Олигарх 4 (СИ) [Михаил Шерр] (fb2) читать онлайн

Олигарх 4

Глава 1

Двадцать второго августа из Лондона вернулись братья Петровы. Их командировка в Европу и Англию оказалась очень плодотворной и они привезли много интересных и полезных новостей.

В Генуи братья были недолго. Они сразу же разобрались в проблемах создания гребного винта и поняли что проблем на самом деле нет.

Есть проблема передачи паровой машины, применяемая зубчатая просто слишком шумит и пока повысить мощность силовой установки парохода не реально.

Не отработаны еще конструкции винта, его форма, количество лопастей и их размеры, но для этого необходимо наработать опыт эксплуатации винта.

Поэтому братья сразу же сделали вывод, что им тут делать особо нечего и направились в Англию. Проезжая Францию, они заглянули на пару французских предприятий, пробежались по техническому Парижу и устремились на туманный Альбион.

Здесь их ждал Федор с кучей новостей и известий. Он знал о приезде моих посланцев и приготовился к их визиту.

Самым ценным был результат его промышленного шпионажа о разработке каким-то бельгийским инженером новой смеси для дорожного покрытия.

Сейчас впереди планеты всей в дорожном строительстве англичане. У них в этом деле рулят два великих инженера: Томас Телфорд и Джон Лаудон Макадам, оба уже в приличных голах, обоим по моему за семьдесят.

Телфорда зовут «гигантом дорог» за его вклад в дорожное строительство. Он специалист по строительству шоссе, каналов и мостов. Один висячий мост через Менай с основным пролетом в сто восемьдесят метров чего только стоит.

А Джон Макадам сделал еще один шаг вперед, он разработал технологию строительства дорог с щебёночным покрытием. До знакомых мне технологий остается всего два шага: разработка укатки щебёночного полотна и использование как покрытия асфальта.

Асфальт собственно вещи известная и даже кое-где используемая, например несколько лет назад в Париже что-то им там замостили. Но это природный асфальт, вещь достаточно редкая и дорогая.

А я знаю искусственный асфальт. Это смесь на основе битума, различных смол, дегтя и гудрона. Гудрон появится позже, когда начнется массовая переработка нефти. А сейчас со дня на день должны придумать смеси на основе битума и дегтя. А наполнитель каменная пыль и щебенка.

И вот без какой-либо подсказки, Федор узнает об этих разработках англичан и бельгийцев и пишет об этом своё донесение. Но это не всё. Братья без моей подсказки говорят мне, где в России есть битум, который легко можно начать разрабатывать, это на Волге, правый берег выше Сызрани. Там большие удельные дачи, но эту проблему всегда можно решить.

Остается один небольшой шажок до разработки идеи знакомой мне технологии строительства дорог: уплотнение дорожного полотна. Но эта идея уже даже не витает в воздухе, а воплощается. Все дорожники и так видят, что полотно надо уплотнять, а наш дорожник капитан Баранов рекомендовал делать это еще почти пятьдесят лет назад.

Технология разработанная моими друзьями детства была следующей.

Намечается будущая трасса с прочным природным основанием. Если его нет, то надо создать искусственное, например в болоте. Основание выравнивается и уплотняется, создается дренажная система.

Затем насыпается песочная подушка, которую желательно пролить водой и уплотнить. Затем насыпается щебеночное покрытие, его тоже надо пролить и уплотнить. При этом они ссылаются на мнение капитана Баранова, что «польза от катка могла только тогда быть, коль скоро тяжесть его постепенно доходила до 300 пудов нагрузкой в ящик камня».

А после этого наносится слой приготовленного горячего асфальта, разравнивается и опять уплотняется. Толщина каждого из трех слоев должна быть не меньше двадцати сантиметров, а возможно и больше, в зависимости от местных условий. У полотна должен быть обязательно наклон для стока вода.

Прочитав записку братьев, я сразу же не нашелся что им и сказать.

После достаточно продолжительного молчания я все таки выдавил из себя:

— Ну что братцы, вперед на скалы. Вы пишите что знаете, где можно найти в Питере сызранский битум. Завтра же начинаете свои эксперименты. Как можно быстрее отрабатываете все тонкости технологии, пропорции смеси, её температуру, толщину слоев и прочее. Составляете инструкцию и подаете её в Главное управление путей сообщения,— братья похоже такой прыти от меня не ожидали и немного ошарашенно посмотрели на меня.

— Сейчас заканчивают стоить шоссе Москва-Петербург. Там система француза Трезаге. Ваша технология лучше и думаю дешевле, там сумасшедшие объемы выемки грунта. Сразу же оформляете российскую привилегию и подаете на английский патент. Общаться с ведомствами будет Сергей Петрович. А вы, не откладывая дело в долгий ящик, едете в Иркутск и начинаете сразу там работать. Непосредственным исполнителем будет Ян Карлович Визель. А вы мозговой центр. Подробную инструкцию что, где и как делать, он уже получил, поэтому повторяться не буду. Прочитаете, если будут вопросы — обсудим. Только сразу говорю, никаких дорог на Слюдянку вдоль Ангары и Байкала, только напрямик через Олхинское плато.

Ошарашенные братья все никак не могли прийти в себя. Со стороны это выглядело забавным. Я рассмеялся и ткнул Ивана в бок.

— Рассказывайте, что интересного в Англии было.

— Англичан, Алеша, такая жаба давит, что ты первым на пару прошел и Атлантику и вокруг шарика сходил. Они знаешь что придумали? — рассказывать первым как всегда начал Василий. Я пожал плечами, одно из писем Федора лежало еще не прочитанным и наверняка именно в нем был рассказ об этом.

— Так вот, бристольское купечество собирается учредить приз «Голубая лента Атлантики» на самый быстрый переход на паровой тяги из Бристоля в Нью-Йорк. В Лондоне начали достраивать туннель под Темзой и решены все вопросы со строительством Великой Западной железной дороги и её уже начали строить. И кто её строит, как думашь? — Василий хитро пришурился.

— Наш Изамбард Кингдом, кто же еще, — в тон ответил я.

— Так главное не в этом, — вступил в разговор Иван. — Железной дорогой уже никого не удивишь. Так вот, как ты выразился, наш Изамбард Кингдом предложил эту дорогу продлить до Нью-Йорка. Для этого хочет организовать регулярный маршрут через океан и уже начал проектировать для этого новое судно. Оно будет естественно паровым и намного больше твоих пароходов. И вот когда оно будет готово, его бристольские сотоварищи объявят всем об учреждении приза за пересечение Атлантики. Но это все пока держится в секрете, как и начало работ над новым пароходом.

— А как же вы это всё узнали? — удивленно спросил я.

— Так вы же, Алексей Андреевич, англицкий барон и акционер всех этих предприятий и не последний. Вот Федор и решил устроить инспекцию, а стоит ли иметь с ними дело или деньги господина барона вылетают в трубу. А там уже разобраться и понять что к чему было, как ты говоришь, делом техники, — Иван весело ткнул брата в бок.

Василий заливисто рассмеялся. Так он всегда делал в нашем счастливом детстве, когда удавалось кого-нибудь провести.

— Мы же не с Брюнелем по этому поводу общались, а с каким-то клерками средней руки. Они наверное даже и не поняли, что мы в этом всем хорошо разбираемся.

— А с самим Изамбардом общались?

— Конечно,— хором ответили братья.

— И как он?

— Абсолютно нормально. Что там у него в душе не понятно, но внешне как обычно. Даже спросил, а эти пароходы действительно твои и бывали ли мы у них на борту. Мы сказали как есть и рассказали ему о пароходах, ну как мы и договаривались, — шила в мешке не утаишь, а становиться хранителем секрета Полишинеля явно не с руки. Тем более с Техасом я вставляю перо в больное место Штатам, а Англия пока с ними еще во многом такие «заклятые друзья», что и врагов не надо.

Иван хмыкнул и тоже рассмеялся.

— Ты знаешь, нам показалось, что под конец к нам приставили соглядатая знающего русский. Мы подумали и решили с ним в кошки мышки сыграть.

— Это как? — заинтересованно спросил я.

— Мы выбрали момент и Вася говорит мне, а знаешь, я думаю нашему князю эта лента не нужна, да и пароходов таких у нас нет. Это соглядатай сразу расцвел как красна девка и сразу куда-то улетучился, — я тоже рассмеялся, конспираторы, устроили утечку нужной информации.

— Правильно сделали, тем более что это правда, никакая лента Атлантики, не важно какого она цвета, меня действительно не интересует. А тут глядишь и лягушки в болоте хотя бы немного успокоятся. Нам их еще рано нервировать.

— А ты знаешь, — Василий в миг стал серьезным, — мы углядели у Брюнеля очень интересную вещь. Он делает на своей дороге более широкую колею, чем у Джорджа Стефенсона. Наш Изамбард Кингдом говорит колея в четыре фута восемь дюймов это пережиток шахтерских железных дорог, над которыми работал Стефенсон до создания первой железной дороги. С помощью расчетов и серии испытаний Брюнель утверждает, что более широкая колея является оптимальным размером для обеспечения высоких скоростей и стабильной и комфортной езды для пассажиров. Также он говорит, что более широкая колея позволит использовать грузовые вагоны большего размера и, соответственно, большую грузоподъемность.

— А вы как считаете? — ширина колеи на самом деле вопрос принципиальнейший и скоро встанет и в России.

— Мы с Брюнелем согласны, тем более он нам показал свои расчеты и результаты испытаний, — Иван показал на толстый пакет, лежащий на столе рядом с непрочитанным письмом Федора.

— Это как так, а конкуренция за голубую ленту? — Брюнель своим поступком действительно удивил.

— Лента лентой, да деньги нужнее. Брюнель рассчитывает, что ты, как акционер, выделишь дополнительное финансирование. Звонких монет на все его проекты у компании явно не хватит.

Да, деньги действительно не пахнут. Если не откуда взять, то и у русского князя можно попросить.

Василий похлопал по толстому пакету.

— Тут наш подробный отчет о всей поездке. У тебя сейчас конечно запарка, но обязательно прочитай. Тебя опять не будет не меньше года, а решение по асфальтовой смеси и ширине колеи наших железных дорого надо принять не откладывая.

— Это почему же, вы что собираетесь уже начать строить железные дороги? — моему удивлению не было придела, во дают братцы.

— Нет, — Иван затряс головой, широко раскрыв глаза. — до этого еще далеко. Но когда будет строиться новое шоссе в некоторых местах надо будет сразу думать и о железке, соответственно и сразу делать насыпь.

— Широко мыслите, господа, а самое главное правильно. Я обязательно прочитаю ваш отчет, тем более вам засиживаться дома не придется. Чем раньше уедите в Иркутск тем лучше.

Двадцать пятого августа я собрал всех заинтересованных лиц для принятия окончательного решения о начале похода.

К походу готовы все одиннадцать пароходов и один ледокол. На борт мы можем взять восемьсот полных семей, так у нас стали называть семьи с детьми, сто семьдесят пять казаков без семей и восемьдесят три молодых еще бездетных семьи.

Всего со взрослыми, старше восемнадцати, еще неженатыми сыновьями идет почти тысяча триста мужчин, а всего почти три тысячи семьсот человек.

Взрослых казаков, то есть уже состоявших на службе, было пятьсот шестьдесят семь, остальные взрослые мужчины преимущественно староверы.

Уральских и оренбургских было ровно двести пятьдесят. Все они были как на подбор почти одного роста и стати, бородатые, даже совсем молодые казаки. Естественно все они были староверы.

Остальные казаки были с Дона. Среди них тоже были староверы, но донские бороды не носили, все были чубатые и производили сильное впечатление своей лихостью.

Среди казаков было пять есаулов и шесть хорунжих. Дисциплина среди казаков была образцовой, а полковник Ерофеев целыми днями напролет был среди них и занимался политпросвет работой среди своих подопечных, так я называл для себя его род занятий.

Сам полковник тоже собирался пойти с нами, но после трезвой оценки ситуации он решил остаться, не все еще было налажено в работе с донскими и совершенно ничего не ясно было с кубанскими.

А вот отец Анатолий в поход с нами идет. Он теперь титулярный епископ и его титул епископ Сан-Франциский, на каждый пароход мне предложено взять по два корабельных священника и одному дьякону. Часть из них останется в Америке и на Камчатке. Кроме них есть еще пять священников старообрядцев, не знаю точно, но кто-то из них из единоверцев.

Когда уже Владыка Анатолий изложил мне всё это, я несколько минут просто не знал что ему сказать. Государь Император поразил меня очередной раз. Похоже он всерьез решил с моей помощью и за мой счет решить большие геополитические проблемы на восточных рубежах. И поэтому даже староверы священники, вам, ваша светлость, пожалуйста, почти на блюдечке с золотой каёмочкой. Только смотрите, не оступитесь.

Все остальные, кто идет в дальние края, староверы и сорок восемь семей греков. Это родственники тех, кто уже в Америке. Среди них двадцать взрослых мужчин и они все моряки, сейчас они все в составе экипажей. Выкупленных из неволи крепостных в этот раз нет.

На каждом пароходе идет доктор и два фельдшера. Здесь кадры самые надежнейшие, заранее подготовленные Матвеем.

Когда он представлял мне своих докторов, его голос дрогнул и к глазах блеснули слезы. После того как медперсонал убыл на места своей будущей службы, я спросил зятя:

— Матвей, только честно, хотелось бы самому пойти?

Матвей бросил на меня короткий взгляд и достал свою трубку.

— Хочу, Алексей, мечтаю об этом.

Накануне у меня был довольно тяжелый разговор на эту тему с Николаем, он категорично заявил, что в следующую кругосветку обязательно пойдет, даже если это будет ему стоить жизни. Аргумент был один — Николай Андреевич Макаров настоящий моряк и должен обойти шарик.

— Я вчера пообещал следующую кругосветку Николаю, так что давай решай с Аней и пойдешь с ним корабельным лекарем.

— А с Вероникой как он решил?

— А никак. Просто поставил её перед фактом. Жена моряка как и офицерская должна понимать без слов своё место в жизни мужа. Без этого для них невозможно семейное счастье.

— Тебе легко так говорить, твоя Соня это понимает.

— А ты думаешь Аня этого не понимает? Она же отлично понимала, что когда мы поехали в Оренбург, то это был смертельный риск. Или когда ты идешь к заразным больным. Так что Анна Андреевна это тоже понимает.

Матвей докурил свою трубку и разговор на этом закончился.

Обсудив все вопросы нашей подготовки к походу, мы вынесли единодушное решение — идем.

Последнее слово было за мной.

Я встал и оглядел всех сидящих за длинным столом. Среди которых были и Соня с женой крестного. Они тоже собираются идти с нами и по праву находятся среди членов совета.

— Итак, господа. Я выслушал всех и теперь мне надо принять решение. Так вот мое решение следующее, — я сделал паузу и еще раз оглядел всех присутствующих. В глаза мне бросилось напряженные лица молодого еще безусого донца-хорунжего и сидящего напротив него третьего помощника с «Дежнева», тоже молодого казака-донца, пожелавшего стать моряком. Я еще не успел с ним познакомиться. Против его кандидатуры у капитана Артемова было единственное возражение, какой-то он через чур восторженный, такие из-за этого часто гибнут. Но крестному молоденький моряк очень понравился и он взял его к себе.

— Итак, господа, мое решение следующее. Немедленно начинаем грузиться. Пассажиры в последнюю очередь. После окончания погрузки, сутки на полную проверку готовности к отходу и следующим утром после молебна на бортах отходим. С Богом, господа!

Глава 2

К отходу мы были готовы вечером второго сентября. Мы с Соней поехали в Пулково. С нами ехали и Николай с Вероникой, мы решили двое суток перед отходом провести естественно с семьей.

Утром 4-ого мы все были на воскресной Литургии, вся семья причастилась. А потом был замечательный воскресный день, тихий и спокойный. Тем более стояла замечательная осенняя погода, когда сухо и еще тепло. Печали расставания к моему удивлению не было, у всех было какое-то тихое преклонение перед Соней, что она все-таки идет вместе со мной.

После праздничного обеда была намечена общая прогулка по нашему имению, которое к этому дню было нарядно украшено. Но перед тем как всем встать из-за стола, Анна Андреевна попросила тишины и общего внимания.

Все взоры устремились на сестру, она немного покраснела и сделала жест в сторону Германа.

Он резко встал из-за стола и медленно и торжественно направился ко мне.

С наступившей тишине громко раздавались его шаги и мне показалось даже биение его сердца.

Зачем Герман идет ко мне было понятно, я встал, вышел из-за стола и посмотрел на напрягшихся за столом Соню, Бакатиных, Анисью с мужем и Николая с Вероникой. Они меня поняли без слов, все поднялись и встали у меня за спиной.

Подождав несколько минут, пока опять наступила тишина я посмотрел на Германа. Он два раза хлопнул своими глазами и громко сказал:

— Ваша светлость, Алексей Андреевич. Имею честь просить руки вашей сестры княжны Татьяны Андреевны, — Голос его прервался и он склонился в глубоком поклоне.

Я повернулся а Анисье, по-любому она Татьянина мать и я не в праве решать один. По щекам женщины текли слезы, она кивнула и тихо выдавила из себя:

— Да, ваша светлость, я согласна.

Герман две недели назад принял православное крещение и никаких препятствий к их браку я не видел.

— Татьяна Андреевна, — обратился я к сестре, — ваше слово?

Татьяна подскочила и тоже громко ответила:

— Да.

Я сделал приглашающий жест и когда она подошла, взял её руку и вложил в руку Германа.

— Как глава семьи и старший брат даю вам своё согласие на брак и благословляю, — я повернулся к стоящим за спиной и улыбнувшись продолжил.

— В нашей семье сложилась традиция жениться и выходить замуж в моё отсутствие и получается, что моё отсутствие на этой церемонии является залогом семейного счастья. Поэтому если вы это тоже сделаете. я не обижусь. Будьте счастливы.

Вечером, когда мы сели за стол, я по внешнему виду Анны и Вероники понял, что у них состоялись решительные разговоры с мужьями и мне были понятны вынесенные вердикты. Согласия конечно получены, но Вероника скорее всего тоже пойдет с мужем, если только позволят семейные обстоятельства, она опять беременна и будущий ребенок должен немного подрасти.

Наши дети что-то поняли и были как никогда тихими, а Андрюша перед сном расплакался и долго целовал свою мамочку. В какой-то момент я даже подумал, что Соня передумает и останется дома с детьми.

Из дома мы выехали около полуночи, только до Ямбурга ехать больше сотни верст.

Ехали мы через Красное Село на Кипень, а затем на Ямбург. Впереди кареты ехали конные, они освещали дорогу и за час получалось вполне прилично, около десяти верст.

Кавалькаду сопровождения возглавлял естественно Иван Васильевич, он накануне вернулся от своих дочерей и вступил полностью в свои права начальника нашей службы безопасности.

Анри замыкал кавалькаду, в Петр был на запятках княжеской кареты. Николай с Вероникой ехали отдельно в самой комфортабельной карете, я стремился всем нашим беременным женщинам создавать максимум бытовых удобств и когда видел непорядок в этом деле где-нибудь в имении, то виновным спуска не было.

Всем женщинам я приказал на роды приглашать акушерок и в наших больничках в имениях были для рожениц отдельные палаты. Труд беременных и матерей младенцев я запретил, а всем родителям на рождение детей от светлейшего князя делались подарки.

Со все времена были женщины, рожающие без мужей и сейчас их судьба очень печальная. Зачастую их травят так, что несчастные лезут в петлю.

Мне конечно подобное не нравилось, но травлю этих женщин, а тем более их детей, я жестко пресекал. Им всем давался шанс изменить свою жизнь и подняться из той пропасти в которую они упали, в имениях было достаточно занятий для женщин, а для маленьких детей были организованы ясли и садики, куда наши крестьяне с удовольствием отдавали своих детей.

Бурмистрам я приказал смотреть, чтобы детей дошколят оставляли на попечение взрослых или братьев и сестер старше четырнадцати. Первое время были нарушители и мне пришлось даже проявить жесткость, дважды за это дело я выписал вразумление плетями.

Почти все мои братья по эксплуататорскому дворянскому классу осуждали чудачества светлейшего князя, но зашкаливающие доходы с моих имений закрывали все рты. Мои крестьяне не шлялись по России я поисках заработка, а сыто жили дома, работая на меня. И во всех окрестностей крестьяне охотно нанимались к нам, в Усть-Луге работали и нарвские и ямбургские. Были даже и работяги из Питера. Я уже не говорю про людей благородных профессий, например учителей.

В этом была прямейшая зависимость с моим доходами. Забота о своих крестьянах и работающих на меня в конечном итоге увеличивала мои поступления от имений и что было очень важно, позволяло мне жить в ладах со своей совестью.

Порядки в имениях потрясли кстати Веронику, она поначалу с осторожностью относилась ко мне, князь-крепостник был ей не понятен. Но увиденное повергло её в шок, подобное ей даже не приходило в голову.

Моя забота материнстве и детстве быстро дала просто потрясающий результат: материнская и женская смертность в целом резко снизились, а детская просто ушла в крутое пике.

В Ямбурге мы были на рассвете, а к десяти в Усть-Луге.

Сразу же начался молебен. Кроме наших священников, приходских и корабельных, приехало все ямбургское и нарвское благочиния, пришли все наши мужики, были наши соседи и мужики с окрестных имений и куча народу с Нарвы и Ямбурга.

Такого стечения народа я не ожидал, а вот наш бурмистр оказался молодцом, он все великолепно организовал и не только размещение гостей но организовал еще и угощения, резонно решив, что на этом можно заработать.

Молебен превзошел все мои ожидания, особенно мощь голоса нашего Владыки, который просто гремел над тысячами собравшихся.

В двенадцать часов началась посадка переселенцев на корабли, многие их них на молебен сошли на берег.

Посадка казаков потрясла меня до глубины души. Взять лошадей мы естественно не могли и здоровые взрослые мужики начали прощаться со своими скакунами. Такого количества мужских слез я в жизни не видел. Рыдать они конечно не рыдали, но слезы в глазах стояли у многих.

Половина казаков слезно просили оставить своих лошадей в наших имениях, а остальные, в основном донцы, просили отправить лошадей на Тихий Дон. Естественно я приказал просьбы казаков выполнить, тем более что это будет контролировать полковник Ерофеев. Он кстати тоже уронил слезу и все прощание казаков с лошадьми нервно похлопывал по шеи своего молодого жеребца.

Глядя на прощание казаков со своими лошадьми, я подумал, что надо на мызе сделать упор еще и на племенное коневодство и тут же сказал об этом бурмистру Василию.

В три часа дня я приказал провести поверку экипажей и пассажиров и в четыре часа дня мы начали отходить от причалов.

Николай отходил последним, Вероника до последнего момента была с ним. Глядя на брата с женой, Соня уронила слезу, ей это было знакомо — провожать мужа за моря в беременном состоянии.

Глядя на Веронику, я подумал, что такие женщины были во все времена и им на самом деле надо поставить огромное множество памятников. Все таки мужики наверное никогда не смогут понять женщину, провожающую любимого мужа в неизвестность.

Последними от причала отвалили на шлюпке мы: Владыка Анатолий, Соня и я. Бурмистр Василий успел мне доложить, что все гости благополучно разъехались и бюджет мызы существенно пополнился.

Владыка Анатолий ни разу не ходил в море, но был спокоен.

Первым по праву шел «Геркулес», мы на «Дежневе» шли в середине, Николай на своем «Американце» шел последним. Он шел не капитаном корабля, а на правах адмирала эскадры.

Кильватерная колонна наших пароходов производила впечатление и меня даже наполнило чувство гордости, всё таки это дело моих рук. «Челюскин» проводил нас до Либавы, а затем развернулся и пошел домой, а мы взяли курс на Данию.

В Англии пароходы распределились по нескольким портам, заправится быстро в одном порту было просто нереально. «Дежнев» конечно заправлялся в привычном месте.

В Лондон я в этот раз не поехал, Федор ждал меня на причале. И первое, что я услышал от него после приветствия, была просьба разрешить съездить домой в Россию.

— Хорошо, Федор. Я напишу Сергею Петровичу, он пришлет тебе двух человек, подготовишь их и на обратном пути пойдешь с нами в Россию, надеюсь только в отпуск. Я пока замены тебе не вижу.

— Да меня здесь все устраивает, только вот иногда хочется в Россию, сходить в баньку, выпить хлебной с мужиками и бабу русскую хочу. Эти здесь все дюже умные. А мне русскую дуру хочется, — я засмеялся, надо же ему баба-дура нужна.

— А почему именно дура тебе нужна?

— Не знаю, Алексей Андреевич, может быть потому что они сильнее любят, — от такой философии я вообще по-детски закатился смехом.

— Ну, позабавил ты меня брат. Но скажу тебе откровенно, ты не прав, умные тоже умеют сильно и правильно любить, — Федор посмеялся вместе со мной и с трудом выдавил из себя.

— Не спорю, ваша светлость, но мне нужна дура.

— Хорошо будет тебе дура, а теперь давай рассказывай о делах, новости есть?

— Да кроме письма из Америки нет, — Федор передал письмо от Джо. Я его содержание примерно знал, мои поручения он можно сказать выполнил и там были подробности об организации иммиграции ирландцев и дозаправки наших пароходов.

— А в клубе как?

— Обычно, — Федор пожал плечами, — народ вспоминает как еще недавно кипела жизнь, а сейчас скучно. Таких ставок как были — нет.

— А что есть желающие опять рисково поиграть?

— Да вы даже не представляете сколько их, из завсегдатаев каждый второй, — слова Федора меня сильно озадачили, но ничего интересно я предложить не могу, никаких исторических событий до 1848-ого года что-то не припоминается. Независимость Техаса, если только. Да там все ясно на самом деле.

И тут мне приходит в голову потрясающая идея.

— Федор, ты слышал что-нибудь о призе «Голубая лента Атлантики»?

— Слышал конечно, об этом и братья Петровы рассказывали, да я и сам все разузнал.

— И что, разговоры об этом идут?

— Идут конечно. Так я вас, Алексей Андреевич, понял. Вы мне скажите, мы будем в этом участвовать?

— Сто процентов нет. А победит, если будет честное соревнование, конечно корабль Брюнеля.

— Да это ясно. Господа Петровы мне уже сказали, что инженеров ему равных нет, а вот если хочешь вылетить в трубу, то дай денег ему. Господин Брюнель в сметы укладываться совершенно не умеет.

— Вот на этом давай и играй. А я покумекаю, времени у меня много, вернусь поговорим. Как вам без тетушки?

— Живая душа была, без неё хуже. Так то все в порядке, за адмиральским имением присматриваем, прикомандтрованные делом занимаются, никто не балует. А вот химиков часто вспоминаем, наделали они тогда шороху. Тетушка даже герцога Веллингтона привлекла, вы бы видели его, когда он услышал просьбу вашей тетушки, — Федор закатил глазки.

— А ты что при этом присутствовал? — удивился я.

— Конечно. Он после этого иногда стал посещать наш клуб, как меня видит, сразу смеятся начинает и стопарик поднимает. Иногда даже болтает со мной.

— Удивил ты меня, никогда не подумал бы что сэр Артур на такое способен.

— Да вы знаете, Алексей Андреевич, я и сам удивился. Но он оказывается может быть нормальным мужиком. Интересные вещи мне рассказывал про Испанию и Ватерлоо.

— Как нибудь расскажешь. С Ротшильдами как?

— Нормально. Старик Натан меня даже дважды на обед приглашал, не одного конечно. Но наш бизнес в Лондоне уважают, репутация блестящая. Вас многие вспоминают. Лайнел в клуб захаживает, всегда интересуется вами, передает всегда приветы.

— Передай ему от меня тоже. Соломон как? Захаживает?

— Регулярно. Всегда передает вам благодарность. Каждый раз говорит, что вы его спасли.

— Передай и ему от меня привет, собственно всем интересующимся тоже. Возьми у Петра инструкции и давай читай, вдруг вопросы будут. Брюнелю сразу же отвези письмо и чек от меня на десять тысяч, — Изамбарду я написал, что поддерживая его начинания, прошу принять мой чек и что как акционер компании одобряю и поддерживаю. — Моё письмо обязательно прочитай, мало ли что.

После разговора с Федором в Англии осталось только одно дело — окончательное решение ирландского вопроса. Вместе с Федором ко мне приехал и Федерик.

Они с Джо решили, что желающие уехать в Техас будут делать это самостоятельно. В Нью-Иорке их будут встречать люди Джо и помогать добираться до Нового Орлеана или Гаваны. А уже там они будут попадать в руки наших эмиссаров.

Сам Федерик спит и видит как он покинет из Соединенного Королевства.

Меня такой вариант очень устраивал, только смущал маршрут через Новый Орлеан, неизвестно как там встретят ирландцев. С другой стороны если американцы увидят поток ирландцев стремящихся в Техас, глядишь и эта публика не будет так туда стремиться.

С предложенным вариантом я согласился, Федерик тут же написал письмо своим товарищам, его мы вручили для передачи Федору и ирландец со своей семьей поднялся на борт «Дежневе».

На наших пароходах было, честно говоря, тесновато. Но до Гаваны, вернее даже до Пиноса, придется терпеть.

В полдень двадцатого сентября мы, выстроившись в кильватерную колонну на траверсе Дувра и Кале, взяли курс на Гавану.

Если бы не Соня и Владыка Анатолий на борту, то ничего примечательного в этом переходе для меня не было бы.

Вахта-отдых-общение с экипажем и пассажирами, опять вахта и так далее. Но сейчас мне приходилось уделять время жене и Владыке Анатолию.

Соня молодец, через неделю она уже вела себя как заправская морячка. С супругой крестного они организовали женсовет и избавили нас от всех проблем с женщинами на борту. Особенно много времени Соня проводила с женами староверов. Для меня это было не удивительно, среди них было много интересных особ и я представил как супруге интересно будет общаться с женами уральских казаков-староверов.

Владыка Анатолий с морем подружился еще во время перехода в Англию и на борту чувствовал себя как рыба в воде. Он все свободное время был среди наших переселенцев и экипажа, не делая никаких различий между православными и староверами.

Переход был более менее спокойный, несколько раз штормило, а два раза мы попали в достаточно приличные шторма, но никаких неприятностей не было и двадцать третьего октября, пройдя три тысячи восемьсот с хвостиком миль, мы вышли к Багамам.

Шли мы очень даже прилично, наши винтовые пароходы конечно в скорости уступали, особенно «Витус Беринг», ледокол вполне раскочегарился и шел вполне достойно. Средняя скорость была где-то узлов семь. По мнению крестного очень даже ничего.

Я только сменился с вахты, когда в каюту прибежал корабельный юнга.

— Ваша светлость, капитан срочно вас на мостик.

На мостике были все офицеры, штурман и главный механик. Я предложил главного по машинам называть механиком и мое предложение было принято.

Когда я поднялся на мостик, штурман смотрел в подзорную трубу разглядывая горизонт.

— Алексей Андреевич, по мнению господина штурмана на горизонте ураган. Он предлагает лечь в дрейф и подождать, есть шанс что мы можем разминуться с ураганом,— крестный был явно встревожен.

Штурман, Моисей Федотович Конев, опытный сороколетний моряк, ходивший много лет на английских купцах по всем морям, молча протянул мне подзорную трубу и показал куда смотреть.

Далеко-далеко над самым горизонтом я разглядел тонкую темную полоску в половину горизонта. Опустив трубу, я показал на совершенно спокойное море, был почти полный штиль и спросил:

— Моисей Федотович, а так бывает?

— Бывает, ваша светлость, это мне больше всего не нравится. Надо подождать.

— А долго придется ждать?

Штурман пожал плечами.

— Не знаю, может полчаса, может больше.

Крестный повернулся к старшему офицеру.

— Передать по эскадре, лечь в дрейф. Машины держать под парами. Готовиться к урагану.

Через несколько секунд засвистела боцманская дудка и все, кто был в море первый раз, поняли, что происходит что-то экстраординарное. Еще бы не понять, экипаж забегал по судну как никогда.

Глава 3

Засвистела боцманская дудка и все кто был в море первый раз поняли, что происходит что-то экстраординарное. Еще бы не понять, экипаж забегал по судну как никогда.

— Алексей Андреевич, пожалуйста, сходите предупредите Софью Андреевну, пусть она идет к моей супруге, а вас прошу вернуться на мостик.

Через десять минут я опять был на мостике, буквально передо мною на мостик поднялся Владыка Анатолий, он был совершенно спокоен. Выслушав крестного, он осенил стоящих на мостике крестным знамением и ушел.

Штиля уже не было, море начинало штормить, но пока мы продолжали лежать в дрейфе.

Через два часа штурман, непрерывно разглядывающий горизонт, оторвался от подзорной трубы и развернувшись показал на восток.

— Один ураган уходит, но идет другой. Господин капитан, прикажите, полный вперед, курс зюйд-вест. У нас есть шанс уйти от второго урагана.

Через шесть часов гонки полным ходом, мы разогнались почти до девяти узлов, не отставали даже винтовые пароходы, но ураган догнал нас.

Сначала мне показалось что это такой же кромешный ад, как тот, в каком мы побывали прошлый раз. Но примерно через полчаса я понял, что это просто детский лепет по сравнению с тем ураганом.

Первый удар конечно был очень даже ничего. Но буквально через несколько минут ураган немного успокоился.

Я огляделся вокруг, на мой взгляд все было в порядке, по крайней мере пароходы были на своих местах. А ветер и дождь дело было привычное, еще и не такое видели.

Крестный похоже понял мою мысль и молча улыбнулся. Все на мостике уже промокли до нитки, но настроение было доброе, это прямо чувствовалось. Никакого напряжения какое было в ураган в прошлом походе.

Шторм длился почти сутки, почему крестный снял меня с вахты и попросил прийти на мостик я понял, когда шторм начал стихать и он, передав команду старшему офицеру, предложил мне пойти переодеться и пройти в кают-компанию.

Только когда я спустился в свою каюту, то увидел что на мостике мы с крестным провели восемнадцать часов. По-видимому это был еще один экзамен на мою профпригодность к морскому делу.

Я успел переодеться в сухую чистую одежду, когда в каюту зашла Соня. Увидев меня, она уткнулась мне в грудь.

— Алешенька, как же было страшно. Когда ударил ураган, я подумала, что все — конец. Но Елена Ивановна сказала, что ничего страшного, это обыкновенный шторм и вы уже бывали и не в таких переделках. Неужели может быть еще страшнее? — с поцеловал жену, зачем рассказывать ей о том, что бывает в море. Может статься, что она ничего такого и не увидит.

— Пойдем обедать, мне скоро на вахту заступать.

Море успокаивалось буквально с каждой минутой и когда мы пришли в кают-компанию можно было даже уже спокойно пить и есть супы, налитые в обычную посуду.

Капитана еще не было и естественно все ожидали его. Офицеры выглядели уставшими и некоторые даже измученными, но все были одеты, учитывая ситуацию, просто безукоризненно, а самое главное довольно улыбались.

Новички нашего экипажа как-то странно на меня смотрели, что я даже внимательно оглядел себя в большое зеркало, вроде в гардеробе все в порядке и внешний вид вполне ничего после почти суток, проведенных на мостике.

Елена Ивановна подошла и тихо прошептала на ухо.

— Алеша, — так она назвала меня первый раз, — какой же вы молодец. Сергей очень волновался как экипаж поведет себя в серьёзный шторм. Он считал, что у нас из всех пароходов самая ненадежная команда. Вас на мостик Сергей позвал, чтобы все видели князя рядом с капитаном. Среди новичков уже ходят легенды, что в прошлый раз только светлейший князь своей работой в трюме спас корабль. А раз вы на мостике, значит опасности нет, — слова жены капитана меня потрясли, вот это у меня и ремоне, я оказывается счастливый талисман парохода. Ну что же, буду знать.

В этот момент в кают-компанию зашел крестный, он выглядел совершенно не уставшим и был в отличнейшем расположении духа.

— Поздравляю, господа, с успешным испытанием первым настоящим штормом нашего плавания. Все действовали правильно, у меня как капитана замечаний нет. В шторм не потерялось ни одного парохода, все члены экипажей живы и здоровы. Это настоящее чудо, господа.

Владыка Анатолий начал читать молитвы, а я подумал, вот тебе и морские суеверия: число тринадцать не счастливое, в море выходить понедельник не к добру, женщины на борту к беде. А мы вышли в поход в понедельник и женщин на борту у нас очень много.

Оставшиеся до Гаваны двести пятьдесят миль мы прошли за двое суток и в шестом часу вечера двадцать шестого сентября легли в дрейф, в нескольких милях от неё. Самым быстроходным у нас оказался пароход «Хабаров» и он заранее ушел вперед. Нам важно знать, где адмирал.

Адмирал был в Гаване, он только что вернулся с Пиноса и был в раздумье, что ему делать.

Я уже окончательно решил, кто куда идет и пока мы ожидали возвращения «Хабарова», сделали все необходимые пересадки. Они были незначительными.

Со мной в Тихий океан идут только бездетные казаки, пошедшие в поход со своими женами, таких всего девяносто два человека, уральские, оренбургские и несколько донских. Все они молодожены и еще просто не успели обзавестись детьми. Еще десяток просто молодых неженатых казаков, всего сто два казака.

Кроме них со мной идут четыре сотни семей староверов.

Сто семей староверов и два десятка уральских казаков молодоженов пойдут на Аляску. Две сотни семей староверов на Камчатку и сотня с остальными казаками в Калифорнию.

Не решен вопрос только с греками. Наверняка кто-то из пиноских решит пойти в Калифорнию. Я бы такое очень приветствовал. Тихоокеанские пароходы, а я решил что идут «Дежнев», «Ермак», «Хабаров», «Херсонес», «Ласточка», братья Лаптевы и наш опытный ледокол, остаются в Гаване, грузятся углем, пополняют запасы продуктов и воды и как только я возвращаюсь с Пиноса, сразу же уходим.

Переселенцев на борту тихоокеанской эскадры меньше чем можно было взять. Но больше топлива, а самое главное станков и всякого оборудования.

В Техас идут таким образом все донские казаки, и уральские и оренбургские, поехавшие без семей и остальные староверы. Там должен остаться один священник-старовер, двое православных, двое докторов и четыре фельдшера.

Пока корабли тихоокеанской флотилии заправляются углем и готовятся к переходу через два океана, а мелких недочетов вскрылось немало, я решил слетать на Пинос.

Джо молодец, из США на Кубу завозилось много отборного угля, а затем его отгружали в Бразилию, в Ресифи он организовал большую угольную базу, которая уже начала бойкую торговлю этим ходовым товаром, в Латинской Америке паровых машин становилось все больше и дешевый качественный американский уголь пользовался спросом.

Эмиссаров в Южную Африку Джо послал еще из Лондона, перед отъездом домой и они уже вернулись блестяще справившись с поручением, местные товарищи очень извинялись за проявленные хамство и жадность и заверили, что впредь такое не повторится.

Хотя в Чили и Австралии проблем у нас не было, Джо решил перестраховаться и послал своих людей и туда. И он начал заниматься организацией экспедицию на Панамский перешеек.

До Пиноса мы шли почти двое суток с половиной суток и адмирал успел рассказать обо всех событиях в Техасе, происшедших с момента моего отъезда.

После обретения независимости Мексика несколько месяцев была империей, а затем началась борьба между центристами, сторонниками унитарного централизованного государства и федералистами, сторонниками федеративного устройства. Затем начались различные сепаратистские движения и сейчас по всей стране уже почти два года полыхает пламя гражданской войны.

Все жители Техаса единодушно поддерживали федералистов и требовали автономии и признания прав переселенцев. Наша колония разделяла эти требования.

Но мексиканские власти решили установить в Техасе жесткую военную власть.

Про начало деятельности полковника Брэдберна я знал. Но в мое отсутствие в Веласко, небольшой общине на восточном берегу реки Бразос, усилился мексиканский гарнизон и он начал реально контролировать всю торговлю по этой реке, впадающей в Мексиканский залив и речное сообщение с нашей колонией.

Мексиканцы построили небольшую укрепленную бревенчатую крепость и установили в ней пушку, которая могла обстреливать реку.

Гарнизон крепости насчитывал сто солдат под командованием полковника Доминго де Утартечеа.

В мае 1832-ого у полковника Брэдберна начались трения с колонистами Остина и в итоге он арестовал нескольких человек. Один из них был обвинен в борьбе за отделение Техаса, а несколько человек в краже лошадей.

До этого колонисты еще возмущались появлением среди солдат Брэдберна призывников-преступников, но аресты были последней каплей переполнившей чашу терпения колонистов Остина. Они организовали ополчение в сто пятьдесят человек и двинулись на форт Анауак.

Сам Стивен сначала хотел все решить миром, но возмущенный последними арестами колонистов присоединился к ополчению и возглавил его.

В начале июня ополченцы попытались захватить Анауак, но после боя с гарнизоном форта отошли к своей реке Бразос, где собравшись на берегу Черепахового Залива, приняли резолюции в которых объяснялось их нападение на войска централистов в Анауаке.

В это время в Техас пришли известия о победе сил федералистов под руководством Антонио Лопеса де Санта-Анны в сражении с армией централистской администрацией президента Анастасио Бустаманте.

Воспользовавшись этой благоприятной новостью, колонисты Остина присоединились к делу федералистов. Они объяснили в резолюциях, что не былибеззаконниками, нападавшими на мексиканский гарнизон, а были сторонниками федералистов, выступающими против коменданта-централиста.

Четыре резолюции осуждали нарушения конституции 1824-ого года правительством Бустаманте и призывали всех техасцев поддержать патриотов, сражавшихся под командованием Санта-Анны, который в то время боролся с военным деспотизмом.

Кроме этого они решили собрать дополнительные силы, в том числе привезти несколько пушек из поселений выше по течению Бразоса и прогнать мексиканские гарнизоны из Веласко и Анаука.

За последние недели в наших отношениях с колонистами Остина появились некоторые трения. Им не нравилось наше отношение к неграм, индейцам и местным теханос. Особенно отношения обострились после появления нескольких сотен освобожденных рабов с Кубы, среди которых преобладали негры с плантации маркизы.

Но вода и камень точит, а среди колонистов с каждым днем появлялось все больше сторонников нашего друга месье Мишеля, который начал активную агитацию против рабства. А так как у него была тяжелейшая артиллерия, долларовые плюшки светлейшего князя, то его агитация была очень успешной.

Когда начались столкновения с мексиканскими войсками, Ружицкий решил придерживаться вооруженного нейтралитета. Но на совещание в Черепаховом заливе он приехал, поддержал принятые резолюции и пообещал нашу вооруженную помощь.

Узнав об этом, мексиканцы освободили арестованных и покинули форты Веласко и Анауак, отступив в Сан-Антонио.

Ружицкий провел переговоры с Остином и стороны решили не учить друг друга жить, но все рабы, оказывающиеся на нашей территории, сразу же становятся свободными. Причем не важно кто был до этого их хозяевами. Он объяснил Остину с его товарищами, что много веков казаки жили под лозунгом: с казачьих мест выдачи нет.

В середине июля в Техас прибыл полковник-федералист Хосе Антонио Мекси. У него было четыреста солдат и пять кораблей. Его задачей было подавить предполагаемое движение за отделение Техаса от Мексики.

Остин с Ружицким провели с полковником переговоры, вручили ему принятые копии резолюций Черепахового залива, заверили что все колонисты не желают независимости, а просят всего лишь широкой автономии, отмены всех принятых централистскими властями ограничений, в том числе и незаконного запрещения иммиграции. Вопрос рабства был деликатно опущен.

Полковник удовлетворился полученными объяснениями и удалился со своей армией за Рио-Гранде. Да как ему было не удалиться, два наши брига в момент бы разнесли его корабли со смешными пушками. А его солдат казаки бы просто разогнали нагайками. У мексиканских солдат при виде наших молодцов в буквальном смысле начинали дрожать коленки.

Фактически Техас оказался поделенным на три части. Восточнее реки Колорадо мексиканская власть и войска перестали существовать физически. От Колорадо до реки Сан-Антонио своебразная буферная зона, в этой зоне форт Аламо, крепость Голиад и крупные испаноязычные поселения Гонзалес и Виктория. Власть и солдаты вроде как мексиканские, но колонистов и теханос не притесняют.

А вот западнее реки Сан-Антонио фактически мексиканская территория. Там правда народ всего в двух городах живет, самом Сан-Антонио и Лоредо. Никаких особо ранчо там нет и фактически хозяевами тех просторов являются индейцы.

И мы с колонистами Остина ждем ответа из Мехико, восстановят ли победители конституцию 1824-ого года и предоставят ли Техасу обещанную автономию.

Техасское казачье войско на фоне этих событий выросло и теперь у нашего атамана пятьсот сабель, а с вновь прибывшими уже будет тысяча. Среди староверов много желающих стать казаками и скоро реальностью станут три полноценных четырехсотенных полка.

Ружицкий с атаманом собираются основать еще две казачьи станицы и получится, что каждая будет выставлять свой полк.

Во время переговоров наш губернатор забросил удочку насчет нашего появления на берегах Рио-Гранде. Мексиканский полковник не сказал ни да, ни нет. Но так как там сейчас хозяйничают команчи и постоянно совершают набеги через Рио-Гранде, появляясь даже в районе мексиканской столицы, то скорее всего негласное да.

Но больше всего меня удивило прибытие первой партии ирландцев, почти пятьсот человек.Они прибыли через Новый Орлеан и без нашей подсказки выбрали место для поселения на западном берегу озера Сабин.

Это решение для нас просто идеальное. Я уверен, что в итоге ирландцы начнут селиться в первую очередь по западному берегу озера и реки Сабин, тяготеть будут к нам, а не к Остину и уж тем более не к США. Они уже видели объявление в Штатах — вход неграм, собакам и ирландцам запрещен. Да и сохраняющееся в Луизиане рабство их не вдохновляет.

Тем более скоро в тех краях появится и казачья станица, так что я думаю англо-американские желания ехать в Техас в ближайшее время подостынут.

Так что положение дел в Техасе меня более чем устроило и я решил его посетить на обратном пути.

Бросок на Пинос и обратно занял у меня ровно четверо суток. Обратно я возвращался не вокруг Кубы, а через небольшой городок Батабано, на южном побережье Кубы. До него от Гаваны километров пятьдесят и в два раза ближе до Пиноса. По времени экономия приличная.

Как я и предполагал, среди греков оказались желающие ехать в Калифорнию и на борт ледокола «Алексея Чирикова» поднялось еще пять семей. Они на другом краю света будут развивать порт Румянцев.

К моему возвращению все было готово к отходу и рано утром тридцатого сентября мы подняли якоря и направились вдоль побережья Кубы на восток.

Глава 4

Рано утром тридцатого сентября мы подняли якоря и направились вдоль побережья Кубы на восток. Я решил голову себе не забивать и жить по привычному нам календарю не переводя жизнь на принятый в Европе григорианский календарь. Пока это нам особых неудобств не причиняло.

Опытные кубинские товарищи нас заверили, что больше серьёзных ураганов не будет. Как они это определили я не понял, но будем надеяться, что это именно так.

К моему удивлению предсказатели хорошей погоды не обманули и мы без проблем покинули опасный район Атлантики.

На будущее такую ошибку совершать не надо и планировать все таки плавание в этих опасных водах в более спокойное время, лучше всего весной.

Девятнадцатого октября мы пересекли экватор. В прошлое плавание первое пересечение экватора было совершенно будничным, прилично штормило, был дождь и никакого особого торжества устроить не получилось.

А вот сейчас была великолепная погода, уже наступил сухой сезон и торжество удалось на славу, как и положено на русском флоте.

На каждом пароходе была свое представление.

У нас Нептуном был наш квар­тирмейстер Павел Курганов, самые молодые члены команды и несколько мальчишек были его свитой.

Нептуна «поднялся» из морских глубин на бак нашего парохода, где его ожидала морская свита. Экипаж был выстроен на шканцах, а пассажиры естественно были на шкафуте.

Сначала был допрос капитана, что за судно и куда идет. Крестный дал отчет и попросил Нептуна не гневаться, пропустить наше судно и ниспослать благополучия в плавании.

В руках у Нептуна был большой трезубец специально сработанный корабельным кузнецом, на голых плечах куски старой парусины, длинная лохматая борода из мочала и такие же брови закрывали почти всё лицо.

Морской царь после доклада капитана подумал и стукнув трезубцем о палубу, провозгласил:

— Быть по сему! — и затребовал выкуп — бочонок крепкого рома, себе и своей свите.

Затем началось морское крещение. Женскую часть и маленьких детей морской повелитель пощадил и просто окропил поднятой из-за борта океанской водой, кроме светлейшей княгине — её окатили от души.

А вот мужской части экспедиции досталось как положено, всех окунули в специально установленные купели.

Эта участь не миновала и наших священников, я конечно к этой затеи отнесся очень настороженно и накануне аккуратненько поинтересовался у Владыки как он к этому отнесется. Но в итоге именно он смеялся наверное из взрослых больше всех, не отставая в этом от детей.

Все получили специально заготовленные свидетельства о пересечение экватора. В них указывались паспортные данные, дата перехода экватора, название судна, координаты перехода и присваивалось звание бывалых-соленых. Подпись Нептуна скреп­лялась специально изготовленной на этот случай «гербовой печатью» владыки морей. Маленькие дети получили сладости, возможность подергать Нептуна за бороду и потрогать его трезубец.

После этого морской царь поздра­вил экипаж и пассажиров с благополучным перехо­дом в южные владения его царства, раз­решил кораблю следовать далее, пообе­щав на всем маршруте ниспослать ему благополучия и величаво уда­лился за борт.

В морскую пучину он конечно не погрузился, а быстро спрятался в заранее приготовленной шлюпке, но звук от специально приготовленного камня был очень эффектным.

У меня даже от зависти слюнки потекли, меня в свое время просто окропили морской водой и поздравили.

Крестный рассказал, что именно такую процедуру придумали во время первой русской кругосветки и после неё все русские моряки при пересечении экватора стали соблюдать эту традицию.

На остальных пароходах праздник проходил по такому же сценарию, с небольшими вариациями в зависимости от пристрастий капитана.

До Ресифи мы шли больше трех суток и достигли его под вечер двадцать третьего октября.

Бразилию участь гражданской войны не миновала и город был сильно разрушен восемь лет назад, но сейчас следов этого уже почти нет и город начал успешно развиваться.

Здесь всем заправляют англичане и это нам на руку. Джо эмиссаров направил будучи в Лондоне и это были естественно подданные Соединенного Королевства. Поэтому все организованно как положено и двадцать седьмого мы продолжили свой путь.

Пока всё идет великолепно, мы идем в очень комфортных условиях, в южном полушарии стоит сухой сезон и если он продлится как положено, то мы без проблем дойдем до Чили.

В идеале надо наверное идти еще немного попозже. Хорошо, что в этом году все сложилось так хорошо, пораньше закончился сезон ураганов, пораньше начался сухой сезон и мы проскочили мимо этих бедствий.

Но на будущее плавание надо планировать так, чтобы Южную Америку огибать в конце декабря — начале января. Тогда мы попадаем с спокойное время и возле мыса Горн и на Карибах.

Чаще всего мы идем кильватерной колонной, «Дежнев» впереди, «Ермак» замыкающий. Ледокол идет в середине, скорость каравана зависит только от него.

Но пока гребной винт на не подводит, хотя в Гаване его уже пришлось менять. Это ситуация предполагается и у нас еще целых три запасных винта.

В течении всего плавания крестный часто спрашивает моё мнение по различным мореходным вопросам и это очень льстит моему самолюбию.

Вот и в середине дня семнадцатого ноября после смены вахты меня пригласили в каюту штурмана.

Мы были в десятке миль от пролива Магеллана и похоже у капитана и штурмана возникли сомнения в целесообразности идти через него, вокруг мыса Горн получится быстрее, если конечно позволит погода. Пока она стоит просто замечательная, даже иногда сияет Солнце.

В каюте штурмана были еще и крестный и капитан Артемов, когда он интересно прибыл к нам и почему мне при передачи вахты об этом не доложили, не порядок.

Крестный похоже по моей реакции понял, что появление Дмитрия Антоновича для меня сюрприз и раздраженно поджал губы. Понятное дело, что предыдущая вахта лопухнулась.

Но разборка полетов будет потом, а сейчас надо решать другое, мне и без слов понятно, наши Чапаи думают как идти в Тихий океан.

— Алексей Андреевич, — штурман сходу, без каких-либо объяснений потребовал у меня ответа на не заданный вопрос, — ваше мнение?

Это на самом деле комплимент, взрослые дяденьки меня за мальчика не считают и им важно моё мнение.

— Погода стоит отличная. Я думаю, что мы вполне можем идти мимо мыса Горн,— как говорится какой вопрос, таков ответ.

— Никто еще не прошел Магелланов пролив быстрее чем за неделю. У него два плюса, пролив короче маршрута мимо мыса Горн в два раза и он более защищен от штормов и там нет айсбергов и морских льдов. Но он сложен для судоходства и там мало места для маневра. У нас почти никто не имеет опыта прохождения этим проливом, — крестный сделал паузу и обвел нас пронзительным взглядом.

— Господа, моё решение таково. Если сохранится хорошая погода, то идем вокруг мыса Горн. Если начнется шторм, то разворачиваемся и идем Магеллановым проливом. Мыс Горн проходить только в светлое время суток.

Вахтенному офицеру, не поставившему меня в известность о прибытии капитана Артемова, крестный нахлобучил тут же, сразу после отдания команды полный вперед.

Через двое суток мы прошли пролив между Огненной Землей и островом Эстадос, а в полдень двадцать первого ноября начали прохождение мимо мыса Горн.

Стояла на редкость спокойная маловетренная и солнечная погода. Здесь никогда не бывает даже пятнадцати градусов по Цельсию и сейчас было всего двенадцать.

Мы шли на расстоянии двух миль от мыса и его хорошо было видно в подзорную трубу. Говорят, что в водах вокруг него всегда штормит, но сегодня было относительно спокойно и при желании можно было даже высадится.

Среди скал я рассмотрел обломки какого-то корабля. Вокруг было много птиц, а среди скал неожиданно оказались пингвины. Мрачное величие мыса конечно было потрясающим.

Как ко мне подошла Соня, я не услышал, крестный разрешал ей в хорошую погоду подниматься на мостик.

Она молча взяла подзорную трубу и долго разглядывала одно из самых опасных мест на Земле.

— Прошлый раз вам наверное было очень страшно, я даже не могу себе представить этого ужаса.

Я ничего не сказал жене, что было, то было.

Высаживаться на мысе мы естественно не стали, а устремились прочь от него, световой день здесь всегда короткий и надо использовать каждую минуту.

Погода испортилась когда мы проходили тихоокеанский вход в Магелланов пролив.

Думаю, что по времени мы выиграли. Мыс Горн мы обогнули за неполные семь суток, а вот по проливу бы шли намного дольше.

До остановки в Чили мы шли неделю, непрерывные шторма тормозили нас и уголь кончался на глазах.

Удивительно, но никто ни разу не потерялся. Основная заслуга в этом была наших новых прожекторах установленных на каждом пароходе, а на вновь пришедших их было по два. В них источником света были масляные лампы, и они обеспечивали нам приличное освещение почти на двести метров.

Конструкцию самих прожекторов разработали какие-то итальянцы и они же изготовили их по заказу Антонио. Может быть есть и более мощные устройства, но наши прожектора работали пока безотказно при всех ветрах и штормах, через которые мы прошли.

В Талькауано мы пришли тридцатого ноября, наш пароход шел буквально на последних килограммах угля. Когда мы бросили якорь было такое впечатление, что у нас на борту его нет совершенно. Угольные бункеры были убраны чуть ли не под метелочку.

В Чили мы простояли десять дней, наши механики единодушно попросили провести профилактику паровых машин.

Провести в море три месяца в тесных каютах удовольствие еще то, но стоять на якоре и смотреть на берег, когда нет возможности сойти на него, еще тоскливее. Думаю если бы в поход пошли бы не староверы, то с пассажирами пришлось бы тяжелее, но эта публика в своей массе железная и очень дисциплинированная. Поэтому особых проблем с пассажирами не было.

Последний переход был самый длинный, но неожиданно тридцать четыре дня пролетели очень быстро. Мне скучать было совершенно некогда, я нес полноценно службу вахтенного офицера, а крохи свободного времени использовал для мореходного образования.

Соня с Еленой Ивановной тоже все время были заняты, они вместе с корабельными священниками образовывали наших переселенцев и сами учились у староверов.

Наш боцман и квартирмейстер следили за порядком на судне, в итоге все: и экипаж, и пассажиры постоянно были чем-то заняты.

Дважды мы с крестным провели инспекцию всех пароходов, требуя чтобы везде была такая же обстановка как у нас.

Двенадцатого января мы прошли Сан-Франциско и утром тринадцатого бросили якоря напротив крепости Росс.

Сразу же началась высадка переселенцев. Но первыми высадились моряки с «Хабарова». У Павла Александровича оказалась десантная жилка и его морячки это делали лучше всех. Я это приметил еще во время техасской высадки.

Вот и сейчас его пароход шел первым и не успели еще даже стать на якоря, как на «Хабарове» начали спускать две шлюпки с десантом.

Десантную партию возглавил сам капитан. Его моряки быстро оцепили большую ровную площадку на берегу и сигнальщик передал: «К высадке готов».

Площадка по моему приказу была специально размещена и оборудована для приема большого количества пароходов. Ни здесь ни в порту еще нет причалов для швартовки пароход и выгружаться приходится шлюпками. А это долго и муторно.

Чтобы хотя бы как-то ускорить процесс я решил, что это надо делать сразу с нескольких пароходов и комендант для этого построил на берегу большую площадку. А оцепление нужно для порядка, чтобы например встречающие не мешали высадки.

Первыми высаживались казаки. Когда они ступили на берег, все калифорнийцы уже выстроились за оцеплением и радостно махали кто чем.

Мы с Соней на шлюпке шли следом за казаками. Она от волнения раскраснелась и с интересом смотрела на происходящее.

Казаки быстро высадились, в этот момент встречающие расступились и мы увидели местных казаков. Их было явно поболее того, что мы здесь оставили. В глаза бросился рослый широкоплечий казак, явно местный индеец.

Местные казаки стояли в одну линейку со своими женами и взрослыми детьми и каждый держал поводья двух оседланных лошадей. Раздалась громкая команда атамана и казачья линия дружно пошла навстречу прибывшим.

Смысл происходящего был всем понятен без слов. Прибывшие казаки бегом бросились навстречу. Такой встречи они явно не ожидали, но сразу сообразили что надо делать.

Лошади тоже поняли происходящее и начали волноваться. Первым подбежал уралец-хорунжий. Он успел приметить себе будущего друга и на бегу достал заготовленную горбушку хлеба. Конь это сразу оценил и не успели остальные казаки добежать, как удалец-хорунжий уже был в седле и окрестности огласил его радостный клич.

Наша шлюпка притормозила и на берег мы ступили минут через десять.

Нас встречал комендант, а за спиной у него стоял конный строй казаков. Они были уже единым целым и атаман успел их даже разбить на две сотни.

Костромитинов с поклоном преподнес хлеб-соль, тут же прозвучала команда и казаки дружно отсалютовали своими шашками.

На «Дежневе» молодцы, всё отлично поняли и в ответ ударили две носовые пушки. Получилась трогательная и торжественная церемония.

Высадка и выгрузка длились двое суток. Те, кто должны идти на Аляску и Камчатку тоже естественно сошли на берег и разместились в специально сооруженных шалашах.

Пока шла высадка новых поселенцев, я проинспектировал калифорнийскую колонию.

Свежие силы, влившиеся в неё больше года назад просто придали космическую скорость её развитию.

Население поселения Росс, то есть крепости, двух ранчо, казачьей станицы и двух деревень составляло просто фантастическую цифру — больше тысячи человек только взрослых, из них мужчин было пятьсот двенадцать и ровно пятьсот женщин. Это те, кому больше восемнадцати, а если младше, то семейные. Детей точную цифру назвать никто не может, но явно больше тысячи.

Конечно возраст согласия, брачный и тому подобное должен быть восемнадцать лет. В моей первой жизни это закреплено законом и за нарушение могут нахлобучить по первое число. И сейчас, в 19-ом веке, уже появились борцуны за это дело. Конечно я в некоторых моментах с ними согласен, особенно с докторами, говорящими, что многим женщинам и в 18-ть рожать еще рановато.

Но жизнь есть жизнь, да и вековые устои немного другие. Например Наталья Алексеевна Шелихова вышла замуж в тринадцать, да мы с Соней обвенчались не в восемнадцать. А в шестнадцать Государь признал меня совершеннолетним, хотя по законам империи это происходит постепенно с восемнадцати лет до двадцати одного.

В то же время дети солдатские идут служить с пятнадцати, а казаки с восемнадцати. Так что реально создание семьи в шестнадцать сейчас это нормально. Но а если ты в этом возрасте заявляешь о своей взрослости в вопросах женилки, то будь добр им быть во всем. Так что, под венец сходил и тут же, пожалуйста, вливайтесь в ряды взрослых мужиков.

Строевых казаков больше сотни, но есть еще и кандидаты. Условия приема в казачество такие же как в Техасе: вера, язык и согласие на казачий образ жизни.

Новообращенными казаками стало несколько русских из староживущих, две ирландские семьи, а остальные местные креолы, индейцы и одна мексиканская семья. Индейцев желающих стать казаками достаточно много, но Костромитинов и атаман решили это дело притормозить до моего приезда. Основная причина — обряд крещения.

Месяц назад в крепости был наездом священник с Аляски и он окрестил ирландцев, креолов, индейцев и две мексиканские семьи.

Со вновь прибывшими казаков теперь двести пять сабель и не меньше полусотни кандидатов. Можно уже говорить о появлении Калифорнийского казачьего войска.

Здесь это единственная реальная военная сила. У мексиканцев на всю Калифорнию и полутысячи солдат не наберется. Поэтому наши казаки уже хозяева всей территории до Сан-Франциско и практически во всей долине реки Сакраменто.

Население нашей колонии выросло за счет притока индейцев. Они стали приходить и просить разрешения жить рядом с русскими.

Мои уроки комендант похоже усвоил хорошо и начал проводить другую политику по отношению к индейцам.

Разрешая селиться рядом, Костромитинов стал требовать трех вещей, русского языка, соблюдения «устава нашего монастыря» и в перспективе крещения.

В итоге колония Росс стала представлять из себя порт Румянцев, куда переселились две креольские семьи из Сан-Франциско, достаточно большую деревню вокруг ранчо на реке Славянке со смешанным населением, там обосновались две больших русских семьи и основное поселение вокруг крепости. Кроме увеличившегося ранчо Хлебникова, это была казачья станица и большая смешанная русско-ирландско-индейская деревня.

В этой деревне все жили вперемежку, но уклад жизни и язык был русским. Индейцы быстро осваивали и язык и наш образ жизни. Ирландцы тоже все уже достаточно прилично говорили по-русски. Плюшки инкорпорации в русскость были столь значительны, что и язык быстро изучался и уклад жизни на ура усваивался.

В колонии также появилось и несколько креольских семей, помимо двух поселившихся в порту.

Все ремесла и промыслы процветали, в порту началось строительство верфи, а особенно бурно начало развиваться стекольное дело и последние три месяца производство кирпича. Я посоветовал его употребить в первую очередь на строительство в порту.

Но главным конечно было сельское хозяйство. Наш ученый камчадал недаром учился в Москве и с первого дня развил бурную деятельность, которая уже начала приносить свои плоды. Колония обеспечивала продовольствием себя, отгружала свою продукцию на Аляску и торговала с Сан-Франциско.

Такого успеха я честно говоря не ожидал и был даже немного озадачен, но быстро понял в чем, вернее в ком тут дело.

То. что происходит в поселении Росс наглядное подтверждение роли личности в истории. И этой личностью был наш атаман, все положительное что происходит его рук дело. А комендант Костромитинов оказался совсем не дурак и быстро сообразил какие материальные плюшки ему от всего этого будут, когда закончится его контракт с компанией.

Глава 5

Пока я занимался инспекцией колонии? Владыка Анатолий заложил православный храм в смешанной деревне, а священники-старообрядцы свой в казачьей станице. Все русские казаки из первого прибытия и сейчас были староверы, поэтому им естественно нужен именно такой храм.

Я перед высадкой провел беседу со священниками остающимися в Калифорнии и заявил, что у них не должно быть вражды и что спрашивать с них буду я сам очень жестко, а может быть даже жестоко.

Я рассчитывал, что когда найдется золото и неизбежно начнется золотая лихорадка, то морально-нравственные устои и твердая вера старообрядцев удержат их от соблазна.

Но этими соображениями я поделился только с Иваном Кузьмичом Кольцовым и он каждую кандидатуру на поселение в Калифорнии рассмотрел и одобрил.

По моей просьбе Иван Кузьмич пообщался с нашим атаманом и сказал, что это надежный человек, который меня в первую очередь в этом плане, устойчивости с тлетворному влиянию золотого тельца, не подведет.

Жизнь конечно покажет, но я очень надеялся что моя ставка на староверов сработает.

Пятнадцать семей староверов и греки поселились в порту. Сыны Эллады займутся портовой деятельностью и рыбалкой. А староверы с уже живущими, начнут строить завод, который пока будет делать все что можно, но со временем станет судостроительным. Они все были заводскими мастеровыми и привезли с сабой в частности станки и много всякой всячины.

Дипломированных специалистов среди них не было, но были самородни, на которых всегда была богата русская земля. Они в частности собирались своими силами построить паровую машину.

Остальные решили поселиться рядом с казаками, сразу же признав первенство нашего атамана. Посмотрев на всё это я решил, что они быстро решать стать казаками.

Соня от Калифорнии была в восторге. Ей здесь понравилось всё: климат, люди и общая обстановка.

Двадцатого января мы разделились на два отряда. Четыре парохода «Хабаров», братья Лаптевы, «Ермак» и ледокол пошли на Аляску, а остальные через три дня на Камчатку.

Ледокол идет потому что мы не знаем, замерзает ли Кенайский залив, а придем мы туда в последних числах января.

Накануне состоялась моя очень важная встреча с тремя индейскими вождями. Это я сделал по совету нашего атамана Филарета Воронина.

Я еще раз приехал к казакам посмотреть как обустроились новенькие и Филарет неожиданно спросил меня.

— Ваша светлость, скажите, а почему на ваш взгляд индейцы нападают на нас, да и на всех европейцев? — интересный вопрос и замечательно, что наш атаман задумался об этом.

— А ты, господин атаман, как думаешь? — я решил начать со встречного вопроса, надо сначала узнать его мнение.

— Я думаю, ваша светлость, причина в том, что мы и все европейцы, непрошеные гости. Разве нам нравится когда к нам в дом приходят другие и учат нас жить или вон как тот же Бонапарт, — Филарет совсем молодым участвовал в войне с Наполеоном и его авторитет среди казаков зиждется в первую очередь на воинской доблести. — Я, когда они в русских храмах конюшни устраивали, готов был их на куски рвать. Наша сотня тогда в партизанах была, так мы после этого чуть ли не тысячу этого сброда без единого выстрела размели, — казак снял свою папаху и перекрестился.

— Нас тогда только гусарские офицеры остановили. Иначе мы бы всех супостатов порубили, никого в плен не взяли бы, — атаман нахлобучил папаху и резко сменил тему. — В папахах жарковато бывает, надо что-то другое придумать.

Несколько минут мы ехали молча. Когда подъехали к станицы, атаман натянул поводья и резко остановился.

— Что было, то было и сделанного уже не воротишь, — Филарет прищурился и посмотрел на солнце. — Если мы отсюда или из других краев уйдем, то сюда другие придут. Те же англичане или американцы, а они не чета нам, вон как в индейцами они у себя обходятся. Да и с черными тоже не лучше. А нам лучше с местными миром договариваться и не лезть со своим уставом и их монастырь.

А вот теперь пришла пора получить ответ уже на мой вопрос, с какой целью господин атаман всем этим интересуется.

— Вот ты, Филарет Ермолаевич, — переход на имя — отчество у меня произошел как-то автоматически, я вообще последнее время предпочитаю именно такие обращения, — сам на свой вопрос и ответил. А теперь скажи ка мне, а с какой целью этим интересуешься?

Атаман еще раз снял папаху и вытер пот со лба.

— А ведь взаправду жарковато в папахе бывает, — казак еще раз вытер лицо и без всякого перехода продолжил. — Тимофей, наш индейский богатырь, какое-то родство имеет с местными вождями. Они сегодня присылали своего посланца к нему. Желают, Алексей Андреевич, поговорить с вами.

Интересная штука получается, самое главное как вовремя. Такой рояль в кустах, просто мечта.

— А как это сделать технически? — все мои люди быстро привыкали к незнакомым для них оборотам моей речи и атаман великолепно понял смысл моего выражения.

— Они здесь неподалеку в лесу ответа ждут. С ними десяток наших.

— Тогда посылай весточку, пусть подъезжают к тебе в станицу. У тебя какой атаманский дом стоит, любые переговоры проводить можно, — центром станицы казаки сделали площадь, на которой построили большой двухэтажный дом, назвав его атаманским.

Дом не был предназначен для жизни атамана, это была его служебная резиденция, с кабинетом и канцелярией, учебными классами, большим общим залом, почти половина второго этажа был арсенал.

На этой же площади казаки заложили и свой храм. При необходимости они использовали её для проведения парадов и строевых смотров.

Через три часа начались переговоры с индейскими вождями.

Вождей было четверо, все они были со своими женами, еще четверо, были как я понял, уважаемыми старейшинами, а другая четверка по всей видимости были индейским духовенство, то есть попросту говоря шаманами.

Одеты все они были вполне по-европейски, если бы я не знал кто это такие, то решил, что это приехали мексиканцы.

Единственное, что говорило о их непростом статусе, были головные уборы вождей и ожерелья у шаманов.

Индейцы переняли у мексиканцев не только одежду, но и культуру общения и язык. По крайней мере вождь говорил на приличном испанском и все остальные его хорошо понимали. Вождя мне заранее представили как Хуана и сказали, что обращаться к нему желательно просто называя его вождем, как и всех остальных, старейшин как принято у казаков господа старики, а шаманов просто называть на Вы. Ко мне они тоже будут обращаться просто князь.

Все это мне разъяснил наш казак-индеец Тимофей. С моей стороны будут мы с супругой, Иван Васильевич, крестный с Еленой Ивановной, комендант с женой и Иван Васильевич. Также Владыка Анатолий с тремя священниками и четверо казаков: атаман со своей половиной, двое есаулов и Тимофей. Двенадцать мужчин с каждой стороны и по четыре женщины.

В общем зале был поставлен большой стол за которым должны сесть вожди и наша четверка: Владыка, атаман, комендант и я. Все остальные сядут на лавках сзади.

Делегацию индейцев мы встретили стоя за столом. Они спокойно и с достоинством зашли и разместились на своих местах. Первым начал говорить Хуан. Он поклонился вместе со всеми и спокойно с чувством собственного достоинства, сказал:

— Приветствуем князь, тебя и твоих людей, — процедура была предложена той стороной через Тимофея. По-испански вождь говорил почти без акцента.

Мы тоже поклонились и я ответил таким же образом.

— Приветствуем вождь, тебя и твоих людей, — наши гости сохранили невозмутимость, но какие-то флюиды тут же донесли их удовлетворение моими словами.

— Прими подарок в знак уважения и наших искренних намерений, — Хуан протянул мне свой подарок, что-то типа томагавка, искусно сделанного и красиво и богато расписанного.

Я взял подарок и обернувшись подал его крестному, а из рук Ивана Васильевича взял специально приготовленную саблю. Она была, как и пять других специально изготовлена по моему заказу в России, красиво и богато отделана золотом и камнями.

Мой подарок явно понравился, все индейцы довольно довольно улыбнулись и я предложил всем сесть. Говорить начал Хуан.

— Благодарю тебя, князь, что ты откликнулся на нашу просьбу, — он показал на своих. — Мы вожди, это наши господа старики, — индеец на секундочку задумался, — и наши священники. Кто твои люди мы знаем.

— Когда ваш вождь Иван пришел на нашу землю, он купил её у нас и мы не возражали. Но потом люди из крепости стали обижать наших людей. Когда пришел ты, обиды прекратились и твои люди относятся к нам с уважением, — я услышал сзади глухое хмыканье и сразу понял, что это реакция коменданта Костримитинова на слова индейца. Он тоже это понял и стрельнул глазами в его сторону, а затем продолжил.

— Твоих людей становится все больше и больше, вы вырубаете лес и устраиваете поля. Скоро тебе и твоим людям потребуются новые земли. Наш народ не хочет, чтобы их у нас просто отнимали и поступали так как делали испанцы и сейчас делают люди из-за гор и из-за океана. Это англичане и американцы. Они говорят на другом языке. Я английский понимаю, но мой народ нет. Но мы знаем, что наших братьев эти люди просто убивают и отнимают землю.

Хуан похоже не простой индеец, а знающий и вероятно образованный.

— Я, князь, говорю это не просто так. Когда мне было двенадцать лет, испанцы схватили меня и увезли из родных мест. Меня заставили стать католиком и начали обучать своему языку и делать из меня католического священника. Когда они захотели постричь меня в монахи я бежал и еще пять лет скитался по Мексике и США, — США Хуан сказал очень медленно и по-русски. — Два года назад я через горы вернулся в родные места и по нашему праву стал вождем. У нас нет верховного вождя, мы, — обвел широким жестом трех своих товарищей, — одинаковые вожди, но переговоры веду я, так решили все.

На этот раз Хуан показал на всю свою делегацию.

— Прежней жизни уже не будет никогда. Если уйдете вы, то придут другие и нам будет еще хуже. На этой земле места хватит и вам и нам. Поэтому мы желаем договориться с вами, жить в дружбе и заключить с вами союз.

Индеец замолчал и я понял, что пора говорить мне.

— Я согласен, вождь, с твоим предложением и хочу услышать твои условия, — и тут он меня вообще сразил наповал.

Хуан как волшебник достал непонятно откуда лист плотной бумаги и разложил его на столе.

Это грубо выполненная, но достаточно точная карта нашей местности. На ней было четко все показано, очертания берегов, реки и горы, наши владения, Сан-Франциско и мексиканские миссии и ранчо.

Красным цветом была обозначена территория на которой располагалось наша колония и где мы вели свою хозяйственную деятельность. Пунктиром была обведена намного большая территория. Она распространялась на север, достаточно далеко в глубь континента и самое главное до северных берегов залива Сан-Франциско.

— Мы согласны что вы будите жить на этих землях, будете строить свои деревни, прокладывать дороги и создавать поля. Вы готовите много угля для твоих пароходов и твои люди рубят для этого лес. Но в лесу они берут только лишние деревья и это правильно, — сзади опять раздалось хмыканье коменданта.

Атаман рассказал, что у него был с ним конфликт из-за сплошной вырубки леса. Я просил атамана лес рубить по уму и объяснил как. Вот на этой почве они и немного повздорили, но сила была на стороне атамана и делать стали как он сказал.

— Нам никакой платы за это не надо, мы будем продолжать жить также как живем, даже если вы и будите селиться рядом. Мы не будем препятствовать если наши люди будут жить среди вас по вашим обычаям. Мы будем охотиться на ваших землях и соблюдать ваши законы. Вы без нашего разрешения не будите охотиться на наших землях. Все меха, добытые нами на ваших землях, мы будем продавать только вам, но по справедливой цене. Если вам будет нужно, то и добытые на нашей земле, — предложение с коммерческой стороны обалденное, вопрос только в цене.

Но я был уверен, что это не всё, слишком жирно для нас и слишком скромно для себя предлагает вождь. И я оказался прав.

— Нас интересуют в первую очередь охотничьи ружья американцев и английские мушкеты’Браун Бесс'. Сейчас у вас их немного, но ты князь в следующий раз привезешь их нам. И конечно порох и пули. А еще, князь, ты будешь нашим союзником и будешь помогать нам если мы будем враждовать с другими племенами, с мексиканцами и пришельцами из-за гор.

Вождь замолчал, посмотрел на меня и медленно обвел рукой всех нас, как бы приглашая меня посоветоваться с нашими людьми.

Я посмотрел на сидящих рядом и обернулся назад. Владыка, священники, Иван Васильевич и Елена Ивановна были сама невозмутимость. Крестный улыбнулся и утвердительно слегка кивнул, закрыв глаза, Соня пожала плечами и развела слегка руками. Жена атамана и есаулы просто смотрели на него, как бы делегируя ему свой голос. Комендант и его жена с недоумением смотрели на меня, у Костромитинова чуть ли не на лбу было написано — не знаю, моё дело маленькое.

А вот атаман и особенно казак-индеец Тимофей явно одобряли такую сделку, который энергично кивнул, поймав мой взгляд.

— Хорошо, вождь. Только небольшое уточнение. Мы не можем напрямую воевать с мексиканцами и англичанами с американцами, — я бросил взгляд на атамана и уточнил. — Пока не можем.

— Я согласен с тобою, князь. Но англичане и американцы придут к нам не скоро. А когда это случится, ты будешь очень сильным. Мы согласны.

Вождь повернулся к своим шаманам и, двое из них встали и подошли к столу. Как по волшебству у них в руках оказались длинные трубки и какие-то мешочки, из которых они насыпали мелко порезанную сухую траву в чашечки трубок и зажгли их. Сразу вокруг распространился аромат табака и еще чего-то неуловимо знакомого.

Одну трубку протянули мне. Другую вождю Хуану.

Вождь сделал затяжку и тут же выпустил дым вверх. Я сделал также. В голове приятно загудело и все сразу же стало необычайно ярким.

Шаман забрал у меня трубку и протянул её вождю, а мне протянули трубку вождя.

Гудение в голове быстро прекратилось и все опять стало обычным. После второй затяжку ощущения не такими яркими и прошли очень быстро в течении буквально нескольких секунд.

Вождь передал свою трубку сидящему рядом вождю, а я немного растерялся, рядом сидел Владыка Анатолий. Но он протянул руку, невозмутимо взял трубку, сделал затяжку и тут же по примеру другого вождя выпустил дым в потолок. Затем эту процедуру повторили два других вождя и комендант с атаманом.

После этого шаманы забрали трубки, торжественно вытряхнули их и с поклоном протянули мне и вождю.

— Эта трубка знак заключенного нами мира и союза. Храни её князь, — Хуан сделал паузу и посмотрел на Тимофея. — Те, кто ушел к тебе теперь твои люди. Но они знают наши обычаи. До встречи, князь.

Индейцы развернулись и торжественной поступью удалились из залы, а затем также торжественно пересекли площадь и пошли по станичной улицы в лес.

Нарисованная карта осталась лежать на столе, я пригляделся и увидел, что на ней есть обозначенные ориентиры.

— Подойдите, — я показал на карту атаману и коменданту, — вам это что-нибудь говорит?

Костромитинову достаточно было одного взгляда, чтобы разобраться в ситуации.

— Конечно, ваша светлость. Здесь четко обозначены ориентиры на местности и мне они все понятны.

— А как же конкретно мы будем меняться с ними? — с недоумением спросил атаман. — Об этом же тоже надо было договориться.

— Не волнуйся, господин атаман, — к нам подошел индеец Тимофей. Он поднял растопыренную кисть. — Через пять дней приедет еще три переговорщика.

Глава 6

Территория которую решили уступить индейцы была для нас сейчас огромной. Её границами на севере это был мыс Арина и северная оконечность жемчужины Калифорнии озера Клир. Затем по его береговой линии до истока реки Кэш-Крик на юго-восточном конце озера на юг к заливу Сан-Пабло, который является северным продолжением залива Сан-Ффранциско, к месту впадения в залив небольшой реки Петалума.

Большая часть дельты Петалумы представляла болото. От её устья как бы граница шла по береговой линии залива, выходила в океан и на сквер до мыса Арина.

В этом было большое лукавство со стороны индейских вождей. Реально от некогда многочисленных индейских племен на этой территории остались рожки да ножки, особенно в южной части «нашей территории».

Над этим хорошо поработали сначала испанцы, а затем мексиканцы. Частично к этому приложили ручки и наши предшественники в крепости Росс.

Основанные испанцами католические, преимущественно францисканские, миссии очень успешно проводили «обращение» местных индейцев в католическую веру. Фактически это было обращение аборигенов в рабство. Они пытались сопротивляться, но испанские, а затем мексиканские солдаты, успешно подавляли их восстания, уничтожая участников и сочувствующих, а болезни существенно им в этом помогали.

В итоге от племен вокруг залива Сан-Франциско осталось несколько тысяч индейцев, племена севернее пострадали в несколько меньшей степени. А вот «интеграция» племен долины Сакраменто была только в самом начале.

На «нашей» территории, на берегу залива Сан-Пабло южнее устья Петалумы была католическая миссия Сан-Рафаэль-Аркахель, она была основана как 20-я испанская миссия в колониальной провинции Альт-Калифорния в 1817-ом году и в ней было обращено больше тысячи индейцев, многие из которых умерли.

Восточнее находилась Миссия Сан-Франциско Солано, 21-ая, последняя и самая северная в Калифорнии. Она была единственной, построенной после того, как Мексика получила независимость от Испании. Губернатор Калифорнии хотел, чтобы мексиканское присутствие к северу от залива Сан-Франциско не позволило русским из крепости Росса, продвигаться дальше вглубь страны.

С точки зрения абстрактного международного права, испанцы и соответственно их наследники мексиканцы, конечно были простыми захватчиками. Индейцы жили здесь тысячи лет и никаких своих земель этим господам не передавали.

А вот Иван Кусков землю под поселение у индейцев купил. А сейчас вожди остатков этих племен с этой точки зрения поступают законно, передавая свои земли нам. И у нас возникает интересная коллизия вотношениях с мексиканской властью.

Индейцы конечно молодцы. Они четко разглядели наш потенциал и хотят под нашим крылышком уцелеть, набраться сил и попробовать еще раз дать по мордасям наглым захватчикам и поработителям. Я похоже в самый интересный момент дал укорот господину коменданту с его рабовладельческими замашками.

Хуан оказался человеком деятельным, решительным и хорошо подготовленным мексиканцами на свою голову. Он сумел фактически объединить остатки сильно потрепанных племен, еще живущих вдоль береговой линии и решил сделать такой неординарный ход конем.

Всё это рассказали мне крестный и наш атаман, который очень этим вопросом интересовался.

Посмотрим, что с этого роя получится, пока на рожон лезть не будем и миссию Сан-Рафаэль потерпим.

После переговоров с индейцами, мы еще несколько часов просидели, обсуждая возможные расклады.

На следующий день мы ушли на на Аляску, а крестный остался до второй встречи с индейцами.

Я пошел пассажиром с капитаном Леоновым, а Владыка Анатолий естественно от меня не отстал.

Мы решили, что пароход «Хабаров» останется в Америке и будет курсировать между Русской Америкой и Камчаткой. Для высадки был выбран Кенайский полуостров, но не то место, где в 20-ом веке возник Анкоридж, а место известное мне как городок Кенай.

Сейчас это небольшая деревенька со смешанным населением вокруг форта Святого Николая на западной стороне полуострова Кенай на берегу Кенайского залива, англичане зовут его заливом Кука. Это второе постоянное русское поселение на Аляске.

В его недолгой истории есть и печальная страница, здесь в 1797-ом году была войнушка между русскими поселенцами и индейцами племени кенай, в которой погибло около сотни человек с обеих сторон.

Как индейцы себя называют я не знаю, знаю только, что сейчас их в окрестностях форта нет.

Вообще для меня это темный лес эти всевозможные племена, народности и всякое языковые группы на Дальнем Востоке и в нашей Америке. Вот эти кенайцы, кто они индейцы или эскимосы? Пока особых проблем с ними не возникает, но надо чтобы кто-нибудь с этим разобрался.

Это место я выбрал по нескольким причинам. Во-первых: полуостров Кенай богат полезными ископаемыми: здесь есть уголь, нефть, природный газ и золото. Во-вторых: это одно из немногих мест на Аляске, где возможно ведение хоть какого-то сельского хозяйства.

По договоренности с бароном Врангелем, он должен ждать нас в столице Русской Америке — городе Новоархангельске.

Новоархангельск произвел на нас удручающее впечатление, дыра редкостная. Да собственно и как может быть иначе. Реально ни о каком освоении Аляски речи нет. Русского населения здесь никогда не было даже и тысячи. Добыча пушнины и все, причем варварскими методами.

Фердинанд Петрович правда начал что-то путнее строить, в частности магнитно-метеорологическую обсерваторию. Но сейчас нет даже нормальной крепостной стены, а есть деревянный тын, который не защитит даже от индейцев. Есть правда несколько десятков пушек. Но учитывая малочисленность населения сомневаюсь, что от них будет прок.

В начале века была достаточно кровопролитная война с местными индейцами, с племенем колошей, как их называют русские. Потери по местным меркам были огромные, колоши потерпели поражение и в итоге был заключен мир, который не все старейшины и шаманы признали. Какие-то церемонии не были соблюдены или еще что-то, толком я не знаю.

Гораздо интереснее, что настоящий мир был заключен или правильнее говорить будет заключен, только в начале 21-ого века. А сейчас напротив Новоархангельска колоши построили свой деревянный форт на каком-то своем родовом месте и периодически происходят стычки с ними.

Леонова надо будет озадачить этой проблемой: заключить мир со всеми индейскими племенами.

Это была еще одна из причин почему я выбрал Кенайский полуостров, если не удастся договориться с индейцами по-хорошему, проще решить вопрос силой. Да по большому счету там и не с кем договариваться, аборигенов на полуострове раз, два и обчелся.

Правитель Русской Америки действительно ждал нас, без промедления поднялся к нам на борт и я приказал идти дальше.

Фердинанд Петрович выглядел очень уставшим и озабоченным. И почти сразу же завел разговор об отношениях с индейцами. Наверное это была очень болезненная для него тема.

— Скажите, Алексей Андреевич, как вы собираетесь строить отношения с местными аборигенами? Вы наверное знаете о тех проблемах, которые были тут у нас. Да и честно говоря остаются до сих пор.

— Конечно знаю, еще бы не знать. А как строить отношения с аборигенами, вопрос конечно интересный, но у нас есть очень интересный опыт в Калифорнии.

Я рассказал барону о ситуации в Калифорнии и наших переговорах с индейцами. Он выслушал и недоверчиво покачал головой.

— Но здесь немного другая ситуация. Тут как раз калоши не довольны нашим присутствием и конкуренцией за пушного зверя.

— А зачем нам конкурировать с ними? Государя по большому счету интересуют только деньги получаемые от компании. И неважно в каком виде, пушнина, еще что-либо или вообще живые деньги. Разве я не прав?

Фердинанд Петрович пожал плечами, со мной сейчас трудно не согласиться.

— Пусть они добывают зверя сами. Не надо залазить в их угодья. Места здесь хватает. А они пусть конфликтуют с англичанами и американцами. Вы же знаете какую неприглядную роль сыграли американцы в той грязной войне.

Барон горестно покачал головой.

— Еще бы, князь, не знать, с некоторыми участниками тех печальных событий общался.

— Если нам нужна именно пушнина, то её надо просто у индейцев покупать по справедливой цене, американцы и англичане дают больше нашего, но все равно наживаются на этом, поэтому мы должны давать еще больше, — на самом деле грабительские закупочные цены были и у нас и у англосаксов. Но от пушнины надо на самом деле уходить.

И надо развиваться, становиться твердой ногой на этих землях. Строить настоящие города и крепости, верфи и заводы. Развивать сельское хозяйство, пшеница здесь расти не будет, но будут расти рожь и овощи, капуста и картофель. Здесь есть богатые угодья, где можно заготавливать сено и разводить скот, тех же оленей. Тут богатые рыбные промыслы. Ведь вам же понравились мои консервы?

— Да, сверх всех похвал, редкостное блюдо.

— Так ведь можно наладить производство таких консерв из местной рыбы и завалить ими и Россию, и Европу и ту же Америку. На Кенае есть уголь, его можно и нужно добывать для своих нужд. Вы строите обсерваторию и разве ученые мужи откажутся от предложения изучать здесь океан и просторы Америки и Азии?

— Широким мазками вы, Алексей Андреевич, рисуете, оторопь даже берет. Каких это средств все будет стоить. Страшно даже подумать.

— Так я же и толкую, что надо развиваться, что бы эти средства зарабатывать.

Присутствующие при нашем разговоре Владыка Анатолий и капитаны Леонов и Лукьянов слушали молча и очень внимательно.

Барон Врангель внимательно посмотрел на них и жестом предложил открыть бутылку коньяка, до которой никак не могло дойти дело. Павел Александрович позвал стюарда.

— Обед накрыт?

— Так точно, господин капитан.

— Прошу, господа к столу.

За столом барон попросил внимания и поднял свой бокал с коньяком.

— Предлагаю, господа, тост за успех начинаний светлейшего князя Алексея Андреевича.

Поздним вечером я поднялся на мостик к капитану Леонову. Увидев меня, рулевой молча посмотрел на капитана. Тот кивнул и встал к рулю, а матрос куда-то побежал.

— Павел Александрович, не жалеете о своем решении остаться в этих краях, — я хотел еще раз убедиться в правильности своего выбора.

— Не жалею, всегда об этом мечтал. Алексей Андреевич, можно вопрос?

— Конечно.

— Мне кажется, что вы рассчитываете найти на Аляске золото и очень много. Если это произойдет, то все ваши начинания окупятся.

— Да, Павел Александрович, вы правы. И поэтому я позвал сюда староверов, вероятность золотой лихорадки очень мала, это не наш Урал, куда хлынули толпы после находки там россыпей и даже не Южная Америка, но риск все равно велик и я рассчитываю, что староверы смогут устоять от такого соблазна.

— Понятно.

— В вас я, Павел Александрович, тоже уверен. И надеюсь, что вы сможете удержать свой экипаж.

— Не сомневайтесь, Алексей Андреевич. Конечно есть отдельные слабаки, но они не сделают погоды.

Я на самом деле был уверен в капитане Леонове, даже не понятно почему, но у меня с первой минуты нашего знакомства в Лондоне к нему было полнейшее доверие, которое еще больше возросло после Критского похода. И сомнений надо ли ему отвечать честно на такой гнилой вопрос о золоте, у меня не было.

Третьего февраля мы бросили якорь напротив форта Святого Николая и наши опасения оказались напрасными. Льда в заливе почти не было, так кое-где попадались небольшие тонкие ледяные поля, не представляющие никакой опасности нашим пароходам.

На следующий день Владыка Анатолий торжественно заложил первый камень в основание нового храма, староверы заложили свой храм, а барон Врангель не менее торжественно объявил, что отныне это будет новый город Николаев на Аляске.

Зима она и на Аляске зима, но прибывших переселенцев похоже этим нельзя было испугать. Женщины и дети остались на борту пароходов, а на Аляске временно останется еще и «Ермак», а мужчины сразу начали обживаться этом суровом месте.

Фердинанд Петрович ожидая нашего прибытия, а он был уверен что я начну воплощать в жизнь свои планы, приказал в нескольких местах заготовить лес. И форт Святого Николая был в их числе.

Леса конечно было наготовлено не завались, но вполне достаточно для начала строительства. Днем уже было около нуля, а по ночам температура снижалась до минус пяти-семи градусов. Но для привычных к морозам наших людей это было не страшно и работа сразу же закипела.

Партия из двадцати человек под руководством местного охотника-следопыта сразу же ушла на разведку угольного месторождения, оно здесь недалеко и почти на поверхности. Правда небольшое, но на первое время для самых неотложных нужд вполне должно хватать.

Перегрузив на остающиеся пароходы все необходимые запасы продовольствия и всяких материалов, мы шестого февраля подняли якоря и двумя пароходами пошли на Камчатку. Накануне Тимофей угостил нас выловленной местной рыбой — радужной форелью.

Форель он приготовил с жареной картошкой и подал к ней шардоне, знаменитое французское белое вино. Форель была очень нежная с мягким немного ореховым привкусом. Одним словом пальчики оближешь.

До Петропавловска мы шли две недели и были там двадцатого февраля. Прошлогоднее распоряжение барона Врангеля было выполнено и я получил превосходный отчет о разведке местности будущего Магадана.

И мало того уже начали строить сухопутную дорогу в те края.

В принципе дорога была, Охотско-Петропавловский почтовый тракт. Но в моем понимании это не дорога, я не представляю кто и как по нему может проехать.

Задача поставлена сделать этот тракт проезжим большую часть года, за исключением времени половодья рек.

Для этого будущую дорогу надо максимально подготовить, расчистить и выровнять. И сейчас мужики валят лес вдоль дороги. Весной сразу же начнут работать непосредственно над полотном, чистить, выравнивать и засыпать ямы и рытвины. Уплотнять к сожалению не чем, поэтому просто приходится насыпать мелкие камни с гравием и это покрытие лежит и уплотняется естественным образом.

Дорога начиналась на окраине Петропавловска на берегу озера Култучное и плавно поворачиваясь, шла вокруг сопки Петровской и пройдя две версты, напротив сопки Зеркальной резко поворачивала почти на девяносто градусов и прямой стрелой устремлялась на северо-запад через двадцать верст выходя к реке Авача в районе села Староострожное. Мне это место знакомо как камчатский аэропорт 21-ого века Елизово.

Этот участок дороги быстро сделали в прошлом году. Во-первых использовали уже существующие наезженные участки, их вблизи самого Петропавловска было достаточно много, а во-вторых в этом строительстве участвовали все жители города и округи.

Пользуясь близостью Ключевской сопки, а здесь до жерла вулкана чуть больше двадцати верст, на полотно дороги насыпали всякую мелкую и среднюю вулканическую гадость, которой на склонах предостаточно и потом привозили в бочках еще какую-то теплую вязкую смолу, того же происхождения и разливали её на полотно.

Через два-три дня все это окончательно остывало и превращалось в твердый и крепкий монолит, который замечательно держался под натиском копыт и колес телег. Теперь весь вопрос был как это покрытие простоит зиму.

В районе Староострожного решили поселиться большинство приехавших со мной прошлый раз.

Несмотря на то, что тут более холодные и снежные зимы чем в Петропавловске и раньше приходят осенние холода, весна тут всегда наступает с опережением, лето теплее и бывает даже за тридцать, меньше туманов и потише ветер.

Здесь когда-то произошло кровавое столкновение казаков и местных камчадалов и после этого место стали называть урочище Старый острог, но с тех пор здесь никто не жил.

Несколько лет назад здесь поселилась достаточно многочисленная семья и к нашему появлению было уже три дома, родителей и старших сыновей.

Они успешно выращивали капусту, морковь, репу и свеклу, а у наших людей получился и картофель. Много малины и смородины. Нет проблем с сеном и у отца с сыновьями есть коровы, а наши люди уже смогли обзавестись телочками.

Сейчас зима и пользуясь возможностью, мужики строят деревянный мост через реку Авачу.

Его длина должна быть около ста метров. Авача река неглубокая, не больше двух метров и на ней за лето соорудили две мостовых каменных опоры. А весной на них уложат деревянные пролеты, подготовкой к сооружению которых заняты сейчас большинство наших мужиков.

Но моя цель и задача другая. Два наших парохода готовы к следующему походу, мы идем на остров Уруп.

Глава 7

В 1828-ом году Российско-Американской компанией на острове возобновлено наше поселение. Курильские острова полностью перешли в ведение компании и прекращен сбор ясака с курильчан.

Русским постом руководит Сысой Слободчиков. Всего там пятнадцать русских и три десятка алеутов и камчадалов, среди которых есть уже и креолы.

Там построена казарма для русских с отдельной комнатой для Слободчиков, юрты для алеутов и камчадалов и большой амбар. Припасов они имели на два года. На промысловых байдарках поселенцы вели успешный промысел каланов и это давало приличный доход компании.

Главной проблемой были напряженные отношения с японцами, которые считали его своим и неоднократно пытались захватить. Предыдущее русское поселение почти тридцать лет назад японцы удушили экономически, запретив своим и айнам торговать с русскими. Поэтому у русских шесть длинных корабельных пушек, всегда готовых к бою.

Потом был инцидент Хвостова, когда «Юнона» и «Авось» разнесли японцев на Итурупе. В те же года Николай Резанов присылал протесты японскому правительству, указывая, что север острова Матсай, так он называл Хоккайдо, и все земли и воды к северу от него принадлежат русскому императору.

Но после инцидента с экспедицией Головнина Кунашир и Итуруп стали по факту японскими.

Барон Врангель попросил меня быть осторожнее в тех водах, помимо японцев там хулиганят и другие. В Петропавловск с крестным он передал распоряжение временно разрешить мне использовать шестнадцать корабельных корранад, из имеющихся в Петропавловске.

К моему прибытию наши пароходы были готовы к походу на Уруп. Туда идут «Дежнев», «Ласточка» и «Херсонес». На первых двух размещено по восемь карронад, а на «Херсонесе» дополнительные две носовых пушки.

Идут пятьдесят староверов и два десятка казаков.

Предприятие слишком опасное и на этот раз и Елена Ивановна и Софья Андреевна остаются на берегу.

К Урупу мы подошли на рассвете двадцать восьмого февраля и пошли осторожно вдоль его восточного берега. Компанейский пост на южной оконечности острова, на мой взгляд очень неудачное расположение, но что есть, то есть.

До цели похода оставалось не больше десяти миль, когда мы услышали орудийные раскаты. Крестный сразу же приказал заглушить машины и поднять паруса.

— Алексей Андреевич, частые это залпы карронад, а редкие хлопки — это длинные корабельные пушки, — дал мне разъяснение крестный. — Полагаю, что там идет бой нашего поста с как минимум двумя кораблями, вооруженными корранадами. Судя по звукам залпов на кораблях десять и шесть корранад с каждого борта.

Подойдя к острову, мы через два часа увидели пренеприятнейшую картину.

Два корабля, бриг под английским флагом и японская джонка, добивали наш пост на Урупе. Они подошли совсем близко к берегу и похоже готовились к высадке десанта.

Пост был фактически разгромлен, одна пушка еще отвечала, но уже очень редко и совершенно не прицельно. Казарма и юрты горели, вернее еще горела казарма, а вот юрты уже догорали. А вот амбар стоял целёхонький и было видно, что по нему даже ни разу не выстрелили.

Орудийные позиции защитников были просто перепаханы, видны были тела погибших пушкарей, но над последней пушкой еще развивался русский триколор, криво воткнутое в бруствер древко, уже разорванный и обгоревший стяг. У меня закололо в груди и набежали слезы.

Джонке от русского огня похоже не досталось, а вот бриг наши хорошо угостили, одной мачты не было совсем, а вторая стояла, но немного накренившись. Но это не мешало ему вести бой и было понятно чем всё должно закончится в ближайшие минуты.

Для маскировки мы с месту боя подошли под парусами, благо ветер позволял, да и небольшой туман с низкими облаками были нам в помощь.

На подходе к острову когда мы уже видели в подзорные трубы, что происходит, крестный приказал убрать паруса и идти вновь на паровом ходу.

Англичанин и японец совсем не ожидали прихода каких либо кораблей, тем более русских пароходов и заметили нас несколько поздновато.

— Для японцев это не удивительно, они моряки и вояки еще те, а вот для владычицы морей это непростительно,— саркастически прокомментировал происшедшее крестный, опуская подзорную трубу. — Что прикажите, ваша светлость?

— Вперед и огонь. Корабли, атаковавшие русский пост, должны быть уничтожены или пленены.

Джонка увидела нас первой, сразу же вышла из боя и начала ставить паруса, чтобы уходить. Но недаром у нас капитанами были боевые офицеры прошедшие войну с турками, которые хорошо помнили свое боевое прошлое и постоянно тренировали свои экипажи.

Первыми же залпами носовых орудий мы разнесли грот-мачту джонки, она сразу потеряла ход, но решила похоже еще немного посопротивляться. Кое-как развернувшись, японцы дали залп по приближающимся нашим кораблям. И надо сказать, что «Херсонесу» пришлось не сладко. Он получил пробоину в носовой части, я ясно видел в подзорную трубу как полетели в воду огромные деревянные щепки, и резко замедлил ход.

Но для японца это уже ничего не решало. «Ласточка» успела сблизиться с джонкой и развернуться для залпа четырех корранад правого борта.

Даже на расстоянии были слышны вопли и причитания японцев. Да им собственно и было от чего расстраиваться. Они остались без мачт и вдобавок получили похоже пробоину ниже ватерлинии.

Что дальше происходило с японцем я уже не видел, мы сблизились с английским бригом и он открыл огонь по нам.

Шансов уйти у англичан не было, да они и не пытались. Одним бортом бриг продолжал бой с одинокой пушкой русского поста, а другим открыл огонь по нам.

Но карронады обладают меньшей дальностью стрельбы чем наши длинные корабельные пушки и поэтому английские ядра, не долетев до «Дежнева», зарылись в волнах.

А вот наши канониры оказались молодцами. Одно ядро ушло в молоко, а другое удачно попало в корму. Вторым залпом оба наших канонира попали по бригу. Они, не сговариваясь, ударили в поврежденную корму и просверлили хорошую дыру в в английской обшивке.

В этот момент раздался залп четырех носовых орудий «Херсонеса», а обернулся и увидел, что подойдя почти в упор к джонке, наш пароход начал хладнокровно расстреливает японца… В ту же минуту на её борту кто-то замахал белой тряпкой и раздались какие-то крики. Судя по всему японцы решили сдаться.

«Ласточка» в это время стала разворачиваться, чтобы подойти к бригу и тоже вступить в бой. Наши носовые орудия дали третий залп и на корме англичанина начался пожар.

Но капитан брига был человек похоже упертый и несмотря на своё безнадежное на мой взгляд положение, сдаваться не собирался. Как он правда собирался продолжать с нами бой было не понятно, возможности маневрировать он был лишен совершенно, его бортовые карронады нас не доставали, а мы на предельной дальности потихоньку добьем его — это вопрос времени, тем более подходит «Ласточка». А вот по остаткам русского поста он лупит от души.

Одинокая пушка на нашем посту замолчала, а наши канониры угостили бриг еще двумя залпами и очень удачно. Он стал крениться на борт и теперь нам можно спокойно подойти ближе и развернувшись, угостить его из четырех карронад.

Но англичанин не стал дожидаться этого «приятного» момента и выбросил белый флаг и очень во-время. Если нам еще требовалось время, чтобы развернуться, то панинская «Ласточка» уже вышла на огневую позицию и вот-вот должна была ударить своими корранадами.

Англичане и японцы оказались везунчиками и не утонули. Правда они понесли приличные потери, не меньше десятка убитыми на каждом корабле и наверное столько же раненых. Но оставшиеся в живых смогли залатать пробоины и поставить по одной мачте. После этого они были заперты в трюмах своих кораблей.

У нас погиб один и были ранены двое на «Херсонесе» и он получил хорошую пробоину в носовой части. На «Ласточке» тоже был один раненый, одному зазевавшемуся канониру своя же карронада сломала ногу. У нас естественно потерь не было.

А вот нашим на урупском посту пришлось не сладко. Погибших было двенадцать человек, а все остальные получили ранения, кроме Сысоя Слободчикова. Черный от порохового дыма и весь в крови, он бодро поднялся на борт «Дежнева» и к нашему удивлению у него не было ни царапины, а кровь на нем была чужая.

Последняя пушка поста уцелела, Сысой просто приказал прекратить огонь, резонно решив, что все кончено и пора поберечь остатки своего воинства.

Взяв на борт погибших и раненых мы легли в дрейф. Я пригласил на борт всех капитанов и хорунжего Попова, командира двух десятков казаков. Присутствовал и Сысой Слободчиков, Он умылся, переоделся и был в добром и боевом расположении духа, а в его воинстве под ружьем осталось целый десяток. Все правда были в повязках, но были способны носить оружие.

— Господа, я собрал вас на совет, чтобы выслушать ваше мнение о наших возможных действиях, — я осмотрел своих товарищей, что они скажут мне вообще-то известно, но надо дать возможность высказаться каждому.

— Господин Слободчиков, ваше слово первое, — Сысой резко встал и немного скривился от боли. Ранения у него не было, но контузия была и одна нога похоже сильно беспокоила.

— Наказать, ваша светлость. Пойти и разгромить японцев на Итурупе и Кунашире, вышвырнуть их с наших островов. А с пленными сами решайте.

— Спасибо. Господин хорунжий, ваше мнение?

— Такое же, ваша светлость.

Капитаны были также кратки и поддержали Слободчикова. Владыка Анатолий, приглашенный мною на военный совет, хранил молчание и внимательно смотрел на каждого говорящего.

— Господа капитаны, пожалуйста, обеспечьте экипажами захваченные корабли. Через час выступаем. Господин Слододчиков, у вас есть люди знающие японский, нам необходимо допросить пленных.

— Я, ваша светлость, сам могу это сделать.

— Хорошо займитесь этим немедленно: негоже соваться в воду, не зная броду.

Через час мы выступили в поход, но не на Итуруп, а на Кунашир. Я решил, что первым надо атаковать и захватить это остров, чтобы не дать противнику шансов сбежать на Хоккайдо.

Капитан японской джонки погиб, а потрясенные и испуганные японцы говорить отказывались. Я сразу же сообразил, что все дело скорее всего в их самурайстве, они просто боятся говорить, резонно полагая, что если они вернуться, то их накажут за длинные языки.

Но среди пленных я приметил одну парочку отличающуюся внешне от других. И было видно, что они колеблются. Когда их отделили от остальных, они быстро начали говорить после того, как я пообещал не возвращать их японцам.

Как я и предполагал, эти двое оказались айнами-полукровками. Их матерей насильно отдали японским мужчинам, но своим сыновьям эти неизвестные женщины сумели вложить в души, скажем так, нелюбовь к Японии и сочувствии к несчастному угнетаемому народу.

По их словам на двух больших островах находится около двух сотен японцев. Из них больше сотни солдат. Главный остров Кунашир, где есть деревянная крепость, вооруженная десятью пушками и большая часть солдат, человек восемьдесят или больше. Крепость расположена на юге острова, там в сторону Хоккайдо выдается узкий полуостров. Там же и порт, где стоит еще одна военная джонка.

Самым большое поселение в середине острова на восточном берегу, там солдат мало, но много айнов. Еще есть японцы-купцы и надсмотрщики за айнами. Японский князь раздал земли своим подданным, но работают на них айны.

На Итурупе солдат очень мало, десятка два, но также есть купцы и надсмотрщики. Центр Итурупа называется Сяна. Раньше это было русское поселение Шана.

На островах всем заправляет княжеский откупщик купец Хюдай Денбей. Его сын был капитаном захваченной джонки. Японские командиры подчиняются этому купцу.

Как японцы оказались в компании с англичанами пленные не знали. Джонка пришла из Нагасаки, где обзавелась новенькими голландскими карронадами. И сразу же пошла на север, взяв на борт несколько человек с Кунашира, в том числе и наших информаторов.

Вскоре они увидели английский корабль, с него спустили шлюпку и капитан брига приплыл в гости, а потом вместе пошли на Уруп.

Ясность в этот вопрос не внес и допрос англичан. Бриг «Орион» шел из Австралии, встреча с японцами и тем более совместный пиратский набег был полной неожиданностью для экипажа. Эту тайну знал один капитан, который как и его японский коллега, отошел в мир иной.

Почти в полдень второго марта мы внезапно подошли к японской крепости на юге Кунашира на берегу залива Измены.

Чтобы нас не заметили обитатели поселка в середине острова, мы сделали небольшой крюк, отойдя в глубину Курильского пролива.

Вокруг крепости был небольшой поселок и маленький порт в котором стояли две джонки, с одной из них выгружались солдаты.

Японцы сразу сообразили в чем дело и открыли огонь по нам. Понятное дело, кошка знает, чье мясо съела.

Но пушки у них были послабее наших, да похоже была и растерянность. Поэтому их ядра нам вреда не причинили, а вот мы спокойно заняли нужную позицию и двенадцатью стволами открыли огонь.

Выучка у наших канониров была на высоте, в чем я успел убедиться в предыдущем бою.

Через полчаса обе джонки предпочли выброситься на берег, чтобы не затонуть.

Уцелевшие члены экипажа и солдаты в спешке отошли в крепость и тут же за ними следом побежали японцы из поселения вокруг. Как только они скрылись в воротах, они тут же закрылись.

Крепостные пушки были помощнее корабельных и это мы почувствовали сразу. Подойти для безопасного залпа корранадами не получилось, японцы сразу же открыли огонь и мы решили не рисковать.

А вот носовыми длинными пушками вполне получилось стрелять с безопасной дистанции, конечно калибр не тот, то рисковать жизнями моряков не хотелось.

Через час бомбардировки крепости мы высадили десант, почти сто человек. Командовать десантом пошел я. Крепость уже удалось поджечь и мы надеялись что японский гарнизон сдастся нашему десанту.

Наш расчет не оправдался, японцы решили драться, ворота распахнулись и сотни полторы, а то и две, попытались нас атаковать.

Но тут сыграло свою роль наше превосходство в стрелковом вооружении. Японцы были вооружены английскими мушкетами, которые сильно проигрывали нашим винтовкам в дальнобойности. А так как мы стрельбы проводили при малейшей возможности, а в море даже устраивали перестрелки между пароходами, то недостатка в метких стрелках у нас не было.

Когда противник приблизился на пятьсот метров, мы сделали дружный залп и тут же продолжили беглый огонь. Японцы сумели приблизиться чтобы просто пальнуть в нас. Даже где-то что-то просвистело. Но их потери уже были столь велики, что они, сделав этот бестолковый залп, стали отходить.

Мы по отходящему противники продолжали вести огонь и в итоге у них унесли ноги не больше трети атакующих.

В захваченной нами части японского поселения, в плен был взят один из японских купцов и он пошел парламентером в крепость. Так как обстрел продолжался, а пожар разгорался, остатки гарнизона сдались.

Из крепости вышло сто с небольшим человек, это были одни мужчины: большинство солдаты и моряки с подбитых джонок, несколько воинов, одетых побогаче и с интересными саблями, вероятнее всего это самураи и офицеры, а также с десяток неплохо одетых гражданских. Выходили они не спеша и еще более неспешно складывали оружие. В глаза сразу бросились отсутствие женщин и детей и то, что японцы не торопятся отходить от ворот.

— Ваша светлость, — обратился ко мне подошедший казачий хорунжий, — странно что-то ни баб, ни ребятишек. Не нравится мне это.

— Вот что, господин хорунжий. Давай-ка со своими молодцами проверь обстановку в крепости, чует сердце, что-то там нехорошее.

Казаки бегом бросились к воротам и в этот момент японцы стали мешать заходить им в ворота. Сомнения, что в крепости они устроили что-то нехорошее исчезли и не только у меня.

Хорунжий на бегу сорвал с плеча винтовку и вскинув её, выстрелили с воздух. Окрестности огласились его воплем:

— Расступись, суки, — тут же вверх взвились и засвистели нагайки наших казаков, а следом и заверещали японцы получившие от них гостинцы.

Я повернулся к своим морякам-десантникам.

— Всю эту публику взять на прицел. Боцман, командуйте. Руки вверх, японцам рассредоточиться, встав в одну линию. При неподчинении и попытке сопротивления, огонь на поражение, — с нами был еще десяток староверов, вооруженных тоже винтовками. Им была предназначена моя следующая команда.

— Бегом, за мной!

Когда мы забежали в крепость, нашим глазам предстала жуткая картина. Сразу же слева от ворот было бревенчатое здание конюшни и оно горело. Пламенем были охвачены закрытые ворота, стена и уже занималась крыша.

Из-за запертых ворот доносилось бешеное ржание лошадей и полные ужаса крики, в основном женские и детские.

Рядом с конюшней на небольшом свежевыпавшем ночью снегу, лежал казак, одежда на нем еще дымилась и двое товарищей, голыми руками забрасывали его снегом. Лежащего я узнал сразу, это был самый старый казак — Емельян Ермолаевич Котов.

Остальные казаки пытались распахнуть горящие ворота, а тяжелый, еще горящий засов, валялся рядом.

В этот момент ворота задрожали и под напором изнутри широко распахнулись. Из конюшни вырвалось несколько десятков лошадей. Они с диким ржанием устремились к воротам, казаки и мы бросились в рассыпную чтобы не оказаться под их копытами. Следом начали выбегать люди.

В основном это были женщины и дети различного возраста и немного мужчин. Многие взрослые держали на руках рыдающих малышей.

Когда все выбежали из конюшни, хорунжий забежал в неё и через несколько секунд выскочил с радостным криком:

— Никого, — и тут же продублировал. — Пусто, ваша светлость, нету ни людей, ни лошадей.

.

Глава 8

Я подошел к уже севшему на снегу казаку. Кто-то из стоящих рядом с уважением сказал:

— Емельян Ермолаевич голыми руками засов открыли, а потом загорелись, — сидящий на снегу казак тряс обожженными руками, смотрел на выбежавших из огня и улыбался. Его улыбка потрясла меня, руки все в ожоговых волдырях, одежда обгорела достаточно прилично, весь в грязи, но улыбается.

Я обернулся и подозвал Петра.

— Быстро несите его на корабль. В моей каюте среди теткиных баночек найдешь мазь от ожогов. Их целых три, но они все подписаны. Пусть лекари сначала дадут ему выпить три глотка обезболивающего эликсира. У них он есть, — все, что я называл было наследство тетки Анфисы еще её приготовления.

— Последний глоток пусть держит во рту сколько может. Лекари должны раны промыть чистой водой и удалить пузыри, а потом смазать ожоги мазью из первого пузырька. Емельяна переодеть во все чистое и свежее и положить в лазарет.

Четверо казаков подхватили своего товарища и выбежали из крепости.

Спасшиеся айны плотно толпой стояли вдоль стены крепости и испуганно смотрели на нас. Женщины прижимали к себе дрожащих скорее всего от страха детей, те кто постарше тоже старались быть поближе к взрослым. Сразу же было видно, кто родители, а кто их дети.

Мужчин было намного меньше, чем женщин. Несколько женщин были беременны.

Женщины все были достаточно молодые. Взрослых детей почти не было, только несколько мальчиков подростков. В глаза бросилась группа из пяти взрослых айнов стоящая отдельно, двое мужчин, три женщины и семеро детей, четверо мальчиков и три девочки, среди которых была одна уже можно сказать девушка.

Эта группа резко выделялась среди айнов, они были самые старшие.

Заметив мой взгляд, один из мужчин направился ко мне. Иван Васильевич с Анри сразу же среагировали и приготовились вмешаться.

Одет он был как и все на японский манер. Достаточно потрепанное, но еще крепкое косодэ, это что-то типа короткополого кимоно, подвязанное каким-то тонким пояском и хакама — традиционные японские длинные широкие штаны в складку, похожие на шаровары. На ногах были соломенные дзори, японские сандали и что-то типа носок.

Увидев реакцию моей охраны, мужчина остановился и сделал что-то типа почтительного земного поклона и неожиданно заговорил по-русски.

Несмотря на ошибки и чудовищный акцент я понял, что мужчина много лет назад знал русских и жил среди них, но на другом острове. Его русское имя Иван, которое ему дали после купания в большом корыте и полученного подарка как у всех русских. Они его носят на груди на веревочках. Скрестив пальцы, он показал, что это был крестик.

Но потом наступил голод, японцы мешали торговать и добывать рыбу и русские ушли, а Иван попал в плен. Его сильно били, особенно за крестик. Но так как айнов говорящих хорошо по-русски было мало, а надо было общаться с пленными русскими, его в конце концов отпустили и заставили служить японцам.

Через несколько лет ему разрешили вернуться на свой остров, где он нашел брата, мужчина показал на другого из своей группы и даже разрешили завести себе женщину. А потом его с братом привезли на этот остров и заставили служить японцам в крепости.

У брата было две женщины и он поделился с ним своими и таким образом у них стало три женщины на двоих.

Японцы женщин братьев не трогали и даже не забрали старшую дочь брата, которая появилась еще до его воссоединения с семьей брата, но они знают, что девушка предназначена для княжеского инспектора, который скоро должен приехать с большого острова.

Иван очень рад снова видеть русских и просит не отдавать их японцам.

В конце нашей беседы моряки привели одного их айнов — полукровок, перешедших на нашу сторону и беседа пошла веселее.

Всех этих женщин, кроме трех пренадлежащих братьям, японцы использовали по своему желанию, кому какая приглянулась в данный момент. Против использования женщин айнами, прислуживающих им, японцы не возражали, поэтому кто был чьим отцом неизвестно.

Когда дети подрастали их увозили на большой остров, что было дальше с мальчиками они не знают, а девочек продавали японцам. Иногда сюда привозили новых айнов, более менее молодых и больше женщин. Стариков среди них нет, просто никто здесь столько не живет.

На острове есть еще несколько деревень, где живут айны, но японцев там постоянно нет, только надсмотрщики, которые меняются.

Если кто из айнов пытается сопротивляться или даже выражать своё недовольство, его убивают.

На другом острове, речь шла об Итурупе, японцев меньше, но порядки такие же. А третий большой остров, речь как я понял идет о Шикотане, сейчас не заселен, почему он не знает.

Благодаря свежевыпавшему снегу огонь все никак не мог разгореться, кроме конюшни, которая была явно подожжена специально и уже полыхала вовсю. А вот все подожженное нашими ядрами, больше тлело чем горело и пока мы беседовали, хорунжий организовал тушение всех очагов возможных пожаров.

Закончив свой рассказ, новоявленный Иван замолчал, почтительно глядя на меня.

Найденными баграми казаки, мужики и айны растащили даже горящую конюшню и огонь начал стихать.

— Акира, — у нашего толмача было естественно японское имя и он решил пока его оставить, — скажи ему, что я буду называть его Иваном и спроси, кто командовал всем на острове и в крепости и кто отдал приказ запереть их в конюшне и поджечь её?

Всем на островах заправлял купец, княжеский откупщик Хюдай Денбей. Но ему, как и его сыну не повезло, наше ядро убило купца и один из офицеров самураев взял на себя командование. Во время вылазти и он погиб.

Решение о капитуляции и уничтожении айнов, оставшиеся самураи принимали вместе и конюшню они поджигали лично и тоже все вместе.

Перекрестный допрос Ивана и Акиры был довольно муторным делом и я порядком от этого устал, не говоря уже о Сысое, который вообще еле стоял на ногах.

Японский похоже понимали все взрослые айны и я через Сысоя задал им несколько контрольных вопросов. Всё совпадало: решение об уничтожении подневольных айнов приняли самураи и все они лично поджигали конюшню.

Айны под контролем староверов быстро ликвидировали последствия нашего обстрела крепости, ядра наших пушек произвели на японцев больше чисто психологическое воздействие, чем нанесли реальный ущерб, не считая гибели купца-откупщика.

А вот сожженая конюшя это был действительно огромный ущерб, также как и основные и решающие потери гарнизон понес во время неудачной вылазки, сломившей волю японцев к сопротивлению.

По моему приказу японцев разделили на несколько групп: самураи; простые солдаты и матросы; купцы с приказчиками; надсмотрщики и немногочисленные ремесленники и крестьяне.

Помимо уничтоженной конюшни в крепости было еще куда посадить эту публику по отдельности под замок и казаки не церемонясь, это сделали.

К моему удивлению все женщины, попавшие в наши руки были айнянками-наложницами, даже у ремесленников и крестьян и только две из них заступились за своих господ-мужчин, наложница кузнеца и одного из крестьян. Этих двоих японцев и их наложниц с детьми я тоже приказал отдельно посадить под замок.

Сысой со своими людьми, знающими немного японский и Акиро с Иваном и его братом, который тоже знал японский и мог сказать пару русских слов, под командованием хорунжего получили задание свергнуть власть японцев на всем острове и арестовать всю эту публику. Главное было быстро захватить самое большое селение айнов в центре восточного побережья острова в достаточно удобной бухте. В этой бухте в океан впадал ручей, вытекающий из почти круглого озера, расположенного севернее.

Судя по этому описанию на этом месте в моем покинутом времени возник город Южно-Курильск.

Завершив, все эти дела, я вернулся на «Дежнева» и пригласил на совет всех капитанов, Ивана Васильевича, корабельных священников и священника староверов. Надо было решать судьбу пленных и что вообще делать дальше.

Я изложил известное мне до этого и всё, что узнал сегодня. Играть с демократию я не стал и сразу же высказал своё мнение.

— Самураи, принявшие изуверское решение сжечь своих невольников, наложниц и их детей, причем заметьте это были и дети японцев, и лично начавшие претворять его в жизнь, должны быть казнены. Единственная поблажка — расстрел, а не петля к примеру. Кузнец и крестьянин, за которых попросили их скажем так жены-невольницы, имеют право на снисхождение и если айны согласны, пусть остаются со своими женщинами. Купцы, приказчики, надсмотрщики, насиловавшие женщин солдаты и моряки, ремесленники и крестьяне, все в трюм и на каторжные работы. Куда, решу позже. Солдаты, матросы, простые японцы и приказчики будут иметь шанс получить свободу. Купцы и надсмотрщики вряд ли. Господа Слободчиков и Попов подобное решение поддерживают, — в кают-компании стояла тишина, казалось даже океан за бортом притих.

— Если у кого-то есть весомые аргументы против такого решения, прошу их изложить, но только если это весомые аргументы, — на душе у меня было не весело, но своё решение я менять не собирался и не представлял какие аргументы надо привести, что бы я его изменил.

Ровно три минуты я ждал, но тишину никто не нарушил и моё решение не оспорил.

— Теперь, господа, следующий вопрос, что делать дальше? В свое время Российская империя распространила свою власть на все Курилы и северо-восток острова Эдзо. Русские появились с этих краях раньше японцев и когда те пришли сюда они встретили православных аборигенов. Подтверждение моих слов айн Иван. Затем японцы подло вытеснили русских с этих территорий и после истории с Василием Головниным установилось установилось статус-кво, существовавшее еще несколько дней назад. Но потом произошло то, в чем нам пришлось активно поучаствовать и сейчас стоит вопрос, что делать дальше? — можно конечно коротко сказать, я решил и вперед, но мне хотелось, чтобы мои товарищи, а всекх присутствующих сейчас я считал именно таками согласились с моми решением.

— Варианты следующие: мы наказали обидчиков, поэтому разворачиваемся и уходим. Второй вариант, мы добиваем японцев здесь, затем на Итурупе и тоже уходим. И третий вариант, мы остаемся. Вот по этому поводу хотел бы услышать, господа, ваше мнение.

— Алексей Андреевич, а в каком качестве мы здесь можем остаться, — первым заговорилкапитан Панин. — Мы уже освободили несколько сотен фактически японских рабов. Наши люди сейчас занялись освобождением на Кунашире всех других. Я думаю их может оказаться несколько тысяч. После всего мы не можем уйти, бросив этих людей. Только получается что мы развязали войну между Россией и Японией, ну или между Российской Американской компанией и Японией. По моему мнению, хрен редьки не слаще.

— Отлично, господин капитан, вы верно подметили главное, кто является сторонами в возникшем противостоянии. Я хочу предложить освобожденным нами айнам два варианта. Первый, они уходят с нами, вернее желающие уйти. Мы отходим на Уруп, кто-то останется там, а кто-то поплывет со мной дальше. Так как японцы напали первыми, то они умоются и промолчат. А урок жесткий и и запомнят надолго. То, что местный князь был в курсе этих планов сомнению не подлежит. Захваченная джонка вооружена новенькими голландскими пушками. Согласитесь, господа, вариант и вполне возможный, — я внимательно посмотрел на каждого. У нас уже сложилась определенная культура общения, говорить только по существу, а не комментировать и не выражать своё согласие.

— Второй вариант. Айны вообще-то народ не очень способный к общественной организации, поэтому в многовековой борьбе японцам и проиграли. Но остатки этого когда-то большого и могущественного народа подверглись сильной японской ассимиляции и сейчас это немного другие люди. Освобожденные нами из японского рабства айны потомки порабощенных русских подданных и они просят нас защитить их. Но войну с Японией никто устраивать не желает, поэтому, айны провозглашают свое государство, признают своим сюзереном нашего Государя и обращаются к нему за помощью. А я как верноподданный, интересы Государя блюду и эту помощь им оказываю, а вы все просто служите у меня. Тем более, что помогать айнам останутся только добровольцы, — вариант конечно возможный но честно говоря достаточно фантастический и откровенно говоря завиральский.

— Алексей Андреевич, вы с огнем играете, Государь я думаю будет в ярости, это всё уже большая политика, — все явно немного ошарашены услышанным, но крестный пришел в себя быстрее всех.

— Я так, господа, не считаю. Если все получится, Государь просто меня пожурит. Что такое Япония? Пока, господа, ничего, но она позволяет себе захватывать территории принятые в российское подданство бабкой Государя, императрицей Екатериной Великой. В Европе ни одна пушка не могла выстрелить без её дозволения, а тут какая-то Япония творит что хочет, одна история с пленением русской экспедиции чего стоит. Второй факт, мы захватили еще и английский бриг и уверяю вас, господа, их появление здесь не случайно. И когда с этими господами я побеседую еще раз они много расскажут интересного и скорее всего японцы промолчат, — аргументы в пользу такого разворота событий я находил бкувально на ходу и получилось немного сумбурно.

А на последок я оставил самый плохой, но по-моему мнению очень вероятный сценарий.

— Есть, еще и третий вариант, самый плохой. Заваривается нешуточная каша и мне, чтобы расхлебать её, придется хорошо раскошелится. Ну что же тогда придется распечатать свою кубышку и расплачиваться за содеянное.

— И сколько, ваша светлость, окажется этих добровольцев, как вы полагаете? — капитан Панин похоже быстро все обдумал и решил вернуться к обсуждению первого варианта.

— Все казаки и староверы, что сейчас на берегу, и часть наших моряков.

— Вы, Алексей Андреевич, отдаете им все захваченные трофеи, с том числе всю артиллерию, часть винтовок и вернувшись в Россию снаряжаете тут же еще одну экспедицию с вооруженной помощью, — Панина неожиданно поддержал Иван Васильевич.

— Именно так, но в любом случае тут нам придется немного задержаться и я попробую вступить в переговоры с японцами.

На этом наше совещание закончилось. Крестный все это время молчал не проронив ни слова. Но я уверен, что мы с ним еще поговорим тет-а-тет.

Ближе к вечеру «Дежнев» и «Ласточка» пошли на Итуруп вдоль восточного берега Кунашира, пройдя пролив, они пойдут вдоль западного берега Итурупа.

Их задача вышвырнуть японцев и с Итурупа.

В нескольких верстах севернее большого поселения, которое я для себя уже называю Южно-Курильском, одно единственное селение, почти напротив торчащей из океана метрах в десяти вертикальной скалы, еще одно немного южнее, примерно посредине расстояния до вулкана.

Мы когда шли от Урупа видели в ночи их огни. Еще одно поселение на другом западном берегу острова, но не на берегу океана,а на берегу озера рядом с океаном.

Других селений нет, японцы всех айнов лет десять назад согнали в эти четыре. А на Итурупе вообще одно, бывшая русская Шана. Её я для себя уже зову Курильском. Он расположен на западном побережье острова и с него японцы всегда ходят только одним маршрутом. Вдоль побережья до пролива с Кунаширом, а потом только вдоль его восточного берега, другими маршрутами запрещено пользоваться под страхом смерти. Поэтому пароходы и идут этим маршрутом.

Казаки с хорунжим должны успеть навести порядок в трех селениях и сесть на один из пароходов возле торчащей скалы, а Сысой с братом Ивана пойдет в четаертое село на берегу озера.

Я остался в крепости, со мной были два толмача, раненый помощник Андрей Мыльников и товарищ Акиры Харука.

Я хотя и говорил о своих твердых решениях, на самом деле очень сомневался и мысль об англичанах и возможной попытке договориться с японцами пришла мне в голову во время моего сольного выступления. Я собирался сам, на белом коне, отправится на Итуруп, поэтому я быстро переиграл свой план, тем более что я не успел его озвучить.

Я рассудил просто, если я сумею дознаться с какой стати и зачем англичанин и японец вмести поперлись в пиратский набег на русский остров, то возможно у меня появятся козыри в разговоре с японцами.

Отправлясь на Кунашир, трех самых подозрительных англичан я решил прихватить с собой: старшего офицера, квартирмейстера и чернявенького представителя избранного народа в котором за версту было видно бухгалтера. Представился он Айзиком Смитом.

Вот с разговора с ним я и решил начать претворять в жизнь свой план договориться с японцами.

На эту мысль меня натолкнула одна небольшая деталь. Все, что рассказывали пленные, я и Иван Васильевич записывали.

И вот читая свои записи, я вдруг натыкаюсь на перечисление англичан, приплывших в гости на джонку, а через два абзаца на такое же перечисление уехавших и тут меня как током пронзило, среди приехавших его не назвали, а вот среди отъезжающих сразу же за английским капитаном.

Я тут же вспомнил его забегавщие глазки, когда я спросил его, а не бывал ли он в Нагасаки и решил начать с нового допроса господина предположительно бухгалтера.

Когда привели господина Смита, я сидел и перечитывал протоколы допросов. Иван Васильевич усадил его напротив меня и встал сзади, глыбой нависая над достаточно тщедушным господином Смитом. Несколько минут я молча якобы читал свои бумаги, а сам внимательно вслушивался в звуки издаваемые человеком сидящим напротив. Сначала я не понял в чем дело, но прислушавшись сообразил, это стучат его зубы и все чаще и чаще.

Я резко поднял глаза и увидел трясущийся подбородок Смита.

— Господин Смит, а почему вы меня обманули? — теперь затрясся не только подбородок, но и весь сам Смит. Мне показалось, что даже начал подпрыгиваить стул, на котором он сидел и он с трудом выдавил из себя:

— Я… вас… — и зарыдал.

Иван Васильевич налил стакан теплой воды из кувшина и протянул его мне, а сам резко вылил на Смита ледяную воду из другого. Его только что принес стюард.

От ледяной воды Смит замолчал, а глазах его появился ужас.

Иван Васильевич взял у меня стакан и протянул его несчастному человечку.

— На выпей тепленького, сразу полегчает и облегчи свою души, расскажи всю правду, тебе тогда вообще станет хорошо.

Глава 9

Иван Васильевич протянул стакан теплой воды Айзику Смиту:

— На, выпей тепленького, сразу полегчает и облегчи свою души, расскажи всю правду, тебе тогда вообще станет хорошо.

И Айзек Смит действительно рассказал всё, что знал. Всего он конечно не знал, но даже то, что он рассказал было ошеломляющим.

Причиной случившегося были деньги и при определенном раскладе просто огромнейшие. И мало того это может привести к глобальным геополитическим потрясениям. Япония — дыра на краю света, а в эту дыру хотят столкнуть великие европейские державы.

Остров Хоккайдо или Эдзо и южные Курильские острова были вотчиной японского княжество Мацумаэ, которое принципиально отличалось от других японских княжеств.

Основой существования всех княжеств были оброк и повинности с земледельцев. А доходы Мацумаэ почти целиком основывались на монопольной торговле с айнами, которых они беззастенчиво эксплуатировали, потихоньку осваивая Эдзо и создавая себе традиционный для японцев экономический базис. Это право утверждалось сёгунами Токугава.

Княжество Мацумаэ не имело кокудака, это специфический японский рейтинг, выраженный в объёме выращиваемого риса.

В 1799-ом году сегун, фактический правитель сегодняшней Японии, начал лишать Мацумаэ их владений на Эдзо. Взамен они правда получали земли на других островах, им начал присваиваться этот самый рисовый рейтинг и назначаться пенсия.

Но в 1821-ом году сёгунское правительство разрешило роду Мацумаэ вернуться на остров Эдзо, вернуло все ранее конфискованные владения, а год назад они получили большой рейтинг и разрешение на строительство замка в княжестве с правом его обладания.

Такое возвышение рода Мацумаэ естественно не очень нравилось другим и им решили подставить ножку.

За неплохие деньги нашлись желаюшие участвовать в большой провокации, которая должна была по их замыслам свернуть шею Мацумаэ.

Деньги были французские, после катастрофического поражения Наполеона у них продолжало чесаться одно место и вот какой-то французский банкир средней руки решил поиграть в большие геополитические игрища.

В эту провокацию втравливался не только княжеский дом Мацумаэ, но и Англия с Голландией.

Последовательно должны быть разгромлены русские посты и поселения на Курилах и организовано нападение на Камчатку. Для этого был подкуплен купец-откупщик на Кунашире и привлечен беспринципный английский капитан. А ребятки эти снаряжались в Нагасаки, где заправляли голландцы.

В итоге должно было получиться обострение отношений между Россией и европейскими державами с Японией.

В итоге бы конечно все разобрались, буря в стакане улеглась, а на биржах прошли бы небольшие потрясения, на которых можно сделать не плохие деньги.

Мацумаэ гарантировано получают от сегуна по шапке, как и голландцы с англичанами, а французы, все в белом, предлагают свои услуги разгневанному сегуну.

Колоссальные потери кстати несут Ротшильды, особенно Джеймс, сидящий в Париже.

Наш господин Айзек в этом деле был всем: мозговым центром и организатором. Он был в курсе всего, знал все адреса, пароли, явки. Вот только деньги были французские. В Великобритании Айзек не рискнул искать финансирование своего проекта.

Куш должен получиться неплохим, сам Айзик рассчитывал расплатиться с долгами и все равно стать миллионером.

Запутавшись в долгах, он подался на Восток, где в конечном итоге оказался в Нагасаки, а там случай свел его с таким же японским проходимцем. Вместе они все это и придумали.

Время не только деньги, но и зачастую чья-то жизнь. Со слов Айзика завтра или послезавтра из Кусури должна прийти еще одна военная джонка. Она вместе с двумя уничтоженными нами должна присоединиться к бригу и джонке, которые после набега на Уруп продолжат нападения на русские посты и поселения на островах. А затем они вместе они должны атаковать Камчатку.

Так считают глупые японцы, участвующие в этом деле. На самом деле на этой джонке приплывет для инспекции приближенный сегуна, прибытие которого окажется совершеннейшей неожиданностью для всех. Он должен разоблачить «провокацию», получить доказательства о причастности к ней дома Мацумаэ и доложить об этом своему повелителю.

Что успеют натворить джонка и английский бриг организаторов не волнует, сам Айзек к этому времени уже должен покинуть эту сладкую парочку, высадившись на Урупе с двумя матросами. Их через несколько дней должна забрать одна из джонок, благополучно догорающая на берегу возле крепости. Эта джонка должна была доставить мистера Смита в Манилу, где он спокойно должен подвести итоги операции.

Есихиро Мацумаэ, юный внук недавно умершего князя Акихиро находится при дворе сегуна и ждет результатов инспекции по результатом которой должно произойти окончательное восстановление прав клана на Эдзо.

Услышав все это, мы с Иваном Васильевичем в буквальном смысле потеряли дар речи. Это же надо такое придумать и рассчитывать, что это сработает. То, что обезумевший от своих финансовых неурядиц Айзик, а я на самом деле полагал, что у него не все в порядке с головой, такое придумал, не удивительно. Подтверждением его безумия, по моему разумению, является как раз его признание. Но как он сумел втравить в это дело кучу людей и получить немалые деньги во Франции?

То, что там полно безумцев, желающих назло маме отморозить себе уши, общеизвестно, но не настолько же, чтобы пускаться в такие авантюры.

После чистосердечного признания Айзека дело пошло быстрее, старший офицер брига и квартирмейстер упираться не стали и все рассказали, подтвердив многие слова Айзика. Всего они конечно не знали, но того что знали было достаточно.

С японцами было немного сложнее, в первую очередь из-за отсутствия хорошего переводчика. Но в конце концов у оставшихся в живых офицера крепости и одного из капитанов разгромленных нами джонок, проснулись лингвистические способности, они поняли что их ждет не почетная самурайская смерть, а какое-нибудь немыслимое бесчестие и признались в заговоре против Мацумаэ.

Пазл сложился и теперь спокойно можно подумать, что делать. Погибших японцев и англичан мне было совершенно не жалко, в отличие от наших на Урупе, но это семечки по сравнению с тем, что могло быть.

Всю ночь мы готовились к очередному возможному бою с японцами. Если конечно будет одна джонка, то мы без сомнения справимся, а если две или три?

Около десяти утра впередсмотрящий в вороньем гнезде на мачте доложил, что видит парус. Через два часа я и без подзорной трубы видел приближающуюся к нам японскую военную джонку.

Японцы шли совершенно спокойно, без какой-либо опаски. А ведь они не могли не видеть выбросившиеся на берег свои две полуразбитые джонки. На расстоянии примерно полумили они остановились, бросили якорь и спустили шлюпку, которая направилась к нашему кораблю.

К моему удивлению первым к нам на борт поднялся японец в европейском платье, если бы не его характерная внешность, я бы сказал, что передо мной европейский морской офицер.

Остальные японцы не стали подниматься на наш корабль и высадив своего представителя, отошли метров на двадцать.

Японец внимательно осмотрелся по сторонам, окинул внимательным взором капитана, Ивана Васильевича и меня.

Японец явно был не дурак и хорошо разбирался в людях и поэтому обратился ко мне на хорошем английском.

— Что делает вооруженный русский корабль в нашем порту и почему на берегу две наших разбитых джонки? — вежливость явно не была достоинством этого господина. Сказано все это было достаточно оскорбительным тоном.

— Ваш военный корабль атаковал наш пост на острове Уруп и уничтожил его своим огнем, мы были вынуждены вмешаться, — ответив японцу я подумал, что начало разговора совершенно дурацкое.

Но японец невозмутимо выслушал меня и задал следующий вопрос.

— А мы разве находимся возле острова Уруп?

— Нет, мы находимся около острова Кунашир, но прежде чем объяснить в чем дело, я хотел бы узнать, сэр, с кем имею дело? Я светлейший князь Российской Империи Алексей Новосильский.

Японец еще раз внимательно оглядел всё вокруг и ответил, что он представитель сегуна. Проходить куда-либо он отказался и потребовал объяснений прямо на месте.

Свои паспортные данные японец не назвал, видимо полагая, что достаточно представиться представителем сегуна.

Я как чувствовал подобное и изложил все на бумаге, поэтому молча взял свой труд Ивана Васильевича и протянул его Петру, который также молча передал его японцу.

Японец пять листов моего рукописного текста прочитал на удивление быстро.

— Где эти люди? — я хотел было уточнить кто именно, но потом передумал.

— У меня под арестом. Ваших офицеров, приказавших сжечь невинных людей, я прикажу расстрелять. Остальные будут на каторжных работах, чтобы никому не повадно было нападать на русские посты. После этого я пойду в Россию и приведу сюда большой флот. И это будут не только русские, но и английские корабли. Мы вместе накажем вас за случившееся, — я говорил, а у самого в голове была мысль, что я несу? Да кто поверит в подобный бред. Это легко сказать, я приведу сюда большой флот.

Но к моему величайшему удивлению это сработало. Японец невозмутимо выслушал мою мою ахинею и спокойно ответил. Надо сказать, что после своих первых эмоциональных слов он проявлял потрясающую выдержку и говорил ровно и однотонно.

— Я приношу извинения от имени господина сегуна и хотел бы знать при каких условиях инцидент можно будет считать исчерпанным?

Происходящее было определенно из рубрики очевидное-невероятное. Форма наших так называемых переговоров, это раз, их суть и содержание, это два. Такое просто не может происходить в реальности. Но мой организм сейчас работал в каком-то непонятном режиме и я как бы со стороны услышал сам себя.

— Вы отдаете мне, не Российской империи, а мне, светлейшему князю Новосилькому, острова Итуруп, Кунашир, Шикотан и гряду Хабомаи. Я получаю право торговли с правителем острова Эдзо, князем Мацумаэ или кем-нибудь другим, если господин сегун сменить здесь правителя. Все это должно быть оформлено договором и должны быть гарантии его нерушимости, — я приготовился к тому, что сейчас я буду по японски куда-нибудь послан за свою несусветную наглость.

Но произошло совершенно немыслимое, японец согласился.

— Хорошо, я согласен, но при одном условии. Вы отдаете мне всех наших людей. Только людей, это, — японец показал на выбросившиеся на берег джонки, — меня не интересует. Когда вы готовы отдать мне их?

— Когда получу подписанный договор, — я пожал плечами, это вообще-то очевидное.

Японец развернулся и подошел к фальшборту корабля, японская шлюпка не подошла, а просто подлетела к нашему кораблю, а затем с немыслимой скоростью полетела к джонке.

Я поднялся на мостик и огляделся. Все как обычно, все на месте и ничего невероятного не происходит, кроме одного: японская шлюпка летит как на крыльях.

— Алексей Андреевич, я не могу поверить в реальность происходящего, — Иванг Васильевич был явно растерян.

— Я, Иван Васильевич, тоже. Прикажите позвать Харуку и Мыльникова.

Мыльников японский знал очень посредственно, но очень старался и у него более-менее получалось, а Харука тоже очень старался понять, что от него хотят и в итоге получился неплохой результат.

Меня интересовал только один вопрос, какое может быть разумное объяснение происшедшему?

Харука думал недолго.

— Есть только одно разумное объяснение этого. На джонке находится сам сегун Иэнари Токугава и ему обязательно надо освободить кого-то из захваченных вами самураев, — Услышав это, Иван Васильевич даже с досадой хлопнул в ладоши.

— Так Алексей Андреевич еще может быть даже и прогадал? Наверное надо было больше просить, — чего-чего, а вот этого перла от всегда разумного господина Тимофеева я не ожидал и только смог произнести.

— Ну вы, Иван Васильевич и даете, — еще бы секунда и я бы рассмеялся, но меня успел опередить Харука, который очень серьёзно изрек.

— Будет чудом, если они согласятся.

Но чудо случилось и через час тот же японец опять поднялся к нам на борт. На этот раз он был не один, с ним был еще один надутый важностью господин в какой-то традиционной японской одежде. В руках он держал перевязанный лентой свиток бумаги.

Наш японец молча взял его и протянул его подошедшему Петру. Показав на Харуку, он сказал:

— Пусть ваш человек проверит наш договор.

Харука развернул свиток и медленно прочитал его, а Мыльников еще более медленно перевел на русский.

— Здесь написано, что князю в вечное владение передаются все затребованные им острова и ему разрешается торговать со страной Нихон через порт Сибецу, который для этого построят князья Мацумаэ на острове Эдзо напротив Кунашира. Здесь японцам будет разрешено общаться с русскими, в остальных местах запрещено под страхом смертной казни, японским кораблям также запрещено даже приближаться к этим островам, — Харука еще раз внимательно со всех сторон разглядел переданный договор. — Это действительно настоящий договор, подписанный сегуном и здесь стоит его печать.

Японец дождался пока Харука и Мыльников замолчали и с плохо скрываемым нетерпением спросил:

— Когда вы освободите пленных? Мы желаем получить их сейчас.

— Прямо сейчас я могу вам передать только ваших самураев, а остальные на берегу, — откладывать такое дело я считал не разумным и пленные самураи ожтдали своей участи в трюме.

— Остальные меня не интересуют, можете с ними делать, что хотите. Будет даже лучше если вы их не вернете, — я от такой откровенности даже опешил, интересно, а кто все-таки столь ценен среди самураев.

Пленных самураев я приказал выводить по одному с небольшим интервалом. И когда на палубу вышел третий из них и самый молодой, я увидел как довольная улыбка тронула лицо второго японца. Харука тоже это заметил и внимательно посмотрел на молодого японца. Тот похоже был безумно рад происходящему и с трудом сдерживался, чтобы не побежать.

Когда самураи покинули борт нашего корабля, второй японец тоже быстро последовал за ним. А японец-переговорщик спокойно подождал пока отвалит шлюпка с освобожденными и еще раз повторил.

— Все остальные нас не интересуют, — японец посмотрел на меня, явно ожидая моей реакции.

— Хорошо, я вас понял. И не забывайте моих слов об возможном ответе. Я и своей властью могу привести такой флот, что разнесу половину ваших островов, — японец никак не отреагировал на мои слова и не спеша с достоинством покинул палубу нашего корабля.

На этот раз японские шлюпки не летели, а просто быстро шли к своему кораблю. Я взял подзорную трубу и стал смотреть как освобожденные самураи поднимаются на палубу джонки. Сомнений не было, никого из них не встретили так радушно как самого молодого самурая.

Иван Васильевич опустил подзорную трубу. Он тоже как и я рассматривал, как освобожденные поднялись на борт джонки.

— У меня только одно разумное объяснение происшедшего. Этот молодой человек родственник дамы сердца сегуна Иэнари Токугавы.

— А он не может быть его сыном?

— Нет, Алексей Андреевич, у этих людей нет таких любимых сыновей, чтобы идти на такое. У того же сегуна их слишком много, только из-за какой-нибудь юбку все эти владетельные особы делают такое.

Возражать Ивану Васильевичу я не стал, скорее всего он прав. Но это не имело уже никакого значения. Главным вопросом было насколько можно верить этому самому сегуну и не последует ли все-таки через какое-то время карательная операция.

— Иван Васильевич, что будем делать с пленными? Японцы забирать их не желают, придется эту публику действительно вывозить на Камчатку, — до меня только сейчас дошло, что это будет пусть небольшой, но проблемой.

— А зачем, Алексей Андреевич? Мужиков у айнов я полагаю маловато, некоторые из них не пожелают возвращаться к своему традиционному образу жизни и попросят разрешения поселиться поближе к нам. Вот давайте спросим сначала их баб, может быть они этих узкоглазеньких и разберут.

Глава 10

Наши пароходы вернулись необычайно быстро, уже через четыре дня.

На Итурупе никакого сопротивления естественно не было, для устройства новой жизни там осталось пятеро казаков под руководством Емельяна Ермолаевича, трое людей Сысоя, брат айна Ивана со своими двумя женщинами и детьми, его стали звать Василием.

Как и предположил Иван Васильевич, многие айны уже не горели желанием возвращаться к своему традиционному образу жизни и действительно просили разрешения поселиться рядом с нашими людьми.

Самым удивительным для меня было то, что с Итурупа привезли всего полтора десятка пленных. Большинство японцев Итурупа осталось под крылышком своих теперь уже свободных жен-айнов.

После освобождения самураев настроение остальных пленных резко упало, оно итак у них было не очень, а здесь они откровенно были в отчаянии.

Харука сказал, что теперь они уверены, что в Японию им не вернуться, а если кто-то и сможет это сделать, то его там ждет смерть. Мысль, что я их вывезу в Россию, внушла им вообще какой-то мистический ужас и поэтому они сами начали переговоры со своими бывшими наложницами, чтобы уже их взяли в мужья и таким образом японцы останутся на Кунашире, да еще и на свободе.

Женщины-айны разобрали даже купцов с приказчиками. Безхозными в итоге остались только бывшие надсмотрщики и таким образом у нас осталось в подвешенном состоянии всего ровно сорок японцев. А вот что делать с этими четырьмя десятками, я не знал. Наверное все таки придется вывозить их на Камчатку.

Японскую джонку и английский бриг наши моряки за это время отремонтировали и когда пароходы собирались уходить неожиданно пришли к ним. Всех англичан они оставили на Урупе, а вот остатки японского экипажа прихватили с собой и кроме трех человек, все японцы неожиданно для меня уже тоже желали остаться с нами.

То, что я теперь владелец этих Курильских островов, потрясло всех вернувшихся и очень подняло настроение всем нашим людям. Действительно о подобном исходе войнушки, в которую мы все внезапно вляпались, можно было только мечтать.

Оставалось только устроить управление на Кунашире и можно с чистой совестью возвращаться на Камчатку. Я решил, что в свете всего случившего, предложить желающим из нашим морякам остаться на какое-то время на Камчатке в составе экипажей джонки, брига и одного из пароходов. Подобное решение просто само напрашивалось, регулярное сообщение с Южными Курилами будет крайне необходимо.

Начальником в своем новом владении я решил пока оставить хорунжего Попова. Он понравился и мне и крестному. Все казаки были не против такого поворота в жизни и просили только по-быстрее привезти семьи.

На Итурупе наше поселение я назвал Курильском, а на Кунашире Южно-Курильском. Его было решено сделать на самом удобном месте острова, в середине восточного побережья на берегу самой большой бухты.

В крепости на южном берегу решили остаться пять семей староверов и почти сотня смешанных айно-японских семей.

Большинство айнов были в раздумье где им лучше поселиться. Кроме айна Ивана, он однозначно решил жить рядом с хорунжим. Сысой пока решил не возвращаться на Камчатку и стал старшим в бывшей японской крепости. Её я предложил называть Головнинским фортом, в честь нашего прославленного мореплавателя когда-то подло захваченного в плен в этих местах.

Все захваченные орудия было решено оставить пока на Курилах, возможно что их придется использовать и по прямому назначению.

Остающимся нашим людям мы оставили еще и достаточное количество винтовок с большим количеством патронов. С учетом захваченных трофеев и запасов на Урупе, голод нашей новой колонии не грозит. Тем более, что я был уверен, что вернувшись на Камчатку, быстро решу все оргвопросы и сразу же наладится регулярное сообщение Камчатка-Курилы. На освоение островов у меня теперь были большие планы.

Двенадцатого марта мы были в Петропавловске. Накануне одиннадцатого с Аляски пришел «Алексей Чириков» и «Ермак», к моей радости на его борту был и барон Врангель.

Умница Фердинанд Петрович как почувствовал необходимость своего присутствия на Камчатке. Я теперь спокойно могу идти в Россию. Правитель Русской Америки окончательно приведет в порядок мои трофейные корабли и решит вопросы с комплектацией их экипажей.

Новости, привезенные мною, поразили всех. Самое большое впечатление было от пленных, особенно англичан. Они только в Петропавловске осознали всю сложность своего положения. В отличии от японцев, чьи жизни и судьбы целиком оказались в моей власти и они резонно рассчитывали на милосердное отношение, перспективы англичан были очень даже мрачные.

Я заявил, что буду действовать строго по закону и передам их российским властям, что и незамедлительно было мною сделано. А начальник Камчатки тут же решил, что их при первой же возможности отправят в Европу для передачи в руки британской Фемиды.

Надо было видеть этих неудачливых пиратов, когда им сообщили об этом и они узнали, что я не только русский князь, но и английский барон.

После этого все как один, англичане стали умолять пощадить и не выдавать их британским властям, а разрешить остаться жить на Камчатке. Я от этого дела отстранился, за исключением одной маленькой детали. Моим категорическим требованием была выдача властям Великобритании Айзика Смита.

Этого проходимца надо обязательно наказать как и тех, кто дал ему деньги на это безумное предприятие.

Пятнадцатого марта мы вышли в обратный рейс в Россию. Всё свободное время до выхода я был занят только одним, написанием инструкций своим помощникам оставшимся и остающимся в Калифорнии, на Аляске, Курилах и Камчатке.

Наибольшие сомнения у меня вызывал хорунжий, оставшийся на Курилах. Человек он без сомнения хороший, но масштаб задачи, стоящей перед ним, был огромным.

Но после разговора с бароном Врангелем я решил пока ничего не менять. Фердинанд Петрович знал содержание моих сочинений, я стремился избегать малейших трения с администрацией компании и российскими властями.

Когда я занялся своими кадровыми вопросами на Камчатке, Фердинанд Петрович задал мне интересный вопрос.

— Алексей Андреевич, вы конечно помните, что я уполномочен Государем решать кому быть начальником Камчатки и в Охотске, и что при необходимости могу назначить и начальника Чукотки? — естественно помнил, я ведь сам привез Главному Правителю Русской Америки письмо Государя об этих полномочиях и был и перед настоящей поездкой подробно ознакомился со всеми документами касающимися деятельности России в Америке и на Дальнем Востоке практически с момента появления там русских людей.

Господин Бальзаминов навел такой шухер в различных архивах и ведомствах, что пришлось даже обращаться за помощью к шефу жандармов, чтобы его ведомство прижало к ногтю чиновников, выражающих свой недовольство его деятельностью.

— Конечно, Фердинанд Петрович, я знаком абсолютно со всеми документами касательно деятельности вашей компании.

— Отлично. Все дело в том, что я решил воспользоваться этим правом и назначить нового начальника Камчатки и решил с вами посоветоваться, вернее даже сказать, получить ваше разрешение на это, — такой оборот дела меня очень удивил, но Врангель сразу же все поставил на свои места.

— Аркадий Васильевич, — я сразу же понял, что речь идет о нынешнем начальнике Камчатки, капитане 1-го ранга Голенищеве, — начал служит здесь в 1817-ом году, помощником начальника Камчатки, а с 1827-ого года начальником Камчатки. Здесь родились его сыновья и от родильной горячки умерла его жена Вера Васильевна.

Таких временных тонкостей о нынешнем начальнике Камчатки я не знал, а вот то, что он здесь овдовел был осведомлен. Фердинанд Петрович эту тему развивать не стал и продолжил.

— Капитан 1-го ранга Голенищев, зная о дарованных мне Государем чрезвычайных полномочиях, подал прошение об отпуске. Свою просьбу он мотивирует необходимостью срочного подтверждения своего дворянское происхождение: его дядя Петр Голенищев написал, что часть семейного архива уничтожена пожаром и с этим внезапно возникли серьезные проблемы. не знаю правда ли это, возможно, что Аркадий Васильевич просто желает под благовидным предлогом получить вожделенный отпуск.

Я во всех управленческих хитросплетениях Камчатки особо еще не разбирался и задал на мой взгляд резонный вопрос.

— А почему он раньше не подавал такое прошение, насколько я знаю ему первому из камчатских начальников дано право прямо сносится с Петербургом, минуя главное Сибирское начальство? — дословно я формулировку этого разрешения не помнил, возможно это касалось только отдельных дел.

— Это, Алексей Андреевич, касается только дел гражданского управления особой важности и сносится прямо можно только с министром внутренних дел. А отпуск можно получить только с согласия Восточно-Сибирского генерал-губернатора. А тот признает служебные достоинства капитана 1-го ранга Голенищева, но отмечает его строптивость и не рекомендует его на дальнейшее оставление на Камчатке, — этого я не знал, вероятно эти трения генерал-губернатора и начальника Камчатки до Петербурга еще не дошли, когда я его покинул.

— А что, на ваш взгляд, послужило причиной таких отношений? Насколько я знаю, Аркадий Васильевич деятельный начальник и много сделал полезного и доброго для развития Камчатки, — мне на самом деле это было совершенно не понятно. Капитан 1-го ранга Голенищев Аркадий Васильевич был на мой взгляд сейчас почти идеальным начальником Камчатки.

— Думаю, что причина этого кроется в деле 1830-ого года командира Тигильской крепости капитана-лейтенанта Якова Георгиевича Забелы. По итогам следствия, все обвинения с капитан-лейтенанта Забелы были сняты, его содержание под стражей было признано несправедливым, а начальнику Камчатки Голенищеву было сделано строгое замечание за несоблюдение должного к офицерскому званию приличия. Яков Георгиевич на Камчатку не вернулся и убыл в Петербург.

Фердинанд Петрович замолчал и прищурившись внимательно посмотрел на меня. Я подумал, что он на эту тему больше говорить не будет, но ошибся.

— Помимо всего камчатские купцы недовольны некоторыми решениями Аркадия Васильевича и нашли в Иркутске способы пожаловаться генерал-губернатору, — барон Врангель сделал еще одну паузу и выдал мне совершенно неожиданное предложение.

— Я хочу предложить это место капитану вашего ледокола, уважаемому Флегонту Мокиевичу. Человек он известный, знающий и очень уважаемый и на Северах и здесь. Многие тут служили с ним ранее и хорошо друг друга знают. Я например. Он также будет начальствовать на Чукотке и в Охотском крае. Вас, я думаю, такой вариант очень устроит, — такой расклад мне даже в голову не приходил и я даже немного растерялся.

— Устроит, уважаемый Фердинанд Петрович, это не то слово. Это просто отличный вариант. Моими делами здесь будет заниматься господин Кольцов, а на Курилах я тогда оставляю господина Попова. Я думаю Флегонт Мокиевич подставит плечо Ивану Кузьмичу при необходимости. Да и мне нет нужды особо объяснять ему что и как делать. Все уже много раз обговорено, времени у нас для этого было предостаточно. Вот только небольшие сомнения, а как это назначение примут в Иркутске и Петербурге?

— Вот и славненько, Алексей Андреевич, что мы с вами нашли общий язык на столь щекотливую тему, — лицо главного российского администратора Русской Америки и Дальнего Востока просто излучало удовлетворение таким решением кадрового вопроса.

Главный правитель Русской Америки подошел к карте, разложенной у меня на столе.

— Вы же, князь, понимаете, что сейчас ни при каком раскладе Государь не может взять вас под своё крыло. Острова эти плюнуть и растереть, в России не считая тех, кто бывал этих краях, возможно и тысячи не наберется тех, кто знает о их существовании, — барон Врангель коротко усмехнулся каким-то своим мыслям и продолжил.

— Обладание этими островами меняет все расклады великих держав в Тихом океане. Не трудно сообразить, что если России там удастся закрепиться и построить настоящий океанский порт, то она получает такую опорную базу каких здесь нет ни у кого, — барон отстранился немного от карты и на несколько секунд задумался, прищурившись.

— Все сейчас понимают, что Россия пока не потянет такую колоссальную задачу. Но получается, что это забота не российского государства, а светлейшего князя Новосильского, который к тому же является и английским бароном. Понятное дело, что это задача не пяти и даже не десяти лет, но когда паровые корабли окончательно победят парус, на Южных Курилах будет отличный незамерзающий порт, который по факту будет российским. Поэтому, князь, по возвращению в Петербург зрите в корень, — Фердинанд Петрович поднял вверх указательный палец, как бы привлекая мое внимание.

— Ни Государь, ни его сановники, никогда вам, даже в приватной беседе, не выразят своего одобрения вашей деятельностью, дабы не осложнить ваше положение. Сказать, что вы британскому льву прищемили хвост и отдавили мозоль, значит ничего не сказать. При этом еще и оказали мимоходом услугу, не позволив втянуть его в эту авантюру. Вы знаете, что все англичане, как один чуть ли не на коленях, умоляют не передавать их в руки британского правосудия? — вот это новость так новость, надо же дыра, край света, почти задница мира, но лучше здесь, чем в британской тюрьме.

— Вы меня, скажу честно, этим сильно удивили, надо же.

— Вот так даже бывает, Алексей Андреевич. Лучшее место на земле наша Камчатка. Далеко, зато королевского палача рядом нет.

— Ваше милосердие, господин барон, надеюсь не безгранично и господин Смит не будет вами помилован?

— Это уже слишком, князь, я даже не решил еще насчет некоторых офицеров брига, а этот господин обязательно должен попасть в руки английской Фемиды. Теперь по поводу принятия нового назначения, а куда они денутся? Вы уже столько вложили в это дело, — Фердинанд Петрович хитро улыбнулся в свои шикарные усы и вернулся к казалось уже закрытой теме.

— А вообще-то я не прав. Государь все свои дела с вами делает в основном через Александра Христофоровича. Многие недалекие люди, обитающие на скользком паркете великосветских салонов, из-за этого воротят нос. Как же так, светлейший князь, сын благороднейшего князя Андрея и общается фактически с его палачом. Даже умнейший и гениальнейший Александр Сергеевич Пушкин выражает своё фи в ваш адрес. Не обращайте, князь, внимание на этих недалеких людей. Я естественно не знаю всех причин ваших особых отношений с генералом, но надеюсь он вас посвятит в детали истинного отношения императора к вашей деятельности, — на этом наш разговор закончился. Сказать, что я был доволен его итогом- значит ничего не сказать. Мои инструкции новому начальнику Камчатки будут самыми кратким и короткими — максимальная помощь и контроль на Курилам.

После разговора с бароном Врангелем мне не спалось, не то, что меня мучила бессонница, просто не хватало дня и в тишине ночи можно было спокойно все проанализировать. Тем более, что рядом мирно спала супруга и её спокойный и наверное счастливый сон, Соня часто спала с улыбкой на устах, придавал мне какие-то новые силы. Типа того, что она высыпается за двоих.

Слова Фердинанда Петровича вернули меня к очень интересным мировоззренческим размышлениям. Я отлично понимал, что мой разум, или мое ментальное тело, не важно как это называть, не просто так оказался в 19-ом веке в теле юного русского князя. Это было не банальное путешествие во времени, когда происходит перенос не только разума, но и физического тела. Подобное может произойти и в силу случайного стечения обстоятельств.

То, что путешествия во времени это реальность, я знал. Это слишком заумная штука. Чтобы её понять, а самое главное принять, надо иметь вывихнутые мозги. Но один мой армейский товарищ из-за своей слишком умности вылетевший из МГУ и затем два года развивал свой интеллект в Вооруженных Силах Союза ССР, после определенной дозы крепкого алкоголя иногда любому доказывал реальность путешествия во времени.

Поразительно, но я сейчас даже не знаю как его зовут. Помню и знаю всё, что он говорил, кроме одного, имени-отчества этого товарища.

К сорока годам он стал доктором каких-то секретных наук и членом каких-то Академий и опять же после рюмочки, а встречались мы регулярно, любил говорить, что человеком его сделал наш товарищ старшина, который был такая сволочь, что за полгода учебки научил нас всему, в частности Родину любить. У него слово не расходилось с делом и через несколько лет старшина, уже правда будучи старшим прапорщиком, сложил голову где-то в южных горах.

Немного отклонившись в своих мировоззренческих ночных путешествиях я все-таки вернулся на главную дрогу и продолжил свои размышления.

Так вот, я не залетный путешественник во времени, а мой разум здесь оказался не просто так. И подтверждение этому например, отсутствие у меня серьезных контактов со многими историческими личностями, оказавшими влияние на ход истории.

Взять например Пушкина. Ну чего бы нам не быть друзьями, ан нет, он меня на дух не переваривает, даже не удостоил мою особу какой-нибудь эпиграммы. Или взять того же Брюнеля, у нас по сути шапочное знакомство и моя деятельность на его достижениях в конечном итоге скажется мало. Ну построит он свои знаменитые корабли максимум на пару лет раньше, но это же по сути ничего не меняет. Да мои пароходы раньше пересекли Атлантику чисто на пару, но превзойти его будущие достижения пока не получается. У синьора Антонио то одна проблема, то другая. А время неумолимо идет.

И таких примеров много. Мне не удается толком съездить в Штаты. По сути я только один раз пообщался с величайшим русским биологом Болотовым. А вот здесь на Дальнем Востоке и в Америке за пределами нынешних Соединенных Штатов, пожалуйста, гуляй рванина от рубля и выше. Любой каприз за ваши деньги, с деньгами правда проблем пока нет.

Получается, батенька, ваша деятельность может протекать только в очень жестких рамках, хорошо что это хотя бы не рамки прокрустово ложе. Тогда вообще была бы беда.

На этом своем выводе я успокоился и спокойно заснул.

На этот раз решилиидти как можно быстрее без обратного захода в Калифорнию.

Шли мы налегке без пассажиров, почти с пустыми трюмами и минимумом команд, поэтому несмотря даже на то, что шли на древесном угле, скорость получилась приличной и одиннадцатого апреля были в Коломбо.

На Цейлоне мы задержались всего на сутки. Выдача господина Смита британским властям, заправка углем, молодчина Джо уже организовал там угольный склад, и вперед.

В Кейптауне тоже все прошло как по маслу и мы без задержки пошли дальше. На этот раз никакой Гаваны, только вперед, быстрее в Россию.

Двенадцатого июня мы сошли на берег в родной Усть-Луге и я с корабля на бал, сразу же в карету и в Петербург, пред светлые очи Государя Императора Николая Павловича.

Императора в Питере нет, но я сразу же прошу генерала Бенкендорфа принять меня и посылаю ему тут же свой отчет обо всем случившемся.

Я уверен, что моя деятельность, не публично конечно, будет одобрена. Главный правитель Русской Америки на мой взгляд зрит в корень в своих рассуждениях, но лучше если к моменту нашей очной встречи мой собеседник будет знать мою точку зрения.

Ответ шефа жандармов был незамедлительным и коротким, мне посоветовали отдохнуть хотя бы недельку и набраться сил после моего второго кругосветного и такого тяжелого путешествия.

Глава 11

Ответ из канцелярии «всесильного» шефа жандармов меня не удивил. Он всесильный когда надо решить пороть мужика за плохо подметенные дорожки в имении или лучше все-таки в морду дать, а вот что сказать светлейшему князю, который, пусть и на другом краю света, неожиданно стал владетельной особой, по большому счету почти равной Государю Императору, их сиятельство не знают.

И дело тут не в отсутствии императора в столице, не бог весть где он находится. Всего лишь в Царском Селе. Можно сказать мы ним соседи. По крайней мене огороды через межу находятся. Калитки только не хватает.

Государь Император тоже не знает, что говорить и делать. С каждым появлением неугомонного князя последнее время обязательно возникает какая-нибудь проблема.

То на ровном месте глобальные инициативы в Америке, Николай Павлович ведь не дурак и отлично понимает, что скоро нельзя уже будет игнорировать это новое молодое государство за океаном.

Потом светлейший князь, пусть и ожидаемо, становится английским бароном. Пару раз небрежно демонстрируется несметность княжеского богатства. Все это конечно пока в рамках, императорское величие и самолюбие пока от этого не страдает, вернее страдает пока чуть-чуть, особенно когда получает пусть легкие, но щелчки по носу, как например в польском вопросе или в оценке хорошо уже отставленного министра внутренних дел.

Но тут случается такое, что ситуация вообще становится непонятной и рамки вдруг исчезают.

Русская светлость и английская сиятельность неожиданно становится практически на одну доску с нами, Милостью Божей Государем Императором и это тоже Милость Божья, про неё пока еще не сказано публично. Но если мы, Николай Павлович, все получили просто по факту своего рождения, то здесь ситуация другая: пришел, увидел, победил. И куда этот шустрый князь дальше направит свои стопы? Один такой шустрый исторический персонаж, при более худших стартовых условиях, уже так походил, что до сих пор икается, в Москве до сих пор следы того пожара кое-где видны.

Но это же не всё. Вдобавок ко всему всё получается как в русской поговорке: не буди лихо, пока тихо.

А тут как раз не понятно именно с этим вопросом, а не разбудили ли лихо?

При любом раскладе раскладе владычица морей Великая Британия получила не понятно что, то ли дружеский шлепок по какой-нибудь детали организма или к примеру иронический, но все равно дружеский щелчок по носу. То ли тоже самое, но оскорбительное. Или вообще прямой удар по личности и не важно подбит ли глаз, или в кровь разбит нос.

На море разгромлен и взят в плен английский военный корабль. Да русских было трое, но и господа англичане были не одни и у них по любому было огневое превосходство.

Но сначала они непростительно долго возились с русским постом, вооруженным пукалками и умудрились хорошо получить по носу, а ведь на борту были одни морские волки. Бриг только числился гражданским, на самом деле это было полноценное военное судно.

А потом на раз два как сопляки проиграли морской бой, опять же имея огневое превосходство над противником. Без сопротивления подняли лапки кверху и сдались и ни один моряк не пожелал вернуться в добрую старую Англию.

В том, что мистер Смит уже предстал перед королевским правосудием, я не сомневался. Господина Айзика на моих глазах англичане взяли под стражу и уже в оковах он поднялся на борт парусника, который тут же отдал швартовы и поднял паруса.

Штиля мы нигде не встретили и думаю туманного Альбиона парусник достиг раньше нас. А за неделю из Лондона сто процентов придет первая реакция на курильский инцидент и вот тогда до меня и снизойдут.

И это меня очень устраивает, я наконец-то я просто отосплюсь по-человечески, с момента выхода на Курилы не было ни одной спокойной ночи. И как хорошо, что рядом была Софья Андреевна, моя любимая Сонечка. Одно присутствие которой придавало мне силы, когда например приходилось стоять вахты восемь через четыре. У нас была просто катастрофическая нехватка экипажа, дело однажды дошло до того, что кочегерами пришлось побыть даже мне с Владыкой и корабельным батюшкой. И надо сказать, что они мне не особо уступили.

Поэтому получив такой ответ из канцелярии Бенкендорфа, я почти в буквальном смысле бегом бросился в карету и мы помчались в Пулково.

Несмотря на очень поздний час нас там ждали и встречали, но все это я потом помнил в каком-то тумане. Силы почти оставили меня, я даже в бане был в полубессознательном состоянии, в памяти остались только обнаженная жена и вроде там были и кто-то из её девок. Помню как после бани Соня поила меня как маленького ребенка каким-то отваром трав тетки Анфисы и все, потом глубокий сон.

Проснул я на следующий день почти точно в полдень на своем супружеском ложе в объятьях спящей обнаженной жены. Соня проснулась тут же и почему-то засмущалась.

— Алешенька, закрой глаза, я хочу встать и одеться, — я послушно закрыл глаза.

Соня выпорхнула с постели и быстро набросила халат.

— Можешь открывать и пойдем быстрее в душ.

Душ это прекрасно, особенно контрастный, который всегда на меня оказывал волшебное действие.

Вот и сейчас, после нескольких минут этой изумительной водной процедуры, я оделся в чистое прекрасного качество хлопчатобумажное белье, нежнейшее как Сонины ласки и почувствовал, что все трудности и лишения второй кругосветки позади и я вновь полон сил и энергии.

За столом нас ожидали все сестры с мужьями, наши дети, племянники и племянницы, даже были новорожденные девочки Маши и Тани, Николай м Вероникой и были все остальные, кроме матушки со своим Джо и не было адмирала.

О делах не было никаких разговоров, вернее Анна с Соней обменялись фразами: «Все хорошо» и «У нас тоже». Да и не хотелось говорить ни о каких делах.

Завтра, всё будет завтра или может даже послезавтра, а завтра будет детский день. Нас заждались дети и уже многочисленные племянники, а очень выросший Андрюша поздоровался со мной фразой что он больше не разрешает нам никуда ходить без него.

Сделав паузу, чтобы убедиться что его все слышат, юная светлость продолжил.

— Скоро я перед причастием должен буду исповедоваться. Это значит, что я стану взрослым. Поэтому я, светлейший княжич Андрей Алексееви,ч пойду со своим отцом в его следующий поход, всегда буду с ним рядом и стану его правой рукой.

Не знаю как у других, а у меня сомнений в том, что будет именно так не было никаких и более того появилась уверенность что через несколько лет подобное произнесут и другие сыновья, Сашенька еще конечно несмышленыш, а вот Алексей, у меня язык не повернулся назвать его иначе, посмотрел на меня таким же взглядом как и старший брат.

Единственное, что я спросил о делах, где Владыка и Иван Васильевич. Владыка Анатолий естественно уехал в Лавру, а Иван Васильевич к дочерям.

В кругу семьи, не занимаясь никакими делами, я провел целых четыре дня.

Особенно я был рад знакомству и общению с Машиным мужем, который мне очень понравился и надеюсь это было взаимно. Оказалось, что судьба свела его с графом Ростовым, тот уже полковник.

Через две недели зятю опять уезжать на Кавказ, в Питере он в коротком отпуске по случаю рождения дочери и после полученного ранения. Маша пока остается в Пулково.

Утром восемнадцатого в Пулково приехал Владыка Анатолий и воскресная Литургия была архиерейской.

Первым, после младенцев, которые причащались на руках матерей, к потиру со Святыми Дарами подошел княжич Андрей Алексеевич и на весь храм прозвучало:

— Раб Божий Андрей, — я поразился силе и взрослым интонациям его голоса. Да, естественно, когда ему исполнится семь, он пойдет со мной в любой поход и никто не сможет ему сказать нет.

После праздничного обеда я понял, всё пора начинать работать. Там на далеком Дальнем Востоке ждут и надеются на меня мои люди, те кто поверил и пошел за мной.

Вечером Анна Андреевна принесла мне неожиданный подарок от Пушкина, вышедшее в апреле полное издание его романа в стихах «Евгений Онегин» с короткой дарственной надписью, датой и личной подписью.

К сожалению поэта нет в Петербурге и мне не удастся с ним увидеться и поговорить. Он путешествует по Пугачевским местам и вернется не раньше осени, а я естественно так долго в Питере не задержусь.

Анна распорядилась заплатить все долги поэта, он не оскорбился и принял её дар.

Вечером я попросил пройти в свой кабинет Сергея Петровича, он ночью приехал из Новгорода и мне пора начинать работать.

Сергей Петрович постарел, прибавилось седины и морщин.

Все наши дела идут своим чередом. Братья Петровы и Ян уехали в Забайкалье. До конца года должны закончиться изыскания от Иркутска до Амура и уже начато строительство дороги до устья реки Иркут до Слюдянского зимовья на Кругобайкальском тракте.

Дорога сразу пойдет по привычному мне маршруту, практически по кратчайшему расстоянию от Иркутска до южной точки Байкала и только от Слюдянки почти до самого устья Селенги дорога будет идти по берегу Байкала по трассе и Кругобайкальском тракте. Братья с Яном решили сразу строить насыпь с учетом будущей железной дороги.

С иркутскими и кяхтинскими купцами Ян нашел общий язык и решено большое дело делать совместно. И это очень хорошо, их деньги, а они немалые лишними не будут. Не говоря уже про их людей работающих там. Одно только из знание местных условий чего стоит. Все они кстати как один горой за наше продвижение по Амуру.

Братья нашли месторождение битумов на какой-то реке Кручинка за Читой, оно небольшое, но его вполне может хватить на дорогу до Иркутска, а там по проложенной дороге пойдут обозы с других месторождений.

От Челябинска в Забайкалье ушло почти пять тысяч семей староверов и тысяча семей казаков, преимущественно уральские и оренбургские. Особенно охотно идут на переселение бывшие илецкие.

В месте слияния Шилки и Аргуни заложена большая казачья станица Амурская и начато строительство завода, который года чрез два начнет строительство пароходов. Ян Карлович уверен, что к сороковому году будет проложена шоссе от Иркутска до Амурской и можно будет уверенно начать судоходство по Амуру.

Все готово для начала строительства новой дороги от Челябинска в обе стороны. И ударными темпами идут изыскания со сторону Иркутска.

Самой большой проблемой было решить вопрос с удельными дачами. Через Бенкендорфа пришлось обращаться к Государю и только тогда дачи были проданы мне.

Сумма уплаченная была немаленькой и даже возможно сделка была грабительской, но крайней мере так считал Сергей Петрович, но окончательное решение принимала Анна Андреевна.

Со скрипом, но все таки началось строительство Балтийского судостроительного завода, а вот в Коломне дела идут ударными темпами и возможно в следующую навигацию по Волге и Оке пойдут наши первые речные пароходы.

А мыльная империя стараниями Сергея Петровича захватила почти четвертую часть российского рынка и начала поставки на границу. У господина Охоткина тут есть и шкурный интерес, его доля ровно тридцать процентов.

В Америку сходили шесть раз, и в Техас переселилось почти полторы тысячи семей, пятьсот казачьих, не считая семей тех кто ушел со мной без них, пятьсот семей староверов и пятьсот семей выкупленных крестьян.

Государь запретил покупку крестьян без земли, поэтому теперь приходится покупать имения целиком, выводить крестьян в наши имения не желающих переселяться в Америку, а землю продавать уже без крестьян, параллельно покупками земли округляя Новоселово, Арзиново и Каховское, так стали называть имение в Новороссии, оно выросло еще больше и туда охотнее всего идут крестьяне переселенцы.

Завод под Новгородом строится, но не так быстро как хотелось, основная причина то, что все равно есть скрытое сопротивление власти, как же строится он на паях со старовером Кольцовым.

Сухое, знойное лето 1832-ого года мы видели сами перед отходом в поход и знали о больших пожарах по всей России.

Осень была крайне неблагоприятной, озимые повсеместно были плохими, а тут еще рано выпал снег и ударили морозы.

Вот здесь и пригодились наши стратегические запасы, только благодаря им удалось избежать голода в новгородском имении Николая и его окрестностях. Зима вымела их почти на треть.

Начавшийся 1833-ий год ничего хорошего не предвещал. С началом весны почти по всей России установилась необыкновенно холодная погода с обильными дождями, частыми заморозками и снегопадами. А лето стартовало небывалой жарой с сильными ветрами, которые мгновенно высушивают землю.

В Новороссии уже говорят, что стоит небывалая с момента присоединения края к России засуха.

Но даже на этом фоне в наших имениях все идет великолепно, естественно на контрасте со сплошным кошмаром творящимся в России и Европе.

Во всей красе проявляет себя наш канал в Каховском имении, народ конечно валится с ног от усталости, так как много воды еще приходится таскать на руках, но зато на полях ничего не сохнет. Я собираюсь совершить марш-бросок до Каховки и обратно, пока будет снаряжаться новая экспедиция на Восток.

Везде мы прошлой осенью собрали урожай, позволивший нам спокойно пережить год и уже ясно, что несмотря на всё мы будем достаточно и в этом году. И если бы не наша помощь голодающим, то свои запасы остались бы не тронутыми.

Анна Андреевна запретила спекулировать нашими запасами, но все равно цены поднялись так, что наши доходы были фантастическими, особенно в Каховском имении, отгрузившем зерно во Францию, где от голода умерли уже тысячи, и на Нарвской мызе, которая отгружала своё и чужое в Финляндию, где тоже был голод.

Очень интересными были новости об ирландцах, за неполный год в Техас их переселилось почти десять тысяч и на этом фоне резко сократился поток англо-американцев и особенно сторонников сохранения рабства чернокожих.

Наконец-то проклюнулись североамериканские корабелы. Целых пять пароходов было построено по заказу Джо. Они ходили через Атлантику на смешанном ходу. Господа Мюрреи организовали новое пароходство и наладили регулярные трансатлантические рейсы. Эти пароходы без устали ходили между Нью-Йорком и южноирландским портом Корк.

Финансовые показатели этой новой компании Мюрреев были блестящими. Девяносто процентов пассажиров были наши переселенцы, поэтому убыточных рейсов не было. Меня такое положение дел устраивало на все сто, потому что почти все мои расходы на переселения ирландцев оседали в карманах Джо. В Нью-Йорке почти вся иммигрантская публика попадала в руки организованной им транспортной компании, осуществляющей переезд мигрантов в Техас.

Осенью должны появиться первые переселенцы с континента. Это будут преимущественно немцы. Они есть и сейчас, но пока это тоненький ручеек. И в нем есть струйки других национальностей, достаточно много греков и итальянцев.

Есть даже поляки. Но эта публика ехать в Техас большим желанием не горит, все таки после проклятого восстания большинство поляков русофобы.

Но самые интересные новости были генуэские. От синьора Антонио пришло сразу шесть новых пароходов, похоже их производство поставлено на конвейер. Но главным было то, что он поставил на новые пароходы более мощные и надежные паровые машины и предложил провести модернизацию ранее выпущенных.

И Николай уже отправил в Геную «Американца» и «Орла», а дедушка «Геркулес» стал на модернизацию в Усть-Луге и на нем будут устанавливать русскую машину.

Все пришедшие из Генуи пароходы практически на одно лицо и отличаются только номерами на носу и корме.

Николай Андреевич предложил назвать их названиями городов Российской Империи: Москва, Новгород, Тверь, Смоленск, Архангельск, Херсон. Я ничего против такого предложения не имел, но было интересно, почему были выбраны эти названия. Оказалось он наугад спрашивал у встречных названия городов России и эти города ему назвали в первую очередь.

Таким образом у нас получалась целая куча пароходов. Ледокол «Челюскин» занят каботажем на Балтике, он действительно проявил себя именно в этом качестве, продлив навигацию в Усть-Луге на три недели зимой и весной начав её раньше дней на десять.

Правда весенний подвиг стоил ему большой пробоины корпуса, хорошо что хотя бы не ниже ватерлинии и поэтому сумели дойти до порта, где в десяти метрах от причала начал тонуть, но под килем было всего ничего и пароход просто немного лег на бок на грунте бухты.

Команда в последний момент сумела совершить подвиг и под воду ушел не поврежденный борт, а дыра в корпусе оказалась на пару метров выше уровня воды.

Поэтому воду быстро откачали, корпус корабля отремонтировали, через две недели пароход опять был в строю и по итогам осенне-зимне-весенней навигации с полным правом стал называться ледокольным пароходом, ну а короче его все называли просто ледоколом.

Таким образом расклад такой: пароходы «Хабаров», «Херсонес» и ледокол «Алексей Чириков» оставлены в Америке и на Камчатке, а «Геркулес», «Американец» и «Орел» поставлены на модернизацию и капитальный ремонт. В строй они вернутся не раньше нового года.

И у нас сейчас имеется шесть новых городских, «Дежнев», Ермак', «Ласточка», два брата Лаптевых и пароход с гребным винтом «Витус Беринг». Гребной винт пока не дает каких-либо преимуществ в скорости, но однозначно он более экономичный, процентов на десять точно.

Итого мы имеем двенадцать пароходов способных совершать трансокеанские переходы с пассажирами и грузами.

Шесть новых пароходов пойдут на Камчатку, капитанами пойдут уже старые испытанные кадры: крестный на «Москве», Артемов — «Тверь», Николай — «Новгород», Панин — «Смоленск», Паскуале — «Архангельск» и Стивен Огилви пойдет на «Херсоне».

Старый капитанский мостик сохранил только капитан Челентано с «Витуса Беринга» и братья Лопухины на братьях Лаптевых. Старшие офицеры Козлов, Потапов и Серегин приняли «Ласточку», «Дежнева» и «Ермака».

До Ресифи мы идем вместе, затем на Камчатку пойдем двумя отрядами: «Москва», Архангельск' и «Херсон» идут по маршруту мыс Доброй Надежды, Сингапур, Камчатка; «Тверь», «Новгород» и «Смоленск» идут через мыс Горн и Чили. Остальные шесть пароходов ходят по маршруту Усть-Луга — Техас. Они будут ходить тоже двумя отрядами, командовать которывми будут братья Лопухины.

Новые пароходы лучше вооружены, на каждом установлены дополнительно по восемь карронад, ученые горьким опытом дальневосточных сюрпризов по одиночке и слабо вооруженные мы там больше ходить не будем. Пароходы оставшиеся в Тихом океане Фердинанд Карлович обещал мне довооружить из местных резервов.

Глава 12

На научном и медицинском фронтах тоже все было неплохо, Матвей понемногу развивал нашу медицину, но главной его сферой деятельности по-прежнему оставалась борьба с холерой. Страшная зараза еще не была побеждена и регулярно то там, то там происходили её вспышки.

Но угрозы эпидемии, по крайней мере в России, не было и пока никак не удавалось схватить с поличным подлого микроба, виновного в холере.

Позиция просвещенной Европы не изменилась, русские дикари несут какой-то бред, а успехи России в борьбе с холерой всего лишь еще одна загадка этого народа: этих полудикарей даже эта страшная болезнь не берет, вон цивилизованные поляки намного больше страдают.

Это была правда — в Российской империи холеры было больше всего именно в польских губерниях, упертые ляхи по-прежнему не доверяли русским врачам, умирали от банальной дресни, но через свой национальный гонор переступить не могли. И это было объяснение польского парадокса, у них в отличии от всей Европы наибольшая заболеваемость и соответственно смертность была как раз среди упертой элитки.

Матвей с Германом уже плюнули на своих зарубежных коллег, но руку на пульсе западной науки тем не менее держали.

Холера тем временем продолжает свое страшное шествие и уже проникла в США. Матвей решил подстелить соломку и все наши врачи и фельдшера в Техасе и на Пиносе прошли специальную подготовку, он с этой целью даже ходил в Америку и провел на Пиносе и в Техасе целый месяц.

В случае возникновении эпидемии холеры Матвей пригрозил весь медицинский персонал отдать под суд чрезвычайного медицинского трибунала и расстрелять всех. Кого признают виновными.

Так же жестко он разговаривал и с ирландцами. На Зеленый Остров он привез специально подготовленный отряд из пяти русских врачей и десяти фельдшеров и заявил, что никакой помощи с нашей стороны не будет если их рекомендации будут игнорироваться.

Естественно такое дело как иммиграция за океан не обходится без смертей, но смертности от холеры среди ирландцев не было и американцы быстро оценили это. При всем негативе к этой нации они более беспрепятственно высаживались на американской земле и почти все тут же устремлялись в Техас, в самих Штатах оставалось не больше десяти процентов приехавших.

Интересные новости были из Сибири. В Тобольске жила семья Менделеевых, глава которой — Иван Павлович занимал должность директора Тобольской гимназии и училищ Тобольского округа, а его жена Мария Дмитриевна беременна семнадцатым ребенком.

Аккуратненько моим людям удалось узнать, что с случае рождения мальчика его нарекут Дмитрием. Почти на все сто это и есть семья Менделеевых, насколько я помню русское химическое всё родился в Сибири, был последним и каким-то -цатым ребенком в семье.

Со скрипом, но движется разработка технологии производства резины, неожиданных и подводных камней и препятствий оказывается огромное множество и одно из главных зашкаливающая коррупция. Всех моих людей везде встречают наглые глаза и чуть ли не открытые требования дать денег при решении любого даже самого незначительного вопроса.

Нашей химической лаборатории становится тесно на Пулковской мызе и надо куда-то их переводить. Чтобы избежать общения с наглой и жадной чиновничьей братией я приказал максимально, но без фанатизма, расширять наши земельные владения и Нарвская мыза существенно приросла землей.

Были скуплены все земли южнее и восточнее мызы и моими владениями стали все земли на Копанском полуострове, вокруг озер тянущихся на юг от бухты Пейпия Копорской губы и болота южнее этих озер на правом берегу Луги. Мои земли теперь начинались всего в десяти верстах от Ямбурга.

Вот на западном берегу самого крупного северного и достаточно живописного Копанского озера я и решил построить свой химический городок на месте деревень Пейпия и Большого и Малого Стремление.

Никто не может мне там помешать и ни у кого не надо спрашивать разрешение. А еще немало важным было наличие своего собственного порта Усть-Луга.

Сырья для производства резины нет. Его нужно завозить из Бразилии. И со дня на день бразильцы начнут жестко пресекать любые попытки вывезти семена или саженцы гевеи, по сути единственного промышленного источника каучука.

Есть конечно и другие каучуконосы, те же фикусы или одуванчики. Но со дня на день мировые потребности в каучуке начнут расти в геометрической прогрессии и никакие фикусы или одуванчики не обеспечат эти потребности. Бразилия быстро сообразит в чем дело и начнет жестко бороться за своё монопольное владение гевеей.

Поэтому Джо от меня получил еще одно важнейшее поручение — вывезти из Бразилии несколько десятков тысяч семян гевеи и желательно уже и её саженцы.

Если эта операция удастся, то надо будет попытаться начать выращивание гевеи бразильской на Цейлоне, в британской колонии Малакка и на островах Голландской Ост-Индии, Яве и Суматре.

А какое-то количество семян и саженцев должны быть привезены в Россию и мы должны попробовать выращивать гевею в ботанических садах.

Все это я решил делать руками Джо, с америкосами англичане и голландцы больше воевать не будут и притеснять штатовский бизнес не будут. А так как Россия в ближайшие годы со Штатами воевать тоже не будет, то никаких проблем с вывозом сырья не должно быть.

Поэтому посланцы Джо занимались не только созданием угольных баз, но и проблемами каучука.

Сорок пять тысяч семян гевеи и двести пятьдесят саженцев из Бразилии уже удалось вывезти. Причем не без приключений, были даже пострелюшки.

Тысяча семян и пятьдесят саженцев приведи в Россию и на Пулковской мызе их пытаются прорастить и приживить.

Десятка саженцев подают надежду, что приживутся и сотни две семян подают надежду, что прорастут.

На мызе этим занимаются вывезенные вместе с саженцами трое бразильцев, молодая супружеская пара и и старший брат дамы. Они чистокровные португальцы и их услуги обходятся в огромные деньги, мы им платим шесть тысяч фунтов в месяц и содержание: жилье, питание и слуги.

На Цейлоне, в Малакке, на Яве и Суматре куплена земля и заложены плантации. На каждой пытаются прорастить по одиннадцать тысяч семян и укоренить по пятьдесят саженцев гивеи. На каждой плантации работают по несколько человек из Бразилии. Конечно проверить насколько эти люди разбираются в аыращивании гевеи невозиожно — приходится верить на слово.

Это год конечно не большую дырочку в кубышке сделает. Расходы просто огромные и никакие дополнительные доходы с имений или клуба их не покрывают.

Но пока приходится довольствоваться тем что есть. Заниматься сомнительными спекуляциями я не буду, остается надеятся только на успехи железнодорожного строительства и развитие в Америке и на Дальнем Востоке. Других значимых источников увеличения доходов я пока не вижу.

Вишенкой на торте было черепановская эпопея.

Заниматься поиском отца и сына Черепановых я поручил Матвею, а Сергей Петрович должен подключиться при необходимости.

Они блестяще справились с этим делом. Оба были демидовскими крепостными, но хозяева собирались уже отцу дать вольную.

Матвей с Сергеем отвалили такую деньжищу, да Сергей Петрович по старой памяти попросил еще и Бенкендорфа словечко замолвить, что Демидовы продали Черепановых Анне Андреевне.

Сестра сразу же дала им вольную и тут же подключился Кузьма Иванович, Черепановы твердокаменные староверы и Матвей решил, что господин Кольцов лучше справится с приглашением их на работу.

Отец и сын согласились работать на меня и Ефим Алексеевич тут же поехал в Иркутск, ему было предоставлено право выбора.

А Мирон Ефимович поехал в командировку в Англию. Она была задумана еще Демидовыми, но теперь за её организацию взялся Федор.

Когда сам Ефим Алексеевич ездил а мастерскую мира, то приняли его британцы с большой прохладцей и мало что показали. Он для них был просто дикарь отказывающийся например бриться и снять свой кафтан с сапогами. Но его природный гений все равно позволил ему многое увидеть и понять. И Мирона ожидал бы такой же холодный прием, как и его отца много лет назад.

Но в это раз все происходит по другому. В Англию приехал не русский бородатый мужик хоть и от самого Демидова, а сотрудник рафинированного английского барона, и русского князя правда, и одного из крупнейших акционеров начавшегося железнодорожного строительства на острове. Поэтому отказывать трудно, даже несмотря на негласное распоряжение правительства не допускать иностранных специалистов на строительство железных дорог и паровозов.

А тут и другой казус приключился, неотесанный русский медведь оказывается еще и гость самого господина Брюнеля Изамбарда Кингдома Марковича.

Ефим Алексеевич знает, что почти все его и планы сына теперь имеют большие шансы осуществиться и одним из них он уже поделился с Яном и братьями: построить первую в России железную дорогу. Что это за зверь такой, он уже представляет, как и паровоз.

Строить его Черепанов собирается в Иркутске. Туда уже ушло три обоза со всякой всячиной и поехало пять десятков нанятых им мастеровых. Некоторых даже пришлось выкупать.

Это все уже влетает в дикую копеечку, но вот на этом я экономить как раз не собираюсь. Мирон ближе к зиме должен вернуться в Россию и тоже поедет в Иркутск, отец это с ним уже согласовал.

У Яна Карловича с братьями по этому поводу наполеоновские планы, сразу начать строить две дороги на Слюдянку, шоссе и железную. А пока они прокладывают трассу дорог, готовят полотно и строят завод в Иркутске.

Я знал, что на севере Иркутской области есть крупный ГОК, где ведется карьерная добыча железной руды, но там побывать не удалось. А о залежах каменного угля под Иркутском известно лет уже эдак пятьдесят и село Черемхово возникло даже там, где его кустарно добывают.

Из Иркутска уже пришел отчет братьев по этому поводу. Они поговорили со всеми местными рудознатцами и снарядили экспедицию в район южнее Илимска, где предположительно есть железная руда. Результат они надеются получить уже этой осенью.

Ориертировочно это в ста верстах к западу от Якутского тракта по которому до Иркутска не меньше полутысячи верст.

Но если там действительно железная руда, то Ян сразу же начнет строить например в Черемхово металлургический завод, а затем паровозом и машиностроительный.

Хотя вопрос с машиностроительным заводом можно сказать уже решен. Ефим Черепанов уже я думаю начал его строить, для этого он и выписал ус Урала мастеровых и кучу всяких станков.

Анна Андреевна со слов Матвея даже пила какие-то капли, когда увидела предъявленные к оплате чепановские счета. Но мои инструкции на этот счет были очень короткими, всего два слова: не экономить.

Положение дел в целом было вполне ничего и было совершенно не жалко раскупоренной кубышки.

После полудня пришло приглашение посетить Бенкендорфа вечером двадцатого июня. Государь болен и не может принять меня, поэтому он поручил принять меня от его имени генералу и теперь уже и графу.

Я сразу же вспомнил разговор с Фердинандом Петровичем, он похоже разбирается не только в мореплавании, но и в придворных интригах и большой геополитике.

У меня правда даже чесалось послать ответ с язвительным вопросом, а если я задержусь в Петербурге к примеру на полгода, то Государь все будет хворать?

Ну что же двадцатого так двадцатого. На двадцать первое я наметил отъезд в поездку в Новороссию. А оставшиеся дни мы впятером: крестный с супругой, капитан Артемов и мы с Соней, посвятим важнейшему делу — визитам к нашим прославленным мореплавателям.

Решено посетить Ивана Фёдоровича Крузенштерна, он готовит сейчас дополнения с свое фундаментальному «Атласу Южного моря»; Юрия Фёдоровича Лисянского, тихо живущего в имении под Гатчиной; Фаддея Фаддеевича Беллисгаузена, сейчас он начальник 2-ой дивизии Балтийского флота; Фёдора Петровича Литке, который занят воспитанием великого князя Константина Николаевича, которому императором назначена служба на флоте и нашего прославленного мореплавателя, совершившего три кругосветки — Отто Евстафьевича Коцебу.

Его мачехой была сестра Ивана Фёдоровича Крузенштерна, три кругосветки подорвали здоровье капитана, он подал в отставку и живет в своём имении — мызе Кыуэ под Ревелем.

Конечно наш капитан Артемов совершил уже четыре кругосветки, но наши путешествия в подметки не годятся подвигам великих русских мореплавателей.

Мне вообще непостижимо как можно обойти земной шар под парусами, да еще и совершать такие переходы, как например Лисянский. Или как на этих утлых скорлупках можно было пробиться к Антарктиде.

В своей поездке на юг я очень рассчитывал нанести визит и адмиралу Михаилу Петровичу Лазареву. Наш великий русский путешественник и флотоводец продолжает служить на Черноморском флоте. Надеюсь наша встреча наконец-то состоится.

Визиты к нашим прославленным капитанам были бальзамом на душу и нам и им, особенно Лисянскому и Коцебу. Когда мы рассказывали, я смотрел на них и видел их вновь загоревшиеся глаза и мне казалось, что они видели себя рядом с нами. Конечно в глазах Беллисгаузена и Литке лично я видел и много другого, например ответственность за тысячи жизней своих подчиненных и впервые подумал, а смогу ли я вытянуть то, за что взялся.

Через два месяца мы опять уйдем на Восток и Соня категорически заявила, что опять пойдет со мной. А Андрюша, совсем желторотый птенец, уже собрался идти с нами. Получается, что я все решил и за них.

К слову сказать нашим дамам прославленные капитаны оказали внимание наверное даже больше чем нам. Они то понимали, что сейчас, для избалованноых русских дворянок, а Соня по большому счету именно такой и была, это сверх подвиг, вместе смужем сходить вокруг света и без раздумий собираться делать это снова.

Приглашение к Бенкендорфу было не только мне, но и светлейшей княгине, мы были приглашены на ужин. Вернее это был даже не ужин, а что-то среднее между обедом и ужином.

Кроме генерала с супругой за столом были их дочери. Младшие Маша и Соня быстро убежали по своим детским делам, а старшая пятнадцатилетняя Анна вела себя как взрослая девушка и поддерживала разговор своей матушки и моей супруги. Падчериц генерала не было.

В какой-то момент дамы немного отдалились от нас и генерал сразу же перешел к делу. Естественно он пригласил нас не на обедоужин, а решил совместить приятное с полезным.

— Глядя на вашу супругу я, Алексей Андреевич, не могу поверить что такая светская дама ходила с вами в кругосветку. На вас-то глядя сразу поймешь кто перед тобой. Но Софья Андреевна! — Бенкендорф сделал круглые глаза и широко раскинул руки. — Надеюсь в следующее ваше плавание вы оставите свою супругу в нашем обществе и не будите подвергать её всем привратностям и опасностям океанских плаваний?

— Софья Андреевна, Александр Христофорович, взрослая самостоятельная женщина и такие вопросы решает сама, — теперь уже я немного развел руки.

— Ваши слова, Алексей Андреевич, надо понимать так, что Софья Андреевна опять пойдет с вами? — Бенкендорф сегодня сама любезность и обращается ко мне исключительно по имени-отчеству, что является хорошим знаком. Дай Бог мне терпение, как же тошнит от этих великосветских расшаркиваний. Нет, самодержавие это плохо. Не должны судьбы миллионов зависеть от воли одного человека, даже если он и Помазанник Божий. Сколько примеров когда тысячи не за гроши шли на распыл.

— Именно так, Александр Христофорович, — я постарался улыбнуться максимально любезно, мало ли что у меня на душе.

— Вы, Алексей Андреевич, надеюсь понимаете, почему Государь не может вас сейчас принять? — вот наконец-то и мы перестали ходить вокруг да около.

— Конечно понимаю.

Бенкендорф бросил взгляд через плечо и стоящий почтительно на достаточно большом расстоянии лакей, подскочил и наполнил бокалы вином. Генерал подождал, пока лакей отойдет и продолжил.

— Ваши действия, князь, наделали много шума, но с Божией помощью, — Бенкендорф перекрестился, — они были во благо и нам и Британии и нашим недругам не удалось вбить клин между нашими державами. Переданный вами в руки английского правосудия негодяй много интересного рассказал на допросах, пытаясь спасти свою шкуру.

Бенкендорф пригубил бокал и внимательно посмотрел мне в глаза.

— Я надеюсь, граф, он понесет заслуженное наказание, — в этот момент я вдруг понял, что авантюрист, пытавшийся спровоцировать новую войну, уже казнен.

— Он в своем безумие пытался бежать из королевской тюрьмы и во время допроса напал на следователя, — Бенкендорф улыбнулся тонкой змеиной улыбкой и сделал еще глоток на этот раз с таким видом, что вкус вина его интересовал сейчас больше всего.

Я то же взял бокал и попробовал вино. Действительно прекрасный напиток, таким можно долго наслаждаться.

Глава 13

Я то же взял бокал и попробовал вино. Действительно прекрасный напиток, таким можно долго наслаждаться.

— У вас, Алексей Андреевич, есть просьбы или пожелания? — хождение по минному полю дурацких политесов закончилось, теперь опять можно общаться не формально и даже по-дружески.

— Есть одно, Александр Христофорович. Мои люди жалуются на слишком большие аппетиты чиновников. Это уже начинает немного раздражать, мой кошелек не бездонный, да и пардоны надо все таки знать, — мою тираду шеф жандармов выслушал без намека на улыбку, борьба с коррупцией чиновничьей братии была одной из его главных обязанностей.

— Я распоряжусь, чтобы провели проверку, нашли и наказали виновных, — голос шефа жандармов был холодным и жестоким. Я почувствовал даже пробежавший по спине холодок.

— Я думаю достаточно будет строго указать впередь так не делать, — под карающий меч генерала попадет огромное количество простых писарщуков и прочей бесправной братии и про достаточность строго указания я сказал совершенно искренне.

— Как скажите, Алексей Андреевич, как скажите, — сразу заулыбался Бенкендорф. — Государь просил меня спросить ваше мнение о одном деликатном деле.

Когда наши дамы немного отдалились от нас Бенкендорфу принесли красивую золотого тиснения папку, которую он положил рядом с собой на столе.

Сейчас он достал из неё лист бумаги и протянул его мне.

«Акционеры, желающие продать свои акции», — прочитал я заголовок. Интригующий список. Речь понятное дело идет о Российской Американской компании или Российско-Американской, это не важно как правильно называть.

Я внимательно прочитал поданный список. В нем было указано количество акций, заращиваемая цена и механизм продажи акций и передача их новому владельцу. В названии компании теперь буква «К», а не «к».

— Я полагаю, что это коммерческое предложение, которое делается мне?—общая сумма была конечно большой, но вполне посильной. Но когда идет речь о таких деньгах надо уточнять абсолютно все детали, особенно если одной из сторон выступает власть.

— Да, Алексей Андреевич, вы совершенно правы. И более того, рассматривается вопрос о принятии нового устава компании и расширении поля её деятельности. На компанию будет возложена помимо комерческой деятельности и функции административного управления Русской Америкой и нашими владениями на Дальнем Востоке, Камчатским и Охотским приморскими управлениями. Удский округ будет передан Охотску, а Чукотская земля Петропавловску. Компания получит право приоритетной деятельности в Иркутской губернии и Якутской области.

Я еще раз внимательно просмотрел протянутый мне список и пояснение к нему.

Это был список акционеров передающих свои акции Правлению. За них они получать определенную сумму денег и очень немалую.

Акции Правление перераспределяет и очень интересным образом. Получаются пять пакетов.

Первый пакет — старые акционеры, сохраняющие свои акции, это ровно четверть, двадцать пять процентов. Еще двадцать пять процентов становится доля императорской фамилии, двадцать процентов правление перераспределит среди других лиц, но не более пяти процентов в одни руки.

Очень интересная четвертая доля — тридцать процентов. И её владелец не обозначен. Её то и предлагают купить мне. Вместе с пятым пакетом — одной единственной акцией. Такие акции в моем 21-ом веке называли «золотыми». Эта акция не имущественная, а административная. У неё одна единственная функция, при решении каких-либо вопросов именно её голос решающий.

Хитрость схемы заключается в том, что я то плачу за почти семьдесят пять процентов акций минус шестьдесят акций уже принадлежащих императору, а получаю всего тридцать. Но «золотая» акция делает меня хозяином Российской Американской Компании. Фактически за я её тоже покупаю за её за стоимость сорока пяти процентов акций.

То есть сорок пять процентов акций, купленных на мои деньги достаются царю-батюшке и его приближенным. Правление двадцать процентов будет распределять не среди русского народа, например Бенкендорф сто про получит свои пять процентов.

Еще одна замануха для меня заключается в новом уставе.

В Компании всем будет заправлять Правление состоящее из четырех Директоров. Один их Директоров будет является Главным Правителем Компании.

Каждый пакет акций из вышеперечисленных четырех выдвигает своего Директора, а наибольший пакет имеет право на пост Главного Правителя. Если он отказывается, то пост занимают другие пакеты.

Главный Правитель фактически царь и бог в Компании. Правление его только утверждает и обозначает предуемые финансовые ориентиры и раз в три года требует отчет от Главного Правителя.

У меня даже дух перехватило, это же надо такое придумать. Я от такого предложения естественно отказаться не могу. Элегантно решается проблема с моими владениями на Южных Курилах, они за скобками, но подразумеваются.

В свою пользу Государем конкретно облегчается мой карман. Огромный край вещается мне на шею, потянет князюшка — хорошо, не потянет — тоже пойдет, если надо проведем еще одну реформу.

И не надо забивать себе голову как слишком шустрого своего подданного красиво задвинуть подальше. Он же по неволе будет там, на далеком Дальнем Востоке, большую часть своего времени.

Мы даже для этого разрешаем перенести ГлавнуюКонтору компании туда, куда он захочет. А в столице останется только маленькая конторка, которая будет выплачивать ежегодные дивиденды и при необходимости проводить раз в три года отчетно-назначительное собрание Правления.

Я отложил хитрую бумагу, и машинально посмотрел по сторонам. Мне жутко захотелось выпить коньяка и сделать любимую сигарную затяжку.

Агнетура шефа жандармов похоже работает идеально. Ко мне подскочили два лакея и передо мной оказался бокал коньяка, тонко нарезанные лимоны и готовая к прикуриванию надрезанная сигара.

Бокал коньяка оказался и перед Бенкендорфом.

Я смакуя выпил коньяк, задержав во рту последний глоток. Когда появилось привычное ощущение одубения слизистояй Я медленно проглотил и взял тонко нарезанный лимон и очень медленно закусил им.

После любимой затяжки, я подождал когда моя голова вернется из своего полета и посмотрев с улыбкой на Бенкендорфа с улыбкой, сказал:

— Передайте Государю, я согласен. И у меня два маленьких вопроса. Как быстро мы все это оформим и могу ли я ознакомится со всем списком будущих акционеров.

Бенкендорф в ответ очень мило улыбнулся и быстро ответил.

— К первому августа вы можете естественно ознакомиться со всем списком. Если вас интересует моя доля, то она будет пять процентов.

Возвращаясь от Бенкендорфоф, я Соне рассказал о разговоре и сделанном мне предложении. При всей огромности суммы сделки эти затраты для меня не критичны. Конечно прилично подчистятся все загашники именно наличных денег, но оно того стоит.

Я становлюсь полновластным хозяином огромных дальневосточных и американских просторов Российский империи. И там по большому счету одна единственная проблема — население. Эти просторы крайне слабо заселены русскими, а все прочие на самом деле ни в счет. Пока это баласт, но если правильно и грамотно сработать с этими зачастую еще невндомыми нам племенами, то они тоже станут твоим человеческим капиталом, а не головной болью.

Но сейчас задача номер один встать там твердо двумя ногами, а не так как сейчас — балансируем на цыпочках над одной ножке, да еще и над пропастью.

Нужны люди и много людей: на Камчатке, В Америке и на Южных Курилах — это задача номер раз.

Задача номер два: быстрое развитие Забайкалья. И уже паровозом подготовка с броску к Тихому океану через Амур.

Опиумные войны неизбежны и надо будет этим воспользоваться. Кстати это же повод сыграть на биржах. Федор просит отпуск, он хочет в Россию. Пусть приезжает и мы с ним тет-а-тет обсудим следующую нашу операцию.

Сейчас у Британской Ост-Индской компании монополия на торговлю с Китаем. В ближайшие месяцы она закончится, вернее должна закочится. Это первая ставка. Особого риска тут никакого, я понятия не имею каков настрой масс. Возможно в клубе и нет смысла играть, а вот на фондовой бирже другое дело. Акции компании неизбежно упадут. Поэтому акции компании надо начать продавать немедленно, их у меня очень много.

Когда начнется опиумная война надо быть готовым предложить императору Даогуану продать мне Приамурье и Приморье. У него будет жуткая потребность в реальных денежных знаках и он скорее всего пойдет на это. А пока будем покупать у маньчжуров право на проход по Амуру.

Как только более-менее создадим нужную инфраструктуру в Забайкайлье, начнем навигацию до устья Амура, где надо будет поставить Николаевский пост и начать его развивать. Будущий Николаев на Амуре будет моей резиденцией и главным городом Дальнего Востока и Русской Америки, а никакие будущие ни Хабаровск или Владивосток.

Но сейчас надо быстрее огранизовывать экспедиции на Дальний Восток и в Техас.

Герман с Татьяной чаще других жили в Петербурге. Матвей несмотря на свою занятость предпочитал Пулково, иногда он оставался в Питере, но чаще всего часам к семи возвращался домой.

Час, проводимый в дороге в один конец, его не утомлял. Матвей или читал или спал в карете.

Соня тоже предпочитала Пулково, как и Вероника. Как то само собой сложилось. что они с Николаем живут у нас.

В Каховку мы поехали двадцать второго, а ранним утром двадцать первого фельдъегерь привез целую кипу документов по предстоящей сделке и реорганизации Компании и целый день пришлось потратить на это.

Мне помогали Сергей Петрович и Соня с Аней, поэтому мы справились с задачей за день. А вот ведомство господина Бенкендорфа попотеет и хорошо если управится к моему возвращению.

Сделку и реорганизацию компании император поручил провести естественно генералу, нечего пускать в такие тонкие сферы лишних людей, да вот только там много подводных камней мне уже очень знакомых, а Бенкендорф должен будет во всё это вникнуть лично и времени у него на это уйдет ого-го.

Но первым делом утром я отправил распоряжение в Лондон о продаже акций Ост-Индской компании и просьба к Федору побыстрее приехать. До моего возвращения он должен немного отдохнуть и быть готовым к дальнейшей работе.

До Каховки мы ехали восемь дней и в имении были ранним утром двадцать девятого на престольный праздник. Храм в нашем имении был апостолов Петра и Павла. Тут конечно все прекрасно, ежесекундно четыре мощные паровые машины качают воду из Днепра в канал, а дальше она соматеком растекается по имению.

Длина канала немаленькая, почти пятнадцать верст. Большая часть доходов от имения, а они не маленькие уходят на развитие и чуть ли не каждый месяц управляющий Охоткин что-нибудь покупает. Хоть сотню десятин, но обязательно, поэтому имение от своего изначального размера значительно выросло.

Сейчас горячая пора и рабочих рук катастрофически не хватает, очень много воды развозится по полям бочками.

Сам управляющий как простой мужик от восхода до заката в полях и мы в имении предоставлены практически сами себе. Мы фактически с ним пообщались только в первой половине праздничного дня, но я на него конечно за это не сержусь, есть кому показать что и как в доме и на усадьбе и на том спасибо. У нас в конце концов сопровождающих вполне достаточно.

Наблюдаемые по дороге картины действительно жуткой засухи были ужасными. И чем южнее, тем страшнее, уже в Новороссии мы видели совершенно высохшие и выгоревшие поля. Страшно даже представить, что ждет людей предстоящей зимой.

На этом фоне у нас просто рай. Конечно в имении сейчас трудятся от зари до зари абсолютно все, начиная с четырнадцати лет, кроме женщин на больших сроках беременности и только-только родивших. Все работающие валятся с ног, но никто не ропщит, результат как говорится на лицо.

Я со своими молодцами не просто объехал все имение, но и потрудился вместе с народом на славу и поэтому неделя проведенная в имении пролетела незаметно.

Седьмого июля мы приехали в Севастополь. Я жадно разглядывал город русской славы образца 1833-его года. Знакомого мне города еще нет. Бухта, море конечно на месте, но почти ничего моего, родного еще нет.

Адмиралу Лазареву скоро сорок пять, выглядит он очень уставшим. Начальник штаба Ченоморского флота только что вернулся из очередного боевого похода в пролив Босфор. Но на этот раз русская эскадра была союзником турок. Воевать правда не пришлось.

Заниматься рассказами о путешествиях некогда. У адмирала на самом деле сейчас нет ни одной свободной минуты, он со дня на день возглавит Черноморский флот и забот у него хватает.

Тем не менее Михали Петрович интересуется судьбами офицеров которые когда-то служили под его началом.

А потом я делаю то, ради чего хотел встретиться с Лазаревым, прошу его оценить наши действия у Урупа.

Адмирал неторопливо прочитал наше описание боя, несколько раз внимательно посмотрел приложеннык схемы.

— Вы, князь, как и капитан Берсеньев Сергей Федорович, уже по любому вписали свои имена в мировую историю. Как бы не пыжились англичане и не пытались принизить ваши достижения, но вы совершили первый переход через Атлантику на пару и первыми обошли земной шар, при том уже дважды, — слышать подобное из уст прославленного мореплавателя и флотоводства очень приятно. Но меня интересует в первую очередь его оценка наших действий в бою.

— Проведенный вами морской бой, — адмирал показал на прочитанные им листки, они теперь аккуратной стопкой лежат на краю его стола, — опять же первый в истории морской бой с участием пароходов, по крайней мере я о других не знаю. Наш «Метеор» на Кавказе действовал против береговых укрепление противника.

Я в этом деле вообще был профан и ничего об этом не знал, поэтому промолчал.

— Английский капитан, — в бою против нас у противника старшим был англичанин, по крайней мере так показали пленные, — допустил несколько ошибок, предопределивших исход боя. Изначально у него было огромное превосходство перед русской батареей вооруженной слабенькими пушками.

Адмирал взял листок с нарисованной мною диспозицией и положил его отдельно.

— Залп восемнадцати корранад должен был снести русскую батарею. Но японцы открыли огонь из носовых орудий на предельных дистанциях еще до того как англичанин вышел на свою огневую позицию и это была первая ошибка вашего противника. Вдобавок они оказались совершенно негодными вояками и не причинили никакого ушерба противнику.

Адмирал сделал паузу и достал следующие листочки с моими схемами.

— Русская батарея напротив действовала очень успешно и сразу же нанесла ушерб кораблям противника. Английские канониры тоже оказались не на высоте и не смогли подавить русскую батарею, — адмирал взял следующий лсток и перешел к анализу следуюшей фазы боя.

— Когда вы вступили в бой, противник был я думаю уже деморализован и при ваших безошибочных действиях обречен. Сманеврировать, чтобы принять бой бортовыми орудиями они уже не успевали, а вы грамотно воспользовались своим преимуществом, открыв огонь на предельных дистанциях. Ваш козырь был работа канониров на предельных дистанциях и он сработал. Единственная ошибка допущенная вами, это когда ваш пароход подставился под единственный прицельный залп японцев, не сказалась на исходе боя. А англичанина вы прекрасно расстреляли на дистанциях, больших дальности стрельбы его карронад..

— Михаил Петрович, скажите, пожалуйста, а как вы вообще относитесь к появлению военных пароходов? — адмирал больше пятнадцати лет будет возглавлять флот. А моя идея фикс избежать катастрофы Крымской войны.

— Сейчас, князь, никак. Автономность хода вещь великая и конечно паровое судно уже не утлая скорлупка, которую ветер трепет как хочет. Но как боевая единица он уступает парусным судам. Исход вашего боя был предопределен ошибками вашего противника, которые этим свели к нулю все свое превосходство и военное счастье было на вашей стороне. Слабенькая береговая батарея оказалась очень крепким орешком.

Я и сам считал, что главной составляющей нашего успеха было как раз это военное счастье.

— Пароходы пока слабоваты в вооружении и слишком уязвимы, тоже гребное колесо отличная мишень. Паровые машины еще слишком не надежны, вот у вас не было ни одного случая выхода из строя одновременно двух машин, но несколько раз вы шли на одной машине. Хорошо, что вам удавалось в море производить ремонт машин, но я полагаю, что вам это выливалось в огромные затраты, — это замечание адмирала точно отражало пока огромную проблему моих переходов на пару — их экономическую не состоятельность.

Глава 14

— Пароходы пока слабоваты в вооружении и слишком уязвимы, тоже гребное колесо отличная мишень. Паровые машины еще слишком не надежны, вот у вас не было ни одного случая выхода из строя одновременно двух машин, но несколько раз вы шли на одной машине. Хорошо, что вам удавалось в море производить ремонт машин, но я полагаю, что вам это выливалось в огромные затраты, — это замечание адмирала точно отражало пока огромную проблему моих переходов на пару — их экономическую не состоятельность в настоящий момент времени.

Каждый наш рейс влетал мне в копеечку. Пароходы везли много запчастей и когда шли, например, четырьмя пароходами, редкий день обходился без ремонта на каком-нибудь из них. Спасением было то, что на пароходах было по две машины и это позволяло нам продолжать движение, а не ложиться в дрейф или поднимать паруса.

Какое-то чудо и технический гений нашего главного корабельного инженера позволяли нам безаварийно совершить наши походы вокруг света. Например последние два рейса в Техас омрачились авариями и даже пожаром на «Витусе Беринге». Трагедии удалось избежать только потому, что до Кубы было рукой подать.

— Когда появятся более совершенные пароходы тогда и будет разговор, думаю лет через двадцать, — продолжил адмирал. — Хотя я здесь, князь, иллюзий не питаю и думаю, что Россия отстанет от Европы.

На этом наши серьезные разговоры закончились и вскорости мы покинули город будущей русской славы.

Несмотря на цейтнот, мы решили все-таки заехать в Новоселово, чтобы самим увидеть как идут дела в этом нашем имении и на строительстве завода в Коломне.

Но этим планам не суждено было осуществиться. В Орле меня ожидали фельдъегеря и пришлось не задерживаясь, ехать в Петербург.

В полдень двадцатого я был в кабинете Бенкендорфа. Он сама любезность и откровенность.

— Алексей Андреевич, прошу простить за спешку, но наши дела с Российской Американской Компанией требуют скорейшего завершения и вашего отъезда на Восток. Из Лондона приходят известия, что Ост-Индская компания будет лишена права на монопольную торговлю с Китаем и это повлечет изменения на Дальнем Востоке и может создать угрозу нашим интересам, — отмена любой монополии приводит к изменению правил игры и совершенно ясно, что свято место пусто не бывает и тут же появятся новые хищники, в первую очередь американцы.

И оказывается царя-батюшку очень волнуют восточные дела. Похоже на него произвели большое впечатления мои слова насчет золота.

Я похоже немного отвлекся на свои мысли и генерал замолчал, вопросительно глядя на меня.

— Да, вы правы и история с Урупом очень симптоматична, — но поверить что это причина спешки, нет в это я не верю.

— Очень хорошо, что вы вспомнили историю с Урупом. Оказывается круги от этой истории еще не улеглись и если в Англии и Голландии очень довольны таким исходом дела, то во Франции рвут и мечут и требуют нашего наказания и Государь просит вас скорее покинуть Петербург, — наконец-то мы заговорили прямо и откровенно.

— А с каких пор наш Государь так обрашает внимание на мнение какого-то Парижа? — я решил расставить все точки в этой истории.

— Не знаю, — задумчиво покачал головой Бенкендорф. — Вы можете верить мне, а можете не верить. Но иногда я не понимаю логику Государя. Последний раз это было накануне Польского восстания, когда он чуть ли не до последнего шел на поводу у брата. Вот и сейчас такая же история. Поэтому, князь, лучше побыстрее уезжайте на свой край света.

Бенкендорф достал подготовленные документы по Российской Американской компании.

— Скажите, князь, когда вы будите готовы к окончательному решению нашего вопроса? — а вот здесь духу не хватает говорить прямо.

— Вы хотите сказать, когда я буду готов передать вам необходимую сумму?— я решил до конца говорить как есть, без всяких политесов. Для меня получаются слишком серьёзными ставки и риски.

Бенкендорф молодец, глаза не отвел и честно ответил.

— Да.

— До Успенья мы должны уйти, масимум два-три дня. Это крайняя дата, — я решил не спешить и попытаться провести собственное расследование. Что-то мне подсказывало, что тут что-то не чисто.

Мне сразу же показалось странным, что проявляя такое рвение в организации освоения русских далеких владений, создавая идеальные условия для такого стратегического инвестора как я, император вдруг начинает непонятные дипломатические танцы с европейской державой пока не первой величины. Франция еще не вернулась в разряд тяжеловесов Европы.

Поэтому я решил немного потянуть время. Деньги за вхождение в Компанию я должен уплатить огромнейшие, освоение Дальнего Востока и тем более Америки для нынешней России это чемодан без ручки, ничего подождет царь-батюшка, пока кое-что не выясню.

Вернувшись от Бенкендорфа я позвал к себе Ивана Васильевича, Сергея Петровича и Федора, который десять дней назад приехал из Лондона и откровенно рассказал обо всем.

Иван Васильевич среагировал быстрее всех.

— Надо, Алексей Андреевич, искать в этом деле польский след. Государт наш бабаник известный и хотя до сих пор доподлинно не известно, чтобы какая-нибудь особа им крутила, но рано или поздно такое случается со всеми, — о хождениях налево Николая Павловича в Петербурге не знали только слепые и глухие, а не говорили только немые. Говорили, что абсолютно все императорские фрейлины получали свое назначение в его постели.

Самое мерзопакостное, что императрица была в курсе похождений супруга, но не имела ничего против. Но до сей опоры это были не любовные похождения, а скорее действия больного человека, у которого юношеская буря половых гормонов никак не успокоится.

Но еще ни разу не говорили, что кто из этих дам имеет влияние на его политику. Царь-батюшка понравившихся особ хорошо пристраивал замуж или мужей продвигал по службе, но про фаворитизм речи не было.

Надо отдать ему должное, если его отшивали, то он спокойно прекращал свои ухаживания и домогательства без каких-либо последствий для отвергнувшей дамы.

Версия моего начальника службы безопасности лежала на поверхности и была самая правдоподобная. Но Сергей Петрович недоверчиво покачал головой.

— А я так не думаю. Чем какая-нибудь девица может шантажировать императора? Тем что беременна? Так у него есть внебрачные дети и это не секрет. То, что это станет достоянием гласности? Так покажите того, кто это не знает, куда дальше если государыня об этом знает, — он оглядел присутствующих и выдвинул свою версию.

— Помните историю с Белинским? — Федор не был участником того французского приключения, но был в курсе, поэтому Сергей Петрович начал без всяких выкрутасов прямо говорить по существу. — Почему покойного графа так искали? У него был какой-то копромат на императорскую фамилию или что-то другое?

— Думаю что-то другое, личное. Если дело в копромате, то наша власть не успокоилась бы после его смерти, — как бы размышляя, сказал Иван Васильевич.

— Вот и я также думаю. Получается дело было в личности самого графа. Когда у вас, Алексей Андреевич, начались, скажем так, трения с нашим Государем, я сразу же подумал. Что Николай Павлович ведет себя по отношению к вам немного странно, — Сергей Петрович говорил непривычно медленно, это было похоже на размышления вслух. Он замолчал и посмотрел куда-то в сторону, как бы разыскивая что-то.

— Я был поражен, что он вот так, сходу, посмертно помиловал вашего батюшку и оказал такую милость вам. Принимает ваши ходатайства за преступников, лично вам он прощает в итоге всё и в тоже время стремится отодвинуть вас подальше от себя и своей вотчины, Российской империи, — трактовка моих отношений с российским императором в интерпретации господина Охоткина более чем оригинальная. А он тем временем продолжал развивать свои мысли.

— Вот даже нынешняя ситуация. Вы наворочали на Дальнем Востоке невесть что. Можно сказать провели свою собственную военную компанию против другого государства. И даже отторгли от него часть территории, причём чисто в свою пользу. И что делает наш Государь Император? — теперь Сергей Петрович уже не размышляет вслух, а излагает тезисы. — А ничего.

Он театрально разводит руки и торжествующе смотрит на нас.

— Да, — протяжно, выпятив губы и задрав нос, продолжает он, — нам изображается неудовольствие и что-то еще. Нас даже не удостаивают личным приемом. И тут же просят удалиться прочь, якобы наши действия вызвали неудовольствие и гнев какой-то державы. Эту державы правда пока еще ни в грош не ставят, но это детали. Да, еще одна маленькая деталь. Мы очень богаты и нам предлагают, дороговато конечно, огромную территорию, которую потом обратно забрать будет не реально. Я что-то, господа, изложил неправильно? — пауза. — Передернул? — еще одна. — Поправьте меня.

Федор слушает молча, только головой крутит чуть ли не на триста шестьдесят градусов, да и понятно почему. Он еще недавно был крепостным, а сейчас его позвали обсуждать важнейший вопрос, в котором, страшно подумать, задействован не только его бывший барин но и сам Государь Император. Но он, я смотрю, не робеет и наверняка скажет что-нибудь дельное.

Федор смущенно кашлянул, как бы напоминая о себе и высказывая пожелание сказать слово. Я решил помочь ему.

— Федор, давай говори, что там у тебя.

— Я, ваша светлость, вот что думаю. Ежели все так, как Сергей Петрович сказали, то такое может быть только в двух случаях, — еще несколько лет назад этот мужик был полуграмотным крепостным, попавшем в ближний круг светлейшего князя только за одно качество — преданность. А сейчас он вон как изменился и говорит такими словами, которые раньше и не знал. Примерно такие мысли молнией пролетели в моей голове. Федор тем временем продолжал.

— Так ведут себя родители с любимым, но непослушным и шаловливым ребенком. Вроде как и нашлепать надо, но рука не поднимается, своя кровиночка. Но вы, я думаю, в каком-либо родстве с Государем не состоите. Тогда, второе. Госудаоь не только ценит и высоко ставит родственные узы, как в первом случае, он у нас еще и человек чести, некоторые его даже называют рыцарем на троне, — заметив ироническую улыбку Ивана Васильевича, который наверняка сразу же подумал о «рыцарских» похождениях налево, Федор поднял немного вверх обе руки. — По крайней мере он так считает.

Иван Васильевич перестал улыбаться и подтолкнул Федора.

— Давай короче, что там в твою светлую головушку пришло, ты же у нас мастер всяких хитрых комбинаций и знаток человеческих душ, — всё это он сказал без тени иронии и совершенно без каких-либо язвительных нот.

Федор оценил замечание, сделал легкий поклон головой в сторону Ивана Васильевича и говоря очень медленно и размеренно, закончил свою мысль.

— Государь чем то обязан вашему роду, скорее всего вашему батюшке и это свое отношение он переносит и на вас. Хотя чисто по-человески он, ваша светлость, иногда в ваш адрес думает, прошу прошения, убил бы гада.

— Интересная мысль конечно, — усмехнулся я, — и что же в истории моего рода может быть такого?

— Их сиятельство, покойный граф Белинский, — зло прищурившись, высказал своё мнение Иван Васильевич. Сергей Петрович, соглашаясь, закивал головой.

— Ваша светлость, Софья Андреевна, будучи в Лондоне как-то с тетушкой обсуждали бурную молодость вашего батюшки. Я явился к шапочному разбору и не знаю о чем шла речь. Но при мне ваша тетушка посоветовала Софье Андреевне дать распоряжение господину Бальзаминову найти кое-какие документы касательно дуэлей вашего батюшки.

Я вспомнил, что какой-то разговор на эту тему был, но он не получил продолжения и Соня к этой теме больше не возвращалась. Тем более, что тетушка умерла.

— Вы хотите, господа, сказать, что покойный граф, знал что-то такое, что представляло опасность или просто очень раздражало, императорскую фамилию. Мой родитель, протнувши графа, оказал этим большую услугу императору Александру и нынешнему Николаю Павловичу, так? — мои собеседники дружно закивали, соглашаясь и почти хором сказали.

— Да, именно так.

— И Государь по этой причине благоволит ко мне, хотя готов меня и за можай загнать. И нынешняя ситуация действительно интересная. Он перед кем-то изображает гнев на меня и отправляет меня как бы в ссылку, но делает при этом мне царский подарок, который для меня очень ценен. Так? — я задал вопрос и тут же на него сам и ответил. — Так. Но, господа, тогда возникает вопрос.

В моей голове быстро стало выстраиваться строгая версия и на мой взгляд очень правдоподобная.

— А вопрос такой, господа. Все дело было в личности самого графа Белинского. Я его убил и получается, нет человека — нет проблемы. Николай Павлович мне за это очень благодарен, как до этого был благодарен моему родителю за то, что тот, ранив графа, задвинул его и прощает мне то, что другим не простил бы. И более того, скрипя сердцем, принимает мои советы, как это было с холерой и Польским восстанием, — я говорю, как бы читая выводы какого-нибудь доклада.

— Но Государь все равно учитывал какое-то неведомое обстоятельство. И вдруг, это неведомое обстоятельство начинает на него сильно давить и требовать моей крови. Но это обстоятельство не очень умно или не очень грамотно, или банально из обитателей великосветских салонов, но оно точно считает, что удаление меня из России и по-большому счету из Европы огромная и страшная кара. И ничего другого оно мне сделать не может, — я остановился в своих выводах, но Сергей Петрович продолжил за меня.

— Или банально боится, памятуя судьбу графа, а бог, как известно, любит троицу.

— Да, разумное замечание, — согласился я. — Кишка тонка.

— Это может быть женщина, — неожиданно предположил Федор. — Вылезать из берлоги и доверять свою тайну ей кому-либо страшно, это получается смертельно опасно, судьба графа перед глазами, а вот письмишко чиркнуть и не одно, вполне.

— Это женщина. Её берлога во Франции и она как-то связана с поляками. По крайней мере с кем-то кто участвовал в восстании или был причастен к нему, — начал подводить итоги Иван Васильевич. — Она как-то связана с покойным графом и может нажать на какие-то серьёзные рычаги.

— И эти рычаги очень серьёзные. Кто-то не побоялся идти против Ротшильдов, в случае успеха курильской авантюры их потери были бы огромные. Особенно у Джеймса, — добавил Федор.

— У кого какие предложения по нашим действиям? — я решил последнее слово оставить за собой.

— Резрешите я начну, — Сергей Петрович вопросительно приподнял руку.

— Слушаем вас.

— Я еду в Варшаву. Иван Васильевич ищет в России. Месье Ланжерон едет в Париж. А Федору надо бы в Лондон срочно вернуться. С большими финансами или ему беседовать или вам, Алексей Андреевич, — Сергей Петрович вопросительно посмотрел на меня и Федора, все таки он как бы в отпуск приехал и у него своя программа, а тут все бросай и беги.

Но Федор заулыбался и тут же ответил.

— Поеду я конечно, завтра же поеду. Я себе жену нашел, а обвенчаться мы и в Лондоне сможем. Чай в посольстве не откажут.

— Принимается, дополнения есть? — я оглядел своих «боевых» товарищей. — Тогда, господа, по коням, время деньги. А я кое-что еще и сам тут выясню.

Глава 15

Следующим утром все приступили к выполнению нашего плана, даже месье Анри собрался за ночь и готов срочно отбыть в Париж, как и Сергей Петрович с Федором в Лондон и Варшаву. Они на низком старте и ждут только моих последних инструкций.

Наш лондонский резидент оказывается всю жизнь любил одну деревенскую женщину, которую против её воли в шестнадцать лет выдали замуж за богатенького деревенского мужика, мельника из соседнего имения.

Было это еще при батюшке и как этот вопрос тогда решали мне неведомо. Но полтора года назад она овдовела и наши крестьяне знавшие все перипетии любви Федора написали ему об этом.

Вдовушка знала где Федор и как он там и наверное надеялась еще на что-то. По крайней мере всех ухажеров отшила, а богатая вдовушка была лакомым кусочком. Её муж лет десять назад выкупился сам и выкупил свою семью. Так что женщина она была свободной во всех отношениях.

Федор как только приехал в Россию, сразу же подался к своей юношеской любви и у них все сложилось буквально на раз-два.

К моменту нашего разговора пассия Федора как говорится уже на чемоданах сидела со своими детьми в Усть-Луге, готовая в любую минуту отправится за ним на край света, а он оказывается еще и Лондоном называется.

Соня с большим трудом вспомнила, что у неё с тетушкой был какой-то разговор про дуэли моего батюшки и вроде как она её просила что-то узнать про это. Но подробностей она не помнит, больше разговоров на эту тему не было.

Я решил на пару дней задержаться в Питере и утром первым делом призвал к себе господина Бальзаминова.

Он сразу же вспомнил, что светлейшая княгиня просила его узнать что либо о дуэлях моего батюшки. Её просьба конечно была выполнена и через несколько минут передо мной лежала не тонкая папка с различными документами.

Князь Андрей по молодости был большой задира и до дуэли с Белинским дрался регулярно. Серьезных последствий эти дуэли не имели, да и поводы были идиотские, поэтому все сходило в рук.

Первой серьёзной дуэлью была дуэль с Белинским. До этого они можно сказать даже приятельствовали.

После дуэли было серьёзнейшее следствие. Приказ о нем был с самого верха и всё туда и ушло.

По этой причине мне ничего не удалось толком разузнать об этом темном деле когда я попытался это сделать, вернувшись в Россию после встречи с Белинским.

Но месяца два назад господину Бальзаминову удалось добыть рапорт одного из полицейских агентов, вероятно кого-то из офицерских денщиков, приставленных для присмотра за буйными гвардейцами.

В рапорте особо путнего ничего не было, кроме одной фразы произнесенной князем Андреем во время начавшейся ссоры с Белинским.

Это произошло во время очередной гвардейской пирушки и мой пьянейший в зю-зю родитель выкрикнул в лицо графу Белинскому, что какой-то особе лучше стать княгиней Новосильской чем графиней Таракановой. После этого граф выхватил шпагу и попытался тут же заколоть моего батюшку.

Ему это сделать не дали, но через несколько минут состоялась дуэль и мой родитель умудрился тяжело ранить графа.

В комнату, где они дрались, родитель в буквальном смысле заполз на корячках. Как он это сделал осталось загадкой, дрались они тет-а тет до смерти при закрытых дверях. Раненого графа князь Андрей добивать не стал, хотя по условиям дуэли, он должен был это сделать.

То, что граф остался жив и то, что родитель был пьян как фортепиян, наверное спасло его от неменуемого суда. Государь просто обомлел от того, как он в таком состоянии сумел ранить графа.

На мой взгляд князь Андрей сумел это сделать только благодаря своей «сквернейшей» привычке — ежедневным утренним фехтовальным спарингам. Накануне он занимался этим с двумя лучшими гвардейскими мастерами этого дела. Как чувствовал.

Белинского хотели тоже привлечь, но он с дамой, из-за которой они схватились, через день исчез.

Это всё, что удалось узнать господину Бальзаминову. Его попытки узнать что-либо еще были пресечены и ему пообещали место в какой-нибудь крепости за излишнее любопытство.

Скорее всего он действительно испугался, потому что папку эту представил мне с большой неохотой.

Я сразу же призвал Ивана Васильевича и в присутствии господина Бальзаминова распорядился обеспечить его охрану так, чтобы даже по приказу императора невозможно было бы арестовать нашего архивариуса.

А потом Иван Васильевич внимательнейшим образом изучил подробности этого дела.

— Алексей Андреевич, я думаю это проясняет всё дело. Допустим Белинский был императорским бастардом. У Павла Петровича любовниц было много и внебрачные дети были. Или он был внуком Петра Федоровича, что тоже возможно. По каким-то причинам о его существовании императорская фамилия не знала. И вот он с вашим батюшкой начинают соперничать из-за женщины. И под влиянием алкоголя, а выпито судя по всему было немало, граф Белинский хвалится своей тайной. И всё после этого становится понятным, — Иван Васильевич хотел продолжать развивать свою версию, но посмотрев на меня, не стал это делать.

Эта версия объясняла всё. После смерти жены у графа, а возможно что и параллельно, появилась другая женщина. Она была посвящена в его тайну и скорее всего родила кого-то.

Воспоминания о всяких самозванцах и связанных с ними пробемах в начале века были еще свежи и Белинский представлял опасность для императорской фамилии. И здесь множество вариантов. И все они правдоподобны.

— Иван Васильевич, мы можем что-нибудь узнать своими силами?

— Сложно сказать, Алексей Андреевич. Но надо пытаться, если это так, то продолжения обязательно будут.

Был ли Белинский тайным бастардом или самозванцем неизвестно, его поэтому и искали. Но ему удалось где-то хорошо спрятаться и он на многие годы почему-то затаился.

Скорее всего из-за своей жены. Но после её смерти граф решил выползти из своей норы. Судя по его «гостиничному» подвигу секисом он был очень озабочеи и вдобавок оказался еще и слаб в коленках перед слабой половиной человечества.

С момента отъезда из гостиницы до нашей встречи в лесу прошло несколько дней и он вполне мог при его озабоченности успеть найти себе следующую пассию.

Теперь понятно что и кого надо искать во Франции и дополнительно в Британии и Польше.

Я вызвал всех своих помощников, быстро объяснил им их уточненные задачи и они тут же уехали.

Денег на это дело я жалеть не буду и надеюсь, что мои миллионы откроют все тайные замки.

А пока мне самому надо лично пообщаться с их сиятельством бароном Людвигом Ивановичем фон Штиглицем. Он сейчас по сути единственный придворный банкир и все серьёзные финансовые дела императорская фамилия делает через него. А уж делишки я думаю тем более.

Неспроста его Николай Павлович уже успел возвести в потомственное баронское достоинство Российской империи и тут же перечислить в Санкт-Петербургское первостатейное купечество, а затем он получил два важные должности в министерстве финансов и пожалован орденом святой Анны 2-й степени. Для безродного еврея, российского подданного в первом поколении, тридцать лет назад приехавшего в Россию очень даже неплохо. Он конечно был сыном гамбургского купца, но сколько их таких приезжало из Европы, а таких высот достиг только один.

С бароном я уже несколько встречался, в том числе и в Нарве, а это его можно сказать вотчина. У нас взаимовыгодные деловые отношения, поэтому проблем с визитом к придворному банкиру нет никаких.

И пока я занимался со своими помощниками от барона приехал человек с ответом на мою просьбу принять, меня естественно ждут.

Поговорив пару минут о погоде и природе, я решил перейти к делу.

— Людвиг Иванович, у нас с вами уже несколько лет прочные взаимовыгодные деловые связи. Могу ли я рассчитывать на наше дальнейшее сотрудничество? — мой вопрос похоже несколько удивил господина придворного банкира.

— Алексей Андреевич, какие могут быть сомнения? Безусловно можете и даже в некоторых щепетильных вопросах, которые, я уверен, у вас возникли последние дни, — а вот теперь пришел черед мне удивляться. Такого прямого ответа на еще по сути незаданный вопрос я не ожидал.

Но господин банкир на этом не остановился и продолжил.

— Намеченная реорганизация Российской Американской Компании и фактический её переход под ваш контроль естественно не должен афишироваться и я готов помочь вам быстро и тихо провести эту сделку. Сумма на самом деле огромная и нет необходимости устраивать финансовые потрясения, поэтому повторюсь, я готов вам помочь сделать это быстро и тихо.

— Спасибо, Людвиг Иванович, ваше предложение решает массу моих проблем, я банально не успеваю в свои намеченные сроки, — фон Штиглиц с любезной улыбкой слегка наклонил голову. Один вопрос решили. Я конечно не сомневался в в положительном ответе, но надо было лично услышать «да».

— Но я, Алексей Андреевич, почему-то полагаю что это не тот вопрос, который заставил вас попросит меня срочно встретиться с вами? — придворный банкир умен и проницателен, тут уж не убавишь и не прибавишь. Толк в тайных операциях явно знает. Поэтому я решаю спросить его в лоб.

— Да, вы совершенно правы. Меня интересует очень щекотливый и опасный вопрос, не было ли у императорской фамилии за последние года три подозрительных тайных контактов во Франции. Причем та сторона скажем так, какая-то мутная, контакты с которой желательно не афишировать?

— Вы, князь, задаете вопросы за которые можно не сносить головы, не говоря уже про ответы на них, — барон говорил одно, но я видел, что в голове у него другое. Деньги, большие деньги, меняют шкалу ценностей у многих людей. И он отлично знал, что мои миллионы, которые в ближайшие дни пойдут через его руке дают мне право задавать еще и не такие вопросы.

Я постарался одеть на свою физиономию максимально любезную улыбку и ответил:

— Вы знаете, барон, я могу постоять за сохранность своей головы и близких мне людей перед кем угодно, — барон фон Штиглиц невозмутимо выслушал мое замечание и тут же ответил.

— В этом я ни на минуту не сомневаюсь. А по поводу вашего вопроса могу ответить только одно. Да, через моих финансовых агентов в Европе дважды лично Государю были переданы какие-то письма их Франции. Первый раз это было накануне Польского восстания, второй раз месяца два назад. Если вас интересуют точные даты, я могу это уточнить, — такой ответ я, честно говоря, получить не ожидал и был очень удивлен. Но Штиглиц продолжил меня удивлять и дальше.

— Я думаю вы понимаете, что мне иногда приходится передавать Государю различные конфиденциальные послания, — в этом я не сомневался, поэтому и спросил банкира об этом. Он ухмыльнулся и продолжил говорить.

— Но я запомнил именно эти случаи, потому что Государь прочитал эти письма при мне при и оба раза гневался, а второй раз я даже растерялся, услышав его мужицкую брань. Даже не могу примерно воспроизвести то, что услышал, но запомнил смысл. Государь кричал, что эта сидящая, как крыса, в своем Париже польская потаскуха слишком много о себе возомнила и зря полагает, что из него можно крутить веревки.

Больше от Штиглица я ничего ценного не услышал, мы еще несколько минут пообщались, уточнив детали предстоящих денежных операций и расстались.

Я даже на рассчитывал на такой плодотворный результат беседы с придворным банкиром и возвращаясь, анализировал услышанное.

Итак, некая особа затаившаяся где-то в Париже, дважды пишет российскому Самодержцу, чем-то ему угрожает и что-то требует. Её репутация небезупречна, но дама явно не их парижских пролетариев, не каждый обитатель Парижа имеет возможность гарантированно передать письмо русскому императору.

Осталось узнать адреса, пароли, явки и накрыть эту гоп-компанию.

С одной стороны мы ничего не знаем, а с другой стороны достаточно.

Ищем женщину, скорее всего это дама из польских аристократов, не очень твердых моральных устоев, возможно у неё есть ребенок которому не больше четырех-пяти лет. И у неё определенный круг знакомых, всё скажем так не любители России.

Вернувшись домой я сразу же послал своих личных фельдъегерей вдогонку своим посланцам с уточнением задач и занялся подготовкой к предстоящему походу.

Ничего принципиально нового в Петербурге больше выяснить не удалось. Да и явно не стоило это делать, дергать за усы тигра не лучшее занятие, особенно когда ты с ним в одной запертой клетке.

Иван Васильевич был занят в первую очередь подготовкой дополнительных кадров для своей службы безопасности, а я в отсутствие Сергея Петровича занимался всем нашим хозяйством.

Господин Охоткин вернулся через дае недели, очень довольный результатами своего вояжа в Варшаву.

Старый информатор его не подвел и большие деньги привезенные Сергеем Петровичем быстро сработали, чуть ли не мгновенно.

Польский гонор вещь страшная и очень часто оказывает этой публике плохую услугу. В первый же вечер прибывания в Варшаве, Сергей Петрович узнает что во владениях одного из бывших польских магнатов распростронился слух о его скором возвращении. Мало того русский император еще и извинится перед ним.

Племянница этого бывшего магната обретается в Париже и имеет репутацию обольстительницы мужчин, якобы никто не может устоять перед ней и за её прелести готов на всё.

Дамы около тридцати, звать её Ядвига. Сергей Петрович привез даже описание этой роковой красотки. У неё была особая примета — родинка около правого угла рта.

Все дела шли своим чередом. Одиннадцатого августа я юридически стал членом Совета Директоров и Главным Правителем Российской Американской Компании, через господина Штиглица тихо и очень быстро пошли мои платежи за акции, расплачивался я преимущественно акциями Британской Ост-Индской компании, барон их принимал с огромнейшим удовольствием, а я без шума и пыли избавлялся от ненужного мне актива.

Подготовка с походу почти завершена. Пароходы исправны, все проверено на несколько раз и полным ходом идет погрузка припасов и различного оборудования и материалов.

Единственное что не сложилось, не смог приехать мой казачий помощник. Он занят огранизацией отправки в Забайкалье почти тысячи семей оренбуржцев и уральцев.

Практически я готов снова идти в дальние края, но хотелось бы ясности с гнилым польско-французским вопросом, именно так я называл для себя ынезапно появившуюся проблему.

Конечно можно будет подождать результата и в Англии, но мне хотелось дождаться результата наших англо-французских операций в России.

Своим чередом в Иркутск и Якутск отправились курьеры, теперь местная власть будет действовать ориентируясь не на приватные письма из Петербурга о содействии в осуществлении моих планов, а на новую схему управления огромными территориями востока России.

Я получил последние отчеты Яна и братьев Петровых. Посланные ими рудознатцы без проблем быстро нашли железную руду, которую можно начать добывать самым быстрым и дешевым способом — карьерным. И у них только одна большая просьба — побольше людей. Но в любом случае в 1835-ом году под Иркутском заработает новый металлургический завод и уже заработали первые мастерские где начали делать всякую железную и медную мелочовку.

Под Сызранью со дня на день начнется производство того, что уже можно называть асфальтом в моем понимании и первые обозы направятся в Челябинск, но основное это дорога из Сызрани на Казань. Она нужна в первую очередь, по ней должен пойти основной поток апризводимого асфальта.

Шестнадцатого августа наконец-то из Франции вернулся месье Анри. Он настолько устал, что его на руках вынесли из кареты и занесли в Пулковский дворец и сразу же выяснилось что он не просто очень устал.

Анри Ланжерон был ранен, левая рука у него висела как плеть, сквозное пулевое ранение плеча было не смертельным, но рана кровоточила, гноилась и очень болела.

Скорость передвижения месье Ланжерона по Европе была как у заправского фельдъегеря и он в Париже был всего на два дня позже приезда Сергея Петровича в Варшаву.

Радости братьев Ланжеронов наверное не было придела, наконец-то их дорогой Анри приехал в гости.

Но почти сразу же Анри понял, что перед ним стоит невыполнимая задача, таких бывших польских аристократок легкого поведения имеющих маленьких детей, во Франции тысячи и проверка каждой из них займет годы. Братья конечно обещали помочь, но оптимизма ни у кого не было.

Глава 16

Почти сразу же Анри понял, что перед ним стоит невыполнимая задача, таких бывших польских аристократок легкого поведения имеющих маленьких детей, во Франции тысячи и проверка каждой из них займет годы. Братья конечно пообещали помочь, но оптимизма ни у кого не было.

Но когда Ланжерон начал собираться в обратный путь в Париж прилетел посланец Сергея Петровича. Он очень спешил и тоже наверное поставил рекорд передвижения по старушке Европе, но это того стоило.

Привезенная им информация оказалась бесценной. Польская дамочка, отвечающая всем исходным данным, оказалась только одна.

Анри попытался с ней познакомится, но она как почувствовала недоброе и начала кричать, что русский царь негодяй, а никак не человек чести, давший слово и подослал к ней наемного убийцу.

После этого все стало на свои места, а неумная дамочка еще и выстрелила в Ланжерона. Анри был ранен и скорее всего все бы для него кончилось очень плохо, дамочка была не одна и шансов уйти живым у него не было.

Но братья на таких делах собаку съели и подстраховались. Месье Анри был спасен, дамочка и несколько её шустрых кавалеров были без каких-либо сантиментов схвачены и жестко допрошены.

Пани Ядвигу допрашивал сам Шарль Ланжерон. Она сразу же поняла всю серьезность и печальность своего положения и честно рассказала всё.

Кипя желанием мести мне, граф Белинский в свое время сделал короткую остановку в Париже, где мгновенно угодил в сети пани Ядвиги предложил ей руки и сердце и успел даже обвенчаться с ней.

Незадачливый молодожен успел поделиться со своей молодой женой страшной тайной. Он был незаконнорожденным сыном русского императора Павла, при том вторым и должен быть наследником русского престола, а отнюдь не Великий Князь Константин.

Через несколько дней новоиспеченная графиня стала вдовой и решила дальше жить тихо и ни во что больше не встревать.

Вскорости у неё родился мальчик, но это был сын не графа Белинского, а очередного любовника, с которым пани Ядвига быстро утешилась.

Этот господин был очень очень шустрым, участвовал в Польском восстании, но сумел убежать и вернутся в Париж. Он то и задумал провокацию на Дальнем Востоке.

Во Франции было достаточно русофобов и среди них были и враги Джеймса Ротшильда. Они то и проплатили хитроумную провокацию, в итоге которой они хотели хорошо поднагадить царю-батюшке и Ротшильдам, которые в результате понесли бы большие убытки.

О том, что ничего не получилось заговорщики узнали быстро, по своим заранее подготовленным каналам они это узнали, когда я еще плыл в Европу. Англичане конечно лопуха склеили так быстро казнив Айзика Смита, он как выяснилось рассказал далеко не все.

Ярости пани Ядвиги не было предела и она сама предложила своему любовнику отомстить мне, рассказав своему любовнику о тайне графа Белинского. В итоге Государь получает письмо с угрозами разоблачения очередной тайны дома Романовых и требованием моего наказания.

На мое наказание император согласился и пообещал отослать меня подальше от Европы, а вот с остальным история должна еще только получить свое продолжение.

В процессе спасения месье Анри жизни лишились двое поляков, одним из которых оказался любовник пани Ядвиги, а никакого ребенка не оказалось. За него она выдавала сына служанки.

Все это пани изложила на бумаге и её повезли в полицию, оказалось что у неё большие проблемы с французской Фемидой и месье Шарль дал гарантии, что дамочка будет строго наказана.

Чтобы не осложнять себе жизнь еще больше, всю свою переписку с русским императором она добровольно отдала месье Анри и он привез её мне.

Я сразу же приказал заложить экипаж и поехал в Зимний, где потребовал срочной аудиенции Государя.

Николай Павлович наверное был удивлен, но принял меня сразу.

В кабинете кроме императора никого не было.

Я поклонился и протянул императору пакет с компрометирующими письмами, признанием пани Ядвиги и описанием судьбы всех фигурантов этого грязного дела.

Император внимательно прочитал всё и убрал бумаги в стол. Я молча стоял и ждал его реакции. Похоже Самодержец не знал как ему поступить и немного растерянно сказал:

— Благодарю вас, князь, — мне совершенно не хотелось слышать никаких слов от императора, я молча поклонился и вышел.

В полдень пятницы, восемнадцатого августа 1833-его года я поднялся на палубу парохода «Москва» и мы сразу же взяли курс на Британию. Там мы как всегда берем отличный английский уголь и вперед.

Пароходы ушедшие в Техас уже должны возвращаться, но ждать мы их не будем.

Наш отряд идет через мыс Доброй Надежды. У нас на борту стопятьдесят семей, пятьдесят казаки, остальное староверы. Отряд, идущий через мыс Горн тоже везет столько же семей.

Кто-то останется на Южных Курилах, если конечно там все нормально. Но конкретно я буду решать уже на месте.

Первого сентября мы покинули Британию и направились на юг.

Перед отходом из Британии я встретился с Федором, он ничего принципиально нового не сообщил, кроме благодарности Лайонеля с которым накоротке встретился в нашем клубе. Молодой Ротшильд был в курсе неудавшейся провокации на Курилах. И против сложившейся ситуации его клан не возражает, а полученные мною острова вполне заслуженный приз.

До французского острова Уэсан мы шли вместе, а затем наш отряд пошел к Африке, а отряд Артемова на Ресифи.

Нам предстоит пройти шестнадцать тысяч миль и сделать мы это должны за четыре месяца с учетом двух заходов на дозаправку: в Южную Африку и на Цейлон.

Второй отряд идет с одним заходом в Ресифи до Чили, а потом задача с непонятным количеством неизвестных.

До Курил идти напрямую девять тысяч миль и не факт, что хватит угля. Но можно идти с заходом в Калифорнию, это лишние полтысячи миль, но гарантировано дойдешь, заправившись там древесным углем.

Но конкретно будет решать капитан Артемов, флагман второго отряда во время стоянки в Чили.

С пароходами, возвращающимися из Техаса мы разминулись, хотя я до последнего надеялся на встречу, и погудев друг другу, разошлись и со вторым отрядом.

Никакого экстрима во время перехода через Атлантику, а затем и Индийский океан не было, за исключением непонятного сближения с нами десятка джонок около Сингапура, думаю это были местные пираты.

Но увидев, что мы вооружены, они предпочли пройти мимо. Второй неприятный эпизод был при прохождении Японских островов.

Здесь нас встретили уже военные джонки, но мы сыграли боевую тревогу и японцы передумали приближаться к нам, но на удалении сопроводили нас почти до Кунашира, вернее до пролива между Хоккайдо-Эдзо и островами малой курильской гряды.

Этот пролив японцы зовут Гоёмай, а мы еще никак.

Достигнув пролива, утром тридцать первого декабря, мы легли в дрейф, справа в нескольких кабельтовых небольшая скала посреди океана. Я её знаю как остров Сигнальный. Сейчас он по идеи пренадлежит мне. На нем неплохо бы соорудить маяк.

Места здесь еще непуганные и на русских картах не обозначены, да скорее всего и на любых европейских.

Я подошел к крестному, который разглядывал в подзорную трубу окрестности.

— Алексей Андреевич, эта скала если мне не изменяет память тоже пренадлежит вам? — крестный показал на будущий остров Сигнальный.

— Полагаю, что да.

— Идеальное место для установки маяка и остров вполне можно будет называть Сигнальным. До южного мыса Кунашира здесь миль двадцать. Не могу честно сказать решить куда идти в Южно-КУрильск или все-таки сначала заглянуть в бывшую японскую крепость? — слова крестного меня удивили, обычно он такими сомнениями не делится. А насчет Сигнального и маяка на нем попадание в десятку.

— Как тут называть острова это ваше право, насчет маяка с вами полностью согласен и если вас интересует моё мнение, то я бы предпочел идти до Южно-Курильска.

До Южно-Курильска мы шли еще пять часов и в полдень бросили якоря в его бухте.

Картина открывшаяся нам была довольно живописной.

На восточном берегу бухты на небольшом полуострове выдпющемся в океан был русский поселок. Он был небольшим и очень компактным. Всего я насчитал двадцать два деревянных строения. Половина из них были достачно большие и длинные бараки. У каждого было по два-три окна и по две-три печных трубы.

Все они были построены в одну линию на берегу бухты и производили впечатление чего-то временного.

А вот за ними было несколько свежесрубленных деревянных домов, по всей видимости пятистенков. Они производили основательный и капитальный вид. Из всех труб русского поселка поднимался дым, на улице был легкий минус

Немного отдельно стояли два более больших дома. Они были как бы глубине строящегося поселка и их высокие крылечки выходили на океан.

На восточном мысе бухты стояли четыре пушки, одна из них выстрелила и от строящегося на мысе причала отвалила шестивесельная шлюпка и бойко пошла в нашу сторону. На её корме развивался российский триколор и небольшой андреевский стяг.

От русского поселка вдоль берега бухты беспорядочно стояли хижины айнов. Их было несколько сот, но большинство похоже были необитаемые. Только в центре этого поселения аборигенов кипела жизнь.

Через час мы с Соней сидели в одном из больших домов и пили чай. Этот дом называли губернаторским и это была как бы резиденция правителя Южных Курил. В нем также во время своих приездов размещались гости с Камчатки, других здесь еще не было.

В доме была комната канцелярии, достаточно большая приемная и местный арсенал, где под замком хранилось несколько десятков винтовок и бумажные патроны к ним.

Нас угощала хозяйка: жена бывшего хорунжего. Иван Кузьмич Кольцов, прибывший на остров два дня назад рассказывал о положении дел на Курилах.

Первым делом я поинтересовался, что это за полусгоревший остов джонки виднеется около мыса ограничивающего бухту с запада.

На столе лежала нарисованная карта Южных Курил. Я поразился точности изображения на ней и некоторым названиям на ней.

Западный мыс был назван Горячим, а рядом с ним была надпись — Горячие Ключи. Восточный мыс бухты так и назвали Восточным, а юго-восточную оконечность полуострова на которой разместился Южно-Курильск назвали Южно-Курильским.

Бывшую японскую крепость на юге острова назвали Головнинским фортом, а южный мыс Кунашира мысом Головнина. Вулканам Кунашира имена дал я: южный Головнина, северный Тятя, а самый большой который в моем 21-ом веке назывался именем Меделеева остался просто Вулканом.

Отношения с японцами были непонятными. Придя в себя после нашего ухода они стали предпринимать робкие попытки выдворить наших людей с Кунашира и остальных островов.

Каждую недели японские джонки пытались подойти в острову и высадить десант. Но в Южно-Курильске постоянно стоял или бриг или пароход. Наши корабли и пароходы были вооружены, на пароходах и бриге было по шеснадцать корранад и по четыре длинных корабельных пушки.

Такое же пушечное вооружение было у Головинского форта и на Восточном мысе были установлены четыре длинные корабельные пушки. Две четырехорудийные батареи были установлены в Курильске. Артиллерия была в основном трофейная, захваченная у японцев и на английском бриге.

Иван Кузьмич быстро организовал переброску с Камчатки желающих поселится на Южных Курилах и через два месяца на Кунашире была сотня русских семей и Итурупе пятьдесят.

Шестьдесят из них были казаками, десяток на Итурупе. В Головинском форте расквартировалось три десятка казачьих семей. Остальные казачьи и русские семьи решили пока жить в Южнл-Курильске.

На Итурупе все русские живут в Курильске.

Для экипажей наших кораблей были построены морские гостиницы в Южно-Курильске и Курильске, пока это просто большие бараки. Но моряки очень довольны, когда они несколько дней стоят на якоре на Курилах у них есть возможность спать не на борту в гамаках и на шконках.

Айны в своем большинстве разошлись по островам и пытаются вернуться в своему традиционному образу жизни. Все смешанные семьи, где мужьями стали пленные японцы, остались в двух селениях возле Южно-Курильска и Головинского форта.

Рядом с русскими осталось жить и какое-то количество чисто айнских семей.

Среди оставшихся был и айн Иван. Он среди айнов Южных Курил стал как бы князем. Его верховенство безоговорочно признавалось всеми айнами.

Японцы сумели конечно очень поломать традиционный уклад жизни курильских остатков этого некогда многочисленного и могучего народа. И сейчас они, оказавшись на Кунашире и Итурупе на свободе и предоставленные сами себе, пытаются создать по сути что-то новое. Какими будут их новые общественные отношения пока совершенно не понятно.

Меня очень удивило, что айны почти отказались от изуверского обычая татуировок женщин. Но самым главным было их очень дружеское отношение к нам, доходящее чуит ли не до обоженствления.

В этом основная заслуга была нашего хорунжего. Он понял важную вещь, что без опоры на курильских аборигенов мы не сможем здесь закрепиться и пригрозил запороть до смерти любого, кто будет обижать и притеснять айнов.

Эта его политика принесла свои неожиданные плоды через несколько недель после нашего появления, айны Эдзо-Хоккайдо начали всеми правдами и неправдами перебираться на Кунашир.

Это быстро вызвало неудовольствие японцев и они потребовали выдать всех бежавших. На что получили легендарный казачий ответ в местной интерпритации: с Курил выдачи нет.

После этого японцы стали предпринимать попытки силой решить этот вопрос. Они пытаются, но практически безуспешно, перехватывать лодки айнов переправляющихся через пролив и дважды пытались высадится на Кунашир на его западном побережье. Но оба раза казаки спровадили незванных гостей, причем второй раз после небольшщого боя, в котором с нашей стороны был один убитый.

Апофеозом всего этого была попытка налета на Южно-Курильск месяц назад.

С Камчатки пришел «Алексей Чириков» и встав на якорь, возле строящегося причала начал разгружаться.

В этот момент со стороны океана в бухту стали заходить две военные джонки японцев. Какой маневр они задумали осталось тайной, но на предупредительный выстрел батареи Восточного мыса японцы ответили открытием огня с пушек одного из бортов джонок.

Предупредительный холостой выстрел был уже стандартной процедурой, знакомой японцам. Они до этого уже три раза заходили к нам.

Но и в этот раз наши канониры оказались сноровистее и удачливее, «Алексей Чириков» правда получил пробоину ниже ватерлинии и потерял трех человек и японцы сумели зажечь один из бараков на берегу.

Но обе японские джонки в итоге были потоплены. Одна попыталась уйти и затонула на выходе из бухты на уже приличных глубинах, а другая, загоревшаяся как свечка, выбросилась на берег.

С джонок спаслась почти сотня японцев, все они были взяты в плен и на отремонтированном «Алексее Чирикове» отправлены на Камчатку, где они влились в ряды японских строителей дороги.

Но перед тем как уйти на Камчатку, наш ледокольный пароход сделал рискованный рейс на Хоккайдо.

За несколько дней до налета в Головнинский форт приплыл японский купец и сказал, что нас ждут с товарами в новом порту Сибецу открытом для торговли с нами.

Хорунжий после долгих раздумий решил все таки рискнуть. Перебежчики докладывали. что японцам как воздух необходимо восстановление торговли с айнами. Местная торговля была вещью загадочной и нам еще совершенно не понятной.

На взгляд наших людей айны могли предложить пока немного морепродуктов, в этом деле они были большие мастера и на голову превосходили японцев и свои охотничьи трофеи, например медвежьи шкуры.

Но охоту они только — только возобновили, также как и морской промысел и ничего товарного пока не было. Но хорунжий нашел выход из положения. На захваченных японских складах было кое-что годное для торговли: несколько шкур, айнские изделия из дерева, среди них были редкостные мастера, какие-то местные травы и небольшое количество особо ценных товаров, орлиных хвостов и шкур каланов. Их ценность заключалась во вхождении в официальный список подношений сегуну.

Все это погрузили на пароход и поплыли в Сибецу.

Японские купцы и администрация Сибецу были сама любезность. все было тут же куплено, вернее поменяно, причем очень выгодно для нас. Наших купцов интересовал только рис. Он был нужен не столько нам, сколько айнам.

Пока наш корабль стоял в Сибецу произошел очередной инцидент с перебежчиками. Инцидента как такового не было, японцы не заметили двух айнов тайно проникших на корабль.

Их обнаружили уже в море, на подходе к Южно-Курильску и они рассказали очень интересную историю

Оказывается Итуруп является одним из мест торговли с Китаем. Китайцы туда приплывают раз в несколько лет, но каждый раз их приход просто золотое дно. Китайские товары очень популярны в Японии и очень дорогие.

Свободной торговли с Китаем нет, поэтому все каналы торговли с ними ценятся и на перечет.

Глава 17

Вернувшийся с Хоккайдо «Алексей Чириков» сразу же оправился в Петропавловск как только его сменил бывший английский бриг. Он теперь носит название «Виктория».

Иван Кузьмич Кольцов пришел в Южно-Курильск на «Херсонесе», который на пару с бригом перед нашим приходом отравился на Шикотан и корабли должны не сегодня завтра вернуться.

Два года назад японцы заставили айнов покинуть его и они просят разрешение вернуться на свой родной остров. Наши начальники не возражают, но перед этим надо убедится, что там нет японцев.

Корабли действительно вернулись к вечеру и было решено, что бриг сразу займется переселением айнов на Шикотан.

За неспешным чаепитием я не только узнал новости, но и ответ на возникший вопрос, что делать с японской агрессивностью.

Хорунжий предложил нанести визит четырьмя пароходами в новый японский город Немуро.

Он, как и Сибецу, появился несколько месяцев назад после окончания нашей войнушки. Если назначение Сибецу торговля с нами, то строящийся на месте небольшой рыбачкой деревни айнов Немуро это новый военно-административный японский центр новой провинции.

Её границы были проведены очень просто: все побережье Хоккайдо откуда можно видеть Южные Курилы вошло в новую провинцию.

Немуро по информации пленных и перебежчиков строится исключительно как административный центр и военно-морская база. Напавшие на Южно-Курильск джонки пришли именно оттуда.

Военный совет с участием всех капитанов, хорунжего и двух Иванов, Васильевича и Кузьмича, план хорунжего одобрил. Решили, как только будет закончена выгрузка переселенцев и грузов, быстро совершить поход в Немуро.

Пока пароходы разгружались, мы с Соней погуляли по Южно-Курильску.

Меня интересовало как наши люди здесь устроились и не жалеют ли что согласились на мою авантюру.

С этим был полный порядок. Староверы, в том числе и все казаки, и бывшие крепостные, а другой публики здесь не наблюдалось, были безумно счастливы что они теперь свободные люди и сами распоряжаются своей судьбой. Просьб у них было много, но одна единственная была высказана всеми — скорейшее строительство двух храмов, один из которых старообрядческий.

Владыка Анатолий с этот поход с нами не пошел, а вот два десятка священников, специально отобранных им, пошли.

Десять из низ были староверческими. Когда он привез их у нас состоялась откровенная беседа и Владыка сказал, что это предпоследняя уступка, сделанная мне Святейшим Синодом, больше священников — раскольников не будет, а все беглые кто появятся в моих любых владениях, будут подлежать выдачи российским властям как уголовные преступники.

Эта новость меня несколько озадачила. Такого резкой смены курса я никак не ожидал и спросил Владыку с чем это может быть связано. Слова о предпоследней уступки я как-то пропустил мимо ушей.

Он ответил не сразу и несколько минут молча сидел в кресле, перебирая свои четки. Видно было, что он размышляет над ответом на мой вопрос.

Но вот Владыка поднял свой взор и пронзительно посмотрел мне в глаза.

— Это, Алексей Андреевич, связано с просьбой, вернее даже требованием, вашего покровителя генерала графа Бенкендорфа. И его в этом поддерживают другие приближенные Государя, граф Алексей Федорович Орлов и Павел Дмитриевич Киселёв, — слова Владыки меня удивили, с графом Орловым я был знаком и у нас были почти дружеские отношения, а вот с Киселёвым у меня было только шапочное знакомство.

Но дальнейшие слова Владыки меня поразили еще больше.

— Полагаю, что автор идеи не граф Бенкендорф, но высказал Государю её именно он. Государю предложено согласиться на создание в ваших владениях церковной иерархи раскольников. У Павла Дмитриевича есть кандидатура какого-то греческого епископа, согласного перейти к раскольникам, другим должен быть русский епископ, — Владыка отложил четки, я видел, что он с трудом сдерживает свое раздражение.

— Не знаю, что там Бенкендорф говорил Государю, но он согласился, — Владыка резко встал и уже с нескрываемым раздражением бросил мне в лицо. — Вот к чему приводят уступки в принципиальных вопросах. И я, ваша светлость, должен это сделать, а потом надзирать за тем, что они не будут склонять православных уходить в раскол и пресекать их попытки окормлять за пределами ваших владений на Дальнем Востоке и в Америке. В Иркутской губернии и Якутской области разрешено будет иметь десять и пять храмов. Монастыри только в ваших личных владениях.

Золото, только обещанное мною золото могло подвигнуть императора на такое и мне надо как можно скорее его предъявить.

Владыка Анатолий тут же уехал, а я изрядно озадаченный остался со множеством вопросов.

Все эти вопросы я буду решать позже, а сейчас все священники сошли на берег и занялись закладкой двух храмов.

Небольшую речку в Южно-Курильске я назвал Серебрянкой, так она называется в 20-ом веке. Почему не знаю. Но я решил, что максимально буду называть все привычными для меня названиями, отчего и почему так, а не иначе, у меня никто не требует.

В излучине Серебрянки в полуверсте от устья закладывается старообрядческий храм, на противоположном левом — православный.

Среди священников шесть монахов, три из них иргизские старообрядцы. Здесь на Кунашире или еще где-нибудь они останутся и заложат два монастыря: православный и старообрядческий.

В это дело я пока вмешиваться не буду. Все священники и монахи получили подробнейшие инструкции о том как себя вести и подписались под ними. Новообращённых крестить по старому обряду запрещено, кроме желающих вступить в старообрядческое казачество. В случае нарушения их ждет каторга, от которой их ничто не спасет. Даже нахождение в таких тьмутараканях.

Пока идет разгрузка и готовится поход на Хоккайдо мы с Соней знакомимся с жизнью наших союзников, айнов. Я искренне хочу чтобы они были нашими союзниками, а не подданными к примеру.

Айнское селение называется Фурукамаппу, в него японцы согнали все население Кунашира, кроме нескольких сотен живущих в селении вокруг японской крепости на юге. Как она называлась по-японски, я не запомнил, сейчас это наш форт Головнинский.

Там осталось небольшое количество айнов, все они смешанные семьи, те где мужьями стали пленные японцы.

Здесь в Фурукамаппу тоже много таких семей, обитаемой частью селения осталась его центральная часть, на правом берегу Серебрянки по берегу бухты с полверсты от устья Серебрянки.

Восточная часть селения по берегам Серебрянки разобрана русскими и частично пущена в дело на строительстве, а частично использована как топливо.

Западную часть разбирают сами айны. Оставшаяся часть поселка ими уже существенно перестроена. Они начали строить себе новые жилища, какую-то причудливую смесь своего традиционного, японского и нашего.

Главное, что они перенимают у нас, это печи. Кирпича на Кунашире хватает, уже успели наладить свое производство и наши корабли везут его с Камчатки, где Иван Кузьмич это дело поставил чуть ли не на поток.

На наших Курилах благодаря этому нет проблем с печами и начато строительство кирпичного Головинского форта и планируется построить кирпичную Южно-Курильскую крепость, она будет на полуострове между мысами Восточный и Южко-Курильский.

Формирующийся новый уклад жизни у оставшихся в Фурукамаппу, тоже причудливая смесь традиционного айнского, японского и нашего. Айны во многом стараются подражать именно нам и многие успешно осваивают русский язык.

Их вождь Иван, а Иван Кузьмич утверждает что он реально является таковым на Кунашире, по-русски говорит уже вполне прилично.

Его жилище самое можно сказать русифицированное, это по сути наш пятистенок. В семье Ивана все старательно изучают русский язык и стремятся и в быту подражать нам.

У многих айнов интересная смесь русско-японского гардероба. Начало зимы было очень ранним и суровым и многие из них оказались неожиданно раздетыми и разутыми. А у нас оказались достаточно приличные запасы одежды, уже завезенной с Камчатки. И были приличные японские трофеи.

Поэтому хочешь не хочешь, а пришлось айнам немного переодеться.

Иван Кузьмич рассказал, что я для айнов живой бог, спустившийся с небес, чтобы спасти их. Верховное божество айнов — Пасе камуй и он или оно послал меня на землю, чтобы спасти айнов от угнетения японцев. Этим наверное и объясняется стремление айнов подражать русским и перенимать наши обычаи.

Всего на Кунашире было около двух тысяч семей айнов и они разошлись по всему острову. Не считая Южно-Курильска самым крупных их селением стала Лагунка, она метрах в трехстах от берега озера Лагунного. Которое отделено от Охотского моря узким, шириной метров сто, перешейком в середине которого протока шириной пять-семь метров между морем и озером.

В Лагунку ушло жить три семьи староверов. У которых уже сложились отличные отношения с айнами.

Еще одно достаточно крупное селение образовалось километров в трех выше по течению Головнинского ручья, устье которого было в пятистах метров от форта. Туда ушло жить две семьи староверов и там оседали многие бежавшие с Хоккайдо.

Кроме этих есть еще три селения. Одно почти в устье речки вытекающей из Песчаного озера и впадающей тут же в океан. Перешеек здесь был полторы версты. Его ногами измерила семья староверов поселившаяся здесь с айнами.

На перешейке много песка. Как и на более узком, меньше половины версты между озером и Охотским морем. Это селение так и назвали Песчаным.

Почти пятьдесят верст севернее, в том месте где на побережье начинались крутые труднопроходимые скалы, тянущиеся на север до Спокойного залива, еще одно селение айнов, его у нас называют Отрада, рядом находится мыс Отрадный.

Все названия, кроме Южно-Курильска и Головнинского форта и реки Серебрянки я позаимствовал из материалов экспедиции Василия Михайловича Головнина, в том числе и неопубликованных.

И последнее селение айнов было в пяти верстах от Песчаного озера на охотском побережье острова. Оно было самым маленьким и русских там селится пока не желают.

В Отраде поселились две семьи уральских староверов — Савва и Филипп Пермяковы. Главы семей родные братья и какин-то очень знающие рудознатцы. Особенно они разбираются в двух рудах: золотых и железных.

Они со своими старшими сыновьями после беседы с айном Иваном сразу ушли на север острова. Отраду как местожительства они выбрали только из-за близости в районам своих поисков.

Из своих рейдов братья возвращались уже трижды. Из последнего они принесли маленький холщовый мешочек с золотистым тяжелым песком и двумя небольшими камешками такого же цвета.

Это было золото Кунашира, которое они нашли на северо-западе острова на берегах небольшой речки. Про эту речку им рассказал Иван.

Со слов айна несколько лет назад двое японцев тайно начали искать на острове золото и нашли его. Но жадность их сгубила. Сначала один убил другого, а когда его схватили и начали пытать, он не выдержал мучений и умер, но тайны своей не выдал.

С ними были два айна, которые решили убежать, чтобы избежать пыток, но японцы их догнали и убили.

Золотая тайна так и осталась бы тайной, если бы один из айнов перед побегом не поделился ей с Иваном, а тот с нашими рудознатцами.

Они нашли эту речку и даже примитивную штольню несчастных японцев.

Этот мешочек с золотом Кунашира мне торжествующе передал Иван Кузьмич. МЫ с ним тут же взвесили его содержимое. Для этих целей у меня было трое специально изготовленных весов, позволяющих точно взвешивать от одного грамма до десяти колограммов.

Содержимое мешочка потянуло на девяносто пять грамм. Это семьдесят два с половиной золотых рубля в чеканке пятирублевыми монетами. Они регулярно чеканятся Санкт-Петербугским монетным двором.

Пятая часть достанется братьям, четверть казне или лично Государю, мне это все равно, а половина это мое. Двадцатая часть или пять процентов местной администрации.

Братья сказали, что золота можно на той речке добыть изрядное количество, россыпного там немного, но можно организовать рудную добычу.

Четвертого января мы четырьмя пароходами вышли в море и через два часа хода на горизонте показались дымы трех приближающихся пароходов. Это мог быть только наш второй отряд.

К Немуро мы подошли около трех часов дня. Невооруженным глазом была видна начавшаяся там паника. Бросив якорь, мы спустили гребной катер. Подняв на нем два флага, триколор и флаг Российской Американской Компании, Иван Кузьмич Кольцов отправился на переговоры с японцами.

То, что я решил сделать, переговорами назвать конечно можно, но с большой натяжкой. Это было на самом деле предъявление ультиматума японцам.

Он был коротким и лаконичным. Я уточнял наши договоренности, вернее излагал свою трактовку. Кунашир, Итуруп, Шикотан и все острова Южно-Курильской гряды, которые японцы называют Хабомаи, на веки вечные личные владения рода князей Новосильских. Японским кораблям запрещено приближаться к ним ближе двенадцати морских миль и проходить Южнокурильским проливом между островами. В проливе Измены и Русском, так я впредь стал именовать пролив Гоёмай, где расстояние между Эдзо и моими владениями меньше, японским кораблям разрешено проходить на половине этого расстояния.

Любое японское судно, нарушившее это мое требование, мы имеем право топить без предупреждения или брать в плен.

Для нашей свободной торговли всегда открыт порт Сибецу, на территории и в его акватории японцы не имеют права предъявлять нам никаких претензии, требовать допуска официальных лиц на борт наших кораблей и препятствовать их свободному уходу. Японцы не имеют права препятствовать кому либо подниматься на борт русских кораблей, если нет возражений их капитанов. Японцы не имеют права запрещать продажу нам никаких своих товаров.

Небольшие невооруженные японские джонки могут заходить а акваторию порта Головинского порта для передачи каких-либо предложений, например торговых.

У Японии нет права требовать выдачи кого-либо, кроме уголовных преступников оказавшихся на нашей территории. Как и права выдачи пленных, на это есть только наша добрая воля. А вот выдавать любого русского, оказавшегося на территории Японии они обязаны сразу же, даже без наших требований.

В случае не принятия наших требований и тем более повторения любых инцидентов, я грозился своими силами начать разносить побережье островов и вышвырнуть их с Эдзо.

Но если они будут хорошими мальчиками, я обещал не обижать японцев и помогать им при конфликтах с другими европейскими державами и американцами. Я хорошо знал, что это скоро станет для них очень актуальным.

Паника в Немуро прекратилась почти сразу же после высадки наших парламентеров, которые через два часа отправились обратно.

Их сопровождала небольшая невооруженная японская джонка, которая подошла к нашему пароходу как только наш переговорщик поднялся на борт.

Улыбнувщись, он показал на тюки и ящики на палубе джонки.

— Японцы сильно извиняются и обещают больше не хулиганить. А это в качестве компенсации и демонстрации своих добрых намерениий. Там японские ткани и фарфор.

— И как они вас приняли? — спросил крестный, он не возражал, но к идеи похода отнесся с большим скептицизмом, полагая, что такой ультиматум это верх наглости.

— Очень дружески они нас приняли. Японцы такого совсем не ожидали и думаю, что мы реально можем разнести все их побережье. Пока мы с ними беседовали на нашу шлюпку пробрался очередной перебежчик — полукровка. Так вот он сказал, что наши пароходы разнесут весь японский флот.

Ожидая возвращения наших парламентеров, я тоже начал сомневаться в успехе их миссии, все это слишком нагло и бесцеремонно. Но японцы похоже слишком слабы и приняли мой ультиматум. Да и сами виноваты, нечего было на рожон лезть.

— А что они сказали про наш список японских товаров, желательных для торговли с нами? — кроме ультиматума японцы получили и наши торговые пожелания. Нас интересовал рис, чай, хлопковые и шелковые ткани, японский фарфор и каменный уголь с железом. Все остальное в меньшей степени. Особняком стоял мой интерес к японскому золоту.

В Европе и России курс золота и серебра был один к пятнадцати, а в Японии один к трем или четырем, то есть торговать с ними за золото было сверхвыгодно.

— Они очень удивились нашему интересу к углю. Особенно когда я сказал, что он есть на Эдзо, — про месторождения каменного угля мы узнали от перебежчиков, особенно про очень качественные угли на западе острова и про то, что они залегают не очень глубоко.

— А что их интересует? — это на самом деле важнее, свои хотелки надо чем-то и подкреплять.

— Меха, в первую очередь каланы, морепродукты, столярка айнов и орлиные хвосты, — Иван Кузьмич ухмыльнулся. — Они у них на вес золота, это важный элемент подношение сегуну.

— Я, господа, честно признаться думал, что мы перегнули палку со своими требованиями. Хотя это все может и ничего не значить. Время покажет насколько это всё серьёзно,— я подвел итог нашего похода. — Пора уходить восвояси.

Глава 18

Вернувшись в Южно-Курильск, мы сразу же провели совещание и решили, что надо не задерживаясь, идти на Камчатку.

Перекрестные допросы всех перебежчиков айнов и особенно полукровок, а их было уже почти два десятка и все они были у японцах при каких-нибудь делах, давали один результат, военной силы, что бы вышибить нас с Южных Курил, у японцев сейчас нет.

Захваченная нами джонка, вооруженная современными голландскими корранадами была в единственном экземпляре во всем японском флоте. Артиллерийское вооружение японцев было довольно таки допотопным. Не говоря уже о нашем тотальном превосходстве в стрелковом оружие.

И чтобы вести с нами равный морской бой надо собрать огромный флот, что было совершенно не реально.

У сегуна проблем и так хватало. Весна и лето 1833-его в Японии были очень холодными. Из-за этого во многих регионах был неурожай, который вызвал большой голод. И сразу же пришли болезни. Положение осложнялось коррупцией и бессилием чиновников. Сразу же начались социальные брожения, глубинные волнения происходили даже среди самураев и дело уверенно шло к бунтам. Поэтому то, что происходит на северных островах — это какие-то мелкие неприятности, сейчас не до них.

Все, кто пришел с первым отрядом, решили остаться на Курилах. В итоге картина с населением получилась следующая.

Сто десять семей казаков, это те пришел из России и приехал с Камчатки. Пока казаки до моего приезда воздерживаются принимать новых людей, но желающие есть. На Кунашире сто семей и десять на Итурупе. Физически казаков больше, в некоторых семьях есть холостая молодежь и реально они могут выставить почти полторы сотни сабель.

Казаки традиционно говорят сабли, хотя это их большая боль — нехватка лошадей, половина казаков пока безлошадные.

Остальное русское население это триста пятьдесят с небольшим хвастиком семей, в основном староверы. Пятьдесят из них на Итурупе.

На этом пока остановимся, но в ближайшей перспективе на Кунашире должно быть тысяча русских семей и двести-триста на Итурупе. Это без учета айнов.

А сейчас главное увеличение русского населения на Камчатке и в Америке.

Второй отряд шел все-таки из Чили без захода в Калифорнию и топлива хватило как говорится впритык.

Синьор Антонио постоянно совершенствовал конструкцию своих пароходов, последние шесть имели большее водоизмещение и на них были установлены более мощные и надежные машины. Кроме этого они были немного экономичнее.

Все это почти снимало проблемы с запасами топлива, но в нынешнем походе было одно но. И называлось оно вооружение наших пароходов.

Если бы мы не взяли на борт дополнительные пушки и боекомплект к ним, то мы без проблем могли совершать любые переходы. Поэтому посовещавшись, мы решили уменьшить артиллерийское вооружение своих кораблей, оставив на них только по четыре кормовых и носовых орудия.

Все остальное вооружение я решил частично оставить на Курилах, а частично на Камчатке.

Бриг «Вистория» остался на Кунашире, а мы семью бортами пошли на Камчатку с заходом на Итуруп.

На Итуруп пошла только «Москва». Остальные пароходы неторопливо плелись вдоль Курил к Парамуширу. Там на берег сойдет десяток семей староверов, рядом с крупнейшей деревней айнов на берегу Второго Курильского пролива они начнут строить русский поселок, это будет будущий Северо-Курильск.

Русское население, несколько семей, на острове есть, но очень малочисленное, два года назад здесь было всего пятнадцать русских жителей.

А вот через пролив на острове Шумшу поселок Российской Американской Компании. Русских там тоже немного, но Компания несколько лет подряд переселяла сюда алеутов и кадьякских эскимисов. И самое интересное что никто точно не знает сколько здесь айнов и этих переселенцев.

Всем заправляет компанейский служитель и айнский старшина. Местные русские держат тут огороды и даже скотину: коров и коз.

Пока я в жизнь этого острова я вмешиваться не буду, а распоряжусь, что бы сюда по-прежнему возили хлеб и товары для торговли с айнами.

Наши пароходы возле этих островов будут дожидаться нас. «Москва» идет на пределе своих возможностей, новые машины действительно более мощные и показывает иногда по десять узлов, но на очень коротких дистанциях.

До Курильска мы дошли за пятнадцать часов. Задерживаться мы там не стали. Пока Итуруп находится в тени Кунашира и Емельян Ермолаевич замечательно справляется со всеми проблемами. Да их собственно у него и нет. Все запасы Урупа как бы по наследству перешли обитателям Итурупа и они пару лет ни в чем вообще не нуждаются.

Айны острова ему и своему соплеменнику Василию в буквальном смысле в рот заглядывают, японцы хорошо научили их родину любить и они пока по острову не разбредаются, похоже еще чего-то ждут.

Чего они ждут, на самом деле понятно, айны хотят убедится что мы отсюда не уйдем.

В Курильске на берег сошли несколько семей казаков и староверов, пожелавших остаться на этом острове. А когда с парохода стали сгружать корабельную артиллерию, которая должна усилить береговую батарею Курильска, айны бросились помогать нам с таким энтузиазмом, что я просто раскрыл рот от изумления.

Как я не стремился сделать это раньше, но к Авачинской бухте мы подошли двадцатого февраля. Я очень боялся, что мы не сможем зайти в порт, но мои опасения оказались напрсными и наши паролходы на удивление легко прошли по ледовым полям бухты, толщина льда нигде не превышала десятка сантиметров.

Барон Врангель известия о своей отставке принял с радостью, но согласился остаться в моем распоряжении на пару лет, его фактически анулированный контракт истекал только через несколько лет.

Выгрузив переселенцев и все грузы предназначенные для этих мест, наши пароходы без задержки первого марта 1834-ого года пошли в Россию. Их задача была как можно быстрее вернутьсмя обратно и привезти максимум переселенцев.

Старшим пошел Николай Андреевич. Крестному не здоровилось и он сам предложил кандидатуру Николая — моего шурина.

Задача перед нашей эскадрой стояла поистине титаническая: за три-три с половиной месяца через Индийский океан и Атлантику дойти домой и в такие же примерно сроки вернуться обратно.

В первых числах октября 1834-ого года они должны прийти в Петропавловск.

Я остался на Камчатке. Главный Правитель Российской Американской Компании должен в конце концов и поработать на своем рабочем месте.

На следующий день после отхода наших пароходов, я отпревился в поездку по Камчатке.

Летом десять староверов и пять казаков основали Магадан и туда ударными темпами строится новая дорога из Петропавловска.

На удивление дорога строится достаточно быстрыми темпами. Флегонт Мокиевич большую часть своего времени проводит на стройке, строительство новой дороги он превратил в дело всего края. Строители максимально обеспечиваются всем чем может край, хорошей едой, одеждой и медицинской помощью.

Основная рабочая сила на её строительстве пленные японцы и англичане. Их около двух сотен, еще примерно столько же местных аборигенов, камчадалов и коряков и почти сотня староверов и казаков.

Я хорошо знал, что таже оспа в 19-ом веке производила просто опустошение на русских Дальнем Востоке и в Америке. Поэтому я уже привез на этоткрай света два десятка врачей и столько же фельдшеров. Сейчас местную медицину возглавляет Cемен Гордеевич Афонин.

В команде Матвея Cемен Гордеевич был самым возрастным. Когда мы в Оренбурге сражались с холерой ему исполнилось сорок. Он был правой рукой Матвея и был просто глыбищей лекарского дела.

Cемен Гордеевич был потомственный дворянин и лекарь в третьем поколении. Все новации Матвея доктор Афонин пропустил через себя и в итоге принял. Когда у меня возникла нужда в хороших корабельных врачах, Семен Гордеевич сам вызвался пойти с нами, а затем изъявил желание остаться здесь. Его жена была ему верной спутницей и добросовестной помощницей и при первой же возможности присоединилась к мужу. Она была из семьи потомственных московских повитух и благодаря мужу стала одной из первых русских женщин-акушерок.

Чета Афониных имела зарубежный опыт, они пять лет провели в Германии. Двое сыновей-погодков и старший зять тоже были врачами и с последним нашим караваном пришли на Камчатку.

Медицинская команда была специально подобрана и подготовлена Матвеем, те из них, кто пожелает вернуться через пять лет в Россию, будут богатыми людьми, светлейший князь организовал им золотой дождь.

Результат уже налицо. Все население края привито от оспы. Резко снизилась смертность, особенно детская и материнская. На стройке дороги никто не мрет.

Японцы и англичане работают лучше всех, им начальник Камчатки пообещал в Магадане дать свободу, но думаю когда дорога туда придет, освобождать будет некого. Они это успешно делают сами, заводя здесь семьи.

После открытия и начала освоения Камчатки быстро встал вопрос о путях сообщения с ней. Первые русские экспедиции шли по сухопутному маршруту Михаила Стадухина или морским Владимира Атласова. Но оба они имели огромнейший недостаток: это называется из Тулы в Москву через Саратов. Оба маршрута начинались в Анадырском остроге. А в него попадали с Колымы, переходя с её притоков в притоки Анадыря.

Поэтому быстро появился Охотско-Камчатский тракт, проходивший вдоль берегов Охотского моря в обход Пенжинского залива. Тянулся он на четыре тысячи километров из Охотска, проходя через Иню, Тауйск, Армань, Олу, Туманы, Ямск, Гижигу, Пенжину и на Камчатку и Чукотку. После открытия морской переправы Охотск — Большереченск и закрытия Анадырского острога его значение резко упало, особенно на Камчатке и на многих участках тракт существовал уже чисто символически.

Наша строительство идет по трассе главной почтовой дороги Камчатки и уже дошла до Ключевской сопки, а затем к деревне Ключи на берегу реки Камчатки.

После перехода на другой берег реки по восточным отрогам Срединного хребта полуострова дорога должна выйти к Карагинскому заливу, затем по речке Карага подняться на Срединный хребет и через шесть верст, сделав резкий поворот, пройти через хребет к речке Шаманка.

Это самый сложный и опасный участок дороги, бывает что за год по нему кроме коряков и камчадалов никто не проходит.

Дальше дорога идет вдоль западных отрогов Срединного хребта идет по бывшего Пенжинского острога.

Мне она нужна как воздух, без неё освоение Магадана пустой прожект, правда затем надо вести еще две дороги: на Якутск и Круглоохотскую до устья Амура.

Если мне удастся это сделать, то освоение Дальнего Востока станет реальностью.

Фантастичность своего проекта я отлично понимаю, но глядя как строится трасса Петропавловск-Пенжинский острог, я начинаю верить в воплощение своего прожекта.

На основе вулканических битумов готовится асфальтовая смесь и укладывается на подготовленное дорожное полотно. К сожалению нет адекватного укатывания асфальта, но все равно получается дорога с твердым покрытием.

В Петропавловске по чертежам Сидора Пантелеевича изготовлено несколько экземпляров его снегоуборных машин и они достаточно успешно справляются с чисткой новой дороги, по крайней мере до нынешнего Староострожного мы можно сказать долетели и чуть ли не первыми проехали по новому мосту через Авачу.

А это почти двадцать пять верст от Петропавловска. Мне просто не верилось в реальность происходящего, неужели сейчас, в 19-ом веке, появится шоссе до Магадана.

До Ключей на северном склоне Ключевской сопки мы ехали не с ветерком и целых двое суток. Но это все равно чудо — пятьсот верст по диким просторам Камчатки за пятьдесят часов.

В Ключах мы наконец-то настигли Флегонта Мокиевича, превратив строительство дороги в буквальном смысле во всенародную ударную стройку Камчатки, он в первых рядах строителей.

— Флегонт Мокиевич, как вам удалось такое сделать? — начальника Камчатки мы настигли уже в сумерках и уставшая Соня даже не стала ужинать, а сразу же легла спать.

А мы после ужина расположились в «полевом штабе» Флегонта Мокиевича, где на столе заваленном различными бумагами, лежала карта Камчатки.

Флегонт Мокиевич хитро посмортел на меня и неожиданно ответил соаершенно не то, что я ожидал услышать.

— Не знаю, Алексей Андреевич, сам удивляюсь, — начальник Камчатки развел руками. — Это на самом деле совершенно не реально. Конечно мы идем по старой почтовой дороге, удивительно даже как она была добротно построена почти сто лет назад.

Флегонт Мокиевич из груды бумаг на столе извлек какую-то старую карту и протянул её мне.

— Вот, полюбопытствуйте. Такая же карта в свое время была приложена к рапорту какого-то местного начальника, когда решали что делать, идти посуху от Якутска до Охотска, а потом морем до Камчатки. Или все-таки прокладывать дорогу вокруг Охотского моря.

Я взял пожелтевшую карту первой половины прошлого века. Даты на ней не было. Но судя по всему это был документ времен великих деяний Петра Алексеевича.

На ней были обозначены три предполагаемая трассы до Петроправловска из Якутска.

Одна с использованием уже существующей дороги до Охотска, а затем вдоль побережья Охотского моря. Эта трасса была хороша тем, что шла мимо моего Магадана. Но у неё был огромный недостаток, до Охотска она шла от Якутска по совершенно гиблым местам, где проложить нормальную дорогу и в 21-ом веке проблема.

Вторая трасса была предлагаемым еще вначале 18-ого века Якутско-Аянским трактом. Там предусматривалось строительство нового порта на Охотском море — Аяна.

А вот третий вариант мне приглянулся сразу и больше всего, трасса шла по знакомым мне местам, я там просто бывал в своей прошлой жизни. Неизвестный русский инженер больше ста лет назад проложил её фактически по будущей трассе Якутск-Магадан.

И этот вариант включал в себя первый вариант. Дорога из Якутска выходила к месту будущего Магадана и там раздваивалась: один рукав шел к Охотску, другой на Камчатку, а потом еще и ответвление на Чукотку.

Эту дорогу планировал и самое главное проложил на местности какой-то безвестный русский гений. У карты была подробнейшая легенда, в которой все очень толково объяснялось: как, и где вести дорогу, что, где и из чего строить, в частности мосты через многочисленные реки. Сразу было понятно, что составитель плана и написания легенды эти места изучил своими ногами.

Были подробнейше расписаны все временные показатели строительства и какое количество рабочих надо привлечь для этого.

В легенде упоминался какой-то Архип Якушкин. Не понятно было только, это автор проекта или простой исполнитель карты. Но я решил для себя называть этого неизвестного русского инженера Архипом Якушкиным.

Для строительства дороги Архип предлагал привлечь до пятиста человек и построить её за десять лет.

Самым потрясающим было предложение использовать вулканическое сырье, по сути дела делать знакомый мне асфальт.

— Как вам это? — спросил Флегонт Мокиевич, когда я прочитал легенду и подробно изучил карту.

— Нет слов, даже не верится. А известно, что это был за человек?

— Нет, — начальник Камчатки ответил мне с большим сожалением. — Имя — фамилия и больше ничего. Я распорядился все архивы перерыть. Был такой здесь когда-то, это всё, что мне доложили.

Флегонт Мокиевич показал на участок от Петропавловска до Срединного хребта.

— Эта часть дороги расписана лучше всего и её даже начали строить, по крайней мере есть её следы. Поэтому можно сказать когда составлена эта карта. Петропавловск основан в 1840-ого году, здесь он даже еще не имеет названия, — начальник Камчатки показал на карте будущий Петропавловск и надпись «порт», — Так что не раньше, но и не позже, так Степан Степан Крашенинников, в этом же году посетил эти места и называл гавань и острог Петропавловскими. Когда окончательно решили возить все морем, более-менее построили и содержали только начало дороги на Камчатки, продлив её до Чекавинской гавани, куда приходили корабли из Охотска.

— А забросили её когда центр Камчатки перенесли в Петропавловск? — предположил я. В легенде помимо всего было проведено и сравнение маршрутов и сразу становилось ясно, что дорога вокруг моря будет золотой

— Да не просто забросили, а еще и проложили южнее новую уездную дорогу до Большереченска, — Флегонт Мокиевич показал на другой карте и новую дорогу и старую. — Но дело не только в этом, хотя идти намного быстрее когда трасса хорошо проложена на карте и частично и на местности. И мы зачастую просто восстанавливаем старое.

Начальник Камчатки поправил фитиль лампы и в комнате сразу же стало намного светлее.

— Я когда решил строить дорогу, приказал собрать всех начальников и тех, кто на Камчатке просто пользуется авторитетом, особенно среди коряков и камчадалов. Их здесь намного больше чем русских. И объяснил всем зачем нужна дорога и не только вам или мне, а всем, абсолютно всем, — Флегонт Мокиевич сделал паузу и зачем-то опять поправил фитиль.

— Вы, Алексей Андреевич, сюда привезли много такого, что тут люди и не видели. А когда я сказал, что через Петропавловск пойдет вся торговля с Японией и частично с Китаем, это всех сильно впечатлило. Поэтому строится она всем миром, редкая семья тут не участвует в строительстве. Чего стоит только расчистка снега и привоз асфальта и его заготовок от вулканов.

— А сейчас народ чем занят? — до более-менее погоды далеко и интересно чем были заняты несколько тысяч человек в межсезонье.

— К сезону готовимся, Алексей Андреевич, делов хватает. А потом вы же видели наши мосты? — я молча кивнул, все мосты до Ключей были недоделаны и на каждом кипела работа. — Я как решил? Поставили мост, проехать по нему можно? Можно, значит оставляем все, что можно до зимы и дальше. А зима подошла, спокойно доделываем.

— А за хребтом как? А самое главное через него? — по моему разумению, это самое сложное.

Глава 19

— А за хребтом как? А самое главное через него? — по моему разумению, это самое сложное.

Флегонт Мокиевич ответил не сразу. Он достал свою трубку, набил её табаком и неторопливо раскурил.

— Если честно, Алексей Андреевич, то не знаю. Уже тут скоро будут одни коряки и камчадалы. Они правда говорят, что трасса проложена правильно и проблем не будет и обещают, что все местные будут помогать. Они хорошо знают, что такое оспа и как от неё народ мрет. А тут вы приказали всем прививки делать. В этом деле даже местные шаманы на вашей стороне.

— А что они говорят о сроках? — поинтересовался я.

— Самое удивительное, что за половину лета обещают пройти. И сейчас, как угорелые, что-то готовят для этого. Я половину не понимаю, по вмешиваться не буду. Тем более, что там где-то впереди ваш тезка, инженер Соловьев, у него в отряде староверы и пленные. Он специалист и лучше меня знает что и как делать.

Я еще раз внимательно начал разглядывать карту Архипа Якушкина. Флегонт Мокиевич поймал мой взгляд и похоже решил подробнее разъяснить мотивировку своего решения.

— Я, ваша светлость, сразу же засомневался, а не правильнее идти другим путем. Например, по уездным почтовым дорогам по западному берегу полуострова или здесь, где мы идем, пройти дальше по восточному берегу и перейти на запад в другом месте, — Флегонт Мокиевич показал место где вроде можно пройти не по камчатским горам, — да только наши старожилы и охотники, знающие эти места и коряки с камчадалами в один голос говорят, что проще пройти через горы, там остались следы старой почтовой дороги и развалины постоялых дворов.

У меня совершенно не было никакого мнения на этот счет, а даже толком не помнил карту этих мест, а начальник Камчатки продолжал свои разъяснения.

— Дорога в итоге выходит к реке Пенжина у села Каменское, а затем к Пенжинскому острогу, вернее к тому, что от него осталось. Затем вдоль Пенжинской губы до устья реки Парень, там корякское поселение с таким же названием, оно славится своими кузнецами. А потом напрямую на Гижигинск.

— И когда вы дойдете до Пенжинского острога? — мне показалось, что Флегонт Мокиевич имеет четкий план как дойти именно до этой точки. И оказалось, что я не ошибаюсь.

— До Пенжинского острога гравийкой дойдем к холодам, если не будем думать о мостах. Конечно часть работ по ним все равно выполним летом, но основные будут зимой.

Планы конечно наполеоновские, но Флегонт Мокиевич фактически привлек к строительству все население Камчатки, а это несколько тысяч человек. Да и идет он как выяснилось по когда-то существующей дороге. О существовании Охотско-Камчатского почтового тракта я не знал.

Я всегда считал, что сухопутной дороги на Камчатку и Чукотку никогда не было, похоже, что мои знания не совсем правильные. А ведь до уникальной Марковской долины на реке Анадырь от Пенжины рукой подать, каких-нибудь триста верст.

Только тогда совершенно не понятно, почему так долго и с таким напряжением строили в 20-ом веке Колымский тракт?

Мне сразу же вспомнилась одна публичная дискуссия на эту тему на которой я совершенно случайно оказался в Магадане.

Какие-то мутные столичные личности читали доклад о «Дороге на костях», как её называют англо-саксы. И когда началось обсуждение неожиданно встал какой-то местный товарищ и задал простенький вопрос.

— Вот вы сказали, что заключенных на строительстве дороги Якутск-Магадан за почти двадцать лет сталинского периода строительства погибло тысяч восемьсот? — докладчик задумался и подтвердил эту цифру.

— Возможно, что даже больше, это на мой взгляд самая минимальная оценка.

— Хорошо, — человек задавший вопрос говорил очень спокойно, но с каким-то таким чувством, что на его вопрос невозможно было не ответить и это сразу же вызвало беспокойство докладчика. — Тогда скажите, пожалуйста, а какое количество заключенных прошло всего через строительство Колымского тракта?

Ответа на этот вопрос не было несколько минут. Притихший зал спокойно ждал ответа и докладчик, помявшись, с большой неохотой не очень уверенно ответил:

— Думаю, что не меньше двух миллионов.

Человек, задавший вопрос, засмеялся и обратился к залу.

— Учитывая вольнонаёмных, а их было тут немало, опять же охрана такой прорвы народа, как ни как получается тысяч по сто прибывало каждый год, получается не меньше трех миллионов всего, — мужчина внимательно осмотрел зал и сидящих в президиуме. Они похоже поняли к чему клонит этот человек и начали волноваться.

— В зале находятся в основном люди живущие или работающие здесь, — человек же тем временем спокойно продолжал говорить. — Так вот скажите, господа-товарищи, каким образом такая прорва народа попадала сюда, а ведь еще надо и много чего другого сюда доставлять. Да даже ваша любимая Википедия, — легкий иронический поклон в сторону докладчика, — называет совершенно другие цифры. Скажите, вам не надоело врать?

Человека похоже местные уважали, так как в зале начался возмущенный свист и выкрики типа, достали уже своей брехней и докладчики предпочли быстрее покинуть зал.

А у нас получается, что какая-то сухопутная дорога на Камчатку уже существовала в 18-ом веке, вела она естественно в Якутск, а у неё возможен и тогда и сейчас, и в дальнейшем, только один маршрут. Ну плюс-минус сотня километров туда-сюда, что для местных просторов ерунда.

— И за какой срок наш господин Якушкин предполагал построить эту дорогу? — задал я риторический вопрос, ответа на которого у нас не было.

— Думаю лет за двадцать и привлечь к этому примерно тысячу человек, — неожиданно для меня ответил начальник Камчатки.

— С чего вы это взяли, Флегонт Мокиевич? — моему удивлению не было предела.

Флегонт Мокиевич рассмеялся и тут же пояснил.

— Смотрите, Алексей Андреевич, ведь здесь приложена достаточно подробная смета и в ней указана общая сумма, которую должна была выложить казна и расписано на что. Я над ней посидел, подсчитал кое-что и пришел к такому выводу.

Проверять подсчеты своего собеседника я не стал, оно и так понятно, что сумма затрат для казны была неподъемная. Тем более, что тут же была и цифра на альтернативные маршруты морем через Охотск.

— Похоже, что тогда решили, что овчинка не стоит выделки, — тихо проговорил я, но Флегонт Мокиевич меня хорошо расслышал и тут же спросил:

— А сейчас стоит?

Он в общих чертах уже знал цель моего броска в Магадан и его вопрос вполне резонный.

— Стоит, Флегонт Мокиевич, очень даже стоит. Даже простое развитие этих огромных пространств и их заселение будет огромным рывком вперед нашей матушки России. Посмотрите как сюда лезут англичане и американцы. А они нутром чувствуют, где лежат деньги, — я еще раз окинул взглядом наши бумаги и повторил. — Стоит, Флегонт Мокиевич.

— Я в этой связи думаю, что не плохо было бы начать строить и с другого конца, — предложил Флегонт Мокиевич.

— Со стороны Магадана? — уточнил я.

— И во все концы, Алексей Андреевич. И на Якутск, и сюда и даже на Охотск, — предложение начальника Камчатки конечно очень даже дельное. Но на мой взгляд несколько завиральное.

— И у меня для этого другого Флегонта Мокиевича нет, а наш господин инженер в одиночку такое не потянет, — усмехнулся я. Протеже братьев Петровых, мой тезка Алексей Андреевич Соловьев, был как говорится на острие атаки. Он набрал себе команду охотников, в смысле добровольцев и шел впереди строителей, окончательно прокладывая будущую трассу. От успехов его команды зависит скорость последующих работ. Поэтому, пока дорога не придет в Магадан, рассчитывать на него никак не получится.

— А у меня есть, правда он Мокий Флегонтович, — Мокий Флегонтович это двоюродный брат Ивана Кузьмича. Они приехали вместе, но я его почти не знаю.

— Это двоюродный Ивана Кузьмича? — решил я все таки уточнить.

— Так точно, Алексей Андреевич, — подтвердил Флегонт Мокиевич.

— И вы думаете, что именно такой человек, который справится с такой сверхзадачей? — такого предложения я никак не ожидал, хотя это было ужереальность, Мокий Кольцов возглавлял староверов, которые зимуют в недавно основанном Магадане.

— Без всякого сомнения. Я думаю, что он сейчас не сидит там на печке, а уже роет мерзлую землю. Вот только там во всем округе народу раз-два и обчелся, — все население огромного Охотского округа было чуть больше пяти тысяч, причем русских там не было даже тысячи. Строить там по сути не с кем. Но начальник Камчатки оказалось имеет на этот счет свое особое мнение.

— Я полагаю, что эту проблемы можно решить и не только за счет переселенцев из России? — слова Флегонта Мокиевича меня очень удивили, интересно кого он хочет привлечь для такого строительства. — Объясните, Флегонт Мокиевич. Вы меня очень заинтриговали, — я нутром почувствовал что сейчас скажет мой собеседник и мне очень захотелось услышать его ответ.

— Как вы думаете, Алексей Андреевич, кто лучше всех работает на нашей стройке? — Флегонт Мокиевич начал с вопроса, но ответ на него я знал и сразу стала окончательно понятна его мысль.

— Уверен, что пленные японцы и особенно англичане и вы, Флегонт Мокиевич, каким-то образом хотите привлечь эту публику к нашим работам.

— Именно так, — подтвердил Флегонт Мокиевич.

— У меня на этот счет большие сомнения. У них тут стимул есть, да и вы им создали почти тепличные условия, вам конечно виднее стоит ли овчинка выделки. Но там, — я с сомнением покачал головой, даже от воспоминаний о том, как мне досталось на этой трассе в 21-ом веке, от ужаса холодеет кровь, — там бывает настоящий ад на земле. Да и пускать козла в город желания нет.

Флегонт Мокмевич отлично понял смысл последних слов и покачал головой.

— Так я же не предлагаю пускать их на Колыму, там мы как нибудь сами. А они пусть вдоль Охотского моря дорогу тянут от Гижиги до устья Амура. Да и в любом случае они там будут под нашим присмотром, а условия и там создать можно, — мы замечательно понимали друг друга.

— Может быть вы и правы. Не гнать как загнанных лошадей, а ставить посильные задачи и параллельно пусть создают приличные поселения, — возможно наш начальник Камчатки и прав, хотя идея по большому счету сумасшедшая.

— Англичане, а особенно американцы, за хорошие деньги вполне могут наняться к нам, — Флегонт Мокиевич подвел этим замечанием черту под нашей дискуссией.

Что же есть над чем подумать, тем более что время для этого достаточно.

Соня осталась в Ключах, а я совершил марш-бросок до устья Караги.

Это почти триста верст на север. На удивление проложенный здесь когда-то почтовый тракт прилично сохранился и вполне реально, что к началу лета, когда сойдет снег, действительно дойдут до Караги и двинутся в горы.

Но рассчитывать дойти до Пенжинки к следующей зиме, это очень смело. Хотя фантастика и то, что я вижу.

Я предполагал, что мне удастся пообщаться с господином инженером, но он со своими следопытами был уже где-то в горах. Местные сказали, что какие-то хитрые перевалы лучше разведать зимой.

Четырнадцатого марта мы вернулись в Петропавловск и тут же оправились на «Херсонесе» на Аляску.

До Николаева на Аляске мы шли двенадцать дней и вечером двадцать шестого бросили якорь на рейде нашего нового американского города.

Здесь уже действительно русский город, пусть очень маленький, но город и именно русский.

У него есть центральная Соборная площадь, на которой достраиваются два деревянных храма православный и старообрядческий. Рядом с ними большой дом градоначальника.

Город стоит на левом берегу Кеная в нескольких сотнях метров от мыса выше по течению. Соборная площадь открывается на реку и залив, а с другой её стороны начинаются уже построенные деревянные дома.

Там где река, уходя в глубь полуострова, начинает делать свои крутые повороты, уже оборудованы три причала и строится пока еще небольшой порт.

От старого редута не осталось и следа, а вокруг города и порта строится крепкий деревянный честокол, который можно называть стенами. У него пять башен, самая большая центральная с воротами.

А редут на другом берегу реки на окончании длинного языка маленького полуострова образованного рекой и заливом.

Павел Александрович с разрешения барона Врангеля переселил в новый город всех русских и уже живущих рядом с нами местных индейцев и алеутов с трех небольших поселений и фортов Кенайского полуострова.

В Николаева уже больше пятиста семей, но только половина из них русские. Поэтому пришедшие с нами семьи староверов это очень существенное увеличение населения города и Павел Александрович, который находится в Николаеве, не скрывает своей радости.

Он по факту градоначальник, тем более что «Хабаров» почти всю зиму стоит на ремонте. С ремонтом корпуса корабля проблем нет, а вот с паровой машиной поначалу было все не просто.

Но Иван Кузьмич недаром говорил мне, что все отобранные им люди просто золото во всех отношениях и положение дел в Николаеве доказывает правоту его слов.

Приехавшие мастеровые уже создали здесь фактически маленький судоремонтный завод и справились со всеми проблемами ремонта паровых машин корабля.

Посланные сразу же по нашему прибытию поисковые партии блестяще справились со своими задачами и нашли каменный уголь, который можно добывать даже карьерным способом и тут же начали его добычу.

Этим занимаются вахтовым методом по две недели партии по двадцать человек.

Но это были не все находки. Наши рудознатцы нашли несколько железных жил, они пусть и скудные, но на первое время и это не плохо.

А еще они нашли и золото.

Наш расчет на твердость староверов вполне себя оправдал, были небольшие, но робкие попытки начать дикую добычу, но они были жестко подавлены Леоновым, а созданная им старательская артель, начала его контролируемую добычу.

К моему приезду уже было добыто почти три килограмма золота. Мне в конечном итоге с них достанется ровно половина, почти четверть непосредственно тем, кто добыл его и еще четверть другим акционерам Компании и её служащим, тому же Павлу Александровичу.

Но главной находкой было золото на северном берегу залива Нортона.

Несколько месяцев назад лейтенанты Тебенков и Этолина на южном берегу залива основали форт Святого Михаила. Юго-восточнее форта находится местная деревня Тачик. Отношения с её обитателями сразу же установились какие-то непонятные и Павел Александрович решил до наступления зимы сходить туда.

У него сразу же получалось устанавливать хорошие отношения с местным населением, он как говорится слово знал.

И в этот раз капитан Леонов замечательно справился с этой задачей. За три дня проведенных с деревне индейцев, он установил с ними отличнейшие отношения.

Индейцы ему и рассказали о золоте на севере залива, увидев у него небольшой самородок. Павел Александрович успел туда сходить и обнаружил просто потрясающее месторождение золота, на пляже вдоль побережья залива длиной не меньше тридцати миль между двумя мысами.

Он в буквальном смысле ковырнул ногой и сразу же нашел небольшой самородок. За два дня, проведенных там, с помощью обыкновенноых кастрюль было добыто почти полкилограмма золота.

Среди экипажа парохода сразу же возникло небольшое волнение, но Павел Александрович после наших бесед был готов к этому и хорошо прошерстил своих людей, всех кто вызвал у него опасения он без всякой жалости списал, не побоявшись даже нехватки экипажа.

И это в непростой ситуации, возникшей после открытия золота, да еще и такого легкого, себя оправдало. Небольшой сумбур, возникший в некоторых мозгах быстро закончился после беседы, проведенной с экипажем капитаном, вернувшимся с золотого пляжа.

Павел Александрович популярно объяснил, что верно и честно отслужившие князю, вернутся домой богатыми людьми, так как за свою такую службу они будут щедро вознаграждены. Те же, кто соблазнится возможностью вроде бы легкой добычей золота, сразу же становятся преступниками и вернуться домой никак не смогут. И более того, где бы они не оказались их статус будет везде одинаковый — беглый вор, в русском смысле этого слов.

Да и выбраться из этих мест шансов у этих людей практически не будет. Например по той причине, что индейцы, его, Павла Александровича друзья, просто устроят на этих людей охоту.

Поэтому небольшое потемнение рассудка у некоторых членов экипажа закончилось почти мгновенным просветлением и капитану не пришлось даже никого списывать. Вишенкой на торте было его сообщение о примерном заработке экипажа за этот рейс. Вкупе с ранее заработанным, некоторые моряки уже вернуться домой людьми далеко не бедными.

Заходить в форт Святого Михаила на обратном пути не стали, капитан Леонов здраво рассудил, что нечего волновать лишний раз людей перед в любом случае трудной зимовкой.

В Николаеве его уже ждал Фердинанд Петрович. Он за сезон объехал все американские владения Компании и последней точкой его маршрута был Николаев. Навигация уже заканчивалась и барону надо было срочно возвращаться в Новоархангельск, застрять здесь на зиму была плохая идея.

Поэтому они быстро обсудили такую потрясающую новость и решили, что после ухода барона из Николаева, это должно узнать все его населения.

Риска утечки информации никакой. Фердинанд Петрович не собирался об этом рассказывать ни одному человеку, а до весны у николаевских контактов с окружающим миром не будет. А холодная зима успеет остудить все горячие головы и до каждого дойдут аргументы Павла Александровича.

Глава 20

После возвращения с «золотой» разведки Павел Александрович поставил свой пароход на ремонт и начал готовиться с броску на север будущим летом.

Как только зима вступила в свои права, он собрал народ и рассказал о найденном золоте. Неожиданно для него николаевцы на эту новость отреагировали очень спокойно.

Поразмыслив он решил, что дело в уже имеющемся опыте жизни на Аляске, здесь даже летом человек быстро понимает насколько даже простая физическая жизнь хрупкая штука, особенно если ты вдруг выпадаешь из общества.

Да и сразу же найденное золото Кеная поставило на место все зашатавшиеся мозги, только дурак мог не видеть, что добыча желтого металла на Аляске подвиг.

Конечно отчаянные головы сразу нашлись, но их разгорячившиеся натуры сразу же успокоили аляскинские старожилы с переселившихся фортов.

Среди них было двое охотников, решивших провести на Аляске еще семь лет по второму котракту с Компанией. У них был печальный опыт небольшого полуголодного сезона, когда неожиданно промысловиков оказалось многовато и цены на всё тут же взлетели.

В итоге всю добытую пушнину, а сезон как назло был очень удачный, пришлось отдавать за внезапно ставшие очень дорогими жизненно необходимые вещи.

И они совершенно резонно предположили, что дикие старатели уйдут с свободное «золотое» плавание и никто не будет их просто так возить туда-сюда, давать им снаряжение и элементарно кормить.

В итоге у них если что и останется от добытого золота, то это будет много меньше гарантированной светлейшим доли добытого. Моему слово здесь всё верили свято. Поэтому разговоры быстро перешли от глупостей к обсуждению практических вопросов организации добычи.

Большинство служащих Компании, а они почти все планировали вернуться в Россию после окончания контракта, изъявили желание поехать в будущий поселок золотодобытчиков.

Среди наших людей нашлись имеющие опят золотодобычи и они сразу же предложили начать работу с помощью шлюзовых камер. Когда я увидел их, то ахнул от удивления: передо мной был кустарно изготовленную промывочную установку со шлюзами глубокого и мелкого наполнения.

Естественно работать она будет пока исключительно с использованием ручного труда. Конечно её можно будет сделать со временем на механическом приводе или паровом приводе, но сейчас возможно только использование мускульной силы человека.

Больше всего мне было интересно что приспособлено вместо резиновых ковриков, на которых собирается мельчайшая фракция в установках 21-ого века, которые я видел в Сибири и из чего сделаны решетки шлюзовых камер.

Коврики конечно были не резиновые, а из кожи. На ощупь с идеально обработанной поверхностью. Это было принципиально важным, так как мельчайшие крупинки золота не должны на ней застревать.

А многочисленные решетки были естественно металлические, деревянные и изготовленные из каких-то местных смол, напоминающих янтарь.

Всё это делалось под руководством одного из староверов — Ефима Капелова. Он в свои сорок пять прошел огонь, воду и медные трубы. И всё это багодаря одному: его увлечению золотым тельцом.

Ефим был из семьи можно сказать потомственных золотоискателей и добытчиков Урала. Этим делом начал заниматься еще его дед.

Он смолоду был очень башковитым и шустрым. Золотая ржавчина проникла в его душу и он почти пятнадцать лет мотался сначала по России, а затем даже три года провел в Мексике и Южной Америке на тамошних золотых приисках.

Не раз удача вроде улыбалась ему, но каждый раз Ефим в итоге оставался у разбитого корыта. На четвертом десятке он в Мексике встретил как ему показалось любовь всей своей жизни.

Но в итоге его и элементарно обобрали и обманули как мужчину. Только остатки веры дали ему силы выжить и вернуться в Россию. Проведя почти год в иргизских монастырях он укрепился с своей вере и по благословлению монастырского игумена завербовался и уехал на Аляску.

У Ефима через год истекал второй семилетний контракт с Компанией, но возвращаться в Россию он похоже не собирался. На Аляске он спас от смерти инденке, которую чуть не растерзал медведь.

Индеанка приняла крещение с именем Ефросинья и стала его женой. У пары было двое мальчиков, четырехлетний Петр и двухлетний Павел.

Ефим был конструктором и главным изготовителем промывочной установки и бесценным отделом кадров для Павла Александровича. В будущую старательскую партию Леонов зачислял только тех, кто получал его добро.

До нашего появления Ефим жил в поселении на юге полуострова Кенай, где была небольшая верфь и там обретались несколько редкостных умельцев, которые большими мастерами по дереву и металлу.

Они вместе с приехавшими мастерами и занимались ремонтом парохода и изготовлением двух промывочных установок.

Для меня открытие судя по всему богатых залежей золота почти под боком было большим откровением, я помнил только о золото Клондайка. Но потом я вспомнил мультфильм «Балто» и про реальную историю, случившуюся на Аляске в 20-ом веке. Затем в моей памяти всплыло еще два названия река Танана и город Фэрбанкс. Ефим тут же сказал, что такая река есть в глубине Аляски, но там русских экспедиций еще на было.

Индейцы Леонову сказали, что раньше начала июня делать на северном берегу залива делать нечего и он запланировать начало похода на двадцатое мая.

Таким образом у меня получалось как раз время для поездки в Калифорнию я тут же отправился туда.

Поход в поселение Росс занял десять дней, надо было обязательно зайти в Новоархангельск, сообщить об изменениях в Компании и встретиться с Фердинандом Петровичем.

Он в прошедшем году совершил большое путешевствие по Русской Америке и побывал в том числе в Калифорнии. На мой нетерпеливый вопрос он улыбнулся в свои огромные усы и с хитринкой прищурившись, ответил:

— О положение дел в Калифорнии можно рассказывать не один час, но не хочу вас лишать удовольствия неожиданно все это увидеть самому. Скажу только, что неприятного не углядел ничего.

Я с улыбкой поднял руки, сдаюсь и не задаю больше вопросов.

А вот об отношениях с воинственными колошами он рассказал очень подробно.

Как и ожидалось, что стоило заговорить о снижении нашего интереса к самостоятельной добыче на пушного зверя и справедливых ценах в торговле с ними, как сразу же отношения улучшились. А уж когда прошли первые торги на новых условиях, то русские сразу же стали желанными и уважаемыми гостями.

Вот только торговля пушниной для Компании тут же стала чуть ли не убыточной и Фердинанд Петрович пошел на такое только из-за меня, вернее уверенности, что слово светлейшего тверже любого булата.

Барон Врангель согласился пока остаться на Аляске моим заместителем и я очень довольный этим тут же отправился дальше.

Положение дел в Калифорнии меня вполне устроило, никаких крупных проблем пока нет, все развивается в нужном русле. И действительно многое из увиденного меня неожиданно и приятно удивило.

Первое что просто шокировало меня, это резкий рост населения нашей колонии. Крещенные католиками индейцы массово переходят в православие и старообрядчество. Но это была не главная печалька для мексиканских властей. Не так массово, но к нам переходят и мексиканцы и некоторые из них тоже принимают нашу веру, потому что среди них много желающих стать казаками.

Следствием этого стало установление нашего реального контроля над той территорией, что отошла нам по договору с индейцами. В итоге у нас сейчас больше двух тысяч взрослых мужчин, из них казаков вместе с кандидатами почти тысяча.

Мексиканские власти ведут себя тише воды ниже травы, хотошо понимаю, что наши молодцы вынесут в одну калитку любую армию, которая чисто теоретически может появиться в Калифорнии.

Осенью явочным порядком под наш контроль перешла Миссия Сан-Рафаэль-Арканхель. С ней наши правители Калифорнии обошлись очень мудро. У католиков не стали ничего забирать, все осталось на своих местах, но рядом с католической церковью Святого Рафаэля заложили два наших храма: православный Святого Архангела Михаила и старообрядческий Святого Архангела Рафаила и в Михайловской церкви уже служат.

Миссия была основана в 1817-ом году в качестве больницы Миссии Сан-Франциско де Азис для лечения больных индейцев. Наши правители эту её «специализацию» оставили и даже более того расширили, сделав это больницей-саноторием и для наших людей.

Вокруг сразу же стал расти городок, а севернее километрах в пятидесяти в Лагуне де Санта-Роза обосновался наш ученый камчадал Егор Черных и это место обещало стать нашей настоящей житницей.

На северном берегу залива Сан-Франциско почти напротив Президио Сан-Франциско или Королевской крепости Святого Франциска мы заложили свою крепость, назвав её Северным фортом Сан-Франциско. В начале моего 21-ого века это батарея Спансера форта Бейкера. Наш форт будет защищать и соответственно самую узкую часть пролива.

Форт планируется построить основательно и затем вооружить так, чтобы он действительно контролировал пролив. В невысказанных планах был захват плацдарма и строительство такого же укрепления на южном берегу пролива.

Очень интересным для меня было стремление установить с нами тесные контакты вождей племен долин Калифорнии, в первую очередь долины реки Сакраменто.

Говорить, что это были племена возглавляемые вождями можно конечно с большим трудом. Политика проводимая испанцами, а затем мексиканцами, приводила только с быстрому уничтожению коренного населения Калифорнии.

После того, как Мексика в 1821-ом году завоевала независимость, большинство испанских миссий Калифорнии остались верны Римско-католической церкви, сохраняя влияние бывшей метрополии и в августе 1833-его года Конгресс Мексики принял Указ о секуляризации миссий Калифорнии.

Его появление совпало с внезапным и неожиданным усилением нашей колонии. Индейцы и до этого как могли сопротивлялись и постоянно устраивали восстания.

Напуганные нашей внезапно появившейся мощью, католические монахи и часть связанных м ними мексиканцев, просто бежали из долин на юг Калифорнии и в прибрежные миссии.

В итоге в долинах не произошло перераспределение собственности миссий среди уже мексиканцев и индейцы неожиданно оказались предоставлены сами себе.

Среди них оказалось несколько тысяч «окультуренных» испанцами и мексиканцами, которые научились земледелию и кой-каким ремеслам. У индейцев начали организовываться какие-то новые общества и они резонно опасаясь карательных экспедиций мексиканских властей, потянулись к нам, тем более уже был пример наших новых отношений с индейцами.

Я предполагал возможность такого развития событий, но то,что оно будет столь стремительным, никак не ожидал. По факту можно считать что самые «хлебные» районы Калифорнии уже попали в нашу сферу влияния и закрепиться в них труда не составит. И что немало важно, время на нашей стороне.

Таким положением дел в Калифорнии я был очень доволен и потратив неделю на беседы со своими сотрудниками, а все теперь по факту и юридически ими являются, я поспешил обратно на Аляску. На руках у них остались мои очередные инструкции, а у меня были толстые стопки бумаг с отчетами и списками того, что срочно необходимо нашим колонистам.

Особенно впечатляющим и были списки из порта Румянцев: станки, материалы, сырье, в первую очередь уголь и железо и кадры, чем больше, тем лучше.

Если я сумею все требуемое предоставить хотя бы процентов на сорок, то через несколько лет в Калифорнии появится неплохая индустриальная база, добротный фундамент для универсального машиностроения.

В Николаевск мы вернулись пятнадцатого мая. Отремонтированный «Хабаров» был готов к походу. На север должны пойти тридцать пять человек во главе с Ефимом Капеловым. Среди них десять староверов пришедших со мной, которые идут туда сразу со своими семьями. Со своей семьей идет и Ефим.

Павел Александрович собирается там быть максимально долго и по моей просьбе его в Николаеве подстраховывает барон Врангель.

«Херсонес» за время нашего пребывания в Калифорнии был тщательно осмотрен в порту Румянцева, а затем и в Николаеве, пока шла погрузка на него промывочных машин. Наши мастера заверили меня то его состояние вполне приличное и мы двадцатого мая вышли в очередной поход.

Несмотря на наступившее лето, Берингово море встретило нас неласково, постоянно штормило, часто налетали шквалистые ветра, иногда даже еще со снегом, а на пути еще встречались льды и приходилось двигаться очень осторожно.

К цели нашего путешествия, золотому пляжу, мы подошли пятого июня. «Херсонес» начал быстро разгружаться первым, мы с Павлом Александровичем должны быстрее прийти в Михайловский форт.

Пока шла разгрузка я ломал голову как назвать реку, в устье которой мы высаживались и город, который здесь появится. Знакомое мне название Ном я даже не хотел рассматривать.

Соня видя мои муки, решила прийти мне на помощь и прямо спросила в чем дело.

— Алешенька, ты сегодня целый день из-за чего-то переживаешь и я не могу понять в чем дело, — она на меня посмотрела с такой тревогой,что я даже немного испугался., но тут же рассмеялся.

— Понимаешь, Сонечка, никак не могу придумать названия. С мысом понятно, Тебеньков назвал его Толстым, следующий будет Средним. А как назвать реку и будущий город? — я вопросительно посмотрел на жену.

— Город назови Михайлов, а реку назови Змеиной, Павел Александрович ведь про неё же говорил, что она вьется змейкой, — в этот момент меня как осенило, я вспомнил что я не просто смотрел мультфильм про пса Балто, но еще и где-то читал, что город Ном стоит на реке Снейк, и именно там нашли первое золото, а сама река Ном в пяти километрах восточнее. А Снейк по русски змея.

— Ты про реку правильно говоришь, но вот с названием города неувязка, на другом берегу залива у нас есть уже Михайловский редут, — в этот момент мне приходит в голову идея все немного сделать по другому. — Мы вообще всесделаем по другому. Пошли в кают-компанию. Совет держать будем.

Через полчаса в кают-компании собрались капитан Леонов, Ефим Капелов, Иван Васильевич и мы с Соней.

— Господа, мы начали выгрузку оборудования и механизмов. Это естественно надо продолжить, но вот город здесь я думаю основывать не надо. Лейтенант Тебеньков недаром выбрал для крепости место на другом берегу залива, — я показал на карте место, где год назад появился наш Михайловский редут или форт Святого Михаила.

— Это на сто километров южнее и в глубине залива. Здесь же голое место, продуваемое всеми ветрами и совершенно не удобное для якорной стоянки. Поэтому я предлагаю постоянное поселение, город Михайлов, заложить рядом с редутом, а здесь будет вахтовый поселок золотодобытчиков. Реку назвать Змеиной, мысы Толстым и Средним. Какие будут мнения? — Ефим что-то хотел сказать, но его опередил Иван Васильевич.

— Есть еще одна маленькая деталь, о которой не сказал Алексей Андреевич, — наш начальник службы безопасности последнее время все больше молчал, я иногда его целыми днями не слышал. — Индейцы здесь очень воинственные и агрессивные. Они легко провоцируются англичанами и особенно американцами. Здесь обороняться будет намного сложнее, особенно когда среди нас будут женщины и дети.

— Да и содержать два серьезных поселения здесь будет сложно, а Михайловский редут нужен чтобы продвигаться вглубь Аляски по Юкону, — совершенно неожиданно подключилась Соня. Она редко участвовала в моих совещаниях и обычно молчала.

— А вот об этом я даже и не подумал, — ухмыльнулся Ефим. — Получается городишко надо там строить.

Он махнул куда-то в сторону, но почему-то не в ту, где стоит наш Михайловский редут.

Глава 21

Как только была закончена выгрузка промывочных машин мы с Павлом Александровичем на «Херсонесе» пошли в наш Михайловский редут.

Там на зимовку оставалось двадцать пять служащих Компании, управляющим редута был служащий Компании креол Григорий Козьмин. В первых числах июня в Михайловский редут должен прийти шлюп «Чичагов», помошником капитана на нем ходит Петр Васильевич Малахов, Машин крестный.

На борту шлюпа должны быть служащие Компании Андрей Кондратьевич Глазунов и Александр Филиппович Кашеваров, а в самом редуте нашего прибытия должны ждать Фёдор Лаврентьевич Колмаков и Семён Иванович Лукин.

Малахов, Глазунов, Лукин и Кашеваров креолы, их отцы были русские и были служащими Компании.

Лукин рано оставшийся сиротой, его родители погибли во время войны с калошами, воспитавался в семье Баранова, Главного Правителя Русской Америки тех времен. Он образован, владеет многими местными языками, очень скромный, смелый и целеустремленный человек. Ему цены нет как переводчику. Фёдора Лаврентьевича Колмакова барон Врангель считает одним из лучших администраторов Компании. Начинал он когда-то ямщиком в Тобольске, а сейчас пара Колмаков — Лукин добиваются наверное самых блестящих результатов и ислледовании внутренних районов Аляски.

Малахов, Лукин и Глазунов ровесники, они трое восьмисотого года рождения, а Кашеваров мой ровесник. Он, как и Малахов закончил Кронштадское училище штурманов.

Почему и как Петр Малахов стал Машиным крестным большая семейная тайна, её унес с собой мой родитель. Ни матушка, ни мой крестный, об этом ничего не знают. Крестный тогда где-то плавал, а матушку уже на самих крестинах просто поставили перед фактом.

На эту могучую кучку у меня большие планы, к ним я еще подключу младшего Колмакова, Петра. Он тоже учился в Кронштадте и тоже с 1800-ого года. Сейчас он в Александровском редуте и должен искать сухопутные дороги на Кенай и сюда к заливу Нортона.

Эти бессташные исследователи должны будут исследовать все екрестности залива Нортона, пройти по Юкону до Клондайка, найти пока еще мифическую долину реки Танана и проложить трассы с Кеная до неё и дальше до Клондайка и желательно до будущего Михайлова.

И конечно они должны будут должны найти золото. В этот раз я перед отходом откровенно рассказал Фердинанду Петровичу о найденном золоте и моих надеждах, что в бассейне Юкона будут найденны и другие золотые провинции.

Барон Врангель выслушав меня несколько минут молча смотрел в окно кабинета на океанскую даль, за которой где-то там далеко-далеко была наша любимая Россия.

— Алексей Андреевич, с какой целью вы мне это рассказали? Срок моего контракта скоро истекает, да собственно это не имеет некакого значения, вы фактически можете хоть сейчас назначить на моё место любого человека, — Врангелю не было еще и сорока и я считал, что в своих начинаниях вполне могу опираться на его.

Совершенно не могу это объяснить, но я всегда почти сразу же после попадания стал чувствовать тех, кому могу доверять и пока еще ни разу не ошибся. Это наверное и есть главный рояль в кустах, без которого все мое попадание скорее всего оказалось бы пшиком.

— Хорошо, Фердинанд Петрович, — ухмыльнулся я, — как говорится, каков вопрос — таков ответ. Мне бы не хотелось, чтобы вы уезжали. И если вы будите не против, я без колебаний продлю ваш контракт.

— Спасибо, князь, за откровенность. Сочту за честь продолжить дальше служить под вашим началом.

После этого разговора я принял окончательное решение, что барон Врангель остается Главным Правителем Российской Американской компании. Я совершенно не хотел заниматься пушниной, хотя это пока еще и очень выгодное дело, поэтому в деятельности Компании пока ничего не изменится, а моя деятельность будет идти параллельно.

Возникшую юридическую коллизию, а новом уставе Компании, подписанном недавно Государем, нечетко прописано кто конкретно руководит всей оперативной деятельностью. Но там четко написано, что это моя компетенция. Поэтому должность Главного правителя Русской Америки остается, но только именно в Америке, на нашем Дальнем Востоке пока на таких же правах будет Начальник Дальнего Востока.

Им будет Флегонт Мокиевич. Его владениями будут Камчатка, Чукотка, Охотский округ и русские Курилы. За Южные Курилы он тоже будет присматривать.

Я же стану Председателем Совета Директоров Компании, его я создам когда вернусь в Питер. Резиденцией Совета будет Иркутск, а затем Николаев на Амуре.

Все кандидатуры на участие в моих «золотых» проектах получили одобрение барона и я собирался всех этих людей сразу же подключить к этому делу.

Рассчитывать на швейцарскую точность прибытия парусных судов это полнейшее безумие, но «Чичагова» мы встретили еще на подходе к Михайловскому редуту и с Малаховым, Глазуновым и Кашеваровым я с Павлом Александровичем успел поговорить еще до того как встали на якорь в бухте Тебенькова.

Я был очень рад, что эта троица не разочаровала меня и получила «допуск» к моему «золотому» проекту. Правда на Кашеварова сразу же положил глаз Павел Александрович, пришлось «скрепя сердцем» пойти ему навстречу и он сразу же начал подготовку нового штурмана для своего корабля.

У меня оказалось пара свободных часов, мы с Соней спокойно пообщались с Петром Васильевичем и я наконец-то узнал как он попал в Машины крестные.

Оказывается за несколько дней до Машиного рождения отец и сын Малаховы приехали в Питер. Цель поездки юноше была неизвестна, он был еще мал для того. Его отец последнее время был при материальных ценностях Компании и скорее всего сопровождал ценный груз, добытую пушнину.

Старший Малахов был уже болен и пожелал умереть в родном Великом Устюге, поэтому и попросился уехать с ценным грузом. Но это было всего лишь предположение Петра Васильевича, точно этого он не знал.

Приехав в столицу, старший Малахов к большому удивлению сына поспешил нанести визит светлейшему князю Андрею Алексеевичу Новосильскому и тот сразу же решил, что младший Малахов будет крестным его новорожденной дочери. Что связывало наших отцов он не знал, скромные попытки узнать его родитель пресек на корню.

Вскоре Петр вернулся на Аляску с одним из компанейских судов, а его отец уехал доживать на свою малую родину, где через несколько месяцев тихо скончался.

Через несколько лет Петр Васильевич опять приехал в Питер и учился в Кронштадте. Но со своими сватами общался редко, князь ему сказал, что он человек опасный и от него лучше держаться подальше.

Вернувшись опять на Аляску он больше в России ни разу не был и как-то получилось, что не пересекался с Сергеем Федоровичем, о совместном существовании они конечно знали, но лично встретится как-то не сложилось.

Получается, что уже в 1818-ом году, когда младший Малахов приехал учиться, мой батюшка уже успел так вляпаться в какие-то скорее всего заговорческие дела, что серьёзно чего-то опасался. Очередная и не очень приятная загадка. По крайней мере у меня от этого испортилось настроение.

А вот Петр Васильевич Малахов нам с Соней очень понравился, как и Глазунов с Кашеваровым. Первый его вопрос кстати был про свою крестницу.

Михайловский редут тоже имел кучу недостатков как место нашей основной дислокации в этом районе, бухта Головнина, например, более подходит для порта, но надо учитывать еще один важней фактор: близость в Юкону.

Эта могучая река Аляски по любому скоро станет на несколько десятков лет главной транспортной артерией этого сурового края. Я по любому буду стремиться строить везде, здесь на Аляске, в Сибири и на Дальнем Востоке и своим опорным пунктом лучше делать Михайловский редут, это место самое предпочтительное с учетом всех за и против.

Когда Павел Александрович осенью уходил в Николаев, он оставил достаточные дополнительные запасы продовольствия зимовщикам редута и не сомневался, что они успешно перезимовали.

Меня лично больше всего тревожило соседство редута с двумя поселениями деревнями эскимосов, их тут на Аляске называют жило, одно из них было рядом с редутом и называлось Тачик, а другое верстах в десяти на севере острова на мысе Стефенс и называлось Атвик.

В Тачике достаточно многочисленное население, Леонов считает, что там постоянного населения больше сотни. Это одно из главных торговых мест на юге залива,сюда даже приплывают чукчи и эскимосы с русской Чукотки. Торговля тут естественно меновая.

Но Леонов и особенно Глазунов, утверждали, что эскимосы очень заинтересованы в соседстве с русскими и прибрежные жители достаточно миролюбивые и настроены со всеми жить в дружбе.

Их главный интерес и профит торговля. А вот обитатели внутренних районов Аляски, особенно индейцы, которых уже можно встретить на том же Кускоквиме, публика достаточно агрессивная и воинственная.

Глазунов выйдя из Михайловского в конце осени 1833-его успел совершить зимний пеший переход из Михайловского редута к реке Квихпак, перейдя её по льду, он вышел к реке Кускоквим и вернулся обратно.

И уже в начале весны этого 1834-ого года он успел сходить в низовья Юкона и начать изучение его дельты. Вполне резонно Глазунов предположил, что оба раза он имел дело с одной и той же рекой — Юконом или Квихпаком.

Вернуться по хорошей зимней дороге он не успел и собирался вернуться морским путем, построив для этого небольшую лодку на подобие эскимосского морского каяка. С ним было двое эскимосов из Тачика и проблем в строительстве лодки и морском переходе они не видели.

Когда они вышли в море и направились к заливу Нортона, их подобрал наш шлюп.

Андрей Кондратьевич рассказал нам о своих двух путешествиях, совершенных после ухода Леонова осенью прошлого года и самое главное о положении дел в Михайловском в начале зимы. Его он охарактеризовал пока хорошим.

— Андрей Кондратьевич, почему пока? — интонация Глазунова меня сразу зацепила и решил сразу же уточнить его точку зрения.

Глазунов был креолом. Его отец, служащий Компании, был из иркутских крестьян, женился на алеутке и их сын хорошо разбирался в местных народах и их взаимоотношениях.

Креолов всего на Аляске сейчас две или три сотни, по крайней мере не меньше. Все они получали начальное образование и после этого юноши могли сделать карьеру в Компании, а девушки удачно выйти замуж.

Большинство креолов служащие Компании, от матросов до приказчиков.

Самые умненькие и способные за заслуги своих отцов, служащих Компании, учились в Кронштадтского штурманского училища. Сейчас их на Аляске трое или четверо, Малахов и Кошеваров будут служить у меня лично, младшего Колмакова я тоже планирую привлечь к работе на меня.

В Ново-Архангельске, на местной верфи достраивают двухмачтовый гукор два корабела — Осип Нецветов и Илья Чеченёв, оба корабельному делу обучались на Охтенской верфи в Петербурге. Они тоже в моем поле зрения.

Есть еще одна особая категория креолов, их всего человек десять. Это перводчики или как сейчас говорят толмачи. И наверное самые лучшие из них это Глазунов и Лукин.

Как будут говорить, университетов они не кончали, но оба были очень грамотными людьми. С Лукиным я еще не знаком, а Глазунов редкостная умница. Такой гибкий и пытливый ум во все времена большая редкость.

— Азьягмюты или малейгмюты, это тоже эскимосы, — Глазунов, как и Малахов, быстро усвоил мою терминологию и без труда её использовал, — но живущие на берегах Квихпака или Юкона, как вы, Алексей Андреевич, его называете. Они охотники и воины, в отличие от приморских племен. А на востоке у них очень агрессивные и воинственные соседи — индейские племена. И мы очень быстро станем им конкурентами.

Это для меня не было открытием Америки, я это и сам понимал. Главный вопрос когда они это поймут и начнут борьбу с нами.

— Лет сто назад здесь все жили по другому, оружием были луки и копья, не было табака и вина, железных орудий, все было костяное. Сначала это начало сюда приходить с Чукотки, а потом тут появились европейцы. И эскимосы с индейцами могут выменивать или захватывать нужное им у нас, англичан или тех же американцев. Кроме чукотского табака, его привозят сюда прямо из Якутска.

Глазунов говорил медленно и размеренно, тщательно подбирая слова.

— Но есть важнейшие товары, без которых им даже трудно просто выжить, а выменять их можно только у чукчей и здесь им не нужны никакие посредники, — а вот это для меня большое откровение.

— И что же это за товары? — Соня опередила меня с вопросом, в этом походе она была более активна.

— Оленины, маклячьи и нерпичьи лавтаки, шкуры и жиры: белужий, маклячий и нерпичий, — что такое оленины и всякие там лавтаки, а также как здесь сейчас называют китов и всяких тюленей, я уже знал. Но то, что меновая торговля с нашими чукчами имеет такое значение для коренных обитателей Аляски для меня открытие.

— А что эскимосы и индейцы сами не не добывают всё это? Я понимаю еще, индейцы не могут добывать китов или тех же тюленей, но неужели они не умеют охотится на оленей? — я развел в недоумении руками. — Или эскимосы разучались добывать китов или морского зверя? И что можно на обмен предложить чукчам?

— У меня, Алексей Андреевич, нет объяснения этому, но это факт. Обмен идет в основном на пушнину, добываемую здесь, бывает на деревянные вещи, а оленины чукчи привозят в основном от своих домашних оленей. Поразительно, но на Аляске даже и не пытались одомашнить оленей, — в этот момент раздался далекий орудийный выстрел и тут же раздался ответ нашего носового орудия.

Глазунов улыбнулся.

— Вот мы и пришли.

Ничего плохого в Михайловском редуте мы не встретили. А вот приятные сюрпризы нас ожидали.

Первым была моя сработавшая ставка на консервы. Леонов осенью оставил в редуте почти пять тысяч банок мясных и овощных консерв и именно они прошедшей зимой были самым ходовым товаром в меновой торговле с эскимосами. И что интересно овощные консервы по популярности не уступали мясным. Использованные банки, притом идеально чистые, регулярно привозились обратно, за них была установлена скидка при следующем обмене.

Вторым сюрпризом было налаженное производство кирпича. В окрестностях редута зимовщики нашли глину вполне пригодную для этого производства и среди них оказался нужный специалист — Никифор Тихонов, который до отъезда на Аляску работал на кирпичном заводе в Охотске.

Самая хорошая глина была найдена буквально в десятке метров от Тачика, селения эскимосов и Никифор с помощью Фёдора Колмакова сумел договориться с ними и построить там небольшую кирпичную мастерскую.

И мало того к нему туда пошел работать десять эскимосов. К нашему приходу была уже изготовлена первые пять тысяч кирпичей. Последняя партия была вполне приличного товарного вида, внешне практически не отличаясь от уже виденных мною камчатских кирпичей.

Первые партии, аккуратно сложенные стопками и специально беспорядочно разбросанные, проходили полевые испытания климатом Аляски.

Главным препятствием для расширения производства был элементарный недостаток топлива. И об этом мне Никифор сразу сказал, когда я спросил его о возможности увеличения производства.

— Глина тут, ваша светлость, есть. Конечно с ней работать не просто. Сто потов прольешь, пока что-то путное получается, особенно тяжко шамот дается, — он показал на небольшую стопку отдельно сложенного готового шамотного кирпича. — Но самое главное тут мало топлива.

— А если у тебя его и шамота будет достаточно, сколько в месяц сможешь выпускать? — на производства кирпича я здесь совершенно не рассчитывал, но это сразу открывает очень заманчивые перспективы в этих местах.

Никифор шмыгнул носом и ответил, сразив меня почти наповал.

— Бабу мою с детишками привези мне, ваша светлость. Невмоготу мне без них, —голос у здоровенного мужика задрожал, он замолчал и смахнул слезу со щеки.

Прсторный рукав рубахи соскользнул вниз и на запястье я увидел характерный след, который оставляют кандала и быстро опустил глаза, бросив взгляд на его голые измазанные глиной лодыжки.

На них я тоже увидел следы оков. Мне достаточно часто приходилось последние годы видеть подобные картинки и ошибиться было невозможно.

— А ты, братец, я смотрю из беглых, — увиденный след по другому истолковать мне не пришло в голову. — Давай-ка рассказывай о своих подвигах, если не хочешь быть выданным властям.

Глава 22

— А ты, братец, я смотрю из беглых, — увиденный след оков по другому истолковать мне не пришло в голову. — Давай-ка рассказывай о своих подвигах, если не хочешь быть выданным властям.

Я, сказав это, остался неподвижным, но стоящий сзади Петр слышал наш разговор и положил руку на эфес шашки, весящей на боку.

Никифор бросил короткий взгляд на него и прерывисто начал говорить.

— Мы саратовские. Я попросил изволения жениться, а барин захотел моей невестой первым попользоваться и велел двум своим гайдукам притащить её к нему в карету как только мы из церквы вышли. Ульяна стала убегать и звать меня на помощь, — Никифор сжал кулаки и следы оков на запятьях налились кровью.

— Я с младшим брательником был рядом. Одного гайдука мы сбросили с обрыва в реку, он утоп, а другому я сломал ногу. Барин выскочил из кареты с пистолетами и пальнул в нас. Он был очень хорошим стрелком и прострелил мне ногу, а брательнику руку. Потом барин всхватил палаш и бросился к нам. Да только споткнулся и упал, выронив палаш, — Никифора начала бить крупная дрожь и он замолчал со скрежетом сжав зубы.

Немного успокоившись, Никифор продолжил свой рассказ.

— Я успел схватить палаш раньше и зарубил его. Брательник с Ульяной убегли, а меня схватили. Барыня приказала заковать меня и пороть наших батю и мамку, пока брательник не сдасться. Мамку запороли до смерти, меня с батей отвезли в кутузку, — Никифор заплакал и сквозь слезы закончил.

— У Ульяны мамки не было, она от горячки умерла когда рожала и её батя так вдовцом и остался. Батю вскорости выпустили и они втроем ночью напали на кутузку и отбили меня. Утром меня как раз должны были заклеймить и на каторгу отправить. Кроме нас с брательником у моих никого не было, поэтому мы впятером подались в бега. Барыню я сжег вместе с домом. Ночью залез в окно к барыне, связал её и поджег дом, — Никифор криво ухмыльнулся и замолчал.

— А здесь как ты оказался? — в том, что на Аляске можно встретить лихих людей я не сомневался, но услышанное меня впечатлило.

— За три года до Охотска добежали, а потом решили от греха подальше в Америку ехать, — Никифор полностью успокоился и говорил ровно без каких-либо эмоций.

— Чем твои здесь занимаются и сколько вы уже здесь? — решение я уже почти принял и решил для порядка уточнить, а вернее чтобы немного потянуть время.

— Брательник с тестем здесь, ине иногда помогают, а батя с бабами и детками в Ново-Архангельске. Он на верфе плотничает. Семка местную девку взял, они венчаные и у них тоже уже двое, — последние слова окончательно перевесили сашу весов моего суда.

Я обернулся и удостоверившись, что Петр стоит сзади и все слышит, вынес свой вердикт.

— Выдавать я вас не буду. Но служить мне будите не щадя живота своего и если что, судить вас сам буду. Жен ваших с детками распоряжусь привезти и отца твоего тоже. Пусть здесь плотничает, — Никифор хотел упасть в ноги, но я его остановил.

— А теперь вот что скажи, если у тебя будет каменный уголь сможешь с ним работать?

— А чего в нем мудреного, ваша светлость? — мастер кирпичных дел пожал плечами. — Конечно смогу.

— А в Ново-Архангельске хороший шамот делают? — тамошний кирпичный завод и работал стабильно и обеспечивал все местные потребности в кирпиче.

— Хороший.

— Вот делай пока обычные кирпичи, а для огнеупорных шамот будем привозить. На этом всё, мойся, переодевайся и приходи в дом для управляющего редутом, там совет у нас будет.

В начале основания редута 25-ть служащих Компании, составлявшие команду редута и товары для торговли с эскимосами, помещались в одной казарме, срубленной и привезенной из Новоархангельска. С каланчи, устроенной над казармой, часовые обозревали всю окрестность.

К нашему приходу уже построили дом управляющего, амбар для выменянного товара и баню с кухней под одной крышей. Главная проблема была дерево, на острове леса не было вообще и главным его источником был океан, который выбрасывал на западный берег соседнего острова Стюарт подарки Юкона.

Верстах в шестидесяти-семидесяти к юго-западу расположена дельта реки Юкон. Весенний сток приносит деревья и бревна вниз по реке Юкон, которые, достигнув Берингова пролива, выбрасываются ветром и приливами в залив Нортон. Остров Стюарт находится прямо на пути всего, выбрасываемого в залив и его выходящие на запад пляжи завалены деревом, различной степени гнилости.

Самая гниль постепенно уносится приливами и отливами. По весне там бывает большое количество леса годного для строительства. А на топливо естественно то, что выброшено в прошлые годы.

Леонов, когда уходил в прошлом году, дал управляющему Косьмину особый наказ — максимально заготовить лес для строительства.

Иван Васильевич с капитаном Леоновым первым делом занялись проверкой «профпригодности» служителей редута и устойчивости к золотому тельцу. Мы решили, что все, кто вызовет у нас опасения, будут безжалостно вывезены на Камчатку.

Таковых к моему удивлению не оказалось, хотя ничего удивительного тут не было. Все эти люди уже тут не первый год, цену жизни в этих краях знают и понимают, что здесь даже не Сибирь, где у тебя есть шансы в одиночку добраться до жилых мест.

Тут таких шансов нет. Добыть золото конечно можно попробовать и самому, но что делать потом? Как отсюда выбраться?

Тем более, что я сразу же сказал, что золото будут получать все: и те, кто его будет добывать, и те, кто их всем обеспечивает.

Около полуночи первого дня нашей высадки в доме управляющего я собрал совет на который пригласил капитана Леонова, Ивана Васильевича, управляющего Косьмина, Малахова, Глазунова, Колмакова, Лукина, Кошеварова и Никифора Тихонова.

Естественно была и Софья Андреевна. Она перед заседанием успела отдохнуть, чувствовала себя превосходно и выглядела потрясающе.

Кашеваров, хотя и будет теперь плавать с Павлом Александровичем, все равно скоро будет одним из стержней моего проекта на Аляске. Просто он быстро наберется опыта на нашем пароходе и скоро станет одним из основных капитанов Аляски.

— Первый вопрос, господа, и самый важный, — я все равно сомневался в правильности нашего выбора и решил начать совет с этого вопроса. — Здесь мы уже начали высадку семей золотодобытчиков. Надо определиться: редут будет у нас перевалочной базой или здесь мы строим город, который будет нашим главным опорным пунктом в этих краях. У меня нет твёрдого мнения и я буду полагаться на общее решение.

Решили строить здесь город Михайлов — русскую опорную базу в этих краях. А как это делать на самом деле решить оказалось не сложно. Заготовленного и привезенного леса достаточно, чтобы до зимы построить казармы для проживания вновь прибывших. Ни частокол ни крепостные стены вокруг решили не ставить, население нового города будет вполне достаточное, чтобы и без них отразить теоретические нападения эскимосов. Да и вооружены мы очень серьёзно, пароходы привезли достаточное количество и винтовок и патронов к ним.

Весь имеющийся кирпич мы решили пускать на строительство жилых домов, двух храмов, школы и больницы. И когда начнется строительство всяких производств, конечно на производственные здания. А первым делом мы решили построить кузницу.

Управляющим редута, а по факту уже градоначальником строящегося города решили оставить Косьмина. Он похоже не очень горел этим заниматься, желая в глубине души по-видимому податься в золотодобытчики. Но его настрой сразу же изменился как только я сказал, что одной из его обязанностью будет организация обеспечения золотодобычи всем необходимым. Он автоматически становился причастным к этому делу и у него появлялся законный процент в золотодобыче. Небольшой, но регулярный и не пыльный.

Фёдора Лаврентьевича Колмакова барон Врангель недаром считает лучшим администратором Компании, а связку Колмаков — Лукин лучшими переговорщиками.

Они на все сто были уверены, что в горах полуострова Сьюард есть небольшие залежи железа. В качестве доказательства они показывали куски железного колчедана, которые они выменяли у эскимосов пришедших с северных берегов залива Нортон. И мало того, они без каких-либо сомнений утверждали, что в глубине полуострова находится легендарное русское поселение Кынговей.

В разговоре об этом я задал всем два вопроса, на которые у меня не было ответа.

— Господа, у меня два вопроса. Первый, как мы будем называть полуостров на севере от нас? — для ясности я показал его на карте.

— А что тут думать, Алексей Андреевич, — сходу на мой вопрос ответил Павел Александрович. — Его открыла русская экспедиция Федорова и Гвоздева. Именем Гвоздева называли мыс, который сейчас европейцы усердно называют именем принца Валийского и я полагаю, что надо вернуть ему истинное название, а полуостров назвать именем Федорова, так как он был в экспедиции старшим начальником.

Дневники той легендарной экспедиции считались пропавшими, не то утонувшими в ледовой полынье вместе с собачьей упряжкой, не то упавшими в ледяную расщелину вместе с сорвавшейся с тропы лошадью. Но все это оказалось не так и их в неразобранных ворохах бумаг Сибирского приказа нашел наш господин Бальзаминов. С этих бесценных бумаг я приказал снять копию и захватил её с собой для изучения, но Павел Александрович успел это сделать раньше меня.

Я встал из-за стола и обвел взглядом присутствующих.

— Негоже нам русским людям забывать героические свершения наших предшественников и после сказанного капитаном Леоновым предлагаю считать вопрос исчерпанным. Отныне будем именовать полуостров именем Федорова, а мыс опять именем Гвоздева. Надеюсь возражений нет? — задавать последний вопрос было совершенно не обязательно.

По возвращению в Петербург подам об этом прошение Государю Императору, — продолжил я после небольшой, но очень торжественной паузы. — Теперь, господа, прошу внимания. Отныне я своей властью запрещаю всякие плохо подготовленные экспедиции вглубь Аляски. Я не сомневаюсь в вашем личном героизме, но демонстрировать мне его не надо и привозить из походов обмороженных товарищей тоже больше не надо. Тем более тела погибших.

Такого от меня никто из присутствующих не ожидал и все оторопело уставились на меня. Эффект, произведенный моими словами мне определенно понравился и улыбнувшись, я продолжил.

— Но это, господа, не означает, что мы прекращаем исследования и продвижения вглубь Аляски. Просто делать это будем немного по другому. Все экспедиции должны быть тщательно подготовлены. Риск потерь должен быть сведен к минимуму. Задачи на ближайшее время следующие.

Я достал новую карту и взял в руки карандаш.

— Господа Глазунов и Малахов должны найти удобный путь к среднему Юкону, — я показал пунктиром обозначенную великую реку Аляски. Мне было точно известно где и как она протекает, но официально это еще не открыто, как и река Уналаклит.

— Вот где-то здесь есть река, — пунктиром я обозначил реку Уналаклит и весь предполагаемый маршрут экспедиции.— Она очень извилистая, вы должны подниматся по ней по прямой верст на пятьдесят -пятьдесят пять, а с учетом всех изгибов раза в полтора больше.

Когда вышел мультфильм «Балто», я его смотрел вместе с дочерями, которые были еще маленькими и они потребовали, чтобы я им рассказал как всё было на самом деле. И волей неволей пришлось изучить этот вопрос, поэтому я хорошо знал про древнюю торговую тропу индейцев и эскимосов и самое главное: где и как она проходит.

— Когда горы немного расступятся, вы должны продолжать идти вдоль реки и по левую руки у вас должны быть вот эти горы, — весь маршрут я примерно нарисовал и показывал на своей карте. — Вот в этом месте река уйдет в горы, а вы должны продолжать идти вдоль них. Это древняя торговая тропа индейцев и эскимосов и она через горы выведет вас к большой реке. Это и будет Юкон.

— Ваша светлость, а как же он протекает если рядом с нами его дельта? — спросил управляющий редутом Косьмин.

Ответ я конечно знал, но озвучить его не мог и поэтому пришлось крутить одним местом.

— Точно не знаю, думаю что Юкон здесь идет на юг. А потом где-то поворачивает на запад. Радикально решить этот вопрос можно одним способом — пройти его на пароходе идя от устья. Рисковать мы не будем и сделаем это через год или два когда вы, господа мои хорошие, подготовитесь к этому походу.

— И наша предполагаемая экспедиция это и есть подготовка к походу по Юкону? — тут же спросил Глазунов.

— Именно так, Андрей Кондратьевич. Последнее, что касательно вашей задачи. Вам не просто надо найти и этот маршрут, но еще и оценить его на предмет прокладывания по нему дороги. В любом случае вы должны на маршруте наметить остановочные пункты или станции через каждые двадцать, максимум двадцать пять верст, чтобы зимой можно было идти на собаках, а летом сплавляться по реке. Вопросы?

— Пока нет, — ответил Малахов. — Как появятся обязательно спросим.

— Замечательно. Переходим тогда к следующему вопросу. Господа Колмаков и Лукин кате-го-рично заявляют, что русское поселение Кынговей не легенда, а реальность и тот же заслуженный и авторитетный капитан первого ранга Александр Павлович Авинов, утверждающий противное, им не авторитет. И я, господа, их точку зрения разделяю.

Тут я взял паузу, она была по театральному очень эффектной, вызвав некоторое оживление среди моих слушателей и улыбку супруги. Она воспользовалась ей и вставила свои пять копеек, но не медь, а как минимум серебро.

— Вы наверное, господа, в большом недоумении по поводу получаемой сейчас информации. Так вот я хочу вам открыть её тайный источник. Это наш семейный архивариус Михаил Дмитриевич Бальзаминов. С ним знаком наш уважаемый капитан Леонов, — Павел Александрович буркнул что-то похожее на «да» и кивнул головой.

— Так вот, господа, — продолжила Соня, — вы даже себе не представляете сколько отчетов и дневников русских исследователей лежат втуне в архивах империи. Например дневники Сергея Федоровича Берсеньева чуть ли не на его глазах положили под сукно. А реакцию Европы на открытия наших соотечественников вы знаете, самый яркий пример открытие Антарктиды. Этого не может быть, потому что наш Джеймс, съеденный папуасами, этого сделать не смог. Наш Михаил Дмитриевич волшебник и умеет все эти дневники о отчеты находить.

Соня показала на стопку папок лежащую на столике в углу. Они были специально принесены с парохода, на случай если появится необходимость что-то из них прочитать.

— Ценное разъяснение дала Софья Андреевна, — я сказал это без всякого ерничества и послал жене улыбку благодарности, — а теперь позвольте продолжить. Из того, что мы знаем об этом поселении важны три вещи. Оно есть — это раз, расположено оно где-то на полуострове Федорова, —впредь везде и всегда из моих уст будет звучать только это название, — это два. И третье. Поселение расположено на лесистых берегах какой-то реки, впадающей в залив Нортона. Дополнения есть?

Дополнений естественно не оказалось и я я начал излагать свой план.

— Чукотский географ Николай Дауркин, а затем казачий сотник Иван Кобелев сообщали что это поселение расположено на берегах какой-то реке Хеуверен, но это было в восемнадцатом веке, в нынешнем никаких ничего подобного не было. Поэтому действовать будем следующим образом. Насколько я знаю на этом полуострове есть только одна река, на берегах которой есть лес. Это река Коюк. Вот она, вернее её устье, — я показал указкой на точку предполагаемого устья этой реки.

Тут надо сказать мои точные знания кончались и я вполне мог ошибиться, это на самом деле в данной ситуации не критично. Я лично в этот самый Кынговей не верил. Но его поисками мы убьем сразу несколько зайцев, по-любому проведем разведку местности, организуем новые посты компании или как минимум компанейские одиночки.

— Организацией экспедиции на эту реку займутся господа Колмаков и Лукин. Задача минимум обеих экспедиций до начала зимы: подготовить и желательно освоить опорные тоски маршрутов в устье рек: Коюка и Уналаклит и провести там разведки местности. Требования Главного Правителя Компании никто не отменял и заготовку пушнины надо интенсифицировать.

Кирпичных дел мастера я оставил на закуску и до самого конца совета он сидел и просто слушал.

— И теперь, господа, последний вопрос, но очень важный. Строить будем здесь на века. Поэтому нужен кирпич и прочие строительные материалы. Кирпичных дел мастер у нас господин Тихонов, прошу любить и жаловать и помогать ему. у него неплохо получается привлекать к работе местных, но сырья маловато и его поиски тоже общая задача. И самое последнее, в моё отсутствие самый главный здесь господин Леонов Павел Александрович.

Глава 23

Через неделю мы вернулись на наш строящийся золотой прииск. Его решили называть Золотой Северный или просто Северным.

Ефим Капелов за это время закончил выгрузку всего привезенного для прииска, кипела работа по его строительству и уже началась сама золотодобыча.

Приисковый поселок Ефим решил пока сделать временным, а вот когда будет обработан более-менее приличный участок пляжа и прилегающей к нему территории строить там уже постоянный поселок.

Постоянный конечно относительно. Он все равно будет кочующим.

Ефим решил сразу же попробовать шахтный способ добычи и метрах в ста от береговой линии уже заложил первую штольню.

К моему огромному удивлению уже был первый результат, почти сто килограмм в основном золотого песка. И это при том, что работала одна промывочная машина, для запуска второй пока не хватало рабочих рук.

Настроение у всех на прииске было приподнятое, еще бы каждый из них уже реально заработал несколько тысяч за какую-то неделю.

Экипаж «Хабарова» принимал в строительстве деятельное участие, железно желающих оставаться среди них почти не было, только несколько человек колебались. Но вот, то что за участие в этой экспедиции они тоже получат какое-то количество золота очень стимулировало всех моряков.

Все лето я мотался между нашими городами на Аляске, успел побывать и в Новоархангельске, и Николаеве и еще раз в Михайлове и конечно на Северном.

Утром первого сентября мы, находясь на нашем прииске, собирались окончательно покидать его в этом первом сезоне золотодобычи.

Прииск был построен и исправно работал. На нем работало ровно пятьдесят человек, плюс управляющий Ефим Капелов.

Две промывочные машины работали день и ночь, выдавая каждый день золотой песок и иногда замородки. Большие попались всего дважды, один потянул на полтора килограмма, другой почти на два.

Уже заработала золотая шахта. Она была еще маломощная, но каждый день на гора поднималось не меньше центнера породы из которой извлекалось золото.

Шахта каждую неделю расширялась, в ней стабильно работала бригада из десяти человек. Уже твердо было решено, что на предстоящую зиму золотодобыча на пляже приостановится, а вот шахта вставать на зиму не будет.

Как в реальности это будет выглядеть еще совершенно не понятно. На прииске должно будет остаться тридцать с хвостиком человек. Они будут бригадами по десять человек сменами работать в шахте и во время отдыха еще и охранять прииск.

После недолгих размышлений вокруг прииска решили поставить деревянный частокол и обзавестись сторожевыми собаками.

В двадцати верстах от прииска на мысе Толстом была большая деревня эскимосов. С ними удалось установить прекрасные отношения, они даже признали власть назначенного нами старосты деревни или тойона. Здесь правда была небольшая натяжка, тойоном мы назначили родового старшину этого поселения, который я думаю бы стал бы им и без нашего участия. Прежний старшина отошел в мир иной и наши люди просто подсуетились.

Тем не менее наше назначение имело большое значение. Авторитет тойона среди местных эскимосов поднялся чуть ли не до небес, он стал называть себя на русский лад Тимофеем и согласился принять Святое Крещение.

Сказать что от эскимосы этого селения выиграли от соседства с прииском, значит ничего не сказать. Эскимосы селения получали от нас все необходимые им товары можно сказать по первому требованию и по льготным ценам.

Конечно это был не альтруизм с нашей стороны, чистой воды взвимовыгодный бизнес. Эскимосы при необходимости привлекались для работы на прииске, обеспечивали нас дарами моря и мясом оленей карибу, помогали в охране и на них целиком лежало сообщение с Михайловым.

Название этого селения было какой-то Азачагмут или мют, но наши люди стали называть его Азачи.

В конце лета произошло очень значимое событие, двое нашиз холостых золотодобытчиков решили обзавестись женами — эскимосками из этого селения. Причем одна из невест была внучкой тойона. Эта пара после окончания сезона собиралась на зиму отъехать в Азачи.

Следующая крупная эскимосская деревня была на восточном берегу залива Головнина, там где его берега разделяло всего три с половиной версты. Это селение местные называли пол разному: Сикик и Чингик, но у нас прижилось название Чиник.

Чиник тоже был многолюдным и Ефим, который всем заправлял на прииске мудрить не стал и назначил родового старшину этого селения нашим тойоном.

Эти два селения обеспечивали наше сообщение с Михйловым на этом берегу залива Нортона. Проблем с этим не было никаких, тойоны поняли что от них требуются и где перенесли, а где организовали новые посты-одиночки на маршруте по берегу залива.

Эти посты быстро перестали быть одиночками и уже к осени все превратились в небольшие жило. Это старое русское слово, прежде широко распространенное для названия любого жилья или населенного места, получило новую жизнь на Аляске, так русские стали называть любые селениям коренных жителей.

Очень существенной выгодой сотрудничества с нами было получение эскимосами хороших ездовых собак и саней восточно-сибирского типа. Эти сани были удобнее и грузоподъемнее эскимоских и более качетвенно сделаны.

А наши собаки были приучены идти цугом, а не веером как у эскимосов. Собак правда много мы не могли им дать, у нас пока их самим не хватало. Но Леонов собирался привезти какое-то количество с Дальнего Востока и отвезти туда на обучение какое-то количество местных собак и каюров.

Еще огромнейшую выгоды эти два жило получили, став центрами местной торговли. Здесь Косьмин, а спрос за добытую пушнину был с него, сделал ход конем. Он подробно проинструктировал Ефима и тот после соответствующей подготовке сделал тойонов торговыми представителями Компании.

Эффект от этого был почти мгновенный. К моему отъезду была готова приличная партия мехов. В Михайлове выяснилось, что она такая же как у самого Косьмина.

Это был достаточно приятный факт, пушнину Копания по любому должна Петербургу поставлять.

А вот дальше от Чиника до устья Коюка все было очень непросто. Колмаков с Лукиным быстро справились с первой частью своей задачи — огранизацией нашего поста в устье Коюка, его изучением и топографической съемкой.

Задачу оказалось простой по одной причине — там оказалось очень крупное эскимосское жило. Не мудрствуя, они стали назывть его Коюком. Наладить отношение в жителями этого жило для них труда не составило.

Примерно в двадцати пяти верстах западнее недалеко от обнаруженного им мыса, названного за свою форму Пальцем, они обнаружили еще одно крупное жило эскимосов, почему-то назвав его Сиговым. С его родовым старостой наша могучая двойка быстро нашла общий язык.

А вот дальше на расстоянии больше семидесяти верст полная засада — нет ни одного эскимосского селения. И это было не удивительно.

Местность там тяжелейшая, вдоль залива много болот.

В восьми верстах они обнаружили залив, который за его форму назвали Кривым. Пролив, соединяющий Кривой с заливом Нортон был коротким и узким — метров двести. Его так и назвали — Узкий.

Трассу до залива проложили по самой кромке берега, предстоящая зима покажет правильным ли было это решение.

На берегах пролива на расстоянии в триста метров поставили дае одиночки.

Через пять верст начинался другойзалив. Его ширина была около двух верст и тянулся вдоль берега он верст на десять.

От Нортона его отделяла узкая коса, ширина которой в самом узком месте была не больше пятидесяти метров, а с середины залива она начинала расширяться. Залив эскимосы называют Квиниеком.

От Узкого залива до примерно трети протяженности залива была достаточно приличная береговая полоса и проехать по ней наверное труда не составит, а затем начинались болота по которым по прямой верст двенадцать проехать проблемой будет даже зимой.

Поэтому Колмаков предложил в девяти верстах от западной одиночки Узкого пролива поставить еще одну на берегу ручья за которым начинаются болота.

С этого места решено организовать километровую переправу на небольшой остров у северного берега залива и уже с него на косу в том месте, где она начинает расширяться. От острова это примерно версты полторы и на острове и на косе тоже поставить одиночки.

А затем опять вдоль берега верст десять до двухсотметрового устья реки Квиниек, за которым берег залива вполне проезжий. На обеих берегах устья Квиниека естественно поставить одиночки.

Через пятнадцать верст почти на берегу залива небольшое эскимосское жило. Оно стоит в очень приметном месте, западнее него не растут черные ели, своеобразный североамериканский вид, который часто бывает в виде большого кустарника. Это жило у нас так и стали называть Черная Ель.

Оно является как бы филиал Чиника и одиночку на правом берегу устья Квиниек держат его обитатели, а вот начиная с левого все одиночки эскимосов Сигового жила.

На полпути между Черной Елью и Чиником поставили еще одну одиночку. И в итоге между прииском и Коюком нет перегона больше двадцати пяти верст. Это расстояние по словам эскимосов по силам преодолеть любому из них на собачьих упряжке за один день. Опытный каюр с хорошими собаками пройдет естественно намного больше.

Закончив прокладку будущей трассы до прииска Колмаков и Лукин стали заниматься подготовкой для похода вверх по течению реки Коюк.

Возле эскимосского селения они заложили очередной русский форт, назвав его Коюком.

Состав их экспедиции был для Аляски очень даже не маленький — десять человек. Местных эскимосов у них было двое, остальные креолы из Новоархангельска и крещеные алеуты. Вокруг нового форта они начали ставить частокол, а внутри два больших дома, один экспедиционный, другой торговый и баню с кухней.

Предстоящей зимы Колмаков с Лукиным ждали с большим нетерпением, им хотелось поскорее опробовать силы на проложенной трассе до прииска и начать продвижение вверх по Коюку.

Глазунов с Малаховым тоже справились с летней задачей. Их экспедиция была по многочисленней. Креолов у них было всего двое, а вот эскимосов пятнадцать человек.

Севернее реки Уналаклет живут исключительно эскимосы-инупиаты, в дельте Юкона, его нижнем течении и южнее эскимосы-юпики.

А вот на территории между ними смешанное несаление, но преобладают уже юпики.

Истории их контактов с русскими уже несколько десятилетий, они в своей массе к нам относятся доброжелательно и в экспедиции Глазунова-Малахова только только трое инупиатов.

Между этими двумя эскимосскими народностями отношения не всегда дружественные, инупиаты более агрессивные и воинственные. Они часто совершают набеги на юпиков живущих на пограничной территории и пока не очень доброжелательны к нам.

Именно поэтому во владения инупиатов на реку Коюк я отрядил Колмакова и Лукина, помятуя их характеристики услышанные от барона Врангеля.

Напротив Михайлова на матером берегу залива Глазунов и Малахов поставили одноэтажный блокгауз, расчитанный на гарнизон из десяти человек. Он как бы прикрывал Михайлов с юга.

Затем через восемнадцать-двадцать верст были поставлены четыре одиночки, а еще через восемнадцать верст наши экспедиторы вышли к устью Уналаклита. Название это кстати из языка юпиков. Там решено было построить блокгауз, но уже двухэтажный.

Строительством был занят Глазунов. Пока он строил, Малахов совершил марш-бросок на север вдоль залива к речке Коюк.

Его задача было намного проще, чем у экспедиции идущей вдоль северного берега.

В восемнадцати верстах севернее основанного форта Уналаклит, Малахов обнаружил немноголюдное жило эскимосов-инупиатов. С ним шла троица их соплеменников и два креола.

Инупиаты экспедиции быстро нашли общий язык с жителями этого жила и они можно сказать с радостью приняли наше покровительство.

Решающими были гарантии защиты от набегов тех же юпиков, а самое главное индейцев атабасков с Юкона, которые чаще всего мирно с ними торговали, но иногда и ходили в грабительские набеги.

Самым интересным было то, что и для торговли, и для набегов использовался один и тот же путь: вверх по Уналаклит, а затем через горы до Юкона, то есть именно тот маршрут о котором и шла речь на нашем совете.

Это жило было расположено в небольшой бухте Шахтоли, Малахов так его и назвал и естественно он там произвел назначение тойона, который обещал показать нам дорогу к Юкону.

В беседе с Малаховым тойон подтвердил, что большая река, к которой он обещал показать дорогу и большая дельта на юго-западе, есть одна и таже река, которую они и юпику называют Куигпак, Куукпак и Квинхрак, а индейцы Юк Хан или Юкон.

Следующее селение эскимосов Нуклит было на северной стороне полуострова образованного мысом Денбич. Двигаясь к нему от Шахтоли, Малахов учредил две одиночки в которых поселились шахтолинцы.

Нуклит было большим селением, с тойоном которого Петр Васильевич быстро установил хорошие отношения, вручил ему медаль «Союзник России» и назначил его уже русским тойоном.

Когда Малахов добрался до устья реки Коюк, оно уже было разведано второй нашей экспедицией и там был учрежден наш форт, а Колмаков с Лукиным отправились на запад вдоль северного побережья залива.

По пути до Коюка Петр Васильевич установил контакты с еще двумя эскимосскими селениями, которые идеально были расположены, через двадцать верст от Нуклита было жило с трудно произносимое название Тапхамикхуагмют, его у нас укоротили до удобопроизносимого Тапхамик.

А еще через двадцать верст был Квыгукгмют, многолюднейшее и богатое селение. Оно стояло на реке и при осеннем переходе оленей через неё производится главнейший их промысел.

Его название укоротили до Квыгука. От него до Коюка было тоже двадцать верст.

Прокладка трассы до Северного оказалась отнюдь не таким сложным делом как представлялось и до моего ухода это мероприятие было закончено.Теперь весь вопрос был как это сработает зимой.

Закончив прокладку трассы, наши экспедиции начали продвигаться вверх по течению Коюка иУналаклита. Задача была не просто пройти, но и сделать съемку и изучение местности, чтобы и другие могли следом пройти по этому маршруту.

Шли по берегу, прокладывая будушие дороги, стараясь максимально идти прямо, а не по изгибам рек, но при этом тщательно нанося на карту все эти изгибы.

Все это время наши пароходы и компанейский шлюп без устали курсировали по заливу Нортон, обеспечивая продвижение наших экспедиций и связь с Николаевом на Аляске и Новоархангельском.

С согласия Правителя Русской Америки из Новоархангельска в Николаев и Михайлов были откомандировано сто человек, частично это было компенсировано притоком новых людей из совершенно неожиданного источника.

К нам на работу по стандартному семилетнему контракту пожелало прийти почти пять десятков англичан и американцев. Все желающие пришли фильтр Ивана Васильевича и были приняты на службу при выполнении нескольких условий.

Этих условий было два. Первое — скорейшее овладение русского языка, максимум через год. Вторым условием была безусловная и стопроцентная лояльность. Нарушение этого условия немедленный разрыв контракта и высылка.

Все иностранцы были работягами, и они пошли работать на верфь, в мастерские и на разработку перспективной находки на севере острова Баранова, небольшого железнорудного месторождения, найденного случайно в начале лета.

Я конечно рассчитывал на русское пополнение с прибытием нашего очередного каравана из России ближайшей осенью, но сейчас появление этих иностранцев было как нельзя кстати.

Полтора десятка самых перпективных иностранцев Иван Васильевич рекомендовал направить в Николаев. Чисто англосаксов среди них было двое, остальные были европейские метисы, немцы и французы.

Все они судостроителями и слесарями. Но главным было другое — все эти люди хотели перебраться жить в наши владения и половина из них были с семьями.

Появление всех этих иностранцев в наших пределах было для меня большой неожиданностью и загадкой.

Человек двадцать пришли к нам через Британскую Колумбию и к ним было наибольшее внимание Ивана Васильевича. Было совершенно непонятно зачем они выбрали такой экзотический и непростой способ оказаться в наших пределах. Остальные же прибыли с Гаваев.

Среди прибывших «гавайцев» оказался один совершенно неожиданный персонаж с очень интересными именем и фамилией.

Одинокий мужчина представился Джоном Смитом. Сойдя на берег, он потребовал срочной встречи с нашим правителем.

Глава 24

Среди прибывших «гавайцев» оказался один совершенно неожиданный персонаж с очень интересными именем и фамилией.

Одинокий мужчина представился Джоном Смитом. Сойдя на берег, он потребовал срочной встречи с нашим правителем.

Фердинанда Петровича и соответвенно меня в Новоархангельске в тот момент не было и от греха подальше господина Смита посадили на гауптвахту и выставили персональный караул. Барон Врангель вернулся через два дня, он как раз осматривал обнаруженное железнорудное месторождение. Ему об этом человеке тут же было доложено и он сразу проследовал на гауптвахту.

С незнакомцем Фердинанд Петрович разговоривал тет-а-тет и выйдя из камеры, приказал содержать его по-прежнему в одиночке, но в офицерской камере, кормить как дорогого гостя и не отказывать ему в таких просьбах, как например подать хорошего вина или табака. А караулы были усилены и все были предупреждены, что их жизнь и здоровье находятся в прямой зависимости с тем же самым у арестанта.

Гавайи, честно говоря, совершенно выпали из моего поля зрения. Я как-то ими не интересовался, никогда там не был и знал только, что это было независимое государство, которое в конце 19-ого века добровольно присоединилось к Штатам.

Когда я пришел в столицу Русской Америки, то Фердинанд Петрович тут же распорядился привести ко мне этого человека.

Джон Смит оказался сыном американского миссионера на Гаваях и дочери одного из племенных вождей.

Он был крещен каким-то там протестантом и соответственно воспитывался. Его мать только называлась женой американского миссионера, в действительности она была в лучшем случае наложницей этого человека, он частенько издевался над ней и заставлял её выполнять его различные непотребные фантазии.

Но у него не хватило ума разделить мать и дитя и мальчик очень рано возненавидел своего биологического отца. Джон очень любил свою мать и начал вынашивать планы мести.

Очень рано Джон стал выделяться среди сверстников своим умом и у миссионера появились определенные планы насчет его будущего.

Но юноша к тому времени успел сам разобраться в происходящем на Гавайях и составить свой план.

В 1810-ом году один из племенных вождей с помощью британских и американских торговцев, вооруживших его армию, объединил острова в единое государство и эти торговцы получили большие привилегии. В историю этот вождь вошел под именем Камеамеа Первого или Великого.

После смерти первого короля править стал его сын Камеамеа Второй, но фактическим правителем была любимая жена предыдущего короля — Каауману. Её провозгласили королевой-регентом и соправительницей.

Со времен Джеймса Кука Гавайи стали важной стоянкой сначала английских, а затем американских кораблей, которые запасались здесь водой и продовольствием, а также «культурно» отдыхали. Последние годы все больше и больше стало заходить различных китобоев.

Главным экспортным товаром королевства была пушнина и сандаловое дерево, но аппетиты гавайской верхушки росли быстрее доходов и они начали погрузаться в долги, в первую очередь перед американцами.

После смерти старого короля Каауману, зарачившись поддержкой Хевахева, первосвященника традиционной гавайской религии, разочаровавшегося с своей вере, решила отменить систему капу — древний гавайский кодекс поведения, законов и постановлений. Капу поддерживала власть и авторитет сохранившихся племенных вождей, а она видела в них угрозу для себя.

Камеамеа Великий умер в 1819 году и тут же началось уничтожение изображений древних богов и разрушение хейау, гавайских храмов.

Некоторые гавайские племенные вожди и священники восстали против этого. Но в решающей битве повстанцы потерпели поражение и организованное сопротивление прекратилось.

Чтобы восполнить образовавшуюся пустоту Каауману, решила пригласить американских миссионеров и в 1820-ом году началось их нашествие на Гавайи. Хевахева поддержал их деятельность, а королева-регент и соправительница приняла новую веру и стала носить имя Элизабет.

Вскоре с США был заключен первый выгодный американцам договор, все долги племенных вождей были обнулены и они стали горячими сторонниками новообращенной Элизабет, американцы получили право свободной торговли и защиту гавайских судов.

Вскоре протестантские миссионеры добились изгнания с Гаваев своих конкурентов — католиков.

Биологический отец Джона сумел сориентироваться в ситуации и если изначально он был католиком, то как только на островах появились протестантские миссионеры, тут же сменил свою веру.

Джон был моим ровесником и в восстании естественно не участвовал. Но к моменту подписания договора с США стал склоняться к позициям противников королевской власти и американского присутствия. В основе этого его неприятия изначально лежало личное, обида за свою матушку.

Джону дали максимально возможное для Гавайев образование и собирались посылать его учиться в США. Но все сложилось немного не так, как планировалось.

Противником христианства он не был. Но вот американский протестантизм с некоторых пор стал, мягко говоря, не любить. Особенно его оппозиционность подстегнуло начавшееся развитие сахарного плантаторства. Первыми плантаторами были естественно американцы. А работали на них естественно гавайцы и отношение к ним хозяев было привычным для плантаторов-рабовладельцев.

После смерти регентши Элизабет вожжи немного ослабли и Джон нашел своих политических единомышленников, их было немного, но среди них оказался предатель и молодому оппозиционеру пришлось скрываться. Рано или поздно его все равно бы схватили, но его единомышленники помогли ему тайно попасть на корабль уходящий на Алску.

Рассказ молодого человека о своей жизни я слушал как какой-то приключенческий роман, но его концовка лишила меня на пару минут дара речи. Джон попросил моей помощи в освобождении своей родины и изгнании американцев.

Придя в себя от изумления, я задал ему резонный вопрос.

— Молодой человек, как вы себе это представляете? — про Гавайи я особо не думал и не собирался туда до поры до времени влазить. То, что там много американцев мы знали и было решено туда без нужды не заходить, береженого бог бережет. Конфликтов со Штатами я до поры до времени решил избегать. Хотя отлично знал, что скоро начнется бум китобойного промысла в наших водах и схлестнуться с ними по любому придется.

— Вы русский и ваши соотечественники пытались закрепиться на наших островах. Память о них осталась неплохая, если выбирать неизбежный протекторат, то лучше он пусть будет русским, — подробностями неудачной попытки закрепиться на Гавайях я не знал и никакого мнения на этот счет не имел. Про себя я тут же решил, что надо будет навести справки.

Но то, что я услышал дальше опять лишило меня дара речи.

— Я, ваша светлость, знаю кто вы такой и это самое главное.

«Сейчас я похоже услышу о себе нечто, например, меня провозгласят богом», мелькнула у меня мысль, но услышал я не менее ошеломительное.

— Вы очень богатый человек и враг моих врагов, — за подобным должна была последовать канстатация, что я его друг, но тут меня ожидало нечто другое. Джон делает мне сногсшибательное коммерческое предложение.

— Я вам предлагаю выгоднейшую коммерческую операцию, — тут мой собеседник делает паузу и она получается очень эффектной, — купить Гавайское королевство, как говорится, с потрохами.

К этому моменту я понял, что наша беседа это одно сплошное изумление и на такое предложение среагировал быстро.

— Давайте-ка, Джон, подробненько: кому, сколько, за что и как. Мне почему-то кажется, что у вас есть и какой-то конкретный план. Но сначала я хочу знать источник информаии обо мне, — в данный момент это меня интересовало больше всего.

— Извольте. Я не могу вам сказать имя этого человека, потому что просто не знаю. Но вы ведь помните японца, с которым вы вели переговоры на Курилах?

Еще бы не помнить, я часто вспоминал этого человека. Он мне не давал покоя своей не похожестью на остальных японцев.

— Перед своим побегом я занимал должность при королевском дворе и готовился к поездке в Америку. Неожиданно мне предложили провести переговоры с внезапно прибывшим к нам японцем. Нашими властями было арестовано японское судно, его экипаж соглашались освободить за некую сумму и я должен был узнать, сколько японцы готовы заплатить, — что сейчас я услышу было понятно, но вот как это связано с подробной информацией о моей персоне, вернее о моем богатстве.

Джон вероятно уже устал от нащего разговора, сидя в кутузке здоровья не наберешься, особенно если до этого ты какое-то время болтался в океане на птичьих правах, а до того несколько недель скрывался в разных схронах да лесах.

Он сделал несколько глотков прекрасного тонизируюшего чая с добавлением каких-то местных трав и продолжил.

— Совершенно неожиданно этот человек сумел разговорить меня и я наговорил много лишнего. Когда я сошел на берег с японского корабля, в капитанской каюте которого шли переговоры, меня хотели схватить, но неожиданно люди этого человека пришли мне на помощь и мне удалось скрыться. Потом этот японец спрятал меня на своем корабле и вывез из Гонолулу. Уже в море я пересел на корабль идущий на Аляску, — лицо Джона скривилось в какой-то грустно-иронической ухмылке. Он допил свой чай и откашлялся. Кашель у него был какой-то нервический, так бывает у некоторых людей когда они волнуются.

— Перед расставанием он сказал что вы очень богатый человек и можете помочь моей родине. И что он очень сожалеет о возникшем конфликте с вами, Японии было бы лучше с вами дружить.

Так, очередная загадка. Какой-то неведомый японец знает о моем богатстве. Интересно каким это образом и каких неприятных сюрпризов надо ждать.

— А кто этот человек? У вас не возникло каких-нибудь предположений? — вопрос конечно риторический, задайте мне его и я сейчас ничего не смогу ответить. А ведь я сам с этим человеком общался.

Но с Джоном похоже у нашего общего знакомого была немного другая ситуация и он говорил с ним не так как со мною.

— Он не представиться, вернее сказать представился своей функцией, сказал, что он представитель сегуна. Из беседы я сделал вывод, что ему нет и тридцати и он несколько лет провел в Еаропе, в основном в Англии. Из последнего визита туда он вернулся накануне.

Это что-то обьясняет. При желании в Англии можно навести обо мне справки и составить какое-то мнение о моей персоне. Тем более, что этот «представитель сегуна» явно птичка интересного полета.

— Хорошо, господин Смит. И каков ваш план? Что вы имеете предложить мне? Надеюсь это не государственный переворот или вооруженная иетервенция?

— Что вы, ваша светлость, я всего лишь предлагаю вам купить Гавайи. Это будет потрясающе выгодное вложение капитала, — а вот теперь мой собеседник улыбался во весь рот весело и как-то торжественно. Так в нашем лондонском клубе оьъявляют о выигрывшей ставке.

Вероятно он решил, что мне нужно дать какое-то время для обдумывания своего предложения, так как Джон взял паузу и вопросительно узрился на меня.

Через какое-то время он видимо решил, что я созрел для восприятия его «гениального» предложения и начал развивать свою идею.

— Американцы все как один с радостью продадут свой бизнес. Им сейчас у нас пренадлежит практически все, других иностранцев нет, а наши вожди и королевская семья уже опять в долгах. Когда королева-регент подписывала договор с Америкой, долги вождей составляли сто пятьдесят тысяч долларов. Американцы их кому простили, а за кого сами заплатили. После этого католики и все другие иностранцы были изгнаны с наших островов.

Идеи с покупкой землицы у маньчжуров мне приходили в голову, но вот подобный финт с Гавайями с голову не приходил, хотя скорее всего это будет сделать элементарно, все зависит от полноты налитого стакана.

— И какова предполагаемая стоимость всего этого мероприятия? — я постарался нотки иронии все равно в свой вопрос вставить, хотя уже же решил, а почему бы и нет.

— Вам наверное привычнее оперировать в фунтах. Так вот по моему мнению, абсолютно на всё уйдет не больше двух-трех миллионов. Это если американцы в массе окажутся очень упертыми и не пожелают продавать свой бизнес по разумной цене, а вам в итоге придется соглашаться на заоблачные цены. Но главное заплатить все долги королевской семьи и вождей. Они после этого станут покладистыми и с ними легко можно будет договориться обо всем.

Конечно называть суммы в несколько миллионов фунтов очень легко, особенно когда они не твои. Но господин Джон конечно прав, называя такую сумму, это честная и реальная оценка предлагаемого мероприятия.

Мой собеседник скорее всего расценил мое молчание как приглашение изложить свои аргументы в пользу своего предложения и начал расписывать мои возможные плюсы.

— Гавайи это лучшая морская база в северной части Тихого океана. Вы сразу же берете в свои руки всю торговлю гавайскую сандаловым деревом. На Гавайях вы сможете организовать производство всего необходимого вам здесь и самое главное производить продукты питания. А гавайцы, которые сейчас нанимаются на китобойные суда, с удовольствием будут работать на вас.

То. что говорил Джон на самом деле была уже агитация меня за советскую власть, в смысле, знакомом мне в молодости. Это всё я моментально и сам сообразил. Намного интереснее другие, чисто практические вопросы.

— Ну это вы немного загнули, работать у нас, тут природные условия немного не подходящие, — идея с работой у нас гавайцев явно завиральская.

— А вы полагаете на китобоях проще, на них сейчас не одна сотня моих земляков нанимается. Правда очень многие умирают или потом болеют, — гавайские моряки на китобоях для меня открытие, я этого честно говоря не знал.

— Это я думаю не предмет для дискуссии, лучше скажите, а как вы видите будущее американских миссий. Из вашего рассказа я понял, что у вас больше десяти лет активно и успешно борются с капу — традиционной системой устройства вашей жизни. И это наверняка привело к появлению проституции, пьянства, азартных игр, которые к вам принес наплыв торговцев и тех же китобоев, — я вопросительно посмотрел на Джона. Хорошее знание истории позволяло мне высказать такое предположение.

— Да, ваша светлость, именно дело так и обстоит и надо отдать должное миссионерам, они пытаются этому препятствовать и из-за этого у них часто бывают кофликты с торговцами и китобоями. А еще они учат детей и организуют больницы.

— То есть американские миссионеры делают и благо для твоего народа и если их изгнать, то у вас сразу же не кому будет учить детей и лечить больных. И как тогда с ними поступить?

— Они тоже, ваша светлость, любят деньги и если вы им дадите больше, чем они получают из Штатов, то будут верно служить вам, а не своим хозяевам в Бостоне и Нью-Йорке.

У Джона похоже есть ответы на все мои вопросы, временем в одиночке нашей гауптвахты он распорядился мудро и правильно.

— Американские торговцы и всякие бизнесмены советуют королю принять конституцию, вернее не советуют, а требуют. Он пока сопротивляется, но к этому делу скоро подключатся миссионеры и он согласится.

— А по твоему мнению это плохо? — вопрос с конституцией на Гавайях в 1834-ом году для меня еще одна полнейшая неожиданность.

— Очень плохо. Они её составляют так, что власть короля будет ограничена, но все пришлые получат такие же права как гавайцы и премьер-министром и всякими министрами станут американцы, приехавшие на Гавайи. У нас есть наивные люди, которые хотят позвать англичан, чтобы потеснить американцев, но по-моему это еще хуже.

В этот момент нашего разговора я вспомнил как Гавайское королевство вошло в состав США в моей прошлой жизни.

— Ты не прав, Джон, конституция это не так уж плохо. Главное её содержание. Надо просто внести в неё положения, что подданными короля, имеющими право голоса могут быть только коренные гавайцы или такие как ты. Для депутатов парламента и членов правительства такие же ограничения и обязательное знание родного языка, — моё предложение Джона явно озадачило.

Он как ребенок смешно выпятил губы и потряс головой.

— Они хотят в конституции написать право на частную собственность на землю, так ведь можно написать, что землей могут владеть только подданные короля, — Джон молодец и похоже на лету умеет подметки рвать.

— Признать что что земля принадлежит народу и управляться королем, который предоставляет её желающим вести на ней хозяйство. И ограничить размер владения, например сто гектаров и запретить её продажу частным лицам, только возврат королю, — я тут же развил идею Джона. Он задумался и нерешительно спросил:

— А как всякие магазины и например верфи, владения тех же вождей?

— Это уже мы с тобой частности начали обсуждать, над этим всем надо еще крепко подумать. А вот веротерпимость ввести обязательно. И если многие у вас вернуться к своим традиционным верованиям ничего плохого в этом не будет.

На этом наша беседа закончилась. В каюту зашел, постучавшись юнга и доложил, что на борт прибыл барон Врангель, а в кают-компании накрыт обед.

Глава 25

Наша беседа с Джоном закончилась. В каюту зашел, постучавшись юнга и доложил, что на борт прибыл барон Врангель, а в кают-компании накрыт обед.

После обеда я приказал выделить гостю отдельную каюту и поставить возле неё охрану. Против охраны он не возразил и тут же ушел.

Я рассказал о разговоре с Джоном Фердинанду Петровичу и спросил его мнение. Он покачал головой и ответил не сразу.

— Я считаю это очень заманчивым предложением. Компания пыталась закрепиться на Гавайях одновременно с проникновением в Калифорнию, но это была авантюра, да и Петербург не поддержал. Вы эту историю знаете?

— Честно говоря нет. Слышал, но подробностей практически не знаю, — тут я немного слукавил, о попытке высадке на Гаваях я действительно только слышал, при том не сразу даже вспомнил об этом, а вот подробностей не знал никаких.

— Я прикажу подготовить вам документы, ознакомитесь на досуге. Но главное в другом. Одним из противников был проникновения на Гавийи был граф Нессельроде, он вообще является противником всяческой русской активности в наших краях, — позиция Нессельроде мне была известна. Я его вообще считал вражиной, деятельность которого принесла много вреда России. Одно его преклонение перед Австрией чего стоит.

— Но сейчас ему ручки-то поукоротили. Тем более что речь не идет о захвате Россией Гаваиев, а всего лишь один русских дворянин желает заняться там бизнесом. Я даже попробую организовать предложение Великобританией нашему Государю выступить вместе гарантами независимости королевства, — я начал предложение Джона воспринимать как уже свершившееся событие и размышлять о дальнейшим шагах по укреплению своего влияния.

И собственно почему не попробовать? Это на самом деле может быть всего лишь выгодный коммерческий проект. А вложив в это дело несколько миллионов фунтов, я естественно вправе ожидать к своей персоне особого отношения властей этого крошечного государства.

— Вы знаете, Фердинанд Петрович, даже будет лучше если их тамошнее величество предложит сам нашему Государю и британскому королю выступить гарантом их независимости, — от удивления барон Врангель чуть не выронил чашку с чаем.

— Ну у вас и фантазии, Алексей Андреевич, — почему-то почти шепотом прокомментировал он мои последние слова.

Из Новоархангельска мы ушли через два дня. На борт мы взяли последних русских, согласившихся на командировку в Николаев и Михайлов и пятнадцать иностранцев, отобранных Иваном Васильевичем.

В отдельной каюте с нами пошел Джон Смит, каждую секунду рядом с ним было двое наших людей. Он был предупрежден, что любое не то, что действие, а даже подозрение вызовет немедленную очень жесткую реакцию.

С ним несколько раз беседовал Иван Васильевич и никаких подозрений он у него не вызвал.

Изучать русский он начал еще сидя в новоархангельской каталажке и успешно продолжил это занятие на броту нашего парохода.

На всех пароходах была неплохие библиотеки и наш гость, а его я считал именно таковым, все свободное время проводил за чтением. Он оказался хорошо образованным человеком, владел тремя языками и явно не терял время даром когда был в Англии и Европе.

Перед отходом из Новоархангельска мы еще раз обсудили с Фердинандом Петровичем предложение Джона и решили, что это будет целиком и полностью мое приватное дело и даже на первых порах я буду действовать исключительно через Южные Курилы, но как конкретно я еще не решил.

Из пятнадцати пошедших с наши иностранцев холостых было всего четверо, остальные были людьми семейными. Весь рейс до Николаева Иван Васильевич присматривался к этим людям, главный вопрос был очень прост — насколько можно им всем доверять.

О нашем открытии богатых золотом мест все равно скоро узнает весь мир, а эти люди будут в числе первых. И никакие тяжелые природные условия не остановят людей ослепленных золотым тельцом. И в этой связи Гавайями надо заниматься как можно скорее. Наверняка среди китобоев найдутся желающие рискнуть и что с ними делать, когда в заливе Нортон окажется например десяток кораблей с десятками и сотнями на борту, желающих поискать золото.

За несколько часов до прихода в Николаев, Иван Васильевич прислал ко мне юнгу с просьбой зайти к нему в каюту.

Иван Васильевич был не один, у него в каюте было двое из пятнадцати иностранцев: немцы братья Карл и Иоганн Фишер.

Старшему Карлу было почти сорок, Иоганн был моложе на пять лет. Иван Васильевич обратил на них внимание в первую очередь из-за их знания русского языка.

И эти братья были организаторами отъезда группы иностранцев с Гавайев на Аляску.

Публика прибывшая к нам с Гавайев была очень разношерстной. Но всех их объединяло одно, сначала они там оказались в поисках рая на Земле.

Этих людей банально обманули американские миссионеры, заманив на «райские острова посредине бескрайнего океана». На этих островах они должны были жить на лоне природы, просвещая местных дикарей, неся им свет просвещения.

Действительность оказалась немного другой и они решили что попали в ад, а не в рай.

История показалась мне совершенно дикой, при всех отрицательных качествах штатовских миссионеров, они действительно занимались просвещением гавайцев, строили школы и больницы.

Здесь же людей перед отправкой на Гавайи сначала обобрали как липку, а потом попытались уже на островах заставить заняться чем угодно, но не просвещением туземцев.

Как этих людей смогли так одурачить было большой загадкой. Ведь тот же Иван Васильевич сразу же сказал, что они попали в лапы какой-то секты, которая не имела никакого отношения к Американскому миссионерскому совету.

Одним словом специалисты по отлову лохов, которых можно развести на добровольную отдачу имеющихся материальных ценностей, а затем отвезти их куда-нибудь в задницу мира, похоже были всегда.

В нашем случае была еще одна интересная деталь, эти люди еще были и запуганы своими «благодетелями» и действительно готовы были бежать на край света, чтобы спрятаться от них.

Братья Фишеры не были среди этих обманутых и несчастных людей. Они просто скитались по свету в поисках лучшей доли. По молодости братья действительно считали, что есть место на Земле, где царит мир и справедливость и пытались его найти.

Обычно такие чудаки и вляпываются в различные истории. В совсем нехорошее братья не вляпались, но по белому свету поскитались, особенно старший. У него был и опыт золотоискателя, причем ни где-нибудь, а в России.

По молодости Карл вдоволь навоевался, начиная с Испании в рядах наполеоновских войск и закончив под знаменами маршала Блюхера под Ватерлоо. В итоге из просвещенной Европы бежал, теряя тапки. Но, исколесив полсвета, оказался с братом на Гавайях.

Там братья решили предпринять последнюю попытку найти спокойный уголок земного шара и взор их пал на нашу Аляску. Почему, они объяснить не могли, только смотрели друг на друга и плечами пожимали.

Суровых зим Карл не боялся, у него был опыт жизни в России. К русским он относился очень хорошо, а вот к царю плохо. Да только где тот царь, а где Аляска.

С бедолагами, обманутыми псевдомиссионерами, братья столкнулись чисто случайно и решили помочь им бежать на край света, взяв с собой на Аляску.

В своих скитаниях по свету Фишеры скорее всего давно бы свернули себе шею, если бы не счастливые билеты семейной лотереи, которые они в своё время вытянули женившись на двоюродных сестрах. Девушки стали идеальными женами и чуть ли не ангелами-хранителями для своих мужей.

Пообщавшись с Фишерами, Иван Васильевич решил предложить их мне исполнителями задуманной операции на Гавайях.

После трехчасового совместного общения с братьями мы с Иваном Васильевичем остались в его каюте одни.

— Ваш выбор, Иван Васильевич, полагаю правильный. Хотя, честно признаюсь, я сначала засомневался, — стюард принес в каюту бутылку коньяка и тонко, по-моему вкусу, нарезанные лимоны. Именно эти в Новоархангельск привезли гавайские бегунки. Иван Васильевич достал из своего секретного ящичка мои любимые сигары. Он сам табачком не баловался, но любил их аромат.

После пятьдесяти капель на брата мы продолжили обсуждение задуманного предприятия.

— Он почти мальчишкой в десятом году оказался с французами в Испании. Кого там только не было, Бонапарт туда гнал народ со всей Европы. Через год его ранили и он вернулся в Германию. Потом он оказался в войсках генерала Йорка и уже бил французов. Я с ним в одних и тех же делах участвовал и могу за него поручиться, — это конечно выдающееся событие, мой начальник охраны говорит, что он за кого-то может поручиться.

— Вашему слову, Иван Васильевич, я верю, но риск слишком велик. Но на Гавайи люди должны ехать, имея сразу тысяч двести фунтов наличными, хотя, — в этот момент мне в голову приходит очень простая, но скорее всего самая правильная мысль. — Мы с вами Иван Васильевич, собираемся сделать очередное открытие Америки. Все надо делать не так.

Иван Васильевич не смог удержать своего удивления и ошарашенно посмотрел на меня. Я рассмеялся и объяснил свою мысль.

— Фирма Джервис и Мюррей, а обеспечение и сопровождение — банкирский дом Ротшильдов.

— А контрольный пакет пренадлежит светлейшему князю Новосильскому.?

— Зачем же их светлость будет заниматься еще и этим? — я свои слова удивления подкрепил еще и жестом. — Есть и другие достойные люди, например некий английский барон.

Иван Васильевич засмеялся и сделал церимониальный поклон.

— Согласен, ваше сиятельство.

— Только в моем плане есть одна небольшая проблема — время. Если отправится сейчас, то в Лондоне я окажусь самое раннее через полгода, а ведь еще нужно посетить Гавану и Нью-Йорк. Затем подготовка сделки и обратная дорога. В итоге год, — конечно на дворе всего лишь 1834-ый и год туда-сюда принципиально погоды в этом деле не делает, но желательно поспешать.

— Если вы мне доверите, то я готов испытать другой маршрут. Думаю он будет несколько короче, — Иван Васильевич сделал приглашаюший жест. Карта мира висела у него на стене каюты и была вся в каких-то значках.

— Николаев — Калифорния. Двадцать дней реально?

— Вполне.

— Еще двадцать дней и я в Акапулько, думаю в Мексике на все про всё уйдет неделя и вот он Веракрус. Неделя до Техаса, еще дней двадцать-двадцать пять до Нью-Йорка и еще столько же до Лондона, — свои рассуждения он сопровождал подсчетом дней на счетах. — Получается три с половиной, максимум четыре месяца. Вы же доверите мне провести переговоры с Джо и адмиралом? Федор тоже я думаю вполне с переговорами с Ротшильдами справится. Тем более, что вы же наверняка решите это сделать через свою лондонскую фирму.

— А с кем вы собираетесь отправится в это достаточно опасное путешествие? — план Ивана Васильевича вполне реальный и конечно надо полпробовать.

— С людьми у меня проблем нет ни где, — усмехнулся Иван Васильевич. — Вы же знаете, я всегда первым делом себе резервы готовлю. За меня останутся Петр и Анри, а я возьму здесь двоих людей и в Калифорнии еще четырех. Обязательно пару мексиканцев, там есть достойные кандидаты.

Я с таким решением Ивана Васильевича согласится никак не мог. В его смелости и решительности сомнений у меня не было и людей он наверняка подберет достойных. Но современная Мексика это terra incognita. Там уже больше двадцати лет идет война всех против всех. И два мексиканца это явно маловато.

— Нет, Иван Васильевич, такой ваш расклад мне не нравится. Проехать по незнакомой воюющей стране всемером думаю не реально. Как минимум с вами должен ехать еще Анри и ваш протеже Карл. Он наверняка немного знает испанский и знает как держать саблю или шпагу. Да и мексиканцев надо поболее.

— Насчет Анри конечно не возражаю, про Карла даже в голову не пришло. Это будет ему и проверкой. А о количестве мексиканцев думаю надо будет решать конкретно в Калифорнии.

Вечером о возможном гавайском пректе я еще раз подробно поговорил с Соней, она задала такую кучу вопросов, что я даже начал злиться. Но в итоге супруга эту идею одобрила. Только внесла небольшую поправочку: фирма Мюррей и Джервис, а не наоборот, мы будем иметь дело в основном с американцами, поэтому фамилия соотечественника должна стоять на первом месте и зарегистрирована она должны быть в Штатах.

И в состав команды Ивана Васильевича Cоня предложила включить Джузеппе.

В Николаеве мы задержались на четыре дня и исключительно из-за подготовки миссии Ивана Васильевича.

Непосредственно подготовка к путешествию в Европу заняла всего два дня. С Иваном Васильевичем идут четверо: Анри, Карл и двое наших моряков-старичков из одного из первых наборов, сто раз проверенных и испытанных.

Семья Карла и его брат остаются в Николаеве. Патронаж над ними возьмет лично Павел Александрович.

Законсервированное нами компанейское поселение Воскресенская гавань, русское население которой ушло в Николаев, решено вернуть к жизни.

Там была заложенная еще Барановым верфь, на которой в свое время построили три судна. На ней были своя кузница, слесарная и токарная мастерские. Наличие рядом лесов с хорошим корабельным лесом было конечно плюсом, но очень кратковременным, в ближайшие годы мы начнем учиться строить полностью металлические корабли.

Главными плюсами Воскресенской Гавани, так было решено называть возрожденное поселение, была её большая близость к угольным месторождениям Кеная, которые мы начали разрабатывать и самое важное, незамерзающая акватория.

Между Нашими поселениями на Кенае будет проложен хороший зимник и сразу же рядом начнется строиться капитальное шоссе. Очередная экспедиция из России должна привезти образцы снегоуборочной техники Сидора Пантелеевича и всю техническую документацию на её изготовление.

Большинство иностранцев поселится в Воскресенской Гавани. Задача как можно быстрее её реанимировать и начать строительство шлюпа для внутренних нужд Компании. Второй задачей был ремонт приближающейся зимой одного из пароходов, какого именно предстояло еще выяснить в ходе осенней ревизии.

Всеми этими делами я практически не занимался, ожидавший нас капитан Леонов замечательно справился со всем этим и без меня.

Мы втроем: Иван Васильевич, Соня и я, писали тем временем секретную инструкцию адмиралу и Федору.

Инструкция подлежала двойному шифрованию: сначала русский текст писался английским алфавитом, а затем шифровался с помощью книги-ключа.

Затем все это писалось симпатическими чернилами на листах бумаги. Поверх писался какой-нибудь нейтральный текст. При нагревании один текст исчезал, а другой появлялся. Состав таких хитрых чернил был одной из разработок наших химиков и естественно хранился в секрете. Это было его первое практическое применение. Главной изуминкой этой технологии была двукратная обработка бумаги: первая еще чистых листов, а затем непосредственно перед ннагреванием.

Иван Васильевич содержание инструкций знал, они в основном были нужны для подстраховки и подтверждения подлинности моего приказа.

Первого сентября Иван Васильевич на «Херсонесе» пошел в Калифорнию, а мы на «Хабарове» в Михайлов.

Надо было спешить, в первых числах октября надо быть в Петропавловске.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25