Сказка для Анжелики [Елена Анатольевна Казанцева] (fb2) читать онлайн

Елена Казанцева Сказка для Анжелики

Пролог

— Вот и наша Анжелика, — растягивает губы в искусственной улыбке моя мама. — Знакомьтесь! Это Роберт.

Мама заискивающе смотрит на Роберта.

Значит на этот раз Роберт.

Посмотрим, что за фрукт такой!

Восточного вида мужчина. Высокий, черноволосый, со щетиной на щеках, поджарый, как голодный волк. Да и взгляд его черных глаз напоминает волчий. Такой подчинит, на колени поставит, не мой вариант.

Но у отца другой расклад. И хоть сейчас он об этом не говорит, но чувствую, что разговор о бракосочетании не за горами.

Мы мило беседуем, попивая спиртное, а потом папа уходит якобы ответить на звонок, а мама за закусками. И я остаюсь один на один с этим странным типом.

— Я оценил твой перфоманс, любишь ролевые игры? — басит мой собеседник, кривя губы.

— Извините, не поняла? — столбенею я.

— Все ты поняла, Анжелика, хотела оттолкнуть меня, не получилось. Про твой нрав легенды ходят, так что я в курсе, — язвительно отвечает мне Роберт.

— Оуууу, я, оказывается, легендарная личность, — ОК, впредь буду действовать по-другому, не прошёл мой закидон с одеждой.

Но он хватает меня за волосы, вмиг рассыпая мой скромный пучок, и ухватившись почти под корень, оттягивает голову назад. Так что я стаю перед ним, с откинутой головой и обнаженной шеей, как агнец на заклание.

— Ты будешь делать, что я тебе велю! Запомни! И заруби себе на носу! А будешь дергаться, вывезу за город и брошу в поле, пешком обратно пойдешь, — рычит он мне в лицо и его глаза становятся бешенными.

У меня струйки холодного пота по спине потекли. По-моему я еще и описалась.

— А родители знают, за кого они меня замуж собрались отдавать? — пищу испуганно.

— А им на тебя насрать! — рявкает он мне в лицо. — Мать твоя — шлюха, бегает по молодым кобелям, все никак свою похоть удовлетворить не может. А отцу твоему вообще насрать, его только деньги интересуют. И семейка их только фикция. У твоего отца уже сынок очередной шлюхи подрастает, так что весь бизнес туда отойдет.

Он говорит страшные вещи, от которых меня трясет мелкой дрожью. А я ведь действительно никому не нужна. Вот зачем мы играем в семью?

Только и я не лыком шита. Еще посмотрим кто кого.

Бойся, бойся, Серый Волк! Ты не с той Красной Шапочкой связался.

Глава первая

Угораздило меня родиться в богатой семье. У меня еще та семейка. Папочка с мамочкой владеют казино, тремя клубами, пятью ресторанами, но всю душу вкладывают в клиники пластической хирургии. Вот такой размах.

А сколько еще бизнесов, о которых я ничего не знаю?

В деньгах я никогда не знала проблем, ни в чем не была ограничена. Но разве в деньгах счастье?

Я ничего не решаю сама в этой жизни.

Ничего не смогла в этой жизни выбрать сама.

Хотела изменить прическу, шла к тому стилисту, которого выбирала мне мать, и мне делали прическу под маминым руководством.

Не хотела ничего меня в своей внешности, но мама тащила меня к пластическому хирургу, ведь модная ныне тенденция — тюнинг лица. В результате я — это кукла Барби, живущая в розовом домике, но по ощущениям, я — это Красная Шапочка, живущая в диком лесу.

Я не могу выбрать свою судьбу. Специальность в Университете не смогла выбрать сама. За меня все решали родители. Мамочка начиталась и насмотрелась красивых глянцевых журналов и решила, что самая престижная специальность для девочки из богатой семьи — это дизайн интерьеров. Так я оказалась на факультет дизайна, не умея рисовать. Хорошо нашла себе подругу Юльку, которая за меня делала все работы, даже диплом за меня написала. Если бы не Юлька, то вылетела бы, как пробка из бутылки, уже с первого курса. Она, как и я, не хотела зависеть от родителей. Вот только у нее получилось, а у меня нет.

Встретила первого парня, влюбилась. Но отец с матерью встали на дыбы, узнав его родословную. Как у собаки. Ну не может породистая сучка случатся с непородистым кобелем.

Иной раз я чувствовала комнатной собачонкой своей мамы. Жужу тоже водили к собачьему парикмахеру, делали ей груминг, прически, покупали элитные шмотки в бутиках. А на случку повезли к породистому кобелю.

Вот и я, как та Жужа.

Даже кобелей мне мать выбирает породистых.

Вот только меня от тех кобелей воротит. Старые, лысые, с вставными фарфоровыми зубами, не первой молодости.

Но маман мою не унять. Почти каждый месяц у меня новый жених.

Она не понимает меня, что нельзя продавать свое тело, но требует с меня именно этого. Подать тело и душу богатенькому мужичку только потому, что он нашего круга.

Она меня почти сломала.

Но на моем пути встала Юлька, которая смогла изменить свою судьбу, но и поменяла мою.

Глава вторая

Уж не повезло, так не повезло. Это те, кто родился в среднестатистической семье, считают, что счастливые люди с золотой ложкой во рту. Наивные! У нас другие законы. Ты не имеешь права сказать в обществе то, что ты думаешь. Тебе нельзя плохо выглядеть или одеться неподобающе. Должен следить за своим поведением, и не дай бог попасться журнашлюхам на «горячем». Круг общения, женихи все только из своего окружения, одобренного маман. Здесь нет места дружеским объятьям и посиделкам. Нет. Девочки тебя приглашаю к себе на посиделки или в ресторан, вы вместе выпиваете и беседуете, но ты контролируешь каждое сказанное слово. Не дай бог ляпнуть что-нибудь не то. В нашей среде все прислушиваются, приглядываются к друг другу. Так или иначе, но бизнесы пересекаются, только стоит дать слабину, тебя затопчут, разорвут, от бизнеса камня на камне не оставят. Поэтому близких друзей в нашей среде мало. Тут человек человеку волк.

Поэтому не было у меня подруг, только Юлька.

Юльку мама считала хорошей девочкой, хоть и не совсем нашей. Дед Юльки был архитектором, а бабушка занималась магией. К ней очереди выстраивались из богатых теток среднего возраста, которые своих загулявших старых козлов боялись потерять. Говорят, хорошо помогала, возвращала в семью старых кобелей.

Да и сама Юлька достаточно быстро вышла замуж за Стасика. Там известная в наших кругах богатая семья архитекторов. Поэтому мама была не против нашей дружбы.

Сначала наше сотрудничество было чисто меркантильное: Юлька отлично рисовала, чертила, разбиралась в истории и живописи, писала за меня рефераты. А потом мы сдружились. Я платила ей за работу больше, чем другие, зная, что от этих подработок зависит ее жизнь. Но потом сотрудничество переросло в дружбу.

И только Юльке я могла поведать свои тайны.

В мои студенческие годы я впервые влюбилась в юношу «не нашего круга». Он стал моим первым мужчиной. Пашка Могилев учился в техноре, что был рядом с нашим универом, учился по специальности "Автодело", говорил, что тяга к машинам у него от деда. Он слыл заядлым бабником, был старше меня на два года. Высокий, брутальный самец, к крыльцу своего техноря подъезжал на байке. Да там все девчонки пищали и вешались на шею. Пересеклись мы с ним случайно. У меня на дороге сломалась машина, и только он остановился помочь, все остальные проезжали мимо, смеясь и обзываясь «*изда на мазде». Разговорились и понеслось. Он обратил на меня свой взор, а я растаяла и отдалась этой любви без остатка. Вот только мои родители были совсем другого мнения.

Мама, узнав о моем увлечении, закатила такую истерику, что пришлось ей вызывать скорую. А папа сказал, что я должна с парнем расстаться, иначе его найдут в канаве с передозом. А когда мы продолжили встречаться, натравил на него полицию. Парня чуть не посадили, подкинув наркоту. А мой отец предупредил меня, что на зоне того опустят, а потом лишат жизни.

Папа никогда не лгал, если сказал, убьет, значит, убьет. В девяностые он был быком в одной из рэкетирских банд, выжил, накопил деньжат, но методы остались те же. И я бросила Пашку Могилева. Сказала ему, что разлюбила, а потом месяц рыдала в подушку и не ходила в универ.

Папа с мамой устроили мне головомойку, решили деньгами проблему моих прогулов. Вот только вылечить мое больное сердце они не могли. Конечно, они без устали твердили, что сделали это из лучших побуждения, что я им потом скажу спасибо. Подарили мне новую красную машинку, мамочка повезла меня на курорт, все лето я отдыхала на побережье Средиземного моря. Помогло это мне? Нет!

Про все мои проблемы, знала только Юлька. К ней я бегала плакаться в жилетку, ей рассказывала все, что наболело. Моя душа умылась кровью, сердце разбилось на тысячи осколков. Я собирала себя по частям, сшивая куски толстой иглой и грубыми нитками, навсегда утратив чувствительность. Или мне в тот момент так казалось. Мама у меня врач, она как-то говорила, что у человека бывает выпадение чувствительности участка кожного покрова после операции, когда поврежден нерв. Видимо на тот момент у меня тоже началось онемение, только онемение души. Полное выпадение чувствительности.

Я плюнула на все и ударилась в разврат. Клубы, бары, случайные встречи. Отношения не к чему не обязывающие, такой же секс.

Только изредка издали следила за Пашкой. Смотрела, как он перебирает девчонок, не задерживаясь долго ни на ком. Он тоже переболел. Нам обоим было больно. Я это чувствовала даже на расстоянии.

Но тут очнулась мая мама, решив, что если ребенка выдать замуж, то это решит все ее сердечные проблемы. Муж, домашние дела, ребенок. Вот и некогда будет горевать. Занятая ведением большого хозяйства, девушка уже не будет скакать по чужим койкам, вольется в богемную тусовку. Займется благотворительностью, это у нас так называется женские светские рауты. Хоть бы одна дама заинтересовалась потом, на что пошли ее деньги.

И главная мечта моей мамы вырастить из меня маленькое подобие себя, так скажем подружку для сопровождения себя красой и любимой. Ведь так приятно представлять своим подругам дочь, которая является лицом ее клиники эстетической хирургии. Поэтому мне сделали ринопластику, подтянули повыше скулы, накачали силиконом губы, и скоро я должна лечь в клинику на блефаропластику.

Только одно мама не знала, я нарастила на душе такую броню, что пробить ее вряд ли удастся, а стервознее меня в округе девушку еще надо поискать. Но я приняла правила маминой игры.

Надо, так надо.

В вопросах замужества, мама придерживалась той же тактики, что и в выборе моей внешности. Кобель должен быть породистый и соответствовать мне по статусу. Вот только меня от тех кобелей воротит. Старые, лысые, с вставными фарфоровыми зубами, если думают, что три раза в неделю они качаются в спортзале и этим продлевают себе молодость, то они ошибаются. Все равно от них воняет, как от старых кобелей. И пересадка волос им не помогает.

Но маман мою не унять. Почти каждый месяц у меня новый жених.

Она не понимает меня, что нельзя продавать свое тело, но требует с меня именно этого. Подать тело и душу богатенькому мужичку только потому, что он нашего круга.

Не прошло и месяца, как появился первый мой жених. От него я избавилась сравнительно быстро.

— Анжелочка, знакомься, это Станислав Леонидович, — передо мной стоял мужчина далеко за сорок, но молодящийся, подтянутый, стройный, с модной бородкой. Наверное, он очень хотел выглядеть мне ровней, поэтому пришел в джинсах и рубашке, с накинутым на плечи пуловером. Этакий мачо возраста за…

Я холодно кивнула ему, изобразив на своем лице улыбку, внутренне оценивая его шансы на успех, накинув ему один балл за внешний вид.

— Мне очень приятно, Анжелочка, мама о вас так много рассказывала, — с ходу начал мачо.

— Ой, скучно, банальный подкат, — резко оборвала его я, как только мама исчезла из нашего поля зрения.

— Не понял, Анжела, я вам не понравился? — мачо обиженно надул губы.

— Вопрос по существу. Нет, не понравились. Вы мне не подходите, — холодно произношу я.

— Почему? — недоумевает мачо. — Вы считаете, что я для вас стар?

— Я считаю, что вы для меня слишком молоды, предпочитаю выйти замуж за мужчину лет семидесяти, а лучше восьмидесяти. Я очень хочу стать вдовой, — режу правду матку.

Моего женишка перекосило. Он извиняется, скомкано прощается и уносится в голубую даль.

Мама долго пытает меня, что это я такого наговорила, что Станислав Леонидович так быстро сбежал. А какой был выгодный жених! У него сеть автозаправок по всей стране, и магазины запчастей, несколько автосалонов, и он вот-вот станет дилером одной европейской автомобильной марки.

Но на этом женихе мои страдания не заканчиваются. Не проходит и месяца, как на моем пороге появляется уже Максим Николаевич. Владелец сталелитейных заводов, издательства и флота рыболовецких судов на Дальнем Востоке. Прямо Российский мистер Твистер Маршака.

Мужчина чуть лысоват, чуть толстоват, а уж сколько ему лет, тут догадаться сложно, что-то между сорока пятью и шестьюдесятью.

И опять представление, расшаркивание. Тут уж маман не подкачала, взяла все в свои руки. Сидела с нами до победного. Пришлось общаться. Скукота и банальщина.

Но как только мама исчезла, я в лоб спросила своего жениха.

— А как вы Максим Николаевич относитесь к тому, что ваша молодая жена будет иметь двух или трех любовников?

— Какие любовники, — чуть не задыхаясь от негодования, взвизгивает мой собеседник.

— Ну, сами подумайте, у вас лишний вес, вон уже отдышка даже в сидячем положении, а что говорить о сексе. Сердце пошаливает, Виагру уже нельзя по показаниям, — перечисляю я, а у моего собеседника глаза на лоб лезут, того и глади лопнут от напряжения. — А я молодая, горячая, мне секс нужен на завтрак, обед и ужин. Если вас нет дома или вы не можете выполнить свои супружеские обязанности, значит, их должен выполнять кто-то другой.

Лицо моего жениха багровеет.

— Ой, извините, кажется, я сказала много лишнего? Может вам позвать врача? Что ж вы так близко к сердцу все принимаете.

Но тут уже не выдерживает мой жених, срывается с места и на спринтерской скорости покидает наш дом.

— Куда же вы, Максим Николаевич, — кричу ему в след. — У вас же давление, сердце…

Больше я его не видела.

И как не допытывалась мама, что я такое сказала на этот раз, я только хихикала.

И поползли в нашей тусовке слухи, что я ужасная невеста. И выдать замуж мои родители меня вряд ли смогут, а возраст истекает, уж близко к тридцати, считай невеста не первой свежести. Но те не отчаивались. Не прошло и года, как на горизонте появился итальянец Роберто Понти. Богатый, знатный, с хорошей родословной, как сказала мама, ну точно кобеля мне выбирала.

От этого было не просто отделаться. Он действительно был хорошо собой, красив, той южной красотой, которую подарили этим мужчинам древние корни. Красивая фигура спартанца, черные волнистые волосы, греческий профиль с античных статуй.

Но! Кобель оказался порченный!

Через месяц нашего знакомства, когда я попыталась этого древнегреческого бога затащить в койку, он признался что любит молодых мальчиков, но стесняется этого. Его бизнес тесно связан с русскими, а в нашей стране это не приветствуется.

Так что жених отпал сам собой.

И я вернулась домой. Скоро Новый год и подруга зовет меня к себе в гости.

Съезжу к Юльке Романовой!

Глава третья

Родители не поскупились, на тридцатилетие подарили мне новый автомобиль приятного синего цвета. Надоели уже красные машинки, розовый цвет в интерьере, я не Барби. И заодно намекнули, что на горизонте появился новый женишок. И уж теперь то точно он то, что надо.

Поэтому я срочно поехала к Юльке.

Юлька после развода переехала в большой коттеджный поселок на окраине города, да центра рукой подать. Места здесь хорошие. Вокруг сосновый лес, неподалеку река, просторы такие, что глаз не оторвать.

Хоть Юльке и достался от Александра коттедж на самом краю, но место тут козырное. В лес можно выйти из калитки с участка, соседей мало, есть свой пятачок для игр деткам. Поэтому набрав кучу вкусного, лечу в гости к любимой подруге.

Еще издали увидела ее, бредущую под руку с очень интересным молодым человеком, только в их позе было что-то странное, Юлька шла так, словно штаны боялась потерять, а ее спутник передвигался сцепив руки в районе паха, словно ему самосвалом яйца прищемило. А лицо того молодого человека, странно похожее на давно забытый образ. Кого же он мне напомнил?

Торможу возле них и бегу навстречу.

— Привет подруга, чмоки, чмоки, — здороваюсь с подругой, а сама во все глаза смотрю в лицо молодого человека. — А кто это у нас? Юленька, может, представишь меня?

У Юльки кислое лицо, кто расстроил мою подругу?

— Привет, Анжелика, это Ярослав — мой сосед, — представляет она его, а я кручу в голове его имя, а он зараза скалится так, словно только что ежа проглотил. — У вас моцион?

— У нас авария, — таращит на меня глазища Юлька. — Лучше будет, если ты нас подвезешь!

Открываю им дверки, смотрю на Ярослава. На кого же он похож?

У дверей коттеджа мы прощаемся с ним. И тут меня накрывает! Да это ж Золотов! Яр Золотов!

Да по нему все весь курс сох, только когда мы поступили, а он уже окончил обучение. Сдал проект за полгода, и отец его отправил в Сорбонну, там он проходил курс толи менеджмента, толи управление проектом. Потом отправил на магистратуру в Италию. А оттуда он уже уехал в Америку.

Тогда все девчонки рыдали. Такой ПРЫНЦ заграницу уехал. Но Юлька его не помнит, потому что она тогда от Стасика не мог глаз оторвать.

— Может, расскажешь, что у вас произошло? — с любопытством смотрю на подругу, но та краснеет до корней волос, заваривает чай и разливает по чашкам в полнейшей тишине.

А потом рассказывает все в подробностях. Ничего себе пробежка у нее вышла. Штаны порвала, мужику яйца всмятку взбила. Ох, давно я так не смеялась. Мы уплетаем пирожные и фрукты, запивая все великолепным чаем. Когда смех проходит, я пытаюсь вывести Юльку на разговор. Она у нас дама умная, а главное видит то, что для других скрыто.

— Я к тебе вот по какому вопросу приехала. Тут встретила очень интересного молодого человека, хочу, чтобы ты мне на него погадала.

Нет у меня никого молодого человека. У меня нет. А вот у родителей есть! И мама уже подкатила ко мне с намеком, что неплохо бы было познакомиться с ним поближе, вроде опять протеже моего отца. Только вот я не хочу, но это мало родителей волнует. А Юлька всегда подноготную видит, все сразу выкладывает.

— Анжел, у тебя суженный-ряженый единственный — Пашка, — режет по больному Юля. Она-то всего расклада не знает. Ну не буду же я ее пугать и рассказывать, что мой папочка в прошлом мог приставить к виску человека пистолет и спустить курок. И что жизнь Пашки будет висеть на волоске, если я к нему подойду хоть на шаг ближе.

Я его люблю, до сих пор люблю. И знаю, что он мне послан, но так за него боюсь, что не смею даже на него смотреть.

Юлька раскладывает карты таро и вновь подтверждает, что не будет у меня ни с кем союза. А мне и не надо. И тут мне на ум приходит очень интересная мысль. А что если замутить с Золотовым?

Мои родители давние друзья Золотова старшего. И если мне удастся охмурить сынка, пусть ненадолго, то они могут от меня отстать на время со своим женихом. Но для этого надо пересечься где-то с Яром.

— Слушая, а у тебя с этим соседом что-то есть? — делаю большие глаза и кошу на соседний дом.

— Ничего, более он меня теперь за версту обходить будет, — скулит Юлька, не пойму я ее эмоции. Толи страдает по соседу, толи боится?

— Ну, тогда ты не обидишься, если я за ним приударю, — делаю самое невинное выражение лица и испытывающее смотрю на Юлю.

— Приударь, но только у тебя ничего не получится, у него уже есть кукла Барби, до которой тебе как до Китая пешком, — бурчит Юлька.

— Она не жена, значит, можно и пододвинуть, — многозначительно отвечаю ей.

Вот теперь у меня есть спасительный вариант. Осталось только увлечь Яра. И смотрюсь в зеркало. Мама последний раз заставила меня сделать платиновый блонд, модно, но не идет моему цвету лица. Надо заехать и перекраситься. Сделаю снова светлый цвет, мальчики любят блондинок. А в целом я отлично выгляжу: худенькая, стройная, носик точеный (у меня был лучший хирург), бровки домиком наколола, губки силиконом чуть подкачала, все ОК.

Никуда Ярик не денется.

Дома меня встречает маман в вечернем шёлковом платье и бриллиантах. Ой, чёт это на нее нашло, королевишна с утра, вроде никуда сегодня не планировали пойти.

— Анжелика, срочно переодевайся и бриллианты из сейфа достань, — говорит мама шёпотом и делает страшные глаза.

— У нас рейдовая проверка, аудит или выставка бриллиантов?

— Анжелика, я сказала быстро и я не шучу! — рычит на меня мать.

— Ладно, ладно, — примиряюще бурчу. — Скажи хоть по какому поводу. К нам приехал ревизор?

— Анжелика, отец тебя хочет познакомить со своим партнером и твоим будущем мужем, мы решили объединить капиталы.

Окуеть не встать, то есть они решили, меня не спросили. Но не дергаюсь, лишний раз не хочется нарываться на разборки с родителями. Поэтому молча проглатываю и иду к себе.

Что ж выбрать то такое, чтобы сразу отпугнуть кандидата. Если мини? Нет. Ноги длинные, слюнями пол закапает. Может вырез глубже? Тоже не подходит. Выбираю самое закрытое платье черного цвета длиной до колен, черные туфли лодочки, смываю всю косметику, в уши вставляю самые маленькие бриллиантовые сережки, что нашла у себя. Волосы собираю в гульку.

Выхожу. В гостиной уже стоят папа с мамой и гость, попивают напитки. Гость с отцом тянут скотч, мама — шампанское.

При моем появлении все оборачиваются, и я вижу их реакцию. Папа смотрит безразлично, как будто я здесь никто и звать меня никак. Мама возмущенно и одновременно презрительно, для нее это мой вызов, как насмешка над ней. А вот гость смотрит хищно, того и глади сожрет.

Да и сам гость больше похож на Волка из сказки Красная Шапочка. Оригинальный такой, специфический мужик. Явно восточных кровей. Черные волосы, черная щетина на щеках, карие глаза, черты лица крупные, но в остальном красивый. Только взгляд у него холодный, надменный, такой одним взглядом может и унизить и на колени поставить.

У меня по спине от него мурашки бегут.

— Вот и наша Анжелика, — растягивает губы в искусственной улыбке моя мама. — Знакомьтесь! Это Роберт.

Мама заискивающе смотрит на Роберта, и в ее лице проскакивает что-то такое, что я не сразу понимаю, какие же чувства она испытывает к этому монстру. И только через несколько минут разговора вдруг понимаю, она его вожделеет.

Но у отца другой расклад. И хоть сейчас он об этом не говорит, но чувствую, что разговор не за горами.

Мы мило беседуем, попивая спиртное, а потом папа уходит якобы ответить на звонок, а мама за закусками. И я остаюсь один на один с этим странным типом.

— Я оценил твой перфоманс, любишь ролевые игры? — басит мой собеседник, кривя губы.

— Извините, не поняла? — столбенею я.

— Все ты поняла, Анжелика, хотела оттолкнуть меня, не получилось. Про твой нрав легенды ходят, так что я в курсе, — язвительно отвечает мне Роберт.

— Оу, я легендарная личность, ОК, буду действовать по-другому…

Но он хватает меня за волосы, вмиг рассыпая мой скромный пучок, и ухватившись почти под корень, оттягивает голову назад. Так что я стаю перед ним, с откинутой головой и обнаженной шеей, как агнец на заклание.

— Ты будешь делать, что я тебе велю! Запомни! И заруби себе на носу! А будешь дергаться, вывезу за город и брошу в поле, пешком обратно пойдешь, — рычит он мне в лицо и его глаза становятся бешенными.

У меня струйки холодного пота по спине потекли. По-моему я еще и описалась.

— А родители знают, за кого они меня замуж собрались отдавать? — пищу испуганно.

— А им на тебя насрать! — рявкает он мне в лицо. — Мать твоя — шлюха, бегает по молодым кобелям, все никак свою похоть удовлетворить не может. А отцу твоему вообще насрать, его только деньги интересуют. И семейка их только фикция. У твоего отца уже сынок у шлюхой подрастает, так что весь бизнес туда отойдет.

Он говорит страшные вещи, от которых меня трясет мелкой дрожью. А я ведь действительно никому не нужна. Только вот зачем мы играем в семью?

Глава четвертая

Ну, окуеть не жить. Чего делать то теперь?

Сижу у себя в комнате, думу думаю. Не-е-е, я не из тех девушек, которые руки стали бы заламывать, слюни пускать, сопли бы развесили…

Но сейчас очень хочется поистерить. Прям на пол упасть и ногами подрыгать, кулачками по полу постучать. А еще лучше кулаком промеж глаз тому мужику заехать.

Вот только не получится.

Что делать? Извечный вопрос. Еще Чернышевский его задал.

Надо срочно искать другого кандидата, потом быстро в ЗАГС, и все. Поезд уехал, невеста занята.

Что там у нас Ярик поделывает? Поеду как я в гости.

Иду в свою гардеробную и выбираю самый умопомрачительный наряд. Надо что-то такое, чтобы он меня заметил сразу. И одеваю спортивный костюм, что подруга мне послала с последней выставки в Нью-Йорке. Делаю сексуальный хвост и наношу яркий макияж. Смотрю на себя в зеркало. Уау!

И еду снова к Юльке. Ну, Ярик, держись!

Подъезжаю к коттеджу. Юлькины дети играли возле коттеджа, кидая в кольцо мяч. Бегают, топчутся возле кольца, пытаясь, выбить друг у друга мяч. Я машу им рукой, они мне кричат приветствия и снова продолжают беготню. Захожу в дом. Юлькин дом открыт.

— Привет, Юль. Ну, как дела?

— Привет, а ты чего так вырядилась? — Юлька смотрит на меня удивленным взглядом, никогда меня не видела в спортивной форме.

— На прогулку, знаешь, спортивный стиль сейчас в тренде! — я на автомате отвечаю, а сама смотрю на дом соседа, но у того зашторены окна.

— Никогда на тебе спортивных костюмов не видела. Дорогой? — Юлька пытается завязать разговор, а у меня все мысли об Ярике, мне очень надо его зацепить.

— Очень дорогой! Мне его подруга из Нью-Йорка подогнала, к нам эта коллекция еще не доехала, дизайнерский! Не знаешь, а Ярослав сегодня дома?

— Не видела с утра…

— Мммммм, а чем это твои дети занимаются?

— Как всегда, стучат мячом, соревнуются, кто больше забросит…

— Пойду ка я с ними постучу мячом! — решила я, хоть так может вызову его интерес.

И я иду на площадку к детям. Втягиваюсь в игру, сначала, кажется все просто, но потом понимаю, что Юлькины детки играют, как профи. А я лишь суечусь, прыгаю и топаю, как слон, но толку ноль. Потому что все мячи забивают Матвей со Стешей, а я лишь машу руками. Не прошло и получаса, а я уже выдохлась, еле держусь на ногах, еще и ногу натерла новомодными кроссовками. Что они в них вставили? Такое ощущение, что у меня внутри наждачная бумага. И я уже не так резво бегаю.

И тут к дому Золотова подъезжает огромный черный тонированный внедорожник и останавливается посередине дороги. Из его недр выныривает молодая блонда. Ноги в копыта, юбка короче кофты. Каблуки по двенадцать сантиметров. Волосы белесые в хвост собраны, морда расписана, на ней пробу ставить некуда.

— Какая дура поставила тут машину посередь дороги! — начинает девица, при этом я-то припарковалась у обочины, прижалась, так что проехать танк рядом может, но видимо не эта дура. Вот понакупают машин, а водить не умеют.

— А тебе что за дело? — мне эта фифа по барабану, я в универе еще и не таким мымрам хвосты выдирала.

— Убери свою мыльницу, мне некуда внедорожник припарковать! — это моя-то машина — мыльница, девочка явно что-то попутала.

— Ты свой старый тарантас помоечный за забором паркуй! — рявкаю на нее, чтоб знала свое место.

Смотрю, Ярик выполз, контролирует ситуацию. Хотела уже ему глазки состроить, но ко мне приближается его девка, и явно желает продолжения.

— Убирай машину, я сказала, — орет на меня, вот дура, руль бы чуть направо повернула и разъехалась бы со мной.

— И не подумаю! Права тебе подарили, или ты их на базаре купила? Учись парковаться, дура! — я за словом в карман не лезу.

— Я щасссс битой тебе все окна вышибу, а потом зубы пересчитаю, **араска, — орет девка, и, смотрю, уже тянется к дверце. Не! Биту я не переживу.

— Ээээээээ, Ника, — кричит Ярослав. — Давай я сам припаркую твою машину.

Ага, дуру стоеросовую значит Никой зовут. Ну, будет тебе сейчас Никуся по самое не балуй.

— Пусть эта дура отъедет, сама припаркуюсь, — сама пыжится, хочет показать свою значимость, пигалица, сними каблуки, ниже меня на пол головы будет.

— Кого ты дурой назвала? — резко отвечаю ей. Но та не рассчитала и, махнув хвостом у меня под носом, пытается открыть дверку высокого авто. Против биты нужен только лом, его то у меня нет. Поэтому перехожу сразу к боевым действиям. И хватаю белобрысую вертихвостку за конский хвост.

Она взвизгивает, и пытается достать меня ногтями, а там не ногти, а когти саблезубого тигра. Но я-то битая и в не таких боях, недаром мой папа был быком в девяностый, чай воспитал дочуру в лучших традициях. Он мне всегда говорил: Кулак собрала и противнику в глаз. Гнев сучке застилает глаза, и она уже ничего не понимает, машет ручонками, а бью ее кулаком, а куда попала, туда и целюсь. И вот уже на всю улицу стоит визг, ор, мат.

Слышу, только сзади дети Юлькины подбадривают и ржут, болеют за меня ити их мать. Болельщики!

Первый раунд закончился за мной. Я ее сильно потрепала и выдрала часть наращенных волос. Хвост уже не такой пышный, из него торчат пряди, да и сама «красотка» вся покрылась красными пятнами, лохматая и потная.

Через секунду у машины появляется Ярослав.

— Ника, — шипит он. — Ты меня позоришь! Идем домой!

Смотрю, Ника готовится к новому нападению, не привыкла проигрывать. Ярослав пытается ее оттеснить от меня, а она, прикрываясь им, пытается достать меня ногой.

И тут я понимаю, что лучшего момента не будет, надо Ярославу понравится. Поправляю прическу, делаю глазки и говорю: Ярослав, добрый день! Сегодня чудесная погода, не правда ли?

— Здравствуйте, извините нас, мы пойдем, — Ярослав явно пытается замять скандал, но его подруга не готова вот так прямо сейчас покинуть «поле боя». Ей нужен реванш.

— Никуда я не пойду! — вырывается эта дура из рук Ярослава.

Но вдруг все замерли, потому что Ксюха говорит: Мама, смотри, я правильно написала слово!

И мы все оборачиваемся!

На дверки внедорожника младшая дочь Юли коряво нацарапала слово «Цаца»!

Иииииииииия….

Юлька хватает за руки своих детей, летит в сторону дома. Я лишь хромаю позади них. Внутри все переворачивается, вот так познакомилась с Яром.

Черт меня дернул связаться с этой гундосой девкой.

Мы сидим с Юлькой на кухне и обтекаем. Дети убежали наверх. Мне, хренова, так плохо давно не было. А чем лучше полечить настроение? Правильно, выпивкой!

— Может, у тебя выпить чего-нибудь найдется? — спрашиваю Юльку.

— Сейчас поищу, где-то бутылка завалялась с прошлого твоего приезда, — она достанет бутылку, что недопили с прошлого раза. Вино конечно так себе, хотелось бы покрепче. Но с с оливками и сыром пойдет. На душе паршиво. Так хотела с Яриком поближе познакомиться, но правду говорят, расскажи богу свои планы, он посмеется.

Разливаю вино, себе наливаю сразу большой бокал, попортила мне нервы девка, маленькой дозой не вылечить.

— Сейчас бы водки грамм сто, — говорю я, цедя приятное, но слабое винцо. — Черт меня попутал связаться с этой крысой крашенной.

— Не рыдай, прорвемся, — ох, мне бы Юлькину уверенность.

— Ага, тебе то что, не ты с его девкой дралась, он на меня теперь никогда не посмотрит, — ною я.

— Какой бес тебя попутал, чего ты ниндзя стала изображать, когтями как мечами махалась?

— Сама не знаю….- вою я, прихлебывая из бокала красное вино. Потом подлила себе еще вина, потом еще. Чего-то меня развозить стало.

И тут раздается звонок в двери. И Юлька сообщает, что явился Ярослав. Вот он мой шанс! На цыпочках крадусь за Юлькой: Не открывай, бить будут!

Шучу я.

А там он. Красив! Даже лучше стал!

— Извините, Юля, не могли вы за моим котом присмотреть, — чего то он там про кота говорит.

Да пофиг мне, сейчас надо занять позу, чтобы обратить на себя его внимание.

Оперлась о стенку рукой, соблазнительно изогнулась, товар надо лицом показать, изогнулась, руками волосы приподняла, пальчиком локон накручиваю, бровки домиком поставила.

— Конечно, мы присмотрим за вашим котиком, Ярослав, — сама ему глазки строю, но это помогает мало. Блин, упустила момент. Он уходит.

— Ну, как? Я на него произвела впечатление? — интересуюсь у Юльки, а потом иду допивать вино.

Смотрю, Юлька с корги уже отправились с Яру, хватаю свою безрукавку и за ними: Юлька, подожди, я с тобой!

— Зачем?

— Должна же я посмотреть, как живет мой будущий муж, — парирую я.

Ха, мне сейчас самое главное узнать, чем живет Яр, чем его зацепить, так чтобы с крючка не сорвался.

Дом встречает нас разрухой, в центре зала стоит стол, возле него капли крови, на полу валяются перевернутые стулья, осколки чашки и пустой флакончик валерианы. Воняет дома знатно. Так обычно пахнет у нас на кухне, когда мать с отцом посрётся из-за очередной его *ляди. И мать потом полночи сидит на кухне и льет себе в стакан капли, запивая это стаканом вермута Бьянки.

Оглядываемся. И тут наверху раздается грохот. Кто-то разносит мебель? Там явно шкаф упал… Звон стекла…

Мне этот все не интересно, пусть с котом Юлька разбирается, а я пошла осматривать помещения.

Прохожу гостиную, вхожу в кухню, осматриваюсь. Здесь все, как в музее. Явно никто не готовит. Чистота кристальная. Открываю холодильник, а там пустота, только на нижней полке стоит пузырь коньяка. Бутылка початая, закрыта какой-то обычной пробкой. Как по мне, то винцо мне не зашло. Решила налить себе чуть-чуть. Грамм пятьдесят.

Вкус приятный, мягкий, на коньяк и не похож. Вкус специфический, но приятный. Пьется так легко. Жаль, закусить нечем. Но и так хорошо. Сама не заметила, как одолела бутылочку, совсем чуть-чуть на донышке осталось.

Вдруг замечаю, что Юлька как-то притихла, пошла ее искать по дому. Поднимаюсь на второй этаж, что-то штормит меня и по стенкам кидает. И внизу живота как-то печёт. Сейчас бы му-жич-каааааа!

— Ох, не ку…я себе, — протискиваюсь в двери.

Спальня у Яра зачётная. Огромная кровать два на два сорок, шёлковые простыни, такое же одеяло из шёлка, пушистые подушки. Вау!

Разбегается и со всей дури прыгаю на кровать.

— Анжела пошли отсюда! — пищит Юлька и тянет меня за ногу.

— Ой, блин, какой матрас здоровский, наверное «мульон» денег стоит!

По шёлковой поверхности руки и ноги скользят, как по льду, приятно холодит кожу. А внутри разгорается пожар, вспыхивают всполохи похоти, разгоняется воображение. И в моём подсознании я уже не одна, рядом обнаженный мужчина с крепкими руками и горячим торсом, он обнимает и прижимает меня к своей груди. Его руки скользят по моей груди, животу и опускаются туда, где дьявольский огонь, туда в мою вагину. Я уже ничего не слышу и не вижу, кроме разгорающейся страсти.

Меня о чем-то спрашивает Юля. Я на автомате отвечаю, а саму уже корчит, корежит, если сейчас мне не вставят….ауууууууу….

— Ага, там у него в холодильнике коньяк стоял! Отличный коньяк, знаешь ли! Жалко, тебе не оставила попробовать! Ну, надо же нам было взять что-то за свои услуги, — кажется это мой голос.

— Анжела, пошли домой, — пыхтит подруга, но я не хочу. Он сейчас явится сюда и возьмет меня прямо на этих шёлковых простынях.

Моя подруга пытается стащить меня с ложа, но я упираюсь.

— Анжелочка, пошли домой, завтра к Ярославу заглянем, спросим, как кот себя чувствует?

— Нет, ты можешь идти, а нам с Ярославом есть что обсудить, — я жду его, мое тело ждет этого мужчину.

— Анжелка, по-хорошему прошу, пойдем домой, — дергает меня сильнее Юлька.

— Не-а…

— Анжела, тебе завтра будет стыдно…

— Не-а, завтра у меня будет мужчина! Подруга! Не уговаривай!

Она тянет меня на себя со всей силы и стаскивает с кровати, ая увлекаю за собой покрывало, белье, подушки. Мы продолжаем весело кувыркаться на полу.

Мне весело. Юлька ползает на четвереньках, пытаясь встать.

— Что здесь происходит? Какого чёрта?

В дверях спальни стоит пожилой солидный мужчина, как две капли воды похожий на Ярослава! Только лет на тридцать старше!

Глава пятая (глава из «Новогодняя сказка для ведьмочки)

Что здесь происходит? Мне кто-нибудь объяснит?

— Эээээээ, мы кота спать укладывали, — что-то там блеет Юлька.

— Еще ни одна девушка моего сына котом не называла! — рявкает отец Ярослава.

— Так мы и не вашего сына укладывали, — Юлька показывает пальцем на кота.

А мне так хорошо, вот только мужчины рядом не хватает. Но ближайшая особь стоит в дверях, охраняя их. Рассматриваю его. Ну, так, ничего особенного, на безрыбье и рак щука. Староват конечно, но если дедулю завести, глядишь на один раз и сойдет.

Сексуально выгибаюсь, а он даже не реагирует, боюсь там давно на полшестого.

И тут внизу хлопает дверь, и наверх вбегает Ярослав. Ох, как мне тебя Ярик не хватает, беги быстрее, мой мужчинаааааааааа….

— Что здесь произошло? — голос у Ярослава возмущенный.

— Я тоже хочу знать, сын, что это за балаган? — разводит руками отец Яра. Он теперь мне не интересен, тут такой кандидат нарисовался, вот его бы в постельку я уложила.

— Я укладывала спать кота, и вот…,- что-то там бормочет в свое оправдание Юлька, тут такие самцы в дверях стоят, а она про беспорядок.

А мне все до одного фонаря!

— У вас классный коньяк в холодильники был, Ярослав! Просто замечательный! Я так взбодрилась! — улыбаюсь ему я.

— У меня не было в холодильнике коньяка, — Ярослав как-то странно на меня посмотрел. Был коньяк, милый, видно, ты запамятовал.

— Да будет вам, классный коньяк в фирменной бутылке, такой сладковатый, такой ароматный, так бы сейчас тебя и съела на закуску, — делаю губки бантиком.

— Там не было коньяка, там стояла настойка, что мне привезли с Дальнего Востока, увеличивающая потенцию, на травах, — выдал отец Ярослава.

Оооооооо, а то я не поняла, с чего меня так плющит, так мужика хочется, что готова изнасиловать первого встречного.

— Что? — Ярослав с Юлькой с ужасом уставились на меня.

— Я забыл у тебя его в прошлый раз, сын. Оставил в холодильнике и забыл, мне его друг прислал, — и во все глаза смотрят на меня, а у меня внутри все так горит, что уже не до них, разорву одежду на первом встречном, кто попадется мне в руки.

— Анжела, ты сколько настойки выпила, — толкает в бок меня Юля.

— Все! — отвечаю ей, а на меня накатывает волна похоти и желания, и я поднимаюсь, готовая к прыжку.

— Бегите! — вдруг говорит Юлька.

— Что? — с удивлением смотрят на Юльку мужчины.

— Бегите, — орет она. — Чем быстрее, тем лучше для вас!!!!

И они рванули вниз по лестнице. Но разве меня это когда-нибудь останавливало, и я рванула за ними, но в мою ногу вцепилась подруга.

— Анжела, Анжела, не надо, — пытается удержать меня Юля, но я брыкаюсь и срываюсь в погоню.

Ох, как я хотела мужчину! Во мне плескалась похоть перемешанная с яростью. Глупые особи мужского пола убегают, сами не понимая своего счастья! Я горячая, манкая, сексуальная, на все готовая. Куда же вы, мужчина, так от меня бежите? Что вы как глупые курицы себя ведете? Все равно поймаю и истопчу! И, вот где-то у поворота, замаячили их попы. Ммммммм, какая у Ярослава крепкая попа. А бежит, как спринтер.

Но на следующем повороте он исчез, а впереди меня бежит только его отец, полы его пальто развевается в разные стороны и хлопают его по бокам, как крылья раненой вороны.

Ничего, дедуля, далеко от меня не убежишь, — бормочу про себя, ускоряясь.

Второй поворот, я ускоряюсь и с рычанием набрасываюсь на свою добычу. О, мужчина! Наконец-то! Возьми меня быстрее!

И сажусь на него сверху!

Странно, но он смотрит на меня с ужасом.

— Мужчина, ку-ку, я вас не съем, только покусаю…

И я медленно расстегиваю ему молнию на брюках. А он визжит, как поросенок, елозя спиной по обледеневшей дорожке.

Слышу, как за спиной Юлька орет в трубку.

— Паша! Паша, спасай! Анжелка выпила какую-то дрянь, нам надо срочно ее остановить.

У меня в мозгах проносится мысль: Паша! Вот только не надо сейчас Пашу беспокоить, не время!!!

Но не успела подумать, как нарисовался Пашка!

Сгреб меня своими ручищами, прижал к телу.

— Паша, — мычу ему в губы, прижалась к нему.

— Анжел, поехали домой.

— Паша, можем и не домой, — трется бедром.

— Можем и не домой! — Пашка легко подхватывает меня под попу, садит, как ребенка, себе на руку и несет в сторону выхода из коттеджного поселка, а я выгибаюсь мартовской кошкой и мурлычу ему на ухо.

Пашка легко несет меня, словно я ничего для него не вешу. Он всегда был большой и сильный. Десять лет прошло. Десять гребанных лет! Пашка стал еще лучше: широкие мощные плечи, накаченные бицепсы, стальной пресс, а руки…Я уже теку.

Усаживает меня в машину, как королеву.

Я мурлыкаю и трусь об него.

Господи, десять лет прошло с того первого раза, когда он увез меня на машине в лес, и, разложив сидения, мы в первый раз с ним занялись любовью.

С того раза я не встретила ни одного мужчины, от которого бы получала столько удовольствия, как от Пашки. В нем идеально было все: тело, член, нежные руки.

До сих пор вспоминаю его тело и сразу завожусь и Виагры не надо. Ни один мужик так меня не возбуждал.

Поэтому мы не успели доехать с ним до дома, свернули в лесок. Пашка резко отодвинул свое сидение назад, подхватил меня под попу и посадил сверху.

— Паша, как я по тебе соскучилась, — промурлыкала ему в рот, пока он не смял мои губы в поцелуи. Он целовал меня с такой силой, словно всю тоску по мне хотел вложить в этот поцелуй.

— И я по тебе скучал, — бормочет он, стягивая с меня штаны вместе с трусами. Это только девочки могут рассказывать, как они красиво раздеваются, демонстрируя любовнику красоту своего нижнего белья, а у нас с Пашкой все получалось быстро. Спроси его утром, какой комплект белья на мне был, он и не вспомнит. Зато точно скажет, сколько раз я с ним кончила.

Вот и сейчас с меня слетает белье в мгновенье ока, а кофту он просто задрал вверх. Его руки скользят по моей коже, разжигая внутри меня огонь.

— Боже, Паша, как мне хорошо…

Он только сопит, засранец.

И продолжает эту мучительную пытку руками. Скользит по моим бедрам туда, где и так уже давно полыхает, я выгибаюсь в диком экстазе.

— Девочка моя, — шепчет он мне на ушко, и жмет на все мои кнопочки.

Я улетаю в оргазм от одних его рук.

Он ждет, терпеливо ждет, когда мой пик пройдет, а потом врывается внутрь, сминая преграды. Влажный шлепок, тихий стон, внутри давно влажно так, что влага сочится по внутренней поверхностибедра.

И снова движение, шлепок и стон. А потом у нас срывает крышу, шлепки становятся все чаще. Тяжелое сбитое дыхание, хрипы, вздохи, охи, все сливается в одну какофонию звуков.

И аккорд, оргазм один на двоих.

— Поцелуй меня, — просит Пашка. И я целую его в нос, как тогда в наш первый раз в машине.

Он везет меня не домой. Мы едем в его автосервис, где на самом верхнем этаже у него каморка с узким диванчиком, умывальником и небольшим столиком. И мы трахаемся с ним до умопомрачения, лежа на узком диване. Потом долго целуемся, а потом снова занимаемся с ней любовью, как тогда, в далекой юности, когда от любви сносило крышу.

Глава шестая Павел

Я увидел ее случайно на дороге, хотя учились в шарашках, стоящих друг напротив друга. Я учился в автодорожном техникуме, она в университете.

Но встретились банально. У нее сломался автомобиль на дороге. Моросил дождь, машины пролетали мимо, а она стояла возле поднятого капота и растирала себе озябшие плечи. Никто не хотел останавливаться, потому что все мужики уверены, что с бабой только отхватят проблем. Да и чего останавливаться, пусть аварийку вызывает.

Но я остановился, подошел и посмотрел ей в глаза. А там озера синие, плещутся уже через край, вот-вот фонтан хлынет. Оказалось, что не может дозвониться до отца, сама не разбирается, ей всего-то восемнадцать лет. Вчерашняя школьница.

Поломка пустяковая, тут же и починил, благо инструменты всегда в багажнике вожу.

Так и познакомились. В душу сразу запала. Носик курносенький, россыпь веснушек на щечках, глазками хлопает, губки бантиком. В тот момент так ее захотел.

На следующий день встретились, мило погуляли, покормил ее в бургерной. Потом сводил в кино. А потом ко мне подвалили два пацанёнка из универа: Ты хоть знаешь, лапотник, кто ее отец.

Я тогда смело ответил, что нет и мне нет до этого дела. Но вот зря сразу о ней справки не навел, потому что она оказалась дочерью Снигирева, того самого Снигирева, которого мой дед мордой о стенку своего гаража бил. Снигирев не простил этого деду и сжёг у того автосервис. И теперь они враги до скончания лет.

Конечно, девчонка ни в чем не виновата, она не отвечает за своего отца, вот только дед со мной не разговаривал месяц. А потом, когда обида прошла, сказал: Тебе ее отец за нее коленки сломает.

Мне было «пох», я в нее влюбился. Так влюбился, что крышу сносило, не о чем думать больше не мог. Девок вокруг меня было хоть отбавляй, на шею вешались, в ноги кидались, трусики снимали, никого не видел, не замечал, одна она перед глазами.

Целовались с ней, как помешанные, тискались, готов был в кусты уволочь.

И однажды увез на машине в лес, там мы первый раз занялись сексом с ней. До этого у меня были девчонки, но такие, что пробу ставить некуда. А вот девственница попалась впервые. И был первый раз у нас комом, она зажатая, да и я не хотел ей сделать больно. Думал, ей не понравилось, но она позвонила на следующий день, и все закрутилось дальше.

Я ее учил, раскрепощал. Она так боялась своего тела, была такая зажатая, закомплексованная. Потом случайно увидел ее мать и понял, откуда столько комплексов у этой девочки. Та шпыняла ее на каждом шагу, не давала ей права самостоятельного выбора. Я бы убил такую мать. Но Анжелика к ней относилась очень хорошо и даже не сопротивлялась.

Другое дело было ей со мной. Я ее боготворил, разрешал делать все. Растил из нее настоящую чувственную женщину. Под моими руками она текла и становилась пластилином. Не прошло и месяца, как из зашуганной девчонки превратилась в соблазнительную кошечку, а через полгода в тигрицу. Анжелика всегда знала, что хочет. И способна была на любые эксперименты.

И не было у нас преград, и уж монашкой она точно не была.

Тем страннее было ее появление в серой одежде и со скромной прической. Так однажды она пришла ко мне, чтобы сказать, что больше меня не любит.

— Паша, нам надо расстаться, я больше тебя не люблю, и встречаться с тобой не буду, — мямлит моя девочка, смотря в пол.

— Анжелика, посмотри мне в глаза и повтори все снова, — строго говорю ей.

Она мнется, но поднимает глаза, а в глазах озера невыплаканных слез.

— Что тебе сказать, бросаю я тебя! — кричит она на меня, а потом бросается к выходу, только я быстрее. Поймал ее возле самых дверей.

— Энжи, ты ведь не серьезно?

Она дергается, как сломанная марионетка, стараясь выбраться из моих рук, но я держу крепко. Тогда он рванула в сторону так, что выпрыгнула из своей курточки. Так и удрала, оставив в моих руках джинсовую короткую куртку, расшитую заклепками.

Я понял уже, что не ее это слова были, ее запугали, настращали, потому так много слез в ее глазах. Она эмоционально отвергла меня, но на словах, не в душе, там она по-прежнему любила.

Ее заставили угрозой, и я даже знаю какой.

За день до этого меня поймали с дозой наркоты в кармане в клубе. В тот клуб я тоже попал не случайно. Все так «удачно» сложилось. Починил авто одному мажору, тот долго нахваливал мою работу, расплатился со щедрыми чаевыми, а потом пригласил с собой в клуб. И я, как последний лох, повелся. Думал, что в новой тусовке найду себе еще клиентов. Но смотрелся там, как увалень деревенский. Пока топтался и чувствовал себя идиотом, мимо проскочил парнишка и толкнул меня. Вроде как случайно.

Но на выходе из клуба меня приняли под белы рученьки двое в штатском. И я понял, что неспроста все. И приглашение в клуб, и парень этот. В карманах нашли меченые деньги и пакетик с веществом. Как наркодилера забрали.

Следак дело открыл. Якобы поймал на «жареном», хоть я его хорошо тормознул. Ткнув его мордой в его же недоработку, что отпечатков пальцев не найдет на вещдоках. Тот присел сначала, а потом сказал: В камере посидишь, сам все подпишешь.

Одного следователь не знал, что начальнику этого отделения мой дед машину чинил. Тот пьяным разбил служебную машину, побоялся, что уволят, и к деду моему прискакал. Тот машину собрал, покрасил, как новая стала.

И когда я деду позвонил, тот начальник сам прибежал, на следователя наорал. Меня к себе в кабинет завел, поговорили мы с ним, коньячку выпили. Я все, как на духу рассказал, сразу сказал, кому это все выгодно. Он меня домой отпустил.

Никакого дела, словно ничего и не было.

Я-то об этом знал, а вот Анжелика была не в курсе. Девочку застращали. И она отказалась.

Хотел я все бросить и уехать с ней, плюнуть на все, но деда подставлять не захотел. Поэтому остался и смотрел на нее издали.

Сначала ее увезли из страны. Долго ее не было, соскучился, так хотел увидеть.

И вот она появилась вновь. Но уже другая. И теперь я ее не узнаю.

Мать таскает ее по пластическим хирургам. Те изрезали мою девочку, искромсали, за два года превратив в силиконовую куклу. Грудные имплантат, ринопластика, и еще хер знает что. И вот уже нет того курносого носика и веснушек на щеках. Некогда русые волосы перекрашены. Стильная стрижка, модная одежда. Это не моя девочка!

А у Анжелики тормоза слетели.

Слежу за ней. Ночные клубы, откуда она уезжает с очередным кавалером, пьянки, рестораны, светские рауты.

Трахается направо и налево. Ее мужики — это разношерстная шушера, прожигатели жизни и денег, кому ночные клубы — дом родной.

В желтой прессе, как только ее кости не перемыли. Читаю статьи и поражаюсь, ее мать подсовывает ей женихов не первой свежести, никак у родителей не получается выдать доченьку замуж.

Смотрю на нее, и мое сердце обливается кровью.

Не просто так это вытворяет мое девочка. Не сломали ее. Вот и куражится, гнет всех вокруг, издевается. Не будет делать она того, что хочет ее мать.

Но у меня почти не осталось надежды, что мы когда-нибудь будем вместе.

И тут звонок Юли! Приезжай!

Сорвался, как пацан. Прилетел. Когда взял ее на руки, чуть с ума не сошёл. Может, и поменяли её лицо, но ее запах никуда не делся, он обволакивает меня, возбуждает. Чуть не кончил.

Голова кругом идет, тащу ее в машину, а она такая манкая, такая вкусная.

Не сводит с меня блестящих порочных глаз всю дорогу. Не доехали до дома. Свернул в лесок, благо внедорожник позволяет, да и снега пока еще не много.

Посадил ее на колени. И из башки вылетело все.

Не помню, как снимал с нее одежду, как вгонял в нее член.

Очнулся от того, что стало холодно. Она сползла с коленок, вытирая бедра тряпкой, что нашла в моем бардачке.

Потом увез ее к себе в автосервис. Знал, что дед не одобрит.

Спрятал ее от всех. И трахал до тех пор, пока яйца не опустели.

Глава седьмая

Утром я проснулась в постели Пашки, с невообразимой легкостью в теле. Да за все десять лет мне никогда не было так хорошо.

Любимый суетится. Сварил кофе на плитке, что тут же стоит в уголке. У него в каморке под самым потолком автосервиса просто рай в шалаше. Так и жила тут с ним, только бы не трогали нас. Но это несбыточная мечта. Роберт с отцом до меня все равно доберутся. И будет лучше Пашку в эти разборки не втягивать.

Мы пьем кофе. Смеемся. Что-то рассказываем друг другу. Но в моих глазах тоска. Я знаю, что это все ненадолго.

Прощаюсь с Пашкой, и как бы он не рвался сопроводить меня, уезжаю на такси. Сначала еду в магазин, покупаю кучу вкусняшек, а после устремляюсь к Юльке. Черте чего вчера натворила, надо подмазать подругу и понять, как действовать дальше.

Юлькина ребятня из окон второго этажа заметили мой приезд, с визгом и криками побежали ей навстречу. Матвейка, как главный мужчина в доме, помогает доставать мне корзинки, усердно пыхтя, и тащит все в дом, хороший мужик растет, достанется ведь кому-то такое богатство.

— Юлечка, чмоки, чмоки, — целую подругу.

— Смотрю, у тебя была очень веселая ночь, — Юлька осматривает меня со всех сторон. Что тут говорить, Пашка никогда не сдерживается. Уж если любит, то так что *изда трещит.

— Не при детях, — тихонько говорю Юльке и глупо хихикаю.

Детвора радостно разбирают вкусности и убегают наверх, за ними, задрав хвосты, уносятся собаки.

— Ох, ты даже не представляешь как мне хорошо, — падаю на барный стул. — Ты не представляешь, какой он замечательный любовник.

— Завидую тебе белой завистью, — Юлька тяжело вздыхает, я ее понимаю, у нее давно не было мужчина, или лучше сказать никогда не было настоящего мужчины. Все ее псевдо мужья — это лишь ее поиск нормального мужчины. Жаль, что все через неудачное замужество.

— Мы сексом занимались всю ночь, я со счета сбилась сколько раз, — понижаю голос, не дай бог дети услышат. — Я голос сорвала кончая! Представляешь, он мне предложил выйти за него замуж.

Это было после третьего моего оргазма, или между третьим и четвертым, вот уже не упомнить.

— А ты что?

— Юлька, я не знаю, ты же знаешь моих родителей…

Да уж, мои родители. Вот живу с ними, и нет у меня ощущения, что они мне родные люди. Словно с чужаками в одном доме. Холодно, бес эмоционально, как в кукольном домике. Вроде есть они, но вроде и нет. А все проблемы холодности решаются наличием золотой кредитки. Вякнула что-то, на тебе доча машину, потом неограниченный лимит на покупки, золотые украшения чуть ли не каждый месяц.

А потом они удивляются, что я проматываю все деньги.

— Анжела, жить то тебе, а не твоим родителям. Ты, конечно, можешь выйти замуж по решению родителей, но будешь несчастлива до конца своих дней? Будешь иметь десяток любовников, но счастья не обретешь, это я тебе как ведьма говорю. А за Пашку выйдешь, счастье обретешь.

Юлька говорит мне прописные истины, я и так знаю, что ни с одним мужиком счастливой не буду, кроме Паши. Вот только родители мои не допустят отношений с ним, костьми лягут. Папе так проще его убить.

— Ага, а родичи, узнав кто мой муж, меня финансирования лишат. Я привыкла жить хорошо. Представляешь, что они мне скажут, когда я объявлю им, что сочетаюсь браком с автомехаником. Да они засмеют меня!

Не могу рассказать все Юльке. Да я согласна жить в каморке у Пашки под потолком его автосервиса, согласна больше шмоток не покупать, тех, что купила, хватит на десять лет в перед. Но вот Пашке не жить со мной.

— Ну и что особенного, что он — автомеханик, зато свое дело, сейчас в гараже, а там дела в гору пойдут, собственный автосервис откроет!

— Юлечка, погадай мне…

— Я тебе все еще в прошлый раз сказал, карты не любят, когда десять раз об одном и том же спрашивают.

— Ну, Юлечка, ну еще разочек…

— А давай лучше погадаем на будущее Пашки? — предлагает она мне.

Да, я хочу узнать его будущее, хочу, чтобы там у него было все хорошо, все сложилось так, как он задумал. Но вот если там мне место?

Юлька достает колоду карт таро. Ловко их тасует, дает мне сдвинуть часть, а затем раскладывает их на столе.

— Ну, вот смотри, у него карта парус выпадает на будущее, это к перемене дел, в гору весь его бизнес пойти может. А вот на отношениях карта «Перекресток», смотри перед выбором стоит, упустишь его. А вот и незнакомка, значит, есть у него еще одна девушка на примете. Ты хвостом крутанешь, сбежишь, он другую девушку выберет, а ты с носом останешься.

Это напрягает. Вот не знала, что у него ест девушка. Да и он не говорил. Хотя о чем это я? Мы встретились через почти десять лет. Странно бы было, что у него за десять лет не было бы бабы.

И тут раздается звонок, и Матвейка со всех ног бежит открывать двери. Слышу краем уха, что здоровается и разговаривает с кем то.

— Мам, это к тебе дядя Ярослав, — и мне икается. Вот чёрт, в голове всплывают как нарочно вчерашние наши передряги. Сука, какого хрена вчера в холодильник к нему полезла, коньяк этот дегустировала. Где у меня там перемкнуло? И вдруг замечаю, как краснеет лицо Юльки. Уж не влюблена ли она в своего красавца соседа?

— Ага, наш красавец сосед пришёл. Ох, не зря он к тебе таскается каждый день.

Юлька косит глаза и делаю страшную «рожу», а потом идет открывать соседу.

— Здравствуйте, Ярослав, — слышу я.

— Юля, доброе утро, не могли бы вы мне помочь с котом? — опять у него что-то с котом, прям затык у нас на этом коте.

Но я уже туда не суюсь. До меня дошло, что у Юльки к Ярославу чувства, зачем им мешать, вдруг и правда «срастется».

Сижу, думаю, смотрю в окно.

А в голове сумбур. Внезапно душу опять опалила любовь. И все, что я задумала, полетело в тартарары. Не смогу я сейчас выскочить замуж за первого попавшегося мужика. Вот просто не смогу. Да и Пашка меня не поймет. А жить без Пашки не могу. Только сейчас поняла, что вся моя прошлая жизнь, все эти десять лет были просто каторгой. Я не чувствовала ничего, словно душа умерла. А занятие любовью я мне замещал трах с чужими мужиками, даже не кончала ни с кем.

Но вот отец, если узнает, что я опять встречаюсь с Пашкой, может послать к нему своих бритоголовых мальчиков. Да и женишок мой Роберт. Кто знает, что может устроит этот свихнутый мозгами?

Мои размышления прервал ор со стороны улицы, и я, набросив пуховик Юли на плечи, выбежала на улицу.

Вижу только, как из дверей на Юльку несется очередная курица Яра, что-то они у него все однотипные. За ней несется сам Яр. А потом они оба исчезают, только Юлька стоит и куда-то вниз смотрит. Подхожу ближе. А эти двое по горке, что залили детки Юли ползают, никак встать не могут.

Детки ржут, пальчиком тыкают. А ор стоит такой, что мои уши в трубочку свернулись, за детей страшно. И эта изрыгает из себя шмара в короткой шубке. Ну, наконец, они выползли. Лядь Ярослава стоит вся в снегу, волосы торчат во все стороны, помада по лицу размазалась, тушь потекла. Шмара, шмарой!

И тут Матвей кидает мяч в кольцо, он закидывал из десяти раз десять. Но в этот раз мяч ударяется в щит и летит прямиком шмаре в лоб! Бум! Очко!

Та падает навзничь. Шум, крик, Яр хватает ее и волочет в машину.

И они уезжают.

— Ну, Юлька, везет тебе как утопленнице! — говорю Юлька, провожая авто Ярослава, увозившее шмару в больницу.

Юлька выглядит подавленной. А по мне так даже лучше. У Яра должны открыться глаза, что за дрянную девчонку он рядом с собой держит. Да на ней клейма ставить некуда. Такие в эскорт услуги попадают случайно, там нет образования и такта.

— Вот ты сама ведьма, другим гадаешь, а возле тебя такой мужик живет, а ты даже его приворожить не пытаешься? — спрашиваю у Юльки.

— Не могу, Анжел, не могу, нельзя, мой мужчина меня должен выбрать сам! Или мне его выберет провидение! — бормочет Юля, ох по мне так давно пора провидение в свои руки брать, подцепить его за жабры.

— Ну и дура! — в ответ говорю ей. — Надо зубами рвать и метать! Мужика зацепила и держи! Вон как кукла, зубами в него вцепилась, только с челюстью отодрать можно!

И мы побрели домой.

— Юлька, я не хотела тебя обидеть, — прошу у нее прощения, видя, как она переживает.

— Да, я и не обижаюсь, — все равно психует, но вида не подает.

Дети убежали на детскую площадку кататься с горки, и забрали собак. В доме остались только мы. Идем на кухню допивать вино и доедать вкусняшки.

И только мы налили по бокальчику винишка, как раздается звонок в дверь.

— Кого еще черти принесли…

— Не открывай, вдруг они полицию вызвали, может, мы его девку убили, — пищу я от страха.

Но за дверями стоит отец Ярослава.

— Здравствуйте, Игорь Ярославович!

— Здравствуйте Юлечка! — я из кухни слышу, как мурлычет отец Ярослава. — Я приехал к Ярославу, а его нет дома, не подскажите мне, где он?

— Он с Ланой уехал.

Не хочу, конечно, их идиллию разрушать, но выхожу в коридор. При этом отец Ярослава хватается за сердце.

— Ох, я видимо не вовремя к вам заглянул, — глаз у него начинает дергаться.

— Ну, что вы, что вы, проходите, мы как раз вино пьем, — я стаю, привалившись к стенке и попиваю из бокала вино, а вот Игорь Ярославович как-то бледнеет нехорошо, того и гляди в обморок грохнется.

И тут Юлька выходит к нему и закрывает перед моим носом двери. Ну и ладно! Не очень то и хотелось. Иду на кухню и встаю возле окна.

Они о чем-то говорят, а потом Отец Ярослава разворачивается и идет в сторону коттеджа. Вот только дойти ему было не суждено. Бах! Взмах руками — и этот исчезает за кустами. А Юлька, всплёскивая руками, бежит ему на помощь.

Я тоже бросила все и поскакала на выручку Юльке.

— Ой, Юлька, давай помогу…

Но подбегая к поверженному Игорю Ярославовичу, не заметила кромки льда. И бах! Носом в землю! Ой, простите не носом в землю. А носом прямо в причиндалы незабвенного отца Яра. Хорошо так, там все мягко, поэтому личико свое не попортила. Вот только мои ноги разъехались в разные стороны и прямо в мою промежность утыкается нос Игоря Ярославовича.

— Девушка, поза у нас конечно интересная, и в былые времена я бы был этому рад, но не могли бы вы с меня слезть, — доносится глухой голос Игоря Ярославовича из-под меня.

— Ой, осторожно! — я пытаюсь встать, а Игорь Ярославович дергает свое головой из стороны в сторону, дышать ему там, что ли нечем. При попытке встать, я задеваю коленом ухо мужчине.

Приходится собраться, но я продолжаю елозить по его лицу, и не как не могу найти точку опоры, клюю носом в его промежность.

— Девушка, осторожно, вы мне коленкой ухо отдавили, — кричит мужчина из-под меня.

— А вы не дышите мне в пупок, — ворчит я, пытая упереться ладонями в дорожку, но ладони скользят, и я в какой раз носом клюет в брюки отцу Ярослава.

— Девушка, вы так можете меня лишить последней надежды…и последнего достоинства…

— Ой, простите, извините, не почувствовала вашу надежду….или чего там у вас еще есть…достоинства…

Какое там достоинство, совсем все у мужика отсохло, даже не колыхнулся на ветру!

Но вот наконец мы встаем. Стоим красные, запыхавшиеся, мокрые от снега, с исцарапанными ладонями и коленками. Игорь Ярославович в грязном пальто с оторванной пуговицей и помятом костюме рассеяно оглядывал нанесенный ущерб.

— Может, вы ко мне зайдете, я почищу ваше пальто и пуговицу пришью? — Юлечка добрая душа, я бы послала такого котяру далеко и надолго.

— Ну, если угостите чаем… с коньяком….

Ох, и жук этот Игорь Ярославович!

Мы тащимся хромая к крыльцу. А я иду и бурчу: Ага, дайте чаю попить с коньяком, а то так кушать хочется, что переночевать негде, тут вам и почистить, и коньячок, и сено в шоколаде…

Юлька мне показывает кулак из-за спины Игоря Ярославовича.

Устраиваемся на кухне. Юлька, как пропеллер, уже и пальто сушиться повесила, и иголку с ниткой достала. Шьет, чистит, паром разглаживает. Хозяйственная она у нас.

— У вас божественный напиток, Юлечка! Кто научил вас так превосходно готовить кофе, — мурлычет Игорь Ярославович.

— Бабушка, она — турчанка, и прадед у меня турок, так что это у нас в крови.

— Ммммм, очень редкая у вас масть, никогда не видел турецкой крови с рыжими волосами, — подлизывается Игорь Ярославович, а глазенки горят, сейчас я тебе эти глазенки то подбила бы, котяра мартовский, нечего на мою подругу слюни пускать.

— Дед турок был рыжим и кучерявым, — поясняет Юля.

Но появляется внезапный «нежданчик». К нам на огонек зашёл сам Ярослав.

— Папа, — таращит глаза на отца Ярослав, удивленно рассматривает того, словно видит впервые.

— Ярослав, я заезжал к тебе по делу, но тебя дома не было, и я решил заглянуть к соседке, — глаза Игоря Ярославовича масленые, масленые.

Ярослав удивленно моргает, осматривая отца, раздетого, в чужом мужском халате, сидящего в обществе двух девушек. Уж не знаю, что там у него в голове пронеслось, но лицо его перекосило, словно он уксуса глотнул.

— Папа, может, ты уже оденешься? Пошли домой, там поговорим.

— Яр, мне тут любезная хозяйка пообещала пуговицу к пальто пришить, так что я допью кофе, побеседую с милой хозяйкой и приду, — от таких речей отца у Ярослава челюсть отвалилась, а Игорю Ярославовичу, как с гуся вода. Он восседает во главе стол как падишах в гареме.

— Юля, можно тебя на минутку, — Ярослав разворачивается и уходит в коридор.

Они о чем-то секретничают, и Яр уходит.

За ним уплывает и Игорь Ярославович.

А мы с Юлькой допиваем нашу бутылку. Уф! Ну и денек!

Глава восьмая

И тут звонит мама. Если маме что-нибудь надо, она мертвую меня поднимет.

— Анжелика, ты почему трубку не берешь, — верещит она, я только вздыхаю тяжело. — Сегодня вечеринка у Фроловых, ты что, забыла?

— Нет, конечно, я помню, — успокаиваю маму, сама ни сном ни духом об этом мероприятии не знаю.

— Срочно приезжай домой! Я тебе приготовила лиловое платье и длинные бриллиантовые серьги с браслетом. Обязательно сделай нюдовый макияж. За тобой в девять заедет Роберт, вы должны приехать на прием вместе.

Мама категорична. А я уже понимаю, к чему она ведет. Приехать вместе, значит объявить в наших кругах, что у нас отношения. Так недалеко и до помолвки.

Ну, нет! Черта с два!

Наспех прощаюсь с Юлькой и убегаю. Уже в такси набираю Витьку — соседа. Он у нас автогонщик.

— Витя, ты сможешь меня очень быстро доставить к Фроловым? — задаю ему вопрос в лоб.

— А чего? — слышу полусонный ответ, опять, наверное, в танчики играл сутки.

— За надом!

— Когда?

— Я буду через пятнадцать минут дома, переоденусь, это еще пятнадцать минут, значит, через полчаса, — выдаю я информацию.

— Ок, жду.

— Вить, а можно я к тебе через сад на участок зайду? — спрашиваю напоследок.

— Ок, — коротко и ясно.

Через десять минут я подъехала к дому, таксист попался гонщик, не хуже Витька. Быстро лечу в дом, поднимаюсь в свою спальню. Тут уже вертится прислуга. Отсылаю всех одним словосочетанием: Пошли все нах!

Те удаляются, поджав губы. Мне не нужен соглядатель. Прислуга наушничает и все докладывает мамочке.

И так. Нужно одеться так, чтобы вызвать возмущение, агрессию.

Выбираю ультракороткое кожаное платье, черные колготы и тяжелые башмаки берцы, как раз под платье, с толстой подошвой и шнуровкой. Рисую себе черные стрелки, ресницы клею супер длинные, волосы укладываю в хвост. Последний штрих — красная помада.

В окно вижу, как въезжает во двор выпендрёжный внедорожник Роберта. Ха, большие машинки любишь? Значит, член маленький!

И я быстро спускаюсь на первый этаж и выскакиваю в сад. Бегу, что есть мочи, через сад к калитке. Только бы Витек не забыл ее открыть, а то через забор придется перелазить. Но калитка открыта. И Витька ждет меня на низком старте.

Заскакиваю в его гоночную тачку. И достаю пакет, потому что мы летим так, что дух захватывает и подбрасывает из стороны в сторону, тошнит. Мы подрезаем, перестраиваемся через две полосы, меня качает из стороны в сторону, и я вспоминаю фильм «Такси». Если бы наши решили снять что-то подобное, то лучше Витька никого бы не нашли на роль таксиста Даниэля.

И вот мы паркуемся возле пафосного дома Фроловых. Уф, пакет не понадобился, даже не блеванула ни разу. Хозяин дома толи воротила бизнеса, толи чиновник высокого ранга, но дом себе отгрохал «мама не горюй», прямо в городе. Свой собственный сад за ажурной решёткой. Сейчас там установлена и украшена ель, как-никак скоро Новый год.

Вхожу в фойе, тут толпиться народ, услужливые гардеробщики помогают избавиться от шубы. И я смело шагаю в зал, сопровождаемая возмущенным шёпотом и такими же взглядами. Зацепила я публику, долго припоминать моей матушке будут мой вызывающий наряд.

Мать видит меня уже издали, и по ее кислой мине, я понимаю, что вечером мне будет выволочка.

— Как ты могла так вырядиться, Анжелика, — шипит мать, ухватив меня за локоть. — Где Роберт? Как он допустил такое?

— А Роберт за мной не заехал, — вру я. — Я сама добралась на такси.

Мать закатывает глаза, но продолжает шипеть.

— Тебе надо немедля отправиться домой и переодеться.

— Зачем? О, как я рада вас видеть в добром здравии, тут мне мама говорила, что вы упали и расшиблись, — обнимаю я одну из маминых подруг. — Она так была рада, когда вы на костылях прыгали, так смеялась.

У той глаза, как блюдца стали, уголок рта подергивается. Она смотрит то на меня, то на мою мать.

— Что ты несешь? — шипит мать. — Совсем ополоумела!

Но тут появляется Роберт. Он идет быстрым шагом к нам, и в его глазах я вижу огонь ярости. О, милый, ты еще меня не знаешь, ты у меня огнем плеваться будешь, я умею доводить до белого каления.

— Как это называется, Дарья Владимировна, — шипит на мою мать Роберт. — Я приехал, а вашей дочери и след простыл?

— Роберт, она вас не дождалась, — и они оба смотрят на меня.

— А я что, я ничего, — делаю я глазки кота из Шрека.

— Почему она в таком виде, Дарья Владимировна, вы меня опозорить хотите? — рычит уже Роберт, а на нас косо посматривают окружающие.

— Ну, что вы, Роберт, как можно, — бормочет что-то в оправдание моя мама.

— Мам, я что-то не поняла? Это почему я Роберта позорю? Он мне никто и звать его никак, — смотрю в глаза матери, а той глазенки по сторонам бегают, красные пятна на шее выступили.

— Твоя мать тебе не сказала? — Роберт приблизился ко мне, наклонился, сейчас его глаза так близко, я чувствую его дыхание. От него пахнет чем-то приторным, неприятным. Его зрачки слишком расширены. До меня, наконец, доходит, что Роберт — наркоман. Вот почему он агрессивен, хотя в прошлый раз и повода не было. — Твои родители должны были объявить о нашей помолвке! Но в таком виде ты мне не нужна, шлюха.

Он скрипит зубами, и я понимаю, что свою агрессии он едва сдерживает.

— Опаньки, без меня меня женили, а я еще не давала своего согласия.

— А тебя никто и спрашивать не будет, — рычит Роберт.

— Роберт, прошу вас, на нас уже смотрят, — шипит моя мать. — Это неподобающе.

— Я сам решу, что подобающе, а что нет, — рявкает Роберт и уходит из зала.

— Ты тварь, — рычит тихонько мать, продолжая улыбаться проходящим мимо нас гостям. — Ты все испоганила. Роберт нас может уничтожить.

— Если тебе так нужен Роберт, вот и выходи за него замуж сама, — прямо заявляю матери.

Та пугается, дергается, как марионетка. Потом бежит в другой зал.

Отец. Как я про него забыла. Надо уматывать отсюда, пока не получила выволочку еще и от отца.

И я, накинув на плечи шубку, вылетаю из этого светского мирка, мира богатых, мира селебрити, мира чванливых и завистливых. Уф! Устала.

А куда дальше? Снова к Юльке? А вдруг у нее там с Ярославом срослось, я буду только помехой?

Остается только один человек, что вырастил меня, моя няня.

Мама меня не растила. Ей было не до меня. У нее светские рауты, благотворительные балы, посиделки в ресторане с «подругами», а еще она любит ездить на переговоры с отцом.

Меня вырастила ее бездетная, незамужняя тетка Аглая Федоровна. Она выхаживала меня с пеленок. Сколько себя помню, и днем, и ночью со мной была няня Аглая. Отец почему-то не доверял чужим людям, поэтому для меня до совершеннолетия прислугой, няней и просто родным человеком была тетушка Аглая. Правда был у тетушки один маленький недостаток, она любила «залить за воротник». И пока она жила с нами, папа это строго контролировал. Но я выросла, тетушку из семьи попросили, папа ей подарил квартиру в центре, выделил деньги на пенсию, и тетушка Аглая перебралась в свою квартирку. Тут уж она могла не сдерживаться. Тормозом было лишь отсутствие денег. Зная ее тягу к спиртному, когда она жаловалась на отсутствие денег, я ей ни копейки не давала. Просто заезжала в ближайший супермаркет, покупала кучу продуктов и привозила ей.

Вот и сейчас у меня не было другого варианта, как навестить неугомонную старушку. Сюда отец не поедет и разборки при тетке со мной устраивать не будет.

Я заехала на такси в супермаркет, накупила продуктов и потащилась пешком до Аглаи. Уже на подходе к ее квартире, я поняла, что зря понадеялась пересидеть у нее шухер.

В ее квартире сегодня явно большое застолье. Но деваться уже было некуда, и я постучалась в ее дверь. Мне открыла ее соседка, та жила в соседней квартире с дочерью и затем, двумя взрослыми внуками, которые еще и привели своих невест в дом. Там жили все друг у друга на голове, поэтому старушка пропадала день и ночь у Аглаи. Кроме соседки у моей няни сидели две незнакомые дамы и один дедок.

— О, воспитанница моя пришла, — пьяно заржала моя няня.

Я уже знала эту степень опьянения Аглаи Федоровны, это степень — море покалено.

— Твоя внучка что ли? — поджав губы, спросила одна из теток.

— Да какая она мне внучка, я ей такая же родственница, как и тебе, — вдруг брякнула пьяная Аглая Федоровна.

Интересно девки пляшут!

Я в ступор впала, стою, смотрю на свою няню и ничего не могу понять. Если она приходится теткой моей матери, то я ей внучатая племянница, а она мне двоюродная бабушка.

— Да ее отец женился на ее матери только для того, чтобы девку удочерить. А её ему шалава родила, — моя няня наливает себе водки и орет очередной тост.

Все чокаются, пьют, и одна из теток начинает петь. Песнь подхватывают, и вот уже над столом льется невпопад заунывная мелодия. Хор пьяных теток голосит о извечной горькой судьбинушке, несбывшихся надеждах, потерянной любви. А в моей голове бьется вопрос: Она сейчас сказала правду, или это все пьяный бред.

Я беру из сумки грушу и яблоко, ничего другого не хочу, и иду в спальню к няне. Хочу посидеть в тишине и темноте. В груди жмет и печет. Нехорошо мне, ой, как нехорошо. Просто душа пошла на разрыв.

Вдруг скрипит дверь, сзади раздаются тихие шаги. И в моей голове проносится мысль, что это няня пришла извиниться за ту пургу, что несла за столом. Но вдруг меня за титьки хватают волосатые руки: Ух, какая ты горячая.

Старый маразматик решил прийти, вспомнить молодость, думал видимо, что еще сможет кончик помочить. Но удар в челюсть быстро его спустил с неба в реальность.

— Ты чего? Ополоумела? Я только потискать, — причитает дед, слизывая кровь с разбитой губы.

— Иди, тискай своих престарелых подружек, старый засранец, — ору на него.

— Я чего? У тебя убудет, что ли? — ворчит дедок, и уносит свои старые мощи.

А меня накрывает, я реву и не могу остановиться. У меня рушится мир. Пусть он был плохой, холодный, меня в этом мире не любили. Но это был понятный мне мир, с понятными правилами. Сейчас же на его месте не было ничего.

Кто я? Дочь какой-то шалавы? Кто моя мать?

Может поэтому моя нынешняя мать так и не смогла меня полюбить?

Никто в этом мире мне не поможет. И я звоню Пашке.

Глава девятая

Я выбежала из дома няни. А там меня и не хватился, им не до меня. У них следующая стадия опьянения, этап с горловым пением закончился, у них новый — пляски. Дед топчется среди куриц, лихо, вскидывая руки и гикая, а те вертятся возле него, приплясывая и строя ему глазки. Любви все возрасты покорны.

Пашка приехал сразу. Словно стоял под дверью и ждал моего звонка.

Выбегаю из подъезда и запрыгиваю в его внедорожник. Вот кому идет большой внедорожник, так это Пашке, он сам большой и машина у него не маленькая. А маленькие мужички, покупая себе большие машины, просто тешат свое Эго.

Пашка хмуро на меня смотрит, оценивая масштаб бедствия, но не задает вопросов. Мы просто уезжаем. Едем по вечернему городу. Одиннадцать, начало двенадцатого. Но центр еще оживлен, снуют люди, выступают уличные музыканты, из дверей ресторанов выходят парочки. Самая большая толпа стоит возле дверей ночного клуба. Память подкидывает мне картинки из моего прошлого, как я проходила мимо очереди в клуб, так как во всех клубах была вип клиенткой. Ночная жизнь, море крепких напитков, пьяные, похотливые мужики, вип зоны, обшитые красным бархатом. Сейчас это вызывает лишь приступ тошноты.

Зачем я живу на этом свете? Мне тридцать лет, у меня нет постоянного мужчины, нет профессии, любимой работы, а теперь, оказалась, и семьи нет. Десять лет псу под хвост. И тридцать лет лжи и обмана.

А ведь когда-то мне было восемнадцать, вся жизнь была впереди. Я до жути любила Пашку и хотела быть с ним. А чем все обернулось?

Верни меня туда провидение, что бы я поменяла?

— Ну, хватит сопеть? Рассказывай, — Пашка останавливает машину возле неприметного дома.

— Пашшшшшш, — и опять море слез, среди всхлипов и рыданий пара фраз, которые очертили проблему, но не выписали решение.

— Да, уж, — Паша не многословен, он никогда не был болтуном, и сейчас сидит и крепко обнимает меня своей большой мощной рукой. И мне так тепло, хорошо рядом с ним. — Ты вот что, сейчас не реви. Завтра с утреца пиво купи. У твоей няни завтра будет голова болеть, а ты тут с лекарством. Вот и расспросишь ее. Не дави, пусть сама расскажет.

— А если она соврала? — испуганно спрашиваю я.

— Ну, такое не придумаешь на пьяную голову.

Мы выходим из машины, он подает мне руку и помогает спуститься. Его внедорожник действительно огромен, я чувствую себя Золушкой, которая приехала на бал и выходит из кареты. Вот только Пашка принц без Королевства.

— Куда мы приехали? — я осматриваюсь по сторонам.

Маленький, но уютный двор. Наверное, здесь летом очень зелено. Парковка сбоку, вся уставленная машинами. Чисто, не смотря на зимнюю круговерть.

— Вот решил, почему бы нам с тобой не попробовать вместе жить? — вдруг говорит Пашка, а у меня сердце на миг останавливает свой бег.

— Паш, ты серьезно?

— Конечно, — и он улыбается во все тридцать два зуба, улыбка у него добрая, открытая.

— Паш…

— И плевать мне на то, что скажут твои родители.

— Паш, они не будут говорить, а будут действовать, — пугаюсь я.

— Энжи, мне не двадцать лет, тогда меня не запугали, сейчас тем более не запугают, — Паша наклонился ко мне, и я вижу упрямство в его глазах и мимике.

— Паш, они и убить могут.

— Пусть попробуют.

Мы поднимаемся на пятый этаж. Квартирка маленькая, в коридорчике плечами не развернуться.

— Я эту квартиру на время снял, пока на три месяца, там присмотрим нам что-нибудь получше.

Паша спокойно обходит владения, показывая мне крохотную квартиру. Да у меня спальня больше, чем эта вся квартира вместе взятая. И все ж тут лучше.

Моя розовая спальня надоела мне до тошноты. Спальня куклы Барби. Пышная кровать кипельно-белого цвета с розовым покрывалом, белые шкафы вдоль стен, еще одна комната — гардероб, все забитое шмотьем, которое я неустанно покупаю. Розовая ванная. Домик Барби видели? Один в один.

Поэтому Пашкина маленькая квартира вызывает радость в душе. Пусть тесно, зато с ним.

Мы садимся на кухне и пьем чай. В холодильнике у нас пусто. Пашка что-то там набирает в телефоне, и через час приезжает доставка с продуктами.

Разобрав и разложив все по полкам, мы ложимся спать. Пашка обнимает меня крепко, а я утыкаюсь ему в шею. Боже! Как хорошо!

Пашка уезжает на работу рано. Я еще сплю.

Но он успевает сварить кофе и сделать омлет. Все это водрузить на поднос и поставить рядом с кроватью. Боже, какой мужчина! Я уже хочу за него замуж!

Пашкины слова не выходят из моей головы. Да, я хочу узнать всю правду. Поэтому завтракаю. Одеваюсь. И еду к своей няне, не забыв по дороге заглянуть в магазин за свежим пивом.

Дом няни встречает меня тишиной, кислым запахом перегара. Гости уже разошлись по домам. На кухне свинарник. Няня спит в гостиной на диване, видимо, сил дойти до кровати уже не было.

Захожу на кухню. Я выросла в семье богатых людей, сроду посуду не мыла, есть не готовила, не прибиралась. Но сейчас смотрю на этот срач и понимаю, что если не приберусь, то провоняю сама. Поэтому закатываю рукава, достаю мусорный пакет и начинаю скидывать все отходы в него. Грязную посуду кидаю в раковину. Потом просто затыкаю раковину пробкой, заливаю все гелям для мытья посуды и пускаю воду. Сама помоется.

Через час посуда вымыта, грязь убрана, даже умудрилась пол помыть.

Не так уж это и трудно, оказывается.

Варю себе кофе, а через час подтягивается няня.

— Доброе утро, нянюшка, — говорю ей и выставляю запотевшую тару с холодным пивом.

Та нервно головой дергает и тянет ручонки к посудине.

— Привет, — хрипит она пропитым голосом. — Я тут вчера тебе, наверное, гадостей наговорила, так ты это…прости меня, Христа ради.

— Ну что ты, няня. Все вчера было хорошо. Если бы твой гость руки бы в мое декольте не пытался засунуть, то я даже бы осталась у тебя.

— Ой, дурак он. У самого на полшестого, а все по титькам да по титькам.

— Вот и я о том же.

Няня жадно пьем пиво из запотевшего бокала, постепенно её глаза вновь покрываются мутью, на старые дрожжи да новый приход. И через час ее развозит. Я жду этого момента. И начинаю задавать пустяковые вопросы про свое детство.

— Ой, ты в детстве такая хорошенькая была, пухленькая, в веснушках…

Няня пьяна и из нее льется поток воспоминаний.

— А мать тебя никогда не любила, дура она, всегда дурой была, — льются пьяные откровения.

— Ну, хоть чуточку то все равно любила, вон как одевала, как куклу, — расшатываю я няню.

— Вот именно, ты для нее всегда была куклой. Своих-то детей у нее быть не могло. Вот и игралась она с тобой, как с куклой, — наливает няня себе шестой бокал.

— Почему не могло своих быть? — осторожно спрашиваю я.

— А потому что она дура, и мать ее, сестра моя, тоже дурой была, царствие ей небесное. Обе дуры конченные.

Няня пьяно икает, а пододвигаю ей тарелочку с нарезкой из рыбы, мяса и сыра. Мне надо, чтобы она продержалась на ногах как можно дольше. Рано ей засыпать, еще не вся правда вышла наружу.

— Мать то ее, сеструха моя, все дочуру свою по конкурсам разным таскала, ну тады впервые конкурсы красоты начались. Вот в нашем, значит, Зажопинске тоже решили провести, — нянька пьяно захохотала. — Ну и поперла она ее туда. А там местный богатей пятидесяти лет ее подозвал и говорит, что девочка твоя не пройдет конкурс, если со мной не переспит. Вот дурак старый. И мать ведь подложила Дарью под него. А той семнадцать лет было.

Няня снова налила себе бокальчик, закусила рыбкой и уставилась в окно.

— Не, все б ничего, но ведь этот престарелый Казанова заразил ее какой-то срамной болезнью, так она еще и забеременела от него. Ну, мать ее на аборт конечно отправила. И устроила этому Казанове выволочку. А тому, что с гуся вода. А дочуру свою опозорила на весь город.

Но Казанова ей в качестве компенсации предложил в нескольких рекламах поучаствовать. Денег, конечно, немного срубили, но одну из реклам, твой отец увидел. Понравилась ему Дарья, он приехал ее и забрал. Мать то до одури была рада, что сбагрила дочку за богатого мужика. Это потом оказалось, что ему срочно нужна была мать для новорожденной девочки.

Няня налила очередной стакан пива, это были остатки. Она пьяно помотала головой, потрясла пустую тару и кинула ее в мусорное ведро. Тяжко вздохнув, продолжила рассказ.

— Дашке то тогда восемнадцать было, ей хотелось тусить, а тут ребенок. Вот она меня и позвала к себе жить. А у меня в то время ни кола ни двора. Бабе сорок за плечами. Муж бросил, наследника я ему не родила, вишь бесплодная оказалась. Из квартиры он меня выгнал. Жить негде и не на что. Поэтому и поехала к Даше. Своих не родила, с чужой нянчится пришлось. Ты прости меня, Анже-лка…

Няня покачнулась на стуле. И я поняла, что время откровений закончилось, сейчас ее вырубит. Осторожно помогла ей подняться и отвела ее на кровать.

— Ты не слушай меня, я всякую дичь несу…

Она бормочет еще что-то себе под нос, но я уже узнала главное.

Женщина, которую я считала своей матерью, таковой не является. Отсюда все вытекающие. Она не смогла меня полюбить. Я для нее стала просто куклой, которую она наряжала и демонстрировала, как статусную игрушку. Поэтому и не было у нас с ней душевной связи, не поняла она мою первую любовь. Ей было глубоко насрать на мои желания.

Я лишь кукла, которую ей однажды подарили.

Как и она сама была когда-то куклой для своей матери. Матери, которая с помощью дочери, удовлетворяла непомерно раздутые амбиции, абсолютна не заботясь о чувствах дочери. Дочка подросла, А и выбрала куклу себе. И теперь уже я удовлетворяла амбиции Дарьи Владимировны.

Как это все мерзко!

Только возникает вопрос, а ведь мне уже тридцать лет, почему они до сих пор ничего мне не сказали? Что такого? Почему мать до сих пор не призналась? Или они зарыли еще какие-то скелеты в шкафу?

Смотрю на спящую няню, жаль, что она так быстро вырубилась. Может еще ее расспросить. Хотя для начала хватит.

Хватит быть игрушкой в руках инфантильной матери.

Хватит самой быть инфантильной и плыть по течению. Пора уже браться за ум. И так потеряла десять лет своей жизни.

Глава десятая

Домой явилась поздно. В доме разруха, мебель сдвинута, ковры свернуты.

У дверей стоят розовые чемоданы. Прислуга мечется, одни одевают чехлы на мебель, другие стаскивают со второго этажа чемоданы.

— А, явилась, — мать недовольно дует губы, даже не знаю, как теперь обращаться к этой женщине. — Мы с отцом уезжаем до Нового года. Сначала летим в Китай, потом в Тай, а оттуда в Сочи. Новыйгод встречаем в казино.

Со второго этажа быстро спускается отец, на ходу поправляя запонки в манжетах своей рубашки.

— Если бы ты вела себя хорошо, то и тебя бы взяли, но ты ведешь себя как последняя *лядь, — он со мной груб. — Поэтому остаешься дома, за тобой будет присматривать Роберт. Надеюсь, к нашему возвращению, вы поладите. И в феврале или марту мы сыграем свадьбу.

Он таких откровений у меня челюсть отвисла.

— И сними эти чертовы тряпки! — орет отец, указывая на мое кожаное платье. — Вырядилась, да так на трассе прошмандовки одеваются. Не дай бог перепутают тебя с ними.

Я молча иду мимо родителей. Не пререкаюсь. У них морды перекосило. Смотрят мне в след, чувствуя измену, только где, они пока не знают.

Внутри у меня шторм в девять баллов, и мне лучше молчать, иначе польется говно, всех забрызгает. Поэтому прохожу молча мимо родственников, а поднимаясь на второй этаж, слышу сзади голос отца.

— Прислугу мы отпустили, к тебе кухарка будет приходить на два часа, да раза два придет горничная убраться.

Отлично! Просто отлично! Дом в моем распоряжении.

Я быстро поднимаюсь на верхний этаж. Пошли они к…

Не хочу даже прощаться.

— Анжелика, ты нас даже не поцелуешь на прощание, — нараспев говорит мать.

— Нет! — рявкаю на нее уже со второго этажа. — Не-на-ви-жу!

Мои родители уже привыкли к моим вывертам, поэтому просто пожимают плечами. Внизу еще долго стоит шум, двигают чемоданы. Затем приходит охранник и водитель. По сквозняку понимаю, что это выносят скарб моих родителей. Те не ездят, как добры люди, с одним чемоданчиком. Штук шесть или восемь. А прилетают обратно еще с десятью. У нас кладовка вся уставлена чемоданами. Маман в поездках успевает накупить всякого барахла.

Но вот внизу наступает тишина.

Ко мне в комнату стучит горничная и предлагает спуститься в столовую на ужин.

Ужинаю одна за большим столом. Белая скатерть, ваза тонкого китайского фарфора, изысканная и утонченная, в ней три веточки орхидей. Такие белые и нежные, что невольно становится жаль эти прекрасные цветы.

Кухарка ставит передо мной тарелку с позолотой. Сегодня на ужин рыба под сливочным соусом со спагетти.

— Будут еще какие-нибудь пожелания? — дежурно произносит она. — Может нарезку подать?

— Нет, ничего не надо, — устало произношу я.

У меня сегодня был очень тяжелый день. И этот ужин не лезет в глотку.

Но кухарке это знать не обязательно. Она оставлена присматривать за мной и докладывает маман.

И вот, наконец, дом опустел. А я могу расслабить булки и подумать.

И так! Мне надо найти следы моей биологической матери. С чего начать? Для начала иду в библиотеку, там лежит семейный архив. В красивых альбомах розового цвета(как без этого) лежат мои фотоснимки до восемнадцати лет. Потом весь архив перевели в цифру.

Открываю первый альбом. Ничего примечательного. Вот мне год, я впервые стою на ножках и делаю самостоятельный шаг. Веселая озорная девчушка. Вот мне два года. Серьезная мадам с куклой подмышкой, три — уже дамочка с прической и в розовом бальном платье. Я листаю альбом и меня не покидает какая-то мысль, зудит, зудит. Стоп! Фото года есть, но фото до года нет! Совсем нет. Не верю, что до года меня никто не снимал. Переворачиваю все альбомы, снимков нет. Делаю первую зарубку себе. Моя жизнь до года словно испарилась.

Возможно, мать не хотела меня снимать, что там еще снимать, но могут быть и совсем другие мотивы.

Нахожу самый поздний свой альбом. А затем фото моей матери до ее пластических операций. Эти снимки она никому не показывает. На них худенькая девушка с небольшой грудью, печальными глазами. Нескладная, но красивая. Ей на этих снимках девятнадцать или двадцать лет. Она стоит вместе со своими однокашниками. В те времена мать училась в медицинском институте. В чертах ее лица совсем нет ничего похожего на меня. Беру свой снимок в восемнадцать лет, ещё до того, как она начала меня перекраивать.

У нее прямой нос, у меня курносый. У нее небольшие глаза и линия бровей прямая. У меня большие глаза, ломаная бровь, как будто кто домиком ее специально сделал. У нее тонкие губы, у меня пухлые и бантиком.

Да и в фигуре у нас отличий много. У меня ноги длиннее и попа уже. У нее длина ног пропорциональна телу.

Она точно не моя мать.

Тогда где мне искать мою биологическую маму?

И вопрос на миллион: а нужно ли ее искать, если она от меня отказалась?

Сохранились ли какие-то документальные подтверждения, что меня родила другая женщина?

Иду в кабинет отца.

Здесь все очень аскетично: стол у окна, массивный, солидный; кресло, обитое плюшем, анатомическое с поддержкой спины, вдоль одной из стен полки с книгами в красивых переплетах, папа ни разу ни одну из них не взял в руки — это антураж.

Только я знаю да мать, что за одной из полок сейф, там хранятся деньги и драгоценности. Открываю сейф, выгребаю пустые коробки, мать увезла с собой часть, другую отвезла в банк в ячейку. Она всегда так делала, покидая дом.

На дне ячейки несколько пачек рублевых купюр и договор аренды ячейки.

Захлопываю сейф. Ничего интересного.

Сажусь в папино кресло и задумываюсь.

Действие происходило давно, тридцать лет назад. Даже если сохранились какие-то бумаги, то они уже пожелтели, если не превратились в труху. Спросить у юристов? Но юристы, что обслуживают нашу семью, уже на десять раз поменялись. Тогда где искать?

Может, в его компьютере остались какие-то данные? Хотя о чем это я? Тридцать лет назад комп был не в каждой семье, а уж сканировать и сохранять документы …Мечта!

Так и не получив никаких зацепок, кроме того, что и так уже знала, я пошла спать.

С утра хотелось встретиться с Пашкой. Родители уехали, и я могла временно перебраться к нему на квартиру. Даже без страха быть пойманной, перевезти туда самые необходимые вещи.

Утром спустилась вниз.

— Вам подавать завтрак, Анжелика? — кухарка уже толчется на кухне.

— Я поем на кухне, — киваю ей.

— Как же так, так не принято, — испуганно бормочет та, пугаясь гнева своей хозяйки.

— Ну, я не прЫнцесса, пожру и так, — бросаю ей на ходу, приводя ту в полуобморочное состояние. Нет, они конечно привыкли к моим закидонам, но каждый раз чуть не падают в обморок. Маман выбирает обслугу из простых провинциалов, муштрует, и те воспринимают своих хозяев этакими небожителями.

Поэтому я располагаюсь на кухне, беру самую простую посуду и накладываю себе вкуснейшего омлета с беконом. Нынешняя кухарка готовит великолепно, поэтому я даже вилку облизываю и говорю спасибо, наливаю себе кофе и иду в зимний сад, пить свой утренний кофе.

Но не успела я насладиться красотой зимнего дня, как на пороге появился Роберт.

Он явно был не в духе. Дозу что ли не принял?

Он был одет в черную рубашку и черные брюки, и сейчас выглядел даже не поджарым, а худым, впалые щеки в этот раз были гладко выбриты.

— Доброе утро, — холодно он кивнул мне.

— И тебе не хворать, — прилетела ему ответочка от меня.

— Ты всегда разговариваешь на уличном жаргоне? — холодный взгляд почти черных глаз полоснул меня.

— Ни у кого еще претензий не возникало? А что?

— Моя жена должна быть великосветской дамой, — рявкнул он. — И изъясняться на светском языке.

— А я не твоя жена, — спокойно отвечаю ему.

И в этот момент его рука хватает меня за волосы и дергает вверх. Мне так больно, что из глаз брызжут слезы. Он приподнимает меня за волосы так высоко, что мне приходится стоять на цыпочках.

— Значит, я тебя буду учить, воспитывать, дрессировать, чтобы ты стала такой дамой.

Ой! Не знаешь ты любезный, с кем ты решил войну начать. И я со всей дури бью его по причиндалам коленом.

Он издает странное шипение и выпускает мои волосы из захвата. А я пользуюсь этим моментом. И когда он начинает оседать, бью его в челюсть левой рукой. Зря он не спросил у моего отца, чему тот меня обучил в юности, а то бы вел себя более осторожно.

Роберта от удара откидывает в сторону и он бьется головой об угол кадки с пальмой.

Минута и он падает на пол с закатившимися глазами. Проверяю пульс, вроде живой. А и черт с ним.

Иду в свою комнату, беру не самую большую сумку и скидываю туда одежду на первое время. Вот и все. Сумку закидываю в свое авто и выезжаю.

Но на квартире Пашку не застаю и решаюсь поехать к нему в автосервис.

Автосервисом это трудно назвать. Когда-то это был железный гараж на четыре авто. Пашка выкупил этот сарай, утеплил, поставил новые откатные двери, сделал смотровую яму. Потом обзавелся оборудованием. Но все равно это большой гараж.

У него работают пара работяг. И когда я подъезжаю к пятачку автосервиса, один из них выгоняет авто клиенты.

Иду к нему, здороваюсь.

— А Павла нет, с утра по складам уехал, запчасти искать, — останавливает меня работяга.

— Давно уехал, — удивленно спрашиваю его, потому что на часах нет и десяти.

— Так с восьми уже ускакал, — добавляет тот.

Вздыхаю. Даже не знаю, что делать. Поехать домой не вариант, там Роберт, если у него в башке что-нибудь заклинит, с ним наедине оставаться страшно. Прислуги нет, так те и не будут вмешиваться в наши разборки.

От его новой съемной квартиры у меня пока нет ключей, договорились, что он мне сделает дубликат. Мотаться по торговым центрам? Надоело.

И так стою я, прислонившись к капоту своей машины, и думу думаю.

— Тебе здесь нечего делать, — поднимаю голову, передо мной стоит девка лет двадцати, лет десять назад я была такой же борзой и агрессивной.

— Ты чо, не поняла? Пашка мой! — девчонка, чавкая, жует жвачку.

Рассматриваю ее: белокуро-белобрысая, чуть вздернутый нос, ресницы явно наклеены, такие огромные и смотрятся пластмассовыми, губки бантиком, но не обколотые. Наверное, лет десять я сама такая была.

— Чего не поняла, старушка? Шкандыбай отсюда потихоньку, мужчинка занят, — говорок гопницы.

— Не знала, что Пашу можно назвать «мужчинкой», — усмехаюсь я. Сколько его знаю, «муж-чин-кой» он некогда не был.

Если бы состоялась такая встреча лет десять назад, то я бы этой белобрысой все космы выдергала бы, но сейчас мне тридцать, и потуги девчонки мне кажутся смешными.

Странно, что она вдруг быстро вычислила, кто я. А самое интересное появилась в гаражах, как по щелчку. И тут я вспоминаю взгляд одного из работяг. Наверное, родственница или дочура. Решил пристроить замуж?

А тут конкурентка нарисовалась.

— Ладно, не дергайся, — говорю ей и уезжаю.

Еду куда глаза глядят, что-то плохо мне сегодня, и на душе «как кошки нассали». И притулится некуда. Чувствую себя бездомной и некому не нужной. Торможу перед первым попавшимся рестораном. Для ресторанов это еще утро, но я хочу нажраться.

Захожу. Мне предлагают меню. Сейчас у них завтраки. Есть не хочется. Да и что тут есть. Поэтому иду в бар. Он работает с одиннадцати, но бармен уже здесь.

Заказываю себе коньяк. Выпиваю залпом и прошу еще. У бармена круглые глаза, но он наливает.

— У вас что-то случилось? Может чем-то помочь? — воркует бармен, когда я расплачиваюсь платиновой кредиткой.

— Все хорошо, просто настроение поганое и хочется нажраться.

Через час выхожу из ресторана подшофе. И иду через дорогу, где стоит винный магазин. Беру бутылку самого дорогого коньяка. Уж бухать, так бухать. Заказываю такси. И еду в Юльке.

Глава одиннадцатая

Уже потом я подумала головой, а в тот момент у меня вместо мозгов булькал коньяк. В такси попросила у таксиста нож и открыла коньяк, глотнула, занюхала пробкой.

Таксист, молоденький мальчик, косился на меня и хмурил бровки. Да, знаю я, что в машине нельзя пить и есть. Можно испачкать обивку ржавой лоханки за три копейки, но душа просила. А душе я отказать не могла.

Он высадил меня перед Юлькиным коттедже. Я вышла, громко хлопнув дверью, икнула и с трудом залезла на крыльцо. Хотела уже было звонить, но двери оказались открыты. Странно.

Захожу, где-то на кухне слышны голоса.

— Юля! Ты где? — кричу хозяйку и вваливаюсь в кухню, а тут такой междусобойчик. Сидят три красивых мужика, а возле стенки стоит Ярослав. — О, мальчики!

— Девчоооонкииии! — орёт один ИЗ, он уже пьяненький, толстенький и с маслеными глазками, у него на голове коросты в виде длинных полос, как будто его когтями драли.

— В нашей компании прибыло! — радостно ликуют мужики.

Я под радостные крики иду к столу, по пути достаю коньяк. Устраиваюсь на барный стульчик и осматриваю мужиков. Ничего так, под коньячок пойдут.

— Мальчики, а не выпить ли нам? — предлагаю я.

— Ооооооооооо…

— Юлечка, подай бокалы, — командую, чувствую, что ко мне жмется кавалер справа, это тот с царапинами на морде.

Разливаю коньяк по бокалам, поворачиваюсь и чокаюсь с мужиком, а затем лихо закидываю в себя пятьдесят грамм. И тут же наливаю всем по новой. Кавалер горяч, сразу лезет под юбку, прижимает к своему мягкому боку и дает почувствовать, как он рад меня видеть. Очень рад, там уже все каменное.

Юлька на нас почти не смотрит, что-то все строчит в телефоне, наверное, клиенту написывает.

Мы непринужденно болтаем, знакомимся, мужики давно навеселе, поэтому язык подвешен хорошо. Я только поняла, что тот, который с расцарапанной мордой, Боря, а два других Андрей и Кирилл. Боря время зря не теряет, подтащим мой стул поближе. Чуть ли не на коленки меня посадил, а сам жмется, чтобы я ощутила его мощный стояк. Ну заценила! У Паши поболе будет.

И тут дверь в дом хлопает и на пороге появляется Пашка. Он то тут откуда? Моргнула пару раз, мне показалось, что я брежу. Пашка же уехал по магазинам, запчасти ищет. Или мне уже показалась?

— Анжела? — голос у Пашки напряженный. Так, надо сматываться, Паша не будет рассусоливать.

— Ой, Паша, — пытаюсь говорить как можно радостнее, но чувствую себя ужасно, сейчас что-то будет. А тут еще Бориса обнимает и притягивает поближе, его ладонь лежит на моей талии, что мог подумать Пашка.

— Анжела, собирайся, поехали домой, — Пашка говорит отрывисто, он зол, пытаюсь встать, но потная ладошки Борьки не дает мне это сделать.

— Э, чо за дела, это наша девочка, она сегодня гуляет с нами! — толстая морда Бориса сияет, он пытается ухватить меня за попу. Зря он так с Пашей, там кулак такой, что гвозди в доску без молотка забивает.

Ой, нельзя так с Пашей говорить, он человек простой, может и морду поправить.

— Анжела, кому сказано! — глаза у Пашки недобро сверкнули, меня уже потряхивать начинает, хочу встать, но потная ручонка припечатывает меня к стулу.

— Анжелочка, ты же с нами остаешься, — мужики берега попутали, Паша побелел, желваками играет, того и глади сорвется.

— Пашка, выпей с нами, — улыбаюсь ему, стараясь хоть как-то снять напряжение, при этом совсем забывая, что Паша не пьет.

— Анжела, домой! — командует он.

— Ты чего к ней пристал? — Борис встает, и тиски, что удерживали меня, исчезают, но вот бежать сейчас в Паше не хочется, потому что сейчас сойдутся мужики в рукопашную.

— Пойдем, выйдем…

— Паш, не надо, — кричит Юлька, пытаясь остановить надвигающуюся катастрофу, но между мужчинами пробежала искра, и вот-вот ударит молния.

— Пошли!

— Боря, остынь! — за ними кидается Ярослав, за Ярославом на улицу вываливается вся компания.

Я бегу за мужчинами, в миг протрезвев, пытаюсь повиснуть на Пашкиной руке, но он отмахивается от меня, как от мухи.

А потом со всей мочи бьет Борю в ухо, тот кубарем катиться с крыльца, с двух сторон на него нападают Андрей с Кирилом, но Пашка машет руками, как мельница. Андрюха слетает с обледеневшего крыльца, едва успевая переставлять ноги. А Кирилл прыгает, как кузнечик, пытаясь изобразить из себя бойца ММА, но получает оплеуху. И покидает поле боя.

Ярослав мечется между ними, пытаясь урезонить дерущихся, но где там.

Он только распаляет драчунов еще сильнее. А я даже туда не лезу, бесполезно. Еще когда с ним в юности встречались, и у него происходили стычки с пацанами, он просил меня даже близко к нему не подходить в этот момент, вдруг случайно зашибет.

— Разойдись! — слышу команду Юльки.

Я даже опешила. Юля вылетела из дверей коттеджа со скалкой в руках. Это наша тихая и вечно забитая Юля! И тут она замахивается и зажмуривает глаза.

Кто ж знал, что именно в этот момент Ярослав бросится в эту кучу малу, удар. Он взмахивает руками и летит вниз. Крыльцо обледенело, я Юльку не успела предупредить, что надо почистить его, сама на него еле вскарабкалась. Ноги Ярослава соскользнули по ледяным ступеням.

Он падает, скатывается, ногами застревая в ограждении крыльца!!!!!

Его крик просто ножом по сердцу, кажется, он получил травму.

Драка замирает, все с ужасом смотрят на Ярослава.

— Вот это жесть! — на дорожке к коттеджу стоят Юлькины дети, вернувшиеся с прогулки, и смотрят на весь этот спектакль.

Мужики бросаются к Ярославу, того поднимают и укладывают на ровную поверхность. Борис оказывается травматологом. Он осматривает ногу, которая начинает на глазах распухать и синеть, и выносит вердикт: Перелом.

Тут все начинают нервничать. Потому что все пьяные и никто за руль сесть не может. Юлька та стоит тиши воды, руки от страха трясутся. Разве можно бедную девушку посадить за руль.

И тут Паша предлагает: Давайте я вас довезу до больницы.

Он вручает мне ключи от квартиры: Сейчас ты поедешь домой и будешь меня там ждать. Я до больницы и обратно.

Я лишь киваю головой. Мне надо будет потом еще ему что-то говорить в свое оправдание. Но Паша уезжает, увозя мужиков. А я стою и жду такси.

Такси прибыло достаточно быстро. За рулем теперь старый дедок, ворчливый и неприятный. Я называю ему адрес ресторана, там у меня в багажнике сумка с вещами.

— Не положено, сказано, везти вот по этому адресу, — сопротивляется дед.

— Ну, как мне вас объяснить? У меня там вещи, я должна их забрать, — и я протягиваю деду оплату в два раза превышающую стоимость поездки. Наконец дед соглашается.

И вот мы уже подъезжаем к ресторану. Вижу свою машину, зажатую, между другими авто на стоянке. Только вот сердце пронзает боль, вроде как что-то должно случиться.

Такси тормозит, я бросаю на ходу деду: Подождите здесь пять минут.

И бегу к своей машине. Только не успеваю ее даже с сигнализации снять, как сзади тормозят два черных внедорожника, сильные руки хватают меня и суют в багажник одной из машин. Машины стартуют с пробуксовкой, и в нос бьет запах жженой резины. А мне колют в плечо какую-то гадость.

Свет меркнет.

Очнулась я уже днем. Яркий свет бьет в окна под потолком. Окна пыльные, давно не мытые, в углах скопилась паутина и засохшие мухи. С трудом поворачиваю голову. Перед глазами все кружится, как будто меня только что сняли с карусели, во рту сухо.

Тихонько стану и прошу воды. Но вокруг тишина.

Продую пошевелить руками, но они связаны веревкой.

Сознание вновь отключается. Когда очнулась во второй раз, солнце уже клонилось на закат. Сейчас декабрь, значит, это был третий или четвертый час дня, трудно с ориентироваться.

Осторожно пробую сесть. Голова уже не так сильно кружится, но все равно чувствую себя паршиво.

Вдруг хлопает дверь, и раздаются быстрые шаги. Чужая рука хватает меня за волосы. Ой, как все предсказуемо.

— Очнулась, дрянь, — хрипит Роберт. — Заждался я тебя.

— Какие люди в Голливуде! Как твои яйца всмятку поживают? — язвлю я.

— Сука, какая же ты сука, урыл бы дрянь, да не могу пока, — рычит Роберт и бросает меня на дощатый пол.

— Конечно, не можешь, тебе перед моим папочкой потом отчитываться придется, у него минус одна дочь, — хихикаю я, хотя мне становится страшно.

— Да мне на *уй твой папочка не сдался, мне денежки твои нужны, и он мне их отдаст, иначе я его закопаю на двадцатку за убийство, — выплевывает мне в лицо Роберт.

Ой, как много за несколько дней открытий у меня, надо все в голове по полочкам разложить, но вот голова гудит, как колокол и сушняк.

— Может, водички подашь? — смотрю на своего мучителя, а тот носится по комнате из угла в угол, сшибая малочисленную мебель.

На мою просьбу он не реагирует. Но застывает возле двери на минуту, потом зло ухмыляется и исчезает за дверью.

А через минуту входит молодой парень и приносит мне бутылку воды и стакан.

— Развязывай, — командую я.

— Не положено, не было на то разрешения, — по-солдатски отвечает парень.

— А я чем должна бутыль открывать, жопой? — парень мнется, потом открывает бутылку сам и льет воду в стакан.

Стакан ставит на тумбочку.

— Ну, а пить как? — снова дергаю его я, я не могу подойти к тумбочке, так как связаны не только руки, но и ноги.

Парень опять мнется, но подходит, берет стакан и подносит к моему рту.

Я пью взахлеб, вода плещется, попадая мне на грудь, неприятно холодит тело.

— Спасибо, — говорю парню, тот только кивает.

А дальше мы просто сидим молча. То есть я сижу на полу, а мой охранник караулит двери моей тюрьмы. Видимо, меня притащили на чердак, стены каморки покатые, окна только под потолком. Обстановка убогая, видно, что сюда сносят старые вещи, которые давно отжили свой век. Пол грязный, его никто никогда не мыл. В углах лежит пыль клубками.

Через некоторое время в комнате темнеет, и мой охранник зажигает свет.

При свете электрической лампочки все кажется немного другим. Тени движутся, создавая иллюзию, что в комнате мы не вдвоем.

Проходит еще какое-то время, и ко мне приходит человек лет тридцати. На нам деловой костюм, на носу очки в позолоченной оправе, морда, как у канцелярской крысы.

— Здравствуйте, Анжелика Дмитриевна, я адвокат семьи Хасановых, — представляется он.

— И зачем мне нужен адвокат семьи Хасановых? — удивляюсь я.

— Роберт Хасанов хочет составить перед заключением брака с вами брачный договор, я пришел обсудить с вами некоторые вопросы.

— А кто вам сказал, что я собираюсь выходить за Роберта замуж? — улыбаюсь я.

Адвокат несколько опешил.

— Роберт уверил меня, что вашему союзу быть, — удивленно смотрит на меня адвокат.

— Ага, поэтому его будущая жена сидит перед вами со связанными руками и ногами, и если добавить сюда то, что Хасанов меня похитил, то статью за похищение вы мне сами назовете.

— Роберт предупредил меня, что у вас проблемы с запрещенными веществами, и он хочет уберечь вас.

— У Хасанова проблемы с головой. Он уже трижды мне угрожал, — язвлю я. — И я, выйдя отсюда, подам на него в суд, ему запретят приближаться ко мне.

Адвокат начинает нервничать. И тут гаснет свет.

Слышится шум внизу. Что-то тяжелое падает. Потом свет вспыхивает и перед моим взором стоит Пашка.

Глава двенадцатая

— Паша, — ору я радостно.

— Анжела, я тебе сказал, езжай домой! Куда тебя черт понес?

— Пашенька, миленький, я вещи из тачки хотела забрать, — оправдываюсь я.

— Вещи? Анжел, я что тебе трусы не купил бы? Давай без самодеятельности теперь, если сказал, что езжай домой, значит домой, — ворчит Пашка, перерезая веревки.

Он берет меня на руки и спускает вниз. В дверях нас встречают люди в балаклавах, черные маски скрывают лица. Паша проносит мимо них, лишь кивая головой. Один из них дает отмашку, и вся команда садится в черную неприметную газель, меня же Пашка закидывает в огромный пикап.

И мы резко стартуем. Я только успеваю оглянуться и кинуть взгляд на здание, где меня удерживали. Это загородный коттедж, даже скорее лесной дом, одинокий, стоящий за трехметровым забором, меня бы здесь не нашли никогда.

— Паш, а ты как догадался, что я здесь?

— Таксист, что я тебе вызвал друг моего деда, он и сообщил, что тебя похитили, дал описание машин и их номера. ДПС у меня тоже друзья есть, пробил номера, выяснил, что Хасановские молодцы тебя под рученьки взяли. Правда, с тем, куда они тебя увезли, пришлось повозиться. Выловил одного и хорошо так по тыкве настучал.

— Ужас, Паш, я даже не думала, что они будут за мной следить.

— А им и не надо было за тобой следить, у тебя на машине стоит жучок, они вычислили машину, и как только ты появилась, тебя приняли.

— Зачем я Хасановым сдалась? Насколько я знаю эту семью, они все госслужащие, папочка у них депутат, в Московской думе сидит, я-то с какого боку?

— Роберт?

— Роберт разве Хасанов?

— Роберт — это сын одной из *лядей старшего Хасанова, у него фамилия Хусаинов, но это ничего не меняет. Он пользуется деньгами и связями Хасанова.

— Мои родители готовят нашу свадьбу в марте.

— Охренеть! И ты мне это только сейчас говоришь?

— Я не знаю, как это отменить, думала сбежать из дома. Но вот сейчас понимаю, что не смогу. Найдут!

— Выходи за меня замуж!

— Паш, они тебя убьют, я стану вдовой и точно выйду замуж за Роберта. Тут надо как-то по-другому действовать.

— Паспорт свой потеряй!

— Шутишь? Черт. А ведь паспорт я действительно дома оставила. Надо мне забрать документы. Паш, а еще машину со стоянки тоже надо забрать.

— Машину мы загнали на штрафстоянку, там мой человечек покопается, жучок поищет. Вещи твои забрал.

— Пашка, ты чудо!

— Сам знаю, — и Паша улыбается впервые за этот час.

Мы едем долго, виляем, сворачиваем в разные деревни, едем в город, но окольными путями, и я понимаю, что Пашка путает следы, чтобы нас не отследили.

Но вот, наконец, мы в городе. За ночь навалило столько снега, что машины плетутся еле-еле, дороги перекрывают, чтобы очистить полосу. Мы едим по дворам и подъезжаем к нашему дому с тыльной стороны.

— Пойдем вместе, — говорит Паша.

Но он зря беспокоится, дома пусто, никого нет. Похоже, даже кухарка не появлялась. Я нахожу все свой паспорт, выгребаю из заначки все деньги, забираю все украшения, если что-то пойдет не так, то их можно будет продать. Переодеваюсь в чистое. И мы уезжаем.

— Анжел, ты точно хочешь уехать со мной? — вдруг спрашивает меня Паша.

— Паш, ты чего, я об этом всю жизнь мечтала, — удивляюсь я.

— Просто, Анжел, я не смогу дать тебе ту жизнь, которой до этого ты жила, — вдруг вываливает он на меня то дерьмо, что варилось в его голове.

— Паш, ты с ума сошёл, да я лучше буду жить под потолком твоей мастерской, чем с этими в их дворце. Ты же даже не представляешь, что такое жить в золотой клетке.

— Анжел, я не представляю, но будет ли тебе легко житься без кухарок, горничных и прочих? Я тебя сейчас на перепутье спрашиваю, пока не поздно.

- *лядь, Паша, поехали уже, а то у меня жопа дымиться, того и глади Роберт прискачет и опять за волосы по полу таскать будет.

— Он тебя бил? — у Пашки глаза кровью наливаются.

— Ну, формально нет, но за волосы дергал. Поэтому! Как ты относишься к тому, что я обрежу волосы и перекрашусь? — Пашка поворачивает голову и смотрит на меня удивленно.

— Анжел, по мне ты хоть налысо подстригись, я тебя все равно любить буду. Если так сильно припекает, то стригись.

— Тогда поехали в парикмахерскую!

Через два часа я вышла из дверей парикмахерской с короткой, почти мальчишеской стрижкой, и волосами цвета светлый каштан. По мне так мне было даже лучше, ярче стал цвет глаз, и кожа не стала казаться такой бледной. Я словно сбросила те десять лет, что прошли после универа. Кажется, мать специально подбирала для меня цвет, который не шёл мне, словно искусственно старила меня.

— Анжелика????? — у Паши даже глаза загорелись. — Су-пер!!!!

Он обнял меня и впился в мои губы.

— Энжи, ты только не обижайся…А можно твои вареники сделать как прежде?

И тут смех накрыл меня, смеялась долго, до икоты, а Пашка стоял и растерянно смотрел на меня.

— Паш, я бы давно все это убрала, мать-сука не давала, — сквозь смех еле проговорила. — Все изменю! Поверь!

Да я теперь камня на камне не оставлю, пока не раскопаю эту историю до конца. Или я не Анжелика!

Мы едем на съемную квартиру.

— Анжел, тебя бы лучше конечно спрятать ненадолго, — вдруг говорит Паша, — Хасановы мерзкие типы, Роберт худший из них, он будет тебя искать.

— Паша, Роберт мне сказал, что у него есть какой-то компромат на моего отца, за что того могут на долгие годы упрятать в тюрьму, мне надо раскопать всю эту историю. И потом я не все тебе рассказывала.

Паша смотрит на меня непонимающе.

— Моих фото до года нет, словно до года меня не было в этой семье. Моя мать не является моей биологической матерью. И лицо она мне перекраивала, чтобы этого не было видно. Меня прятали, когда я стала подростком, и вытащили в свет после пластической операции.

— Ну, Анжел, многие родители, удочерившие детей, не говорят об этом окружающим.

— Еще одна странность. Роберт орал, что после свадьбы со мной получит мои деньги, иначе отцу капец. Но при этом он мне до этого говорил, что весь бизнес отца уйдет сыну его любовницы. Тогда про какие деньги идет разговор.

— Да, Анжел, что-то у меня уже голова пухнет от всего. Прости, но вроде твоя няня говорила, что ты тоже родилась у любовницы твоего отца.

— Говорила, но что может знать обычная малограмотная тетка, только сплетни, что плела прислуга за спинами моих родителей. А вдруг все не так? Тогда как?

— И что дальше мы будем делать? Может, к ментам моим съездим, полазим по базам, там что-нибудь накопаем?

— У тебя и менты знакомые есть?

— А то, — и Пашка смеется. — Тебя вон тоже парни из СОБРа помогли вытащить, только никто с Хасановым связываться не хотел. Поэтому мы все молча сделали, и номера на машинах были фальшивые, чтобы не проследили. И свет им перерезали, чтобы записи, как в дом вошли, не было.

— Ох, сколько же вокруг меня людей крутиться?

— Анжел, я все сделаю для тебя, только оставайся со мной…

А куда я денусь? У меня никого кроме Пашки нет ближе, еще Юлька. Но подругу подставлять не хочу, не хочу впутывать в темную историю, там и без меня проблем хватает. У Юльки тоже с родителями отношения не ахти. Если бы конкур среди худших матерей страны проводили, даже не знаю, кому бы отдала приз. Юлькина мать ничуть не лучше моей. И тоже любительница посещать клиники моей матери.

Так что выбор у меня небольшой. Действительно родных людей мало.

Вечером мы сидим с Пашкой в маленькой квартирке, на своей маленькой кухне и жуем то, что заказали в кафе. Готовить я не умею.

— Паш, а я плохой женой буду, кушать готовить не умею, — тяжело вздыхаю я.

— Интернет тебе в помощь, Анжел, ну чего ты заладила, да мне пох на все, лишь бы ты рядом была. Многие девчонки ничего не умеют. Стирает сейчас стиральная машина, посуду моет — посудомоечная машина, куплю тебе скороварку, туда продукты скидываешь, и она варит. Какие проблемы. Главное, чтобы ты не захотела обратно в свою «золотую клетку».

— Не, Паш, исключено, нажилась.

Вечер проходит тихо, мы лежим на диване в обнимку и смотрим фильм на ноутбуке. Потом занимаемся сексом, долго, очень долго, и глубоко за полночь засыпаем. Я хочу так каждый день! Всю оставшуюся жизнь!

На следующий день Пашка делает омлет, мы завтракаем и едем в полицию. Там у Паши работает хороший знакомый.

При в ходе в отделение с Пашей все здороваются, как со знакомым.

— Паш, тебе все знают?

— Да я еще год назад начал машины продавать, бу конечно, ну подшаманю и продам. Так одному продал из отделения, потом второму хорошую машину по сходной цене подогнал, за ним третий подтянулся. Естественно если ремонт нужен, то опять ко мне идут, — смеется Паша. — Считай на иглу подсадил.

И вот мы у следока в кабинете, тот берет мой паспорт и вводит данные паспорта в комп. Что-то ищет по базам. А потом выдает информацию, от которой у меня волосы на затылке шевелятся.

— Ну-с, Анжела, ничего особенного в базе нет. А данные об усыновлении закрыты. Но вот в шестнадцать лет вам поменяли имя.

— Как поменяли имя?

— Вернее отчество и часть фамилии. Вы были Анжелика Владленовна Снигирева-Корсунская. А вы разве этого не знали, вам же паспорт в четырнадцать лет выдали?

— Н-н-не-е-е, я паспорт в руках никогда не держала, за меня все адвокаты отца делали, — блею я.

А он распечатывает мне документ, по которому выходит, что и отчество было у меня другое. Что за фигня? Выходит и отец у меня был другой?

— Слушай, Слав, — обращается к нему Пашка, а ты можешь через свои базы ее свидетельство о рождении посмотреть?

— Не, Паш, не могу, но я тебе дам телефончик одной дамы, та сидит в загсе. Если ты ей красненькую бумажку дашь, то она тебе все что угодно из своей базы вытащит. А я ей звякну, предупрежу.

Я выхожу из отделения на полусогнутых ногам, руки мои трясутся, перед глазами пелена.

— Анжел, ты не переживая так, — успокаивает меня Пашка.

— Паш, у меня вся жизнь под откос пошла, тридцать лет, ты представь! Тридцать лет я жила не с теми людьми, тридцать лет меня держали в «золотой клетке», за что?

— Подожди, а может твои родители поменяли свои имена?

— Нет, когда меняют имена, то обрывают связи, а моя мать дружит со своими однокурсниками, у нее много знакомых с молодости. Нет! Тут я никак не вписываюсь в эту семью! Вот только зачем им нужна была эта семья?

Другая бы девушка рыдала бы, билась в истерике, а у меня ком в груди, а плакать не могу.

— Поехали, говорит мне Пашка.

Мы едем за город. Здесь тихо, кругом лес, дорога хорошо расчищена, да и Пашкин пикап несется по снежным ухабам, не замечая неровностей. И вот мы въезжаем в ворота. И я столбенею. Здесь кладбище машин, огромная свалка старья. Из будки нам кивает головой сторож, но даже не выходит. Паша сам к нему идет, они немного разговаривают, и в руки сторожа из Пашкиного кармана перекочёвывает цветная бумажка. Расплатился.

Паша возвращается к машине, достает из кузова биту и подает мне.

— На! Иди и отведи душу!

Я с удивлением смотрю на него.

— Ну, чего стоишь, время пошло, иди, погроми, излей злость.

Я неуверенно подхожу к кучке старого хлама, сложенного пирамидкой, и неуверенно бью по ней. Раздается звон стекла. Потом смотрю на грузовик с одной единственной треснутой фарой, и со всей дури бью по ней. Где-то глубоко в душе чувствую удовлетворение. А потом меня накрывает, я ору что есть мочи, бью по железякам, пинаю старые шины и снова бью по железкам.

Через час я выдыхаюсь.

— Ну, что? Полегчало? — спрашивает Пашка.

— Да, стало легче, спасибо, что ты у меня есть, — утыкаюсь я в Пашкину грудь.

Ну, поехали дальше. Я только киваю головой.

Через час мы паркуемся у ЗАГСа.

Паша набирает по телефону даму, а потом говорит: Я схожу один, ты посиди. И забирает мой паспорт.

Минуты тянутся, как часы. Я зябко передергиваю плечами, хотя машина работает на холостых, и печка гонит теплый воздух в кабину. Но мне все равно холодно.

Паша появился неожиданно, словно из-под земли выскочил. Идет к машине насупившись. В руке зажат белый листок бумаги. У меня сердце уходит в пятки.

Он молча садиться в машину и смотрит на меня.

— Ты готова?

— Да…

И он подает мне копию свидетельства о рождении.

Глава тринадцатая

Я дрожащей рукой беру копию свидетельства о рождении и смотрю на листок бумаги. Буквы разбегаются в разные стороны, пляшут, и я никак не могу сконцентрироваться.

На листе черным по белому:

Отец: Снигирев Владлен Ярославович

Мать: Корсунская Ольга Владиславовна.

Финиш. Мои родители не являются мне таковыми. Хотя отец тоже Снигирев. Вполне может быть братом Владлена.

Что случилось с моими родителями, почему меня взялся воспитывать родственник?

— Я проверил по записям. Твои родители погибли, тебе на тот момент было шесть месяцев, — Пашка отвернулся и смотрит куда-то в сторону.

— Получается, я все не придумала, получается, я и правда в своей семье чужая. А я-то голову ломала, почему они такие холодные.

Не знаю, что со мной сейчас происходит. Вокруг меня все рушится, стены моей жизни рассыпаются по кирпичику, падая на мою голову. Но внутри меня формируется стержень, и он даже не металлический, это сплав из стали и титана. И я все дальше и дальше отхожу от той прежней меня. От той наивной, обиженной девочки, прожигательницы жизни и денег своих родителей.

Словно я режу сейчас пуповину. Медленно, но верно.

— Давай в сервис съездим, — говорит Пашка, он старательно отвлекает от горьких мыслей. — Я тебе машину подберу, пока поездишь на моей.

— Паш, мою машину надо срочно продать.

— Ты серьезно, у тебя хорошая и дорогая машина.

— Продай ее быстро, скинь цену.

— Зачем, Анжел?

— Нам понадобятся деньги, много, это только верхушка айсберга, боюсь, что нам придется еще не раз заплатить, чтобы вытащить все на поверхность.

— Анжел, да я тебе дам денег.

— Нет, Паш, с этим дерьмом разобраться у меня денег хватит. Да и тебе надо бизнес развивать, вкладываться. Это дерьмо я сама разруливать буду.

Пашка надулся, замолчал. Но я обняла его и поцеловала, он оттаял.

— Анжел, ты моя женщина, и я хочу, чтобы ты это поняла и приняла.

— Паш, вот разрулю все и буду только твоей.

— Анжел, а может ну его нах, давай не будем копаться. Просто поженимся и твоих родственников поставим перед фактом.

— Нет, Паша, так просто мы не сможем ничего сделать. Надо добиться правды, вот тогда ткнуть их носов в их же дерьмо.

Мы поехали к автосервису. Пашка принес какие-то бумаги.

— Анжел, пошли машину выбирать.

— Какую машину?

— Ну, не пешком же ты ходить будешь.

На автостоянке за автосервисом стояло с десяток машин.

— Вот, все на продажу, документы в порядке, выбирай.

Я присмотрелась. Раньше я такие машины называла автохлам, но сейчас мне нужна была незаметная машина, но с хорошей проходимостью. Черт знает, куда меня может забросить судьба.

— Вот эту, — показываю на корейский кроссовер неприметного серого цвета.

Пашка что-то перебирает в бумагах и выдает мне страховку, техпаспорт. Машина оформлена на него, поэтому он пишет мне доверенность. Все.

— Паш, ты мне биту дай, — прошу я его.

Пашка ржет, но лезет в свой пикап и достает черную лакированную биту, баллончик со слезоточивым газом и шокер.

— Это все тебе, чтобы в дороге было безопаснее, — ржет Паша.

Итак, у меня есть карта, драгоценности, наличные деньги. И нужно для всего этого надежное хранилище. Я еду в банк и арендую ячейку. Перед тем, как убрать драгоценности, я их фотографирую. Фото нужны будут для продажи.

Потом иду в банкомат и снимаю всю сумму суточного лимита. Пока псевдо родители не поняли ничего, у меня будут средства.

И только после этого еду к врачу. Была у маман врач Ольга Борисовна, хороший хирург, вот только не любила она разводить людей на деньги. И если считала, что данная операция человеку не нужна, то отговаривала. Маман ее невзлюбила и вытурила из клиники с волчьим билетом. Теперь Ольга Борисовна принимает в третьеразрядной клинике. И пациентов у нее не так много.

Звоню ей и договариваюсь о встрече.

Она удивлена, но не подает виду.

— Ольга Борисовна, я к вам вот по какому вопросу, — начинаю разговор я с женщиной. — Хочу вернуть свой прежний облик.

И у Ольги Борисовны глаза расширяются, а брови уезжают вверх.

— Ты хорошо подумала, Анжелика.

— Да.

Врач мнется, а потом выдает: Понимаешь, многое уже не вернуть. Например, делать вторую еще раз ринопластику я бы тебе не советовала. Можно нарваться на осложнения. А вот убрать лишний гель я попытаюсь.

— Ольга, Борисовна, насколько это возможно.

И мы с ней обсуждаем фронт работ. Я хочу снести в своей жизни все, что связывает меня с прошлым.

Наконец, сдав все анализы, я ухожу из клиники.

И еду к Паше на работу. Уже сворачивая к автосервису, замечаю, что Пашкиной машины нет. Без него сразу становится как-то одиноко. Но я все равно выхожу из машины и иду к нему в маленький офис. Здесь сидит только бухгалтер, увидев меня, она разводит руками и говорит: А Павел вот только что уехал.

Несолоно хлебавши, иду обратно. Не хотелось ехать домой одной. Почему-то сейчас очень болезненно переношу свое одиночество.

На парковке перед автосервисом топчутся три девицы. Они очень молоды и похожи на галчат: блинные, худые, узловатые ноги; нескладная фигура подростка, смешная одежда, внешне небрежная и широкая.

При моем появлении они задергались и повернули ко мне свои мордочки.

— Я же тебе говорила, чтобы ты отсюда шастала, — начинает разговор вчерашняя девчонка, по-моему ее звали Алёна, если мне не изменяет память.

— Шуруй, старушка отседа, пока мы тебе аватарку не испортили, — вторая подружка Аленки повыше и посильнее, в ее позе больше угрозы.

— Чо, вот эта крыса у тебя Пашку пыталась увести? Гонишь? Она же старая, — третья гопница более мелкая, ее я даже в расчет не беру.

— В смысле гонишь? Эта лохушка у Пашки ночевала, — указывает на меня пальцем Алёна.

— Девушки, тыкать пальцем не обязательно, это не культурно. И извольте представиться, а то получается вы в курсе, кто я, а вас мне никто не представил, — будь я на десять лет моложе, я бы конечно оттаскала этих трех за волосы, но сейчас чувствую себя, как престарелая бабушка с внучками.

— Жесть, — зависает одна из девушек.

— О чём базар? Не куя не поняла, — маленькая хлопает глазами, засовывает руки в карман, стараясь произвести на меня грозное впечатление.

— Шмара, ты в пролете, мальчик занят, все усекла? — наседает на меня та, что покрупнее и пострашнее.

— Ну, девушка, шмара — это скорее вы, а не я. А мальчик уже давно не мальчик и не «мужчинка», как его назвала прошлый раз Алена, — смотрю на девушку и понимаю, что она сейчас в тему не въезжает. — И если выражаться по вашей фене, то вы девочки сейчас понтуетесь передо мной, но боюсь, скоро у вас случится облом.

Их лица вытягиваются, а я уже вижу, как к нам приближается Пашка.

— Что за сборище, — рявкает на девок Паша. — Алена, ты почему не в школе! Брысь отсюда! И чтоб больше я тебя не видел здесь!

— Я к дяде приходила, — Аленка смотрит на свои башмаки, понуро повесив голову.

— Я сказал брысь! — орет на них Паша, те зыркают на меня глазами и исчезают. — Чего он хотели?

Паша смотрит на меня с недоумением, и правда, о чём взрослая тридцатилетняя женщина может говорить с пацанками.

— Да вот, твои невестушки хотели мне войну объявить, — смеюсь я.

А сама вспоминаю, как неделю назад подралась с фифой Ярослава. Прошла всего неделя, а как все вокруг меня поменялось, и поменялась я сама.

— Какие невестушки, это же дети, — удивляется Паша.

— Паш, они уже женщины и предъявляют на тебя права, — теперь я над Пашкой смеюсь, в современном мире детки быстро взрослеют.

— Я не педофил? У меня на таких малолеток даже не встанет, — хмурится Пашка. — Надо Михалычу сказать, чтобы свою племяшку гнал отсюда поганой метлой.

— Твой Михалыч, я так думаю, и приглашает свою племянницу сюда, ты же мужик холостой, обеспеченный, надо к рукам прибрать.

— Да ты что, Анжелка, мне тридцать два, я для этих мокрощелок старик.

— Походу нет, — смеюсь я.

Мы едем домой. По пути обсуждаем текущие дела. И мне кажется, что мой мир устаканился, и завтра все будет хорошо, но следующий день приносит сюрпризы.

Глава четырнадцатая

На следующий день меня будет звонок от матери. У нас шесть утра. Спросонья ничего не могу понять. Отбиваю звонок. Но она продолжает названивать. Приходиться ответить.

— Слушаю, — мой голос глухой и недобрый.

— Анжела, что за фокусы ты выкидываешь, мне звонил Роберт…

— Идите вы со своим Робертом в опу! — и сбрасываю звонок.

Но проходит несколько секунд и звонок раздается вновь. Я не буру трубку минуты, вторую, третью, а потом не выдерживаю.

— Да, — ору я, и рядом начинает шевелиться Пашка.

— Как ты разговариваешь со своей матерью, — орет Дарья Владимировна в трубку.

— А ты мне не мать! — рявкаю и понимаю, что проговорилась. Не хотела. Ведь решила, что потяну время. Но случилось.

В трубке возникает пауза, а потом тихий вздох.

— Тебе Аглая рассказала, — тихо спросила та, что когда-то считалась моей матерью.

— И да, и нет, я проверила документы и нашла свидетельство о рождении, — уже спокойно говорю я.

— Анжелика, ты должна нас понять, мы же хотели быть хорошими родителями, мы заботились о тебе, не отдали в детский дом, — бормочет моя мать.

— Вы не отдали меня в детский дом, потому что за мной есть наследство, — обрываю ее бормотание. — Роберт проговорился, что отец отдаст ему мои деньги.

— Он, наверное, имел ввиду твое приданное, — как-то неуверенно сказала Дарья Владимировна.

— Нет, у отца подрастает сын у его любовницы, весь бизнес будет передан ему, — это тоже слова Роберта.

— С-с-сы-сын? Ах, он паскуда! Кобель хренов! Я ему его причиндалы то откручу, — орет в трубку Дарья Владимировна. — Сука он! Значит, говоришь, бизнес на сына перепишет! А вот хрен ему! Родила ему голодранка, вот пусть сама и кормит! Анжелка, он от твоего имени написал завещание на себя, дуй в контору к Абрамовичу. Дмитрий улетел сразу в Россию, как только ему позвонил Роберт. Или тебя замуж выйти заставят за него, либо тебя уберут.

И мать сбрасывает звонок. Ну что? Значит, мы с ней в одной лодке! Теперь у моего папочки будет еще один противник. А уж мамочка вцепится так зубами, что только с челюстью оторвать можно будет, хватка у нее, как у бультерьера.

Завещание!? Есть какие-то деньги, которые мой папаша не хочет терять? В случае моей смерти он как отец и так бы все унаследовал? Или есть подвох? И о какой сумме идет разговор?

Сна ни в одном глазу. И иду на кухню и варю себе кофе. Утро. Контора у Марка Абрамовича начинает работу с десяти часов. Так что у меня есть еще время.

Посылаю в интернет запрос «как приготовить омлет». Просматриваю ссылки. Даже нахожу видео. Пробую приготовить. Первый выбрасываю в мусорное ведро. Сгорел. Второй пробую и понимаю, что забыла положить соль, а низ его тоже получился в виде зажаренной корки. Выбрасываю. И третий у меня наконец получается. Уф! Есть чему порадоваться.

Пашка ест и нахваливает, вот только я этот тоже недосолила. Но моему мужчине нравится.

— Что ты задумала, Анжелика, — вдруг спрашивает он сразу после завтрака.

— Ничего, — он пока не в курсе моего разговора с матерью.

— По глазам вижу, — давит Пашка. — Я твою натуру знаю.

— Паш, ничего такого…

— А-ан-желллллл, — ой Пашку не проведешь.

И мне приходится рассказать все, что очень напрягает Пашу, я даже вижу, как по его щекам желваки перекатываются.

— Анжел, ты, конечно, меня извини, но тут, по-моему, явная угроза твоей жизни. Просто так никто завещание липовое на себя любимого составлять не будет.

— Я хочу съездить до нотариальной конторы.

— А кто нотариус?

— Марк Абрамович Мехельсон, в этой конторе отец все документы оформляет.

— А ты уверена, что тебе выдадут этот документ?

— Еще как покажут, или я не Анжелика! Скандалы я умею закатывать.

— Я еду с тобой и это не обсуждается.

— Паш, у тебя работа.

— Не обсуждается, Анжелика, а то ты все время попадаешь в нехорошие ситуации.

К десяти мы подъезжаем в нотариальную контору.

Дубовые солидные двери, ручки с позолотой. Внутри секретарь за солидным столом. Кресла для посетителей. Контора дорогая только для очень состоятельных клиентов. Здесь не встретишь бабушек, которые переписывают на своих внучат хрущевку.

Секретарь презрительно оглядывает нас с ног до головы. Я и забыла, что в таких учреждениях встречают по одежке. А я сейчас одета не в элитные шмотки, разве что шуба у меня осталась от прежней жизни. А Пашка то и вовсе одет, как простой работяга.

— Я к Марку Абрамовичу, — сходу говорю я.

— Вы по записи? — акая и растягивая слова, говорит девушка.

— Нет, но он меня примет.

— Он не принимает без записи, — надменно говорит девица, ох не с той она связалась.

— Марк Абрамович, — ору я на всю контору так, что люди начинают выглядывать из кабинетов.

— Девушка, что вы позволяете себе! — рычит девица. — Охрана!

И тут же ко мне подскакивает мужчинка с ноготок в форме охранника от какой-то фирмы.

— Марк Абрамович! — я стою руки в боки, черт два меня этот мелкопузый мужичонка сдвинет с места, а уж скандал то я устрою.

На шум и крик из своего кабинета выглядывает хозяин конторы и краснеет сразу, как свекла. Бежит в холл, мелко перебирая ножками.

— Отставить охрану, Света, уймись, — бросает он на ходу своему секретарю, а затем подобострастно ко мне. — С чем изволили пожаловать, Анжелика Дмитриевна. Извольте, проходите, кофе, чай.

— Кофе принеси, — киваю его секретутке, — не дай бог туда плюнешь, я тебе этот кофе на голову вылью.

Та белеет сначала, потом ее лицо покрывается пятнами, и мне кажется, она готова упасть в обморок.

— Это Павел, он со мной, — представляю я своего жениха, в подробности не вдаюсь.

Когда мы расселись по креслам в его кабинете, а красная, как варенный рак, секретарша принесла нам кофе, мы начали разговор.

— Марк Абрамович, я хочу взглянуть на свое завещание.

Смотрю в глаза своему нотариусу, а у того глазки в разные стороны разбежались, на лысине пот выступил.

— К-ка-ка-какое завещание, — заикается Марк Абрамович.

— Давайте не будем комедию разыгрывать, я связалась с матерью и знаю, что приходил к вам отец и принес завещание от моего имени. Хочу на него взглянуть, — я говорю очень убедительно, не вскрывая сразу все карты.

— Н-не-нет.

— Да! Или я обращаюсь в Нотариальную палату, как в проверяющий вас орган.

Марк Абрамович судорожно расстегивает верхнюю пуговицу своей рубашки и ослабляет узел галстука. Потом встает и открывает огромный сейф, где в файлах хранятся документы. Порывшись там немного, он достает папку и подает ее мне.

Открываю папку с дрожью в руках. Читаю, читаю, буквы разбегаются, как будто у меня дислексия. И я не могу читать. Но через некоторое время я четко вижу строку: в случаи смерти все имущество и деньги фонда отходят моему опекуну Дмитрию Николаевичу Снигиреву. Читаю сумму: триста пятьдесят миллионов долларов. Это только примерная оценка!

Подаю документ Паше, тот только присвистывает.

— Марк Абрамович, вы же в курсе, что это завещание подделка, я его не составляла, — смотрю в глаза нотариусу, а у него такой тремор в руках, что ручку держать не может.

— Не губите, — вдруг падает он на колени. — Анжелика Дмитриевна, не губите!

— Хорошо, я могу промолчать, но…

Я делаю картинную паузу, внимательно наблюдаю за нотариусом, в его глазах вопрос.

— Мы переписываем завещание, а вы моему отцу не скажите ни слова, иначе я накатаю на вас жалобу в прокуратуру, нотариальную палату и подам заявление в полицию о имеющемся факте подлога. А потом выложу все это в сторис на своей страничке. Как думаете, много ли людей будут после этого доверять вашей конторе?

— Не надо, я все понял, — он с трудом соскребает с пола свое жирное тельце и вызывает своего секретаря.

Мы составляем новое завещание, по которому половина всей суммы уходит в благотворительный фонд, который я выбираю методом тыка, а вторую половину я завещаю Павлу и Юле. ОТ чего у Павла глаза становятся круглыми, он сначала протестует, но я его протест гашу. Ничего не хочу оставлять моей семейке.

Когда все завизировано, все печати поставлены, мое завещание убирают в сейф, я говорю: Надеюсь, Марк Абрамович, на ваше понимание и клятву хранить секреты клиентов. Мой отец ничего не должен узнать о завещании.

Тот только машет головой. И испуганно косится на двери. Теперь у меня в руках компромат на отца и нотариуса. Будут дергаться, я это все солью в сеть.

Сильная вещь — социальная сеть, особенно когда ты богат и известен.

Мы выходим из нотариальной конторы и выдыхаем.

— А тебе не интересно, откуда такие деньги взялись? — вдруг спрашивает Пашка.

— Интересно, Паш, мне все сейчас интересно, но не только деньги, но и мое прошлое.

— Что делать будем?

— Для начала давай узнаем, как погибли мои настоящие родители?

— Официально не получится, — Пашка хмурится. — Если только через своих знакомых запросить.

— Давай, если нужно кому на лапу сунуть, у меня есть деньги, я с кредиток сняла, сколько смогла. Сумма получилась приличная, могу еще драгоценности продать, все одно эти цацки больше мне не нужны.

— Ты так серьезно настроена, что мне за тебя даже страшно становится, — Пашка внимательно смотрит на меня.

— Паш, деваться уже некуда, играем до конца!

Пашка едет к себе на работу, а меня закидывает домой. Там мой ноутбук. Теперь я знаю про фонд, в котором хранились мои деньги. И я могу копать дальше.

У меня в руках данные фонда. И командует им некий Фролов. С него я и начинаю.

Набираю номер. Номер телефона с кодом Москвы. Мне отвечает вежливый секретарь.

Прошу соединить меня с Фроловым Михаилом Дмитриевичем. На вежливый запрос, кто спрашивает, называю свое настоящее имя.

— Снигирева Анжела Владленовна.

— Слушаю, — раздается в ответ раскатистый бас.

— Я Снигирева Анжелика Владленовна…

— Девушка, Снигирева Анжелика Владленовна умерла двенадцать лет назад!

— Как умерла, а кто же я?

Глава пятнадцатая

— Кто я? — все, как в американском боевике, где Джеки Чан бегает по джунглям Африки и всем задает один и тот же вопрос. А кому задать вопрос мне? Кто мне на него ответит?

— Девушка, не звоните больше, ваш розыгрыш дурацкий…

— Стойте, не кладите трубку. Но я действительно по паспорту Снигирева Анжелика только Дмитриевна, мой опекун Снигирев Дмитрий Николаевич.

— Дмитрий Снигирев? Вы ничего не путаете?

— Да, мне сейчас тридцать лет, и до сего дня я не знала, что являюсь падчерицей.

— Ничего не понимаю, девушка, а вы можете прилететь в Москву?

— Зачем?

— Или прислать свой ДНК материал.

— Зачем?

— А вы думаете, мы просто так переводим Снигиреву каждый год десятки миллионов долларов? Мы получаем от него свежий материал для ДНК теста и отчет о тратах.

— Простите, но если Анжелика умерла, какой отчет вы можете получать?

— Есть еще сестра Анжелики.

— И где она живет?

— Спросите своего опекуна. Анжелика, если вы действительно Анжелика, то я попрошу вас сделать так…

И мой невидимый собеседник просит меня подъехать через два дня в медицинский центр, в котором у меня возьмут мазок на тест ДНК. И только после получения результата он со мной свяжется.

Соглашаюсь. Мне самой уже стало интересно. Я получается не Анжелика, тогда кто я и откуда. Имею ли отношения к тем деньгам, что лежат в фонде. По словам Роберта, я наследница, тогда какие деньги я наследую?

В полном раздрае иду на кухню.

Пробую сварить обед. Да, не создана я для кухни, пюре получилось твердым, а не воздушным. Для супа смогла только отварить мясо, а как сделать бефстроганов так и не поняло, уж очень замудрено. Через час пришёл Пашка на обед. Похлебал бульончика, съел кусок мяса и даже пюре подобрал.

— Очень вкусно, Анжелочка, — и поцеловал меня в нос.

Блин, уж лучше бы я в ресторане заказала, боюсь, у Паши скоро будет расстройство желудка от моей готовки.

— Ты чего такая насупленная?

— Паш, тут выяснилось, что я не настоящая Анжела Снигирева, та умерла в восемнадцать лет.

Пашка смотрит на меня удивленно. Чешет затылок, а потом говорит: Давай, рассказывай.

И мне приходится рассказать все, что я узнала, и про тест ДНК.

— Паш, я может совсем не богатая, а может даже и бедная.

— Ну, Анжел, это не проблема, я тоже не богач, — Паша спокоен, как удав.

— Паш, а ты меня любить будешь?

— Анжел, не говори глупости, если бы ты была бедна, как церковная мышь, мы бы с тобой поженились еще в далекой юности. Но ты была из богатой семьи, поэтому нам поломали жизнь. Так что я буду только рад, что ты небогата.

И я выдохнула.

Мне надо съездить к хирургу…

— Зачем, — Паша уже начал было расстегивать на мне блузку, как резко остановился и отстранился.

— Я договорилась об операции, она попробует убрать то, что другие мясники наворотили. Сдала анализы, надо подойти узнать день, когда она мне назначит.

— Хорошо, только не увлекайся Анжел, а то сделают тебя Квазимодо.

Я засмеялась, вспоминая всех тех дурёх, кто пластал себя до такого состояния, когда уже отваливался нос.

— Хорошо, пока только гель уберем из губ. И хочу вернуть себе нормальную грудь.

Пашка наклонился и шепнул: А грудь оставь, она такая аппетитная.

Вот таки и знала, что все мужики на титьки ведутся. Следующий день проходит в затишье. Я учусь готовить, мы с Пашкой занимаемся обычными рутинными делами. Решила Паше на обед запеканку приготовить, сунулась в холодильник, а фарш закончился. Ну до магазина бежать недалеко. Сунула ноги в уги, накинула пуховичок и вперед.

Супермаркет стоял в некотором отдалении от жилых домов, перед ним огромная парковка, в выходные дни вся заставленная машинами, но сегодня обычный день. Бегу через почти пустую парковку. Вдруг с боку кто-то окликает меня: Девушка, помогите мне, пожалуйста.

Парень с костылем пытается в грязный минивен засунуть сумку с продуктами. Подскакиваю, с легкостью поднимаю сумку и заталкиваю в раскрытые дверцы. И сразу кто-то, стоящий сзади, закрывает мне рот вонючей тряпкой.

И только слышу голос: Блин, неделю пасли…

Темнота.

Я очнулась связанной. Дежавю. Только в этот раз я лежу дома в большой гостиной на диване.

— Пить, — прошу я неведомого мне охранника, кожей ощущая, что кто-то сидит рядом.

— Очнулась, — надо мной наклоняется один из охранников отца.

Он усмехается мне в лицо, но молча берет со стола бутылку с водой, отворачивает крышку и подносит к моим губам. Словно в насмешку, бутылку переворачивает так, что вода хлещет из горлышка, заливая мне блузку, а я еле успеваю сглатывать. Он выливает на меня почти всю бутылку в полтора литра. Это ж как меня надо ненавидеть. Потом ядовито улыбаясь, идет на кухню, слышу, как гремит бутылка, ударяясь о пустое ведро. Точно. В доме никого нет.

Через несколько минут слышу быстрые и твердый шаги, уже по тому, как он спускается с верхнего этажа, понимаю, это отец.

— Очнулась, хорошо, — сухо бросает отец. — Сейчас приедет Роберт и заберет тебя. Завтра вы с ним распишетесь.

— Папочка, или кто ты там мне? Какая роспись? Как я поняла, я не Анжелика, с фонда которой ты получал денежки, та умерла? А кто я? Мне даже самой интересно стало, — по мере того, как я говорю, по лицу отца пробегают тени, мимика выдает его с головой. Сначала я вижу растерянность, потом недоумение, а в конце волчий оскал.

— Как ты, сука, догадалась? — рычит он, гладя мне в глаза.

— Случайно узнала, что мать мне не мать, — начинаю я.

— Аглая язык развязала?

— Нет, случайно узнала, — не хочу подставлять няньку. — Твой любимый Роберт проговорился про деньги. А дальше при наличии денег можно раскрутить все.

Отец замолкает на несколько минут, стоит посреди гостиной и кивает головой каким-то своим мыслям. А потом поднимает указательный палец и грозит мне.

— Дура ты, Анжелка. Закопаю я тебя.

Его охранник стоит подле меня и лыбится, глаза у него, как у снулой рыбы.

— Может сначала, Дим, отдашь нам, мы поиграем, — его взгляд красноречивее его слов.

— Дебил, хочешь, чтобы на ней нашли твои потожировые, давно в тюрьме не сидел, олух, — орет на него мой отец. — Даже не смей!

— А чяооо, ничоооо…

Истинный дебил.

— Мы вот что сделаем, мы тебя завтра с Робертом поженим, через недельку твои документы в фонд отправим, что бы все было честь по чести. А когда денежки придут на твой счет, мы тебя и закопаем, а пока ты у меня в яме посидишь.

— В яме она, говоришь, посидит? — вдруг слышу голос своей матери, а отец при этом сильно меняется в лице.

От удивления я даже присаживаюсь на диван. Мать зашла незаметно, на ее появление не обратил внимание ни отец, ни его охранник. Вот только она пришла не с добрыми намерениями, потому что в ее руках пистолет. Охранник тянется к подмышке, видимо там у него оружие, но грохочет выстрел. И тот заваливается набок. Выстрел прозвучал так резко, что на какой-то миг у меня появился звон в ушах. Я смотрю на охранника, который пару минут назад хохмил и плотоядно смотрел на меня, и вот он валяется возле моих ног с маленькой дырочкой в области сердца, а под ним расплывается темно-красная лужа.

— Даже не дергайся, подними руки! — командует мать отцу. Тот быстро выполняет ее команду.

— Дорогая, не нужно этого делать, я же тебя люблю, — быстро говорит отец.

— Ага, так сильно любишь, что не перестаешь трахаться с каждой мало-мальски симпатичной бабенкой? — ехидно подмечает моя маман.

— Ты все не правильно истолковала, — пробует вывернуться отец, вот только у маман глаза горят, и она настроена очень серьезно.

— У какой суки подрастает твой сын: у Кати, у Снежаны или у Светки?

— К-к-ка-какой сын?

— Не ври мне! Роберт рассказал все этой, — переходит на ультразвук мать и тычет в меня пальцем.

— Ах, Роберт! Наш пострел, смотрю, везде успел, — отец смеется, через минуту его смех переходит в истерику.

— Заткнись! — орет на него мать.

Но тут происходит то, что не сразу укладывается у меня в голове.

Отец, гомерически смеясь, складывается пополам, словно хватается за животик. А потом вдруг резко бросается в ноги матери, сбивая ту с ног. Вот только она с испугу нажимает курок.

Мать падает, пистолет отлетает в угол. А под отцом растекается лужа крови.

Я с ужасом смотрю на все это. От страха меня трясет.

А мать вскакивает и начинает лихорадочно двигать мебель, ища пистолет.

Я следующая, — с ужасом проносится у меня в голове. — Свидетелей убирают.

И я спрыгиваю на пол с дивана и лечу на выход.

— Стой, — орет мне в след мать.

Но я вылетаю на улицу, и перед самым выходом меня хватают крепкие руки и пихают в очередную машину.

Роберт!

Глава шестнадцатая

Меня толкают в спину, я спотыкаюсь и падаю в раскрытые дверки минивена. Краем глаза вижу, что к входу в дом спешит прислуга. Видимо родители вызвали для уборки дома. Ага, там как раз надо прибрать трупы!

— Роберт, — слышу, как мать окликает моего похитителя.

Она уже без пистолета в руках. Хватает того за грудки и что-то шепчет ему на ухо. Но тот лишь сально ухмыляется и до меня доносится ответ: У меня есть теперь игрушка моложе лет на — дцать.

О чём это он? Это меня он игрушкой назвал? Ошибся адресом паренек, я ещё повоюю, не рад будешь.

А мать? Она только что убила своего мужа и уже виснет на плечах молодого мужика. Кстати, а как она собирается объяснять прислуге трупы в нашей гостиной?

И тут мать замечает прислугу, что встала столбом у дальнего входа. Те топчутся и испуганно смотрят на меня. У меня есть надежда, что они уведомят кого надо о моем похищении. Не могли же они не увидеть мои связанные руки.

— Пошли вон, — орет на них мать. — Вон! Я сказала.

Те испуганно вздрагивают и семенят на выход. По-моему у меня сообщников среди них нет. Ни одна даже глаза на меня не подняла. Им насрать на разборки в семье. Вряд ли они позвонят, чтобы меня успели спасти.

Мать еще какое-то время вешается на шею Роберту. Но тот грубо ее отталкивает и уходит к машине. А она с ненавистью смотрит на меня. Меня затягивают внутрь и бросают между сиденьями.

Машина резко взревела и с визгом и пробуксовкой выехала со двора.

Мы гоним по городу на предельной скорости, а я молю бога, чтобы нам попался гаишник, ну хоть кто-нибудь пусть остановит эту машину. Но нас не тормозят. Вот за окном замелькали сосны и березки. Мы уже вдалеке от города. А вот и знакомый рекламный щит, возле которого мы поворачиваем. Со своего места я плохо вижу дорогу, но даже по тем ориентирам, что проскакивают мимо несущейся машины, я понимаю, что мы едем в тот же дом, где я была прошлый раз. То есть, ума-то совсем нет.

Мне это на руку, если Пашка забеспокоится, что меня нет, будет искать, то приедет и проверит этот дом.

И вот мы проезжаем ворота и тормозим возле главного входа. Дом, видимо, строился в девяностые. Окна маленькие, беспорядочно разбросанные по наружной стене, в одной стороне балкончик, прилепленный, как ласточкино гнездо. Все какое-то несуразное, но зато большое.

В этот раз меня заносят на третий этаж в биллиардную и вновь бросают на пол.

— Хоть бы подстилку бросили, а то, как собаке бездомной, на полу лежать приходится, — бурчу я.

И двое парней бросают мне матрасик для собак, они ржут и фотографируют, как я устраиваюсь на ней. Но попе холодно, выбора у меня нет.

Меня по-прежнему мучает жажда, неприятно затекли руки, связанные позади, мокрая кофта липнет к телу, вызывая мурашки.

Но я устраиваюсь по удобнее, ведь не известно, как долго придется ждать помощи.

Через час засыпаю. Просыпаюсь от толчка в бок. Заспанно хлопаю глазами. Надо мной возвышается Роберт.

— Ну, что? Готова, — он улыбается, и его улыбка напоминает мне оскал гиены.

— К чему? — удивляюсь я.

— Сейчас замуж выйдешь, — ржет он. — Будешь Хусаиновой.

Я молча смотрю на него, а он наклоняется и перерезает веревки, что стягивали мои руки.

На миг горячее тепло хлынуло по сосудам к пальчикам, ладошки нагрелись, как батареи. Но через несколько мгновений появляется неприятная боль. Руки я отлежала. Пока я разминаю руки, Роберт достает откуда-то мою сумку и ищет, я даже знаю что. Но паспорт лежит в скрытом отделении, просто так его не найти. Я лишь усмехаюсь про себя.

Покопавшись немного, он машет рукой. Посылает всех к черту, хватает меня за предплечье и тянет вниз.

Мы проходим по коридорчику и спускаемся по ступеням, дом действительно построен запутанно, здесь есть этажи и межэтажные ответвления, ведущие в непонятные комнаты, темные и неуютные.

Внизу нас ждала женщина, этакая совдеповская тетка в строгом, деловом, трикотажном костюме с папкой в руках. На голове хала, очки в золотистой оправе, ноги обуты в зимние сапоги, рядом на стуле доха из нутрии.

— Начнем? — спросила тетка, бросив на меня быстрый, оценивающий взгляд.

— Давай, — бросает ей Роберт.

Та семенит к столу, кладет папку на стол, раскрывает на нужной странице и достает ручку.

— Готово, — кивает головой Роберту.

Тот тоже кивает в ответ и встает рядом со мной, как жених.

Тетка начинает нести бред про брак, ну что там обычно бормочут чиновницы брачующимся, а меня накрывает смех. Я тихонько хихикаю, а тетка строит мне страшные глаза.

— Согласны ли вы Роберт Хайдарович взять в жены Анжелику Дмитриевну?

Не, тетка не спрашивает, она утверждает.

— Согласен, — Роберт кивает головой и скашивает глаза в мою сторону.

— Согласна ли вы Анжелика Дмитриевна…

— Я не могу сочетаться браком с Робертом Хайдаровичем, — обрываю тетку на полуслове. — Я уже в браке. Заключила вчера в Ленинском загсе. Можете даже номер посмотреть, у вас есть база.

Теперь на меня смотрят в четыре глаза тетка и Роберт.

Да, мне надо сказать спасибо Пашке, когда я ему все рассказала, что возможно бедна, как церковная мышь, и за душой у меня не гроша. Он вдруг предложил мне не тянуть, а сразу расписаться. И я согласилась. Он дал на лапу такой же тетке, как та, что сейчас стоит передо мной, и та нас быстро расписала.

Вот сейчас мне это и пригодилось.

— А развод нам сразу не получить, — говорю я спокойно. — Моя мать только что убила моего отца, значит, полгода у меня на вступление в наследство.

Я даже не знаю, достанется ли мне наследство, но говорю уверенно, так, чтобы отбить у Роберта любые мысли в сторону брака.

— А мой муж точно со мной просто так не разведется, как узнает о наследстве, так будет тянуть с разводом.

Не, Пашка точно не возьмет от меня ни копейки, ну этим знать об этом не обязательно.

Лицо у Роберта становится красным, даже на шее выступают некрасивые красные пятна, он сжимает и разжимает кулаки. Давно бы уже ударил меня, но тут свидетель.

— Федька, — кричит он кому-то в сторону коридора.

— Роберт Хайдаровичем, я не могу вас сочетать браком, вы меня понимаете, — бормочет растерянная госслужащая.

— Федька, — еще громче орет Роберт.

На его крик из бокового коридора показывается здоровая толстая харя, жующего парня.

— Чо?

— Этих двоих в подпол, готовь машину, — командует Роберт.

— Как в подпол? — бледнеет дамочка.

— Разберусь, приеду, продолжим, — резко обрывает дамочку Роберт.

— Роберт Хайдаровичем, мы так с вами не договаривались, — хватает его за рукав дамочка, он лишь отвешивает ей пощечину, от которой та падает в обморок.

Нас хватают двое подручных и волокут вниз. Открывается дверь возле кухни, и нас сталкивают по лестнице вниз, там, где в полутьме холодно и сыро.

— Ох, хотела заработать денежку на подарок сыну к свадьбе, — бормочет отчаянно тетка. — Заработала, называется. Ох, черт меня дернул с Хусаиновым связаться.

— Скажите спасибо, что не убили, — утешаю ее я.

А у самой в голове мысли всякие вертятся. Руки то мне не связали. Значит, есть у меня выход.

Смотрю по сторонам. В одном из углов нахожу бочки. Видимо в них хранили вино. Бочки пустые, но достаточно крепкие. Тут же расположены стеллажи с сыпучими продуктами, в углу холодильники, там сыры, колбаса. Есть даже отдельный холодильник с минералкой.

Благодарю создателя и беру бутылку в руки. Жажда наше все.

Проходит несколько мгновений, наконец, жажда утолена. И тут мои глаза натыкаются на люк. Если подтащить несколько бочек, то вполне можно достать до люка.

— Помогите мне, — прошу тетку.

— Вы с ума сошли, — пищит та.

— Ну, и ждите, он придет и вас убьет, — спокойно говорю тетке.

Та лишь отворачивается и вытирает слезу.

Вот ведь дура.

Я не сдаюсь и подтягиваю боки. Пришлось сбросить сапожки, чтобы залезть на них. Взгромоздившись, продую открыть люк. Но он не поддается, дверки люка закрыты, в скобы вставлена доска. Но где наша не пропадала.

Осторожно, по миллиметру пытаюсь сдвинуть доску в сторону. Проходит минута, другая, но доска, что запирала вход, поддается. Работать приходится очень медленно, я не знаю, есть ли с той стороны охрана. Но окрика я не слышу, поэтому продолжаю сдвигать ее в сторону.

— Ну, вылезешь, — бурчит тетка снизу, — и что? У тебя нет шубы.

Действительно, сложно бежать по морозу без одежды, но об этом я подумаю потом. Главное сейчас сбежать.

Глава семнадцатая

У наших похитителей совсем мозгов нет. Мало им попало в прошлый раз. Так и в этот раз они не очень-то нас и охраняют.

С трудом, но я выбралась через люк. Пришлось подтягиваться на руках, а у меня с физическими упражнениями как-то с детства не задалось.

Если бы не тетка, то вряд ли бы я вылезла.

Без шубы, в тонких колготках и кофточке стоять на холодном декабрьском ветру не комильфо, можно и подморозить себе что-нибудь, поэтому я засеменила в сторону выхода. Благо в доме было два входа, впрочем, как и у нас в особняке, один вход центральный и один для прислуги и хозяйственных нужд. Правда, добравшись до угла здания, замечаю, что напротив входа будка охранника. И надо как-то обогнуть крыльцо и проскользнуть в двери.

Охранник — молодой парень, настолько юн, что молоко на губах не обсохло. Этакий увалень, тело выросло, а мозг — нет. У него в руках мобильник, и он явно играет в какую-то игрушку, так азартно, что чертыхается и матерится, абсолютно забыв про ворота.

Осторожно крадусь вдоль высокого, огороженного крыльца, но мастер игры в игрушки, видимо, близок к финалу, и с такой силой жмет на кнопки, что забывает про свои обязанности. И я проскальзываю внутрь.

Дом встречает меня тишиной. Здесь тепло, и на какое-то время я забываю обо всем, прижавшись к батарее. Озябшие руки колет, как иголками, а по телу пробегает озноб.

Но время терять нельзя, в любой момент может вернуться Роберт со своими прихвостнями. И я скольжу вглубь дома. В коридорах пусто, где-то бубнит телевизор. В большом зале на диване лежит один из охранников и храпит. Умаялся бедненький от безделья. В комнатушке напротив слышу бормотание, ахи и вздохи, заглядываю. Ха, ха, ха! Там второй охранник смотрит порнуху. На экране негр с огромным членом трахает белобрысую телку так, что та верещит от счастья. Охранник смотрит на это с жадностью, причмокивая губами в такт. Позади него на столике стоит жбан с пивом и большая кружка.

Пока он занят, самое время освободить вторую заложницу. Вот только как нам отсюда выйти?

Снова возвращаюсь в коридор. На большой вешалке висит одежда охранников. Что-то наталкивает меня на мысль, хорошо бы ее обыскать, а вдруг там есть оружие. Начинаю ощупывать карманы. В основном во всех ленты презервативов, деньги и смятые пачки сигарет. Но в одном из карманов вдруг обнаруживаю пакет, а в нем, как конфетки, разные таблеточки. Их так много, что я немного ошарашена. Но потом начинаю в голове выискивать по памяти название наркоты. И тут мне приходит гениальная мысль. Забираю из мешка несколько таблеток и крадусь обратно. В комнатенке ничего не изменилось. Только охранник спустил штаны и сейчас активно тискает своего маленького дружка под аккорды охов и ахов. А я опускаю в жбан пива таблетки и кладу одну в уже наполненную кружку.

И тихо выдвигаюсь на выход. Но в этот момент хлопает входная дверь. И тихо пискнув от ужаса, я падаю за диван. Тут все почти открыто, только слепой меня не заметит. Охранник на диване просыпается, зевает, лениво встает и идет к тому, что смотрит порнуху. А в зал входит парень, что охранял ворота. Они вместе собираются в комнатушке, и я слышу, как брякают кружки и разливают пиво.

— Говно твое пиво, — бурчит один.

— Сам говно, натуральное оно, из пивоварни.

— Знаем мы твои пивоварни, из порошка бодяжат, потом спиртом разводят.

— Это варят.

— Вкус у него противный.

И я прикусываю свой палец, чтобы не заорать. Интересно, таблетки успели раствориться?

Ползком добираюсь до следующего края дивана и на цыпочках крадусь к двери кладовки. Дверь открылась не сразу, тугой замок заклинило, уже было хотела идти на улицу и вызволять тетку через лаз, но тут он щелкнул, открылась дверь. Перед лестницей стояла тетка с ужасом в глазах. Через минуту у нее появляется осмысленное выражение лица, видимо, поняла, что помощь пришла. И она ловко начинает карабкаться по крутым ступеням, громко топая.

— Тише, — шиплю на нее рассерженной кошкой. — Чего топаешь, как бегемот.

— Где моя шуба, — во всю глотку орет тетка.

И я понимаю, что миссия провалилась. Из зала слышится топот, к нам идут охранники.

— Бежим, — толкаю я тетку на выход.

— Я без шубы не уйду, — верещит тетка.

А из-за угла уже на нас смотрит охранник, вот только его как-то штормит, он стоит пару минут, тупо пялясь на нас, а потом его глаза закатываются, и он складывается пополам. Ага, таблеточки все-таки подействовали.

Тетка летит мимо охранника, собирает по залу свои вещи. И через минуту уже стоит передо мной в полной боевой готовности.

— Что дальше делать будем, — верещит она.

— Бежать.

Хватаю с вешалки свою шубу и сумку, и мы выскакиваем на улицу.

Однако морозно. А мы от города в десяти, а может и в пятнадцати километрах. Пешком? Не вариант. Дорог по близости нет. Даже если идти по той дороге, по которой нас сюда привезли, до ближайшего поворота на другую дорогу несколько километров.

Оглядываюсь по сторонам. У ворот стоит еще один домик, без окон, явно гараж. Иду проверять. А там стоит дорогой внедорожник с крутыми номерами. Ха, вот она удача.

Только ключи где? Тычу в кнопку автозапуска, авто заводится с полтычка, значит ключ где-то внутри машины. Но я не теряю время даром. Вывожу машину из гаража и машу тетке рукой. Та уже несется ко мне, заскакивает в машину, и мы стартуем.

Я выжимаю из движка всю мощь, на что только способно эта машина, на улице резко темнеет, даже свет фар не спасает. Мы летим в полутьме по накатанной загородной дороге, на поворотах нас заносит, и тетка визжит от страха. Но мне страшно не от ее визга и выкрутасов машины, я боюсь не успеть выскочить с этой одинокой дороги, ведущей к загородному домику в лесу, до того, как на нее выедут Роберт со своей свитой головорезов. Здесь заблокировать нас прощу пареной репы. И мы уже не сможем сбежать. И так это у меня второй побег.

Но вот вдалеке показалась трасса, и я выжимаю все силенке, что есть в машине. На трассу мы вылетели со скоростью, не пропустили ни одной машины, на все жалобные пиликанья клаксонов позади нас, я плюнула. Теперь нам надо было добраться до города.

Только проехав достаточно большое расстояние, я вдруг понимаю, что еду ни в город, а от него. Разворачиваюсь через две сплошные, наплевав на все правила, все равно штрафы придут не мне, я меняю маршрут. И опять гоню машину.

В город мы въехали в полной темноте. Тетка называет мне свой адрес. Где-то в пикулях старых районов. Но я машу рукой, ладно, завезу несчастную.

Затем еду к себе. В голове кавардак, живот свело от голодных судорог, в глазах черные мушки от усталости. С этими похищениями я уже не помню, какой сейчас день. Когда я пропала, сколько прошло времени?

И куда мне ехать? Если меня пасли папины лизоблюды, то они знают мой дом. Скажут ли Роберту?

И я выбираю автосервис. Если там Пашки нет, то есть хоть кто-то из рабочих, сервис то у него круглосуточный. Значит, есть телефон, и можно будет связаться с Пашкой.

К сервису подъехала только через час. Даже в вечернее время весь город стоит в пробках.

Только я подъехала, как мне навстречу выбежал один из работников. Но увидев меня, сразу поник. Видимо, думал, что богатый клиент подвалил. Через минуту прилетел Пашка. Схватил в охапку, прижал к широкой груди.

— Анжелка, я думал, что тебя потерял, тут такое нахуевертили, — бормочет он мне в макушку.

— Паш, чего случилось то?

— Ты зачем отца застрелила? — вываливает на меня Паша.

— Чего? Паш, ты в своем уме? Мать моя его застрелила, — неуверенно оправдываюсь я.

— Менты сказали, что мать застала тебя с пистолетом в руках над раненным отцом.

— Он ранен? — еще больше удивляюсь я.

— Да, пуля пробила череп, но мозг задела по касательной. Сказали, выживет, только одну сторону парализовало, — удивляется Паша. — А тебя там разве не было? Я думал ты с матерью у ментов, даже насчет адвоката договорился.

- *капец, Паш, меня похитил Роберт, — я смотрю на Пашку, мои слова произвели на него эффект разорвавшейся бомбы. — Отец продал меня Роберту, тот приехал и забрал. Но перед этим появилась мать и выстрелила в охранника отца и в него.

— Черт, Анжел, если бы я знал, — Пашка расстроился, а я только сейчас поняла, что мое место нахождения могло так и остаться неизвестным. Выдали бы замуж, потом увезли к черту на куличики, заперли бы и все.

Пришлось Паше все в подробностях рассказать.

— Значит, ты сейчас в розыске, — Пашка хмурится. — Это плохо.

— Паш, мне бы сейчас отсюда смыться. Попаду в лапы ментам, меня упекут, попаду в лапы Хусаинову…

— Ну, выдать замуж они тебя не смогут, ты уже замужем.

— Паш, они могут сделать меня вдовой, ты об этом не подумал?

Паша чешет затылок.

— У меня ест куча вопросов к прошлому, а ответов нет.

— Чего делать то будем?

— Надо ехать в Москву, оттуда ниточка тянется?

Глава восемнадцатая

Да, надо ехать туда, откуда все начиналось. Где жил Владлен Снигирев, который организовал фонд для своей дочери.

— Я не могу отпустить тебя одну, — упирается Паша.

— Паш, я найду ответы на вопросы и докажу, что я не убивала отца, — я уверена в своей правоте.

Готова отстаивать свои интересы, Пашка знает, что я упрямая, если сказала, что так будет, значит, будет именно так.

— На чем ты поедешь, билеты брать нельзя, тебя по паспорту сразу вычислят.

— Паспорт, ты забыл, я теперь Могилева, — смеюсь я.

Паспорт то я как раз поменять и не успела, а в моем стоит штамп, что он не действителен, если бы Роберт его нашел, то фарса с женитьбой просто не было бы.

Но сейчас надо решать, что делать с машиной Роберта. Ведь по ней вычислят автосервис Пашки. И еще вещи, ну не с голым же задом ехать.

— Так, — рассуждает Пашка, — машину лучше бросить возле клуба, предварительно стереть отпечатки пальцев. А за вещами я сам домой зайду, мало ли …

В полной темноте приезжаем к дому, где Пашка выгребает мои вещи, рассовывает их по рюкзакам и сумкам. В Москве затеряться легко, тем более, что еду к знакомым. По дороге заезжаем на стоянку перед самым пафосным клубом. Тормозим на краю. Пашка вытирает отпечатки пальцев. Я выхожу первой.

Клуб открыт, толпа людей топчется перед входом, беспрерывно подъезжают к дверям клуба крутые тачки. Мне надо пройти вперед, мимо людей, что стоят на входе, где на другой стороне улицы стоит темная, неприметная машина, что ждет меня.

Забираю сумку у Пашки, быстро целую своего любимого мужчину и шагаю дальше. В неизвестность.

Ох и недолго же я шагала, потому что сразу натыкаюсь на малолетнюю шалаву, с которой подралась у коттеджа Золотова. Теперь-то я знаю, что ее зовут Вероника Волчина. А кличут Никой. Мне мать все уши прожужжала, что я обидела ее главную клиентку. Ведь Волчина у нее переделала всю себя любимую. Даже гениталии.

И вот сейчас это чудо пластического хирурга перекрыло мне проход.

— Чоооо, прыткая, говорят папашу своего грохнула, — Ника покачивается на высоких каблуках, минимально короткое платье, боевая раскраска индейцев Америки. И это я считала себя несозревшей личностью. Тут ни какой самокритичности, завышенная самооценка и нереально раздутое ЭГО.

— Ну, если ты о моем отчиме, то он жив, пока лежит в позе эмбриона, но с хорошим прогнозом на будущее, ходить будет, но только под себя.

— Чоооо, ты чо там бормочешь? — Ника угрожающе наклонилась на своих каблучищах.

— Послушай, Ника, по-моему, ты застряла на подростковом этапе развития, у тебя лабильная психика, сочетающаяся с импульсивностью и повышенной агрессией, — и я ткнула ее пальцем в грудь.

— Ты чо сказала, — Ника резко подаётся вперед, пытаясь схватить меня за воротник пуховика, но я делаю шаг назад и резко бью в коленную чашечку.

Ника с визгом заваливается вперед, а ее свита не успевает поддержать королеву, так как они стоят в нескольких шагах от нее, предвкушая, как их предводительница разделается с очередной жертвой. Вот только я не «терпила» и жертвой никогда не была. Резко ухожу в сторону, без поддержки, Ника падает вперед и приземляется мордой в истоптанный, грязный снег.

— Аааааааааа, ссссссуууукккааа, — огибаю толпу поклонников Ники, только слышу я за спиной «сука» и быстро удаляюсь. Где-то там, на темной улице, стоит неприметная машина с грязными номерами. Она ждет меня.

Авто дожидается меня за углом, здесь нет камер. Водитель давний приятель Пашки. Поэтому доставляет меня до Москвы в лучшем виде. Квартиру мне тоже сняли его друзья, на окраине Москвы. Небольшая уютная квартирка, явная под съемное жилье. Диван, простенький телевизор, узкий пенал шкафа, да и на кухне все очень простое. Квартирка в панельной многоэтажке. Вряд ли кто-то из соседей обратит внимание на приезжую девушку, тут соседи друг друга толком не знают.

Здесь мне придется какое-то время жить. Почти весь день проспала, отдыхая от дальней дороги. А на следующее утро принялась за дела.

И первым делом я достаю свой ноутбук. И ищу все сведения о неком Фролове Михаиле Дмитриевиче. Никому не известный бизнесмен. Инфы мало, только известно, что долгое время жил в Америке, был сыном диссидента и эмигранта, заработал много денег на фондовых биржах, живет затворником, живых родственников нет.

Его дом расположен не на Рублевке, а в тихом центре Москвы, выкупив старое здание, переоборудовал его в свое жилище.

— Ну, что, Михаил Дмитриевич, придется нам познакомиться.

Москва огромный мегаполис, поэтому добираться с утра до центра весьма проблематично. Сначала тряслась в автобусе с сотней пассажиров, зажатая между телами, как сосиска в хот-доге. Потом долгий спуск по землю, переходы, пересадки, старый вагон метро дребезжит. В центре пересадка. Здесь новые вагоны с экранами дисплеев. Люди, которые читают в метро книги, публика интеллигентная и хорошо одетая. Ни от кого не пахнет борщом, бензином и вчерашним перегаром.

Вот и моя станция. Выхожу. Вбиваю адрес. Идти недалеко. И я углубляюсь в узкие улочки московского центра. Здесь тише, чем на главных улицах, нет такой толпы. Улицы не такие прямые, но расчищены от снега и льда. Вот, наконец, и кованый забор с калиткой. За забором частокол голубых елей и кустов. Перед домом нет охраны, но со всех углов стоят камеры.

Звоню в домофон.

— Вы к кому? — сухой, грубый голос.

— Мне нужен Фролов Михаил Дмитриевич.

— Вам назначено?

— Нет, но он меня примет. Я…

Обрывается связь. Вот ведь скотины. Бью ногой по ограде. И снова набираю.

— Ты, скотина, дослушай сначала, — ору я. — Я Снигирева!

Но на том конце отключаются. И я колочу руками в кованую калитку, бью ее ногой. И уже через минуту у ворот вырастает амбал в черном костюме.

— Те чо надо? — рявкает он так, что описаться можно, другая бы на моем месте хвост поджала, но только не я.

— Через плечо, доложи Фролову, что приехала Анжелика Снигирева, — ору на амбала.

— И чо? Он от этой новости должен в восторг прийти? — охранник смотрит на меня презрительно.

— Болван, он платит моим родителям десятки миллионов долларов с моих счетов, он сам приглашал меня.

Охранник осмотрел меня с головы до пят. Да, мой нынешний прикид не тянет на те миллионы, что за меня платились Снигиревым. Но он отходит от калитки и говорит с кем-то по связи. Проходит десять минут. Я уже начинаю промерзать. Но к воротам подходит другой человек, он тоже в черном костюме, ноуже более дорогом, на плечи накинуто кашемировое пальто.

— Идемте, Анжелика, — приглашает он меня и открывает двери.

На входе меня досматривают, проверяют рюкзак и просят оставить гаджеты на входе. Я оставляю на вешалке рюкзак, сумку с ноутбуком и прохожу вперед.

Дом действительно построен в девятнадцатом веке в стиле дорогих купеческих усадеб. В просторном холле две лестницы по бокам, ведущие на второй этаж. Все в мраморе, на полу ковры, на стенах картины. У противоположной от входа стены огромные, напольные часы.

Мужчина, что встретил меня у входа, представился секретарем. Он мне указывает на лестницу, и мы поднимаемся на второй этаж. Меня проводят в кабинет.

За большим, старинным столом из красного дерева сидел хозяин. Его портрет я увидела в холле дома. Он еще не стар, но уже и не молод. Седые волосы зачесаны назад, гладковыбритый подбородок, он в рубашке и домашних брюках, поверх накинут роскошный шёлковый халат.

— Вы не предупредили меня о своем приезде, — голос сух и строг.

— Не было времени, обстоятельства не позволили мне. Два дня назад был тяжело ранен мой отчим, — я тоже излагаю только сухие факты, не вдаваясь в подробности.

— Однако, — гость посмотрел на меня с интересом. — Где сейчас Снигирев?

— В больнице, в тяжелом состоянии. И вряд ли он в ближайшее время сможет что-то соображать. Ранение в голову.

— Уже интересно. Вы не похожи на Владлена и Ольгу.

— Да, мать постаралась, — киваю я. — А так?

Достаю из кармана старое свое фото, где восемнадцать лет, где моего лица не касался скальпель хирурга.

Михаил Дмитриевич долго рассматривает снимок, потом внимательно смотрит на мое лицо, выискивая хоть какие-то общие черты. Но нет. Ничего не осталась. Мать посторалась.

— Хорошо. Ваша родство может доказать только тест ДНК, вы это понимаете?

— Да! Мне самой интересно кто же я? Хотя могу быть просто дочерью какой-нибудь любовницы отца.

— Мне нравится ваша прямолинейность, Анжелика, — Михаил Дмитриевич улыбается кончиками губ. — Вы честны со мной. Я буду честен с вами. Пока нет доказательств, что вы дочь Снигирева Владлена, я вам рассказывать о родителях ничего не буду.

И он откидывается на спинку кресла. Берет телефон и набирает номер. Затем коротко бросает пару приказов.

— Вы завтракали? — учтиво спрашивает он.

— Нет, я торопилась, — только сейчас понимаю, что и не ужинала. Уже и не помню, когда последний раз ела нормально.

Михаил Дмитриевич звонит, и в комнату входит секретарь.

— Отведите нашу гостью позавтракать, — командует хозяин. — Потом пусть дождется курьера с лаборатории.

Секретарь кивает. Меня ведут по коридорам. Мы спускаемся вниз и оказываемся в просторной столовой. Она вся залита светом, огромные панорамные окна от пола до потолка впускают в нее лучи холодного, низкого, зимнего солнца. Огромный стол в торжественном одеянии. Мне отодвигают стул и дают устроиться. Потом появляется прислуга и быстро накрывает на стол. Тут и пышный омлет, нарезка сыра и ветчины, салат трех видов и пышные ломти свежайшего хлеба. У меня только спросили: Какой кофе предпочитаете? И уже все стояла на столе.

Я была так голодна, что подмела все, что передо мной поставили. Но от добавки отказалась.

Через час появился человек из лаборатории. Мне в рот засунули ершик и долго водили им по щекам. Потом зачем-то выдрали еще клок волос. Все это делалось в перчатках, раскладывалось по пробиркам. Было смешно. Но это надо было сделать.

— Тесты будут готовы через четыре дня, — известил меня секретарь. — Как мы можем с вами связаться?

— Лучше давайте я сама к вам приду, телефон у меня чужой, — стараюсь не вдаваться в подробности. Кто знает Фролова? Я ему пока не доверяю, как и он мне.

Я уже было оделась, чтобы уйти, как в голове проскочила шальная мысль.

— А вы не знаете, где жили Снигиревы здесь в Москве? — спрашиваю у секретаря.

— Сейчас уточню, — кланяется он и исчезает.

Возвращаясь, отдает мне вырванный листок из записной книжки, где каллиграфическим почерком написан адрес.

Ну, что? Теперь попытаемся найти прошлое двух братьев Снигиревых.

Глава девятнадцатая

Ну, здравствуй, моё прошлое!

Не знаю, может и не надо копаться во всем грязном белье моих родственников. Где-то там, глубоко спрятана истина, что же произошло много лет назад. Кто я? И что за наследство такое, из-за которого меня держит на цепи семья Снигиревых.

Я забила в телефоне адрес и выбрала маршрут. Пара остановок на метро, и вот я уже стою перед Сталинской высоткой. При входе фейс-контроль. Никого не пропускают, надо звонить в квартиру, спрашивать разрешения.

И тут в моей голове щелкает. А ведь квартиру могли продать, там уже могут жить совсем другие люди, которые ничего о бывших хозяевах не знают.

Надо искать того, кто здесь прожил много лет. Лавочек перед входом в здание не наблюдается, старушек тоже. Как найти сторожил?

На входе сидит дядька лет так пятидесяти, может он что подскажет. Но тот лишь бурчит, что не дает информации о жильцах. И вдруг за спиной раздается картавый, старческий голос: А вам кого надо, девушка? Оглядываюсь. Позади меня стоит дама лет семидесяти с гулькой на голове, накрашенная и при парадном платье. Этакая Фрекен Бок, но сильно за семьдесят.

— Я ищу Снигиревых, — с интересом смотрю на нее.

— Родственница что ли из деревни? — Фрекен Бок наклонила голову набок, как ворона, и рассматривает меня внимательно своими карими глазами. А глаза, несмотря на ее возраст, не растеряли своей живости и любопытства.

— Нет, не из деревни, родственница, — скупо говорю, так как не знаю всех заморочек, может мой отчим тут что-то натворил, недаром он бежал из Москвы.

— Так здесь теперь тетка Ольги Корсунской живет, а самих-то Снигиревых нет. Старший Владлен давно в сырой земле, а младший из Москвы сбежал, когда его банду отстреливать начали, так ноги и унес, — дама с интересом смотрит на меня.

А я достаю паспорт и показываю ей первую страницу.

— Я падчерица Дмитрия Снигирева, — представляюсь ей. — Вот хотела узнать о своей семье.

— Падчерица, говоришь, — дама поджимает губы. — Тогда спроси у своего отчима, может и расскажет, а может, соврет, ему не привыкать.

Дама поджимает губы и разворачивается, чтобы уйти.

— Он уже ничего не скажет, ему в голову пуля прилетела, — говорю быстро я, чтобы задержать тетку, видно, что ей мой отчим не очень то и нравился.

— Значит, стервеца кара божья настигла, — зло бросает тетка.

— Да, настигла, его застрелила моя мачеха, — при этих словах тетка тормозит, останавливается и внимательно смотрит мне в лицо.

— Ты приемная, что ли?

— Да, Анжелика Снигирева, — и у тетки глаза становятся круглыми, как у совы.

Она стоит молча, пялясь на меня, а потом говорит мне: А ну ка пойдем со мной…

Мы молча поднимаемся с ней на двенадцатый этаж, и она показывает пальцем на двери: Эта квартира Снигиревых, а вот та — моя.

Мы заходим к ней в квартиру. Тут все как в музее о временах социализма. Разве что телевизор новый — плазма.

А так: полированные шкафы с антресолями, буфет пятидесятых годов, диваны, обитые плюшем с круглыми подушками по бокам, в центре круглый стол и четыре венских стула. Все старое и скрипучее.

Везде вазочки из хрусталя и вязанные, ажурные салфетки.

Дама приглашает меня присесть на один из стульев и начинает доставать вазочки с конфетами, печеньем, щёлкает кнопка на чайнике.

— Меня Тамара Аркадьевна зовут, — запоздало представляется она.

— Анжелика, — от моего имени она как-то странно дергается и смотрит испуганными глазами.

— Снигиревы жили по соседству, знала я Владлена с пеленок.

Тамара Аркадьевна заваривает чай, разливает его по чашкам и садится на скрипучий стул.

— Так ты говоришь, что приемная дочь Дмитрия? — она испытывающее смотрит на меня.

— Да, кто мои настоящие родители не знаю, да теперь и не узнаю.

— Почему?

— Моя мачеха выстрелила отцу в голову, поврежден мозг, нет надежды, что он будет говорить и соображать как раньше.

— А почему раньше не интересовалась своим прошлым? — и она окидывает меня внимательным взглядом.

— О том, что я приемная, узнала недавно.

— Понятно. Что про братьев узнать хочешь?

— Все! — моя собеседница усмехается. — А если правда тебе не по вкусу придется?

— Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

— Хорошо. Снигиревы здесь со дня сдачи дома жили. Отец Владлена был крупный партийный чиновник. Жена у него была красавица. Да не задалась их жизнь, умерла у него жена, сгорела от рака. Владлену тогда было лет двенадцать. Его отец погоревал да и женился. Взял в жены мать Дмитрия, та работала машинисткой в бюро при парткоме. Дмитрия она от какого-то залетного мужика родила, Николы из-под Чернигова. Тот естественно смылся, и она воспитывала Дмитрия одна. А отец Владлена видимо решил, что сможет полюбить и воспитать чужого мальчика. Только не получилось ничего. Владлен тот умный был, воспитанный, учился в школе на отлично, два языка знал. А Дмитрий — шалопай, учился плохо, хулиганил. Бедный отец только и ходил в школу, просил, чтобы не выгоняли, дали доучиться.

Когда Владлен окончил школу, то поступил в МГИМО, а Дмитрий в армию пошёл. Тут в стране перестройка настала, отец подсуетился и отправил Владлена в Америку, там он вроде как должен был год проучиться в каком-то престижном вузе, обмен студентами. Только Владлен там и остался. А отец его через год умер. Димка из Армии вернулся и попал в плохую компанию. Чуть его не посадили, мать его в истерике билась. Димка к блатной компании прибился, тогда рэкет в стране начался. Вот он в банде долги выбивал. Страшные годы. Потом банды начали между собой воевать, Димку то ранили, в больнице он валялся, а потом исчез. Мы уж думали, что все, убили где-то. И тут из Америки возвращается Владлен с женой. А жена у него из балерин бывших, симпатичная такая. Ее звали Ольга Корсунская. Жена у него была беременная, они ждали дочку. Вот тут опять появился Дмитрий. Уж не знаю, что там за дела были у Владлена с Дмитрием, но он к нему ездил, Дмитрий то куда-то из столицы переехал. У Владлена родилась дочка, ее назвали Анжеликой.

Тамара Аркадьевна замолкла на миг, внимательно смотря мне в лицо, словно сличала мои черты с чертами родителей.

— Только в один день Владлен, Ольга и их дочь сели в автомобиль и поехали к Дмитрию, а обратно не вернулись. Они разбились насмерть на дороге. А дочка вроде как выжила. Долго в больнице лежала. Потом Дмитрий привез в Москву тетку Корсунской, девочка сильно повредила голову, осталась инвалидом, он поселил ее в квартире Снигиревых. За ней ухаживала ее тетя. Только девочка умерла в семнадцать или восемнадцать лет, уж точно не упомню. А тетка осталась жить в квартире. Только дурная на старости лет стала, за ней из соцслужбы женщина ухаживает. Говорят, Дмитрий богатым человеком стал?

— Да, мой отец не бедный, у него куча разного бизнеса, — киваю я головой.

— Ты выходит богатая наследница?

— Не знаю, может у отца еще дети есть, просто мне о них ничего не известно.

— А зачем тебе знать прошлое твоего отца?

— Интересный конечно вопрос. Хочу найти своих настоящих родителей.

Мы еще долго пьем чай и говорим с Тамарой Аркадьевной. Но ничего нового она мне уже не сказал.

Выходит, что братья как-то взаимодействовали. Откуда-то у моего отца появились деньги, и он стал богатым мужчиной. В этой истории очень много белых пятен и непонятных событий. Но кусочки мозаики вырисовываются, а из них можно будет сложить мое прошлое.

Закончив разговор, я прощаюсь и ухожу. Впереди пока нет просвета, но что-то брезжит.

До дома добралась уже вечером. И только хотела завернуть во двор, как увидела въезжающую туда машину. Это была машина Ники Волковой!

Черт! Как они меня нашли?

Глава двадцатая

Сутки назад.

Ника Волчина негодовала. ЕЕ опозорила приблудыш Снигиревых. Еще отец ей рассказывал, что Снигиревы взяли на воспитание девчонку от любовницы Дмитрия. Так она никто и звать ее никак. Дочь очередной шлюхи Снигирева. Но она оказалась зубастая.

Сначала опозорила ее при Золотове, унизила, выдрала ей пряди. Победила ЕЕ, Нику, в обычной драке. Уничтожила ее авторитет, растоптала и все на глазах ее жениха. Она рванулась была отомстить, но ее тормознул отец. Снигирев был его потенциальный инвестор.

Но когда она узнала, что Снигирев с пулей в голове лежит в больничке, а его женушку таскают по допросам, Ника решила действовать. Опытные люди уже начали собирать для нее информацию, когда Ника столкнулась нос к носу с Анжелкой возле клуба.

От той Анжелки, которую она видела раньше, ничего не осталось. Она даже не сразу ее узнала. На ней были тряпки из секонд-хенда, разве шуба только из прошлой жизни и то потрепанная, волосы она перекрасила в какой-то дурацкий цвет, не модный в этом сезоне. Да и сама выглядела слишком потрепанной, словно прожила триста лет в деревне.

Ника хотела ее унизить при всех, растоптать, дать понять, кто тут сильные мира сего. Но эта тварь увернулась, дала ей, Нике, сдачи, опозорила при челяди, ткнув носом в кашу из мокрого грязного снега.

Ника поднялась злая, получили все вокруг. Она рвала и метала.

Получить пинок прилюдно от шлюхи, было унизительно.

Хорошо один из челяди расстарался и сбегал за сучкой, посмотрел, куда она ушла. Узнал машину одного своего знакомого. Того через двое суток нашли, помучили для порядка пару часов, отбили ему печень и почки, после того тот сознался, что отвез сучку в Москву и дал адрес.

Не раздумывая рванула в Москву. Вот только из адреса у нее был номер дома. Решили ждать, появится все одно, деться ей было некуда. В родном городе полиция ищет, Роберт ищет.

На планшет к тому времени скинули все данные по девке, что нарыли спецы ее отца.

Ее разыскивает Роберт Хусаинов. Таких, как Роберт, лучше держать в друзьях, чем во врагах. Он из семьи Хасановых, а те во власти сидят.

Пришлось звонить Роберту.

— Привет, Роберт.

— Кто это?

— Волчина беспокоит.

— Чего надо?

— Встретиться.

— Я в Москве.

— Так и я в Москве.

Роберт думает пару мгновений, а затем выдает: ресторан Пушкин.

Они встретились через час. Пока мальчики Ники перекусывали шаурмой в ближайшей забегаловке, они сидели с Робертом в ресторане и пили односолодовый виски.

— Зачем тебе Анжелка? — спрашивает его Ника.

— Ее отец отдал мне ее, за неё дает хорошие деньги, почти триста лямов зеленых.

— Откуда у сучки такие деньги?

— Не знаю, мне по пох***. А тебе она зачем?

— Скажу так, она меня нагнула дважды, отыграться хочу, — Ника улыбнулась, хищно оскалив клыки, и посмотрела на Роберта. Хорош зараза. Мужчина и вправду был красив и походил на хищника.

— Ты знаешь, где ее найти? — Роберт сводит брови к переносице. — Эта сука тоже меня дважды нагнула.

— Мне наводку дали, я там охрану выставила, но ее пока нет на месте.

— Когда возьмешь, сильно не бей, — ржет Роберт. — Мне ее надо для начала сделать вдовой, а потом на ней жениться.

— Чё так сложно то? — Ника удивленно приподняла бровь.

— Сложная зараза, сука конченная, получу ее деньги, такой ей БДСМ устрою, чтоб сука встать не смогла, — рычит Роберт.

Ника вновь хищно улыбнулась, представляя, как будет унижать соперницу, эта Анжелка умеет доставать.

— Маугли хоть кого достанет, — ржет Ника в ответ.

— Эта Маугли в клетке у меня сидеть будет метр на метр, а вынимать я ее оттуда буду только чтобы трахнуть. Пока не сдохнет.

— О, вижу у тебя на нее далеко идущие планы, — Ника хохмила, в своих мечтах она давно уничтожила соперницу. — Тогда я ее найду, пару раз в дерьмо макну головой, а потом тебе привезу. Но с одним условием.

— Каким?

— Хочу понаблюдать за ее мучениями, — она улыбнулась, предвкушая страдания Анжелки.

Но не говори ГОП, пока не перепрыгнешь.

Через час ей позвонили.

— Вероника Сергеевна, тут такое дело…

Она орет на идиотов, которые из-под носа упустили девку.

Глава двадцать первая

Я стою у въезда во двор. Отсюда вся площадка, как на ладони. У моего подъезда, перекрыв все подъезды и выезды, припарковались машина Волчиных.

Вычислили гады!

Но как?

Ох, поправить бы лопатой корону на голове этой малахольной девке.

Тихонько пячусь назад. Надо скрыться, пока не заметили. Вот только где? У меня тут нет друзей, только дальние знакомые, те не поймут, если попрошусь с ночевкой. Гостиницы не вариант, там нужен паспорт, пробьют быстро.

Но в данный момент надо уносить ноги. Жалко конечно вещи, у меня с собой только ноутбук, даже сменной пары нижнего белья нет.

Разворачиваюсь и бегу за соседний дом, но не успеваю пройти и пары шагов, как натыкаюсь на охранника Волчиных, огромный, как шкаф, охранник видимо отошел отлить за угол, а тут я.

— На ловца и зверь бежит, — ухмыляется он, ловя меня за шкирку, как котенка.

— Ээээээ, — только и могу выдавить я, понимая, что против него все мои ухищрения бесполезны.

— Стоять, сука!

Меня простреливает страх от пяток до макушки. Страшно, аж жуть. Это не Роберт, с таким громилой мне не справиться.

Краем глаза, за спиной бугая, ловлю движение. Две старушки божьи одуванчики идут по тропинке, променад у них. Идут не спеша, что-то активно жестикулируя, помахивая палками для скандинавской ходьбы, беседуя друг с другом.

В моей голове мелькает план. И я активно начинаю извиваться в руках громилы и орать: Помогите! Насилуют!

Ору, что есть мочи, свободной рукой разрывая кнопки на своей шубе, скидываю часть одежды и еще активнее ору, а затем рву молнию на ширинке у мужика и выдергиваю рубаху из его брюк. Тот дергается, не понимая, чего я хочу этим добиться. И пытается двумя руками удержать меня, поэтому пресечь мои действия не может. А я сдираю с него как можно больше одежды, раздираю на нем рубаху, так что пуговицы разлетаются в разные стороны, располосую его пузо когтями, чтобы все выглядело правдоподобно, рву на себя пряжку брючного ремня.

А громила лишь покрепче меня перехватывает, до его скудного умишки не доходит, какую подставу я ему готовлю.

Бабки приседают от страха, потом подхватываются и бегут ко мне на помощь. За ними увязались еще два паренька и какой-то дядька в спецовке. Но тем бежать намного дальше.

Помощь подоспела вовремя. Бугай держит меня на вытянутой руке и уже вытаскивает телефон, сообщить своим, что птичка попалась. А я тяну ремень на себя, стараясь выдрать тот из шлевок. В этот момент на громилу обрушился праведный гнев.

Первыми на него налетели бабки с палками. Удар палкой из поликарбоната, конечно, не такой уж и смертельный, но если тебя обрабатывают четырьмя палками, то это уже серьезно. Бабки матерятся и молотят бугая с двух сторон, он отмахивается от них, как от мух, держа одной рукой меня. Но на подмогу бабкам подоспел мужик в спецухе. Бугай сходу получает удар в челюсть. Он трясет головой, как бычок, которого первый раз боднули, и отпускает меня, продолжая махать кулаками. Но я, падая, выдернула ремень, и брюки сваливаются с мужика. Сзади на него нападают еще два молодых парня.

И хоть боец молотит кулаками во все стороны, как мельница, но поздно. Под градом ударов он запинается за свои брюки и падает. Его настигает кара. Пять человек легко могут забить любого бугая.

А я не торможу. У меня мало времени. Быстро собираю раскиданные вещи, застегиваю шубу, натягиваю поглубже шапку и лечу на улицу, про себя благодаря отзывчивый народ.

Долго нигде не задерживаюсь, ведь стоит мне остановиться, они меня догонят.

Бегу до метро, сажусь в первый подъехавший поезд. Еду до станции, где можно сделать пересадку. Потом еду в другую сторону. Путаю следы, смотрю назад, нет ли за мной хвоста.

В центре выскакиваю на поверхность и сразу набираю Пашку.

— Паш, меня засекли, — быстро говорю я. — Боюсь, что могут отследить звонок.

— Нет, тебя сдал водила, он знает только адрес, телефон ему не известен, — Паша спокоен, как удав. — Значит так, в Подмосковье у моего деда дача. Сейчас он там живет. Едешь на Курский вокзал, берешь билет до Климовска, мне кидаешь смс с номером электрички и час прибытия, тебя дед встретит на вокзале.

И он скидывает звонок. Говорим коротко, засечь такой звонок невозможно. Мы действуем почти как шпионы.

Курский вокзал. Беру билет. Электричка. Толпа народа, толчея.

Но я иду, как боец по вражеской территории, шапку натянула почти до бровей, нос и рот прикрыт шарфом, руки в карманах, а в руках телефон. Все время оглядываюсь. На кнопке вызова лежит палец, если засекут, надо успеть подать сигнал тревоге. Первый номер вызова — Пашкин.

В электричке тепло, но меня трясет от страха. Жмусь в углу, кутаясь в широкий шарф. Бабка напротив жалостливо смотрит на меня.

— Замерзла, поди, детка? — участливо спрашивает меня. — На ко, попей.

И подает металлическую кружку с чаем. Руки трясутся, я почти проливаю ароматную жидкость, когда вторая соседка поддерживает и направляет мою руку, а сама достает из авоськи пирожок.

— Вот, закуси.

Так и едем, тетки о чем-то говорят, вспоминают молодость, смеются. Только одна в конце вдруг спрашивает: Натворила чего? Бежишь?

— Нет, не натворила, но бегу, плохие люди за мной гонятся, — тихо отвечаю ей.

Неужели это видно даже со стороны? Видно, что я беглянка. Я вынуждена бежать и прятаться, хотя никому в этой жизни ничего плохого не сделала.

— В наше время и на полицию надеяться нельзя, — качает головой тетка. — Спрятаться- то есть где.

— Есть…

И мы замолкаем, потому что скоро моя станция.

На перроне много народа. Я вышла и остолбенела от осознания, что не знаю, как выглядит дед. В моих мыслях — это старичок в подшитых валенках в тулупе. Но на перроне таких персонажей не наблюдаю.

Вдруг мужчина, что проходил мимо, хватает меня за рукав и тащит в конец перрона, шипя: Пошли быстрее, здесь нет камер.

— А вы кто? — испуганно спрашиваю я.

— Дед Мазай, спасаю твою задницу, — шепчет дед и тащит меня вперед.

Под перроном на маленьком пяточке нас ждет старый жигуль. Я словно попала в те времена, когда еще были в живых мои родители. Сажусь за заднее сидение. И старенький жигуль стартует так, что шестилитровая бэха позавидует. Мы несемся по проселочной дороге, как на гоночной трассе лихо, входя в поворот на дрифте. Через несколько минут мы уже въехали в лес и затормозили возле деревянного забора. Железные ворота выглядят смешно и нелепо. Кругом покосившийся забор из досок, два металлических столба, на которых висят ворота. Но дед открывает замок и въезжает внутрь. А дальше мы тихо крадемся через сады. Новые дома перемежаются со старыми домами и сарайчиками, где-то уже высятся заборы из профлиста, где-то участки обнесены частоколом. Но мы тормозим возле небольшого заборчика из сетки рабицы. И снова ворота. Нас встречает огромный, лохматый пес.

— Посиди пока в машине, — дед выходит, подходит к псу и садит того на цепь, а затем открывает мне дверцу. — Выходи, знакомить буду.

Я на трясущихся ногах выхожу и останавливаюсь в метре от пса. Тот внимательно смотрит на меня черными глазами из-под кустистых бровей. Обрубок хвоста мерно ходит из стороны в сторону, словно метроном.

Дед сует мне в руку кусок колбасы, а сам подходит к псу, указывая на меня, говорит: Свои.

Затем заставляет подойти ближе и дает возможность псу меня обнюхать. Тот смело лезет мне между ног, тыкает носом в колени, затем нюхает ступни.

— Это Абрек, кавказская овчарка, умный, но очень хладнокровный пес, загрызет, и не заметишь. А теперь угости его.

И я протягиваю собаке кусок колбасы. Тот берет осторожно, но, почти не жуя, глотает. Хвост начинает движение гораздо быстрее.

— Можно его погладить?

— Ага, за одно и покормишь! С ума сошла, это служебная собака. Пошли в дом.

И мы проходим сквозь насаждения плодовых деревьев.

Я думала, что меня ждет избушка на курьих ножках. А тут добротный дом из бруса, современный, с террасой, окнами в пол. Но внутреннее содержание дома поразила еще больше. Все сделано и подобрано со вкусом, в современных тенденциях, и все это сочеталось с антикварной мебелью. В столовой стоял резной буфет с хрустальными вставками, а спальне старинный комод под стать буфету. Вокруг стола были расставлены венские стулья времен начала прошлого столетия. Все было отреставрировано и в хорошем состоянии. В доме был санузел и все удобства.

— Не ожидала? — только и смогла произнести я.

— А ты думала, что в курятнике жить будешь, — усмехнулся дед.

Он снял куртку и сапоги. Дедом его и назвать было трудно. Пожилой мужчина был хоть и в возрасте, но хорошо подстрижен, гладко выбрит, одет хоть и не в брендовые шмотки, но очень достойно.

Удивительно, что в такой глуши он жил один.

— Давай знакомится. Меня зовут Константин Дмитриевич Могилев.

— А меня Анжелика Могилева, — меня почему-то это рассмешила.

— Не понял? Внук женился что ли?

— Да, просто история такая вышла…

И мы отправились ужинать и рассказывать друг другу истории.

Глава двадцать вторая

— Значит, говоришь, твой отец Дмитрий Снигирев, — толи спрашивает, толи утверждает Константин Дмитриевич.

— Отчим, я усыновленная, а кто действительно мои родители, пока не знаю, но очень хочу узнать.

— Димка, значит, на больничной койке чалится?

— Да, моя мачеха выстрелила ему в голову, я думала, что она его убила, но Пашка меня просветил, что только ранила.

— Знавал я твоего отчима в молодости, гадёныш был еще тот, — хмыкает дед.

— Так и сейчас не лучше, он нас с Пашей десять лет назад развел. Когда наркоту Пашке подкинул, он меня предупредил, что Пашку посадят, а там убьют.

— Вот сучоныш, ну на том свете за все отвечать будет. Это он со своими подручными спалили мне автосервис, кое-как потом выкарабкался, — хмурится дед. — Машины там сгорели, пришлось деньги отдавать свои, Пашка еще маленький был, невестка с сыном погибли, растить надо было.

— Расскажите о тех временах. О Снегиреве.

— Да я обоих Снегиревых знал.

— То есть вы знали Владлена?

— Да, он мне денег и дал, когда мой автосервис сгорел. Расплатился за поступок своего братца упыря.

— Ничего себе! Как мы все связаны! — поражаюсь я. — Было предположение, что я дочь Снигирева Владлена.

— Дочь? Наследница? — удивляется дед.

— Ну, пока не известно, да и не понятно ничего, — машу рукой. — Просто история эта давнишняя, никто мне ничего толком рассказать не может.

— Владлен хороший мужик был, хваткий. Брат то его Дмитрий, как из другого гнезда.

— Так они сводные братья, — и рассказываю историю, что узнала у скучающей и любопытной соседки Снигиревых.

— Разные они были, — продолжает свой рассказ дед. — Димка тот в нашем городе появился, сразу банду под себя собрал, давай деньги с лавочников трясти, ко мне приходил, только я быстро монтировкой его бандюганов отходил. Больше не совались, но обиду он на меня затаил. И, в конце концов, сжёг. Вот только брат его приехал старший, Димку на место поставил. Бизнес ему помог тут наладить, денег отвалил. Я к нему пришёл тоже, Владлен частично возместил мне потери. Больше со Снигиревыми я не сталкивался. А потом Владлен погиб. Слышал, что это была авария. Точно там братец постарался. Только после гибели Владлена, у Димки быстро дела в гору пошли. Казино начал открывать одно за другим. Игровые автоматы привез из Америки. Потом конечно всю эту лавочку прикрыли, он свои казино открыл в Краснодарском крае. Но за это время так на этих деньгах поднялся, что сразу во все деньги стал вкладывать. Вот тебе и из обычного бандюгана в бизнесмены выбился. Хотел даже баллотироваться в депутаты, но уж много покуролесил в молодости, слишком много людей помнили его прошлое, тут никакими деньгами рот не закроешь. Ничего у него, Слава богу, не вышло. И конец его бесславный, будет ходить под себя. Тебе родителя не жалко?

— А чего мне его жалеть, они меня никогда не любили, я жила в их доме, как приблудыш. Знала бы раньше, что чужая им, давно бы сбежала.

— Если он получал на тебя часть твоего наследства, то вряд ли бы ты сбежала. Потому как Снигирев старший оставил очень хорошее наследство.

— Я не жила счастливо, теперь точно знаю, что деньги счастья не приносят.

— А как ты, внученька, Могилевой то стала?

— Тут история интересная вышла. Мы бы с Пашкой так и так женились бы, но тут мои родители мне женишка подыскали. И оказался им Роберт из семейства Хасановых.

— Это оборванец Хусаинова?

— Да.

— Так я его ещё двадцать лет назад крапивой гонял из гаражей.

— Вот и пересеклись наши дорожки. Уж не знаю, за какие коврижки мой отец решил выдать меня замуж за него.

— А я понимаю, хотел поближе к Хасановым подобраться, те нынче в верхах, все в Думах сидят да ЗакСобраниях.

— Ну, может быть. Только показал он сразу себя, даже скрывать не стал, что любит по «жесткому». Вот первый раз от него меня Пашка спас, второй раз я сама сбежала. Боюсь третьего раза. Только после первого, когда я поняла, что ему нужен брак и деньги, я и предложила Паше расписаться. И не зря! Второй раз он привел дамочку из ЗАГСа, решил по-быстрому оформить брак, а я ему фигуру из трех пальцев.

Дед слушает меня и хмуриться. Не нравится ему, мне тоже обстановочка не внушает доверия. Того и гляди рванет.

И оно не задержалось.

Сидим вечером, ужинаем. За окном снег кружится. Дед сегодня полдня разгребал дорожки, а снег все валит и валит.

Но сидеть в доме, когда за окном метель, хорошо. В камине потрескивают дрова, теплый свет от лампы накрывает стол, а на столе над кружками поднимается пар.

Дед включил телевизор. Плазма мигнула и зажглась, а там новости. И во весь экран показывают пламя, суету пожарных, рядом скорая и милиция. А диктор вещает о том, что пожар вспыхнул внезапно по неустановленным причинам, и адрес.

— Э-это Пашин ангар! — ору я.

А дед молчит, уставившись в экран телевизора.

Пламя полыхает, съедая последние остатки здания, крыша заваливается внутрь, и столб огня, искр и дыма взмывает высоко в небо.

— Па-ша, — ору я.

Бросаюсь искать телефон, но он уже звонит. На дисплее высвечивается Пашка.

— Паша! Ты жив! — рыдая, вопрошаю я.

— Все хорошо, любимая, все хорошо, деда дай, — требует он.

А дед уже сам спешит и отбирает у меня телефон. Уходит в другую комнату.

Они долго о чем-то говорят, но из междометий и редких слов, что кидает дед, я ничего не могу понять. Только сердце часто бьется. Он жив! Больше ничего мне не надо.

Дед возвращается.

— Все хорошо, он сейчас оформит бумаги и приедет сюда, вещи твои привезет, — бросает дед.

Он хмур. Да и как тут не хмуриться, они снова погорельцы, весь бизнес, все, во что вкладывался Пашка, все погибло. Снова пожар, как тогда, больше тридцати лет назад.

Ночь ворочаюсь и не могу уснуть.

Уром Пашки нет. Хожу, как на иголках.

Паника внутри меня нарастает. Телефон молчит.

Звоню ему, но механический голос мне отвечает, что телефон абонента вне зоны действия сети.

Паника все сильнее и поглощает меня, как цунами, но Пашкина машина подъезжает к воротам.

Он выходит живой и здоровый, только немного уставший с дороги. Обнимает меня одной рукой и треплет собаку за загривок другой. Потом обнимает деда.

Мы идем в дом.

За ужином стараемся не говорить о делах. Чувствуется, что Пашка ничего не ел давно. Набрасывается на все, чтобы не подала я на стол.

Когда приходит насыщение, откидывается на спинку стула и щурится, как сытый кот.

— Паш, ты знаешь, кто тебя сжёг, — наконец спрашиваю я.

— Роберт с подельниками, думали, что я внутри, а я вышел с заднего входа на стоянку, — Паша задумчиво потер подбородок пальцем.

— Зачем это ему? — удивилась я.

— А ты не поняла? Ему, пока я жив, с тобой ничего не светит.

— Ему в любом случае со мной ничего не светит, я лучше под паровоз лягу, — рублю воздух ладонью.

— Но он-то так не думает. Вот решил устранить соперника. Сначала послал своих подельников со мной разобраться. Я этих хмырей на запчасти разобрал и ему машиной выслал. Он не понял намека и опять подкатил. А потом пришёл поздно ночью и поджёг. Хорошо в мастерской никого не было. Машины на продажу все застрахованы, мастерскую тоже застраховал, так что мне убытки вернут.

— Паш, но ведь тебе возвращаться нельзя, он попытается еще раз убить, — переживаю я.

— Могилевых еще никто не нагибал.

Я села и задумалась. Подвела итог своей тридцатилетней жизни.

Теперь я беглая, без денег, без жилья и до сих пор под следствием.

За мной гонятся двое отморозков: Волчина Ника и гопник Роберт.

Кто мои отец и мать — не известно.

Зато у меня есть муж, которого люблю, есть подруга верная и надежная.

А есть ли таковые у моих врагов?

Нику ее шобла предаст на раз- два, только перестанет швырять деньгами, ее «друзья» разбегутся в разные стороны, ища новых спонсоров. У Роберта, кроме кучи отморозков, никого нет. Его даже родная семья не принимает, для семьи Хасановых он табу. Незаконнорожденный сын, бастард, не нужный сын, который может претендовать на наследство, поэтому его дальше порога не пускают.

Что ж получается, я знаю их слабые стороны.

А значит, война! На войне все средства хороши!

Они сделали свои первые ходы, заставили меня убежать из дома, постарались лишить всего, теперь мой ход.

Глава двадцать третья

Мы встречаем Новый год! Кухарка из меня никакая, сразу приходится признаться деду, поэтому он делает салаты, закуски, а я на подхвате. Крошу овощи, чищу лук, помогаю мариновать мясо.

Пашка с утра колет дрова. Так разошёлся, что от него пар идет. Он раздет до пояса, а я стою у окна и не могу от его фигуры оторвать глаз.

Огромный, голый по пояс мужик — это куча мышц, что перекатываются под кожей при каждом взмахе топора. Пашка не привычный глазу красавец с обложки, но в нем чувствуется мужская сила, мощь, тестостерон. Ничего из этого в других мужиках я не видела. Юля говорит, что это любовь.

Пашка для меня был первым мужчиной и, я надеюсь, последним, больше мне никто не нужен.

— Ты не смотри на него, как мартовская кошка, дыру в Пашке протрёшь, — смеется дед.

— Красивый он, — вздыхаю я.

— Мужик не должен быть красивым, мужик должен быть надежным, — говорит дед, и я понимаю, чье воспитание.

Наконец наступает вечер. Мы зажигаем камин, свечи и садимся за стол. С Пашей у нас все необычно. Не бубнит телевизор, не орет музыка, здесь нет толпы разряженных, как клоуны, людей, считающих себя богами на земле. Здесь тихий семейный праздник. Такой, какой он и должен быть.

Ровно в полночь мы выходим на улицу и поздравляем соседей, а потом поджигаем шнур и смотрим салют. Стреляем мы, потом соседи, потом в поселке. Небо расцветает яркими огоньками, на краткий миг, гася звезды. Мороз пощипывает щеки.

Пашка обнимает меня сзади, нагло лезет холодными руками под свитер. Вокруг скачет Абрек и лает на пролетающие звездочки.

Хочу так каждый год встречать Новый год!

Наконец салюты заканчиваются. Мы возвращаемся в дом и разбредаемся по комнатам.

— Хочу тебя, — жарко шепчет Пашка на ушко.

И я его хочу, нестерпимо, обжигающе, хочу своего мужчину.

Обнимаю его, залажу своими холодными ручонками под его свитер, мой уже летит на пол вместе с бельем. Горячие поцелуи щекочут шею, он прикусывает мне кожу, зализывает и вновь прикусывает, распаляя меня. Огонь желания сжигает меня изнутри. Горячие руки скользят по моему телу.

Я взлетаю в воздух. Одним движением он сдергивает с меня джинсы и бросает на кровать.

Мой мужчина умеет любить жарко.

Наши тела сплетаются в вечном танце любви.

А потом мы лежим потные и довольные и смотрим на огоньки. Разноцветные гирлянды, развешанные на стенах, мигают в ночи, напоминая нам, что ночь это волшебная.

Мой любимый мужчина лежит рядом и жмурится, как довольный мартовский кот. Что еще для счастья надо.

Мы почти задремали, когда снаружи послышался шум, залаял Абрек. Пашка соскочил, танцуя на одной ноге, натянул на себя джинсы и, почти голым, выбежал на улицу.

Послышались два выстрела.

Я тоже соскочила с постели, набросив на себя банный халат, в коридоре накинула полушубок, выскочила на улицу.

Во дворе стоял дед и перезаряжал ружье.

— Ты чего дед? — испуганно спрашиваю я.

— Да опять местное ворье по садам лазить стало, решили закусон себе добыть, стекло у соседей разбили, — ворчит дед.

— А Паша где? — да за ними побежал.

— Дед, вы из ружья по людям стреляли?

— Дык, солью стрелял.

— Солью?

— Солью, если в мягкое место попадешь, сидеть неделю не будешь, безопасно, — усмехается дед.

— Я за Пашу боюсь.

— Дык, чего ему будет, он же одной левой по голове ударит и с копыт собьет.

— Вот! Потом посадят за убийство.

— Ещё чего, прикопаем в лесу и все делов, — лыбится дед.

Вот не пойму деда, он прикалывается сейчас?

Но через несколько минут прибегает Пашка. От его голого торса валит пар, словно он только из парилки выскочил. Губа разбита, под глазом синяк выступил, костяшки пальцев сбиты.

— Ты чей ли подрался? — дед сурово сводит брови.

— Да там целая банда, пять человек по садовым домикам лазят, вон соседи через три дома тоже пожаловались, что у них в сарайку залезли и мясо украли, — бурчит Пашка. — Ну, я им по зубам и прошелся, отобрал все, что наворовали. Соседям отдал.

— Пошли, мой герой, я тебя лечить буду, — ворчу на него по доброму, а он зачерпывает снег и прикладывает к глазу.

В доме тепло и спокойно. Я беру перекись и вату, омываю раны моего защитника. Прижигаю йодом ссадины. Еще не хватало, чтоб он подцепил какую-нибудь инфекцию.

— Чего, дед, много у вас таких уродов здесь? — хмурит брови Паша.

— Хватает, поселок рядом, а там пьяни много живет, работать не хотят, лазают по чужим домам, садам, берут все, ничем не брезгуют. Я тут двоим в мягкое место солью зарядил, так в эту часть сада стали меньше соваться.

— Ты хоть ружье зарегистрировал?

— А то!

Поздно ночью мы ложимся спать.

Наутро я просыпаюсь от того, что с кухни вкусно тянет блинами, запах плывет по воздуху, щекоча ноздри.

— Вставай лентяйка, уже день на дворе, — смеется Пашка и щекочет мне бока.

Гляжу в окно. Так самая новогодняя погода. Яркое солнце, искрящийся снег, на ветках снегири сидят.

— Вставай, вон, твои родственники по веткам расселись, никак семечек ждут, — Паша целует меня в заспанные глаза.

Я потягиваюсь и иду в ванную.

За завтраком мы чинно сидим в зале за столом. Уплетаем блинчики, что наготовил нам дед вприкуску с прошлогодними салатами.

— Что делать думаете? — дед внимательно смотрит на нас.

— Надо возвращаться домой, дел много, я еще не подал документы на страховые выплаты, — задумчиво говорит Паша.

— Да, надо вернуться, — подтверждаю я.

— Ты бы лучше у деда отсиделась, а то опять в передрягу попадешь, — упирается Паша.

— Паш, хватит бегать, я от них и так больше месяца бегаю, пора им от меня побегать. Деда, не дашь патронов с солью с собой? — дед смеется.

— Да, боевая у тебя подруга, Паша.

— Еще бы не лезла в костер сама, цены бы не было. Привезешь ее сейчас домой, обязательно во что-нибудь вляпается, — ворчит Пашка.

У деда в гостях мы проводим почти весь этот день и следующий, в ночь мы выехали, чтобы к утру быть дома.

Дед напоследок накидал нам адресочков, где мы могли на некоторое время спрятаться. Но я надеялась на Юльку. Она же пустит меня к себе пожить.

Кто ж знал, что там все так запущенно?

Глава двадцать четвертая

К коттеджу Юльки мы подъехали только поздно вечером четвертого числа.

Пришлось добираться по второстепенным дорогам, где нет камер, и нет возможности нас отследить. Да и доблестные гаишники в таких маленьких городках и поселках не стоят на посту, они сидят за столом и справляют праздник. В город въезжать не стали, сразу окольными путями до коттеджного поселка.

Пока добрались, наступил вечер. Подъезжаем к дому Юльки, а ни в одном окне нет света.

— Странно, Юлька вроде не собиралась никуда уезжать на праздники, -

удивляюсь я.

— Может к соседям зашла в гости? — Паша наклонился вперед и рассматривает дом.

Мы выходим из машины и спешим к дому. Но возле крыльца тормозим, раскрывши рты от удивления. А поразиться есть чему! Крыльцо все обледенело, словно из дома на него две тонны воды вылилось. Вместо добротных дверей временные стоят, тоненькие из картона. А дверной проем сбоку выломан, словно его погрыз огромный зверь, кирпичи выпали, обнажая газобетонный блок.

Что тут могло случиться?

Где Юля? Где дети?

— Анжелка! — вдруг слышу крик с боку, оглядываюсь.

На крыльце дома Золотовых стоит Юлька и машет мне рукой. А из открытых дверей выглядывают хитрые моськи Матвея и Стеши. У меня для них были маленькие подарочки. В этот год с подарками как-то не задалось, обычно я всегда к ним приезжала груженная по самую маковку, а тут хорошо, что хоть сама ноги принесла.

Я бегу к Юльке и обнимаю ее, как будто последний раз вижу. Даже Юлька поразилась.

— Анжелка, ты чего? Что-то случилось?

— Ой, Юлька! Как я по тебе соскучилась!

— Анжел, мы же две недели назад виделись, — удивленно смотрит Юля.

— Ох, Юлька, а мне кажется, это было в другой жизни, — констатирую я.

Мы заходим в дом, и я чуть не падаю, так как мне на встречу выходит сама Айлин. Если бы на Земле провели шабаш и выбрали самую главную ведьму, то это была бы Айлин.

Мы обнимаемся, целуемся, и нас с Пашей утягивают за стол. Уж что-что, а столы Айлин накрывать умеет. Меня всегда удивляло ее умение быстро настрогать салаты, тут же замесить тесто, и пока готовится мясо, успеть напечь пирожков. Поэтому мы садимся за стол, и хлебосольные хозяева потчуют нас и едой и беседой.

А Юлька рассказывает все, что с ней и ее детьми произошло за дни, что мы не виделись. Я слушаю и поражаюсь, меня захлестывают эмоции, которые удваиваются, как только я слышу про Нику Волчину.

— Вот ведь сука! Всем нагадить успевает, — бурчу я, при этом Айлин очень внимательно смотрит на меня.

— А у тебя что стряслось? — спрашивает меня Юля.

И тут начинаю рассказывать я. И, получается, по нашим рассказам, что у обеих жизнь сделала кардинальный поворот на сто восемьдесят градусов. Мы сменили вектор. И теперь наши жизни должны пойти другим путем. Вот только кое-что нужно исправить, или кое-кого.

— Мы решили с Юлей пожениться, — вдруг сообщает Яр.

— А мы с Пашкой уже поженились, — в ответ кидаю я.

И все дружно начинаем смеяться. Потому что все рассказанное нами просто невероятно. Юля, которая и не надеялась, что ее с тремя детьмиможет полюбить мужчина, нашла самого красивого и самого отличного мужчину на свете.

А я, вечная неудачница, кукла Барби для своей матери, нашла свою любовь, хоть и разлучили нас на десять долгих лет. Но старая любовь не ржавеет!

После ужина Ярослав предложил нам остаться, но мы естественно отказались, в его доме и так было тесно.

— Может вам остаться в таунхаусе, у меня есть ключ от одного, там раньше отец жил, — Яр делает нам предложение. — Таунхаус и сейчас отцу принадлежит, но он там не появляется.

— Этот поселок ведь Волчин с твоим отцом проектировал? — интересуюсь я.

— Да, так что ты у Волчиных прямо под носом жить будешь, — улыбается Яр.

И я соглашаюсь. Говорят, хочешь спрятаться от своих врагов, поселись у них под носом.

Таунхаус понравился сразу. Большой, трехэтажный, с огромной кухней гостиной и тремя спальнями на втором этаже. Но больше всего поразил третий этаж: свободная планировка, мансардные окна и небольшой балкончик с видом на лес. Здесь был со вкусом сделан ремонт, обставлены комнаты шикарной мебелью, даже посуда в шкафах соответствовала дизайну квартиры.

— Я проектировал, и ремонт делали по моим эскизам, — кивает головой Яр, показывая нам дом.

— Очень красиво, — со знанием дела говорю, я ж дизайнер, хоть ни дня за эскизами не сидела.

— Располагайтесь, если вдруг управляющий припрется, гоните его в шею. Скажите, что я вас помещение сдал, — и Яр вкладывает Пашке две связки ключей в ладонь.

Наконец, мы остались одни.

— Выбирай спальню, а я в душ, устал с дороги, — басит Паша и бежит в ванную на втором этаже.

А я поднимаюсь на третий, где небо прямо над крышей. Луна заглядывает к тебе в окно, и нет штор, так как они здесь не нужны. В огромной, практически пустой мансарде стоит одна единственная кровать, именно на нее я ложусь. Смотрю в небо, там, где повис тонкий серпик луны, видна звезда. Она яркая, ослепительно белая, она так манит. На втором этаже тихо шумит вода. В доме тихо и спокойно. Сама не заметила, как уснула.

Утро настала так внезапно. Вот только что закрыла глаза… Бах, а вот оно и утро!

Я лежу на широкой кровати, укрытая теплым одеялом, а рядом посапывает Паша. Он даже раздел меня, да так, что я не проснулась.

Смотрю на него и улыбаюсь. Он такой смешной во сне. Морщит нос, дергает веком, посапывает.

Внизу раздается звонок. И я накидываю халат и спешу открыть дверь.

— Доброе утро, сони! — в дом вваливается Юля с Айлин, в руках тарелки и кастрюльки.

— Доброе утро! — отвечаю я позевывая.

— Мы тут тебе завтрак принесли, а то у вас и продуктов в доме нет, — смеется Юлька.

— А даже если бы и были, то я кухарка так себе.

Мы смеемся, а Айлин быстро накрывает на стол. С третьего этажа спускается заспанный Паша. Пока мы умываемся и одеваемся, у нас за столом восседают Яр, Юлька и Айлин.

Здесь нет детей, поэтому я решила, что сейчас самое время озвучить свои планы.

— Яр, ты не слышал, где может быть притон с девочками у Ники?

— Точно не знаю, но совсем недавно Волчин выкупил загородный клуб. Тот загибался, едва сводил концы с концами. Так Волчины заказывали мне сделать эскизы интерьера. И запросы у них были довольно интересные: комнаты, обитые красным и бордовым бархатом, в центральном зале по бокам альковы со шторками для уединения, а в подвале спальни в стиле минимализма. Вот тогда у меня и появилось подозрение, что они хотят публичный дом организовать.

— Фу, ужас какой! — невольно вырывается у меня. — А ремонт уже закончен?

— Давно, уже работников в частный, закрытый клуб набирают.

— Анжелка, не дури, я тебя знаю, — влезает в разговор Юлька. — Ты сейчас полезешь туда и попадешь в передрягу.

— Я туда не полезу, но Волчиной спуску не дам, или я не Анжела Снигирева!

Мы еще долго обсуждаем за столом империю Волчиных, их объекты, дома, коттеджи. Если лезть в осиное гнездо, то надо знать о нем все досконально.

Когда наши гости уходят, я говорю Пашке: Паш, поспрашивай у своих знакомых полицейских, что им известно про Хусаинова Роберта.

— Анжел, может, ты не будешь изображать из себя ангела-мстителя, — Паша сурово сводит брови к переносице.

— Если я им не отобью хотелки, мне тут спокойно жить не дадут, — бью ребром ладони по столу. — Или я — или они. Другого не дано!

А через час у меня не только все данные на Хусаинова, но и на его окружение. И в моей голове, которую Паша прозвал «бедовая», уже складывается план.

— Пашка, мне надо один взрыв пакет, две дымовые шашки…

Глава двадцать пятая

К вечеру мне подогнали машину. Видавшая лучшую жизнь когда-то «девятка», серенькая, неприметная, со старым потрепанным номером машина не заметна на улицах города. Верх лобового стекла и боковых стекол затонирован. Лица практически не видно. Никто из знакомых и подумать бы не смог, что дочь богатого бизнесмена Снигирева будет ездить на грязной старой «девятке».

Первым в моем списке Аглая. Еду к ней в гости.

Тетушка Аглая сидит дома, у нее тихо, нет гостей, видно без денег давно.

— Привет Аглая Федоровна, — с порога здороваюсь с ней.

— Чё так официально? — она не в духе, видно похмелье еще мучает бедовую головушку.

— Аглая Федоровна, так мы вроде не близкие родственники, — ехидно замечаю я.

— Ну и чо? Я тебя вырастила, выкормила, — начинает перечислять Аглая.

— Ладно, ладно, чего у тебя стряслось?

— Дык, твой отец в больничке, счета, говорят, заморожены, мне никто пенсионные не перечисляет, — скулит Аглая. — На что я жить то буду?

— Есть у меня одна мысль…

И я обговариваю с Аглаей некоторые свои задумки. Той приходится согласиться. А на затравку я ей даю немного денег. На полноценную пьянку не хватит, но побаловать себя баночкой пива с закуской может.

Затем я еду в полицию, зная, что все обвинения с меня сняты. Так уж вышло, что эксперты на месте стрельбы сделали смывы с рук у всех присутствующих, кроме меня. На руках матери обнаружили частички пороха, приперли ее к стенке, на допросе она не выдержала и все рассказала. А может подоспевший к ней адвокат намекнул ей, что лучше признаться и свести все к аффекту. Уж и не знаю, как они там пистолет связали с состоянием аффекта, но то что стреляла она сознательно, только я и понимаю.

И не успела я войти на крыльцо полицейского управления, как меня перехватывает наш адвокат.

— Здравствуйте Анжелика Дмитриевна! — шепчет он мне на ухо, крепко держа за локоть. — Давайте отойдем на минутку.

И пытается оттащить от крыльца, но натыкается на кулак, что бьет его в ребра.

— Анжелика Дмитриевна с вами не пойдет, — раздается бас Паши над ухом.

Адвокат сереет лицом и оседает, но Паша его крепко держит под локоть.

— Эээээ, мне нужно обсудить с Анжеликой Дмитриевной ее показания, — заикаясь, бормочет адвокат. — Ее мать уже дала показания.

— У Анжелики Дмитриевны нет матери, а та сука, что все годы звалась ее матерью, может смело отправляться на нары.

И Паша дергает адвоката на себя с такой силой, что тот отлетает метра на полтора от меня.

— Анжела иди! — приказывает Паша, и я разворачиваюсь и бегом поднимаюсь на высокое крыльцо полицейского управления. Меня уже встречают и провожают к следователю.

Следак — парень лет тридцати, мой ровесник. Холодный оценивающий взгляд, хмуро сведенные брови, мощный костяк тела, он чем-то неуловимо напоминает Пашу.

— Что ж вы, гражданка Снигирева- Могилева, с места преступления сбежали, — укоризненно говорит мне следователь.

— А я не сбегала, меня похитил Хусаинов Роберт Альбертович. Он с двумя неизвестными мне людьми подъехал на машине к нашему дому, в этот момент моя приемная мать уже выстрелила в отца, а я, воспользовавшись заминкой, выскочила во двор. Меня схватили по приказу Роберта, связали, поместили в багажник. За этим наблюдала прислуга, они пришли убирать в доме, но их прогнала мать. До этого они стояли во дворе и наблюдали.

— Вы утверждаете, что вас похитили?

— Да, меня похитил Роберт Хусаинов.

Следователь на миг замолкает, прокручивая новую информацию у себя в голове, ведь в этом случае ему придется открывать еще одно дело. Молча кладет передо мной листы бумаги и говорит: Пишите…

Мы все обговорили с Пашей заранее, с нами сидел адвокат, я всю историю повторила на три раза, поэтому написала без запинки. И я была в курсе тех последствий, что повлечет за собой мое заявление. Я хотела, чтобы Роберта отдали под суд.

А вот чего не ожидала, так это того, что Роберт окажется на пороге кабинета, в котором меня допрашивали.

— Здравствуйте гражданин? — в воздухе повис вопрос, следователь буравил взглядом мужчину, что сейчас стоял на его пороге.

— Анжелика, быстро вышла и пошла со мной, — рявкнул Роберт.

— С каких щей? — я смотрела на него с вызовом.

— Гражданин, вы вообще кто? — поинтересовался следователь.

— Я Роберт Альбертович Хусаинов, сын Альберта Заировича Хасанова, — представился Роберт, оглашая регалии своего отца, видимо думал, что он бессмертный.

— Очень хорошо! Сразу и дадите показания, — не растерялся следователь.

— Пусть моя невеста выйдет. — рявкнул Роберт.

Следователь взял мой паспорт, перелистнул и взглянул на Роберта.

— Могилева Анжелика Дмитриевна замужем, при чем тут ваша невеста? — приподнял бровь следователь.

— Анжелика! Вышла в коридор! — рявкнул Роберт.

И тут меня понесло. Я вытянула руку вперед и сложила ему фигуру из трех пальцев.

— Накася, выкуси, я пишу заявление на тебя!

— Может, договоримся, сколько тебе надо? — Роберт повернулся к следователю и достал из кармана пачку денег, перевязанную резинкой, он ее швырнул на стол. — Мало? Сейчас еще принесу.

— Вы даете взятку должностному лицу при исполнении? — у следака даже морда стала красной, а его взглядом можно было Роберта шинковать.

— Я договариваюсь с тобой, мальчик, — презрительно скривил губы Роберт, видимо совсем решил, что он бессмертный.

В этот момент в кабинет ворвались трое до зубов вооруженных мужика, Роберт оказался на полу со скрученными руками. Такого отборного мата я давно не слышала, так ругался только мой отец, когда у него из-под носа уводили сделку.

— Вы завтра все будете уволены, суки! — орал Роберт, лежа на грязном полу. — Вас даже уборщиками мусора нигде не возьмут!

В кабинет вошёл еще один следак и эксперт. С пачки денег сняли отпечатки. Где-то в углу была камера.

— Зачетное видео получилось, — ухмыльнулся один из мужчин.

Они словно ждали Роберта и готовились к его захвату.

— А что тут у нас? — Роберта подняли, поставили на ноги и вывернули его карманы. В одном из них лежал полиэтиленовый пакетик доверху набитый белым веществом и перевязанный резиночкой.

Эксперт со знанием дела открыл пакетик, и положил на язык несколько крошек вещества.

— Кокаин, — кивнул он.

— Оформляем…

И Роберта утащили в другой кабинет. У меня в душе был праздник. Это надо же было так подставиться, что и с наркотой взяли, и взятку должностному дал.

— Надолго его посадят? — спросила я следователя.

— Сутки, не более, пока отец не прискачет и в очередной раз не выкупит, — тяжело вздохнул следователь.

— А что надо сделать, чтобы отец его не выкупил? — смотрю хитрой лисицей на следователя.

— Надо Роберту так косячить, чтобы и дня без косяка не проходило, отцу надоест его выкупать, — следователь смотрит на меня с интересом.

— Будет вам косяк, — улыбаюсь я.

А пока пишу заявление на Хусаинова, даю показания по делу отца и матери.

Выхожу из здания полицейского управления, выжатая, как лимон.

— Привет, родная, — Паша встречает меня у входа. — Я видел, как Хусаинов заходил внутрь, очень о тебе беспокоился.

Я только улыбаюсь устало.

— Паш, а могут тебе сказать твои знакомые, когда Хусаинов из СИЗО выйдет? — спрашиваю его.

— Зачем тебе?

— За надом! Ты приготовил дымовухи?

— Ох и бедовая ты у меня Анжелка!

— А другую ты бы и не полюбил, — усмехаюсь я.

Глава двадцать шестая

Роберта выпустили с подпиской о невыезде на третьи сутки. Говорят, его отец весь в поту бегал вместе с адвокатами по кабинетам, чтобы в очередной раз выкупить его. В полицейском управлении все устали от знаменитой семейки. Чтобы не творил Роберт, отец его неизменно выкупал, словно замаливал перед сыном свой грех.

Только в этот раз что-то неуловимо изменилось.

Я сидела в своей «девятке» и наблюдала, как Роберт вместе с отцом выходит из здания СИЗО. Его отец с двумя охранниками шёл впереди, не оглядываясь на сына. Тот же понуро тащился позади. Процессию прикрывали сразу три охранника, они постоянно оглядывались, словно ждали подвоха.

И вот он! Из-за припаркованных авто вынырнула толпа журналистов. Они налетели на семейство Хасановых, как стервятники на сдыхающую лошадь. В нос и лицо старшего Хасанова сунули мохнатые микрофоны, защелкали фотовспышки объективов. От журналистов посыпались не совсем корректные вопросы, они раздражали Хасанова старшего. Вся его империя строилась на том, что он занимал важный пост, будучи депутатом. Конечно, весь бизнес был записан на его детей и его жену, а также на его престарелую мать. Но от его депутатского мандата, от его наличия, завесили все тендеры, что проходили через его компании. А осенью должны быть перевыборы, и Хасанову ой как не хотелось скандалов. Тем более, если начинали в прессе поласкать его семейку, он приходил в ярость. А сынок, как назло, все подкидывал и подкидывал проблем.

И сейчас Хасанов с кислым лицом отвечал: Нет комментариев.

Он готов был выпороть своего великовозрастного сына.

— Поехали, — я толкнула локтем Пашку.

Он завел движок и старенькая «девятка» надсадно затарахтела. Машина явно для Паши была мала, так ему пришлось отодвинуть свое кресло практически до конца. Но святить свою машину он не хотел.

— Ты понимаешь, что мы сейчас займемся не совсем законным делом? — Пашка смотрит мне в глаза.

— Да, Паша, я в курсе.

— Если нас поймают, то мы пойдем по статье за хулиганство?

— Да, Паша, но уж лучше пойти по статье за хулиганство, чем ждать, когда тебя убьет Роберт с его сворой, чтобы заполучить меня и какие-то мифические мои деньги.

И мы выдвигаемся в путь. Едем окольными путями. Нам уже с Пашкой не привыкать. Проезжаем деревни и сворачиваем в лесок. Тут есть маленькое местечко, где лыжники переодеваются, чтобы продолжить дальше двигаться уже по лыжне. Сегодня рабочий день, и на полянке никого нет.

Мы переодеваемся с Пашкой в маскировочные костюмы белого цвета, достаем лыжи и сумки.

— Ты хоть раз на лыжах стояла? — глумиться надо мной Паша.

— В школе я выиграла гонку на три километра, — показываю ему язык.

Он только усмехается.

Идти приходится на лыжах по нетореному снегу. Паша иногда останавливается и сверяется с направлением, он идет первым, тащит все сумки. Я бреду сзади, бреду. Все мои достижения во времена школы остались в этих же временах. Ноги нещадно болят, поясницу ломит, пот заливает глаза. Вроде всего тридцать, а на выходе все семьдесят. Иду, как старая бабушка, охая и причитая.

Но вот в далеко показался забор, и я прибавляю ход. Меня подгоняет жажда мести.

Забор старый, доски давно прогнили. По документам — это старая загородная резиденция Хасанова. Он давно перерос, построил себе особняк, а этот дом передал в пользование своего внебрачного сыночка.

Пашка тормозит возле забора, находит небольшую дыру в нем и ловко выдергивает старые гвозди из досок. В образовавшийся пролом он пролазит первым, потом дает отмашку, и я протискиваюсь вслед за ним.

Здесь густые кусты, северная сторона дома почти без окон, рядом баня, поэтому нас почти не заметно.

— Тихо, — шикает на меня Паша, — и мы припадаем к земле.

Мимо нас проходит здоровяк, раза в два больше Паши, а Паша у нас совсем немаленький. Он нес огромную охапку дров, явно желая растопить печь в бане. Парень нес свою вязанку с дровами так, словно это была маленькая сумочка, под его рубахой перекатывались железные мускулы.

Пашка только хмыкнул.

— Я знал, что это будет не просто, — и посмотрел на меня.

Мы заняли позицию возле бани и стали ждать. Подмораживало. Мороз щипал за щеки, кончики пальцев, я уже почти не чувствовала пальцев ног, когда во двор въехал внедорожник Роберта.

Тот выскочил из него, как пробка из бутылки, стал орать на своих охранников, двоим из них дал подзатыльники.

— Баня готова? — орал он на гиганта, что был больше его почти на две головы.

— Готова, хозяин, — и он приглашающим жестом махнул в сторону деревянного строения.

— Баб привезли? — крикнул он кому-то, кого мы не видели со своей позиции.

— Привезли, хозяин.

— Баб в баню гони! — рявкнул Роберт и широким шагом направился в нашу сторону. Из-за угла появились две красотки в коротких шубках на умопомрачительных каблуках, их юбки были так малы, что скорее это были набедренные повязки.

— Роберт, Роберт, подожди нас, — защебетали эти создания, передвигаясь на каблуках, как на ходулях.

Тот остановился, глянул на них, а когда те приблизились, сунул руку первой под юбку, схватив ее за мягкое место.

— Ой, Роберт, — повисла она на его плече. — Ты такой горячий! Мой мачо!

— Смачо, хуячо, — пробормотала я. — Мое желание ему отомстить только усилилось.

— Ну, Роберт, — капризно надула губки вторая девушка, как тот подхватил ее на руки и, задрав ей юбку, полез в трусы. — Ты такой нетерпеливый. Тут холодно.

— Сейчас я тебя согрею, — заржал Роберт и потащил красотку в баню.

К бане уже шёл бугай с шайкой и вениками. Второй не менее выдающийся качок тащил ящик пива. Они исчезли в недрах банного комплекса, который чуть-чуть уступал в своих объемах дому.

— Давай?

— Не время, подожди, — шепнул мне Паша.

Мы подождали еще минут двадцать. Из бани стали доноситься голоса, кто-то там ржал, как конь, визжали девки.

Мы вздрогнули, когда прямо над нашей головой открылось окно, и в сугроб полетела пустая бутылка.

— Ох, хорошо, — произнес кто-то.

— Ну, милый, пошли, — кокетливо звала кого-то красотка.

— Отсоси у меня, — заржал кто-то из мужиков, и парочка скрылась.

— Анжелка, кинешь дымовуху в это окно, когда он выскочат на улицу, кинь взрыв пакет, но не раньше, чем начнут выбегать из дома, — я только кивнула, стянула варежку и подула на пальцы.

Вечерело, темнело быстро. Пашка растворился во мраке. Я высунулась из-за угла бани, наблюдая за домом. Пашки нигде не было видно. На дворе было тихо. Горел только фонарь на въезде у ворот. Вдруг послышались голоса, гул был все тревожнее и тревожнее.

— Горим! Горим! — из дома начали выскакивать люди.

— Где огнетушители?

— А *уй знает, — орали охранники.

— Звони в пожарку! — орал кто-то.

Двое уже бежали в сторону бани. И я подожгла свою дымовую шашку и кинула ее в открытое окно.

— Аааааааа, — раздалось из бани.

— Что это? Суки, вы чоооо сделали, — орал Роберт, его голос я сразу узнала.

Из бани громко визжа, в одних полотенцах выскочили две девки, за ними, сверкая голыми задницами, выскочили три мужика. Среди них был Роберт. Из сумки я достала ружье. Два патрона с солью легко скользнули в ствол. Раздался щелчок. Ружье было готово. Затем я достала взрыв пакет и запулила им в окно.

Раздался взрыв, стекла вылетели из окна бани.

— Горим! — заполошно продолжал кто-то орать.

Я приготовилась стрелять.

Через несколько минут к дому подкатил авто пожарных, они бодро, под ругательства Роберта, раскатывали рукава.

Картина напоминала фантасмагорию. Из окон дома валил дым, вокруг стояла толпа полуголых или сильно раздетых мужиков, между которыми бегали две *ляди в одних только коротких шубках. Все это освещалось огнями пожарных машин. Проблесковые маячки озаряли лица людей то синими всполохами, то красными. Пожарные закинули рукав в верхнее окно и подали туда воду. Второй пожарный бежал с рукавом в сторону бани. Я сменила позицию. Не хватало только быть обрызганной из брандспойта.

Теперь я была не прикрыта баней, только кустами. Позиция так себе, зато хорошо был виден дом.

И тут во дворе появились журналисты. Их микроавтобус бодро въехал на территорию. Охрана и пискнуть не успела, как они вытащили камеры и начали снимать вакханалию, что происходила в поместье Хасановых.

Охранники Роберта попытались было им помешать, то тут приехало еще несколько машин разных новостных каналов, и во дворе стало тесно.

Журналисты напирали, тыкали в лицо Роберту свои микрофоны. Ушлые телевизионщики сразу словили пикантность момента: и полуголых девиц, что сверкали голыми пятыми точками, и полупьяных мордоворотов, один из которых был явно под веществами, и голого Роберта, на того хоть и накинули полушубок, но на его теле кроме набедренной повязки из полотенца больше ничего не было.

Роберт рычал, пытаясь отделаться от телевизионщиков, но те настырные. Им нужна сенсация. А тут такой интересный случай. Весь город уже был в курсе, что Роберт только-только вышел из СИЗО под подписку.

Одна из журналисток оказалась очень прыткой, обогнув охрану Роберта, вынырнула прямо под его носом, сунув тому микрофон в лицо. Роберт и так сдержанностью не отличался, а тут совсем взбесился. И отвесил журналистке оплеуху. Только вот хитрый оператор уже заснял момент. Скандалу быть!

Роберт взревел и бросился на оператора. Тут же защелкали фотовспышки других журналистов. Сенсация: полуголый бизнесмен избивает свободную прессу!

Кажется, мы запустили с Пашкой лавину не совсем приятных событий для Роберта.

И это был еще не конец.

Глава двадцать седьмая

— Анжелка, тихонько скидывай амуницию, клади ружье в сумку и ко мне, я у входа, — тихо командует мне по телефону Паша.

Когда успел, вот ведь недавно вдоль дома скользил, я его тень уловила.

— Паша, ты что задумал?

— Некогда объяснять, потом, — бормочет Пашка. — Дуй сюда.

Я повинуюсь. Скидываю с себя за кустами маскировочную одежду, складываю ружье в объемную сумку и выбираюсь из кустов. И тут огромная и сильная рука ловит меня за ворот куртки.

— Ты кто такая? — рычит мне в ухо бас. — Журнашлюха?

Я испуганно верчусь, пытаясь вырваться из лапищи.

— Я тут в туалет в кустики ходила, — брешу наугад.

— В кустики, так мы можем тебя и не в кустиках, — ржет громила.

— А ну отпусти ее, — слышу я Пашин бас.

— А то чо? — громила даже не поворачивает голову в сторону Паши, а вот это зря.

Пашка еще в юности поднаторел в боях, поэтому короткий удар в голову, сбивает даже такого бугая. Тот падает, как подкошенный. В последний момент Паша вырывает из его рук меня, чтобы и я не рухнула в сугроб вместе с бугаем.

— Напугалась я до смерти, — блею я, замерзшими губами, сама не заметила, как окоченела в сугробе.

— Месть — это была твоя инициатива, я тебе предлагал просто уехать отсюда, — ворчит Паша.

— Они бы нам нигде жизни не дали, поэтому их надо ликвидировать, — зло говорю я.

— Тогда пошли, — бросает Паша и разворачивается в сторону въезда на территорию.

Он шагает широко, я еле успеваю за ним.

— Ты что задумал?

— Увидишь.

Тут до сих пор толпа людей. Подтянулись любопытные из деревни, толпа все увеличивается и увеличивается. По толпе бегает и орет Роберт. На него надели брюки, явно взятые взаймы у охранников. Брюки ему маловаты и смотрятся, как штанишки школьника на взрослом дядечке. На голый торс он натянул водолазку, тоже узкую и маленькую, в придачу ноги в туфлях без носков придают образу еще большую комичность. На плечи накинута дубленка.

Роберт явно зол. Но поделать с этой ситуацией ничего не может. Толпа разрастается, И свидетелей его фиаско становится все больше.

Его охрана ничем помочь не может, большая часть его охранников уже под кайфом, ведь они надеялись на веселый вечер со шлюхами и водкой. Но мы с Пашкой подпортили им вечеринку. Ох и разворошили мы с Пашей осиное гнездо.

Мы с Пашей выходим за ворота. И тут я вижу, как подъезжает наша грязная «девятка». Смотрю на Пашку, а тот ухмыляется.

Из машины выходит какой-то парень и подает Паше ключи.

— Держи, — говорит он, а потом смотрит на вакханалию во дворе коттеджа и говорит немного севшим голосом. — Надеюсь, это не вы натворили. Если что, то я тут не был и вас не знаю.

Он разворачивается и уходит по дороге.

— Спасибо, бро! — кричит ему вслед Паша.

Тот только махнул рукой и растворился за поворотом.

— Паша, колись, чего задумал? — испуганно говорю я.

Пашка поворачивается ко мне лицом и скалит зубы.

— Скоро увидишь, — с этими словами, он открывает дверку машины и заглядывает в бардачок, что-то ищет там, а потом уходит.

А через минут пятнадцать появляется вновь, но уже не один. Рядом с ним идет Роберт. Нет! Даже не идет, а висит на руке у Паши.

— А вот и Роберт, он очень хотел уехать отсюда. Да, Роберт, — говорит Паша и злобно скалит зубы.

— Паш, только не говори, но это смахивает на похищение, — у меня уже зубы стучат от страха. Одно дело кинуть дымовухи в окно — это потянет на хулиганство, другое дело украсть человека.

— Так Роберт с нами по доброй воле едет, — говорит Паша, а Роберт, как марионетка, кивает головой.

И тут я вижу дротик в шее Роберта.

— Паш, а это что? — со страхом тычу пальчиком в предмет.

— Дротик с транквилизатором для животных. Ты же животное, Роберт, — и тот опять согласно кивает, а Паша вынимает из его шеи дротик и кидает в сугроб.

— Паш, ты что делаешь?

— Увожу его отсюда. Садись в машину, Анжел. Садись быстрее, все уже поняли, что никакого пожара нет, сейчас клоуны начнут разъезжаться. Нам надо спешить.

Он засовывает Роберта на задние сидение, я запрыгиваю вперед, и мы трогаемся в путь.

— Следи за ним, как только начнет очухиваться, скажи мне.

— Паш, может план свой прояснишь, а то я уже о страшном думаю.

— Анжел, ты же сама сказала, что жить спокойнее, когда этого урода на горизонте не будет. А где надежнее всего спрятать человека?

— В могиле.

— Ну, это уж совсем радикально. На убийство я даже ради тебя не пойду.

— Тогда где?

— В тюрьме.

— Ну его оттуда всегда выпускают.

— Вот поэтому мы сделаем так, что его от туда не выпустят.

— Тогда как?

— Анжел, да проще простого. Он же под подпиской о невыезде. Мы его сейчас увезем в соседнюю область, там посадим в автобус или в электричку. Как только его хватятся, подадут в розыск. Из области выехал, выехал, значит, подался в бега.

— Ты уверен, что его посадят.

— Я уверен, что отец его не полезет выкупать на это раз.

Дальше мы едем почти молча. Через два часа с небольшим мы приезжаем в соседнюю область. Раннее утро, еще сумрачно, но люди уже спешат по своим делам. В небольшом городке жизнь начинается рано. Люди темными тенями скользят по улицам, лишь изредка их фигуры выхватывают из темноты уличные фонари.

Возле небольшого железнодорожного вокзала яркое освещение. Здесь активное, почти броуновское движение. Грузные тетки с кошелками и объемными сумками толкутся возле подъезда с указателем «выход на перрон».

Пашка исчезает за огромными дверями центрального входа, а потом выныривает из другого входа. Резво подбегает к машине и открывает дверку.

— Я ему взял билет на электричку до Москвы. Она уже на подходе, сейчас его посажу и вернусь.

И он с ловкостью богатыря тяжеловеса выдергивает из салона тело Роберта. Тот явно уже начал очухиваться. Мычит, машет руками. И даже пытается куда-то пойти, дергается, как сильно захмелевший мужичок, путается в ногах. И все ж Пашка его уверенно ведет к выходу на перрон.

На табло появляется запись, что на первый перрон подъезжает электричка до Москвы. Тетки с сумками подхватываются и резво бегут. Пашка с Робертом растворяются в толпе.

Я сижу и жду. Мне тревожно. Если их поймает полиция, то придется на ходу придумывать какую-то историю. А у меня в голове сейчас звенящая пустота. Когда я придумала эту дурацкую инсценировку с пожаром, то хотела подставить Роберта, вызвать гнев его отца. Сейчас же мы сами себя втянули в весьма щекотливую ситуацию. Сижу, как на иголках, до тех пор, пока в дверях не появляется Пашка. И я выдыхаю. А на табло пропадает надпись о Московской электричке.

Паша идет широким шагом, резко открывает дверь и, уже когда садится, произносит: Все! Отправил! Думаю, его ссадят на какой-нибудь станции.

— Почему ты так решил?

— После пробуждения, пациенты барагозят, — лыбится Паша. — У них начинается откат. Так что его снимет транспортная полиция. Что нам и надо. А там опознание личности. Выяснят, что находится под подпиской, и адьёс амигос…

— Какой ты…

Я смеюсь, наконец, у меня отлегло.

— Может, поедим где-нибудь? А то со вчерашнего дня в брюхе пусто, — Пашка улыбается мне.

— Давай.

Мы останавливаемся в харчевне на краю городка. Не смотря, что харчевня довольно затрапезная, кормят тут вкусно. Мы берем по горшочку с домашним жаркое и кофе. Девушка нам улыбается и варит кофе в турке. Для забегаловки на краю города довольно необычно. Но девушка нам поясняет, что здесь обедают дальнобойщики, из них много турецких подданных, и хозяин — турок, вот и сделал специальную плиту с песком, на которой они и варят кофе.

Мы с удовольствием завтракаем и пьем кофе, потом просим девушку сварить кофе в дорогу. Мы не спали эту ночь, а до дома нам далеко.

Мы выдвигаемся в обратный путь. Я включаю телефон, вставляю в него симку, и сразу же на дисплее высвечивается куча пропущенных. Звонила Юля, Ярослав, дед Пашки.

Первой набираю Юлю.

— Анжелка, вы куда пропали! — кричит Юля. — Я чуть с ума не сошла!

— Юлечка, прости, телефон отключила, симку вынула, нужно было для дела, — стараюсь успокоить подругу, а она на миг замолкает, и между нами повисает пауза.

— Анжелка, только не говори, что вчерашнее происшествие ваших рук дело? — вдруг осторожно говорит подруга.

— Какое происшествие?

— Вчера горел дом депутата Хусаинова, об этот во всех вестях трещат, — тихо говорит Юля.

— Юль, ничего там не горело, там дымовуха была и все, — усмехаюсь я. — Считай перфоманс.

— Теперь на всех экранах области пьяная рожа Роберта, который тычет кукишем в лица репортеров, — ржет Юлька.

— Ну, мы этого и добивались.

— Скандал развивается, да? — вдруг спрашивает Юля.

— Да, будет еще много интересного.

Звонок прерывает другой входящий. Потом звонит телефон у Паши. Практически всю дорогу мы только и говорим с друзьями.

Вскоре мы уже на территории нашей области. Но Паша домой не спешит. Он снова едет к тому месту, где мы оставляли нашу машину.

— Надо забрать улики, — ухмыляется он.

И вот я сижу в машине одна.

Пашка ушёл в лес. Где-то там возле забора мы оставили лыжи и ещё одну сумку. Тихо. Где-то в ветвях березы чирикает воробей, да скачет яркий снегирь в ветках рябины, пытаясь обклевать яркие ягоды.

— Кого ждете, красавица? — возле меня, как из-под земли вырастает фигура здорового мужика. Ему навскидку лет сорок, приземистая фигура, небритая морда и стойкий запах перегара.

— Мужа жду, — спокойно отвечаю ему.

— Давно, смотрю, мужа вашего нет, — мужик подходит близко, вторгаясь в мое личное пространство. — Замерзла поди? Может, погреемся?

И его рука тянется к застежке на моей куртке. Вот что-то мне не очень хочется «греться» с бомжеватым мужиком.

— Я тебе погреюсь сейчас, — гремит сзади, и огромный кулак в один миг смахивает мужика в сторону.

— Ты чо, ты чо! — орет мужик. — Я только с девушкой поговорить хотел.

— Я тебе сейчас все хотелки то отобью, — наседает Паша.

Мужик, взвизгнув по-бабьи, отползает от Паши в сторону, елозя попой по снегу.

— Мужик, угомонись, я ничего такого не хотел, — верещит опойка. — Я не знал, что девушка занята.

— Девушка тебе ясно сказала, что мужа ждет. Чего руки тянешь? — и Паша за воротник одним рывком мужика ставит на ноги, а потом одним ударом сшибает в сугроб.

— Урод! — рычит Паша. — Анжел, в машину села.

Он командует, а сам укладывает вещи в багажник и пристраивает лыжи в салон.

Но мужику захотелось мести, он выкарабкался из сугроба и бросается на Пашу сзади.

Пашка успевает в последний момент развернуться. И я только вижу, как блеснуло лезвие ножа.

Глава двадцать восьмая

Вижу все, как в замедленной съемке. Длинное лезвие ножа, отведенный назад локоть нападающего, грозный рык, горящие глаза. У Пашки почти нет шанса, может он и увернется, но только раз, а там…

Сама не понимаю своих действий. Резко распахиваю дверку машины, одним движением достаю сумку, вторым расстегиваю молнию. Ружье ложится мне в руку, как родное. Зря что ли отец меня учил стрелять с двенадцати лет.

В прицеле перекошенное лицо негодяя.

Нет. Туда стрелять нельзя! Вышибу солью глаз, засудит.

И я направляю дуло на руку. Но подонок двигается удивительно быстро, не смотря, что ещё не протрезвел и габариты его немаленькие.

Вот край шубы распахивается. Он бросается вперед, а я нажимаю на курок.

Гром выстрела, отдача в плечо. И я жму второй курок. Уже не смотрю в прицел. В воздухе запах пороха, еще отдача, гром выстрелов вспугивает стаю воробьев. И те с громким чириканьем улетают.

Наконец я опускаю ружье.

Мой противник упал на снег и жалобно скулит. А Паша стоит с бледным лицом.

— Ничего себе…

Я обхожу машину и смотрю на мужика. Он корчится от боли и стонет, держась за причинное место.

— Ничего себе, как ты точненько попала, — на лице Паши слабая улыбка.

— Я целилась в руку с ножом, но он так быстро бросился вперед, что я попала не туда, — оправдываюсь я.

— Никогда не буду тебя обижать, Анжелка, а то отстрелишь самое дорогое и не скажешь за что, — Паша начинает приходить в себя и с жалостью смотрит на мужика. — Э, мужик, то соль была, ты иди в баньку, в горячей воде посиди, пройдет.

— Ссссссссуууууукиииии, — шипит мужик. — Убью, ссссууууккккииии. Ааааааааааааа.

Стонет он.

— Ну, как знаешь, — разводит руками Паша.

И мы садимся в машину и уезжаем.

— Обалдеть, ну ты у меня боевая, — ржет по дороге Паша и хлопает по рулю ладонью.

— Паш, я реально за тебя испугалась, когда он достал нож…

— Какой нож? — вдруг спрашивает Пашка.

— Паш, у него в руке был нож, огромный такой кухонный, ты не видел?

— Нет, — удивленно говорит Пашка. — Я только заметил, что он руку назад немного завел, думал, может кастет у него. Про нож даже не подумал.

И тут я понимаю, что стояла под другим углом и видела гораздо больше, чем было видно Паше. В какой-то миг мне становится страшно. Пашка мог броситься вперед на мужика и налететь на нож, он ведь не заметил бы опасности. Если бы не моя реакция, то сейчас, возможно, я ехала с ним на скорой помощи в больничку. И это при хорошем раскладе. У меня холодок пробежал по спине.

— Паш, дай слово, что ты не будешь бросаться вперед, не оценив обстановку, — у меня в голосе слезы, я проживаю сейчас ситуацию, когда Пашу убивают на моих глазах.

— Ты чего, Анжелка? — он искоса посматривает на меня. — Я всегда внимательно оцениваю обстановку.

— Паш, я умру, если с тобой что-то случится.

— Анжел…

И он приобнимает меня одной рукой.

— За дорогой следи, дурак, — машу на него и скидываю его руку.

— Ладно, ладно, проехали, — ухмыляется Пашка.

Мы подъезжаем к гаражам. Там прячем машину, выбрасываем часть вещей в мусорный контейнер, убираем подальше ружье, пересаживаемся в Пашин внедорожник.

— Уф, как надоела маленькая машинка, — ворчит Паша, — толи дело внедорожник, тут откинуться можно, голова потолок не подпирает, ноги можно вытянуть.

Перечисляет он с довольной физиономией.

И мы едем в поселок к Юльке.

Нас уже ждут.

Накрыты столы. Айлин суетится у плиты. Во главе стола сидит Лео и внимательно следит за главной ведьмой. Возле его стула преданно лежат Дакси и Бакс. Перед Лео миска. Царь желает кушать.

Нас усаживают за стол, кормят до отвала. А мы чуть-чуть приоткрываем завесу все того, что с нами произошло. Умалчиваем только о последнем происшествии.

И тут Ярослав включает новости. А там во весь экран оплывшая физиономия Роберта с двумя внушительными синяками под глазами. Два мента стоят по краям и держат дебошира в наручниках. Оказалось, что очнувшись, Роберт устроил дебош в электричке, его сняла с поезда полиция. И теперь его возвращают в родную область. И тут же на экране появляется корреспондент, который пытается взять интервью у отца Роберта, но тот лишь отмахивается. В лице отца злость, губы поджаты. Переключаем на другой канал, где сообщают, что Роберт, будучи в состоянии алкогольного и наркотического опьянения, поджог загородный дом, а потом сбежал в другую область, якобы от гнева отца. Версии множатся, ком не самых приятных событий вокруг Роберта разрастается. Отец уже вряд ли бросится на его спасение. Теперь моему женишку точно будет еще долго не до меня.

Мы с Пашкой смотрим друг на друга и «даем пять».

— Мы сделали Роберта!

— Гори он в аду!

Нашему ликованию нет предела. Наконец я избавилась от одного врага. Но впереди у меня еще много приключений.

И они начнутся завтра. А сейчас ужин в семейном кругу, счастливые моменты затишья и радости.

На следующий день нам предстоят с Юлей приятные хлопоты, потому что нужно купить платье для свадьбы.

— Анжелка, не хочу больше покупать в свадебном салоне, — дула губки на все мои предложения Юля. — Я и так трижды замуж в белом платье выходила, хочу что-то особенное.

— А давай просто поедем в торговый центр и будем ходить по всем бутикам, где-нибудь и найдем твое особенное платье.

Мы собираемся, на выходе нам Ярик вручил золотую карту со словами: Ни в чем себе не отказывайте. Я только усмехаюсь. Конечно, у меня есть деньги, но держу их в заначке. Поэтому с удовольствием потрясу мошну Золотова.

Везет нас Пашка.

Мы сначала отбрыкивались, но Паша резонно заметил, что Анжелкина «опа» (это он про меня)все время попадает в переделки, а последнее время и Юля от Анжелы не отстает. Поэтому лучше будет, если он за нами будет приглядывать.

В торговом центре мы с Юлей рванули по магазинам, а Паша сел в кресло между торговых рядов, достал телефон и планшет и принялся за работу.

Юля переходила из бутика в бутик, перебирала платья. Все было красивое, нарядное, но вот то, особенное не попадалось. Она совсем отчаялась, когда я натолкнулась на платье, запрятанное под кучей других вешалок.

Извлекаю на свет божий чудесное платье в стиле древнегреческой богини: тонкий голубой шёлк, расшитый по краям золотой вязью, лиф с небольшим напуском и запахом, на плече ткань перекручена, по спинке спускается прямо, приоткрывая верх спины.

Показываю Юле. Та только охает и ахает. И я ее посылаю мерить, а сама беру для примерки платье похожее, только винного цвета. Мы заходим с ней в кабинки для примерки. И пока я копошусь, в соседнюю кабинку кто-то заходит.

— Ты видела эту рыжую? — шепеляво произносит девица.

— Ага, — тихо говорит другой голос.

— Эта невеста Золотова, говорят мать трех детей, — шепчет первая девица.

— Да ты что? Ярик головой ударился, чтобы взять бабу с тремя детьми. Он же любую мог только пальцем поманить, — с придыханием произносит вторая.

— Говорят, баба — эта ведьма. Она его чем-то опоила и с ним всякие несчастья стали происходить, а потом он вдруг воспылал к ней страстью, — лепит первая.

— Да ты что? Не удивительно, что он жениться, не подумавши, надо было его к бабке сводить, чтобы приворот сняла, — не унимается вторая.

— Какая бабка, говорят, бабка этой Юльки — это еще страшнее ведьма, может одним взглядом людей убить, мать Ники Волчиной в психушку отправила, вот, страшшшшшная семейка, — шипит первая.

— Да ты что? Вот ведь сволочи какие, ну и семейка…

У меня чайничек закипел, так и хотелось пар на этих двоих спустить!

— Слушай, платье прямо по тебе, бери, — шепчет вторая девушка.

— Дорого, я хотела ещё колечко с брюликом купить, мой козлина много денег не дает, боится, что жена узнает.

Значит, эта девка ещё и любовница женатого мужика, вот сволочь. Ладно, сейчас и я поквитаюсь с ней.

— Давай украдем, — шепчет вторая.

— Как?

— Одевай, сверху свою одежду, а магнит я фольгой закрою, — придумывает вторая девушка.

После этого начинается возня в кабинке. Они еще и воровки докучи, а перемывать кости другим горазды.

— Куда вешалку деть? — шипит первая.

— Брось за шторку, — и они подсовывают вешалку в мою часть примерочной. Ох и отыграюсь я на вас сейчас.

Резко отодвигаю шторку и делаю шаг в торговый зал. Быстро наклоняюсь к продавщице и тихонько ей говорю: Девочки в соседней примерочной пытаются украсть платье, одели его на себя.

Продавец бледнеет, тут каждое платье, как стоимость крыла Боинга, и спешит к охраннику.

А я отношу платье на кассу, Юля уже там и оплачивает наши покупки.

— Подожди на выходе, — тихо говорю ей, а сама снова иду в сторону примерочных, откуда выходят раскрасневшиеся девицы весьма вульгарного вида. У них в руках куча вешалок с вещами, конечно в таком ворохе никто и не заметит пропажи одного платья.

Прохожу мимо них и шепчу.

— Девочки, вы зря про ведьму плохо говорили, у вас теперь несчастья в жизни начнутся, — и киваю головой. — Она все слышала.

Девки от ужаса головы в плечи втянули, вешалки с платьями бросили и полетели на выход. А тут их охранник встречает.

— Девушки, расстегните, пожалуйста, шубы, — вежливо обращается он к ним.

— Вы не имеете права, нас нельзя обыскивать, — вдруг нервно заорали девицы.

— Кто сказал, что я вас обыскиваю, просто шубки расстегните, или я вызываю полицию, — уже сердитым голосом говорит охранник.

— Мы ничего не обязаны вам показывать, — верещат девицы, а прохожу мимо них.

Почти догнала Юлю у эскалаторов, когда у одной из девиц случается истерика, а вторая бросает свою товарку и убегает. Ну, нет! Ты у меня не убежишь.

— Воры, держите воровку! — ору я.

Окружающие люди пытаются схватить ее за рукав шубы, но она расталкивает людей. Девица пытается прорваться к эскалаторам. И тут я ставлю ей подножку, да так искусно, что со стороны это заметила только Юля. Девица спотыкается, взлетает в воздух, из ее рук вылетает сумка и на пол торгового центра высыпаются вещи с бирками, а каждая бирка, обернута фольгой. Вот ведь тварь! Ходит и ворует.

Девка пролетает по воздуху метра полтора и бьется о поручень эскалатора, если сказать точнее, то целует поручень губищами. Те лопаются от удара. Девка в шоке. Она сидит рядом и, рыдая, размазывает по своему лицу кровь, слезы и тушь, медленно превращаясь в окровавленную панду.

— Анжелка, ты чтотворишь? — шипит мне на ухо Юля.

— Эти твари тебя обсуждали, помоями обливали, при этом сами ворюги, платье слямзили в бутике, — смотрю на девку, и нет во мне сочувствия.

Я за справедливость. Мне жалко девочек продавцов, которые по двенадцать часов стоят у прилавка за небольшую плату, при этом выслушивают от зажравшихся богатых девиц, что приходят к ним в бутик, кучу претензий, жалоб и нытья, то платье не так сидит, то крой не тот, то ткань дешевая. Им приходится оплачивать недостачи из своих маленьких зарплат только потому, что зажравшиеся девки решили сэкономить деньги своего «папика» и потратить их на другое.

К девице уже спешит полицейский. Вторую тоже забирает полицейский, предварительно проводив в примерочную кабинку, где заставляет ее снять украденное платье.

Нас догоняет продавец.

— Девушка спасибо, — благодарит она меня и сует в руку несколько карт. — По этим картам вам дадут скидку от десяти до двадцати процентов. Если захотите купить туфли к платьям, то вот в тот бутик идите, он тоже нашей сети.

И она уходит. А мы идем по магазинам. И покупаем себе туфли, нижнее белье и много нужных мелочей, Ярослав сказал нам «ни в чём себе не отказывать».

А когда мы возвращаемся к Паше, тот хитро на нас смотрит и говорит: Ну, давайте, рассказывайте.

— С чего ты решил, что с нами что-то приключилось? — удивляюсь я.

— У тебя морда слишком довольная. Колись Анжелка, я тебя как облупленную знаю, опять что-то сотворила, — Паша внимательно смотрит на меня.

Я лишь вздыхаю и рассказываю Паше все.

Тот смеется, аж слезы утирает.

— Вот ведь говорил, Анжел, что нельзя тебя никуда одну отпускать, твоя кипучая натура везде приключения на пятую точку найдет, — говорит Паша, когда его перестает трясти от приступа смеха.

Ну, да, я такая.

Глава двадцать девятая

На следующей неделе состоялась бракосочетания Юли и Ярослава. Они не стали делать из этого событие. На их свадьбе не было толпы гостей, фотографов, гламурных друзей. Из его друзей приехал Боря с Лерой и детьми, от Юлиной стороны — мы с Пашей. И конечно была Айлин с дедом и детьми Юли. Со своими родителями Юля так и не помирилась. А отец Яра категорически отказался признавать этот брак. Что ж, это их выбор.

После скромного бракосочетания мы поехали в ресторан. Яр сам выбирал место, где можно было отпраздновать, чтобы это было красиво, торжественно и с хорошей кухней. А еще нам надо было занять чем-то детей, которые совсем не хотели сидеть на одном месте. Поэтому он выбрал ресторан в одной из высоток города, зал с панорамным обзором, отдельно заказал аниматора для детей и детский стол.

Юля с Ярославом выглядели вполне себе счастливыми. Яр глаз с Юльки не сводил. А она такая нежная, с рыжими локонами и в голубом платье богини цветет и порхает.

Мы сидим в отдельном зале, чтобы нам не мешали другие персонажи. Вокруг столов бегают дети с аниматором. Борины девочки не отстают от Юлиных детей, просто какая-то круговерть, кажется, у бедного аниматора уже начинается истерика. Мы пьем, смеемся, рассказываем друг другу смешные случаи, но стараемся не вспоминать то, как мы все познакомились. Да и Бориной жене не следует знать ничего лишнего.

Но приходит время, и я иду попудрить носик в туалетную комнату.

И надо такому случиться, но именно в этот день и в этот час в этом ресторане собрались наши «закадычные подруги» по институту.

Стоят в туалетной две мымры: Ираида и Сусанна. Учились с нами девочки в одной группе, обе дочки очень богатых родителей, еще во времена института слыли отъявленными сплетницами, которые знают все и обо всех. И уж если надо в бочке меда найти ложку дегтя, то эти две мымры найдут там десять ложек.

Я их заметила еще при входе в ресторан. Старшую Ираиду уже выдали замуж, и она была с мужем, а младшая из «подруг» пришла с женихом. Их родители не отличались оригинальностью, как и мои. Они выбрали им в супруги мужчин богатых, но не самых юных.

— Привет, привет, Анжелочка, слышала, что тебя постигло такое несчастье, — запела Ираида, улыбаясь, как гиена. — Такое несчастье. Ай, я яй! Как там твой родитель поживает? Говорят, овощ.

— И тебя здравствуй. Понятие не имею, как там поживает мой родитель, — зло бросаю ей и прохожу в кабинку, надеясь, что Ираида исчезнет с моих глаз, ведь знает сучка, что со мной не стоит связываться.

Но та, видимо, берега попутала, или решила, что ей все сойдет с рук. Когда выхожу, вновь застаю обеих сплетниц возле зеркала. Те с надменным видом окидывают меня оценивающим взглядом. Так и вижу на их моськах оскал гиен, чувствую, что хотят поживиться они отмирающей плотью. Не просто так они толкутся в туалете. Хотят матч реванш.

— В городе прошёл слух, что ты отвергла Роберта Хусаинова, чтобы выйти замуж за Казанскую бедноту? — в глазах Сусанны загорается злой огонек. — Нищего мальчика.

А я-то хотела мирно разойтись. Ну, крысы, сами нарвались!

Никто моего Пашу нищим мальчиком не называл. Тем более мальчиком!

— Да, правда, отвергла наркомана и алкоголика Роберта, и вышла замуж за нормального мужика.

Делаю ударение на слово «мужика», пусть почувствуют разницу.

— Теперь голодранкой жить будешь, богатство то папеньки тю-тю, — скалит зубы Сусанна. — Говорят, у вас все конфисковали.

— Да, может и нищей, но с любимым мужем.

— И какой кайф от жизни в нищете, сначала копить на холодильник, потом на телевизор, потом двадцать лет платить по ипотеке, — язвит Ираида, растягивая рот в оскале гиены. — Глядишь, к пенсии заживете на копейки, что государство платит. Так и будешь сосать у своего благоверного за гроши.

— Я сосу, как ты выразилась, у своего мужчины по любви огромный хер и смотрю на его шесть кубиков пресса, которые обожаю. А ты когда сосешь у своего мужа, то видишь только сморщенную, седую мошонку, да над твоей мордой колышется жирное пузо. Так что соси дальше старый хрен!

От моих слов Ираид бледнеет, ее передергивает, морду скривила так, словно укусила сочный лимон, видимо, точно в цель мои слова прилетели.

— Зато я за это получаю брюлики, а ты что? — зло зашипела Ираида. — Меня возят по курортам, и не ограничивают в тратах. Вот завтра в Милан полечу на шопинг.

— А я любовь получаю! И любовью занимаюсь с ним до изнеможения! И счастлива, знаешь ли, — улыбаюсь я. — А ты будешь сидеть над своими брюликами, кучами шмоток и чахнуть, потому что в любой момент твой престарелый мачо может найти себе молодую любовницу на стороне.

У Ираиды тик начался, лицом посерела, того и глади Кондратий хватит.

— Да, не расстраивайся ты так, — хлопаю ее по плечу. — Пройдет когда-нибудь. Скоро у твоего мачо даже с Виагрой стоять не станет, он опять к тебе вернется, надо же утку за ним выносить кому-нибудь.

И тут распахивается дверь и туалетную комнату заходит Юля.

— О, девочки, привет, я так рада вас видеть, — Юлька даже к таким крысам доброжелательна.

— Мы тоже рады тебя видеть, Юленька, хотели тебя поздравить от всей души, — верещит Сусанна и лезет с обнимашками.

Душа! Есть ли у таких гиен душа? Большой вопрос.

— Спасибо, девочки, — Юлька цветет. — Я так счастлива.

— Конечно, такого мужика отхватила, — пытается вставить слово Ираида.

Не дай бог, эти твари испортят Юльке сегодня настроение, размажу по стенке.

Но обе гиены косятся на меня и замолкают.

Потом быстро прощаются и вылетают из туалетной, как пробки из бутылки.

— Что это с ними? — удивляется Юля.

— Пытались меня укусить, дала им по зубам, — смеюсь я.

— Ну, Анжелка, ты в своем репертуаре.

— А у меня не заржавеет.

И мы возвращаемся к нашим любимым.

Я думала, что на этом все закончилось, и дальше продолжиться томный вечер. Но не судьба!

Через некоторое время к нашему столику подошёл официант и что-то сказал Юле, та просияла и поднялась со своего места. У меня появилось неприятное предчувствие. Когда Юля вышла из-за стола и пошла к выходу, я последовала за ней.

Как говорит Айлин, я ангел хранитель для Юльки.

В коридоре перед гардеробом стояла Ника с Сусанной и Ираидой. Так и знала, что эти две змеи сделают подлянку.

Ника что-то говорила Юле и тыкала пальцем в грудь. А Сусанна и Ираида перекрывали пути отхода.

— А ну, отойдите от нее, — рявкнула я.

Гиены дружно оглянулись, у всех троих были злобные, перекошенные лица. Просто кобры в стойке, напали втроем на беззащитную Юльку.

— Тебе чего тут надо? — скривила морду Ника.

— Сейчас в рог дам, поймешь, чего мне тут надо, — я сделала шаг и толкнула в грудь Нику, то оступилась. Позади нее была ступенька, и Ника невольно, сделав неосторожный шаг назад, оступилась и загремела вниз, пересчитывая ступени.

Она вскочила всклокоченная и злая, я второй раз оказалась «на коне».

— Ты сука! — заорала она, бросившись вперед.

Но над нами раздался зычный бас Пашки.

— А ну стоять! — рявкнул он, стоя у меня за спиной.

— Ты кто такой, — противным голосом заорала Ника.

— Какая разница кто, девочки, разошлись!

— Да, кто ты такой? — начала свою обычную быдловатую речь в стиле девяностых Ника.

— Я сейчас вызову ментов, и установим, кто ты такая, — рыкнул на Нику Паша.

— Да ты хоть знаешь, чья я дочь?

— А мне пох, чья ты дочь, — Пашу улица воспитывала, так что приемы девочек из девяностых с ним не проходили. Более интеллигентную публику Ника легко вводила в ступор, но на Пашу это не действовало.

— Девочки, Юля, Анжела, — он обратился к нам с Юлей. — Пошли за стол.

Он ловко подхватил Юлю под руку и увел. Я лишь на миг оглянулась и показала девчонкам «фак».

— Юль, ты чего побежала то к этим крысам? — удивленно спрашиваю я Юлю.

— Да, представляешь, официант подошёл и сказал, что на выходе меня родственники ждут. Я думала, папа и мама приехали. А там эти.

— Подожди и с этой выдрой разберемся, — я оглянулась назад, но этих троих «закадычных подруг» и след простыл.

После свадьбы ко мне подошла Айлин.

— Девочка моя, — погладила на меня по голове. — Я знаю, что ты что-то задумала, но это очень опасно! За тобой смерть по пятам ходит.

— Спасибо, Айлин, я переживу.

— Возьми амулет, носи, не снимай, ни днем, ни ночью, — и она одела на меня кулон. Простая безделушка с позолотой, странный знак посередине. — Не открывай его пока.

Кулон действительно имел защёлку, в его недрах что-то лежало, только тонкая волосинка пробивалась через маленькую защелку.

Подошла Юля.

— Айлин отдала тебе свой кулон? — удивленно воззрилась она на украшение.

— Сказала не открывать.

— Не открывай, Айлин просто так ничего делать не будет, — качнула головой Юля.

Свадьба закончилась.

Юля с Ярославом уехали в гостиницу, Яр снял им номер для молодожёнов. А мы всем табором поехали в коттедж.

Впереди у нас еще много приключений. Надо и отдохнуть.

Глава тридцатая

Прошла еще неделя после бракосочетания Юли и Ярослава. Яр, неожиданно для всех, вдруг решил продать свой бизнес в Америке. Решив, что хочет жить здесь, в России. Нарисовались его друзья, предложения посыпались, как из рога изобилия. Одни предлагали открыть свое дело в Москве, другие предлагали Краснодар.

Ярослав пока был в раздумьях.

Юля воевала с ремонтными бригадами, пытаясь привести дом в «чувства». И хоть это было ей не в новинку, все ж за плечами десять лет работы дизайнером, но ремонт шёл очень медленно. С Ярославом они решили после ремонта коттедж продать.

А я чувствовала себя потерянной. Подруга уедет? Что делать?

— Паш, а мы что будем делать?

— Наверное, нам тоже надо подумать на счет переезда. Или ты хочешь остаться в родном городе?

— Не знаю, Паш. Как-то это все неожиданно. Вот жила и жила, а тут такое.

— Ну, у всех, Анжел, бывают периоды в жизни, когда все вокруг меняется, когда надо выбирать новый путь.

Пашке тоже трудно, он воевал со страховыми компаниями, которые никак не хотели выплачивать полную сумму ущерба от пожара. Почти каждый день он мотался по юристам, страховым, пожарным конторам. Сидел у следователя. Потом приезжал злой, долго ругался матом, оглядываясь по сторонам, чтобы детей рядом не было. Я за него переживала. Его лишили любимого дела. Точно так же, как в свое время пытались сломить его деда.

И на какой-то момент я осталась совсем одна, потерянная в этом океане жизни. Но тут позвонила Аглая.

— Привет, красотка, — усмехается Аглая. — Говори свой план. Я устроилась, второй день хожу пол мыть.

— Вечером заеду, — бросаю ей на ходу и сбрасываю звонок.

Вот и подошёл к моменту воплощения второй план мести. Не куда от меня Ника не денется.

На следующий день к вечеру я приехала к Аглае.

— Привет, внученька, — глаза Аглаи радостно блестят в предвкушении выпивки.

— Ой, давай без этого, — осаживаю Аглаю сразу с порога, та тушуется, но все равно топчется возле, услужливо помогая мне снять вещи. Когда мы проходим в кухню, там уже сидит соседка Аглаи и дедок, что в прошлый раз пытался мне щупать сиськи.

— Эти зачем? — сухо спрашиваю у Аглаи, кивая на незваных гостей, а те сидят, раскрывши рот, как птенчики в ожидании родителей. Видимо Аглая пообещала им дармовую выпивку.

— Они сейчас уйдут, — суетится та, и глазами показывает гостям на выход. Те вздыхают и семенят к двери. И только когда за ними хлопает дверь, я начинаю разговор.

Аглая рассказывает: Уборщицы моют пол в две смены, день выходишь с утра, день с вечера. Здание делится на три секции. Вверху парадное зало, где принимают гостей, там прибираются с утра, когда разъедутся гости. Нижний этаж, с отдельными номерами, прибирают сразу, как гость от туда выйдет, белье меняет горничная, уборщица пылесосит и собирает мусор. Самый нижний этаж — это подсобные помещения, там прачечные, хоз. Блок, стоят кондиционеры. Во втором здании расположен ресторан, оттуда блюда приносят для гостей.

— Так, мне надо как-то туда проникнуть, — говорю я, прикидывая в уме схему.

— А чо думать то, мы вместе с Веркой туда устроились, за место её и пойдешь, — Верка была старой подругой Аглаи, а за одним и верной собутыльницей.

— Как ты представляешь это? — удивленно спрашиваю у Аглаи, Верке лет шестьдесят.

— А что? Оденешь ее тряпки, парик и очки, охрана на нас не смотрит, не разглядывает, ну пришли и пришли, — Аглая спокойная, как удав, видимо уже аперитив закинула. — Только в руки им не попадайся. Ой, страшны. Давеча девку выволокли на задний двор и избили, толи клиента не так обслужила, толь просто для острастки.

— Не попадусь.

Зря, конечно, я так уверена в себе. У Волчиных охрана прошаренная, комара не пропустит.

На следующий день я иду вместе с Аглаей на «работу». Если бы меня встретил кто-то из знакомых, то не узнал бы, хоть под лупой бы разглядывал. От моих тридцати лет ни осталось и следа. На голове свалявшийся парик с буклями времен французской революции, поверх повязан платок. Чтобы смотреться объемней, я надела бюстгальтер десятого размера, напихав туда поролона, обернула вокруг талии пуховый платок и влезла в панталоны с начесом. Поверх надела платье в бабушкин цветочек и кардиган. Лицо пришлось намазать тональным кремом и водрузить очки на нос. Видела я в этом плохо, но видок у меня был комичный.

Смена была вечерняя, поэтому нас подобрал автобус для персонала на одной из небольших площадей города. А потом мы долго тряслись в неотапливаемом транспорте по разбитым дорогам. Нам казалось, что водитель специально выбирает самые убитые дороги в городе, чтобы вытрясти из нас душу, но он просто по пути подбирал тех, кто не мог добраться до площади. Когда за окном замелькали елки и сосны, мы подъехали к воротам загородной резиденции. Злой охранник сличил бейджики со списком, после этого нас провели через заднюю дверь в хозяйственную часть здания. Мы спустились на нижний этаж. Здесь было сумрачно и сыро. Гудели кондиционеры, сквозь потолок и вентиляционные решетки долетали обрывки музыки и шум голосов, Оглядываюсь по сторонам, впереди прямой коридор с множеством дверей, стоят тележки для белья, как в отелях, снуют горничные в фирменной одежде.

Аглая дергает меня за рукав и заводит в одну из раздевалок. Приходится снять кардиган и натянуть поверх платья рабочий халат, на ноги дают тапки на резиновой подошве. Мой размер немного меньше, чем у Веры. Приходится надеть толстые, шерстяные носки.

Работать нам сегодня в прачечной. В огромной комнате стоят стиральные и сушильные машины, возле стены расставлены гладильные прессы и гладильные доски. Здесь влажно и душно, уже через полчаса такой работы у меня пот течет по спине. В поролоне жарко. Аглая, видя мои страдания, посылает меня в кладовую за порошком. И я хоть на десять минут ухожу с каторги.

На складе прохладно, вдоль стен полки с разными порошками, все в огромных коробках. Иду вдоль полок, стараясь запомнить все увиденное. Вспоминаю Брюса Уиллиса в одном из голливудских боевиков… Там он смешал в ведре обычные средства из хозяйственной комнаты, получив взрыв и пожар. Мне тоже надо что-то такое. Только в школе по химии я училась плохо, поэтому вряд ли вот сейчас что-то придумаю.

Выхожу в коридор, а там сама Волчина отчитывает за что-то провинившуюся горничную. Приходится опустить глаза и тихо проскользнуть мимо.

Фух, чуть не спалилась.

Возвращаюсь к Аглае.

— Ты чего, как не своя? — тихонько спрашивает Аглая.

— НА Волчину наткнулась.

— Узнала тебя?

— Если бы узнала, то меня бы уже в живых не было.

Я думала, что потрясения мои на сегодня кончились, но до конца рабочего дня было очень далеко.

Мы с Аглаей нагрузили две тележки чистым бельем и, толкая их перед собой, повезли белье на склад. Телеги были старые и скрипучие, колесики так и норовили свернуть в сторону, поэтому толкать их было очень тяжело. По коридору сновали люди и ходил охранник. И вот моя телега вдруг сделала кульбит, резко вильнула вправо, и колесо наехало охраннику на ногу.

— Ааааааа, сука, — орал охранник.

На его крик прибежал управляющий.

— Что такое, что случилось? — кудахтал толстый управляющий, и его щеки с выступившей сеточкой вен, тряслись, как холодец.

— Уволь суку, — орал на него охранник и тыкал пальцем в меня.

Только не это, мне надо было продержаться на работе еще день, чтобы воплотить свой замысел до конца. Но охранник орал, а потом схватил меня за плечо, пытаясь вытолкать взашей. При этом с меня чуть не слетел парик. Я была в шаге от провала.

— Кого же я найму, — кудахтал управляющий, — к нам и так никто не идет, далеко ехать, зарплата маленькая…

— Сам иди, стирай, — орал на него охранник.

— Помилуйте, у Вероники очень большие требования, мы не все успеваем, — продолжал кудахтать управляющий.

И тут в подвал спустилась сама Ника.

— Харе орать, — скомандовала она, а я быстро опустила глаза.

— Вероника Сергеевна, тут казус произошел…

— Харе, быстро разбежались по рабочим местам, а то завтра же все у меня на улицу с волчьим билетом вылетите, — рявкнула Ника.

Охранник засуетился, подхватил телегу и быстро откатил ее в нужном направлении, управляющий, побагровев, умчался вслед за Никой.

А я тихонько крестясь пошла на свое рабочее место.

Ночь прошла тихо.

Утром я явилась домой.

— Ты где была? Что за маскарад? — у Паши даже глаз начал дергаться.

— Провела разведку боем, — отрапортовала я.

— Анжел, я ведь говорил тебе, чтобы ты не лезла на рожон, — взорвался Пашка. — Ты не понимаешь что ли, это не те люди, с которыми можно играть в игры. Это звери, это людоеды, убьют тебя и не заметят.

— Все Паш понимаю, но доиграю до конца.

Пашка даже замер на несколько минут. Он смотрел на меня дикими глазами, словно видел впервые.

— Анжелка, ты сумасшедшая.

— Паш, я не прощу Нике похищение Юли, Волчины — это раковая опухоль на теле города, так что ее надо сковырнуть. Ну, или помочь сковырнуть. Не отговаривай меня, Паш, лучше помоги.

— Не суйся туда, не предупредив меня.

Следующая смена у меня была через два дня.

Глава тридцать первая

Утром приехал Паши друг, который действительно разбирался в химии.

— Анжел, я не буду тебя спрашивать, зачем тебе это надо, не хочу даже знать, — Пашин друг отводит в сторону глаза. — Ты не понимаешь что, если что, я тут не при чем.

— Все понимаю, спасибо, — жму руку человеку, который не побоялся.

Пашка задумчиво смотрит на меня. Я знаю, что он переживает, но отказаться от возмездия не могу, Волчина должна расплатиться по своим долгам. Знаю, что таких, как Волчина, не свалить просто, у них повязаны все: мэрия, полиция, госчиновники. Юлька подала заявление в полицию, ее похитили, угрожали, пытались изнасиловать, а воз и ныне там. Волчину вызвали лишь как свидетеля, организатора похищения вызывают свидетелем, где такое видано. То, что задумала я, это лишь маленький тычок в ноги колосу по имени Волчины, но кто знает, может от таких тычков колос закачается. Поэтому я обязана это сделать.

— Ты хоть понимаешь, что поймай они тебя на месте — это статья? — Паша смотрит из-под бровей, взгляд тяжелый, злится мой Пашка.

— Зная, поэтому постараюсь не попасться, — строю ему глазки.

— Я пойду с тобой, — выносит вердикт Паша.

— Паш, ты как это представляешь? Я пришел с этой бабушкой, внучок блин, — смеюсь я.

— Ты возьмешь с собой телефон, первая цифра — это сигнал SOS, нажимаешь, и я врываюсь.

— Паш, даже не думай, там бугаи поболе тебя.

— Это не обсуждается.

Я приеду за тобой на девятке, встану к задним воротам, как все сделаешь, выходи.

— Паш…

— Анжел…

Мы можем пререкаться сколько угодно, но вместо этого занимаемся сексом, прямо на обеденном столе. Жарко, порочно. Потом засыпаем вместе, крепко прижавшись к друг другу.

Утро встречает нас пасмурной погодой. За окном бушует метель.

Прибегает Юлька.

— Ну, как вы тут, вам Айлин прислала гостинцы, — и на наш стол, где мы вчера занимались сексом, выкладываются пирожки и ставятся тарелки с вкусностями. Айлин умеет удивлять.

— Юль, чтобы мы без тебя делали? Пашка без вас бы умер от голода или от несварения желудка после моей кулинарии, — смеюсь я.

А Пашка набрасывается на еду так, словно полгода голодал.

Наконец мы позавтракали, и Паша увозит меня в Аглае. Остается пять часов до нашей смены. Меня мелко потряхивает, так страшно мне не было даже тогда, когда лежала на снегу за баней Роберта.

Про него ходят слухи, что отец разрешил возбудить против своего сына дело, но дал ему очень сильных адвокатов. Так что Роберт отделается небольшим сроком. И к этому времени я должна быть очень далеко.

Вот и наступает мой «звездный час». Я снова упаковываюсь в поролон, одеваю огромные панталоны с начесом, только в этот раз на мне платье со множеством карманов и потайных петелек. К этому всему я креплю мешки с реактивами. Нас не обыскивают, досматривают только сумки, поэтому за свою безопасность я спокойна. На волосы прикалываю парик с особой тщательностью, помня, как чуть не опростоволосилась в прошлый раз. Косынка и неизменные очки. Маскарад окончен.

Нас забирает автобус. Я занимаю место возле окна и смотрю назад. Где-то там светятся фары девятки. Машина незаметная, особенно в такую погоду. Сквозь грязные стекла все видится размытым. Фары следуют за нами всю дорогу. Только перед последним поворотом исчезают. И у меня екает сердце. А вдруг он заблудился? Хлопают двери автобуса, и мы все спешим на выход. Холодно. Изо рта вырывается облачко пара. Все дружно выстраиваются цепочкой на досмотр. Два толстых мордоворота в дорогих пальто, явно теплых, стоят, скаля зубы. Я тихонько оглядываюсь и замечаю в кустах тень, похожую на машину, и только после этого, выдыхаю. Он здесь. Не заблудился. Он рядом.

Мордовороты Ники осматривают сумки, толкая в спину тех, кто медленно шевелится, особенно им нравится досматривать девушек, лезть к ним под юбку, якобы для досмотра. Те только взвизгивают, некоторые возмущаются, но большинство делает вид, что им нравится. Все побоятся потерять работу.

Меня досматривают, скрививши губы, и чуть ли не пинают под зад. Думаю, Пашу за кустами перекосило, и он руки себе грыз, чтобы не кинуться на мою защиту.

Но вот я внутри.

— Надеюсь это последний день на этой работе, — шепчет мне Аглая, ей не в кайф работа, всю жизнь просидела на дотации моего отчима.

Мы проходим внутрь и переодеваемся. Сегодня наша очередь мыть полы и прибираться в комнатах. Эта работа на много легче, чем в прачечной, но всю ночь на ногах. Аглая берет пластмассовое ведро и швабру, а я забираю металлическое, под мусор. Для него у меня отдельная задумка. Вот и первый этаж. Здесь полутень, коридор освещают канделябры, стены обиты темной тканью, на красных дверях золотые номерки. Каждая дверь подсвечивается сверху, если свет не горит, значит, номер занят. Сегодня аншлаг, все номера заняты, девочки уже работают не покладая рук, рта и прочих мест. Мы занимаем служебную комнату, больше похожую на каморку папы Карла, здесь можно сидеть на маленьких табуретах, поджавши ноги, место ровно на два ведра и двух субтильных уборщиц. Сейчас Аглая просто вдавлина в стену моим объемным боком.

Проходит полчаса, и нас оповещают, что номер пять освободился. Мы бежим на уборку. Нам на встречу выходит видный и известный политик, он поправляет ширинку на брюках и на ходу надевает пиджак. Аглая тихо охает, а я толкаю ее в бок.

— Сучоныш, а по телеку лил в уши, что верный семьянин, пять детей, радел за семейные ценности…

В номере тихо, только из ванной доносится шум воды. Через минуту все стихает, и в номере появляется девка. На вид ей не более восемнадцати лет, а может и того меньше, сильно накрашенные глаза, вызывающий наряд. Она прихорашивается и выпархивает из номера, семеня наверх.

— Им тут хоть восемнадцать есть? — зло шипит Аглая. — Дом терпимости для педофилов.

Мы быстро убираем мусор, протираем все поверхности. Теперь я понимаю, почему хозяйка так радеет за чистоту, чтобы и следов не оставалось от тех, кто пользуется утехами малолетних проституток. Скрывает улики. Заспанная горничная лениво перестилает белье.

— Ольга, ты че така смурная? — тычет в бок горничную Аглая.

— Так вторую ночь уже работаю, выспаться некогда, — бурчит та.

— А где сменщица твоя, Дашка что ли, как там ее зовут? — хихикает Аглая.

— Так она в проститутки подалась, деньгами сманили, — отмахивается горничная.

— Проституткой чеё ли? — прикрывает рот Аглая.

— Ага, представляешь? — горничная снова зевает.

— Харе копаться, быстрее! Номер нужен, — в двери вваливается мордоворот.

Мы быстро все сворачиваем и семеним на выход, а нам на встречу уже идет, виляя бедрами, очередная шлюха и ведет, держа за галстук, пьяного мужика, в котором я узнаю давнего партнера своего отчима. Тот пьян, лапает шлюху потными руками, прижимается к ее бедру ширинкой, а та лишь заливисто хохочет.

— Фу, смотреть стыдно, срамота какая, — шипит Аглая. А нас уже зовут в другой номер.

Так проходит час. Наступает маленькая передышка, и я иди в подсобку якобы за моющими средствами. У меня стучат зубы, напряжение, натянутые нервы. Даже мурашки бегут по коже. Я трясущимися руками вынимаю первые два пакета, внутри одного порошок, в другом жидкость. Сливаю и ссыпаю все в ведро, оглядываюсь, и быстро выхожу. Меня предупредили, что дыма будет много, он густой, но концентрация его маленькая, поэтому никто не отравится, так в горле першить будет. Быстро поднимаюсь на первый этаж. И пока никто не заметил, вхожу во вторую подсобку. И снова достаю пакеты.

Мне не повезло. Я уже смешала растворы, реакция пошла, но для эффектности я решила в металлическом ведре поджечь бумагу. Пожар от этого вряд ли случится, а вот дыма будет в разы больше. Трясущимися руками затолкала литы бумаги в ведро, вылила туда часть растворителя, но поджечь не успела. Дым, что валил из первого ведра, привлек охранника, тот влетел в подсобку и схватил меня за руку.

— Ты чо, сука, делаешь, — заорал он, хват бы такой силы, что я уже решила, что останусь без руки.

Но не даром меня воспитывал отчим, прошедший бои девяностых. Я вспомнила все, чему он меня учил. Не бывает безвыходных положений, бывают «терпилы» и бойцы, боец всегда найдет выход из любого положения. Я пинаю ведро, оно опрокидывается, и раствор растекается по полу. Реакция становится бурной и неуправляемой, дым валит клубами, и я начинаю задыхаться. Бью ногой в голень охранника и впиваюсь зубами в запястье.

— Ааааааааа, сука!!!! — орет тот и отпускает меня, но стоит мне рвануть к выходу, как он хватает меня за бок. Ха! Три ха ха!!! А там поролон! Мой камуфляж трещит и рвется, платье разлетается на куски, тетка пожалела нормальное и дала старое тряпье. И я оказываюсь в лифчике десятого размера, набитого поролоном и в панталонах с начесом, на голове съехавший на сторону парик, на буклях которого болтается платок. И я из последних сил, захлебываясь собственным кашлем, давясь слюной, что уже брызжет во все стороны, хватаю мужика за яйца и сдавливаю так, что на завтрак у него будет только яичница и никакого секса.

— Аааааааа, — перерастает в клокочущий звук, потом он давится своим кашлем и складывается пополам. А я бросаю зажигалку в ведро с бумагой. Столб пламени взмывает к потолку, переборщила я с растворителем. И я выскакиваю в коридор. Бегу, что есть силы к выходу и ору: Пожар! А из дверей подсобки уже валит дым.

Охранники ничего не понимают, стоят истуканами и смотрят на меня. Если бы я была на их месте, то сейчас бы ржала, просто каталась от смеха. Потому что на них по коридору бежит худенькая девушка в голубых панталонах с начесом и в лифчике десятого размера, из которого вываливаются куски поролона. Парик я потеряла в борьбе.

Но в один миг до них доходит, что ситуация критическая, и они бросаются к огнетушителям. Ха! Только я уже знала, что огнетушители все пустые. Волчина и не думала с ними возиться и заряжать. Они стояли для проформы. И пока охрана возилась с пожаром, я вылетела во двор. Только теперь я оценила Пашку. Какой он молодец. Далеко бы я голой убежала.

Пашка, увидев меня, заржал, но быстро достал из машины мой пуховик и накинул мне на плечи.

— Паша, звони ментам, в МЧС, срочно, — только и успела сказать я, как увидела, что из клуба стали выбегать люди.

Но самое страшное, что выбежали пять охранников и стали оглядываться. Они искали меня. Диверсию раскрыли.

Глава тридцать вторая

За кустами нас с Пашкой было почти не видно. А из открытых дверей валил толи пар, толи дым, смешиваясь со снегом, образуя завесу, сквозь которую трудно было что-то разглядеть.

Вся моя одежда осталась внутри, а еще сумочка и телефон, только сейчас я поняла, как лоханулась. Ничего проще нет, чем вычислить человека по телефону, особенно таким людям, как Волчины. А еще внутри осталась Аглая, если ее «возьмут за жабры», то она выложит все.

— Анжел, ты бы оделась, — бубнит Паша. — Отморозишь себе что-нибудь.

— Паш, у меня все внутри осталось, — машу я рукой.

— У меня спортивный костюм в машине лежит.

— Ты смеешься, твоими штанами меня можно два раза обернуть.

— Ничего, ты это одень, низ подверни, а внутри завязки есть, подвяжи, — усмехается Паша.

Я трясущимися руками извлекаю его спортивные штаны, стягиваю с себя рейтузы и пытаюсь все это на себя напялить по Пашиной инструкции. Получается смешно. Его штаны мне, как шаровары Запорожских казаков, только вышиванки не хватает. Приходится снять с себя безразмерный лифчик и занырнуть в огромную Пашину толстовку. Пашка стоит и ржет.

— Я этот лифчик и штаны возьму на память, потом нашим внукам показывать буду.

— Еще слово и я тебе…

— Ладно, ладно…

Паша смеется и примиряюще целует меня в щеку.

Но я не успеваю договорить, как к зданию ночного клуба одномоментно приезжают две пожарные машины, две скорые, и за ними полиция.

— Ооооо, процесс пошёл, — восторгается Паша.

— Паш, надо Аглаю оттуда вытаскивать.

— Ты на голову капюшон накинь, пошли в толпе ее посмотрим.

Мы выходим из своего укрытия и, стараясь быть незамеченными, смешиваемся с толпой, что вывалилась из клуба.

А тут такое!!! Стоят девки в чём мать родила, чуть накрывшись пледами, мужики в исподнем, толпа полуголых, размалеванных девиц с верхнего этажа. И вишенка на торте, приезжают четыре машины с разных новостных каналов. Из раскрытых дверей минивенов и газелек вываливаются репортеры и операторы, настраивают камеры.

— Сегодня произошло событие…

— Горит пафосный ночной клуб…

— Ужасное происшествие, возможно с погибшими…

— Ээээ, тут нельзя снимать…

И тут начинается драка, среди охраны клуба и репортеров новостных программ, те тоже не дураки, приехали с группой поддержки. Из машин новостных каналов вываливаются здоровые парни и влезают в драку. И махаться начинают все. Не прошло и десяти минут, как начался крутой замес. Тут досталось по зубам какому-то властному чуваку, за него встряли его охранники. Не понятно кто кого бьет, за что и почему. Визжат проститутки и тоже норовят кому-нибудь провести по морде когтями. Свистят в воздухе пудовые кулаки, мелькают ноги, бьют головой, а недалеко полуголый мужик жамкает проститутку, а та пищит: Бесплатно не дам!

Цирк уехал, клоуны остались.

Возле дерущихся бегают корреспонденты, продолжая вещать. Чья-то камера от удара улетела в кусты. Корреспонденша с ярко-красными ногтями пытается выцарапать глаза громиле, визжит и бьет того лохматым микрофоном по лысой голове.

Я натыкаюсь на Пашу, по его довольной морде понимаю, что он уже пару ударов нанес кому-то, уж больно рожа довольная и лоснится.

— Аглаи негде нет, — констатирую я факт.

— Может она осталась внутри, держи куртку, я быстро, — и не дождавшись моего ответа, Пашка ныряет внутрь клуба, туда, куда тянутся рукава пожарные.

А попыталась сделать тоже самое, но была остановлена на выходе мужиком в каске.

— Девушка, туда нельзя, мы тушим пожар, — мужчина серьезно сводит брови.

— Там моя тетушка, — прошу я его.

— Нельзя, задымление, задохнетесь, — пыхтит пожарный. — Всех пострадавших грузим в скорые, смотрите там.

Мне от его слов становится страшно. Я ведь всего то и хотела устроить шумиху, чтобы приехали пожарные и полиция, чтобы народ увидел правду, что это не ночной клуб, а публичный дом. Я хотела вырвать из рук Волчиной доходный бизнес, но не хотела причинять зла людям.

На миг мне стало плохо, закружилась голова.

Ко мне подскочила девочка в форменной тужурке с красным крестом на груди.

— Девушка, вам плохо, дыма наглотались.

— Нет, нет, все хорошо, у меня там родственница, — пытаюсь вырваться из рук докторши.

— Всех уже вывели, — говорит докторша.

— Где те, кто пострадал, — хватаю за грудки женщину.

— Так там, — и она машет рукой в сторону скорых.

Я толкаю ее и бегу, бегу со всех ног туда, где возможно моя Аглая.

И тут наперерез мне выскакивает лохматое чудовище.

— Сука, так и знала, что ты тут замешана, — шипит на меня чудовище, в котором я узнаю Нику.

— Ой, что это с тобой? Ника? Ты ли это? — язвлю я. — Тебя просто не узнать.

Волосы Ники стоят дыбом, в них запутались куски штукатурки вперемешку с пеплом и маленькими кусочками бумаги, словно она прошла через горящий склад хозтоваров. На щеках девушки вместо румян сажа, платье порвано, грязное, похожее на серую тряпку, на ногах нет обуви.

— Что это с тобой, Ника? — картинно развела я руками, словно не в курсе.

— Все ты в курсе, сука, — шипит Ника и тянет ручонки ко мне, вот только без своих каблуков-костылей Ника от горшка с два вершка, максимум до титек моих может дотянуться. — Это ты сделала! Ты хочешь разрушить мой бизнес.

— Нет, я хочу от твоего бизнеса камня на камне не оставить! — вдруг вырывается у меня.

— Я тебя засужу, — орет Ника.

— Попробуй, — язвлю я.

Ника бросается вперед, пытаясь меня ударить, я ловко ухожу вбок, ладонью бью ее в плечо. Но она разворачивается и снова бросается на меня, молотя кулаками по воздуху. Я снова делаю бросок в сторону, уходя от прямого боя. Но получаю от нее удар в плечо. Вот ведь суууу…, собачья дочь.

Разворачиваюсь и со всей силы отвешиваю ей оплеуху. Только Нику это не остановило, только еще больше раззадорило. И теперь она прет на меня, как танк, машет кулаками не хуже своих охранников.

Недаром меня отчим учил в детстве драться, приговаривая: Учись отстаивать свои интересы!

И я разворачиваюсь и выкидываю вперед кулак, попадая девке прямо в лоб, та вскидывает руки и падает навзничь. Только это твердолобую Нику не остановила. Она бодро вскакивает на ноги и встает в стойку боксера.

Видимо ее тоже в детстве учили отстаивать свои интересы. Не удивительно, наши отцы прошли девяностые, выжили и развили бизнес. В детях они видели славное продолжение себя.

Поэтому я не пасую. Снова бью. И тут вижу только, как над головой Ники поднимается какой-то предмет, а потом опускается ей прямо на самую маковку. Ника закатывает глаза и падает к моим ногам кулем картошки.

Передо мной стоит Аглая. Живая и здоровая. А в руках держит скалку, обернутую полотенцем.

— Весь месяц мечтала огреть эту *лядь, — ворчит Аглая и плюет на Нику.

— Аглая, миленькая, — ору я и бросаюсь ей на шею.

— Чего ты, оглашенная? — продолжает ворчать моя нянька и обнимает меня.

— Я думала, ты задохнулась в дыму, — чуть не плачу я, обнимая Аглаю.

— Чего ей-то ещё, не время помирать, — отмахивается Аглая. — Вот.

И она показывает мне сумки, что висят у нее на плече.

— Ты успела их вытащить?

— А то, — Аглая хитро щурится.

— Вот вы где? — возле нас вырастает Паша. — А я вас ищу.

И тут на нас налетает парочка громил, и Пашу прикрывает нас, его уносит дерущаяся толпа. Теперь к толпе присоединился ОМОН. Пока я отвлеклась на Нику, Аглаю, к зданию клуба пригнали кучу ОМОНовцев. Те не церемонятся, бьют всех резиновыми дубинками и заталкивают в кузовок с решетками.

— Аглая, быстро к машине, — я указываю ей направление, а сама пытаюсь разыскать в толпе Пашу.

Нам нельзя попадать в полицию. Минута, другая, а вот и мелькает Пашкина голова. Я вырываю его из толпы дерущихся. Дергаю на себя и волоку в сторону.

— Паша, угомонись, уходим, — ору ему на ухо.

А у него глаза шальные. Вот ведь мужики, дай им только кулаки почесать, берегов уже не видят.

Кое-как утаскиваю его в сторону машины. Нас пытается догнать какой-то мужик и пнуть Пашку. Тот, ну как петух, разворачивается и бьет в ухо нападающего. К тому бегут помогать товарищи. Я матерясь во все горло, пытаюсь отбить Пашу от мужиков, бью сумкой по головам, ногам.

Наконец и до Паши доходит, что пора «делать ноги».

И мы срываемся на бег.

Аглая не жива, не мертва сидит в машине, трясется. Увидев нас, чуть не плачет.

— Вы где так под задержались? — вопит она, рыдая в два ручья.

— Все хорошо, Аглая, — пытаюсь успокоить ее. — Паша, быстрее за руль, дергаем отсюда.

Я командую, но вдруг понимаю, что после такого Паша не сможет вести машину. На руках сбиты костяшки, морда располосована, губа разбита, в крови адреналин гуляет.

— Паш, давай я поведу, — нам только аварии по дороге не хватает.

В темноте мы едем по лесной дороге. Вьюга замела все вокруг. Плохо видно.

— Анжелочка, ты только в сугроб не забурись, — пищит Аглая на заднем сидении, — а то ночь на дворе, никто не поможет, пешком придется через лес идти.

Мне и так страшно.

Но вот на горизонте появились первые крыши домов частного сектора.

Мы въезжаем на территорию города.

Пусто, тихо.

Адреналин схлынул. Можно трезво оценить свои действия.

Да, я была дурой.

Не подумала о других людях, хорошо, что никто не пострадал.

Наверное, больше я так не поступлю.

Но это еще не рассвет.

Глава тридцать третья

Мы едим к нам в коттедж, считая, что так безопаснее. Аглая всхлипывает всю дорогу и крестится. Мне ее жаль, втянула ее в ситуацию, когда на карту поставлена наша жизнь. Не продумала свои действия до конца.

Добираемся до дома почти под утро. Остается только лечь спать.

Но, видимо, нам в эту ночь не суждено было выспаться.

Потому что через сорок минут возле нашего дома тормозят пять черных внедорожников. Оттуда вываливается почти двадцать вооруженных человек. И в нашем поселке нам никто не поможет, потому что это бойцы Волчиных.

Самой Ники нет, думаю, она ждут нас где-нибудь в другом месте. Ждет, когда ей привезут избитых и освежёванных, поверженных врагов.

— Чего делать будем? — смотрю на Пашу, тот только нахмурился.

— Переговоры, нас просто так не взять, — в глазах Паши вспыхивает пламя, я вижу, как она пишет что-то в телефоне.

— Открывайте, — колотят в двери бойцы.

Пашка поднимается на второй этаж и через открытое окно кричит.

— Чего надо?

— Открывай, а то хуже будет!

— Я спросил тебя, чего тебе тут надо?

— Сука, я тебе сейчас обойму по окнам расстреляю, — орет один из бойцов.

Совсем берега мальчики не видят, даже ментов не боятся.

А те приезжают. Буквально вслед за мальчиками. Мигают мигалки, на некоторое время бойцы Ники успокаиваются и отходят от коттеджа. Долго беседуют с полицией, кивая головой на коттедж.

Нам даже не сбежать, потому как нас обложили со всех сторон.

— Анжелка, мне страшно, — пищит Аглая.

Да мне самой страшно. Вот заварила я кашу. Тут уже стали подтягиваться жители поселка. Народа вокруг нашего коттеджа становится все больше, вот только они нам не помощники. Если бойцы Ники захотят, нас они затолкают в машину и при полиции, а те потом скажут, что ничего не видели. Атмосфера вокруг становится угрожающей.

— Паш, что делать будем?

— Сейчас пацаны подъедут, разберемся, — спокойно кидает Паша, он как волк, был бы лохматым, то на его загривки шерсть бы стояла дыбом. Он волк, который спасает свою самку. А я, видно, та особь, которая зовется «дура обыкновенная», потому что опять вляпалась в очередную передрягу. Сама вляпалась и потащила за собой Агату и Пашу.

Не успели мы обсудить с Пашей, что делать будем, как возле коттеджа паркуется шесть машин. От туда выходят Пашины друзья и коллеги. На придомовой территории становится тесно. Машины амбалов Ники зажаты между авто полиции и Пашиных друзей. И те сразу сдают позиции, они уже не так «быкуют», ведут себя тиши, более миролюбиво.

Полиция же бросается на разборки с приехавшими. Паша идет разбираться, а мне бросает: Закрой дверь на все замки, откроешь мне только после звонка.

Я стою возле окна на втором этаже и наблюдаю.

Чувствую, что там накаляются страсти. Бойцы Ники лезут на рожон, пытаясь начать драку. Полицейские пытаются всех разогнать, а Пашкины друзья встали стеной заПашиной спиной, все галдят, делаю угрожающие выпады, но драку никто не начинает.

И тут происходит то, что мало кто ожидал. Грохочет выстрел.

Нет, не так.

Я стою у окна и замечаю, что по стеклу в разные стороны разбегаются лучиками трещины. Только в центре маленькая дырочка.

Потом я чувствую боль в плече.

Меня отбрасывает в сторону, и на моей футболке расползается в разные стороны красное пятно. А во рту появляется привкус крови.

Уши словно ватой заложило. Только на заднем плане дикий визг Аглаи. Да удары в дверь такие, что сотрясается весь дом.

Паши крики: Открой дверь, Аглая.

Топот, шум. Постепенно меркнет свет. И только запах Паши, а еще его шёпот: Не уходи, Анжелка, будь со мной.

Куда я должна уйти?

Я всегда буду с тобой, Паша!

Просыпаюсь от того, что солнечный луч светит прямо в глаз. Хочу сказать Паше, чтобы он закрыл штору, но из уст вырывается хрип.

— Очнулись, вот и хорошо, сейчас к вам подойдет врач.

Так и хочется спросить: Паша, а кто это у нас по спальне ходит?

Что тут за цаца со мной разговаривает, но веки налились, стали неподъемными, не могу открыть глаза. Да и усталость такая навалилась, что не могу даже пальцем пошевелить.

— Больная, как вы меня слышите, пошевелите пальчиком, — чей то голос надо мной, сквозь ресницы вижу тень.

— Блин, какая я вам больная, — так и хочется им ответить, но почему-то не могу.

— Больная, так…

Кто-то невидимый открывает мне глаз и светит прямо в зрачок фонариком.

— Зрачок на свет реагирует…

И снова проваливаюсь в темноту.

Когда очнулась, был уже поздний вечер, солнце закатилось за горизонт, оставив лишь маленькую светлую полоску. На небе изредка поблескивали звезды, свет которых был ярче, чем огни сумасшедшего города.

Я лежала в неизвестном мне месте. Светлые стены, огромные окна, моя койка, а рядом куча аппаратуры, которая запищала, стоило мне пошевелиться.

В стеклянные двери заглянул мужчина в медицинской шапочке с маской на лице.

— Здравствуйте Анжелика Дмитриевна, — красивый баритон, мягкий голос, добрые глаза.

— Где я? — шепчу пересохшими губами.

— В больнице, во втором хирургическом отделении, — рапортует доктор. — Я ваш хирург, меня зовут Павел Борисович.

— Паша, где Паша? — вдруг вспоминаю я.

— Ваш муж?

— Да, где Паша?

— Скоро подойдет. Вы как себя чувствуете?

— Хорошо, только пить хочу.

Через минуту приходит медсестра, приносит бутылку воды, помогает подняться. Собственно кровать меня и поднимает, только кнопки нажимай.

А еще через несколько минут появляется Паша. Он обнимает меня, стараясь не задевать раненое плечо.

— Паш, что случилось?

— Да один утырок решил в снайпера поиграть, выстрелил в тебя из ТТ, хорошо, что снайпер из него никакущий, пуля прошла навылет. Но есть и плохая новость, у тебя теперь будет два шрама.

— Хрен с ними, а что было дальше?

— Да менты того утырка прямо там и повязали, он то думал, что Волчины его отмажут, а тех самих замели.

— Что с Волчиными?

— Трясут их во всех новостях, — смеется Паша. — Ну, ты и дала жару, когда пожарные поняли, что никакого пожара нет, они внутрь запустили ментов. Те спустились вниз и быстро выяснили, что ночной клуб использовался, как публичный дом. А еще нашли наркоту.

— Там и наркоту продавали?

— Барыжили, да еще в крупном размере.

— Ника села?

— Еще нет, ей выбрали меру пресечения, но лишь домашний арест. Зато точно до тебя уже не дотянется, потому что ее бойцы быстро просекли, что никто их теперь защищать не будет, нет силы у Волчиных. Тут еще на отца Волчиной несколько дел сразу открыли. Так что покатилась их хорошая жизнь под откос.

— Никто не пострадал?

— Ты о чем?

— В том инциденте никто не пострадал?

— Нет, все нормально. Правда, скорее всего Волчина попытается написать на тебя заяву.

— Пусть пишет, мне грозит только административка.

— Ничего тебе не грозит. Аглаю я отправил к деду своему, пусть поищут ее. Вещи твои сжёг. Пришлось пожертвовать твой бюстгальтер и штаны с начёсом, — заржал Паша. — До сих пор жалко.

Я ударила Пашку по плечу.

— Кончай ржать.

— Зачетные были штаны, а бюстгальтер так просто мечта, — продолжает ржать надо мной Паша.

— Пашка. Давай серьезно.

— Так я и так серьезней некуда. Улик у нее на тебя нет. А то, что видела она тебя возле здания клуба, это уликой не является. Пакеты с реактивами ты брала в перчатках, отпечатков пальцев на них нет. Пусть доказывают. А вот факт, что в тебя стрелял боец Волчиной, играет против нее.

— Хорошо. Но это не конец? Да?

— Выздоровеешь, мы отсюда уедем.

На следующий день возле моей кровати сидела Юля и Айлин.

— Правду я сказала, по лезвию ножа ходишь, — качнула головой Айлин.

— Ой, я ваш амулет потеряла, — испугалась я.

— Не потеряла, сняли, когда раздевали в больнице. Теперь он тебе не нужен, с этого дня у тебя будет все хорошо. Много дел хороших в этой жизни сделаешь. Добром тебя люди поминать будут.

Айлин улыбается и уходит.

А мы остаемся с Юлей вдвоем.

А следующее утро приносит невероятные события.

Потому что в мою палату заходит сразу куча людей во главе с Михаилом Дмитриевичем Фроловым.

Глава тридцать четвертая

— Здравствуйте, Анжелика Дмитриевна, или правильней сказать Анжелика Владленовна Снигирева.

— Здравствуйте, — с опаской здороваюсь я.

— Вы так быстро скрылись, что для вашего розыска мне пришлось обратиться в силовые структуры. На силу нашли вас, Анжелика Владленовна, — Фролов улыбается, от чего его лицо становится не таким надменным. Оказывается, это человек может улыбаться, радоваться жизни. — Пришёл ДНК анализ, Анжелика, он подтвердил, что вы являетесь Анжеликой Владленовной Снигиревой.

— Если я Анжелика Владленовна, кого тогда похоронили? — удивляюсь я.

— А это нам предстоит выяснить, благо ваш отец пришёл в себя, может разговаривать и лежит в этой самой больнице. Мы с ним поговорим сразу, как вам разрешит доктор подняться. Хочу, чтобы этот разговор состоялся при вас. А сейчас нам надо подписать бумаги, так как вы должны вступить в права наследования.

— К-ка-кие права, ка-какое наследование? — у меня слов нет.

— Вы наследуете фонд, который оставил вам ваш отец. По его решению, до вашего совершеннолетия я обязан был выплачивать часть прибыли фонда на ваше содержание, что я и делал.

— Постойте, но вы сами говорили, что Анжелику Снигиреву похоронили тринадцать лет назад. За что вы платили моему отцу?

— Тут все сложно. У Владлена родилось две девочки, близнецы, Анжелика и Ангелина. Как мы думали, Анжелика погибла, мы выплачивали деньги Дмитрию, так как он взял патронаж над второй девочкой.

— У меня есть сестра? — дрожь во всем теле, меня так трясет, что зубы стучат друг о друга, выбивая морзянку.

— Виделите, Анжелика, ваша сестра родилась не совсем здоровая, она не может ходить, родовая травма. И семья Снигиревых отказалась от нее.

Мне становится страшно. Это что за семейка такая у нас. Одни родители отказались от своей больной дочери, вторые исковеркали мне жизнь.

— Девочка воспитывалась вне семьи, к ней была приставлена няня. Когда было объявлено, что Анжелика умерла, автоматически Ангелина становилась наследницей. Дмитрий предложил, что будет ухаживать за девочкой. Поэтому суммы выплачивались ему.

— Где сейчас моя сестра? — спрашиваю охрипшим от волнения голосом.

— Мне это не известно, так как я обязан выполнить завещание Владлена, то твою сестру я не искал.

— Это что получается, возможно она не получала никакой помощи, жила где-то, даже никто не знает где. А зная жадность отца, то вряд ли она получала какие-то деньги.

— Вполне возможно.

— Я не подпишу никакие бумаги, пока мы не найдем мою сестру, — категорично заявляю я. — Раз есть наследство, то делится оно на двух сестер, и мне все равно, что там написал в завещании мой отец.

Мне страшно. У меня была сестра, у меня могла быть нормальная семья. Меня всего этого лишили.

Дура мать перекраивала мне лицо, уверенная, что меня родила любовница отца. Отец затыкал мне рот деньгами, врал и хранил тайну моего рождения. Мне коверкали жизнь, не давая жить так, как я этого хотела. Пытались лишить любимого мужчины. И все ради «бабок».

— О какой сумме идет речь? — спрашиваю я Фролова.

— Почти четыреста миллионов долларов.

Мне становится плохо, значит вот о каких деньгах шла речь. Роберт хотел разделить этот куш с моим отцом?

Каким образом отец хотел объявить, что наследница жива? Ведь объявить о том, что я жива, значит подставить себя под статью о махинациях. Ведь он солгал!

Вопросов много, но ответы на них мне не получить. Во всяком случаи не сейчас.

В этот день врачу приходиться дать мне успокоительное, так как меня трясет, я не могу уснуть.

Но и следующий день не приносит мне покоя. И я требую у врача, чтобы он дал мне разрешение на посещение отца.

В обед приходит вновь Фролов с нотариусом, приезжает Паша. И мы едем на другой этаж больницы в неврологическое отделение.

Отец лежит в отдельной палате.

Ему оплатили палату люкс. Специальная кровать для лежачих больных. Телевизор на кронштейне под потолком, специально оборудованная ванная комната. Личная сиделка.

За не дни, что я не видела его, он постарел лет на двадцать. Сейчас на койке лежит седой, морщинистый старик. Он исхудал. Одна сторона его тела осталась без движения, поэтому лицо кажется перекошенным, с парализованной стороны из глаза все время бежит слеза, а изо рта слюна. Нянечка заботливо утирает ему слюнку.

Но взгляд на здоровой стороне по-прежнему цепкий и злой. Он смотрит на меня и усмехается одной стороной лица, от этого мне становится немного не по себе.

— Жива еще? — шепеляво спрашивает меня.

— И тебя здравствуй, ПАПА, — отвечаю ему.

Он кидает взгляд на Фролова и отворачивается. Пришло время раскрыть карты. Уговаривать его долго не пришлось. Деньги, что были на его счетах, арестовали, на него заведено несколько уголовных дел за махинации, плюс мое похищение. Фролов обещает ему оплатить его сытую жизнь до смерти, если он расскажет правду. И отец начинает говорить.

— Влад вернулся с Америки богатым человеком, начал организовывать здесь в России рынок ценных бумаг и биржу, вращался в высших эшелонах власти. А я по-прежнему был шестеркой. Работал на ворах в законе. И я предложил ему открыть бизнес. Он выделил мне денег и свалил в Америку снова. Тогда я и открыл первый игорный дом. И у меня поперло. А тут Владлен пожаловал из Америки, как узнал, что я игорным бизнесом занялся, орал так, что стекла дребезжали. Он считал это провальным делом. Мы с ним не сошлись в этом вопросе. Вот только мне нужны были еще деньги, чтобы открыть еще один клуб. А он не дал.

— Ближе к делу, отец, — рявкнула на него я.

— Не спеши, у меня теперь время много, — засмеялся Дмитрий, смех его был скрипучий, старческий. — Мы с Владленом сильно поругались. А его жена в это время рожала. Владлен сорвался и поехал к ней. Не знаю, что он в этой балерине нашёл, дохлая, титек нет, жопы нет, одни ноги. Ну, чего-то у нее с родами не так пошло. Одним словом, дохлая она. Анжелку то она нормальную родила, а вот вторую девчонку зажало у нее, ни туда, ни сюда, в общем родила она девчонку, врачи сразу сказали, что ходить она не будет. Владлен взял и сказал Ольге, что ребенок умер. А сам ко мне приехал и попросил найти той няню, сам все это провернул. Девчонку то зарегистрировал, все как положено, но на воспитание отдал тетке одной, которую я ему подыскал. А Ольге все лапшу на уши вешал, что мол не выжила девочка. Под это дело дал мне денег на развитие бизнеса, значит, рот заткнул. И тут мне снова понадобились деньги, я его начал шантажировать. Он ко мне приехал злой, как собака. Зачем-то с собой Ольгу с ребенком притащил. Разругались мы с ним вдрызг. Он схватил Ольгу, ребенка, прыгнул в машину и поехал в сторону Москвы. Вот тут мы и поняли, что он взял не своего ребенка. С детьми гуляла нанятая няня, он забрал ребенка няньки. А чо там? Схватил кулек в одеяле и все. Когда мы опомнились, то поехали за ним. Уже издали поняли, что он не справился с управлением и вылетел с дороги прямо в березу. Насмерть оба.

— Врешь! Ты подрезал ему тормозные шланги, — рявкнул Фролов.

— А теперь ты уже ничем не докажешь, — усмехнулся мой отчим. — Хотели мы по-быстрому ребенка заменить, да на месте ДТП уже менты топтались. Девчонка та пострадала, но была жива.

— Почему вы о подмене не сказали?

— Тогда в голову моча ударила, решил придержать наследницу, думал, потом предъявлю. А девчонка выжила. Куда было деваться? Няньке рот деньгами заткнули. Я женился по-быстрому, ребенка представил, как ребенка моей любовницы. Узнал о правах наследования. Вот тут меня ждал первый нежданчик. Владлен все дочери отписал. Я оказался в пролёте. Не удел меня оставил Владлен. Хотел посудиться, так ты тут из Америки прискакал, давай копать. Поэтому Анжелку до поры до времени спрятал.

— Почему же тогда не сказал, когда подставная девчонка умерла? — Фролов спрашивает сердито, в глазах молнии мелькают, как у Зевса-громовержца.

— Тут Анжелка выросла и давай выкрутасы устраивать, охламона какого-то нашла, говорит, люблю.

— Это Павел был, можешь нас поздравить, мы с ним поженились, — язвлю я.

— Так и знал, что выйдешь замуж за какого-нибудь охламона, он все деньги из тебя вытрясет, — кривляется отец.

— Вообще-то я Могилев Павел, мой дед Могилев Константин Дмитриевич, — берет слово Паша.

— А, Могилев, земля маленькая, — усмехается мой отчим. — Как бизнес?

— Хорошо, пока вы снова его не подожгли, — теперь же Пашка зло смотрит на отчима.

Тот хохочет, трясясь в беззвучном смехе.

— Это не я, небось, Роберт удружил, — отец вытирает здоровой рукой слезу, сиделку мы попросили побыть за дверями, пока идет разговор. — Не хотел я Анжелке говорить о наследстве, потому как знал, что еще та сволочь, заберёт деньги и усвистает. Поэтому и оформил все на ее сестру. Если бы не Роберт…

— С этого места подробнее, — давлю на него я. — С чего это ты меня за Роберта решил замуж выдать. Какой компромат у него был на тебя?

— А тебе какое дело, был и все, — отчим отворачивается к стене. — Теперь уже все равно. Даже осудят меня, так все равно никуда не увезут. Я и так прикован к кровати, говорят, будет только хуже, уже не встану.

— Дай мне адрес сестры, — требую я.

— Зачем она тебе, — зло скалит зубы отчим. — Она инвалид, обуза.

Так и чесались у меня руки, дать ему по зубам, но лежачих уже не бьют.

И все ж он пишет нам адрес.

Это маленький областной городок. Где время замерло еще в восьмидесятых.

Едем туда вместе с кортежем Фролова.

Наверное, в городе все кумушки сбежались на центральную улицу, когда мы остановились возле небольшого двухэтажного дома. Дом времен Сталина, с эркерами и маленькими бесполезными балкончиками. У него облупился фасад, а дверь в единственный подъезд болтается на одной петле. Внутри хмуро и сыро, пахнет кошачьей мочой. Милые старушки сталкиваются с нами на выходе, здороваются и с любопытством смотрят вслед.

Вот и дверь. Как и все здесь старое и облупленное, звонок, который надо крутить влево-вправо, а ручка в виде скобы.

За дверью слышен шорох, потом щёлкает замок, дверь открывается, и в раскрытую дверь на меня смотрит девушка.

Она — это я.

Нет не та я, какая я сейчас, а та, которая была в восемнадцать лет. Светлые волосы, чуть волнистые обрамляют приятное лицо с белой кожей, веснушки на курносеньком носике, пухлые губы.

— Привет, Ангелина, я твоя сестра…

Глава тридцать пятая

— Я знала, что когда-нибудь ты меня найдешь…

Мы говорим с ней и говорим, я пытаюсь кратко рассказать о себе, она о себе. Зря мой отец решил, что девочка-инвалид будет обузой семье, что никакого развития у нее не будет. Моя сестра окончила университет, правда заочно. Она филолог, знает два языка. Даже работу себе нашла.

И я правильно догадалась. Мой отец ничего ей не оплачивал. Квартира ей досталась от бабушки сиделки, что присматривала за ней. У бабушки не было родни, всю жизнь она положила на воспитание девочки-инвалида. А мой отец платил им копейки. Помог только пенсию оформить Ангелине. Так они и жили на две пенсии. Потом бабушка умерла. Ангелина закончила учёбу и нашла работу.

Я внутренне содрогаюсь от мысли, что проматывала на тряпки кучу денег, не зная, в каких условиях живет моя родная сестра.

Мы с ней говорим и говорим, но тут в наш разговор вклинивается Фролов.

— Нам надо ехать.

— Но я не могу ее оставить здесь, — вдруг с ужасом понимаю я. — Ангелина, поехали со мной?

— Анжел, у меня здесь работа, — улыбается Ангелина.

— Девочки, у вас почти по двести миллионов на нос, какая работа, — смеется Паша.

Ангелина смотрит на него, как на падшего с неба ангела.

— Какие двести миллионов? — удивленно спрашивает она.

— Наследство, Ангелин, наследство.

А дальше нам приходится еще двое суток ездить туда-сюда, пока Ангелина завершила все свои дела, собрала вещи. Ее квартирку мы выставили на продажу.

— Гель, а у тебя есть мечта, — спросила я ее накануне.

— Есть, так хотела увидеть море, — мечтательно говорит моя сестра.

— Поехали на море, — смеюсь я.

Прошло три года. Это были самые сложные года, когда весь мир сидел взаперти, потом вакцинировался, а потом еще долго выходил из депрессивного состояния.

Юля уехала с Ярославом в Краснодарский край, теперь они живут в Сочи. У них родился сын.

Моя сестра тоже живет в Сочи. Сбылась ее детская мечта. Мы купили ей коттедж, а Ярослав помог его оборудовать под ее нужды. У нее теперь есть помощники по дому и хозяйству. А Юля старается ей по мере возможности помогать. Ангелина не стала сидеть дома, проедая свое наследство. Она работает, помогает писателям, исправляя тексты. А еще пишет сказки для детей. Она счастлива. А я рада за нее.

Мы с Пашей обосновались в Московской области. Построили себе большой коттедж недалеко от деда. У нас родился сын Матвей, на подходе второй.

Дед радуется, говорит Могилевых должно быть много. Мы такого же мнения. На двоих задерживаться не будем.

Паша открыл магазин запчастей и автосервис. Как ему трудно не было, от моих денег он отказывался. Говоря, что мужик должен сам на свою семью зарабатывать. Правда потом я все-таки внесла в его бизнес деньги, теперь мы совладельцы. Мы расширились. И у нас есть сеть магазинов автозапчастей и сервисов, а еще заправки. Мы трудимся и верим в будущее.

Что до других участников нашей эпопеи, то…

Аглая вышла замуж за деда, Константина Дмитриевича Могилева. Мы долго смеялись, что Аглая сумела подобрать ключик к сердцу деда. А дед отучил ее от пьянства. Аглая закодировалась. Теперь живут счастливо, душа в душу. Прикупили соседние участки сада, разводят курочек, присылают нам свои фермерские, экологически чистые продукты.

Роберт сел надолго. Отец его не стал выручать. Говорят, что следователям удалось доказать причастность Роберта к поставке крупных партий наркотиков в область.

Что до Волчиных, то посадили и дочь, и отца, и их охранников. Всем дали большие сроки, смогли доказать и часть убийств. Правда, Сергей Сергеевич до сих пор не на зоне. Его все судят сразу по пяти разным делам. Суды тянуться ни один год. Но он уже точно не отвертится. Их империя рухнула. Они раззорились.

Мои родители тоже заслужили каждый свое.

Отчим умер, не прожив и двух лет, его добил очередной инсульт. Его так и не успели осудить. Все дела, что завели на него, были закрыты. Мать получила его деньги, продала всю недвижимость и клиники и уехала в Италию. Кто-то говорил, что там нарвалась на альфонса, и теперь он сосет из нее деньги. Но это уже ее дело. Я не горю желанием общаться с ней.

Вот такая получилась история.

А Айлин была права. Я действительно занялась благотворительностью, помогаю детям с врожденными патологиями. Наверное, во мне говорит совесть за моих родителей. Они поступили гадко. Врачи подтвердили, что если бы родители занялись реабилитацией моей сестры, то она бы могла ходить. Но отец предпочел скрыть ущербную дочь, а мать даже не поинтересовалась, где он ее «похоронил». Они просто закрыли глаза, предпочитая не вспоминать о калеке.

Поэтому часть средств я трачу на таких же детей. Помогая им встать на ноги!

Больше книг на сайте — Knigoed.net

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая (глава из «Новогодняя сказка для ведьмочки)

Глава шестая Павел

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая