газеты
«Ленински
е искры»
- орган
Ленинградского
О бкома
и Г о р ко м
аВЛКСМ ,
Ленинградског
оСовета
.п ионерско
й о р ган и зац и
иимени
В.И. Ленина
1969
год издания XIII
Г
д
е
кончаетсяялмез
з
е
м
я
Где кончается земля —
Она там не кончается.
Дальше — путь для корабля,
Море начинается.
...Капитан не на волне.
Капитан — на валуне.
Провожает он отлив
И прилив встречает,
Примечает, как залив1
Паруса качает.
Утром рано-рано-рано,
Чуть рассеется туман,.
Выплывает из тумана
Путь-дорога в океан.
«Погоди нем нож ко,—
Шепчет морю Лёшка. —
Ждать осталось — ерунда,
Ну, совсем немного!
Волны дыбятся вдали,
Катятся лавины:
— Эй вы, где вы, корабли?
Ну-ка, к нам на спины!
Маяки далёких стран
Вам светить готовы!
Что ж ты медлишь, капитан?
Отдавай швартовы!
И тогда — давай сюда
В океан дорогу!
Прокричу гудком в ночи:
— До свиданья, ма-ма!4—
И уйду — ищи-свищи! —
К горизонту прямо!»
Дали только бы штурвал
Подержать минутку!..
В качку б он не подкачал!
В дрейф не сдрейфит! Дудки!
След печатает корма
В океане бурном...
— Здрасьте! Вы и есть шторма?
Рад знакомству — штурман!
Ветер воет: «Не пущу!
Я назад — ни шагу!»
Но таранит лбом волну
Тральщик-работяга.
Только — стоп!
Пути закрыты.
Кружит белый ураган.
Хмурит брови
Знаменитый
Ледовитый
Океан.
Не пробиться пароходу,
Не добраться до воды.
Пароходу нет проходу —
Льды!
Смотрят с мачты вдаль матросы:
Где ты, добрая земля?
Всё торосы, да торосы,
Да ледовые поля...
В порт летит радиограмма:
«Затирает крупный лёд».
И немедля к Лёшке прямо
Курс берёт атомоход.
По торосам! По торосам!
Давит!
Крошит!
Режет носом!
От торосов — крошка!
Выбирайся, Лёшка!
...А волна стучит в валун,
Мокрой пудрой дышит.
Лёшка шепчет: «Не балуй!»
Море Лёшку слышит.
Море Лёшке верит.
Тихо лижет берег...
Знает — он не подведёт.
Терпеливо Лёшку ждёт.
„.Ночь гуляет вдоль окон.
Звёздочки в дозоре.
Лёшке ночью снится сон:
Море, море, море...
А на море, на волне —
Лунная дорожка.
Морю снится в тишине:
Лёшка, Лёшка, Лёшка...
Рис. Ю. Бочкарёва
Георгий БОРИСОВ
Рисунки Ю. Шабанова
БУЙ НЕСВЕТЯЩИЙ
«Как вы смеете обижать папу?» — хотел крикнуть Вася
на Вяльцева, но под строгим взглядом отца остановился. Но
почему? Почему папа разрешает так с собой разговаривать?
...Отец служил в порту. Бакенщиком. Вася часто бывал
у него. Проскальзывал незаметно в широкие, настежь рас
пахнутые ворота порта и бежал к высокому просторному са
раю с белой крышей из оцинкованного железа. По пути он
всегда останавливался у причалов и с изумлением смотрел,
как огромные портовые краны ловко управлялись с тяжёлы
ми грузами. Они хватали своими клювами-стрелами упако
ванные машины, опутанные стропами тракторы или везде
ходы, медленно поднимали в воздух и, не торопясь, важно
опускали их в глубокие тёмные трюмы. Пароходы, добродуш
но покачиваясь, покорно подставляли свои бездонные чрева,
пока поверхность воды не коснётся белой полоски на крутых
высоких бортах — ватерлинии. Потом трюмы закрывали, и
пароходы, дав прощальные гудки, один за другим отходили
ст причалов, вспенивая за собой воду.
Сегодня он прибежал как раз в тот момент, когда к са
раю подкатил запылённый, пропахший бензином самосвал.
Отец — высокий, широкоплечий, с неизменной доброй улыб
кой на лице — грузил с шофёром Федей разный металличе
ский хлам: ржавые буи, погнутые вешки, голяки, похожие на
обтрёпанные берёзовые веники. Кузов самосвала набили до
отказа. И когда осталось взвалить последний груз — ржавый,
помятый, как консервная банка, буёк, — откуда-то появился
начальник портовой части Вяльцев и накинулся на отца:
— Николай Тихонович, что это такое? — Он указал ру
кой на буёк.
Отец молча пожал плечами.
— Нет, вы мне скажите, что это такое? — приставал
Вяльцев. — Сколько лет я спрашивал вас про этот буёк, а что
вы мне отвечали?
— Запропастился куда-то, — улыбаясь ответил отец.
—; А каким же образом вы отыскали его сегодня?
3
— Очень просто. Пришла развёрстка на утиль, стал раз
бирать своё хозяйство и обнаружил.
— Так вы хотите отправить его в утиль?
— Совершенно точно, в утиль.
— Да вы что, Николай Тихонович, в своём ли уме? По
думайте, что вы говорите?
— А что ж тут думать — в утиль да и всё!
— Буёк оставить в сарае! — начальственным тоном ска
зал Вяльцев. — А что касается его дальнейшей судьбы, то
это я решу сегодня же, сейчас же, сию минуту!
Вот тут-то Вася и хотел вмешаться в разговор, но осте
пенился, поймав на себе взгляд отца. О, Вася хорошо знал
этот молчаливый, проникающий взгляд. Нет, нет, в нём не
было ни злости, ни суровости, ни мимолётного холодка. Он
грел своей добротой и ободрял какой-то особенной сердечно
стью. В этом взгляде раскрывался весь характер отца.
И Васе казалось, что Вяльцев хотел воспользоваться чрезмер
ной добротой отца и его молчаливостью, почему и накричал
на него и теперь возбуждённо шагает к красному кирпичному
зданию — управлению порта, жаловаться, наверно, вздумал,
хотя его никто не обидел, отец даже слова не вымолвил и
молча посмотрел ему вслед, и к буйку, из-за которого заго
релся сыр-бор, отнёсся с почтением. Потрепав по плечу шо
фёра Федю и отправив самосвал, он осторожно поставил буёк
на тележку и молча отвёз в сарай.
4
В сарае было полутемно. Только в углу из большого
окна на широкий стол с массивными ножками падал яркий
дневной свет.
Вася никак не мог. отделаться от чувства обиды.
— Пап, а почему он на тебя накричал?
Мимо прогромыхала автомашина. Висевший на стене
белый ящичек с красным крестом вздрогнул, и дверца у него
открылась. Отец захлопнул дверцу и сел за стол, накрытый
по всей длине и ширине стеклом, под которым лежала мор
ская карта, испещрённая всевозможными чёрточками и кру
жочками — топографическими знаками.
— Откуда ты взял, что Вяльцев со мною грубо гово
рил?— улыбаясь, спросил отец.— Тебе всё показалось. Я ведь
не из тех, кого запросто обидеть можно. Постоять за себя
могу.
Вася понемногу успокоился. Действительно, отец такой
большой и сильный и бояться за него нечего. Но теперь Васю
распирало любопытство. Если сравнить этот ржавый буёк с
остальными, отправленными в утиль, то выглядел он более
непригодным. На дно самосвала уложили три светящих буя,
не столь обшарпанных и помятых. Отправили и два буя-ре
вуна, тоже совершенно негодных, но зато когда-то издавав
ших предостерегающие звуки: «Ууу! Ууу!» Буй же несветящий
никогда не пел, не мигал загадочным огоньком, да и устроен
совсем просто, вроде пожарного ведра с острым дном, за
крытый и заваренный со всех сторон, и с таким же, как у
всех, тяжёлым кольцом для якорной цепи. Правда, буи всех
типов — несветящие или которые свётили или ревели — все
несли одинаково важную службу: они указывали кораблям
пути подхода, оберегали .их от мелей и подводных скал.
— А почему Вяльцев не разрешил сдать этот буёк?
Отец пригладил сыну вихор на затылке и посмотрел на
буёк. Он стоял на металлической тележке недалеко от вход
ной'двери. Огромный солнечный квадрат медленно полз по
холодному цементному полу, подбираясь к тележке с буйком.,
— Видишь ли, сын, этот буёк не совсем обычный. — Го
лос у отца задумчивый, проникновенный. — Вокруг него и
вместе с ним проходили разные события — и малые, и боль
шие. И если бы буёк мог говорить — о многом он поведал бы.
Вася слушал отца и улыбался: о железном буйке он го
ворил, как о ком-то живом, ну вроде бы о маленьком пуши
стом котёнке или о ершистом щенке с глазами-пуговками.
Оказывается, буёк этот стоял у мели, далеко от берегов,
и в холодные зимние дни мог мёрзнуть от стужи и ледяного
ветра и даже страдал от несправедливости мелкосидящих ка
теров и лодок, долбивших его своими тупыми форштевнями,
5
выказывая полное неуважение и к его судьбе и к глубинам
моря. Буёк за свой долгий век «видел» и «перестрадал» мно
го. Не прошла мимо него и война с немецкими фашистами.
Отец вспомнил и о себе: как он, идя по морю на катере, по
пал под бомбёжку и потом плыл целых восемнадцать часов,
пока, совершенно обессиленный, не достиг берега.
— Впрочем, что это я о себе? — спохватился отец.—
Если бы ты знал, Вася, — продолжал отец, — что произошло
однажды с этим буйком...
Вася давно так не смеялся. На буёк он теперь смотрел
с каким-то обожанием, ему даже казалось, что и железная
тележка вместе с ним качается и трясётся от смеха. Да разве
может кто остаться равнодушным, услыша нечто подобное?
...Произошло это ранним утром, когда на горизонте, за
тянутом тучами, блеснула багровая полоса рассвета. Фашист
ский корабль, прячась среди высоких волн, крался к совет
скому рыбачьему посёлку, дремлющему в пустой прибрежной
синеве. Но разбойник, даже хорошо вооружённый, всегда со
страхом думает о неожиданном сопротивлении. Капитан фа
шистского корабля стоял в бронированной рубке и в морской
бинокль рассматривал рыбачьи домики. Правая рука его цеп
ко держала рукоятку машинного телеграфа, в любой момент
готовая перевести её на чёрную надпись «полный назад».
Вдруг вахтенный матрос, стоявший на баке, истошным голо
сом заорал:
«Справа по борту — плавающая мина!»
По приказу капитана артиллеристы открыли огонь по
обнаруженной цели. Корабль задрожал, исторгая из себя
языки пламени и устрашающий грохот. В небо взвились фон
таны воды. Рукоятка машинного телеграфа скользнула к
надписи «полный назад», и пират скрылся в предрассветных
сумерках. Но обстрелянная цель по-прежнему покачивалась
на волнах. Это был всего-навсего буёк. Незадолго перёд этим
в море пронёсся шторм. Со дна поднялись водоросли, опута
ли буёк и сделали его похожим на плавающую мину.
— Это произошло вот здесь, — сказал отец и ткнул паль
цем в красный кружочек на карте.
— Дальше, дальше, — еле переводя дыхание, просил
Вася.
— И удивительнее всего, Вася, что в буёк не было ни
одного попадания. И пули, и осколки снарядов только цара
пали его и скользили, как по маслу. Если бы его изрешетили,
пошёл бы он ко дну, как самое что ни на есть обычное живое
существо.
Яркий солнечный квадрат переполз с пола на буёк.
Сколько же на нём вмятин и царапин-—не сосчитать! Васе
хотелось подбежать к буйку, потрогать его поржавевшие
раны, но в это время чья-то тень перекрыла буёк и исчезла.
«Неужели вернулся Вяльцев?» — с испугом подумал Вася,
боясь двинуться с места. Но это был не Вяльцев. Мимо про
ходил портовый рабочий в жёсткой брезентовой робе, загля
нул в сарай, крикнул весело:
— Николаю Тихонычу — привет! — и исчез.
Отец ничего не видел и не слышал: он весь ушёл в вос
поминания.
— В жизни буйка есть ещё одна страница. — Отец тяже
ло вздохнул. — Очень печальная страница.
...В самый разгар войны линия фронта проходила непо
далёку от города. Днём и ночью не стихала артиллерийская
перестрелка, дрожали каменные здания, сыпались из окон
стёкла. Фашисты стремились захватить порт, но сделать это
им так и не удалось, — натолкнулись на яростное сопротивле
ние и перешли к обороне. Зато начали простреливать любой
квадрат моря, не давая подвозить к городу боеприпасы и про
довольствие. В городе не хватало хлеба, мяса, сахару. До
стать немного продуктов можно было на той стороне залива,
в рыбачьем посёлке. Однако дорога туда была небезопасна:
по морю шныряли фашистские корабли, а в небе частенько
появлялись их самолёты. Только временами, в периоды за7
тишья на фронте, некоторым катерам и моторным лодкам
удавалось невредимыми пробираться в далёкий посёлок.
В один из таких дней, когда почти совсем стихла артил
лерийская канонада, в рыбачий посёлок на небольшом катере
отправился молодой портовый матрос по прозвищу Дельфин.
Это имя он получил потому, что умел хорошо плавать. Вме
сте с ним увязался худенький щупленький мальчонка с боль
шими серыми глазами — Серёжка. Собственно, даже не увя
зался. Дельфину нужен был помощник-швартовый. А Серёж
ка легко управлялся с многочисленными швартовыми кон
цами.
В посёлок, раскинутый на берегу залива, пришли безо
всяких приключений. У деревянных пирсов катер встретили
рыбаки и нагрузили его мешками с вяленой рыбой.
N
А на обратном пути всё и случилось.
Катер, управляемый Дельфином, резво бежал по мелкой
зыби.
Серёжка сидел, поставив босые ноги на красный спаса
тельный круг, и, чуть щурясь, смотрел на золотистую дорож
ку, убегавшую к заходящему солнцу.
Когда на небольшом удалении, купаясь в лучах солнца,
показался буёк, Серёжка облегчённо вздохнул: прошли поло
вину пути, и вдали тёмно-синей полоской угадывался родной
город, где так тревожно и нетерпеливо ждали их возвра
щения.
И вдруг Серёжка, всё ещё улыбаясь, заметил в ярких лу
чах солнца продолговатый чёрный предмет, от которого шло
зловещее, всё нараставшее гудение. Дельфин заметил опас
ность ещё раньше и ничем не выдал своего волнения.
Вскоре чёрный предмет принял ясные очертания фашист
ского самолёта с паукообразными опознавательными знаками
на крыльях. Не снижаясь, самолёт сбросил бомбу и скрылся
в том же направлении, откуда появился.
Серёжка услышал, как где-то совсем рядом шлёпнулась,
а потом разорвалась бомба. В небо взметнулись высокие
столбы воды. Катер резко качнуло и отбросило в сторону, он
накренился и быстро погрузился в воду: взрывной волной ему
разворотило весь борт.
Серёжка не мог понять — сам ли он выпрыгнул, или его
выкинуло взрывом, но пришёл в себя он только в воде. Непо
далёку от него показалась мокрая голова Дельфина.
«Ты жив, парень?» — спросил он Серёжку.
«Жив!» — дрожащим голоском ответил Серёжка.
Дельфин неожиданно скрылся под водой и долго не по
казывался. Это так напугало Серёжку, что он и сам чуть не
пошёл ко дну. Наконец, фыркая и отплёвываясь, Дельфин
вынырнул. Потом он снова нырял и выныривал,,
8
«Не достать! — глухо сказал Дельфин. — Да и устал я,
смертельно устал».
Лицо у него было бледное, без единой кровинки, по ще
кам стекали струйки воды.
Серёжка подумал, что Дельфин нырял за рыбой, пото
нувшей вместе с катером, но он ошибался, — Дельфин хотел
достать спасательный круг.
«Без него нам будет очень плохо», — охрипшим голосом
сказал Дельфин.
На поверхности моря торчали всего две головы, освещён
ные солнцем.
«Дяденька, а буёк! — звонко воскликнул Серёжка. — Он
где-то недалеко».
«И то дело!» — откликнулся Дельфин.
«В какой он стороне? Куда нам плыть?»
Дельфин поглядел на небо, что-то соображая, потом на
солнце и сказал:
«Знаю. Плыви за мной».
Так они добрались до красного буйка. Он добродушно,
приветливо покачивался на тихих всплесках. Доплыли до
него, надеясь на спасение, а надежда была призрачной: как
только за него хватались четыре руки, он сразу же уходил
под воду.
— Понимаешь, сынок, — слышал Вася взволнованный
голос отца, — очень обидно, когда обманываешься в своих на
деждах. Но в жизни бывает всякое.
— Дальше, дальше, — заторопил Вася.
...Ни Дельфин, ни Серёжка не ожидали, что буёк не смо
жет держать двоих.
«Что же делать?» — спросил Серёжка, едва придержи
ваясь за буёк и со страхом глядя на него.
«Будем отдыхать по очереди, — ответил Дельфин. —
А потом решим, что делать. Надо немножко прийти в себя...»
Несчастные пловцы, как и решили, отдыхали по очереди.
То Дельфин ухватится за буёк и отдыхает, а Серёжка пла
вает рядом, то Серёжка прильнёт к прохладному железу и
смотрит, как Дельфин лежит на спине, выставив из воды нос
и подбородок.
Через некоторое время Серёжка заметил какую-то пере
мену в лице и глазах своего старшего товарища: он старался
не встречаться взглядами с Серёжкой и отчуждённо смотрел
в сторону. Небритый, с заросшими щеками и подбородком,
Дельфин казался злым.
Солнце стояло у самого горизонта, рассыпав по всему
морю весёлые оранжевые блики. С берега дохнул вечерний
бриз и зашевелил, взъерошил гладкую поверхность.
9
«Дяденька, наверное, уже моя очередь?» — простонал
Серёжка, умоляюще глядя на Дельфина, отдыхавшего на
буйке.
«Устал, что ли?» — недовольно спросил Дельфин.
«Очень устал».
«Тогда отдыхай!» — и Дельфин нехотя соскользнул с буй
ка в воду.
Серёжка всем телом прижался к буйку и задрожал — то
ли от усталости, то ли от страха. Не нравилось ему, что Дель
фин как-то натянуто улыбался. И ещё заметил Серёжка:
Дельфин не уступал ему место сам, а всё ждал, когда он по
просит об этом. Выходило так, что Дельфин отдыхал больше,
чем его маленький товарищ по несчастью.
Надвигались сумерки. Краешек блестящего диска по
следний раз осветил водную поверхность, изборождённую ве
черней прохладой, и скрылся, оставив на небе тревожное
оранжевое зарево.
Приближение ночи вселяло в Серёжку всё нараставшее
беспокойство, и он решился на отчаянный поступок.
«Знаете что, дяденька, — сказал он Дельфину, — давай
те тянуть жребий, кому на буйке оставаться и ждать помощи,
а кому плыть к берегу».
Он поймал на воде тонкую палочку, переломил её на две
неравные части и зажал в кулак.
«Кому достанется большая палочка — тому на буйке
оставаться! Тяните!»
Дельфин отдыхал на буйке. Перед ним из воды торчала
посиневшая детская рука. Серёжка как упал в воду в корот
ких штанишках и в ситцевой рубашке, так и оставался в них.
Только выгоревшая голубая рубашка вся изодралась, обна
жив костлявое тельце.
— Слабый был парнишка, щупленький, — продолжал
свой рассказ отец, — а вот откуда у него столько смелости
взялось — не пойму. Предложить человеку, во много раз
сильнее его, тянуть’жребий, как равному, — для этого нужна
смелость. Больше того — вызов неизвестному. Море было со
вершенно пустынным, надеяться и ждать помощи было неот
куда. Берега скрывались где-то за потускневшим горизонтом,
плыть к ним редко кто осмелился бы. Для этого нужны были
дерзость, презрение к любой опасности и такое же отчаяние,
какое охватило маленького Серёжку.
— А что Дельфин? — не выдержав, спросил Вася.
— Что Дельфин? — переспросил отец. — Дельфин —
ничего, он улыбнулся и весело сказал: «Раз такое дело — да
вай тянуть жребий. Хочу испытать судьбу — есть в ней спра
ведливость или нет».
Поглядев на свою палочку и сравнив её с той, что лежа10
ла на ладони у Серёжки, Дельфин рассмеялся — дико, гром
ко, безрассудно. Серёжка ухватился обеими руками за буёк
и прижался к нему.
Вечерний бриз начертал на бугристой поверхности моря
свои замысловатые узоры и завыл тоненьким голоском.
Дельфин отбросил свою палочку прочь и заговорил, чуть
придерживаясь за буёк:
«Нет, парень, в судьбу верить нельзя, нет в ней справед
ливости. Не такого исхода ждал я от жеребьёвки. Ну, да что
там ждать от судьбы, она и так жестоко посмеялась над нами.
Прости, что я тебя поволноваться заставил, — надо было мне
немного передохнуть, сил набраться перед дальней дорогой.
Жизнь свою я без боя никому не отдам — ни волнам, ни фа
шистам».
Дельфин оттолкнулся от буйка и поплыл, сильно взмахи
вая руками. На его мокрой голове и полосатой тельняшке
отражались оранжевые блики заката. Страх перед неизвест
ностью придавал ему силы. Но сильнее этого страха его под
хлёстывали отчаянные крики Серёжки:
«Куда вы, дяденька?! Вернитесь! Вы же выиграли!..»
— Да, сынок! — шумно вздохнул отец. — Если бы буёк
мог плакать, он разрыдался бы. Каким испытаниям подверг
лись два человеческих сердца!
Отец хлопнул ладонью по столу. Стекло, прикрывавшее
карту, звякнуло, раскололось на мелкие кусочки. Отец отдёр
нул руку, а Вася невольно отбежал в сторону.
11
В этот момент чья-то тень закрыла буёк, освещённый
солнцем.
В дверях появился Вяльцев, улыбающийся, с победным
блеском в глазах.
— Ты здесь, Николай Тихонович?
— Здесь. Где же мне быть?
Вяльцев вошёл внутрь сарая, и буёк выскользнул из его
охватывающей тени.
— Что с тобой, Николай Тихонович? — воскликнул
Вяльцев.
Вася оглянулся. Отец смотрел на кровь, сочившуюся из
порезанной руки.
— Да вот порезался о стекло.
Вяльцев достал из белого ящичка с красным крестом —
аптечки — бинт и пузырёк с йодом.
— Как же . ты так, Николай Тихонович, — говорил он,
перевязывая рану. — Сколько раз твердил я тебе, чтобы ты
заменил хрупкое стекло органическим. Всё некогда и некогда.
Завтра я сам принесу органическое стекло и накрою твой
стол. Ишь как порезался. Обязательно сходи к врачу. А вдруг
в ранке остались мелкие стёклышки?.^
Вася почувствовал сильный запах йода, который настой
чиво и легко смешался с таким же запахом моря, идущим от
всего отцовского хозяйства — буёв и вешек, расставленных
у стен сарая.
— Одним словом, Николай Тихонович, — слышал Вася
голос Вяльцева, — по решению портового комитета буёк этот
будет поставлен на постаменте как памятник,
— За что же ему такая честь?
— Есть за что! Ставят же на постаментах танки, орудия,
пулемёты, как напоминание о великих сражениях, о бес
смертных подвигах советских людей в годы войны с фашиста
ми. Почему же и буйку не стоять? Пусть он напоминает о
подвиге, совершённом бесстрашным Дельфином.
— И храбрым Серёжкой, — тихо добавил отец.
Вася ничуть не удивился, когда заметил, что у Вяльце
в а — большие серые глаза. Но когда отец назвал его Серёж
кой, Вася от неожиданности вздрогнул и нахмурил брови:
невольно вспомнился маленький Серёжка, крепко обнявший
буёк, вокруг которого с угрожающим величием плескалось
море.
Лоб у Васи разгладился. По-новому предстал утренний
разговор Вяльцева с отцом. Жаль, конечно, что появление
Вяльцева прервало рассказ, — попробуй-ка теперь расшеве
ли отца. Впрочем, это не так уж и важно: ведь Серёжка-то
остался жив! А спасли его тёмной ночью при свете звёзд со
ветские моряки,
12
Что же касается Дельфина, то Вася без труда догадался,
кто мог переплыть любую реку, самый широкий залив и
д аж е— море!
Солнечные лучи ярко освещали буёк. Васе захотелось
потрогать его. Ладони ощутили тёплую шероховатую поверх
ность. От прикосновения якорное кольцо скрипнуло и по все
му железному корпусу пошло тихое гудение. И Васе показа
лось, что буёк — несветящий, молчаливый — вдруг стал излу
чать удивительно яркий свет и издавать предостерегающие
звуки:
«Уууу!.. Уууу!.. Ууууу!..»
Алексей ЕЛЬЯНОВ
М О РЕ
Сегодня жоре Чёрное
Зелёное-зелёное.
На море пятна синие
От белых облаков.
Такое нелюдимое,
Такое затаённое,
Такое незнакомое,
Капризное — без дна,
Я по морю в кораблике
Поплыл под парусами,
За мною — мчат усатые,
Курносые дельфины .
И чайки, точно голуби,
Клюют с моих ладоней
Тугое, золочёное,
Пшеничное зерно.
Я деду бородатому —
Царю морей и раковин —
Сказал:
«Гони, чего же ты?!
Мне без тебя не справиться —
Обвисли паруса».
Вздохнул, помчался парус мойщ
Уходит море в небо.
И грустно мне, и боязно:
Плыву то вдаль, то к берегу,
А сказке — нет конца.
Рисунок П. Вискова
С. САХАРНОВ
Мушкельколотушкель
Последний курс морского
училища мы кончали в Ба
ку. Шёл второй год войны,
мы учились по двенадцать
часов в сутки, сидели на
чёрном хлебе и пшёнке, а
вместо сахара грызли приве
зённые из Ирана финики.
Эту страну только что пере
именовали, и мы по привыч
ке называли её Персией.
Больше всего из занятий
нам
досаждала
морская
практика. Занятия по ней
14
вёл Воробьёв, старик, не
имевший за душой, по наше
му мнению, и четырёх клас
сов средней школы.
— Для того чтобы прикре
пить буксирный конец к
шлюпке, должно положить
на
переднюю
банку
шланг... — медленно дикто
вал он.
«Должно!» — умереть, как
смешно...
Мы кипели от злости. Нам,
постигающим тайны высшей
математики, знающим глу
бинные причины хитроум
ных ошибок гирокомпаса,
казалось издевательством пи
сать под диктовку: «Бочки
с мазутом поднимают на
борт с помощью тросов и ги
ней...»
— Тросы бывают маниль
ские, пеньковые и сизальские. Для того чтобы выров
нять трос в гинеях, берём
мушкель...
Это идёт очередной урок
морцрактики.
— Мушкель - колотушкель, — с ненавистью шеп
чу я.
Мой сосед быстро черкает
что-то на промокашке...
— Передай
дальше! —
бормочет он.
На промокашке стихи:
Воробьёв на сердце льёт
мазут
И заводит за желудок
гини,
Скоро , скоро труп мой
увезут
И сменяют в Персии
на финик.
— Что это у вас такое? —
раздаётся громкий голос у
меня над головой, и морщи
нистая рука ложится на про
мокашку.
Она несёт её по воздуху
мимо самого моего носа. Во
робьёв подходит к окну и,
опустив со лба на нос очки в
дешёвой железной оправе,
читает стихи, шевеля губами.
Воробьёв был строг. Огонь
двух революций и тропиче
ское солнце дальних походов
обожгли его, как кирпич. Мы
слышали от него и «извольте
выйти вон!» и «ракушками
обросли!» и, особенно часто,
«вам гусак-с!», после чего в
журнале появлялась жирная
круглая двойка.
На этот раз он не говорит
ничего. Он отходит к столу,
для чего-то поднимает и сно
ва опускает на нос очки, ли
стает журнал и начинает
тихо диктовать дальше. Мы
не записываем за ним. В на
лаженном механизме урока
что-то безнадёжно
слома
лось*. .
Прошло два месяца.
Мы плавали по Каспию на
моторных катерах. Вместо
названий они имели номера.
Наш «шестнадцатый» шёл
вдоль острова Нарген. Было
время приборки. Смачивали
палубу.
Старшина высунулся из
рубки, заметил меня, выво
лок из ящика парусиновое
ведро с привязанной к нему
верёвкой.
— Набери вода! — крик
нул он.
Я подошёл к борту. Стре
мительный ток воды нёсся к
корме. Катер шёл полным хо
дом. Я бросил ведро в воду
и тотчас же помчался по па
лубе, увлекаемый верёвкой.
Верёвка стала железной, она
врезалась в ладони и со
страшной силой тащила меня
к кормовому срезу.
«Сейчас — за борт!» — по
думал я.
В последний момент ведро
выскочило на поверхность,
совершило несколько прыж
ков по воздуху и, растеряв
всю воду, покорилось. Когда
я вытащил его, в нём было с
полстакана воды.
15
Я оглянулся — старшина
ничего не видел. Незаметно
перейдя на другой борт, я
бросился опрометью в каюту
и, достав из рундучка тет
радь по морской практике,
начал судорожно её листать.
Ага, вот оно! Записано на
предпоследней странице:
«Для того чтобы набрать
воды, должно метнуть ведро
вперёд по ходу корабля и в
тот момент, когда оно, пол
ное и погрузившееся под во
ду, подойдёт к тебе, рывком
вытащить за ослабевшую ве
рёвку».
Я вылез на палубу, пере
шёл на тот борт, где коман
довал старшина, и, не торо
пясь, с этакой ленцой, мет
нул ведро, осторожно выби
рая слабину и выжидая, ко
гда оно поравняется со мной.
Рис. В. Адаева
Истории разных широт
Марафон поневоле
Джеймс, конечно, умел плавать. Но насчёт марафона!.. Не
ждал и не гадал.
Впрочем, как же это можно предположить, что ты вдруг
окажешься один среди бушующих волн? А с Джеймсом так
и случилось.
Танкер
