.
Но даже при таком жалком начале Феодора верила, что
могла бы завладеть Экеболом, будь он обычным мужчиной.
Не в том смысле, что он имел особые достоинства или ис­
ключительные качества, а в том, что он был непостижим и
в высшей степени странен.
Иногда, уединившись, она пыталась разобраться в нем,
что также было для нее новым —до сих пор она делала вы­
воды о мужчинах инстинктивно и моментально, но Экебол
вновь и вновь ставил ее в тупик.
Он поместил ее в гинекее, женской половине, а сам жил
в противоположном крыле дворца. Поначалу он нередко
посещал ее поздно вечером. Физически он не был для нее
привлекательным — сальная кожа и уныло висящий нос не
придавали мужественности его чертам.
Но и с этим можно было мириться. А вот другие его чер­
ты иной раз ее даже пугали. Например, у него была тяга к
145 .

жестокости. Он всегда был самодоволен и жаден, но рабо­
лепие, которое выказывали жители провинции, разожгло в
нем высокомерие и низкие страсти. Теперь он никогда не
забывал напомнить Феодоре, что подобрал ее в публичном
доме, и все чаше играл на этой струне, ибо ему нравилось
унижать ее.
В беседе он был невыносимо скучен. Без устали толкуя
о себе, он, бывало, так утомлял ее этим, что у нее едва хва­
тало терпения сдерживаться.
Иногда на протяжении всей ночи ей только и приходи­
лось, что выслушивать хвастовство Экебола и не забывать
восхищаться им. Это стало привычным ритуалом, и она
знала все его тонкости, как бы они ни были ей противны.
— Когда ты увидела меня, ты, наверно, и не думала, что
будешь жить во дворце наместника, не так ли? — спраши­
вал он.
— Да, светлейший. Я даже и не мечтала об этом, —с го­
товностью отвечала она.
— Повезло же тебе, что ты поехала со мной!
— Моя удача превзошла всякие ожидания, светлейший.
Он мог бы уже заметить, что она никогда не говорит
нежностей, обращаясь к нему. Теперь она не могла себя за­
ставить это делать.
— Надо заметить, я высоко вознесся, — продолжал он
самодовольно. — Наместник в сорок лет — это тебе не чтонибудь, знаешь ли...
Это повторялось по многу раз, и Феодора терпеливо
произносила то, чего от нее ожидали:
— Я все время восхищаюсь вашими поразительными
успехами.
— Не легко, знаешь ли, управлять огромной провин­
цией. Люди пытаются обмануть меня, обойти закон и из­
влечь выгоду любым способом. Но я знаю, как обращаться
с собаками. Необходимо вселить в них страх Божий. Толь­
ко сегодня я поймал одного сборщика налогов, пытавшего­
ся утаить от меня кое-что. Ты ведь знаешь, они должны от­
давать часть товаров в виде натурального налога...
У него была привычка подолгу растолковывать простые
вещи, будто она была не очень способным ребенком, хоть
многое она понимала, пожалуй, лучше его. Но она только
кивала, благодаря за науку.
— Этот парень, —продолжал он, —скрыл от меня целую

деревню — кажется, его семья живет в ней и вроде бы у них
случился неурожай. Он вообразил, что из-за этого они
могут не платить налог. А я недолго размышляю, когда дело
касается денег. Взял список поселений и вычислил его. Ви­
дела бы ты его лицо!
Он наконец перестал потешаться над незадачливым чи­
новником.
— Что ты сделаешь с ним? — спросила Феодора.
— Естественно, он умрет. Завтра увидишь, как ему от­
рубят голову, если дашь себе труд спуститься вниз к окруж­
ной тюрьме. Ну а деревня исчезнет с лица земли, если не
будет уплачен налог в двойном размере. Это научит их пря­
моте и добросовестности!
Такая неоправданная жестокость была ей противна. Но
она могла лишь проговорить:
— Конечно, любой будет выглядеть глупцом, если ста­
нет пытаться сравниться умом со светлейшим.
Такая грубая лесть — Экебол не чувствовал фальши —
наполняла его самодовольством.
А иногда, хотя и редко, он вообще не желал говорить, а
только валяться в постели и получать наслаждение, не счи­
таясь с ее желаниями и чувствами. То, что она, возможно,
презирает его, подчиняясь против своей воли, не приходи­
ло ему в голову, либо не имело для него значения.
Эти нечастые всплески его мужской природы обычно
происходили, когда он был пьян и, следовательно, вел себя
особенно оскорбительно. В такие минуты ой получал осо­
бое удовольствие, грубо насмехаясь над ней и при этом тре­
буя со странной настойчивостью, чтобы она восхваляла его
мужественность, словно не будучи сам в ней уверен.
— Где бы ты была, похотливая крошка, — бывало, на­
чинал он тотчас после ее объятий, — если бы я не подобрал
тебя прямо на улице Женщин?
— Я бы сгинула в безвестности, — обычно отвечала
она, что доставляло ему неизъяснимое удовольствие.
— Аты ведь и сейчас потаскушка —ты знаешь это? Ма­
ленькая сучка с хорошеньким личиком, но в конце концов
все равно сучка. Тебе крупно повезло, что я люблю сучек.
— Я осчастливлена, светлейший.
— А что, если ты мне надоешь? — Его лицо злорадно
искажалось, черные глаза съезжались к длинному горбато­
му носу.

— Я не знаю, что тогда случилось бы со мной, — гово­
рила она тихо.
— Ну, тогда поцелуй меня, — он с минуту слюнявил ее
губы. — Я люблю сучек, как я уже сказал. Особенно если
они любят меня. Ты ведь любишь меня, не так ли?
— Да, светлейший, — соглашалась она, хотя ей хоте­
лось закричать.
— Как сильно?
— Больше всего на свете.
Это было отвратительно, но что она могла поделать?
— Но почему?
— Потому, что ты — великий человек и мудрый прави­
тель.
— Будь честной со мной. Наверняка потому, что я хоро­
ший любовник, разве не так?
— М-м... да... — она колебалась.
— Ну скажи, ведь я замечательный любовник?
Феодора кивала, опуская глаза.
— Никто не усомнится в этом.
— Лучший из тех, что были у тебя?
— Непревзойденный. Намного лучше других.
Еще одна ложь, но он проглатывал ее, испытывая стран­
ное удовлетворение.
Но его грубая натура не могла обойтись без грязи.
— Это все, что вам, женщинам, требуется, не так ли? —
толстые губы складывались в скверную ухмылку. — Вы жи­
вете плотью. Вам и дела нет до того, что у человека выше
пояса. Но мне это нравится. Я обожаю бабенок, у которых
в голове ничего, кроме постели.
Последнее звучало и дико, и хвастливо, хотя хвастать
было особенно нечем. В то же время это была насмешка над
всеми женщинами.
Ей стали отвратительны его визиты. Иногда, когда она
думала о нем, у нее пробегал по коже холодок страха. Что
она станет делать, когда наместник действительно отвер­
нется от нее?
С болезненной силой она поняла, что одна вещь, в
которой она когда-то убедила себя, — право любовницы
прервать связь с мужчиной, когда ей захочется, — здесь не
действует. Она была пленницей во дворце. Никто во всей
провинции не защитит ее из страха навлечь на себя гнев
Экебола.
148

Иногда она принималась тосковать по старым време­
нам, когда была куртизанкой в Константинополе. Но Боже
упаси вновь стать ею здесь. Она видела квартал блудниц в
Аполлонии, и одна мысль о нем заставляла ее содрогаться.
Гинекей, находящийся в западной части дворца, пона­
чалу казался Феодоре довольно роскошным. Ее спальня
была богато обставлена, у нее была купальня, достаточно
просторная даже для двух десятков молодых женщин, если
б они решили понежиться в бассейне одновременно. У нее
были двор и сад, окруженные стеной и, можно сказать,
принадлежащие ей, собственная кухня и столовая, поме­
щения для прислуги и рабов.
Ей служили пять евнухов и вдвое больше рабынь. Впе­
рвые в жизни ей приходилось иметь дело с евнухами, и
когда в первое утро она принимала ванну и трое из них,
явившись, назвались массажистами и парикмахерами, она
неприятно удивилась. Ей вовсе не пришлось по вкусу то,
что они будут прислуживать ей в таких интимных вещах,
больше того, эти лжемужчины вызывали у нее неловкость
и раздражение.
В конце концов она определила евнухов на другие рабо­
ты, а для интимных нужд держала только женщин. И впредь,
когда бы ей ни приходилось иметь дело с евнухами, она ис­
пользовала их только как секретарей или работников по
дому.
Вскоре ее новая жизнь стала нестерпимо скучной. Кро­
ме тех случайных появлений в обществе, когда ее хозяину
хотелось выставить ее напоказ, она не видела никого, кро­
ме Экебола.
Поначалу они посетили один за другим несколько офи­
циальных пиров. Алчность Экебола проявлялась и в его
любви к роскоши. Демонстрация произведений искусства,
нарядов или чего-либо иного, свидетельствовавшего о его
богатстве и вызывавшего восхищение и зависть других, ще­
котала его тщеславие. Одной из таких дорогих вещиц, ко­
торой можно было подразнить других мужчин, стала и его
молодая любовница.
В первый раз, когда он приказал Феодоре подготовить­
ся к пиру, она постаралась одеться и украсить себя так,
чтобы Экебол остался доволен. Она испытывала некото­
рую робость, опасаясь, что женщины на пиру найдут в ней
слишком много недостатков, за которые ее можно осудить.
149

Но ее окружила атмосфера всеобщего поклонения, не­
смотря на присутствие жен первых лиц провинции. Разу­
меется, она моментально стала объектом всяческих пересу­
дов, но ее не презирали и не избегали.
— Так это и есть дама наместника? — шептала супруга
начальника порта Фратеса жене командира гарнизона Ультора.
— Довольно хорошенькая, — отвечала жена военачаль­
ника без всякого энтузиазма, — но несколько переусерд­
ствовала, вам не кажется?
— Ну и прическа! — восклицала ее подруга. — Если это
последняя столичная мода, то не могу сказать, что я в вос­
торге от нее.
— Я тоже. Но мужчины, по-моему, так не думают. По­
смотрите на них. Они с трудом могут отвести от нее взгляд.
— Не удивительно. Чего стоит это платье! Это просто
непристойно! Вырез так глубок, что можно рассматривать
все, что у нее там имеется. А этот разрез на бедре, чтобы по­
казать ноги! Ну как после этого винить мужчин, что они
глядят во все глаза?
— Любая может заставить мужчину таращиться, если ей
безразлично, каким способом это достигнуто.
И обе матроны целомудренно фыркали, несомненно
противопоставляя увиденному достоинства собственных
нарядов.
Но ни у кого не вызывало вопросов то обстоятельство,
что Феодора живет с наместником не в браке. Киренаика
держалась римскойтрадиции, а институт любовниц был
одним из древнейших в Римской державе. Женщина, кото­
рую Экебол желал выделить, могла не опасаться испытать
оскорбительное пренебрежение со стороны общества.
Таким образом, язвительные замечания упомянутых
дам были вполне безобидны. Другие дамы в это время были
заняты тем, что запоминали детали прически и костюма,
чтобы затем скопировать то, что критиковали другие, ведь
и в самом деле это наверняка было последней модой в сто­
лице. Сходились на том, что любовнице проконсула недо­
стает здоровой полноты, которая приличествует всякой
честной матроне, однако в ее лице практически не было
найдено изъянов.
Что же касается мужчин, то их взгляды выражали от­
кровенное восхищение. Платье Феодоры тесно облегало ее
150

фигуру, ее безупречные плечи оставались обнаженными, а
ожерелье из миндалевидных гранатов, казалось, уводило
взгляд прямо к очаровательной ложбинке между грудей.
Ступни в позолоченных туфельках казались миниатюрным
совершенством, а разрез на платье — мода, недавно заве­
зенная из Египта, — тянулся от середины икры вниз и яв­
лял бегло брошенному взгляду скульптурное великолепие
точеной лодыжки.
Отлично известно, что явное поклонение и тайное зло­
словие женшин является двойным доказательством жен­
ского успеха, и это вселяло в Феодору некоторую уверен­
ность.
Однако за исключением выходов в свет с Экеболом, ко­
торые становились все более редкими, жизнь любовницы
наместника оставалась крайне однообразной. Даже бо­
лезнь на этом фоне воспринималась как событие.
Примерно через месяц после их прибытия в Африку у
Феодоры разыгралась легкая лихорадка. Дворцовый ле­
карь, грек Линней, приплывший в Аполлонию на том же
корабле, был, как и прочие слуги, рабом, но при этом не
был евнухом. Феодора сразу поняла это. Видеться и гово­
рить с мужчиной, пусть даже и низкого звания, было для
нее большим облегчением. К тому же у него были красивые
глаза, чувственный рот, а его скупая, лаконичная речь была
умной, хотя в ней и звучала некая отчужденность. Ей хоте­
лось подольше беседовать с ним, но Линнея явно смущало
ее общество. Он приходил еще дважды, осматривал ее, про­
писывал лекарства и торопливо удалялся. Когда она окон­
чательно выздоровела, он больше не появился.
Однажды Экебол заявил Феодоре:
— Пришла пора посетить четыре остальных города Пен­
таполиса — Арсиною, Птолемаиду, Беренику и Кирену.
Я желаю, чтобы ты сопровождала меня. Назови, кого из
слуг ты намерена взять с собой, и приготовь наряды на не­
делю, если не больше. Ты должна произвести хорошее впе­
чатление.
Феодора пришла в радостное возбуждение.
— Я все сделаю, вы увидите, все будет как нельзя луч­
ше! — вскричала она и тотчас загрузила слуг работой, гото­
вясь к тому, что представлялось ей долгожданным празд­
ником в ее монотонной жизни.
Путешествие, которое началось на следующий день,
151 .

было неторопливым. В пышных паланкинах они объезжа­
ли один за другим города провинции, проводя ночь в каж­
дом из них в домах самых богатых граждан, которые сорев­
новались в пышности приемов. Где бы она ни появлялась,
Феодора вызывала всеобщее восхищение, которое прини­
малось Экеболом как дань его вкусу и умению разбираться
в женщинах.
Больше других ей запомнился день, когда они посетили
древнюю Кирену, бывшую когда-то главным городом про­
винции, но теперь представляющую собой нагромождение
руин.
— Но ведь это был знаменитый город! — воскликнула
она, когда они стояли рядом с Экеболом на горе, увенчан­
ной остатками акрополя. Свита, чиновники, сверкающая
латами стража, слуги и рабы с паланкинами ожидали их по­
одаль.
— Видимо, так, — согласился Экебол равнодушно.
С огромным интересом смотрела она вокруг. Вдалеке
неясно вырисовывались горы африканской пустыни —
граница цивилизации. Прямо перед ними скалистый склон
круто спускался к равнине, а несколькими милями далее
виднелось океанское побережье, где располагалась Апол­
лония, ныне столица провинции, а когда-то морской порт
Кирены, как Пирей для Афин или Остия для Рима.
Склоны холмов были усеяны развалинами: храмы без
крыш, рухнувшие колонны, дворцы и общественные зда­
ния, словно пережившие землетрясение, акведуки и даже
гробницы были разрушены и разграблены.
Среди нагромождений руин встречались небольшие
дома и хижины более поздней постройки, в которых обита­
ли какие-то люди. Однако они только усиливали впечатле­
ние грандиозности бедствия, постигшего этот край.
— Что могло вызвать такое опустошение? — спросила
девушка.
— Откуда мне знать, — ответил Экебол.
— Но разве это тебе не интересно? Хотя бы как прави­
телю этой провинции?..
Всякий намек на критику раздражал Экебола.
— У меня есть дела поважнее, — резко оборвал он Фе­
одору. —Я не могу беспокоиться о том, что случилось мно­
го веков назад!
Гравий заскрипел под подошвами его сандалий, когда
152 .

он повернулся и направился к свите, приказав подготовить
паланкины для продолжения путешествия. Феодора уже
привыкла к его отталкивающему высокомерию, но тупое
отсутствие любознательности в этом человеке никогда не
переставало удивлять ее.
Молча она последовала за ним к носилкам. На следую­
щий день, когда они вернулись во дворец в Аполлонии, она
послала за человеком, который мог бы просветить ее и ко­
торый был интересен сам по себе.
Линней явился и встал перед ней, сидящей на террасе в
окружении нескольких женщин.
— Мне нужно не твое искусство, лекарь, а кое-что иное.
— Твой раб, лучезарная, по крайней мере сделает все,
что в его скромных силах, чтобы ответить на вопрос, кото­
рый ты соблаговолишь задать.
Как всегда, в его поведении сквозила собачья покор­
ность.
— С чем связано разрушение Кирены? — спросила она.
Он помолчал, удивленный вопросом, а затем проговорил:
— Это страшное и скорбное событие, лучезарная, слу­
чилось много столетий назад, так много, что ничтожный
раб знает об этом не многое. Мне известно, что это был
мятеж еврейских поселенцев в Киренаике, где находилась
большая колония этих людей. Все это произошло во време­
на правления императора Траяна*.
Он умолк. На секунду его темные глаза поднялись к ней,
затем опустились снова, и он продолжал:
— Но если лучезарная хочет узнать об этом все, то
может прочитать пергаментные свитки, хранящиеся в биб­
лиотеке дворца. Они поведают об этих событиях гораздо
лучше, чем я, раб, которому не позволено вторгаться в твое
благородное общество иначе как для исполнения его пря­
мых обязанностей.
Услышав почти умоляющие интонации в его последних
словах, она позволила Линнею уйти.
Любопытство проснулось в Феодоре. Когда она еще
куртизанкой оказывалась в обществе умных и опытных
людей, она не упускала возможности поучиться у них в про­
межутках между занятиями любовью. Это было одной из ее
привлекательных черт, поскольку мужчины любят жен­
щин, задающих неглупые вопросы, касающиеся их интере­
сов и достижений, к тому же и выслушивающих их ответы
153

с неподдельным интересом. Эта тонкая форма лести при­
носит, к тому же, пользу слушателю.
Она послала в библиотеку за упомянутыми манускрип­
тами и с радостью обнаружила, что большинство из них на­
писано на греческом и латинском языках, на которых она
могла читать, а не на коптском или персидском.
Ее глазам предстал ужасающий отчет Диона Кассия*,
римского историка, описавшего восстание киренайцев в
115-—116 годах по Рождеству Христову. Мерным слогом ис­
торик повествовал, как еврейские поселенцы, ожесточив­
шиеся от унижений, перенесенных при завоевании Палес­
тины и разрушении Иерусалима римлянами, попытались
основать новое государство на севере Африки, уничтожив
всех, кто там обитал, не будучи иудеем. План был тщатель­
но и умело разработан и со зверской жестокостью осущест­
влен. Он практически увенчался успехом, поскольку иудеи
удерживали в своих руках провинцию в течение двух лет.
Временами резня принимала ужасающие формы. Феодора
читала: «Иудеи области Кирена выбрали себе в предводи­
тели некоего Андрея и истребили всех римлян и греков.
Они варили их в масле живьем, делали пояса из их кишок,
носили их кожу вместо верхней одежды. Многих они рас­
пиливали надвое сверху донизу. Других же бросали диким
зверям на съедение или заставляли сражаться друг с дру­
гом, как гладиаторов. Таким образом, двести двадцать ты­
сяч жителей Киренаики погибли».
Но вскоре из Рима явилось возмездие. Траян, который
был поглощен войнами с персами, послал в Африку одного
из своих полководцев, Луция, вместе с войском. Несмотря
на отчаянное сопротивление иудейских воинов, легионеры
разгромили их и окружили в двух цитаделях — Арсиное и
Кирене. Особенно яростным было сражение в Кирене, но
римская дисциплина и осадные машины взяли в конце
концов верх. Кирена была взята. В результате мятежа и
последующей осады, как стало ясно Феодоре, город и был
разрушен.
Римская месть была столь же ужасна, как и предшест­
вующая резня. На протяжении десяти миль от Кирены до
Аполлонии вдоль дороги стояли кресты, на которых были
распяты еврейские повстанцы. Тысячи других были заруб­
лены на месте или погибли от опустошительных пожаров.
Оставалось невыясненным, относилась ли цифра, упомя154

нутая историком — двести двадцать тысяч погибших, —
только к жертвам резни, устроенной иудеями, или включа­
ла также тех, которые были зверски убиты при взятии горо­
да. В любом случае еврейская колония прекратила свое су­
ществование. Уцелевшие женщины и дети были безжа­
лостно проданы в рабство.
Ужас событий, даже в сухом изложении старого римля­
нина, произвел на Феодору неизгладимое впечатление. Ей
навсегда запомнились картины мятежа и безумия, которое
охватывает восставшую толпу и превосходит по жестокос­
ти и разрушительности даже войны.
Шли месяцы, и она видела Экебола все реже. Вначале
она испытывала облегчение, но когда он на протяжении
целых недель не заходил и не обращался к ней, она поне­
воле спрашивала себя — почему?
Невольно напрашивалась мысль — появилась сопер­
ница.
Это огорчало ее, хотя Экебол и был неприятен. А что,
если он решил вышвырнуть ее из дворца и завести новую
фаворитку?
Самолюбие Феодоры было уязвлено. Напрягая вообра­
жение, она попыталась представить себе предполагаемую
соперницу.
Неизбежные вопросы возникали у нее в голове. Молода
ли та, другая? Хороша ли собой или наделена какой-то не­
обычной грацией? Что она знает такое, чего не знает Фео­
дора? И главное — где Экебол ее держит? Наверняка не во
дворце, иначе Феодора знала бы об этом. Вероятно, это же­
на какого-то важного лица в провинции, купца или поли­
тика, ищущего расположения наместника, который смот­
рит сквозь пальцы на амурную связь Экебола ради того
влияния, которое он сможет получить. Такое часто случа­
ется при дворах, погрязших в грехе.
Внезапно явилась мысль: а не чернокожая ли она? Не­
которые распутники испытывают извращенную тягу к не­
гритянкам, у которых, как говорят, в крови жар джунглей.
В Аполлонии было много негритянских девушек, некото­
рые весьма хорошенькие, с эбеновой кожей, удивительны­
ми глазами, узкими бедрами и пышной грудью. Обычно
предпочтение отдавалось белым женщинам, но и негри­
тянки были порой недурны для разнообразия.
Но как правило —только для разнообразия. А ведь пред. 155

полагаемое увлечение Экебола было постоянным, что слу­
жило лишним подтверждением ее поражения. За недолгую
жизнь Феодоры не было случая, чтобы женщина похитила
у нее мужчину, если она сама не хотела этого. Роль побеж­
денной была невыносимой для ее гордости, но больше
всего ее угнетала совершенная беспомощность.
Экебол пристрастился бродить по городу в поисках раз­
влечений. Окруженный толпой услужливых льстецов и при­
хлебателей, он теперь частенько покидал дворец по ночам.
Аполлония могла предложить на выбор несколько экзоти­
ческих и насквозь пропитанных пороком заведений, бер­
берийских и негритянских. Особенно часто он посещал
дома, в которых исполнялись туземные танцы, в которых
девушки из пустыни замысловато извивались под аккомпа­
немент визгливых труб и глухой ритм барабанов.
В таких местах процветали таинственные и отврати­
тельные пороки. Один или два раза, когда Феодора сталки­
валась с Экеболом после посещения такого места, она за­
мечала лунатический блеск его глаз и странности поведе­
ния. Она заподозрила, что наместник отведал привозимое
из Индии губительное зелье, которое называли маджун и
готовили из семян мака и дурмана, растопленного масла,
меда, а также настоя травы, которую по-латыни называли
каннабис, а по-арабски — гашиш.
Зелье вызывало у его поклонников сон, пестрые виде­
ния и совершенную развязность в порочных забавах. Иног­
да оно даже приводило к помешательству, и девушка не­
вольно думала: «Что станется, если провинцией начнет
править безумец?»
Становилось все жарче. Теперь палящее дыхание пус­
тыни чувствовалось и на самом побережье.
Однажды Феодора не могла уснуть из-за духоты и в не­
урочное время поднялась с постели. Минул час после полу­
ночи. Какое-то время она стояла у распахнутого окна опо­
чивальни, всматриваясь в ночь и молясь про себя, чтобы
подул прохладный бриз, который сейчас едва колыхал за­
навески.
Раскаленный воздух был абсолютно неподвижным и
густым от обилия запахов трав и цветов; внизу лежал город,
белый в свете полной луны. Тени были резкими и черными.
Сквозь ажурную сеть пальмовых листьев она видела огни,
все еще горящие в отдельных домах. Ее слух уловил отда156

ленный бой берберийских барабанов и гнусавый плач рож­
ков, которые сливались в мелодию настолько варварскую,
что она невольно задрожала.
Внезапно она услышала голоса, шумные выкрики пья­
ных, пожелания доброй ночи и лязг шита часового, кото­
рый встал навытяжку у наружных ворот. Экебол снова по­
бывал в городе и теперь возвращался домой с кутежа.
Ее окно выходило на дворцовый двор, и она видела, как
наместник миновал ворота. Его сопровождал неизвестный
ей человек.
Силуэты этих двоих отчетливо вырисовывались в лун­
ном свете, и какая-то странность в их позах привлекла ее
внимание. Присмотревшись, она обнаружила, что Экебола
сопровождает юнец, двигаясь неровной походкой и дер­
жась за руку наместника. Прозвучало какое-то слово, и юнец
захихикал, как девушка, и положил голову на плечо Экебола.
Оставаясь невидимой в темном проеме, Феодора, зата­
ив дыхание, наблюдала, как спутники исчезли во дворце.
Она должна убедиться... Дворец спал. Сейчас она сде­
лает то, чего никогда прежде не делала. Феодора бесшумно
прокралась по коридору в другое крыло, к покоям намест­
ника.
Снова голоса. Она слышала, как они говорили оба ра­
зом, и вдруг чудной юнец странно захныкал.
Она подошла к двери и остановилась, глядя на них. Ни­
кто ее по-прежнему не замечал. Она видела, как дергалось
смуглое лицо Экебола, видела его как бы разорванные, не­
четкие движения — так обычно действовал маджун. Вто­
рой был молод и безбород. Умащенный благовонными мас­
лами, как женщина, с накрашенными губами и нарумянен­
ными щеками, с длинными локонами, он бросал на Экебола
кокетливые взгляды, которые были лишь жалким подоби­
ем подлинного женского кокетства.
Они стояли друг против друга. Внезапно Экебол схватил
юнца за руки.
— Экебол! — проговорил тот почти женским голосом.
Экебол схватил его в объятия и впился в губы. Поцелуй
был полным и долгим — это было лобзание любовника.
Юнец снова захныкал, как если бы уже испытывал боль,
смущенно поежился и вздохнул.
Внезапно лицо его застыло: теперь он смотрел мимо на­
местника, прямо на дверь.
157

— Там женщина! — завизжал он, указывая на Феодору.
Экебол обернулся. Лицо его, все еще дергающееся от
наркотика, потемнело.
—- Что ты здесь делаешь? — громко спросил он.
— Скорее это я должна спросить, что ты здесь дела­
ешь, — ответила Феодора.
— Убирайся! Это тебя не касается! — прорычал он.
Феодора отступила в темноту, ощутив приступ тошно­
ты, и заторопилась в гинекей. Теперь она имела ответ. Ра­
зумеется, кое-что можно было предположить заранее, и
тем не менее это был шок. Так вот кто стал ее соперницей!
Она чувствовала себя так, как будто чья-то влажная и дурно
пахнущая рука с размаху отвесила ей оплеуху. Худшее ос­
корбление для женщины невозможно придумать.
Пылая, она вошла в спальню, села на ложе и задума­
лась. Когда же ей удалось успокоиться, она поняла, что в
случившемся нет ничего удивительного.
Она слишком хорошо была знакома с испорченностью
нравов в Константинополе. Там существовал целый класс
мужчин-проституток, которые у некоторых изощренных
развратников пользовались куда большим успехом, чем
куртизанки-женщины. На улице Женщин их звали ганимедами, презирали и ненавидели.
Одни из них были евнухами, другие — нет. Некоторых
заставляли принять позор в рабстве, другие приходили к
этому, следуя изгибам своей натуры. Эти создания имели
даже свое языческое божество — Гермафродита, мифичес­
кое двуполое порождение Гермеса и Афродиты. Она видела
его статую перед термами Зевксиппа — ни женщина, ни
мужчина, с грудью кормилицы и мужскими гениталиями,
с чертами и инстинктами обоих полов.
И хотя в течение последних месяцев она замечала ох­
лаждение чувственности Экебола, ей не приходило в голо­
ву, что тот опустился до таинственных глубин гомосексу­
ального извращения.
С другой стороны, она не могла не почувствовать, что
увиденное вернуло ей уверенность в себе. И в самом деле,
ведь ее женственность осталась непобежденной, просто
она, сама того не ведая, столкнулась с аномалией. Ею объ­
яснялась холодность, тяга Экебола оскорблять женщин,
его желание ежеминутно получать подтверждения своей
мужественности и даже жестокость.
158 .

И все же она чувствовала себя как бы причастной к из­
вращенности Экебола: ее бесчестили, ее позорили, ее уни­
жали.
В темноте она упала на ложе и долго лежала без сна,
глядя в пустоту, ее кулаки были сжаты так, что ногти впи­
лись в ладони.
Это произошло незадолго до того, как по дворцу попол­
зли слухи о скандальной связи Экебола с его ганимедом.
Нарумяненного юнца звали Алкивиад, он был родом с
Крита, и наместник нашел его в одном из туземных домов
танца. Теперь он обитал в покоях Экебола, получив фик­
тивную должность секретаря. Одна из служанок Феодоры
как-то в разговоре намекнула об этом, как бы желая от­
крыть истинное положение вещей. Но Феодора притвори­
лась, что ничего не знает о тайной связи.
Размышления об этом вызывали головную боль, при­
чем столь сильную, что однажды она послала за Линнеем.
Лекарь явился и приготовил смесь из розовой воды, мо­
лока и лука-порея. Этой жидкостью он пропитал мягкую
ткань и приложил к вискам и лбу Феодоры.
Пока он занимался этим, девушка расспрашивала его
наугад о людях, живущих в столице провинции — без осо­
бого любопытства, а лишь потому, что ей нравилось его об­
щество.
Он отвечал вежливо и серьезно:
— В Киренаике смешались все расы. Эта колония, как,
возможно, знает лучезарная, основана в древние времена
греками, но позднее управлялась Карфагеном, Римом и
Египтом, а в иные годы даже варварами. Их кровь течет в
жилах здешнего народа, а также кровь иудеев, сирийцев,
готов и негров, многие из которых были рабами, захвачен­
ными в глубине Африки.
— Кто же был здесь до греков?
— Берберы. Это полудикие кочевники, живущие в раз­
бросанных по пустыне оазисах, которые порой приходят на
побережье для торговли, а порой устраивают засады на ка­
раванных путях и грабят купцов, а затем уносятся на своих
быстроходных верблюдах и скрываются в крепостях в пус­
тыне.
— Представляют ли они какую-либо опасность для про­
винции?
— Нет, лучезарная. Но на западе, за Киренайским зали159

вом, действительно затаилась опасность — королевство
вандалов.
— Кто они, эти вандалы?
— Когда-то они были свирепыми варварами, которые
имели обычай пить мед из черепов своих врагов. Теперь
они довольно цивилизованы, но предаются арианской ере­
си и жестоко преследуют инаковеруюших, в особенности
православных. Потому-то они и являются врагами империи.
— Они в состоянии напасть на Киренаику?
— Мнение твоего раба таково, что до тех пор, пока ван­
далы не получат хороший урок, эта часть империи никогда
не будет в безопасности.
Он чувствовал себя очень неловко, проводя время от
времени языком по пересохшим губам и держа глаза опу­
щенными к полу. Во время беседы он тщательно соблюдал
дистанцию, постоянно подчеркивая свое рабское поло­
жение.
Феодора отослала его. Но теперь в ее маленькую празд­
ную головку вдруг пришла некая безнравственная мысль,
возникшая из-за обиды на Экебола.
Спустя несколько дней она снова призвала лекаря, но
на этот раз ее жалобы на головную боль были только пред­
логом. Через одну-две минуты она была убеждена в том,
что он разгадал ее уловку. Мысль о том, что девушка ис­
пользовала обман для того, чтобы заставить его прийти к
ней, привела Линнея в трепет, хотя он ничего не сказал на
это и с непроницаемым видом прописал тошнотворную
микстуру, которую она выплеснула за окно, едва он вышел.
На этот раз он задержался всего на несколько минут. Но
теперь она уже знала, что лекарь неравнодушен к ней.
Феодора улыбнулась про себя и сказала: «Почему бы и
нет? Линней — раб, но он ведь еще и мужчина. К тому же
он не всегда был рабом...»
Внезапно улыбка исчезла и ее взгляд стал ясным и от­
чужденным. Теперь она была готова отплатить Экеболу той
же монетой.
Ее план не был ни оригинальным, ни логичным. Его ве­
ками применяли женщины. И поразительно — измена
мужчине, который был неверен, всегда казалась им наибо­
лее справедливым возмездием, даже если тот, кому они
мстили, никогда не узнавал об этом.
Но вначале надо было соблазнить раба. Линней обладал
160

многими качествами, которые она уважала, лишь иногда
раздражаясь из-за его подчеркнутого раболепия. Оно каза­
лось ей оскорбительным, поскольку любые неестествен­
ные обстоятельства, даже рабство, не должны заставлять
мужчину, полного достоинства и физической силы, изме­
нять себе. Однако экспериментировать с мужчинами было
для нее так же естественно, как дышать, а сдержанность
грека делала цель еще более привлекательной.
В последующие недели настойчиво и коварно она стала
испытывать на Линнее свои маленькие уловки —для того,
чтобы просто посмотреть, насколько далеко простирается
его сдержанность. При этом она вряд ли задумывалась о
том, как жестоко преднамеренно разжигать любовь в таком
человеке, как Линней.
На это требовалось время, но она знала, что продвига­
ется к цели, замечая некие знаки, которые женщины всегда
видят и понимают.
В один из дней она приняла ванну, нарядилась и вдруг
снова пожаловалась на сильнейшую головную боль. Ее слу­
жанки забеспокоились. Феодора велела одной из них схо­
дить за лекарем, а другим приказала оставить ее одну и не
беспокоить, пока она не позовет.
Как обычно, явился Линней и встал у ложа, где томно
раскинулась девушка.
— Ты звала меня, лучезарная? — осведомился он.
— Да.
— С какой целью?
— Неужели ты не видишь, что я больна?
На мгновение его темные глаза взглянули прямо, как
бы исследуя ее душу, а затем вновь опустились.
— При всем желании оберегать твое здоровье, лучезар­
ная, я... — он заколебался.
— Продолжай, — приказала она.
Он снова взглянул ей в глаза.
— Я не думаю, что ты больна.
Феодора лежала абсолютно неподвижно, молча заки­
нув руки за голову. Для женщины это опустошающе — впря­
мую предлагать себя, а сейчас предложение было абсолют­
но очевидным. Она осознавала, что представляет собой со­
блазнительное зрелище: легкое платье мягко обрисовывало
контуры тела, холмики грудей, линию талии, округлости
бедер и впадинку между ними.
161

Но его глаза снова смотрели в пол — он даже не желал
взглянуть на нее.
— Линней, — проговорила она, — разве тебе не достав­
ляет удовольствия видеть меня, даже если я не больна?
— Я не тот, кому надлежит получать удовольствия, свер­
кающая, — сказал он негромко. — Я раб.
Феодора была готова вспылить и отослать его, но вне­
запно избрала другую тактику.
— Ты говоришь, что ты раб, — произнесла она с легкой
грустью в голосе. — Ты думаешь, мне неизвестно, что это
значит, Линней? Ведь я тоже рабыня!
— Ты? — он метнул на нее быстрый взгляд. — Тебе, лу­
чезарная, нравится забавляться мною?
— Как мало ты знаешь! — бросила она в ответ. — При
всей этой роскоши я живу в заточении. Я не могу назвать
себя принадлежащей себе! О, Линней, разве твое положе­
ние хуже?
Линней не поднимал глаз — и тогда Феодора разрыда­
лась.
Лицо лекаря медленно обратилось к девушке. И пока
его взгляд скользил по ее телу, краска заливала его щеки. Ее
красота проникала в его сердце, вызывая неудержимый
трепет. Она плакала, и он страстно жалел ее — он, низкий
раб. Но гораздо сильнее он любил ее.
Она почувствовала осторожное прикосновение губ на
щеке и открыла влажные глаза.
У него перехватило дыхание, и сквозь слезы Феодора
увидела, как лицо Линнея исказилось.
— Боже милосердный, помоги мне! — простонал он. —
О моя госпожа, вырви мой язык, прикажи меня сечь до
смерти, но я не могу этого вынести. Ты не больна, но я бо­
лен! Я болен любовью к тебе!
— Линней! — Ее слезы прекратились, и она едва замет­
ным жестом поманила его к ложу.
Он пал на колени, схватил ее руку в свои и начал осы­
пать поцелуями. Его слова хлынули потоком.
— С той минуты, как я впервые увидел тебя — с самой
первой минуты на корабле, — я жил только для того, чтобы
увидеть тебя еще раз...
Она почувствовала, как его губы, свежие и нежные,
слегка коснулись ее губ.
— О богиня моей жизни!
162

Ее сердце билось, как у зверька.
Теперь то, к чему она стремилась и что стало вопло­
щаться в жизнь, вдруг испугано ее.
— Линней, это безумие, — начала она робко.
— Я безумец, я окончательно утратил разум из-за твоей
красоты...
Ее кровь гудела, голова кружилась, и она не могла бо­
роться с этим. У нее вырвался тихий вскрик — не протеста,
а страха. Страха перед силой, которая жила в ней, а теперь
вышла из повиновения.
Этот слабый звук утонул в страстных, хриплых, мяту­
щихся словах, льющихся из уст раба. Он привлек ее тело к
себе и, потрясенный его нежностью, на миг перестал ды­
шать. Огни померкли, и комната закружилась.
В сознании Феодоры зазвучал голос, жесткий и осуж­
дающий.
Но она осталась глуха к нему. Сейчас ничто не было важ­
ным, только одно — принять его, облегчить его страдания.
Как и было начертано судьбой, он овладел ею. Теперь
его поцелуи горели, словно пылающие факелы.
ГЛАВА 11
Феодора знала, что должна раскаиваться. Но хотя она и
покрыла себя позором, сожительствуя с рабом, она не сты­
дилась ни себя, ни своего деяния.
У нее было совсем другое ощущение: она обрела новый,
по-своему волнующий жизненный опыт.
Первоначальный мотив — женская месть Экеболу, по­
будившая ее соблазнить Линнея, который оказался более
чем легкой добычей, — был на время забыт. Наоборот —
впервые, сколько она себя помнила, она отдала себя муж­
чине не за деньги или другие дары, которыми он мог бы
вознаградить ее, а за любовь. Она обнаружила, что отдавать
себя, не получая за это никакой мзды, — глубоко волную­
щее чувство.
Линней был так покорен, настолько принадлежал ей и
был так благодарен за каждое слово и улыбку и при этом так
пылок и мужествен, что она чувствовала себя очищенной,
исцеленной и согретой. Почти все, что могла, она отдала
этому рабу: душу и тело. Но Феодора слишком долго была
163

куртизанкой. Она не верила, что мужчина может привести
ее к божественному просветлению.
Она испытывала не ликование, а покой, и была благо­
дарна Линнею, словно это он отдал ей себя.
Но это была лишь одна сторона медали. С другой сто­
роны царил страх. Не было ни одного свидетеля того, что
происходило на ее ложе. Обстоятельства визита Линнея
были обыденны, а сам визит столь краток, что вряд ли мог
вызвать толки и догадки среди слуг или евнухов гинекея.
Но Феодора вскоре поймала себя на мысли, что хочет
видеть его снова. Это было опасно. Если визиты лекаря во­
зобновятся и станут частыми, пусть даже под предлогом
болезни, то наверняка пойдут пересуды среди прислуги.
Все женщины умирают от любопытства, если речь идет о
чем-либо, что может быть связано с любовью, а евнухи, ли­
шенные пола и, следовательно, любопытства, любят бол­
тать о тех вещах, которые им недоступны, даже больше, чем
женщины. Все это неизбежно достигнет ушей наместника,
и тогда она больше не увидит Линнея.
Связавшись с женоподобным юнцом, надушенным и
нарумяненным, как куртизанка, Экебол, однако, не утра­
тил тщеславия, а следовательно, оставался ревнивым и по­
дозрительным. Даже при том, что он совершенно не инте­
ресовался Феодорой как любовницей, если она совершит
нечто, уязвляющее его самолюбие, Экебол способен на
любую жестокость.
Правда, Линней оставался вне подозрений по двум при­
чинам. Первая —он был раб, а значит, безусловно недосто­
ин ее внимания, и вторая — он пользовался доверием, ко­
торым люди всех возрастов наделяют всех представителей
медицины, словно сама природа их ремесла ставит их выше
обычных слабостей.
Теперь ей случалось видеть Линнея только на редких
официальных приемах. Экебол периодически требовал
присутствия Феодоры на таких торжествах — это было
странным образом связано с его жеманным фаворитом Алкивиадом. Наместник старался не слишком явно демон­
стрировать свою страсть к ганимеду, а присутствие неоспо­
римо женственной любовницы за пиршественным столом
сводило на нет толки, которые не могли не возникнуть.
Еще большее удовольствие доставляло ему видеть, как
женщина такой необычайной красоты повинуется его ма164

лейшему движению, говорит только тогда, когда ей разре­
шается, расцветает или становится подавленной по его
прихоти. Но никто, за исключением одного человека, не
мог заподозрить, что эти перемены настроения — всего
лишь тонкая игра, а Феодора есть нечто большее, чем ис­
ключительно нарядная и, пожалуй, глуповатая девица, у
которой кружится голова от такого подарка судьбы, как
улыбка наместника.
Этим единственным исключением был Линней, кото­
рый как дворцовый лекарь присутствовал на всех праздне­
ствах. Он стоял у стола проконсула и, в соответствии со сво­
ими обязанностями, отведывал каждое блюдо и каждую
чашу вина, прежде чем Экебол дотрагивался до них, чтобы
убедиться, что они не отравлены.
Такое снятие пробы было обязательным ритуалом.
Среди смеха и застольных бесед по одному вносили блюда,
и Линней съедал добрый кусок от каждого так, чтобы все
могли видеть. Спустя определенное время, за которое, как
считалось, яд мог подействовать, пищу ставили перед на­
местником.
Прежде Феодоре никогда не приходило в голову, что
лицо, отведывающее блюда, подвергается огромному рис­
ку. Близость с тем, кто в опасности каждый раз, когда Экеболу подают еду (а к тому времени в провинции было уже
более чем достаточно ненавидящих его людей), заставляло
ее отчасти испытывать то, что Линней должен ощущать
при каждой перемене блюд.
Порой Экебол грубо обращался с ней, и в такие минуты
она ловила в глазах Линнея муку ненависти и беспомощ­
ности. Он боготворил ее, но ничего не мог сделать, чтобы
защитить.
Из-за того, что она жалела его, она все чаще делала так,
чтобы он приходил к ней еще и еще. Экебол отчасти и сам
был вовлечен в эту интригу, ничего не зная о происходящем.
С каждым днем наместник делался все более занятым —
не только низменными наслаждениями с ганимедом, но и
делом, которое интересовало его больше всего на свете: вы­
жиманием последнего из подданных. Чтобы получить зо­
лото, он, не колеблясь, применял плеть и пытку, при кото­
рой кожаный ремень закручивали вокруг черепа до тех пор,
пока жертва не начинала корчиться от невыносимой боли.
Из-за своей все возрастающей алчности он разрушал де165

ревни, разорял богатых купцов, взимая мзду за каждый тюк
товара, короб утвари или безделушек, привезенных в про­
винцию, и привел в повиновение даже сборщиков налогов,
известных своей вороватостью, которые теперь стали чест­
но вести свои счета.
Конечно, речь шла не о том, чтобы усиленно пополнять
казну империи. Экебол не знал никаких других интересов,
кроме собственных, и в этом у него было полное взаимопо­
нимание с Иоанном Каппадокийцем: с одной стороны, на­
местник находился под высоким покровительством при
отсутствии всякого контроля, а с другой — периодически
отсылал в столицу тайные подношения, что прекрасно уст­
раивало обоих. Таким образом сундуки правителя провин­
ции с каждой неделей становились все тяжелее.
А в это время девушка, которую он держал взаперти в
своем гинекее, продолжала осуществлять свою женскую
месть.
Иногда она со страхом думала о том, что ее связь с гре­
ком крепнет и становится все более опасной. Ей все труд­
ней становилось обуздывать эту страсть. Помимо наслаж­
дения, которое доставлял ей Линней, Феодора, как сущест­
во, наделенное необычайной пылкостью, которая бывает
особенно сильна в ее возрасте, когда эмоции и чувства ру­
ководят всем, находила в их свиданиях средство от моно­
тонности жизни — классическое оправдание женщин всех
времен и народов.
Из-за ненависти к Экеболу измена стала для Феодоры
формой протеста. У нее не было никаких колебаний. Буду­
чи всю жизнь куртизанкой, она совершенно не считалась с
общепринятой моралью, подобно молодому животному,
что меняет одного самца на другого, который больше ей
нравится. Отдаваясь рабу, который душой и телом принад­
лежал наместнику, она чувствовала, что наносит ему со­
крушительный удар.
Но наиболее коварным было обаяние риска ради риска,
что для некоторых натур является чрезвычайно притяга­
тельным. Опасность делала захватывающими краткие мгно­
вения ее любви с лекарем, придавая особую остроту всем
ощущениям.
Никто лучше самого Линнея не знал о грозящей ему
опасности. Ему не было еще и тридцати, и, как предпола­
гала Феодора, он не всегда был рабом. Родившись в бедной
166

семье, он был самоучкой, но настолько незаурядным, что
привлек внимание стареющего Филемона из Севилии, ко­
торый взял его к себе учеником и помощником.
После смерти Филемона, едва Линней начал собствен­
ную практику, его постигло несчастье. Вспыхнуло восста­
ние диких исавров* в горах Малой Азии. Войска, послан­
ные из Константинополя, подавили мятеж. Затем началась
охота за повстанцами, и в общей неразберихе Линней был
схвачен, в частности за то, что лечил некоторых раненых из
числа беглецов-исавров, которым случалось проходить
через те места, где он жил. Линней не принимал участия в
восстании, но прекрасно понимал бессмысленность вся­
кой апелляции. Таким образом он оказался в рабских ко­
лодках, утратив дар речи от изумления и отчаяния. С тех
пор он старался не падать духом ни при каких обстоятель­
ствах. В конце концов он был продан Экеболу и привезен
в эту отдаленную провинцию как личный медик наместника.
Обязанности его были вовсе не обременительны, и он
ни о чем не беспокоился, если бы ему не было предписано
поставить свою жизнь преградой против любого мыслимо­
го яда, содержащегося в пище или питье, предназначенных
для его хозяина. Самоуглубленный по натуре, Линней был
большим любителем чтения и имел доступ в библиотеку
дворца, где мог забыться среди книг и свитков.
Если бы не молодая любовница проконсула*, Линней
мог бы чувствовать себя относительно сносно. Но вместо
этого он осознавал себя безнадежно несчастным, жалким и
беспомощным в своей всепоглощающей страсти к удиви­
тельному созданию, обитающему в гинекее. Эта любовь
была величайшим событием в его жизни.
Зная о страшной опасности, он все же не мог не отве­
чать на ее призывы так же, как не мог не дышать. Иногда,
впрочем, они были действительно связаны с его професси­
ональными обязанностями. Женщины более или менее
склонны к недомоганиям, а их было более десятка в свите
Феодоры; евнухи также не слишком крепки здоровьем, это
всем известно. В таких случаях он давал лекарства боль­
ным, а затем уходил, иногда даже не повидав той, на кото­
рой были сосредоточены все его помыслы, сны и мечты.
И всякий раз, когда это происходило, он испытывал разо­
чарование и облегчение одновременно.
Их объятия были страшно редки, но когда это случа­
167

лось, Линней испытывал восторг и вдохновение сродни бо­
жественному. И еще — растерянность. Она полностью от­
давалась ему, но обостренным чутьем любящего он ощу­
щал, что в каком-то смысле она не отдает ему ничего. При
мысли, что он не в состоянии пробиться сквозь преграду
этой ее красивой плоти, он испытывал отчаяние, ибо стре­
мился к ее душе так же сильно, как и к телу.
Однажды, после пылкого свидания, он прижался ли­
цом к ее коленям и заплакал. Она нежно взъерошила его
волосы, понимая то, что печалило его, и в порыве состра­
дания слезы навернулись на ее глаза. В этот миг ее любовь
была почти совершенной, но Линней не смотрел на нее и
не видел ее мягкого взгляда, а минутой позже к ней верну­
лось самообладание. Он никогда так и не узнал, как близко
был к тому, чтобы сломать незримый барьер между двумя
существами.
Гораздо позднее, размышляя об этой минутной слабос­
ти, Феодора поняла, что поистине любила Линнея, но это
не было любовью женщины к мужчине в полном смысле.
Скорее, это было материнским чувством, смешанным с со­
страданием к его безысходному положению.
Пять месяцев спустя после того, как началась ее связь
с лекарем, Феодора сидела одна, погруженная в тягостное
раздумье.
В моменты страсти оба любовника начисто забывали о
последствиях. Но теперь вмешалась природа, извечно пре­
следующая одну цель — продолжение рода.
Феодора никогда серьезно не задумывалась о возмож­
ной беременности. Как куртизанка она имела одно неоспо­
римое преимущество перед подругами — трудность зача­
тия. Это случилось с ней только один раз, когда ей было
пятнадцать. Именно тогда Македония спасла ее от пьяной
толпы.
Другие девушки часто бывали вынуждены обращаться к
знахарям, к их страшным зельям и испытывать боль и ужас
искусственных выкидышей. Некоторые из ее подруг умер­
ли от этого, другие предпочли пройти через все, родить ре­
бенка и пытаться как-то прокормить его. Это случилось и
с Антониной, у которой был маленький сын, и с Хризомалло, у которой была дочь. Дети воспитывались старой нянь­
кой, которая жила у городской стены за милю от улицы
Женщин, поскольку деликаты не могли держать их при
168

себе — это считалось серьезным препятствием в их про­
фессии.
Теперь Феодора сама столкнулась с этим. После долгих
размышлений она наконец решилась послать слугу за Лин­
неем.
Он явился и выслушал ее. Его темные, горящие под гус­
тыми бровями глаза выразили изумление.
— Я знала и раньше, — добавила Феодора после того,
как сообщила новость. — По крайней мере, чувствовала.
Сейчас я абсолютно уверена.
— Когда?.. — спросил он.
— Должно быть, прошло уже два месяца...
— Ты думаешь?.. — Его голос дрогнул.
Она кивнула.
— Время совпадает, но, конечно, я не могу быть увере­
на. потому что он тоже приходил ко мне в тот месяц. Для
разнообразия, я полагаю, чтобы отвлечься от этой своей
другой любви. Он давно отвратителен мне, и я ему совсем
не отвечала. Поэтому я уверена — это ты.
— Что ты хочешь от меня, о богиня моей души?
— Ты лекарь, ты должен знать, как приготовить зелье...
— Нет!
— Почему нет?
— Во-первых, это смертельно опасно для тебя. Если
что-нибудь случится с тобой, я умру. Во-вторых, если ребе­
нок мой — я тем более не могу этого сделать.
— Ну а как насчет Экебола?
— Он всегда будет уверен, что это его дитя.
Она поднялась. В порыве чувств он схватил ее руку.
— Если бы он был моим, возлюбленная, если бы только
он был моим!..
Она видела пламя в его глазах и, отвечая ему, позволила
их губам соединиться, слиться, сплавиться вместе. Их ды­
хание в этот миг забытья остановилось...
Этот беспечный поступок повлек трагические послед­
ствия. Именно в эту минуту в покой вошел Экебол.
Вначале он не сумел понять, что происходит, или не
был готов поверить в то, что увидел. Наместник остановил­
ся. покачиваясь на своих коротких толстых ногах и выпу­
чив глаза, а расплывшиеся черты его лица начали каменеть
от осознания смысла происходящего и ярости.
169

Спотыкаясь, Линней отступил от Феодоры. Она взгля­
нула на него. Его лицо в секунду как бы подернулось пеплом.
Экебол резко хлопнул в ладоши. При этом звуке сразу
послышался грохот тяжелых сандалий, и отряд вооружен­
ных стражников, бряцая железом, ввалился в покой.
С изумлением Феодора спрашивала себя о том, как на­
местник сумел обнаружить ее измену. Все внутри нее кри­
чало, протестуя против несправедливости.
— Возьмите раба! — приказал Экебол.
Бесполезно было сопротивляться и оправдываться.
Линней знал это, и когда солдаты схватили его, остался сто­
ять, опустив голову на грудь.
Экебол повернулся к девушке с ядовитой усмешкой.
— Та, что была шлюхой, ею и останется! Нет ничего,
что было бы для тебя слишком позорным — так я говорю,
дрянь? Сколько раз ты спала с этим рабом?
Она молчала.
— Сколько? — Экебол повернулся к Линнею.
Тот стоял молча, его голова оставалась опущенной.
Начальник стражи ударил его в челюсть, и голова Лин­
нея откинулась назад.
— Отвечай светлейшему! — проревел он.
Но Линней стоял безмолвно, только тонкая струйка
крови сочилась из уголка его рта.
Начальник взглянул на Экебола, тот кивнул.
— Отведи его в подземелье. Надо слегка помочь ему
развязать язык.
ГлазаЛиннея расширились, выражая безграничный
ужас. Он послал Феодоре последний взгляд, а затем его
увели.
Она вскрикнула от отчаяния, взывая к милосердию. Но
Экебол грубо отшвырнул ее, и она закрыла глаза. Теперь
только наместник и два солдата оставались в комнате.
— Отведите ее ко мне, — приказал он и повернулся на
каблуках. Солдат подтолкнул Феодору.
В покоях наместника она села, откинувшись, в кресло
напротив стола, за которым восседал Экебол, с любопытст­
вом изучая ее неподвижным взглядом. Рядом с креслом
встал стражник.
— Что они там возятся?! — спустя некоторое время рявк­
нул наместник.
170

— Наверно, раб заупрямился, — осмелился предполо­
жить один из стражников.
— Пытка уже должна бы выжать из него признание, —
заметил Экебол.
Он ударил в гонг. Дверь отворилась, и появился его сек­
ретарь, женоподобный Алкивиад. Он окинул взглядом Экебола, стражников, Феодору, и в его глазах промелькнуло
выражение торжества.
Экебол сказал ему:
— Ступай в тюрьму и узнай, долго ли нам еше ждать.
Когда Алкивиад ушел, он снова воззрился на Феодору.
— Может быть, ты скажешь нам, как долго это продол­
жалось?
Она устало подняла голову.
— Я не знаю, что ты имеешь в виду.
— Это совершенно очевидно. Твою низкую и противо­
естественную страсть к презренному рабу!
Она ощутила истерическое желание расхохотаться. Как
этот человек может говорить о низкой и противоестествен­
ной страсти?
Но она даже не улыбнулась, потому что страх захлест­
нул все ее существо. Она была уверена, что вскоре умрет.
Ей хотелось только знать, каким образом это произой­
дет: быстро или в долгих мучениях. Но пока Экебол про­
должал поносить ее в словах столь же грязных, как и он сам,
ее страх отступил. А вместо него вдруг неожиданно вспых­
нула гордость.
Она спросила:
— Чего ты намерен добиться своим допросом, Экебол?
От такой дерзости он на мгновение утратил дар речи.
— Ты не получишь ответов, которые удовлетворят те­
бя, — продолжала она. — И если я солгу тебе, как узнаешь
ты правду, сможешь ли быть уверен, что я не лгу? Ты теря­
ешь драгоценное время, светлейший. Делай то, что соби­
рался сделать со мной, но не сиди здесь, лопоча, как послед­
ний умалишенный!
Стражники разинули рты. Немыслимо! Эта девчонка,
сидя в покоях всемогущего наместника, называла его ума­
лишенным!
И то сказать —достопочтенный наместник Киренаики
выглядел сейчас вполне по-дурацки: отвалив челюсть, не­
мо таращился на нее из-за стола. Даже солдаты понимали,
171

что в словах девушки была своя правда, хотя трудно с уве­
ренностью сказать, когда женщина говорит правду.
Однако свое мнение они держали при себе.
Вскоре явился наряд стражи, волоча за собой Линнея.
Феодора была потрясена. Непостижимо, как можно так
преобразить человеческое существо за столь короткое
время! Лекарь был совершенно сломлен. Казалось, он со­
старился на десятки лет, тяжко болен и измотан настолько,
что стражники были вынуждены поддерживать его тело в
вертикальном положении. Даже голос Линнея был едва
слышен и надтреснут. У висков и вокруг лба виднелись сле­
ды федикулы, страшного кожаного ремня, который закру­
чивают все туже и туже, пока глаза не вылезут из орбит,
кожа на черепе не начнет лопаться и сходить клочьями. В му­
чениях Линней утратил себя и теперь молил только о пощаде.
Они швырнули его на пол, и он упал на колени. Слезы
градом катились по его лицу.
— Я думаю, теперь раб готов сказать свое слово, свет­
лейший, — мрачно проговорил начальник стражи.
— Итак? — произнес Экебол. После минутного молча­
ния Феодора услышала слабый жалобный стон и с трудом
поняла, что он принадлежит Линнею.
— Я виновен... я сделал то, в чем меня обвиняют...
— Ты лежал с этой женщиной? — потребовал Экебол.
— Да... я лежал с ней... — губы Линнея дрожали. Струй­
ки свернувшейся крови спускались с уголков рта. Он не
поднимал глаз.
— Сколько раз?
— Я... я не помню... я...
Экебол нахмурился:
— Возможно, пара оборотов федикулы освежит твою
память?
Со слабым криком ужаса Линней вдруг рухнул лицом
вниз, стуча лбом по плитам и хлопая по ним ладонями.
— Нет... о нет! Нет... не надо федикулы! Сжалься, гос­
подин... — Он плакал.
Вид человека, превратившегося в комок обнаженных
нервов, боли и животного страха, подавлял Феодору.
Она вдруг проговорила:
— Оставьте его! Разве не видно, что вы перестарались?
Он потерял память. Я расскажу все, что вы хотите знать.
Пять раз подряд я отдавала себя этому мужчине, Экебол.
172

Пять раз, но сделала бы это еще и еще, если бы могла. И ты
знаешь, почему? Потому что меня тошнит от одной мысли
о тебе!
Раб лежал на полу, испуская стоны. Стражники пере­
минались с ноги на ногу, чувствуя себя не в своей тарелке.
Девушка вызывающе выпрямилась в своем кресле.
Большинство женщин при таких обстоятельствах лили
бы слезы, истерично отрицая все и умоляя о милосердии.
Но эта, видимо, была лишена всякого страха перед могуще­
ственным наместником.
В замешательстве солдаты спрашивали себя — что им
следует делать. Может быть, светлейший ждет, чтобы они
заставили эту девку выказывать больше уважения? Но он
не подал им никаких знаков, и они оставались на местах,
ожидая приказаний.
Спустя некоторое время Экебол проговорил:
— Уберите раба.
— Как с ним поступить, светлейший? — спросил на­
чальник стражи.
— Поступить? Обезглавить, разумеется!
Начальник отсалютовал мечом и подал команду. Двое
стражников рывком подняли Линнея на ноги и поволокли
на встречу со смертью.
Когда они скрылись, Экебол некоторое время еще си­
дел молча, хмуро глядя на Феодору.
Сама ситуация приводила его в бешенство. Но было и
другое обстоятельство, известное только ему.
Он мог бы казнить эту женщину так же, как и раба, —
оба сознались в своей вине, — но его одолевали сомнения.
Случилось так, что Экебол отправился в гинекей, ведомый
вовсе не подозрением, что Феодора и Линней находятся
вместе. У него было дело совсем иного сорта, но тоже свя­
занное с судьбой девушки. И то, что он обнаружил любов­
ников в своей спальне, было совершенно случайным и по­
разило его, ибо у него не было ни малейшего представле­
ния о том, что происходит во дворце.
Его тщеславие невероятно страдало при мысли о том,
чем занимались его любовница с рабом у него за спиной,
несмотря на то, что у наместника была новая страсть и те­
перь девушка почти ничего не значила для него. Но были и
другие, более важные обстоятельства.
в
На его столе лежало только что полученное послание.
173

Его доставили прямо с корабля, бросившего якорь в гавани
Аполлонии около часу назад. Содержание его касалось Фе­
одоры и его самого.
Покидая Константинополь, Экебол считал, что испол­
нил все, что надлежало исполнить вновь назначенному
правителю. То, что он обнаружил на корабле девушку, го­
товую отправиться вместе с ним в Африку, слегка удивило
его, но, в конце концов, он сам пригласил ее. Ему и в голову
не приходило, что Феодора может быть связана с весьма
важными событиями.
Он даже не счел необходимым упомянуть о ней в своих
письмах в столицу в первые месяцы правления. То, что он
прихватил с собой хорошенькую дел и кату с улицы Жен­
щин, по его мнению, вовсе не заслуживало упоминания.
По чистой случайности в неофициальной записке, отправ­
ленной с оказией его патрону Иоанну Каппадокийцу не­
сколько недель назад, он отвел абзац Феодоре, назвав ее по
имени и изложив историю ее появления на корабле. Посла­
ние, которое он только что получил от Иоанна, было отве­
том на эту записку.
В нем говорилось буквально следующее:
«Ты пишешь, Экебол, что имеешь на попечении жен­
щину из публичного дома, известную как Феодора? Оче­
видно, до тебя не дошли известия о том, что ее преследуют
по закону. Воспользовавшись твоим расположением, она
избежала справедливого наказания за совершенное пре­
ступление. Его Почитаемому Высочеству Принцу Юсти­
ниану и мне не хотелось бы придавать значение твоей роли
в ее бегстве, но смотри, если впредь ты не желаешь под­
вергнуться опасности обвинения в пособничестве, женщи­
на должна быть изгнана из твоего дома немедленно. Запре­
щено давать ей убежище или оказывать помощь как в Киренаике, так и где бы то ни было».
Экебол не мог знать, что Юстиниан упомянут префек­
том лишь для придания веса собственным распоряжениям,
не подозревал он также о том, что с принцем никто никогда
не заговаривал о Феодоре. Если бы ему были известны дей­
ствительные обстоятельства, при которых Феодора попала •
в немилость к Каппадокийцу, он мог бы и сам решить, что
с нею делать. Если бы он даже отрубил ей голову — и это
было бы одобрено начальством.
Его связь с префектом была, однако, сравнительно хруп174

кой. Она осуществлялась через его семью, которая была
весьма влиятельной в Тире, хотя они с Иоанном и без того
неплохо понимали друг друга. Однако перед отплытием у
него не было возможности даже попрощаться с Иоанном.
Вот почему он ничего не знал о плачевном состоянии свое­
го патрона после пира у Хионы...
Во всяком случае, Экеболу было очевидно одно — пе­
ред ним дело не из тех, когда легко принять окончательное
решение.
В этот момент вошел начальник стражи и, салютуя,
проговорил:
— Раб умер, как было приказано, светлейший.
Но Экебол отмахнулся от него. Все это сейчас было со­
вершенно не важно. Главное — обдумать две вещи. Пер­
вое — упоминание Юстиниана в письме. Если правитель и
в самом деле лично заинтересован в Феодоре, Экебол по­
ступит правильно, если станет действовать в строгом соот­
ветствии с инструкциями. Второе — существо инструкций.
Ему приказано изгнать Феодору, но ничего не сказано о
том, чтобы казнить ее. Она вполне заслуживает смерти, и
если бы он, отклонившись от указаний, умертвил бы де­
вушку, то должен был бы подать рапорт, а рапорт мог бы
быть утвержден лишь на основании расследования, прове­
денного чиновником-инспектором из столицы империи.
Но именно расследование больше всего страшило Экебола, ибо в ходе его могли всплыть несоответствия между
суммами собираемых налогов и поступающих в столицу.
Вдруг ему в голову пришла неплохая мысль. Он прика­
жет сослать ее. В конце концов, что такое изгнание? Об
этом ничего не сказано, а значит, решение остается на его
усмотрение. Он облизал губы. А что нужно ему? Чтобы жен­
щина умерла, и какая разница, каким образом...
Однажды Феодора уже стала свидетельницей изгнания,
когда жертвой его была другая женщина. Обстоятельства ее
собственного преступления были неизмеримо более се­
рьезными, чем те, с которыми пришлось столкнуться Ма­
кедонии. Только в одном отношении у нее было преимуще­
ство — ее не насиловала солдатня. Но за это она должна
была благодарить извращенное тщеславие Экебола. По­
скольку она принадлежала ему, наместник считал нецеле­
сообразным позволять другим мужчинам развлекаться с
ней. Это спасло ее от тяжкого и постыдного надругательства.
175

На этом преимущества и заканчивались. У нее самой не
было другой маленькой Феодоры, чтобы сказать слова уте­
шения или просто подарить ожерелье. Все обстояло гораз­
до хуже. Она была выслана без промедления, в единствен­
ном грубом холщовом платье, к самой дальней границе
цивилизации, лежащей за городом Арсиноя. Ей было при­
казано отправляться в одиночку в дикую ливийскую пус­
тыню.
Позади нее остались последние оливковые рощи и кро­
хотные орошаемые поля самого отдаленного поселения
Киренаики. Перед Феодорой простиралась обнаженная и
грозная в своей бесплодности величайшая пустыня мира.
Экебол не проявил ни на драхму милосердия. Это не
было обычным изгнанием. Ее можно было посадить на ко­
рабль, готовый к отплытию, или каким-то другим образом
дать ей шанс выжить. Вместо этого она была обречена на
ужасную участь: смерть от истощения, жажды и немило­
сердно палящего солнца.
Даже солдаты, огрубевшие за годы службы в империи,
с жалостью смотрели на одинокую фигурку, двигавшуюся
среди горячих скал, засыпанных песками равнин, черных,
разрушенных солнцем выходов вулканической лавы.
Поглощенная своим несчастьем, Феодора сперва не об­
ращала внимания на окрестности. Она ни слова не сказала
Экеболу о своем положении, а раб, очевидно, даже под
пыткой не сознался в этом. Кто был отцом ее ребенка —
она не знала и, возможно, никогда не узнает. Но она была
убеждена, что ни за что не доставила бы удовольствия это­
му тирийскому скорпиону узнать о ее самой сокровенной
тайне.
Итак, она шла в одиночестве по пустынной каменистой
дороге, ощущая усталость и слабость и чувствуя, как слезы
наполняют ее глаза и бегут по щекам. Но после того, как
слезы кончились, она стала смотреть вперед и больше ни
разу не оглянулась.
Впервые в жизни она столкнулась с настоящей пусты­
ней. Живя в Киренаике, она все эти месяцы провела, фак­
тически не покидая дворца. Со слов других людей, пустыня
представлялась ей плоской, бескрайней и состоящей из
сплошного желтого песка. Но вместо этого она видела вы­
сокие плоскогорья, широкие равнины, покрытые окатан­
ной галькой, и отдельные глыбы, которые лежали здесь еще
176

с тех времен, когда на месте пустыни плескалось море,
фантастические утесы и голые пики вдалеке — и все это в
диких и ярких красках, не знающих полутонов.
Под ее сандалиями стелилась караванная тропа, тыся­
челетняя магистраль через пустыню, обрамленная выбе­
ленными солнцем останками лошадей и верблюдов. Каза­
лось, все эти животные погибли в одно мгновение, хотя на
самом деле это была записная книжка смерти за многие
столетия.
Феодора продолжала свой путь. Через час после того,
как караванный путь обогнул подножие диких вулканичес­
ких нагромождений и начал виться по дну глубокого уще­
лья среди крутых откосов, жар, отражаемый ими, стал не­
выносимым. Вокруг исчезли всякие признаки жизни.
Она была одна и близилась к смерти. Воины разрешили
ей надеть сандалии, иначе ноги ее были бы изодраны в кло­
чья острыми камнями. Из лоскута своей грубой одежды она
сделала подобие покрывала и поддерживала его руками над
головой, хотя от усталости не раз роняла его.
Медленно и неумолимо жажда охватывала все ее суще­
ство. Сначала это была обыкновенная сухость во рту, на
языке и в горле, мучительная, но терпимая. Затем она про­
никла в тело, охватила все тело, все мягкие ткани — будто
гигантский вампир высасывал из нее все соки. И наконец
она почувствовала, как сами кости стали терзаться свире­
пой жаждой влаги.
Она больше не плакала: она не могла себе позволить те­
рять жидкость.
•
На второй день около полудня она услышала позади го­
лоса людей и рев верблюдов. Она тотчас опустилась на ска­
лу, хотя та и была раскаленной, и стала ждать.
Это мог быть только караван. Впервые у нее вспыхнула
надежда. Может быть, эти люди дадут ей напиться, но воз­
можно и большее — они отвезут ее туда, где она сможет ук­
рыться...
Дно ущелья, где она находилась, было покрыто песком
и камнями, среди которых попадались колючие пустынные
растения. Феодора видела, как караван обогнул скалу и ока­
зался весь перед ней. Он был невелик, не более двадцати
верблюдов, большинство из которых были навьючены то­
варами, а два или три несли на себе вооруженных людей.
Теперь Феодора сбросила с головы покрывало и слегка
177 .

взбила волосы. Она была грязной и изможденной, но наде­
ялась, что не совсем утратила привлекательность. Когда
караван приблизился, ей даже удалось изобразить на лице
улыбку.
Наконец первые верблюды поравнялись с ней. Они це­
почкой двигались мимо, но ни один из погонщиков даже
не взглянул на нее, словно она была прозрачна для зрения.
Только верблюды чуяли ее. Один или два повернули к
ней свои уродливые головы. Но люди смотрели вперед.
Она вскочила на ноги. Это было страшно. Эти люди
ехали мимо, не произнося ни слова. В неистовстве она по­
бежала за ними, спотыкаясь о камни и крича.
В ее голосе звучали отчаянная мольба и страдание. Она
обещала все, что имела: себя саму, свое тело...
Не пробежав и стадии, она споткнулась и упала, рас­
простершись на каменистой дороге. Там, почти утратив со­
знание, она пролежала какое-то время.
Когда она с трудом подняла голову, караван уже скрыл­
ся из виду. Последний из вереницы верблюдов поднялся на
возвышенность и наконец исчез. Никто даже не обернулся.
Она собрала силы и поднялась на ноги. Ее душили
сухие рыдания. Только теперь она постигла всю глубину
ненависти, которую испытывал к ней Экебол. Эта нена­
висть простиралась даже в пустыню. Немилость наместни. ка была обещана всякому, кто поможет или даже заговорит
с Феодорой, повстречав ее на караванной тропе. Более то­
го, были посланы вперед вестники, чтобы предупредить о
том же караваны, шедшие с другого края пустыни. Она долж­
на была умереть, умереть в муках от истощения и жажды.
Время шло, и рыдания девушки прекратились. Споты­
каясь, она снова двинулась вперед. Инстинкт подсказывал
ей, что необходимо беречь голову, хотя ткань на лице ду­
шила ее и делала наполовину слепой.
Проходили часы. Медленно садилось солнце, но жара
только усиливалась и становилась еще более гнетущей. Фе­
одора все еще шла вперед.
День умирал. В ее мозгу билась смутная мысль — может
быть, и она умрет вместе с этим днем? Она принялась думать
о смерти. В конце концов, сказала она себе, жизнь вовсе не
та вещь, которой стоит так страстно желать, уж слишком
она быстротечна. Единственное, что есть в жизни, — это
178

боль. Смерть милосердна. Вечный сон — это отдых. Поче­
му она до сих пор не умерла?
Наконец ее покинули даже эти мрачные мысли. Она
страдала и без них. Солнце утонуло за горизонтом, и при­
шла благословенная темнота.
Она забралась в какую-то выемку между скал, посколь­
ку в пустыню вместе с тьмой пришел холод. День мучил ее
невыносимой жарой, но ночь принесла такое же невыно­
симое страдание. Она завернулась в свою одежду так плот­
но, как могла, и в течение нескольких часов дрожала, стуча
зубами.
До нее донесся отдаленный вой дикого зверя. Шакалы.
Что, если они доберутся до нее? Допустим, они найдут ее и
поволокут к смерти, терзая смрадными челюстями. Будет
ли эта смерть желанной?
Затем она вспомнила, как ей рассказывали, что шакалы
слишком трусливы, чтобы нападать на людей, и, к своему
удивлению, испытала облегчение. Даже в таком отчаянном
положении искра жизни все еще тлела в ней.
Она не переставала дрожать до тех пор, пока не подня­
лось солнце и не согрело ее. Какое-то время она лежала на
песке рядом с углублением, в котором провела ночь, насы­
щая исстрадавшееся тело теплом. В конце концов она усну­
ла, на время забыв о горе и боли.
ГЛАВА 12
Ее вновь разбудила жара. Почувствовав опасность, Фе­
одора попыталась подняться. Это усилие причинило ей
боль. Ей едва удалось повернуться на бок. Все тело одере­
венело, мучительно ныло и было таким слабым, словно ли­
шалось последних остатков сил. А жажда стала неперено­
симой.
Наконец, собрав всю волю и уцепившись за выступ
ближайшей скалы, она подтянулась и подняла себя. Крат­
кий сон и ночной холод до некоторой степени освежили ее,
и она снова начала продвигаться вперед по пустой караван­
ной тропе, но теперь это движение было неизмеримо более
медленным и вялым, нежели вчера.
Белая, как кость, тропа продолжала виться среди утесов
и ущелий, которые оживили бы любой ландшафт, но толь.. 179

ко не эту мертвую землю. Здесь, среди бескрайних про­
странств безводной земли, под безоблачным небом, они
казались куда менее значительными.
Ни один караван не прошел мимо нее в тот день. Язык
во рту Феодоры распух до такой степени, что касался нёба
и болел от этих прикосновений. Временами ей становилось
трудно дышать, а сердце билось так часто, что его неисто­
вые удары отдавались в висках. Это был сигнал тревоги, и
она поплотнее оборачивала ткань вокруг головы, стремясь
уберечься от солнечного удара.
На горизонте плясали и разрастались миражи. Иногда
они принимали облик, хорошо знакомый всем, кто виды­
вал их — озер и водных потоков — и жажда ее становилась
еще более сумасшедшей. Она знала, что это всего лишь
обман, но порой наваждение почти побеждало разум, и она
готова была ползти на ощупь к этой атмосферной фанта­
зии. Но вновь и вновь к ней возвращалось самообладание,
и она находила силы переставлять распухшие ноги по кара­
ванной тропе.
В каком-то смысле миражи были не худшим из того, что
принес этот день. Боль непрерывно билась в висках, и по­
рой ей казалось, что глаза застилает туман, когда же она про­
тирала их, чтобы вернуть ясность зрения, то видела яркие
вспышки света. Из-за этого тумана, возникавшего все чаще
и чаще, она спотыкалась.
Раз или два она падала. Но в последний раз ей потребо­
вались такие нечеловеческие усилия, чтобы подняться, что
Феодора поняла: она может позволить себе это только еще
раз. Он и будет последним.
Она едва плелась, качаясь, как пьяная, и ее разум сла­
бел. Ее одолевали смутные воспоминания о воде: холодная,
изумительно чистая вода, которую она так беспечно трати­
ла в обычной жизни, не ведая ее ценности. Вода в бассейне
ее дома в Константинополе, рядом с площадью Афродиты,
выложенном голубой мозаикой с изображением дельфина
в центре. О, сейчас она могла бы выпить всю эту воду, лишь
бы она оказалась рядом.
Она переставляла ногу, затем другую, и все это беско­
нечно повторялось, всякий раз требуя мучительного на­
пряжения всех сил. Теперь ее вел только инстинкт. Каза­
лось, ее дух и тело продираются сквозь пустыню не вместе,
а порознь, держась друг от друга на некотором отдалении и
180

связанные только ниточкой жизни, такой слабой, что она
могла лопнуть в любой миг.
День тянулся бесконечно долго, и каждая минута каза­
лась неделей, а каждый час — годом адских мучений.
Теперь у нее не было ни малейшего представления о
том, где она находится. В конце концов караванный путь
привел ее к краю каменистого плато. Вокруг вздымались
скалы, самые выжженные и голые из тех, что ей приходи­
лось встречать. А впереди дрожал и колебался новый мираж.
Странно, что этот мираж являл собой зеленую рощу, а
не водные пространства, но она знала, что это обман, и там
ничего нет, кроме раскаленного воздуха.
Она не обратила на него внимания и начала спускаться
по склону вниз, в долину, глядя перед собойг. Ее озадачила
устойчивость этого видения. Оно продолжало колебаться,
но не менялось и не исчезало, как должно было быть. Те­
перь оно плясало прямо перед ней, а караванная тропа шла
прямо через него. Так нередко случалось с миражами, как
она успела заметить, и поэтому продолжала тащить свое
тело вперед.
Как медный раскаленный молот, висело над ней со­
лнце.
Она старалась не замечать мираж, но через какое-то
время не смогла удержаться и взглянула на него. Видение
оставалось на месте. Это озадачило и обеспокоило ее. А что,
если это реальность? При такой мысли она засмеялась, но
внезапно оборвала смех.
Казалось, этот хриплый, клокочущий звук исходит из
уст другого существа.
Феодора долго смотрела на каменистую землю под но­
гами, и только после этого разрешила себе поднять глаза.
Наверняка эта мучительная иллюзия теперь рассеется.
Перед нею в тени деревьев стояла хижина.
Маленькая глинобитная постройка, но все же жилье.
А вокруг высились финиковые пальмы. Это был оазис.
В то же мгновение ноги отказали ей. Усилием воли ей
удавалось в течение нескольких последних часов держаться
вертикально, но сейчас она рухнула плашмя как подко­
шенная.
Падение оглушило ее, и какое-то время она лежала не­
подвижно. При других обстоятельствах Феодора, возмож­
но, просто осталась бы там, где упала, пока не умерла бы от
181

истощения. Однако спустя всего несколько минут она
слегка пошевелилась и подняла голову. Она действительно
видела оазис. Он все еще был на месте. Феодора попыта­
лась прикинуть расстояние — выходило что-то около рим­
ской мили.
Ей показалось, что вокруг заколыхался красный туман.
Она снова закрыла глаза. Усталость и перенесенные стра­
дания приковали ее к пустынной дороге.
Но даже в этом отчаянном положении упрямая искра
жизни внутри отказывалась угаснуть. Она не должна уме­
реть!
Спустя долгое-долгое время Феодора снова открыла
глаза, собирая остатки сил и воли для последней попытки.
Как ей удаЛось подняться на ноги в этот раз, для нее на­
всегда осталось загадкой, как и то, каким образом она пре­
одолела эту бесконечную милю до оазиса. В последней
сотне локтей каждый шаг был отдельной зверской пыткой.
Она ощутила тень — пальмы. Как в клубящемся мраке
было ее сознание, но она смутно сознавала, что находится
там, где живут люди.
Оазис был крошечным. Несколько десятков финико­
вых пальм, дюжина хижин из глины, колодец, обложенный
камнем. Все население едва насчитывало четыре десятка
душ.
Феодора оказалась на единственной грязной и кривой
улочке. Темные лица, лица жителей пустыни, смотрели на
нее. Это были берберы*, часть дикого народа, обитающего
в сердце песков, вдоль караванных путей, и совершающего
набеги на путников.
Шатаясь, она двинулась к ним.
— Воды! — хрипела она, не будучи в состоянии произ­
нести ни слова членораздельно.
Смуглые лица отвернулись от нее. Даже здесь приказ
Экебола имел силу.
Она почти вслепую двинулась к колодцу, туда, откуда
слышалось легкое журчание воды. Но теперь бородатые
берберы смотрели на нее с ненавистью.
— Уходи! Убирайся прочь! — кричали ей.
— Я хочу пить! — умоляла она шепотом.
— Ты хочешь пить? Что нам до этого? Ты пришла погу­
бить нас? Убирайся! Проваливай отсюда!
Они угрожающе шагнули к ней, женщины присоедини182

-

лись к мужчинам в общем желании избавиться от нее, дви­
жимые только страхом вызвать немилость правителя Киренаики.
Она сделала усилие и почти вслепую прошла дальше,
почти в агонии, не понимая, куда движется. В тени глино­
битной стены она смутно различила какую-то скорченную
фигуру в рваных лохмотьях. Слепой старик с белыми гла­
зами, впалой высохшей грудью, редкими волосами на под­
бородке и губами, бормочущими бессмысленные слова. На
пыльной земле возле него валялась бронзовая миска, он
просил милостыню, но никто ему ничего не подавал.
Проходя мимо слепого старца, сидящего на краю дерев­
ни, она попыталась в отчаянии заговорить с ним. Но слова
не могли прорваться сквозь ее опухшие губы. Она попыта­
лась снова, и ее рот исторг скрежет: «мендици...»
Грязное существо в лохмотьях не обратило на нее ни
малейшего внимания и продолжало бормотать, подняв не­
зрячие глаза к небу. Она поняла, что нищий был не только
слеп, но и глух. Слабо замерцавшая было надежда угасла.
Даже если бы он услышал ее слово, слово Братства, он вряд
ли отнесся к ней как брат. Скорее всего, он не был связан
с другими нищими и зависел только от милости своей де­
ревни, которая и поддерживала слабую жизнь в его старых
костях.
Она двинулась дальше, в пустыню, ведомая только от­
чаянием.
Теперь идти было некуда. За спиной остались сладкая
тень пальм и журчание чудесной воды.
Как далеко ей удалось продвинуться, она не знала, но в
конце концов произошло неизбежное — она упала. На этот
раз она больше не шевелилась: судьба потребовала от нее
слишком многого.
С ясного неба к добыче скользнула черная тень. За ней
еще одна, столь же зловещая, и еще, еще... Стервятники пус­
тыни слетались и рассаживались на скалах, отбрасываю­
щих черные тени на неподвижно распростертое тело. Они
собрались на страшный пир, который вскоре должен был
начаться...
Это было как море —смертельная апатия, баюкавшая и
уносившая сознание. Феодора страдала, но это страдание
было уже не таким сильным, как прежде.
Там, где она лежала, было темно, но неподалеку мерцал
183 .

свет. И еще — была вода. Кто-то разжал ее челюсти, и не­
сколько капель пролилось на ее опухший язык. Она жадно
проглотила их и слабо застонала — еще.
Но воду отняли у нее надолго. Потом дали еще немного.
Так продолжалось, пока ее распухший язык, не помещав­
шийся во рту, не начал постепенно принимать нормальные
размеры. Тело девушки поглощало животворную влагу, и
сухой жар начал покидать ее обезвоженные ткани. Затем
она получила еще воду — большие глотки, один за другим.
Теперь она спала. Когда же к ней вернулось сознание,
ее по-прежнему окружала темнота. Но она открыла глаза и
со слабым удивлением увидела каменный свод над собой.
Грубая поверхность камня порой становилась отчетливо
видна, а порой исчезала, когда меркли отсветы пляшущего
неподалеку пламени.
Она долго оставалась без движения. Наконец, пошеве­
лившись, обнаружила, что лежит на песке, покрытом кучей
тряпья. «Как я могла оказаться здесь?» — мысль мелькнула,
но сейчас же угасла, так как мышление требовало слишком
больших усилий.
Казалось, ее разум выжат полностью. Пустота. Единст­
венное, что она сознавала, — головная боль, которая, каза­
лось, раскалывает череп.
Феодора повернула лицо. Пламя принадлежало ма­
ленькому костру примерно в двадцати локтях от нее. Там
же, вероятно, был и выход из пещеры, в которой ее при­
ютили. У костра корчилась изможденная фигурка: старик с
жидкой бороденкой что-то помешивал в глиняном горшке.
Боль в голове росла, почти ослепляя ее. Феодора испус­
тила тихий стон.
Фигура у костра поднялась и стала гигантской, засло­
нив свет костра.
Девушка попыталась сосредоточиться. В темноте, в тус­
клом свете костра ей показалось, что она узнает лицо ста­
рика. Но разве это могло быть?
Надтреснутый стариковский голос спросил:
— Ну как ты, дитя?
— О, голова! — простонала она.
— Потерпи.
У огня стоял широкогорлый глиняный кувшин, по­
больше того горшка, в котором старик что-то помешивал.
Он взял тряпку и окунул ее в кувшин, в котором, очевидно,
184

была вода. Затем вернулся к Феодоре и положил влажную
ткань на ее лоб и виски. Прохлада была невыразимо прият­
ной, казалось, она уносит боль.
Она опять закрыла глаза и долгое время лежала непо­
движно. Она слышала, как старик возится у костра.
Вероятно, прошел час, а может, и больше. Она опять
подняла веки. Боль в голове утихла. У огня все еще сидела
на корточках согбенная фигура.
— Старик! — позвала она. Скелет вздрогнул, очнув­
шись от дремы, и, спотыкаясь, приблизился к ней.
— Ты звала, дитя?
Феодора слабо кивнула.
Каждое слово давалось ей с болезненным усилием.
— Как я очутилась здесь?
— Ты сказала Слово.
Так вот почему она знала его! Он был нищим из того
проклятого оазиса.
— Но ведь ты был слеп и глух, — пробормотала она в за­
мешательстве.
Старик слегка усмехнулся.
— Выучиться заводить глазные яблоки так, чтобы были
видны только белки, требует времени и практики, но при­
кинуться глухим совсем не трудно. А теперь помолчи. Я при­
несу еще воды.
Она снова пила, а затем стала смотреть, как старик вер­
нулся к костру и растянулся на каменистом полу пещеры.
Огонь угасал. Темнота стала полной.
Она дремала и просыпалась, потом засыпала вновь.
В следующий раз, когда она открыла глаза, серый полусвет
сменил кромешную тьму. Начинался день.
Зашевелилось тряпье старого нищего, он поднялся и
стал раздувать угли, воскрешая костер и подкармливая его
сухим верблюжьим пометом. Вскоре он снова начал поме­
шивать в горшочке над пламенем.
— Как твоя голова?
— Лучше. Только тупая боль. Но намного лучше.
— Съешь немного овсяной каши?
— Сначала вода.
— Конечно, вода.
Он дал ей напиться из тыквенной бутыли.
— Кто познал большую жажду, тот ценит воду больше
дорогих камней и золота, и ему кажется, что никогда он не
185

сможет напиться вдоволь. Так всегда бывает. Но у нас до­
статочно воды, дитя, смотри, здесь есть еще, если ты захо­
чешь. А сейчас отведай доброго варева.
Это была жидкая кашица из овсяных зерен, разварен­
ных в воде вместе с нарезанными финиками. Она не чувст­
вовала голода, но проглотила немного пищи. Это подкре­
пило ее.
Позже Феодора смогла поесть еще, и к тому времени,
как свет проник в пещеру, свидетельствуя о том, что солнце
уже высоко, она с помощью нищего смогла сесть. С этого
часа силы стали быстро возвращаться к ней, хотя в после­
дующие дни она сильно страдала от периодически возвра­
щающейся головной боли.
В этот день старый нищий не покидал пещеру. Его оби­
талище представляло собой одну из тех полостей, что встре­
чаются повсюду, где есть нагромождения вулканической
лавы. Внутри них всегда относительно прохладно, и Фео­
дора была благодарна ему, что у нее есть такое укрытие.
Уже днем она спросила старика:
— Как тебя зовут?
Он подобрался поближе и сел, скрестив ноги.
— Меня зовут Вавва. Вот уже шестьдесят лет как я ни­
щий, с детства, которое прошло в Александрии.
— Ты спас мне жизнь, Вавва. Знаешь ли ты, кого спас?
Он кивнул, и его жидкая седая бородка легла на впалую
грудь.
— Вестники объявили в оазисе, что может прийти жен­
щина, которая приговорена к изгнанию, и всякий, кто по­
может ей, подлежит смертной казни. Они дали твое опи­
сание.
— И ты оказал мне помощь, несмотря на то, что это за­
прещено под страхом смерти?
Он снова кивнул.
— Я не знаю, откуда ты знаешь Слово, дитя, поскольку
не кажешься мне нищенкой, но члены Братства не остав­
ляют без внимания Слово, от кого бы оно ни исходило.
— Я думала, ты не слышал меня.
— Рядом было слишком много людей, поэтому я не мог
дать знать, что понял тебя. Они бы стали выслеживать ме­
ня, поскольку вся деревня может пострадать из-за того, что
сделает один, пусть даже это и нищий. Позднее я последо186

.

вал за тобой, обнаружил тебя там, где ты упала, и принес
сюда. Что ты сделала, если тебя постигла такая участь?
— Оскорбила мужское самолюбие. Меня зовут Феодо­
ра, я куртизанка из Константинополя, которая была на­
ложницей Экебола, наместника Киренаики.
С легкой тревогой он посмотрел на нее:
— Но ведь ты одна из нас?
— Была.
— И помнишь закон?
— Я попытаюсь припомнить.
Она порылась в памяти. Это казалось почти невозмож­
ным, поскольку всего раз она слышала закон Братства Ни­
щих. И все же на мгновение ей показалось, что она вновь
видит тускло освещенную простой масляной плошкой гро­
мадную голову, лицо, изборожденное шрамами, и слышит
гнусавый голос Айоса. Слова возвращались к ней. Она за­
говорила:
— Слушай же теперь великие законы Братства Нищих.
Первый. Поскольку все народы имеют свои способы про­
сить подаяние и говорят на множестве языков, каждому
члену Братства следует изучить язык нищих, чтобы...
Старик поднял руку.
— Достаточно! Именно эти слова. Я думаю, что ты зна­
ешь и остальное. То, что ты произнесла, дитя, освобождает
меня от опасений.
— Но почему?
— Рисковал ли бы я жизнью из-за чужака?
С удивлением Феодора подумала, что в то время, когда
никто не проявил милосердия к истерзанному созданию,
страшась гнева наместника, этот самый слабый и одино­
кий из людей отважился спасти ее. Кроме того, Вавва не
стал заставлять ее излагать Закон целиком, видимо, подо­
зревая, что она не помнит всего, но вместе с тем и не желая
отказаться от помощи ей. Это было поразительно.
— Вавва, — спросила она — бывал ли ты в Константи­
нополе?
Он покачал головой:
— Никогда моя нога не ступала за пределы Африки.
— Но тебе, может быть, случалось слышать о некоем
Хагге, протомендикусе.
— О протомендикусе я, конечно, слышал, как и все
наши люди, хотя и никогда не говорил с ним и не видел его.
187 .

— Я друг Айоса. Еще ребенком я просила милостыню
вместе с ним.
— Это действительно так? Тогда я несказанно рад, что
помог тебе.
На следующее утро Вавва ушел рано, вероятно, чтобы
продолжать клянчить подаяние в оазисе, который, на­
сколько Феодора поняла, находился всего лишь на рассто­
янии лиги от пещеры.
Теперь она заметно окрепла и могла передвигаться по
их убежищу. С трудом она преодолела расстояние до боль­
шого глиняного кувшина, в котором хранилась вода. Все
шло так, как и предсказывал нищий. Хотя она и не чувст­
вовала большой жажды, вода в эти дни имела для нее осо­
бую ценность. При любой возможности она пыталась за­
владеть влагой на случай новой пытки жаждой. Но когда
Феодора склонила голову над широкой горловиной сосуда,
она отшатнулась, словно почувствовав удар. В спокойной
темной воде отражалось ее лицо. Это было ужасно! Неуже­
ли это чудовищное существо, изможденное и покрытое
волдырями, с потрескавшимися, вздутыми губами и прова­
лившимися глазами — она сама? Потрясенная увиденным,
Феодора бросилась на тюфяк и разрыдалась. Как много для
нее значила ее красота... которой больше не существовало.
Спустя несколько часов, ближе к закату, вернулся Вав­
ва. Он привел с собой приятеля, калеку, передвигавшегося
при помощи двух тростей, на которые он опирался сильны­
ми руками, передвигая высохшие ноги с изъязвленными
стопами. Он был моложе Ваввы, но уже миновал середину
жизни. Из-под лохмотьев виднелось хитрое лицо, длинный
нос и широкий беззубый рот.
— Так это та девушка? — спросил он.
— Да, — ответил Вавва, — она знает Слово и Закон. И к
тому же она друг протомендикуса.
Калека подтащил свое тело ближе, посмотрел на Фео­
дору подозрительно и изверг поток какой-то тарабарщины,
очевидно, не имеющей смысла, но при этом выстраиваю­
щейся в некое подобие стихов. Бесполезно пытаться пере­
дать ее современным языком, поскольку она состояла из
перевранных и чудовищно искаженных слов греческого,
латинского, арамейского, коптского и даже готского на­
речия.
И снова Феодора возблагодарила судьбу за те дни, ко188

торые провела в обществе Айоса на столичном базаре и в
притонах. Это был язык нищих. Калека всего лишь спро­
сил ее, может ли она говорить на нем.
Она немедленно ответила утвердительно на том же
странном жаргоне.
Калека кивнул.
— Хорошо. Теперь ни у кого не возникнет вопросов.
Вавва, очевидно, поручившийся за нее, выглядел очень
довольным.
— Я сказал, что ты убедишься, и ты сам слышал, — ска­
зал он, а затем обратился к Феодоре: — Это Курбан, очень
мудрый нищий. Он будет старшим над нашими людьми в
предстоящем путешествии.
— Путешествии? — переспросила она.
— На восток, к Египту, — сказал Курбан.
— Эта пещера — место сбора членов Братства, — пояс­
нил Вавва. — Случилось так, что я оказался в этой зло­
счастной деревушке, когда ты пришла. Этот оазис — вовсе
не моя территория, но появившись здесь раньше других, я
решил выяснить, что можно здесь выпросить. Оказалось —
меньше, чем ничего. Эти берберийские собаки скупы, как
пустыня.
Феодора кивнула. Подумав минуту, она спросила:
— Если братья сойдутся, значит, у них есть какая-то
цель?
— Ничего определенного, — отвечал Курбан. — Дерев­
ни и поселения близ караванного пути, что тянется вдоль
побережья к Египту, столь бедны и удалены друг от друга,
что мы считаем разумным посещать их лишь через длитель­
ные промежутки времени и большими компаниями. Мы
работаем все вместе в одном селении и сразу уходим в другое.
— Не лежит ли на вашем пути Александрия?
— Возможно.
— Я тоже хотела бы пойти с вами.
Курбан и Вавва коротко посовещались, затем калека за­
явил:
— Никто не может путешествовать с компанией ни­
щих, если у него нет каких-либо особых навыков и хитрос­
тей. Что ты умеешь делать? Может быть, гадать?
— Я не знаю этих таинств, — отвечала Феодора.
— Приворотные зелья?
— Нет.

— Тогда, может быть, у тебя есть побрякушки, прино­
сящие удачу, или амулеты?
— Мне нечего продать.
Курбан сказал:
— Мы не связываемся с проститутками. Это особое ре­
месло.
— Но, может, у вас найдется местечко для подражателя,
который может заставить людей смеяться?
— Ты владеешь этим искусством?
— Я была комической актрисой в Константинополе.
Курбан тщательно обдумал сказанное и наконец изрек:
— Пятый закон Братства запрещает вступать в соглаше­
ния с шарлатанами, лицедеями и им подобными, но только
в случае, если таковые не являются одним из нас. Следова­
тельно, запрет не распространяется на тебя.
Казалось, он принял решение.
— Если ты та, за кого себя выдаешь, яви свое искусство.
Он уселся рядом с Ваввой на пол пещеры, и Феодора
поняла, что они ожидают представления немедленно. Она
послушно поднялась со своего тюфяка.
Вероятно, за всю историю театра не было более стран­
ной публики, чем та, что собралась на спектакль в одной из
пещер Ливийской пустыни: куртизанка, обреченная на
страшную смерть, и двое нищих — скрюченный калека и
живой скелет в отвратительных смердящих лохмотьях.
Феодора еще чувствовала слабость, лицо ее было покры­
то струпьями, губы воспалены. Но она отважно начала свое
выступление, перемежая то, что помнила, мгновенными
импровизациями. Это была пантомима — изысканная, но
прозрачная, с метко угаданными и безумно смешными ха­
рактерами.
Она начала с изображения сенатора, гордого своими
доходами, самовлюбленного, но тупоголового. Этот образ
никогда не подводил ее, неизбежно вызывая смех. Но ее
зрители сидели с каменными лицами, оставаясь безучаст­
ными.
Она перешла к другому персонажу — жеманному евну­
ху, который все ищет потерянное, но никак не вспомнит —
что. Предполагалось, что публика отлично знает, что поте­
ряно всеми евнухами, и этот намек вызывал взрывы хохота.
Но сейчас она не услышала ни звука, лица зрителей в пеще­
ре даже не дрогнули.
190

Отсутствие какого-либо отклика было обескураживаю­
щим. С отчаянием она переходила от одного персонажа к
другому: неверная жена сборщика податей, уличенная му­
жем, высокопарный и тщеславный воин, пострадавший от
собственного хвастовства, и, наконец, — высокомерный,
грубый и алчный правитель провинции — поистине вы­
дающаяся импровизация, подлинный портрет Экебола, его
нелепых и отвратительных привычек и жестов.
Несмотря на все это, публика, состоявшая из двух ни­
щих, сидела неподвижно, не выражая никаких чувств,ни­
каких знаков удовольствия или похвалы. Феодора совсем
отчаялась. Она сделала все, что могла, она превзошла себя,
чтобы завоевать их расположение, но ей не удалось вызвать
ни тени улыбки, ни проблеска живого чувства.
Для нее это было вопросом жизни и смерти — необхо­
димо, чтобы ей позволили сопровождать нищих. Наконец,
истощив силы, она оставила свои попытки и вернулась к
своему тюфяку, закрыв лицо руками. Она дрожала от сла­
бости, и ее ладони, касающиеся лица, ощущали грубую ше­
роховатость вздутых губ и волдыри на коже. Да, она была
отвратительна. И в этом было все дело. О, если бы только
она была хорошенькой! Слезы навернулись на ее глаза, сле­
зы горя и разочарования.
Она слышала, как Вавва спросил у Курбана:
— И что ты думаешь?
В пещере минуту висела тишина. Затем Курбан со скорб­
ным, как у совы, выражением проговорил:
— Девушка изумительна. На улицах она заставит толпу
реветь и рыдать от хохота. Я и сам едва не улыбнулся!
— И я тоже, — согласился Вавва с той же суровой тор­
жественностью. — Там, где евнух искал свои мужские при­
надлежности, я не мог удержаться от смеха, пока не ущип­
нул себя за ногу и не напомнил себе о том, что я нищий.
С тяжелым вздохом Феодора открыла лицо. Величай­
шее облегчение охватило ее. Как могла она забыть о том,
что член Братства обязан при любых обстоятельствах со­
хранять печальное лицо?!
Она даже немного всплакнула, но это были слезы ра­
дости. Теперь она знала: ее возьмут с собой.
Наступила осенняя пора. Прошел месяц с того дня,
когда Феодора, изувеченная пустыней, продемонстрирова­
ла свои таланты Вавве и Курбану.
191

В Александрии, в восьмидесяти милях от пещеры, в пус­
тыне, вечером прошел ливень. Зажглись огни в бесчислен­
ных домах, владельцы лавок стали закрывать свои заведе­
ния на ночь; внизу, у пристаней, которые тянулись вплоть
до мола, защищавшего бухту, забитую судами, запирались
до нового дня склады и конторы.
Александрия была жемчужиной Египта. Здесь была са­
мая лучшая гавань, а в масштабах торговли Александрия
соперничала с самим Константинополем. Здешние купцы
были широко известны своей оборотистостью и добросо­
вестностью и занимали в обществе положение куда более
высокое, чем в других частях империи, составляя местную
аристократию. Благородство по крови было здесь относи­
тельно редким, и богатство занимало его место.
В тот вечер некий купец наблюдал, как его управляю­
щий запирает тяжелую дверь его конторы, затем он взял
ключи у этого человека и отправился домой, держась с
большим достоинством. На то были основания — это был
хорошо известный на бирже человек, уважаемый и имею­
щий заметный вес в финансовых кругах.
В гавани качался на якорях целый флот его добротных
кораблей, их зеленые флаги трепетали на мачтах. Караваны
верблюдов, принадлежащих ему, шли вверх и вниз вдоль
берегов Нила, на запад, к Киренаике, и на восток — к Си­
рии. Они перевозили его товары. Его кладовые трещали от
всякого добра в тюках и ящиках; ему служило великое мно­
жество рабов и свободных граждан.
Об этом человеке шептались, что он никогда не совер­
шает ни единой ошибки, а все его коммерческие сделки не­
обыкновенно удачны, что в короткое время он выстроил
гигантскую пирамиду богатства, хотя до недавних поездок
в столицу его капитал казался более чем скромным.
А когда рабы проносили мимо него кресла с его знаком­
цами, те приветствовали его с глубоким почтением:
— Доброго вечера тебе, Дат! — воскликнул один купец.
— И тебе тоже, друг Джаред, — отвечал Дат. — Пусть
Христос дарует тебе мир и благословение.
— Как обошлось рискованное предприятие с двумя ко­
раблями, ходившими на Крит? — другой собеседник оста­
новился, чтобы услышать ответ; рабы опустили кресло на
землю.
— Превосходно, Тимеон. Просто превосходно, — ска192

.

зал Дат. — Мои корабли вошли в порт этим утром. Теперь
я могу продать тебе оливковое масло и шерсть дешевле.
Тимеон дернул себя за бороду, поморщился и подал
знак носильщикам следовать дальше.
— Всегда удачлив, — проворчал он и крикнул, обернув­
шись: — Вероятно, мы могли бы образовать товарищество
для наших новых поставок, Дат? С тобою во главе, конеч­
но, поскольку™ держишь меня словно щипцами для орехов.
— Не исключено, — Дат добродушно засмеялся. — Мы
обсудим это завтра, если ты готов предложить условия, ко­
торые устроят меня.
Тимеон уже двигался вниз по улице.
Большинство его друзей и помощников не ходили пеш­
ком: их разносили по домам в креслах, которые тащили на
плечах двое дюжих рабов, но Дат предпочитал прогулки.
Попрощавшись с управляющим, он взглянул на небо, где
неслись клубящиеся облака, суля еще один ливень, и дви­
нулся дальше: энергичный бородатый человек, седеющий,
но еще крепкий.
От конторы Дата на набережной до его дома, находяще­
гося в Бруциуме, греческом районе, самом великолепном в
городе, было добрых полчаса ходьбы. Это давало ему воз­
можность подумать, спланировать, какие шаги надлежит
предпринять завтра в делах, а также полюбоваться прекрас­
ными зданиями своего города: Антониумом, воздвигнутым
Марком Антонием, музеем, библиотекой, театром, мавзо­
леем Птолемеев*, Цезариумом с двумя обелисками, извест­
ными как Иглы Клеопатры, превращенным теперь в цер­
ковь монофизитов — ту, к которой, как и все верующие в
Христа жители Александрии, принадлежал Дат.
Это был хороший, удобный мир, и в нем жил Дат, пре­
успевающий в делах, супруг пожилой, но очень уважаемой
женщины, отец троих сыновей, помогающих ему, и дед дю­
жины внуков, радующих его сердце, поскольку он любил
детей.
И вдруг в одно мгновение все это благополучие и спо­
койствие улетучилось.
Едва он начал свою прогулку, до него донесся голос:
— Дат!
В этот миг он шел по аллее вблизи своей конторы, ос­
торожно ступая, поскольку мостовая в этом месте была
скользкой после ливня, окончившегося несколько минут
193

назад. Резко остановившись, он заметил отпрянувшую в
сумрак фигуру женщины.
— Ты произнесла мое имя? — спросил он.
-Д а .
— Что ты хочешь от меня?
Женщина выступила из тени. Он смотрел на нее, а она
с любопытством разглядывала его лицо. В нем зашевели­
лось воспоминание — из тех, что нелегко извлечь на свет.
— Могу ли я поговорить с тобой? — спросила она.
Он отступил назад и с беспокойством огляделся. Это
было не принято, выходило за рамки приличий и обескура­
живало: к нему обращалась незнакомая женщина, к тому
же не слишком почтенная, судя по ее виду. Он искренне
надеялся, что никто из его друзей не станет свидетелем их
разговора. К счастью, улица в это время была практически
пуста, почти все купцы уже возвратились в свои дома.
Странно, она произнесла его имя так, будто была хоро­
шо с ним знакома. Он должен немедленно отделаться от
нее. Вероятно, ему даже не следует слушать эту женщину.
Но он уже слышал голос инстинкта, шепчущий, что нужно
по крайней мере узнать, кто она такая и что ей от него нуж­
но. Женщина иногда может представлять опасность даже
для добродетельного и честного гражданина, если она ре­
шила, что у нее есть повод для недовольства.
Он прочистил горло.
— Ну, говори, если тебе есть что сказать.
В этот момент он выглядел так, будто готов броситься
наутек.
Женщина спросила:
— Дат, неужели ты меня не помнишь?
Трудно представить, сколько миллионов раз в истории
человечества мужчины слышали этот вопрос от женщин,
которых они забыли или пожелали забыть. Дат ощутил тот
же внезапный холодок, легкую дрожь вины и страха, кото­
рую испытывают все его собратья в такой ситуации. Ибо
теперь он узнал ее.
— Феодора... — он едва не добавил: куртизанка, но спо­
хватился, — Феодора из Константинополя?
— Да, — сказала она.
Как ясно он помнил ее! Но как же она изменилась! За
время скитаний с нищими ее лицо зажило, исчезли бороз­
ды и рубцы, появившиеся в результате тяжкого испытания
194 .

в пустыне, кожа ее все еще оставалась темной от избытка
солнца. И было еще что-то, от чего он с трудом сдержал вол­
нение. Он помнил эту девушку как воплощение грации и
легкости. Теперь же ее тело в грубой шерстяной накидке
(откуда ему было знать, что она потратила на нее те не­
сколько медяков, что заработала за дорогу с нищими) стало
бесформенным, спина прогибалась, чтобы уравновеши­
вать огромный выпирающий живот, а походка стала неук­
люжей.
Он тяжело вздохнул. Женщина из прошлого... и к тому
же в тягости! Какая страшная несправедливость! Совер­
шить единственный неосторожный поступок, всего один
за всю жизнь, и вот чем это обернулось!
В прошедшие месяцы он время от времени позволял
себе тайное наслаждение — воспоминания о тех четырех
днях, проведенных с этой девушкой в Константинополе, о
тех четырех нескончаемых, ушедших в забвение, восхити­
тельных днях. Но ведь он с лихвой заплатил за них, а вер­
нувшись в Александрию, стал еще более безупречным, еще
более преданным семье, усердным прихожанином, жертву­
ющим церкви и монастырям монофизитов, которых было
множество в городе и за его пределами.
И вдруг, словно гром среди ясного неба — Феодора!
— Ты помнил, — проговорила она, подойдя ближе.
Эти женщины, кажется, получают удовольствие, про­
буждая мужскую память. Еще бы он не помнил ее! Но сей­
час эти четыре дня, проведенные с ней, вовсе не казались
такими восхитительно сладостными.
— Зачем ты здесь? — нелепейший в этих обстоятельст­
вах вопрос. Но это было все, что пришло ему в голову.
— Мне подсказали, где находится твоя контора, и я жда­
ла в надежде увидеть тебя.
Теперь Дат решил прибегнуть к решительным мерам.
— У нас с тобой нет ничего общего! —резко проговорил
он. — Ты слышишь?
— Однако ты говорил, что никогда не забудешь...
— Ты не можешь ничего требовать от меня. Тебе хоро­
шо заплачено!
— Я принесла тебе удачу, ты сам сказал мне это, —
грустно проговорила она.
— Ты хочешь погубить меня? Ты охотишься за деньга­
ми? Вот, возьми, и я не хочу больше видеть твое лицо!
. 195 .

Он бросил золотую монету. Она завертелась на мокром
камне и легла сверкающим пятном.
Феодора не сделала никакого движения, чтобы поднять
ее. Вместо этого она спрятала лицо в накидке и заплакала.
Дат, собравшийся было уходить, остановился. Его взгляд
стал смущенным и испуганным. В сущности, он был доб­
рым человеком, а девушка не подняла монету. Он всегда
сочувствовал человеческой беде, когда ему приходилось
столкнуться с нею.
Кроме того, ему действительно сопутствовала удача с
тех пор, как он узнал эту девушку. Дат не был суеверен, но
игнорировать факты не мог.
— Что случилось? — спросил он резко. — Скажи, в чем
дело?
Он подошел к ней и отвел ее руку от лица. Оно было
мокрым от слез, как мостовая под ногами от недавнего лив­
ня, а ее одежда под его рукой тоже была мокрой. Девушка
дрожала, и этого оказалось достаточно, чтобы тронуть его
сердце.
— Чего ты от меня хочешь, Феодора? — спросил он и
добавил: — Прости меня за эту монету и за то, что я ска­
зал... — Он освободил руку и нагнулся, чтобы поднять зо­
лотой.
Она снова спрятала лицо и дала волю безудержным ры­
даниям. Ледяная морось начала сыпаться с неба. Минуту
назад Дат думал об этой девушке, как об отвратительном
порочном существе, представляющем опасность для него,
но сейчас он неуклюже погладил ее по плечу.
— Ну, ну, —проговорил он. — Позволь мне помочь тебе.
Внезапно она перестала плакать и затаила дыхание.
— Вот! — пробормотала она.
-Ч т о ?
— Они приходят все чаще...
— Что ты имеешь в виду?
— Эти боли! О, добрый Дат, будь снисходителен ко мне.
У меня будет ребенок, время почти пришло, а ты единст­
венный, кого я знаю во всем этом городе...
Последнее слово, казалось, вытолкнуто судорогой гор­
ла. Дат таращил глаза и теребил бороду. То, что она сказала,
исключало опасность шантажа, но и заставляло задумать­
ся. Как и любой человек на его месте, он был в высшей сте­
пени взволнован и озадачен ее положением.

— Почему же мы все еще стоим здесь! — вскричал он. —
Нельзя терять ни минуты! Скорее! Я знаю, что делать. Но
ведь тебе нельзя идти! Подожди, я сейчас найду носильщи­
ков и кресло!..
ГЛАВА 13
Это были ужасные часы! Тело Феодоры терзалось и рва­
лось в страшных муках. Она осознавала, что находится в
комнате с каменными стенами, в которой темнота лишь
слегка рассеяна тусклыми лампами. Она лежала на столе, а
круглолицая косоглазая повитуха сидела между ее вытяну­
тыми ногами.
Там были и другие женщины, облаченные в серое, с ли­
цами, скрытыми капюшонами; одни удерживали ее на
столе, когда она корчилась и визжала, другие выполняли
какие-то поручения повитухи, некоторые молились на ко­
ленях.
Одна женщина ей особенно запомнилась — белолицая
и сухопарая; был там и единственный мужчина, также за­
кутанный в плащ с капюшоном, но только черный — высо­
кий, с горящими глазами. Вместе с белолицей женщиной
они обрушились на девушку, страдающую на столе.
— Шлюха! —твердил мужчина. — Язычница! Сознайся
в своих отвратительных грехах и все равно будь проклята
Богом!
— Ты не можешь иметь ребенка, даже если он выжи­
вет! — настойчиво повторяла женщина. — Он принадле­
жит Богу! Согласись отдать дитя святому ордену!
Это длилось часами до тех пор, пока Феодора, не пред­
ставляя, что делает, не кивнула в знак согласия. В конце
концов, какое это имеет значение? Она так страдала, что
для нее сейчас ничто не имело значения.
Казалось, миновало не одно столетие, пока сквозь пос­
ледний свирепый спазм боли она услышала пронзитель­
ный крик младенца и почувствовала в своем измученном
теле облегчение. Словно сквозь плотную ткань она слыша­
ла восклицания — женщины всегда издают восклицания,
даже если они монахини, когда появляется на свет крохот­
ная мокрая вопящая жизнь.
Как только Феодора согласилась уступить ребенка мо­

настырю, монах в черном исчез. Женская радость по пово­
ду появления на свет младенца была для него непостижи­
мой. Для этого аскета и сами женщины были непостижи­
мы и греховны, поскольку являлись воплощением самого
ужасного искушения, самой изощренной угрозой для це­
ломудрия.
Повитуха, которая не принадлежала к ордену и была
единственной женщиной, допущенной извне для выпол­
нения своих обязанностей, смеялась и восторгалась, какой
замечательный родился ребенок. Феодора слегка поверну­
ла голову.
— Девочка... или мальчик? — прошептала она.
— Прекрасная маленькая девочка!
Повитуха вопросительно взглянула на белолицую на­
чальницу, и та сдержанно кивнула.
— Пусть смотрит, но только одну минуту, — прогово­
рила начальница. Так Феодоре разрешили взглянуть, но не
прикоснуться к ее новорожденной дочери. Крохотное су­
щество, завернутое в тонкую ткань, лежало на руках у по­
витухи, глаза девочки были открыты, будто она уже осмат­
ривалась, пытаясь познать новый мир, в который входила.
— Какая хорошенькая... — пробормотала Феодора. Ее
глаза наполнились слезами.
— Не беспокойся о ней, дитя, — добродушно сказала
старая повитуха. — Сестры-монахини позаботятся о ней.
У нее будет кормилица, чистая и имеющая достаточно мо­
лока, ее вынянчат, а потом обучат, и ее будущее как на
земле, так и на небесах вполне обеспечено.
В глубине души старая женщина считала, что отнимать
новорожденную у матери, тоже еще, в сущности, девоч­
ки, — жестоко. Но монастырь кормил ее, и поэтому она
произнесла благочестивые слова, которых от нее ожидали,
и удалилась восвояси.
Когда дитя унесли, Феодора молчала, зная, что всякие
слова бесполезны. Единственный взгляд, брошенный на
личико новорожденной, сказал ей нечто важное для нее:
дитя имело правильные тонкие черты лица, обещающие в
будущем красоту. Это не мог быть ребенок грубо скроенно­
го, словно вытесанного топором Экебола. В малышке не
было ни капли крови этой подлой и жестокой твари.
Бедняга Линней был ее отцом, и она была рада этому,
даже несмотря на то, что он был рабом. Став причиной его
198

смерти, Феодора обязана была продлить существование
его души через плод их любви. Сейчас же она испытывала
некое печальное удовлетворение...
Иногда Феодора принималась плакать и плакала до тех
пор, пока у нее не оставалось слез.
Она тосковала о младенце. Отсутствие его порождало
пустоту, зияющую, невыносимую пустоту. Этот материн­
ский голод, временами казалось, разорвет ее сердце на части.
Иногда она, словно очнувшись от забытья, с ужасом
озиралась по сторонам, ища крошечное существо, рожден­
ное ею. Порой она с мольбой всматривалась в лица ухажи­
вавших за нею женщин в серых одеяниях. Но их черты ос­
тавались каменными. Они приближались к ней лишь тогда,
когда этого требовали их обязанности, поскольку для них
она была самым отвратительным из земных существ. Для
тех, чьи жизни были полны самоотречения, эта девушка,
безудержно предававшаяся плотским наслаждениям, была
воплощением того врага, с которым они вели свою беско­
нечную и изнуряющую борьбу за святость.
Не получая никакого ответа от монахинь, Феодора пря­
тала лицо в свои длинные волосы, отдаваясь безудержным
приступам отчаяния.
Но время шло, и к ней возвращалась ее природная ре­
шимость. Она глотала слезы, борясь с ними, давясь и зады­
хаясь, и в конце концов побеждала. Затем следовали долгие
часы оцепенения или сна, но и впав в забытье, она вскоре
тревожно вздрагивала и просыпалась.
Больше она не спрашивала о своем ребенке, потому что
осознала бесполезность этих попыток. Казалось, она забы­
ла о девочке, поскольку больше не говорила о ней. Это вы­
зывало брезгливые ухмылки у окружавших ее каменных
женщин, ибо она казалась им еще более отвратительной,
потому что не страдала так сильно, как того заслуживала.
Но Феодора все помнила. В ее сердце постоянно ныл
грубый рубец, подобный тому, который остается на теле от
глубокой раны.
От пищи она не отказывалась, стараясь побыстрее вос­
становить силы. Дата, приведшего ее в приют, она больше
не видела, но знала, что монахам заплатил именно он. Еще
он обещал взять ее на корабль и увезти в Константинополь.
Что она станет делать, когда туда вернется, она не знала, но
там был ее дом, там она была счастлива — пусть и недолго.
199

Тем временем она стала поправляться, и у нее появился
интерес к тому, что происходило вокруг. Она находилась в
приюте Святой Дионисии, мученицы времен императора
Диоклетиана*, устоявшей перед жестокостью римских
солдат, заставлявших ее под пыткой отречься от веры
Христовой. Во славу Дионисии монахини отказывались от
мирских соблазнов, ели горькие травы и коренья, пили
только воду, спали прямо на каменном полу в тесных ке­
льях. Днем они ухаживали за больными, а вечера проводи­
ли коленопреклоненными в часовне, обращаясь к Господу
с молитвами и распевая псалмы.
Феодора сравнивала их с нищими, с которыми ей выпа­
ло скитаться по пустынной Северной Африке. Оборванцы
приняли ее, ни о чем не расспрашивая, никто не узнавал
любовницу наместника в уличной девке с грубо размале­
ванным лицом, в дешевых цветных тряпках. Странствую­
щие актеры давали представления в маленьких прибреж­
ных городках и селениях, торговали приворотными зелья­
ми, играли на цитрах и рожках, понемногу подворовывали
и побирались. Кроме Ваввы и Курбана, в их компании бы­
ло еще пятеро мужчин и две женщины. Приближаясь к ка­
кому-либо селению, компания рассыпалась, бродяги ста­
рались не привлекать внимания. Феодора выступала с пан­
томимой на главной улице под аккомпанемент цитры и
рожка, а остальные тем временем просили подаяние и об­
шаривали карманы зрителей. После они снова собирались
и делили добычу. Местность была бедной, добыча оказыва­
лась страшно скудной. Но Феодора всегда получала свою
долю, даже тогда, когда ее беременность стала заметной и
она не могла больше плясать.
Сравнивая монахинь с бродягами, далеко не святыми,
Феодора понимала, что нищие были куда человечнее. Мо­
нахини лишили себя простых удобств и удовольствий, счи­
тая их порождением дьявола, они жили в уверенности, что
мир вокруг полон зла и демонов и спастись можно только
постясь и истязая собственную плоть.
Ежедневно настоятель, тощий монах Абад, яростно об­
рушивался на православие в своих проповедях. Он без ус­
тали слал проклятия императору Юстину и громил право­
славную доктрину. Феодора недоумевала. Что заставляло
церковников так ненавидеть друг друга? Ум девушки не за­
нимали богословские распри и ухищрения, а тем временем
201

вокруг кипели страсти, шла сложная, малопонятная жизнь,
захватывавшая и обитателей приюта.
Иисус Назареянин проповедовал смирение и братскую
любовь, но его последователи очень скоро сделались агрес­
сивными и нетерпимыми. Короли и императоры крестили
свои народы, насаждая силой учение человеколюбивого
мудреца из Галилеи. Мученики превратились в мучите­
лей —они преследовали иноверцев и воевали друг с другом
из-за мелких разночтений в священных книгах. Император
Юстин объявил православие единственно правильной ре­
лигией, но не вся империя подчинилась ему. В провинциях
плодились секты, враждуя между собой. Жители Александ­
рии, перенявшие у римлян любовь к публичным дискусси­
ям, бросали все дела и часами препирались на улицах из-за
какой-нибудь цитаты из Священного Писания, и нередко
дело доходило до рукопашной.
Монофизиты представляли собой самую влиятельную
секту. Они оспаривали двойственность природы Спасите­
ля, на чем также горячо настаивали православные. Феодо­
ра в монастыре целыми днями выслушивала злобные выпа­
ды против официальной церкви и ее служителей. В чем же
крылся источник этой непримиримой ненависти? Серые
монахини удивляли ее. Она наблюдала, с каким рвением
они молятся, с каким болезненным восторгом обращаются
к своему Богу, но потусторонняя мистическая сила, вла­
девшая их душами, отталкивала Феодору.
Больше всех поражал ее Абад, всегда державшийся особ­
няком. Однажды, сопровождаемый белолицей сестрой Бе­
нефицией, тощий монах явился к Феодоре. Он произнес
гневную филиппику*, называя девушку чудовищем, дья­
вольским отродьем и погубительницей мужчин. Затем вне­
запно начал призывать ее спасти бессмертную душу, пока­
явшись и посвятив себя тяжкому труду искупления.
Феодора молча выслушала сумбурную речь странного
монаха. Он был ей противен, как и сестра Бенефиция. Это
их угрюмые лица она увидела перед собой, когда очнулась
после тяжелых родов, это они отняли ее ребенка, не дав
даже прикоснуться к нему, подержать малютку на руках...
Теперь Абад часто пытался увещевать Феодору. Охва­
ченный лихорадочным возбуждением, с горящими глаза­
ми, этот монах, казалось, ненавидел молодую грешницу,
но не мог устоять перед соблазном приблизиться к ней...
202

В это время император Юстин, подстрекаемый влия­
тельными константинопольскими сановниками, исчадия­
ми ада, по мнению монофизитов, принял ряд законов, на­
правленных против секты, и сместил ее патриарха Северия.
В провинции начались волнения, перекинувшиеся в
Александрию и достигшие глухих стен монастыря. На ули­
цах происходили стычки между горожанами и солдатами,
усмирявшими непокорных, в приюте же текла размерен­
ная жизнь. Однако Феодора замечала озабоченные, хмурые
лица монахинь и Абада, переставшего наконец пугать ее
своими яростными речами.
Феодора уже полностью поправилась и была готова по­
кинуть приют, когда в Александрию внезапно прибыл опаль­
ный патриарх. Решив посетить все богоугодные заведения
столицы, он появился в приюте Святой Дионисии вместе с
епископом Тимофеем и его свитой. Преосвященный Северий являл собой полную противоположность главе мест­
ной церкви, массивному осанистому Тимофею. Он был ма­
леньким, сухопарым, невзрачным старичком и обладал
тихим, ласковым и вкрадчивым голосом.
Монахини собрали больных в трапезной, заставив всех
опуститься на колени. «Ниже, ниже кланяйтесь его преос­
вященству!» — беспрестанно шипела сестра Бенефиция.
Феодора украдкой разглядывала патриарха из-под опущен­
ных ресниц.
— Я приветствую вас, мои возлюбленные чада, всех,
кто собрался здесь после долгого пути и страданий за нашу
веру! — Затем Северий коснулся нынешнего тяжелого по­
ложения церкви и добавил: — Но мы останемся твердыми
в нашей вере. Ибо что означает жизнь земная в сравнении
с жизнью вечной? Разве поклоняться Спасителю не озна­
чает постичь до конца его божественную природу?
Он пустился в длинные рассуждения, которые Феодора
пропустила мимо ушей, разглядывая старика. Северий ей
нравился, его речи не раздражали ее.
— Нам кажется невероятным, — лился тихий медото­
чивый голос, — что мы, обладая слабой и грешной плотью,
можем постичь высокую и непорочную суть Творца. До­
стоин ли этого ничтожный человек? Бессмертная природа
Господа не есть таковая же человеческая, как это утвержда­
ют путаники-православные...
В таком же духе Северий произнес еще пару сентенций
203

и закончил проповедь энергичным призывом к раскаянию
и добродетели. Осенив присутствующих крестным знаме­
нием, он двинулся к выходу, за ним степенно потянулась
свита. Во дворе уже ожидала толпа почитателей с пальмо­
выми ветвями в руках.
Ночью, ворочаясь на жесткой кушетке, Феодора раз­
мышляла над словами Северия. Она успела хорошо узнать
людей — их жестокость, похоть, алчность, их слабости, их
пороки — чего стоили Экебол, например, или Иоанн Кап­
падокиец. Где же их другая, божественная сущность? Они
отвратительны, а значит, поклоняться человеку — абсурд!
Иное дело — поклоняться духу, неощутимому, бестелесно­
му и святому, это не вступало в противоречие с ее жизнен­
ным опытом...
Близилась к концу третья неделя ее пребывания в мо­
настырском приюте. Деньги, которые дал Дат сестре Бене­
фиции, были на исходе. Феодора поправилась, и настоя­
тельница теперь приказывала ей мыть полы и стелить по­
стели для больных. Девушка безропотно скребла каменные
плиты, это занятие нравилось ей куда больше, чем долгие
молитвы в темной часовне. Ползая с тряпкой и щеткой,
Феодора приглядывалась к окружающим и раздумывала о
том, что ей пришлось пережить.
Сестра Бенефиция и остальные монахини считали ее
проституткой. Откуда им это стало известно? Дат не мог
проговориться, здесь никто не знал о ее прошлом. Что вы­
давало в ней куртизанку? Выражение лица? Глаза? Она не­
доумевала. В конце концов она пришла к выводу, что все
дело в том, что она родила внебрачного ребенка. Один этот
факт ужасал монахинь. Принявшие безбрачие, они счита­
ли плотскую любовь омерзительной. Эти убогие существа
убили в себе женское начало, изнуряли себя постами и ли­
шениями. А может, они попросту ненавидели ее за красоту
и чувственность? Ей стало жаль добровольных узниц при­
юта, отказавшихся от любви и земных радостей.
Она познала доброту и милосердие нищих, рабов, пад­
ших женщин, но ни капли милосердия не нашла у священ­
нослужителей. Жестокий мир считался с ней, пока она ос­
тавалась молодой и красивой, красота — вот ее главное ору­
жие. Но молодость пройдет, красота также не вечна. Что
станется с ней, когда ее дивные волосы поседеют, а лицо
увянет? Ее охватывал страх, она предпочла бы смерть, чем
204

влачить остатки дней в каком-нибудь монастыре. Она раз­
мышляла и о смерти. Линней умер, ее также ждала мучи­
тельная смерть, но чудом ей удалось спастись. Ее ребенок...
где он теперь? Бог справедлив и милостив, твердили ей. Но
где же эта справедливость, где милосердие? Где праведный
Божий суд? Но подобные мысли она не смела высказывать
вслух.
Холодно простившись с монахинями, она вышла за во­
рота приюта без гроша в кармане. С ее лица сошел загар
пустыни, она еще более исхудала, волосы больше не стру­
ились по плечам, а были стянуты в пучок грубой бечевкой.
Абад не пришел, чтобы проститься с ней, хотя и знал,
что она навсегда покидает монастырь. Вероятно, потому,
что хотел еще раз подчеркнуть свое презрение к юной греш­
нице. Печально брела Феодора по городу, ее сердце терзала
боль, когда она думала о своем ребенке. Никогда она не
увидит этого малыша... У нее оставалось одно желание —
поскорее уехать из чужой и ненавистной Александрии, и
одна надежда, что Дат сдержит свое обещание и на его суд- .
не она доберется до Константинополя. Как ей прокормить
себя? Плести корзины? Прясть? За такую работу платят
жалкие гроши. Вернуться в театр? Снова продавать свое те­
ло? Феодора потрогала грудь. Роды не испортили ее. Мож­
но было бы, конечно, опять заняться прежним ремеслом,
но в нем она достигла предела — она была любовницей на­
местника провинции. Неужели придется начинать все сна­
чала? Продавать себя отбросам общества, рискуя подхва­
тить дурную болезнь? От одной мысли об этом ее передер­
нуло.
Внезапно кто-то окликнул ее. Феодора очнулась от раз­
мышлений и огляделась. Она забрела в какой-то сад. Среди
ухоженных деревьев журчал маленький фонтан, дорожки
окаймляли живые изгороди. В высоком кустарнике видне­
лась какая-то нескладная фигура.
— Отец Абад, это вы? — поразилась Феодора.
— Подойди ко мне, — произнес монах странным утроб­
ным голосом.
Она машинально повиновалась. Монах схватил ее за
руку и потащил за собой в глубь сада.
— Что вам нужно? Что вы делаете? — Феодора попыта­
лась вырваться.
205

— Я должен сказать тебе что-то важное. Чем ты собира­
ешься заниматься? Опять примешься за старое?
— Я... я не знаю...
— Ты снова намерена торговать собой? Ты шлюха, я
был прав, ты действительно шлюха... Отвечай же!
— Я... почему вы спрашиваете меня об этом? Я не пони­
маю... чего вы от меня хотите... — испуганно лепетала Фе­
одора.
— Я хочу спасти тебя! Мне было видение, и я должен
спасти тебя от сетей дьявола! Ты пойдешь со мной, я знаю
некое место на берегу Нила, где обитают только отшельни­
ки. Мы поселимся в пещере...
Феодора смотрела на Абада с ужасом.
— Да-да, мы будем жить в пещере, соединившись, и...
— Соединившись? Как это — соединившись?
— Соединившись душой и телом!
— А как же?.. — Она приоткрыла рот от изумления. —
Ведь вы — святой отец, связанный обетом...
Абад впился в ее запястье. Глаза его горели, тощая грудь
вздымалась:
— Да, я допускаю это. Я гнусен, я отвратителен. Но это
ты сделала меня таким. Из-за тебя я рыскаю, как голодная
гиена, я прикован к тебе, ты — низкое создание, похотли­
вая обезьяна! В аду окажутся души тех, кто прикасался к
тебе! О, пожалей меня! — вдруг вырвалось у него. — Я люб­
лю тебя! Когда я вижу тебя, меня охватывает черное пламя!
Что ты со мной делаешь!..
— Я... ничего. Я никогда бы и не подумала... — бормо­
тала пораженная Феодора.
— Проклятая, ты погубила меня, ты пробудила во мне
низменное вожделение, но я спасу тебя, я спасу нас обоих!
Ты пойдешь со мной?
— Нет!
— Ты будешь мне повиноваться?
— Нет!
Феодора вновь попыталась вырвать руку, но монах креп­
ко держал ее.
— Значит, ты не хочешь идти со мной? Тогда я вынуж­
ден исполнить свой долг!
— Какой долг? — Феодора похолодела.
— Раз ты сгубила душу Абада, ты погубишь и души мно­
гих других мужчин. Я не могу этого допустить!
206 .

От страха Феодора отчаянно закричала. Он сумасшед­
ший, этот фанатик! Костлявые пальцы монаха сжали ее
горло. Феодора лихорадочно пыталась освободиться. В пы­
лу борьбы ее рука нащупала связку ключей у пояса рясы
Абада, и она с размаху ударила ею монаха в висок. Пальцы,
державшие за горло, разжались, монах стал медленно осе­
дать. Феодора взглянула ему в лицо — на нем застыло идио­
тическое выражение — глаза выпучены, рот разинут. От­
толкнув своего мучителя, Феодора бросилась бежать. Вет­
ки хлестали ее по лицу, царапали ноги и рвали платье. Но
она этого не замечала. Скорее, скорее туда, где он не сможет
ее настигнуть.
Ее никто не преследовал.
Торговое судно «Самос», принадлежавшее александ­
рийскому купцу, медленно подходило к пристани. Феодора
стояла на палубе, с тревогой вглядываясь в город, раски­
нувшийся перед нею на берегу. Зеленели сады, в тени дере­
вьев прятались виллы и особняки. Это была Антиохия. Дат
сдержал свое обещание и с видимым облегчением посадил
ее на корабль. Женщина, вносившая смуту и беспокойство
в его жизнь, покинула наконец Александрию.
Судно пришвартовалось, и Феодора ступила на твердую
землю. Она протиснулась между тюками с товарами на
причале, выбралась на главную улицу и вскоре разыскала
городской театр. Шумная Антиохия была не менее краси­
ва, чем столица Египта: широкие мощеные улицы, камен­
ные дома, дворцы, высокие стены, башни, разодетая пе­
страя толпа на площадях и базарах. В прохладном портике
городского театра Феодора остановила мужчину средних
лет с раздраженным и усталым лицом.
— Прошу вас, одно слово!..
Он недружелюбно покосился на нее.
— Что вам нужно? Если хотите попасть в труппу, то она
уже и без того переполнена. Ступайте к Кадмеону, изучайте
танец у него. Господь всемогущий, почему каждая девица в
этом городе мнит, что родилась актрисой?
— Но я не ищу работу, я хочу спросить...
— Короче, — огрызнулся он, — скоро начнется пред­
ставление.
— Известна ли вам актриса по имени Македония?
— Македония? Да ты что, шутишь, детка? Знаю ли я
207

Македонию? Она —лучшая из лучших в театре и самая из­
вестная фамоза Антиохии. Зачем она тебе?
— Я ее подруга, я хочу ее видеть.
— Ты? С каких это пор Македония водится с оборван­
цами?
— О, прошу вас, скажите, где ее дом!
— Ну, ладно. Ступай вверх по дороге Сульпиция до ко­
лоннады. Повернешь налево и увидишь белый особняк с
мраморными портиками...
— Это ее дом?
— А чей же еще?
— О, спасибо! — Она улыбнулась мужчине так ослепи­
тельно, что его плохое настроение сейчас же улетучилось.
— Прости, что я был несколько груб, малышка. Слу­
шай, если тебе не повезет с Македонией, приходи ко мне.
Меня зовут Лисандр, я театральный художник и живу здесь.
Сегодня вечером я как раз свободен...
Но Феодора уже не слушала. Без труда она разыскала
дом подруги. Ее сердце учащенно стучало, когда она взяла
в руки бронзовый молоток у калитки. Как-то встретит ее
Македония? Они не виделись так давно. Верность дружбе
и благодарность встречаются все реже.
Калитку отворил толстый чернокожий привратник.
— Чего тебе?
— Хочу поговорить с хозяйкой!
— Убирайся, она никого не принимает!
— Передай госпоже, что ее хочет видеть первая владе­
лица трех изумрудов.
Слуга поколебался, недовольно ворча, однако ушел с
докладом.
Спустя минуту Македония обнимала подругу.
— Я не поверила своим ушам! Как? Ты здесь? Но откуда
и почему? Входи же, входи, дорогая!
Обняв гостью за талию, Македония провела ее через
покои во внутренний дворик.
— Садись здесь, напротив меня, дай я как следует взгля­
ну на тебя. Ты останешься у меня? Конечно, ведь мы будем
говорить всю ночь! Ох, ведь у меня сегодня спектакль, мы
даем комедию Плавта, подожди, я сейчас распоряжусь...
Она вышла отдать приказания слугам. Феодора огляде­
лась. Дом был богато обставлен, везде стояли вазы с доро..

208

-

гими цветами, удобная мебель. Дела у Македонии, похоже,
шли неплохо. Через несколько минут хозяйка вернулась.
— Ну, все улажено. Хозяин труппы вырвет на себе все
волосы. Вместо меня будет играть Ашена. Роль хорошая, у
нее будет шанс. Хотя звездой ей не бывать, она слишком
глупа. А мы с тобой будем ужинать, и ты мне все-все расска­
жешь!
Великолепная Македония не изменилась. Две-три едва
заметные морщинки залегли у глаз, но фамоза была попрежнему обворожительна.
— Македония, ты все так же прекрасна! Ты выглядишь
даже лучше, чем прежде!
— Твои слова сбылись, — улыбнулась актриса. — Я пре­
успела в Антиохии. И всем этим я обязана одной тебе. Каж­
дый камень в этом доме, рабы, мебель, украшения — все это
благодаря тебе, дорогая!
— Нет, что ты! Это благодаря твоему таланту, который
не имеет равных!
— Феодора, твои изумруды спасли меня. Я у тебя в не­
оплатном долгу, скажи, что я могу сделать для тебя?
— Мне нужны только твоя дружба и любовь. Я хочу не­
много заработать в театре, устрой меня на какую-нибудь
незначительную роль.
— Как, здесь? Но зачем?
■
— Я хочу вернуться в Константинополь.
— Расскажи все по порядку, с самого начала, как ты про­
жила эти два года и почему оказалась здесь, в Антиохии?
И Феодора перенеслась в те дни, когда она, пылая не­
навистью к Хионе, готовилась к банкету и вынашивала свой
хитроумный план. Она подробно поведала подруге о злопо­
лучном пире и о том, что за ним последовало. Часы проби­
ли полночь. Македония так и не притронулась к блюдам.
Она плакала и смеялась, слушая удивительную историю
маленькой деликаты. Наконец она произнесла:
— Невероятно! Что тебе пришлось пережить! Это по
плечу разве что солдату или какому-нибудь искателю при­
ключений, выносливому и грубому, а ты тонкая, хрупкая,
изнеженная женщина. И послушай, ведь ни один — ни на­
местник, ни раб, ни монах — не устояли перед тобой. Ты
всех покорила! Феодора, что за сила живет в тебе?
Девушка печально улыбнулась:
— Это не сила, а скорее проклятие.
209

— Да нет же, это великий дар! Что может сравниться с
влиянием, которое имеет женщина на влюбленного в нее
мужчину! Оно может быть и добрым, и злым.
— Как это понять, Македония?
— Я старше тебя, дитя мое, и много думала об этом. От­
веть мне, для чего все женщины, и мы с тобой также, оде­
ваются в изысканные наряды, в прозрачные туники, для
чего нужны им прически, благовония, украшения? Зачем
им кокетство и уловки?
— Как — зачем? Чтобы покорять мужчин, разумеется!
— Правильно. Но для чего их покорять?
— Для любви.
— Истинно! Женщина — это любовь, любовь — это
женщина. Но разве это все?
— Я не знаю. Что же еще?
— О, маленькая глупышка Феодора! Ты же сама недав­
но подарила миру дитя. Именно для этого женщина завое­
вывает мужчину, ведомая слепым женским инстинктом.
Поэтому добродетельные женщины и ненавидят нас, кур­
тизанок. Мы — враги семьи, материнства, очага. Мы уво­
дим мужчину, отвоевывая его для бесплодных удовольст­
вий и развлечений. Феодора, на свете есть два вида любви.
Если женщина любит по-настоящему, она счастлива тем,
что отдает, а не берет, она подчиняется велению своего серд­
ца. Часто это заканчивается трагически, но пока она испы­
тывает такую любовь, она подобна божеству, она прекрасна.
— Не знаю, смогу ли я ощутить такую любовь, — задум­
чиво проговорила девушка.
— Если встретишь настоящего мужчину — сможешь!
А может, и не встретишь никогда. Мне не повезло. — Она
помолчала и добавила: — Мне кажется, что ты — избран­
ница судьбы.
— Я не понимаю, Македония...
Но та пристально смотрела на свою подругу.
— На свете нет такого мужчины, если, конечно, он нор­
мален, который устоял бы перед тобой. Даже если это им­
ператор...
Она вскочила на ноги.
— Феодора! У меня есть план, безумный, головокружи­
тельный план! Риск огромен, но выигрыш стоит того. По­
слушай, дорогая, я не намерена устраивать тебя в наш про­
винциальный театрик на жалкие роли, нет! Наоборот, я дам
210

тебе дорогие наряды, духи, драгоценности, денег, я хочу,
чтобы ты стала снова прекрасной обольстительницей, хотя
и в этом простом платье ты просто восхитительна!
— Я не смею догадываться, что ты задумала, но...
— Не перебивай меня! Я дам тебе все это, и ты вернешь­
ся в Константинополь. Вдобавок я дам тебе письмо, кото­
рое могу написать только я. Мы должны рискнуть. О, мне
страшно от одной мысли, что может случиться с тобой и со
мной. Но, Феодора, я иду на риск ради тебя, потому что я
люблю тебя, и еще потому... потому, что я так хочу!
ГЛАВА 14
Ласковое солнце согревало город на семи холмах, его
шумные улицы, камни домов и мостовые, дворцы и башни.
Ночью корабль, приплывший из Антиохии, доставил Фео­
дору домой. Устроившись в ванной, она собиралась про­
вести весь день дома, наслаждаясь комфортом и болтая с
подругами. Она начисто отвыкла от столичной сутолоки,
от городского гула, похожего на отдаленный рокот океана,
от пьянящей радости ощущать себя частичкой пестрой раз­
ноязыкой толпы.
Холмы Хейрона покрывали изумрудные виноградники,
под ними отливал сапфиром Босфор. Буйно цвели фрукто­
вые сады, на площади Афродиты ворковали голуби. Жен­
щины сменили темные зимние одежды на яркие весенние
туалеты и, словно огромные цветы, оживляли залитые со­
лнцем улицы.
Все было, как прежде, как два года тому назад...
Первым делом Феодора спросила о своей служанке.
Антонина удивленно вскинула брови:
— Тея? О, это очень интересная история!
— Вы получили тогда мою записку?
— Да, ее принес какой-то нищий, мерзкое существо.
Кривлялся и не уходил, пока я не бросила ему серебряную
монету. Ты написала, что Тее угрожает опасность, и я тут же
спрятала девушку.
— Спасибо, Антонина, я у тебя в долгу, и как только...
— Погоди, я еще этим воспользуюсь, — усмехнулась
рыжеволосая девушка, — так вот, утром к нам вломились
эскувиты и учинили допрос, но мы не знали, где ты. Одно­

му из них приглянулась Хризомалло, и он задержался у нас
на ночь, — ну, это так, к слову. Твою комнату перевернули
вверх дном, но про Тею не спрашивали. Кстати, ты не слиш­
ком рискуешь, вернувшись сюда? Это не опасно?
Феодора покачала головой.
— Вряд ли. Официального обвинения против меня не
выдвигали. Так где же Тея?
— Я продала ее.
— Как? Этого не может быть!
— Почему? Я продала ее еще в прошлом году.
— Но я была к ней так привязана, вы должны были по­
заботиться о ней!
— Успокойся, я сделала это по ее же просьбе.
— Что это значит?
— Это случилось после того, как у нас гостили торгов­
цы вином из Адрианополя. Они заключили выгодную сдел­
ку и отпраздновали это у нас. Помнишь, Хризомалло?
— Вот это была ночка! — воскликнула белокурая Хри­
зомалло. — Все женщины в доме оказались при деле, даже
рабыни.
— Моя чернокожая Зенубия уж на что уродлива, но и ей
пришлось потрудиться.
• — Виноторговцы хорошо заплатили, мы заночь полу­
чили столько, сколько не зарабатывали и за месяц.
— И еще подарки, даже рабыням перепало, —добавила
Хризомалло.
— Мы потом неделю приходили в себя. Я думала, что не
смогу больше смотреть на мужчин. Господи, это были про­
сто похотливые сатиры!
— Так что же с Теей? — Феодора начала терять терпение.
— О да, Тея! Она провела эту ночь с мужчиной по имени
Морп. Уже немолодой, лысоватый, с бородавкой на щеке.
Владелец виноградников близ Адрианополя. Так вот, похо­
же, наша маленькая Тея открыла в Морпе нечто такое, чего
он не знал о себе раньше. В конце концов, она твоя рабыня
и ученица, и, как оказалось, способная ученица. Винотор­
говец был от нее без ума. Он заявил, что хочет купить ее в
наложницы и увезти ее с собой.
— А она хотела этого?
— Я спросила ее, и она согласилась. Не всякой рабыне
удается стать наложницей богатого человека. К тому же я
выгодно продала ее.
212

— За сколько же?
— За сто золотых. Мне следовало просить и больше за
такую красивую девушку...
Антонина взглянула на Феодору, ожидая, что та потре­
бует вернуть ей часть денег. Феодора же негромко прогово­
рила:
— Ну что ж, главное, чтобы винодел хорошо к ней от­
носился.
Она вздохнула. Тея пристроена, со временем, скорее
всего, станет супругой... Она подумала об Экеболе. Да,
быть наложницей богатого человека не так уж плохо. Взять
хотя бы нынешнюю императрицу...
Гостей не предвиделось, и девушки разошлись по сво­
им комнатам. На следующее утро они опять собрались у
бассейна.
— Расскажите-ка мне городские сплетни и новости, —
попросила Феодора.
— Улица Женшин вздохнула с облегчением. Люстральный налог снизили. Иоанн Каппадокиец больше уже не го­
родской префект.
— Какая-нибудь неприятность, не иначе?
— Ничего подобного, его повысили. Он теперь префект
претория.
Феодора изумилась. Головокружительная карьера! Кап­
падокиец теперь заправляет всеми чиновниками и имеет
прямой доступ к государственной казне. Это громадная
власть!
.
— Но он же свинья, настоящая свинья! Как же так
могло случиться?
— Свинья он или нет, но наследный принц его любит,
а он теперь единовластно правит империей, ибо дядя его
совсем плох.
— А кто же ныне городской префект?
— Велизарий, земляк Юстиниана. Принц привечает
всех, кто родом из Македонии. Ты помнишь свою приятель­
ницу, фамозу с этим же именем?
— Да, припоминаю.
— Велизарий популярен, он настоящий воин, народ его
любит. У Велизария большие боевые заслуги.
— А Юстиниан — он будет императором?
— Кто знает? Все зависит от эскувитов, вспомни, как
вышло с Анастасием. Они выберут того, кто больше заплатит.
.. 213

— Иоанн Каппадокиец теперь распоряжается импер­
ской казной! И такой негодяй оказался совсем рядом с тро­
ном!
Антонина улыбнулась — случаются и более странные
веши...
Феодора немного помолчала.
— А что за человек принц?
— Ты никогда его не видела?
— Никогда.
— Вскоре после того, как ты исчезла, принц вздумал
представиться народу и проехал через весь город. На вид
ему лет сорок, плотный, коренастый, светловолосый.
— И недурен собой, — вставила Хризомалло. — К тому
же неплохо держится в седле, ибо ехал верхом, а не в карете
рядом с дядей.
— В обращении сух, — продолжала Антонина, — гово­
рят, очень много работает и избегает развлечений. Ходят
слухи, что ему не нужны женщины. Я не могу в это пове­
рить. Любому мужчине нужны женщины! — заключила она.
— Не любому, — задумчиво проговорила Феодора. —
Может быть, он дал какой-то обет?
— Нет, не думаю. Скорее, он предпочитает мальчиков.
Феодора содрогнулась, вспомнив Экебола и его при­
чудливого ганимеда.
— Еще я слышала, что прежде у принца водились жен­
щины, но сейчас у него такая уйма дел, что он потерял вкус
к любви.
— Мне жаль таких мужчин, — заметила Феодора. Онато знала, что Македония делила с принцем ложе и осталась
весьма довольна. Феодора поспешила переменить тему.
— А кто жил в моей комнате?
— Индара, хорошенькая глупышка.
— У нее красивая грудь, бедра и неплохой цвет лица.
— Ноги коротковаты, портили ее.
— А где она сейчас?
— Переехала вместе со служанкой. У нее проблемы —
она беременна.
— Индара всегда была беззаботной и забывала предо­
храняться. Глупо, если хочешь зарабатывать.
— Она едва не умерла, этого зелья было достаточно, что­
бы убить не только ребенка, но и ее. Мы с Антониной уха­
живали за ней, сделали все, что могли...
214 .

— Она капризничала, как дитя. Хорошо, что она съеха­
ла, меньше хлопот. С тех пор мы ее больше не видели.
— Ты займешь свою комнату? — оживилась Хризомалло. — Я тебе дам свое ложе на первое время. Ты хочешь
мужчину на сегодняшнюю ночь?
— Нет-нет, не сегодня.
Антонина пристально посмотрела на подругу.
— Ты выглядишь усталой, дорогая. Тебе следует отдо­
хнуть.
Феодора пропустила это замечание мимо ушей. Дейст­
вительно, она похудела, но неделя в доме Македонии по­
шла ей на пользу: Феодора хорошо питалась, много спала,
пользовалась услугами массажиста и парикмахера. Све­
жесть, живость и красота вернулись, ее тело снова было
гибким и подвижным. Зеркало подсказывало, что ее глаза
ясны, волосы густы, она — само совершенство. И Феодора
не ответила на маленькую шпильку подруги.
— Чем ты намерена заниматься? — поинтересовалась
Хризомалло.
Феодора коротко ответила:
— Прясть.
— Нет, только не это! — хором вскричали девушки.
Строгие римские законы предписывали это занятие
проституткам, решившим оставить свое ремесло. Пряде­
ние было чем-то вроде испытательного срока или покая­
ния — рутинный, монотонный труд, требующий упорства
и терпения. Не все женщины выдерживали испытание ве­
ретеном и возвращались к прежней жизни.
Платили прядильщицам мало, их работа шла на нужды
армии. Женщины могли работатьдома, могли устроиться в
какую-либо мастерскую. Феодора решила отправиться в
мастерскую.
В тесном помещении трудились десятка два женщин,
рассевшись рядами на скамьях. Хмурая начальница неоп­
ределенного возраста покосилась на девушку. Было оче­
видно, что молодость и красота новой прядильщицы ей
вовсе не по душе.
— Еще одна метит в святые, а? — проворчала она.
— Это так, — смиренно отвечала Феодора.
— Уверена, что ты тут не задержишься. Месяц, не боль­
ше. Решишь, что барахтаться в постели какого-нибудь во215

нючего козла куда веселее, чем честно трудиться. Мы таких
уже видели.
— Я хочу попробовать, — сказала Феодора покорно, и
тогда начальница спросила сердито:
— Умеешь прясть?
Феодора отрицательно покачала головой.
— Мы должны еще и учить тебя? Этого недоставало!
Берись, пробуй, но если не получится — придется тебе уби­
раться, поняла?
Да.
Когда ее раздражение улеглось, начальница подвела
Феодору к женщине с печальным и бледным лицом, сидев­
шей в углу.
— Это Миола. Она глухонемая. Смотри, как она рабо­
тает. Пока не научишься, твоя работа будет числиться за
ней. Давай, усаживайся рядом.
Феодора опустилась на пол у ног Миолы. Раньше она
много раз наблюдала, как трудятся прядильщицы, но впе­
рвые видела прялку и веретено так близко. Сноровка, с ко­
торой работала глухонемая, поразила Феодору. Миола, по­
груженная в мир тишины, не поднимала головы, ее ловкие
пальцы отщипывали пряди отмытой шерсти с прялки, фор­
мировали нить и пропускали под крючок на острие верете­
на. Потом Миола запускала веретено. Она подправляла его
правой рукой, а левой придерживала прялку, пуша на ней
чесаную шерсть.
От природы сообразительная, Феодора через несколько
дней научилась сучить тонкую ровную нить и не нуждалась
больше в наставнице. Из-под проворных пальцев девушки
выходила пряжа высокого качества. Она решила остаться в
мастерской, но быстро поняла, что лучше быть наедине со
своими мыслями, чем часами слушать глупую болтовню
товарок. Феодора сняла домик за Большим базаром, непо­
далеку от городской тюрьмы. Неожиданно она обнаружи­
ла, что получает удовольствие от работы. Прядение при­
шлось ей по душе. Тонкие пальцы Феодоры часами сучили
нить и вращали веретено, а мысли летели далеко-далеко.
По улице Женшин прошел слух, что Феодора верну­
лась, но оставила свое занятие. Одни говорили, что она об­
ратилась к вере, другие утверждали, что она собирается за­
муж, третьи —что она больна и не может больше принимать
мужчин. Сама она помалкивала. Это было частью их с Ма..

216

кедонией плана. Ей нельзя было появляться на улице Жен­
щин, там она могла встретить своих прежних любовников,
и слухи о ее возвращении быстро бы дошли до ушей Кап­
падокийца. Феодора боялась, что тогда ей придется опять
исчезнуть.
Иногда к ней заходили поболтать знакомые куртизан­
ки. Феодора жила в бедном шумном квартале, среди ремес­
ленного люда, их сварливых жен и чумазых детей. Соседи
неодобрительно косились на гостей странной молодой
особы. Эти женщины, увешанные драгоценностями, в до­
рогих туниках, откуда они?
Пару раз сюда заглядывали Антонина с Хризомалло и
уговаривали ее вернуться домой.
— Я не могу тебя понять, — возмущалась Антонина. —
Ты — первая куртизанка города. Что тебе мешает быть с
нами? Ты потратишь впустую несколько лет, а потом все
равно вернешься.
— Что ж, может, и так.
— А что ты будешь делать, когда кончится твой «испы­
тательный срок»? — грустно спрашивала Хризомалло.
— Еще не знаю. Время покажет.
Подруги ходили в недоумении. Но они не оставили без
внимания то обстоятельство, что их бывшая компаньонка
одета слишком изысканно для простой прядильщицы —
дорогая туника, тонкие благовония, косметика. Наверное,
решили они, Феодора ждет кого-то или чего-то. И оказа­
лись недалеки от истины.
Феодора действительно ждала. Она теперь умела ждать.
Но ей выпало самое худшее — ожидание неизвестного,
почти несбыточного. Она бережно хранила письмо Маке­
донии. Лицо, которому письмо было адресовано, находи­
лось так высоко и было так недосягаемо, словно обитало на
небесах.
По утрам Феодора ходила к воротам Халк, надеясь встре­
тить там кого-либо из влиятельных людей, знавших ее.
Тогда появилась бы возможность передать письмо в канце­
лярию наследного принца. Однажды она приметила разо­
детого и напомаженного молодого человека, с торжествен­
ным видом направлявшегося во дворец. Феодора узнала
его и радостно бросилась навстречу, размахивая письмом.
— Герон! Герон!
Он взглянул в ее сторону и торопливо юркнул в ворота.
217 .

Феодора остолбенела. И это был Герои, когда-то рыдав­
ший у ее ног, унижавшийся перед ней, мальчишка, кото­
рым она помыкала? Ошибки быть не могло. Щенок узнал
ее и поспешил скрыться. Боже, какое унижение — преж­
ний любовник пренебрегал ею!
Позже она узнала, что юноша женился на некрасивой
дочери сенатора Тестера, получил должность в иностран­
ном департаменте и теперь мечется, как загнанный, между
своей прежней беспутной жизнью, унылой супругой и су­
ровой тещей.
В растерянности Феодора замешкалась у дворцовой
стены с письмом в руке.
— Что это у тебя, детка? — раздался голос прямо у нее
над ухом. Феодора спрятала письмо за спину.
— Ничего... так, обычная записка.
— Кому? — эскувит попытался схватить девушку за руку.
— Никому, пустяки, ничего интересного...
— Дай-ка мне эту записку, детка!
— Нет, нет!
- Н у , так я сам возьму!
В панике Феодора пустилась наутек. Эскувит схватил ее
за платье, тонкая ткань затрещала. Догнать девушку не со­
ставляло труда. Но в эту минуту ворота распахнулись и от­
туда выплыл октофорон. Эскувит выругался и неохотно
вернулся на свой пост. Девчонка, скорее всего, шлюха, и
записка — для ее любовника, кого-нибудь из дворцовых
слуг.
Феодора долго не могла прийти в себя. Она не должна
так рисковать, весь план мог рухнуть из-за слепой случай­
ности. Платье, подарок Македонии, было безнадежно ис­
порчено, их осталось у нее всего два.
На следующее утро Феодора появилась на площади Аф­
родиты. Айос восседал в своей корзине у ног мраморной
богини. Он осклабился, завидев старую приятельницу.
— Святой Лазарь, покровитель всех нищих! Неужто это
ты, малышка? Когда ты вернулась?
— Совсем недавно.
— Как ты поживаешь?
— Неважно. Длинная история, я тебе как-нибудь рас­
скажу. Твои люди очень помогли мне.
— Да, до меня дошли слухи.
218 .

— Айос, я хочу попросить тебя кое о чем. Еще об одной
услуге.
Нищий заерзал в корзине.
— Обращаться к нищему все равно что обращаться к
ветру, — повторил он городскую поговорку.
— Я такая же нищая, Айос, ты же знаешь.
— Что за услуга?
— У меня есть письмо. Его нужно передать.
— Кому?
— Принцу-правителю.
Глаза нищего сузились.
— Юстиниану?
Феодора кивнула.
— Письмо написано Македонией.
— Понимаю, — нищий лукаво улыбнулся, — Македо­
ния написала, ты передаешь. Захотелось в спальню принца?
— Македония считает, что я могу ему понравиться.
— А ты не слишком ли высоко метишь, девочка?
— Айос, это моя единственная возможность. Умоляю,
помоги мне!
— Возможность! — проворчал Айос. — Нелепая выдум­
ка! Ты считаешь, что принц, который может выбрать лю­
бую, станет посылать на улицу Женщин за неизвестной деликатой?
— Я не живу на улице Женщин!
— Надо же! А где?
— Я теперь скромная пряха.
— Хм, пряха... Неплохо придумано. Принцу куда удоб­
нее послать за пряхой, чем за куртизанкой. Это решила Ма­
кедония?
-Д а .
— Что ж, ей виднее, она знает вкусы его высочества.
— Она сказала, что принц очень чувственный.
— По слухам, как раз наоборот. У него нет времени на
женщин, его едва хватает на сон и еду.
— Но можно же попробовать! — настаивала Феодо­
ра. — Разве я не хороша собой? Я знаю, как доставить наи­
высшее удовольствие, и я не обманула ожидания ни одного
мужчины. Если я понравлюсь принцу...
— Это непросто. Это очень и очень непросто.
— Айос, я прошу тебя, ради нашей дружбы, помоги. Я бо­
юсь Иоанна.
219

— Он знает, что ты вернулась? — Айос нахмурился.
— Скорее всего, нет. Экебол послал ему рапорт, сооб­
щив, что меня изгнали в пустыню, лишив воды. Каппадо­
киец считает меня мертвой. Но в городе полно шпионов,
рано или поздно он узнает.
Айос задумчиво поскреб подбородок.
— Ты надеешься, что принц защитит тебя?
— Да. О, Айос, ты поможешь мне?
— Я сделаю все, что смогу. Допустим, письмо попадет
в руки Юстиниана. Ты уверена в успехе?
— Я ничего не знаю! — в ее голосе прозвучало отчаяние.
Айос взял письмо. Проходили дни, потом недели, но
Феодора все еще боялась признаться себе, что все надежды
напрасны.
Упорно, как автомат, она придерживалась заведенного
распорядка дня, работая до темноты. Платы едва хватало на
дешевую еду и жилье. Вечером Феодора ходила в общест­
венные бани — термы. Таких терм насчитывалось восемь
во всей столице, и горожане мылись там бесплатно. Луч­
шими считались термы Зевксиппа, с колоннами и статуей
Константина на фасаде, отделанные мрамором и бронзой,
подобно роскошнейшим термам Рима. Залы украшали ста­
туи богов —Аполлона, Зевса, Афродиты, вперемежку с фи­
гурами знаменитостей, тут были Перикл и Юлий Цезарь,
Сафо, Платон, Еврипид и Пифагор.
Феодора опасалась показываться в этих термах, где сто­
личные жители собирались, как в клубе, часами отдыхая на
мраморных скамьях, болтая и нежась под ручищами бан­
щиков. Она посещала маленькие термы на площади Быка.
Сюда стекался небогатый люд, мелкие торговцы и чинов­
ники с семьями. Девушка быстро и тщательно мылась, за­
кутывалась в накидку и спешила домой. Ей нужно было бе­
речь цвет лица и хорошо высыпаться. Ночных часов на это
едва хватало. На рассвете она поднималась, завтракала и
брала в руки гребень — непросто было уложить копну вью­
щихся волос без помощи служанки. Она делала высокую
прическу, скалывая пряди золотыми шпильками, — таких
причесок не носили обитательницы соседних домов. По­
том аккуратно наносила грим перед маленьким бронзовым
зеркалом и обрызгивала себя духами.
Но время шло, и она с грустью замечала, что с каждым
днем благовоний и притираний становится все меньше.
220

Как пополнить их запас? Деньги Македонии были на исхо­
де, прядением она зарабатывала гроши. Продать дорогие
платья она не могла — это ее оружие в предстоящей борьбе.
Феодора гнала от себя отчаяние и мрачные мысли. С пер­
выми лучами солнца она усаживалась за работу у открытой
двери. И ждала.
ГЛАВА 15
А время шло и шло... Но ничего не происходило. Ничто
не нарушало однообразия нескончаемых дней, проведен­
ных за прялкой. И Феодора, при всей твердости духа и за­
каленности в житейских невзгодах, в конце концов стала
погружаться в отчаяние.
Ей против собственной воли стали мерещиться всевоз­
можные препятствия на пути письма к той сиятельной
особе, на которую были возложены все ее упования. Это
какие же могучие укрепления предстояло этому письму
преодолеть: стражники, слуги, секретари, чиновники... А как
велик риск, что его перехватят: любая промашка, любая из
тысячи мелочей способна повлиять на судьбу послания.
Стычка со стражником, едва не ставшая для письма роко­
вой, постоянно приходила ей на ум.
В такие минуты величайшего уныния и подавленности
она часто задавалась вопросом: а каковы, собственно,
шансы, что ее письмо, даже достигнув именитого адресата,
заинтересует его?
Да, к Македонии Юстиниан когда-то благоволил и, зна­
чит, к ее письму должен отнестись внимательно, но ведь с
тех пор, как Македония виделась с ним в последний раз,
столько воды утекло, да и не секрет, что пресловутая муж­
ская память коротка. Впрочем, женщины тоже склонны
переоценивать собственное влияние на мужчин.
Невольно закрадывалась мысль — верно, женщины пра­
вителю ни к чему. А если это так, то, выходит, ей не на что
надеяться, ведь всяческие извращения не по ней.
Феодора была женщиной до мозга костей, к тому же
разборчивой, и поэтому до любви однополой ей не было
никакого дела. В этом вопросе дальше знания фактов об от­
вратительной связи Экебола ее опыт не шел. При этом, од­
нако, она понимала, что среди столичного населения явле­
221

ние это куда как распространено. В придворной среде не­
редки были также случаи и неестественной женской люб­
ви, а совсем неподалеку от улицы Женщин находился поль­
зовавшийся дурной славой квартал ганимедов, которых, в
соответствии с их особой практикой, презрительно назы­
вали «катамити» и «амасси».
Допустим, Юстиниан подвержен этой чудовищной и
пагубной склонности —хотя, по словам Антонины, об этом
нигде не говорят, а такое быстро становится всеобщим до­
стоянием. Тогда что еще, кроме смеха, может вызвать у не­
го письмо, повествующее о девушке, которая могла бы до­
ставить ему высокое наслаждение?
Случалось, что ей самой становилось смешно от неле­
пости собственных ожиданий, и она усмехалась, но смех
выходил горьким.
И тогда она принималась крутить веретено; взор ее при
этом туманился, хотя глаза продолжали машинально сле­
дить за ссучиваемой нитью.
Возле дверей домов, что тянулись вдоль бедной улочки,
бывало, собирались соседки —жены каменщиков, носиль­
щиков, пекарей, уличных торговцев, поденщиков, чтобы
посудачить, перемыть косточки хотя бы той самой женщи­
не, что прядет у входа в дом на углу.
Она — соглашались кумушки — скорее всего шлюха.
Шлюха, это как пить дать. Только вот корчит из себя не­
весть что. Из кожи лезет вон, чтобы казаться приличной.
Истинно! — поддакивали другие, — только поглядеть, как
она нос дерет! Можно подумать, что мы не хороши для нее,
а сама хуже грязи в сточной канаве, торчит целый день на­
пролет — и хоть бы слово кому сказала! Словно по-прежне­
му поджидает мужчин и, как паучиха, с помощью своего
веретена прядет сети, чтобы ловить этих кобелей прокля­
тых, а если у нее такое на уме, то лучше пусть она эти свои
штучки сразу бросит, поскольку, что бы ни говорили об
этом квартале, но это пристойный квартал. И всегда таким
был. Люди здесь гнут спину до седьмого пота и живут про­
сто, перебиваясь с хлеба на воду, но честно и достойно.
И соседки добродетельно одергивали собственные за­
мызганные одежды, бросая свирепые взгляды в сторону от­
крытой двери дома пряхи.
Однако никто, по чести сказать, не мог утверждать, что
девушка с веретеном и в прозрачной одежде когда-либо об222

ратила хоть малейшее внимание на проходящих мимо ее
двери мужчин. И если не принимать во внимание ее манеру
одеваться, то вела она себя скромно и смирно. Но это вовсе
не развеивало опасений соседок.
Но ни обитатели этой улицы, ни сама Феодора, отчая­
ние которой становилось все более безысходным, ни ма­
лейшего понятия не имели о том, что в эти дни происходит
нечто совершенно невероятное.
Айос, опекавший, как и прежде, Феодору, внял ее про­
сьбе и по-своему попытался помочь ей. Он передал письмо
колченогому Исавру, который был у него чем-то вроде за­
местителя, с самыми подробными и хитроумными инструк­
циями. В последовавшие за этим дни Исавр сидел у ворот
Халк, низко кланяясь и назойливо клянча милостыню у
входивших во дворец, при этом терпеливо высматривая, не
появится ли один его знакомый, водивший дружбу с двор­
цовым стражником и частенько, бывало, приходивший к
воротам — поболтать с приятелем, стоящим на часах. Вот
этому-то человеку, когда тот наконец появился, Исавр и
сунул письмо, с подробнейшими указаниями и обещани­
ем, что если послание достигнет адресата, то все, связан­
ные с его доставкой, от первого до последнего в цепочке,
получат хорошее вознаграждение. Позже, когда стражник
освободился от службы, в винном погребке у рынка, про­
пустив пару кувшинчиков вина с добрым приятелем, он
передал письмо дальше. После чего в движении письма на­
ступила пауза. Дело в том, что стражник из наружного ка­
раула квартировал в казарме у дворцовой стены с внешней
стороны, так что ему пришлось ждать дня, когда часы его
караула совпадут с дежурством другого эскувита, стражни­
ка во внутренних покоях, обитавшего в пределах дворцо­
вых стен. И вновь пришлось ждать, пока свернутый и запе­
чатанный клочок папируса, уже изрядно замусоленный,
можно будет скрытно передать этому эскувиту.
Оказавшись в стенах дворца, письмо, хоть и не сразу,
переходя из рук в руки, начало приближаться к цели. Эскувит оказался на короткой ноге с одним евнухом дворцовой
службы, у которого, в свою очередь, был знакомец евнух,
занимавший более высокое положение — должность под­
секретаря в канцелярии. А подсекретарь знался с помощ­
ником камерария, который пользовался благосклонным
расположением важного канцелярского чиновника, а уж
223 .

тот мог бы взять на себя смелость тайно и учтиво предста­
вить послание принцу-правителю Юстиниану.
Таким образом в течение многих недель письмо Маке­
донии, хоть и медленно, но упорно пробивалось к цели, в
то время как Феодора в домишке на бедной улочке томи­
лась в ожидании, крепясь из последних сил, чтобы не дать
угаснуть хрупкой надежде.
О том, какой риск заключался в самом факте существо­
вания письма, и тех приключениях, которые сопутствовали
его пересылке, можно судить хотя бы по следующему эпи­
зоду.
На южной окраине города, в лачуге, выходящей един­
ственным оконцем на Пропонтис, жил старик по имени
Никия, который зарабатывал на пропитание себе и толстой
старухе жене тем, что резал деревянные статуэтки, игруш­
ки, мастерил ящички, шкатулки и тому подобное. Брал су­
хую чурку, строгал ее, пилил, долбил, резал, точил, короче,
придавал законченную форму, а потом ловко раскрашивал.
Никия был резчик весьма искусный, от ремесла своего по­
лучал удовольствие, а случалось, добивался и заметных ре­
зультатов.
Однажды, пребывая в игривом настроении, в полене за­
мечательного испанского кедра, над которым он как раз
трудился, резчик углядел уже почти готовую фигурку: из
чурки прямо на него глядела неуклюжая пожилая толстуха,
вся закутанная в одежды, с шалью на голове, с широкоску­
лым крестьянским лицом. Под его искусным резцом, и уж
подавно после раскраски, лицо старухи приобрело выраже­
ние глуповатое и самодовольное настолько, что заставило
самого мастера расхохотаться.
Но фантазия его в тот день устремилась далее. Немного
поразмыслив, он отделил голову от туловища, насадил ее
на колышек с шарниром, так что, когда он толкал фигурку
пальцем, ее голова подпрыгивала и склонялась набок. Ра­
дуясь результату, он добавил еще один шарнир и колышек
в том месте, где ноги выглядывали из-под широкой юбки.
Теперь деревянная женщина совершала двойное движе­
ние: голова с глуповатой и самодовольной ухмылкой пода­
валась вперед и склонялась набок, а тело, казалось, пока­
чивает широкими бедрами из стороны в сторону, как, слу­
чается, делают деревенские кумушки, когда конфузятся
224 .

или дичатся. Резчик Никия расхохотался. Фигурка и впрямь
получилась очень потешная.
И жена его, увидев фигурку, тоже рассмеялась, хотя и
не так чистосердечно: в сердце ее закралось смутное чувст­
во, что, пожалуй, существует не очень лестное сходство
между нею и этой кряжистой деревянной старухой, потому
что, бывало, и сама она точно так же глуповато хохотала,
пошевеливая толстыми бедрами и колыхая оплывшими те­
лесами. Но сказать старая карга ничего не сказала, а, от­
смеявшись, пошла по своим делам.
Ни ей, ни резчику Никии даже присниться не могло,
что предмет столь ничтожный и никчемный, как деревян­
ная фигурка старухи, может удивительным образом повли­
ять на ход истории. Впрочем, им об этом и знать дано не
было. И все же в свой час эта колышущая бедрами фигурка
еще сыграет свою роль.
На следующий день Никия понес фигурку на большой
рынок близ Ипподрома, где обычно и выставлял свои изде­
лия на лотке, поскольку был слишком беден, чтобы сни­
мать постоянное место. В то утро торговля шла вяло, но
вскоре после полудня высокий господин со светлой улыб­
кой, не сходившей с его худощавого умного лица, и глубо­
кой задумчивой складкой на переносице, величественно и
неторопливо приблизился к его лотку и мельком взглянул
на работу резчика.
Никия тотчас же приподнял свой лоток со словами:
— Не желаете ли безделицу для забавы вашей милости?
Есть также блюда, ложки, солонки...
Никия резко дернул лотком, и это привело вчерашнюю
фигурку старухи в движение: она закачала головой и за­
трясла бедрами. Высокий господин, взгляд которого до сих
пор довольно небрежно скользил по товару, внезапно за­
интересовался. Видно, эта статуэтка напомнила ему что-то
забавное, потому что он улыбнулся, причем весьма прият­
но, как с надеждой отметил про себя Никия.
— Сколько это стоит? — спросил мужчина, указывая на
фигурку.
Никия мгновенно принялся набивать цену.
— Вот эта? О-о, ваша милость, чтоб ее сделать, понадо­
билось немало времени и мастерства. Видите, как искусно
она устроена. Все деревянные игрушки способны лишь на
одно движение, а эта...
225

— Так сколько же?
— Эта фигурка... она так мудрено устроена... что я дол­
жен... выручить по крайней мере...
— Этого хватит?
Высокий мужчина положил на лоток крупную золотую
монету — солид с изображением Юстина на нем. Это было
раза в три-четыре больше, чем Никия надеялся выторго­
вать даже в самых необузданных мечтах. Резчика перепол­
нила необычайная радость.
— Само собою, благородный хозяин! Она ваша. А не за­
интересуют ли вас и другие мои изделия?
— Нет, благодарю. Мне приглянулась только эта старуха.
И с фигуркой в руке он отошел, пробираясь сквозь ба­
зарную сутолоку. На лице его по-прежнему блуждала стран­
ная улыбка. Многие узнавали его, хотя Никия был не из их
числа.
Этим высоким господином был законник Трибониан.
Государь Юстиниан, Его Превосходное и Восхититель­
ное Величество, Его Сиятельное и Благолепное Высочест­
во, пользовавшийся только одним или двумя титулами из
числа тех, с которыми к нему обыкновенно обращались,
сидел за письменным столом во дворце Дафны, досадливо
глядя на кучу грамот и донесений перед собою.
Нынче он не чувствовал себя ни благолепным, ни вос­
хитительным, скорее наоборот, им владело горькое чувство
безнадежности и собственного бессилия. Пытаться изме­
нить что-либо в деятельности, а вернее, в бездеятельности
многочисленных управлений, расплодившихся в прави­
тельстве империи за столетие, было сродни попытке бе­
жать, провалившись по грудь в болото, когда вязкая тина
связывает ноги и тянет на дно. Невольно поморщившись,
он прикинул в уме, сколько же секретарей только в одной
его канцелярии. Во главе каждой палаты стояли четыре
скриния, каждая насчитывала по сто сорок восемь подсек­
ретарей. По самым приблизительным подсчетам, выходило
человек шестьсот. Шесть сотен чиновников вели лишь пе­
реписку империи да снимали копии с бесконечного потока
донесений и сообщений, поступающих ежедневно.
А ведь канцелярия — одно из самых малолюдных ве­
домств. У Гермогена, престарелого министра двора, целая
армия чиновников, а квестор Прокл с каждым днем создает
все новые синекуры для молодых людей со связями. А «учет226

.

чик священных щедрот» — чиновник, ведавший налогами
и сборами империи! У него имелось не только собственное
полчище секретарей и прочих служащих, но в придачу и
три десятка налоговых ведомств в провинциях, каждое со
своим раздутым штатом!.. Далее — армия и флот: на шее у
тех, кто действительно нес службу, сидел целый легион пи­
сарей и им подобных. Да, еще и пропозитий — главный уп­
равляющий дворцовыми службами, евнух, у которого под
началом не одна сотня бесполых. И над всем этим сонми­
щем стоял префект претория, который чем только не ве­
дал... Ясное дело, в его службах было еще больше народу —
одних только фискалов и доносчиков состояло на жалова­
нье никак не меньше десяти тысяч, не говоря уже о штат­
ных чиновниках и писарях.
Юстиниану порой казалось, что не в человеческих си­
лах предпринять что-либо при такой прорве чиновников,
которые были большею частью заняты тем, что мешали
друг другу, зато взятки брали исправно и неукоснительно.
И тем не менее свои должности они занимали по импера­
торскому указу, так что сместить кого-либо из них было
мудрено.
К этому времени уже в течение полутора лет Юстиниан
непосредственно возглавлял управление империей, и хотя
он отдавался этому делу с завидной энергией, тем не менее
у него все чаще и чаще опускались руки. Он устал, устал от
рутинной работы, от бремени, которое ему пришлось взва­
лить на свои плечи, от двора, устал от сановников и слуг,
перед которыми постоянно должен был выглядеть реши­
тельным, энергичным и мудрым. Старый император, его
дядя, хотя и сохранял по отношению к нему внешнее рас­
положение, тем не менее все меньше и меньше был спосо­
бен принимать какие-либо решения и даже советчиком
был неважным. К тому же существовала еще и Евфимия с
ее вечными жалобами, завистью и раздражительностью.
Ежедневно Юстиниан наносил визиты стареющей чете
во дворец Сигма, соединенный коротким переходом с ад­
министративным зданием. По отношению к Юстину он
ничего иного, кроме чувства огромной ответственности, не
испытывал, но Евфимия своей вздорностью и мелочнос­
тью временами приводила его в бешенство.
С отвращением он оглядел стол, заваленный папирус­
ными и пергаментными свитками и вощаными табличками
227

с письмами, уведомлениями, предписаниями. Именно в
это время Юстиниан предпринял попытку сосредоточить в
своих руках и централизовать управление государством, но
с разочарованием обнаружил, как и многие другие до него,
насколько это трудно, почти немыслимо.
Он брезгливо взял пергаментный свиток и принялся
просматривать. Это было прошение наместника Цезареи,
обвиняемого в растрате. Этот субъект благодаря своему
привилегированному положению не подлежал юрисдик­
ции местного суда и настойчиво требовал, чтобы Юстини­
ан самолично выслушал его. Такого рода делам не было
счета. И если бы Юстиниан выслушивал всякого, кто счи­
тает себя вправе апеллировать прямо к нему, то на другие
дела у него просто не осталось бы времени. В раздражении
он швырнул свиток на поднос, где копились документы,
предназначенные для рассмотрения префектом претория.
В это время дверь покоя отворилась и вошел Флавий,
его личный секретарь. Сутулый, с большими темными гла­
зами, он двигался вкрадчиво, как-то нерешительно. Нере­
шительность эта была вызвана тем, что он побаивался Юс­
тиниана, который из-за того, что переутомлялся в послед­
нее время, постоянно находился не в духе и не раз срывал
дурное настроение на секретаре.
— Ну что там еще? — буркнул правитель.
— Одно письмо, — отвечал Флавий. — Меня просили
передать его вашему величеству лично в руки.
— Кто? — свирепо оборвал Юстиниан, не терпевший
никаких недомолвок.
— Велено было сказать, что от друга, о рожденный не­
бесами.
— Дай-ка сюда, —повелительно простер руку Юстиниан.
Письма от «друзей» — набившая оскомину история. На
основании «старой дружбы» вечно кто-то клянчил чтолибо, предлагал или требовал. Такие послания почти неиз­
менно отправлялись в мусорную корзину.
Юстиниан заметил, что свернутый папирус запечатан и
усеян многочисленными следами пальцев — письмо, оче­
видно, прошло через множество рук. Он сорвал печать и
принялся читать:
«Наидостойнейшему и Всемилостивому Правителю
Юстиниану привет!
Умоляю тебя, Наиблагороднейший, не сочти за оскор..

228

-

бление, что к тебе обращается столь ничтожная и не до­
стойная твоего внимания особа, как я, ибо пишу к тебе из
любви и благодарности, и ничего не прошу, будь только
счастлив и знай, что из всех людей ты самый величествен­
ный и самый великодушный...»
Обычное цветистое и полное лести вступление. Юсти­
ниан хотел было мельком взглянуть на подпись, прежде
чем отбросить письмо, как вновь отворилась дверь.
— Под квестор Трибониан! — объявил Флавий.
— Проси войти, — кивнул Юстиниан.
Непрочитанное письмо он рассеянно отложил на угол
стола и тотчас позабыл о нем. Вечером придут слуги, чтобы
убрать, и сметут его вместе с другими клочьями папируса и
пергамента в корзину для всякого хлама. Сейчас визит Трибониана был важнее всяких посланий. Юстиниан всегда
бывал рад видеть этого истинного знатока права. Пусть он
и несколько циничен, но с ним никогда не бывает скучно;
к тому же он считал Трибониана настоящим другом. За­
конник вошел, произнес обычные приветствия.
— Что привело тебя, о Трибониан? — спросил прави­
тель. — Надеюсь, не просьба о дополнительных ассигнова­
ниях на квесторские службы? Знаешь, эти молодые право­
веды опустошают казну похлеще саранчи.
— Нет, наиблагороднейший, я пришел из прихоти, ес­
ли можно так выразиться. Но, может быть, я злоупотреб­
ляю твоим временем?..
— Входи, дружище. И что это за разговоры о злоупот­
реблении? Ты ведь знаешь, что я тебе всегда рад. Ты что-то
хотел мне рассказать?
Вместо ответа Трибониан поставил на стол перед пра­
вителем деревянную фигурку старухи и, толкнув пальцем,
привел ее в движение: старуха закивала головой и затрясла
бедрами. Какое-то мгновение Юстиниан пристально смот­
рел на фигурку, затем выражение его лица изменилось, и на
нем появилась легкая усмешка.
— Тебе эта фигурка случайно никого не напоминает? —
спросил он, глядя на Трибониана.
Ухмылка на губах подквестора послужила ответом.
— Заметить это сходство было бы с моей стороны че­
ресчур бесцеремонным, — ответил Трибониан, опуская
глаза.
Юстиниан вновь бросил взгляд на фигурку.

— Это поразительно! — воскликнул он. — Невероятное
сходство... — Юстиниан захохотал.
Теперь и Трибониан присоединился к нему. Оба, до­
вольные, так и покатывались со смеху.
Удивительным образом резчик Никия, который и в гла­
за-то не видывал старую императрицу, в своей резной фи­
гурке передал совершенное сходство с Евфимией, но еше
точнее ему удалось скопировать ее манеры.
Когда они закончили смеяться, к Юстиниану верну­
лось доброе расположение духа. Он пару раз потрогал паль­
цем фигурку, чтобы удостовериться, закивает ли она точно
так же головой и затрясет ли вновь пышными бедрами.
Затем он поставил фигурку на край стола, на отброшенный
папирус, и повернулся к Трибониану, чтобы обсудить с
ним тонкости какого-то закона...
Трибониан ушел, но теперь Юстиниан ощутил прилив
энергии. После разговора с энергичным и дельным челове­
ком ему всегда становилось легче на душе.
Он вернулся к работе. День уже подходил к концу; в
окно заглядывали косые лучи заходящего солнца, ярко ос­
вещая фигурку. Правитель улыбнулся и машинально под­
толкнул статуэтку: толстая старуха вновь проделала свой
трюк. Вылитая ее императорское величество.
Взгляд его упал на папирус, на котором стояла фигурка.
Что это за бумага? Видел ли он ее уже? Юстиниан извлек
свиток из-под статуэтки и развернул его. Ах, да, это все то
же письмо, что он читал, когда вошел Трибониан. Он взгля­
нул на подпись внизу. Там значилось: «Македония».
Македония? Именно из этой провинции он приехал
когда-то мальчишкой в столицу. Кроме того, так, кажется,
звали одну особу... Точно! Теперь он ее вспомнил. Высо­
кая, темноволосая куртизанка, которую он знавал много
лет назад. Она родом из тех же краев, что и он. Насколько
он помнил, в течение нескольких вечеров она составляла
ему неплохую компанию. А потом ее след затерялся. Что с
ней приключилось? Скорее всего, ссылка. Заговор какойто... Что-то смутное всплывало в памяти. Тогда он просил
его проинформировать, но никаких сведений не получил,
а потом в суете все как-то забылось. Надо бы выяснить, что
там было, пусть даже и минуло несколько лет.
Теперь Юстиниан принялся читать письмо. После ви­
тиеватого приветствия в нем содержалась всего лишь про­
230

сьба к нему — давать передышку уму, обремененному гру­
дами государственных дел, и немного отвлекаться как ради
собственного блага, так и ради блага империи. Далее автор
предлагал и способ —девушку по имени Феодора, которую
он, возможно, нашел бы «поистине замечательной». А вни­
зу другой рукой был приписан адрес. Нет, вовсе не на улице
Женщин, а в скромном, но вполне пристойном квартале
Константинополя.
Юстиниан в досаде готов был уже отбросить письмо, но
взгляд его опять упал на деревянную фигурку старухи. Смех,
который она у него вызвала, облегчил душу. О, теперь он
вспомнил Македонию гораздо отчетливее, и эти воспоми­
нания были приятны. Внезапно ему пришло в голову, что
в ее предложении содержится нечто здравое. Похоже, ее
действительно заботят его труды, по крайней мере она оп­
ределенно не ищет для себя никакой выгоды, предлагая
другую. И адрес... Ведь послать императорский паланкин
на улицу Женщин это одно, а в скромный, но приличный
квартал — совсем другое дело. Юстиниан с годами стал
считаться с приличиями и не любил возбуждать ненужные
слухи и пересуды.
«Да, давненько я не отвлекался, — подумал он. — В кон­
це концов правителю империи это необходимо точно так
же, как и простому смертному. Это верно замечено, что в
последнее время я переутомился — наверное, старею».
— Феодора, — задумчиво проговорил он, — это означа­
ет «дар Божий».
Имя возбудило в нем любопытство. И он позвонил в ко­
локольчик, вызывая Флавия...
Пронзительно и назойливо кричали дети, их матери
перепуганно выглядывали из дверей, когда на узкой улочке
загрохотали кованные металлом сандалии. Для убогого
квартала явление было необычайное: в блеске серебра и зо­
лота чеканил шаг отряд эскувитов; восемь рабов в парад­
ных одеяниях несли паланкин, пестро раскрашенный, с
выпуклым металлическим орнаментом, с пурпурными за­
навесями по сторонам. Царские носилки! Никакого сомне­
ния! От удивления глаза у женщин лезли на лоб.
И тут случилось величайшее из чудес. Девушка, которая
каждый день сидела с прялкой в дверях своего домика,
вышла навстречу, словно только и ждала всю эту велико­
лепную процессию. Одета и украшена она была, как обыч231

но, словно постоянно готовилась к этому явлению. Позд­
нее это многие отметили.
С почтением, в которое трудно было поверить, строй­
ную девушку в изумрудной тунике подвел к паланкину сам
надменный командир эскувитов. Разве могла она быть
подлого происхождения, как считали на улице? Ее обита­
тели видели, как она села в паланкин; видели, как опусти­
лись пурпурные занавеси, скрыв ее; видели, как рабы вски­
нули носилки на плечи. Раздалась команда, и эскувиты,
сверкая копьями, мерно зашагали, сопровождая велико­
лепный паланкин, уносивший пряху прочь...
Феодора вышла из своего домика с высоко поднятой
головой, уверенно улыбаясь. Но и улыбка, и гордо подня­
тая голова были только видимостью. На самом деле она бо­
ялась, боялась до полного онемения.
Первая часть ее плана —доставить по назначению пись­
мо Македонии, судя по всему, осуществилась. Но теперь ей
предстояло воплотить и вторую часть, что было величай­
шим испытанием для нее самой.
Вспомнились ее собственные слова, сказанные Айосу:
«Если я ухитрюсь встретиться с правителем, то не упущу
возможности завоевать его сердце». Теперь же Феодоре
вдруг показалось, что это самое трудное из всего, что она
когда-либо намеревалась предпринять.
Высокое положение особы, к которой ее несли, пугало
ее. Принц, словно орел, парит высоко: станет ли эта птица
иметь дело с крошечным уличным воробышком? Может,
он позабавится тем, что разорвет воробышка когтями • орлы ведь так и поступают...
Размеренному покачиванию и топоту ног по мостовой,
казалось, не будет конца. Она попыталась вычислить вре­
мя, необходимое для того, чтобы добраться до дворца. За­
тем подняла краешек занавеси и испуганно выглянула.
Они двигались вблизи смутно вырисовывающейся грома­
ды Ипподрома. На некотором расстоянии показалась ко­
лонна Константина, воздвигнутая на постаменте белого
мрамора и возвышающаяся на сотню локтей, неся на себе
могучую фигуру великого императора, видимую из любой
точки города.Наверное, они приближаются к воротам Халк.
Феодора опустила занавесь и затаила дыхание. Она ждала,
что вот-вот они остановятся, последует окрик часового, и
они направятся в императорский дворец. Но ничего этого
232

не было: гвардейцы по-прежнему мерно чеканили шаг, но
теперь, кажется, процессия повернула на юг, вдоль внеш­
ней дворцовой стены.
Куда они ее несут? Она все еще боялась взглянуть, поэ­
тому время текло невыносимо медленно.
Наконец они остановились. Послышалось шарканье
множества ног и приглушенный говор. Потом паланкин
опустили на землю и чья-то рука откинула занавеску.
— Прошу вас, госпожа, выходите, — раздался голос.
К ней обращался ожиревший евнух с отвисшим задом. —
Я Дромон, дворецкий его бесподобного высочества, —
представился он. —Следуйте за мной, я буду вас сопровож­
дать.
Она вышла из паланкина. Перед нею, рядом с дворцо­
вой стеной, возвышалось какое-то здание: небольшое,
светлого мрамора, выходившее, очевидно, фасадом на мо­
ре. Она узнала его —дворец Гормизды. Говорили, что имен­
но здесь резиденция Юстиниана.
Она молча последовала за Дромоном в дом, миновав
атрий*. Дверь распахнулась.
— Подождите здесь, — бросил евнух. И закрыл дверь за
собою.
Теперь она осталась одна.
Поначалу девушка просто неподвижно стояла, ожидая,
что сейчас кто-то войдет. Но никто не появлялся, и она ста­
ла прохаживаться по залу, с робостью осматривая его уб­
ранство.
Если это жилые палаты правителя, то они отличаются
скорее простотой, чем роскошью. Комнат, по-видимому,
было несколько; мебель и драпировки, мозаичные орна­
менты, ковры — все было добротное, но даже не столь
пышное, как на половине Экебола во дворце наместника в
Аполлонии. От увиденного ей стало легче. Пристрастие к
роскоши и пышности выдает изнеженность и слабость ха­
рактера. А это почти спартанское жилье принадлежало
мужчине, чьи вкусы, судя по всему, были просты, если не
аскетичны. По крайней мере, он был настоящим мужчиной.
Ей вспомнились рассказы о сдержанности правителя,
его сухости, педантичности и ревностном отношении к
делам, и ее вновь охватила паника. Что может найтись у них
общего?
С такими мыслями стояла она перед огромным сереб233

ряным зеркалом, рассматривая себя в нем. Нет более кри­
тического взгляда, чем тот, каким в такие минуты женщина
окидывает свое собственное отражение. Может, кто и поль­
стил бы ей, но только не она сама.
«Вид у меня несколько утомленный, — отметила Фео­
дора, всматриваясь в полированную гладь. — Да и волоса­
ми следовало бы заняться: немного взбить, немного под­
ровнять — и достаточно». Она достала из маленькой сумочки
мягкий стерженек-ойсик и подвела губы. Изумрудно-зеле­
ная туника — решила она — великолепно идет к смуглому
тону ее кожи. Она не выглядит ни вульгарно, ни дешево,
пусть даже на одежду и украшения потрачено немного. Ее
маленькая фигурка на фоне строгой обстановки выглядела
женственно и грациозно. Даже сама Феодора вынуждена
была признать, что все не так плохо в конце концов, как ей
казалось. Этот вывод придал ей уверенности. Она входит в
новый для себя мир: мир роскоши и учтивости, это чудес­
ный мир, который весьма отличается от всего, что знакомо
ей, как небо отличается от земли... Она прошла к дивану и
опустилась на него. Вечереет, вскоре кто-нибудь обязатель­
но должен появиться.
Никого. А время идет. Она меняет позы, выбирая наи­
более грациозные, поправляет тунику, чтобы та лежала наи­
выгоднейшим образом... Близится ночь. Слуги, молчаливо
и почти не глядя на нее, зажгли светильники. Другие слуги
принесли еду и вино, поставили перед нею столик. Феодо­
ра давно чувствовала голод и немного поела. Когда она за­
кончила трапезу, слуги бесшумно убрали блюда и исчезли,
вновь оставив ее в одиночестве.
Теперь она уже недоумевала: прошло столько времени,
а с ней никто даже не заговорил, кроме этого евнуха Дромона! Неужели они думают, что девушка должна оставаться
во дворце совершенно одна, никем не замеченная?
Она едва сдерживалась. Даже правитель не смеет так
обращаться с женщиной.
А время тянулось так бесконечно, что даже негодование
постепенно забылось.
Раз-другой Феодора ловила себя на том, что зевает.
И вышло так, что она уснула. Уснула во дворце Гормизды, в жилище правителя Юстиниана, наследного принца
империи ромеев.
Разбудил Феодору голос, доносившийся из атрия. Се234

кундой позже хлопнула дверь, потом послышались шаги по
мраморным плитам зала. В отчаянии она поспешила при­
вести себя в порядок: протерла глаза, взбила волосы, по­
правила на груди тунику — все это одним скользящим дви­
жением.
Он уже стоял в проеме дверей.
Молодая женщина, а в особенности красивая молодая
женщина, едва ли догадывается, что она как никогда оча­
ровательна именно в час утреннего пробуждения, застиг­
нутая врасплох, слегка растрепанная. Вот такой он ее впе­
рвые и увидел: в солнечном луче блестит густая копна волос,
горящие глаза удивленно вскинуты, и юные припухшие
губы полураскрыты от внезапного испуга.
Феодора же видела перед собой рослого и сильного
мужчину в простой вишневой тунике, белой накидке с пур­
пурной каймой и без всяких украшений, если не считать
крупный золотой аграф в виде римского орла, которым на­
кидка скреплялась на плече. Это был человек в самом рас­
цвете сил: крупная, но благородно посаженная голова,
вьющиеся волосы коротко острижены, свежий цвет лица,
мощный нос, широкие скулы. Еще она заметила, что он
предельно погружен в себя, держится сухо и недоступно.
Она сразу почувствовала эту стену сдержанности, о кото­
рую может понапрасну биться любая женщина, поэтому
взглянула на него едва ли не с опаской.
— Я Юстиниан, — назвался он. — Прошу простить, что
заставил столь долго ждать. Возникли срочные дела, и я по­
терял счет времени.
Он извинялся перед нею самым учтивым образом, слов­
но она была влиятельной дамой.
— Я... я немного задремала, — проговорила она, слегка
запинаясь, и вскочила с дивана, лихорадочно соображая,
что следует делать дальше, как вести себя в его присутст­
вии. Может быть, следует опуститься на колени?
Однако все решилось само собой после того, как он про­
говорил:
— Пожалуйста, сиди.
Все еще смущенная, она подчинилась. Юстиниан подо­
шел к ней и опустился на большое ложе напротив.
— Так это ты Феодора? — спросил он. — Приятельница
Македонии из Антиохии?
— Да, ваше высочество...
235 .

Он что-то обдумывал. Лицо его было непроницаемо.
Наконец правитель произнес:
— Знай же, что я послал за тобой из чистого любопыт­
ства.
Начало ничего хорошего не предвещало, но она все же
ответила:
— Слушаю, ваше высочество...
— С какой это стати Македонии, которую я знал давно
и недолго, взбрело в голову рекомендовать тебя мне?
В его вопросе сквозила подозрительность, и она это по­
чувствовала. Ответ ее был совершенно искренен и недву­
смыслен:
— Потому что она, ваше высочество, знала, что вы не
только правитель, но также и... мужчина.
Она произнесла это таким образом, описать который
трудно, но который всякий, кто общался с истинными жен­
щинами, в силах вообразить. Звучало это так, словно, на­
звав принца мужчиной, она одновременно отпустила ему
величайший комплимент из всех имеющихся в ее распоря­
жении, и в то же время поставила его, так сказать, на некую
общую доску, где мужские качества ценны сами по себе:
вне чинов и прав рождения.
Замечательно это равенство полов! Мужчина, обладаю­
щий большой властью и богатством, почтенный годами и
увенчанный славой и почестями, вправе ожидать и дейст­
вительно получает от всякого встречного подобающие зна­
ки уважения, подчас приближающиеся к благоговению и
трепету. И все же миру хорошо знакомо зрелище, когда
некая девушка, еще даже не женщина, без образования и
заслуг, имеющая мозгов ровным счетом столько, сколько
требуется для того, чтобы украсить себя, дерзко фамильяр­
ничает именно с таким высокопоставленным мужчиной,
дуется на него и помыкает им, да так, что он готов из кожи
лезть, лишь бы она снова улыбнулась.
Вот такого рода власть любая женщина, даже ничтож­
нейшего ума и самой обыкновенной наружности, способна
употребить, конечно, если обстоятельства будут ей благо­
приятствовать. Однако Юстиниан столкнулся с существом
необыкновенных умственных способностей и чувствен­
ности, которое обладало редкой интуитивной проница­
тельностью.
Он не мог не реагировать на тонкий комплимент, обе236

шавший блаженство, и ответил улыбкой, но, поймав себя
на этом, сдержался.
И в эту минуту, когда и слов-то никаких особых сказано
не было, произошло одно событие. Их положения неопи­
суемым образом полностью поменялись. Мужчина внезап­
но растерялся, а девушка обрела уверенность. Классичес­
кая перестановка: женщина, очень желанная, всегда кап­
ризна и своенравна и требует ухаживаний; мужчина, не
уверенный в ее благосклонности, безрассудно стремится
ей угождать.
Феодора от сознания этого маленького успеха радостно
затрепетала. Она добилась главного — она желанна. Ей
вспомнилось известное изречение Лукиана: «Когда зани­
маешься любовью, думай только о том, чтобы завоевать
мужчину и превратить его в постоянного любовника».
Возможно ли это? До сих пор об этом она почти и не по­
мышляла... Чаще всего первый шаг делает мужчина.
— Ты очень красива, моя дорогая. Знаешь ли ты об
этом? — спросил он. Теперь он взял инициативу в свои
руки. С этой минуты ей надо было только отвечать ему, ос­
таваться привлекательной и манить его: сначала —ослепи­
тельная благодарная улыбка, а потом — взгляд, и обещаю­
щий, и уклончивый, и возражения, в которых нет возраже­
ний, и притворная робость, и застенчивость, которые и не
робость, и не застенчивость. Даже куртизанка — чьи цели,
в общем-то, всем очевидны — может прекрасно использо­
вать эти средства, коль она пленила мужчину.
Юстиниану она показалась необычайно прелестной:
изящество стройного и гибкого тела, почти не скрываемого
облегающим нарядом; лицо с глазами сирены, обрамлен­
ное роскошными волосами, слишком пышными, казалось,
для ее хрупкой фигуры, полные губы, влекущие и безза­
щитные.
Ему хотелось прикоснуться к этим губам, он внезапно
почувствовал, что охвачен трепетом, и рассердился на себя,
не будучи в состоянии отвести от нее взгляда.
— Феодора... — начал он, склоняясь к ней, словно вле­
комый какой-то силой. Он ощутил тонкий чарующий аро­
мат ее кожи.
— Феодора... — Он взял ее за руку, и она замерла. Ее за­
трудненное дыхание словно пробудило его. Он вскочил,
грубо подняв ее на ноги.
237

Лицо ее было обращено к нему. На нем застыл немой
вопрос... Вопрос, на который только он мог дать ответ.
Обнимая ее, он почувствовал волнующую упругость ее
плоти. Кровь прилила к его вискам, он слегка запрокинул
ее лицо и страстно поцеловал. В этот миг Юстиниан впе­
рвые открыл для себя, чем может быть женский поцелуй.
В жизни он не знавал такого поцелуя: он одновременно
и давал, и брал, в нем были и сладость, и пламя; Юстиниану
казалось, что из его груди вынимают душу...
Он вдруг осознал, что сидит на ложе, женщина лежит у
него на коленях, а их губы сливаются в одно. Неожиданно
Феодора гибко подалась в сторону. Продолжая оставаться
у него в объятиях, она словно сверхчеловеческим усилием
воли оторвала свои губы и прошептала:
— Нет... нет... не сейчас.
— Почему?! —яростно потребовал он таким же шепотом.
— Не знаю... просто мне кажется... нельзя так сразу.
Вот она, подлинная суть женского искусства: притвор­
ное сопротивление, никак не вяжущееся с логикой, при
бесспорном желании уступить; притворство, вызываемое в
женщине скорее инстинктом, нежели сознанием, и при­
званное раздразнить, усилить страсть мужчины до исступ­
ления.
И хотя на нем были царские одежды, он был прежде
всего мужчиной и действовал теперь как мужчина: подхва­
тив ее на руки, отнес в спальню и бросился рядом с нею на
ложе.
Это было то самое мгновение. Высший взлет. Притвор­
ство было больше ни к чему. Она была охвачена подлинной
страстью, огромным и сильным чувством.
Замечательно сказал один великий поэт: ни восход и
закат солнца, ни величие храма, ни ярость бури не достой­
ны удивления того, кто видел, как в момент высочайшего
экстаза в объятиях возлюбленного меняется женщина.
ГЛАВА 16
Секретари канцелярии принца обратили внимание на
то, что Юстиниан, всегда занимавший место за своим сто­
лом прежде других, на следующий день в первый раз не при­
ступил с рассветом к исполнению своих обязанностей.
238

Когда же он наконец появился, все, кто знал его, увидели
совсем другого человека — едва ли не легкомысленного,
смешливого и на протяжении всего того дня непоседливо­
го, не способного, как бывало, сосредоточиться на работе.
В то утро принц засиделся во дворце Гормизды с ма­
ленькой прелестницей заутренней трапезой, и весь день он
только о ней и думал, не в силах вполне владеть своими
мыслями.
Прежде женщины всегда оставались для Юстиниана не
более чем игрушками, походившими друг на друга, как
одна монета на другую. Когда в звоне такой монеты он за­
мечал изъян, делавший ее недостойной его, она выбывала
из обращения. Так происходило со всеми женщинами, ко­
торых он знал. Это было в нравах Востока, к которому все
больше тяготели в империи: если не считать удовлетворе­
ния любовных потребностей и произведения потомства,
женщина нисколько не заслуживала мужского внимания.
В тот день, однако, Юстиниан постоянно мысленно
возвращался к девушке, которая осталась у него в доме. Он
не мог не думать о живом взгляде ее блестящих глаз, ее ве­
селом смехе и о том, как она отвечала ему во всех поворотах
любовной игры, длившейся всю ночь, увлекаясь этой иг­
рой так же, как он был увлечен ею самой.
Уже этим одним она выделялась среди большинства его
прежних подруг, которые обычно утомлялись и охладевали
и уже не стремились к продолжению в союзе с партнером
новых поисков и попыток до полного иссякания самых
родников наслаждения, когда мужчина и сам рад успоко­
иться в благодарной беспомощности.
В этот день Юстиниан не стал задерживаться в канце­
лярии и рано вернулся в свой дворец. Проведя без новой
своей подруги несколько часов, он теперь почти убедил
себя, что всего лишь позволил разыграться воображению и
приготовился к разочарованию при встрече. Тем не менее,
оказавшись перед порталом Гормизд, где его приветствова­
ли стражники, он ощутил поднимавшееся в душе волнение.
Что же касается Феодоры, в прошлую ночь она играла
свою женскую роль, то есть соображала и строила планы,
тогда как мужчине положено лишь слепо следовать своим
желаниям. И даже когда ее тело пылко повиновалось в объ­
ятиях царственного любовника своим инстинктам, как то
бывает со всякой настоящей женщиной, и уже как будто не
239

стремилось ни к чему, кроме их удовлетворения, — даже и
тогда в мыслях у нее не было ни малейшего смятения.
Юстиниан прислал к ней дворцовых прислужниц, и с
их помощью она посвятила все утро купанию, уходу за
собой и отдыху утомленной плоти. Она с жадностью, хотя
и умеренно, поела и вздремнула после полудня. Когда же,
по ее предположениям, приблизился час возвращения Юс­
тиниана, она сделала кое-какие приготовления: опять по­
плескалась в бассейне, тщательно убрала волосы, прикос­
нулась в последний раз там и сям к лицу, кое-где втерла в
кожу немного благовонного масла и облачилась в свежую,
извлеченную из сумки тунику мягкой розовой ткани, со­
брав ее в бесчисленные складки, благодаря чему это одея­
ние подчеркивало линии ее тела и делало его еще более гра­
циозным.
'
Женщина — это иллюзия, и эту иллюзию создает в себе
мужчина. Едва он влюбится в нее, как ей остается лишь по­
могать ему время от времени в сотворении иллюзии. Когда
Юстиниан увидел в тот вечер Феодору, она являла собой
высшую степень совершенства, на какую только было спо­
собно искусство ее самой и ее камеристок, но в его глазах
она превосходила любое мыслимое совершенство. Все, что
он пытался в течение дня придумать, дабы приготовить
себя к разочарованию, оказалось ненужным. Она походила
на богиню — вернее сказать, на прекрасную нимфу, из тех,
которые, как утверждают мифы, бывали иной раз доступны
любви смертных.
Но хотя она настолько очаровала Юстиниана, что он,
пожалуй, видел ее теперь не иначе как через призму собст­
венных иллюзий, у нее самой не было никаких иллюзий от­
носительно себя. Когда он пылко обнял ее и стал покрывать
ее лицо и грудь поцелуями, она отвечала ему с не меньшим
жаром, но и тогда ее не оставляли мысли о главной ее цели
и предмете устремлений.
Юстиниан был пленен. Она превзошла все его ожида­
ния. Феодора это знала. Но она также знала, что никакая
женщина не сможет удержать такого мужчину, как Юсти­
ниан, на долгое время, если не проявит бесконечного вооб­
ражения и выдумки. Он уже не юноша, заботящийся в любви
лишь о своих ощущениях, которого женщине легко опутать
своей паутиной. Это зрелый муж, привыкший к повинове­
нию других людей, ежедневно занятый делами огромной
240

важности, и, возможно, расцвет его жизненных сил уже по­
зади. По этим причинам сохранить власть своих чар над
ним гораздо труднее. Приходилось помнить и о том непри­
ятном обстоятельстве, что она всего лишь маленькая кур­
тизанка, что она оказалась во дворце на короткое время и
пребывание ее здесь может не продлиться долее еще одной
ночи.
Хотя о человеке, которого она боялась больше всего,
речи пока не заходило, Иоанн Каппадокиец нет-нет да и
возникал мрачной тенью в ее памяти. Она особенно наде­
ялась на то, что сможет оградить себя от злобы префекта
претория, даже когда ей придется покинуть дворец, и дума­
ла об этом, готовясь принять Юстиниана во второй вечер.
Женщины часто бывают подобны облаку и не воплоща­
ются в законченные формы, а потому бездумная перемен­
чивость для них естественна. Однако Феодора довела эту
особенность женского естества до совершенства. Натура ее
была необычайно многообразна, но мысли у нее были за­
одно с интуицией, и перемена в ней привела принца в за­
мешательство.
Он ожидал от нее половодья страсти, но никакого поло­
водья поначалу в ту ночь не было. Было много смеха, игры,
были обещания и отказы, движущееся в его руках упругое
тело, губы, внезапно отводимые в сторону, нежданные при­
косновения и поцелуи в минуту разочарования, веселые
шалости на обширном ложе принца, длившиеся до тех пор,
пока он уж и сам не знал, смеяться или гневаться в бесплод­
ных попытках добиться вожделенной награды.
Женщины, достаточно смелые для такой игры, должны
знать таящуюся в ней опасность: им необходимо точно
предугадывать, как долго можно ее вести, и тонко чувство­
вать тот момент, когда многократно получивший отказ муж­
чина перестанет разделять радость игры, начнет чувство­
вать утомление, злиться и не захочет ее продолжать. Кокет­
ство иной раз грозит зайти слишком далеко.
Однако Феодора была достаточно искусна, чтобы не
совершить такой ошибки. В тот самый момент, когда она
успевала уже истомить его и подвести к черте, за которой
наступает охлаждение, но когда он еще полон желания и
сил, она позволяла овладеть собой как бы случайно или как
будто она не в силах больше сопротивляться. И они соеди­
нялись, охваченные небывалым прежде жаром.
. 241

Потом они приняли ванну, резвясь и хохоча в воде, как
дети, затем оделись и принялись за ужин, поданный слугами-евнухами.
Ужин был отменный, но Юстиниан почти не чувство­
вал вкуса еды. Отнюдь не гурман вообще, в тот вечер он был
настолько увлечен своей подругой, что просто не замечал,
что кладет в рот.
Ее болтовня была весела и остроумна, но и чистосер­
дечна. Ему нравилось слушать ее, потому что ее голос был
так же приятен для уха, как ее тело для прикосновений. Осо­
бенно нравилось ему, когда она рассказывала о себе. И она
отвечала на его вопросы прямо и откровенно, как бы дове­
ряя себя ему и тем самым давая ему право на все, что он
желал бы получить от нее.
Юстиниан всегда интересовался образом мыслей дру­
гих людей, и в последнее время его внимание привлекали
дебаты по религиозным вопросам. Хотя церковь безуслов­
но осуждала таких женщин, как его прелестная подруга, а
также —следует признать — и таких мужчин, как он сам, то
есть распутников, благодаря которым только и могла суще­
ствовать профессия куртизанок, тем не менее собственное
его положение не вынуждало его исповедовать строгие и
унылые воззрения наиболее ортодоксальных богословов.
Однако склонность к религии, в частности к ее метафизи­
ческим аспектам, все более возрастала и впоследствии все­
цело овладела им.
— Когда я послал за тобой, ты не жила на улице Жен­
щин, а ведь она, по твоим словам, служила тебе домом мно­
го лет, — сказал он.
— Я пряла, — ответила она.
— Пряла? Почему ты решилась на эту перемену?
—*Я вовсе не думала о перемене. Мне нужно было вре­
мя, чтобы собраться с мыслями, подумать о будущем. А в пе­
ремене я не чувствовала необходимости.
Он улыбнулся.
— Вот как? Что же, верю. Но у меня возник любопыт­
ный вопрос.
— Какой же? — спросила она.
— Ты не считаешь себя, насколько я понимаю, пороч­
ной женщиной?
Она взглянула ему прямо в глаза.
— А ты думаешь, что я такая?
242

Несколько мгновений он раздумывал.
— Нет, вовсе нет. Видимо, все это естественно для тебя,
и, как бы ни выглядело с точки зрения церкви, ты не дела­
ешь ничего худого, в отличие от тех, кто сознательно и на­
меренно пренебрегает общепринятыми установлениями.
Скажи, Феодора, как ты понимаешь грех?
Такой поворот беседы и характер вопроса захватили ее
врасплох. Она заколебалась в смущении, не понимая, к че­
му клонит правитель.
Он опять улыбнулся.
— Ты, должно быть, знаешь, что проповедники в хра­
мах проклинают тебя и тебе подобных.
— О! — воскликнула она, поняв, в чем дело. — Это по­
тому, что я получаю плотскую радость там, где нахожу ее?
По мне, это не такой уж большой грех, раз радость доста­
ется и другим. Я примечала, что некоторые считают грехов­
ным то, что просто доставляет радость кому-нибудь друго­
му. А я не так смотрю на это: грех — это то, что причиняет
другим вред, боль или же оскорбляет их, делает несчастны­
ми. Скажи, так ли уж несчастлив мужчина, обнимающий
женщину?
Он рассмеялся, услышав этот простодушный довод.
— Нет, моя маленькая сладострастница, вовсе не не­
счастлив — во всяком случае, обнимая тебя! Но ты не впол­
не понимаешь взгляд аскетов на этот вопрос.
— Каков же он? Я всегда считала, что они просто разо­
бижены на жизнь.
— Ты несправедлива к ним. Некоторые из аскетов —
великие мыслители и глубоко исследуют вопросы абсолют­
ного добра и абсолютного зла. Они заняты не столько тем,
что доставляет наслаждение другим, сколько тем, что до­
ставляет недостойное наслаждение им самим. Они счита­
ют, что, отказывая себе в плотских наслаждениях, они воз­
вышают душу и обеспечивают себе вечное блаженство в
грядущей жизни.
Она ответила чисто по-женски:
— Да пусть их, если им так хочется. Но почему же они
навязывают свои взгляды другим? Мне-то жизнь в радость,
и я не хочу отказываться от всего того, ради чего стоит жить.
Он подумал немного и кивнул, как бы соглашаясь.
— Однако эти люди заботятся о душах других так же,
как и о своей, — заметил он. — Все связанное с любовью
243

находится в центре их внимания — потому, вероятно, что
в ней заключаются величайшие соблазны и величайшее на­
слаждение. Именно это делает некоторых из них фанатика­
ми, как, например, монахов-валезианцев.
— Валезианцев? Я ничего о них не слыхала.
— Это последователи Валента из Бацет-Метрокомии.
У них борьба против всяческих проявлений половой жизни
доходила до того, что они оскопляли не только себя, но и
своих учеников, считая это средством освобождения от
плотских желаний.
Ее передернуло от отвращения.
— Какой ужас! В глазах этих монахов все женщины —
средоточие зла и порока. Так ли они думают о собственных
матерях, родивших их? Такое изуверство, по-моему, гораз­
до порочней любого естественного греха!
Юстиниан кивнул.
— Церковь и сама вынуждена была осудить этот безум­
ный обычай, — сказал он. — Первый же канон, утвержден­
ный Никейским собором*, установил, что человек, превра­
щенный в евнуха врачами в случае болезни, либо варвара­
ми, либо же еретиками, может остаться священником, но
тот, кто подверг себя такому увечью сам или подвергся ему
по собственному согласию, священства лишается.
— Не понимаю такого фанатизма! — воскликнула
она. — По-моему, это не от стремления человека к добро­
детели, а от его страха перед своей собственной слабостью
или, может быть, от безумного стремления управлять жиз­
нью других. В конце концов, какая доблесть в сопротивле­
нии соблазну, если соблазна-то и нет?
— Но он был — по крайней мере, до тех пор, пока они
не совершили над собой то, что совершили. Таким путем,
причинив себе огромное страдание, они искупают грехи
или же хотя бы считают, что это так.
— По-моему, неправильно так думать, это непоследо­
вательно, — отвечала она.
.
— Ты так считаешь? — с интересом спросил принц.
— Мне всегда казалось, что мужчина, достойный этого
имени, никогда не должен становиться рабом своих влече­
ний, он должен подчинять их, чтобы они не мешали ему в
достижении успеха в том, чего он добивается. Но подчине­
ние естественных побуждений своей воле и отречение от
них — не одно и то же. По-моему разумению, крайний ас244

кетизм — это прибежище посредственностей. Можно об­
ходиться без любви, без пищи, без питья — как и мне при­
ходилось — в силу необходимости. Но только если иначе
нельзя. Как только исчезает обстоятельство, вынуждающее
к ненормальному воздержанию, человеку естественным
образом следует вновь предаться наслаждениям и утехам.
— Ты говоришь — предаться? Но почему?
— Потому что для отказа от плотских желаний не тре­
буется никаких способностей — гораздо чаще они требу­
ются как раз для удовлетворения этих желаний, ведь для
этого нужно уметь и подумать, и потрудиться. Значит, пре­
даваясь аскетизму, те, кто поплоше, как бы добиваются
превосходства, ведь они попросту не заботятся об умиро­
творении созданных природой страстей. Это все равно, как
если бы претендовать на похвалы от людей за то, что ле­
жишь на земле, а не стоишь на ней. Лежать ведь всегда лег­
че. Так и аскет отказывается от всяких стремлений, только
он не прибегает к оскоплению.
Юстиниан невольно восхитился живостью ума девуш­
ки, выражавшей свои мысли так, как это было недоступно
ни одной из женщин, которых он знал до сих пор. Однако
он не вполне был согласен с ней.
— Я и сам живу довольно воздержанно, — проронил он.
— Но не настолько, чтобы кого-нибудь этим поразить,
мой принц! Ты держишь себя строго, но ведь не отказыва­
ешь себе в проявлении чувств. Или у меня сложилось не­
верное впечатление?
Она склонила набок голову и едва заметно лукаво улыб­
нулась, а он весело рассмеялся.
— Мне больше по душе добродушная терпимость древ­
них, — продолжала она.
— Что ты имеешь в виду?
— Рассказывают об Аспазии, известной афинской гете­
ре, что как-то раз на рынке на нее набросилась жена исто­
рика Ксенофонта*, обвиняя ее в том, что она вредит за­
конной любви. Но куртизанка, отнюдь не растерявшись,
положила ей руку на плечо и с улыбкой спросила: «Если бы
золотые украшения твоей соседки оказались лучше твоих,
какие тебе нравились бы больше — собственные или при­
надлежащие ей?» — «Допустим, принадлежащие ей», — от­
вечала разгневанная поборница добродетели. «А тогда, —
спросила Аспазия, — если бы муж другой женщины был
245

лучше твоего, то разве ты не полюбила бы его больше свое­
го?» Жена Ксенофонта, как рассказывают, не отвечала и
лишь завернулась с головой в свое покрывало.
Принц улыбнулся, но сказал:
— Боюсь, софистика Аспазии в этом диалоге не может
считаться настоящей аргументацией.
Феодора посерьезнела, поскольку в его словах крылся
намек на ее собственное положение. И хотя связанные со
знатью куртизанки Константинополя все еще пытались
поддержать славу прославленных гетер древней Греции,
эти попытки были обречены. Им предстояло превратиться
в носительниц тайного и постыдного порока.
Юстиниан не мог знать ее мыслей, но он пожалел о том,
что девушка приуныла. Меньше всего он намеревался га­
сить горевшую в ней искру.
— А у меня есть для тебя маленький подарок, — внезап­
но сказал он, улыбнувшись. — Я собирался приберечь его
на завтра, но...
Тут он заколебался, и его улыбка исчезла. Он не хотел
касаться этого вопроса сейчас. Феодора молчала, потупив­
шись, с трепетом ожидая, что он скажет. А потом произнес­
ла это сама:
— То есть... я... я... завтра должна уйти.
В замешательстве он отвечал:
— Да, тебе придется вернуться. Я не могу поступить
иначе.
Ее голова опустилась, глаза потухли.
— Но ты знаешь, почему? — спросил он. — По причине
того, что мне слишком хорошо с тобой. Ты понимаешь, что
я хочу сказать, Феодора? Слишком хорошо! По той же при­
чине, по которой я хотел бы, чтоб ты осталась здесь, я дол­
жен отослать тебя. Это проклятье моего положения. Ты...
Ты мешаешь мне работать...
Он проговорил все это с глубокой серьезностью, отчет­
ливо понимая, что за время их краткого знакомства он для
нее не сделал ничего, тогда как она для него — все. Он не­
прерывно брал, она — отдавала. Он получал наслаждение,
позволял ей с непревзойденным воображением и разнооб­
разием ублажать его, а сам же нимало не старался доста­
вить ей радость. И его поразило, что за всю ее щедрость он
вознамерился наградить ее лишь самым холодным и не246

притязательным подарком, какой только можно приду­
мать.
Однако, не зная, что еще теперь сказать, он продолжал:
— Это никоим образом не может выразить моей благо­
дарности за то счастье, которым я обязан тебе.
И он извлек из шкатулки ожерелье. Чудесное ожерелье
из жемчуга, от которого у любой женщины перехватило бы
дух. Оно стоило целое состояние. По сравнению с ним изум­
рудная цепь Дата была сущей безделицей. Однако девушка
скользнула по дару принца равнодушным взглядом.
— Благодарю тебя... — начала было она, но даже не сде­
лала движения, чтобы принять жемчуг, который он протя­
гивал ей.
Затем совершенно неожиданно одним стремительным
движением она бросилась в его объятия. Она припала ли­
цом к его плечу, и он привлек ее к себе, донельзя изумлен­
ный: Феодора рыдала.
— Не нужно мне этого! — всхлипывала она. — Не надо
дарить мне... ничего! Ты... ты... так хорошо обращался со
мной... никого добрее я в жизни не встречала... никогда...
— Но все же... хоть что-нибудь... — пробормотал он в ее
пышные надушенные волосы.
— Не надо! — скорбно повторила она. — Я знаю, я... я
куртизанка. Но я все-таки женщина! А женщина не мо­
жет... не может делать это... одним умом, будто работу! Ведь
для нее главное — это сердце!
Он теснее прижал к себе рыдающую девушку. Наконец
она тихо заскулила, словно обиженный щенок.
— Я уйду. Завтра утром я уйду. И не буду больше... ме­
шать тебе работать. Но мне не нужно этого жемчуга... и ни­
чего другого!
Юстиниан, тронутый, как никогда ранее, пЬцеловал ее
и ощутил вкус слез у нее на щеках — они были солоны, как
море.
Ни одна куртизанка, ни одна женщина еще не пролива­
ла слез из-за него.
На следующее утро она проснулась немного раньше
его. Какое-то время она неподвижно лежала, прислушива­
ясь к его глубокому ровному дыханию.
Потом она повернулась. Лицо Юстиниана в забытьи
казалось почти детским. Она видела его массивный подбо­
родок повелителя, мощные кости лба, крупный мужест247

венный нос. Но рот, днем привычно выражавший суро­
вость, сейчас смягчился, а темные волосы были взъероше­
ны, как у мальчишки. Чувства нахлынули на нее. Ей хоте­
лось поцеловать его губы, пригладить растрепанные кудри.
Но в то же время она не хотела будить его.
Она удивилась этой нежности в себе, этому желанию
приласкать и защитить.
И одновременно вспомнила, что сегодня ей придется
вернуться к себе на улицу. Она ощутила в сердце тупую
боль. Мысль об этом была невыносима, с тоской и беспо­
мощностью она думала о том, что ничего изменить нельзя.
Конечно, придется смириться с неизбежным. Этим ут­
ром, однако, ей было даже более горько, чем тогда, когда
солдаты бросили ее одну в Ливийской пустыне или когда у
нее отняли ребенка.
Она стала думать о Юстиниане. Не так давно он был для
нее просто мужчиной, и тогда этого было достаточно. За­
тем последовали эти безумные два дня и две ночи.
Но теперь она знала, что не вполне оценила его. Он был
более чем мужчина. Он был — Государство.
Соображения и стремления, которые для простых смерт­
ных значили все, для него не значили ничего. Огромная,
все более расширяющаяся империя, миллионы людей, бес­
численные малые и большие города — все это находилось
во власти того, кто дремлет сейчас рядом с ней и кажется во
сне столь кротким. Она знала его железную решимость и
то, что принятые им решения окончательны.
Она попыталась смирить себя. В конце концов, поду­
мала она, ей все же удалось кое-что, с чем можно себя по­
здравить. Ни одна куртизанка не могла похвастать двумя
ночами подряд, проведенными во дворце принца.
Далее она попыталась обдумать, как поступить дальше,
убеждая себя, что нет причин для уныния, поскольку все
это может оказаться в конце концов началом большого ус­
пеха. Но сердце не верило, и она вскоре отбросила пустые
мечтания. Замыслы и надежды словно утратили аромат.
Когда Юстиниан проснулся, она уже встала и принима­
ла ванну.
Этим утром он был в превосходном расположении духа,
подшучивал над своими канцеляристами, которые два дня
кряду занимали свои места за столами спозаранку, как он
и сам всегда делал, но обнаруживали, что его еще нет.
248

— Но теперь я все наверстаю, — бодро заявил он. —
Никогда не чувствовал себя столь свежим и готовым рабо­
тать. Ты, дорогая, оказалась укрепляющим средством для
меня.
Служить укрепляющим средством, подумала Феодора,
это не очень много, но все-таки кое-что.
Во время завтрака о ее уходе они не заговаривали: она —
потому, что ей это было крайне неприятно, он — потому,
вероятно, что такую безделицу не стоило и обсуждать. Од­
нако пока они беседовали о множестве посторонних пред­
метов, она все ждала, что с минуты на минуту он объявит о
носилках, ожидающих ее.
— Чувствую себя прогульщиком, — сказал он наконец,
когда они лакомились сикейскими смоквами, которые
были поданы последними. — В эти два дня мне следовало
посвятить работе много больше часов, а не ублажать себя,
ведь я занят сейчас весьма важным дипломатическим ка­
зусом.
Она ничего не сказала, потому что услышала в его сло­
вах скрытый упрек себе.
Помолчав, он спросил:
— Хочешь узнать, в чем он состоит?
— Разумеется, мой принц. Хотя я ничего не смыслю в
дипломатических делах — это выше моего разумения...
— Я и не надеялся, что ты разбираешься в дипломатии.
Я и сам часто не понимаю ее. Но, может быть, мне удастся
разъяснить...
— Мне всегда интересно то, что касается тебя.
— Очень хорошо. Постараюсь изложить все попроще.
Не так давно поступило предложение о мире и союзе от
Персии. В ведомстве иностранных дел считают его наибо­
лее важным событием во взаимоотношениях двух империй
за всю историю, оно может означать начало новой эры, эры
безопасности и процветания, поскольку Персия на протя­
жении долгого времени остается нашим самым опасным
врагом, который противостоит нам вдоль всего восточного
рубежа и мощь которого основана на неисчислимом насе­
лении, огромных богатствах и религии, делающей персид­
ских воинов свирепыми и фанатичными.
— Я и не знала, что Персия так грозна.
— Двадцать лет назад, — сказал он, — во время войны с
Персией нашим военачальникам пришлось туго. Персид249 .

ские орды переходили горы, опустошали наши восточные
провинции и грабили самые крупные из тамошних горо­
дов. Благодаря весьма ловкой дипломатии императора Анас­
тасия, подкупившего белых гуннов к северу от Персии,
чтобы они совершили набег на ее границы, удалось прину­
дить персов отвести свое войско и восстановить status quo на
границе.
Впервые слышала Феодора о ходе грандиозных собы­
тий из уст одного из тех, кто сам занимался этими делами.
Государства торговались друг с другом, играя судьбами
миллионов людей, как лавочники на базаре торгуются изза нескольких медяков. Она не могла вполне постигнуть
масштабы того, о чем ей пришлось услышать, но была на­
столько заинтригована, что на время напрочь забыла о том,
в каком положении находится сама.
Наконец она спросила:
— Как же может быть заключен такой договор о дружбе?
— Сасанидский царь Персии Кавад* выступил с удиви­
тельным предложением. Его доставило на этой неделе осо­
бое посольство. Мой дядя, император, разумеется, поручил
это мне, а у меня пока не было времени как следует его изу­
чить. Но я могу разъяснить тебе его суть.
Она кивнула, не сводя с него глаз.
— Оказывается, у царя Кавада трое сыновей, — начал
он. — Старший из них, он же законный наследник, — это
Хасус, распутник и безвольный человек, насколько я пони­
маю, а кроме того — злобный и жестокий. Отец ненавидит
его. Второй сын, Джамспес, говорят, способный воин, но,
к несчастью, потерял в сражении с белыми гуннами глаз, в
связи с чем не может, по персидским законам, наследовать
престол, ибо это воспрещено тем, кто страдает уродством
или увечьем.
— Это могло бы стать препятствием для многих хоро­
ших военных, — заметила она.
— Такова их религия, — пояснил он. — В ней большое
значение придается совершенству, поскольку царь счита­
ется божеством, равным солнцу, которому они поклоняются.
— О! — только и произнесла она.
— Но есть еще третий сын, — продолжал Юстиниан. —
Его имя Хосров*, и царь благоволит ему, отчасти потому,
что он сын любимой жены — у персидских правителей,

знаешь ли, бывает много жен; иногда они даже женятся на
собственных сестрах.
Она кивнула. Всем было известно, что персы много­
женцы, так же как и то, что у них в обычае кровосмешение
и правителям дозволяется жениться на родных сестрах и
иметь от них детей, дабы сохранялась чистота священного
царского рода. Таким же образом поступали египетские
фараоны в прежние века, и непохоже было, что дети, рож­
денные в браке братьев и сестер, заметно ослабляли цар­
ские семьи, как должно было бы случиться при кровосме­
шении.
— Царь Кавад, — продолжал Юстиниан, — хочет сде­
лать Хосрова своим наследником. А поскольку наследники
царского дома Персии, согласно обычаю, убивают всех сво­
их братьев, заняв престол, чтобы предотвратить граждан­
ские войны, то царь предлагает, желая обеспечить Хосрову
надежное, а равно и почетное убежище, чтобы его сын при­
ехал в Константинополь и поселился при дворе и чтобы мой
дядя, император Юстин, усыновил его и покровительство­
вал ему, пока тому не придет время царствовать в Персии.
— Не слишком ли много он просит? —спросила девушка.
— Как ни странно, прецедент есть. Я об этом не слы­
шал, но ссылка на него имеется в послании персов. Я навел
справки. Более ста лет назад император Аркадий*, будучи
при смерти, был озабочен судьбой своего сына и наследни­
ка Феодосия, которому было семь лет от роду. В то время в
государстве было много инакомыслия, персы, предводи­
тельствуемые Джездергидом, бряцали оружием. Аркадий
смело обратился к персидскому царю, поручил сына его за­
ботам и, в сущности, отдал ему власть над ромейским ми­
ром до тех пор, когда Феодосий вырастет и сможет занять
трон.
— И что из этого вышло?
— Когда время наступило, Джездергид, к чести его надо
сказать, возвел своего подопечного на престол Константи­
нополя и возвратил всю власть новому императору — Фе­
одосию.
Это было незаурядное деяние, и Юстиниан полагал,
что, не говоря уж о соображениях мира и дружбы, на вели­
кодушие персидского монарха былых времен, оказавшего
покровительство византийскому наследнику, следовало
ответить поступком столь же благородным.
251

Но Феодора, с ее женским умом, отмела все прекрасно­
душные рассуждения и соображения и сосредоточилась на
том, какое влияние это может оказать на судьбу того, кто
был ей теперь всего дороже.
— Был ли Феодосий усыновлен Джездергидом? — спро­
сила она.
— Нет, он пребывал под его покровительством.
— Но Кавад хочет, чтобы Хосров был усыновлен Юс­
тином.
— Да, это так.
И сам собою у нее возник вопрос:
— А как это скажется на тебе?
Юстиниан удивился.
— Никак, насколько я понимаю. Иноземный царевич,
живущий при нашем дворе, не может повлиять на мое по­
ложение.
— Ты уверен? — воскликнула она. — Я предвижу опас­
ность.
— Какую же?
— Я ничего не смыслю в этих делах, принц, но не будет
ли Хосров в качестве законно усыновленного Юстином
иметь — хотя бы в глазах персов — законное право на им­
ператорский трон?
Он удивленно взглянул на нее.
— Понимаю. Если у персов будет основание для пре­
тензий на трон, они могут оказаться гораздо опаснее, чем
если этого основания у них не будет.
Юстиниан замолчал, размышляя о водоворотах недо­
вольства, бурливших в государстве. Многие в Константи­
нополе так и не примирились с властью Юстина. Средото­
чием этой смуты была партия Зеленых при Ипподроме, а
основой — монофизитская ересь. В провинциях также бы­
ли непокорные народы, такие, как исавры в Малой Азии,
и от них постоянно исходила опасность. Никто лучше прин­
ца не знал, как тонка нить лояльности, привязывающая к
империи непокорные ее части, или насколько легко какойнибудь державе, будь у нее хотя бы формальные права на
трон и помани она обещаниями переметнувшихся на ее
сторону, спровоцировать мятеж и, воспользовавшись вос­
станием для поддержкивторжения, ускорить падение им­
перии.
Потребовался живой ум девушки, не мыслившей кате252

гориями государств и народов, но заинтересованной судь­
бой одного мужчины, чтобы ему открылось, сколь велика
опасность.
Он резко встал.
— Я должен сейчас же уйти, — проговорил он.
Она также поднялась и стояла перед ним, снова поту­
пившись.
— Тогда... наверное... пора прощаться?
— Прощаться? — он удивленно взглянул на нее. — По­
чему?
— Ты сказал... вчера вечером...
— А! Вчера вечером... Помню, — несколько мгновений
он смотрел на нее. — Есть ли у тебя причина, Феодора, уйти
сейчас?
— Н-нет.
— Тогда, может быть, останешься? Хотя бы еще на одну
ночь? Я хотел бы побеседовать с тобой.
Всякое придворное общество — это сплошной водово­
рот злословия. Отнюдь не лучшая из склонностей людей
совать нос в чужую жизнь, перемывать косточки другим и
копаться в интимных — в первую очередь неблаговидных —
делах здесь особенно заметна из-за значительности лиц,
составляющих это общество. Самые видные из них нахо­
дятся под особо пристальным надзором. Ни один взгляд,
ни одно слово, ни одно их движение не остается незаме­
ченным и не может не стать общим достоянием, и всякий
из записных мудрецов суеты толкует их на свой лад.
Невозможно было, чтобы пребывание девушки во дворце
Юстиниана осталось незамеченным. Когда же она не ушла,
как обычно, после первой ночи, а осталась и на третий, и
на четвертый день, это стало главной темой дворцовых спле­
тен, предметом бесчисленных скабрезных шуточек остро­
умцев и лукавых намеков блестящих придворных дам.
Этот кусочек оказался для сплетников столь лаком, что
совершенно отвлек внимание общества от обстоятельства
гораздо более значительного, а именно — от того бурного
ликования, с каким было встречено предложение Персии
об усыновлении царевича Хосрова императором Юстином.
Переговорив с дядей, Юстиниан созвал государствен­
ный совет. Мудрые мужи восхищались впоследствии тем,
что принцу удалось первым обнаружить ловушку, коварно
253

скрытую в бесхитростном и почти сердечном, на первый
взгляд, предложении царя Кавада.
Но государственные дела требуют тонкого подхода. Ни
в коем случае нельзя было ответить прямым и грубым от­
казом на дипломатическое предложение, сколь бы злона­
меренно оно ни было. Такая невежливость не допускапась,
она к тому же могла повлечь за собой международный
скандал.
Поэтому Юстиниан, опираясь на помощь квестора
Прокла и подквестора Трибониана, подготовил ответ, ко­
торый вызвал всеобщее восхищение своей находчивостью.
Император Юстин, говорилось в этом послании, суще­
ство которого было скрыто за бесконечным множеством
цветистых фраз, льстивых титулований и заверений в веч­
ной дружбе, будет чрезвычайно рад усыновить царевича
Хосрова. Поэтому, как только царевич соизволит прибыть
в Константинополь, он дарует ему этот священный и по­
четный титул посредством «обряда оружия».
Хитрость заключалась в следующем. «Обряд оружия»
представлял собой обычай, заимствованный у готов и про­
чих варваров-тевтонов*. Согласно ему, будущий «отец» в
обстановке высокой торжественности дарил «сыну» коня и
полный, изысканно выполненный доспех, произнося при
этом церемониальную речь, в которой провозглашалось,
что, начиная с этого дня, он становится подлинным его
отцом и считает его кровью от крови своей, а друзей, врагов
и родню общими и обещает навсегда свою отцовскую лю­
бовь и покровительство. На это «сын» отвечал изъявления­
ми сыновнего почтения, преданности и повиновения.
Это было отличное средство оказания почестей и ук­
репления дружбы между варварскими племенами, и неред­
ко к этому обычаю прибегали даже знатные семейства ци­
вилизованных народов. Но он отличался от акта усыновле­
ния по римскому гражданскому праву тем, что не давал тех
оснований претендовать на имущество отца или его титул,
какие можно было бы предъявить в суде после его смерти.
Лукавое это послание и было немедленно отправлено
Юстинианом царю Каваду, который вместе с сыном, царе­
вичем Хосровом, уже находился на границе, поблизости от
крепости Дараса, получив от своего посла заверения в том,
что его предложение будет с восторгом принято.
Как сказал в тот вечер Юстиниан Феодоре, теперь очень
254

скоро должно выясниться, насколько искренен был пер­
сидский монарх.
— Если он действительно ищет лишь дружбы между на­
шими странами да почестей и покровительства для Хосрова, воплощению столь достопохвальных намерений «Об­
ряд оружия» не может помешать, — говорил он. — Но если
у него иные замыслы, наш ответ вряд ли придется ему по
вкусу, поскольку поставит перед щекотливой дилеммой.
Ведь все бремя принятия решения лежит на Каваде, и что
бы он ни думал о нашем предложении, вряд ли он посмеет
открыто выразить гнев.
Юстиниан был доволен собою, но он также был благо­
дарен и девушке, поскольку это она первой указала ему на
опасность, скрытую в дипломатическом демарше персов.
Внезапно он проговорил:
— Феодора!...
— Да, принц?
— Сколько времени ты уже находишься у меня?
— Четыре дня.
— В самом деле? — казалось, он удивлен. — Время так
быстро летит, что я и не заметил. Что же ты собираешься
делать дальше?
— Ну... ничего, до тех пор, пока принцу будет угодно...
принимать мои услуги...
— А потом?
— Я... я пока не думала... — слова ее растворились во
вздохе.
Некоторое время он серьезно смотрел на нее. Как всетаки странно вышло с этой девушкой. Письмо от Македо­
нии — он и не обратил бы на него особого внимания, не
будь оно получено в тот момент, когда он, отчасти из-за
Трибониана и смешной вырезанной из дерева старухи,
принял необычное решение. Послать за куртизанкой,
чтобы поразвлечься, — в этом не было ничего необычного.
Он и раньше делал это не раз, хотя, разумеется, не в послед­
нее время. Но с куртизанками развлекались, потом им пла­
тили, и они исчезали. Эта же девушка была совсем не та­
кой, как ее предшественницы. В любви она оказалась вос­
хитительна сверх всяких ожиданий, и никого равного ей
Юстиниану встречать не приходилось. Но это обстоятель­
ство было лишь началом. Он был обворожен в ней всем:
смехом и поцелуями, блестящим остроумием и подчас про255

ницательными высказываниями. И даже если отбросить
все остальное, то и просто видеть ее — уже было радостью,
так как красота ее словно возрастала с каждым брошенным
на нее взглядом.
Юстиниан чувствовал с удивлением, как не хочется ему
отпускать ее.
— Ты хочешь уйти? — спросил он.
Она опустила глаза.
— Н-нет, пока... пока принцу угодно, чтобы я остава­
лась...
Опять наступило долгое молчание. Девушку едва ли не
испугало выражение его лица — ей казалось, он раздумы­
вает над каким-то решением, которое раньше не приходи­
ло ему в голову.
Неожиданно он поднялся с египетского кресла резного
дерева на ножках в виде сфинксов.
— Не могу и думать об этом! — воскликнул он.
— О чем? — спросила она.
— О твоем возвращении... туда... — он поколебался, .
словно ему было отвратительно произносить то, что он со­
бирался. Внезапно он подошел к ней и взял ее руку, лежав­
шую на коленях. Она встала и стояла, потупившись, не ре­
шаясь взглянуть на него; ростом она была не выше его под­
бородка.
— Феодора, — сказал он, — ты осчастливила меня. Но
осчастливишь ли ты меня еще больше?
Никакими средствами она не могла бы успокоить свое
неистово колотящееся сердце.
— Как же... как такое незначительное существо... могло
бы осчастливить тебя, мой принц? — пробормотала она так
тихо, что он едва расслышал ее слова.
— Отказавшись от всего прежнего! Одарив меня всем
тем бесценным, что только есть у тебя. Этот чудесный дар —
ты сама! Я хочу, чтобы ты принадлежала мне одному, хочу
владеть тобой, заботиться о тебе, восхищаться тобой...
Ей хотелось броситься в его объятия и закричать: «Да,
да! Я готова на все, на все, чего ты захочешь от меня!»
Но в этот решающий момент своей жизни она уже вла­
дела собой.
Некоторые уроки прошлого не забывались. Экеболу
она когда-то отдала все слишком поспешно и тем уронила
. 256 .

себя так, что не смогла уже восстановить свое положение в
его глазах.
Этот мужчина — Юстиниан, который только что сделал
ей ошеломляющее предложение стать его постоянной лю­
бовницей, во всем отличался от Экебола. Тем не менее да­
же лучшие из мужчин, если женщина не покажет, чего сто­
ит, и не даст им почувствовать этого, никогда не оценят ее,
как должно.
И Феодора подавила неистовое желание с радостью
сложить к его ногам все сразу и, мгновение спустя, спросила:
— Если я соглашусь, куда ты поместишь меня?
Юстиниан был, казалось, озадачен, словно этот вопрос
и не приходил ему в голову. Гормизды имели репутацию
дворца холостяков, и поселить в нем женщину без ослож­
нений было вряд ли возможно. Юстиниан не чувствовал
себя готовым к столь решительному шагу. Ему лишь хоте­
лось, чтобы Феодора жила где-нибудь неподалеку, где
было бы удобно посещать ее, либо же принимать ее у себя,
когда он пожелает.
— Что ж, — проговорил он, — это нетрудно устроить.
Разумеется, мой дворец вряд ли...
— Тогда где же?
— Я тебе скажу! — воскликнул он с воодушевлением. —
Я устрою для тебя превосходные покои в гинекее, тут же,
при дворце, у тебя будут свои рабы и служительницы...
— Нет! — сразу же отрезала она.
— Как?
— Ни за что!
Он недовольно нахмурился. Больше всего она боялась
потеряться в толпе женщин, боялась, что он станет звать ее
к себе лишь по случайной прихоти и ей предстоит день ото
дня все глубже уходить в тень, пока он не забудет о ней
окончательно.
— Ты обещал заботиться и восхищаться! — страстно
воскликнула она. — А теперь просишь меня поселиться с
женщинами из дворцовой челяди! Чтобы мне пришлось
терпеть поношения от этих тварей? Я нужна тебе? Так уст­
рой меня здесь, в Гормиздах! Жить в гинекее? Никогда!
Его челюсть угрожающе выдвинулась вперед.
— Если ты останешься во дворце, то будешь жить там,
где я прикажу.
— Ты принц. Если прикажешь, я должна буду подчи257

ниться, — она обратила на него свой бездонный взгляд. —
Но неужели ты это сделаешь? Мне кажется — нет.
Она не сводила с него глаз — необыкновенных, темных
и в то же время сверкающих, в эти мгновения словно бы ус­
талых, но притом поразительно внимательных и полных
надежды, окруженных мохнатыми ресницами и чудесно и
нежданно вспыхивающих отблесками то ли огня, то ли от­
чаяния — он уж и не знал, — которые играли у нее на лице.
— Ведь это все равно, как если бы ты взял меня силой,
без моего желания, — продолжала она, не повышая голо­
са. — Ты жаждешь удовольствия для себя, но ты жаждешь
и моего удовольствия — ведь оно венец твоего. Страсть не­
возможна под принуждением. Разве это тебе нужно?
Ее глаза не менее слов завораживали его. Какое-то
мгновение он молчал. А потом произнес:
— Нет, я не хочу брать тебя силой. Мне нужна твоя
страсть.
Феодора беззвучно перевела дух. Это все-таки шаг впе­
ред — совсем небольшой, но шаг.
— Тогда сделай меня хозяйкой Гормизд, — сказала она.
А вот это уже наглость! Он стряхнул с себя чары, и гнев
снова поднял голову в нем.
— Если таковы твои условия, можешь уходить!
— Если ты так хочешь, принц, я готова — прямо сейчас.
Она принялась собирать свои немногие вещи, и он за­
метил, что его подарков, разбросанных тут и там, даже жем­
чуга, она не взяла.
Он мрачно наблюдал за нею. Казалось, воздух полон
электричества. Оба знали: это прощание навсегда.
Она подошла к нему и остановилась, глядя, как и рань­
ше, в пол, и он увидел светлый прямой пробор в ее чудес­
ных волосах.
— Вот я и готова, — сказала она. — Ты можешь вызвать
носилки. Или я должна идти домой пешком?
Этот вопрос прозвучал столь жалобно, а сама девушка
показалась ему такой маленькой и беспомощной, что Юс­
тиниан вдруг рассмеялся.
•
— Нет, какова! — воскликнул он. — Найдется ли в мире
еще хоть одна, которая не приняла бы любви принца —
разве что на ее собственных условиях?
И тогда она позволила ему поцеловать себя, ибо она
одержала победу.
258 .

Подобно немногим другим мужчинам, он сумел с улыб­
кой взглянуть на ситуацию. Он смог ответить на нее сме­
хом — и благодаря этому обрел великодушие, которое и да­
ло ему возможность воздержаться от решения, которое ему
очень не хотелось принимать.
Ему не хотелось, чтобы Феодора ушла. Она была так
молода, так очаровательна. И так приятно было смотреть
на нее, прикасаться к ней, целовать ее и держать ее в объ­
ятиях.
ГЛАВА 17
Любое придворное общество обожает сплетни, и ничто
не может сравниться с любовницей властителя в качестве
темы для этих сплетен.
Едва ли во всей истории найдется хоть один случай,
когда она не была бы главным предметом пересудов и не
подвергалась бы осуждению больше всех.
Несомненно, эта девушка в Гормиздах сумела стать
чем-то большим, нежели приходящая блудница. Во дворце
это стало общеизвестным немногим позже, чем Юстиниан
сам это осознал.
И первые известия об этом разнесли, конечно, дворцо­
вые евнухи.
Евнухи играли зловещую, хотя и внешне скромную
роль. При императорском дворце Константинополя они
незримо действовали как скрытая и хорошо отлаженная
система связей и интриг. Они нечасто привлекали к себе
внимание, но ни одна сплетница, как бы ни обожала она
совать свой нос в чужие дела и судачить о них, не могла
сравниться с представителями этого женоподобного и тще­
славного искусственного пола в стремлении разнюхивать,
что происходит, и сеять слухи, могущие подорвать чью-ни­
будь репутацию, в особенности если дело пахло скандалом
на почве любовных приключений, поскольку именно они
возбуждали у евнухов лихорадочный и завистливый интерес.
Хотя евнухи считались не более чем лакеями, прислу­
живавшими в гардеробах и спальнях знатных дам, или сек­
ретарями и дворецкими при высокопоставленных мужах,
их нашептывания могли существенно влиять на решения
государственных учреждений, а иной раз они оказывались
259 .

способны погубить того, против кого обращалась их злоба,
для чего шли в ход порочащие наветы и инсинуации, кото­
рые лучше их никто не умел распространять.
От евнухов стало известно, что Юстиниан завел любов­
ницу. И вскоре уже было очевидно, что его дворец обу­
страивается для новой фаворитки, а кроме того, появилась
целая армия каменшиков, которые занялись наращивани­
ем окружавших дворец стен, чтобы Гормизды были пол­
ностью скрыты за ними. Двор охватил сладкий зуд, так как
все уже давно пришли к убеждению, что принц, которому
шел сорок первый год, — убежденный холостяк, то есть
почти то же самое, что давший обет безбрачия монах.
Все жадно засыпали друг друга вопросами. Кто эта жен­
щина? Какова она, если смогла поразить воображение сте­
пенного человека средних лет?
Какое-то время, поскольку Феодора не появлялась в
обществе, любопытство оставалось неудовлетворенным.
Наконец, однако, выяснились подробности. Она, как пе­
редавали, удивительно молода и удивительно хороша со­
бой, а кроме того, она — куртизанка.
Уличная девка! За это мгновенно ухватились почтен­
ные матроны и нежные девы. Невозможно поверить, гово­
рили друг другу дамы, что Юстиниан — любезный в мане­
рах и строгий в привычках —дал себя увлечь такой твари!..
Но мужчин не поймешь, даже мужчин царственного досто­
инства, особенно если они попадут в нечистоплотные руки
ловкой интриганки.
При этом дамы многозначительно вздыхали. И если
какой-нибудь из них припоминалась ее собственная дав­
нишняя шалость, отношение к нынешней ситуации от это­
го не менялось — ведь в конце концов то были романы меж­
ду респектабельными людьми, и никакого распутства не
было... по крайней мере, в этом они себя уверяли.
Но как не пожалеть Юстиниана! Можно было лишь на­
деяться, что это смехотворное увлечение не продлится дол­
го. Ему, возможно, предстоят — тут дамы переглядывались
с выражением взаимопонимания — нелегкие времена.
Мужчины же — сенаторы, полководцы, чиновники и
другие придворные, мужья шокированных патрицианок —
смотрели на дело иначе. С усмешками опытных распутни­
ков выслушивали они сплетни о том, что водворившаяся в
Гормиздах женщина заключает в себе неугасимый жар,
260

грозящий, может быть, ее повелителю неисчислимыми бе­
дами, но сколь же желанный в любой дочери Евы!
Любопытно, что вся эта шумиха была вызвана не столь­
ко пикантностью ситуации, сколько предположениями о
том, насколько важную роль станет играть новая любовни­
ца принца в делах двора. Возможное влияние фаворитки
правителя, ожидающее ее будущее, выгоды и слабости ее
положения оценивались двором со всех точек зрения —по­
литической, дипломатической, финансовой и даже мораль­
ной, но почти никогда с точки зрения чисто человеческой.
Политика подчас играет немаловажную роль в любви
венценосцев: известно немало случаев, когда честолюби­
вые придворные толкали очаровательную женщину в объ­
ятия любвеобильного властителя только для того, чтобы
позднее использовать ее в качестве инструмента для снис­
кания милостей. Однако, несмотря на самое усердное рас­
следование, появление во дворце новой прелестницы не
удалось связать ни с чьим влиянием.
Одним из первых дознался о происходящем Иоанн Кап­
падокиец. В последние два года дела этого грубоватого, но
способного префекта претория шли превосходно. Продви­
жение из городских префектов на вторую по значимости
должность в империи, где он подчинялся лишь принцуправителю, было огромным взлетом для того, кто начал
жизнь деревенским мальчишкой в отдаленной провинции.
На префекта претория возлагались обязанности по от­
правлению правосудия и управлению финансами, чеканке
монеты, содержанию главных дорог, почты, государствен­
ных житниц, мануфактур, по налогообложению, деятель­
ности провинциальных правителей, организации сложной
системы должностей, образовывавшей имперский чинов­
ничий аппарат, а также ответственность за все эти дела
перед своим повелителем, принцем.
Действительно высокий пост, и примечательно, что
Иоанн был назначен на него по весьма странной причи­
не — он был пойман на неблаговидной сделке.
Некоторое время назад он с огромной прибылью для
себя передал сенатору Полемону государственную тайну,
относившуюся к походу галерного флота, направленному
против эфиопов, благодаря чему сенатор завладел монопо­
лией на некоторые стратегические припасы и продал их
261

правительству по колоссальным ценам, разделив прибыль
с Каппадокийцем.
Юстиниан раскрыл нечестную сделку. Со стороны Полемона она была законна, хотя и неблаговидна, и сенатор
отделался тем, что стал persona non grata при дворе и теперь
проводил большую часть времени в своем поместье в Вифинии. Но для Иоанна дело могло кончиться смертной
казнью.
Принц, однако, умел обнаруживать в людях скрытые
таланты и использовать их. И поступил он, как это с ним
нередко бывало, повинуясь внутреннему голосу. Поставив
Каппадокийцу на вид его преступление и вынудив его на
коленях молить о пощаде, Юстиниан не стал предавать его
палачу, а назначил своим главным администратором, буду­
чи теперь совершенно уверенным в его преданности, по­
скольку угроза наказания за непрощенную провинность
оставалась реальной.
Иоанн же, чувствуя себя под пристальным надзором
принца, все равно не перестал втайне лелеять замыслы и
строить коварные планы. Едва он услыхал о новой слабос­
ти Юстиниана, как навострил уши.
Вскоре ему стало известно и имя женщины. Так, зна­
чит, это Феодора?
Он был задет за живое — ему припомнилась нестерпи­
мо унизительная для него ночь у Хионы и насмешки, еще
долго преследовавшие его при дворе и в столице.
Он не забыл, как Феодора ускользнула от него и как он
дознался о ее местопребывании — в Аполлонии, в гинекее
его же клиента, наместника Экебола, ни больше ни меньше!
Ему-то казалось, что ее уже нет в живых, ведь он знал о том,
как ее изгнали в пустыню.
Как же она сумела уцелеть?
Она выжила — это несомненно, как и то, что ныне она
здесь и стала любовницей Юстиниана. Иоанну следовало
ожидать новых опасностей для себя в таком повороте собы­
тий. У Феодоры есть причины для ненависти к нему. Дру­
гие могут гадать, к добру или нет для них ее возвышение, но
Каппадокийцу нечего ждать от нее, кроме несчастий. Вся­
кий — даже венценосец — в объятиях женщины бывает
склонен обещать ей все, чего она ни пожелает...
Но Иоанн не утратил присутствия духа. Знавал он дур­
ные времена и раньше. Может быть, и на этот раз все сло262

.

жится в его пользу... если приняться задело с умом. Каппа­
докиец был человеком неуемного честолюбия, для которо­
го ничто не было слишком и ничто не казалось недости­
жимым.
Есть лишь два пути, думал он, — нужно лишь настолько
сблизиться с Юстинианом, чтобы девица не смогла подко­
паться под него, либо уничтожить ее самое. Второе, по его
мнению, и быстрее, и приятнее, да и не потребует больших
усилий, если выказать малую толику ловкости.
Юстиниан, пренебрежительно рассуждал префект,
всегда был ни рыба ни мясо. Если содержать женщину ока­
зывалось чересчур затруднительно, он вскоре склонялся к
мнению, что она не стоит ни затрат, ни усилий.
А коль скоро в силу каких-либо обстоятельств Юстини­
ан проявит упрямство и не захочет отказаться от своей
новой любовницы даже и под давлением, то ведь могут пос­
ледовать и иные, громадной важности события. В конце
концов принц — всего лишь племянник императора, а им­
ператору недолго осталось жить. Эскувиты по-прежнему
многое решают в деле воцарения нового правителя после
смерти старого, у которого нет прямого наследника, и пре­
фект претория, по совокупности надзирающий за государ­
ственными финансами, мог изыскать немало возможнос­
тей, чтобы справиться с дискредитированным претенден­
том на престол.
Обдумывая все эти дела, Иоанн Каппадокиец прики­
дывал, кто бы мог оказаться полезен ему в столь необыч­
ных обстоятельствах.
Евфимия, престарелая императрица, была удивлена и
раздосадована, когда Василий, главный дворецкий, доло­
жил, что во дворец явился и просит ее всемилостивейшее
величество об аудиенции префект претория.
Ее величество, правду сказать, не была сейчас особенно
милостива. Час был еще довольно ранний, и Евфимия, всю
жизнь поднимавшаяся, словно простой солдат, на заре, те­
перь тешилась хотя бы той наградой за немилосердные
передряги, которые претерпела по пути к трону, что от нее
не требовалось начинать день в спешке.
В то утро она как раз заканчивала поздний завтрак, а
следовательно, до сих пор не была даже одета как следует.
Царственный ее лик изборождали морщины и складки, ос­
тавшиеся после сна, на царственной голове нерасчесанные
263

седины были в беспорядке упрятаны под своего рода косо
сидящий шелковый платок наподобие тюрбана, кряжис­
тую фигуру царственной дамы облекала неряшливая ноч­
ная рубашка, а ее ноги... Евфимия так и не отвыкла от крес­
тьянской привычки шлепать босиком, когда обстоятельства
не требовали соблюдения приличий, и сейчас пошевелива­
ла растопыренными пальцами не стесненных обувью круп­
ных ступней.
— В такое время? — раздражительно воскликнула она в
ответ на доклад Василия.
•
— Да, о великолепная, — проговорил величавый евнух.
— Не могу я принять его, еще рано... Почему он не пре­
дупредил меня о своем приходе?..
Однако префект претория — это префект претория.
Даже императрица вряд ли может отказаться принять его
по делам службы, и, очевидно, немаловажным, если он
явился столь неожиданно и в столь необычное время.
— Н-ну... пусть подождет, —- запинаясь, проговорила
она. — Мне надо одеться.
Посему Иоанну Каппадокийцу пришлось терпеливо
дожидаться в атрии в течение часа или около того, пока ев­
нухи и камеристки скакали, будто взбесившиеся обезьяны,
туда и сюда по императрицыным покоям — таща то одно,
то другое одеяние, пытаясь совладать с неопрятной седой
шевелюрой на ее голове, принося и унося сандалии и кос­
метику, ленты и ожерелья, браслеты и кольца, гребни и бу­
лавки и все то поразительное множество украшений и прочих
безделушек, без которых пожилая дама считала абсолютно
невозможным появиться на людях. Все это происходило
под аккомпанемент пронзительных восклицаний и кри­
ков, исходивших от нее самой и напоминавших более всего
кудахтанье растревоженной наседки.
В конце концов префект претория был все же допущен
в приемный покой императрицы, облик которой показался
ему не более отталкивающим, чем обычно.
— Величественная и изумительная! — обратился он к
ней, преклонив колени. Он был в великолепном одеянии,
как приличествовало важному сановнику, но на голове
Иоанна сияла обширная плешь, а стоявшие торчком по ее
краю темные волосы напоминали шерсть на загривке дико­
го животного.
.
— Приветствую тебя, славный префект, —отвечала им264

ператрица, взглянув на него с подозрением. Похоже было,
что Каппадокиец собирается просить о милости, а она по
характеру своему терпеть не могла оказывать милости.
— Осмеливаюсь, о восхитительнейшая звезда творе­
ния, явиться перед тобою, чье великолепие ослепляет че­
ловеческие глаза, по некоему делу, о котором, как я счи­
таю, тебе необходимо услышать.
Восхитительнейшая звезда творения склонила седую
голову и поджала пепельные губы. Потом она несколько
смягчилась, но все еше сохраняла бдительность. Дело, о
коем ей необходимо услышать, вряд ли дело государствен­
ное. Речь идет, очевидно, о поведении какой-нибудь из
женщин двора, безраздельной властительницей которого
Евфимия себя считала.
— Продолжай, — сказала она.
— Достигло ли твоего слуха известие, о милостивая, что
во дворце Гормизды появилась любовница?
— Любовница? Полно, префект! Разумеется, я слыхала,
что Юстиниан развлекается с какой-то девушкой. Я, как ты
знаешь, не одобряю такой распущенности. Но временная
подружка — еще не любовница...
,
— Тысяча тысяч извинений, о величественнейшая, но
это отнюдь не временная подружка. Мне все известно об
этой женщине — она себе на уме и опасна. Кроме того, как
ни прискорбно, согласно моим сведениям, принц без памяти
влюблен в нее!
Евфимия вытаращила глаза, забыв о царственном до­
стоинстве.
— Юстиниан? Влюблен? — наконец воскликнула она. —
Не верю! Да в нем любви не больше, чем в прошлогодней
брюкве!
— Уверяю тебя, прославленная повелительница, я знаю,
что говорю. Мне известно ее имя — Феодора. Она с улицы
Женщин!
— С улицы Жен... публичная девка? Смотри, префект,
не завирайся, твои слова могут обернуться против тебя.
— О величественнейшая! Твой недостойный слуга го­
тов в любое мгновение подвергнуться опасности ради поль­
зы государства, славы императора и доброго имени люби­
мой императрицы. А в этом деле он готов попросту риск­
нуть головой!
Евфимия нахмурилась. Несмотря на свои медвежьи ух265

ватки, грубость речи и манер, Иоанн Каппадокиец обладал
талантом преподносить известия так, что они вызывали до­
верие.
— Как же возникло это увлечение? — спросила она.
— Да разве кто-нибудь может знать, о великолепная?
Возможно, это какое-то колдовство. Кто знает?
— Не становись смешным, префект! Колдовство? Обыч­
ная уличная девка на минуту вскружила голову моему пле­
мяннику!
Евфимия обычно называпа Юстиниана племянником,
хотя на самом деле он приходился племянником лишь Юс­
тину, а она не могла претендовать даже на свойство с ним,
так как в законный брак с императором так и не вступила.
— Я почел своим долгом известить тебя как можно ско­
рее, — сказал Иоанн. Он пристально уставился на нее изпод своих густых бровей, чтобы убедиться в произведенном
впечатлении, при этом лоб у него покрылся морщинами до
самой лоснящейся плеши. Судя по помрачневшему лику
императрицы, его цель была достигнута, и он откланялся,
произнеся все положенные этикетом комплименты и льсти­
вые титулы.
Какое-то время после его ухода Евфимия, нахмурив­
шись, сидела неподвижно.
Да, похоже, разразился позорнейший скандал, и по­
скольку он затрагивал царствующее семейство, он затраги­
вал и ее. Помыслить только —уличная блудница во дворце!
По лености, а также стесняясь своего происхождения и
прошлого, Евфимия обычно не вмешивалась в дела, не
связанные с ее непосредственным окружением во дворце
Сигма. Но на этот раз она решила проявить твердость.
Во дворце Гормизды в те первые дни царило настро­
ение, очень близкое к отчаянию.
Нет никого более одинокого, нежели женщина, лишен­
ная друзей, оказавшаяся во враждебном окружении, не
имеющая возможности приобрести положение, имущест­
во, репутацию и вынужденная полагаться единственно на
свое влияние, подчас весьма эфемерное, на непостоянное,
переменчивое, ненадежное существо, которое именуется
мужчиной.
У Феодоры было такое чувство, будто она кончиками
пальцев рук и ног цепляется за крутой утес, испытывая
266

ужас от того, что при любом случайном порыве ветра со­
рвется и полетит вниз, навстречу гибели.
Этот страх она тщательно скрывала. Но он не оставлял
ее, и временами ей казалось странным, как это она еще в
состоянии совершать все эти бесконечные усилия, кото­
рые все равно так или иначе закончатся ее поражением, тем
более горьким, что она была так близка к большой цели.
В минуты глубочайшего упадка духа лишь одно удержи­
вало ее от полного отчаяния — врожденное упрямое муже­
ство, которое никогда не иссякало и помогло ей выжить,
когда она бездомной умирала от голода и ночевала в холодных подворотнях улицы Женщин, которое провело ее че­
рез ад Ливийской пустыни, где каждый шаг казался ей пос­
ледним.
Она собиралась с силами, и каждый вечер, когда Юсти­
ниан возвращался к ней из своей канцелярии, старалась
очаровать его по-новому.
Иногда она заводила беседу на какую-нибудь новую за­
бавную тему, иногда изменяла свой облик посредством но­
вого наряда или прически, а иногда вносила что-нибудь не­
изведанное в любовную игру.
Ей нужно было выиграть время, и она это знала. Из то­
го, чем женщина может завоевать мужчину, едва ли не силь­
нее всего привычка — с нею приходит к нему ощущение
довольства и покоя от ее присутствия рядом. Привычка не
возникает за несколько часов или даже дней, для этого нуж­
ны недели, может быть, месяцы, а то и годы.
Однако, обнимая своими прекрасными руками голову
принца или привлекая ее к своей груди, девушка нисколько
не лицемерила.
.
Женщина зачастую влюбляется в мужчину, проница­
тельно угадывая то, что он собой представляет. Иначе не
объяснить, почему бесконечно повторяется сюжет, в кото­
ром очаровательные, блестящие, великолепные женщины
выходят замуж за толстых, лысых, близоруких и вовсе ни­
чем не примечательных мужчин, которых часто преданно
любят. Эти мужчины —люди действия. Именно за способ­
ность к деятельности и достижению цели и любят их жен­
щины, и потому для них оказывается возможным закрыть
глаза на все остальное.
Юстиниан был не особенно хорош собой. Наружность
его была по-мужски привлекательна, но с годами эта при­
267

влекательность поблекла. Умственные его способности
также были не блестящи, хотя должностные обязанности
он исполнял с фанатической добросовестностью. Но для
Феодоры он был — Принц. И он всегда был с нею добр, до­
брее всех остальных мужчин в ее жизни.
Эта девушка, всю жизнь продававшая любовь, узнала,
как можно щедро дарить ее, не зная даже, нужна ли эта лю­
бовь.
Юстиниан был влюблен в нее — в этом у нее не было
сомнений. Но его влюбленность, как она опасалась, была
совсем не такой, как ее чувство к нему. Он не полюбил —
он был лишь очарован, а очарованность может иной раз со­
вершенно неожиданно смениться охлаждением.
В том-то и заключались трудности Феодоры — ведь лю­
бовь женщины, изливаемая на мужчину, если он не отвеча­
ет на нее равноценным чувством, становится приторной и
требует пряных приправ и театрального разнообразия.
И Феодоре не было покоя. Она все время должна была
сохранять бдительность, подстегивать фантазию и раз­
мышлять тогда, когда ей больше всего хотелось бы помеч­
тать и понежиться.
До сих пор ей удавалось неизменно давать Юстиниану
почувствовать, что он все более постигает смысл любви, а
не просто существует. Он не был безразличен к этому и не
оставался неблагодарным.
Однажды он сказал ей:
— Ты настоящий парадокс!
— Почему? — спросила она.
— Ты неизменно и щедро даришь себя мне, и все только
ради удовольствия дарить. Мое блаженство для тебя важнее
своего. Ты радуешься оттого, что даришь радость мне.
— Такова женщина, — сказала она, улыбнувшись своей
легкой улыбкой.
Она могла бы выразиться несколько иначе: «Таково
женское искусство»; но одно из искусств женщин и заклю­
чается в том, что они не признают за собой никакого вла­
дения искусством.
Иногда в промежутках между любовными играми она
рассказывала ему что-нибудь, подобно Шахразаде, жив­
шей в более поздние времена. Например, о мертвом городе
Кирене и о том, как узнала его страшную историю. Или о
268

своих скитаниях по пустыне. Или о проповеди престарело­
го Северия, патриарха монофизитов.
—■И что же, Северию было что сказать? — спросил в тот
раз Юстиниан.
— Он говорил прекрасно и показался мне добрейшим
человеком.
Его лицо приняло непроницаемое выражение.
— Северий закоренелый еретик и враг истинного уче­
ния церкви.
Такое проявление религиозной нетерпимости удивило
ее, оно так резко контрастировало с его обычно почти ци­
ничными взглядами. Этому настроению суждено было в
будущем усиливаться в Юстиниане, но в тот момент Фео­
дора ничего не сказала.
Однажды вечером он вернулся во дворец с новостью.
— Гонцы только что принесли с границы известие, что
царь Кавад и Хосров, получив наше предложение об усы­
новлении посредством «Обряда оружия», тотчас же сняли
шатры и ушли в глубь Персии вместе с войском.
— Что же это означает? — спросила она.
— Этим доказывается, что их намерения не были доб­
рыми! Как ты верно все угадала! Тебя бы следовало ввести
в государственный совет.
Он произнес это шутливо, и она засмеялась.
— Не удастся. Я женщина. Разве смогу я быть советни­
ком, или военным, или законником, или хотя бы приврат­
ником в совете?
— Да, — сказал он и привлек ее к себе. — По-моему, ты
можешь быть только подругой для любящего мужчины.
Он поцеловал ее, а затем она сказала:
—* И все-таки я чувствую, что у меня как бы два ума.
Один для женских мыслей и чувств. А другой тем временем
строит всякие теории...
— Какие же теории возникли в твоей милой головке?
— Наступит день, когда ты станешь императором и ока­
жешься в самом центре подмостков истории. Именно ис­
тория рассудит, останется ли твое имя жить в веках или нет.
— Ах, скажите, пожалуйста! — воскликнул он со сме­
хом. — Ради Бога, как же мне добиться, чтобы мое имя жи­
ло в веках?
— Следует снискать славу великого правителя.
— Это не так просто, милая. Не многие правители ста269 .

новятся великими. Если бы я носил порфиру — как мне до­
стигнуть того, что оказалось недоступным ни одному из
моих предшественников за два столетия, минувших со вре­
мен Константина, прозванного Великим?
— Удача и обстоятельства иной раз сопутствуют прави­
телю, — отвечала она, — но я полагаю, что громкую славу
может стяжать и политическая деятельность.
Он перестал посмеиваться и спросил уже с интересом:
— Скажи мне, каким путем, по-твоему, может прави­
тель добиться, чтобы его звали великим?
— Мне случилось однажды поговорить об этом с одним
весьма умудренным человеком, —ответила она медленно и .
серьезно. — Это был нищий.
— Нищий? Что может знать нищий об искусстве прав­
ления?
— Мудрость может пребывать там, где ее не ищут. Этот
нищий был также и философом. Разве Диоген* не прини­
мал подаяния?
— Допустим. — Он кивнул. — Каковы же советы твоего
нищего императорам?
— Прежде всего я хочу сказать тебе, что в бытность мою
в Киренаике я развлекалась преимущественно чтением ис­
торических сочинений, которые брала в дворцовой библи­
отеке. И тогда я убедилась в правоте мудреца, который го­
ворил, что правителей называют великими по различным
причинам, а не по какой-то одной.
— По каким же?
— Во-первых, это грандиозные завоевания. Мне кажет­
ся, это самый быстрый путь. Им пошел Александр Маке­
донский. Затем — законотворчество. В нем величие Мои­
сея, вождя Израиля. Далее — строительство величествен­
ных общественных сооружений, таких, как укрепления,
дороги, акведуки, храмы, дворцы и даже флоты военных
кораблей. Именно это принесло величие Августу.
— Ну а как с мудрым и великодушным правлением?
— Я задавалась и этим вопросом, — отвечала она. —
Именно так ты сейчас правишь народом. Но поверь мне,
для истории это не имеет большого значения. Человек бы­
вает велик не столько по свойствам души, какими может
обладать и нищий, сколько по власти над мыслями и вооб­
ражением людей. Сколько было монархов, которые прави270

ли со справедливостью и добротой? Тысячи, наверное. Од­
нако их имена навеки затерялись в летописях.
Он спросил, медленно выговаривая слова:
— Значит, ты считаешь, война — это лучший путь?
— Я сказала —самый быстрый. Он также и самый опас­
ный, ибо войну можно проиграть. Но, принц, почему бы не
сочетать все три способа, о которых я сказала?
Услышав эти слова, он прищурился и впоследствии
много раздумывал над ними. Так была заложена, без пре­
увеличения, политическая основа всей его жизни и дея­
тельности.
Всегда после серьезных разговоров такого рода его по­
друга увлекала его жаркими любовными утехами. И когда
он, обласканный, забывал о больших делах, то бесконечно
расспрашивал ее о ней самой — он хотел знать обо всем,
ничего несущественного для него не было.
Большинство женщин стали бы лгать. Но Феодора была
умнее. Если она хочет удержать Юстиниана, то пусть это
произойдет несмотря на то, что он о ней узнает, а посколь­
ку он принц, то, конечно, узнает многое. Сейчас самое вре­
мя все рассказать ему, пока он влюблен, пока у него не воз­
никло ложных представлений, могущих привести к разоча­
рованию. Необходимо, чтобы очарованность не оставляла
его, пока он не проглотит и не переварит то, что может ока­
заться не слишком аппетитным, зато впоследствии будет
приниматься как данность.
Поэтому по большей части она говорила ему правду.
Она не стала упоминать о ребенке, который был у нее в Егип­
те, или о любовном эпизоде с рабом. Кое-что еще она пред­
почла держать про себя, но, в общем, не скрывала от него
своего прошлого.
И она не ошиблась. Поскольку она была куртизанкой,
Юстиниан ничему в ее предшествующей жизни не удив­
лялся, ничто не вызывало у него отвращения, и прежде
всего потому, что говорила она откровенно, всегда с дели­
катностью, часто с юмором и ни в чем не раскаивалась.
Он смеялся с нею над тем, как она поспособствовала
падению Хионы, переживал с нею ее мытарства в пустыне,
сочувствовал ей во всех других несчастьях.
Таким вот образом, возбуждая его же собственное вооб­
ражение, она становилась все более близкой ему, пока Юс­
тиниану не стало казаться, что никого на свете он не знает
271

лучше ее, и одновременно она завоевывала его уважение,
проявляя временами удивительную проницательность и
ум. Более того, она — хотя и не рассчитывала на это —сни­
скала молчаливую благодарность мужчины не первой мо­
лодости к девушке, чья молодость не презрела его лет в
делах любовных.
По-прежнему охваченной тревогой за будущее, Феодо­
ре пока невдомек было то, чего не осознал еше и сам Юс­
тиниан, а именно, что вследствие живейшей его заинтере­
сованности уже сделан немалый шаг к чему-то гораздо
большему, нежели простая страсть.
И это стало вдруг отчетливо видно при неожиданных и
угрожающих обстоятельствах.
Однажды вечером Дромон, главный евнух Гормизд,
принес Юстиниану свернутый и запечатанный пергамент.
Он сломал печать, прочел, хмурясь, послание, а затем про­
тянул его Феодоре.
Оно было от императрицы, написано по-гречески и,
очевидно, под диктовку, ибо Евфимия, как, впрочем, и сам
император, так и не овладела таинством письма и чтения.
Послание заключало в себе следующее:
«Ее Великолепнейшее и Благороднейшее Величество
Евфимия, императрица ромеев, — Юстиниану. Повелева­
ем тебе явиться перед нами во дворце Сигма завтра в три
часа пополудни».
Феодора подняла глаза на Юстиниана, стараясь про­
честь выражение его лица.
— Это из-за меня, не так ли? — спросила она.
Он кивнул.
— Должно быть.
— Что будешь делать?
Он приказал принести принадлежности для письма,
написал ответ и дал ей прочесть, прежде чем поручил Дромону отдать ожидавшему курьеру. Там было вот что:
«Юстиниан — Ее Высочайшему Величеству императ­
рице Евфимии. Повинуюсь твоему повелению и буду у ног
твоих в означенный тобою час».
Ужин в тот вечер прошел в молчании. Для Феодоры на­
ступило время большой тревоги.
Ей было неизвестно, кто в действительности властвует
во дворце. Говорили, будто император впал в детство, что
он то и дело задремывает и клюет носом, а то капризно жа272

луется на больную ногу. По всей вероятности, старая жен­
щина, его супруга, отлично умела управляться с ним, не­
мощным и недужным. Так, может быть, Евфимия и есть те­
перь верховная власть?
Это была ужасная мысль. Мужчин Феодора в большин­
стве случаев не боялась. Но женщина, старая, мстительная
женщина...
Когда на следующий день, едва солнечные часы пока­
зали указанное Евфимией время, Юстиниана проводили в
приемный покой императрицы, и та, судя по его исполни­
тельности и почтительности, заключила, что он готов по­
виноваться ее воле, она сурово начала:
— До нас дошли странные известия о тебе, Юстиниан.
Принц взглянул на придворных дам, числом всорок,
выстроившихся у кресла Евфимии, в котором она восседа­
ла, как на своего рода троне в своем приемном покое. Было
хорошо известно, что императрица неизменно удаляет из
своего окружения веселых, жизнерадостных и красивых
женщин и держит лишь совершенно безупречных и без­
жизненных. Эти сорок явили взору принца исключительно
безрадостное зрелище — внушительный возраст и, вероят­
но, единодушное неодобрение его поступков.
Позади них и вдоль стен стояли наготове многочислен­
ные евнухи, некоторые с оружием; это были одновременно
и слуги, и охранники женской части дворца. Ничего не ска­
жешь, в предстоящей беседе слушать его будут скорее
враги, чем друзья. Юстиниан медлил.
— Какие же известия, о великолепная?
— Что ты в порочных и безнравственных целях дер­
жишь во дворце Гормизды женщину.
Сорок пар глаз дам окружения императрицы перегля­
нулись, сорок пар бровей приподнялись. Императрица
сердито уставилась на принца.
— В самом деле, величественная? — спросил Юстиниан.
— Тебе отлично известно, что держать такую женщину
для удовлетворения порочных плотских страстей, — Евфи­
мия любила подчеркивать такие слова, — есть большой и
постыдный грех. Столь злостный и противный святому
учению церкви, что ты рискуешь своей бессмертной ду­
шой — даже если бы эта женщина и была из хорошего се­
мейства и имела положение в обществе.
Юстиниан побагровел. Он был единственным мужчи273 .

ной здесь, и ему не пришлось по вкусу, что его распекают,
будто школяра, в присутствии всех этих женщин и евнухов.
Однако он лишь проронил:
— Возможно.
— Но что еще хуже, — продолжала императрица, — и
должна заметить, я не поверила своим ушам от удивления
и возмущения, когда услышала, что эта женщина — про­
стая куртизанка.
— Была таковой, — поправил он.
— Была или есть — это все равно! — перебила она.
— Да простит меня всемилостивейшая, я полагаю, это
не вполне так.
Снова переглянулись сорок дам, послышался шепоток,
легкий, словно дуновение ветерка.
— Ты хочешь сказать, что она не блудница, ведущая
дурной, распутный образ жизни? — строго спросила импе­
ратрица.
— Разве не может женщина порвать с прошлым? — па­
рировал он.
— Уличная девка? Вздор! Она одурачила тебя — и это в
твоем-то возрасте!
Он призвал на помощь все свое самообладание и поста­
рался сохранить примирительный тон, чувствуя себя край­
не неуютно под пристальными взглядами сорока дам и на­
деясь избежать открытого столкновения. Он знал, что Евфимия не обладает реальной властью, однако опасался ее
влияния на императора, влияния, какое любая настырная
женщина может оказывать на больного и дряхлого мужчину.
Она вперила в него свирепый взгляд.
— Приведи же ее сюда, я хочу видеть ее!
— Покорнейше прошу простить, но я почитаю за благо
воздержаться, — отвечал он.
— Тогда, Юстиниан, я повелеваю тебе избавить себя и
дворец от присутствия этой женщины!
Теперь настало время принять решение и, возможно,
серьезное. К его удивлению, это решение уже сложилось
само собой, ясное и определенное.
— Против этого, с твоего милостивого согласия, я дол­
жен возразить, — спокойно заявил он.
Возмущенный ропот среди дам стал громче. Сердито
взглянув на них, Евфимия заставила их замолчать.
‘
— А если я настаиваю? — осведомилась она.
274

— О великолепнейшая, я всегда старался следовать тво­
им желаниям во всем, о чем ты просила меня. Но эта жен­
щина дорога мне. Я не хотел бы расстаться с ней.
— Ты отказываешься повиноваться моему повелению?
Впервые за все время на лбу у него запульсировала
вена — верный признак нараставшего в нем гнева.
— Я ли первый держу во дворце любовницу? — спро­
сил он.
Сорок пар глаз широко раскрылись, сорок пар ртов разинулись, а императрица откинулась на подушки своего
кресла. Придворные дамы не хуже Евфимии расслышали в
его словах намек на ее собственное унизительное положе­
ние. В нем были одновременно вызов и оскорбление.
Несколько мгновений императрица не могла выгово­
рить ни слова, но когда слова пришли, в них звучали ярость
и угроза:
— Это еще не конец разговора, Юстиниан! А пока мо­
жешь удалиться — немедля!
Низко поклонившись и покинув приемный покой им­
ператрицы, принц не стал сразу возвращаться в Гормизды.
Он направился по галереям в канцелярии, располагавшие­
ся в соседнем дворце Дафны, поскольку в тот день его
ждали трудные и неотложные дела.
Когда несколько часов спустя он наконец встретился с
Феодорой, его лицо было мрачно.
Ее день прошел в волнениях, в озабоченности его судь­
бой, так же как и собственной, и теперь она пыталась про­
честь что-нибудь на его лице, но тщетно.
Юстиниан не поцеловал ее, как обыкновенно делал,
переступив порог. Отметив это про себя с замиранием серд­
ца, она какое-то мгновение молча смотрела на него.
Наконец она проговорила:
— Я должна уйти?
— Нет! — воскликнул он с почти пугающим неистов­
ством.
— Императрица приказала — и ты отказался?
— Именно так. Она распекала меня, как напроказив­
шего мальчика, перед этими сохлыми старухами, которых
она называет своим двором. Но я не поддался.
— Юстиниан...
— Постой. Это еще не все.
— Что же еще?
275 .

— Когда я уходил из канцелярии, мне доставили второе
императорское послание. Прочти.
Она взяла тонкий пергамент с императорской печатью
и прочитала:
«Юстиниану. Под угрозой кары повелевается тебе вы­
сочайшей властью твоего господина Юстина, императора
ромеев, явиться вместе с женщиной по имени Феодора пе­
ред Его Высочайшим Императорским Величеством во дво­
рец Сигма завтра в пять часов пополудни».
Послание было подписано с помощью известного тра­
фарета со словом «LEGI», означающим «прочел и одобряю»,
которым император пользовался, чтобы поставить офици­
альную подпись, поскольку не умел написать свое имя.
Феодора и Юстиниан обменялись взглядами, их глаза
округлились.
— Ты будешь вынужден прогнать меня, — сказала она
наконец дрогнувшим голосом.
— Не прогоню.
— Даже если император прикажет?
— Ни за что. — Губы и подбородок Юстиниана вырази­
ли крайнюю степень упрямства.
— Это может значить конец твоей власти, крушение
всех твоих надежд, — воскликнула она.
— А хоть бы и так.
Она горестно воскликнула:
— Но, дорогой, я не стою империи!
В ответ он заключил ее в страстные объятия.
.
ГЛАВА 18
Когда Юстиниан покинул приемный покой, Евфимия
тотчас отпустила фрейлин и евнухов. Она кипела от возму­
щения, которое он в ней вызвал, и поэтому вдвойне гнева­
лась на ту, которую он отказался привести к ней или вы­
гнать, как она велела. Эта женщина тем самым стала косвен­
ной причиной ее унижения.
Прежде всего она укрепила себя беседой со своим ду­
ховником, отцом Поликратом; то был киликийский монах
со строгим нравом, очень длинной бородою и весьма орто­
доксальными взглядами. Проявив обычную свою расто­
ропность, церковные иерархи одними из первых дознались
276

об увлечении Юстиниана и произвели незамедлительное и
тщательное расследование прошлого водворившейся в
Гормиздах женщины. Она куртизанка —это было установ­
лено моментально. Но это обстоятельство с точки зрения
прелатов было несущественно в сравнении с тем, что Фе­
одора была, весьма вероятно, связана с ненавистными монофизитами. Проникновение такой ереси во дворец их тре­
вожило, хотя и не было доказано, и церковь приготовилась
воспользоваться любой возможностью, чтобы избавить двор
от столь пагубного влияния.
'
Поэтому отец Поликрат, как и всякий другой слуга цер­
кви, занимавший стратегически важное положение, полу­
чил исчерпывающие указания и был вполне подготовлен
ко встрече с императрицей. Относительно подозрений в
ереси он покамест ничего не стал говорить, так как церковь
предпочитала косвенные меры, однако, прибегнув ко мно­
жеству цитат из Библии и расхожих фраз, а также сделав
один-два хитроумных намека, он в значительной степени
укрепил решимость императрицы, утвердив ее в уверен­
ности, что ее дело правое, — а именно таким способом про­
ще всего поддержать себя, когда собираешься сделать то,
на что все равно уже решился.
Окончательно убедив себя, старая дама могла проявить
немалое упорство. Пора уже, считала она, Юстину узнать
от нее все про своего племянника и «эту особу».
При нынешнем правлении дворец Сигма был разделен
на три части: приемный зал, где проводились официальные
заседания в узком кругу, когда не было необходимости
пользоваться большим тронным залом дворца Халк; жилые
покои, занимаемые Евфимией, поскольку императрице
всегда требуется больше помещений и прислуги, нежели
императору, в особенности если последним оказывается
старый воин, сохраняющий непритязательность во вкусах,
и наконец покои самого Юстина, более скромные по раз­
мерам и убранству.
После беседы с отцом Поликратом Евфимия отправи­
лась к Юстину и застала императора за игрою с Виницием,
глупым старым солдатом, ординарцем его с той поры, ког­
да самого Юстина произвели в офицеры, а ныне одним из
немногих близких его друзей.
Виниций, почти ровесник императора, был лыс и без­
зуб, причем настолько, что подбородок у него почти касал277

ся носа. Игроки лениво метали кости при крошечных став­
ках, так как император не ставил много из скупости, а его
ординарец — по бедности. Чуть поодаль стояли два страж­
ника и помощник дворецкого.
Едва увидев Евфимию, Юстин понял, что она явилась
для беседы с глазу на глаз, что было для него чем-то вроде
испытания огнем.
— Ну что тебе еще? — спросил он брюзгливо.
Евфимия бросила раздраженный взгляд на его широкое
лицо с почти благородными чертами, которые должны бы­
ли бы свидетельствовать о более высоких умственных каче­
ствах и способностях, чем она за ним знала, и его бело­
снежную голову без малейших признаков облысения. Но
хотя лицо императора и его голова производили благопри­
ятное впечатление, он сидел в своем кресле в далеко не ве­
личественной позе, согнувшись и положив больную ногу
на табурет с подушкой, а в глазах у него читался мучитель­
ный вопрос.
Юстин надеялся, что приход супруги не означает требо­
вания новых изменений в дворцовых помещениях, а в осо­
бенности перестановок в его собственных покоях. Такие
дела всегда утомительны для мужчины, будь он даже импе­
ратором. И они же занимают несуразно важное место в
мыслях женщины, будь она даже императрицей.
Между ними долго тянулась распря из-за его апарта­
ментов, которые она считала слишком убогими для его им­
ператорского достоинства. Но ему претила идея представи­
тельности ради представительности, и пока он успешно от­
ражал ее поползновения. Зная, однако, сколь неукротима
она в достижении своих целей, он страшился неизбежного,
как ему казалось, столкновения.
— Мне нужно поговорить с тобой наедине, —сказала она.
Он устало пожал плечами и отослал Виниция и прочих.
Затем он сказал:
— Что ж, Лупицина, если речь снова идет о моих покоях...
Она сердито взглянула на него — она терпеть не могла,
когда ее называли Лупициной, но Юстин неизменно упот­
реблял это имя, ненавистное и отвергнутое ею, так что она
больше и не пыталась бороться с этой привычкой.
— Твоя обстановка тут пока ни при чем, — не без желчи
ответила она, — хотя мне было бы совестно жить так, как
и базарный торговец почел бы недостойным.
278

— Что же здесь не так? — раздражительно спросил
он. —Терпеть не могу всех этих безделушек —ты же знаешь.
— Сейчас это не имеет значения. Дело куда более важное.
— Нога болит сегодня сильнее, чем обычно, — захны­
кал он. — Я как раз собрался послать за аптекарем, чтобы
сменить повязку...
— Юстин! — резко оборвала его Евфимия. Он покор­
но умолк. — Речь идет о твоем племяннике, — продолжа­
ла она.
Император знал, что Евфимия всегда говорит о Юсти­
ниане как о своем племяннике, за исключением тех случа­
ев, когда недовольна им.
— Что еще учудил парень? — спросил он. Хотя принцу
было за сорок, для старика он все еще оставался «парнем».
— Дело в женщине, — сказала Евфимия с мрачной зна­
чительностью.
— В женщине? Пора бы, пожалуй. Он уже не первой мо­
лодости, знаешь ли... — Юстин хихикнул. — Кто же она?
Небось не какая-нибудь из ворон твоей стаи?
Она поджала губы, и его усмешка исчезла.
— Мои дамы, — холодно проронила она, — возможно,
и не отличаются теми качествами, какие, по-видимому,
ценят распутники, но мне не нравится, когда их называют
воронами.
— Уф, проклятая нога! — проговорил он, чтобы сме­
нить тему. — Продолжай. Что же Юстиниан?
— Он держит в Гормиздах какую-то девицу.
— Вот как?
— Уличную девку!
— Неужели? А она хорошенькая?
— Я не хотела бы высказываться об этом.
— Значит, не хотела бы, — император поджал губы, —
Ну и что же я, по-твоему, должен делать?
— По-моему, ты должен это прекратить!
— Ты видела ее?
— Нет.
— Но тебе ее описывали. И ты не хочешь ничего сказать
о ней? Она, должно быть, необыкновенно хороша. — Он
бросил на нее злой взгляд. — Отлично, Лупицина. Я зай­
мусь этой парочкой.
— Что же ты собираешься делать?
— Призвать их сюда.
279

— Ко мне, — заметила она с обидой, —твой племянник
привести ее отказался.
— Отказался, говоришь? — престарелый император
фыркнул, словно старый боевой конь, отпущенный на вы­
гон и заслышавший в отдалении звук трубы и бой бараба­
на. — Пришли-ка ко мне моего секретаря. Посмотрим, от­
кажет ли он императору ромеев!
После этого он и продиктовал то послание, которое вы­
звало вечером того же дня беспокойство во дворце Гормизды.
Готовясь к предстоявшему ей испытанию, Феодора оде­
лась тщательно, но исключительно просто. Тунику она вы­
брала белую, с бесчисленными мелкими складками, но без
шитья. На шею она надела одну-единственную жемчужную
нить — подарок Юстиниана, уши украсила маленькими,
также жемчужными серьгами, а волосы не стала тщательно
укладывать, но просто расчесала их так, что между ними
пролег прямой и чистый пробор, как у незамужней женщи­
ны.
Это совершенно преобразило ее — она стала как бы го­
раздо меньше ростом, скромнее и смиренней, что Юстини­
ан заметил с удивлением, какое неизменно испытывают
мужчины, видя такие перемены в женщинах. Она показа­
лась ему столь миниатюрной, столь юной и беззащитной,
что он был глубоко тронут.
— Я прикажу, чтобы тебя отнесли в Сигму на носил­
ках, — сказал он.
Она бросила на него взгляд. Хотел ли он скрыть ее от
глаз людей, потому что стыдился показаться рядом? Но в
его глазах она не нашла ни отчуждения, ни холодности. Им
двигала лишь забота. И благодарность теплой волной под­
нялась в ней.
— Спасибо за то, что ты хочешь избавить меня от взгля­
дов любопытных, — сказала она. — Но я пойду рядом с
тобой, гордо подняв голову.
В этот момент в дверях показался с докладом Дромон.
— Велизарий, начальник эскувитов, и благороднейший
Трибониан.
— Скажи — пусть немедленно войдут! — велел Юсти­
ниан с просветлевшим лицом.
Но Феодора радости не ощутила. Имя Трибониана за­
ставило ее затрепетать от предчувствий.
Трибониан... сластолюбец, с которым она делила ложе
280

на достопамятном пиру у Хионы! Он многое знал о ней —
слишком многое: она тогда предложила ему себя и лишь по
случайности не досталась ему. Что он скажет? Даже бро­
шенный украдкой взгляд мужчины способен сообщить
женщине бесконечно много. От Юстиниана она знала, что
законник один из ближайших его друзей, а друзья мужчи­
ны могут укрепить положение женщины при нем или по­
вредить этому положению бесчисленным множеством ко­
варных способов, в особенности когда оно двусмысленно
или непрочно.
Трибониан вошел в сопровождении своего спутника, и
она мгновенно узнала его — изысканность в одежде, не­
брежность в манерах, насмешливая полуулыбка.
— Рад видеть вас, мои добрые друзья! — воскликнул
Юстиниан.
— Мы хотели бы отправиться во дворец Сигма в твоей
свите, если ты окажешь нам эту честь, — произнес Трибо­
ниан.
— Милости прошу! — ответил принц. — Позвольте пред­
ставить вам обоим госпожу Феодору.
Трибониан поклонился, и она взглянула ему в глаза.
— Мы когда-нибудь встречались? — спросила она. Это
был вызов.
Трибониан улыбнулся, и его улыбка была на редкость
обаятельна.
— Никогда, о блистательная. Клянусь всеми святыми,
если бы моим глазам когда-либо прежде явилась красота,
подобная твоей, я ни за что не забыл бы ее до самого смерт­
ного часа.
Это была, разумеется, речь придворного, но также и про­
явление доброй воли. Ей вспомнилась его записка к ней,
полученная после падения Хионы: «О безжалостная, о не­
справедливая, о великолепная Феодора!»
Замечательно во всем этом было то, что Юстиниану от­
лично было известно все о пирушке у Хионы. Он сам пове­
дал принцу об этих веселых приключениях, и принц с этой
девушкой, несомненно, также обсуждали их между собою.
Теперь он словно бы говорил ей: «Что касается дел про­
шлого, любезная госпожа, то в памяти у меня не сохрани­
лось ровно ничего о тебе».
Она поняла его ответ и улыбнулась ему лучезарной
улыбкой.
281

— Приветствую тебя, благородный Трибониан, и бла­
годарю за изъявление дружбы.
Слова Феодоры относились как бы к его предложению
сопровождать Юстиниана и ее в пути между дворцами под
неприязненными взглядами двора, но Трибониан понял их
скрытый смысл: она оценила тонко выраженное им завере­
ние в дружественных намерениях.
Велизарий, спутник Трибониана, был человеком круп­
ным и нескладным, он носил по обычаю военных того вре­
мени бороду, руки у него были большие, неуклюжие, как
нельзя лучше приспособленные для владения оружием, а
сложением он словно предназначался для ношения доспе­
хов. Волосы и борода были цвета дубленой кожи и чрезвы­
чайно густы, глаза же — небесно-голубые и холодные. На
нем был нарядный сагум эскувитов и золотой пояс воена­
чальника.
Феодоре он показался скорее забавным, чем привлека­
тельным. Поклон его был скован, словно ему было трудно
сгибать спину из-за жесткой военной выправки. И улыбал­
ся он необычно: наморщивал лоб, закатывал глаза и пока­
зывал сквозь светлую бороду блестящие и острые, как у со­
баки, зубы. Это несколько походило на оскал зверя, оста­
ющегося диким, даже когда он притворяется ручным.
Она мгновенно поняла, что для нее не было бы ничего
проще, чем покорить его. Однако очевидное восхищение
Велизария не порадовало, а обеспокоило ее и встревожило.
Впрочем, их с Трибонианом приход был как нельзя луч­
шим доказательством преданности Юстиниану. Все во
дворце знали, что над головой принца сгущаются тучи. Ид­
ти вместе с ним на виду у всех туда, где Юстиниана ждал
своего рода суд, значило разделить с ним все несчастья, ко­
торые могут постигнуть его, окажись приговор не в его
пользу. Все четверо, покидая Гормизды, понимали это.
Снаружи, у стен дворца, застыл в строю эскорт гвардии.
Этот отряд привел Велизарий, и неспроста, поскольку он
придавал весомость и достоинство их визиту.
— Какой дорогой направимся? — спросил Велизарий.
Кратчайший путь из Гормизд в Сигму проходил наис­
косок через площадь, в стороне от главных зданий, а зна­
чит, и той толпы, которая заполнит аллеи и лестницы, что­
бы увидеть ту, что должна прошествовать вместе с Юсти..

282

нианом на аудиенцию у императора. Юстиниан вопроси­
тельно взглянул на Феодору.
— Как обычно — по аллеям и под колоннадой, — отве­
чала она.
Она пронесет перед всеми свои знамена. Юстиниан по­
чувствовал гордость за нее.
— Пусть будет так, — произнес он.
В сопровождении эскувитов, выстроившихся впереди и
позади них, Юстиниан под руку с Феодорой, а также Трибониан и Велизарий следом в молчании прошли по мосто­
вой, проложенной мимо церкви Святого Стефана и в тени
стены Ипподрома, далее они свернули под прямым углом
там, где поворачивала и аллея под колоннадой, которая
вела мимо казарм эскувитов через небольшой двор ко двор­
цу Дельта и наконец ко входу во дворец Сигма, располо­
женный на противоположной стороне и выходивший на
море.
Среди обитателей дворцов, как и предвидел Юстиниан,
в мгновение ока распространилась весть, что наконец мож­
но будет увидеть новую фаворитку принца, и сотни любо­
пытных собрались кучками по всему их пути.
В этот переломный момент своей судьбы Феодора была
спокойна, хотя внутренне и съеживалась от направленных
на нее беззастенчивых взглядов, шепотов, от недоброже­
лательного любопытства и открытой враждебности при­
дворных.
Она взглянула на застывшее лицо Юстиниана. Какие
мысли сейчас владеют им?
С давних пор у монархов и наследников престола име­
лись любовницы, и все это считали нормальным. Но неиз­
менным остается тот факт, что любовница знатного лица,
просто из-за всеобщего внимания к ней, чаще оказывается
объектом враждебности по сравнению с любовницами
мужчин пониже рангом. Что бы она ни делала, она не спо­
собна противостоять захлестывающему ее потоку лжи и
клеветы.
Когда-то Феодора столкнулась с этим в отдаленной про­
винции Киренаика, но здесь, в Константинополе, где цер­
ковь и церковные запреты были особенно сильны, а сама
она вызвала жгучую неприязнь у императрицы, Феодора
впервые почувствовала, как глубоки корни социальных
различий.
283 .

Думая обо всем этом, девушка шла позади высоких эскувитов, стараясь не обращать внимания на бросаемые на
нее косые взгляды, плотоядные ухмылки, разинутые рты и
замечания обитателей дворца, столпившихся на их пути.
Она быстро устала от испытываемого унижения, одна­
ко шла все так же ровно, размеренно, ни разу не споткнув­
шись и ничем не выдавая своего страха.
На ее хрупкие плечи была возложена ответственность
за судьбу Юстиниана и его друзей. Это она подвергла их
страшной опасности, и поэтому она же должна их спасти.
Наконец они достигли мощеного двора, окруженного
ухоженным цветником с фонтаном, за которым виднелся
восточный вход во дворец Сигма, резиденцию императора.
Охрана оттеснила любопытных, оставив проход для
официальных лиц, чтобы они находились в относительной
безопасности. Со всех сторон расположились шеренги эскувитов: сделав шаг назад, они подняли копья и с грохотом
опустили их тупые концы на каменные плиты мостовой.
Натянуто улыбаясь, Юстиниан сказал, обращаясь к Трибониану и Велизарию:
— Ну, друзья мои, сейчас нам предстоит сделать реши­
тельный шаг.
Перед ними появился дворецкий императора Василий
со своим серебряным жезлом в руке вместо трости. Евнух
был высок и величествен, с обвислыми щеками и характер­
ной для всех мажордомов гордой осанкой мастифа. Он по­
дождал, пока они приблизятся, затем, ни слова не говоря,
развернулся и повел их за собой через атрий, постукивая
жезлом по мраморному полу и шурша жестким от золотого
шитья одеянием; звук их шагов повторяло эхо, а стража,
расставленная вдоль проходов, провожала их взглядами.
Внимание Феодоры привлекла задрапированная бога­
той тканью дверь, когда же она подошла ближе, то смогла
увидеть в ее проеме зал, заполненный людьми.
— Правитель Юстиниан! — объявил дворецкий.
Никакого упоминания о девушке. Официально ее не
существовало.
Вся сжавшись от сильнейшего внутреннего напряже­
ния, Феодора вдруг осознала, что ее царственный любовник
привел ее сюда с целью представить императору ромеев...
Хотя зал аудиенций во дворце Сигма был невелик и не
столь внушителен в сравнении с тронным залом дворца
284

Халк, на девушку он произвел достаточно сильное впечат­
ление. Казалось, он переполнен людьми сверх всякой меры.
Здесь было необычайно много женщин — со строгими
манерами, богато одетых и надменных — женщин импера­
торского дворца, ее природных врагов. Она увидела также
нарядных придворных, военачальников, послов и церков­
ных сановников, а также должностных лиц империи, одно­
го из которых она узнала. Он стоял вблизи от того места, где
восседала императорская чета, глядя на нее с темным, как
у дикого вепря, блеском в глазах: Иоанн Каппадокиец, пре­
фект претория.
Трибониан и Велизарий остались у дверей, и Юстиниан
с Феодорой одни направились к трону в такой глубокой ти­
шине, что слышны были их шаги по толстому ковру. Нако­
нец они остановились, и Феодора обнаружила, что перед
ней невысокое, покрытое пестрым ковром возвышение, на
котором находятся два массивных, с высокими спинками,
кресла, украшенных витиеватой резьбой и золотом.
В правом кресле восседал старик с вьющимися седыми
волосами. В левом — старуха с необычайно внимательным
выражением на широкоскулом морщинистом лице.
Император и императрица!
Легким, полным грации движением Феодора опусти­
лась на колени. Вслед за нею, почтительно наклонив голо­
ву, то же проделал и Юстиниан. И тут же она услышала
голос — старческий, скрипучий голос:
— Встаньте и подойдите к нам!
Она поднялась с колен и впервые увидела император­
скую чету совсем близко.
Удивительно, как резко изменяется взгляд, когда то,
что было мифом, слухом или игрой воображения, внезапно
оживает, обретает плоть и кровь.
Феодоре показалось, что она давно знает их обоих. У нее
было такое ощущение, будто она встречалась с ними сотни раз.
Император показался ей обычным стариком с ослабев­
шим по причине преклонного возраста умом, похожим на
тех, каких она часто видела греющимися на солнышке
везде — и в Константинополе, и в Африке.
То же произошло и с императрицей: она была похожа
на крепкую крестьянку из дальней провинции, которая как
раз собралась подоить корову или почистить одежду и, по285

видимому, была бы более довольна, если бы именно этим
и занималась.
Между тем императрица Евфимия бесцеремонно раз­
глядывала девушку, с неохотой признавая, что она чрезвы­
чайно привлекательна. А в то время, как императрица и
дитя улицы смотрели друг на друга, каждый из присутству­
ющих в зале невольно сравнивал их.
Евфимия была во всем великолепии расшитых золотом
одеяний, в шелках и пурпуре... но пурпур не слишком под­
ходил к цвету ее лица. Ее одеяние было усеяно бесчислен­
ными золотыми блестками. В отличие от Юстина, седая
кудрявая голова которого была обнажена, на голове у Евфимии красовалась императорская диадема, а по обеим
сторонам ее широкого розового лица свисали нанизанные
на нити бриллианты и различные геммы. Она была бук­
вально увешана драгоценными камнями: изумруды, руби­
ны, алмазы и золото в огромном количестве были повсюду,
где только имелась возможность их поместить — на одеж­
де, прическе, шее, руках и плечах. Поистине вопиющая
безвкусица!
На стоящей у трона девушке не было почти никаких ук­
рашений. Одета она была в простое белое платье, плечи ее
были обнажены... и — божественны. В каждом брошенном
на нее взгляде можно было прочесть восхищение ее плени­
тельностью, невесомой фигурой, изяществом манер.
Словом, сравнение было явно не в пользу императрицы.
Сидящий рядом с Евфимией дряхлый Юстин.поднял
голову и соизволил-таки наконец взглянуть на Феодору.
Слегка покачав своей величественной седой головой, что
должно было означать приятное удивление, он своим трес­
кучим голосом спросил у Юстиниана:
— Так это и есть твоя возлюбленная?
— Да, ваше величество.
Старый Юстин посмотрел на нее уже более вниматель­
но. «Изумительные глаза, — подумал он. — Не слишком
большие, но какой разрез! Во всяком случае, очень необыч­
ные». Да-а! Будь он на тридцать или хотя бы на двадцать лет
помоложе...
Евфимия заметила, как девушка смотрит на императо­
ра. Это был именно тот взгляд, перед которым не мог усто­
ять ни один мужчина, и императрица, достаточно хорошо
знакомая с этим оружием и его убийственной силой, по286

чувствовала такую же бессильную ярость, какую ощущают
в подобных обстоятельствах и женщины куда более низко­
го положения.
Ей так и хотелось влепить затрещину Юстину —старый
дурак! Этот взгляд сразил его. Она буквально окаменела от
гнева, увидев, как он простер вперед руку, и хотя это и была
рука старика, но еще достаточно крепкая, с сильными паль­
цами и широкой ладонью. На указательном пальце сверкал
перстень с крупным рубином.
Девушка выступила на шаг вперед, опустилась на коле­
ни и поцеловала перстень.
Император заговорил с ней:
— Тебя зовут Феодора?
— Да, ваше императорское величество, — ответила она.
— Давно ли ты живешь во дворце?
— Всего двадцать дней, ваше величество.
— Гм! Всем ли ты довольна в Гормиздах?
— О, конечно, великий и достославный...
Искренне удивившись последнему вопросу, она подня­
ла опущенные до этого момента вниз глаза. Император
улыбался ей — улыбался! Она обратила внимание, что у
старика почти все зубы на месте.
— Встань, дитя! — повелел он. Когда она поднялась с
колен, он добавил: — Нам всегда приятно познакомиться с
близкими друзьями нашего племянника и наследника.
Всего несколько слов, а какая в них таилась исключи­
тельная сила! Наш племянник и наследник...
Одним махом старый император своим высказыванием
уничтожил всякие сомнения по поводу грядущего положе­
ния Юстиниана и распространил свое расположение на его
молодую возлюбленную.
По залу аудиенций пробежал едва уловимый шепот, ко­
торый выскользнул наружу и почти тотчас же разнесся по
всему дворцу. Враждебные, холодные или ничего не выра­
жающие лица мгновенно преобразились в едва ли не при­
ветливые, и только у бедной Евфимии оставался все тот же
суровый и безжалостный вид.
Император еще некоторое время беседовал с девушкой.
Он поинтересовался, сколько ей лет, откуда она родом и
какое впечатление на нее произвел дворец. При этом вид у
него был доброжелательный, почти отеческий. И когда она,
287 .

немного робея, отвечала ему, все отметили, что у нее при­
ятный голос.
Наконец Юстин слегка кивнул своей седой бородой.
— Надеемся еще увидеться с тобой, Феодора.
— Премного вам благодарна, ваше величество!
Аудиенция была окончена.
Юстиниан не произнес ни слова, и весь двор пребывал
в изумлении, еще не в силах поверить в полную победу этой
девушки, но уже начиная готовиться к новым, более реши­
тельным действиям.
Он выразил признательность дяде за его великодушие.
Вместе с Феодорой они снова, в знак почтения, опустились
на колени, а затем оба покинули зал.
На обратном пути в Гормизды — который, по сути, пре­
вратился в триумфальное шествие, —Трибониан и Велизарий безудержно ликовали.
Однако сам Юстиниан был более сдержан в проявле­
нии чувств. Он никак не мог прийти в себя от изумления.
Предполагая возможное осуждение или даже опалу, он
вдруг увидел, что император буквально пожирает глазами
изящную ручку избранницы Юстиниана.
Он взглянул на стройную фигуру Феодоры, которая
скромно шла рядом с ним. В ней ощущалась какая-то не­
обычность, нечто внушающее благоговейный страх. Лишь
теперь он стал догадываться, какая сила таится в ней. И в
то же время она выглядела такой хрупкой, такой грациоз­
ной, такой изысканно-женственной, что он никак не мог
поверить своим новым, еще не вполне оформившимся мыс­
лям о ней...
После завершения аудиенции между императором и
императрицей, которые остались одни, произошел корот­
кий разговор.
— Полагаю, ты вполне осознаешь, что ты только что
сделал! — сердито начала Евфимия, едва зал опустел.
— Ну... — начал было Юстин. — Я ведь не совсем...
— Не будь полным идиотом! Ты фактически согласился
с тем, чтобы Юстиниан содержал эту девку!
— Да ну? А что мне оставалось делать? Ведь нет закона,
который бы запрещал мужчине иметь любовницу...
— Юстин! Я уверена, что единственной причиной их
приглашения сюда было твое желание поглазеть на эту...
эту шлюху.
. 288

Он хихикнул со стариковской зловредностью:
— А ведь это ты утверждала, что не могла бы сама ее
прогнать...
— Разве? А не ты ли постарался показать мне, что у тебя
с самого начала не было никакого намерения положить
этому конец? Разве не хотелось тебе посмотреть, как вы­
глядит эта бесстыдная маленькая потаскушка?
Нисколько не смутившись, даже с довольным видом,
он закивал своими серебристыми кудрями:
— Верно! Она этого заслуживает. Я никогда еще не
видел такой хорошенькой девушки. Разве плохо иметь
рядом кого-нибудь, на кого можно было бы посмотреть с
удовольствием? Знаешь что, Лупицина? Эта малышка —
хе-хе — заставила меня на минуту почувствовать себя
снова молодым.
— Юстин!
Ее восклицание прозвучало так громко, что он вздрогнул.
Когда она повышала голос, это только злило его, и те­
перь он это продемонстрировал.
— А что в этом плохого? — спросил он раздраженно. —
В чем дело? Юстиниан завел себе девушку. Разве это не­
нормально? Надолго уезжая из дома, тем более туда, где
есть девушки, мужчины, моя старушенция, обычно обзаво­
дятся ими. Мужчина имеет на это право, а вот юношам
лучше не торопиться с этим делом. Почему бы нам не при­
гласить их как-нибудь вечером? Эта отважная малышка
очаровательна...
— Ноги ее не должно быть впредь в этом доме, если уж
мне позволено высказать свое мнение!
— Это еще почему?
— Но ведь она — потаскуха!
— Мне кажется, что для тебя каждая женщина, которая
тебе не нравится, — потаскуха, — заметил он с резкостью в
голосе.
— Это неправда...
— Или что-то в этом роде.
— Но эта маленькая шлюха...
— Замолчи! — рявкнул он и угрожающе поднял руку.
Юстин был стар и болен. Обычно, во избежание скан­
далов, он соглашался почти со всем, из-за чего Евфимия
поднимала шум. Однако сейчас на какое-то время он снова
289 .

почувствовал себя отважным воином. Устрашившись его
гнева, императрица умолкла.
— А теперь выслушай меня внимательно! — прорычал
он. — Если Юстиниану нужна любовница, он может вы­
брать девственницу, или проститутку, или кого угодно, ес­
ли она ему подходит. Это тебе ясно? А что касается тебя,
женщина, — позволь мне торжественно тебе заявить, что
это не твоего ума дело!
Когда Юстин высказался таким образом, возражений
не последовало. Огорченная своим поражением, перепол­
ненная гневом и яростью, Евфимия оставила его в одино­
честве.
Но, как оказалось, существуют границы, которые даже
император не имеет возможности переступить. Несмотря
на высказанное Юстином желание, ему так и не удалось за­
ставить свою супругу пригласить к себе обоих обитателей
Гормизд. И, будучи прежде всего мужчиной, не вынося­
щим ссор в своем доме, а тем более ссор совершенно бес­
полезного свойства, император не стал бороться с сопро­
тивлением Евфимии.
Многое теперь изменилось. Юстиниан открыто пред­
ставил свою любовницу, и в этой связи подробно обсуж­
дался тот факт, что старый император не только улыбнулся
девушке, но даже и потрепал ее за подбородок.
Льстецы и блюдолизы, пытавшиеся добиться располо­
жения особ, могущих, как им казалось, захватить власть в
том случае, если б Юстиниан оказался в опале или вообще
был изгнан из дворца из-за своего безрассудного увлече­
ния, кинулись обратно, подыскивая себе местечко потеп­
лее в свите наследника.
С поразительным цинизмом государственные мужи,
высокопоставленные особы, послы, а равно важные сена­
торы и патриции стали осыпать подарками новую царст­
венную любовницу, между прочим нередко пытаясь опла­
тить их за счет казны.
Те, кто присутствовал на воскресном богослужении в
церкви императорского дворца, имели возможность хоро­
шенько рассмотреть новую фаворитку. Она пришла вместе
с Юстинианом, и было замечено, что будущий наследник
оказывает ей все те на первый взгляд незначительные зна­
ки внимания и преклонения, которые сопутствуют глубо­
кому чувству любви. Все сошлись на том, что она была самой
290

эффектной из женщин и вела себя вполне достойно, хотя и
прошел слух, что она до сих пор не приняла святого Кре­
щения.
Радуясь своей победе, Феодора занялась близкими ей
делами. Взять, к примеру, дворец Гормизды — ведь совер­
шенно очевидно, что его необходимо полностью преобра­
зить. Каждой женщине присуща инстинктивная страсть к
перемене всего, что ее окружает, причем как можно более
полной и скорой, поскольку только так она и может проде­
монстрировать свою индивидуальность и эстетический
вкус. К тому же глубоко в ее подсознании гнездится подо­
зрение, что новое место все еще хранит след другой женщи­
ны, бывшей здесь до нее. Малейшее напоминание о такой
женщине должно быть уничтожено, поэтому невозможно
мириться даже с ее тенью.
Феодора оказалась в таком положении, о каком жен­
щина может только мечтать: в ее распоряжении был и дво­
рец, который предстояло переделать по своему усмотре­
нию, и неограниченные средства для этого. Через несколь­
ко месяцев грандиозного переустройства выяснится, сколь
огромны оказались затраты, но Феодора, даже если бы ее
заранее предупредили о неприятных последствиях, не смог­
ла бы отказать себе в удовольствии.
Как и большинство женщин, она любила деньги: не ко­
пить их, а с веселым мотовством тратить. Она обожала кра­
сивые вещи и расходовала на них такие суммы, от одного
лишь упоминания которых раньше только глаза округлила
бы в удивлении. И это чувство обладания несметным коли­
чеством золота, с легкостью просачивающимся сквозь ее
пальцы, было настолько чудесным, что она радовалась как
ребенок.
Не все, конечно, шло гладко. Феодоре пришлось столк­
нуться и с враждебностью, которую проявляли в особен­
ности придворные дамы. В конце концов они были прежде
всего женщины, а женщинам трудно заставить себя хоро­
шо относиться к тем, кто заставляет их чувствовать себя
старыми и невзрачными по сравнению с собой. Феодора
оказалась готовой к борьбе с неприятелями в юбке. Она на­
училась защищать себя на самом известном в мире риста­
лище — на улице Женщин. После нескольких стычек, ко­
торые заставили уважать ее бритвенноострый язычок, не
многие рисковали вступить с ней в перебранку.
291 .

Но эта женская вражда была не более чем невесомой
пеной на поверхности чего-то куда более серьезного и гроз­
ного. Феодора была слишком беспечной, слишком не­
опытной, чтобы догадываться об этом, так как в те счастли­
вые для нее дни жила весело и беззаботно и ей не приходи­
ло в голову, что против нее тайно строятся такие козни,
что, узнай она обо всем этом тогда, в тот безоблачный пе­
риод, ее обуял бы ужас.
Трудно установить, что явилось основной причиной
этой свирепой враждебности. Возможно, толчком к ее про­
явлению послужила уверенность в том, что император Юс­
тин, принимая во внимание его преклонный возраст и оче­
видную немощность, должен вот-вот перейти в мир иной.
В таком случае на трон должен был взойти новый импера­
тор, а это предоставляло неограниченные возможности для
осуществления честолюбивых планов.
Хотя Юстиниан и считался наследником, он был всего
лишь племянником императора, а законом подобное пре­
столонаследие не предусматривалось. Таким образом, для
замысливших крамолу требовалось время, чтобы подгото­
вить почву для замены наследника.
Плетущим козни умам было очевидно, что самым уяз­
вимым местом Юстиниана является его страсть к Феодоре.
Это и легло в основу их расчетов. С тех пор, как Юстиниан
передал в распоряжение Феодоры дворец Гормизды, он
оказался в немилости у старой императрицы. А поскольку
Евфимия была на десять лет моложе императора и на здо­
ровье не жаловалась, все считали, что она переживет своего
дряхлого супруга. Исходя из этого обстоятельства, было
кое-что предпринято. Использовалась малейшая возмож­
ность для разжигания враждебности императрицы, и одно­
временно делались такие шаги, чтобы превратить любов­
ницу Юстиниана в объект насмешек и проклятий, вызвать
в народе такую ненависть к ней, которая окажется способ­
на изгнать, а то и погубить Феодору, которой Юстиниан,
видимо, просто околдован.
А затем подоспел бы момент для занятия трона новыми
людьми, если не самими заговорщиками, то хотя бы их
ставленниками, такими, например, как Ипатий или Пом­
пей, которые были племянниками последнего императора
Анастасия. Глуповатые, немощные и уже престарелые, они
292

.

тоже имели некоторое подобие права на престол и все сде­
лали бы так, как им прикажут.
Кроме этого источника враждебности, коренившегося
в амбициозных планах разных клик, у Феодоры имелся
другой грозный враг — церковь. В Александрии она под­
верглась неистовым нападкам ее служителей, которые
сочли ее недостойной для воспитания собственного ребен­
ка. В Константинополе эти нападки были усилены и разду­
ты при посредстве слухов о том, что любовница Юстиниа­
на является еретичкой-монофизиткой.
Непосредственно из дворца Гормизды высшим церков­
ным иерархам направлялись донесения, что Феодора от­
крыто выражает несогласие с ортодоксальными взглядами
Юстиниана. Утверждалось при этом, что иногда споры
между любовниками бывают довольно жаркими.
Церковные посланники вкрадчиво нашептывали Юс­
тиниану, что из-за подобных разногласий он должен был
бы, с Божьего благословения, оставить Феодору. Однако их
хитроумные попытки привели лишь к тому, что Юстиниан
отверг обвинения в адрес Феодоры, объявив их недостаточ­
но серьезными. Церковь, тонко разбирающаяся в натуре
человеческой, на время оставила его в покое.
В то же время высокое духовенство принялось гневно
клеймить снижение суровости наказаний по отношению к
монофизитам, особенно в Сирии и Египте. По всей импе­
рии прошел слух, жестоко оскорбляющий государствен­
ную церковь, — о том, что у исповедующих веру в Едино­
сущного есть друг в императорском дворце.
Существовал, наконец, еще один тайный и достаточно
сложный источник интриг против Феодоры: незримая сеть
евнухов.
Вскоре после того, как Феодора стала хозяйкой Гормизд, она убрала всех евнухов из купален и спальни. Дво­
рецкий Дромон, как главный их представитель, пожало­
вался Юстиниану.
— Мы, евнухи, твои верные слуги, о дар небес, —заявил
он, — самые смиренные и преданные среди тех, кто тебя
окружает. И нам всегда, в соответствии с установившимися
обычаями, разрешалось находиться в некоторых помеще­
ниях и покоях, дабы выполнять свои обязанности. Мы
просим тебя оставить все так, как было раньше.
— Я разберусь с этим делом, — пообещал Юстиниан.
293 .

Он знал, насколько тесно спаяно братство бесполых, и
понимал, как опасно вызвать его озлобление. Он так и ска­
зал Феодоре. Однако та заупрямилась.
— Я не могу их терпеть рядом с собой! — вскричала она. —
Мое тело принадлежит одному тебе, любовь моя! И там, где
его ласкали твои руки, я не могу выносить прикосновений
вялых, липких рук этих бесполых существ. Если мне потре­
буются массажисты, парикмахеры, прислуга в купальне
или в опочивальне, я бы предпочла иметь для этого жен­
щин, поскольку нам легче понять друг друга. Оставь евну­
хов для других дел, к которым они больше подходят. Когда
я раздета, я не желаю видеть возле себя этих созданий!
Это была опять-таки инстинктивная реакция истинной
женственности, которой требуется в дополнение истинная
мужественность. Мужчины женоподобные и слабые ос­
корбляют женственность.
Юстиниан уступил Феодоре, и евнухи не забыли этого.
Среди многочисленных своих обязанностей они превыше
всего ценили одну — оказание услуг в будуарах знатных
дам, и по причине весьма примечательной. Там у них всег­
да имелась прекрасная возможность удовлетворять свою
патологическую страсть к интимным тайнам, вынюхива­
нию и подслушиванию всего, что связано с интригами и
скандалами. Из купален и спален знатных дам выползало
большинство слухов и сплетен, которые постоянно цирку­
лировали как в самом дворце, так и по городу и которыми
евнухи пользовались порой с целью кому-нибудь навре­
дить, а то и погубить.
Теперь Феодора стала врагом всего племени евнухов.
Пока они ничего еще не предпринимали в отместку, но
мысль об этом их не покидала. И хотя они и были лишены
мужской агрессивности, зато научились на своей службе
бесконечному терпению паука, способного надолго застыть
в ожидании момента, когда можно без промаха нанести ра­
зящий удар.
ГЛАВА 19
Сперва в связи с затеянным во дворце грандиозным
переустройством и нежеланием Юстиниана слишком час­
то демонстрировать свою любовницу, вызывая неудоволь294

ствие императрицы Евфимии, никаких официальных при­
емов в Гормиздах не устраивалось. Однако иной раз Фео­
дора выступала в качестве хозяйки дома в небольшой ком­
пании друзей или знакомых Юстиниана, которых он при­
водил к себе поужинать.
Раз или два в этой компании оказывался префект пре­
тория, и Феодора вновь стала опасаться Иоанна Каппадо­
кийца. Хотя он и обращался к ней почти подобострастно,
она постоянно ощущала на себе взгляд этого человека и
была совершенно уверена, что, подвернись ему возмож­
ность, он бы с удовольствием ее уничтожил. Но когда она
поделилась этими мыслями с принцем, Юстиниан встал на
его защиту.
— Согласен, что у Иоанна нет многого, чего требует от
человека этикет, — сказал он. — Он низко наклоняется к
столу и жаден в еде, употребляет грубые выражения и ни­
когда не научится сидеть или ходить, как положено достой­
ному мужу, а не запряженному быку. Но я уверен, что у
тебя сложилось о нем превратное представление. При всех
его недостатках он предан мне — и вообще он гениальный
администратор. Никогда еще финансовые дела империи не
складывались так удачно — он умеет находить деньги там,
где и не подозревают об их существовании. Тебе нравятся
Трибониан и Велизарий — и мне тоже. Это лучшие мои
друзья. Однако вот что я тебе скажу: для империи Иоанн
Каппадокиец представляет ценность куда большую, чем
оба они вместе взятые.
— Почему ты так уверен в его преданности? — спроси­
ла она.
— У меня есть на то основания. — Он помолчал. — И да­
же если бы он захотел доставить тебе неприятности — во
что я никак не могу поверить, ибо он никогда не отзывался
о тебе иначе, как в самых теплых и дружественных сло­
вах, — что бы он мог предпринять? — Он взглянул на нее и
добавил с налетом строгости в голосе: — Умоляю тебя, до­
рогая, занимайся дворцом, нашими друзьями, нашими
развлечениями. А управлять империей предоставь мне.
Феодора не стала больше касаться этой темы, и хотя
Юстиниан считал, что переубедил ее, молчаливая непри­
язнь между нею и Иоанном Каппадокийцем сохранялась.
К тому же наиболее частыми гостями в Гормиздах были
Трибониан и Велизарий, и Феодора всегда рада была их ви295

деть, поскольку оба они выдержали серьезное испытание в
преданности.
Трибониана она выделяла из прочих. С женщинами он
вел себя, как правило, несколько цинично, и по этой части
даже Феодора не могла его перещеголять, хотя он с доста­
точным уважением воспринимал ее дерзкий склад ума. Он
был одним из тех, скорее даже единственным, кому она по­
зволяла временами развлекать себя в этой чуть грубоватой
манере, которая ее не злила и не раздражала. Ей нравилось
его слушать, ибо он был блестяще образован и не только
сыпал эпиграммами, но и мог безукоризненно точно, иног­
да с едким сарказмом, но неизменно удачно и к месту ци­
тировать поэтов, причем как древних, так и современни­
ков. Подчас он бывал сама деликатность, но иногда его ци­
низм принимал такие формы, что это даже шокировало.
В один из вечеров, за ужином, разговор коснулся пира,
который устроил Гермоген, министр двора, где присутст­
вовала почти вся знать.
— Мне кажется, это было довольно любопытное собы­
тие, — заметил Велизарий, который с удовольствием при­
нимал участие в подобных делах.
— А по-моему, скучища невероятная, — возразил Трибониан. — Не было ничего нового или необычного. Осто­
чертевшие танцовщицы, разные шарлатаны и фокусники.
Гермогену, хотя ему и не надоедает без конца устраивать
пирушки, недостает фантазии придумать что-нибудь весе­
лое или занимательное. Я умираю от скуки на его приемах.
Но, поскольку он министр, никто не решается проигнори­
ровать приглашение и не явиться. Ему стоило бы прислу­
шаться к дельному совету кого-нибудь из тех, кто способен
видеть на несколько шагов дальше той мертвящей обыден­
ности, в которую, кажется, скатываются пиры в столице.
На какое-то мгновение его взгляд задержался на Фео­
доре, как если бы он вспоминал событие, которое произве­
ло сильное впечатление.
— Ну а блюда —разве не замечательны они были? — за­
метил Велизарий. — По мне, так соус к куропаткам был не­
обыкновенно изысканным.
— Блюда были хороши. Но их было уж слишком много.
— И конечно же, Трибониан, — улыбнулась Феодора,
которая не присутствовала на этом пиру, — там непременно
велась какая-нибудь остроумная беседа — ведь там был ты.
296

.

Юрист улыбнулся ей в ответ.
— Если это насмешка, о прекраснейшая, я ее прощаю
тебе. Если это комплимент, я благодарен тебе за него. Что
же касается бесед, то о каком остроумии могла идти речь
при таком обилии блюд? По-моему, их было тридцать пять.
— Тридцать, — уточнил Велизарий.
— Пусть будет по-твоему, военачальник. Я не считал.
К концу пира я, клянусь, почти уже засыпал от пресыще­
ния. Мне даже стало грустно из-за этого.
— Я еще могу допустить, что ты скучал, — вступил в раз­
говор Юстиниан, — но только не грустил — это на тебя не­
похоже.
— Когда я вижу всех вас, жадных, постоянно обжираю­
щихся — может быть, не считая вашего высочества, — то
это всегда мне напоминает о бренности и бессмысленности
жизни и всех устремлений человека.
— Почему вдруг так? — спросила Феодора.
— Потому что я помню строки, написанные сатириком
Агафием при созерцании им отхожего места под Смирной.
— Прочитай их, — попросила она.
Он, чуть улыбнувшись, посмотрел на нее.
— Боюсь, они настолько же непристойны, насколько и
ЦИНИЧНЫ.

— Неважно! Я уже приготовилась слушать. Позволь
мне самой судить о нем.
— Ну что ж, прекрасно. Я тебя предупредил, о прелест­
ная, — сказал он и начал декламировать:
Все явные излишества лю дей
И все их дорогие яства,
Извергнувшись, здесь сразу же теряют
Былую прелесть и очарованье.
Фазаны золотистые, и рыбы,
И смеси, в ступке перетертые искусно,
И поваров труды, и кулинаров —
В зловонное дерьмо здесь обратились.
Все то, что глотка жадно пожирала,
Желудок в скверну превращает равнодушно.
И человек, прозрев, вдруг понимает,
Что, повинуясь алчным устремленьям,
Напрасно богател — смерть наступает,
Все обращая в прах.

Закончив, он вопросительно взглянул на Феодору.
— Ну что ж, — проговорила она, — ведь ты меня пред­
упреждал. Но как ты считаешь, неужели и все другие уст.. 297 .

ремления человека, кроме потребления пищи, ведут к та­
кому же мерзкому финалу?
— Временами меня это просто ужасает, — ответил Трибониан.
— В некоторых случаях, я уверена, этого не происхо­
дит, — возразила она. — Что же касается тебя лично, друг
мой, то в этом случае у меня нет твердой уверенности.
Обратив все в шутку, чтобы не продолжать спор на
столь пессимистическую тему, она перевела разговор.
В то же время Феодора раздумывала над некоторыми
моментами, открывшимися ей в споре. Прежде всего, она
всегда чувствовала в Трибониане некий дар проникнове­
ния в суть вещей. При всей его праздности и неизменно ци­
ничном поведении, его суждения были глубже суждений
большинства известных ей мужей, включая и Юстиниана.
А под сардонической манерой Трибониана вести беседу
скрывалось исключительное уважение перед законом и
правом — это было делом его жизни, и он постоянно шли­
фовал и углублял свои познания в этой области. Расточать
впустую такой дар просто глупо, и Феодора надеялась ка­
ким-либо образом использовать мощный ум законника.
Велизарий был совершенно иным: главным его досто­
инством был не разум, а грубая физическая сила. Времена­
ми его лицо утрачивало всякое выражение, глаза у него
были водянисто-голубые и холодные, нос крупный и ши­
рокий в основании. Челюсти постоянно были напряжены,
а небольшая бородка, обрамлявшая его лицо, подрагивала
и шевелилась, будто он постоянно что-то жевал. У некото­
рых это обычно является признаком волнения, у Велизария же не означало ничего.
Велизарий был по-военному опрятен и подтянут, всег­
да облачен в военную одежду, так что даже когда он сидел
без оружия за столом, было такое ощущение, что он готов
в любую минуту выхватить меч из ножен.
Однажды Феодора, приглашая Велизария к столу, тро­
нула его за плечо. Он строго, даже, пожалуй, сурово взгля­
нул на нее, и она внезапно почувствовала кончиками паль­
цев, что ткань его туники скрывает нечто похожее на пере­
плетение железных тросов — это были его мышцы, столь
развитые, тугие и напряженные, что казались принадлежа­
щими сверхчеловеку.
298

— Ты очень сильный, военачальник, — заметила она
негромко.
— Да, — просто ответил он.
С тех пор он стал для Феодоры просто олицетворением
силы, грубой силы. Но это была сила могучего животного,
которая не требуется разумному человеку.
Бросалось в глаза, что Велизарий почти не принимает
участия в разговоре. В зале, наполненном смеющимися,
болтающими людьми, он мог просто сидеть, глядя прямо
перед собой немигающим взглядом. Только когда разговор
касался военных тем, он оживлялся. По этим вопросам он
также высказывался достаточно лаконично, хотя и крайне
определенно.
Военачальник был довольно молод, не многим старше
Феодоры. Он одновременно и привлекал ее, и вызывал тай­
ное отвращение. Иногда она испытывала такое же чувство,
глядя на льва в клетке: любопытно, как повел бы себя
зверь, если его выпустить на волю. Она ясно представляла
себе всю силу и жестокость животного, именуемого Вели­
зарий, и то, каким оно может стать опасным, если с ним не
обращаться умело и умно.
Велизарий привлек внимание Юстиниана способнос­
тью превращать неопытных, случайно собранных наемни­
ков в вышколенных воинов. Обычно, получив в свое рас­
поряжение толпу бестолковых новобранцев, командиры
подразделений, чтобы привить им чувство порядка и ува­
жение к воинской власти, широко использовали такие ме­
ры, как наказание плетью или арест. У Велизария была соб­
ственная теория: он догадался, что главной слабостью боль­
шинства мужчин является страх выглядеть смешными, и с
успехом этим пользовался.
Если он замечал, что воин плюнул на пол казармы, то
вместо наказания поркой приказывал ему в течение недели
ходить с постоянно подвешенной к его шее миской с опил­
ками, в которую должны были плевать другие новобранцы.
Это навсегда избавляло несчастного от скверной привычки.
Подобных нововведений было великое множество, и
все они оказывались исключительно успешными. Его вои­
ны, которых Велизарий называл комитатами — товарища­
ми, — впервые вкусившие крови в сражениях с северными
варварами, показали себя лучшим боевым соединением в
армии империи. Эти комитаты, хотя и расквартированные
299

за пределами дворца, находились в непосредственном рас­
поряжении Велизария и были его любимцами, в то же
время под его началом были и эскувиты. Иногда последние
выражали недовольство им как начальником: их раздража­
ло. что голова Велизария постоянно занята одним — как
усилить военную мощь империи.
Как-то вечером, излагая одну из своих военных идей,
Велизарий заявил:
— Я считаю, что в нашей армии воины должны быть
обучены одновременно искусству владения и мечом, и
луком.
— Ты это серьезно? — спросил в удивлении Юстини­
ан. — Ведь лучников никто не считает настоящими воинами.
— Мне известно общее пренебрежение к луку, твое вы­
сочество. Но разве достойны презрения стрелы парфян или
гуннов, которые погубили тысячи наших лучших пехотин­
цев?
Трибониан, со своей саркастической ухмылкой, тут же
процитировал «Илиаду» Гомера:
Нагие ю нош и, ступив на землю перед Троей,
Став за плиту могильную или за друга шит,
Тугою тетивой груди своей коснулись...

— А чем был поражен неуязвимый Ахилл? —тут же воз­
разил Велизарий, обращаясь к тому же источнику. — Стре­
лой, выпущенной из лука Париса! Что же касается моих
лучников, то они бы у меня оседлали лошадей и выучились
править ими, пользуясь только коленями или голосом. И они
не были бы нагими, имели бы шлемы, панцири и щиты.
Они были бы вооружены мечом и луком с колчаном стрел,
а также умели бы обращаться с копьем. Лук у них был бы
прочным и тяжелым, а так как я научил бы их натягивать
тетиву не до груди, а до правого уха, то потребовались бы до­
вольно крепкие доспехи, чтобы выдержать мощные удары
их стрел!
Это была подлинная ересь в военном деле. С тех пор,
как легионы римлян в пешем строю захватили едва ли не
весь мир, тяжеловооруженный пехотинец стал основой вся­
кой армии; кавалерия и лучники считались не более чем
вспомогательными войсками, от которых мало зависит
успех сражения.
Однако Феодора поддержала Велизария.
— В военном деле я мало что смыслю, — сказала она, —
301

но мне кажется, что ничего нельзя утверждать наверняка
без проверки. Почему бы не дать возможность Велизарию
проверить его теорию — скажем, на его собственных коми­
татах?
Юстиниан на короткое время задумался.
— Думаю, что можно, — сказал он после небольшой
паузы. — Ладно, попробуй все это с ними. Я отдам распо­
ряжение оружейникам. Посмотрим, что у тебя получится.
Велизарий был совершенно доволен.
— Благодарю покорнейше, твое высочество! Я так бо­
ялся, что ты предложишь мне эскувитов. Если хочешь знать
мое мнение, то скажу по чести: они ни на что не годятся,
кроме парадов. Смотры да строевое обучение — из такой
породы вояк еще не вышло ни одного истинного воина.
Всех развеселила его серьезность, он же обратился к
Феодоре:
— О прекраснейшая, — сказал он, — за оказанное мне
благодеяние я готов сделаться твоим рабом.
В его голосе послышалось нечто такое, что вовсе не по­
нравилось ей, потому что она прекрасно знала противоре­
чивый мир чувств мужчин. Велизарий был очарован ею, а
она не могла допустить, чтобы он долго пребывал в таком
состоянии.
С другой стороны, она не могла и пренебречь им. Он
друг Юстиниана, а женщина всегда ищет возможность про­
верить свою способность очаровывать на каждом мужчине,
оказывающемся рядом. Такой легкий флирт, составляю­
щий непоколебимую основу женственности, сам по себе
инстинктивный и пленительный, был характерен и для Фе­
одоры. Отвергнув как совершенно неприемлемое грубое
или холодное отношение к Велизарию, она ощущала на­
стоятельную потребность оставаться для него обаятельной
и в то же время с беспокойством видела, как растет его вос­
хищение ею, а это могло в конце концов стать опасным для
обоих.
Важное и незначительное события случились почти
одновременно.
Сначала произошло нечто важное.
В один из вечеров Юстиниан пригласил на ужин Велизария и Трибониана, и, хотя Феодора надела самый луч­
ший наряд и самые яркие украшения к нему, и зеркало под­
твердило, что она просто ослепительна, она не дождааась
302

ни от кого из них хотя бы самого незначительного компли­
мента.
Это привело ее в замешательство. К тому же Трибониан
не позволял себе ничего циничного, Велизарий ни слова не
уделил военной теме, а Юстиниан вообще почти не разго­
варивал.
— Что вас беспокоит, господа мои? — наконец не вы­
держала Феодора.
— Почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Юс­
тиниан.
— Потому что никогда еще у меня не было такой уны­
лой компании. — Она вопросительно улыбнулась.
Трибониан и Велизарий сидели молча, будто не зная,
что сказать, а Юстиниан ответил сразу:
— Мы оказались в серьезной — даже чересчур серьез­
ной — дипломатической ситуации, — сказал он.
— О! — воскликнула Феодора. Ей хотелось узнать по­
дробнее о причинах, но не в ее правилах было вторгаться в
ту сферу деятельности, которую мужчины считали слиш­
ком сложной для женского ума.
Юстиниан, однако, кое-что объяснил ей — возможно,
только для того, чтобы немного разгрузить свой напряжен­
но работающий мозг.
— Мои посланники и шпионы в один голос сообщают,
что складывается сильный союз, направленный против
империи, — сказал он угрюмо.
— В самом деле? — спросила Феодора, все так же про­
являя сдержанность к предмету разговора.
— И главная движущая сила в этом союзе — Персия, —
продолжил он.
Ее тут же осенило.
— А не в том ли причина, что царь Кавад взбешен про­
валом плана в отношении своего сына?
— Совершенно верно, — ответил Юстиниан.
— Это была та неудача, с которой трудно смириться, —
добавил Трибониан, — в особенности потому, что, оказав­
шись в проигрыше, наш друг монарх вспомнил, что всегда
кичился своей хитростью и удачливостью в делах.
— Но... — Феодора запнулась. — Ведь и раньше образо­
вывались различные союзы, разве не так? Почему же имен­
но этот представляет такую страшную опасность для нас?
Юстиниан взглянул на Трибониана.
303

— Все это ерунда, главное — в другом, — сказал он, по­
медлив.
Трибониан и Велизарий согласно кивнули.
Юстиниан снова повернулся к Феодоре.
— Главная опасность этого союза, дорогая, состоит вот
в чем. Мы могли бы уничтожить Персию, начни она войну
против нас. Однако Кавад ведет переговоры о помощи еще
с двумя крупными государствами и несколькими помень­
ше. Если эти переговоры завершатся успешно, он начнет
войну с нами.
Феодора вопросительно подняла брови.
— Что это за государства?
— Вандалы Африки и остготы Италии — это серьезные
силы. Кроме того, Эфиопия, жаждущая вторгнуться в юж­
ный Египет, и варварские народы к северу от наших гра­
ниц — эти кровожадные дикари германцы, герулы*, гепиды*, булгары с аварами*, которые сродни гуннам.
— Но если они все так враждебно настроены, почему же
они не выступили против нас раньше? — спросила Феодора.
— Потому что они были разделены как разногласиями,
так и расстоянием, — пояснил теперь уже Трибониан. —
Вандалы и остготы вечно соперничают друг с другом, а
между ними лежит море. И те, и другие отделены от Персии
империей ромеев и теми варварскими народами, которые
перечислил его высочество.
— Как же они могут устранить эти разногласия теперь?
— Кавад обещает варварам немало золота за то, что они
нападут на нас, а его послы в Равенне, столице вандалов,
сулят ни больше ни меньше как раздел империи ромеев
между ними.
— Успешно вести войну против такого союза просто
невозможно, — зловеще прогудел Велизарий. — Наши не­
други могли бы обрушиться на нас сразу с нескольких сто­
рон. Вандалы повели бы наступление на Киренаику, где мы
плохо подготовлены к обороне, остготы могли бы вторг­
нуться в Иллирию и Грецию. Диким народам вообще ниче­
го не нужно, кроме грабежа и кровавой резни. Персы же
двинулись бы своими ордами с востока, они давно мечтают
захватить всю Малую Азию и, в частности, столицу империи.
Феодора молча внимала этой словесной вспышке, ос­
ветившей смутно угадывавшиеся угрозы и страшные пос­
ледствия их осуществления.
304

Однако она была дитя улицы, и что-то во всем этом по­
казалось ей не соответствующим ее женскому опыту.
Пару мгновений спустя она отважилась поделиться
своими мыслями.
— Мне кажется, что при таком союзе персы могли бы
рассчитывать получить львиную долю добычи.
Юстиниан согласно кивнул.
— А как бы к этому отнеслись другие союзники? —
упорствовала Феодора.
— Для нас совершенно безразлично, как они к этому
отнесутся, —угрюмо сказал Юстиниан, — если к этому вре­
мени они захватят наши земли, разрушат наши города и ис­
требят наш народ.
Девушка заговорила снова:
— На площади Афродиты дети играют в свои игры. Я час­
то наблюдала за ними.
Столь явная непоследовательность не понравилась
Юстиниану.
— Какое отношение ко всему этому имеют детские
игры? — спросил он почти раздраженно.
— Это, если угодно, притча, — сказала она. — Играют
втроем, поочередно угадывая, какой стороной выпадет
медный обол. Выигрывает один — например, если он на­
зывает «решку», а у оставшихся выпадает «орел», тот, у кого
«решка», забирает монеты у обоих. Но это такие мерзкие
мальчишки, они так и норовят обмануть друг друга.
Увлеченные ее идеей, мужчины не прерывали Феодору.
— Вскоре я заметила, что двое могут объединиться про­
тив третьего, договорившись, что один из них всегда будет
держать монету в руке кверху «решкой», а другой — наобо­
рот, «орлом», — и таким образом, поскольку третий маль­
чишка может открыть только одну сторону из двух сторон
монеты, он никогда не сможет выиграть, и сговорившаяся
пара его просто обчистит.
Юстиниан согласно закивал. В детстве он тоже был зна­
ком с этой простейшей формой жульничества в азартной
игре на деньги.
— Однако часто случается, — продолжала Феодора, —
что в конце концов один из двоих в этом маленьком союзе
замечает, что его партнеру слишком везет. Хотя их жертва
и проигрывает, но более удачливый из сговорившейся па­
ры обогащается не только за счет жертвы, но и за счет парт305 .

нера. Вскоре все монеты оказываются у него, так что игра
заканчивается и один становится очень богатым — по дет­
ским меркам, а двое других оказываются очень бедными.
Они продолжали слушать ее лишь потому, что им было
приятно наблюдать за выразительной мимикой ее лица.
Наконец Юстиниан поинтересовался:
— Что ты хочешь всем этим сказать?
— Довольно интересно видеть, — продолжала Феодо­
ра, — как проигрывающий партнер в такой момент вступа­
ет в соглашение с жертвой заговора и благодаря новой так­
тике начинает выигрывать у своего прежнего партнера.
У Юстиниана лицо было уже не таким хмурым, как прежде.
— Кажется, мне становится ясно, куда ты клонишь, —
заметил он.
— Это просто иллюстрация, раскрывающая природу
человека, в игре детей она проявляется очень ярко, — уже
вполне серьезно сказала Феодора. — Думаю, что завистли­
вы и жадны не только дети...
— ...И подобные принципы можно применить к гораз­
до более взрослым субъектам, — подхватил Юстиниан.
— Или даже к целым странам, — предположил Трибониан, впервые за вечер улыбнувшись.
Только Велизарий сидел молча, какое-то время «соль»
притчи продолжала ускользать от него.
— Я подумала, — заключила Феодора, — что если такое
поведение является распространенным, то при образова­
нии коалиции против одного врага самым главным вопро­
сом будет всегда следующий: как разделить добычу между
собой. В конце концов зависть разрушит любой союз, по­
тому что непременно кто-то получает больше, чем другие.
Наконец-то Велизарий все понял или решил, что понял.
— Для их жертвы такой разлад ничего не значит, — вы­
сказал он свое мнение. — Ведь она-то и есть та добыча, изза которой возникнет впоследствии спор.
Феодора обвела всех взглядом.
— Я лишь подумала... — Она запнулась, будто подыс­
кивая слова. — А что, если бы зависть можно было вызвать
до, а не после нападения...
Трое мужчин переглянулись.
— Продолжай, — велел Юстиниан.
— Мне... мне кажется, — проговорила она с робким ви­
дом, — что если бы я управляла империей и опасалась бы
306

образования коалиции других стран против меня, то я бы
направила своих шпионов и лазутчиков в столицы каждой
из враждебных стран...
— И вместо того, чтобы пытаться привлечь их на свою
сторону, следует указать им как можно скорее на угрозу,
которую представляет собой персидский тигр! — восклик­
нул Юстиниан.
—*Тигр, который уничтожает все в пределах досягае­
мости его стальных когтей! — добавил Трибониан.
— Для них втрое более опасным было бы, — сказал Велизарий, — позволить персидскому царю овладеть природ­
ными богатствами и людскими резервами империи и таким
образом оказаться в соприкосновении с западными стра­
нами!
Лицо Юстиниана озарилось вдохновением.
— Она права! — вскричал он, ударив кулаком в раскры­
тую ладонь. — Зависть обладает такой же силой, как и алч­
ность, а страх —еще сильнее. Если бы мы смогли заставить
страх и зависть работать на нас! Алчность слабеет, если воз­
никает риск, к тому же...
— Некоторые свидетельства о вероломстве персов были
бы весьма полезны, — вставил Трибониан.
— Такие, как подкуп эфиопов и северных варваров для
своей же собственной выгоды? — высказала предположе­
ние Феодора.
— Именно! — воскликнул в восторге законник. — За­
висть и страх могут быть усилены еще и чувством обиды.
Эти три вещи могут сделать для нас больше, чем верность
слову и надежда получить добычу!
Подперев рукой подбородок, Юстиниан замер в глубо­
кой сосредоточенности, все остальные смотрели на него.
Это был момент исключительной важности.
Когда он наконец поднял голову, то глаза его сразу же
остановились на Феодоре.
— Ты вселила в меня надежду, радость моя, — сказал
он. — Благодаря твоим мальчишкам, играющим на площа­
ди в азартную игру, я внезапно обнаружил, что могу быть
уверенным в своих возможностях!
Не столь значительное событие произошло следующим
образом.
Большинству известных истории знаменитых любов­
ниц удавалось влиять на своих царственных любовников;
307

но среди царственных любовниц Феодора заслуживает
того, чтобы быть особо выделенной. Хотя благодаря своей
красоте и обаянию она в определенной степени и оказыва­
ла влияние на Юстиниана и, как и многие другие красавицы,
требовала и получала намного больше, чем ей было необ­
ходимо, однако она никогда не забывала, что самой глав­
ной и самой важной ее целью было сделать своего возлюб­
ленного бесконечно счастливым. Этой единственной цели
она отдавала себя полностью.
Чтобы уловить мужчину в силки, от женщины особого
искусства не требуется. Главным союзником в этом деле
является физическая близость, а мелкие уловки и хитрости
настолько естественны даже у неопытных девушек, что в
большинстве случаев желаемая цель достигается с неверо­
ятной простотой.
Не требуется особого таланта и для того, чтобы удер­
жать мужчину при себе. В большинстве случаев для этого
необходимы только определенный уровень взаимопонима­
ния и фантазия, способность прощать и, конечно же, лю­
бовь. Это все — плюс желание использовать упомянутые
качества.
Последнее для многих является камнем преткновения.
Существует огромная разница между способностью что-то
сделать и наличием энергии и желания действительно это
выполнить. Вот почему многие женщины из-за лени или
боязни открытого проявления чувств остаются всего лишь
свидетельницами того, как их соперницы, не считающие
зазорным привлекать к себе внимание и вызывать восхи­
щение, отбивают у них мужчин.
Подобная леность для Феодоры была совершенно не
свойственна. Она скорее гордилась своим полом, чем сты­
дилась его. Он был источником ее силы. Если Юстиниану
хотелось любви, она неизменно бывала к ней готова, всегда
разная, игривая, желанная и страстная, принося ему не толь­
ко телесное наслаждение, но и душевное, с богатейшими
эмоциональными оттенками. Помимо занятий любовью,
она старалась стать для него всем — стимулируя его энер­
гию, если она ослабевала, давая ему новое вдохновение,
если он его терял, вызывая у него улыбку, когда он бывал
угрюм, окружая его очарованием и покоем, когда он был
утомлен или впадал в уныние.
Ко всем этим чудесным проявлениям женственности
308

Юстиниан относился как человек, которому все это без­
различно. Возможно, он не обладал поэтическим даром и
развитым воображением. Однако и он ощущал поэтич­
ность и фантазию своей возлюбленной.
Феодора все же не была до конца уверена в том, что Юс­
тиниан любит ее так, как она его. С обычным мужчиной
она могла бы обрести уверенность, но тут не могла забыть,
что имеет дело не только с мужчиной высокого положения,
но и с целой империей. Какая женщина может быть твердо
уверена в любви правителя страны? Временами, ощущая
беспомощность, она задавалась вопросом — как долго это
может продолжаться. Как скоро она сможет лишиться сво­
ей власти над ним из-за других, более существенных для
него интересов или забот?
Всякая женщина является пожизненным узником сво­
его зеркала. С самого утра, едва проснувшись, она долго и
терпеливо причесывается и приводит себя в порядок, а за­
тем на протяжении дня бесконечное число раз изменяет
свою наружность, и редко бывает так, чтобы ее не терзали
сомнения относительно то ли какой-то детали наряда, с
трудом выбранного из великого множества, то ли чего-то
еще, мешающего ей выглядеть безупречно.
Уж если это характерно для обыкновенных женщин, то
для красавиц — втройне. Феодоре настолько привычно
было прибегать к услугам зеркал и, следовательно, прихо­
рашиваться, что она даже не задумывалась об этом, тем бо­
лее что зеркала почти всегда сообщали ей приятные новос­
ти, и она с удовольствием вглядывалась в них.
Иногда, однако, она подходила к зеркалу, чтобы убе­
диться в том, что не появились первые намеки на что-либо
неприятное. Нет ли хоть малейшего признака морщин? Не
стали ли совершенные черты ее лица менее совершенны­
ми? И хотя она была еще совсем молода, Феодора уже на­
чала испытывать страх перед возрастом, этим главным вра­
гом женщины. Ее красота была исключительно важна для
нее, поскольку являлась первоосновой всего того, чем она
стала и чего достигла. Она была как бы верным другом Фе­
одоры, составляя сердцевину ее гордости. Как она уже не­
однократно говорила себе, жизнь стала бы невыносимой,
если бы ее красота начала увядать.
Именно поэтому то, что случилось с ней, она восприня­
ла как подлинную катастрофу.
. 309

Прошло двенадцать месяцев с того дня, как Юстиниан
сделал ее своей любовницей, и несколько дней после бесе­
ды, связанной с заговором персов, когда Феодора обнару­
жила нечто такое, что было для нее и важнее, и ближе, чем
судьба империи.
Поначалу она была не совсем уверена. Однако после
того, как она дважды получила очевидное подтверждение,
никаких сомнений не осталось. Она вновь была беременна.
Осознание случившегося сначала вызвало у нее легкую
панику, затем —отчаянное сопротивление неизбежному, и
наконец — покорность судьбе, чувство, которое женщина
всегда испытывает в таком состоянии.
Но если чувство безысходности обычно притупляет все
остальные чувства, с Феодорой все происходило иначе. Она
не хотела этого ребенка. Ее приводила в ужас сама мысль
о нем.
Поразительно, как могут влиять на отношение к этому
внешние обстоятельства. Если такое случается в молодости
с бедной девушкой, она стремится избавиться от беремен­
ности; но даже забеременев впервые , с клеймом обесчещен­
ной любовницы, Феодора не чувствовала себя такой не­
счастной, как сейчас. Ее радовала, занимала и волновала ее
новая жизнь, со всеми ее проблемами и опасностями. Но
теперь эта беременность может все разрушить!
Сперва она не позволяла себе даже подумать, что это
правда. С самого начала связи с Юстинианом ее не остав­
ляла мысль о возможности подобного исхода, но она поче­
му-то была уверена, что с ней этого не случится. И вот не­
избежное произошло.
Ее захлестнули отчаяние и страх. В ее разгоряченную
голову пришла мысль о том, что Юстиниан до сих пор ос­
тавался холостяком по вполне понятной причине. Если ему
и нужна была женщина, то лишь как веселый, чувственный
и красивый партнер в любви и развлечениях. Что он поду­
мает о женщине, которая вдруг возложит на него нежела­
тельную ответственность отцовства и одновременно лишит
из-за своего материнства того, что он более всего ценил
в ней?
К тому же ее ребенок родится внебрачным, поскольку
закон запрещает браки между представителями столь раз­
личных общественных слоев, как те, к которым относились
310

Юстиниан и Феодора. А это вызовет еще большие ослож­
нения и трудности.
Ужасное положение. С мужчиной простого звания она
могла надеяться добиться своего, возможно, даже сделать
его счастливым. Но государственные мужи... политика, с
которой связано каждое действие правителя, требует под­
час холодных, непредсказуемых и даже жестоких решений.
Куртизанка, осмелившаяся родить ребенка от наследника,
безусловно, вмешивается в дела империи.
Страшило ее и другое.
Она могла лишиться своей красоты. Ее почти безупреч­
но тонкая талия, которой она так гордилась, может стать
бесформенной и отвратительной; ее грудь обвиснет и ста­
нет уродливо большой; с огромным колышущимся живо­
том и толстым, как у коровы, задом она вынуждена будет
ходить, переваливаясь и отдуваясь.
Даже если бы Юстиниан и смирился с ребенком, он по­
просту разлюбил бы ее, превратившуюся в уродину!
Подобные мысли были вызваны истерическим состоя­
нием, которое довольно часто возникает у женщин в нача­
ле беременности. Это состояние, разумеется, омрачает жизнь
женщины и заставляет ее чувствовать себя несчастной.
Иногда она пыталась взять себя в руки и все спокойно
обдумать. Она убеждала себя, что Юстиниан любит —дол­
жен любить ее. Возможно, он, как и она, уже думал об этом.
Возможно, он даже был бы рад этому...
Но через некоторое время она с такой же энергией уве­
ряла себя, что все это одни лишь беспочвенные мечтания.
Она представляла, какой будет его реакция, если она ему все
скажет: сначала удивление и испуг, затем жалость, после —
пренебрежение, и в конце концов — ненависть.
Порой ей казалось, что она ненавидит и его. Почему он
так с ней поступил? Ну почему мужчины не считаются ни
с чем, кроме собственного удовольствия, в отношениях с
женщинами?
Она понимала, что рано или поздно должна будет все
рассказать. Конечно, наступит момент, когда он и сам до­
гадается. По ее подсчетам, она беременна уже больше ме­
сяца. К концу третьего она настолько изменится, что, не­
смотря на известную слепоту мужчин в таких вещах, он
должен будет понять, что с ней что-то не в порядке...
Да, лучше всего сказать сразу. Придя к такому реше311

нию, она настроилась поделиться с ним новостью в бли­
жайшую ночь. Но в самый последний момент не решилась.
А когда он ушел от нее, она расплакалась. Бывали у нее
и минуты полнейшего отчаяния, когда она подумывала об
отвратительном ядовитом питье, являлась даже мысль по­
кончить с собой...
Все осложнялось также и тем, что в это время Юстини­
ан был невероятно занят. Государственные и дипломати­
ческие проблемы буквально поглотили его, он был на­
столько одержим ими, что забросил все остальное, даже его
любовница отошла на второй план. Маленькая притча Фе­
одоры об играющих детях легла в основу блестящей и лов­
кой политической игры, разработанной с помощью Трибониана, которую Юстиниан использовал против угрожаю­
щей империи коалиции.
Ее целью было разрушить вражеский союз до того, как
он будет создан, использовав для этого всевозможные спо­
собы дезорганизации, которые предопределили в конце
концов полное разрушение союза в дальнейшем: подозри­
тельность, страх, эгоизм и алчность.
*
На галерах, верхом, в колесницах спешили послы импе­
рии во все крупные города, во все лагеря и поселения вар­
варов. У каждого из них были с собой послания, исключи­
тельно искусно составленные Трибонианом и рассчитан­
ные на то, чтобы возбудить в головах вождей и правителей,
которых посещали послы, подозрения по отношению к об­
разующейся на Востоке огромной мощи.
В результате правители и государственные советы этих
стран принялись рассматривать складывающееся положе­
ние совершенно по-новому: благоразумно ли помогать
этой силе захватывать все больше богатств и стран, что
ведет к созданию еще более мощной военной машины, ко­
торая действительно может оказаться в состоянии подчи­
нить весь мир.
Для правителей и их советников прежний план коали­
ции становился все менее и менее привлекательным. Тут
как раз и вспомнилось, что империя ромеев всегда привле­
кала внимание других народов своим зерном, шерстью,
кожей, тканями, металлами, маслом, крупным рогатым
скотом и овцами и другими товарами. Не за этим ли тянет­
ся Персия на запад? Сомнительно, чтобы персы оставались
в пределах границ своего государства, для нужд которого
312

беспрестанно закупаются товары у купцов и посредников
самых разных мастей — готов, вандалов, франков.
Что касается варваров — и жестоких светлоусых гепидов, и герулов, и диких узкоглазых аваров и булгар, и тем­
нокожих эфиопов, — они, кажется, стали понимать, что,
если потребовать выкуп, правители Константинополя со­
гласятся уплатить больше всех. К тому же они помнили,
что в армии империи в качестве наемников служит множе­
ство их собственных лучших воинов. В конце концов, не
много выгоды в том, чтобы скрещивать меч со своими со­
племенниками.
Но план Юстиниана оказался еще более глубоким.
В то время как послы и посланники с церемониальной
пышностью устраивали дипломатические приемы и были
заняты на совещаниях и переговорах при царских дворах,
целая армия шпионов под личиной странствующих куп­
цов, торговцев или священников шныряла в массе просто­
го народа этих же стран.
Их задачей было распространение намеков и сомне­
ний, которые оседали в головах лавочников, землевладель­
цев и даже крестьян. Снова и снова расписывались ужасы
предстоящей войны: налоги непременно взметнутся вверх,
превысив даже теперешние, и так уже нестерпимые, без­
усые юноши будут вынуждены оставить свои дома и отпра­
виться воевать с перспективой оказаться зарубленными,
подобно быку на бойне, а если война окажется неудачной,
враг вторгнется в их земли, опустошит города и села, все
население будет уничтожено или порабощено и ни у кого
не останется собственности, а женщины неизбежно будут
изнасилованы воинами армии-победительницы.
Шпионы Юстиниана справились со своей задачей на­
столько успешно, что вскоре простые люди в Италии, Аф­
рике и в других странах и местностях стали задаваться во­
просом —есть ли необходимость в этой войне, а некоторые
из них стали громко высказываться против нее.
Когда же голос народа стал достаточно громким, сочли
целесообразным прислушаться к нему короли и правители.
В результате во многих странах предложенный Персией
план образования антиромейского союза встретил мощное
противодействие. Эта-блестяще организованная и осущест­
вленная акция явилась, по сути, тем, что позднее стало на­
зываться целенаправленной пропагандой. Благодаря этому
. 313

выдающемуся политическому приему Юстиниан вошел в
историю.
Именно в этот период крайней занятости Юстиниана
Феодора, которой не к кому было обратиться за советом
или дружеской помощью, испытывала наибольший страх и
отчаяние.
ГЛАВА 20
Старая императрица Евфимия узнала о состоянии Фе­
одоры раньше Юстиниана: фактически каждый при импе­
раторском дворе знал это прежде, чем новость стала из­
вестна Юстиниану.
Весть передалась следующим образом. Первыми об
этом догадались женщины — служанки, костюмерши,
многочисленная челядь. В таких вопросах женщины осо­
бенно проницательны.
От них волнующее известие просочилось к евнухам
дворца Гормизды. Те были только рады возможности рас­
пространить слух и прекрасно знали, какую форму ему
придать, чтобы как можно более навредить своей госпоже,
которую они ненавидели.
Обитатели Гормизд тут же сообщили новость своим
приятелям и знакомым во дворце Сигма. От тех она попала
к служанкам императрицы. В результате очень скоро,
почти молниеносно Евфимии стало известно, что девушка,
которую Юстиниан поселил у себя, ожидает ребенка.
Первой мыслью Евфимии было чисто женское злорад­
ство: «Я была уверена, что эта потаскушка влипнет! Это по­
служит ей хорошим уроком!»
Но вслед за этим явились иные соображения. На свет
появится отпрыск наследника, несомненно незаконный,
но внебрачный ребенок царской крови это не обычный
бастард...
Подобная ситуация затрагивала устои управления госу­
дарством, вопросы наследования престола. Из-за легко­
мысленных связей наследников,регентов и королей ве­
лись войны, гибли и возникали династии, перекраивалась
карта мира.
Для императрицы эта мысль оказалась отрезвляющей,
и она стала обдумывать все мыслимые последствия и их ве314

роятность, рассчитывая, каким образом она смогла бы при­
нять деятельное участие в развитии событий.
Между тем, хотя обо всем уже знали и Евфимия, и слу­
жанки, и евнухи, и придворные дамы, а новость распро­
странилась в виде самых искаженных слухов по всему двор­
цу, одним из самых последних, кто узнал об этом, оказался
сам Юстиниан.
Такое случается и в обычной жизни с будущими отца­
ми. С императрицей Юстиниан не встречался. И хотя он
ежедневно бывал у императора, старый Юстин был так за­
бывчив, что, если ему и сообщили об этом деле, услышан­
ное так глубоко кануло в темный омут его ослабленного
возрастом сознания, что он ничего не мог вспомнить. Ни­
кому и в голову не пришло сообщить что-либо Юстиниану,
ибо все считали, что он давно обо всем знает.
Когда он приглашал к себе вечерами кого-либо из тех,
кто ведал зарубежными делами, или одного-двух друзей,
что стало обычным для него в этот период напряженных
отношений с соседними монархами, Феодора великолепно
скрывала свое состояние. Она рассеянно слушала обсужде­
ние подробностей задунайской политики, или хода обуче­
ния воинов Велизария, или доклад посла, посетившего
двор короля остготов Теодориха*, или даже такие несуще­
ственные вопросы, как шансы Зеленых или Синих на пред­
стоящих ристаниях на Ипподроме. В этих беседах всегда
находилось место и мудрости, и остроумию, они были на­
сыщены дипломатическими двусмысленностями, цитата­
ми классиков и молниеносными острыми репликами спо­
рящих сторон.
Феодора при этом и смеялась, и старалась отвечать
умно, когда к ней обращались, но ни разум ее, ни сердце во
всем этом не участвовали. Она бесконечно задавалась во­
просом, как можно заниматься столь несущественными
делами, в то время как нечто действительно реальное и
грозное заставляет ее чувствовать себя безнадежно не­
счастной.
Юстиниан был наследником трона величайшей импе­
рии мира. Да и Феодора была женщиной не такой уж про­
стой, несмотря на свой юный возраст.
Однако способ, каким она сообщила важную для него
новость, оказался до смешного обычным, он включал в се­
бя полагающиеся при этом слезы, недоумение, заверения и
315 .

другие, очевидно, неизбежные составляющие подобных
ситуаций, ведь еще Ева, как известно, была настолько пе­
реполнена чувствами, что рыдала на груди Адама, собира­
ясь подарить ему сына, впоследствии названного Каином.
Произошло это так. Однажды днем Феодора, будучи
уже на втором месяце беременности, внимательно рас­
смотрев себя во весь рост перед зеркалом, с замиранием
сердца ощутила уверенность, что предательские признаки
ее положения стали в десять раз очевиднее, чем они на са­
мом деле были — и как раз в этот момент Юстиниан вер­
нулся во дворец. Он был один, и вид у него был ликующий.
— Замечательные новости! — сразу же воскликнул он,
обращаясь к ней.
— Да? — отозвалась она довольно вяло.
— Наша политика внесения раскола в стан врагов при­
носит необыкновенные результаты!
— А, — она будто и не слушала.
— Неужели это тебя не интересует, милая? Только что
прибыли гонцы с известием, что италийский король Теодорих охладел к плану персов и вместо этого приступил к
укреплению связей с вестготами Гиспании!
Она попыталась показать, что весьма рада, но из этого
у нее ничего не вышло.
— Да что это с тобой? — спросил он в недоумении. —
Разве ты не понимаешь, что это означает? Теодорих — са­
мый сильный и опасный сосед империи на западе. И если уж
он уклоняется от союза, то весь план Кавада терпит крах!
Он вопросительно посмотрел на нее, но она, опустив
глаза, молчала.
— Это имеет такое же значение, как и победа в большой
войне, — продолжал он, даже и не пытаясь сдержать свое
волнение и восторг. — Следует награждать за дипломати­
ческие победы точно так же, как и за военные! А в таком
случае, дорогая моя, ты бы удостоилась высших почестей,
поскольку ты первая высказала эту мысль...
Он умолк, так как Феодора внезапно расплакалась.
— Ну что ты, милая! — принялся успокаивать он ее. —
Что-нибудь случилось?
Она, не прекращая рыдать, вырвалась из его рук.
— Н-не трогай меня! Ты будешь меня ненавидеть...
— Ненавидеть тебя? Из-за чего?
Захлебываясь слезами, она наконец произнесла:
316

— И-и-из-за того, что у-у меня бу-бу-будет ребенок...
Даже опыт в такой момент не в силах совладать с чувст­
вами женщины, и к отчаянию Феодоры добавился страх.
К тому же инстинкт подсказал ей, что слезы — наилучший
и самый верный способ преодолеть обычную сдержанность
мужчины и использовать его сочувствие к своей выгоде.
Юстиниан повел себя точно так же, как ведет себя в ана­
логичной ситуации бесчисленное множество других муж­
чин, что подтверждает мудрость природных инстинктов.
Некоторое время вид у него был довольно глупый, что тоже
часто бывает.
— Ну, хорошо, — произнес он и замолчал. — Ладно... —
внезапно он судорожно сглотнул. — И поэтому ты пла­
чешь? Ты подумала, что я... что я не захотел бы ребенка?
Она кивнула, приложив к глазам край покрывала и ук­
радкой взглянув на него.
— Значит... ты не против? — спросила она.
Он засмеялся и протянул к ней руки.
— А почему бы и нет? Почему бы мне не хотеть его? По­
чему бы и тебе не радоваться этому?..
Некоторое время она стояла перед ним —жалкая, похо­
жая на светло-золотистый призрак; потом, шагнув к нему,
она позволила заключить себя в объятия.
Что последовало потом, вряд ли необходимо подробно
описывать: обычные проявления нежных чувств, призна­
ния в верности и любви, считающиеся почти ритуальными.
Затем она, свернувшись клубочком, села на ложе, а он, об­
нимая ее, сказал:
— Наш ребенок должен быть порфирородным.
Он имел в виду Порфировый дворец, это необычное со­
оружение из камня пурпурного цвета, в котором многие
поколения императриц и женщин высокого положения со­
вершали священный ритуал дарения жизни царственным
отпрыскам, поскольку, по многовековой традиции, появив­
шийся на свет в пурпуре относится к правящему классу.
— Только не мой ребенок, — заметила безрадостно Фе­
одора. — Лишь законные дети императорской семьи рож­
даются в пурпуре.
Он посмотрел вниз, на ее макушку.
— Твой ребенок —это и мой ребенок тоже. — Он сказал
это так, будто пытался себя убедить в этом. Затем добавил:
317

— Любовь моя, если бы обстоятельства были несколько
иными — думаю, мы могли бы с тобой пожениться.
Она сидела молча, с побледневшим лицом.
Супружество... вот даже о чем он думает!
Это была такая головокружительная вершина, к кото­
рой она и на миг не позволяла себе взлететь в своих често­
любивых помыслах...
Она вздрогнула, как от озноба. Как ужасно мечтать об
этом! Ведь это невозможно, нереально и совершенно без­
надежно!
Даже страшно о таком подумать!
— Нет-нет... — пролепетала она ломающимся голосом.
— Разве ты не хотела бы этого? — воскликнул он.
— Не в этом дело. Конечно, я бы хотела. Но ведь это не­
слыханно, противоестественно и невозможно...
— Почему? Почему невозможно? Нет ничего невоз­
можного!
В висках у Феодоры так шумело от внезапного прилива
крови, что она смутно видела Юстиниана и едва различала
его голос. Это был жутковатый и в то же время решающий
момент в ее жизни. Момент, когда необходимо принимать
страшные решения.
И она оказалась не готовой к нему.
Но ведь надо же что-то сказать. Не могла же она молча
сидеть, позволяя потухнуть разгоревшемуся в нем пламени.
— Я — твоя любовница, — начала она. — Стать ею — и
быть любимой тобою — это все, чего я хотела...
Самые обычные слова, но произнесенные истинной
женщиной. Ее колебания, ее нерешительность, ее робкий,
трепетный вид совершенно покорили Юстиниана.
Внезапно ее замешательство прошло, мысль заработа­
ла. Как страшно она недооценивала Юстиниана! Своей по­
разительной преданностью он доказал ей, насколько глу­
пым был ее страх. Она обязана любить его и быть преданной
ему так, как ни одна другая женщина.
Но он мужчина... и поэтому необходимо управлять им,
тщательно формируя его мысли и побуждения. И она при­
няла решение. Теперь пути назад не было. Затаив дыхание,
она ждала его ответа.
И ответ явился.
— Возможно, для тебя и достаточно быть моей любов­
ницей, но как же ребенок?
318

Вот это вопрос! Наконец-то она почувствовала уверен­
ность в себе, и ее последующие действия стали ясны для нее.
Умение управлять мужчинами было у Феодоры врож­
денным, к тому же оно было развито ее опытом до уровня,
недостижимого для большинства женщин. Одним из спо­
собов заставить мужчину сделать что-то является умение
внушить ему, что это чрезвычайно трудно, почти невоз­
можно. Мужчины любят преодолевать трудности. Это не­
отъемлемый признак их пола, их мужественности. Они всег­
да отвечают на брошенный вызов.
— Я... я боюсь, — залепетала она. Это была скрыто вы­
раженная просьба о защите, которая неизменно льстит
мужскому самолюбию. — Это было бы... возникла бы страш­
ная опасность...
— Какая опасность? — спросил он.
— Это могло бы вызвать возмущение. В Константино­
поле убийства стали обычным явлением...
— Меня это не пугает!
— А что будет со мной? Если народ окажется достаточ­
но сильно взбудоражен, то слишком высоко нацелившую­
ся уличную девку вполне могут отдать на растерзание
толпе...
— Им пришлось бы сразиться с моими лучшими воина­
ми! Сначала им пришлось бы убить меня! — Он решитель­
но и зловеще сжал губы. — Между прочим, —добавил он, —
что могло бы заставить народ пойти на это?
— Я ненавистна императрице и церкви. Да и многим во
дворце... — Она готова была упомянуть Иоанна Каппадо­
кийца, но не успела.
— Чепуха! — как и подобает мужчине, он стал теперь
наседать на нее. — Ты разве не хочешь стать моей женой,
Феодора?
В ответ она улыбнулась сквозь слезы.
— Хочу ли я? О, любимый, для меня это единственное,
чего я хотела бы больше всего на свете — Бог тому свиде­
тель. Но я не могу стать ею. И знаешь почему, дорогой? Су­
ществует закон империи. Он запрещает мужчине твоего
положения и происхождения вступать в брак с такой... та­
кой, как я. И ты не можешь нарушить закон, даже если б я со­
гласилась стать твоей женой. Моя смерть не имеет особого
значения, но твоя оказала бы огромное влияние на весь мир.
319

— Я отменю этот закон! — У Юстиниана был свире­
пый вид.
После такого пылкого заявления ей захотелось снова
очутиться в его объятиях, осыпать его, плача от счастья, по­
целуями. Но она сдержала себя. Оставалось еще одно: за­
ключительное действие, чистый опыт, проверка любви и
преданности.
Она выскользнула из его рук, немного отодвинулась от
него на ложе и опустила глаза.
— Ты ведь наследник престола, сиятельный. — За мно­
гие месяцы она впервые употребила это официальное об­
ращение. — Ты не можешь жениться на... на проститутке...
Он в бешенстве вскочил на ноги.
— Проститутке? Я запрещаю тебе впредь называть себя
так! Запрещаю! Ты понимаешь? Ты — женщина, которую я
люблю! И ты будешь матерью моего сына!
Он сделал три широких шага, а она, съежившись, сиде­
ла на диване, не отрывая от него взгляда... взгляда, напол­
ненного страстным желанием, висящей на волоске на­
деждой.
Наконец Юстиниан остановился, хмурое выражение на
его лице исчезло. Когда он заговорил, у него был голос че­
ловека, спокойного оттого, что важное решение принято.
— Я был себялюбцем, — сказал он. — Когда ты стала
моей, для меня это было только удовольствием. С тобой я
мог убежать от забот и тревог моей жизни. Но за эти не­
сколько месяцев я полюбил тебя совсем иначе. А такая лю­
бовь кое-что значит. Поверь, несмотря на все трудности и
опасности, ребенок получит законное имя! Мы с тобой ста­
нем настоящими мужем и женой перед Богом — я торжест­
венно клянусь тебе в этом святым Михаилом и всеми ар­
хангелами!
И только теперь Феодора шагнула к Юстиниану, под­
няла на него глаза, и в них можно было прочитать мольбу,
благословение и заверение в вечной верности...
Известие о том, что любовница Юстиниана беременна,
долетело до Иоанна Каппадокийца почти так же быстро,
как и до императрицы Евфимии. Получив его, префект пре­
тория так обрадовался, будто неожиданно нашел клад.
Его последующие поступки явились ярчайшим прояв­
лением его характера и изворотливости ума.
Он начал с того, что провел в высшей степени тайное
320 .

совещание с неким монахом — отцом Поликратом, носив­
шим длинную бороду и бывшим сторонником крайне ор­
тодоксального течения в богословии. Помимо этого, По­
л и крат был исповедником и доверенным лицом императ­
рицы. Оказалось совсем нетрудно убедить это духовное
лицо в том, насколько важно и необходимо поддерживать
Евфимию в ее неприязни как к шлюхе из Гормизд, так и к
самой мысли о возможности рождения этой распутницей
ребенка от Юстиниана.
После тайного наставления монаху Иоанн покинул дво­
рец и на роскошной барке переправился через бухту Золо­
той Рог на свою виллу, расположенную в предместье Сики.
Там, в тишине и спокойствии, он намеревался тщательно
обдумать все случившееся, ибо ему казалось, что сам Бог
предоставляет ему счастливую возможность должным об­
разом повлиять на события.
Вилла в Сиках была поистине изумительной: большой
дом, к которому примыкала мраморная крытая галерея,
имел целых два атрия и был окружен садами, рощами и ви­
ноградниками, а такую обстановку в доме мог себе позво­
лить только столь влиятельный человек, каким являлся
префект претория. Имея свободный доступ к казне, он мог
тратить сколько угодно. В этот дворец никто не попадал
иначе, как по приглашению, и сюда не приглашался никто,
кроме тех, с кем Каппадокиец занимался особыми и тай­
ными делами.
Иоанн был православным и в свое время должным об­
разом был крещен. Какое имя он носил до того, как принял
крещение в купели, неизвестно; кажется, это было какоето языческое имя, и Иоанн изменил его при крещении. Од­
нако, несмотря на показное благочестие, Каппадокиец, о
чем было известно лишь немногим посвященным, так и не
признал христианских догматов и продолжал исповедовать
прежнюю веру — некий темный и таинственный культ.
Он был настолько ловок и хитер, что, несмотря на все
это, поддерживал самые доверительные отношения с выс­
шими сановниками церкви. Иногда для ее высших иерар­
хов на его вилле с показным радушием устраивались при­
емы, которые на самом деле были не чем иным, как тайными
совещаниями, в которых церковных прелатов заставляла
участвовать жестокая необходимость оказывать влияние на
мирскую политику. Здесь подчас приходилось принимать и
321

такие решения, которые довольно слабо согласовывались с
христианской доктриной и по этой причине должны были
сохраняться в совершеннейшей тайне.
Высказанные на таких встречах советы Иоанна, будучи
в высшей степени практическими и в то же время ловко
сформулированными в таких выражениях, что выглядели
почти невинными, высоко ценились иерархами церкви и
зачастую воплощались в жизнь с истинно религиозным
рвением.
На второй день кратковременной добровольной ссыл­
ки префекта претория отправилась из города, пересекла
залив и вступила в роскошный дворец Каппадокийца груп­
па представителей высшего духовенства — соборный мит­
рополит и несколько избранных епископов вместе с наибо­
лее преданными священниками и монахами. В этот же день
поздно вечером все они покинули виллу — но уже с глубо­
ким осознанием первоочередных задач и опасностей, угро­
жающих церкви в связи с беременностью девицы из дворца
Гормизды. Кроме того, подтвердилось, что она является
монофизиткой, что для духовенства было более тяжким
грехом, нежели тот факт, что она была проституткой. При­
надлежность либо даже симпатия к этой секте могли послу­
жить достаточным основанием для обвинения в ереси!
Другая делегация с еще большей скрытностью посетила
виллу в Сиках на третий день. Лишь немногим было из­
вестно, что Иоанн временами проводит тайные встречи с
лидерами партии Зеленых с Ипподрома. Поскольку те бы­
ли ярыми сторонниками еретического толка монофизитов,
истинно православный не мог иметь с ними ничего общего.
Но это, очевидно, нисколько не смущало Каппадокийца.
Когда Зеленые возвратились той же ночью из Сик в Кон­
стантинополь, то принялись обдумывать возможность вы­
ступления партии, ибо для этого сейчас, как стало ясно,
появилась отличная возможность. Потерявшие доверие
народа и попавшие в зависимость от ненавистных Синих в
годы правления Юстина, Зеленые могли восстановить свои
силы и влияние, воспользовавшись неожиданно обнару­
жившейся слабостью Юстиниана, наследника престола,
который, оказывается, безумно влюблен в девицу с улицы
Женщин. Положение усугублялось еще и тем, что девица
забеременела от наследника. На основе этого, вызвав в на­
роде ненависть ко всему правящему дому, представлялось
322 -

возможным добиться наконец падения династии и, после
того как окровавленные головы правителей скатятся в
пыль, получить неограниченный доступ к власти.
Группа лиц, облаченных в кроваво-красные одеяния,
нанесла визит на сикийскую виллу на четвертый день. Это
был цвет одежды профессиональных ораторов, зарабаты­
вавших на жизнь своим красноречием, предоставляя услу­
ги каждому желающему, задавшемуся целью воздейство­
вать на мнение толпы.
Всякое удачное слово, любая цитата, классическая ли,
из священного ли писания, выразительный жест или хит­
роумная игра на чувствах или предрассудках аудитории —
все это имелось в арсенале опытных краснобаев. Те, кто
пересек Золотой Рог в этот день, находились на содержании
у Иоанна Каппадокийца. По его сигналу они должны будут
расположиться в самых людных местах Константинополя,
таких, как Августеон, Бычья площадь, площадь Братской
Любви, площадь Константина, у всех городских ворот и
даже на площади Афродиты, собрать вокруг себя толпу слу­
шателей и обрушить на них поток своих обвинений и разо­
блачений.
Их задачей было возбудить в народе ненависть к жен­
щине, которая поработила наследника, и к нему самому,
забывшему о своем положении и достоинстве и совершен­
но потерявшему здравый смысл. В народе еще сохранилось
известное почтение к царской крови, и его чувства могли
быть оскорблены известием о том, что Юстиниан ожидает
ребенка от проститутки, что может испортить благородную
кровь в степени, доселе неслыханной в истории.
Когда последнее из тайных совещаний закончилось и
алые накидки отправились назад в Константинополь, Иоанн
Каппадокиец, оставшись один и проанализировав ситуа­
цию, пришел к выводу, что она складывается довольно бла­
гоприятно —для него самого.
Старому Юстину, совершенно очевидно, оставалось
жить совсем немного — несколько недель, в крайнем слу­
чае — месяцев. Стало известно, что свищ, образовавшийся
у императора и не поддававшийся лечению, разрастается с
каждым днем, а самочувствие все ухудшается.
Когда Юстин в конце концов отдаст Богу душу, необхо­
димо будет решать вопрос о наследовании престола. Будь у
Юстиниана более прочное положение, воспрепятствовать
323 .

его восхождению на императорский трон было бы чрезвы­
чайно трудно. Но если он будет обесчещен... или даже про­
клят? В таком случае все может измениться. Наследника,
изобличенного в распутстве, слабоволии, ставшего позо­
ром для христианской церкви и империи, народ разорвет
на куски, едва лишь тот сделает первый шаг к император­
скому трону.
И кто же тогда окажется наиболее подходящим для уп­
равления великой империей?
Иоанн знал ответ на этот вопрос. Разумеется, он не от­
носился к императорскому дому, однако и Юстин до его
восхождения на трон тоже не мог бы этим похвастать. Иоанн
не был достаточно образован, но и Юстин не умел ни чи­
тать, ни писать. Иоанн был выходцем из отдаленной про­
винции Каппадокии, но и Юстин тоже был провинциалом
из Македонии.
Так что за прецедентом далеко ходить не придется.
К тому же Иоанн Каппадокиец как префект претория и
логофет* фактически держал в своих волосатых руках все
бразды правления, а равно и казну империи. Кто мог бы со­
перничать с ним в случае кризиса власти?
Возможно, самым главным его преимуществом было
то, что инициатива также принадлежала ему. Человек, про­
тив которого он плел заговор, даже не подозревал о суще­
ствовании у Каппадокийца каких-либо амбиций. Совсем
немного времени требовалось для того, чтобы все обдумать,
и еще меньше, чтобы предоставить Юстиниану возмож­
ность себя окончательно погубить. Затем — считанные дни
на безупречную заключительную подготовку «стихийного»
волеизъявления толпы, умоляющей занять пошатнувший­
ся трон умного, доброго и могущественного Иоанна.
Перед тем, как покинуть на пятый день свою виллу и
возвратиться в столицу, Иоанн занялся еще одним, послед­
ним по счету делом.
В самой глубине огромного дома находилась потайная
комната, запертая днем и ночью, о которой рабы и слуги
даже шепотом не упоминали, страшась быть забитыми на­
смерть. Ключ от комнаты имелся только у Иоанна.
В этой комнате, ужасающе безмолвной и мрачной, раз­
мещался алтарь. Над алтарем высилась статуя — непри­
стойное изваяние женщины с жестоким лицом, изобра­
жающее финикийскую богиню Астарту.
324

Капище — поскольку это было именно оно — было за­
полнено украшениями, дорогими тканями и геммами; од­
нако все они были отвратительны для добродетельного взо­
ра, поскольку в бесконечном разнообразии на них были
изображены любовные сцены в окружении фаллических и
ионических символов*. Стены комнаты были покрыты фрес­
ками, представляющими все виды греховного эротизма:
вся грязь и непристойность мифологической развращен­
ности была представлена здесь. Астарта, будучи в какой-то
мере восточным двойником Афродиты, никогда не пользовапась таким поклонением и уважением, как богиня любви
и плодородия. Наоборот, она слыла богиней сладострастия
и грубого наслаждения, вызывающей у ее поклонников от­
вратительную тягу к кровавым жертвоприношениям; про­
винция Каппадокия, откуда вышел префект претория,
была одним из последних оплотов почитателей культа раз­
вратной богини.
Порой тайные приверженцы грязного божества, кото­
рые хорошо знали Иоанна и друг друга, встречались перед
алтарем Астарты. Происходившие тогда оргии были не­
описуемо бурными и сопровождались всяческим скотст­
вом. К услугам гостей всегда имелись юные рабыни, обяза­
тельно девственницы, которых тщательно отбирали и про­
веряли, чтобы не было никаких сомнений. Нередко эти
несчастные умирали после того, что проделывали с ними
во время похотливых оргий.
Когда это случалось, почитатели Астарты видели в этом
залог скорой удачи, поскольку одной из составляющих
культа богини, являвшейся женским воплощением крова­
вого бога Ваала*, была смерть.
Таким образом, Иоанн призвал своего домоправителя и
распорядился, чтобы к нему направили девушку по имени
Ариадна.
Эта недавно купленная рабыня явилась, вся дрожа от
страха и совершенно не представляя себе, какая участь ее
ожидает в этом доме.
Иоанн Каппадокиец сидел, откинувшись в огромном
кресле, и его густые брови мрачно сошлись на переносице,
пока он разглядывал девушку.
Схватив ее за тонкое запястье, он мог бы сейчас зата­
щить ее в запертую комнату. Вышел бы он оттуда один, а об
Ариадне больше никто ничего бы не услышал. Там, в свя325

тилище, есть в полу откидывающаяся плита, под которой
черный провал, ведущий глубоко под землю...
Хрупкая и нежная, с характерными для очень юных де­
вушек угловатыми движениями, Ариадна в страхе стояла
перед ним, опустив глаза и даже не подозревая о той поис­
тине страшной опасности, нависшей над ней в этот момент.
— Подойди сюда, девочка, — прорычал префект.
Она нерешительно и боязливо сделала несколько шаж­
ков и встала возле него.
Он протянул свою волосатую лапу и взял ее за руку. Ко­
жа у девушки была гладкая, как шелк, а тело нежное и уп­
ругое. Ладонью другой руки он ощупал ее груди и ягодицы,
и сделал это почти так, как если бы щупал курицу на базаре,
покупая ее для того, чтобы сварить из нее похлебку. Девуш­
ка была стройной и грациозной, но теперь он убедился, что
она не костлява. Лицо у нее тоже было очень хорошеньким.
Он ущипнул ее за ляжку, и девушка вскрикнула от боли.
— Больно? — усмехнулся он.
— Да, повелитель... — робко ответила она.
— И теперь там будет синяк?
— Да, повелитель... — Ее голос дрожал от страха.
Он потер свои щеки с синеватыми прожилками, потом
переместил ладонь на гладкий, совершенно лысый череп.
Казалось, он ведет спор с самим собой.
— Я мог бы сделать тебе еще больнее, —*наконец про­
ворчал он. — Теперь — уходи.
Девушка тут же исчезла.
Насколько близко она была к страшной черте, Ариад­
на, эта юная рабыня, так никогда и не узнала. Ее спасло
только одно: этот мужчина был слишком большим сладо­
страстником, слишком эгоистичным сластолюбцем, чтобы
принести ее в жертву.
Иоанн вынужден был признать, что девушка очень хо­
роша. Его ложе, а не алтарь Астарты ее участь.
Он утвердился в этом решении, вспомнив о том, что
порой проводились расследования в связи с беспричин­
ным и бесследным исчезновением рабынь. Впрочем, он от­
лично знал, что никакое расследование не могло быть про­
ведено в доме префекта претория.
Часом позже, почувствовав желание, вызванное воспо­
минанием о кратковременной близости с девушкой, ее по­
велитель приказал привести ее к нему в спальню, где и ли326

шил ее девственности. И хотя позднее она, может быть, и
плакала из-за этого, ей все же следовало радоваться, ибо те­
перь ее уже не могли избрать в качестве жертвы.
У алтаря, несколько позднее, пролилась кровь двух мо­
лоденьких ягниц, так как в жертву великой Астарте всегда
должны приноситься только женские особи, сохранившие
невинность.
Забегая вперед, необходимо заметить, что Иоанн Кап­
падокиец до конца своих дней клял себя зато, что поддался
слабости и насладился близостью со своей красивой рабы­
ней вместо того, чтобы принести ее в жертву...
Возвращаясь в город на своей позолоченной прогулоч­
ной барке, Иоанн услышал какой-то отдаленный гул.
Он как раз беседовал с Мурзой, капитаном барки, и был
вынужден замолчать, поскольку все нарастающий звук за­
глушил его слова. Величественный и мощный, он, каза­
лось, несется над водой со всех сторон. Наконец он стих,
но спустя минуту раздался снова.
Опять наступила тишина — и снова могучий удар.
— Заупокойный звон! — воскликнул Иоанн. — Это
главный колокол Святой Софии!
Теперь все они — префект, капитан и шестнадцать невольников-гребцов — слушали, затаив дыхание, как глав­
ный колокол продолжает раз за разом возвещать о чьей-то
кончине.
Лицо Иоанна сначала побелело, затем покрылось крас­
ными пятнами.
— Император! Ему, должно быть, стало хуже за те дни,
пока я отсутствовал.
Он в ярости повернулся к Мурзе.
— Пусть эти ленивые собаки гребут по-настоящему!
Нельзя терять ни минуты! Вперед! Вперед! Я должен быть
во дворце немедленно!
Рабы склонились над своими веслами, и вода под их ло­
пастями закипела. Но Иоанн продолжал неистовствовать.
— Гони! Пусти в ход бич! — кричал он. — Я должен ус­
петь!
На взмокших спинах гребцов вспухли бурые рубцы —
Мурза забегал между ними, размахивая плетью. Но рабы и
без того делали все возможное, и даже их господин понял это.
Иоанн с трудом дождался, пока барка причалила к бе. 327 .

регу, спрыгнул на пристань и почти бегом направился к во­
ротам Евгения, которые были настежь распахнуты.
Вооруженный всадник, узнав префекта претория, при­
ветствовал его.
— Прочь с коня! Он необходим мне немедленно! —
приказал Иоанн.
Через мгновение он уже был в седле, и копыта застуча­
ли по мостовой, когда он погнал коня галопом по дороге
длиной в три четверти мили, ведущей к воротам Халк.
Кризис наступил быстрее, намного быстрее, чем он
предполагал. Однако Иоанн почти ликовал.
Горожане на улицах поворачивали головы, когда он с
грохотом проносился мимо, и, открыв рты, внимали похо­
ронному звону, который уже подхватили все городские ко­
локола.
— Император... император, упокой Господь его душу, —
раздавались приглушенные голоса. Все знали, что у старого
Юстина неважное здоровье, и теперь, когда ударили коло­
кола, чернь вдруг вспомнила, что их престарелый прави­
тель был храбр и добр, в меру благочестив, а его правление
было мирным.
Что же касается Иоанна Каппадокийца, приближавше­
гося галопом к воротам Халк, то его мысли были слишком
заняты другими вещами, чтобы размышлять о достоин­
ствах умершего императора. Его ораторы — следует немед­
ленно дать им возможность выступить с обращением. Не­
обходимо также ни минуты не медля нанести визит во дво­
рец, чтобы выразить соболезнование. Срочно должны быть
направлены послания верховным иерархам церкви и руко­
водителям партии Зеленых с извещением о том, что насту­
пило время для заранее обусловленных действий.
Он подумал, что было бы лучше, если б он находился
здесь в самый момент кончины императора... но, в конце
концов, он не ожидал столь быстрого развития событий.
Времени еще достаточно, так что пока все в порядке.
Конь, у которого вся морда покрылась пеной, зафыр­
кал, оказавшись у ворот Халк. Иоанн остановил его, бро­
сил поводья стражнику и спрыгнул на землю.
Когда он проходил через ворота, эскувиты салютова­
ли ему.
— Давно это случилось? — рявкнул он, не останавли­
ваясь.
328 .

— Примерно полчаса назад, ваше высочество, — отве­
тил один из них.
Иоанн кинулся дальше. На прогулочных площадках и
дворах перед зданиями дворца виднелись возбужденные
группы переговаривающихся между собой людей, а похо­
ронный звон продолжал сотрясать воздух.
Старый военачальник Милон спускался вниз по до­
рожке между кустами букса. Иоанн остановил его.
— Печально, — проговорил он. — Это подлинная тра­
гедия для всей империи.
— Это так, — согласился Милон. —Действительно так.
Придав лицам соответствующее моменту скорбное вы­
ражение, поскольку на них смотрели окружающие, они не­
которое время постояли, сокрушенно качая головами.
— А были ли какие-либо признаки скоропостижного
конца? — спросил Иоанн после небольшой паузы.
— Никаких, — ответил военачальник, и его пухлое ру­
мяное лицо стало торжественным. — Кажется, это был сер­
дечный удар, которого никто не ожидал, даже придворные
лекари.
— Странно, — заметил Иоанн. — Странно, что смерть
произошла из-за этого. А как это случилось?
Милону была свойственна склонность вести речь изда­
лека и приближаться к сути дела крайне неторопливо. Те­
перь он во всем блеске продемонстрировал это.
— Когда это случилось, императрица находилась в сво­
их покоях вместе с дамами, и разговор шел о чем-то несу­
щественном, связанном, я думаю, с каким-нибудь вопро­
сом приличий — скажем, о допустимости женщинам но­
сить в церкви тонкую, почти невидимую вуаль, что ныне
становится модным. Возникают, знаете ли, сомнения, не
является ли это отклонением от предписания, оставленно­
го благословенным апостолом Павлом, в котором он ут­
верждает, что всякая женщина, совершающая молитву с
непокрытой головой, позорит...
— Довольно об императрице и ее мнениях, — прервал в
нетерпении Иоанн. — Расскажи мне об императоре!
Милон бросил на него оскорбленный взгляд.
— Его императорское величество, — проговорил он сер­
дито, — держится, я думаю, неплохо...
— Держится неплохо? Как это понимать? Он же умер —
разве не так?
329

— Кто? Юстин? Ничего подобного...
— Тогда почему колокола?
— Потому что... Значит, вы еще не знаете? Императри­
ца Евфимия скончалась!
В этот момент старый Милон испытал острое чувство
торжества, связанное с возможностью первым сообщить
кому-нибудь новость. Что касается Иоанна Каппадокийца,
то у него был вид человека, которого ударили из-за угла и
которому необходимо какое-то время, чтобы полностью
прийти в себя.
ГЛАВА 21
Собор величественно вздымался над окружающими его
зданиями. И возраст у него был достаточно солидный —
почти двести лет. На его крыше гнездились голуби и грачи,
а ласточки щебетали внутри, под сводами, смутно виднею­
щимися сквозь дым, поднимающийся от бесчисленных
свечей и курильниц.
Тут и там в трещинах стен росла небольшими кустика­
ми трава. На одном из карнизов закрепился побег кедра.
Все это говорило о древности собора. Именно его святость
и древность превратили его в наиболее почитаемый храм
империи, в котором предстоятелем был сам патриарх, пре­
восходивший по чину даже римского преосвященства, ко­
торого уже начали величать папой.
Между собором и воротами Халк размещался Августеон — площадь, окруженная двойным рядом колонн, со зда­
нием Сената к востоку от нее.
Обычно в тени колоннады собирались любители обсу­
дить результаты последних ристаний, потолковать о новых
ересях или поделиться свежими сплетнями; там же разме­
щались книжные развалы, где желающие могли приобрес­
ти рукописи, недавние или древние, а для одолеваемых же­
ланиями иного сорта существовала продажная любовь.
Но в этот день портики были запружены до отказа, и
масса людей, выйдя за их пределы, растекалась по всей пло­
щади. Толпа была так плотна, что сквозь нее невозможно
было протиснуться, люди в ней толкались, сновали и ста­
новились на цыпочки, чтобы лучше видеть происходящее;
шеренги вооруженных воинов решительно загоняли вы-

330

тесненных из толпы людей обратно, охраняя проезд шири­
ной около пятидесяти футов, который вел от ворот дворца
к собору — по нему должен был следовать траурный кор­
теж. Сколько десятков тысяч собралось на площади, никто
не мог счесть, но даже на Ипподроме такого количества
людей никто никогда не видел.
Смерть императрицы — событие экстраординарное, и
ее похороны должны были продемонстрировать величие и
мощь государства, даже если сама императрица была фигу­
рой довольно нелепой и малозначительной.
Несчастная Евфимия не смогла даже собственный уход
из жизни обставить драматически. Не было ни предчувст­
вия, ни дежурств у постели, ни последних слов, которые бы
запомнились и передавались потомкам. Она умерла не­
ожиданно и просто.
Императрица попыталась было подняться с кресла и
тут же опустилась в него снова. Голова ее упала на грудь,
рот открылся, но широкие подлокотники кресла удержали
ее в сидячем положении.
Несколько секунд присутствующие в покое дамы не
могли понять, что произошло. Когда же они попытались ее
поддержать, Евфимия была уже мертва.
Случилось так, что отец Поликрат, духовник императ­
рицы, в это время находился во дворце. В таких делах цер­
ковь знала, что необходимо в первую очередь, вот почему
так скоро после того, как Евфимия переселилась в лучший,
без сомнения, мир, раздался заупокойный колокольный
звон.
Как и префект, жители Константинополя, услышав ко­
локол, в большинстве своем решили, что сам император
Юстин пришел к давно ожидаемому концу. Вот почему для
многих смерть его супруги оказалась совсем неожиданной.
Когда прояснились все подробности случившегося,
смерть императрицы стала главной темой разговоров. Рас­
сказывали, что придворные лекари ошиблись, сочтя за бла­
гой знак цветущий вид императрицы и ее чрезмерную жи­
вость. Наоборот, это должно было вызвать у них обеспоко­
енность. С этим соглашались даже те, кто накануне говорил,
что императрица, кажется, стала чувствовать себя гораздо
лучше и полна энергии — достаточной, по крайней мере,
еще лет на двадцать.
Ну что ж, говорили в городе, пожимая плечами, жизнь
331

коротка, а смерть не щадит ни знатных, ни могуществен­
ных. Были надеты подобающие случаю скромные траурные
одеяния, однако скорбь повсеместно не была слишком глу­
бокой. Это было связано с тем, что Евфимия, из-за своего
стремления избегать публичных церемоний, была недоста­
точно широко известна, а сама она ничего не предприни­
мала для того, чтобы завоевать популярность. Единствен­
ное, что дала ее смерть простому люду, так это возможность
увидеть пышное зрелише заупокойной службы в соборе
Святой Софии. В ожидании ее и собралось столь огромное
количество народа.
Вскоре на башне собора снова ударили в главный коло­
кол, и его размеренный, мощный звон разнесся во все кон­
цы. В воротах дворца показалась похоронная процессия.
Первым шел строем отряд эскувитов, сверкая серебром,
золотом и ослепительной белизной одеяний; у всех у них
был вид не менее воинственный, чем у неукротимого Ахил­
ла, только копья они держали перевернутыми навершием к
земле.
Затем показалось духовенство, всегда возглавляющее
подобные шествия. Священники и монахи, великое мно­
жество, в церковных одеяниях или в простых покаянных
власяницах, шли подвое, склонив головы, губы их шевели­
лись в молитве, руки были соединены перед грудью, а за
ними двигался хор, негромким речитативом певший пани­
хидную литанию. После священников, монахов и хора
чинно шествовали высшие церковные сановники, старшие
священники, апостолические викарии*, епископы и мит­
рополиты и, наконец, сам патриарх Гиппия, с благородной
белоснежной бородой, ступающий в тени богато украшен­
ного балдахина, который несли четверо диаконов: на всех
были пышные регалии, свидетельствующие об их сане и ду­
ховной власти. Процессия священнослужителей оказалась
столь длинной, что когда первые из них вступили в собор,
последние только появились в воротах дворца.
Второй отряд эскувитов возглавлял военачальник Велизарий, широко шагавший впереди своих воинов. Лицо у
него было серьезным и сдержанным, в своем пышном об­
лачении он выглядел настолько мужественным, что среди
женщин в толпе зрителей пробежал шепот.
Следом двигалась внушительная группа чужеземных
дипломатов. Здесь были послы Персии, Италии, Африки,
332 .

Испании, Галлии, Эфиопии, множество представителей
варварских и полуварварских народов и племен; тюрбаны,
рогатые шлемы, иные странные головные уборы смеша­
лись друг с другом; одеяния, расшитые золотом, соседство­
вали с одеждами из меха диковинных северных зверей.
И снова эскувиты.
Затем настал черед большой группы женщин: это были
придворные дамы покойной императрицы. Со смутно вид­
неющимися за черной вуалью лицами, они шли парами,
являя собой воплощение скорби и печали.
Еще один отряд блистательных дворцовых гвардейцев.
После них проследовал императорский двор и знатные
патриции. В их числе был Трибониан, шедший рядом со сво­
им непосредственным начальником — старым Проклом,
квестором, который был настолько немощен, что вынуж­
ден был даже во время этого непродолжительного путеше­
ствия опираться на руку своего помощника. Тут же было
множество важных лиц изо всех правительственных служб,
включая Василия, дворецкого, и главных евнухов импера­
торского двора.
Замыкали процессию члены императорского дома в ок­
ружении отряда эскувитов.
Иоанну Каппадокийцу, в силу его высокой должности
префекта претория, принадлежала привилегия находиться
в этой группе.
Он шел впереди, один, на нем, как и на всех участниках
шествия, было траурное одеяние. Голова его, как бы в скор­
би, была склонена, однако весь он был в напряженном вни­
мании, а уши его жадно ловили каждое слово или замеча­
ние, доносившееся из толпы.
Сразу же за ним, чуть впереди внушительного эскорта
эскувитов, шагающих по сторонам громадного, задрапиро­
ванного черной тканью паланкина, в котором несли старо­
го императора Юстина, шли рука об руку Юстиниан и его
любовница.
Иоанну страстно хотелось знать, какие чувства вызвало
у людей первое публичное появление этой пары. При этом
он находился в состоянии горького разочарования и край­
ней досады: внезапная смерть императрицы разрушила все
его планы, и какое-то время он пребывал в замешательстве,
ощущая полное бессилие.
В его планах Евфимия была главной фигурой, своего
333

рода фундаментом, на котором зиждилось остальное. Все
были убеждены, что императрица переживет Юстина, а она
отнюдь не питала любви к Юстиниану. Евфимия так и не
смогла простить выказанного им пренебрежения к ней,
когда он, несмотря на ее явное неудовольствие, ввел во дво­
рец любовницу. Роль овдовевшей императрицы в решении
вопроса о престолонаследовании хорошо известна из исто­
рии. Иоанн напряг память. Зенон, например, взошел на
престол благодаря поддержке Верины, вдовы Льва. А вдова
Зенона сделала правителем империи Анастасия. Подобных
примеров — великое множество. Если бы добродетельная
императрица, символизирующая традиции и дух народа,
заявила о том, что кандидат на престол — даже если это и
племянник ее покойного мужа — недостоин венца, то это,
по сути, положило бы конец всяким притязаниям Юсти­
ниана. А расположение Евфимии к префекту претория
было хорошо известно и неоднократно подтверждалось в
последнее время.
У Иоанна было такое чувство, будто императрица, столь
внезапно уйдя из жизни, предала его, к тому же выбрав мо­
мент, когда его не было во дворце. Думая об этом, он в бе­
шенстве скрежетал зубами и осыпал про себя грязными
языческими ругательствами эту старую дуру, которая ниче­
го не умела сделать толком, даже умереть. Но это никак не
могло изменить того непреложного факта, что Евфимии
больше нет и теперь он не мог рисковать и продолжать дей­
ствовать в соответствии со своим планом.
До поры до времени крикунов в красных одеяниях сле­
дует попридержать в стороне. Верховное духовенство, он в
этом не сомневался, и пальцем не пошевелит, пока навер­
няка не будет знать, что его ожидает вбудущем. А лидерам
Зеленых он уже направил указание ничего не предприни­
мать до тех пор,' пока они не получат от него иных распоря­
жений.
Таким образом, скорбный вид, с которым шел тучный
префект, был столь же искренним, как и у сотен других
участников траурной процессии, но скорбел он вовсе не по
умершей императрице, а по рухнувшим от такого ошелом­
ляющего удара великолепным планам.
Юстиниан был полностью поглощен мыслями о жен­
щине, медленно идущей рядом с ним со сложенными перед
грудью изящными руками. Ему, как и префекту претория,
334 -

хотелось знать, какое впечатление она произвела на про­
стой народ: чрезвычайно важно, что всколыхнулось в ду­
шах людей, когда они увидели ту, что выросла среди них, а
теперь удостоилась столь высокой чести — находиться в
числе членов императорского дома.
Феодоре, казалось, было безразлично, что о ней могли
подумать: глаза у нее были опущены вниз, голова склонена,
лицо скорбно и спокойно. Но когда она проходила мимо,
бесчисленные глаза толпы жадно ощупывали ее, ибо и в
траурном одеянии она была прекрасна, каждая линия ее
тела вызывала восхищение дивной гармонией и совершен­
ством.
Но спокойствие Феодоры было лишь маской. Внутри у
нее все дрожало от нервного напряжения. Ее будущее, ее
судьба решались именно сейчас, во время этого дерзкого
появления вместе с Юстинианом по случаю столь важного
и торжественного события. Как любая женщина в ее поло­
жении, она опасалась также, чтобы не была замечена ее бе­
ременность. Но с этой стороны ей нечего было опасаться.
Тело у нее действительно округлилось, но лишь едва замет­
но, а ниспадающая одежда, которая была на ней, достаточ­
но надежно скрывала все признаки от любопытных глаз,
поскольку шел всего третий месяц.
Люди в толпе вытягивали шеи и перешептывались. Кор­
теж медленно вползал в недра собора, где был установлен
саркофаг императрицы, у которого на протяжении трех дней
и трех ночей, сменяя друг друга, непрерывно читались мо­
литвы. Церковные иерархи, послы, сановники и иные слу­
жители императорского двора, патриции, придворные да­
мы, члены императорской семьи до отказа заполнили ог­
ромный неф собора.
Снаружи у входа в собор была установлена охрана, в то
же время воины продолжали, выстроившись плотными
шеренгами, охранять проход от собора до дворцовых ворот.
Часть толпы, собравшейся на Августеоне, стала расхо­
диться. Потребовалось долгих три часа для того, чтобы свя­
щеннослужители закончили обряд и отпели покойную;
отлетающая душа Евфимии получила все, что ей причита­
лось, — фимиам, пламя тысяч свечей, песнопения и мо­
литвы, в которых было предусмотрено все, с чем могла бы
встретиться она в предстоящей жизни.
Однако тысячи людей остались на площади, чтобы уви335

деть кортеж на обратном пути во дворец. Зрелище было
впечатляющим, но все же наиболее притягательным в нем
была молодая женщина, которую они видели раньше скром­
но идущей к собору рядом с наследником.
Более, чем когда-либо в жизни внимательная к любой
случайности, скрытой или явной, Феодора поняла, что на­
ступил решающий момент.
Она не переставала удивляться, каким образом ей уда­
лось завоевать любовь престолонаследника могучей импе­
рии. Не раз ей доводилось убеждаться в том, насколько мо­
гущественным было ее женское начало; но теперь она с
удивлением узнала, что еще ни разу женщина, будучи кур­
тизанкой, не смогла добиться преданности мужчины, ко­
торый имел возможность выбора среди женщин целой им­
перии.
Однако теперь необходимо сделать следующий шаг.
Юстиниан дал клятвенное обещание сделать ее своей суп­
ругой ради зародившейся в ней жизни. На первый взгляд не
слишком сложное дело — достаточно лишь заставить ста­
рого Юстина немного изменить закон, но в действитель­
ности все далеко не так просто. Браки правителей затраги­
вают интересы других стран. А этот брак, которого так желает
Юстиниан, беспрецедентен и противоречит всем мысли­
мым нормам.
До ушей Феодоры дошло высказывание Софронии,
злоязычной жены Сильвия Тестора: «В империи были им­
ператрицы, которые становились проститутками, но. не
было еще проститутки, которая стала бы императрицей».
Несомненно, недругов у Феодоры было предостаточно,
и в любом случае необходимо было с этим считаться. В то
же время существовало нечто более важное и значитель­
ное, чем дворцовые пересуды: глас народа.
Для того чтобы не дать повода черни, которой боялись
все правители империи на протяжении ее многовековой
истории, для бунта, чрезвычайно важно в первую очередь
знать настроения и чувства людей.
Феодора была уверена в том, что ее главный враг, Иоанн
Каппадокиец, располагает наиболее полной и точной ин­
формацией об отношении народа к ней. Одной из задач,
поставленных перед префектом претория и оплачиваемых
из государственной казны, была организация целой армии
соглядатаев и осведомителей: десятки тысяч их рыскали по
336

всей империи, сотни — по Константинополю, а их доносы
стекались к Иоанну.
Как могла женщина, не располагающая никакой спе­
циальной службой, добыть сведения, которые у Иоанна
были всегда под рукой?
Но Феодора считала, что знает такой способ.
На следующий день после похорон императрицы Айос
находился на своем обычном месте у подножия мраморной
Афродиты. Глядя на прохожих, он не замечал, чтобы люди
были слишком опечалены, или стали более щедрыми, или
менее великодушными в подаянии, чем прежде.
Вскоре после полудня к нему приблизился паланкин.
Эти роскошные носилки, видимо, принадлежали богатому
человеку, но охраны при нем не было; его окошки были
плотно зашторены черными, без каких-либо украшений,
занавесками, несли его восемь чернокожих рабов в черных
набедренных повязках — все вместе подчеркнуто символи­
зировало траур, и в то же время не было ничего такого, что
позволило бы узнать владельца паланкина. Поскольку чер­
ный цвет в городе был в эти дни наиболее распространен­
ным, Айос не обращал внимания на паланкин, пока тот не
остановился возле него.
Тотчас же нищий назойливо и гнусаво заклянчил, из­
менив слова обычной просьбы так, чтобы они как можно
точнее соответствовали траурной обстановке:
— Подай милостыню, о многославный! Подай нищему!
Подумай о жизни, о том, как она коротка и как быстро об­
рывается, что и случилось с нашей обожаемой императри­
цей. Не копи земных благ, а подумай о душе своей — помо­
ги впавшему в нужду бедному и несчастному!
Это была недурно сформулированная просьба, однако
в ответ на нее из паланкина донесся тихий мелодичный
смех.
— Вот, возьми. Это тебе, мой добрый Айос.
В щели между занавесками появилась тонкая рука, и
Айос почувствовал убедительную тяжесть набитого моне­
тами кошелька, оброненного в его протянутую клешню.
— В нем ты не обнаружишь ни медных, ни серебряных
монет, — заметил голос.
Кошелек с золотыми монетами! От изумления у него
рот распахнулся.

— Благословенные святые!.. Такое неслыханное благо­
деяние!..
Опять послышался смех.
— Нельзя ли нам договориться, что между друзьями та­
кой способ выражения благодарности не обязателен? —
спросил голос.
Нищий повертел уродливой головой и остановил взгляд
на рабах, похожих на черные статуи, которые неподвижно
стояли, удерживая носилки на плечах, и без всякого выра­
жения смотрели прямо перед собой.
— Они немые, — пояснил голос, — и не способны рас­
сказать о том, что могут услышать.
— Что от меня требуется? — спросил он осторожно, до­
гадываясь, что визит к нему, учитывая такие необычные
предосторожности, должен иметь достаточно важную и не
подлежащую огласке причину.
— Сведения, — услышал он в ответ.
— От меня? Мы, нищие, бедны и беспомощны...
— И вам все тем не менее известно, в чем я уже не од­
нажды убеждалась. Многие из вас, должно быть, находи­
лись в толпе во время вчерашних похорон. И сегодня у вас
есть уши в любом месте города.
— Возможно, — согласился он.
— Я бы хотела знать, что думает большинство горожан
о моем появлении в похоронной процессии вместе с на­
следником Юстинианом.
Айос по-обезьяньи сморщил лоб, а затем сказал:
— Сейчас тебе нечего бояться народа.
— Что значит — сейчас?
— Потому что не было заметно никого, кто настраивал
бы людей против тебя. Но я не могу поручиться, что это не
случится завтра.
— Ну а сейчас — что сейчас говорят люди?
— Есть некоторые — старые матроны в основном, —
считающие оскорбительным то, что наследник отдал свою
благосклонность обычной...
— Потаскухе, — помогли ему бесстрастно. — Продолжай.
— Но в большинстве случаев, я сам слышал, и мои люди
мне говорили, это доставило народу большее удовольствие,
чем все остальное. Многие мужчины имеют слабость к кра­
сивым женщинам, поэтому их отношение к тебе самое
доброжелательное. Кроме того, смелость, с которой ты
338 .

вступила в эту игру, стала темой для разговоров, а твой ус­
пех вызывает у людей нечто похожее на злорадство.
— Злорадство по отношению ко мне?
— Нет. К тем, выше которых ты поднялась и которые,
как всюду считают, из-за этого особенно несчастны.
— Значит, мнение народа обо мне благоприятно?
— Сейчас благоприятно, я повторяю. Но будь начеку.
— Почему?
— Ты простого происхождения. Народ радуется твоему
успеху, поскольку считает его и своим тоже. Но и тебя он
все еще считает своей.
После некоторой паузы из-за черной занавески послы­
шалось:
— Айос, а что, если Юстиниан решит меня сделать за­
конной супругой?
Нищий бросил быстрый, проницательный взгляд на
паланкин, словно пытаясь увидеть сквозь ткань лицо сидя­
щей внутри женщины.
Затем он проговорил:
— Тебя интересует мое мнение? Так вот, если бы случи­
лось такое чудо, я думаю, народ приветствовал бы это. По
крайней мере, вначале. Но даже это не смогло бы заставить
людей забыть, что тебя воспитала улица и ты не лучше лю­
бого из них. В этом заключается самая большая опасность
для тебя.
— Почему?
— Потому что стоит лишь раз повернуть народ против
тебя, и его ненависть окажется в десятки раз ожесточенней
и мстительней, чем могла бы оказаться по отношению к
тому, у кого более высокое положение в обществе.
Внутри паланкина наступила тишина. Затем голос сказал:
— Я вижу, Айос, ты хорошо знаешь людей. И теперь я
понимаю, какая опасность мне угрожает. Для некоторых я
как была шлюхой, так навсегда и останусь ею. По мнению
других, я просто самоуверенная авантюристка. И для тре­
тьих я попросту объект зависти. Оказывается, врагов у меня
достаточно, и они могут, если представится возможность,
сделать многое. Даже уничтожить меня.
Нищий молча кивнул. Какое-то время они оба молчали.
Наконец послышался мягкий голос из паланкина:
— Мне очень нужна твоя помощь. Не забывай, Айос,
что мы с тобой оба стояли с протянутой рукой. Я надеюсь
339

узнавать от тебя, как настроены люди. Награда не заставит
себя ждать...
— Деньги — это замечательно, — перебил Айос. — Я не
отказываюсь от них. Однако есть кое-что посильнее де­
нег — это дружба. Я помню о том, как мы с тобой оба сто­
яли с протянутой рукой, маленькая Феодора.
Проходящие мимо люди вряд ли обратили внимание на
короткий разговор на площади Афродиты. Затянутый чер­
ной тканью паланкин — в дни траура таких носилок было
довольно много — на несколько мгновений остановился у
статуи Афродиты, нищий получил милостыню, а паланкин
двинулся дальше и исчез в направлении Виа Альта.
Хотя Евфимия, ухаживавшая за старым императором,
умерла, Василий, дворецкий и главный евнух император­
ского семейства, продолжал, как ищейка, следить за Юсти­
ном. Его удивлению и возмущению не было предела, когда
он, прийдя по вызову охраны ко входу во дворец Сигма, за­
стал там любовницу Юстиниана. Она была без сопровож­
дения.
— Чего изволите? — спросил евнух. К этой женщине
он, как и все остальные евнухи, испытывал неприязнь.
— Я прошу аудиенции у императора, — ответила Фео­
дора.
— Это невозможно!
— В самом деле? — поинтересовалась она. — И кто же
мне отказывает в этом — император или его главный евнух?
Какая наглость! Невероятно дерзкая и нахальная деви­
ца, подумал Василий, испытывая чисто женское желание
влепить ей пощечину.
Однако он сдержался. Ему вдруг пришло в голову, что
теперь-то он лишился мощной поддержки Евфимии, и ес­
ли позволит себе лишнее, то это дерзкое маленькое созда­
ние найдет способ пожаловаться на него старому Юстину.
Да и ее любовник, Юстиниан, ежедневно бывал на со­
вещаниях у своего дяди...
Василий решил, что самым благоразумным будет доло­
жить обо всем императору. Поэтому, сдержав чувства, он
оставил девушку в атрии и удалился.
Старый Юстин дремал, сидя в любимом кресле с широ­
кими подлокотниками, его больная нога покоилась на рез­
ной скамье с кожаной подушечкой.
Василий откашлялся.
340 .

— Ваше императорское величество, достославный и
благородный...
Император, вздрогнув, очнулся. Обведя бессмыслен­
ным взглядом комнату, он увидел своего старого секретаря
Винипия, затем охрану и, наконец, Василия, который с важ­
ным и значительным видом стоял у двери.
— Ты меня о чем-то спросил, Василий? — поинтересо­
вался император. — В чем дело?
— Во дворец явились с просьбой об аудиенции, ваше
величество, — ответил дворецкий.
— Аудиенции? — Голос императора звучал раздражен­
но. — Ты же знаешь, Василий, я не даю никаких аудиенций!
Евнух застыл в поклоне.
— Ваш слуга умоляет простить его, ваша милость, за
причиненное беспокойство. Я должен был знать...
Он уже хотел выйти, но Юстин-, хотя и казался тупова­
тым, иногда отличался исключительной наблюдательнос­
тью. Он заметил в глазах евнуха мгновенный насмешливый
блеск. Этого было достаточно для того, чтобы задать еще
несколько вопросов.
— Постой! — приказал император. — Кто просит?
— Женщина, ваше императорское величество.
— Вот как! Женщина? Как ее зовут?
— Кажется, Феодора, — с неохотой ответил дворецкий.
— Феодора? — Юстин порылся в памяти. — Ты имеешь
в виду девушку Юстиниана?
— Думаю, это она и есть, о посланный Богом.
Старый Юстин нахмурился.
— Что ей может быть здесь нужно? — спросил он, зада­
вая этот вопрос скорее самому себе.
— Не имею представления, ваше величество. Пойду
скажу ей, чтобы убиралась...
— Постой, Василий! К чему такая дьявольская спешка?
Дай же мне немного подумать!
Евнух застыл в ожидании, а император задумался.
Юстин вспомнил девушку. Она была необыкновенно
красива, кроме того, теперь ему стало немного любопытно.
— Пусть она войдет, — сказал он.
— Наверное, ваше императорское величество...
— Я сказал, пусть она войдет, — рыкнул Юстин.
Василий, не показывая своего огорчения, вышел из по­
коев. Спустя некоторое время Феодора приблизилась к им341 .

ператору и с удивительной плавной грацией опустилась на
колени.
Юстин взглянул на нее. Она была очаровательна — та­
кая свежая, юная и обаятельная.
— Так это ты просила об аудиенции? — спросил он.
— Да, о великолепный! — Голос ее был едва слышен,
словно от испытываемого ею благоговейного страха.
— Ты можешь идти, Василий! — довольно резко сказал
император замешкавшемуся в дверях евнуху. Дворецкий
исчез.
Виниций занял обычный пост, встав за креслом своего
повелителя. Охрана, стоявшая у входа, смотрела прямо пе­
ред собой, а слуги, по обыкновению, расположились по­
одаль и замерли в неподвижности.
— О каком благодеянии хочешь ты просить нас? —
спросил Юстин дружелюбно.
— Если то, что я скажу, покажется слишком самонаде­
янным, я прошу ваше высочайшее величество простить
меня за это и быть уверенным, что смиреннейшую из под­
данных побудили к этому исключительно любовь и забота
о своем императоре.
Он молча кивнул своей седой головой, затем разрешил:
— Продолжай.
— Я не прошу никакого благодеяния, ваше высочество,
за исключением одного — позволения служить вашему ве­
личеству.
— Нам служат многие. Как ты намереваешься служить?
— Посланник Бога знает, что Юстиниан, его верный и
преданный племянник, много и напряженно работает,
чтобы облегчить ношу императора. А я могла бы попытать­
ся — и довольно простым способом — сделать более легки­
ми часы императора, по возможности скрасить их.
Еще никто в империи не делал такого предложения
Юстину, и его заинтересовала эта новинка.
Мужчине почтенного возраста нетрудно быть милости­
вым по отношению к молодой женщине. Ее молодость са­
ма по себе подобна утреннему свету, смягчающему его рав­
нодушную усталость. Кроме того, подумал Юстин, эта де­
вушка —любовница Юстиниана. Это делало ее почти членом
семьи. И он почувствовал готовность пойти ей навстречу.
— Поднимись, дитя, — сказал он, — и подойди к нам.
Когда она повиновалась и, ступив несколько шагов, ос342 .

тановилась у его кресла, он протянул руку и почувствовал,
как ее горячая нежная маленькая рука легла сверху на его
ладонь. Держа девушку за руку, он обнаружил, что испыты­
вает почти забытое ощущение неизъяснимого удовольствия.
— Те часы, о которых ты говорила, — спросил он, —
каким образом ты могла бы их скрасить?
— Приходя развлекать ваше величество, когда это будет
позволено.
Она взглянула на него из-под ресниц и с уверенностью
могла сказать, что весьма преуспела в своем желании про­
извести на него благоприятное впечатление. Возраст и оди­
ночество вместе взятые взращивают в мужчине слабость,
которой молодая и хорошенькая женщина может велико­
лепно воспользоваться.
— Я могу беседовать, читать вслух, рассказывать всякие
истории, — продолжала она храбро. — Я могу, с милости­
вого позволения вашего высочества, каждый день сооб­
щать обо всех слухах и сплетнях, шутках и остротах, появ­
ляющихся как во дворце, так и в городе.
— Вот как? — Он еще раз кивнул крупной головой с
вьющимися седыми волосами.
— Если вам захочется иногда посмеяться, я могла бы
вас развеселить, поскольку у меня неплохая мимика и ак­
терские способности. Я могла бы также развлекать вас иг­
рами...
— Я устаю от игр, — прервал он ее несколько раздра­
женно.
Она взглянула на него.
.
— Знакома ли вашей светлости новая персидская игра,
которая называется чатранг?
— Нет. Что это за игра?
— Это игра в войну, в нее играют на доске в черную и
белую клетку специальными фигурами, сделанными из
слоновой кости и черного дерева и представляющими со­
бой королей и королев, полководцев верхом на конях, луч­
ников, боевых слонов и обычных воинов. Ваше величест­
во, сами будучи храбрым полководцем, могли бы велико­
лепно развлекаться этой игрой.
Она замолчала, но он кивком головы велел ей продол­
жать.
— Говорят, ваше величество, что эта игра была вначале
передана царскому двору Персии императором Индии через
. 343

его посла с предложением царю Персии или самому рас­
крыть, если это ему удастся, секрет игры, или уплатить вы­
куп в случае неудачи. Король попросил дать ему семь дней
срока, в течение которых его мудрецы безуспешно пыта­
лись решить задачу. Затем один из его министров взял игру
домой и за полтора дня разобрался в ее секретах. С тех пор
она превратилась в любимую игру персидских правителей,
и я бы могла объяснить правила, по которым в нее играют...
Феодора не сказала, что ее комплект для чатранга был
подарком посла Персии, врученным ей во время ее пред­
ставления ко двору Юстинианом.
Так император впервые узнал об игре, которая в после­
дующие века стала широко известна западному миру как
шахматы.
Юстин кивнул в третий раз. Эта девушка внесла бы
приятное разнообразие в его серое окружение, к которому
он привык. Немного смеха, немного легких сплетен и
шуток, живое лицо девушки — все это ему не повредит.
Она явно была полной противоположностью и евнуху Ва­
силию, и придворным лекарям с их вечно постными лица­
ми, и старому беззубому Виницию.
Он пожал Феодоре на прощаниеруку и отпустил ее. В кон­
це концов он обнаружил, что его теплое чувство к ней очень
похоже на чувство деда к внучке. И в этом была немалая за­
слуга самой Феодоры. Она блестяще сыграла в этом ма­
леньком спектакле роль забавной крошки, так что если
раньше и появлялась у императора некая распутная мыс­
лишка, то теперь она совершенно улетучилась.
С этого дня было замечено, что Феодора входит и выхо­
дит из покоев императора совершенно свободно. Ее бол­
товню и различные истории император слушал с наслажде­
нием. Он от души хохотал, — а это было для него полезно, —
когда она живо и весело изображала в лицах некоторых
знакомых ему особ: например, префекта претория, или пат­
риарха, или старого полководца Милона — и еще многих
других, вплоть до его собственного главного евнуха Василия.
Эта последняя сценка была импровизацией на тему од­
ной из ее давних сценических находок. Юмор ее был, веро­
ятно, и несколько непристоен, и Евфимия никогда бы не
разрешила представлять подобное во дворце. Но старый
Юстин буквально стонал от восторга.
Основное внимание императора, однако, было сосре.. 344

доточено на игре, с которой его познакомила Феодора.
Правила он усвоил быстро и так же быстро начал выигры­
вать у нее, так как у него оказалось истинно шахматное
мышление. Он заставил научиться игре старого Виниция,
и теперь каждый день часами играл с ним, даже если и не
было рядом Феодоры. Он стал буквально одержим шахма­
тами. Задач, ловушек и вариантов в них оказалось неисчис­
лимое множество. Он способен был погружаться в игру, за­
бывая о скуке и даже о боли в гноящейся ноге.
За все то, что Феодора сделала для него, он почти полю­
бил ее. И довольно часто — и это тоже было замечено во
дворце — Юстиниан со своей любовницей присоединя­
лись по вечерам к императору, чтобы вместе поужинать в
его покоях. Для тех, кто испытывал благоговейный страх
перед Юстином, такие веши казались просто неправдопо­
добными.
По истечении тридцатидневного официального траура
в империи был принят новый закон. Он был обнародован
императором Юстином и отменял устаревший законода­
тельный акт, запрещавший мужчинам знатного происхож­
дения вступать в браке актрисами, куртизанками и дочеря­
ми владельцев постоялых дворов.
Так у этих несчастных грешных созданий — согласно
новому указу — появилась прекрасная возможность начать
новую жизнь.
Юстиниан не сдержал своего обещания вступить в брач­
ный союз с Феодорой «всенародно и с благословения цер­
кви», но лишь по той причине, что она сама настояла на ме­
нее пышной и многолюдной церемонии.
В воскресенье, накануне свадьбы, она приняла креще­
ние в купели небольшой церквушки Святого Стефана, на­
ходившейся на территории императорского дворца.
Два дня спустя сам старый Юстин прибыл в эту же цер­
ковь, чтобы стать свидетелем брачных клятв, произнесен­
ных перед алтарем.
Многие знатнейшие мужи империи также присутство­
вали здесь. Один из них, с гладким лысым черепом, но тем
не менее с излишней растительностью на теле, наблюдал за
церемонией с выражением трогательной благожелатель­
ности и теплоты, в то время как внутри у него клокотали
злоба и отвращение.
Иоанн Каппадокиец счел происходящее еще одним по345

ражением. Теперь он ничего не мог поделать с этим бра­
ком. Признавая свершившееся фактом, впредь он должен
быть более осторожным, стараясь с таким же почитанием
относиться к невесте, как и к ее супругу, наследнику Юс­
тиниану.
Иоанн отлично знал, как можно изобразить такое по­
читание. Это не должно помешать ему продолжать дейст­
вовать по ранее намеченному плану. Он уже оправился от
неожиданной смерти Евфимии, и хотя церемония освяще­
ния связи между Юстинианом и Феодорой, казалось, сде­
лала его тайные намерения еще более трудно осуществи­
мыми, Иоанн, еще до того, как эти двое опустились на ко­
лени у подножия алтаря, чтобы услышать благословение,
начал анализировать ход событий — при этом мысль его
была настолько же тонкой и изощренной, насколько гру­
бой была его внешность.
Феодора, поднявшись с сафьяновой подушечки перед
алтарем уже законной супругой, обнаружила, что почти не
в силах осознать этот факт. Совершенно ничего не ощу­
щая, она направилась вместе с Юстинианом засвидетель­
ствовать почтение императору. Слух ее почти не восприни­
мал льстивых похвал и поздравлений от придворных и чи­
новных особ.
Позднее, оставшись наедине с Юстинианом в своих по­
коях во дворце Гормизды, она и его поцелуй восприняла
так, как будто все еще пребывала в полусне.
Он был ее мужем и любил ее с такой безрассудной страс­
тью и отвагой, будто она была единственным смыслом его
жизни, а все остальные дела, события и радости — всего
лишь пустой оболочкой или несущественным дополнени­
ем к ней. На такую всепоглощающую преданность было
просто невозможно не ответить любовью. И она действи­
тельно любила его: для нее это было совершенно новым
чувством.
Но в отличие от Юстиниана ее мысли не были заполне­
ны и тем более поглощены одним только чувством любви.
Жестокий, грубый опыт, который она приобрела на ули­
цах, не давал покоя ее мыслям.
Как супруга наследника, Феодора вознеслась на такую
высоту, о которой несколько месяцев назад не могла и меч­
тать. Но это новое положение сопровождалось постоянно
возникающими и все более усиливающимися опасностя346

ми, которые трудно обнаружить, хотя инстинктивно Фео­
дора их и чувствовала.
Против нее строились козни и возбуждалось чувство
неприязни. Князья церкви и придворные никогда не отно­
сились к ней доброжелательно: наоборот, все их слова и по­
ступки свидетельствовали о противоположном. В случае
внезапной смерти старого императора положение самого
Юстиниана оказалось бы довольно зыбким. Ее не покидала
мысль о главном ее враге, хотя она и не была в состоянии
не только повлиять на Юстиниана, слепо доверявшего
Иоанну Каппадокийцу, но даже заставить его хотя бы при­
слушаться к ее предостережениям о том, насколько веро­
ломен и коварен префект.
Все это приводило ее в отчаяние и вынуждало испыты­
вать холодное содрогание, подобное тому, которое испы­
тывает человек, проходящий по тому месту, где когда-ни­
будь будет его могила.
ГЛАВА 22
Порфировый дворец был совершенно не похож на про­
чие строения дворцового комплекса.
Он стоял в стороне от остальных зданий, возвышаясь
над морем, словно уже само его предназначение отчуждало
его от прочих. В других дворцах жизнь кипела вовсю. В Пор­
фировом дворце редко кто бывал, если не считать малочис­
ленной прислуги, наслаждавшейся этой синекурой.
Это был странный, уродливый куб с нелепой пирами­
дальной крышей, словно презревший все каноны архитек­
туры. Но самым необычным в дворце был цвет — царский
пурпур — и его назначение.
Стены были именно того благородного пурпурного от­
тенка, благодаря которому он и получил свое имя. Крыша
была покрыта темно-красной черепицей. Внутри все также
было сумрачно-багровым. Имперский пурпур, символ цар­
ственности, в таком количестве, как здесь, не давал ощу­
щения ни блеска, ни яркости, ни теплоты.
В этот сентябрьский день холодный дождь придал зда­
нию еще более угрюмый вид, и тем не менее все в Порфи­
ровом дворце говорило о грядущем празднестве.
Тут собралась вся знать, заполнив большой централь347 .

ный зал и прилегавшие к нему покои. Здесь столпились
патриции, чиновники, послы: они грели руки у многочис­
ленных жаровен, беседовали и смеялись, с удовольствием
сплетничали, оживленно обменивались мнениями и даже
заключали пари. Среди них с подносами, уставленными
кубками с изысканными винами, бесшумно скользили
рабы, а вдоль стен тянулись столы, ломившиеся от яств:
мяса и птицы, рыбы и хлебов, а также огромного количест­
ва разнообразных сластей, так что гости ели, пили и пребы­
вали в приподнятом настроении.
И в то же время их глаза были неотрывно прикованы к
середине зала, где на огромном ложе с пурпурными про­
стынями, расшитыми золотой нитью, корчилась от все уча­
щающихся схваток женщина, испускающая глухие стоны
сквозь сцепленные зубы.
Едва появились первые схватки, Феодора была поме­
щена в Порфировый дворец. Она понимала, что ее ребенок
обязан быть «порфирородным», но это скопище людей во­
круг, многие из которых были ей незнакомы, вызывало у
нее только чувство глубокого отвращения. Поистине стран­
ный обычай — делать достоянием общества все оттенки
мучений роженицы!
Когда приходит пора разрешиться от бремени, женщи­
не пуще всего хочется уединиться. Те, кто должен помогать
при родах, желанны ей, и она им признательна. Но прочие,
зеваки, которые пожирают ее глазами в час, когда даже
самая изысканная и совершенная женщина превращается
в вопящую и содрогающуюся самку, здесь ни к чему. Пожа­
луй, они заслуживают ненависти.
И все это в то самое время, когда она, не помня себя,
кричит, рыдает, стонет, когда то ужасающее, что происхо­
дит в ее теле, почти полностью лишает ее здравого смысла,
оставляя лишь боль и слепой страх...
Однако обычаи и традиции безжалостны. Рождение ре­
бенка в императорской семье имеет такое громадное значе­
ние, что необходимы многочисленные свидетели, которые
смогли бы подтвердить сам факт родов и тем самым отбро­
сить сомнения относительно преемственности царской
крови. Вот поэтому и заполнили родильный зал гости, ко­
торые смеялись, сплетничали и пировали и в то же время с
любопытством следили за срамным спектаклем на огром­
ном пурпурном ложе.
348

Не все среди них были праздными зрителями. У ложа
находились степенные бородатые лекари, помогавшие ро­
женице, и лучшие повивальные бабки, каких только можно
было найти.
На высоком помосте, установленном у подножия ло­
жа, — с него можно было видеть каждое движение рожени­
цы, — восседал Юстиниан. Бледный и молчаливый, он вре­
мя от времени с такой силой сжимал ручки кресла, что бе­
лели костяшки пальцев; согласно ритуалу, он обязан был
оставаться в своем кресле, пока все не закончится.
Позади, у стены, стоял отец Поликрат, киликийский
монах, бывший исповедником покойной императрицы Евфимии: это был смуглый, грубо сколоченный человек аске­
тичного, пугающе сурового вида, его горящие глаза цепко
схватывали все вокруг, а гладкая иссиня-черная борода
свисала до волосяной веревки, которой была опоясана его
коричневая власяница. Отец Поликрат, теперь служивший
при дворцовом храме Святого Стефана, одновременно был
недреманным оком церковных властей. Сейчас он нахо­
дился здесь в качестве официального наблюдателя, по­
скольку церковь должна была с особым вниманием следить
за рождением ребенка женщиной, которая была заклеймлена ею как еретичка-монофизитка. По завершении акта
он должен был отправить донесение высочайшему синкли­
ту, дабы верховные владыки решили, какие необходимо
предпринять шаги в связи с новым осложнением.
Возле монаха находился еще один человек, которому
было сейчас не до улыбок — Иоанн Каппадокиец. И хотя
внешне он разительно отличался от отца Поликрата, у них
обоих на лицах было одинаковое выражение напряженного
внимания. Префект претория воспринимал наблюдаемый
им акт появления на свет ребенка как очередную угрозу
своим планам. Они ни словом не перемолвились с мона­
хом, но коварные замыслы и общность интересов этих двух
людей представляли страшную опасность для мучающейся
на ложе женщины.
Вскоре после того, как Феодору поместили на пурпур­
ное ложе, она перестала обращать внимание на толпу при­
дворных, собравшихся вокруг нее. Это были не первые ее
роды, и теперь все должно было пройти несколько легче.
Но уж слишком она была миниатюрна, и свидетели немало
часов провели в ожидании, наблюдая за тем, как она мучи349

лась и боролась, вся багровая от смертельных потуг, на
мрачном пурпуре ложа; подчас она почти теряла сознание,
иногда ее тело охватывала лихорадочная дрожь; она то выла
от боли, то рыдала, а то и просто задыхалась, пока наконец
не показалась на свет головка, уже покрытая черными во­
лосами, и повивальные бабки не извлекли ребенка.
Тут же по Порфировому дворцу пронеслось:
— Слава тебе, императорское дитя!
Это были первые почести крошечному новорожденно­
му существу.
Юстиниан сидел, словно окаменев. На столе у ложа по­
витухи и лекари занялись ребенком, казалось, совершенно
забыв о матери, которая теперь, когда была перерезана пу­
повина, лежала с закрытыми глазами, словно неживая, а
лицо ее заливала мраморная бледность.
Два мрачных свидетеля у стены ничего не произнесли
вслух, но в головах у них пронеслась одна и та же мысль: луч­
ше бы она умерла, и ребенок вместе с нею...
И тут же послышался пронзительный, недовольный
плач: это были первые звуки новорожденного, свидетель­
ствовавшие о неохотном появлении младенца на этот свет.
С торжественным видом главный лекарь взял голень­
кий комочек плоти у старшей повитухи и показал его Юс­
тиниану.
— Ваше величество, представляю вам императорское
дитя! — произнес он обязательную в таких случаях фразу.
При этом он поднял повыше крохотное создание, у ко­
торого было красное, сморщенное, похожее на обезьянье,
личико с зажмуренными глазенками, спутанные черные,
еще мокрые, волосенки и розовое, в пупырышках, тельце,
обвязанное лентой из белой ткани вокруг того места, где
находилась пуповина. Лекарь поворачивал новорожденно­
го так, чтобы все в переполненном зале могли его рассмот­
реть.
Иоанн Каппадокиец и отец Поликрат обменялись мно­
гозначительными взглядами; и тут же по комнатам пронес­
ся испуганный шепот:
—- Девочка... это девочка!..
Ослабевшая, уплывающая в забытье, Феодора слышала
этот шепот и понимала, что эти люди в чем-то обвиняют ее.
В императорской семье пол ребенка имел исключительно
важное значение. Мальчик становился наследником трона,
350 .

девочка же представляла собой, в лучшем случае, только
возможность сделки для установления посредством брака
межгосударственных соглашений и союзов.
В конце концов она поняла... Ее обвиняют в том, в чем
нет никакой ее вины. От несправедливости этого и полной
беспомощности несколько слезинок просочились из-под
ее опущенных век и скатились по щекам.
Но никто не заметил, что она плачет. Все почувствова­
ли огромное разочарование, узнав, что ребенок оказался
девочкой. Однако почти сразу же придворные заговорили о
том, что ведь это только первый ребенок от этого брака.
Надо полагать, у этой пары будут еще дети и, несомненно,
следующее дитя наверняка окажется мальчиком.
От этого настроение свидетелей улучшилось, и они
оживились. Послышались здравицы в честь Юстиниана,
старого императора, принимавшего роды лекаря и будуще­
го наследника. Некоторые даже пытались поднять кубки в
честь молодой матери и вызвавшей всеобщее разочарова­
ние новорожденной.
Иоанн Каппадокиец с фальшивой, словно приклеен­
ной улыбкой поднял свою чашу с вином в честь Юстиниа­
на. Темная фигура с очень длинной черной бородой отде­
лилась от толпы и торопливо покинула Порфировый дво­
рец, устремившись сквозь дождь к воротам Халк — у отца
Поликрата был наказ как можно скорее передать новости
своему церковному начальству.
Феодора лежала совершенно неподвижно, глаза у нее
были по-прежнему закрыты. Слезы высохли, и она больше
не ощущала никакого огорчения или обиды. Было просто
замечательно вот так отдыхать, когда тело освободилось от
мук и исчезли боль и страдания. Лекари и повивальные
бабки закончили свои хлопоты, и на Феодору было набро­
шено покрывало, скрывшее наконец ее от любопытных
глаз. Какое-то время ее сознание, как и тело, пребывало в
покое. Она ни о чем не думала, испытывая только тихую ра­
дость — наконец-то все позади.
По мере выздоровления Феодора стала все полнее осоз­
навать, что у нее теперь есть ребенок. Ее собственный ре­
бенок.
На этот раз вокруг не было никаких безжалостных фа­
натиков. Никто и не пытался отобрать у нее дитя. Наобо­
рот, теперь у нее есть свой кров, забота и уход, уверенность
.. 351 .

в будущем — своем и ребенка. В сравнении с этим все ос­
тальное казалось малозначительным.
Проводя все больше времени со своей дочерью, Феодо­
ра постепенно прониклась, как и любая мать, сознанием,
что такого чудесного ребенка, как у нее, нет ни у кого.
Какое же это замечательное существо — ее дочурка! Она не
переставала восторгаться и любоваться ее крошечными ру­
чонками, такими невероятно совершенными вплоть до ро­
зовых перламутровых ноготков на ее пальчиках; ее глазка­
ми, ее требовательным ненасытным ротиком, похожим на
маленький бутон розы.
Это были самые естественные, наиболее важные и при­
ятные чувства, приносящие глубочайшее удовлетворение.
Мудрая Македония когда-то заметила по этому поводу:
женщина — это любовь, а любовь — это женщина. Более
того — венцом любви является материнство. Все женщины
созданы именно для этого, и это придает им силы.
Но хотя одно естественно вытекает из другого, случи­
лось так, по крайней мере для Феодоры, что любовь и ма­
теринство не только совпадали, а даже в некотором смысле
гармонично дополняли одно другое. А разве мало женщин
становятся матерями вопреки желанию, рожая от нелюби­
мых и постылых, которых они ненавидят и презирают? Од­
нако такова уж природа женщин, побуждающая их даже
при таких неблагоприятных обстоятельствах окружить ре­
бенка, стоит ему появиться, любовью и заботой.
Размышляя над всем этим, Феодора, вчерашнее дитя
улицы, еще слабая телом, разумом вполне отчетливо ощу­
тила силу законов, таинств и условностей общества, над
которыми раньше только смеялась. Бракосочетание, вза­
имные клятвенные обещания, данные прилюдно ею и Юс­
тинианом, сама жизнь в соответствии с нынешним высо­
ким положением, такая непривычная, стали теперь для нее
и броней, и утешением. Начиная с этого момента все низ­
менное в ней выветрилось и забылось.
И ничего ей не хотелось больше, чем полностью отдать­
ся заботам о маленьком создании, которому она подарила
жизнь. Это была частичка ее самой: теперь она была при­
вязана к ней таинственной силой обожания и интуитивно­
го поклонения сильнее, чем когда их соединяла физичес­
кая связь — пуповина. А в остальном пусть все идет своим
352 .

чередом. Впервые в жизни она была в мире сама с собой и
с миром внешним.
Ей и в голову не приходило, что ее материнство, ее ре­
бенок могут быть причиной обстоятельных дискуссий, за­
мешенных на опасениях и ненависти влиятельных людей.
Или что законы и обычаи могут оказаться недостаточно
могущественными, чтобы защитить ее от сил, о которых
она и не догадывалась, считая все, что она делала, естест­
венным и верным.
Ребенок царской крови — это не простой ребенок. Он
олицетворяет преемственность династии и влияет на ход
истории. Во всяком случае, с этой точки зрения дочь Фео­
доры стала объектом пристального внимания.
На следующий день после того, как Феодора и ее дитя
были переведены из мрачного и холодного Порфирового
дворца в жизнерадостный уют Гормизд, ребенок был окре­
щен, причем, по требованию Юстиниана, обряд совершил
сам патриарх, белобородый старец Гиппия.
Феодора увидела в своем покое скопище облаченных в
сияющие ризы людей, увидела, как старшая нянька отдает
ребенка в руки Юстиниана и как тот улыбается, глядя на
девочку. Ее глаза наполнились слезами.
Гиппия исполнил положенное, окропив маленькую го­
ловку несколькими каплями влаги, и нарек девочку в честь
отца Юстинианой.
Старый император в церемонии не участвовал. К тому
времени здоровье Юстина ухудшилось настолько, что он
не в состоянии был даже поднять голову с подушки. Креп­
кая крестьянская порода еще как-то позволяла дряхлому
властителю цепляться за жизнь, но это не могло продол­
жаться бесконечно. Поскольку Юстиниан в эти дни ничего
не говорил, чтобы не волновать ее, Феодора не знала, на­
сколько серьезно он обеспокоен состоянием своего дяди.
Когда патриарх с клиром возвращались после креще­
ния в собор Святой Софии, Гиппия обратился к своему не­
дреманному оку:
— Как ты считаешь, отец Поликрат, не послужит ли это
крещение, которое я лично свершил, лучшему взаимопо­
ниманию между святой церковью и Гормиздами?
Киликийский монах покачал головой.
— Нисколько, ваше святейшество.
— Но ведь наследник Юстиниан с исключительной по353

корностью просил нас об этом обряде. Да и женщина тоже
окрещена в купели.
Патриарх был добрым и мягким человеком, но эти ка­
чества подавлялись его куда более решительными подчи­
ненными.
— В вопросах веры крещение не имеет особого значе­
ния, заявил отец Поликрат. — Следует иметь в виду, что
этот обряд всего лишь очищает душу от первородного гре­
ха, греха праотца Адама, с которым рождаются все люди.
Но и только. От тех грехов, которые человек безответствен­
но совершает после рождения и которые растлевают его
душу, он должен очиститься на исповеди, с истинным рас­
каянием, искуплением и отпущением грехов. Известно ли
что-нибудь вашему святейшеству об исповеди или раская­
нии женщины по имени Феодора в гнусной ереси, коя есть
тягчайший из грехов?
Гиппия печально покачал головой.
Бородатое лицо монаха исказилось от гнева.
— Несомненно, ваше святейшество, что она просто вы­
жидает подходящего момента, яко змея василиск, каковой
она, по сути, и является, чтобы ужалить.
Слово «василиск», которое употребил отец Поликрат,
имело двоякий смысл, поскольку оно означало как ползу­
чего гада, так и проститутку — или одновременно и то, и
другое.
— И такое время может наступить скоро — даже очень
скоро, — продолжал монах. — Мне донесли, что императо­
ру, истинному оплоту православия, осталось жить недолго.
Что будет потом? Можем ли мы забыть проклятые времена
Анастасия, когда монофизиты, порожденные дьяволом и
являющиеся его воплощением на земле, захватили власть
при дворе и вовсей империи?
На это Гиппия лишь ускорил шаг, и его сердце ожесто­
чилось. Какая опасность! Женщина из Гормизд и ее младе­
нец, которого он только что окрестил, могли потрясти ос­
нову исповедуемых православными догматов — веру в двой­
ственную сущность Господа — и, возможно, привести к
падению нынешней церкви. Это было слишком серьезно,
чтобы позволить себе жалеть отдельных людей. Святая цер­
ковь должна немедленно решить, как поступить с этой
женщиной.
354

Между тем добрый патриарх мог особенно не беспоко­
иться.
Поистине непредсказуемы повороты судьбы, и стран­
ным образом вера в жизнь и ожидание смерти оказываются
подчас невероятно переплетенными. Дряхлый обитатель
дворца Сигма, император Юстин, в котором так слабо би­
лось сердце, что никто не думал, что он протянет больше
недели-другой, пережил новорожденного младенца, в ко­
тором едва начала разгораться искра жизни.
Спустя несколько дней после родов, ночью, произошло
нечто ужасное. У ребенка в легких неожиданно появилась
слизь, и он стал задыхаться.
Вызванная к дочери Феодора была охвачена ужасом и
безумной тревогой. Сейчас же примчался дворцовый ле­
карь.
Что-то необходимо сделать... кто-нибудь должен сде­
лать хоть что-нибудь!..
Но все были бессильны.
Личико крохотного создания стало багровым, и оно
умерло от удушья в течение получаса.
Феодора все это видела. Но она не могла в это поверить!
Это не могло случиться с ее ребенком!
Она взяла девочку на руки и неистово прижала к своей
груди, словно пытаясь вернуть ее к жизни своим теплом.
Но постепенно непреложный факт проник в ее сознание.
Ребенок умер и, тихий, неподвижный и молчаливый, уже
остывал в ее руках.
Юстиниану пришлось в конце концов почти насильно
забрать у нее тельце.
Феодора впала в отчаяние. Обхватив голову руками, она
рычала, неистово вопила и бессвязно причитала по своей
дочери так, что Юстиниан испугался, не повредилась ли
она рассудком.
Внезапно из страдающей женщины она превратилась в
жестокую, ослепленную яростью фурию, озабоченную
лишь тем, чтобы причинить страдания тому, кто заставил
вынести такие ужасные муки ее ребенка и ее саму.
Кто-то должен за это поплатиться!
Засвистели бичи, и исполняющие обязанности нянек
служанки взвыли от боли, когда их спины покрылись баг­
ровыми рубцами.
Лекарь, оказавшийся беспомощным, был также под355

вергнут столь жестокому бичеванию, что потерял сознание
и больше уже врачеванием не занимался, так как остаток
своей жалкой жизни провел прикованным к веслу на импе­
раторской галере.
За всей этой ужасающей вспышкой ярости, почти без­
умным всплеском злобы Юстиниан наблюдал, не вмеши­
ваясь. Он прекрасно понимал, что испытывает Феодора:
это был вопль ее души, до такой степени исстрадавшейся,
что она не могла ни оценивать своих поступков, ни отвечать
за их последствия. В течение всей ночи он испытывал мрач­
ное отчаяние.
Затем Феодора стала тихой и спокойной, но это спо­
койствие было ужасно, как движения сомнамбулы. Так
продолжалось весь следующий день.
Когда ее ребенка хоронили в церкви Святого Стефана,
она оставалась молчаливой и безучастной. В сознании ее,
словно начертанная огненными буквами, вспыхивала сно­
ва и снова одна и та же фраза: «Бог дал, Бог и взял».
Все ее естество бунтовало от этих слов. Разве это так?
Ведь это она, она сама дала жизнь, пройдя через страдания,
страх и любовь. Откуда у Бога право отнять ее дитя?
Когда Юстиниан привел ее обратно в Гормизды, Фео­
дора снова впала в отчаяние, беспрестанно рыдая и отказы­
ваясь от еды. Внезапно страдание исторгло у нее призна­
ние, на которое она прежде не могла решиться.
— Мне нужен мой ребенок! — простонала она.
— Девочка умерла, любовь моя, — сказал Юстиниан
устало, но мягко. — Ее нельзя вернуть — тебе нужно с этим
смириться...
— Мой другой ребенок, вот кто мне нужен!..
— Твой другой ребенок?
Он ничего не понимал, так как до этого момента она
никогда не упоминала о ребенке, родившемся у нее в Алек­
сандрии. Но сейчас для Феодоры имела значение только
одна вещь: ужасающая пустота в ее сердце, которую необ­
ходимо каким-то образом заполнить. Захлебываясь от бур­
ных рыданий, она рассказала ему о том, о чем раньше не от­
важивалась и упомянуть. Да она и сама почти не вспоминала
об этом. Естественно, что историю с рабом она опустила,
так что Юстиниан предположил, что ее ребенок был от­
прыском Экебола.
То, что он узнал из ее бессвязных речей, вначале оше356

ломило его. Затем — и это явилось окончательным и пол­
нейшим доказательством его исключительной привязан­
ности к Феодоре — он принялся все хладнокровно обду­
мывать. Ведь это произошло, убеждал он самого себя, еще
до того, как он познакомился с Феодорой. Когда она стала
его любовницей, он знал о ее прошлом и всегда делал на
него скидку. Он был уверен, что прошлое осталось в про­
шлом.
.
Да, эта уверенность у него была. Юстиниан расправил
плечи и выбросил из головы сомнения. Феодора любила
его и принадлежала только ему. Он не мог и мысли допус­
тить, что могло бы быть иначе.
И все же этот ребенок, о котором она говорила... он был
продолжением того, что случилось в ее прежней жизни, и
этого он не мог предусмотреть.
Подумав, он отбросил эту мысль. Все что угодно было
лучше, чем безысходная печаль, терзающая его возлюблен­
ную, делающая ее чужой, безжизненной вещью в его руках.
Больше всего ему хотелось, чтобы она стала такой, как
прежде — живым, веселым созданием, источником радос­
ти и наслаждения. Он внимательно взглянул на нее, и ему
показалось, что ее красоте не вредит и эта бледность, и сла­
бость, вызванная перенесенным ею тяжелым испытанием.
Даже с мокрыми от слез ресницами Феодора была все так
же мила ему. Глядя на нее, он просто с ума сходил от тоски
и желания. Это помогло ему больше, чем что-либо другое,
спокойно воспринять услышанное и найти решение столь
неожиданной проблемы.
— Ты сказала, что ребенка у тебя отняли монахини из
приюта? — спросил он.
Феодора кивнула.
— И тебе неизвестно, где находится этот приют?
— Нет.
Теперь, впервые за все время, ее охватил ужас от низ­
менности того, в чем она только что призналась. Она в стра­
хе вытерла глаза и взглянула на Юстиниана, чтобы узнать,
как он к этому отнесется.
Но он не рассердился. Напротив, заговорил весьма спо­
койно и взвешенно:
— На первый взгляд, кажется, что, располагая названи­
ем приюта, легко, используя власть императора, найти ре­
бенка. На самом деле все обстоит иначе. Дело в том, что
357

Египет — гнездо монофизитов. Там не осталось никакой
любви и преданности к царствующему дому. Едва им ста­
нет известно, что мы разыскиваем это дитя, сработает
столь хитроумная система укрывательства, что найти его
будет труднее, чем иголку в стогу сена.
В напряжении его брови сошлись к переносице.
— Гораздо лучше послать исключительно преданного и
толкового человека...
Губы Феодоры дрогнули от удивления.
— Ты сделаешь это? О, любимый!
Теперь он был вознагражден. Она оказалась у него в
объятиях и, воспрянув духом от блеснувшей надежды, осы­
пала его лицо поцелуями.
Осчастливленный, Юстиниан продолжал развивать свой
план:
— Я знаю одного человека, чья преданность мне безгра­
нична, — заговорил он. — Я могу поручить это дело ему —
хотя шансы на успех, должен тебя предупредить, невелики.
— Но хотя бы попытайся, — сказала она, а затем спро­
сила: — А кто он такой?
— Нарсес, картулярий.
Так называлась должность хранителя архива империи,
это был высокий пост, и Феодора сразу поняла, кого он имел
в виду.
— Но ведь Нарсес евнух, — заметила она.
— Да, это так, — отвечал Юстиниан. — Но мне кажет­
ся, ты быстро убедишься, что этот евнух не таков, как дру­
гие.
В тот же вечер Нарсеса препроводили к Феодоре.
Согретая вновь вспыхнувшей надеждой, она стала со­
вершенно не похожа на ту женщину, какой была всего не­
сколько часов назад, однако ее первое впечатление от этого
евнуха было неблагоприятным. Он оказался ничтожного
роста тощим человечком, лишь немногим выше ее, с глубо­
ко посаженными глазами, лицо у него было вытянутым и
скорбным, а лоб высоким, куполообразным и уже начина­
ющим лысеть.
Она инстинктивно ощутила исходящую от него ожесто­
ченность и внезапно поняла, что он испытывает отвраще­
ние к своему немощному телу скопца и, возможно, не вы­
носит людей, более совершенных физически, нежели он сам.
Но когда Феодора заговорила с ним, ее мнение совер358

шенно изменилось. Поразительно было видеть, как его уны­
лое лицо оживляется блеском ума и смышлености, как его
тонкие губы способны одним движением выразить злость,
иронию или отчетливую мысль. Как и предупреждал Юс­
тиниан, в этом хилом, почти карликовом теле таилась мо­
гучая мыслительная энергия, которая у обычных евнухов
совершенно отсутствовала. Феодоре даже пришло на ум,
что если они придут к полному взаимопониманию, Нарсес
мог бы стать наиболее преданным ей человеком.
— Расскажи мне о себе, — попросила она его.
— Я родом из Персии, но в моих жилах течет армянская
кровь, — начал он. — В детстве я был отдан работорговцу,
жестоко оскоплен и продан в Сирию. Там я провел юно­
шеские годы — ткачом в одной из мастерских в Тарсе.
Позднее я стал слугой супруги Дифилоса, патриция из
Памфилии; затем — секретарем самого Дифилоса, кото­
рый привез меня в Константинополь, где мои скромные
способности настолько поразили Амантия, в то время дво­
рецкого императора, что я попал в конце концов на службу
во дворец.
— Тебя выкупили из рабства?
— Нет, ваша милость. Я сам купил себе свободу, по­
скольку имел возможность собрать для этого нужную сум­
му денег. С тех пор я последовательно занимал различные
должности при дворе.
— Всякий раз выше прежней?
— Да, и без лишней скромности могу заметить, что каж­
дое новое назначение все больше соответствовало моим
способностям.
— Сколько тебе сейчас лет?
— Скоро исполнится пятьдесят.
Феодора подумала, что он должен был находиться в са­
мой гуще дворцовых событий, знать все тайны двора и на
этой основе вырабатывать собственную линию поведения
на протяжении, по крайней мере, трех десятилетий.
— И все-таки у меня по отношению к тебе остается ка­
кая-то предубежденность, — сказала она откровенно.
— С вашего милостивого разрешения мне кажется, я
знаю ее причину, — ответил Нарсес. — Я — евнух. А евну­
хов вы не любите.
— Я не заметила, чтобы и они были доброжелательны
ко мне.
359 .

— Я себя к таким евнухам не отношу, о прекрасная и ве­
ликодушная.
— Что ты имеешь в виду?
— Если я и принадлежу к так называемым бесполым,
вы можете считать, что я их предал, ибо мысли и желания
у меня совершенно не такие, как у евнуха.
— Но, возможно, ты точно так же предашь и меня?
— Невозможно предать звезду, о славнейшая, которая
горит надо мной — и к которой стремится моя колесница.
Феодоре показалось, что она отлично поняла этого ху­
денького человека; даже более полно, чем позволяли его
слова. В Нарсесе было что-то от ее собственного склада ума:
амбициозность, отвага, стремление быть верным тому, кто
прокладывает путь наверх.
— Я полагаюсь на тебя, Нарсес, — сказала она.
— Я не заслуживаю этого, о лучезарная, но сделаю все,
что смогу.
Получив последние указания, выяснив все обстоятель­
ства порученного дела и с достаточной суммой денег, вру­
ченной ему Феодорой, он откланялся и удалился.
На следующий день он покинул Константинополь.
Отец Поликрат стоял в охраняемом приделе собора, где
проводилось тайное совещание иерархов церкви, разгля­
дывая духовных сановников, сидевших полукругом перед
ним, каждый со своим помощником. У каждого из помощ­
ников было перо за ухом, а на коленях — папирусный сви­
ток. В центре на высокой седилии располагался Гипция,
преподобный патриарх.
.
—■Я могу сообщить следующие факты, святые отцы, —
начал монах. — Они получены из надежного источника. —
Сам источник он не назвал: им был Иоанн Каппадокиец,
которому известно практически все, что происходит во двор­
це. — Нарсес, картулярий, был вызван из архива личным
распоряжением наследника Юстиниана. Ему было велено
явиться к Феодоре. Затем картулярий не менее часа нахо­
дился с этой женщиной наедине. Прошлой ночью Нарсес
отплыл на корабле «Мантос», который направляется в Алек­
сандрию.
Он выдержал паузу.
— Учитывая, что поручение исходит от этой женщины,
а целью поездки является Александрия, это гнездо ерети360

ков-монофизитов, я посчитал целесообразным вынести
вопрос на рассмотрение синклита.
В приделе возник беспокойный шум.
—А что тебе ведомо о сути поручения? —спросил Гиппия.
— Ответ знают только три человека, ваше святейшест­
во. Это Юстиниан, Феодора и сам Нарсес. По моему скром­
ному мнению, он является, скорее всего, послом от этой
женщины к проклятым монофизитам.
Вновь в зале прошелестел шепот.
— Это зловещий знак, и с этим необходимо считать­
ся, — продолжал отец Поликрат. — А поскольку именно
Юстиниан приказал Нарсесу явиться к этой женщине, по­
ручение, каким бы оно ни было, не только хорошо извест­
но ему, но, боюсь, и поддерживается им.
Едва ли не все прелаты, собравшиеся в приделе, засты­
ли в изумлении.
— Так ты считаешь, что эта женщина может отвратить
Юстиниана от православия? —с ужасом спросил один из них.
— Я бы этого не сказал. Но такая возможность существует.
Епископы и их помощники переглянулись.
— Кажется, дело зашло гораздо дальше, чем я предпо­
лагал, — заметил Гиппия.
Отец Поликрат молча смотрел на них, плотно сжав
губы, с выражением величайшей суровости на лице.
Все подобные заседания синклита проходили в глубо­
чайшей тайне. О предстоящем совещании знали только
представители церковной знати и их приближенные.
Именно с этого дня церковь начала сеять недоверие к
Юстиниану. Впрочем, никаких осуждающих наследника
проповедей не читалось. Публично против него не было
произнесено ни слова. Но зато по городу принялась шны­
рять горсточка священников и монахов, известных своим
коварством и скрытностью. Где бы они ни появлялись, в
головах православных верующих оставались намеки, смут­
ные мысли и заставляющие призадуматься предположе­
ния. Поначалу вызванное ими брожение умов было почти
незаметным. Но спустя некоторое время оно должно было
вырасти как на дрожжах и стать значительным и грозным.
Церковь, встревоженная новыми обстоятельствами, защи­
щала себя.
Смерти императора Юстина ждали давно, но он все ни­
как не расставался с жизнью. Он был очень дряхл и до того,
361 .

как старческая немощь окончательно приковала его к по­
стели, большую часть времени дремал, забывшись в кресле
и опустив ноги на скамеечку, верх которой представлял
собою нечто вроде мешка, подбитого мехом выдры, в кото­
рый с тех пор, как ток крови в жилах императора замедлил­
ся, он помещал зябнувшие ступни. Даже жарким летним
полднем он теперь кутался в теплую шерстяную накидку,
наброшенную поверх царских одежд.
И вот настал момент, когда Юстин оказался не в силах
подняться с одра. Весь он как-то внезапно высох, его глаза
и щеки ввалились, лицо избороздила густая сеть морщин.
Разве только нос, лоб да подбородок еще напоминали бы­
лые черты властителя. Когда же император выходил из со­
стояния забытья, веки его складывались, словно кусочки
пергамента, а глаза, водянисто-голубые, выцветшие от ста­
рости, неотрывно и невидяще сверлили потолок.
На ноге императора образовался отвратительный свищ,
и эта гноящаяся рана постоянно требовала заботы лекарей,
опасавшихся антонова огня*. Но еще больше хлопот до­
ставляло кормление: Юстин, прежде обладавший могучим
аппетитом, теперь уподобился капризному дитяти, наотрез
отказывающемуся от пищи.
Феодора была одной из немногих, кому удавалось уго­
ворить старика проглотить прописанную лекарями снедь —
жидкую кашицу из кунжутной муки, сдобренную сыворот­
кой ослиного молока и подслащенную каплей меда. Выгля­
дело это месиво не слишком аппетитно, и Феодора не ви­
нила императора, что тому оно не лезет в горло. Но доктора
велели есть, коли хочет жить. Вот она и проводила возле Юс­
тина немало времени, улыбаясь ему, придумывая мелкие
хитрости, потакая капризам, словно тот и вправду был ма­
леньким ребенком, чтобы в конце концов уговорить его от­
править в рот пять-шесть ложек этой тепловатой кашицы.
Но вот настал момент, когда чаши весов заколебались.
Император стоял на грани смерти. Он лежал неподвижно,
почти не дыша, сложив поверх одеяла руки — от старости
пальцы вытянулись, и сквозь дряблую кожу, там, где она на­
тягивалась, просвечивали суставы. Лекари, печально сгру­
дившись у его изголовья, искали совета в Святом Писании,
которое в те времена служило общепризнанным источни- .
ком медицинских рецептов, особенно в случаях, когда ме­
дицинские трактаты никаких решений уже не предлагали.
362

Нарсеса не было несколько месяцев, и известий от него
тоже никаких не поступало.
Потом однажды он внезапно появился во дворце Гормизды с отчетом.
Опасливо и осторожно он сообщил Феодоре, что вы­
полнить ее поручение в Египте не удалось.
Но, к его удивлению, Феодора нисколько не разгнева­
лась, а принялась подробно расспрашивать его.
— Мне кажется, о милосердная, что проникнуть в тай­
ны монофизитов невозможно, — сказал он ей. — Если ре­
бенок жив, а никто так глубоко в это не верит, как ваш пре­
данный слуга, то он затерялся в нескончаемых еретических
убежищах долины Нила. Там несчетное количество всяких
богаделен, монастырей, храмов, обителей, келий анахоре­
тов, не говоря уже о частных домах, в которых девочку мо­
гут содержать. Несмотря на все мыслимые усилия твоего
раба, он так и не смог установить ни куда ее передали, ни
даже каким именем нарекли.
Вслед за этим он представил ей настолько подробный и
полный отчет, что Феодора окончательно убедилась в том,
что этому евнуху-недомерку не занимать ни мужества, ни
усердия, ни преданности.
Выслушав, она поблагодарила его, прибавив:
— Нарсес, никому ни слова о цели твоей поездки.
— Клянусь, ваша милость!
— Ты выглядишь изможденным, — отметила она.
— В Египте меня свалила лихорадка. Но я недостоин,
чтобы ты снисходила до того, чтобы замечать такие мелочи.
По правде говоря, я еще слаб после недуга, но не настоль­
ко, чтобы не быть готовым исполнить любое другое пору­
чение, которое ты пожелаешь доверить твоему ничтожней­
шему рабу.
И вновь он раскрывался перед нею, обнаруживая често­
любие, горечь своего положения и веру в нее. Феодора ска­
зала:
— Ступай, отдохни. За труды тебя ожидает достойная
награда. И вот что я тебе скажу: служи мне, а когда власть
будет моею — тебе воздастся, я обязательно помогу тебе
осуществить помыслы, о которых ты говорил и которые ев­
нухам вовсе не свойственны.
— Могу ли я молиться о большем благодеянии! — про­
шептал он и низко поклонился.
363

— Тогда пусть будет так. И учти — то, что я предлагаю
сейчас, ни в коем случае не соответствует тому, чего заслу­
живают твои способности. Но если ты серьезен в своих на­
мерениях, оставь должность картулярия и поступай ко мне
на службу. Дворецкий Дромон меня раздражает. Я постав­
лю тебя на его место, как только упрошу наследника пере­
вести его на какую-нибудь другую должность...
Когда Нарсес оставил должность картулярия, чтобы
стать дворецким в Гормиздах, при дворе это осталось со­
вершенно незамеченным. Это было несомненным по­
нижением по службе, и почета в этой должности было мень­
ше, ибо место главы архива куда важнее, чем место управ­
ляющего второстепенным дворцом.
Но Нарсес и виду не подал, что чувствует, что его пони­
зили. Кое-что ему было обещано, правда, женщиной, но
такой, подобных которой он прежде не знавал.
Что касается Феодоры, то она, в сущности, от миссии
Нарсеса ничего не ждала. Она отправила его в Египет ско­
рее для того, чтобы утешиться в отчаянии, не веря в резуль­
тат поисков.
На самом деле где-то в глубине души она надеялась на
иное — зачать от Юстиниана еще одного ребенка. И как-то
раз, в поисках путей исполнения этого невысказанного
сердечного желания, она смиренно открылась перед негра­
мотным и бесхитростным настоятелем православного мо­
настыря из Иерусалима, явившегося к ней за покровитель­
ством. Она просила его помолиться за нее, чтобы Господь
даровал ей сына.
Суровый монах по имени Саба отказался. Покорно и
печально она выслушала отказ, дала ему денег, которых он
просил для монастыря, и велела принять его с гостеприим­
ством. Впоследствии тот насмешливо заметил другому мо­
наху, своему приятелю: «Нам не надобен плод из этого
лона, чтобы вскормили его на еретических учениях Северия!»
Некоторых поразило, что Феодора не разгневалась на
зарвавшегося монаха. Более того, в поисках утешения она
с величайшим рвением обратилась к религии.
Утрата заставила ее слепо и покорно вверить себя про­
видению. В надежде постичь его предначертания Феодора
при всякой возможности затевала беседы с людьми, кото­
рых полагала праведниками.
И вскоре распространилась молва, что отшельники,
364

черноризцы, бродячие клирики, как бы они ни были гряз­
ны и оборваны, всегда желанные гости во дворце Гормизды, куда они могут свободно входить и откуда так же сво­
бодно могут уйти. Здесь они получали кров и пишу, много
лучшую той, к которой привыкли, и посему слетались сюда
как мухи.
От дворца было отгорожено целое крыло для нищенст­
вующих праведников. Монофизитствующие и православ­
ные анахореты-затворники помещались вместе, без всяких
различий, из-за чего между ними не раз вспыхивали ожес­
точенные свары. Обычно это были вздорные и злобные пе­
ребранки, дрязги. Однако случалось, что святые люди лу­
пили друг друга палками или же в своих рваных и замызган­
ных одеждах катались по полу, пытаясь вцепиться оппоненту
в глотку.
Феодоре, когда ее звали в таких случаях, всегда удава­
лось остановить схватку, пригрозив преподобным отцам,
что продолжение приведёт лишь к тому, что их вышвырнут
вон. И те, несмотря на фанатичную страсть к спорам, скрепя сердце удерживались от открытых баталий и лишь мета­
ли свирепые взоры друг на друга.
Любопытно, что при этом часть их негодования обру­
шивалась на благодетельницу, которой только что удалось
остановить ожесточенное побоище. Более того, даже вку­
шая пищу Феодоры, чавкая и набивая рты, они поносили
и хаяли ее.
А однажды некий палестинский отшельник по имени
Арсений, осмелев более прочих, имел дерзость прилюдно
честить гостеприимную хозяйку дворца, обвиняя ее в ере­
си. Она молча выслушала его, причем совершенно не изме­
нившись в лице. Больше того, этот его благочестивый по­
ступок настолько покорил ее, что она одарила сего пламен­
ного витию деньгами.
После этого честить Феодору в среде святых бессребре­
ников стало чем-то сродни поветрию. Зная о безнаказан­
ности, они упивались собственной неустрашимостью и дер­
зостью, которые существенно перевешивали чувство при­
знательности за то, что они от нее получали.
Православные чернецы обличали ее в ереси; отшельники-монофизиты корили за прошлое. Это стало чем-то вро­
де ритуальной забавы — выяснить, кто сумеет наиболее дерз­
ко уязвить женщину, дающую им хлеб, кров и возможность
365

вести праздный образ жизни. Обнаружив же, что их языки
никто не укорачивает, святые нищеброды превзошли са­
мих себя, изощряясь в злоязычии.
Феодора кротко выслушивала обвинения всей этой ора­
вы оборванцев с дико горящими глазами, грязной, воню­
чей и заросшей.
Как она нуждалась в их благословении! Но несмотря на
брань и хулу, она смиренно продолжала поить-кормить их
в крыле дворца, специально предназначенном для этого, да
так, что на немытых, но праведных боках многочисленных
приживалов нарастал жирок от безгрешной жизни.
То, чего*не смел сказать о ней никто другой, эти набож­
ные трутни высказывали без какой-либо боязни. Таким об­
разом Феодора, молча снося оскорбления и брань, испол­
няла епитимью, наложенную на себя, в надежде на искуп­
ление грехов, ибо верила, что именно из-за них лишилась
детей, рожденных в муках тела и души.
ГЛАВА 23
Для мужчины не имеют слишком большого значения
ни его внешность, ни его сложение; для женщины, однако,
ее облик — это все.
Феодора рассматривала себя и находила, что стала не­
померно худой, больше того — кожа да кости, и только.
Вследствие душевных мук и физических страданий лицо ее
осунулось, глаза ввалились, она совсем обессилела. Сомне­
ний не было: необходимо заняться собою, или прощай кра­
сота, которую она ценила превыше всего.
У Юстиниана теперь появилась привычка вставать с пе­
тухами и после скромного завтрака приниматься за госу­
дарственные дела. Феодора же валялась в постели до само­
го полудня. Потом поднималась, немного перекусывала —
хотя всякий раз для нее неизменно накрывали ломившийся
от яств стол — и приступала к омовениям. Ежедневно до
пяти раз она принимала ванны, горячие и холодные по­
переменно; она верила, что, расслабляясь таким образом,
холя и лелея собственную плоть, сможет восстановить ее
гибкость и упругость.
Когда о том, что она проделывает это пять раз на дню,
стало известно в городе — женщины из ее окружения ока366

зались столь же болтливы, как и евнухи, —то большинству
жителей столицы это показалось совершенно неправдопо­
добным. Вполне естественно, что в последующих россказ­
нях и пересудах упомянутый факт был раздут досужими
умами и приукрашен самыми невероятными подробностя­
ми —дескать, вода в купальне супруги Юстиниана искрит­
ся чистым золотом, другие же утверждали, что купается
Феодора только в молоке белых ослиц.
На самом деле в этих купаниях ничего иного, кроме
проявления здравого смысла, не было: ей следовало как
можно глубже расслабляться, потому что ничто так не вре­
дит красоте, как напряжение, а коль так, то всем известно —
лучше всего его снимает именно вода. Что же касается еды,
то ее нужно ровно столько, чтобы восстановить былые очер­
тания фигуры, но не больше, иначе подвергнутся опаснос­
ти изящество и грациозность; кроме того, не следует забы­
вать о массажах, косметике и укладке волос — и все это с
единственной целью вернуть привлекательность.
Феодора все еще была молода, а молодость способна
творить чудеса. И очень скоро жизненные силы заиграли в
ней, как и прежде, а вместе с выздоровлением возвратилась
и радость жизни, и теперь, придирчиво глядя на себя, об­
наженную, в одно из серебряных зеркал купальни, она не
могла не отметить, что минувшие тяжелые и горькие вре­
мена оставили не так уж много разрушительных следов.
Ей хотелось произвести на свет еще одного ребенка, и
это ее страстное желание, инстинктивное желание мате­
ринства, было сильнее всех прочих.
Но отцом такого ребенка мог быть только Юстиниан.
И всю силу своего женского волшебства она направила на
него: столь изысканно тонка была ее любовная игра, на­
столько она была обольстительна, всегда суля ему неопи­
суемое блаженство, всегда разное, что страсть его не зату­
хала, а вспыхивала с новой силой. Феодора же очень рассчи­
тывала на то, что вновь сумеет забеременеть.
Но несмотря на все ее усилия, она так и не понесла; и
постепенно в мозгу у нее укрепилась мысль, что, вероятно,
ей уже не суждено зачать. То, что прежде, будучи куртизан­
кой, она считала величайшим достоинством, превратилось
теперь в источник острого разочарования и обманутых на­
дежд.
Тем не менее в часы долгих любовных игр с Юстиниа367 .

ном она достигла другого: настолько прочно овладела все­
ми его чувствами, что принц готов был служить ей как раб.
Случалось, Феодора подвергала Юстиниана маленьким
испытаниям, посылая, например, великого принца, прави­
теля могучей империи, с каким-либо ничтожным поруче­
нием, для которых имеются бесчисленные слуги. Эти при­
хоти он неизменно исполнял, хотя это и унижало его досто­
инство.
Иногда эта его готовность услужить раздражала ее, а
случалось, что ей едва ли не становилось стыдно за него.
В конце концов осознание того, что каждый ее каприз ста­
новится для Юстиниана законом, вызвало у нее нечто
вроде легкой паники.
Если Юстиниан так легко подпадает под ее влияние, то
не произойдет ли этого и в государственных делах? Не вли­
яют ли на него так же и другие, возможно, во вред наслед­
нику?
Она вспомнила об Иоанне Каппадокийце. В отноше­
нии этого человека она никак не могла повлиять на Юсти­
ниана; даже зная о ее нелюбви к префекту претория, он уп­
рямо отказывался удалить его от дел. Бывало, это злило ее.
Но сейчас, в отсутствие других доказательств силы, Феодо­
ра едва ли не дорожила этим его отказом, усматривая в нем
проявление твердости и воли. Но во всем, что касалось Юс­
тиниана, преобладала одна мысль: никогда, никогда не
сможет она отблагодарить его за проявленные к ней любовь
и доброту. Какие бы неудачи его ни ждали, она всей душой
будет преданна ему и его интересам.
Постепенно это породило новое чувство: полуосознан­
ную любовь-привязанность, очень похожую на любовь ма­
тери к ребенку, не слишком одаренному и удачливому, а
возможно, даже и ущербному. Большую часть своей нерас­
траченной любви к потерянным детям Феодора перенесла
на возлюбленного.
Из друзей Юстиниана самыми близкими оставались
Трибониан и Велизарий. Оба были холостяками, и Феодо­
ра видела их часто. При дворе, подобно поветрию, распро­
странилась мода на чатранг, которому она научила старого
императора. Впрочем, сам несчастный Юстин был теперь
слишком слаб, чтобы по-прежнему играть в эту игру.
Когда приходили Трибониан и Велизарий, то обычно
кто-нибудь из них садился играть с Юстинианом. Так они
368 .

просиживали часами над клетчатой доской и фигурками,
вырезанными из дерева и слоновой кости. В этом случае
Феодора развлекала того, кто оказывался не у дел. Когда за
доской сидели Юстиниан и Велизарий, а Трибониан не иг­
рал, беседа с ним была истинным наслаждением. Законник
был светским человеком до мозга костей, а смелость Фео­
доры, ее женственность и язвительное остроумие возбуж­
дали его изысканный ум и могучий интеллект.
Трибониан был, пожалуй, единственным мужчиной,
который сдержанно относился к красоте Феодоры. То ли
он был пресыщен, то ли настолько умело управлял своими
чувствами, во всяком случае, каждый раз побеждало благо­
разумие. Всегда циничный, он тем не менее оставался без­
упречно галантным. Зная о Феодоре едва ли не больше
всех, он вел себя так, словно никогда прежде не встречался
с нею. В обществе Трибониана, хотя он и был развращен до
крайности, она чувствовала себя спокойно и комфортно.
Но когда за доску с Юстинианом усаживался Трибони­
ан и ей приходилось развлекать Велизария, все обстояло
иначе.
В отличие от Трибониана, Велизарий распутником не
был. Наоборот, он столько времени уделял делам службы,
что на женское общество его уже не оставалось, и он никог­
да в жизни не хаживал на улицу Женщин, где молодежь
традиционно утоляла свои нетерпеливые желания. Погова­
ривали — и Феодора могла в это поверить, — что Велиза­
рий и вовсе был девственником.
Военачальник был настолько прям и бесхитростен, на­
столько неумело маскировал свои чувства, что зачастую
приводил ее в замешательство своим откровенным восхи­
щением. В его голубых глазах, обычно холодных, загора­
лось такое жгучее пламя, а голос настолько теплел, что она
смущалась, и не только потому, что женщине в ней нрави­
лась эта дань восхищения, но и потому, что ей это больше
чем нравилось.
Феодора не могла не оценить силу этого человека, при
этом испытывая привычное и совершенно неуместное ис­
кушение приручить эту гору каменных мышц. И хотя она
знала, каким образом Велизарий поведет себя, если она
даст ему хотя бы малейший повод, она также знала и то, что
его восхищение еще не стало осознанным чувством. О, этой
опасности она обязана избежать, ибо в ней таится гибель.
369

Испытав мгновенное искушение, Феодора поступила
так, как поступает большинство женщин: выбросила эту
мысль из головы. Потому что для нее времена безудержно­
го кокетства остались в прошлом. Никогда не станет она
осознанно поощрять соперника Юстиниана.
Так что, пока двое в дальнем конце покоя сидели, скло­
нившись за шахматной доской, она, беседуя с Велизарием,
всячески старалась направить разговор в безобидное русло,
при этом не оскорбляя его чрезмерной холодностью. Когда
Велизарий уходил, она порой сама поражалась, как ей уда­
лось выпутаться из неловких и двусмысленных ситуаций, в
которые он ее ставил. Ей не хотелось терять его дружбу, но
не хотелось и чтобы полководец утратил расположение Юс­
тиниана. Главная опасность, считала она, это его неопыт­
ность. Трибониан, привычный к женским уловкам и обо­
льщениям, мог с улыбкой не обращать на них внимания.
Но Велизарий, чувствующий себя свободно в толпе муж­
чин, в присутствии женщин становился неловким, застен­
чивым и стесненным. Нет нужды и говорить, что такой че­
ловек под воздействием могучего чувства, прежде незнако­
мого ему, вполне мог, не подумав, сболтнуть лишнее, а не
то и учинить что-нибудь такое, что могло оказаться роко­
вым. Феодоре было совершенно ясно, что Велизарию не­
обходима женщина. Каждому нормальному мужчине она
нужна, и если бы ей удалось помочь ему в этом, подыскав
такую, которая взяла бы на себя удовлетворение его безот­
ветного, но настойчивого желания, военачальник был бы
сохранен для нее и как друг, и как собеседник.
Найти именно такую женщину было делом нелегким.
Между тем проблема — как удержать на расстоянии неже­
лательного почитателя и в то же время сохранить его друж­
бу — становилась все более острой.
Решение, однако, пришло быстрее, чем она надеялась.
Однажды вечером Юстиниан сообщил ей:
— Велизарий собирается устроить смотр своим коми­
татам.
Речь шла о войсках, специально обучаемых в течение
нескольких месяцев в соответствии со своеобразными взгля­
дами Велизария на военное искусство и тактику.
— Он просил меня присутствовать, — продолжал Юс­
тиниан, — поэтому я велел устроить завтра на Ипподроме
учения. Ты хотела бы взглянуть?
370 .

Она была удивлена:
— А разве на Ипподром пускают женщин?
— На бега — нет, — ответил он. — Но завтра зрителей
не будет. Только военачальники и должностные лица. Я не
думаю, что присутствие в кафисме одной маленькой жен­
щины явится нарушением обычаев и традиций.
Она приняла его насмешливое предложение с улыбкой.
На следующий день с высоты кафисмы они смотрели
вниз, на широкую арену, которую подковой окружали ка­
менные скамьи, сейчас пустующие, если не считать не­
скольких кучек официальных наблюдателей под самой кафисмой. А на противоположной стороне арены комитаты
уже сидели в седлах, развернувшись в идеально ровную
линию.
— Я, твое высочество, привел сюда только одну когор­
ту, —заметил Велизарий, сидевший вместе с Трибонианом
по левую руку от Юстиниана. — Здесь недостаточно места
для маневра. Но я уверен, что то, что вы увидите сегодня,
придется вам по вкусу.
Взгляд Феодоры привлекло облачение солдат; да и само
по себе вооружение комитатов, несомненно, было необыч­
ным. Вместо цельных панцирей на груди и спине на них
были рубахи из металлических колец, кольчуги — без рука­
вов, но закрывающие бедра. Тяжелые кожаные сапоги за­
щищали икры и голени. На головах были облегающие сталь­
ные шлемы с султаном из перьев на гребне. Эти всадники
в сравнении с пышно разодетыми эскувитами казались
весьма невзрачными.
— А что нового в вооружении воинов? — спросил Юс­
тиниан.
— У каждого, если угодно заметить твоему величест­
ву, — отвечал Велизарий, — на спине колчан и лук. В сапо­
ге справа — копье. Тяжелый широкий меч, слегка напоми­
нающий классический римский, хотя и достаточно длин­
ный, чтобы им мог воспользоваться всадник, — в ножнах
на левом боку. Щит относительно небольшой, но из стали,
а в нем с полдюжины запасных стрел, удерживаемых пру­
жинным зажимом. Эти стрелы можно извлечь почти мгно­
венно.
Со стороны мест под кафисмой, где расположились
высшие военачальники, послышались критические заме­
чания.
371 .

— Весьма изобретательно, эти самые пружинки для
стрел... но как же стрелять из лука верхом?
— Следует понаблюдать, как они при этом сумеют уп­
равляться с лошадьми: вот тут, по-моему, и кроется сла­
бость...
Но когда всадники приступили к демонстрации, Фео­
дора, несмотря на всю неопытность в делах такого рода, по­
няла, что перед ними — совершенно новая тактика.
Лук требует свободных рук, поэтому воины были обуче­
ны править лошадьми коленями и корпусом, а не при по­
мощи поводьев. Комитаты двигались строем, то пуская ло­
шадей рысью, то переводя их в галоп, меняли направление
движения, давали задний ход, делали крутые повороты,
при этом поводья свободно висели. Все совершалось по
сигналам трубача, которому отдавал распоряжения коман­
дир когорты.
Потом пришел черед упражнений с луком. На полном
скаку комитаты выхватывали из чехлов грозное оружие и,
уперев его в петлю, предназначенную для этой цели на
стремени, коленом и левой рукой сгибали древко лука ду­
гой, а правой накидывали тетиву на верхнюю защелку. И тот­
час левая рука хватала держак лука, а правая извлекала стре­
лу из зажима на щите или из колчана за плечом, и верховой
лучник, почти не замедляя бега лошади, был готов к стрельбе.
— Превосходно! — в восторге зааплодировал Юстиниан.
Седые военачальники внизу поклонились, однако едва
ли с одобрением.
Теперь группами по шесть всадники промчались мимо
ряда деревянных щитов, тетивы их луков зазвенели; и хотя
лошади неслись галопом, большое количество стрел вон­
зилось достаточно близко к центру, и, окажись вместо щи­
тов враг, он был бы утыкан стрелами, как дикобраз.
— Правда, замечательно? — воскликнул Юстиниан. —
А вы что думаете, доблестные мужи?
Однако военачальники, похоже, не разделяли его энту­
зиазма.
— Недурно, — проскрипел один из них, — но, с позво­
ления вашего высочества, для серьезного дела я все же
предпочел бы пехотный легион.
— Для наших отцов и короткий меч был вполне хо­
рош, — заявил другой, — и я утверждаю, что он достаточно
хорош и для нас.
372

А третий добавил:
— Стрелы — это детские игрушки. Настоящий солдат
должен сойтись с врагом для рукопашного боя, а не пола­
гаться на лук.
Феодора видела, как вспыхнуло лицо Велизария. Она
впервые столкнулась с той особой враждебностью к нов­
шествам, которая свойственна военным определенного
типа.
— Вы только представьте себе, — не выдержал наконец
Велизарий, — что может сделать с вашими пехотинцами
полк тяжелой кавалерии вроде моего. Прежде всего — туча
стрел...
— Римские легионы много раз бывали осыпаны стрела­
ми, — с презрением оборвал его престарелый полководец
Милон.
— Но не такими! — возразил Велизарий. — Мои имеют
стальные наконечники, словно небольшие копья. И лук
также особой конструкции, из самого лучшего испанского
тиса, упрочненный рогом. На небольшом расстоянии пу­
щенная из него стрела пробивает панцирь навылет, в осо­
бенности если ее наконечник навощить...
— А когда стрелы закончатся, что тогда? — возразил
Милон. — Военный опыт учит, что кавалерия не в состоя­
нии прорваться сквозь строй пехоты, сомкнувшей щиты.
— У моей кавалерии имеются копья. На полном скаку
железное острие, выдвинутое далеко вперед, способно ра­
зомкнуть любой пехотный строй. А уж оказавшись рядом,
они обрушат свои широкие мечи на головы пехотинцев.
Это подлинный переворот в военном деле!
Но полководцы только снисходительно и холодно улы­
бались, насмешливо вскидывали брови и отмалчивались.
В отчаянии Велизарий повернулся к Юстиниану.
В этот момент Феодора увидела, что Иоанн Каппадоки­
ец наклонился вперед. На его лице застыло серьезное за­
думчивое выражение, словно он собирался предложить
нечто важное.
— С разрешения твоего величества... — начал он.
Юстиниан, несколько озадаченный противодействием
старших военачальников, кивком позволил префекту пре­
тория продолжать.
— Мне кажется, — сказал Иоанн, — что было бы не­
правильно отвергнуть новую идею без должной проверки.
373

— А какая проверка может быть лучше этой? —спросил
принц.
— Только одна, твое высочество. Настоящая война.
— Война? — нахмурился Юстиниан.
— Да, на границе с Фракией недавно зашевелились пле­
мена авар, и карательная экспедиция помогла бы уяснить
достоинства и недостатки тяжелой кавалерии.
— Благодарю тебя за это великолепное предложение,
почтенный префект! — воскликнул, просияв, Велизарий.
— Возможно, — продолжал Иоанн, — Велизарий и сам
не прочь возглавить кампанию против варваров и опробо­
вать в деле своих комитатов.
— Только об этом одном и прошу, ваше высочество! —
взмолился Велизарий.
Феодора мгновенно сообразила, что это именно то, что
ей надо — Велизарий с его опасной откровенностью по
крайней мере на некоторое время будет удален. И хотя ее
мнения не спрашивали, она поклонилась и осмелилась вы­
сказаться в пользу этого предложения:
— Было бы лишь справедливым, — сказала она, —
предоставить Велизарию такую возможность.
Юстиниан странно взглянул на нее. Но, по-видимому,
именно ее мнение повлияло на него. Он кивнул.
— Значит, решено, — сказал он, — немедленно велите
готовить суда для переброски войск на побережье Понта
Эвксинского. Высадитесь в Варне, а оттуда, Велизарий,
переход до границы не слишком сложен.
— Рад послужить трону! —' возликовал полководец. —
Обещаю твоему высочеству преподать наглым аварам та­
кой урок, который они не скоро запамятуют!
Старшие военачальники оставили предложение Иоан­
на без замечаний,хотя по их хмурым лицам было видно, что
они его не одобряют.
А Феодоре показалось, что в этот миг на лице Каппадо­
кийца появилось необычное, пусть и мимолетное выраже­
ние: не то облегчение, не то воодушевление — точно сказать
она не могла. Мгновение — и оно исчезло, но в глубине ее
души зародилась тревога.
К середине Великого поста не только во дворце, но и в
городе, и во всех провинциях стало известно, что импера­
тор умирает.
И как никто достоверно знал об этом влиятельный пре374 .

фект претория, ведь час этот ни для кого не значил так
много, как для него. Никогда Иоанн не забывал, насколько
он уже был близок к тому, чтобы сбылись его самые често­
любивые замыслы, но по Божьей воле все вдруг пошло
прахом.
Со времени кончины Евфимии ему приходилось осто­
рожничать да угождать, а от этого на душе кошки скребли.
Внутри он весь буквально кипел, беспомощно наблюдая,
как эта блудница с улицы Женщин все сильнее и сильнее
завлекает Юстиниана в свои силки, как ее власть над прин­
цем делается совершенно безоговорочной.
В эти томительные месяцы он, наедине с собой заламы­
вая руки от отчаяния, на людях курил Юстиниану фимиам,
придумывая все новые и новые формы лести. И в то же
время он никогда не прекращал строить козни и плести ин­
триги ради той минуты, когда снова подвернется благопри­
ятная возможность. Он сохранил костяк тайной организа­
ции, созданной в течение пяти дней у него на вилле, и мно­
го внимания уделял тому, чтобы ее члены были готовы в
любой момент выступить для решительных действий.
Иоанн часто встречался с проницательнейшими право­
славными иерархами, которые были теперь и сами не прочь
избавить империю от монофизитствующей супруги Юсти­
ниана, и обсуждал с ними не только политические вопро­
сы, но и пути достижения этой цели. Втайне от церковных
иерархов он поддерживал также тесные контакты с глава­
рями партии Зеленых. Иоанн оказался опытным политика­
ном и умело пользовался обоюдоострым мечом религиоз­
ных противоречий, заставляя его наносить удары то в ту, то
в иную сторону. Другими слоями общества он также не
пренебрегал. Не считая собственных шпионов и соглядата­
ев, к его услугам была тайная сеть евнухов, нашептывающих
в уши патрициев и патрицианок, которым они прислужи­
вали, грязные сплетни о принце и его супруге. Более того,
он постоянно внушал Ипатию и Помпею, пожилым пле­
мянникам покойного императора Анастасия, что с ними
обошлись несправедливо, не объявив наследниками трона
после Юстиниана.
Теперь же, с приближением смерти императора, Иоанн
Каппадокиец вновь уверовал, что близится его час.
Оставалось только решить, а стоит ли сажать на трон
императора-марионетку? Конечно, династические связи
.. 375 .

Ипатия и Помпея придавали видимую законность восше­
ствию одного из них на престол, чтобы послушно испол­
нять все, что бы ни продиктовал влиятельный человек, на­
ходящийся в тени. Но почему бы этому человеку самому не
занять трон цезарей?
Впрочем, в любом случае подлинным правителем оста­
нется он, Иоанн из Каппадокии.
До сих пор захвату власти, к которому он так тщательно
готовился, препятствовало только одно обстоятельство,
вернее — только один человек, но теперь эта помеха устра­
нена. Иоанн готов был поздравить сам себя — похоже, ему
необыкновенно повезло!
Глупцу Велизарию, видимо, не терпится поиграть в сол­
датики, помахать мечом. Что ж, милости просим! А как не­
возмутимо Юстиниан проглотил идею Иоанна! Причем
при поддержке Феодоры! Смех, да и только...
С этим Велизарием, начальником эскувитов, дело иметь
опасно. Во-первых, его не купишь, а во-вторых — он свое
дело знает. Но раз Велизарий со своими комитатами от­
правляется на север, то теперь Иоанн остается полноправ­
ным хозяином положения. Сергий — новый командир эс­
кувитов — преданный ему человек.
Оставалось только ждать смерти Юстина. А едва разне­
сется над городом погребальный звон, Иоанн приведет в
движение свою организацию: эскувиты овладеют дворцом,
Зеленые возглавят народные массы, требующие нового им­
ператора, церковь даст официальное благословение и пога­
сит недовольство среди православных, поскольку получит
гарантии от нового блюстителя престола.
Какова же окажется участь Юстиниана и Феодоры? Тут
и колебаться не приходится. Смерть, только смерть! Иоанн
даже позволил себе поразмышлять над тем, какой казни
следует предать этих двоих, когда они окажутся у него в руках.
Он живо вообразил хрупкую фигуру Феодоры, стоящей
у плахи на коленях. Шея ее обнажена — приготовлена для
орудия палача. Довольно-таки милая шейка, нельзя не со­
гласиться. Меч мягко, словно бы со сладострастием, блес­
нет и опустится. Мастерский удар!
Иоанн удовлетворенно облизнулся.
Да, выбор сделан. Меч и плаха. Лучше не придумаешь.
Феодора часто посещала теперь то крыло дворца Гормизды, которое полностью отдала людям святой жизни.
376

Однако во время одного из таких посещений она вдруг вни­
мательно осмотрелась вокруг.
В этом крыле был сад, окруженный стеной, который
Феодора превратила в живописнейший и уютный уголок.
Теперь, однако, красота этого места изрядно поблекла в при­
сутствии оравы немытых монахов и отшельников, опекае­
мых ею.
Зрелище было удручающим: прекрасные покои и залы
превратились во множество обителей, заполненных ни­
щенствующими праведниками самых различных орденов и
сект. Гнездилось их здесь сотен пять, не меньше, всех сте­
пеней святости и священной одержимости.
Со всех сторон неслось пение псалмов и посвист би­
чей — это наиболее благочестивые истязали собственную
плоть, оглашая воплями опочивальню, где Юстиниан не­
когда ласкал свою возлюбленную. На месте затоптанных
цветников те из подвижников, кто испытывал потребность
в уединении, вырыли землянки.
Следует, однако, заметить, что все эти истязания и из­
нурения плоти, как и молитвенный пыл, заметно шли на
убыль, когда звучал призыв к трапезе. Ни один пустынник
не поставил свою хижину вне пределов слышимости обе­
денного колокола.
Необыкновеннее всего остального выглядели две ко­
лонны, воздвигнутые в саду по повелению Феодоры для
двух фанатиков, жаждавших посостязаться в благочестии
со святым Симеоном Столпником, сирийским аскетом,
тридцать пять лет проведшим на верхушке колонны, ни
разу не моясь, но проповедуя перед великими толпами по­
читателей и творя чудеса.
Оба Феодорины столпника подражали своему предше­
ственнику в этом подвиге святости весьма успешно, если
не считать одного — там, где кишмя кишат пророки и про­
поведники, желающему наставлять на путь истинный нет
никакой возможности собрать аудиторию, а это, согласи­
тесь, выведет из себя кого угодно. Поэтому, стоило появить­
ся их хозяйке, как они принимались до хрипоты выкрики­
вать набожные увещевания, которым та всякий раз почти­
тельно внимала. Но когда подавали пищу, оба столпника
также не отставали: на веревках с колонн опускались целые
бадьи, куда слуги наваливали аппетитное жаркое. А по­
скольку жизненное пространство у подвижников было край377

не ограничено и двигались они мало, то на этих своих стол­
пах они изрядно отучнели.
И в этот вечер праведники уминали за обе щеки от ее
щедрот. Как и большинству монахов и отшельников, им
было сейчас не до благочестивых и дерзостных речений по
ее адресу, они были слишком заняты, набивая брюхо. За
едой они чавкали и причмокивали, как самые что ни на
есть обыкновенные люди с волчьим аппетитом, а вовсе не
избранные существа, сытые одним духом. Кроме того, сия
женщина, несомненно, являлась орудием сатаны, пусть и
была супругой наследника престола, потому что ежели свя­
той отшельник позволял глазам своим задержаться черес­
чур долго на ее лице и теле, то подлый враг рода человечес­
кого потом неоднократно истязал его во сне ужасными ви­
дениями плотских утех. Средством против этого были
только воздержание от пищи и самоистязание, так что куда
дешевле себе было отвернуться, полностью погрузиться в
еду и нескончаемо спорить с соседом о неясных сторонах
теологии.
Феодора уже собиралась уходить, когда какой-то от­
шельник поднял на нее глаза и отставил свою плошку в сто­
рону.
Выбравшись из-за стола, он, припадая на одну ногу и
опираясь на костыль, заковылял к ней, осыпая ее при этом
обвинениями и обличениями. Она же терпеливо ждала,
пока несчастный выговорится.
Другие попрошайки, безразлично взглянув на нее, .
вновь уткнулись в миски.
— Трижды проклятая Иезавель*! — кликушествовал
колченогий отшельник. — Гнусная змея, злосмрадная ис­
кусительница, порождение блудилища!
Феодора привыкла к такого рода речам из уст своих ли­
цемерных гостей. Но что-то в этом человеке заставило ее
присмотреться к нему более пристально. Кажется, она гдето видела его прежде... хотя отшельническое одеяние както не вязалось с этими неясными воспоминаниями.
— Покайся! — рычал схимник. — На коленях моли у
Господа Бога отпущения грехов! — Он оперся о костыль, и
голос его стал менее резок. — И знай, женщина, что Господь
может простить даже такую грешницу, как ты. Мой насто­
ятель по своей великой доброте прислал со мною молитвы,
написанные им для тебя. Вот они — на этом пергаменте.
378 .

И заклинаю тебя, не пренебреги ими, а отправляйся в по­
кои и, прочтя, вознеси эти молитвы, потому что они могут
помочь даже такой великой грешнице в Судный День.
Он протянул шелушащуюся от грязи руку, и она взяла
пергаментный свиток.
— Мой добрый отче, — сказала она, глядя ему в гла­
за, — передай своему настоятелю, что я непременно возне­
су эти молитвы сейчас же.
Бормоча слова анафемы, отшельник поковылял обрат­
но к своему месту за столом, а Феодора торопливо возвра­
тилась в свои покои.
Теперь она вспомнила, где видела этого человека преж­
де. Это был тот колченогий нищий по прозвищу Исавр, ко­
торого она не раз заставала за беседой с Айосом. Эти «мо­
литвы» — самый безупречный способ снестись с нею, и ни­
щий не ошибся, выбрав его. Всех этих проповедников,
монахов и отшельников, чаще всего незнакомых друг с дру­
гом и явившихся из самых разных земель отведать от ее
стола, никто никогда не досматривал. В это крыло дворца
вел особый вход из города, а само оно было отгорожено от
жилой части и двора. Это была прекрасная возможность
для переодетого в одежду праведника встретиться с нею,
ведь святых людей она навещала часто.
Оставшись в одиночестве, Феодора развернула свиток
и принялась читать, и сейчас же у нее бешено заколотилось
сердце. Записка гласила:
«Остерегайся того дня, когда скончается император!
Его смерть станет сигналом к захвату престола. И тогда вы
с наследником обречены на смерть. Пишущий не знает гла­
варей заговора, но все же советует не доверять никому».
Внизу свитка был нарисован ослик.
Записка была загадочной. Конкретных указаний не
было, и тем не менее это была вся информация, которой
владел Айос. Имен заговорщиков он не знал, как не знал и
того, каким образом они намерены захватить престол, но
до его ушей дошло, что существует какой-то широкий тай­
ный заговор. Феодора слишком хорошо знала Айоса, чтобы
отнестись к его предупреждению легкомысленно.
Она еще раз перечитала записку. Слова «день, когда
умрет император» были подчеркнуты.
А ведь это может произойти и завтра — или даже в бли­
жайшие часы.
. 379

Ее охватила тревога. Она готова была броситься во дво­
рец Дафны, где сейчас принимал чиновных посетителей
Юстиниан, но вовремя остановилась — столь необычный
поступок несомненно привлечет внимание. Заговорщики
наверняка следят не только за наследником, но и за каж­
дым ее шагом. Могут возникнуть подозрения, что заговор
раскрыт, и тогда будут предприняты некие шаги, не дожи­
даясь кончины старого императора.
Тогда она принялась ждать Юстиниана, меряя шагами
покой, бледная и едва ли не теряющая рассудок. В таком
состоянии, к своему удивлению и беспокойству, ее и нашел
Юстиниан, явившийся довольно поздно.
— И ты этому веришь? — было первое, о чем он спросил.
— Это передал тот, кто не станет обманывать, — отве­
тила она.
— Кто он?
— Никто. Его имя, если я его назову, ничего не скажет.
Это старик из самых низов, знавший меня в детстве.
— Но как такой человек сумел обнаружить заговор?
— Не знаю. Но вот что я знаю точно: если бы он не был
уверен, то не прислал бы этого предупреждения.
Больше Юстиниан вопросов не задавал, а принялся об­
думывать ситуацию — нет ли еще каких-либо очевидных
фактов, подтверждающих существование заговора.
— В городе тихо, — промолвил он. — В провинциях то­
же спокойно. Во дворце ничто не внушает тревоги. Допус­
тим, предатели решатся нанести удар. Как они собираются
это сделать? Я приведу в готовность эскувитов.
— Эскувитов?! А разве на них можно положиться с тех
пор, как отбыл Велизарий?
Внезапно она вспомнила странное выражение облегче­
ния и едва сдерживаемой радости на лице Иоанна Каппа­
докийца, когда Юстиниан велел Велизарию выступить в
поход против авар. Должно быть, избавиться от Велизария
входило в планы заговорщиков — сомнений тут быть не
могло.
Но может ли она выдвинуть обвинение против префек­
та претория? Нет. У нее нет ни малейших доказательств.
Ничего, кроме интуиции и старой неприязни. И даже если
он участвует в заговоре, он слишком умен, чтобы оставить
хоть какой-то след.
И впрямь сейчас не время обличений. Если у нее не
380

будет неопровержимых доказательств, непоколебимое до­
верие Юстиниана к Каппадокийцу ничем не преодолеть, и
в бесплодных спорах будет впустую потеряно время. Сей­
час гораздо важнее другое.
— Возможно, ты и права, — вдруг сказал Юстиниан,
осознав, насколько плохо он знает того, кто сейчас стоит во
главе эскувитов. Этого человека по имени Сергий, выходца
откуда-то из Сирии, если ему не изменяет память, реко­
мендовал сам префект претория. Должно быть, этот Сер­
гий человек неплохой, если Иоанн о нем столь высокого
мнения, и все же в такое время едва ли разумно полагаться
до такой степени на малоизвестного воина.
Он и прежде смутно догадывался о возможной опаснос­
ти, теперь же не мог удержаться от замечания:
— Мой царственный дядюшка сам создал прецедент,
которым, если заговор действительно существует, заговор­
щики вполне могут воспользоваться. Когда умер Анаста­
сий и не нашлось прямого наследника, Юстин захватил
престол, будучи попросту провозглашен императором
дворцовой гвардией при бурном одобрении толпы...
И словно следуя мыслью вслед за его рассуждениями,
Феодора воскликнула:
— Ты мог бы их опередить!
— Но как?
— А что, если ты взойдешь на трон прежде, чем умрет
император?
— Разве это возможно? — нахмурился Юстиниан. —
Я не посмею совершить предательство по отношению к че­
ловеку, который меня воспитал и наделил властью.
— Почему предательство? Нет, это может произойти
только вследствие прямого волеизъявления императора!
Лицо ее вдохновенно засветилось, дерзновенные мыс­
ли, сменяя одна другую, проносились у нее в голове, пока
она продолжала излагать свои доводы.
Какую-то минуту Юстиниан был не в силах уследить за
их логикой.
Никому не доверяй —так писал Айос. Но им необходи­
мо кому-то довериться!
— Пошли за Трибонианом! — вдруг воскликнула она.
— Почему за ним?
— Но ведь ему-то ты полностью доверяешь, верно? Я —
тоже. Пошли за ним, и умоляю тебя — не медли! Нельзя те381 -

рять ни минуты, ведь император может умереть в любой
момент. А Трибониану ведомы юридические формулы и
обороты, которые могут нам понадобиться, и он не отка­
жется помочь.
Свидетелей борьбы, длившейся на протяжении всей
ночи в опочивальне старого Юстина, не было.
Повелением наследника даже Виниций и Василий не
присутствовали здесь. У изголовья императора остались
лишь Феодора, Юстиниан и Трибониан.
Однако они столкнулись с непредвиденными труднос­
тями. Старик поначалу сомневался, а потом и окончатель­
но заупрямился.
Он был слишком стар, чтобы править самому, и все же
его одряхлевший ум восставал против их замысла — он
ворчливо отвергал саму мысль о полномочном соправите­
ле, пусть даже это и его собственный племянник.
Мучительным, непереносимо мучительным было это
острейшее противостояние умов и стремлений в царствен­
ной спальне. А также по-своему жестоким.
Подобно старому волку в западне, вступившему в свою
последнюю схватку, Юстин, ощерясь, вжимался в подуш­
ки, глаза его гневно пылали, а губы твердили вновь и вновь:
«Нет! Нет и нет!»
Они стояли по обе стороны ложа, поражая его своими
доводами, одолевая настоятельными просьбами, умасли­
вая и заклиная. Момент был отчаянный. От его решения
зависела судьба каждого из них, судьба всей гигантской им­
перии.
Старый Юстин разъяренно вперял свой взор в их лица:
Юстинианово — напряженное и умоляющее, Трибониана — точеное, холодное, едва ли не насмешливое. И эта
женщина! Ее лицо в наибольшей степени приковывало к
себе внимание старца. Оно было мертвенно-бледным, по­
лудетским, но, казалось, горело изнутри каким-то неисто­
вым и жарким пламенем: лоб пересекли напряженные склад­
ки, рот страстно сжат, а глаза смотрели на Юстина безжа­
лостно требовательно.
Даже наследник, глядя на нее, терялся. Та ли это жен­
щина, которую он знает и любит? В этот миг она казалась
опасной, как кобра перед броском.
Он заставил себя отвести взгляд. В самом деле, не ради
него ли она все это делает?..
382

В конце концов вся схватка свелась к столкновению
двух воль: императора и женщины.
И только далеко за полночь старик, совершенно изне­
моженный, сдался с жестом отчаяния. Его седая голова
упала на грудь.
— Принесите пергамент и... остальное, — произнес он
дрожащим голосом.
Именно в этот момент заговорил Юстиниан, и то, что
он произнес, было совершенно неожиданным:
— Я полагаю, что Феодора, моя супруга, также должна
стать соправительницей...
В воздухе повисло изумленное молчание. Это было не­
слыханно! Соправительница на императорском престо­
ле — женщина? Такого в истории ромеев еще не бывало.
Феодора открыла было рот, чтобы возразить, но жест
принца, остановивший ее, был настолько властен и катего­
ричен, что заговорить она так и не решилась.
— Она заслужила это! — добавил Юстиниан. — Кто
первым заподозрил подвох в предательском предложении
царя Кавада? Кто предложил мудрый ход, благодаря кото­
рому мы разрушили могучий союз, подготавливаемый Пер­
сией? И Феодора же первой дозналась об этом заговоре, и
ей принадлежит план, благодаря которому мы этот заговор
задушим в зародыше. Прямой резон, чтобы она правила
вместе со мной!
Старый император слишком устал и ослаб, чтобы воз­
ражать на это новое предложение.
Через минуту Трибониан с непроницаемым лицом до­
бавил на пергаменте короткую фразу, которая навсегда
вознесла дитя улиц на небывалую высоту.
После этого старик Юстин, не попросив даже перечи­
тать ему документ, приложил к нему печать и трафарет со
своей официальной подписью.
Затем он провел рукой по глазам, и Трибониан увидел,
что она дрожит.
ГЛАВА 24
Никогда двор и город не были так потрясены какимлибо известием.
Указ императора о провозглашении соправителей был
, 383

несомненно подлинным: на нем красовалась подпись пур­
пуром, сделанная по всем известному золотому трафарету
«LEGI».
Под барабанный бой, в сопровождении гвардии, гор­
ластые глашатаи зачитывали указ на всех площадях и пере­
крестках города; указ также был вывешен во всех людных
местах, где обычно предавали гласности обращения к на­
роду и новые законы, так что никто не мог сослаться на не­
знание.
Юстин, император ромеев, «по праву врученной ему
Богом власти и из огромной любви к народу империи, а
также ради безопасности и процветания всех ее городов и
провинций, а также с учетом собственного возраста и не­
здоровья» провозглашал, что жалует титул и полномочия
императора своему возлюбленному племяннику Юстиниа­
ну, которого считает собственным сыном, а также титул и
полномочия императрицы Феодоре, законной супруге Юс­
тиниана, каковые впредь будут ему соправителями, полу­
чив всю власть, полномочия и почести, соответствующие
короне и трону. Означенные Юстиниан и Феодора будут
пожизненно править после него, а по их смерти престол
перейдет к их наследникам в согласии с законом и обычаем.
Указ явился полной неожиданностью, и в его смысл
вникали, разинув рот от удивления.
Но больше других был поражен Иоанн Каппадокиец,
застигнутый врасплох.
Усердно и скрупулезно он перечитывал пергамент, с
трудом шевеля при этом толстыми губами. Надо же! Юсти­
ниан — соправитель, и жена его тоже соправительница! Фе­
одора, девчонка из непотребного дома — на троне! К тому
же она его заклятый враг!
Как же такое могло случиться?! Невозможно поверить
глазам.
Внезапно он осознал, что совершенно беспомощен пе­
ред свершившимся фактом. Действия Юстиниана и Фео­
доры были столь дерзки и беспрецедентны, что предвидеть
их он никак не мог. Но теперь ничего не поделаешь: меха­
низм заговора, который он создал, слишком сложен и гро­
моздок, его почти невозможно перенацелить, да и условия
сейчас не те. Необходимо, чтобы император умер и трон
временно был свободен. Судьба вновь изменила ему.
Но почему Феодора?! Почему?
384

С Юстинианом он мог бы справиться даже после вос­
шествия на престол, умственные способности племянника
императора он ни во что не ставил. Но по отношению к Фе­
одоре, даже при том, что он ее ненавидел, ничего, кроме
уважения, он не испытывал. Ум у нее был острый и безжа­
лостный, как кинжал.
Великий пост близился к концу, а по обычаю всякие
торжества можно было устраивать лишь после Пасхи.
Но время для Юстиниана и Феодоры значило слишком
много. За неделю до Светлого Воскресенья, когда все цер­
кви были заполнены богомольцами, врачи передали прин­
цу, что старому императору стало гораздо хуже. Возможно,
это ухудшение было вызвано ночным состязанием в силе
воли, которое окончилось тем, что Юстин уступил и под­
писал свой указ, но как бы там ни было, дышал он сейчас
с трудом, не принимал пищи, а временами надолго впадал
в беспамятство.
Имперский совет и Сенат в этот день были уведомлены,
что откладывать коронацию новых правителей более не­
возможно. Разумеется, чтобы организовать обряд и бого­
служение с подобающей случаю пышностью, требовалось
время, но Юстиниан повелел ускорить приготовления, на­
метив датой коронации Чистый четверг.
Это был день, в который исполнялся старинный обы­
чай ритуального омовения ног бедноты и раздачи милосты­
ни в память о Тайной Вечере; запрещалось ходить в гости
и встречаться с друзьями. Услышав весть, что интрониза­
ция соправителей состоится в этот день, многие благочес­
тивые, в особенности священники, ужаснулись.
Но Юстиниан стоял твердо, и таково было его повеле­
ние.
В эти дни он словно увидел Феодору новыми глазами.
Для него явились полной неожиданностью проявленные
ею твердость и ясность ума. Она нашла блистательное ре­
шение, а затем без колебаний его осуществила, и это было
тем более неожиданно, что до сих пор он ценил в ней преж­
де всего шаловливую нежность и мягкость. Но именно эти
новые качества подтолкнули его к внезапной мысли пред­
ложить объявить ее соправительницей. Да, он любил ее, но
не любовь толкнула его на этот шаг.
Однако, несмотря на то, что в ночь схватки со старым
Юстином Феодора предстала воплощением могучей и без385

жалостной силы, теперь, готовясь к коронации, она вовсе
не чувствовала себя уверенно. Ее преследовало ощущение,
что над ней нависла огромная опасность. Мудро ли восхо­
дить на трон, если это окажется фатальным? Не преступил
ли Юстиниан некую черту, вознеся женщину, чье прошлое
было слишком хорошо известно черни?
Феодору терзали страхи и сомнения, и последующие
несколько дней она пребывала в каком-то оцепенении...
Они покидали дворец Гормизды незадолго перед полу­
днем. Ее с Юстинианом несли в блистающем паланкине
шестнадцать великолепно разодетых носильщиков, двига­
ясь вдоль длинного строя надменно-величественных эскувитов. Перед носилками выступали сорок трубачей, кото­
рые время от времени торжественно трубили в серебряные
трубы. За ними во всем великолепии парадных одеяний
шествовали четверо высших сановников империи.
У храма Святого Стефана императорская чета покинула
паланкин, а когда они вступили в придел, хор священников
и диаконов величественно запел псалом. Церковь была
битком набита, а в алтаре теснились архиепископы и выс­
шие иереи.
Гиппия Родосский, преподобный патриарх, в сопро­
вождении священнослужителей и псаломщиков встретил
Юстиниана и Феодору у входа, благословил, окропил свя­
той водой, окурил ладаном и провел к алтарю под неумол­
каемое пение хора.
Затем последовало бесконечное стояние на коленях,
пока звучала молитва, шли требы, распевались псалмы и
совершалось причащение.
Наконец они встали и повернулись лицом к толпе. На
плечи обоим набросили императорские мантии из самых
дорогих тканей, шитые золотом и украшенные драгоцен­
ными камнями. На голову Юстиниана патриарх возложил
венец императора, а затем увенчал таким же Феодору.
Величальное пение хора достигло кульминации. При­
сутствующие опустились на колени.
Увенчанные коронами и царственными регалиями, по­
лучившие благословение церкви, Юстиниан и Феодора
прошли сквозь толпу на паперть, где их ожидал блистатель­
ный эскорт сановников, чтобы сопровождать дальше.
Плотная толпа, сдерживаемая эскувитами, напирала в
надежде увидеть новых правителей во время их краткого
386 .

перехода во дворец Халк. Все, кому под любым предлогом
удалось пробраться на дворцовую территорию, уже были
там, не говоря о сенаторах, послах и патрицианской знати,
которые ожидали в консистории — тронном зале, где Юс­
тиниан и Феодора должны были принять титул и трон, а се­
наторы — присягнуть им.
Не менее пяти тысяч зрителей толпились, вытягивая
шеи, вдоль пути следования императорской четы, когда те
торжественно прошествовали ко дворцу Халк, сопровож­
даемые все теми же трубачами и окруженные сановниками.
Эти тысячи глаз отметили, что венец императрицы, ук­
рашенный бриллиантами и самоцветами, а также увитый
жемчужными нитями, ниспадающими вдоль щек, в кото­
ром так дурно выглядела старая императрица Евфимия,
словно специально был создан для новой императрицы,
Феодоры, чтобы обрамлять ее блистающую красоту. Фео­
дора носила венец, как и тяжелое пышное одеяние, с неви­
данными доселе грацией и очарованием, и казалось, что
драгоценности и ткани от этого становятся еще краше, еще
богаче.
Прекрасная пара! Зеваки не могли удержаться от одоб­
рительных возгласов:
— Многая лета!
— Многая лета!
Старинное греческое хвалебное восклицание, которым
подданные одобрительно приветствовали вновь короно­
ванных правителей, снова и снова вырывалось из тысяч
глоток. Оно слышалось во всех уголках дворца, на улицах и
площадях за дворцовыми стенами, в Августеоне, где уже
собрались простолюдины — тысяч сто, чтобы поглазеть на
новых императора и императрицу.
И вот наконец Феодора и Юстиниан появились перед
дворцом Халк.
Раздалось зычное приветствие выстроенных в три ряда
по обе стороны от входа эскувитов, взметнулись в едином
порыве копья, словно заработала огромная и сложная ма­
шина.
И вновь загремели трубы. Император со свитой мино­
вали широкий портал и проследовали дальше длинным
залом, богато украшенным бронзой и мрамором, вдоль стен
которого стояли новые шеренги эскувитов, образующие
сверкающий серебром коридор.
387

У тройных инкрустированных слоновой костью дверей,
ведущих в тронный зал, вновь грянули трубы, оглушая в
этом замкнутом пространстве, — и правитель дворца Васи­
лий возвестил:
— Все ниц! Их великолепные величества император и
императрица ромеев!
Словно хлеба перед серпом, все присутствующие в зале
аристократы, мужчины и женщины, опустились на колени,
а затем пали ниц. Феодора, опираясь на руку Юстиниана,
как во сне, прошла к возвышению с пурпурно-золотым бал­
дахином под золотистым сводом и двумя одинаковыми, ук­
рашенными драгоценными камнями престолами на нем.
Они медленно поднялись на семь ступеней и поверну­
лись лицом к собравшимся, все еще распростертым на мра­
морном полу, а затем торжественно опустились на тронные
места.
После чего Юстиниан сказал:
— Поднимитесь, о люди!
И все как один присутствующие, поднимаясь на ноги,
воскликнули:
— Многая лета вашим императорским величествам!
Трубы вновь подали голос, призывая к тишине. После
чего вперед выступил седовласый квестор Прокл и торже­
ственно огласил указ, уже хорошо всем знакомый. Патри­
арх пробубнил молитву. Скрытый за драпировками хор за­
пел хвалебную песнь в честь новых монархов, которую при­
дворные музыканты спешно сочинили к торжеству.
После этого верховные должностные лица империи,
возглавляемые префектом претория, чья плешивая голова
блестела от пота, друг за другом выходили вперед и, опус­
каясь на колени перед престолом, произносили формулу
присяги на верность, которую впоследствии обязаны будут
принять не только все наместники провинций и высшие
сановники, но также и все чиновники империи, вплоть до
мельчайших:
«Клянусь Отцом, Сыном и Святым Духом, Девой Ма­
рией и Евангелием, которое держу в руках, а также святыми
архангелами Михаилом и Гавриилом по чести и совести
быть верным, ревностно служить и выполнять все пожела­
ния и повеления, усердно исполняя все поручения и обя­
занности, возложенные на меня Юстинианом и Феодорой,
его супругой».
388

Присяга была новой по форме, поскольку в верности
клялись сразу двоим. Формулировки не были достаточно
четко выверены, и впоследствии кое-кто обратил внима­
ние на два последних слова, ибо выходило, что если Юсти­
ниан умрет прежде Феодоры, то тогда присяга, по-видимо­
му, не обязывает хранить верность Феодоре, поскольку в
этом случае она будет уже не супругой, а вдовой. И хотя впос­
ледствии эта неточность обсуждалась с новой императри­
цей, она, однако, никогда не пыталась что-либо изменить.
Пять часов потребовалось на коронацию новых госуда­
рей, их восшествие на престол и затянувшийся ритуал при­
несения присяги главными сановниками империи. Но на­
конец все церемонии завершились, и Юстиниан с Феодорой
одновременно встали и покинули консисторий, миновав
три бронзовые двери. Отныне этот удивительным образом
вознесшийся македонский крестьянин и девушка с улицы,
его жена, не должны больше входить в тронный зал и вы­
ходить из него через те же двери, что и простые смертные.
Они вышли на открытую галерею с прекрасными ста­
туями. Там их уже ждала, склонившись в глубоком покло­
не, свита. Вновь загремели трубы, и Феодора поняла, что
они с Юстинианом направляются к парапету, выходящему
на Августеон, чтобы явить себя народу.
Она взглянула вниз. Громадная площадь была чернымчерна от многих тысяч голов, под ее ногами кипело люд­
ское море, и приглушенный гул голосов возносился над
толпою, словно мурлыканье дремлющего тигра.
Раздался трубный голос глашатая:
— Их благородные и великодушные величества... Про­
славленные и восхитительные императорские высочест­
ва... из великой любви и расположения к своим верным
подданным... и в связи с удивительным событием... особые
пожертвования в пользу бедных... прощение мелким пре­
ступникам... раздача хлеба и вина... Воздадим должное
властителям, о народ!
Могучий рев толпы потряс воздух:
— Многая лета!
Феодора увидела, как Юстиниан поднял руку, привет­
ствуя толпу, и попыталась сделать то же.
И почувствовала, что у нее дрожат колени.
Она глядела поверх голов, чувствуя в толпе скрытую уг389

розу, которой никто из стоящих на галерее не сознавал.
Она знала эту толпу так, как никто из них.
Сомнения и страх охватили ее. Что сделало ее великой?
Чем она отличается от того ребенка, который сидел у Ип­
подрома с маленькой медной чашкой и просил милосты­
ню? И чем она, нынешняя, лучше куртизанки, продавав­
шей молодость и красоту жирным распутникам?
А ведь ни в чем существенном она не изменилась. В ее
жилах по-прежнему течет та же кровь, у нее та же гладкая
кожа, которая знавала когда-то рубище, а теперь облачена
в шелка и золототканую парчу.
Юстиниан сказал, что она заслужила венец. Возможно,
что и так, но это надо доказать другим.
Великое множество, огромная, кипящая, снующая мас­
са народа в эти минуты пугала ее так, как никогда в жизни
она еще не пугалась; даже когда ей рукоплескали, она чув­
ствовала на себе мириады глаз, следящих за нею, оценива­
ющих ее и не всегда благосклонных.
С площади все еще доносился гром приветственных
кличей. Придворные сочли это добрым знаком, хотя и бы­
ло известно, что народ недоволен одним обстоятельством:
поскольку сейчас Великий пост, игры и бега колесниц на
Ипподроме, как и пышные уличные процессии и зрелища,
которые обычно знаменуют восшествие государей на пре­
стол, должны быть отложены, если и вовсе не отменены.
Но и придворные испытывали разочарование. По тра­
диции вечером после коронации устраивается пир в три­
клинии, огромной трапезной с высокими потолками, укра­
шенными золотом, с девятнадцатью пурпурными столами,
на которые ставится только золотая посуда. Некоторые
блюда из драгоценного металла были настолько велики и
тяжелы, что их вкатывали на тележках, а на стол с трудом
водружали четверо слуг. Да и все остальное было не менее
великолепным, так что подобные пиры запоминались на
всю жизнь.
Но из-за того, что ныне был канун дня Казни Христо­
вой, подобное роскошество могло быть сочтено святотат­
ством. Поэтому роптали не только толпы за стенами двор­
ца — им вторило приглушенное недовольство царедворцев
в его стенах.
Сразу после коронации произошел курьезный случай.
Когда Юстиниан и Феодора наконец удалились во дво390

рец Сигма, Трибониан в колоннаде за дворцом Халк слу­
чайно встретил Иоанна Каппадокийца.
Законник остановился и со свойственной ему насмеш­
ливой улыбкой негромко воскликнул: «№ика!»
Иоанн метнул в его сторону испытующий взгляд из-под
косматых бровей. С какой стати, спрашивал себя префект,
Трибониан решил приветствовать его этим словом в та­
кой час?
Но улыбка Трибониана была совершенно безмятежной.
Что-то пробормотав в ответ, Иоанн поспешил дальше.
Однако случай этот его озадачил. Ночью ему не спа­
лось. Плохо спал он и в следующую ночь.
«Ника!» — вопль торжества черни. В конце концов в его
душу закралось страшное подозрение, вызванное ничтож­
ным восклицанием всегда ироничного законника.
А не намекает ли Трибониан на заговор, который уже
дважды не удался, или, вернее, дважды провалился?
Если Трибониану о заговоре известно, то не знают ли о
нем также и император с императрицей?
Иоанн чувствовал себя словно загнанный вепрь в горах
его родной Каппадокии. Как бы он ни злился, как бы ни
рыл землю клыками, как бы ни вращал глазками, ему не да­
но знать, откуда последует смертельный удар...
Его перехитрили, и он был напуган. Самым отчаянным
образом он раскаивался в том, что сплел этот заговор, и да­
вал себе зарок, что впредь докажет верной службой предан­
ность новым верховным правителям. И если понадобит­
ся — поползет на брюхе и станет лизать сандалии Феодоры.
Он был готов на любое унижение, лишь бы снискать рас­
положение венценосцев.
Не было человека, способного более круто изменить
свое поведение и самый стиль мышления, чем Иоанн Кап­
падокиец. Теперь для него началась жизнь, полная страха
и отчаяния: никогда отныне он не приближался ни к импе­
ратору, ни к императрице, не изучив предварительно их ли­
ца — нет ли на них выражения недоверия или гнева.
И хотя никаких признаков не было — Юстиниан ни о
чем не догадывался, а Феодора, не имея никаких доказа­
тельств, скрывала до поры свою давнюю неприязнь, — все
же Иоанн по ночам крепко запирал на двойные засовы две­
ри спальни, его постоянно окружали телохранители, во­
оруженные до зубов. По ночам он часто вскакивал с посте391

ли, весь в холодном поту от того, что наемный убийца,
вновь приснившийся ему, незаметно крадется к нему...
Сохранились свидетельства, что все время, пока он со­
хранял свою высокую должность, он тем не менее продол­
жал класть в карман едва ли не десятую долю всех доходов
империи, протекавших через его руки.
Жадность, по-видимому, главная движущая сила исто­
рии, и она не идет на убыль, даже если живешь в постоян­
ном страхе.
Весьма скоро после коронации Юстиниана и Феодоры
старый император умер. Сердце Юстина, дряхлое и слабое,
остановилось: он ушел из жизни во сне, без видимых при­
знаков страдания и мук.
Своей пышностью похороны его превзошли даже похо­
роны Евфимии. Но смерть Юстина не вызвала никаких
особых потрясений в империи, поскольку власть уже была
передана преемникам.
Отныне существовали два двора: двор Юстиниана и
двор Феодоры. Но все действительно важные дела решал
сам император и его ближайшее окружение.
Намного легче, думала Феодора, оставаться только суп­
ругой, предоставив дела государства Юстиниану. Мужчине
надлежит заниматься мужскими делами, а женщине — ос­
таваться женщиной.
Однако уже очень скоро она обнаружила, что в ее поло­
жении быть только женщиной невозможно. Она была им­
ператрицей, и уже тем самым была ущемлена в правах. Ка­
нули в прошлое те дни, когда она могла позволить себе без­
удержную радость, улыбку, обращенную к кому угодно,
вздорную болтовню. Теперь то и дело ей приходилось обуз­
дывать себя, сдерживать чувства и оставаться ровной со
всеми, как и подобает императрице.
Осторожность и сдержанность были крайне необходи­
мы. Мужчина может заставить других забыть его прошлые
прегрешения. Но для женщины такое почти невозможно:
ей ничего не прощают — по крайней мере, другие женщины.
В свите Феодоры сложилось весьма странное положе­
ние. Придворные дамы смотрели на императрицу свысока,
словно не она их госпожа, а они занимают более высокое
положение.
Она улыбалась первой даме — и в ответ получала ледя­
ной взгляд. Она пыталась завязать разговор, но всякий раз
392

ей отвечали однозначно, безразлично, а то и презрительно­
надменно. Она оглядывалась вокруг, но не видела друже­
любных лиц. Это был какой-то сговор.
Поначалу она не представляла себе, как с этим быть, но
понимала, что нельзя оставить все как есть. Более того, по­
скольку это чисто женское дело, то справляться с ним ей
придется самой.
В эти первые дни молодая императрица чувствовала
себя очень одинокой, временами у нее совсем опускались
руки. Придворные дамы, ехидно улыбаясь, воспринимали
это как свидетельство того, что им удалось-таки показать
маленькой выскочке, что она вовсе не ровня тем, кто ро­
дился благородным.
Но они еще не вполне осознали разницу между Евфимией, которую им удалось подчинить себе, и Феодорой, го­
товой сражаться любым оружием.
Прежде она пыталась быть мягкой — и ничего хороше­
го из этого не вышло. Что ж, она испробует кое-что другое.
Необходимо предпринять два шага: преподать придвор­
ным урок, чтобы они не смели впредь злословить, и подчи­
нить придворных дам своей власти.
То, что она предприняла, запомнилось надолго.
Среди царедворцев был молодой германец по имени
Ареобинд, высокий красивый молодой человек, немного
щеголь, перевязывавший золотистые длинные волосы лен­
той, прекрасно сложенный. При дворе он появился вместе
с посольством варваров, и так как жизнь ромеев ему при­
глянулась, решил остаться, тем более, что пользовался боль­
шим вниманием у женщин, к которым и сам был небезразли­
чен. Сама Феодора была к нему благосклонна, но тевтон
неверно истолковал ее дружелюбие, что нередко бывает с
тщеславными юношами.
Только очень недалекий человек мог повести себя та­
ким образом, однако Ареобинд, видимо, был именно та­
ким человеком. Однажды императрица улыбнулась ему. Он
прихвастнул перед товарищем своими успехами и стал ри­
соваться перед нею, словно деревенский подросток, же­
лающий привлечь внимание соседской девушки.
Некоторое время Феодора оставляла это без внимания.
Но потом до нее дошло, что молодой придворный хвастал,
что императрица не может отвести от него глаз. Это уже
393 .

грозило скандалом, в котором ее имя связывали с герман­
цем. Пора было что-то предпринять.
Проходя как-то с приближенными через атрий дворца
Сигма, Феодора заметила Ареобинда, разговаривавшего с
каким-то эскувитом.
Императрица взглянула в их сторону. Многозначитель­
но подмигнув собеседнику, Ареобинд вытянулся в струнку.
Она пристально продолжала смотреть в его сторону. Юно­
ша оказался не из робких и не отводил глаз. На губах его иг­
рала ухмылка.
Этого оказалось достаточно. Она приказала эскувитам:
— Схватить его!
Ареобинд был поражен. И тем не менее в руках стражи
держался стойко, даже пытался сохранить улыбку. Навер­
няка, полагал он, ничего серьезного с ним произойти не
может.
И тут же почувствовал, что с него срывают тунику.
Через мгновение кнут со свистом впился в его спину.
Во все время бичевания Феодора стояла рядом, наблю­
дая, ибо наказание должно было исполняться в ее присут­
ствии. Если бы она отвернулась, ее поступок истолковали
бы неверно. На лице у нее не дрогнул ни один мускул, она
смотрела, как полосуют кнутом окровавленное тело, до тех
пор, пока Ареобинд не потерял сознания.
На следующий день глупого германца посадили на ко­
рабль и отправили на родину, где следы его затерялись.
Зато другим молодым людям, осмеливавшимся смотреть в
ее сторону, а также тем, кто болтал о ней неуважительно,
она показала, что может быть ижестокой.
И тем не менее ей предстояло еще разобраться с теми
женщинами, кто распускал слухи о том, что Феодора — но­
вая Мессалина на престоле, что представляет великую опас­
ность для государства.
Когда Феодоре донесли об этих слухах, она ничего на
это не сказала.
Но уже на следующий день произошло событие, ошело­
мившее всех. Был арестован и обвинен в казнокрадстве
Сильвий Тестер, который разбогател, будучи сборщиком
налогов в Галатее. Имущество его было конфисковано, а
самого его приговорили к высылке вместе со всем семейст­
вом, запретив впредь возвращаться в столицу под страхом
смерти.
394

Имя Софронии, супруги Тестера, которая и была источ­
ником сплетен, не называлось. Но, конечно же, все, вклю­
чая самого Сильвия, их дочь Тиспасу и зятя Герона, кото­
рый вынужден был с ними разделить изгнание, знали, что
виноват во всем ее длинный язык. Ато, что Сильвий Тестер
чистосердечно признал свою вину, вовсе не помешало ему
ненавидеть жену всю последующую жизнь.
Целое семейство было вырвано с корнем из самой гущи
придворной жизни — это было недобрым знаком. Двор за­
таился в тревожном ожидании: что последует за этим?
Но никого больше не тронули.
Следующий шаг Феодоры был чисто женским.
Однажды утром в списке придворных дам появилось
два новых имени: Антонина и Хризомалло.
Кто они такие? Никто не знал.
Через неделю новенькие появились при дворе императ­
рицы и были представлены. Несомненно, они были хоро­
ши собой: одна —рыжая, другая —золотоволосая, обе строй­
ные и гибкие, хотя кое-кто отметил, что они, пожалуй, че­
ресчур смело разглядывают мужчин.
Их никто не знал, и вокруг них строилось множество
догадок. Откуда они? Из Сирии, Египта, а может, из самой
Киренаики? Все гадали, но никто не мог сказать опреде­
ленно.
Первые подозрения зародились в голове у Флоры. Она
поделилась ими с другими дамами, а вскоре появились и
бесспорные доказательства.
Эти девушки — куртизанки!
Оказалось, что эти девицы, воспользовавшись разре­
шением, дарованным этой категории особ, вышли замуж и
стали, так сказать, уважаемыми матронами, по крайней
мере, формально. Ходили слухи, что мужей им подыскала
сама императрица. Хризомалло стала женой торговца шерс­
тью. Антонина оказалась вдовой — муж ее, пожилой купец,
умер вскоре после того, как взял ее в жены. Но до этого обе
были, несомненно, шлюхами.
При дворе зрело возмущение. Надменные патрицианки
кипятились. Открыто говорили о том, чтобы в полном со­
ставе покинуть двор — пусть императрица остается с этими
уличными девками.
На следующий день Феодора собрала своих дам, улыб­
нулась им и сказала:
395 .

— Мне приятно сообщить вам, что госпожа Антонина
назначается первой дамой императорских покоев, а госпо­
жа Хризомалло — первой дамой императорских купален.
Последовавшее изумление трудно описать. Эти долж­
ности были высшими женскими должностями при дворе,
по праву принадлежавшими самым знатным и высоко­
родным.
Какое оскорбление!
Феодора дала возможность накопиться их гневу до того
предела, когда они были уже готовы взорваться, и загово­
рила вновь:
— Полагаю, что все вы будете выказывать к этим госпо­
жам полное почтение, как того требуют их высокие долж­
ности, ну а если кто окажется не в силах, это будет расце­
ниваться как оскорбление трона.
Таким образом она им это и преподнесла. Улыбка все
еще играла на ее лице, но взгляд был холоден.
Перед ними была далеко не Евфимия: за этой улыбкой
скрывалась смертельная угроза, она бросала им вызов.
Возмущение внезапно угасло. Почувствовав, как от
ужаса леденеет кровь, дамы смирились. Всем разом вспом­
нилось, что стало с семьей Софронии. Те же, кто намере­
вался демонстративно удалиться, передумали.
Это была полная победа.
Сделав приближенными подруг молодости и вынудив
придворных дам признать их верховенство над собою, им­
ператрица бросила вызов надменной неприязни двора,
причем в самом больном вопросе. Добиваясь послушания,
она сделала так, что ее перестали осуждать за прошлое.
И никогда больше ее авторитет не подвергался сомне­
нию. Единодушная неприязнь к ней миновала, как нетяже­
лая болезнь, и о ней забыли.
Кроме того, взяв ко двору Антонину и Хризомалло, Фе­
одора выгадала кое в чем. Иногда в компании этих двоих
она могла побыть самой собою, чего не могла позволить
себе с другими.
И она всегда высоко ценила бескорыстную привязан­
ность Хризомалло. Антонина была менее беззаветна, но ее
она приблизила с другой, особой целью.
Спустя три месяца после того, как новые император и
императрица взошли на трон, Велизарий вернулся в столи­
цу и был удостоен всенародного триумфа.
396

Он преподал опрометчивым аварам такой урок, что это
варварское племя просило пощады и поклялось никогда
более не совершать набегов на рубежи империи. Ко двору
были отправлены высокородные заложники. Часть авар­
ских пленников была продана на невольничьем рынке, не­
мало аварских воинов было зачислено в комитаты.
В большом тронном зале Феодора восседала рядом с
императором. Велизарий в серебряном нагруднике, алозолотистой тунике и мантии с пурпурной каймой прекло­
нил перед троном колени. Юстиниан возложил на его шею
цепь с массивными звеньями из чистого золота и подвес­
ком в виде креста с самоцветами, наложенного на золотой
щит, и провозгласил его главнокомандующим всеми сила­
ми империи.
Феодора отметила, что Велизарий изрядно загорел. По­
сле похода у него изменилась манера держаться, величест­
венной стала осанка, а его голова с густой темно-рыжей бо­
родой теперь совсем походила на львиную. Когда он взгля­
нул на нее, былое восхищение появилось в его взгляде. Вот
он, настоящий мужчина, мечта любой женщины!
От этой мысли она нахмурилась и с новой силой вспом­
нила об ограничениях, которые налагало ее высокое поло­
жение. Одним из наслаждений женского естества является
бурная фантазия, но даже помечтать она теперь не имела
права. Ей порой казалось, что трон, на котором она сидит,
делает ее бесполой.
Ей также пришло в голову, вызвав некоторое раздраже­
ние, что корона ни в коем случае не освобождает от жен­
ских проблем. Это его восхищение по-прежнему небез­
опасно. С этим надо что-то сделать, а это нелегко, потому
что с Велизарием нельзя обращаться так, как со всеми про­
чими.
После торжественной церемонии Феодора сказала пол­
ководцу:
— Пожалуй завтра на аудиенцию ко мне. Расскажешь о
походе.
Но в запасе у Феодоры имелось кое-что более важное,
чем любезная беседа, ведь именно для этой цели она и
предназначала Антонину.
Когда на следующий день явился Велизарий, его пред­
ставили этой зеленоглазой сирене, опытной и безжалост­
ной в обращении с мужчинами. Как только ей показали на397

меченную жертву, глаза Антонины лукаво засмеялись, и
она превратилась в кошку на охоте.
Для нее все было проще простого: мужчина, не привык­
ший к женщинам, но со здоровыми инстинктами, с кото­
рым она, большая мастерица, вольна использовать какие
угодно женские уловки и хитрости.
В этой охоте ей нравилось многое. Воин, которого над­
лежало пленить, был знаменит, и это льстило ее тщеславию..
Он был богат, империя щедро награждала его, и это разжи­
гало ее алчность. Он был достаточно привлекателен, и это
тоже было немаловажно.
. Но вдобавок ко всему этому Антонина почувствовала,
что Феодора пасует в разговоре с Велизарием, а для какой
женщины не в радость отбить мужчину у другой, которую
он боготворит, — триумф вдвойне приятный, так как этой
другой была императрица.
То, что она не любила Велизария, не имело никакого
значения для ее расчетливого ума. Наверное, она вообще
никогда никого не любила, кроме себя самой, прелестной
и благоухающей. Возможно, у нее и не было сердца, но обо­
льщать она умела мастерски.
Когда ее представляли Велизарию, она устремила на
него долгий пристальный взгляд, который, казалось, про­
никал в самую душу. Затем она опустила ресницы, чтобы
он мог полюбоваться, как лежат они на ее нежных, слегка
нарумяненных щеках безукоризненным темным полуме­
сяцем. И когда, обронив несколько слов и улыбнувшись,
она отошла прочь, то почувствовала, что воин провожает
взглядом ее грациозную фигуру.
Следующей задачей было встретиться с ним наедине.
И поскольку Велизарий был не искушен во всякого рода
хитростях, он воспринял как чистую случайность то, что
она прогуливалась во внутреннем дворике у фонтана как
раз тогда, когда он шел мимо.
Полководец учтиво поприветствовал ее:
— Прекрасный вечер, госпожа Антонина!
— Да, — произнесла она задумчиво. — Я любовалась
брызгами фонтана — смотри, как заходящее солнце пре­
вращает их в маленькие бриллианты...
Она взглянула на него из-под ресниц и застенчиво
улыбнулась.
Велизарий намеревался продолжать свой путь, однако
398 .

этот нежный взгляд и улыбка польстили бы любому мужчи­
не.
— У меня на службе бывали дни, когда я готов был вы­
менять настоящие бриллианты, будь они у меня, на не­
сколько капель такой воды, — ответил он.
— Это, должно быть, ужасно, — прошептала она. — Все
эти лишения и риск, которому подвергается тот, кто защи­
щает империю...
Это была одна из тем, которые с небольшими вариа­
циями бесчисленное число раз испытывались на воинах
попроще и пользовались неизменным успехом. Для такого
человека, как Трибониан, подобные маневры показались
бы до смешного очевидными, но Антонина правильно оце­
нила Велизария.
— Ну, не так уж все плохо, — простодушно возразил
он. — В войне есть свои положительные стороны.
— Да, наверное, сражение — это настоящее приключе­
ние, — сказала она, опустив глаза. —Для такого бесстраш­
ного человека это, должно быть, вызов судьбы. Но воин так
часто лишен... лишен житейских радостей...
— О, если вы об этом, то многие так не считают. У муж­
чин в лагере есть свои удовольствия. Некоторые женщины,
знаете ли, неравнодушны к военным.
И он негромко гоготнул по-солдатски. Она ответила
мелодичным приглушенным смехом, потупив взгляд, как
будто его слова немного смутили ее.
У Велизария запылали уши. Он вдруг сообразил, что он,
воин, осмелился допустить мысль, что она может проявить
к нему интерес из-за того, что он военный. А вдруг она по­
думала, что он ее сравнивает с теми женщинами из обоза,
которых он упомянул! Он онемел от смущения.
— Я... я надеюсь... я не хотел вас обидеть, — пробормо­
тал он.
Она подняла глаза и одной понимающей улыбкой про­
стила ему его неотесанность. Эта улыбка помогла ей до­
биться своего. Затем уже не составляло труда уговорить его
прогуляться в саду. Она усадила Велизария подле себя на
одной из каменных скамей в тени виноградных лоз, где
блики солнца выгодно освещали ее своенравное и реши­
тельное лицо, делая его еще более очаровательным. За не­
сколько минут она использовала весь набор приемов обо­
льщения, являясь попеременно то вызывающей, то таинст399 .

венной, то печальной, то веселой, то льстивой, то рассуди­
тельной, — эти ошеломительные перепады настроений
могли вскружить голову и более умудренному мужчине,
чем Велизарий.
Когда они вернулись во дворец, Феодоре достаточно
было одного взгляда, чтобы понять, что Антонина праздну­
ет победу. Возможно, некая мысль и уколола ее женское тще­
славие, однако, поразмыслив, она пришла к выводу, что
поскольку она не дала Велизарию никакой надежды, он,
как и любой мужчина, мог легко попасть в сети к другой жен­
щине, особенно если она хороша собой и соблазнительна.
Она простила Велизария, но Антонину до конца про­
стить не могла. В последующие дни та открыто упивалась
своей победой и развлекала окружающих, которые с инте­
ресом следили, как неуклюже Велизарий отвечал на ее лег­
кую любовную игру.
.
ГЛАВА 25
Этим летом Константинополь задыхался от жары и зло­
вония, отупевшие и раздражительные горожане засыпали
на крышах домов, а то и прямо на улицах, едва лишь ночь
приносила хоть какую-то прохладу.
Во дворце тоже царило затишье. Многие патрициан­
ские семьи укрылись от изнуряющей жары на побережье
Мраморного моря в своих виллах. Императрица же, в по­
исках прохлады и для восстановления сил, вместе с двором
поселилась на противоположном берегу Босфора, в Гиеронском дворце — прекрасной летней вилле, подаренной
ей Юстинианом. Сам император остался в столице. После
свадьбы они расстались впервые. Из-за отсутствия Феодо­
ры и разного рода других дел, внушавших опасения, он
часто ночами не смыкал глаз.
Вот уже много месяцев лучшая армия империи сража­
лась на границе Персии. Вести оттуда доходили туманные
и противоречивые. Известно было, что Велизарий укреп­
ляет Дары, которым грозит осада, что в битве под Мигдоном императорские войска понесли чувствительные поте­
ри. Он знал также, что царь Кавад, видимо, надеясь на лег­
кую победу, отклонил все предложения о перемирии.
Судьба империи зависела от Велизария. Юстиниан бо401

ялся даже думать о возможном поражении. Разве сможет
он собрать и вооружить еще одну армию? Но делать было
нечего, оставалось только ждать и надеяться.
Юстиниана угнетало бремя ответственности. Ведь имен­
но он отдал приказ о захвате спорных земель близ реки Аранас, где уже находились персы. На нем лежит и вина за то,
что у Велизария оказалось так мало людей. Дворцовые
нужды беспрестанно растут, вот и пришлось урезать жало­
ванье солдатам. В результате число желающих служить им­
перии катастрофически уменьшилось, и армия противника
превзошла императорскую численностью в два или три
раза. И Юстиниан это отлично знал.
Война с Персией была серьезной угрозой, однако ему
грозила еще одна, отнюдь не меньшая опасность, эта опас­
ность была совсем рядом.
Подобно раковой опухоли в человеческом организме,
изъян в обществе носит поначалу локальный характер, за­
рождаясь, по-видимому, в голове одного-единственного
человека. Но, как и злокачественная опухоль, эта зараза
имеет необычайную способность разрастаться, вытягивая
отвратительные щупальца, поражая здоровые органы, раз­
рушая их, пусть даже источник порока и удален.
Преступная мысль подтолкнуть народ к мятежу зароди­
лась в голове Иоанна Каппадокийца. Однако после столь
удивительного восхождения Юстиниана и Феодоры на трон,
которое произошло так, словно кто-то прочитал его тай­
ные помыслы и вознамерился развеять их в прах, Иоанн
настолько перепугался, что и думать забыл про интриги. С
похвальным рвением он весь отдался своим прямым обя­
занностям.
Но хотя таким образом болезнетворный очаг был уда­
лен, свое черное дело он уже сделал. Если уж мысль об из­
мене проникла в некоторые горячие головы, то сопротив­
ляться этой мысли выше их сил. Недалекие умы этих кро­
вожадных полулюдишек притягивает все, что сопутствует
любому мятежу, — перспектива погреть руки во время гра­
бежей и погромов, извращенное наслаждение ломать, кру­
шить, безнаказанно лить кровь и, конечно же, желание
растоптать и унизить сильных мира сего. О, таких голов в
столице хватало с избытком.
К тому же взаимная ненависть между партиями Зеле­
ных и Синих достигла апогея. К этому примешались еще и
402

личные обиды, как, например, в семьях сенатора Полемона и Сильвия Тестера, оказавшихся в опале. Другие попро­
сту стонали под тяжким бременем налогов. Не следует за­
бывать и еще об одной категории населения, самой много­
численной, которой движет одно — зависть.
По совершенно разным причинам эти люди сосредото­
чили всю свою ненависть на Феодоре. Ее прошлое, ее бла­
госклонность к еретикам, ее огромная, по слухам, власть
над императором и даже ее молодость и красота, которые
казались недопустимыми на троне после Евфимии, — все
вменялось ей в вину. Но главный источник злопыхательст­
ва был один: она дитя улицы, поднявшееся из грязи. Мел­
кие душонки желали снова втоптать ее в эту грязь.
Самым опасным был ловкий, но ограниченный парази­
тический слой населения, который встречается во всех го­
родах. В столице он был особенно силен. Привлеченные в
город время от времени раздаваемыми императором день­
гами, тысячи негодяев и бездельников гнездились здесь,
презирая честный труд, злобствуя, сплетничая, не брезгуя
воровством и разбоем, готовые на все.
А это вместе с жарким летом создавало в Константино­
поле благоприятную почву для распространения заразы.
Но у болезни были симптомы, и эти симптомы не могли не
проявиться.
Феодора вернулась из Гиерона в начале сентября, когда
первые дожди принесли долгожданную прохладу. В этот
день Юстиниан заседал в императорском совете и смог вы­
рваться только для того, чтобы встретить ее. Он был рад ее
возвращению, вкратце расспросил о здоровье и отправился
обратно в совет.
За обедом императрица беседовала с Нарсесом, новым
дворецким императора. Он покинул совет, чтобы встре­
титься с нею, и от маленького евнуха-уродца Феодора узна­
ла тревожные новости.
— Меня беспокоит поведение Синих, ваше величест­
во, — сказал он. — Они проявляют опасную заносчивость.
— Неужели даже больше, чем прежде? — спросила Фе­
одора.
— Намного больше. Они буквально взбесились. Этим
летом, например, они стали одеваться не так, как другие.
В особенности это относится к безрассудным молодчикам,
этим ювентам Алкиноя.
403 .

Императрица повела плечами. Она всегда питала отвра­
щение к распущенной золотой молодежи.
— Подражая гуннам, они выстригают челку на лбу, а
сзади позволяют волосам свисать до плеч без всякой при­
чески, — продолжал Нарсес. — Чтобы выглядеть более
грозно, они не бреют ни усов, ни бороды, но позволяют им
пышно расти. Верхняя одежда и обувь у них тоже на гун­
нский манер. Широченные рукава стягиваются на запястье
и развеваются при ходьбе, как крылья.
— А что же опасного в изменении моды?
— Это симптом, о великая. И еще: невзирая на то, что
закон запрещает носить оружие без разрешения, большин­
ство из них вооружены и днем, и ночью.
— Тогда их надо разоружить!
— Но это не так просто, великолепная. И вот что я ска­
жу: если раньше они ограничивали свои бесчинства улицей
Женщин, то этим жутким летом они свирепствуют по
всему городу. На их счету полдюжины убийств — и все ос­
тались безнаказанными. Женщины больше не чувствуют
себя в безопасности. У меня есть уже с десяток сообщений
об изнасиловании женщин из благородных семейств. Гра­
бежи настолько часты, что золотые пряжки и броши уже
никто не носит, заменяя их медными.
— Да, это действительно выглядит серьезно, — замети­
ла Феодора. — До отъезда в Гиерон я ни о чем подобном не
слышала. А что император?
— Простите, ваше высочество, но...
— Что — но?
— Но ведь император — сторонник Синих.
Какое-то мгновение императрица изумленно смотрела
на Нарсеса, а затем вымолвила:
— Я тоже отношусь к ним лояльно. Однажды они спас­
ли мне жизнь.
Нарсес молча стоял, опустив глаза. Его изможденное
лицо помрачнело, словно он спохватился, что зашел слиш­
ком далеко.
— Я подумаю, что можно сделать, — произнесла нако­
нец Феодора.
В эту ночь, после того как служанки постелили постель,
Феодора вошла в свою опочивальню. Это была святая свя­
тых, и никому не позволялось беспокоить императора и
императрицу, когда они уединялись.
404 .

Опочивальня была само великолепие. Многочислен­
ные светильники озаряли ее, как белым днем. Пол был уст­
лан бесценными коврами из Персии и Египта, окна задра­
пированы богато расшитыми шелковыми занавесями.
Кресла из драгоценных пород дерева в изобилии стояли
вдоль стен, увешанных огромными зеркалами из полиро­
ванного серебра в золотых рамах.
Но самым замечательным здесь было само император­
ское ложе. Огромное, размером с небольшую комнату, со
спинками из золота и черного дерева, инкрустированное
драгоценными металлами и слоновой костью. Орнамент
имел ритуальное значение и символизировал одно — со­
итие, сплетение. Вьющиеся растения вперемежку с язычес­
кими символами плодородия —сосновыми шишками, гра­
натовыми яблоками и даже кроликами.
Ложе располагалось за занавесями в алькове. Когда их
задергивали, свет сквозь них совершенно не проникал. Это
было чудесное, поистине царственное ложе, способное вмес­
тить человек двадцать, но призванное служить двоим —
тем, для кого и было предназначено.
Днем супруги виделись нечасто. В течение дня их по­
стоянно окружали люди, вовлекая в беседы, они были по­
стоянно на глазах, и о них постоянно шептались. Так что
уединиться они могли только здесь: прижавшись друг к
другу в этой огромной кровати, тут они были одни, как пер­
вые люди на земле.
Когда-то ложе было для Феодоры всем: местом любви
и источником средств к существованию.
Но это ложе было еще важнее. Здесь, в этой постели,
она продолжала благодарить Юстиниана, здесь же она об­
новляла и крепила свою власть над ним.
Впрочем, у этого огромного и роскошного ложа име­
лось еще одно назначение.
Когда Юстиниан созывал совет, обсуждавший важные
дела, императрица туда не допускалась. И члены совета, ра­
зумеется, не знали, что самые важные решения, влияющие
на судьбы империи, принимаются именно здесь.
Тут было царство Феодоры, и здесь она одержала не­
сколько важных побед. Юстиниан бывал упрям. И она ни­
когда не настаивала на своем, но, лаская мужа, делала его
податливым и уступчивым. Такого рода власть куда более
естественна и приятна.
405

Фанатичные отшельники монофизитского толка, дав­
шие обет безбрачия и считавшие интимную жизнь самым
страшным из грехов, были бы потрясены и повергнуты в
ужас, узнав о том, что политику империи делают теплые
руки женщины. Во всяком случае, поклонения императору
явно поубавилось бы.
Именно здесь, на этом ложе, Юстиниан согласился про­
гнать чопорного Василия и на его место назначить дворец­
ким Нарсеса, который, таким образом, получил самое вы­
сокое место из тех, что доступны евнухам.
Здесь же Феодора добилась понижения в должности
Сергия, которого Иоанн Каппадокиец поставил во главе
эскувитов. Теперь Сергий был рядовым офицером город­
ской стражи — и имел зуб на императорскую чету. Новым
начальником эскувитов стал некий Феодот по прозвищу
Тыква — у него было рыжее от веснушек лицо. Ничем не
выдающийся полководец, но в пределах своих способнос­
тей человек надежный.
Феодора умела сразу же выделить в проблеме главное,
император же пользовался этим, зарабатывая репутацию
«великого».
Прежний квестор Прокл умер, и его место занял Трибониан. Он сразу же собрал под своим началом девять лучших
законников империи и принялся за решение сложнейшей
задачи, поставленной Юстинианом. Законы империи ро­
меев безнадежно устарели, многие противоречили друг
другу. Смешно сказать — некоторые из них существовали
уже с десяток веков. Они представляли собой тысячи пере­
писанных от руки томов, полных ошибок и писарского
вранья, которые не был способен охватить ни один смерт­
ный, будь он хоть семи пядей во лбу.
С помощью девяти ученых собратьев Трибониан начал
титаническую работу, намереваясь из этого хаоса создать
простой и прозрачный кодекс законов.
В империи развернулось бурное строительство, многое
обновлялось — и в первую очередь крепости вблизи границ.
На границе с Персией Велизарий стоял лицом к лицу с
армиями Кавада.
Законотворчество. Зодчество. Война. Три основные за­
боты Феодоры. И, пожалуй, не в первый и не в последний
раз в истории настоящее правительство покоилось на им­
ператорском ложе. Что еще тут скажешь?
406

Феодора на секунду задержалась у одного из зеркал.
Яркий свет сделал прозрачной накидку из тончайшего
нежно-розового шелка, и она провела ладонями по мягким
изгибам талии и бедер. Они все еще были безупречны. Грудь
ее томилась.
Она задумчиво смотрела на свое отражение. Когда жен­
щина достигает полного расцвета, ее красота как бы нена­
долго застывает, У некоторых этот период устойчивости
длится и длится, у других же он быстро проходит, и начи­
нается увядание. Все женщины это знают, и каждая с ужа­
сом ждет первых грозных признаков.
Она стремительно обернулась, нетерпеливо взмахнув
развевающейся тканью. Вот она, императрица! Но чем она
отличается от любой другой молодой и здоровой женщи­
ны, муж которой не спешит к ней в постель?
Но ее ли в том вина? Может быть, с ней что-то не так?
Или Юстиниан окончательно потерял к ней интерес? Она
ощутила досаду.
Конечно, Юстиниан принадлежал ей, но что-то все
равно не в порядке. Его правлению недостает того блеска,
о котором она мечтала. И потом, в последнее время он слиш­
ком увлекся религией. Иногда он даже облачается в грубую
монашескую рясу вместо императорской мантии. Случает­
ся, что за теологическими размышлениями он пренебрега­
ет другими делами, предоставляя их министрам.
Он часто утомлял ее рассуждениями по разным слож­
ным метафизическим вопросам, потому что с некоторых
пор считал себя главой церкви, последней инстанцией во
всех религиозных спорах.
Неужели он и сейчас занят одной из этих худосочных
теологических абстракций?
Феодора в негодовании топнула маленькой ножкой. Но
что она могла поделать?
С горечью она взглянула на ложе, но тут же вскинула
голову, задержала дыхание, глаза ее засияли, губы приот­
крылись. За дверью послышались.шаги и лязг железа.* Стра­
жа салютовала императору оружием.
От раздражения и обиды не осталось и следа. Розовым
вихрем метнулась она от окна и встала у ложа, когда рас­
пахнулась дверь и вошел Юстиниан.
Только сейчас она заметила, что волосы его совсем по­
седели, а поступь стала внушительнее. Улыбаясь, он за407

крыл за собой дверь и направился к жене. В глазах его она
прочла и любовь, и восторг.
Любовь —это к ней. А причину восторга еще предстоит
узнать.
— Ты ждала меня, дорогая! — воскликнул он.
— Да. — Она не стала скрывать дрожи в голосе, которая
соответствовала не только ее минутному настроению, но и
дальнейшим планам.
Юстиниан нежно поцеловал жену.
— Я так стремился прийти пораньше! Но заседание ни­
как не заканчивалось, ибо поступили важные сообщения.
Он замолчал, и она немедленно простила его. Не без­
различие к ней, не охлаждение, а дела задержали мужа.
— Ты так прекрасна сегодня, — голос Юстиниана охрип,
улыбка стала другой. Он обнял ее хрупкие плечи, его поце­
луи стали нетерпеливыми.
Феодора знала, к чему он клонит, но медлила, как это
часто делают женщины, чтобы оттянуть развязку.
— Что за сообщения? — спросила она.
— Очень важные, — ответил он. Было видно, что сейчас
ему нет до них никакого дела.
— Скажи мне...
— Иногда я совсем забываю, как ты красива!
— Я всегда здесь... чтобы память не слабела...
— Но целых два месяца! Ты больше не должна остав­
лять меня одного. Обещай мне.
— Обещаю.
— Ты любишь меня?
-Д а .
— Очень?
— Больше всех на свете.
Он не улыбался больше. Накидка соскользнула с ее
плеч, оголив спину и грудь. Феодора не сопротивлялась.
— Я думала, ты расскажешь мне... какие-нибудь новос­
ти, — прошептала она, задыхаясь.
— К черту новости! Подождут.
— Любимый...
Розовый шелк легким облаком слетел на пол.
Немного позднее она размягченно прошептала:
— Дорогой мой, ты принял любовный эликсир?
— Нет, — он удивился. — Я никогда...
— Знаю, — пролепетала она сонно. — Но ты был та­
кой... такой...
408

Он прервал ее поцелуем.
— Это из-за того, что тебя давно не было.
Феодора помолчала. Ну что ж, эта часть вечера была чу­
десной. И теперь ничто не мешает перейти ко второй.
— Эти сообщения, о которых ты говорил... — начала
было она.
Юстиниан приподнялся.
— Ах, да... Важная победа в Дарах. Именно это задержа­
ло меня.
— Но это же прекрасно!
— Велизарий превосходно встретил персов. У него бы­
ло меньше двадцати тысяч воинов, но он разгромил армию
Фируза, лучшего полководца царя Кавада, которая была
вдвое больше. Десять тысяч убитых, остальным пришлось
убраться обратно в Персию. Кроме того, мы захватили их
священное знамя и золотую повязку Фируза, которую тот
потерял в пылу битвы.
— Велизарий великолепен!
— Он гений битвы, я в этом убежден. За последние сто
лет у нас не бывало такой победы над персами.
— И теперь воцарится мир?
— Да. С Персией.
Феодора коротко взглянула на него.
— Нам угрожает кто-то еще?
Он усмехнулся.
— Похоже, на этот раз угроза исходит от нас самих.
— Юстиниан! Ты в своем уме?
— Хорошо. Я объясню. Хильдерика, короля вандалов,
сверг с трона и бросил в темницу узурпатор Гедимер, исто­
вый арианец*, лютый враг православия. А все потому, что
Хильдерик был добр и терпим к православным. В интересах
высшей справедливости нам придется вмешаться...
Феодора была не готова к такому известию.
— Ты собираешься выступить походом на королевство
вандалов?
Император кивнул:
— Я отзываю Велизария в столицу. Он станет во главе и
армии, и флота.
— А как на это смотрит совет?
— Поначалу разногласия были, но патриарх Гиппия
сказал, что ему было видение. Мы не должны отказываться
от благого дела утверждения православия в Африке. С нами
409

будет Бог, и он поможет одолеть арианеких еретиков, кото­
рые также и враги Сына Божьего. Эта речь патриарха пре­
кратила споры.
Феодора сознавала, насколько могучую силу имеют
такие слова в устах столь влиятельного человека.
— Кроме того, — продолжал Юстиниан, — по нашим
сведениям, королевство вандалов ослабло, его раздирают
распри. Оно по праву принадлежит империи, и у нас есть
все, чтобы наконец отвоевать его. Не ты ли сама говорила
мне, насколько важны войны, чтобы вписать имя власти­
теля в историю навечно.
Феодора глубоко вздохнула. Безусловно, он прав. Но
эта война куда более опасна, чем она прежде представляла.
Это означает морской поход за полторы тысячи лиг. А аф­
риканское побережье так негостеприимно! Не говоря уже о
том, что война проделает огромную брешь в казне.
— А у тебя хватит на это денег? — спросила она.
— Что говорить, этот поход ляжет тяжким бременем
на казну, но я найду средства,.. Или префект претория их
найдет...
'
— Новые налоги?
— Скорее всего.
— Ими и так постоянно недовольны.
— Дорогая, без этого не обойтись. Неужели они не по­
нимают? Мы воюем с Персией, платим диким северным
племенам, чтобы те сохраняли нейтралитет. А строительст­
во укреплений, а затраты на суды и управление — на все это
нужны деньги. И у префекта есть кое-какие мысли на сей
счет.
— Иоанн Каппадокиец слишком безжалостен. Когданибудь он накличет на тебя беду.
— Об этом мы уже говорили! — нетерпеливо оборвал ее
Юстиниан.
Префект не давал иссякать потоку золота, текущему в
казну, и поэтому Юстиниан закрывал глаза на жестокость
и продажность Каппадокийца.
Феодора не стала настаивать. Ей надо было выяснить
еще кое-что, о чем она совсем забыла, сраженная внезап­
ной новостью.
— Но перед тем, как вовлечь империю в новую войну,
следует кое с чем разобраться, — начала она.
— С чем же это?
410

— С Синими.
Юстиниан недовольно пожал плечами. Вопрос был не
из простых.
— Зеленые все еще жалуются на них? — спросил он.
— На них жалуются все. Им так давно все сходит с рук,
что они окончательно распоясались.
— Это пройдет. Утихомирятся рано или поздно.
Феодора подняла тонкие руки и стала приводить в по­
рядок рассыпавшиеся волосы.
— Утром я имела беседу с Нарсесом. Он рассказал коечто о том, что происходило летом. Мне это совсем не нра­
вится, да и Нарсес тоже обеспокоен.
— Да, знаю. Мне докладывали. Но думаю, что Нарсес
напрасно впадает в панику. Хулиганству всегда и везде на­
ходится место, особенно летом, когда жара гонит людей на
улицы.
— Но ведь это уже почти анархия!
Юстиниан перевернулся на спину, устремив взгляд в
потолок, и с досадой проговорил:
— Убежден, ты преувеличиваешь. Даже если это и так,
я все равно не знаю, что здесь можно сделать.
— Их можно наказать, если поймать с поличным. Мне
говорили, что власти закрывают глаза на их бесчинства, а
магистрат сразу же прекращает дела о них. Ну покажи на­
конец им, что власть — это ты! Пара уроков остудит их пыл,
а остальным продемонстрирует, что ты хочешь и можешь
пользоваться властью.
Какое-то время Юстиниан молчал. Потом ответил:
— То, что ты предлагаешь — невозможно. Неужели ты
действительно хочешь, чтобы я вмешался в эту междуусо­
бицу партий?
Он встал и задернул занавеси алькова. Стало темно.
— Давай спать, — сказал он. Я чрезвычайно устал.
Это был его обычный способ уйти от спора.
Феодора немного посидела в темноте. Она все понима­
ла. Юстиниан с большим удовольствием занимался война­
ми, чем внутренними делами империи. Он хотел быть для
своего народа мягким правителем. Жесткие шаги внутри
империи могут поколебать его популярность. И слишком
часто он, улыбаясь, говорит «да», когда должен бы сурово
сдвинуть брови и строго отказать.
Наконец она расслабилась, лежа рядом с ним и прислу­

шиваясь к дыханию мужа. Оно было глубоким и спокой­
ным. Он всегда легко засыпал.
Феодора еще долго не могла уснуть. Сегодня она потер­
пела поражение на том поприще, где так часто побеждала.
То, чего она боялась, становилось очевидным. Юсти­
ниану не хватало решимости и энергии, чтобы стать вели­
ким императором. Грандиозные деяния ему не по плечу.
Феодора стиснула ладонями виски. Это было как вне­
запное озарение. Народ она знала, сама из него вышла. Для
нее стало очевидно, что ленивые, жадные, эгоистичные
жители Константинополя поняли эту слабость императора.
Единовластие может существовать только при твердом
властелине.
Узнав о победе, Антонина поспешила присоединиться
к Велизарию и возвратилась вместе с ним. По праву супру­
ги полководца она теперь наблюдала триумфальный марш
с царской галереи дворца Халк вместе с Феодорой и Юсти­
нианом.
Это был великолепный триумф. На время толпа поза­
была свое недовольство властью и приветствовала воинов,
доказавших свою отвагу в битве.
Первыми на площадь вступили неизбежные эскувиты.
Блистая серебром и золотом доспехов, они так заносчиво
держали себя и так надменно смотрели по сторонам, слов­
но это они одержали победу при Дарах. Но никто из них и
не нюхал настоящей войны.
Вслед за эскувитами показались в колонне по четыре
молчаливые всадники. Гремела военная музыка, развева­
лись знамена. Исхудавшие и сожженные солнцем, обо­
рванные, но во всеоружии — с луками и колчанами за спи­
ной, с копьями у стремени, с длинными мечами — шество­
вали комитаты, возвращавшиеся в столицу.
Широко шагая и покачивая плечами, прошли свирепо­
го вида пехотинцы. Кожаные и меховые одежды делали их
похожими на косматых диких зверей. У них были малень­
кие шлемы, украшенные изображением морды того живот­
ного, чья шкура и отрубленная лапа болтались за спиной,
свисая до земли, круглые железные щиты и кривые, ост­
рые, как бритва, сабли. Это были герулы, которыми коман­
довал опытный военачальник Мунд, о ком поговаривали,
что он наполовину язычник, так как его мать была налож­
ницей воина-гота.
. 412 -

Затем пришел черед добычи: огромного количества за­
хваченного у персов оружия и доспехов. Его несли пленные
воины, которых вскоре продадут как рабов; пятнадцать ко­
лесниц с косами, прикрепленными по бокам, также влачи­
ли пленные; далее следовали знамена и щиты персидской
знати, украшенные драгоценными камнями, золотая по­
вязка военачальника Фируза, попавшего в немилость к
царю Каваду после сокрушительного разгрома, мулы, на­
груженные тюками с золотыми монетами и драгоценностя­
ми, которые поступят в казну, черноглазые белолицые плен­
ницы, прежде развлекавшие цвет персидской армии. В про­
зрачных шароварах и разлетающихся халатах, с цветами в
волосах, они были очаровательны, но испуганы, прекрасно
зная, что их ожидает.
Добыча была изрядной. Зрелище ее впечатляло, в осо-1
бенности если учесть, что все это было захвачено только в
битве. Византийцы дивились, как велико должно быть бо­
гатство персов, если так снаряжена их армия, и как заман­
чиво было бы овладеть этой страной.
Шествие сопровождала сотня пестро разодетых тан­
цовщиц. Они кружились, разбрасывая цветы. От этого зре­
лище казалось еще более пышным.
Наконец показалась вереница колесниц с военачальни­
ками. Первой, влекомой четырьмя прекрасными бело­
снежными конями, правил сам Велизарий.
Его ожидали и встретили с восторгом. Непокрытая го­
лова, всклокоченная борода, глаза, сверкающие из-под вы­
горевших на солнце бровей. Доспехи сидели на нем как
влитые. Пурпурный плащ, переброшенный через плечо,
добавлял этой статной фигуре величия.
Когда Велизарий поднял меч, приветствуя императора,
Феодора пристально взглянула на него. Настоящий муж­
чина. Первый солдат империи. Истинный лев!
Она быстро перевела взгляд на Юстиниана, невольно
сравнивая. Один бледен и сутуловат — другой мускулист и
силен, как атлет. К тому же, выражение лица воина и каж­
дое его движение говорили о сознании своей силы, в то
время как внешность Юстиниана не говорила ничего.
Но... Юстиниан — император. С этим не поспоришь.
Эта мысль вернула ее на землю. Феодора бросила взгляд
на Антонину. Жена Велизария облокотилась на парапет,
413

наслаждаясь мгновениями славы. Ее муж, заметив Антони­
ну, благодарно улыбнулся ей.
Она бросила ему розу, и та упала на камни прямо перед
колесницей.
Велизарий опять улыбнулся — зубы сверкнули в густой
бороде, и протянул руку, чтобы поднять цветок. Но стебель
был коротким, и воин не дотянулся. Лицо Антонины стало
каменным. Она досадовала, что муж не смог подхватить
брошенный ею цветок.
Но это был всего лишь ничтожный эпизод. Народ про­
должал бурно приветствовать победителей.
Одного этого мгновения Феодоре было достаточно,
чтобы все понять. Антонина, уверенная в своей власти над
Велизарием, была к нему холодна. Еще один Геракл, уни­
жающийся перед Омфалой...
Сейчас, когда шествие завершилось, Антонина напро­
палую кокетничала со всеми мужчинами, попадавшимися
ей на глаза.
Феодоре захотелось подойти к ней и напомнить, как
подобает вести себя жене героя. Но вместе с этой мыслью
пришла другая.
Хотя победители уже удалились, восторженная толпа
еще не унялась. Среди публики многие были в одеждах на
гуннский манер — с широкими рукавами-крыльями. Их
было гораздо больше, чем Феодора могла себе представить.
Велизарий был народным любимцем.
Пока она ничего не могла возразить. Он заслужил этот
миг славы. Но события и люди имеют свойство меняться.
И может прийти день, когда власть над этим солдатом —
тайная власть — будет иметь решающее значение.
Феодора размышляла и об Антонине. О, эта женщина
совершенно не изменилась с тех пор, как ушла с улицы
Женщин. Мыслями и душой она оставалась маленькой
шлюхой.
И из этого, и из слепого обожания Велизария можно бу­
дет когда-нибудь извлечь большую пользу.
До Двенадцатой ночи, то есть до шестого января, Рож­
дество протекало мирно. Но этот праздник был невероятно
хмельным и шумным — настолько, что стражники ходили
в толпе не поодиночке, а группами, выискивая пьяных бу­
янов.
Шестого января церковь отмечала три события — наре414 .

чение Христа, брачный пир в Кане Галилейской, где было
явлено первое чудо, и Поклонение Волхвов Божественно­
му младенцу.
В этот едва ли не важнейший религиозный праздник
повсюду собирались толпы.
Но были обычаи более древние, чем христианские, и
простой народ их соблюдал не менее строго. Например, эта
ночь, называемая Двенадцатой, — именно столько дней
отделяло ее от Рождества. В эту ночь в домах жгли свечу,
впервые зажженную год назад в этот же праздник. В тече­
ние года ее изредка также зажигали — в величайшие цер­
ковные праздники. В эту ночь свече давали сгореть до
конца, пока хозяева пьют вино и закусывают. После того,
как свеча догорала, зажигали новую, предназначенную на
ближайшие двенадцать месяцев. Этот обычай возник из
языческого праздника огня в Древнем Риме.
Но Двенадцатая ночь считалась и ночью чудес, когда
изгонялись злые духи, привидения и демоны. Как правило,
по улицам бродили толпы народу, звоня в колокольчики,
гремя посудой и, главное, со свистом рассекая воздух бича­
ми. Именно этот звук и призван был отпугивать злые силы.
Люди при этом визжали и вопили, создавая поистине адс­
кий шум, что должно было разогнать всех пособников са­
таны, нашедших приют в городе за минувший год.
Хотя это празднество и проходило достаточно шумно,
оно всегда несло с собой приподнятое настроение. Но эту
ночь начисто испортила золотая молодежь из партии Си­
них, переростки-ювенты. Они крушили все, что попада­
лось под руку, и рыскали по улицам в поисках все новых
несчастных.
Их жертвой мог стать любой, кто подозревался в при­
надлежности к Зеленым и кому неоткуда было ждать помо­
щи. Его могли хлестать плетьми, пока он не истечет кро­
вью. Какой-нибудь молодчик, гордясь своим умением, мог
продемонстрировать на жертве, как следует вырывать кло­
чья мяса особым ударом или метким щелчком бича выбить
глаз. Если жертве удавалось убежать после истязаний, мож­
но было считать, что она отделалась легким испугом. Пото­
му что, если бы ей взбрело в голову оказать сопротивление,
в ход пошли бы ножи и мечи, и, возможно, несчастная
вдова на следующий день обнаружила бы труп мужа в ка­
ком-нибудь из закоулков.
415

Не так давно к ним присоединились и распутные деви­
цы. Они слонялись вместе с молодыми ублюдками по ули­
цам, смеясь пьяными голосами и призывая к полной сво­
боде действий, безумному разврату, возбуждая и без того
невменяемых юношей. Присутствие девиц побуждало их к
еще более жестокому насилию.
Порядочные женщины еще засветло покидали улицы и
запирались в домах. Пожилые люди вместе с детьми также
сидели взаперти, и только взрослые крепкие мужчины вы­
ходили на улицы, да и то лишь по неотложным делам. Ра­
зумеется,если они не носили повязки Синих. В ту ночь Зе­
леные бессильно скрежетали зубами и молили Бога о том
времени, когда смогут наконец рассчитаться с врагами.
Наконец рассвело, и город понемногу успокоился. За­
поздалые прохожие спешили домой по сумеречным ули­
цам, захламленным всякой дрянью и мусором. Стражники
и специальные уборщики-рабы были заняты другим: они
собирали и отвозили к магистрату трупы, не опознанные и
не востребованные родственниками и друзьями.
В обычный час открылись лавки и базары, и городская
стража вздохнула с облегчением — все более или менее
обошлось.
Наступил седьмой день января. Сотни рабов трудились
на Ипподроме, пересеивая песок арены, моя скамьи и го­
товя императорскую ложу, выколачивая подушки и занаве­
си из пурпурного шелка.
В полдень откроется сезон ристаний на колесницах и
игр, которые будут проводиться на средства императора, а
не каких-либо партий или богатейших патрициев.
Сезон продлится две недели. Из Антиохии и Коринфа
доставили лошадей и колесницы вдобавок к тем, которые
уже находились в столице, а из Азии, Африки и лесов Се­
верной Европы были присланы дикие звери для травли.
Зрелище обещало быть выдающимся.
Первый император-христианин Константин отменил
бои гладиаторов и распятие преступников, потому что
смерть Христа и множество мучеников сделали этот вид
наказания священным. Но извращенный вкус византийцев
требовал боев медведей с огромными псами, тигров со
львами, волков с быками, громадных козлов с медведями.
А дикие кабаны сражались друг с другом, нанося клыками
ужасные раны.
416

Однако гонки колесниц, в которых иногда погибали
люди, оставались излюбленным зрелищем толпы, и прежде
всего потому, что запах человеческой крови по-настояще­
му возбуждает низменные натуры.
Придворные высказывали одобрение решению Юсти­
ниана провести игры сразу после Двенадцатой ночи. Все
сознавали, что щедрость императора предупредила воз­
можные серьезные события в период праздничного разгу­
ла. Император посулил гонки и звериные бои, и это было
сродни тому, как подкупают капризного и избалованного
ребенка обещанием лакомств.
ГЛАВА 26
Предзнаменований было более чем предостаточно, но,
как ни странно, никто не ожидал, что разразится катастро­
фа, и когда это случилось, все были застигнуты врасплох.
Семена были посеяны Иоанном Каппадокийцем, но
когда они начали приносить плоды, происходило это уже
без его вмешательства или участия.
Все началось так внезапно, что даже смутные опасения
Феодоры не успели окрепнуть и перерасти в мрачные пред­
чувствия. Что касается остальных — Юстиниана, Велизария, Трибониана и других, —для них это было словно гром
среди ясного неба.
Император лично присутствовал в кафисме в первый
день состязаний на Ипподроме. В этот день, в отличие от
последующих, все обошлось без неприятных происше­
ствий.
Феодора не стала подниматься на колокольню церкви
Святого Стефана, чтобы понаблюдать через решетчатые
окна за происходящим на Ипподроме. После бурных собы­
тий Двенадцатой ночи она нервничала и не находила себе
места и поэтому осталась на женской половине дворца в
окружении придворных дам. Но даже туда доносился гро­
моподобный клич «Ника!» — ликующий, торжествующий,
кровожадный. И всякий раз, услышав его, она знала, что на
белом песке арены произошло нечто ужасное: либо в щеп­
ки разбилась о край арены колесница, либо кто-то рас­
топтан мощными копытами или раздавлен несущимися
. 417

колесами, выпав из своей повозки на пути у других ко­
лесниц.
Вид крови возбуждал толпу. Человеческие внутреннос­
ти, разбросанные на окровавленном песке, — вот зрелище,
ради которого публика до отказа заполняла Ипподром.
И еще, конечно, растекшиеся мозги или дергающаяся ото­
рванная кисть руки... Толпа разражалась воплями востор­
га, когда рабы проносили мимо бездыханные тела возниц,
лишь несколько минут назад бывших всеобщими любим­
цами. Зловещий портал, построенный в свое время для
того, чтобы уносить гладиаторов, и названный Врата Смер­
ти, теперь продолжал служить погибшим или изувеченным
возницам. Обезумевшие от вида крови, страданий и смерти
зрители заключали на Ипподроме дикие, невероятные
пари.
С младенческих лет Феодора привыкла к оглушитель­
ному крику Ипподрома. Однако сейчас ей чудилась в нем
новая нота — визгливая, истеричная и безумная, несущая
скрытую угрозу и наполняющая душу леденящим страхом.
На седьмой день игр, вечером, во время званого обеда
в триклинии, данного в честь посла из Равенны, она попы­
талась заговорить с Юстинианом о своих тревогах. Но тот
лишь пожал плечами, не разделяя ее опасений.
— В последнее время у тебя расстроились нервы, —
сказал он. — В Двенадцатую ночь чернь всегда устраивает
потасовки. Правда, в этот раз они расходились больше, чем
следует. Но разве ты не заметила, как быстро город утих к
утру? Будто и не было никаких волнений.
— Да, это верно, — согласилась она.
— Успокойся и забудь о своих страхах, дорогая моя. Все
в полном порядке.
И он вернулся к разговору с послом, поскольку был край­
не заинтересован в том, чтобы во время его предстоящего
вторжения во владения вандалов остготы соблюдали ней­
тралитет.
Феодора перевела взгляд на Антонину, как всегда окру­
женную мужчинами. Открыто флиртуя и не скрывая своего
пренебрежения к Велизарию, Антонина обращалась с ним
очень дурно, но воин, казалось, не желал или не мог в этой
ситуации ничего предпринять.
Чей-то голос рядом с Феодорой произнес:
418 .

Охота — взгляды она рассылает, как стрелы,
Чуткое ухо ее не пропустит ни вздоха...

Обернувшись, Феодора увидела Трибониана и улыбну­
лась ему.
— Это Плавт*, верно? А я бы предложила другую цита­
ту, из Апулея*. У него есть строки, где он сравнивает кокет­
ливую женщину с игроком, который ловит и отбивает мячи
обеими руками:
Она владеет одним, другому же знак подает;
Этому руку протянет, другому к ноге прикоснется украдкой;
Стиснув губами кольцо, им дразнит она одного
В надежде, что кто-то другой обернется;
Одному она песню поет,
А всех остальных к себе пальчиком манит.

Трибониан с улыбкой кивнул.
— Метко сказано, однако мне ничуть не меньше нра­
вится Овидий*, когда он описывает тот тайный язык обо­
льщения, которым в совершенстве владеет наша маленькая
подруга. Вот, послушай, великолепная:
Смотри на меня,
Пристальным взглядом лови
Каждый наклон головы и выраженье лица;
Следи и за мной повторяй
Эти тайные знаки.
Смогу я тебе передать одним лишь движеньем бровей
Все, что не выразить самым красноречивым словам;
Прочтешь ты язык моих пальцев
Я снее, чем эти слова, которыми полон пергамент.
Когда память в тебе воскресит нашей любви услады,
Н еж но пальцем своим прикоснись к румяной щеке.
Если сердце твое встрепенется при виде меня,
Руку ты подними и края нежного уха коснись.
О, души моей свет,
Коль слова и поступки мои придутся по нраву тебе,
То возьми в руку кольцо.
Если же ты прикоснешься ладонью к столу,
Словно в чем-то поклясться хочешь,
Я пойму, что, ревнуя меня и кляня.
М не желаешь всех бед на свете.

Феодора, у которой, благодаря ее актерскому прошло­
му, в запасе всегда имелось множество цитат, нередко об­
менивалась ими с квестором, и сейчас она беззвучно поап­
лодировала ему.
— Отлично, благородный Трибониан, — улыбнулась

она. Затем улыбка исчезла с ее лица, и она добавила: — Но
поведение Антонины все равно раздражает меня.
— Стоит ли, о прекраснейшая, раздражаться при виде
ручья, бегущего с гор? То же можно сказать и о кокетстве
Антонины.
Его веселая непринужденность улучшила настроение
Феодоры. Они немного поговорили о его работе над сво­
дом законов, и, когда Трибониан удалился, ее душевное
равновесие было почти восстановлено.
В тот вечер она вернулась к себе поздно. Никаких при­
знаков беспорядков в городе не было.
На следующий день начался кризис.
После полудня страсти вокруг ристаний накалились
более обычного: три возницы были раздавлены насмерть и
еще двое — безнадежно искалечены. И случилось так, что
все трое погибших были от Зеленых, а Юстиниан, заклю­
чивший пари в кафисме, крупно выиграл, как, впрочем, и
большинство Синих на Ипподроме. Этот унизительный
факт в сочетании с иными перенесенными обидами, веро­
ятно, и подтолкнул партию Зеленых к действиям, ставшим
причиной трагической развязки.
Между пятым и шестым забегами, когда рабы уносили
с арены обломки колесницы и свежим песком засыпали
пятна крови на скаковом кругу, в секторе Зеленых поднял­
ся человек. Все его знали: Кварт Остий, более двух десяти­
летий бывший оратором своей партии. Шум на Ипподроме
затих, так как всем хотелось услышать, что он скажет.
— Привет тебе, Юстиниан... о воплощенное милосер­
дие! —прогремел зычный, как рев быка, голос, закаленный
в постоянных выступлениях перед огромными толпами.
Зрители замерли. Назревало что-то из ряда вон выходя­
щее — оратор обращался непосредственно к самому импе­
ратору. Девяносто тысяч пар глаз устремились к высокой
кафисме, где в тени пурпурного навеса, откинувшись на
спинку мраморной скамьи, восседал Юстиниан. Импера­
тор слегка нахмурился и вопросительно смотрел на ора­
тора.
— Твое императорское величество! — голос загромыхал
вновь. Оратор говорил размеренно, делая паузы, чтобы все
вокруг успевали услышать и понять смысл сказанного.
— Твой народ... жаждет справедливости... и требует...
прекратить притеснения!
420

Голос у императора был обыкновенный, и он не мог сам
ответить перед таким огромным собранием, — для этого
имелись специально подготовленные люди. Юстиниан
сделал знак одному из своих глашатаев, наклонившись впе­
ред, что-то сказал ему, и тот повернулся к трибунам. Не ус­
тупая по силе голоса оратору Зеленых, глашатай прокричал
вопрос императора на противоположную сторону арены:
— Каким образом... вас... притесняют?
Дальше последовал громогласный диалог, участники
которого перебрасывались репликами, не шадя легких.
Спор перерос в перебранку. И хотя один должен был гово­
рить от лица императора, а другой — от партии Зеленых,
оба вскоре начали прибегать к собственным аргументам, не
ожидая подсказок и ни с кем не советуясь.
— Правда известна тебе... великий посланник неба...
как и тому, кто угнетает нас... несправедливостью и побо­
рами! — гремел трубный голос оратора Зеленых.
Лицо Иоанна Каппадокийца, также сидевшего в кафисме, стало серым. Он-то прекрасно понимал, кого имеет
в виду оратор.
— О каком угнетателе ты говоришь? — ревел в ответ
императорский глашатай.
— Он умрет... как Иуда!
— Ты смеешь... оскорблять... представителей импера­
торской власти?!
Юстиниан кусал губы, бросая время от времени беспо­
мощный взгляд на своего глашатая, словно желая прекра­
тить эту бессмысленную перепалку и не зная толком, как
это сделать. Капли пота выступили на лысине префекта пре­
тория, когда оратор Зеленых снова произнес: «Как Иуда!»
Однако он был прерван императорским глашатаем, ко­
торый решительно перехватил инициативу:
— Замолчите, иудеи... манихеи... самаритяне*!..
Манихеи повсеместно преследовались как презренные
еретики за попытки совместить основные принципы хрис­
тианства и зороастризма — персидской религии поклоне­
ния огню. Нужно заметить, однако, что, как ни был разъ­
ярен глашатай и как ни поносил он Зеленых, ни разу он не
назвал их монофизитами, хотя они, конечно, того заслужи­
вали, а не назвал потому, что помнил о религиозных сим­
патиях императрицы Феодоры. После тирады глашатая на
минуту воцарилась напряженная тишина, которая смени.. 421

лась ревом негодования и ярости в стане противников,
слившимся с издевательскими криками, гиканьем и свис­
том со стороны Синих. Однако шум тотчас утих, когда дерз­
кий оратор от Зеленых прокричал в ответ:
— Нас... назвать евреями... самаритянами?!
Он нарочно повторил те именования, которые нетер­
пимым в религиозном отношении византийцам должны
были показаться наиболее оскорбительными. И продолжал:
— Да пребудут с нами Господь Бог... и Христос... благо­
словенный и единый в начале своем!
Еще одна пауза, вслед за которой в этот раз взорвались
бешеным криком трибуны Синих. Последней фразой в
лицо императору и всем православным был брошен основ­
ной постулат монофизитов.
На изгибе подковообразного амфитеатра, где партии
располагались ближе всего друг к другу, началась драка.
Стража бросилась туда, чтобы разнять дерущихся.
— Молчи, ты... презренный богохульник! — надрывал­
ся глашатай Юстиниана.
— Это что же... высочайшее повеление? — В вопросе
Зеленого зазвучала насмешка. — Выходит, граждане импе­
рии... не могут больше... высказывать вслух свое мнение?
— А я говорю, ты — богохульник!..
После минутной паузы оратор Зеленых впервые ото­
рвал взгляд от императорской кафисмы и повернулся к
своим сторонникам. И среди притихшего Ипподрома от­
четливо разнесся его мощный, полный ярости голос:
— Вы слышите, люди!.. Нам угрожают!.. А разве не
были убиты наши товарищи... и разве были наказаны убий­
цы? Что же, теперь наш черед?.. Прочь отсюда!.. Все прочь
из этого проклятого места!..
Юстиниан, позволивший ситуации выйти из-под кон­
троля, беспомощно наблюдал за оглушительной и злобной
перебранкой ораторов. Теперь, наклонившись вперед, он
увидел, как Зеленые срываются со своих мест и, натыкаясь
друг на друга, толпой бегут к выходу. Взбешенные Синие тут
же последовали их примеру. Император в досаде и ярости
откинулся на спинку скамьи под пурпурным балдахином.
Такого еще не бывало! Толпа настолько разбушевалась, что
последние три заезда были сорваны. Ситуация становилась
крайне серьезной.
Юстиниан не был трусом. И прежде ему случалось по422

падать в опасные переделки, из которых он выходил муже­
ственно и с достоинством. Однако вид стотысячной разъ­
яренной толпы пробудил в нем чувство страха. Ярость ви­
тала в воздухе, сливаясь в общий водоворот ненависти, клу­
бившийся над Ипподромом и городом, — ужасная угроза,
которую трудно было предвидеть и еще труднее предотвра­
тить, поскольку вышедшая из повиновения толпа так же
непредсказуема, как и опасна.
Неспроста все римские императоры, начиная с Цезаря,
больше других напастей боялись бунта плебеев. Клавдий,
Нерон, Гальба, Домициан, Коммод, Элагабал, Максимиан
и Валентиниан — вот далеко не полный перечень тех, кто
был сметен народными мятежами.
Ни слова не говоря, Юстиниан поспешно спустился по
винтовой лестнице и в сопровождении свиты зашагал по
подземному проходу, соединявшему кафисму с дворцом.
Лицо его было бледным и неподвижным, что одни расце­
нили как признак гнева, другие — как признак испуга.
Вернувшись к себе, Юстиниан первым делом приказал
взять под стражу не в меру ретивого оратора, который втя­
нул его в глупый и бессмысленный конфликт с толпой. Как
с ним поступить, можно решить позднее. А сейчас необхо­
димо предпринять другие, более решительные действия.
Запыхавшийся воин из городской стражи принес во дворец
известие о том, что между обеими партиями начались столк­
новения. Покидая Ипподром, Синие не могли удержаться
от издевательских выпадов в адрес противников, и взаим­
ная ненависть вылилась в безобразную потасовку. Теперь
на Бычьей площади разгорался настоящий мятеж. На этот
раз Юстиниан решил действовать без промедления. Вызвав
городского префекта Феодота Тыкву, он отдал приказ:
— Немедленно пресечь беспорядки!
— Слушаюсь, твое императорское величество!
— Возьми когорту эскувитов, если нужно, но бунт дол­
жен быть подавлен, — с нажимом повторил император. —
Их необходимо остановить, пока потасовка не переросла в
нечто более серьезное. Ты понял меня? Сейчас самое глав­
ное — решительность. Если обнаружишь зачинщиков —
накажи их!
Феодот отсалютовал. Не отличаясь особым умом, Тык­
ва все же смекнул, что необходимо заручиться еще одним
указанием:
423

— Зачинщиков... независимо от цвета?
Юстиниан нахмурился.
— Да, невзирая на цвет повязок.
— Повинуюсь тебе, о рожденный небом!
— Тогда поспеши. Я был слишком великодушен и, по­
хоже, напрасно, теперь я понимаю это. Мой царственный
дядя был приверженцем Синих, однако это не мешало ему
с одинаковой суровостью обходиться с нарушителями по­
рядка из обеих партий. Отныне я тоже намерен так посту­
пать. Довольно я проявлял терпимость. Теперь пусть пеня­
ют на себя.
Проявив неоправданную мягкость, которая привела
город к серьезным беспорядкам, а его самого к полной по­
тере контроля над ситуацией, Юстиниан, как и многие не­
решительные люди, полагал, что может исправить положе­
ние, проявив чрезмерную жестокость.
Феодот снова отсалютовал и отправился выполнять
распоряжение.
Когда Феодора, которой доложили о драматических со­
бытиях на Ипподроме, часом позже пришла на половину
Юстиниана, чтобы узнать от него подробности происшед­
шего, городской префект уже вернулся и был тотчас же
пропущен к императору для доклада.
Только император, императрица, префект претория,
страж, приставленный охранять кабинет императора, и сам
Феодот присутствовали при этом разговоре.
— Ну? — спросил Юстиниан, не замечая приветствия
Тыквы.
— Я направился прямо на Бычью площадь, о всемогу­
щий, — лицо Феодота выдавало неуверенность и беспо­
койство. — Драка все еще продолжалась, но, когда показа­
лись серебряные щиты эскувитов, толпа сразу рассеялась.
Мне удалось схватить только семерых. На земле лежали трое
или четверо убитых, а раненых уносили без счету.
— Что ты сделал с этими семью?
— Памятуя твой императорский приказ наказать за­
чинщиков, я отвел их к виселице у Влахернских ворот и ве­
лел казнить.
— Казнить? На каком основании?
— Разве не этого ты хотел, о величайший из могучих?
Ты приказал — наказать.
424 .

— Я велел наказать зачинщиков! Эти семеро были за­
чинщиками?
— Я... но как в толпе можно разобрать, кто... ну, словом...
— Продолжай!
— Четверо из задержанных имели при себе кинжалы и
ножи, за что, по закону, их полагалось обезглавить. Осталь­
ных трех я приговорил к повешению по обвинению в орга­
низации убийства. Я обязан доложить тебе, о великодуш­
ный, что из четырех, задержанных с оружием, трое оказа­
лись Синими, а из трех прочих — один...
— Четверо из семи были Синими! — ужаснулся Юсти­
ниан.
Он всегда надеялся, что в критических ситуациях может
рассчитывать на поддержку Синих. Что же будет теперь,
после того, как четверо из их людей схвачены и преданы
казни без суда, тогда как до сих пор эта партия пользова­
лась полной неприкосновенностью?
— Продолжай, — сказал он.
— Собралось много народу, рожденный небом, ну, как
всегда на публичных казнях. Поэтому я приказал эскувитам выстроиться цепью вокруг виселицы и пленников.
— А толпа? Как реагировала толпа?
— Одна женщина кричала и пыталась прорваться через
заграждение. Ее муж был среди приговоренных к отсече­
нию головы. Такое часто бывает. Стражники оттолкнули
ее. Все остальные наблюдали за казнью молча.
Юстиниан коротко кивнул.
— Сначала обезглавили четырех, задержанных с оружи­
ем, — продолжал Феодот. — Потом троих, обвиненных в
организации убийства, подняли на помост виселицы, что
возле ворот, чтобы столкнуть их разом и чтобы они вместе
поплясали на веревках. Но тут вдруг явились монахи из мо­
настыря Святого Лаврентия. Он ведь там же, на площади...
— Монахи? Что ж ты, глупец, молчал об этом! Зачем они
явились?
— Я как раз собирался рассказать, о милосердней­
ший, — заныл Тыква. — Они попросили пропустить их к
виселице, чтобы исповедать осужденных и вручить их
души Богу.
— И ты пропустил их?
— Я не знал, как отказать. Да это и не заняло много вре­
мени. И если бы не досадная случайность...
.. 425 .

— Случайность?! Черт бы побрал этого болвана, кото­
рый и доложить ничего толком не может! Какая еще слу­
чайность?
— Твой покорный раб здесь ни при чем, о первый из ве­
ликих! Умоляю тебя учесть, милосерднейший, что веревки
провисели уже не один месяц под открытым небом...
— Так что же случилось, наконец?
— Секунду терпения, о великий, — взмолился Тыква,
голос которого дрожал все сильнее по мере того, как лицо
императора наливалось кровью. — Как я уже сказал, верев­
ки провисели несколько месяцев, но откуда мне было
знать, что они прогнили...
— Значит, веревки оказались гнилыми? Господь мило­
сердный, дай мне сил дослушать бормотание этого дурака!
Феодот едва дышал от ужаса, но продолжал, так как не
видел другого выхода.
— Когда этих троих столкнули с помоста, добрейший из
милосердных, то один повис хорошо... то есть, я хотел ска­
зать — надежно...
— Только один!
— Веревки же двух других — Синего и Зеленого — обо­
рвались, и они рухнули на землю...
— Ты хочешь сказать, что они остались живы?
— Я... я решил, что они умерли, что у них сломаны шеи.
Монахи без разрешения унесли их в свой приют. Позднее
мне доложили, что они живы и пришли в себя...
— Идиот, животное! Что было дальше?
— Без особых указаний, о лучезарный светоч милосер­
дия, я не отважился войти в приют, чтобы не нарушить не­
прикосновенность святилища. Я выставил вокруг охрану и
вернулся, чтобы доложить...
Император побагровел, на лбу у него вздулись вены.
Ярость и ужас охватили его, когда он представил себе неиз­
бежные последствия недальновидных действий городского
префекта.
— Клянусь Святым Провидением, ни разу за все время
моего правления никто не выполнял моих указаний так
скверно! — взорвался император.
Тыква упал на колени, его лицо побелело так, что вес­
нушки стали виднее.
— Сжалься, твое высочайшее величество! Я ведь только
старался исполнить твои приказания...
426

— Взять его! — приказал Юстиниан.
Феодот издал вопль отчаяния, когда двое солдат схвати­
ли его за плечи. Внезапно рванувшись, он вывернулся из
рук стражников и простерся ниц перед императором, об­
хватив его ноги.
— Пощади меня, о грозный владыка мира! Во имя стра­
даний Христа я молю тебя о прощении, ибо если я в чем и
виноват, то не в недостатке усердия. Может, я что-то не
рассчитал, но я старался! У меня жена, милосерднейший, и
девять детей... на днях ждем еще прибавления...
Юстиниан пнул его ногой, и префект остался лежать,
сотрясаясь от рыданий.
Внезапно Феодора, до сих пор молча сидевшая в своем
кресле, сказала:
— Прошу тебя, повелитель, пощади его.
Мрачнее тучи, Юстиниан посмотрел на нее.
— Он заслужил смерть!
— Послушай, если ты начнешь убивать всех глупцов,
много ли подданных останется в живых? К тому же, — на ее
губах вдруг мелькнула легкая улыбка, — прими во внима­
ние жену и девятерых детей, а также и прибавление. Ты
ведь не хочешь осиротить половину Константинополя!
Императора, в глазах которого еще мгновение назад
можно было прочесть безжалостный смертный приговор,
слова Феодоры немного успокоили. Помолчав, он сказал:
— Пошел прочь, Тыква! Я дарую тебе жизнь, но ты вер­
нешься в казарму простым солдатом!
Феодот поспешно вскочил и, спотыкаясь, кинулся прочь,
разжалованный, но благодарный судьбе и Феодоре, по чьей
прихоти он был спасен от гибельного гнева императора.
Ночь миновала без особых происшествий. Когда же на­
ступило утро, Юстиниану удалось окончательно убедить
себя в том, во что ему очень хотелось верить, несмотря на
все унижения предыдущего дня: самое плохое уже позади.
Он даже велел продолжать ристания, словно ничего не слу­
чилось. Этим он хотел создать видимость, что власти не
считают происшедшие накануне беспорядки событием,
достойным особого внимания. Он надеялся, что чернь
тоже будет рада замять конфликт.
Но после первого же заезда колесниц оратор от Зеленых
поднялся и проревел:
427 .

— Верни нам... о император... тех двух, убитых тобою,
но спасенных Богом... по милосердию его!
Бурей аплодисментов трибуны поддержали требование
оратора.
Обращение было составлено безукоризненно. Несо­
мненно, его обдумали и отрепетировали еще ночью. Тща­
тельно подобрав слова, оратор Зеленых представил неожи­
данное спасение двух осужденных как проявление Божией
милости к тем, кого император пытался несправедливо
предать казни. Но главная хитрость заключалась в том, что
оратор говорил о двоих, тогда как все знали, что один из
них принадлежит к Синим, а другой — к Зеленым. Таким
образом обе партии теперь как бы объединила одна общая
беда.
Все видели, как Юстиниан наклонился к префекту пре­
тория и квестору, и они шепотом обменялись несколькими
фразами. Но на этот раз Юстиниан не стал отвечать через
глашатая. Он явно не забыл о его поражении накануне и
надеялся, что молчание скорее успокоит толпу.
Начался второй заезд.
После его окончания оратор Зеленых поднялся снова и
еще раз слово в слово прокричал свое требование. На этот
раз его поддержали сотни зрителей. Юстиниан ощутил бес­
покойство.
— Мне кажется, что некоторые голоса доносятся с три­
буны Синих, — сказал он Иоанну.
Префект претория, обеспокоенный не в меньшей сте­
пени, ибо знал, что львиная доля ненависти плебеев адре­
сована лично ему, нахмурился и стал тревожно вглядывать­
ся в синий сектор трибун.
<
— Может быть... вам показалось, — пробормотал он.
Но после третьего заезда не осталось никаких сомне­
ний: Синие горланили не меньше Зеленых.
Это был новый и весьма зловещий поворот событий.
Кем бы ни был тот, в чьей гениальной голове родилась идея
вступиться за обоих осужденных, ему, несомненно, уда­
лось, на время по крайней мере, сплотить обе партии во­
круг требования, которое, как лозунг, в один голос начали
скандировать трибуны после каждого заезда.
.
Феодора, отдыхая в солярии и прислушиваясь к шуму
Ипподрома, услышала это одной из первых. Больше не
было крика «Ника!». Зато на каждом ярусе появился добро428

вольный дирижер, взмахами рук организующий плавный и
ритмичный речитатив, который в исполнении многоты­
сячной толпы Синих и Зеленых сотрясал Ипподром:
— Верни нам, о Император, тех двух, убитых тобою, но
спасенных Богом по милосердию его!
Многие зрители поначалу присоединялись к хору из
чистого азарта. Слышен был хохот, насмешливые замеча­
ния и хлопки после каждого слаженного выкрика, словно
крикуны аплодировали сами себе и получали удовольствие
от такого необычного способа досадить человеку, одетому
в пурпур и сидящему так надменно в тени своего балдахина.
Однако время шло, заезд следовал за заездом, а из им­
ператорской ложи не доносилось никакого ответа. Тогда в
реве толпы начала слышаться угроза, выросшая в бурю не­
годования. Сквозь слитное скандирование прорывались
отдельные возгласы:
— Проклятие грабителям!
— К суду злодеев из дворца!
— Накажи, о император, угнетателей народа!
Иоанн Каппадокиец сморщился, как от зубной боли.
Его имя не было названо, но обольщаться не приходилось.
Многие возгласы были адресованы лично ему, и он чувст­
вовал, что негодование толпы выходит далеко за пределы
обычного недовольства властями. И в то время как сидя­
щие в кафисме перебрасывались негромкими быстрыми
фразами, он не вступал в разговор, скованный страхом.
Программа дня завершилась без каких-либо происше­
ствий, однако бега проходили вяло из-за отсутствия обыч­
ного интереса к ним. Зрители почти не заключали пари, что
всегда было плохим признаком. Несмотря на это, Юстини­
ан еще надеялся на что-то, когда вернулся с Ипподрома во
дворец. Однако вскоре патрулирующая городские улицы
гвардия сообщила о еще более грозном предзнаменовании.
На стенах, колоннах, на постаментах статуй — на всех
доступных местах — появились в этот вечер надписи, сде­
ланные мелом или углем. Это были обвинения и угрозы в
адрес Иоанна Каппадокийца, Феодота и даже Трибониана,
а некоторые метили в самого императора. «Тиран», «преда­
тель», «убийца», «вор», «сутенер», «богохульник», «исчадие
ада» и масса других не менее ужасных бранных слов были
под покровом сумерек нацарапаны неизвестной рукой
рядом с именем Юстиниана. Не реже встречалось и имя
„ 429 .

императрицы. Но Феодора награждалась одним лишь про­
звищем — «шлюха».
То, что так много развелось смельчаков и ни разу никто
не помешал им делать эти возмутительные надписи, свиде­
тельствовало о крайней степени возмущения жителей Кон­
стантинополя.
В этот вечер за стенами дворца царило все нарастающее
напряжение. Поспешно входили и выходили гонцы, ко­
мандиры эскувитов сдавленными голосами отдавали ко­
манды, из предосторожности расставляя двойные ночные
караулы дворцовой стражи вдоль наружных оборонитель­
ных стен.
Через два часа после наступления темноты со стороны
дворца Сигма до Феодоры донесся вопль изумления и ужа­
са, вслед за которым раздался топот бегущих ног. Она клик­
нула Нарсеса.
— Похоже на то, о прекраснейшая, что в городе во мно­
гих местах начались пожары, — доложил маленький ев­
нух. — Зарево видно даже из-за дворцовых стен.
— Где император?
— Этого я не знаю, о великая.
— Идем со мной, Нарсес, я хочу взглянуть.
В сопровождении смотрителя покоев и воинов личной
охраны она вышла из императорской резиденции и бы­
стрым шагом направилась к церкви Святого Стефана. Сол­
нце село уже давно, но ей показалось на миг, что колонна­
ду, ведущую к церкви, освещает поздняя вечерняя заря.
Потом она поняла, что красноватый отсвет, четко обрисо­
вывавший зубчатые дворцовые стены и громаду Ипподро­
ма, и был тем самым заревом городских пожаров, о кото­
ром говорил Нарсес. Самого пламени не было видно, но,
отражаясь от низко нависших туч, оно освещало все вокруг
тусклым зловещим светом. Однако, заметив над собой яр­
кую луну и звезды, Феодора поняла, что «тучи» были не чем
иным, как дымом от пылающих зданий.
Несколько слуг императора, постоянно находившихся
при Юстиниане в его резиденции, стояли у входа в церковь,
но Феодора, не взглянув на них, вошла и в сопровождении
Нарсеса начала поспешно подниматься по винтовой лест­
нице, ведущей на верхнюю площадку колокольни, откуда
открывался вид на Ипподром и город.
Уже подходя к площадке, она услышала голоса, а затем
430

и увидела тех, кто пришел сюда раньше ее: Юстиниана,
Трибониана и Гестата — воина, заменившего незадачливо­
го Феодота в должности командира эскувитов. Император
обернулся к ней с лицом, казавшимся чугунным в мерцаю­
щих отблесках красного зарева.
— Феодора! — воскликнул он. — Ты тоже здесь? —
И прибавил с нотой отчаяния в голосе: — Похоже, дела
плохи, очень плохи!
— Пожары? Сколько их? — спросила она.
— Я не знаю. Такое впечатление, что они подожгли весь
город. Их так много, что я уверен — это все преднамерен­
ные поджоги. Взгляни!
Феодора посмотрела в западном направлении, следуя
за взмахом его руки. В нескольких местах в отдалении она
увидела рвущиеся из горящих домов языки пламени. Мно­
гие здания были затянуты пеленой дыма, странно подсве­
ченной лунным светом. С первого взгляда ей показалось,
что пылает сплошь вся Виа Альта, но потом она смогла раз­
личить в призрачном свете величественные колонны и ста­
туи терм Зевксиппа*, вокруг которых вились клубы пара.
— Пронесся слух, что Константинополь будет стерт с
лица земли и что виновники этого истребления — шпионы
персидского царя, — произнес Юстиниан полным отчая­
ния голосом.
Еще один громадный пожар бушевал на юго-востоке, в
районе площади Афродиты. Феодора напряженно всмат­
ривалась в очертания ночного города, однако восклицание
за спиной заставило ее обернуться.
— Неужели они посмели! Какое кощунство! — сдавлен­
ным от отчаяния голосом произнес император.
Вместе с обоими приближенными Юстиниан приник к
одному из северных окон башни.
— Что еще случилось? — быстро спросила Феодора.
— Иди и посмотри сама, — испуганно промолвил Юс­
тиниан.
Феодору пропустили вперед, и, приподнявшись на цы­
почки, она взглянула через парапет. Прямо перед ней в не­
бо взвился вулканический столб пламени, который вместе
с гигантским грибовидным облаком черного дыма запол­
нил, казалось, все небо. Позади него полыхнул еще один
пожар, и все озарилось мрачным багровым светом. До их
слуха донеслись крики множества людей.

431

— Святая София! — воскликнула Феодора, не в силах
поверить своим глазам. — Они подожгли собор!.. А этот
новый пожар — это здание Сената! И церковь Святой
Ирины!
— Если они взялись за церкви, на что еще остается на­
деяться! — со стоном вымолвил Юстиниан.
Феодора повернулась к нему и проговорила голосом,
полным гнева, без малейшей тени страха или отчаяния:
— Это вовсе не похоже на тотальное уничтожение горо­
да. И руки персов или кого-либо из внешних врагов здесь
нет и в помине. Эти поджоги —дело рук презренного отре­
бья. Разве вы видите хоть один дымок над северными тру­
щобами или над районами бедноты? Уничтожить их было
бы проще всего, если бы это было главной целью поджига­
телей. Нет, эти поджоги начались стихийно, и делают это те
же мерзавцы, которые сорвали золотые украшения и драго­
ценные камни со священных гробниц. Тяжкой должна
быть кара за такое святотатство!
Император ничего не ответил, и Феодора удивленно
взглянула на него, поскольку вид его показался ей стран­
ным. Рот его был вяло приоткрыт, а в глазах сквозили тоска
и неуверенность. Он был похож на человека, потерпевшего
полное поражение. Ее захлестнуло чувство сострадания к
нему. В момент этого страшного испытания Юстиниан от­
нюдь не казался олицетворением решимости и воли. Он
был обычным человеком — робким, испуганным и расте­
рявшимся. И к тому же далеко не молодым.
Император и ближайшие его сподвижники беспомощ­
но наблюдали, как вспыхивают все новые пожары в городе.
— Я оставлю вас, высокочтимые мужи, — заявила она
и, не дожидаясь ответа, начала спускаться по лестнице в
сопровождении Нарсеса.
Каждый час казался вечностью, прожитой среди смяте­
ния и страха. К воротам дворца беспрерывно стекались бе­
женцы, умоляющие об убежище. Это были большей частью
священнослужители православной церкви во главе с самим
Гиппией, с опозданием осознавшие, что единственным мо­
гущественным покровителем для них является император.
О, теперь они сокрушались о том, что нечистый, лишив ра­
зума, подтолкнул их к разжиганию этих беспорядков. Юс­
тиниан велел впустить их, и церковники были размещены
во дворце.
.. 432 .

Стражники, несущие караул на дворцовых стенах, по­
стоянно сообщали о возникновении новых пожаров, изда­
лека без конца доносились звериные вопли и завывания
толпы мародеров, опьяненных жаждой разрушения. До сих
пор, однако, никаких выступлений в непосредственной
близости от дворца не было, но Юстиниан, цеплявшийся
за малейшую надежду, пытался убедить себя, что негодова­
ние черни не направлено против его особы. Каждому, с кем
он говорил, Юстиниан упорно внушал, что этот бунт —
всего лишь временное затмение разума, вполне объясни­
мое в такие смутные времена, а столкновения являются ре­
зультатом межпартийных распрей и прекратятся, как толь­
ко одна из сторон одержит верх.
Около полуночи, когда уже было точно известно, что
нечестивцы подожгли по меньшей мере семь храмов, не
считая множества других зданий, пришло сообщение об
ужасной трагедии. Разрастающийся пожар перекинулся на
Виа Амастрия и охватил приют, где находились пятьдесят
беспомощных больных, которые и погибли страшной смер­
тью, так как были не в силах подняться.
— Гнусные убийцы! — воскликнул Юстиниан, услы­
шав об этом. — Почему бездействует городская стража? Где
пожарные отряды, кто-то же должен бороться с этим ужас­
ным огнем!
— Боюсь, о великий, что городская стража и пожарные
сейчас сами промышляют разбоем, и им ни до чего нет
дела, — заметил Трибониан.
Юстиниан заломил руки.
— Что же делать? — простонал он. — Это же полная
анархия, хаос!
— Прикажи эскувитам атаковать этот сброд, — предло­
жила Феодора.
Но император панически метался взад и вперед, не в
силах ни на что решиться.
— Нет... нет! — выговорил он наконец. — Я не могу по­
слать воинов уничтожать моих подданных! Они опомнятся.
Надо только подождать... К утру все должно измениться!
От этой мысли он приободрился.
— Да, да, я уверен в этом! К рассвету толпа устанет от
бесчинств, и люди мирно разойдутся по домам.
— Многим из них некуда будет возвратиться, судя по
тому, как распространяется пожар, — заметил Трибониан.
.. 433

— Это будет прекрасной возможностью для нас про­
явить к ним любовь и милосердие! — воскликнул Юстини­
ан, который, казалось, убедил-таки себя в реальности же­
лаемого. Он повернулся к Иоанну Каппадокийцу, молча
стоявшему в стороне.
— Бездомные будут обеспечены жильем, я обещаю это!
Кроме того, надо организовать дополнительную раздачу
еды и одежды. Пусть это решение огласят, как только будет
восстановлен порядок!
Однако буйные вопли толпы не ослабевали, сопровож­
даемые треском пожара, который рос и ширился и все ближе
подползал к дворцовым стенам, взмывая иногда над ними
жаркими языками пламени. В такие мгновения за каждым
выступом сгущались черные тени, которые затем располза­
лись, и дворец опять погружался в зловещие багровые су­
мерки.
ГЛАВА 27
Если император и убедил себя в том, что ему удастся
утихомирить народ и вернуть его преданность раздачами и
милосердием, то один из членов императорского совета в
это не верил абсолютно.
На протяжении всего совета Иоанн Каппадокиец не
проронил ни слова. Затем он удалился в свои покои и долго
стоял неподвижно, ссутулившись, сцепив за спиной руки и
мрачно уставившись в пол. Остатки его волос потемнели от
пота, но не жара была тому причиной, поскольку стояла зи­
ма и январская ночь была прохладной. Причина заключа­
лась в его крайнем нервном напряжении, вызванном нава­
лившейся на него бедой и ощущением безысходности.
Как никто другой, префект претория понимал все глу­
бинные причины восстания, которое Юстиниан теперь
тщетно пытался усмирить. Взрыв недовольства не был слу­
чайным. Впервые Зеленые и Синие объединились, и имен­
но он, Иоанн, приложил к этому руку. Эти крикуны в крас­
ных накидках, разжигающие страсти и доводящие толпу до
неистовства, —разве не его словами, не его доводами поль­
зовались они столь успешно? Свобода, с которой мятежни­
ки перемещались по городу, совершая все новые поджоги
и грабежи, наводила на мысль, что городская стража либо
434 .

держится в стороне, либо, что вероятнее всего, переметну­
лась на сторону бунтовщиков, польстившись на легкую на­
живу, как и предположил Трибониан. Иоанн знал, кто по­
сеял в столице семена раздора и неповиновения.
Плебеи восстали и вооружены. Теперь им нужен только
предводитель, который смог бы объединить их, подчинить
своей воле и повести восстание по давно разработанному
плану, цель которого — свержение императора и, что еще
важнее, императрицы.
Но мысли эти вовсе не воодушевляли Иоанна. Он об­
хватил голову руками и, вцепившись в короткие, обрам­
ляющие блестящую лысину волосы, так рванул их, что едва
не лишился совсем.
— О, Сатана! — воскликнул он. — Почему все так обер­
нулось?
На него нахлынуло чувство обиды на судьбу, словно
свершилась величайшая несправедливость.
Все его усилия, долготерпение и хитроумнейшие ходы,
которые он так кропотливо предпринимал и готовил, — все
это принесло обильные плоды, но он-то и не мог ими вос­
пользоваться.
Он знал — толпе нужен вождь, и чувствовал, что мог бы
им стать. Он бы организовал и вооружил эту огромную
шайку разбойников, и под его началом они бы без труда
справились с дворцовой стражей, которая, вероятнее всего,
не оказала бы никакого сопротивления, об этом он тоже
успел позаботиться.
Но в голове его уже в который раз с поразительной яс­
ностью прозвучали громогласные призывы оратора Зеле­
ных, потрясшие его на Ипподроме: «Твой народ жаждет
справедливости!.. Долой притеснения!», а затем — угро­
жающе однозначно: «Всем известно... кто угнетает нас!» И,
наконец: «Он умрет... как Иуда!»
.
Иоанн провел пальцами по взмокшему лбу, и словно
ледяная рука сжала его сердце. Он был единственным из
всех императорских чиновников, к кому толпа была едино­
душна в своей ненависти. И в этом повинен он сам. В пос­
ледние месяцы, утратив надежду на то, что его тайные за­
мыслы удастся осуществить, он оборвал связь со многими,
кого вознес и кому покровительствовал. Зеленые, н есо-.
мненно, сочли его отступником, что было достаточно вес­
ким основанием, чтобы от него отвернуться. Что же каса435

ется толпы, она и не подозревала о его личном вкладе в
подготовку беспорядков, однако имела предостаточно ос­
нований ненавидеть его. Стараясь завоевать благосклон­
ность Юстиниана, он слишком усердствовал в исполнении
обязанностей префекта претория. Императору нужны
были деньги — и Иоанн добывал ему эти деньги, используя
всю изощренность своего ума, изобретая все новые налоги,
продавая исключительные права на торговлю богатым куп­
цам и даже государственные должности, которые, как на
торгах, доставались тому, кто предлагал наивысшую цену.
Наконец, он просто конфисковывал имущество горожан
под любым предлогом и безо всякой жалости.
Иоанн осознавал, что, наполняя казну, он перегнул
палку, и знал, что развелось множество недовольных, но
никак не ожидал, что сумеет вызвать негодование такой
разрушительной силы.
В какой-то момент он даже ощутил желание выйти из
дворца и, представ перед народом, предложить себя в каче­
стве вождя. Но тут же отбросил эту мысль. Ему даже рта не
дадут открыть. Опьяненные злобой, они мгновенно разо­
рвут его в клочья. Слишком сильно его ненавидели за без­
жалостные поборы.
Наконец он принял решение и тотчас выпрямился. Что
ж, он способен взглянуть на события философски и при­
способиться клюбой ситуации. Если он не может возгла­
вить мятежников, то уж по крайней мере не даст поймать
себя в ловушку, как паршивую крысу. Избитое сравнение
с крысой не казалось ему оскорбительным. Оно ему даже
понравилось, потому что это всеми презираемое создание
обладало ценным, с точки зрения префекта, качеством —
способностью чуять момент гибели корабля и предприни­
мать шаги для спасения собственной шкуры.
При этой мысли Каппадокиец внимательно осмотрел­
ся, словно что-то разыскивая. Затем он начал снимать с
себя пурпурную мантию, золотые наплечники, шафрано­
вую с золотом тунику, нарукавники и котурны, — все те ве­
ликолепные знаки отличия, которые так любил; но в пер­
вую очередь он стремился избавиться от дорогих украше­
ний, которые могли привлечь внимание...
Полчаса спустя у входа в кафисму, на ступенях, веду­
щих из дворцового перехода на Ипподром, появилась оди­
нокая фигура, которая бесшумно двигалась в полной тем436

ноте. Невероятно было уже то, что кто-то смог воспользо­
ваться этим ходом, так как ключи от него имелись только
у дворцового управляющего, командира эскувитов и пре­
фекта претория. Но самое поразительное — это был прока­
женный. Это сразу заметил бы всякий, не будь Ипподром
совершенно пуст в этот поздний час. На нем была грязно­
белая хламида, которую закон предписывал носить всем
прокаженным, чтобы их можно было отличить издалека; в
одной руке у него был колокольчик, также предназначен­
ный для предостережения встречных, а в другой — посох;
вокруг головы было обмотано грязное серое покрывало, за­
крывающее лицо, очевидно, обезображенное болезнью. На
мгновение человек замер, осматривая огромные пустые
трибуны, которые неясно проступали в темноте сквозь пе­
лену дыма и лишь изредка озарялись вспышками отдален­
ных пожаров. Затем человек в хламиде начал долгий спуск
по ступеням к арене, по песку которой он уверенно напра­
вился к Вратам Смерти, открытым днем и ночью. Здесь его
движения и весь облик вдруг изменились. Статная фигура
согнулась, словно страшная болезнь, изуродовавшая его
лицо, сгорбила также и его спину. Посох теперь неуверен­
но нащупывал дорогу, очевидно оттого, что его слепые гла­
за не могли указать ногам, куда идти. Каждый шаг сопро­
вождался унылым позвякиванием колокольчика.
Таким образом Иоанн Каппадокиец по-своему выра­
зил уверенность в безнадежности ситуации — он дезерти­
ровал из дворца, выбрав для этого почти идеальную маски­
ровку: прокаженному всегда уступят дорогу и никто не
посмеет тронуть его, поскольку его прикосновение равно­
сильно смерти.
Посох громко стучал по плитам мостовой, а колоколь­
чик издавал печальный надтреснутый звон... Сгорбленный
путник прошел мимо внешней стены Ипподрома на Виа
Альта, взглянул на запад, где вершина одного из семи хол­
мов, на которых раскинулся город, была полностью охва­
чена пламенем, затем свернул на восток и двинулся по
главной улице мимо императорского дворца и здания суда.
Улица огибала западный фасад Августеона, где мятежники
взломали двери в книгохранилище и теперь топтали нога­
ми пергаментные и папирусные свитки с творениями поэ­
тов, историков и философов Греции, Рима, Египта и Пер. 437

сии; они расшвыривали их, рвали и жгли, охваченные ма­
нией разрушения.
Безвозвратная потеря человеческого разума, однако, не
произвела на Каппадокийца особого впечатления. Он не
видел никакого проку в учении, к тому же в данный момент
его гораздо больше волновал вопрос, достаточно ли надеж­
ным окажется его маскарад в тех передрягах, которые еще
впереди. Тысячи константинопольцев знали его в лицо, и
он содрогнулся при мысли, что может быть случайно узнан.
Галереи Августеона не пострадали, но на противопо­
ложной стороне площади он увидел дымящиеся руины зда­
ния Сената. Затем Иоанн свернул на север и поплелся по
улице, ведущей к вратам Евгения, с которой открывался
вид на причалы Золотого Рога. Картина разрушений здесь
была просто ужасающей. От великого собора Святой Со­
фии остались только обугленные стены: кровля рухнула,
место, где прежде возвышался величественный купол, те­
перь зияло непривычной пустотой, подобно выбитому
зубу, тогда как остатки стен среди развалин, казалось, све­
тятся изнутри зловещим светом тлеющих углей. Не отлича­
ющийся особой набожностью, а скорее суеверный, Иоанн,
однако, похолодел при виде такого страшного святотатства.
На протяжении всего пути он никого не встретил. Ка­
залось, жители города покинули окрестности дворца и со­
жженного собора, словно это было зачумленное или про­
клятое место. Однако, миновав Святую Софию, он натолк­
нулся на первые трупы: это был старик, очевидно иудей, с
залитой кровью седой бородой, и маленькая девочка, воз­
можно, его внучка, с разбитым затылком. Бездомная соба­
ка слизывала кровь с мостовой. Когда прокаженный про­
ходил мимо, она оскалилась и зарычала. Улица впереди
была вся в дыму, и Иоанн остановился в нерешительности.
Затем он разглядел, что дым идет от догорающих руин цер­
кви Святой Ирины, и поспешил вперед. Еще один труп. На
этот раз — священник, выглядевший так, словно его рвала
стая хищников. В отсветах огня было видно, как какие-то
люди дрались из-за священных сосудов, украденных из ал­
таря.
Путник в белой хламиде шел дальше. Вокруг него во
мраке сновали тени, кто-то истошно кричал, был слышен
треск взламываемых дверей и вопли женщин. Что там про­
исходит, он не мог разглядеть из-за дыма, от которого сле438 .

зились глаза, душил кашель и не спасала даже закрываю­
щая лицо тряпка. Однако он знал, что находится в одном из
самых богатых городских кварталов. Именно здесь бунтов­
щики вымещали все свои обиды и утоляли жажду мести.
Наконец дым стал не таким едким и стали различимы
фигуры пробегающих мимо людей. Здесь Иоанну неожи­
данно представился случай убедиться в том, насколько
удачно выбрал он свое новое обличье.
Он оказался перед богатым домом, на ступенях которо­
го лежал человек в тоге, с расколотым черепом. Иоанн узнал
и дом, и человека, вернее, то, что от него осталось. Это был
сенатор Фигул, весьма почтенный, хотя и несколько само­
довольный патриций, принявший смерть на пороге своего
жилища.
Дверь была распахнута, из нее лился яркий свет. Слыш­
ны были женские крики. Внезапно из дома выбежала моло­
дая женщина. Было видно, что она красива, хотя лицо ее
было искажено рыданиями. Волосы, из которых были вы­
рваны гребни и заколки, рассыпались по спине. Двое пья­
ных парней в грязных туниках рабов выскочили следом и
бросились догонять ее. Они мчались прямо на Иоанна, и
тот отпрянул в сторону. Девушка, бегущая из последних
сил, внезапно увидела в дыму и во тьме мрачную фигуру,
закутанную в белое, и остановилась в ужасе. Преследовате­
ли тут же настигли ее, и тогда, словно предпочтя насильни­
ков прокаженному, она перестала сопротивляться. Иоанн
видел, как ее поволокли обратно в дом.
Этот эпизод добавил к картине еще один зловещий
мазок. Очевидно, рабы начали примыкать к восставшим и
нападать на своих хозяев. Однако тот факт, что рабы сена­
тора убили его, захватили дом и теперь насилуют женщин,
не особенно потряс Иоанна. Зато он почувствовал настоя­
щее облегчение, убедившись в том, насколько надежно за­
щищает его наряд прокаженного.
Постукивая посохом и звеня колокольчиком, он тороп­
ливо продвигался к императорскому Арсеналу, встречая на
своем пути все больше следов насилия. На улицах повсюду
валялись камни, мусор и обломки. То здесь то там граби­
тели вламывались в лавки и брали все, что могли унести.
А чего не могли —рвали, разбрасывали, уничтожали. В тем­
ном проеме двери что-то колыхалось. Это был повешен­
ный, судя по одежде — богатый купец. Ноги его были босы
439

и покрыты ожогами, — очевидно, грабители, прежде чем
повесить беднягу, пытали его раскаленным железом, до­
знаваясь, где тот прячет золото.
В одном месте Иоанн натолкнулся на перепуганного
ребенка не старше двух лет, который сидел на темной пус­
той улице совершенно один и заходился отчаянным плачем.
Мимо него прошла толпа мародеров, которые орали
пьяными голосами и громогласно смеялись. Многие из них
были одеты на гуннский манер — в хитоны с непомерно
широкими рукавами, — их силуэты напоминали крылья
летучих мышей. У многих были бороды и усы — дань пос­
ледней моде ювентов. Правда, у некоторых юнцов, только
вышедших из подросткового возраста, растительность на
лице была жидковатой, зато весьма впечатлял их вид —
свирепый и воинственный. Несколько человек несли горя­
щие факелы, а один отрубленную человеческую голову на
шесте... Узнать ее было невозможно. Вероятно, это был
один из воинов городской стражи, оставшийся верным
своему долгу. Вся эта свора двинулась к Августеону, наме­
реваясь сровнять его с землей.
Внезапно Каппадокийцу стало жутко. В толпе мелькну­
ло очень знакомое лицо. Неужели это Герон, сын сенатора
Полемона, который был сослан императрицей? Значит,
весть о мятеже достигла провинций и враги императорско­
го дома слетались, чтобы принять участие в его свержении!
В какой-то момент Иоанну показалось, что взгляд челове­
ка, который знал его более чем хорошо, проникает сквозь
тряпье прокаженного. Однако раскрасневшийся от выпи­
того Герон обошел его стороной и ринулся дальше вместе
со всеми, размахивая сыплющим искры факелом.
Наконец впереди показалась мрачная громада Арсена­
ла. Здание еще было целым; перед ним собралась большая
толпа. При свете многочисленных факелов Иоанн увидел,
как идет раздача оружия и щитов. Тот, кто руководил этим
распределением, был также хорошо знаком Иоанну — Сер­
гий, бывший начальник эскувитов, которому он когда-то
лично покровительствовал. На минуту прокаженный оста­
новился, испытывая желание подойти и открыться своему
бывшему протеже, а заодно и некоторым из его подручных,
которых он также узнал, — среди них были представители
как Синих, так и Зеленых. Но в этот момент Иоанн услы440

шал, как кто-то хрипло выкрикнул его имя, и обернулся на
крик.
На ступенях стоял оратор в алой накидке и со всей страс­
тью обрушивал на головы собравшихся потоки брани, ад­
ресованной высшей власти:
— Юстиниан — гнусный тиран, смерть ему!.. Феодо­
ра... И этой шлюхе — смерть! Смерть им всем и всей их
своре, купающейся в нашем поту и крови, и в первую оче­
редь — надутому убийце и грязному негодяю Иоанну Кап­
падокийцу!..
Воплями одобрения и ненависти толпа заглушила ора­
тора. Сергий и его люди также поддержали обладателя на­
кидки аплодисментами.
Фигура прокаженного беззвучно удалилась. Теперь он
окончательно понял, в какую бездну швырнула его судь­
ба, — ведь оратор, только что призывавший предать его
смерти, был одним из тех лизоблюдов, которых Иоанн мно­
го лет натаскивал, опекал и поддерживал деньгами.
Оставив позади Арсенал и мятежников, он поспешил
по темной улице на запад. Защищенный от бунтовщиков,
он был лишен всякой надежды на помощь со стороны мир­
ных жителей, в страхе захлопывающих перед ним окна и за­
пирающих двери на засовы. Дым становился все гуще, и он
понял, что приближается к еще одному очагу пожара, заре­
во над которым становилось тем ярче, чем дальше он про­
двигался. Тем не менее он продолжал идти вперед, так как
это был самый короткий путь к вратам Евгения.
Ему навстречу тек все густеющий поток беженцев: ма­
тери с младенцами на руках и детьми, цепляющимися за их
юбки, мужчины, согнувшиеся под тяжестью узлов с нехит­
рым скарбом, старуха, прижимающая к себе собачку, и
множество других несчастных, лишившихся крова. Про­
клиная их, он должен был остановиться на обочине и
ждать, пока они пройдут. Затем он двинулся дальше. Нако­
нец, завернув за угол, он увидел, откуда все эти люди. За пло­
щадью полыхал пожар, одна сторона улицы была сплошь в
огне. Он неистово рвался из проемов окон и взмывал над
крышами, распространяя вокруг волны невыносимого
жара. Иоанн услышал треск рушащихся крыш и стен, отда­
ленные разрозненные крики.
Поначалу он решил было, что отрезан от цели своего
путешествия, однако, заметив, что горит только одна сто. 441

рона улицы, понял, что, если поторопиться, он мог бы бла­
гополучно миновать опасное место. Заслоняясь локтем от
жары, он приблизился к пылающим домам. У одного из
них стоял, заломив руки, невысокий человек, не обращая
внимания на порывы раскаленного ветра и неотрывно гля­
дя в огонь.
— Моя жена, мой ребенок! Они там, внутри!..
Иоанн равнодушно прошел мимо. Прижимаясь как
можно плотнее к стене, он стал огибать опасное место. Че­
ловек бросился за ним, обливаясь слезами и, очевидно, не
замечая хламиды прокаженного. Желая от него отвязаться,
Каппадокиец ускорил шаг, но вдруг с ужасом увидел, что
стена одного из горящих домов клонится наружу. Забыв о
своей роли калеки, он бросился бежать. На мгновение
стена повисла над ним, а затем начала падать. Рванувшись
из последних сил, он едва успел проскочить то место, на
которое мгновение спустя рухнули горящие обломки
стены. За его спиной раздались треск и грохот, как при зем­
летрясении, в небо взметнулся столб искр и горящих го­
ловней, но он остался цел и невредим.
Иоанн обернулся. Стена, рухнув, перекрыла всю улицу,
достав до домов напротив, которые теперь начали зани­
маться от пышущих адским жаром руин. Маленький чело­
век, бежавший сзади, был заживо погребен под пылающи­
ми обломками. Каппадокиец почувствовал, что весь дро­
жит от ужаса перед чудовищной смертью, которой ему едва
удалось избежать. Однако постепенно ему удалось взять
себя в руки. До городских ворот было уже рукой подать, по
пути пожаров больше не было. Он пошел дальше.
Ночью ворота обычно были закрыты и охранялись, но
сегодня они были распахнуты настежь, и поблизости не
было видно ни одного стражника. Множество людей стре­
мились вырваться из города, давя и толкая друг друга. Но
даже эта перепуганная, бегущая от пожара толпа расступа­
лась, давая дорогу прокаженному и стараясь не прикос­
нуться к нему даже случайно.
Спустившись к набережной, Иоанн вдруг почувствовал
испуг и растерянность. Причалы были так запружены на­
родом, что негде и яблоку было упасть, однако люди все
прибывали и прибывали. Были слышны панические вопли
тех, кто под напором толпы падал с причалов в воду. И по442

скольку в обстановке всеобщей неразберихи никто даже и
не пытался их спасать, несчастные шли ко дну.
Судовладельцы, опасаясь, что толпы, хлынув на палу­
бы, перевернут и утопят их корабли, отвели их подальше от
берега. На некоторых судах, которых течение прибило друг
к другу, перепутались снасти. Там сновали моряки, с кри­
ками разрубая перекладины и веревки, тогда как другие от­
бивались веслами и шестами от плывущих к ним людей, го­
ловы которых черными горошинами виднелись на озарен­
ной красным отсветом пожаров воде.
Но даже в этой толчее платье прокаженного давало
Иоанну преимущество. Люди, увидев его, крестились и,
бормоча молитвы святым, шарахались прочь, освобождая
при этом некоторое пространство. Ему удалось добраться
до места, где всегда стояла на якоре его барка. Однако там
ее не оказалось. В ярости начал он искать ее, вглядываясь
в силуэты кораблей, — но тщетно. Увидев на расстоянии
четверти мили от берега бухты большое сирийское судно,
освещенное дразняще спокойным светом корабельных
огней, он сорвал с головы покрывало и бросился в воду.
Несколько минут спустя сирийский моряк увидел с
низкой палубы фелуки приближающегося пловца и угро­
жающе поднял шест.
— Прочь, а не то я размозжу тебе голову! —закричал он.
В ответ пловец бросил что-то, приятно звякнувшее при па­
дении на палубу. Это заставило моряка невольно вытянуть
шею и присмотреться. На досках лежал золотой солид.
— Ты получишь еще, если возьмешь меня на борт, —
крикнул человек в воде.
— Что случилось? — спросил привлеченный шумом хо­
зяин корабля.
— Этот человек предлагает золото, — ответил моряк.
— Вытащи его.
Но когда Иоанн начал перелезать через планшир, море­
ходы в страхе отпрянули.
— Матерь Божия! Прокаженный! — воскликнул хозя­
ин. — Прочь с корабля, а не то заколю!
— Не прокаженный, а тот, кто может заплатить за услу­
ги, — возразил Иоанн.
Он невозмутимо совлек с себя хламиду прокаженного,
с которой ручьем стекала вода, и выбросил ее за борт, ос­
тавшись в одной тунике.
443

— А ты в этом уверен? — недоверчиво отозвался хозя­
ин, не убирая кинжала.
— Взгляни на мои пальцы, они так же невредимы, как
и твои, — отозвался Иоанн, — а платье это я использовал,
чтобы выбраться из города.
Хозяин корабля внимательно осмотрел Иоанна и, по­
скольку знал, что отвратительные признаки проказы скрыть
невозможно, осмотром остался удовлетворен.
— Ну, допустим, — сказал он. — И ты утверждаешь, что
можешь заплатить?
Иоанн отстегнул от пояса кошель, туго набитый золо­
тыми монетами.
— Сколько ты хочешь за то, чтобы отвезти меня в Си­
рию? — спросил он.
Ни хозяин, ни его команда никогда не видели Каппадо­
кийца и поэтому не представляли, какая важная персона
намерена стать их пассажиром, однако жадность сделала
свое дело.
— Я возьму кошель со всем, что там есть, — заявил хо­
зяин.
Иоанн скривился, однако кошель протянул. В конце
концов, не так уж это и дорого. Он заплатил бы любую це­
ну, лишь бы спастись из этого ада, который он сам сотво­
рил в Константинополе.
Всю ночь Юстиниан не спал, а Феодора дремала урыв­
ками. Рассвет застал императрицу на ногах в окружении ее
свиты. Женщины от страха тоже почти не спали, и лица у
них были изнуренные и напуганные.
Феодора заказала завтрак раньше обычного, а за завтра­
ком старалась держаться так, словно не происходит ничего
особенного. Однако ее старания не увенчались успехом, так
как еще до того, как подали еду, ей сообщили, что поздно
ночью галереи Августеона вместе с торговыми рядами и
библиотекой, хранившей множество книг и манускриптов,
сожжены дотла. Это было совсем рядом с дворцом. Августеон теперь представлял собой груду дымящихся развалин,
а когда пожар был в разгаре, искры и горящие головни до­
летали до самого дворца, от них даже занялись две крыши,
которые, к счастью, удалось быстро потушить. Проникаю­
щий повсюду удушливый запах гари висел в воздухе и за­
полнял легкие, вызывая резь при каждом вздохе.
444

— Что же нам теперь делать? Что с нами будет? — при­
читали женщины.
— Держите себя в руках! — оборвала их Феодора.
Женщины жались друг к другу, некоторые плакали. Все
лица были обращены к маленькой фигурке императрицы,
молча и бесстрастно сидящей на большом троне, служащем
для официальных приемов. Она явно не впадала в отчаяние
и не поддавалась панике перед страшной угрозой. И это не­
много успокаивало остальных и придавало им увереннос­
ти. В эту минуту крайней опасности Антонина и Хризомалло инстинктивно расположились как можно ближе к Фео­
доре, чувствуя, что, как бы ни повернулись события, судьба
у них одна.
— Кто же виноват в том, что все так ужасно оберну­
лось? — воскликнула Антонина. — Ведь кто-то должен
быть виноват!
Охваченная страхом, она не смогла с обычной тщатель­
ностью совершить утренний туалет, и краска с ресниц ос­
тавила на щеке темный след, похожий на мазок копоти.
— Никто не виноват, — коротко ответила Феодора. —
Чернь отбилась от рук, вот и все.
В этот момент императрица увидела приближающегося
Нарсеса и вздохнула с облегчением. Уж евнух не будет, по
крайней мере, задавать бессмысленных вопросов.
— Твое императорское величество! —- сказал он. —
Полководцы Велизарий и Мунд ожидают в атрии.
Велизарий и Мунд! Это испытанные воины. Услышав
их имена, она сразу почувствовала, что на сердце стало легче.
— Проси их немедленно, — велела Феодора.
Велизарий с его львиной гривой казался воплощением
стойкости и уверенности. Мунд был ниже ростом и немно­
го колченог, но отличался мощным телосложением. Его
широкоскулое лицо и слегка раскосые глаза говорили о
том, что в нем течет кровь гуннов, это подтверждала и жид­
кая растительность на верхней губе и подбородке. Когда
оба наклонились, чтобы поцеловать подъем ее стопы, она
жестом велела им подняться с колен.
— Сейчас не время для церемоний, военачальники, —
сказала она. — Что привело вас на женскую половину?
— Мы были на императорском совете и хотели засвиде­
тельствовать почтение нашей императрице, — отвечал Ве­
лизарий.
445

Мунд украдкой осмотрелся. В этой части дворца он
оказался впервые, и все здесь у него вызывало интерес, осо­
бенно придворные дамы в роскошных нарядах. Случайно
он встретился взглядом с Антониной, с которой был не­
много знаком, и Феодора не без досады заметила, как быв­
шая куртизанка игриво сощурила глазки в ответ, тут же по­
забыв о своих страхах. Только Велизарий, казалось, не заме­
чает ничего.
— Что ты думаешь обо всех этих событиях? — спросила
его Феодора.
— Думаю — дела плохи, — ответил он.
— Можно ли что-либо сделать?
— Это необходимо, нельзя сидеть сложа руки.
Велизарий говорил твердо и хладнокровно. Мунд, ото­
рвав удивленный взгляд от Антонины, стоял молча, всем
своим видом показывая готовность исполнить свой долг.
Как женщина, Феодора инстинктивно искала защиты у от­
важных и сильных воинов.
— Я рада, что вы пришли, — сказала она. — Но что же
сказал император?
— Его императорское величество еще не пришел ни к
какому решению, — ответил Велизарий. — Императорский
совет продолжался целый час, но хотя разговоров было
много, никто не смог предложить выход, который устроил
бы его величество.
— А у тебя есть какие-нибудь предложения?
— Есть, о великолепная, но оно не заслужило одобрения.
— И в чем же оно заключается?
— В том, чтобы мы явили бунтовщикам свою силу.
— Можно ли положиться на эскувитов? — спросила не­
много озадаченная Феодора.
Велизарий презрительно фыркнул:
— На этих оловянных солдатиков? Нет!
— В таком случае как бы ты осуществил свой план?
— На исходе прошлой ночи, когда дела начали прини­
мать серьезный оборот, я из предосторожности велел ввес­
ти на территорию дворца отряд комитатов, а также подраз­
деления герулов под началом Мунда. Мы разместили их на
нижнем ярусе парка, за Порфировым дворцом.
— И какова их численность?
— Комитатов — девятьсот человек, а герулов — около
семисот. Но это настоящие воины, о великолепная.
446 .

— Я бы хотела взглянуть на них.
Военачальник поклонился.
Феодора принимала приветствия комитатов и герулов,
сидя в своем императорском паланкине у нижней стены
дворца, примыкающей к морю. Ей сразу бросились в глаза
чистота и порядок в лагере, а воины, замерев, стояли ров­
ными рядами в полной боевой готовности.
— По внешнему виду их трудно сравнить с эскувитами,
о великая, но драться они умеют, — заявил Велизарий.
Однако Феодора не согласилась с тем, что внешний вид
его воинов не заслуживает внимания. Кольчуги и стальные
шлемы комитатов не выглядели слишком эффектно, но
зато было видно, что ими пользовались и тщательно за
ними следили. Их длинные мечи в ножнах почти касались
земли и, вероятно, создавали бы трудности на марше, если
бы эти воины не передвигались верхом. Перед собой они
держали копья, а за спиной у каждого висел мощный лук и
колчан, полный стрел. Взгляд у них был уверенный и не­
возмутимый, как у людей, не раз побывавших в сражениях.
Императрица проследовала в своем паланкине туда, где
выстроилось войско герулов. Эти выглядели свирепо, как
волки. Они были вооружены топорами и кривыми саблями
и защищены грубыми шлемами и круглыми железными
щитами. У них не было обычая прикрывать тело доспеха­
ми. Вместо этого их сильные тела были обернуты зверины­
ми шкурами. Герулы считались безудержными и невероят­
но жестокими в схватке.
Закончив смотр войска, Феодора одобрительно кивну­
ла. Слуги, несущие ее паланкин, остановились по ее при­
казу, и она спустилась на землю.
— Мне кажется, мы можем положиться на этих лю­
дей, — сказала она.
— Да, о великолепная.
Рядом с ней полководцы казались великанами, но ты­
сячи пар глаз видели, как эти суровые воины, привыкшие
отдавать приказы, склонили головы в шлемах, ловя малей­
шее ее слово. В этот драматический момент Велизарий и
Мунд почувствовали, что в этой женщине — стальной
стержень. Достаточно было увидеть, как гордо несет она
голову и сколько спокойствия и самообладания в ее глазах,
чтобы понять: ей достанет твердости и решительности даже
447

тогда, когда всеми вокруг владеют лишь растерянность,
бессилие и страх.
— Что бы вы предприняли, если бы получили свободу
действий? — спросила она.
— Только повели, о великолепная, — горячо заговорил
Велизарий, — и мы выведем наших воинов кратчайшим
путем на Виа Альта.
— Мятежников не шестнадцать сотен, а возможно, в
сотню раз больше, — напомнила Феодора.
— Но ведь это толпа! А толпа всегда отличается трусос­
тью. Они с удовольствием разорвут на части беспомощного
и слабого. Но мы не беспомощны. Мы проучим этот сброд,
да так, что они запомнят на всю жизнь.
— Повеление должно исходить от императора.
Он кивнул в знак согласия.
Минуту она молчала, глядя на грозные шеренги во­
инов, тогда как Велизарий и Мунд не сводили с нее глаз,
словно гончие, готовые ринуться на травлю, лишь только
кравчий отпустит повод.
— Я сделаю все, чтобы вы получили это повеление, —
сказала она наконец.
Полководцы с благоговением преклонили перед ней
колени.
Вернувшись во дворец Дафны, Феодора, как и ожидала,
нашла Юстиниана в его рабочих покоях в обществе Трибониана, патриарха Гиппии, начальника эскувитов Гестата и
некоторых других. Она заметила, что среди них не было
префекта претория.
Увидев ее, император вскочил с места.
— Феодора! — воскликнул он. — Как я рад, что ты при­
шла! Мы только что приняли решение.
— Какое же? — спросила она.
— Мы вышлем процессию навстречу народу...
— Не для того ли, чтобы вести переговоры?
— Не совсем так. Я понимаю, конечно, и все это пони­
мают, что они поступают ужасно. Но они просто потеряли
рассудок! Разве ты не согласна с этим? Как только они при­
дут в себя, они снова станут верными и покорными поддан­
ными. Мы должны дать им эту возможность...
— Но как?
— Я собираюсь послать к ним патриарха, епископов и
священников со святыми реликвиями, спасенными из
.. 448

Святой Софии. Они обратятся к народу с торжественным
призывом вспомнить свой долг перед церковью и импера­
торской властью.
Сначала Феодора даже не нашлась, что возразить на
этот беспомощный и заведомо обреченный план. Она не­
доумевала, кто мог предложить такую нереальную вещь.
Юстиниан же ухватился за это из боязни применить более
жестокие и решительные меры. В том, что все провалится,
она не сомневалась ни минуты.
— Этот сброд уже показал, как относится к святыням,
уничтожив собор и еще шесть церквей. Так неужели ты
считаешь, что они вдруг проявят уважение к священным
реликвиям и служителям церкви? — спросила она.
Юстиниан не обратил внимания на презрительные ин­
тонации в ее голосе.
— Я не знаю, — забормотал он в полной растеряннос­
ти, — никто не может знать заранее, но надо попробовать...
По крайней мере это еще одна возможность, — так мне ка­
жется. Я не знаю, что еще можно сделать...
Он замолчал, чувствуя ее несогласие, и вдруг ощутил,
что состояние лихорадочной убежденности, в котором он
пребывал последнее время, начало его покидать. В отчая­
нии он посмотрел на Феодору. Она сказала:
— Велизарий просит разрешения бросить войска на
Виа Альта.
— Войска! Это только испортит все дело! Толпа придет
в бешенство. Их нужно утихомирить, а не злить. Подумай,
ведь они могут отрезать Велизария и его людей от дворца и
уничтожить.
— Я так не думаю. Я видела его воинов, и похоже на то,
что свое дело они знают. А сам он горит желанием показать
свое умение — так почему бы не позволить ему это?
Император сжал голову руками.
— Не знаю, что и сказать... Нет, это слишком опасно!
Священная процессия — это гораздо лучший план. По
крайней мере, плебс не сможет обвинить нас в избиении
собственного народа, если мы вышлем к ним делегацию
священников.
Феодора задумалась.
— Хорошо, — промолвила она наконец, — если епи­
скопы и священнослужители хотят идти на риск, то пусть
449

идут. Но в то же время я умоляю твое величество —дай раз­
решение выступить и Велизарию тоже!
— Возможно, ты права, — сказал Юстиниан. — Пусть
Велизарий выступит. Но при одном условии: он должен со­
провождать священную процессию, но не более! И еще,
пусть его воины оставят здесь луки. У них не должно быть
искушения ввязаться в драку. Он выступит с приказом из­
бегать столкновений, если это не будет связано с самообо­
роной, ясно?
Ожиданию, казалось, не будет конца.
Выслушав повеление с немым изумлением, сменив­
шимся еле сдерживаемой яростью, Велизарий дал еписко­
пам и священникам полтора часа на подготовку, после чего
шествие должно было выйти из ворот Халк в сопровожде­
нии его отряда. Во главе колонны выступали герулы, а за
нею — комитаты, вооруженные лишь щитами и мечами.
Своего мнения по поводу предстоящего похода полково­
дец не высказал, но было очевидно, что он считает эту за­
тею глупой и бесполезной, если не сказать опасной.
Священники, принимавшие участие в процессии, нес­
ли перед собой хоругви епископов и патриархов, золотые
жезлы и специальные кресты, предназначенные для шест­
вий; они держали в руках кадильницы, источающие ладан,
и везли на тележке отлитую из золота фигуру Девы Марии
высотою более трех локтей. У многих были священные ра­
ки, в которых хранились самые почитаемые церковью ре­
ликвии: святые мощи, кусочки ткани, считавшиеся обрыв­
ками одежды Христа, слезы Девы Марии, чудом сохранен­
ные в пузырьке, салфетка, несущая на себе таинственный
образ Христа, портрет Божией Матери, написанный свя­
тым Лукой, свивальники Божественного Младенца, посох
Моисея и прочий церковный скарб.
Старец Гиппия с длинной, до самой груди, седой боро­
дой выступал весьма решительно. Перед ним несли хоругвь
и жезл, а над его головой держали богато украшенный бал­
дахин. Но несмотря на торжественную пышность и величе­
ственный вид процессии, многие из святых отцов вовсе не
испытывали энтузиазма от предстоящей высокой миссии.
Они чувствовали, что в такой день крепкие каменные сте­
ны дворца были бы для них более надежной защитой, не­
жели покровительство Господа.
В сопровождении Антонины, Хризомалло и других
450 .

женщин Феодора вышла на открытую террасу на крыше
дворца Халк, чтобы видеть все происходящее.
Жуткое это занятие — смотреть на город, окутанный
саваном черного дыма. Его зловещие столбы взлетали в вы­
шину, извиваясь и принимая отвратительные очертания,
напоминающие конвульсии издыхающей змеи. Высоко
вверху дым расплывался и серой пеленой затягивал все
небо. Солнца почти не было видно. Иногда оно появлялось
в просветах бледным пятном и снова исчезало, когда пеле­
на сгущалась. От смрада горящих руин дышать становилось
все трудней.
Феодоре показалось, что с тех пор, как она смотрела на
город в последний раз, пожары катастрофически разрос­
лись. Появилось множество новых, и невозможно было по­
нять, были ли это поджоги или просто пламя перекинулось
со сгоревших кварталов на соседние. Казалось, три четвер­
ти города охвачено огнем или уже обратилось в пепел.
— Что это? — воскликнула Хризомалло, увидев взмет­
нувшийся вверх грандиозный столб пламени, от которого
вид гибнущего в огне города стал еще более зловещим. Жен­
щины оцепенели.
— Это склады в торговых рядах, — отозвалась Феодо­
ра, — видно, огонь добрался до масел, дерева, смолы или
других легко воспламеняющихся товаров... Вон, смотрите,
еще одна вспышка!
Вновь и вновь извергался огонь в небо, увлекая за собой
раскаленные глыбы, разлетающиеся метеоритным дождем
и взрывающиеся высоко в воздухе мириадами искр, кото­
рые, будто чудовищные семена, падали на город, рождая
все новые пожары. Иссиня-черный и еще более едкий дым
валил от складов, где хранились одежда, зерно, кожи. Вер­
шины окрестных холмов пылали, как жерла огромных печей.
Прошло уже немало времени с того момента, как пос­
ледний из комитатов, замыкавших процессию, скрылся в
дыму. Феодору мучила неизвестность. Ей не давала покоя
мысль, что отряд, посланный по ее настоянию, оказался
беспомощен и связан по рукам и ногам запретами Юсти­
ниана. А вдруг Велизарий и Мунд вместе с их храбрыми во­
инами уже пали на улицах города? А сколько жителей Кон­
стантинополя погибло в этом огне, подобно тем несчаст­
ным больным из приюта? Наверняка тысячи, не говоря уж
о жертвах разбойников и грабителей.
451 .

Около трех часов пополудни разнеслась весть, что про­
цессия возвращается во дворец.
В дыму, столь густом и тяжелом, что он стелился над
самой землей, замаячили фигуры людей, в которых спустя
несколько минут уже можно было различить патриархов,
епископов и прочих священнослужителей. У Феодоры сло­
жилось впечатление, что преподобные особы возвращаются
более поспешно, чем покидали стены дворца. Некоторые
из них не вернулись вовсе, ибо толпа забросала их камня­
ми, и не один святой отец был сбит с ног ударом булыжника
или иного снаряда. Позади всех дьяконы волокли старца
Гиппию. Беспорядочное отступление служителей церкви
уже ничем не напоминало священную процессию: волоча
как попало хоругви, кресты, посохи и раки, простые свя­
щенники и надменные прелаты стремились поскорее до­
стичь безопасного места. Борода патриарха стояла дыбом
от негодования, но было видно, что среди представителей
духовенства он меньше других поддался панике. Глаза свя­
тых отцов были красными от дыма, волосы растрепаны, но
все они были счастливы снова оказаться за надежными
дворцовыми стенами. Когда они миновали ворота, выяс­
нилось, что большая часть священных реликвий уцелела, и
только золотая фигура Девы Марии и тележка, на которой
ее везли, захвачены мятежниками.
За убегающими священниками на небольшом расстоя­
нии следовали герулы во главе с Мундом. Они шли строем,
часто и злобно оглядываясь. Это было отступление, но от­
нюдь не беспорядочное бегство. Многие из воинов были в
крови, их лица были черны от сажи, брови и бороды опа­
лены; шкуры, наброшенные на щиты и прикрывавшие их
тела, были обожжены огнем пожаров. Не все вернулись
назад. Семьсот человек покинули дворец, и немногим бо­
лее шестисот возвращались обратно.
Мунд ввел свое войско на территорию дворца, постро­
ил в шеренги, и они стали поджидать появления отряда Велизария.
Наконец сквозь клубы дыма Феодора разглядела отсту­
пающий отряд комитатов. Первые ряды двигались, соблю­
дая строй, хотя солдаты также все время оглядывались
назад. Когда колонна подошла ближе, стало видно, что в ее
хвосте происходят столкновения. Вот в поле зрения появи­
лись задние ряды, и императрица увидела, как командиры
452 -

изо всех сил пытаются сохранить строй и не дать солдатам
сбиться в толпу. В последних шеренгах воины держали по­
зади себя щиты, сомкнув их и прикрываясь от града летя­
щих следом камней, которые с грохотом отскакивали от до­
спехов, а временами с глухим шлепком попадали в незащи­
щенные части тела. Мечи воинов были обнажены, и многие
из них — окровавлены, доспехи помяты. Некоторые при­
храмывали или передвигались с помощью товарищей. Ко­
лонну преследовала орущая и торжествующая толпа, мечу­
щая камни, выкрикивающая оскорбления и насмешки, но
держащаяся при этом подальше от острых мечей.
В последней шеренге шел и сам Велизарий.
При виде дворцовых стен толпа мятежников приоста­
новилась, а затем с еще более грозным ревом начала запол­
нять улицу, примыкающую к главным воротам.
Велизарий был последним, кто вошел в огромные брон­
зовые ворота дворца, и они захлопнулись за его спиной.
Пока Мунд отводил оба отряда в лагерь, Велизарий до­
кладывал Юстиниану и Феодоре, ожидавшим его в кабине­
те императора.
— Мы спасли священнослужителей и большую часть
священных реликвий, — сказал воин. — Не успели мы раз­
вернуться, как толпа бросилась на них, словно волки на
овец. Герулы понесли серьезные потери — думаю, более
ста человек, — пытаясь отбить священников у окруживше­
го их сброда. Варвары пришли от этих потерь в бешенство.
Я не знаю еще точно, сколько погибло моих солдат, когда
мы прикрывали отступление, однако те, кто падал, — все
мертвы, поскольку толпа не щадила никого. Полагаю, по­
гибло более полусотни, так что всего мы потеряли около
полутора сотен.
Он мог бы прибавить, что эти жизни принесены в жер­
тву из-за нелепого приказа. С самого начала он не верил в
пустые надежды Юстиниана усмирить толпу при помощи
священных реликвий и святых отцов и не мог согласиться
с полученным повелением ограничиться только обороной,
которое лишило его воинов преимущества и сделало их
уязвимыми для гораздо более многочисленного против­
ника.
— Вызволив священников, я приказал отступить, —
продолжал Велизарий. — Было ясно, что оставаться на
улицах равносильно смерти. Они все охвачены пожарами.

горящие стены постоянно рушатся. Несколько моих людей
были убиты рухнувшей кладкой. А те дома, что не горят,
толпа использует для атак, занимая крыши, нависающие
над улицей. Не имея луков и при такой малой численности
вовсе не просто выбить их оттуда.
— Так я и думал! — Юстиниан в отчаянии всплеснул ру­
ками. — Хорошо еще, что вам вообще удалось вернуться!
Казалось, он так и не смог понять, что именно его ука­
зания привели к столь трагическим последствиям.
Феодора взглянула на Велизария.
— И чем, по-твоему, это может нам грозить?
— Чернь поверила в нашу уязвимость. Они ликуют,
ощущение победы окрыляет их и делает куда более опас­
ными.
— Какую часть города вы сможете удержать? —спроси­
ла она, переходя, как обычно, к самому главному.
Велизарий мрачно взглянул на нее.
— В настоящий момент — территорию дворца, может
быть, еще развалины Августеона, здание Сената и собор.
Вот, пожалуй, и все.
— Однако шесть тысяч человек могли бы сделать и боль­
ше! — воскликнул Юстиниан.
— С твоего позволения, о величайший, теперь их менее
пятнадцати сотен, — возразил ему Велизарий.
— А что же эскувиты?
— Об этих и говорить не стоит. Многие из них сочувст­
вуют толпе, а если даже и нет, то все равно толку от них в
драке никакого — один только гонор и доспехи. А ведь нам
не парад предстоит, твое императорское величество, и не
представление. Я бывал во многих городах, отданных на
разграбление, но никогда мои глаза не видели более страш­
ного зрелища. Половина населения обезумела от ужаса и
горя, потеряв дома и все, что в них было. Другая же поло­
вина утратила рассудок от ненависти к твоему величеству и
прочим представителям власти. Полгорода превратилось в
пепелище, и один Бог знает, сколько погибло народу. Сре­
ди них много рабов, которых держали под замком и остави­
ли обреченными на смерть в огне, так как выйти они не
могли. Некоторым рабам удалось спастись, и теперь они
рыщут по улицам в поисках добычи и отмщения, посколь­
ку понимают, что для них эта катастрофа — возможность
получить свободу...
.. 454 .

— Ко всему еще и восстание рабов?! — простонал Юс­
тиниан.
В городе, где рабы исчислялись сотнями тысяч, всегда
существовала угроза их бунта. Все еще помнили ужасный
мятеж Спартака и рабов Рима, когда временами казалось,
что те вот-вот возьмут верх и истребят своих хозяев.
Но Велизарий возразил:
— Я не думаю, чтобы рабы действовали организованно.
Они бродят небольшими группами, убивая кого попало и
прибирая к рукам все мало-мальски ценное. Но вот кто
действительно представляет опасность, так это чернь из
старой части города, особенно из районов трущоб, порта и
улицы Женщин. Похоже, что к ним примкнул кровожад­
ный сброд со всего мира. Обе цирковые партии подстрека­
ют их...
.
-О б е ?
— Среди тех, кто с нами дрался, было полно и Синих,
и Зеленых. Должен сказать прямо, твое величество, город
сплотился против нас.
Юстиниан в ужасе уставился на него.
— Что же нам делать, что?!
В эту минуту снаружи вновь послышались тревожные
возгласы, шум и топот. Слышно было, как командиры вы­
крикивают приказы. Юстиниан поднял голову.
— Что там еще?
И словно в ответ дверь в атрий отворилась и вошел Нарсес, только что переговоривший со стражей.
— Ваши императорские величества! — произнес он су­
рово. — Толпа пошла на приступ дворца. Уже кое-где заня­
лись пожары.
ГЛАВА 28
Юстиниан молча поднялся. Феодора осталась сидеть,
но сердце ее бешено заколотилось.
Все взгляды устремились на стоящего в дверях Нарсеса.
По его лицу было видно, как потрясен правитель дворца.
Император был в смятении. Лицо его выражало трево­
гу. У Велизария перекатывались на скулах каменные жел­
ваки.
Он заговорил первым:
. 455

— Твое величество, я должен поспешить к своим лю­
дям, — сказал он.
Юстиниан молча кивнул. Военачальник отсалютовал и
решительным шагом удалился.
Вслед за ним двинулись и остальные. Впереди всех спе­
шил император. Ему не терпелось своими глазами увидеть,
что происходит.
Выходя из дворца, Феодора видела общее смятение и
даже панику. Женщины из ее окружения, в их числе Анто­
нина и Хризомалло, забились в угол и со страхом взирали
на ворота.
Она взглянула туда же. Над дворцом Халк клубился чер­
ный дым. Двор заполнили мечущиеся взад-вперед люди.
Вытаптывая цветники, они передавали из рук в руки сосу­
ды с водой, пытаясь потушить огонь. Царила полная нераз­
бериха. Рыдающие от отчаяния женщины беспомощно за­
ламывали руки.
Из-за стен со свистом полетели камни. Гремя серебря­
ными доспехами, свалился замертво начальник охраны.
Шлем съехал сего головы, обнажив ужасную рану на виске.
— Они начали метать камни, — сказал кто-то прямо на
ухо Феодоре. Она узнала голос Трибониана. — Я бы не со­
ветовал выходить твоему величеству. Этот уголок послужит
хоть какой-то защитой.
Она позволила ему проводить себя в более спокойное
место, позвав с собой остальных женщин.
— Горит с фасада дворец Халк, — продолжал Трибониан. — Деревянные помещения внешней стражи, выходя­
щие на Августеон. Это за пределами дворца. На стенах пока
тихо. Но мне кажется, что положение крайне серьезное.
Мятежники проникли в Арсенал, захватили мечи, копья и
другое оружие. Эти камни пущены из пращей, взятых там
же. На наше счастье, делают они это не слишком умело.
В противном случае жертв было бы куда больше.
Он выразительно посмотрел на несчастного начальни­
ка стражи.
— Есть надежда остановить огонь? — спросила Фео­
дора.
— Попробуем. Внутренняя стена Халка мраморная,
очень прочная. Конечно, опасность есть, ведь могут вос­
пламениться другие здания.
456 -

Голос его был совершенно спокоен. Императрица уди­
вилась:
— Неужели тебе не страшно?
— Нет, великая. Для мужчин смерть — привычная шту­
ка. Я всегда сознавал это. Мне жаль одного. Может слу­
читься так, что мы не успеем закончить кодекс законов
Юстиниана.
— Но ведь это будет настоящая трагедия! — воскликну­
ла Феодора.
— Не думаю. И это не так уж страшно. Закончит ктонибудь другой. Конечно, если не произойдет то, чего я дей­
ствительно опасаюсь.
— Чего же ты боишься, Трибониан?
— Если этот мятеж не погасить, он погубит империю.
Эта толпа ни перед чем не остановится. Остается одна на­
дежда...
— Юстиниан?
— Нет, великая.
Он взглянул на стройную красивую женщину и вспом­
нил ту ночь, когда впервые увидел ее. Это было у Хионы, на
пиру, где они сидели рядом на одном ложе. Он и тогда вос­
хищался Феодорой. Она была доступной, но умной и дерз­
кой. И там же он упустил возможность ею обладать.
Много раз Трибониан упрекал себя за нерешительность.
Но гораздо чаще благодарил всех святых за то, что удержа­
ли его от этого соблазна. Хрупкая фигурка, которую он
поддерживал сейчас, — не просто женщина. В этом неж­
ном образце воплотилась целая эпоха.
— Кто же тогда? — настаивала императрица.
— Ты, о великолепная!
Это было совершенно неожиданно.
Вдруг пламя перед дворцом Халк взметнулось вверх,
выбрасывая огромные клубы дыма и снопы искр. Это рух­
нула кровля внешнего портика.
Из-за стен донеслись восторженные вопли.
— Ника! — вопил сброд. — Ника!
Именно этот крик избрали мятежники своим кличем.
Этим воплем жаждущие крови трибуны Ипподрома под­
стегивали животных, несущихся по арене. Он всегда при­
водил Феодору в ужас. Еще страшнее он звучал сейчас, ког­
да имел прямое отношение к ним: императору, императри­
це, власти и организации империи.
457

Сквозь сплошной рев прорывались отдельные насмеш­
ливые реплики:
— Юстиниан, жалкий узурпатор!
— Покажись нам, Юстиниан!
— Выдай нам голову Каппадокийца!
— Трибониан, где ты, трус?!
Феодора взглянула на Трибониана. Смуглое лицо его
посерьезнело:
— Меня обвиняют в несправедливости. Должно быть,
они правы, — промолвил он. — Я был так занят пересмот­
ром законов, что забросил другие дела.
— Они требуют префекта претория, — заметила Феодо­
ра. — Кстати, где он?
— Иоанн? Не знаю. Я только сейчас сообразил, что се­
годня еще его не видел.
Из-за стен донесся новый взрыв криков:
— Шлюха! Где она?! Выдайте нам шлюху!
Феодора ощутила, как задрожала стоящая рядом Хризомалло.
— Успокойся, детка, — повернулась к ней молодая им­
ператрица, — они имеют в виду меня.
Хризомалло недоверчиво подняла на нее глаза и, запи­
наясь, спросила:
— Они смеют оскорблять твое величество?
Для нее Феодора всегда была существом высшим, не­
подсудным, едва ли не божеством. То, что в ее адрес сып­
лются подобные оскорбления, казалось ей невероятным.
— Неужели ты не слышишь? — Феодора обняла дрожа­
щую подругу.
Из-за угла показался вооруженный до зубов отряд. Ко­
митаты приближались быстрым маршем со стороны терра­
сы. Во главе шел Велизарий. Борода его воинственно то­
порщилась. Впервые в жизни Антонина умоляюще смотре­
ла на мужа, отбросив свое неизменное кокетство.
Еще немного, и Велизарию будет позволено раздавить
эту толпу. Он покажет им, как бунтовать!
Крики усиливались. От искр загорелась крыша церкви
Святого Стефана, и теперь вся она была охвачена огнем.
Тем временем Велизарий остановил своих людей, и Фе­
одора увидела, как он направился к Юстиниану. Тот стоял
в укрытии за колоннами вместе с Гестатом.
Шум голосов и гул огня мешали Феодоре слышать, о
458 .

чем они говорят. Но император отрицательно покачал го­
ловой на слова Велизария, а когда тот попытался убедить
его в чем-то, просто пришел в бешенство.
Сцепив зубы, Велизарий вернулся к своим людям.
Получив команду, часть солдат тут же бросилась на по­
мощь тем, кто пытался бороться с огнем.
Итак, Юстиниан не позволил Велизарию пустить в ход
луки. Но почему? Феодоре это было непонятно. Почему
император до сих пор колеблется? Чего этим можно до­
биться? Толпа подняла мятеж. Надо действовать, или будет
поздно. Единственно правильное решение — принять бой.
Камнемет-онагр был слишком громоздок. Он тяжело
продвигался вперед, хотя его и тащили, подкладывая под
полозья катки, множество людей. Еще более четверти мили
оставалось до стен дворца.
Герои, сын сенатора Полемона, стоявший во главе этих
людей, остро ощущал собственную значимость. У него
была теперь реальная власть, которой его наделили.
Онагр получил свое название от дикого осла, известно­
го своей брыкливостью и скверным нравом, и являлся
самым крупным стенобитным орудием в империи. Маши­
на казалась приземистой и неуклюжей. Длинный рычаг с
деревянной пращой сейчас был поднят для удержания рав­
новесия. Но стоит наметить цель — рычаг отведут вниз с
помощью ворота, а затем уложат в ковш неподъемную ка­
менную глыбину. Теперь достаточно отпустить спусковой
механизм, и рычаг мгновенно выпрямится, а камень поле­
тит вперед на огромное расстояние, круша самые мощные
стены.
Более мелкие метательные орудия — баллисты и ката­
пульты — тоже подвели к стенам дворца, но Герону не тер­
пелось увидеть в действии именно эту машину. Ах, как она
была неповоротлива и как медленно двигалась!
— Ну же! — кричал Герои своему отряду. — Давай,
давай, шевелись!
Не меньше сотни людей возились с гигантским оруди­
ем. Мимо них, направляясь к дворцу, бежали вооруженные
люди.
Герои почти не спал в эту ночь, но чувствовал себя пре­
восходно. Грабежи в городе были самым волнующим собы­
тием, свидетелем которого он стал. Это не сравнить с про459 *

делками былых времен, когда он был среди ювентов Алкиноя.
После месяцев смертельной скуки в Пафлагонии хоро­
шо было опять почувствовать полную свободу, восторг раз­
рушения, увидеть гибнущие в огне здания, наслаждаться
властью и ощутить наконец свою принадлежность к могу­
чей, несокрушимой силе.
Мысли его вернулись к теще Софронии и тестю Силь­
вию Тестору, которые вместе с его женой остались в про­
винции. Эта Софрония несносна. Именно из-за нее его из­
гнали. Ее злой, как змеиное жало, язык, ее речи, обращен­
ные против императрицы, испортили ему жизнь.
В Тиспасе же не было ничего привлекательного — ни
ума, ни красоты. Быстро растолстев, в постели она больше
всего походила на кусок холодной говядины.
Герои часто корил судьбу за свой несчастный брак. На­
дежды на наследство — и те не сбылись. Все имущество
Сильвия Тестора в столице было конфисковано, а того, что
принадлежало ему в провинции, едва хватало на жизнь.
Весть о мятеже привела Герона в неистовый восторг.
Ускользнув от жены и ее родителей, он доплыл до Никеи по
Понту Эвксинскому и прибыл как раз вовремя. Таких, как
он, здесь было много.
У Герона накопилось достаточно обид, но главная была
связана с императрицей. Он мог бы много чего порасска­
зать о Феодоре, но прежде это было небезопасно. Теперь же
он молчать не станет. Ведь это она виновата в том, что его
изгнали. Из-за этого он потерял надежду сделать карьеру.
Но была еще одна, более глубокая, причина его озлоб­
ления. Он всегда чувствовал себя обманутым ею. Это нача­
лось давно. Тогда она была еще хоть и дорогой, но все же
куртизанкой и нуждалась в его помощи. Он желал ее, и в
награду она обещала себя. Сделав свое дело, награды он так
и не дождался. Явившись к Феодоре и обнаружив пустой
дом, он узнал у какой-то женщины, что Феодора объявлена
вне закона и бежала. Но долг остался долгом. И Герои чув­
ствовал, что готов задушить ее собственными руками.
А восставшие все бежали и бежали мимо. Его люди на
миг остановились, с трудом разгибая натруженные спины
и вытирая взмокшие лбы.
— Давай с нами! — окликали их. — Бросьте эту штуко­
вину! Сейчас начинаем!
460

Люди Герона неуверенно озирались.
— А ну-ка, взялись! Вперед! — заорал Герон. — Не от­
влекаться! Сергий сказал, что этой машиной мы можем сло­
мать стены!
Отряд снова попытался продвинуться вперед. Но тут
накатила новая волна бегущих ко дворцу, и часть отряда
все-таки побросала веревки.
— Мы тащимся как черепахи!
— Они захватят дворец без нас!
— Мы все прозеваем, нам ничего не достанется! — кри­
чали они.
Герон и приказывал, и упрашивал, но, увы, его уже ни­
кто не слушал. Хоть его и назначили главным, командиром
он не был.
В конце концов отряд начал разбегаться. Вот и послед­
ние, не глядя на Герона, оставили веревки и рычаги и по­
спешили вслед за остальными. Их спины красноречиво го­
ворили, что они-то знают, как действовать.
Герон остался в одиночестве и беспомощно уставился
на могучую машину.
В эту минуту показались всадники. Их было трое, и он
узнал Друба — главного у Синих, и Помпилия — старшего
Зеленых. Последним ехал Сергий, назначенный военачаль­
ником восставших.
Они остановились возле неподвижно застывшего
онагра.
— Что происходит? Почему машина стоит? — спро­
сил он.
Взгляд его упал на Герона.
— Где твои люди? Они что, не подчиняются приказам?
— Люди ушли! — мрачно ответил Герон. — Ушли, что­
бы участвовать в грабеже!
— Но нам необходима эта машина! — гневно вскричал
Сергий. — Еще ни одно метательное орудие не достигло
дворца. Баллисты, катапульты — все брошено где попало.
Они разбегаются. Как я могу командовать, если никто не
ведает, что такое дисциплина?! Надеюсь, что ты, Герон, ра­
зыщешь своих людей и машина наконец прибудет по на­
значению!
Вне себя от гнева, Сергий пришпорил коня и догнал
уже отъехавших Друба и Помпилия.
Герон проводил его взглядом, но не тронулся с места.
461

Так или иначе, ничего не получится. Как можно сколотить
отряд из проходящих мимо оборванцев? Разве они станут
слушать его? Да они просто поднимут его на смех! А онагр
можно подвезти и потом. Тем более что он может вообще
не понадобиться... Народ достаточно силен и без этого.
Около ста тысяч людей, многие из которых так же хорошо
вооружены, как и солдаты. Почему бы им не одолеть эти
стены, даже если дворцовая гвардия будет сопротивляться?
К тому же Сергий уверял его, что этого не случится.
Герои с отвращением взглянул на проклятую уродину,
с которой его оставили наедине. Как она мешала ему насла­
диться битвой! Недолго думая, он решительно повернулся
и бросился туда, где сейчас разворачивались события.
Теперь и Феодору охватил ужас. Случилось то, чего она
так боялась. Из недр памяти всплыла картина: мертвый го­
род Кирена. Там тоже вспыхнул мятеж, и город был стерт
с лица земли. Ужасы восстания, о которых она читала, сле­
пая звериная жестокость с обеих сторон, бесчисленные
жертвы, смерть мужчин, женщин, детей...
Жуткий рев за стенами дворца принадлежал тысячего­
ловому зверю, жаждущему крови, пылающему лютой нена­
вистью к Юстиниану и верхушке империи, — но более
всего и прежде всего к ней, Феодоре.
Девушка с улицы Женщин...
Именно так к ней относились византийцы. Ей вспом­
нилось, как бурно ее приветствовали, когда она впервые
вышла к жителям столицы уже как императрица. Однако в
их голосах уже тогда были и восхищение, и угроза.
И немалое время народ поддерживал ее на троне. Си­
туация была диковинной и порождала бесчисленные анек­
доты.
Но никогда, ни одного дня не воспринимали Феодору
только как императрицу. Чернь всегда помнила, что она
одна из них, не лучше и не хуже.
Ей вспомнились слова Айоса, нищего: «Если люди по­
вернутся против тебя, — сказал он когда-то, — гнев их
будет во сто крат сильнее. Мстить тебе будут куда более жес­
токо, чем любому высокородному».
Айос мудр. И здесь он прав так же, как и в том, что ни­
когда не порвать ей невидимую нить, которая связывает ее
с этой толпой. А толпа эта теперь тысячеруко тянется к ней,
чтобы сбросить, растоптать, уничтожить ее, тем самым удов462 .

летворив извечную жажду отмщения той, что поднялась из
грязи. Только так могут они оправдать собственную ни­
чтожную бездарность и посредственность.
Ей стало не по себе.
Воины по-прежнему пытались потушить храм Святого
Стефана. Однако его уже было не спасти. Благо еще, если
огонь не перекинется на другие строения.
Камни продолжали со свистом лететь через стены. На
фоне дыма выделялись сверкающие доспехи гвардейцев.
Похоже, мятежники на время отхлынули.
Что же будет дальше?
До штурма дело еще не дошло. Пока только подожгли
казармы, а от них вспыхнула церковь. Но ведь это только
начало! Милостивый Господь! Остается надеяться только
на чудо. Как долго сможет продержаться гарнизон дворца
под натиском такого скопища народу? Многие из них во­
оружены, да и преступники, освобожденные из тюрем, так­
же примкнули к мятежникам. Это придало восстанию еще
большую жестокость. Разбредясь по городу, многие воины
тоже участвуют в разбое. А они опытны и в состоянии ор­
ганизоваться. Даже если штурм отразят, продержаться мож­
но будет в лучшем случае лишь несколько дней. В любой
момент и гвардейцы тоже могут повернуть оружие против
тех, кого должны были бы охранять. Так бывало не раз.
Потом начнется резня. Двор, слуги, друзья — ее и Юс­
тиниана, — все погибнут. Это будет полное, окончательное
истребление.
.
Феодора была совершенно измучена, но вдруг у нее
мелькнула странная мысль: что, если этой толпе нужна она?
Только она? Может быть, если их ненависть получит удов­
летворение, они разойдутся и вернутся к нормальной жизни?
Что, если отдать им себя?
Феодора задумалась. Как сделать, чтобы об этом узнали
многие, чтобы весть разлетелась по всему городу? Тогда
мятежники остановятся.
Ипподром!
Ну конечно! Хоть город и охвачен мятежом, а власти не
имеют силы его подавить, Ипподром остается местом сбо­
ра мятежников. Они собирались там и накануне. Именно
поэтому был отложен штурм дворца — вместо этого они
толпились на Ипподроме, слушая своих ораторов, которые
463

славили победу, проклинали власти, предлагали планы еще
более страшных разрушений.
В этом их ошибка. Они слишком уж прославляют себя.
Но такое самолюбование таит большую опасность.
Представить себе, что во время одного из таких сборищ
она, Феодора, императрица, выйдет на арену и окажется у
них в руках!
Красота... женственность... власть...
Три эти вещи будут принесены в жертву звериной жес­
токости черни.
Без сомнения, они разорвут ее на части. Феодора мыс­
ленно услышала их безумный вой, когда они бросятся тер­
зать ее прекрасное нежное тело. Но заставит ли это их вер­
нуться к миру и послушанию? Не возбудит ли эта жертва в
них жажду еще большей крови?
Она содрогнулась.
Нет, эта мысль по меньшей мере неразумна.
Феодора повела плечами и встряхнулась. Слишком
сильно было в ней желание выжить.
Оглянувшись, она привела в порядок мысли. К ней тот­
час вернулся здравый смысл. Что бы ни случилось, она не
намерена сдаваться по собственной воле. Толпа может ра­
зорвать ее на куски, но ей придется побороться за это!
Минуту она размышляла, крепко сжав губы, затем по­
звала Нарсеса.
— Где император? — спросила она.
— Его величество удалился в библиотеку, великолепная.
— Как вы справляетесь без него?
— Церковь уничтожена, но огонь не распространился
дальше. Толпа, кажется, отхлынула от ворот Халк.
— Я знаю, мятежники на Ипподроме. Но они вернутся.
Пошли за Велизарием и Мундом, мне необходимо их ви­
деть!
Нарсес повернулся, но Феодора остановила его.
— Ты мне тоже нужен, Нарсес. Но сначала зови их.
Через несколько минут посланник вернулся. За ним
следовали военачальники.
— Твое величество, я принял решение заменить стражу
ворот герулами, —сказал Велизарий. —Я привык доверять
только тем, кто доказал свою преданность.
— А что предлагает его величество? — спросил Мунд.
— Он не сообщил мне, — последовал ответ.
464

— Но что-то следует делать уже сейчас! — воскликнул
Велизарий. — Меня учили определять решающий момент в
битве. Похоже, он наступил. Только немедленный удар мо­
жет изменить положение, потом это станет невозможным.
Феодора решительно встала:
— Пойдемте, поищем императора!
Юстиниан сидел в одиночестве. На его коленях лежал
тяжелый свиток пергамента.
Он снял императорское одеяние. Сейчас на нем было
то, что он часто надевал в эти дни — простая и грубая мо­
нашеская ряса. Она была подпоясана веревкой, капюшон
горбом торчал на спине. На ногах были сандалии.
Лицо императора было измученным.
Военачальники остались за дверью, а Феодора вошла в
библиотеку и приблизилась к супругу.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
— Я читал, — уныло отвечал император. — Апокалип­
сис святого Иоанна. Я ищу истолкование этих ужасных со­
бытий. И, кажется, нашел то, что искал.
Юстиниан взглянул на нее снизу вверх, а затем голо­
сом, полным возвышенного трепета, произнес:
— «И вышли на широту земли и окружили стан святых
и город возлюбленный: и ниспал огонь с неба от Бога и по­
жрал их. А диавол, прельщавший их, ввержен был в озеро
огненное и серное, где зверь и лжепророк...»
Он опять поднял глаза.
— Это ли не пророчество? Стан святых — где это, потвоему, если не здесь? Во дворце сотни священников, епи­
скопов, патриархов, людей чистой и богоугодной жизни.
Город возлюбленный — сам Константинополь. Огонь с не­
ба — пламя, охватившее все вокруг. Но диавол — кто он?
О ком говорит апостол?
Феодора не позволяла себе смеяться над его верой. По­
иски пророчеств в «Откровениях» были постоянным заня­
тием Юстиниана. Но прежде это было скорее развлечени­
ем, нежели серьезным занятием. Теперь же император ис­
ступленно черпал надежду в Священном Писании. Она
снова почувствовала к нему жалость, смешанную с любо­
вью. Так относится мать к больному и хилому ребенку. И тем
не менее она пришла по делу.
— Со мной здесь оба военачальника — Велизарий и
Мунд. Они ждут, если, конечно, ты собираешься что-либо
465 .

предпринять, — обратилась Феодора к мужу. — Мы долж­
ны отомстить за поджог дворца.
— Не сейчас, нет, еще не сейчас... — отрешенно прого­
ворил Юстиниан.
— Когда же?
— О, это только взбесит народ. Я должен попытаться
еще раз.
— О чем ты?
— Я обращусь к ним сам!
Феодора изумилась:
— Ты? Ты рискнешь предстать перед этой кровожадной
стаей?
— Я все обдумал и теперь уверен в успехе. Завтра я вой­
ду на Ипподром, когда они соберутся там. В руках у меня
будет Священное Писание. На нем я поклянусь, что прощу
их и соглашусь с их требованиями при условии, что они не­
медленно прекратят разбой...
— А если они откажутся?
— Но они не должны отказаться! Они не могут этого
сделать! — вскричал он в отчаянии.
Мгновение в комнате стояла тишина, затем послышал­
ся голос Велизария:
— Ради твоей безопасности, о великолепный! Мне ка­
жется, что это сомнительное предприятие не сулит ничего
хорошего...
— Замолчи! — прервал его император. — Все считают
себя вправе указывать мне, что я должен делать! У вас была
возможность! Что это дало? Теперь попробую я! Все ли по­
нятно?
Велизарий кивнул. На его шлеме была совсем свежая
вмятина от камня.
— Это твое право, ослепительный, — вымолвила Фео­
дора. Не оборачиваясь, она покинула библиотеку, оставив
императора с пергаментом на коленях.
Военачальники последовали за ней.
— Сейчас уже ничего не поделаешь, — сказала им Фе­
одора. — И тем не менее — подготовьте войска.
Велизарий и Мунд почтительно отсалютовали императ­
рице и вышли, гремя доспехами.
Нарсес поджидал ее на женской половине. Его тощая
фигурка в длинной желто-голубой накидке, с золотой це­
пью на груди, казалась надломленной. Но Феодора видела
466

только нежные, хоть и неправильные черты его лица и
почти болезненный отблеск острого ума на нем.
Он был очень некрасив — и в то же время восхитителен.
Из всех окружавших ее людей она доверяла только ему. Он
один понимал ее. Они даже мыслили порой совершенно
одинаково. Так не бывало у нее ни с кем другим, даже с Юс­
тинианом, потому что между ними не существовало разли­
чия полов. У Нарсеса были и мужская сила мысли, и муж­
ская точка зрения на вещи и явления, но физически он был
по-женски мягок и утончен. С этим человеком Феодора
чувствовала себя так, будто ее мысли, чувства и желания за­
ключены в хрустальную шкатулку и выставлены на всеоб­
щее обозрение. Это доставляло ей известные неудобства,
но придавало и уверенности. Она знала, что ее поймут.
— Ничего нового? — спросила она, подходя к Нарсесу.
— Твое прекрасное величество намекает на то, что я
уже кое-что разузнал у других евнухов? — ответил тот во­
просом на вопрос.
Феодора кивнула.
— Пока нет. Но, возможно... — Он поколебался и иско­
са глянул на императрицу. — Если мне будет позволено, у
меня есть предложение...
— Говори, — сказала она.
— Речь идет об императорской казне. Если предложить
кому следует и проявить щедрость, то деньги могут сделать
немало.
К золоту маленький евнух относился с почтением.
Феодора задумалась. Потом медленно проговорила:
— Сорить деньгами глупо. Но мысль ты подал превос­
ходную. Да, есть такие, что за деньги могли бы помочь.
— Кого твое величество имеет в виду?
Она назвала.
Нарсес удивился:
— Как? Вожди Синих?
Феодора кивнула:
— Посеять раздор в стане врагов — превосходная стра­
тегия. Мятежников необходимо разделить. Союз Синих и
Зеленых противоестествен, и у них было время, чтобы это
понять. Теперь они вспомнят все — и незаконные приви­
легии, и неправедно поделенную добычу.
— Очень даже возможно, — задумчиво бормотал На­
рсес.
.. 467 .

— Наверное, ты смог бы встретиться с этими людьми?
— Да, действуя через евнухов.
— Как? Ты доверяешь евнухам? Ведь они меня нена­
видят!
— Возможно. Но они спасут свою императрицу. Не
ради нее самой. Сделают они это для меня.
— Ты в этом уверен?
— Как бы мы ни были слабы, сила, которой обладаю я,
удерживает нас вместе. Как дворецкий императора, я, Нарсес, сейчас главный среди них. Поэтому они относятся ко
мне с тем же уважением, с каким относились бы к любому
другому на моем месте. И разве не лучше награждают того,
кто усердно исполняет повеления? Евнухам цвет золота
особенно дорог. Если твое величество почтит меня своим
доверием, клянусь святым апостолом Филиппом, который
проповедовал евнухам в Эфиопии, я сделаю все, чего ты ни
пожелаешь.
— Я добуду тебе разрешение на доступ к сокровищам
казны, Нарсес, — сказала Феодора. — Вручая деньги этим
людям, необходимо постоянно повторять, что, помогая Зе­
леным, они вредят себе. Зеленые им не друзья. Пусть они
вспомнят, как тяжело приходилось Синим во времена Анас­
тасия, когда Зеленые были в милости.
— Будет исполнено, твое величество, — ответил На­
рсес, низко кланяясь.
С тех пор как она взошла на трон, это было ее первое го­
сударственное решение.
На следующий день Юстиниана ожидало нестерпимое
унижение. Оставаясь невидимкой, Феодора наблюдала за
происходящим с верхних ступеней лестницы, ведущей к
кафисме.
Как обычно, толпа собралась на Ипподроме, и, как и
было заведено, к ней взывали ораторы в красных накидках.
Внезапно пурпурный занавес кафисмы раздвинулся и
внимание всех присутствующих обратилось к ней, ибо это
означало, что сейчас появится император. В одно мгнове­
ние огромная толпа замерла, повернув лица в сторону ло­
жи. И действительно — наверху, возвышаясь над всеми,
появился знакомый силуэт. Однако вместо пурпурной ман­
тии на нем была бурая монашеская власяница. Непокрытая
голова и свиток пергамента в руках. Император!
468 -

С ним было несколько стражников, глашатай и свя­
щенник, а также кое-кто из приближенных.
Юстиниан попытался что-то сказать, но голос не пови­
новался ему.
— Громче! — завопила толпа. — Говори громче!
Император сделал знак сопровождавшему его глаша­
таю. Тот выступил вперед к парапету, и его оглушительный
бас долетел до самого дальнего уголка Ипподрома.
— Я... Юстиниан... ваш император... призываю вас сло­
жить ... оружие!..
— Да-да, мы слушаем тебя, августейший! — послышал­
ся насмешливый голос. Кое-где засмеялись. Глашатай про­
должал:
— Идите по домам... с миром... Ваши требования... бу­
дут исполнены... Иоанн Каппадокиец... префект прето­
рия... и Трибониан... квестор... будут удалены...
При этих словах лицо Трибониана, стоявшего тут же, в
императорской ложе, окаменело.
Голос глашатая гремел:
— Знайте, люди... вы не должны ничего бояться... Я, ваш
император, одобряю все, что было сделано... никто не будет
наказан... только... милосердие... и... новые назначения...
Его слушали молча. Но стоило ему закончить, как снизу
донеслось:
— Новая ложь!
.
— Да разве можно тебе верить?!
— Мало ли что ты наобещаешь!
Юстиниан опять сделал знак глашатаю, и тот снова воз­
высил свой мощный голос:
— На этом... Священном Писании... я, Юстиниан, кля­
нусь.
Император встал и положил обе руки на пергамент, как
бы подтверждая этим жестом свои слова.
•
Воцарилась полная тишина. Затаив дыхание, импера­
тор с надеждой смотрел вниз на мятежников.
Он ждал одобрения, поддержки. Это означало бы победу.
И в это напряженное мгновение снизу донеслось:
— Ты лжешь, осел!
Это был конец.
Тут же вся толпа подхватила оскорбление.
Шум разрастался. Непристойности щедро сыпались
469

на императора, сопровождаемые криками и площадной
бранью.
Юстиниан вспыхнул, потом внезапно побледнел и от­
шатнулся, словно его ударили.
Это действительно был удар. Оскорбления летели в
него, как камни из пращей. Рев взбесившегося тысячеголо­
вого зверя подсказывал ему, что с ним покончено. Дни его
сочтены. Пришел конец его власти, а возможно, и жизни.
По-монашески надвинув капюшон на глаза, Юстиниан
покинул ложу в сопровождении своей свиты. В спешке они
едва ли заметили хрупкую фигуру, прятавшуюся за воро­
тами.
Пропустив их, Феодора последней спустилась вниз по
винтовой лестнице. Ворота были закрыты на два засова, к
ним была приставлена охрана.
— Ника! Ника!
Феодора вздрогнула. Этот жуткий клич! После выступ­
ления императора жажда крови пробудилась в толпе с но­
вой силой. Рев висел в воздухе, как дым над пылающим го­
родом.
Вечером появились новые, еще большие очаги пожа­
ров. Казармы за дворцовыми стенами были полностью ох­
вачены огнем, и охрана всю ночь сдерживала натиск пла­
мени, не давая ему переброситься на дворец.
И только отсутствие дисциплины и толкового руковод­
ства у мятежников оттягивали штурм дворца.
В эту ночь Феодора не сомкнула глаз.
ГЛАВА 29
Покинув Ипподром после того, как толпа с гиканьем
заставила императора удалиться, Герои почувствовал, что
валится с ног от усталости. Вот уже двое суток кряду он не
смыкал глаз и буквально не присаживался: подворачива­
лась возможность — грабил, если добычу легко было унес­
ти, жег, убивал и видел смерть не одной сотни человек, слу­
чайно оказавшихся на пути мятежников.
Теперь в суме у него глухо позвякивали золотая чаша,
несколько перстней и прочих драгоценных безделушек, а
также некоторая сумма денег, с которой он прибыл из Пафлагонии. От сцен насилия и убийств, от нескончаемого ли470 .

хорадочного возбуждения его мутило. Он чувствовал, что
готов уснуть даже стоя.
Но найти угол, чтобы переночевать, было невозможно.
Константинополь во многих местах все еще пылал. Район
вокруг церкви Святых Апостолов выгорел дотла — пламя,
пока толпа грабителей громила и крушила храм, перекину­
лось на соседние здания. Большая часть восточного конца
города, где находились особняки патрициев, теперь пред­
ставляла собою лишь груду закопченных развалин. В пепе­
лища обратились собор Святой Софии, церковь Святой
Ирины, Августеон. Вся Виа Альта, от Большого базара до
Бычьей площади и дальше, вплоть до статуи Ветров, была
разграблена и сожжена. Квартал Зевгма все еще полыхал.
Оттуда огненная стихия грозила переметнуться через стену
Константина в Новый город, окруженный стеной Феодо­
сия. Пожары поменьше виднелись и в других местах.
И хотя в беспорядках принимало участие не более деся­
той части миллионного населения столицы, сильнее всего
пострадало невинное и терпеливое большинство. Десятки
тысяч беженцев ночевали на улицах. Слышался детский
плач, скорбно приглушенные голоса тех, кто лишился жи­
лищ и всего нажитого, матерей, успокаивающих младен­
цев, мужей, утешающих жен, устраивающихся на ночлег на
холодных камнях мостовой. Каждый поневоле спрашивал
себя, какие еще несчастья обрушит на них новый день.
Спать на улице для Герона было неприемлемо, однако
все трактиры, уцелевшие во время пожара, были настолько
переполнены, что искать пристанища в одном из них было
делом почти безнадежным.
И вдруг его осенило. Улица Женщин!
Уже стемнело, когда он обнаружил уцелевшую винную
лавку и сумел туда протиснуться. В страшной тесноте он
жадно проглотил ломоть черствого хлеба и осушил кувшин
кислого вина.
Затем он добрался до площади Афродиты и наискось
пересек ее. Проходя мимо статуи, он мельком взглянул на
нее. Языческая богиня осталась на своем пьедестале нетро­
нутой, хотя христианские святыни повсюду подверглись
осквернению, грабежу и разрушению.
Вино слегка ударило Герону в голову. Оказавшись на
улице Женщин, он увидел, что мятежники обошли ее сто­
роною. Наверно, многие куртизанки и сами принимали
471 .

участие в грабежах, смешавшись с мятежной толпой. Что
же касается насилия, то толпа, видимо, посчитала: зачем
возиться со шлюхами, когда вокруг столько добропорядоч­
ных женщин — выбирай любую.
Теперь Герои шел хорошо знакомыми местами. Вот
дом, где прежде жила Хиона, а вот здесь обитала Феодора.
Он полуощупью двинулся вниз по улице в поисках огонька
в окне. У первого же дома с освещенным окном он остано­
вился и постучал. Через минуту-другую дверь слегка приот­
ворилась.
— Кто здесь? — спросил голос.
— Тот, кто будет желанным гостем, — ответил он.
— Хозяйки нет дома.
— А когда она вернется?
— Не знаю.
Дверь приоткрылась немного больше, и в дверном про­
еме он разглядел девушку-негритянку, вернее, мулатку с
кожей словно спелый абрикос.
— Давно ли она ушла? — спросил он.
— Еще вчера.
Было ясно, что обитавшая здесь куртизанка отправи­
лась куда-то вместе с буйствующей толпой. Герои осмотрел
девушку более внимательно. Довольно стройная, темные
глаза. В мочках остреньких ушек широкие золотые кольца.
— Впусти меня, — попросил Герои.
— Не могу. Никого нет дома.
— А ты?
— Я всего лишь рабыня.
— Как же тебя зовут?
— Киндо.
— В постели, Киндо, нет ни рабов, ни свободных.
— Хозяйка велела мне никого не пускать.
— Хочешь денарий? — предложил он.
Она молча взглянула на него.
— У меня есть золотая чаша...
Она молчала.
Вино придало ему сил, и внезапно Герои рванул дверь
на себя.
Девушка отскочила в прихожую, но, когда он прикрыл
за собой тяжелую створку, бежать не пыталась. Герои, до­
вольный своей решительностью, опустил руку рабыне на
плечо — девушка оказалась гибкой, податливой. От нее
472

слегка попахивало мускусом, и запах приятно щекотал его
ноздри.
— Я проведу ночь с тобой! — объявил он.
После того как он ворвался силой, Киндо полностью
подчинилась ему. Ее длинные пальцы казались холодны­
ми, однако, когда она взяла его за руку, ладони ее горели.
— Тогда идем со мной, хозяин, — позвала она.
До сих пор Герои мулаток не знавал. И хотя он смер­
тельно устал, новизна впечатлений оттянула его сон еще на
час. Однако по прошествии этого времени он спал как
убитый.
Уже далеко за полночь он проснулся от того, что кто-то
тряс его за плечо. Какое-то время он лежал, пытаясь по­
нять, где он и что с ним. Комнату тускло освещал крохот­
ный ночной светильник, а Киндо, девушка-рабыня, сидела
рядом с ним на ложе, склонив голову к плечу, словно при­
слушиваясь к чему-то.
— Что там? — спросил он.
И тут услышал сам: сначала нечто похожее на отдален­
ные, все усиливающиеся крики, постепенно слившиеся в
низкий протяжный гул, похожий на шум морского прибоя.
— Много народу, — сказала Киндо. — Наверно, бои
опять начались.
Он приподнялся на локте, чтобы лучше слышать.
— Это шум не со стороны дворца. Похоже, откуда-то с
востока.
Он встал и начал одеваться.
— Ты уходишь? — удивилась девушка.
— Да. Что бы там ни было, а взглянуть не мешает.
— Погоди! Моя хозяйка, Индра, может вернуться. А она
знаменитая деликата...
— Не могу.
Она сидела, скрестив ноги на ложе, совершенно нагая,
и не сводила с него агатовых глаз.
— Тогда отдай мне чашу.
— Чашу? О чем ты? Ты что же, решила, что за одну ночь
я собираюсь отдать тебе золотую чашу?
— Небольшую чашу! Ты же обещал...
— Ну, это было до того, как я вошел. Ты даже меня не
впускала. Мы ни о чем не условились. Но так и быть, я дам
тебе денарий.
— Чашу...
473 -

— Я сказал —денарий!
— Нет, ты обещал чашу, небольшую золотую чашу...
Теперь она соскочила с постели, гибкая, как пантера.
— Бери денарий или не получишь ничего! — объявил
Герон.
Пантера отпрыгнула от ложа, а вторым прыжком верну­
лась обратно — в руке у нее сверкал длинный клинок, ко­
торый она извлекла из-под покрывала. Так, значит, он всю
ночь был на волосок от смерти! От этой мысли по коже про­
бежал леденящий холод.
— Никто не может похвастать, что надул меня! — вскри­
чала она. Глаза-агаты горели будто уголья. Настроена Киндо была решительно.
Герон пристально глядел на нее: до чего же женствен­
на... Но этот нож... Шутки плохи... Ему пришло в голову,
что этой девушке с горячей тропической кровью убить —
пара пустяков.
— Давай чашу! — потребовала она. Ее толстые губы раз­
двинулись в оскале, обнажив крепко стиснутые ослепи­
тельно белые зубы.
Герон был ни жив, ни мертв.
— Что ж, хорошо! Но ты еще об этом пожалеешь!
Девушка так свирепо замахнулась ножом, что на какоето мгновение он поверил, что она и в самом деле всадит
этот длинный клинок ему под ребро, и слова застряли у не­
го в глотке. Он суетливо принялся рыться в суме, нащупал
чашу и бросил — она со звоном покатилась по полу.
Киндо, не выпуская ножа, прыгнула за нею. Благопри­
ятная возможность! Одним движением он выскочил из
опочивальни и бросился на улицу.
Оказавшись на мостовой, Герон остановился. Минутудругую он глубоко дышал, пока сердце не перестало беше­
но стучать. И только теперь почувствовал унижение. Эта
девушка воспользовалась его малодушием! Когда же нако­
нец он научится достойно себя вести?.. Он струсил, когда
следовало выбить у нее нож. А ведь женщина — существо
слабое, твердил он себе, единственное, что требовалось —
схватить ее за руку.
Необходимо немедленно вернуться и показать ей, что
такое мужчина!
Но почти тотчас же благоразумие взяло верх. А что, если
- 474 .

ему не удастся перехватить ее руку? Нож этот острый и так
зловеще блестит...
Он сглотнул. В конечном счете, пожалуй, он поступил
разумно. Что толку рисковать жизнью ради крошечной ме­
таллической чашечки? Тем более что она досталась ему
даром.
На сердце у него полегчало.
А когда он услышал новую и куда более яростную вспыш­
ку шума на востоке, то сразу же выбросил из головы и му­
латку, и нож, и злополучную чашу и побежал.
В темноте бежали и другие, минуя площадь Афродиты —
вниз, по боковой улочке, проходящей мимо невольничьего
рынка. Герои был молод, быстроног и вскоре оказался в го­
лове толпы.
Поперечная улочка круто спускалась с холма. Герои ос­
тановился и стал осматриваться. У его подножия, по улице,
которая вела от Стратегиума — площади для воинских уп­
ражнений — к площади Константина, текла река огней.
Высоко над головами пылали факелы, выхватывая из мра­
ка людской поток: все устремлялись в одну сторону.
Он сейчас же припустил по крутой улочке — наверняка
там происходит что-то важное. Толпа была громадная, не
одна тысяча человек, многие полуодеты, глаза у всех дико
горят, глотки орут. В ноздри шибанул запах пота, гари, вин­
ных паров, блевотины.
— Что происходит? Куда это все двинулись? —расспра­
шивал Герои.
Но ни от кого ничего нельзя было добиться.
Вскоре в этой сутолоке он заметил затесавшегося в тол­
пу калеку верхом на ослике. Этого нищего он помнил... ко­
нечно, это тот самый несчастный, который клянчит милос­
тыню у пьедестала мраморной Афродиты. Попрошайка
лежал в седле-корзине, подгоняя животное, но упрямая
животина, привыкшая лишь к размеренному шагу, ни в
какую не хотела бежать рысью, и их постоянно обгоняли
бегущие. Поравнявшись с нищим, Герои и к нему обратил­
ся с тем же вопросом.
Айос узнал его и повернул к нему свою увечную голову:
— А ты разве не знаешь?
— Нет, я только что вышел из дому, — Герои замедлил
шаг и затрусил рядом с осликом.
— Нового императора провозглашать собираются!
475 .

У Герона сперло дыхание:
— Что?! Юстиниан отрекся?!
— Еще нет, — мрачно бросил Айос.
— А кто же будет новым?
— Похоже, что Ипатий, старший племянник Анастасия.
Нищий двигался уж чересчур медленно. Герои опять
побежал. Айос и ослик все больше и больше отставали,
пока совсем не затерялись в толпе.
Герон на бегу пытался переварить эту удивительную но­
вость. Ипатия и его брата Помпея, престарелых племянни­
ков императора Анастасия, он знал. Ипатий, коротышка с
заметным брюшком и плешивой головой, вечно некстати
ухмыляющийся, часто бывал при дворе. Талантов он ника­
ких не проявил ни в воинской службе, ни в многочислен­
ных попытках создать некий философский труд. Был он,
однако, настолько безобиден, что Герону, да, видимо, и
Юстиниану, никогда и в голову не приходило, что он мо­
жет претендовать на венец. Ипатия вообще не принимали
в расчет.
Герон задумался, какие выгоды он мог бы извлечь из
всего этого, и попытался вспомнить какой-нибудь эпизод
из прошлого, который говорил бы в его пользу в случае,
если Ипатий действительно взойдет на трон.
А вспомнить было о чем. Много лет назад, когда Герон
еще был мальчишкой, Ипатий и Помпей захаживали, и не
так уж редко, в дом сенатора Полемона. Все это происхо­
дило тогда, когда их дядя Анастасий еще был императором.
Когда же к власти пришел Юстин, сенатор, державший нос
по ветру, звать обоих перестал, но не исключено, что они
еще помнят гостеприимство отца, да и сам он всегда был с
ними учтив, несмотря на то, что их беседы отличались край­
ней бесцветностью.
Людской поток, размахивая факелами и оружием, по­
вернул к западу от императорского дворца, в район знати,
который не пострадал от ярости грабителей именно благо­
даря тому, что здесь стояли особняки племянников Анас­
тасия.
Вокруг дома Ипатия собралась густая толпа, вытоптав­
шая цветники и кусты в сражении за место, откуда было бы
хорошо видно и слышно. Сергий, бывший начальник эскувитов, а также два демарха цирковых партий — Помпилий
и Друб — заколотили в дверь.
476

В доме зажглись огни. Кто-то выглянул в щель. После
чего последовал приглушенный обмен фразами и дверь
слегка приоткрылась.
Толпа зашумела.
На пороге стоял Ипатий.
Лысый, пухлый, в поспешно наброшенной тоге, приот­
крывший в недоумении рот. За его спиной испуганно тес­
нились домочадцы. Герон разглядел супругу Ипатия — ма­
ленькую, круглолицую, с растрепанными седыми космами
и глазами навыкате. Если на лице ее мужа были написаны
задумчивость и растерянность, то на ее лице застыл смер­
тельный испуг.
— Что, что происходит? Чего вам надо? — вопросил,
сильно заикаясь, Ипатий.
Мир еще не видел менее величественной фигуры. Ни о
чем другом, кроме того, какую беду сулило явление толпы
ему и его семье, он и помыслить не мог.
Друб, бывший глашатаем Синих до того, как стал их демархом, вдруг проревел громовым голосом:
— Да здравствует великий император Ипатий Август!
И если прежде гул толпы напоминал шум прибоя, то те­
перь это была буря в самом ее разгаре. Десяток тысяч голо­
сов слился в едином вопле:
— Да здравствует император Ипатий!
Сергий в доспехах и оба демарха почтительно опусти­
лись на колени.
И тут из дома выбежала супруга Ипатия и в страхе вце­
пилась в мужа.
— Оставьте нас в покое! — кричала она. — Мы люди по­
жилые, нам нужен только покой!
— Тебя призвал народ! — обратился Помпилий к Ипа­
тию, словно не замечая женщины.
— Нет, — Ипатий замотал головой. — Я не желаю тро­
на. У меня нет к этому способностей, мне ничего не нужно,
кроме сада, дома, книг...
— Но противиться судьбе нельзя! — перебил его Сергий.
— Он никуда не пойдет! Все это ведет к погибели! —ры­
дала супруга Ипатия. Ее пухлые щеки тряслись.
— Погибель?! Наоборот — венец цезарей!
Неожиданно Друб отчетливо выкрикнул:
— Такова воля Господня!
477

Толпа, которая в предыдущие несколько дней едва ли
думала о божественном промысле, подхватила этот клич:
— Такова воля Всевышнего!
Больше ничего из-за поднявшегося шума нельзя было
разобрать. Герои только видел, как сильные руки подхвати­
ли Ипатия, сопротивлявшегося, словно перепуганный ста­
рый гусак. Жена его с визгом и слезами цеплялась за него,
но ее оторвалиот мужа и оттолкнули в сторону.
Затем Ипатия, отчаянно барахтавшегося, толпа подня­
ла и понесла над головами. Рот его не закрывался, вознося
молитвы, но его никто не слушал. В отчаянии он простер
руки к домочадцам, оттесненным к двери, но его сторонни­
ки уже удалялись от его дома.
Герои влился в эту беснующуюся толпу. Рядом х: ним
бежали, вопя, какие-то люди с искаженными лицами, раз­
махивая горящими факелами. От грохота бесчисленных
ног по мостовой, от хрипа луженых глоток закладывало уши.
И над всем этим, вцепившись в головы державших его, воз­
вышался новый император черни с перекошенным от
ужаса лицом, выражавшим Отчаяние влекомого на казнь.
Рано утром, проходя мимо дворца Сигма, Феодора уло­
вила в поведении эскувитов какую-то перемену. Ей пока­
залось, что гвардейцы у входа приветствуют ее не столь
браво, как прежде, и стоят они как-то чересчур вольно, а не
вытянувшись струной. Вот он, признак того, что полагать­
ся на них больше нельзя.
Несмотря на утреннюю свежесть, она вдруг почувство­
вала себя невероятно подавленной и опустошенной. Одна­
ко, заметив в отдалении массивную кривоногую фигуру,
она попыталась скрыть свою слабость.
— Мунд! — окликнула она.
Военачальник, неуклюже прихрамывая, приблизился.
— Что-то мне не нравится, как ведут себя эскувиты, —
поделилась она впечатлениями.
Мунд окинул гвардейцев взглядом и презрительно ус­
мехнулся в жидкую черную бородку, оскалив желтые зубы.
— А на твоих людей я могу положиться? — продолжа­
ла она.
— Готовы в огонь и в воду...
— Тогда без промедления у всех ворот вместо эскувитов
поставь своих герулов.
Он поспешил выполнить распоряжение. Герулы уже
. 478 .

стояли в воротах Халк, теперь предстояло взять под охрану
и остальные четыре входа на дворцовую территорию.
Три бессонные ночи не могли не сказаться на Феодоре.
От бесчисленных волнений она осунулась, тело ее от уста­
лости обмякло, временами ей казалось, что она вот-вот
упадет.
Когда она выходила из дворца, Юстиниан еще спал, и
Феодора порадовалась, что он может передохнуть. На воз­
духе было сыро, и когда она вернулась, ее знобило. Она ве­
лела принести жаровню и подать подогретого вина.
Евнух явился тотчас. Она обхватила чашу обеими рука­
ми, чтобы согреть их, и, потягивая вино, наклонилась к ро­
зовеющим углям. Озноб понемногу проходил. Солнце взо­
шло еще час назад, но тучи затянули небо, и без того серое
от дымовой завесы над городом. Казалось, эта мгла окутала
и ее душу.
Из унылой задумчивости ее вывел голос Нарсеса:
— Твое величество!
— Слушаю.
—■Мунд просит срочно принять его.
— Пусть войдет.
Предводитель герулов преклонил перед нею колени:
— Твое величество, в наш лагерь переметнулся пере­
бежчик. Я производил смену стражи у ворот Гормизды,
когда за стеной мы услыхали крики и улюлюканье. Этот че­
ловек убегал от каких-то негодяев, которые швыряли в него
камнями и колотили палками. Я послал ему навстречу не­
большой отряд, и они отбили его у толпы и доставили сюда.
Человек серьезно ранен, но хочет видеть твое величество.
—*Чего ему угодно?
— Не знаю. С нами говорить он не стал. Конечно, он не
из тех, с кем пристало беседовать царственным особам, но
сейчас такое время, что я осмелился...
Внезапно глаза ее вспыхнули:
— Это нищий?
— Да, твое величество.
— Калека?
— Да•
— На ослике?
-Д а .
— Где он?
— Под охраной во дворце Гормизды. Очень плох.
479

— Серьезно ранен?
— Да. Навряд ли долго протянет.
— Тогда я иду немедленно.
— Но, твое величество, достаточно повелеть, и его до­
ставят сюда.
— Не надо его трогать. Проследите только, чтобы у него
было все необходимое. Этот человек для нас дороже целой
армии.
Нищенствующие святоши давно покинули дворец Гормизды. Одни, монофизиты, ушли, чтобы присоединиться к
мятежной толпе и разжигать ее ярость пламенными призы­
вами; другие, сторонники православия, поспешили ук­
рыться на другой половине дворца.
В пустынном зале на соломенном тюфяке, прежде при­
надлежавшем какому-то монаху, лежал нищий в лохмо­
тьях, отвернув к стене безволосую голову. Лицо его было
пепельно-землистым, глаза закрыты. Рядом с ним расха­
живал свирепого вида бородатый герул.
— Айос! — позвала Феодора.
Раненый открыл глаза.
В то утро Мунд и его герулы стали свидетелями неви­
данного: императрица обращалась с нищим калекой нежно
и ласково, а нищий называл ее запросто, по имени, без вся­
ких титулов, словно они — ровня.
Однако сейчас голос нищего, обычно такой зычный,
звучал едва слышно. Дышать ему было тяжело, вскоре он
снова закрыл глаза.
— Что же случилось? — спросила она.
— Спина, — отвечал он глухо, — должно быть, сломан
позвоночник. Я ничего не чувствую... ниже плеч.
— Мунд! Врача! Немедленно! — велела Феодора.
Айос повернул к ней лицо и улыбнулся одновременно
и мягко, и страшно.
— Нет времени, дитя. Я был уже... рядом со стражей...
когда в меня попал... самый большой... камень... Чувст­
вую... дышать не могу... совсем не могу.
Он умолк, и Феодора негромко всхлипнула.
— Не жалей меня... мне совсем не больно... впервые... с
тех пор... как я себя помню...
— Что привело тебя сюда?
— Не было выхода... Исавр мой пропал... видно, убили...
480 .

Знаешь поговорку: лучший бросок при игре в кости... вооб­
ще бросить играть. Но я решил попробовать.
— Ты так и не сказал, что привело тебя...
— Толпа... сейчас венчает... нового императора...
У нее перехватило дыхание:
— Но император жив!
— Обречен на смерть... как и ты сама...
— Надо немедленно сообщить Юстиниану!
— Сперва выслушай меня... мне долго не протянуть...
— Слушаю, милый Айос!
— Этой ночью, — едва слышно прошептал он, — толпа
пришла... к дому Ипатия... племянника Анастасия...
Айос снова прикрыл глаза. Она испуганно склонилась
над ним. Но он все же разлепил веки и заговорил вновь.
Слова давались ему все труднее:
— Я был там... когда его провозгласили... императо­
ром... — кривая усмешка промелькнула у него на губах. —
Но какой из него... император!.. Мартышку как ни ряди...
в шелка... мартышкой... и останется.
— Дальше, Айос!
•
— Сперва Ипатий... не хотел... ижена его тоже... нотолпа... своего добилась...
— Продолжай!
— На площади Константина... на него надели... венец...
— Ты видел?
— Да... — Он замолчал.
На какое-то время в помещении воцарилась благого­
вейная тишина. Даже герулы и те боялись пошелохнуться.
— Холод подступает... к самому горлу, — прошептал
нищий, открывая глаза.
— Так ты явился меня предупредить?
— Не знал, как... вот и попытался сам... — еле слышно
прошелестел он.
— И тебя поймали...
— Уже у ворот... —он внезапно улыбнулся краем губ, —
ворот Ипподрома... где когда-то сидела девочка с моей ча­
шей... для милостыни...
Это были его последние слова. Несчастный уснул веч­
ным сном.
Феодора потерянно опустилась у тела усопшего, а Мунд
поторопился к Юстиниану, чтобы сообщить тревожное из­
вестие из города.
, 481 -

Лишь спустя некоторое время Феодора поднялась.
— Закройте его лицо, — сдержанно распорядилась она.
Потом, помолчав, добавила: — Во всей империи не было
человека храбрее и красивее.
.
Слез у нее не было. Сейчас это было бы роскошью, ко­
торую она себе позволить не могла. Феодора чувствовала,
что произошло что-то важное и бесконечно печальное. Айос
был самым старым ее другом из той, былой жизни... А те­
перь, с его смертью, словно прервалась какая-то невидимая
связующая нить, которая до сих пор соединяла ее, хотела
она того или нет, с ее прошлым, с теми трущобами, теми
грязными и кривыми переулками, откуда она родом.
Юстиниан заседал в императорском совете, одетый в
монашескую власяницу, которая теперь стала его излюб­
ленным и единственным облачением. Кроме него, присут­
ствовали Трибониан, Нарсес, Гестат, Гермоген, Гиппия,
два-три преданных сенатора и военачальники Велизарий и
Мунд.
Недосчитывались только Иоанна Каппадокийца, но у
императора не было времени выяснять, почему того нет.
Юстиниан держал речь:
— Утешительно, что по крайней мере море свободно от
мятежников, — произнес он.
— Да, твое величество, флот остается предан тебе, —
подтвердил старый Гермоген.
— Это отрадно, — заметил Велизарий, — но, боюсь, эскувиты готовы в любую минуту переметнуться на сторону
противника.
Гестат побагровел от гнева:
— Должно быть, только ваши люди образец преданнос­
ти, — проговорил он не без издевки.
— Комитатов и герулов не надо учить отдавать жизнь за
его величество, — сумрачно отрезал Велизарий.
— Ну, отдадут они жизни, а что дальше? — вмешался в
спор Юстиниан. — Когда падет последний воин, то и нам
придет конец, разве не так? В этой толпе вооружены, по
крайней мере, тысяч тридцать, не говоря уже о тех несчет­
ных тысячах, что пойдут на приступ, вооружась дрекольем.
В зале воцарилась тишина.
— Видимо, — наконец прервал всеобщее молчание Юс­
тиниан, — нам следует... э-э-э... покинуть город. Разумеет. 482 .

ся, на непродолжительный срок, — поторопился доба­
вить он.
— Да-да, конечно, совсем ненадолго... — эхом отозвал­
ся старый патриарх Гиппия.
Члены совета понурили головы, избегая смотреть друг
другу в глаза. Ибо это означало только одно: позорную
сдачу и бегство.
— Многие провинции нашей империи будут рады при­
нять нас, — продолжал Юстиниан, оглядываясь едва ли не
украдкой, словно надеясь найти на лицах советников хоть
тень поддержки. Не найдя ее, он тяжело вздохнул. Было по­
хоже, что он и сам не верит в свои слова.
— Не мы первые так поступим. И прежде императорам
случалось покидать столицы — чтобы затем вернуться и
твердой рукой восстановить порядок. Взять, например, Зе­
нона или же Феодосия... Что ж, будем править из новой
столицы, соберем армию, вернемся и раздавим бунт, а пред­
водителей сурово накажем.
Он замолчал. Снова повисла тягостная тишина. Все
слишком хорошо понимали, что едва ли приходится рас­
считывать, что все пойдет именно так.
Гнетущую тишину нарушило движение в зале: вошла
Феодора и встала перед ними; великолепие ее наряда пора­
жало рядом с монашеской рясой императора и в то же
время, казалось, оттеняло хрупкость и изящество императ­
рицы.
В эти страшные дни Феодора была чрезвычайно дея­
тельна и энергична, но сейчас, по-видимому, наступил упа­
док сил и ее хрупкий организм оказался на грани истощения.
Кожа у нее как бы истончилась и стала прозрачной, на
руках и на груди проступили тонкие голубые прожилки.
Для Юстиниана же она, как всегда, была прекрасна, а сей­
час, в беде, особенно, ибо он остро чувствовал, как непро­
должителен расцвет этой красоты. У него защемило сердце.
И все же она обладала великим искусством обращать
себе на пользу даже такое состояние. Представ перед этими
погруженными в уныние мужчинами, она даже свою блед­
ность заставила работать на себя.
— Прошу простить меня, — начала она, — но, войдя
сюда, я не могла не слышать последних слов. — При этом
голос ее был безжизнен, словно вся радость жизни покину.. 483

л а ее. — Но разве нам настолько наскучила жизнь, что мы
желаем сами покончить с нею?
Взгляд ее причинял Юстиниану искреннее страдание,
он чувствовал в нем гнев и осуждение. Ему следовало бы
разделить с нею этот тяжкий труд, это бремя страха, надеж­
ды и отчаяния...
— Именно сейчас мы обсуждаем возможность отступ­
ления, — сказал он, словно принуждаемый объясниться
перед нею. — Отступления тактического, — добавил он,
подыскивая определение, которое бы звучало не столь по­
зорно.
— То есть вы намерены бежать, я не ошиблась? — хо­
лодно бросила она. — Уносить ноги — вот куда более точ­
ное слово! — От гнева вся ее сдержанность улетучилась. —
Неужели мои уши не изменяют мне? — вскричала она. —
Неужели император ромеев всерьез обсуждает возмож­
ность бегства от собственных подданных?
— Только для того, чтобы собрать силы и вернуться... —
Юстиниан беспомощно умолк и поник. Жалкие уловки.
Она видела его насквозь.
Гнева у Феодоры поубавилось, румянец поблек.
— Я — женщина, — сказала она, — а говорят, что жен­
щине не место там, где держат совет мужчины.
Она замолчала, словно для того, чтобы любой из них
мог возразить против ее присутствия. Но никто не проро­
нил ни звука.
И тогда она вновь заговорила, и слова эти были из тех,
что являются на свет в роковые минуты истории, когда на
чашах весов колеблются судьбы мира. Такие слова стано­
вятся достоянием грядущих поколений и бессчетно повто­
ряются в веках.
— Значит, ты говоришь о бегстве? А я вот что скажу на
это: даже если бы нам ничего другого не оставалось, как
только бежать, то и тогда бы я решила, что такой выход —
ниже достоинства властителя.
Она сделала шаг вперед, из-под края ее одеяния выгля­
нула крохотная ножка, обутая в золотистую сандалию. Эта
ножка так прочно упиралась в пол, словно заняла позицию,
в которой невозможно сделать ни шагу назад. Глаза Феодо­
ры внезапно загорелись, а слова, слетавшие с губ, казалось,
продолжают, сияя, носиться в воздухе:
— Мы рождаемся смертными. Но тот, кто поднялся на
. 484

вершину власти, не имеет права жить, если утратил досто­
инство и честь!
Юстиниан поднял голову. Велизарий и остальные чле­
ны совета подались вперед, словно для того, чтобы лучше
слышать. Но говорила она, обращаясь только к императо­
ру, к нему одному.
— Я молю небеса о том, чтобы мне больше ни дня не ви­
деть белого света, если меня перестанут величать императ­
рицей. И если ты решишься, о Юстиниан, бежать, то в тво­
их руках казна, а значит, деньги будут. Перед тобою море,
и корабли эти —твои. Но подумай о том, чтобы жажда жиз­
ни сегодня не подставила тебя под смертельный удар по­
том, ибо та смерть, что наступит позже, будет куда более
жалкой и бесславной. То будет смерть в изгнании!
Она сделала паузу, и все мужчины в зале затаили дыха­
ние. То, что она произнесла далее, вобрало в себя всю ее
страсть, решимость и твердость:
— Что же касается меня, то я верю в старую максиму:
трон — лучшая и наиславнейшая из гробниц!
Закончив, Феодора какое-то мгновение стояла молча,
глядя на мужчин, потом повернулась, чтобы уйти.
— Постой... — раздался голос.
Она остановилась, а Юстиниан встал, подошел к ней и
взял за руку.
— Феодора... моя повелительница... — проговорил он,
тяжело дыша.
Он был глубоко тронут. Всех, кто находился в этом зале,
взволновало до глубины души ее прекрасное и отчаянное
воззвание к их мужеству. Они расправили плечи, словно
по-новому увидев ситуацию и обретя новую доблесть.
Император склонил голову и запечатлел царственный
поцелуй на лилейном запястье супруги.
— О царица мира! — воскликнул он. — Повелевай нами!
А так как он не испугался этих своих слов, то и другие
не сочли власть женщины оскорблением для себя.
Дальнейшее стало достоянием истории.
В эту минуту, едва отзвучали слова Юстиниана, Феодо­
ра, молодая женщина, некогда занимавшаяся столь пре­
зренным ремеслом, слабая телом, но наделенная божест­
венной красотой, взяла в свои руки судьбу империи и всей
западной цивилизации, ибо никто другой на это сейчас не
был способен.
. 485 .

ГЛАВА 30
Итак, решено было дать бой. И поразительно — в эти
минуты самые высокие умы и самые доблестные воины ло­
вили каждое ее слово и повиновались.
Кратко и четко Феодора повелела Велизарию и Мунду:
— Постройте комитатов и герулов! Приготовьтесь к
бою. И ждите моей команды. Действовать сразу же, быстро
и решительно.
Рослые бородатые военачальники отдали честь и вы­
шли. Они еще не знали, что она задумала и когда придется
выступить. Им было достаточно того, что сказала императ­
рица.
— Гестат! — позвала она.
Командир эскувитов, верный человек, но чрезмерно
полагавшийся на преданность своих дворцовых гвардей­
цев, вытянулся перед нею.
— Собери своих людей, и ждите дальнейших распоря­
жений. А чтобы не скучали, займись отработкой оборони­
тельных приемов. Во главе подразделения поставь верных
тебе людей. С минуты на минуту может все начаться, так
что проследи за тем, чтобы не случилось измены.
Гестат, отдав честь, поспешил выполнять распоряжение.
— Нарсес! — продолжала она.
Дворецкий послушно ждал, склонив голову.
— Есть какие-нибудь известия? — спросила она.
О каких известиях она спрашивала, никто, кроме них дво­
их, не догадывался — их с евнухом затея оставалась тайной.
— Да, великолепная, — отвечал тот. — Твои рас поря- '
жения выполнены.
— Полностью?
— Демарху Синих и его подручным я ясно дал понять,
что если во время правления Юстиниана их партии покро­
вительствовали, то теперь, возможно, возвысятся Зеленые,
а Синие по собственной глупости будут оттеснены на за­
дворки.
— А деньги?
— Раздал, как ты велела. У меня есть список, кто полу­
чил и сколько.
Она кивнула.
— Хорошо, Нарсес. Я думаю, что посеянные нами се­
мена дадут такие всходы, что мы будем приятно удивлены.
.. 486

До сознания присутствующих стало доходить, что раз­
говор этот связан с неким шагом, предпринятым императ­
рицей без обсуждения с кем-либо из них. По-видимому,
речь шла о каких-то переговорах с партией Синих. И, судя
по ответам правителя дворца, достигнут некий благоприят­
ный результат. У сановных членов имперского совета затеп­
лилась хоть и слабая, но все же надежда. По крайней мере
что-то сделано, и, что бы это ни было, сделано впервые с
самого начала мятежа.
Теперь государственные мужи с глубоким вниманием и
почтением выслушивали слова императрицы, обращенные
к ним: одним она давала поручения, других — просто ода­
ряла улыбкой или полушутливой фразой, выражая распо­
ложение и вселяя уверенность.
Члены совета выходили из зала преображенные, с под­
нятой головой. Их сердца были преисполнены решимости,
и решимость эта передалась им от Феодоры. Ни у кого не
возникало сомнений, кому здесь надлежит повелевать.
Юстиниан смотрел на Феодору точно так же, как и осталь­
ные, невольно испытывая при этом и благодарность, и об­
легчение.
Однако оставшись наедине с императором, Феодора
сникла. Только она знала, что конкретных планов нет, а
шансы на успех мизерны. Она взяла бразды правления в
свои руки против своего желания, только для того, чтобы
вернуть мужество растерянным мужчинам. Но теперь
назад пути не было. На нее смотрели с надеждой, от нее
ждали невозможного.
В этот час Феодора испытывала глубочайшее одиноче­
ство, которое приходит с абсолютной властью и безогово­
рочным авторитетом.
Юстиниан безотрывно смотрел в ее глаза, благоговея
перед нею и страшась за нее. А она ничего не видела, кроме
его убогой монашеской рясы, которая сама по себе была
воплощением покорности и слабости. Ибо, надев ее, импе­
ратор как бы отрешился от бремени обязанностей и тягот,
налагаемых венцом властелина.
Нет, негоже сейчас делиться с Юстинианом своими со­
мнениями, признаваться в неуверенности. И она осталась
в гордом одиночестве, взвалив на свои хрупкие плечи судь­
бу великой империи.
— Устала до изнеможения, — пожаловалась Феодора.
487

Император обнял ее и с тревогой заглянул в глаза. Такая
маленькая, хрупкая... Эти события могут оказаться выше ее
слабых сил. В этот миг ее жизнь показалась Юстиниану
важнее власти, славы и поклонения — всего того, что дает
смертному венец.
— Ты себя не щадишь... так больше нельзя, — начал
было он и осекся.
А что, если она и в самом деле устранится? Что, если
сейчас, в самый решающий момент, она сломается? И к бо­
язни за Феодору внезапно примешалось беспокойство за
свою судьбу и судьбу империи.
Как много зависит от нее! Он смотрел на эту женщину
едва ли не с ужасом. Но императрица в ответ только подня­
ла голову и расправила плечи:
— Спать... всего час сна, и больше мне ничего не нуж­
но, — проговорила она.
Юстиниан отвел ее в опочивальню; служанки торопли­
во омыли ее и уложили в постель.
Спустя час с небольшим она уже была на ногах и одета.
Юстиниан как раз находился в зале аудиенций и, когда Фе­
одора появилась в дверном проеме, шагнул ей навстречу.
— Как ты сейчас? — обеспокоенно спросил он.
— Немного лучше, — ответила Феодора, но вид у нее
при этом был такой, словно внутри у нее вновь забил некий
источник энергии.
— Я велел принести тебе поесть...
— Не сейчас, — она оглянулась. — Меня разбудил гул
толпы.
— Да, они снова собрались на Ипподроме.
— Чтобы провозгласить Ипатия императором?
— Думаю, что да. Насколько мне известно, его голову
обернули золотой цепью, похищенной из церкви, венца-то
у них нет, и подняли его на щиты у монумента императора
Константина.
Она заметила:
— Ипатий — тупое ничтожество. И тем не менее это
самый опасный час.
— Ты думаешь, он сумеет...
— Он — нет. Он всего лишь прикрытие для истинных
главарей мятежа, дабы от его имени издавать повеления.
Все уже налажено. Толпа организована. И то, что было
. 488 -

прежде, просто ничто по сравнению с тем, что надвигается
сейчас.
— Но ты говоришь так... словно у тебя есть какой-то
план...
— Давай выйдем на воздух. Хочу послушать шум на Ип­
подроме.
Они встали за колоннами дворца Дафны. Воздух содро­
гался от надсадного рева.
— Ипподром переполнен. Должно быть, там сейчас
тысяч сто. Слышишь?
Рев толпы перешел в продолжительное скандирование:
«Ника! Ника! Ника!»
Потом раздался другой, еще более мощный клич: «Да
здравствует Ипатий! Многая лета!»
Здравица в честь императора!
— Еще недавно они так же вопили, приветствуя нас, —
заметил Юстиниан.
— Времени почти не осталось, — обратилась к нему
Феодора. — Кликни посыльного.
Когда тот явился, Феодора приказала:
— Немедленно к Велизарию. Передай, пусть спешно
ведет всех своих воинов сюда.
Мучительно потянулось время. Феодоре стало казать­
ся, что они с Юстинианом стоят тут уже целую вечность,
прислушиваясь к реву толпы на Ипподроме, глядя на его
могучие арки, возвышающиеся прямо за дворцовой сте­
ной. На плацу со стороны дворца Гормизды блестели до­
спехами эскувиты, вяло топтавшиеся в строю; доносились
громкие команды — их начальники старались занять во­
инов муштрой. Гестат лез из кожи вон, исполняя повеле­
ние ее величества.
В волнении Феодора ходила следом за Юстинианом
вдоль фасада дворца Дафны. Достигнув угла, она бросала
нетерпеливые взгляды в направлении Порфирового дворца
и приморской террасы, откуда должны были появиться ко­
митаты и герулы.
Наконец они показались.
Колонна воинов в потускневших латах, сохраняя строй,
бегом продвигалась по склону. Эскувиты застыли, пожирая
их глазами. Феодора отметила, что Гестат и восхищен, и за­
видует, но вскоре дворцовая гвардия, привыкшая повино489

ваться, вновь взялась за свои перестроения, повороты и
контрмарши.
Комитаты и герулы остановились на ровной площадке
между дворцом Дафны и помещением для евнухов. Про­
звучала команда сомкнуть шеренги, а Мунд и Велизарий
тем временем направились к императору с императрицей.
Велизарий остановил свой твердый взгляд на Феодоре.
— Ожидаем дальнейших распоряжений, о великолепная.
— Луки у ваших людей с собой? — спросила она.
— Да. И колчаны полны стрел.
С Ипподрома накатилась новая волна рева, только на
этот раз он был куда громче.
— Луки им понадобятся, — сказала она. — И как мне
кажется, сейчас самое время.
И Велизарий, и Мунд всем своим видом показывали,
что ждут распоряжений Феодоры. Она взглянула на Юсти­
ниана.
Император предельно серьезно проговорил:
— Мы готовы исполнить все, что ты, о моя прекрасная,
сочтешь необходимым.
Повернувшись к полководцам, Феодора заметила:
— На Ипподроме собралось не менее ста тысяч чело­
век. А сколько у нас?
— Комитатов восемь с половиною сотен, —ответил Ве­
лизарий.
— А герулов?
— Не больше шести, о великолепная, —доложил Мунд.
— Значит, не наберется даже и полутора тысяч. Горст­
ка, — подвела итог Феодора и вздохнула. Но едва ли не
сразу к ней вновь вернулась решимость. — Что ж, мы долж­
ны делать то, что велит нам долг. — Она пристально смот­
рела на полководцев. — Нас мало. Но эти, на Ипподроме,
пьяны от вина и успеха. Их витии внушают им, какие они
великие, могучие и мудрые, коль провозгласили императора-марионетку. Наше спасение только в дерзкой вылазке.
Велизарий и Мунд обменялись взглядами, глаза их за­
горелись.
— О великолепная, ничего иного мы и не просим, —
начал Мунд. — Герулы кипят от гнева и горят желанием
отомстить за смерть своих товарищей, убитых в уличных
стычках. Комитаты тоже. Когда выступать?
490

— Сейчас.
— Через ворота Халк?
Юстиниан безмолвно слушал. Посылать пятнадцать
сотен против ста тысяч — чистое безумие. К тому же, тогда
дворец останется без всякой защиты. Однако собственные
промахи и неудачи, унижение и страх парализовали его
волю.
Феодора повернулась к Велизарию. Вид у нее был оза­
боченный.
— Существует возможность, — сказала она, — хоть и
ничтожная, но все же существует, что вам придут на по­
мощь.
И хотя Юстиниан был свидетелем ее непродолжитель­
ного разговора с Нарсесом, сейчас он подумал, что речь
идет только о некоей таинственной силе, сродни небесной,
которая могла бы помочь защитникам империи. Душа его
затрепетала и преисполнилась сомнения. Разве Феодора
может рассчитывать на вмешательство свыше?
— А что ты думаешь об этом? — обратилась она к Вели­
зарию.
Он подумал, полушепотом посоветовался с Мундом и
лишь затем сказал:
— О великолепная, если во время боя ударить с тылу,
пусть небольшими силами, то это способно обратить врага
в панику.
— А как это осуществить на Ипподроме?
— Если я с комитатами выступлю через ворота Гормизд, то мы быстро сможем добраться до дальнего края Ип­
подрома и ворваться через Ворота Смерти — они всегда от­
крыты. Там мы сможем некоторое время продержаться. Но
поскольку толпа вооружена из наших арсеналов, мы, повидимому, будем перебиты все до единого. Конечно, если
только не будет нанесен отвлекающий удар.
— Ну же!
— Поэтому необходимо, чтобы герулы Мунда выждали
у ворот Халк, пока до них не донесется шум сражения, и
тогда придет их час. От ворот Халк до Бойцовских ворот,
что напротив Ворот Смерти, рукой подать. И если они по­
дойдут вовремя, то их появление в тылу мятежников про­
изведет весьма сильное впечатление. И это, о прекрасная,
мне кажется, самый лучший и единственный план. Он су­
лит нам успех.
.. 491

— Ну что ж, тогда так и действуй, — сказала Феодора,
взглянув в сторону дворца Гормизды, где сверкали доспе­
хами эскувиты.
— Я бы, пожалуй, увела их отсюда, — кивнула она в сто­
рону гвардии, и тотчас же отправила гонца к Гестату с при­
казом переместить эскувитов к дальней стене со стороны
моря, где прежде располагался Велизарий, с тем, чтобы они
находились там до дальнейших распоряжений. И лишь уви­
дев, как удаляется, гремя и сверкая, их колонна, она про­
молвила:
— А теперь, друзья, вперед! И да хранит вас Господь!
— Слава императрице! — салютовали Велизарий и Мунд
и бросились к своим солдатам.
Зазвучали громкие протяжные команды. Воины пере­
строились в колонны по четыре и мерным шагом трону­
лись: комитаты — к воротам дворца Гормизды, герулы — к
воротам Халк. Проходя мимо императрицы, они дружно
ударили мечами о щиты, раздалось тысячеголосое: «Слава
императрице!»
Хмельные трибуны Ипподрома ревели, задыхаясь и
срывая голоса. А у подножия трибун, на арене, где обычно
проводились ристания и травля хищников, в этот день раз­
ворачивались другие игры.
Даже с самых последних рядов — а Герои сидел высо­
ко — хорошо было видно фигуру Ипатия, кроткого немо­
лодого человека, постоянно поглощенного своей библио­
текой и садом, сейчас же возвышающегося на дощатом по­
мосте в окружении предводителей партий вкупе со многими
сенаторами и патрициями, посчитавшими за благо при­
мкнуть к черни.
Ипатий представлял собой трогательное и жалкое зре­
лище. Истерические причитания жены предыдущей но­
чью, когда его вырвали из лона семьи, подействовали на
него удручающе — он был перепуган и встревожен. Всю
ночь напролет его носили на щитах по городу, славили в
тысячу глоток, расточали в его адрес непомерные похвалы,
оказывали царственные почести, а он за все это время так
и не понял, что является беспомощным пленником толпы,
жалкой игрушкой в ее руках.
— Умоляю вас, люди добрые, потише! — не раз взывал
он, когда простолюдины подхватывали его и куда-то во­
локли, то с торжествующим криком, то рыча друг на друга
492

и переругиваясь, словно страстно желая отделить от его
тела конечности.
Он был весь в синяках и валился с ног от усталости и,
помимо страха в глубине души, был еще и сердит на дурное
обращение со стороны тех, кто захватил его. Тем не менее
он понимал, что поделать ничего не в силах. В суматохе он
шепнул человеку, которого считал преданным Юстиниану,
просьбу — передать императору, что он тут ни при чем, од­
нако теперь он не сомневался, что его слова так никогда и
не достигли ушей властителя.
Стоя на помосте посреди Ипподрома, он видел роение
толпы: сто тысяч человек окружали его со всех сторон и по­
жирали глазами, словно голодные волки жертву. Зычные
голоса выкрикивали титулы, присвоенные ему городом:
«Imperator Romanorum!.. Pontifex Maximus!.. Tribunitia Po­
tentate!..»*
И при каждом таком славословии толпа взрывалась
ревом.
Великий день, соглашались бунтовщики между собою,
до чего же азартно это новое занятие —делать императора.
Уж этот-то наверняка должен запомнить, какая сторона
вознесла его. Теперь раздачи будут происходить каждый
день, а не раз в месяц. Да и золота всем должно перепасть,
и рабов... Африканские, малоазийские провинции, север
Пелопоннеса должны быть обложены суровыми налогами,
и все эти богатства должны хлынуть в руки жителей Кон­
стантинополя. Никому больше не придется работать. Им­
ператор позаботится обо всем.
Мысль эта пьянила. И в то же время, испытывая страх
перед этим тщедушным маленьким человечком в пурпур­
ных одеждах, топорщившихся на сутулых плечах, с золотой
цепью, нелепо сидящей на его плешивой голове, толпа тор­
жествующе надрывалась во всю мощь легких всякий раз,
когда умолкали ораторы:
— Ника! Ника! Ника!..
Когда в Воротах Смерти появились первые воины, их
поначалу не заметили. Облаченные в кольчуги комитаты
строем вышли на арену и с механической деловитостью
рассыпались веером налево и направо, но еще некоторое
время чернь на Ипподроме смотрела на них как зачарован­
ная, ничего не понимая.
493 .

— Что это значит? — спрашивали мятежники друг у
друга.
Сто тысяч пар глаз вместо фигуры на помосте, в мятом
пурпуре и со смешной золотой цепью на голове, уставились
на небольшой отряд, строящийся в боевом порядке перед
воротами, через которые выволакивали тела мертвых гла­
диаторов и возничих.
— К нам присоединились эскувиты! — радостно вскри­
чал кто-то.
— Нет, глупец, это не гвардия, — послышалось в ответ. —
Постой, да ведь это комитаты!
Что тут началось — сущий ураган! Отовсюду понеслись
выкрики: «Что они тут делают?», «Они что, снова осмели­
лись гневить народ?», «Мы уже раз всыпали этим соба­
кам — теперь не дадим уйти ни одному! Бей их!»
Огромная человеческая масса заволновалась. Засверка­
ло оружие. Оглушительный угрожающий вопль, родив­
шийся во множестве глоток, перерос в сплошной рев. Сто
тысяч против девяти сотен! Сотня на одного! «Ни-ка! Ни­
ка! Ни-ка!»
Свирепая человеческая лавина, ощетинившись сталь­
ными клинками, потекла с трибун на арену, захлестывая
горстку комитатов, бросивших вызов толпе.
Велизарий всматривался в бурлящую на трибунах чело­
веческую массу. Здесь были белые, бронзовые, черные как
уголь, чумазые, изможденные и холеные, испуганные, наг­
лые и беспутные лица, но всех их объединял звериный ос­
кал ненависти.
Как истинный воин, он ничего, кроме отвращения, к
этому сброду, жестокому, подлому, ленивому, избалован­
ному, жившему за счет доблести таких, как он и его коми­
таты, не испытывал, и его суровое сердце, когда он прика­
зал своим воинам натянуть тетивы, жаждало только схватки.
Теперь не оставалось времени всматриваться. Мятеж­
ники словно могучий черный поток обрушились на него и
его людей. Но их рев стал еще пронзительнее, когда лучни­
ки в кольчугах единым движением вскинули луки, оттяну­
ли тетивы до подбородка и отпустили их. Словно душераз­
дирающий аккорд некоей гигантской арфы раздался над
ареной, и на толпу, скатывающуюся через скамьи вниз, со
свистом разрывая воздух, обрушился смертоносный дождь
стрел со стальными наконечниками. Расстояние было на494

столько малым, что опытные лучники Велизария, вклады­
вая всю ненависть в выстрел, зачастую не только пронзали
цель насквозь, но поражали еще и бегущего сзади. Потери
в толпе были огромны.
В одно мгновение изумление перед происходящим сме­
нилось бешеной и всесокрушающей яростью. Лица иска­
зила судорога ужаса. В какую-то долю секунды огромная
масса, стремящаяся вниз, размахивающая мечами, копья­
ми и кинжалами, застыла на скамьях, уже заваленных гру­
дами окровавленных трупов, поскольку комитаты ни на
миг не прекращали сыпать дождем стрел, охваченные не­
истовством бойцов, которым предстоит отдать жизнь за
самую высокую цену. Уцелевшие пытались спрятаться за
мраморными скамьями, задние давили на передних, кото­
рые, в свою очередь, старались оттеснить задних. И все это
время передние ряды, словно под косой, падали и падали,
устилая ступени кровавой и вопящей плотью.
Первый губительный ливень стрел поразил насмерть
несколько тысяч мятежников. Но неполные девять сотен
лучников были не в состоянии беспрестанно стрелять. Ра­
но или поздно стрелы кончатся. И действительно, спустя
несколько минут колчаны оказались пусты.
Когда же смертельный поток иссяк, толпа оправилась.
К ней вернулась уверенность в собственной силе, а вместе
с ней и вдвое большая ярость. Топча тела мертвых товари­
щей, византийская чернь, скользя и карабкаясь по изма­
занным кровью скамьям, двинулась вперед, подбадривая
друг друга криками, тыча пальцами в тех немногих воинов,
которые перекрыли Ворота Смерти.
Велизарий скомандовал комитатам отойти, сомкнув
широкую цепь в тесные три шеренги, упиравшиеся спина­
ми в ворота. Сверкнули длинные мечи, извлеченные из но­
жен, и суровые ветераны войн с аварами и персами замер­
ли, выжидая, когда на них накатится гневное людское море.
Вот уже первые ряды мятежников сцепились с воина­
ми. Мгновение — схватки завязались вдоль всего строя.
Вздымались и опускались топоры, мечи, дубины, мелькали
копья, летели камни. И солдаты, и мятежники скользили,
ловя равновесие, на пропитанном кровью песке. Грохот
железа и вопли раненых смешались с воинственном кли­
чем комитатов, защищающих свою жизнь, и неумолчным
ревом разъяренной толпы.
.. 495

Пядь за пядью воины отступали перед огромным чис­
ленным превосходством черни, а толпа напирала все силь­
нее и сильнее, полагаясь на то, что, подобно снежной ла­
вине, рано или поздно сомнет защитников ворот. Больше
всего доставалось тем, кто шел в передних рядах черни, ибо
сзади на них напирали, тем самым толкая прямо на клинки
длинных мечей.
Сражающаяся горстка комитатов все еще удерживала
ворота. Меч Велизария был в крови по самую рукоять, и
рука устала разить. Вокруг него бились и падали его люди,
и с каждой минутой их становилось все меньше. И хотя по­
тери черни были несравнимо большими, ибо умение во­
инов владеть мечом отчасти восполняло их малочислен­
ность, гигантский перевес противника в конце концов стал
сказываться. Велизарию на миг показалось, что сражение
проиграно.
Страшная вещь — первая вспышка безумия толпы. Но
весьма часто, если дело оказывается непростым, менее ре­
шительные опускают руки и отходят в сторону. Именно это
сейчас и происходило, хотя, конечно, и не в такой степени,
чтобы облегчить натиск на комитатов. Кое-кто в толпе, из
числа не слишком жаждущих сражаться и пролить свою и
чужую кровь, стал подумывать, как бы уклониться, и вско­
ре они устремились через всю арену к противоположным
Бойцовским воротам, которыми прежде проходили на Ип­
подром гладиаторы, приветствуя народ и императора. Од­
нако большинство плебеев по-прежнему ожесточенно на­
седали на горстку воинов, и к этому времени еще уцелев­
шие люди Велизария были уже окончательно оттеснены,
несмотря на их отчаянное сопротивление, в проем Ворот
Смерти.
Но тут раздался новый взрыв воплей, в которых звучал
ужас.
Когда первые дезертиры из толпы оказались у Бойцов­
ских ворот, они увидели, как навстречу им сплошной мас­
сой движутся шлемы и щиты, покрытые шкурами диких
животных.
Это подоспели герулы под началом Мунда. Варвары
свирепо набросились на мятежников: с еще большей нена­
вистью, чем комитаты, ибо ненавидели все византийское.
Велизарий и его горстка воинов увидели с противопо496 .

ложной стороны арены, что подоспела помощь, воспряну­
ли духом и с новыми силами набросились на толпу.
Когда в Бойцовских воротах объявились герулы, робкая
часть толпы заколебалась и подалась назад. Но некоторые
оказались мужественнее, и почти тотчас бой завязался и с
этой стороны, ибо теперь мятежники осознали, что все
пути к бегству отрезаны, а варвары-наемники безжалостно
врубаются в толпу, разя насмерть при каждом взмахе ост­
рых кривых сабель. Этих варваров у Бойцовских ворот не­
обходимо было либо уничтожить, либо рассеять, как, впро­
чем, и комитатов у Ворот Смерти.
Подобно Велизарию, Мунд почти сразу оказался в
самом отчаянном положении. Тяжелее ему еще никогда не
приходилось. В этот день клинки герулов пролили больше
крови, чем за всю персидскую войну, а их гортанный бое­
вой клич, означавший на их языке «Убей!», не стихал ни на
миг. Но, похоже, и у них дела были плохи: похоже, этому
бою суждено было стать для них последним. И Мунд, ко­
торый никогда не был благочестивым христианином, вдруг
обнаружил, что взывает к Богоматери и святому Георгию,
про которого ему говорили как про покровителя воинов,
обещая им все что угодно, если выйдет из этой лютой сечи
живым и с честью.
Однако в самую решающую минуту в ходе боя внезапно
произошел странный, почти невероятный поворот.
Многие из партии Синих сражались с людьми импера­
тора вместе с Зелеными, и все же большая часть их осталась
сидеть на трибунах, наблюдая за ходом боя у обоих ворот.
Главари Синих, в частности Друб и его подручные, каза­
лось, не так уж и горят желанием ввязываться в схватку. На
это было несколько причин, возникших за последние не­
сколько часов, среди которых были и полученные денеж­
ные подношения. К тому же Синим все меньше и меньше
нравилось, что императором провозглашен Ипатий, из­
вестный своими симпатиями к Зеленым. Сидя на Иппо­
дроме во время импровизированной церемонии, главную
роль в которой все же играли Зеленые, они постепенно
осознавали, что сделанные им намеки содержат горькую
правду: их партия играет на руку давним заклятым врагам,
а сами они после победы мятежа ничего не выгадают. Про­
тивник возвысится, а затем, того и гляди, еще и устроит
Синим кровопускание в отместку за былое.
497

Сейчас предводители Синих сбились в тесный кружок
и принялись о чем-то совещаться, указывая при этом на
трибуны соперников. Вслед за этим глашатаи Синих нача­
ли что-то отчаянно выкрикивать. За этим последовало не­
мыслимое — с внезапной и бессмысленной яростью тыся­
чеглавого зверя, которым несомненно и является толпа,
Синие, прекратив сражаться с комитатами и герулами у
ворот, набросились на Зеленых.
И как раз тогда, когда Велизарию у Ворот Смерти и
Мунду у Бойцовских ворот казалось, что гибель неотврати­
ма, они совершенно неожиданно почувствовали, что на­
тиск толпы ослабел. Чернь отхлынула от ворот, оставляя на
песке размозженные тела умирающих и мертвых, лежав­
ших друг на друге в два-три слоя там, где их настигали с
одной стороны длинные мечи комитатов, а с другой — кри­
вые сабли герулов.
Герои принадлежал к тем, у кого от одной мысли о
схватке с комитатами сосало под ложечкой. Когда толпа
устремилась с трибун на воинов, он остался сидеть на сво­
ем месте, едва ли не в самом последнем ряду, хотя кое-кто
из соседей, спешивших в сечу, и смотрел на него искоса.
Он стал свидетелем первой ужасной бойни, когда коми­
таты внезапно обрушили ливень стрел на толпу, и, хотя от
этого зрелища ему стало совсем не по себе, он все же мыс­
ленно поздравил себя с тем, что остался на месте и тем са­
мым избежал страшной участи.
Когда же в колчанах у комитатов иссякли стрелы и за­
вязалась схватка между толпою и воинами, он с трепетом
наблюдал за этой свирепой рубкой со своего места, вцепив­
шись липкими руками в край скамьи и дрожа от страха, как
бы самому не оказаться в гуще сражения. На Герона, кото­
рый был бы не прочь при случае поджечь храм, стащить
драгоценности, поизмываться над беспомощной женщи­
ной или сбить с ног безоружного горожанина, картина жес­
токого боя, когда сверкает оружие, хлещет кровь и не сти­
хают крики, полные ненависти и отчаяния, наводила ужас.
Он принялся в сердцах ругать себя за то, что поторопил­
ся бежать из Пафлагонии: пусть он там и был в ссылке, зато
жизни его ничто не угрожало. И то, чему он сейчас был сви­
детелем, вовсе не входило в его расчеты, когда он спешил
в Константинополь в ответ на призывы нескольких друзей
из числа бывших ювентов.
. 498

Чтобы успокоиться, он спросил себя — а чего, собст­
венно, ему бояться? Разве эти комитаты долго продержат­
ся? Ведь какая неисчислимая толпа обрушилась на них!
Но как бы там ни было, Ипподром сейчас представлял­
ся Герону местом крайне опасным, и он оказался в числе
первых, кто решил покинуть его, предоставив сражаться
другим. Он поспешил вниз по проходу, перепрыгнул через
барьер, отделявший песчаную арену от нижних рядов три­
бун, и побежал к Бойцовским воротам, в сторону которых
уже устремилось немало таких, как он.
В числе первых Геронобнаружил, что в ворота вступа­
ют эти неуклюжие на вид северные варвары. Поначалу он
растерялся и не знал, что предпринять дальше, но потом
подался назад и пятился до тех пор, пока не уперся в дель­
фийский треножник, стоявший в центре поля, вокруг ко­
торого располагались скаковые дорожки. Но теперь выхо­
ды с арены были закрыты, и Герон оказался как раз на пол­
пути между ними, настороженно озираясь и раздумывая,
как быть дальше.
Тем временем толпа обрушилась на наемников-герулов. При виде того, как герулы принялись крошить сабля­
ми первые ряды, Герон содрогнулся и весь сжался. Он с
тоской взглянул туда, где высоко на трибуне сидел раньше,
и пожалел, что не остался на месте.
Именно в это время он увидел, как Синие внезапно на­
бросились на Зеленых. С трибун, размахивая оружием, они
прыгали прямо на арену. Зеленые были застигнуты врас­
плох, но тем не менее попытались достойно встретить сво­
их заклятых врагов. И вскоре по всему песчаному овалу
Ипподрома шла дикая и кровавая схватка.
Герон окаменел от ужаса. Особенно ему не повезло в
том, что на нем была эта злосчастная туника с рукавами как
крылья летучей мыши — мода, введенная ювентами Алкиноя. Для Синих же ювенты, самонадеянные юнцы, просла­
вившиеся распутством и грабежами мирных обывателей,
являлись предметом особой ненависти. За первые несколь­
ко минут резни десятки молодых людей с широкими разве­
вающимися рукавами захлебнулись собственной кровью,
поверженные на песок и затоптанные.
У Герона подкосились ноги. И все же, когда он заметил
огромного бородача с топором, устремившегося к нему, он
не сразу сообразил, что тот направляется именно к нему.
499

И лишь когда ему на глаза попалась зеленая полоса на соб­
ственном хитоне, он понял, что смотрит в глаза смерти.
В отчаянии он отпрыгнул в сторону, но теснота была
такая, что бежать он не мог. Тогда он пустился петлять,
увертываясь, вокруг дельфийского треножника, вереща,
словно заяц, а предательские рукава при этом нелепо раз­
вевались. Однако мужлан с топором преследовал его неот­
вратимо. Герон оглянулся — и в ту же секунду споткнулся
о мертвое тело, распростертое на арене, и распластался на
песке. Какое-то мгновение он лежал, всхлипывая, пока
страшная боль не пронизала его мозг, затем ослепительно
вспыхнул свет, и все поглотила тьма. Бородач же, чей топор
только что проломил напомаженную кудрявую голову быв­
шего ювента, спустя минуту был сам убит наповал Зеле­
ным, настигшим его сзади.
Снестись друг с другом через арену, являвшую собою
кипящее поле битвы, Велизарий и Мунд не могли, но, как
бывалые воины, сумели удержать своих людей от того,
чтобы броситься преследовать мятежников, ограничив­
шись только тем, что собрали своих и построили их тесны­
ми рядами на прежнем месте, готовые вновь принять бой,
если понадобится.
Велизарий, опершись на меч, огляделся вокруг. Только
сейчас он понял, какой страшной ценой оплачен этот бой.
Половина комитатов полегла, а из тех, кто уцелел, боль­
шинство были изранены, изнурены и ослаблены от потери
крови.
— Клянусь святым Михаилом, еще одна такая атака, и
не останется никого! — воскликнул он, обращаясь к одно­
му из своих центурионов.
Тот мрачно кивнул и спросил, указывая в направлении
сражающихся на арене и скамьях трибун:
— А как быть с этими?
— Не знаю. Это похоже на чудо, — проговорил Велиза­
рий, растягивая слова. — Хотя подозреваю, что благода­
рить за это чудо нам следует отнюдь не ангелов.
— А кого же?
— Женщину, — вымолвил полководец, но уточнять не
стал, сам до конца не понимая, что же все-таки произошло.
По другую сторону арены у Мунда и его герулов дела
также обстояли не лучшим образом. Но ни Мунду, ни Ве.. 501

лизарию теперь не надо было заботиться об отражении мя­
тежников. Во все глаза они созерцали потрясающее зрелище.
Зверь о ста тысячах голов принялся уничтожать сам
себя. Подобно ядовитой гадине, окруженной кольцом ог­
ня, которая впивается зубами, источающими отраву, в соб­
ственное тело, толпа умерщвляла свою плоть по всему Ип­
подрому. Синие рубили Зеленых, Зеленые кололи Синих.
Неестественный союз между партиями, который и без
того просуществовал дольше, чем в это можно было пове­
рить, распался, и тут же таимая и долго сдерживаемая ярость
дала себя знать. Масштабы кровопролития с каждой мину­
той разрастались. Толпа начисто забыла о воинах у ворот,
забыла все свои счеты с правителями империи, забыла о
наслаждении грабежами и поджогами — обо всем, кроме
лютой ненависти к людям другой цирковой партии, кем бы
они ни были. Ничтожность причины этого столкновения
только подчеркивала ужас этой безумной бойни, развора­
чивавшейся среди обрызганных дымящейся кровью мра­
морных скамей.
Даже ветеранам Мунда и Велизария, закаленным во­
инам, привыкшим к любым жестокостям, становилось не
по себе. Спустя полчаса, убедившись, что находиться здесь
им больше незачем, оба отряда отошли ко дворцу: комита­
ты через ворота Гормизд, герулы — через ворота Халк, уно­
ся с собой раненых — тех, которых еще можно было выхо­
дить. Но толпе, безумствующей в самоистреблении, до них
не было никакого дела.
И долго еще после ухода воинов не стихало эхо воплей
на Ипподроме, и леденящий кровь гул этот разносился да­
леко по городу и хорошо был слышен во дворце.
Не умолкал он до поздней ночи. А когда на следующее
утро Велизарий выслал лазутчиков и те проникли на огром­
ную арену, там их встретила кошмарная картина. Трибуны
до самых верхних рядов чернели телами мертвых и умира­
ющих. Нижние ряды, ближе к Воротам Смерти, оказались
полностью завалены трупами, утыканными оперенными
стрелами, — именно по этим рядам лучники Велизария на­
несли первый смертоносный удар. А перед самыми ворота­
ми, где комитаты и герулы немалое время отражали бурный
натиск обезумевшей толпы, также высились груды тел. По
всей арене песок был окровавлен и усеян телами. Трупы ва­
лялись даже в кафисме императора — не оставалось ни
. 502

одного угла, где бы не схлестнулись между собою Синие и
Зеленые. Иные, даже с ножом в теле, из последних сил вгры­
зались зубами в глотки врагов, увлекая тех за собою в мир
теней.
Когда впоследствии Ипподром очищали от останков,
то нередко среди них опознавали многих видных граждан
Константинополя. Сергий, изменник-эскувит, был сражен
стрелой, угодившей ему в горло. Среди погибших оказа­
лись Друб и Помпилий, вожди-демархи Синих и Зеленых,
а рядом с ними лежали многие из их ближайших приспеш­
ников. Были обнаружены также тела некоторых сенаторов,
патрициев и даже евнухов и священнослужителей, при­
мкнувших к мятежникам.
Значительным оказалось также и число обнаруженных
здесь туник с широкими рукавами. С того дня ювенты Алкиноя прекратили существование, д немногие уцелевшие
никогда впоследствии не надевали этих одежд, помышляя
лишь о том, чтобы их прошлое было забыто навсегда.
Говорили, что на Ипподроме полегло в тот день свыше
тридцати тысяч человек.
А в истории никогда более не случалось, чтобы мятеж
черни сам себя подавил в беспощадной оргии самоистреб­
ления.
Феодора, стоя возле развалин церкви Святого Стефана
после того, как Велизарий и Мунд отправились на свою
безнадежную вылазку, вновь мучительно ощутила беспо­
мощность своего пола. О, почему она не может оказаться в
самой гуще событий, почему всегда остается только ждать,
как повернется дело?
В последовавший затем напряженный и страшный час
она не находила себе места, пристально вглядываясь в гроз­
но темнеющую громаду Ипподрома и пытаясь по шуму и
выкрикам догадаться, что же там происходит.
Она слышала, как толпа, мерно скандировавшая «Ни­
ка!», вдруг разразилась криками: «Слава Ипатию! Многая
лета!», а затем изумленно загудела и наконец взорвалась во­
плем ненависти — комитаты разрядили свои луки. Феодо­
ра отчетливо различала все изменения в шуме Ипподрома,
хотя и не всегда знала, что они означают. Вскоре прокатил­
ся страшный и продолжительный рев —толпа набросилась
на отряды Велизария и Мунда, а далее он стал еще более
могучим, в нем выделялись неистовые крики, брань, смерт503 .

ные вопли, стоны, которые становились все громче и мно­
гочисленнее...
Феодора взглянула на Юстиниана. Император стоял,
закрыв глаза и опустив голову, в суровой рясе монаха, опоя­
санный веревкой и босой, хотя монахи обычно носили сан­
далии из сыромятной кожи. В руках его были четки, он пе­
ребирал кипарисовые шарики, торопливо творя молитву.
Он и секунды не сомневался в том, что отчаянный удар,
который Феодора приказала нанести, не удался. Да она и
сама уже готова была поверить, что все пропало. Разве не­
большая горстка воинов, которую она послала, сможет ус­
тоять против тьмы черни на Ипподроме?
Однако в тот миг, когда шум достиг высшей точки, че­
рез двое ворот на территорию дворца вступили комитаты и
герулы. Быстрым маршем они приближались с противопо­
ложных сторон к сожженной церкви, подле которой стояли
Феодора и Юстиниан.
Императрица не могла поверить своим глазам. Вид у
воинов был измученный, доспехи измяты, кольчуги изо­
драны. В крови, хромая и пошатываясь, они шли, неся ра­
неных товарищей.
И тем не менее на побежденных они не походили.
Велизарий, с ног до головы в крови и грязи, с еще не от­
мякшей после битвы свирепой гримасой на бородатом
лице, скомандовал комитатам остановиться, а сам широ­
ким и твердым шагом приблизился к Феодоре, сжимая меч
в огромной ручище, пал перед нею на колени и положил к
ее стопам окровавленный клинок.
— Враги твои, о великолепная, больше не посмеют бун­
товать! — произнес он.
— Что же произошло? — спросила она.
— Сброд сцепился со сбродом. Они убивают друг друга.
Феодора тяжело вздохнула и содрогнулась.
Значит, вторая часть ее плана —тайные переговоры че­
рез Нарсеса — удалась.
На мгновение она сомкнула веки. От одной мысли о
продолжающейся кровавой бойне ее замутило, — пусть
даже эта сеча, как метла мусорщика, выметет прочь из Кон­
стантинополя весь этот подлый и жестокий столичный
сброд.
Затем она открыла глаза. Все они — Велизарий, Мунд,
Юстиниан — пристально смотрели на нее.
504 -

И тут словно горячая волна захлестнула ее. Она внезап­
но поняла, чего от нее ждут. Они ждут, когда она огласит
свое решение. Теперь для нее все изменилось. И измени­
лось навсегда. Хочет она того или нет, отныне она — ис­
тинная императрица ромеев.
В эту минуту грандиозность предстоящих дел нависла
над нею, как грозовая туча, со всеми громами и молниями,
шквалами и страхом перед невообразимо огромной влас­
тью. Перед ее внутренним взором раскрылись пространст­
ва без конца и края, прошли страшные картины столкно­
вения народов, языки пламени, лижущие древние башни
городов, и змеиное жало предательства, и величие реше­
ний, имеющих колоссальные последствия, и орлы импе­
рии, парящие в небесах. И еще Феодора увидела себя —
миниатюрную, изящную фигурку, возвышающуюся над
всем обжитым людьми миром.
Душа ее затрепетала. Ни о чем подобном она и помыс­
лить не смела. Всю свою жизнь она хотела быть тем, кем
была — женщиной, пользующейся одной только влас­
тью — женской. Но помимо своей воли она привела в дви­
жение силы, несравненно большие, чем ее собственные,
силы, которые теперь овладели ею и лепили ее по своему
усмотрению. На ее хрупкие плечи легло тяжкое бремя от­
ветственности, обрушилась такая огромная власть, мас­
штабы которой она едва ли представляла сама. И осознание
этого заставило Феодору внутренне сжаться.
Давным-давно, в те дни, когда она еще не была супру­
гой Юстиниана, не была даже его возлюбленной, а всего
лишь девицей, доставленной во дворец, чтобы поразвлечь
наследника, она думала о нем с благоговением и страхом,
считая его чем-то большим, нежели человек.
Теперь она сама была чем-то большим. И это внушало
ужас.
Однако в душе ее был не только трепет, но и торжество.
Когда-то Юстиниан сказал, что она достойна быть им­
ператрицей. Что ж, теперь это право она завоевала в тяже­
лой борьбе.
Феодора вскинула голову. Она бросила вызов судьбе, и
отныне страх не будет ей ведом.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
ФЕОДОРА
После восстания, вошедшего в историю под названием «Ни­
ка!», императрица прожила всего шестнадцать лет. Неимоверное
нервное напряжение и сумасшедшие перегрузки подорвали ее
здоровье, и полностью она уже никогда не поправилась.
Смерть ее наступила в возрасте сорока пяти лет, на двадцать
втором году правления и двадцать четвертом году супружества,
причиной этого стал рак груди, болезнь, против которой меди­
цина была бессильна, не будучи в состоянии не только исцелить,
но даже и приостановить ее ход. Впрочем, одно из желаний Фе­
одоры все же сбылось: она блистала красотой до самой кончины,
наступившей 29 июня 548 года от Рождества Христова.
Со времени мятежа и до самой своей кончины именно она
правила империей. Что касается Юстиниана, то он все чаще и
чаще с головой погружался в богословские штудии, в хитроспле­
тениях которых черпал удовольствие, полагаясь в решении важ­
нейших практических вопросов на проницательный ум уличной
девчонки, которую он вознес, сделав супругой и императрицей.
Бывали случаи, и не единожды, когда решения императора и
императрицы по одному и тому же делу противоречили друг дру­
гу, и существуют документальные свидетельства того, что вся­
кий раз в таком случае неукоснительно исполнялись именно ее
повеления.
Пожалуй, неплохо, когда над женщиной довлеет ее естест­
венное предназначение. Ум у Феодоры был чисто женский, как
чисто женскими были ее желания и потребности, и на все вокруг
она смотрела глазами женщины. Юмор, комическое в его муж­
ском понимании было недоступно Феодоре. Это всегда казалось
ей всего лишь мужской глупостью, которую она обычно прини­
мала, но не разделяла. Острое и меткое словцо — вот что было
по ней и служило ей верным оружием: точное, емкое, порой унич­
тожающее, а главное —действенное.

При необходимости она шла на компромиссы, хотя сам по
себе компромисс противоречил ее природе, с противниками же
ее природной женской сущности она вела жестокую и упорную
войну. Разумеется, тут все строилось на чувствах. Но разве жен­
щина не есть одно сплошное чувство? И до самой кончины во
всем и ко всему у нее преобладало личностное отношение. К лю­
дям, событиям, поступкам и их мотивам она относилась так,
словно все это касается ее лично, задевая ее либо непосредствен­
но, либо косвенно через тех, в ком она глубоко заинтересована.
Женский инстинкт твердил ей, что ее ценность — прежде
всего в индивидуальности. Сливаясь в массу, мужчины стано­
вятся сильнее, власть их возрастает —взять хотя бы для примера
войско. Но если женская индивидуальность растворяется в
массе, то ценность женщины как таковой убывает.
Сказанное подтверждает приписываемое римскому сатирику
Петронию замечание, якобы обращенное к Нерону в дни празд­
нования сатурналий*, когда повсюду виднеется обнаженная
женская плоть: «По-моему, о повелитель, десяток тысяч голых
девиц впечатляют куда меньше, чем одна».
И все же упор на индивидуальность, который в личных от­
ношениях является величайшей силой женщины, становится ее
слабостью в чем-то надличностном, чем, например, является го­
сударственное управление. Так же, как женщина безжалостно
примется уничтожать все, что ненавидит, она, не колеблясь, по­
жертвует всем ради того, что любит. Абстракции ей ненавистны.
Лет, отпущенных ей на любовь и деторождение, немного, и у нее
нет ни времени, ни терпения на то, что представляется ей мало­
значительным. И тем не менее ни одна женщина во всей исто­
рии никогда не смогла устоять перед соблазном абсолютной
власти.
Существует предание о жестокости Феодоры и о ее нераз­
борчивости в средствах, особенно в последние годы правления.
Часть этих преданий — чистый вымысел, как, например, сооб­
щение Прокопия Кесарийского* в его «Тайной истории» о по­
бочном «сыне» императрицы —ребенке, якобы прижитом от не­
коего любовника еще в дни бурной юности. Но не вымысел то,
что, ознакомившись с писаниями историка, Феодора повелела
немедленно удалить его, и больше о нем никогда ничего не было
слышно.
Но главная ее ошибка заключалась вот в чем: Феодора ни­
когда не делала секрета из своего прошлого. Она приблизила ко
двору подруг юности, куртизанок, устроила одной из своих сес­

тер выгодный брак, и, кажется, ей в конце концов удалось обна­
ружить следы своей дочери, родившейся в Александрии, и при­
везти в Константинополь незадолго до своей кончины отпрыска
этой самой дочери по имени Анастасий, которого она собира­
лась женить на Иоаннине, дочери Велизария и Антонины. В по­
дробностях этого дела Прокопий, неуклонно стремясь выставить
Феодору в дурном свете, путается и даже именует этого ребенка
племянником, хотя большинство источников говорят о нем как
о внуке. По-видимому, он был еще совсем мал, и хотя государст­
венные браки нередко устраивались между малыми детьми, Фе­
одора умерла еще до женитьбы Анастасия, и больше история
нам о нем ничего не сообщает.
Возвратимся к случаю с мнимым «сыном». Совершенно оче­
видно, что если бы перед нею предстал настоящий ее отпрыск,
кровь от крови, то императрица, характер которой нам известен,
ни в коем случае не отказалась бы его признать. Вероятно, была
попросту предпринята попытка оказать на нее давление, и всю
эту историю, как и многие другие, не следует принимать всерьез.
Что же до Прокопия Кесарийского, прослывшего официаль­
ным историком правления Юстиниана, то большинство из того,
что повторяют вслед за ним с целью дискредитировать Феодору,
основывается на его лживой и бранной «Тайной истории». При­
чины его непримиримой враждебности и неприязни к Феодоре
нам неизвестны, но в своих официозных исторических опусах
Прокопий безмерно раболепствует и льстит, сочиняя в то же
время злобный памфлет, направленный против императора и
его супруги, вернее —пасквиль, ибо каких только наветов и клевет не возведено на обоих, какой только грязью, злословием,
сплетнями и пересудами не нашпигован он, вплоть до совер­
шенно серьезного утверждения, что Юстиниан и Феодора были
не людьми, а злыми духами в человеческом обличье.
И все же именно в этом источнике, весьма приватном по
своему характеру и, по-видимому, поначалу вовсе не предназна­
ченном для посторонних глаз, многие наши современники чер­
пают сведения об облике Феодоры. Именно это наследие досу­
жего пера и стало самым жестоким и тяжким ударом, который
когда-либо обрушивался на прекрасную императрицу. Впрочем,
ей не суждено было знать об этом.
Однако существуют и другие источники, куда более заслу­
живающие доверия, нежели желчный Прокопий, которые тоже
приводят факты ее жестокости и произвола. Но здесь, по край­
ней мере, можно сослаться на то, что эта жестокость для тех вре­

мен вещь обычная, будничная, и в этом отношении Феодора
была ничуть не хуже, если не лучше своих царственных сопле­
менников.
При всех ее недостатках никто, даже ее самый жестокий враг
Прокопий, ни разу не обвинил ее в неверности или в недостатке
преданности Юстиниану. Сам факт умолчания на этот счет яв­
ляется высочайшим подтверждением того, что, дав брачный обет,
она навсегда отбросила образ и помыслы куртизанки и оборвала
былой образ жизни. Она неустанно пеклась о славе своего суп­
руга, и многое из того, за что ее осуждают, совершила ради него.
Необходимо признать, что в последние годы жизни она сде­
лалась по-настоящему религиозна, хотя писатели того времени,
принадлежавшие главным образом к православию, ставят это
под сомнение из-за ее склонности к монофизитской ереси, а
также из-за ее усилий поставить во главе всей христианской цер­
кви епископа-монофизита.
Ум у нее был выдающийся, и многое из того, что прославило
правление Юстиниана, родилось в этой прекрасной головке.
Женщина до мозга костей, она привнесла в правление госу­
дарством одно из самых непостижимых женских умений —уме­
ние управлять мужчинами, сутью которого является крайнее не­
постоянство.
С помощью особых приемов императрица могла сбить с
толку и запутать любого оппонента, причем делала это так, что
Комар носа не подточит. Так что в обращении с послами и сосед­
ними правителями она, как правило, оказывалась на ход, а то и
на два впереди и всегда — на голову выше. Вероятно, не будет
преувеличением утверждать, что именно она стала первой прак­
тиковать тот прием дипломатической стратегии, который ныне
получил название «метод глубокого прощупывания». В немалой
степени именно благодаря ее разнообразным талантам была вос­
становлена Римская империя в ее былом величии, вступившая
на непродолжительный срок в период расцвета и могущества. И пе­
ред тем, как Феодора испустила последний вздох, она ощутила
себя подлинной властительницей всего Западного мира. Но с ее
смертью эта яркая, но короткая эпоха расцвета угасла, а за нею
последовали Темные Века —мрачное раннее средневековье.
ЮСТИНИАН
Император Юстиниан I прожил 82 года, пережив свою жену
на семнадцать лет.
Историки нарекли его Великим, хотя едва ли кто в истории
509

сделал меньше для того, чтобы заслужить это прозвание. Его
имя прославлено тремя великими деяниями, и все три были со­
вершены другими людьми.
Римскую империю в ее былых границах восстановил Велизарий, отвоевав у варваров вскоре после мятежа Северную Афри­
ку, Италию, Далмацию и часть Гиспании, так что Средиземное
море вновь стало «внутренним озером» ромеев.
Что же до так называемого «Кодекса Юстиниана» — знаме­
нитого свода гражданского права, то его создал Трибониан. Этот
гениальный труд оказал огромное влияние на историю права и
сыграл необычайно важную роль в смягчении древней жестокос­
ти нравов. До сих пор его воздействие испытывают многие пра­
вовые системы мира.
А то величественное здание, которое стоит и поныне, знаме­
нуя собою вершину византийского искусства —то самое, по по­
воду которого Юстиниан однажды, изумленно разглядывая толь­
ко что завершенный шедевр, воскликнул: «Слава тебе, Господи,
что счел меня достойным на великое деяние сие! О Соломон, я
превзошел тебя!» — принадлежит гению архитектора Анфимия
Траллийского.
Несмотря на свое прозвание, великим человеком Юстиниан
не был. Правда, нрава он был серьезного, пожалуй, даже мрач­
новатого, но, хотя замыслы у него и были грандиозные, без жи­
вого воображения и широкой одаренности Феодоры он едва ли
осуществил многие из них.
Юстиниан был склонен подозревать преданных сподвижни­
ков, таких, как Велизарий, и порой полностью доверялся него­
дяям, таким, как Иоанн из Каппадокии.
У него и Феодоры не было больше детей, но племянник Юс­
тиниана был женат на племяннице Феодоры, и после смерти
Юстиниана они взошли на престол и правили как Юстин II* и
императрица София.
С годами Юстиниан все больше и больше предавался бого­
словским трудам и предпринимал значительные усилия, чтобы
примирить противоборствующие течения в церкви.
Говорят, что, приближаясь к кончине, он вновь склонился к
монофизитству, к которому тяготела и Феодора. Возможно, в
его одинокой старости это было данью ее памяти, потому что
преданность их друг другу является совершенно уникальным яв­
лением, которое ни до того, ни позже не встречается в летописях
о жизни могущественных монархов.
Умер он дряхлым и немощным в 565 году от Рождества Хрис­
това.
510 .

ВЕЛИЗАРИЙ И АН ТО Н И Н А

Ни с кем из столь одаренных и преданных полководцев не
обходились так несправедливо, как с Велизарием.
На заре своей воинской карьеры он разбил персов, обезопа­
сив на продолжительное время восточные рубежи империи.
Затем поочередно он разгромил государства вандалов в Север­
ной Африке и остготов в Италии и Далмации, отвоевал для Ви­
зантии юг Гиспании, а также острова Сардинию, Корсику и Си­
цилию. Позднее он вел новую войну с Персией, а уже в старости
был отозван из отставки, чтобы отразить страшное нашествие
булгар, которые вплотную подступили к Константинополю. И все
же ни в одной из этих войн, изобилующих блестящими победа­
ми, не было более славного сражения, чем когда с пятнадцатью
сотнями воинов на Ипподроме в Константинополе он противо­
стоял сотне тысяч бунтовщиков, не дав тем самым повернуть ход
истории.
Его взгляды на военное искусство, включавшие массирован­
ное применение тяжелой конницы и широкое использование
искусных лучников, революционизировали всю стратегию и
тактику и доминировали в войсках вплоть до изобретения пороха.
И все же с ним постоянно обращались совсем не так, как он
того заслуживал. Его постоянно предавали. Антонина, в отличие
от Феодоры, так и осталась в помыслах и стремлениях до конца
жизни маленькой куртизанкой. Тасуя череду любовников, она
изменяла своему мужу, великому полководцу, но он, подобно
многим очень сильным мужчинам, легко поддавался обману,
мольбам и льстивым речам и никогда до конца не верил тому,
что о ней слышал. К тому же он часто отсутствовал по долгу службы.
Одно время Феодора даже была готова удалить Антонину от
двора, но в конце концов нашла чисто женский выход. Держа
некоего Феодосия, к которому распутная Антонина воспылала
страстью, под неусыпным надзором, императрица связала руки
бывшей подруге. В конечном счете именно Антонина помогла
Феодоре отомстить Иоанну Каппадокийцу.
Жену свою Велизарий пережил. Наиболее выдающийся пол­
ководец своего времени —лучший из всех, кто водил легионы в
период от Юлия Цезаря до Карла Великого, — он познал и сла­
ву, и горечь. Его победы, очевидно, возбуждали у Юстиниана за­
висть, ибо дважды после блестящих завоевательных походов по­
луопального полководца отзывали в столицу, лишая триумфов.
Но до тех пор, пока жива была Феодора, все это заканчивалось
511

благополучно и Велизария вновь восстанавливали во главе войск,
воздавая ему почести, которых он более чем заслуживал.
То, что он находился под покровительством императрицы,
совершенно не вызывает сомнений, хотя она и использовала в
собственных целях привязанность Велизария к его неверной
жене. Однако, когда Феодора умерла, для полководца, хоть и
служил он Юстиниану верно и преданно, настали черные дни.
В 562 году его обвинили в заговоре, конфисковали все иму­
щество, а самого Велизария ввергли в темницу. В следующем
году Юстиниан, однако, смягчился и возвратил ему свое распо­
ложение.
Умер Велизарий в 565 году, тогда же, когда и его царствен­
ный повелитель. Так что легенда, что он якобы был ослеплен и
кончил свои дни уличным попрошайкой, клянчившим: «Подай­
те черный обол слепому военачальнику Велизарию!», не имеет
под собой никаких оснований. По-видимому, последние годы
он прожил в относительном комфорте, пусть и без должных по­
честей и наград, которые должен был получить как человек, вос­
становивший Римскую империю и спасший отечество.
ИОАНН КАППАДОКИЕЦ
Один из самых неприглядных деятелей в истории, корыст­
ный и вероломный префект претория, хотя и бежал во время мя­
тежа, тем не менее сумел сохранить свое положение, несмотря
на все шаги, предпринятые Феодорой против него. Ни он, ни
Трибониан так никогда и не были официально лишены своих
должностей, несмотря на обещание Юстиниана, данное толпе,
ибо император, после того как чернь продолжила бунтовать, счел
себя не связанным этой клятвой.
Влияние Иоанна из Каппадокии на Юстиниана является
одной из необъяснимых тайн истории. Это было единственное,
в чем император никогда не уступил супруге, и Каппадокиец,
возвратившись после побега, продолжал удерживать власть, а
впоследствии даже зло насмехался над бессильной ненавистью
императрицы, пока наконец не зашел слишком далеко и не уго­
дил в расставленную ею ловушку.
Зная вероломный характер этого человека, Феодора замыс­
лила интригу, использовав в ней Антонину, которую полностью
прибрала к рукам, контролируя ее любовника Феодосия. Анто­
нина шепнула Каппадокийцу о некоем заговоре, посредством
которого Феодора должна быть низложена, а вместе с нею и,

возможно, Юстиниан. Префект тотчас клюнул на эту приманку,
явился ночью в дом Антонины, где и выразил свою поддержку
«заговора», во главе которого якобы стоял Велизарий. Его пре­
ступные слова слышали свидетели, спрятанные специально с
этой целью, но Иоанну удалось ускользнуть от стражников, пы­
тавшихся его схватить, и укрыться в новом храме Святой Софии.
Однако неприкосновенность беглеца в храме ничего не зна­
чила для Феодоры. Иоанна приволокли к императору и импе­
ратрице прямо от алтаря, за которым он прятался. Вероятно,
именно Юстиниан спас Каппадокийца от смертельного приго­
вора, и тем не менее тот был лишен своих обширных поместий и
всех богатств, накопленных за годы систематического казно­
крадства, и насильно пострижен в монахи — самая легкая кара
по тем временам. Местом его пребывания был определен монас­
тырь в пригороде Кизика.
Впрочем, Феодора не была удовлетворена этим и, по-види­
мому, боялась, что ловкий Каппадокиец вновь сумеет добиться
снисходительности Юстиниана. Так что, когда был убит епи­
скоп Кизика (ни для кого не было тайной, что Юстиниан при­
надлежал к его врагам), бывший префект претория был аресто­
ван, бит кнутами до полусмерти и отправлен в ссылку.
Вот он-то и окончил жизнь уличным нищим. Впрочем, жа­
леть его не стоит.
ТРИБОНИАН
Эстет, философ, циник и глубокий ученый, квестор Трибониан был одной из самых привлекательных фигур своего време­
ни. Деятельность этого необычного человека по пересмотру за­
конов империи, устранению несоответствий и противоречий в
них и сокращению их огромного количества до разумного объе­
ма недаром называют самым значительным достижением, про­
славившим правление Юстиниана.
Правоведы и сегодня изучают его кодекс, и еще в 1905 году
Трибониановы дефиниции употреблялись в законах Баварии и
ряда других европейских государств.
Личность этого человека для нас является во многом закры­
той, но его выдающиеся интеллектуальные способности очевид­
ны и в доказательствах не нуждаются. До самой своей смерти,
последовавшей незадолго до кончины Феодоры, он занимал вы­
сокую должность квестора. И похоже, что до самого смертного
одра он смаковал прекрасные вина и радовался остроумным
апофегматам51', которыми так славился, сохраняя полное бесстра-

шие перед смертью, к которой относился с презрением, свойст­
венным языческой философии, что сидела в нем на деле намного
сильнее христианских догматов, которые он лишь номинально
почитал.
НАРСЕС
Маленький евнух, мужество которого и умелый подход к
главарям партии Синих немало способствовали подавлению
восстания, был в значительно большей степени мужчиной, чем
многие его физически полноценные современники.
До самой своей кончины Феодора покровительствовала ему,
и он отличился, став одним из немногих бесполых, прославив­
шихся как полководцы. Служа в итальянскую кампанию замес­
тителем Велизария, Нарсес, после того как его командир был
отозван Юстинианом в Константинополь, довершил разгром
остготов. В награду он был назначен экзархом (правителем) Ита­
лии.
Но страсть евнуха к деньгам, бывшая его главной слабостью,
не оставила его. Кажется, ни у кого из историков не вызывает
сомнений то, что он был нечист на руку, и после смерти Юсти­
ниана императрица София повелела Нарсесу вернуться в Кон­
стантинополь, направив ему оскорбительнейшее послание с со­
ветом оставить военное ремесло в удел мужчинам, а самому
занять подобающее место на женской половине дворца, ибо
дело евнуха — командовать женщинами.
Говорят, Нарсес на это послание заметил: «Я заварю ей тут
такую кашу, что ее долго придется расхлебывать». И вместо того,
чтобы подчиниться повелению, вступил в сговор с ломбардами,
диким племенем, с целью низвергнуть власть императора в Ита­
лии. И хотя впоследствии он раскаивался в этом, тем не менее
этим шагом он открыл дорогу новому завоеванию Апеннинского
полуострова варварами.
Существует легенда, что Нарсеса сожгли на костре в Кон­
стантинополе, но вряд ли это соответствует действительности.
По-видимому, он умер естественной смертью в 573 году в воз­
расте 95 лет.
ХРИЗОМАЛЛО
О дальнейшей жизни этой куртизанки, наиболее кроткой и
благородной из подруг Феодоры, известно мало. Говорят, что
однажды императрица, дабы найти подходящего мужа для доче-

514

ри подруги среди высших придворных, употребила свою власть
по отношению к ее избраннику, которым оказался Сатурнин,
сын старого Гермогена, церемониймейстера. Об этом случае до
нас дошла буквально анекдотическая история, записанная язви­
тельным Прокопием, — дескать, когда Сатурнин стал проти­
виться браку, то Феодора повелела стражникам вздуть его, словно
школьника, надерзившего учителю, а после порки посоветовала
несговорчивому жениху не быть больше таким дураком. Между
прочим, упрямец этому увещеванию внял.
Хризомалло прожила во дворце в качестве подруги и компа­
ньонки императрицы, вероятно, до самой смерти.
ЭКЕБОЛ
История об этом умалчивает, но наместник Киренаики, ско­
рее всего, бежал из своей провинции, как только узнал — веро­
ятно, из послания Каппадокийца — о том, что Феодора оказа­
лась у власти, потому что ей так и не удалось привлечь его к суду
за все его злодеяния.
Бежал он, по-видимому, к вандалам, и может статься, что,
когда Велизарий разгромил их королевство, его постигла именно
та судьба, которой он заслуживал. Если же этого не произошло,
то он, пожалуй, трепеща за свою шкуру, скрылся еще где-нибудь
подальше, но где — неизвестно. Возможно, он обрел последнее
пристанище в пустыне, у диких берберских племен.
МАКЕДОНИЯ
Об авторе провидческого письма Юстиниану в документах
эпохи нет больше никаких свидетельств, хотя существование
самого письма и его необычные последствия документально
подтверждаются. Неизвестно, уцелела ли Македония во время
страшного землетрясения, разрушившего Антиохию в 526 году,
после того, как Юстиниан и Феодора поженились, но еще преж­
де, чем они взошли на трон. Сообщают, что в этой одной из ве­
личайших в истории цивилизации катастроф погибло до 250
тысяч человек.
.
ИПАТИЙ
Племянник императора Анастасия, как и брат его Помпей,
после подавления мятежа был казнен. После ареста братья ут­
верждали, что их вины в беспорядках никакой нет, и клятвенно

заверяли императора в личной преданности. Но мятеж показал,
что они даже помимо собственной воли представляют угрозу для
трона уже самим фактом своего существования. А у правителей
того времени бытовал обычай: устранять угрозу вместе с ее носи­
телем.
ПРИГОВОР ИСТОРИИ
Взлет Юстиниана по социальной лестнице был колоссален:
из крестьянской деревушки в Македонии — до трона императо­
ра. Но взлет Феодоры был куда фантастичнее.
Несомненно одно: во всей истории ни одна женщина и ни
один мужчина не достигали такого могущества одним-единственным шагом наверх. Дитя блуда, последняя из проституток в
худшей из клоак порока тогдашнего мира, принимавшая ради
куска хлеба даже объятия рабов, — могло ли человеческое суще­
ство пасть ниже? И оттуда, с самого что ни на есть дна, — в пра­
вительницы западного мира! Можно ли в это поверить, не слу­
чись такое на самом деле?
И все же такие, казалось бы, неразрывно связанные судьбы,
как судьбы Феодоры и Юстиниана, служат замечательной иллю­
страцией того, как несправедлива и предубеждена бывает исто­
рия. Мужчина, пусть он и ничего собой не представляет, может
быть прозван Великим благодаря случайности, молве, положе­
нию и власти. О женщине же судят всегда как о женщине, и что
бы она там ни совершила, кем бы ни была, помимо этого всегда
имеющего первостепенное значение факта остальное не имеет
значения.
Таким образом, единственное прозвание, которого удостои­
лась в веках великая императрица — «пресловутая Феодора».

ПРИМЕЧАНИЯ
Стр. 17. Босфор , Пропонт ис и Золотой Рог окруж али его свои ­
м и во д а м и ... — Константинополь омывают воды Босфорского

пролива, бухты, имеющей название Золотой Рог, и Мраморного
моря, в античности именовавшегося Пропонтисом, или Про­
понтидой.
С т р. 18. Л вгуст еон — главная площадь Константинополя
времен империи; она примыкала одной стороной к дворцовому
комплексу, и на ней находилось здание Сената.
К онст ант ин I В еликий (ок. 285—337, правил с 306) — рим­
ский император; последовательно проводил централизацию го­
сударства; поддерживал христианскую Церковь, сохраняя, одна­
ко, языческие культы. Принял крещение незадолго до смерти.
К лику святых причислен за объявление христианства разрешен­
ной религией и опубликование в 313 году Миланского эдикта о
Веротерпимости (а вовсе не за сооружение собора Святой
Софии, как считает автор).
Стр. 20. Ю вент ы А лкиноя — т.е «юноши» (лат.) Алкиноя,
одного из царей, известного по греческой мифологии.
Стр. 21. А ст арт а — в западносемитской мифологии богиня
любви и плодородия, богиня-воительница.
Стр. 22. Обол — мелкая медная или бронзовая монета, со­
ставлявшая 1/288 византийского золотого солида.
Стр. 23. Отряд воин ов-эскуви т ое, иначе — дворцовы х гва р дей цев-ст раж ников... — эскувиты, или экскубиты, составляли отряд

личной гвардии императора; отряд был образован около 457 года.
Стр. 24. М рачны й ф а н а т и к был м оноф и зи т ом ... — то есть
последователем христианской ереси, монофизитства, отрицав­
шей человеческую природу Христа.
Ю ст ин I (годы правления 518—527, ум. в 527) — император
Восточной Римской империи, основатель династии; его главной

заслугой явилось временное примирение Западной и Восточной
Церквей.
Стр. 25. П еплум , или пеплос — греческая женская одежда, в
основном из шерсти, заколотая на плечах, справа открытая,
обычно с поясом.
.
П раксит ель — древнегреческий скульптор второй трети IV
века до н.э. Родом из Афин. Мастер изображения богов и людей,
представитель поздней классики.
Стр. 31. Так назывались две партии, постоянно враж довавш ие
на Большом Ипподроме. — Имеются в виду партии венетов и пра-

синов, о социальной ориентации которых подробно сказано в
предисловии к роману.
Стр. 34. Анаст асий I (ок. 430—518, правил с 491) — импера­
тор Восточной Римской империи, узурпатор. Поддерживал ин­
тересы землевладельческой аристократии. По религиозным
взглядам — монофизит. Подавил ряд народных восстаний, вел
войну с персами.
Д и д аскали он — учебное заведение, в котором преподавали
дидаскалы, учителя духовных и мирских дисциплин.
Стр. 48. Эт от принял сок болиголова... — прием концентри­
рованного отвара или настоя травы болиголова в больших дозах
может привести к смерти.
Стр. 50. Ф идий — великий древнегреческий скульптор пе­
риода высокой классики, V века до н.э. Участвовал в рекон­
струкции Акрополя в Афинах.
Стр. 51. Л уки ан (ок.120—ок.190) —греческий писатель-сатиг
рик, уроженец Малой Азии.
Л ю ст ральны й налог — изначально лю ст рациями называли в
Древнем Риме магические обряды, связанные с очищением от
болезней и искуплением грехов. В позднюю эпоху различного
рода люстральные налоги формально несли ту же функцию.
Стр. 52. А спазия (род. ок. 470 до н.э.)— вторая жена Перик­
ла, уроженка Милета, одна из выдающихся женщин Древней
Греции; ее незаурядный ум ценили, в частности, последователи
Сократа. В ее доме собирались художники, поэты, философы
(Фидий, Сократ, Платон, Ксенофонт и др.).
П ерш и (ок. 490 — 429 до н.э.) — выдающийся афинский
политик, стратег (главнокомандующий), вождь демократичес­
кой группировки.
С аф о, или С апф о (род. ок. 650 до н.э.) — древнегреческая
поэтесса, уроженка Лесбоса.
Стр. 53. Э кклезиаст , или Е кклезиаст — каноническая книга

. 518 .

Ветхого Завета неизвестного автора, хотя многие богословы
приписывают ее царю Соломону.
Префект — одно из высших должностных лиц в империи,
заместитель императора в делах гражданского управления; пре­
фекты претория со времен Константина Великого осуществляли
высшую гражданскую власть в 4 префектурах государства.
Стр. 55. Мирра — ароматическая смола, получаемая подсоч­
кой коры некоторых тропических деревьев; применялась для
ароматических курений в религиозных обрядах и в медицине.
Стр. 58. Зенон, или Зинон (годы правления 474—491) — им­
ператор Восточной Римской империи, изначально вождь племе­
ни исавров, ставший начальником малоазиатской армии, а
затем — императором.
Стр. 73. Цирцея, или Кирка — в греческой мифологии вол­
шебница с острова Эа, обратившая в свиней спутников Одиссея;
в переносном смысле — коварная обольстительница.
...Кштемнестрой, следящей за Агамемноном, Клеопатрой, от­
правляющей ложное послание Антонию, ставшее причиной его
самоубийства, Далилой, обрезающей кудри Самсону... — Клитем­
нестра была супругой Агамемнона, предводителя ахейцев в
войне против Трои. По возвращении домой царь стал жертвой
заговора жены и ее любовника Эгисфа. Римский военачальник
Марк Антоний после поражения, нанесенного ему Августом,
получил сообщение о том, что Клеопатра будто бы покончила
жизнь самоубийством, запершись в храме, что оказалось ложью.
Ветхозаветный герой-силач Самсон полюбил Далилу, происхо­
дившую из племени филистимлян, враждебных к еврейскому
народу. Когда он заснул, Далила отрезала его волосы, в которых
таилась его сказочная сила, и позвала филистимлянских воинов,
а те ослепили его и заковали в цепи.
Стр. 80. Фибула — застежка или пряжка для скрепления
одежды, состоявшая из иглы и скобы.
Квестор — одно из высших должностных лиц, ведавшее за­
конодательной частью власти и назначением чиновников.
Киренаика — область на севере Африки, один из важных
культурных и торговых центров Древнего Мира.
Дворец Халк, или Халкэ — одна издвух главных частей двор­
цового комплекса Константинополя, называвшаяся также
«нижним дворцом»; широкой системой галерей дворец Халкэ
был соединен с «верхним дворцом», двухэтажным Дафнеем, или
Дафнэ.

519

Стр. 84. ...не говоря уж е о святом Иосифе. — Имеется в виду

Иосиф Обручник, супруг Девы Марии.
Стр. 85. Остготы (ост рогот ы , грейт унги) — восточная ветвь
германского племени готов. В начале III века жили в причерно­
морских степях, в бассейне Нижнего Днепра и частично в
Крыму. В результате Великого переселения народов и соглаше­
ния с императором Зеноном вторглись в Италию, где основали
королевство, впоследствии завоеванное Византией (554). Остго­
ты были почти полностью истреблены.
Стр. 86. Стабула — здесь: публичный дом или притон (лат.).
Стр. 88. Д а к и я — страна фракийского племени даков, рас­
полагавшаяся между Дунаем, Тисой, Карпатами и Днестром
(приблизительно соответствует территории современной Румы­
нии).
Стр. 105. Ах ты, м аленькая соф ист ка! — Софистами в Древ­
ней Греции называли учителей философии и красноречия, а
также профессиональных ораторов; в ироническом смысле «со­
фистами» называли болтунов, умеющих заморочить собеседнику
голову.
Стр. 109. Н ереиды — в греческой мифологии женские мор­
ские божества, благожелательные к людям и помогающие им в
бедствиях.
Стр. 124. П рот ом ендикус — буквально «верховный нищий»
(лат.).
Стр. 125. Стола — одежда женщин Древнего Рима, надевае­
мая поверх туники. Если туника была без рукавов, то стола
имела длинные рукава, и наоборот.
Стр. 153. Траян (53—117, правил с 98) — римский император
из династии Антонинов. В результате его завоевательных войн
империя достигла своих максимальных пределов, и в нее вошли
Дакия, Аравия, Великая Армения, Месопотамия.
Стр. 154. К ассий Д и о н , К о ккеян (ок. 160—2 3 5 ) — греческий
историк и римский сенатор из Никеи в Вифинии.
Стр. 167. И савры — горное племя, жившее в южной части
Малой Азии. Исаврами по происхождению были византийские
императоры Зенон и Лев III (717—741), основатель Исаврийской
династии.
П роконсул — должностное лицо, назначавшееся сенатом для
осуществления высшей административной, юридической и
военной власти в провинциях.
Стр. 182. Берберы — название этой группы североафрикан­
ских народов появилось позже, в VII веке. Являлись потомками

древнего населения Северной Африки — ливийцев. Преоблада­
ли смуглые, черноволосые расовые типы, однако встречались
среди берберов блондины со светлыми глазами.
Стр. 193. Пт олемеи , Л аги ды — царская династия, правившая
в Египте в 305—30 годах до н.э. Греческого происхождения. Пос­
ледним представителем династии была Клеопатра.
Стр. 201. Д и оклет и а н (243—между 313 и 316) — римский
император в 284—305. Провел реформы, стабилизировавшие по­
ложение империи. Предпринимал гонения на христиан. Добро­
вольно отказался от власти.
Стр. 202. Ф илиппика — филиппиками назывались обличи­
тельные речи афинского оратора Демосфена (ок.384—322 до
н.э.) против македонского царя Филиппа И. В переносном смыс­
ле — гневное, обличительное выступление.
Стр. 233. А т рий — закрытый внутренний двор в середине
древнеримского жилища, куда выходили остальные помещения.
Стр. 244. Н икейски й собор — первый Вселенский Церков­
ный собор, утвердивший основные положения Православия, в
том числе и Символ Веры, имел место в Никее в 325 г.
Стр. 245. Ксенофонт (ок. 430—355/354 до н.э.) — греческий
писатель, историк и талантливый полководец.
Стр. 250. К авад / (ум. в 531) — царь персидского государства
Сасанидов в 488—496 и 499—531. Вел непримиримую борьбу со
знатью и жречеством, в результате чего пережил временное низ­
ложение.
Хосров I Ануширван (ум. в 579) — царь Ирана с 531. Его правле­
ние — период наивысшего могущества персидского государства
Сасанидов.
Стр. 251. А ркади й , Ф лавий (377—408, правил с 395) — пер­
вый император Восточной Римской империи, получивший пре­
стол после смерти отца, Феодосия I.
Стр. 254. Тевтоны — древние племена германского проис­
хождения, жившие в нижнем течении Эльбы.
Стр. 270. Д иоген Синопский (ок.400 — ок.325 до н.э.) — древ­
негреческий философ-киник, практиковавший крайний аске­
тизм, доходивший до эксцентричного юродства.
Стр. 304. Герулы — германское племя, обитавшее первона­
чально в Северной Европе. Около 500 года, после распада гун­
нского союза племен, основали на Дунае свое «царство», раз­
громленное в начале VI века лангобардами.
Гепиды — группа германских племен, родственных готам.
В конце IV века вошли в племенной союз гуннов. Во второй по­

ловине VI века покорены соединенными силами лангобардов и
аваров.
А вары — кочевой тюркский народ, вторгшийся в середине
VI века в Центральную Европу. Принятые Юстинианом, они
воевали против дунайских славян и основали в Паннонии свое
царство.
Стр. 315. Теодорих (ок. 454—526) — король остготов с 493.
При нем остготы основали в Италии свое королевство. Прово­
дил политику сближения остготской и итало-римской знати.
Стр. 324. Л огоф ет — название ряда высших должностей
центрального аппарата в Византии. В описываемую эпоху зани­
мались в основном фискальными расчетами.
Стр. 325. Й онические символы — здесь: символы, изображаю­
щие женские гениталии.
В аал , или Б алу — в западносемитской мифологии одно из
наиболее употребительных прозвищ языческих богов и богов
местностей, в позднейшее время стал для монотеистов общим
символом мрачного языческого культа.
Стр. 332. А пост олические викарии — заместители римского
папы в церковном управлении в провинциях и диоцезах.
Стр. 362. Антонов огонь — гангрена.
Стр. 378. И езавель — в ветхозаветной традиции коварная ца­
рица, преследовавшая пророков.
Стр. 409. Арианец — последователь арианства, еретического
движения в христианстве, которое основал Арий (ум. в 336), не
признававший божественной природы в Христе.
Стр. 419. П лавт , Тит М акций (ум. в 184 до н.э.) — римский
комедиограф.
А пулей (род. ок.124 н.э.) — римский писатель, софист, автор
знаменитого «Золотого осла», своего рода «эротической сказки».
О видий (П уб ли й О видий Н азон ) (43 до н.э.—ок. 18 н.э.) —
римский поэт, мастер любовной лирики.
Стр. 421. С ам арит яне — в Палестине этническая группа и
религиозная секта, отошедшая от иудаизма в VI веке до н.э. По­
томки вавилонских колонистов, смешавшихся с местным насе­
лением. Для правоверных иудеев и христиан слово «самаритя­
нин» стало синонимом еретика и богохульника.
Стр. 431. Термы Зевски п п а — знаменитые бани Константи­
нополя, располагавшиеся рядом с дворцовым комплексом.
Стр. 493. И мперат ор Рима!.. Верховный Понтифик!.. П лебей­
ский Трибун!., (лат .) — все эти «титулы и чины» взяты в наслед­

ство из Древнего Рима. Верховным Понтификом изначально

именовался глава римской коллегии жрецов, а Плебейским Три­
буном — лицо, контролировавшее от имени народа Рима дея­
тельность Сената и других должностных лиц.
Стр. 507. Сатурналии — в Древнем Риме ежегодные празд­
нества в честь бога Сатурна, сопровождавшиеся безудержным
весельем и попранием общепринятых социальных и обществен­
ных норм.
Прокопий Кесарийский (ок. 500—после 562) — византийский
историк, открыто прославлявший Юстиниана, однако написав­
ший против него и Феодоры памфлет «Тайная история».
Стр. 510. Юстин II (565—578) — император Восточной Рим­
ской империи. Крайне слабый политик и администратор, стра­
давший душевным расстройством. С его правления начался упа­
док империи, которая уже никогда более не достигла величия
эпохи Юстиниана.
Стр. 513. Апофегматы — краткие остроумные изречения.

Об авторе
Пол Уэллмен (1898— 1966) известный
американский историк и романист. Д ет ­
ские годы провел в тропической Африке, где
его отец работал врачом в миссионерской
организации. Получив образование в США,
долгое время жил в одной из индейских резе­
рваций. Был репортером в ряде газет, позд­
нее стал сценаристом в Голливуде. Его перу
принадлежит около 30 романов, многие из
которых отмечены литературными пре­
миями.

СОДЕРЖ АНИЕ

С. Смирнов. Престол для актрисы . . . . ...............................7
ФЕОДОРА. Р о м а н .............................................................................................. 16
Примечания................................................................................... 517
Об двторе . . ............................................................................... 524

Литературно-художественное издание
П ол Уэллмен
Ф ЕО ДОРА

Редактор С. Смирнов
Художественный редактор А. Стариков
Технические редакторы Н. Носова, Е. Кумшаева
Корректор Э. Казанцева
O C R - Д авид Т итиевский, сентябрь 2017 г., Хайф а

Изд. лиц. N9 065377 от 22.08.97.
Налоговая льгота — общ ероссийский классификатор
продукции О К -005-93, том 2; 953000 — книги, брошюры
П одписано в печать с готовых диапозитивов 04.02.99.
Формат 84x108 */з2- Гарнитура «Таймс».
Печать офсетная. Уел. печ. л. 27,7. Уч.-изд. л. 27,7.
Тираж 10 000 экз. Заказ 1471.
ЗАО «Издательство «ЭК С М О -П ресс»,
123298, Москва, ул. Н ародного Ополчения, 38.
А О О Т «Тверской полиграфический комбинат»
170024, г. Тверь, пр-т Ленина, 5.

*

взошла на исторический небосклон
легендарная царица Феодора.
Родившись на самом дне Второго
Рима, великого Константинополя,
и получив воспитание среди актеров
и куртизанок, она завоевала сердце
Юстиниана, наследника престола,
и в м есте с ним обрела впасть
над Византией. В их правление
Империя достигла вершины
могущества, несмотря на
кровавые смуты, укрощенные
лишь благодаря мужеству
и находчивости прекрасной Феодоры

SBN 5-04-002458-4

785040 024582