Леон [Лана Мейер] (fb2) читать онлайн

Леон Лана Мейер

…Он смотрел на неё особенным взглядом — всякая девушка мечтает, что когда-нибудь на нее будут так смотреть.

«Великий Гэтсби», Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Глава 1

Эмили

Я надеюсь, что его здесь не будет.

Не уверена, что готова ко встрече с человеком, с которым придется состариться.

Договорной брак — это так скучно. Скучнее только это светское сборище с королевским размахом, где я так много всего «должна».

Держать спину ровно, подбородок высоко, шею вытянуть. Быть воспитанной и милой. Быть хорошей. Идеальной. Быть достойной представительницей женской части древнего рода Моран и всем своим видом показывать, что ты — носитель «голубой крови», и твое поведение должно быть соответствующим.

В моей жизни есть только правила, строгое расписание, пресловутый этикет, дорогие тряпки и полное отсутствие самой жизни, какой она должна быть.

Насыщенной. Эмоциональной. Яркой, дикой и сумасбродной. Но она сухая, как страницы учебников, которые я каждый день поглощаю в огромном количестве. Я бы отдала все свои миллионы, что каждый день нарастают на моем трастовом счету в геометрической прогрессии.

Отдала бы за один миг, наполненный настоящей жизнью.

Я не боюсь смерти. Пустая жизнь — вот что по-настоящему страшно.

Словно… не моя жизнь.

— Обязательно завязывать так туго? — сквозь стиснутые от боли зубы, хнычу я, пока мама затягивает на мне корсет облегающего платья. Обычно меня собирают ассистентки, но присутствие на сборах мамы — что-то вроде традиции, так как это мой первый выход в свет, после того, как я стала совершеннолетней.

Небольшая ремарка: совершеннолетие в семьях, подобных нашей, наступает раньше, чем установлено государством. Алкоголь и сигареты в магазине мне не продадут, а вот замуж уже можно. Даже нужно, согласно тем же чертовым традициям.

— Ты должна быть идеальной, принцесса моя, — елейным голосом воркует мама, стоя над душой. — Это же ежегодный благотворительный гала-ужин, на котором соберутся представители всех семей. Ты видела, какие они точеные красавицы? Но ты… затмишь их всех, я уверена, — поворачиваюсь лицом к маме, одновременно прощупывая пальцами ребра через плотную ткань, пытаясь понять, не треснут ли они от такого тугого компресса.

У меня тонкая талия и хорошая фигура, но в этом платье я выгляжу как ходячие песочные часы. Наверное, мне стоит благодарить бога за то, что оно хотя бы не пышное, как в средневековье, а смоделировано под современный стиль.

Придирчиво рассматриваю себя в боковом зеркале. Волосы собраны в строгий пучок, длинная шея открыта, ключицы аристократично выпирающие и прямые — и плевать, что мне пришлось посидеть ради этого на голодных диетах. Что не сделаешь, чтобы не разочаровать родителей и не ударить в грязь лицом. Полнота — дурной тон, а я к ней предрасположена. В детстве я была той еще булочкой, меня едва приняли в балетную школу.

Таким семьям, как наша, не отказывают.

Чувствую, что скоро я доведу себя до нервного срыва, в любой момент сорвусь и разом выпущу всех своих демонов на окружающих.

Держу пари, весь Вашингтон содрогнется в тот миг.

— Если не упаду в обморок, — тихо бросаю я, вглядываясь в затуманенные обожанием глаза матери. Сильвия Моран наделена сказочной нордической красотой, что передалась и мне. Пусть не скромно, но так и есть: глаза синего цвета, выбеленные от природы волосы, светлая, сияющая, фарфоровая кожа. Моей генетике совершенно все равно, что я хотела бы быть мулаткой и тверкать в каком-нибудь грязном клубе, под треки Рианны, а не вальяжно вышагивать на гала-ужинах, блистая своей сияющей белой кожей.

Мои родители любят меня. Даже слишком. Буквально боготворят, поскольку я родилась после череды маминых выкидышей. Но их любовь — это петля на моей шее.

— Только попробуй, милая. Господам из китайской династии Каанов не понравится, если они подумают, что у тебя недостаточно крепкое здоровье. Джин Хуан должен посетить сегодняшнее мероприятие, и я уверена, что у вас, наконец, найдется минутка для личного разговора с будущим мужем, — вдохновленно воркует мама. В ее светлых глазах едва ли не звезды сияют, когда она грезит о моей свадьбе с сыном теневого китайского императора и наших будущих наследниках.

Теневой император — это не официальный правитель страны. Все члены семи семей — серые кардиналы тех земных территорий, которые ими унаследованы. Во главе семерки на данный момент стоит Валентин Голденштерн, поскольку именно это семья завладела господством над другими целых двести лет назад.

Впрочем, отец говорит, что у него есть свои рычаги давления в мировом правительстве, но пока его вполне устраивают вторые роли.

А меня, по его мнению, должна устроить роль жены и инкубатора для вынашивания детей.

Я схожу с ума от этой мысли и считаю, что я сама еще вчера была ребенком. Я даже не успела насладиться свободой и детством. Но моя судьба, как и судьба моей сестры Келли Моран предрешена.

Она выйдет замуж за Леонеля Голденштерна.

Мне достался Каан Джин Хуан.

И я даже не знаю, что хуже.

Первый — высокомерный, безэмоциональный нарцисс и социопат.

Второй — каким бы они ни был, заберет меня в Китай.

Такой себе расклад, не находите?

Я не хочу в Китай!

— Я не хочу замуж, мама, — в очередной раз делаю попытку противостоять я, и женственные черты лица матери становятся жестче. Благодаря многочисленным косметологическим процедурам ее лицо выглядит молодо, и практически не выражает негативных эмоций, но я чувствую, как мгновенно меняется ее энергия: она буквально дышит на меня недовольством и немым предупреждением. Этакий токсичный дракон.

Мне так хочется уткнуться в ее чертов твидовый Chanel и разрыдаться на ее плече, но я не могу себе этого позволить.

— Ты выглядишь восхитительно, — Сильвия снова отвешивает мне комплимент, делая вид, то не расслышала моего последнего возгласа. — Я так долго ждала твоего первого выхода в свет после совершеннолетия.

— Очень хотелось бы с этого света сойти. Или с этой планеты, — шепчу одними губами я, так, чтобы она не поняла ни слова. Мама лишь заторможенно моргает, пропуская мои эмоции мимо своего восприятия.

Жить две жизни тяжело. Быть двумя личностями одновременно. Днем я примерная наследница рода Моран, и мое поведение можно сравнить лишь со сдержанностью и благородством Кейт Мидлтон. Но в определенных закрытых компаниях, хоть это и случается редко, я превращаюсь в отвязную Меган Маркл.

Мои подруги из закрытой школы вовсю тусуются и пробуют алкоголь, сигареты, секс. Мне очень редко удается сбежать на подобные вечеринки. Фактически — пару раз в год.

Конечно, это были незабываемые разы, но каждый раз, когда я иду на побег из «царства» я подвергаю риску себя и весь персонал, что меня окружает.

Все остальные триста шестьдесят три дня в году я являюсь олицетворением стиля old money, изысканного воспитания и адептом исключительно «интеллектуальных» интересов.

Мое будущее предрешено: я выйду замуж, стану послом ООН, буду раздавать бесконечные интервью для Tatler, похоронив свою мечту стать вольной танцовщицей.

Мужчины в моей жизни — отец и муж, будут всю жизнь управлять мной, пока я буду дышать по их расписанию, не смея разогнуть головы.

Безвкусно и тоскливо.

Подхожу к прозрачному окну в своей спальне, открывающим мне вид на происходящее мероприятие в большом зале. И вновь в голове звучит фраза «скучно и пресно» — теперь, когда я смотрю на собравшихся женихов.

Все, разумеется, либо члены семи управляющих теневых семей, либо дети влиятельных политиков и других представителей мировой арены.

На подобных мероприятиях всегда очень строгий дресс-код, вплоть до выбора цвета. Сегодня балом правит бежевый, кремовый и серый, ассоциирующиеся у меня со спокойными и сдержанными нарядами в стиле «унаследованного богатства». Есть еще один негласный код, о котором не пишут в пригласительных: код этикета и прилежного поведения.

Я должна всем своим видом демонстрировать то, что достойна носить фамилию Моран. Иначе, как говорит моя мама, когда я совершаю что-либо, что ей не нравится, «наш прадед, великий Джорджуа Моран, перевернется в гробу».

Обидно, что твое будущее предписал мертвый прадед. Царство ему небесное.

Я даже хожу в классическую балетную школу, а дома, за закрытой дверью отдаюсь своей авторской современной хореографии. И мечтаю о мировой известности в этой сфере, отдаваться чувственным порывам, как в фильме «грязные танцы».

Увы, я танцую унылую, заученную мною до дыр классику. Такую же знакомую и доступную мне, как все эти лощенные и вылизанные «маменькины сынки» и «мажоры», на пиджаках которых не найти и пылинки.

А под рубашками не найти татуировок, забитых рукавов и прочих «запретных удовольствий», которые кажутся мне очень сексуальными. Мой идеал — сумасбродный и брутальный мужчина в красивой форме, шлеме и кожаных перчатках. С ног до головы забитый провокационными татуировками. Вольный бунтарь, способный украсть из этой красивой тюрьмы.

Довольно примитивные желания. Классика жанра: примерные девочки в моем возрасте, хотят того, что подавлено в них самих.

Хотя, кто знает, что все-таки скрывается под этими идеальными пиджаками? Возможно, местные женишки не так уж скучны, как я предполагаю. Но рассмотреть их ближе у меня нет возможности. Слышала, мой будущий муж очень ревнив. Очень. Мне стоит держаться женских компаний.

Минуя лестничный пролет и несколько поворотов, я направляюсь в эпицентр гала-ужина, ориентируясь по звукам ненавязчивой живой музыки, исполняемой мини-оркестром. Из всех музыкальных инструментов ведущим соло выделяется скрипка. Мне хочется зевать, когда я прохожу мимо дорогих картин, частично украшающих пространство холла. Резкие звуки звенящих рапир заставляют меня замереть на месте у одной из дверей и заглянуть внутрь.

Фехтование — социально одобряемые в элитном обществе «драки», и мой брат, Дилан Моран, является создателем собственного клуба по этому спорту. Он олимпийский чемпион, а участники его клуба в основном приближенные к элитам, или члены теневых семей.

Я не могу пройти мимо двери, заметив, что сейчас главным участником нешуточной дуэли является Драгон. Я не вижу его лица из-за хемы, но его имя и фамилия вышиты на белой форме вместе с фамилией и гербом Голденштерн. Мы знакомы с детства, благодаря подобным семейным мероприятиям, но пару лет назад сблизились, когда я заинтересовалась парусным спортом.

Драгон зацепил меня своей приземленностью и отсутствием пресловутой короны на голове. Говорят, что он — бастард, наверное, именно этот факт делает его совершенно незаносчивым и настоящим.

Чего нельзя сказать о его брате, Леоне. Он, скорее, с интересом поговорит с картиной, чем посмотрит на меня с каким-либо выражением в зеркально-прозрачных глазах. Хотя, насколько мне известно, он на всех так смотрит — нечитаемым взором, излучающим холод.

Его присутствие всегда пробирает холодом, словно влажный ветер, до самых костей.

Я застаю финальные аккорды поединка между братьями, окруженными толпой зрителей. Чувствую себя «белой вороной» в мужском клубе, но все же не могу сдержать свои эмоции, когда один из братьев снимает свою хему, и в лице победителя дуэли я узнаю Драгона.

— Нелегко тебе пришлось, Драг! Но сегодня ты выгрыз победу у нашего прошлогоднего чемпиона, — по залу разносится голос моего брата, что является ведущим, рефери и создателем клуба одновременно.

Поаплодировав Голденштерн младшему вместе со всеми остальными участниками клуба, я расплываюсь в широкой улыбке и дарю ее Драгону. Он лукаво подмигивает мне в ответ, обнажая в ухмылке белые зубы.

Драгон Голденштерн — красивый, статный, высокий молодой человек. Некоторые из моих подруг с мольбой просят, чтобы я познакомила их ближе, прекрасно зная, что мы дружим и на большее я не претендую.

Не знаю, с чем это связано. Я имею в виду то, что до сих пор не влюбилась в Драгона. Или он в меня? Он довольно закрыт в романтическом плане, а я не разрешаю себе отдаваться чувственным порывам из-за своей помолвки с Кааном.

Не хватает еще лишиться девственности с другим мужчиной и достаться Хуану «испорченной». Родители позеленеют от позора и отрекутся от меня.

Все время, пока я переглядываюсь с Драгоном, взглядом поздравляя его с победой, чувствую на себе пристальный взор от побежденного героя поединка. Из-за хемы я не вижу его лица, а когда он, наконец, снимает ее, то тут же разворачивается ко мне спиной. Все, что я могу наблюдать в Леонеле Голденштерн на сегодняшний день — это короткий хвост на его затылке, которым он собирает свои длинные (для мужчины) волосы, высокий рост, широкие плечи и узкие бедра.

Его цепкий, по-королевски надменный взгляд выжигает стигматы на моем теле.

Обычно, я не выдерживаю и трех секунд, опуская свой. Но не сейчас, не сегодня.

Я задерживаю свой взор на Леоне, ощущая себя так, будто смотрю на хищника в процессе охоты.

И если обычно страх, который я испытываю по отношению к нему, парализует меня, то сегодня — эти чувства меня пробуждают.

Его губы трогает едва заметная ухмылка.

Чертов царевич оценил мою смелость, но я не нуждаюсь в его оценке.

Я выросла и теперь все будет иначе.

Эпоха «послушной девочки» подошла к концу.

* * *

— Что ты зависла с такой кислой миной, Эмс? — Келли буквально вытаскивает меня из залипания в одну точку и погружения в свои собственные мысли. Я уже перетанцевала со всеми, с кем это было возможно. Переговорила со всеми подругами, обсудив свои наряды и планы на лето.

У всех все одинаково: рандеву на яхте по Европе, с родителями. Бесконечные визиты в гольф-клубы, игры в большой теннис, конный спорт. Все это конечно очень интересно, но меня порядком выворачивает от однотипных разговоров и хобби. Обсуждение дорогих подарков и бриллиантов, подаренных предками на день рождения, и о том, как сложно достать сумку одного известного модного дома в нужном цвете…

Все, о чем я мечтаю — снять с себя этот чертов корсет, который насобирал уже миллион комплиментов от подруг матери. Все диву даются, какая «завидная невеста и красавица выросла», а мне тошно.

— Волнуешься перед знакомством с женихом? — снова достает сестра, заставляя меня вспомнить о существовании горе-китайца.

Наверное, я до конца не верю, что мы действительно поженимся. Может, я ему не понравлюсь? Может мне стоит не чистить зубы перед нашим первым свиданием?

— Кстати, его здесь нет и не будет, — выдыхаю я. — Мама сказала, что его полет отменили из-за погодных условий. Какое счастье, что Китай так далеко.

— Слышала бы ты, с каким облегчением говоришь это. Что, совсем любви не хочется? Я вот жду не дождусь официальной помолвки с Лео, — глаза Келли сверкают, стоит ей заикнуться о предстоящей свадьбе.

Она резко осекается, так как в большой зал, где проходит вся основная часть мероприятия, заявляется «золотой квартет». Все собравшиеся девушки тут же приковывают взгляды к молодым мужчинам, а именно к Дилану, Леону и Драгону.

Среди золотой молодежи тоже есть своя иерархия, и эти трое — стоят на ее вершине.

Готова поспорить, что, у некоторых представителей старшего поколения тоже поджилки трясутся, при одном взгляде на них.

Когда они вместе, кажется, что они — непобедимы.

Словно три олимпийских бога, каждому из которых отведена своя особая роль, они направляются вперед с нечитаемыми выражениями лиц.

Я стараюсь не пялиться на них, чтобы не быть, как все. Или чтобы не видеть одного из трех, потому что видеть его не хочу.

К тому же, нас с Келли вновь отвлекает мама и ее подруги, что спешат окружить нас и вновь засыпать типичными вопросами: «А когда замуж?», «А когда свадьба», «Ну сначала они должны выучиться, получить дипломы…», «Пусть не затягивают, сейчас жизнь беспокойная. Девушки взрослые, пока молодые — стоит обзавестись потомством».

В общем, создается такое впечатление, что женщины в наших семьях лишь красивые резервуары для вынашивания детей. А мужчины, по праву рождения благословлённые «красавчики». Все знают, что рождение мальчика — праздник в семье. Девочкам рады только после явления на свет особей мужского пола.

Когда нам удается отмазаться от маминой компании и выдохнуть в стороне, к нам с Келли направляются братья Голденштерн. Не знаю почему, но мне тут же хочется уменьшиться в размерах, или спрятаться за одной из декоративных колонн, расположенных в большом зале. Но внутренняя гордость не позволяет демонстрировать свою нервозность и так откровенно тушеваться, несмотря на то, что приближение Леона всегда на меня влияет подобным образом.

Я просто не могу находиться с ним рядом. Хочу убежать немедля. Раствориться. У меня начинается какой-то нелепый тремор, появляется острое желание отвести взгляд. Я словно нахожусь под воздействием его тяжелой, густой и темной энергии, проникающей через поры на моей коже. Отравляющей меня, запускающей мощнейшую интоксикацию в организме.

Этот молодой человек определенно наделен способностью забираться под кожу. Не прикасаясь.

— Ну как прошел турнир? — как только братья подходят к нам, сестра льнет к Лео, аккуратно взяв его под руку. Естественно, публичное выражение бурных чувств запрещено, все в рамках этикета. Я стараюсь не смотреть в глаза Леону, он в свою очередь ведет себя так, словно меня здесь нет. Все внутри вспыхивает от ярости и обиды, потому что он — единственный мужчина, который всегда и везде меня игнорирует.

Обычно все парни с благоговением на меня дышат, а тут… тоже мне, царь зверей. Скорее зверь с энергетикой хищника.

В тот момент, когда я обращаю внимание на Драгона, нарушающего правила хорошего тона и погрузившегося в телефон в эпицентре светского мероприятия, Леон вдруг бросает в мою сторону фразу, смысл которой не сразу до меня доходит:

— Могли бы вы принести мне шампанское? — мужчина кидает на меня мимолетный взгляд. Даже не задерживает его. Словно я пустое место.

Он что, действительно принимает меня за официантку? Или издевается? Да, у меня серое платье и белый корсет, который можно принять за модный фартук… но только если ты слепой мудак с завышенным чувством собственной значимости!

— Леон, ты прикалываешься что ли? — игриво хихикает Келли, обходя его, берет его за вторую руку, явно пытаясь пометить свою территорию.

У меня все внутри настолько закипает, что я не могу сдерживать свои эмоции. И этот… павлин смеет делать вид, что меня не знает.

Меня, Эмилию Моран!

Стиснув зубы, я ловлю взглядом официантку, как раз проходящую мимо меня. Все происходит мгновенно. Я рефлекторно хватаю изящный бокал с игристым шампанским с подноса и резким движением выливаю содержимое на Леонеля Голденштерн. Плюю сладкой жидкостью прямо в бесцветные глаза, в холеную и аристократичную рожу. Жидкость, что скоро станет очень липкой, стекает по его шее, рубашке, по дорогому серому костюму, сшитому на заказ.

Адреналин в крови зашкаливает, подобное поведение — недопустимо на светском мероприятии, и я уже вижу, что привлекла внимание закрытой прессы. В «большой мир» это не попадет, но по специальным каналам среди элит быстро распространится.

Все взгляды прикованы ко мне.

А у меня перед взором все расплывается, будто я снова теряю зрение.

Я родилась с ужасной способностью видеть, и если бы не операция в детстве — могла бы ослепнуть.

Кажется, это случилось сейчас из-за нервного напряжения.

Звук тока крови в ушах перекрывает охи и вздохи присутствующих.

Я чувствую, что Леон, наконец-то смотрит мне прямо в глаза. Впервые за долгие годы.

Ура. Наконец-то я заставила тебя посмотреть на меня.

Меня всю трясет, мир мгновенно переворачивается.

Я не могу дышать, ощущая дикую скованность в грудной клетке.

Внимание, внимание. На светском гала-ужине зарегистрирована первая в мире смерть от стыда и позора.

А знаете… мне ни капли не стыдно. У меня есть характер. Давно нужно показать всем свои зубки, в том числе матери и отцу. Мне выпал отличный шанс сделать это публично.

И плевать, что во мне кричат эмоции, а не здравомыслие.

— Я случайно. Плохая из меня официантка, — пытаюсь отшутиться я, пожимая плечами.

Вы только посмотрите на него. Сам царь явил свои эмоции этому миру — впервые я вижу подвижность мимики на лице Леона, из-за затекших в глаза капель шампанского, ему пришлось закрыть глаза и поджать губы.

— Ты же леди! Дорогая, что на тебя нашло?! — в наш кружок встревает мама. — Леонель, она случайно… она не хотела…

— А вот и хотела! — заявляю во всеуслышание, привлекая к инциденту еще больше внимания. — Никакая я не леди! — вдруг вспыхиваю еще больше, злясь на то, что мама извиняется перед Голденштерн. — До леди мне как до луны, — рывком распускаю волосы, швыряя на пол шпильки из пучка.

Отчаянно пытаюсь снять с себя корсет. Быстро не получается. В нем уже невозможно дышать. Хочу содрать с себя кожу, а не платье.

Я как будто бы за последние пару минут стала больше, шире. Все еще не отдавая себе отчет в непозволительных действиях, просто покидаю мероприятие, стуча каблуками по мраморному полу.

Бегу прямо по длинному коридору и буквально срываю с себя корсет, умудряясь предварительно ослабить его.

Врываюсь в свой зал для танцев, и избавляюсь от платья, оставаясь в утягивающем боди. Обычно в таких танцуют балерины, но я использовала его для того, чтобы влезть в своей наряд.

Злость переполняет меня, словно закипающий яд, отравляющий каждый атом крови. Голосовой командой я включаю музыку и, чувствуя, как слезы душат и подкатывают к горлу, перехожу на экспрессивный танец. Я не думаю о хореографии, о том, как правильно тянуть носок или ставить пятку. На сколько градусов должно быть развернуто колено в плие, и насколько высоко я прыгну в шпагате.

Ни единой мысли, только движения, отражающие мое внутренние состояние.

Я — восстание. Я — мятеж. Я — непреодолимая стихия.

Наступит день, когда я трансформирую все правила и традиции.

Я стану первой королевой, но только для того, чтобы установить свои.

В момент наивысшей точки эмоционального напряжения, выходящего через тело, я слегка подворачиваю ногу и падаю на паркет. Острая боль простреливает лодыжку, слезы выступают из глаз. Я все еще могу шевелить суставом, значит, это не перелом.

Возможно, сильный вывих. Черт.

Спустя пару минут, неприятные ощущения утихают, и я осознаю, что скорее просто не так встала в позицию. Нога шевелится, и легко отделалась.

Но падение стало последней каплей за день.

Зареванная, измождённая и замученная я поднимаю взгляд в зеркало, вглядываясь в свое отражение. Тоже мне, бунтарка и мятежница. Это провал, родители мне всю голову выклюют из-за этого инцидента.

Нам нельзя ссориться с Голденштерн, а им с нами. Даже по пустякам. Наши семьи воевали около двухсот лет назад, и союз кланов держится на прописном перемирии и четких договоренностях. И браках.

Пытаюсь выровнять дыхание и параллельно ползу к своей сумочке, оставленной на полу.

Разум затуманен туманом, в голову врываются тысячи мыслей. Я не хочу их слышать. Я не хочу никого видеть. Я не хочу быть частью этой семьи!

Я хочу умереть.

Исчезнуть.

Инсценировать свою смерть.

Или действительно просто «удалиться». Может, тогда меня будут любить такой, какая я есть? Когда я буду мертвой?

Нервно нащупываю пузырек с антидепрессантами, который выписал мне мой психотерапевт. В нашей семьей у каждого есть мозгоправ и это не удивительно. На нас с сестрой и братом оказывается слишком много давления, у родителей — свои тараканы и кризис средних возрастов. Не знаю, что со мной будет, если выпью горсть этой дряни залпом. Но сейчас я близка к тому, чтобы послать всех к чертовой матери и сделать это, не оставив предсмертной записки.

Набрав горсть таблеток, я внезапно цепенею от ужаса. Всей кожей ощущаю присутствие еще одного человека, возвышающегося сразу позади меня. Его отражение в зеркале кажется огромным, многоликим и бесконечным.

Леонель Голденштерн стоит за моей спиной. Меньше чем в полуметре.

Молодой человек подкрался бесшумно. Словно сама Смерть.

Или дьявол, пришедший по моему душу — именно такой у него сейчас взгляд. Его гипнотические глаза прикованы ко мне пристально, а зрачок расширяется и заполняет почти всю часть серой инопланетной радужки.

Я никогда не забуду этот взгляд. Даже если мне память сотрут. Не забуду. Бросающий меня в дрожь, вызывающий легкий тремор, наматывающий внутренности на раскаленные виллы.

Черт. Что он здесь делает?

— Встань, — приказывает Леон, произнося это словно таким тоном, что невозможно ослушаться. — И замри, — едва слышно добавляет Голденштерн. В его шепоте столько силы, что кажется, в зале стекла начинают дрожать. Еще один шаг с его стороны и он совсем близок ко мне. Я чувствую его запах: амбра, табак и древесные ноты сошлись в вальсе дорого парфюма.

Широкая ладонь Леона поднимается над моим полуобнаженным плечом, но не касается кожи. Закусив губу, я разглядываю его заостренные черты лица в отражении, все еще не понимая, зачем он ко мне явился.

Он же делает вид, что меня не существует.

— Убить себя — все равно, что прийти к Богу без приглашения, — мягко выдыхает он.

— Пришел, чтобы читать мне нотации? — дерзко отвечаю я, сжимая ладони в кулаки.

— Просто хочу сказать, что к Богу тебе еще рано, — впервые в жизни, вижу, как его губы раздвигаются в ехидной полуулыбке.

Лучше бы я ее не видела.

— Почему же?

— Потому что тебя ждет дьявол. И не на небесах. А на земле, — не отрывая взгляда от моих глаз, недвусмысленно заявляет Голденштерн.

— И по ходу, он совсем рядом, — парирую я, тяжело дыша. Моя грудь вздымается и опускается с бешеной скоростью. Леон замечает это, и, склонив голову, произносит мне в ухо:

— Идеальная принцесса — Эмили Моран. Правильная. Золотая девочка. Всегда на глазах у публики. Старательная и прилежная. Разве ты такая, Эмили? Даже если «да», мне бы было интересно тебя испортить.

— Интересно? Тебе что, алкоголь в кровь через глаза попал? — выпаливаю я, откровенно намекая на то, что до этого дня он даже не смотрел на меня.

— Возможно, — благосклонно предполагает Лео, все еще не касаясь меня. Тем не менее, у меня уже кожа от мурашек онемела в тех местах, над которыми прошлась его ладонь. — Иногда небольшая взбучка отрезвляет. Заставляет посмотреть на вещи под другим углом, — он делает паузу, прежде чем добить меня. — Хорошая девочка хочет повеселиться?

— Что ты имеешь в виду?

— Завтра, в полночь. Мой водитель тебя заберет. Тебе остается лишь осмелиться выбраться из постели.

— Это невозможно. Я под охраной. У меня комендантский час.

— Предоставь это мне. Просто подойди к запасному выходу со стороны сада, — услышав эти слова, я даже тешу себя надеждой о том, что Леон — романтик. — Твоя сестра часто так сбегала ко мне на свидания, — царапнув побольнее, добавляет бессердечный сукин сын.

Хотя с чего меня ранит свидания сестры с этим высокомерным львом, распушившим гриву?

— Родители меня убьют. И завтра у меня важное мероприятие…

— Ты могла бы умереть сейчас, если бы я тебя не остановил. Ты ничего не теряешь. Либо классно проведешь время, либо — покажешь им себя настоящую. И покажешь мне, — вновь обдает дыханием мой затылок, и едва касаясь моей шеи, убирает руку. — Пора выбираться из скорлупки, принцесса.

Также бесшумно разворачивается и покидает танцевальную студию, а я все еще пытаюсь переварить тот факт, что Леонель Голденштерн пригласил меня на… свидание?

Глава 2

Леон

«Властью обладает тот, кто может убедить в ней остальных. Хороший правитель — в первую очередь иллюзионист, только потом психолог и манипулятор. Тиран — это крайняя мера, сын мой, но иногда необходимо играть и этот образ», — отец любил напоминать мне о том, что власть всегда строится на иллюзии.

На иллюзии того, что большинство верят в то, что им говорят и показывают, а массовым сознанием легко управлять с помощью новостей и перестановок публичных «фигурок».

И даже не догадываются, что историю пишем мы, и это право было дано нам по факту рождения в семье Голденштерн. У нас могут быть исполнители, выступающие главами государств. Они тоже играют роль и порой могут подкидывать интересные идеи и сюжетные повороты для корректировки земного баланса, но сценарий принадлежит нам.

Группе людей, а точнее семей, и именно род Голденштерн отвоевал свое первенство среди них несколько веков назад. Скопление наших семей, объединенных в одну высшую касту общества, называется одним коротким словом.

Апекс.

Значение этого слова в понимании наших родовых линий трудно объяснить для простого обывателя. Несмотря на то, что это слово гораздо глубже, чем кажется, самым ближайшим синонимом к нему будет «империя».

И у империи может быть лишь один Апексар, иначе говоря — Верховный, президент, король, император. И сейчас это Валентин-Орланд Голденштерн, мой отец.

Несмотря на рецидивирующие негативные вспышки в моем здоровье, Орланд все еще искренне верит в то, что современная медицина справилась с моим больным сердцем. Но мы оба знаем, что это не совсем так. Очевидно, что в Драгоне он не видит будущего правителя, а наш старший брат, Артур — давно наплевал на долг перед семьей и отправился покорять космос в прямом смысле этого слова.

После окончания учебы я положу всю свою жизнь на то, чтобы стать великим апексаром.

Не уверен, что до конца определился с тем, каким именно правителем я буду — тираном, манипулятором или иллюзионистом, но я определенно намерен дожить до этого момента. День признания моей абсолютной власти станет для меня еще одним днем рождения, и очередным подтверждением того, что я смог победить смерть.

Смог выкарабкаться с того света, и отвоевать лучшее для себя из возможного.

Вопреки всему. Вопреки прогнозам врачей, вопреки своим генам, вопреки огромному шраму на своей груди.

Я хорошо помню день, когда он появился. Мне было девять. Помню, как воротило от смрадного запаха лекарств. Как болели исколотые вены на внутренней стороне локтевого сгиба. Я думал, что этот ад никогда не закончится, обследования перед операцией казались мне вечностью, как и время, проведенное в больнице.

Я горстями пил лекарства, наблюдая за своими сверстниками в интернете — как они занимаются спортом, улыбаются, ходят в общественную школу, отправляются на лето в спортивный лагерь и творят сумасбродные вещи.

До операции слово «адреналин» вообще было для меня под запретом. И лишь эта сложная манипуляция могла подарить мне новую жизнь или отнять ее навсегда.

Когда я понял, что процедура неизбежна, я осознал, что у меня есть только два пути: умереть или стать сильнее.

Накануне операции я сходил с ума от голода и, честно говоря, от скуки. Родителям запретили посещать меня за сутки до, чтобы их визит не повлиял на мое давление и сердцебиение. Моя мама — тревожная женщина, она и так смотрела на меня так, словно я находился одной ногой в могиле, поэтому это было прекрасным решением.

Однако мой больничный покой был прерван появлением незваной гостьи. Я уже почти засыпал…

Переизбыток таблеток и прежде вызывал у меня эффект «замутненного сознания». Поэтому, когда в мою палату ворвалась маленькая белокурая леди, я сначала подумал, что я уже сплю, или брежу. Возможно, это такая подготовка к наркозу в виде галлюцинации. Ведь гостей перед операцией я не ждал, а дверь комнаты всегда запирают снаружи.

Я никогда не видел таких красивых девочек. Огромные синие глаза, в которых сияли звезды, смотрели на меня таким заинтересованным и неравнодушным взглядом, что сердце уходило в пятки и выделывало сальто-мортале в грудной клетке.

Никто и никогда не смотрел на меня так пристально. Так открыто. Откровенно. Никто, кроме родителей, членов семьи и прислуги.

Я вообще видел мало людей до этого момента, так как находился на домашнем обучении в отличие от того же Драгона.

Ее белые, как у арктической принцессы, волосы, частично были заплетены в косу, образующую корону на голове. Остальные — струились по плечам упругими водопадами.

Мне сразу захотелось ее нарисовать. Я никогда прежде не писал портреты, и знал, что она станет первой.

— С тобой все в порядке? — тихим обеспокоенным голоском пропела девочка, прикрывая за собой дверь. С ужасом она окинула взглядом многочисленные провода, окружающие мою койку.

— Не знаю, — просто ответил я, пожав плечами. — Возможно, я скоро умру.

— Почему? — снежная принцесса подошла ближе, положив одну из ладоней на мою кровать.

— Мне будут делать операцию, — все тем же непоколебим тоном отрезал я, утопая в ее глазах. — А ты чего здесь? В больнице.

Эта закрытая больница святого Себастьяна была специально спроектирована и построена для тех, в чьих жилах течет «голубая кровь».

— Мне тоже будут делать операцию завтра. На глаза, — она с волнением протерла левый глаз кулаком, явно нервничая и переживая не меньше меня. — Я буду хорошо видеть.

— Ты плохо видишь? Меня? — уточнил тогда я, немного расстроившись, что она не может оценить мою внешность.

— Да, очень. Я научилась легко ориентироваться в пространстве со своим зрением, но врачи говорят… что у меня нет фокуса. Я все вижу очень размыто. Я могу ослепнуть, если операцию сделают, и если не сделают. Так и говорят, представляешь? — немного коверкая слова, поделилась со мной сокровенным девочка.

— И меня ты плохо видишь?

— Ага. Расплывчато. Но я часто хожу во сне, и кажется, заблудилась.

— Что-то привело тебя ко мне, — усмехнулся я, все еще думая, что возможно — она мой сон. — Может это и к лучшему. Что ты меня не видишь, потому что выгляжу я очень плохо.

— Мне все равно нравится на тебя смотреть. У тебя огромные очертания, как у моего папы.

— Что ж, принцесса…

— Эмили, — бросает девочка.

— Принцесса, — обратился к ней, словно к королевской особе. — Мы в одной лодке? Ты можешь потерять зрение, я могу потерять жизнь. Мы навсегда запомним этот день, не так ли?

— Наверное. Хочешь, я кое-что тебе отдам? Но только обязательно верни мне это после операции, — не дожидаясь моего ответа, она протянула мне шарообразный предмет, легко умещающийся в моей ладони.

Гладкий, стеклянный на ощупь шар, представляющий собой маленькую версию глобуса. На одном из его полюсов прикреплен часовой механизм. Явно ручная работа. Мини версия земли из эпоксидной смолы.

— Сама делала?

— Мы с бабушкой вместе делали. Она все делает своими руками, — пояснила малышка. — Делала, — с болью в голосе добавила Эми, отчего мне стало ясно, что ее любимой бабули уже нет в живых. — Это мой талисман.

— Я не могу его принять. Тебе он тоже пригодится завтра.

— Нет, тебе пригодится больше, — настаивала она. — А ты мне что-нибудь подаришь? — расплывшись в хитрющей лисьей улыбке, поинтересовалась девочка, намотав белокурый локон на палец.

У меня нет ничего, чтобы я мог ей подарить. Свою футболку? Гаджеты? Фамильное кольцо? Все это кажется не впечатляющим, обыденным. Она подарила мне нечто, сотворенное в порыве сильной любви и творчества… и мне хотелось ответить ей таким же подарком.

Немного подумав, я достал галстук, карандаш и скетчбук из прикроватной тумбочки.

— Завяжи мне глаза, — попросил я, взглядом пригласив забраться на постель и начать игру.

— Зачем?

— Это игра такая.

— Вау, уже интересно, — хихикнула девочка. Она встала у изголовья кровати, а я сел, ощутив легкие боли в грудной клетке от лишних движений.

Прежде чем приступить к творческому процессу, я, с позволения принцессы, прикоснулся к ее лицу. Ее кожа была невероятной мягкой, а волосы пахли клубничным шампунем. Я хорошо запомнил черты ее лица, но мне важно было потрогать вслепую, прикоснуться к ней душой.

Потому что именно нутром и всем своим естеством я писал картины. Не при помощи глаз, не при помощи рук, которые были лишь исполнителями того, что творится в сердце.

В умирающем, но чертовски талантливом сердце.

Мама Драгона говорила, что Бог поцеловал меня, подарив мне редкий дар, но от соприкосновения с такой мощной силой, оно ослабло, как от удара током.

Мать Драгона, конечно, совершенно странная женщина, но что-то в ее словах мне откликнулось.

Затем, я погрузился в абсолютную тьму. Карандаш скользил по холсту, пока я вглядывался в черную бездну под закрытыми веками, накрытыми импровизированной лентой из галстука. Погрузившись в особенное, трансовое состояние, я отдался движениям кисти руки.

Все это время я ощущал ее присутствие рядом. Запах ягод, ее постоянные пыхтения и нетерпеливые пошмыгивания. Мы могли бы быть друзьями, когда она немного вырастет.

У меня нет друзей. У меня нет никого, кроме Драгона, кто бы понимал меня и разделял бы со мной эмоции.

Распирающее тепло разливалось по всему телу. Даже боль в грудине ушла, оставив надежду. Мне не хотелось, чтобы она уходила…

Мне хотелось, чтобы Эмили держала меня за руку. Завтра, во время операции.

А может быть, всегда.

И мне определенно хотелось выжить, чтобы еще раз увидеть ее глаза…

— Держи, — закончив, сорвал ленту и протянул портрет ей. — Если мы больше не увидимся, ты хотя бы узнаешь, какой я тебя увидел.

— Почему мы больше не увидимся? — дрогнувшим голосом, промолвила Эмили, взяв листок.

— Так может случиться, — коротко бросил я. — Мне нужно спать. Уходи, пока ночной обход не начался. Найдешь свою палату? — Эмили кивнула и подбежала к двери, прижав листок бумаги к груди.

Напоследок маленькая принцесса обернулась, тихо добавив, прежде чем уйти:

— Ты останешься жив. И умрешь в глубокой старости, — совсем не детским тоном прозвучали последние слова девочки.

Я знал, что рано или поздно мы встретимся снова. Как бы я ни старался не видеть ее, избегать, не замечать, игнорировать. Кажется, еще тогда, балансируя между жизнью и смертью, я ощутил, что нас связывает нечто неразрывное, прочное, вечное.

Но с самого первого мгновения, как я увидел Эмили Моран, я понял: если я хочу стать великим, мне нужно держаться от нее подальше.

И именно поэтому, когда отец сказал, что я обязан в будущем связать себя узами брака с одной из сестер Моран, я без раздумий выбрал Келли.

Эмили разрушит меня. Сделает слабым. Возможно, даже одержимым. Ее интересы могут стать для меня выше моих, выше моих обязанностей и задач, а этого я не хочу допускать. Это очевидно. Я ощутил это еще когда был ребенком.

И я видел, как она росла, становилась прекраснее с каждым днем, и это убивало меня, что проще было не смотреть вовсе.

Человеку, сотканному изо льда, опасно даже смотреть на солнце, чтобы к чертям не растаять.

Что на меня нашло, и почему именно сейчас я решил нарушить данное самому себе обещание? Осознание того факта, что она скоро уедет в Китай и мы едва ли когда-либо увидимся.

Я хочу… эгоистично хочу воспоминание о ней. О повзрослевшей Эмили в моей настоящей кровати, а не в больничной.

Итак, жизнь наследника Голденштерн простроена по четкому расписанию. Дисциплина во всем — мой фундамент. Мне предстоит долгое обучение у отца и представителей его ложи. Драгон не претендует на звание апексара, его все эти королевские обряды и стратегические планы обойдут стороной. Я жду не дождусь, когда вступлю в ложу и узнаю все секреты мироздания, сохраненные ложей до наших дней.

К тому же, мне нужно идеально разбираться в политике, истории, экономике, финансовом деле, менеджменте и знать несколько языков. Я изучаю все это каждый день, но признаться, ощущаю себя по-настоящему счастливым только в мастерской или в моменты выпуска адреналина и сброса напряжения.

С этой целью я и создал свой собственный орден. Орден любителей драйва и скорости. Машины — моя слабость. В разных их видах, вариациях и количестве. Многие наследники теневых семей разделяют мое увлечение.

И сегодня у нас по плану королевская битва. Гонки на треке с препятствием, который сгенерирует искусственный интеллект.

— Что будет, если отец узнает об этом? И о том, кто хозяин этого безобразия? — из лабиринтов мыслей меня вырывает голос Драгона.

Мы стоим на трибуне, облокотившись локтями на перила, наблюдая за сбором приглашенных гостей. Гоночный трек моего клуба ничуть не уступает всемирным соревнованиям. На фото со спутника он выглядит гибкой змеей, простирающейся в пустынной равнине. Раньше на этом месте был завод по переработке, но я выкупил эту землю с целью создания трека.

Звуки двигателей дарят ощущение предвкушения всплеска адреналина и скорости. Мой любимый оркестр, где ведущие партии играют скорость и мощь. В воздухе витает запах горящего топлива и накаленного асфальта, что придает атмосфере этого вечера еще больше напряжения и драйва.

Некоторые участники битвы уже разогреваются на тренировочном мини-треке. Спортивные и упакованные кары разгоняются с бешеной скоростью, и мчатся вперед, словно выпущенные стрелы, рассекая ветер и оставляя за собой вихри пыли и горячего воздуха.

Все это разминка. «Цветочки». «Ягодки» ждут всех на битве, во время опасных острых поворотов. Что мне нравится в гонках, так это способность побеждать гравитацию и держать внутренний баланс на грани возможностей.

Если говорить проще — чтобы управлять болидом или гоночным автомобилем на опасном треке, нужно иметь стальные яйца. Это место, где «маменькины сынки» и «богатые мажорчики» становятся настоящими мужчинами, бросая вызов самому себе.

Мой взгляд скользит по зрительным трибунам, на которых собралась толпа энтузиастов и приглашенных. Слава о моих гонках простирается на весь штат, и я знаю, что каждый присутствующий здесь уже давно затаил дыхание, предвкушая шоу.

— Ладно, он не узнает. Никто нас не сдаст, чтобы это не прекратилось. Ты создал прекрасную альтернативу пьяным вечеринкам, — усмехается Драгон, подмигнув мне. Я смотрю на него, как в свое отражение. Порой, искаженное, или повернутое новой для меня гранью.

Меня всегда удивляла наша внешняя схожесть, до того, как я не узнал, что мы близнецы.

Но Драгону об этом говорить не стоит. Мне нужен брат, а не враг в лице лишнего претендента на наследие.

В гоночных формах пилотов и сошлемами, снабженными мигающими светодиодами, мы выглядим словно супергерои. Этим ребятам одежда всегда придает визуальной смелости и решимости, а для меня это в первую очередь время, когда я могу избавиться от официального пиджака и хороших манер.

Перчатки — последняя и важная деталь для участия в гонках. Иначе кожа рук до мозолей стирается, пока пытаешься удержать руль на очередном повороте.

— Это только днем мы наследники несметных богатств. Ночью мы супергерои.

— Этому городу нужен новый герой, — подтверждаю я. — И я намерен вернуть себе первенство в своих же гонках. В прошлой битве я пришел к финишу третьим.

У меня бывают падения. Сначала они сильно били по моему ЭГО, но сейчас я учусь извлекать из них пользу.

— Оу, мисс «я плююсь шампанским» здесь, — вдруг замечает Драгон, привлекая мое внимание к Эмили.

— У тебя есть что-то с ней? — решаюсь спросить прямо, поскольку знаю, что Драгон и Эмс общаются. Довольно тесно общаются.

И мне никогда это не нравилось. А сегодня, когда я увидел, как она радуется его победе в нашем поединке по фехтованию, я едва ли не зарычал на весь чертов зал.

Я поэтому подцепил ее этой фразой про шампанское. Глупо. Но меня не учили обращаться или выстраивать отношения с женщинами. Я не умею, мне это и не нужно. Обычно, я с ними не общаюсь, а тупо трахаю. Даже не рисую.

Гормоны кипят, тестостерон зашкаливает, а прикидываться «хорошим» и добиваться расположения женщины мне обычно не нужно. Они сами по щелчку пальцев раздвигают ноги, даже фамилию называть не приходится. К тому же, у меня уже есть Келли.

— Что? — брат отвечает нечитаемым взором. Мне это не нравится. — У тебя вроде как есть невеста.

— Не забывай, кто ее будущий жених, — киваю в сторону Эмили, мазнув взглядом по короткой юбке, едва достигающей середины бедра и белому топу, облегающему округлые девичьи сиськи. Кайфовая у нее фигурка, залипнуть можно. — Китаец на тебе живого места не оставит. Если ты распакуешь ее, — делаю вид, что мне все равно, но это не так. По инерцию облизываю губы, задержав взгляд на статуэтке Моран.

Принцесса Эмили. Но это лишь маска. Она далеко не принцесса.

Я застёгиваю гоночную куртку на груди, слегка задевая пальцами шрам, немного зашлифованный многочисленными татуировками. Не отрывая взгляда от Эмили, привлекаю ее внимание. Наконец, она переводит взор прямо на меня, и в тот же момент ее бледная кожа заливается сладким румянцем.

Черт, Лео. Отведи взгляд. Не пялься так долго. Ну же. Ты что, сисек не видел? Голубых глаз, светлых волос, длинных ног? Здесь весь стадион таких… но нет.

Это ложь.

Эмили моя чертова «Мона Лиза», на которую я готов смотреть вечно, пытаясь разгадать ее тайну.

Не в силах отвести от нее взор, я с бешено колотящимся сердцем представляю, как срываю с нее короткий топ, и все возможные тряпки, оставляя перед собой обнаженной.

Беззащитной. Сияющей. Связанной. Плененной.

Я хочу нарисовать ее до одури. По-настоящему. По-взрослому.

Если бы она только знала, в какой позе я представляю ее перед своим холстом. Если бы она лишь на миг увидела эту картину, ее бедра давно бы стали мокрыми.

Эмили

Не знаю, что я здесь делаю. Мне чудом удалось сбежать из дома, подставив замешанный в моей авантюре персонал под возможный удар. И ради чего? Чтобы оказаться среди толпы адреналинозависимых мужчин и вдыхать запахи бензина и машинного масла?

Нервно кусая губы и слегка заламывая пальцы рук, я взглядом ищу знакомых девчонок.

— Не ожидала тебя здесь увидеть, Эми, — окликает Моника, наставив на меня камеру своего смартфона. Она не расстается со своим телефоном и блогом, который ведет в ТикТок. Там она подробно рассказывает о «красивой жизни» дочери миллиардера. — У тебя же комендантский час, — я быстро закрываю камеру ее смартфона ладонью, отмахиваясь от девушки, словно от назойливой папарацци.

Моника Кингросс славится своей кукольной внешностью. Несмотря на совсем юный возраст, она, кажется, уже переделала себе все, что было возможно и максимально вылепила из себя копию куклы Барби. Сегодня ее наращенные пепельно-белые волосы собраны в высокий конский хвост, но даже он куда длиннее, чем ее короткая розовая юбка, больше напоминающая пояс на бедрах. Постоянно мелькающая между жемчужных зубов жвачка и серьги-кольца добавляют ее образу легкомысленности и броской сексуальности, что в корне противоречит элегантному стилю, которого стоит придерживаться тем леди, что стремятся попасть на обложку Tatler.

И, несмотря на то, что я сегодня тоже выгляжу максимально расслабленно, мне все равно не нравится, что Моника мельтешит рядом и привлекает к нам еще больше внимания.

— Вот именно, поэтому будь добра, не свети меня в сторис, — сквозь сжатые зубы прошу я, уже жалея о том, что в мое царство одиночества так вероломно вторглись.

— Хорошая девочка боится схлопотать наказание? — ехидно поддевает меня местная школьная звезда и отборная стерва. — Мамочка с папочкой не знают, что ты здесь, верно?

— Просто решила развеяться. У меня недавно был день рождения, родители отменили комендантский час, — уверено лишаю ее права клевать меня, смерив Монику своим фирменным взглядом снежной королевы.

— Тогда добро пожаловать в свободную жизнь, Эмс, — она вдруг крепко обнимает меня, предварительно убрав смартфон в сумочку. — Знаю, у тебя почти нет подруг, ведь такие, как мы часто утопаем в зависти и осуждении. Но раз уж ты переступила порог своего дома, и вошла в адреналиновую жизнь сумасшедших гонок, я готова рассказать тебе о том, как здесь все устроено. Вопрос первый: ты будешь делать ставки? Я жутко азартна, — взахлеб тараторит Моника, едва ли не подпрыгивая на месте от предвкушения предстоящего шоу.

— Мне нечего поставить, — мысленно перебрав содержимое сумочки, я нахожу там только банковские карты. Но денег на них немного, потому что карманные средства мне положены лишь в ограниченном количестве.

— Ну, на тебе есть украшения, — быстро пробежавшись по мне оценивающим взором, замечает Мона. — А на кого бы ты поставила, если бы была чуть посмелее?

— На Драгона, — без всяких сомнений выдыхаю я, одномоментно ощущая, как правое плечо обдает раскаленным жаром.

Леон только что прошел мимо меня, направившись прямо к гоночному треку. Он даже не коснулся меня, но я всей кожей ощутила горячую энергию, исходящую от этого ходячего вулкана. Кажется, если кто-то рискнет коснуться его прямо сейчас, то сгорит заживо.

— Так и знала, что между вами с Драгоном что-то есть, — хихикнув, успевает вставить свои пять центов Моника, за секунду до того, как все окружающее пространство заполняет громогласный клич ведущего гонок.

— Дамы и господа, с вами Киллиан Рот, и мы начинаем нашу непревзойдённую, дикую, совершенно безумную «Королевскую битву!» без правил, — на фоне глубокого и объемного голоса диктора играет весьма эпичная музыка, явно написанная подражателем Ханса Циммера. — Добро пожаловать на нашу захватывающую гонку в мире «Драйва»! Сегодня мы собрались здесь, чтобы приветствовать избранных. Лучших гонщиков Элиты, которые сразятся за шанс участия в ежегодном чемпионате! На этот раз, организатор нашего драйвового мероприятия придумал для всех нас интересный квест. Гонка будет не простой, — задержав дыхание, ведущий выжидает драматичную паузу, пока я вместе со всеми слегка щурюсь от яркости софитов и неоновых огней, утопающих в сценической дымке. — Вы готовы узнать?

— Да! — хором кричат собравшиеся, дополняя свой возглас свистом и аплодисментами. По моему телу гуляет табун мурашек, я невольно заряжаюсь… а точнее заражаюсь адреналиновой зависимостью от присутствующих, словно это болезнь, которая передается воздушно-капельным путем.

— Я не слышу! Есть здесь кто-нибудь?! — звонко дразнит диктор. — Вы готовы? — еще больше заводит толпу Киллиан.

— ДАА! — словив стрельбу в барабанных перепонках, я вжимаю голову в плечи, испытывая острую жажду сбежать отсюда как можно скорее.

Но другая часть меня, до безумия хочет остаться и жадно вбирать в себя каждый миг этого безумного мероприятия.

— А теперь, друзья, обратите внимание на эту чашу с белыми стикерами, — с игривой угрозой в голосе провозглашает ведущий. — Сейчас, методом совершенно случайного отбора я выберу усложнения трека для наших участников. Все варианты, представленные в чаше, сгенерированы искусственным интеллектом. Вам интересно, что приготовила для нас эта маленькая машина-убийца?

— О да! Скорее!

— Что же там?

— Долой скучную гонку, мы хотим мяса! — ревет пьяный голос из оживленной толпе.

Мне становится не по себе. Надеюсь, здесь не бывает жертв?

— Итак, что же там, — из колонок доносится барабанная дробь, затягивающаяся на несколько долгих секунд, во время которых Киллиан опускает руку в прозрачную чашу, заполненную крошечными белыми конвертами. Ну прямо жатва из «Голодных игр», и хоть я знаю, что мне ничего не угрожает, так как я не принимаю участие в гонках, мне все равно становится дурно.

Как будто там, среди белых конвертов, есть мое имя, что может отправить меня на смертельный трек.

Наконец, Киллиан — долговязый парень в костюме-тройке и стильными очками без оправы, достает один из конвертов. Мое волнение нарастает, когда я замечаю, как его брови сдвигаются к переносице по мере чтения испытания про себя.

— Итак, я готов объявить усложнение трека для наших участников! — под свист толпы объявляет он. — Для сегодняшней «королевской битвы», нам понадобится десять девушек. Десять напарниц для наших участников. Но это еще не все… каждая избранная девушка станет «глазами» нашего участника, а его глаза будут завязаны в момент гонки! Уф, вам уже стало горячо и страшно? Кажется, кто-то хотел увидеть настоящую кровь этим вечером?

— Ого!

— Больше жести, еще больше! Хреновое усложнение! Мы никак не проверим, что их глаза действительно закрыты, — успевает возникать кто-то из первых рядов у сцены.

— Вау! Такого еще не было! — слышу голоса, доносящиеся из толпы, пребывая в шоке от такого опасного условия.

Они что, с ума сошли? Как можно гонять по треку с завязанными глазами? Это же смертельно опасно, один неверный поворот, и машина перевернется на высокой скорости. И не дай Бог — горящий автомобиль отрикошетит к невинным зрителям.

Родители не обрадуются, если я умру так глупо. Хотя… по крайней мере так, я смогу избежать своей предстоящей свадьбы.

— Но это небезопасно! — некоторые все еще пытаются вразумить организаторов смертельной гонки.

— Да уж, испытание для самых смелых девушек! Но, все мы прекрасно знаем, что они сами этого захотели, предварительно бросив имя в этот кубок, — ведущий кивает в сторону еще одной чаши, подсвеченной голубоватым светом. Я начинаю припоминать, что на входе в это место мне также предлагали написать свое имя и бросить туда. Слава Богу, я этого не сделала, так как хостес данного мероприятия, так и не объяснили мне, зачем это нужно.

— Я выберу имя из чаши при помощи своей красивой ассистентки Алессии! — на импровизированную сцену выходит стройная девушка, облаченная лишь в боди-корсет, напоминающий сценический костюм циркачки. Грациозно виляя бедрами, обтянутыми колготками в крупную сетку, она картинно улыбается зрителям, не забывая помешивать содержимое кубка. Скрестив руки на груди, внимательно наблюдаю за происходящим: интересно, кто эти сумасшедшие, что кинули свои имена в чашу?

— Первое имя будет избрано для создателя нашего чемпионата — Леонеля Голденштерн! Все мы знаем его как, настоящего «царя зверей» на треке, и мне очень хочется посмотреть на то, как сам царь справится с испытанием без своего главного оружия — острого зрения! — накаляя интригу, продолжает болтливо вести мероприятие Киллиан.

В этот самый момент, на небольшой подиум, выходят десять участников гоночного трека, по пять с обоих сторон. Каждую из двух колон возглавляет один из братьев Голденштерн, напоминающие в этот момент мне полководцев, выводящих своих солдат к разрушительному бою.

Такие высокие. Грозные. Широкоплечие.

Я невольно ощущаю странный жар внизу живота, представляя себя, стоящей между братьями — двумя скалами, поражающих своей непоколебимостью, и властной энергией, циркулирующей между их плотными бицепсами.

Они стоят плечом к плечу, и медленно переглядываются, придерживая в руках шлемы пилотов.

— Правда, мужчины в гоночной форме чертовски горячие? — словно читая мои мысли, Моника не может воздержаться от благоговейного шепота.

— Ну так что, сделаешь ставку? — Моника слегка ошалелым взором оглядывает мою шею. Я все время забываю, что между ключиц у меня лежит огромный бриллиант, привлекающий внимание всех, кроме меня.

Чертов ошейник, который прислал мне Джин, когда сделал мне предложение. Точнее, моим родителям. Своеобразный выкуп, взятка. Пыль в глаза моим родителям. Я надела его вчера вечером на гала-ужин и забыла снять.

— Меньше всего в этой жизни мне нужны сейчас деньги, — усмехаюсь я, даже не представляя, что может быть иначе.

— Как знаешь, — пожимает плечами в ответ Моника.

Наше внимание вновь переходит к происходящему на сцене.

— И первое имя, которое я назову… — ассистентка вручает Киллиану маленький конверт, что она только что достала из кубка. Я расплываюсь в улыбке, замечая, как напряжена Мона: кажется, она одновременно жаждет оказаться на этом жалком листе, и в то же время, боится этого.

Я же, наоборот, расслабляюсь, совершенно не завидуя той несчастной, что поедет с Леоном. Да я бы ни с кем из них не поехала, даже с Драгоном.

— Эмилия Моран! — объявляет Киллиан, читая мое имя с крошечного листа. Мой желудок делает сальто-мортале, реагируя на всплеск криков, свиста и оваций, обращенных ко мне.

Толпа ритмично скандирует мое имя.

Не могу пошевелиться, стопы, будто приклеены к полу. Ничего не понимаю. Ушат ледяной воды сейчас ощущался бы приятнее, чем жуткий вихрь событий, что начинает закручиваться вокруг меня с молниеносной скоростью.

Ничего не понимаю.

— Это какая-то шутка? — одними губами, выдаю я, в то время как парочка зрителей небрежно хватают меня за руки, и начинают вести в сторону подиума. Я следую за ними, как безвольный болванчик, все еще пребывая в шоке.

Наконец, прихожу в себя, и, оказавшись на сцене, взрываюсь:

— Этого не может быть! Я не вписывала свое имя в ряды желающих! — кричу я, пытаясь угомонить толпу, во всю выкрикивающую наши с Леоном имена.

Нахожу взором взгляд Драгона, в поисках поддержки и защиты у своего друга. Его брови сдвинуты, желваки заметно пульсируют под точенными скулами. Черт. Очевидно, что здесь парадом управляет второй Голденштерн, и едва ли Драгон поможет мне в данной ситуации.

— Итак, Эмили ты готова к гонке? Хороши ли твои навыки в вождении?

— Вы с ума сошли? Я не бросала имя в чашу, — пытаясь говорить спокойно, медленно чеканю я, вздергивая подбородок.

— Оу, какая жалость, Эмили, — без всякого сочувствия, комментирует Киллиан. Он явно доволен таким поворотом событий, потому что толпу мой протест лишь заводит перед гонкой и служит спецэффектом в так называемом шоу. — Значит, кто-то сделал это за тебя. И мы обязательно выясним кто это, но без штрафных санкций ты уже не можешь отказаться от гонки.

— Штрафных санкций? — напрягаюсь всем телом, но все еще надеюсь на то, что можно просто откупиться. Как раз десятикратный бриллиантик Джина пригодится.

— Да, для того, чтобы создать элемент шоу на сегодняшнем вечере, мы предусмотрели третью чашу, — две дополнительные ассистентки, ничем не отличающиеся от первой, выносят еще один стеклянный куб, доверху заполненный бумажками. — Варианты штрафных санкций также сгенерировал искусственный интеллект. Но знаете, что самое интересное? — вновь заводя толпу, интересуется Киллиан. — Все варианты чертовски горячие и непременно понравятся нашей публике!

Боже, это какой-то детский сад. Дурдом. Может, еще в бутылочку поиграем? Здесь все старше меня, а ведут себя, как дети.

Вот что алкоголь и тонны светских ограничений делают с молодыми людьми. И в этих руках — условно, половина мира.

Пьяная толпа совершенно не согласна с моим сухим и недовольным мнением по поводу происходящего.

— Чего морщишься, принцесса? — кричит какой-то мудак из толпы. — Надела топ на голые сиськи, а от мысли о горяченьком — играешь в недотрогу?

— А сиськи, кстати, класс! — гогочет еще один перепивший подросток. Трудно поверить, что это сборище остолопов — представители элит. На официальных приемах такого не увидишь. Наверное, дети богатых родителей настолько устают «держать лицо и быть достойными своей фамилии», что на таких мероприятиях отводят душу.

Мне очень хочется вмазать обидчику ногой по носу прямо со сцены. И я близка к тому, чтобы немедленно сделать это.

— Давайте сюда свои штрафные санкции. Я не боюсь ваших пошлых заданий. Это лучше, чем рассечь себе череп во время гонки, ездить с закрытыми глазами — самоубийство, — возводя глаза к небу, объявляю я. Мой голос звучит громко, на весь трек. За всей этой суматохой, я и не заметила, что ассистентки прицепили микрофон к моей футболке.

— Прекрасно, юная леди. Ваше право — выбрать себе штраф самостоятельно, — девушки подносят к моим рукам третью чашу, и как только я опускаю руку внутрь, меня охватывает ледяной ужас, словно я засунула кисть руки в ящик со змеями.

Надеюсь, мне не нужно будет с кем-либо прилюдно переспать или что-то в этом духе. Хотя, от этих извращенцев во главе с Леонелем можно ожидать чего угодно. А если, мне предстоит раздеться? А фотографии попадут в сеть или дойдут до родителей?

Мне никогда не отмыться перед ними от этого позора.

Хм… и что с того?

Мой психолог любит повторять одну фразу: «Если тебе страшно, милая, значит, ты должна прыгнуть в самое сердце своего страха».

Что ж, кажется, я намерена сделать этот шаг без оглядки, лишних мыслей и сожалений. Чтобы там ни было написано, я это сделаю. Потому что водитель из меня хреновый, и я не хочу завтра очнуться с переломанными костями в больнице. Если проснуться вообще.

— Очаровательная леди сделала свой выбор! — провозглашает Киллиан, выхватывая из моих рук крошечный конверт, что я выловила в кубе. Быстро раскрыв его, он читает вслух:

— Штрафная санкция, сгенерированная искусственным интеллектом: поцелуй с участником гонки — Драгоном Голденштерном в течение одной минуты. Напоминание: если он не будет достаточно горячим, списание штрафа не производится! — мне кажется, я даже успеваю зажмуриться, перед тем, как он начинает орать, а толпа взрывается новой порцией улюлюкания.

Господи. Мне просто смертельно повезло. Всего-то поцелуй с Драгоном. Думаю, это будет даже приятно.

— Леди, вы готовы к исполнению штрафа? — с усмешкой уточняет Киллиан, а я в это время уже вовсю ловлю взгляд Драга. Надеюсь встретиться с его обнадеживающим взором и взять с него невербальное обещание того, что он не будет засовывать свой язык мне в горло, но взглядом натыкаюсь на напряженную позу его тела.

Что такое? Почему он смотрит на меня так, словно его что-то напрягает?

— Готова, — выдыхаю я.

— Ты должна сама подойти к нашему гонщику и подарить ему горячий поцелуй перед смертельной гонкой, — по взмаху руки Киллиана, на огромном спроектированном экране позади подиума, возникает таймер. — Так сказать, подними боевой дух, но не переборщи. На треке ему пригодится концентрация!

Минута. Целая минута на мой первый поцелуй. Не думала, что он произойдет так, но черт с ним. Давно пора было попрощаться с «поцелуйной девственностью», а сделать это с Драгоном — это даже приятно.

Хоть и глупо это все. Собираясь сюда, я даже не представляла, что стану жертвой иммерсивного шоу.

— Драгон, ты знаком с этой красавицей? Моя ассистентка подсказывает мне, что это Эмили Моран — редкий экземпляр на наших закрытых вечеринках. Кажется, сегодня ты сорвал куш! — мне хочется врезать этому Киллиану. Он конкретно достал комментировать каждый мой шаг и все, что происходит на треке.

Пытаясь абстрагироваться от его голоса, и уж тем более, заглушить внутри свист толпы, я направляюсь в сторону Драгона Голденштерн. Обнимаю руками плечи, инстинктивно, словно пытаясь укрыться. Драгон не отрывает от меня взора пристальных светлых глаз, и я не могу не заметить нарастающее напряжение, сковавшее его черты.

Господи, у него такое лицо, будто я сейчас его изнасилую.

Ускорив шаг, я сокращаю расстояние, между нами. Остается пройти пару метров, обхватить его лицо, и прильнуть своими губами к его рту.

Ничего сложного.

— Давай! Целуй! Целуй! — скандирует окружающий пьяный сброд, и честно говоря, мне это добавляет запала, необходимого для сумасбродного поступка.

Я делаю последний шаг, и даже вытягиваю руки вперед, чтобы в перспективе повиснуть на шее своего друга, как тут мои ладони упираются в нечто твердое, стальное. Обжигающее.

В грудь Леонеля Голденштерн, что вздымается под моими пальцами. Я буквально врезаюсь в Леона, преграждающего мне путь к Драгону. И он делает это на глазах у всех.

Что, мать его? Как это возможно? Мистер ходячий «Безэмоциональный ледяной король» прерывает оплату моего штрафа?

— Ты освобождена от штрафной санкции, — чеканит Леон, кидая на меня уничтожающий взор из-под полуопущенных ресниц. — Свободна, — добавляет он, когда я замираю на месте, все еще накрывая его грудь своими ладонями.

И я ошибалась… когда считала его холодным. Прикасаться к нему сейчас — все равно, что держать руки над дымящимся гейзером.

— Ого, кажется президент нашего великолепного «Драйва», решил вмешаться. Боюсь предположить, что это может значить.

— Ничего. Я хочу скорее приступить к гонке. Мы задержали выезд, надо сократить шоу-программу. Берем просто желающих почувствовать девушек. А если она не хочет, пусть не едет со мной. Мне плевать с кем гнать, — равнодушно обозначает свою позицию Леон.

Меня вдруг охватывает неимоверная злость. Пронзает током с головы до ног. Овладевает всем моим существом, каждой клеточкой. Кем Леонель Голденштерн себя возомнил? Он думает, я буду терпеть его биполярку? Он годами меня не замечал, а теперь… проявляет ревность? Или как это еще я могу назвать, когда он встает между мной и своим же братом, еще и на глазах у всех. При этом, делает это с роботоподобным выражением лица, словно, он долбанный король, которому надоело наблюдать за цирком, владельцем которого он сам и является.

Я быстро огибаю Леона с правой стороны и нахожу Драгона. И с этого момента я больше не думаю. Как там? Прыгнуть в свой страх? Легко.

Обхватывая кулаками ворот гоночной куртки Драгона, я не даю ему прийти в себя или увернуться от моего поцелуя. Вдох и я подаюсь вперед.

Его губы мягкие, чувственные. Они открываются, принимая мои своим горячим ртом. Касания обжигают, причмокивающий звук действует на меня возбуждающе. А быть может, будоражит то, что я творю эту дичь на глазах у всех, проявляясь, как мне вздумается.

Чувствую себя смелой, дерзкой, живой. Это то, чего я так сильно хотела. Кровь тяжелым теплом разливается по венам. Я сливаюсь с Драгоном, ощущая на себе сотни взглядов, но не один из них не жжет и ранит так сильно, как взор того, кто стоит рядом.

Наконец, Драгон силой воли прерывает наш поцелуй. Очевидно, ему понравилось, иначе бы его руки не скользили по моей талии и ниже.

Я застываю в объятиях друга, наблюдая за тем, как в глазах Драгона засияли новые оттенки, которых я не замечала прежде.

— Забираю свои слова обратно, — возвращает меня в реальность Леон. — Ты едешь со мной. Это не обсуждается.

— Заставишь меня? — насмехаюсь я, ищу поддержки у Драгона. — Насильно затолкаешь в тачку?

Леонель приближается к нам обоим, и мне вновь становится не по себе от одного его взгляда. Холод по спине, предательски учащается пульс. В этом амплуа немого карателя он напоминает мне моего отца. Мужчинам, наделенным такой энергетикой, даже кричать не нужно. Им нет необходимости повышать голос, чтобы быть услышанными.

Им можно ничего не произносить вовсе.

Я чувствую себя крошечной, словно зажатой в ущелье, между высокими скалами. В груди давно тесно, а солнечное сплетение превратилось в ком оголенных нервов.

— Твоя пьяная подружка на один вечер уже выложила несколько видео с тобой в сеть, — непоколебимо ставит в известность Леон. Очевидно «подружка», это Моника, черт бы ее подрал. Сжимаю кулаки в порыве злости. — Даже если ты ее попросишь удалить их, скриншоты и интернет помнит все. Знает все. А значит, знают и твои родители, — сукин сын понимает, куда надавить. Хладнокровно орудует скальпелем по моим ранам и слабым местам.

— Это шантаж? — смело и дерзко бросаю я. По крайней мере, мне хочется, чтобы это звучало так.

— Всего лишь факт. И мое предложение. Я способен сделать так, чтобы они никогда не узнали о твоем присутствии здесь. Но ты поедешь со мной и без лишних разговоров.

Наши взгляды встречаются в неравном бою, но всем своим видом показываю ему, что я крепкий орешек.

Черт с ним. Я сделаю это. Ведь этого я и хотела. Эмоций, жизни, чего-то нового.

Мечты сбываются. Получи и распишись, Эми.

— Я поеду с тобой, Леонель Голденштерн, — отпуская Драгона, я полностью разворачиваюсь к Леону. Наши грудные клетки фактически соприкасаются друг с другом, хотя моя грудь скорее находится на уровне его нижних ребер. — Но знай, что ты подпишешь себе смертный приговор, если со мной что-нибудь случится. Если хоть один волосок упадет с моей головы… — по привычке вздергивая подбородок, угрожаю я. — Ты знаешь, кто мой жених и кто мои родители.

— Я не собираюсь умирать сегодня, принцесса, — шепчет он, наклоняясь ближе ко мне, словно за поцелуем. Он так близко, что я могу разглядеть мелкие узоры на радужке его глаз, пока сердце уходит в пятки. — Мы выживем сегодня и оба умрем в глубокой старости, — добавляет так, чтобы никто не слышал. — Со мной ты в абсолютной безопасности.

И почему-то я ему верю. Несмотря на всю силу, мощь, и агрессивную сексуальность, исходящую от него, я знаю, что с ним я буду чувствовать себя как за каменной стеной.

Леон

Помнит ли она? Что нам не впервой рисковать вместе? Находиться на грани жизни и смерти, еще и в одном пространстве?

Гоню прочь инфантильные мысли. Мне необходима собранность, четкость действий, тотальная сдержанность. Но о какой такой сдержанности может идти речь, когда мне предстоит несколько минут гонять по треку, ощущая эту шикарную задницу между ног. Я бы поимел ее во всех позах, заткнув строптивый рот Эмили ладонью или спинкой автомобильного кресла.

Уверен, Джин Хуану не понравится, если я распакую принцессу раньше него. Ничего страшного. Есть способы получить свое, при этом, не лишить ее девственности. Я рассуждаю, как эгоистичный ублюдок, но мной овладевает чувство, которое я долгие годы намеренно подавлял в себе.

Оно нашло трещину в моей броне, и теперь вырывается на свободу с диким ревом чудовища. Почему сейчас?

Девочка выросла. И я не могу отпустить ее на другой конец света, не утолив свою одержимость и не дав ей пригубить настоящей страсти.

Секс, спорт, творчество — в мире есть только три вещи, в которых я могу выпускать внутреннего зверя на свободу. Только они способны выдержать мой истинный темперамент, тщательно упакованный в ледяную скорлупку.

Пообещав Эмили безопасность, я не соврал. Эти повязки на глаза — больше элемент шоу, чем настоящая помеха зрению. Фейк, липа. Зрелище для аудитории, которая приходит сюда за острыми ощущениями. Им нужно что-то обсуждать в социальных сетях, а для меня это дополнительный источник дохода и первые «свои» деньги. Мне нравится создавать новые внутренние опоры, и, несмотря на то, что на моих счетах лежат вопиюще неприличные для обычного человека суммы, я хочу твердо знать, что способен заработать средства сам, а не только «унаследовать» их. Сейчас мне двадцать один, но уже с восемнадцати лет я создаю свои личные миллионы долларов — на подобных клубах, аукционных биржах и цифровой валюте. Никогда не знаешь, что взбредет в голову моему отцу, который в одночасье может лишить меня всего, что мое по праву.

Да, видимость будет немного снижена, но маска сделана из специальной ткани, которая только выглядит плотной. Все пилоты — профессионалы, перед соревнованиями они проходят строгий отбор. На «королевской битве» не место детворе.

Я большой поклонник тестов, инструкций, любого рода структуризации и порядка. Если кто и умрет здесь сегодня, то только по моему велению. Если перейдет мне дорогу.

Время распределения прекрасных дам для других участников трека проходит незаметно. Наконец, под взволнованный гомон моего имени я направляюсь к машине.

Начищенная до блеска «Серебряная пуля» выглядит так, словно прибыла прямиком из будущего. Низкая, с закругленными формами и аэродинамическими линиями. Она будто величественно парит над асфальтом, сияя глубоким графитовым цветом. Полностью соответствует имени, которое я ей дал. Легкая, мощная, быстрая, распахнувшая аэрокрылья для меня и моей горячей напарницы.

Сердце этой гоночной машины работает, как швейцарские часы, в отличие от моего. Бензиновый двигатель с высокой степенью сжатия и турбонадувом достигает несколько сотен лошадиных сил, способный разогнать машину с нуля до запредельных скоростей за считанные секунды.

— Завяжешь? — мой голос едва ли не срывается, когда я бросаю короткий взгляд на повязку, что Эмили только что получила от ассистентки.

Гоню прочь от себя те самые кадры из больницы. Она завязала мне глаза тогда. Я разделил с ней то, что было самой большой болью в ее жизни. А она разделила со мной страх смерти, забрав его, пообещав, что я умру в глубокой старости.

Иногда мне кажется, что я выжил только благодаря словам той маленькой девочки… потому что операция обострилась осложнениями.

Меня охватывает спектр совершенно новых эмоций и ощущений, стоит девушке приблизиться вплотную. Снова. Пот ручьями стекает под формой, не помогает даже влагоотталкивающая ткань. Ее грудь на пару мгновений касается моей, моих ребер, и дыхание внутри схватывает. Я чувствую ее соски, осознавая, что отдал бы все, чтобы попробовать их на вкус прямо сейчас. Перед внутренним взором мелькают фантазии того, как они могут выглядеть. Как художника меня интересуют малейшие детали. Структура, цвет, форма. Есть ли родинки, становится ли ее кожа «гусиной», когда она ощущает возбуждение?

Какие они на ощупь, насколько тяжелыми будут ощущаться в моей ладони.

Черт, она, наверное, и не подозревает насколько одержимо маньячные мысли витают в моей голове, зашторенные привычным стеклянным взглядом.

Мне часто говорят, что в моих глазах никто не видит меня самого, только свое отражение. Это своего рода защита. Я не знаю, найдется ли женщина, перед которой я бы смог убрать этот стеклянный экран, но Эмили — определенно претендентка.

Маленькая мисс, ты даже не представляешь, что тебя ждет. Мы отпразднуем наш выигрыш на треке так, что ты никогда не забудешь вкус нашей общей победы.

— Так, не сильно жмет? — она защелкивает на затылке специальную маску, поверх которой мне предстоит натянуть шлем. Эми нервно проводит кончиком языка по пересохшим губам, и мой член мгновенно реагирует на этот невинный жест…

Так, пора сворачивать удочки. Гонка, в моей голове пока только гонка.

Делаю вдох и выдох, представляя, как захожу в ледяной горный водопад, чтобы избавить себя от реакций на ее присутствие.

У меня есть целый вагон специальных техник, которые помогают мне совладать с любыми реакциями тела.

— Пойдет, маленькая мисс, — поддеваю ее я, замечая ее реакцию. Возраст, кажется, больная для нее тема. Я на несколько лет старше нее, после двадцати эта разница не ощущалась бы. Но ей еще далеко нет двадцати, а ее горе-жених примерно одного со мной возраста.

— Я уже не маленькая, — с вызовом напоминает Эмили, ее взгляд отсылает меня в прошлое.

Мы оба были детьми.

У нас не было времени.

До этого вечера.

Я закрою свой гештальт, и отпущу повзрослевшую принцессу в свободное плавание. Хотя, учитывая характер Джина Хуана, не очень-то и свободное.

— Только после тебя, принцесса, — обычно дверь машины поднимается вверх по моей голосовой команде, но для Эми, я открываю ее своими руками. Смерив меня подозрительным взором и скорчив выражение лица из серии «ну что за джентльмен», девушка опускается на соседнее от водителя кресло.

Когда я оказываюсь внутри «серебряной пули», я первым делом запускаю авто, и проверяю педали, исправность машины. Здесь все идеально, автоматизировано и перепроверено десять раз. Любая неполадка в «пуле» сразу же дает о себе знать.

— Ты помнишь, где находится каждая кнопка?

— Да, и также, машина управляется голосом.

— До чего дошел прогресс…

— Индивидуальный заказ, — отрезаю я. — Я предпочитаю пользоваться лишь тем, что создано для меня.

— Эгоистичный, высокомерный, самоуверенный, — едва слышно, перечисляет Эми, будто проклиная меня.

— И ты должна немедленно сесть прямо на этого негодяя, — напоминаю я. В ответ Эмили кидает многозначительный взгляд на мои бедра. Горжусь собой, мать ее, что у меня там нет мощного стояка.

Сейчас я снова профессиональный гонщик, а не одержимый ее задницей и сиськами юный принц.

— Эм, прямо… на тебя?

— А как ты хотела? Ты же будешь моими глазами.

— Но как это возможно?

— Легко, если мы будем действовать, как команда, — переключаясь на полную серьезность и сосредоточенность, наставляю я. — Думаю, рулить ты умеешь, с остальным я справлюсь сам. Я знаю каждый дюйм этого трека, он создавался под моим руководством. Расслабься.

— А если наткнемся на какие-то препятствия, другие машины? Если нас занесет?

— Не стоит об этом переживать, мы будем все время ехать первыми, — внушаю тотальную уверенность ей. Знала бы она, что гонки — меньшая из зол, когда она сидит рядом со мной. Капкан давно схлопнулся, принцесса. В тот день, когда мой взгляд упал на тебя.

— Поразительная самоуверенность, — осаждает Эмс. — Ты всегда приходишь первым? Моника, говорила, что в прошлый раз ты приехал третьим, — нарочито пренебрежительным тоном напоминает о моем фиаско девушка.

До боли сжимаю руль, испытывая откровенный гнев, когда она сомневается во мне. Я всегда, проклятье, должен быть для тебя первым. Всегда и во всем. Слышишь?

— Нет времени спорить, Эмили, — начинаю оглушительно газовать, подыгрывая своим эмоциям. В глазах девушки зацветает страх и ужас. Хотя… ее глаза я вижу не очень четко.

Скорее, чувствую запах возбуждения и страха. Волнения. Предвкушения. У меня алекситимия (Алекситимия — это трудности в определении и словесном описании своих эмоций и чувств. Алекситимия — не заболевание и не диагноз.), но по отношению к эмоциям других — я эмпат.

— А если кто-нибудь умрет, ты в курсе, что ты будешь нести за это ответственность?

— Никто не умрет.

— Ты Господь Бог или Нострадамус? Ах да, ты же у нас дьявол во плоти, как я могла забыть, — Эмс осаждает меня и в то же время взывает к инстинктивному желанию заткнуть ей рот совершенно варварским и разнузданным способом. — Стандарты безопасности, слышал о них когда-нибудь?

Она что, не понимает? Я сделал все это для нее. Каждая секунда этого вечера, сотворена для Эмили. Я хочу вытащить ее из скорлупки, но искренне верю, что она никогда не узнает об этом.

Я останусь в ее памяти циничным эгоистом, даже жестоким. Так будет проще. Не будет скучать.

Ощущая себя долбанным Гэтсби, я вновь неистово газую. Эмили, очевидно, осознав безысходность своего положения, перебирается ко мне. Мгновение, и мы оказываемся на одном кресле. Такая стройная и хрупкая. Как статуэтка балерины. Я почти не чувствую дискомфорта, нам вполне хватает места. А вот моему члену в штанах нет, но я быстро мысленно с ним договариваюсь.

Девушка опускает ладони на руль, но я забираюсь своими ладонями под ее пальцы.

— Сжимай мою правую ладонь — это будет «право руля». Стук по левой — «лево». Мы должны действовать, как единый организм. Здесь все пилоты в таких условиях. Победит тот, кто станет единым целым.

— Как, черт побери, мы станем единым целым? — Эмили начинает паниковать, замечая, как на трек выходят ассистентки, что вот-вот опустят стартовый флаг.

— У тебя нет выбора.

— Леон, я хочу выйти! — фактически истерично визжит она, но я утыкаюсь носом в ее волосы. Зубы мягко касаются шеи девушки, и она тут же замирает.

— Ты пахнешь ягодами, — усмехаюсь, дурея от аромата леса, свежей сладости, морозного утра.

— Может еще не поздно?!

— Дыши. Давай, вдох. Выдох.

— Леон.

— Дыши, раз.

— Два, — подстраиваясь под мои указания, выдыхает она. — Давай порвем их, — войдя в кураж и избавившись от страха, произносит девушка.

То, что нужно. Поняла, что перед смертью не надышишься.

— Три, — в это самое мгновение раздается выстрел, обозначающий команду «старт» и мы срываемся с места, за несколько секунд разгоняясь до ста километров в час.

Нас словно выносит за грань орбиты, и я больше не уверен, что это связано только с высокой скоростью.

Эмили

Адреналин ослепляет, бьет по глазам. Я напрягаюсь всем телом, вжимаюсь в кресло, плотнее ощущая Лео каждой клеточкой. Руки сжимают его ладони и руль, чертовски сильно хочется зажмурить глаза.

Сердце клокочет в груди так ритмично и сильно, словно кровь проходит по телу со скоростью «серебряной пули».

Все мое нутро просыпается, каждая клеточка, соревнуясь с ветром и силой гравитации.

За вторые тридцать секунд мое дыхание становится глубже и ровнее. Кислород обретает дурманящий вкус свободы.

Я чувствую каждую неровность дороги, каждый вираж, каждую миллисекунду до ускорения.

И конечно крепкое и сильное мужское тело, которое на деле оказалось совершенно не таким холодным, как предполагала.

Он горячий. Даже дышать раскаленным воздухом трудно. Но я дышу в такт с ним, хоть и не слышу этого, не считаю пульс, да это и невозможно. Просто чувствую.

Мы мчимся вперед, я едва различаю смену картинки перед глазами. Влево, вправо, занос, скачок сердца и падение. Желудок леденеет каждые три секунды, я словно купила билет на американские горки и бесконечно катаюсь, не упуская ни одной «мертвой петли». Зрение будто снова сбоит, возвращая в ад. Понятия не имею, как здесь ориентируется Леон с завязанными глазами. Мы действительно летим первыми, отстающих я вижу в зеркале заднего вида. Мелькает черная машина Драгона — он периодически дышит нам в спину.

Ощущения, присущие прокату на смертельном аттракционе не отпускают. Порой я инстинктивно кричу, визжу, зову мамочку и до одури сжимаю зубы. На поворотах не забываю подавать обговоренные знаки Леонелю, но он будто в них не нуждается.

После парочки крутых поворотов и мощных заносов, с которыми «пуля» легко справляется, я начинаю искренне кайфовать от процесса и ловлю себя на полном ощущении легкости, эйфории.

Я быстрее ветра, мы мощнее звезд. Еще чуть-чуть мы станем пылью и унесемся в космос. Это красиво и космически сильно, и рядом — он. Я больше не одна, никогда не буду.

Мы всегда были частью одного целого, и сейчас, я так остро ощущаю это.

В тот самый момент, когда я расслабляюсь, откуда-то сбоку прилетает мощный удар, заставляющий меня встрепенуться. Не сильный, но ощутимый, машину резко ведет в сторону, но мой хладнокровный пилот умело справляется с управлением. Леон рычит, прибавляя газу. Я поворачиваю голову, чтобы рассмотреть, что происходит и какого черта это было. Справа от нас летит оливковый спорткар за рулем которого находится неизвестный мне пилот в шлеме. Его лицо закрыто маской, но в его напарнице я узнаю Монику. Ее губы растянуты в безумной улыбке, заливистый и неадекватный смех я не слышу, но могу четко представить себе его, лишь только взглянув на ее пьяный оскал.

Кто за рулем? Кто вздумал нарушать правила гонки? Насколько я знаю, подобные удары запрещены и очень опасны.

Толком не успеваю пережить волну первого страха, как накрывает вторая. На этот раз удар мощнее, и нас заносит так, что мы едва не слетаем с трассы. Вновь хочется закрыть глаза, но я держусь ради Лео.

— Мать их, я разорву его, — выругавшись матом, шипит Леон.

Еще четыре грубых удара корпус о корпус приходятся на разные стороны машины, пока мы пролетаем метр за метром, круг за кругом. Чувствую, что финиш уже близко, но прекрасно понимаю, что мы можем не просто не прийти первыми, но еще и улететь в сторону, перевернуться, разбиться.

Жуткие кадры взорванной к чертям «пули» обливают мое сердце кровью.

Ко всему прочему, в тот самый момент, когда я уже искренне верю в то, что нападающий отстал и плетется далеко позади нас, как в ноздри ударяет омерзительный запах гари. Искры летят из-под капота, и эта картина бросает меня в ледяной пот.

О черт. Это еще что?

— Черт, надо сбавить скорость. Кто-то нарушил системы в двигателе, и если я превышаю скорость, он перегревается, — удивительно, как Лео способен сохранять такое спокойствие, в подобной ситуации. — Я сбавлю скорость, Ми, но только ради тебя.

— Будь добр, Лео. Так и быть, не буду тебя шеймить за проигрыш!

К финишу мы приходим только третьими. Как говорится, стабильность — признак мастерства. Не так обидно, потому что первым приезжает Драгон со своей очаровательной рыжеволосой напарницей. Оливковый спорткар мгновенно скрывается с места преступления, и словно сквозь толстый слой ваты, до меня доносится информация о том, что личность пилота не установлена. Машина принадлежит гонщику Дереку Куинсу. В последний момент, мистера Куинса вырубили в туалете, раздели догола, и надели его форму.

Бедный Дерек прискакал на трек голым в растерянном состоянии.

— Но кто это был? Машину тоже повредили специально? Как это возможно, Леон? — я прижимаюсь к груди Лео, словно котенок, нуждающийся в защите. Мне страшно, потому что интуиция никогда меня не обманывает на такой счет: незнакомец в оливковой машине приехал сюда по мою душу. Возможно, кто-то из следопытов родителей. Из их бодигардов или секьюрити. Если это так, то я уже труп.

Хотя, с другой стороны, это нелогично: они бы не стали подвергать меня такой опасности.

— Я не знаю, Эми. Но обязательно выясню за пару дней, — обещает Леон, с робкой аккуратностью обхватывая лицо и заглядывая мне в глаза.

Он словно не умеет так прикасаться к девушкам. Не умеет быть нежным. Еще не научился. Но мне все равно приятно так, что щемит сердце.

Окружающая толпа скандирует имя Драгона,праздничная вечеринка объявляется открытой, как и бассейн под звездным небом. Но единственное, в чем, я сегодня намерена купаться и тонуть — это во взгляде его зеркальных глаз.

— Сбежим отсюда? — просто предлагает он.

— И как можно скорее, — после пережитого вместе адреналина, мне кажется, я бы согласилась убежать с ним куда угодно. Хоть на край света.

Глава 3

Леон

Нажав пару кнопок на панели, запускаю механизм открытия крыши «серебряной пули», что всего за минуту способна превратиться из спортивного болида в роскошный и пафосный кабриолет.

Пуля — не просто машина, она стоит почти как маленький самолет, и я готов порвать в клочья человека, который посмел залезть под ее капот и поставить под удар не только меня, первенство в гонке, но и Эми.

К слову, с тех пор, как мы отъехали от трека, она ни слова не произнесла. Нам обоим нужно время, чтобы успокоиться после гонки, перевести дух. Только вот Эми решила справиться с выбросом адреналина весьма токсично. Понятия не имею, откуда она взяла эту бутылку вина, которую поглощает прямо из горла. Хорошо, что маленькими глотками, иначе от ее осознанного взгляда бы остались красивые, но пустые стеклянные глазки.

Я не знаю, что может быть более возбуждающим, чем ее губы, мягко обволакивающие горло бутылки. Мозг автоматически рисует горячие картинки, где вместо бутылки ее маленькие пальчики и рот обхватывают мой член.

Стоит быть предельно осторожным. Если я перейду дорогу Моранам и Гуанмину, мой отец этому не обрадуется. Несмотря на то, что Эмили сидит всего лишь в метре от меня, она по-прежнему — запретный плод.

Все могло бы быть иначе. Я бы мог заключить помолвку с ней, если бы то, что я испытываю рядом, не пугало бы меня больше всего на свете.

Рядом с ней я глупый мальчишка. Для короля этот образ — не комильфо.

Наконец, Эмс окончательно плывет и расслабляется. Она по-прежнему не разговаривает со мной, но начинает потихоньку пританцовывать на кресле, реагируя на трек, который ей нравится. Прибавляю громкость, когда из колонок доносится Swedish house mafia and the weeknd — moth to a flame. Звуки мягких басов и приглушенных электронных ритмов добавляют какой-то особый вайб этому моменту.

Никогда не хотел стать актером, но кажется, все вокруг настолько красиво, что мы снимаемся в фильме. Эмили всему придает какой-то особый смысл и звучание. Обычно, я пишу картины, когда хочу запомнить то, что вижу перед собой.

Остановить время.

Но сейчас мне это время хочется заморозить и спрятать. Украсть ее, забрать ото всех. Сделать только своей.

Еще через пять минут, Эмс расплывается в расслабленной улыбке. Градус алкоголя в ее крови превысил допустимые показатели, иначе она бы не отстегнула ремень безопасности и не забралась бы на кресло с ногами.

— Смотри, Лео! Я лечу, — заливаясь смехом, она поднимает руки вверх и расправляет в стороны. — Я никогда не чувствовала себя настолько свободной! Йху! — кричит девушка, совершенно не стесняясь проезжающих по встречке машин. Мы давно выехали за пределы города.

Ее светлые волосы отлетают назад, а короткая юбка то и дело предательски поднимается. Я уже успел заценить ее маленькие трусики и округлые ягодицы, едва поборов в себе желание хорошенько хлопнуть по одной из них.

Пусть пока расслабляется, девочка. Всему свое время, Леон. Только с фастфудом стоит расправляться быстро… изысканное королевское блюдо стоит смаковать и пережёвывать не спеша, наслаждаясь каждым кусочком.

Я останавливаюсь недалеко от своего загородного небольшого дома, расположенного на обрыве над атлантическим океаном. Он слегка заброшен и нуждается в реновации. Я купил его в качестве творческой отшельнической мастерской у одного пожилого писателя. До него, он принадлежал музыканту. Так называемый «творческий дом», где просыпается вдохновение. Не удивительно, поскольку вид из окон там открывается потрясающий. Также, он находится в относительной дали от людей, города и можно сказать, цивилизации — поэтому такие творцы, как я, могут расслабиться только в полной тишине и спокойствии.

Не доезжая до дома примерно пятьдесят метров, я останавливаю машину на обрыве — здесь есть специальная площадка, куда раньше приезжала молодежь и студенты, с целью устроить пикник или ночевку с палатками. Сейчас, это огороженная, охраняемая и принадлежащая мне территория.

О безопасности я думаю двадцать четыре на семь. Обычно, меня сопровождает машина, забитая охраной и бодигардами. Сегодня я сделал исключение, поскольку не хочу смущать Эмили присутствием посторонних людей.

— И куда это мы приехали? — Эмс смеряет меня подозрительным взором, прищурив веки, когда я открываю ей дверь и протягиваю своенравной леди свою ладонь.

Мне приятно ощущать ее холодные пальцы, эти касания отзываются незнакомым эмоциональным током по всему телу.

Я молчу, просто наблюдаю за тем, с каким любопытством она озирается по сторонам. Площадка представляет собой поляну, на которой прорастает с десяток деревьев. Позади нас — трасса и небольшой серпантин, а впереди — нехилый обрыв, ведущий в объятия острых скал, утопающих в буйных атлантических волнах. Всего в паре километров от этого клиффа находится вполне себе мирный пляж с нежным спуском в воду, но подобная опасная местность вдохновляет меня куда больше.

— Дай угадаю: в место, куда ты водишь на свидание мою сестру? И других девушек? — фыркает Эмили, встав в позу и скрещивая руки на груди.

— Ты уже ревнуешь? — подлавливаю девушку на плохо скрываемой эмоции, не спеша приближаясь к ней. Боюсь, если я прикоснусь к Эмс, то уже не смогу остановиться.

Я еще не уверен, что вся эта игра стоит выделки. Если я испорчу ее, то могу столкнуться с непоправимыми последствиями. Вплоть до того, что отец лишит меня всех прав на наследство, а своим приемником назначит брата или вовсе — Драгона.

— Ревную к тебе? Я тебя знать не знаю, Леонель Голденштерн, — с напускным равнодушием отмахивается леди, еще до конца не осознающая, что загнана в ловушку. — Симпатичной рафинированной мордашки недостаточно для того, чтобы завоевать мое расположение, — парирует девушка.

— Вау. Я тебе уже симпатичен. И мы пришли к этому всего за сутки, от лютой ненависти. Еще вчера ты плескала в меня ядом, сегодня — танцуешь в моей машине. Я уже в предвкушении того, что будет завтра, — я бы добавил, что завтра она может прыгать на моем члене, но промолчу.

Я все-таки джентльмен сейчас. А мне нравится эта роль. К удивлению для самого себя, я иногда, могу быть разным.

И даже живым, черт возьми.

— А «завтра» для нас не будет. Отвези меня домой, — закусив губу, выдыхает Ми. По выражению ее лица очевидно, что «домой» она совершенно не хочет.

Она ненавидит эту тюрьму. В отличие от меня, светская жизнь не приносит ей удовольствия. А я… честно признаться, осознаю, что человек у власти априори не может быть свободным. Я готов ко всему и пойду на все, даже по трупам и головам.

Не хотелось бы идти по трупам родных и приближенных, разумеется. Есть во мне что-то святое?

Поэтому свободы я не хочу с рождения, меня устраивают рамки, если мне суждено стать тем, кто устанавливает их для других.

Только лишь мне будет закон не писан. Бог и дьявол, вершитель реальности. На самом деле, между ними нет разницы — оба будут жить вечно и это именно то, что мне нужно. И когда придет время умереть физически, мое имя уже будет навечно высечено на страницах истории.

— Ты действительно этого хочешь? Как насчет небольшой экскурсии? — я киваю в сторону своего творческого пространства.

— Ты про этот заброшенный жутковатый дом, где горит свет? — Ми с опаской разглядывает мое тайное убежище. — Только сумасшедший будет жить в деревянном домике на обрыве. Здесь бывают ураганы… удивительно, что он еще жив и его не разнесло в щепки.

— Это точно, ветра здесь бывают сильные, жуткие, буквально сбивающие с ног. Но я не боюсь холода, — делюсь я, заскучав по дождю и морозному воздуху.

— Ты и есть холод, — приподняв брови, отрезает девушка.

— Все еще так думаешь? — встаю вплотную к Эмили, оказываясь в опасной близости. Ее аромат кружит голову, проникает в каждую клетку легких. Она пахнет клубникой. Между ее бедер также сладко?

— Ну, на треке ты был не похож на того, кого обычно из себя строишь, — вслух рассуждает Эмили, поднимая светлую голову к ночному небу. Как по моему заказу, сегодня особенно хорошо видно звезды. Еще один плюс этого места — за чертой города, на возвышении и у воды, нашему взору открываются сотни небесных созданий. Лунный свет красиво перекликается на моих картинах, когда пробивается в мастерскую.

— Я никого из себя не строю, Эмс. Как ты уже сказала: ты ничего обо мне не знаешь. Зато я знаю о тебе очень многое, — на доли секунды в ее глазах отражается откровенный страх, но она тут же скрывает его за надменно-царским выражением лица.

— Что? — сделав вид, что ей совсем не любопытно, она расправляет руки и, закинув голову к небу, начинает кружиться на одном месте. Юбка ее при этом поднимается вверх, снова открывая мне вид на округлые ягодицы. Дразнит меня, пьяная царевна. Видит, что глаз от нее отвести не могу. А я и, правда, дал себе в этом волю. — Откуда?

— Ну, я тщательно выбирал себе невесту. Изучить пришлось каждую претендентку на мое сердце.

Не совсем здоровое, в отличие от другой жизненно важной мышцы.

— И что же написано в досье обо мне, которое составили твои лакеи? — манерно, изображая светскую даму, уточняет Эми.

— Я его даже не читал, — спокойно отзываюсь я, и с удовлетворением замечаю в глазах Эмили едва заметные оттенки обиды. Она ожидала услышать, что я изучил ее вдоль и поперек. Так и было. Но ей не понравится тот способ, каким образом я это сделал.

У меня везде глаза и уши. Кто владеет информацией, тот владеет миром.

— Сам себе противоречишь, — хмыкает строптивая леди.

— Именно тебя я изучал другим способом, — признаюсь откровенно.

— С чего вдруг? Почему меня? Каким способом?

Она не помнит. Иначе бы знала, почему ее. Она не помнит ту ночь в больнице.

— Ты задаешь слишком много вопросов. Пожалуй, я подержу интригу.

— Ты просто нагло лжешь, чтобы произвести на меня впечатление, — усмехнувшись, она взмахивает волосами, и резко разворачивается, медленно устремившись к обрыву. Я понимаю, что привлекло ее внимание на самом краю поляны.

Гигантские качели, возведенные в паре метров от края земли. Предыдущий владелец дома был родом из другой страны, кажется, из России. Он говорил, что местные скалы напоминают ему горную местность его родины, а на подобных качелях, своих литературных муз он качал и соблазнял еще в юности. Женщины из его края в основном мусульманки, живущие в патриархальном обществе, поэтому подобного рода развлечение — лучший вариант для девушек, которые жаждут ощутить полет и настоящую свободу.

Обычно, я просто сижу на них, набрасывая эскиз заката.

— Осторожно, только не подходи к краю, — словив легкую паранойю, предупреждаю девушку об опасности.

Учитывая, в каком состоянии я застал ее тогда, в танцевальном зале, от Ми всякого можно ожидать. Не хотел бы я так нелепо убить наследницу Моранов.

По крайней мере, не физически.

Куда приятнее будет раздавить ее морально. Разрушить нас обоих, вкусивших наивысшую страсть, и резко утративших ее из-за роковых семейных договоренностей.

Драма в духе Шекспира — то, что нужно творческой личности вроде меня.

Я хочу эту боль.

Ее, мою, нашу.

Я буду хранить ее в сердце, как доказательство того, что оно живое. Что оно не превратилось в пустой механизм, перекачивающий кровь после операции.

Эмили

— Я не самоубийца, Леон. То была минутная слабость. Меня накрыло вчера из-за давления родителей, эмоции переполняли. Даже твоя подколка была не причем. Я уже заранее была на грани. Меня бы все равно откачали, я не всерьез хотела… — резко замолкаю, вспоминая то, как насыпала гору таблеток в свою ладонь. Уверенные шаги Лео позади, заставляют мою кожу на затылке волнительно онеметь.

— Я знаю, — прерывает Леон, останавливаясь за моей спиной. Я опускаюсь на сидение качели и крепко хватаюсь за толстые веревки этого увлекательного и необычного аттракциона. — Ты любишь жизнь, — произносит Лео со стопроцентной уверенностью. — Тебе нравится танцевать, когда ты одна. И каждую ночь, закрывая глаза, ты видишь себя на сцене современных мюзиклов. Классическая балерина, мечтающая о роли свободолюбивой женщины в «Мулен-Руж», — его шепот звучит громко, фактически оглушает меня.

Но дело не в его тоне, а в том, насколько пронзительно Леон чеканит фразы. С тем же успехом, можно точить лезвия о мою голову. Каждым движением и словом словно проникает под кожу. Завораживает, гипнотизирует, дурманит. Как змей, способный струится по жилам души.

Внешность льва, распушившего гриву, даже волосы длинные. Хитрость змея. Адовое сочетание.

— Неплохо, — тяжело сглотнув, выдыхаю я, пытаясь понять, откуда он это знает. Я обожаю пересматривать «Мулен-Руж», устраивая себе чит-мил во время критических дней. Забираюсь с ведром попкорна в кровать и ем без остановки, наблюдая за одной из любимых историй. От мысли о том, что Леон мог каким-то чудесным образом установить камеры в моей комнате, меня бросает в холодный пот. — Что еще?

— Ты включаешь Drunk in Love на полную громкость, берешь в руки расческу и зачитываешь реп часть круче Beyonce, — продолжает морально вскрывать мне вены он. — И танцуешь ты совершенно не балет. Уверен, что ты не такая милая и покорная, какой хочешь казаться родителям. Ты другая, Эмс. Ты куда ближе ко мне, чем думаешь.

Я заливаюсь самым жутким румянцем в своей жизни, мне даже отражение видеть не надо. Господи, если он видел мои концерты, то я готова соскочить с этих качелей в пропасть прямо сейчас. Мне так стыдно.

— То, что говорят о тебе и твоем отце — это правда? — решаюсь спросить у Леона я. Даже мускул не дрогнул на его лице:

— Мы говорим о тебе, — жестко, даже жестоко осаждает меня он.

— Что еще ты обо мне знаешь? — пытаюсь сохранить самообладание, мысленно пропевая фразу из песни Drunk in love: «Я, как животное, в клетку к которому понаставили камеры».

— Тебе нравится читать книгу лежа на ковре. И ты надеваешь очки, когда читаешь, но не для зрения, а по привычке. Каждое утро ты делаешь забавную гимнастику для глаз, но она необходима тебе, потому что ты боишься потерять зрение, — я отчаянно закрываю лицо руками, когда его шепот становится ближе, а дыхание обжигает мой затылок.

— Хватит.

— Ты спишь с ночником и зажигаешь семь свечей, потому что до смерти боишься темноты, когда находишься одна. И да, семь — это твое любимое число. Они пахнут табаком и ванилью, как парфюм твоего отца, который, несмотря на дикую любовь к тебе, не уделяет внимание дочери. В детстве вы были ближе, и ты полюбила этот аромат, потому что чувствовала его любовь, только когда он обнимал тебя.

Нет, это уже слишком. Как ты посмел лезть туда? Как ты можешь знать это, ведь на мои чувства не могут быть направлены камеры.

— Хватит! — уже кричу я, только сейчас осознав, что все это время он слегка раскачивал меня.

Не только мою психику, но еще и на качелях. Цепляюсь крепче за поручни, ощущая, как внизу живота каждый раз схватывает во время падения.

— Идем дальше. У тебя есть особый ритуал. Ты каждый вечер зажигаешь целый алтарь из этих свечей, расчесываешь свои великолепные волосы, абсолютно голая. Ты придирчиво рассматриваешь свое отражение, хотя признаюсь, оно идеально и наносишь крем на обнаженное тело. Ты любишь ходить по своей комнате в костюме Евы и спишь точно также, зажимая между ног вторую подушку. Ох, Ми, не красней, многие так делают. И то, что дальше делаешь… тоже, — его голос повсюду, это уже не шепот, потому что я отлетаю все дальше от Леона на качели и испытываю двойной стресс из-за морального и физического давления.

Но я не чувствую страха. Так странно. Мне даже нравится бесконечное ощущение полета, и даже тьма звездного неба не кажется мне устрашающей, когда Леон рядом. Я боюсь темноты, когда я одна. Потому что в слепой темноте больше никого нет рядом.

В детстве я плохо видела, но все же видела, и врачи совершили чудо во время операции. Я сделала ее вовремя, несмотря на то, что риски были огромны. Засыпая в спальне ночью, когда была ребенком — я ощущала этот мир так, словно его нет. Кромешная тьма, которая приводила меня к паническому страху, настолько сильному, что я была не в силах позвать на помощь.

В тот момент, когда я начинаю ловить нереальную эйфорию от ощущений полета, Леон резко останавливает движение качели.

— Ты трогаешь себя перед сном, чтобы крепче заснуть. Твои губы кричат имя… какое имя, Эмили? — вкрадчивый шепот заставляет меня замереть, только тяжелое дыхание выдает весь спектр эмоций.

— Имени нет, — тихо признаюсь я. — Правда.

Когда я фантазирую, удовлетворяя потребности своего тела, я никогда не делаю это представляя с собой конкретного мужчину. Обычно, это собирательный образ. Так называемый идеал.

— Теперь оно будет.

— Леон, — я ощущаю его ладонь, обхватывающую мою шею, мягко и жестко одновременно.

— Неправильный ответ.

— Леонель?

— В нашей семье все мужчины имеют двойное имя.

— Почему? Какое второе?

— Древнее поверье. Наши предки считали, что посторонним нельзя знать имя, данное ребенку при крещении. Таким образом, недоброжелатели якобы могли наслать порчу или сглазить будущего наследника. Поэтому первое имя всегда обрамляли защитой. И оно оставалось только для избранного круга лиц, или официальных документов. К тому же, часто ребенка называли так, как хотели и в честь кого-нибудь выдающегося в истории рода.

— Ты скажешь мне? — мой голос предательски дрожит. Не знаю почему, но я покупаюсь на такой банальный прием, в голове неистово мелькают мысли, что я особенная. Он расскажет мне свое второе имя, о котором не знает Келли.

— Дэмиан. Дэмиан Леонель Годенштерн, — из его уст все звучит как завораживающая музыка, или это алкоголь в моей крови все делает таким интересным и захватывающим. Не скажу, что выпила много, но эффект определенно есть.

— Хочешь, можешь задать мне любой вопрос. Несправедливо, что я знаю о тебе куда больше.

— Скольких женщин ты регулярно приводишь сюда, и устраиваешь им допрос с пристрастием? — спрашиваю первое, что приходит в голову.

— Ты первая, — ни секунды не думая, выдает Дэмиан.

— Ну нет. Не поверю никогда, — презрительно фыркаю.

— Клянусь своей кровью, — на одном дыхании отрезает Леон. — Более того, для меня самого это особенное место. Можно сказать — храм души. И когда-нибудь ты узнаешь, почему.

Господи, с таким умением закручивать интригу на пустом месте, ему нужно писать триллеры.

Аж под ложечкой сосет — настолько я хочу узнать, почему.

Внезапно, я запрыгиваю на качели, вставая на сидение ногами. Хочу сама покачаться, уже соскучилась по ощущению полета. Вошла во вкус.

Леон обходит аттракцион и встает напротив меня — между качелями и пропастью, преграждая мне путь к обрыву. Судя по его взгляду, он больше не хочет, чтобы я рисковала жизнью. Очевидно, что делать это я могу лишь в его руках и под четким контролем.

Так странно… сейчас, я нахожусь выше него, и смотрю на него слегка сверху вниз. Приятно ощущать свое превосходство над столь энергетически сильным молодым мужчиной. Страшно представить, каким он станет через лет пять. Сейчас я еще ребенок, да и у него, судя по гоночным увлечениям, преобладает вальс гормонов и юношеский максимализм. Сколько ему? Двадцать один? На несколько лет старше меня…

Мой мыслительный процесс резко обрывается, когда Дэмиан обхватывает мои бедра ладонями. Тянет на себя, заставляя инстинктивно обвить его торс ногами. От испуга и неожиданности, я буквально падаю в его руки. Не проходит и десяти секунд, как Лео преодолевает расстояние от качели до «серебряной пули» и опускает меня задницей на капот.

— Drunk in love, — усмехнувшись у моих губ, произносит он, заставляя «пулю» сменить негромкий трек.

— We be all night. Looooove, loooooove, — начинаю напевать я, испытывая не только жуткое желание сбежать прямо сейчас, но и безудержное веселье.

Алкоголь словно срывает внутри защитные механизмы и предохранители.

— Заметь, не я это сказал, детка.

— Мы не можем, Леон, — упираюсь ладошками в его грудь. И весьма зря. Это восхитительное чувство — ощущать под своими пальцами его крепкую мускулистую грудь, словно выкованную из стали. — Мы не можем, я помолвлена.

— Я тоже, — тихо отвечает он, словно приглашая меня сохранить наш секрет.

Леон

Смотреть в ее сапфировые глаза даже приятнее, чем на все картины в моей коллекции. По крайней мере сейчас, когда я возбужден до предела и мечтаю оказаться внутри ее сопротивляющегося, невинного, податливого тела. Насыщенно синий, словно разбавленный молоком — ее глаза меняют цвет. Рисуя их, я бы работал мелкими мазками, а в конце добавил бы сияющих вкраплений. Два гребанных бриллианта, у которых нет дна и огранки… но я отточу каждую эмоцию, что отражается в ее глазах. Они для меня, только для меня сейчас.

— Лео, не смотри на меня как зверь на свой ужин, — тихо просит она, стараясь воздвигнуть стену между нами. Часть ее до сих пор верит, что эта ночь не разделит ее мир на «до» и «после».

— Тебе не повезло, потому что я очень голоден, — признаюсь я, бесстыдно разглядывая каждый обнаженный миллиметр ее тела. Хочу сорвать все жалкие тряпки и скинуть их в пропасть. И одновременно, не тороплюсь, наслаждаясь видом холеной, гладкой, слегка загорелой кожи. Облизываю глазами, пока только ими. Я ждал слишком долго, довольствовавшись пиксельными изображениями с камер. И я не наблюдал за ней часто. Это шоу по названием «Эмили Моран» всегда было для меня личным guilty pleasure. Нечто виновное, запретное, но до боли манящее. Вредная привычка или та самая «запрещенка», от которой хочется избавиться или хотя бы не злоупотреблять.

Я трахал десятки девушек и женщин: юных, зрелых, невинных, опытных, силиконовых и натуральных — и все они были способны лишь приглушить, но не утолить мой голод.

Многих из их лиц я не помню.

И я не уверен, что она утолит. Не за тот срок, что нам отмерен.

От одной лишь мысли об этом из моей груди вырывается отчаянно-возбужденный стон, совпадающий с моим движением фаланг пальцев по ее выпирающим ключицам. Сдвигаю края кроп-топа по ее плечам, спуская с них. Пуговица, что все это время держала его края на одном честном слове рвется, освобождая округлые полушария.

— А мне плевать, что ты голоден, — все еще пытается противостоять моему напору Эмс, но я в ответ лишь усмехаюсь около ее губ, едва касаясь их и отдаляясь. Она тянется за моими губами, с головой выдавая свое желание и даже необходимость ощутить мои губы на своих.

— Но ты тоже голодна, не так ли? — дразню ее легкими касаниями, не решаясь впиться в этот розовый бантик. Я не смогу, блядь, остановиться. Здравый смысл кричит, что надо бы. Если я, черт возьми, одержим ей, мне стоит политически нагнуть ее жениха, отказаться от помолвки с Келли, пережить весь этот пиздец и только потом выебать свою новую невесту.

Долго. Но безопасно. И благородно, черт подери, а я все-таки наследник.

Но все мысли резко покидают чат, когда она сама тянется ко мне за поцелуем, словно девственница, жарко мечтающая о первом поцелуе. Почему, словно? Уверен, что да. Такая голодная, чистая, невинная девочка.

— Я не знаю, я просто пьяна. Ты меня провоцируешь, — жалобно вставляет Эмс, выдавая всю внутреннюю борьбу между телом и разумом, что сейчас происходит внутри нее.

— Ты не трахалась раньше, правда? — уточню на всякий случай, запуская ладонь в распахнутые края кроп топа. Невыносимо гладкая на ощупь, черт. Я даже прикрываю глаза от удовольствия, взвешивая аккуратную и круглую грудь в ладони. Высокая, упругая, идеальная.

— Леон, ты же не собираешься… — как и подобает девственнице, она краснеет и отводит взгляд, закрывает глаза, не находя себе место. Глупая, ее место подо мной, на мне, со мной — запомнить не трудно.

— Тише, отвечай на вопрос. Смотри мне в глаза, — обхватываю свободной рукой подбородок, направляя к себе.

— Нет, и сейчас не собираюсь, — пытаясь говорить твердо, обозначает свои границы. Но для меня их нет и не может быть.

— Я не собираюсь тебя трахать сегодня, — иступлено шепчу я, прижимаясь скулой к ее щеке. Моя ладони скользят по талии, атласная кожа отзывается на мои ласки, отвечая мурашками. Я чувствую, как Эмс инстинктивно прогибается в пояснице прямо на капоте, отчего ее грудь прижимается к моей. Не теряя момента ее открытости, опускаю руки к ягодицам и, обхватывая их, толкаюсь вперед, вжимаясь членом в развилку между бедер. Одежда чертовски мешает, но ее искреннее и нежное «ахх» срывает мне крышу настолько, что еще чуть-чуть и член прорвется сквозь застегнутую ширинку гоночных брюк.

— При всем моем гребаном желании трахнуть тебя, — нервно сглатывая, признаюсь я. — Никогда не хотел никого так трахнуть, Эми.

— Я должна растаять? — вспыхивает Эмс. — Прекрати трогать меня, выпусти. Отпусти! А если кто-то приедет сюда? А если за нами наблюдают? — старается вразумить меня и избежать своей участи.

— Тут никого нет, — уверяю я девушку. — Только ты и я, малышка, — шире развожу ноги девушки, пристально глядя в сияющие глаза. Она плывет вся, так хочет. Я не могу не ощущать ответные реакции тела, взгляд, дыхание. Она стесняется, боится, пытается увернуться и спастись… уверен, что низ ее живота пылает от возбуждения и прилива крови, но скоро я избавлю ее от этих мучений позволив ей кончить, выкрикивая мое имя.

— Сколько уверенности, — она осекается и заканчивает свою фразу очередным приглушенным «ахх, да», как только мои пальцы ненавязчиво проскальзывают по внутренней стороне ее бедер и находят чувствительное влажное местечко между ног, прикрытое трусиками.

Другой рукой сжимаю бедра, сильнее толкаясь пахом вперед. Мой язык танцует по пульсирующей вене на ее шее, наслаждаясь уже хорошо знакомым ягодным вкусом.

— Ты мокрая, насквозь просто, — тихо шепчу в ее губы, со смертельным наслаждениям скользя фалангами по прикрытому тканью клитору. Не спешу, подразнивая ее до предела.

— Неважно, я не хочу этого, Лео. Или ты собираешься меня изнасиловать? Забыл кто я? — она вновь пытается меня оттолкнуть, но мне лишь приято, когда она касается ладонями моей груди. Проводит по шраму.

Забыл, кто я?

Наши взгляды пересекаются в резком перекрёстном выстреле. Земля уходит из-под ног, потому что ее вопрос слегка отрезвляет меня. Глубоко дышу, не сводя с нее глаз и ощущая, как трепещет она в моих руках, и как может извиваться подо мной позже. Это длится, словно целую вечность, на моей внутренней моральной чаше весов качается здравый смысл и одержимое желание съесть ее. Затрахать, сделать своей, сделать так, чтобы испорченная она уже не понадобилась этому ублюдку.

— Я не собираюсь тебя насиловать, мотылек, — с нежностью шепчу я, позволяя ей растаять и поверить в мои слова. Дьявол вершит судьбы устами, но она слишком юна, чтобы заподозрить подвох. — Я хочу медленно войти в тебя, наслаждаясь каждым миллиметром твоей нетронутой дырочки, — ее волосы щекочут нос и горло, но я знаю, что ее ломает от моего шепота в ее ухо. — Я хотел этого целую вечность, — а это уже правда. — И ты первая, кого я привожу сюда, — и это тоже.

Я словно срываю невидимый замок со стены, которую она возвела перед нами. Эмили резко обхватывает мою шею, сильнее выгибается на моей «пуле» и не смело проводит языком по моим губам, раскрывая их. Позволяю ей попробовать меня на вкус, но тут же затыкаю ее рот ладонью.

Это сложно, до боли сложно. Но мне нужна ее полная капитуляция передо мной. Моральная и душевная, я не отделаюсь влагой на трусиках — это нихера не трофей.

— Но ты права, — демонстрация легкого отказа ранит ее, я вижу по нахмуренным бровям. — Мы оба не готовы к последствиям. Я не готов стать тем, кто разрушит твою жизнь. А ты не готова попрощаться с ролью хорошей девочки, — полностью отпускаю Эмс, и пытаюсь развернуться.

— Стой, — она сжимает меня ногами, не позволяя уйти. Держит за плечи, бросая быстрый взгляд на огромный шрам, рассекающий мою грудную клетку. Их даже несколько, но в темноте они не выглядят так непривлекательно, как при дневном свете.

— Я чувствую себя самой ужасной сестрой на свете, но должна это сказать: это всего лишь помолвка, все всегда можно изменить. Все в твоих руках, Леон. Ты же Леонель Дэмиан Голденштерн — будущий апексар наших семей, медленно произносит девушка, и я, наконец, получаю, то, что мне было необходимо. Она сдается, когда сама полностью снимает с себя кроп-топ и швыряет его за мою спину.

Свет, исходящий от фар красиво ложится на ее грудь. Блядь, я должен зафиксировать это глазами, нарисовать, ощутить, пропустить через себя. Каждый дюйм. Я не видел ничего совершеннее, чем ее тело. Жадно изучаю каждую родинку, рисунок кожи, прозрачную вену. Почему мой глаз не умеет фотографировать? Потому что я хочу запомнить этот момент, снять на камеру, спрятать. Еще с секунду я любуюсь ее маленькими окружностями с сосками-пиками, к которым наклоняюсь и вбираю ртом. Сладкая, соленая, нежная… она тает и стонет от каждого движения моего языка по бархатной юной коже. Всасываю сильнее, грубее, параллельно сжимая задницу, ощущая, как она выгибается в моих руках, словно змея. Нет, я не выдержу. Мой член таранит ширинку, пока Эмс сладко постанывает от моих ласк.

— Ты меня спровоцировала, — рычу я. — Ахуительная девочка, — не церемонясь и захлебываясь от жажды, я глажу, кусаю, терзаю и жамкаю все, что попадается мне под руку на ее теле. Талия, бедра, задница, грудь, шея — перед глазами мелькают красные всполохи, по спине струится обжигающий пот.

— Говори со мной, трогай меня, люби меня, — в беспамятстве шепчет она, зараженная моей жадностью. — Трахай… — осмеливается добить и у нее это получается.

— Невероятна горячая, — глажу бедро, задирая короткую юбку до талии. — Раздвинешь ножки для меня? — умоляю я, начиная спускать с нее трусики и бросая их в сторону кабриолета.

— Только аккуратнее, — кусая губы, переживает она. — Я боюсь боли.

— Ты полюбишь эту боль, — обещаю ей, усмехаясь и вставляя два пальца в ее горячие, теплые и мокрые тиски. Эмили жадно хватает ртом воздух и вскрикивает на высоких тонах. Одержимо наблюдая за ее реакциями: за трепетом опущенных ресниц, открытыми губами, которые могли бы сейчас скользить по моему члену и обязательно будут. Без труда нахожу внутри нее набухшую точку, интенсивно надавливая и загибая пальцы. Она давно готова, о чем мне буквально кричат влажные хлюпающие звуки, которые способны заглушить только наши совместные стоны.

— Руки назад, — сатанею я, когда она пытается прикоснуться к моей обнаженной груди и случайно задевает шрам. — Выгнись всем делом, держи руки сзади, малышка, — приказываю ей я, поскольку знаю, в какой позе ей будет максимально хорошо и приятно. Пока мой член изнывает от боли, я ритмично трахаю ее пальцами, наблюдая за тем, как призывно она кричит и раздвигает ноги. Как подпрыгивает ее грудь при каждом сильном толчке.

— Больно тебе, Эми? — издеваясь, уточняю я.

— Только от мысли, что хочу внутри большего, — шепчет она, когда я замираю с толчками и ласкаю ее клитор большим пальцем, оттягивая оргазм. — Думаешь, ты бы поместился во мне? — кажется, она научилась дразнить у меня.

— А у вас грязный язык, леди. Ты хочешь проверить? Прямо сейчас?

— Не уверена. Ты знаешь причину…

— Черт, — проскользнув от одного конца ее губ до другого. — Но я так хочу, маленькая. Потрогаешь меня? — беру ее ладонь и направляю к своему паху. Не помню в какой момент я приспустил штаны, но это было очень кстати, потому что сейчас нас разделяет ткань моих боксеров.

Она так робко гладит мой ствол, но я все равно умираю от наслаждения. Меня буквально изнутри выворачивает, я едва стою на ногах от возбуждения.

— Господи, я не умею…делать это, — наивно и неловко мямлит Эмили.

— Господи, ты идеально все делаешь, — окончательно спускаю боксеры и держу ее ладонь на своем члене, чтобы она не прекращала эту пытку из-за своих страхов и мыслей.

Она берет его в ладонь, а я подыхаю, не забывая целовать.

— Боже, он сам шевелится, — нервно дыша, глупо улыбается она. Маленькая еще. Неопытная. Чудесная. Золотая девочка.

— Боишься его?

— Немного, — продолжает смущаться Эмили. — Но еще больше хочу ощутить в себе, — она шире разводит ноги, буквально направляя меня в себя. Я блядь чувствую ее влагу и тепло.

Секунды превращаются в минуты.

Я не уверен, что могу сделать это так. Трахнуть и вышвырнуть ее, оставив испорченной. Этот долбанутый Джин узнает об этом, если он так помешан на ней, как рассказывают.

— Стой. Я сам, доверься мне. Тебе будет очень хорошо, — обещаю ей, вновь заводя ее руки за спину. — Откинься назад, и раздвинь широко ноги. Только не смей прикасаться ко мне. Поняла? В глаза смотри, — поддевая ее подбородок.

— Почему? — одними губами.

— Я так решил.

Если она начнет прикасаться ко мне, я точно ее выебу по-взрослому. Но что-то в ее глазах заставляет во мне зацвести нежности, о которой я не подозревал до этой ночи.

Вновь осматриваю свой «трофей». Юбка бесстыдно задрана, щеки пылают, ноги раздвинуты, как у отменной шлюшки. Наконец, я даже замечаю пирсинг в ее пупке, который говорит о многом.

— Плохая девочка, — кончиками пальцев прикасаюсь к пупку, устраиваясь членом в развилке ее бедер. Немного замедляюсь, опуская голову вниз и бросая взгляд на наши тела. Кожа к коже, мой член скользит по ее блестящим лепесткам. Она повторяет мой взгляд, шепча:

— Господи, нет. Он точно никогда во мне не поместится.

— Не сейчас, — обхватывая ее талию, я забываю обо всем на свете, даже о своем имени. Нет ничего, только ее дрожащее тело, откликающееся на каждое движение моего члена по ее клитору. Электрический ток бежит по венам со скоростью «пули», и я не выдерживаю, ускоряясь до предела, представляя как вбиваюсь внутри нее, как это делали пять минут назад мои пальцы.

— Господи, да. Лео, я умираю. Мне так хорошо, до безумия, — кричит Ми, вбрасывая сладкий шепот в мои уши.

— Это только демо-версия, крошка, — последнее, что успеваю сказать я. Дальше из горла вырывается только рык и стоны, каких давно не было. Хотя это даже сексом назвать сложно. Я вообще не помню, чтобы у меня был такой опыт «без проникновения». Эмили и тут отличилась.

Когда она кричит «Дэйм» и начинает неистово извиваться на капоте машины, умоляя трахать ее сильнее, я изливаюсь на ее живот, освобождаясь на область живота ниже пупка. Небывалое ощущение глубокого удовлетворения не может не будоражить мой разум: я бесстыдно пометил свой невинный трофей.

Забронировал.

Она стонет и трясется, пока я целую ее в губы, все еще потираясь внизу и обмениваясь жидкостями. До тех пор, пока наши тяжелые дыхания не стихают.

Она дрожит, когда спустя долгие минуты я прижимаю к себе ее обмякшее тело. Из глаз Эмили текут слезы, и я так ненавижу эти моменты.

Обычно, мне хочется отдалиться, уйти, включить режим заморозки, но я перебираю ее волосы между своих пальцев, нехило испугавшись всего этого дерьма, что я чувствую.

Я всегда знал: если это случится — все это вскроется.

Бежал от этого, но то был бег по кругу.

— Что мы делаем, Леон? — с немного отрезвевшим сознанием, переживает Эмс. — Я помолвлена. Лучше бы ты и дальше меня игнорировал. Целую вечность.

— Все будет хорошо, мотылек. Мы ничего плохого не сделали, — мой голос звучит немного бесцветно, и ее это задевает, я чувствую. Но моя безэмоциональность не связана с равнодушием по отношению к ней. Скорее с тем, что в моей голове идет перебор разных планов.

— Я чувствую себя такой виноватой. Я не знаю, что будет завтра, — девушка стыдливо закрывает лицо руками.

— Я тоже не знаю. Но я не хочу с тобой расставаться. И я сделаю все для этого, — ее глаза переливаются оттенками недоверия, очевидно, потому что она смотрит в мои прозрачные глаза и не видит там прежних эмоций.

Всегда так…после сильного эмоционального раскрытия, моя психика блокирует внутреннюю систему. Не думаю, что это излечимо. Она может блокироваться на сутки, месяцы, годы.

— Правда? Ничто нам не помешает?

— Если тебе нужна стопроцентная гарантия, то я могу тебе ее дать. Даже смерть не разлучит нас.

Глава 4

Эмили

Мы молча едем по направлению к городу, периодически бросая друг на друга затуманенные и неоднозначные взгляды. Я так много всего чувствую сразу, что сердце рвет в клочья.

Страсть, нежность, стыд, смущение, радость, подавленность, эйфорию. И все это покрыто животрепещущим страхом. В том числе и перед самим Леоном, потому что совершенно не понимаю, что действительно творится в этой закрытой для посторонних, душе.

Полчаса назад он иступлено покрывал поцелуями мое лицо после секса, а сейчас — его стеклянные глаза вновь представляют собой вход в неизвестность зазеркалья. Спасибо, что не прямое приглашение в ад.

Внезапно, Дэмиан подает ногой по педали газа и одновременно властным жестом опускает ладонь на мое колено, несмотря на то, что взгляд его устремлен вперед. Мрачный лес словно расступается перед нами, оставаясь позади, и я выдыхаю с облегчением, замечая впереди огни большого города.

— Почему ты молчишь? — он первый нарушает тишину, между нами.

— Это ты молчишь, — парирую я.

— Но я не о чем не думаю, — низким баритоном замечает Леон. — А твои непроизнесенные мысли я прекрасно слышу.

— Ты мысли читаешь? — поджимаю губы я. — И что же ты слышишь?

— «Что же будет дальше? А если узнают родители? Как я могла так поступить с сестрой?» и так далее, — вездесущий Голденштерн буквально достает каждое слово из моей головы.

— А дальше ничего не будет, Лео. Я просто перепила, позволила лишнее. Позволила себе поиграть сегодня, побыть другой… — не совсем обдумывая фразы, как на духу выкладываю я. Обещаниям и клятвам после оргазма верить не стоит. Они всегда произносятся в зачарованном бреду, хоть я и не опытна в этой теме. — Я помолвлена с Кааном, ты знаешь об этом. И это прекрасно, что мы не совершили непоправимое, — нервно замечаю я, имея в виду свою сохраненную чудом девственность. — Этого больше не повторится. Наглотались адреналина, и хватит.

Леон останавливается недалеко от моего особняка. Мне предстоит пройти по «слепой зоне» без камер и вернуться в свою постель, пробравшись через крошечную яму под забором, закрытую кустами азалии.

— Для меня это не игра, — чеканит Леон, по-прежнему не глядя на меня. Его ладонь до боли сжимает мою ногу, и когда я пытаюсь убрать тяжелую руку мужчины, он наконец обращает на меня свой взор. Спину обдает холодом, а сердце, наоборот, заходится в сумасшедшей гонке, возвращая меня на трек или капот машины.

— Я тебе не верю, — отвечаю я, замечая, как он наклоняется ко мне ближе. Запах амбры, древесины и дорогой кожи щекочет ноздри. — У тебя много девушек, несмотря на помолвку с Келли. Все об этом знают, это очевидно. Я вообще не понимаю, какого черта ты заключил помолвку с ней, отказавшись от меня, для того, чтобы потом искушать меня. И себя тоже.

— Это еще не поздно исправить. Я не женат. Ты не замужем. Моя семья — самая влиятельная семья из семи.

— Каждая из семей влиятельна, не стоит превозносить себя на пьедестал, которого пока не существует. К тому же, договоренности между семьями очень трудно нарушить. Не говоря уже о том, что это жестоко! Моя сестра влюблена в тебя по уши. Она не переживет.

— Подумай о себе, девочка, — обхватив мой подбородок, вкрадчиво предлагает Леон. Может внешне он и похож на льва, но взгляд у него, как у королевской ядовитой кобры. — Ты тоже влюблена в меня по уши, — и снова этот глубокий гипнотизирующий взгляд, и самодовольная львиная ухмылка, который только что поужинал плотью невинной антилопы. — Всегда была влюблена.

— Это не правда. Мне вообще, много кто нравится. Например, твой брат. Возраст, знаешь ли. Гормоны кипят и бушуют, я могу влюбляться каждый день, — пытаюсь осадить его.

Не знаю почему. Так срабатывает самозащита. Мне хочется отвергнуть его прежде, чем он меня. И мне искренне страшно, что дальше будет больнее, если я привяжусь к Леону.

Если вручу ему сердце, которое он разорвет на мелкие кусочки.

— Ты хочешь меня разозлить? — клацнув зубами, шипит Леон прямо у моего лица. В металлических нотках его голоса слишком много секса, сдержанной брутальности и возбуждающей, спокойной ярости.

Пульс зашкаливает, я буквально кожей чувствую, как от него начинает исходить другая энергетика, которая завораживает и пугает меня одновременно.

— Хочу. Определенно, — бросаю ему вызов, в жажде получить от него хоть какие-то эмоции. Вернуть выражение его лицу. Ту самую жизнь, что бурлила в нем, когда мы имитировали секс на капоте. — Если ты хочешь и дальше прикасаться ко мне, брать меня, трахать меня, — не верю, что произношу это вслух без смущения. — Бери ответственность за свои намерения и желания, — четко обозначаю свою позицию по поводу наших возможных отношений я.

Кажется, Дэмиан не ожидал от меня таких слов. Думал, что я обомлею, позволю вешать себе лапшу на уши. Как бы не так. Я себя не на помойке нашла. Не хочу быть просто грязным секретом. Я достойна большего.

— Я одна не готова нести ответственность за последствия наших действий, — произношу я, выходя из машины. Огибая спорткар спереди, Леон обхватывает меня за талию и прижимает к себе.

Мои бедра вжимаются в его пах. Стоит мне соприкоснуться с его горячим телом, как ноги тут же подкашиваются. Воспоминание об его увеличенной плоти, скользящей по моей коже заставляют низ живота сладко заныть. Черт. Мне лучше оказаться от него как можно дальше сейчас, иначе я вновь потеряю разум.

— Не уходи так. Побудь со мной, — внезапно становясь нежным, он упирается губами в мой висок. Проводит носом от него до макушки, словно самый ласковый кот. Большой кот с пышной гривой и царскими повадками.

— Что ты готов сделать ради этого, Лео? Если ничего, то нам лучше вернуть все на стадию, где мы не замечаем друг друга. Или может, ты готов сбежать? Потому что это для нас единственный выход.

— Сбежать? — кажется, мои слова вызывают у него лишь искренний смех. Еще и смотрит на меня, как на наивную глупую дуру. — Я не откажусь от своего будущего. От себя самого. То, кем мне предстоит стать — смысл моей жизни.

— Тогда и я отказываться от своего будущегоне буду, — вырываюсь из его мертвой хватки.

— Возьми это, — Леон протягивает мне телефон. — Я собираюсь снова украсть тебя на свидание, — выдыхая в мои губы, он словно невзначай запускает ладонь под мою юбку и властно сжимает ягодицу, так, чтобы его пальцы касались промежности. — И помни, что эта сладкая дырочка только моя, — ноги не держат меня, я краснею кажется, во всех возможных местах на моем теле. — И эта тоже, — распахнув глаза, он гипнотизирует меня, обводя большим пальцем контур моих дрожащих губ.

— Ты спятил, Голденштерн.

— Ты скоро тоже сойдешь с ума. Все только начинается, Эмили, — подмигнув, он спокойно отпускает меня. — Напиши, как ляжешь в постель. И помни, что я слежу за тобой, — подмигивая напоследок, он возвращается в машину, но не уезжает, пока я окончательно не скрываюсь за кустами азалии.

* * *

11 сентября, 2023 год

Конечно, я ему не написала. Твердо решила, что нужно остановить этот ядерный армагеддон наших жизней в его зачатке. Но через пару дней, когда телефон, который дал мне Леон ожил коротким, но многообещающим «Будь готова для меня завтра», моя душа резко распахнулась. Ожила вновь.

Но длилась моя радость недолго.

Сделав короткую запись в дневник эмоций, я приступаю к изучению своего расписания на эту неделю. Утро понедельника редко бывает добрым, потому что мне нужно вставить крепкий сон и немного отдыха в свой плотный график. Поэтому, когда мама без стука врывается в мою комнату, я раздраженно морщусь, проговаривая про себя фразу «беда не приходит одна».

Я всей спиной ощущаю, что Сильвия принесла не очень хорошие новости. А судя по ее выражению лица — она только что слезла с коня апокалипсиса и явилась по мою душу, сеять в ней новый раздор, хаос и бедствия.

Нет, чтобы спросить у меня банальное: «Как твои дела, милая?». Вместо этого она начинает разговор с тревожной фразы:

— Немедленно вычеркни все на сегодня из своего расписания, девочка моя. По крайней мере, до обеда. Джин Каан прилетел сегодня утром, он жаждет встречи с тобой наедине. Немедленно.

— Что? Сейчас!? — впадая в ступор от подобного заявления, протестую я. — Он здесь, у нас дома? Без предупреждения? Он же не смог прилететь на гала-ужин, а потом, насколько я помню, у него появились срочные дела в Китае и он решил повременить с визитом в Штаты. Он пролетел пол мира и бросил все, чтобы срочно увидеть меня?

Меня напрягает такая скорость. Не к добру это.

— Он ничего толком не сказал. Эта информация не для связных лиц. Я не общалась с ним лично. Передал лишь то, что больше не готов ждать и хочет познакомиться с тобой ближе, — мама подлетает к моему столу и грубо захлопывает ноутбук прямо перед лицом. Меня захлестывают волны гнева, исходящие от нее, но я стараюсь держаться с достоинством, несмотря на то, что она буквально вдребезги рушит мои границы.

Но разве проглатывать злость и унижение можно с достоинством? С меня хватит.

— Ты больше не будешь так делать, мама, — уверенно встаю я, яростно бросая ей вызов, глядя в ее затуманенные светской жизнью глаза. — Я миллион раз говорила — что ты должна стучать в дверь, прежде чем войти. И я не собираюсь плясать ни под твою дудку, ни под дудку моего будущего жениха. Я сама позвоню ему и скажу, что мне неудобно встречаться сегодня. И завтра тоже. Пусть ждет, пусть подстраивается под меня, если не удосужился явиться на официально запланированную встречу, — скрестив руки на груди, выдвигаю свои условия я.

А ведь если бы он приехал в тот день, моего свидания с Леоном бы не было.

— Я тебя не узнаю, милая, — стиснув зубы, едва ли не давится желчью мама. С удовлетворением замечаю, что у нее дергается глаз. — Что на тебя нашло? Выходит… слух, что пустили о тебе — правда? — хватаясь за сердце, она вдруг падает на стул. Ее губы дрожат, а лицо бледнеет и зеленеет, пока она возводит глаза к небу, тяжело дыша. Картина: королева драмы. Истероидная личность. Все это о Сильвии Моран.

— Какой еще слух? — прищурив веки, напрягаюсь всем телом я. В солнечном сплетении разрастается нехорошее предчувствие, беспощадно жалящее изнутри.

— Я не верю в этот бред. Но у нас с отцом есть свои источники. И недавно они принесли нам не очень приятные вести.

— Что за слух, мама, — надавив голосом, требую я.

— Слух о том, что ты больше не невинна, — она вдруг поднимается со стула и хватает меня за края белой рубашки, слегка встряхивая. Ее взгляд словно отвергает все мое существование, если вдруг это окажется правдой.

— Ты же любишь нас с папой, доченька. Ты не допустишь такого позора. Я хорошо тебя знаю. Моя любимая дочь бы никогда не поступила так со мной, — резко отпуская меня и нервно поглаживая по волосам, ласково щебечет мама. — Я очень люблю тебя, Эми, — всхлипывает мама, отчаянно кусая губы. — Прости, что так строга с тобой… и груба.

Я уже не слышу ее лживые признания.

Мои глаза мгновенно наполняются слезами, а сердце захлестывает волна ярости. Откуда? Как? Кто пустил слух?

Господи, а если нас с Лео снимали на камеру? Кто это мог быть?

Но Дэмиан пообещал, что у него все под контролем. И почему-то мне хочется верить этому помешанному на безопасности и информации мужчине. Уверена, что даже если кто-то и пустил этот неправдивый слух, то Лео уже знает имя виновного и заставит его молчать.

Или мне просто хочется в это верить?

— Я понятия не имею, откуда эти слухи, мама. Это провокации и сплетни, — убийственно спокойным и гордым тоном отрезаю я, глядя на мать сверху вниз. — К тому же, я все время под вашим присмотром. Каан может не переживать о моей невинности — она надежно защищена круглосуточным надзором и комендантским часом. Это просто смешно.

— Тем не менее, он взволнован и хочет тебя видеть, — мама сдержанно целует меня в лоб, кажется, окончательно успокоившись и поверив мне. — Дорогая, этот брак нужен нашей семье. А Каан четко обозначил свою позицию: ты нужна ему чистой, нетронутой, юной. Я понимаю, что у тебя, возможно бушуют гормоны и ты хочешь отдаться в объятия страсти, но прошу тебя потерпеть. Каан безупречно привлекательный мужчина, уверена, после замужества ты будешь полностью счастлива в браке в скором времени удовлетворишь все свои потребности.

— Почему? Почему этот брак нужен нашей семье? — тихо спрашиваю я.

Честно говоря, еще несколько дней назад, я смиренно относилась к традиции договорных браков. Я никогда не была в восторге от этой идеи, но поскольку, не испытывала ни к кому из окружающих юношей ярких чувств и эмоций, мне было ровно. Улететь подальше, от тревожных и повязавших петлю на моей шее, родителей, казалось не такой плохой идеей.

— Твой отец обязан жизнью Каанам. Давняя история. А Джин Каан хочет тебя и только тебя в жены.

— Но он не знает меня. И сразу в жены?

— Ты видела себя в зеркале, девочка? Мужчине достаточно красоты, чтобы влюбиться и захотеть определенную женщину. Они любят глазами. И влюбляются с первого взгляда. Это мы в уме составляем список несуществующих и несовместимых в одном человеке, качеств. К тому же, Кааны мечтают смешивать свою кровь с другими элитными семьями, чтобы укрепить здоровье своего рода. Они хотят прервать традицию с внутрисемейным кровосмешением, и если честно, мы тоже за то, чтобы оставить позади это отсталое средневековье. Это сильно влияет на здоровье наших потомков.

Мне тошно от того, насколько прагматично и скупо мама говорит обо всем этом. Словно обсуждает прогноз погоды на завтра, а не решает всю мою жизнь. Я раньше много молчала. Но сейчас поняла, что факт наступившего совершеннолетия придает мне сил и раскрывает во мне те грани, которые я подавляла раньше.

Я никогда не была «хорошей» в своей сути. Это всего лишь маска.

— То есть я — всего лишь товар? Разменная монета?

— Почему, дорогая? Каан — прекрасная партия. Он стоит во главе огромной и быстроразвивающейся страны. Фактически, самой сильной страны, после России и США.

Слышать не желаю ничего о политике.

— Но я его не люблю. Я его не знаю, — снова четко обозначаю свою позицию.

— Хорошо. Давай подумаем. Кого бы ты выбрала, если бы не он? Тебе в любом случае нужна достойная партия на роль жениха. Вариантов не так много, почти все благородные люди, примерно подходящие тебе по возрасту, заняты.

— Например, Драгона Голденштерн. Его, я хотя бы знаю и нам всегда есть о чем поговорить.

— Его кровь не чиста, — нервно всплескивает руками мама, фыркнув в ответ. — Отец будет против.

— Это безумие. Мы словно живем в древности, — кривляюсь, картинно тыкая пальцем в рот, демонстрируя рвотный позыв.

— Детка, где твои манеры? — злится Сильвия, нахмурив брови обратным домиком. — Эмили, мы, женщины — лишь маленькие золотые рыбки в мире больших денег. Мужчины — его киты и акулы. И так было всегда. Если не сохранять традиции, не чтить и не соблюдать их, не долго стать простыми смертными.

— Мы смертны, мама.

— Нет, дорогая, — заносчиво заявляет Сильвия, расправляя плечи. — Ты не представляешь, как живут другие люди. Большинство из них не вылезают из кабалы кредитов. У нас есть все, чего нет у многих: власть, изобилие, красота. И поэтому мы боги среди людей. Мы должны соответствовать своему статусу.

Я не считаю, что все эти блага автоматически делают нас счастливыми. Или, черт возьми, делают нас лучше.

— Есть все, кроме истинного счастья, мама. Разве ты счастлива? Ты любишь моего отца? — пытаюсь вывести ее на откровенный разговор.

— Я выходила замуж не по любви, но сейчас я люблю твоего папу больше жизни, — ее слова звучат довольно искренне, но это не значит, что я должна идти ее дорогой. — Надеюсь, ты повторишь мой путь с Кааном. Собирайся. Не стоит заставлять будущего жениха злиться.

В горле собирается ком, у меня нет сил спорить. Через час я уже сижу в черном бронированном Rolls Royce, и направляюсь на свидание с будущим мужем. На мне — темно-синее платье-карандаш с высоким горлом. Официально и лаконично. Волосы убраны в пучок стюардессы на затылке.

Машина тормозит у высокого зеркального небоскреба с огромной зеленой территорией — Каан остановился в одном из жилых комплексов элитного класса. Двери мне открывает приветливый швейцар в костюме с иголочки. Замечая, что сзади меня волочится секьюрити, он слегка меняется в лице, наверное, удивляясь тому факту, что у столь юной девушки уже есть охрана.

Оказавшись внутри просторного лобби, я нервно постукиваю каблуками по мраморному полу, вдыхая аромат дорого диффузора, заполняющего холл запахом розы и жасмина. Поглядываю в сторону лифта, который обычно в таких зданиях ведет прямо в апартаменты владельца главного пентхауса. Именно в этот момент, его двери с характерным звонком распахиваются, привлекая мое внимание к утонченной китаянке.

— Добрый день, мисс Моран. Я — ассистент Джин Каана, меня зовут Мэй Лин. Позвольте проводить вас, — бархатистым тоном приветствует меня девушка, поражая меня удивительным сочетанием строгости и хрупкости, заключенным в ее стройной фигуре.

— Да, он пригласил меня на встречу, — язык не поворачивается назвать это свиданием. — Я думала он встретит меня лично. Он здесь?

— Он ждет вас в своем пентхаусе, — коротко кивает Мэй Лин. На мгновение, мне кажется, что в ее голосе сквозит искреннее сочувствие, а взгляд цепляется за плохо замазанный синяк под левым глазом девушки. Странно. Может он остался после инъекций или бьюти-процедур? Замечая, что я придирчиво разглядываю ее лицо, Мэй нервно поправляет брендовый шелковый шарфик, мягко обволакивающий ее тонкую шею.

— Перед встречей с Кааном, он наказал вам пройти процедуру в клинике, расположенной прямо здесь, на первом этаже.

Сначала, я думаю, что ослышалась. Даже дурно становится, пока земля медленно уходит из-под моих ног.

— Какую процедуру? — напрягаюсь я, пока мысли уводят меня к лазерной эпиляции. Может, Каан решил распаковать то, что ему причитается до свадьбы и так сказать, очертить границу? От человека, которого я совершенно не знаю, можно ожидать все.

— Ничего особенного. Обычны осмотр у терапевта.

— Для чего? Я абсолютно здорова.

— Мистер Каан недавно пережил сильный вирус, его иммунитет сильно ослаб. Личные встречи с ним возможны только после небольшого осмотра. Врач по первым признакам подтвердит ваш статус здоровой девушки и все закончится, — сквозь натянутую улыбку, продолжает пояснять Мэй Лин.

В этот момент, в нашем пространстве появляется мама, все это время разговаривающая по телефону в машине.

— Иди, дочка. Если мистер Каан так заботится о своем здоровье, представь, как он будет беречь тебя и ваших детей, — вставляет свои пять центов она, и сжав кулаки, я киваю, согласившись на неведомую «процедуру». Спасибо, жених. Как раз давно не проводила чек-ап организма.

* * *

— Добрый день, Эмилия. Позволь представиться, Ханна Мурфи, ваш гинеколог, — приветственно кивнув, Рейчел взглядом приглашает меня присесть в кресло напротив нее. Осознав, что попала в кабинет женского врача и заметив за полупрозрачной ширмой гинекологическое кресло, я тут де захотела покинуть кабинет и эту чертову клинику, несмотря на то, что врач выглядит милой и чуткой. — Прежде чем начать осмотр, я задам тебе несколько вопросов. Назови пожалуйста дату начала последней менструации.

— Закончились неделю назад, — сухо отвечаю я, напрягаясь всем своим существом. Только осмотра мне не хватало. Хотя, бояться мне нечего. По крайне мере, пока.

— Ты уже ведешь половую жизнь? — очевидно, вопрос с подвохом. Еще бы на детектор лжи посадили.

— Нет, я девственница. Поэтому я бы не хотела осмотр. Я боюсь боли, и считаю полный осмотр неприемлемым в моей ситуации.

Ханна снисходительно ухмыляется, словно поймала меня с поличным. Мне становится тошно от запахов лекарств, медицинских растворов и собственного стыда.

— Я обязана провести осмотр. А ты дала согласие, подписав бумаги на ресепшен.

Сохраняю самообладание и вежливо отвечаю на дурацкие вопросы врача. Наконец, она отправляет меня за ширму и я быстро раздеваюсь до нижнего белья. Сам процесс осмотра крайне неприятен. Мне становится плохо, когда Ханна начинает прощупывать мою матку, яичники и с нажимом пальпировать низ живота. Без маленького кресла для девственниц осмотр не обходится, но наконец, все позади и я встаю с кресла, ощущая, как кружится голова.

— Благодарю, осмотр закончен, — бросает доктор Мурфи, снимая резиновые перчатки.

— Со мной все в порядке? Убедились, что я девственница? — меня трясет от унижения и гнева, но все это я намерена высказать своему будущему мужу.

Ханна Мурфи не успевает ответить мне, поскольку в не закрытый кабинет врывается человек. На мгновение, мне кажется, что стены и пол вокруг сотрясаются, словно весь город оказался в плену землетрясения.

Это мужчина, что хорошо мне знаком, несмотря на то, что я его совершенно не знаю. Подпрыгнув на месте, я резко прижимаю к груди платье, пытаясь прикрыться, но тот, кто занимает фактически всю ширину дверного проема уже во всю испепеляет мое тело своим прицельно-лазерным взором.

— За дверь, Ханна, — низким, роботоподобным голосом отдает приказ Каан. В нем нет тепла и глубины, эмоций и жизни, только равнодушие с оттенками ощутимой жестокости.

Ханна поспешно закрывает дверь с другой стороны медицинского кабинета. Мы с Джин Кааном остаемся наедине. Наверное, мы смотрим друг на друга всего лишь несколько секунд, которые кажутся мне вечностью, учитывая мое обнажённое и весьма уязвимое положение. Я чувствую себя так, словно вышла на главную площадь города абсолютно нагой и беспомощной. В то время как, Каан уверенно приближается ко мне, не отрывая от меня взгляда выразительных карих глаз. Очевидно, что у него не типичная внешность для представителя его национальности, несмотря на то, что все основные черты сохранены: высокие и впалые скулы, симметричные и скульптурные черты лица, темные волосы, контрастирующая с довольно светлой кожей. В строгом костюме «тройка» Каан выглядит дипломатом, несмотря на то, что взгляд у него совершенно не является дипломатичным.

Мне становится дурно от одного лишь взгляда в глубь этих темных стеклянных дыр, искрящихся красными всполохами гнева и злобы. Кажется, что внутри них живет бесконечный мрак и сейчас он явно не дремлет, а встает на дыбы. Словно дьявол внутри мужчины отчаянно борется за освобождение, хоть и сознательная его часть пытается приструнить дикого зверя.

— Не лучшее время для визита, мистер Каан, — смею нарушить молчание, установившееся в кабинете с его внезапным вторжением. Страшно ли мне? Конечно. Я сильнее прижимаю к себе платье, когда Каан начинает взглядом обжигать мое тело, разглядывая меня словно шлюху с витрины красных фонарей.

— Молчать, потаскуха, — с ярко выраженным китайским акцентом рявкает Каан.

Я замираю от ужаса, не в силах осознать происходящее.

Просто не успеваю, потому что следом за оскорблением в меня летит мощный удар — не долго думая, Каан со всей дури шлепает меня по лицу. Не удержав равновесие, я падаю на пол, отлетая в сторону, к батарее. Еще бы чуть-чуть и я могла рассечь голову об острый косяк. Опешив от скотского поступка своего будущего, мать его, супруга, я даже не чувствую боли. Это полное состояние аффекта и желание резко отключиться от реальности, лишь бы не проживать подобное унижение и всепоглощающий меня страх. Потому что взгляд у Каана такой, словно он готов… нет, не убить меня. А с удовольствием истязать физически, наслаждаясь трепыханием жертвы.

Это взор живодера, что кайфует, когда отрывает крылья порхающим бабочкам, а не человека.

Быстрая смерть была бы милостью с его стороны. И это я прочитала в его зверином, диком и получающем удовольствие от лицезрения женского унижения, взгляде.

— Ты чудовище, — собрав себя по кусочкам, смело заявляю я, поднимая на него взгляд. Я не отведу глаз, не посмею. Ни за что на свете, я не покажу свою слабость и страх.

А мне страшно.

Очень страшно.

Мне хочется оказаться в объятиях скалы, под непробиваемой защитой. В полной безопасности. Так хочется, чтобы рядом был тот, кто готов наказать любого, кто посмеет обращаться со мной подобным образом.

— Думаешь, что это сойдет тебе с рук? Я думала, что ты управляешь быстроразвивающийся страной и не страдаешь комплексом неполноценности.

— Мои невинные привычки всегда сходят мне с рук, милая, — отзывается Каан, обхватывая мой подбородок и сжимая его до боли. — Какая бы «принцесса» ни была рядом. Их папочки не могут их защитить. А твой и вовсе отдал тебя мне в супруги, и не сопротивлялся, увидев во мне хорошего мужа. Я могу быть очень порядочным с уважаемыми в нашем мире людьми. Но не с такими шлюхами, как ты, — клацая зубами, выдает свою гневную тираду Каан. А я не могу поверить в то, что и есть мой будущий муж.

Я слышала, что он строгий, даже жесткий, но вполне справедливый человек с несколькими образованиями и большой тягой к спорту. Да вот только никто не сказал мне, что этот спорт заключается в использовании женщин в качестве боксерских груш.

— Теперь, когда наше знакомство состоялось, на наш союз можешь не рассчитывать, — я пытаюсь встать, но он вновь вмазывает мне по лицу и губе, отчего моя голова дергается в сторону. Проведя языком по губам, я отчетливо ощущаю металлический вкус крови.

— Думаешь, у тебя есть выбор? Если я захочу — будешь моей, — ставит свои условия Каан. — Я буду выбирать. Нужна мне грязная потаскушка, раздвигающая ноги по первому зову, или нет. Я очень ценю верность, милая, и кажется, у нас с тобой разные ценности. Здесь поможет только воспитание, — ухмыляясь, Каан вновь замахивается на меня, но я успеваю увернуться. Его ладонь бьет по воздуху, отчего он теряет равновесие и выглядит даже неловко, вызывая у меня приступ злорадного смеха.

— Смешно тебе, дрянь?! — взвывает мужчина, обхватывая мое горло широкой ладонью. Меня трясет, слезы обжигают веки, пока я смотрю в залитые кровью глаза Джина Каана. Помощи, я так понимаю, ждать не от кого.

Но за что все это? И нет ни одной причины, которая бы могла позволить ему вести себя так со мной подобным образом.

Внутри все сжимается, горло печет и ощущается перекрытым. Легкие пустеют, заставляя меня биться в конвульсии и содрогаться всем телом. Паника стягивает меня дьявольскими силками, я понимаю, что могу умереть прямо сейчас.

Какая нелепая, глупая смерть.

Каан, очевидно, не собирается так быстро со мной прощаться, поэтому ослабляет хватку. Я не могу прокашляться, а каждый порыв прочистить горло, заканчивается тем, что я боюсь выплюнуть легкие.

— Я скорее умру, чем стану твоей женой. С радостью расторгну помолвку, если тебя что-то не устраивает, — осипшим, но уверенным тоном произношу я.

— Есть сомнения в твоей невинности, — фыркает он, окончательно резко отпуская мою шею.

Наверное, Ханне стоило огромных усилий решиться на это и прервать наш тет-а-тет. Доктор возвращается в кабинет. Видимо, чувство вины и женская солидарность берет над ней верх, и она надеется, что в присутствии свидетеля Каан не будет совершать насильственных действий.

— Мистер Каан, вы сами просили меня предоставить вам эту информацию. Девушка невинна, — Джин бросает на Ханну беглый взор и презрительно кривит губы, вновь глядя на меня.

— Наличие девственности не говорит о ее невинности, — выплевывает он, словно прекрасно знает о том, что именно Лео вытворял со мной на капоте машины. Порой секс у людей не бывает таким горячим, как наши влажные игры.

— Убирайся, пока тебе не досталось. И только попробуй кому-нибудь разболтать — убью, — шипит он, обращаясь к доктору. За это время я успеваю встать с пола и даже нырнуть в платье, которое сейчас ощущается как стальные латы.

— Я хочу расторгнуть нашу помолвку, — привлекая внимание Каана, твердо обозначаю свои намерения. Кровь течет из ссадины на скуле и губ, я буквально захлебываюсь жидким железом, но состояние шока и инстинкт «бей в ответ» помогает мне держаться достойно. — Прямо сейчас!

— Твоя семья в долгах, — ухмыляется Каан, поглаживая костяшки своих пальцев, словно гладки воображаемый кастет. — Вы станете рабами. Вас сотрут с лица земли, — одержимым тоном несет мужчина. — Ты будешь моей, милая, — вновь приближаясь ко мне, он медленно ведет большим пальцем по моему рту, размазывая по губам кровь. — Такая красивая. Шлюхи всегда красивые. Как ни крути, это мой типаж.

— Давай, — с вызовом предлагаю я. — Ударь меня еще раз. Ударь, слабак и ублюдок. Вперед! Только предупреждаю: ты очень сильно об этом пожалеешь, — мне хочется разорвать его голыми руками, превратить в прах и развеять над пропастью.

Просить много не приходится. Каан бьет меня с такой силой, что я падаю на пол. Не успеваю опереться на руки и встать, как мужчина наступает ботинком мне на голову. В ушах звенит, перед глазами темнеет. Подобного унижения я никогда не испытывала. Ему ничего не стоит запинать меня своим тяжелым ботинком, сломать челюсть и ребра. Он хочет сломать куклу, которую планировал купить, переодевать ее в красивые платья, и долго насиловать.

— Ты пожалеешь об этом, клянусь тебе.

— Почему же? Что ты мне сделаешь, милая? Мои возможности безграничны, — он убирает тяжелую ногу, позволяя мне встать. Я сама не понимаю, откуда во мне есть силы самостоятельно подниматься. Меня бьют, я летаю… и это больше, чем красивые слова.

— Твои возможности ограничены Богом, как минимум.

— А если я скажу, что я истинный дьявол?

— Дьявол не самоутверждается за счет причинения боли слабым. На это способен лишь жалкий ободранный черт, — пренебрежительно заявляю я. Надо сбить корону с этого ублюдка. Не знаю, что он вытворял на родине со своими женщинами, но здесь, за подобное, ему светит тюрьма. Конечно, деньги и власть решат все, но мне хочется верить, что мой отец наделен не меньшими ресурсами, и выбор мне в женихи Каана — всего лишь недоразумение.

Искренне хочется верить в то, что родители и не подозревали о том, что он больной на всю голову.

— У светловолосой дорогой сучки острый язычок, — он вновь похлопываем меня по лицу, не боясь испачкать ладони кровью. — То, что мне надо. — Кстати, я принес тебе подарок на наше свидание. К сожалению, у меня появилась срочная деловая встреча, поэтому на сегодня ты свободна, — с этими словами, Каан вручает мне подарок — коробочку от именитого бренда, в которой наверняка прячется очередная побрякушка, которая никогда не покроет то, как он себя проявил.

Мне не надо подарков.

Я не даю вторых шансов.

С этим человеком мне все ясно, осталось лишь понять, как от него избавиться.

Потому что меня не покидает совершенно стойкое ощущение того, что он не даст мне спокойной жизни, даже если я чудом расторгну нашу помолвку. Даже если пересплю со всеми парнями в округе, он не откажется от такой красивой и дорогой куклы.

— Это браслет к тому кулону, что я отправлял на твой день рождения, — поясняет Каан, но я уже его не слышу, представляя как наматываю браслет на его шею и перекрываю ему кислород тоненькой цепью. Мне хочется швырнуть побрякушку в его лицо, но я просто не успеваю этого сделать, потому что он разворачивается и направляется к двери, напоследок бросив:

— Наша свадьба через два месяца. Во что бы то ни стало. И не делай глупостей, милая. Не гневи меня, это заканчивается вспышками моей агрессии. Если не будешь меня злить — будешь самой счастливой женщиной на свете. И не расстраивайся. До свадьбы заживет.

— Пошел к черту! — истошно кричу я, кидая в него браслет, но он попадает в захлопнувшуюся за Кааном дверь медицинского кабинета. Отчаяние и злость застилают взгляд, я тяжело дышу, пытаясь переварить все, что произошло.

Обнимая себя, падаю на кушетку, едва сдерживая слезы. Инстинктивно достаю телефон, что дал мне Леон, и набираю короткое сообщение с фотографией своего опухшего, окровавленного и изувеченного лица.

Мотылек: «Я больше не чувствую себя в безопасности. Что мы наделали? Мне так страшно».

Леон: «Кто это сделал?», — тут же приходит короткий ответ.

Мотылек: «Ты знаешь», — бросаю я.

* * *

Мама ожидает меня в холле жилого комплекса, неспешно попивая Prosseco и закусывая его клубникой. Странно, обычно она не ест столько сахара за один присест. Заметив меня, Сильвия радостно спешит ко мне навстречу со словами:

— Эмили, я так счастлива, что ты не опозорила нас с отцом, судя по результатам заключения врача. Каан сказал, что не будет отменять свадьбу, — воркует мама, не замечая, что случилось с моим лицом. Да, я умылась, но ссадина не проходит за пару минут. Ханна заклеила мои ранки телесным пластырем и замазала синяки, но при тщательном рассмотрении, можно заметить все, что нужно — если захотеть это увидеть.

И к моему удивлению, мама не сразу, но замечает.

— Ох, дорогая. Что это с тобой? Ты упала? Ты в порядке? — в ответ я смешиваю ее уничтожающим взглядом и молча разворачиваюсь к выхожу из здания. Я чувствую себя так, словно по мне танком проехались, но отменять занятие по танцам не собираюсь. Сегодня не балет, а современная хореография — как всегда, мое единственное лекарство от стресса.

Маленькая крупица счастья и света в этом долбанном безумии.

— Эмили! Эмили, что произошло? — кричит мать, догоняя меня, но я включаю полный игнор, накрывая голову огромными наушниками, полностью блокирующими посторонние звуки.

Глава 5

Леон

Этот закрытый VIP бордель, порог которого я намерен пересечь этой ночью, хорошо мне знаком. Был здесь пару раз, но не пользовался услугами местных проституток. Не то чтобы я брезгую, нет. В подобных местах девушки проходят тщательные проверки, и порой, они куда «чище» тех, что могли случайно оказаться в моей постели. Впрочем, для всего есть барьерная контрацепция, да только меня не возбуждает сам факт оплаты за секс, фальшивые ласки и прикосновения. Хотя… я знаю, за что именно платят постоянные клиенты этого заведения.

За так называемые «особые услуги», довольно классического типа — либо доминирование, либо получение полной дозы доминации над ними. Многие мужчины из мира моего отца обожают властных женщин, играющих в жесткую госпожу, умоляют и платят огромные деньги за то, чтобы их хорошенько отодрали.

Для меня это треш, и даже мысли об этом вызывают рвотный рефлекс, потому что у меня совершенно противоположные предпочтения. Я сам, частенько выражаю свои эмоции исключительно через половой акт, при этом не ощущая внутри ничего особенного. Но это всегда, как спорт. Когда я чувствую, что нахожусь на пределе, я либо трахаюсь, либо бегу на трек, либо в бассейн.

Пишу картины я в совершенно другом состоянии и оно не связано с болью. Наоборот, художник — это моя светлая часть, которой не суждено стать главенствующей.

Большая моя часть — это та, что вы увидите сейчас. Всем слабонервным советую отвернуться от экранов.

В таких местах, все клиенты обязаны носить маски с целью сохранить инкогнито. Мое изделие вылито из латуни и покрыто позолоченной эмалью. Рисунок на изделии имитирует морду льва с оскаленной пастью. А маска ублюдка, за которым я наблюдаю, находясь за стеклом прозрачной комнаты для утех, представляет собой лик китайского огненного дракона — животного, символизирующего императорскую власть.

Джин Каан не подозревает о том, что я стою здесь и являюсь свидетелем его безобразной жестокости. Почти свидетелем — у меня нет цели наблюдать за его омерзительными играми и сексуальным актом, мне вполне достаточно слухов и того, что сегодня он посмел ударить моего ангела. Я сделаю так, чтобы он навсегда запомнил один простой урок: любая агрессия в сторону Эмили понесет для него жестокое наказание.

От меня лично.

И я не боюсь того, что он рассекретит меня. Естественно, он догадается, кто станет виновником его пожизненного увечья, но прямых доказательств не найдет. Я и моя команда сработаем чисто, и это то, чему мне необходимо учиться, поскольку мне еще не раз предстоит закрывать неугодные рты и связывать бунтующим «куклам у власти» руки.

Но связать руки Каана — слишком низкая цена за то, как он обошелся с Эмили. В таком вопросе я категоричен, и я намерен сделать то, что каждый день будет ему напоминанием.

Я наблюдаю за соблазнительными красотками, что танцуют вокруг морального уродца. Их идеальные тела, намазанные маслом, блестят в свете огней. Каан, восседает на импровизированном троне, медленно потягивая напиток с удивительным составом. Этот наркотик невозможно обнаружить в крови, но он действует очень эффектным образом. У человека, принимающего снадобье, частично пропадет память, теряется концентрация. Он становится податливым, покорным, дезориентированным. Все происходящее кажется ему игрой или сном, перед которой он сохранился.

Я замечаю, что Каан подзывает одну из девушек к себе. Он любит причинять женщинам боль, поэтому в руке он сжимает шипованный хлыст. Он с размаху ударяет им по спине девушки. Она визжит от боли, ее бледная кожа обагряется кровью, чему Каан радуется, словно пятилетний ребенок. В следующий момент, жертва подает мне знак, и в комнату входят двое широкоплечих и высоких мужчин — моих ребят.

— Кто вы? Я заинтересован лишь в женщинах, — едва заметно шевелятся губы Каана, в то время как глаза затуманены белесой поволокой, а мозг явно витает где-то в несуществующих мирах. — Что вы делаете? — один из моих посыльных резко хватает его за руку.

За ту самую руку, какой он посмел ударить Эмили.

Если бы он коснулся ее ногой, языком или своим жалким половым органом, я бы избавил его и от этих конечностей.

— Господь Бог, — одними губами отвечаю на его вопрос, прежде чем на пол игровой комнаты прольется уже кровь того, кто и сам является палачом.

Наш мир — это зеркало.

Если ты палач, то рано или поздно, ты станешь его жертвой.

Только на мне эти правила не работают. Я тот, кто рисует зеркало.

Эмили

Весь следующий день я провожу на учебе и на танцах. Возвращаюсь домой чертовски уставшей, и уже не знаю, стоит ли мне встречаться с Леоном. Я падаю на кровать, и только потом замечаю на ней серебристую коробку.

Открываю, предвкушая посылку с косметикой или подарок от очередного поклонника, но тут же роняю ее на пол, едва замечая содержимое.

Крышка слетает в сторону, открывая моему взору то, что хранится в коробке. Рвотный позыв сдавливает горло, я со всех ног бегу в туалет. Потом еще долго смываю в недра унитаза содержимое своего желудка.

Не могу поверить в то, что там лежит то, что я увидела. Может, это восковая рука? Или торт?

Не может же это быть настоящей рукой Джин Каана. А узнать ее по кольцам с китайским иероглифами не так трудно.

Пребывая в тумане, возвращаюсь в комнату и снова заглядываю вглубь коробки. Да, там действительно лежит рука. Отрезанная от живого человека, рука, мать его…

Боже, а вдруг, Леон убил его? Расчленил на кусочки? Или все-таки просто отрезал руку? Даже не знаю, что хуже.

Что ты творишь, Леон?

«Каждого, кто причинит тебе боль, ждет наказание.

Я прислал тебе это не для того, чтобы напугать, а чтобы ты знала: каждый, кто пытается посягнуть на мою территорию, сгорает в адском огне и превращается в пепел.

Запомни, мотылек.

Я единственный кто может причинять тебе боль.

Только самую сладкую боль, которая никогда не сожжет твои крылья.

Ты готова полетать снова?»

Прочитывая последнюю фразу, я ощущаю, как схватывает солнечное сплетение. Прямо как тогда, когда он качал меня на огромных качелях над пропастью. Все его письмо — сплошная отсылка к нашей зарождающейся истории.

Прямо-таки любитель ребусов и головоломок.

Но отрезать человеку руку — безумие. Зачем он это сделал? Как мне с этим быть? Мне становится так плохо, что я едва стою на ногах. В голове не укладывается, кажется, будто я нахожусь в бредовом психоделическом кошмаре.

Да, Джин Каан больной на голову садист, но Леон… чем он лучше, после этого? Разве это поступок адекватного человека?

Трясущимися пальцами, с глубокой благодарностью за то, что они у меня есть, набираю сообщение: «Зачем ты это сделал? Это слишком жестоко».

Leon: «За последние триста шестьдесят пять дней этот человек задушил около пятнадцати женщин. Двоих избил до смерти. Еще три покончили с собой сами, после того, как он выбил им зубы и сломал ребра. Ты уверена, что здесь уместна жалость?»

Мотылек: «Сегодня я не хочу с тобой видеться. Ты меня пугаешь».

Leon: «Я ни о чем не жалею, принцесса. Если он доберется до тебя не только своими грязными руками, то я его кастрирую».

* * *

Я не нахожу в себе сил ответить Леону. Все зашло слишком далеко. И даже не знаю, что на такое вообще можно ответить.

Одна часть меня, пожалуй, та, в которой я сама не хочу себе признаваться, глубоко удовлетворена тем, что мой обидчик наказан. Джин Каан избил меня, наследницу фамилии Моран, посреди белого дня, просто потому, что он считает, будто ему дозволено все. Просто, потому что он кайфует, избивая невинных женщин. Должен ли он был получить по заслугам и понести наказание?

Определённо.

Но лишить его руки… если Леон способен на такое жестокое зверство в духе средневековья, то я не знаю, чего лично мне ожидать от Голденштерн. В ту ночь, после гонки, мне показалось, что я узнала его настоящего. Но сейчас убедилась в том, что он показал мне лишь одну грань своей личности. Возможно, лучшую свою часть. Все остальные грани по-прежнему остаются тайной, покрытой бесконечно прозрачными зеркалами его серебристо-серых глаз.

Я не могу их не вспоминать.

Не могу не думать, не могу не скучать.

Все эти «но» между нами буквально душат меня изнутри, окончательно закольцовывают жуткий призрачный лабиринт, жертвой которого я оказалась.

Едва дыша, я направляюсь в комнату моей матери. Девяносто процентов времени она думает только о себе и своем бесценном положении в обществе, но иногда, мечтаю подойти к ней и увидеть те самые десять процентов, в которых я узнаю бесконечно любящую и принимающую меня мать. Мне не к кому пойти, не с кем посоветоваться. Бесконечное одиночество толкает меня на откровенный разговор с Сильвией.

Оказавшись у спальни матери, замечаю, что дверь слегка приоткрыта, а из комнаты доносится отчетливый голос отца. Родители о чем-то бурно спорят, и, услышав свое имя, я недолго борюсь с искушением. Спрятавшись за статуей ангела, играющего на арфе, прислушиваюсь к оживленному разговору родителей.

— Я не понимаю, что происходит! Разве мы ожидали подобного? — на высоких тонах нагнетает обстановку мама.

— Ты видела новости? — строгим тоном осаждает ее отец, имея в виду закрытые новостные каналы для высокопоставленных лиц.

— Видела, — тяжело вздыхает Сильвия. — Это правда? На Джин Каана было совершено покушение? Ему отрезали руку? Но как это возможно, с его охраной? Будет ли наша дочь в безопасности рядом с ним?

— Мне удалось кое-что выяснить. Он не доверяет своей охране и не берет их с собой в места, которые порочат его имидж благочестивого джентльмена и будущего правителя. Он предпочитает скрывать эту часть своей личности от посторонних и на корню прерывать распространение грязной правды о нем, Сильвия. Именно поэтому мы так долго не знали, на какую незавидную судьбу обрекаем дочь. И весьма на короткую судьбу. Тем не менее, все тайное становится явным, и жесткая правда всплыла на поверхность. Каан — жестокий человек. Омерзительно жестокий. За последние часы, после новости, моим людям удалось выяснить, что он убивал своих любовниц голыми руками. А до этого насиловал, выбивая им зубы и ломая ребра. Одной он отрезал язык, потому что его не устроили ее оральные ласки, — после этих слов, мама начинает рыдать в голос, а у меня затылок покрывается инеем. Рвотный позыв вновь подступает к горлу.

— Теперь, когда он лишился кисти руки, у нас есть возможность отменить их помолвку с Эмили. Если бы я знал, какой он человек, я бы не допустил ее вовсе.

— Разве у нас был выбор, дорогой? Он потребовал Эмили в уплату огромных долгов, которые наши предки скопили еще в эпоху сухого закона. Мы считали Каана хорошим вариантом, мы не виноваты, что не знали всей правды. Я иногда так требовательна к Эмили, но я так сильно люблю ее, милый. Я умру, если с нашей доченькой что-то случится, — мне даже не верится, что эти слова вылетают из уст моей матери.

— Но теперь знаем, Сильвия. Наша задача — не допустить этот брак, иначе не пройдет и месяца, как от нашей дочери ничего не останется.

— Но что мы можем сделать? Какие у нас варианты?

— У нас есть наш проект. Инновационные разработки, и то, что мы можем теперь предложить Каану — уникально в своем роде. А сейчас, ему и вовсе это необходимо, — совершенно не понимаю, о каких таких тайных разработках говорит отец. Возможно, имеет в виду один из своих бизнесов под грифом «строго секретно».

— Наш проект и предложение его Каану не дает гарантий того, что он согласится. Нет гарантий, что он откажется от Эмили. И не лишит нас всего. На другой чаше весов — тот факт, что она может пострадать от его рук. Я не знаю, я так запуталась.

— Ты не хочешь терять наши деньги и статус. Но я совершенно точно не хочу терять нашу дочь. И я готов рискнуть.

— Но ты же знал, что ей будет несладко в Китае, вдали от нас, и был согласен на брак! — мама явно мечется между двух огней, с трудом справляясь со своей пожизненной биполяркой.

— Но я понятия не имел, что отдаю дочь на верную смерть, — властным тоном рявкает в ответ папа. — Я думал, Каан — благородный джентльмен, как и его отец. Но Каан старший вырастил настоящее чудовище. Не знаю, кто осмелился лишить Джин Каана конечности, но этот человек гений. И, наверное, уже труп.

И мысли вновь уводят меня к Леону, за которым теперь незримо стоит сама смерть. Если Каан знает, кто его изуродовал, то он найдет способ отомстить Леонелю.

— Ох, милый. Я не знаю, что нам делать. Мы можем только надеяться на то, что Каана заинтересует наше предложение, — вновь всхлипывает мама, мечтающая усидеть на всех королевских стульях сразу. — Я вижу, как наша дочь несчастна, когда я завожу разговор о свадьбе. Но если не Каан, то кто? Возможно, нам стоит подумать о Драгоне Голденштерн? Они дружат, неплохо ладят. Семья Голденштерн влиятельнее Каанов. Да и дочь была бы рядом, стань она женой Драгона. Мы должны были изначально так поступить и заручиться защитой семейства Голденштерн.

— Драгон не чист кровью, не забывай. Некая крайняя мера, — тяжело выдыхает отец. — Но мы могли бы что-нибудь придумать. Мне бесконечно дорога моя дочь, и я не позволю отдать ее в лапы зверя. Все наши дети заслуживают счастья, а главное — они должны прожить долгую жизнь и продолжить наш мощный род.

— И все же, если у нас не останется выбора, дорогой? Если Каан не пойдёт на диалог? Что мы будем делать тогда?

— Я не знаю, Сильвия. Наш козырь в рукаве — это закрытый проект, равных которым нет во всем мире. За ним наше будущее, я искренне верю в то, что он сделает нас всесильными. Сама понимаешь, почему, — загадочным тоном подводит итог отец.

* * *

— Хватит мне звонить, — отклоняю очередной звонок от Дэмиана, и наконец, кидаю его в блок. Я все еще не уверена, что нам стоит продолжать общение. Обычно, вода и парусный спорт помогают мне вернуться в наполненное состояние и прийти к правильным решениям.

Только я, Драгон, вода и наша небольшая яхта «Ундина». Вообще, она принадлежит Драгону, но мы часто ходим под парусом вместе, потому что она больше всего откликается мне в управлении.

Под плавным скользящим ветром, паруса раздуваются и начинают пульсировать, направляя яхту на свой путь сквозь воды реки Потомак. Солнце окутывает палящим теплом, а бриз морского воздуха приятно обдувает лицо. Но не только ощущение ветра и соленой воды делает меня счастливой сейчас, но и присутствие Драгона, ощущение его постоянной поддержки. В воде я всегда ощущаю его своей опорой, и сливаюсь в танце с мужской силой, учусь принимать помощь и советы своего авторитета. Он старше и опытнее меня, очень многому в этом спорте обучил именно Драгон. Мы всегда мечтали отправиться в дальнее путешествие на парусной яхте вместе, хоть и всегда понимали, что это невозможно.

Звуки ветра, легкий шум волн, пение чаек… рассекая спокойные воды, мы взаимодействуем с парусами, подстраивая их под направление ветра и управляем рулем, сохраняя курс, ведущий из яхт-клуба «Александрия» в город.

Путешествие под парусами сближает. Это всегда своего рода магия, совместное творение, где время замирает, а мир оживает вокруг нас совершенно новыми красками.

Дозакатного времени мы оба увлечены делом, но как только небо приобретает розовые и фиолетовые оттенки, отражающиеся и искрящиеся в воде, мы оба останавливаемся, чтобы отдохнуть и обсудить все спорные ситуации в сегодняшней прогулке, или просто поболтать по душам.

— Ты какая-то грустная, Эми. Что случилось? — в лоб задает вопрос Драгон, закончив с опусканием якоря. Я медленно наблюдаю за тем, как он закатывает рукава белой рубашки, после чего поправляет всклокоченные ветром темно-русые волосы. Они с Леоном очень похожи, со спины их и вовсе отличить друг от друга сложно. Но взгляды разные, хоть и у обоих они не лишены королевской стати, легкой надменности и природной закрытости. Они оба — две сладкие палочки твикс для всех представительниц женского пола. И теперь эти двое вьются вокруг меня, что, безусловно, льстит.

И мне даже еще больше нравится моя близость с Драгоном сейчас. Леон может ощущать конкуренцию с сильным противником и еще больше привязываться ко мне. Может, отчасти, поэтому мне даже нравится игнорировать его сейчас. Мне хочется понять, насколько сильно я нужна ему и нужна ли в действительности?

О боже. Неужели мне мало того, что он отрезал Каану конечность, чтобы отомстить за меня? Я становлюсь чудовищем, правда. Или я всегда была такой злорадной и высокомерной, и взросление срывает с меня маску «хорошей и послушной», обнажая мою теневую натуру?

— Да так, ерунда, Драг, — отмахиваюсь я, но Голденштерн проявляет настырность и обхватывает мое лицо руками, слегка привлекая к себе. Утопая в светлых омутах, я чувствую, как слегка подкашиваются ноги. Яхта пошатывается вместе с нами, меня качает на волнах энергии, вибрирующей, между нами.

— Нет, Эмили, не ерунда. У тебя все лицо в синяках, и никакая тоналка не поможет их скрыть, — я, наконец, осознаю, почему Драгон так усердно разглядывает каждый миллиметр моей кожи. — Кто тебя ударил? Случайно не мой брат? — прищурив веки, допытывается он.

— Нет же, — пытаюсь уйти от ответа я. — А он способен?

— Это самое жуткое — я порой, сам не знаю, на что он способен, — туманно отвечает Драгон.

— А что ты так беспокоишься за меня?

— Может, я ревную? — лукаво ухмыляется Драгон, бросая беглый взгляд на мои губы.

— Я думала, мы друзья.

— Но поцелуй на треке был не совсем дружеским, — прочистив горло, вспоминает он. — И вообще, я не ожидал тебя там увидеть.

— Я сама не ожидала всего, что там увижу я… и сделаю, — имею в виду наш поцелуй.

— Я просто хочу, чтобы ты знала, что ты всегда можешь на меня положиться, Эмили, — он мягко проводит костяшками пальцев по месту удара от Каана. — Виновный будет наказан, только скажи его имя.

— Это сделал мой будущий жених, — опускаю взгляд, вспоминая унизительную порку в медицинском кабинете. — Разве Леон не рассказал тебе? Я думала, вы очень близки и обсуждаете все.

— Мы больше не говорим о тебе, — его голос становится твердым и бескомпромиссным.

— Почему?

— Потому что ты нравишься нам обоим, но только у меня есть шанс сделать тебя своей, — ухмыляется он.

— Это почему же?

— Потому что я уже сделал шаг к тому, чтобы разорвать твою помолвку с этим живодером Кааном. Сделал так, чтобы твои родители узнали, кто он на самом деле. И второе — я совершенно свободен, а Леон помолвлен с твоей сестрой. И эту договоренность просто так не нарушить, Эмили.

— Плетешь интриги за спиной брата?

— Он мой брат, но это не значит, что я не буду добиваться своей цели любыми путями, которыми считаю необходимыми, — заверяет меня Драгон.

Мне даже кажется, что мы находимся в шаге от поцелуя. Но сильный порыв ветра и резко накренившаяся яхта сбивает наш романтичный настрой: я падаю на грудь Драгона и заливаюсь смехом, ощущая, как брызги от волны попадают на мою форму. Он деликатно собирает меня в своих широких объятиях, и я чувствую себя такой защищенной в его руках.

Мы с Драгоном были бы хорошей парой. Если бы не все предрассудки моих родителей, мне сейчас не пришлось бы думать о Каане, Леоне и о том, что же будет со мной дальше. Я бы просто вышла замуж за Драгона, мы бы усилили наши семьи двумя браками, и никаких бы проблем не было.

Я могла бы прожить с ним всю жизнь, это я знаю точно. В наших отношениях могла бы быть и страсть, и любовь, и дружба… я чувствую это всеми фибрами своей души. Эта любовь никогда бы не принесла мне таких противоречивых эмоций, как к Лео, но она бы меня не разрушила.

Через пару минут, мы уютно устраиваемся на носу яхты и накрываемся пледом. Следим за полетными танцами упитанных чаек, кружащих над нами, и двигаемся в сторону берега, пока солнце окончательно не село за горизонт.

Кажется, мне нравятся сразу два брата Голденштерн.

С одним меня связывает нечеловеческая страсть и полная неизвестность, с другим — эмоциональная близость и чувство тепла, согревающего каждую косточку.

И честно говоря, я не знаю, что из этого мне больше подходит.

Кажется, что я вообще до того гала-ужина ничего о себе не знала, и только начинаю жить.

Глава 6

Эмили

— Эмс, ты как? Можно взять у тебя то красивое серебристое короткое платье? — Келли без стука врывается в мою комнату, пока я занимаюсь французским.

— Конечно, — не отрывая взгляда от учебника, бросаю в ответ. — Я кажется, ни разу его надевала, — пожав плечами, разрешаю сестре порыться в моем шкафу.

— Еще бы, оно просто идеально для свидания. А ты у нас, как затворник, на них не ходишь, — подтрунивает надо мной Келли, начиная переодеваться при мне.

— А ты на свидание собралась? — напрягаюсь я. Лео пишет весь вечер с другого номера, а я не отвечаю. Но что-то нехорошее поднимается внутри и обливает нутро кислотой, когда я понимаю, что Келли заворачивает свою точеную фигурку в мое роскошное платье, и явно представляет, как Лео сорвет с нее эту красивую тряпку.

— Да, Лео позвал меня в какое-то необычное место. Сказал, это его секретное место, — я в этот же момент закипаю, мечтая кинуть в нее учебник или что-нибудь потяжелее. Хочется немедля содрать с нее мое платье и запереть ее в комнате.

Мне становится дурно от одной мысли, что Лео вытворяет с Келли то же самое, что делал со мной. Черт возьми, а ведь они наверняка не раз трахались. Мне противно об этом думать, и тяжело представлять. Время, вернись, пожалуйста, на пару недель назад, там все было куда проще.

— Эмс, что с тобой? — Келли щелкает пальцами перед моими глазами. — Ты в одну точку пялишься, давно глаза проверяла, кстати? Может у тебя снова проблемы? Я переживаю за тебя, — если бы Келли не напоминала о том, что мое зрение может снова ухудшиться в любую секунду, я бы даже не вспомнила об этом. Но здесь есть доля правды — мое плохое зрение в детстве отчасти связано с защемлением зрительных нервов, и рецидив может нагрянуть в любую минуту.

— Бедная моя сестренка, ты совсем, наверное, здесь одичала. Гормоны кипят, секса хочется, а жених то в Китае, то ведет себя как мудак. Я тебе не завидую, Эмс, — беззаботно болтает Келли, кружась перед зеркалом в моем платье.

— А у вас уже был секс? — вдруг задаю вопрос, который не дает мне покоя.

— Конечно, — вслух смеется Келли. — Он мой жених, зачем откладывать и ждать свадьбы? Мою невинность давно забрал Лео и это было… — она мечтательно возводит глаза к потолку. — Так потрясающе. Никогда не забуду наш первый раз! А ты, Эмс? Почему не отдалась Каану? Ты уже взрослая, наверняка хочется ощутить внутри себя, что-то помимо пальцев, — с легкой издевкой задевает меня Келии. — Да, он выглядит агрессивным, но, наверное, классно занимается сексом. Секс это и есть некая животная агрессия, понимаешь? — со знанием дела просвещает меня сестра.

— Он избил меня, Келли. Я думаю, что свадьбы не будет, — с излишней импульсивностью закрываю учебник. Еще чуть-чуть и французский словарь снесет моей сестренке ее хорошенькую голову.

— Это вряд ли. Каан хочет только тебя.

— Слышала, что родители обсуждали эту возможность.

— Правда? Странно. Тогда, получается тебе пока не с кем испытать свой первый настоящий оргазм? Черт возьми, это так приятно, хочу уже скорее обсуждать секс с тобой, — она обнимает меня со спины, а у меня внутри поднимается очередная волна гнева. Вырываюсь из ее объятий, раздраженно вздыхая.

— Ты чего, как снежная королева фригидная? — фыркает Келли, кидая на меня осуждающий взгляд.

— Я не фригидная, просто занята французским.

— Ну Эмс, это же смертельно скучно, — Келли вновь крутится в моем платье, раздражая меня, словно заведенная юла. — Я вся в предвкушении, как он снимет с меня это платье. Меня распирает изнутри, хочу поделиться с тобой всеми интимными подробностями, и чтобы ты понимала меня. Вот попробуешь секс — и поймешь, — продолжает натирать больную мозоль Келли. — Леон такой горячий. Сильный. Настоящий лев. А как его мышцы напрягаются под моими пальцами, когда он сверху… чистый секс и наркотик. Смотри, я вся в мурашках! — она подходит ближе, пытаясь продемонстрировать мне «гусиную кожу».

— Знаешь. Немедленно сними мое платье, — я вдруг окончательно выхожу из себя. — Я хочу оставить его себе. Сама пойду в нем на свидание.

— С кем это? — бесится Келли, нахмурив брови.

— Хоть с кем. С Драгоном, например.

— Я все расскажу родителям, — встает в позу сестра, явно не желая расставаться с платьем.

— Рассказывай, — фыркаю я. — Только мое платье сними немедленно.

— Нет! Не сниму! Ты уже отдала мне его!

— Снимай мое платье, я сказала, — злюсь я, топая ногой. — Уже не разрешаю. Ты постоянно оскорбляешь меня, думаешь, я не замечаю, как ты высмеиваешь мою девственность?

— Ну, извини, Эмс, — запоздало раскаивается Келли.

— Платье верни, — протягиваю руку, требуя у сестры вернуть то, что принадлежит мне. Смерив меня уничтожающим взором, Келли избавляется от платья, после чего быстро переодевается. Когда дверь закрывается за ней с той стороны, я швыряю проклятую тряпку в окно.

Нервно кусая губы, набираю сообщение Драгону:

Мотылек: «Увидимся на яхте сегодня?»

Dragon: «Сегодня я никак не могу, детка. Давай завтра».

Мне хочется взвыть от отчаяния, и, ненавидя весь мир, я падаю спиной на кровать, представляя, как Леон наваливается на меня сверху. Я тоже хочу почувствовать, как напрягаются его мышцы под моими пальцами, когда я царапаю его до крови, принимая в себя глубже с каждым толком.

Словно читая мои мысли, он тут же пишет мне:

Leon: «Я отменил все планы на сегодня. Я буду ждать тебя в полночь у кустов азалии».

Глава 7

Леон

Разумеется, я снова везу Эмили в свое убежище на обрыве. Других вариантов у нас нет, поскольку публичные свидания нам пока не светят, а моя крепость — хорошо защищенное место, поскольку именно там я храню несколько баснословно дорогих картин, которые я покупаю с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать.

Площадь вокруг моего хранилища надежно защищена электромагнитным забором, работающим благодаря высоким трехметровым столбам, установленным в разных точках, вокруг обрыва. Никто из посторонних не может пройти сюда или проехать, этот клочок земли надежно защищен от посторонних глаз и диких животных. Могу лишь предполагать, как китаец узнал о нас. Возможно, Каан узнал о нас с Эмили при помощи дронов, отследив после гонок — сомнений в том, что это именно он пытался устроить нам аварийную ситуацию на треке, у меня тоже нет.

Любая попытка проникновения на мою территорию приведет к удару током в лучшем случае, в худшем — к кровоизлиянию в мозг. Забор управляется с моего телефона через приложение, в том числе и с того, что я дал Эмили. Когда я рассказал ей о том, насколько сильно защищены эти бесценные квадратные метры, девушка была в шоке.

— Это бесчеловечно, Лео, — выдыхает Ми, скрещивая руки на груди. — За тобой может следить какая-нибудь влюбленная фанатка, или например, кто-то может случайно найти твое место. И умереть от незнания. Нельзя играть с человеческими жизнями. Нельзя отрезать людям руки, — она пытается вызвать у меня эмпатию к этому ублюдку, но у нее не выйдет. Одно воспоминание об этом вызывает у меня лишь злость, ярость и желание отрезать ему вторую руку, или его чертов карликовый пенис.

А у урода, который самоутверждается за счет невинных девушек, может быть только самый крошечный член в мире.

— Там повсюду предупреждающие знаки. Нормальный человек никогда случайно не найдет мое место. Проблемы найдет лишь тот, кто следит за мной, словно крыса. А крыс мне не жалко, моя девочка. Это не люди, — отзываюсь я, не испытывая и капли ее сострадания.

Мне неизвестны многие чувства. Организм не умеет их распознавать, ощущать, дифференцировать. Некоторым эмоциям я с удовольствием учусь — например тем, что испытываю рядом с Ми. Некоторые без оглядки вычеркиваю, поскольку прекрасно знаю, что сострадание к худшим представителям человечества сделают меня слабым правителем. Естественный отбор никто не отменял: крысы должны жить всего лишь несколько лет и питаться отходами. Такая падаль мне даже в союзниках не нужна.

— Я отрезал не руку, — напоминаю, пока она молчит. — Всего лишь кисть руки, — когда я вновь смотрю на Эмили, ее глаза округляются от ужаса. — Со мной тебе ничего не угрожает, — внушаю Ми, накрывая ее бархатистую кожу выше колена.

Мы молчим под наш трек Moth to flame, пока не доезжаем до самого убежища. Чувствую, как Ми постепенно расслабляется и снова привыкает ко мне. Она не сможет пойти против природы, против того, что ее тело уже намагничено на мое, а инстинкты будут требовать меня двадцать четыре часа на семь. Если придется, я скину атомную бомбу на тех, кто посмеет тронуть ее, но на нее я никогда не подниму руку.

И я знаю, что она читает этот простой посыл в моем взгляде. Говорить об этом не обязательно, иногда, слова только мешают понимать друг друга. Особенно, когда вы оба интроверты.

Мы останавливаемся на том же месте, на котором остановились в прошлый раз. Погода в тот день была куда теплее, чем сегодня, да и температура воздуха вокруг нас заметно подскочила, когда я дрочил член о ее клитор, распяв на капоте.

Черт. Я не уверен, что сегодня меня устроит вся эта детская возня. Мне нужно больше, гораздо больше. Мне нужно пометить ее матку, ее стенки, все ее узкие дырки, навсегда сделав своими.

И уже не уверен в том, что она — лишь спортивный интерес. Лишь желание заполучить, поиграть и вышвырнуть. Когда я затевал эту интрижку, я не просчитал влияние одной своей особенности на события: то, во что я вкладываюсь своим временем, становится для меня мощной ценностью.

А Эмили еще около двенадцати лет назад стала для меня этой ценности, подарив мне очень много времени жизни.

Я не рассчитал того факта, что на ней мои манипуляции будут работать также безотказно, как и на всех остальных, за исключением одного «но» — они будут влиять и на меня. С ней у мен не получается быть «сторонним наблюдателем», посторонним интровертом… она включает во мне жизнь, словно я гаджет, которому нужна подзарядка от Ми.

Не так плохо исследовать новое. Мне нравится. И понравится еще больше, когда ее язык будет нежно и неумело скользить по моему члену.

— Я никуда не отпущу тебя сегодня, — обнимаю Ми со спины, замечая, что она ежится от холодного ветра, вглядываясь в покачивающиеся в приглушенном свете фар, огромные качели.

— Мне нужно к утру оказаться в постели, Дэмиан, — я заметил, что так она называет меня либо когда зла, либо, в порыве страсти. — Иначе родители хватятся. Не хочу проблем.

Обязательно, окажешься. Ты будешь в моей постели, мотылек.

— Погода с тобой не согласна, — протестую я, и подтверждением моим словам выступает раскатистый рык грома, следующий почти сразу за сверкнувшей вдали молнией. Тучи стремительно сгущаются над штатом, а ураганы здесь чертовски мощные и опасные, способные повалить деревья и даже дома.

— Бог мой, ты и погодой управлять умеешь? — возмущается Ми, когда с неба начинают лететь настолько крупные капли дождя, что они беспощадно хлещут наши лица, окончательно смывая остаточные маски.

— Я управляю всем, что ты здесь видишь. И кстати, «бог мой» звучит очень хорошо, Ми.

Обхватив ее, закидываю Эми на плечо и направляюсь в сторону убежища, похлопывая девушку по аппетитной заднице, на этот раз обтянутую джинсами. Ноги утопают в грязи и быстро образовывающихся лужах, но уже через пару минут, мы оказываемся под надежной защитой моего скромного хранилища.

— Каким богом ты бы был, если бы мог выбрать? — игриво интересуется Ми. Она бы еще спросила: «А ты любишь арбуз или дыню?».

— Марс, Арес, Тор… достаточно брутальные варианты для такой крошки, как ты? — с иронией дразню ее я.

— Но это боги войны, огня и молний. А я всегда думала, что ты холодный, как зимний ветер.

— Все еще так думаешь? — усмехаюсь, вспоминая, как не холодно нам было вместе.

В моем адском огне и жарком пекле всегда найдется место для тебя, бабочка. Но чтобы заманить тебя в сети, не трудно и ледяным камнем стать.

— Ты такой разный, что я даже не знаю, каким будешь в следующий миг, — опускаю принцессу на ноги, наблюдая за тем, как отчаянно она пытается избавиться от лишней воды, выжимая светлые волосы, и белую футболку.

— Не стоит, Ми, тебе очень идет, — усмехаюсь я, наваливаясь на нее всем телом и прижимая к ближайшей стене.

— Что мне идет?

— Быть полностью одетой, но насквозь мокрой, — шепчу в губы дрожащей и замерзшей малышки, тут же накрывая их своими. Я согрею тебя, девочка.

Сминаю округлую задницу в ладонях, закидывая ногу Эми на свое бедро, вжимаясь пахом в манящую развилку между ног. Сладость ее языка и губ кружит голову, мне чертовски трудно оторваться от нее даже на секунду, чтобы перевести дух и отдышаться.

Я не хочу дышать, если в кислороде не будет растворен ее запах.

— Ты сводишь меня с ума, — иступлено шепчет Ми, пытаясь сдержать мой напор ладонями, накрывая ими ключицы. Она слегка задевает шрам, и это больно, но не физически.

Это боль от самого сладкого воспоминания. Это — метка. Уведомление о том, что жизнь чертовски коротка и хрупка, и я больше не могу отпустить ее.

— Пообещай мне, что больше не будешь проводить время с моим братом, — отвечаю в ее рот я, озвучивая новый запрет. Нет, я не прошу, а требую.

Это не ревность. Ревновать к Драгону? Бред. Он хорош, мы похожи… но у них никогда не будет той связи, что есть, между нами.

Поэтому, лишь банальное собственничество. Я не готов делить любимую игрушку со своим братом, мы переросли этот этап.

— Он мой друг, Леон, — она отрывается от моих губ и старается увернуться, но я возвращаю ее к себе, дернув пальцами острый подбородок своенравного мотылька. — Ты ревнуешь?

— Да, — признаюсь я, касаясь лбом ее лба. Черт, звучит слегка отчаянно. Возможно, я немного ревную. И это, черт возьми, делает меня блядски живым.

— Видишь в брате конкурента? Только пообещай, что не отрежешь Драгону руку, — а черный юмор не чужд моей глянцевой бабочке. — Мы скоро будем участвовать в соревнованиях, нам нужно четыре кисти.

— Обещаю, что не отрежу до тех пор, пока он не ударит или не коснется тебя. Вот так, — совершенно серьезно произношу я, продолжая сжимать ее задницу. Джинсы мешают, они слишком плотные и мокрые, не позволяющие мне на все сто процентов прочувствовать упругость и мягкость ее кожи.

— Ты меня пугаешь, Леон. Постоянно пугаешь, — Ми бросает плывущий взгляд из-под полуопущенных влажных ресниц.

— Перестань, мотылек. Иисус говорил: «Что посеет человек, то и пожнет». А пока Драгон не сеет свои семена в чужом огороде, пожинать нечего, — пытаюсь пошутить, но Эмили совсем не смешно.

Черт, мой юмор мало кто понимает. Шутник из меня так себе. Не во всем же быть идеальным.

— Мне интересно, как часто ты выступаешь вселенским карателем? Чем ты отличаешься от избалованного Каана? Чистокровных мальчиков в наших семьях возводят на божественный пьедестал. Как следствие, вседозволенность и отсутствие границ. Меня пугает, что это коснется меня или моих близких, меня пугает, что ты не знаешь слова «нет». Меня пугает, что все и всегда должно быть по-твоему. Верно?

— Верно. Ты такая умная, Ми, — пытаюсь сдержать многозначительную ухмылку. Меня забавляет, что она все еще пытается быть правильной душнилой, лишь бы оттянуть тот момент, когда будет похотливой и грязной. Нежной и дерзкой. Невинной и горячей. Сладкой и соленой. И все — одновременно.

— А если кто-то противостоит тебе и твоему мнению? Что ты с ними делаешь? Убиваешь? Как твой отец? Ты будешь также поступать в будущем, как он?

— Просто так, нет. Я склоняю протестующих к тому, чтобы они играли по моим правилам, при этом думая, что правил нет или их установил не я. Я предоставляю выбор без выбора.

— То есть манипулируешь? И мной? То, что я здесь оказалась — тоже был выбор без выбора? — в ее глазах читаю то, что она задумывается о том же, о чем и я.

Это я косвенно надоумил Келли так дерзко выстебать ее девственность, а иначе она бы сейчас здесь не оказалась.

— Пока только учусь, — под аккомпанемент оглушительного грома я заставляю ее замолчать, затыкая ее жестким и требовательным поцелуем, который окончательно показывает малышке, что сегодня ей не отвертеться от взрослых развлечений.

Эмили

Я чудом вырываюсь из цепких лап этого голодного льва под предлогом того, что хочу в туалет. Хотя никакой это не предлог, а правда. Мне нужно отдышаться, прийти в себя, потому что я прекрасно понимаю, к чему может привести очередная ночь с Леоном.

К тому, о чем я могу очень сильно пожалеть… но если в прошлый раз меня сдерживал фактор сохранения верности своему будущему супругу, то сейчас, когда я знаю, что скорее умру, чем пойду за него замуж, меня не остановит ничто.

У меня уже трусы насквозь мокрые, и чертов дождь тут совсем не причем.

— Выходит, вот какая она — твоя крепость одиночества? — выхожу из уборной, замечая, что Лео добавил больше света за время моего отсутствия.

— Святая святых или особняк Дракулы? — с интересом разглядываю окружающее меня пространство, каждый раз, слегка вздрагивая от раскатов грома.

Со стороны этот дом напоминает мне заброшенное и замкнутое место из другой эпохи. Я хорошо помню фасад из изношенной каменной кладки, высокие и узкие окна, старинную резьбу и кованные металлические элементы на входе.

В самом же доме немного пахнет стариной прошлых веков, смазанной ароматом свечей с запахом древесины, табака и ванили. Судя по наличию лестницы, в доме есть второй этаж, а возможно даже загадочный чердак, в котором Леон хранит своих скелетов и демонов. Лишь несколько современных удобств, такие как нормальный туалет, душ и обустроенная кухня говорит о том, что на дворе двадцать первый век, а не восемнадцатый.

Меня не покидает ощущение того, что я нахожусь в интерактивном музее. Стены каждой комнаты усыпаны картинами, созданными разными художниками и датированными древними, как мир, цифрами.

Я молча разглядываю каждую, что попадается мне на глаза, и, несмотря на то, что я довольно нейтрально отношусь к живописи, ощущаю историю и таинственную привлекательность каждого полотна. Некоторые из картин хранят изображение пейзажей, которых больше не существует, а другие — лица людей, которых давно нет.

Этот дом — оплот творчества, где время навсегда остановилось. А значит, он сохранит любые тайны, слова, признания, звуки и крики. Здесь мне кажется, что остального мира не существует, и так хочется раствориться в манящем «сейчас».

На стенах мелькают масонские символы — треугольники и глаза, замысловатые лабиринты и ключи, таинственные знаки, словно приглашающие раскрыть их тайны. Замечаю пару стеклянных шкафов, за стенками которых, чего только нет — амулеты и языческие артефакты. Этот дом правда может служить отличной съемочной площадкой для хоррора.

Все это создает обстановку старинной ожившей легенды, которую невозможно рассказать одними словами.

— Это все твое? Все, что здесь есть?

— Что-то осталось от предыдущих хозяев, что-то мое. Это очень старый дом, Эмили. Но название «крепость» мне нравится больше, — коротко кивает Лео, протягивая мне заранее приготовленный бокал с терпким напитком. На вкус он горячий и ароматный, согревающий изнутри и хоть я не сильна в алкоголе, предположу, что это глинтвейн. — У меня пока не так много картин, — поясняет он, проводя мне короткую экскурсию по своей галерее. — Они требуют огромных финансовых вложений. Пойдем, покажу тебе самую дорогую. Я потратил на нее половину денег, которые получил в наследство от деда, — Леон подводит меня к довольно странной картине. Темной, мрачной и загадочной. Без всяких сомнений, на ней изображен Иисус, пальцы одной его руки скрещены, вторая рука сжимает стеклянный прозрачный шар, явно символизирующий землю. Я с любопытством разглядываю этот шар. Кажется, нечто подобное я видела во сне.

— Выглядит… странно. Я не большой ценитель картин. Кто ее написал?

— Авторство приписывают Леонардо Да Винчи или одному из его учеников. Но я намерен провести дополнительную экспертизу, хотя уверен, что это работа самого Леонардо. Эта картина переходила из одного королевского дворца в другой несколько веков, пока не оказалась здесь.

— Поэтому она находится за стеклом? — уточняю я, замечая, что произведение искусства действительно защищено едва заметным барьером.

— Да. Картинам нужен особый уход и хранение. Если не обеспечить правильную температуру и свет в помещении — они портятся и выцветают. А моей фаворитке нужен особый уход. Мои самые любимые вещи всегда надежно защищены, — читаю в последней фразе двусмысленное послание.

— Но почему именно эта картина — твоя любимая?

— Вглядись в детали. Например, в глаза Иисуса. Они полупрозрачные, настоящие, благодаря чему у него живой взгляд. Лик написан в стиле сфумато, который был изобретен самим Леонардо. Именно благодаря этому эффекту, мы видим не просто изображение человека, а словно личность из плоти и крови, заключенную в рамку, — чем больше, Лео говорит об этом, тем больше я начинаю замечать, что это все действительно так. Иисус буквально оживает на моих глазах, и выглядит все более впечатляющим и объемным. — Эту технику он использовал и в «Мона Лиза», но эта картина мне нравится больше, в ней куда больше загадки и глубины на мой вкус. А эти андрогинные черты лица, свойственные руке Леонардо. Я могу перечислять до бесконечности, но чтобы понять, насколько он гений, нужно пересмотреть тысячи других картин.

— Сколько она стоит?

— Я купил ее у арабского принца за пятьсот миллионов долларов, сейчас она стоит еще дороже.

Дорого для картины, даже для семей нашего уровня. Очень дорого. Самая дорогая картина в коллекции моего отца стоит пятнадцать миллионов.

— Мне нравится этот хрустальный шар. Так и манит.

— Кстати, эта и есть одна из загадок шедевра. Неправдоподобное изображение стеклянного шара в левой руке Христа — далеко не единственный упрек от тех, кто не верит в подлинность самой дорогой картины, проданной когда-либо на аукционе. Но уж очень популярный в кругах ценителей, — мне кажется, я готова слушать его вечно, пока он неспешно встряхивает в стакане свой виски. — Этот шар почти не преломляет свет. Настоящий шар такой формы давал бы эффект выпуклой линзы, — немного одержимым тоном продолжает рассуждать он. — А прозрачный предмет на доске выглядит плоским. Складки одежды позади него не исказились. То есть они написаны без учета законов оптики, в которых Леонардо был дока. И вот зачем бы да Винчи было так делать — это один из самых сложных вопросов для защитников подлинности картин.

— А что ты о нем думаешь?

— Возможно это то, что сейчас назвали бы «инфоповодом». Метка, чтобы триггерить умы. Я думаю о том, что он мог специально сделать его таким. Например, чтобы об этом говорили, или для того, чтобы донести свою идею о том, что наш мир — ненастоящий. Такой же иллюзорный, как этот шар. И эта версия мне ближе.

— Не знаю почему, но чем больше я смотрю на него, тем больше вижу в нем глобус, — задумчиво отзываюсь я и наконец, перевожу взгляд на другие картины. — А что из всего этого рисовал ты?

— В основном, эти пейзажи, — Лео смахивает ткань с одного из крупных полотен. Я внимательно рассматриваю пейзаж хвойного леса. — Я не очень люблю рисовать людей.

— Почему?

— Ничто не впечатляет меня так, как природа в целом или отдельные детали мира, абстракции. Люди редко цепляют мое внимание настолько сильно. Хотя, тебя я бы нарисовал, мотылек, — добавляет Леон серьезнее.

— Я тебя вдохновляю? — чувствую, как мои щеки пылают сильнее.

— Вдохновляешь, Эмили, — опуская голос на два тона ниже, бархатисто произносит Голденштерн. — И далеко не только на творчество.

И снова наши долгие переглядки, которые вихрем заворачивают меня в душевный ураган с крупицами стекла. В его глазах уже нет былой прозрачности, я вижу там яркий огонь, который ненароком разожгла, но недооценила, что играть с ним чертовски опасно.

Молча и не спеша, аккуратно ставлю недопитый глинтвейн на ближайший столик. Всей кожей ощущаю, как его взгляд обжигает меня, словно по мне скользят сотни языков пламени.

— Я хочу, чтобы ты нарисовал меня. Понимаю, что картина занимает много времени. Мы начнем с эскиза, — смело выдыхаю я, замечая, что теперь в его пламени пляшут бесы.

Знаю, чем все это может закончиться, но куда больше я хочу увидеть себя его глазами.

Леон

Я медленно наблюдаю за тем, как Эмили, слегка смущаясь и краснея, освобождает свое тело от оков рубашки, но одномоментно с этим загоняет его в капкан моего пристального взгляда. Жадно наслаждаясь каждым мгновением ее чувственного стриптиза, я мысленно останавливаю время, фиксируя каждое движение девушки в своей памяти.

Я хотел бы сам сорвать с нее влажные тряпки, или вовсе овладеть ей прямо в одежде, но и в том, что она медленно раздевается сама, есть свой шарм.

Это личный акт Ми прощания с той закрытой и зажатой девочкой, которой ее заставляли быть все эти годы.

Последний танец невинного мотылька, которого поглотят жадные языки моего пламени.

Я словно вижу перевоплощение молодой девушки во взрослую, властную жрицу и амазонку.

Она все еще выглядит, как юная красавица со взглядом лани, но теперь знает, чего она хочет. Она на это претендует, она нагло берет и присваивает себе. А хочет она, судя по ее затуманенному и плывущему взгляду, меня.

И это чертовски возбуждает — ее внутренняя испорченность, готовность, наглость, страсть и голод, который бежит у нас обоих по венам.

И это возбуждение медленное, тягучее, вязкое, тяжелое… словно раскаленная плотная магма, растворенная в крови. Она придавливает меня к земле, лишает способности двигаться, затрудняет дыхание, но в этом и состоит ее прелесть, что даже я теряюсь, не в силах наброситься, словно голодный хищник.

Мне нравится любоваться своей добычей, она первая, кому удалось зацепить внимание.

Красивая, чувственная, нежная… я не обрываю ее танец, наблюдая за тем, как она освобождается от джинсов. Затем, снимает с себя трусики и игриво бросает их в меня. Ловлю, чувствуя себя немного идиотом, а ведь нужно очень постараться, чтобы заставить меня так себя почувствовать.

Всегда знал, что меня сможет заарканить лишь дерзкая скромница, ведущая двойную игру. Достойная партия для меня.

Хочу захватить ее такую обнаженную и уязвимую прямо сейчас, приподнять над полом и насадить на свой болезненно пульсирующий член, нуждающийся оказаться в глубине ее влажных и тесных оков.

Но если я планирую ее написать, мне лучше не касаться своего будущего шедевра. Как говорил Пабло Пикассо о своей единственной музе: «Если хочешь сохранить глянец на крыльях бабочки, не касайся их».

— Хочешь, чтобы я нарисовал тебя, как Джек — Роуз? — усмехаюсь я, вспоминая культовый и древний, как мир, «Титаник». Взгляд цепляется за красивый бриллиант, сверкающий в углублении ее ключиц. — Может, снимешь его и будем оригинальнее?

— Это подарок родителей. Я не снимаю его, — небрежно ведет плечом Эмили. — Ты точно сможешь? — уточняет она, замечая, как я залипаю на нее. Скептичный взор девушки падает на мой пах, но она явно недооценивает мой профессионализм и самоконтроль.

Возвращаю его на счет «Раз, два, три» и глубокий вдох.

— Садись на кресло, — киваю в сторону одного из предметов мебели. Сажусь в соседнее, сжимая в ладони блокнотов для эскизов, и бросаю в ее сторону яблоко. — Когда-нибудь эта картина будет стоить миллиард долларов, — программирую самого себя на великий шедевр. — Ради миллиарда я сдержу себя в руках.

— Я надеюсь, что ты просто подаришь ее мне, а я уж точно ее не продам, — смущенно замечает Эмилия. — Даже за несколько миллиардов.

— Прикрой глаза и не двигайся, — строго добавляю я, приказывая девушке держать рот на замке.

Включаю проектор, который освещает все пространство светом и рисует на ее теле очертания карты мира. Голубые, белые и желтые цвета становятся частью ее прекрасного тела, заключая в композиции скрытую метафору, которую каждый в будущем поймет по-своему.

И только я буду знать истинный смысл.

Угольный карандаш легко скользит по бумаге, я полностью растворяюсь в процессе творения.

Я знаю, что за следующие десятки лет, я едва ли увижу что-либо горячее в своей жизни. Она никогда больше не будет такой невинной, как сейчас.

Еще не тронутой мной, не запятнанной, не испорченной и чистой.

Она никогда не будет прежней, оставшись такой лишь на этой картине.

Моя Галатея, словно выдуманная и несуществующая, внезапно возникшая в моей реальности в самый трудный момент жизни. Она даже не представляет, насколько я одержим ей, и отрезанная Каану рука — всего лишь поверхностное проявление моей одержимости.

Если бы я не умел контролировать себя… она бы увидела чудовище, от которого бежала бы прочь, но я не настолько глуп, как Каан, и предпочитаю скрывать своих демонов за разными масками.

Облизываю пересохшие губы, когда замечаю, как крошечные капли пота стекают по ее холеной коже. Несколько капель на груди обрамляют выпуклые манящие соски. Аккуратный живот сокращается, выдавая ее сбивчивое дыхание. Вены на хрупкой шее пульсируют, пока волосы развевает легкий сквозняк.

— Я закончил, — уверенно заявляю я и жестом подзываю ее к себе, после. Эмили встает и слегка царапает себя по затекшей ноге. После чего подбегает ко мне на цыпочках, чтобы рассмотреть нашу первую работу в соавторстве.

— Не верю, что это я. Такая красивая, — выдыхает Эмилия, разглядывая себя. Я полностью повторил ее позу в жизни — она сидит в кресле со скрещенным ногами, зажимая между них красное яблоко. — Ты гений, Дэмиан, — ее руки мягко ложатся на мои плечи в знак благодарности, и я накрываю ее кисти своими, сжимая в ответ. — Можно я потом заберу его себе?

— Ни за что. Он стоит целое состояние, — дразню ее я, кидая на девушку плутоватый взгляд.

— Я готова заплатить.

— Я не возьму деньгами, Эмили, — еще сильнее сжимаю ее ладонь, ощущая, как она цепенеет от моих слов. Невинная лань уже осознала, что сама себя загнала в угол. И мое терпение уже очень давно на пределе.

— А чем ты возьмешь? — строя из себя глупую, уточняет Ми.

Слегка выпрямляюсь в кресле, так, чтобы мои губы оказались на уровне ее живота. Чтобы посмотреть в ее глаза, мне необходимо поднять голову вверх, и посмотреть на нее снизу. Я даже позволяю ей поймать этот момент и попробовать на вкус эту власть.

— Что ты чувствуешь, когда я смотрю на тебя снизу вверх? — едва слышно спрашиваю я, пока моя ладонь медленно скользит по ее пояснице, вызывая тем самым дрожь в коленях девушки.

— Я не знаю, Лео… возбуждение. А что должна? — кусая губы, неуверенно произносит она.

— Чувствуешь, каково это — обладать таким мужчиной, как я? Тебе это нравится?

— Очень нравится, — тихо признается девушка, проводя ладонью по моим волосам. Она гладит меня осторожно, словно льва, способного в любой момент откусить руку.

Моя ладонь тем временем переходит на ее живот, идет вниз, касаясь влажных лепестков, за которыми прячется узкая дырочка.

Но сейчас меня интересует другая, и я не могу оторвать глаз от ее приоткрытых губ.

— Скажи мне, мотылек. Ты хочешь большего? Хочешь завладеть мной полностью?

— Да, — словно находясь под гипнозом, выдыхает Эмм. — Хочу поглощать тебя так же, как ты поглощаешь меня.

— Это то, что ты всегда чувствуешь рядом со мной?

— Да. Словно ты затягиваешь меня, как черная дыра, из которой нет выхода, — зачарованно вторит моим вопросам Эмилия.

— Это очень хорошо, Ми. Это то, что мне нужно. Тебя все еще пугает это?

— Меня пугает неизвестность.

— Я позволю тебе узнать меня. Тебе уже не будет так страшно.

— Что ты имеешь в виду, Лео?

Моя ладонь вновь скользит к пояснице девушки. Я нахожу кончики ее волос и тяну их вниз, взглядом приказывая ей опуститься. Ми не понимает, борясь за свое верховное положение.

— На колени, мотылек, — мягко отдаю приказ я.

— Зачем? Дейм, я… не уверена, что… — она мешкается, и это нормально. Не думаю, что она когда-нибудь стояла перед кем-либо на коленях. И ни перед кем не будет. Ни перед Кааном, ни тем более, перед моим братом.

Только передо мной.

И этот урок ей очень важно усвоить.

Эмили

Пару минут назад он смотрел на меня, как на единственную женщину в мире. Как на женщину, которую он боготворит и склоняет перед ней голову.

Теперь я вижу совершенно другую грань Леона — острую и прямую, как и его скулы. В свете ночника и ароматных свечей они выглядят заостренными лезвиями. Красивое и безжалостное лицо кажется мне манящим, привлекательным и пугающим одновременно. Это могло бы быть лицо самого дьявола или бога.

Разум окутан дымкой, я не замечаю, как оказываюсь на коленях перед этим молодым мужчиной, способным подмять под себя в два счета.

Колени больно упираются в половицы, но это явно наименьшая из моих бед.

— Я уверен, Эмили. У тебя голодный взгляд, — низким голосом произносит Леон, и я слышу, как звенит замок на его джинсах. Лязгает пряжка ремня. Его рука сжимает мои волосы с такой силой, что меня выгибает дугой. Я буквально нахожусь в его власти, не имея возможности к отступлению. Но если в случае с Кааном, мне это не нравилось, то в случае с Лео… я чувствую, с какой сумасшедшей и чувственной силой ноет низ моего живота, когда я ощущаю жар, исходящий от его бедер.

Меня возбуждает каждое его движение.

Страх.

Его власть, которую я признаю на подсознательном уровне.

Неизвестность меня заводит, завлекает, манит.

— Ты же меня не накормил, — имею в виду, что ресторан с ужином в программу нашего свидания не входил.

— Я исправлюсь, Ми, — отзывается Голденштерн, его губы раздвигаются в греховной усмешке. — Я накормлю тебя, моя девочка.

— Ты же не заставишь меня делать того, к чему я не готова? — одними губами шепчу я.

— Ты никогда не сможешь быть готова принять в свое горло мой член, — усмехается Леон, и мой взгляд падает на его длинный ствол, зажатый в крупной мужской ладони. Она скользит по его длине и венам, и от каждого движения он накачивается и раздувается до таких размеров, которые точно никогда не поместятся в моем рту, или в моем теле.

Бог мой, не могу себе представить подобного. Но он красивый. Как олицетворение чего-то сильного и мощного. И когда я представляю его глубоко в себе, я мгновенно сжимаю бедра, чтобы хоть как-то удержать стекающую по ним влагу внутри.

— Но я хочу, чтобы ты сделала это сейчас. Мне нужно снять с твоих губ вкус чужих, прежде чем он окажется в тебе. Ты вымоешь его до чиста и очистишь свой грязный рот, мотылек, — меня пугают и возбуждают его слова одновременно.

Раздражает, что он думает, что ему все можно. Но я хочу этого, меня заводит его власть, его грубость, и эта грязь, что выходит из его безжалостного рта.

— Ты меня не заставишь. Я не умею. И мой рот чист, — пытаюсь защищаться я, так как мозг всегда пугает что-то новое и неизвестность. Он ударяет головкой по моим губам, и я резко выдыхаю от испуга и новых ощущений.

Низ живота превращается в огненный шар, я хочу плакать от силы своего возбуждения. Когда он отпускает свой член на пару мгновений, я нахожусь в таком шоке, от того, что он двигается сам по себе и стоит колом без всякой поддержки.

Да уж, мужчины устроены совершенно иначе, мне даже на секунду хочется оказаться в его теле и ощутить, каково это — иметь второй мозг между ног.

Невольно улыбаюсь собственным мыслям.

— Что тебя так развеселило? — его взгляд становится жестче.

— Я подумала о том, что ты чувствуешь, — признаюсь я.

— Сейчас ничего особенного, — отзывается Лео. — Но я надеюсь, что ты меня удивишь, Ми, — он вновь поглаживает мои волосы, а затем подносит член к моим губам, упираясь в закрытые створки. Теплая кожа скользит по моему рту, это необычное чувство.

— Такая хорошая девочка, — шепчет Дэмиан, не отрывая от меня глаз. — На людях. И такая плохая со мной. Знаешь, это сочетание — ожившая фантазия для любого мужчины, — продолжает Лео, и, нажимая на мои скулы, заставляет меня открыть рот. Я не успеваю сообразить, как ощущаю, что его член касается стенки моего горла. Мне тяжело дышать, я ощущаю его вкус и запах, и он чувствуется внутри меня мощной силой, к которой я могу прикоснуться. Из глаз выступают слезы, я слегка напугана… он не больно ударяет меня по щеке, подаваясь бедрами вперед. Черт, он трахает мое горло.

— Я тоже твоя фантазия, мотылек. Сколько раз ты представляла этот момент, когда ласкала себя под плотным одеялом? — он выходит из моего рта, позволяя мне дышать полной грудью.

— Не так часто, как тебе бы хотелось. Я фантазировала об абстрактном мужчине. У него не было лица.

— Теперь будет, — усмехается Лео. — Оближи его полностью. Очисти его для себя. Сделай так, чтобы я забыл о том, что мне сосали другие женщины. Твоя сестра делала это так старательно, Эмили. Ты же хочешь быть лучше нее?

Мне становится так больно, что кислород за мгновение покидает грудную клетку. Лучше бы он снова ударил меня.

— Зачем ты говоришь это? Ты делаешь мне больно.

— Ты любишь эту боль, — шепчет Дэмиан, касаясь костяшками пальцев моей скулы. — Это в прошлом, маленькая. Теперь он только твой. Так покажи ему это, — ласково гладит меня по голове. — Присвой его себе.

— Только мой? Ты обещаешь? — тихо уточняю я. Я прекрасно понимаю, что он манипулирует мной. Делает так, чтобы я из кожи вон лезла, чтобы быть лучше Келли в этом процессе.

Но я хочу его не потому, что мне необходимо стать лучше нее, япросто его хочу.

— Клянусь всем своим состоянием и картинами. Навсегда твой, — без капли сомнения отвечает Леон.

— Почему я?

— У творческого человека в жизни только одна муза, остальные лишь ее жалкое подобие.

— Но я никогда не была первой…

— Всегда, — выдыхает Леон, явно немного уставший от разговора. — Ты всегда была первой, — едва слышно произносит мужчина. — Когда-нибудь я расскажу тебе об этом.

Сжав мои волосы, Леон вновь направляет мою голову в необходимое ему русло. Мой язык неумело скользит по его члену, а его бедра выгибает в ответ, словно я бью его током. На вкус он горячий и соленый, и это очень приятно, ощущать, как его тело молниеносно реагирует на любое касание моего языка.

Я чувствую некую власть над ним, несмотря на то, что стою перед ним на коленях.

Сладкие стоны Леона срываются с мужских губ, кружа мне голову. Грубый мат и сдержанные стоны, если быть точнее. Его взгляд затуманен, он полностью отдается мне, и я сама готова кончить от каждого его громкого выдоха, от каждого слова, от каждого толчка бедер.

Наконец, я снова чувствую его ладонь на своем затылке. Его каменный пресс напрягается, когда движения таза становятся более мелкими, рваными, дыхание окончательно сбивается.

Теплая и густая жидкость оказывается в моем рту, тихий рык Леона медом обдает мой слух, а зрение внимает каждую деталь его искаженного от наслаждения лица. Уже не жестокого, а ранимого и красивого.

Черт. Я сделала это. Довела его до крайней точки безумия.

— Глотай, — приказывает он, смерив меня властным взглядом.

Отрицательно качаю головой, пытаясь отвоевать свой миллиметр свободы воли.

— Глотай все до последней капли, — выдыхает он, наклоняясь ко мне и обхватывая за скулы. Делаю глоток, ощущая, как густая жидкость проходит через горло. — Какая плохая девочка, — хвалит он, накрывая мои губы поцелуем и утягивает за собой.

Леон

Наверное, Эми рассчитывает на тайм-аут или что-то вроде того. Но не проходит и десяти минут, как я ощущаю в себе прилив очередных сил. Я слишком долго ждал этого, чтобы делать большие перерывы. Впереди в меню все ее дырки, которые я намерен сделать своими.

Пометить ее становится животной потребностью, которую я не хочу анализировать. Со мной такое впервые. Раньше, мне было все равно, если женщина спала с кем-то еще до меня, во время, или после.

Она, должно быть, радуется, что легко отделалась и ее девственность не пострадает. Но как только она забирается ко мне на колени, и мягко жмется к моей груди, я обхватываю ее за ягодицы и встаю вместе с ней так, чтобы она обняла мои бедра ногами. Мой член зажат между нашими телами, и он вновь наливается кровью, возвращая мне ощущение голода и желания вновь оказаться в тесном пространстве.

— Мы не можем. Не сейчас. Отвези меня домой, — протестует она, ощущая, как я жамкаю ее задницу.

— Я не хочу ждать, — молча прижимаю Ми к ближайшей стене, распластав ладони по бокам от головы. Сзади будет удобнее, она не будет сопротивляться. — Я не буду тебя трахать, расслабься, — нагло вру я.

Едва ли я смогу сдержаться, даже святой не смог бы.

Мой взгляд скользит по ее красивой спине, по позвоночнику и светлым волосам, полотном, накрывающим спину. На задницу в виде округлого сердца. Мой член скользит от одной щели к другой, накачиваясь и увеличиваясь между ними.

— Тебе приятно, правда? И совсем не страшно, мотылек. Ты же знаешь, что я умею держать себя в руках, — нужно усыпить ее бдительность, иначе она просто не пустит меня внутрь.

— Очень приятно, Дэйм, — стонет она, подмахивая красивыми бедрами, буквально насаживаясь на мой член. — Но давай без последствий, как в прошлый раз, — ее голос отдан за «детский сад», но у меня на нее совершенно другие планы.

В последний раз взвешиваю все «за» и «против», задавая себе вопрос — готов ли я платить за это цену и нести ответственность?

Черт возьми, да. Если так нужно, то я блядь, женюсь на ней, чтобы все наконец, заткнулись, и оставили нас в покое.

Я не смогу сдержаться, это невозможно. Особенно когда меня самого всего словно током бьет, стоит лишь прикрыть глаза и поскользить членом по ее влажным створкам. Они пульсируют, истекают влагой, жадно хотят принять меня… черт.

В какой-то момент я просто резко обхватываю ее ягодицы ладонями, и, придерживая ствол, вхожу в нее до самого конца. Это трудно, но действовать необходимо настойчиво и уверенно. Эмили настолько узкая, что мне даже самому, черт, приятно и больно. Она кричит, извивается в моих руках, но я обнимаю Ми сзади, нахожу губами ее губы, проникая в ее рот языком, так же, как проникаю членом в ее истекающее готовностью принять меня лоно. И теперь, кровью.

Я не сразу начинаю двигаться в ней. Позволяю отдышаться, привыкнуть, почувствовать.

— Скажи, как сильно тебе приятно, — иступлено шепчу я, ощущая, как постепенно контроль срывает с петель, выпуская на волю внутреннего зверя.

— Божественно сильно, — шепчет в ответ Ми, когда я опускаю ее на пол, чтобы иметь возможность трахать ее, глядя в горящие от влюбленности звездами глаза. Голографический ночник мягко скользит по нашим телам, слитым в горячем танце, а я уже не вижу ничего, кроме ее удовольствия, ее боли, ее тела, на котором не осталось бы и миллиметра, не принадлежащего мне.

— Это как? — сжимая ее запястья на полу, проникаю в нее снова, ощущая, как член окутывает сладкая горячая теснота. — Тебе не больно? — уточняю я, осознавая, что могу быть слишком грубым и несдержанным. Она заслуживает внимания и всего самого лучшего во мне, что я могу дать.

— Бог ты мой, ты был прав. Я люблю эту боль, — она не отдает себе отчет в том, что говорит, но мое сердце все равно заливает теплом. До гребанных краев, делая его многомерным, как изображение чертовой голограммы земного шара. — И я люблю тебя.

Двигаюсь в ней в такт нашим вдохам и выдохам, дом наполняется не только звуками неистовой грозы, но и нашими вскриками, шлепками влажных тел друг о друга и стонами. Я прежде никогда не проявлял своих эмоций, но с ней, я могу полностью расслабиться и отпустить всех своих ангелов и демонов.

Целую ее слезы, жестче двигаясь в ней, приближаясь к тому, чтобы излиться в горячую пещерку моей чувственной и уже не невинной принцессы. В этот самый момент, ее руки вырываются из моих оков, и врезаются мне под кожу, под татуировки, царапают вдоль спины, оставляя кровавые раны и длинные полосы.

Я не чувствую боли. Только удовольствие, что тугим пламенем несется по венам.

Эмили

Как я могла так быстро признаться ему в любви? Стоило ли так торопиться?

Слова сами вырвались от переизбытка эмоций и чувств.

Мне снова хочется навсегда остановить время, навеки замереть в его объятиях. В руках Лео мне тепло и безопасно. Звуки грозы утихают, но аккомпанемент падающих капель дождя и его дыхание звучат как самая сладкая колыбельная в моей жизни. Тело налито приятной болью, усталостью и негой. Каким-то бесконечно обволакивающим теплом, совершенно не похожим на холод, что я прежде ощущала от Дэмиана.

Он — пламя, объятое ледяным коконом. Кажется холодным, но быстро тает, и испепеляет — одномоментно.

Мы лежим на мягком ковре, и только сейчас я замечаю, что по нашим телам скользят световые блики, исходящие от голограммы земного шара, представляющего собой ночник. Не понимаю, почему он так помешан на символе глобуса. Возможно, для него это метафора того, что весь мир принадлежит ему?

Замашки у него, как у божества, не меньше. Тут даже о королевских речи не идет.

Чувствую себя такой уязвимой, ощущая его поцелуи на своей шее, плечах, ключицах, груди. Его губы скользят по моему телу и спускаются ниже, щекочут кожу в районе пупка. Меня немного напрягает то, что мне просто необходимо помыться. В воздухе стоит легкий запах крови — и не только потому, что я лишилась девственности, но и из-за того, что расцарапала его спину, оставив там глубокие борозды. Сама не ожидала от себя подобного, но очевидно, мне было так больно, что я могла выразить это лишь порывами тела.

Я возбуждаюсь вновь, ощущая его уверенный и ласковый язык на своем клиторе. Это какой-то сумасшедший, животный секс. В нем нет ни капли отвращения, и чистотой он не пахнет. Он грязный, запретный, сладкий, тайный, несущий за собой последствия…

И такой настоящий. Мне больше никогда не будет достаточно пальца. Если только это его пальцы в сочетании с этим волшебным и умелым языком, который способен довести меня до оргазма, которого мне не удалось достичь с первого раза.

Я кончаю мощно и ярко, громко выстанывая его имя, умоляя не останавливаться и дать мне еще. Умоляя его ласкать мою грудь, ягодицы и каждый миллиметр клитора, простреливающего сладким током. Теряю способность говорить и дышать после, извиваясь на полу и плача, наблюдая за тем, как в его глазах горит адское пламя, полное глубокого удовлетворения.

Слезы ручьем стекают из моих глаз, и я даже не могу объяснить точной причины, почему они капканом захватили мое горло.

— Почему ты плачешь, мотылек? — поднимаясь к моему лицу, Дэйм аккуратно обхватывает мой подбородок.

— Ты знаешь, Дэйм, — сиплым голосом поясняю я. — Мне так страшно. Так страшно… что мне слишком хорошо сейчас. И я знаю, что неизбежно придет наказание. Что теперь будет? Нам нельзя было этого делать. А теперь, обратной дороги нет.

— Ты забыла, кто я? Все будет в порядке, девочка. Выбрось из головы все свои страхи. Я — будущий апексар всех управляющих семей. Неужели ты думаешь, что есть какие-либо договоренности, которым я не могу помешать, если захочу?

— Даже если так, даже если все будет хорошо… я поступлю некрасиво. Отниму жениха у своей сестры. Это ужасно, — вздыхаю я, чувствуя легкий укол чувства вины. Легкий, потому что чувства к Лео гораздо сильнее. И одержимость тем, чтобы каждый день вот так засыпать в его объятиях. — Я сама не своя. Ты свел меня с ума.

В ответ, он, молча, наваливается на меня весом всего своего тела, плотнее придавливая к полу. Такой тяжелый, горячий, огромный. Словно зверь, припечатавший свою добычу к земле перед расправой. Медленно целует в шею, словно пробует на вкус и вот-вот вонзится в нее зубами, как настоящий вампир. А вдруг, так и есть? Учитывая, что он без капли отвращения слизал мою кровь.

— Почему ты все время меня целуешь? — нежно мурлыкаю я, проводя ладонью по крепким мужским мышцам.

— Хочу запомнить твой вкус, — низким рыком отзывается Лео.

— И какой у меня вкус?

— Вкус моей будущей жены.

— Не верю, — едва ли не фыркаю я. Надо немедленно снять эту сладкую лапшу со своих ушей. — Сначала сделай мне предложение, потом разбрасывайся словами, — ворчу я с легкой обидой. Мысль о том, что он помолвлен с Келли не дает мне покоя. Кажется, что в любой момент они могут остаться вместе навсегда, а я останусь ни с чем… я заплачу́, что вытворяю за спиной у сестры.

— Уже делаю, — Дэйм задумчиво вглядывается в мои глаза, а в следующую секунду я ощущаю, как мой безымянный палец засасывает в тиски кольца. Ничего не понимаю. Глядя на его мизинец, замечаю, что там больше нет фамильного кольца, которое он носил на каждую нашу встречу.

— Давай поженимся на рассвете, — просто предлагает он.

— Ты шутишь? Это невозможно. Кто нас поженит?

— Мы проведем ритуал из ложи моего отца, — звучит, как оккультная свадьба. — Если мы это сделаем, он не сможет не благословить нас.

* * *

Реальность становится туманным сном, который я едва осознаю и лишь отчасти им управляю, а в остальном — плыву по течению. Я все еще не понимаю, как оказалась в этой точке, но мне кажется, что неважно, что предложил бы мне Леон.

Я пошла бы за ним на край света.

Хоть прямо сейчас, без вещей, денег и статусов.

Но ничего подобного он мне не предложит. И наше положение в этом мире всегда будет идти рука об руку с нами.

Я бы предпочла сбежать, но если такого варианта для нас не существует, то, как можно скорее узаконить права друг на друга, уже не кажется таким плохим вариантом.

Я как будто под гипнозом, в плену его разрастающегося вокруг меня пламени. Он может быть горячим, холодным, жестким, любящим, справедливым, глубоким, смешным… глубинное ощущение того, что я никогда не встречу никого, к кому испытаю более сильные чувства, не отпускает меня.

А если это так, может, и нет смысла ждать? Если он обещает и клянется, что возьмет на себя все последствия нашего опрометчивого поступка?

Я отчаянно ему верю, полностью признавая его силу.

Мне кажется, так и должен поступать настоящий мужчина: пришел, увидел, победил, забрал… не применяя насилие и жестокость, как Джин Каан. Хотя, даже если бы он был божьим одуванчиком, я бы никогда не испытала таких чувств к нему. Я просто это знаю. Нами управляют гормоны, химия, пресловутый дофамин… и испробовав однажды именно этот сорт дофамина, я уже не соглашусь на меньшее.

Из приглашенных на нашу с Дэмианом свадьбу, только рассвет и старец, осуществляющий обряд. До небольшой и заброшенной церкви мы дошли пешком, утопая в грязи. Влажные листья бьют меня по лицу, царапают кожу, но я не замечаю ничего вокруг. Весь мир сходится в его ладони, которой Леон крепко сжимает мою.

— Ты вызвал священника? — прижимаясь к груди Леона, уточняю я, когда в дверях тихой церквушки появляется коренастый мужчина, облаченный в длинную мантию. Головной убор, покрытый неизвестной мне символикой, которую я заметила еще в убежище Лео, скрывает его лысину, а морщинистое лицо многословно кричит о том, что ему, по меньшей мере, лет восемьдесят.

— Это будет не совсем традиционное католическое венчание, мотылек.

Приглядываясь к очертаниям обстановки вокруг, я наконец, осознаю, что мы находимся не в традиционной церкви.

— А что это будет?

— Это венчание по правилам ложи и религии моего отца. После того, как мы это сделаем, обратного пути не будет, потому что последнее слово в наших семьях всегда за ним.

— Звучит, как сектантская свадьба, — смеюсь я, по-прежнему доверчиво прижимаясь к своему мужчине. Если честно, мне так плевать.

Пусть хоть сам папа Римский нас обвенчает, пусть хоть тестовый робот в ЗАГСе. Мне все равно. Я хочу скорее заявить свои права на него, чтобы ни Келли, ни Каан, ни мои родители, никто другой не разлучили нас.

Хочу, чтобы Дэмиан стал официально моим. Я заразилась от него чувством собственничества.

За окнами маленького здания снова начинает барабанить дождь, но мой взгляд плывет от большого количества зажжённых свечей, расставленных повсюду — на полу, по бокам от стен, на алтаре, представляющим собой скопление незнакомых мне символов и букв. Мне кажется, я нахожусь на таком адреналине, что никогда не запомню этот момент в деталях, а буду лишь вспоминать чувства, захватившие меня в это утро.

Это и страх, и отчаяние, и невообразимая смелость… словно мне нужно прыгнуть в бездну, заранее не зная, раскроется парашют или нет. Только время покажет.

Мы с Леоном держимся за руки, пока старец зачитывает непонятные мне молитвы, которые звучат, кажется, на латинском языке. Я смотрю в прозрачные глаза будущего мужа, в которых теперь для меня отражается весь мир, и не могу поверить в реальность происходящего. Снова. Но это происходит.

— Это вино содержит кровь каждого из вас. Чтобы подтвердить ваше намерение на вступление в пожизненный союз, вы должны по очереди испить из одной чаши, — доносится до меня голос мужчины в мантии.

— Это безумие, Лео, — выдыхаю я, с опаской глядя на старинный кубок с красным содержимым.

— Для меня это очень серьезный шаг. Легенда нашего дома гласит о том, что связанные кровью, будут навсегда вместе. Как только мы сделаем это, я никогда не смогу отдать свое сердце другой женщине. А ты — другому мужчине. Это нерушимая клятва. На вечность. Это мое намерение любить только тебя до конца своих дней.

— Ты любишь меня? — кажется, мое сердце бьется так сильно, словно пытается отплясать ритм за все те года жизни, в которых я не испытывала подобных чувств.

— Ты даже не представляешь, насколько сильно и насколько давно, — он кажется таким серьезным, таким сосредоточенным.

— Что это значит? — аккуратно уточняю я.

— Ты всегда была моей. Ты просто об этом не знала, — тихо шепчет он, касаясь костяшками пальцев моего лица. — А я был не готов к тому, что в моей жизни будет открытая рана.

— Открытая рана? Так ты называешь любовь?

— Да. Это как шрам на всю жизнь. Метка. Стигмата. Печать. Печать того, что ты жив.

— Ты говоришь о своем шраме?

— Я расскажу тебе обо всем позже, а теперь, давай продолжим.

— В болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас? — поднимаю кубок, беспрерывно глядя в прозрачные горные озера его глаз.

— Даже смерть не разлучит нас, — уверенно произносит Дэмиан, отпивая из бокала после меня.

Не знаю почему, но сразу после глотка, я чувствую себя другой. Словно мое тело всего за одну ночь проходит через мощную трансформацию. Так хочется кричать о том, что происходит внутри и о том, что мы только что натворили: рассказать все родителям, сестре, обществу, миру.

Я думаю, мне нужно найти подходящее время для того, чтобы рассказать им правду. Остается уладить всего несколько открытых вопросов и начать жить эту жизнь.

Нашу лучшую с мужем жизнь.

Я еще не знаю, насколько короткий срок нам отмерен, а смерть — действительно, единственная, кто может разлучить нас.

Но смерть — это не всегда про смерть физического тела.

Иногда это смерть одной из личностей внутри нас, или воспоминаний, которые делали нас этой личностью.

Глава 8

Месяц спустя

Леон

— Отец, как видишь, я осуществил твой план по слиянию с семьей Моран раньше всех озвученных тобой сроков.

Как говорится, в такие моменты нужно говорить уверено. Мне нелегко это дается — смотреть в глаза Валентину Голденштерн, прекрасно понимая, что нарушил некие четкие договоренности, существовавшие, между нами.

Он жаждет, чтобы все было по его плану, но яблоко от яблони недалеко падает, и я также люблю писать собственные сюжеты и следовать им, а не чужим указаниям.

Когда-то, он сказал, что я должен связать себя узами брака с одной из дочерей Моран. И я выбрал Келли не только потому, что боялся, что чувства к Эми разрушат меня, но и потому, что это фактически было беспрекословным требованием Валентина.

— Почему ты пошел на подобную вольность, Леон? Как ты смеешь совершать такие серьезные поступки, идти на сакральное венчание в тайне? Чтобы после, манипулировать моей верой и поставить меня в тупик? Ты должен был жениться на Келли Моран, — восседая в кожаном кресле, старик пытается вершить мою судьбу, а я всем своим взглядом даю Валентину понять, что он давно мне не указ.

Мне почти двадцать два, я молод и амбициозен, в то время как отец уже медленно, но верно направляется в сторону кладбища. Учитывая, сколько раз его пытались убить, это может произойти в любой момент. К слову, мне тоже следует быть аккуратным и усилить охрану, проверку еды и напитков, и особенно — исключить утечку информационных данных о том, где я бываю, чем занимаюсь, и какие планы вынашиваю.

— Ты просто испортил девочку. Если я расторгну вашу помолвку, в наших кругах она будет считаться низкопробным и испорченным материалом, не годным для замужества и брака.

— Я приму Эмили любой и сделаю ее своей снова. Даже если каждый из членов семей назовет ее таковой, — упрямо твержу я, настаивая на своем выборе. Отец должен увидеть, что в моих глазах нет сомнения. Я сделал свой выбор, на этом закончим. — Если ты примешь то, что произошло, уже никто не сможет нам помешать.

— Ты хочешь, чтобы я благословил тайный брак, нарушающий все наши договоренности? — его брови сдвигаются к переносице, на безжалостном лице становится на десяток морщин больше. — С каких пор ты позволяешь себе все, что вздумается сын? — рявкает Валентин, напоминая мне злобного коршуна, способного растерзать свою жертву и быстро превратить ее в падаль, которую он с удовольствием съест. — И диктуешь мне, великому апексару, свои правила?

— Уметь диктовать свои правила — важная черта для будущего правителя, — продолжаю настаивать на своем я. — Меандр — это хорошо, с помощью него можно подмять под себя любого человека, наделенного властью, но без властной и железной руки, меандр не имеет никакого смысла. Разве не так, отец? Ты ведь поэтому видишь во мне своего наследника, а не в старшем сыне. Или быть может, в Драгоне? — отец не знает, что я в курсе правды о брате. Поэтому я специально задаю последний вопрос, чтобы выбить его из колеи и поставить в неловкое положение. Первое, что ему захочется — это перевести тему и не ступать на тонкий лед. — Я не понимаю, отец, в чем разница между Келли и Эмили для тебя. Совершенно неважно, с какой из дочерей Моран заключать официальный союз. Не находишь?

— Я разочарован в тебе, Леонель. В нашем мире многим правит репутация, договоренности, отсутствие обиженных идиотов, что тайно затевают перевороты или покушения. Кааны под нами, но данный конфликт обострит наши отношения. Нам это не нужно. А Джин Каан просто убьет твою драгоценную девчонку, если узнает, что ты уже с ней сделал. Вдобавок ко всему, у Эмили есть проблемы со здоровьем, — именно на этих словах, земля уходит из-под моих ног. Я всей кожей ощущаю на себе влияние его слов и манипуляций. В этом отец просто маэстро, он может парой фраз и тихим шепотом довести до инфаркта любого, ему даже голос повышать не придется. — Разве ты не знал? О каком здоровом потомстве может идти речь, если вы оба не блещете прекрасным здоровьем?

— О каких именно проблемах, ты говоришь? Проблемы со зрением? Но она давно прекрасно видит.

— Проблемы с памятью и зрением, если сказать точнее. Причиной ее плохого зрения заключались в голове, поэтому лазерной коррекцией здесь не обойтись, мой мальчик, — меня коробит от его последнего уменьшительно ласкательного обращения. — Тебе нужны здоровые дети, Леон. Иначе от нас ничего не останется.

— Повторюсь, мне плевать на ее «проблемы». Она нужна мне любой. Хоть слепой, хоть глухой, какой угодной. Я приму ее любой, это единственная вещь, в которой я уверен, — эти слова сами срываются с губ. Я даже не осознаю их, словно за меня горит что-то, что гораздо сильнее и больше меня.

— Не смеши меня! Зачем тебе слепая и безумная жена? С твоими проблемами, тебе нужна абсолютно здоровая женщина, я тебе еще раз об этом напоминаю.

— Я приму ее любой, — до боли в костяшках, сжимаю кулаки, испепелив отца гневным взором. Он, в свою очередь, делает со мной то же самое. Картина: бык и матадор, сошедшиеся в разрушительном поединке. И он даже не думает перестать махать передо мной своей чертовой красной тряпкой.

— Это мое последнее слово, отец. Ты не переубедишь меня. Мы уже совершили ритуал, поэтому у тебя есть два варианта: благословить меня или нарушить законы своей же ложи.

Взгляд отца становится еще тяжелее, но судя по пульсирующей венке на его виске, мне удалось загнать его в иллюзорный капкан.

— Я подумаю, что со всем этим можно сделать. Но ты заставляешь меня сомневаться в своем выборе, Леон. Совершив столь своевольный поступок, ты поставил под сомнение свою преданность мне, своему отцу и апексару.

— Твое место должен занять сильнейший из сыновей. Это твои, а не мои слова, отец. Умение отвоевать свое, против законов и правил — для меня это проявление силы. Если ты считаешь иначе, можешь немедленно лишить меня всего, что мне предначертано. Но ты этого не сделаешь и мы оба это знаем, потому что ты со мной согласен.

На это, Валентин не находит, что мне ответить и я расплываюсь в едва заметной победной улыбке.

Я всегда получаю то, что мне нужно. Это нерушимый закон. А если у меня отнимают то, что я хочу — я достаю это даже из-под земли.

* * *

Леон: Встречаемся сегодня? Я заберу тебя на нашем месте.

Мотылек: Не могу сегодня. Я нехорошо себя чувствую.

Леон: Ты избегаешь меня, мотылек? Я уже начинаю придумывать варианты твоего наказания…

Мотылек: Не видеть тебя целых пять дней, уже наказание для меня, Дэйм. Но я, правда, нехорошо себя чувствую. И у нас сегодня вдобавок семейный вечер. У мамы день рождения.

Мы с Эмили встречаемся тайно уже целый месяц, но в последнее время моя жена ведет себя странно. Мы не предохраняемся, и я отчасти, осознаю, с чем это может быть связано. Если мои предположения верны, я буду только счастлив приятной новости. Но, наверное, Эмили в силу юного возраста считает совсем иначе. Других объяснений ее странностям я не нахожу.

Их и не может быть. Ми принадлежит только мне, и как только мы оба находим свободный дюйм времени, мы целиком и полностью растворяемся друг в друге…

Я не ожидал, что все зайдет настолько далеко. Тем не менее, я рад, что все случилось именно так.

* * *

Я знал, что этот момент наступит. Момент, когда Джин Каан захочет аудиенции со мной. У него нет доказательств того, что я могу быть причастен к небольшому увечью, которое теперь мешает ему душить женщин правой рукой, и все же, догадки у него имеются. Все было отработано чисто, он даже не помнит, что происходило в клубе в ту ночь, а перевернуть и найти исполнителей по именам и выйти на меня, он не может, так как тогда ему придется открыть тот факт, что он вообще посещает подобные места. Это немедленно ударит по его репутации, и его папочка, предпочтет передать власть младшему сыну. В целом, ситуация там недалеко ушла от нашей. Каждый борется за свое право на пресловутую власть. И если в Китае посещение подобных заведений сходит ему с рук, так как там его покрывают и крышуют, то здесь, в штатах — это все равно, что измазать фамилию Каанов дерьмом.

И все же, накануне вечером Джин Каан изъявил свое желание пообщаться со мной тет-а-тет. Я на сто процентов уверен, что речь пойдет об Эмили, и честно говоря, пока не знаю, как сдержу себя в руках и не отрежу ему еще что-нибудь, чем он планировал дотронуться до моей женщины.

Которая почему-то динамит меня целых пять дней.

— Здравствуй, Леонель, — мы встречаемся с ним в ресторане в самом центре города. Оба в сопровождении до зубов вооруженной охраной. Но конечно, это не бросается в глаза, поскольку наши бодигарды никогда не открывают свое оружие на всеобщее обозрение. Собственно говоря, так открыто никто и не собирается его применять. Да и делить нам с Кааном на данный момент нечего: все уже поделено. Он получил удовольствие от издевательств над моей женой, я удовлетворен зрелищем его замотанной руки, которая стала намного короче левой.

Уверен, что скоро на месте обрубка будет красоваться красивый протез, но супер подвижным и ловким он его не сделает.

— Добрый вечер, Джин Каан. Очень интересно, к чему такая срочность и что именно вы хотели бы со мной обсудить. Мне казалось, что международные дела, обсуждаемые между нашими семьями, пока лежат на плечах наших отцов, — вполне будничным тоном отзываюсь я.

— Власть вашей семьи, Леонель, держится на определенных договоренностях, срок которых может в любой момент подойти к концу. И на неких ресурсах, которыми вы обладаете. Или украли.

— О каких ресурсах речь? Что есть такого у вас, чего нет у нас, господин Каан? — глаза китайца становятся еще уже и презрительнее, как только с моих губ срывается этот вопрос.

— Думаю, вы знаете о чем я говорю, Леонель. И я здесь, чтобы сказать вам, что с этого момента — я не оставлю вас в покое, пока не верну то, что принадлежит мне.

Честно говоря, я до конца не уверен о чем именно он говорит.

— Ты пожалеешь обо всем, Леонель Голденштерн. Возможно даже о самом факте своего рождения, — в голосе Каана звучит откровенная ненависть.

— Вы угрожаете мне? В самом сердце Вашингтона? — усмехаюсь я, кидая многозначительный взор на его правую руку. Каан решил продемонстрировать мне свои яйца, чтобы их подставить под точечный харакири.

— Угрожаю. Как вы догадались?

— Принимаю ваши угрозы, Джин Каан. Но что дальше? Вызовете меня на дуэль? Да победит в нем сильнейший.

— Я уже победил, — с глубочайшей самонадеянностью, Каан откидывается на свое кресло. — Эмили будет моей женой. Я заберу эту шлюху прямо из-под твоего носа, не сомневайся. Я думал, она невинная и чистая девочка… впрочем, грязные потаскушки тоже в моем вкусе. Очевидно и в твоем, раз ты позволяешь ей трахаться с твоим братом.

Огромных усилий мне стоит сохранить каменное лицо и железное самообладание, несмотря на то, что уверенно брошенные Кааном слова буквально разом выбивают весь воздух из моих легких.

Этот ублюдок умудрился нанести мне удар под дых с отрезанной кистью. Очевидно, он не такой слабак, каким я его считал.

И очевидно, что он несет бред. Просто нашел мое слабое место и бредит, чтобы ослабить меня, проманипулировать мной, надавить на страх и чувство собственничества.

Каждое его слово, оскорбляющее мою жену, произнесено с целью дезориентировать меня. И за каждое он заплатит сполна, я ему это гарантирую.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, но мне не нравится, когда взрослые и осознанные мужчины оскорбляют женщин. Особенно, женщин, приближенных к моей семье. Я рекомендую тебе быть осторожным, если ты не хочешь, чтобы женщин твоей семьи оскорбили.

— И что ты сделаешь? Может отрежешь мне вторую руку? — интересуется Каан, провоцируя меня на реакцию.

— Это сюрприз, — усмехаюсь с угрозой я.

— Как и для тебя сюрприз тот факт, что Эмили не только изменила мне, но и тебе. Ты настолько слеп от любви, что не замечаешь, как она водит за нос вас обоих. Точнее, нас троих. Порой, мне кажется, что у нее раздвоение личности и психические отклонения. Но нет. Такова натура этой сучки. А она никто иная, как сучка, в обертке ангела.

— Закрой свою пасть, — сквозь зубы рычу я, мечтая схватить со стола нож для стейка и не просто что-то ему отрезать и скормить это собакам, но и заколоть на хрен и продать на органы.

— Аккуратнее, Голденштерн. Не забывай, на кого собираешься совершить покушение. Я не жалкий муравей, которых вы с отцом гробите каждый день. Я тебе ровня, поэтому трогать меня нельзя, — Каан бросает многозначительный взгляд на часы на его левой руке. — Мне пора идти. А тебе я советую проверить пристань у реки Потомак, на которой так любит зависать Эмили.

Глава 9

Леон

В ушах звенит ток крови. Кажется, он настолько оглушительный, что гасит даже рев мотора «серебряной пули», на которой я мчусь к пристани, едва ли не со скоростью света.

Руки с такой силой сжимают руль, что они уже стерты до кровавых мозолей.

Зубы стиснуты до предела, височно-челюстной сустав ощущается окаменевшим и сдавливает скулы, вызывая резкую головную боль.

Я все больше погружаю ногу в педаль газа, несколько раз создавая опасную аварийную ситуацию на дороге. Несколько раз заезжаю на встречную полосу, потому что руки мотает из стороны в сторону. Не припомню, чтобы хоть что-то в мире меня настолько выводило из колеи. И все почему? Потому что какой-то китаеза наплел мне своих диких небылиц?

Эмили трахается с Драгоном. Бред. Быть такого не может. Она только моя девочка, мой мотылек. Никто не может больше дарить ей крылья, никто другой не даст ей взлететь. Никто другой не заставит ее биться в экстазе и произносить слова любви, ласки и верности.

Экстаз, эйфория, безумие… мы оба это чувствуем, без всяких таблеток и наркоты, словно эти процессы запускаются по венам самым натуральным, природным и древним способом.

От ревности сдавливает легкие, грудь, горло. От одной мысли, блядь, сдавливает, душит невыносимо. От навязчивых картинок о том, что это может оказаться правдой.

Я быстро нахожу яхту Драгона на пристани. Парусная, небольшая, но жутко дорогая — насколько я помню, подарок отца на его двадцатилетие. Внутри там тесно, но уютно и для двоих места вполне хватает, поскольку она рассчитана на длительные заплывы. И кровать есть, насколько я помню, да и другие горизонтальные поверхности.

Не ощущая собственных ног, буквально с разбегу запрыгиваю на яхту. Мне стоит быть тише, чтобы просто понаблюдать за тем, что происходит внутри. Сердце бешено колотится в и без того тесной груди, и я все еще надеюсь, что на яхте никого нет, или быть может, я застану там брата в гордом одиночестве. Он, правда, любит бывать здесь один, оставаться наедине со своими мыслями. У него своя крепость, куда меньше, но куда свободнее моей.

Сердце пропускает удар, как только взгляд цепляется за несколько светлых волосков, что сами бросаются мне в глаза. Буквально кричат мне о том, что Драгон внутри не один.

Не спускаясь в каюту полностью, я заглядываю внутрь так, чтобы меня не увидели изнутри.

Но они меня бы и не увидели. Мне хорошо известно, что для отчаянно предавшихся страсти, мира не существует.

Драгон и Эмили слишком заняты друг другом, чтобы замечать кого-либо вокруг. Мое тело мгновенно превращается в камень, как только взгляду открывается происходящее в каюте.

Я не могу поверить в то, что эта она. Моя девушка, моя, фактически жена, мой мотылек, которую я привык видеть такой невинной, покорной и влюбленной только в меня. И плохой, только для меня.

Моей, до кончиков волос и пальцев. Моей, всем ее запахом. Моей, до каждого взмаха ресниц.

За это время я хорошо успел изучить каждый миллиметр ее тела, и мне кажется, я узнал бы Эмили из тысячи женщин. Хоть по нежному и тонкому аромату с закрытыми глазами, хоть на ощупь. Но трогает и лапает ее сейчас Драгон, причем таким образом, словно имеет полное на это право. И действительно, ублюдок не встречает от Ми никакого сопротивления.

Ее стройные, длинные и гладкие ноги обернуты вокруг его бедер плотным кольцом. Ми не раздета, на ней красуется короткое платье, задранное до талии, но это не мешает им горячо облизывать друг друга и стонать друг другу в губы.

Первые секунды я действительно не отображаю эту реальность, происходящее кажется мне бредом, фикцией, жалкой и нелепой постановкой, долбанным пранком.

Я хорошо знаю их обоих.

Драгон бы не стал делать этого… просто так. Слова «братская солидарность» для него не пустой звук. Она его спровоцировала, дала повод, соблазнила. Но поверить в то, что Эмили могла осознанно сделать это — немыслима, ведь я совершенно четко ощущал, что она влюблена в меня до потери пульса.

Какой я блядь, идиот. Еще и думал, что ее в ее «эмоциональных качелях» виноват мой ребенок под ее сердцем, а не то, что она не способна держать ноги сдвинутыми перед моим близнецом.

Может быть, она под чем-то? Эсктази? Мдма? Наркотики? Что, блядь, он дал ей, что она засасывает его, словно отлетает под кайфом?

Я убью его, черт возьми. Убью, если это он накачал ее наркотой, чтобы трахнуть. Это, черт возьми, на него не похоже, и я все еще не могу поверить в то, что Драг на такое способен. Необъяснимо, но факт, блядь, иначе не скажешь.

Что ж, если это так, отрезанной рукой Драг не отделается. Я размажу его по этой стенке, подпалю яхту и отправлю его останки на корм акулам.

Вены надувает изнутри, кровь ощущается раскаленной обжигающей лавой. Дыхание схватывает от гнева, голову сковывают ледяные щупальца гнева, но я до сих пор не могу пошевелиться, находясь в шоке от происходящего.

Если бы я пришел на десять минут позже, они бы уже вовсю трахались. Но даже то, что я вижу, как Ми крепко обвивает его ногами и трясется, извиваясь в его руках, инстинктивно потираясь об пах похабного братца в порыве экстаза мне уже достаточно. Руки Драга хаотично путаются в ее светлых волосах, а я мечтаю сомкнуть капканом свои на его шее.

Если я сделаю хоть шаг вперед, я убью его. Просто не смогу остановиться. Осознавая это в полной мере и совершив рваный вздох, я спускаюсь внутрь. Мозг сковывает туманом, не отдавая отчет в своих действиях, я испытываю лишь жгучее желание освободиться от разрушительных чувств, смести все на своем пути.

В порыве нечеловеческой ярости, отталкиваю брата от Эмили, хватая его за рубашку. Девушка вскрикивает от неожиданности, брат издает глухой рык, поскольку ворот одежды перекрывает ему дыхание.

Я быстро кидаю взгляд в глаза Ми и не узнаю ее — в них нет ни капли стыда и раскаяния. Лишь убивающая меня похоть, пускающая лютый холод по позвонкам.

Эта ситуация не могла произойти на ровном месте. Я слишком хорошо знаю Драгона.

Возможно, она крутила нами обоими, пудрила мозги и все эти годы соблазнила нас двоих, при этом играя в «хорошую девочку». В тихом омуте, блядь.

А мы повелись. Поплыли, как мальчишки.

Неужели все это время, у них тоже что-то было? И они оба мне не договаривали или врали? Я обязательно все это я выясню, после того скручу его член в жгут.

— Дэмиан, — выдыхает сучка, вытянув свои искусанные Драгоном буквы в идеальную букву «о». Заметив мой разъярённый взгляд, прикованный к брату, она подается вперед, пытаясь защитить его. — Дэмиан, не надо. Ты убьешь его, — а похотливая сучка хорошо меня знает.

— Отойди, не мешайся! — рявкаю я, толкая Эмили со всей дури в сторону. Ми падает на пол с глухим звуком от силы моего удара, но мне в этот момент плевать. С ней я разберусь позже. Пусть просто не трогает и даже не пытается мне мешать.

Я обещал, что никогда не подниму на нее руку, но не сдержал обещания… ей стоит приготовиться к худшему, этот урок она запомнит надолго, но преподам я его чуть позже.

— Леон, какого черта ты делаешь. У нее кровь, — пытаться вразумить меня Драгон, но я не хочу слышать его жалкие оправдания или разбираться в ситуации. Волна бесконтрольного гнева захватывает меня в свой тугой капкан, и я не собираюсь ни с кем церемониться. Эмили должна лежать и видеть, что будет с каждым, кто обидит ее, или попытается присвоить себе.

— Успокойся. Давай поговорим, — пытается докричаться до меня Драг, но меня трясет лишь от одной мысли, что этими погаными губами и языком, он трахал рот Эмили.

Обычно я контролирую себя. Всегда и в любой ситуации. Но не сейчас, не сегодня. Не тогда, когда узнал, что эти оба крутили роман за моей спиной. Два самых близких человека в моей жизни.

— Нам не о чем разговаривать, брат. Ты покойник, — сквозь зубы обещаю я, сдавливая горло Драгона со всей силы. Он пытается сопротивляться, но в нем нет столько злости и гнева, чтобы пытаться противостоять мне. Он всего лишь хотел поюзать то, что принадлежит мне. Не потому что хочет Ми, а потому что ему важно получить мое.

А мне — его.

Так было всегда. Но если раньше, это не мешало нашей братской дружбе, то теперь все иначе. Я не намерен делиться ни метром своей территории, своей власти и своих полномочий.

Проще будет убить его прямо сейчас, чтобы не мешался под ногами и не всплыл потом, как претендент на управление семьями.

От дерьма нужно избавляться на берегу, закапывать его в песок, иначе никогда не знаешь, когда оно, блядь, всплывет.

— Остановись, брат, — сиплым голосом предостерегает меня Драгон, бледнея в моей руке. Его шея и глаза налиты кровью, губы синеют по мере того, как я сдавливаю его горло и дыхательные пути.

Я резко отпускаю руку, и Драгон падает на пол. Блядь, я не могу убить сученыша.

Я ничего не могу с ним сделать, кроме как, использовать его в качестве груши.

Это не Каан. В нем, черт возьми, течет моя кровь. А для меня это не пустой звук, к сожалению.

Я даже не могу отрезать ему руку. Просто не могу. Не могу изуродовать его. Он — часть меня, от этого только больнее.

Но мне нравится эта боль, потому что я никогда ничего подобного прежде не ощущал. До отношений с Ми, я вообще редко чувствовал себя живым.

Мои удары приходятся на его челюсть, голову, ребра. Я избиваю брата до полусмерти, до тех самых пор, пока не чувствую на себе мужские руки своего бодигарда, что резко останавливает меня.

Обычно, охрана всегда незримо следует за мной и вмешивается в мои дела лишь в чрезвычайных ситуациях.

— Господин, если вы продолжите, то вы убьете вашего брата. Он едва дышит. Не забывайте, чем это может вам грозить. Вам нужно остыть. И я хотел вам сказать, что Эмили… она уехала. Сбежала, мы не смогли ее остановить, но я отправил за ней другой отряд.

Эти слова меня отрезвили. Увлекшись расправой над братом, совершенно забыл про Ми.

— Что? Где она?! — его слова доносятся до меня словно сквозь толстый слой ваты, перед глазами все вновь плывет от ярости. Кровавые пятна алеют перед глазами, я опускаю взгляд на руки, замечая, что они по запястья в крови Драгона.

Он плюется красными сгустками и едва дышит. Это будет уроком ему на всю жизнь, которую я сегодня ему сохраню.

— Как ты мог ее упустить? — отчитываю бодигарда, которому было приказано не заходить на яхту. С его пиджака дождем стекает вода, но я не сразу придаю этому значение. Но я рад, что он отрезвил меня вовремя.

— Вызови скорую, — встаю на ноги, пренебрежительно кивая в сторону задыхающегося Драгона.

— Хорошо, сэр. Но куда вы? «Серебряной пули» нет, ее забрала мисс Моран…

Мысленно выругавшись, я поднимаюсь на палубу маленькой яхты. Виски сдавливает ультразвуком, мне тоже нечем дышать. Яхта, очевидно, была плохо пришвартована к пристани и слегка отплыла от нее. Выход один — прыгать в холодную воду в таком состоянии, а для меня это далеко не полезно.

Прыгаю с яхты, с головой уходя под ледяную воду. Черт. Ощущения не из приятных, словно сотни раскаленных добела игл вонзаются глубоко под кожу. Стараюсь привыкнуть к этому состоянию, всплыть на поверхность, интенсивно работая руками и ногами. Но боль в левом подреберье не парализует, напоминая мне о том, насколько я могу быть беспомощен из-за того, что родился «недостаточным». Другим. Дефектным.

Прежде чем я успеваю осознать масштаб слова «приступ» и факт того, что возможно умру через пару секунд, меня резко вырубает. Река медленно обволакивает меня холодными объятиями смерти, а в голове невольно пульсируют до боли знакомые слова мотылька «ты не умрешь сегодня».

Я уже не уверен, крошка.

Но даже смерть не разлучит нас.

Эмили

«Серебряная пуля» откликается на любое мое движение и рассекает пространство с бешеной скоростью.

Мне нехорошо. Очень нехорошо. Последние часы жизни спутались в памяти, словно мой мозг пропустили через мясорубку и запихнули обратно.

Я не уверена, что помню, как оказалась рядом с Драгоном…

Мысли стянуты в узел, голова объята туманом. Не лучшее состояние для вождения. Полный расфокус концентрации, реальность кажется мне галлюциногенным сном. Подобные состояния бывали у меня и раньше, как и краткосрочные провалы в памяти. Таблетки свели их к нулю, я давно не испытывала подобного.

Я уже забыла каково это.

Перед внутренним взором мелькает ожесточенное лицо Лео. Оноттолкнул меня так, словно был готов с той же легкостью кинуть на плаху. Я не хочу его оправдывать, но мне хочется верить, что он не желал мне зла. Весь его гнев был обращен к брату.

Последние полтора месяца жизни — сплошной стресс, провалы в памяти, эмоциональные качели и биполярные эмоции.

Но, несмотря на все это, я до сих пор верю, что из этого запутанного тоннеля есть выход.

Есть…

Важно одно: все не так, как подумал Лео. Потому что тайна, которую я открыла совершенно недавно — немыслима.

Но эта тайна может спасти мне жизнь. Она может помочь нам однажды открыто быть вместе…

Я должна ему рассказать.

Я должна ему объяснить.

Я не предавала его. Это все, что он должен знать.

Но все так сложно. Муж едва ли поверит мне на слово. Подобное нужно видеть своими глазами, чтобы поверить.

Я хочу быть только с Лео, но пока я жива, Джин Каан никогда не оставит нас в покое.

Проще было бы умереть нам обоим, испариться, исчезнуть. Закрыться на райском и необитаемом острове. Навсегда.

Так было бы проще, но он бы никогда не пошел на это. Для Леона нет ничего дороже его имени. Даже я.

И от этого обидно и больно, я бы хотела быть его приоритетом, всегда и во всем. Но возможно, наше время не пришло…

Это последняя мысль, что успевает пронестись в моей голове перед тем, как я окончательно теряю управление.

* * *

Закрытый канал «ELITE TIMES»:

Трагическая гибель наследницы дома Моран — Эмили Моран

В глубоком горе и скорби мы сообщаем о внезапной и трагической гибели Эмили Моран, наследницы дома Моран, юной леди, которая недавно достигла своего совершеннолетия и находилась в начале своего жизненного пути.

Эмили Моран — обладательница огромной части активов семьи Моран, скончалась в результате трагической случайности. Всего за несколько недель до того, как она должна была праздновать свой брак с Джином Кааном, Эмили была найдена мертвой на скалах возле обрыва, недалеко от Вашингтона. Точное местоположение засекречено в целях безопасности.

Подробности несчастного случая и обстоятельства, что привели к подобному событию — выясняются, расследование ведут лучшие детективы штата.

Семья Моран и жених Джин Каан находятся в глубоком горе и огорчении из-за утраты любимой дочери и будущей жены.

Эмили оставит незабываемый след в сердцах своих близких и нашего немногочисленного высшего общества. Мы выражаем глубокие соболезнования семье Моран и всем, кто знал и ценил эту молодую наследницу.

Глава 10

Леон

Словно сквозь слой ваты я слышу навязчивый писк медицинских аппаратов.

Я не чувствую боли, по крайней мере физической. До конца не уверен в том, где нахожусь, но это не так важно. Между небом и землей… не впервые в жизни.

Что это, карма? Расплата за грехи? Предупредительный звонок от небес, призывающий к переменам в жизни?

— Лео, прошу тебя. Держись. Я с тобой, — она берет меня за руку, нежно сжимая мою огромную ладонь в своей хрупкой ручке. Я чувствую ее запах, обволакивающий меня пудровым ароматом.

Вдыхая ее, мне и умереть не страшно.

— Разве ты не хочешь моей смерти, детка? Разве ты не ненавидишь меня?

— Чтобы я к тебе не чувствовала, я не могу жить без тебя, Лео. Милый, прошу тебя. Держись. Я с тобой, — с закрытыми глазами я чувствую нежное касание ее пальцев. Ощущаю их на своих скулах, расплываясь в блаженной улыбке.

Она бесстыдно течет по моим венам, заполняя каждую клеточку. Чувства и мысли во власти маленькой девочки. Мой мотылек, моя нежная Ми. Прости меня.

Мне трудно управлять яростью, когда она заполняет мое сердце. И я не хотел, чтобы волна от моих внутренних проблем коснулась тебя.

Я хочу, чтобы со мной ты была в безопасности. Так и будет, я обещаю. Как только я проснусь…

И я просыпаюсь в больничной палате. В который раз. Перед глазами тут же начинают мелькать размытые воспоминания и картинки смятой, словно жестяная банка, «серебряной пули». Все произошедшее накануне я помню словно в тумане.

После моей отключки в холодной воде, меня спас мой охранник. После, он настаивал отвезти меня в больницу, но я выбрал отправиться на обрыв, поскольку знал, что Ми будет там.

То, что я там увидел, показалось мне нереальным сном, предсмертным бредом. Все не могло случиться так быстро, так нелепо. Но в том, что это случилось — виноват только я.

Нервно сглатываю, мысленно склеивая обрывки вчерашних воспоминаний. Не могу ухватиться за мысль, они словно ускользают, растворяются в тумане. Черт, черт, черт. Что с Эмили? Что с ней?

Внутри все немеет, каждый позвонок покрывается инеем. Я мысленно перечисляю варианты исхода вчерашних событий. Она попала в аварию, но она жива. Она не могла ехать на высокой скорости. Она всего лишь попала в небольшую аварию, возможно, потеряла сознание и также подключена к капельницам мерзким катетером. Она возможно, крепко спит. Возможно, у нее черепно-мозговая травма и даже переломы. Возможно все, но главное — что она жива.

Главное, что машина не улетела в обрыв.

Это я виноват. Я и только я. Это моя ответственность.

Я испугал ее. Ударил. Не совладал со своими новыми эмоциями, которых не чувствовал ранее. В мире эмоций, я нахожусь на уровне развития ребенка и она не должна платить за это.

Не думаю, что Ми специально врезалась в качели и целилась в обрыв. Я предполагаю, что она уехала в место, которое считала безопасным, чтобы дождаться меня.

А затем, потеряла зрение или координацию. Если Драгон чем-то напоил ее, авария ожидаема, но только я виноват в том, что это произошло. Я был слишком занят расправой над братом и не уследил за упорхнувшим мотыльком.

Нет времени валяться в постели и ныть, собирая себя по кусочкам. Я нужен ей.

Мне необходимо встать, как можно скорее содрать с себя эти чертовы медицинские присоски и провода, и найти ее.

Если она в больнице, то она здесь, в элитной клинике для членов наших семей. Мы снова здесь вдвоем. В той самой больнице. История повторяется? А значит, мы оба выйдем отсюда живыми.

— Можешь не торопиться, — я вдруг слышу голос, что раздается со стороны. Медленно перевожу взор в сторону Келли. Я и не заметил, что все это время она находилась в палате рядом со мной. Мне кажется странным тот факт, что Келс с ног до головы одета в черный цвет, учитывая, что обычно ее наряды состоят из кремовых тонов.

— Ты за нее так испугался? — бывшая невеста опускается рядом со мной, и, взяв меня за руку, подносит к своим холодным губам. — А я за тебя, Лео, — она целует мои пальцы, но меня тошнит от касания ее губ. Словно я ладонь в банку с муравьями опустил, всего передёргивает, и девушка замечает это.

— Лео, неужели тебе было мало меня? Ведь я все для тебя всегда делала. Я люблю тебя, у нас всегда были большие планы. Неужели ты не помнишь? — с мольбой и жалостью в голосе, достает меня Келли.

Кажется, что наша помолвка и существование нашей пары было где-то давно и в параллельной вселенной. В другой жизни.

— Где Эмили? — одними губами выдыхаю я. Уже нет причин скрываться. Все давно знают.

— Значит, это правда? Ты и она? — слезы ручьями стекают по ее побледневшим щекам.

— Да, Келс. Я люблю ее. Ты мне не нужна. И никогда не была нужна, — сухо отвечаю я. Ее лицо дергается, словно от удара. — Где Эмили? — словно мантру, повторяю я.

Мне нужно увидеть мою девочку. Живой, целой, невредимой. Улыбающейся, смеющейся, покрывающей меня поцелуями.

— В морге, — ее слова оглушают, ударяют обухом по голове, отключая все мысли. Ток крови в ушах становится разрушительным, невыносимым. — На минус первом этаже, — я порываюсь встать, но она настойчиво давит на мою грудь, пытаясь вернуть на кушетку. — Лео, тебе нужно сохранять спокойствие. У тебя был микроинфаркт. Побереги сердце. Побереги себя. Ты мне нужен… ты нужен миру.

Мое сердце уже нахуй сгорело только что, о чем она говорит?

Я блядь, не верю в этот бред.

Мне нужно найти Ми, нужно увидеть ее, нужно убедиться в том, что все хорошо. Келс просто врет, она хочет довести меня до настоящего инфаркта, или черт знает, что на уме у этой пустоголовой инфузории.

— Руки убери, — безоговорочным тоном отдаю приказ Келли. — И отойди с дороги, — убийственным тоном добавляю я, смерив бывшую взглядом, от которой у нее все внутри горит и плавится.

Встаю с постели, ощущая сильное головокружение. Болей нет, возможно, я на обезболивающих таблетках. Покидая палату, выхожу в коридор и быстро нахожу лифт. Итак, минус первый этаж… мне нужен морг, и от одного осознания того, что я ищу, у меня все тело, словно льдом сковывает.

Я ухожу глубоко под воду… я выберусь, если увижу, что это не она.

— Что ты тут делаешь, Голденштерн? — на минус первом этаже я сразу замечаю родителей Ми. Сильвия Моран не перестает вытирать слезы, пытаясь найти утешение в объятиях своего супруга. Они о чем-то переговариваются с мужчиной в белом халате, но я все равно не верю, что это происходит на самом деле.

— Я хочу видеть Эмили. Хочу убедиться в том, что это она.

— Мы только что ее опознали. Ты думаешь, мы могли перепутать нашу дочь с кем-то еще? — шипит на меня Сильвия, ее глаза превращаются в пули, выстреливающие в мое сердце. Они горят ненавистью и агонией, но мне плевать, потому что сейчас, мне необходимо одно — убедиться в том, что девушка в морге за стеной — не Эмили.

Это все, о чем я прошу.

— Я ничего не думаю, если вы меня не пропустите, вы знаете, чем это вам грозит, — я, черт возьми, Голденштерн. — Это моя жена, вы не можете мне помешать.

Прицелив полный ненависти взор, Сильвия сдается моему напору.

— Вперед, Леонель, — сопровождая меня тяжелым взором, мистер Моран дает своего благословение на визит дочери. — Смотри на нее, Голденштерн. Ты уже сделал достаточно. Больше ты не сможешь причинить нашей девочке боли. Больше никто из вас не сможет… — со скорбью в голосе добавляет он, и мое сердце в этот момент разваливается на кусочки, рассыпается в прах.

С ощущением пустоты в легких, я прохожу в мрачное и холодное помещение морга, чувствуя себя так, словно ледяной и невидимый змей обволакивает позвоночник. Мой взгляд скользит по блеклым серым стенам и стальным ящикам, каждый из которых хранит свою страшную тайну.

Один из них открыт и принадлежит Эмили, поскольку ее родители только что покинули эту жуткую комнату. Мое сердце останавливается, пока я с отчаяньем не осознаю, что даже в момент сложнейшей операции оно не было так близко к остановке и смерти.

Не дыша, я делаю шаг вперед, вглядываясь в знакомые и нежные черты лица Ми. Я так долго ждал, так много потерял времени. Прости меня, девочка. Я не сберег тебя, я все испортил. Если бы я только мог повернуть время вспять, я бы отдал все, что у меня есть до последнего цента.

В морге стоит мертвая тишина. Глаза Эмили плотно закрыты, но даже если бы они были распахнуты, то ее взгляд был бы устремлен в никуда. Едва сдерживая эмоции, я накрываю холодную ладонь Ми своей, все еще пытаясь найти признаки того, что это не Эмили.

Но это она. Каждая родинка на своем месте, как и едва заметные рисунки текстуры ее кожи.

Первое время, я не могу отвести от нее взгляд. Идут секунды, минуты, часы, а я все еще надеюсь, что она поднимется, улыбнется и посмотрит на меня своими искристыми светлыми глазами. Нежно прошепчет о том, что все это недоразумение, ошибка, ночной кошмар.

Но Ми остается неподвижна. Заморожена. Не жива.

Мертва.

Не могу поверить в то, что это не жуткая иллюзия. Впервые в жизни я чувствую себя таким беспомощным. Жалким. Далеко не властелином мира, каким блядь, привык себя считать.

Уже ничто не вернет ее к жизни…

И я здесь бессилен.

Безвольно прильнув к ее холодной груди, я ощущаю, как меня душат слезы. Немые крики раздирают горло до крови, а сердце до краев заполняет невиданная прежде агония.

Моя Ми, моя любимая девочка, прости меня.

Я не сберег глянец на твоих крыльях.

Эпилог

Неделю спустя

Леон

В очередной раз я засыпаю в своем кабинете, прямо на раскиданных по столу документах и бумагах. В последнее время я работаю не покладая рук, занимаясь изучением планов отца и распределением финансового капитала семьи. Довольно сложно уследить за каждым долларом, когда на тебя работают несколько сотен человек, но это необходимость, когда хочешь избежать мошенников, жаждущих оторвать лакомый кусок от твоего пирога.

Работаю в режиме автопилота, стараясь даже не думать о том, что я медленно умираю, каждую секунду, что скучаю по ней.

— Спишь? Нам нужно поговорить, — предварительно постучав, в мой кабинет заходит Драгон. Вчера его выписали из больницы, и, несмотря на то, что его внешний вид оставляет желать лучшего, он будет жить.

— Нам больше не о чем разговаривать, Драгон. Сделаешь еще хоть один шаг, я закончу начатое.

— Брат, я должен тебе объяснить…

— Мы раз и навсегда закроем эту тему, я не нуждаюсь в твоих объяснениях, — холодно отрезаю я.

Наши взгляды около минуты ведут полноправную войну, после чего Драгон сдается и закрывает дверь моего кабинета с другой стороны.

Не проходит и десяти минут, как в нее вновь стучат, вызывая у меня приступ агрессии и раздражения.

Оставьте меня в покое, черт возьми. Сдохните. Не трогайте меня.

— Ты не понял моих слов? — едко замечаю я, но поднимая взгляд, замечаю, что на этот раз это не Драгон. Нейтан Вольт — моя правая рука в сфере предоставления свежей и секретной информации.

— Мистер Голденштерн, я к вам с интересной новостью. Думаю, она повергнет вас в шок. Но это именно то, что вам нужно сейчас.

— Расскажи кратко, о чем пойдет разговор. У меня нет времени на пустяки.

— О секретном проекте семьи Моран. Долгое время они скрывали их, но я думаю, что вам эта сфера может быть полезна и очень интересна.

Я открываю папку, ощущая странное и волнительное предчувствие. Я примерно догадываюсь, что будет внутри и о каком проекте может идти речь.

Возможно, этот проект даст мне второй шанс…

Я знаю, что хочу невозможного, но все равно внимательно изучаю бумаги, сжимая в кулаке шар, подаренный Эмили еще в детстве.

Возможно, наша история не закончена.

Как я сказал: даже смерть не разлучит нас.

Я всегда получаю то, что мне нужно. Это нерушимый закон. А если у меня отнимают то, что я хочу — я достаю это даже из-под земли.

Эмили

Мое сознание плывет где-то между небом и землей. По крайней мере, так я это ощущаю. Это похоже на наркоз, из которого ты медленно и постепенно выходишь. Тягучий, вязкий, тяжелый, припечатывающий к постели. Наконец, ледяные щупальца отпускают голову, и я медленно открываю глаза.

Первое, что я вижу, когда просыпаюсь — едва знакомые лица элегантной женщины и мужчины. Они смотрят на меня с любовью и облегчением, их теплые улыбки словно шепчут мне: «Слава богу».

— Доченька, все в порядке? Ты помнишь меня? — тихо и осторожно интересуется женщина.

— Главное, что она жива, Сильвия. Если бы мы не инсценировали ее смерть, то Джин Каан убил бы ее.

Я не понимаю, о чем они говорят, мысли путаются, не могут собраться в четкий и структурный ряд.

Мне трудно говорить, в горле простирается засушливая пустыня.

Я медленно разглядываю свои руки, ощупывая кожу, привыкая к ощущению себя и пытаясь вспомнить события последних дней, недель, месяцев.

Первое, что вызывает мой интерес, это обручальное кольцо, туго обволакивающее мой безымянный палец. С трудом я снимаю его, чтобы рассмотреть поближе.

«Даже смерть не разлучит нас», — гласит гравировка внутри. Всего одна фраза, от которой мое сердце уходит в пятки, а легкие пустеют.

Я словно пытаюсь восстановить все свои воспоминания из пепла, придать им смысл и последовательность, но ничего не выходит, я снова отхожу в царство Морфея.

Он — пламя, объятое ледяным коконом. Кажется холодным, но быстро тает, и испепеляет — одномоментно.

Конец первой книги

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Эпилог