Слепцы [Виктория [Baal] Лавгуд] (fb2) читать онлайн

Виктория [Baal] ЛавгудСлепцы

Первая

***0***

Умерла она как-то совсем уж по-идиотски.

Нет, Сокка постоянно говорил, что умрёт она именно так. Не в горячке сражений, не при исполнении миссии, не при защите дорогого. А как настоящая неудачница.

Она, блин, задохнулась во сне! От собственного же, мать её, храпа!

О-о, как бы смеялся этот чёртов Сокка с его чёртовым хвостиком. Если бы узнал.

Но он умер раньше, так что позора никто не видел. В последние годы жизни Тоф была совсем одна.

Кстати, о зрении.

Вокруг было непривычно. Светло. Когда она поднесла руки к глазам, то с удивлением уставилась на свои ладони. Молодые такие ладошки, девичьи. Можно даже сказать, хорошенькие.

Вот только видеть их было до жути непривычно. Да и вообще — видеть.

Мир вокруг полыхал разными цветами, названия которых она не знала. Как-то Сокка пытался ей объяснить эти самые цвета. У него даже получилось, хотя сама она никогда бы не смогла бы…

Красный — это страсть, которая была у них несколько раз. Это тепло от костра, который грел холодные бока во время скитаний, это вспышки удовольствия и злоба внутри.

Голубой — это холод, свежий морозный воздух и объятия воды. Это мягкость его дыхания ночью и ощущение капелек росы на щеках.

Синий — это глубокая скорбь. Это жёсткость его тела в момент последнего прощания. Пустота и обречённость: он так и не подарил ей детей.

Сейчас же было… странно. Наверное, решила она, это называется ярко — когда нестерпимо режет по мёртвым прежде глазам. И ничего вокруг, только эта яркая разноцветная пустота.

— А у тебя, оказывается, зелёные глаза.

— А тебе отвратительно не идёт бородка.

Аанг смущённо трёт лысину и смеётся, тоже смущённо. Он выше Тоф, шире в плечах и сильнее, но всё равно больше напоминает того мелкого мальчишку, которого она ощутила впервые.

Она рада его видеть. У неё за всю жизнь было мало друзей, а близких и того меньше. Аанг же был почти членом семьи.

— Катара тоже мне это всё время говорила.

— Катара, несмотря на все её заскоки, нормальная такая баба. Рада тебя видеть.

Аанг умер слишком быстро, на взгляд Тоф. Да и вообще, вся их компания как-то не слишком тянулась к жизни. Только Катара и Тоф будто позабыли о том, что им пора на покой. Бейфонг пережила и дочерей, и их детей, и детей их детей…

А потом умерла, мать её, подавившись храпом! Ур-роды!

— Как называется основной цвет вокруг?

— Белый.

— А твоя одежда?

— Это оранжевый. Это красный.

Красный оказался менее красным, чем представляла себе Тоф. Так себе, на самом деле, цвет — её страсть была глубже и сильнее.

— Так чего мы тут делаем? — спросила она. — Мне, наверное, на покой пора, в мир духов. Ну и всё такое.

Аанг заметно помрачнел. Тоф уставилась яркими зелёными глазами на сведённые к переносице брови, водянистые глаза, поджатые губы.

На плечо аватара, соткавшись из белого вокруг, запрыгнул Момо.

— Тут такое дело… — протянул Аанг. — В будущем никакого мира духов не останется. И я бы хотел… точнее, я бы не хотел, чтобы вас, моих друзей, это коснулось. Это плохо сказывается на духовной оболочке и, — он оборвал сам себя, — не важно. Вам будет плохо от этого.

— И кто в этом будет виноват?

— Да я сам, точнее, следующее воплощение. Корра, слышала о ней?

Память у Тоф, несмотря на смерть, была отвратительной. Что-то, связанное с этим именем, колыхнулось в глубинах, но так и осталось погребено в свалке мыслей и воспоминаний. Она учила Корру? Или только слышала о ней?

Странно.

— Что у меня с памятью?

— Я тебя не сразу нашёл. Часть воспоминаний затёрлась. Обычно пропадают не самые важные фрагменты.

С этим Тоф бы поспорила. Она не помнила имена собственных детей! Сун… Суна? Лин? Как же их, духи побери, звали?

Быстрая проверка памяти показала, что исчезли не только воспоминания о детях. Зато болезненно-чёткими стали знания о магии земли и металла.

Она так и не подчинила платину…

— Мда… ладно уж, аватар. Расскажешь, как у тебя дела?

— Это не важно, — сказал Аанг. — Времени не так много. Короче, я хочу тебя перекинуть в другой мир. Там есть свои понятия нашей магии, довольно ущербные, но работающие.

— Мне надо что-то сделать за этот переход?

— Нет, нет, совсем ничего. Я, грубо говоря, посылкой отправляю тебя из одной страны-мира в другую, более безопасную. Будешь перерождаться там, пока я исправляю свои ошибки, — Аанг грустно улыбнулся. — Я всех наших так уже переправил.

— И Сокку?

Про короткие отношения брата Катары и Тоф Аанг знал, хотя любовники и прятались по углам.

— Да, только… я не могу отправить тебя в тот же мир, что и его. Ограничения.

— Он хоть счастлив?

Аанг фыркнул.

— Ага, как же. Ему не угодишь! Дал ему магию — и получаю теперь только порцию ворчания. Палкой ему, видите ли, надо махать, стихии не отзываются и вообще!

— Раз ворчит, значит, счастлив, — улыбнулась Тоф.

От невозможности быть рядом с Соккой, с одной стороны, ныло в груди — она его всё-таки любила. А с другой, становилось свободно и легко. Сколько они не виделись? Она пережила его больше чем на столетие!

Пусть уж нежная молодая любовь ей и останется.

— Ну, вижу, ты согласна, — Аанг потёр руки, Момо цвиркнул. — Есть какие-то пожелания?

— Есть парочка. Оставь мне мою память, магию и моё тело.

— Без проблем. Ещё что-то?

— Зрение.

— У тебя будут самые зоркие глаза, это я тебе обе…

— Нет, мальчик-зайчик, — хмыкнула Тоф. — Убери его.

***4***

Новая жизнь была удивительно похожа на старую. Вокруг надменно гудели однообразные голоса, кто-то постоянно что-то витиевато говорил, шелестели дорогие ткани. В саду около её дома пахло просто умопомрачительно, тихонько чирикали певчие птицы в клетках.

Тоф прямо как домой вернулась, ей-богу. Разве что любящих родителей не было.

Да и вообще их не было. В новом мире родилась Узуко Узумаки, забрав взамен жизнь Чиё Узумаки. Нового отца Тоф не знала, но чёрные волосы, — про них кто только не шептался насмешливо, — ей явно достались от него. Узумаки все вокруг были красноголовыми.

Волосы цвета злобы и страсти.

В саду не было тишины: вокруг носилась целая куча тупых детишек разного возраста. Узумаки всегда славились своей плодовитостью.

— Узуко, Узуко, пошли играть, — подёргала Тоф за рукав кимоно одна из многочисленных младших сестрёнок.

— Нет, Мито. Я не играю. Не вижу.

— Ну мы можем поиграть во что-нибудь, где зрение не нужно! Ну Узуко!

— Иди к подругам.

Тело Тоф досталось её же, как и обещал Аанг. Оно оказалось сильнее, чем было в этом возрасте в прошлой жизни. Сказывалась магия земли и здешняя специфика энергетической структуры — тело всё было прошито тонкой сеткой магических сосудов. Когда энергия оказалась упакована в своеобразную систему внутри, а не плескалась под тонкой оболочкой, тело вдруг стало намного сильнее и прочнее.

Правда, была проблема. Энергетическая структура сохранялась ровно до того момента, пока Тоф не опробовала что-нибудь помощнее, чем простое поднятие крошечных камешков. От первого же крупного «прощупывания» земли и окружения стройная система канальцев перегорела. Как тонкие, не рассчитанные на высокое напряжение проводки из-за удара молнией.

Больно не было, только обидно. Она своими же руками разрушила саму вероятность того, что она впишется в этот мир и будет для него обычной. Ну, насколько она могла.

Теперь Тоф была изнутри похожа на океан, а не на стройную систему. Магия Земли из прошлого мира не могла быть заключена в тонкие энергетические сосуды. Саму себя Тоф сравнивала с кувшином, в котором плескалась сила.

Жаль, другие этого не ощущали: взрослые Узумаки называли её ущербной. Не в глаза, правда. Но это было вполне ожидаемо, потому что без каналов Тоф не могла стать шиноби. Ещё одно незнакомое слово, которое обозначало воинов этого мира.

Волосы, как поняла из разговоров Тоф, у неё оставались чёрными, только с небольшим уклоном в красный. А красный — это родовой цвет для прядей всех Узумаки, к которым она теперь и относится.

В этом мире мать, умершая родами, дала ей новое имя и новую фамилию, которые магу совершенно не нравились. Тоф всё равно продолжала считать своим кланом исключительно Бейфонг. Да и родители у неё были только одни, и они остались в прошлой жизни. Милые, спокойные, принявшие её даже после ухода из семьи…

Узумаки же её нервировали.

Во-первых, они были громкими. При мёртвых глазах усиливались другие чувства, в особенности осязание и слух, так что Тоф страдала от вечных криков соклановцев и вездесущего грохота. Она могла услышать движение белки за несколько километров, но терпела визг и взрывы практически над ухом.

Во-вторых, от большинства соклановцев пахло смертью. Запах этот был отвратительным, как от гнилого мяса. От кого-то пахло сильнее, от других — слабее, но даже у самых маленьких детей чётко прослеживался своеобразный душок.

В-третьих, саму Тоф среди Узумаки не слишком-то любили. Она отличалась от них: не носила обуви (ей было нужно видеть!), имела чёрные волосы (совсем не по-клановски), мало походила на простого ребёнка, не обладала нормальной энергетической структурой, мало разговаривала. А ещё она была слепой, как и в прошлой жизни. И с детьми не играла, хотя та же Мито всё пыталась наладить контакт.

Какая именно из причин стала решающей для общего негативного отношения, Тоф не знала. Да ей было плевать, если честно. После того, как ты размениваешь тринадцатый десяток, начинаешь по-другому относиться к жизни.

И даже шипение обо всяких бастардах, которые Тоф регулярно слышала в спину, совершенно не трогало. В конце концов, она ведь не Узумаки, она — Бейфонг. Чистокровная, рождённая в законном браке.

В остальном, жизнь была обычной и плавно текла вперёд. Тоф с облегчением преодолела период полной беспомощности и разменяла четвёртый год в новом-старом теле. Несравненное удовольствие ей принесло осознание, что теперь с координацией у неё всё более или менее нормально. Четыре года — достаточный срок, чтобы научиться самостоятельно подтираться и крепко держать в руках палочки для еды. Тоф и одевалась сама, поначалу больше напоминая пугало, чем девочку.

Младшая сестрёнка Мито (среди Узумаки все друг другу братья и сёстры), разочаровавшись в Тоф, рассерженно потопала в сторону других детей. Бейфонг немного качнула головой, перенаправляя внимание на птиц — Узумаки их держали в клетках по всему саду. Чтобы пение не умолкало ни на секунду.

Птицы в клетках надрывались, насилуя свои маленькие глотки. То ли молили о свободе, то ли мечтали о ней. А может, вспоминали прошлые жизни, как делала Тоф в первые месяцы в новом мире.

Ну, а что ещё делать младенцу? Только думать, да спать.

Она была тихим ребёнком, мало плакала, много ела и таращила мёртвые глаза в пустоту. Её не любили: могли забыть поменять пелёнки или не покормить вовремя. Ведь было столько других громких комков плоти, настоящих Узумаки, которые дерут глотки с момента своего рождения!

Ничего, выжила. Без каких-либо осложнений. Ну не считать же за них прохладное отношение «взрослых»?

Фыркнув, Тоф осторожно поднялась на ноги. Несоответствие взрослой души и маленького тела било прежде всего по координации: Бейфонг постоянно пыталась идти и действовать как взрослая, хорошо сложенная женщина. Но центр тяжести у тела был девичий и детский, так что углы Тоф считала с завидным постоянством.

Никого это не смущало. Ну, слепая же. Хорошо ещё, что с лестниц не падает.

На ногах при каждом шаге позвякивали многочисленные золотые браслеты. Глава клана уверял, что они нужны для безопасности, однако сама Тоф сравнивала их скорее с поводком или маячком. Никому не хотелось проблем из-за того, что слепая девочка вдруг попала в неприятности и растрепала всем что-нибудь важное. Да и кровь не водица, хоть Тоф в клане и не любили.

Снимать браслеты Тоф не спешила. Во-первых, управление металлом пока что сбоило, и золото не текло послушно в пальцах. Во-вторых, не время. К двенадцати годам Тоф решила уйти из дома, как в прошлой жизни.

Пускай будет новой традицией.

Земля стелилась под ногами, но на шаги отзывалась неохотно; картинка реальности воспринималась с искажениями. Всё в мире было пропитано яркой энергией, и она сопротивлялась, не давала себя считать. Чтобы хоть как-то взаимодействовать с новой, сильной Землёй, пришлось вспоминать уроки Кротобарсуков. Контакт налаживался медленно, но верно.

К десяти годам Тоф планировала окончательно приручить здешнюю Землю и полностью вернуть себе контроль над стихией. А может быть, и стать немного сильнее, чем прежде — вроде как, в этом мире сильнейшей из стихий оказалась дерево.

А дерево, при достаточном воображении и упрямстве, можно воспринимать как землю. При очень хорошо развитом воображении.

***5***

— Опять Сенджу и Учихи?

Заслышав знакомые фамилии, Тоф остановилась. Голоса звучали в чайной, Бейфонг сразу их узнала: говорили двое старейшин клана. Относительно приятные старикашки, правда, алкоголики. В чайной они отнюдь не чай распивали.

— Да, да, эти. Спасу от них нет, режут друг друга, а остальные страдают и под горячую руку попадают. Наших вот молодцев неделю назад отпинали так, что едва имена свои вспомнили.

— За это надо…

Послышался звук открывшейся тугой пробки, потом — быстрые бульки. Коротко пахнуло алкоголем — не саке, а чем-то крепче, что Тоф пока не пробовала. После нескольких тяжёлых глотков старейшины тяжело выдохнули и довольно закряхтели.

Тоф подошла к границе сёдзи, едва не выдав своё местоположение звякнувшими браслетами. Но старейшины явно чаёвничали уже не первый час, так что были изрядно навеселе. Не заметили.

— Слышь? Хиро, тот пацан из Нара, такую интересность предложил.

— Ну?

— Найти бабу двум наследникам. Типа породнить кланы.

Второй старик пошло захихикал.

— Да уж, когда имеешь одну девицу на двоих, потом как-то несподручно сражаться.

— Да погоди ты ржать, — новая порция бульков, смачный сюп. — Из наших бабу брать будут.

— Э? Э-э-э?!

— А я о чём?

— Мы же не влезали в войну! Ну, нет! Шинигами свидетель, я своих красноволосых не отдам этим баранам на заклание! Перебьются!

— Да тихо ты, тихо. Разгорячился. На тебе ещё… чаю.

Тоф неслышно отошла, скользя босыми ступнями по дощатому полу. Всё, что нужно, она уже узнала.

Красноволосых не отдадут.

У неё единственной в клане от отца были прекрасные чёрные волосы.

***8***

Первое представление наследников и их будущей жены оказалось весьма скучным. О чём говорить с двумя мальчишками, Тоф не понимала. Даже если это её будущие женишки.

Одно радовало: свадьбу планировали на тринадцатилетие Узуко Узумаки. Так что Тоф в пределах досягаемости клана уже не будет — золото текло в её пальцах подобно жидкому воску. Она могла в любой момент снять свои браслеты-кандалы, и никакие печати ей бы не помешали.

Мальчишки рассматривали её, один со сдержанным интересом, другой — с кипящей заинтересованностью. Недовольством от них не пахло, да и выражения лиц были достаточно доброжелательными. Тоф это «видела», потому что аккуратно постукивала пальцами по полу, на котором сидела.

Жуткая наглость, на самом деле. Не по этикету. Но, поскольку в комнате была лишь она, да её «женишки», Тоф позволила себе подобную вольность.

— Узумаки-сан, — сказал тот из мальчишек, что был поспокойнее, — вы имеете что-либо против нас или наших кланов?

Второй быстро закивал, но, спохватившись, согласно замычал. Он был подобен танцующему на ветру стеблю травы. Первый больше напоминал Тоф вулкан: твёрдый и спокойный снаружи, но с бурлящей магмой внутри. Бейфонг эту кипящую энергию ощущала на кончике языка, как большая змея.

— Никак нет, Учиха-сан, Сенджу-сан.

Как она может быть против? Она просто не явится на свадьбу, так что пусть себе делают что хотят. Да и не стоит «женишкам» трепать нервы неразумным поведением. Особенно мальчику-вулкану.

Но от слов-уколов мальчишки не спаслись:

— Я думаю, — протянула Тоф тонким детским голоском, — что это вы будете против, уважаемые наследники.

— А? Почему? — встрепенулся мальчик-травинка.

Аанг был из этой же породы: тонкий, звонкий, юркий. Со временем такие вырастают в гранитные скалы и могучие дубы, но в детстве от них не дождёшься и капли серьёзности.

Тоф перестала простукивать пол. Она сидела на коленях, поэтому радиус обзора сразу сузился до расстояния вытянутой руки. Всё-таки, она была слабовата для нормальной манипуляцией пылью, хотя грубое железо и тонкое золото ей поддались раньше времени.

Платины она пока не видела, так что не знала, станет ли та ей подчиняться.

— Узумаки-сан? — подал голос вулкан.

Она не знала их имён, так что приходилось выкручиваться. Им её имя тоже не сказали — традиция. Познакомиться в этом смысле они смогут только во время свадьбы.

Ну, или просто не познакомятся, учитывая планы Тоф.

— Вообще-то, мне запретили говорить об этом, — будто в нерешительности протянула Бейфонг.

— Разве могут быть тайны между супругами? — вкрадчиво, медово-сладко сказал вулкан.

Травинка сидел тихонько, не отсвечивая. Сразу видно, у кого какое воспитание в клане. Наверняка вулкана готовили, и жёстко, к принятию титула. А травинке давали время, чтобы насладиться детством — вот он и не лез. Умные дети, нехарактерно-взрослые.

Этот мир вообще отличался слишком быстрым взрослением детей. Пятилетние уже могут быть убийцами, в три года ребёнок с чакросистемой хорошо говорил и нередко умел читать. Удивительно-быстрое развитие, аномальное.

Так что Тоф не воспринимала мальчишек напротив себя за маленьких детей. Нет уж, с ними можно было говорить как со сложившимися личностями. Им не хватало только опыта, но со здешним темпом жизни этот недостаток быстро пройдёт.

Тоф отвела руку к полу и положила на него пальцы.

— О, я тоже так думаю… супруги… — Бейфонг напрягла диафрагму, и на скулы у неё вылезло два пятна румянца. — Старейшины обсуждали это, говорили, что такая как я не нужна… ведь я слепа, понимаете. А ещё — не смогу иметь детей.

То, что ниндзя с чакросистемой просто не смогут её оплодотворить, Тоф уточнять не стала. Она милый ребёнок, мечтающий о замужестве. А всякие мужчины, которые неспособны пробить её магический «иммунитет» со своей жалкой чакрой… в общем, нужен был кто-то с чрезвычайно мощным очагом, способный управлять как минимум пятью здешними стихиями. Таких шиноби в клане Узумаки не было, и Тоф предварительно решила, что её требования несколько завышены.

Едва договорив, она стукнула пальцами по полу.

Вулкан её маневр разгадал, судя по выражению лица. Он точно понял, что её простукивание что-то даёт, но никак не мог вообразить, что именно. На информацию о бездетности он словно расслабился: опустил плечи, приподнял уголки губ. Не хотел детей?

Травинка отреагировал более бурно. Приподнялся с пола, нахмурил брови, напрягся. Вот кто точно хотел большую семью.

— Это наверняка можно вылечить, — убеждённо сказал он. — В клане Сенджу самые крутые врачи!

— Развитый шаринган способен в определённой степени просмотреть чакроканалы. Не как Хьюги, конечно, но достаточно, чтобы выявить патологии. Не волнуйтесь, Узумаки-сан, мы решим эту проблему.

— А если нет?

— Оба клана закончат войну, — мрачно ухмыльнулся вулкан-Учиха. — Сирот предостаточно.

***11***

Помолвка была запланирована за два года до предполагаемой свадьбы, что немного нервировало Тоф. Связывать себя какими-либо обязательствами не хотелось, она ещё в прошлой жизни с этим завязала. Послё тёмно-синей скорби по Сокке и размолвки с отцом первого ребёнка.

Личная память совсем затёрлась, из прошлой жизни Тоф помнила только то, что детей у неё было двое. Ни имён, ни пола. Зато Сокка и все приключения с Аангом остались и хранились ей, как золотые монетки — скупым торговцем.

Узумаки устроили всё в лучшем виде: обрядили её в довольно удобный костюм тёмно-красного цвета (она спрашивала), понавешали множество украшений (их будет удобно переплавить в оружие, если это понадобится) и даже сделали Тоф что-то вроде мягких мокасин, через которые она хорошо ощущала землю. Носить обувь было непривычно, и Бейфонг пообещала себе, что это в первый и последний раз. Она привыкла ходить босиком.

Помолвка проводилась в старом храме, от которого сильно тянуло гнилью. Сначала Тоф даже не хотела заходить в здание: ей стало физически плохо от этого смрада. Но тогда один из мужчин-Узумаки просто поднял её на руки, и насильно внёс под тяжёлую крышу.

Внутри клубилась злая, голодная энергия. Она кидалась от одного шиноби к другому, пыталась откусить кусочек, сделать что-то, насытить себя. Не получалось — мешала система чакры, закрывавшая магическую силу от подобных поползновений.

Но у Тоф такой защиты не было.

Монах читал над ней какие-то тексты, рядом стояли знакомые, но подросшие травинка и вулкан. Они видели, что ей нехорошо, и поддерживали с двух сторон… вроде. Тоф было так плохо, что она не видела и не слышала, силясь остаться в сознании.

Что самое ужасное — она не могла и шагу ступить, чтобы уйти из этого жуткого храма. Всё её внимание было сосредоточено на тринадцати огромных голодных фигурах, стоящих за монахом. Перед её мёртвыми глазами в вечной темноте вспыхивали одна за другой их маски: рогатые, волосатые, с оскаленными клыкастыми пастями. Злые.

Голодные.

Голодные!

Потом тот, что был посередине, протянул к ней руку и вспорол когтем живот. Этого точно не было в реальности, позже Тоф проверяла свою кожу — ни царапины. Но боль была такой, что девушка выгнулась и закричала.

— Тихо, тихо, смертная искорка, — рассмеялся когтистый. — Тихо.

Он вытянул из неё яркий голубой поток, потом извлёк из темноты две тонкие сетки и смешал это всё. К крику Тоф примешалось два других — мальчишеских.

Бейфонг выгнуло назад практически в мост, ноги словно приросли к темноте. Краем глаз она увидела, как корчатся рядом травинка и вулкан. Им было лишь немногим легче, чем ей.

Маски расхохотались, закружились вокруг. Когтистый разделил две сети, между которыми теперь был натянут сильный поток энергии из живота Тоф, и засунул обратно в людей.

Потом мир померк.

***12***

Своё двенадцатилетие Тоф встречала в крайне дурном настроении.

Во-первых, она вымокла до нитки — провалилась под истончившийся весенний лёд на незамеченной ей речушке. Задумалась, шла на автомате и даже не отследила, что под ногами стелется не земля, а чертова катарина водица.

Во-вторых, из-за влажных волос было немного прохладно голове и мёрзли уши. Не смертельно, но неприятно.

В-третьих, выловленная во время купания рыба, судя по горелому запаху, будет плохим ужином. А Тоф не ела нормального мяса уже больше недели, всё пожухлые прошлогодние ягоды да кора, будь она неладна. Еще удалось найти несколько сомнительного вида грибов, да стащить у каравана круг пышного лаваша.

В общем, Тоф даже немного похудела.

Ну и в-четвёртых… её опять нашли. Как — Тоф понятия не имела, браслеты она сняла, одежду поменяла, все старые вещи повыкидывала. На ней не оставалось ничего, принадлежащего клану. Только если кровь и само тело.

— Ну, Узуко-чан, что делать будем? — с явной улыбкой в голосе спросил мужчина-Узумаки, садясь напротив хиленького костра и самой Тоф.

Бейфонг поджала губы. Этот Узумаки был первоклассной ищейкой, в этом она уже убедилась. Но она неплохо умела уходить от его внимания, хоть и ненадолго.

Вот и получалось, что она, с одной стороны, могла от него сбежать в любой момент; с другой, это беглянство не продолжалось дольше пары дней.

Узумаки распечатал из свитка сочное, шипящее маслом мясо. Впился зубами в него. Зачавкал.

Тоф, не изменившись в лице, взяла свою горелую рыбу. Внутри она была сыровата и отдавала на вкус тиной.

Ели в молчании, потом Узумаки развалился на холодной земле, подпер голову рукой и закурил приятный по запаху табак. Он делал глубокие затяжки, а выдыхал через нос, шумно и с большим удовольствием.

Тоф молчала. Только подтягивала к себе магму из глубинных слоёв земли. Не слишком близко, но так, чтобы сидеть было тепло.

— Понимаешь, Узуко-чан, — между затяжками протянул Узумаки, — ты для клана не так важна, как всякие химе и прочие. Но ты всё-таки Узумаки, так что на тебе куча печатей клана. Наших детишек часто похищали, Узумаки — хорошие супруги, вне зависимости от пола. Вот и разработали мы рисуночки, чтобы детишек возвращать. Прямо на кожу и шлёпаем, так что найти можем на краешке света. Но тебя-то никто не крал, сама сбежала. Зачем, Узуко-чан?

Тоф молчала. Магма бурлила непозволительно близко к поверхности, и Узумаки это тоже чувствовал. В первую встречу ищейка пытался поговорить и увести «милую Узуко-чан» домой добровольно, потом нападал. После нескольких болезненных для тела и гордости щелчков от Тоф и её побегов, ищейка вернулся к первоначальной тактике, давя на уши Тоф разговорами.

Да и магма, опять же.

— А ты полна сюрпризов, Узуко-чан. И стихия металла, и земля, а теперь ещё и магма. Деревом случайно не управляешь?

— Очень слабо.

— Ну, какие твои годы.

Дерево Тоф действительно почти не поддавалось — слишком мало в нём было Земли. Больше Воды, пожалуй. Катара вроде могла управлять лианами…

Тоф расстелила куртку и легла на неё. От земли поднимался пар, остатки снега вокруг быстро таяли. Неповоротливая магма лениво ворочалась под толщей земли и грела Тоф лопатки.

— Какое сейчас небо? — спросила Тоф.

— Красивое, — откликнулся ищейка. — Ночное. Звёзд больше, чем рыбы в море, они рассеяны по полотну пылью. Когда смотришь на эту красоту, то ощущаешь себя ничтожным и жалким.

Голос у него был звучным. Низкий, приятный, он отзывался щекотной вибрацией у Тоф под рёбрами.

Она почти уснула под мерное журчание его голоса, когда Узумаки тихо спросил:

— Почему ты сбегаешь, Узуко-чан? Что тобой движет?

— Охотник хочет понять свою добычу?

— Вроде того.

Тоф сложила руки на впалом животе и слегка улыбнулась.

— Я не сбегаю, я ухожу. Побег является таковым, если ты планируешь возвращаться в прежнее место хотя бы в мыслях. Я же просто хочу уйти.

— Насовсем?

— Определённо.

— Узумаки своих не отпускают так просто, Узуко-чан. Иначе у меня не было бы работы, как и у трёх других следопытов.

Настроение Узумаки переменилось, как весенний ветер — из мягкости появились острые грани клинков, из добродушия прорезалась сталь. Тонкие иглы, призванные парализовать Тоф, — сенбоны, — даже не долетели до неё. Застряли в слое тончайшей пыли, клубящейся вокруг.

Потом земля взорвалась тысячью потоков магмы, и стало действительно жарко.

В следующий раз он нашёл её через два месяца. Ей всё ещё было двенадцать.

— Как поживаешь, Узуко-чан? Удалось освоить дерево?

— Оно слишком плохо гнётся.

Очередная встреча произошла на шумном, пропахшим потом и специями рынке в городе на окраине пустыни. Во времена, когда шиноби только начинали задумываться об объединении, простые люди давно разгадали тайну силы. Единство.

— Возьми вот эти персики, Узуко-чан, они на вид просто потрясающие.

— На вид да, — отозвалась Тоф, даже не притрагиваясь к персикам.

Её поход на рынок был очередной попыткой найти подходящий для волос обруч. От длинной косы, стегающей по заднице при ходьбе, Тоф порядком устала.

Узумаки-следопыт, чьего имени она так и не узнала, увязался следом. Комментировал товары, галантно придерживал Тоф за локоть, одной улыбочкой отпугивал излишне настырных торговцев.

Обруча не было, что серьёзно злило Тоф. Она могла бы свить его сама, из дерева или металла, но хотелось именно купить что-то, напоминающее о прошлой жизни. Браслет, точную копию которого когда-то подарил ей Сокка, и так она создавала самостоятельно.

Они с Узумаки ходили между дряхлых лавочек и старались не наступать на расстеленные прямо на земле ткани-прилавки. У Тоф получалось, у мужчины не всегда.

— Мы ищем что-то определённое? — поинтересовался Узумаки.

— Мне нужен обруч для волос. Коса надоела.

— Ну так состриги, — хмыкнул следопыт.

Было бы действительно неплохо избавиться от длины, Тоф и сама это понимала — Узумаки множество раз хватал её за волосы во время коротких боёв. Но она так привыкла к длинным космам, что избавляться от них не хотела категорически. Нет уж, длину она сохранит.

— Идём, — потянул её Узумаки в сторону, — я тут недалеко видел пару прилавков с заколками.

Тоф послушно пошла за охотником. Всё равно, по негласному соглашению, в городах и населённых пунктах они были просто хорошими знакомыми. Никаких нападений и, упаси боги, боёв.

Узумаки привёл Тоф к лавочке, мимо которой она несколько раз проходила. Немудрено — прилавок не имел никакой связи с землёй, ушлая торговка для эпатажа подвесила его на нескольких тонких цепях. Без следопыта Тоф бы и в четвёртый, и в пятый раз прошла бы мимо.

Пока болтливый Узумаки очаровывал торговку, Тоф перебирала заколки и обручи. Боги удачи были на её стороне: вскоре маг нашла отличный обруч на основе металла. Судя по отклику энергии, украшен аксессуар был белым и красным золотом.

Прямо на месте Тоф расплела косу, пальцами кое-как расчесала волосы и быстро убрала их в привычную высокую причёску. Шее стало холодно, зато голове — легко, будто Тоф косу отрезала.

— О, Узуко-чан, тебе идёт, — оценил Узумаки. — Давай-ка я тебе куплю эту безделушку.

— У меня есть деньги.

— Это тебе к свадьбе, — отмахнулся следопыт. — Не огорчай старика, прими подарок.

Тоф пожала плечами. Хочет тратиться — пожалуйста. Ей самой деньги понадобятся для продолжения кругосветного путешествия. Она из-за следопыта не смогла как следует познакомиться с этим миром, хотя неплохо подтянула боевую подготовку и скорость реакции.

Ну, нет худа без добра.

Узумаки опять взял Тоф под локоть и ненавязчиво потянул к выходу. Бейфонг скорее ощутила, чем поняла, что на её кожу легла одна из энергетических печатей.

— Я не собираюсь убегать, — сказала Тоф, покровительственно похлопав мужчину по руке.

— Что, хочешь сказать, пришло время для возвращения тебя домой?

Тоф не ответила, неопределённо мотнув головой. Чёлки у неё ещё не было, — Бейфонг отлично помнила, как волосы скрывают половину лица, поэтому не стригла её раньше, чем было нужно, — и волосы сильно стягивал обруч. Знакомое, почти позабытое ощущение.

— Меня венчали перед лицами богов, насколько я помню, — медленно сказала Тоф. — Поэтому негоже обманывать ожидания местных Ками.

В которых она не верила.

***13***

Тоф не совсем понимала, как Узумаки смог связаться с кланом, однако к моменту прибытия Бейфонг на территорию красноволосых те вовсю готовились к грядущей свадьбе.

Ну да, ей же как раз тринадцать лет исполнилось. Прямиком в пути до Узушио, окружённого водой со всех сторон. Вспоминать, как Тоф преодолевала при побеге это море, не хотелось: воду Бейфонг никогда не любила.

Обратный путь запомнился Тоф вкусной едой и долгими разговорами с болтливым Узумаки, а ещё — холодными свежими ночами. Она подолгу лежала на земле, всматриваясь в мёртвую темноту. Вспоминала, каково это — иметь зрение. Думала, зачем от него отказалась.

С одной стороны, её боевой потенциал оказался даже выше, чем раньше. Глаза бы мешали, наверняка. Пришлось бы их завязывать лентой или делать железную повязку.

С другой… она бы хотя бы изредка могла бы видеть мир. У неё же была возможность избавиться от слепоты! Была… но только она почему-то решила её оставить.

Ну, хоть на Аанга и Момо посмотрела. И на страшнючие маски тоже — тут никакое зрение не понадобилось.

А ещё благодаря этим маскам и странному когтистому духу она видела своих… женихов. Вулкана и травинку. Один был растрёпанным, крепко сбитым и черноволосым, другой — тонким, вытянутым, с очень длинными ресницами и тёмными глазами.

К ним её Узумаки и вёл на заклание. Парни, конечно, выглядели нормальными, да и поведение не напрягало. Но замужество в этом мире не предполагало равноправия, совершенно. Жена была скорее красивым дополнением к мужу, часто бесправным и бессловесным. Инкубатором для наследников.

А надо ли такое Слепому Бандиту?

— Узуко-чан, какая же ты красивая!

Тоф вежливо, но прохладно улыбнулась. Ну да, да, красивая. Она и без зрения в это верила. Столько белил, туши и драгоценностей любого сделают красивым, в самом деле.

На ногах у Бейфонг опять была обувь, на этот раз — деревянная. Тоф буквально лишили глаз, застегнув прочные железные застёжки. Благо, снять их довольно просто, да и вокруг себя Бейфонг всегда поддерживала большое облако мелкой пыли. Её новое зрение, как раз на такие моменты.

Бракосочетание планировалось на полдень, время, когда боги могли заглянуть на землю. И, слава всё тем же богам, не в том храме с масками.

Церемония делилась на три части, две из которых Тоф планировала пропустить: ритуал братания кланов Учиха, Сенджу и Узумаки; само заключение брака; его подтверждение, на взгляд Тоф, излишне раннее — её телу всего тринадцать! Перед второй частью с Тоф должны были торжественно снять все подчиняющие, блокирующие и сигнальные печати, чтобы потом повесить маячки для мужей. Ну, она же почти скотина в глазах местных, за ней пригляд нужен.

Шла Тоф еле-еле, ей даже пришлось требовать помощи. У того самого Узумаки-следопыта, конечно же — а чего он расслабился? Пускай берёт ответственность, раз уж притащил её на эту свадьбу.

— Ты же знаешь, что если что-то пойдёт не так, то с меня шкуру сдерут? — широко улыбаясь на публику, спросил Узумаки.

— На то и расчёт, — максимально дружелюбно сказала Тоф. — Что ж я одна страдать-то буду?

Следопыт тихонько заворчал, но продолжал аккуратно вести девушку к импровизированному алтарю. Сейчас там стояли Главы кланов и их наследники, за исключением такового у Узумаки.

— Какие именно проблемы тебя ждут? — всё же спросила Тоф.

К следопыту она, несмотря ни на что, успела привязаться.

— Запечатывание чакры как самая крайняя мера наказания. Но это вряд ли, я реально хороший следопыт. Кому-то же надо будет тебя выслеживать, когда ты сбежишь.

Такое спокойное рассуждение о побеге Тоф делало Узумаки честь. Следопыт не сомневался в том, что у неё всё получится, хотя бы потому, что отчёта о её способностях он никому не давал. Да и не спрашивали его: привёл — и ладно.

Поразительная беспечность и равнодушие. Даже если Тоф — «бракованная» Узумаки.

— Ты мне нравишься, Узуко-чан, — сказал Узумаки. — Так что вот тебе совет: уходи до того, как старейшины развернут свитки. Иначе основа печатей перейдёт тебе на кожу. А завершить их и я смогу, хотя я в фуин как осёл в кулинарии.

— Чем завязаны свитки?

— О, это самое хорошее, — растянул губы в ухмылке мужчина, — золотыми нитками.

Новость действительно оказалась хорошей.

Узумаки передал Тоф практически с рук на руки, уважительно склонил голову перед наследниками Учиха и Сенджу и вышел из радиуса пылевого зрения Тоф. Но её это не волновало.

Она видела своих женихов.

Видела!

Каждую чёрточку, каждую тень, каждую мелкую деталь свадебных нарядов. Вулкан и травинка стояли перед глазами Тоф так же отчётливо, как и Аанг когда-то. И это было слишком странно для той, кто в своих двух жизнях обладал зрением не дольше десяти минут в общем.

Из-за этого ступора Тоф едва не пропустила момент окончания братания. Кланы в лице своих Глав клялись закончить междоусобную войну и заключить мир. Узумаки выступали посредником. Что приятно — ни слова об обязательном участии Тоф и её роли во всём этом безобразии. Шовинизм их и погубит.

Говоря проще, присутствие Тоф и даже её брак с наследниками не играли в заключении мира никакой роли. На бумагах. А что там на самом деле, её не особо волновало.

Старейшины Узумаки подошли ближе к девушке, остальные же, напротив, сделали несколько шагов назад. Вулкан и травинка, настороженные, промедлили несколько секунд. Было забавно видеть, как хмурятся их брови — земляное зрение обычно не давало таких подробностей.

— Жестом доброй воли мы, клан Узумаки, снимаем все печати с этой женщины, — торжественно начал один из старейшин.

У Тоф зачесалась добрая половина тела, а потом пришло ощущение настоящей свободы. Словно с неё сняли целый килограмм верёвок.

Второй старейшина взял в руки свиток. Застёжка действительно оказалась в виде золотых нитей.

— Жестом доброй воли мы ставим новые печати на эту женщину — печати подчинения своим высокородным мужьям.

Вулкан было дёрнулся, но его удержал мужчина рядом. Возможно, отец.

Травинка переглянулся со своим.

— Возможно, это излишне? — спросил старший Сенджу.

— Такова традиция, — непреклонным тоном отозвался один из старейшин и попытался снять со свитка нить.

Естественно, у него ничего не получилось.

— Жестом доброй воли, — певуче протянула Тоф, выпрямляя руки параллельно земле, — эта женщина освобождает клан Узумаки от своего присутствия. Вам же не нужна бракованная девица?

Пальцы Тоф резко сжались, и земля встала дыбом. Крутанувшись вокруг своей оси, Бейфонг вскинула руки, создавая около себя шипы, вынуждая шиноби отпрыгнуть на значительное расстояние.

Никаких печатей на её теле. Никаких!

Стихия плыла по одному желанию Тоф, становилась острыми скалами и скользкой мокрой глиной. Скинув деревянную обувку и неудобную верхнюю одежду, Бейфонг обрела настоящую силу — зрение и манёвренность.

Вокруг в земле двигались корни, прорастали деревья, пронизанные чужой энергией. От них Тоф отмахивалась, не подпуская близко. Полыхало пламя, стрекотали молнии — близко, но не настолько, чтобы навредить. Скорее, Тоф просто пытались загнать в удобную для других позицию.

Шиноби вокруг было слишком много, чтобы победить.

Впрочем, Тоф не обязательно нужно было побеждать кого-либо. Ей бы хватило просто убраться с острова Узумаки, а дальше затеряться в новом мире. Печатей уже не было, ни следящих, ни сковывающих.

А прятаться Тоф всегда хорошо умела.

Второй

***1***

Впервые он встретил её в день своей смерти.

Изуна точно был уверен, что он умирал, — и впоследствии это подтвердилось, Тобирама распорол ему спину насмерть, — но она каким-то совершенно мистическим образом смогла вернуть его к жизни.

Более того — с глазами, со зрением и даже с высшим шаринганом. А ведь он совершенно точно отдал его брату.

Изуне странно было открывать глаза после короткого, горького забытья; после осознания собственной участи и принятия смерти; после кислого, тошнотворного прощания с братом и одаривания Мадары глазами; после…

— Харе пялиться в пространство, я ж слышу, что ты очнулся, — были первые её слова, которые Изуна услышал.

Тело у него оказалось слабым, немощным и болезным. Сил хватило только на то, чтобы повернуть голову и с досады поморщиться: в позвоночник словно иголок натыкали. Зато он смог увидеть свою предполагаемую спасительницу.

Точнее, сначала-то он подумал, что спас его мужчина. Одежда у неё оказалась закрытой, даже кадыка не показывала, и вся в стальных вставках; на глазах — широкая железная лента; на запястьях и лодыжках — тяжёлые браслеты, кажется, из золота. Волосы были собраны в высокую причёску и удерживались при помощи обруча, что подошло бы и девице, и мужчине.

Голос, хоть и оказался высоковат для парня, всё же мог быть мужским. Поэтому решающим фактором при определении пола стал жаргон — женщины на памяти Изуны на нём не разговаривали.

— Сдох, что ли? — озадаченно протянул (а) его спаситель. — А, тихо вы, слышу, что жив. Хотя ему бы трав в зад понапихать… да ладно, ладно, не гунди, дам я ему отвар. Хотя через зад было бы эффективнее… да замолчи ты!

Изуна тогда устало прикрыл глаза.

Отлично, подумал тогда он. Его спас сумасшедший.

Разговаривать с ним спаситель больше не спешил (а), сам Изуна отмалчивался. Несколько дней он терпел разные над собой махинации, потому что был слаб, как новорождённый котёнок. Он пил отвары, по приказам поднимал и опускал руки, втайне делал гимнастику для глаз, — приживлённых, между прочим, ярко-голубых, но с рабочим шаринганом, — пытался понять пол своего спасителя и узнать его распорядок дня. Последнего, кстати, не существовало в принципе.

В спине у Учихи, кстати, действительно оказались иголки — ими спаситель лечил (а) Изуну, чтобы тот мог ходить и быть шиноби. Последнее слово спаситель произносил (а) со странной интонацией, и Учихе казалось, что он (а) издевается.

Вопрос с полом решился резко, на четвёртый день лечения. Спаситель просто вернулась в хижину, в которой она, — точно она, — выхаживала Изуну, слишком грязной. Потоки ила стекали с одежды, как зелёные склизкие водопады.

Так что спаситель просто решила переодеться. Перед Изуной. Совсем его не стесняясь.

Стеснялся, скорее, сам Изуна. В свои двадцать четыре он женщин видел, да и трогал, но как-то неправильно ему казалось наблюдать за обычным переодеванием.

— Ну чего ты ведёшь себя как девственник? — спросила тогда спаситель. — Либо смотри уже, либо закрой глаза и успокойся. Твои нервы и сомнения просто отравляют воздух.

Изуна заалел ушами, скулами и шеей, как молодой мальчишка, которого поймали у бань. Но продолжил смотреть.

Его спаситель не обладала женственной фигурой. Скорее, она была крепкой: не слишком высокой, но с сильными, сухими мышцами; небольшая грудь совсем не нуждалась в подвязке; волос на теле не оказалось вовсе, даже на лобке. При этом девушке было не меньше шестнадцати, если судить по костям. Может, и все двадцать.

Она переоделась в чистое, грязную одежду просто отшвырнув в угол.

— Ты голодный? — спросила она.

С этого начались их разговоры.

Она не называла своего имени, хотя с лёгкостью вызнала у Изуны его. Узнав, что он из Учих, она едва заметно поморщилась, но никак не прокомментировала его происхождение. За спасение его, Изуны, жизни, она потребовала просто рассказать, как он вообще оказался на грани.

— По дурости, — честно признался тогда Изуна. — Я давно в контрах с одним шиноби, с Тобирамой Сенджу, — она снова поморщилась, что не осталось незамеченным, — и всё немного вышло из-под контроля.

— Немного, — согласно кивнула спаситель. — Он просто тебя немного убил.

— Сам виноват, — философски откликнулся Изуна. — Я его на бой вызвал, а условия не обговорили. Только брата жалко, он меня любит.

— Старший, младший?

— Старший. Мадара…

Имя брата ни о чём ей не сказало, что Изуну удивило. Не знать действующего главу клана? Поразительно.

Она лечила его ещё пять суток. Иглоукалывание, горько-сладкие отвары, слабая гимнастика и точечные вливания энергии — не чакры. Последние ощущались, как нехилый удар током, но после них Изуна чувствовал себя, будто переродился. И лечение шло слишком быстро, даже Сенджу с такой скоростью не вытаскивали полудохликов с того света.

В последние дни Изуна помогал спасителю по дому: по-простецки вымел грязь из углов, которую слепая девушка просто не видела; отскрёб несколько подозрительных пятен; пересмотрел посуду, ткани и всё что можно на предмет неощутимых, но видимых загрязнений и прорех. Спаситель не мешала, просто слабо, но благодарно улыбалась.

В последний день лечения, уже стоя на пороге болотной хижинки, Изунавсё-таки решился спросить: откуда она взяла глаза с шаринганом? Убила кого-то из клана, или как?

В последнее время, после основания этой Конохи, никто из клана ещё не умирал. Так откуда у неё глаза?

О голубизне глаз он спрашивать, признаться, опасался.

Спаситель тогда неопределённо пожала плечами и склонила голову — слушала кого-то, кто стоял у неё за плечом и с кем она постоянно разговаривала. Когда думала, что Изуна этого не видит и не слышит.

— Считай, что их тебе просто подарили, — сказала она. — И не заморачивайся. Эти глаза совершенно новые.

Уточнять Изуна не стал. Коротко распрощавшись с болотной ведьмой, — а кем ещё могла быть слепая девица, живущая на болоте в полном одиночестве и общающаяся с пустотой? — он с максимальной скоростью побежал в сторону Конохи. Ему ещё было нужно успокоить брата и обрадовать его своим возвращением, а потом придумать, как отблагодарить своего спасителя.

Но в следующий раз, когда Изуна пришёл на знакомое болото, ни хижины, ни ведьмы там не было. Мадара, пожелавший сопровождать воскресшего брата, с интересом оглядывался по сторонам.

— Она должна быть тут, — попытался оправдаться Изуна.

— Ты правда думал, что настоящая ведьма будет ждать твоей, человеческой благодарности? — усмехнулся в ответ Мадара.

Изуна промолчал.

***2***

Во второй раз он встретил её совсем не там, где ожидал: ведьма обнаружилась прямо в Конохе, в небольшой закусочной. Девушка с аппетитом поглощала третью по счёту огромную миску с жирным раменом.

Изуна почти не удивился, увидев её. Это же ведьма, и появление у неё должно быть волшебным и неожиданным.

Он сел рядом, отмахнулся от предложенного меню. Ведьма приветственно что-то промычала из-за миски с раменом. Видать, узнала своего прошлого пациента.

— Я тебя так и не отблагодарил, — сказал Изуна. — Хочешь, оплачу рамен?

Ведьма допила бульон, махнула рукой хозяину, — не поняла, что он стоял к ней спиной и не видел её движения, — и заинтересованно хмыкнула.

— Ты что, оцениваешь свою жизнь в пару тарелок лапши? — насмешливо спросила она.

Изуну бросило в краску. Чтобы не отвечать, он окликнул хозяина лавки и заказал ещё две порции рамена.

— Это просто так, — попытался он объясниться. — Не в счёт долга.

Ведьма цыкнула, но как-то без огонька. Скорее устало, чем недовольно.

— У тебя нет долгов, — сказала она. — Я захотела тебе помочь — я помогла. Всё. Остальное — только твои фантазии.

Она съела обе принесённых порции, — Изуне кусок в горло не лез, — и, самостоятельно расплатившись куском золота с детский кулак, ушла.

Золото Изуна оставил себе, хозяину лавки достались обычные рё. Гражданский возникать не решился, хотя смотрел на самоуправство Учихи недобро.

Из жёлтого металла вышел отличный оберег.

***3***

Третья встреча была такой же неожиданной, как и первые две. Но более неприятной, стоит признать.

Встретились они в темнице. Изуну бросили в ту же камеру, в которой уже лежала ведьма. Она была обмотана подавляющими печатями так плотно, что бумага составляла кокон.

Выражение лица у ведьмы, тем не менее, было очень философским. И на появление Изуны (его, побитого, закинули в камеру с размаху) отреагировала весьма индифферентно. Так и сказала:

— А.

И замолчала. Изуна, будучи не в силах злиться, — всё же побили его знатно, — просто распластался рядом с ведьмой-коконом и с облегчением прижался горячим лбом к холодным, склизким от сырости камням.

Его ещё несколько раз уводили на допросы, пытаясь вызнать реальную силу Учих и тайники клана. Каждый раз возвращали в камеру, в состоянии, бывшем ещё хуже, чем до этого.

— Ты опять на тот свет собрался? — спросила ведьма после четвёртого допроса.

Она, как лежала коконом, так и продолжала лежать. Даже не шевелилась и не пыталась выбраться.

— А ты так и собираешься здесь прохлаждаться? — зашипел в ответ Изуна.

— Я отдыхаю. А вот ты можешь реально отдать концы, между прочим.

С этим Изуна поспорил бы: он во время допроса отлично слышал планы вражеских шиноби по поводу себя и девицы. Его хотели продать обратно в клан или тому, кто больше заплатит. А вот ведьма…

Насиловать её, конечно, боялись — про болотную ведьму знали все в округе Конохи и даже дальше. Как и про то, что она была не шиноби, а кем-то вроде ёкай. Или мелкой Ками. Но не изнасилованием одним, как говорится.

— Шиноби всегда готов умереть, — огрызнулся Изуна, больше беспокоясь за свою знакомую, чем за себя.

Ну, в самом деле. Он к пыткам был приучен, да и Мадара его найдёт через пару-тройку часов — маячок на пояснице ощутимо греет, значит, брат рядом. А ведьма? У неё и руки нежные, почти аристократические, и на коже нет шрамов, насколько помнил Изуна. Только ноги и огрубевшие, но ведьма всегда без обуви ходила. А так — тело высокородной, да и только. Пусть и тренированное.

Глава банды от неё хотел исцеления. Ведьма отказывала. Её запечатали и теперь собираются пытать, чтобы она всё-таки исцелила вожака.

А она считает это простым отдыхом!

— Не кипятись так, — хмыкнула ведьма на изменившееся настроение Изуны. — Ты своей злостью воздух травишь.

— Ты сможешь выбраться? — спросил Изуна.

Ведьма дёрнула уголком губ.

— Благодаря тебе? Конечно.

Среагировать он не успел: в камеру ввалились шиноби-разбойники. На этот раз не по его душу.

Они поставили кокон с ведьмой вертикально, и Изуна наконец смог её рассмотреть. Никаких синяков, только царапина на щеке — глубокая, может и шрам остаться. Ни железных украшений, ни стальных вставок на одежде. Всё было сорвано, явно с силой. Кое-где зелёная и жёлтая ткань необычного наряда ведьмы щерилась неопрятными лохмотьями.

Шиноби что-то ей говорили, Изуна не слушал. Неожиданно всё внимание оказалось приковано к её улыбке, спокойной и слабой, как далёкий свет болотного огонька.

Амулет, выкованный из ведьминского золота, — Учиха смог скрыть его под рубахой, и украшение не отобрали, — растёкся по груди Изуны кляксой, прежде чем превратиться в кучу мелких иголок. Повинуясь желанию девушки, эти иглы впивались в глаза и рты шиноби, рвали удерживающие ведьму печати, мелькали перед глазами Изуны золотыми вспышками.

Потом камера схлопнулась. Камни просто сложились, будто помещение оказалось ртом какого-то огромного голема. Изуна при этом не пострадал: камни выстроились над ним, создавая спасительную капсулу.

Когда они разошлись, то Изуна понял, что он уже не под землёй. Рядом стояла ведьма, задумчиво принюхивающаяся к свежему ночному воздуху.

— Слушай, — сказала она. — Я придумала, как ты мне отплатишь.

— И как же?

— Помоги мне устроиться в Конохе, — тут ведьма широко и обезоруживающе улыбнулась. — Осточертели мне ваши болота, сил нет.

Третий

Мадара устало отложил бумаги в сторону и потёр глаза. Проклятые документы хотелось швырнуть со всей силы куда-нибудь далеко, так, чтобы больше никогда их не найти. Но — нельзя. Потому что чёртовы бумажки были нужны для процветания не только клана, но и целой деревни. Конохи.

Как идиот-Хаширама всё-таки уговорил его основать селение, Мадара решительно не понимал. Ведь Учиха изначально знал, что деревня — это, прежде всего, куча мусора, куча людей и куча документации, с которой придётся что-то решать. И подсознательно Мадара догадывался, что бумажки достанутся ему, а не резвому козлу-Сенджу.

Тому было бы ску-учно день за днём просиживать за бумагами. Хаширама носился по разрастающейся деревне, действительно напоминая горного козла. Он строил дома, решал мелкие конфликты, завоёвывал обожание людей и улыбался напропалую, пока Мадара сводил дебет с кредитом, ругался с поставщиками, вёл тайную торговлю и не давал красивой картинке распасться. А ведь был ещё клан Учих, в котором начинались какие-то неясные шепотки о том, что Мадара лидером оказался не очень — даже Хокаге не стал…

Конечно, не стал. Каге — личность публичная, а людей Мадара с детства ненавидел. Лучше уж так, в отдельном кабинете, за семью печатями. Даже если никто не знает, что именно Учиха был тем клеем, что не давал новоявленному селению развалиться на куски.

А как всё хорошо начиналось… у него даже детей могло бы не быть, слава его потенциальной сбежавшей жене. Мадара был согласен на одного наследника или наследницу; максимум — на двух, чтобы был «запас». Но никаких пятерых-шестерых, о которых мечтал Хаширама!

Хотя, если бы жена у них была одна на двоих, и каждому клану (включая Узумаки, конечно), нужен был хотя бы один наследник… это уже трое. А с «запаской» — те самые шестеро. Даже если все будут сиротами из-за невозможности забеременеть у Узумаки Узуко.

Мысли явно вильнули не туда, поэтому Мадара принялся раскладывать документы по папкам и ящикам. Всё равно не получится нормально поработать, так хотя бы порядок наведёт и отдохнёт. Хаширама, вроде, оставлял дома такояки. Или тамагояки? Что-то вкусное.

О том, что главы кланов Учиха и Сенджу живут вместе, знали все. К счастью, история это была давняя, так что обсуждалась не особенно активно. И про то, что совместная жена от тогдашних наследников сбежала, тоже знал каждый второй.

Против воли Мадара улыбнулся. Нет, ну какова, а? Он бы никогда не подумал, что слепая девица может оказаться достаточно сильной, чтобы раскидать три клана, не особо напрягаясь. Она не получила ни одного ранения во время своего побега, — это Мадара видел при помощи шарингана, это подтвердил отец Хаширамы после прекращения погони, — едва запачкала свою одежду землёй и качественно спеленала большую часть присутствующих шиноби: завлекла ниндзя на ровное плато, где земля внезапно превратилась в зыбучие пески, а потом — в гранит. То, как Узумаки Узуко управляла стихией, было невероятно. Потрясающе.

Невозможно.

Из допросов опытного следопыта, который, — оказывается! — гонялся за Узуко больше года, выяснилось, что девушка владела не только землёй, но и металлом, и магмой, и песком, и деревом. Последним управляла плоховато, как говорила она сама, «немного». Да даже «немного» — это невозможно, если ты не Сенджу!

Было и то, что не давало Мадаре покоя, и что он ни с кем не обсуждал. Он не был уверен в своём зрении и в том, что он видел во время побега Узуко: на свадьбу он пришёл после затяжной миссии, где Учиха использовал шаринган во всю силу; зрение после этого плыло, а картинка иногда двоилась. Но возможно, — только возможно! — что в слепых глазах Узумаки Узуко он видел дополнительные зрачки… блеклые томоэ шарингана. Два, если быть точным.

Он даже Хашираме об этом не сказал, хотя перед собственным мужем можно было не бояться выглядеть глупым. Сенджу, на удивление, серьёзно отнёсся к тому, что они теперь семья. Несмотря на отсутствие собственно связующего звена, которое предпочло доброй волей избавить от себя кланы.

Бумаги были разобраны, стены кабинета украсились яркими линиями блокирующих фуин. На улицу Мадара вышел в весьма благосклонном состоянии духа, но всё равно не слишком довольным: по чувствительным глазам ощутимо било солнце. Учиха хмурился от этого света, и из-за выражения лица мужчины дорога перед ним чудесным образом пустела. Даже снующие туда-сюда отряды полиции из соклановцев старались привлекать как можно меньше внимания.

Сначала совместная жизнь у Хаширамы и Мадары такую, естественно, не напоминала. Дружба-дружбой (хотя друзьями их можно было назвать с большой натяжкой), а жить под одной крышей оказалось неожиданно сложно. Обоим наследникам с детства вдалбливали в головы, что другой клан — воплощение зла. Да и младшие братья на мозги капали похлеще папаш. И соклановцы… Но со временем всё образовалось, и жизнь наладилась.

Если бы не Хаширама, — и Мадара это признавал, — то всё бы развалилось в первые месяцы. Учиха обладал взрывным, злым характером, и только Хашираме удавалось его хоть как-то успокоить. Сенджу же и сказал другу-мужу, что, несмотря на отсутствие супруги как таковой, они всё равно были связаны. Все втроём. И что семью нужно сохранить, чтобы жена, когда нагуляется… и когда сам Сенджу нагуляется…

Почему-то Хаширама был уверен, что их странный союз сохранится. Возможно, дело было в том, что помолвка у них вышла удивительная. В плохом смысле этого слова. Фантомные боли чакроканалов после встречи с демонами Храма Масок донимали и Хашираму, и Мадару; с этим шиноби пришлось учиться жить. Пока они были вместе, то каналы не ныли и не тянулись, как жилы. Но стоило только поругаться или пару месяцев не спать в одной постели, как тело начинало потихоньку выкручивать. Терпимо, но как же неприятно!

Дом Мадары и Хаширамы стоял на отшибе, практически в лесу, выращенным неугомонным Сенджу. Небольшой одноэтажный особняк из светлого дерева с очень крепкими стенами и потолочными балками: несмотря на то, что супруги ссорились редко, обычно их размолвки носили континентальный масштаб. Так что дом укрепляли всеми возможными способами, от печатей Узумаки до использования редких материалов.

В погребе не было ни крошки. Хаширама вычистил всё, не оставив даже завалящей морковки. На обеденном столе осталась тарелка от тамагояки, тщательно вылизанная, но не помытая.

Мадара поморщился, но тарелку трогать не стал. Хаширама вернётся — вымоет. У Сенджу всегда так, весь бардак, что он наводил за день, он разгребал перед сном. Мадара же предпочитал убираться сразу, чтобы вечером быть свободным для насмешек над муженьком. Хоть какое-то развлечение в этой деревне.

Ему было интересно, как убиралась бы Узумаки Узуко. Она же была слепа, значит — не самостоятельна. Или нет? Всё-таки, бойцом она оказалась отличным, да и скрывалась от трёх кланов уже больше десяти лет. Почти тринадцать, если говорить точнее: с Мадарой и Хаширамой они были одногодками, а Учиха скоро будет праздновать двадцатишестилетие.

Хорошо ещё, что Коноху основали в тёплой местности. Даже в ноябре здесь было неплохо, никакого снега и холодов, только редкие, но обильные дожди. Мёрзнуть Мадаре не нравилось, да и снег он не терпел.

На обед пришлось идти в ближайшую из популярных забегаловок. Там готовили неплохой рис с овощами, да и салаты были. Мадара не мог, как Хаширама, питаться подножным кормом вроде извечного рамена, онигири и микрошашлыков. Нет уж, лучше есть более основательно: второе, салат, обязательный десерт. Сладкое Мадара любил, а вот супы — не особенно.

В забегаловке обнаружился младший братец, активно жестикулирующий. Мадара заинтересованно поднял брови: Изуна был несколько более эмоционален в обычной жизни, чем средний представитель клана, но до такого поведения, как правило, не доходил. Никаких размахиваний руками, громкого голоса, явного проявления эмоций.

Интересно.

— Рад тебя видеть, о мой воскресший брат, — поприветствовал Изуну Мадара. — Не представишь свою спутницу?

Изуна сморщился. Да, Мадара сознательно давил на неприятную для брата тему. И будет давить, потому что младшему стоило бы хоть когда-нибудь включать голову, если рядом есть Тобирама.

После того, как нервный мандраж от воскрешения брата сошёл, Мадара пообещал Изуне всего одну вещь: если он увидит хотя бы один конфликт с Тобирамой, то просто поженит их, даже без скрепляющего буфера в виде женщины. Изуна от такой угрозы клятвенно пообещал к младшему Сенджу даже не подходить.

Пока, кстати, своё обещание он держал. Но Мадара не расслаблялся: братец всегда любил подгадить именно в тот момент, когда он прекращал следить за ситуацией. Так что — постоянная бдительность за этим… ушлым, как ласка, шиноби.

— А, Мадара, — нервно откликнулся Изуна. — Мы к тебе как раз шли, да. Ты как здесь? Вроде работать должен был…

— До меня вы, видимо, не дошли, — хмыкнул Мадара. — А работа… не волк, не убежит. Я решил отдохнуть.

— Да вот, она захотела есть, — пробормотал стушевавшийся Изуна. — Мы и зашли…

Мадара, закатив глаза, зашёл под навес закусочной и уселся на стул рядом с девушкой. Спутница брата явно была благородных кровей, хотя и выглядела не самым лучшим образом. Грязная и порванная одежда, без обуви, с наливающимися синяками на голых руках. Но выправку, прямую спину и особую манеру держать голову было нельзя не заметить. Как и железный обруч на глазах, и то, что девушка даже не повернулась в сторону Мадары. Хотя и улыбнулась.

Со слепыми Мадара учился общаться даже тщательнее, чем с высокородными — Хаширама заставил. Не считать ниже себя, не помогать, если того не просят, при разговоре всё равно смотреть на лицо, держать голос, и ещё тысячу правил. Потому что Сенджу был уверен, что жёнушка их вернётся, и не хотел «упасть в её глазах».

Как он собирался падать, если Узуко этого не увидит, Мадара не уточнял.

— Меня зовут Мадара, я брат вашего спутника и глава клана Учиха, — представился мужчина. — Могу я узнать ваше имя?

— Тоф Бейфонг, — сказала девушка. — Из ныне несуществующей семьи Бейфонг.

— По какому же поводу вы, уважаемая, пришли в Коноху?

Перед девушкой поставили тарелку, полную рамена, — Мадара едва скривился на это, — чайник с кипятком, несколько крошечных мисочек с закусками и одно блюдо с просто огромной, мягкой до невозможности паровой булкой. Её девушка сразу же и схватила, поразительно-точно определив расположение тарелки.

— Слышала, что здесь самый лучший рамен, — сказала Бейфонг, ссыпая в кипяток горсть листьев из собственного кармана.

Запахло отличным травяным чаем.

Спутница Изуны явно была голодной, а от того не слишком разговорчивой. Мадара её понимал: он сам изрядно зверел, если долго не ел. Поэтому перевёл взгляд на всё ещё стоящего Изуну, одними глазами указывая братцу, чтобы тот сел.

Вот вечно этот шкет притаскивал в дом всякую живность. То кролики, то волчата, то лисы… теперь вот высокородную слепую девицу привёл. С возрастом меняются только размеры таких вот подарочков.

— Я подумал, что в Тоф могли быть гены Учиха, — тихо сказал Изуна. — По её лицу видно, есть несколько клановых черт.

Мадара внимательнее присмотрелся к девушке, что быстро работала палочками. Рамен таял буквально на глазах, и хозяин лавки уже готовил новую порцию, следуя молчаливому взмаху руки Изуны. Это удивило старшего Учиху сильнее, чем хорошо ориентирующаяся в пространстве слепая. Значит, младший брат давно знал эту девушку?

Тоф Бейфонг.

Чёрные волосы с редко проглядывающим багрянцем в оттенке и совершенно невозможная неопрятная чёлка едва ли не до губ. Тонкие черты лица, высокие скулы, довольно узкий подбородок. В принципе, она действительно могла быть одной из Учиха, но точно узнать это можно только по шарингану.

Спрашивать у девушки, есть ли у неё глаза, или же их вырвали, было верхом некультурности. Мадара всё-таки являлся главой клана, так что воспитание ему не позволило сказать нечто подобное. Лучше подождать и вызнать по-другому, на месте ли у Бейфонг глазные яблоки.

Состроив Изуне максимально зверское выражение лица (владелец забегаловки едва не слёг с сердечным приступом; братец умильно сдвинул брови и просительно поджал губы), Мадара добавил в голос патоки:

— Приятно было познакомиться, госпожа Бейфонг. Мой брат проводит вас на территорию клана и поселит в гостевом доме. Вопрос с родством можно решить несколькими способами, мы подберём оптимальный. А дальше уже будем решать по ситуации.

Тоф промокнула рот салфеткой, — взяла она её со стойки сразу, не шаря по-слепому рукой, — и наконец повернула лицо к Мадаре. Широкая лента из железа, закрывающая её глаза, и длинная, неровно обрезанная чёлка не давали как следует изучить черты девушки.

— Конечно, глава клана Учиха, — сказала она. — Благодарю за заботу.

Она склонила голову, будто прислушиваясь к кому-то, кто стоял у неё за плечом. По-стариковски недовольно поджала губы и тяжело вздохнула, прежде чем сказать:

— Я в любом случае собираюсь остаться в Конохе надолго, поэтому можно и на «ты». Или это излишне?

Улыбка у неё была вежливой, но холодной, как у отличной гейши. Мадара был готов признать в Бейфонг Учиха только за умение делать такое невыразительное лицо.

— Думаю, это будет уместно, — сказал он вместо прощания.

Изуна пришёл к брату на работу, куда Мадара отправился после плотного обеда. Младший выглядел виноватым, но готовым сражаться за своё решение до победного конца.

— Ну? — с нотой угрозы произнёс Мадара.

Изуна пару секунд помялся, собираясь с духом.

— Это та самая болотная ведьма, — сказал он.

— Это я уже понял, два и два сложить могу. Одного упоминания железной повязки на глазах и хорошей координации достаточно, чтобы признать в девице твою любовь.

— Да не любовь это, — неожиданно устало отмахнулся Изуна, садясь на стул перед рабочим столом брата. — К тому же, я видел её в таких ракурсах… да и харкается она как кабачный мужик, — тут младший скривился. — Нет уж. Я хочу себе высокородную жену, а не помесь благородной красавицы и невоспитанного чудовища.

— Смотри, найду тебе девицу из Хьюг, — ухмыльнулся Мадара, — будешь мне потом ныть, что жена слишком благородная.

— Тогда уж лучше из Узумаки, — включился в игру Изуна. — И благородная, и геном сохранится, и женщины у них красивые. Страстные!

Мадара посмурнел лицом. Упоминание Узумаки всколыхнуло едва улёгшиеся мысли о сбежавшей жене, от которых Учиха только-только начал отходить. Да ещё и эта слепая ведьма тоже дров в огонь подбросила…

Так что не было ничего удивительного в том, что вместо продолжения шутки Мадара подпёр голову рукой и невесело улыбнулся.

— А знаешь, что? Будет тебе Узумаки. У Учих давненько висит контракт на брак… подберу тебе самую страстную.

Изуна ожидаемо побледнел.

***

Договор с Узумаки был заключён ещё до вечной, казалось бы, войны с Сенджу. Свиток соглашений, когда Мадара прикоснулся к нему, едва не рассыпался от ветхости.

Красноголовые на весточку от главы красноглазых отреагировали очень споро. Про древнее соглашение там помнили, и старейшины были рады, наконец, исполнить его. Раз уж с нынешним главой Учиха не вышло.

В Коноху буквально за две недели прислали хорошенькую Узумаки с небольшим эскортом из пятерых шиноби и одного следопыта. Последнего Мадара знал, потому что запомнил из-за сорвавшейся собственной свадьбы: именно этот Узумаки гонялся за Узуко больше года и всё никак не мог поймать.

После побега Узуко следопыту, конечно, досталось на орехи от главы Узумаки. Следопыт на целых два месяца был изгнан с территории Узушио, прежде чем старейшины спохватились. Вообще-то, следопыта изгоняли насовсем, но специалистом он был хорошим. На дороге таких не валялось.

Мужчину быстренько вернули в Узушио, заставили обучить с десяток новых следопытов, а потом назначили то ли нянькой, то ли охранником для одной из принцесс. Из тех, у кого характер был хуже, чем выгребные ямы.

Не знай Мадара этих подробностей, то купился бы на ангельскую улыбку Узумаки Мито и её мягкие, плавные изгибы. Но Мадара их знал, поэтому относился к химе с уважением, но здоровой опаской: чёрт его знает, как девица будет реагировать после замужества и какие грехи припишет брату мужа за косой взгляд и излишне широкую улыбку.

Изуну он, естественно, ни о чём не предупреждал. Пусть будет сюрприз для братца. К тому же, чутьё говорило Мадаре, что в браке младшенький будет счастлив. А что ещё нужно?

Подготовка к венчанию и последующей свадьбе шла полным ходом уже больше двух недель. Деревня продолжала строиться, но праздник ждала с воодушевлением: это была бы первая свадьба такого масштаба в Конохе. Учиха носились по прилегающим территориям и пачками отлавливали диверсантов; Сенджу смотрели по сторонам во все глаза и изгалялись в витиеватости и красоте деревянных украшений, столов, навесов и прочего.

Мадара больше был занят не поиском возможных врагов, а наблюдением за слепой ведьмой. За это время он, как и Изуна, увидел её в разных ракурсах: вежливой до скрипа, раздражённой, смеющейся до икоты, насмешливо-развязной и, действительно, харкающейся. При этом он не отказывался от составленного в первые моменты знакомства мнения. Девушка действительно получала хорошее, возможно даже клановое воспитание.

Шаринган Мадары также говорил, что Тоф Бейфонг несла в себе гены Учиха. Три активированных томоэ и высшая форма разглядели в уголках губ знакомые изгибы, присущие соклановцам. Поэтому Тоф поселили на землях клана, пусть и в доме на отшибе. И начали аккуратно подталкивать к ней потенциальных женихов, стараясь, чтобы всё выглядело пристойно и случайно — гены надо было разбавлять.

Тут-то она и проявляла себя как настоящая ведьма, отваживая молодых парней от себя одного за другим. При брезгливых она по-мужицки сплёвывала на землю, при «простых» начинала изъясняться исключительно Высоким слогом. Для каждого, — каждого! — Бейфонг находила тот самый стиль поведения, что бесповоротно отваживал от неё жениха.

Мадара, признаться, в это был практически влюблён. Как и в саму ведьму.

Практически.

Возможно, дело было в том, что он с юношества привык идеализировать образ Узуко Узумаки. Слепая девушка, так и не ставшая его женой, была для юного Учихи стимулом для развития. В конце концов, он признавал её сильнейшей из всех шиноби, что он видел когда-либо. Она была сильнее и его, и Хаширамы, и даже их отцов. Ведь те так и не смогли её поймать, несмотря на помощь кланов.

И теперь этот романтический юношеский образ медленно прирастал к слепой болотной ведьме. К тому, как много она ела, — как и все Узумаки, между прочим, — как она двигалась, как ориентировалась в пространстве, несмотря на свои увечные глаза. К тому, с какой лёгкостью она сражалась.

Чакроканалов у девушки не было, зато она отлично владела рукопашным боем: знала, куда и как давить, чтобы тело отнималось; как ударить так, чтобы не было даже покраснения; как сломать кость от одного тычка; и как уложить противника, даже не касаясь его. Её стиль боя немного напоминал таковой у Хьюг, но при этом предполагал использование не только рук, но и ног, и корпуса. И включал очень грязные приёмы.

При этом единственной её слабостью оказались метательные снаряды. Было по-обидному смешно видеть, как такого талантливого мастера тай-дзюцу может вывести из строя ребёнок, просто кинув обычный камушек. При этом Мадаре постоянно казалось, что он чего-то не понимает: Тоф не выглядела огорчённой и не пыталась особо отбиваться от метательных снарядов. Казалось, она умеет уходить от них, просто не хочет показывать этого.

Во время очередного наблюдения за девицей к Мадаре присоединился блудный супруг. За две недели до Хаширамы, всё-таки, дошло, что Учиха чем-то увлечён настолько, что может пропустить обед или безропотно съесть рамен с супом на ужин.

— Так вот почему ты такой задумчивый в последнее время, — заинтересованно протянул Хаширама, устраиваясь на соседней ветке. — Как зовут твоё увлечение?

— Тоф Бейфонг.

— М. А я уж было подумал, блудная супруга нашлась.

Некоторое время они смотрели на учебный поединок какого-то Хьюги и Тоф, сохраняя при этом молчание. Когда спарринг закончился, девушка принялась распекать белоглазого за плохой бой. По её мнению, то, что шиноби не использовал в драке ноги, было настоящим ограничением.

— Кстати, а, действительно, почему они ногами не машут? — спросил Хаширама.

— Им нужны уверенные стойки для клановых умений вроде вихря, — ответил Мадара. — Хотя…

На поляне Бейфонг, показательно-медленно, из красивого удара ногой перетекла в позицию для небесных ударов. Правильный наклон, вывернутые руки, поднятая голова — всё было просто идеально. При том, что Хьюга в эту стойку за бой вставал всего один раз, и Тоф не могла видеть верную позицию.

Последнее Мадара сказал вслух.

— Знаешь, — вдруг широко улыбнулся Хаширама, — а ведь Узуко тоже от ударов утекала, будто видела их. Пошли ужинать? Я купил тамагояки. А тебе — стейк и салат.

Прежде чем перепрыгнуть на другое дерево, Учиха посмотрел на поляну. От увиденного у него на мгновение сбилось со своего ритма сердце.

Тоф Бейфонг, эта чёртова ведьма, стояла и смотрела ровно в ту сторону, где он сидел. И, хотя глаза девушки всё ещё были скрыты железной лентой, Мадара был уверен: она его видит.

***

Это было нарушением всех приличий, но Мадара мог позволить себе иногда вытворять что-нибудь из ряда вон, на правах второго главы и, — да что уж скрывать, — владельца и сооснователя Конохи. Хаширама, к примеру, регулярно устраивал разнообразные эскапады; все только за голову хватались. Что ни день, то нарушение устоев и традиций!

Мадара подобной властью пользовался реже, но более глобально. Сегодня вот он, к примеру, собирался встретиться с болотной ведьмой. Невиданная наглость, если честно: он не только хотел заявиться без предварительного договора, но и не брал никого в качестве сопровождающего. Встреча должна была быть с глазу на глаз, даже Хашираму Учиха не предупредил.

Будь Мадара обычным шиноби или рядовым клановым, его бы после такого можно было заставить на ведьме жениться.

Он сам не совсем понимал, почему делает то, что делает. Образ Тоф настолько переплёлся с привычным, практически милым сердцу образом Узуко, что Мадара только устало удивлялся. Кажется, он заболевал самой опасной для Учиха хворью. Любовью.

Это сейчас она на стадии интереса, лёгкой симпатии и, возможно, влюблённости. Мадара не обольщался: с кровью Учиха даже такого отношения хватит, чтобы разжечь в душе чёрный злой огонь желания. Не просто страсти — потребности обладать. Ещё и Хаширама заставил своего супруга смягчиться, подстелил соломы… теперь Мадара был не против третьей женщины в их союзе и подсознательно искал сбежавшую супругу.

Не было ничего странного, что на Тоф он так зациклился. Слепая, до безрассудства сильная, самостоятельная. Красивая. С кровавыми всполохами в чёрных волосах.

Тоф Бейфонг его появлению у себя на пороге совсем не удивилась. Более того, она ещё и вышла на мансарду, чтобы встретить незваного гостя.

Не будь она в домашней одежде, Мадара бы подумал, что девица обладает даром предвидения.

— Что, делать совсем нечего? Ладно, заходи, — Тоф приглашающе махнула рукой. — Можешь не разуваться.

Не по этикету. Та же невежливость, как ответ на неожиданное появление.

Мадара прошёл в дом, обувь снимать не стал. Не было смысла: Тоф везде ходила босиком, так что полы в доме оказались ожидаемо грязными. Нет, мусора на них не было, но вот несколько тёмных отпечатков ног на светлых татами Мадара увидел.

— Тебе найти уборщицу? — спросил Мадара совсем не то, что хотел.

Тоф поморщилась, — он видел это благодаря зеркалу на стене, пыльному и ненужному, — но от предложения отказалась:

— Я привыкла заботиться о себе сама. И не смогу расслабиться в доме, если в него в любой момент может прийти посторонний. Будешь чай?

— Меня ожидает чайная церемония?

Тоф повернулась к нему лицом и внезапно широко улыбнулась. Её слепые глаза, не скрытые железной лентой, сверкнули.

Смотрела девушка ровно в глаза Мадаре; Учиха, если бы не был уверен в слепоте Бейфонг, сказал бы, что взгляд у неё весёлый. Но у незрячих, — это Мадара точно знал, — всегда пустые и мёртвые зеркала вместо радужек.

— Это уже наглость, глава клана Учиха. Прийти к незамужней даме в одиночестве, без приглашения, не разуться в доме, да ещё и требовать чайную церемонию… от скромности не помрёшь.

Остальное — лишь его домыслы.

— Я вообще собираюсь жить долго и счастливо, — хмыкнул в ответ Мадара.

Тоф снова махнула рукой, приглашая за собой. Дом ей достался хороший, на два этажа. В нём даже чайная комната была, из-за которой Мадара и вспомнил о церемонии. Правда, он запоздало подумал о том, что чая-то может в доме не быть.

Словно уловив его мысли, Бейфонг фыркнула:

— Не волнуйся, чай есть. А вот парадной одежды, как сам понимаешь, нет.

— Я тоже в простом.

Тоф хмыкнула.

Чайная комната была небольшой и очень светлой. Сёдзи, — в нескольких местах дырявые; Мадара отметил, что их нужно потом починить, — были проклеены тонкой, практически просвечивающей бумагой. В редких лучиках света серебрилась лёгкая пыль. Мужчине было жаль, что он видит эту редкую красоту в одиночестве.

Тоф быстро, не сбиваясь и не натыкаясь на предметы, подготовила всё для церемонии. Открыла сёдзи, впуская в комнату поток свежего воздуха и разрушая танец серебра, расставила на низком столике чашки, заварку и иные принадлежности.

Мадара сел немного поодаль и просто наблюдал.

Чайная церемония, проводимая Бейфонг, была странной. Не такой, как он привык. Ни один клан, на памяти Мадары, не проводил её так: вроде бы неторопливо, но при этом резко, быстро и точно. Это не было похоже на плавное течение движений высокоблагородных девиц.

Заварку залили кипятком, — по просьбе-приказу Тоф Мадара подработал горелкой, нагрев огненной чакрой чайник с водой, — Бейфонг быстрыми, привычными движениями убрала ненужные чашки и прочие принадлежности. Разлила чай в две кружки и одну из них протянула Мадаре. Без поклонов, любезностей, слов, но с широкой задиристой ухмылкой.

Не по этикету. Совсем.

И, кажется, ему это нравилось.

***

На свадьбе Изуны рядом с Мадарой стоял не только счастливый Хаширама в фисташковом парадном кимоно, но и не изменившая своему стилю Тоф Бейфонг: с железной лентой вокруг глаз, босая, в мужской одежде зелёных, салатовых и жёлтых оттенков, украшенных золотом и сталью. Из праздничного — два небольших, забавных и пушистых помпона на обруче. Совсем рядом с по-мальчишески оттопыренными ушами.

Может, поэтому она носила чёлку? Хотя, вряд ли: какое дело слепой до собственной внешности?

Мадара пригласил ведьму сопровождать его с мужем на готовящейся свадьбе во время одного из чаепитий — к ведьме он, к своему весёлому ужасу, зачастил. Сам от себя такого не ожидал. Непривычно-вежливые слова приглашения как-то неосторожно слетели с губ, без его ведома. А ведьма просто согласилась.

Хаширама, когда супруг пришёл каяться, чуть со смеху не умер. Всё говорил о том, что Мадара, вообще-то, был среди первых, кто говорил женщинам «никогда». Из-за Узуко, конечно… но тому же Сенджу не мешало наличие потенциальной жены быть в числе первых блядей деревни. Красивая мордашка, флёр силы и тонны обаяния клали к ногам Хаширамы девиц десятками.

Сейчас же, на торжественном мероприятии, всё внимание Сенджу было сосредоточено на обольщении спутницы. Мадара с нескрываемым удовольствием смотрел на то, как Тоф показательно зевала, ковырялась в ухе или коротко цыкала на каждый из «проверенных приёмчиков» Хаширамы. Сенджу даже не мог сделать свои «умильные глазки», на которые клевали все девицы от трёх до трёхсот — Тоф бы их просто не увидела.

— Ладно, ладно, я сдаюсь, — поднял наконец руки Хаширама. — Что мне сделать, чтобы ты хотя бы улыбнулась, красавица?

— Не называть меня красавицей, — хмыкнула Бейфонг. — И перестать вести себя как третьесортный шут, я думаю.

Начало церемонии прервало несомненно искромётный ответ Хаширамы на полуслове. Тоф встала поближе к Мадаре, явно показательно — Хаширама умильно расстроился, вокруг залетали унылые синие призраки.

До Сенджу Мадаре дела не было. Учиха осторожно коснулся девичьих пальцев и, получив молчаливое разрешение, положил загрубевшую ладошку на сгиб своего локтя.

Однозначная поза: так только супруги и стояли. По ухмылке Тоф было точно ясно, что и она понимала ситуацию. От этого небольшая искорка внутри стала сильнее, превратившись в маленький чёрный огонёк.

Пока священник бормотал свои тексты, Мадара позволил себе прикрыть глаза. Ненадолго, потому что его место было рядом с женихом, когда тот подойдёт: Таджима не дождался свадьбы младшего сына, умерев пять с половиной лет назад. Буцума, кстати, тоже греет землю (странные Сенджу предпочитали не сжигать трупы, а закапывать), и его место займёт Хаширама.

Свадьба Изуны до боли напоминала Мадаре собственную: старый священник, трое брачующихся, связь кланов Учиха-Узумаки-Сенджу. Разве что гостей больше.

Смешно вышло, на самом деле. Как раз перед свадьбой Тобирама вновь сцепился с Изуной. А Мадара всегда держал своё слово. Уговорить Хашираму вообще было плёвым делом: тот считал, что младшие братья горят друг к другу вовсе не ненавистью веков, а пылкой страстью юности.

Сказал бы Мадара, что именно горит и где, да только ругаться на свадьбах было нельзя.

Клановые печати с невесты сняли старейшины Узумаки. А вот новые не поставили — приказ Мадары и Хаширамы. Узумаки Мито от счастья едва не светилась, младшие братья основателей Конохи — не слишком, но лица держали. Мадара, выполнив свой долг, отошёл от молодожёнов и вернулся к Тоф.

Только не уследил, что егоза-Мито метнулась вслед за ним.

— Узуко! — завизжала новобрачная, алым вихрем налетая на Тоф. — Узуко-о!

Идеальный, но излишний, по мнению Мадары, макияж тёк по хорошенькому лицу Мито чёрно-белой грязью. Она капала на светлые одежды Бейфонг, — Бейфонг? — пачкала их противными разводами, оставалась комками на ткани.

Тоф не возражала против чужого, — чужого?! — имени, легонько похлопывала ревущую Мито по спине и прохладно, вежливо улыбалась для принцессы Узумаки.

Несмотря на полыхающее внутри багрово-чёрное пламя, голос у Мадары был абсолютно спокойный:

— Разве могут быть тайны между супругами?

Для него Тоф-Узуко улыбнулась так же широко и по-шальному, как и раньше.

Совершенно не по этикету.

Четвёртая

Мито довольно улыбалась, скрыв лицо за ярким расписным веером. Ну, в самом деле! Невозможно было удержаться от веселья, глядя на то, как дурень-Хаширама пытается казаться лучше, чем он есть на самом деле.

Ах, любовь… она и не на такое толкала. Мито вспоминала семейные хроники Узумаки, которые она читала ночами, и только смешливо фыркала: не дорос пока Сенджу до масштаба ухаживаний её предков! Ну, пока не дорос. Судя по энтузиазму Хаширамы, до этого было недалеко.

Но Узуко-то, Узуко! Какая же она молодец! Держится по-каменному, ни на гран не отступая от насмешливо-вежливого поведения, по краю ходит по этой вежливости и едва не срывается в обычную для Узумаки грубость. И ни-ка-ко-го проявления хороших чувств к настырному первому Хокаге!

Зато тонна добрых насмешек и привязанности доставались главе клана Учиха. Ну, вообще-то, это правильно: всё-таки их венчали перед богами. Ещё бы не было в этом союзе Хаширамы — и вообще бы отлично. А то придумали. Тройные браки.

Хотя, говоря откровенно, своему тройному браку Мито была на удивление рада. Вспыльчивость и вежливость Изуны отлично уравновешивались ледяным спокойствием и по этикету выверенной грубостью Тобирамы. Что приятно: пока злился и ругался один, благодушен и насмешлив был второй. Так что Мито в любом случае получала свою порцию ласки или страсти, в зависимости от её собственного настроения.

Она всегда была ненормально привязана к Узуко. Казалось бы, у неё было много других братьев и сестёр, намного ближе по крови, но в душу запала именно эта слепая девочка. Даже первое воспоминание Мито было связано с ней: юная химе упала и сильно ободрала коленку. Естественно, слёз она тогда не сдержала. Ревела на всю округу, с подвываниями и икотой.

— Чего орёшь? — недовольно спросили у Мито кусты справа.

Узумаки настолько этого тогда перепугалась, что в один миг растеряла все слёзы и замолчала. Только икала, не переставая.

Кусты зашуршали, затряслись. Мито тряслась вместе с ними: ей мама только-только рассказывала сказку про страшных ёкай, которые воровали непослушных детей и ели их на обед. А Мито как раз в последнюю неделю была очень непослушным ребёнком.

Потом из кустов вышла девочка года на три старше самой Узумаки, и у Мито отлегло от сердца. Никаких ёкай, просто очередная сестра из клана. От облегчения Мито опять заревела.

— Ну, ну, — сестра-Узумаки похлопала её по голове, как щенка, — не реви. Давай я посмотрю.

Контраст последнего слова и слепых глаз помог Мито успокоиться. Немного, но этого хватило, чтобы поток слёз стал поменьше. Теперь химе просто сидела на земле и коротко всхлипывала, продолжая при этом икать.

Слепая Узумаки зачем-то топнула, потом подошла к Мито и осторожно накрыла её коленку ладонью. Кивнула сама себе и быстро вернулась в кусты, чтобы выйти обратно с полным ртом какой-то зелени.

— Что ты ешь? — удивилась Мито, совсем забыв и про свой испуг, и про коленку.

Слепая девочка что-то промычала, активно работая челюстями. Из уголков её губ вытекали капли ярко-зелёного сока. Они падали на клановые светлые одежды и впитывались яркими пятнами, которые, — Мито была уверена, — ни одна стирка не выведет.

Разжевав траву, слепая девочка подошла к Мито и плюнула зелёную жижу ей прямо на коленку. Юную химе от этого передёрнуло, но она промолчала. Удивительным образом коленка перестала болеть почти сразу же.

— Лиштя охня, — непонятно сказала слепая Узумаки. — Пес поли… ощень щильные.

Она улыбнулась зелёным ртом, и Мито против воли рассмеялась. В улыбке слепой девочки явно не хватало нескольких зубов.

Так начались их странные, тайные для всех отношения. Практически дружба, хотя Мито чаще чувствовала себя скорее опекаемым ребёнком.

На людях и при других детях Узуко, — она не любила своё имя, — была холодной, не могла нормально передвигаться и вообще казалась до жути несамостоятельной. Её не любили ни взрослые, ни дети: первые смотрели с презрением и неприятной жалостью; вторые копировали поведение первых, хотя сами не понимали, зачем это делали. В итоге у Узуко не было друзей или хотя бы хороших знакомых в клане, кроме Мито.

Если честно, Мито этим втайне гордилась. Ей нравилось быть особенной, хотя бы для слепой девочки.

Когда они оставались наедине друг с другом, то Узуко из слабенькой незрячей внезапно становилась довольно жизнерадостным и активным ребёнком. Она водила Мито по редким лесам Узушио, учила ловить, жарить и есть лягушек, ставить силки (в них попадались даже взрослые ниндзя, что уж говорить о кроликах и ужах?) и делать ещё другую тысячу интересностей. Она всё объясняла, комментировала каждое своё действие — буквально на пальцах, так, как не умели ни учителя, ни родители самой Мито.

А потом сбежала.

Точнее, Узуко рассказывала Мито о своём плане сбежать ещё с семилетнего возраста. Но химе никогда не воспринимала эти рассказы по-настоящему серьёзно. Ну какой побег из Узушио? Они же на острове, а Узуко ничего не видит! И даже её странных сил, — не чакры, это было что-то другое и более сильное, Мито ощущала это, — было бы мало, чтобы преодолеть море и водовороты.

По крайней мере, она так считала. А потом Узуко сбежала. И продолжала бегать больше года, прежде чем одному из следопытов клана удалось вернуть её домой.

Всё это время Мито места себе не находила от волнения за свою единственную подругу. Она так и не сошлась ни с кем другим из клана: после Узуко они все казались глупыми детишками, не знающими жизни. Они даже лягушку поймать не могли без печатей или кунаев! И с ними не было так интересно, как с первой и единственной подругой Мито.

Конечно, химе Узумаки знала про то, что последней причиной для побега Узукостала её помолвка. Краем уха она слышала, как взрослые обсуждали что-то, произошедшее в Храме Масок. Обычно спокойные шиноби звучали озабоченными и даже напуганными.

Узуко из-за этого события пролежала в беспамятстве две недели, а потом отказалась что-либо обсуждать или рассказывать. Но Мито начала замечать, что иногда её подруга замирала, оборачивалась или пыталась что-то услышать в полной тишине. Странные, немного пугающие действия.

Перед свадьбой беглянку охраняли сильнее, чем склад с печатями. Мито удалось попасть к подруге только из-за того, что следопыт, что привёл Узуко в деревню, оказался давним знакомым её отца. Связи — они и в Узушио связи.

— Как ты? — спросила Мито, едва войдя в комнаты подруги.

Узуко выглядела, в общем-то, неплохо: яркие зелёно-жёлтые одежды, волосы собраны и удерживаются обручем, браслеты на руках и ногах. Необычно, но весьма привлекательно. И наверняка удобно.

Но было видно, что Узуко было ужасно скучно. Для деятельной девушки, жившей целый год за пределами деревни, оказаться под надзором было… неприятно. Как минимум.

Узуко обрадовалась Мито, как родной, — сильно же её допекли, раз она не постеснялась проявлять своих чувств при надзирателях от клана, — и даже обняла девочку при встрече.

— Хоть один нормальный человек! — сказала Узуко. — Достали меня они все, сил нет! Ты просто не представляешь!

— Узуко, у тебя скоро свадьба, — тихо произнесла Мито.

Она волновалась за свободолюбивую подругу. Каждая свободная минута была занята мыслями о том, что брачные печати подавления Узуко просто сломают. И Мито, в тайне от остальных, пыталась совершить невозможное: искала решение, как перекрыть печати или хотя бы ослабить их воздействие. Она сомневалась, что у Узуко получится сбежать из клана во второй раз, тем более, прямо из-под венца.

Узуко от вопроса беспечно отмахнулась.

— Неважно, — фыркнула она. — Давай я лучше тебе расскажу что-нибудь интересное. Хочешь послушать про землю, где всегда идёт дождь? Или, может, о поющих скалах? О летающих рыбах? О людях-воинах без чакры? Я так много видела за этот год!

Против воли Мито заслушалась и даже не заметила, что в комнату Узуко принесли ужин на двоих. Старейшины клана решили, что присутствие юной химе Узумаки благотворно подействует на беглянку и сдержит её характер в узде. Хотя бы до свадьбы.

На саму свадьбу Мито не пустили, так что момент побега она не видела. Но по рассказам папиного знакомого поняла главное: теперь Узуко, без её на то воли, не найдут.

Печатей на её теле больше не было.

Дальнейшая жизнь была довольно скучной. Из интересных событий — обучение фуин, да внезапно всплывшая необходимость выходить замуж. Мито не была ярой фанаткой договорных браков, но и против ничего не имела. Ей, в конце концов, было уже двадцать три, а сердечной привязанностью она так и не обзавелась. Пора бы.

К тому же, партия была неплохой: младший сын Учихи Таджимы. Про прошлого главу клана Учиха ходило множество слухов, один другого интереснее. Сыновья у него должны были соответствовать.

Для брака ей пришлось покинуть родное Узушио, — гори оно в пламени Кьюби со всеми старейшинами и правилами, — и приехать в свежую деревеньку. Коноху. Неплохое селение, хотя было видно, что мастеров печатей в ней не водилось. Мито это, между прочим, решила исправить, в пику Узумаки.

Клан свой она недолюбливала за зашоренность традиций и отнятую дружбу. Память об Узуко за тринадцать лет разлуки оставалась чёткой и яркой, будто бы девочки только вчера ловили лягушек или поджигали насекомых. Те так забавно потрескивали и светились, а потом их было можно съесть… на вкус как сладкая говядина.

Приготовления к помолвке и свадьбе прошли мимо Мито. Узумаки полностью ушла в размышления о том, где ей найти хотя бы десяток способных к фуин шиноби: гадить клану за испорченное детство она собиралась качественно, передавая все свои знания на сторону. Не зря её следопыт, которого старейшины лишили имени, называл змеицей. Тихая, милая… пока не ужалит.

Свадьба мелькнула, как одно мгновение. Вместо одного жениха оказалось два, но Мито не возражала: это приближало её к Узуко, хотя бы немного. А потом, после всех церемоний, Мито обернулась и увидела её…

Сердце сначала ухнуло в таз, а потом подскочило к горлу. Из глаз против воли брызнули слёзы, и слой косметики потёк на богатые свадебные одежды. Мито кинулась к Узуко, — её она узнала с первого взгляда, всё те же зелёно-жёлтые одежды, обруч, браслеты и много железа, — опередив даже главу клана Учиха.

По-хорошему, стоило бы промолчать и не выдавать подругу. Но Мито впервые просто не смогла сдержать свой яркий, как и у всех Узумаки, характер.

И вот теперь Мито, счастливая от находки и замужества, с удовольствием наблюдала за тем, что Узуко, — ныне Тоф Бейфонг, — раз за разом отказывалась от ухаживаний своего суженого.

— Это всего лишь дрессировка, — ухмылялась Тоф в ответ на непонимание Мито. — Знаешь, как диких зверей приучают к рукам.

— А к чему его приучаешь ты? — удивилась Мито.

Они пили чай в доме Тоф, который глава клана Учиха отдал своей невесте в вечное пользование. Сёдзи здесь были просто замечательными: не простыми бумажными, а тканевыми, с яркой росписью золотой и зелёной краской. Мито было интересно, кто создал такую красоту и знает ли Тоф о ней.

— К тому, что спать этот тупой дуб может только в моей постели, — просто сказала Тоф. — А для этого нужно, чтобы приз достался ему очень, очень тяжело.

Мито понимающе прикрыла глаза.

Вот уж действительно. Дуб.

Пятый

***22:30***

Хаширама уныло жевал грибы.

Он их терпеть не мог даже больше, чем Мадара суп, но что ему ещё оставалось? Если Хаширама нервничал, — а сейчас он ужасно нервничал, — то сметал всю еду, которая была поблизости. Вне зависимости от того, нравилась ли она ему или же нет.

А ведь он сам дурак, Сенджу-дуболом. Дубонос. Дубопапа. Братец Дуб, короче, как его ласково называет Тобирама. Идиот!

Нет, ну, Хаширама признавал, что он сам накосячил. Не стоило ему… делать то, что он сделал. Но то было влияние момента, а она была так близко… опять же, его раздражение внезапно куда-то делось. Наверное, его вынесло ветром на выступе на скале — там был такой романтичный вид на строящуюся Коноху, что в душе оставалось только умиротворение и немножко гордости. И Тоф касалась его нежно-нежно, аккуратно, так, как он от неё совсем не ожидал. Самыми кончиками пальцев, прямо по лицу — пытаясь запомнить, увидеть, ощутить каждый изгиб. Это было так…

А, чёрт возьми. Он по уши в… кхм, земле. Как дуб.

Ладно, по порядку.

***5:00***

День начался нормально. Хаширама встал за три часа до рассвета, лениво размялся в лесу, погонял мелкую дичь и вырастил Мадаре пять помидоров покрупнее — Учиха за них был готов чужую душу из тела вырвать и демонам продать. Но к моменту, когда Хаширама вернулся домой с урожаем, Мадары уже не было. На столе обнаружилась чашка с горячим чаем для Сенджу и короткая записка. Ушёл на работу, буду вечером, всё в таком духе. Обычное, традиционное даже послание, но Хашираме из-за него вдруг стало не по себе.

Он кое-как позавтракал, — кусок в горло не лез, но Мадара успел вбить супругу, что завтрак обязателен, важнейшая часть дня и прочее бла-бла-бла, — собрался и вылетел из родного дома на полной скорости.

На рабочем месте Мадары не было. Более того: ни Учихи, ни тайная полиция не знали, где искать главу клана и чем он вообще был занят утром. Хаширама несколько минут бестолково побегал по деревне, пугая прохожих своим выражением лица («Муж и жена одна сатана,» — иногда слышал он в спину), но потом успокоился. Раз Мадары нет на домашнем и на клановом полигонах, не наблюдается в кабинете Хокаге или на рабочем месте, то он может быть только у недавно раскрытой невестушки.

Тоф Бейфонг, — Узуко Узумаки, вообще-то, но на это имя девушка реагировала не больше, чем Тобирама на «эй, альбинос!» — принесла с собой каплю разлада вместо того, чтобы стать окончательным скрепляющим элементом в семье Мадары и Хаширамы. Она оттягивала на себя внимание Учихи и не спешила падать к ногам Сенджу; она нравилась Тобираме, Изуне, полиции и почему-то Хьюгам; Мито была просто без ума от неё; старшие в кланах признавали её силу и умение.

У Хаширамы сводило зубы, когда он про неё думал.

И вроде бы, ничего такого она не делала. Улыбалась. Смеялась. Сражалась с Мадарой, с Мито, с Изуной и Тобирамой — и непременно выигрывала за счёт необычных сил, большого опыта и нетрадиционного для шиноби мышления. Хаширама проиграл девице в трёх спаррингах из шести; ещё два он еле-еле свёл в ничью только за счёт обманных манёвров и метательных снарядов. Один раз вообще пришлось имитировать голос Мадары, стыд-то какой…

Хаширама проверил дом Бейфонг и таки нашёл в нём блудного супруга. Двух супругов, вообще-то, но Тоф его немножечко раздражала. Особенно когда смеялась, потому что тогда Мадара смотрел на неё со своим чёртовым шаринганом, чтобы запомнить даже тончайшие перемены в равнодушном обычно лице.

Бейфонг и Учиха сидели на веранде и пили чай из тонких, красивых чашек. О чём-то неслышно разговаривали, склоняясь друг к другу непозволительно близко, обменивались улыбками. Слышался смех: несдержанный, громкий у Тоф и едва заметный, больше похожий на тихое совиное уханье, у Мадары.

Обиженный, Хаширама развернулся и ушёл от дома Бейфонг. По крышам и незаметно, как настоящий шиноби.

А потому он не видел, как фигура Мадары с хлопком и дымом превратилась в Мито Узумаки. И как Тоф растянула губы в ухмылке — жесткой, но при этом необычайно тёплой.

***7:30***

Скоротать время обиженный Хаширама решил в первой попавшейся уличной забегаловке. На огорчение Хокаге, в ней не подавали ни рамена, ни закусок — только правильную, здоровую пищу. Именно это и сказал повар, с особым выражением и гордостью за собственные принципы.

Хаширама тогда с недовольством подумал, что эту забегаловку наверняка спонсируют или Хьюги, или Учихи, или Акимичи. Только первые два клана были так повёрнуты на правильности питания. И если Учихам было достаточно питательности и пользы, то Хьюги из еды делали какое-то представление и практически ритуал. Про Акимичи и говорить было нечего — там давно поклонялись еде, как богу, даже стиль боя строили на том, что для него нужно много-много и часто есть.

Сенджу на мгновение замер, а потом, бегло пробормотав слова прощания, выскочил из забегаловки. Акимичи! Вот кого он должен, нет, просто обязан затащить в Коноху! С ними придут Нара и Яманака, у них давний союз.

А заманить Акимичи можно едой… сказать, что только в Конохе есть забегаловки на любой вкус! И с раменом, и с морепродуктами, и с салатами. И даже с правильной и здоровой пищей, простите боги.

Ну ужас же, а?

***8:00***

На столе в кабинете Хокаге обнаружилось на удивление много макулатуры. Хаширама, едва зайдя к себе на рабочее место, сразу же вышел — нужно было проверить табличку на двери. Может, не его кабинет? У него никогда не было столько… бумажек.

Нет, всё правильно, кабинет главы деревни.

Тогда откуда макулатура?

Первый отловленный секретарь из шиноби посообразительнее только пожал плечами.

— Господин Учиха Мадара приказал часть документации переправлять сразу к вам, в обход него. Здесь не все, мы успели принести только треть. Сейчас донесём остальное, не беспокойтесь.

Хаширама поблагодарил паренька тёплой, практически отеческой улыбкой и снова зашёл в свой кабинет. Там добродушное выражение стекло с его лица, как свежая грязь под потоком воды. Брови нахмурились, губы поджались.

И как это понимать?

Он подошёл к столу и бегло просмотрел несколько ближайших бумажек. Ссоры, распри, деление имущества… какой-то молокосос поджёг только отстроенный дом у мелкого клана, и ниндзя требовали или крови, или наказания. Смерти — предпочтительнее, потому что такое смывается только кровью, и вообще, честь…

Бред какой-то.

Хаширама схватил со стола карандаш и принялся прямо в прошении писать ответ. Затем он взял второй листок, третий, пятый, сотый… В итоге так увлёкся, что проработал за бесконечным потоком бумажек до самого обеда.

Секретари приносили и уносили стопки одну за другой, а Хокаге всё черкал, писал, правил и подписывал.

***12:30***

— Сенджу, выбирайся из мира макулатуры, — услышал Хаширама.

Хокаге сделал ещё несколько пометок и отложил листок в сторону, к проверенным. Глаза у Хаширамы болели от непривычно-большого количества текста, иероглифы перед ними расплывались и прыгали с места на место. Но Мадару он видел вполне нормально, даже чётко.

— Ты переодевался? — удивился Хаширама.

— Что?

— Ну, утром я тебя видел в чёрном кимоно с вышивкой. Сейчас доспехи.

Непонятно почему, но Мадара усмехнулся.

— Переодевался, да. Я ходил по делам клана в другую деревню. Давай, поднимайся, время обеда.

Хаширама вскрикнул и кинулся к окну, смотря на небо. Солнце было как раз в зените.

— Ты-ы! — Хаширама развернулся к Мадаре и указал на супруга пальцем. — Ты! Это из-за тебя я столько времени провёл в кабинете! Разбирая твои документы! Я же хотел пойти на стройку!

Мадара так по-Учиховски приподнял бровь, что следующие возмущения застряли у Хаширамы в горле. Ещё до того, как супруг открыл рот, Сенджу понял, что сказанное ему точно не понравится.

— Вообще-то, дорогой мой муж, — медленно, с расстановкой начал Мадара, — это не мои документы. Это твои документы, которые раньше я, по доброте душевной, брал на себя. Точнее, это часть от твоих документов. Не скидывать же на тебя, не привыкшего к основной работе Хокаге, сразу всё?

Хаширама накуксился, как ребёнок, и упрямо сложил руки на груди. Но его раскаяние выдавала нога, которой Сенджу притоптывал на месте. За эту привычку Мадара уже не раз называл своего мужа зайцем — те похоже били лапами по земле.

Молчание затягивалось.

— Ладно, — устало вздохнул Учиха. — Пошли обедать. Я заказал столик в неплохом кафе, там есть и рамен, и нормальная еда.

Желудок у Хаширамы робко напомнил о скудном завтраке и об утре, проведённом в нервах. Хороший обед точно улучшил бы настроение. После еды Хашираме всегда становилось лучше, а проблемы казались не такими большими и непреодолимыми.

Кстати, о проблеме.

— Узумаки с нами? — спросил Хаширама.

— Она предпочитает новое имя. Бейфонг Тоф. Запомни, если хочешь с ней хотя бы подружиться.

Будь у Хаширамы шерсть, она бы встала дыбом. Настолько толстая насмешка резала душу без ножа. Ну да, с Бейфонг у него ничего не получилось, потому что ни один из приёмов соблазнителя не работал. Но зачем Мадара постоянно об этом напоминает?!

Говнюк он, как и все Учихи. Всё-таки, верно папа о нём отзывался.

До кафе, которое выбрал Мадара, шли в молчании. Сенджу думал о несправедливости жизни, Учиха — о неожиданном отпуске и о том, что стоило бы работать поменьше. Мадара смотрел по сторонам и будто видел деревню в первый раз. Неплохо у них с супругом вышло, на самом деле. Достойно, несмотря на мелкие неурядицы и всё ещё пытавшихся притереться друг к другу воинственных ниндзя.

Кафе было миленьким и рассчитанным больше на гражданских, чем на шиноби. Оно оказалось одним из первых заведений подобного толка, потому что как таковых гражданских в деревне было с гулькин клюв — всё больше шиноби, клановых и не очень.

Тоф уже сидела внутри, за одним из лёгких, но больших столиков. Хаширама, едва коснувшись гладкой столешницы, хмыкнул: дерево-основу выращивал он. Давно, правда, может пару лет назад. От его собственной чакры остался разве что слабый след.

— Рада, — Тоф замялась, явно пытаясь подобрать слово, — видеть.

На её глазах опять была железная лента, которая Хашираме, если говорить откровенно, совершенно не нравилась. Полоска металла была чистенькой, без коррозии или пятен, даже с какой-то необычной гравировкой. Вроде бы даже симпатичная. Но она настолько утяжеляла хорошенькое, в общем-то, девичье лицо, что просто плакать хотелось.

Поэтому он предложил Тоф избавиться от украшения хотя бы на время обеда.

— Обычно людей смущают мои слепые глаза, — улыбнулась в ответ Бейфонг, снимая железо с лица.

Хаширама вдруг заинтересовался, как этот аксессуар держался на коже. Не было ни липучек, ни ткани, ни каких-либо выступов-магнитов-крепежей. Просто изогнутая полоска металла, которой хватало, чтобы закрыть глаза и дойти до границы волос.

— Тоф управляет стихией металла, — пояснил Мадара, который знал своего супруга слишком хорошо, — полоса крепится за счёт личной силы.

Сенджу задумчиво кивнул.

— Слушай, а у меня такая идея… может, для деревни тоже что-то похожее придумать? Ну, металл… на ткани, например. С опознавательным знаком, чтобы другие страны и шиноби знали, с кем встречаются.

— Дельная идея, — поднял брови Мадара, — да ещё и от тебя. Не ожидал, не ожидал. А что со знаком?

— Стоит взять что-то максимально распространённое и обыденное, — подала голос Тоф. — И хорошо узнаваемое. Знак страны или какого-нибудь храма, если у вас есть контакт с ними. Если придумывать что-то своё, то придётся некоторое время нарабатывать репутацию и объяснять другим, что значок значит.

— Собственный знак был бы предпочтительнее, — протянул Хаширама. — Тогда страна не сможет, если что, приказывать нашим людям… об этом надо подумать.

— Сначала надо поесть, — прервала Сенджу Тоф. — Потому что ты выглядишь так, будто сейчас потеряешь сознание от голода.

Смотрела девушка прямо на лицо Хаширамы, что несказанно удивило Сенджу. Она же слепая? Или нет?

Мадара резко поднял руку; Тоф среагировала на движение: повернула голову и чуть прищурила не-слепые блеклые глаза. К собственному удивлению, Хаширама увидел, как мутная радужка на мгновение сложилась в печально знакомый узор шарингана с тремя запятыми.

— Ты нас видишь, — удовлетворённо произнёс Мадара, скрещивая руки на груди.

— Я никогда не говорила обратного, — кивнула Тоф, отзеркаливая его позу.

Хаширама, ради разнообразия, положил руки на стол. Подошёл официант, которому Мадара быстро сделал заказ. Всё на своё усмотрение, но Хашираме он всё-таки взял рамен, а Тоф — хороший кусок слабо прожаренного мяса.

— Так ты вроде говорила, что ты слепая? — спросил Сенджу.

— Одно другому не мешает, — Тоф дёрнула плечом. — Глазами я не вижу ничего, кроме вас и вещей, напитанных вашей чакрой.

— Глазами? — зацепился за слово Мадара.

Вместо ответа Тоф показательно побарабанила пальцами по столу. Мадара явно что-то понял, но для Хаширамы этот жест остался бессмысленным.

— Почему ты видишь нас? — не удержался Сенджу. — Есть какие-то предположения?

— Помолвка, — коротко сказала Тоф. — И я не хочу об этом.

Хаширама её понимал. В его воспоминаниях помолвка отпечаталась болью и страхом. А ведь Бейфонг скрутило намного раньше, чем его и Мадару…

Принесли еду, но ели в молчании: Мадара, как всегда, не разговаривал во время приёма пищи, Тоф думала о чём-то своём и абсолютно точно слушала нечто за своим плечом, Хаширама размышлял о знаке для деревни. Нужно было что-то, что напоминало бы лист, но более схематичное.

После обеда Мадара ушёл работать, оставив Тоф и Хашираму наедине. Сенджу не знал куда деть руки: те внезапно оказались совершенно лишними в теле и не хотели ни быть в карманах, ни скрещиваться на груди. Пришлось по-мальчишески закинуть за голову.

— Чем собираешься заняться? — спросил он у Тоф.

Бейфонг уже вернула на глаза свою ужасную повязку, но девичий взгляд ощущался даже через железо.

— Не знаю. Покажешь мне деревню?

***16:30***

Коноха оказалась крошечной, хотя раньше Хаширама считал по-другому. Показывать тут было решительно нечего: кроме административного здания для Каге здесь пока не было ни единой достопримечательности. Так что смотрели кладбище, только высаживающийся парк, места для будущей академии шиноби и больницы.

Тоф ходила рядом с совершенно постным выражением лица, и Хаширама не мог понять, скучает невестушка или же нет. Будучи на нервах, он говорил больше обычного: делился планами на будущее, про мечты, про приглашённые кланы и про те, что отказались становиться частью будущей великой деревни шиноби. Когда разговор зашёл о детстве и о том, как Мадара и Хаширама встретились, Тоф неожиданно прервала рассказчика:

— Мне это не интересно.

— Почему? — удивился Хаширама.

— Пусть прошлое остаётся в прошлом. Значение имеет только то, что происходит сейчас.

Хаширама на это ничего не ответил, хотя сам считал так же. Всю жизнь его учили тому, что имеет значение только прошлое, и ничего кроме. Прошлые обиды, прошлые победы, прошлые герои. Они с Мадарой основали деревню как раз для того, чтобы над прошлым стояло настоящее.

И, возможно, будущее.

— Знаешь, — начал Хаширама, — тут есть классная сеть тоннелей в горе около деревни. Хочешь посмотреть? То есть, увидеть. То есть, я имею в виду…

— Угомонись, я поняла, — Тоф похлопала Хашираму по руке. — Веди.

Тоннели почему-то понравились Бейфонг намного больше, чем деревня. Во время плутания она сама вела Хашираму, выбирая повороты на своё усмотрение, и в итоге вывела на один из выступов скалы снаружи. Крошечная Коноха, основанная совсем недавно, здесь была как на ладошке.

— Какой вид, — потрясённо выдохнул Хаширама. — Потрясающе.

Бейфонг самодовольно ухмыльнулась, — будто она была тем, кто эту красоту и создал, честное слово! — и что-то согласно промычала. Скала под ногами её интересовала намного больше, чем «вид», который она не могла оценить.

— Тут хорошая порода, кстати. Прочная, такую даже динамитом не размозжишь.

— Что такое динамит? — отреагировал Хаширама.

— М-м… взрывные печати, только типа из глины. Но это не так важно, интереснее то, что эта скала вынесет большой вес и точно не покрошится от случайно прилетевшей техники.

— И что ты хочешь этим сказать?

Тоф широко, по-мальчишески ухмыльнулась. Было видно, что она задумала какую-то грандиозную пакость, но понять, какую именно, Хаширама не мог.

— Мне кое-что надо для этого сделать. Иди-ка сюда, первый Хокаге!

Она усадила Хашираму на большой плоский камень, — раньше здесь, вообще-то, его точно не было, — склонилась над Сенджу и коснулась его лица кончиками пальцев. От этого невинного прикосновения Хашираму бросило в пот, а лицо опалило пожаром.

Ну, в самом деле! Что за реакция? Он что, женщин не трогал?!

Трогал, вообще-то. Только женщины не трогали его… так.

Тоф водила пальцами по его лицу, словно запоминая изгибы. Зачем она это делает, Хаширама не знал. Но не мешал — на всякий случай. Только вот от этих прикосновений в нём росло и росло напряжение, пока не стало невыносимым. И тогда он быстро, — насколько вообще мог, — схватил девушку за руку, дёрнул на себя и поцеловал. Сильно, впечатывая свои губы в её.

Железная лента чертовски мешалась. Правильно она ему сразу не приглянулась.

— Ну ты муда-ак, — протянула Тоф, когда Хаширама отстранился. — Украл поцелуй у несчастной девицы!

— Так тебе же понравилось? — самодовольно ухмыльнулся Сенджу.

— Мало ли, что мне понравилось, — ответила мягкой улыбкой Тоф; у Хаширамы от неё засосало под ложечкой, — но вот наказать за такое я тебя просто обязана. Нельзя целовать Тоф Бейфонг без её на то позволения.

— Наказать? В смысле наказ…

В его спину влетела огромная глыба камня, щека познакомилась с девичьей ладошкой, в бок врезалась нога. От силы последнего удара первого Хокаге смело со смотровой площадки над Конохой вниз, прямиком на деревню.

Честное слово, не будь он шиноби — расшибся бы насмерть от такой высоты.

***21:00***

Щека горела, на ней остался отпечаток ладони. Такой детальный, что можно было измерить длину пальцев.

Спина тоже болела, но не так сильно — спас боевой доспех, который Хаширама по привычке надевал даже в условно-безопасной Конохе. Вот железную пластину, конечно, помяло. И сильно.

Бок, кстати, о себе не напоминал. Тоф била не для боли, а для того, чтобы скинуть Хашираму со скалы — и в месте удара не было даже покраснения.

Но больше всего от будущей реакции Мадары болела голова. Когда супруг узнает о том, что Хаширама поцеловал невестушку без её согласия… одной лекцией про нравственность Сенджу не ограничится. Мадара был тем ещё блюстителем порядка и девичьей неприкосновенности — сказывалось специфическое клановое воспитание. Про ядовитых куноичи, способных убить во время нежеланного секса, знали все потомственные ниндзя.

Но была ли Тоф куноичи?.. Тут сложно сказать.

В любом случае, за сорванный поцелуй Мадара его по голове не погладит.

От нервов Хаширама съел всё, что было приготовлено на ужин. Неприкосновенными оставались древесные грибы, которые обожал Мадара и ненавидел Сенджу.

***22:31***

— Сенджу! — дверь в их дом Мадара открыл едва ли не с ноги. — Какого чёрта ты натворил?!

Хаширама втянул голову в плечи и попытался было оправдаться.

Не слушая неразборчивого скуления супруга, Мадара схватил того за шкирку и рванул на себя. Закинув Сенджу на спину, Учиха быстрыми прыжками направился к скале. На которой Хаширама видел что-то… что-то, чего точно там быть было не должно.

— Это просто потрясающе! — восхищённо-радостно завопил Хокаге.

Мадара поставил мужа на ноги и недовольно хмыкнул: судя по перекошенной физиономии Хаширамы, тот был непричастен к произошедшему.

Но, чёрт возьми, кому ещё могло прийти в голову выбить на скале возле Конохи огромное лицо первого Хокаге?!

— Мадара, у нас с тобой самая лучшая невеста! Жена! — затормошил супруга Хаширама. — Срочно, срочно закреплять брак! Прямо сейчас! Сейчас же!

…а, ну ясно.

***23:59***

Дома обнаружился не только знакомый бардак, — Хаширама не успел убраться, ясное дело, — но и Тоф с несколькими пакетами с едой.

— Я переночую тут, — сказала Бейфонг вместо приветствия. — Отдельный футон можете не доставать.

Шестой

Так. Так.

Во-первых, я ковырялась в нарутовики, чтобы сложить картинку из Шинджу-Кагуи-Джуби. Картинка не складывалась, потому что это надо смотреть аниму (а мне жалко времени)) или читать мангу. А то у Киши очень забористые кактусы, которые он курил.

Так что вот моя (точно неверная, но интересная) теория:

1. На мир падает метеорит с паразитом-семенем Шинджу.

2. Будущее дерево ментально травит людей для войн и прочего (ему нужна кровь для развития).

3. Дерево, развившись, скармливает свои плоды (раз в 1000) лет людям, чтобы как паразит жить дальше. Поэтому есть эти фрукты было низя.

4. Кагуя пустила паразита дальше, разделив чакру между сыновьями. Шинджу возликовал.

5. Шинджу влияет на чакроносителей, повышая агрессивность ради войн и крови (что нужна ему для развития и жизни).

.

ДАЛЬШЕ МОЙ 100% ФАНОН!

1. Кагуя в попытке защитить древобога (его хотели убить её сыновья, чтобы остановить тиранию матери) сливается с ним сознанием. Получается Джуби: тело-дерево, разум-Кагуя, общая чакра.

2. Братки разделяют всё это дело и выковыривают свою маман, запечатывая её. При этом она всё ещё остаётся заражённой паразитом-Шинджу и успевает "выплюнуть" чёрного Зецу.

3. Тело Джуби (оно же в прошлом дерево) отправляется внутрь луны, Хамура его охраняет.

4. Чакра Джуби сначала запечатывается в Хагоромо, потом разделяется на хвостатых.

Вот такой паззл.

Во-вторых, мир Наруто, насколько я помню (могу ошибаться) ограничен барьером бурь и штормов. Из этого и строилась теория мира.

Приятного чтения!

Аанг осознал себя двенадцатилетним.

Это было странно, потому что он точно помнил, что умирал позже. Но разбираться с этой новой странностью Аанг не стал: настолько привык к ним за время бытия Аватаром, что просто принимал всё происходящее в порядке вещей.

Вторым, что понял Аанг, оказалась неправильность мира.

Он ощущался по-другому. Менее насыщенно, словно стихии немного растворились в окружающем. Энергия текла неправильно, была зажата в искусственные рукотворные тиски, упорядочена насильно. Такого не должно было быть.

Что стало причиной?

Шинджу, — тихонько прошептал истощённый мир, — Хагоромо? Шинджу.

Аанг нахмурился. Паразит. Дерево. Питается кровью и жизненной силой, не даёт энергии циркулировать.

Откуда оно пришло?

Космос. Камень. Падение, — череда картинок, показывающих метеоритный дождь и упавшее на землю инородное семя.

Оно живо?

Демоны с хвостами, луна, сон, — подтвердил мир.

Оно оставило… плод?

Кагуя. Кагуя! — простонал мир.

Аанг неприятно усмехнулся. Вот и нашлось ему дело. Хоть тело, — почти тело, — у него было детским, сознание оставалось сформированным и сильным. К тому же, в его голове, кажется, слились знания других Аватаров.

В этом мире он — всего лишь воплощение.

Слепок.

***

В жизни он мало внимания уделял удобству. Сказывалась история последнего мага воздуха: сначала обучение в храме, потом столетнее заточение в леднике, вечные самоограничения во время спасения мира и фактически паломничество после. Он даже на кроватях не спал — отвык от мягкости. Катаре пришлось привыкать.

В общем, ему оказалось до обидного просто смириться с тем, что он не просто слепок, но и не совсем материальный слепок: Аанг был полупрозрачным. Так себе бонус, но первое время он развлекался тем, что смотрел на мир с закрытыми глазами. Веки ничего не скрывали, даже руками было нельзя закрыться от потока картинок.

Это, признаться, утомляло. Поэтому Аанг частенько отдыхал в тёмных пещерах, укромных лощинах, мирных гаванях. Слушал ветер и общался с миром.

Люди его не видели. Пользователи энергии, — в этом мире её называли чакрой, — тоже, хотя немного ощущали. Зато животные (опять же, не призывные) следили за ним глазами и пытались ластиться, когда он приближался. Что маленькие кошки, что огромные медведи.

Сил Аватара у него не было, стихии не подчинялись его воле и не отзывались на просьбы. Исключение составляла земля: её Аанг чувствовал чуть лучше других. Возможно из-за того, что в этот мир он отправил Тоф — признанную дочь стихии. Так что камушки он поднимал без проблем, хотя на что-то масштабное пока не замахивался.

Ему не требовались еда, сон, отдых, вода и туалет. Зато было тоскливо без какой-либо компании: хотелось чем-то занять непонятное существование. Конечно, у него была цель, — уничтожение паразита, чтобы мир вздохнул свободнее, — но достигать её в одиночестве… грустно.

Несколько лет Аанг ходил бестелесным духом по территории людей. Смотрел на подводный мир, дошёл до искусственных границ мира, попытался заглянуть за них — глухо, его сил не хватило. Было похоже, что это часть мира отгородили от остальной, чтобы паразит Шинджу не распространился дальше, на всю планету.

Аанг это понимал. Шинджу требовал крови для своей подпитки, он даже расти мог только там, где пролились реки боли и насилия. Видимо, по ту сторону барьеров это знали, и решили примерно так: паразит или сам издохнет от старости, или убьёт всех своих последователей и издохнет от голода.

После утомительного путешествия Аанг поселился в приглянувшемся ему пустом храме. Раньше тут обитала богиня луны, — или очень сильный женский дух, — но теперь храм опустел. Его разорили: сорвали украшения со стен, проломили в нескольких местах стены, загадили… всячески. Однако алтарик богини никто не трогал, и в этом хаосе он смотрелся настоящим островком спокойствия и естества.

Аанг к этому алтарику и подсоединился. Простой трюк, он его проворачивал ещё при жизни, чтобы узнать информацию от предмета.

И тем удивительнее было ощутить, как от алтарика к нему протянулся слабый и робкий лучик духовной энергии.

***

Первым, кому Аанг помог, был древний старик. Он оказался тем единственным человеком, который защищал алтарь богини и поддерживал его все годы после осквернения храма. Это было достойно.

Аанг, неплохо подпитавшийся от этой силы и даже уменьшивший свою прозрачность, вылечил старику колени. Обалдевший мужик вскочил прямо во время молитвы и, сверкая идеально-круглыми глазами, выбежал из храма. Вернулся к вечеру, с дарами: какие-то цветы, соты мёда и краюшка хлеба.

Ночью Аанг, к своему удивлению, почувствовал голод. И даже смог съесть принесённое. Цветы он разложил возле алтаря, почтив память прошлой богини, которой не ощущал в храме.

В полночь, — время духов, когда они могли проявлять себя, — он ощутил невесомый поцелуй в щёку и услышал слова благодарности. После храм стал полностью принадлежать Аангу, но он не был уверен в том, что богиня окончательно ушла. Пахло водой.

Эта богиня напоминала ему о Юи и умершем водном духе, с которыми не-Аватар когда-то встречался в прошлой жизни. Тогда всё закончилось хорошо для мира и плохо для Сокки — тот потерял первую любовь.

На следующий день старик пришёл не один, а со своей женой. Её он принёс на руках, хотя при первой встрече Аанг боялся, что дедушка развалится под весом собственных костей. Но, видимо, благословление «богини» оказалось сильнее и вылечило не только колени.

— Богиня… вылечи жену, прояви милосердие, — обратился старик к алтарю, — что угодно отдам. Восстановлю храм, свою жизнь положу, только отведи от неё смерть. Буду тебе дары каждый день носить! Только скажи мне, дай знак, что тебе нужно. Богиня…

Аанг стоял рядом со стариком, а не с алтарём, но к словам прислушивался внимательно. Отвести смерть, да?

Женщина оказалась не такой старой, может, под пятьдесят. Хотя выглядела ужасно: серо-жёлтая морщинистая кожа, пигментные пятна, посеревшие губы и ногти, закатившиеся глаза. Слабая, больная… и совершенно точно при этом не собирающаяся умирать. Она держалась за жизнь сильнее, чем иные молодые.

Не-Аватар потёр подбородок и присел рядом с женщиной. Отводить смерть здесь не надо, а вот снять парочку проклятий и благословить… только после этого ужас как есть хочется. Мёд был вкусным, но его оказалось маловато. Да и обирать стариков…

— Богиня, скажи же, — продолжал дед, — что тебе нужно?

И Аанг ощутил, что он действительно сможет сделать… хм, запрос.

— Посох монаха и еда. Побольше! — сказал он, пока «связь» была налажена.

Старик забавно шарахнулся от места, откуда прозвучал голос, едва не сбил алтарь и схватился за сердце.

— Ты… не богиня? — прохрипел дед.

— Совершенно точно нет, — хмыкнул Аанг, разрывая сеть проклятия на теле женщины. — Но есть всё равно хочу.

Жена старика задышала свободнее.

***

Аанг сидел на алтаре, болтал ногами и рассматривал монашеский посох, что принёс ему старик. Ясное дело, что магов воздуха здесь не было, и нужный посох-летун здесь днём с огнём не сыщешь. Но что за висюльки?..

На верхушке посоха было несколько колец, которые постоянно стучали друг о друга. Звенели. Шумели. Ни о какой незаметности, короче говоря, разговора не было — тебя услышат за полчаса до приближения благодаря такому оповещателю.

С другой стороны, хоть какой-то посох лучше, чем никакой. А со временем он его поменяет — когда накопит достаточно энергии, чтобы объяснить своему старику-жрецу нужную схему.

— Слушай, — обратился Аанг к старику во время следующей молитвы, — а как вас звать-то?

— Я Тамеруйо Джидай. Жена — Тамеруйо Юрико.

***

Его слава росла. Потихоньку, неспешно: сначала появились первые последователи из ближайшей деревни, потом начались паломничества, после о нём стали говорить миссионеры. Людей в храме становилось больше с каждым днём, каждый просил что-то для себя, но не все молитвы Аанг удовлетворял. Он игнорировал прошения о деньгах, собственности и любви — не разбирался ни в первом, ни во втором, ни в третьем. Зато с удовольствием помогал немощным, снимал проклятия, давал силу, — магию, а не чакру! — тем, кто был, по его мнению, достоин.

С последним, правда, вышла беда. Сначала это воспринимали как проклятие: Аангу для насыщения человека энергией мира приходилось искусственно разрывать сетку каналов изнутри. Боль, наверное, была адской. Людей выкручивало, они кричали, скулили, рыдали… а потом начинали слышать воду, управлять огнём и потоками воздуха, заставляли расти деревья и сверкать на кончиках пальцев молнии. Приводили мир и его силы в баланс.

Хотя в первый раз алтарь чуть не разнесли испуганные родители выбранного Аангом ребёнка. Хорошо ещё, что старик буквально грудью кинулся на защиту эгрегора.

Ну, как старик… помолодел старик. И жена его. Теперь выглядели максимум на двадцать пять, а чувствовали себя и того лучше. Всё из-за того, что Аанг и в них открыл энергию мира, даже чуть больше, чем в других.

Короче, будут два человека с силами Аватара.

И пусть здесь не было Равы и Ваты, силы оставались теми же: стихии, мир и много-много магии.

***

Посох ему сделали только через добрых три года. Зато такой, какой был нужен: лёгкий, прочный, со складными крыльями. Идеальный!

А потом в его храм пришла давно ожидаемая паломница.

Тоф вошла под крышу его нового дома непривычно-шумно: на ногах у неё были те же золотые кольца, что у первого посоха Аанга на верхушке. Но одежда оставалась похожей на ту, что она носила в прошлой жизни. И обруч был.

А ещё она была очень молодой. Может, лет пятнадцать или шестнадцать — тоже меньше, чем помнил Аанг по прошлому миру. И двигалась немного неуверенно, слишком осторожно; наверняка ощущала неправильность, скованность стихий в мире.

Или же новая жизнь изменила её?

Она прошла мимо других поклоняющихся, отмахнулась от старика и его жены, проигнорировала алтарь и неожиданно улыбнулась прямо Аангу. Видела его?

— Ну и дел ты наворотил, быстрые ноги, — протянула Тоф, снимая с глаз железную повязку.

Аанг увидел знакомые молочно-зелёные глаза и не смог сдержать радостного, облегчённого смеха.

Она его видела!

Внезапно храм показался крошечным, как газовая камера на кораблях армии огня. Хотелось свободы, свежего воздуха, безграничного мира и путешествий, дороги под ногами и улыбок людей.

Не паломников. Не жрецов. Не просящих.

Близких!

— Наигрался в бога? — понимающе усмехнулась Тоф. — Тогда пошли со мной.

Храм Аанг покидал с лёгким сердцем: не-старик с женой приняли его решение легко, будто так и надо. И всё равно пообещали сохранять его «дом» в надлежащем состоянии. И молиться. Много молиться. И звать в случае чего. И дары приносить…

В общем, связь с алтарём у Аанга осталась даже после того, как он ушёл из собственного храма. И при желании пока-не-бог и уже-не-Аватар мог в любой момент оказаться возле своих жрецов. Стоило только захотеть.

***

Жизнь с Тоф оказалась забавной. Они много разговаривали и ходили, Аанг описывал то, что он видит, а Бейфонг — что чувствует. Вместе они заново познавали незнакомый мир, смотря не столько на внешнее, сколько на внутреннее.

Аанг рассказал о Шинджу и о том, что мир страдает от паразита. Что даже небольшой кусок мира, огороженный барьерами, причиняет огромное неудобство.

— Это как загнать вшей на один участок головы и огородить так, чтобы не перепрыгнули, — сказала Тоф. — Всё равно чешется.

— Ну, примерно, — скривился Аанг. — Сравнения у тебя…

От «вша» было точно решено избавляться.

Проблема вырисовывалась вполне ясная: они не знали, как это сделать. Рушить у каждого чакроканалы, чтобы насытить людей энергией мира, было долго, сложно и затратно. К тому же, больно. А лишить пропитания Шинджу можно было только этим или тотальным прекращением кровопролития и смертей.

Создать утопию. Погрузить всех в гипноз, связать по рукам и ногам, навязать мирную диктатуру.

В общем, этот вариант был признан нереальным и выкинут из двух светлых голов. Решили действовать проще.

Согласно осознанию мира, от паразита можно было избавиться, если уничтожить три вещи: его плод (это Кагуя, что бы ни значило это слово), его тело (это луна или же тело в луне, мир не совсем понимал), его чакру. С последней вышла проблема: она была поделена на девять частей, каждая из которых, видимо, была разумна.

Ясное дело, что монах-Аанг был против убийств. Даже если это непонятные хвостатые звередемоны.

— Решай проблемы по мере возникновения, — вздохнула Тоф. — Вот когда встретишь этих девятерых — тогда и поймёшь, что нужно делать. Победил же ты лорда огня без убийства?

Аанг неприязненно передёрнул плечами. Вспоминать о том «недобое» он не любил.

***

Когда Тоф устала от путешествий и поиска информации о десятихвостом, она решила вспомнить прошлое и поселиться на болоте.

Аанг ушёл в свой храм, чтобы снова «открыть лавочку» и начать раздавать благословления. От силы алтаря зависела его личная мощь: благодаря почитателям он снова подчинил воду, землю и родной воздух; с огнём и молнией оставалась засада, не хватало божественных сил.

В храме неожиданно обнаружилось приятное прибавление: помолодевшие уже-не-старики завели ребёнка. Мальчика с удивительными пепельными волосами.

— Как назвали? — спросил Аанг.

Ребёнок, к удивлению Аанга, прекрасно видел настоящего хозяина храма. Тянул к не-Аватару руки, гулил, щурил тёмно-красные глаза и улыбался пустым ртом.

— Хидан. Тамеруйо Хидан, — тепло ответила Юрико.

— Это значит «перешагнувший на другую сторону», — перевёл Джидай. — Мы давно выбрали имя, потому что возраст… сам понимаешь. Ребёнок был бы настоящим чудом, шагнувшим из другого мира к нам.

— Вы реально рассчитывали завести ребёнка? — удивился Аанг. — С такими болячками?

— Мы хотели переехать в страну горячих источников, — смутилась Юрико. — И поправить там здоровье…

Аанг понимал.

Каждую ночь, когда паломники расходились, а жрецы ложились спать, Аанг перемещался в болотный домик Тоф. Там его ждал травяной чай, вкусный ужин (он уже мог есть обычную еду, если его приглашали за стол) и интересная беседа.

Было странно, что они с Тоф никак не наговорятся. Вот, вроде бы, столько лет вместе, а темы не переводятся. А если языки устают, то можно очень уютно, по-дружески помолчать.

Благодать.

С возрастом и переселением души Тоф стала менее ядовитой на язык, более спокойной и уравновешенной. Приятной. Взрослой. От неё больше не нужно было ожидать издёвку или колкость, слишком резкое высказывание или суждение. Она слушала и слышала, что говорят другие — и даже прислушивалась к чужим советам, что было невозможно для неё-из-прошлого.

Аанг тоже изменился в новом мире. Стал спокойнее, рассудительнее. Не торопился жить — да и куда торопиться? Боги вечны, пока жива вера в них или их самосознание. Так что пара столетий у Аанга точно есть, а может и больше.

Иногда в доме Бейфонг появлялись незнакомые Аангу люди. Обычно Тоф спасала их из болот или вытаскивала буквально с того света — Аанг научил «болотную ведьму» паре приёмов. Про Тоф быстро узнали, но найти мага земли, если он того не хочет — задачка слишком сложная для местных недомагов.

А ещё Аанг начал ощущать чужое присутствие.

Оно не было супер-враждебным, но и миролюбивым его не назовёшь. Непонятное существо просто наблюдало за Тоф, хотя при этом совершенно точно не видело Аанга. Но не-Аватар его нашёл, и довольно быстро.

Это было… растение. Иличёрный дух. Что-то среднее, немного антропоморфное и очень неприятное на вид. Противоестественное.

Конечно же, Аанг рассказал Тоф о наблюдателе.

— Узнай о нём как можно больше, — нахмурилась Бейфонг. — Не нравится мне это.

— Мне тоже.

Чёрное растение, казалось, успевало и было везде, передвигалось какими-то своими способами. Могло за полчаса переместиться с болот Тоф в дворец правителя страны Огня или же в храм Аанга. Оно смотрело, изучало, запоминало. И меняло происходящее в свою пользу.

И с этим надо было что-то делать.

За помощью Аанг решил обратиться к своим жрецам. За годы прислуживания в храме они обзавелись некоторыми связями с другими жрецами и последователями богов, которых в этом мире было, на взгляд не-Аватара, многовато.

— Сейчас его тут нет? — спросил старик у Аанга.

Он выглядел обеспокоенным и нервным. Да и жена у него тоже хмурила брови — что было странно для обычно весёлой, лёгкой на улыбку женщины.

Хидан, ощущая настроение родителей, попросился к Аангу на руки; не-Аватар, естественно, не отказал.

— Нет. Он сейчас что-то делает среди знати страны Огня, — ответил Аанг. — Там, вроде как, назревает то ли революция, то ли попытка переворота… не разбирался.

Он, по обыкновению, сидел на своём алтаре и болтал ногами, удерживая ребёнка на коленях. Под потолком храма копошились летучие мыши, — их Аанг решился приютить, потому что они напомнили ему о Момо, — на стенах висели знамёна воздушных кочевников, под алтарём свила гнездо мелкая белая мышка, совсем ручная. От прежнего храма богини остались разве что стены, запах свежей холодной воды, да собственно алтарик.

— Есть одна сказка… мне её прабабка рассказывала, — вздохнул наконец старик, — про волю кроличьей богини. Ты знаешь эту историю?

Аанг отрицательно мотнул головой. Он больше смотрел по сторонам, чем прислушивался к местным легендам и сказаниям.

— Тогда слушай.

История принцессы Кагуи, — вот что значило это слово, имя! — его не особо впечатлила. Может быть, дело в том, что Аанг был старше, чем выглядел, или же он просто огрубел душой, но «великая любовь» Кагуи и Тенджу его не тронула. Совершенно.

Зато он узнал о Зецу, Хагоромо и Хамуре, хвостатых демонах и ещё о паре интересных вещей. К тому же, стало понятнее, что делать с паразитом-Шинджу: достаточно уничтожить саму вероятность возрождения Джуби. Сознание Кагуи можно не учитывать, оно не проснётся, если убрать Зецу — воплощение воли богини-кролика. Тело Джуби нормально себя чувствует и на Луне, правда, стоит смотаться и проверить, не сошёл ли с ума там сын Кагуи или его потомки. Шутка ли, столько лет в изоляции…

Но вот если уничтожить чакру, впитать её, переработать… примерно так же, как Аанг сделал с Озаем. И можно впитывать не всех хвостатых, а только парочку или одного: даже без одной детальки Джуби не соберётся. Будет распадаться при всех попытках.

Ну идеально же, ну!

Что самое приятное — Тоф его план одобрила.

— Быстрые ноги, я же говорила, что решение найдётся, — улыбнулась его подруга. — А ты волновался!

Оставалось только понять, как разобраться с Зецу. Потому что у Аанга опять не было ни единой мысли.

***

Появление в жизни Тоф Изуны Учихи отзывалось у Аанга зудом в районе пупка. Такое всегда бывало, когда событие в жизни оказывалось значимым и несло за собой скорые перемены.

Не то, чтобы Аанг был против. Засиделись они с Тоф на одном месте: он в своём храме, она на болотах. Пора было идти дальше.

Он распрощался со своими жрецами, — те пожелали удачи в пути и в его божественных делах, а непривычно-серьёзный Хидан почти не плакал, — дал несколько последних благословений, погладил храмовых летучих и обычных мышей и ушёл.

Тоф на болотах он не нашёл, зато подруга обнаружилась на несколько километров восточнее. Побитая, в порванной одежде, замызганная кровью и грязью — ну просто красавица.

— Тебя ни на секунду оставить нельзя, — проворчал Аанг.

Тоф пожала плечами и качнула головой: говорить открыто она не могла, потому что рядом с ней был такой же побитый Изуна Учиха.

— Мы так и будем стоять или же двинемся в твою волшебную деревню? — спросила Тоф у парня.

Учиха что-то пробормотал, сложил несколько закорючек пальцами и призвал орла. Надиктовал птице несколько несвязных и непонятных слов, — явно шифр, — и отпустил в полёт.

— Он долетит до моего брата, Мадары, — пояснил Изуна. — Предупредит, что я иду в деревню и что со мной всё в порядке. А то брат у меня… м… нервный.

— После того, как ты для него умер? — насмешливо фыркнула Тоф. — О, я его понимаю.

Изуна насупился, как суслик, и без комментариев двинулся в путь. Тоф и Аанг, переглянувшись, пошли следом. Аанг, правда, полетел на своём посохе: из-за перенасыщения божественной энергией он стал более материальным, и иногда чакропользователи могли его услышать.

Калибровать невидимость он пока ещё не научился.

***

Коноха стала для Аанга центром потрясений.

Во-первых, это было военизированное поселение, основанное, в принципе, двумя мужчинами.

Супругами.

Мужьями.

Нет, про то, что такой тип отношений есть, Аанг знал. Но лично как-то не встречался. Среди монахов вообще был принят целибат или верность одному партнёру; вокруг Аанга все оказывались исключительно гетеросексуальны. Вроде бы Корра, его следующее воплощение, выбрала себе в партнёры женщину, но этого Аанг не мог сказать точно: чтобы воскресить воспоминания других Аватаров, нужна была долгая и тяжёлая медитация.

Он её проводил всего единожды, чтобы вспомнить жизни первого Аватара и понять, существуют ли в этом мире Вату и Рава. Что-то похожее ощущалось, но искать изначально Тёмного и Светлого духов Аанг не стал — сначала стоило разобраться с Шинджу. Иначе какой смысл? Приведёт он миру Тёмного и Светлого, и сильный паразит их тут же съест.

Вторым потрясением стало то, что эти два мужика — мужья Тоф.

— Женихи, вообще-то, — тихо сказала Бейфонг за чашкой чая.

Аанг чай не пил, потому что за ними наблюдали. Было бы странно, если бы Тоф ставила лишнюю посуду для пустоты. Как бы ещё за шпионку не приняли, военное всё-таки поселение.

— Ой, да ладно тебе, — отмахнулся не-Аватар. — От одного к другому один шаг. К тому же, коричневенький тебе явно нравится.

Коричневенький — это Хаширама.

— Нравится, — кивнула Тоф. — А почему не чёрненький?

Чёрненький — Мадара.

Аанг развалился на веранде, закинул руки за голову и с удовольствием вытянул ноги.

— Потому что чёрненький тебе не просто нравится, а глубоко симпатичен, я думаю. У него голос Сокки, знаешь? Взрослого, ясное дело.

— Женщины любят ушами, — миролюбиво прекратила разговор Тоф.

Аанг смущённо кашлянул и переместился в храм.

Да уж. Ляпнул, не подумав.

***

Прошла свадьба младших Учихи и Сенджу, наладились отношения между Тоф и её мужьями. Аанг наблюдал за их жизнью немного со стороны, радовался за подругу и даже чуть-чуть жил её жизнью, тосковал из-за собственного одиночества, но при этом не забывал о своей главной цели.

Хвостатые не находились, хотя Аанг просил через жрецов, чтобы о них молились богу — теперь он слышал прямое обращение от любого верующего. Но — тишина. Огромные звери словно пропали, растворились, исчезли.

Зецу начал какие-то неясные, но от того ещё более опасные шевеления. Аанг следил за тем, как он следит за другими, запоминал неясные вроде бы действия человека-растения. Спрашивал совета и у своих жрецов, и у Тоф, и даже у её мужей: Хаширама внезапно обратился в его веру. Неожиданно и резко, как и всё, что было связано с этим неугомонным мужчиной.

Иногда Хаширама Аанга даже слышал. Иногда Аанг просил Тоф спросить за него.

Но всё равно картинка не складывалась в цельную, было неясно, что станет дальше предпринимать Зецу. Не хватало какой-то детали.

Коноха была практически достроена, кланы помирены друг с другом, новых переселенцев не планировалось. Налажена явная полиция, — Учихи, — и тайная, — не АНБУ, как хотел Мадара, а Дай Ли, по просьбе Тоф. Стихийно основалась Академия шиноби, работала больница. Выполнялись миссии, люди жили.

А вот Хаширама заскучал.

Тоф и Аангу обратить бы на это внимание, но они были слишком увлечены поиском хвостатых. Мадара ушёл из деревни на длительную миссию и не мог отслеживать действия мужа. А потому они пропустили момент, когда всё пошло… не совсем хорошо.

***

— Ну, в общем… гм, — Хаширама нервно улыбнулся и потёр макушку, — вот.

«Вот» Мадара видел. И Изуна видел. И Мито с Тобирамой тоже видели. И Аанг видел.

И все жители Конохи тоже видели — недалеко от деревни всё происходило ведь.

Сложно не увидеть девятерых огромных, монструозных духов, перевитых лианами, деревом и печатями подавления. Да из всего этого можно было библиотеку забабахать, дерево пошло бы на здание, печати — на книги.

К тому же, демоны были явно разумны: кошка с двумя хвостами закатывала глаза, однохвостый вроде-бы-енот пытался вырваться, многохвостый лис замер, но взгляд у него был недобрый. Аанг его, в принципе, понимал. Сложно быть воплощением доброты, если тебя пеленают, как ребёнка.

Тоф демонов не видела, но ощущала. А потому не поскупилась на сильный подзатыльник для коричневенького.

— Ты чего учудил? — спросила она так тихо, что у Аанга непроизвольно подогнулись коленки.

Он, конечно, бывший Аватар и прожил долгую жизнь, но сейчас-то он был в виде мелкого шкета. И он прекрасно помнил, насколько опасна была по-настоящему разозлённая Тоф.

Не раздосадованная, как когда он отнял у неё пояс чемпиона Земли. Не раздражённая, когда они поругались с Зуко, и принц опалил ей ноги. А по-настоящему злая. Как когда Аанг чуть не сложил голову в неполные двадцать пять, чтобы спасти друзей от плена и казни. Тогда Тоф, буквально размазавшая по камням его противников, тихо-тихо поинтересовалась: а не собирается ли Аватар героически сдохнуть и переродиться в какую-нибудь соплюшку? Честное слово, ему больше никогда в жизни не было так страшно. Даже Катара не умела быть настолько злой и пугающей, как по-настоящему доведённая до ручки Тоф.

С соплюшкой она, кстати, угадала.

Сейчас она была очень и очень близка к тому, чтобы начать выдирать у Хаширамы волосы по одному. Больно, долго, нудно и педантично, что нормально для слепой.

— Это биджуу, — нервно рассмеялся Хаширама. — М-м-м, сгустки энергии… да. Я их пленил. И хочу запечатать в людей, я знаю, Мито может, — он явно заторопился, чтобы никто не успел его перебить, — я смотрел её печати, точно получится. Чтобы биджуу никогда не вредили людям, а, наоборот, стали оружием для защиты. Понимаете? Так, вроде, хотел бог ветра, — это он про Аанга, но Аанг такого никогда не говорил. — Они будут неопасны, их сила будет использоваться во благо. Раздадим каждой деревне по биджуу, запечатаем — и все будут равны! Ну, относительно, потому что сила демона всё-таки зависит от количества хвостов и…

— Ты дебил? — перебила мужа Тоф.

— Что? — растерялся Хаширама.

Мадара тяжело, вселенски-устало вздохнул и растрепал волосы. На голове у Учихи расцвёл ещё более буйный шухер, чем до этого.

— Согласен с Тоф. Хаширама, ты нигде головой не ударялся? Что за… идиотизм?

Аанг переглянулся с изрядно повеселевшей двухвостой кошкой. Некомата подмигнула не-Аватару и постаралась поудобнее расслабиться в путах. Зрелищем ругани она явно намеревалась насладиться с максимальным комфортом.

Мито с восторгом рассматривала огромных странных зверей, Тобирама и Изуна, как два телохранителя, не отходили от своей жены ни на шаг. Идиллия. Особенно если сравнивать с другой триадой Учиха-Узумаки-Хаширама.

Жители деревни настороженно следили за связанным зверьём. Ощетинились своими кунаями-зубочистками, напряглись.

Тоф, пока Аанг отвлёкся, успела ухватить Сенджу за ухо и наклонить к себе. Теперь она шипела что-то мужу, и по опыту Аанг знал: каждое слово, произнесённое таким образом, ввинчивается прямиком в мозг. Сам он несколько раз выслушивал от боевой подруги нотации, и помнил их практически дословно.

Мадара стоял рядом, сложив руки на груди, и довольно кивал на каждое слово жены. Выглядел воин при этом немного озабоченным: брови нахмурены, взгляд то и дело полыхает красным, ноги напряжены. Готов в любое мгновение сорваться с места и начать спасать-защищать-уносить Тоф от демонов — чай не кролики, опасные создания, между прочим. А Хаширама пусть сам разбирается, он поймал — он и отпускает.

Аанг подлетел поближе. Слишком уж было интересно, что именно говорит его подруга своему мужу.

— А ты о них подумал?! — неожиданно громко спросила Тоф. — Да они же разумные, дебила ты кусок! Ты кого куда запихивать собрался?!

Хаширама выглядел подавленным, уши у него полыхали красным — то ли от хватки Тоф, то ли от стыда. Идея осчастливить людей при помощи запечатывания биджуу уже не казалась ему такой привлекательной, но и отказываться от неё он не хотел.

— Но я молился, — растерянно отбивался от нападок Хаширама, — и мне сказал бог, что надо найти этих хвостатых… ну, чтобы обезвредить.

Аанг закрыл лицо руками и расхохотался. Наблюдающий из кустов Зецу пытался прийти в себя и принять происходящее.

Истинные боги, уберегите от таких последователей!

***

Всё решилось очень просто: хвостатых Хаширама распустил под честное слово и не менее честное раскаяние со стороны Хокаге. Некоторые из зверей, — семихвостый, пятихвостый и четырёххвостый, к примеру, — сразу же сбежали, другие решили остаться.

Некомата вообще изъявила желание стать спутницей для Мито Узумаки. Но только если печать будет свободной, без ограничений для кошки.

Девятихвостый, больше всех напоминающий Аангу ворчливого старика, оказался самым зорким. Увидел не-Аватара и злобно прищурился:

— Так это из-за тебя, шкет, нас спеленали? И в чём дело?

Пришлось объясняться, предварительно проявив себя. Хаширама при этом выглядел немного подавленным: он-то считал, что его бог — это БОГ, огромный мужик с молотом и мускулами; утончённая красавица тоже подошла бы. Но не мальчишка-монах со стрелкой на лысинке.

От деревни они отошли на приличное расстояние, но не гнали тех шиноби, что решили пойти с ними — пусть знают историю мира, в котором живут. Это полезно.

Аанг рассказал и про Зецу, — того к этому спеленал щупальцами восьмихвостый, — и про Кагую, и про то, что от Джуби нужно избавиться. Демоны были не против: никому не хотелось терять своё сознание и сливаться в непонятное что-то. Это же практически смерть!

— Можно убить трёххвостого, — лениво протянула Некомата, хвостами поглаживая спину Мито. — Он всё равно уже давно хочет на покой. Да только не может.

— Вы не можете умереть? — удивилась Тоф.

Трёххвостый устало то ли крякнул, то ли вздохнул. Он действительно искал покоя, но никак не мог найти его в смерти. И он с радостью согласился быть поглощённым другим духом — божеством.

На вкус его энергия была водной. Сырой, с привкусом тины и черепашьего мяса.

Аангу не понравилось.

***

— Наверное, это всё? — неуверенно спросила Тоф.

Они, — Аанг, Тоф, Мадара и Хаширама, — стояли в Храме Масок Узумаки и смотрели на то, как чёрное пламя пожирает останки чёрного Зецу. Это было даже символично.

После поглощения трёххвостого вопрос Зецу оставался нерешённым: Мито хотела было запечатать его сознание в себе, но неожиданно воспротивилась Некомата. Неизвестно ведь, как оно скажется на приглянувшейся кошке человечке!

Запечатывать пришлось в Тоф.

В деревне был экстренно созван Совет. Туда приглашались, в первую очередь, главы союзных и проживающих в Конохе кланов. Во вторую — сильные, опытные шиноби и старики, которые оказались настоящей кладезью полезной информации.

Как раз один из стариков Узумаки и предложил принести Зецу в дар богам.

— Это точно уберёт сущность из мира, — сказал Узумаки. — Хотя бы ментально. А оболочку можно и сжечь, да хоть бы огнём Аматерасу.

— А кому в дар приносить? — поинтересовался Мадара.

— Да можно и тому молодому богу, который всё это заварил.

Аанг протестующе замахал руками. Не надо было ему такого счастья, он не был уверен, что справится с непонятным человеком-растением.

— Ну, тогда можно скормить нашим демонам, — продолжил Узумаки. — В Храме Масок.

Тоф, Мадара и Хаширама синхронно побледнели.

О том, как этих троих затаскивали в Храм Масок, можно было бы сложить целую легенду. В ход шло всё: уговоры, угрозы, подкуп, запугивание и мольбы. Но трое супругов неожиданно проявили одно баранье упрямство и отказывались идти туда.

— Ты разве не сможешь сделать всё сам? — спросила как-то Тоф.

Аанг, конечно же, мог бы. Он накопил много божественной энергии, подчинил себе все стихии и стал достаточно материальным, чтобы окружающие воспринимали его как обычного человека. А потому он действительно мог бы отнести тело Зецу в Храм.

Проблема была в другом. Обряд дарения Зецу мог провести только Узумаки по крови, то есть, Тоф, в которой был запечатан его дух. Вызвать огонь здешней богини Аматерасу мог только Учиха, то есть, Мадара. А сдержать любое существо мог только владеющий стихией дерева Сенджу, то есть, Хаширама.

Поэтому без них было никак.

Когда супруги всё это выслушали, то изрядно спали с лица. Идти в храм, полный плохих воспоминаний и боли, никому не хотелось. И тогда Аанг, скорее от отчаяния, предложил:

— Ну хотите, я с тамошними демонами поговорю сначала?!

Он был удивлён, встретив горячее согласие.

В Храме Масок, когда Аанг зашёл внутрь, было очень-очень тихо. По указанию Главы клана Узумаки, все прислужники были удалены из храма — во избежание. Так что внутри не было ни единой живой души.

Зато обнаружилось тринадцать не-мёртвых.

Были ли это демоны? Боги? Сильные духи?

— Мы ждали, когда ты придёшь, — ухмыльнулась клыкастым ртом красная маска бога Смерти. — Но мы думали, что это будет раньше.

— Я подумал, что лучше сначала разобраться с паразитом, — растерянно отозвался Аанг.

— И это верное решение.

Тринадцать масок оказались надеты на тринадцать человекоподобных сущностей. Они стояли в одном ряду, по середине расположилась маска Смерти, слева — все светлые, справа — все тёмные. Такое цветовое деление неожиданно напомнило Аангу о двух духах из прошлого мира.

— Рава… и Вату?

— Заметил-таки, — жутко ухмыльнулась маска Смерти. — Иди, зови сюда своих людишек. Им здесь нечего бояться.

Принесение Зецу в жертву прошло… обыденно. Его увитое лианами тело положили на алтарь, Тоф быстро вернула в него душу и сознание, а сама поспешила отойти, чтобы Хашираме было удобнее сдерживать это существо. Мадара стоял на подхвате, готовый чуть что палить чёрным огнём из ярко-красных глаз.

Сознание и душу Зецу Тоф дарила не маскам-демонам, как изначально они планировали, а Смерти. Воплощение шинигами этого мира сам настоял на подобном.

Не было никаких визуальных эффектов. Только маска Смерти довольно хмыкнула, а остальные, — и светлые, и тёмные, — вспыхнули чёрным. Догорели дотла.

— Сжигай, — приказал Аанг Мадаре.

Чёрный огонь сожрал безвольное тело за пару минут.

— Так что… это всё? — неуверенно переспросила Тоф.

— Наверное, да, — улыбнулся ей Аанг.

***

В свой храм он вернулся только через полгода: устраивал Некомату в Конохе, разговаривал о жизни с Курамой, — так звали девятихвостого, — благословлял приглянувшихся в деревне шиноби людей. Помог с возведением собственного храма и домашнего алтарика в доме Тоф, чтобы подруга могла позвать его на чашку чая или на обед в любой момент.

Хаширама смирился с тем, что выбранный бог не выглядит брутально. От веры не отказался, зато нашёл себе новое место для приложения своего энтузиазма: приютил нескольких сирот из Учиха, Узумаки и Сенджу и назвал тех собственными детьми. Ни Тоф, ни Мадара против не были.

Аанг даже на луну успел смотаться и поговорить с потомками Хамуры. И вправить им мозги, благо, магия работала и вне планеты. А то удумали — уничтожать людей!

В общем, насыщенные вышли полгода. Только тоска донимала: Тоф нашла свою семью, и не-Аватар был в ней лишь другом.

Храм встречал его светом, украшенным цветами алтарём и знакомым запахом — свежестью, холодом, мягкостью. Так пахли всего два человека в жизни Аанга: Юи, ставшая после воплощением духа воды, и его дорогая, любимая жена.

— Это… мой последний подарок тебе, — услышал Аанг, едва переступив порог храма. — Будь здесь хозяином, новый бог.

— Аанг, ты вернулся! — кинулся бывшему Аватару в ноги Хидан. — А здесь твоя жена!

— Жена?..

— Идём, идём!

В храме больше не ощущалось присутствия старой богини. Зато хорошо чувствовалась новая: свежая, холодная вода, такая знакомая и родная.

Аанг был счастлив, когда увидел возле своего алтаря Катару — сияющую от силы, юности и божественности. На её руках спали два крошечных духа, напоминавших воздушных змеев.

Рава и Вату пришли в этот мир.

Оглавление

Первая

Второй

Третий

Четвёртая

Пятый

Шестой