ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
В основном тексте книги сделаны незначительные сокращения,
согласованные с автором. Кроме того, полностью опущен обширный
раздел «Примечания», помещенный в конце американского издания
и содержащий ссылки на источники. Оставлены (в виде сносок) только
примечания по поводу писем Родзаевского Вонсяцкому и Сталину.
К сожалению, целый ряд цитат из русских источников оказа
лось невозможным получить в оригинале. Такие цитаты даны в обрат
ном переводе и отмечены в конце знаком (* ) .
ПЕРОМ УЧЕНОГО И ЛИТЕРАТОРА
Автор предлагаемой читателю книги Джон Стефан, профессор
Гавайского университета, давно и плодотворно изучает проблемы
Дальнего Востока. Его монографии, статьи и доклады принесли ему
репутацию добросовестного историка, который в своих исследованиях
стремится освоить и критически проработать обширный круг мате
риалов, почерпнутых из архивов Японии, Германии, СШ А. Хорошо зна
ком ученый и с русскоязычной литературой. Работы Дж. Стефана выго
дно отличаются самостоятельной, объективной позицией. Когда он
берется за изучение тех проблем дальневосточной истории, по кото
рым идут споры ученых различных стран, причем каждый из них
истолковывает то или иное событие исходя из интересов своего род
ного государства, Дж. Стефан высказывает независимое суждение,
дает оценки, не стараясь угодить ни русским, ни японцам, ни китай
цам.
Такой
беспристрастный подход к исследуемому предмету
и
снискал американскому историку заслуженный авторитет в широких
кругах мировой научной общественности.
Кое-кого
обижает,
что
американский
историк
обращается
к
исследованию таких событий, таких вопросов, которыми сам Бог
велел заниматься советским ученым, ведь им, как говорится, и карты
в руки. Но, к сожалению, последние не располагали той творческой
свободой и теми возможностями открытой публикации, которые име
ются у гавайского профессора. И можно лишь выразить ему благо
дарность за проделанный труд: он поможет сегодня советскому чи
тателю,
особенно
тому,
кто
проживает
на
Дальнем
Востоке,
лучше, глубже ознакомиться со многими фактами и событиями, ранее
ему неизвестными1.
1 Книги Джона Стефана: «Сахалин. История» (1971; русский
перевод — «Гермес», Южно-Сахалинск, 1990); «Курильские острова.
Русско-японский рубеж на Тихом океане» (1974; русский перевод —
«Краеведческий бюллетень», Южно-Сахалинск, 1991); «Гавайи под
знаком восходящего солнца: японские захватнические планы после
Перл-Харбор» (1984); «Советско-американские экономические от
ношения в бассейне Тихого океана» (совместно с В. П. Чичкановым —
Москва, «Прогресс», 1987).
6
Дж.
Стефан
неоднократно бывал
в нашей
стране,
проявлял
большой интерес не только к изучению истории ее дальневосточ
ного района, но и к современным делам. С ним интересно беседовать
не только об истории, но и о русской культуре — о Пастернаке,
Цветаевой, Булгакове, Солженицыне. И когда знакомишься с его
книгами и статьями, то не можешь не заметить, что его исторические
исследования продиктованы уважением к нашей стране, надеждой,
что Россия сможет успешно решить свои нелегкие проблемы и пойдет
по пути прогресса и социального благоденствия.
Изданная им в 1978 г. книга «Русские фашисты», которая только
сейчас обрела возможность встретиться с русским читателем, вызвала
в американской прессе, за редким исключением, самые положитель
ные отклики. И это не только потому, что автор познакомил читатель
скую публику с малоизвестными фактами из истории русского за
рубежья, но и потому, что он убедительно вскрыл необоснованность,
несостоятельность многих оценок и мнений, ставших привычными
и казавшихся бесспорными.
Книга «Русские фашисты» привлекла
к себе внимание читателя и благодаря своему живому языку. Перед
нами не сухая, академическая работа, а документально-художествен
ное произведение, в котором большую роль играет стиль и манера
авторского изложения. Глубоко и скрупулезно исследуя фактический
материал,
с личным,
Дж.
Стефан сочетает серьезный
порой
ироническим
отношением
подход
исследователя
к персонажам
своей
книги, что делает его повествование захватывающим и увлекатель
ным. Начав ее читать, вы не можете от нее оторваться. Впрочем,
читатель сам сможет в этом убедиться.
При слове «фашизм» в памяти возникают воспоминания о герман
ском
или
итальянском
фашизме,
их
строго
дисциплинированных
политических партиях, об их связях с промышленными монополиями,
о концлагерях, воинствующей национал-социалистической пропаганде
и агрессивных устремлениях. Довольно скоро «фашизм» стал словом
нарицательным, обозначающим произвол, беззаконие, террор, издева
тельство и глумление над народом, насаждение культа вождя, анти
демократизм, стал синонимом зла и насилия, бесчеловечности и пре
зрения к личности.
Русский фашизм, о котором рассказывает Дж. Стефан, хотя и
имел определенные черты внешнего сходства с партиями Гитлера
и
Муссолини
(военизированные
отряды,
ритуальная
мишура,
по
хожая символика, пропаганда насилия, ненависть к коммунизму),
сильно все же от них отличался. Лицо русского фашизма во многом
определялось как внешней средой, где он действовал, так и характером
лидеров этого движения. Причем если находившиеся под покрови
тельством и надзором японцев русские фашисты считали источником
зол и бед, обрушившихся на Россию, происки жидомасонов, то обосно
вавшийся в СШ А
А.
Вонсяцкий воздерживался от громогласного
7
антисемитизма. Лозунга борьбы против мирового еврейства он не
поддерживал.
О русских фашистах, действовавших на территории Китая и
в Соединенных Штатах, у нас известно мало. В 1947 г. на русский
язык была переведена и издана ныне сильно раскритикованная книга
американских публицистов М. Сейерса и А.
Кана «Тайная война
против Америки», где несколько страниц было уделено А. Вонсяцкому — «лидеру» русских фашистов в США. Авторы квалифицировали
его как «прожженного шпиона и диверсанта», выполнявшего задания
японского и германского правительств, создавшего в СШ А центр
международных интриг, в которые были вовлечены матерые шпионы,
диверсанты и убийцы. Скромнее оценивает деятельность А. Вонсяцкого советский историк Л. К. Шкаренков, которому была доступна
книга Дж. Стефана1.
Мало что было известно до последнего времени и о лидере русских
фашистов в Маньчжурии К. Родзаевском, расстрелянном в 1946 г.
по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР за активную
антисоветскую деятельность2.
В центре книги Джона Стефана — два героя. Оба они — выходцы
из России, оба ненавидят коммунизм и советский строй. Оба заявляют
о своей приверженности к фашистской идеологии. Но как различны их
характеры и как неодинаковы их судьбы.
Один, А. Вонсяцкий,— бывший белый офицер, благодаря женить
бе на богатой американке получивший возможность без особых помех
удовлетворять свои
тщеславные
желания,
свои честолюбивые
амбиции. Это авантюрист хлестаковско-ноздревского типа. С помощью
денег он создает абсурдный театр одного актера, разыгрывает вождя
несуществующей
партии, имитирует активную антисоветскую дея
тельность.
Другой,
Родзаевский,— бедный,
К.
но
способный
и деятель
ный человек, активно, с националистических позиций боровшийся
против советской власти и оказавшийся игрушкой в руках японской
разведки.
Значение деятельности А. Вонсяцкого было сильно преувеличе
но американской пропагандой после того, как СШ А вступили в войну
с Японией и Германией. Для возбуждения и подогрева военнопатриотических чувств и настроений требовалось отыскать на терри
тории С Ш А японских или немецких агентов, и если не находили
настоящих, то годились и мнимые. Болтливый А. Вонсяцкий оказался
1 Л. К. Ш к а р е н к о в . Агония белой эмиграции. М., 1986,
с. !43— 144.
2 Интересный материал о деятельности русских фашистов в
Маньчжурии содержится в обстоятельной статье Ю. Мельникова,
опубликованной в журнале «Проблемы Дальнего Востока» (1991,
№ 2— 3).
8
подходящей фигурой, которую можно было использовать, раздувая
до непомерных масштабов его угрозу для национальной безопасно
сти США. Дж. Стефан убедительно показывает, что версия о «матером
шпионе и диверсанте» была сочинена и использована карьеристами,
выполнявшими с узкокорыстными целями своеобразный «социаль
ный заказ».
Иное дело — К. Родзаевский. Это человек, поставивший своей
целью активную борьбу против советской власти, организатор многих
акций, в том числе и уголовного характера.
Если у Вонсяцкого в его действиях преобладала игра, то у Родзаевского — ненависть и страсть. Первый, располагающий деньгами
своей жены и независимый от германских и японских властей, мог
сохранять определенную самостоятельность, позволять себе любые
причуды. Другой, живший под неусыпным надзором японской раз
ведки, не обладавший своими средствами, неизбежно стал рабом своих
хозяев, послушным исполнителем их воли.
Объявляя себя национал-патриотами, борцами за великую Рос
сию, русские фашисты по существу лишь прикрывались этими лозунга
ми и были лишены национальной почвы. Русская эмиграция в своем
большинстве скептически, а иногда и враждебно относилась к их
шумной деятельности. Если в Маньчжурии К. Родзаевский мог найти
себе
относительно
большое
количество
последователей,
готовых
вступить в ряды организованного им фашистского союза, то это
объясняется главным образом конкретно-политическими условиями,
и прежде всего — поддержкой, оказанной японской военщиной.
В СШ А Вонсяцкий не имел ни национальной, ни социальной базы,
занимался саморекламой, с помощью денежных подачек завязывая
показные связи с монархистскими кругами русской эмиграции. Сочи
няя легенды о подрывной работе своих мнимых агентов, которых он
якобы засылал в Советский Союз, Вонсяцкий уподоблялся герою
Достоевского, говорившему, что он сам себе верит, когда лжет.
Разумеется, русские фашисты, особенно те, которые выполняли
задания японской разведки, занимались шпионской и диверсионной
деятельностью,
наносили определенный ущерб
Советскому
Союзу,
но шумная деятельность Вонсяцкого, этого «шута горохового», как
его характеризует автор, объективно была на руку Сталину, оправды
вая раздуваемую им шпиономанию.
Русское фашистское движение, особенно в Маньчжурии, пыта
лось стать политической силой, способной повлиять на ход событий
в Советском Союзе, но, как хорошо показано Дж. Стефаном, оно мог
ло играть роль лишь подсобного орудия в планах японских милитари
стов, а что касается Гитлера, то он с подозрением относился к возне
своих русских единомышленников и никогда не принимал их в расчет.
Национал-патриотическая пропаганда, антисемитизм, которым
бравировали русские фашисты, оправдывал в их собственных глазах
9
и те уголовные дела, которые они творили в Харбине и других городах
Маньчжурии, но не способствовал их популярности среди русской
эмиграции. Ю. Мельников отмечает, что «вся деятельность фашистов
была
окутана
покровом
тайны,
секретности.
Рядовые
российские
эмигранты, широкая эмигрантская общественность очень многого не
знали о грязной антисоветской «работе» фашистов, о попытках их
диверсий на территории Советского Союза, Дальнего Востока. Однако
так или иначе, но эта грязь, сопутствующая деятельности фашистской
партии,
выплывала
эмигрантской
среде
наружу,
становилась
презрительное,
известной,
гадливое
формируя
чувство
к
в
местным
фашистам»1.
Жившая в те годы в Харбине известная писательница Наталия
Ильина вспоминает, что до тридцать второго года (то есть до японской
оккупации)
она вообще ничего не знала о существовании Россий
ской фашистской партии, «а уж после тридцать второго года — то,
что они есть, что они существуют и опасны,— узнали все жители
Харбина. Впрочем, до какой степени опасны — стало известно позже...
Но и тогда при виде шагающих по тротуару молодцов — черные,
ремнем подпоясанные рубашки, галифе, сапоги, нарукавные повязки
со свастикой — хотелось
улицы »2.
немедленно
перейти
на другую
сторону
Показной национал-патриотизм не мешал К. Родзаевскому и его
«соратникам» проявлять угодливую готовность исполнять любые при
казания японцев. Чтобы занять хозяйское место в «будущей свобод
ной» России, он соглашался на роль жалкого слуги ее врагов.
Американский ученый, давая социально-политическую характе
ристику русским фашистам и их главарям, пишет вместе с тем и их
психологические портреты, что помогает лучше понять мотивы и
характер их поведения.
Не может не вызвать определенных размышлений
замечание
автора о том, что оба его героя — и Вонсяцкий и Родзаевский —
признали Сталина фашистом из фашистов: «Вонсяцкий пришел к этому
выводу в 1939 г., когда подсчитал, что Сталин уничтожил больше
коммунистов, чем Муссолини, Гитлер и Чан Кай-ши, вместе взя
тые. Родзаевский последовал его примеру в 1945 г., когда он вознес
хвалу Сталину, считая, что тот жесткими мерами внутри страны,
военными победами и внешней экспансией возродил российскую
державу».
Об идейно-политической близости гитлеризма и сталинизма, о
восхищении их лидеров делами друг друга писали многие ученые и
публицисты. Так, историк Уолтер Лакер в книге «Россия и Германия»
отмечает, что «через всю свою политическую жизнь Гитлер пронес
1 «Проблемы Дальнего Востока», 1991, № 2, с. 112.
2 Н а т а л и я И л ь и н а . Власть тьмы. М., 1991, с. 32.
10
скрытое восхищение Сталиным и русским большевизмом»1. Косвенно
это идейное родство признавали и бюрократы-сталинисты. Известно
их
негативное
отношение
«Обыкновенный фашизм»,
к
киноисследованию
Михаила
который они запрещали
Ромма
показывать по
телевидению. Известны и другие случаи запрета на публикацию объ
ективных исследований о природе германского фашизма и методов
деятельности национал-социалистической рабочей партии Германии.
Объективную критику в адрес гитлеризма они воспринимали как
вредную и опасную аллюзию.
На простодушный вопрос, заданный автору «Русских фашистов»
советским
пограничником,
«прогрессивна
ли
эта
книга?»,
можно
вместе с Джоном Стефаном дать положительный ответ, имея в виду,
что любая честно написанная книга работает на пользу прогресса.
Знакомство с книгой американского ученого полезно и потому,
что «шуты гороховые», выступающие под маской национал-патриотов,
не перевелись еще на нашей земле. Как и русские фашисты, они видят
источник бед и тягот русского народа в злых происках жидомасонов.
Даже свою непопулярность в обществе, легко объяснимую их невеже
ством и бездарностью, эти национал-патриоты объясняют тоже про
исками и интригами жидомасонов, в чем проявляется их сходство
с русскими фашистами, беспощадный и умный анализ деятельности
которых мы находим в книге нашего американского друга. И хорошо,
что наконец-то его книга попала туда, куда надо, то есть к любознатель
ному читателю, а не погребена в могилах спецхрана.
Октябрь 1991 г.
Л. Делюсин
Цит. по: «Проблемы Восточной Европы», вып. 29— 30, с. 121.
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
— «Русские фашисты»? Что это такое?
Пограничник в зеленой форме взял книгу обеими
руками и принялся изучать заглавие, как злокачествен
ную опухоль на рентгеновском снимке.
Мой собеседник имел представление о немецких
и итальянских фашистах. Может быть, даже об аме
риканских. Но русские фашисты? Это словосоче
тание обеспокоило бдительного стража советских
границ.
Международный пропускной пункт хабаровского
аэропорта 10 января 1980 г. был не лучшим местом
для дискуссии о значениях слов. А то можно было бы
припомнить, с каким удовлетворением говорил товарищ
Сталин об отношениях с фашистским режимом*.
И ли как Муссолини одобрительно назвал товарища
Сталина «тайным фашистом». Или как советско-герман
ский пакт о ненападении 1939 г. на 517 дней отменил
разницу между «фашистскими» и «буржуазно-демократи
ческими» режимами**. Трудно, конечно, было надеяться,
что мой оппонент-пограничник слыхал о русском фа
шистском движении со своими фюрерами, партиями,
центральными комитетами, трехлетними планами, мо
лодежными организациями, газетами, песнями, свасти
ками на нарукавных повязках и тысячами зарегистриро
ванных членов.
* Об отношениях с Италией см. Отчетный доклад X V II партий
ному съезду, 1934 г.
* * Политический словарь. М., Госполитиздат, 1940, с. 598.
12
Это движение существовало в 20־е и 30-е годы в рус
ской диаспоре — среде, пропитанной ностальгическими
мечтаниями
и апокалиптическими
предчувствиями.
Русские фашисты, где бы они ни находились — в Хар
бине или Берлине, в Шанхае или Сан-Франциско —
боготворили национальное прошлое и предсказывали
Национальную Революцию. Живя в эмиграции, они
рассчитывали
на
поддержку
влиятельных
иност
ранцев, будь то китайский военный правитель, аме
риканская миллионерша или
японские
армейские
чины.
Карл Маркс однажды заметил, что история повторя
ется: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде
фарса. В истории русских фашистов трагедия и фарс
переплетаются, образуя контрапункт. Бессильные, вы
рванные из родной почвы, они защищались от сознания
безнадежности своего дела дурманом нелепых иллюзий.
Маньчжурский «вож дь» Родзаевский видел спасение
России сначала в японцах, потом в Гитлере и под конец
в Сталине. Его соперник Вонсяцкий создал в поместье
своей богатой жены-американки целый фантастический
мир и хвастался перед каждым, кто соглашался его
слушать, своими тайными легионами, готовыми к штурму
Кремля.
После второй мировой войны русское фашистское
движение более тридцати лет не привлекало к себе почти
никакого внимания. Одному ученому оно дало материал
для статьи*, одному писателю — для карикатуры**,
одному летописцу дальневосточной эмиграции — для
драматического повествования***. Западные историки,
большей частью от неосведомленности, не придавали
ему значения. Советские историки знали больше, но
помалкивали. Даже взятые по отдельности, фашизм и
русская эмиграция были деликатными темами. Кто
отважился бы их связать? Как стал бы объяснять
* Erwin
O b e r l ä n d e r . The All-Russian Fascist Party.—
«Journal of Contemporary History», vol. 1, № 1 (1966), p. 158—
173.
** Н а т а л и я И л ь и н а . Возвращение. M., «Советский писа
тель», т. 1 (1958), т. 2 (1966).
* * * П е т р Б а л а к ш и н. Финал в Китае. Возникновение, раз
витие и исчезновение белой эмиграции на Дальнем Востоке. Т. 1, 2.
Сан-Франциско, «Сириус», 1958— 1959.
13
добросовестный
последователь
«научного
марк
сизма-ленинизма» черты сходства между В Ф П * и
В К П (б )?
Первое мое знакомство с этим предметом состоялось
в 1971 г., когда в старом японском журнале я наткнул
ся на статью «Русские фашисты в Харбине». Нелепо
торжественные
фотографии
славянских
штурмови
ков, застывших под портретами Николая и Алексан
дры, и неоновых свастик, нагло мерцающих у самой
советской границы, неотразимо на меня подейство
вали.
Сбор материалов занял пять лет. В архивах британ
ского министерства иностранных дел в Лондоне были
найдены перехваченные в 1941 г. телеграммы из Хар
бина в Варшаву, которые призывали к созданию фашист
ских ячеек на советской территории, оккупированной
вермахтом. Архивы токийского министерства ино
странных дел содержали полицейские рапорты о кон
кретных «соратниках». Сведения о русских нацистах
и русских фашистах (немцы различали эти понятия)
удалось добыть и в архивах третьего рейха. В архивах
американского государственного департамента, мини
стерств юстиции и обороны обнаружились документы
о Вонсяцком, включая объемистое досье, заведенное
на него Ф Б Р. Фашистские газеты, журналы и брошюры
на русском языке хранятся в Гуверовском институте
в Стэнфорде (Калиф орния), в музее русской культуры
в Сан-Франциско и в славянской коллекции Нью-Йорк
ской публичной библиотеки. Что касается работы в
СССР, ее условия определялись «эпохой застоя». По
приглашению одного ленинградского ученого (ныне
покойного) я устроил аудиовизуальную «презентацию»
русского фашизма в коммунальной квартире с про
слушиванием уникальной граммофонной записи гим
на В Ф П «Знамена выше!..» и показом слайдов на проек
торе, позаимствованном в Институте марксизма-лени
низма.
Бывших «соратников» и их родственников удалось
разыскать при помощи объявлений в газетах, запросов
в русские эмигрантские организации и путем изучения
записей о рождениях и смертях. В Сан-Франциско и
* Всероссийская фашистская партия.
14
Сент-Питерсберге
(Флорида)
обнаружились
члены
семей Родзаевского и Вонсяцкого. Ж ители Патнэма
(там располагался американский Центр В Ф П ) еще
помнили эксцентрические выходки и любовные похожде
ния «А лек са » Вонсяцкого (в том числе его роман с
молодой японкой). По невероятному стечению обстоя
тельств мой отец случайно узнал, что бумаги Вонсяц
кого (этот «ископаемый архив» извлекли из-под старого
курятника) находятся в библиотеке католического учеб
ного заведения в Провиденсе (Род-А йленд).
— Это прогрессивная книга? — жестко переспро
сил пограничник, увидев, что я погрузился в разду
мья.
— Да! Конечно! — В этом мгновенном ответе по
казной решительности было больше, чем внутренней
убежденности. К счастью, воображение тут же пришло
на выручку.
— Без сомнения, это прогрессивная книга. Ну, как
же... она о заговоре белогвардейцев, американских
капиталистов и японских милитаристов против Совет
ского Союза. Она рассказывает, как, благодаря бдитель
ности компетентных органов, заговорщики были вы
явлены и не смогли причинить вреда прогрессивному
человечеству.
Пограничник смотрел недоверчиво, но ничего не
говорил.
— Посмотрите,— я открыл фотографию Вонсяц
кого, позирующего на фоне украшенной свастикой
корзины для мусора.— Вот это их главарь в своем
американском убежище, он через жену был связан с
богачами Уолл-стрита, а через любовницу — с японской
императорской армией.
Пограничник неуверенно кивнул.
— Кому вы везете эту... литературу?
— Специалистам, в хабаровскую научную библио
теку.
Он опять посмотрел на книгу, покачал головой и
протянул ее мне.
— Смотрите, чтобы она попала куда надо.
Так и вышло. «Русские фашисты» были аккуратно
доставлены в хабаровскую библиотеку, после чего
комиссия из Москвы забрала книгу в столичный спец
хран.
15
Автор благодарит всех, кто способствовал публика
ции «Русских фашистов» в СССР. Ответственность за
фактические ошибки, неточности в суждениях и по
грешности вкуса лежит на нем самом.
Дж он Стефан
Гонолулу
6 мая 1991 г.
Глава I
РУССКАЯ ДИАСПОРА
Все эмиграции, отрезанные от
живой среды, к которой принад
лежали, закрывают глаза, чтоб не
видеть горьких истин, и вживаются
больше в фантастический, замкнутый
круг, состоящий из косных вос
поминаний и несбыточных надежд.
Александр Герцен (1848 г.)
Уж е более столетия русские покидают родину,
спасаясь от гнета, насилия или нужды. Но исход 1918—
22 гг. был настоящей эпопеей. В конвульсиях револю
ции, гражданской войны, иностранной интервенции и
голода Россия изрыгнула более двух миллионов бежен
цев. Они уезжали волнами, расходившимися во всех
направлениях. Северная волна двигалась в сторону
Финляндии и арктических портов Мурманска и Архан
гельска. Южная волна прошла через Украину и Крым
и вынесла тысячи беженцев на турецкие и балканские
берега. Западная волна пересекла фронты гражданской
войны и обрушилась на Прибалтику, Польшу и Ч ехо
словакию. К 1920 г. в Германии скопилось около
560 000 русских; большая их часть потом устремилась
во Францию, которая в 30-е годы стала Меккой для
перемещенных лиц из России. Восточная волна пример
но в 250 000 человек прокатилась через Сибирь к Д аль
нему Востоку. Около 100 000 обосновалось в Маньчжу
рии, где и до 1917 г. было немало русских, другие двину
лись дальше и осели в Китае, Корее или Японии. Брызги
всех четырех волн долетели до Канады (40 000), С Ш А
(20 000), Южной Америки (3000) и Австралии (1700).
Русская эмиграция не была, как иногда думают,
всего лишь парадом балерин, оперных басов, великих
князей и самозваных Анастасий. Хотя и хорошо при19
правленная артистами и аристократами, эмиграция по
преимуществу состояла из представителей нижнего и
среднего слоя. Тысячи казаков и солдат побежденных
белы х армий окрашивали ее в военные цвета. Политики,
журналисты, адвокаты, врачи, инженеры, священники,
профессора, промышленники и торговцы придавали ей
буржуазный аромат. Мужики, снявшиеся с места из-за
голода, составляли крестьянскую часть; была, наконец,
примесь люмпен-пролетариата и уголовников.
Независимо от классового происхождения, рус
ские, покинувшие родину между 1918 и 1922 гг., испыта
ли сильные потрясения и вышли из них ошеломлен
ными, сбитыми с толку и озлобленными. Если Февраль
ская и Октябрьская революции были относительно
бескровными, то гражданская война прошла по стране
как ураган. И красные, и белые совершили такие звер
ства, после которых остались уродливые и незажива
ющие рубцы ненависти.
Спасшемуся от ужасов революции и гражданской
войны было ясно, что смерть ему больше не грозит —
но обрел ли он жизнь? Эмиграция находилась где-то
посередине. Людей преследовали воспоминания об
утраченной вселенной, прежде такой безопасной и,
казалось, незыблемой, которая вдруг раскололась и
превратилась в кошмар — предательство друзей, по
терю близких, гибель имущества, конец карьеры. Ища
приют за границей, русский эмигрант получал физиче
скую безопасность, но терял духовные корни. Д ля не
которых такая грубая пересадка означала медленную
смерть.
Очутившись в новой, чуждой среде, русские эми
гранты встретили мало понимания. Пока их мытар
ства сохраняли печать новизны, они возбуждали лю бо
пытство, а порой — сочувствие. Христианский союз
молодых людей, Лига Наций и различные благотвори
тельные организации помогли тысячам беженцев. Но
со временем их бедствия начали восприниматься как
должное, а иногда даже становились предметом на
смешек.
Оставшиеся в живых Романовы чувствовали, что
на них смотрят как на экзотические существа из про
шедшей эпохи. Западные либералы открыто ставили
бедствия России им в вину, и даже доброжелательные
к ним государственные деятели держались на расстоя
нии, считая такие связи вредными для своей политиче
20
ской карьеры. Когда великий князь Александр (двою
родный дядя и зять Николая I I ) во время Версальской
конференции 1919 г. хотел встретиться с Вудро Виль
соном, Робертом Лэнсингом (государственным секре
тарем в администрации Вильсона) и полковником
Э. М. Хаусом, а от него раз за разом отделывались, его
американский друг генерал Чарльз Доус впрямую по
советовал: «Н е ищите встреч с сильными мира сего;
они никогда вас не примут, у них нет интереса к по
бежденным». Когда Александру без объяснений от
казали во въезде в Англию, он пытался поговорить
с британским министром иностранных дел Артуром
Бэл фу ром во время одного из визитов последнего в
Париж. Хотя Бэлфур наконец уступил и согласился
принять великого князя у себя в неприметной гостинич
ной комнате, встреча так и не состоялась. Князь, впро
чем, заметил министра, спускавшегося по пожарной
лестнице под бормотание покрасневшего помощника
о том, что «мистер Бэлфур глубоко сожалеет, что совеща
ние чрезвычайной важности лишило его удовольствия
побеседовать с Вашим Императорским Высочеством».
На вопрос о том, хочет ли он что-нибудь передать
министру, Александр ответил: «Д а, конечно. Скажите
ему, что в его возрасте лучше пользоваться лифтом».
Горькое остроумие помогло многим потерпевшим круше
ние аристократам сохранить душевное равновесие.
Еще оскорбительнее для Романовых было поведение
членов европейских королевских семей, со многими
из которых они находились в родстве или свойстве.
Английский король Георг V и румынская королева
Мария, правда, проявили великодушие к русским род
ственникам. Но остальные поскупились даже на символи
ческую помощь. Датский король Христиан X с большим
неудовольствием принял свою тетку, Вдовствующую
императрицу Марию Федоровну, супругу царя А лек
сандра I I I и мать Николая II, которая вернулась на
родину после пятидесяти лет жизни в России. Равно
душный к трагическим потерям почтенной особы, он
требовал, чтобы она расходовала меньше электричества,
и открыто подозревал ее в том, что она отдает в залог
безделушки из его гостиной.
Холодность королей была еще обиднее, чем их
скаредность. Иные представители Виндзорской, Савой
ской и Глюксбургской династий принимали позу от
решенной сдержанности, как бы считая, что не больш е
21
визм виновен в бедах русских родичей, а их собствен
ная уязвимость по отношению к нему, заразная для
окружающих.
Действительно, уцелевшие
Романовы
чувствовали себя весьма опытными по части револю
ций, и этим опытом они слишком усердно делились
с королевскими семьями в Копенгагене, Виндзоре и
Мадриде. Изрядно раздражая хозяев, Романовы не
скрывали горького удовлетворения и со знанием дела
кивали при виде бастующих или безработных: «Д а, да,
это мы видели. Придет время, и вы будете на нашем
месте, дорогие родственники».
Эмигранты всех сословий подвергались экономиче
ской эксплуатации, и беспомощность делала их легкой
поживой. Один преуспевавший в свое время аристо
крат, потеряв в России все, с надеждой вернулся в
Париж к домохозяину, которому он шестью годами
раньше оставил на хранение некоторые ценности.
Домохозяин встретил его счетом за шестилетнюю
аренду помещения, оплатой которого он обусловил
возвращение изрядно усохшего имущества. Эмигранты,
вынужденные продавать драгоценности, убедились, что
торговцы с Бонд-стрит и Рю де ля Пе дают за них только
малую часть настоящей цены. Великий князь Александр
в 1919 г. отдал свою коллекцию монет за 5 процентов
ее довоенной стоимости по каталогу. Через десять лет
он увидел объявление в «Тайм с», где тот же швейцар
ский перекупщик предлагал одну из этих монет, «куплен
ную у члена русской императорской семьи», за сумму
в сто раз большую, чем та, что получил Александр за
всю коллекцию.
Эмиграция означала также отчуждение. Объединен
ные общей бедой, русские эмигранты собирались в
замкнутые колонии, которые были разбросаны по всему
свету — от изысканных, вроде парижского района
Пасси, до неприглядных, вроде шанхайского Хонкью.
Прибиваясь друг к другу, они искали успокоения, безо
пасности, всего, что напоминало о потерянной родине.
Отчуждение усиливалось из-за холодного отношения
окружающих. Когда Андрей Лобанов-Ростовский учил
ся в лицее в Ницце, у него были десятки французских
друзей, но по возвращении во Францию в 1920 г. «мои
прежние друзья и даже люди, знакомые мне с детства,
напрягались в моем присутствии. Я чувствовал себя
среди них прокаженным и скоро начал избегать их».
Покойный романист Владимир Набоков ярко описал
22
свое одиночество в книге «Память, говори»*: «...в про
должение почти пятой части столетия [1920— 40 гг.],
проведенной мною в Западной Европе, среди ничтож
ного числа немцев и французов, с которыми я был зна
ком (в основном квартирные хозяйки и литераторы)
хорошо, если двое были мне настоящими друзьями».
Даже те немногие русские эмигранты, кто обладал об
ширным списком светских знакомств, не всегда чувство
вали к себе человеческую приязнь и уважение. Великий
князь Александр в сардонических тонах писал о том,
как американские хозяйки салонов приглашали его
к ужину, желая попотчевать гостей титулованным рус
ским «страдальцем».
Тяж ело было вынести и широко распространенные
ошибочные представления о России. Набоков иронизи
ровал над тем, как некий интеллектуал из Кембриджа
превозносил Ленина и «всех русских эмигрантов, всех
врагов Советов, от меньшевика до монархиста, он пре
спокойно сбивал в кучу «царистских элементов». Многие
не знали о вкладе Российской империи в дело союз
ников, другие, что еще хуже, высмеивали его. Забывая
о том, что самоотверженное русское наступление в
августе 1914 г. отвлекло немцев от атаки на Париж,
французы высокомерно обвиняли эмигрантов (которые
были как раз под рукой) за «измену» в Брест-Литовске**.
Отвечая в 1920 г. на вопрос одной американки о том,
что он делал во время первой мировой войны, ЛобановРостовский сказал, что служил в Российской император
ской армии. «Правда? — удивилась она.— Я не знала,
что Россия участвовала в войне». Подумав, она добави
ла: «Видимо, русские не особенно там отличились».
Д ля русских эмигрантов-ветеранов не было более
унизительного зрелища, чем союзнический парад победы,
который состоялся в Париже 11 ноября 1919 г. Три
года Россия честно воевала в союзе с Англией и Фран
цией. Тремя миллионами убитых и множеством раненых
заплатила она за отражение немецких ударов, которые,
не будь ее, были бы нанесены на западе. Стоявшие по
краям Елисейских полей ветераны Танненберга и М азур
* Русский вариант этой книги выходил под названием «Другие
берега» (прим, перев.).
** Брест-Литовский договор от 3 марта 1918 г., заключенный
между большевиками и союзом центральных держав, вывел Россию
из первой мировой войны и позволил немцам сосредоточить силы на
Западном фронте.
23
ских болот, глотая обиду, смотрели на триумфальное
шествие, в котором не участвовал ни один русский
солдат, зато гордо маршировали части из Черногории
и Сан-Марино.
Недостаток средств не позволял большинству эми
грантов представлять собой как бы живые картины ушед
шей России, однако наиболее дальновидные состоятель
ные семейства еще до катастрофы перевели часть своих
вкладов в английские, французские или даже немецкие
банки. Иные богатые беженцы проматывали деньги в Би
аррице или Канне, отчаянно пытаясь сохранить дорево
люционный стиль жизни. Князь Феликс Юсупов, единст
венный наследник крупнейшего в России промышленного
состояния, оцениваемого в 350 миллионов долларов,
сумел уберечь от революционного пожара драгоценно
сти стоимостью в миллион, две картины Рембрандта и
коллекцию старинных табакерок. Живя на доходы от
продажи этого имущества, Юсупов и его жена княгиня
Ирина — единственная дочь великого князя Алексан
дра — устраивали пышные приемы, на которых князь
потчевал гостей рассказами о своем участии в убий
стве Григория Распутина. Некоторые энергичные и
предприимчивые красавцы, вроде великого князя Дмит
рия*, смогли возместить финансовые потери (или
просто разбогатеть), женившись на состоятельных
американках. Но такие удачи были столь редки, что
становились легендарными.
«Н ичто,— горько заметил великий князь А лек
сандр,— так не помогает эмигранту, как выстраданная
способность повторить историю Золушки от конца к
началу». Некоторые отвергли этот путь. Д ля очень
многих он означал отчаянные попытки найти работу.
Русские эмигранты быстро убедились в том, что ни
какое блестящее воспитание и образование не гаранти
рует им хорошего места. Конечно, такие светила, как
Бунин, Набоков, Кандинский, Шагал, Стравинский,
Рахманинов, Баланчин, Павлова, Кусевицкий и Сикор
ский, рано или поздно доказали, что выдающиеся способ
ности дают эмигранту возможность сделать успешную
карьеру. Некоторых ученых приняли Стэнфордский,
Корнеллский, Чикагский, Колумбийский, Гарвардский,
* Великий князь Дмитрий (1891 — 1942), двоюродный брат
Николая II, участвовал вместе с князем Юсуповым в убийстве Рас
путина.
24
Пражский университеты или Сорбонна. Но в масштабах
всей диаспоры это были исключения из правила. Д ля
огромного большинства эмиграция означала переход
в низшую категорию и невозможность самораскры
тия.
Русские аристократы, как правило, переносили
материальные трудности с известной долей изящества,
находчивости и юмора. Кроме горстки людей, таких,
как вдовствующая императрица Мария Федоровна,
получавшая прямую поддержку от родственников из
королевских семей Дании и Англии, все остальные,
даже настоящие Романовы, должны были заботиться
о себе сами. Отвергнув выгодное предложение под
писывать приглашения к обеду для финансиста А л ь
фреда Левенштейна, великий князь Александр смело
окунулся в изменчивую жизнь странствующего лектора,
начав с речи о «старой России» в Новой баптистской
церкви в Грэнд-Рэпидс (М ичиган). Великая княгиня
Мария, сестра великого князя Дмитрия, в условиях
страшной конкуренции с успехом вышивала узоры на
платьях в Париже. Великий князь Дмитрий, несмотря
на солидное состояние его американской супруги Одри
Эмери («княгини Ильинской»), сотрудничал в реймсской
фирме, продавая шампанское в Палм-Бич (Ф лор и д а).
Проживая выручку от продажи картин Рембрандта и
табакерок, а также компенсацию в 375 000 долларов
от фирмы « Метро-Го лдвин-Майер» за скандальный
фильм о Распутине, изображавший вымышленную
любовную связь «гур у» с княгиней Ириной, Юсуповы
имели и свое дело — сеть модных ателье в Париже,
Лондоне и Берлине. Князь Лобанов-Ростовский сначала
делал расчеты для страховой компании, затем стал
преподавать в Калифорнийском университете в ЛосАнджелесе. По слухам, в 30-е годы некий «князь Г оли
цын» работал официантом в Нью-Йорке. Скорее всего,
однако, этот «князь» был человеком того же сорта,
что и Гарри Ф. Джергюсон, более широко известный
как «М ихаил Романов» (а полностью — «князь ДмитрийМихаил Оболенский-Романов»), который использовал
это звучное вымышленное имя для подделки чеков,
пока не открыл ресторан в Голливуде.
В поисках работы некоторые эмигранты проявляли
и выдумку, и практицизм. Самые предприимчивые от
крывали рестораны, кафе, продовольственные магазины
и магазины готового платья, издавали газеты, тяготея
25
к таким оазисам, как Париж, Берлин, Белград, Шанхай
и Харбин. Священники находили в русских коммунах
новую паству. Адвокаты и врачи возобновляли пре
рванную практику. Опытным инженерам везло чаще, чем
другим, и они обычно устраивались в иностранные
фирмы. Некоторые, хотя и не все, писатели, художники
и музыканты находили применение своим творческим
способностям. Один эмигрант стал заниматься профес
сиональной борьбой, взял кличку «А н ге л » и сокрушил
одного за другим 175 соперников, от Душителя Льюиса
до великого Гамана.
Тысячи казаков, воевавших с большевиками под
началом Деникина, Колчака и Врангеля, за границей
оказались в тяжелом положении. Без средств к суще
ствованию и, как правило, малообразованные, они были
плохо подготовлены к тому, чтобы начать новую жизнь.
Не приучи их российская действительность к лише
ниям, они, вероятно, не вынесли бы эмиграции, которая
обычно начиналась с одного из лагерей для беженцев,
устроенных англичанами и французами в Галлиполи
(на острове Лем нос) и в Александрии. После этого
верные слуги царя разбредались по свету, берясь за все,
что помогало свести концы с концами. Они строили
дороги и расчищали леса в Югославии, возделывали
землю в Болгарии и Перу, водили такси в Париже,
сгребали уголь в Монтевидео, играли эпизодические
роли в Голливуде, служили во французском Иностран
ном легионе, нанимались вышибалами и телохраните
лями в Китае. В одном случае донские казаки образо
вали сплоченную группу, в которой, как на царской
службе, поддерживалась строгая дисциплина. Это были
носильщики на парижском вокзале Gare du Nord; они
строем ходили на работу и обратно и казались живой,
хотя и отрубленной, частью тела старой России.
Судьба порой шутила с эмигрантами шутки, многих
из них она ставила в нелепые — или трогательные —
положения. Например, иеромонах Илиодор, чьи пламен
ные проповеди зажигали до революции тысячи сердец,
кончил жизнь баптистом, работая швейцаром в ньюйоркской страховой компании «М етрополитен». Если бы
его антагониста Распутина не бросили в ледяную Неву
в 1916 г., оба пастыря могли бы предаваться стариков
ским воспоминаниям на одной скамейке в Центральном
парке. Полковник, повысивший себя в эмиграции до гене
рала («п отом у что американцы помешаны на высоких
26
званиях и ти тулах»), ходил за лошадьми в конюшнях
компании «Американ экспресс» в Нью-Йорке; затем
ненадолго открыл ресторан «Двуглавый орел»; затем
сделался протеже Глории Свенсон*, которая устраива
ла его на небольшие роли в фильмах компании «М етроГолдвин-Майер»; в конце концов открыл кафе на бульва
ре Голливуд, которое разрушил взрыв газа. Соратник
генерала, бывший командир Первой императорской гвар
дейской артиллерийской бригады, работал парикмахером
в салоне на бульвареСансет.
Женщины в эмиграции испытывали едва ли не
наибольшие
тяготы.
Раздираемая
войной
Россия
извергла из себя тысячи жен, вдов и девочек-сирот
без всяких средств к существованию. Женщины несли
тройную ношу: воспитывали детей, поддерживали безра
ботных или перебивающихся временной работой мужей,
устраивали на новом месте семейный очаг. Многие
работали на фабриках, шли в служанки, портили глаза
за шитьем. Некоторые продавали свое тело. В борделях
Пекина и Сингапура и до 1917 г. было много русских
проституток, но в 20-е годы их число выросло до таких
размеров, что на жаргоне злачных мест Харбина, Шанхая
и Кобе всякая белая проститутка называлась «русской
девочкой».
Можно
только
догадываться,
сколько
Татьян, Вер и Надежд угождало тогда любителям экзоти
ки. В повести «Снежная страна» покойный лауреат
Нобелевской премии Кавабата Ясунари** изобразил
опустившуюся, преждевременно состарившуюся русскую
женщину, вразнос торгующую всякой дребеденью на
горячих водах в Японии. Когда заезжий гость поинтере
совался, откуда она родом, она только переспросила:
«Откуда? Это я-то?» Эти слова как эхо звучали по всей
русской диаспоре.
Унизительная зависимость от других ранила не
меньше, чем отчуждение и бедность. Оказавшись в безо
пасности на борту британского крейсера, великий князь
Александр вместо облегчения почувствовал обиду, ибо
получалось, что прежние противники (он служ ил адмира
лом во время англо-русского соперничества) спасали его
от соотечественников. Набоков точно выразил настрое
ние тысяч своих сограждан, бежавших от большеви
* Глория
Свенсон
(1899— 1983) — американская
киноактриса
(прим, перев.).
* * Здесь и далее, когда речь идет о японцах, мы следуем япон
ской традиции: фамилия ставится перед именем.
27
ков в 1918 г. через оккупированную Германией Украину
под защитой кайзеровской армии, которая всего лишь
месяцы назад была для них вражеской: «Патриотически
настроенные русские разрывались между животным
чувством облегчения от того, что не попали в руки
отечественных палачей, и нежеланием принять избавле
ние из рук завоевателей — особенно если это были
немцы».
Неопределенность статуса сводила на нет эмиг
рантское чувство безопасности. Когда советское прави
тельство в 1921 г. лишило гражданства русских, живущих
за границей, они ощутили себя барахтающимися в юриди
ческом вакууме. Правительства неохотно давали бежен
цам визы и были глухи к мольбам о натурализации.
« Нансеновские паспорта», бледно-зеленые удостовере
ния личности, которые Лига Наций выдавала русским,
не имевшим гражданства, лишь подчеркивали бездом
ность их обладателей и делали из них подозрительных
бродяг, в любой стране находящихся вне закона. Иметь
нансе новский паспорт, вспоминал Набоков, значило
то же, что быть преступником, отпущенным под честное
слово, или незаконнорожденным.
На Дальнем
Востоке неопределенность статуса
создавала и элемент физического риска. Китай не пре
доставлял русским эмигрантам права экстерриториаль
ности, как другим европейцам, тем самым отдавая
их на произвол любого военного правителя или мелкого
чиновника. На улицах Шанхая или Харбина нередко
можно было видеть, как китайский или японский
полицейский избивает русского беженца, словно послед
него кули. Никто их не защищал, и они могли
стать добычей кого угодно.
Все это приводило к тяжелым психологическим
последствиям. Неспособные расстаться с прошлым и
взглянуть в лицо настоящему, иные из русских эмигран
тов попадали во власть безмерных фантазий. В крайних
случаях они вообще отказывались признать, что про
изошла революция. Вдовствующая императрица Мария
Федоровна не поверила рассказам об убийстве двух ее
сыновей (царя Николая и великого князя Михаила)
и пятерых внуков (царевича Алексея и четырех царских
дочерей). Живя в родной Дании в поместье Видэре,
которое до 1917 г. видело немало многолюдных тор
жественных «семейных встреч» Романовых, Глюксбургов, Виндзоров и Гогенцоллернов, она создала себе там
28
вымышленный мир. 5 декабря 1924 г., через семь лет
после Октябрьской революции и спустя десять месяцев
после смерти Ленина, Мария Федоровна жаловалась пле
мяннику, великому князю Александру: «Скоро Рождест
во, и нужно позаботиться о раздаче подарков, а мне из
Министерства императорского двора еще не пришел чек.
Ума не приложу, чем вызвана эта странная задержка».
Не осмеливаясь лишить почтенную особу ее иллюзий,
Александр немедленно, сколько мог, перечислил ей де
нег.
Состояние, в котором пребывала Мария Федоровна,
не было чем-то исключительным. Тысячи людей жили
«на чемоданах», думая, что вот-вот настанет день,
когда они вернутся домой к нормальной жизни. Триумф
большевиков — только временное отклонение. Советский
режим рухнет в один миг. У кремлевских вождей нагото
ве стоит специальный поезд, чтобы они успели скрыться,
когда разразится неизбежная контрреволюция. Француз
ским и немецким домохозяевам и бакалейщикам
постоянно говорили, что счет будет оплачен, «как только
мы вернемся в Россию». Любой шальной слух об
экономических неурядицах или народных волнениях
в Советском Союзе с воодушевлением подхватывался
и давал пищу воспаленному воображению.
С годами туманы ложных надежд рассеивались,
оставалось лишь горькое разочарование. Широко раз
рекламированные
наступления
Юденича,
Колчака,
Деникина и Врангеля захлебнулись, причем каждый раз
до победы было, казалось, рукой подать. Иностранные
экспедиционные корпуса покинули Россию; их уход из
Одессы, Севастополя и Владивостока — последних цита
делей Белого сопротивления — сопровождался беспоря
дочным бегством гражданских лиц. Народные восстания
были подавлены. Вне себя от боли и отчаяния, эмигранты
обратили свою злобу друг на друга, и началась настоящая
оргия взаимных обвинений.
В 1919 г. три человека, сидевших за разными столи
ками в парижском кафе, неожиданно узнали друг друга.
Первый был великий князь Александр. Второй — А лек
сандр Керенский. Третий, Борис Савинков, был знаме
нитый террорист-эсер, ответственный, в частности, за
убийство великого князя Сергея, двоюродного брата
Александра. Каждый из побежденных смотрел на других
с безмолвной ненавистью, не в силах ответить смехом
на шутку объединившей их судьбы. Все трое пережили
29
крушение надежд. Ни один не мог помыслить о
безопасном возвращении в Россию. Ни один не мог
заплатить по счету в кафе, не сосчитав бумажки в тощем
кошельке. Каждый возлагал на остальных двоих вину
за свое собственное поражение. В совокупности они
представляли весь политический спектр русской диа
споры.
Оскорбленные, вырванные из привычного окружения,
русские эмигранты охотно объединялись в группы.
Смутные эмигрантские страсти выливались в фантасти
ческие программы различных организаций, которых была
тьма-тьмущая. Одни группы происходили от думских
партий: социал-демократы (меньшевики), эсеры, кадеты.
Возникновение других — таких, как Комитет русских
послов или Русский общевоинский союз — было не
посредственным ответом на революцию. Одни пылали
ненавистью к коммунизму и с гордостью заявляли,
что засылают террористов в Советский Союз. Другие
уверяли, что большевизм эволюционирует в сторону
демократии, и призывали к примирению со Сталиным.
Одни клялись, что восстановят Российскую империю.
Другие проповедовали расчленение СССР на националь
ные государства.
Обычной эмигрантской болезнью была органическая
неспособность к совместной работе. Кто-то сказал (не
знаю, справедливо или н ет), что в каждом русском сидит
анархист. Жизнь, полная неопределенностей и разочаро
ваний, породила у эмигрантов яростное сектантство,
которое губило даже самые невинные начинания. Вели
кая княгиня Мария обнаружила, что многие ее сооте
чественники отказывались сотрудничать с ней в благотво
рительных делах, потому что возлагали на Романовых
ответственность за то, что случилось с Россией и с ними
самими. Социалисты постоянно пререкались между
собой, а Александр Керенский винил в поражении Вре
менного правительства кого угодно, кроме себя. Украин
ские националисты раскололись на прогерманских
сторонников гетмана Павла Скоропадского и профранцузских республиканцев во главе с Симоном Петлюрой.
В среде казаков, и так разобщенных по региональной
принадлежности, объявилось несколько соперничающих
атаманов, от германофила Петра Краснова до японского
фаворита Григория Семенова. Православные священники
оспаривали друг у друга тощие заграничные приходы.
В 20-е годы эмиграцию пополнили большевики-дисзо
си денты, вроде Льва Троцкого, что добавило к общей
какофонии еще один диссонирующий звук.
Объединенные, казалось бы, общей целью восстанов
ления дома Романовых, монархисты разделились на со
перничающие фракции, каждая из которых поддержива
ла своего кандидата на титул российского императора
в изгнании. Кому должен принадлежать трон, устано
вить было трудно, ибо большевики уничтожили всех
очевидных претендентов: Алексея, единственного сына
Николая; Михаила, его последнего оставшегося в живых
брата; Павла, его дядю. Мужчины из семьи Романовых,
нашедшие убежище за границей, были более дальними
родственниками последнего царя. Ни закон, ни обычай
ясно не говорили, кто должен получить трон в таких из
ряда вон выходящих обстоятельствах. Туманная ситу
ация породила жаркие споры о легитимности, касав
шиеся в основном двух претендентов, хотя были и другие.
Великий князь Николай Николаевич (1856— 1929)
Николаю I приходился внуком, а Николаю II —
двоюродным дядей. Внешность у него была император
ская: рост под два метра, безукоризненная серебряная
шевелюра, лицо худощавое и суровое, но выразительное,
и величественная осанка. И все же «Николаш а», как
звали его родственники и близкие друзья, испытывал
двойственные чувства по поводу своих прав на импера
торский трон. Что еще хуже, им были недовольны
оставшиеся в живых Романовы. Его обвиняли в губи
тельном влиянии на последнего царя. Многие не могли
простить «дяде Николаше» того, что именно он посове
товал Николаю издать Октябрьский манифест в 1905 г.
и отречься от престола в 1917 г. Великий князь А ле к
сандр с горечью размышлял: «Е сли бы Николаша посове
товал Государю 2 марта 1917 г. [по старому стилю]
остаться с армией и ответить на вызов революции, госпо
дин Сталин не принимал бы в Кремле Дж. Б. Ш оу в
1931 г.».
Несмотря на подобные затруднения, великий князь
Николай пользовался значительной поддержкой среди
русских монархистов всего мира. Его спокойное достоин
ство, безусловная цельность его личности и бесхитрост
ный
патриотизм
так
же
импонировали
русским
эмигрантам в 20-е годы, как подобные черты Дуайта Д.
Эйзенхауэра импонировали американцам в 50-е.
Второй из главных претендентов на трон, великий
князь Кирилл Владимирович (1876— 1938), был внуком
31
царя Александра II, племянником Александра III и двою
родным братом Николая II. Его беззаботную жизнь
придворного денди прервала русско-японская война,
когда броненосец «Петропавловск», на котором он нес
офицерскую службу, был потоплен японцами и он загля
нул в лицо смерти; потрясение превратило его в задумчи
вого фаталиста. Кирилл избежал судьбы двоюродного
брата, уехав в июне 1917 г. в Финляндию вместе с бере
менной женой Викторией, герцогиней Саксен-Кобургской, и маленькой дочерью Кирой. После скитаний по
Финляндии, Швейцарии и Южной Франции Кирилл
обосновался на вилле Эдинбург в родовом поместье
жены близ Кобурга в Северной Баварии. Как и «Николаш а», Кирилл чувствовал себя в политике неуверенно.
Будь его воля, он занимался бы исключительно гольфом,
садоводством
и
спортивными
автомобилями.
Но
честолюбивая и волевая немка Виктория строила в отно
шении мужа грандиозные планы, не желая довольство
ваться элегантным бездельем. Еще задолго до революции
Виктория и ее свекровь, герцогиня Мария МекленбургШверинская, едва скрывали досаду из-за того, что трон
Романовых занимает слабохарактерный человек с
наследником-гемофиликом, тогда как явно более подхо
дящие для царствования «Владимировичи» (мужское
потомство великого князя Владимира и герцогини
Марии, в котором Кирилл был старшим) находятся
в тени. В эмиграции Виктория пришла к мысли, что
немецкая поддержка не только укрепит притязания
мужа на трон, но и когда-нибудь приведет к восстанов
лению российской монархии. Используя свое обаяние
и семейный
капитал, она старалась усилить крайне
правую часть эмиграции и через генерала Эриха Людендорфа помогала финансировать оперявшуюся гитлеров
скую Национал-социалистическую немецкую рабочую
партию (Н С Д А П ). Гитлер сам приезжал в Кобург
в 1922 г. для участия в собрании по случаю Дня Герма
нии, устроенном семьей Виктории. В ответ на внимание
со стороны будущего фюрера она почтила присутствием
несколько слетов штурмовых отрядов.
Побуждаемый Викторией, 8 августа 1924 г. Кирилл
издал манифест « К русскому народу», объявляя себя
единственным законным претендентом на престол и вож
дем монархического движения. Через три недели он фор
мально провозгласил себя Кириллом I, государем всея
Руси. Самые шумные его приверженцы находились в
32
Мюнхене, где возник Русский легитимистско-монархи
ческий союз в противовес Верховному монархическому
совету, который поддерживал великого князя Николая.
Баварские власти, однако, смотрели на претензии К и
рилла скептически и заставили «кобургского царя» под
писать обязательство воздерживаться от политической
деятельности.
Лишенные свободы действий в Германии, Кирилл
и Виктория в 1927 г. переехали во Францию, где посе
лились в местечке Сен-Бриак на скалистом побережье
Бретани. Отсюда, из простого сельского дома, Кирилл
торжественно правил своей невидимой империей. Он
издавал указы, повышал людей в чине, удостаивал их
императорской похвалы и милости — и ждал зова судь
бы. Сен-Бриак стал столицей призрачного государства.
Тысячи писем со всех концов света заваливали сельскую
почту, приводя в отчаяние местного почтальона, которому
приходилось мешками таскать корреспонденцию от
всевозможных «подданных». Кирилл серьезно изучал
каждое письмо и добросовестно правил своей почтовой
монархией. Авторы писем сообщали ему о событиях,
просили совета, искали поощрения. Мойщик посуды
в забегаловке на американском Среднем Западе, в прош
лом гвардейский капитан, жаловался, что не получил
повышения, тогда как несколько его друзей, покинувших
Россию лейтенантами, уже произведены в полковники.
Казак из Боливии, офицер из Маньчжурии, генерал из
Индии просили высочайшего соизволения на службу
в иностранной армии. Русская колония в Гарлеме,
прозябавшая в нищете, обращалась к монарху за словом
поддержки. Сотрудник бумажной фабрики в Канаде,
в прошлом — московский мировой судья, конфиден
циально сообщал, что эмигрант имярек — опасный
радикал и его не следует пускать в Россию после
реставрации.
В Сен-Бриаке Кирилл окончательно уверовал в то,
что история в один прекрасный день превратит смешное
в великое. Его фантастический мир с мягким юмором
описывал вечный насмешник великий князь Александр:
«Смесь патетического с комическим и подстегиваемая
надеждой слепота лежат в основе этого обособленного
мира грез. В нем нет ничего реального, все бутафорское».
Сомнений по поводу Кирилла, мучивших даже самых
убежденных монархистов, нельзя было заглушить ни
какими дозами театральности. Его неприкрытая герма2—150
33
нофилия больно ранила национальную гордость славян.
Его скандальная женитьба на Виктории (она развелась
с шурином покойного царя Николая), ее нежелание
перейти из лютеранства в православие, ее неприкрытое
сочувствие нацистам — все это вредило их общей репу
тации. Что еще хуже, эмигранты помнили о сомнительном
поведении Кирилла во время Февральской революции.
Еще до того, как Николай отрекся от престола, будущий
сен-бриакский царь с неприличной поспешностью прошел
во главе морских гвардейцев к петроградскому Таври
ческому дворцу и нарушил клятву верности двоюродному
брату и государю, заявив о лояльности Временному
правительству. Тем самым он совершил если не государ
ственную, то семейную измену. А забывать и прощать
было не в характере Романовых.
Эмигранты-военные склонялись к поддержке вели
кого князя Николая, который был популярным, хотя
и
некомпетентным,
Верховным
главнокомандую
щим русской армии в 1914— 15 гг. Петр Николаевич
Врангель, чья армия стала последним оплотом белых в
Южной России, организовал в 1923 г. в Париже
Русский общевоинский союз, желая сохранить види
мость
единства
и преемственности
среди
остат
ков разбитого войска. Формально далекий от поли
тики, Союз был монархическим до мозга костей и
стоял на стороне «Николаши». Только ветераны флота
и некоторые прогермански настроенные армейские
офицеры заявили о поддержке великого князя Ки
рилла.
Корчившаяся в судорогах противоречий, болезненно
подозрительная, русская диаспора так и не пришла
к единому мнению о том, как жить в эмиграции. Как
сказал великий князь Александр, «розовые и краснова
тые, зеленые и беловатые, все они ждали падения боль
шевиков, чтобы вернуться в Россию и там возобновить
прерванные
Октябрьской
революцией
междоусоби
цы».
Основная масса эмигрантов в конце концов пала
духом и потеряла всякую надежду вновь увидеть
Россию. Начались попытки ассимиляции на новой роди
не. Один беженец средних лет, попавший в Лос-Андж е
лес, заметил в 1927 г.: «Я не надеюсь вернуться в Россию.
Я выкинул Россию из сердца. Россия и все мое прошлое
остались где-то в сновидениях. Теперь я хочу просто
жить, жить без претензий, без мыслей о будущем. Через
34
месяц я получу гражданство СШ А, и я постараюсь стать
американцем».
Некоторых, однако, не отпускала мечта о контррево
люции, которая позволила бы им вернуться домой и про
должить прежнюю жизнь и работу. Среди этих людей
и возникли русские фашисты.
Глава
II
ВОЗНИКНОВЕНИЕ «Э М И ГР А Н Т С К О Й П РА В О Й » В ЕВРОПЕ
Мы не хотим обратить русских
в национал-социализм, мы хотим
сделать их нашим орудием.
Адольф Гитлер
Правый фланг диаспоры представлял собой пеструю
компанию
бывших
офицеров
и
землевладельцев,
политиков и разъяренных интеллигентов, послужившую
мостиком
между
дореволюционными
крайне
пра
выми и сознательными фашистами, о которых пойдет
речь дальше. Основу этой компании составляли русские
шовинисты с монархическими взглядами. Входили в нее
и балтийские немцы из Курляндии и Лифляндии, смот
ревшие на славян косо. Входили и украинские сепара
тисты со своими сложными обидами и грандиозными
претензиями. Независимо от различий в происхождении,
а часто и при взаимной враждебности, почти все
грешили антисемитизмом. Иные, впрочем, считали
виновными в погубившей Россию катастрофе не только
евреев, но и масонов с азиатами.
Некоторые из правых до революции были членами
так называемого Союза русского народа
(С Р Н ).
Созданные в 1905 г. в ответ на либерально-революцион
ный вызов самодержавию, С РН и его тайное военизи
рованное крыло (черная сотня) предвосхитили более
поздние тоталитарные движения в Италии и Германии.
Приняв лозунг времен Николая I «Православие, само
державие, народность», Союз в то же время отошел от
консервативной традиции, практикуя агрессивный, дема
гогический стиль в политике. Сознательно обращаясь
к крестьянству и буржуазии (С Р Н не доверял аристокра
там, считая их либералами), Союз усердно пестовал
массовые предрассудки. Он возлагал вину за бедствия
России на иностранцев, на интеллигенцию, а прежде
2* *
35
всего — на евреев. Он шумно агитировал за смертную
казнь киевского еврея Бейлиса, обвиненного в 1911 г.
в ритуальном убийстве русского мальчика. Открыто про
поведуя антипарламентаризм, Союз тем не менее послал
делегатов во вторую и третью Думы, чтобы использо
вать думскую трибуну для пропаганды. Царь и царица
не только терпели, но и публично хвалили Союз за
«лояльн ость». И государство, и церковь заботились о по
полнении его казны.
Союз угрожал, а черносотенцы приводили угрозы
в исполнение. Ветшающая империя нуждалась в них как
своего рода штурмовиках или членах реакционных
«комитетов бдительности»*. С усердием, подогреваемым
тайными подачками властей, они подстрекали к погромам
и убивали политических противников.
Владимира Митрофановича Пуришкевича (1870—
1920), главную движущую силу СРН, называли первым
русским фашистом.
Внук бессарабского сельского
священника, Пуришкевич был воспитан в духе право
славного благочестия и жил в Кишиневе, где в 1903 г.
произошел жестокий погром. Он считал, что всех евреев
надо переселить на Колыму, но не заходил так далеко,
как его последователи А. И. Дубровин и H. Е. Марков,
которые призывали к физическому истреблению. Некото
рые наблюдатели описывают Пуришкевича как брызжу
щего слюной площадного демагога. Его непристойные
словоизвержения в Думе дали повод лидеру кадетов
Павлу Милюкову назвать его «трагическим клоуном». Но
под этой дурно пахнущей напыщенностью скрывался не
дюжинный талант к работе с людьми и добыванию
денег.
Пуришкевич разделил судьбу того рушащегося
здания, которое он старался укрепить. В первую
мировую войну он порвал со своим прогерманским
коллегой H. Е. Марковым и произносил в Думе
такие речи, которым откровенно аплодировали даже
либеральные оппоненты. В декабре 1916 г., когда режим
стоял на грани катастрофы, он присоединился к великому
князю Дмитрию и князю Феликсу Юсупову, соста
вившим заговор с целью убить Распутина в юсуповском
дворце на Мойке в Петрограде. Увидев, что на Распутина
* В прошлом в С Ш А — добровольческие отряды для поддержа
ния порядка, порой терроризировавшие негритянское население
(прим, перев.).
36
не подействовали пирожные с цианистым калием, Пуришкевич прикончил его выстрелами из пистолета. После
Октябрьской революции Пуришкевич был на короткое
время заключен в Петропавловскую крепость за отчаян
ную попытку спасти императорскую семью. Он умер от
тифа в 1920 г. в Новороссийске, на временно занятом
белыми участке Черноморского побережья.
Пуришкевич носил в себе противоречия, характерные
для всех дореволюционных крайне правых в России.
Пытаясь обращаться к буржуазии, он, как и Союз
русского народа, не мог избавиться от ненужных связей
с монархией и Русской православной церковью. Анти
семитизм этих людей уходил корнями в религию. Обре
мененные устаревшим идейным багажом, эти протофа
шисты, хотя и пробовали новые тоталитарные методы,
целиком отдали левым работу с массами.
Отдельные члены СРН, в частности Марков и
В. В. Шульгин, после Октябрьской революции переехали
в Германию и принялись петь дифирамбы националсоциализму и фашизму. Но они считали эти движения
не самоцелью, а средством покончить с коммунизмом
и обеспечить реставрацию Романовых.
Немецкая линия
Хотя в России крайне правые потерпели фиаско, они
нашли способных учеников в немецкой эмиграции,
особенно в 1919— 23 гг. среди оперявшихся нацистов.
В эти годы Берлин и Мюнхен кишели перемещенными
лицами
правых
взглядов — русскими,
балтийскими
немцами, украинцами. Многие происходили из среды
аристократов, армейких офицеров, политических деяте
лей, многие воевали в составе белых армий или под
знаменами Добровольческого корпуса генерала фон дер
Гольца в Прибалтике. Обескураженные событиями, ли
шившими их семей, имущества и родины, они ухватились
за идею о том, что революцию в России устроили евреи
и азиаты и вот-вот то же самое случится в Западной
Европе. Некоторые из этих эмигрантов оказали суще
ственное влияние на Адольфа Гитлера. Несколько чело
век в конце концов заняли ответственные посты в третьем
рейхе.
В 1919— 23 гг. балтийские немцы, одинаково хорошо
владевшие русским и немецким, образовали очень
37
прочное промежуточное звено между приходившим в
упадок правым флангом русской диаспоры и поднимав
шими голову немецкими национал-социалистами. В
прошлом российские подданные, некоторые сохранили
остатки верности Романовым, но большая часть видела
в себе восточный бастион тевтонской цивилизации, фор
пост Deutschtum* в славянском море. Макс Эрвин фон
Ш ойбнер-Рихтер и Альфред Розенберг представляли
соответственно монархический и антиславянский типы.
Учась в Рижском университете, они состояли в одном
студенческом союзе. Каждый по-своему, они персонифи
цировали «немецкую линию».
Хотя Ш ойбнер-Рихтер не был дворянином от рожде
ния («ф о н » он получил от жены), он обладал тем, что
Джимми Дюранте** называл «класс». Красивый, свет
ский, владеющий многими языками, богатый и щедрый,
он мечтал сколотить русско-немецкий антибольше
вистский союз. Шойбнер-Рихтер сражался с революци
онерами в своей родной Курляндии и в русской (в
1905 г.), и в немецкой (в 1918— 19 гг.) армиях. В
1920 г., когда он впервые встретился с Гитлером в Мюн
хене, балтийский беглец скрывался от берлинских
властей, поскольку участвовал в капповском путче —
неудавшемся монархическом заговоре. Но Ш ойбнер-Рих
тер был не просто сорвиголова. В круг его друзей
входили стальной магнат Фриц Тиссен, герой Танненберга генерал Эрих Людендорф и «кобургский царь»
великий князь Кирилл. Жена Шойбнера-Рихтера Ма
тильда иногда брала Викторию Романову на учения С А,
проходившие близ Мюнхена.
Ш ойбнера-Рихтера и Гитлера сразу потянуло друг
к другу. Учтивый балтиец восхищался гипнотическим
красноречием отставного ефрейтора и очень скоро
начал превозносить его как «пророка Völkisch Deutsch
la n d »***. Гитлер мгновенно распознал в Ш ойбнере-Рихтере идеальный источник денег и связей в респектабель
ном обществе.
Членом нацистской партии Ш ойбнер-Рихтер стал
только после того, как началась перекачка денег от его
богатых друзей в казну Н С ДАП . Существенный вклад
внесла Виктория, снабжавшая генерала Людендорфа
* Германизма (нем .).
** Джимми Дюранте — известный
актер (прим, перев.).
* * * Народной Германии (нем.).
38
американский
комический
изрядными суммами из своих семейных средств для
распределения среди правых организаций.
Деятельность Шойбнера-Рихтера в качестве посред
ника и сборщика пожертвований шла в русле его
стремления создать союз немецких националистов
и русских монархистов для борьбы с большевизмом
и восстановления дома Романовых. В конце 1920 г. он
организовал немецко-русский народный фронт под
названием «Aufbau» («В озрож дение»), где соединил
немецких правых и русских эмигрантов таких же взгля
дов. Несколько членов «Aufbau» потом послужили
третьему рейху: балтийцы Альфред Розенберг и Арно
Шикеданц, русские Василий Бискупский и Петр Ш абельский-Борк, казацкий полковник Иван Полтавец-Остраница.
Шойбнер-Рихтер был убежден, что только объеди
нение раздробленного правого крыла русской диаспоры
может обеспечить успешное сотрудничество с немецкими
националистами. Чтобы сплотить эмигрантские фракции,
он, заручившись финансовой поддержкой сочувствующих
немецких деловых людей, созвал весной 1921 г. под
эгидой «Aufbau» съезд русских монархистов в Бад-Райхенхалле, сказочном баварском курортном местечке
недалеко от будущего гитлеровского убежища в Оберзальцберге.
Со всей Европы съехались в Бад-Райхенхалль
делегаты. Из Маньчжурии прислал представителя атаман
Семенов. Аристократы, политики, украинские сепара
тисты, ветераны черной сотни и охранки, бывший проку
рор Святейшего Синода выказали редкое единство.
Завороженные красотами Альп, все в один миг позабыли
о разногласиях и торжественно поклялись избавить
Россию от большевизма. Ш ойбнер-Рихтер поздравил
себя с преодолением разброда и с тем, что удалось
плавно подвести русских правых под немецкое покрови
тельство. Хотя единство длилось недолго, многие русские
монархисты после этого приобрели немецкую ориента
цию. И никто не уехал со съезда, не услышав о заме
чательном человеке из Мюнхена по имени Адольф Гит
лер.
Бад-Райхенхалльский съезд оказался последним
вкладом Шойбнера-Рихтера в русско-немецкое сотруд
ничество. Полицейская пуля оборвала его жизнь 9
ноября 1923 г., когда во время «пивного путча» он шагал
по мюнхенской Резиденцштрассе рука об руку с Гитле
39
ром. Смертельно раненный, он увлек за собой на мосто
вую будущего фюрера, возможно, спасая его жизнь
от сыпавшихся градом пуль. По иронии судьбы идея
мюнхенского путча принадлежала именно ШойбнеруРихтеру, хотя он считал, что время еще не пришло.
Стал бы он звездой первой величины третьего рейха,
если бы дожил до 30-х годов? Вероятно, нет. Гитлер
сокрушался о гибели балтийца («В се заменимы, но
только не он !») и запечатлел его как мученика в посвя
щении к «M ein Kampf». Но последующая нацистская
литература молчала о нем. И никто не сочинил песню
о Ш ойбнере-Рихтере — грубый ритм «Хорста Весселя»
торжествовал.
Если разобраться до конца, Шойбнер-Рихтер был
слишком
привязан
к
прошлому,
чтобы
стать
настоящим нацистом. Как Пуришкевич, он оставался
консерватором, завороженным романтикой штурмовых
отрядов, и ему была чужда нигилистически-расистская
суть национал-социализма.
Если
Ш ойбнер-Рихтер открыл
Гитлеру доступ
к деньгам и респектабельному обществу, то уроки русской
революции преподал ему Альфред Розенберг. Балтиец
с неповоротливым умом, темным стилем письма и бес
связной речью, лучше говоривший по-русски, чем понемецки, Розенберг был лишен всякой интеллектуаль
ной самобытности. И все же он поднялся так высоко,
что, как с иронией говорил его непримиримый против
ник Йозеф Геббельс, стал «философом рейха», а во
время второй мировой войны, к удивлению и негодова
нию нацистских тузов, возглавлял Ostministerium (ми
нистерство по оккупированным восточным территориям,
созданное в 1941 г.). Невероятная карьера Розенберга
развивалась исключительно благодаря Адольфу Гитлеру.
В 1919— 20 гг. балтийский беженец завоевал доверие
австрийца как специалист по русским и евреям, и в тече
ние нескольких лет он был идеологическим наставником
Гитлера. Гитлер находил, что псевдоученое многословие
Розенберга очень удачно выражает смутные изгибы
его собственных мыслей.
Розенберг родился в 1893 г. в Ревеле в семье сапожни
ка, в юности был угловат и много скитался, ведя
богемный образ жизни и испытывая стойкую привер
женность к фиолетовым рубашкам. Поездив перед первой
мировой войной по Германии и Франции, он поступил
изучать архитектуру в Рижский университет и был
40
в том же студенческом союзе, что и Ш ойбнер-Рихтер.
В 1914 г., с началом войны, Розенберг уехал из Риги
в Москву. Спасаясь от призыва в армию и не обращая
внимания на революционные катаклизмы, будущий
«эксперт по русскому вопросу» третьего рейха провел
1917 год за проектированием крематория с романскими
сводами и дорическими колоннами.
Как и многие эмигранты, Розенберг ударился в поли
тику только за границей. После скитаний по Крыму он
в 1919 г. оказался в Мюнхене, где погрузился в заразную
атмосферу русского и немецкого правого беснования.
Внезапно почувствовав зов судьбы, мечтательный архи
тектор становится яростным публицистом.
Интеллектуальный
вклад
Розенберга в нацизм
представлял собой смесь русского антисемитизма, заме
шенного
на религии,
с псевдонаучной
немецкой
расовой доктриной. Добавив к Хьюстону Стьюарту Чем
берлену* и Фридриху Ницше «жидомасонство» черной
сотни, балто-немецкую неприязнь к русским и чуточку
индийского мистицизма, он произвел на свет апокалипти
ческую картину действия «тайных сил» в истории. Этой
крепкой смесью Розенберг наполнил книгу «М иф двадца
того века» (1930 г.), которая, вопреки своей полной
нечитабельности, в конце концов стала наряду с «M ein
Kam pf» бестселлером третьего рейха.
В фантастической вселенной Розенберга капиталис
ты, либералы и революционеры чуть не сплошь были
евреи,
камуфлирующиеся
христианскими
именами.
Проникнутые сионистскими идеями, они виновны во
всех бедствиях, от падения Рима до первой мировой
войны. Это еврейские деньги в союзе с азиатской ма
фией
(главным образом армянской и китайской)
разожгли в России революционный пожар с тем, чтобы
потом приняться за уничтожение Запада. Коммунизм —
не идеология, а национальный заговор. Троцкий (Брон
штейн), Зиновьев (Апф ельбаум ), Радек и Каганович —
союзники, а не враги Ротшильдов, Варбургов и Шиффов.
Мечтательные, невежественные, ленивые и склонные
к анархии, русские не смогли сохранить чистоту расы
и вследствие этого оказались в подчинении. Т о л ь
ко
немцы — дисциплинированные, умные
и храб
* Хьюстон
Стьюарт
Чемберлен
(1855— 1927) — английский
историк и культуролог, живший в Германии. Считается одним из пред
шественников национал-социализма (прим, перев.).
41
рые — могут спасти Европу от еврейско-азиатской чумы.
За практические предложения по решению еврейской
проблемы Розенберг должен был чувствовать себя
в больш ом долгу перед другим балтийцем. Федор
Викторович Винберг, полковник русской императорской
армии, обосновавшийся в Берлине, с 1919 г. до своей
смерти в 1927 г. публиковал антисемитские периоди
ческие брошюры, где высказывались новые идеи. Он
познакомил немцев с фальшивыми «Протоколами сион
ских мудрецов» (содержащими вымышленный план
действий всемирной сионистской организации), которые
Розенберг распространял с колоссальным успехом. Но
наиболее убедительным вкладом Винберга был тезис
о том, что только физическое уничтожение может остано
вить еврея. Тем самым он предвосхитил «окончательное
решение», которое впоследствии было реализовано
в третьем рейхе.
Демонология Розенберга импонировала Гитлеру,
перекликаясь со взглядами австрийца на евреев, славян
и большевиков. Она поднимала его животную ненависть
до уровня философии. Говоря о коммунизме не в идеоло
гических, а в расовых терминах, она устраняла необходи
мость ответа на интеллектуальный вызов марксизма. Гитлер, оценив заслуги балтийца, назначил его в 1921 г.
редактором нацистской партийной газеты «Völkischer
Beobachter».
Отношение Розенберга к русским эмигрантам правого
толка было одобрительно-пренебрежительным. С одной
стороны, он ценил возможности черносотенной доктри
ны. Просматривая эмигрантские газеты, он получал
удовольствие от мелькавшей иногда свастики или от
льстивого сравнения Гитлера с Петром Великим. С дру
гой стороны, Розенберг, как балтийский немец, смотрел
на славян свысока. Он считал их представителями
низшей расы (испорченной татарами), некультурными
и неуравновешенными.
Розенберг допускал, что славянин может стать
фашистом, но национал-социалистом мог быть только
немец. Он отвергал идею единого фашистского русского
государства и предлагал расчленить Советский Союз
по национальному признаку, заменив его мозаикой под
чиненных Германии республик. Русские, считал он,
должны искать свою судьбу в Азии, тем самым достигая
«внутреннего равновесия» и выполняя свою «расовую
миссию». Украинский сепаратист еще мог примириться
42
с таким сценарием, но даже для самых пронацистски
настроенных русских патриотов призыв «Юноша, иди
на Восток!» был словно красная тряпка для быка.
Благодаря Розенбергу десятки балтийских немцев
в 20-е годы вступили в нацистскую партию и потом
служили третьему рейху в качестве «экспертов по
русским делам». Их неприязнь к русским укрепляла
и без того присущие Гитлеру анти славянские настроения
и блокировала любую возможность симпатии к чаяниям
русских националистов.
Главным дублером Розенберга в «балтийской мафии»
был Арно Шикеданц. Их дружба возникла еще в студен
ческом союзе в Рижском университете и окрепла во
время совместной работы в «Aufbau», «Völkischer
Beobachter» и внешнеполитическом отделе Н С Д А П , руко
водителем которого Розенберг был назначен в 1933 г.
У Шикеданца было свое маленькое «достижение» в об
ласти идеологии, а именно термин «производители ублю д
ков» в отношении евреев. За «квалификацию» в русских
делах его в 1942 г. назначили гауляйтером Кавказа.
Отступление вермахта после Сталинграда не позволило
ему добраться к месту службы, а в 1945 г. он со всей
семьей покончил самоубийством, чтобы не попасть
в руки бывших соотечественников.
Не все балтийские немцы, занимавшие посты в
третьем рейхе, были протеже Розенберга. У Йозефа
Геббельса в Анти-Коминтерне, отделении министерства
пропаганды, был свой выводок «экспертов по России».
Розенберг и Геббельс вели непрекращающуюся войну
друг с другом — каждый считал, что вести антикомму
нистическую пропаганду должны именно его эксперты.
Если антирусски настроенные балтийские немцы
утвердились в качестве советников Н С Д А П по СССР,
то антикоммунистическая деятельность русских эмиг
рантов получала от нацистов все меньшую поддержку.
Со смертью Шойбнера-Рихтера в 1923 г. выпало важное
звено, соединявшее их с Гитлером. Гитлер, со своей
стороны, потерял интерес к богатым монархистам, как
только нацизм стал массовым движением, и после 1933 г.
на русских эмигрантов стали смотреть как на балласт:
если они слушались, их терпели, если пытались вести
себя независимо — от них избавлялись.
Иначе обстояло дело с украинцами: они пользова
лись благосклонностью не только Розенберга, но и Ру
дольфа Гесса и Германа Геринга, потому что украин
43
ский сепаратизм хорошо укладывался в восточноевро
пейскую стратегическую схему нацистов. Но те украинцы,
которым могло бы перепасть от нацистского пирога, грыз
лись между собой не переставая. И поскольку в своих
аппетитах они порой оставляли позади даже геббельсовскую пропаганду, немецкие покровители относились к
ним с недоверием.
Русские нацисты
По мере ухудшения политической и экономической
ситуации русская община в Германии уменьшилась
в числе от 250 000 в 1923 г. до 50 000 в 1933 г. Большая
часть эмигрантов переехала в Париж, Прагу или на
Балканы. Некоторые из оставшихся делали героические
попытки примирить русский патриотизм с лояльностью
третьему рейху. Другие решили расстаться со своей
национальностью, сделались «почетными немцами» и во
всем копировали господ.
Генерал Василий Бискупский воплощал в себе ту
смесь низкопоклонства и самообмана, которыми стара
лись прикрыть свое бессилие эмигранты правого толка
в нацистской Германии. Один из самых одиозных людей
во всей русской эмиграции, Бискупский пытался всевоз
можными авантюрами вознаградить себя за рухнувшую
военную карьеру. В 1919 г. он шумно, но безуспешно тре
бовал передать ему командование Добровольческим
корпусом генерала фон дер Гольца, обещая лично привес
ти русско-германскую армию в Москву, а оттуда —
в Версаль. В 1920 г., участвуя в капповском путче, он
вовлек в него сочувственно настроенных русских офи
церов в Берлине. Бежав в Мюнхен после провала путча,
он вместе с генералом Людендорфом принялся вынаши
вать план создания контрреволюционной армии, которая
состояла бы из русских, немцев, венгров и итальянцев
и лавиной прошла бы по Центральной Европе, восста
навливая по пути монархии.
Привлекаемый
более
возможностью
действия,
нежели идеологией, Бискупский непринужденно скользил
от респектабельности к преступлению и обратно. Он
пролез в «A ufbau» и исполнял роль солидного распоря
дителя в Бад-Райхенхалле. Он принял под свое крыло
двоих головорезов, Сергея Таборицкого и Петра Шабельского-Борка, которые в 1922 г. застрелили либераль
44
ного публициста Владимира Набокова, отца выдающего
ся романиста, во время неудачной попытки убить быв
шего лидера кадетов Павла Милюкова. Бискупский
постоянно крутился вокруг «кобургского царя», провоз
гласив себя его «премьер-министром» и жадно вытягивая
деньги из Виктории. Несмотря на отъезд Кирилла из
Германии в 1927 г., Бискупский и после этого продолжал
охотиться за деньгами и замышлять навероятные кресто
вые походы.
Бискупский приветствовал триумф нацистов в 1933 г.,
имея в виду, что старые друзья «Альф ред Вольдемаро
вич» (Розенберг) и «Арно Густавович» (Ш икеданц)
отплатят ему за услуги предыдущего десятилетия. Но
балтийцы остались глухи к его финансовым запросам
и к обещанию организовать во французском генеральном
штабе шпионскую сеть. Назойливость Бискупского
кому-то, вероятно, сильно надоела, поскольку летом
1933 г. он был схвачен гестапо и помещен, чтобы остыть,
ненадолго в тюрьму.
Но бесстыдная навязчивость в конце концов принесла
Бискупскому то, что так долго не давалось ему в руки.
Поклявшись в вечной верности Гитлеру, он в 1936 г. был
назначен главой нацистского координационного агент
ства по эмигрантским делам — Бюро русских беженцев
(Vertrauenstelle für Russische Flüchtlinge) на Бляйбтройштрассе в Берлине. Взяв себе в помощники Сергея Таборицкого (убийцу Набокова), Бискупский принял коман
дование над быстро убывавшим русским населением
рейха, причем хозяева держали его на очень коротком
поводке. Безуспешными оказались его притязания на
200 000 рейхсмарок, помещенных до революции в банк
Мендельсона на имя Николая II. Неудачей кончилась
и попытка прибрать к рукам «Новое слово» — эмигрант
скую газету нацистского толка. Под конец он стал вполне
бутафорской фигурой, организуя дутые комитеты и сочи
няя льстивые приглашения Генриху Гиммлеру, на кото
рые рейхсфюрер СС ниразу не удосужился даже от
ветить.
Некоторые эмигранты, пытаясь интегрироваться
в нацистскую систему, становились штурмовиками.
Еще в 1924 г. ряд русских ветеранов Добровольческого
корпуса генерала фон дер Гольца организовал юношес
кий клуб, в какой-то степени связанный с Н С Д А П .
Назывался он «Русский отряд», и его члены регулярно
проводили совместные учения со штурмовиками СА
45
(«коричневыми рубашками») близ Цедена — деревни,
расположенной примерно в восьмидесяти километрах
к северо-востоку от Берлина. На территории обширного
поместья бранденбургского юнкера Вильгельма фон
Флоттова русские и немецкие юноши маршировали,
пели, обучались тонкостям владения пулеметом, штыком,
дубинкой, кастетом и джиу-джитсу. Безработные, плохо
обеспеченные и объятые жаждой действия, молодые
эмигранты получали от этих вылазок немалое удоволь
ствие, тем более что НСДАГТ кормила всех до отвала
и давала небольшое содержание. У русских была даже
своя форма: белая рубашка, черные брюки, сапоги
и красно-бело-синие нарукавные повязки со свастикой.
Коричневые
рубашки
покровительственно
улыба
лись белым рубашкам. А по возвращении в Берлин все
шумно братались в пивной на Гайзбергштрассе, где сла
вянские штурмовики утоляли жажду смесью пива и вод
ки. В 1928 г. парни из «Русского отряда» объединились
со штурмовиками Шенеберга, так что их мускулы
могли быть пущены в ход в потасовках с местными
коммунистическими РоЙто^катрГег.
Через три недели после 30 января 1933 г.— дня, когда
Гитлер был назначен канцлером,— небольшая группа
эмигрантов объявила о создании Российского националь
но-социалистического движения (Р О Н Д ). РО Н Д дало
новую жизнь костюмным изыскам «Русского отряда»,
а некоторые энтузиасты добавили к ним усы щеточкой
в благоговейном, хотя и сверхбуквальном подражании
своему кумиру. Первым вождем РО Н Д стал малоизвест
ный А; П. Светозаров, внешне чем-то напоминавший
Геббельса. По неясным причинам он еще до конца 1933 г.
снова ушел в тень.
Преемник Светозарова носил фамилию БермондтАвалов, которая напоминала эмигрантам о широко
известном дореволюционном сорте водки. Родившийся
в 1884 г. в Тифлисе «князь» Павел Михайлович Бермондт-Авалов был окружен густым облаком нехороших
слухов, распространяемых его многочисленными врагами
внутри и вне диаспоры. Усатый армейский офицер, разбу
женный для политической деятельности революцией,
он пользовался популярностью среди подчиненных и увел
некоторых из них с собой в эмиграцию. В 1919 г. Бермондт-Авалов, командуя отрядом бывших русских воен
нопленных, воевал с большевиками в Прибалтике. Как
и его соперник Бискупский, он, будучи персоной нон
46
грата и исполненный фантастических планов, постоянно
сновал туда-сюда через границу Веймарской республики.
Благодаря Бермондт-Авалову в РО Н Д скапливались
ветераны балтийских кампаний, а также темные личности
вроде Петра Шабельского-Борка, второго убийцы Набо
кова. Но он не смог добиться широкой поддержки,
даже среди пронацистски настроенных эмигрантов.
Поскольку ни Гитлер, ни Гиммлер не пришли в восторг
от славянской пародии на национал-социализм, гестапо
пристально следило за РО Н Д и время от времени его
осаживало. Пробарахтавшись несколько лет, РО Н Д
окончательно свернуло свою деятельность после на
цистско-советского пакта в августе 1939 г.
Крайний шаг, на который мог решиться коллабора
ционистски настроенный эмигрант, состоял в отказе от
славянства и переходе в разряд «этнических немцев»
(Volksdeutscher). На добровольную мутацию пошли не
многие. В одном из них, Григории Бостуниче, сложно
переплелись две линии — нацистская и черносотенная.
Он родился в Киеве в состоятельной семье и в юные
годы с мистическим ужасом воспринял представления
о еврейской сексуальности и о «жидомасонстве».
В гражданскую войну он был пропагандистом в армиях
Деникина и Врангеля, а потом вместе с потоком русских
правых устремился в Германию. Как й Розенберг,
у которого он недолго работал, Бостунич был не чужд
словесности — опубликовал, в частности, пьесу, в конце
которой еврей из Ч К распинает малолетнего сына русско
го генерала. Но настоящим призванием стали для Бостунича ученые занятия под эгидой СС, то есть вынюхи
вание в исторических книгах еврейско-масонской
деятельности.
Получив возможность войти в нацистскую элиту
только после смены фамилии на «Ш варц», Бостунич
полностью отрекся от славянских предков. Его собачья
преданность произвела впечатление на Гиммлера, и он
был назначен «почетным профессором СС»; в этом ка
честве он совершил турне по Германии с лекциями
о евреях и масонах, компенсируя ломаный немецкий
ораторским даром. Пользуясь покровительством Гиммле
ра, Шварц-Бостунич поднялся в иерархии СС до уровня
штандартенфюрера (что соответствует полковнику),
оставив позади всех славян-нацистов, за исключением
перебежчика из советских поляков Бронислава Владисла
вовича Каминского.
47
Не долгая нацистская карьера Каминского совпала
со второй мировой войной. Перед началом военных дей
ствий он работал инженером на винокуренном заводе
в городке Локоть на полпути между Москвой и Киевом.
У Каминского была причина для недовольства советским
режимом.
Как тысячи других советских поляков
буржуазного происхождения, он был в 1935 г. аресто
ван и помещен в концлагерь, где томился до 1940 г.
Немецкое вторжение не только дало ему возможность
отомстить за обиды, но и толкнуло в объятия наци
онал-социализма. В январе 1942 г. с благословения
вермахта Каминский возглавил Локотский автономный
район — одну из немногих административных единиц
в оккупированной немцами части России, находившихся
под местным управлением. Окрещенный «хозяином
брянских лесов», Каминский создал в своем карликовом
королевстве ячейку нацистской партии и сколотил брига
ду из оборванных, но воинственно настроенных рус
ских, поляков и украинцев. Когда в 1943 г. Восточный
фронт затрещал, Каминский и его люди двинулись на за
пад через Белоруссию к Ратибору на польско-чешской
границе. Когда в последние месяцы войны войска СС
стали включать в себя не только немецкие части, брига
да Каминского влилась в них, став 29-й дивизией СС,
и отличилась своей жестокостью при подавлении неудач
ного варшавского восстания в августе-октябре 1944 г.
Каминскому не суждено было попасть в руки к рус
ским или полякам. Его бесчинства в Варшаве даже для
СС оказались чрезмерными. Пока немецкие части
выкуривали из подвалов последние остатки инсурген
тов, Каминский был арестован, отправлен на машине
в Л одзь и расстрелян. Официально объявили, что он
погиб в партизанской засаде.
Нацисты
типа
Бискупского,
Бермондт-Авалова,
Бостунича и Каминского коренным образом отличались
от тех тысяч советских граждан, которые сотрудничали
с немцами во время второй мировой войны. Военно
пленные красноармейцы, которые вступали в немецкие
боевые части (ОБИхирреп), обычно делали это, чтобы
спастись от медленной смерти в лагере. Представителей
неславянских меньшинств в сформированных СС не
больш их армянских, азербайджанских, северокавказ
ских, грузинских, калмыцких, мусульманских и тюркских
частях, возможно, соблазняла национальная приманка.
Многие коллаборационисты ненавидели Сталина, но
48
восхищавшихся Гитлером почти не было. Андрей Вла
сов, способный и обладавший притягательной силой
советский генерал-лейтенант, который, попав в немецкий
плен, вошел в Комитет освобождения народов России
и возглавил дутую Русскую освободительную армию, не
был ни нацистом, ни фашистом. То же самое можно
сказать об атамане донских казаков Петре Николаевиче
Краснове, который в составе казацких частей генераллейтенанта Хельмута фон Панвица воевал с партизана
ми в Югославии и Италии. Власов и Краснов, пожалуй,
олицетворяли тщетность попыток бороться со сталиниз
мом, оставаясь чистыми от нацистской скверны.
Но, при всех их различиях, русских нацистов и рус
ских антисталинистов ждала общая судьба. По советской
логике, и те и другие были предателями, и поступали с ни
ми соответственно. В исторической перспективе они,
скорее, кажутся людьми, попавшими под жернова собы
тий и бессильными эти события изменить или понять.
Фашистская приманка
Было бы неправильно и нечестно отождествить всех
русских эмигрантов, которых привлекал фашизм, с теми,
что толклись в Н С Д АП , Ostministerium и СС. В 20-е
годы внимание эмигрантов во всех уголках диаспоры
привлекал фашизм, воплощаемый Бенито Муссолини,
причем эти русские вовсе не обязательно были антисе
митами, германофилами или беспринципными прагма
тиками. Эмигрантская молодежь в особенности склонна
была видеть в недавнем опыте Италии ответ на свои
чаяния.
В течение 20-х годов за границей выросло новое
поколение русских. Взгляды этих молодых людей сильно
отличались от взглядов их родителей. Появившиеся
на свет приблизительно на рубеже веков, они в детстве
или юности познали ужасы революции и гражданской
войны. Некоторые безусыми кадетами воевали в белых
армиях и насмотрелись таких вещей, от которых сходили
с ума даже те, кто был старше и опытней.
Ненавидя большевизм, эти юные эмигранты тем не
менее были лишены свойственной старшим ностальги
ческой привязанности к дореволюционным формам
жизни. Они уважали монархию, но не желали иметь
дела с монархистами, считая их пережившими свое вре
49
мя реликтами. Они восхищались некоторыми аспектами
социалистических учений, но презирали социалистовэмигрантов, полагая, что те погрязли в теоретических
спорах. Они жаждали действия. Они озирались вокруг
в поисках чего-то динамичного, какого-то реального про
тивоядия большевизму.
Многие из этих молодых русских увидели в итальян
ском фашизме именно то, что им было нужно. В 20-е годы
Муссолини был полон энергии, привлекательности и воо
душевления. Его заместители Джузеппе Боттаи и Гасто
не Спинетти возбуждали юношей апокалиптическими ре
чами. Фашистская молодежь переделает мир, она сметет
капитализм и коммунизм — этих близнецов, рожденных
гнилой
западной
цивилизацией.
Чернорубашечные
Бяиадпзй уже спасли Италию от парламентской заразы
и коммунистического ярма. Националистическая м оло
дежь Европы, по словам Боттаи и Спинетти, должна
создать «фашистский Интернационал».
Молодые русские эмигранты-патриоты были воспри
имчивы к подобной демагогии; им казалось, что итальян
ская нация обрела новую
цель существования. Они
жаждали солидарности — и поэтому с энтузиазмом
восприняли фашизм, отрицавший классовые конфликты
и призывавший к подъему национального духа. Оскорб
ленные нацистской теорией расовой исключительности,
они приветствовали доктрину, которая, как казалось
в 20-е годы, имела универсальный характер и не унижала
славянские народы. Убежденные, что советское комму
нистическое правление само при Сталине приобретает
черты коммуно-фашизма, они чувствовали настоятель
ную необходимость, пока не поздно, воплотить в жизнь
итальянскую модель.
Конечно,
не одни русские эмигранты
видели
в итальянском фашизме источник жизненной силы. То
и дело в 20-е и даже в 30-е годы ведущие европейские
интеллектуалы (приходят в голову Пиранделло, Т. С.
Элиот, Йейтс, Лоуренс, Паунд и Ш оу) выражали
восхищение Муссолини. Да и не только европейцев
влекло к фашизму. В 1932 г. Чан Кай-ши заявил:
«Ф аш изм — это то, что Китаю сейчас нужно больше
всего». Семью годами позже в нью-йоркском Гарлеме
негритянские активисты основали откровенно фашист
ское Движение за мир в Эфиопии. В высшей степени
изменчивый, фашизм внедрялся в сознание мечтателейрадикалов всех мастей.
50
Профашистские течения вышли на поверхность в виде
нескольких русских эмигрантских групп, возникших
в Париже, Берлине и Белграде в конце 20-х и начале
30-х годов. Члены этих организаций часто называли
себя «солидаристами», подчеркивая свое отрицание
марксистского тезиса о классовой борьбе и свою
убежденность в том, что русские, кто бы они ни были,
должны объединиться ради общей цели — антисовет
ской национальной революции. Солидаристы большей
частью были молоды и хорошо образованны. Отцы
многих из них занимали должности в царской админи
страции. Дети унаследовали от отцов горячий национа
лизм, но отбросили веру в монархию.
Среди
множества
солидаристских
организаций,
возникших в русской диаспоре, наибольшую поддержку,
вероятно, имели младороссы и Национально-трудовой
союз (Н Т С ). Движение младороссов было основано
в Париже около 1930 г. Александром Львовичем Казем-Беком. НТС, вначале называвшийся Национально
трудовой союз нового поколения, возник в 1932 г. во гла
ве с М. А. Георгиевским, и членами его в основном были
эмигранты, жившие в Югославии и Болгарии.
Г руппа младороссов порой пыталась заигрывать
с нацистами, но не имела с ними продолжительных
отношений. В сентябре 1933 г. Казем-Бек приехал
в Берлин и подписал договор о дружбе с Бермондт-Аваловым (Р О Н Д ), но сколько-нибудь значительного сот
рудничества не последовало.
Некоторые солидаристы с одобрением присматрива
лись к «радикальным» нацистам типа Грегора и Отто
Штрассеров, которые подчеркивали социалистический
элемент в национал-социализме. Виктор Александров,
молодым эмигрантом живший в Берлине в период
Веймарской республики, вспоминал: «Д л я многих —
и, должен признаться, я был в их числе — движение
национал-социалистов в варианте ликвидированной
впоследствии экстремистской группы Отто Штрассера
имело некоторую привлекательность».
После того как во время нацистской кровавой
чистки 30 июня 1934 г. Грегор Штрассер был убит,
а его брат Отто отправлен в ссылку, положение русских
солидаристов в самом третьем рейхе становилось все
более шатким. В августе 1938 г., после серии гестапов
ских рейдов, Н ТС ликвидировал свое отделение в Гер
мании. Некоторые члены Н Т С во время второй миро
51
вой войны служили в боевых частях вермахта, работали
в Оз1:1шт81егшт Розенберга или в Русской нацистской
партии Каминского, но они шли на это скорее из расчета,
чем из идейной убежденности. В конечном итоге
русский патриотизм оказался несовместимым с немец
кими требованиями, и лидеры Н ТС в оккупированной
немцами Европе были арестованы и интернированы
гестапо летом 1944 г.
Европа вызвала русский фашизм к жизни, но не
дала ему возможности развиться в цельное полити
ческое
движение.
Российская
империя
произвела
на свет протофашистов, упрямо цеплявшихся за монар
хию и православие, пока Октябрьская революция не
полож ила конец их деятельности. Италия дала обра
зец для подражания, но русская коммуна в ней была мала
и не могла послужить основой фашистского движения.
Во Франции и Югославии возникли полуфашистские
группы солидаристов, которые остались разобщенными
и маломощными даже в масштабах эмиграции. Основ
ную массу русских правых влекла Германия, но после
1933 г. она относилась к ним как к людям второго
сорта.
Не Европа, как выяснилось, а Дальний Восток и
Соединенные Штаты были той средой, где русский фа
шизм мог проявить себя с наибольшей силой.
Глава
III
РУС С К И Е ГЕ Т Т О В К И Т А Е
Вы — азиат. Я тоже.
Иосиф Сталин (1941 г.)
Мы народ азиатский...
Александр Солженицын (1973 г.)
Дальний Восток был Диким Западом русской
диаспоры. Некоторые обрели там Эльдорадо; другие
повстречали смерть. Войны, словно цунами, прокатыва
лись по Восточной Азии после русской революции, и
укрыться от них не мог никто. Попавшие в водоворот,
где перемешались китайский национализм, японский
империализм
и
советский
коммунизм,
русские
52
эмигранты почти не имели выбора — им приходилось
отдаваться преобладающему политическому течению.
Китайские военные правители, самураи, комиссары —
чт.обы выжить, приходилось служить всем по очереди.
Превратности судьбы дальневосточной эмиграции
все же не шли ни в какое сравнение с кошмарами исхода
из родной страны, растерзанной войной и революцией.
Из Европейской России кратчайшая дорога в спокойную
гавань лежала на запад — через Финляндию, Польшу,
Украину. Но эти очевидные пути хорошо охранялись.
Поэтому тысячи беженцев предпочли рискнуть в другом
направлении — через Сибирь в Китай и к Тихом у океану.
С 1918 по 1922 г. Сибирь была ареной яростной
борьбы между красными и белыми, которую еще
больше обостряло присутствие японских, британских
и американских войск, а также 45 000 вооруженных
чехов (бывших военнопленных из Австро-Венгрии), пы
тавшихся вернуться на родину. Короткое время —
с осени 1918 г. до лета 1919 г.— адмиралу Александру
Колчаку, главе Омского правительства белых, с большим
трудом удавалось поддерживать движение на среднем
участке Транссибирской железной дороги. Единственная
альтернатива телегам и речным судам, дорога была
жизненно важна для белых и представляла собой путь
к спасению для беженцев, двигавшихся на восток. После
провала уральского наступления Колчака весной 1919 г.
поток беженцев превратился в лавину. Под ударами
красноармейских
частей,
ворвавшихся
в
Сибирь
с запада, и красных партизан, развязавших террор на
востоке, отступление белых превратилось в отчаянное
бегство к Тихому океану. Разношерстные толпы военных,
крестьян, политических деятелей, чиновников, купцов
с женами и детьми отчаянно атаковали все поезда
на запруженных станциях в надежде попасть во Влади
восток. Но чешские легионеры и иностранные советники
полностью контролировали исправный подвижной сос
тав, и даже сам Колчак не смог пробиться дальше
Иркутска, где его поезд был остановлен. И, как часто
поступали в гражданскую войну, чешское командование
и французский военный советник выдали несчастного
большевикам в обмен на право беспрепятственного
проезда на восток для них самих.
Беженцы скоро поняли, что братья-белогвардейцы
могут действовать так же подло, как и большевики.
Местные начальники вдоль Транссибирской железной
53
дороги,
пользуясь
развалом
центральной
власти,
грабили беспомощных людей, которые потоком шли
через их вотчины. Окапываясь в Маньчжурии и При
морье, казацкие атаманы вроде Григория Михайловича
Семенова облагали спасавшихся бегством соотечествен
ников тяжелой данью.
Атаман Семенов, хотя некоторые и чтут его память,
был одним из самых отталкивающих персонажей,
выдвинутых на первый план революцией. В 1914 г.,
когда он был казацким есаулом в Восточной Сибири,
Временное правительство поручило ему набрать воин
ское соединение для отправки на германский фронт.
Вместо этого Семенов создал собственное войско,
которое назвал «Особый маньчжурский отряд». После
Октябрьской революции Семенов воспользовался вакуу
мом власти и установил в Забайкалье самостоятельное
военное правление с центром в Чите. После вторжения
союзников в 1918 г. отряд Семенова неожиданно всплыл
на поверхность как одна из крупнейших «туземных»
антибольшевистских сил к востоку от Байкала. Несмот
ря на дурную репутацию у командования американского
экспедиционного корпуса (а может быть, благодаря
е й ), Семенов получал щедрые субсидии от японцев.
Он яростно соперничал с адмиралом Колчаком, опусто
шая его тылы и нарушая коммуникации. Поражение
Колчака в конце 1919 г. и его казнь 7 февраля 1920 г.,
по существу, оставили Семенова одного перед надви
гавшейся красной лавиной, но он ухитрился еще год
продолжать свои «патриотические» грабежи, а потом
отступил (как говорят, с двумя вагонами всякого добра)
в Дайрен на контролируемую Японией Квантунскую
территорию.
Беженцев, пытавшихся проникнуть в Китай не через
Маньчжурию, а через Внешнюю Монголию, могла ждать
еще худшая судьба — на этот раз от рук психопата
Романа Федоровича фон Унгерн-Штернберга, барона
из балтийских немцев. Царский офицер, глубоко потря
сенный убийством жены и детей во время революции,
Унгерн пытался утолить свою ненависть казнями истин
ных и мнимых красных. Отколовшись от Семенова
в 1920 г., рыжеволосый и голубоглазый садист с ангель
ским лицом рыскал по пограничным районам Сибири,
Маньчжурии и Внешней Монголии с интернациональ
ным войском, состоявшим из монголов, китайцев,
русских и японцев. Воображая, что послан Богом возро
54
дить Монгольскую империю Чингисхана и очистить
загнивающую Европу, Унгерн выбил китайскую армию из
Урги (ныне Улан-Батор) и стал готовить крестовый
поход против Советского Союза. Опираясь на фанатичес
ки преданный ему монгольский корпус, «Кровавый
барон» обрекал на службу в своем войске всех, кто имел
неосторожность очутиться в зоне его владычества.
Сотни несчастных русских беженцев оказались в лапах
убийцы-маньяка; в Урге трупы повешенных за уклонение
от набора не снимали подолгу.
Тому, кто живым выбрался из Сибири или Монго
лии, Китай поначалу казался спокойным местом.
География дальневосточной эмиграции
Из 250 000 русских, выплеснувшихся на Дальний
Восток в 1918— 22 гг., чуть больше половины осело
в Китае, в основном в Маньчжурии и открытых
портах — таких, как Шанхай, Тяньцзинь и Циндао.
В Японию отправились лишь немногие — по словам
царского дипломата Дмитрия Абрикосова, «отчасти
из-за того, что попасть в Японию было труднее, отчасти
из-за того, что русские, не знаю почему, в Китае обычно
легче осваиваются». Некоторые обосновались в Гон
конге, Индокитае, на Филиппинах. Кто смог получить
визу и оплатить дорогу через океан, отправился даль
ше — в Северную или Южную Америку, в Австралию.
Один беженец выбрал для себя скалистый, окруженный
рифами Яп — остров Каролинского архипелага в Микро
незии, находившийся до второй мировой войны под
японским управлением. В 1977 г. его еще можно было
там встретить — довольного собой, жующего бетель, отца
двенадцати русско-япских детей.
Лежащий посередине китайского побережья, Шанхай
в 20-е годы, безусловно, был крупнейшим морским
портом на Дальнем Востоке. Являясь океанскими воро
тами огромного бассейна реки Янцзы, он служил
центром торговли для восьмой части населения Земли.
Большая часть из трех миллионов жителей Ш анхая
ютилась в хижинах, раскиданных по грязным речным
отмелям. Около тридцати тысяч европейцев, включая
девятнадцать тысяч русских эмигрантов, населяли два
экстерриториальных анклава, каждый со своей адми
нистрацией и полицией,— Международный сеттльмент
55
и Французскую концессию. Те немногие из русских,
кто обладал средствами, обосновались во Французской
концессии, но огромное большинство сгрудилось к северу
от канала Сучжоу в той части Международного сеттль
мента, которая называлась Хонкью. Хонкью, где было
также многочисленное японское население, называли
еще Малым Токио.
Ж изнь в Ш анхае болезненно напоминала о том, что
эмиграция отбрасывает человека вниз по общественной
лестнице. После 1920 г. русские эмигранты лишились
экстерриториальности, что провело резкую черту между
ними и другими европейцами. В надежде получить хоть
какой-то статус некоторые взяли китайское гражданство.
Другие обратились за советскими паспортами, не имея
ни малейшего намерения вернуться в СССР. В целом ки
тайцы, хорошо знакомые с унижением, относились
к жившим в городе беженцам с сочувствием и понима
нием. Но братья-европейцы не скрывали презрения
к эмигрантам, соглашавшимся жить и работать в таких
условиях, которые ставили под сомнение миф о превос
ходстве белой расы.
Несмотря на трудности со статусом, шанхайские
русские предпочитали этот город всем прочим городам
Азии. Они даже радовались, что им не нужно торговать
ся с парижскими домохозяевами или батрачить на Бал
канах. В Шанхае можно было жить. Адвокатам и врачам
ничто не мешало иметь частную практику. У кого была
предпринимательская жилка, открывал аптеку, магазин
готового платья или кафе на фешенебельной Нанкинроуд. Кто покрепче, шел в муниципальную полицию
(например, в русские волонтерские полки, созданные в
Международном сеттльменте и Французской концессии),
нанимался телохранителем или вышибалой. Многие жен
щины находили работу гувернанток, секретарш или до
машней прислуги.
Конечно, далеко не все русские шанхайцы были
хорошо устроены, да и не все хорошо себя вели. И если
одни кое-как перебивались, продавая вразнос дешевые
ткани, то другие употребляли свои безупречные манеры
и дар перевоплощения для изящного жульничества —
как, например, братья Становые, которые представля
лись сотрудниками французского консульства и прода
вали лицензии на открытие игорных домов доверчивым
китайцам во Французской концессии. Бесчисленные сом
нительные бары и шумные кабаре Шанхая были полны
56
русских «княж он», хотя, по неделикатному выражению
одного из посетителей, некоторые отличались «толстыми
лодыжками, такими же запястьями и манерами скот
ниц». Но иные русские девушки из бара выглядели
трагически беззащитно и действительно происходили
из благополучных в прошлом семей, которые, распродав
последние драгоценности, вынуждены были посылать
дочерей на панель. Загрубевшие от жизни на дне, эти
когда-то хрупкие девушки бродили по переулкам Ш ан
хая, соперничая с дешевейшими проститутками-китаянками.
Независимо от рода занятий, русские эмигранты
чувствовали, что Шанхай с его бесстыдной избыточ
ностью, с его терпимостью к человеческим слабостям
успокаивает издерганные войной и революцией нервы.
Коренные санкт-петербуржцы находили, что «Париж
Дальнего Востока» дает если не материальную, то эмо
циональную компенсацию за то, что осталось в прошлом.
Банд (набережная вдоль реки Хуанпу) был заполнен
пестрой многонациональной толпой, немыслимой даже
на Невском проспекте. Где еще можно было найти такую
смесь из французов, немцев, англичан, американцев,
японцев, корейцев, индусов, малайцев и аннамцев, не
говоря уже о китайцах? Где еще на свете был бар с такой
длинной стойкой, у которой любой пьяница мог
получить утешение? Русские газеты, магазины, ресто
раны и клубы придавали эмигрантской жизни видимость
преемственности, живой связи с дореволюционным
прошлым.
Немало эмигрантов принял и Тяньцзинь. Меньший
по размерам, но столь же колоритный, как Шанхай,
Тяньцзинь был главным открытым портом Северного
Китая и морскими воротами в Бэйпин (П еки н), который
находится в семидесяти милях к северо-западу. Трехты
сячная русская колония обосновалась в пришедшей
в упадок бывшей русской концессии, которая после
революции
перешла
под
китайскую
юрисдикцию.
Лишь немногим состоятельным или обладавшим связя
ми семьям удалось перевести имущество в английскую
или французскую концессию.
Наиболее богатые русские жители Ш анхая и Тяньц
зиня проводили лето кто в Пейтахо, расположенном
в 140 милях к северо-востоку от Тяньцзиня, где Великая
Стена подходит к заливу Чжили, кто в Циндао или
Чифу, приморских городах на Шаньдунском полуострове.
57
Они отдыхали в обществе английских и американских
морских офицеров, поскольку их эскадры перемещались
в те места из Гонконга и Манилы, когда там устанавли
валась жаркая погода. Девушки из хороших семей приез
жали в Пейтахо с родителями, мечтая о замужестве.
Проституток тоже хватало — их добычей становились
матросы.
В Бэйпине в 20-е годы русских эмигрантов почти
не было. Однако в 30-е годы они тысячами хлынули туда
из Маньчжурии, спасаясь от сомнительных радостей
японского правления.
Большая часть русских эмигрантов Дальнего Востока
скопилась в Маньчжурии: в 1922 г. их там было 155 000.
Граничившая с Восточной Сибирью, Маньчжурия имела
давние связи с Россией, которые начались еще в семна
дцатом веке, когда казаки делали неудачные попытки
завоевать бассейн Амура. Русское присутствие в Маньч
журии возобновилось в 1896 г., когда Китай предоставил
царскому правительству право построить железную доро
гу длиной 950 миль, которая, ответвляясь от Трансси
бирской железной дороги, шла по Северной Маньчжурии
напрямик к Владивостоку. Китайско-Восточная ж елез
ная дорога (К В Ж Д ) на время избавила Россию от
необходимости строить гораздо более длинную ж елез
ную дорогу на Владивосток вдоль Амура. В 1898 г.
Китай разрешил России построить ветку КВЖ Д ,
шедшую от Харбина на юг к Порт-Артуру — военноморской базе России у оконечности Ляодунского
полуострова, арендованной ею у Китая. Ж елезнодорож
ное строительство привлекло в Маньчжурию тысячи
российских рабочих, инженеров, служащих, военных
и купцов. Новые колонисты селились в разных пунктах
вдоль К В Ж Д , формируя русские анклавы внутри Китая.
Поражение в войне с Японией (1904— 5 гг.) сократило
зону российского влияния до севера Маньчжурии, в то
время как японцы установили контроль над южной
веткой К В Ж Д (от Чанчуня до Порт-Артура) и в 1907 г.
переименовали ее в Южно-Маньчжурскую железную
дорогу (Ю М Ж Д ). Работавшая на полуправительственных началах, Ю М Ж Д была главным каналом японской
экономической экспансии в Маньчжурии вплоть до
1945 г.
По точному выражению Оуэна Лэттимора*, Маньчжу
* Оуэн Лэттимор
(прим, перев.).
(1900— 1989) — американский
58
ориенталист
рия в 20-е годы была «колыбелью конфликта». К концу
десятилетия, в результате массовой иммиграции из
провинции Шаньдун, около 80 процентов населения
Маньчжурии (то есть двадцать миллионов) составили
китайцы.
Коренных
жителей — маньчжуров — было
всего четыре миллиона, далее шли корейцы (800 000)
и японцы (350 000, включая население зоны Ю М Ж Д
и Квантунской территории, которая была арендована
Японией).
Стратегическое положение
Маньчжурии
и ее богатые природные ресурсы делали ее лакомым кус
ком как для Японии, так и для Советского Союза. Ф ор
мально входившая в состав Китая, Маньчжурия с 1918
по 1928 г. фактически находилась под властью коло
ритного военного правителя по имени Чжан Цзо-линь.
Человек темного происхождения, Чжан Цзо-линь
обладал хитростью и притягательной силой, и это по
могло ему обрести могущество. Командуя конными
отрядами головорезов, он шел на службу туда, где больше
платили, воевал и против японцев (в китайско-японской
войне 1894— 95 гг.), и на стороне японцев (в рус
ско-японской войне). Когда Китай после падения Мань
чжурской династии в 1911 г. впал в состояние хро
нической анархии, Чжан сделал родную Маньчжурию
своей вотчиной со столицей в Фыньтяне* и при
своил себе титул маршала (впоследствии его называ
ли в народе Старым Маршалом в противоположность
Чжан Сюэ-ляну, его сыну и преемнику, Молодому
М арш алу).
Мастер политической интриги, прозванный Тигром
Маньчжурии, Чжан умело использовал в своих целях
вражду между алчными соседями. Он попеременно драл
ся и мирился с бэйпинским правительством, завлекал
и оставлял с носом японцев, умиротворял и тревожил
Советы. Как и ряд других военных правителей, Чжан
был озабочен тем, как придать своей власти видимость
законности. Хотя Старый Маршал содержал 250-тысяч
ную армию на свои собственные средства, он требовал,
чтобы его называли «военным губернатором», тем самым
намекая на то, что он якобы был назначен неким цент
ральным китайским правительством. Пользуясь приви
легиями, соответствующими столь высокой должности,
Чжан выстроил для себя близ Фыньтяна резиденцию
в стиле французского шато и до отказа наполнил ее
винами, женами и трудами Конфуция.
* Другое название — Мукден. Теперь город называется Шэньян.
59
По внешнему виду Чжан меньше всего напоминал
разбойника. Он выглядел как ученый, ведущий сидячий
образ жизни — хрупкий, узкоплечий, с мягкими, чуть ли
не до робости, повадками. Но под этой скромной внеш
ностью гнездилась воля, способная к изощренной жесто
кости. Однажды он пригласил в свою штаб-квартиру
девять китайских банкиров, заподозренных в финансо
вых махинациях. Прочитав им назидательную лекцию
по этике, он приказал отрубить всем головы. Его
чувство справедливости требовало, чтобы казни проводи
лись с изобретательностью и блеском.
Щедрой рукой отмеряя смерть, Чжан тщательно
заботился о самозащите. Он выписал из Детройта
сработанный в 1921 г. по специальному заказу брони
рованный «паккард-седан» со стальными шторками на
окнах, сиденьями для шести телохранителей и двумя
0,50-дюймовыми пулеметами с водяным охлаждением.
Куда бы он ни ехал из своей штаб-квартиры в Фыньтяне,
он, чтобы сбить с толку потенциальных убийц, садился
в один из четырех бронированных автомобилей, которые
пускались в путь в четырех разных направлениях.
С русскими беженцами, попавшими в его владения,
Чжан Цзо-линь вел себя по-джентльменски, проявляя
к тем, кто волей судьбы оказался у него в руках, не толь
ко вежливость, но и сочувствие. Десять тысяч забай
кальских казаков получили от него в подарок обшир
ную территорию вдоль реки Аргунь в Северной Маньч
журии. Тысячи русских работали в его правительствен
ных учреждениях, армии и полиции, причем им часто
отдавалось предпочтение перед китайцами. Хороший
доход от соляного налога, железной дороги и «платы
за безопасность» позволял ему облагать русских эмигран
тов лишь умеренной данью. Он, как правило, не вме
шивался в деятельность их организаций, хотя у него
и были серьезные трения с эмигрантами, входившими
в администрацию К В Ж Д .
Многие из русских эмигрантов, проследовавших
через Маньчжурию в Северный Китай, в конце концов
оказались на служ бе у другого военного правителя —
Чжан Цзу-чана, младшего по возрасту и пользовавшего
ся покровительством Старого Маршала. В 1922 г. Чжан
Цзу-чан разоружил остатки белых частей, устремив
шиеся в Маньчжурию из Российского Приморья. Через
два года генерал Константин Нечаев, известный воена
чальник Российской императорской армии, сформировал
60
отряд из четырех тысяч русских добровольцев на службе
у Чжана. «Нечаевский отряд» сражался, в частности,
с генералами У Пэй־фу и Фын Юй־сяном и доказал
свою боеспособность при захвате Шаньхайгуаня —
стратегически важного пункта на юге Маньчжурии, у вос
точной оконечности Великой Стены. Передвигаясь на
бронепоездах, войска Нечаева сеяли ужас всюду, где
проходили. Дрались они отчаянно, зная, какая участь
ждала не имеющих гражданства пленных. И х называли
«джентльменами неудачи», и немного можно найти дру
гих примеров, когда люди столь храбро бились ради
столь чуждых им целей.
Харбин
Большая часть маньчжурских русских жила в Харби
не. Расположенный в середине Центральной Маньчжур
ской равнины, Харбин возник на правом берегу реки
Сунгари из скопления китайских деревушек и поселения
русских железнодорожников. Город был обязан своим
существованием КВ Ж Д , которая шла из него в трех
направлениях: на северо-запад к Маньчжоули и Транс
сибирской железной дороге, на восток к Владивостоку
и на юг к Чанчуню, Мукдену, Дайрену и Порт-Артуру.
Имея прекрасное железнодорожное и речное сообщение,
Харбин после 1900 г. процветал как перевалочный центр
торговли зерном, хлопком и соевыми бобами. В 1916 г.
там постоянно проживало 34 200 русских.
Последствия Октябрьской революции наводнили
Харбин беженцами из Сибири, многие из которых пред
почли остановку в привычном русском окружении
превратностям дальнейшего пути. В 1922 г. из 485 000
жителей Харбина русских было 120 000. Хотя это число
упало до 55 000 после 1932 г., когда тысячи людей
нашли приют от японского вторжения в Бэйпине, Ш ан
хае и Тяньцзине, Харбин до конца 40-х годов остался
крупным центром русской диаспоры.
Кроме русских, в Харбине жили люди и других на
циональностей, что придавало городу космополитический
дух: основу составляли китайцы (300 000), затем шли
корейцы (34 000) и японцы (5000)*. Были также
* Эти цифры относятся к 20-м годам. После 1932 г. японское
население Харбина выросло до 13 000.
61
небольшие вкрапления балтийских немцев, поляков,
украинцев, армян, татар, грузин и эстонцев, покинувших
большевистскую Россию, и около 13 000 евреев из
России, кое-кто из которых жил в Харбине давно и играл
важную роль в экономической, религиозной и культур
ной жизни города.
Хотя Харбин назывался городом, он скорее был
склеен из семи городов, каждый из которых имел
свой облик, а некоторые и свою администрацию. У реки
Сунгари леж ала Пристань с речным портом и коммерчес
ким центром, где располагались лучшие магазины, банки,
театры и кафе, а также православная церковь, синагога
и мечеть. Новый город был выстроен на холме к югу
от Пристани, и один район от другого отделяло широкое
полотно К В Ж Д , пересекаемое единственным виаду
ком. В начале 20-х годов в Пристани движение было
левостороннее, а в Новом городе — правостороннее.
Автомобили и повозки кое-как перестраивались на
виадуке. Новый город имел строгий облик, а на его
обсаженных деревьями широких улицах — таких, как
Большой проспект, Новоторговая и проспект Сунга
ри — располагались красивые резиденции, иностран
ные консульства и клуб К В Ж Д . А ллеи парков тяну
лись к живописным площадям, на одной из которых
стоял православный собор, на другой — централь
ный железнодорожный вокзал с огромной иконой на
стене.
Пять прочих районов Харбина были менее колоритны.
К востоку от Пристани леж ал Восьмой участок —
промышленное месиво из фабрик по производству
соевого масла, заводов и сортировочных станций, а даль
ше раскинулся Фуцзядянь — китайский квартал с реч
ными причалами, лабиринтом наползающих друг на друга
домишек и злачными местами. К юго-востоку от Нового
города находились Старый город и Модягоу. Старый
город раньше был деловым центром Харбина, но после
1905 г. уступил первенство Пристани и в 20-е годы
состоял главным образом из мельниц и гарнизонных
казарм. Большую часть Модягоу построили после
Октябрьской революции русские эмигранты, и там
в приземистых деревянных домиках с резными налични
ками жили люди умеренного достатка. К юго-западу от
Пристани распласталась нищая Нахаловка, где селился
кто
попало,— безобразное
нагромождение
жалких
лачуг, на постройку которых шли обломки досок, бумага,
62
тряпье и старые ящики. Нахаловка давала приют бед
нейшим из русских беженцев.
По северному берегу Сунгари напротив Пристани
тянулись железнодорожные пути и было разбросано
несколько хижин. Это место, называемое Сунбей,
в лучшую пору Чжан Цзо-линя служило площадкой
для казней. После 1932 г. японцы построили там фабри
ку по производству морфия.
До 1917 г. Пристань и Новый город пользовались
правами иностранной концессии и управлялись адми
нистрацией К В Ж Д . После революции на К В Ж Д претен
довали и красные, и белые, но в 1924 г. Чжан Цзо-линь
и Советы установили над ней полный контроль, лишив
белых каких-либо прав. После этого Пристань и
Новый город постепенно стали терять автономию,
хотя у них по-прежнему оставалась своя администрация.
Пристань была похожа на любой волжский провин
циальный город. Набережные и колесные пароходы,
казалось, перекочевали туда из Саратова; православные
церкви возносили в маньчжурское небо свои луковичные
купола. По булыжной мостовой грохотали трамваи и
дрожки. Зимой извозчики запрягали лошадей в сани,
а порой на замерзшей Сунгари можно было видеть санки
на человеческой тяге с седоком в теплой шубе и кара
кулевой шапке. Русские дети на пустырях играли в лапту
и толпились у бакалейных лавок, разглядывая на витри
нах колбасы или цукаты из диких яблок, называемые тахули. Мамаши с колясками, казаки, бородатые священни
ки, одетые в форму школьники сновали по главной улице
Пристани — Китайской, минуя театры, кабаре, отель
«М одерн», универсальный магазин Чурина и РусскоАзиатский банк — памятник царского времени. Вывески
на русском языке, которые можно было видеть повсю
ду, кричали о живучести частной инициативы, практичес
ки задушенной в Советском Союзе.
Харбин мог предложить русскому эмигранту почти
все — и для тела, и для души. Многочисленные киоски
продавали не только местные газеты — такие, как «Заря»
и «Харбинское время», но и «Правду»,
«Известия»,
«Крокодил». Немало было русских учебных заведений,
от детских
садов до
первоклассных
институтов,
большей частью финансируемых К В Ж Д (в Харбине
действовали институт ориентальных и коммерческих
наук, педагогический, юридический и политехнический
институты). На тумбы клеились афиши, оповещавшие
63
об исполнении произведений Бородина, Римского-Корса
кова, Чайковского Харбинским симфоническим оркест
ром и Харбинской оперной труппой (оба коллектива
действовали при К В Ж Д ). Ресторан Унтербергера и
Ж елезнодорожный клуб предлагали попробовать жаре
ного фазана (по цене, эквивалентной 45 центам за
штуку — еда маньчжурских бедняков), черную икру
(импортируемую по дешевке из СССР, который из-за
дипломатической изоляции испытывал в 20-е годы труд
ности с ее продажей) и водку «Н ега » местного произ
водства. В кафе «М ар с» подавали французские пирож
ные, а в ресторане «Алькасар» посетители блаженствова
ли на балконах, поддерживаемых греческими колоннами,
наслаждаясь фонтанами и эстрадным представлением
на вращающейся сцене. Цыганские мелодии, которые
звучали в кабаре «Фантазия», перекликались с подспуд
ной тоской эмигрантов, живших продажей вывезенного
имущества и боявшихся думать о будущем. На Путевой
день и ночь трудились русские проститутки.
Как вырезанная из организма часть, которая и после
его смерти может долго храниться в формалине,
существовала
харбинская
эмиграция — жизнеподоб
ный фрагмент дореволюционной эпохи.
Харбин не испытывалнедостатка в эмигрантских
организациях. Разумеется, были представлены обе
монархические фракции: генерал Владимир Александро
вич Кислицын возглавлял Союз легитимистов, поддержи
вавший великого князя Кирилла Владимировича, гене
рал-лейтенант
Григорий
Афанасьевич
Вержбицкий
руководил маньчжурским отделением Русского обще
воинского союза, ратовавшего за великого князя Ни
колая Николаевича. Много было казацких групп. Атаман
Григорий Семенов, прохлаждавшийся на дайренской
вилле под японским покровительством, назначил намест
никами над своими людьми в Харбине генералов А лек
сея
Прокловича
Бакшеева
и Льва
Филипповича
Власьевского. Если забайкальские казаки были в основ
ном подчинены Семенову, отряды оренбургских и ени
сейских казаков сохранили некоторую независимость. Г е
нерал Владимир Дмитриевич Косьмин, возглавлявший
маньчжурское отделение террористической организации
«Братство русской правды» с центром в Берлине, коман
довал группой молодых смертников, которые пытались
осуществлять акты диверсии в Восточной Сибири и
советском Приморье.
64
В Харбине было больше военизированных эмигрант
ских организаций, чем в любом другом городе Дальнего
Востока, и их присутствие создавало там горячечную
контрреволюционную атмосферу, что отличало этот город
от Ш анхая и Тяньцзиня. Многим харбинцам освобож
дение России от большевизма представлялось близкой
реальностью; детей, родившихся после революции или
вывезенных из России в младенческом возрасте, учили,
что нужно готовиться к освободительной войне.
Конечно, не все харбинские русские мечтали о
контрреволюции. Многие устали от насилия и были не
прочь обосноваться в Маньчжурии надолго. Некоторые
обвиняли Японию, Англию, Францию и Соединенные
Штаты за то, что их интервенция во время гражданской
войны породила несбыточные надежды и лишила родины
тысячи русских, которые иначе спокойно жили бы при
советском режиме.
Стратегическое положение и неопределенный статус
Маньчжурии привлекали в Харбин тучи советских
представителей. Дипломатический нажим Москвы был
связан с ее притязаниями на К В Ж Д , которая оказалась
предметом спора из-за падения царского правительства,
аппетитов Чжан Цзо-линя и твердой антикоммунисти
ческой позиции железнодорожных служащих, которые
отказывались уступать свои посты советским ставлен
никам. Кроме того, посланцы Кремля всячески склоня
ли китайские власти высылать так называемых белогвар
дейцев, участвовавших во враждебных действиях против
СССР, предпринимаемых с территории Маньчжурии.
Советские агенты не жалели сил, сея смятение и
раздор в русской эмигрантской колонии. Было приме
нено несколько тонких тактических приемов, и все с успе
хом. Пропагандисты соблазняли эмигрантов сладкими
речами о «строительстве новой, достойной жизни» на
родине. Сотрудники Ч К внедрялись в эмигрантские
организации, особенно в те группы, которые пытались
засылать в СССР диверсантов. Партизаны, переходив
шие советскую границу, редко возвращались назад.
Их имена, цели и маршруты были известны советским
органам безопасности наперед, и на границе их уже
ждали. Так широка была сеть шпионов Москвы, что
время от времени для инструктивных совещаний in
situ* использовалась православная церковь. Священникто был марксист-ленинец.
* На месте (лат.).
3—150
65
Русские эмигранты мало что могли сделать для защи
ты от советского проникновения. По природе своей
склонные к сварам, эмигранты становились легкой добы
чей, и выявить советского агента было очень трудно.
Более двадцати тысяч харбинских русских имели
советские паспорта. Многие взяли их просто для
удобства. Это были так называемые «редиски» (красные
снаружи, белые внутри), работавшие на КВ Ж Д , над
которой СССР установил, наконец, контроль в 1924 г.,
и требовалось какое-то шестое чувство, чтобы отличить
настоящую «редиску» от мнимой.
Повсеместное советское проникновение приводило
многих эмигрантов в состояние хронической подозри
тельности, граничившей с паранойей. «Красный агент»,
«шпион Коминтерна» — эти слова то и дело звуча
ли
в разговорах, и почти каждого харбинского
общественного деятеля — будь то социалист, либерал,
монархист, казак или фашист — противники в какой-то
момент объявляли шпионом Кремля. Независимо от того,
подтверждались эти обвинения или нет, они раздирали
общество на части.
Советское присутствие в Харбине стало еще заметнее
в 1929 г., когда Красная армия временно оккупировала
некоторые северные районы Маньчжурии в ответ на не
удачную попытку Китая установить контроль над КВ Ж Д .
Влияние Москвы росло и в других частях Китая — во
всяком случае, так считали эмигранты, приписывая этот
рост советской политике благосклонного невмешатель
ства в попытки Чан Кай־ши объединить страну под влас
тью Гоминьдана. А если еще учесть подъем национали
стических настроений среди маньчжурских китайцев, то
всего этого было достаточно, чтобы вызвать у русских
эмигрантов грызущее чувство беспокойства. Они видели,
что могут пасть жертвой прагматического альянса совет
ских коммунистов и китайских националистов, и некото
рые стали с надеждой поглядывать на Японию, которая
могла остановить то, что они считали большевизацией
Китая.
Гремучая смесь красных и белых была только одним
из компонентов изменчивой харбинской атмосферы.
В городе процветала контрабанда. Произведения искус
ства, меха и драгоценности, конфискованные большеви
ками во время революции, просачивались через Сибирь
в Харбин и там продавались. Княжна Ольга Бодиско
увидела в витрине советского магазина на Китайской
66
фарфоровый
чайный сервиз ее матери. Искусство
соединялось с наркотиками. Корейские и японские
дельцы везли опиум из района Уссури и продавали
китайским и русским торговцам, которые обслуживали
растущую местную клиентуру. Вокруг так и вились «тай־
рику ронин» (странствующие самураи на континенте)
и японские уголовники — их отличало странное соче
тание идеализма и жадности, которыми будет пропитано
все японское правление в Маньчжурии после 1931 г.
К началу 30־х годов Харбин уже стоял на грани анар
хии. Мужчин было в нем вдвое больше, чем женщин. К о
личество смертей среди русских находилось в таком же
отношении к количеству рождений, что объяснялось
абортами, убийствами и алкоголем. Безудержные грабе
жи и похищения людей (иногда при потворстве полиции)
вынуждали состоятельных граждан нанимать телохрани
телей. Джордж Чарльз Хэнсон, длительное время зани
мавший пост американского консула в Харбине, держал
на письменном столе заряженный пистолет. Умные
игроки в гольф вооружали подносчиков мячей автома
тами. Тем, кто уехал из Харбина, едва ли не любой другой
город казался просто раем. Один человек, который благо
получно перебрался в Лос-Анджелес, с облегчением взды
хал: «К ак это прекрасно — выйти на прогулку и знать,
что никто не притаился в засаде, чтобы тебя подстрелить».
Но все тревоги Харбина бледнели по сравнению
с тем, что творилось в его окрестностях, где свирепство
вали хунхузы, или «краснобородые» (бандиты, красившие
для устрашения бороды), наводнившие всю Маньчжу
рию. Каждая банда хунхузов имела свою зону влия
ния, в которой она пользовалась невидимой, но очень
осязаемой властью. Агентом хунхузов мог оказаться
и приближенный Чжан Цзо-линя, и служащий банка
или торговой палаты, и личный слуга, и хозяин гостини
цы, и кучер, и владелец джонки. Бандиты имели постоян
ный доход, заставляя крестьян и торговцев платить за
«безопасность». Время от времени они совершали
набеги на поезда, предпочитая КВ Ж Д , которая охраня
лась хуже, чем Ю М Ж Д , находившаяся в руках японцев.
Хунхузы убивали охрану, но сохраняли жизнь пассажи
рам, не оказывавшим сопротивления, освободив их от
имущества. Это было не великодушие, а дально
видность: те же самые пассажиры могли отправиться
в путь еще раз, чтобы снова быть ограбленными. Пасса
жиры со стажем воспринимали набеги хунхузов фило
67
софски. Генри В. Кинни во время встречи с бандита
ми в 1934 г. на Азиатском экспрессе, курсировавшем
по Ю М Ж Д , был раздет до нижнего белья. Но он продол
ж ал работать на этой железной дороге, будучи уполно
моченным по внешним связям.
Чжан Цзо-линь относился к хунхузам прохладно —
вероятно, они слишком напоминали ему о его собствен
ном прошлом. Обычно он их не трогал, если они не зари
лись на то, что он считал источником своего законного
дохода. По временам, однако, Старый Маршал вершил
скорый суд, напоминая бандитам, что всему есть предел.
Пойманным преступникам вспарывали животы, а потом
их ударяли сзади — получалось яркое и, как считалось,
поучительное зрелище.
Хотя в харбинской русской колонии было несколько
богатых семей и выделился небольшой средний класс,
основная часть эмигрантов жила в стесненных усло
виях. А тысячи самых неудачливых, которые приехали
из Сибири без имущества и связей, оказались в крайней
нищете. С ними, ютившимися в Нахаловке, избегали
встреч соотечественники, которые поселились и разбога
тели в Харбине до 1917 г. Более половины взрослых
русских мужчин были безработными. Женщины, чтобы
кормить семью, соглашались на самую черную работу.
Дети беженцев учились просить милостыню на разных
языках. На улицах попадались девочки в ситцевых
платьях, торговавшие собой по повременной таксе.
Эмигрантам, доведенным нищетой до отчаяния, не
нужно было долго искать козлов отпущения.
«П оглядите на богатых евреев! У них и магазины,
и банки, и отели. Они жиреют на наш счет, а русские
дети нищенствуют и торгуют собой на улицах!»
«П оглядите на красных! Они убили нашего Государя.
Они осквернили наши святыни. Они лишили нас отече
ства. Теперь они и в эмиграции не дают нам жить!»
Являя собой сочетание ярого антисемитизма с анти
коммунизмом и хорошей дозой русского национализма,
фашизм «местного разлива» в 20-е годы ударил в голову
некоторым молодым маньчжурским эмигрантам. С бла
гословения японцев из него в 30-е годы вышло такое
зелье, которое вызвало припадок буйства у одних и лиши
ло сна других русских эмигрантов по всему Дальнему
Востоку. Кумиром русских фашистов стал Бенито М ус
солини. Своим дуче — а по-русски вождем — они выбра
ли Константина Родзаевского.
68
Глава
IV
П А Р Е Н Ь ИЗ Б Л АГО В Е Щ Е Н С К А
О, дайте, дайте мне свободу,—
Я мой позор сумею искупить:
Спасу я честь свою и славу,
Я Русь от недруга спасу!
А. П. Бородин, «К н язь И горь»
Константин Владимирович Родзаевский родился в
Благовещенске 11 августа 1907 г. Семья Родзаевских
принадлежала к малочисленному и хрупкому слою, вко
нец погубленному революцией,— сибирскому среднему
классу. Владимир Иванович, отец Константина, был
человеком задумчивым и деликатным, имел юридиче
ское образование и занимал скромную должность но
тариуса. Мать, Надежда Михайловна, происходила из
семьи коренных жителей Благовещенска и целиком
посвятила себя воспитанию детей — Константина, его
младшего брата Владимира и двух сестер, Надежды и
Нины.
Во время гражданской войны красные и белые устрои
ли в Благовещенске настоящую мясорубку, но Родзаевским удалось тихо пересидеть. Они, может быть, и
вросли бы в социалистическую систему, но в 1925 г.
Константин вздумал сбежать в Маньчжурию.
Что побудило восемнадцатилетнего юношу покинуть
свой дом и свою страну? Была ли здесь, как он писал
Сталину в 1945 г., обида на то, что он не мог попасть в
высшее учебное заведение, несмотря
на членство в
комсомоле
и рекомендацию школьного совета? Или
буржуазно-интеллигентское происхождение, как утверж
дал государственный обвинитель на московском процес
се в 1946 г., склонило его к государственной измене?
Или он, как намекали его противники и недоброжелате
ли, был послан в Маньчжурию О Г П У , чтобы внедриться
в белогвардейские организации и разложить их изнутри?
Обстоятельства побега Родзаевского через Амур не
известны.
В 1926 г. мать Родзаевского узнала, что ее блудный
сын находится в Харбине, и даже выхлопотала от совет
ских властей выездную визу, чтобы к нему поехать.
Она умоляла его вернуться, но Константин был непре
клонен. Смирившись с неудачей, она вернулась в
СССР
одна, и эта их встреча оказалась последней.
69
В 1928 г. по неясным причинам Владимир Иванович,
отец Родзаевского, совершил неожиданный побег из Бла
говещенска в Харбин, захватив с собой младшего
сына Владимира. Надежда Михайловна и ее две доче
ри Надежда и Нина были немедленно арестованы О Г П У
и отправлены в ТуРУханск> расположенный на Енисее,
в 1600 км к северо-западу от Иркутска. Искусная швея,
она два года зарабатывала этим на жизнь себе и дочерям.
В 1930 г. она заболела тифом и умерла на руках у мест
ного врача, влюбленного в ее старшую дочь Надежду.
Через некоторое время молодые люди поженились
и в конце концов переехали в Москву. Судьба Нины
неизвестна. Два Владимира, отец и сын, нашли работу
и тихо жили в Харбине. Константин, причина всех гоне
ний, испытанных семьей от советской власти, стал
фашистом.
В Харбине Константин Родзаевский поступил в юри
дический институт. Там были замечательные препода
ватели, в прошлом работавшие в различных российских
университетах, в том числе такие яркие личности, как
Валентин Рязановский, крупный специалист по китай
скому и монгольскому праву, и Николай Васильевич Устрялов, лидер сменовеховства — движения, проповедовав
шего в начале 20-х годов примирение эмиграции с совет
ским правительством. На Родзаевского, однако, оказали
влияние два откровенных националиста-антикоммуниста:
Георгий Константинович Гинс и Николай Иванович
Никифоров.
Гинс, который в 1918— 19 гг. участвовал в недолго
продержавшемся Омском правительстве адмирала К ол
чака, а в 1921 г. издал записки о сибирской интервенции,
был солидаристом и восхищался Муссолини. Он с востор
гом говорил о возрождении Италии под властью дуче
и верил, что корпоративное государство является жизне
способной альтернативой классовой борьбе и диктатуре
пролетариата. В своих лекциях с институтской кафедры
Гинс доказывал, что фашизм годится для любой страны,
даже для многонациональной России. Он изложил свои
взгляды в книге, изданной в 1930 г. под названием
«Н а путях
к государству будущего: от либерализма
к солидаризму».
Если Гинс был теоретиком, то профессор Никифо
ров — практиком, и его в основном занимали конкрет
ные политические реальности. Он с негодованием говорил
о растущем советском присутствии в Харбине, причем
70
особенно зловещими он считал просоветские тенденции
в самом юридическом институте. Финансируемый адми
нистрацией К В Ж Д , где преобладали советские чи
новники, институт полностью зависел от доброй воли
Москвы. Большая часть преподавателей и студентов
(последние — в основном дети служащих К В Ж Д ) име
ла советские паспорта. Студенты и преподаватели без
гражданства (а Гинс и Никифоров были именно в таком
положении)
чувствовали себя слабым и уязвимым
меньшинством. Ж елая объединить эмигрантов на анти
коммунистической основе, Никифоров в 1927 г. органи
зовал Союз национальных синдикатов русских рабочих.
Гинс и Никифоров, по существу, только давали вы
ход зачаточным фашистским импульсам, проявлявшим
ся у студентов и без них. Уж е летом 1925 г. несколько
студентов института начали делиться друг с другом вос
торгами по поводу Муссолини и его чернорубашечных
зциаёпБЦ. Дисциплинированные, крепкие и решитель
ные, зяиаёпзП стали для этих молодых русских образцом,
которому они хотели следовать в своих собственных по
пытках противостоять советскому влиянию в студен
ческой среде. Фашизм, кроме того, привлекал их возмож
ностью бросить перчатку старшему поколению эмигрант
ских лидеров в Харбине.
Трое студентов — Евгений Кораблев, Александр
Покровский и Борис Румянцев — были инициаторами не
формальных встреч, на которых вскоре возникла Россий
ская фашистская организация (Р Ф О ). Молчаливый
и задумчивый Кораблев был специалистом по сочине
нию платформ и лозунгов. Долговязый, близорукий блон
дин Румянцев бегло говорил по-китайски и имел связи
в окружении маршала Чжана. В слабом теле Покровско
го таилась неукротимая нервная энергия; бледный, с гус
той шевелюрой и задиристо топорщившимися на вы
двинутой вперед верхней челюсти усами, он неутомимо
сновал среди студентов и служащих К В Ж Д в поисках
поддержки.
Когда в сентябре 1925 г. молодой беглец Родзаевский добрался до Харбина, в стенах юридического ин
ститута как раз начали ощущаться фашистские вибрации.
Он без колебаний вошел в РФ О и (в 1927 г.) в Союз
профессора Никифорова. С самого начала парень из Бла
говещенска повел себя как их будущий «вож дь».
В наружности Родзаевского не было ничего при
мечательного. При росте 180 см он весил всего 63 кг —
вероятно, из-за плохого питания. Лицо у него было блед
ное и худое, глаза — голубые, немигающие; над высоким
лбом — копна темно-рыжих вьющихся волос. Зача
точная борода стыдливо прятала скошенный подбородок.
Руки у него были почти женские, с красиво вылеплен
ными пальцами.
Несмотря на заурядную внешность, в Родзаевском
чувствовалась притягательная сила. Он буквально из
лучал энергию. Казалось, он живет в постоянном дви
жении — бежит, плывет, шагает, жестикулирует. Ког
да он был чем-нибудь растроган или просто в ударе,
он бросался к пианино и принимался неровным бари
тоном петь арию князя Игоря. От возбуждения по его
лицу пробегала широкая беспричинная улыбка, а подчас
на него нападал неудержимый нервный смех. Гнев
искажал его голос, но широкие и как бы удивленные гла
за оставались неподвижны. Он не курил и не пил —
мог только сделать пару глотков, чтобы уважить ком
панию.
Когда Родзаевский был на людях, он старался вести
себя по образцу Бенито Муссолини. С заметным успе
хом копируя жесты и риторику дуче, он прослыл страст
ным оратором, правда с замашками оперного певца.
Даже сойдя с трибуны, он разговаривал в быстрой и от
рывистой манере, из-за чего самые пустяковые ве
щи звучали как нечто важное. Как и Муссолини, Родзаев
ский был начитан в европейской истории и лите
ратуре.
Главными
слабостями Родзаевского являлись им
пульсивность и доверчивость. Решения он принимал
мгновенно. Друзья называли его непрактичным. Блестя
щий демагог, он был наивен и гипнотизировал своими
речами в первую очередь себя же. Предельно откровен
ный, он не понимал, что кто-то может воспользоваться
его легковерием.
Вскоре после приезда Родзаевского в Харбин в РФ О
вступил другой человек, сыгравший потом важную роль
в русском фашистском движении. Михаил Алексеевич
Матковский был сыном царского генерала, который,
командуя одним из колчаковских корпусов на Урале, в
1919 г. был разбит и взят в плен красными. Молодой
Матковский из кадетского корпуса сразу попал в штаб
к отцу, но избежал его судьбы. Оказавшись в Маньч
журии, он недолго проучился в харбинском политехни
ческом институте, а затем перешел в юридический, где
72
и познакомился с профессором Никифоровым и его м оло
дыми подопечными.
Матковский являл собой полную противоположность
Родзаевскому. У него была высокая крепкая фигура,
широкое и открытое лицо, обрамленное небольшими
светло-коричневыми бакенбардами, и маленькие,
ак
куратно подстриженные усы. Если Родзаевский был
мистиком, то Матковский — реалистом. Первый стре
мился находиться в центре внимания,
второй — на
блюдать. Родзаевский лез на рожон; Матковский всегда
просчитывал последствия. Шумный, эмоциональный и
вспыльчивый, Родзаевский часто ставил в тупик и близ
ких друзей. Матковский тактом и обходительностью до
бивался своего даже от врагов (и, кажется, от их ж е н ).
Родзаевский был убежденным фашистом, ярым антисе
митом, воинствующим антикоммунистом. Матковский
был прагматиком,
безразличным к расистским дог
мам; во главу угла он ставил полезные связи с силь
ными мира сего, будь то китайцы, японцы или даже со
ветские. Если Родзаевский возглавлял русское фашист
ское движение, то Матковский укреплял его. Каждый,
чувствуя соперничество, относился к другому с не
доверием, но по отдельности они не смогли бы добиться
успеха. Двадцать лет они, пряча разногласия, работали
бок о бок.
Взбудораженная речами Родзаевского, Р Ф О под уме
лым политическим руководством Матковского скоро ста
ла в институте заметной силой. Объединяя несколько
десятков студентов, она вела борьбу с просоветскими
группами, а в январе 1927 г. обнародовала «Т езисы рос
сийского фашизма»— крепкий коктейль из итальянской
напыщенности и антикоммунистической желчи. Стараясь
использовать для пропаганды среди русских эмигран
тов Харбина все возможности, соучредитель Р Ф О Румян
цев широко рекламировал напечатанную 21 ноября
1926 г. фашистскую листовку под названием «Наш и тре
бования», которую читали далеко за пределами ин
ститута.
Одним из первых союзников РФО стала антикомму
нистическая юношеская харбинская группа «Н ацио
нальная организация русских мушкетеров», сокра
щенно — Н О РМ или «Мушкетеры». Основанная при
мерно в 1924 г. неким В. С. Барышниковым, Н О РМ бы
ла чем-то вроде подросткового рыцарского ордена, ра
товавшего за «свободную Россию» и православие. Ф ор
73
ма мушкетеров состояла из черных рубашек, черных
ремней с кисточками, черных расклешенных брюк и
серебряных мальтийских крестов, носимых на шее или
изображаемых на нарукавных повязках. Многие мушке
теры, когда подросли, вступили в РФО, и две орга
низации все время тесно сотрудничали.
РФ О расширялась и действовала все активнее. Окон
чив институт, Матковский пошел работать на К В Ж Д
и принялся организовывать среди русских железно
дорожников фашистские ячейки. В Тяньцзинь и Ш ан
хай были посланы агенты с целью создания фашистских
клубов. По Маньчжурии и Китаю циркулировали листов
ки с призывами к российской Национальной Революции.
Какая-то часть литературы переправлялась в Советский
Союз. Чтобы вывести врага из равновесия и привлечь
к себе внимание, 7 ноября и 1 мая РФ О устраивала
шумные демонстрации у советского консульства в Но
вом городе, называя эти дни соответственно «днем
измены» и «днем эксплуатации».
Москва немедленно приняла против нарушителей
спокойствия контрмеры. Маршалу Чжан Цзо-линю и его
сыну Чжан Сюэ-ляну (М олодом у Маршалу) в резких вы
ражениях
напомнили,
что
Пекинское
соглашение
1924 г., по которому были установлены китайско-совет
ские дипломатические отношения, запрещает существо
вание в Китае групп, имеющих целью свержение со
ветского правительства. Чжанов постоянно склоняли к
высылке «белогвардейцев» в СССР. Правители добро
желательно кивали, изображали жестами согласие и
поступали по-своему. Без сомнения, они с иронией вос
принимали советское беспокойство о
возможности
революционного переворота. Действительно, к 1930 г.
Р Ф О стала миниатюрным зеркальным отражением К о
минтерна — международным
братством
радикалов,
готовящим революцию в Советском Союзе. Молодые
харбинские фашисты были благодарны китайским по
кровителям. Портреты обоих Чжанов висели в штабквартире РФ О и Новом городе.
Советское влияние, однако, всерьез ощущалось в
юридическом институте, финансируемом в основном за
счет К В Ж Д . В 1928 г., перед самым выпуском, Родзаевский был вызван по дисциплинарному вопросу на
институтский совет. Константин Владимирович возглав
л я л демонстрацию, во время которой с главного зда
ния института был сорван советский флаг. Он объявил
74
этот поступок актом протеста, выразившим волю рус
ских студентов-эмигрантов, для которых серп и молот
символизировали
ненавистное
постороннее
вмеша
тельство в студенческую жизнь.
Родзаевский предстал перед советом, и, согласно
слухам, произошел следующий диалог:
Председатель: Назовите себя.
Родзаевский: Я — Константин Владимирович Родзаевский, вождь
российских фашистов.
Председатель (с иронической улыбкой): А как прикажете это
понимать?
Родзаевский
(не моргнув глазом): Бенито Муссолини — глава
итальянских фашистов, а я — глава российских фашистов.
Результатом разговора явилось исключение Родзаевского из института.
Последнее слово, однако, осталось за ним. Когда в
1929 г. из-за конфликта с молодым маршалом Чжаном
советское давление на институт
на время ослабло,
он быстро восстановился и получил диплом. Злые язы
ки поговаривали, что Родзаевский добился своего угро
зами, но достоверных подтверждений этому нет.
По словам близкого друга, поведение начальства ра
зозлило Родзаевского не на шутку, но он держал язык за
зубами. Все это не имело, однако, большого значения,
ибо в его начинавшейся тогда карьере документы о
высшем образовании не играли почти никакой роли.
Зарождение Русской фашистской партии
Возмущенные советским вмешательством в дела
Маньчжурии и осмелевшие от потворства китайцев, акти
висты РФО, составившие фракцию в Союзе профес
сора Никифорова, решили создать постоянно действую
щую организацию на широкой основе и вовлечь в нее
эмигрантов со всего Дальнего Востока. Они начали го
товить учредительный съезд новой партии, на который
были приглашены молодые люди из русских коммун
Маньчжурии, Китая и Японии.
Первый съезд русских фашистов (так он был на
зван) открылся 26 мая 1931 г. в Харбине, в доме Ф иш е
ра на Диагональной. Формально собрание считалось
конспиративным, но, возможно, оно проходило с ве
75
дома китайских властей. Несколько десятков делегатов,
возглавляемые Родзаевским, Матковским, Румянцевым,
Покровским и Кораблевым, объявили о создании Рус
ской фашистской партии (Р Ф П ). Председателем пар
тии был избран бывший царский генерал, организатор
партизанских
действий
внутри
Советского
Союза
Владимир Дмитриевич Косьмин. Но этот фотогеничный
человек, обладавший звучным воинским званием, был
только номинальным главой РФ П . Бразды правления со
средоточил в своих руках центральный комитет, где
заправляли те же самые молодые люди, которые возглав
ляли упраздненную теперь РФО. Родзаевский, по при
меру Сталина, взял себе пост генерального секретаря,
который у фашистов, так же как и у коммунистов, ока
зался ключевым.
Программа РФ П , составленная Родзаевским и К о
раблевым, открывалась утверждением о неминуемой ги
бели советского режима. Враждебные силы (какие —
не уточнялось) угрожают СССР с запада и востока.
Кремлевские правители, как было сказано, изолировали
себя от простых людей, которые на родине стонут от
насильственной коллективизации, а за границей терпят
унижения со стороны «еврейско-большевистского интер
национализма». В России назревает великое народное
пробуждение, которое скоро перерастет в антикомму
нистическую и антикапиталистическую Национальную
Революцию.
Только фашизм, продолжала программа РФ П , отве
чает насущным нуждам России. Объявляя высшей цен
ностью нацию, фашизм может воздействовать на умы лю
дей и мобилизовать на Национальную Революцию ши
рокие массы. Белогвардейцы старого закала, которые
«дрались штыками, а не идеями», показали свою неспо
собность к решению столь грандиозной задачи. Священ
ный долг российских фашистов, объединенных под зна
менем Р Ф П , вооруженных лозунгом «Бог, нация, труд»,—
возглавить Национальную Революцию.
Формулируя программу РФ П , Родзаевский обращал
ся к различным слоям политически неоднородной эмигра
ции. В первую очередь стараясь привлечь монархистов,
все еще самую сильную группу русской диаспоры, он
уверял их, что в фашистской России мечта о реставра
ции Романовых воплотится в жизнь. При всем том Род
заевский предпочитал не углубляться в династические
споры. Меньше всего ему хотелось участвовать в сва76
pax монархистов по поводу прав на несуществующий
трон.
И в других отношениях, если не считать недвусмыс
ленно выраженной
оппозиции советскому режиму,
программа Р Ф П определяла конечные цели партии лишь
в очень общих выражениях. Классовая борьба отверга
лась, провозглашалось сотрудничество классов. Ин
тернационализм был объявлен орудием евреев и капита
листов, вместо него выдвигался русский национализм.
Следовало распустить колхозы и восстановить частную
собственность, но размер богатства в одних руках соч
ли нужным ограничить. Возвращение к Богу и духов
ным ценностям должно было помочь вырвать с кор
нем сорную траву атеизма и материализма, но возрож
денной православной церкви предстояло существовать
отдельно от государства. Следовало укреплять семью как
основу нации, но и защищать достоинство женщин.
Следовало уважать права национальных меньшинств,
но евреи объявлялись «нежеланными гостями». Фашист
ской России предстояло подняться на такой высокий
уровень благосостояния и социальной справедливости,
что соседние страны (Финляндия, Латвия, Польша, Ру
мыния, Болгария, Персия, Афганистан и М онголия)
сами должны были стремиться к включению в ее состав,
что в конце концов привело бы к образованию великой
евразийской империи.
При всем эклектизме программы Родзаевский не
устанно подчеркивал приверженность Р Ф П принципам
итальянского фашизма как основе будущей социоэкономической системы России. Фашизм тут означал
корпоратизм: устранение классовых конфликтов пу
тем примирения труда и капитала, рабочего и предпри
нимателя в рамках корпоративного государства. Род
заевский предполагал, что в фашистской России «сози
дательные силы нации» будут организованы в нацио
нальные союзы и национальные корпорации. Нацио
нальные союзы будут состоять из людей одной про
фессии, национальные корпорации — объединять чле
нов разных национальных союзов, занятых в определен
ном секторе экономики. Например, на металлургическом
заводе сталевары, доменщики, инженеры и администра
ция будут принадлежать к разным национальным сою
зам, но при этом все они будут состоять в националь
ной корпорации металлургической промышленности.
Выборные депутаты от союзов и корпораций, наряду с
77
членами фашистской партии, должны образовать ор
ганы
власти — иерархическую
структуру
местных,
региональных и национальных советов. Вершиной пи
рамиды должен стать верховный совет, называемый
Всероссийский земский собор и состоящий из высших
народных представителей.
Будущая роль Русской фашистской партии — де
ликатный вопрос для монархически настроенных чле
нов движения — была сознательно оставлена неопре
деленной. Родзаевский говорил о «федеративном госу
дарстве», которое должно возникнуть, когда прочно
утвердятся национальные союзы и корпорации. До это
го должна сохраняться «временная диктатура» партии.
Предполагалось, что председатель РФ П будет гла
вой государства в переходный период. Хотя в то вре
мя высший
пост в РФ П занимал генерал 'Косьмин,
мало кто сомневался, что роль вождя фашистской Рос
сии Родзаевский предназначал себе.
Несмотря на корпоратистскую лексику, идеология
Р Ф П существенно отличалась от итальянского фашизма
и немецкого национал-социализма. Муссолини и Гитлер,
утверждал Родзаевский, борются с капиталистическим
хаосом и либеральным декадансом; их цели — дисцип
линировать личность и централизовать экономику.
Напротив, российские фашисты стремятся одолеть реп
рессивный большевистский режим, и, следовательно, их
задача — освободить
личность
и
децентрализовать
экономику. И, что самое главное, глубоко религиозный
характер российского фашизма резко отличает его от
итальянского и немецкого безбожия. Только «христиан
ский фашизм» может спасти мятущуюся русскую душу.
Подчеркивая национальную природу фашизма, идео
логи Р Ф П выискивали в русской истории его предшест
венников. Член Р Ф П Николай Иванов
провозгласил
московского князя Ивана Калиту родоначальником
русской фашистской традиции, поскольку тот сделал
Москву религиозным центром Руси. Геннадий Тараданов, другой партийный публицист, объявил Земский
собор шестнадцатого и семнадцатого веков зародышем
современного корпоративного государства. А. И. Спиридович, бывший царский генерал и гордость РФ П , ука
зывал, что идея Муссолини о контролируемых госу
дарством профсоюзах была сформулирована еще в
1901 г. шефом московской полиции Сергеем Зубатовым.
Иные говорили, что и свастика (эмблема Р Ф П ) имеет
78
русское происхождение. Утверждалось, что последняя
царица Александра Федоровна в конце жизни при
давала особое значение этому символу и начертала его
на дверном косяке в доме, где она и вся ее семья были
преданы смерти.
Антисемитизм был одним из важнейших «исконных»
элементов программы РФ П . Хотя Матковский и сомне
вался в практичности такой платформы, Родзаевский
ревностно проповедовал черносотенную теорию «ж и до
масонства». Идеологи Р Ф П называли советскую систему
«еврейским государственным капитализмом», а партий
ный лозунг гласил: «Против еврейского фашизма
СССР — наш российский фашизм Р Ф П !» Подробные
родословные советских лидеров составлялись с такой
же тщательностью, какую проявляли гиммлеровские
специалисты.
Из антисемитского издания Юлиуса
Штрайхера «D er Stürmer» перепечатывались карикатуры,
изображавшие кремлевских лидеров с подчеркнуто
еврейскими чертами лица. Особого внимания были удо
стоены евреи-коммунисты Троцкий (Бронш тейн), Зи
новьев (Апф ельбаум ), Каменев (Р о зен ф ельд ), Кагано
вич и Радек. О Г П У называли «сионистским гнездом».
О Ленине говорили как о «полуеврее». Даже Сталин,
которого трудно было заподозрить в юдофильстве, был
назван «наложницей американских капиталистов и
евреев».
Можно говорить о некоей «русской линии», к кото
рой Родзаевский старался не привлекать внимания и суть
которой заключалась в имитации строения и идеоло
гии ВКП (б ). Тезис Ленина о том, что партия должна
быть авангардом революции, харбинские фашисты (м о
жет быть, и не осознавая этой преемственности) сде
лали одним из своих главных принципов; в обиходе Р Ф П
были термины «центральный комитет», «генеральный сек
ретарь», «партийная ячейка», «верховный совет», «тру
дящиеся массы», «боевая солидарность» и т. д., напря
мую позаимствованные из лексикона коммунистов.
Российские фашисты взяли на вооружение большевист
ские песни, сочиняя на их музыку новые тексты. Они,
однако, постеснялись использовать обращение «това
рищ», заменив его словом «соратник», имеющим скорее
военное, чем политическое звучание.
Что верно, то верно — звук фашистского горна, опо
вестивший всех о начале новой эры, получился тонким
и неуверенным. Как же смогут две сотни студентов,
79
железнодорожных служащих, торговцев и учителей сло
мить двухмиллионную сталинскую партию? Родзаевский уклонялся от ответа на этот вопрос — отчасти по
тому, что не хотел связывать себя какой-либо конкрет
ной революционной стратегией, отчасти потому, что от
вета у него и не было. В то время пропаганда Р Ф П в ос
новном ограничивалась предсказаниями неминуемого
краха СССР. Но даже самый доверчивый из «соратников»
знал, что без существенной поддержки извне русское фа
шистское движение будет не более чем патетическим
маскарадом.
Родзаевскому не пришлось долго ждать такой под
держки. Еще до конца 1931 г. Япония вторглась в Маньч
журию, предоставив для деятельности русских фа
шистов доселе немыслимые возможности.
Глава
V
Я П О Н С К АЯ Л И Н И Я
Японское наступление, предпри
нятое по гуманным мотивам, не сле
дует считать корыстной агрессией.
Представитель японского
правительства (1938 г.)
Японское присутствие в Маньчжурии началось после
победы Японии в войне с Россией в 1904— 5 гг. По
Портсмутскому
мирному
договору,
подписанному
5 сентября 1905 г., к Японии переходили: российские
права и концессии в Южной Маньчжурии; право арен
ды Квантунской территории площадью в 3300 квадрат
ных километров на Ляодунском полуострове, включая
Дайрен и Порт-Артур; узкая зона вдоль железной доро
ги от Порт-Артура до Чанчуня, расположенного в
240 километрах к югу от Харбина. Чтобы управлять
всем этим хозяйством, Токио учредило пост генералгубернатора Квантунской территории. Ответственность
за экономическое развитие Квантунской территории
и железнодорожной зоны была возложена на полуправительственную организацию под названием «Ю ж ноМаньчжурская железнодорожная компания». Для защи
ты японских владений и интересов императорская армия
произвела на свет жуткое, временами становившееся полуавтономным детище — Квантунскую армию.
В 20-е годы целый ряд факторов побуждал Японию
80
к подготовке односторонней акции в Маньчжурии. Вопервых, поднимавшаяся волна китайского национализ
ма угрожала добытым Японией с таким трудом при
вилегиям и ее инвестициям. Кроме того, Советский
Союз сознательно обострял «китайскую проблему» по
средством подрывной дипломатической деятельности,
коминтерновской пропаганды и военных приготовлений
в Сибири и Внешней Монголии. Далее, американскую
экономическую экспансию на Дальнем Востоке, при
крытую банальной риторикой о политике открытых две
рей, японцы, которым постановлением от 1924 г. было
в унизительной форме отказано в праве на иммиграцию
в СШ А, считали опасной, а риторику лицемерной. Смя
тение и беспокойство порождались в Японии и внутрен
ними неурядицами. Стремительная индустриализация
приводила к экономическим диспропорциям и со
циальной
напряженности.
Мировая
экономическая
депрессия подорвала экспорт шелка и тем самым ра
зорила многие сельские общины. Политики-ультрана
ционалисты и молодые активисты из военных, движимые
популистскими настроениями, подвергали яростным на
падкам «продажных» предпринимателей, партийных ли
деров и даже высшее командование императорской ар
мии и военно-морского флота. После 1930 г. вся эта
сложная смесь факторов породила стихийное движение
за континентальную экспансию с целью обеспечения
безопасности и независимости.
Когда Квантунская
армия начала свои действия в Маньчжурии, на них в
целом благожелательно смотрели и правительство, и
партии, и широкие слои населения.
Квантунская армия базировалась в Порт-Артуре, и в
20-е годы ее главной задачей была защита Квантунской
территории и зоны Южно-Маньчжурской железной до
роги. Но ряд офицеров Квантунской армии, в осо
бенности среднего звена, вынашивал более амбициозные
планы. Движимые паназиатским идеализмом, ощуще
нием исходящей от Запада и СССР угрозы и верой в
японскую миссию в Восточной Азии, эти люди заго
релись идеей отделения Маньчжурии от Китая и созда
ния независимого государства, очищенного от внутрияпонской либерально-капиталистической заразы.
В конце 20-х годов подобные мысли стали переходить
в действия, совершаемые независимо от токийского воен
ного командования. В 1928 г. полковник Комото Дайсаку
уничтожил Чжан Цзо-линя, взорвав его поезд, поскольку
81
Старый Маршал начал в своей жадности становиться
неуправляемым; полковник Доихара Кэндзи за голово
кружительные интриги, исходившие из возглавляемого
им «Токум у кикан» («органа особого назначения»),
сверхсекретного подразделения при втором (разведыва
тельном) отделе генерального штаба императорской
армии, был прозван «маньчжурским Л оуренсом»*.
18 сентября 1931 г. начальник второго отдела пол
ковник Итагаки Сэйсиро и его помощник подполковник
Исивара Кандзи подстроили инцидент, который дал
Квантунской армии возможность захватить всю тер
риторию Маньчжурии. Инсценировав взрыв на ж елез
ной дороге близ Мукдена (бывшего Фыньтяна, распо
лож енного в 350 милях к юго-западу от Харбина), они
создали повод для нападения на местные китайские
гарнизоны.
Токийские лидеры, хотя и призывали к сдержанно
сти, санкционировали переброску подкреплений из К о
реи, что позволило Квантунской армии распространить
свои действия на всю Маньчжурию. Мукден был взят в
двадцать четыре часа. Заняв в течение последующих трех
недель Гирин и Чанчунь, японцы тем самым установили
свой контроль над всей Южной Маньчжурией. После
того как части Квантунской армии 18 ноября вошли
в Цицикар, Северная Маньчжурия тоже оказалась в ее
руках. Харбин держался до 5 февраля 1932 г., хотя
«Л оур ен с» Доихара и его помощники из «Т окум у кикан»
два или три месяца вели подрывную работу в городе.
Отбросив Молодого Маршала Чжан Сюэ-ляна далеко
на юг к Великой Стене, Квантунская армия переключи
лась на подготовку завоеванной территории к обретению
«независимости». Японская пропаганда преподносила
события, последовавшие за мукденским инцидентом, как
стихийное восстание «народа Маньчжурии» с целью
свержения ненавистного китайского владычества —
справедливое дело, которому Япония не могла не способ
ствовать. 18 февраля 1932 г. китайские коллаборационис
ты под диктовку командования Квантунской армии про
возгласили отделение Маньчжурии от Китайской рес
публики или, точнее, выход ее из подчинения нанкин
скому правительству Чан Кай־ши. 1 марта в Чанчуне
* Томас Эдвард Лоуренс (1888— 1935) — английский офицер,
сыгравший важную роль в восстании арабов против турецкого влады
чества на Ближнем Востоке во время первой мировой войны (прим,
пере в .).
82
(переименованном в Синьцзин, чтоозначает «новая
столица») было объявлено о создании формально не
зависимого государства — Маньчжоу-Го. Чтобы при
дать этому видимость законности, Квантунская армия
вытащила на свет реликт — последнего китайского им
ператора Шуан-туна из Маньчжурской династии, из
вестного также
под именем Генри Пу-и. Отрекшись
от престола в 1912 г. в семилетием возрасте, Пу-и спо
койно жил в Тяньцзине. 10 ноября 1931 г. усилиями «Л о у
ренса» Доихары бывший «Сын Неба» был помещен в
багажник черного «родстера», доставлен на борт япон
ского торгового судна и в конце концов прибыл в Синьц
зин. После небольшого натаскивания слегка сконфужен
ный молодой человек был в 1938 г. формально воз
веден на трон в качестве императора Маньчжоу-Го, эра
правления которого была названа Кан Дэ.
Маньчжоу-Го с момента создания было весьма грубо
декорированным марионеточным государством. Корен
ные жители (китайцы) номинально занимали ведущие
должности в правительственном аппарате, армии и по
лиции, но все решения принимали вездесущие япон
ские «советники». К примеру, японский консул в Харбине
генерал Охаси
Тюити получил пост заместителя ми
нистра иностранных дел. А на заднем плане маячил серый
кардинал — Квантунская армия. Ее командующий по
совместительству был «специальным чрезвычайным и
полномочным послом »,— а проще сказать, наместником.
«Царский путь»
Четыре с половиной месяца, с момента мукденского
инцидента в сентябре 1931 г. до оккупации Харбина
частями Квантунской армии, находившиеся в городе
русские эмигранты, которые так и просились на роль коз
лов отпущения, испытывали тяжкие муки. Озлобленные
китайцы смотрели на них с ненавистью. Русские про
советской ориентации уверенно рассуждали о том, как
Красная армия будет расправляться с белыми, когда
Сталин вторгнется в Маньчжурию. В страшном нервном
напряжении, под градом оскорблений и угроз, эмигран
ты судорожно искали покровителей.
Во время этого нелегкого междуцарствия проживав
шие в Харбине японцы проявили к русским эмигран
там сочувствие и предложили им некоторую защиту.
83
Многие из японцев имели оружие, и на период беспо
рядков их дома, конторы и магазины превратились в
крепости, где русские с благодарностью находили
укрытие.
Сопротивление китайцев оказалось намного слабее,
чем ожидали, и Сталин тоже не сделал попытки поме
шать Японии овладеть Маньчжурией. Поэтому при
ш лось вступить в действие органу особого назначения
«Т ок ум у кикан», который постарался предъявить ощу
тимые доказательства того, что без защиты со стороны
Квантунской армии никак не обойтись. Тайными аген
тами нанимались банды, которые затевали на улицах
Харбина стрельбу и совершили несколько поджогов, ими
тируя свирепых китайских бандитов. Подобные ин
сценировки окупались сторицей, усиливая признатель
ность русских эмигрантов японцам.
Когда части Квантунской армии 5 февраля 1932 г.
вошли в Харбин, они были восторженно встречены со
обществом русских эмигрантов. Из окон вдоль Китайской
улицы свисали флаги с восходящим солнцем; толпы
русских кричали проходящим колоннам: «Банзай!» Рус
ские девушки кидали солдатам букеты и жарко цело
вали японцев в запыленные щеки. Вечером того же дня
десятитысячная процессия русских в чистосердечном
порыве благодарности прошла мимо японского консуль
ства. Во Франции великий князь Кирилл публично
выразил свое удовлетворение тем, что четверть миллио
на его подданных оказались под покровительством Дай
Ниппон*.
Эмигрантские надежды на справедливость и добрую
волю исполнились лишь отчасти — в большинстве слу
чаев первоначальная эйфория сменилась жестоким
разочарованием. Слишком часто японцы проявляли
грубость и высокомерие, которые становились еще более
унизительными в сопоставлении с вездесущим девизом
Маньчжоу-Го — «ван дао» («царский п уть»).
Эти слова, если освободить их от конфуцианской упа
ковки, означали «служ и Японии». Японская пропаганда
создавала образ русского населения Маньчжоу-Го, с
восторгом принимающего благодеяния
«ван дао», ко
торый помог ему избавиться от бедности и прочих тягот
китайского правления. Но что реально означал «ван
дао» в Маньчжоу-Го — об этом предпочитали молчать.
* Великой Японии (я п .).
84
Он означал — кланяться в пояс офицерам японской
императорской армии. Он означал — опускать глаза,
когда японцы, громко переговариваясь, входили в пра
вославную церковь поглазеть на службу. Он означал —
платить «за безопасность» такие суммы, какие не снились
и хунхузам. Он означал — проявлять «искренность», то
есть рвение в сотрудничестве с японцами, якобы вы
полняющими благородную миссию в Восточной Азии.
И прежде всего он означал страх.
Не прошло и нескольких дней с момента взятия Хар
бина, как только что образованная японская военная мис
сия, включавшая в себя представителя командования
Кванту нс кой армии, его штаб и «Токуму кикан», повела
себя таким образом, что у русских эмигрантов не оста
лось ни малейшего сомнения в сути «царского пути». Ко
всем эмигрантским организациям были в качестве «с о
ветников» приставлены говорящие по-русски офицеры.
На прессу была надета удавка цензуры. Некоторые рус
ские сделались стукачами — они терлись на вокзалах,
в гостиницах и кафе, слушали обрывки разговоров
и доносили о подозрительном поведении. Были стукачи
явные, как, например, некий желчный грек, который по
стоянно сидел в вестибюле отеля «М одерн». Другие ра
ботали тайно. И людям приходилось подумать дважды,
прежде чем сказать что-нибудь откровенно — даже близ
кому другу.
Некоторые японцы открыто попирали закон и поря
док, восстановление которых, как утверждалось, было
целью вторжения в Маньчжурию, и очень скоро Маньчж оу-Го наводнили весьма темные личности из страны
Восходящего Солнца, открывавшие игорные дома, бор
дели и притоны для курильщиков опиума. Но самые даль
новидные, оставаясь в тени, действовали через русских,
корейских или китайских посредников.
Парадоксальным образом одной из причин того, что
в Харбине, как никогда раньше, расцвела преступность,
было слишком большое число соперничавших инстан
ций, призванных отвечать за закон и порядок. Девять
различных
органов, отпихивая друг друга локтями,
пытались осуществить нечетко определенные, часто пе
рекрывавшиеся полномочия: «Токум у кикан», подчинен
ный токийскому генеральному штабу императорской
армии; «Кемпеи», или военная жандармерия, подотчет
ная командующему Квантунской армии, чья ставка
находилась в Синьцзине; харбинская муниципальная
85
полиция, находившаяся в ведении городского совета;
харбинская уголовная полиция, также в ведении го
родского совета, но независимая от муниципальной по
лиции; японская консульская полиция; железнодорожная
полиция на К В Ж Д ; и, наконец, три государственных ор
гана
Маньчжоу-Го — жандармерия,
провинциаль
ная полиция, государственная разведывательная служба.
Из всех девяти самыми влиятельными были «Токуму
кикан» и «К ем пеи». Они яростно соперничали между
собой.
Отделения «Токум у кикан» были открыты по всему
Маньчжоу-Го, но в Харбине располагался полевой штаб
армейской разведки и контрразведки, объектом деятель
ности которых являлся Советский Союз. Харбинское от
деление занимало приземистое кирпичное здание на
Большом проспекте в чопорной части Нового города.
Сад отделял этот дом от здания штаб-квартиры японской
военной миссии. Фасад миссии выходил на широкую пло
щадь, где доминировали православный
собор и при
надлежавшая С ССР гостиница «Нью -Харбин».
Штаб-квартира «К ем пеи» находилась на Почтовой,
близ ее пересечения с Вокзальной — широкой улицей,
соединявшей Соборную площадь с Центральным же
лезнодорожным вокзалом. «К ем пеи» отвечала за не
которые из самых грязных аспектов японской политики
30-х годов. Номинально ее задачей был надзор за арми
ей, но фактически в круг ее обязанностей входило рас
следование и подавление военного и гражданского не
повиновения в любой форме. На втором этаже в хар
бинской штаб-квартире «Кем пеи» находились помеще
ния для «особого контингента» — политических преступ
ников. Репутация этого второго этажа была столь мрач
ной, что у русских эмигрантов он вошел в поговорку.
Часто можно было услышать: «Ж ен а меня вчера на вто
рой этаж отправила», «Смотри, на второй этаж по
падешь» и т. д.
И «К ем пеи», и «Токум у кикан» использовали свою
власть для обогащения. Грабеж среди бела дня оправ
дывался «жертвами», принесенными Японией в прошлом
ради процветания Маньчжоу-Го. Из «Токум у кикан»
доходы, как правило, поступали в Токио. Но из «К ем пеи»
они обычно растекались по частным карманам. В 1934 г.
взяточничество среди японских офицеров полиции на
Квантунской территории достигло скандальных раз
меров — тогда консервативно-националистическая то
86
кийская газета «Кокумин симбун» писала, что «у л о в » за
три года службы мог равняться 30 000 иен (примерно
10 000 долларов), что более чем в три раза превышало
заработок полицейского. По харбинским стандартам это
было еще скромно. Некий Николай Николаевич Яги*
заплатил военной миссии 50 000 долларов за назначе
ние советником в харбинскую муниципальную полицию.
Он в многократном размере окупил эту трату.
Чтобы внешне все выглядело чисто, «К ем пеи » и
«Токум у кикан» старались обделывать свои выгодные
делишки, соблюдая видимость законности. И злю блен
ными способами были учреждение монополий и вы
дача лицензий на такие доходные виды бизнеса, как нар
котики, азартные игры, проституция и транспорт.
Сбыт опиума стал особенно мрачной карикатурой
на «царский путь». До 1931 г. его завозили в Маньчжурию
японцы и корейцы, которых защищало право экстеррито
риальности, но в Маньчжоу-Го этот наркотик породил
целую отрасль индустрии. Наркомания среди китай
цев всячески поощрялась, потому что, во-первых, при
носила доход, во-вторых — отвлекала их от политики.
Для увеличения спроса на наркотики принимались
хитроумные меры. С самолетов летели листовки, рас
писывавшие прелести трубки, а на банкнотах МаньчжоуГо многозначительно цвели пышные маки. Один только
Харбин мог похвастаться сотнями магазинов, по ли
цензиям продававших героин и морфий без всяких ре
цептов. Шикарные заведения предлагали богатым клиен
там доставку на дом. В дешевых притонах можно было
с улицы просунуть в специальное отверстие руку с две
надцатью сенами
(что равнялось восьми центам) и
получить укол морфия. Подросткам предлагали «ю но
шеские дозы» в торговых точках рядом со школами.
В 1934 г., по оценке журналиста Эдгара Сноу, 20 про
центов японцев и корейцев в Маньчжоу-Го были непо
средственно вовлечены в распространение зелья. Япон
цы могли свободно торговать наркотиками, но им было
категорически запрещено употреблять их.
По мере развития наркотической индустрии ответ
ственность за производство и сбыт переходила от одного
органа к другому. В 1932— 1933 гг. монополию на зелье
* В Маньчжоу-Го некоторые японцы, в особенности военно
служащие-наемники и агенты разведки, брали русские имена и отче
ства.
87
сохранял «Т окум у кикан», но неимоверно растущий
спрос вскоре превысил его регулятивные возможности.
Оккупация Японией области Ж эхэ во Внутренней Мон
голии в 1933 г. открыла доступ к обширному району, где
выращивали опийный мак, вследствие чего Квантунская
армия учредила совет Маньчжоу־Го по монополии на
опиум, призванный развивать эту отрасль хозяйства.
В Синьцзине, Мукдене, Порт-Артуре, Гирине, Цицикаре
и Харбине (в районе Сунбей) были построены фабрики
по производству морфия, героина и кокаина. В Корее и на
Тайване возросла выработка сырого опиума, который
в большом количестве экспортировался в Маньчжоу-Го.
В 1935 г. командующий Квантунской армией генерал
Минами Дзиро полностью передал контроль над сбытом
наркотиков совету по монополии на опиум. К этому
времени по официальным данным годовое производство
составляло 300 000 фунтов, принося доход в 7 миллио
нов долларов. Реальная цифра была гораздо выше, так
как «Т окум у кикан» и «К ем пеи» имели своих «частных»
поставщиков.
Помимо опиумного бизнеса, харбинское отделение
«Т ок ум у кикан» наживалось за счет жульничества на
транспорте, за взятки давая возможность отправлять
грузы по К В Ж Д по пониженному тарифу под маркой
«японских военных поставок». Оно также установило мо
нополию на проституцию на Участковой, где опытные
сотрудники продавали
всем желающим разрешения
заниматься этим делом и регулировали приток деву
шек из Японии.
«Токум у кикан» все время вынужден был соперни
чать с «К ем пеи», также обладавшей хорошим аппети
том. Споры о разграничении полномочий периодиче
ски перерастали в вооруженные стычки между китай
скими и русскими боевиками, состоявшими на службе в
этих органах. Чаще все же мир достигался на основе ком
промиссов. В 1934 г. «Токуму кикан» согласился с тем,
что «К ем пеи » будет «курировать» пять из ста харбин
ских публичных домов, пять из пятидесяти заведений
для курения опиума и один из двухсот магазинов, тор
говавших наркотиками.
Русские эмигранты Харбина быстро поняли, что
японское правление дает, мягко говоря, сомнительные
выгоды. О сопротивлении, однако, не могло быть и речи.
Нужно было либо приспосабливаться,
либо уезжать.
Тысячи людей перебрались в Бэйпин, Тяньцзинь и Ш ан
88
хай, которые в какой-то мере находились вне япон
ской сферы влияния, пока в 1937 г. не разразился «ки
тайский инцидент». А всем прочим оставалось одно —
изображать преклонение перед прелестями «царского
пути» и находить тайное удовлетворение в едком сарказ
ме. «Они слишком рано слезли с деревьев»,— шутили в
тесном кругу, и каждый раз эти слова сопровождались
взрывом нервного смеха.
Сотрудничество
Квантунская армия горела желанием объединить раз
дробленные эмигрантские группы Маньчжоу-Го в еди
ную организацию, которой легко было бы управлять и
которую можно было бы использовать для антисо
ветской деятельности. Соответственно, начался поиск
эмигрантских лидеров, согласных сотрудничать.
Самым подходящим кандидатом, на первый взгляд,
был казацкий атаман Григорий Семенов, которого япон
цы поддерживали во время сибирской интервенции. Ж е
лания содействовать японским властям у Семенова бы
ло хоть отбавляй, и он все еще пользовался популяр
ностью среди забайкальских казаков, расселившихся на
севере и востоке Маньчжурии. В то же время его канди
датура вызывала некоторые сомнения. Удобно устроив
шись в Дайрене, он оказался далеко от Харбина, где
скопилась большая часть русского населения. Его
злодеяния во время гражданской войны еще не были
забыты. И, что самое главное, офицеры «Т окум у кикан»,
игравшие главную роль в «руководстве» русскими эми
грантами в Маньчжоу-Го, считали Семенова импульсив
ным, капризным и «отставшим от времени» человеком.
С другой стороны, наиболее уважаемые люди в хар
бинской русской коммуне и слышать не хотели о со
трудничестве с японцами. Генералы Вержбицкий и
Бакшеев, которые представляли соответственно монархи
стов, поддерживавших «Николаш у», и казаков, вежливо
отклонили японские
предложения. Николай Львович
Гондатти, восьмидесятилетний бывший
губернатор
Приморской области, отказывался наотрез, хотя к нему
обращались неоднократно. Когда к нему домой пришли
четверо жандармов из «Кем пеи», чтобы сделать предло
жение, которое отклонить будеть нельзя, Гондатти пред
стал перед ними с орденом, полученным им десяти
89
летия назад от императора Мэйдзи. Люди из «К ем пеи » с
поклонами ретировались.
Японцы в конце концов остановились на генерале
Владимире Александровиче Кислицыне, лидере местных
легитимистов (монархистов, стоявших за Кирилла).
О Кислицыне один автор пишет как о «культурном, чест
ном человеке», другой — как о «пустоголовом, тщеслав
ном паразите». Он всегда называл себя генералом, но
недоброжелатели утверждали, что он был простым ка
валерийским капитаном, незаслуженно повышенным
в чине великим князем Кириллом после революции.
Истина лежит где-то посередине. Кислицын участвовал
в первой мировой войне, в гражданскую войну служил
в армиях генерала Миллера и адмирала Колчака.
П осле поражения Колчака он повысил себя до гене
рала, командовал Первой кавалерийской дивизией в
районе Читы, а затем — Первой сводной Маньчжурской
дивизией; после разгрома белых в 1922 г. он нашел убе
жище в Маньчжурии. Кислицын был величествен и сго
ворчив; последнее некоторые связывали с четырнадцатью
ранениями в голову, полученными в различных кампа
ниях, а некоторые — со слабостью к водке.
Но «Токум у кикан» и «К ем пеи» было мало одной лишь
почтенной декоративной фигуры. Им нужны были мо
лодые активисты, способные исполнять и отдавать при
казы и не задающие лишних вопросов. Неплохо, чтобы
они были антисоветски настроенными русскими патрио
тами, но самое важное — чтобы они следовали «цар
скому пути», то есть налаживали бизнес, связанный с про
ституцией и наркотиками, похищали ради выкупа бо
гатых китайцев и русских, время от времени по тре
бованию совершали убийства. Амлето Веспа, итальянский
наемник, служивший в Маньчжурии разным начальни
кам — как китайцам, так и японцам,— в своих ярких
мемуарах цитирует офицера из «Токум у кикан»: «М ы
хотим привлечь неглупых молодых людей, которые с
гордостью примут от нас некоторую власть и которые
будут выполнять наши указания. Для прикрытия нашей
деятельности нам нужны русские с громкими имена
ми — от них особого ума не требуется».
Среди потенциальных активных коллаборационистов,
к которым японцы проявляли интерес, был генерал
Владимир Косьмин, председатель Русской фашистской
партии (Р Ф П ) и глава местного отделения террористи
ческого Братства русской правды, о чьих самоубийствен
90
ных рейдах на территорию СССР в 20־е годы было хоро
шо известно. С октября 1931 г. вплоть до падения Хар
бина в феврале 1932 г. Косьмин рьяно завоевывал япон
ское
доверие,
выполняя
поручения
«Токум у
кикан»: его люди подкладывали в общественные места бом
бы с таким расчетом, чтобы их вовремя обнаружили, и
инсценировали
при участии местной шпаны уличные
схватки.
Константин Родзаевский попал в несколько другую
категорию. В 1931 г. ему исполнилось всего двадцать
четыре года, и молодой генеральный секретарь Р Ф П был
скорее пропагандистом, чем уличным бойцом. Тем не
менее он отозвался на японские прощупывания с таким
энтузиазмом, что «Токум у кикан» стал рассматривать
его как ценного, хоть и слишком нетерпеливого, сотруд
ника, который правильно понимает «царский путь».
«Токум у кикан» связался с Родзаевским тогда же,
когда и с Косыгиным — осенью 1931 г. В феврале 1932 г.,
незадолго до оккупации Харбина Квантунской армией,
Родзаевский получил задание привезти японского жур
налиста на машине с японским флагом к тому месту,
где парни Косьмина только что устроили бузу. Его преду
предили, что могут быть неожиданности, но сказали, что
риск оправдан благородными целями. Предупреждали не
зря — невидимый
снайпер сделал из машины сито,
и, хотя Родзаевский не пострадал, понервничать при
шлось изрядно. Японское консульство заявило фор
мальный протест китайским властям, утверждая, что
«китайские полицейские» преднамеренно открыли огонь
по официальным представителям.
Когда Квантунская армия заняла Харбин, с Род
заевским установили контакт два непохожих друг на
друга японца, которым в последующие десять лет пред
стояло играть жизненно важную роль в судьбах рус
ской эмигрантской коммуны. Это были майор Акикуса
Сюн из «Токум у кикан» и Константин Иванович Нака
мура из «Кем пеи».
Акикуса Сюн, которому в 1932 г. было тридцать во
семь лет, считался в японской императорской армии од
ним из специалистов по России, успел принять участие
в сибирской интервенции и имел хорошие служебные
перспективы. Окончив военную академию, Акикуса про
шел серьезную школу русского языка и российской по
литики, работая во время интервенции переводчиком
в Третьей дивизии, размещавшейся во Владивостоке
91
и Чите. Его квалификация еще больше выросла в 20־е
годы, когда он изучал русский язык в токийской школе
иностранных языков и работал специалистом по СССР
в Русском отделе генерального штаба.
Когда Акикуса в 1932 г. был назначен помощником
начальника харбинского «Токум у кикан» генерал-майора
Комацубары Мититаро, он уже хорошо знал МаньчжоуГо. Он быстро освоился с русскими
эмигрантскими
организациями города и вскоре стал консультантом
Р Ф П и связным офицером между ней и японской военной
миссией. Ему было поручено, давая советы и используя
субсидии, вести Р Ф П по «правильному пути». Уравнове
шенный, тактичный и прямой, Акикуса завоевал ува
жение и даже симпатию большинства эмигрантов, с ко
торыми имел дело.
Другой покровитель Родзаевского, Константин Ива
нович Накамура, был «мансю горо» (маньчжурский
бандит) высшей марки. Прожив в Маньчжурии два
дцать лет, он бегло говорил по-русски, имел законную
русскую жену и, как показывает имя, был крещен по
православному обряду. «К остю », как звали его русские
знакомые, задолго до 1931 г. взяла на заметку хар
бинская муниципальная полиция. Имея для виду па
рикмахерскую в Нахаловке, он был связан с торговлей
наркотиками и содержал публичный дом. В 1924 г.
жена заявила, что он изнасиловал ее двенадцатилетнюю дочь (не от Накамуры), а в 1928 г. китайские влас
ти завели на него дело в связи с использованием не
совершеннолетних проституток. Но Накамуре все схо
дило с рук. Прекрасно зная о его праве экстерриториаль
ности, китайцы могли только жаловаться на него в
японское консульство, которое либо вовсе не принимало
мер, либо ограничивалось их видимостью. Очевидная
неуязвимость Кости для органов правосудия рождала
у эмигрантов мысль о том, что он по какой-то линии
тайно связан с Токио.
«Л и н и я » Накамуры стала явной 19 сентября 1931 г.,
на следующий день после мукденского инцидента, ког
да он пригласил к себе ряд друзей из числа русских
эмигрантов и заявил, что Япония намерена «освобо
дить народ Маньчжурии от коммунистического Гоминь
дана [т. е. националистов под руководством Чан Кайш и ]» и помочь русским патриотам избавить родину от со
ветского ига. Услышав сочувственные отклики, он при
нялся раздавать револьверы, винтовки и ручные гра
92
наты, а также указания о том, как защищать японское
и русское имущество, пока Квантунская армия еще не
вошла в Харбин. Он пообещал, что его собеседники поз
же образуют ядро Российской освободительной армии.
Через четыре месяца Костя стал открыто исполнять
должность
«секретаря-переводчика»
в
«К ем пеи».
Как и майор Акикуса, Накамура сделался советником
и благодетелем РФ П .
Начиная с февраля 1932 г. Родзаевский регулярно
посещал Акикусу и Накамуру в военной миссии и штабквартире «Кем пеи». Он получал от них небольшие суб
сидии, позволившие Р Ф П переехать из тесного помеще
ния в доме Фишера на Диагональной в более солидное
кирпичное здание по адресу Китайская, 125 — за не
сколько домов от отеля «М одерн».
Сотрудничество Родзаевского с «Токум у кикан» и
«К ем пеи» вызвало в рядах Р Ф П раскол и кадровые
перестановки, причем она лишилась всех троих основа
телей РФО — предшествовавшей Р Ф П студенческой
организации. Евгений Кораблев умер от туберкулеза
в 1932 г. Борис Румянцев, использовав свое знание ки
тайского и японского языков, устроился в министерство
иностранных дел Маньчжоу-Го. Александр Покровский
вышел из партии в знак протеста против прояпонской
линии Родзаевского и основал Фашистско-синдикалист
ский союз, вскоре разогнанный японскими властями. П о
кровский был ненадолго арестован «Кем пеи», после че
го решил, что климат Шанхая ему больше подходит.
Взяв с собой жену-поэтессу Марианну Ивановну К о ло
сову, он тихо провалился в забвение.
Генерал Косьмин несколько месяцев оставался но
минальным главой Р Ф П и даже обсуждал с начальником
«Токум у кикан» Комацубарой формирование боевых
частей будущей белой армии. Но в конце 1932 г. Косьмин
польстился на легкую наживу — и потерпел неудачу.
Старый вояка в течение нескольких лет засылал парти
зан в советское Приморье со станции Пограничная на
участке К В Ж Д Харбин— Владивосток, расположенной
на маньчжурской стороне границы. В ноябре 1932 г.
Косьмин убедил руководство Р Ф П в том, что для даль
нейших
рейдов ему нужны деньги, и заручился со
глашением на похищение богатого хозяина молочной
фермы по фамилии Диницын с целью получения
выкупа. Диницын жил недалеко от Пограничной, в удоб
ной близости от базы боевиков Косьмина. Операция
93
прошла успешно, выкуп был получен, и тут Косьмин ре
шил эти деньги присвоить. Он известил штаб-квартиру
Р Ф П в Харбине, что его перехитрили и он остался ни
с чем. Но местный мерзавец Борис Шепунов, обидевшись
на то, что Косьмин с ним не поделился, выложил все
Родзаевскому, и тот пришел к выводу, что фотогенич
ный председатель уже принес всю пользу, какую мог.
Собрав Центральный исполнительный комитет РФ П ,
он добился исключения Косьмина из партии. Вскоре
после этого Косьмин перебрался в Шанхай и спустя ка
кое-то время начал там новую политическую карьеру.
Теперь, когда не было ни Кораблева, ни Румянцева,
ни Покровского, ни Косьмина, Константин Владимирович
Родзаевский стал главой Р Ф П не только де-факто, но и
де-юре. Ему еще нужно было считаться с другим светилом
Р Ф П — Михаилом Матковским. И ему еще нужно было
доказать японцам, что им выгодно с ним сотрудничать.
Глава
VI
М А Н Ь Ч Ж У Р С К А Я М АФ И Я
[Русские фашисты[ — пятно на
добром имени итальянского фашизма
и оскорбление
всего,
что
он
де
монстрирует миру под руководством
дуче.
Лмлето Веспа
(1936 г.)
Покорение Японией Маньчжурии в 1931— 32 гг. от
крыло перед Русской фашистской партией захватываю
щие дух перспективы. Сотрудничество с японцами су
ли ло деньги, покровительство и преимущественное право
на власть в случае войны с Советским Союзом.
Готовить освобождение России, помогая японцам,—
такова была идея-фикс Константина Родзаевского,
который не видел никакого противоречия между патрио
тизмом и союзом с потенциальными врагами отечества.
Поверив японским обещаниям и опьяняя себя собствен
ным красноречием, мини-фюрер очертя голову ринулся
по «царскому пути».
Однако японцы имели относительно русских фа
шистов свои планы. «Токум у кикан» они были нужны
для шпионажа и диверсий в СССР. «К ем пеи» имела
на них виды как на орудие для рэкета. В результате не94
которые «соратники» РФ П , бредившие Национальной
Революцией, вместо нее оказались втянутыми в дела
с наркотиками, проституцией и вымогательством. То,
что начиналось как политическое движение, стало по
степенно вырождаться в рэкет, а РФ П становилась ча
стью контролируемой японцами маньчжурской мафии.
Мозги, мелодии и мускулы
Торопясь использовать только что полученное япон
ское покровительство, Родзаевский в 1932 г. начал ак
тивную вербовку новых членов Р Ф П по всему Дальнему
Востоку. С благословения майора Акикусы Сюна аген
ты РФ П , рассыпавшись веером, будоражили эмигрант
ские коммуны в Китае, Корее и Японии. Местные от
деления открылись в Шанхае, Тяньцзине, Синьцзине,
Дайрене, Кэйдзё (С еу ле), Кобе, Токио и Карафуто
(теперешнем Южном Сахалине). Хотя число новобран
цев вне Маньчжоу-Го не превышало нескольких сотен,
Р Ф П могла наконец претендовать на международный
статус.
Кипя желанием нести в народ фашистское открове
ние, Родзаевский на первое место поставил пропаган
дистское дело. В апреле 1932 г. шанхайская штаб-квар
тира Р Ф П на авеню Жоффр начала выпускать в свет пар
тийный теоретический журнал «Нация». Он предлагал
читателям дурманящую смесь полемики, псевдонауки
и поэзии. «Проф ессор» В. Носач-Носков напыщенно рас
суждал о тактике и идеологии. Николай Дозоров и
Георгий Семена строчили фашистские вирши, которые
читались как пародии на революционные оды Вла
димира Маяковского. Дыры затыкались бесконечными
романами Георгия Кручинина (например, «Свет с Вос
ток а»), имевшими чрезвычайное сходство с советской ли
тературной продукцией. Для международного аромата
включались и переводные материалы. Ж урнал щедро пре
доставлял свои страницы громокипящему многословию
Альфреда Розенберга. Для оформления обложек «Н а
ция» поочередно заимствовала образцы муссолиниевского неоклассицизма и антисемитской кухни «D er
Stürmer»a. Время от времени издатели показывали при
мер творческого плагиата. На одну из обложек пошел
французский военный плакат 1915 года с изображением
улыбающегося «пуалю » и надписью «On les aura!»
95
(«М ы им покаж ем !»); художник переделал его в укра
шенного свастикой легионера РФ П , идущего в атаку
на жидов-комиссаров.
«Н а ц и я » предназначалась для «интеллигенции», а
Р Ф П нужен был и орган для широких масс. Очень кстати
Родзаевскому подвернулся румянцевский листок «Наши
требования», который после того, как «вож дь» в сен
тябре 1932 г. наложил на него лапу, получил название
«Н а ш путь». «Н аш путь» конкурировал с двумя други
ми русскоязычными ежедневными газетами Харбина —
прояпонским «Харбинским временем» и «Зарей», при
надлежавшей евреям. Хотя «Наш путь» по тиражу
(4000) так и не смог догнать ни «В ремя» (25 000), ни
«З а р ю » (10 000), о газете много говорили ввиду ее
сугубой резкости. Ее эмблема представляла собой свас
тику, увенчанную российским двуглавым орлом; на вид
ном месте красовались лозунги РФ П : «Бог, нация, труд!»,
«В се силы Национальной Революции!», «Россия для
россиян!»
Убежденный, что у Р Ф П должна быть своя «M ein
Kam pf», Родзаевский поручил помощникам Матковского
Геннадию Тараданову и Владимиру Кибардину со
чинить что-нибудь в этом роде. Увидевшая свет в 1934 г.,
«А зб ук а фашизма» выдержала несколько переизданий,
и ее если не прочитал, то уж во всяком случае купил каж
дый уважающий себя русский фашист на Дальнем Восто
ке. «А зб у к а » была разбита на сто параграфов, любой из
которых состоял из вопроса и ответа; длина ответа мог
ла быть от восьми строк до двух страниц. Вопросы по
падались самые разные — от «Ч то такое демократия?»
(№ 18) до «И з чего состоит уставная форма одежды
в Русской фашистской партии?» (№ 97). Немало места
было уделено картинам жизни России после Нацио
нальной Революции: общественное согласие, поддержи
ваемое национальными союзами и национальными кор
порациями, процветание и свобода для всех (за исключе
нием евреев). «А зб ук а» во многом повторяла программу
Р Ф П 1931 г., сохраняя ее расплывчатость и эклектизм.
Но кое-что в ней помогает лучше понять психологию
деятелей РФ П . Например, на вопрос «Почему российские
фашисты называют себя фашистами?» следует удиви
тельно простодушный ответ: советская пропаганда
объявила фашизм главным врагом коммунизма, и вслед
ствие этого слово «фаш изм» стало боевым кличем, объ
единяющим советских граждан, недовольных режимом.
96
Название книги, вероятно, было подсказано произ
ведением Николая Бухарина «Азбука коммунизма»
(1921 г.), в котором ведущий теоретик-коммунист 20-х
годов изложил основы марксистской доктрины и страте
гии российских революционеров. Эту связь, если она
существовала, Тараданов и Кибардин не афишировали.
Точно так же Родзаевский обошелся без упоминания
о Чернышевском и Ленине, дав название «Ч то делать?»
своей брошюре 1935 г., критиковавшей второй советский
пятилетний план.
В заключительных параграфах «А збук и » говорилось
о символике, форме, песнях и приветствиях, принятых
в РФ П . Эмблема партии кое-кому могла показаться не
лепым гибридом символов Российской империи и треть
его рейха: белый двуглавый орел, наложенный на чер
ную свастику на желтом фоне. «А збук а» разъясняла,
что орел символизирует русский народ, а свастика —
солидарность с фашистскими движениями в других
странах. Ф лаг Р Ф П обошелся без орла: черная свасти
ка, обведенная белой каймой, на светло-оранжевом
фоне.
Форма Р Ф П состояла из черной фуражки с черным
козырьком, черной, наглухо застегнутой рубашки, черных
галифе и таких же сапог. Чтобы не быть принятым за
шофера, боец Р Ф П носил портупею и нарукавную по
вязку с черной свастикой в ярко-оранжевом кружке,
обведенном узкой белой каймой. Цвета перекликались с
цветами российского имперского знамени.
«Соратники» Р Ф П приветствовали друг друга на
немецкий манер, властно выпрямляя правую руку, слег
ка поднятую вверх. Ж ест обычно подкреплялся энергич
ным возгласом: «Слава России!»— официальным устным
и письменным партийным приветствием.
Без музыки поход — не поход, и такой закоренелый
поклонник оперы, как Родзаевский, просто обязан был
позаботиться о том, чтобы Р Ф П не испытывала недостат
ка в поднимающих дух песнях. Признанные партийные
барды Николай Дозоров и Николай Петлин снабдили ряд
царских и советских мелодий фашистскими текстами;
в результате вышли такие харбинские шлягеры, как «С л у
шай, соратник!» и «Закат красной звезды». Гимн Р Ф П
«Вставайте с нами, братья!» пели на мелодию Пре
ображенского марша — возможно, потому, что покойный
царь Николай был номинально приписан к Преображен
скому полку. Каждая строфа призывала русских людей,
4—150
97
вливаясь в фашистские ряды, идти к национальному
возрождению.
Родзаевский, конечно, понимал, что одними лозун
гами и песнями не обойтись. Нужно было объединять
эмигрантов всех возрастных групп, готовить для прибли
жающейся Национальной Революции штурмовые от
ряды. С этими целями Р Ф П создала в 1932 г. ряд со
путствующих структур. Жена Румянцева Шейна возгла
вила Российское женское фашистское движение. Быст
ро росли детские организации: Союз авангарда — для
мальчиков от десяти до шестнадцати; Союз юных фа
шисток — для девочек от десяти до шестнадцати; Союз
фашистских крошек — для ребят от пяти до десяти.
5 августа 1932 г. в Харбине на японские деньги была уч
реждена секретная партийная
школа для подготовки
«соратников» к подпольной работе на территории СССР.
Занимаясь партийным строительством, Родзаевский
не забывал и о роли бицепсов. «В ож дь» навсегда со
хранил восхищение муссолиниевскими чернорубашечны
ми Бциаёп^Ц — кумирами Р Ф П 20-х годов. «Посмотрите,
в какое могучее государство они превратили маленькую
Италию! Подумайте, какой могла бы стать Р о с с и я !»(*) —
восклицал он в июльском выпуске «Нации» за 1932 г.
В то же лето партия разродилась своим собственным
вариантом Бяиабпзй: был создан Особый отдел. Ф ор
мально задачей Особого отдела считалась охрана ру
ководства партии и партийных собраний. Фактически
же это была команда головорезов, которые по указанию
начальства расправлялись с неугодными из числа рус
ских эмигрантов, евреев и прочих. Обилие желающих
попасть в штурмовики объяснялось скорее бедностью и
скукой, чем идейной убежденностью. Здоровые, неуго
монные молодые люди, жаждавшие пустить в ход кулаки,
искавшие удовлетворения в чувстве власти над себе по
добными, получали в Особом отделе то же, что, не будь
они эмигрантами, могли бы получать в органах НКВД.
Начальником Особого отдела стал крепко сбитый два
дцатисемилетний Александр Александрович Болотов,
или просто Саша. Болотов говорил, что он, пока в
1926 г. не сбежал из СССР, служил в О ГП У . Попав в
Харбин, он прибился к Р Ф П и стал закадычным дру
гом Родзаевского. Трудно было найти двух других столь
несхожих людей. Безразличный к идеологии, Болотов
был весьма привержен насилию, особенно если его
страсть к морфию оказывалась неудовлетворенной. Он
98
обычно щеголял, одетый по всей форме: сапоги, галифе,
черная рубашка. Он все время поигрывал
револьве
ром — так проводник поезда то и дело нащупывает в кар
мане часы. В круг сашиных обязанностей входила ох
рана Родзаевского и поддержание внутрипартийной
безопасности, но он нашел время и для того, чтобы
устроить на втором этаже штаб-квартиры Р Ф П притон
для азартных игр.
Специальностью соратника Болотова было лишать
людей жизни. Он обычно убивал по заданию, но порой
превышал полномочия и действовал по велению сердца.
Из-за подобных импровизаций Болотов не мог считаться
идеальным боевиком; и совсем уж ни к чему была его при
верженность к эстетическим аспектам этой работы. Он,
например, любил убивать ломом. И русские, и японские
источники в один голос говорят о нем как о сумасшед
шем (в одной японской дипломатической депеше он
назван «убийцей-маньяком») — и тем не менее Саша
пребывал на высоком посту большую часть 30-х годов.
И японские работодатели, и русский «вож дь» нахо
дили для него уйму дел.
Гангстеры-патриоты
Когда Родзаевский решился на сотрудничество с
«Токум у кикан» и «Кем пеи», он считал, что это усилит
его позиции в Р Ф П и принесет партии большую выгоду
в случае японско-советской войны. Но скоро стало ясно,
что его покровители понимают задачи Р Ф П по-своему.
Конечно, майор Акикуса из «Токум у кикан» и Костя
Накамура из «К ем пеи» постоянно внушали Родзаевскому, что близок день, когда великая Белая армия,
ведомая «русскими патриотами», плечом к плечу с япон
ской
императорской армией выступит в освободитель
ный поход против коммунистов. Но пока суд да дело,
требуется кое-какая практическая помощь — бывают си
туации, когда прямого участия японцев лучше избежать.
Японские представители, занимавшиеся вымогатель
ством и похищением людей, делали это чужими руками.
Для подобных операций нанимались китайские и рус
ские агенты, соглашения с которыми можно было мгно
венно аннулировать (да и самих агентов в придачу) при
малейшей опасности разоблачения. Сотрудники «К е м
пеи» десятками нанимали русских эмигрантов, стано4* *
99
вившихся вымогателями, грабителями, стукачами и
боевиками. Не обязательно это были подонки — некото
рые наивные идеалисты полагали, что ведут благородную
борьбу с «красными и евреями». Далеко не все имели
отношение к РФ П . Независимо от мотивов их действий
и от партийной принадлежности, те, кто выполнял «о с о
бы е» задания японцев, лишались свободы передвижения.
Люди, заглянувшие за кулисы «царского пути», представ
ляли для японцев потенциальную опасность, и те раз
решали им выезжать за пределы Маньчжоу-Го только
в том случае, если члены их семей оставались в качестве
заложников.
После 1932 г. с благословения японцев на улицах
Харбина бесчинствовало немало русских банд. Состояв
шие на служ бе у различных организаций, они порой вы
ясняли отношения друг с другом, претендуя на право
контроля над проституцией и сбытом наркотиков в том
или ином спорном районе. В других случаях они объеди
няли силы для выполнения важных заданий — напри
мер, в апреле 1932 г., когда в Маньчжоу-Го приехала
комиссия Литтона. Эта комиссия была направлена туда
Лигой Наций для расследования обстоятельств мукден
ского инцидента, происшедшего в сентябре 1931 г. и
давшего повод для японского вторжения в Маньчжурию.
Официальные лица из Франции, Германии, Италии и
С Ш А , возглавляемые британцем — графом Литтоном,
провели в Харбине несколько дней, остановившись в
отеле «М одерн». Отель и его окрестности наводнили сту
качи и боевики, получившие задание не допускать ни
каких «самодеятельны х» контактов с членами ко
миссии — ни писем, ни петиций, ни молящего ше
пота, ничего, что могло бы указывать на какие-то иные
чувства жителей Маньчжоу-Го по отношению к властям,
кроме экстатического восторга.
Русские банды, конечно, не нуждались в подталкива
нии со стороны японцев, когда речь шла об акциях про
тив евреев,— ведь в среде бывших офицеров, казаков и
монархистов, не говоря уже об РФ П , антисемитизм цвел
пышным цветом. В Харбине его подогревали миф о том,
что Октябрьская революция — дело рук евреев, и тот
факт, что из еврейского населения города несколько
человек были весьма состоятельны. То, что тысячи дру
гих евреев точно так же бежали от большевиков и были
точно так же бедны и беззащитны, как и русские эмигран
ты, не имело никакого значения. Значение имело лишь
юо
бросавшееся в глаза богатство малой части еврейской
общины. Оно до глубины души возмущало многих ме
нее удачливых эмигрантов. Р Ф П всячески раздувала
это возмущение, бичуя «еврейский большевизм» и «ев
рейский капитализм» в публичных выступлениях и пе
чати. Переходя от слов к делу, чернорубашечники Р Ф П
громили еврейские магазины, били окна в синагоге,
устраивали засады на студентов-евреев. Д ля само
защиты харбинские евреи создали местное отделение
юношеской полувоенной организации «Бейтар». «Бейтар» вступал в кулачные бои не только с черноруба
шечниками РФ П , но и с просоветски настроенными
«юными пионерами».
Харбинская полиция обычно не проявляла особого
интереса к евреям, делая исключение лишь для самых
богатых. Состоятельных же евреев сам Бог велел не
множко потрясти. Вообще, в 1932 г. произошел ряд
похищений, организованных офицерами из «К ем п еи »
и муниципальной полиции и выполненных с помощью
русских наемников. Жертвами похищений в первую оче
редь становились китайские и русские торговцы или
специалисты с высшим образованием, способные за
платить выкуп, варьировавшийся от 5000 до 100 000 дол
ларов. Некоторые, откупившись от однойшайки и тем
самым доказав свою платежеспособность, тут же по
падали в лапы другой.
Первое подстроенное полицией похищение еврея про
изошло 11 марта 1932 г., через десять дней после созда
ния Маньчжоу-Го и через одиннадцать дней после при
езда в Японию комиссии Литтона. Жертвой стал апте
карь по фамилии Кофман. Организовал это дело Костя
Накамура, а провернули его полдюжины русских эми
грантов, в том числе Кириченко и Галушко — двое бан
дитов, регулярно выполнявших «особы е» задания «К е м
пеи». Кофмана заграбастали часов в десять вечера на
одной из улиц Пристани, несколько часов продержали в
подвале в Новом городе и наконец перевезли в китайскую
хижину на юго-восточной окраине Модягоу. 12 марта
русские газеты объявили, что Кофман похищен хун
хузами, которые требуют выкуп в 30 000 долларов. В те
чение месяца семья Кофмана отказывалась платить, тре
буя согласия на это со стороны самого аптекаря. Нако
нец жена Кофмана все же сдалась и раскошелилась на
18 000 долларов в обмен на обещание «бандитов» освобо
дить ее мужа. Она его так и не увидела. Тремя неделями
101
раньше его расчлененные останки были сброшены в ров,
куда сваливали неопознанные трупы,
найденные на
улицах Харбина. Согласно одному не вполне надежному
свидетельству, Кофмана подверг пытке и убил Констан
тин Родзаевский.
Вопрос о том, совершил ли «вож дь» убийство по зада
нию японских покровителей, остается открытым. Италья
нец-наемник Амлето
Веспа ярко изобразил встречу с
Родзаевским, происшедшую, по его словам, когда на
чальство из «Токум у кикан» поручило ему проверить
слухи об убийстве Кофмана. Веспа, приведенный в некий
загородный дом доверенными лицами «Кем пеи», якобы
увидел там Родзаевского, пьющего пиво вместе с Кири
ченко и Галушко. Когда Родзаевский услышал, о чем его
спрашивают, его как прорвало: «Эта грязная жидовская
свинья больше любила деньги, чем собственную шкуру.
Не хотел с нами разговаривать и писать жене, вот и по
лучил за это. Я попугал его немножко, а старый дурак
возьми и загнись».
«П оп угал его немножко», как выяснилось, означает —
опалил ему лицо до неузнаваемости, а потом задушил.
На вопрос о том, кто убил аптекаря, Родзаевский (если
верить Веспе) злорадно ответил: «Я , и такой же смертью
умрут все грязные жиды и враги России».
Вслед за Веспой еще один автор мемуаров, выпус
тивший их во время второй мировой войны под псев
донимом «Александр Перников», изображает Родзаев
ского как убийцу-садиста. Но версия Веспы и «Перникова» противоречит отзывам некоторых людей, хорошо
знавших Родзаевского и отмечавших, что он избегал на
силия. В 1946 г. в Москве Родзаевский признался во
многих преступлениях — но не в убийстве. Прояснить
его роль в деле Кофмана, без сомнения, могли бы ма
териалы харбинской «Кем пеи», но они или уничтожены,
или вывезены в СССР в 1945 г.
Офицерам из «К ем пеи» удалось унять разговоры о
деле Кофмана в харбинской печати, но, как они ни стара
лись, люди начали догадываться о тесном сотрудничестве
между полицией и преступниками. Чтобы защитить свою
жизнь, все новые и новые богатые евреи пытались по
лучить гражданство тех стран, которые пользовались
в Маньчжоу-Го правом экстерриториальности (особенно
популярны были Англия, Франция и Соединенные Ш та
ты ). Над еврейскими домами и магазинами реяли
иностранные флаги-талисманы.
102
Дипломатические ухищрения, впрочем, не очень-то
пугали деловых людей из «К ем пеи», которые действо
вали все смелее. Летом 1933 г. Костя Накамура явился
на Китайскую, в штаб-квартиру РФ П , с новой идеей:
подоить Иосифа Каспе, одного из богатейших евреев
Харбина. Накамура считал Родзаевского ценным помощ
ником, ибо знал, что у «вож дя» есть люди, способные вы
полнять поручения без лишних вопросов.
Д ело Каспе
Иосиф Каспе перебрался в Харбин из России при
мерно на рубеже веков; он верно оценил новые коммер
ческие возможности, возникшие в связи с постройкой
К В Ж Д . Он открыл скромную часовую мастерскую, слу
жившую одновременно комиссионным магазином. П о
степенно он расширял дело и к 1918 г. стал хозяином од
ного из богатейших на Дальнем Востоке ювелирных
магазинов. В 20-е годы деятельность Каспе приобрела
новый размах: он купил несколько кинотеатров и луч
ший в Харбине отель «М одерн». В 1932 г. его состояние,
по слухам, исчислялось миллионами юаней.
И махинаторы из «К ем пеи», и Р Ф П имели свои при
чины для того, чтобы уделить Иосифу Каспе особое вни
мание. Для деятелей из военной жандармерии его бью
щее в глаза богатство было слишком уж соблазнитель
ной приманкой. А для горячих голов из Р Ф П он вопло
щал в себе еврея-вампира, нагло жиреющего на несчасть
ях других. Поведение Каспе в какой-то степени провоци
ровало подобные обвинения. Он любил поговорить о сво
ем состоянии. Что еще хуже, его магазин на Китайской
предлагал
покупателям
серебро,
художественную
эмаль, брильянтовые ожерелья, кольца с изумрудами,
пасхальные яички от Фаберже и севрский фарфор,
скупаемые им по дешевке у советского правительства,
которое реквизировало все это у прежних владель
цев. Торговать подобным товаром, живя в окружении
эмигрантов, настроенных резко антикоммунистически,
значило играть с огнем. В 1932 г. «Наш путь» начал се
рию атак против Каспе, обвиняя его в «неправедном обо
гащении за счет обобранных русских страдальцев».
Газета также назвала его агентом Коминтерна.
Иосиф Каспе прекрасно понимал, какую ненависть
вызывает стиль его жизни. Этот жесткий и хитрый чело
103
век, для которого в Харбине не было тайн, сделал все,
чтобы избежать похищения. Окна и двери в той секции
отеля «М одерн», где он жил, были забраны решетками
из толсты х стальных прутьев. Здание патрулировали
вооруженные русские телохранители, и он никуда не
ходил без их сопровождения. Каспе позаботился и о
сохранности своего имущества. Вскоре после того, как
Япония оккупировала Маньчжурию, он передал отель
«М од ер н » и кинотеатры двоим сыновьям, которые жили
в Париже и были гражданами Франции. Над всеми его
заведениями теперь весело реяли
трехцветные фран
цузские флаги, возвещая их неуязвимость для опусто
шительного «царского пути». И, наконец, он предупре
дил французского консула Рейно, чтобы тот принял не
медленные меры, если возникнет угроза его жизни или
собственности.
Но в оборонительных порядках Иосифа Каспе наш
лось уязвимое место — младший сын Семен. В 1933 г.
ему было двадцать четыре года, и он стоял на пороге
блестящей музыкальной карьеры. Получив диплом Па
рижской консерватории, он приехал в Харбин, где со
стоялся его дебют
как профессионального пианиста.
Иосиф души не чаял в Семене. Он заявлял всем и каж
дому, что его сын играет не хуже Падеревского, и не
скупился на расходы, договариваясь о концертах с луч
шими залами Харбина, Шанхая и Токио.
Иосиф предупреждал Семена об опасностях, подсте
регающих богатого еврея в Харбине. Он говорил, чтобы
тот ни в коем случае не ходил по улицам один, особен
но поздно вечером. Семен только отмахивался, считая
это проявлением обычного родительского беспокойства,
и не отказывал себе в ночных прогулках. Чего ему боять
ся — ведь он не какой-нибудь там бесправный беженец!
В кармане у него леж ал французский паспорт, гаран
тировавший, как он думал, неприкосновенность.
Кто организовал похищение Семена, точно неиз
вестно, но, скорее всего, это были деятели из «К ем пеи», которым не давало покоя богатство Каспе. Дру
гие полицейские службы, не говоря уже о многочислен
ных бандах, тоже имели хороший аппетит и свободу
действий. По одному свидетельству, двое сотрудников
«К ем п еи » утверждали, что идея принадлежит перевод
чику жандармерии Косте Накамуре. Он якобы посвятил
в свои планы Константина Родзаевского и инспекто
ра харбинской муниципальной полиции Николая Мар
104
тынова, которым предстояло подобрать исполнителей.
В июле 1933 г. эта тройка регулярно собиралась в ничем
не примечательном доме в Новом городе, снятом на
имя Накамуры. Там обсуждались детали предприятия.
Мартынов работал в следственном отделе и обладал
бесценным практическим опытом. Его знания о по
хищениях были уникальны: он сам совершал их и сам
же расследовал. Кроме того, он держал команду рус
ских «шестерок», которые повиновались без лишних воп
росов. Единственным недостатком Мартынова была л ег
кость, с которой он шел на убийство,— качество это
он приобрел в гражданскую войну и развил во время
службы в Братстве русской правды. В 1932 г. он застре
лил бывшего полковника царской армии Аргунова. К и
тайский суд оправдал его, установив, что произошел слу
чайный выстрел из его служебного пистолета, когда
он и Аргунов шли рядом. Как при этом пуля ухитри
лась попасть Аргунову меж глаз, осталось невыяснен
ным. Впрочем, нет худа без добра — эти вспышки ста
вили Мартынова в зависимость от японских покрови
телей, без которых сидеть ему за решеткой.
Накамура не был уверен, стоит ли подключать к опе
рации Родзаевского. «В ож дь» Р Ф П смотрел на все сквозь
призму политики, да к тому же склонен был выставляться
перед людьми, что могло привести к утечке информации.
Все же Родзаевский обладал ценными кадрами и све
дениями о Каспе, так что Накамура решил заручиться
его поддержкой.
Открывшись Родзаевскому, Накамура тут же увидел,
что его первоначальные сомнения подтверждаются. К он
стантин Владимирович жаждал не денег Каспе, а его
крови. Он заявил, что Семена следует не просто по
хитить, а казнить как агента Коминтерна — и пусть себе
протестуют евреи из французского правительства! Санк
ционировать политическое убийство Накамура отказал
ся наотрез и выдвинул следующие условия: 1) опера
ция не имеет ничего общего с политикой; 2) максималь
ная секретность; 3) предпринимать похищение следу
ет, только убедившись в том, что французские пред
ставители не поднимут
большого шума. Обиженный
Родзаевский вышел из игры, и Мартынов целиком взял
дело на себя.
Прежде чем спускать Мартынова с поводка, Нака
мура осторожно навел справки об отношениях между
Каспе и французским консулом Рей но. Получив, к сво
105
ему удовольствию, заверения в том, что никаких лич
ных связей у них нет, он позволил Мартынову начать
набирать команду, но предупредил, чтобы ни при каких
обстоятельствах тот не проговорился, на кого работает.
Настоящий солдат «царского пути», Мартынов вряд ли
нуждался в подобных напоминаниях — он знал, что
в случае неудачи ему придется взять всю вину на себя.
В конце июля 1933 г. Мартынов обратился к своему
верному оруженосцу Алексею Шандарю и предложил ему
возглавить группу захвата. Он также нанял троих вете
ранов «особы х заданий»: Кириченко и Галушко, участво
вавших в похищении Кофмана, и Зайцева. Зайцев был
разносторонне одаренный бандит и работал по найму,
в основном в Ш анхае и Тяньцзине. Когда он шел уби
вать, он говорил: «П ош ел на охоту». По неясным причи
нам Шандарь попросил включить в группу двоих любите
лей — Комисаренко и Безручко. Мартынов неохотно
согласился, взяв с Шандаря слово, что они не будут
выполнять сложных поручений.
Мартынов распределил роли. Зайцеву и Кириченко
предстояло под руководством Шандаря захватить Семена
Каспе. Охранять его до уплаты выкупа в укромном месте
в Старом городе было поручено Галушко, Комисаренко
и Безручко. Сам же Мартынов должен был оставаться
в тени. Он не мог пока вступать в контакт с жертвой —
ведь им, возможно, придется еще столкнуться лицом
к лицу в ходе полицейского расследования.
Благодаря стукачам, среди которых не последнюю
роль играл грек в вестибюле отеля «М одерн», Мартынов
имел о Семене подробные сведения. Он знал, с кем дру
жит молодой пианист, в какие ходит рестораны,
где предпочитает гулять. Он даже знал, что шофер
Семена вооружен револьвером (разрешение-то выдава
ло ведомство Мартынова!). Не удивительно, что при
похищении банда действовала с точностью отлаженного
механизма.
Семен Каспе был схвачен 24 августа 1933 г. за не
сколько минут до полуночи. Он провожал домой девуш
ку по имени Лидия Чернецкая после ужина в отеле
«М одерн ». Как только автомобиль остановился у ее
дверей, из густой тени выскочил Шандарь, скользнул
на переднее сиденье и выхватил у шофера револьвер.
Тем временем Кириченко открыл заднюю дверь, сел в
машину и велел Лидии и Семену сидеть тихо. Они пови
новались. Шандарь приказал шоферу ехать в Новый го
106
род, где он и Лидия были отпущены, получив наставле
ния о том, что сказать Иосифу Каспе. Семена пересадили
в другую машину, и Зайцев отвез его за город на берег
реки. Там он передал пианиста Галушко и Безручко, ко
торые в третьей машине доставили его в Старый город
в заранее приготовленное убежище.
Хотя операция прошла гладко, с получением выкупа
дело не заладилось. Накамура оценил освобождение Се
мена в 300 000 долларов — он считал, что такую сумму
Иосиф вполне может заплатить. Но он плохо знал ха
рактер старика. Узнав от Лидии о похищении сына, о
размере выкупа и об угрозе убить Семена при первой же
попытке связаться с полицией или французскими влас
тями, старый Каспе реагировал на это с характерной для
него решительностью. Он немедленно известил о случив
шемся все полицейские службы Харбина, потребовал
вмешательства французского консула и объявил через
газеты, что и не подумает платить, ибо никто не посмеет
причинить вред его сыну.
Похищение Семена наэлектризовало весь Харбин.
Со столь известным иностранным гражданином такое
случилось здесь впервые. В обстановке газетной шу
михи все полицейские ведомства города (муниципаль
ная, государственная, японская консульская, ж елезно
дорожная полиция и «К ем п еи ») независимо друг от дру
га начали расследовать это дело.
Первое подозрение — как официальное, так и не
официальное — пало на РФ П . Ее члены, за немногими
исключениями, были убежденными антисемитами, и
«Н аш путь» регулярно подвергал старшего Каспе жесто
ким нападкам. Все знали, что глава чернорубашечни
ков Саша Болотов не раз участвовал в подобных пред
приятиях. Муниципальная полиция допросила несколь
ких фашистов, а Михаила Матковского (уж его-то
зачем?) задержали на три дня. Родзаевского, однако,
не тронули.
Николай Мартынов, как он и предполагал, получил
от начальника следственного отдела муниципальной по
лиции Л. Н. Горошкевича задание заняться поисками м о
лодого Каспе. Ничтоже сумняшеся Мартынов посетил
Иосифа Каспе и французского консула Рейно, выразил
обоим сожаление и заверил их в том, что придает этому
делу первостепенное значение.
Мартынов недолго наслаждался ловким розыгрышем.
Не прошло и недели, как события приняли неожиданный
107
оборот, при котором тайное грозило стать явным. Если
французский консул Рейно, подтверждая прогноз На
камуры, проявлял к судьбе молодого Каспе лишь фор
мальный интерес, то вице-консул Альбер Шамбон почув
ствовал, что преступление имеет двойное дно, и посчитал
делом чести разобраться в нем до конца. Ш амбон ве
л е л старому Каспе вести с похитителями переговоры,
но не удовлетворять их требований. Тем временем
он нанял частных русских сыщиков и начал собственное
расследование. В течение двух недель подозрение о том,
что похищение — результат сговора с японцами, пере
росло у Ш амбона в уверенность. Осталось только по
лучить доказательства.
К середине сентября похитители начали проявлять
признаки нетерпения. Создавалось впечатление, что ста
рый Каспе тянет время. Ш амбон пообещал за освобож
дение Семена щедрую денежную премию, к которой
проявил нескрываемый интерес даже Саша Болотов.
Но хуже всего было то, что агенты Шамбона, по слу
хам, напали на след. Не рискуя оставаться в Харбине, по
хитители перевезли узника из Старого города в Сяолинь — уединенную деревушку в тридцати милях от
города.
«Перников» пишет, что в конце сентября Накамура,
занервничав, отстранил от руководства Мартынова и сно
ва обратился к Родзаевскому, чтобы тот прикончил Се
мена. Соучастие Родзаевского в преступлении на этой
стадии не доказано и маловероятно, но многие при
знаки указывают на то, что кто-то начал склоняться
к мысли об убийстве молодого Каспе.
Х отя Семен во всем был послушен тюремщикам и
писал отцу слезные письма, прося согласиться с их тре
бованиями, судьба его, по существу, уже была решена.
Вынужденное сожительство тянулось неделями, и охрана
(то есть Безручко, Галушко, Юфиченко и Зайцев) ма
ло-помалу начала вступать с ним в разговоры. От длитель
ного бездействия и скуки языки развязались. Зайцев пу
стился в рассказы о своей деятельности в Братстве рус
ской правды. Попутно он проговорился о том, как пла
нировалось похищение самого Каспе, упомянул о Мар
тынове и дал понять, что цепочка тянется «выше».
Проведав об этой оплошности, Кириченко решил, что
Каспе знает слишком много и, заплатят выкуп или
нет, оставлять его в живых нельзя.
Чтобы заставить старика раскошелиться, похитители
108
28 сентября применили последнее средство. Они отреза
ли несчастному Семену уши, положили в пакет и от
правили по почте в отель «М одерн» с запиской, что за
ушами последуют пальцы. Увидев окровавленную плоть
родного сына, Иосиф на миг потерял самооблада
ние, но Шамбон уговорил его еще немного потерпеть,
сказав, что мучители Семена вот-вот будут обна
ружены.
Вице-консул не обманывал. Через несколько дней
его агенты вышли на Комисаренко — самого молодого
члена банды, в наименьшей степени причастного к пре
ступлению. На допросе во французском консульстве
Комисаренко раскололся. Ему пообещали освобожде
ние, и в обмен на это он дал письменные показания, в ко
торых признал свою вину и выдал шестерых сообщ
ников, в том числе Мартынова. Ни Накамуру, ни Родзаевского он не упомянул — то ли из страха, то ли
от незнания. С этими бумагами Ш амбон отправился
к начальнику харбинской муниципальной полиции и
потребовал арестовать злоумышленников. Он также
дал ясно понять, что подозревает японцев в пособни
честве.
Харбинская полиция сообщила о признании Коми
саренко и подозрениях Шамбона в штаб-квартиру
«Кемпеи». Накамура отреагировал со всей решительно
стью. Комисаренко по его распоряжению отвезли по
дальше от людских глаз — на станцию Пограничная,
расположенную
у
советско-маньчжурской
границы
в 250 милях к востоку от Харбина. Сыщики Ш ам
бона, на которых указал Комисаренко, были аресто
ваны.
Ответные шаги Накамуры только укрепили реши
мость Шамбона. Он разослал копии показаний Коми
саренко по всем иностранным консульствам. Дело по
лучило широкую огласку в американских, английских
и французских газетах, которые наперебой рассуждали
о соучастии японских властей в преступлении. На
против, «Наш путь» и «Харбинское время», вероятно ин
структируемые «К ем пеи», подвергли Ш амбона ярост
ным нападкам, обвиняя его в злоупотреблении статусом
дипломата. «Н аш путь» окрестил французского вицеконсула «агентом жидов и коммунистов» и призвал всех
русских «патриотов» дать ему прямой отпор. П осле это
го некоторые «соратники» из Р Ф П безрезультатно вы
звали Шамбона на дуэль.
109
Мартынов чувствовал, что вокруг него сжимается
кольцо. 8 октября он обсудил с Шандарем и Кириченко
план дальнейших действий в свете неминуемого разобла
чения. Было решено, что Мартынов и Шандарь не бу
дут уклоняться от ареста, но, если он произойдет, при
мутся отрицать всякую связь с делом Каспе. Прочие (К и
риченко, Зайцев, Галушко, Безручко) останутся на сво
боде, будут по-прежнему охранять Семена в Сяолине и
постараются все же получить выкуп. Даже теперь похи
тители верили, что шанс до конца не упущен. Ведь Комисаренко не выдал Шамбону сяолиньское убежище.
Они рассчитывали воздействовать на мать Семена, ко
торая жила в Париже, с тем, чтобы она оказала
давление на Иосифа.
9 октября Мартынов и Шандарь были арестованы
в своих квартирах муниципальной полицией. Допрошен
ные японским следователем, они сказали, что ниче
го не знают ни о похищении Каспе, ни о его местонахож
дении.
В этот момент Ш амбон нашел могущественного
союзника в лице полковника Ои Фукаси, начальника
железнодорожной полиции, полномочия которой рас
пространялись на всю зону К В Ж Д в Северной Маньчжу
рии. Он, хоть и был японским офицером, не получил,
вероятно, инструкций от «Кем пеи», а если бы и полу
чил, то вряд ли стал бы им следовать. Он находил в
себе силы противостоять давлению «К ем пеи » и не тер
пел никаких нарушений закона в железнодорожной
зоне.
Узнав, что Комисаренко собираются отправить
на Пограничную, Ои 13 октября распорядился задер
жать молодого русского на станции Имяньпо, что в пя
тидесяти милях к востоку от Харбина. Доставленный
обратно в Харбин, Комисаренко дал дополнительные
показания, которые помогли полковнику Ои в его поис
ках. 28 ноября Ои выяснил, что два человека, похо
жие на Зайцева и Безручко, регулярно куда-то ездят
на поезде из Старого города. Он приказал их арес
товать.
Кульминация дела Каспе
в разных версиях
описывается по-разному. Пресса сообщала, что Безручко
сдался властям, а Зайцев, Кириченко и Галушко уби
ли Семена и покинули Сяолинь. Пытаясь добраться до
убежища в малонаселенной местности к северу от Хар
бина, трое беглецов были выслежены. Зайцева и Кири
но
ченко схватили, а Галушко оказал сопротивление и был
застрелен. Однако источники, связанные с «К ем пеи », ри
суют совсем другую картину. После того как агенты Ои
задержали Безручко и Зайцева на вокзале в Старом
городе, наблюдавшие арест стукачи известили о нем На
камуру, который тут же помчался в Сяолинь. Там он при
казал Кириченко убить Семена. После этого он вынул
пистолет и пустил Галушко пулю в лоб, поскольку, со
гласно одной из версий, тот только что заключил с Семе
ном тайную сделку, пообещав за деньги выпустить юношу
на свободу. Затем Костя велел Кириченко вернуться в
Харбин одному, взять в штаб-квартире «К ем п еи » фаль
шивый паспорт и затаиться в дальнем северном углу
Маньчжоу-Г о.
Как бы то ни было, 3 декабря 1933 г. представитель
«К ем пеи» заявил, что поблизости от деревни Сяолинь
найдено слегка присыпанное землей тело Семена.
Он также сказал, что все похитители молодого
Каспе, кроме Кириченко*, либо убиты, либо нахо
дятся под арестом в харбинской муниципальной поли
ции.
Не в состоянии поверить в такую развязку, Иосиф
Каспе требовал, чтобы ему показали труп сына. Уви
дев истощенное, грязное тело, небритые щеки, обезобра
женное гангреной лицо, раны на месте ушей, старик
наконец понял, что вытерпел его сын за девяносто пять
дней заточения. До этой минуты державший себя в ру
ках, Иосиф издал сдавленный стон, который перешел в
вопль отчаяния.
Тысячи харбинцев всех национальностей, и японцы в
том числе, отозвались на крик Иосифа Каспе. Похороны
Семена превратились в демонстрацию, на которой люди
выражали свое негодование. В пламенном надгробном
слове доктор Абрам Кауфман обрушился не только на
убийц Каспе, но и на тех, кто стоял за ними и остался на
свободе. Намек был абсолютно ясен. Подонки из «К е м
пеи» потом угрожали безрассудному Кауфману, но
арестовать его не решились. Токио явно не хотело воз
буждать против себя общественное мнение всего мира
и постаралось спустить дело на тормозах. Суд над Мар
тыновым и его сообщниками состоялся только через пят
надцать месяцев. Окончательный приговор был вынесен
лишь в 1936 г. после ряда судебных трюков, привлек
* 18 декабря Кириченко был задержан людьми полковника Ои
к северу от Харбина.
111
ших к себе не меньше внимания, чем само преступ
ление*.
Х отя японским властям больше всего хотелось, чтобы
о деле Каспе поскорее забыли, их протеже Родзаевский
постарался превратить его в cause célèbre**. Не обращая
внимания на смятение покровителей, он злорадствовал
по поводу гибели Семена в газете «Наш путь» и восхва
л я л его убийц как настоящих российских патриотов.
Костя Накамура очень хорошо понимал, что, если Кон
стантина Владимировича занесло, его следует унять.
Поэтому сотрудники «К ем пеи» периодически наведы
вались в редакцию газеты, проявляя заботу о правиль
ном понимании ею «царского пути».
Несмотря на шум, вызванный делом Каспе, Родзаев
ский, подводя итоги 1933 г., мог быть доволен. В два
дцать шесть лет он единолично возглавлял самую силь
ную на Дальнем Востоке организацию русских эмигран
тов. Количество членов Р Ф П увеличилось от 200 в
1931 г. до 5000 в 1933 г.— в двадцать пять раз. Было яс
но, что фашизму принадлежит блестящее будущее во
всем мире. В Германии только что пришел к власти
Адольф Гитлер. Бенито Муссолини во всеуслышание
объявил о возрождении Римской империи. Фашистские
движения набирали силу в Испании, Франции, на Бал
канах, в Южной Америке. Япония продолжала свою
экспансию в Азии и на всех парах шла к столкновению
с Советским Союзом. Японский военный министр гене
рал Араки Садао знал русский язык, люто ненавидел
коммунистов и сочувствовал РФ П . Советско-японская
война могла вызвать Национальную Революцию и —
почему бы и нет?— превратить его, Константина Вла
димировича Родзаевского, из вождя российских фа
шистов в вождя всей России.
Но постойте. Действительно ли он был вождем всех
русских фашистов? Сомнение в этом рождали невнятные
слухи о некоем Анастасии Вонсяцком, объявившем себя
вождем русских фашистов
в Соединенных Штатах.
Родзаевский решил проверить, что за этим
кроется.
Первоначальные опасения обернулись десятилетней го
ловной болью: на пустынную сцену эмигрантской полити
ки эффектно выбежал поддельный граф из Коннектикута.
* См. главу XI.
** Громкое дело ( фр.).
112
Г л а в а V II
РУССКАЯ ЗО ЛУШ КА
Я не хочу сказать, что всякий
русский, эмигрировавший в Соеди
ненные Штаты, непременно плут, но я
уверен, что никакая другая страна
не приняла столь внушительного ко
личества русских плутов.
Великий князь Александр
(1933 г.)
Если на Дальнем Востоке русский фашизм порой
выглядел как ширма для организованной преступности,
то в Соединенных Штатах он обернулся буффонадой.
Благодаря великодушному правительству, покладистой
местной полиции и собственной щедрости, прирожден
ный актер Анастасий Андреевич Вонсяцкий закатывал,
на удивление тысячам американцев, такие представле
ния, что — куда там Голливуду.
На первый взгляд краснобай и фигляр, Вонсяцкий
был на самом деле сложным человеком — под его маской
комика прятались трагические переживания. Пытаясь
вознаградить себя за поломанную юность, он в своей
карьере головокружительно лавировал между политикой
и водевилем, и можно было только гадать, кто он
такой — злодей, мессия или шут. В его непреодолимой
тяге к эксцентрическим выходкам сошлись противо
положности русского фашизма — тщета и пафос.
В молодости Вонсяцкий в полной мере познал пре
вратности судьбы. Он утратил родину и приобрел сос
тояние. Революция отняла у него семью и имущество,
сделав из него поверженного, но несломленного эмигран
та. Женитьба на богатой американке превратила его в
новоанглийского сквайра — воплощение эмигрантской
мечты, предмет зависти для тысяч. Задолго до того,
как ему в первый раз пришло в голову стать фашистским
вождем, он надел хрустальные туфельки русской Зо
лушки.
Повержен, но не сломлен
Анастасий Андреевич Вонсяцкий родился 12 июня
1898 г. в цитадели Варшавы. Его день рождения совпал
с днем рождения Петра Великого, из-за чего Анастасий
из
впоследствии утверждал, что является потомком этого
полупросвещенного монарха. На самом деле Вонсяцкие
вышли из мелкопоместного немецко-польского дворянст
ва Священной Римской империи. Когда-то эта фамилия
писалась «ф он Сяцкий», но русифицировалась с годами.
Царская служ ба на протяжении поколений русифици
ровала не только фамилию, но и образ мыслей Вонсяцких. Прадед Анастасия за беззаветную преданность
удостоился личной похвалы Николая I. Его дед участ
вовал в подавлении польского восстания 1863 г. Его
отец, полковник Андрей Николаевич Вонсяцкий, коман
довал варшавской жандармерией.
Вонсяцкие жили и работали внутри цитадели. Андрей
Николаевич занимался трудным и часто непопулярным
делом — поддерживал закон и порядок в городе, кото
рый кишел революционерами-социалистами и польскими
националистами. Шурин Андрея, православный священ
ник Анастасий Плышевский, удовлетворял религиозные
потребности гарнизона. Жена Андрея, Нина Анастасьевна, стоически переносила все тяготы спартанского
быта и воспитала пятерых детей: Марию, Наталью, Та
тьяну, Николая и, наконец, младшего — Анастасия.
Крепкий мальчик с большими пытливыми серыми
глазами, Анастасий рос в строгой военной обстановке.
Родители считали военную службу чрезвычайно почет
ным делом и готовили сыновей к продолжению славных
семейных традиций.
Юный Анастасий, как представляется, охотно принял
этот жребий. Еще ребенком он любил лазить по стенам
крепости — это была его площадка для игр. Одетый в
миниатюрную гусарскую форму, он, словно маленький
кавалерист, носился по мощенным булыжником внутрен
ним дворикам в сопровождении пыхтевшего денщика.
Совсем близко от того места, где возился юный Вонсяц
кий, находились тюремные камеры, где между 1900 и
1912 гг. содержались узники, ставшие потом извест
ными: Юзеф Пилсудский, Роза Люксембург, Карл Радек
и Феликс Дзержинский. В 1908 г. в десятилетнем
возрасте Анастасий поступил в Московскую военную
приготовительную школу, что было первым шагом к за
числению в офицерский корпус Российской император
ской армии.
Беда пришла в дом Вонсяцких 16 июня 1910 г. На
кануне перевода в Киев Андрей Николаевич был убит в
городе Радоме, в восьмидесяти километрах к югу от
114
Варшавы. Хотя потом Анастасий пытался представить
отца жертвой польских революционеров-террористов, на
самом деле его в припадке злобы убил провокатор. Вы
веденный из себя личной обидой, один из платных
осведомителей полковника Вонсяцкого вошел в радомское полицейское управление и приблизился к своему
начальнику, который, ничего не подозревая, сидел за
письменным столом. Никто и двинуться не успел, как
посетитель вытащил браунинг и всадил офицеру пулю
промеж глаз. Убийство вызвало чистку среди внештат
ных полицейских агентов по всему Царству Польскому и
нанесло Анастасию тяжелый психологический удар —
он потом всю жизнь боялся стать жертвой покушения.
В 1916 г. Анастасий окончил приготовительную шко
лу и тут же поступил в престижное петроградское
Николаевское кавалерийское военное училище. М оло
дой кадет был приписан к Пятому гусарскому полку
императрицы Александры Федоровны, или, как их обыч
но называли, к «черным гусарам», форма и лошади у
которых были черного цвета.
Не прошло и года, как революционные катаклизмы
уничтожили училище и навсегда разбросали по свету
семью Вонсяцких. Нина Анастасьевна умерла от болезни
в конце 1916 г. Николай погиб в гражданскую войну,
сражаясь с большевиками. Мария осталась в России, и ее
поглотила волна арестов 1936 г. Наталья благополучно
добралась с мужем через Сибирь до Харбина и открыла
там кафе. Татьяна обосновалась под Москвой. Анаста
сий пошел тропой авантюр, которая под конец привела
его в Патнэм (Коннектикут).
Октябрьская революция толкнула Анастасия Вонсяц
кого в кровавое месиво гражданской войны. В конце
ноября 1917 г. он присоединился к нескольким сотням
других императорских кадетов и, преодолев по снегу свы
ше полутора тысяч километров, добрался до Екатеринодара (ныне Краснодар), где генерал Антон Деникин
формировал Добровольческую армию. Два года Анаста
сий воевал с красными в армии Деникина на Восточ
ной Украине и на Дону. Война превратила розовощекого юношу в сурового солдата. Пройдя путь от кадета
до капитана, он пулей и штыком уничтожил десятки
истинных и мнимых большевиков — в этой жестокой
схватке ни красные, ни белые не задумывались надол
го прежде, чем нажать на спусковой крючок. Позже
Вонсяцкий вспоминал, как он участвовал в расстреле
115
пятисот пленных красноармейцев в Ростове 27 ноября
1919 г.
За это время Вонсяцкий несколько раз был на воло
сок от смерти. На лбу у него появился треугольный
шрам (что зловеще напоминало о гибели отца), и он всю
жизнь потом носил в брюшной полости красноармей
скую пулю. Полная опасностей жизнь развила в нем лов
кость и находчивость, выручавшие его в трудную минуту
и тогда, и позже. Однажды в 1919 г., когда он лакомился
арбузами на бахче близ Ростова, появился красноармей
ский патруль. Пустившись наутек, он обнаружил, что
пожадничал и бегство затруднено расстройством пищева
рения. Одно движение штыка, рассказывал он,— и шта
ны распороты, и необходимая для спасения легкость
обеспечена.
Гражданская война оставила в душе Вонсяцкого
неизгладимый след. Она воспитала в нем неукротимую
ненависть к коммунизму, который, как он видел, обрек
его родину на смерть и разруху. И она породила особую
связь между ним и другими ветеранами Добровольчес
кой армии, из которых в 30-е годы составилось ядро его
фашистской партии. Общие испытания стали прообра
зом фашистского единства, материалом, из которого
строился фашистский миф. К примеру, ледовая екатеринодарская эпопея, запечатленная в прозе и стихах как
вечный символ стойкости, стала чем-то вроде Великого
похода* русских фашистов.
Болезнь избавила Вонсяцкого от участия в последних
содроганиях Белой армии. Свалившись в тифе в декабре
1919 г., он был доставлен на товарном поезде из Харь
кова в Новороссийск, а оттуда пароходом в Ялту, где с
отмороженными ногами и без копейки денег появился
3 января 1920 г. В Ялте израненный воин нашел приют
у торговца-еврея по фамилии Муромский. Ухаживала
за ним дочь Муромского Люба.
Прош ло всего несколько дней, и Вонсяцкий с Любой
уже были в близких отношениях. 31 января они обвен
чались по православному обряду в ялтинском Николь
ском соборе. Причины этого скоропалительного брака
неясны и спорны. Анастасий впоследствии отрицал за
конность этого союза и объяснял, что хотел защитить
Муромских от погромов и облегчить их отъезд из Крыма,
* Великий поход 1934— 36 гг.— переброска войск
Красной армии на северо-запад страны ( прим. перев.).
116
китайской
стоявшего на грани анархии. Он считал брак недей
ствительным на том основании, что Люба скрыла свою
истинную религиозную принадлежность: российский за
кон запрещал православному жениться на еврейке. Но
Люба, как выяснилось, была не из тех, кто легко выпус
кает из рук добычу.
Положение белых в Южной России ухудшалось, и
Вонсяцкий понял, что, пока не поздно, надо уезжать. В
марте 1920 г. он с молодой женой переправился через
Черное море в Константинополь и, страдая от послед
ствий обморожения, поступил на лечение в английский
госпиталь в Галлиполи. Выписавшись через месяц, Вон
сяцкий имел за душой только шинель, рваную гимнас
терку да пару больничных тапочек; и тогда он решил,
оставив Любу, поехать поискать работу в Западную
Европу. Пересаживаясь с парохода на пароход, он еще в
апреле добрался до Марселя. В мае он через Париж
переехал в Лондон и там неожиданно обрел благодетеля
в лице князя Феликса Юсупова.
Наследник одного из богатейших промышленных сос
тояний России, Феликс Юсупов был для эмигрантской
знати чем-то вроде набоба. Хотя революция отняла у
него бакинские нефтеразработки, ему удалось сохранить
достаточно движимого имущества, чтобы некоторое вре
мя шикарно проматывать доход от его реализации. И з
альтруистических побуждений он в своем элегантном
лондонском доме открыл мастерскую для нуждающихся
соотечественников. Вонсяцкий стал одним из его подо
печных.
Пробыв «в гостях у князя Юсупова» три месяца,
Вонсяцкий подсчитал свои сбережения, попрощался с
молодыми князьями Романовыми, с которыми он еще
будет весело проводить время через десять лет, и в
октябре 1920 г. вернулся в Константинополь. Трудно
сказать, что заставило его покинуть уютную синекуру
ради сомнительного турецкого гостеприимства. Может
быть, не поладил с Юсуповым. Может быть, соскучился
по Любе. Может быть, кончилась английская виза.
Как бы то ни было, Вонсяцкий в Константинополе
надолго не задержался. Разгром Белой армии генерала
Врангеля в Южной России сопровождался ноябрьской
эвакуацией из Крыма 150 000 военнослужащих и граж
данских лиц, после чего берега Босфора захлестнула
волна беженцев. Не желая ни оставаться в лагере для
перемещенных лиц в Галлиполи, ни вступать во фран
117
цузский Иностранный легион, ни строить дороги на Бал
канах, Вонсяцкий отправился на грузовом судне в Мар
сель, затем перебивался случайными заработками на юге
Франции и под конец устроился рабочим сцены в па
рижском мюзик-холле «Фоли-Берж ер».
П озж е Вонсяцкий в дружеской беседе признался, что
в молодости мечтал либо выгодно жениться, либо стать
известным киноактером. Удача улыбнулась ему на первом
пути благодаря случайной встрече весной 1921 г. в па
рижском дансинге с разведенной американкой вдвое
старше его и во много раз богаче.
В мемуарах, написанных на Лазурном берегу, вели
кий князь Александр сардонически заметил: «Ничто так
не помогает эмигранту, как выстраданная способность
повторить историю Золушки от конца к началу». Вонсяц
кий стал настоящей Золушкой, совершив отрицание
отрицания. Его прекрасной принцессой оказалась Мэ
рион Стефенс, урожденная Мэрион Бакингем Рим.
Линия Римов
Одна из богатейших семей Соединенных Штатов в
1920 г., Римы незадолго до этого окончательно пере
шли из разряда чикагских богачей в разряд коннекти
кутских сквайров. В последней четверти девятнадцатого
века основатель династии Норман Брюс Рим проделал
несколько выгоднейших операций, перепродавая домаш
ний скот и зерно. Вошедший после «арморовской скуп
ки »* 1879 г. в чикагскую «Большую четверку», Рим
наряду с Дж. П. Морганом, Маршаллом Филдом, Джорд
жем М. Пуллменом, Э. X. Греем и другими стал одним из
героев (или злодеев) «Позолоченного века» Америки.
К концу столетия деятельность Нормана Рима распро
странилась и на железные дороги, и на сталелитейную
промышленность, и на финансы; к 1915 г., когда он умер,
он успел стать директором двадцати двух корпораций, в
частности одним из учредителей «Нэш нл Бискит Компа
ни» и «Ю найтед Стейтс Стил». Он оставил состояние в
40 миллионов долларов жене Кэролайн Патнэм (проис
ходившей из рода Уильяма Брэдфорда, одного из первых
поселенцев, второго губернатора Плимутской колонии)
* Ф. Д. Армор (1832— 1901) — американский бизнесмен, глава
фирмы по производству свиных консервов (прим, перев.).
118
и шести взрослым детям: Мэрион, Фрэнсис, Норману,
Роберту, Эдварду и Луису.
После кончины мужа Кэролайн осталась жить в Кэро
лин Холле, семейной усадьбе в Томпсоне (Коннектикут).
Томпсон был и остается живописным новоанглийским
селением (300 жителей в 1975 г.) в трех милях от Пат
нэма (7000 жителей), в двадцати восьми милях от Про
виденса, в сорока восьми милях от Хартфорда и в шести
десяти милях от Бостона. Расположенный в северовосточном углу штата близ массачусетской и род-айлендской границ, Томпсон не был затронут промышленной
революцией (в отличие от соседнего Патнэма, где бум,
связанный с постройкой текстильной фабрики, сме
нился потом упадком).
Хотя поместье Римов в Томпсоне измерялось сотнями
цветущих акров, второе поколение (за одним исключе
нием) в конце концов разъехалось кто куда. Роберт и
Норман обосновались в Гринвиче, в противоположном
углу Коннектикута. Фрэнсис переехала в Северную Ка
ролину, Эдвард — в Кентукки, Луис — в Провиденс. В
Томпсоне осталась одна Мэрион.
Мэрион Бакингем Рим была замечательной женщи
ной. Она родилась 9 января 1877 г. в Вудлон Парке
(И ллинойс) и выросла в миниатюрную (рост — пять фу
тов и три дюйма) кареглазую большеголовую девушку с
широкими бровями и полным подбородком. Но мужские
черты ее лица светились нежностью и участием, что
привлекало к ней сердца всех, кто ее знал. Щедрость
Мэрион была почти рефлекторной. «Давать — это была
ее страсть»,— вспоминал ее друг из Томпсона. Притом
благотворительная деятельность шла у нее не от показ
ного благочестия и не от ожидания благодарности, и
цельная ее натура никогда не покрывалась панцирем
самодовольной респектабельности.
Тихая, но умеющая настоять на своем, Мэрион не
испытывала большого желания играть роль послушной
супруги, многодетной матери и хлебосольной хозяйки, к
чему ее обязывало имущественное и общественное по
ложение. У нее были свои соображения о том, как
следует жить. Мягко, не оскорбляя семью, она умела
реализовать свои необычные душевные склонности. Ес
ли бы она родилась мужчиной, то, может быть, пошла бы
по стопам отца. Вместо этого она принялась расходовать
силы и средства на любимые дела и на друзей.
Воля Мэрион к независимости особенно ясно прояви
119
лась после обручения в 1903 г. в возрасте 26 лет с юрис
том из Чикаго Редмондом Стефенсом. Этот брак, озна
менованный самой пышной свадьбой чикагского сезона,
постепенно развалился из-за финансовой и эмоциональ
ной несовместимости супругов. Мэрион тратила в год
около 25 000 долларов на одни званые обеды и поездки —
к примеру, с 1903 по 1915 г. тридцать два раза ездила
из Чикаго в Патнэм и обратно. Хотя у ее мужа была хо
рошая юридическая практика, а когда болезнь вывела его
из строя, ему помог деньгами Норман Брюс Рим, Ред
монда постоянно беспокоилаутечка средств и злила при
вычка жены к перемене мест. 17 мая 1915 г. (Норман
Рим умер в феврале) он в письме к теще предъявил ей
перечень обид и намекнул на развод в том случае, если
Мэрион не станет тратить меньше денег и проводить
больш е времени дома.
Но инициатором разрыва оказалась Мэрион. Перехва
тив письма к мужу от некоей Присциллы — они не остав
ляли сомнений в том, как Редмонд утешал себя в от
сутствие жены,— Мэрион немедленно собрала вещи и
вернулась в Кэролин Х олл (это случилось в 1915 г.).
Два года потом Редмонд каялся и просил прощения. В
письме от 5 сентября 1917 г. он взывал:
«Я вспоминаю прошлое и вижу причину наших неурядиц: каждый
из нас хотел сделать другого членом своей семьи, и, к глубокому сожа
лению, я противился тому, чтобы стать Римом. Теперь я готов стать
не только Римом, но и рабом, членом ордена Лосей*, католиком, евре
ем — кем угодно, лишь бы вернуть тебя, милое неуправляемое су
щество».
Но Мэрион осталась глуха к его мольбам. Развод
состоялся 6 апреля 1918 г. Редмонд любил ее всю жизнь
и второй раз не женился. Он написал завещание на ее
имя; умер он 13 февраля 1931 г. во Френч-Лик-Спрингс
(И ндиана), и Мэрион получила наследство в 5 тысяч
долларов.
Чтобы компенсировать неудачу в семейной жизни,
Мэрион целиком отдалась благотворительной лихорадке,
захлестнувшей Америку во время первой мировой войны.
Она вступила в Американское общество Красного Крес
та, получила квалификацию сестры милосердия на
женских курсах военно-морского ведомства в Вашинг
тоне и сразу после перемирия приехала во Францию
* Орден Лосей (основан в 1868 г.) — общественная организация
в С Ш А (прим, перев.).
120
для благотворительной работы под эгидой Христианского
союза молодых людей (Х С М Л ) и командования аме
риканских экспедиционных сил. Столкнувшись в ходе
этой деятельности с сотнями русских беженцев, она при
няла особое участие в судьбе одного из них — Анастасия
Вонсяцкого.
Мэрион и Анастасий образовали весьма необычную
пару. Ей было сорок четыре, ему — двадцать два. Она не
знала ни слова по-русски и почти ничего о России. Он с
трудом мог произнести несколько корявых фраз поанглийски и имел крайне отдаленное представление об
Америке. И все же случайная встреча в парижском дан
синге весной 1921 г. обернулась прочной связью, длив
шейся более сорока лет.
Конечно, влечение возникло у каждого из них по
своим особым причинам. Мэрион жалела Анастасия, видя
в нем невинную жертву истории. Его выразительные се
рые глаза прямо-таки кричали о трагической судьбе.
Его европейская галантность возвышала ее в собствен
ных глазах. Ей льстило, что к ней проявил такое внима
ние сильный, красивый юноша, чьи неуклюжие попытки
объясниться по-английски можно было при желании
истолковать как косноязычие страсти. Бросавшаяся
в глаза детская беспомощность Анастасия взывала к ее
материнским инстинктам и убеждала в его искрен
ности.
А у Вонсяцкого, как представляется, это была любовь
еще до первого взгляда. Явный интерес Мэрион к жерт
вам революции производил глубокое впечатление, осо
бенно в связи с ее внушительным богатством. Это соче
тание наводило Анастасия на размышления. Как тысячи
других эмигрантов, он отказывался считать победу боль
шевиков окончательной. Он мечтал о возвращении в
Россию, хотя и не знал, как эту мечту воплотить в жизнь.
Внимание к нему Мэрион и ее состояние рождали в нем
мысль о том, что все осуществимо. Если Эдуард V III
позднее отказался от королевства ради разведенной аме
риканки, то Анастасий получал королевство безгра
ничных возможностей, женясь на разведенной амери
канке.
Взяв молодого русского под свое покровительство,
Мэрион решила помочь ему найти работу в Соединен
ных Штатах. Первым делом она представила Анастасия
Эллиотту Бэкону, главе фирмы «Д ж . П. Морган и К °»,
который случайно оказался в то время в Париже. Отвечая
121
на вопрос о том, какое занятие лучше выбрать эмигранту־патриоту, Бэкон посоветовал Вонсяцкому устроиться
на машиностроительный завод, поскольку технические
знания будут в России на вес золота. Бэкон познако
мил Вонсяцкого с другой гостьей из Америки — Кон
станс Воклен, дочерью Сэмьюэла М. Во клена, президен
та филадельфийской компании «Локомотивные заводы
Болдуина», который до революции поддерживал актив
ные деловые связи с Россией. Констанс снабдила буду
щего пролетария рекомендательным письмом к отцу.
Воодушевленный блестящими перспективами, Вонсяцкий в июне 1921 г. стал собираться в дорогу. Он купил
билет на пароход, одолжив деньги у Эллиотта Бэкона и
получив кроме того какую-то сумму от Мэрион. Перед
отъездом он не мог отказать себе в удовольствии устроить
в европейских эмигрантских кругах переполох.
24 июня 1921 г. в парижской русской газете «П ослед
ние новости», либеральном органе, издаваемом лидером
кадетов Павлом Милюковым, появилась необычная
статья. Озаглавленная «Записки монархиста», она в под
робностях описывала зверские убийства троих предпо
лагаемых большевиков в 1920 г. в Крыму, причем автор
не оставлял сомнений в том, что он сам содействовал
убийцам. В одном эпизоде белые офицеры втыкали
несчастному иголки под ногти и кромсали штыком его
ноги. В другом один из убийц сетовал, что испачкал
мозгом свой макинтош, когда пустил молодому еврею
пулю в лоб. Статья была подписана «А . Вонсяцкий».
Читая «Записки» беспристрастными глазами, при
ходишь к выводу, что они всего лишь плод воспален
ного воображения. Хотя Вонсяцкий потом утверждал,
что материал взят из его дневника неким приятелем,
который и отдал его в печать, маловероятно, что он дей
ствительно участвовал в столь ярко выписанных жес
токостях. Действие «Записок» происходит в Крыму. А мы
знаем, что Анастасий приезжал в Крым всего один раз и
тихо провел эти два месяца в еврейской семье сначала
на правах больного, а потом на правах зятя. «Записки»
вполне могли быть неуклюжим иносказанием, задуман
ным, чтобы оспорить распространенную среди белых тен
денцию считать всех евреев большевистскими преступ
никами. Скорее всего, это было первое путешествие
Вонсяцкого в мир вымысла.
Какими бы ни были его намерения, читатели «Запи
сок» восприняли эти откровения буквально. Издатели
122
«Последних новостей» опубликовали этот текст как
свидетельство
против монархистов.
Монархические
эмигрантские органы в один голос выразили негодова
ние, утверждая, что публикация дискредитирует белое
движение как таковое. Они гневно указывали, что совет
ская газета «Известия» с пропагандистскими целями
перепечатала «Записки» миллионным тиражом. Призрак
«Записок» еще вернется к Вонсяцкому через двадцать
лет, когда недоброжелатели используют «зверские убий
ства в Крыму», чтобы окрестить его «русским Гиммле
ром». В то время, однако, публикация означала для Вонсяцкого удачный пируэт и мгновенную славу. Из Парижа
он уехал как раз вовремя, ибо французская полиция
уведомила его, что его permit de séjour* не будет прод
лен.
Когда Вонсяцкий 30 июля 1921 г. прибыл в Нью-Йорк
на корабле «Франция», ему дали визу на три месяца
без права продления. Было трудно рассчитывать получить
вид на жительство. Незадолго до этого (19 мая 1921 г.)
Конгресс утвердил квоту, которая жестко ограничивала
число русских иммигрантов, допускаемых в Соединен
ные Штаты. И тут опять на помощь Вонсяцкому при
шла Мэрион, которая использовала для облегчения его
судьбы семейные связи.
Косвенные соображения говорят о том, что внимание
властей к делу Вонсяцкого привлек Джон Р. Глэддинг,
друг покойного Нормана Брюса Рима. Глэддинг, бирже
вой маклер из Провиденса, учился в свое время в одном
колледже (колледж Брауна, выпуск 1881 г.) и состоял в
переписке с Чарльзом Эвансом Хьюзом, недавно став
шим государственным секретарем. Оплот честности в ад
министрации Хардинга, Хьюз опасался даже намека на
личное покровительство. Вонсяцкий, вероятно, был
исключением, подтверждавшим правило. То, что Глэд
динг рекомендовал молодого русского беженца как серь
езного человека, за которого ручается весьма респек
табельное (и устойчиво республиканское) семейство,
возможно, побудило Хьюза через Службу иммиграции и
натурализации устроить Вонсяцкому специальное раз
решение. Получить этому документальное подтвержде
ние не удалось, так как иммиграционное досье Вонсяц
кого — отнесенное к разряду «Коммунисты» — еще не
рассекречено. Известно тем не менее, что Апелляцион
* Вид на жительство ( фр.).
123
ный совет дал Вонсяцкому разрешение на постоянное
проживание 29 октября 1921 г., за день до истечения
срока его визы.
Впоследствии Томас Уотсон, который много лет рабо
тал у Римов, вспоминал, как Джон Глэддинг ворчал, что,
дескать, знал бы он в 1921 г., что за человек «этот
русский», ни за что бы не ходатайствовал о нем перед
госсекретарем Хьюзом. Вонсяцкий, со своей стороны,
никогда не забывал об услуге, оказанной ему «длинно
ногим бульдогом». Он на всю жизнь стал республиканцем
и не раз говорил и писал о Хьюзе с глубоким уваже
нием и признательностью.
Вонсяцкий провел лето и осень 1921 г. в Кэролин
Х олле. Мэрион оказывала ему всяческое внимание, но о
браке разговора не было. Ее друг из Томпсона вспоми
нал через много лет, что Мэрион обращалась с молодым
русским скорее как с подопечным, нежели как с будущим
супругом. Она учила его английскому, знакомила с семьей
и друзьями и смиренно просила всех быть с ним поласко
вей — словом, прилагала все усилия, чтобы ввести его в
томпсонский «высший свет».
Трудно сказать, в какой момент филантропический
план Мэрион обогатился мыслью о замужестве. Зная
характеры обоих, можно предположить, что Вонсяцкий
сделал предложение, а Мэрион приняла его — вероятно,
это произошло осенью 1921 г., когда он получил статус
постоянно проживающего в СШ А.
Какое бы впечатление ни произвел необычный гость
на весьма консервативное семейство Римов, идея брака
независимой и непредсказуемой Мэрион с нищим рус
ским беженцем неизвестно какого происхождения не
должна была вызвать восторга. К несчастью для семей
ной дисциплины, Нормана уже не было в живых, и не
кому было вернуть заблудшие сердца на путь истинный,
как он сделал в 1911 г., когда Луис Маршалл Рим, млад
ший брат Мэрион, сбежал с некоей актрисой в Хобокен
(Н ью -Д ж ерси). Норман поставил тогда вопрос ребром:
или расстанешься с девицей, или лишишься наследства.
Луис сдался и вернулся домой. Актриса получила отступ
ные в размере 210 000 долларов. Но в 1921 г. была совсем
иная ситуация, нежели в 1911 г. Норман ушел в мир иной.
Силой характера Мэрион превосходила Луиса, и в 1921 г.
она была почти вдвое старше, чем Луис в 1911 г. Да и
финансовая независимость у нее была, поскольку она уже
унаследовала седьмую часть отцовского состояния.
124
Так что Римам пришлось скрепя сердце уступить реше
нию Мэрион и молить Бога о том, чтобы свадьба про
шла как можно незаметнее. Никому и в голову не при
ходило, что она вырастет в мелодраму международного
масштаба.
По настоянию Вонсяцкого венчание происходило в
православном Никольском соборе на 97-й улице в НьюЙорке. Мэрион предварительно приняла православие.
Скромная церемония была назначена на 4 часа дня 4 фев
раля 1922 г. Гостей не приглашали. Римы не собирались
присутствовать, а у Вонсяцкого родственников в Соеди
ненных Штатах не было.
В конце января о предстоящем бракосочетании вдруг
узнала нью-йоркская пресса. В считанные дни новость
перешагнула границу СШ А. К 1 февраля многие аме
риканские, английские, французские и немецкие газеты
оповестили читателей о приближающемся событии. Л и
цо Мэрион украсило собой обложки женских иллюстри
рованных журналов. Новость о том, что американская
миллионерша берет в мужья русского беженца-бедняка,
поражала воображение простого человека. Это не просто
романтично; это — воплощение американской мечты. У
тысяч людей замирало сердце, когда они представляли
себя на месте Вонсяцкого; кто говорил о нем с тихой
завистью, кто — с едким сарказмом.
Когда Анастасий и Мэрион за два дня до церемонии
появились в «Чезэм -отеле» на перекрестке авеню Ван
дербильт и 48-й улицы, их атаковали репортеры.
Римы наняли частных детективов, чтобы оградить жени
ха и невесту от посягательств, но все равно кое-кому
из журналистов удалось добиться интервью. К ужасу
семьи, Мэрион отвечала на вопросы с безыскусной
искренностью. Когда ее спросили о разнице в возрасте и
обеспеченности, она сказала: «Он старше своих лет. А
счастье не зависит от денег». Вонсяцкий, со своей сторо
ны, пошел по стопам Уолтера Митти*, что потом быстро
вошло у него в привычку. Он присвоил себе титул
«граф фон Сяцкий-Вонсяцкий» (газетчики сокращенно
называли его У У ). У У до революции обладал обширными
поместьями в Южной России. Отец У У был «губернато
ром Варшавы». Дед У У был «усмирителем Польши в
* Уолтер Митти — персонаж рассказа американского писателяюмориста Джеймса Тербера «Тайная жизнь Уолтера Митти», мечта
тель и выдумщик (прим, перев.).
125
1863 г.». У У воевал на всех фронтах гражданской
войны. У У приехал в Соединенные штаты по приглаше
нию президента «Локомотивных заводов Болдуина», с ко
торым он очень дружен. У У познакомился с будущей
невестой в Кэролин Холле, когда гостил у семейства
Римов. Нельзя сказать, что репортеры принимали все за
чистую монету, но приданое Мэрион они безбожно пре
увеличили, назвав цифры от 40 до 600 миллионов дол
ларов.
Анастасий и Мэрион оставили газетчиков и зевак с
носом, обвенчавшись на день раньше, чем было объяв
лено. Чтобы провести медовый месяц без помех, они
сделали вид, что возвращаются в Кэролин Холл, а сами
понеслись в Квебек, где под вымышленными именами
остановились в отеле «Ш ато Фронтенак». Такая таинст
венность лишь увеличила ажиотаж, который разгорелся
с новой силой, когда во время прогулки вдоль реки Св.
Лаврентия кто-то их узнал.
Хотя богатство Мэрион, несомненно, позволяло ново
брачным начать жизнь, полную изящного безделья, оба
они отвергли такую возможность. Анастасий жаждал
принести пользу России и уже воспользовался советом
Эллиотта Бэкона пойти по технической части.
В январе 1922 г. лимузин, управляемый шофером,
подкатил к главным воротам Эддистоунского завода,
входившего в «Локомотивные заводы Болдуина» и рас
положенного в юго-западном пригороде Филадельфии.
Из лимузина вышел пассажир, который заявил, что же
лает поговорить о своем трудоустройстве с президентом
компании Сэмьюэлом М. Вокленом, к которому он имеет
рекомендательное письмо от дочери. Удивленный дирек
тор завода спросил прибывшего о его квалификации.
Быстро выяснилось, что в локомотивах он не понимает
ничего. Директор, не знавший, как быть, в конце концов
согласился с великодушным предложением начальника
цеха взять молодого человека учеником в химическую
лабораторию с окладом 8 долларов 50 центов в неделю.
Вонсяцкий приступил к работе в Эддистоуне еще до
бракосочетания, которое состоялось в феврале. Он по
лучил отпуск на время свадьбы и медового месяца и
уехал, оставив сослуживцев, называвших его Анни, в пол
ном недоумении.
Вернувшись из Квебека, Анастасий и Мэрион посели
лись в скромном домике в районе Ридли Парк в Ч ес
тере (Пенсильвания). Пять дней в неделю «эддистоун126
ский ученик» ездил в лабораторию трудиться, а жена его
тем временем хлопотала по хозяйству. По выходным
его нередко видели играющим в покер в районном по
жарном депо, поскольку он был добровольцем-пожарным.
Злые языки газетчиков работали вовсю, высмеивая бо
гачей, вздумавших играть роль пролетариев. Газета
«Нью -Йорк рекорд» поместила карикатуру под заголов
ком «Большая стирка в бедной хижине», где были изо
бражены Мэрион, развешивающая для просушки свои
драгоценности, и «муженек», подхвативший судки с обе
дом и весело бегущий на работу. На потеху тысячам,
если не миллионам, читателей журнал херстовского
синдиката «Американ уикли» на видном месте и с иллю
страциями опубликовал рассказ о том, как Мэрион «едва
не потеряла интерес к «любви в шалаше», когда впервые
увидела свое скромное новое жилище». Дешевые журна
лы окрестили их домик «любовным гнездышком». Когда
Анастасию подняли жалованье до 22 долларов 50 центов
в неделю, пресса отметила это событие насмешливыми
поздравлениями.
Трудовой идиллии пришел конец, когда в апреле
1922 г. неожиданно появилась тень из прошлого. Люба
Муромская заявила о своих супружеских и финансовых
правах. Снова Вонсяцкий оказался в центре внимания
публики — на этот раз как двоеженец и соблазнитель.
Римы получили не только сильный удар по репутации, но
и полумиллионный иск.
Отношения между Анастасием и Любой до сих пор
окутаны покровом тайны. В 1920 г. они уехали из Кон
стантинополя по отдельности, но в начале 1921 г. в Па
риже жили как муж и жена. Встретив Мэрион, Анаста
сий начал отстраняться от Любы. Можно только догады
ваться о том, в какой степени Мэрион и Люба знали друг
о друге. Люба, вероятно, понимала, что Вонсяцкий не
спроста так внезапно отправился в Соединенные Штаты.
Но Мэрион, кажется, до появления Любы не догадыва
лась, что у ее нареченного была другая жена.
Люба, оставшаяся в Париже, выждала после брака
Вонсяцкого и Мэрион два месяца, а затем начала дей
ствовать. Ее поступки свидетельствуют о том, что ей нуж
на была в основном денежная, а не эмоциональная
компенсация. 6 апреля 1922 г. адвокат Любы Эдуар де
Бра написал адвокату семьи Римов Клэренсу Митчеллу
(контора «Коуэйт, Ларок и М итчелл») и одновременно
подал жалобу на Вонсяцкого американскому послу в
127
Париже Майрону Херрику. Херрик переправил жалобу
в Вашингтон, и, попутешествовав по инстанциям, она,
наконец, оказалась у нью-йоркского окружного проку
рора. Тот известил Любу, что для того, чтобы делу был
дан ход, нужно ее присутствие в Нью-Йорке. Тем време
нем Анастасий и Мэрион предложили Любе деньги в
обмен на отказ от иска.
Люба решила убить сразу двух зайцев. Она приняла
отступные. И она купила билет на пароход до Нью-Йорка.
Увидев намерения Любы, Вонсяцкий обратился к
Русской православной церкви за подтверждением закон
ности второго брака. 22 ноября 1922 г. церковный суд
под председательством митрополита Нью-Йоркского
Платона постановил, что брак Вонсяцкого и Рим действи
телен, а союз Вонсяцкого и Муромской недействителен,
ибо заключен с посторонними целями и на основании
подложных документов. Суд поступил сообразно преце
денту. Браки, заключенные во время гражданской войны
в захваченных белыми армиями районах, обычно в случае
подачи иска признавались недействительными. Итак, цер
ковь не имела к Вонсяцкому претензий. Осталось ула
дить это дело с государством.
В обстановке громкого скандала Люба Муромская и
Эдуар де Бра прибыли в Нью-Йорк 27 января 1923 г.
Де Бра заявил репортерам, что его клиентка предъявила
Мэрион Рим иск на 500 000 долларов в возмещение
морального ущерба, а также требует от Вонсяцкого
уплаты алиментов. Роман принцессы и нищего был еще у
всех на памяти, и драматическое Любино появление
добавило к истории новое сюжетное коленце. «Р У С С К А Я
Ж Е Н Щ И Н А ПРЕРЫ ВАЕТ ИДИЛЛИЮ М ЕХАН И
К А » — кричал заголовок газеты «Пайонир пресс» в СентП оле (М иннесота), и рядовой читатель со Среднего
Запада мгновенно понимал, о чем речь. Люба искусно
играла на сочувствии публики к несчастному созданию,
безжалостно брошенному расчетливым обольстителем
ради пресыщенной богачки. В июле истица предъявила
прессе письмо, якобы полученное от Вонсяцкого, где
ей предлагалась пожизненная ежемесячная пенсия в
40 долларов с тем, чтобы она в обмен оставила его в
покое. Варьируя вечную тему любовного треугольника,
Лю ба утверждала, что муж умолял ее писать ему на
адрес честерского отделения ХС М Л, «потому что Мэрион
учится читать по-русски».
Сочувствия публики оказалось недостаточно — 3 ав
128
густа 1923 г. нью-йоркский суд отклонил иск. Судья
признал Вонсяцкого невиновным в двоеженстве, опи
раясь на решение церковного суда и на письмо, написан
ное Любой Вонсяцкому в январе 1922 г., где она
поздравляла его с помолвкой. Выходило, что покинутая
поначалу согласилась на его новый брак, приняв от него
деньги, но потом, узнав о богатстве Мэрион, решила
повысить ставку.
Изрядно потрепанные после громкого скандала, Вонсяцкие почувствовали, что пролетарский эксперимент
начал выдыхаться. Их манил Кэролин Х олл, обещая
долгожданное уединение, изысканный досуг и дружеское
участие. К тому же здоровье Кэролайн, матери Мэрион,
которой шел семьдесят второй год, стало ухудшаться.
Распрощавшись со своим «любовным гнездышком»,
Анастасий и Мэрион в январе 1924 г. переехали в
Томпсон. Заводы Болдуина потеряли молодого ученика.
Коннектикут приобрел начинающего народного героя.
Первые шаги
Переселив Анастасия в Томпсон, Мэрион принялась
воспитывать из него новоанглийского сквайра. Попытки
мягко пересоздать ее русского мальчика, включив его в
круг лучших людей округа Уиндэм, продолжались де
сять лет. Но Вонсяцкий оказался крепким орешком. Ско
ро он сам начал переделывать Томпсон с его старожи
лами в подмостки для своих театральных постановок.
Анастасий и Мэрион жили в Кэролин Х олле до
декабря 1924 г., когда умерла Кэролайн Патнэм Рим. С
кончиной Кэролайн ушла в прошлое та шикарная жизнь,
которую Норман Брюс Рим старался устроить своим по
томкам. В 1926 г. Кэролин Х о лл был продан литов
скому ордену девы Марии, который переименовал усадь
бу в Марианополис-колледж.
12 июня 1925 г. Мэрион купила за 25 000 долларов
участок в 224 акра и молочную ферму под названием
Лэнард Плейс в миле к югу от Томпсона. Ферма состоя
ла из трехэтажного белого каркасного дома, большого
коровника, курятников и сараев. Окруженная дубами,
голубыми елями и каштанами, она стояла на краю
обрыва, с которого в западном направлении открывался
вид на мягко стелющиеся поля с перелесками. К востоку
от нее, через дорогу, сразу начиналась площадка для
5—150
129
гольфа, разбитая в начале века Норманом Брюсом Ри
мом*.
Мэрион переименовала Лэнард Плейс в Куиннатисетскую ферму по названию ручья, который, пересекая их
владения и дорогу, впадал в Римов пруд. Из-за бли
зости к площадке для гольфа Анастасий часто называл
свой новый дом «Девятнадцатой лункой»**.
Вонсяцкий пристрастился к гольфу еще во время пер
вой поездки в Томпсон в 1921 г. К 1925 г. он обзавел
ся твидовой кепкой, бриджами, ботинками на шипах,
клюшками и мячами. Анастасий уповал скорее на силу
удара, чем на точность, и он тратил мячи, как боеприпасы.
В скором времени на куиннатисетских пригорках обыч
ным зрелищем стала фигура Вонсяцкого, размашистыми
движениями пускающего белые снаряды, которые, описав
красивую дугу, скрывались из виду далеко в стороне от
цели. Баллистика русского ветерана давала хороший
заработок местным мальчишкам, не боявшимся искать
мячи под артиллерийским огнем. Но благоразумные иг
роки старались держаться подальше.
Одного гольфа Вонсяцкому надолго не хватало. Его
энергия требовала все новых выходов, иначе она ста
новилась разрушительной. Поняв это, Мэрион искусно
вовлекала его в светскую жизнь.
С самого начала жизни в Томпсоне у Вонсяцкого
обнаружились театральные и антрепренерские задатки. В
январе 1924 г. он организовал в Кэролин Холле му
зыкальный вечер для друзей-эмигрантов и местных жи
телей. В отпечатанной программке, озаглавленной «В е
селый вечер», зрителям обещали оперные, балетные и
водевильные номера. Анастасий с несколькими ветерана
ми Добровольческой армии продемонстрировали казац
кие пляски. Андре Рузвельт, дальний родственник Франк
лина Делано Рузвельта, кинопродюсер и хозяин студии
«Витаграф», снимавшей боевики, поставил несколько
скетчей. Его дочь Лейла (в программке — Лейла Андре
евна Рузвельтская) завершала представление русскими
песнями и плясками.
Ободренный успехом, Вонсяцкий стал пробовать се
бя в сочинении и постановке музыкальных комедий,
участвуя в них как исполнитель. Местными силами
* В настоящее время — куиннатисетский загородный клуб.
** Число лунок при игре в гольф обычно равно восемнадцати
(прим, перев.).
130
он осуществил ряд спектаклей, приспособив для них ко
нюшню в Кэролин Холле. Если верить театральным кри
тикам из «Патнэм пэйтриот», постановки Вонсяцкого
«Приезд Китти» (1925 г.) и «Разве не так?» (1929 г.)
были встречены на ура.
Благосклонность публики к его театральным начи
наниям побуждала Вонсяцкого к экспериментам и в
других жанрах, причем он умело использовал интерес к
себе как к единственному русскому жителю Патнэма.
Он ежегодно вплоть до 1926 г. в День независимости
4 июля устраивал в Кэролин Х олле костюмированные
балы, написал неопубликованный душещипательный
роман «Русская любовь» и объездил весь округ Уиндэм, читая лекции о «старой России» членам ордена
Лосей и американским легионерам.
Богатство не могло не сказаться на вкусах бывшего
эддистоунского ученика. Аскетизм, в котором его воспи
тывали в варшавской цитадели, очень быстро уступил
место повадкам светского денди. Он коллекционировал
французские граммофонные пластинки, чуть ли не ку
пался в одеколоне, курил дорогие сигареты в янтарном
мундштуке, одевался во все самое лучшее. В восторге от
трансатлантического перелета Чарльза Линдберга на
аэроплане «Д у х Сент-Луиса», Анастасий в 1927 г. упро
сил Маму (так он называл Мэрион) купить ему одно
моторный самолет, так что он мог теперь чувствовать
себя «Одиноким орлом »*, летая над северо-восточным
Коннектикутом.
Автомобили тоже были предметом страсти Вонсяц
кого. Спортивные машины волновали его, как восхити
тельные женщины. Мэрион старалась угождать этой лю б
ви к средствам передвижения, считая, видимо, что лучше
это, чем что-нибудь другое, и в 1928 г. купила «А л е к
су» (так она называла Анастасия) желтый двухмест
ный «мерсер» в обмен на обещание поступить в универ
ситет Брауна в Провиденсе.
Обучение Вонсяцкого в Брауне пошло не совсем так,
как надеялась Мэрион. Она рассчитывала, что он под
учится английскому и приобретет тот лоск, какой дает
Плющевая лига**. Алекс действительно записался на
* О д и н о к и й о р е л — прозвище Чарльза Линдберга ( прим,
перев.).
** П л ю щ е в а я л и г а — группа университетов и колледжей
на северо-востоке СШ А, славящихся особыми традициями (прим,
перев.).
5* *
131
семестр на курс «Английский-1» (риторика и сочини
тельство), но на экзамен не пришел. Его заинтересо
вало не учение, а футбол. Он влюбился в эту игру, уви
дев в ней не столько спорт, сколько имитацию рукопаш
ного боя. Под конец успешного для Брауна сезона 1928 г.
(восемь побед, одно поражение — от йельцев, со счетом
14:32) он начал говорить о футбольных набегах своей
альма матер в таком торжественном тоне, как будто это
были деникинские рейды. Он завел обычай откалывать
кусочек от штанги ворот после каждой игры Брауна с
Йелем. Кусочки благоговейно хранились в «Девятнадца
той лунке» под стеклом.
В Провиденсе помимо футбола у Вонсяцкого было
еще одно дело. Каждую весну он брил голову, и эта задача
оказалась по плечу лишь немногим парикмахерам, один
из которых, некий Орландо, работал около студенчес
кого городка университета Брауна. Но и он как-то жа
ловался, что затупил о голову Алекса пять бритв. После
ежегодного бритья он немного стеснялся своего покрыто
го розовой кожей черепа. По словам Джимми Бэккера,
который мальчиком подносил ему мячи, если после визи
та к Орландо Анастасий видел приближающихся симпа
тичных гольфисток, он тотчас командовал: «Джимми,
ш ляпу!»
Прервав занятия после первого же семестра, Алекс
вознаградил себя за труды двенадцатицилиндровым
оливковым «пирс-эрроу», благодаря которому он уве
личил и без того богатую коллекцию повесток в суд за
превышение скорости. Для поездок на футбол по
уик-эндам он сшил себе длиннополый сюртук с карма
нами, в которых помещались три пол-литровых бутылки
водки.
Такое поведение можно было бы считать обычным для
богатого и жизнерадостного студента колледжа в 20-е
годы, если бы расходы Алекса не превысили всех разум
ных границ. Мэрион, при всем неодобрении семьи, не
делала ни малейшей попытки как-то его ограничить. На
оборот, она заботилась о том, чтобы он ни в чем не знал
нужды, выделяя ему, помимо фиксированной доли дохо
да, разовые субсидии. Через младшего брата Роберта
Кларка Рима, президента фирмы «Рим, Райтсон и К °»,
ведавшей ее делами, Мэрион распорядилась о перечис
лении Анастасию 20 000 долларов в год (5000 еже
квартально). Примерно 12 000 из этой суммы уходило на
домашнее хозяйство, в том числе на покупку и содержа
132
ние четырех автомобилей, отопление, оплату садовников
и слуг и всякие ремонтные работы. Остальное Алекс
мог тратить как ему вздумается.
Роберт Рим не любил Вонсяцкого. «Роберт Рим ни
когда не считал его джентльменом»,— говорил садовник
Ричард Бартон, которому Роберт поручил присматривать
за зятем. Для беспокойства были причины. С тех пор
как Мэрио^ вытащила Вонсяцкого из «Фоли-Берж ер»,
русский принес семейству Римов одни неприятности.
Римы, при всем их богатстве, предпочитали не давать
пищи для сплетен. Вонсяцкий выглядел в Томпсоне,
по словам одного из жителей, «как готтентот на собра
нии Дочерей Американской революции». Сначала неже
лательная шумиха вокруг брака, затем скандал с двое
женством, затем штрафы за превышение скорости и, на
конец, самое худшее — буйные вечеринки.
Общительный молодой человек, женатый на женщине
старше его на двадцать один год, Вонсяцкий, разумеется,
искал знакомств с людьми своего возраста, разделяв
шими его любовь к спиртному и танцам. Постоянно
озабоченная тем, чтобы Алекс чувствовал себя на новой
родине как дома, Мэрион не мешала томпсонской м оло
дежи время от времени приходить в «Девятнадцатую
лунку» поразвлечься. Алекс любил танцевать и мог пред
ложить оригинальную трактовку танго, хотя имел обес
кураживающую привычку бросать партнершу посреди
комнаты, когда его глаза находили более завлекатель
ный объект. Он также любил склонять дам к переходу от
фруктовых коктейлей к более сильным составам. Одним
словом, девушки находили в нем экзотику и обаяние.
Одна из поклонниц восхищалась его «лавандовыми
глазами» и военной выправкой. Даже пристрастие к
рискованному озорству было в нем привлекательно, о
чем можно судить по записям в книге для гостей в «Д е
вятнадцатой лунке»:
Алекс, будь хорошим мальчиком,
не шали!
И. С. X.
Февраль 1925 г.
Тут живет благородный Вонсяцкий,
Все попойки тут — высший классяцкий,
И, хоть скромен отменно,
133
Он всегда, неизменно
Хлебосольный хозяин русяцкий.
Питер ван дер Беннет
4 апреля 1927 г.
А это явно обращено к Мэрион:
Как ты смогла его поймать?
И как умеешь удержать?
Марджори С. Тэйлор
25 сентября 1928 г.
Одна из вечеринок у Алекса, по־видимому, дала тол
чок к расторжению второго брака Луиса Маршалла Рима,
его шурина. В октябре 1924 г. Луис пришел к Вонсяцкому, у которого были гости, и встретил там свою жену
Мэри Уивер, очень веселую и нетрезвую. Прозвучал
выстрел — по одной версии, стреляла испуганная Мэ
ри — неясно, правда, кому предназначалась пуля. Через
пять месяцев Мэри возбудила дело о разводе ввиду
«невыносимо жестокого обращения» мужа. Хартфорд
ская газета «Т а й м с» связала развод с вечеринкой у
Вонсяцкого. Алекс сделал все что мог, чтобы сгладить
последствия инцидента, и познакомил Мэри со своим
приятелем из русских эмигрантов, нью-йоркским тор
говцем цветами, за которого она в результате и вышла
замуж. Тем не менее все это не улучшило отношений
Алекса и Римов. Одна Мэрион, кажется, восприняла
дело спокойно.
Неприязнь Римов не помешала Алексу укорениться
на новой родине. 30 сентября 1927 г. он стал гражда
нином С Ш А, распрощавшись с ненадежным статусом
«постоянно проживающего». К этому времени он уже
пригласил в Томпсон старшую сестру Наталью (она
родилась в 1892 г.) и ее мужа Льва Бек-Мамедова.
Мамедов родился в 1886 г. в Средней Азии и был
мусульманином, пока не перешел в православие во время
учебы в Московской военной приготовительной школе.
Когда он молодым офицером служил на Кавказе, он
якобы командовал подразделением, задержавшим в
1908 г. грузинского большевика Иосифа Джугашвили.
Лев женился на Наташе Вонсяцкой в 1910 г., а в первую
мировую войну дослужился до артиллерийского полков
ника. Революция вынудила Мамедовых бежать через
134
Сибирь в Харбин, где они открыли кафе. Но жизнь в
Харбине была, по их понятиям, слишком опасной. По
приглашению Анастасия они в 1924 г. приехали в Сое
диненные Штаты.
Наезжая иногда в Томпсон в 1924— 26 гг., Мамедовы
привязались к этому тихому зеленому уголку. Мэрион, в
свою очередь, почувствовала к русским свойственникам
мгновенную симпатию. Толстушка Наташа излучала
жизнерадостную приветливость. Небольшого роста, смуг
лый, курчавый и полный, Лев не уступал жене в добро
душии. И х маленький сын Энди стал любимцем бездет
ной Мэрион.
Мэрион решила облегчить Мамедовым начало новой
жизни. В 1927 г. она купила 150-летний фермерский
дом (известный в округе как «дом Ф ли н та »), распо
ложенный у дороги в четырехстах футах от «Д ев ят
надцатой лунки». 3 марта она преподнесла дом с участ
ком земли Наташе в качестве подарка ко дню рож
дения. Мамедовы с благодарностью приняли необычайно
щедрый дар и немедленно начали приводить дом и сад в
порядок. К концу года они переделали «дом Ф линта» в
ресторан, который назвали в память о заведении в СанктПетербурге «Русским медведем».
«Русский медведь» процветал. Поначалу туда при
езжали гурманы из округа Уиндэм. Потом он стал
привлекать клиентуру из Хартфорда, Провиденса, Бос
тона. В 30-е годы в число его завсегдатаев входили, на
пример, такие звезды эстрады, как Эдвард Эверетт
Хортон, Алан Лэдд и Том Микс.
Успех «Русскому медведю» принесли особая кухня и
атмосфера. Лев и Наташа оживили постройку колониаль
ной эпохи, одев местных официанток в русские кре
стьянские костюмы и устроив танцы на открытой веранде
под цыганский оркестр. Кухня «мадам Мамедовой»
(так она была названа в рекламной брошюре) не имела
себе равных от Нью-Йорка до Бостона. Особенно
славились домашний борщ, пирожки, шашлык, бефстро
ганов, блины с икрой или сметаной, ромовая баба, пасха.
Вдобавок Мамедовы с другими местными хозяевами
и семейством Римов разработали целую программу на
уик-энд. За двенадцать долларов клиент получал еду,
напитки, «чай с танцами» и бридж в «Русском медведе»,
ночлег в старинной гостинице «Вернон Стайлз инн» в
Томпсоне, купанье в озере Уэбстер, гольф на куиннатисетской площадке.
135
Воодушевленные успехом в Томпсоне, Лев и Наташа
открыли в 1932 г. второго «Русского медведя» в Бос
тоне на Ньюбери-стрит — рядом с отелем «Р и тц » и в
двух шагах от городского парка. Кухней бостонского
«М едведя» заведовал Василий Ковань, которого брошюра
рекомендовала как «бывшего шеф-повара персидского
ш аха». Кулинарные достижения Кованя бостонская
газета «Г ер альд » в номере от 7 апреля 1933 г. описыва
ла в следующих выражениях: «Т о , что он делает с груд
кой цыпленка, заставляет взрослых мужчин плакать».
Наташа явно воспринимала это замечание как
комплимент и перепечатала его в рекламной брошюре
«Р усск ого медведя».
С приездом Мамедовых окончательно рухнули благо
родные планы Мэрион воспитать из Алекса новоанглий
ского сквайра. Окруженная добродушными русскими
свойственниками, она сама постепенно подчинилась его
стилю жизни. Почти ежедневно они вдвоем шли в «Р у с
ский медведь», где их ждали закуски, напитки, карты и
веселая компания. Вскорости она уже болтала на русскоанглийском диалекте, который был у Вонсяцких и Маме
довых средством семейного общения.
Американизация Анастасия обернулась русифика
цией Мэрион.
Линия Романовых
Вонсяцкому было не привыкать иметь дело с высшей
знатью. Накануне революции он бок о бок с юными
Романовыми, Трубецкими, Ольденбургами учился в вы
сокопоставленном Николаевском кавалерийском воен
ном училище в Петрограде. Через четыре года в Л он
доне он пользовался гостеприимством князя Феликса
Юсупова. В 1925 г. Вонсяцкий принимал в «Д евят
надцатой лунке» греческого принца Павла (позднее став
шего королем ), когда тот приезжал в Уэбстер (М ассачу
сетс) на открытие церкви Св. Константина.
Встречи с аристократами возбудили в Вонсяцком
жажду титулов. Еще в первый свой приезд в Томпсон в
1921 г. он именовал себя графом. Мэрион подыгрывала
ему, а может быть, и впрямь верила, что он граф. Вско
ре и местные жители стали называть Вонсяцкого не
только «А лексом », но и «графом»; правда, в обществе
настоящих аристократов, каким был великий князь
Александр Михайлович, Анастасий этого слова избегал.
136
Один из немногих уцелевших в революцию Романо
вых, великий князь Александр пережил крушение импе
рии в роли главнокомандующего недолго существовав
шими Российскими императорскими военно-воздуш
ными силами. Вскоре после эвакуации из Севастополя
на британском крейсере «Ф орсайт» Александр в Биар
рице поддался чарам некоей англичанки и попытался
расторгнуть брак с Ксенией, младшей сестрой царя
Николая. Отказавшись дать неверному супругу развод,
Ксения с шестью их сыновьями переехала в Англию и
обосновалась в Вилдернесс-хаусе — доме, заботливо пре
доставленном ей в Виндзоре двоюродным братом, ко
ролем Георгом V. Лишенный возможности посетить
Британские острова (видимо, из-за своей германофили и ), Александр провел остаток жизни в путешестви
ях, лекциях, писании мемуаров и борьбе с самозва
ными родственниками и охочими до знати миллионе
рами.
При всем своем отвращении к позерам, Александр
поддался обаянию Вонсяцкого и летом 1931 г., за два
года до смерти, провел в «Девятнадцатой лунке» не
сколько дней. Стареющий великий князь представлял со
бой внушительное зрелище, когда он в белом костюме и
панаме с отогнутыми спереди полями одиноко прогу
ливался под сенью могучих дубов, кленов и каштанов.
Чем привлек Томпсон гордого и проницательного Рома
нова? Не деньгами, нет. Скорее всего, красотой и спо
койствием ландшафта, бесхитростным гостеприимством
хозяина. Кроме того, двое из сыновей Александра —
князья Федор и Никита — были сверстниками и друзь
ями Вонсяцкого.
Ростом в шесть футов и шесть дюймов, князь Федор
Александрович имел истинно романовскую внешность.
Федор и Вонсяцкий родились в один год и учились в
одном военном училище. Неясно, когда и где они во
зобновили прерванное революцией знакомство. Федор
проводил большую часть времени с матерью в Виндзоре,
изучал архитектуру, конструировал макеты домов. Л е
том 1930 г. он три месяца гостил в «Девятнадцатой
лунке» и с той поры вплоть до начала второй мировой
войны часто наезжал к Вонсяцким, которые всегда
ценили его дружбу. Летом 1932 г. «граф » и князь пред
приняли веселую поездку по юго-западу Соединенных
Штатов в алексовом четырехместном голубом «паккар
де» с откидным верхом. Беззаботное времяпрепровож
137
дение было омрачено лишь несколькими штрафами за
превышение скорости да перебранкой с погранични
ком в Эль-Пасо, который не оказал джентльменам долж
ного уважения.
В 30-е годы, когда у князя Федора завязалась с
однокашником тесная дружба, он не проявлял большого
интереса к политике и его не одолевали мечты о рестав
рации Романовых. Приняв историческую судьбу России
как данность, он предпочитал строительство домов строи
тельству империй.
Князь Никита, младший брат Федора, был более чу
ток к подводным течениям эмиграции. Высокий, краси
вый и застенчивый, Никита покинул Россию на борту
британского крейсера «М альборо», жил с матерью в
Виндзоре, учился в Оксфорде. Позже он работал банков
ским служащим в Париже и был известен как «мсье Ро
манов, который ездит на метро». Эта спокойная жизнь
была неожиданно прервана в январе 1929 г., когда после
смерти великого князя Николая Николаевича фракция
монархистов, настроенных против Кирилла, «избрала»
Никиту «российским государем». Молодой князь не от
ветил на это ни согласием, ни отказом, храня осторож
ное молчание. В этот-то момент и возник Вонсяцкий с
предложением к Никите возглавить военную академию
для молодых русских эмигрантов.
Бывший кадет-кавалерист, глубоко привязанный к
петербургской альма матер, Вонсяцкий в своей жажде
внести вклад в воспитание юношества был движим не
только абстрактной любовью к отчизне, но и живым
чувством. Он остро ощущал отсутствие таких организа
ций, которые научили бы молодое поколение диаспоры
патриотизму и воинской дисциплине, пока время оконча
тельно не перетерло всех нитей, связывающих его с ро
диной. Возможность изменить положение представилась
в 1930 г., когда группа эмигрантов учредила в Па
риже Военную академию Николая II. Вонсяцкий вложил
в создание академии немалую сумму и, по словам эмиг
рантской газеты, уговорил князя Никиту стать ее офи
циальным патроном. Осенью 1930 г. тридцать семь под
ростков приступили к учебе.
Дружба Никиты с Вонсяцким еще больше окрепла в
1931 г., когда он приехал в Соединенные Штаты и с июня
по сентябрь гостил в «Девятнадцатой лунке». Никита
-привез с собой жену, графиню Марию Воронцову, и
двоих юных сыновей, Никиту и Александра.
138
Хотя хартфордская газета «К урант» в 1934 г. отозва
лась о князе Никите как об «убежденном фашисте», в
1931 г. его отношения с Вонсяцким основывались ско
рее на личной симпатии и,возможно, ностальгии, чем
на общности политических взглядов. Подобно брату Ф е
дору, Никита не был ни мечтателем, ни крестоносцем, х о
тя некоторые эмигранты и считали его своим царем.
Для Вонсяцкого, однако, князья Федор и Никита ста
ли не просто приятными гостями. Им предстояло укра
сить собой начало его политической карьеры.
Г л а в а V III
Р УС С К И Й Д У Ч Е ИЗ НОВОЙ А Н Г Л И И
В этом ли году, через год ли, спус
тя пять или даже пятьдесят лет —
когда-нибудь появится человек, ко
торый станет диктатором России и
избавит наш народ от поработителей.
Анастасий Вонсяцкий (1927 г.)
По мере того как 20-е годы шли к концу, Анастасий
Вонсяцкий стал все чаще подумывать о политической
деятельности. Перейти к ней от музыкальной комедии,
казалось, будет легче легкого. «Г р а ф » полагал, что по
литика является естественным продолжением театра,
и, считая последний своей родной стихией, верил, что
успехи в первой придут сами собой. Разница тут чисто
количественная, а не качественная. Для политика сценой
становится весь мир, а не один лишь округ Уиндэм.
Но политика была для Вонсяцкого не только спосо
бом реализовать свой талант постановщика. Привязан
ности варшавского детства остались при нем и в Томпсо
не, и за всеми шалостями коннектикутского сквайра
пряталась глубокая преданность России. В слове «Р о с
сия» для Вонсяцкого фокусировалось все, что он потерял
в годы революции: семья, друзья, дом, стиль жизни.
Его патриотизм проистекал не из реальности, а из мечты.
Он стремился воскресить прошлое — не больше и не
меньше. Помимо живчика-плейбоя Алекса жил на свете
и контрреволюционер-мечтатель Анастасий Андреевич.
Пустившись в политику, Вонсяцкий употребил в дело
обе стороны своего характера.
Поначалу у «графа» не было ясного представления да
139
же о том, какая идеология лучше соответствует его умо
настроению. Коммунизм, конечно, исключался — рево
люция и гражданская война наполнили Алекса не
навистью к большевикам. Русский патриот, он тяготел к
монархизму, но в то же время ему претили старчес
кая дряхлость и разобщенность, свойственные монархи
ческим организациям. Заявления Вонсяцкого о привер
женности фашизму, сделанные в 1933 г., проистекали из
ощущения молодости, динамизма и универсальности,
присущих этому движению, дававшему надежду на избав
ление России от сталинского ига. Помимо этого, Бенито
Муссолини, явивший собой живое воплощение homo fascistus, был близок «граф у» по темпераменту и особен
ностям поведения.
Трудно точно назвать момент, когда у Вонсяцкого
возникла мысль о главной роли в контрреволюционной
драме. Героические мечты могла пробудить в нем книга
«Г о лу б о й мундир» Николая Николаевича Брешко-Брешковского, опубликованная в Риге в 1930 г.,— апо
логетическая биография Андрея Николаевича Вонсяц
кого, отца Алекса. Возможно, что-то затевалось уже в
ноябре 1927 г., когда «Уиндэм каунти обзервер» объявил,
что Анастасий и Мэрион, «устав собирать яблоки и са
жать цветы», отправились в Европу на пароходе «П р е
зидент Хардинг». Пока Мама отдыхала в Монте-Карло,
Алекс поехал прямехонько в Париж, где встретился с
целым рядом активистов-эмигрантов, среди которых вы
делялся генерал Кутепов.
Генерал Александр Павлович Кутепов был одной из
наиболее ярких фигур среди ветеранов Добровольческой
армии. В прошлом командир привилегированного Пре
ображенского полка, в котором формально состоял в
звании полковника царь Николай II, Кутепов прославил
ся как самый талантливый из военачальников деникин
ской армии. Эмигрировав после разгрома белых в Париж,
Кутепов в 1923 г. возглавил в составе врангелевского
Русского общевоинского союза экстремистское крыло,
призывавшее к актам диверсии против СССР. Деятель
ная натура Кутепова импонировала Вонсяцкому, кото
рый, приехав в Париж в конце 1927 г., тут же пожерт
вовал Союзу десять тысяч франков. Когда в 1928 г., после
смерти Врангеля, Кутепов принял в Союзе бразды прав
ления, он включил Вонсяцкого в число издателей «Ч а
сового», официального органа Союза. Вонсяцкий продол
жал субсидировать Кутепова вплоть до его похищения
140
и предполагаемого убийства агентами О Г П У 26 января
1930 г. Хотя монархисту Кутепову, будь он жив, вряд
ли это понравилось бы, Вонсяцкий позже канонизировал
его как «одного из основателей русского ф а ш и з м а »(*).
Зимой 1927— 28 гг., живя в Париже, Вонсяцкий
вступил в якобы секретную организацию под названием
Братство русской правды. Основанное в 1923 г. атама
ном донских казаков генералом Петром Николаевичем
Красновым, герцогом Лейхтенбергским и мало кому
известным Соколовым из берлинской русской колонии,
Братство поставило своей целью насильственное свер
жение советского режима и восстановление монархии
(Братство не связывало себя с конкретным именем
претендента). Большую часть членов Братства составля
ли бывшие белые офицеры, жившие в Париже, Берлине,
Белграде и Харбине. Братство утверждало, что его члены
совершали в СССР акты диверсии, но эти утверждения,
видимо, не содержали преувеличений только в отношении
дальневосточного (харбинского) отделения, которым
командовал генерал Косьмин, в 1931— 32 гг.— председа
тель РФ П . Сделав взнос в 25 000 долларов, Вонсяц
кий был поставлен во главе одного из девяти американ
ских отделений Братства. Первым добровольцем, завер
бованным им по возвращении в Томпсон в апреле 1928 г.,
стал зять Лев Мамедов.
Поболтавшись среди экстремистских эмигрантских
групп, Вонсяцкий не насытился политикой, к которой
испытывал растущий голод. Осенью 1928 г. он в переры
вах между футбольными матчами за университет Брауна
участвовал в кампании за избрание Герберта Гувера. На
митинге, устроенном республиканцами в Патнэме в сен
тябре, он гордо стоял на трибуне бок о бок с Робертом
Т. Херли, начальником полиции штата Коннектикут. Не
смотря на штрафы за превышение скорости, Вонсяцкий
был рад возможности личного знакомства с шефом
коннектикутских органов правопорядка.
Гувер был благополучно избран, футбольный сезон
окончен, учеба в университете продолжалась лишь один
семестр — и Вонсяцкому оставалось только представ
лять Братство, жертвовать деньги эмигрантским органи
зациям* и писать еще одну музыкальную комедию.
* В 1941 г. Вонсяцкий писал: «Между 1922 и 1933 гг. я по
жертвовал примерно 40 000 долларов русским церквам, русским боль
ницам, русским школам, русским инвалидам войны и т. д. в разных
странах мира». Деньги на эти пожертвования он брал из 20 000 долла
ров годового содержания, получаемых от Мэрион.
141
Позже, в 1930 г., он отдался новой страсти — коллек
ционированию огнестрельного оружия. Г оды спустя Вонсяцкий вспоминал, что примерно в 1930 г. ему «захоте
лось собрать коллекцию российских военных релик
вий». «Г р а ф » тут сильно поскромничал.
Вонсяцкий любил оружие. Оно пробуждало в нем
воспоминания о детстве, проведенном в варшавской
крепости, и о боевой юности. Оно уменьшало его страх
быть убитым, несомненно связанный с гибелью отца. В
1930 г. огнестрельное оружие было дешево и доступно. И
все же, приступая к сбору коллекции, Анастасий счел
необходимым обзавестись бумагами.
Сославшись на квалификацию, якобы приобретенную
на «Локомотивных заводах Болдуина», Вонсяцкий 17
марта 1930 г. получил звание младшего лейтенанта за
паса и был приписан к химическим войскам. Через девять
дней он пришел в нью-йоркский магазин Эберкромби
и Фитча и купил 0,45-дюймовый пистолет-пулемет Томп
сона образца 1921 г. Он привез оружие в «Девятнад
цатую лунку» и установил его на лестничной площадке
главного здания, с которой просматривался весь вести
бюль. Гость, переступив порог дома, внезапно натыкался
взглядом на хозяина, весело направлявшего на него пуле
метный ствол с воздушным охлаждением.
Вонсяцкий не преминул расширить свою оружейную
коллекцию. 18 октября 1930 г., вернувшись с военных
учений, которые прошли близ Балтимора, он сделал пер
вый заказ на винтовки в нью-йоркской торговой фирме
«Ф рэнсис Баннерман и Сын». Со складов Баннермана
ему была доставлена впечатляющая партия: четырнад
цать винтовок Вестингауза калибра 30/06 и сорок пять
винтовок Ремингтона, изготовленных для Российской
императорской армии во время мировой войны, но так и
не отправленных. Правда, пользоваться «ремингтонами»
было невозможно, потому что боеприпасы к ним в Соеди
ненных Ш татах не производились.
Понимая, что винтовки годятся скорее для украше
ния, чем для стрельбы, Вонсяцкий пополнил свой арсе
нал надежным оружием против непрошеных гостей. 2
сентября 1931 г. он купил у «Федеральных лаборато
рий» две пушки, стреляющие гранатами со слезоточивым
газом, три дубинки с газовыми баллончиками и шесть
«П р отекто» — газовых баллончиков, замаскированных
под авторучки.
Чтобы было где хранить все это хозяйство, Анаста
142
сий в конце 1930 г. нанял рабочих и соорудил с южной
стороны главного здания «Девятнадцатой лунки» камен
ную пристройку. Пристройка сменила открытую веранду
(ее называли «к лу б о м »), где Мэрион и Алекс часто про
водили время в дождливую погоду. Под верандой нахо
дился погреб, куда раньше приносили бидоны с молоком
из коровника, стоявшего в тридцати шагах. Когда при
стройка была готова, ее гранитные стены толщиной в
шестнадцать дюймов оказались в резком контрасте с до
щатой обшивкой расположенных рядом строений, вы
крашенных в белый цвет. Так сама архитектура «Д ев ят
надцатой лунки» стала символом переменчивой судьбы
Вонсяцкого: кусочек варшавской крепости, втиснутый в
сельские традиции Новой Англии.
В пристройке Вонсяцкий оборудовал так называемую
Военную комнату — причудливо убранное помещение
пятнадцать на двадцать футов, которое казалось чем-то
вроде Сикстинской капеллы, где возносились молитвы
оружию. На полу лежал янтарно-желтый восточный ко
вер; сиденья зеленых плетеных стульев, как и прочая
мебель, были обиты ярким ситцем. Лампы, сработанные
из ружейных лож и пустых оболочек снарядов, освеща
ли установленное вдоль стен огнестрельное оружие. На
уровне пояса покачивались перевернутые каски, под
вешенные к сводчатому потолку и служившие своеобраз
ными храмовыми пепельницами. На столе, подобном
алтарному престолу, были размещены кинжалы, сабли,
ручные гранаты, кастеты и револьверы.
Помимо действующего и декоративного оружия, Вон
сяцкий хранил в Военной комнате ряд дорогих ему
вещиц. Часы, вставленные в пропеллер аэроплана, на
поминали о его мимолетном увлечении Чарльзом Линд
бергом. Шестидюймовые кусочки футбольных ворот, ко
торые он уносил с собой после каждого матча Браун —
Йель, покоились в застекленном ящике, обитом изнутри
бархатом. Благоговейное отношение «графа» к этим тро
феям объяснялось не только страстью к футболу.
Щепки, по словам Алекса, показывали, «какие великие
дела может совершить маленькая группа лю дей» (на
пример, уберечь кусочек штанги в послематчевой суто
локе — или возглавить контрреволюцию против дьяволь
ского советского режима).
В одном из углов Военной комнаты стоял манекен в
натуральную величину, одетый в шинель Российской им
ператорской армии и с военной фуражкой на голове.
143
Ш инель была та самая, в которой Вонсяцкий прошел
гражданскую войну. Специальной биркой были отмечены
два отверстия (заботливо заштопанных золотыми нит
ками), «пробитые большевистскими пулями». Одна из
них, как мы знаем, осталась у него в брюшной полости.
Со сводчатого потолка Военной комнаты свисали
знамена и эмблемы военных училищ Российской импе
рии, включая альма матер Вонсяцкого — Николаевское
кавалерийское военное училище. Широкая арка в южной
стене комнаты вела в нишу с камином и иконой Бого
родицы, перед которой в чаше винного цвета горела лам
пада. На стенах ниши висели фотографии кадетов и
кавалерийских офицеров.
Слева от камина была узкая дверь, соединявшая
нишу с комнаткой размером пять на двенадцать футов,
где до наступления эпохи центрального отопления хра
нили дрова. Вдоль одной ее стены стояла койка, вдоль
другой — винтовки, на корзине для мусора красовалась
свастика; это был уголок ностальгических воспоминаний
Вонсяцкого о кадетском житье-бытье в Петрограде. Он
называл его Оружейной.
Среди военных аксессуаров стоял стол с портретами
членов императорской семьи. На одной фотографии
были изображены покойный император Николай, крепко
обнявший сына Алексея, императрица Александра и
четыре их дочери. С других снимков смотрели лица ве
ликих князей Кирилла и Александра, Ксении, князей
Федора и Никиты (последние двое оставили автографы).
Почетное место занимал большой царский портрет, ко
торый, как говорил гостям Алекс, когда-то висел в рос
сийском посольстве в Париже.
На протяжении 30-х годов Военная комната и Ору
жейная были для хозяина постоянным источником на
слаждения и гордости. Хотя Мэрион появлялась там
очень редко, А лекс неизменно приглашал туда гостей —
потолковать, выпить, послушать граммофонные пластин
ки.
Подчеркнуто имперское убранство Военной комнаты
не помешало Вонсяцкому относиться к монархистам со
все возраставшим раздражением. В 1931 г. он перестал
субсидировать Русский общевоинский союз, сочтя гене
рала Евгения Миллера, преемника Кутепова, человеком
вялым и неспособным воодушевлять людей. Когда Ана
стасий и Мэрион в том же году поехали в Европу, они,
минуя Париж, отправились в Берлин и Белград, где
144
действовали отделения воинственного Братства рус
ской правды. Но и к Братству Вонсяцкий потом потерял
доверие. Оскорбленный отказом включить его в делега
цию для переговоров с «богатыми американцами, свя
занными с компанией Стандарт Ойл», которые пред
лагали помощь в организации взрывов на советских
нефтепроводах, Вонсяцкий в июле 1932 г. ушел из Брат
ства. Он сделал это вовремя. «Богатые американцы»
оказались на жалованье у Амторга — советского акцио
нерного общества, занимавшегося торговлей с Соединен
ными Штатами. И, что еще хуже, связной Братства рабо
тал на О ГП У . Потрясенное скандалом до основания,
Братство вскоре распалось.
Потеряв веру в существующие эмигрантские груп
пировки, Вонсяцкий начал подумывать о создании своей
собственной антикоммунистической организации. Он
вспоминал годы спустя:
«В 1932 г., разорвав с Братством русской правды, я решил, что мне
нужна своя политическая партия, чтобы проводить в жизнь мои идеи и
планы, чтобы попытаться свергнуть советское правительство и при
вести к власти свободное правительство русского народа».
Какие у «граф а» были «идеи и планы» в 1932 г.,
точно определить трудно. Возможно, он и сам это смутно
себе представлял. Если он и замышлял какие-то реши
тельные действия, все равно реальных шагов по форми
рованию партии не прослеживается еще в течение года.
Уйдя из Братства, Вонсяцкий провел остаток лета с
князем Федором в автомобильной поездке по юго-западу
С Ш А. Осенью он с головой окунулся в кампанию по
перевыборам Герберта Гувера.
Президентские выборы 1932 г. имели для Вонсяцкого большое личное значение. Он глубоко уважал Г у
вера — не только за внутреннюю политику, но и за по
мощь миллионам русских во время голода 1921 г. в
Поволжье. Анастасий обнародовал эти взгляды в статье
«Гувер: друг русского народа», опубликованной санфра нцисской русской газетой «Новая заря». Франклина
Делано Рузвельта Вонсяцкий, напротив, считал оппорту
нистом, который не постесняется заключить союз со
Сталиным ради политических выгод. Заявляя, что не
понимает, как может русский эмигрант голосовать за
кандидата от демократов, он перефразировал в нью-йорк
ской газете «Новое русское слово» знаменитый вопрос,
145
заданный Павлом Милюковым четвертой Думе в 1916 г.:
«Ч т о это — глупость или измена нашему русскому делу?»
Быстрое признание Рузвельтом советского режима после
победы на выборах подтвердило худшие опасения Вонсяцкого и обусловило его неизменную антипатию к пре
зиденту.
Хотя Вонсяцкий никогда не признавался, что испытал
влияние Гитлера, триумф национал-социализма в Гер
мании, без сомнения, привлек его внимание. Гитлер су
мел сокрушить немецких красных и пробудить энергию
тевтонов — а значит, подобное же массовое движение,
только приспособленное к славянской чувствительности,
сможет уничтожить большевизм и воззвать к дремлю
щему величию России. Вонсяцкому стало казаться, что
только он, с его умом, притягательной силой и деньгами,
в состоянии возглавить такое движение.
После февраля 1933 г. появился человек, с которым
Вонсяцкий смог поделиться своими мечтами. Эмигрант,
поселившийся в «Девятнадцатой лунке», в течение сле
дующих семи лет верой и правдой служил «граф у» в
качестве секретаря.
Донат Иосифович Кунле родился в России в 1900 г. и,
подобно Вонсяцкому, сражался в армии Деникина на
Украине. В 1920 г. он эвакуировался в Константинополь,
затем с помощью американского Красного Креста пере
брался в Соединенные Штаты и в 1921 г. начал ра
ботать механиком на авиационном заводе Вота-Сикор
ского в Стратфорде (Коннектикут). Кунле был челове
ком среднего роста и атлетического сложения. Курчавые
темно-рыжие волосы и выпяченные губы придавали его
лицу детское выражение, которому не соответствовали
печальные глаза, много повидавшие в революцию и
гражданскую войну.
Мож ет быть, Кунле и Вонсяцкий познакомились и
до революции или во время гражданской войны, когда
оба служили в армии Деникина. Записи в книге для гос
тей на Куиннатисетской ферме говорят о том, что в сере
дине 20-х годов Кунле несколько раз посещал «Девятнад
цатую лунку». В начале 1933 г. жена Кунле Паула
оставила его ради некоего князя Демидова, жившего на
Лонг-Айленде. Тогда же Донат Иосифович ушел от
Сикорского и поселился в «Девятнадцатой лунке», заняв
одну из спален главного дома. Англизировав свою фами
лию, он превратился в «К ун ли», а местные жители звали
его «К ун ц ». Вскоре «граф» и Кунц стали неразлучной
146
парой, дав патнэмским обывателям повод для красочных
сплетен.
Кунле с чувствительностью резонатора отозвался на
сокровенные мечты Вонсяцкого. Они часами вели за
душевные беседы в Военной комнате, на площадке для
гольфа или в «Русском медведе». Они вновь переживали
неудачу белого движения, сокрушались об отсутствии мо
лодых лидеров, с восхищением говорили о том, как в Ита
лии и Германии расправляются с местными коммунис
тами. Они приходили к выводу, что Сталина можно
победить только изнутри России, а не извне — на это
указывает горький опыт белых. Но без чего никак нель
зя — это без боевого ядра пропагандистов и штурмови
ков, которое послужило бы катализатором антикомму
нистической Национальной Революции в Советском
Союзе. Чем больше говорили Вонсяцкий и Кунле, тем
больше проникались уверенностью в том, что именно
им суждено помочь России встать на путь возрождения.
Всероссийская фашистская организация
10 мая 1933 г. Вонсяцкий и Кунле решили по всем
правилам учредить партию. В соответствии с этим реше
нием они сочинили «открытое письмо» от имени Глав
ного штаба российских фашистов, где призвали к соз
данию объединенного фашистского фронта с участием
эмигрантов-активистов, разбросанных по всему миру.
В порыве восторженного многословия они дали своему
детищу имя Всероссийская национал-революционная
трудовая и рабоче-крестьянская партия фашистов. Д ля
удобства обычно употреблялось название Всероссий
ская фашистская организация (В Ф О ).
Деятельность ВФО с самого начала имела семейные
черты. Титул «вож дя» получил Вонсяцкий. Кунле стал
«партийным секретарем». Мамедов был назначен «пред
седателем Центрального исполнительного комитета»,
причем, заботясь о родственниках, все еще находивших
ся в Советском Союзе, он взял псевдоним «И лларион
Суворов». Мэрион не играла в ВФО активной роли,
считая все это патриотическим хобби Алекса, но Вонсяц
кий впоследствии позаботился о том, чтобы ее величали
не иначе как «Первой леди» или «Графиней Вонсяцкой». Изо всех сил стараясь угодить «вож дю», партий
147
ные трубадуры потом добавили к ее титулам «К леоп ат
ру», «Л еди Гамильтон» и «Императрицу Евгению».
Догматике Вонсяцкий уделял мало внимания. В от
личие от русских фашистов в Маньчжурии, которые
изливали потоки слов о корпоратизме, евреях и фашист
ских трехлетках, «граф » считал, что идеи — дело нажив
ное. Прирожденный импровизатор, он без затруднений
разыгрывал политические платформы «по слуху». Глав
ное — начать.
«В ож д ь» быстро понял, что для того, чтобы ВФО вы
шла за пределы округа Уиндэм, нужна широкая про
паганда. Очевидное средство — газета. Выделив день
ги (годовое содержание, получаемое им от Мэрион,
теперь возросло до 25 000 долларов) и наняв плотников,
он переделал часть курятников с тем расчетом, чтобы
там могли разместиться типографские машины. На время
этих работ он договорился о печатании газеты с двумя
нью-йоркскими фирмами.
Вонсяцкий назвал свою газету «Ф аш ист». Она печата
лась в обычном газетном формате, но на высококачест
венной глянцевой бумаге, что делало ее похожей на
«Н эш н л джиогрэфик». Первый номер вышел в свет в
двух тысячах экземпляров в августе 1933 г. В дальней
шем «Ф аш ист» печатался десятитысячным тиражом с
интервалом примерно в месяц. Его издание стоило
4000 долларов в год, из них 2400 шло на почтовые рас
ходы.
Д ля секретарской работы Вонсяцкий нанял паренька
из Томпсона по имени Норман Б. Уотсон, которому
был двадцать один год. Томас Уотсон, его отец, работал
смотрителем на куиннатисетской площадке для гольфа, а
Норман после 1921 г. время от времени бегал для «графа»
за мячами. Дом Уотсонов стоял как раз напротив
«Девятнадцатой лунки» — только дорогу перейти. Нор
ман ведал вопросами подписки, возил пачки «Фаш иста»
на томпсонскую или патнэмскую почту для рассылки, пе
чатал для «вож дя» письма на английском языке.
Издавая «Фаш иста», Вонсяцкий дал волю своей буй
ной фантазии. Заметки, сочиняемые либо им самим, либо
Кунле, ярко расписывали подвиги вымышленных аген
тов Р Ф О в самых разных уголках земного шара и даже в
самом СССР. Имена боевиков «опускались» с целью их
«защ иты » от советских органов безопасности. Все они
назывались «фашкорами» (фашистскими корреспон
дентами) с указанием номера партийного билета и района
148
боевых операций (например, фашкор 18337, Смоленск).
Таким образом Вонсяцкий мог плодить агентов в любом
количестве и в любой точке планеты.
«Ф аш ист» примерно наполовину был посвящен теку
щим делам ВФО; другая половина отдавалась носталь
гическим воспоминаниям. На богато иллюстрирован
ных листах можно было видеть царя-батюшку, бесстраш
ных генералов, благочестивых крестьян. «Ф аш и ст» в изо
билии печатал фотографии событий гражданской войны.
В деталях воскрешались бои в Прибалтике, Сибири и на
Украине, помещались групповые фотоснимки и изобра
жения белых героев: Корнилова, Колчака, Деникина,
Врангеля. ВФО представляла себя наследницей великих
российских военных и монархических традиций, и порт
реты Николая II искусно чередовались с портретами
Вонсяцкого. Чтобы усилить линию Романовых, в декабрь
ском выпуске «Фаш иста» за 1933 г. на первой страни
це воспроизвели письмо Вонсяцкому от десятилетнего
Никиты Никитича (сына князя Никиты Александрови
ча), датированное 3 декабря 1933 г. Мальчик писал:
«Я так счастлив, что я русский фашист!» ( * )
Отдавая должное вымыслам и ностальгии, «Ф аш ист»,
помимо этого, пропагандировал контрреволюционную
доктрину Вонсяцкого: пора прекратить идеологические
игры, надо искать путь к российским массам. Только гнев
рабочих и крестьян России может сделать Национальную
Революцию реальностью. Понимая, что Россия — все
еще по преимуществу аграрная страна, Вонсяцкий ут
верждал, что ВФО должна в первую очередь искать
поддержки у крестьян и сделать их неприятие колхозов
основой «национального народного движения». Чтобы
привлечь на свою сторону крестьянина, он разработал
три пропагандистских тезиса: восстановление и защита
частной собственности, раздача всей обобществленной
земли крестьянам, отмена всех ограничений на торговлю
сельскохозяйственной продукцией.
Вонсяцкий смотрел на фашизм прагматически: фа
шизм означал для него действенный антикоммунизм. В
конце 1933 г. «вож дь» сказал репортеру: «Е сли хотите
знать, название мы получили от красных. Они окрестили
нас русскими фашистами, а мы это имя приняли». Как и
Родзаевский, Вонсяцкий считал слово «ф аш изм» самым
действенным в СССР антикоммунистическим боевым
кличем. Пока Советы называют «фашистским» все, что
направлено против их режима, они невольно делают
149
фашизм символом сопротивления в глазах широких масс.
Фашизм ассоциировался с Гитлером и Муссолини
лишь в той степени, в какой они противостояли ком
мунизму. В последующие годы Вонсяцкого обвиняли в
том, что он нацист. Он упорно отрицал утверждения о
сходстве его партии в строении и целях с националсоциалистической:
«П о моим понятиям, «фашист» значит «стопроцентный антиком
мунист», а вовсе не обязательно то, что имеют в виду в Германии и
других странах».
И еще:
«Немецкий, итальянский и русский варианты фашизма различают
ся во многих отношениях. Российская фашистская партия есть просто
объединенное антикоммунистическое движение русских, а фашизм в
настоящее время является единственной политической системой на
планете, способной покончить с коммунизмом».
Вонсяцкий настаивал на том, что принятие свастики в
качестве эмблемы ВФО не является подражанием треть
ему рейху. Его не раз спрашивали, обычно в неодобри
тельном тоне, почему он использует «нацистские сим
волы», и в ответ он всегда пускался в длинные объяс
нения о том, что не нацисты изобрели свастику и у них
нет на нее монополии. Он указывал, что свастики рисова
ли еще древние индусы и греки. Первые христиане так
же изображали свастики на стенах римских катакомб.
Императрица Александра Федоровна начертала их на
дверном косяке екатеринбургского дома, где она и вся ее
семья были расстреляны большевиками в 1918 г. Путе
шествуя в 1932 г. по юго-западу С Ш А с князем Федором,
Вонсяцкий заметил, что дорожные указатели в штате
Аризона используют свастики (эта практика была отме
нена в 1937 г.). «Н е отказываться же нам от нее только
потому, что она понравилась Гитлеру»,— жаловался
«вож дь». Справедливости ради следует сказать, что Вон
сяцкий порой заменял свастику ее зеркальным изображе
нием.
Если с разъяснениями по поводу свастики еще можно
было как-то согласиться, хуже обстояло дело с нацист
ским приветствием (сопровождаемым возгласом «Слава
Р осси и !»), званиями вроде «Штурмовик смерти» и личной
клятвой в верности «вождю», смахивавшей на ту, что
приносили фюреру. Еще более впечатляющим было то,
150
что Вонсяцкий использовал для гимна ВФО («Знамена
выше!..») мелодию «Хорста Весселя». Кунле сочинил но
вый текст, где, помимо прочего, вместо немецких корич
невых рубашек фигурировали русские черные, а вместо
Гитлера — Вонсяцкий:
Заря близка... Знамена выше, братья!
Смерть палачам свободы дорогой!
Звенящий меч фашистского врагам проклятья
Сметет навеки их кровавый строй.
Соратники! Нас ждет земля родная!
Все под знамена! Родина зовет...
Вонсяцкий-Вождь, измену, трусость презирая,
На подвиг нас, фашистов, поведет.
Рубашки черные, готовьтесь к бою!
Железный фронт фашистов мы сомкнем
И на врага, вперед, железною стеною
Бесстрашно, как один, мы все пойдем.
Победы день торжественный настанет,
Слетит колхоз и Сталин с ГП У,
И свастика над Кремлем ярко засияет,
И черный строй пройдет через Москву.
Решив, что просто опубликовать гимн недостаточно,
Вонсяцкий записал «Знамена выше!..» на пластинку. Он
купил звукозаписывающее устройство на 78 оборотов в
минуту и организовал вокальное трио в составе себя
самого, Кунле и Мамедова. Для аккомпанемента наняли
местный оркестр. Барабаны и трубы пришлось заменить
контрабасом и саксофоном, из-за чего гимн приобрел
некую джазовость — услышь его Гитлер, он, пожалуй,
оправдал бы свою кличку Терр1сЬ^е8зег (Припадочный).
Вонсяцкий взял у нацистов не только символику и
песни. Играя в музыкальных комедиях, он научился
кое-каким приемам сценического поведения, но этого бы
ло мало — фашистский «вож дь» должен уметь гипноти
зировать большие массы людей. Адольф Гитлер, без сом
нения, был таким харизматическим лидером, и «граф »
решил взять его ораторский стиль за образец. Вонсяцкому ничего не стоило сделать записи передаваемых по
радио гитлеровских выступлений в Шпортпаласе. Их
содержание его мало интересовало. Он сосредоточился
на интонациях, модуляциях, ритме, звучности. Потом
ему пришло в голову записывать собственные речи —
ради критического анализа и ради удовольствия слышать
свой голос (он позаботился и об аплодисментах). На
151
одном из первых дисков (вероятно, 1934 г.) «вож дь»
напоминает Бориса Годунова, страдающего изжогой.
Еще хуже то, что в аплодисментах угадывается не
ликование многотысячного стадиона, а неистовое хло
панье и стук в общей сложности двенадцати рук и ног.
Это был максимум шумовых возможностей, ибо Кунле и Мамедов имели всего лишь по четыре конечности.
В 1933 г. (когда точно — неизвестно) Анастасий
Вонсяцкий и Константин Родзаевский узнали о существо
вании друг друга. В сравнении с дальневосточным «вож
дем » Вонсяцкий на первый взгляд казался легковес
ным. Он слишком поздно попытался примкнуть к триум
фальному шествию мирового фашизма, не имея ни нуж
ного опыта, ни заметного числа последователей. Прави
тельственной поддержки у него тоже не было. Но кон
нектикутский «граф » компенсировал эти недостатки си
лой воображения, неотразимым обаянием и деньгами.
Два честолюбивых молодых эмигранта посмотрели
друг на друга через огромное пространство, разделяв
шее Томпсон и Харбин. Найдут ли они общий язык, ох
ватят ли всю русскую диаспору одним мощным полити
ческим движением? Или каждый будет претендовать на
единоличное лидерство? Их отношения во многом опре
делили характер и направление развития русского фа
шизма после 1933 г.
Г л а в а IX
К ОБЪЕДИНЕННОМУ Ф АШ И СТС КО М У Ф РО Н ТУ
В 1933 г. отношения Советского Союза с другими
странами осложнились как на западе, так и на востоке.
В Европе возвышение Адольфа Гитлера отдало Германию
в руки человека, который не только ненавидел ком
мунизм — в этом для западного лидера не было ничего
необычного,— но и публично заявлял, что немцы должны
искать ЬеЬепБгаит* на востоке. На азиатском континен
те после захвата Маньчжурии Япония стала поглядывать
на сибирскую и монгольскую границы, и, пока дипломаты
в Москве и Токио обменивались нотами протеста, Крас
* Жизненное пространство (нем.).
152
ная и Квантунская армии готовились помериться си
лами в открытом бою. Журналисты строили предположе
ния о том, какую форму примет столкновение: совет
ско-германской войны, советско-японской войны или сов
местного германо-японского крестового похода против
СССР.
Встревоженный фатальными, как он считал, измене
ниями в капиталистическом окружении, Иосиф Сталин
решил на время пожертвовать планами пролетарской
революции и принялся склонять Францию, Великобрита
нию и Соединенные Штаты к созданию системы коллек
тивной безопасности. В 1935 г. седьмой конгресс Комин
терна призвал к формированию «антифашистского На
родного фронта», что стало лейтмотивом советской
пропаганды на четыре последующих года.
То, что беспокоило Кремль, в русской диаспоре
рождало надежду. В Европе, на Дальнем Востоке и в
обеих Америках эмигранты с волнением смотрели на
грозовое небо, ища глазами буревестника долгождан
ной контрреволюции. Возвращались старые мечты и по
забытые планы. Война лишила Романовых престола —
война же опрокинет большевиков и поможет народам
России выразить свою волю. Замученные коллективиза
цией крестьяне перестанут сдавать урожай. Красная ар
мия откажется воевать. Национальные меньшинства соб
лазнятся отделением. Неспособные противостоять внеш
нему и внутреннему напору, Сталин и его приспеш
ники дезертируют, и Россия останется без руководства.
Эмигранты-антикоммунисты при поддержке немцев и
японцев образуют ядро нового правительства. Германия
и Япония, согласно этим горячечным видениям, как
только контрреволюционная власть встанет на ноги,
должны вывести свои армии с русской земли.
Считая конфликт Советского Союза с Германией и
Японией неизбежным, эмигранты-активисты вдруг ясно
увидели, в каком жалком состоянии находятся их соб
ственные дела. Столкнувшись с новыми возможностями,
они почувствовали, что надо принимать срочные меры.
Правые эмигрантские группировки — фашистские и
прочие — в 1933 г. были, увы, совершенно неспособны
извлечь какую-либо выгоду из советско-германской или
советско-японской войны. Прозябая в разбросанных по
свету анклавах, они были изолированы друг от друга и
не доверяли друг другу. В Маньчжурии Константин Родзаевский под эгидой японцев возглавлял Русскую фа
153
шистскую партию, но у него не было последователей за
пределами Дальнего Востока. Российское националсоциалистическое движение (Р О Н Д ) Павла БермондтАвалова едва ковыляло в Германии под недоверчивым
оком гестапо. Младороссы Александра Львовича КаземБека становились все старше и все так же не имели ни
какого влияния за пределами Парижа.
Самые проницательные из правых постепенно при
ходили к мысли, что без объединения разрозненных
групп не удастся использовать те возможности, кото
рые откроются в случае нападения Германии или Япо
нии на СССР. Они поняли, что оптимальным вариантом
будет создание всемирной организации. Очертания и
строение этой организации были пока неясны, но чем
дальше, тем очевиднее становилось, что обособленность
абсолютно бесперспективна, что слияние — единствен
ный способ избежать деградации, привлечь к себе внима
ние широких масс в России, доказать потенциальным
немецким и японским покровителям свою полезность.
На первый взгляд, Анастасий Вонсяцкий был отнюдь
не самым подходящим кандидатом на роль главы объеди
ненных русских правых. Ведя жизнь то плейбоя из П лю
щевой лиги, то коннектикутского сквайра, он отгородил
себя от невзгод, которые формировали психологию боль
шинства эмигрантов. Мало того, его шальное богатство
(сильно преувеличенное прессой) рождало подозритель
ность и зависть. Он почти ничего не знал о Дальнем
Востоке. Ему не хватало политического опыта. Нескром
ный и нетактичный, он то и дело наступал кому-нибудь
на мозоль. А русские, не говоря уж об украинцах, взви
вались от этого до потолка.
Но, с другой стороны, положение Вонсяцкого давало
ему уникальные возможности. В отличие от Родзаевского и Бермондт-Авалова, он не был связан ни с каким
правительством. В Соединенных Штатах он пользовался
свободой слова и свободой организации — об этих пра
вах в Маньчжурии и Германии нечего было и думать.
Американское гражданство позволяло ему разъезжать по
всему миру, за исключением Советского Союза. Благо
даря Мэрион он не испытывал недостатка в деньгах, ко
торые открывали перед ним двери, затыкали рты против
никам, увеличивали число сторонников.
Но решающим фактором, который помогал Вонсяцкому в реализации его честолюбивых претензий на соз
дание всемирного объединенного фашистского фронта,
154
была его несокрушимая самоуверенность. После 1933 г.
он не испытывал ни малейших сомнений в том, что
сможет использовать приближающуюся катастрофу в ин
тересах России. Коллекция кусочков футбольных ворот
в Военной комнате красноречиво говорила ему о том, что
он, и только он, сумеет вырвать победу из пасти хаоса.
Встреча в Берлине
Вскоре после основания Всероссийской фашистской
организации (В Ф О ) в мае 1933 г. Вонсяцкий пришел к
выводу, что создание из разбросанных по всему миру
правых эмигрантских групп объединенного фашистского
фронта является первейшей стратегической задачей. На
до выбрать эмигрантских лидеров посговорчивей и соб
лазнить их постами в «генеральном штабе Национальной
Революции». Вонсяцкий использовал военную фразео
логию в качестве приманки, надеясь привлечь ветеранов
Белой армии, которые могли остаться равнодушными к
фашистской доктрине.
Вонсяцкий решил начать построение фронта с Евро
пы. Он был там с Мэрион дважды, в 1927 и 1931 гг.,
и тогда познакомился с Кутеповым и другими генералами-монархистами. В 1933 г. он надеялся войти в контакт
с более молодым поколением. Нет нужды говорить, что
ему также очень хотелось, по его собственным словам,
«посмотреть, как идут дела» в гитлеровской Германии.
В конце сентября Вонсяцкий пересек Атлантику и
напрямик отправился в Берлин, где поселился в шикар
ной гостинице «А д ло н » на углу Унтер ден Линден и
Вильгельмштрассе. Он приурочил свой приезд к откры
тию конференции с участием парижских младороссов
и местных русских национал-социалистов (Р О Н Д ).
Подчиняясь центростремительным импульсам, кото
рые уже начали проявляться в правом крыле диаспоры,
младороссы и русские нацисты собирались обсудить
перспективы более тесного сотрудничества. Александр
Казем-Бек, глава младороссов, привез из Парижа двоих
единомышленников — графа Сергея Оболенского
и
украинца Глеба Балецкого. «Ф ю рера» рондовцев Пав
ла Бермондт-Авалова сопровождали генеральный секре
тарь РО Н Д А. В. Меллер-Закомельский и группа верных
людей. ВФО на конференции представлял один Вонсяц
кий. Кунле и Мамедов остались в Коннектикуте вы
155
пускать «Фаш иста» и заниматься «Русским медведем».
Трехсторонние переговоры проходили в украшенной
свастиками штаб-квартире РО Н Д на Бляйбтройштрассе.
Главным достижением берлинской конференции было
то, что она прошла без скандала. Боевики РО Н Д дипло
матично заменили сапоги ботинками. Гестапо не вмеши
валось. Впрочем, результаты оказались невелики: по
существенным вопросам соглашения достигнуто не было.
Конечно, все выразили уверенность в неизбежности Рос
сийской Национальной Революции и пообещали сотруд
ничать в борьбе с Советами. Но сотрудничество споткну
лось о проблему национальных меньшинств — в част
ности, следует ли после Национальной Революции пре
доставить автономию Украине. Самый деликатный воп
рос — кто станет «вождем» антисоветского фронта —
даже не ставился на обсуждение. Германизированный
житель третьего рейха, имевший якобы доступ к Гит
леру, Бермондт-Авалов считал себя первым претенден
том. Вонсяцкий скромно ждал, когда назовут и с востор
гом одобрят его собственную кандидатуру. Казем-Бек
кисло смотрел и на того, и на другого; он не желал под
чинять своих младороссов нацисту и с трудом выносил
выскочку-«альфонса» из Америки. Не решив вопроса о
лидере, они не могли заниматься ничем иным, кроме об
мена банальными заявлениями о будущей совместной
работе.
Вонсяцкий, если не считать льстивой статьи о нем в
печатном органе РО Н Д «Пробуждение России», не достиг
в Берлине ничего. Без сомнения, осуществление его за
ветной мечты об объединенном фронте нисколько не
приблизилось.
Ж ивя в Берлине, Вонсяцкий не пытался встретиться
с кем-либо из нацистских лидеров, хотя некоторые
друзья склоняли его к этому, перечисляя все преиму
щества личного знакомства с Розенбергом, Геббельсом
или Герингом. Он предпочел вести себя в рейхе как
турист и остаться чистым от нацистского покровитель
ства.
Вернувшись в октябре в Нью-Йорк, Вонсяцкий вновь,
к своему удовольствию, оказался в центре внимания
международной печати. Эмигрантские газеты Европы,
Соединенных Штатов и Дальнего Востока широко осве
щали берлинскую конференцию, превознося или осуж
дая ее в зависимости от политической ориентации из
дания. Стремясь к максимальной саморекламе, Вонсяц156
кий превратил декабрьский номер «Фаш иста» за 1933 г. в
хвалебную песнь своему европейскому вояжу. Чтобы уси
лить впечатление, он добавил в нее и религиозную
ноту, перепечатав письмо, благословляющее молодого
американского «вож дя», от митрополита Антония из
Сромски Карловци в Северо-Восточной Югославии.
Скандальная слава
Самореклама Вонсяцкого не могла не вызвать реак
ции. Какое-то время его просто бранили в либеральной
и просоветской печати. Но вскоре, желая возбудить про
тив него общественное мнение, противники перешли к
более активным действиям.
11 ноября 1933 г. члены русской коммуны Гар
лема устроили демонстрацию по поводу Дня перемирия,
во время которой Вонсяцкому за его фашизм хорошень
ко досталось. Обрадованный таким вниманием (он ак
куратно собрал и наклеил в альбом вырезки из газет,
сообщавшие об этом событии), «граф » в ответ наполнил
следующий номер «Фаш иста» материалами о «террори
стических актах членов ВФО в С С СР»:
«БОЕВАЯ РАБ О ТА В ЗАП АД Н О Й РОССИИ!
7 октября (1933 г.) фашистская тройка № А-5 пустила под откос
военный эшелон. Согласно поступившим к нам сведениям, погибло
около 100 человек.
В поселке Брезин в районе Мозыря отряд соратников уничтожил
пять коммунистов.
В Старобинском районе, благодаря действиям соратников, по
севная кампания полностью сорвана. Несколько коммунистов, ответ
ственных за посевную кампанию, таинственно исчезло.
3 сентября в районе озера Князь коммунист — председатель
колхоза был убит фашкорами № № 167 и 168» (* ) .
Вымышленными диверсиями Вонсяцкий неограни
чился. Точно рассчитав, какой переполох это вызовет
сразу после признания СССР Соединенными Штатами в
конце 1933 г., он объявил в «Ф аш исте» о создании фонда
в 1500 злотых (300 долларов) для вручения Борису
Каверде после его освобождения из варшавской тюрьмы.
В 1927 г. Каверда убил советского полпреда в Польше
Петра Лазаревича Войкова. Будучи членом Уральского
157
Совета в июле 1918 г., Войков реквизировал бензин
и серную кислоту, чтобы уничтожить останки расстре
лянных членов императорской семьи. Вонсяцкий откры
то заявил, что убийство Войкова — и, как подразуме
валось, других советских дипломатов тоже — стоит
награды.
Воодушевленный негодующими откликами «Дейли
уоркер», Вонсяцкий в 1934 г. принялся расцвечивать
страницы «Фаш иста» еще более яркими фантазиями. Од
ним из наиболее одиозных и широко цитируемых образ
цов был набор кровожадных инструкций несуществую
щему подполью ВФО в СССР:
«Организуйте убийства военных инструкторов, военных корреспон
дентов, политических комиссаров, равно как и наиболее рьяных ком
мунистов.
Убивайте чекистов, сотрудников ГП У, рабочих активистов, чле
нов партии и вообще всех, кто надвусмысленно поддерживает совет
скую власть. Взламывайте красные сберегательные кассы, банки и
сейфы. Используйте деньги для нужд братства [т. е. ВФО].
Всеми средствами разрушайте красную машину власти. Поджи
гайте или взрывайте здания ГП У, партийных комитетов и клубов.
В первую очередь убивайте партийных секретарей, верных псов
комиссарской власти.
Повреждайте линии связи красных. Валите телеграфные столбы,
разбивайте фарфоровые изоляторы, перерезайте провода, нарушайте
телефонную связь.
Препятствуйте вывозу народного добра за границу. Что можете —
захватывайте и распределяйте. Что не можете захватить, уничтожайте.
Если и это невозможно, всеми способами повреждайте добро, под
лежащее вывозу. Для каждого вида товара выбирайте тот способ
повреждения, который к нему лучше подходит. В продукты питания
добавляйте всевозможную грязь и сор. Подбрасывайте в них дохлых
крыс, вшей, тараканов и клопов» (* ).
Всю эту чушь принимали — или делали вид, что при
нимают — за чистую монету те, кому следовало быть
более осведомленными. «Дейли уоркер», к примеру, вы
брала Вонсяцкого своей мишенью еще в 1931 г., когда
газета заявила, что «Девятнадцатая лунка» — не что
иное, как «явка» тайной антисоветской организации, фи
нансируемой «нью-йоркскими и хартфордскими капита
листами». В 1932 г. орган американской коммунисти
ческой партии приписал «граф у» намерение уничтожить
американских инженеров, работавших в СССР, и соучас158
Константин Владимирович Родзаевский
Генерал Владимир Дмитриевич Косьмин,
первый председатель РФ П
А. П. Светозаров, первый «фюрер» РОНД
в третьем рейхе (1933 г.)
Штурмовики РОНД на первомайском празднике
в Берлине (1933 г.)
Анастасий Андреевич Вонсяцкий
6*
Мэрион Рим Стефенс
Карикатура в «Американ уикли» под названием «Прерванные грезы
мультимиллионерши и ее возлюбленного-рабочего»; на них «гневно
указывает пальцем брошенная первая жена» (июнь 1922 г.)
Карикатура в «Нью-Йорк рекорд» под названием «Большая стирка
в бедной хижине» (февраль 1922 г.)
Вонсяцкий с другом и однокашником
князем Федором Александровичем Романовым
во время автомобильной поездки по юго-западу С Ш А в 1932 г.
*ТН
Общий вид Куиннатисетской фермы («Девятнадцатой лунки»).
Справа — фермерский дом. Темное строение в центре,
отчасти скрытое за деревьями,— каменная пристройка
с Военной комнатой и кабинетами.
Белая постройка с левой стороны —
бывший коровник, превращенный в тир
Ресторан «Русский медведь»
Участники трехсторонней конференции в Берлине (1933 г.)•
В центре с галстуком-бабочкой —
лидер РОНД «князь» Бермондт-Авалов.
Слева от него — глава парижского движения младороссов
Александр Львович Казем-Бек.
Справа от Бермондт-Авалова — Вонсяцкий
тие в убийстве премьер-министра Японии Инукаи Дзийоси, застреленного в Токио морскими кадетами 15 мая
1932 г. Та же газета пыталась проследить связи Вонсяцкого с государственным департаментом, утверждая,
что в числе приверженцев Вонсяцкого состоит некая
миссис Лумис, родственница государственного секретаря
Генри Стимсона.
Без сомнения, Вонсяцкий находился в поле зрения
государственного департамента еще с 1922 г., когда Люба
Муромская через американского посла в Париже начала
против него дело о двоеженстве. В 1933 г. в Вашингтоне
завели на Вонсяцкого новое досье в связи с одной из
выходок «графа», когда тот, расписывая подвиги ВФО на
международной арене, изобрел «соратника ИвановаКривкова». Розыгрыш начался в июле, когда Донат Кунле направил в польское министерство внутренних дел
телеграмму:
«И ВАНОВ КРИ ВКО В Н АШ ЧЕЛОВЕК Х О ТИ М В И Д Е ТЬ ЕГО
НА СВОБОДЕ Ф И Н АН С О ВУЮ ПОМОЩ Ь Г А Р А Н Т И Р У Е М (П О Д
П И С Ь)
Д О Н А Л Ь Д КУН ЛБ И З А М Е С Т И ТЕ Л Ь
НАЧАЛЬНИКА
Ш Т А Б А ».
Проверив все тюрьмы в стране, министерство убеди
лось, что заключенного Иванова-Кривкова в них нет.
Телеграмма осталась без ответа, но польский представи
тель 7 августа предъявил ее американскому генеральному
консулу в Варшаве и потребовал объяснений. Генераль
ный консул отослал материал в Вашингтон, и в течение
нескольких недель отдел государственного департамента
по восточноевропейским делам бомбардировал мини
стерство обороны запросами о таинственном «заместите
ле начальника штаба». Властям тогда удалось установить,
что телеграмма отправлена из Томпсона, однако неясно,
вызывали ли Вонсяцкого для объяснений. Тем временем
«Иванов-Кривков» совершал на страницах «Фаш иста»
героические подвиги:
«Капитан Иванов-Кривков, член Всероссийской фашистской орга
низации, пересек польско-советскую границу в районе Томашевки.
Он — активный член Организации и отправился туда несколько меся
цев назад для ведения фашистской пропаганды. Он был, однако, высле
жен ГП У и вынужден покинуть Советский Союз. Сейчас он задержан
польскими властями, но Руководящий центр Всероссийской фашист
ской организации уже принял меры для его освобож дения»(*).
171
Розыгрыш с «Ивановым-Кривковым» не только при
влек к Вонсяцкому внимание американского правительст
ва, но и увеличил его скандальную славу в эмигрантском
сообществе. Тут хорошо видно, на чем строилась поли
тическая карьера «графа»: на таланте актера и на довер
чивости публики.
Ячеечная кампания
Не все агенты ВФО были фиктивными. Во второй по
ловине 1933 г. Вонсяцкий с усердием взялся за создание
партийных ячеек в Северной и Южной Америке, Европе
и на Ближнем Востоке. Задача была не так трудна, как
кажется, ибо набор шел только в городах с заметными
русскими коммунами. Вонсяцкий поддерживал связь со
многими ветеранами гражданской войны, часть из кото
рых образовала костяк его международной организации.
Другую группу потенциальных активистов составили под
писчики «Фаш иста». Да и субсидии, выделяемые из
25 000 долларов годового содержания (10 000 шло на
В Ф О ), были хорошим подспорьем при вербовке сторон
ников. Иные члены ВФО никогда и не видели Вонсяцкого.
Они просто получали от него деньги и именовали себя
«соратниками». Будучи столь распыленной в географи
ческом отношении, ВФО по необходимости стала «почто
вой» партией, причем Томпсон Вонсяцкий окрестил
«Ц ентром ».
Чтобы набрать побольше членов, Вонсяцкий сделал
требования к вступающим в ВФО весьма расплывча
тыми:
«Единственным условием членства в моей партии было желание
войти в огранизацию и оказывать ей помощь в осуществлении ее
планов. Планы партии состояли в том, чтобы помочь народам России
свергнуть коммунистическую власть и установить такое правительство,
которое отвечало бы их чаяниям».
Набор по переписке принес ценное приобретение:
возник некто Михаил Михайлович Гротт, который впо
следствии стал идеологом ВФО. О Гротте известно не
много. Он жил в Восточной Пруссии, в Кенигсберге,
и регулярно публиковался в «Фаш исте», иногда под псев
донимом «Спассовский». Гротт написал большую часть
172
партийных пропагандистских брошюр («О нашей тай
ной работе», «С луж у России!», «Тактика русских фаши
стов»), которые печатались в «Девятнадцатой лунке»
и выходили в коричневых бумажных обложках с эм бле
мой ВФО — свастикой на фоне двуглавого орла. Гротт не
скрывал своего яростного антисемитизма и своего
преклонения перед Адольфом Гитлером, и с 1934 по
1940 г. «Ф аш ист» из номера в номер печатал его русский
перевод «M ein Kampf». О Гротте в «Ф аш исте» писали
как о «великом идеологе российского фашистского дви
жения». Вонсяцкий, хотя и расходился с Гроттом в
еврейском вопросе, не вмешивался в его идеологические
изыскания. У Анастасия не было ни интереса, ни спо
собностей к работе в области теории, и он легко согла
сился предоставить корреспонденту из Восточной Прус
сии роль партийного философа.
Первая после Томпсона партийная ячейка возникла
в Нью-Йорке, в Нижнем Манхэттене, и возглавил ее
эмигрант Александр Плышнов (кто он был по профес
с и и — неясно), деливший обшарпанную контору по
адресу Кэнал-стрит, 480 с Николаем Рыбаковым, изда
телем русской правой ежедневной газеты «Р осси я». Ры
баков, по-видимому, не был членом ВФО, но его типо
графия отпечатала несколько номеров «Фаш иста», пока
Вонсяцкий налаживал собственную печатню в бывшем
курятнике в «Девятнадцатой лунке».
Плышнову волей-неволей приходилось делить власть
в городе с ячейкой Верхнего Манхэттена, состоявшей
из Евгения Богословского и его жены. Телослож ением
напоминавший Геринга, Богословский в порядке компен
сации за лысую макушку носил густые усы; под его
нахмуренными бровями гнездились черные точечкиглаза. За этой внешностью скрывался добродушный че
ловек и хороший спортсмен, что роднило его с Вонсяцким. Жена Богословского, изготовлявшая для ВФО фла
ги и нарукавные повязки, стала в ней чем-то вроде Бетси
Росс*.
Бостонскую ячейку возглавлял Иван Новожилов.
О нем известно в основном то, что его жена Валентина
работала в «Русском медведе» на Ньюбери-стрит, а дочь
Наташа была любимицей Мэрион.
Пятью десятками членов ВФО на Западном побере* Элизабет Гриском Росс (1752— 1836)
американский флаг (прим, перев.).
173
изготовила
первый
жье руководил Георгий Думбадзе из Голливуда. Однако
в 1936 г. он перешел в американо-германский «Бунд»,
и его место занял Федор Сименс из Лос-Анджелеса,
который одновременно сотрудничал с «серебряными ру
башками» Уильяма Дадли Пелли, фашистского лидера из
Северной Каролины. Несколько активистов ВФО дейст
вовали в Сан-Франциско, причем все — непонятно
го происхождения: Валериан фон Мейер, Крист Латегальв с дочерью Мариной, мистер и миссис Герберт Дж.
Вантц. Быть «активистом» в Сан-Франциско, по-видимо
му, означало раздавать потенциальным новобранцам
экземпляры «Ф аш иста» — и только. В Сиэтле некий
Прокопий
Васильев
(«Ф аш кор №
293»)
получал
от Вонсяцкого деньги на выпуск листков «Рассвет» и
«П у ть».
Сторонники Вонсяцкого, влачившие эмигрантское су
ществование за пределами Соединенных Штатов, обычно
получали субсидии из партийной кассы. За 600 долларов
в год Николай Трофимович Дахов в 1933 г. вступил
в ВФО и принялся петь дифирамбы «вож дю» в «Русской
газете», выходившей в Сан-Паулу. Ближневосточным
представителем ВФО сначала стал некий Столбецов из
Каира, а затем его сменил «барон» Георгий Таубе, быв
ший офицер деникинской армии. Вонсяцкий создал
ячейку и в Софии, где некто Бутов, получая от него
600 долларов в год, издавал еженедельник «Р ус ь». Те же
600 долларов платил Вонсяцкий некоему Рклицкому за
публикацию хвалебных статей в белградском еженедель
нике «Царский вестник», но югославские законы не по
зволяли Рклицкому формально вступить в ВФО. «Ф а
шист» упоминает и некоторых других заграничных дея
телей ВФО: Александра Лейбурга из Белграда (тоже
не являвшегося формальным членом), Владимира Кишинского и Трофима Ловягина из Канады, Ржбинского
из Праги, Владимира Прутковского из Сиднея, Петрашевского из Берлина. Что это были за люди — полно
ценные агенты, сочувствующие или «Ивановы-Кривковы»,— можно только гадать.
Члены ВФО, как настоящие, так и вымышленные, не
платили партийных взносов. В 1941 г. Вонсяцкий вспоми
нал, что поступления в кассу партии были «минималь
ные». В 1935 г., когда из канадского города Эдмонтона
кто-то взаправду прислал 5 долларов 65 центов, «Ф а
шист» отметил это как важное событие.
Несмотря на все международные контакты, на Даль
174
нем Востоке у Вонсяцкого не было последователей. Но в
1933 г. Дальний Восток, как знал всякий мало-мальски
политически грамотный русский эмигрант, был наиболее
вероятным местом начала войны с участием СССР. П о
этому не удивительно, что коннектикутский «вож дь» так
обрадовался, получив предложение сотрудничать от
своего харбинского двойника Констатина Родзаевского.
Приглашение из Харбина
Рано или поздно Вонсяцкий должен был попасть в
поле зрения Родзаевского. Мы не знаем, как и когда
увидели друг друга два человека, разделенные поло
виной глобуса. В 1934 г. в интервью хартфордской газете
«К уран т» Вонсяцкий заявил, что они с Родзаевским
пришли к фашизму «одновременно», но узнали о сущест
вовании друг друга только осенью 1933 г. Об «одно
временности», конечно, можно было говорить лишь с
большой натяжкой, потому что в конце 20-х годов, когда
Родзаевский уже организовывал в Маньчжурии фашист
ские ячейки, Вонсяцкий еще сочинял музыкальные ко
медии и его главной заботой был, как правило, пред
стоящий матч Браун — Йель. Но то, что им ничего не бы
ло известно друг о друге до 1933 г., вполне правдоподоб
но. Первый шаг в направлении знакомства сделал Родза
евский.
28 октября 1933 г. Родзаевский написал Вонсяцкому
письмо, приглашая его посетить Харбин и предлагая
объединить две партии в глобальную организацию, кото
рая представляла бы всех русских фашистов. Несмотря
на заверения в братской солидарности, предложение о
слиянии объяснялось отнюдь не верой в возможности
ВФО и не восхищением личностью Вонсяцкого. Род
заевский был движим чисто меркантильными соображе
ниями. Деньги Вонсяцкого (точнее, деньги Мэрион) —
вот что неудержимо манило к нему неимущих харбин
ских «соратников», живших на случайные и скудные
японские подачки. Как бы то ни было, Константин
Владимирович, без сомнения, должен был согласовать
приглашение с покровителями из Квантунской армии.
Вонсяцкий и ступить бы не смог на землю МаньчжоуГо без их разрешения.
Вонсяцкий немедленно принял предложение Род175
заевского «от имени 2000 членов ВФ О » и начал гото
виться к кругосветному путешествию с посещением Я п о
нии, Маньчжоу-Го, Китая, Ближнего Востока и Европы.
Он почувствовал, что настало время решительных дейст
вий. Советско-японские отношения, обостренные погра
ничными стычками и противоречиями по поводу КВ Ж Д ,
подошли к опасной черте. Министр обороны генерал
Араки Садао во всеуслышание говорил о неизбежности
советско-японской войны и втихомолку проталкивал
идею превентивного вторжения в Сибирь. Время было
дорого. Как заявил Вонсяцкий репортеру, он хотел в слу
чае войны «быть на месте с самого начала». Не следовало
также упускать возможность встретиться с японскими
лидерами, в особенности с Араки, и обсудить вопросы
сотрудничества. Настал благоприятный момент для
того, чтобы мировое эмигрантское сообщество поддержа
ло объединенный фашистский фронт. И, что самое глав
ное, провидение посылало Вонсяцкому случай покрасо
ваться перед всем светом.
С декабря 1933 г. по февраль 1934 г. «вождь», укрыв
шись с Кунле и Мамедовым в Военной комнате, разра
батывал детальный план будущего путешествия. После
берлинской конференции Вонсяцкий понял, как важно
иметь важный вид. Во-первых, ему нужен был подобо
страстный помощник с безукоризненными манерами
(он совершил ошибку, поехав в Берлин в одиночку —
так ему трудно было противостоять Казем-Беку и Бермондт-Авалову со всеми их прихлебателями). Донат
Кунле превосходно отвечал этим требованиям. Алекс
снабдил своего «адъютанта» американской военной
формой и портфелем. Во-вторых, требовалось предъявить
убедительное доказательство богатства. Таковым могла
послужить Мэрион — нежное воплощение американ
ской плутократии. В-третьих, необходимо было подчерк
нуть серьезность предпринимаемой поездки. Этой цели
Алекс достиг, пропагандируя ее в «Ф аш исте» (и в других
изданиях, которые пожелали об этом написать) как
грандиозную кампанию по набору на Дальнем Востоке
150-тысячной русской армии, которая при поддержке
японцев будет готовиться к вторжению в Советский
Союз.
Началом турне можно считать 1 марта 1934 г., когда
в нью-йоркском отеле «Вандербильт» состоялись торже
ственные проводы. Из Коннектикута приехали Анаста
сий, Мэрион и Кунле в сопровождении Льва Мамедова.
176
Хотя Мамедов хорошо знал Харбин (после революции у
него там было кафе), ему велели остаться и руководить
работой Центра. В отеле к честной компании примкнули
«соратники» из Нью-Йорка во главе с Плышновым и Бо
гословским, каждому из которых пришлось на время
смириться с присутствием другого. Пожелать «вож дю »
счастливого пути пришел и Джон Игэн Келли, нью-йорк
ский представитель «серебрянорубашечников» Пелли.
Последний обратился к Вонсяцкому, предлагая сотруд
ничество, в январе 1934 г., но Алекс предпочел отло
жить встречу до окончания кругосветного путешествия.
Присутствие Келли в отеле «Вандербильт», вероятно, от
ражает желание его шефа сохранить дружбу — и суб
сидии — Вонсяцкого.
Из Нью-Йорка наша тройка отправилась поездом в
Сан-Франциско и 6 марта взошла на борт парохода
«Президент Ван Бурен», принадлежавшего компании
Доллар и отправлявшегося по маршруту Сан-Францис
ко — Гонолулу — Кобе — Шанхай. В списке пассажи
ров «Ван Бурена» она была представлена как «граф и гра
финя Вонсяцкие и лейтенант Д. И. Кунле из Томпсона
(Коннектикут)».
Перед отъездом из Сан-Франциско Вонсяцкий в крас
ках рассказал о своей миссии нескольким репортерам,
выразив уверенность в том, что японцы поддержат втор
жение русских фашистов в СССР. Интервью, опублико
ванное, в частности, газетой «Морнинг орегониан» 7 мар
та, японский консул в Портленде Накамура Ютака, ко
торому оно попалось на глаза, немедленно вырезал и на
правил министру иностранных дел Хироте Коки. П осла
ние Накамуры — самый ранний из известных нам доку
ментов в досье японского министерства иностранных дел
на «графа» из Конненктикута, которое вскоре преврати
лось в толстый том.
Как только «Президент Ван Бурен» 22 марта причалил
в порту Кобе, Вонсяцкий принялся излагать репортеру
осакской «М айнити» свои планы мобилизации 150 000
русских солдат для войны с СССР. С удовольствием
увидев на следующий день напечатанное в газете интер
вью, Алекс, сопровождаемый Мэрион и Кунле, проделал
на поезде 350 миль к северо-востоку и очутился в Токио.
Там его поджидал Константин Родзаевский, приехавший
из Харбина встречать почетного гостя.
177
Глава X
Х А Р Б И Н С К А Я В С ТРЕ Ч А В В Е РХ АХ
Тактическое единство русского фашизма — достигнуто.
Анастасий Вонсяцкий (1934 г.)
Мед сладко, а мухе падко.
Русская пословица
Как и Вонсяцкий, Родзаевский явился в Токио не
один. Харбинский «вож дь» взял с собой начальника агитбюро Михаила Матковского. Тонкий стратег, Матковский
имел в Р Ф П много последователей и представлял в пар
тии скрытую оппозицию Родзаевскому. Но политическое
чутье Матковского было незаменимо — ведь первая
встреча с Вонсяцким решала все.
Родзаевский счел необходимым увидеться с Вонсяц
ким до приезда Анастасия в Харбин, ибо он хотел первым
делом разрешить ряд практических вопросов, связанных
со слиянием Р Ф П и ВФО. Харбинская «встреча в верхах»,
назначенная на конец апреля, замышлялась как пышное,
но более или менее формальное мероприятие. А пока
Родзаевскому нелишне было составить предварительное
мнение о человеке, чья политическая карьера так опасно
сблизилась с его собственной.
С 24 марта по 2 апреля маньчжурские и коннекти
кутские «соратники» провели ряд встреч в токийской
штаб-квартире РФ П . Официальным устроителем перего
воров был глава местного отделения Р Ф П Василий
Петрович Балыков. После первых же бесед стало ясно,
что у двух партий имеются разногласия, которые, если,
оставить их без внимания, могут подорвать единство.
Родзаевский настаивал на том, чтобы новая партия уна
следовала корпоратистскую и антисемитскую догматику
РФ П . Вонсяцкий же слабо разбирался в корпоратистских
теориях и не испытывал никакого желания прослыть
антисемитом. Он хотел заниматься конкретными вопро
сами тактики, а не «теоретическими дрязгами». Родзаев
ский, тщательно проинструктированный «Токум у кикан»,
склонял Вонсяцкого к тесному сотрудничеству с япон
цами и их любимцем — атаманом Григорием Семеновым.
Вонсяцкий говорил, что согласен приспособить тактику
русского фашистского движения к японской стратегии,
но иметь дело с мерзавцем Семеновым — это уж уволь
те. Прагматические соображения все же возобладали
178
над различиями во мнениях, и «вож ди» пришли к согла
шению. Р Ф П обладала силой, которой ВФО, что бы там
ни писал «Фаш ист», явно недоставало. ВФО обладала
средствами, в которых РФ П , несмотря на японские суб
сидии, остро нуждалась.
Выход из тупика предложил Вонсяцкий: нужно соз
дать всемирную организацию под названием Всероссий
ская фашистская партия (В Ф П ). В ней будут гармони
чески сочетаться особенности дальневосточной и амери
канской ветвей: от Р Ф П она возьмет теорию, от ВФО —
тактику. Родзаевский дал согласие на эту пресную аб
стракцию, когда Вонсяцкий пообещал 500 000 долларов
в качестве первого взноса.
Организационная структура ВФ П была такова, что
Вонсяцкому приходилось довольствоваться почетным
титулом, оставляя Родзаевскому и его помощникам конт
роль над всей дальневосточной деятельностью. Решили,
что возглавит новую партию Центральный исполнитель
ный комитет из восьми человек, в котором Вонсяцкий
будет председателем, а Родзаевский — генеральным
секретарем. Штаб-квартира партии разместится в Хар
бине.
3 апреля 1934 г. результаты переговоров были зафик
сированы на бумаге и подписаны в «Нью -Гранд-отеле»
Иокогамы. Документ, названный «Протоколом № 1»,
провозглашал слияние Р Ф П и ВФО и образование ВФП,
которая определялась как «общий антикоммунистиче
ский фронт», созданный для «борьбы с коммунистической
властью».
Протокол № 1 оставлял нерешенными два вопроса:
о сотрудничестве с атаманом Семеновым и о евреях.
Несмотря на это, у всех кружились головы от радости:
российская фашистская партия всего мира существует!
Все было готово для триумфального въезда Вонсяцкого
в Харбин, где он, как провозгласил «Наш путь», должен
был председательствовать на Всемирном съезде россий
ских фашистов.
Не дожидаясь оглашения Протокола № 1, на его
авторов обрушилась Москва. 30 марта в статье «Б е л о
гвардейское гнездо в Токио» газета «Правда» гневно
осудила Вонсяцкого за попытку включить дальневосточ
ных белогвардейцев в нацистскую орбиту — можно пред
ставить себе, как посмеялись над этим обвинением в Бер
лине! Впрочем, Вонсяцкого уже не первый раз без всяких
оснований называли немецким агентом.
179
Отбросив осторожность, из-за которой он в сентябре
в Берлине не стал искать встреч с нацистскими лидерами,
Вонсяцкий воспользовался пребыванием в Токио для зна
комства с крупным японским деятелем, с чьим именем
кое-кто из русских эмигрантов связывал надежды на кре
стовый поход против Советского Союза,— генералом
Араки Садао. Как удалось организовать встречу, где и
когда она проходила, присутствовал ли на ней Родзаевский — не
установлено.
Однако
коннектикутский
«вож дь» не раз вспоминал об этом разговоре в последую
щие месяцы, и он явно стал одним из главных событий
его визита в Токио.
В 1934 г. Араки Садао исполнилось пятьдесят семь
лет, и он только что миновал пик своей военной карье
ры, оставив в январе пост министра обороны. Человек
невысокого роста с солдатской выправкой, коротко под
стриженными волосами и длинными подкрученными
усами, Араки был настоящим глашатаем «японского ду
ха», неустанно вещавшим о неизбежности войны с Совет
ским Союзом. Этой риторикой Араки завоевал популяр
ность у боевых офицеров, армейских кадетов и граждан
ских ультранационалистов, но технократы из военного
министерства и главного штаба считали, что, возносясь
в духовные выси, он теряет чувство реальности, а его при
зывы к нападению на СССР преждевременны и опасны.
Этот антисоветский ястреб имел немалый опыт в рос
сийских делах. До революции он провел в России восемь
лет: пять как офицер-переводчик и военный атташе в
Санкт-Петербурге, затем три как уполномоченный по
связям с генеральным штабом Российской армии во вре
мя первой мировой войны. В 1918— 22 гг., пока продол
жалась сибирская интервенция, он возглавлял отделение
армейской разведки — харбинский «Токум у кикан». Все
это наложило на Араки отпечаток: он хорошо говорил
по-русски и имел много русских друзей. Вернувшись в
Японию, генерал сохранил привычку пить чай из самова
ра. Ходили даже слухи, что этот подвижник японского
духа тайком принял православие. Ненависть Араки
к большевикам во многом объясняется тем, что они раз
рушили Россию, которую он знал и любил. При всем том
у него сложились хорошие личные отношения с совет
ским полпредом в Японии Александром Трояновским.
Интерес Араки к русским эмигрантам, особенно к
активным антикоммунистам, был не случаен. Он понимал
их беды и считал их ценными потенциальными союз
180
никами Японии. Генерал сожалел, что политики, органи
зовавшие интервенцию, не дерзнули тогда всерьез утвер
диться в Восточной Сибири. Если бы это произошло,
Япония навсегда обеспечила бы безопасность своих се
верных рубежей, создав марионеточное государство, ко
торое явилось бы плацдармом контрреволюции.
Все это делает вполне вероятным желание Араки
увидеться с Вонсяцким в начале апреля 1934 г. О том,
что говорилось на этой встрече, можно только догады
ваться на основании последующих заявлений Вонсяцкого. Араки, по словам «вож дя», пообещал помочь его анти
коммунистическому фронту (т. е. В Ф П ), но в детали вда
ваться не пожелал. Кажется, первую скрипку в беседе
играл Вонсяцкий — нешуточное достижение, ибо, как все
знали, генерал был многоречив. Анастасий пообещал,
что русские фашисты помогут Японии в близкой войне
с СССР. Эта помощь выразится в пропагандистской
работе среди населения Сибири как до, так и после япон
ского вторжения. «Ударные отряды» ВФ П будут прони
кать в Сибирь и объяснять рабочим и крестьянам, что
японские солдаты — это предвестники Национальной
Революции. Вытеснив советские войска из Восточной
Сибири, японцы могли бы создать «русское буферное
государство», простирающееся от Владивостока до озера
Байкал. По словам Вонсяцкого, «Япония могла бы управ
лять оккупированной территорией до тех пор, пока нацио
нальная партия [В Ф П ] не объявила бы, что настало
время для передачи власти ее собственному правитель
ству». Реакция Араки на этот сценарий была маловра
зумительной, но Вонсяцкий уходил в полной уверенно
сти, что генерал сочувствует его делу.
Проку из знакомства с Араки вышло мало. Готовясь
к отъезду в Харбин через Дайрен, Анастасий узнал, что
правительство Маньчжоу-Го отказало ему в визе. Он был
ошарашен. Ведь Маньчжоу-Го — марионетка Японии, а
разве Япония не его союзница? К сожалению, японские
источники не проливают свет на этот казус. Возможно,
такой совет министерству иностранных дел МаньчжоуГо дало Токио, опасаясь, что в Харбине Вонсяцкий
будет афишировать японскую поддержку похода против
СССР и спровоцирует Советы на ответные действия, при
чем в такое время, когда японо-советские отношения уже
балансируют на лезвии ножа. Возможно также, что все
дело во внутриправительственных трениях: Квантунская
армия и министерство колонизации постоянно грызлись
181
по поводу их полномочий в Маньчжоу-Го. А может быть,
виновата обычная бюрократическая волокита.
Как бы то ни было, Вонсяцкий взбеленился и решил
сделать вид, что отказывается от харбинской встречи.
7 апреля, взяв под мышку Мэрион и Кунле, он отплыл
в Ш анхай на пароходе «Президент Гувер». «В ож дь» рас
считал, что, хлопнув дверью, он побудит Родзаевского
что-нибудь предпринять.
Расчет оправдался. 8 апреля Родзаевский явился к
Араки Садао в его личную резиденцию и попросил замол
вить за Вонсяцкого слово. Попутно он прочел Араки
лекцию о важности слияния двух партий и харбинской
встречи для борьбы с коммунизмом. Не упоминая Вон
сяцкого впрямую, Араки ответил, что целиком одобряет
российское фашистское движение и будет ему помогать.
Нам, добавил генерал, когда-нибудь придется воевать с
Советским Союзом, и можно рассчитывать, что в резуль
тате возникнет дружественная Японии «национальная
Россия».
Решив, что Араки не подведет, Родзаевский и Матковский 9 апреля отправились в Дайрен. Приехав на
поезде в Иокогаму, Константин Владимирович прямо
на платформе выступил с речью перед разношерстными
«соратниками», прохожими и агентами в штатском, за
явив, что токийская встреча с Вонсяцким прошла с «гро
мадным успехом», что родилась всемирная российская
фашистская партия и что Япония обещала поддержать
ее борьбу за освобождение России.
Прибыв в Дайрен 12 апреля, Родзаевский отправился
к атаману Семенову. Как и Вонсяцкого, Родзаевского
раздражала необходимость сотрудничества с этим релик
том. Но «Токум у кикан» думал иначе, а «вож дь» не мог
позволить себе отклониться от «царского пути». На пер
вых порах, утешал он себя, и от Семенова будет прок —
ведь атаман все еще пользуется влиянием в Токио и
Синьцзине.
Родзаевский не упустил случая проверить полезность
Семенова, обратившись к нему за содействием в предо
ставлении Вонсяцкому визы. Семенов отправил в мини
стерство иностранных дел Маньчжоу-Го телеграмму,
где выражалась просьба дать видному американскому
гостю особое разрешение на въезд.
Вмешательство Семенова и (или?) Араки принесло
неожиданные плоды. Мало того, что правительство Маньчжоу־Г о немедленно предоставило Вонсяцкому визу,—
182
Квантунская армия повела себя с «вождем» как с «весь
ма значительным лицом».
Тем временем Вонсяцкий, не подозревая об этих уси
лиях, 10 апреля прибыл в Шанхай и остановился в отеле
«К атэй». В первую же ночь он почувствовал острую боль
в животе. Вылечил «вож дя» врач-еврей. Позднее Вонсяц
кий вспоминал, что этот эпизод произвел на него глубокое
впечатление. Он заподозрил Родзаевского в попытке его
отравить и еще решительнее стал противиться включению
антисемитских пунктов в программу ВФП.
Получив известие о том, что путь в Маньчжоу-Го
открыт, Вонсяцкий со спутниками 20 апреля отплыл из
Шанхая и через два дня уже был в Дайрене, где конча
лась Южно-Маньчжурская железная дорога. Вонсяцкий,
вероятно, хотел сразу отправиться в Харбин, но Родзаевский решил по-другому. На пристани Вонсяцкого встре
тила группа «соратников» из Р Ф П во главе с начальником
дайренского отделения Константином Сараевым, кото
рый сообщил ему, что вечером в местном Русском клубе
состоится прием в его честь. Затем к Анастасию подошел
«соратник» Сергей Долов и вручил ему письмо от Род
заевского. Если приводимый ниже текст подлинный, то
данное письмо является единственным дошедшим до нас
образцом переписки между двумя «вождями»; оно про
ливает свет на их сложные отношения с атаманом
Семеновым и Кванту некой армией*.
«Генеральный
секретарь
Русской фашистской
партии
20 апреля 1934 г.
Председателю Ц ИКа ВФП
А. А. В О Н СЯЦ КО М У
Конфиденциально
* Полный перевод письма на английский язык был опублико
ван в книге М. Сэйерса и А. Ю. Кана «Диверсия! Тайная война против
Америки» (с. 77— 78). Рядом с английским переводом в книге по
мещена фотография, изображающая начало и конец русского ориги
нала письма. Сравнение русского текста на фотографии с переводом
выявляет несколько пропусков и несоответствий, которые нельзя
считать просто неточностями перевода. Кроме того, подлинность
фрагмента, отсутствующего на фотографии (это пункты г) — ж) и
следующие три абзаца), по косвенным соображениям представляется
сомнительной.
183
Слава России!
Дорогой Соратник!
Приветствуя Ваше и Д. И. Кунле прибытие в Дайрен, спешу сооб
щить Вам некоторые новости и высказать некоторые соображения, с
которыми Вы, наверное, согласитесь.
Приехав в Дайрен, я убедился, что слова атамана Семенова в
телеграмме, которую он прислал Вам до моего приезда в Токио,—
имеют весьма солидные под собой основания. Оказалось, что атаман
Семенов имеет гораздо большие связи с японскими военными сферами,
которым будет принадлежать решающая роль в предстоящих событиях,
чем можно было предполагать. В частности — атаман Семенов добился:
а) того, что Правительство Маньчжу Ди-го официально разреши
ло Вам въезд в Маньчжу Ди-го, о чем токийское представительство
было поставлено в известность (Вы, к сожалению, в это время уже
уехали),
б ) того, что дайренское представительство Маньчжу Ди-го полу
чило распоряжение немедленно дать Вам визу и, больше того,— выдать
особое свидетельство для путешествия в любых районах Маньчжу Ди-го
без всяких виз,
в) того, что чиновник Маньчжу Ди-го в Дайрене должен будет
принести Вам неофициальные извинения,
г) того, что для содействия Вам прикомандирован ответственный
сотрудник японской жандармерии [«К ем пеи»],
д) того, что вся железнодорожная линия Дайрен— Харбин на вре
мя
Вашего приезда будет поставлена под особую охрану,
е) того, что полицейское ведомство, как и жандармерия, примет
для Вашей безопасности особые меры,
ж ) наконец, того, что в Синьцзине Вас будут ждать представители
генерального штаба Квантунской армий для особых, исключительно
важных и совершенно секретных переговоров.
Как Вы видите, атаман Семенов добился многого. По неизвестной
причине Вы не ответили на его телеграмму, посланную Вам из Дайрена
12 апреля. В интересах нашего дела будет, если Вы скажете, что не
получили его телеграмму или что ответили, но ответ не достиг адресата.
В любом случае, ввиду перечисленных выше соображений, Вам не
следует сразу ехать в Харбин, поскольку это будет воспринято как
неуважение к генералу Семенову. Поэтому я по-дружески прошу Вас
до отъезда встретиться с генералом Семеновым, а затем проследовать
в Синьцзин, где Вы останетесь на два дня. Генерал Семенов незамедли
тельно прибудет туда самолетом, а я, если необходимо, присоединюсь
к Вам позднее. Эти два дня Вам нужно будет посвятить подробным пере
говорам с Семеновым, после чего Вы в сотрудничестве со штабом Кван
тунской армии должны будете разработать секретный план. Ваше при
бытие в Харбин намечено на среду. Учитывая все обстоятельства, кото-
184
рые так тесно связаны с ожидаемыми событиями, и понимая огромное
значение предстоящих совещаний с Вашим участием, мы решили
устроить Вам в среду торжественную встречу на вокзале и в Русском
клубе.
По тем же причинам желательно достичь соглашения с атаманом,
чтобы он вошел в организуемую нами Всероссийскую фашистскую
партию со всеми своими казачьими организациями и взял бы на себя
руководство будущей фашистской армией.
В бытность мою в Дайрене мы обсудили с атаманом текст особого
акта, которым он и возглавляемые им организации ин־корпоре войдут
в создаваемую нами ВФП. Этот текст в двух вариантах Вы можете по
лучить у атамана и у В. П. Балыкова. Само собой разумеется, что это
черновой проект, подлежащий уточнению и детализации, а равным
образом тем изменениям, которые Вы найдете нужными.
Настоящее письмо передаст Вам помощник начальника дальне
восточного сектора и член верховного совета Р.Ф.П. С. И. Долов,
выполнявший в дни моего и М. А. Матковского отсутствия из Харбина
функции заместителя генерального секретаря. Думается, что ответст
венная работа, им выполненная, позволит отнестись Вам к нему с
полным и всесторонним доверием. Данное письмо прошу Вас немед
ленно сжечь.
Слава России!
С фашистским приветом
Генеральный секретарь Р.Ф.П.
К. В. Родзаевский».
Получается, что Вонсяцкий не выполнил заключи
тельную просьбу Родзаевского — по всей вероятности,
потому что письмо льстило его самолюбию. Он заверил
Долова, что встретится с Семеновым и выступит перед
местными «соратниками».
В 8.30 вечера в Русском клубе на Рокотон-роуд яблоку
негде было упасть. Собравшиеся члены РФ П , репортеры
и просто любопытные предвкушали нечто необычайное.
Те, кто не смог протиснуться в зал, толпились в фойе
и вытягивали шеи в надежде хоть краем глаза увидеть
«вож дя» и его богатую жену-американку.
Когда после вступительного слова «соратника» Сарае
ва настал черед Анастасия Андреевича, руки его дрожали.
Это уже была не Военная комната, это было настоящее,
дебют на Дальнем Востоке, генеральная репетиция перед
Харбином. От первого впечатления зависело очень мно
гое, и Алекс постарался не оплошать. Хорошо поставлен
ным голосом, не забывая делать многозначительные пау
185
зы, он отчеканил свою формулу фашистской контррево
люции.
Речь в Дайрене содержала все главные тезисы, кото
рые он снова и снова потом повторял в ходе своей круго
светной поездки. Коммунисты унизили и разорили Рос
сию, приведя ее на грань новой революции, но само по
себе белое движение с его отжившей идеологией и внут
ренними противоречиями не имеет шансов на успех.
В ходе Национальной Революции, которая явится по
следней схваткой с коммунизмом, патриоты России «на
родине и вне ее» должны будут проявить высочайшую
солидарность. Только фашисты, воплотившие в себе как
лучшие традиции старой России, так и новые веяния,
достойны возглавить Национальную Революцию. Кончил
он призывом к оружию:
«М ы призываем всех русских эмигрантов, всех патриотов русского
народа вступать в фашистские организации, чтобы, когда наступит
решающий день, вы были готовы выполнить свой долг и свергнуть
коммунистов».
В статье «Фашисты думают о здоровой России»
газета «Манчуриан дейли ньюс» назвала речь Вонсяцкого
«волную щ ей». Можно только догадываться, сколько но
вобранцев вступило после нее в ВФП.
Трудно сказать, встретился ли Вонсяцкий с Семено
вым в Дайрене. 10 апреля в японское министерство
внутренних дел был направлен полицейский рапорт,
сообщавший, что такая встреча планируется и цель ее —
обсудить объединение ВФП с Дальневосточным союзом
казаков. Но более поздних сообщений на эту тему в япон
ских источниках нет. Анастасий, который любил похва
статься знакомствами со знаменитостями, о Семенове
как воды в рот набрал. Если свидание все же состоялось,
что маловероятно, оно должно было пройти в холодной
обстановке. Семенов не одобрял интерес эмигрантской
молодежи к фашизму. Язвительность, с которой Вонсяц
кий говорил о промахах белых, вряд ли могла понравить
ся человеку, считавшему себя вождем белого движения
на Дальнем Востоке. До поры до времени эти разногласия
затушевывались.
24 апреля Анастасий, Мэрион и Кунле сели на южно
маньчжурский экспресс и отправились в Синьцзин. Их
путь пролегал по холмистой Квантунской территории, за
тем — по долине реки Л яохэ и Центрально-Маньчжур
186
ской равнине. В Синьцзине, где кончалась Ю М Ж Д , путе
шественники пересели на другой поезд и проделали
последний отрезок пути до Харбина уже по К В Ж Д .
Задержался ли Вонсяцкий в Синьцзине для того, что в
письме Родзаевского было названо «исключительно важ
ными и совершенно секретными переговорами» с пред
ставителями генерального штаба Квантунской армии?
И японские, и русские источники молчат об этом. Даже
Вонсяцкий ни разу не упомянул о чем-либо подобном.
Как-то трудно себе представить командующего Квантун
ской армией генерала Хисикари Такэси сидящим в своей
штаб-квартире и обсуждающим с американским туристом
(каковы бы ни были претензии последнего) стратегию
борьбы с СССР. В лучшем случае на него бросил взгляд
прежде, чем передать его харбинским коллегам, ктолибо из местных специалистов «Токум у кикан» по рус
ским делам.
В одном, по крайней мере, Родзаевский оказался
точен: охрана на маршруте Дайрен — Харбин была знат
ная. Солдаты сидели на открытых платформах, укрыв
шись за мешками с песком; по вагонам ходили патрули.
Правда, Константин Владимирович позабыл добавить,
что так охранялись от вездесущих хунхузов все поезда
на Ю М Ж Д .
Что же касается личного сопровождения, то оно у
Вонсяцкого было сомнительного свойства: репортер
газеты «Наш путь» И. Г. Курбский. Всю дорогу Курбский
пытался выудить у «вож дя» информацию о его планах,
целях и суждениях. Анастасий, который обычно распус
кал язык где надо и где не надо, на этот раз обходил
деликатные темы, как заправский политик:
«Курбский: Как вы смотрите на украинский вопрос?
Вонсяцкий: Этот вопрос требует особого рассмотрения и может
быть решен только на Всероссийском фашистском съезде.
«Курбский: Каковы ваши отношения с мушкетерами?
Вонсяцкий: Я хорошо знаком с организацией мушкетеров в СанФранциско. Мы делаем общее дело, и многие из мушкетеров Сан-Фран
циско вступили в нашу организацию.
Курбский: Как долго вынамереваетесь пробыть в Харбине?
Вонсяцкий: Смотря по тому, сколько понадобится времени для
завершения нашей работы» (* ) .
Когда 26 апреля поезд Вонсяцкого остановился на
харбинском Центральном вокзале, ему, наверно, показа
187
лось, что исполняются его самые заветные желания. Родзаевский устроил гостю триумфальную встречу. Он при
казал Саше Болотову привести на перрон и поставить в
почетный караул всех чернорубашечников до одного.
Он мобилизовал местные отделения Женского фашист
ского движения, Союза авангарда, Союза юных фаши
сток и Союза фашистских крошек. Присутствовали также
делегации от мушкетеров, казаков и легитимистов. К оло
ритная толпа расположилась вдоль станционной плат
формы и готовилась приветствовать человека, о котором
несколько недель назад еще мало кто знал.
Появление синьцзинского экспресса вызвало среди
встречающих немалый переполох: люди сгрудились у са
мого края платформы, боясь пропустить выход американ
ских гостей. Когда Анастасий показался в дверном прое
ме вагона первого класса, раздались крики «Слава!». Роб
ко спускаясь на платформу, он больше походил на бо
лельщика университетской футбольной команды, чем на
фашистского вождя. Вырядился он на славу: твидовый
спортивный костюм, жилетка, галстук, широкополая
фетровая шляпа набекрень; кроме защитной рубашки, на
нем не было ничего военного. Вид Кунле, одетого в
армейскую форму, с фашистской нарукавной повязкой и
с туго набитым портфелем больше соответствовал ситуа
ции. Мэрион, пока ее муж обменивался с Родзаевским
приветствиями и возгласами «Слава!», скромно держа
лась поодаль. Харбинский «вож дь» произнес короткую
приветственную речь и представил Анастасия членам
Центрального исполнительного комитета. С Матковским,
Балыковым и Доловым Вонсяцкий уже встречался. Т е
перь состоялось приятное знакомство с Сашей Болото
вым.
Охраняемые чернорубашечниками, Родзаевский и его
гости проследовали на такси по Вокзальной к православ
ному собору. Туда думали пригласить духовой оркестр,
но японские власти воспротивились. В соборе Вонсяцкий
подошел к иконе Сибирской Божьей Матери и зажег не
сколько свечей. Затем процессия вновь вышла на Вок
зальную, пересекла К В Ж Д и, оказавшись в Пристани,
направилась к отелю «Хокуман», что на Новогородной.
Первый день в Харбине оказался для Вонсяцкого
весьма насыщенным. В 17.20 в отеле «Х окум ан» началась
устроенная Родзаевским пресс-конференция, где гостю
пришлось попотеть, отвечая на вопросы о слиянии Р Ф П
и ВФО. Ц ель своего пребывания в Харбине он опреде
188
лил так: «Выработать общий тактический план нашей
борьбы с большевистским р е ж и м о м »(*).
В восемь вечера в Русском клубе началось торжест
венное собрание. «Наш путь» предупредил членов партии,
чтобы они собрались на час раньше. Но задолго до
назначенного времени большой зал был заполнен до отка
за. На сцене стояли трибуна и длинный стол для прези
диума, осененные огромным двуглавым орлом и красночерно-желтыми знаменами. При появлении Вонсяцкого,
Родзаевского, Кунле, Матковского и Болотова оркестр
заиграл гимны Р Ф П и ВФО. Родзаевский произнес
несколько приветственных слов, и аудитория, затаив
дыхание, приготовилась внимать новому «вож дю ».
Вначале Вонсяцкий по существу повторил то, что он
уже говорил в Дайрене: неспособность белого движения
повести за собой широкие массы, эксплуатация рабочих
и крестьян в СССР, углубляющийся кризис советской
власти, насущная необходимость в объединенном анти
коммунистическом эмигрантском фронте, призванном за
няться подготовкой Национальной Революции. Затем он
огласил главные пункты программы, направленной на
решение крестьянского вопроса: роспуск колхозов, раз
дача земли индивидуальным производителям, государ
ственная поддержка крестьян-бедняков. Фашистская
пропаганда, продолжал Вонсяцкий, должна избегать аб
стракций и обращаться к «повседневным нуждам» рос
сийских «рабоче-крестьянских масс». Такая пропаганда,
предсказывал он, «позволит нам высвободить всю скры
тую революционную энергию угнетенных крестьянских
масс для генерального сражения с советской властью,
превратит население России... из резерва коммунистиче
ской реакции в истинного союзника фашистской рево
л ю ц и и » (* ).
Обращаясь к сидящим в президиуме, Вонсяцкий вы
разил надежду на то, что его визит в Харбин устранит
«небольшие трения» между объединенными фашистски
ми партиями. В заключение он призвал всех «пожертво
вать личными амбициями» ради достижения боевого
единства. По свидетельству очевидца, связанного с аме
риканским консулом в Харбине, речь Вонсяцкого произ
вела на аудиторию «глубокое впечатление».
Хотя оратор не стал подробно останавливаться на
«небольш их трениях», слушатели понимали, что он имеет
в виду еврейский вопрос. За немногими исключениями
(к числу которых принадлежал Матковский), «соратни
189
ки» из Р Ф П были ярыми антисемитами. Вонсяцкий от
казывался плясать под их дудку — отчасти из прагма
тических, отчасти из личных соображений. Неуступчи
вость Вонсяцкого была для Родзаевского горькой пилю
лей. Пилюлю пришлось проглотить; правда, Вонсяцкий
подсластил ее обещаниями щедрой денежной помощи.
Пока Анастасий находился в Харбине, «Наш путь» даже
перестал издеваться над евреями.
Лишь немногие понимали, что непосредственная угро
за единству В Ф П заключена не в евреях, а в другом
источнике «небольш их трений» — атамане Григории Се
менове. Атаман, которого прочили в командующие буду
щей Белой армии, которого (под давлением японцев)
поддерживал Родзаевский, был для Вонсяцкого не чем
иным, как японской марионеткой с дурной репутацией.
Все, что последовало за бурными событиями 26 апре
ля, не шло с ними ни в какое сравнение. Мэрион делала
покупки, а Родзаевский водил Анастасия и Кунле по
Харбину, показывая им редакцию газеты «Наш путь»,
школу партийных агитаторов и организаторов, а также
советское консульство (снаружи). 4 мая Вонсяцкий
выступил в театре «Весь мир» перед двухтысячной
аудиторией, а на следующий день принял торжественный
парад юных фашистов, юных фашисток и фашистских
крошек. 6 мая в 9.30 утра трое гостей сели на экспресс
и отправились в Дайрен, откуда 8 мая отплыли в Ш ан
хай.
После наэлектризованной атмосферы Харбина Ш ан
хай принес Вонсяцкому сплошные разочарования. Он
надеялся взбудоражить русскую коммуну идеей объеди
ненного фронта. Но Шанхай не имел ничего общего с
Харбином. Большая часть его русского населения была
настроена космополитически, и контрреволюция не так
сильно владела умами. Город пока еще не контроли
ровался японцами. Официальные японские представите
ли в Ш анхае в основном были дипломатами и, в отличие
от офицеров Квантунской армии в Маньчжоу-Го, не хо
тели открыто поддерживать антисоветскую деятель
ность.
Вонсяцкого принимал в Шанхае некто П. М. Зай
цев — человек из РФ П , издававший устойчиво правую
прояпонскую газету «С лово». Зайцев организовал вы
ступление «вож дя», которое называлось «Кризис комму
низма в С ССР и подъем российского фашизма» и должно
было состояться в зале на 15 000 мест, принадлежавшем
190
компании «Майнити». Пригласительные билеты были
вовремя напечатаны и разосланы всем русским организа
циям и видным эмигрантам. Однако накануне выступле
ния японское консульство вынудило администрацию
зала отменить его, сославшись на то, что не стоит прово
цировать Советы. Лекция все же состоялась в театре
«Эмбасси» на день позже запланированного. А тех, кто
пришел в зал в «Майнити», Вонсяцкий пригласил на чай,
который сервировали в танцевальном зале отеля «К атэй».
Если верить американскому атташе Николсону, впе
чатление от речи Вонсяцкого в театре «Эмбасси» 21 мая
«равнялось нулю». Слушатели ожидали, что им объяснят,
каким образом фашизм сможет победить там, где белое
движение проиграло. Вместо этого, докладывал Никол
сон, они получили «перелицовку» навязшей в зубах рито
рики. Известное изящество не компенсировало баналь
ности произносимых слов. Дождавшись конца 50-минут
ной речи, люди вежливо похлопали и разошлись. Пожа
луй, только одним Вонсяцкий заинтересовал шанхайских
русских: своими деньгами.
Кое-какую выгоду из пребывания в Ш анхае все же
удалось извлечь. Вонсяцкий завязал знакомство с м оло
дым человеком по имени Константин Стеклов, который
увлекся идеей всемирного русского фашистского дви
жения, но, как и Анастасий, сомневался в целесообраз
ности подчинения его японским интересам. Они подру
жились, и следующие семь лет Стеклов был главным
(и практически единственным) надежным последовате
лем Вонсяцкого на Дальнем Востоке. Издавая в 1936—
42 гг. газету «Русский авангард», Стеклов делал все воз
можное для прославления Вонсяцкого. Он в одиночку
тащил этот тяжелый воз, который лишь в малой степени
облегчали ежегодные 600-долларовые субсидии из К он
нектикута.
22 мая наше трио отправилось в Европу на пароходе
«Президент Гаррисон». О второй половине кругосветного
путешествия известно немного — отчасти потому, что го
сударственный департамент ослабил наблюдение за Вонсяцким, отчасти потому, что он сам потом редко о ней
говорил. Ясно, что он надеялся добиться поддержки
объединенного фронта у русских эмигрантов Ближнего
Востока и Европы. Он также хотел познакомиться с
теми из своих последователей, которых еще не знал
лично, и назначить где надо новых ответственных.
В Александрии Анастасий засвидетельствовал свое
191
почтение каирскому представителю «барону» Георгию
Таубе. Затем он проследовал в Неаполь.
Х отя в Италии жила лишь горстка русских эмигран
тов, там для Вонсяцкого была лакомая приманка — Бе
нито Муссолини. «В ож дь» направился прямо в Рим, но
аудиенции у II Duce добиться не смог. Он удовольст
вовался не столь уж сердечной беседой с Карло Босси,
«экспертом по России» в итальянской разведке. Босси,
единственная видимая связь которого с Россией заклю
чалась в том, что он был зятем виноторговца из Бордо,
поставлявшего красное вино в Санкт-Петербург, с подо
зрением отнесся к японским контактам Вонсяцкого (до
заключения Антикоминтерновского пакта, объединивше
го Германию, Японию и Италию, оставалось более двух
л е т ) и говорил с ним холодно. Разочарованный, но не
отчаявшийся, Анастасий в начале июля отправился в Па
риж, где, как он знал, находились его друзья.
Причиной посещения Парижа в основном было ж ела
ние отдохнуть и войти в курс изменчивой эмигрантской
политической жизни в Европе. Анастасий дружил с не
сколькими аристократами, разделявшими его вкус к кра
сивой жизни: князем Феликсом Юсуповым, князем Ф е
дором Романовым, Даниилом Волконским и князем А лек
сеем Щербатовым. Князь Федор летом 1934 г. оказался
как раз в Париже. Анастасий наполовину в шутку пред
лож ил ему на две недели должность своего личного
шофера и гида. Федор по причинам, лучше известным
ему самому, охотно согласился. Вскоре Анастасий при
гласил Даниила Волконского и князя Щербатова пообе
дать в ресторане Максима. После обеда он спросил гос
тей, не хотят ли они покататься в его лимузине. Они на
всю жизнь запомнили эту картину: одетый в ливрею Ро
манов открывает перед ними дверцу машины, учтиво
улыбается и как бы удивляется сам себе. Удовольствию
Алекса не было границ, но он почувствовал и грустный
смысл этой сцены.
Отдав дань развлечениям, Вонсяцкий возобновил аги
тацию за объединенный фронт. Он посетил все самые
крупные русские колонии в Центральной Европе и на
Балканах: берлинскую, пражскую, будапештскую, софий
скую и белградскую. В каждой из столиц он провел всего
по нескольку дней, в течение которых успевал встре
титься с местными «соратниками» и произнести одну-две
речи. В основном он повторял то, что говорил в Дайрене,
Харбине и Шанхае, и отношение к его выступлениям бы
192
ло смешанное. Две тысячи слушателей (в основном чле
нов РО Н Д ) в офицерском клубе Ландвера в Берлине
сопроводили его речь бурными аплодисментами. Ю го
славские власти, однако, запретили ему упоминать о Я п о
нии. Да и аудитория встретила его холодно. Как докла
дывал в Вашингтон американский поверенный в делах в
Белграде, иные из слушателей говорили, что Вонсяцкий
«опростоволосился» и что он казался «подвыпившим».
Встретился ли Вонсяцкий в Берлине с кем-либо из
нацистского руководства? Впоследстии он высказывался
на эту тему по-разному. Перед патнэмскими приятелями
он хвалился, что его принял сам Гитлер. Сотрудникам
же Ф Б Р он ни в каких подобных контактах не призна
вался. Досье на него в нью-йоркской полиции, пухлое от
доносов, содержит упоминания о встречах с Гитлером,
Герингом, Гессом и Розенбергом.
Имея столь противоречивые свидетельства о берлин
ских встречах «вож дя», трудно что-либо сказать о них
наверняка. Если Вонсяцкого действительно принимал
кто-то из крупных деятелей третьего рейха, то скорее
всего это был Альфред Розенберг. В 1934 г. глава отде
ления международной политики Н С Д А П , Розенберг
испытывал особый интерес к русским и украинским де
лам, и вполне вероятно, что Альфред Вольдемарович
прослышал о Вонсяцком (его путешествия и речи под
робно освещались в печати) и проявил хотя бы легкое
любопытство к своему богатому бывшему соотечествен
нику, пытающемуся организовать крестовый поход
против СССР. Если они и пили вместе чай, как сказал
Вонсяцкий репортеру в 1939 г., конкретных результатов
встреча не дала. Анастасий был слишком необуздан и
своеволен даже для тех нацистов, кто, подобно Розен
бергу, еще снисходил до контактов со славянами. Будь
Вонсяцкий более управляем, Розенберг мог бы сделать
его своим протеже или прихлебателем типа генерала
Бискупского. Речь в офицерском клубе Ландвера Вонсяцкому даром не прошла. Через год его партия была в
третьем рейхе запрещена.
1 августа 1934 г. Анастасий, Мэрион и Кунле отплыли
из Марселя в Нью-Йорк на пароходе «Президент Дж он
сон». Анастасий мог испытывать определенное удовлетво
рение, оглядываясь на пятимесячную одиссею. Родилась
первая всемирная фашистская организация, и он стал ее
вождем. Он посетил самые многочисленные коммуны
русской диаспоры, встретился с десятками эмигрантских
7—150
193
деятелей, привлек на свою сторону сотни людей (разуме
ется, не без помощи ден ег). Он выступал перед тысячны
ми аудиториями, убеждая их в том, что фашисты являют
ся передовым отрядом Российской Национальной Рево
люции. Он стал знаменитостью. Портфель Кунле едва
не лопался от вырезок, подтверждавших этот факт. Фран
цузский обозреватель Анри Роллен, известный как спе
циалист по русским делам, назвал его в газете «Т а н »
русским Гитлером. Никогда раньше его мечта о еди
ном фашистском фронте не была так близка к осуществ
лению.
Опьяненный успехом, Вонсяцкий не замечал его хруп
кости. 1934 год еще не кончился, а любезный его сердцу
единый фронт уже лежал в руинах, надежды на объеди
нение эмиграции были перечеркнуты, а ему ничего не
оставалось, как все глубже погружаться в мир грез.
Г л а в а XI
РАСКОЛ
Здоровая политическая система
вовсе не нуждается в оппозиции. На
ше фашистское движение носит
оппозицию в самом себе.
Бенито Муссолини
Не приходится удивляться тому, что Всероссийская
фашистская партия распалась, едва успев зародиться.
Неоднородная социально и распыленная географически,
лишенная цельной программы, руководимая весьма кап
ризными лидерами в лице «вож дя» Вонсяцкого и гене
рального секретаря Родзаевского, ВФ П еще, пожалуй,
на удивление долго держалась на плаву. Конечно, обмен
информацией между Харбином и Патнэмом шел очень
медленно, и «соратники» из Маньчжурии и Коннектикута
узнавали о поношениях по своему адресу с большим
опозданием, что несколько задержало раскол.
Летом 1934 г. ВФ П казалась вполне счастливым
семейством. «Ф аш ист» и «Н аш путь» воспевали все
мирную содидарность. В августе в Харбине открылась
Высшая партийная школа, также известная как Акаде
мия Св. Владимира или Академия имени Столыпина.
Давая в середине сентября в «Девятнадцатой лунке»
интервью Уэсли Гризуолду из хартфордской «Курант»,
194
Вонсяцкий с ликованием говорил о том, что брак между
ВФО и Р Ф П превратил двадцать тысяч русских фаши
стов «от Аляски до Буэнос-Айреса и от Маньчжурии
до Берлина» в монолитную силу, дал жизнь множеству
фашистских ячеек, «распускающихся, словно одуванчики
на весеннем лугу», и предоставил в его распоряжение
«150-тысячную армию» в Маньчжурии, готовую к проник
новению в СССР и к пропагандистской работе.
Но под дружеской личиной скрывалась взаимная не
приязнь. И Вонсяцкий, и Родзаевский понимали, что их
сотрудничество носит вполне прагматический характер
и будет продолжаться до тех пор, пока кто-либо из двоих
не сочтет выгоду от него исчерпанной. Неимущий и по
этому зависимый от японских подачек, Родзаевский за
видовал прочному положению Вонсяцкого, обусловлен
ному богатством и американским гражданством. Харбин
скому «вождю» невыносимо было даже на словах под
чиняться этому дилетанту, этому выскочке, этому аль
фонсу, сумевшему захомутать богатую американку. Вон
сяцкий, со своей стороны, считал младшего коллегу
грубым и несдержанным. Чувствуя в отношении к себе
Родзаевского зависть и желчь, он тем более не упускал
возможности показать всем и каждому, кто из двоих
главный. Враждебность к Родзаевскому поддерживал
в Вонсяцком и его зять Лев Бек-Мамедов. Последний,
как бывший хозяин харбинского кафе, хорошо знал за
кулисную жизнь города. На вопрос Вонсяцкого, какого
он мнения о Родзаевском, Мамедов ответил не задумы
ваясь: «К ак пить дать мошенник». Мамедов ни разу не
видел Константина Владимировича — ведь он уехал из
Харбина за год до того, как там появился беглец из
Благовещенска. Но слово Мамедова было для Вонсяцкого
законом.
Единство В Ф П подрывала отнюдь не только личная
неприязнь. По ряду политических вопросов Вонсяцкий
и Родзаевский стояли на совершенно разных позициях.
Из первоочередных самым важным был вопрос о Семе
нове.
Соперничество Семенова и Родзаевского имело глубо
кие корни. Каждый старался перетянуть на свою сторону
как можно больше людей; в сельских районах, где жили
в основном казаки, верх брал атаман, зато в Харбине
преобладали люди Родзаевского. Оба антикоммунисты,
они все же резко расходились в идеологии. Семенов
не одобрял эмигрантскую молодежь, тяготевшую к италь
־7 * *
195
янскому фашизму и немецкому национал-социализму.
Родзаевский не видел большой пользы в обветшалом
казацком гоноре. К тому же два лидера имели разные
конечные цели. Родзаевский мечтал о Российской фаши
стской империи. Семенов, сохраняя верность родным
местам, хотел создать в Сибири независимое государ
ство.
«Т окум у кикан» вовсе не собирался ждать, пока его
марионетки разберутся в своих дрязгах, и принял меры,
чтобы принудить фашистов и казаков заключить мир.
В начале 1934 г. ответственный по связям «Токум у
кикан» с харбинскими русскими организациями майор
Акикуса Сюн дал Родзаевскому указание уладить свои
разногласия с Семеновым. Полностью зависимый от доб
рой воли японцев и от их денег, «вож дь» не мог не под
чиниться.
Это поставило Родзаевского в неловкое положение,
когда в апреле в Токио начались его переговоры с Вонсяцким. Константину Владимировичу пришлось играть в
отвратительную игру: убеждать одного своего соперника
наладить отношения с другим. Коннектикутский «вождь»,
как мы уже видели, стал воротить нос. Видимость един
ства сохранили, отказавшись от упоминания о Семенове
в Протоколе № 1 и на харбинской встрече. Вонсяцкий,
однако, не собирался долго молчать. Да и Родзаевский
понимал, что, идя с «графом» на компромисс, он рискует
потерять японскую поддержку.
Разногласия по поводу евреев также мешали сотруд
ничеству. Родзаевский был убежденным антисемитом.
Вонсяцкий, хотя и отдавал некоторую дань подобным
настроениям, не хотел преграждать дорогу в русский
фашизм евреям-антикоммунистам. В общем, он отно
сился к евреям прагматически. Вскоре после возвраще
ния из Харбина он сказал в одном интервью: «Е сли
евреи захотят стать нашими друзьями и помощниками,
мы примем их с радостью». Через пять лет в беседе с дру
гим репортером он изложил свою позицию более развер
нуто:
«Цаш е отношение к евреям, я бы сказал, зависит от их отношения
к нам. Если они решат, что им с нами по пути,— тогда все в порядке.
Если нет — пусть пеняют на себя. Если они хотят бороться против об
щего врага, то за нами дело не станет. В России живет так много пле
мен и народностей, что глупо выделять какую-то одну народность и
начинать с ней войну. В Германии другое дело — ведь они там все
одна нация».
196
Свой прагматизм он подтверждал делами. Если анг
лийский фашист Освальд Мосли нанял боксера-еврея
«Д етк у» Льюиса, чтобы тот натаскивал его боевиков,
то Вонсяцкий шил своим «соратникам» форму в ньюйоркском еврейском ателье. В 1934 г. главный редактор
нью-йоркской ежедневной газеты «Новое русское слово»
еврей Марк Вейнбаум провел у Вонсяцкого в «Д евят
надцатой лунке» целый вечер, обсуждая с ним возмож
ность использования газеты для пропаганды фашизма.
Если верить Вонсяцкому, Вейнбаум покинул Томпсон в
надежде, что в той или иной форме сотрудничество
возможно, но через несколько дней он написал «гра
фу», что ничего не получится. Анастасий сделал вывод,
что Вейнбаума отговорили коллеги. «В ож дь» потом д ол
гие годы продолжал относиться к редактору «вполне
по-дружески».
Ради единства партии Вонсяцкий с Родзаевским и
еврейский вопрос решили пока замять. «Н аш путь» и
«Н ация» на время оставили евреев в покое. Вынужденный
сдерживаться, Родзаевский ощущал дискомфорт, кото
рый проглядывает, например, в июльском номере «Н а
ции» за 1934 г.:
«Наши враги не упускают ни единой возможности посеять смуту
в наших рядах. Узнав, что у нас имеются небольшие разногласия с
соратником Вонсяцким в еврейском вопросе, они хотят нас спровоци
ровать.
Правда, однако, состоит в следующем: приняв во внимание тот
факт, что Всероссийская фашистская партия действует в Соединен
ных Штатах, где правят евреи и масоны, мы сочли пока преждевремен
ным поднимать еврейский вопрос...» (* ).
Как и в отношении Семенова, отсрочка обсуждения
не устранила коренного различия во взглядах. Ни один из
двоих не соглашался на компромисс, и нужно было толь
ко время, чтобы молчаливое несогласие взорвалось от
крытой полемикой.
Еще одним фактором, угрожавшим единству ВФП,
явилась Япония. Родзаевский волей-неволей должен был
сотрудничать с офицерами японской армии. Он редко
принимал политическое решение, не посоветовавшись
с майором Акикусой или Костей Накамурой. Вонсяцкий,
напротив, пользовался сравнительной свободой и мог
действовать по велению сердца, не опасаясь вмешатель
ства со стороны государства. Хотя Анастасий не возра
197
жал против временного, тактического подчинения япон
цам, он резко расходился с Родзаевским во мнениях о
степени и длительности этого подчинения. Коннектикут
ский «вож дь» не желал, подобно Родзаевскому, выпол
нять любую прихоть советников из «Токум у кикан» и
«К ем п еи ». В интервью, которое он дал в сентябре 1934 г.,
он признал только, что русские фашисты поддержат Япо
нию после начала советско-японской войны:
«В случае войны между красными и японцами мы, русские фа
шисты, будем сражаться плечом к плечу с последними, ибо, кроме Япо
нии, в мире нет больше страны, имеющей желание и возможность
вооружить нашу армию, которая в пух и прах разгромит большевиков
от Владивостока до Москвы».
Итак, Вонсяцкий стоял за прагматический, ограничен
ный союз с Японией и не хотел иметь ничего общего с
«царским путем».
Вопрос об отношении русского фашистского движе
ния к Японии остро встал и в связи с несходством в
представлениях Вонсяцкого и Родзаевского о Нацио
нальной Революции. Воображение Родзаевского рисова
ло ему революцию, которая придет в Россию на ино
странных штыках. Вонсяцкий, напротив, считал, что до
иностранной интервенции нужно привлечь на свою сторо
ну широкие народные массы. Главное дело русских фа
шистов, говорил Вонсяцкий, не выполнять указания
японцев в Маньчжоу-Го, а вести пропаганду среди рабо
чих и крестьян в СССР. Вот выдержка из интервью,
напечатанного в хартфордской «Курант» в сентябре
1934 г.:
«Я учился азбуке революции у Ленина и Троцкого. В борьбе с
коммунистами мы применим их же собственную тактику... Мы завоюем
Россию, но завоюем не оружием. Наша сила заключена в идеях, до
ступных уму и сердцу каждого рабочего и крестьянина».
Вонсяцкий доказывал, что Национальная Революция
должна зародиться в недрах России и не может быть
привнесена снаружи или «проведена согласно инструкци
ям зарубежного правительства»(*). Намек был ясен:
японской материальной помощи — да, японским полити
ческим манипуляциям — нет. В частном порядке Родзаевский, может быть, и разделял такой подход, но
открыто высказываться в подобном духе он не мог. Да
осмелься он хотя бы назвать японское правительство
198
«зарубежным» — «Токум у кикан» тут же нашел бы на
его место кого-нибудь посговорчивей.
Наконец, серьезным источником разногласий между
Родзаевским и Вонсяцким оказался вопрос о судьбе ари
стократии в фашистской России. Учитывая силу монар
хических идей в дальневосточной русской диаспоре,
Родзаевский постарался придать программе В Ф П такой
вид, чтобы ее поддержали и монархисты. Избегая прямых
обещаний восстановить династию Романовых, он выдви
гал неопределенные и эклектические лозунги, чтобы пока
зать, что такая возможность остается (точнее, чтобы не
разубедить тех, кто очень хотел верить в такую возмож
ность). Вонсяцкий, несмотря на дружбу с аристократами,
не имел намерений возрождать империю, о чем высказы
вался очень ясно. «В фашистской России не будет ни
титулов, ни особых привилегий»,— заявил он в сентябре
1934 г. Ответ «вож дя» на вопрос репортера, согласятся
ли с этим эмигранты из царской семьи, показывает, что
его тоска по старой России не шла дальше Военной ком
наты и мутных фотографий в «Фаш исте»:
«Мы не спрашивали их согласия. Некоторые из них добровольно
вступили в наши ряды. Мы будем рады принять и остальных, если они
пожелают присоединиться к нашей партии. Однако никакого возврата
к прежним порядкам быть не может».
Во главе России после Национальной Революции
Вонсяцкий видел харизматического фашистского лидера
типа Муссолини. Хотя имени этого лидера он по скром
ности своей не называл, тем, кто хоть немного знал
Вонсяцкого, было ясно, кого он прочит на этот пост.
Одно это исключало возможность длительного сотрудни
чества между «графом» из Коннектикута и парнем из
Благовещенска.
Открытая ссора
Если летом и осенью 1934 г. раскол В Ф П только
маячил под оболочкой благопристойности, то в декабре
эта оболочка треснула по всем швам. «Выстрелом в Са
раево» стала статья о Семенове в 13-м номере «Ф аш иста»
(за октябрь-ноябрь 1934 г.), озаглавленная «Е го нужно
расстрелять». 11 декабря последовал ответ газеты «Н аш
путь»: Центральный исполнительный комитет (Ц И К )
В Ф П выражал возмущение действиями Вонсяцкого и со
общал о его изгнании из партии.
199
«Н аш путь» сразу открыл огонь из тяжелых орудий,
заявив, что Ц И К ВФП 8 декабря собрался на «внеоче
редное чрезвычайное» заседание, чтобы обсудить клевет
нические атаки «Фаш иста» против Семенова и дать оцен
ку деятельности Вонсяцкого после его отъезда из Хар
бина. Далее следовал перечень прегрешений «вож дя»:
отсутствие каких-либо действий по усилению револю
ционной борьбы в соответствии с решениями второго
съезда российских фашистов (т. е. харбинской встречи);
нежелание информировать Ц И К о своих контактах с ев
ропейскими и североамериканскими фашистскими груп
пами; акцент на «восхвалении своей собственной персоны
в ущерб серьезной пр оп аган де»(*); дискредитация пар
тийной программы и присвоение прав Ц И К , выразив
шиеся в несанкционированных выпадах «Ф аш иста» про
тив Семенова; попытка «принудить партию в целом и
Ц И К в частности отказаться от своих антиеврейских
прин ци пов»(*) и, наконец, «легкомысленное отношение к
своей ответственной роли в решении грандиозных задач
партии в эпохальный момент и с то р и и »(*). В заключение
«Н аш путь» сообщил, что Ц И К принял решение лишить
Вонсяцкого титула «вождя», вывести его из своего соста
ва, исключить из В Ф П и дать указание всем «соратни
кам», где бы они ни находились, отныне иметь дело
только с Харбином. Говорилось, что эта резолюция будет
поставлена на голосование на третьем съезде российских
фашистов (он должен был состояться в Харбине в июне
1935 г.), чтобы широкие партийные массы могли выра
зить к ней свое отношение.
Вонсяцкий перешел в контратаку, написав Родзаевскому «открытое письмо», датированное 31 декабря
1934 г. и опубликованное в январском выпуске «Ф аш и
ста» за 1935 г. Не обращая внимания на обвинения
газеты «Наш путь», он обрушился на Родзаевского за
«у к лон » от политики, согласованной в Иокогаме и Хар
бине, особенно в отношении Семенова и евреев. Сотруд
ничество с Семеновым, писал Вонсяцкий, не только
противоречит харбинскому соглашению, но и подрывает
Национальную Революцию. Если, как замышляет Родзаевский, поставить Семенова во главе русских вооружен
ных сил, связанных с японской императорской армией,
атаман только повторит ошибки, допущенные белыми
в 1918— 22 гг. Русские фашисты, продолжал Вонсяцкий,
должны сосредоточить усилия на революционной борьбе
внутри СССР, и им ни в коем случае не следует становить200
ся в положение марионеток, управляемых японскими
интервентами. Касаясь еврейского вопроса, Вонсяцкий
напомнил о моратории на антисемитскую пропаганду,
якобы принятом на харбинской встрече, и предупредил,
что возобновление такой пропаганды «только ослабит
национально-революционную борьбу против нашего глав
ного врага— советского ком м ун изм а»(*).
За «открытым письмом» последовала яростная кам
пания в «Фаш исте» против маньчжурских «уклонистов».
Вонсяцкий, кроме того, перестал отправлять в Харбин
денежные переводы (их размер, правда, и так не пре
вышал весьма малой доли обещанных в Токио 500 000
долларов). Он создал новый Ц И К в составе Мамедова,
Кунле и кое-каких своих людей из Нью-Йорка (Евге
ния Богословского, Дмитрия Сидорова); в общем, повел
себя так, как будто Томпсон (Коннектикут) стал полно
правной столицей российского фашистского движения.
Как ни усердствовал Вонсяцкий, в Харбине с ним
обошлись круто. Третий съезд российских фашистов,
прошедший с 28 июня по 7 июля 1935 г., вылился в
беспримерный личный триумф Константина Родзаевского. В отсутствие Вонсяцкого и его единомышленников
съезд без звука одобрил решение Ц И К . Двести делегатов
из Маньчжоу-Го, Китая, Японии, Соединенных Штатов,
Германии, Австралии, Югославии, Финляндии, Эстонии
и Сирии проголосовали за лишение Вонсяцкого всех
титулов и исключение его из партии; новым «вож дем»
выбрали Родзаевского. Под неусыпным взором майора
Акикусы съезд послушно высказался за сотрудничество
В Ф П с атаманом Семеновым и его Дальневосточным
союзом казаков.
Третий съезд окончательно оформил разрыв, но пере
бранка между Вонсяцким и Родзаевским продолжалась
еще долго. С осени 1935 г. «Фаш ист», валя в одну кучу
Родзаевского, главу младороссов Казем-Бека и председа
теля Русского общевоинского союза генерала Миллера,
стал говорить о них как о рудиментах обанкротившегося
белого движения. В 1936 г. Вонсяцкий открыто обвинил
Родзаевского в предательстве интересов России: Родзаевский, утверждал он, подчинил планы Национальной
Революции японским паназиатским амбициям. В февра
ле 1937 г. «Ф аш ист» пошел еще дальше и назвал началь
ника чернорубашечников Сашу Болотова убийцей Семена
Каспе, действовавшим по личному приказу Родзаевского.
Приписывая Родзаевскому участие в деле Каспе,
201
Вонсяцкий явно пытался сыграть на скандальной изве
стности, которую оно получило во всем мире. С тех пор
как в октябре 1934 г. были арестованы Николай Мар
тынов и пятеро его оставшихся в живых сообщников,
грязная уголовщина переросла в политическое cause
célèbre. Боясь разоблачения своей собственной непри
глядной роли, японские власти держали похитителей от
резанными от внешнего мира и не торопились начинать
суд. Французский вице-консул в Харбине Альбер Шамбон, чьи одинокие усилия привели к поимке преступни
ков, был объявлен персоной нон грата и выдворен из
Маньчжоу-Го. Неприятная огласка в европейской и аме
риканской печати и энергичные протесты еврейской
общественности в Шанхае и Нью-Йорке в конце концов
вынудили Токио начать судебный процесс. Первое слу
шание (7 июня — 25 декабря 1935 г.) было прервано
в связи с переводом судьи-председателя в другое место.
На втором (23 м арта— 14 июня .1936 г.), состояв
шемся в харбинском окружном суде, японский обвини
тель принялся страстно защищать подсудимых. Преступ
ление якобы имело политическую окраску: нужно было
добыть деньги для Братства русской правды. Прокурор
назвал Мартынова и его сообщников патриотами, «под
нявшими знамя борьбы против врага всего человечест
ва — коммунизма». К общему удивлению, казавшиеся
ручными китайские судьи приговорили Мартынова, Кири
ченко, Шандаря и Зайцева к смертной казни, а Комисаренко и Безручко — к пожизненным каторжным рабо
там. «Н аш путь» выразил возмущение приговором, вос
славил осужденных «мучеников за святую Русь» и собрал
тысячи подписей в поддержку прошения о помилова
нии, направленного императору-марионетке Генри Пу-и.
Газета, как выяснилось, могла не беспокоиться.
Японские власти немедленно организовали апелляцию в
синьцзинский Верховный суд, где в июле 1936 г. судьияпонцы отменили приговор окружного суда. В феврале
1937 г. все шестеро похитителей уже были на сво
боде. Мартынов поступил на прежнюю должность в хар
бинскую муниципальную полицию. Газеты, от «Правды»
до «Н ью -Й орк тайме», хором осудили произвол. Вонсяц
кий же надеялся, что столь мощная волна негодования
даст ему лишние аргументы для борьбы с Родзаевским.
Но он просчитался. Большая часть «соратников» не испы
тывала особого сожаления по поводу убийства богатого
еврея и считала, что если Родзаевский и переусердствовал
202
слегка, то это вполне простительно. Вонсяцкий, напротив,
прослыл защитником евреев, что едва ли могло увеличить
его популярность среди членов ВФП.
Раскол явно оказался на руку Родзаевскому. Гро
мадное большинство «соратников» со всего света, не по
желав иметь дело с Томпсоном, поддержало Харбин.
Дальневосточные фашисты сохранили за собой назва
ние партии — ВФП. Знаки внимания Семенову, хотя их
и неприятно было делать, немедленно окупились япон
скими субсидиями. После третьего съезда российских
фашистов Родзаевский мог быть уверен в прочности свое
го положения и не обращать внимания на ругань «Ф аш и
ста». Родзаевский понял, что его противник больше
боится безвестья, чем бесчестья. Поэтому он сознательно
перестал отвечать на наскоки Вонсяцкого. В августовском
выпуске «Нации» за 1935 г. еще можно встретить пре
небрежительный отзыв о Вонсяцком как о хвастуне, не
годном ни на что, кроме разговоров. После этого печать
упоминала его только насмешливо и мимоходом.
Посрамленный Родзаевским в борьбе за главенство,
Вонсяцкий все же сохранял две козырные карты —
деньги и воображение, благодаря которым он мог быть
если не реальным, то хотя бы бутафорским «вож дем».
Он постарался использовать и ту и другую на все сто
процентов.
Замещающие фантазии
Стремясь опровергнуть клевету Харбина о том, что
он-де способен только трепать языком, Вонсяцкий с ян
варя 1935 г. начал издавать специальные выпуски «Ф а
шиста», оформление которых должно было показать,
что они нелегально печатаются в СССР. Над стилизован
ным названием (слово «Ф аш ист» в форме треугольника)
красовался лозунг:
«К Р А С Н О А Р М Е Е Ц ,
В С Л У Ч А Е ВОЙНЫ,— В ТЫ К АЙ
ЗЕМ ЛЮ !»
Ш ТЫ К
В
Газета провозглашала себя подпольным органом
Ц И К Всероссийской фашистской (национал-революци
онной трудовой и рабоче-крестьянской) партии и органи
зации, издаваемым в Москве. Московский «Ф аш и ст»
имел меньший формат, чем его американский со
брат, был почти лишен фотографий и печатался на
203
плохой бумаге (последнее должно было придавать ему
сходство с советской печатной продукцией). Первый
номер содержал две статьи, принадлежащие перу Вонсяцкого и озаглавленные «Ч то принесли коммунисты
народам России?» (ответ: рабство, угнетение, голод)
и «Ч т о дадут России фашисты?» (ответ: безопасность,
процветание, справедливость, достоинство). На послед
ней странице был помещен манифест, обращенный к рус
скому народу и призывавший его не верить «выдумкам
большевиков» о жизни за границей, готовить Нацио
нальную Революцию, организовывать фашистские ячейки
и читать газету «Фаш ист». Подпись гласила: «Кронш тадт
ские фашисты» — и должна была ассоциироваться с
кронштадтским восстанием 1921 г.
«М осковский» «Ф аш ист» печатался в «Девятнадцатой
лунке» и рассылался подписчикам обычного «Фаш иста»,
чтобы они знали, как активно действует Вонсяцкий внут
ри СССР. Вряд ли хоть один экземпляр газеты побывал в
Москве, если только советские органы не раздобыли
номер-другой для своих нужд.
Не упуская ни единой возможности продемонстри
ровать подвиги своих агентов в Советском Союзе, Вон
сяцкий взял на себя ответственность за то, что Роберт
Конквест назвал «преступлением века»,— убийство Сер
гея Кирова.
Узнав о выстреле Леонида Николаева, Вонсяцкий
решил, что сам Бог посылает ему возможность вырасти
в глазах русской диаспоры и отыграть много очков у
своего заклятого врага Родзаевского. Почему не объявить
Леонида Николаева своим агентом? Недолго думая, Ана
стасий восславил на страницах «Фаш иста» героизм Ни
колаева и намекнул на то, что решение убрать Кирова
было принято в Томпсоне (Коннектикут). Выходка
не произвела на Родзаевского никакого впечатления, но
Сталину послужила великолепно. Все выходило по версии
Кремля: агенты, засылаемые из-за рубежа, вкупе с измен
никами внутри страны убивают советских руководите
лей и пытаются помешать строительству социализма.
19 декабря 1934 г. «Дейли уоркер» поместила статью, оза
главленную «Белогвардейцы признаются в заговорах
с целью уничтожения советских вождей». В ней
наибольшее
внимание
было
уделено
заявлениям
«Ф аш иста» об убийствах и актах диверсии в СССР.
Цитируя
«И звестия»,
орган американской комму
нистической партии предупреждал, что «выстрелы,
204
оборвавшие жизнь товарища Кирова», приведут к «немед
ленному истреблению фашистских террористов».
Советским властям, однако, было выгоднее не «и с
треблять Вонсяцкого, а сохранять его и выставлять
напоказ. 25 декабря «Правда» нарисовала весьма
зловещий портрет коннектикутского «вож дя», особо
подчеркнув его реакционное классовое происхождение
(«сы н жандармского полковника»), контрреволюционное
прошлое («участвовал в гражданской войне в рядах Бе
лой армии»), близость к плутократии («ж енат на дочери
одного из стальных магнатов Нормана Рисса [так в га
з е т е ]), связи с Уолл-стрит («у него крупные связи
среди американских капиталистов») и отношения со
страной Восходящего Солнца («Вонсяцкий и его «пар
тия»... связаны также самым тесным образом с японской
военщиной»). Такого пугала Сталин и нарочно не сумел
бы изобрести. Вонсяцкий был наделен в точности под
ходящим классовым, политическим и национальным
обликом, чтобы воплотить в себе то, во что Кремль с
таким трудом стремился заставить всех поверить: заговор
против Советского Союза.
Бункер фюрера
Лучше, чем кто-либо другой, Вонсяцкий знал, что все
его агенты-террористы вымышленные. Но его беспокой
ство о собственной безопасности от этого не уменьша
лось. Алекс считал себя вожделенной целью боевиков,
которые могли явиться из какого угодно лагеря. Н КВ Д,
конечно, только и думал о том, как бы его ликвидировать,
Родзаевский был вполне способен послать в Томпсон
Сашу Болотова поохотиться на крупного зверя. Наконец,
в любую минуту могло нагрянуть из Европы семейство
Муромских, чтобы разделаться с негодяем, оставившим
бедную Любу на бобах.
Показной храбрости Вонсяцкому было не занимать.
В сентябре 1934 г. на замечание репортера хартфордской
«К уран т» Уэсли Гризуолда: «Вы, конечно, понимаете, что,
открыто объявив войну коммунистам всего земного шара,
вы подвергаете себя определенной опасности. Вас даже
могут убить» — Анастасий ответил: «Ч то значит жизнь
одного человека из 20 000? Если партия семимильными
шагами идет вперед, то неважно, буду я жив или нет».
На самом деле Алексу было очень важно, будет он
205
жив или нет. При всей его любви к красивой позе, его
преследовали воспоминания об убийстве отца. Он все еще
переживал свою шанхайскую болезнь, укрепляясь в мыс
ли, что это было умышленное отравление.
Вскоре после возвращения из кругосветного путеше
ствия Анастасий решил, что пора позаботиться о само
защите. Сначала он попросил принять меры по его охране
полицию штата, но это оказалось невозможно. Тогда он
купил бронежилет, но покупка не оправдала себя. В жи
лете было жарко, неудобно, и он мешал играть вгольф.
К тому же он как-то не вязался с обликом храброго
воина и вызывал смешки. В результате Алекс остановил
ся на том, чтобы полностью обезопасить «Девятнадцатую
лунку» от вторжения.
План, который Вонсяцкий и Кунле разработали в кон
це 1934 г., предусматривал на Куиннатисетской ферме
внешнюю и внутреннюю линии обороны. Дальние под
ступы должны были охранять собаки; врагов, проникших
к самой цитадели, ждали всякие военные хитрости.
В начале 1935 г. поблизости от коровника был устроен
загончик, где поселился выводок немецких овчарок. Что
бы сделать из них надежных сторожевых собак, Вонсяц
кий иногда спускал их на случайно забредавших соседей.
Вонсяцкий души не чаял в своем четвероногом ополчении
и баловал его роскошными объедками, которые ежеднев
но приносил из «Русского медведя» Мамедов. Каждую
собаку Алекс назвал в честь какой-нибудь знаменитости.
Владычицей конуры была серая сука Леди Астор.
Чтобы обезопасить себя от убийц, прорвавшихся
сквозь внешнюю линию обороны, Вонсяцкий устроил под
земелье, достойное быть усыпальницей фараона. У се
верной стены Военной комнаты, примыкавшей к главному
зданию, был разобран пол: внизу находился темный по
греб, где когда-то держали молоко. Параллельно этой сте
не построили еще одну стену, но оставили в ней дверь, за
которой начиналась лестница, идущая вниз. Ступени бы
ли столь круты, что спускавшегося спасали только пери
ла. Над этой лестницей подвешивалась ложная лестница
из папье-маше, которую Вонсяцкий, когда ему нужно
было спуститься, мог убрать. Незваный же гость, едва
ступив на лестницу-мираж, должен был с шумом и нема
лым ущербом для своих костей провалиться вниз.
На месте погреба Вонсяцкий устроил два маленьких
кабинета, доступные только из Военной комнаты. В каби
нете, расположенном ближе к лестнице, стоял письмен
206
ный стол с табличкой, надпись на которой гласила:
А. А. Вонсяцкий. Стол принадлежал самоотверженному
Кунле, готовому, если что, принять удар на себя. А даль
ше шла святая святых, попасть в которую можно было
только из кабинета Кунле. Ее убранство состояло из
письменного стола (без таблички), корзины для бумаг со
свастикой и украшенного белой свастикой красного зна
мени. Это знамя Анастасий называл своим талисманом, и
оно было его последней защитой — подобно тому, как
всякий средневековый замок имел покровителя-святого.
Не столь, может быть, неприступная, как Берхтесгаден, и не столь роскошная, как Палаццо Венеция, «Д евят
надцатая лунка» была непревзойденным замком Дон
Кихота. Это место идеально соответствовало хозяину,
отброшенному на обочину российского фашистского
движения и согласному хотя бы на видимость силы и
славы. В сельском уединении Вонсяцкий все глубж е по
гружался в мечты об освобождении России от больш е
виков, и когда совершал поступки, то приводил ими в
недоумение и нацистов, и коммунистов, и американское
правительство.
Тем временем Константина Родзаевского безнадеж
но засасывало роковое сотрудничество с японской импе
раторской армией.
Глава X II
М Е ТА С Т А З Ы
Повсюду в Маньчжоу-Го проис
ходит заметное расширение фашист
ских групп.
Японский
консул
в Манъчжоули,
6 ноября 1936 г.
Трудно найти в новейшей истории более зловещее
десятилетие, чем 30-е годы. Шатаясь под гнетом депрес
сии, американцы задумывались, сможет ли (и даже —
должна ли ) сохраниться капиталистическая система,
и невольно прислушивались ко всевозможным проро
кам, начиная от радиопроповедника отца Чарльза Кофлина и кончая кандидатом в президенты от коммунистов
Эрлом Браудером. Европейские демократии, измотанные
экономическими неурядицами, раздираемые политиче
скими противоречиями и завороженные ложными надеж
дами на умиротворение, сложа руки смотрели, как М ус
207
солини давил Эфиопию, Франко уничтожал Испанскую
республику, Гитлер вооружал третий рейх и присоединял
к нему Рейнскую область, Австрию и большую часть
Чехословакии. В С С СР непроницаемый Сталин руками
аппаратчиков из Н К В Д расправлялся со своими собст
венными партией и армией, и суды по разнарядке гнали
миллионы людей в смертные лагеря. Япония, охваченная
манией преследования и ослепленная мессианскими ви
дениями «нового порядка» в Азии, втянулась в длитель
ную войну с Китаем и готовилась помериться силами с
Соединенными Штатами и Советским Союзом.
Пока мир двигался к пропасти, неясно различимой,
но от этого не менее ужасной, Всероссийская фашист
ская партия продолжала расти. С 1934 по 1938 г. число
ее членов удвоилось. Открылись отделения в Северной
и Южной Америке, Европе и Африке, намного более
сильные, чем ячейки Вонсяцкого. С партийных печатных
станков непрерывным потоком сходили газеты, книги,
журналы, брошюры, и почта разносила их по отдаленней
шим уголкам русской диаспоры. В Маньчжоу-Го партий
ные учебные заведения, от детских садов до Высшей
партийной школы, воспитывали в фашистском духе
подрастающее поколение русских. Партия получила в
русской эмигрантской колонии немалую власть.
В Ф П росла, однако независимости у нее не прибав
лялось. Зарубежным отделениям не хватало жизнеспо
собности. В Маньчжоу-Го, получая от японцев деньги
и поддержку, небольшая группа рассерженных юнцов
превратилась в сильное, но послушное их орудие. Боль
шая часть «соратников» верила красивым словам о том,
что они — ядро Белой армии и авангард освободительной
Национальной Революции, но трезвые умы понимали, что
русские фашисты не что иное, как японские марионетки,
способные, впрочем, натворить немало бед.
Расширение влияния партии: БРЭМ
Х отя в начале 30-х годов В Ф П уже обладала таким
орудием давления на эмигрантское сообщество, как чер
норубашечники, ей не хватало «законной» администра
тивной власти над 80 тысячами русских жителей Мань
чж оу-Г о. Такое положение длилось недолго. Через не
сколько месяцев после второго съезда партии, состоявше
гося в апреле 1934 г., Квантунская армия сделала Родзаевскому заманчивое предложение.
208
С 1932 г. японская военная миссия в Харбине, в со
став которой входил орган особого назначения «Т окум у
кикан», искала возможность установить более действен
ный контроль над русским населением Маньчжоу-Го.
Задача усложнялась тем, что почти половина русских
(в 1934 г.— 36 500 из 80 000) имела советские паспорта
и поэтому была вне юрисдикции Маньчжоу-Го (т. е. Я п о
нии). Какую-то часть из них, конечно, составляли «редис
ки», работавшие на контролируемой СССР КитайскоВосточной железной дороге. Однако многие были фана
тично преданы СССР и враждебно настроены по отноше
нию к Японии. Таким образом, оставалось сорок с чем-то
тысяч «белы х» (в основном граждан Маньчжоу-Го, но
попадались и беженцы без гражданства), которых япон
цам предстояло организовать в послушное, антисоветски
ориентированное единое целое.
С 1932 по 1934 г. начальник «Токум у кикан» генералмайор Комацубара Мититаро и его штаб управляли рус
скими эмигрантами, более половины которых проживало
в Харбине, через японских советников, приставленных ко
всем эмигрантским организациям. Советником Русской
фашистской партии был майор Акикуса Сюн.
В конце 1934 г. «Токум у кикан» разработал план
создания единого органа, во главе которого стояли бы
русские и который обладал бы широкими полномочиями
в делах русской колонии Маньчжоу-Го. Руководить
всеми действиями органа, конечно, должен был японский
«советник». Майор Акикуса поделился этой идеей с Родзаевским и Матковским и легко добился их поддержки.
Вечером 28 декабря 1934 г. в Русском клубе на Ки
тайской, 125 (там же помещалась штаб-квартира В Ф П )
состоялось необычное собрание. Представлены были все
эмигрантские организации (легитимисты, Общевоинский
союз, Союз казаков), городской совет Харбина, прави
тельство Маньчжоу-Г о, японское консульство, некоторые
газеты и местные органы полиции, включая «К ем пеи».
Встреча была созвана якобы для обсуждения японского
предложения создать русскую библиотеку. Собравшиеся
эмигранты, однако, почувствовали, что затевается нечто
куда более значительное.
Слово взял майор Акикуса, бегло говоривший порусски и тут же переводивший сам себя на японский.
Он сказал, что все эмигранты-патриоты, если они дейст
вительно хотят освободить родину от большевиков, дол
жны понимать значение единства. С целью достижения
209
этого единства в Маньчжоу־Го учреждается Бюро по де
лам российских эмигрантов (сокращенно — Б Р Э М ).
Акикуса сделал паузу, чтобы посмотреть, как подей
ствовали его слова. Никто не шелохнулся. Тогда он напо
ристо двинулся дальше. Члены всех существующих орга
низаций — политических,
общественных,
религиоз
ных — автоматически должны теперь войти в сферу
полномочий БРЭМ . Никакой из них, однако, БРЭМ не
окажет предпочтения. Это будет истинно надпартийная
организация, управляемая эмигрантами и в интересах
эмигрантов. При Бюро будут действовать амбулатория,
библиотека, столовые, клубы. Оно будет помогать эми
грантам в их нуждах, давать им чувство общности,
учить их противостоять большевизму, разъяснять им
«царский путь» и готовить их к грандиозной миссии воз
рождения родины.
Затем Акикуса обернулся к сидевшему рядом немо
лодому человеку и сказал, что хочет представить всем
первого начальника БРЭМ генерал-лейтенанта Вениа
мина Вениаминовича Рычкова. Рычков был старым спод
вижником Семенова, недавно получившим почетную
долж ность главы Военного отдела ВФП. Как и фотоге
ничный первый «вож дь» Р Ф П генерал Косьмин, Рычков
играл чисто декоративную роль. В 1937 г. он умер, и за
ним последовала череда столь же сговорчивых свадебных
генералов: Алексей Проклович Бакшеев (1937— 38 гг.),
Владимир Александрович Кислицын (1938— 44 гг.) и Лев
Филиппович Власьевский (1944— 45 гг.).
Представив новое руководство и получив в ответ веж
ливые аплодисменты, майор Акикуса сел на место. Собра
ние закрыли, не проводя обсуждения. Харбинцы уже
почти три года жили в условиях оккупации, и наученные
горьким опытом эмигранты не доверяли сладким речам
майора, догадываясь, что о самом важном он умалчива
ет. Но лишь немногие тогда предвидели, как сильно соз
дание БРЭМ повлияет на всю их жизнь.
Бюро состояло из семи отделов: 1) переселенческого,
2) культурно-просветительного, занимавшегося, в част
ности, информацией, образованием, спортом, 3) реги
страционного, ведавшего паспортами, пропиской и лич
ными документами, 4) финансового, 5) благотворитель
ного, 6) юридического и 7) военного, который вел учет
ветеранов и обеспечивал военную подготовку русской
молодежи. Как и обещал Акикуса, чиновники назнача
лись из разных эмигрантских групп, чтобы Бюро не вы
210
глядело управляемым кем-то единолично. Однако боль
шую часть важных постов занимали фашисты и их союз
ники. Родзаевский по совместительству был советником
у разных начальников Б РЭМ и возглавлял второй
(культурно-просветительный) отдел. Ключевым третьим
отделом, который решал вопросы прописки, вел учет тру
доустройства и предпринимательства и выдавал загра
ничные паспорта (эти процедуры были обязательны для
русских эмигрантов в М аньчжоу-Го), руководил Матковский. Начальники четвертого и пятого отделов Михаил
Николаевич Гордеев и Леонид Львович Черных, хоть и не
состояли в ВФП, находились под влиянием Матковского.
Седьмым отделом по очереди командовали несколько ве
теранов царской армии, в том числе генерал Вержбиц
кий.
Все сотрудники БРЭМ подчинялись майору Акикусе,
который регулярно с ними встречался. Большим влия
нием пользовался также русский сотрудник японской
военной миссии в Харбине Иван Адрианович Михайлов.
В 1919 г. Михайлов был министром финансов в Омском
правительстве адмирала Колчака.
К середине 1935 г. Бюро распространило свою дея
тельность на все русские эмигрантские коммуны Мань
чжоу-Го. Местные отделения возникли в Мукдене, Синьцзине, Маньчжоули, Хайларе, Айгуне и на станции П о
граничная. Когда в 1937— 38 гг. японцы оккупировали
север и морское побережье Китая, военные власти
Тяньцзиня и Шанхая создали и там организации, подоб
ные БРЭМ. Нет нужды говорить, что во всех этих струк
турах были широко представлены «соратники» из ВФП.
Бюро ведало делами не только русских, но и других
народов бывшей Российской империи: украинцев, поля
ков, эстонцев, латышей, литовцев, грузин, армян, татар и
балтийских немцев. Национальные меньшинства состав
ляли около 10% «русского» населения Маньчжоу-Го.
Бюро не имело никакой власти над советскими граж
данами, которых в 1934 г. в стране насчитывалось
36 000 с лишним. Но в 1935 г., когда К В Ж Д была про
дана Маньчжоу-Го (а по существу — Японии), их число
резко сократилось. Только летом этого года в СССР
вернулось более 25 000 человек. К концу 1936 г. в Мань
чжоу-Го оставалось только пять тысяч советских граж
дан, в 1939 г.— меньше тысячи. Многие «редиски» после
продажи К В Ж Д стали полноценными «белы м и» и тем
самым попали под юрисдикцию БРЭМ. В то же время
211
тысячи эмигрантов уезжали из Маньчжоу-Го в Шанхай,
Тяньцзинь и Бэйпин. Совокупное действие демографи
ческих приливов и отливов вызвало незначительный рост
числа людей, зарегистрированных в БРЭМ: в 1935 г.—
42 581, в 1939 г.— 45 295*.
Действуя через БРЭМ, В Ф П без шума установила
свою власть над русскими эмигрантами в Маньчжоу־Го
и в меньшей степени — в Китае. Конечно, влияние Родзаевского во втором отделе в основном ограничивалось
школами, зато уж от третьего отдела, где главенствовал
Матковский, зависела судьба каждого эмигранта. Матковский использовал свое положение для сбора подроб
ной информации обо всех русских в Маньчжоу-Го и
принадлежавших им предприятиях. Все эмигранты, на
чиная с восемнадцати лет, обязаны были регистрировать
ся в его отделе. Для того чтобы переехать с места на
место, поменять работу или отправиться за границу,
нужно было получить там разрешение. Когда К В Ж Д
отошла к Японии и стала называться Северо-Маньчжур
ская железная дорога (С М Ж Д ), Матковский, работая по
совместительству в ее управлении, взял в свои руки кад
ровую политику. Тысячи людей, отчаянно пытавшихся
выбраться из Маньчжоу-Го, шли за паспортами не к ко
му-нибудь, а к Матковскому. Наталия Ильина в авто
биографическом романе «Возвращение» ярко изобразила
положение русских без гражданства, для которых Мань
чж оу-Го стало настоящей западней. Этим дважды бежен
цам (сначала от большевиков, потом от фашистов),
чтобы получить право на выезд, приходилось унижаться
перед сотрудниками БРЭМ и отчаянно доказывать свою
верность «царскому пути».
К оллега Матковского Гордеев, начальник четвертого
(финансового) отдела, установил для всех эмигрантов,
желающих заниматься коммерцией, систему лицензий,
которая охватывала все — от банка до киоска. Инспек
торы БРЭМ , вынюхивая нарушения, не давали деловым
людям спокойно спать.
К 1936 г. Бюро легло в основу настоящего симбиоза
между военной миссией и ВФП. Японцам это содружест
во давало боевиков для операций против «бандитов»
и уверенность в том, что русские в Маньчжоу-Го под
своим собственным руководством неуклонно идут по
* Здесь речь идет только о тех, кто достиг 18 лет, так что на
самом деле в поле зрения БРЭМ попадало намного больше людей.
212
«царскому пути». ВФП с благословения японцев распро
странила свою власть практически на всех русских эми
грантов.
Бюро также создавало хорошие возможности для сго
вора между В Ф П и японскими коммерсантами, рвавши
мися на харбинский рынок. Например, в 1936 г. Бюро
предписало всем русским магазинам, торговавшим тка
нями и галантереей, пользоваться услугами исключитель
но концерна Хиросимая. В ноябре того же года с по
мощью БРЭМ японцы завладели старейшей и самой
влиятельной
торговой
фирмой
Маньчжоу-Го —
«И . Я. Чурин и Компания». В операции непосредственно
участвовал Родзаевский, который публиковал в газете
«Наш путь» статьи, изобличавшие директора фирмы
Н. А. Касьянова как агента Коминтерна.
Хотя влияние ВФ П с появлением БРЭМ сильно вы
росло, ее финансовые дела почти не улучшились. До
1937 г., помимо ежемесячных субсидий от харбинской
военной миссии в размере 10 000 иен (что равнялось
3300 долларам), Бюро получало доход только от лотерей
и продажи лицензий. Этого едва хватало для покрытия
собственных расходов, содержания библиотеки, изда
тельства и водно-спортивных сооружений на Сунгари.
Поскольку с БРЭМ взять было нечего, В Ф П пополняла
свою казну за счет членских взносов (один маньчжур
ский юань в месяц), платных танцев, продажи марок
Фонда противокоммунистической борьбы и т. п., а так
же обхаживала японцев в надежде на субсидии. Трудно
сказать, сколько получала В Ф П от военной миссии. Сум
ма, по-видимому, менялась год от года и была небольшой.
Родзаевский, например, жил в крохотной квартирке в
спартанских условиях и постоянно носил одну и ту же
одежду.
Помимо БРЭМ, В Ф П была связана с созданным япон
цами монстром, именуемым «Кёвакай» (Общество со
гласия). Задачами Общества, основанного в июле 1932 г.
чинами Квантунской армии и идеалистами из числа граж
данских лиц, считались воспитание в людях верности
Маньчжоу-Го и борьба с национальной разобщенностью
под лозунгом «гармония пяти народов» (маньчжур, ки
тайцев, японцев, корейцев и монголов). В результате
Общество согласия вобрало в себя все политические,
общественные, экономические и культурные организации
Мальчжоу־Го, причем к каждой был приставлен япон
ский советник (часто — офицер Квантунской армии).
213
Обманув надежды основателей, Общество мало-помалу
выродилось в инструмент пропаганды и разведки в руках
армейских чиновников. Но Родзаевского это не смути
ло — он использовал любую возможность внедриться
в русский отдел Общества, базировавшийся в Харбине.
Номинальным главой русского отдела был заслужен
ный деятель Аюнума Муцуми. Практическую работу
по координации эмигрантских групп, включая ВФП,
вел его заместитель Като Рэнити. Родзаевский, по-види
мому, завоевал доверие Като, ибо «соратник» Виктор
Абрамов получил в Обществе согласия ответственную
должность. Во время пропагандистских поездок по Маньчж оу-Го «вож дь» неоднократно подчеркивал «братскую
друж бу» между В Ф П и «Кёвакай», увеличивая тем самым
значимость своей партии за счет других эмигрантских
организаций. На самом деле в Обществе согласия были
представлены и монархисты, и казаки, но Константин
Владимирович не упускал случая поживиться на их счет.
Партийный набор и трения с казаками
Родзаевский постоянно думал о том, как увеличить
численность ВФП. 22 мая 1935 г., когда партии исполни
лось четыре года, «вож дь» заявил, что в ней состоит
двадцать тысяч «соратников». Цифра, наверное, была
завышена раза в три, но еще через год словесной трескот
ни В Ф П уже насчитывала около десяти тысяч человек.
Часть этой прибавки дали железнодорожники, всту
пившие в В Ф П после продажи К В Ж Д в 1935 г. Посколь
ку Матковский лично решал, кого брать, а кого не брать
на С М Ж Д , мало кто осмеливался отказаться от предло
жения вступить в ряды ВФП.
В середине 30-х годов русское население МаньчжоуГо испытало определенный демографический сдвиг, ре
зультатом которого стало увеличение доли сельских жи
телей. Сдвиг в основном объясняется более высокой рож
даемостью в сельских районах и отъездом из Харбина
в Бэйпин, Тяньцзинь и Шанхай торговцев и специалистов
различных профессий. Родзаевский уловил эту тенден
цию и постарался использовать ее для расширения ВФП.
Являясь начальником второго отдела БРЭМ, он потребо
вал от всех разбросанных по Маньчжоу-Го русских школ
включить пропаганду фашизма в свои программы. Кроме
того, он с удвоенной энергией принялся вербовать сельс
214
кую молодежь. Эти действия привели вскоре к столкнове
ниям между ВФП и казаками.
Несколько тысяч забайкальских казаков жили не
большими поселениями, раскинувшимися широкой дугой
вдоль советской границы от Маньчжоули до П о
граничной. Большая их часть бежала в Маньчжурию
из Сибири и Приморья после поражения белы х в 1922 г.
Переселяясь, они забирали с собой семьи и домашний
скот, держались друг друга и не перемешивались с про
чими эмигрантами. Ненавидевшие коммунистов и гото
вые биться за свободу с кем угодно, они все же сторони
лись политики и (если не считать одного короткого, но
кровавого местного бунта против японцев в 1935 г.)
спокойно занимались хозяйством. Если они и считали
кого-то своим главой, то это был атаман Григорий Се
менов. Живя в Дайрене, Семенов руководил своими
последователями через харбинский Дальневосточный
союз казаков, возглавляемый генералом Бакшеевым.
Исторические обстоятельства постоянно толкали
Родзаевского и Семенова к союзу, которого ни тот, ни
другой не хотел. Кроме ненависти к коммунистам, у них
было очень мало общего. Семенов грезил расчленением
СССР и созданием в Забайкалье независимой казацкой
республики. Ему не нравился русский шовинизм Родза
евского, а его фашистскую доктрину он осуждал как не
здоровое увлечение итальянской и немецкой модой. Для
Родзаевского, в свою очередь, атаман был символом тще
ты белого движения, безнадежно отставшим от времени
провинциалом. Но, несмотря на всю идеологическую
несовместимость и личную враждебность, два «вож дя»
под давлением японцев вынуждены были создать единый
фронт. Начиная с 1934 г., Родзаевскому не раз указыва
ли, что надо уладить споры с Семеновым полюбовно.
Пойти на это было нелегко, да еще Вонсяцкий, как назло,
начал против Семенова шумную кампанию, в которой
Родзаевский сам не прочь был бы играть первую скрипку.
Загнанный в угол, Родзаевский начал хитрить. На
третьем съезде российских фашистов (28 июня — 7 июля
1935 г.) он для успокоения японских наблюдателей пуб
лично заявил о всестороннем сотрудничестве с Семено
вым, но отдал заместителям негласное распоряжение
вредить атаману, где только возможно.
Вскоре стало ясно, что именно задумал «вож дь»: вер
бовщики из В Ф П стали приезжать в казацкие поселения
вдоль реки Аргунь и уговаривать местных ребят вступать
215
в «Фашистский авангард». Немедленно в Харбине, Хайларе, Цицикаре и Маньчжоули начались потасовки между
чернорубашечниками и молодыми казаками, а в Б РЭМ
вспыхнула яростная склока фашистов с семеновцами.
Увидев, что налицо измена духу «царского пути» и под
угрозой планы борьбы с СССР, Квантунская армия
решила закрутить гайки и потребовала навечно прекра
тить междоусобицу. 22 ноября 1937 г. под пристальным
наблюдением нескольких японских офицеров в здании
Б РЭ М в Харбине встретились руководители ВФ П и
Союза казаков. Председательствовал генерал Кислицын,
слегка витавший в облаках из-за контузий и пьянства.
Из Дайрена прибыл сам Семенов. Сопровождаемые
соответственно Бакшеевым и Матковским, они сели
с Родзаевским за стол и подписали протокол, где гово
рилось, что отныне стороны будут избегать провокаций,
координировать антисоветскую деятельность, воздер
живаться от заключения союзов с третьими партиями
без взаимного согласия и дружно работать в Б РЭМ. Как
выразился один японский наблюдатель, соглашение
привело к созданию «фашистско-казацкого союза».
Союз, однако, носил формальный характер. ВФ П го
ворила о Семенове с подчеркнутым уважением. «Наш
путь» всячески превозносил атамана, называя его стол
пом «Б елого Интернационала» и ставя его в один ряд
с такими «вождями нового человечества», как Муссолини,
Гитлер и генерал Араки Садао. В январе 1938 г. ВФП
даже изменила название на Российский фашистский со
юз (Р Ф С ), что намекало на некую вновь приобретенную
универсальность.
Но к этому времени и фашисты, и казаки у самих же
японских покровителей научились тому, как преследовать
свою выгоду, сохраняя благопристойный внешний вид.
Под завесой красивых слов кипела старая вражда. На
лю дях прикидываясь добрыми друзьями, наедине фашис
ты и казаки немедленно принимались выяснять отно
шения.
Русский фашизм в маньчжурском стиле,
экспортный вариант
Когда пришло время подумать о выходе партии на
международную арену, Родзаевский столкнулся с труд
ностями, от которых его американский соперник Вонсяцкий был избавлен. Богатство жены и американский пас
216
порт давали Вонсяцкому всяческие свободы, в том числе
свободу передвижения. Родзаевский же, зависевший от
ненадежных японских субсидий, с трудом сводил концы
с концами и не мог без разрешения японцев не то что по
ехать за границу, но и даже отлучиться из Харбина. Н е
смотря на все это, дальневосточный «вож дь» к 1938 г.
создал международную систему ячеек, которая далеко
превзошла достижения «графа» из Коннектикута.
Попытки Родзаевского открыть отделения партии за
пределами Маньчжурии начались еще в 1931 г., и тогда
первыми в поле его зрения попали Тяньцзинь и Шанхай
с их многочисленными русскими колониями. Но в этих
городах возникли свои особые проблемы. Тамошние рус
ские эмигранты были настроены более космополитиче
ски, чем харбинцы, и не столь восприимчивы к фаши
стской демагогии. А власти английских и французских
экстерриториальных анклавов, не говоря уже о китайских
властях, всячески ограничивали влияние японцев, на
нажим которых Родзаевский так привык рассчитывать,
занимаясь уловлением эмигрантских душ.
В Шанхае за право представлять местное русское
население боролись два учреждения: Русский эмигрант
ский комитет под руководством бывшего российского
вице-консула К. Э. Мецлера и Совет объединенных рус
ских организаций, возглавляемый генералом Ф. Л. Г л е
бовым. Лавируя между тем и другим, фашисты в 1932 г.
сумели захватить в Шанхае маленький плацдарм, кото
рым явился журнал «Н ация» издаваемый в штаб-квар
тире Р Ф П на авеню Жоффр. Но, как ни изощрялась
«Н ация» в пропаганде, реальных последователей почти
не прибавлялось. Условия, в которых работали шанхай
ские сподвижники Родзаевского «соратники» Перминов
и Спасский, были хуже некуда. В 1935 г. возникла сопер
ничающая фашистская организация во главе с Констан
тином Стекловым, человеком Вонсяцкого. Новые проб
лемы возникли, когда в Шанхае объявился свергнутый
«вож дь» Р Ф П генерал Косьмин, получил должность в
Русском эмигрантском комитете и принялся строить коз
ни своим прежним «соратникам». Но самой большой
бедой Родзаевского в Шанхае была непримиримая враж
дебность к нему тысяч русских и евреев, бежавших из
Маньчжоу-Го от прелестей «царского пути». Заткнуть рот
антифашистам в Шанхае было потруднее, чем в Харбине,
где цель достигалась страхом репрессий, осуществляе
мых с ведома японцев.
217
Несколько лучше обстояли его дела в Тяньцзине,
где условия больше напоминали харбинские, особенно
после того, как в августе 1937 г. город заняла СевероКитайская армия Японии. В годы японской оккупации
русская колония города управлялась Антикоммунисти
ческим комитетом — точной копией Б РЭМ. Председате
лем Комитета был запойный пьяница из казаков по имени
Е. Н. Пастухин. Пастухин называл себя журналистом и
действительно издавал прояпонскую газету «Возрож де
ние А зи и». Его компаньон Ушаков одновременно воз
главлял тяньцзиньское отделение ВФП. Дружба с Пастухиным позволяла Ушакову и его заместителю Карамышеву проводить в Комитете свою политику. Так как в
Тяньцзине ни один эмигрант не мог получить паспорт,
не пройдя регистрации в Комитете, открывались широ
кие возможности для устрашения и вымогательства.
Помимо отделений в Китае, ВФ П создала ячейки по
всей Японии, от Карафуто (Южный Сахалин) на севере
до Кагосимы на юге. О южносахалинском отделении,
возглавлявшемся галантерейщиком Сергеем Реконцевым, сказать практически нечего, поскольку во всем
Карафуто насчитывалось человек семьдесят русских. За
то ячейка В Ф П в Кобе, которой руководил К. В. Ш абухин, похвалялась несколькими десятками «соратников»
из довольно многочисленной местной русской колонии.
Токийское же отделение из-за территориальной близости
к военному министерству и императорскому дворцу по
праву считалось вторым по важности после харбинского.
Местная штаб-квартира располагалась в Хонго рядом с
православным Никольским собором. С 1932 по 1936 г. ею
руководил Василий Петрович Балыков, пользовавшийся
поддержкой таких влиятельных сил, как генерал Араки
Садао и крайне националистическое Общество черного
дракона*. Высшей точкой карьеры Балыкова стал апрель
1934 г., когда ему было поручено организовать встречу
между Родзаевским и Вонсяцким. В 1936 г. Балыкова
сменил Николай Кипкаев — загадочный человек, кото
рый одновременно работал в русском отделе японского
генерального штаба.
Родзаевский еще в 1932 г. стал задумываться о рас
пространении деятельности партии на Европу и Амери
* Общеизвестный, но неверный перевод японского названия
«Кокурюкай» (буквально — Общество реки Амур); основали Обще
ство в 1901 г. Утида Рёхэй и Кузуу Токай. Как видно из названия, оно
ратовало за японскую экспансию вплоть до Амура.
218
ку, и это была одна из причин его желания объединиться
с Вонсяцким. После того как в декабре 1934 г. Вонсяцкого исключили из ВФП, Родзаевский, недолго думая,
попробовал переманить к себе его людей: он приказал
всем заграничным отделениям порвать с Коннектикутом
и иметь дело исключительно с Харбином.
Личная дружба с Вонсяцким и надежды на его
щедрость поначалу удержали ряд региональных партий
ных лидеров от выполнения приказа. Но когда стало яс
но, кто кого, и субсидии Вонсяцкого оказались не столь
уж значительны, большинство «соратников» переметну
лось к дальневосточному «вождю». Представители В Ф П
в Германии, Австралии, Сирии, Югославии, Эстонии
и Финляндии прислали на третий съезд российских фа
шистов заверения в признании за Родзаевским верховен
ства.
Безденежье и японские ограничения не позволяли
Родзаевскому ездить за границу, и ему оставалась почта,
с помощью которой он создал отделения партии на всех
континентах и почти во всех городах, где имелись русские
колонии. Труднее всего было назначать местных руково
дителей — ведь лично встретиться с кандидатом, как пра
вило, не удавалось. В рядовые члены партии зачислялся
всякий, кто соглашался распространять «Н аш путь», но
вот на пост особоуполномоченного Константин Владими
рович всегда старался подыскать предприимчивого, ре
чистого агитатора, способного выступать перед людьми
и вербовать новых членов. В большинстве русских общин
хоть один такой находился. В 1938 г. партийными
особоуполномоченными за пределами Дальнего Востока
были, в частности, И. П. Рожественский (Брисбен),
Т. Д. Яновский (Нью-Йорк, Бронкс), доктор Сергей Зо
лотницкий (С ан-П аулу), Борис Эрн (Асунсьон, Параг
вай), Михаил Лежнев (Буэнос-Айрес), И. В. Рычков
(Б елград), К. П. Кондреев (С оф и я), А. С. Михайлов
(Б ухарест), Владимир Ш елихов (Варшава) и госпожа
Е. Сяльская (П ариж ). На Ближнем Востоке партия
имела «посла», который курсировал между Стамбулом
и Каиром и отправлял в «Наш путь» статьи, где осуж
дался сионизм и провозглашался лозунг «Палестина для
палестинцев!» (В Ф П поддерживал палестинских арабов,
с которыми, как считалось, у русских эмигрантов была
общая судьба: и те и другие лишились родины под натис
ком «мирового еврейства»).
Очень важное значение придавал Родзаевский соз
219
данию партийных представительств в Италии и Герма
нии. Рим и Берлин были для него священными городами
фашизма, и даже формальное присутствие в них ВФ П
подняло бы дух людей и повысило бы политический вес
партии. Константин Владимирович мечтал о том дне,
когда Гитлер и Муссолини, объединившись с японцами,
пойдут войной на Советы. Он не простил бы себе, если
бы в этот судьбоносный день в Берлине и Риме не было
«соратников». Он содрогался при мысли о том, что Вонсяцкий, просто оказавшись под рукой, вдруг получит
статус официального представителя всех русских фа
шистов.
Открытию итальянского отдела ВФ П предшествова
ло несколько лет кропотливой подготовки. Муссолини,
хотя и благожелательно относился к Японии, отложил
официальное признание Маньчжоу-Го до решения
некоторых вопросов. Однако Родзаевский в своей про
паганде делал все, чтобы понравиться итальянцам, если
вдруг они обратят на него внимание. «Наш путь» и «Н а
ция» превозносили дуче как великого мыслителя, госу
дарственного деятеля и вождя нации. В 1935— 36 гг.
оба органа поддержали войну в Эфиопии и осудили
Лигу Наций за вмешательство в исполнение Италией
«национального долга».
Самоотверженные усилия Родзаевского принесли
плоды вскоре после того, как Рим подписал Антикоминтерновский пакт (6 ноября 1937 г.) и установил дипло
матические отношения с Маньчжоу-Го (29 ноября
1937 г.). Весной 1938 г. Маньчжоу-Го посетила группа
представителей Итальянской фашистской партии, и
Родзаевский не преминул устроить в их честь в Харбине
торжественный прием. Это произошло 29 апреля, в день
рождения императора Хирохито, что увеличило весо
мость события. «В ож дь» почтил фашистским приветст
вием каждого из гостей, начиная с посла Италии в Маньч
ж оу-Го маркиза Джакомо Паулуччи ди Кальболи Баро
не. Через два месяца ВФП (переименованная к тому
времени в Р Ф С ) уже имела в Риме особоуполномоченно
го по имени Дмитрий Родионов, который организовал
на Виа делле Колонетти «Русский кружок» («C ircolo
Russo»). «К р уж ок » был крохотный, но парня из Благо
вещенска даже символическая связь с Вечным городом
поднимала в собственных глазах.
Хотя на третий съезд российских фашистов пришли
приветственные письма и из Германии, у ВФ П тогда еще
220
не было представительства в третьем рейхе. Создание его
в середине 30־х годов потребовало от Родзаевского нема
лой изобретательности. Согласно расистской теории на
цистов, славяне были неполноценными людьми — Unter
menschen, биологически неспособными стать националсоциалистами. Презирая славянский национализм, Гит
лер утверждал в «M ein Kampf», что былое величие России
объясняется преобладанием немецких элементов в
дореволюционном правящем слое. Даже глава внешнепо
литического отдела Н С Д А П Альфред Розенберг, который
родился в России и с которым эмигранты связывали
особые надежды, предпочитал русским балтийских
немцев и украинских сепаратистов, поскольку чаяния
последних отвечали его идее расчленения СССР. Помимо
безразличия
и
даже
враждебности
нацистов,
В Ф П столкнулась с противодействием эмигрантских
групп, уже существовавших в Германии (в первую
очередь РО Н Д и Н Т С ), которым не могло понравиться
появление новых претендентов на милости фюрера.
Русскими фашистами из Маньчжоу-Го, однако, заин
тересовалось руководство СС. 18 октября 1935 г. специа
лист по русским делам Отто Бройтигам представил
Генриху Гиммлеру доклад об эмигрантских политических
организациях во всем мире. В суждениях Бройтигама
о В Ф П проницательные выводы причудливо переплелись
с заблуждениями. Говорилось, что «открыто» партию
возглавляет Родзаевский, а «тайно» — атаман Семенов.
Однако Бройтигам был совершенно прав, характеризуя
ее как «орудие в руках японского генерального штаба».
Гестапо и СД тем временем, видимо, решили, что
от ВФ П на данный момент большого вреда не будет, и
в 1936 г. Родзаевскому наконец позволили открыть
на Вюрцбургерштрассе в Берлине Deutsche Sektion своей
Allrussische faschistische Partei. Главой немецкого отдела
поначалу стал Г. А. Козловский, а в 1937 г. его сменил
А. А. Аверкиев — бывший член РОНД, который перенес
штаб-квартиру партии на Гогенцоллерндам.
Помимо особоуполномоченных в каждой из столиц,
Родзаевский нуждался в мобильном агенте, который
мог бы выполнять его поручения в любой европейской
стране — там, где возникнет необходимость. Такой чело
век наконец нашелся в лице Бориса Петровича Тедли
(в немецких источниках — Тёдтли).
Тедли родился в Киеве в 1901 г., происходил из
русско-немецкой семьи и мечтал стать врачом, но разра
221
зилась Октябрьская революция, и он оказался в Берне,
где кое-как перебивался на журналистских хлебах.
Потрясенный и озлобленный всем тем, что сделали
с Россией и с ним самим, Тедли в 20־е годы заботливо
вынашивал свою окрашенную антисемитизмом Weltsch
m erz*. Он быстро усвоил популярную в правых эмигрант
ских кругах мысль, что революция — дело рук евреев.
Он стал ярым сторонником «Протоколов сионских
мудрецов»
и розенберговского
«М ифа
двадцатого
века». Он с одобрением наблюдал возвышение Гитлера
и в июне 1933 г. объявил себя главой русских националсоциалистов в Швейцарии. Таковых было, по правде
говоря, всего двое: сам Тедли и Рюрик фон Коцебу,
тридцатилетний балтийский немец, родившийся в Маньч
журии и переехавший в Лозанну. С 1933 по 1936 г.
неразлучная пара лечилась от одиночества поездками
в третий рейх на эрфуртские антисемитские съезды и
нюрнбергские нацистские митинги.
Можно только догадываться, как Родзаевский и
Тедли нашли друг друга, но ясно, что устремления их
совпадали. Обоим хотелось создать видимость могущест
венной русской фашистской организации, охватывающей
всю Европу,— неважно, что на деле «организация»
состояла из нескольких замызганных служебных поме
щений, где стояли ящики с брошюрами и на столах
валялись почтовые марки.
В апреле 1936 г. Тедли приступил к обязанностям
«временного резидента главы партии в Европе». Он
быстро убедил Родзаевского в своей полезности, пообе
щав ему передать в гестапо компрометирующие материа
лы на Вонсяцкого. Вряд ли Тедли действительно прило
жил руку к тем гонениям, которые испытала от гестапо
горстка последователей Вонсяцкого в рейхе, но Харбин
остался им доволен. В январе 1938 г. Родзаевский
провозгласил Тедли «европейским и африканским» пред
ставителем РФ С , по-немецки называвшегося теперь
Bund russischer Faschisten.
Воспользовавшись новым пышным титулом, Тедли
перебрался из Берна в Берлин. Там Борис Петрович
строил козни фюреру РО Н Д Бермондт-Авалову и забот
ливо пас свое малочисленное стадо, рассыпавшееся
от Каира до Копенгагена.
* Мировую скорбь (нем.).
222
Г л а в а X III
Н А Ц И О Н А Л Ь Н А Я РЕВОЛЮ ЦИЯ В Д АЛЬН Е В О С ТО Ч Н О М С ТИ Л Е
Всероссийская фашистская пар
тия провозгласила фашистскую трех
летку. Это означает, что к 1 мая
1938 г.— не позже, а возможно, на
много раныиё — под ударами внеш
них или внутренних сил советская
коммунистическая партия прекратит
свое существование.
«Наш путь»у 7 ноября 1935 г.
К середине 30־х годов Всероссийская фашистская
партия развернула работу на четырех уровнях. На первом
уровне она была пропагандистской машиной, издававшей
газету, теоретический журнал и всевозможные брошюры,
открывавшей школы и клубы, устраивавшей лекции, ве
щавшей по радио и поддерживавшей связь с иностран
ными отделениями — короче, стремившейся достучаться
до как можно большего числа людей по всей русской
диаспоре. На втором уровне она была административ
ным органом, с помощью Б РЭМ помогавшим японским
властям контролировать русское население МаньчжоуГо. На третьем уровне она была «маньчжурской мафи
ей», участвовавшей по поручению определенных лиц из
«К ем пеи» в делах с наркотиками, проституцией и вы
могательством. Наконец, на четвертом уровне это была
организация, с японской помощью занимавшаяся набо
ром, подготовкой и засылкой в СССР шпионов и дивер
сантов.
Деятельность на четвертом уровне стоила партии наи
больших людских потерь. Мы никогда, наверно, не узна
ем, сколько юных «соратников», пылавших любовью к ро
дине и ненавистью к коммунистам, не вернулись с боевых
заданий в Забайкалье или Приморье. Только после 1939 г.
некоторые из тех, кто выжил, начали понимать, что они
были не авангардом Национальной Революции, а подо
пытными кроликами японской разведки.
Белые партизаны
Рейды белых партизан из Маньчжурии в Приамурье
и Приморье начались сразу после победы большевиков
в 1922 г. Отряды были небольшие — в два-три десятка че223
ловек. Иные состояли из крестьян, которые до револю
ции жили в районе Владивостока, а перебравшись в Мань
чжурию, поселились близ советской границы (например,
у станции Пограничная), иногда всего в нескольких
километрах от родных мест. Другие формировались из
солдат и казаков, служивших во время войны у Колчака
или Семенова. Разобщенные и плохо вооруженные отря
ды действовали на свой страх и риск в малонаселенном
приграничье: у озера Ханка, на Уссури в районе Имана,
по берегам Амура между Хабаровском и Благовещенском
и за рекой Аргунь близ Нерчинска и Сретенска. Белые
партизаны совершали налеты на глухие деревушки и уби
вали коммунистов — этим обычно дело и ограничива
лось. И х действия пресекались набиравшими силу погра
ничниками, а также агентами Г П У , которые пробирались
в Маньчжурию и охотились там на партизанских коман
диров. Белые отряды несли тяжелые потери, но находи
лись все новые молодые добровольцы, готовые, рискуя
жизнью, проникнуть на родину и дать бой ненавистным
большевикам.
В 20-е годы находилось немало охотников создать
из разрозненных отрядов стройное партизанское движе
ние под единым командованием. Харбин был наводнен
такими объединителями — каждый считал, что он один
имеет необходимые способности и авторитет. Из Парижа
приехал К. К. Шуберт, направленный Высшим монархи
ческим советом. Великий князь Николай Николаевич
прислал генерала Н. П. Сахарова. Братство русской прав
ды представлял генерал Дмитрий Косьмин. Дальневос
точный отдел Русского общевоинского союза, возглавля
емыйгенералами М. К. Дитерихсом и Г. А. Вержбицким,
считал организацию белого партизанского фронта своей
прерогативой. Никто из претендентов не добился
успеха — во-первых, потому что они не желали друг дру
гу уступать, и во-вторых, потому что им не доверяли ме
стные партизанские командиры. По иронии судьбы не
какой-нибудь русский военачальник, а Квантунская ар
мия в конце концов подчинила своей воле всех белых
партизан Дальнего Востока и превратила их в орудие
японской стратегии на континенте.
Разведывательная деятельность японской армии в
Сибири началась еще в 1890-е годы, когда шпионы, мас
кировавшиеся под китайских и корейских рабочих, соби
рали сведения о ходе строительства Транссибирской же
лезной дороги. Разведка, в частности, пользовалась
224
помощью японских проституток, занимавшихся своим
ремеслом в лагерях строителей и на амурских пристанях.
Была в Сибири и своя Мата Хари — сирена из Благове
щенска по имени О-Кику. Дела японских разведчиков
в Сибири окружал в то время некий ореол героизма и эк
зотики — чего стоят, например, похождения капитана
Фукусимы Ясумасы, в 1892— 93 гг. в одиночку проска
кавшего от Берлина до Урала и Внешней Монголии, а за
тем вдоль Амура и Уссури к Японскому морю. И до,
и после русско-японской войны «сиси» (храбрецы) и
«тайрику ронин» (странствующие самураи на континен
те), зачастую входившие в Общество черного дракона,
устраивали рейды на территорию российского Дальнего
Востока и порой сообщали о своих наблюдениях армей
скому командованию. Сибирская интервенция 1918—
22 гг. дала японским военным редкую возможность без
помех обследовать Забайкалье, Приамурье и Приморье.
Хотя интервенция была непопулярна внутри страны и
принесла вред ее политике, она воспитала целое поколе
ние знатоков Сибири, которые потом четверть века слу
жили в русских секциях второго (разведывательного)
отдела генерального штаба императорской армии и его
передового органа — харбинского «Токум у кикан». Хотя
в 1922 г. японские войска покинули Владивосток, аген
ты «Токум у кикан» (часть из них составляли китайцы и
русские) продолжали действовать на советской терри
тории.
Харбинский «Токум у кикан», учрежденный в 1918 г.,
с самого начала принялся вербовать эмигрантов для
разведывательных заданий. Но к концу 20-х годов
возникло мнение, что русских можно использовать с
большей выгодой, чем просто для сбора информации.
В 1928 г. майор Канда Масатане разработал план дивер
сий на советском Дальнем Востоке, реализовать который
должны были русские эмигранты. Все же до 1932 г.,
когда Квантунская армия заняла Харбин, «Токум у ки
кан» не мог широко привлекать русских к своим опе
рациям.
В 1932 г. харбинский «Токум у кикан» стал полевой
штаб-квартирой армейской разведки и контрразведки
против Советского Союза. Новый его глава генерал-май
ор Комацубара Мититаро, который с 1927 по 1929 г. был
военным атташе в Москве, немедленно предложил ге
нералу Вержбицкому объединить все формирования
белых партизан под общим руководством японцев. План
8— 150
225
провалился по нескольким причинам. По существу,
«Т окум у кикан» пытался сделать из партизан шпионов,
с чем вояка Вержбицкий согласиться не мог. Да и не же
ла л он вообще, по крайней мере в то время, подчиняться
японским командирам. К тому же, генерал Комацубара
вскоре сам понял, как трудно будет объединить вольные
отряды крестьян, казаков и царских ветеранов, разбро
санные вдоль границы Маньчжоу-Го. И «Токум у кикан»
до поры до времени ограничился вербовкой и обучением
отдельных групп русских эмигрантов.
Использование русских японской военной разведкой
сопровождалось активизацией советской шпионской дея
тельности в Маньчжурии. Кафе «Бомонд» и ресторан
«Я р » в Харбине кишели агентами О Г П У (после 1934 г.—
Н К В Д ), которые благодаря дипломатической неприкос
новенности чувствовали себя вполне вольготно. Нельзя
сказать, однако, что все советские граждане могли быть
столь же спокойны. До 1935 г., когда К В Ж Д была про
дана Маньчжоу-Го, служащих с советскими паспортами
нередко арестовывали как «агентов Коминтерна»*. В
1936 г. при загадочных обстоятельствах умер сотрудник
советского Дальневосточного банка (Дальбанка), взятый
японцами под стражу. Подобные случаи неизменно вы
зывали громкие протесты Москвы и осуждение в аме
риканской печати. Но никто не шевелил и бровью, если
какого-нибудь эмигранта настигала чекистская пуля или
тихо ликвидировали японские жандармы на втором
этаже харбинской «Кемпеи».
Русские приняли на себя главный удар советско-япон
ской войны разведок. Граждане Маньчжоу-Го и лица без
гражданства (что было почти одно и то ж е) не имели
практически никакой защиты — ни правительственной,
ни консульской. Зыбкость их положения делала отноше
ние к ним еще более настороженным. Советские власти
считали их японскими прихвостнями, японские выиски
вали среди них «антиредисок» (белы х снаружи, красных
внутри). Наибольшей опасности с обеих сторон подверга
лись казаки, населявшие приграничные районы. Те, что
жили вдоль реки Аргунь, в 20-е годы испытали советские
рейды, в 30-е — японские усмирительные кампании. Рас
правляясь с русскими беженцами, советские и японские
* Многих бывших работников К В Ж Д после репатриации в СССР
в 1935 г. обвинили в том, что они японские агенты. Бессчетное число
их пошло в лагеря.
226
органы безопасности в то же время не упускали случая
воспользоваться их нищетой и бешеным патриотизмом.
Эмигранту сам Бог велел таскать каштаны из огня, и рус
ские фашисты не были исключением.
Даешь Национальную Революцию к 1938 году!
22 мая 1935 г. в выступлении по случаю четвертой
годовщины Р Ф П (с 1934 г.— В Ф П ) Родзаевский сделал
необычайное предсказание. Национальная Революция
в СССР произойдет до 1 мая 1938 г. Речь начиналась
с утверждения, что в одном лишь Маньчжоу־Го В Ф П
ныне располагает 20 000 активистов, и этот успех знаме
нует конец первого этапа фашистского движения —
«этапа сбора и накопления сил». На втором этапе, про
должал Родзаевский, будет выполнена «фашистская
трехлетка», цель которой состоит в «ликвидации ев
рейского владычества на русской земле» и установлении
власти ВФП не позднее 1 мая 1938 г.
Пути, ведущие к победе, «вож дь» определил на тре
тьем съезде российских фашистов, состоявшемся через
месяц. План состоял из пяти пунктов: 1) усиление фа
шистской пропаганды; 2) объединение всех русских эми
грантов Маньчжоу-Го под эгидой ВФП; 3) тесное со
трудничество с Германией и Италией; 4) упрочение свя
зей с Японией; 5) проникновение в Советский Союз и
установление контакта с «антисталинскими элементами».
Выполнение этих пяти пунктов, наряду с провалом в
СССР «еврейской» второй пятилетки (1932— 37 гг.), д ол
жно было обеспечить В Ф П ведущую роль в стихийной
Российской Национальной Революции, которую следова
ло ожидать примерно в начале 1938 г.
К лету 1935 г. в четырех направлениях из пяти партия
добилась немалых успехов. Пропагандистская машина
работала вовсю: действовали школы, публиковались фа
шистские издания, радиостанция в Цицикаре вела пере
дачи на СССР. Через Б РЭМ и Общество согласия В Ф П
«координировала» русское население Маньчжоу-Го. Пар
тия, правда, не имела еще представителя в Берлине, но
отделение в Риме вот-вот должно было открыться. С пре
емником генерала Комацубары на посту начальника хар
бинского «Токум у кикан» генерал-майором Андо Риндзо
сложились неплохие отношения, а в роли советника
партии продолжал выступать доброжелательный настав
8 **
227
ник Родзаевского майор Акикуса Сюн. Более того, лич
ная дружба связывала Константина Владимировича с ге
нералом Араки Садао — кумиром молодых офицеровидеалистов и лидером фракции «императорского пути»
в японской армии, которая ратовала за схватку с СССР.
«В ож д я » осчастливил своей милостью могущественней
ший из японских «крестных отцов», «куромаку» (полити
ческий интриган) и крайний националист Тояма Мицуру.
В 1935 г. Тояма направил в Харбин представителя Об
щества черного дракона Томиту, который вручил Родзаевскому почетный дар — самурайский меч — и пере
дал послание патрона, где выражалось сочувствие рос
сийскому фашистскому движению и надежда на его побе
ду в борьбе с советской властью.
Итак, с пунктами 1— 4 все было в порядке, но вот
пункт 5 оказался камнем преткновения. Несмотря на во
инственную риторику Родзаевского, до середины 1936
г. с проникновением в СССР дело шло туго.
Причина леж ала не в недостатке желания или смело
сти, а в японском вето. В то время «Токум у кикан» нужна
была информация, а не мятеж. Фашистам запретили за
сылать в С С СР пропагандистские и диверсионные груп
пы; правда, «Т окум у кикан» вербовал отдельных членов
ВФП, обычно юношей, едва окончивших школу, и пору
чал им переходить границу с целью сбора сведений о пе
редвижениях красноармейских частей. Этих «соратни
ков», как и корейцев, японская армейская разведка ис
пользовала как профессиональных шпионов — Нацио
нальная Революция ее мало заботила.
Нарушение границы, пусть и не с целью револю
ции, раздражало Москву. В апреле 1936 г. полпред
в Токио Константин Юренев выразил решительный про
тест против японской поддержки белогвардейского
терроризма в СССР. Представитель министерства иност
ранных дел Хориноути Кэнсукэ с невинным видом отве
тил, что Москве следует обратиться к правительству
Маньчжоу-Го, поскольку Япония не имеет к подобным
действиям никакого отношения и «строго воздерживает
ся от вмешательства во внутренние дела этой страны».
Ответ, конечно, не удовлетворил Москву. Напряженность
вдоль советско-маньчжурской границы все возрастала,
а дипломаты обменивались все более возмущенными
нотами.
В какой-то момент летом 1936 г. позиция «Токуму
кикан» относительно того, какие операции в СССР допу
228
стимы, а какие нет, резко изменилась. Разведку стали
понимать более широко — не только как сбор информа
ции, но и как пропагандистскую и диверсионную деятель
ность. Что именно заставило «Токум у кикан» уйти от
концепции «чистой» разведки, можно только гадать. Как
бы то ни было, русские фашисты получили теперь воз
можность показать, на что они способны на родной
земле.
В сентябре 1936 г. к Родзаевскому обратился майор
Сузуки* из «Токум у кикан» и предложил создать боевой
отряд из членов ВФП, который японцы взялись бы обу
чить и снарядить для выполнения пропагандистских и
диверсионных заданий в Восточной Сибири. В местах
своих операций отряд должен был создавать «фашист
ское подполье». Родзаевский с энтузиазмом откликнулся
и поручил одному из своих помощников, Матвею П лато
новичу Маслакову, реализовать вместе с Сузуки этот
план.
К концу октября Сузуки и Маслаков завербовали
несколько десятков молодых «соратников» и дали им эле
ментарную подготовку в стрельбе, пользовании рацией
и взрывчаткой. В начале ноября отряд разделился на
несколько групп, которые пересекли маньчжурско-совет
скую границу в отдаленных друг от друга точках. Задача
их была организовать беспорядки в день 7 ноября.
Каждая вторая группа была обнаружена и уничтоже
на пограничниками. Одна группа переплыла Амур в райо
не Благовещенска и какое-то время скиталась по берегам
Зеи, перерезая провода и нападая на людей. Другая все
же выполнила задание. Проникнув в Забайкалье близ
Разъезда 86 (пограничной станции, где кончалась Севе
ро-Маньчжурская железная дорога и начиналась ветка
транссибирской), полдюжины бойцов В Ф П прошагали
по шпалам 400 километров до Читы.
7 ноября, незаметно смешавшись с толпой демон
странтов, ребята вдруг вынули листовки, где обличались
преступления Сталина. Горожане, у которых они оказы
вались в руках, просто цепенели — настолько все это бы
ло невероятно и страшно. Через несколько минут весть
о том, что кто-то распространяет подрывные материалы,
достигла органов безопасности. В толпу устремились со
* Майор Сузуки, по-видимому, сменил майора Акикусу на посту
советника ВФП после присвоения Акикусе звания подполковника и
перевода его в Токио во второй (разведывательный) отдел генераль
ного штаба в начале 1936 г.
229
трудники Н К В Д и военные, арестовывая всякого, к кому
попадала злополучная листовка. Центральная улица Чи
ты стала похожа на муравейник, атакованный терми
тами,— но в это время «соратников» на ней уже не было.
Они топали обратно в Маньчжоу-Го.
Не желая оставаться в стороне от событий, Родзаевский стал подбивать харбинских «соратников» устроить
нападение на советское консульство и приурочить его к
тому же празднику 7 ноября, на который были назначены
действия подрывных групп. «Токум у кикан», которому
явно хотелось поозорничать, не только дал согласие,
но и проинструктировал «вож дя», с какой стороны лучше
прорываться на территорию консульства. Дело не выгоре
ло из-за проведавшего о затее японского консульства.
Министерству иностранных дел вовсе не улыбалось рас
хлебывать очередной кризис только из-за того, что ар
мейским «Лоуренсам » вздумалось подразнить СССР. В
этом случае, как ни странно, вмешательство министерст
ва оказалось действенным. 7 ноября харбинская муници
пальная полиция окружила консульство столь плотным
кольцом, что чернорубашечники не смогли к нему даже
приблизиться.
События 7 ноября 1936 г., хотя их, может быть, и не
льзя было назвать увертюрой Национальной Революции,
дали Родзаевскому некоторое удовлетворение. С извест
ной натяжкой он мог утверждать, что русские фашисты
под самым носом у Н К В Д сорвали коммунистический
крестный ход. Он мог читать гневные статьи «Амурской
правды», выходившей в его родном Благовещенске, о
«фашистских террористических бандах, опустошающих
берега Зеи». Он мог слышать рассказы о массовых арес
тах в Чите, которую в поисках пятой колонны прочесыва
ли чекисты. Удовлетворение Родзаевского было оплачено
дорогой ценой. Половина бойцов назад так и не верну
лась.
В канун рейдов Харбин был во власти панических
слухов о приближении войны. 7 ноября шанхайская газе
та «Чайна уикли ревью» многозначительно писала, что
спрос на противогазы в Харбине стимулирует японскую
резиновую промышленность. Что вызвало панику — не
ясно, но рейды, без сомнения, усилили ее.
Когда 26 ноября 1936 г. Токио объявило о том, что
Япония и Германия заключили Антикоминтерновский
пакт и взяли обязательства по совместной борьбе с меж
дународным коммунизмом, Родзаевский явственно услы
230
шал барабаны Национальной Революции, зовущие его
к бессмертным деяниям.
Но барабаны предвещали Родзаевскому несколько
иную судьбу, чем он думал. Во-первых, Сталин вовсе
не собирался ослаблять тиски, в которых он держал Рос
сию, наоборот, он еще туже закрутил их, и по его повеле
нию Н К В Д начал массовую ликвидацию подлинных
и мнимых противников режима, что усилило раболепное
легковерие одних и гнетущий страх других. Во-вторых,
генеральный штаб и Квантунская армия постепенно
уточняли свой взгляд на то, как следует использовать во
инственных русских эмигрантов. «Токум у кикан» нашел
своим фашистским подопечным чисто военное приме
нение, при котором они должны были действовать не по
прихоти своего воображения, а согласно стратегическим
планам Японии.
Все это происходило в 1937— 38 гг., на фоне расши
рения японо-китайской войны к югу от Великой Стены.
После того как 7 июля 1937 г. начались полномасштаб
ные боевые действия против Чан Кай-ши, мало кто из
японских военных стратегов рассматривал возможность
нападения на советский Дальний Восток до окончания
«китайского инцидента». В то же время заключение
Антикоминтерновского пакта привело к дальнейшему
ухудшению советско-японских отношений. Создание в
Китае антияпонекого фронта, объединившего национали
стов и коммунистов, и советская военная помощь Чан
Кай-ши укрепляли офицеров Квантунской армии в мысли
о том, что СССР по-прежнему главный враг Японии.
Неспособная нанести северному соседу сокрушительный
удар, но жаждущая проверить, на что он способен,
Квантунская армия устраивала на границах МаньчжоуГо с СССР и Внешней Монголией локальные стычки. Для
этого как нельзя лучше подходили русские эмигранты —
особенно если они готовы были умирать.
Бригада Асано
Из тысяч солдат белых армий, бежавших в Китай
после поражения в гражданской войне, некоторые стали
там наемниками. Шаньдунский военный правитель Чжан
Цзу-чан создал в свое время русский отряд под командо
ванием генерала Нечаева и использовал его в боях со
своими противниками в Северном Китае. После захвата
231
Маньчжурии в 193132 ־гг. Кванту некая армия последова
ла этому примеру и стала нанимать русских по одному
и целыми отрядами. Но в одном важном отношении
условия службы изменились. Под началом у китайцев
русские воевали за плату и знали это. Теперь же они
думали, что будут биться за Национальную Революцию,
которая уничтожит большевиков и вернет их самих на
родину. В этом было их трагическое заблуждение, кото
рое и Квантунская армия, и генеральный штаб не упуска
ли случая поддержать.
В первую очередь Квантунская армия постаралась
использовать для вербовки эмигрантских лидеров. Летом
1932 г. начальник «Токум у кикан» генерал-майор Комацубара предложил «вож дю » Р Ф П генералу Косьмину
набрать вооруженный отряд. Комацубара заверил
Косьмина в том, что отряд составит ядро Белой армии
Маньчжоу-Го и сыграет важную роль в будущей японо
советской войне. Косьмин охотно согласился и создал два
формирования по нескольку сот человек каждое. Они
несли караульную службу на железных дорогах Мук
ден — Шаньхайгуань и Гирин — Лафачан. Прошло не
много времени, и Комацубара попросил Косьмина сфор
мировать дополнительные части. Мечтая о Белой армии,
генерал опять принялся за дело. Новобранцы были бро
шены на борьбу с китайскими и корейскими партизанами
в районе Хайлиня и Мулина, примерно на полпути между
Харбином и Владивостоком. Людей Косьмина поддержи
вали отряды монархистов и казаков, используемые япон
цами для таких же целей.
К концу 1936 г. полковник Кавабэ Торасиро из штаба
Квантунской армии разработал план слияния разроз
ненных эмигрантских отрядов в единую русскую воинс
кую часть. Набор в эту часть предполагалось вести не
посредственно из русского населения, а командовать ею
должны были не нынешние эмигрантские лидеры, а япон
ские офицеры или те, кого они назначат. Вымуштрован
ная офицерами Квантунской армии, новая часть могла бы
выполнять важные разведывательные и диверсионные за
дания. Получив одобрение начальства, Кавабэ познако
мил со своей идеей начальника харбинского «Токум у
кикан» генерал-майора Андо Риндзо, который согла
сился оказать помощь. Он выделил для этого специалиста
по русским делам, который в течение года претворял
план Кавабэ в жизнь. К началу 1938 г. новая воинская
часть была образована. Она получила название «бригада
232
Асано» по фамилии ее японского советника полковника
Асано Такаси.
Бригада Асано была расквартирована в Эрчане (В то
рая станция) — деревушке на Сунгари в ста километрах
вверх от Харбина. Русские называли это место Сунгаридва. Вначале бригада насчитывала двести человек, но
вскоре увеличилась до семисот, которые были разделены
на пять рот.
К новой бригаде, как и ко всем русским формиро
ваниям после 1931 г., был приставлен японский офицер,
но на этом сходство кончалось. Полковник Асано под
чинялся не харбинскому «Токум у кикан», а штаб-кварти
ре Квантунской армии в Синьцзине, и бригада официаль
но входила в состав армии Маньчжоу-Го. Хотя она
действовала под прямым руководством Квантунской ар
мии, всячески подчеркивалось, что ее существование
есть внутреннее дело Маньчжоу-Го. Денежное содержа
ние шло из военного министерства Маньчжоу-Го, и со л
даты носили маньчжурскую форму — за исключением
тех случаев, когда выполняли особые задания.
Не желая делать бригаду Асано вотчиной какой-либо
русской организации, Квантунская армия поставила
во главе ее армянина. Смуглый и коренастый Гурген
Наголян был крепким орешком. В конце 20-х годов
он ушел из харбинского юридического института и посту
пил на работу в железнодорожную полицию К В Ж Д . В
1932 г. Наголян, который всегда держал нос по ветру,
вступил во вновь образованную марионеточную армию
Маньчжоу-Го и быстро дослужился до майора, ибо глу
боким пониманием «царского пути» произвел хорошее
впечатление на японских советников. Бригадой Асано
он командовал в ранге полковника.
Русский националист до мозга костей, Константин
Родзаевский не имел ни малейшего желания видеть
своих «соратников» под началом у какого-то армянина,
но японцы знали, как заставить его проявить такое
желание. В марте 1938 г. начальник «Токум у кикан» ге
нерал-майор Хигути Киитиро пригласил «вож дя» в свою
личную резиденцию для «откровенного разговора» (по
словам Родзаевского) о том, что ему следует уладить
мелкие разногласия с другими эмигрантскими группами
ради великой цели — уничтожения коммунистического
государства. Хигути тонко сыграл на страстях и стрем
лениях Родзаевского. Япония хочет, сообщил он по сек
рету, превратить советский Дальний Восток в русское
233
буферное государство, где фашисты могли бы играть
важную роль. Что это будет за роль — зависит от того,
как фашисты будут действовать в бригаде Асано. В 1939 г.
этот ход повторили преемник Хигути генерал-майор Ха
та Хикосабуро, а также посланцы от генерала Араки,
в то время — министра образования, и генерала Итагаки
Сэйсиро, одного из соавторов мукденского инцидента
1931 г., назначенного военным министром 3 июня 1938 г.
Родзаевскому не было резона долго ломаться.
Приходилось прислушиваться к советам людей, от кото
рых зависело его будущее. Поэтому он публично при
ветствовал создание бригады Асано и приехал на Сунга
ри-два, чтобы отдать дань уважения ее командиру. А нае
дине с собой он скрипел зубами и молил Господа о луч
ших временах. Работать с Семеновым и то было неслад
ко. Теперь этот армянин-полицейский. Кто следующий?
Ответственным за набор в бригаду Асано молодых
членов партии Родзаевский назначил Льва Охотина.
Этот двадцати се милетний богатырь сам только что всту
пил в РФ П . Родзаевскому понравились его усердие и
хватка, и он назначил Охотина своим личным секретарем.
Он также сделал жену Охотина Нину Григорьевну первой
леди Всероссийского женского фашистского движения
вместо Шейны Румянцевой*.
Недолго думая, командование Квантунской армии
стало давать бригаде Асано весьма опасные задания, ко
торые из-за секретности не сулили участникам даже по
смертной славы. В красноармейской форме бойцы брига
ды пробирались на советскую территорию и изучали рас
положение войск. Время от времени они устраивали «с о
ветскую провокацию», открывая огонь по маньчжурской
территории — на такие уловки частенько шла и Красная
армия. Не имея специальной подготовки и советских
документов, нарушители границы подвергались огром
ному риску. Если они попадались, их расстреливали как
предателей — даже тех, кто родился уже в Маньчжурии.
Находясь в Маньчжоу-Го под пристальным наблюде
нием «К ем пеи», в С ССР — под пулями пограничников
и везде и всюду — под командованием армянина, бригада
Асано, конечно, испытывала большую текучесть личного
состава. Но русских юношей, желавших пополнить
убыль, всегда было в избытке.
* Жена Бориса Румянцева, одного из
(1925 г.), который вышел из РФ П в 1932 г.
234
соучредителей
РФО
Эскалация напряженности вдоль границ МаньчжоуГо с Внешней Монголией и С ССР в 1938-39 гг. предоста
вила бригаде Асано широкие возможности боевой закал
ки. Наиболее серьезному испытанию она подверглась в
Номонханском районе (у реки Х алхин -Гол) на М онголь
ско-Маньчжурской равнине с мая по сентябрь 1939 г.
Среди принимавших участие в событиях японских сое
динений важную роль играла 23-я пехотная дивизия
Квантунской армии, которой командовал бывший на
чальник харбинского «Токум у кикан» генерал Комацубара, и много людей из бригады Асано служили там раз
ведчиками и переводчиками. Они стали жертвами неве
роятной бойни. Советские танковые части окружили
японскую пехоту, окопавшуюся в плоской степи без
единого деревца, и против тяжелых машин, снаряженных
огнеметами, японцы оказались беззащитны, как кролики.
23-я дивизия понесла самые тяжелые потери: за десять
дней боев из 15 140 человек пало 11 124. Сколько оста
лось в живых из русской бригады — неизвестно.
До окончания второй мировой войны японская цен
зура хранила номонханскую катастрофу в тайне. Слушая
сводки о победах Квантунской армии над советскими
войсками в Номонханском районе, тысячи русских эми
грантов предвкушали победоносную для Японии войну
с СССР. Ж изнь жестоко посмеялась над этими иллю зи
ями.
Ростки разочарования
В 1939 г. Константин Родзаевский начал сомневаться
в будущем российского фашистского движения. Отчасти
это объясняется сильной усталостью. В тридцать два
года он выглядел старше своих лет. Постоянные требо
вания многочисленных японских начальников, непре
станная грызня с другими эмигрантскими группами,
фракционная деятельность внутри партии, не говоря уже
об опасности в любой момент быть убитым — все это
сказывалось на его нервах. Его когда-то несокрушимый
оптимизм подтачивали и внешние обстоятельства. Несмо
тря на все усилия, Российский фашистский союз в 1939 г.
был не ближе к установлению своей власти в России,
чем Русская фашистская партия в 1931 г. 1 мая 1938 г.,
объявленное крайним сроком свержения коммунистов,
прошло без малейших признаков Национальной Револю
235
ции. Д ля широких масс Родзаевский, конечно, придумал
объяснение: Национальная Революция не состоялась
из-за сталинских чисток, когда были уничтожены маршал
Тухачевский и другие крупные военачальники, «которые
хотели покончить с Коминтерном». Но никакими липовы
ми доводами нельзя было стереть постыдные воспомина
ния о похвальбе 1935 г.
Теперь Родзаевский мог хвалиться лишь одним мни
мым достижением — побегом командующего силами
Н К В Д на Дальнем Востоке генерала Г. С. Люшкова в
июне 1938 г. Инсценировав инспекционную поездку в
пограничный район близ Посьета, Люшков перешел гра
ницу Маньчжоу-Го. Его дезертирство стало для «Токум у
кикан» настоящим подарком, а «Наш путь» постарался
изобразить его как поражение коммунистической идео
логии. На самом же деле Люшков спасал свою шкуру,
и ему было не до идеологии. Когда Москва уведомила его,
что ему на смену едет новый человек, он понял, что дела
его плохи. Ведь он слишком хорошо помнил, как год
назад по приезде в Хабаровск сам расправился с пред
шественником.
То, что в 1938 г. Национальная Революция так и не
произошла, укрепило Родзаевского в его давнем убеж
дении, что для ликвидации советского режима необхо
дим удар извне. Под ударом извне он подразумевал
одновременное нападение Японии и Германии. «В ож дь»
в своих расчетах придавал этому все более важное значе
ние и к 1939 г. пришел к выводу, что без германо-японс
кого военного союза не обойтись.
Советско-японские и советско-германские отношения
в начале 1939 г. были действительно напряженны, но пер
спективы германо-японского союза выглядели неопреде
ленными — во многом из-за разногласий в японском
руководстве. Командование Квантунской армии, ряд
офицеров генерального штаба, гражданские ультрана
ционалисты и некоторые деятели в администрации (в том
числе и в министерстве иностранных дел) хотели рав
няться на рейх. Но руководство военно-морского флота,
преобладающие фракции в министерстве иностранных
дел, деловых и финансовых кругах, а также влиятельный
и заслуженный государственный деятель принц Сайондзи Кинмоти глубоко сомневались в целесообразности
смычки с Гитлером. Подобные разногласия проявились
и в Российском фашистском союзе.
Нацистская ориентация Родзаевского вызвала столк
236
новение между ним и Михаилом Матковским. Обходи
тельный Матковский пользовался все большим уваже
нием как среди русских, так и среди японцев за осторож
ный реализм и за умелое руководство третьим отделом
Б РЭМ. Хотя он не был идеологом, к нему тяготели неко
торые партийные интеллектуалы: Владимир Кибардин
из Б РЭМ, редактор газеты «Наш путь» Сергей Ражев,
инструктор Высшей партийной школы и автор «Азбуки
фашизма» Геннадий Тараданов. Вскоре после третьего
партийного съезда, состоявшегося в 1935 г., они образо
вали ядро «группы Матковского» в ВФ П — РФС. Группа
выделялась из партийной массы большей цивилизованно
стью и практичностью. Она сомневалась в полезности
антисемитизма, порицала выходки чернорубашечников
и избегала сотрудничества с самыми одиозными из япон
цев, вроде сотрудника «К ем пеи» Кости Накамуры. От
ношения группы с Родзаевским всегда были натянутыми,
но в 1939 г. они еще больше обострились из-за разно
гласий по поводу нацистской Германии.
Расхождения между Родзаевским и Матковским вы
явились на четвертом (и последнем) съезде российских
фашистов, состоявшемся в Харбине 21— 23 января
1939 г. По сравнению с предыдущими на нем было мало
народу и мало единства. Три дюжины делегатов из Маньчжоу-Го, Шанхая, Тяньцзиня, Кореи и Японии собрались
в здании на Диагональной* под пристальным взором
советника из «Токум у кикан». Похвалиться на съезде бы
ло нечем. После 1 мая 1938 г., когда не состоялась обе
щанная Национальная Революция, люди начали покидать
партию, и еще больше истощал партийные ряды исход
русских эмигрантов из Харбина в Тяньцзинь и Шанхай.
Незавидные обстоятельства добавили смелости группе
Матковского, и она выступила с открытым забра
лом.
Назвав Гитлера врагом России и всех славян, Мат
ковский и его сторонники заявили, что Р Ф С сможет под
нять свой упавший престиж только в том случае, если
разорвет все связи с нацистами и уберет свастику из
партийной эмблемы. Они призвали делегатов искать
союза с другими антикоммунистическими организациями
русской диаспоры — например, с НТС. Они подвергли
критике финансовую деятельность партии и под конец
* В 1937 г. штаб-квартира партии переехала с Китайской на
Диагональную.
237
подняли руку на самого «вож дя», предложив подумать
об «обновлении руководства».
Хотя большинство делегатов отнеслось к предложе
ниям холодно, Родзаевский не смог убедить съезд
одобрить откровенно прогерманскую платформу. Четвер
тый съезд завершился, не приняв никаких серьезных
решений, если не считать резолюции, осуждающей влас
ти Маньчжоу-Го за помощь еврейским беженцам, кото
рые прибывали из Европы по Транссибирской железной
дороге. Делегаты разъезжались разочарованные. И Род
заевский, и Матковский лишились былого авторитета.
И х взаимное доверие тоже было навсегда подорвано.
Удрученный оттоком людей из партии и внутренним
разбродом, Родзаевский решил поехать в Токио и полу
чить там новое подтверждение своего права на лидерство.
Воспользовавшись положением начальника второго отде
ла Б РЭМ, он организовал для русских эмигрантов по
ездку по Японии. С 17 апреля по 2 мая 1939 г., пока его
подопечные осматривали достопримечательности Токио,
Родзаевский наносил визиты влиятельным лицам, под
держивавшим или способным поддержать его дело.
В первую очередь он разыскал Акикусу Сюна. Рабо
тая с 1932 по 1935 г. в харбинском «Токум у кикан» и
считаясь знатоком России, майор Акикуса был советни
ком при Р Ф П (впоследствии— В Ф П ). К 1939 г. его
уже перевели в Токио, повысили до полковника и сде
лали директором Ш колы офицеров разведки — позднее
выяснилось, что под этим названием скрывалась «Ш к о
ла Накано», готовившая шпионов и диверсантов. П ол
ковник Акикуса согласился представить руководителя
Российского фашистского союза ряду крупных японских
деятелей. В последующие десять дней перед ним прошло
целое созвездие сильных мира сего, склонявшихся к
«активной» политике в отношении Советского Союза: во
енный министр генерал Итагаки Сэйсиро, лидер так
называемой «маньчжурской фракции» в японской импе
раторской армии; генерал Хаяси Сэндзюро, бывший
военный министр и премьер-министр, к тому времени
ушедший в отставку; получивший американское образо
вание импульсивный президент Южно-Маньчжурской
железнодорожной компании Мацуока Ёсукэ; бывший
шеф столичной полиции и знаменитый борец с комму
нистами внутри страны Мията Мицуо; два министра
из кабинета Хиранумы — министр колонизации генерал
Койсо Куниаки и министр образования генерал Араки
238
Садао. Родзаевский никогда раньше не встречался с Койсо, но генерал знал о русских фашистах еще в 193234 ־гг.,
когда служил начальником штаба Квантунской армии.
С 1913 г. проповедовавший японскую экспансию в Маньч
журию и Монголию, Койсо высоко отозвался о деятель
ности Родзаевского и пообещал оказывать Р Ф С всячес
кую помощь. Что касается Араки, он уже был почти
что другом Родзаевского. Впервые они встретились в
1934 г. и с тех пор регулярно переписывались. Араки,
как и Койсо, заявил о полной поддержке РФС.
И, наконец, Родзаевский удостоился личной встречи
с Тоямой Мицуру — достопочтенным главой Общества
черного дракона. Тояма редко появлялся на людях, и его
могущество было трудно измерить, но легко почувство
вать. Почти шестьдесят лет он наводил ужас на полити
ков, облагал данью деловых людей, воодушевлял оголте
лы х патриотов — и при всем том его называли скром
ным и простым человеком. В свои восемьдесят четыре
года он был едва ли не живой легендой. Выразив Р Ф С
сочувствие и поддержку, Тояма сфотографировался вме
сте с «вождем».
Родзаевский вернулся в Харбин в мае с целым во
рохом обещаний, но без единого конкретного обязатель
ства. Едва успел он распаковать вещи, как в печати
начали появляться сообщения о боях между Квантунс
кой армией и монгольскими частями в Номонханском
районе. К середине июня номонханский конфликт пере
рос в маленькую войну с участием советских военновоздушных и танковых войск.
Читая о номонханских сражениях, Родзаевский видел
в них нечто большее, чем заурядное пограничное столкно
вение. Использование обеими сторонами столь крупных
сил означало только одно: Япония и СССР находятся
на грани полномасштабной войны. А если это так, то день
освобождения России от большевиков не за горами.
В июле-августе «Наш путь» с воодушевлением писал
о неизбежном заключении германо-итало-японского сою
за против СССР и призывал к созданию Дальневосточ
ного национального фронта под руководством Р Ф С для
подготовки
Национальной
Революции.
20 августа,
когда после массированного наступления Красной армии
номонханская равнина была усеяна горящими танками
и гниющими трупами, начало советско-японской войны
казалось делом дней, если не часов.
От этих чаяний не осталось и следа после одного из
239
самых впечатляющих политических превращений в ис
тории. 21 августа 1939 г. Германия и Советский Союз
объявили, что решили заключить пакт о ненападении.
Пакт, подписанный 23 августа, предусматривал не только
обязательство обеих сторон воздерживаться от нападе
ния друг на друга, но и нейтралитет каждой из сторон
в случае нападения на другую третьей державы. Кроме
того, каждая из сторон обязалась не участвовать в груп
пировках держав, прямо или косвенно направленных
против другой стороны. Смысл этого необычайного согла
шения между Гитлером и Сталиным стал ясен через неде
лю, когда Германия и СССР поделили между собой П оль
шу и началась вторая мировая война.
Нацистско-советский пакт нанес Японии ошелом
ляющий удар и оставил ее в дипломатической изоляции.
Развязав номонханский конфликт с Красной армией,
Япония просила Берлин оказать ей поддержку. Немец
кое заявление от 21 августа не просто изумило и потряс
ло Токио. Оно вызвало всплеск антигерманских наст
роений. Взяв на себя ответственность за дипломатичес
кий нокаут, кабинет Хиранумы 30 августа подал в отстав
ку. Преемник Хиранумы генерал Абэ Нобуюки смотрел
на союз с Германией скептически и держался в стороне
от европейской войны. Военные и гражданские сторон
ники прогерманской ориентации оказались не у дел и до
поры до времени притихли.
Ударная волна от нацистско-советского договора бы
стро достигла Маньчжоу-Го. 7 сентября Умэдзу Ёсидзиро сменил Уэду Кэнкити на посту командующего Квантунской армией. Умэдзу, который до этого служил в Се
верном Китае, был давним противником идеи превентив
ного удара по СССР, которую высказывал генерал Араки.
Свободный от каких бы то ни было просоветских наст
роений, Умэдзу просто считал, что нельзя гнаться за
двумя зайцами сразу. Первоочередной задачей в то время
был Китай. Только такой дисциплинированный солдат,
как Умэдзу, и мог заставить Кванту некую армию, кипев
шую жаждой реванша за Номонхан, отойти от советских
передовых позиций в сентябре 1939 г.
Пакт разрушил надежды тех русских фашистов, кто
превозносил Адольфа Гитлера как мессию. Родзаевский
стоял среди обломков своей пропаганды, не смея пос
мотреть в глаза Матковскому. Пожалуй, первый раз
в жизни парень из Благовещенска не знал, что сказать.
Столь же сильное потрясение испытали все русские
240
эмигранты, независимо от политических убеждений. В
первые дни мало кто понял истинный смысл содружества
между Гитлером и Сталиным. Но после расправы с П оль
шей большинство эмигрантов во всем мире горячо под
держало Англию и Францию, которые зимой 1939-40 гг.
находились не только в состоянии войны с Гитлером, но
и на грани столкновения со Сталиным (в результате со
ветского вторжения в Финляндию).
Эти бурные события вызвали массовый выход из
РФС, и без того изрядно похудевшего. Исход «соратни
ков» грозил перейти в паническое бегство. В Германии
репрессии гестапо обрушились на всех антисоветски на
строенных эмигрантов — и в том числе на фашистов.
Хотя Борис Тедли говорил о нацистско-советском пакте
как о блестящем ходе рейха, призванном нейтрализо
вать западные плутократии, в ноябре его выслали в
Швейцарию. Не первый и не последний раз русские фа
шисты оказались пешками в большой игре. Гитлер
просто бросил их под ноги Сталину, чтобы тот вытер
о них сапоги.
Родзаевский отреагировал на нацистско-советский
пакт в номере «Нации» от 3 сентября. Он осудил пакт,
назвав его «роковой ошибкой», отступлением в борьбе
с евреями и коммунистами. Ж елая, видимо, оставить
лазейку для возобновления сотрудничества с рейхом,
он не упомянул Гитлера. Недавние события, неубедитель
но утверждалось дальше, доказали, что истинным спа
сителем России является Япония. Союз Японии и рус
ского народа, заключил он без воодушевления, когда-ни
будь опрокинет советский режим без помощи сомни
тельных европейских друзей.
Однако японской императорской армии было мало
дела до Национальной Революции в России, если на
циональные интересы Японии лежали в другой плоскос
ти. А эти интересы, согласно мнению, преобладавшему
после августа 1939 г. в Токио и Синьцзине, состояли
в быстрейшем завершении «китайского инцидента» и ус
тановлении «нового порядка в Восточной Азии». После
начала европейской войны считалось, что ключ к реше
нию этих задач находится в Юго-Восточной Азии. Я пон
цы полагали, что столь упорное сопротивление Чан Кайши стало возможным из-за того, что Бирма и Индокитай
поставляли ему сухим путем необходимые товары. Кроме
того, британская Малайя и голландская Ост-Индия об
ладали каучуком и нефтью, жизненно важными для
241
японской военной машины перед лицом набиравшего
силу американского эмбарго. Немецкий блицкриг в апре
ле-июне 1940 г., когда пали Бельгия и Нидерланды,
капитулировала Франция и английские войска ушли
с континента, превратил голландские, французские и
британские колонии в Юго-Восточной Азии в перезрелый
плод, сорвать который можно было безнаказанно.
Юго-Восточная Азия оттеснила СССР как объект
для нападения на второй план. Москва, занимавшая
в европейском конфликте нейтральную позицию, могла
без помех концентрировать войска на Дальнем Востоке,
а советские военные аэродромы в Приморье находились
в угрожающей близости от Токио. В Номонханском райо
не Красная армия проявила мобильность и превосходст
во в качестве техники, в связи с чем командование Кван
ту некой армии стало вести себя осторожнее.
Все это уменьшало энтузиазм японского офицерства
по поводу сибирской авантюры, если таковой еще оста
вался после ухода Араки. Как ни пылала Квантунская
армия жаждой мести за унижение на поле боя, страте
гические соображения заставляли проявлять сдержан
ность. В министерствах, штаб-квартирах и казармах
то и дело звучали слова «хокусу нансин» («защищай
север, продвигайся на ю г»), которые знаменовали новый
политический курс.
Этот новый курс не заставил себя ждать и в Маньчж оу-Го. 16 сентября номонханские сражения заверши
лись перемирием, после которого была образована мон
гольско-маньчжурская (а на деле советско-японская)
комиссия для решения спорных пограничных вопросов.
Комиссия собралась в Чите в декабре. Тем временем
Москва и Токио делали жесты доброй воли, отпуская
задержанные рыболовные суда. Возобновилась торговля,
и по Транссибирской железной дороге двинулся значи
тельный поток грузов между Германией, которая была
блокирована британским флотом, и Японией.
Встревоженный
признаками
советско-японского
сближения,Родзаевский нанес в октябре короткий визит
в Токио, чтобы выяснить намерения Японии и попытать
ся убедить японское руководство в полезности Р Ф С.
Араки и Койсо, его главные покровители в армии, не ус
тояли во время последней политической перетасовки.
Оба генерала потеряли министерские посты после авгус
товской отставки правительства Хиранумы. Родзаевский
нанес визит Койсо, но отставному генералу было почти
242
нечего сказать, кроме того, что «Япония должна
отобрать у Советского Союза Тихоокеанское побережье».
Звучало волнующе, но за словами не стояло никакой
реальной власти. Снова Константин Владимирович воз
вращался из Токио с пустыми руками.
Если после визита в Токио у Родзаевского и остава
лись еще заблуждения относительно намерений японцев,
то они рассеялись очень скоро. 5 января 1940 г. мон
гольско-маньчжурская пограничная комиссия перенесла
свои заседания из Читы в Харбин. Во избежание инци
дентов харбинская военная миссия предписала руково
дителям всех русских эмигрантских организаций на вре
мя работы комиссии покинуть город.
Чтобы умаслить обиженных русских коллаборацио
нистов, начальник «Токум у кикан» генерал-майор Янагита Гэндзо 26 января пригласил руководителей БРЭМ на
банкет. В числе других пришли Родзаевский, Матковский
и еще ряд «соратников». Почетным гостем и главным
оратором стал начальник штаба Квантунской армии ге
нерал Имамура Хитоси. Имамура сказал, что Квантунская армия никогда не пойдет на сделку с Советами, и
отмел все подозрения в намерении распустить «л о я л ь
ные» русские организации. В конце прозвучал совет, за
вуалированный комплиментами:
«Наблюдая деятельность ваших организаций, я с огромным удо
влетворением вижу, что вы, вожди русских эмигрантов, правильно по
нимаете идеи, исходящие от японской армии. Принципы, заложенные
в основу руководства русской эмиграцией, остаются неизменными.
В нынешней политической ситуации я полностью полагаюсь на вас и
прошу не обращать внимания на слухи. Доверяйте японской армии».
Доверяйте японской армии... А что оставалось делать
Родзаевскому и всем другим эмигрантам в Маньчжоу-Го?
Доверяйте японской армии... Прошло немного дней,
и русские увидели — или вспомнили — неявный смысл
этих слов. В марте 1940 г. Квантунская армия поручила
атаману Семенову создать русские части для отправки
в Центральный Китай в качестве ядра армии Ван Цзинвэя, бывшего деятеля Гоминьдана, который стал главным
союзником Японии к югу от Великой Стены. К концу
марта три русских полка по тысяче человек каждый
уже двигались в Нанкин, где только что было сформиро
вано марионеточное правительство Вана.
Доверяйте японской армии... В марте 1940 г. два
243
дцать четыре «соратника» из РФ С были арестованы сила
ми «К ем п еи » в Муданьцзяне — городе на железной доро
ге, соединяющей Харбин и Владивосток. Муданьцзян
был вотчиной мелкого царька Бориса Николаевича Шепунова, который пользовался доверием местной «Кемпеи».
Шепунова раздражала деятельность Р Ф С на его «тер
ритории», и он решил покончить с ней одним ударом. Он
убедил «К ем пеи», что все местные русские фашисты
являются советскими агентами и заражают скот чумой,
а людей — тифом. «К ем пеи» не только арестовала мест
ных «соратников», но и привезла на допрос из Харбина
члена Ц И К Р Ф С Константина Арсеньева. В штаб-квар
тире «К ем п еи » в Муданьцзяне Арсеньева подвергли же
стоким пыткам, включая пытку водой.
Узнав от охваченной отчаянием жены Арсеньева о его
исчезновении, Родзаевский попросил генерала Янагиту
объяснить, в чем дело. Тот ответил, что не знает, где
находится Арсеньев, но пообещал выяснить.
После двух дней пыток Арсеньев подписал «призна
ние» в том, что он сам и двадцать четыре «соратника»
занимались шпионажем и вели бактериологическую вой
ну по заданию НКВД. Затем их всех отправили в синьцзинекую тюрьму ждать суда.
На суде, который состоялся через несколько недель,
обвинитель продемонстрировал старый радиоприемник
и какие-то склянки и потребовал смертного приговора.
Обследование, проведенное японскими экспертами, пока
зало, что приемник не работает, а в склянках нет ни
следа вредоносных микробов. Кроме того, обвиняемые
несли на себе явные следы физического воздействия.
Японский судья их оправдал. Арсеньев вернулся в Хар
бин, а остальные двадцать четыре отправились в М у
даньцзян.
Через два дня Родзаевский получил оттуда телеграм
му о том, что по приезде все они были расстреляны сот
рудниками «К ем пеи». Придя в бешенство, «вож дь» ринул
ся к генералу Янагите и потребовал объяснений. Янагита
якобы сказал: «И х действительно расстреляли. Это бы
ла ошибка. Те, кто это сделал, запятнали мундир япон
ской императорской армии. Я приношу искренние изви
нения».
В Харбин бросились родственники погибших. Янагита
уклонился от встречи с ними и попросил финансовый
отдел Б РЭМ выдать каждой пострадавшей семье по 1000
иен (330 долларов) в качестве «компенсации» от харбин
244
ской военной миссии. После этого жеста муданьцзянское
дело сочли исчерпанным.
Оказавшись во власти миража Национальной Рево
люции, тысячи русских в 30־е годы верой и правдой слу
жили японской армии. Очень немногие отдавали себе
отчет в том, что они пешки в руках работодателей и по
кровителей. Когда человек загнан в угол, ему трудно
взглянуть в глаза истине.
Г л а в а X IV
К О Н Н Е К Т И К У Т С К И Е ЗАБАВЫ
Русское гостеприимство в новоан
глийской обстановке.
И з рекламы «Русского медведя»
(1934 г.)
Русское фашистское движение, как шекспировская
трагедия, время от времени для разрядки превращалось
в комедию — и, пожалуй, даже слишком часто. Олице
творением трагического начала был Константин Родзаевский, комического — Анастасий Вонсяцкий. После не
долгой харбинской встречи в 1934 г. их дороги разошлись
навсегда и взаимоотношения свелись к газетной пере
палке. Вырвав бразды правления Всероссийской фашист
ской партией (В Ф П ) из рук Вонсяцкого в декабре 1934 г.,
Родзаевский все глубже погружался в сотрудничество
с японской императорской армией в Маньчжоу-Го. Вон
сяцкий же принялся тешить свое помятое самолюбие
безудержным фанфаронством: используя послушную ему
партию (она стала называться В Н РП — Всероссийская
национал-революционная партия) и газету «Ф аш ист», он
дал волю своим буйным политическим фантазиям, от ко
торых гудом гудел весь северо-восточный Коннектикут.
Если не считать небольшой поездки в Европу в 1938 г.
и двух кругосветных путешествий — в 1936 и 1939 гг.,
Вонсяцкий провел 1934— 1941 годы в уютной «Девятнад
цатой лунке». Он редко встречался с иностранцами и, за
исключением нескольких друзей-эмигрантов, которые по
рой заезжали к нему из Нью-Йорка, Бостона или Прови
денса, имел дело в основном с местными жителями, слу
гами, лавочниками, фермерами и пестрой компанией
приятелей.
245
В середине 30־х гг. вокруг Вонсяцкого крутилось
много всякого народу: одних привлекали его деньги, дру
гих — его притязания, третьих — его любовь к развле
чениям. В этой толпе русских эмигрантов и местных
энтузиастов причудливо смешались ностальгия по царс
ким временам, деловитость янки и юношеская оголте
лость. Все они — кто сознательно, кто нет — явились
действующими лицами талантливо поставленного спек
такля.
Семья
К 1934 г. у Римов не осталось никаких сомнений в
том, что Анастасий — злой гений их семьи. Мало того
что по его милости пошел под откос брак Луиса Мар
шалла Рима, его младшего шурина,— в довершение всего
он стал законченным чудаком, принялся коллекциони
ровать винтовки и футбольные штанги, а от его поли
тических претензий можно было только за голову схва
титься. Что верно, то верно, молодые шалопаи — общая
беда всех богатых и уважаемых кланов, но кому еще из
деятелей, занимающих, подобно другому его шурину Ро
берту Кларку Риму, почетное место в Национальной
американской биографической энциклопедии, приходит
ся терпеть в семье будущего фашистского фельдмарша
ла? Приличное общество, конечно, как-нибудь прими
рилось бы с похвалами Гитлеру за решение проблемы
безработицы в Германии или с восторгами по поводу того,
что при Муссолини итальянские поезда ходят по распи
санию. Но Вонсяцкий оставил далеко позади правила хо
рошего тона. На поле для гольфа он насвистывал «Х о р
ста Весселя», на слуг гавкал, как будто они отбывали
у него Arbeitsdienst*, похвалялся, что когда-нибудь прове
дет свои полки по Красной площади. Однажды, когда шу
рин Роберт, который был президентом нью-йоркской
страховой компании и стойко держался республиканскоепископальных традиций, созвал гостей на чопорный
ужин в смокингах, Вонсяцкий явился в хаки, портупее,
черных сапогах и со свастикой на красно-бело-синей
нарукавной повязке.
Мэрион не отдавала себе полного отчета в том, как
* Arbeitsdienst — военизированная трудовая повинность в фашист
ской Германии (прим, перев.).
246
сильно поведение Алекса беспокоит ее семью. Романти
ко-филантропическое ослепление, которое в 1921 г.
толкнуло ее в объятия рабочего сцены из «Ф оли-Берж ер»,
еще не прошло до конца, и Мэрион обращалась со своим
Алексом как с беспомощным найденышем, несчастной
жертвой революции, сиротой, нуждавшимся в материн
ской ласке. Она не видела ничего дурного в том, что Алекс
забавляется со своей миниатюрной фашистской партией.
В одном дружеском разговоре она заметила, что хорошо,
когда муж чем-то занят, а не болтается просто так.
Мэрион недооценила масштаб увлечений Анастасия
еще и потому, что ее связь с окружающим миром в одном
отношении ослабла. Хотя ей не было и шестидесяти, воз
раст давал себя знать. В начале 30-х годов у нее ухуд
шился слух, и в дальнейшем, несмотря на три операции,
глухота прогрессировала. Многое из того, что Вонсяцкий
говорил и делал, просто-напросто ускользало от ее вни
мания. Многое — но не все. Она без труда догадывалась
о характере его высказываний по лицам слушателей. По
словам одной приятельницы, если гости бледнели или
краснели, Мэрион могла повернуться к мужу и взмо
литься: «Алекс, не знаю, что ты говоришь, но пере
стань».
Все же, когда Вонсяцкий всерьез занялся политикой,
Мэрион кое-что изменила в их отношениях. Она продол
жала платить ему 25 000 долларов в год, из которых
10 000 он мог тратить на свое «хобби ». Но, понимая, что
он шокирует ее друзей, Мэрион начала принимать их без
него. И поскольку у каждого из двоих установился свой
круг общения, они почти перестали встречаться.
Кроме Мамедовых, все прочие родственники Анаста
сия остались в России. В прошлом артиллерийский пол
ковник, Лев Мамедов разделял как любовь шурина к ору
жию и амуниции, так и его тоску по старым временам.
В целом он поддерживал политическую деятельность
Алекса и был членом ВФО (с 1933 г.) и В Н РП (с 1935 г . ) .
Он, однако отрицательно относился к Родзаевскому —
даже в 1934 г., во время недолгого медового месяца А лек
са с маньчжурскими фашистами. Наташа Мамедова при
надлежала к числу тех немногих, кто умел утихомирить
Анастасия, не навлекая на себя гнева. Когда брат черес
чур заводился, она вела его в ресторан «Русский медведь»
и давала поесть. Сын Мамедовых Энди вырос стопроцент
ным американским подростком, и дядя с тетей, не имев
шие своих детей, были к нему неравнодушны.
247
Приятели
Создавая себе окружение под стать амбициям, Вон־
сяцкий постоянно пребывал в компании друзей и по
мощников. Порой ему ассистировали политически наив
ные молодые американцы, имевшие весьма отдаленное
представление о России. К примеру, Сэди Локк, ир
ландка родом из Нью-Гэмпшира, была у «вож дя» стено
графисткой. Норман Уотсон, сын управляющего куиннатисетским гольф-клубом Римов, был произведен из под
носчиков мячей в курьеры и принялся таскать связки
«Ф аш иста» из «Девятнадцатой лунки» на томпсонскую
почту. Майкл Капрал, юный блондин, которого все звали
Мишей, делал всякую случайную работу — например,
позировал перед фотокорреспондентами в полной пар
тийной форме.
Впрочем, Вонсяцкий рассчитывал не только на мест
ные силы. Донат Иосифович Кунле («К у н ц ») был сек
ретарем «вож дя» и редактором «Фаш иста». Мягкий,
скромный и обладавший приятной внешностью, Кунц
из всех фашистов пользовался наибольшей любовью
жителей округа Уиндэм. Ходили слухи, что он еврей,
но, к несчастью, это было не так; «граф » был бы рад
возможности доказать на практике положение партий
ной платформы о том, что еврей может стать полноцен
ным «соратником».
Алекс питал слабость к журналистам, от которых
в конечном счете зависела реклама его деятельности. Х о
тя страх перед убийцами делал Вонсяцкого осторожным
с незнакомыми людьми, добропорядочным корреспон
дентам в «Девятнадцатой лунке» всегда были рады, и по
рой их даже приглашали переночевать. В 1934 г., после
возвращения «граф а» из кругосветного путешествия, де
сятки предприимчивых репортеров устремились в Томп
сон за красочными подробностями. Их ожидания обыч
но оправдывались.
Вонсяцкий делал из приема гостей настоящее теат
ральное представление. У ворот их встречал Кунле в об
лачении штурмовика. Уотсон, Капрал и Мамедов-старший стояли неподалеку, причем один из них держал
рвавшуюся с поводка сторожевую собаку Леди Астор,
как бы давая посетителю понять, что его жизнь теперь
зависит от доброй воли хозяина. Гостя затем вводили
в дом, и под дулом пулемета, установленного на лест
ничной площадке, он должен был проследовать в камен
248
ную пристройку — там его ожидал «вож дь» во всем своем
загадочном величии. В Военной комнате перед посети
телем вдруг вырастала внушительная фигура, одетая
в хаки и испещренная свастиками, протягивающая к
нему руки в порыве сердечного гостеприимства. «П рям о
как аудиенция у фюрера»,— изумился один репортер
в 1937 г.
Всякого гостя, хотел он этого или нет, ждала продол
жительная экскурсия по Военной комнате. Вонсяцкий
с гордостью демонстрировал флаги, винтовки, портреты,
щепки от штанг, надетую на манекен простреленную
шинель. О шинели он говорил особенно подробно
и всегда подчеркивал, что одна из пуль сидит у него в жи
воте.
После экскурсии перед гостем разворачивали пано
раму деятельности ВНРП. Ходя взад и вперед, исполь
зуя весь арсенал выверенных жестов, взятых из итальян
ской кинохроники, Вонсяцкий говорил о целях партии,
называл точное число актов диверсии и террора про
тив СССР, сыпал именами в импровизированной лекции
о том, кто есть кто в Японии и третьем рейхе. Репортер
лихорадочно строчил в блокноте, причем «вож дь» время
от времени делал паузу, ждал, когда слушатель кончит
записывать, а потом предлагал какое-нибудь особенно
яркое сравнение, зная, что оно попадет в газету.
«Российская
фашистская
партия — автомобиль,
который доедет до Кремля. Его надо только подтолк
нуть»,— заявил он Гарретту Бирнсу из «Д ж ерн ал» (П р о
виденс) в 1935 г.
На вопрос, много ли у него сторонников, Анастасий
отвечал по настроению:
«Двадцать тысяч» (1935 г.);
«М иллион » (1937 г.);
«К то будет считать зерна кукурузы в кастрюле, когда
они пошли взрываться?» (1934 г.);
«М ы решили не раскрывать наш количественный со
став. Вы ведь знаете, что О Г П У всегда тут как тут»
(1939 г.).
Враждебно настроенные репортеры принимались так
же радушно, как и дружественные. В 1937 г. в «Девятна
дцатой лунке» гостил Гарри Рэймонд из «Д ейли уоркер»,
собирая материал, чтобы потом описать в газете «фаш и
стскую крепость». Вонсяцкий
никогда не протестовал
против нападок — наоборот, они его радовали. Он соби
рал о себе вырезки из «Д ейли уоркер» и распространял
249
их среди друзей и подписчиков «Фаш иста». «Граф » счи
тал публикации в «Дейли уоркер» — а эта газета, пола
гал он, доступна в СССР — идеальным средством для
того, чтобы его имя стало широко известно русскому
народу.
Трое из корреспондентов, посещавших «Девятнад
цатую лунку», стали чуть ли не приятелями Вонсяцкого — это были Ричард Макколи, Джордж Коннелл
и Джеймс Ричард Бэккер.
Макколи из Патнэма публиковал статьи и фотогра
фии в нескольких газетах: вустерской «Газетт», норвичской «Б уллетин», хартфордских «Т ай м с» и «Курант». С
«граф ом » он свел знакомство в 1933 г., и потом они
часто встречались — то с деловыми целями, то просто
так. Они любили проводить время в Военной комна
те, слушая граммофонные записи немецких военных
маршей и гитлеровских речей.
Джордж Коннелл, редактор патнэмской газеты
«Пэйтриот», познакомился с Вонсяцким в 1935 г., после
чего вплоть до 1942 г. они виделись примерно раз в месяц.
Каждую осень «граф » приглашал газетчика на матч Бра
ун — Йель, куда они отправлялись в сопровождении
Кунле и Мамедова. То, что по соседству живет столь
колоритная личность, было для Коннелла большой уда
чей. Это внесло свежую струю в поток местных новостей
и дало ему возможность иногда публиковаться в крупных
журналах. Например, в 1937 г. сенсационный рассказ
о Вонсяцком появился в журнале «Т р у ».
Джеймс Ричард Бэккер, по дружескому описанию —
«умница, задира и неистощимый весельчак», был томпсонским сельским книгочеем. Он все время таскал с собой
«И сторию философии» Уилла Дюрана, а прочитавши
что-то из Ницше, начал именовать себя «белокурой
бестией». В 20-е годы Бэккер подрабатывал у Вонсяцкого
подносчиком мячей на площадке для гольфа. Позже, бу
дучи внештатным корреспондентом патнэмской «Пэйтри
о т» и уэбстерской «Таймс», он писал всякие небылицы о
подвигах Вонсяцкого в Белой армии — например, как
он спас Колчака, когда под адмиралом была убита
лошадь. В 1937 г. Бэккер начал издавать в Патнэме еже
недельную газету «Демократ». Хотя они с Джорджем
Коннеллом были конкурентами, это не мешало совмест
ной работе над публикацией в «Т р у » об их общем
друге.
250
Закон и порядок
Постоянно думая о том, как разжечь в С С СР восста
ние, Анастасий Вонсяцкий тем не менее считал себя
законопослушным гражданином Соединенных Штатов.
Сын жандарма, он относился к полицейским с профес
сиональной симпатией. Более того, не понаслышке
зная о многотрудной жизни блюстителей порядка, он по
мере сил старался ее облегчить и то и дело предлагал
им какое-нибудь развлечение или руку помощи.
Еще до 1924 г., когда Вонсяцкий начал жить в Томп
соне, у него был солидный опыт непосредственного общ е
ния с американской полицией. Дорожное лихачество сде
лало его постоянным гостем филадельфийских полицей
ских участков и судов в 1922 и 1923 гг. После переезда
в Томпсон Алекс существенно пополнил свою коллекцию
повесток от транспортной полиции, особенно во время
вылазок в Бостон, Провиденс и Нью-Хейвен на футбол.
Это не помешало ему установить дружеские отношения
с несколькими сотрудниками полиции штата Коннек
тикут, жившими в даниелсонских казармах в двенадцати
милях к югу от «Девятнадцатой лунки». Одним из первых
с ним подружился сержант Элтон Томас Нолан.
Познакомились они в 1927 г., когда Вонсяцкий обра
тился в полицию по поводу пропажи большого камня
из фронтона его дома. Камень не нашли, но зато у хозяи
на появился новый приятель. К 1930 г. посещения «Д е
вятнадцатой лунки» вошли у Нолана в привычку — в сво
бодное время он мог там выпить, сыграть в гольф, мог
привести туда свою девушку. При всем том Нолан отно
сился к Алексу не слишком всерьез. От опытного глаза
сержанта не укрылось, например, то, что большая часть
огнестрельного оружия в Военной комнате непригодна
к употреблению.
В 1933 г. Вонсяцкий свел знакомство и с начальником
Нолана лейтенантом Россом Б. Эркхартом, командиром
полицейской части, расквартированной в даниелсонских
казармах. Как и Нолан, Эркхарт приходил в «Девятна
дцатую лунку» выпить и поиграть в гольф. В отличие от
Нолана, он еще занимал у хозяина деньги. Алекс всегда
держал для друзей свой кошелек открытым.
Отношения Вонсяцкого с полицией штата окрепли
как раз вовремя — потребовалась помощь для поддержа
ния порядка непосредственно в округе Уиндэм. В
1934 г., когда забастовали фабричные рабочие в Норт251
Гровнор-Дейле, что в трех милях к северо-западу от
Томпсона, «вож дь» не остался равнодушным к этому со
бытию, слишком хорошо помня о пролетарских волне
ниях в России, предшествовавших революции. Как
«гр аф » применил свои специфические способности в ро
ли блюстителя закона, видно из его письма Эдварду Дж.
Хикки, комиссару полиции штата:
«4 сентября 1934 г. ко мне пришли два офицера из полиции штата
и попросили одолжить им несколько ручных гранат со слезоточивым
газом, так как на следующий день ожидались волнения в связи с за
бастовкой на фабрике в Норт-Гровнор-Дейле. Я ответил, что охотно
предоставлю им не только все мои ручные гранаты, но и две полуто
радюймовые пушки дальнего боя и боеприпасы к ним со слезоточивым
газом, а также несколько дубинок.
Поскольку в настоящее время полиция штата в Даниелсоне не
имеет необходимого опыта в использовании пушек, стреляющих
гранатами со слезоточивым газом, я сказал этим двум офицерам, что
считаю своим гражданским долгом оказать им всемерное содействие
и что я и мой секретарь мистер Кунле (бывший офицер российской
Белой армии) будем на месте событий, чтобы в случае необходимости
помочь использовать пушки.
На следующий день, 5 сентября, в 6 часов утра, мистер Кунле и я до
ставили все необходимое лично лейтенанту Эркхарту, который коман
довал действиями
полиции
в Норт-Гровнор-Дейле.
Мистер
Кунле
и я почти весь день провели вместе с подразделением полиции штата,
готовые прийти на помощь в любой момент. К счастью, события в НортГровнор-Дейле не приняли острого характера, и обошлось без исполь
зования моих средств. К ним, однако, прибегли позже в другом фабрич
ном районе».
Вонсяцкий не получил официальной благодарности
за услуги, однако полиция возместила ему потраченные
гранаты, заменив их эквивалентными боеприпасами из
арсенала коннектикутской национальной гвардии.
Политические импровизации
Всероссийская национал-революционная партия с на
чала до конца была не более чем мыльным пузырем.
После разрыва с Родзаевским в конце 1934 г. Вонсяцкий,
по существу, не имел никакого влияния на эмигрантов,
живших в Китае и Маньчжурии, где русские фашисты
были реальной силой. Тем не менее Анастасий продолжал
оценивать число своих последователей то в 20 000, то
252
в 1 000 ООО, говорить, что они действуют в сорока трех го
сударствах и что он может поставить под ружье 150 000
русских и повести их на Москву. За вторую половину 30־х
годов через почтовые отделения Патнэма и Томпсона в
мир было извергнуто около трех миллионов экземпляров
«Фаш иста» и бессчетное число листовок и открыток.
Если верить тому, что там было написано, выходит, что
В Н РП вела в СССР непрекращаюшуюся войну, совер
шая акты диверсии и убивая партийных работников.
Редко какое политическое движение демонстрирова
ло подобный разрыв между словом и делом. В действи
тельности В Н РП состояла из десятка членов в Новой
Англии и десятка «ячеек», состоявших с Центром в пе
реписке и соразмерявших свою активность с величиной
денежных поступлений из Томпсона.
Однако 1935 г. принес В Н РП ценное приобретение —
«соратника» в рясе, православного священника отца
Александра Цуглевича, служившего в Георгиевском хра
ме в нью-йоркском районе Куинс. Человек маленького
роста, в очках, с коротко подстриженными волосами,
небольшой бородой и усами, Цуглевич всю жизнь испы
тывал удары судьбы, обусловленные политическими
потрясениями и враждой церквей. Октябрьская револю
ция разразилась, когда он учился в Петрограде; впослед
ствии Цуглевич эмигрировал в составе южной волны
и недолго преподавал в русской школе в Константинопо
ле. Позже он переместился в Прагу и в 1924 г. получил
сан священника Русской православной церкви. Через
пять лет его выслали из Чехословакии за попытку пере
манить в лоно своей церкви греко-католическую общину
одной словацкой деревни. Оказавшись потом в Нью-Йор
ке, он с успехом воспользовался словацким опытом, когда
ему пришлось по поручению митрополита Виталия пое
хать в Карпаты в 1933 г.
Благословение духовного лица было далеко не все,
что получила В Н РП от отца Александра. Его миссионер
ское рвение произвело на Вонсяцкого такое сильное впе
чатление, что в апреле 1936 г. «вож дь» поставил его во
главе первого партийного учебного заведения — Русской
фашистской библейской школы в Нью-Йорке. Несмотря
на столь внушительное название, Библейская школа была
скромным предприятием. «К ла ссом » служила квартира
Богословского по адресу 144-я улица-запад, дом 507. Две
дюжины мальчиков и девочек от восьми до четырнадцати
лет были набраны в русской колонии Гарлема. Ц угле253
вич делил учительские обязанности с Богословским.
Первый преподавал Закон Божий и русский язык. Вто
рой, напялив форму ВНРП, читал лекции по русской ис
тории. На стенах красовались портреты Вонсяцкого и Ни
колая II, увешанные бумажными гирляндами из свастик.
Не имея лицензии и не пройдя должной регистрации,
Библейская школа действовала на весьма шатких осно
ваниях. Ученики приходили вечером, отзанимавшись в
обычных школах. Не добавляли солидности и перепалки
между Цуглевичем и Богословским в присутствии уче
ников о сферах полномочий церковной и светской влас
тей. Смерть Богословского в 1939 г. лишила Ш колу по
мещения. Цуглевич был не в состоянии возить юных «со
ратников» из Гарлема к себе в центр города, и дело на
этом заглохло.
Библейская школа навела Вонсяцкого на мысль уст
роить для нью-йоркских русских детей летний лагерь.
Живописная природа округа Уиндэм как нельзя луч
ше подходила для забав на свежем воздухе. И в июне
1936 г. «вож дь» открыл в Томпсоне «Лагерь юного аван
гарда». Из Нью-Йорка на помощь поспешили Цуглевич
и Богословский, но главная тяжесть забот о дюжине
«русских бойскаутов», как называл их Вонсяцкий, легла
на плечи Миши Капрала. Каждое лето с 1936 по 1938 г.
в «Девятнадцатую лунку» приглашали мальчиков —
ходить в походы, купаться, разучивать песни. В выходные
дни Лев Мамедов частенько возил юный авангард в Про
виденс смотреть кино.
Проявив в Нью-Йорке и Коннектикуте чудеса пред
приимчивости, Вонсяцкий потерпел полную неудачу в по
пытках найти зарубежных покровителей. Немецкие и
итальянские деятели отмахивались от него, как от назой
ливой мухи. В 1934 г. какое-то время казалось, что ангелами-хранителями могут стать японцы. В том году во
время кругосветной поездки он не раз выражал надежду
на японскую поддержку — например, сказал американс
кому репортеру, что «Япония — единственная страна
в мире, которая может снабдить нас достаточным коли
чеством оружия и боеприпасов». На заданный ему в Бел
граде вопрос, нет ли у него сомнений в конечных целях
Японии, Алекс доверительно ответил: «И м [японцам] не
нужно ни пяди русской земли. Они знают, что в их инте
ресах иметь по соседству сильное российское националь
ное государство».
Но после раскола с Родзаевским Вонсяцкий обидел254
ся на Японию. Он публично возмущался притеснениями
русских эмигрантов в Маньчжоу־Го со стороны Квантунской армии и предупреждал, что в борьбе со Стали
ным русским патриотам на Японию рассчитывать нечего.
Не было у Вонсяцкого связей и с европейскими фа
шистами. Он никогда не встречался и не переписывался
ни с французом Шарлем Морра, ни с англичанином Ос
вальдом Мосли, ни с норвежцем Видкуном Квислингом,
ни с голландцем Адрианом Антоном Муссертом, ни с вен
гром Ференцем Салаши, ни с румыном Корнелиу Зеля
Кодряну. Он не приехал на международный фашистский
конгресс, состоявший в 1934 г. в Монтре (Ш вейцария).
Хотя недоброжелатели связывали имена Вонсяцкого и
голландского нефтяного магната сэра Генри Детердинга,
который симпатизировал нацистам, нет оснований ут
верждать, что у них были какие-то контакты.
«В ож дь» держался в стороне и от правых группировок
в самих Соединенных Штатах. Генри Д. Аллен, созда
тель Американской белой гвардии, в 1936 г. безуспешно
пытался склонить Вонсяцкого к сотрудничеству на почве
антиеврейской пропаганды. Майору Фрэнку Пизу, главе
«Американских защитников Корал-Гейблс» (Ф лор и д а),
удалось наладить с Томпсоном переписку и обеспечить
себе право на распространение «Фаш иста» к югу от линии
Мейсона — Диксона, но дальше этого дело не пошло. Не
смотря на активный обмен корреспонденцией с лидером
«Серебряных рубашек» Уильямом Дадли Пелли и като
лическим радиопроповедником отцом Чарльзом Кофлином, отношения Анастасия с ними, по существу, огра
ничивались перепечаткой в «Фаш исте» отдельных статей
из «П елли с уикли» и «Соуш л джастис».
Вонсяцкий не примкнул к американским правым по
нескольким причинам. Он совершенно не разделял их
враждебного отношения к Вашингтону, постоянно помня
о том, что правительство Соединенных Штатов предо
ставило ему статус беженца и гражданство. «П олож ение
обязывает нас быть особенно щепетильными и вести
себя, как подобает г о с т я м »(* ),— отметил он в интервью
в 1938 г. Да и сама перспектива фашизации Америки
вовсе ему не улыбалась. В 1939 г. он откровенно сказал
репортеру: «Я бы не хотел видеть Соединенные Штаты
фашистской страной. В фашистских странах нам [то
есть русским фашистам] мешают делать нашу работу».
«Граф » не очень-то верил, что американское правое кры
ло сможет предложить ощутимую помощь в борьбе про
255
тив Сталина. По иронии судьбы наибольшие возмож
ности для пропаганды предоставляли Вонсяцкому не
правые, а левые, в чем мы уже убедились на примере
дружбы-вражды с газетой «Дейли уоркер», которая, как
он считал, занималась рекламой В Н РП в СССР.
И з чисток, от которых в 1937-38 гг. содрогался Совет
ский Союз, «Ф аш ист» постарался извлечь максимум воз
можного. При этом Вонсяцкого не удовлетворяло простое
осуждение жестокости Сталина или констатация его ма
нии преследования. Он использовал свое богатое вооб
ражение и чувство юмора для того, чтобы привлечь вни
мание к себе самому. Например, 21 декабря 1937 г. бос
тонская «Ивнинг транскрипт» опубликовала телеграмму,
отправленную Вонсяцким советскому полномочному
представителю в Вашингтоне Александру Трояновскому:
«Е С Л И С Т А Л И Н ВЫЗОВЕТ ВАС В МОСКВУ, П РИ Е З Ж А Й ТЕ
С Ж Е Н О Й В ТО М П С О Н И Ж И В И ТЕ У МЕНЯ. Ж Е Л А Ю ВСЕГО ХО
РО Ш ЕГО И Н АД ЕЮ СЬ НА СКОРУЮ В С ТРЕ ЧУ».
Вонсяцкий лю бил дразнить левых двусмысленными
комплиментами — такими, например, какой он сделал
Сталину в нью-йоркской газете «Новое русское слово»
в 1938 г.: « А ведь Сталин — самый лучший фашист из
всех. Сколько коммунистов убил — даже больше, чем
я!» ( * )
«Граф », однако, не шутил, когда в 1939 г. сказал ре
портеру: «Троцкий автоматически стал моим союзником».
Алекс ценил высланного революционера за беспощадную
критику Сталина и даже назвал его «стопроцентно чест
ным социалистом». Говорили, что незадолго до 20 августа
1940 г., когда Троцкий был убит близ Мехико, Вонсяцкий
написал ему письмо. Если такое письмо и было, оно
осталось без ответа.
Политическая риторика Вонсяцкого в 30-е годы изо
биловала противоречиями. Об этом осторожно высказал
ся Джордж Коннелл: «Он очень откровенен, но не
всегда последователен». То Алекс превозносит Японию
до небес, то ругает ее последними словами. То он радуш
но принимает в «Девятнадцатой лунке» репортера-комму
ниста, то едет в Нью-Йорк, чтобы сорвать выступление
бывшего царского офицера. То он восхищается социа
листом Троцким, то порицает фашиста Сталина.
Эти политические импровизации отчасти объясняют
ся тем, что Вонсяцкий был падок на дешевую славу
и равнодушен к общепринятым дефинициям и ярлыкам.
256
Однако если копнуть глубже, нельзя отделаться от мысли,
что Алекс все еще был эмигрантом, неспособным сми
риться с реальностью и искавшим иллюзорные ключи
к утраченному прошлому.
Томпсонские дурачества
Российская
национал-революционная фашистская партия идет
на Томпсон (Коннектикут), но бить
тревогу нет нужды — во всяком
случае, Соединенным Штатам. Кому
надо задуматься, так это Союзу Со
циалистических Советских Респуб
лик.
«Ивнинг буллетин», Провиденс,
2 июля 1937 г.
К середине 30־х годов Анастасий Вонсяцкий раз
вернулся в Томпсоне во всю свою мощь. Он превратил
городок в подмостки и разыгрывал на них в миниатюре
то, что в его мечтах происходило по всей России.
В округе Уиндэм к 1937 г. вряд ли остался хоть
один человек, который не слышал или не читал в мест
ной печати о «графе». К этому времени Алекс из частного
лица превратился в явление. Конечно, мнения о нем были
разные. Респектабельные люди, в том числе наиболее
придирчивые из друзей Мэрион, считали, что его пове
дение — это вызов всем приличиям. Многие принимали
аристократические претензии «графа» за чистую монету,
хотя сейчас иные это отрицают. Но даже легковерному
простаку было ясно, что столь грандиозные политические
амбиции могут быть только у позера, да еще слегка
чокнутого. При этом изрядная часть местных жителей
была ему благодарна уже за то, что он внес некоторое
оживление в сонную новоанглийскую сельскую жизнь.
В конце концов, если миллионам американцев возмож
ность забыть о мрачной действительности эпохи депрес
сии давало кино, то тысячам патнэмцев и томпсонцев
Анастасий Вонсяцкий показывал спектакли с живыми
актерами — и притом бесплатно.
Кто встречал Вонсяцкого в лучшие его годы, запом
нил навсегда. Его форма цвета хаки приковывала к себе
внимание и на площадке для гольфа, и на вечеринках,
и за рулем оливкового «пирс-эрроу», у которого на
9-150
257
обоих передних крыльях развевалось по вымпелу со свас
тикой. Патнэмские лавочники до сих пор помнят, как он
метал на прилавок монеты — словно играл в «расшибалочку». А если выходил в монокле и с офицерской
тростью, то в сочетании с военной выправкой, прической
ежиком и черными сапогами это делало из него вылитого
Эриха фон Штрогейма.* Дети и люди робкого десятка
обходили Вонсяцкого стороной, напуганные его внуши
тельным видом и громовым голосом, но большинство
местных жителей успели привыкнуть к шумовым эффек
там и раскусили его непреодолимую тягу к паясничанью.
Вонсяцкий не допускал ничего, что могло умалить его
величие в глазах других людей. Он часто называл себя
«избранником судьбы» и не уставал повторять, что не
случайно родился в один день с Петром Великим. Срав
нивая себя с Муссолини и Гитлером, он находил, что
сравнение в его пользу, и лишь неохотно включал их
в «мировую тройку», которая определяет лицо двадца
того века. В минуты воодушевления он говорил об этой
тройке как о «трех мушкетерах». Порой он соглашался
добавить к ней Франко на правах д’Артаньяна.
Непоколебимо уверенный в окончательном успехе,
Алекс с энтузиазмом предавался детальному планирова
нию славного будущего. Он, в частности, набросал проект
ипподрома, который будет выстроен в России, не забыв
предусмотреть свою собственную конюшню на пятьдесят
две лошади. Большой любитель подробностей, он заранее
определил имя и пол каждого скакуна. Он заявил, что
манекен с надетой на него простреленной шинелью когданибудь будет выставлен в Москве как национальная
святыня. Он напечатал почтовые марки со своим соб
ственным портретом, но, зная о строгости американского
почтового законодательства, использовал часть из них
для сбора средств на рождественские праздники,
а остальные приберег — когда-нибудь пригодятся в новой
России.
Убежденный в том, что Национальная Революция
восстановит в правах царские бумажные деньги, Анаста
сий в 1936 г. запасся ими на сумму, эквивалентную
7 500 000 долларов (если считать по номиналу), и по
лагал, что теперь о финансах можно не беспокоиться.
В начале 1937 г., когда волна чисток в СССР достигла
* Эрих фон Штрогейм (1885— 1957) — знаменитый американ
ский кинорежиссер и актер (прим, перев.).
258
высшей точки, Вонсяцкий превратил у себя бывший
коровник в тир. На одной из стен он повесил портреты
членов советского Политбюро и приглашал всех поуп
ражняться в стрельбе из дробовика. Мы никогда не
узнаем, скольким репортерам, полицейским, фермерам
и школьникам посчастливилось в упор расстрелять
Сталина, Кагановича, Ворошилова, Жданова или Ежова.
Для тех, кого больше интересовала стрельба по
живым мишеням, Вонсяцкий 18 июля 1938 г. учредил
«Смертельный тотализатор». Гостям предлагали на день
ги заключать пари о том, кто из советских лидеров
будет ликвидирован в ближайших чистках. В тот день
«граф » написал свой собственный перечень предпола
гаемых жертв Сталина: Блюхер, Каганович, Литвинов,
Ворошилов, Постышев, Ежов. Алекс добился 50-процент
ного результата, правильно предсказав судьбу Блюхера,
Постышева и Ежова.
Через год «вож дь» составил второй такой список,
но, как он жаловался газетчику, «поживиться уже почти
нечем. Становится труднее. Крупная дичь в основном
убита».
Второй список открыл Молотов, за ним шли Кагано
вич, посол в Англии Иван Майский, преемник Блюхера
на Дальнем Востоке генерал Г. М. Штерн и Лаврентий
Берия. «И года не пройдет, как им всем будет крышка»,—
радостно заявил «граф». На этот раз его предсказание
сбылось только в отношении Штерна.
Чем призрачнее становились шансы Вонсяцкого
на политическое влияние в русской диаспоре, тем важнее
для него были внешние атрибуты могущества. Лучшее
подтверждение этому — история создания Алексом
своих собственных вооруженных сил.
Начиная с 1930 г. «граф » собирал всевозможное
действующее и недействующее оружие — отчасти из
ностальгических чувств, отчасти из страха перед убийца
ми, отчасти просто для форса. Но после того как 16
марта 1935 г. кончился срок его пребывания в роли офицера-резервиста американской армии, он больше не мог
купить даже пистолет-пулемет Томпсона в магазине
Эберкромби и Фитча. О более серьезной военной техни
ке — артиллерии, танках, боевых кораблях — и говорить
нечего, на это Алекс не имел права и в звании офицера.
Да и соседи не были бы в восторге от канонады, и Мэрион
не вынесла бы вида тяжелых танков, сминающих ее
цветочные клумбы. Что же касается боевых кораблей,
9
**
259
то по реке Куиннебог, на которой стоит Патнэм, не
может пройти и простая яхта.
Вонсяцкий одним махом преодолел эти препятствия,
составив свое военное хозяйство из игрушек и зверушек.
Возможно, эта мысль пришла к нему в ванне, где он
засиживался подолгу, практикуясь в красноречии. Вся
кий любитель горячих ванн знает, что, если прищурить
ся, выбрать правильный угол зрения да употребить не
много фантазии, то вместо налитой из крана воды
можно увидеть открытое море. А что за море без флота?
В 1937 г. Алекс заказал у Вулворта семьсот сборных
моделей боевых кораблей; часть товара пришлось отпра
вить специальной партией из Чикаго, так как ново
английских запасов фирмы оказалось недостаточно. Как
только ящики пришли, «вож дь» и Кунле взялись за распа
ковку и сборку кораблей. Каждому из них было дано имя
реального судна, входившего в состав царского флота.
Первыми обрели очертания большие броненосцы, на их
бортах сияющими буками были выведены гордые имена:
«Петропавловск», «Гангут», «Севастополь», «Полтава».
За ними последовали «Адмирал Ушаков», «Императри
ца Мария», «Император Николай I», «Андрей Первозван
ный», «Бородино» и другие. На семьсот штук у Алекса
и «К ун ц а » не хватило сил, так что они остановились на
трех дюжинах. Нераспечатанные наборы остались про
запас — на случай гонки вооружений в военно-морской
сфере.
Российский фашистский военно-морской флот был
спущен на воду и сделал торжественный круг в Римовом
пруду. Некоторые суда перевернулись и затонули, прочие
же были выловлены, разделены на четыре флотилии
(Балтийскую, Черноморскую, Беломорскую и Тихоокеан
скую) и выставлены на подоконниках в главном доме
и каменной пристройке.
Имея не то двадцать тысяч, не то миллион фиктив
ных «соратников» по всему свету, Алекс обошелся без
игрушечных солдатиков, но вот как быть с бронетанко
выми войсками? Вместо того чтобы опять обращаться
к Вулворту, он решил, что танки у него будут живые.
После тщательных поисков в местных прудах Алекс,
Кунле, Мамедов и Джимми Бэккер выловили с дюжину
кусающихся черепах. На панцире у каждой черепахи они
намалевали символ ВНРП: белую свастику на красном
фоне, обведенную синей каймой. Не желая держать свои
танки взаперти, «вож дь» выпустил их в лес, сказав (с о
260
гласно одному из источников), что теперь они начнут
обращать в фашизм себе подобных. Хотя ему так и не
удалось вдохнуть в земноводные фашистские части стре
мительность «панцеров» Хайнца Гудериана, «граф » полу
чил немалое удовольствие, наблюдая, как они цепью
продвигались через лужайку к воображаемой советской
линии обороны, проходившей вдоль Куиннатисетского
ручья.
Е сли верить местным слухам, выходит, что прогресси
ровавшая страсть Анастасия
к приобретательству
имела и сексуальную составляющую. Конечно, он всегда
отдавал должное флирту, но к середине 30-х годов
флирта, похоже, стало недостаточно. По мере того как
Мэрион старела и ухудшение слуха ослабляло ее связь
с окружающим миром, Алекс получал все больше и боль
ше свободы для реализации своих плотских влечений.
Однако, несмотря на немощи, Мэрион, кажется, знала
о неблагоразумном поведении мужа. Однажды вечером
(точная дата неизвестна), вернувшись после поездки
в Бостон за покупками раньше обычного, пожилая дама
застала Алекса в самом разгаре «буйной вечеринки».
Подъезжая на «кадиллаке» к дому, она всвете фар
увидела стайку бежавших вокруг дома девиц разной
степени обнаженности.
Реакция Мэрион на этот эпизод неизвестна, но,
по всей вероятности, она не потребовала от Алекса объяс
нений и не пригрозила разводом. В 1942 г. на вопрос о
том, почему Мэрион мирилась с таким безобразием, один
из ее ближайших друзей ответил: «П о д конец она поняла,
как она влипла, но ее самообладание не имело границ».
То, что самообладание Мэрион действительно не
имело границ, видно на примере ежегодного праздно
вания Алексом Дня независимости 4 июля. Эти
мероприятия требовали всей ее выдержки, поскольку
к середине 30-х годов они приобрели если не масштаб,
то характер нюрнбергских митингов. 4 июля 1937 г.
пришлось на воскресенье. В понедельник 5 июля, который
тоже был выходным днем, ожидалось прибытие
в Нью-Йорк из Англии друга Алекса князя Федора
Александровича Романова. Поэтому Вонсяцкий решил
устроить для «соратников» запоминающееся празднество
на весь длинный уик-энд, а кульминацией должно
было стать появление троюродного брата Николая II
собственной персоной.
Чтобы собрать побольше участников, Анастасий
261
оплатил проезд всем «соратникам», проживавшим в ради
усе двухсот миль, и велел отцу Александру Цуглевичу и
Евгению Богословскому мобилизовать солидный контин
гент в нью-йоркской русской колонии. Заботясь о рекла
ме, он заблаговременно настропалил прессу всехмастей—
от патнэмской газеты «Пейтриот» до «Дейли уоркер».
Уик-энд начался поздно вечером в пятницу 2 июля,
когда Вонсяцкий, Кунле, Мамедов и Капрал поехали
в Патнэм на вокзал встречать человек тридцать «соратни
ков», прибывавших с семьями из Нью-Йорка. После того
как приезд был отмечен полуночной торжественной цере
монией прямо на станционной платформе, все рассе
лись по такси и отправились в «Девятнадцатую лунку».
Рано утром в субботу 3 июля примерно тридцать пять
«соратников», надев коричневые рубашки и нарукавные
повязки со свастиками, стояли по стойке «смирно» и
смотрели, как Кунле поднимает над каменной пристрой
кой красно-бело-синий флаг. Рядом суетилось с полдю
жины корреспондентов с фотоаппаратами и блокнотами;
о результатах их работы можно судить, например,
по статье в хартфордской «Курант», озаглавленной:
«Г Р О З Н А Я Г Р У П П А Р У С С К И Х Ф А Ш И С Т О В НА
Т А Й Н О Й С Х О Д К Е В ТО М П С О Н Е Г О Т О В И Т Н Е З А
В И С И М О С ТЬ СВОЕЙ С Т Р А Н Ы ».
Суббота была посвящена выступлениям и обсуж
дению текущих дел. Председатель Центрального испол
нительного комитета В Н РП Лев Мамедов пригласил
всех на общее собрание в коровник, на стенах которого
рядом с изрешеченными дробью портретами советских
лидеров висели разукрашенные свастиками фашистские
эмблемы. Сев на складные стулья, «коричневые рубаш
ки» принялись слушать «вож дя». Вонсяцкий поздравил
всех с прибытием в Центр, поблагодарил «соратников» за
политическую работу и выразил уверенность в том, что
если чистка в рядах коммунистических деятелей и
красноармейских
военачальников
не
прекратится,
то к Рождеству В Н РП будет уже в России*. Затем
лидеры всех ячеек В Н РП вставали и кратко отчитыва
лись о состоянии дел в своих епархиях. Плышнов, Бо
* Неназванный «соратник» позже в беседе с репортером сетовал,
что к тому времени, как ВНРП овладеет Россией, в последней может
вовсе не остаться сталинистов для примерного наказания.
262
гословский и Цуглевич косились друг на друга, но сдер
живались. После обеда «вож дь» провел вдохновляющую
беседу с каждым из «соратников» в отдельности. Вечером
Наташа Мамедова сервировала в «Русском медведе» тор
жественный ужин.
Воскресным утром 4 июля в центре внимания ока
зался пастырь В Н РП отец Александр Цуглевич, который
в одиннадцать часов начал в Военной комнате богослуж е
ние. Вместо полной обедни он отслужил короткую «п о л е
вую обедню» наподобие той, какую он, по его словам, слу
жил в окопах Белой армии в гражданскую войну. Со свод
чатого потолка Военной комнаты свисали знамена со
свастиками и полковые эмблемы Российской импера
торской армии. Все преклонили колена перед импро
визированным алтарем, состоявшим из иконы Богоро
дицы и лампады. Собравшиеся вслух молились о род
ственниках и соотечественниках, живущих под властью
Сталина.
Во второй половине дня Цуглевич освятил бывший
курятник, где помещалась типография «Фаш иста»,
и после этого началось веселье. Алекс повел гостей через
дорогу к Римову пруду, где слуги уже приготовили все
для пикника. Кто-то затянул песню, и, соединяясь с
веселыми криками плещущихся в пруду детей, мелодия
поплыла через куиннатисетскую площадку для гольфа и
звучала до тех пор, пока ее не заглушило хлопанье
праздничных шутих.
В продолжение этой пасторальной сцены ребята в ко
ричневых рубашках и с немецкими овчарками охраняли
ее от вмешательства зевак. К участникам пикника
подпускали только репортеров, если они сообщали о себе
исчерпывающие сведения. Один «соратник» на вопрос
газетчика, чувствует ли он здесь себя в безопасности
от возможного нападения коммунистов, ответил:
«Коммунисты, как и многие другие, вероятно, слышали о том, что
у нас есть в доме [каменной пристройке?] кнопка, секретная кнопка,
которую можно нажать и взорвать вместе с собой весь Томпсон, что
у нас тут повсюду расставлены пулеметы — так знайте, что ничего этого
нет. Гласность — вот наша лучшая защита».
В какой-то момент действительно показалось, что
коммунисты пошли в атаку. Над имением на малой высо
те сделали круг два аэроплана, из которых, словно
конфетти, посыпались клочки красной папиросной бума
263
ги. По словам репортера хартфордской газеты « К у
рант» Фрэнка Куинлена, «что это было — предостереже
ние со стороны коммунистов или просто праздничная
шутка — никто не знает, потому что аэропланы тут же
улетели, а кому они принадлежат, выяснить не удалось».
Празднование закончилось в понедельник 5 июля,
и закончилось неудачно. Князь Федор, почетный гость,
долж ен был утром сойти в Нью-Йорке с лайнера «Евро
па» и появиться в «Девятнадцатой лунке» во второй
половине дня. Его приезд, однако, оказался затруднен
одним
неожиданным
обстоятельством,
связанным
с томпсонским Марианополис-колледжем. Марианополис
(ранее — Кэролин Холл, собственность семьи Римов)
был религиозным учебным заведением и принадлежал
ордену девы Марии. Большинство учащихся были маль
чики-литовцы,
готовившиеся
стать
священниками.
4 июля 1937 г. Марианополис праздновал День Литвы,
и на Томпсон обрушилось около десяти тысяч литовцев-эмигрантов с семьями, съехавшихся из всех уголков
Новой Англии и Восточной Канады. 5 июля, когда они
стали разъезжаться по домам, тысячи машин запрудили
101-ю и 193-ю дороги. Лимузин Федора застрял в возник
шей пробке, и он попал в «Девятнадцатую лунку»
только в 11.30 вечера, когда почти все «соратники» уже
отправились восвояси по своим Гарлемам и Бэк-Бэям —
кое-кто из них, может быть, встретил его по дороге.
Федор, вероятно, не жалел, что не попал на торже
ственную встречу, которую приготовил ему Вонсяцкий.
Высоко вымахавший отпрыск семьи Романовых очень
хорошо относился к Алексу, но при всяком упоминании
о В Н Р П только скептически улыбался. Князь, конечно,
был слишком вежлив, чтобы прямо об этом сказать,
но он не мог не почувствовать облегчения, разми
нувшись с тремя десятками возбужденных соотечествен
ников. Он спокойно жил в Англии и потерял всякое жела
ние возвращаться в Россию, какое бы правительство там
ни было. Репортеры, собравшиеся в «Девятнадцатой
лунке», получили от него в подарок замечание о том,
что «нынешняя форма правления в России может легко
превратиться в фашистскую». Осталось неясным, что он
имел в виду: что грядет Национальная Революция или
что сталинизм перерождается в фашизм.
В остальном визит Федора прошел без значительных
событий, во всяком случае, пресса ничего интересного
не сообщила. Внимание жителей Томпсона было слишком
264
занято нашествием литовцев, и они почти не обратили
внимания ни на празднество в «Девятнадцатой лунке»,
ни на приезд князя. Ведь местная публика уже привыкла
к необычным гостям Алекса и к торжествам в день
4 июля. Но мог ли знать Вонсяцкий, что уик-энд
приведет в действие силы, с которыми он гак и не сумеет
совладать? Его выходки начали приносить ему дурную
славу в Нью-Йорке и Вашингтоне, где, в отличие от
Томпсона, кое-кто отнесся к ним вполне серьезно.
Глава
XV
П РИ Б ЛИ Ж Е Н И Е БУРИ
А что вы скажете о русских
фашистах-белогвардейцах в Коннек
тикуте? Я бы мог отвести вас туда
и показать арсенал величиной с это
здание, начиненный порохом, огне
стрельным оружием, боеприпасами
и пятидесятитысячную фашистскую
армию прямо в штате Коннектикут.
Не пора ли губернатору штата
принять меры?
Конгрессмен
Сэмьюэл
Дикштейн
(демократ от штата Нью -Й орк),
выступление в палате представите
лей 21 июля 1937 г.
Если от прикосновения Мидаса все превращалось
в золото, то от прикосновения Анастасия Вонсяцкого
все превращалось в сенсацию. Снова и снова, неотрази
мый в своей артистической наглости, делал он из ба
нальных событий лакомые кусочки для прессы. Еще
в 1921 г. он в «Записках монархиста» запятнал свое
имя фальшивым «признанием» в нескольких убийствах.
В 1922 г., идя с Мэрион под венец, он стал в глазах газет
чиков всего мира обладателем счастливого лотерейного
билета, а вскоре последовала еще одна сногсшибатель
ная новость — иск Любы Муромской о двоеженстве. На
всем протяжении 20-х годов бесконечные повестки за
превышение скорости, буйные вечеринки, музыкальные
постановки и т. д. не позволяли публике надолго выпус
кать коннектикутского «граф а» из поля зрения.
Однако за 30-е годы характер скандальной славы
Вонсяцкого существенно изменился. Раньше недоброже
латели (в основном братья Мэрион) возмущались им,
265
но не принимали его всерьез. Но к концу 30־х в нем стали
видеть серьезную угрозу как Соединенным Штатам, так
и Советскому Союзу. Громкие обвинения в его адрес,
прозвучавшие в печати и в Конгрессе, привлекли к нему
внимание вашингтонских властей. С 1933 по 1941 г.
Вонсяцкий не менее двадцати раз становился объектом
правительственных или частных расследований. Можно
только догадываться, сколько времени потратили на эти
расследования чиновники из государственного департа
мента, министерств обороны, военно-морского флота,
юстиции и финансов и сколько при этом ушло денег,
взятых у налогоплательщиков. И, несмотря на это, даже
в 1941 г. Федеральное бюро расследований еще не реши
ло, кто он такой — германо-японский супершпион
или безвредный позер.
Как же удалось Анастасию Андреевичу вызвать такую
общенародную истерию, если в Томпсоне каждый, кого
ни спроси, сказал бы, что он шут гороховый? Во-первых,
чем дальше от Томпсона, тем легче было преувеличить
могущество «графа». Во-вторых, нашлись люди (напри
мер, репортеры), которые были кровно заинтересованы
в том, чтобы представить Вонсяцкого важной шишкой.
Газета «Дейли уоркер» явно сочла, что он так и просится
на роль пугала, но даже самые аполитичные из газетчиков
видели, что Вонсяцкий — это именно то, что нужно чи
тателям. Он привлекал внимание своей колоритностью,
динамизмом, скандальным поведением, экзотическим
прошлым — и очень хорошо было, что все это окуты
вала некая таинственная дымка. К тому же он охотно
допускал к себе любых корреспондентов, независимо
от политической ориентации.
Наряду с людьми, которые сознательно преувеличи
вали мощь Вонсяцкого, находились и такие, кто был
предрасположен принимать его утверждения за чистую
монету. В эту группу входили многие из либералов,
которых возмущало и тревожило усиление фашизма в Ев
ропе и которые склонялись к тому, чтобы считать СССР
главным бастионом против его экспансии (во всяком
случае, до нацистско-советского пакта 1939 г.). Эти
люди считали связь Вонсяцкого с Гитлером очевидной.
Вонсяцкий называет себя фашистом, носит нарукавную
повязку
со
свастикой,
распевает
песни
на
мо
тив «Х орста Весселя», открыто называет себя антисо
ветчиком. Поэтому, конечно, он нацист. И как только
«граф у» прилепили ярлык нациста, так сразу на нем
266
Родзаевский (со сплетенными пальцами) ждет приезда Вонсяцкого
на харбинском вокзале во главе отряда чернорубашечников
Участницы Российского женского фашистского движения
в ожидании Вонсяцкого
Анастасий Вонсяцкий и Донат Кунле на харбинском вокзале
Вонсяцкий выступает на торжественном собрании
в харбинском Русском клубе 26 апреля 1934 г.
Слева направо: Д. Кунле, М. Матковский, А. Болотов, А. Вонсяцкий
Константин Стеклов, представитель Вонсяцкого в Шанхае
после раскола с Родзаевским в 1935 г.
Михаил Михайлович Гротт (Гротт-Спассовский)
Вонсяцкий в Оружейной
Фотография молодой японки (вероятно, Накамуры Фусако),
найденная среди бумаг Вонсяцкого
Три «соратника» в «Девятнадцатой лунке» во время празднования
4 июля 1937 г. Слева направо: .
Д. Кунле, А. Вонсяцкий, А. Цуглевич
Орган Ц. И К. ВСЕРОССИЙСКОЙ ФАШИСТСКОЙ (национал-революцион
ной трудовой и рабоче-крестьянской) ПАРТИИ и Организации
Фрагмент первой страницы газеты «Фаш ист»
Преподаватели и ученики
Русской фашистской библейской
в Нью-Йорке
школы
тяжким грузом повисло все, что ассоциировалось с этим
словом.
И наконец, кое-кто из политиков, кому было неваж
но, угрожает Вонсяцкий безопасности Америки или нет,
сделал из него ступень для собственной карьеры. Именно
этим людям суждено было сыграть в его жизни роковую
роль.
Буря в масштабах всей страны, которую пришлось
перенести Вонсяцкому, посылала предвестников в тече
ние десяти лет — это было три порыва ветра, сменявших
ся временными затишьями. Хотя все эти порывы
предупреждали Алекса о том, к чему могут привести
его шалости, он остался глух к предупреждениям — а по
том было уже поздно.
1931— 35: бриз
Атаки на Анастасия Вонсяцкого в печати начались
в 1931— 32 гг., когда газета «Д ейли уоркер» связала его
имя с кознями капиталистов против СССР, с планами
убийства американских инженеров в России и с насиль
ственной смертью японского премьер-министра Инукаи
Дзийоси. Затем в 1933 г., когда Вонсяцкий основал ВФО,
принялся издавать «Фаш иста», ездил в Берлин на сове
щание русских правых и начал пропагандистскую кам
панию против установления дипломатических отношений
между С Ш А и СССР, критика в его адрес со стороны
«Дейли уоркер» и либеральных эмигрантских газет уси
лилась. Но гораздо более сильную реакцию вызвала
в 1934 г. его попытка стать «вождем» русских фашис
тов всего земного шара.
Что касается рекламы, кругосветное путешествие
1934 г. принесло Вонсяцкому необычайный успех. Он
соединил свою ВФО, представлявшую собой форменный
мыльный пузырь, с довольно мощной маньчжурской
организацией Родзаевского, и считалось, что у него были
встречи со многими японскими генералами, Гитлером,
Герингом, Геббельсом и Розенбергом,— это преувели
чение он сознательно не стал опровергать. Кроме того,
он громко заявил о себе в русских колониях от Шанхая
до Парижа. «Ф аш ист» писал о его передвижениях так,
как если бы он был древнеримским завоевателем. Даже
всегда сдержанная французская газета «Т а н » назвала
его «русским Гитлером».
Кругосветное путешествие 1934 г. вызвало в Ва279
шингтоне суматоху. В марте 1934 г., обеспокоенный ви
зитом «вож дя» в Японию, государственный секретарь
Кордэлл Х элл предусмотрительно велел дипломати
ческим миссиям в Китае, Японии, Франции, на Ближнем
Востоке и Балканах докладывать о всех переездах
и высказываниях Вонсяцкого. Военная разведка в ФортШ ефтере на Гавайях была предупреждена о том, что
маршрут «граф а» проходит через Гонолулу.
Между апрелем и августом 1934 г. Вашингтон полу
чил ряд донесений о Вонсяцком из Токио, Харбина,
Ш анхая, Софии, Белграда и Парижа. Как правило, к ним
прилагались газетные вырезки и тексты выступлений
Вонсяцкого, записанные и переведенные русскими
информантами. Изучив эти материалы, госсекретарь
Х э л л пришел к выводу, что 1) будучи старшим лейте
нантом запаса в армии Соединенных Штатов, Вонсяцкий
встречался с японскими военными и что 2) ВФП, лидером
которой Вонсяцкий только что стал, планирует сверже
ние советского правительства. В связи с этим перед
государственным секретарем возник вопрос: нарушает ли
деятельность
Вонсяцкого
соглашение,
подписанное
в 1933 г. Рузвельтом и Литвиновым, по которому между
С Ш А и С С СР были установлены дипломатические отно
шения,— ведь в нем каждая из стран-участниц обязалась
не разрешать создания или пребывания на своей терри
тории какой-либо организации или группы, «имеющей
целью свержение или подготовку свержения или насиль
ственное
изменение
политического
строя»
другой
стороны. Чтобы ответить на этот вопрос, заместителю на
чальника восточноевропейского отдела Эрлу Л. Пэккеру
бы ло поручено провести в отношении Вонсяцкого
расследование.
Пэккер
незамедлительно
направил
в Томпсон сотрудника по особым поручениям Р. Баннермана.
7 ноября 1934 г. Баннерман позвонил Вонсяцкому
из Нью-Йорка, назвал себя и откровенно изложил суть
полученного им задания. «Г р а ф » ответил, что столь
деликатные вопросы по телефону обсуждать не стоит,
и предложил встретиться в «Девятнадцатой лунке»
в 16.30 того же дня. Приехав, Баннерман был подвергнут
«весьма тщательному осмотру» секретарем мужского
пола, затем приглашен в Военную комнату и встречен
Донатом Кунле, который задал ему ряд вопросов. Кунле
взял служебное удостоверение Баннермана и понес вниз.
Минуту спустя в комнату решительно вошел высокий
280
осанистый мужчина в гражданском платье и вежливо
спросил, чем может быть полезен.
В течение следующих полутора часов «вож дь» расска
зывал Баннерману о своей партии и ее целях. «Г р а ф »
заверил гостя в том, что русские фашисты в Америке
занимаются только пропагандистской работой и не разра
батывают планов военной интервенции. Конечно, когданибудь в будущем СССР одновременно испытает внут
ренние беспорядки и вторжение извне. В этот момент
американские «ударные отряды» ВФП присоединятся
к дальневосточным соратникам. И х задачей будет привле
кать на свою сторону российских рабочих и крестьян
как на занятой, так и на не занятой японскими войсками
территории. После создания «национальной» России
японская армия, чтобы не оказаться перед лицом «вто
рой Ирландии», вынуждена будет уйти. Алекс сказал,
что обсуждал этот план с японскими представителями,
которые, однако, давали на все уклончивые ответы.
Соглашаясь, что некоторые из его штурмовиков зараже
ны антисемитизмом, Вонсяцкий настаивал на том, что
в целом В Ф П от него чиста. Кстати, недавно в « Д е
вятнадцатой лунке» целый вечер провел еврей Марк
Вейнбаум, редактор газеты «Н овое русское слово», и
обсуждал перспективы сотрудничества с «Ф аш истом».
Под конец Вонсяцкий вручил Баннерману вырезки о себе
из разных газет и заверил агента в своей готовности и
в будущем давать, в случае необходимости, любые све
дения.
10 ноября Баннерман передал Пэккеру отчет о встрече
с Вонсяцким. В нем говорилось, что «граф » совершенно
безвреден, и делался следующий вывод:
«...перед нами русский эмигрант из старой аристократии, желаю
щий принести Советам как можно больше вреда и благодаря выгодному
и, по-видимому, счастливому браку, а также личному обаянию способ
ный активно действовать в соответствии со своими намерениями».
Анастасий понял, что произвел на Баннермана хоро
шее впечатление. Шестью неделями позже в интервью
вашингтонской газете «С тар» он заявил, что чиновники
из госдепартамента (он употребил именно множествен
ное число) выдали ему «свидетельство о благонадеж
ности».
Замечание Вонсяцкого в «С тар» вызвало острую
реакцию в просоветских кругах, которые немедленно
281
обрушились на госдепартамент, объявив его соучастни
ком Алексовых прегрешений. В статьях о Вонсяцком,
опубликованных в издаваемом нью-йоркским обществом
«Д р узья Советского Союза» (Д С С ) ежемесячном жур
нале «Совьет Раша тудей», Леон Деннен предъявил
обвинения Роберту Ф. Келли, начальнику Пэккера
и главе восточноевропейского отдела госдепартамента.
Он утверждал, что Келли «ярый антисоветчик» и послуш
ное орудие воротил с Уолл-стрита, что он получает
«больш ую часть информации из парижских и амери
канских белогвардейских газет». Келли, как было ска
зано, принимает Вонсяцкого «с распростертыми объя
тьями» и использует его как средство для подрыва
советско-американских отношений.
Статьи Деннена, перепечатанные в 1935 г. в тридца
тистраничной брошюре ДСС «Белогвардейские терро
ристы в С Ш А », положили начало Вонсяцкиане — разно
видности алармистской литературы, где
«граф » был
представлен как реальная угроза для СССР и Соеди
ненных
Штатов.
Утверждалось,
что Анастасий —
«убийца русских рабочих и сын убийцы». Его цель опреде
лялась как захват власти в СССР «посредством террора,
покушений на советских лидеров, военных акций против
Советского Союза». За ним стоят «пожилая наследница
больш ого состояния Мэрион Рим и, что еще более важно,
банкиры Уолл-стрита, с которыми она связана», не
говоря уже об Уильяме Рэндолфе Херсте, сэре Генри
Детердинге, японских милитаристах и Адольфе Гитле
ре. Сам Альфред Розенберг устроил Вонсяцкому «торж е
ственный прием» в 1934 г. в Берлине, желая заручиться
согласием «граф а» на участие в будущей германо-япон
ской интервенции против Советского Союза. Вонсяцкий,
говорилось в брошюре, был в восторге от этого предло
жения. Деннен предостерегал, что на деле он уже
вербует армию по всему земному шару:
«В мире насчитывается на менее миллиона белогвардейцев, кото
рые мечтают разрушить Советский Союз. В одном Нью-Йорке их
больше 3000... По всему свету — в Мексике, Аргентине, Соединенных
Штатах, Германии, Польше, Японии, Китае, Маньчжурии — агенты
Вонсяцкого и ему подобных набирают контрреволюционную армию».
Денненовская брошюра так понравилась Анастасию,
что три года спустя она послужила образцом для напи
санной по его личному заказу биографии.
282
И Деннен, и Вонсяцкий равным образом ошиблись,
полагая, что государственный департамент дал Анаста
сию «свидетельство о благонадежности». 13 марта 1935 г.
госсекретарь Х элл направил министру обороны Джорджу
X. Дерну послание, в котором описал деятельность
Вонсяцкого и спросил, не следует ли лишить его офицер
ского звания. Дерн переадресовал послание начальнику
генерального штаба генералу Дугласу Макартуру, кото
рый 26 марта сообщил Хэллу, что срок офицерских
полномочий Вонсяцкого истек десятью днями раньше
и они не будут продлены.
Но Х элл на этом не успокоился. 18 мая он направил
генеральному прокурору Хомеру С. Каммингсу папку
с газетными вырезками и конфиденциальными донесе
ниями о Вонсяцком и задал вопрос, не нарушает ли анти
советская деятельность «графа» каких-либо статей зако
на. 17 июня Каммингс ответил: «Изучение представ
ленных материалов не дает оснований утверждать, что
деятельность господина Вонсяцкого, по крайней мере
до настоящего времени, нарушала какие-либо статьи
федерального законодательства».
Неужели генеральный прокурор сознательно закрыл
глаза на движение, впрямую заявлявшее о намерении
свергнуть правительство иностранного государства?
Этот вопрос скоро стал животрепещущим для советскоамериканских отношений. Когда американские комму
нисты приехали на Всемирный конгресс Коминтерна,
проходивший в Москве в июле-августе 1935 г., Х элл
назвал их участие «грубейшим нарушением обязатель
ства о невмешательстве, данного нам 16 ноября 1933 г.»,
и немедленно отправил жесткую ноту протеста. Отклоняя
протест, Москва привлекла внимание американской
стороны к «белогвардейской деятельности» в Соединен
ных Штатах, и это был прозрачный намек на Вонсяц
кого.
Все это отнюдь не доказывает, что государственный
департамент или какое-либо другое американское прави
тельственное учреждение одобряло шалости «графа».
Скорее всего, вашингтонские чиновники увидели, что
Вонсяцкий не приносит никакого вреда, и на время оста
вили его в покое. В конце концов, он уже не мог разгу
ливать в форме американской армии.
283
1937: порыв ветра
Через два года после первой серии атак, вызванных
политической деятельностью Вонсяцкого, он снова ока
зался объектом общественного негодования. И, хотя
непосредственный повод для возмущения был крайне
незначителен (празднование 4 июля, описанное в преды
дущей главе), шуму уже было гораздо больше, чем
в прошлый раз.
Отдельные раскаты грома послышались более чем за
месяц до злополучного уик-энда и явились результатом
появления 21 мая 1937 г. в питсбургской «П р есс» бога
то иллюстрированного материала о Вонсяцком под
заголовком:
«Б У Н Т П РО ТИ В РОССИИ! А М Е Р И К А Н С К А Я Н АС ЛЕ Д Н И Ц А
В К Л А Д Ы В А Е Т СОСТОЯНИЕ В АН Т И С О В Е Т С К У Ю П АРТИ Ю
М У Ж А ».
Статья
сопровождалась
фотографиями
Анастасия
в полной форме, Мэрион в шляпке с полями («в л о
жившей свое 50-миллионное состояние в политическую
деятельность м уж а »), каменной пристройки («настоящая
крепость... способная выдержать осад у»), иконы в Воен
ной комнате («посреди многочисленных винтовок и
касок») и Миши Капрала, отдающего «пресловутый
нацистский салют у пресловутого нацистского флага».
Подпись под фотографией двух десятков старых винто
вок гласила: «Эти винтовки используются для обучения
его личной Белой армии, которая приезжает сюда
на автобусе из Нью-Йорка». Конец недописанной
статьи был эффектен: «Полиция штата Коннектикут
считает, что мистер Вонсяцкий — очень ценный сосед.
Время от времени она пользуется его винтовками и сле
зоточивым газом для подавления беспорядков при
забастовках».
Один из читателей «П ресс» был настолько ошарашен,
что обратился к государственному секретарю с вопросом,
правда ли, что в Соединенных Штатах кто-то может
содержать «личную армию». Государственный депар
тамент переадресовал запрос генеральному прокурору,
который проинформировал читателя о том, что «закон
обязывает генерального прокурора давать заключения
только по запросам президента или министров». После
284
празднования 4 июля такой отписки было бы недоста
точно.
Не успел последний «соратник», продираясь через
скопление машин разъезжавшихся по домам литовцев,
5 июля покинуть Томпсон, как на Вашингтон начали
сыпаться сердитые письма. Автор одного из первых,
адресованного конгрессмену от штата Род-Айленд Эму
Дж. Форэнду, негодовал:
«...шайка разного рода фашистов, подрывных элементов и лиц
антиобщественного
поведения,
пользуясь
сравнительной
свободой,
предоставляемой нашим государством, плетет заговоры против дру
жественной нам страны, а именно Советского Союза. Я также вижу,
что эта банда преступников и головорезов явно имеет в своем распоря
жении смертельное оружие».
Автор письма настаивал на немедленном расследо
вании со стороны Ф Б Р и спецслужб. Форэнд пе
редал письмо государственному секретарю, который,
действуя уже по привычке, направил его генеральному
прокурору, чтобы тот определил, какие меры следует
принять.
Кроме посланий от отдельных граждан, были также
письма и телеграммы от трех организаций коммунисти
ческого толка: Американской лиги против войны и фа
шизма (А Л П В Ф ), «Друзей Советского Союза» (Д С С ) и
Международного рабочего ордена (М Р О ). 19 июня
Хестер
Хантингтон, секретарь отделения
АЛПВФ
в Норуоке (Коннектикут), направил конгрессмену от
Коннектикута Уильяму М. Ситро ну, сенатору от того же
штата Фрэнсису Т. Мэлони и государственному секре
тарю Х эллу телеграммы с требованиями запретить
партию Вонсяцкого, нарушающую соглашение Рузвель
та — Литвинова. Секретарь нью-йоркского отделения
ДСС Стэнли Рэндолф с 12 по 29 июля послал письма ана
логичного содержания Мэлони, Хэллу, губернатору Кон
нектикута Уилберу Кроссу и генеральному прокурору
Каммингсу. В июле и августе прошла кампания жалоб
со стороны МРО, центр которого находился в Нью-Йорке.
Письма членов МРО из Хартфорда, Провиденса, НьюЙорка и Чикаго направлялись Х эллу и президенту Руз
вельту. Лидер чикагского отделения М РО Николас
Куцко обвинял Вонсяцкого в том, что он «устроил в своем
доме арсенал, где хранится военное снаряжение, готовое
к использованию против Советского Союза и его друзей
285
как в С Ш А, так и за границей». Председатель МРО
Уильям Вайнер заявил:
«Российская национал-революционная фашистская партия пред
ставляет собой вызов и угрозу как нашим добрым отношениям с Совет
ским Союзом, так и демократической форме правления в Соединенных
Штатах. Она должна быть ликвидирована, а всякая подобная деятель
ность — запрещена».
После 4 июля, помимо писем и телеграмм, возникла
и другая форма Вонсяцкианы — имя Анастасия Андрее
вича начали склонять в Конгрессе. Внимание законода
телей привлек к нему не представитель Коннектикута
или Род-Айленда, как можно было ожидать, а демократ
из Нью-Йорка Сэмьюэл Дикштейн. Он родился в 1885 г.
в России в районе Вильно, в 1891 г. переехал в Америку
и вырос в Нью-Йорке, в Нижнем Ист-Сайде. После избра
ния в палату представителей в 1922 г. он сосредоточил
ся на проблемах иммиграции. Возвышение Гитлера
и преследование евреев в Германии сделали Дикштейна
неутомимым
охотником
на американских
правых
экстремистов; в частности, с марта 1934 г. по февраль
1935 г. он был вице-председателем Особого комитета по
нацистской пропаганде, возглавляемого Джоном Мак
кормаком. В январе 1937 г., будучи председателем
комитета палаты представителей по иммиграции и нату
рализации, Дикштейн разработал законопроект о депор
тации «нежелательных иностранцев», которые проникали
в Соединенные Штаты, заключая фиктивные браки.
Возможно, одним из тех, кого он при этом имел в виду,
был Вонсяцкий.
Дикштейн предпринял первую публичную атаку на
Вонсяцкого в радиопередаче 9 июля 1937 г. Он получил
время в эфире после трансляции заседания Конгресса.
Многозначительные намеки, сделанные конгрессменом
в этом выступлении, должны были показать, что Вон
сяцкий — грозный противник: «Сегодня в штате Кон
нектикут есть организация, к услугам которой 50 000 аме
риканских фашистов по всей стране. Они занимаются
подпольной деятельностью в нашем государстве в сгово
ре с другими подрывными иностранными группиров
ками».
Через семнадцать дней, выступая с трибуны палаты
представителей,
Дикштейн объяснил,
что
«другие
подрывные иностранные группировки» — это немецкие
нацисты и итальянские чернорубашечники:
286
«Нацисты, чернорубашечники, фашисты и белые грязнорубашечники сколотили организацию. Лидером русских белых, которые вступи
ли в союз с нацистами и чернорубашечниками, является Анастасий
Вонсяцкий, и если я произношу его фамилию неправильно, то это из-за
отвращения, которое я к нему испытываю. Одна женщина, облада
тельница огромного состояния, исчисляемого миллионами, имела глу
пость выйти замуж за так называемого бывшего князя или бывшего
не знаю кого, и все эти деньги идут теперь на нужды русской белогвар
дейской организации, созданной в нашей стране. Эта организация
в союзе с нацистами замышляет свержение правительства России».
На следующий же день, 27 июля, Дикштейн продол
жил разоблачение Вонсяцкого. На этот раз он засунул
все «50 000 фашистов» в один только штат Коннектикут
и назвал «Девятнадцатую лунку» арсеналом «величиной
с это здание» (вероятно, имеется в виду Капитолий).
Далее он интересовался, собирается ли губернатор штата
Коннектикут Уилбер Кросс принимать меры.
Откуда Дикштейн взял эту цифру — пятьдесят тысяч
фашистов в одном Коннектикуте — остается неясным.
Даже если бы он посчитал всех черепах и прочую жив
ность, все равно вышло бы намного меньше — цифра
сравнима разве что с самыми невероятными притяза
ниями Вонсяцкого. Не отвлекаясь на подобные мелочи,
уверенный в себе конгрессмен налегал на «белы х
грязнорубашечников» весь остаток июля и изрядную
часть августа.
Попав под столь сокрушительный огонь, государ
ственный департамент вынужден был, по выражению
Дикштейна, «принять меры». И почти в то же время, как
Дикштейн произносил свои речи, начальник европейского
отдела Джей Пьерпонт Моффат поручил сотруднику по
особым поручениям Баннерману снова посетить Вонсяц
кого и выяснить, что у него теперь делается. Прежде
чем ехать в Томпсон, Баннерман позвонил в Хартфорд
в прокуратуру штата Коннектикут и поинтересовался,
предпринимаются ли в отношении Вонсяцкого какиелибо шаги. Оказалось, нет. Никто не привлек внимания
главного прокурора штата к шалостям «графа». Затем
Баннерман поехал в Патнэм и переговорил о злопо
лучном июльском уик-энде с местным начальником
почтового отделения. Выяснилось следующее:
«...в последнее время было только одно сообщение в печати о
ситуации с Вонсяцким — перепечатка в местной газете из газеты,
287
выходящей в Бриджпорте
(Коннектикут)
с упоминанием о встре
че 4 июля в поместье Вонсяцкого, в которой участвовало некоторое
число делегатов, связанных с данным движением. Собрание не привлек
ло к себе внимания местных жителей, поскольку в тот же уик-энд по со
седству с Вонсяцким проходило большое собрание духовных лиц из
ордена девы Марии, и это событие широко освещала патнэмская
газета. Не было никаких разговоров о том, что кто-нибудь обращался
к прокурору округа с просьбой принять меры. Не было никаких нару
шений общественного порядка, а также признаков того, что приезжав
шие к Вонсяцкому делегаты носили военную форму, участвовали в ка
ких-либо учениях или парадах. Фактически собрание прошло бы и
вовсе незамеченным для жителей Патнэма, если бы сообщение бридж
портской газеты не было воспроизведено в местной печати».
Решив, что обстоятельства не требуют встречи
с прокурором округа, Баннерман позвонил из Патнэма
Вонсяцкому и попросил назначить встречу. «Граф »
предложил приехать немедленно. Через пятнадцать
минут, в три часа пополудни 26 июля, двое мужчин встре
тились на лужайке перед «Девятнадцатой лункой» и на
правились в Военную комнату.
На вопрос о том, не означают ли последние газетные
публикации, что характер его деятельности изменился,
«гр аф » ответил, что он по-прежнему занимается главным
образом пропагандистской работой. Пропаганда, продол
ж ал он, является его «лучшим оружием против Совет
ской России и практически единственным, которым
располагает относительно небольшое количество рус
ских эмигрантов, проживающих в Соединенных Ш та
тах». Поэтому он считает, что любая публикация идет
ему на пользу.
Касаясь праздничного уик-энда, Вонсяцкий объяснил,
что он пригласил примерно тридцать пять членов партии
с семьями приехать к нему в гости, поскольку ожидалось
прибытие троюродного брата Николая II. Политические
дискуссии, действительно, имели место, но не было ни
каких учений. Через несколько дней после четвертого
числа из Нью-Йорка позвонил сотрудник «Дейли уоркер»
Гарри Рэймонд и стал спрашивать об уик-энде. Понимая,
что Рэймонд в любом случае постарается опорочить
В Н РП , Вонсяцкий все же пригласил его приехать
лично. Рэймонд согласился, и, как следовало ожидать,
«Д ейли уоркер» поместила красочное описание «фашист
ского лагеря» и «огромного арсенала». Алекс сказал,
что подобная реклама ему как раз на руку. Пусть да
288
же о нем говорится во враждебном тоне — так или
иначе люди в Советском Союзе узнают о нем и его
деле.
На вопрос Баннермана о его связях с заграницей
Вонсяцкий ответил резкой критикой японцев. Их
безобразное обращение с русскими эмигрантами в
Маньчжурии делает невозможным какое-либо сотруд
ничество между В Н РП и Токио. Говоря о Германии,
Алекс сказал, что он и не сторонник, и не враг Гитлера.
Отношение «вож дя» к Гитлеру будет зависеть от степени
понимания фюрером нужд русской эмиграции и его
политики по отношению к ней.
Затем Вонсяцкий повел Баннермана на экскурсию
по Военной комнате, объясняя, где он взял винтовки,
рассказывая историю каждого полкового флага и каж
дой надписанной фотографии. Разумеется, он не забыл
привлечь внимание гостя к манекену в простреленной
шинели. Он заверил его, что не склонность к подрыв
ной деятельности, а лишь забота о собственной безо
пасности заставила его устроить подземный каби
нет, завести немецких овчарок и приобрести грана
ты со слезоточивым газом, которые, как он напомнил
Баннерману, ни разу не использовались полицией
штата после сентября 1934 г.— что бы там ни писала
пресса.
Когда сотрудник по особым поручениям Баннерман
вечером покинул «Девятнадцатую лунку», ему уже все
было ясно:
«Говорить, что пристройка к дому Вонсяцкого является арсе
налом, значит ставить все с ног на голову... Никаких военных учений
не наблюдается... Для активного пропагандиста антисоветских идей,
живущего в довольно уединенном месте, собаки и бомбы являются
естественным средством защиты. Признаки наличия наступательного
военного снаряжения или подготовки
акции полностью отсутствуют».
какой-либо
насильственной
К тому времени как отчет Баннермана, отосланный
29 июля, поступил в государственный департамент,
госсекретарь Х элл успел получить заключение о деятель
ности Вонсяцкого, подписанное помощником генерально
го прокурора Брайаном Макмэхоном. Изучив все жалобы,
Макмэхон пришел к выводу, что нарушений федераль
ного законодательства со стороны «графа» не было. Дру
гое дело, вписывается ли его поведение в рамки соглаше10—150
289
ни я Рузвельта — Литвинова. По этому вопросу Мак
мэхон от суждения воздержался и сообщил Хэллу, что
вывод можно сделать только в результате формального
расследования.
Явно не желая ставить вопрос о формальном
расследовании по делу Вонсяцкого, государственный
департамент попытался склонить генерального про
курора к тому, чтобы тот высказал неформальное
суждение о том, как выглядит деятельность «вож дя»
в свете соглашения Рузвельта — Литвинова. 12 августа
один из помощников Хэлла направил Макмэхону
копии отчетов Баннермана, написанных в 1934 и 1937 гг.,
а также тексты посланий, которыми обменивались Руз
вельт и Литвинов. В сопроводительной записке зада
вался вопрос: нарушил ли Вонсяцкий «какое-либо
из обязательств, содержащихся в письме президента
от 16 ноября 1933 г.»? Отзвук бюрократического
пинг-понга слышится в ответе Макмэхона, датированном
17 августа:
«Рассматривая материалы, приложенные к Вашему письму, я при
хожу к выводу, что министерство юстиции не уполномочено высказы
вать суждения по предлагаемому вопросу, поскольку, как представ
ляется, это вопрос чисто дипломатический и должен быть решен
исполнительной властью в лице Вашего департамента».
Отброшенный на исходные позиции, государственный
департамент от дальнейших действий воздержался.
Вонсяцкий мог так и остаться в бюрократическом
вакууме, но Макмэхон известил о его деятельности
уполномоченного по федеральным налогам и Федераль
ное бюро расследований. В результате в течение авгус
та и сентября вокруг Томпсона рыскали агенты ми
нистерства финансов и ФБР. Джордж Дж. Старр из
Ф Б Р беседовал с Вонсяцким в «Девятнадцатой лунке»
24 сентября. Свою добычу — двадцать шесть машино
писных страниц, фотографии и экземпляры «Ф аш ис
та» — он передал Дж. Эдгару Гуверу*, который 4 января
1938 г. отправил ее генеральному прокурору Каммингсу.
С этого времени Ф Б Р держало Вонсяцкого под наблю
дением.
* Джон Эдгар Гувер (1895— 1972) — директор Ф Б Р с 1924 г.
(прим, перев.).
290
1938— 39: затишье
Общественное
негодование
и административные
игры, создававшие завихрения вокруг Вонсяцкого после
июльского уик-энда, к концу 1937 г. постепенно сошли
на нет, и начался более или менее спокойный период
продолжительностью почти в два года. Такая необыч
ная тишина в какой-то степени объясняется более
частыми заграничными поездками Алекса.
Весной 1938 г. Алекс и Мэрион совершили путе
шествие по Европе. В начале марта они провели в третьем
рейхе ровно столько времени, сколько было нужно, чтобы
почувствовать себя нежелательными гостями. Находясь
в Австрии, они, как и тысячи жителей Вены, 14 марта
наблюдали приезд Адольфа Гитлера, осуществлявшего
аншлюс. В Белграде они встретились с героем граждан
ской войны, командиром казацких частей генералом
Андреем Шкуро, который пригласил Вонсяцкого на бан
кет с участием 150 казацких ветеранов. Вонсяцкий
выступил с речью (позже он вспоминал, что она была
встречена «бурными аплодисментами») и стал почетным
членом кубанского казачества. Этот эпизод был кульми
нацией всей поездки.
Вернувшись в Томпсон в мае, Анастасий обнаружил,
что известность его резко пошла на убыль.
Газеты
обошли поездку молчанием. Госдепартамент, министер
ства юстиции и финансов, казалось, не считали нужным
с ним связываться. Конгрессмен Дикштейн как будто
о нем забыл. Специальный комитет палаты представите
лей по антиамериканской деятельности (так называемый
комитет Дайза) не обращал на него внимания. Только
однажды (21 ноября 1938 г.) имя Алекса прозвучало
на слушаниях в комитете: кто-то сказал, что «у него есть
арсенал и своя небольшая армия», но это утверждение
не вызвало видимого интереса. Как писалабриджпорт
ская газета «Санди хералд», Вонсяцкий был обижен
таким невниманием со стороны комитета Дайза.
Оказавшись забытым, Алекс начал проявлять беспо
койство. В конце 1938 г. они с Мэрион надумали отпра
виться в новое кругосветное путешествие, третье за
пять лет*. Несмотря на раскол с Родзаевским (а может
* Второе кругосветное путешествие было совершено ими на
пароходе «Президент Адамс» в 1936 г. и прошло без заметных со
бытий.
К)**
291
быть, благодаря ем у), Анастасий хотел посмотреть,
как живет горстка его дальневосточных последователей
(в основном они находились в Ш анхае). И еще его
тревожила недружественная позиция, занятая по отно
шению к нему правительством Германии, и ему казалось,
что следует немного покрутиться в рейхе. Наконец, он
хотел заказать кому-нибудь свою биографию, и ему
нужны были сговорчивый автор и дешевое издатель
ство.
Сев в Нью-Йорке на пароход «Президент Полк»
компании Доллар вскоре после Рождества 1938 г., Алекс
и Мэрион (на этот раз без Кунле) проследовали через
Панамский канал в Лос-Анджелес, где 16 января их
встретил лидер калифорнийского отделения В Н РП Федор
Сименс. Во время короткой стоянки Вонсяцкий встре
тился с несколькими членами местного германо-амери
канского «Б унда» (пронацистской организации, с которой
Сименс
поддерживал добрые
отношения)
и дал
интервью лос-анджелесской «Тайм с», в котором предска
зал советско-германскую войну за контроль над Румы
нией. Затем супружеская пара продолжила путь вдоль
побережья к Сан-Франциско, куда она прибыла 18 янва
ря. Остановившись в отеле Св. Франциска, Вонсяцкий
посвятил следующие три дня встречам с местными
представителями В Н РП и видными деятелями санфранцисской русской коммуны, в частности с издателем
русской газеты «Новая заря» Григорием Тимофеевичем
Суховым и князем Василием Александровичем Романо
вым, младшим сыном великого князя Александра и
братом князей Федора и Никиты. 21 января Мэрион
и Алекс снова взошли на борт «П о лк а » и двинулись через
Тихий океан.
28 января во время десятичасовой стоянки в Гоно
лулу «граф и графиня Вонсяцкие» (так они были поиме
нованы в списке пассажиров) дали в своей каюте первого
класса
интервью
местным
газетам
«Адвертайзер»
и «Стар буллетин». Николай II взирал на все происхо
дящее с портрета, висевшего на одной из переборок.
Услышав вопрос о цели поездки, «граф » пожал пле
чами. «Н у что ж, шпионы ведь так и так узнают.
Почему в таком случае я должен молчать о своих планах?
В конце концов, это касается всех».
Заговорщическим шепотом
Вонсяцкий сообщил,
что он едет на встречу с дальневосточными партийными
лидерами.
292
«Я выбрал для поездки именно это время по стратегическим причи
нам. В России армия пропагандистов ждет сигнала для наступления.
Вне ее тысячи членов партии готовы прийти на помощь тем, кто внутри.
В этом году произойдут важные события. Режим Сталина слабеет
с каждым днем».
Предвосхищая вопрос о том, почему у него в лацкан
пиджака воткнута булавка со свастикой, Вонсяцкий
объяснил: «Нет, это не нацистская свастика. У Гитлера
свастика черная на красном. А наша — белая на синем.
Мы пользовались этим символом задолго до того,
как Гитлер пришел к власти».
Как всегда, Анастасий подкинул репортерам лакомую
косточку, описав «Девятнадцатую лунку» как «замок,
превращенный в неприступную крепость». Вероятно
пленившись образом твердыни на скале, репортеры
обеих газет заменили Томпсон Плимутом.
Прибыв в Шанхай 17 февраля,— в Иокогаме и Кобе
Вонсяцкий даже не сходил на берег — Алекс и Мэрион
остановились в «Парк-отеле». И х встречали Константин
Стеклов и дюжина местных «соратников». Стеклов, кото
рый любил, чтобы его называли полковником, выпускал
на деньги, присылаемые из Томпсона, газету «Русский
авангард». Он также носил звучный, но достаточно дутый
титул главы дальневосточного отделения ВНРП.
О визите Вонсяцкого в Шанхай в 1939 г. с изрядной
долей приувеличения говорится у Наталии Ильиной,
вернувшейся в СССР из эмиграции в 1947 г. и впослед
ствии выпустившей двухтомный роман, написанный на
автобиографическом материале. Ильина оценила состоя
ние Мэрион в 50 миллионов долларов, намекнула на
грязные делишки, якобы связывавшие Вонсяцкого
с Токио, и отправила «вож дя» РФ С Родзаевского из
Харбина в Шанхай для встречи с Вонсяцким в «Паркотеле».
Алекс был бы польщен, если бы узнал о версии И льи
ной; увы, данные из японских дипломатических и воен
ных архивов рисуют несколько менее яркую картину.
Там ни слова не говорится о встрече Вонсяцкого
с Родзаевским, да и ни один из «вож дей» ни разу не
упомянул о якобы имевших место шанхайских перего
ворах ни в 1939 г., ни в последующие годы. Японская
армейская разведка считала газету Стеклова антияпонской, а консул Миура Ёсиаки полагал, что Вонсяцкий
может попытаться подогреть антияпонские настроения
293
среди русских эмигрантов Шанхая. В связи с этим он
предупредил
Токио,
что
американец
заслуживает
«пристального наблюдения».
Японцам нечего было беспокоиться. Вонсяцкий
покинул Шанхай 21 февраля, пробыв там всего четыре
дня, на борту лайнера, следовавшего в Европу. В этом
городе он добился только одного: познакомился с
Н. Н. Грозиным, который согласился написать его
биографию.
Творение
Грозина
под
названием
«Защитные
рубашки» вышло на русском языке в Шанхае в том же
1939 г. Быстротой публикации книга была обязана тому,
что во многом она повторяла изданную в 1935 г. «Д р узья
ми Советского Союза» брошюру Леона Деннена «Б е
логвардейские террористы в С Ш А ».
Оставшаяся часть путешествия прошла разочаровы
вающе. Не сбегались толпами репортеры на Ближнем
Востоке и на Балканах, как в 1934 г. Не приглашали
Анастасия казацкие генералы, как в 1938 г. Остано
вившись в Берлине в отеле «А длон », он узнал, что
ВНРГТ и «Ф аш ист» в рейхе запрещены.
Неприязнь немецких властей к Вонсяцкому имела
несколько причин. Бермондт-Авалов и другие местные
русские нацисты считали, что он вмешивается в их
дела, и всячески старались его дискредитировать. Весьма
уязвимым пунктом было у Вонсяцкого отсутствие анти
семитского пыла, что не преминули использовать его
противники, распускавшие слухи о том, что Купле —
еврей, что арийское происхождение Мэрион тоже сомни
тельно, что В Н РП существует на деньги американских
евреев. Борис Тедли, агент Родзаевского в Берлине,
неустанно привлекал к этим слухам внимание гестапо,
у которого и без того было очень чуткое ухо. Примерно
в это время некоего юного «соратника» В Н РП (вероят
но, единственного последователя Вонсяцкого в рейхе)
вызвали в берлинское отделение гестапо и спросили,
где он хочет дальше обучаться: в школе или в концла
гере. Быстро сообразив, что надо выбирать первое,
объятый ужасом паренек получил совет прекратить
всякие сношения с Вонсяцким. В такой ситуации ВН РП
лиш алась шансов даже на самую крохотную ячейку в
русской коммуне Берлина.
Вернувшись в Томпсон 20 апреля после четырех
месячного отсутствия, Анастасий бросил взгляд на по
литические горизонты. На международной арене все вы
294
глядело многообещающе. Советский Союз явно шел на
столкновение с Японией и Германией. Сталинские чист
ки, обескровившие Красную армию и коммунистическую
партию, должны были, по мнению Вонсяцкого, сущест
венно ослабить режим. «В ож дь» чувствовал, что в любой
момент может раздаться зов судьбы. Но был ли он к это
му готов? Партия не имела покровителей за рубежом.
Запрещенная и в Германии, и в Японии, она не смогла
бы использовать в своих интересах советско-германскую
или советско-японскую войну. Боясь остаться в крити
ческий момент вне игры, Вонсяцкий принял судьбонос
ное решение. Он установит тесные отношения с германо
американским «Бундом», и это заставит Берлин взгля
нуть на него другими глазами.
1939: шторм
Вонсяцкий и до этого вступал в контакт с «Бундом»
и его воинственным голубоглазым лидером Фрицем
Юлиусом Куном. В первую мировую войну Кун провел
четыре года в окопах, потом год воевал с большевиками
в Прибалтике в составе Добровольческого корпуса. Он
вступил в нацистскую партию в 1921 г. и через два года,
как говорили, принял участие в мюнхенском пивном
путче. В 1928 г. он через Мексику попал в Соединенные
Штаты, получил гражданство и устроился работать хи
миком в Дирборне (Мичиган) в компании Форда.
В 1938 г. Кун вступил в нацистскую организацию «Д р у
зья новой Германии», объединявшую как немцев, так
и американцев немецкого происхождения и тесно свя
занную с геббельсовским министерством пропаганды,
после чего быстро стал главой ее отделения на Среднем
Западе. Когда в 1936 г. сформировался «чисто амери
канский» «Б унд» («Атепкас1е1118сЬег Уо1к8ЬипсЬ>*), Кун
сделался его фюрером. У Куна действительно было с
Вонсяцким кое-что общее: военное прошлое, иммигрант
ская судьба и театральная жилка. Он щеголял в форме,
сшитой на заказ (как он утверждал, по образцу формы
Американского легиона), закатывал громкие речи, любил
экстравагантные жесты. Но, в отличие от Вонсяцкого,
Кун ненавидел евреев, боготворил Адольфа Гитлера и
был лишен как воображения, так и юмора.
Народный союз американских немцев (нем .).
295
Неудивительно, что Кун и Вонсяцкий познакомились
на публичном зрелище. В январе 1937 г. «ВипёШ Ьгег»
в письме предложил «граф у» пригласительные билеты
на митинг, который должен был состояться 12 февраля
в зале нью-йоркского ипподрома. По замыслу организа
торов, там, наряду с бундистами, должны были собрать
ся итало-американские активисты, испанские монархис
ты и русские патриоты, чтобы громко осудить коммунизм,
антифашизм, испанских республиканцев и бойкот на
цистской Германии. Будучи не прочь оценить красноре
чие Куна и выступить самому от имени «русских патрио
тов», Вонсяцкий принял приглашение. Потом он вдруг
подумал, что никак не может прийти на ипподром без
сопровождения. В конце концов, он же полноправный
фюрер, и ему нужно заботиться о своей репутации. П о
этому «вож дь» велел Донату Кунле заказать пятьдесят
билетов для ВНРП. Получив билеты, Вонсяцкий выслал
их лидеру верхнеманхэттенской ячейки В Н РП Богослов
скому и приказал обеспечить явку на все зарезервиро
ванные места.
12 февраля Анастасий, Кунле и Мамедов, одетые по
полной форме, явились на ипподром. Поглядев на бес
конечные ряды кресел в обширном зале, Вонсяцкий
вдруг занервничал. Но его волнение улеглось, когда он
увидел входящего в зал Богословского с победной улыб
кой на мясистом лице. За ним шаркала бестолковая
толпа каких-то субъектов в потертых пальто и мятых
шляпах. Евгений Михайлович выполнил поручение на
сто процентов, всучив все пятьдесят билетов членам
гарлемской русской колонии.
Когда все стадо благополучно расселось, Вонсяцкий
бросил взгляд на программку — и возмущенно фырк
нул. Помимо его собственного, там фигурировало еще
одно русское имя: Николай Мельников, обозначен
ный как глава Русского национального союза. Зна
комый с тайным пантеоном эмигрантских фракций,
«гр аф » тут же узнал врага. Ему было известно, что
РН С только что установил дружеские связи с Родзаевским.
В эту минуту появился Кун и, представившись, спро
сил Вонсяцкого, не скажет ли он собравшимся несколько
слов. Не желая делить подмостки с приспешником Родзаевского, Анастасий резко ответил, что у него болит
горло и он не может говорить. Кун кивнул и направился
к трибуне. После того как все пропели «Звездно-поло
296
сатый ф лаг»*, встав навытяжку и воздев руки в нацист
ском приветствии, начались выступления. Чем ближе
становилась очередь Мельникова, тем в большее возбуж
дение приходил Вонсяцкий. Наконец на трибуну вышел
помощник Мельникова и начал представлять РНС. Когда
он нараспев произнес слова: «Гитлер — наш вождь!»
и «Русский национальный союз ведет с коммунистичес
кими вооруженными силами подлинную войну», терпе
ние Вонсяцкого лопнуло:
«Я жестом показал Кунле, что мы уходим, и мы оба встали, после
чего все, пришедшие с Богословским, также поднялись с мест и потя
нулись к дверям. Это выглядело как демонстративный уход, и Фриц Кун,
подбежав ко мне, спросил, в чем дело. Я сказал, что все в порядке, прос
то мы с Кунле должны успеть на поезд».
Этот эпизод испортил отношения между «Б ундом »
и В Н РП на два года.
В апреле 1939 г., вскоре после возвращения из третьей
кругосветной поездки, Вонсяцкий получил от Куна при
глашение присутствовать на открытии Кемп-Зигфрида,
бундовского учебно-увеселительного лагеря, расположен
ного поблизости от базы американской армии КемпАптон на Лонг-Айленде. Посоветовавшись с Кунле,
Анастасий решил, что не следует пренебрегать возмож
ностью помириться с «Бундом». Он надеялся, что это в
конце концов улучшит отношения между В Н РП и тре
тьим рейхом. Ему также очень хотелось сфотографиро
ваться с Куном. Фотография хорошо бы смотрелась в
«Фаш исте».
В воскресенье 21 мая Вонсяцкий, Кунле и Мамедов
сели в «кадиллак» Мэрион и отправились в Кемп-Зиг
фрид. Форма одежды была парадная: защитные ру
башки, галифе, сапоги и портупеи. Кун тепло привет
ствовал прибывшее трио и представил гостям своего
секретаря Джеймса Уилера-Хилла, который оказался
родом из России, и главного пропагандиста Вильгельма
Герхарда Кунце. Оркестр заиграл «Х орста Весселя»,
Кун жестом пригласил Вонсяцкого идти с собой рядом,
и два вождя торжественным маршем прошли вокруг
поля во главе колонны из трех тысяч бундистов, в числе
которых было двести мальчиков и девочек из «Jugend-
* Гимн С Ш А (прим, перев.).
297
Schaft»* и триста штурмовиков из Ordnungsdienst**,
прозванной журналистами «бундовской СС». К полному
удовлетворению Алекса, фотоаппараты так и щелкали.
Взволнованный помпезным парадом, Вонсяцкий в
порыве дружеской щедрости заявил, что его дом открыт
для Куна и других лидеров «Бунда» в любое время, когда
они только пожелают. В июне и июле бундовский про
пагандист Кунце несколько раз воспользовался госте
приимством «вож дя». Он и глазом не успел моргнуть,
как Алекс начал называть его «Вильгельм Герхардович».
Газетчики в любом случае должны были рано или поздно
оповестить всех об этом братании, которое давало хоро
ший повод добавить темных красок в описание «Девят
надцатой лунки». Но ни «Дейли уоркер», ни бриджпорт
ская «Санди хералд» при всем желании не смогли бы
выдумать ничего более невероятного, чем то происшест
вие, которое одним махом выставило отношения между
«Б ундом » и Вонсяцким на всеобщее обозрение.
В субботу 15 июля 1939 г. во второй половине дня
после собрания бундистов в Нью-Бритене (Коннекти
кут), на котором Кун председательствовал, он с тремя
помощниками (Вильгельмом Кунце, Джеймсом У и ле
ром-Хиллом и казначеем Густавом Эльмером) выехал
на автомобиле в Бостон. Вспомнив о приглашении Вонсяцкого, Кунце предложил: « А что, не заехать ли к
Алексу? Нам как раз по пути».
Через два часа лай Леди Астор возвестил прибытие
бундистов в «Девятнадцатую лунку». Анастасий, хотя
и не ждал гостей, встретил их очень радушно, тут же
позвонил Наташе Мамедовой в «Русский медведь» и пре
дупредил, что к ужину придут еще четыре человека.
Донат Кунле, который считал поведение Куна вызы
вающим, скрыл свое неудовольствие за вымученными
приветствиями. Мэрион, извинившись, ушла к себе, как
всегда делала, когда Алекс принимал гостей.
Кун в этот вечер был в плохом настроении. Даже
Наташины куриные котлеты и ромовая баба не отвлекли
его от мыслей о делах, которые складывались неважно.
Пресса и администрация Рузвельта травили его. Вдоба
вок два месяца назад нью-йоркский суд присяжных
предъявил ему обвинение в краже в связи с исчезнове
нием 14 548 долларов из кассы «Бунда» в Манхэттене.
* Юность (нем.).
** Служба охраны порядка (нем.).
298
Нью-йоркский окружной прокурор Томас Э. Дьюи засы
пал его повестками. Его то сажали за решетку, то вы
пускали, и в настоящее время он был отпущен под залог
в 5000 долларов. Полулежа на обитом ярким ситцем
диване в Военной комнате, Кун был полон жалости к
самому себе. Он пил все, что ему наливали, с угрюмым
видом слушая вполуха разглагольствования хозяина о
великих князьях и простреленных шинелях.
В полночь Куну взбрело на ум покататься. «К т о со
мной?» — спросил он. Полупьяный «бундфюрер» ощущал
характерное для этого состояния беспокойство. Кунце,
Уилер-Х илл и Эльмер услужливо закивали ему в ответ.
Анастасий, Кунле и Мамедов, однако, не проявили энту
зиазма. Но, поскольку гости не знали местных дорог, ре
шили отправить с ними Энди Мамедова, девятнадцати
летнего племянника Алекса.
Когда Уилер-Х илл сел за руль и они выехали на
дорогу к Томпсону, Энди указал на едва различимые
в темноте ориентиры: школу для девочек Хоу-Маро,
Марианополис-колледж, гостиницу «Вернон Стайлз инн».
Томпсон мало что мог предложить по части ночных уве
селений, так что Уилер-Х илл повернул на север, и вскоре
они пересекли границу штата Массачусетс и прибыли в
город Уэбстер, лежащий в восьми милях от «Д евят
надцатой лунки».
В начале второго ночи в воскресенье 16 июля Энди
привел бундистов в кафе, расположенное на главной
улице Уэбстера, но, войдя, они узнали, что по закону
штата Массачусетс каждую субботу в полночь продажа
спиртных напитков прекращается. Разочарованная ком
пания направилась к другому кафе подкрепиться кофе
и пирожками. Энди, однако, остался снаружи и вступил
в беседу с полицейским патрульной службы Генри
Плэссом.
Примерно в час тридцать Кун, Уилер-Хилл, Кунце и
Эльмер вышли из кафе и поплелись к машине. Увидев,
что Кун нетвердо стоит на ногах, Плэсс порекомендовал
ему не садиться за руль в таком состоянии. Кун резко
обернулся и зарычал: « А ты знаешь, кто я такой? Как
ты смеешь так со мной разговаривать?» Тут Плэсс тоже
завелся и заметил, что ему, Плэссу, безразлично, с кем
он имеет дело. Никому не позволено разъезжать вокруг
Уэбстера в нетрезвом виде.
Что произошло потом — не совсем ясно. По версии
бундистов, Кун сказал: «К акого черта нас сюда занес
299
л о ? » Но Плэсс утверждал, что сказано было: «П ош ел к
черту». Как бы то ни было, Плэсс задержал Куна, отвел
его в участок и написал протокол, вменяя ему в вину
оскорбление полицейского и пьянство.
Через четыре часа, когда поднятый с постели Алекс
приехал в уэбстерскую полицию и уплатил залог в 54 дол
лара, Кун и его товарищи вернулись с ним в «Девятнадца
тую лунку». С восходом солнца весть об инциденте на
чала распространяться. В Уэбстер слетелись местные
репортеры и принялись донимать Плэсса вопросами.
К воскресному вечеру новость достигла крупных радио
станций и газет. В понедельник 17 июля в утреннем вы
пуске «Н ью -Й орк тайме» она была помещена на первой
странице.
В первых сообщениях события 15— 16 июля были
искажены и приукрашены до неузнаваемости. Кун якобы
угрож ал местной полиции. В одной газете говорилось о
«попытке путча». Полицейского Плэсса называли героем,
спасшим беззащитный новоанглийский городок от захва
та нацистами. В нескольких газетных репортажах было
сказано, что вся каша заварилась в присутствии или
даже с участием Вонсяцкого.
20 июля Вонсяцкий, сопровождаемый толпой репор
теров и зевак, явился в уэбстерский суд на заседание
по делу «Ж и тели западного Массачусетса против Фрица
Куна». «В ож д ь» пришел не только для того, чтобы по
смотреть, как «бундфюрер» признаёт себя виновным
(«чтобы избежать спектакля», как утверждал Кун) и при
говаривается к штрафу в 5 долларов (согласно закону,
это было максимальное наказание за оскорбление, а
пьянство и вовсе сошло Куну с р у к ). Алексу нужно было
опровергнуть утверждения о своем собственном участии
в инциденте, и для этого он привез с собой бостонского
адвоката Джона X. Девайна. Девайн сделал заявление
для печати, которое устно подтвердил Кун, о том, что его
клиент не участвовал в уэбстерских событиях и даже не
находился в это время в Уэбстере.
А лекс рассердился на прессу, связавшую его имя с
«путчем ». Когда его обвиняли в намерении свергнуть
Сталина, он только радовался, но лож ь о том, что он
замешан в пьяной перепалке в соседнем городке, пятна
ла его доброе имя. Ж елая показать газетчикам, что с ним
шутки плохи, Вонсяцкий предъявил ряду газет иски о
клевете. До суда дело не дошло, так как газеты опубли
ковали поправки или извинения. Но это происходило
300
лишь спустя месяцы. «Нью -Йорк тайме», к примеру,
извинилась (на странице 52) лишь 5 июня 1940 г. К этому
времени уэбстерское дело уже дало начало новому витку
Вонсяцкианы.
На этот раз первый залп произвел Американский
совет против нацистской пропаганды (А С П Н П ), возглав
ляемый бывшим американским послом в Германии
Уильямом Эдвардом Доддом. «Вы стрелил» информаци
онный бюллетень А С П Н П , издававшийся Альбертом Ю.
Каном под названием «А ур ». Благодаря посредничеству
Ричарда Макколи, патнэмского независимого журнали
ста и друга Алекса, корреспондент «А у р » Дэвид Карр
три раза приезжал в «Девятнадцатую лунку» брать у
Вонсяцкого интервью вскоре после уэбстерского инци
дента. Карр собрал изрядную информацию о ВН РП,
сфотографировал Анастасия и интерьер Военной комна
ты. 2 августа, после третьего интервью, Карр и Макколи
произвели на свет нотариально заверенный документ,
в котором под присягой утверждали, что Вонсяцкий
в разговоре с ними признал за собой авторство «Запи
сок монархиста». Эти показания легли в основу обшир
ного досье, которое было заведено на Вонсяцкого в
редакции «А у р » на 42-й улице в Нью-Йорке. Начиная с
30 июля «А у р » опубликовал о Вонсяцком ряд материа
лов, призванных привлечь к «вож дю » внимание общ ест
венности и заставить правительство принять против него
меры. Через тридцать семь лет редактор Кан вспоми
нал:
«Насколько я знаю, «А ур » первым поместил информацию о дей
ствиях Вонсяцкого по сколачиванию пятой колонны и о его темном
прошлом; эти сведения потом были подхвачены другими средствами
массовой информации. Более того, я полагаю, что именно публика
ции в «А ур » побудили правительство начать свои действия против
Вонсяцкого».
3 августа, после первого публичного разоблачения
в «А у р », А С П Н П направил министру труда Франсес Пер
кинс телеграмму о том, что в его распоряжении имеются
документы, подтверждающие сокрытие Вонсяцким «звер
ских убийств», совершенных им в Ялте в 1920 г., при
получении американского гражданства в 1927 г. А С П Н П
потребовал немедленного расследования этого обвине
ния и представил «документальное подтверждение»
(вероятно, показания Карра и Макколи от 2 августа
301
относительно авторства «Записок монархиста»), 18 авгу
ста председатель А С П Н П Додд телеграфировал конгрес
смену Мартину Дайзу, что считает необходимым обязать
Вонсяцкого дать показания в Комитете по антиамери
канской деятельности по поводу своих связей с германо
американским «Бундом» и третьим рейхом.
Кампания А С П Н П быстро начала приносить плоды.
Новые и новые газеты по всей стране подхватывали
сенсационную весть о «зверских убийствах» и требова
ли, чтобы комитет Дайза принял меры. Кое-кто настаивал
на депортации «русского нациста».
Неудивительно, что к общему хору присоединил свой
голос и конгрессмен Дикштейн. 21 августа в записке
госсекретарю Х эллу Дикштейн писал, что «Вонсяцкий —
это человек, который пытается вызвать брожение на на
шей зем ле», что его деятельность является «антиамери
канской» и «долж на быть прекращена». Он попросил
Х элла дать ему как можно более исчерпывающую инфор
мацию. Х элл ответил Дик штейну 30 августа, предлагая
конгрессмену из Нью-Йорка представить свидетельства,
«которые подтверждали бы содержащиеся в записке
обвинения». Госсекретарь, кроме того, направил копию
записки Дикштейна генеральному прокурору Фрэнку
Мерфи с просьбой «принять те меры, какие Вы сочтете
необходимыми».
Обратившись к генеральному прокурору, Х элл посту
пил правильно, потому что министерство юстиции, без
сомнения, было лучше информировано по делу Вонсяц
кого, чем любой другой правительственный орган. Ф Б Р
держало «граф а» под наблюдением с 1937 г. и дважды
подвергло его специальному расследованию, представив
результаты генеральному прокурору соответственно в
январе 1938 г. и в мае 1939 г. Досье Ф Б Р содержало
тексты бесед с самим Вонсяцким, с его друзьями, с
жителями Патнэма и Томпсона и кучу писем, отправ
ленных различными информантами по собственной ини
циативе. Один агент Ф Б Р прожил два года в Патнэме
под видом продавца мыла, имея лишь одно задание —
следить за Вонсяцким. Однажды, сидя за рулем, Алекс
нечаянно едва не сшиб свою «тень». Помимо этого, у ге
нерального прокурора была информация о Вонсяцком
из Службы иммиграции и натурализации и из министер
ства финансов, которое в марте 1939 г. представило
ему налоговые декларации Алекса за все годы начиная
с 1933-го. Что же вытекало из этих данных?
302
Ничего — и, стало быть, все. Расследование, прове
денное министерством финансов, показало, что пистолетпулемет Томпсона, купленный в 1930 г. у Эберкромби и
Фитча (а все остальное огнестрельное оружие у Вонсяцкого было непригодно к употреблению), по всем прави
лам зарегистрирован в полиции штата Коннектикут и
в налоговом управлении. Что еще более важно, у него
отсутствовал магазин. В ходе кропотливого расследо
вания Ф Б Р «не обнаружило никаких данных о том, что
Вонсяцкий получает финансовую или иную помощь от
какого-либо иностранного государства или какой-либо
иностранной организации». В связи с часто повторяе
мыми обвинениями в проведении поблизости от «зам ка»
военных учений и маневров агент Ф БР, приставленный
к Вонсяцкому на два года, докладывал:
«...любые учения такого рода были бы видны с дороги, и тем самым
о них стало бы известно местным жителям. Нет никаких указаний на
то, что в помещении [т. е. в «Девятнадцатой лунке»] имеются какиелибо лица из числа слуг, последователей или прочих, которые могли бы
составить обученный вооруженный отряд; следует отметить, что про
ведены многочисленные беседы с жителями Патнэма и Томпсона,
имевшие целью получить подтверждение этим подозрениям, которые,
как выясняется, ни на чем не основаны».
Исследовав досье ФБР, служащий министерства юс
тиции Александр Хольтцофф 31 мая 1939 г. сообщил
генеральному прокурору Мерфи, что, по его мнению,
Вонсяцкий не является иностранным агентом. Изучив
обвинения в «зверских убийствах», Служба иммиграции
и натурализации доложила, что данные, имеющиеся в
ее распоряжении, «не подтверждают подозрений в обмане
или каких-либо других незаконных действиях при полу
чении американского гражданства». 13 сентября, рас
смотрев представленные выводы, помощник генераль
ного прокурора О. Джон Рогге проинформировал кон
грессмена Дикштейна о том, что Вонсяцкий не совершил
никаких нарушений федерального уголовного законо
дательства.
Разыскания министерства юстиции на некоторое вре
мя заставили Дикштейна замолчать. Но бюллетень
«А ур », который сам Вонсяцкий не уставал снабжать
горючим материалом, продолжал свои атаки и в 1940 г.
303
Сентябрь 1939 — июнь 1941: «гл а з» циклона
23 августа 1939 г. мир был потрясен невиданным
дипломатическим volte-face*: Германия и Советский
Союз — казалось, непримиримые враги — пожали друг
другу руки и заключили пакт о ненападении. Смысл
пакта стал ясен неделей позже, когда Гитлер, поощря
емый благожелательным нейтралитетом Сталина, вторг
ся в Польшу, а Англия и Франция объявили Германии
войну. Нацистско-советский пакт любопытным образом
отозвался в Соединенных Штатах. Американские ком
мунисты (во всяком случае, те из них, кто выдержал
шок и остался в партии) и германо-американские бундисты вдруг начали петь в унисон. Те из русских эмигран
тов, кто делал ставку на Гитлера как на непримиримого
антикоммуниста, испытали сокрушительный удар. Рус
ским нацистам в самом рейхе оставалось только спря
таться, и чем дальше — тем лучше.
Вонсяцкий отреагировал на нацистско-советский
пакт с беззаботностью человека, способного вплести в
мир своих фантазий любую реальность. «Ф аш ист» при
ветствовал пакт, сравнивая его с соглашением 1807 г.
между Наполеоном и Александром I. Позиция Вонсяцкого кое-кого сбила с толку. Например, один из его
противников, православный священник из Уиллимантика
(Коннектикут) отец Джоскин В. Ткоч, сказал агенту
Ф Б Р, что Вонсяцкий «заключил мир со Сталиным» и
работает теперь на коммунистов.
В то же время нацистско-советский пакт серьезно
ослож нил отношения Вонсяцкого с германо-американ
ским «Бундом». «Г р а ф » перестал посещать бундовские
митинги, а бундисты, за исключением «Вильгельма
Герхардовича» Кунце,— «Девятнадцатую лунку». Во
время этой интерлюдии «Б унд» занимался в основном
своими собственными проблемами. 28 ноября Фриц Кун
был признан виновным в краже и приговорен к пяти го
дам заключения. Отправку его в тюрьму Синг-Синг
нью-йоркская «Д ейли ньюс» назвала «Дранг нах Осси
н и нг»**. Бундфюрером стал Кунце.
Нацистско-советский пакт нанес В Н РП более силь
ный удар, чем все наскоки «Дейли уоркер», «Друзей
* Поворотом на 180° (фр-)•
* * Тюрьма Синг-Синг находится в Оссининге (штат Нью-Йорк)
(прим, автора). Игра слов: Drang nach Osten (натиск на Восток) —
лозунг немецких завоевателей (прим, ne рев.).
304
Советского Союза», «Международного рабочего орде
на», Дикштейна и бюллетеня «А у р », вместе взятые. Весь
ма жидкие ряды «соратников» и так уже ослабила смерть
Евгения Богословского 11 февраля 1939 г. Но самые
чувствительные потери партия понесла после того, как
Гитлер и Сталин подали друг другу руки.
В октябре 1939 г. партию покинул зять «вож дя»,
председатель Ц И К В Н РП Лев Бек-Мамедов. Он настоль
ко разочаровался в перспективах российской Нацио
нальной Революции, что решил всецело посвятить себя
«Русскому медведю».
Вскоре после нацистско-советского пакта из партии
вышел и Донат Иосифович Кунле, редактор «Фаш иста»,
секретарь В Н РП и верный друг Алекса с 1933 г., когда
они вдвоем основали ВФО. Кунле какое-то время еще
жил в «Девятнадцатой лунке», но в июне 1940 г. он по
кинул Коннектикут и ушел из жизни Алекса, отправив
шись в Калифорнию учиться летному делу.
В июле 1940 г. в разговоре с агентом Ф Б Р Вонсяцкий признал, что многие члены ВН РП уходят из нее и
прекращают подписываться на «Фаш иста». Опять он ока
зался почти совсем один, если не считать Леди Астор,
черепах и голубей.
Партия рассыпалась на глазах, вымышленный мир
Вонсяцкого рушился, и он решил расстаться с частью
его реквизита. 7 июня 1940 г. он отдал сержанту Нолану
пистолет-пулемет Томпсона, сказав, что дарит его поли
ции штата, чтобы она пользовалась им «в случае необ
ходимости».
4 июля 1940 г., когда, как обычно, «соратники» собра
лись в «Девятнадцатой лунке», Алекс выступил с заявле
нием, которое отражало изменения в его политической
позиции:
«Российская национал-революционная партия, главой которой
я являюсь, не поддерживает притязаний Германии и Японии на геге
монию в Европе и на Дальнем Востоке.
Германия и Япония ни разу ясно не высказались по вопросу о за
мене нынешнего сталинского режима Национальным правительством
России.
Единственная цель нашей организации — вернуть русским людям
свободу и установить в России правительство, избранное народом, из
народа и для народа.
Мы намерены создать в России истинно демократическую форму
правления.
305
Наша партия отвергает антисемитизм.
В нашей партии нет членских взносов; она финансируется исклю
чительно за счет добровольных пожертвований ее членов и сочувствую
щих лиц. Она не пользуется ни правительственными, ни частными
субсидиями из-за рубежа.
В Германии и Японии наша организация запрещена.
Только в Соединенных Штатах мы пользуемся свободой действий
и убеждений, границы которой определяются законом.
Настоящим решительно заявляю, что деятельность нашей орга
низации направлена исключительно против нынешнего советского пра
вительства и никоим образом не нарушает ни конституцию, ни законы
Соединенных Штатов, которые мы уважаем и исполняем.
Анастасий А. Вонсяцкий
Томпсон, Конн.
4 июля 1940 г.».
В заявлении от 4 июля видно желание Вонсяцкого
отмежеваться от всего, что можно было бы счесть «анти
американским». В 1940 г. «граф » уже знал, что находится
под наблюдением ФБР. Кроме того, у него было пред
чувствие, которое усилилось после ноябрьских перевы
боров Рузвельта, что Соединенные Штаты постепенно
движутся к вступлению в европейскую войну. Когда
11 марта 1941 г. Конгресс принял закон о ленд-лизе,
Вонсяцкий решил, что до начала войны с Германией
остались месяцы. «В ож дь» также предполагал, что, хотя
Германия и Советский Союз пока соблюдают пакт о не
нападении, Рузвельт и Черчилль, чтобы нанести пора
жение Гитлеру, в конце концов сделают ставку на союз
со Сталиным. При таком развитии событий деятель
ность В Н РП в Соединенных Штатах стала бы невоз
можной.
Принятие закона о ленд-лизе побудило Вонсяцкого
перенести штаб-квартиру В Н РП из Соединенных Ш та
тов на Дальний Восток и снять с себя обязанности
«вож дя». Да и мало что осталось от В Н РП в Соеди
ненных Ш татах — руководить было нечем. 17 марта
1941 г. «граф » написал дальневосточному представителю
В Н Р П Константину Стеклову, жившему в Шанхае, пись
мо с предложением возглавить В Н РП и известил его
о том, что после июльского выпуска 1941 г. «Ф аш ист»
перестает выходить.
Ирония судьбы была в том, что в 1940 г. и в начале
1941 г., когда Вонсяцкий стал сворачивать свою полити
ческую деятельность, Вонсяцкиана расцвела, как никогда
306
прежде. «А у р » не жалел красок, изображая опасности
для Америки, исходящие от «графа». В конце 1939 г.
к кампании присоединился журнал «Либерти», расска
завший читателям о том, что Вонсяцкий превратил по
местье жены в тренировочный лагерь, где штурмовики
«Бунда» упражняются в тактике и стрельбе. В книге
«П ятая колонна в Америке», вышедшей в 1940 г., Хэролд
Левайн посвятил Вонсяцкому целую главу, в которой
говорилось, что во время гражданской войны в Испании
он переправлял оружие Франко и что в Томпсоне воору
женные люди в форме обучались военному делу.
Частные лица также вносили свой вклад в Вонсяцкиану: в Ф Б Р и другие органы, ответственные за охрану
правопорядка, шли письма от «обеспокоенных граждан».
Нью-йоркское полицейское управление завело на Вонсяцкого досье после того, как туда пришло письмо,
утверждавшее, что он снюхался с Гитлером, Герингом,
Розенбергом и Гессом. Ж итель Янгстауна (Огайо) сооб
щил в 1940 г. в разведывательный отдел 12-го военноморского округа, расположенный в Калифорнии, что
Вонсяцкий — немецкий шпион и «один из лидеров пятой
колонны в Соединенных Ш татах», что он пытался ско
лотить подпольную организацию с участием «Друзей
Новой Германии» и членов Ирландской республикан
ской партии для осуществления актов диверсии на кали
форнийских авиационных заводах. Информант из Янг
стауна даже признался, что сам присутствовал на тайной
встрече подпольщиков, состоявшейся 22 марта 1940 г.
в кафе «Вся Ирландия» на Третьей авеню в Нью-Йорке.
Женщина из Рочестера (штат Нью-Йорк) 13 августа
1940 г. написала в нью-йоркское городское отделение
Ф Б Р, что Вонсяцкий — «очень опасный человек», кото
рый желает свергнуть правительство Соединенных Ш та
тов и передать власть Адольфу Гитлеру.
Вероятно, еще большее влияние, чем наскоки прессы
и разоблачительные письма, оказали на министерство
юстиции действия одного редактора, одного репортера
и одного правительственного служащего. Издатель бю л
летеня «А у р » Альберт Ю. Кан предоставил сотрудникам
министерства юстиции свое досье на Вонсяцкого. Некото
рые документы этого досье носили достаточно личный ха
рактер. Кан в 1976 г. вспоминал: «Видите ли, в эти давние
годы я собирал документальную и прочую информацию
разными методами, как официальными, так и неофици
альными — и некоторые из них хотя и не совпадают,
307
но имеют определенные черты сходства с методами пре
зидентской команды во время уотергейтского дела».
Вполне возможно, что в досье вошли и документы, от
правленные в «А у р » самим Вонсяцким. Очень уж падок
был «вож дь» на гласность.
Репортер нью-йоркской газеты «У о р лд телеграм»
Кеннет Уотсон в 1940— 41 гг. направил в министерство
юстиции несколько «конфиденциальных сообщений»,
основанных на беседах с названными и неназванными
информантами. Один из них, некий Джон Меткаф, в
1938 г. давал показания о «небольшой армии» Вонсяцкого в комитете Дайза.
На отношение министерства юстиции к Вонсяцкому
в 1940— 41 гг., вероятно, повлиял и экономический со
ветник министра сельского хозяйства Мордехай Эзекиль.
В конце 1940 или начале 1941 г. Эзекиль отправил гене
ральному прокурору письмо, в котором спрашивал, не
следует ли лишить Вонсяцкого американского граждан
ства. Он предъявил некие «вещественные доказатель
ства», но что именно — точно неизвестно; предположи
тельно, они связаны с обвинениями в «зверских убий
ствах», якобы совершенных в 1920 г. 15 января 1941 г.
исполняющий
обязанности генерального прокурора
Уэнделл Берг направил доказательства Эзекиля уполно
моченному Службы иммиграции и натурализации, кото
рый 31 января передал их в нью-йоркское отделение
Службы для тщательного расследования.
В течение февраля и марта инспектор Службы по
особым поручениям Митчелл Соломон изучал докумен
ты нью-йоркского отделения Ф БР, нью-йоркского город
ского отделения полиции, военно-морской разведки и
бюллетеня «А у р » в поисках улик против Вонсяцкого.
Соломону, конечно, попались на глаза сообщения инфор
мантов (таких, как женщина из Рочестера и мужчина
из Янгстауна), в которых Вонсяцкий был обрисован
весьма темными красками. Эти сообщения Соломон не
преминул вставить в свой отчет от 1 апреля, который
впоследствии входил во все досье министерства юстиции
по делу Вонсяцкого. Утверждениям, основанным на слу
хах, на каждой стадии придавалось все больше и больше
весу.
Таким образом, Вонсяцкиане, существовавшей в об
щественной и частной разновидностях, в 1941 г. удалось
наконец привести в движение бюрократическую маши
ну — и это несмотря на то, что в ходе расследований,
308
проводившихся в 1934— 40 гг. государственным депар
таментом, а также министерствами юстиции и финан
сов, не было обнаружено ничего противозаконного.
При всем том, если бы Вонсяцкий в дальнейшем вел
себя так же тихо, как в 1940 г. и в начале 1941 г., он,
скорее всего, избежал бы крупных неприятностей во
время второй мировой войны. Но вторжение Гитлера в
Советский Союз 22 июня 1941 г. побудило «граф а» трях
нуть стариной и снова окунуться в политику — на этот
раз с роковыми последствиями.
Г л а в а XVI
ГО Д А П О К А Л И П С И С А
Соратники! Российская Нацио
нальная Революция началась! Назад
возврата нет. Россия или погибнет,
или будет наша!(*)
Константин Родзаевский,
27 июня 1941 г.
Как только над Москвой взовьет
ся нацистский флаг, я в течение
двадцати часов проинформирую го
сударственный департамент о том,
что я представляю в Америке Рос
сийское
национальное
правитель
с т в о (*).
Анастасий Вонсяцкий,
25 июля 1941 г .
Вторжение Адольфа Гитлера в Советский Союз точно
так же застало русскую диаспору врасплох, как и его
пакт о ненападении со Сталиным за двадцать два месяца
до этого. После того как прошел первоначальный шок,
реакция эмигрантов оказалась весьма разнообразной.
Просоветские элементы призвали к сплочению рядов
под знаменем Сталина. Некоторым из антикоммунистов
пришлось разрываться между ненавистью к Сталину и
глубоким русским патриотизмом, из-за которого они не
могли не сочувствовать защитникам родной земли. Про
чие же оказались, по словам Марии Авиновой, «столь
слепо наивны, что приняли Гитлера за потенциального
освободителя». Среди последних были не только фа
шисты, но и монархисты. Например, князь Трубецкой
отправил из Парижа в Берлин письмо с просьбой разре
шить ему сформировать русский эмигрантский Frei309
когр8*, который воевал бы против СССР бок о бок с
вермахтом.
Русские фашисты в Европе приветствовали вторже
ние, видя в нем предвестье долгожданной Националь
ной Революции, и пытались, вспрыгнуть на германскую
колесницу. Бискупский и Бермондт-Авалов, находивши
еся в Берлине, выразили фюреру свою безусловную
поддержку. Борис Тедли, европейский представитель
Родзаевского, высланный после заключения нацистскосоветского пакта из рейха в Швейцарию, осаждал не
мецкое посольство в Берне, умоляя разрешить РФ С
влиться в ряды воюющих и «принять участие в преобра
зовании России». Тедли клялся, что РФ С считает Гит
лера своим «духовным вождем и учителем», и велико
душно признавал право Германии на «ведущую роль в
Новой Европе». Чтобы никто не подумал, что РФ С под
держивает рейх только на словах, Тедли с гордостью
подчеркивал, что его сын Альберт доблестно служит в
дивизии СС «Германия».
Константин Родзаевский и до 22 июня был уверен,
что, несмотря на пакт о ненападении, война между Гер
манией и Советским Союзом рано или поздно разра
зится. По случайному совпадению утром этого дня он
написал редакционную статью для «Нации», в которой
предсказывал, что война «близка». Через несколько ча
сов, когда, присутствуя при обряде крещения, он узнал о
немецком нападении, он предложил присутствующим со
творить молитву, за которой последовал гимн русских фа
шистов. В тот же вечер «вож дь» собрал Ц И К РФ С на
срочноезаседание. А его помощники тем временем лихо
радочно готовили экстренный выпуск газеты «Наш путь»,
который был тут же запрещен японской цензурой на том
основании, что он мог вызвать нежелательное волнение
и спровоцировать антисоветские инциденты**.
Не прошло и нескольких дней, как Родзаевский начал
вести себя так, как будто война уже выиграна. Он разо
* Добровольческий корпус (нем.).
** Японское правительство (за исключением министра иностран
ных дел Мацуока Ёсукэ, который призывал к нападению на СССР)
вначале не знало, как ему реагировать на немецкое вторжение, однако
и Токио, и Квантунская армия предпочитали до прояснения ситуации
на Западе избегать трений с Советским Союзом. Вскоре после 22 июня
редакция «Нашего пути» переместилась из Харбина в Шанхай, пред
положительно — по требованию «Токуму кикан».
310
слал целый ряд приказов представителям РФ С в Варша
ве, Софии, Париже и Берне. Приказом № 3 от 27 июня
1941 г. создавались Освободительные отряды, из кото
рых должна была вырасти Российская национальная
армия. «Состоятельных русских эмигрантов» приказ под
страхом наказания за предательство обязывал финанси
ровать военную деятельность партии. Приказом № 15
от 3 июля назначались региональные руководители Р Ф С
по Европейской России, Украине, Кавказу, Средней
Азии, Сибири и Дальнему Востоку. Каждому «соратни
ку» было рекомендовано «срочно изучить территорию
и население своего района» и «иметь при себе сумму
денег, достаточную для того, чтобы прибыть в Россию к
месту назначен ия»(*).
Родзаевский телеграфировал в Берлин, что Р Ф С го
тов признать «первое Национальное правительство на
освобожденной русской земле». Он не забыл дать немцам
рекомендации по кандидатурам членов Национального
правительства, начав с себя и включив также разведен
ного мужа сестры Николая II Ольги герцога Лейхтенбергского, Бориса Тедли, представителя РФ С в Варшаве
Владимира Шелихова, редактора берлинской русской
ежедневной газеты «Новое слово» Владимира Михай
ловича Деспотули, генерала А. В. Туркула из Русского
национального союза (С Ш А ) и Михаила Михайловича
Гротта, публициста-антисемита из Кенигсберга (В ос
точная Пруссия).
Только немногие из директив Родзаевского, отправ
ленных в конце июня и начале июля 1941 г., дошли до
адресатов. Перехваченные либо английской, либо канад
ской почтовой цензурой, они заканчивали свой путь в
папках британского министерства иностранных дел или
военной разведки.
В течение лета 1941 г. Родзаевский ни на минуту не
усомнился в том, что Красная армия развалится, что
рабочие и крестьяне повернут оружие против комисса
ров, что флаги со свастикой скоро будут развеваться
над стенами Кремля. Его озабоченность деталями после
военного существования напоминает приказ Гитлера о
том, чтобы напечатали приглашения на Рождество 1941 г.
в ленинградскую гостиницу «Астория», или сомнения
стратегов из вермахта по поводу того, как делить С ССР
между Германией и Японией — по семидесятому мери
диану или по реке Енисей. Но наивность Родзаевского
проявлялась не только в вере в скорую победу Герма
311
нии. Он наивно предполагал, что Гитлер не только уста
новит российское Национальное правительство, но и
поставит на ключевые посты маньчжурских фашистов.
Как и десятки других эмигрантов, предавшихся в 1941 г.
апокалиптическим видениям, он был неспособен понять,
что славянам не отведено места в нацистских планах по
управлению покоренной Россией.
На другом конце света весть о немецком вторжении
вернула к жизни и Анастасия Вонсяцкого. После на
цистско-советского пакта Вонсяцкий, обескураженный
последними тенденциями в американской внешней поли
тике, развалом В Н РП и видимой невозможностью сокру
шить сталинский режим, стал постепенно отходить от
дел. В этот период Алекс занял по отношению к войне
в Европе позицию пассивного наблюдателя, как если бы
это был спортивный матч. 13 июня 1940 г., когда немец
кие части рвались к Парижу, он вбежал в гостиную
«Девятнадцатой лунки» с номером нью-йоркской « Г е
ральд трибюн» в руках и закричал: «Ура! Третья по
пытка, и пять ярдов до линии!»* Всех гостей Мэрион
из комнаты как ветром сдуло — они не желали иметь
ничего общего со столь пламенным болельщиком Гитле
ра. Но дело обстояло не так просто. Копируя оратор
ские приемы Гитлера, он смотрел на немецкого вождя
прагматически:
«Если
партия
Гитлер пойдет против России,
[В Н РП ]
Российская фашистская
пойдет против него. Но если он выступит против
поработителей России — большевиков, тогда тактические интересы
российского фашизма и немецкого национал-социализма будут сов
п а д а ть»(*).
Поэтому, когда 22 июня Вонсяцкий узнал о начале
реализации плана «Барбаросса», он почувствовал, что
лелеемы е им надежды могут исполниться, и решил вер
нуться на политическую сцену.
В реакции Вонсяцкого на немецкое вторжение в
полной мере проявилась характерная для его поступков
театральность. Он послал Сталину телеграмму, предлагая
советскому правительству от имени В Н РП условия «б е с
кровной и мирной» капитуляции. Как писала 22 июля
газета «Русский авангард», издававшаяся в Шанхае Кон
стантином Стекловым («Ф аш ист» уже перестал выхо
дить), условий было шесть:
* Эти слова описывают игровую ситуацию в американском фут
боле (прим, перев.).
312
«1. Обещание полной амнистии и отказа от репрессий против
членов советского правительства.
2. Гарантия сохранения жизни и имущества всех членов прави
тельства и коммунистической партии, а также сотрудников НКВД.
3. Гарантия сохранения работы всем правительственным слу
жащим.
4. Неприкосновенность всех офицеров Красной армии, за исклю
чением политических комиссаров.
5. Гарантия всем членам коммунистической партии возможности
играть полноценную роль в национальной жизни России.
6. Гарантия всем членам коммунистической партии свободного
выезда из России, если народ не решит ин аче»(*).
Телеграмма продолжала:
«Вышеуказанные условия могут быть пересмотрены третейским
судом, составленным И з нейтральных государств. Принятие данного
предложения предотвратит гражданскую войну в России и автомати
чески положит конец войне между Россией и Германией. Все встреч
ные предложения нынешнего российского правительства могут быть
переданы в штаб-квартиру Всероссийской революционной партии через
любое российское посольство или консульство в одной из следующих
стран: Швеция, Болгария, Португалия, Бразилия, К и т а й »(*).
Слушая военные сводки в первые дни после 22 июня,
Вонсяцкий предавался героическим мечтаниям. Вообра
жение рисовало ему величественные картины — вроде
той, что в свое время запечатлел Донат Кунле в гимне
ВНРП: «...и свастика над Кремлем ярко засияет, и чер
ный строй пройдет через Москву». В одном из послед
них номеров «Фаш иста» был помещен снимок Красной
площади, сделанный с воздуха во время военного парада
и подправленный так, что получалось, будто над башня
ми и стенами Кремля и над мавзолеем Ленина реют
знамена со свастиками. Легкой походкой пересекая
куиннатисетскую площадку для гольфа с перекинутой
через плечо наподобие винтовки клюшкой номер пять,
Анастасий с теплым летним воздухом вдыхал предчув
ствие триумфального возвращения домой. Почему бы
Гитлеру не назначить его на какую-нибудь ответствен
ную должность? Конечно, придется пойти на некоторые
территориальные уступки Германии и, возможно, Я п о
нии. Но главное — возродить Россию в ее прежнем ве
личии, и тогда споры с восточными и западными сосе
дями уж как-нибудь да будут решены.
313
26 июня эти грезы прервала личная трагедия. Он
получил известие о том, что днем раньше погиб Донат
Кунле: аэроплан, на котором он совершал учебный по
лет, взорвался над Сан-Диего. Разбросанные, обуглен
ные части тела были опознаны по зубам.
Возмущенный тем, что прах его ближайшего сорат
ника собираются сжечь в Сан-Диего «как мусор», Алекс
распорядился, чтобы останки перевезли в Томпсон для
почетного погребения. Годом раньше «граф » уже приго
товил будущим героям место последнего успокоения,
потратив 20 000 долларов на устройство склепа на клад
бище, расположенном к западу от Томпсона в двух ми
ля х от «Девятнадцатой лунки». Строение получилось
внушительное: стены были сложены из гранита и обли
цованы изнутри итальянским мрамором; напротив стрель
чатой арки входа красовалось окно-витраж тонкой рабо
ты, изображавшее Богородицу с младенцем; у каждой
боковой стены один над другим были помещены по три
больших саркофага. Двускатную крышу склепа венчал
православный крест. Обсаженный кипарисами мавзолей
резко контрастировал со скромными надгробиями, типич
ными для кладбищ Новой Англии. Сооружение в готи
ческо-византийском стиле подоспело как раз вовремя —
в начале июля там погребли то, что осталось от Доната
Иосифовича.
Ось «Берлин — Токио — Патнэм»
Хотя в период нацистско-советского потепления пос
ле заключения пакта официальные отношения «Бунда»
и В Н РП были натянутыми, бундфюрер Вильгельм Кунце
по-прежнему заезжал в «Девятнадцатую лунку» выпить и
подзанять деньжат, когда дела забрасывали его в северовосточный Коннектикут. В конце февраля 1941 г. Кунце
привез с собой каменщика Августа Клаппротта, который
выпускал бундовскую газету «Фри американ» и руководил
лагерем Кемп-Нордланд в Андовере (Нью -Дж ерси).
Кунце и Клаппротт были в числе девяти лидеров
«Бунда», признанных 31 января 1941 г. судом граф
ства Сассекс виновными в нарушении закона штата
Нью-Джерси от 1935 г. о «расовой нетерпимости» —
на митинге в Кемп-Нордланде в июне 1940 г. они произ
носили антисемитские речи. Освобожденный 4 февраля
под залог до рассмотрения апелляции, поданной адвока
314
том «Бунда» Уилбером Киганом, Кунце искал человека,
который дал бы ему 2000 долларов для уплаты штрафа
в казну штата Нью-Джерси. Он знал, что с Вонсяцким
в принципе можно договориться, но решил дождаться
удобного момента.
Случай представился 3 июля, в день похорон Доната
Кунле. Проводы в последний путь павшего воина-антикоммуниста как нельзя лучше подходили для публич
ного примирения между «Бундом» и В Н РП (а также
для личной просьбы).
Кунце приехал в сопровождении бундовского нацио
нального секретаря Гуго («В и л л и ») Лютке, но просьбу
свою высказал с глазу на глаз.
Кунце нужны были деньги еще для одного дела. У п ла
тив штраф штату Нью-Джерси, он собирался как можно
скорее уехать в Германию. Кунце вовсе не улыбалось
находиться в Соединенных Штатах во время германо
американской войны, которая с каждым днем станови
лась все вероятнее. Кунце происходил из семьи немцевиммигрантов и родился в Кэмдене (штат Нью -Дж ерси),
но всю жизнь с горькой обидой вспоминал о том, как во
время первой мировой войны в Пенсильвании его чуть не
каждый день били одноклассники. Не желая, чтобы это
повторилось еще раз, он в январе 1941 г. отправил в
Германию жену и сына и собирался последовать за ними.
Кунце скрыл эти планы от других бундистов. Напро
тив, в начале июля он заверил Клаппротта (к тому вре
мени назначенного начальником восточного отделения)
и Отто Альберта Виллюмайта (начальника среднезапад
ного отделения), что останется в Соединенных Штатах,
если будет переизбран председателем «Бунда» на очеред
ном национальном съезде, который должен собраться в
Чикаго в День труда. Однако Вонсяцкому Кунце намек
нул о своем плане отъезда в Германию, считая, что так
легче будет заставить «графа» раскошелиться.
Кунце не пришлось долго убеждать Вонсяцкого в
своей полезности. «В ож дь» и сам уже думал примерно о
том же самом; впоследствии он рассказывал агенту Ф Б Р:
«...когда началась война между Германией и Россией, я понял,
что Германия теперь может принести моей партии и ее делу большую
пользу, чем когда-либо, и, когда летом 1941 г. стало ясно, что немцы
прорываются к Москве, я почувствовал, что, без сомнения, они уста
новят в России правительство, сходное с теми, которые были устано
влены в Норвегии и оккупированной Франции, и, возможно, они захо
315
тят, чтобы во главе правительства России стоял русский. Поэтому,
когда в июле 1941 г. Кунце приехал ко мне домой на похороны Кунле,
я спросил его, когда он возвращается в Германию. Он ответил, что не
знает, но собирается поехать как можно скорее, и я попросил его быть
моим представителем и связать меня с теми, кто будет формировать
новое правительство России. ...Желая избежать американской бюро
кратической волокиты, я собирался иметь дело непосредственно с
Кунце, который должен был снестись с представителями нового пра
вительства; я имел в виду, что, возможно, в конечном итоге СШ А при
знали бы это новое правительство и признали бы меня в качестве его
представителя в С Ш А ».
Посовещавшись между собой после похорон Кунле,
двое лидеров быстро пришли к устному соглашению.
Вонсяцкий даст Кунце 2800 долларов (2000 — штраф,
800 — на дорогу в Германию). Взамен Кунце исполь
зует свое влияние и замолвит в рейхе слово за ВНРП.
Собирался ли Кунце выполнять свое обязательство —
это другой вопрос.
Анастасий, хотя и слыл человеком со средствами,
не имел на руках требуемой суммы. Поэтому он попро
сил Вильгельма Герхардовича приехать еще раз дней
через десять. За это время он продаст кое-какие акции
компании « А Т Т » и положит выручку на свой счет в
патнэмском банке, откуда ее можно будет взять в любой
момент.
Кунце покинул «Девятнадцатую лунку» в приподня
том настроении. Видимо, чтобы продемонстрировать свое
дружелюбие, он почтил память Кунле высокопарным
некрологом на первой странице выпуска «Фри американ»
за 10 июля. В таких выражениях, какие могли бы при
жизни вызвать на лице убежденного антибундиста Кунле
скептическую улыбку, Кунце воздал покойному хвалу за
то, что он «в душе всегда был другом и боевым товари
щем немецких и других национальных элементов среди
граждан Соединенных Штатов». Для вящего эффекта
он сделал реверанс Вонсяцкому как «великому рус
скому».
12 июля Кунце приехал из Нью-Йорка в «Девятнадца
тую лунку», на этот раз один. Его поджидал чек на 2800
долларов. На вопрос о том, какие у него планы, Кунце
ответил, что насчет отъезда в Германию пока полной
ясности нет, но пообещал держать Анастасия в курсе
дела. Пока же, добавил Кунце, он думает немного от
дохнуть в бундовском лагере в Мичигане, а затем поехать
316
в Чикаго. Алекс сказал, что он как раз собирается съез
дить на Западное побережье, а возвращаться будет в
конце июля и, по всей вероятности, через Чикаго. А раз
так, почему бы там не повидаться? Разумеется, Вонсяцкий сделал это предложение не случайно. Алексу не
хотелось выпускать Кунце из поля зрения: в него были
вложены деньги, и с ним были связаны надежды. Кунце
согласился и предложил встретиться 30 июля в штабквартире «Бунда», носившей название «Haus Vaterland»*.
Через два дня Кунце написал Вонсяцкому из НьюЙорка благодарственное письмо, в котором заверял «гра
фа», что оправдает доверие. Два отрывка должны были
особенно польстить «графу»:
«Я глубоко уважаю и ценю русский характер, воплощением ко
торого являетесь Вы и Ваши соратники, и буду счастлив, если благодаря
моему посредничеству о Вас и Вашей деятельности смогут лучше узнать
там, где творится новая, свободная Россия.
...Я не пожалею сил, чтобы помочь Вам приобрести такое положе
ние, в котором Вы будете в наибольшей степени способствовать пре
образованию Вашей великой страны; возможность реально послужить
святому делу вместо того, чтобы сидеть сложа руки в этот решающий
час, будет мне великой наградой. Заверяю Вас, что если обстоятель
ства не позволят мне уехать в обозримом будущем, то все вышеупомя
нутые деньги, за исключением суммы, которую придется истратить
на подготовку к отъезду, будут Вам возвращены. Вы сделали мне огром
ную честь, оказав столь большое доверие, и я его оправдаю. Мы с Вами
служим общему делу, и я молю Бога о том, чтобы мощь пробудившихся
Соединенных Штатов также пошла нашему делу на пользу!
Слава России! Хайль Гитлер! До свидания!»
Примерно через неделю Анастасий отправился в СанФранциско. Мэрион с ним не поехала, и хорошо сдела
ла. Он собирался встретиться с молодой японкой по
имени Такита Момоё, которая должна была 24 июля
прибыть в Сан-Франциско из Иокогамы на лайнере
«Тацута-мару». О личности Такиты и ее отношениях с
«граф ом» мало что известно. Косвенные данные гово
рят о том, что она была знакома с Накамурой Фусако,
с которой Вонсяцкого связывали сердечные узы.
Во время кругосветного путешествия 1934 г. Вонсяцкий познакомился с богатым и европеизированным
токийским бизнесменом Накамурой Хитоси. У его доче
* Дом «Отечество» (нем.).
317
ри Фусако вскоре завязалась с Алексом, по собствен
ному признанию «графа», «чрезвычайно нежная дружба».
В 1936 г., во время второй кругосветной поездки, он
снова виделся с Фусако в Токио. Когда Накамура по
делам приехал в Соединенные Штаты, Вонсяцкий при
гласил его со всей семьей пожаловать в Томпсон в любое
удобное для них время. Осенью 1936 г. семейство Нака
муры, включая Фусако, действительно провело в «Д е
вятнадцатой лунке» полтора месяца. Алекс возил Ф уса
ко в Нью-Хейвен и Филадельфию на футбол. Потом
Фусако поехала учиться в Париж, и Алекс там встре
чался с ней дважды — в 1938 и 1939 гг., когда бывал в
Европе вместе с Мэрион. Вероятно, из-за Мэрион Алекс
и Фусако всегда разговаривали по-французски. В Па
риже Фусако подарила Алексу свою фотографию с над
писью на японском языке*, которую он хранил всю
жизнь.
Осенью 1940 г. Фусако приехала в «Девятнадцатую
лунку» и провела у Алекса три недели. Друзья Мэрион
были обеспокоены. Им не нравилось, что рядом с А лек
сом находится такая «молодая и умная» женщина. Мэри
он, которой было уже шестьдесят три года, как всегда,
сохраняла полное присутствие духа и не пыталась вли
ять на мужа в вопросах выбора друзей. Она даже позво
лила Алексу и Фусако поехать 2 ноября в Нью-Хейвен
на матч Браун — Й ель и присутствовать после игры на
званом вечере в «Таф т-отеле».
В списке пассажиров «Тацута-мару» было указано,
что Такита Момоё, двадцати семи лет, незамужняя, едет
в М онтебелло (Калиф орния). Вероятно, она была подру
гой Фусако, потому что, как говорил позже Вонсяцкий,
она послала ему вазу в подарок от семейства Накамура.
Можно предположить, что на борту «Тацута-мару» могла
находиться и сама Фусако, поскольку Вонсяцкий при
знавался потом друзьям, что, помимо Такиты Момоё, на
деялся встретить на причале еще одну женщину.
Кто бы ни был на борту, это оказалось не столь уж
важно, потому что Вонсяцкий так и не встретил «Тацутамару». Судно должно было прибыть в Сан-Франциско
24 июля, но оно осталось в море еще на шесть дней из-за
неопределенной ситуации, возникшей в связи с заявле
нием Японии о намерении занять французские (пете* «В день нашего прощания в Париже благодарю [Вас] от всего
сердца. Молюсь о том, чтобы наша дружба длилась вечно».
318
новские) базы в Южном Индокитае, на что президент
Рузвельт ответил распоряжением заморозить японские
активы в Соединенных Штатах.
Вонсяцкий приехал в Сан-Франциско 23 июля и оста
новился в отеле Марка Хопкинса, зарегистрировавшись
под именем Альберт Вон. Его присутствие в городе не
было, однако, тайной ни для ФБР, ни для репортера
местной русской газеты «Новая заря» Евгения Серебрен
никова. Когда Серебренников 25 июля позвонил Вонсяцкому в отель, «граф » не смог устоять против соблазна
попасть в газету и согласился дать интервью, которое
«Новая заря» напечатала 26 июля. В блаженном за
бытьи, не думая о возможных последствиях, Алекс вы
ставил свои грандиозные претензии на всеобщее обо
зрение:
«Вопрос: Как обстоит дело с планами ликвидации Российской
фашистской партии в Америке?
Ответ: Никак... Я готовлюсь к тому, чтобы представлять здесь
Российское национальное правительство, которое будет размещаться
в Москве.
В. Как скоро оно начнет действовать?
О. В ближайшем будущем. Как только немецкая армия займет
Москву.
В. А когда это может произойти?
О. Примерно через две недели.
В. В таком случае правительство, вероятно, уже сформировано
и Вам, может быть, известны фамилии членов кабинета?
О. О да, оно сформировано, но Вы, конечно, понимаете, что я не
могу Вам назвать фамилий — ни официально, ни неофициально.
В. Гитлер про это знает?
О. Конечно.
В. И одобряет?
О. Безусловно!
В. Выходит, Вы установили связь с членами правительства в Бер
лине?
О. Конечно, но, ввиду нынешних обстоятельств, это делается
тайно, по правилам конспирации.
В. Что Вы будете делать, если США, как многие думают, в конце
концов вступят в войну против Германии?
О. Я буду представлять Российское национальное правитель
ство.
В. Но что если С Ш А не признают это правительство?
О. Я вторично сообщу государственному департаменту, что я пред
ставляю Российское национальное правительство.
319
В. Но разве Вы не допускаете возможность того, что С Ш А не при
знают Российское национальное правительство?
О. В таком случае С Ш А не должно быть никакого дела до того, кто
представляет российское правительство»(*).
Интервью в «Новой заре» было, пожалуй, все, чего
добился Вонсяцкий в Сан-Франциско. В местном агент
стве японского пароходства ему сообщили, что «Тацутамару» направляется в Мексику*. Смирившись с неуда
чей, Алекс 26 июля выехал в Чикаго.
Прибыв туда в четверг 29 июля, Алекс отправился
в «Haus Vaterland» и нашел Кунце. Председатель «Бунда»
приветливо встретил его и спросил, не хочет ли он позна
комиться с одним русским антикоммунистом, который
приехал из Южной Америки и теперь живет в Чикаго,
поддерживая дружеские отношения с Виллюмайтом,
начальником среднезападного отделения «Бунда». Ана
стасий согласился, сказав, что у них могут быть общие
русские знакомые в Южной Америке. Тогда Кунце по
просил Виллюмайта связаться с русским и пригласить
его к девяти часам вечера того же дня в коктейль-холл
отеля «Бисмарк». «Русский» оказался украинским свя
щенником и тайным агентом Ф Б Р по имени Алексий
Пелипенко. Пелипенко обладал весьма развитым во
ображением и театральной жилкой, что роднит его с
«граф ом ». Алекс не просто нашел себе ровню — он по
встречал свою злую судьбу.
Пелипенко родился в 1893 г. на Западной Украине
и сформировался под воздействием политических и рели
гиозных неурядиц, которые отравляли жизнь региона,
расположенного на стыке то и дело перекраивавшихся
границ России, Польши и Австро-Венгрии. Получив в
1915 г. сан православного священника, он нес свою
служ бу в Российской императорской армии, а потом обо
сновался в Варшаве и в 1925 г. перешел в униатскую
(греко-католическую) веру. Впоследствии он преподавал
в Мюнхене католическое богословие, а в 1937 г. приехал
в Буэнос-Айрес заниматься миссионерской деятельно
стью в украинской колонии Аргентины. Страстно желая
избавления Украины от владычества Советов и русских,
* 30 июля «Тацута-мару» все-таки пришвартовался в порту
Сан-Франциско. Если Фусако и была на борту, в глубь страны она не
поехала. Такита Момоё послала Вонсяцкому подарок от семейства
Накамура, после чего в жизни Алекса (и в досье, заведенном на него
Ф Б Р ) следов ее не обнаруживается.
320
Пелипенко клюнул на обещания оказать помощь, исхо
дившие из посольства Германии в Буэнос-Айресе. Под
руководством советника посольства принца Штефана
цу Шаумбург-Липпе, в прошлом помощника министра
пропаганды Геббельса, Пелипенко развернул прогер
манскую пропагандистскую кампанию среди украин
цев, проживавших в Аргентине. Спустя какое-то время
Пелипенко пришел к выводу, что немцы не выполняют
своих обещаний. Поэтому он подружился с англича
нами и стал их тайным агентом, сохраняя в то же время
хорошие отношения с немцами. В конце 1940 г. к П ели
пенко обратились сотрудники американского посоль
ства и предложили работать на правительство Соеди
ненных Штатов (не уточняя, на какой именно орган).
Тогда же Пелипенко согласился на предложение принца
Штефана заняться распространением немецкого влия
ния на украинцев в Соединенных Штатах. 24 марта
1941 г. Пелипенко приехал в Нью-Йорк, где был встре
чен и тут же на месте завербован представителем Ф Б Р.
По заданию Ф Б Р Пелипенко отправился в Чикаго и в
апреле познакомился в ресторане* с Отто Виллюмайтом.
Пелипенко сумел убедить Виллюмайта в своей симпатии
к Германии, и тот привел его в «Haus Vaterland» и пред
ставил Кунце. Когда 29 июля в Чикаго приехал Вонсяцкий, два бундиста, естественно, решили познакомить
двоих славян друг с другом.
Четверка собралась 29 июля в начале десятого вече
ра в коктейль-холле отеля «Бисмарк». Пелипенко при
шел в священническом облачении: черной рясе до пят и
черной же широкополой шляпе с низкой тульей. Осталь
ные были в пиджаках и галстуках. Так как Пелипен
ко знал немецкий, но не знал английского, а Вонсяцкий по-немецки не говорил, разговор двигался с трудом.
Пелипенко обращался к Кунце и Виллюмайту на немец
ком языке, к Вонсяцкому — на русском. А с бундистами
Вонсяцкий разговаривал по-английски. Поэтому любая
произнесенная фраза, чтобы ее поняли все, должна была
переводиться. Этим отчасти объясняется тот факт, что
потом разные участники беседы передавали ее содержа
ние по-разному.
Все четверо впоследствии сходились на том, что пред-
* Виллюмайт потом говорил, что это был
Пелипенко, конечно, настаивал, что украинский.
11 — 150
321
русский
ресторан.
метом обсуждения было возвращение Кунце в Герма
нию. К тому времени Кунце уже рассказал Виллюмайту
о своем желании вернуться и упомянул Мексику как
возможный промежуточный пункт на тот случай, если
германо-американские отношения будут окончательно
порваны. Виллюмайт пытался отговорить Кунце, ссы
лаясь на то, что его отъезд в столь критический момент
пагубно скажется на судьбе «Бунда». Но Кунце пообе
щал только, что не уедет до общенационального съезда
«Бунда», намеченного на День труда (1 сентября). Кун
це предвидел, что добраться до места будет трудно. Хотя
у него и было 2800 долларов, полученные от Вонсяцкого, он сомневался, что с одним лишь американским
паспортом ему удастся просочиться сквозь английскую
морскую блокаду, взявшую Европу в кольцо. Пелипенко
заметил, что мог бы выхлопотать в польском консуль
стве в Филадельфии «иммиграционные документы», с
которыми Кунце впустили бы в Аргентину. Кунце вроде
бы заинтересовался, но не стал развивать эту тему.
По версии Виллюмайта, большая часть разговора шла
между Пелипенко и Вонсяцким. Не понимая деталей,
он уловил, что Вонсяцкий хвастается перед украинцем
своей партией и агентами, разбросанными по всему све
ту. К несчастью для Алекса, собеседник отнесся к его
рассказам серьезно.
Прежде чем попрощаться, Пелипенко сказал Вонсяцкому, что собирается в Нью-Йорк и хотел бы заодно
посетить его в Томпсоне. Анастасий ответил, что будет
рад его приезду в любое время.
Через два дня Вонсяцкий вернулся в «Девятнадцатую
лунку», а еще через два дня он получил от Пелипенко
телеграмму, где тот сообщал, что приедет в Томпсон
6 августа. Едва усевшись на диван в Военной комнате,
украинец выпалил: «Вы кого-нибудь знаете в японском
посольстве?» Почувствовав неладное, Вонсяцкий отве
тил, что не знает. Но затем «вож дь» решил проверить
Пелипенко:
«...Мне хотелось знать причину [этого вопроса], и тут я вспомнил,
что у меня была визитная карточка, которую дал мне кто-то из семей
ства Накамура или из их знакомых, когда я был в Японии, и я сказал,
что, возможно, это имя будет Вам полезно, достал визитную карточку
и дал ему, повторив, что она, может быть, принесет ему пользу».
Кроме того, Вонсяцкий попросил гостя навести в
японском посольстве справки о местонахождении Такиты Момоё, «ж елая узнать, искренен ли был Пелипенко».
322
13 августа Пелипенко опять приехал в «Девятнадца
тую лунку» и сообщил Алексу, что для того, чтобы найти
Такиту, японскому посольству понадобится время и что
военный атташе, со своей стороны, спрашивает, не знает
ли Вонсяцкий кого-нибудь на Аляске, кто согласился бы
выполнять разведывательные задания. Тут подозрения
Анастасия превратились в уверенность; вот как он сам
описывает свою реакцию:
«Я взъярился на Пелипенко и решил немедленно от него изба
виться. Я отвел его в ресторан «Русский медведь», заплатил за его
ужин и попросил моего зятя Бек-Мамедова накормить его и проводить
на вокзал, чтобы он убрался как можно скорее».
Вонсяцкий и Пелипенко больше никогда друг друга
не видели. 18 августа Ф Б Р отказалось от услуг украин
ца, но еще до этого он отчитался во всем, что открылось
ему за три предыдущие недели.
В середине августа Пелипенко в несколько приемов —
и в различных версиях — доложил Ф Б Р и сотруднику
Службы иммиграции и натурализации о том, что Ана
стасий Вонсяцкий — немецкий и одновременно японский
шпион, член развитой подпольной сети, действующей
в Соединенных Штатах. Он занимался сбором совер
шенно секретной информации об армии, флоте и военновоздушных базах С Ш А и собирался передать эту инфор
мацию японской шпионке «мадам Таките», которая дол
жна была прибыть в Сан-Франциско на «Тацута-мару».
Вонсяцкий не только ездил инкогнито в Сан-Франциско
на встречу с мадам Такитой, но и намеревался вступить
в контакт с «агентами в рядах армии и диверсантами»,
находящимися на Западном побережье. «Тацута-мару»
не пришел в Сан-Франциско по расписанию, и тогда,
докладывал Пелипенко, Вонсяцкий устремился в Чикаго,
чтобы передать военные тайны Вильгельму Кунце, ко
торый собирается ехать в Германию через Мексику и
Аргентину.
В отеле «Бисмарк», продолжал Пелипенко, собралось
пять человек*, которым предстояло обсудить вопрос о
том, как вывезти Кунце и секретные данные из Соеди
ненных Штатов. Вонсяцкий настойчиво просил Пелипен* В отчетах для Ф БР за август 1941 г. Пелипенко утверждал,
что на встрече в отеле «Бисмарк» присутствовал также Джордж
Фробезе, глава чикагского отделения «Бунда». Однако 30 июля
1942 г. на процессе Курта Мольцана он под присягой показал, что
там было четыре человека (Кунце, Виллюмайт, Вонсяцкий и он сам).
1 I **
323
ко помочь Кунце получить необходимые для выезда
документы. Кунце сказал Пелипенко, что для этого мо
жет быть полезен лютеранский пастор из Филадель
фии Курт Мольцан. Часть времени была потрачена на
разговоры о том, «как разделаться с Рузвельтом и его
еврейскими прихвостнями». Очень часто, сообщал Пели
пенко, все трое восклицали «Х ай ль Гитлер!». В конце
встречи они договорились о том, что соберутся еще раз
у Вонсяцкого в Коннектикуте и окончательно обсудят,
«что следует делать в Соединенных Ш татах».
6 августа, по словам Пелипенко, он приехал в «Д е
вятнадцатую лунку», где Вонсяцкий проинструктировал
его, как установить контакт с японским военным атташе
в Вашингтоне, и попросил передать, что «его [Вон
сяцкого] шпионская сеть организована настолько хоро
шо, что за несколько часов он может представить пол
ную информацию об американской армии Токио и Бер
лину». Затем Вонсяцкий дал Пелипенко визитную кар
точку, на которой стояло имя «командующего японской
армией в М аньчж оу-Го»*. Вонсяцкий также попросил
священника узнать у сотрудников японского посольства,
где находится «очень важный агент японской развед
ки», известный под именем «мадам Такита».
В Вашингтоне, рассказывал Пелипенко, он посетил
японское посольство и встретился с военным атташе.
Не названный Пелипенко офицер якобы сказал ему, что
хочет лично увидеться с Вонсяцким и выяснить, сколько
самолетов переправляется из Соединенных Штатов в
С С С Р через Аляску. Когда Пелипенко с этим вернулся
в «Девятнадцатую лунку» 13 августа, Вонсяцкий, по
словам священника, ответил, что располагает секрет
ными данными о полетах через Аляску и охотно встре
тится с японским военным атташе.
Изложенная Пелипенко версия событий, происшед
ших между встречей в отеле «Бисмарк» 29 июля и его
вторым визитом в «Девятнадцатую лунку» 13 августа,
не содержит внутренних противоречий. Но очень скоро
воображение украинца вышло из-под контроля — веро
* На визитной карточке было написано по-французски: «G. Коbajashi, Commandant d’Artillerie de !’Armee Japonaise» (Г. Кобаяси,
майор артиллерии, армия Японии). На допросе Вонсяцкий сказал,
что это японский военный атташе в Париже. В архивах японского
военного министерства военного атташе с таким именем не значит
ся, но фигурирует артиллерийский полковник Кобаяси Гундзи, кото
рый в 1939— 40 гг. служил по интендантскому ведомству.
324
ятно, потому что он пытался угодить столь многим и
столь разным людям: немецким дипломатам, бундистам,
русскому эмигранту, Ф Б Р и все возраставшему коли
честву сородичей-украинцев. Опасаясь, что он окружен
двойными агентами, Пелипенко начал одним говорить
одно, другим — другое и, кажется, безнадежно запу
тался. Сотруднику Службы иммиграции и натурализа
ции он сообщает, что Вонсяцкий в августе приезжал в
Чикаго на встречу с Кунце и Виллюмайтом. Ф Б Р он
докладывает, что Кунце и Виллюмайт сами приезжали
в августе к Вонсяцкому в Томпсон.
Не понимая, что и Служба иммиграции и натурали
зации, и Ф Б Р — части единого бюрократического орга
низма, подчиненного министерству юстиции, Пелипенко
сказал сотруднику СИН, что он скрыл от Ф Б Р некую
важную информацию*, потому что ему известно, что в
Ф Б Р проник двойной агент-украинец, через которого
идет утечка сведений, получаемых от Пелипенко, обрат
но в «Бунд».
Все глубже погружаясь в мир призраков, Пелипенко
уделял все меньше внимания первоначальному заданию,
полученному им от Ф Б Р (давать информацию о бундист а х ), и полностью отдался вынюхиванию скрытых нацис
тов среди завербованных Ф Б Р украинцев. Разумеется,
это отклонение не прошло незамеченным, и Дж. Эдгар
Гувер немедленно отстранил Пелипенко от работы. Но
священник отнюдь не ушел в небытие. Если Ф Б Р не оце
нило его по достоинству, то были ведь и другие, кому он
мог пригодиться.
Вонсяцкий же, пока Пилипенко плел о нем небылицы,
всю вторую половину августа и весь сентябрь жил в
Томпсоне, наслаждаясь обманчивым покоем после брос
ка в Сан-Франциско и Чикаго. «Ф аш ист» уже не изда
вался, и у «графа» было много свободного времени.
В «Девятнадцатой лунке» царила необычная тишина.
Лев Мамедов покинул партию. Кунле был мертв. Бед
няжка Мэрион слышала все хуже и хуже. Энди Маме
дов, осуществляя свою давнюю мечту о полетах на
«Спитфайре», уехал из дому и поступил на военную
* «Важная информация» (которая в конечном итоге попала
через СИН в Ф Б Р ) состояла в том, что 13 августа Вонсяцкий якобы
сообщил Пелипенко: 1) фамилии и адреса семи агентов на Аляске,
снабжавших его военными сведениями для передачи японскому
военному атташе в Вашингтоне; 2) фамилию бразильского цензора
в Сан-Паулу, через которого Вонсяцкий получал приказы из Берлина.
325
служ бу в английскую авиацию, даже не сказав ничего
Льву и Наташе, которые уже из Англии получили извес
тие о том, что их сын записался добровольцем.
Деревенская идиллия никак не вязалась с темпера
ментом Анастасия, тем более что шла война, обещав
шая избавление его родной страны от сталинского ре
жима. Он внимательно следил по газетам за военными
сводками, с воодушевлением встречая почти ежедневные
известия о победах вермахта по всему фронту от Бал
тийского до Черного моря. Интервью, данное 16 августа
бриджпортской «Санди хералд», было выдержано в осо
бенно эйфорическом тоне. Следующий номер «Фаш иста»,
заявил он, выйдет в Москве (он явно забыл, что с 1935 г.
сам же распространял специальные выпуски «Фаш иста»,
якобы подпольно изданные в С С С Р ). Он предсказывал,
что к весне немцы отбросят остатки Красной армии за
Волгу и Урал, давая возможность русским фашистским
частям заняться наведением порядка на захваченной тер
ритории.
В это беспечальное время только одно обстоятельство
порой тревожило «графа» — и этим обстоятельством
был Вильгельм Кунце. Алекс истратил на бундовского
лидера 2800 долларов, и ему было очень важно, чтобы
тот замолвил в Германии слово за ВНРП. Но Кунце
что-то не торопился возвращаться в рейх, и у Вонсяцкого появилось чувство, что надежды на участие в буду
щем Национальном правительстве России тают с каждым
днем.
Кунце пытался поддерживать сложное равновесие
между «Бундом», Ф Б Р и своими собственными загадоч
ными импульсами. В августе, когда о его планах отъезда
из Соединенных Штатов стало известно другим вождям
«Бунда», возникли жаркие споры о том, может ли он
оставаться на посту председателя. Кунце было велено
в течение августа не уезжать из Чикаго, и за ним при
стально следили как Ordnungsdienst, так и Ф Б Р — обе
организации были обеспокоены тем, как бы он не улиз
нул из страны, будучи еще под судом в Нью-Джерси.
П осле долгих дебатов общенациональный съезд «Бунда»,
состоявшийся в «Haus Vaterland», переизбрал Кунце
председателем, но с него взяли обещание, что он останет
ся в Соединенных Штатах и вернет Вонсяцкому 2800
долларов. Тем не менее Алексовы денежки Кунце со
хранил при себе, а штраф в 2000 долларов был уплачен
из казны «Бунда».
326
Кольцо сжимается
Беззаботно, в почти полном блаженном неведении,
перенес Анастасий Вонсяцкий три залпа, сделанных по
нему в течение 30־х годов. Каждый залп спровоциро
вала одна из его экстравагантных — и даже возмути
тельных — выходок. В 1934 г. это было кругосветное
путешествие, сопровождавшееся невероятными притя
заниями на страницах «Фаш иста», в связи с чем «Дейли
уоркер» и «Д рузья Советского Союза» чуть не захлеб
нулись в показной ярости — но госдепартамент и мини
стерство юстиции, расследовав все обстоятельства, не
обнаружили нарушения федеральных законов. В 1937 г.
празднование Четвертого июля в «Девятнадцатой лун
ке», из которого сделали сенсацию, до того наэлектри
зовало коммунистов, что они организовали кампанию
писем и вызвали даже поток пустопорожнего красно
речия в Конгрессе — но расследование показало, что и
это была всего лишь буря в стакане воды. В 1939 г., после
бундовского парада в Кемп-Зигфриде и ложных обви
нений в том, что Вонсяцкий был замешан в уэбстерском
«путче» Фрица Куна, он оказался под перекрестным ог
нем прогрессистских организаций, интеллектуалов-либералов и одного конгрессмена — но опять-таки после
тщательных проверок, проведенных различными прави
тельственными органами, выяснилось, что все в рамках
закона. Еще 15 июля 1941 г. сотрудник министерства
юстиции написал, что Вонсяцкий не является ни пре
ступником, ни иностранным шпионом. Он просто-напро
сто шут гороховый.
Но против четвертого залпа, раздавшегося в июне
1942 г. (а заряд начал готовиться в конце июля 1941 г.),
Вонсяцкий не устоял. Если отвлечься от деталей, то в
1941— 42 гг. изменилось только одно — климат в амери
канском обществе. То, что в 1934 и 1937 гг. здраво
мыслящие наблюдатели считали фарсом и ничем иным,
в грозовой атмосфере, создавшейся после П ерл-Харбо
ра, казалось зловещим. К тому же, по некоему неписано
му закону, соразмеряющему достоверность с давностью,
все доносы и голословные обвинения, которые в свое
время были сочтены не заслуживающими доверия и л е
жали без дела в папках министерства юстиции, накапли
ваясь, приобретали общий вес, намного превышавший
сумму весов составных частей.
Если бы Анастасий хоть отдаленно представлял себе,
327
в какой водопад несет река его потешное судно, он, воз
можно, успел бы, пристав к берегу, избежать катастрофы.
П осле нацистско-советского пакта он сделал движение
в этом направлении. Но через двадцать два месяца не
мецкое вторжение в СССР заставило его забыть об
осторожности — настолько возбужден он был неизбеж
ным, казалось, крахом сталинского режима. Когда в
декабре 1941 г. Алекс наконец увидел впереди стрем
нину, было уже поздно.
В результате самозабвенных разоблачений Пелипенко
Вонсяцкий, сам того не зная, оказался в опасном положе
нии уже в сентябре 1941 г. Хотя Ф Б Р и распрощалось
с Пелипенко, в досье Вонсяцкого были подшиты его ра
порты. Невероятно, но факт — вместо того чтобы предо
стеречь о сомнительной достоверности представленных
Пилипенко данных, бумаги указывают на него как на
лицо, занимающее высокое положение в Национальном
совете «Бунда». Поэтому любой человек, незнакомый
с Пелипенко и читавший его донесения о Вонсяцком,
удивлялся сыщицким способностям первого и гнусному
облику последнего.
В начале сентября Особый оборонный отдел мини
стерства юстиции, возглавлявшийся Лоуренсом М. С.
Смитом, начал расследование, которое должно было
установить, нарушил ли Вонсяцкий закон № 583, извест
ный как закон Воорхиса, принятый Конгрессом в 1938 г.
и требовавший регистрации всех организаций, связанных
с иностранными государствами. Заместитель Смита
Р. Кит Кейн поручил это дело Сэмьюэлу С. Бисгайеру,
который, в свою очередь, воспользовался услугами
эксперта министерства юстиции Луиса Немзера. Немзер
принялся сопоставлять данные о Вонсяцком из досье
Ф Б Р, СИН, государственного департамента, военноморской разведки, а также публикации в «Фаш исте»,
жалобы граждан, донесения информантов. Немзер и
Бисгайер завершили предварительный этап расследова
ния в конце сентября.
6 октября Бисгайер написал Вонсяцкому письмо,
в котором высказывалось требование министерства юсти
ции о том, чтобы Всероссийская национал-революционная партия зарегистрировалась согласно закону Воорхиса.
Но еще 4 октября министерство финансов безпреду
преждения заморозило счета Алекса и Мэрион в ньюйоркском банке и в банке Каргилла в Патнэме и наложи
ло арест на их совместные депозиты в Гражданском
328
национальном банке в Патнэме. Мэрион, правда, вскоре
выхлопотала разрешение брать на текущие расходы не
более 1500 долларов ежемесячно.
Пока правительство сжимало вокруг Вонсяцкого
кольцо, «Девятнадцатую лунку» потрясла новая траге
дия — менее чем четыре месяца спустя после гибели
Кунле, 14 октября, Лев и Наташа Мамедовы получили
известие о том, что их единственный сын Энди был
убит в бою пятью днями раньше, пилотируя «Спитфайр»
в составе британской «Эскадрильи орлов». Мамедова по
хоронили на особом кладбище для американских добро
вольцев, служивших в британской королевской армии.
Анастасий, который тяжело переживал смерть племян
ника, 15 октября необдуманно произнес в интервью
норвичской «Б уллетин» фразу о том, что гибель Эндрю
была «ненужной». В сочетании с другими признаками
прогерманских настроений Анастасия это замечание
не улучшило репутацию «графа» и усилило его изоляцию
среди местных жителей.
Получив письмо от 6 октября из министерства юсти
ции, Вонсяцкий прибег к юридической помощи ньюйоркской фирмы «Коуэйт, Митчелл и Эли». 27 октября
глава фирмы Кларенс В. С. Митчелл от имени клиента
обратился в министерство юстиции, выражая убежден
ность в том, что В Н РП — это «практически не более чем
один человек» и поэтому она не подпадает под действие
закона Воорхиса. Заместитель начальника Особого обо
ронного отдела Р. Кит Кейн, отвечая Митчеллу 14 нояб
ря, повторил, что Вонсяцкий должен зарегистрировать
ВНРП, и пригласил адвоката приехать в Вашингтон для
беседы по этому вопросу. Митчелл отправился в Томп
сон и получил там от Вонсяцкого письменные показа
ния на девяти страницах, содержавшие сведения о про
исхождении «графа», его послужном списке и состоянии
текущих дел. С этим адвокат приехал в Вашингтон, где
6 декабря встретился с Кейном. Кейн взял показания и,
в свою очередь, дал Митчеллу регистрационную анкету
на тридцати двух страницах, которую Вонсяцкому надле
жало заполнить.
В тот же день (6 декабря) Верховный суд штата НьюДжерси признал закон 1935 г. о «расовой нетерпимости»
противоречащим конституции и отменил приговоры, вы
несенные Кунце и восьми другим бундистам за анти
семитские выступления в Кемп-Нордланде. Но Кунце
уже не было на месте, чтобы отпраздновать оправда
329
ние. 6 ноября он сбежал в Мексику. В середине ноября
он прислал Анастасию открытку из Мехико, радостно
докладывая ему (и всему свету), что едет в Герма
нию.
Вернувшись из Вашингтона в Нью-Йорк в субботу
6 декабря, Митчелл письмом заверил Кейна в том, что
«на следующей неделе» повидается с Вонсяцким и убедит
его заполнить регистрационную анкету. На следующей
неделе Соединенные Штаты уже были в состоянии войны
с Японией*.
Узнав о вступлении Америки во вторую мировую
войну, Вонсяцкий вдруг увидел всю опасность своего
положения. Нацисты и фашисты стали теперь врагами
государства. Сталин сделался союзником. С ужасом
Алекс понял, что он, никогда не скрывавший своих анти
коммунистических взглядов, повязанный и с немцами,
и с японцами, должен первым попасться на глаза нерв
ным и озлобленным американцам, готовым в чем угодно
увидеть шпионаж и пятую колонну. Он немедленно сжег
открытку от Кунце и ряд других документов.
Но Кунце, как навязчивая любовница, 8 декабря
написал Вонсяцкому еще раз:
«Дорогой мой Анастасий Андреевич!
Рузвельт, наконец, получил то, чего он по глупости своей так желал,
но скоро он получит по шее как следует. Если бы тихоокеанская война
задержалась на несколько недель, я отправился бы в Японию. Но раз
так, я поеду в другом направлении и, когда Вы получите это письмо,
буду уже в пути.
Трансатлантический перелет, о котором я вначале думал, стоит
на 2600 долларов больше, чем у меня есть, и ждать пришлось бы не
сколько месяцев. Единственный путь, который остается, потребует на
1000 долларов больше, чем я имею.
Я сжег за собой мосты, и чем дальше я буду двигаться, тем труднее
будет посылать мне деньги. Пожалуйста, пошлите, что можете, по
адресу: доктор Вольфганг Эбелл, ул. Меса 111, Эль-Пасо, Техас. Он мой
очень близкий друг, и я попросил его пересылать мне деньги и почту на
другой адрес. Не указывайте, пожалуйста, моей фамилии на денежных
переводах и письмах — пишите только его фамилию. Пишите кратко,
потому что его почта перлюстрируется.
Я очень аккуратен в тратах, и у меня сохранилось примерно две
трети той суммы (800 долларов), которую я взял с собой. Я, безусловно,
* С Ш А объявили войну Японии 8 декабря 1941 г., на следу
ющий день после нападения на Перл-Харбор (прим, перев.).
330
верну Вам все, что останется из тех денег, которые Вы мне пришлете.
До встречи в Москве, слава России! Хайль Гитлер!
Ваш Вильгельм Герхардович».
Меньше всего хотелось напуганному и притихшему
Вонсяцкому получать такие письма. Попав в руки цен
зоров, письмо могло послужить поводом для обвинения
в помощи беглецу-нацисту, если не хуже. Знал бы Алекс,
что копия письма уже лежит в его досье в Ф Б Р по сосед
ству с откровениями Пелипенко...
Первый раз в жизни Вонсяцкий попытался стать
незаметным. Заполняя полученную через Митчелла
регистрационную анкету, он представил В Н РП каким-то
клубом друзей по переписке. Утверждалось, что партия
«не имеет руководящих органов». Ее деятельность за
ключается в «переписке с русскими людьми сходного
мировоззрения» и издании «Фаш иста», которое «теперь
прекращено». Дополняя ответы на вопросы, Анастасий
назвал своих «четырех главных корреспондентов»: Кон
стантин Стеклов (Ш ан хай), барон Георгий Таубе (К а
ир), Евдоким Мациков (Суботица, Югославия) и Федор
Сименс (Л ос-А ндж елес). Ц ель переписки он определил
как «общение русских эмигрантов всего мира с тем,
чтобы, когда советское правительство в конечном итоге
будет свергнуто, они смогли, вернувшись на родину, при
нести наибольшую пользу и способствовать установле
нию хороших отношений с Соединенными Штатами».
Конечно же, В Н РП не одобряет насилия: «...я, естествен
но, буду рад увидеть падение советского правительства,
но никогда я не призывал в нашей стране к достижению
этой цели посредством силы».
К 30 декабря 1941 г., когда эти уверения в ангельской
чистоте были представлены в министерство юстиции, к
созданию образа шпиона и преступника по фамилии Вон
сяцкий уже подключились новые силы. Бельгийский жур
налист Акивиссон, родом из России, о котором некий
сотрудник министерства юстиции отозвался как о чело
веке, «известном нам с самой лучшей стороны», 9 декаб
ря в письме, адресованном в министерство, назвал Вонсяцкого японским агентом. В прямой контакт с сотруд
ником Особого оборонного отдела Бисгайером вступили
Арнольд Фостер и Майлз Голдберг из Лиги против кле
веты*, которые представили ему некие данные, получен
* Лига против клеветы (основана в 1913 г.) — американская
организация, борющаяся за равноправие для всех американцев,
в частности против антисемитизма (прим, перев.).
331
ные от информанта по имени Константин Каледин. На
конец, Альберт Ю. Кан из бюллетеня «А у р » открыл со
трудникам Особого оборонного отдела доступ к своей
Вонсяцкиане, которой у него был «полный шкаф», вклю
чая
«собственное
признание в совершении семи
убийств».
Бисгайер передал эти и другие материалы эксперту
Луису Немзеру, который взвалил на себя устрашающую
по сложности задачу — разобраться в них. Два месяца —
ноябрь и декабрь — корпел Немзер над документами, где
было все что угодно — от двоеженства в 1922 г. до госу
дарственной измены в 1941 г. В докладе на тридцати
четырех страницах, представленном Бисгайеру 19 де
кабря, Немзер определил три направления, по которым
на Вонсяцкого можно заводить дело: 1) нарушение за
кона Воорхиса; 2) нарушение закона Маккормака (дея
тельность, противоречащая американским интересам,
по заданию, полученному из-за границы); 3) незаконное
получение гражданства посредством сокрытия «звер
ских убийств» и первого брака, «неискренность» при про
изнесении клятвы в лояльности Соединенным Ш та
там.
Чего врагам Вонсяцкого не удалось достичь разобла
чительными письмами и взрывами общественного воз
мущения за десять лет — в том помогла им бомбарди
ровка Перл-Харбор: министерство юстиции склонилось
к мысли, что Вонсяцкий, возможно, не просто шут. Как
осторожно высказался Немзер в докладе от 19 декабря,
«вполне может быть, что само это сходство с опереточ
ным персонажем явилось ширмой для незаметной, но тем
не менее незаконной деятельности».
Оставалось найти обвинителя, который сумел бы
доказать суду, что Анастасий Вонсяцкий действительно
германо-японский шпион, наносящий ущерб американ
ской безопасности. Чтобы добиться от Большого жюри
обвинительного акта, прокурор должен был убедить суд
в достоверности откровений Пелипенко, ибо в них содер
ж алась наиболее важные (а по некоторым пунктам и
единственные) свидетельства. Что еще существеннее,
он должен был продолжать гнуть свое, узнав характер
обвиняемого и познакомившись с его реальными де
лами.
Такой человек нашелся — им оказался молодой
помощник генерального прокурора Томас Дж. Додд.
332
Г л а в а XVII
П РЕ Д С ТАВ ЛЕ Н И Е И Н А К А З А Н И Е
Это не просто игра в солдатики, не похоже.
Томас Дж. Д одд, 14 мая 1942 г.
Первые четыре месяца 1942 г. Анастасий Вонсяцкий
прилежно играл роль хорошего мальчика. Он тщательно
избегал не только скандальных поступков, но и сочных
замечаний и старался выглядеть как можно патриотич
нее и незаметнее. В свои сорок три года он не подле
жал призыву в армию. Но, желая показать, что вносит
вклад в общее дело, он передал патнэмскому отряду
гражданской обороны сорок пять допотопных вин
товок.
Тем временем в Вашингтоне, в недрах министерства
юстиции, продолжали крутиться бюрократические ко
леса. В апреле Особый оборонный отдел завершил свое
расследование по делу Вонсяцкого и с одобрения гене
рального прокурора Франсиса Биддла передал докумен
ты в уголовный отдел, чтобы там сформулировали обви
нение. Когда это было сделано, выяснилось, что Вонсяцкому инкриминируются куда более серьезные вещи,
чем нарушение законов Воорхиса и Маккормака. По
статье 32 закона о шпионаже 1917 г. он обвинялся в
передаче секретных сведений иностранному государст
ву с нанесением ущерба безопасности Соединенных
Штатов.
Разумеется, прежде чем Вонсяцкий мог быть отдан
под суд и получить приговор, федеральное большое жюри
должно было утвердить обвинительный акт. А для этого
требовалось убедить присяжных в том, что имеются серь
езные доказательства виновности. Материалы о подозре
ваемом, собранные в Особом оборонном отделе, соста
вили огромный том. Однако почти все улики были кос
венные и основывались на слухах. Можно было надеять
ся, что самая ценная уличающая информация содержит
ся в частных бумагах Вонсяцкого.
Отсюда вывод: надо провести в «Девятнадцатой лун
ке» обыск.
333
Блицкриг
Когда в 1934— 35 гг. Анастасий приспосабливал архи
тектуру «Девятнадцатой лунки» к нуждам обороны и за
водил собак, ему и в голову не приходило, что его кре
пость будут штурмовать не советские агенты и не боеви
ки Родзаевского, а сотрудники государственных право
охранительных органов. Но в 1942 г. ему следовало ожи
дать такого визита. Конгрессмен Дикштейн говорил о
нем в палате представителей как об «опасном для страны
элементе». Ранней весной в «Девятнадцатую лунку»
даже приезжал лейтенант полиции штата Росс Эркхарт,
чтобы по-дружески предупредить Алекса о возможном
рейде Ф Б Р. Тем не менее когда рейд состоялся, он был
для «граф а» полной неожиданностью.
Имея ордер на обыск от федеральных властей, три
надцать фэбээровцев спикировали на «Девятнадцатую
лунку» в субботу 9 мая 1942 г. вскоре после полудня.
И х возглавлял начальник нью-хейвенского отделения
Ф Б Р Ричард X. Саймонс и сопровождал лейтенант Дж.
Виктор Кларк, командир полицейской части, раскварти
рованной в Даниелсоне (Эркхарта перевели на другую
д олж н ость). Когда группа на нескольких машинах подъ
ехала к дому, там были только Мэрион и слуги. Алекс
уехал за покупками в Бостон.
Обыск начался немедленно. Агенты обследовали все
четырнадцать комнат дома, каменную пристройку с Воен
ной комнатой и кабинетами, коровник и бывшие курят
ники, где все еще стояли типографские машины, на кото
рых печатался «Фаш ист». За два часа они разжились
шестью комплектами формы защитного цвета, дюжиной
нарукавных повязок со свастиками, коробкой булавок
с изображениями все той же свастики, шестью винтов
ками выпуска 1916 г., звукозаписывающим оборудо
ванием, несколькими пластинками на 78 оборотов в
минуту, четырьмя баллонами со слезоточивым газом,
двумя десятками игрушечных корабликов и каким-то
изъеденным молью пальто, напяленным на манекен. Не
которые из агентов отправились на Западное кладбище,
вошли в построенный Вонсяцким склеп и уставились
на саркофаги. Там ничего не было, кроме останков Кунле.
В доме особое внимание привлекли одиннадцать ж елез
ных ящиков, ломившихся от писем, альбомов с вырез
ками, конторских книг, номеров «Фаш иста», брошюр.
Так как почти все было написано по-русски, агенты хло334
пали глазами в растерянности. Им оставалось только
ждать хозяина.
В одиннадцатом часу вечера Вонсяцкий вернулся из
Бостона. Увидев стоявшие около дома машины, он поду
мал, что у Мэрион гости. Но когда ему стало ясно, что
объектом внимания является он сам, Анастасий вооду
шевился. Он охотно провел сотрудников Ф Б Р по всем
комнатам, отпирая своими ключами ящики и шкафы.
Он пригласил их в Военную комнату и рассказал те же
истории, какими начиная с 1930 г. угощал нацистов,
коммунистов и просто приятелей. Он уговаривал гостей
забрать с собой все одиннадцать железных ящиков —
так они будут точно знать, что оттуда ничего не про
пало.
Незадолго до одиннадцати сотрудники Ф Б Р Менье и
Мэхан сели с Вонсяцким за стол, и он проговорил без
перерыва до половины пятого утра. Он рассказал всю
свою жизнь начиная с Варшавы, затем подробно остано
вился на отношениях с Вильгельмом Кунце, что особен
но интересовало слушателей. Менье вел подробную
запись беседы.
В воскресенье многие газеты от океана до океана по
местили на видных местах сообщения о набеге на «Д е
вятнадцатую лунку»; это была всего лишь часть общ е
национальной операции Ф Б Р против предполагаемых
фашистов, проведенной в течение уик-энда. И з «сорат
ников» В Н РП посещения удостоились: в Манхэттене —
отец Александр Цуглевич, в Куинсе — Т. Савин, в ЛосАнджелесе — Федор Сименс и Георгий Думбадзе, в СанФранциско — Герберт Дж. Вантц и княгиня Анна Гантамура. Ни их, ни Вонсяцкого не взяли тогда под стражу.
Целью рейдов был сбор сведений, которые могли послу
жить обвинению. Окружной прокурор Роберт П. Бат
лер объявил, что все обнаруженные у Вонсяцкого мате
риалы отправляются в Хартфорд, где они будут пред
ставлены федеральному большому жюри, заседания ко
торого должны начаться в окружном суде во вторник
12 мая.
Вечером 11 мая в «Девятнадцатую лунку» приехал
грузовик и забрал ящики с бумагами, винтовки, безде
лушки и то, что хартфордская «Курант» определила как
«богатый гардероб фашистского обмундирования». В Во
енной комнате остался торчать один голый манекен.
Гладкая гипсовая фигура являла собой «белого воина»
в буквальном смысле слова. Не в состоянии вынести это
335
зрелище, Вонсяцкий положил манекен в сундук, похожий
на гроб.
В понедельник газеты назвали имя человека, которому
министерство юстиции поручило быть обвинителем Вонсяцкого на заседаниях хартфордского большого жюри:
Томас Дж. Додд.
Судебное разбирательство
Томас Джозеф Додд родился в Норуиче (Коннек
тикут) 17 мая 1907 г., и, когда его назначили обвините
лем по делу Вонсяцкого, ему не было еще тридцати пяти.
Несмотря на молодость, он отличался жесткостью и
смекалкой, питаемыми мощной волей к успеху и разви
тыми в ходе суровой выучки. Додд вырос в набожной
ирландской католической семье, принадлежавшей сред
нему классу. Он хотел стать актером, но отец запретил
ему такое баловство и пустил его по юридической части.
В конце 20-х годов, когда Вонсяцкий мотался на фут
больные матчи Брауна на своем желтом двухместном
«мерсере», Додд штудировал Фому Аквинского в близле
жащем Провиденс-колледже — суровой цитадели доми
никанского богословия. Додд впервые почувствовал вкус
к политике на юридическом факультете йельского уни
верситета, где он был избран председателем универси
тетского клуба демократов и не раз, прерывая учебу,
участвовал в избирательных кампаниях в качестве дове
ренного лица ведущих кандидатов. Тут нужно было уметь
завладеть вниманием нетерпеливой, а то и враждебной
аудитории времен депрессии, выступая без микрофона
то в помещении профсоюзной ячейки, то на ступенях
здания суда, то на открытом воздухе — и, пройдя эту
школу, Додд приобрел хорошие ораторские навыки. Его
многолетний помощник потом вспоминал:
«Додд, прошедший настоящую проверку боем, знал, где нужно
повысить, а где понизить голос, как осадить скептика-крикуна, умел
с одного взгляда измерить пульс толпы и определить, что она хочет и
чего не хочет услышать».
Пропагандистская деятельность Додда привлекла к
себе внимание Хомера С. Каммингса, видного члена
демократической партии из Коннектикута. Вскоре после
того как Франклин Рузвельт в 1933 г. назначил Кам
336
мингса генеральным прокурором, тот рекомендовал
Додда Дж. Эдгару Гуверу, который предложил ему место
в ФБР. Но жесткая дисциплина, царившая в ведомстве
Гувера, сковывала неуемные амбиции Додда. В 1935 г.
он покинул Ф Б Р и вошел в команду Франсиса Т. Мэлони,
политического деятеля из Коннектикута. Когда в 1936 г.
Мэлони избрали в сенат, он отплатил Додду за услуги,
назначив его заместителем директора коннектикутского
Управления общественных работ. Вскоре Додд перешел
в другую организацию, также рожденную Новым кур
сом*,— Национальное управление по делам юношест
ва — и стал директором его отделения в том же штате.
В 1938 г. Додд вернулся в министерство юстиции, сде
лавшись помощником по особым поручениям у своего
давнего патрона Хомера Каммингса. После того как в
1939 г. Каммингс ушел в отставку, Додд служил под
началом у Фрэнка Мерфи, Роберта X. Джексона и Фран
сиса Биддла. Когда разразилась вторая мировая война,
Додд был освобожден от военной службы из-за высокого
кровяного давления и пятерых детей. И его коньком ста
ли дела об уклонении от призыва — до тех пор, пока
судьба не свела его с Анастасием Вонсяцким.
Это было у Додда первое по-настоящему серьезное
дело. Юрист придавал ему исключительно важное зна
чение по трем причинам. Во-первых, он испытывал отвра
щение к нацистам. Во-вторых, Вонсяцкий казался прокурору ключевой фигурой в германо-японской шпион
ской сети, что отвечало его тяге к разоблачению между
народных заговоров. И в-третьих, при столь значитель
ном интересе к Вонсяцкому со стороны прессы, его обви
нитель не мог не привлечь к себе внимания всей страны.
Подворачивался случай, который, если им как следует
воспользоваться, мог резко повысить шансы Додда на
политическую карьеру. Додд понимал, что успех зависит
от того, удастся ли представить Вонсяцкого матерым
шпионом. Кто скажет спасибо, если выяснится, что он
спасает Америку от клоуна?
Первым делом Додду нужно было добиться принятия
большим жюри обвинительного акта, что позволило бы
взять Вонсяцкого под стражу. Главная трудность состо
яла в недостатке времени для подготовки (между изъя
* Новый курс президента Ф. Д. Рузвельта — система реформ
для ликвидации последствий экономического кризиса 1929— 33 гг.
(прим, перев.).
337
тием документов из «Девятнадцатой лунки» и началом
слушаний в большом жюри прошло всего три дня). Но
тут пришел на помощь Альберт Ю. Кан, который предо
ставил Додду свое обширное досье на Вонсяцкого. Да и
что тут особенно готовиться, считал Додд, когда дело
совершенно ясное — откровенный, неприкрытый шпио
наж. На путаницу и противоречия в свидетельских пока
заниях он обратил внимание позже — уже после начала
слушаний. На восприятие Доддом этого дела решающим
образом повлияла война. Соединенные Штаты борются
с фашизмом в лице Германии и Японии. Вонсяцкий
называет себя фашистом, поддерживает связь с япон
цами и немцами — разве эта связь сама по себе не ука
зывает на тайную антиамериканскую деятельность?
Происхождение и суть антикоммунистических взгля
дов Вонсяцкого, его действительные отношения с немец
кими и японскими властями, его отношения с другими
эмигрантскими группами и, главное, его страсть к преуве
личению, вымыслу и карнавалу — все это было для моло
дого обвинителя несущественно. Зачем наводить тень на
плетень, когда есть материалы Кана и показания Пелипенко?
Судебные заседания начались утром в четверг 14 мая
в здании федеральных ведомств в Хартфорде. В десять
часов окружной судья Дж. Джозеф Смит принял присягу
у двадцати трех членов большого жюри — одиннадцати
женщин и двенадцати мужчин. Обвинителями от прави
тельства были Додд, окружной прокурор Роберт П. Бат
лер и два его помощника: Джозеф Э. Куни и Валентайн
Дж. Сакко. Ни Вонсяцкий, ни его адвокат не присутство
вали на слушаниях, которые проходили при закрытых
дверях.
Батлер сделал несколько предварительных замечаний.
Ничто из сказанного в зале суда, предостерег он, не под
леж ит разглашению, ибо «полагаю, что здесь весьма
существенно затрагивается безопасность нашей страны
и ее правительства, а также безопасность наших союз
ников в нынешней войне». Он подчеркнул особую важ
ность дела: «У ж е почти восемь лет, как я исполняю долж
ность прокурора Соединенных Штатов в этом округе,
и долж ен сказать, что за эти годы в большом жюри не
было более серьезного разбирательства». В заключение
Батлер сказал, что вести заседание будет помощник по
особым поручениям генерального прокурора Соединен
ных Штатов. После этого он предоставил слово Додду.
338
Додд бросил последний взгляд на свои заметки, не
торопливо поднялся и медленно обвел глазами весь со
став присяжных. Несмотря на небольшой рост и полно
ватую фигуру, он умел произвести впечатление. Его
лицо, если отвлечься от некоторой красноты, могло бы
принадлежать римскому патрицию: полные щеки, пря
мая линия губ, крепко вылепленный нос, испытующий
взгляд из-под широких черных бровей, ранняя седина на
висках. Но поразительнее всего был динамизм Додда.
Каждое его движение излучало энергию и волю. Своей
не всегда идеально правильной речью он словно гвозди
в слушателей забивал — такая была в ней убежден
ность, не допускающая и тени сомнения.
Додд начал с очерка жизни Вонсяцкого, предупре
див, что «не надо считать это попыткой что-либо вам
доказать или создать у вас предвзятое мнение... я только
хочу, чтобы вы получили минимальное разумное пред
ставление, о чем идет речь». Прокурор обрисовал юность
Анастасия, его воспитание, воинскую службу, встречу с
Мэрион в Париже и иммиграцию в Соединенные Штаты,
ставшую возможной «благодаря связям семьи Римов...
которая в то время была хорошо известна в правитель
ственных кругах». Додд выделил участие «граф а» в Брат
стве русской правды, создание им фашистской партии и
его приезд в Маньчжоу-Го в 1934 г., когда он «на глазах
у всех разгуливал в японской офицерской форме».
Далее были упомянуты международная деятельность
ВНРП, отношения с «Бундом», уэбстерский путч, выдан
ный Кунце чек на 2800 долларов, бросок в Сан-Францис
ко и встреча в Чикаго, Военная комната с «очень даже
годными к употреблению винтовками», пистолет-пулемет
(«с патронами»), военные учения в «Девятнадцатой
лунке», фашистская школа в Нью-Йорке и намерение
Алекса «возглавить новое правительство России, когда
ее захватят немцы». Под конец Додд особо подчеркнул
связь Вонсяцкого с Кунце, наличие у него визитной
карточки японского армейского офицера и якобы имев
шую место переписку с какими-то людьми на Аляске:
«Н е так давно Вонсяцкий дал одному русскому священнику ви
зитную карточку в японское посольство, и он подтверждает, что
он ее дал, а на карточке стояло имя офицера японской армии, пол
ковника.
С карточкой
этот
человек
отправился
в посольство,
и
японцы сказали, чтобы он поехал обратно и спросил Вонсяцкого, с
кем он связан на Аляске. Мы знаем, что Вонсяцкий совсем недавно по-
339
сылал на Аляску заказные письма. Здесь уже начинает просматриваться
важность этого дела. Это не просто игра в солдатики, не похоже.»
За вступительным словом Додда последовал допрос
свидетелей.
Д ля дачи свидетельских показаний в суд вызвали
тридцать девять человек. Каждый из них явился в Харт
форд по повестке и был допрошен в ходе одного из
восьми заседаний, проходивших между 14 мая и 9 июня.
В совокупности они с разных сторон освещали всю
жизнь Вонсяцкого. Давал показания Лев Мамедов —
родственник Анастасия и ветеран гражданской войны.
Пришли отец Александр Цуглевич, Норман Б. Уотсон,
«М и ш а» Капрал — настоящие и бывшие «соратники» по
В Н РП . Собралась внушительная команда друзей Алекса:
Джордж Коннелл из патнэмской «Пэйтриот»; независи
мый репортер и фотограф Ричард Макколи; бывший под
носчик мячей, бывший газетчик, бывший страховой
агент, а ныне рядовой американской армии Джимми
Бэккер; офицеры коннектикутской полиции Росс Эркхарт
и Элтон Нолан.
Большую группу образовали свидетели, проживавшие
за пределами окрестностей Томпсона и Патнэма, но имев
шие личные или деловые связи с Вонсяцким.
Под конец пошли самые важные свидетели, которые
играли ключевую роль в установлении причастности Вон
сяцкого к шпионажу в пользу Германии и Японии. Это
были бундисты Отто Виллюмайт и Август Клаппротт, а
также лютеранский пастор из Филадельфии преподобный
Курт Мольцан — всем им грозил суд за содействие побе
гу Кунце из Соединенных Штатов в Мексику. Но настоя
щей звездой процесса стал Алексий Пелипенко. С фев
раля месяца он томился в лагере для перемещенных
лиц в Форт-Ховарде (М эриленд), пока Служба иммигра
ции и натурализации решала, как с ним быть. Додд, од
нако, вмиг понял, что свидетельству Пелипенко цены
не будет, выдернул ошарашенного священника из ФортХоварда и поселил в хартфордском «Бонд-отеле».
Свидетель шел за свидетелем, но не было среди них
одного человека, который знал Вонсяцкого лучше всех.
Ведь Мэрион прожила с Анастасием двадцать лет. С
1928 г. она сопровождала его во всех зарубежных
поездках, во время которых он якобы был завербован
для шпионажа в пользу Германии и Японии. Почему же
Мэрион не вызвали? О причинах можно только догады
340
ваться. Может быть, она была избавлена от участия в
процессе усилиями Римов — тем более что во время слу
шаний в большом жюри любой человек имел право
отказаться свидетельствовать против супруга или су
пруги. Можно предположить, хотя и нельзя доказать,
что, узнав о возрасте Мэрион (шестьдесят пять л е т ), ее
физическом состоянии, популярности в местных кругах и
неучастии в политической деятельности мужа, Додд ре
шил не подвергать ее болезненной и унизительной про
цедуре. Не исключено, что Додд к тому времени успел
обнаружить, что «японская линия» Вонсяцкого имеет
любовный подтекст, и счел неоправданной жестокостью
разбор в присутствии ни в чем не повинной пожилой
дамы амурных похождений муженька.
Действуя в соответствии с выработанной стратегией,
Додд от каждого свидетеля добивался показаний, под
тверждающих выдвинутое против Вонсяцкого обвинение
в попытках передачи американских военных секретов
японцам (через мадам Такиту) и немцам (через Виль
гельма Кунце). Из всех тридцати девяти свидетелей ста
рательнее всех помогал Додду Алексий Пелипенко.
Свои многословные и порой противоречивые показа
ния Пелипенко давал через переводчика дважды
(20 и 21 м ая). Священник не ограничился простым
повторением того, что он сообщил в свое время Ф Б Р ,—
он украсил рассказ новыми выдумками. Так, он поведал
большому жюри, что 6 августа 1941 г. в «Девятнадцатой
лунке» Вонсяцкий говорил о принце Штефане цу
Шаумбург-Липпе как о своем бразильском агенте. В
свое время Пелипенко проинформировал сотрудника
Службы иммиграции и натурализации о том, что Вонсяц
кий назвал ему имя бразильского цензора из Сан-Паулу,
которое, конечно, звучало не столь выразительно. Имя
принца Штефана Пелипенко никогда раньше не упоми
нал. Принц, как мы помним, был сотрудником немец
кого посольства в Буэнос-Айресе, который направил
Пелипенко в Соединенные Штаты вести нацистскую про
паганду. То, что священник приписал Вонсяцкому связь
со своим собственным патроном, вызывает изумление и
даже кажется чересчур смелым. Додд сразу ухватился
за зловеще прозвучавшее тевтонское имя, и принц Ш те
фан цу Шаумбург-Липпе до конца процесса оставался
человеком Вонсяцкого в Бразилии.
Дальше — больше. Один раз Пелипенко сказал, что
Вонсяцкий — «главарь немецко-японской
шпионской
341
сети в Америке». Позже он добавил, что Анастасий
«руководил немецкими шпионами в Канаде». «Граф », по
словам Пелипенко, говорил, что у него есть агенты на
острове Кадьяк и в Ситке на Аляске. Материалы, ко
торые Вонсяцкий пытался передать мадам Таките в
Сан-Франциско, а потом передал Кунце, содержали «п о л
ные данные о расположении американской армии и ф ло
та». Чтобы слушатели не подумали, что Вонсяцкий сох
ранил хоть какие-то остатки лояльности Соединенным
Штатам, Пелипенко привел слова «графа»: «М не плевать
на американское гражданство».
При всем своем рвении Пелипенко порой не столько
помогал Додду, сколько мешал. Создаваемый им образ
Вонсяцкого получался весьма далеким от реальности и
граничил с карикатурой. Такой ход слушаний Додда
совершенно не устраивал. У присяжных могли возник
нуть сомнения. И действительно, одна женщина из соста
ва жюри, у которой явно возникли подозрения в от
ношении Пелипенко, спросила, почему он был интерниро
ван. На это украинский священник ответил вспышкой
гнева в адрес «полячишек», засадивших его в ФортХовард. Когда выяснилось, что у Пелипенко имеется
сын, один из присяжных спросил, как это вяжется с
саном священника. Вопрос опять-таки задел больное мес
то, и Пелипенко немедленно пустился обвинять своего
прежнего куратора из Ф Б Р в том, что и его закон
ность священнического потомства интересовала больше,
чем поиски шпионов.
К этому времени Додд понял, что его козырной сви
детель уже не помогает, а вредит. Знаком показывая пе
реводчику, что допрос окончен, Додд произнес: «Есть
еще вопросы? Все. [Обращаясь к Пелипенко.] Большое
спасибо. От вас нам ничего больше не нужно».
От Пелипенко ничего больше не было нужно. Он
отправился обратно в Форт-Ховард.
Хотя Пелипенко и создавал для Додда трудности, он,
по крайней мере, не жалея сил помогал ему обосновать
обвинения против Вонсяцкого. Прочие свидетели оказа
лись не столь сговорчивы. Виллюмайт, Клаппротт и
Мольцан упрямо отказывались сознаваться в подпольной
деятельности. Виллюмайт дал свою версию встречи в
отеле «Бисмарк», которая противоречила пелипенковской. Клаппротт признался только в том, что пил в
«Девятнадцатой лунке» и слушал там пластинки с воен
ными маршами. Мольцан утверждал, что никогда не
342
встречался и не переписывался с Вонсяцким. П убли
цист антисоветского направления Борис Бразоль также
сказал, что с Вонсяцким лично знаком не был, хотя в
1930 г. и получил от «графа» письмо с просьбой воз
главить американское отделение Братства русской
правды. Несмотря на сильное давление со стороны Дод
да, Цуглевич не смог припомнить никаких связей
с Аляской по церковной линии.
Додду пришлось нелегко еще и потому, что ему не
доставало исторических познаний вообще и знания рус
ской диаспоры в частности. Он упорно называл Родзаевского и Семенова членами партии Вонсяцкого, воз
главлявшими «харбинское отделение». Когда Мамедов по
ошибке назвал Накамуру не Хитоси, а Хиросита, Додд
протянул от него ниточку к японскому императору
Хирохито. Когда юрист из Бостона Пол Киллиам упомя
нул о том, что в кембриджском «Русском клубе» —
неформальной организации, объединявшей ученых, х у
дожников и прочих специалистов русского происхожде
ния — выступал историк из Гарварда Михаил Карпович,
Додд поинтересовался, не является ли Карпович также
фашистом.
Додд столкнулся с новыми затруднениями, когда ста
ли выходить свидетель за свидетелем из округа Уиндэм
и все повторяли одно и то же — что Вонсяцкий мечтатель
и позер, но никакой не шпион. Сержант Нолан из кон
нектикутской полиции, знавший «графа» с 1927 г.,
заметил: «Я понял, что он умеет выставляться перед
публикой как мало кто и что ему всегда надо быть на
виду. Могу сказать, что он никогда не говорил ничего
антигосударственного». Нолану вторил лейтенант Эркхарт: «Н у, в одном ,отношении он показал себя полным
идиотом. Он помешался на рекламе, она для него была
все».
Отвечая на вопрос Додда, как он воспринял разговоры
Вонсяцкого летом 1941 г. о его намерении участвовать
в правительстве России, которое будет установлено с
немецкой помощью, Джордж Коннелл сказал: «Я не при
нял это всерьез».
Джимми Бэккер, явившийся в суд в солдатской
форме, в начале 30-х годов подносил Вонсяцкому мячи
на площадке для гольфа, в середине 30-х был его собу
тыльником, а с 1941 г. получал страховые взносы за
витраж в построенном Вонсяцким склепе. Вот его оценка
деятельности «графа»:
343
«Мнение, которое у меня сложилось, не позволяет считать это
движение чем-то серьезным... то есть достаточно эффективным, чтобы
причинить кому-то вред. Я думаю, что, когда я так говорю, я говорю,
вероятно, от имени большинства людей, живущих с ним рядом. Я не
заметил, чтобы кто-либо принимал это движение всерьез».
Боясь, как бы все дело не показалось пустяком, Додд
начал проявлять признаки беспокойства. Первым почув
ствовал на себе его нервозность Джордж Коннелл, на
которого прокурор рявкнул: « У вас что, память не в
порядке?» Услышав от лейтенанта Эркхарта, что тот дру
жил с подозреваемым и занимал у него деньги, но не
может сообщить присяжным никакой существенной ин
формации, помимо того, что ружья Алекса, вероятно,
были непригодны к употреблению, Додд со вздохом
заметил: «Думаю, что это не все сведения, которыми
располагаете вы и ваши люди». Когда и сержант Нолан
не представил никаких улик против Вонсяцкого, Додду
стоило большого труда сдержаться:
«Выходит, все эти годы вы с ним постоянно вели разговоры, близ
ко дружили, и я не могу взять в толк, как это у вас не возникло никаких
соображений по существу вопроса, помимо того, что он шут гороховый,
если я правильно вас понял?
...Разве не факт, что ваши отношения выходили далеко за рамки
официальных контактов, и если так, то не можете ли вы сообщить нам
еще что-нибудь, о чем вы умолчали?»
Когда Джимми Бэккер заявил, что воспринял рейд
фэбээровцев не слишком всерьез, Додд с раздражением
спросил:
«Вы гражданин Соединенных Штатов и военнослужащий, и вы,
конечно же, знали, что там [в «Девятнадцатой лунке»! бывали немец
кие представители. И что, вам никогда не приходило в голову, что
с этим человеком что-то неладно?»
Бэккера, однако, не так-то просто было запугать:
«Я хотел бы поправить вас, сэр. Я никогда ничего не слы
шал о том, что в его владениях появлялись немецкие
представители». Додд закончил допрос Бэккера пре
дупреждением, чтобы тот не смел больше видеться с Вонсяцким: «Это вам может стоить жизни».
Но главный удар прокурорского гнева обрушился на
Нормана Уотсона. В 1933— 1937 гг. Уотсон работал у
344
Вонсяцкого секретарем, и Додд полагал, что он чтонибудь да расскажет о нелегальных связях начальника
с Германией и Японией. Но Уотсон припомнил только,
что писал письма, платил по счетам, сопровождал Вон
сяцкого в Нью-Йорк к зубному врачу, вел приятельские
беседы с полицейскими и доставлял кипы «Ф аш иста» на
томпсонскую и патнэмскую почту. Это переполнило чашу
терпения Додда:
«Понимаете ли вы, что это ваша обязанность — честно, правдиво
и без утайки рассказать Большому жюри все, что знаете, а не ходить
вокруг да около? Дошло это до вас или нет?
...А вы тут сидите и прикидываетесь, что не понимаете, о чем идет
разговор, и вообще я давно не встречал свидетеля, который бы так
сопротивлялся допросу.
...Одно из двух: либо вы немой, либо решили не отвечать на
вопросы.
...А ну-ка выйдите, сядьте там и подумайте. Давайте, давайте.
Выходите. [Когда Уотсон вышел из зала суда.] Видали такого лгуна?»
Додд напрасно огорчался. Война привела людей в
такое состояние, что двадцать три заседателя были го
товы в чем угодно увидеть заговор против государства.
Во вторник 9 июня после получасового размышления
Большое жюри вынесло решение. Старшина присяжных
Скотт, обращаясь к судье Смиту, объявил, что жюри
предъявляет Вонсяцкому обвинение в нарушении статьи
32 закона о шпионаже 1917 г. посредством участия в
заговоре с целью передачи секретной информации обо
ронного характера* Германии и Японии между 1 января
и 6 декабря 1941 г. В числе сообщников «граф а» были
названы Кунце, Виллюмайт и еще двое американцев
немецкого происхождения, пересылавших Кунце почту:
преподобный Курт Мольцан из Филадельфии и доктор
Вольфганг Эбелл из Эль-Пасо (Т е х а с ).
В обвинительном акте перечислялись двенадцать
«преступных действий», совершенных заговорщиками.
Вонсяцкий имел отношение к пяти:
1) встреча с Кунце в Томпсоне 12 июля 1941 г.;
2) передача Кунце чека на 2800 долларов 12 июля
1941 г.;
* Носителями секретной информации были «документы, записи,
шифровки, таблицы кодов, эскизы, фотографии, негативы, свето
копии, планы, карты, макеты, заметки, орудия, приспособления и
прочие материалы, относящиеся к обороне Соединенных Штатов...».
345
3) поездка в Сан-Франциско «приблизительно в июле
1941 г.»;
4) встреча с Кунце и Виллюмайтом в отеле «Б ис
марк» приблизительно в июле 1941 г.;
5) получение от Кунце «писем определенного рода»,
отправленных «приблизительно в ноябре 1941 г.».
У Вонсяцкого остались две возможности: признать
себя виновным или предстать перед судом.
Вонсяцкий не сидел сложа руки, пока федеральное
Большое жюри разбиралось в его деятельности. Точнее,
не сидели сложа руки его адвокаты. В конце 1941 г. ад
вокат бундистов Уилбер В. Киган сообщил агенту ФБР,
что Мэрион «наняла юристов» для защиты Анастасия.
Одним из них был Кларенс Митчелл, который в октяб
ре — декабре 1941 г. был в контакте с министерством
юстиции по вопросу о регистрации В Н РП в соответ
ствии с законом Воорхиса. Но после 9 мая 1942 г., когда
Ф Б Р совершило рейд на «Девятнадцатую лунку», стало
ясно, что Анастасию не обойтись без первоклассного
защитника, имеющего опыт работы в зале суда. Мэрион
(возможно, с помощью брата Роберта Кларка Рима, ко
торый куда лучше разбирался в таких делах) договори
лась с одним из самых известных адвокатов страны —
Мартином Литтлтоном-младшим.
Это был разумный выбор. Отец избранника Мэрион,
Мартин Литтлтон-старший, с успехом защищал шалопаямиллионера Гарри К. Toy, который убил знаменитого
архитектора Стэнфорда Уайта на крыше Мэдисонсквер-гардена 25 июня 1906 г. в 11.05 вечера, когда там
шла к концу музыкальная комедия «М ам зель Шампань».
В результате одного из самых громких уголовных про
цессов столетия Литтлтон добился оправдания подсуди
мого, убедив присяжных в том, что Toy страдает на
следственной душевной болезнью. И это несмотря на то,
что Toy с негодованием отвергал всякий намек на
невменяемость.
Марти н-младший унаследовал от отца выразительные
манеры и завораживающее красноречие. Один коллега с
завистью заметил, что «из него бы вышел великий дра
матический актер». В середине 30-х годов Литтлтон
какое-то время был окружным прокурором округа
Нассау, но потом он перешел на частную практику, убе
дившись, что, чем посылать людей на электрический стул,
гораздо выгоднее защищать их от него.
Литтлтон решил применить в деле Вонсяцкого ту же
346
стратегию, что и его отец в деле Toy. Обвиняемый
должен быть признан душевнобольным и, следователь
но, невменяемым.
Литтлтон был отнюдь не первый, кто назвал Вонсяцкого сумасшедшим. В 1939 г. в одном докладе Ф Б Р
говорилось, что «из-за своей революционной партийной
деятельности он считается слегка ненормальным». Мно
гие люди — как друзья, так и враги — называли Анаста
сия сумасбродом, чудаком, мегаломаном, одержимым.
Литтлтон собирался только сделать акцент на этих
странностях, раздуть их до такой степени, чтобы его
клиента отправили не в тюрьму, а в психиатрическую
лечебницу.
Одобрял ли Вонсяцкий план Литтлтона? Едва ли.
Пребывание в лечебнице ничуть не лучше тюремного
заключения. Кроме того, Вонсяцкому, в отличие от Toy,
не приходилось выбирать между принудительным лече
нием и смертной казнью. Анастасий понимал, что в худ
шем случае его ждет солидный срок с возможностью
досрочного освобождения. В лечебницу же можно уго
дить на всю жизнь.
Напротив, семейство Римов отнюдь не возражало бы,
если бы Алекса определили в заведение для душевно
больных, и, возможно, план Литтлтона возник под их
влиянием. Семья по-прежнему считала ошибкой брак
Мэрион с нищим беженцем вдвое моложе ее. Римов
шокировали и раздражали любовные и политические
похождения Алекса. Справка о психическомрасстрой
стве поможет гуманно и без громкого скандала убрать
его из поля зрения и удалить от Мэрион. Душевная
болезнь, помимо прочего, является основанием для раз
вода.
Попытки изобразить Алекса «неуравновешенным,
истеричным тевтополяком» (так Эзра Паунд выразился о
Ницше) начались в первых числах июня, когда по
настоянию Литтлтона Вонсяцкий отправился в ньюйоркскую больницу «Б елльвю » и был обследован главным
психиатром доктором Фостером Кеннеди. Подключив
еще троих известных врачей (Ричарда Хоффмана из
Нью-Йорка, Дэниела Гриффина и Хэролда
Рибнера из Бриджпорта), адвокат добился заключения о том,
что Вонсяцкий — «параноик, представляющий опасность
для себя самого и для общества». Имея на руках столь
весомый медицинский документ, Литтлтон 4 июня позво
нил Додду, который как раз в это время проводил слу
347
шание в Большом жюри, домой в Лебанон (Коннекти
кут) и сообщил, что его клиент «представляет опасность
для себя самого и для других». Литтлтон не сказал Дод
ду, что при помощи доктора Гриффина договорился о
помещении Вонсяцкого в больницу штата в Фэрфилде
уже на следующий день — 5 июня, в пятницу.
Тактика Литтлтона провалилась. Быстро сообразив,
что госпитализация Вонсяцкого поможет защите до
биться судебного решения о невменяемости, Додд выяс
нил, куда собираются отправить Анастасия, позвонил
директору фэрфилдской больницы и узнал от него о до
говоренности с Гриффином. Через несколько минут Дод
ду позвонил сам Гриффин и признался, что участвовал
в попытке устроить Вонсяцкого в больницу. Поговорив с
Доддом, Гриффин изменил свое решение. Когда 5 июня
Вонсяцкий приехал в Фэрфилд, его отказались при
нять.
Уловка Литтлтона с госпитализацией побудила Дод
да 5 июня обратиться в Хартфорде в суд за ордером на
арест Вонсяцкого. Ордер был получен 6 июня. Двое аген
тов Ф Б Р прибыли в «Девятнадцатую лунку» за «графом».
Оказалось, что Алекс уехал в Провиденс к своему
любимому парикмахеру Орландо. Агенты отправились в
Провиденс, сцапали его там и посадили в местную тюрь
му. Ему предложили выйти на свободу под залог в
25 000 долларов.
Если Алекс думал, что кто-нибудь придет ему на вы
ручку, он заблуждался. Банковские счета Мэрион были
заморожены. Ее братья скорее приплатили бы, чтобы он
остался в тюрьме. Литтлтон, который утверждал, что
Вонсяцкий — опасный маньяк, не мог помочь раздобыть
залог, не ставя под удар свою линию защиты. В резуль
тате «граф » провел уик-энд в Провиденсе, привыкая к
тюремному житью-бытью. Додд за это время побывал
в Провиденсе, однако предположение о его встрече с
арестованным ничем не подтверждается. Как отметил
судебный исполнитель Нил Мерфи, Вонсяцкий весь
уик-энд прошагал взад-вперед по камере, уперев руки
в бока и куря сигарету за сигаретой в янтарном мунд
штуке.
8 июня, в понедельник, отказавшись от права опро
тестовать перевод, арестованный был доставлен судеб
ным исполнителем в Хартфорд и помещен в тюрьму
округа, где и дождался решения Большого жюри. К ог
да на следующий день присяжные утвердили обвинитель
348
ный акт по делу о шпионаже, вдруг выяснилось, что вый
ти на свободу «граф», вероятно, сможет лишь очень
нескоро.
10 июня хартфордская «Т ай м с» вышла с аршинным
заголовком, потеснившим военные сводки из Европы и с
Тихого океана, где только что закончилась битва у атол
ла Мидуэй: «К Р У П Н О Е ДЕЛО О Ш П И О Н А Ж Е В
НАШ ЕМ
Ш ТАТЕ : ВОНСЯЦКИЙ
И 4 ДРУГИ Х
О Б В И Н Я Ю ТС Я В ЗАГО В О РЕ В П О Л Ь З У О С И »
Далее было сказано, что разразилось «одно из круп
нейших дел о шпионаже в Америке», связанное с разо
блачением русского фашистского «фюрера», который
вкупе с бундистами «передавал военную информацию в
страны Оси».
В три часа пополудни 10 июня Вонсяцкому было
предъявлено формальное обвинение, и, когда адвокат
протянул судье Смиту заявление о том, что его под
защитный не признает себя виновным, Анастасий, оде
тый в «аккуратный спортивный костюм», молодецки
щелкнул каблуками.
Через несколько минут после того, как клиент бога
тырскими шагами вышел из зала суда, Литтлтон подал
судье Смиту прошение о предварительных слушаниях по
вопросу о вменяемости; четыре видных специалиста,
говорилось в прошении, установили, что Вонсяцкий не в
состоянии понять смысл обвинений в свой адрес, стра
дает паранойей и «неимоверной манией величия». Л ит
тлтон охарактеризовал Вонсяцкого как «неискреннего,
болтливого субъекта, страдающего недержанием речи в
отношении своих ложных и фантастических идей».
Покинув зал суда, Литтлтон в деталях раскрыл ре
портерам то, о чем он ранее говорил только в общих
чертах. Мэрион, по его словам, запиралась от Анастасия
в «Девятнадцатой лунке», поскольку у него бывали при
ступы гнева. Вонсяцкий намеревался укокошить Гитлера
и Тодзио*, а затем включить Германию и Японию в сос
тав фашистской России. Вонсяцкий собирался сделать
американский футбол национальным российским видом
спорта и лично руководить турне сборной России по
СШ А, в котором она бы обыгрывала команды Уэст-Пойнта и Висконсина со счетом 60:0. Вонсяцкий обещал, если
он будет оправдан, наградить Литтлтона почетной ме
далью.
* Тодзио Хидэки
(1884— 1948) — премьер-министр
ный министр Японии в 1941— 44 гг. (прим, перев.).
349
и
воен
Комментарии Литтлтона были находкой для газет
чиков, но Додд по-прежнему настаивал на скорейшем
начале судебного разбирательства. «С уд покажет, был ли
он психически болен, когда совершал действия, в ко
торых он обвиняется»,— заявил прокурор. Сам он считал
Вонсяцкого здоровым: «Я полагаю, что он виновен в
инкриминируемых ему деяниях и что он знал, что делает,
когда их совершал». Додд видел, что Вонсяцкому можно
поставить в вину еще кое-что, о чем не упоминалось в
обвинительном акте: сокрытие информации о «зверских
убийствах» в Крыму и о браке с Любой Муромской
при въезде в Соединенные Штаты в 1921 г., а также
обман при получении американского гражданства в 1927
г. И мея все это в виду, Додд 12 июня сказал, что готовит
иск о лишении Вонсяцкого гражданства.
Заявления Литтлтона и Додда предвещали долгую,
изматывающую судебную битву. 15 июня в нью-йоркс
кой газете «У о р л д телеграм» Кеннет Уотсон поставил
вопрос так: «И ли Анастасий Вонсяцкий — один из самых
курьезных сумасшедших в нашей стране, страдающий
невероятной, фантастической манией величия, или же это
опасный и умный конспиратор, действовавший против
правительства Соединенных Ш татов».
Предвкушаемое состязание не состоялось. Между
Доддом и Литтлтоном, вероятно, прошли некие закулис
ные переговоры, и 22 июня Вонсяцкий вновь предстал
перед судьей Смитом и официально признал себя ви
новным. В противоположность молодцеватой самоуве
ренности, выказанной им двенадцатью днями раньше,
«гр аф » выглядел усталым и выпотрошенным. В одном из
задних рядов зала суда Наташа Мамедова успокаивала
сидевшую рядом Мэрион.
Додд, державший речь в качестве официального
обвинителя, в несколько разжиженном виде повторил
россказни Пелипенко о Вонсяцком, «Бунде» и японцах.
Видимо, не зная, что после 1934 г. Вонсяцкий был в
Японии и Германии персоной нон грата, Додд приписал
Анастасию связи, до которых даже Пелипенко не доду
мался: якобы в 1939 г. он вступил в контакт с токий
ским «военным ведомством»* и с «высшими нацист* Вероятно, имеется в виду военное министерство или генерала
ный штаб. Вспомним, что, когда «Президент Полк» в феврале 1939 г:
останавливался в Иокогаме и Кобе, Вонсяцкий даже не сходил на
берег. Маловероятно, что японские военные представители высокого
ранга поднимались на борт лайнера, чтобы с ним поговорить.
350
скими чинами» в Берлине. Однако, продолжил прокурор с
неожиданной сдержанностью, Вонсяцкий не обязательно
являлся «центральной фигурой» заговора. «Я полагаю,—
сказал он,— что на первых ролях там были другие».
Кроме того, признав себя виновным, Вонсяцкий помог
правительству сберечь время и деньги. В конце выступле
ния Додд рекомендовал суду приговорить подсудимого к
пяти годам тюремного заключения, место которого
должен определить главный прокурор штата, и к штрафу
в 5000 долларов.
Литтлтон, в свою очередь, сказал, что Вонсяцкий
«бы л брошен в водоворот» революции в возрасте семнад
цати лет (на самом деле ему было девятнадцать), что
его, «полуобмороженного, проволокли по России в вагоне
для перевозки скота» и что в нем до сих пор сидит пуля —
памятка о пережитых ужасах. Вонсяцкий «ф лиртовал»
с «Бундом» и японцами только потому, что они, как он
думал, могли быть полезны в борьбе против Сталина. А д
вокат слегка замялся, когда попытался объяснить, по
чему он больше не настаивает на невменяемости, но
быстро взял себя в руки, заверив суд в «безукоризнен
ной честности» четырех врачей, объявивших Вонсяцкого неизлечимо больным. В заключение Литтлтон,
обращаясь к Мэрион, сказал, что «бы ло бы чрезвычай
но жестоко и ничем не оправдано, если бы мы хоть
словом задели жену Вонсяцкого», которая всегда была
«безупречной гражданкой», ничего не знала о проступках
мужа и заслужила всеобщую симпатию.
Выступая после обвинителя и защитника, судья
Смит отметил, что Вонсяцкий «злоупотребил госте
приимством нашей страны», перейдя от антикоммунисти
ческой к антиамериканской деятельности. Смит признал,
что Вонсяцкий был во власти навязчивой идеи, «кото
рая деформировала его сознание и толкнула на этот
путь», но добавил, что «он, безусловно, понимал, что
делает», и поэтому заслуживает «примерного наказа
ния». Все же, поскольку Вонсяцкий не был руководите
лем подполья, а также признал себя виновным, сэконо
мив тем самым для государства время и деньги, мак
симальная мера наказания не будет применена. П осле
довав рекомендации Додда, Смит приговорил подсудимо
го к пяти годам заключения и 5000 долларов штрафа.
Все это время Анастасий просидел в молчании. По
временам он бросал пристальный взгляд на Додда. П о
рой казалось, что он едва удерживается от слез —
351
особенно когда судья Смит сетовал на злоупотребле
ние американским гостеприимством. Когда заседание
окончилось, Алекс был выведен из зала суда под конвоем.
Мэрион и Наташа молча смотрели, как он уходил. П о
том они одни, без провожатых, вернулись в «Девятна
дцатую лунку».
Майские и июньские события нанесли Мэрион тяже
лый удар. Вряд ли ее могло сильно утешить то, что
Литтлтон уважительно отозвался о ней в суде, что
хартфордская «Т ай м с» всячески расписывала ее популяр
ность среди местных жителей («Е го они ненавидят,
ее — л ю б я т »), что через двадцать четыре часа после
объявления приговора судья Смит отменил штраф в
5000 долларов, поскольку с учетом поправок закон о
шпионаже не предусматривал денежных штрафов. Мэ
рион была потрясена — но не разбита. В ней оказалось
гораздо больше стойкости, упорства и преданности, чем
можно было предположить. Несмотря ни на какие
нашептывания родственников и друзей, она не развелась
с арестантом и не бросила его — именно потому, что
это был бы самый легкий путь. Ее любовь пересилила
тюрьму, как пересилила все шалости Алекса, всю его по
литику и все его измены.
Вонсяцкому повезло, что его осудили так быстро:
если бы его дело слушалось неделей позже, ему могли
бы пришить участие в разработанной абвером опера
ции «Пасториус», в ходе которой предполагалось взор
вать алюминиевые заводы на Восточном побережье и на
Среднем Западе и тем самым парализовать американ
ское самолетостроение. Приговаривая 22 июня Вонсяцкого к пяти годам, судья не знал, что восемь немецких
диверсантов только что высадились на берег с подводных
лодок в районе Амагансета на Лонг-Айленде и близ
Джексонвилла (Ф лори д а). Все восемь раньше жили в
Соединенных Ш татах и говорили по-английски с нату
ральным среднезападным акцентом. Амагансетская груп
па была немедленно схвачена, когда ее увидел молодой
солдат береговой охраны. Один из ее членов во всем
признался, что позволило Ф Б Р выследить флоридскую
группу в считанные дни. 27 июня Дж. Эдгар Гувер сделал
сообщение о поимке диверсантов и привел биографи
ческие данные каждого из них. Эти сведения были опуб
ликованы 28 июня и содержали, в частности, следую
щий факт: Герман Нойбауэр, один из участников ф ло
ридской группы, в 1931 г. работал в отеле в Хартфор
352
де, а с 1936 по 1939 г.— в чикагском отеле «Бисмарк».
Додд решил, что это указывает на возможную связь
между Вонсяцким и Нойбауэром. 29 июня в интервью
хартфордской газете «Т ай м с» Додд сказал, что Нойбауэр
«м ог играть очень важную роль» в шпионской деятель
ности Вонсяцкого. К счастью, Анастасий уже был бла
гополучно арестован и приговорен — иначе список его
преступлений мог сильно вырасти. Подумать страшно,
что случилось бы с «граф ом» в наэлектризованной ат
мосфере того лета. Нойбауэр, который нес американ
ский флаг на Олимпийских играх 1936 г. в Берлине,
был казнен в июле.
Четверым американским немцам, которые якобы
являлись сообщниками Вонсяцкого в передаче американ
ских военных тайн Германии и Японии, в июне или
июле были предъявлены обвинения, а приговоры огла
сили 21 августа. Отто Виллюмайт признал себя виновным
и получил пять лет. Доктор Вольфганг Эбелл, врач из
Эль-Пасо, который пересылал Кунце письма после того,
как тот сбежал в Мексику, сначала все отрицал, но
затем также признал себя виновным и был приговорен
к семи годам. Вильгельм Кунце, арестованный 3 июля
на ранчо близ Мехико, где он устроился на временную
работу под именем Альфонсо Гратт-Кабедес, был воз
вращен в Соединенные Штаты, признал себя виновным
и получил пятнадцать лет. Преподобный Курт Мольцан,
пастор филадельфийской Старо-Сионской лютеранской
церкви, которому Кунце передал через Пелипенко свои
фотографии для заграничного паспорта, не признал
своей вины. Он, единственный из всей группы, прошел
через суд.
Процесс Мольцана (формально он назывался «С Ш А
против Анастасия Вонсяцкого и др.») проходил с 28 июля
по 20 августа в Хартфордском федеральном окружном
суде и выглядел как повторение слушаний в Большом
жюри по делу Вонсяцкого. Доводы обвинения, которое
представлял Додд, базировались на показаниях Пелипен
ко, вновь привезенного из Форт-Ховарда для допроса.
Не имея сколько-нибудь серьезных данных, доказываю
щих связь Мольцана с японцами, Додд пригласил йель
ского ориенталиста Джорджа А. Кеннеди, и тот зачитал
раздел из книги «К то есть кто в Японии», касающийся
генерала Араки Садао, с которым Вонсяцкий встречался
в 1934 г. Додд с большим успехом сыграл на чувствах
присяжных, обвинив Эбелла в ходе перекрестного допро1 2 — 1 50
353
са в том, что тот заранее знал о нападении на ПерлХарбор.
20 августа Мольцана признали виновным и пригово
рили к десяти годам тюрьмы. Апелляция, которая рас
сматривалась в 1943 г. на выездной сессии А пелля
ционного суда Соединенных Штатов, была отклонена.
В течение всего процесса Мольцан получал горячую
поддержку от своей паствы, которая взяла на себя его
судебные расходы, и от некоторых лютеранских пасто
ров. Т. Генри Уолнат, один из адвокатов Мольцана и
бывший сотрудник министерства юстиции, впоследствии
назвал приговор «великой несправедливостью», посколь
ку он основывался на «версии разговора с ним [М ольц ан ом ], не подтвержденной ничем, кроме рассказа свя
щенника [П елипенко], являвшегося тайным агентом».
Уолн ат также утверждал, что, «стараясь решить дело
в свою пользу, обвинение не остановилось перед обма
ном». Эти соображения стали достоянием публики в
1943 г. и были, вероятно, первой критической стрелой в
адрес Томаса Додда.
«Соратники» из В Н РП отделались куда легче, чем
«вож дь» и его приятели — бундисты. Мамедов, Цуглевич, Федор Сименс, Т. Савин и Герберт Дж. Вантц
были допрошены ФБР, но их не задержали и им не
предъявили обвинений. Некоторые из друзей Вонсяцкого, которые были тогда в призывном возрасте, вспоми
нают, что неожиданно быстро получили повестки. Но
никто не пытался выслать «соратников» обратно в
С С С Р — в отличие от Вонсяцкого, ибо в декабре 1942 г.
коннектикутский окружной прокурор Джозеф Куни по
дал в Хартфордский окружной суд заявление о лишении
«граф а» гражданства.
Пугало военного времени
Находясь в тюрьме, Вонсяцкий достиг еще большей
скандальной известности, чем на свободе. Разумеется,
причиной этой известности было в основном воображе
ние публики, а не поведение Алекса до ареста или что-то,
что он мог совершить в тюрьме в Спрингфилде (М и с
сури). В 1942— 45 гг. политики, публицисты, газет
чики и один писатель сознательно или бессознательно
сделали его имя нацистско-японским пугалом — точно
так же, как в 1934— 37 гг. «Дейли уоркер» сделала его
антисоветским пугалом.
354
Запевалой стал Сэмьюэл Дикштейн: 1 июня 1942 г.,
выступая в палате представителей, он поздравил себя с
тем, что еще «четыре или пять лет назад» разоблачил
шпиона Вонсяцкого, и обрушился на коллег-конгрессменов и на комитет Дайза за невосприимчивость
к его предостережениям:
«Уважаемый председатель, неделю назад Вонсяцкий был оконча
тельно обвинен [так в стенограмме]. Он признался, что занимался
шпионской деятельностью против нашей страны, и был приговорен к
5 годам заключения и штрафу в 2000 долларов [так в стенограмме].
Многие лица, о которых я еще годы назад говорил с этой трибуны,
также арестованы за шпионаж, и Бог знает, сколько их еще разгули
вает на свободе».
В сравнении с тем, что сходило с типографских
станков впоследствии, красноречие Дикштейна звучит
чрезвычайно умеренно. В книге Алана Хинда «Право
на измену: подноготная шпионажа в Америке», издан
ной в 1943 г., «Девятнадцатая лунка» предстала мас
сивным зданием на мысу, из которого было видно все,
что делалось в радиусе нескольких миль, с вращаю
щимся во все стороны пулеметом на верхушке башни
и стальными шкафами, полными гранат. В Военной
комнате висели карты Великобритании и Соединенных
Штатов, причем во всех стратегических пунктах были
нарисованы свастики. Все бундисты состояли у Вонсяц
кого на службе в качестве агентов. Заседания, на кото
рых разрабатывались планы подрывной деятельности,
проходили у Кунце на дому (ни Пелипенко, ни Додд
до этого не додумались):
«Сотрудники ФБР, наблюдавшие за тем, что делалось в доме
у
Кунце, сквозь мощные бинокли, видели, как
Вонсяцкий
ходил
взад и вперед по гостиной бундиста, бурно жестикулировал и чтото показывал на карте Европы, разложенной на столе. Это была
такая же карта, как та, что висела у Графа в его легендарном кабинете».
Хинд сделал из Анастасия эдакого странствующего
шпиона: он у него разъезжал в лимузине от одного
военного завода к другому и получал секретные
сведения от агентов-рабочих.
«Он [Вонсяцкий] вошел в телефонную будку, стоявшую недале
ко от ворот судоверфи, и позвонил. Минут через десять в воротах
12**
355
появился человек в рабочем комбинезоне; он направился к роскош
ному лимузину Графа и сел с ним в кабину. Странно выглядела эта
пара: чумазый рабочий и элегантный Граф».
В книге «Тайный агент», изданной в 1943 г. бывшим
сотрудником Ф Б Р Артуром Деруняном под псевдонимом
«Д ж о н Рой Карлсон», повторялась хорошо известная
легенда о том, что Вонсяцкий переправлял оружие Фран
ко и создал всемирную «нацистскую шпионскую сеть».
Но Дерунян не удержался и вставил кое-что от себя.
«Русский медведь» оказался ночным клубом; Анастасий
шествовал по страницам книги как «легендарная фигура
нацистского подполья... Его имя произносили с замира
нием сердца, о его делах говорили шепотом».
Но уж издатель бюллетеня «А у р » Альберт Ю. Кан
долж ен был знать, что делает. Кан собрал о «граф е»
объемистое досье, куда входили материалы, посланные
в «А у р » самим Вонсяцким. Кан вполне мог отделить
факты от вымысла. Результатом его исследований стала
книга «Диверсия! Тайная война против Америки», из
данная в 1942 г. в соавторстве с Майклом Сэйерсом.
В этой книге Кан посвятил Вонсяцкому главу, ко
торую назвал «Миллионер-диверсант». Широкими маз
ками исторической кисти он набросал портрет Вонсяцкого, «активно занимающегося подпольной деятель
ностью в союзе с германо-американским «Бундом» и про
чими связанными с Осью организациями, с целью под
готовки в Соединенных Ш татах фашистского перево
рота» в 1934 г.— за два года до создания «Бунда».
Кан отправляет Вонсяцкого в места, где он вряд ли
бывал, и приписывает ему маловероятные знакомства.
Он «выступал на больших митингах бундовских штур
мовиков в Кемп-Нордланде» (нет никаких указаний на
то, что Вонсяцкий когда-либо там появлялся). В 1934 г.
он «встречался с Альфредом Розенбергом, доктором
Геббельсом и офицерами высокого ранга, занимавшими
ся военной разведкой» (Вонсяцкий действительно хвас
тался, что пил с Розенбергом чай, но данные о беседах с
Геббельсом или кем-либо из абвера отсутствуют). «В
Токио он последний раз ездил в 1941 г.; он вернулся
в Соединенные Штаты незадолго до того, как японцы
напали на П ерл-Харбор» (Вонсяцкий после 1939 г. вооб
ще не выезжал за границу).
Приведенная Каном версия встречи в отеле «Б ис
марк» 29 июля 1941 г. кое в чем даже превосходит
вдохновенные видения Пелипенко:
356
«Незадолго до нападения Японии на Соединенные Штаты в одном
из номеров чикагского отеля «Бисмарк» состоялась конспиративная
встреча... Обсуждались планы будущей шпионско-диверсионной дея
тельности в Америке. Кунце напирал на растущие трудности в полу
чении денег из-за границы. Он попросил Вонсяцкого оказать финан
совую помощь нацистским агентам в Соединенных Штатах. Вонсяцкий
тут же передал главе «Бунда» 2800 долларов наличными в качест
ве первого взноса».
Кан явно не обратил внимания на то, что Вонсяцкий
дал Кунце 2800 долларов еще 12 июля в Томпсоне, и не
наличными, а в виде чека. Даже Пелипенко не упоминал
о передаче каких-либо денег в отеле «Бисмарк». Даже
Пелипенко и словом не обмолвился о том, что Вонсяц
кого просили субсидировать нацистских шпионов и ди
версантов в Соединенных Штатах. Даже Пелипенко
не оспаривал тот факт, что встреча в отеле «Бисмарк»
проходила в людном коктейль-холле.
Версия Кана и вымыслы Вонсяцкого о самом себе
существенно различаются лишь в одном — журналист
вставил куски, свидетельствующие о заговоре против
Соединенных Штатов:
«И недели не проходило без посещения Томпсона японскими, не
мецкими или итальянскими функционерами. Развалившись в удобных
креслах в роскошно обставленном доме Вонсяцкого или рядом с ним
на обширной лужайке, они обсуждали с белогвардейским фюрером
пути и средства достижения победы мирового фашизма и в особен
ности — организацию фашистского переворота в Соединенных Ш та
тах».
Отвечая в 1976 г. на вопрос об источниках улик про
тив Вонсяцкого, Кан писал: «Я боролся с нацистами, и
мне было не до миндальничанья».
Красоты журналистики вскоре перешли в красоты
прозы. В 1944 г. Эптон Синклер вывел Вонсяцкого (под
настоящим именем) в романе «Агент президента» из
популярной серии о Лэнни Бадде. Анастасий как привыч
ный гость появляется на званом вечере, устроенном
нью-йоркской миллионершей в своем доме на Пятой
авеню. Компания изобилует реальными и вымышлен
ными правыми и консервативными чудищами, в их чис
ле — вымышленный фашист-издатель, реальный фа
шист-теоретик Лоуренс Деннис, реальный бывший замес
титель государственного секретаря Уильям Р. Касл и два
357
вымышленных офицера высокого ранга. Проникнув на
это гнусное сборище (в качестве секретного агента),
главный герой Лэнни Бадд слышит «зычный бас» Вонсяцкого, похваляющегося своими поставками оружия мек
сиканским «Золоты м рубашкам». Вернувшись к себе,
Бадд пишет Франклину Делано Рузвельту: «В Америке
уже есть все, что было в Германии в период зарождения
гитлеризма».
Но высшими достижениями Вонсяцкианы, рядом с
которыми бледнеет творчество Дикштейна, Пелипенко,
Хинде, Деруняна и Кана, стали писания Уолтера Уинчелла и Тома Фоли. В статье «Американцы, без которых
можно обойтись» (журнал «Либерти», 1 августа 1942 г.)
Уинчелл назвал Вонсяцкого «ключевой фигурой нацист
ского плана подрывной деятельности в С Ш А ». Ж урна
лист утверждал, что, укрывшись в «крепости», защищае
мой «сотнями пулеметов», Анастасий возглавлял «тайную
армию, бойцы которой находились в 46 странах». Прие
хав в Токио (когда — не сказано) для встреч с японски
ми деятелями высокого ранга, он якобы спрашивал их:
«К огд а ледяное чаепитие?» «Ледяное чаепитие», разъяс
нял Уинчелл, на условном языке означало переворот в
Америке.
В статье «П о х о д против чудилы» (журнал «Л ибер
ти», 28 ноября 1942 г.) Том Ф оли уверял читателей,
что всем известные чудачества Вонсяцкого были не чем
иным, как маской, прикрывавшей невиданную жестокость
и волю к разрушению. Истинное лицо «графа», писал
Ф оли, открылось еще в 1922 г., когда он избил репортера
кастетом. Он был увертливым субъектом: уходил от
следивших за ним агентов ФБР, оставляя в нью-йоркском
такси манекен. Но Вонсяцкий время от времени сам себя
выдавал — например, прочитал какому-то томпсонскому
работяге письмо от приятеля «Д ж ейка» Риббентропа,
где тот обещал ему высокий пост в нацистской России.
Получая 50 000 долларов в год от японской разведки,
Вонсяцкий возглавлял шпионскую сеть, которая всерьез
угрожала безопасности Америки. Ф оли писал:
«В
числе материалов, конфискованных в крепости
Вона близ
Род-Айлендской границы, в руки Дж. Эдгару Гуверу попали едва ли не
самые важные сведения с начала войны. Речь шла о безопасности всех
жителей
Атлантического
побережья — мужчин, женщин
и детей».
Если признанные «эксперты» делали столь необычай
ные разоблачения, то можно ли винить анонимного ре
358
портера, написавшего 23 марта 1943 г. в газете «Санди
ньюс энд лидер» (Спрингфилд, Миссури), что в «П а тнэмском форте» агенты Ф Б Р обнаружили план раздела
Соединенных Штатов между Японией и Германией вдоль
Скалистых гор?
И все же Вонсяцкому повезло. Да, своими выходками,
фантазиями и дурными поступками он навлек на себя
беду. Театральное представление, которым была вся его
жизнь,
обернулось
наказанием — но
сравнительно
мягким. Константин Родзаевский испил куда более горь
кую чашу.
Г л а в а X V III
П О СЛЕДНЕЕ Т А Н ГО В Х АРБ И Н Е
Грандиозные ожидания, охватившие Константина
Родзаевского после 22 июня 1941 г., длились недолго.
Хотя известия о немецких победах приходили все лето,
надежды на то, что Российский фашистский союз ста
нет серьезной политической силой на советской земле,
скоро угасли, и «вож дь» почувствовал, что его мечта
возглавить Национальную Революцию в России еще да
лека от осуществления.
Начать с того, что советско-германская война не
укрепила, а ослабила единство партии. «Соратники»,
которые едва оправились от потрясения, вызванного
нацистско-советским пактом 1939 г., вновь оказались во
власти противоречивых чувств по отношению к Гитлеру,
когда до них стали доходить вести о жестоком обраще
нии с пленными красноармейцами, отправке тысяч
гражданских лиц на принудительные работы в Герма
нию, зверствах на оккупированных территориях и на
цистских заявлениях о «колонизации Востока» немцами.
Как ни велика была их ненависть к Сталину, они не
могли не видеть, что с их родиной случилась страшная
беда. Даже самые закаленные из «соратников» начали
спрашивать себя: «М ож но ли защитить Россию, не помо
гая Сталину? Можно ли бороться со Сталиным, не раз
рушая России?»
Родзаевскому все было ясно. Снова и снова повторял
он: «Х о т ь с чертом, лишь бы против большевиков!» Да,
Гитлер несет смерть и разрушение, но он — единствен
ная надежда России. Выбора у русских фашистов нет —
359
им надо поддерживать ту силу, которая направлена про
тив коммунистов.
Доводы Родзаевского убедили немногих. Матковский
и его сторонники, которые с 1939 г. были против сотруд
ничества Р Ф С с Германией, притихли и выжидали, под
держивая хорошие отношения с японскими военными
властями и работая в БРЭМ. Некоторые «соратники» пос
ле 22 июня 1941 г. вышли из партии. Среди них был ком
позитор-песенник и бывший глава политического отдела
Р Ф С Николай Петлин, который понял, что не может сот
рудничать с Гитлером, когда тот уничтожает Россию. Пет
лин спорил с Родзаевским обо всем этом до июля, а за
тем вышел из игры. Его примеру последовала первая же
на «в ож д я» привлекательная брюнетка Лидия Малкова*.
Хотя Родзаевский открыто выражал желание сотруд
ничать с нацистами, ему не удалось вызвать у немцев
заметного интереса к РФС. Когда в начале 1942 г. сот
рудники немецкого консульства принялись обхаживать
русских эмигрантов в Маньчжоу-Го, субсидии от них шли
через атамана Семенова, жившего в Дайрене. РФ С остал
ся в стороне — может быть, Берлин считал, что Родзаев
ский находится у Семенова в подчинении.
Не смог добиться немецкого покровительства и евро
пейский представитель Родзаевского Борис Тедли. Вы
сланный в Швейцарию после заключения нацистскосоветского пакта, Тедли до немецкого вторжения в
С С С Р прозябал в Цюрихе. Летом 1941 г. он помчал
ся в Берн, где забросал немецкого посла фон Ностица
слезными просьбами разрешить ему вернуться в рейх.
Клятвы в верности Гитлеру и пылкие описания подвигов
сына в СС поначалу не дали результата; наконец за Тед
ли поручился Эрвин фон Ш ульц — нацистский деятель,
который в 1936 г. виделся в Харбине с Родзаевским.
Получив визу в сентябре, Тедли ринулся в Берлин,
где безуспешно пытался обратить на себя внимание
Альфреда Розенберга, занимавшего тогда пост министра
по оккупированным восточным территориям, и его со
ветника по делам русских эмигрантов доктора Отто Бройтигама. Когда в июне 1942 г. Бройтигам созвал в Бер
лине конференцию пронацистски настроенных эмигран* Лидия Георгиевна Малкова была дочерью эсера, который
вскоре после захвата власти большевиками покончил с собой. Она
вышла замуж за Родзаевского в 1929 г. и развелась с ним в 1936 г.
У них родилось двое детей, но оба умерли в младенчестве. Впослед
ствии Лидия стала женой Петли на.
360
то в, где они должны были продемонстрировать поддерж
ку военных усилий рейха, ни Тедли, ни кто-либо другой
из Р Ф С приглашения не получил. Утешение Борис Пет
рович нашел в антисемитских фантазиях, которым он
предавался в институте исследований по еврейскому во
просу во Франкфурте-на-Майне.
В сознании Родзаевского просто не укладывалось то
жестокое обстоятельство, что русские фашисты, как бы
ни восхищались они нацизмом, не играли никакой роли
в немецких планах, связанных с Россией. Все нацист
ские руководители сходились на том, что после успеш
ного завершения плана «Барбаросса» Россия как единое
целое прекратит свое существование. « У русских не
может быть национального государства»,— писал Генрих
Гиммлер генералу СС Вальтеру Ш елленбергу в 1942 г.
Эскиз устройства России после свержения советской
власти, который в мае 1941 г. набросал Розенберг, пре
дусматривал расчленение СССР на «независимые госу
дарства» (Украину) и «протектораты» (республики
Прибалтики, Восточную Польшу, Кавказ), находящиеся
под немецким управлением или влиянием. Гитлер не
спешил обнародовать перспективы послевоенной Рос
сии; 16 июля 1941 г. в Растенбурге (Восточная Пруссия)
он поделился некоторыми соображениями с Розенбер
гом, Герингом, Кейтелем и Борманом. Германия будет
управлять территорией России к западу от Урала* по
средством трех рейхскомиссариатов (московского, ук
раинского и кавказского), каждый — под командованием
своего гауляйтера. Богатый никелем Кольский полу
остров, Крым и районы расселения «фольксдойчей»
(например, Поволжье) будут присоединены к рейху. Ба
кинские нефтеразработки будут объявлены немецкими
концессиями. Ленинград будет разрушен до основания,
после чего передан финнам. Фюрер ничего не сказал
об использовании русских коллаборационистов, хотя в
другой раз, по словам Альберта Шпеера, он в шутку
предложил поручить управление Россией после войны
Сталину — уж кто-кто, а этот грузин знал, как обхо
диться с русскими.
Родзаевский не только заблуждался относительно
немецких политических планов — он явно не понимал
* Размеры немецких территориальных притязаний к СССР
потом возросли. В мае 1942 г. стратеги вермахта проводили восточ
ную границу предполагаемой зоны немецкого влияния по реке Енисей.
361
сути нацистской расовой доктрины, согласно которой
славяне были Untermenschen. В 1942 г. власти рейха
запретили перевод трудов по национал-социализму на
русский язык. Гитлер и его приспешники вовсе не
желали, чтобы русские эмигранты перенимали у нацистов
их догматику и символику. Нечего удивляться, что Бер
лин и знать не хотел об Р Ф С.
Но непосредственной помехой для осуществления
мечты Родзаевского о повышении статуса Р Ф С в связи с
германо-советской войной послужило не размежевание
в партии и не безразличие немцев, а скорее направле
ние японской политики. Летом 1941 г. японская политика
была ориентирована не на север, а на юг.
Южные устремления Японии набрали силу весной
1940 г., когда в результате немецких побед в Западной
Европе богатые французские, британские и голландские
колонии в Юго-Восточной Азии вдруг оказались весьма
уязвимыми. Горя желанием завершить «китайский
инцидент» (который тянулся с 1937 г.) и установить «н о
вый порядок в Восточной Азии», Япония постаралась
нажить на европейской войне политический капитал и
27 сентября 1940 г. подписала трехсторонний пакт с
Германией и Италией, а 13 апреля 1941 г. заключила пакт
о нейтралитете с Советским Союзом. Этими дипломати
ческими маневрами Япония хотела обезопасить себя от
американской интервенции и защитить свои север
ные рубежи, одновременно получая свободу действий
в Юго-Восточной Азии.
Советско-японский пакт о нейтралитете 1941 г. имел
примерно такие же последствия для русских эмигрантов
в Маньчжоу-Го, как нацистско-советский пакт 1939 г.—
для эмигрантов в третьем рейхе. Антисоветские взгляды
мгновенно стали табу. Как никогда жестоко осущест
влялись надзор за Р Ф С и цензура в отношении газеты
«Н аш путь». Родзаевскому, конечно, оставалось только
плыть по течению.
Нападение Гитлера на Советский Союз застало Япо
нию врасплох. В конце июня и начале июля в Токио
состоялся ряд заседаний кабинета министров и высших
руководителей армии и флота для выработки плана
ответных действий. На заседании 27 июня министр ино
странных дел Мацуока Ёсукэ выступил за немедленный
удар по С С СР с целью раз и навсегда решить «север
ную проблему». В прошлом президент Южно-Маньчжур
ской железнодорожной компании, Мацуока был заяд
362
лым «континенталистом»; в 1936 г. он якобы заявил, что
надеется водрузить японские флаги над Уралом. При
всем том Мацуоку считали импульсивным, непоседливым
и непостоянным человеком. Он разрабатывал советскояпонский пакт о нейтралитете и недавно вернулся из
Москвы, где пакт был подписан и где Сталин заклю
чил его на вокзале в объятия. Неудивительно, что его
призыв к сибирскому походу восприняли скептически.
Дело не в том, что слушатели в принципе были против.
Просто они считали, что время еще не пришло.
Окончательное решение японское правительство при
няло на заседании 2 июля. Экспансия в Индокитае бу
дет продолжаться. Вступление в герма но-советскую вой
ну откладывается до того момента, когда успехи вер
махта создадут благоприятную обстановку. Мацуоку не
только не поддержали, но и не включили в новый
кабинет премьер-министра
Коноэ, сформированный
18 июля.
Летнее решение Японии двигаться на юг обернулось
конфронтацией с Соединенными Штатами и еще до кон
ца года привело к войне. Перл-Харбор исключил малей
шую возможность нападения на СССР, поскольку Я п о
ния оказалась в состоянии тотальной войны с крупней
шей промышленной державой мира. 7 декабря, когда
японские самолеты летели к Гавайским островам, под
Москвой Красная армия наносила вермахту первое
серьезное поражение.
Русские в Маньчжоу-Го немедленно ощутили на себе
последствия начала тихоокеанской войны. Эмигранты,
мечтавшие о вторжении Японии в СССР, утром 8
декабря проснулись в состоянии войны с Англией и С Ш А.
Выбора не было — приходилось следовать «царскому
пути». Почтенные «свадебные генералы» Б РЭМ Владимир
Кислицын и Лев Власьевский под наблюдением япон
ских советников выступали в Харбине с речами, в кото
рых выражали полную поддержку «священной войне»
Японии против «англосаксов» и обещали, что русская
эмиграция приложит все усилия к установлению нового
порядка в Восточной Азии. Родзаевский вторил им в
газете «Наш путь» и журнале «Нация». Он не мог не
чувствовать, что надежды его рушатся. Летом 1941 г.
представился шанс, который бывает раз в жизни,— и все
без толку. Япония двинулась в другую сторону и вступила
в схватку со страшным противником, с которым никто из
русских эмигрантов не испытывал желания бороться.
363
План «О ц у »
Несмотря на соглашение между Токио и Москвой,
подписанное в апреле 1941 г., Квантунская армия про
долж ала готовиться к военным действиям против СССР.
Антисоветские настроения пустили глубокие корни
среди офицерского состава; никто не забыл унижения,
испытанного армией в 1939 г. в Номонханском районе.
Даже после начала тихоокеанской войны японские сол
даты в Маньчжоу-Го продолжали считать СССР глав
ным противником. Что там ни происходило на юге Ти
хого океана, Квантунская армия зорко смотрела на Амур,
Уссури и монгольскую степь.
Квантунская армия на всякий случай имела план на
ступательных действий против СССР, условно называе
мый «О ц у »*. Выработанный генеральным штабом в
1934 г., план предусматривал кинжальный удар, отсекаю
щий Восточную Сибирь и советский Дальний Восток от
остальной части СССР. Часть войск должна была защи
щать западные рубежи Маньчжоу-Го от нападения из
Внешней Монголии, главным же силам предстояло ата
ковать Советский Союз в двух направлениях. Диви
зии, сосредоточенные в нижнем течении Сунгари и у
станции Пограничная, должны были занять Хабаровск и
изолировать все Приморье, включая Владивосток —
главную базу советского Тихоокеанского флота. Другая
группа войск, двигаясь от Маньчжоули на северо-запад,
захватила бы Читу и Иркутск, отрезая тем самым
Забайкалье. Нацеленный на ключевые станции Транс
сибирской железной дороги, план «О ц у» учитывал уязви
мость системы снабжения частей Красной армии на
Дальнем Востоке. Советские войска, во всем зависев
шие от железной дороги, были вытянуты вдоль нее в
одну линию. Стратеги Кванту некой армии рассчитывали,
что, перерезав дорогу в Иркутске и Хабаровске, япон
цы смогут уничтожить лишенные поддержки красно
армейские части еще до прихода подкреплений из Евро
пейской части России.
Разработчики плана «О цу» основывались на том, что
соотношение сил между Квантунской армией и дальне
восточными частями Красной армии по пехоте, тан
кам, артиллерии и авиации было два к одному. Это
* Иероглиф «оцу» может
«странный», «изысканный».
означать
364
«второй»,
«последний»,
преимущество,
хотя
его
и держали
в
строгом
секрете, с 1934 по 1945 г. ни разу не удалось исполь
зовать.
В первоначальном варианте план «О ц у » не предус
матривал участия в его осуществлении русских эмигран
тов, хотя никто, конечно, не запрещал отдельным боевым
командирам брать их на службу в качестве разведчи
ков или переводчиков. При всем том созданная в 1938 г.
бригада Асано — российская воинская часть в составе
армии Маньчжоу-Го — обещала стать ядром более круп
ного русского войска.
В начале 1940 г. военные стратеги стали подумывать
об увеличении роли русских в плане «О цу». 16 февраля
офицеры из штаб-квартиры Квантунской армии в Синьцзине приехали в Харбин к начальнику «Т окум у кикан»
генерал-майору Хата Хикосабуро, чтобы обсудить воз
можность использования русских ударных частей в опе
рациях против СССР. Хотя беседа состоялась по инициа
тиве Квантунской армии, эту идею поддерживали в Токио
два недавних министра, а ныне — отставных генерала:
Араки Садао и Койсо Куниаки. В Харбине было решено,
что русских следует не только обучать военному делу в
составе армейских формирований, но и готовить к работе
в марионеточной администрации на оккупированной
советской территории — в так называемом «Д а льн е
восточном
антикоминтерновском
самоуправлении».
Все эмигрантские группы, дружественные Японии,
получат возможность участвовать в администрации,
но предпочтение будет оказано РФ С и атаману Се
менову.
Военные аспекты решений 1940 г. начал претворять в
жизнь в середине 1941 г. преемник Хата на посту на
чальника харбинского «Токум у кикан» генерал-майор
Янагита Гэндзо. Он участвовал в подготовке широко
масштабных маневров Квантунской армии, имевших ко
довое название «К антокуэн»* и прошедших в августе
1941 г. вблизи маньчжурско-советской границы. «К ан то
куэн» были не просто военно-учебным мероприятием.
Это была демонстрация силы, имевшая целью запугать
С С СР в то время, когда Красная армия не на жизнь, а на
смерть сражалась на западе. В связи с «К антокуэн»
японцы призвали в армию и обучили способам перехода
границы и диверсии около двух тысяч русских эмигран
* Аббревиатура слов «Особые маневры Квантунской армии».
365
тов; Родзаевскому велели контролировать работу полудю
жины эмигрантов-борзописцев, которые сочиняли анти
советские листовки для распространения в СССР.
Учения, однако,не переросли в реальные военные
действия против СССР, и летняя эйфория Родзаевского к сентябрю угасла. Чтобы поддерживать боевой
дух своего подопечного, японские советники будоражили
Константина Владимировича яркими картинами буду
щего. В октябре полковник Ниимура сообщил Род
заевскому по секрету, что, «как только немцы возьмут
Москву»,
Япония тут же вторгнется
в Сибирь.
Позднее преемник Янагиты генерал-майор Дои Акио
пообещал Родзаевскому, что БРЭМ, в котором РФ С
играл ведущую роль, станет новым российским прави
тельством.
В 1942 г. японцы своими обещаниями, возможно, и не
дали Родзаевскому совсем уж пасть духом, но для того,
чтобы поддержать его материально в условиях тоталь
ной войны, они не сделали почти ничего. Тихоокеан
ская
война
очень
скоро
сделала
существование
большинства русских эмигрантов полуголодным: япон
цы реквизировали все запасы мяса, зерна и топлива
и заблокировали поставки провизии и медикамен
тов по линии Красного Креста. Зимой 1942— 43 гг.
обычным делом для русских эмигрантов было сжи
гать в печи мебель и обменивать скудные пожитки
на еду.
Военный быт Харбина ярко изобразил антрополог
Фукуда Синсэй, который побывал в городе в конце
1942 г. В книге, чудом пропущенной японской цензурой,
он описал, как в темных закоулках на Китайской
несовершеннолетние девочки зазывно поднимали перед
прохожими юбки. В поисках отдыха от гнетущих улич
ных сцен Фукуда зашел в «Ф антазию » — одно из двух
кабаре, еще действовавших в городе, который когда-то
называли «азиатским Парижем». Когда его глаза при
выкли к полутемному помещению, Фукуда увидел тол
стую русскую женщину в ситцевом платье — пошаты
ваясь, она танцевала с японцем танго на почти пустой
танцевальной площадке. Двигавшаяся неловкими рыв
ками потная фигура поначалу поразила Фукуду своей
нелепостью. И вдруг он увидел глаза женщины — это
были темные ущелья тоски, окруженные яркой косме
тикой. Сцена до того его поразила, что он немедленно
встал и вышел вон.
366
В такой тяжелой обстановке Родзаевский на мизер
ные субсидии должен был кормить стареющего отца, бе
ременную жену* и дочь. Вождь РФ С жил в маленькой
квартирке в Пристани, на берегу Сунгари, и носил все
то же видавшее виды пальто, что было на нем в сту
денческую пору четырнадцать лет назад. Но в конце
1942 г. нужда отошла на второй план: Родзаевского —
невероятно, но факт — заподозрили в том, что он совет
ский агент.
Разгром
Русские эмигранты, работавшие на японскую воен
ную разведку или на «К ем пеи» (военную жандарме
рию) , подвергались огромному
профессиональному
риску, о котором они всю жизнь потом не могли забыть.
Один раз согласившись сотрудничать, человек навсегда
становился заложником. Каждый, кто видел изнанку
«царского пути», оказывался под неусыпным наблюде
нием и не мог покидать Маньчжоу-Го без сопровожде
ния. Малейшее подозрение в нелояльности означало
тюрьму, а то и хуже.
В 1942 г. большинство «соратников» уже понимали,
что их тесные связи с «Токум у кикан» и «К ем пеи »
являются сомнительным преимуществом. Конечно, япон
ское покровительство давало им привилегированное по
ложение и власть над другими эмигрантами, но за все
приходилось платить. Откровенно националистически на
строенные «соратники» мозолили глаза головорезам из
«К ем пеи» своими черными рубашками, и у тех просто
руки чесались их проучить, особенно когда японцы
были под мухой и хотели слегка поразвлечься. Если
«соратник» давал сдачи, он попадал в большую беду.
Именно так, по-видимому, погиб глава чернорубашечни
ков и бравый боевик Саша Болотов — он окончил
жизнь на печально знаменитом втором этаже харбин
ской штаб-квартиры «К ем пеи» незадолго до тихо
океанской войны.
Родзаевский, хотя порой и грешил излишним антисе
митизмом, был таким верным и услужливым коллабо
* В 1937 г. Родзаевский женился вторично. В 1938 г. жена
Неонила Ялишева родила ему дочь Ольгу, а в 1941 г.— сына, умершего
в младенчестве. В 1943 г. у них родился сын Владимир.
367
рационистом, что уж его-то японцы не должны были ни в
чем заподозрить. Но семена сомнения могут давать
ростки не только в реальной, но и в вымышленной
почве.
Сомнения по поводу Родзаевского были явно навея
ны событиями в Германии. В конце 1942 г. в япон
ском министерстве иностранных дел по дипломатичес
ким каналам узнали, что гестапо только что арестовало
как советских шпионов Бориса Тедли и других членов
Р Ф С в рейхе. К сожалению, немецкие источники не
позволяют ни проверить истинность обвинений в адрес
Тедли, ни выяснить его судьбу. Но сообщение о его
аресте привело к определенным последствиям как в Т о
кио, так и в Маньчжоу-Го.
У японских властей была причина, чтобы бояться
советских агентов, маскирующихся под фашистов или
нацистов. Чуть больше года назад немецкий журналист
Рихард Зорге оказался сотрудником советской разведки.
Введя всех в заблуждение безупречными нацистскими
документами и изысканными европейскими манерами,
Зорге несколько лет успешно использовал свои много
численные японские контакты. По мере расследования,
когда постепенно становился ясен размах деятельности
Зорге, министерство внутренних дел начало проявлять
по поводу советского шпионажа преувеличенную нервоз
ность.
Образцово-дружественное отношение Родзаевского к
Японии не поставило его вне подозрений. Узнав об арес
те Тедли, один японский дипломат в Маньчжоу-Го
написал в начале 1943 г. министру иностранных дел,
что если русский фашист оказался агентом Кремля,
то это не только не удивительно, но и вполне ес
тественно. Ведь лучшего камуфляжа и придумать
нельзя. Можно предположить, что и весь Российский
фашистский союз есть не что иное, как хитрая совет
ская затея, призванная, с одной стороны, расколоть
русскую эмиграцию, с другой — оттолкнуть ее от
Японии.
Получив предупреждение о том, что среди ее подопеч
ных могут оказаться предатели, «К ем пеи » примерно в
феврале — мае 1943 г. занялась расследованием дея
тельности РФС. Кое-какие улики действительно уда
лось раздобыть, правда, все — косвенные. Кто-то, на
пример, сказал, что двое из троих основателей РФ О —
Александр Покровский и Борис Румянцев — доброволь
368
но вернулись в Советский Союз*. Ряд сомнений возник и
по поводу начальных лет жизни Родзаевского в Мань
чжурии. Во-первых, обстоятельства его побега из Благо
вещенска в 1925 г. невозможно было проверить. Во-вто
рых, по утверждению некоторых эмигрантов, в 1927 и
1931 гг. Родзаевского на время исключали из РФО, и оба
раза в связи с пропажей списков ее членов. Соглас
но японским источникам, кое-кто считал, что эти списки
были отправлены в Советский Союз и что Родзаевский
все эти годы поддерживал тайные связи с советским
консульством в Харбине.
В мае 1943 г. Родзаевский был арестован «К ем пеи »
и подвергнут усиленным допросам. Показания также да
вали Матковский, Кибардин, Николай Кипкаев (бывший
представитель Р Ф С в Токио) и Геннадий Тараданов
(глава шанхайского отделения Р Ф С ). Видимо, Родзаевскому удалось оправдаться, ибо в июне его освободили, и
он возобновил работу в качестве начальника второго
отдела Б РЭМ. Матковский и остальные также вышли на
свободу.
Пока Родзаевского допрашивали, другой подопечный
Квантунской армии — атаман Семенов — выкинул но
мер, от которого и в Синьцзине, и в Токио схватились за
голову. В начале мая, ничего не сказав японцам, Семе
нов послал открытое письмо генералу Андрею Власову,
возглавившему антикоммунистические части, набранные
из пленных красноармейцев; в письме он воздал Власову
хвалу за выступление против Сталина. Японская цензура
почему-то пропустила письмо, и оно появилось 7 мая в
газете «Харбинское время», а вскоре было передано по
румынскому радио. Узнав о случившемся, министр
иностранных дел Сигемицу Мамору строго предупредил
всех японских дипломатов в Маньчжоу-Го и Китае, а
также командующего Квантунской армией, чтобы они
впредь не позволяли русским делать столь неуместные
заявления.
В 1943 г. с приближением поворотного момента вто
рой мировой войны росла неприязнь японцев к Родзаевскому и Семенову. Первые успехи Японии в Тихом
океане сменились поражениями на Гуадалканале и у
Алеутских островов. В Европе преимущество перешло от
Германии к России. После Сталинграда Красная армия
* На самом деле Покровский после разрыва с Родзаевским в
1932 г. жил в Шанхае. Румянцев вернулся в Советский Союз только
в 1947 г.
369
триумфально завершила сражение под Курском. По мере
того как множились советские победы и японские
неудачи, даже Квантунская армия стала пунктуально
соблюдать пакт 1941 г. о нейтралитете. Ж елая любой
ценой избежать трений с Москвой, Квантунская армия
летом 1943 г. приняла решительные меры против анти
советских организаций. Первой жертвой новой политики
стал РФ С .
Конец Р Ф С наступил с эффектной внезапностью
и без всяких официальных объяснений. 1 июля харбин
ская военная миссия объявила о ликвидации его отделе
ний в Маньчжоу-Го, Японии и Китае. В тот же день
были закрыты «Наш путь» и «Нация». На собрания,
униформу, песни и эмблему Р Ф С наложили строгий
запрет. Лишенный партии, Родзаевский волей-нево
лей должен был помалкивать и продолжать работать
в БРЭМ.
Таким образом, к лету 1943 г. движение русских
фашистов перестало существовать. В Соединенных Ш та
тах оно сошло на нет после Перл-Харбор. В Европе
его немногие участники были арестованы гестапо. На
Дальнем Востоке его прикончили свои же покровители.
Восход красной звезды
1943 и 1944 гг. принесли с собой прилив симпатии к
Советскому Союзу среди русских эмигрантов МаньчжоуГо и Китая. Один японский дипломат в Шанхае в 1944 г.
мрачно докладывал, что 90% русских эмигрантов в Вос
точной Азии настроены просоветски. Помимо побед
Красной армии, сочувственное внимание эмигрантов
привлекали перемены в СССР — частью реальные,
частью мнимые,— происшедшие после 1941 г. Терпи
мость Сталина к православной церкви во время вой
ны рождала отклик у верующих. Восстановление знаков
отличия в Красной армии импонировало бывшим цар
ским офицерам. Создание наркоматов иностранных дел и
обороны в каждой из советских республик породило
иллюзию децентрализации и демократизации. Роспуск
Коминтерна в мае 1943 г. говорил об отказе от идей
мировой революции и пролетарского интернациона
лизма.
Свое тяготение к Советскому Союзу эмигранты вы
ражали по-разному. Советские консульства в Харбине,
370
Синьцзине, Дайрене, Тяньцзине, Бэйпине и Шанхае
захлестнула волна просьб о советском гражданстве.
Молодые эмигранты рвались в Красную армию. Облада
тели советских паспортов, в том числе бывшие «редис
ки», говорили о репатриации. Торговцы искали покрови
тельства у советских дипломатов. Банкиры вдруг открыли
для себя достоинства социализма. Тысячи людей, з
1932 г. приветствовавших японцев, а в 1941 г.— Гит
лера, в 1944 г. аплодировали Сталину. Конечно, этот
новый порыв выглядел более искренним, потому что он
был основан не только на желании выжить, но и на лю б
ви к родине.
Новоявленный интерес к СССР поначалу вызвал на
стороженную реакцию советских представителей в
Маньчжоу-Го, сомневавшихся в его искренности; кроме
того, до конца 1944 г. или даже позже, вероятно,
действовала инструкция Москвы не давать Японии лиш
него повода обижаться. Только в 1945 г., когда пораже
ние Германии и Японии стало очевидным, Советы стали
впрямую обращаться к маньчжурским эмигрантам с
целью заручиться их поддержкой. В феврале в Сибири
начала работать радиостанция «Отчизна» для русских
слушателей в Маньчжоу-Го. В марте в Харбине стали хо
дить по рукам номера подпольной просоветской газеты
«Харбинская правда». 20 апреля командующий Квантунской армией генерал Ямада Отодзо послал министру
иностранных дел Того Сигэнори совершенно секретную
телеграмму, где признал, что советская пропаганда ока
зывает сильное воздействие на умы русских эмигрантов,
среди которых широко распространилось недовольство и
имеются даже перебежчики.
Бюро по делам русских эмигрантов испытывало не
легкие времена. В 1944 г. умер генерал Кислицын, но
минальный глава БРЭМ с 1938 г.; его сменил чуть ме
нее дряхлый генерал Лев Власьевский. Родзаевскому
и Матковскому, возглавлявшим соответственно культур
но-просветительный и регистрационный отделы, приходи
лось проводить в жизнь японскую политику в обстанов
ке все меньшего послушания. Правда, эту задачу не
сколько облегчило возвращение старого друга Акикусы
Сюна. В 1932— 35 гг. майор Акикуса из «Токум у кикан»
был советником при Р Ф П (затем — В Ф П ). Послужив в
военном министерстве, в генеральном штабе, в погра
ничных войсках на Уссури и дойдя до генерал-майо
ра, Акикуса в феврале 1945 г. вернулся в Харбин
371
в качестве начальника разведки Квантунской армии.
Акикуса поддерживал хорошие отношения не только
с Родзаевским и Матковским — многие в харбин
ской
русской
колонии считали
его
благородным
человеком и относились к нему с уважением и до
верием.
Разгром третьего рейха в конце апреля — начале мая
1945 г. породил в душах маньчжурских русских бурю
противоречивых чувств. С одной стороны, можно было
радоваться. Гитлер был мертв, его военная машина —
разрушена. Русские солдаты овладели Берлином, как сто
тридцать лет назад их предки — Парижем. В измучен
ной Европе воцарился мир, и, казалось, пришла пора
залечивать раны, восстанавливать разрушенное, прощать
былых врагов. С другой стороны, эту мечту разрушала
тревога. На Тихом океане, в Китае и в Юго-Восточ
ной Азии все еще бушевали бои. Не захочет ли Совет
ский Союз, воодушевленный блистательной победой над
Германией, вмешаться в дальневосточную войну и свес
ти с Японией старые счеты? Что станется в таком
случае с русскими эмигрантами в Маньчжоу-Го — наибо
лее вероятном месте советско-японской схватки? Слухи
вспыхивали в русских общинах, как пожар: пламя страха
пожирало сухую траву неизвестности. Японцы под угро
зой расстрела заставят всех воевать с Красной армией.
Отряды Н КВД, уничтожив лидеров эмигрантских орга
низаций, отправят остальных на Колыму. Нечто подоб
ное уже случилось в 1942 г., когда Красная армия
вторглась в Северный Иран: русские эмигранты были
схвачены и скопом отправлены (как говорили) в средне
азиатские лагеря.
Летом 1945 г. предвестия катастрофы умножились.
Американские бомбардировщики Б-29 безнаказанно бом
били Дайрен и Аньшань. Радио «Отчизна» заявляло,
что Япония собирается мобилизовать всех русских муж
чин для отправки на фронт. Сотни эмигрантов в панике
пытались выбраться из Маньчжоу-Го. Но усилия были
тщетны. Японцы дали Б РЭМ указание не выдавать
заграничных паспортов. С приближением развязки
М аньчжоу-Го все больше походило на огромную за
падню.
Ни японцы, ни русские не знали, что судьба Мань
чж оу-Го уже была решена. В секретном соглашении, под
писанном 8 февраля 1945 г. в Ялте Сталиным, Рузвель
том и Черчиллем, Соединенные Штаты и Великобри
372
тания давали санкцию на советские территориальные
и прочие приобретения на Дальнем Востоке и обещали обеспечить согласие на них Чан Кай־ши. В свою
очередь, Сталин обязался нанести удар по Японии
через три месяца после капитуляции Германии. После
этого дипломаты освободили сцену для военного фи
нала, хотя многим актерам были еще неведомы их
роли.
В феврале 1945 г. на всем протяжении С С СР началась
колоссальная переброска войск: соединения Красной ар
мии, освободившиеся на европейском фронте, отправля
лись на Дальний Восток. Ш есть месяцев по Сибири
нескончаемым потоком ползли поезда; тридцать девять
дивизий, проделав путь в восемь тысяч километров,
присоединились к девятнадцати дивизиям, охранявшим
советско-маньчжурскую границу с 1941 г. Танки, само
леты, боеприпасы, провиант — все это двигалось по
железной дороге через бескрайние сибирские просторы
и размещалось широкой дугой от Внешней Монголии
вдоль рек Аргунь, Амур и Уссури до Владивостока. К
августу гигантская сила в 1 500 000 солдат и офицеров,
26 000 орудий и минометов, 5500 танков и 3800 военных
самолетов с трех сторон взяла Маньчжоу-Го в клещи.
Закаленному в боях бывшему начальнику генштаба мар
шалу А. М. Василевскому поручили командовать послед
ней из великих кампаний второй мировой войны, в ходе
которой ему предстояло уничтожить Квантунскую ар
мию и оккупировать Маньчжоу-Го, Корею к северу от
тридцать восьмой параллели, Южный Сахалин и Куриль
ские острова.
Советские клещи охватили хваленую Квантунскую
армию, в начале августа 1945 г. состоявшую из 787 000
военнослужащих, 1215 танков, 1800 самолетов, 6700 тя
желых орудий и минометов. Кроме того, ей было при
дано около 200 000 солдат в составе маньчжурских и
монгольских марионеточных войск сомнительной надеж
ности. Четыре тысячи русских из бригады Асано, сгру
дившихся у Харбина и Хайлара, бросались в глаза, как
косточки в арбузе. Возглавлял их назначенный японцами
полковник-армянин Гурген Наголян.
В августе положение Японии в Маньчжоу-Го с воен
ной точки зрения было даже хуже, чем можно предпо
ложить исходя из цифр. Из-за американских подводных
лодок снаряжение, поступавшее морским путем с Япон
ских островов, шло только тонкой струйкой. Бензин
373
был в таком дефиците, что некоторые самолеты летали
на топливе, сделанном из сосновых шишек. От Квантунской армии остался только скелет, обтянутый кожей. Ког
да-то первоклассное войско, состоявшее из самых зака
ленных солдат и офицеров в императорской армии, она
лишилась хорошо обученного личного состава и совре
менного снаряжения, которые перебрасывались на тре
щавшие по швам передовые позиции на Марианских и
Филиппинских островах. Самая опытная часть выла
сформирована весной 1944 г. Танки по сравнению с со
ветскими были легкими и несовершенными. Артиллерия
была маломощная, скудная и устаревшая; одна дивизия
ее вовсе не имела. Почти все лучшие самолеты и лет
чики покоились на дне Тихого океана, в джунглях
Соломоновых островов или среди вулканического пеп
ла острова Иводзимо.
П лохо укомплектованная и плохо вооруженная,
Квантунская армия не могла, впрочем, пожаловаться на
отсутствие сигналов, предупреждающих о советском
нападении. В феврале разведка уловила признаки пере
броски советских войск из Европы на Дальний Восток.
В марте она узнала о ялтинском обещании Сталина. 5
апреля нарком иностранных дел Вячеслав Молотов
публично денонсировал советско-японский пакт о ней
тралитете, срок которого истекал 13 апреля 1946 г. В мае
военные приготовления Красной армии вокруг Маньчж оу-Го уже не вызывали сомнений. Столь же угрожающе
выглядел массовый отъезд из Японии и Маньчжоу-Го
советских дипломатов с семьями.
При всем том разведка Квантунской армии упорно
отодвигала предполагаемое время советского нападения.
В апреле армейские стратеги доказывали, что СССР
вступит в войну в апреле 1946 г., предполагая, что,
денонсировав пакт о нейтралитете, Москва даст Японии
годичную отсрочку. В мае из токийской императорской
штаб-квартиры в Синьцзин поступило предупреждение о
том, что советское вторжение может начаться уже в ав
густе или сентябре, но разведка Квантунской армии
придерживалась иного мнения, считая, что крупная кам
пания в 1945 г. не начнется из-за ограниченных воз
можностей Транссибирской железной дороги. Но после
того как 26 июля на Потсдамской конференции была
принята декларация, призывавшая Японию к безогово
рочной капитуляции, Квантунская армия пересмотрела
эти оценки и стала ожидать «дня икс» в конце августа.
374
Действительно, именно этот срок назвал Сталин Трумэну
в Потсдаме, но после Потсдама Сталин решил поторо
питься, боясь, как бы война не кончилась прежде, чем
СССР сможет, по словам маршала Малиновского, «вы
полнить свои обязательства перед С Ш А и Англией,
предусмотренные Ялтинским соглашением».
8 августа в 17.00 в своем кремлевском кабинете
Молотов вручил японскому послу Сато Наотакэ ноту, где
говорилось, что с 9 августа Япония и С С СР будут на
ходиться в состоянии войны. В этот момент в Хабаров
ске наступила полночь, и маршал Василевский только
что приказал советским войскам начать сжимать кле
щи. Через десять минут передовые части Забайкаль
ского фронта без шума проникли в Маньчжоу-Го. В
течение часа границу перешли подразделения Первого
и Второго дальневосточных фронтов; кое-где наступ
лению
предшествовала артиллерийская
подготовка,
в других местах оно началось скрытно под покровом
грозы.
Японцы были полностью захвачены врасплох. Начав
шаяся в сентябре 1939 г. блицкригом, вторая мировая
война им же и закончилась — шестью годами позже и
шестью тысячами миль восточнее.
В преддверии советского вторжения некоторые рус
ские в Маньчжоу-Го инстинктивно чувствовали, что оно
близится. Но мало кто мог сказать, что оно принесет с
собой: рабство или свободу, наказание или прощение,
изгнание или репатриацию. Часть эмигрантов ожидала
худшего — и правильно делала. Атаман Семенов, на
пример, хорошо понимал, что с ним будет. Понимал это и
бывший генерал Н К В Д Г. С. Люшков, который в 1938 г.
сбежал в Маньчжоу-Го и, рассказав японцам все, что
знал, жил теперь в Мукдене один, без всякой защиты,
и не питал никаких иллюзий о том, как с ним поступят
бывшие коллеги.
А что же Константин Родзаевский, бывший вождь
русских фашистов? Он не участвовал в гражданской вой
не. Его партия была распущена японцами в 1943 г. Соч
тут ли советские органы, что он заслуживает наказания?
Ответ, конечно, был очевиден, но каким-то образом он
ускользнул от Константина Владимировича, который в
последующие несколько недель принял головокружитель
ные решения по коренным вопросам.
375
Г л а в а X IX
РОКОВОЕ П Е РЕ РО Ж Д Е Н И Е
Сталинизм — это как раз то са
мое, что мы ошибочно называли «рос
сийским фашизмом», это — наш рос
сийский фашизм, очищенный от
крайностей, иллюзий и заблуждений.
Константин Родзаевский
(1945 г.)
Хотя слухи о том, что Советский Союз включается
в тихоокеанскую войну, с начала 1945 г. будоражили всех
русских эмигрантов в Маньчжоу־Го, большая часть из
них была застигнута врасплох, когда утром 9 августа
они, проснувшись, узнали, что С ССР и Япония находят
ся в состоянии войны и Красная армия уже перешла
Амур, Уссури и границу Внешней Монголии. Услышав
заявление Т А С С о начале войны по радио «Отчизна»,
начальник Б РЭМ генерал Лев Власьевский кинулся в
харбинскую военную миссию к Акикусе Сюну за инфор
мацией и инструкциями. Но Акикуса был слишком занят,
чтобы поговорить с подопечным. Власьевского попроси
ли приехать позже, и он потерянно потащился обратно
в Бюро без малейшей идеи о том, что следует предпри
нять. Старый казак так привык следовать японским
указаниям, что полностью утратил способность к само
стоятельным действиям. Он собрал начальников отде
лов Б РЭМ, в том числе Родзаевского и Матковского, и
сказал, что решения можно будет принимать только
после разговора с Акикусой, который, вероятно, состоит
ся на следующий день.
В тот же день БРЭМ осадили толпы возбужденных
эмигрантов, пытавшихся выяснить, что происходит и на
до ли им уезжать из Харбина. Родзаевский убеждал их,
что следует выждать, пока положение на фронте не
прояснится. Не удовлетворившись столь туманными за
явлениями, некоторые обратились к Матковскому с теми
же вопросами: войдет ли Красная армия в Харбин и
собираются ли японцы эвакуировать тех русских, ко
торые не пожелают оставаться в городе. Матковский яв
но нервничал и повторил, что ответ будет ясен только
после встречи Власьевского с Акикусой. Когда кто-то
неожиданно спросил его, собирается ли он сам покинуть
Харбин, обычно сдержанный Михаил Алексеевич не376
сколько смутился и пробормотал, что не стоит занимать
ся праздными предположениями.
9 августа японцы пребывали в таком же неведении о
передвижениях советских войск, как и русские эмигран
ты. Командование Квантунской армии поначалу пре
уменьшило масштабы вторжения. Привыкшие к погра
ничным инцидентам, генерал Ямада Отодзо и его началь
ник штаба генерал-лейтенант Хата Хикосабуро решили,
что произошла провокация местного значения. Отсут
ствие воздушных налетов (из-за плохой погоды) усугуби
ло ошибку. Лишь к концу дня они начали осознавать
всю серьезность маньчжурского кризиса.
В последующие три дня Квантунская армия была смя
та, как тростник под паровым катком. Три советские
группы армий прорвали внешнюю линию обороны и дви
гались к Синьцзину и Мукдену с востока, запада и се
вера. В некоторых местах части Красной армии тихо
переходили границу и овладевали позициями японцев,
не давая им сделать ни единого выстрела. Участки, где
оказывалось упорное сопротивление, как, например, ук
репленный район Халун-Аршан близ Номонхана, совет
ские войска просто обходили и устремлялись дальше, на
Центрально-Маньчжурскую равнину. Отдельные япон
ские части бились отчаянно, но гибли одна за другой под
сокрушительным огнем. Японские пехотинцы привязы
вали к поясам гранаты и бросались под советские танки.
Не меньшую самоотверженность проявляли и красноар
мейцы: некоторые из них закрывали своими телами ам
бразуры японских огневых точек.
Если у границ Маньчжоу-Го пылал пожар, то в Хар
бине воцарилась зловещая тишина. Сражения шли далеко
от города, а затянутое тучами небо по-прежнему мешало
воздушным налетам. Но под безмолвием прятался
страх — ведь Харбин оказался изолирован от осталь
ной части Маньчжоу-Го. Нарушилась радиосвязь меж
ду военной миссией и штаб-квартирой Квантунской ар
мии в Синьцзине. Русская коммуна жила слухами;
говорили, что Япония вот-вот сложит оружие. Беженцы
из окрестных деревень рассказывали душераздирающие
истории о бунтах в армии Маньчжоу-Го и зверских
расправах китайцев и корейцев над японскими воен
нослужащими и гражданскими лицами. Люди шепта
лись о том, что Красная армия войдет в Харбин че
рез несколько дней, а может быть, через несколь
ко часов.
377
Бегство
Как только стало ясно, что Маньчжоу־Го неминуемо
будет захвачено советскими войсками, эмигранты начали
собираться группами и, заперев двери и закрыв ставни,
совещаться, как быть дальше. Мнения разделились:
одни считали, что надо оставаться в Харбине, другие
говорили, что следует пробиваться на юг, в Китай или
Корею,— других вариантов не было. Выбор оказался
трудным: и то и другое решение было связано с рис
ком и жертвами. Эмигранты старшего поколения вспо
минали свои беженские мытарства и не хотели по
вторять все сначала. Кроме того, бегство означало по
терю с таким трудом накопленного имущества. Сторон
ники эвакуации предупреждали, что, даже если Красная
армия воздержится от насилия и грабежей, вслед за ней
придут органы Н К В Д с большими списками людей,
подлежащих аресту. Пессимистам возражали, что, одер
жав только что великую победу над Германией, Сталин
не унизится до мести бывшим соотечественникам. Эти
благие упования всячески поддерживались сотрудниками
советского консульства в Харбине, которые при каждом
удобном случае заявляли, что больше нет ни советских,
ни эмигрантов — есть только русские люди. Красная ар
мия освободит братьев-россиян от японского ярма и не
причинит им ни малейшего вреда.
Пока тысячи эмигрантов колебались между бездей
ствием и бегством, Власьевскому 10 августа удалось
наконец встретиться с Акикусой. Тот оказался в таком же
смятении, как и все остальные. Он выглядел осунув
шимся из-за бессонницы и сказал, что связь со штабом
Квантунской армии прервана и поэтому невозможно со
ставить представление о ситуации в Маньчжоу-Го в це
лом. Он пообещал сделать все возможное, чтобы помочь
эвакуироваться тем русским, которые захотят уехать в
Китай или Корею. Он протянул Власьевскому бумагу,
где говорилось, что Квантунская армия получила изве
стие об объявлении Советским Союзом войны Японии, и
попросил передать Родзаевскому, чтобы он включил это в
заявление от имени харбинской военной миссии, обра
щенное к русской коммуне. Акикуса явно нервничал и
едва сдержал слезы, когда разговор мимоходом коснулся
возможной капитуляции Японии.
Как только Власьевский рассказал начальникам от
делов Б РЭМ о совещании с Акикусой, разгорелись спо
378
ры о том, следует ли воспользоваться японским пред
ложением об эвакуации. Родзаевский в них не вмеши
вался, проявляя несвойственную ему сдержанность.
У него были свои планы.
Родзаевский собирался при первых признаках появ
ления советских войск отправиться в Тяньцзинь. 10
августа он раскрыл свои намерения трем молодым «сорат
никам» — Мигунову, Гольцеву и Сеньжину — и своей
восторженной поклоннице Вере Яньшиной. Они тут же
согласились ехать с ним. Он велел им собрать все ценное
и самую необходимую одежду и быть готовыми отпра
виться в любую минуту. Военная миссия, пообещал он,
снабдит их фальшивыми паспортами, оружием, продук
тами и лошадьми. На вопрос о том, как он поступит со
своей семьей, Константин Владимирович ответил, что его
отец, жена Неонила и двое детей, Ольга и Владимир, оста
нутся в Харбине. Похоже, что к этому времени все
отношения с Неонилой у него прекратились, и к тому же
его маленький сын был болен.
Родзаевский отказался от плана конного путешествия
рано утром 12 августа, когда советник военной миссии
при Б РЭМ майор Акаки известил Власьевского о том, что
в восемь вечера того же дня с центрального вокзала
Харбина отправится особый поезд, на котором будут
вывезены русские коллаборационисты. Конечный пункт
следования был неизвестен, но предполагалось, что
это Тяньцзинь или Дайрен. Услышав объявление Акаки,
несколько сотрудников Б РЭМ кинулись по домам преду
предить семьи, остальные начали жечь архивы. Вдруг про
несся слух, что всех пассажиров поезда японцы соби
раются ликвидировать в дороге. Тут многие задумались.
Матковский, которому после 9 августа стала изменять
обычная уравновешенность, пробормотал, что хотел бы
ехать, но «некоторые обстоятельства» требуют, чтобы
он на какое-то время задержался в Харбине. Он
неуверенно добавил, что Маньчжоу-Го теперь, вероятно,
оккупируют американские войска, что гарантирует безо
пасность населения.
Вечером на вокзал явилось только около двадцати
русских беженцев. Залы ожидания и перроны были полны
японских гражданских лиц — в основном членов семей
деловых людей, торговцев и железнодорожников с
Ю М Ж Д . Матери несли на спинах малышей, а дети чуть
постарше ковыляли рядом, дивясь на суматоху. Все эти
люди отчаянно пытались выбраться из Маньчжоу-Го,
379
пока не поздно. Почти все понимали, что наличный под
вижной состав вместит лишь некоторых счастливчиков.
Тем не менее никто не уходил, пока теплилась хоть
какая-то надежда.
У одной из платформ стояло то, чего и вообразить бы
ло нельзя: пустой поезд из одного вагона второго и двух
вагонов третьего класса, прицепленных к старенькому
паровозу. Туда и направились собравшиеся русские во
главе с проводником-японцем. Полиция зорко следила,
чтобы на поезд не пробрался никто из вокзальной толпы.
Незадолго до восьми явился майор Акаки; увидев,
как мало пришло русских, он распорядился отложить
отъезд на несколько часов и лично отправился за теми,
чье отсутствие больше всего бросалось в глаза. Пример
но в полночь Акаки вернулся с генералом Власьевским,
его женой и сыном. В последнюю минуту Власьевский
решил остаться, но Акаки все же склонил его к отъезду —
якобы чуть ли не угрожая револьвером. Матковский
появился на станции, но сказал Акаки, что остается на
посту исполняющего обязанности начальника Б РЭМ, что
бы проводить в жизнь указания военной миссии. Родзаевский и четверо его спутников в уговорах не нуж
дались: они явились на станцию заблаговременно. Сре
ди пассажиров особого поезда были также бывший ин
спектор полиции Николай Мартынов (главарь похити
телей Каспе), бывший репортер газеты «Наш путь» Илиодор Карнаух, начальник четвертого отдела Б РЭМ Ми
хаил Гордеев и два японца: комендант и проводник.
Незадолго до рассвета 13 августа допотопный паровоз
дал резкий свисток, и его труба изрыгнула густой дым.
На глазах у ошеломленных японцев, беспомощно сгру
дившихся на платформах, три вагона нехотя тронулись с
места. Минутами позже поезд уже громыхал в юго-запад
ных пригородах Харбина. Из-за темноты сорок русских
пассажиров не смогли даже бросить последний взгляд на
то, что в изгнании было их домом.
Двигаясь на юг по Ю М Ж Д , поезд ненадол
го остановился в Синьцзине, чтобы забрать местных
сотрудников
БРЭМ,
которым
Родзаевский
по
слал телеграмму накануне вечером. Но на станции никого
не оказалось — возможно, телеграмму не получили. Во
второй половине дня 13 августа поезд прибыл в Мукден.
Вокзал в Мукдене был полон беженцев и слухов.
Говорили, что советские войска приближаются к городу
с востока и запада, зажав его в клещи. Советские
380
Штаб-квартира отделения Всероссийской фашистской партии
в Маньчжоули близ советской границы
(Северо-Западная Маньчжурия)
И ‘.
S e tt
n,u-iii> ׳iii.ti 1 ׳.V! рч 20 ф .-н или 10 ЛИ. (!ент.
бор в Ф ..мд ПрогиаоиомиуиистичесмоА Борьбы.
Выпуск газеты «Наш путь» от 7 ноября 1935 г.
Обложка журнала «Нация» и французский плакат 1915
Обложка журнала «Нация»
Генерал Араки Садао
13— 150
Фрагмент газеты «Наш путь» от 13 сентября 1936 г.
Фрагмент газеты «Наш путь» от 13 сентября 1936 г.
13*
Константин Родзаевский (в центре, с бородой)
со своими последователями в штаб-квартире РФ С в 1940 г.
Справа от него — «К остя» Накамура.
Слева, в черном,— Александр Болотов и Лев Охотин.
Справа от Накамуры — Сергей Долов
(Адмирал Ушаков», флагман Российского фашистского флота.
Построен на верфях Вулворта около 1937 г.
Водоизмещение — около 160 000 миллиграммов.
Порт приписки — подоконник в «Девятнадцатой лунке»
(Томпсон, Коннектикут)
Последователи Вонсяцкого в Шанхае празднуют Рождество 1939 г.
Томас Дж. Додд
Анастасий и Мэрион Вонсяцкие в доме Мэрион в Тусоне (Аризона)
в 1962 г.
Мавзолей Вонсяцкого на Западном кладбище в Томпсоне
(фото 1973 г.)
парашютисты якобы уже высадились в Дайрене и ПортАртуре, что перечеркивало все надежды на спасение
морским путем через порты на Квантунской террито
рии. Ж елезная дорога, которая шла вдоль Ляодун
ского залива к Великой Стене и Тяньцзиню, была пока
открыта, но советские танковые колонны стремитель
но двигались через Внутреннюю Монголию и могли пе
ререзать ее в любую минуту. Только один путь казался
пока что сравнительно безопасным: на юго-восток, к
корейской границе.
В восемь часов вечера особый поезд отправился из
Мукдена; он шел горной местностью, пробираясь сквозь
туннели. На рассвете 14 августа пассажиры увидели
широкую реку. Это была Ялуцзян, разделявшая Маньчжоу-Го и Корею. Вдруг раздался визг тормозов, и
поезд остановился. Загораживая дорогу, на рельсах
стояли японские солдаты. Комендант и кондуктор спрыг
нули и отправились к ним. Тем временем поезд подался
назад и перешел на запасной путь. Время, казалось,
перестало двигаться — пассажиры сидели и ловили каж
дый звук, считая себя брошенными на произвол судьбы.
Прошло, наверно, чуть больше часа; комендант и про
водник вернулись, и поезд тронулся. Все было облег
ченно вздохнули, но тут увидели, что едут обратно —
на север.
Родзаевский проклинал себя за то, что уехал из Хар
бина. Он не мог себе простить, что пытается спастись
вместе с другими коллаборационистами, когда его
беззащитные жена и дети ждут в Харбине прихода Крас
ной армии. Семейные неурядицы стали казаться не
существенными при мысли о том, что могло случиться с
Неонилой в руках следователей из Н КВД. Не в состоя
нии усидеть на месте, он вскочил и принялся ходить
взад и вперед по вагону, бормоча себе под нос, что онде построит заново Российскую фашистскую партию и
еще померится силами со Сталиным. Посреди фразы рот
это вдруг скривился. Закрыв лицо руками, Родзаевский
бессильно опустился на сиденье, и его тело содрогнулось
от рыданий. Все были поглощены своими невеселыми
думами, и никто не обращал особого внимания на быв
шего «вож дя».
Вечером 14 августа поезд вновь прибыл в Мукден,
где к нему прицепили новые вагоны с русскими бежен
цами из Харбина; оттуда он пошел на юго-запад вдоль
Ляодунского залива. Все были охвачены страхом. Каж
393
дый знал, что времени отпущено мало. Если идущие с
севера советские танковые колонны перережут пути, пас
сажирам будет крышка. В довершение всего комендант
приказал зашторить окна. В вагонах стало невыносимо
жарко и душно; час за часом поезд тащился к Великой
Стене.
Через двадцать часов после отъезда из Мукдена
поезд резко остановился. В вагон вошел японский офицер
и еле слышно сказал что-то коменданту. Тот закрыл лицо
руками. Русские пассажиры немедленно поняли, в чем
дело: война окончена. Сколько ни накопилось горечи за
четырнадцать лет «царского пути», многие испытали со
чувствие к побежденным. Теперь они были братья по
разгрому и унижению.
Несколькими часами позже поезд снова встал. По ва
гонам прошел подавленный комендант, бормоча, что
можно поднять шторы. Вагоны залил яркий свет; щурясь,
люди прильнули к окнам. Кто-то воскликнул: «М ы в
Китае!» По всему поезду раздались вздохи облегчения и
возгласы радости. Станция называлась Пейтахо — это
был китайский приморский городок и фешенебельный
летний курорт для европейцев и американцев в 120 милях
от Тяньцзиня.
Китай резко отличался по атмосфере от МаньчжоуГо. Первое время русские беженцы из Харбина ощущали
себя там в полной безопасности. В Пейтахо покой был
разлит в самом воздухе— город почти не затронула вой
на. Кошмар остался позади, впереди ждала новая жизнь.
Общее ликование не коснулось Константина Родзаевского. Он знал, что прошлого так просто не зачеркнуть.
Его семья оставалась в Харбине. И какой-то голос из
глубины подсознания нашептывал ему, что рано или
поздно придется переведаться с отечеством.
Перерождение
После короткой стоянки в Пейтахо поезд продолжил
путь в Тяньцзинь, куда прибыл 16 августа. На вокзале
пассажиров встретили представители местного Бюро
эмигрантов и японской военной миссии, которые на ско
рую руку устроили им временное жилье в редакции
русской газеты.
Большая часть русской колонии Тяньцзиня встретила
вновь прибывших отнюдь не с распростертыми объ
394
ятиями — ведь и без них в городе недоставало жилья
и продуктов. Видные коллаборационисты, они были за
пятнаны связью с японцами, а от этого все теперь стара
лись держаться подальше. Власть в Тяньцзине переходи
ла от японцев в руки китайских националистов, но
Красная армия была слишком близко, чтобы местные
русские эмигранты могли ее сбросить со счета. Вдруг
Сталин прикажет занять город, в котором находятся
столь известные антисоветские деятели? Старожилы х о
тели бы, чтобы харбинцы уехали от них в Шанхай, и
говорили им об этом в лицо. Тревога и враждебность
улеглись только через несколько недель, и за это время
большинство харбинцев успели раствориться в русской
общине, причем некоторые скрыли свое прошлое.
Родзаевский, однако, так й остался явным отщепен
цем, поскольку вся русская коммуна Тяньцзиня отвер
нулась от него. Бюро эмигрантов не помогло ему найти
жилье, и он вместе с любовницей Верой Яньшиной и
тремя молодыми последователями делил помещение с
семью красноармейцами-дезертирами, бежавшими в Ки
тай через Маньчжоу-Го в разное время в течение 30-х
годов.
Родзаевский вовремя успел выбраться из МаньчжоуГо. 17 августа, в день, когда Квантунская армия полу
чила из токийского генерального штаба приказ о пре
кращении огня, советские клещи сомкнулись, и Красная
армия заняла Синьцзин и Мукден. 18 августа части
генерал-майора Г. А. Ш елахова вошли в Харбин. Началь
ник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Хата
Хикосабуро находился на аэродроме; накануне он догово
рился обо всем с Акикусой и советским консулом в Хар
бине. На рассвете 19 августа красноармейцы заняли
железнодорожные вокзалы и мост через Сунгари, а на
главных дорогах установили посты. В тот же день Хата
отправился на самолете в ставку маршала Василев
ского для подписания формальной капитуляции. Марио
неточный император Маньчжоу-Го Генри Пу-и был схва
чен советскими военными на аэродроме Мукдена, где
он пытался сесть на самолет, готовый к вылету в Японию.
Конец Маньчжоу-Го не вызвал особых сожалений у
местных жителей, но принес тяжкие страдания японцам,
которые там жили, работали или служили в армии. При
мерно 563 000 военнопленных из Квантунской армии
послали на «исправительные работы» в разные лагеря от
Харькова до Камчатки на срок до одиннадцати лет.
395
Старшие офицеры, в том числе Ямада, Хата и Акикуса,
были отправлены по воздуху в Хабаровск, отданы под
суд и приговорены к тюремному заключению как воен
ные преступники. Более миллиона японских гражданских
лиц — крестьяне-колонисты, служащие, фабричные ра
бочие, деловые люди, торговцы, врачи, учителя и банди
ты — по меньшей мере год находились в советских
руках. Около 83 000 военных и 15 000 гражданских лиц
погибли во время боев или были убиты жаждавшими
мести китайскими и корейскими партизанами; еще 91 000
погибла до начала 1946 г. от болезней, голода и нищеты.
Тысячи людей просто бесследно исчезли.
Покинув Маньчжоу-Го, Родзаевский непоследовал
примеру атамана Семенова и других известных деятелей
белого движения, которые стоически ждали прихода
чекистов. По официальной советской версии, «палач
рабочих и крестьян» Семенов был арестован «органа
ми», после чего «с выражением покорности и смирения
рассказывал все как на духу». Эмигрантские источники
рассказывают о встрече Семенова с людьми из Н К В Д
более подробно и, может быть, с большей долей вымысла.
Согласно одному из них, ночью 19 августа отряд С М Е РШ
по заранее согласованному с советским консульством
плану спустился на парашютах близ дома Семенова в
Дайрене, после чего атаман был на самолете переправлен
в Москву. Другой утверждает, что Семенова и его семью
три недели держали под домашним арестом и только
потом его вывезли в Москву, не дав даже попрощать
ся с женой и дочерью. По самой романтической вер
сии, казак знал, что за ним придут, и приготовил для
особистов роскошное угощение. Вооруженный отряд по
явился рано утром; Семенов представился, сказал, что
документы его в полной сохранности, и пригласил гос
тей позавтракать. После тщательного обыска полковник,
командовавший отрядом, принял приглашение и при
казал подчиненным сесть за стол, который ломился от
водки и закусок. Семенов поднял тост за победу рос
сийского оружия над Германией и заявил, что отдает
себя Сталину на суд, но не считает себя виновным, так
как всегда был движим любовью к родине. После
завтрака полковник встал, объявил, что хозяин аресто
ван, и повез его на аэродром для отправки в Москву.
Вместо того чтобы радоваться спасению от мань
чжурской заварухи, Родзаевский в Тяньцзине пребывал
в подавленном настроении. Он тосковал по семье, остав
396
шейся в Харбине, и тревожился о ее судьбе. Он стра
дал, видя, что его покинули старые друзья. И самое
главное, его ошеломили рассказы о ликовании, с кото
рым в Маньчжурии была встречена Красная армия. К а
заки, еще недавно самые надежные антикоммунисты,
приветствовали ее с распростертыми объятиями. 19 ав
густа площадь у собора в Новом городе заполнили тыся
чи русских эмигрантов, кричавших «ура» советским со л
датам и размахивавших красными флагами. Бригада Асано разбежалась без единого выстрела. Ее командир
полковник Гурген Наголян оказался советским агентом.
Даже бывшие «соратники» без стеснения поддава
лись стадному чувству. Начальник тяньцзиньского от
деления Р Ф С Ушаков гордо разгуливал с советским
паспортом в кармане, как и его шанхайский коллега
Геннадий Тараданов, который десятью годами раньше
поносил Сталина в «А збуке фашизма». Один из создате
лей РФ О Борис Румянцев стал вице-председателем А с
социации советских граждан.
Но самым большим потрясением стало предатель
ство Михаила Матковского. Родзаевский ушам своим не
поверил, когда услышал, что этот учтивый деятель
Р Ф С теперь работает на советскую администрацию.
Вдруг стало ясно, почему Матковский так странно по
вел себя после советского вторжения, почему не захотел
уезжать из Харбина, почему выглядел таким нервным и
уклончивым. Служил он красным открыто и так же де
ловито, как раньше служил японцам, занимаясь регист
рацией эмигрантов и выдавая им паспорта. Мысль о том,
что Матковский передал Н К В Д документацию Б РЭМ, на
полняла Родзаевского бессильной яростью. Парень из
Благовещенска знал, что советские агенты проникали
всюду, но размах этого проникновения, ставший види
мым после поражения Японии, потряс его. И подумать
только, японцы подозревали в работе на советскую
разведку его, Константина Родзаевского! Не иначе М ат
ковский подбросил эту мысль военной миссии.
Мир Родзаевского рушился. Ни в чем более нельзя
было быть уверенным. Его окружало сплошное преда
тельство. Он чувствовал себя одиноким и беспомощным.
В начале сентября, когда Константин Владимирович
достиг нижней точки уныния, с ним начала происходить
необычайная психологическая метаморфоза. Процесс,
тонко направляемый извне, развивался постепенно.
Его молодые последователи Гольцев и Мигунов за
397
вязали знакомство с двумя с л о в о о х о т л и в ы м и и не стес
ненными в средствах эмигрантами — Коробковым и
Демьяновским. Коробков был протеже Матковского и в
прошлом работал на харбинскую «К ем пеи » у Кости На
камуры. До японской капитуляции он выполнял от
дельные поручения Накамуры в Бэйпине и Калгане.
Демьяновский считался в свое время надежным сотруд
ником Антикоммунистического комитета в Тяньцзине, но
после окончания войны счел за благо взять советский
паспорт и теперь в лепешку расшибался, чтобы доказать
свою преданность Сталину. Коробков и Демьяновский
пичкали Гольцева с Мигуновым слащавыми описаниями
прелестей харбинской жизни после вступления в город
Красной армии. Между новыми властями и эмиграцией
царит полное взаимопонимание. Былые распри смыты во
лной братской солидарности. Теперь важно только одно:
быть настоящим русским человеком. А что это значит?
Это значит любить Родину и доказать любовь делом, взяв
советское гражданство и вернувшись в Советский Союз.
Дни одиночества и отверженности позади. Пришла по
ра молодому поколению советских людей и эмигран
тов, взявшись за руки, восстановить Россию из руин,
вернуть ее прежнее величие. Для достижения этой
сияющей цели эмигрантам, особенно молодым, следует
проявить искренность и после добровольной репатриации
принять участие в решении новых грандиозных задач.
Демьяновский убеждал их, что Родзаевский как раз
один из таких замечательных молодых людей, которые
именно сегодня могут оказать Сталину неоценимую по
мощь. Он умен и энергичен, он — зажигательный ора
тор и опытный пропагандист. Родине жизненно необхо
димы такие талантливые и самоотверженные люди. У
Константина Владимировича не будет особых труднос
тей с советскими властями. Ведь за него может
поручиться
Матковский,
который
теперь
вполне
благополучно работает на ответственной должности в
Харбине.
Гольцев и Мигунов взволнованно пересказывали ус
лышанное Родзаевскому. Бывший «вождь», возможно,
чувствовал опасность, но заставить их замолчать не мог.
Он начал понимать, что не создан для самоизоляции.
Он страстно ж елал слиться с народом, своим народом,
и заверения в том, что Советский Союз примет его,
и примет с радостью, действовали на его воображение.
Когда он слышал, что может «принять участие в решении
398
новых грандиозных задач», тщеславной его натуре труд
но было сопротивляться.
Доверчивость Родзаевского объяснялась еще и незна
нием. О Семенове и других вождях белого движения,
захваченных в Маньчжурии, было известно только, что их
увезли в Москву. Время судебных процессов еще не
пришло. Вести из Харбина доходили отрывочные и не
всегда надежные. Под конец Родзаевский привел себя в
такое состояние, что ему захотелось поверить обещаниям
Демьяновского. Он по-другому теперь стал смотреть
на окружавшую его просоветскую эйфорию. Может
быть, действительно блудным сынам России пришла
пора вернуться в отчий дом. Если так, то он не хотел
оставаться позади прочих.
Родзаевский велел Гольцеву и Мигунову продол
жать встречаться с Коробковым и Демьяновским и по
больше расспросить их о харбинских делах. В последую
щие дни молодые «соратники» приходили со все более
заманчивыми сообщениями: Демьяновский рассказал,
например, о том, что бывший почетный член Р Ф С архи
епископ Нестор отслужил на соборной площади в Хар
бине благодарственный молебен, на котором, сняв голов
ные уборы, стояли и красноармейцы. Демьяновский пред
лож ил лично доставить письмо от Родзаевского Матковскому, которое могло бы способствовать возобновлению
связи бывшего «вож дя» с семьей. Коробков сокрушался,
что отсутствие Родзаевского в Харбине очень чувст
вуется. Оба они предупреждали Родзаевского, что долго
раздумывать не стоит. Москва может счесть колебания
признаком неискренности.
Родзаевский мучительно размышлял над этими пред
ложениями. С одной стороны, последние испытания подо
рвали его веру в людей. С другой стороны, в тридцать
восемь лет он отчаянно хотел все-таки «кем-то стать».
После десяти лет работы в качестве «вож дя» полити
ческого движения он томился по действию, по коллек
тиву, по участию «в решении новых грандиозных задач».
После нескольких дней глубоких раздумий Родзаев
ский принялся лихорадочно писать. Он буквально вы
вернул душу наизнанку, совершив драматический volteface, безоговорочно отбросив былые убеждения и при
страстия и пережив нечто вроде обращения в новую веру.
Первым появилось на свет апологетическое сочинение,
озаглавленное «Неделя, перековавшая душу». Затем он
написал два письма: одно — командующему Забайкаль
399
ским фронтом маршалу Родиону Малиновскому, дру
гое — Сталину.
В «Н еделе, перековавшей душу» Родзаевский описал
происшедший с ним «душевный перелом», в результате
которого он осознал преемственность, лежащую в осно
ве российской истории. Пламенному взору его открылось
единое начало, связывающее царский и советский
периоды: традиция великих завоеваний. Взяв верх над
Германией и Японией, СССР продолжил славные дела
предков и показал Родзаевскому, каким путем ему сле
довало идти. Сталин — вот новый Иван Калита, «соби
ратель московских земель».
Письмо Родзаевского маршалу Малиновскому не сох
ранилось, но представление о его содержании дает другое
интересное послание — Сталину. Семья Родзаевского со
всей горячностью отрицает подлинность письма, но
имеется ряд надежных свидетельств, подтверждающих
ее*.
Константин Владимирович начал с объяснения цели
письма:
* Вторая жена Родзаевского Неонила Ялишева в разговоре
27 августа 1974 г. утверждала, что письмо — фальшивка. Такого же
мнения был и сын Родзаевского Владимир (письмо от 15 апреля
1977 г.). В книге П. Балакшина «Финал в Китае» (т. 2, с. 122, сноска)
говорится, что письмо было написано в трех экземплярах: один был
отдан Патрикееву, судьба второго неизвестна, третий был подарен
покойным А. П. Воробчуком-Загорским музею русской культуры в
Сан-Франциско. Директор музея Николай Слободчиков не смог
отыскать этот документ; однако он помнит (письмо от 24 августа
1976 г.), что видел его, и добавляет, что его подлинность подтвердили
покойный Николай Косов (бывший полковник армии Маньчжоу-Го)
и Анатолий Скрипкин, который уехал из Харбина вместе с Родзаевским. 11 октября 1976 г. Слободчиков также высказал мнение, что
за письмо может поручиться бывший репортер газеты «Наш путь»
Илиодор Карнаух. И Скрипкин, и Карнаух живы, но получить от них
комментарии оказалось невозможным. Профессор Эрвин Оберлендер
цитирует письмо как подлинное (Е. O b e r l ä n d e r . The All-Russian
Fascist Party.— «Journal of Contemporary History», vol. 1, № 1 (1966),
р. 173). Бывший «соратник» РФ С Николай Петлин, который хорошо
знал Родзаевского и женился на его первой жене, 10 октября 1976 г.
отметил, что в августе 1945 г. душевное состояние Родзаевского было
таково, что письмо «могло быть написано». Письмо иногда фигурирует
под названием «П оезд идет на юг» — видимо, потому, что Родзаев
ский начал думать о нем во время эвакуации на юг (из Харбина в
Тяньцзинь). (Примеч. автора.)
Совсем недавно в журнале «Отечественная история» (1992, № 3,
с. 92— 100) был напечатан полный текст письма. Как утверждает публи
катор С. Онегина, его первый экземпляр находится в деле К. В. Родза
евского среди материалов «Судебного процесса по делу антисоветских
организаций агентов японской разведки...» (Примеч. переводчика.)
400
Каждый рабочий, каждый колхозник может обратиться с пись
мом к Вождю русского народа — Вождю народов Советского Союза —
товарищу И. В. Сталину. Может быть, это будет позволено и мне, рос
сийскому эмигранту, 20 лет своей жизни убившему на борьбу, казав
шуюся мне и тем, кто шел за мной, борьбой за освобождение и воз
рождение нашей Родины — России.
Я хочу объяснить мотивы существования и деятельности т. наз.
Российского фашистского союза и найти понимание мучительной драмы
т. наз. российской эмиграции. Поэтому письмо имеет не столько личное
значение, сколько пытается наметить выход из тупика многим и многим
русским людям, стремящимся принести посильную пользу Родине».
Заявив, что «письмо имеет не столько личное значе
ние», автор его тем не менее взял весьма личный тон, пу
стившись в подробный рассказ о своей жизни и дея
тельности. Он объяснил, почему он убежал из Советского
Союза и вступил в крайне антикоммунистическое дви
жение. Он вспомнил о своем разочаровании и гневе, ког
да он не смог попасть в высшее учебное заведение, не
смотря на рекомендацию школьного совета. Личные оби
ды, продолжал он, породили ненависть к коммунизму,
которая окрепла после поступления в харбинский юри
дический институт, когда Родзаевский подпал под влия
ние итальянского фашизма. Фашизм показался ему
действенным лекарством против напавших на Россию
недугов — классовой борьбы, интернационализма, за
силья евреев и холодных догм диалектического материа
лизма. Фашизм, чудилось ему, может возродить в русских
людях животворное национальное чувство, закладывая в
то же время основы для достижения социальной справед
ливости. Величайшей ошибкой, каялся Родзаевский, было
непонимание того, что СССР, в сущности, эволюцио
нирует в фашистском направлении.
Наиболее коварную внутреннюю угрозу России, про
долж ал он, представляют собой евреи, ибо их преувели
ченное национальное самосознание подрывает саму осно
ву государства. Сталин и только Сталин сумел разре
шить в России еврейский вопрос, ибо, «вырывая еврея из
замкнутой, талмудической среды, советское воспитание
превращает и еврея в мирного члена советской семьи на
родов». Российский фашизм и советский коммунизм,
утверждал он, имеют общие цели. «Соратники» Р Ф С не
понимали, что именно Сталин был их истинным
«вождем»:
401
«Н е сразу, а постепенно мы пришли к этим выводам, изложенным
здесь. Но пришли и решили: сталинизм это как раз то самое, что мы
ошибочно называли российским фашизмом: это — наш «российский
фашизм», очищенный от крайностей, иллюзий и заблуждений».
Говоря о своей работе после 1931 г., Родзаевский по
стоянно переходил от самооправдания к покаянию и об
ратно. Он признал, что антикоммунистическая направ
ленность партии была ложной, но заявил, что русские
фашисты действовали «из любви к Родине». Поддержка
Германии была роковой ошибкой — но «соратники»
искренне
верили, что Гитлер поможет России, осво
бодив ее от ига евреев. Членов Р Ф С называли «совет
скими», «американскими», «японскими» и «немецкими»
агентами, но, по признанию Родзаевского, они работа
ли в основном на Японию. Тем не менее он всегда отка
зывался выполнять японские директивы, если считал,
что они идут вразрез с интересами России. В 1937 г.
он прекратил разведывательную и диверсионную дея
тельность против СССР, и это решение в конце концов
привело к роспуску партии японцами. Напротив, Семенов
был их послушным орудием и всеми способами старался
втереться к ним в доверие. Семеновцы прибрали к рукам
Б РЭМ и несут всю ответственность за угнетение, испы
танное эмигрантами со стороны
Бюро. Родзаевский
писал, что его бегство из Харбина 13 августа 1945 г.
объясняется нежеланием участвовать в войне против
СССР:
«Сделав однажды эту страшную ошибку в войне Германии с СССР,
мы не могли ее повторить в войне СССР с Японией, начатой СССР
явно за русские национальные интересы».
Чем дальше, тем более эмоциональным становился
тон письма. В мрачных тонах описав свою жизнь в Тяньц
зине, Родзаевский заявил, что он и его «соратники»
(которых в действительности было всего трое) жаж
дут вновь обрести Родину. Он просил «Иосифа Виссарио
новича» простить его последователей — они не должны
нести ответственности за слова и действия, которые на
вязывал им он, «вож дь» РФС:
«Я готов принять на себя ответственность за всю работу Россий
ского фашистского союза, готов предстать перед любым судом, готов
умереть, если нужно. Если советской власти это надо — можно меня
убить по суду или без суда».
402
Но чтобы Сталин не поймал его на слове, Родзаевский тут же добавил, что хочет «начать новую ж изнь» в
качестве «национал-коммуниста» и «убежденного ста
линца»; желая показать, что может принести конкрет
ную пользу, он предложил свои услуги советской админи
страции в Маньчжурии. Более того, он мобилизует членов
Р Ф С во всем мире для агитации эмигрантов за возвра
щение в СССР «под сталинские знамена» из Азии, Се
верной и Южной Америки, Австралии.
Письмо завершалось страстным призывом к милосер
дию, настоящим «cri de coeur»*:
«В интересах Родины и революции я прошу Великого Сталина
и Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик об
издании гуманнейшего акта амнистии всем российским эмигрантам.
[...] Смерть без Родины, жизнь без Родины или работа против Роди
ны — ад. Мы хотим умереть по приказу Родины или в любом месте де
лать для Родины любую работу. Мы хотим все силы отдать нашему
народу и святому делу мира всего мира через победу светлых сталин
ских идей.
[...] Да здравствует Сталин, Вождь народов! [...]
К. В. Родзаевский».
Письма Сталину и Малиновскому вместе с «Неделей,
перековавшей душу» Родзаевский через Гольцева пере
дал Демьяновскому. Тот отвез их в Пекин и вручил со
труднику советского посольства Ивану Тимофеевичу
Патрикееву. Патрикеев весьма заинтересовался Родзаевским: ведь он находился в Китае с особым зада
нием — охотиться за эмигрантскими душами.
Охота
В конце второй мировой войны миллионы советских
граждан оказались разбросанными по Европе; в основ
ном они находились в Германии, Чехословакии, Ю гос
лавии и Австрии, но были и в Италии, Франции, Г о л
ландии, Дании, Норвегии. Подавляющее большинство со
ставляли пленные красноармейцы, выжившие в нацист
ских концлагерях. Из них чуть меньше миллиона пред
ставителей разных народов добровольно или по принуж
дению служили во вспомогательных войсках вермахта
* Криком души (ф р.).
403
или входили в особые воинские формирования — такие,
как Русская освободительная армия генерала Андрея
Власова, казачий корпус генерал-лейтенанта Хельмута
фон Панвица или туркестанский и кавказские батальоны
генерала Ральфа фон Хейгендорфа. Кроме
того, на
Западе оказались тысячи и тысячи мужчин и женщин,
угнанных немцами из Украины и Белоруссии и исполь
зовавшихся в рейхе в качестве рабочей силы (Ostar
beiter) . Наконец, туда попало большое число колла
борационистов и членов их семей, которые шли на за
пад вместе с отступающим вермахтом из страха перед
Красной армией, точнее — перед отрядами НКВД, сле
довавшими за ней.
Сталин хотел вернуть всех этих людей в СССР, если
нужно — силой. Предатели должны были понести на
казание. Но в понимании Сталина предателями явля
лись отнюдь не только те советские граждане, кто носил
немецкую форму или служил врагу, выполняя какие-либо
политические функции. В измене автоматически подо
зревали всех бывших пленных; если человек выходил
живым из концлагеря, это считалось доказательством
вины. Узников немецких лагерей, которые, чтобы избе
жать почти неминуемой голодной смерти, шли работать
на фабрики, зачисляли в категорию «пособников вра
га», как и русских женщин, работавших в Германии до
машней прислугой.
Сталина интересовали не только вражеские пособни
ки. Ему нужно было репатриировать даже самых стой
ких военнослужащих и гражданских лиц — ведь и они
могли подвергнуться вредному влиянию иной социаль
ной системы и иного образа жизни, что сделало бы их
потенциально опасными. После репатриации всех их по
лагалось тщательно допросить и немалому числу дать
возможность внести вклад в строительство социализма
под эгидой Г У Л А Г а .
Сталин предвидел, что многие советские граждане
(и х количество западные источники оценивают по-раз
н о м у — от десятков тысяч до двух миллионов), зная,
какая судьба ждет их на родине, не захотят возвра
щаться в СССР. Если дать им право выбора, может по
явиться новая русская диаспора не меньше той, что воз
никла в 1917— 22 гг. Сталин, однако, сумел на Ялтинской
встрече заручиться письменным обязательством англи
чан и американцев немедленно передать советским влас
тям всех советских граждан, освобожденных союзными
404
силами. В тексте Ялтинского соглашения ничего не го
ворилось о принудительной репатриации, но это подра
зумевалось по его смыслу, и на этот счет существовало
молчаливое согласие сторон. Как омерзительно ни было
использование силы для возвращения людей на родину,
англичане и американцы согласились с требованием Ста
лина из соображений политической выгоды. И х трево
жила судьба своих собственных военнопленных, осво
божденных Красной армией в немецких концлагерях
Восточной Европы и ожидающих репатриации в со
ветской оккупационной зоне.
Действуя в духе Ялтинского соглашения, в 1945—
47 гг. английские и американские власти согнали и пе
редали в советские руки около двух миллионов русских
мужчин, женщин и детей. Силу использовали редко —
обман оказался более действенным. Когда будущих ре
патриантов привозили на грузовиках в пересыльные л а
геря, расположенные по периметру советской зоны, де
лалось все, чтобы создать у них иллюзию безопасно
сти: транспаранты приветствовали их возвращение на
Родину, из громкоговорителей струилась праздничная
музыка, кухни не скупились на еду. Когда люди окон
чательно оказывались в ловушке, комедия прекраща
лась.
Порой, однако, лилась и кровь. Между 28 мая и
1 июня 1945 г. около 50 000 казаков и членов их семей бы
ли насильственно депортированы английскими влас
тями в 120 милях к юго-западу от Вены
в городке
Юденбурге на реке Мур, разделявшей английскую и со
ветскую армии. Некоторые из казаков при виде под
жидавших их красноармейцев бросались с моста, по
которому их гнали в советскую зону. Тех, кому удалось
бежать в Австрийские
Альпы, выслеживали англо
советские патрули. Основную же массу
сажали по
ту сторону Мура на грузовики, везли к железной дороге
и отправляли в СССР, где, в зависимости от звания
и послужного списка, кого ждал лагерь, а кого — рас
стрел.
Среди тех, кого передали в Юденбурге, были эми
гранты, покинувшие Россию четверть века назад во вре
мя гражданской войны — уж их-то никоим образом
нельзя было зачислить в советские граждане. И х де
портация не предусматривалась Ялтинским соглашением,
но в послевоенной неразберихе на такие мелочи не об
ращали внимания.
405
Без сомнения, Сталин особенно старался захватить
бывших белых военачальников, с которыми он и другие
большевики яростно сражались в 1918— 22 гг. Хотя в
1945 г. в живых оставалось не так уж много прежних
большевистских вождей, Сталин, как представляется, по
лучил определенное удовлетворение от расправы с раз
битыми, но несдавшимися реликтами царской эпохи —
суды приговаривали их к повешению, отказывая им
даже в последнем праве солдата на пулю. Один такой
трофей — казачий генерал Андрей Шкуро, принимавший
Вонсяцкого в 1938 г.,— был как раз депортирован в
Юденбурге.
Но одно дело Европа, другое дело — Дальний Вос
ток. Там руки у Сталина были развязаны только в
оккупированной советскими войсками Маньчжурии.
Вслед за Красной армией появлялись отряды Н КВ Д с
большими списками эмигрантов, которых следовало
арестовать, вывезти в СССР и судить по 58-й статье
уголовного кодекса 1926 г. за измену Родине, помощь
международной буржуазии, шпионаж или какую-либо
другую антисоветскую деятельность. Особое внимание
было уделено сотрудникам Б РЭМ, членам монархических
и казацких организаций, Русского общевоинского сою
за, Союза мушкетеров и, конечно, Российского фа
шистского союза. С помощью своих людей, действо
вавших внутри этих организаций — таких, как Матковский в Р Ф С и Наголян в бригаде Асано,— органы быст
ро выловили кого надо и отправили в тюрьмы Воро
шилова, Хабаровска и Читы ждать суда. Светила вро
де атамана Семенова, генералов Вержбицкого и Бакшеева посылались прямо в Москву, где шла подготовка
к открытым судебным процессам.
Однако к югу от Великой Стены, в самом Китае,
у советских органов не было такой свободы действий.
Чан Кай-ши не участвовал в Ялтинском соглашении.
Генералиссимус вовсе не собирался высылать русских
эмигрантов и советских дезертиров. Поэтому Москве
пришлось применить в Китае более мягкий метод. Эми
грантов заманивали «домой», взывая к их национальному
чувству и играя на их одиночестве.
Этот мягкий метод осенью 1945 г. принес богатый
урожай заблудших душ. В октябре в Шанхай при
ехал советский уполномоченный и огласил Указ Пре
зидиума Верховного Совета о прощении всем эмигран
там. Советские дипломаты клялись, что изгнанников
406
ждет на родине теплая встреча. Не пострадают они и в
материальном отношении. Эмигранты могут взять с со
бой все свое имущество, включая пианино и автомобили,
и вправе селиться где пожелают. До Находки можно
добраться пароходом, оттуда до места назначения —
по железной дороге.
Хотя тысячам простых русских людей, находившихся
в Китае, достаточно было подобных заверений, «труд
ные случаи», каковыми являлись «белогвардейцы», имев
шие веские причины опасаться возвращения в СССР, тре
бовали более изощренной тактики. Именно к этим «труд
ным случаям» было приковано наибольшее внима
ние НКВД. Чтобы захомутать такого человека, нужен
был специалист особого типа. Простое похищение
не годилось, оно вызвало бы шум и напугало бы дру
гих эмигрантов. Тут скорее успеха мог добиться
высококвалифицированный рекламный агент «новой
России». В этой роли с блеском выступал Иван Патри
кеев.
Патрикеев, которому исполнилось только тридцать
пять лет, занимал ответственную должность в советском
консульстве в Бэйпине; это был дипломат с мягкими ма
нерами и приятным открытым лицом. В отличие
от коллег, он охотно сходился с эмигрантами. Он про
являл к ним не только любезность, но и сочувствен
ный интерес, знал их нужды. Нередко он предлагал
им помощь. Но отнюдь не личными пристрастиями
объяснялась эта забота об эмигрантском благосостоя
нии. Она нужна была, чтобы выполнить особое задание
Москвы — обеспечить репатриацию в «трудных слу
чаях».
В своем деле Патрикеев проявил настоящую хватку
и знание человеческой души. Первым делом он тщатель
но выяснял прошлое каждого объекта и особенности его
характера. Затем он знакомился с человеком и завоевы
вал его доверие. Никогда не проявляя спешки, он дей
ствовал с максимальной осмотрительностью, чтобы не
возбудить подозрений у русских эмигрантов, китайского
правительства и самой жертвы.
Первой большой удачей Патрикеева стал генерал
Лев Власьевский — шестидесятидвухлетний
«Семено
ве ц» и последний начальник Б РЭМ. За пять дней до
советской оккупации Харбина Власьевский и его семья
уехали в Тяньцзинь на особом поезде. По слухам, он по
кинул Харбин неохотно — ведь там оставался богатый
407
дом, не говоря уже о друзьях и воспоминаниях. Узнав
об этом,
Патрикеев осторожно навел справки среди
друзей Власьевских и выяснил, что жена и сын генерала
еще менее, чем он, довольны жизнью в Тяньцзине.
Тогда Патрикеев окольным путем завязал с женой
Власьевского знакомство, и вскоре она уже просила со
ветского дипломата встретиться с ее мужем и сыном.
Патрикеев охотно согласился побеседовать с ними
«как русский человек с русскими людьми».
Встреча состоялась в один из вечеров на квартире
бывшего сотрудника Б РЭМ, теперь активно работавшего
в тяньцзиньском Обществе советских граждан. Патри
кеева представили генералу, и он немедленно перешел к
делу, отбросив формальности и тут же покорив всех
естественностью поведения. Намекая на сталинские
чистки 30-х годов, Патрикеев заметил, что в Советском
Союзе наступили новые времена и простые люди могут
теперь жить в мире и безопасности. Затем он описал
обстановку всеобщего братания, которая якобы царила в
Харбине. Осторожно коснувшись побега Власьевского,
он сказал, что понимает вынужденность этого шага, пред
принятого «под дулом японского револьвера». Легко до
гадаться, как тоскует вся семья по своему харбинскому
дому. Сомнения относительно возвращения естественны,
хотя и беспочвенны. Генерал, с жаром продолжал Пат
рикеев, может лично убедиться в их беспочвенности,
если на несколько дней прибудет в Харбин в качестве
гостя народного комиссариата иностранных дел. Его
безопасность, безусловно, будет гарантирована. Он в
лю бое время может приехать в Бэйпин и обсудить все
с советским послом.
Власьевский призадумался, но наживку проглотил
не сразу. Потребовалось еще несколько дружеских встреч
с Патрикеевым и просоветски настроенными эмигран
тами, а также немалое давление со стороны жены,
чтобы генерал начал давать слабину. Важную роль
в его обращении сыграл Геннадий Левитин, один из
помощников Патрикеева, ловко использовавший но
стальгию Власьевского. Он уверял генерала, что по
возвращении в С С СР он получит пост городского го
ловы в своей родной Чите. В конце концов Власьевский
дал себя уговорить. Он знал, что Семенов и Бакшеев,
два его ближайших сподвижника, арестованы и отправ
лены в Москву. Здравый смысл должен был подсказать
ему, какая судьба им уготована, но он уверовал в то, что
408
они уже на свободе и служат отечеству. Впрямую спро
сить о них Патрикеева он, видимо, не решился.
Через несколько недель Власьевский окончательно
сложил оружие и принял предложение Патрикеева.
Вдвоем они отправились в Бэйпин, откуда на советском
самолете вылетели в Синьцзин (переименованный в
1945 г. в Чанчунь), где Власьевский неожиданно удо
стоился приема у самого маршала Малиновского. Хотя
в Харбин он так и не попал, гостеприимство, оказанное
ему в Чанчуне, произвело на него столь глубокое впе
чатление, что в Тяньцзинь он вернулся убежденным
сторонником репатриации.
Прошло еще несколько недель, и в середине октября
Власьевский и его семья, тепло попрощавшись с Патри
кеевым, поездом отправились в Бэйпин. Они от души по
благодарили его за то, что он помог им начать новую
жизнь. В Бэйпине они сели на советский самолет, кото
рый, как они ожидали, должен был доставить их в Хар
бин для радостной встречи с домом и друзьями. Но
самолет взял курс на Читу. Вместо делегации местных
жителей, приветствующих нового городского голову,
Власьевского ждали там люди из НКВД, которые от
делили его от жены и сына и посадили на другой само
лет. На нем генерал вылетел в Москву, где его, как и
Семенова с Бакшеевым, отправили прямехонько на
Лубянку.
Патрикеев положил глаз на Родзаевского задолго
до того, как покончил с Власьевским. Родзаевский обе
щал стать еще более важным приобретением. Если ге
нерал представлял всего лишь старую «Б елую гвар
дию», то Родзаевский воплощал в себе предмет еще не
остывшей народной ненависти — фашизм. Он должен
был хорошо смотреться на московском показательном
процессе, являя собой живую связь между белым дви
жением и немецким фашизмом вкупе с японским импе
риализмом. Чтобы прощупать почву, Патрикеев поручил
нескольким рядовым сотрудникам вновь открывшегося
советского консульства в Тяньцзине пригласить Род
заевского на обед и послушать, что он скажет.
Тем временем Родзаевский переживал мучительные
колебания по поводу своей новой религии. Он предавался
то горячечным видениям журналистской карьеры в
СССР, то паническому страху. Демьяновский и Короб
409
ков, с которыми Родзаевский успел познакомиться лич
но, убеждали
его не терять времени и предложили
устроить встречу с полезным человеком по фамилии
Патрикеев. С другой стороны, Николай Мартынов (быв
ший инспектор полиции и похититель Каспе, бежавший
вместе с Родзаевским из Харбина) настаивал, что Демьяновскому и советским обещаниям верить нельзя. Чутье
полицейского говорило Мартынову, что Родзаевского
заманивают в ловушку. Но доказать это он не мог.
Судьба Семенова и Бакшеева по-прежнему была неиз
вестна. По Тяньцзиню разгуливал Власьевский, с востор
гом рассказывавший о том, как его принимал в Чанчуне
маршал Малиновский. В конце концов Родзаевский дал
Мартынову слово, что до встречи с Патрикеевым по
едет в Бэйпин и посоветуется с человеком, чье мнение
значит для него очень много,— архиепископом Виктором,
главой православной миссии в Китае.
Виктор без обиняков посоветовал Родзаевскому
ехать из Северного Китая как можно дальше, ибо, по слу
хам, китайские власти собирались выдать всех, кто был
связан с РФС, советскому правительству.
Пока Родзаевский обдумывал предостережение Вик
тора, Гольцев один съездил в Бэйпин, где встретился с
Патрикеевым.
Совершенно
очарованный
советским
дипломатом, он стал упрашивать Константина Владими
ровича повидаться с ним лично. Воодушевление Гольцева возымело действие: в конце сентября они поехали
в Бэйпин вдвоем, чтобы поговорить с человеком, которого
Власьевский превозносил как ангела милосердия.
Патрикеев явно произвел на Родзаевского хорошее
впечатление, так как последний быстро перешел к воп
росу о репатриации, заявив, что хочет вернуться в
СССР, но на определенных условиях. Об условиях Пат
рикеев промолчал, но самолюбию Родзаевского польстил.
Понимающе глядя на свою жертву, он заметил, что
такой человек нужен родине. Более того, «преступно»
(он умел найти нужное слово) губить за границей столь
многогранный талант. Россия стоит перед лицом новых,
еще более тяжелых испытаний. Бывшие союзники —
англичане и американцы — хотят воспользоваться ее
людскими потерями и экономической разрухой и актив
но вынашивают
империалистические планы. В такое
время у истинного русского патриота есть лишь один
путь — на родину. У Родзаевского есть все данные,
чтобы послужить своему народу в качестве журналиста410
агитатора. Вернувшись в СССР, он сможет издавать га
зету для соотечественников за рубежом. Для него и для
его последователей, которые пожелают поехать вместе с
ним, репатриация может происходить поэтапно: снача
ла — пребывание в советском посольстве в Бэйпине,
затем — воссоединение с семьей в Харбине, и наконец —
отъезд на родину.
Возбужденный и польщенный, Родзаевский провел
несколько дней в разговорах с друзьями. Гольцев и Мигунов приняли слова Патрикеева на веру. Сеньжин и
Вера Яньшина были настроены скептически. Марты
нов тоже.
В начале октября Родзаевский известил Патрикеева
о своей готовности приступить к первому этапу ре
патриации, а именно перебраться в Бэйпин, в советское
посольство. Патрикеев немедленно отдал необходимые
распоряжения. В пять часов утра в назначенный день
Родзаевскому, Гольцеву и Мигунову следовало находить
ся в условленном месте на Виктория-роуд в Тяньцзине,
откуда Левитин должен был на автомобиле отвезти их
в Бэйпин. Никто, кроме них троих, не должен был
знать об их намерении.
Казалось, все было решено — но Родзаевский снова
заколебался. В ночь перед отъездом он не мог уснуть.
В час он позвонил
Мартынову, рассказал ему все и
пожаловался, что его гложет тревога. Страх и злоба
мешались в его словах, когда он сказал, что чувствует се
бя пешкой в обширном советском плане.
Но в пять утра, как и было условлено, три человека
стояли на Виктория-роуд, держа в руках скудные по
житки. Подъехал Левитин и жестом попросил их садить
ся. Не сказав ни слова, они повиновались. Никто их не
провожал.
Следующие три недели Родзаевский, Гольцев и Мигунов жили в здании советского посольства в Бэйпине —
большом, но весьма
запущенном каменном доме с
решетками на окнах. Гольцеву и Мигунову разреша
лось в случае необходимости выходить в город, но
Родзаевскому Патрикеев посоветовал этого не делать
ради его собственной безопасности. В утешение быв
ший «вож дь» получил просторную светлую комнату,
где кроме кровати стояли письменный и обеденный
столы. Внимательный к нуждам дорогого гостя, Патри
кеев позаботился и о пианино.
Гольцев и Мигунов пользовались полной свободой
411
и проводили немало времени в городе. Иногда Патрикеев
давал им поручения. Например, он велел им съездить
к архиепископу Виктору и попросить его ускорить пе
ревод бэйпинской православной миссии в лоно Москов
ской патриархии. Он отправил их в Тяньцзинь за Нико
лаем Мартыновым, которого Родзаевский хотел уви
деть до отъезда в Харбин. Получив заверения в полной
неприкосновенности, Мартынов согласился поехать.
Родзаевский, у которого была масса свободного
времени, вовсю трудился за письменным столом, разво
рачивая письмо Сталину в еще более подробную ис
поведь. Патрикеев был этим доволен и просил особен
но детально описать сотрудничество с Квантунской
армией. Одинокими вечерами Родзаевский играл на
пианино.
Но вечером 24 октября Родзаевскому было не до пиа
нино: к нему пришли Гольцев, Мигунов и Мартынов.
Около девяти часов дверь неожиданно распахнулась, и
вошел Патрикеев в сопровождении троих плотных муж
чин в сапогах и военной форме с голубыми погонами
и петлицами, что позволяло узнать в них особистов.
Родзаевский и те, кто был с ним, вскочили на ноги.
Не сказав ни слова, Патрикеев прошел к письменному
столу, на котором лежали бумаги Родзаевского, и сел.
Светловолосый майор Н К В Д лет 35— 40 тяжело опус
тился на стул напротив Патрикеева. Два других офи
цера встали рядом с начальником.
Молчание длилось несколько секунд; наконец Мар
тынов, постаравшись придать голосу побольше твердости,
спросил вновь прибывших, как к ним обращаться.
— Называйте как хотите, нам безразлично,— отве
тил светловолосый офицер и слегка развязно пожал
плечами.
Услышав ответ, двое особистов усмехнулись. Вошед
шие оказались явно навеселе, но по их поведению было
видно, что пришли они не просто так. Гольцев и Ми
гунов сидели молча, уставившись в пол. Родзаевский, ко
торого бросило в дрожь, затравленно озирался. Его
вид сильно забавлял офицеров НКВД. Патрикеев, не
реагируя на разлитое в воздухе напряжение, глубоко
мысленно глядел в пространство.
Но Мартынов был настроен решительно. Он спросил
майора, на каких основаниях Родзаевский возвращается
в СССР. Тот ответил, что, согласно приказу маршала Ма
линовского, все эмигранты, независимо от их прошлого,
412
имеют право вернуться на родину. Не удовлетворенный
ответом, Мартынов спросил, почему Верховный Совет не
издаст официальное постановление. Притом это поста
новление не должно иметь оттенка амнистии, так как
эмиграция не считает, что, покинув родину, она совер
шила преступление. Майор сказал, что пока репатриация
проводится на доверии русских людей, попавших за
границу. Затем он обратился к Родзаевскому и начал за
давать ему вопросы о Маньчжоу-Го, о положении рус
ских эмигрантов при японском правлении, о Квантунской
армии и о бригаде Асано. Родзаевский выдавливал
из себя ответы еле слышным голосом; наконец вме
шался Гольцев и начал говорить от имени «вож дя».
Послушав его, майор снова повернулся к Родзаевскому.
Вежливо, почти вкрадчиво он поинтересовался, чем тот
занимался в Харбине. Родзаевский оживился и, посте
пенно обретая уверенность, стал описывать свою орга
низационную и пропагандистскую работу, рассказал, как
издавал
газету «Н аш путь». Тут майор прервал его:
— Для вас найдется много работы на родине. На
такой труд спрос у нас большой. К тому же вы, вероятно,
хорошо знаете многих общественно-политических дея
телей в Маньчжурии?
— Да, хорошо. Знаю всех.
— Это для нас особенно ценно, так как там сейчас
такая неразбериха, что без людей, знающих хорошо
обстановку, трудно разобраться. Вот вы нам и могли бы
помочь в этом, чтобы поменьше произошло ошибок в
оценке людей, в определении их качеств и недостатков.
Майор явно нашел верный тон, ибо Родзаевский, по
забыв страх, так и засиял. Мартынов решил воспользо
ваться благоприятным моментом и спросил о Семенове.
Майор ответил не задумываясь:
— А, Семенов? Да, да, я его на своем самолете отво
зил в Читу, где он был принят весьма хорошо. Сразу
же по занятии нашими частями Дайрена и Какахаши он
сам, как рассказывали мне, явился к нам и до моего при
езда за ним пользовался полной свободой. Думаю, что с
ним ничего не случилось. Ни у кого нет оснований боять
ся, если он сам пожелал вернуться на родину.
Два других офицера переглянулись — мысль о том,
что с Семеновым что-нибудь может случиться, вызвала у
них улыбки.
Мартынов, все еще неудовлетворенный, начал спра
шивать майора о судьбе Нечаева, но тут Патрикеев встал
413
и сказал, что время позднее и пора расходиться. Затем,
не меняя тона, он мимоходом спросил светловолосого
офицера:
— Товарищ Гусев, вы завтра летите?
В комнате словно разорвалась бомба. Четверо эми
грантов безмолвно уставились друг на друга, ошеломлен
ные внезапностью, с которой определилась судьба троих
из них. Гусев, делая вид, что ничего не случилось, не
брежно ответил, что да, если позволит погода. Потом, по
вернувшись к Родзаевскому, он с вымученной улыбкой
добавил:
— Я доволен, что мы так открыто и откровенно по
беседовали сегодня, это поможет нам в будущем лучше
понять друг друга и наладить общую работу против вра
гов Советского Союза.
Когда Патрикеев с особистами вышли из комнаты,
Родзаевский принялся клясть себя на чем свет стоит.
Он говорил то, чего не следовало. Он произвел небла
гоприятное впечатление. Гольцев и Мигуновушли спать,
размышляя каждый о своем. Оставшись наедине с
Родзаевским, Мартынов попытался убедить его не ехать.
Еще есть время изменить решение. Ночью можно уйти
из посольства. Константин Владимирович посмотрел на
друга скорбными глазами.
— Нет, дверь захлопнулась, возврата нет. За мой
опыт забежать вперед и опять назад может заплатить
семья моя, а я этого никак не могу допустить.
Утро 25 октября 1945 г. выдалось ясное — в самый
раз лететь. Мартынов, который провел ночь в посольстве,
застал Родзаевского молящимся перед иконкой. Бывший
полицейский в последний раз попытался отговорить его
от отъезда: еще не поздно передумать и спасти свою
жизнь. Родзаевский, осунувшийся от бессонницы и со
слезами на глазах, покачал головой. Потом он порывисто
встал и обнял Мартынова.
В эту минуту вошел майор Гусев, неодобрительно
посмотрел на прощавшихся и спросил Родзаевского, го
тов ли он. Пора было ехать на аэродром. Оттуда им пред
стояло лететь в Чанчунь. Гусев дал Родзаевскому до
кументы, удостоверяющие, что он советский лейте
нант,— так было нужно, чтобы не возбуждать подозрений
у китайских чиновников. Подобными же бумагами снаб
дили Гольцева с Мигуновым и Сеньжина, который при
шел утром, второй раз передумав и согласившись л е
теть со своим «вож дем» и «соратниками».
414
На вопрос Мартынова, куда отправят Родзаевского
из Чанчуня, майор Гусев ответил, что в. Хабаровск или
Владивосток «д ля ознакомления с постановкой со
ветского газетного дела». Немного освоившись, он по
лучит должность в какой-нибудь газете или на радио,
причем, по всей вероятности, в той части страны, где
сам захочет.
Когда все вышли на улицу, там уже ждали два авто
мобиля. В первый из них сели Родзаевский, Гольцев,
Мигунов и Гусев, во второй — Сеньжин с двумя осо
бистами.
Патрикеев сердечно попрощался с репатриантами.
Пожав всем руки, он пожелал им счастливого пути и
успеха на родине. Мартынов молча стоял поодаль, в по
следний раз (он был в этом уверен) глядя на человека,
который когда-то обещал, что вернется в Россию осво
бодителем.
Когда машины тронулись с места, Патрикеев пома
хал им вслед. Дипломат был доволен. Он чувствовал опре
деленную профессиональную гордость. Без всякого при
нуждения он заманил в ловушку еще одного злейшего
врага Советского Союза.
Мартынов поспешно попрощался и в одиночестве вер
нулся в Тяньцзинь. Через некоторое время там про
шел слух, что из Чанчуня Родзаевского через Читу от
правили в Москву и вместе с Семеновым, Власьевским
и Бакшеевым поместили на Лубянку. Мартынов обычно
не верил слухам, исходившим из СССР. Но на этот раз
он почувствовал, что так оно и есть.
Суд
Вечером 26 августа 1946 г. генерал-полковник
юстиции Василий Васильевич Ульрих открыл заседание
Военной коллегии Верховного суда СССР. В свои пять
десят шесть лет Ульрих был опытным исполнителем ста
линских приказов. В течение двадцати лет он председа
тельствовал на всех главных показательных процессах
предателей и членов антипартийных групп: Каменева
и Зиновьева, Тухачевского, Радека и Пятакова, Бухарина.
Его мясистое лицо, которое в 30-е годы то и дело перека
шивала саркастическая гримаса, теперь застыло в зло б
ной усмешке, которую неопытные наблюдатели считали
признаком добродушия. Богатая событиями судебная
415
карьера Ульриха была в основном посвящена расправам
с
коммунистами — ветеранами
революции,
генера
лами Красной армии и другими внутренними врагами.
Правда, несколькими месяцами раньше он судил компа
нию поляков за противодействие освобождению. Но вот
теперь перед ним и его коллегами предстали преступни
ки иного сорта — заядлые антикоммунисты, по меньшей
мере в прошлом. «Правда» назвала их «руководителями
антисоветских белогвардейских организаций и аген
тами японской разведки».
В этот вечер и в последующие три дня маленький зал
был до отказа набит привилегированными зрителями,
пришедшими посмотреть на необычайный судебный
процесс. Помимо советских и иностранных журналистов,
в зале сидели десятки заслуженных генералов и аппарат
чиков. Внимание всех было приковано к восьми бледным
мужчинам в казенной одежде, сидевшим в два ряда и
окруженным рослыми охранниками с примкнутыми шты
ками. Самому
младшему из подсудимых было три
дцать пять лет, самому старшему — семьдесят три.
Среди них находились почти легендарные личности; име
на других мало кто знал. Государственный обвинитель
генерал-лейтенант юстиции А. П. Вавилов назвал всех
«семеновцами», хотя на самом деле таковыми являлись
только трое: сам атаман и двое его сподвижников — ге
нерал-лейтенант Алексей Проклович Бакшеев и генералмайор Лев
Филиппович Власьевский. Двое из остав
шихся пяти открыто называли себя фашистами: «вож дь»
Р Ф С Константин Владимирович Родзаевский и его
секретарь Лев Павлович Охотин. Монархист-мафиози из
Восточной Маньчжурии Борис Николаевич Шепунов был
смертельным врагом Родзаевского с 1940 г., когда он ор
ганизовал расстрел двадцати четырех «соратников» в
Муданьцзяне. Иван Адрианович Михайлов, в прошлом
министр финансов в омском правительстве адмирала
Колчака,
работал советником японской военной раз
ведки в Маньчжурии. Наконец, князь Николай А лек
сандрович Ухтомский в гражданскую войну служил в
кавалерии и успешно воевал с красными под Казанью,
а потом колесил по Европе и Восточной Азии в качест
ве газетного репортера.
Один за другим все восемь подсудимых признали се
бя виновными в государственных преступлениях: шпио
наже, диверсии, терроризме, вооруженной борьбе про
тив советского государства. Все до одного сознались,
416
что были японскими шпионами. Некоторые добавили,
что работали и на немецкую разведку.
Семенов, который был звездой процесса, давал по
казания первым. Его крупную голову покрывала седая
щетина, его легендарные закрученные усы побелели;
атаман говорил суду то, что суд хотел от него услышать.
Он вспоминал, как перед первой мировой войной вел
казаков с шашками наголо в атаку на безоружных заба
стовщиков, как в 1917 г. в Петрограде намеревался арес
товать и расстрелять Ленина, как во время гражданской
войны с помощью японцев собрал пятидесятитысячную
армию, которая жгла деревни и
расправлялась с
коммунистами по всему Забайкалью. Перейдя к более
близким временам, он сообщил, что японцы предложили
ему 20 миллионов иен за согласие возглавить восстание
в СССР (он отверг сделку, посчитав, что цена слиш
ком низкая). Во время второй мировой войны он орга
низовывал шпионские школы и вместе с командова
нием Квантунской армии вынашивал планы захвата
азиатской части России. В заключение он выразил ра
дость по поводу победы СССР над Германией.
Бакшеев и Власьевский давали показания в том же
ключе. Бакшеев начал перечень своих преступлений с
1906 г., когда он силой подавил революционные вол
нения в Харбине. Оба сознались, что формировали
белогвардейские части. Шепунов говорил то, что ему ве
лели, умалчивая о своих преступлениях против эмигран
тов. Михайлов каялся в том, что помогал японцам за
сылать шпионов в СССР накануне предполагаемого
японского вторжения в Сибирь в 1941 г.
Больше всех усердствовал в саморазоблачении князь
Ухтомский, который подробно рассказал о том, как он
«фабриковал антисоветские выдумки» для немецких и
японских спецслужб. Считая, что двух держав мало, и,
возможно, желая намекнуть на Англию и С Ш А, Ульрих
прервал показания Ухтомского и сделал замечание, ко
торое отметили все находившиеся в зале суда:
— Разумеется, вы получали деньги и от других сек
ретных служб, кроме японских и немецких, но пока нас
интересуют только японские и немецкие.
Князь в раскаянии поник головой, затем в блокнотах
репортеров появились его слова:
— Самым счастливым днем моей жизни был тот
день, когда советские органы арестовали меня в Дайрене.
Тридцатидевятилетний Родзаевский и тридцатипяти14— 150
417
летний Охотин были намного моложе всех остальных
подсудимых; оба по возрасту не могли принимать участия
в гражданской войне. Но в случае Родзаевского этот
недостаток с лихвой возмещало его усердие в анти
советской деятельности в менее давнем прошлом. Он
сознался, что стал японским шпионом в восемнадцать
лет — сразу же после побега в Маньчжурию в 1925 г.,—
и сказал, что РФ О была тесно связана с генералами
Араки Садао и Койсо Куниаки. Назвав себя «фашист
ским идеологом», бывший «вож дь» описал партийную
форму одежды, эмблемы, песни и приветствия. Он рас
сказал суду о своем участии в маньчжурском инциденте,
рассказал, как инсценировал пограничные стычки и ру
ководил шпионской школой. Он в подробностях по
ведал о том, как «Н аш путь» и «Н ация» поливали грязью
СССР, и заявил, что служил не только японцам, но и
немцам. Он, однако, не упомянул ни о письмах Сталину
и Малиновскому, ни о своей характеристике Сталина
как величайшего российского фашиста. Анастасия Вонсяцкого он назвал американским коллегой по шпионажу,
а ссору с ним обошел стороной.
Чтобы суд и зрители не подумали, что подсудимые
преувеличивают свои преступления, государственный
обвинитель Вавилов допросил в качестве свидетелей се
мерых видных офицеров Квантунской армии, в том числе
Акикусу Сюна, который подтвердил, что Родзаевский
бы л «очень активным японским агентом».
29 августа помощник государственного обвинителя
полковник юстиции Кульчицкий изложил доводы обвине
ния. После этого в первый раз взял слово представитель
защиты, который признал вину подсудимых, но попросил
смягчить им приговоры ввиду их чистосердечного раская
ния. Затем каждый из подсудимых сказал несколько
слов. Все повторили, что считают себя виновными. О ми
лосердии попросил один Семенов.
Посовещавшись с коллегами, Ульрих зачитал поста
новление суда. Все подсудимые были признаны ви
новными в нарушении многих пунктов статьи 58 У го
ловного кодекса РС Ф С Р. Семенова «как злейшего врага
советского народа» приговорили к смертной казни
через повешение с конфискацией всего принадлежащего
ему имущества. Родзаевский, Бакшеев, Власьевский, Ш епунов и Михайлов были приговорены к расстрелу с
конфискацией имущества. Князя Ухтомского и Охотина,
«учитывая их сравнительно меньшую роль в антисовет418
ской деятельности», присудили соответственно к двадца
ти и пятнадцати годам каторжных работ и конфиска
ции имущества.
30 августа 1946 г. Константин Родзаевский в пол
ной мере наконец вкусил «новые грандиозные задачи».
Вместе с другими пятью приговоренными, среди
ко
торых было двое его соперников и один смертельный
враг, он был казнен в подвале Лубянки, всего в несколь
ких сотнях шагов от резиденции его последнего куми
ра, его настоящего вождя Иосифа Сталина.
Глава
XX
П ЕРЕВОПЛОЩ ЕНИЕ
Содержать в порядке воздушные замки —
недешевое дело.
Эдвард Джордж Булвер-Литтон
Движение русских фашистов скончалось задолго до
финала второй мировой войны: в Германии его ликви
дировало гестапо, в Маньчжурии его подавили японцы,
в Соединенных Ш татах его затравил честолюбивый про
курор. Ближневосточная, австралийская и южноаме
риканская ветви быстро засохли из-за отсутствия средств
и руководства. Некоторые видные русские фашисты —
Константин Родзаевский, Александр Болотов и, вероят
но, Борис Тедли — были убиты. Однако большая часть
«соратников» и даже один «вож дь» продолжали жить,
а порой и преуспевать в послевоенном мире. И х жизнь
красноречиво говорит о человеческой гибкости и при
способляемости перед лицом невероятных превратно
стей судьбы.
Возвращение домой
Отвечая в 1937 г. в «Девятнадцатой лунке» на вопро
сы агента Ф БР, Анастасий Вонсяцкий заметил, что пос
ле того, как Национальная Революция опрокинет со
ветский режим, он не собирается безвыездно жить в Рос
сии и будет наезжать в Томпсон, ибо где же еще ему
играть в гольф. Ж елаемое осуществилось наполовину:
Национальная Революция
не состоялась, зато Алекс
14* *
419
после всех приключений получил назад свой Томпсон
и куиннатисетскую площадку.
Х отя пятилетний срок, который Вонсяцкий отбывал
в Спрингфилде (М иссури), истекал 21 июня 1947 г.,
он бы л за хорошее поведение освобожден условно
26 февраля 1946 г. Последняя запись в его тюремной
истории болезни содержит вывод о том, что за три года
и семь месяцев наблюдения пациент не проявил призна
ков паранойи или иных нарушений психики. Болезни бы
ли чисто соматические: фиброз легкого, грипп, воспале
ние десен; он также очень страдал из-за запрета коротко
стричь волосы. В целом он «прекрасно адаптировался»
к тюремным условиям.
Когда настал день освобождения, Вонсяцкий получил
от надзирателя билет на поезд и ряд наставлений. Он по
кидал тюрьму на определенных условиях: ему нельзя
было выезжать за пределы Коннектикута, он должен
был регулярно отчитываться перед полицией, и ему пред
писывалось воздерживаться от политической деятель
ности. Эти три ограничения действовали до истечения
всего пятилетнего срока. Впрочем, последнее из них вряд
ли было необходимо. Советские военные победы отняли
у Алекса малейшую надежду на Национальную Револю
цию и, по крайней мере на время, отбили у него охоту к
политике.
Через два дня Алекс прибыл в Провиденс на вок
зал Юнион-Стейшн. Он похудел и постарел; желтоватокоричневый костюм был ему велик. Бледные и впалые
щеки не сохранили и следа довоенного румянца. Он сла
бо улыбнулся Мэрион и Наташе, которые бросились
к нему по перрону. После объятий и слез они, держась
за руки, отправились подкрепиться в отель «Билтмор».
Рядом уже вился репортер местной газеты «Ивнинг
буллетин», которого интересовали планы Анастасия.
«Я буду жить дома и заниматься своими делами»,—
устало отвечал «граф ». Стало ясно, что это уже не тот
человек, которого так хорошо помнили репортеры.
Однако после нескольких дней отдыха в «Д евят
надцатой лунке» к Анастасию стали возвращаться коекакие прежние привычки. Одним из первых начинаний
явилось, коллекционирование газетных вырезок с сооб
щениями о его выходе из тюрьмы.
У Алекса еще оставалась одна проблема с органами
правосудия, которая могла обернуться серьезными ос
ложнениями. В 1942 г. коннектикутский окружной про
420
курор Джозеф Куни на выездной судебной сессии в Харт
форде выдвинул иск о лишении Вонсяцкого американ
ского гражданства. Защищал Анастасия нанятый Мэри
он адвокат У. Артур Кантримен. Когда его выпускали
из тюрьмы, федеральный судья Кэрролл Хинкс еще рас
сматривал это дело. Лишь 3 апреля 1946 г., когда Хинкс
принял окончательное решение в пользу Вонсяцкого,
А^екс мог облегченно вздохнуть — ему не нужно было
бояться депортации
в СССР, где его ждала судьба
Шкуро, Семенова и Родзаевского.
Помимо возвращения домой и сохранения граждан
ства, у Вонсяцкого оставалось мало поводов для ра
дости. В Томпсоне и Патнэме его избегали. С ним пе
рестали знаться даже прежние друзья, его приглаше
ния на гольф игнорировались. На куиннатисетской пло
щадке часто можно было видеть «графа», играющего с
самим собой. Кроме Мэрион, Наташи и Льва, лишь па
рикмахер Орландо, невзирая на бесчестье, остался ве
рен старой дружбе. Но он жил в Провиденсе, за преде
лами штата, и до поры до времени был недосягаем.
Когда 21 июня 1947 г. кончился пятилетний срок, Вонсяцкий почувствовал себя птицей, выпущенной из клетки.
Он полетел в Голливуд, потом в Сан-Франциско. Неиз
вестно, ждала ли его в Калифорнии какая-нибудь таин
ственная «мадам Такита», но энергия «граф а» искала
выхода, и, оставшись без политики, он вскоре пустился
в любовные похождения. Давая в Сан-Франциско ин
тервью газете «Новое русское слово», Алекс вздыхал:
«Я нес крест ради русской эм и грац и и »(*). Он позабыл
сказать о том, какой крест несла ради него Мэрион —
и продолжала нести, пока он играл роль русского сатира.
В тех историях, что по сию пору рассказывают о
Вонсяцком в Томпсоне, отделить правду от вымысла
невозможно. После второй мировой войны начался но
вый виток Вонсяцкианы, когда в «граф е» стали видеть
уже не военную, а сексуальную угрозу американской
безопасности. Когда вскоре после войны закрылась шко
ла для девочек Хоу-М аро — по всей видимости, из-за
пожара,— распространились слухи, что виноваты в
этом набеги похотливого «графа». Люди шептались о
том, как Алекс пускался в бега с женщинами легкого по
ведения, а потом писал Мэрион: «Пришли мне денег, что
бы я мог вернуться домой»; как он нанимал шлюх в
нью-йоркских отелях и присылал Мэрион счета. Х о
дили даже разговоры, что Мэрион не только не вос
421
ставала против подобного разврата, но и действительно
платила по счетам, сняла мужу коттедж для свиданий
и заботилась о его незаконнорожденных детях. Без
сомнения, в основном эти истории были плодами вос
паленного воображения. Но даже если не брать в рас
чет всех
этих экстравагантностей, все равно видно,
что интерес Анастасия к прекрасному полу с годами не
ослабел. Мэрион, которой было около семидесяти, могла
ему помочь только деньгами и сочувствием.
В начале 1948 г. Анастасий наконец нашел женщину,
непредсказуемая страстность которой была сравнима
с его собственной. Он встретил ее не в Нью-Йорке и не
в Сан-Франциско, но в городе, само название которого
заставляло его
сердце биться сильнее,— в СентПитерсберге.
Флоридский закат
В конце 1947 г. Лев и Наташа Мамедовы закрыли свой
ресторан «Русский медведь» и переехали в СентПитерсберг (Ф лор и д а). Их потянуло туда из-за климата
и, как признавалась Наташа, из-за названия. Навещая
Мамедовых в начале 1948 г., Алекс познакомился с офи
цианткой Эдит Присциллой Ройстер родом из Северной
Каролины. Присцилла (рост — пять футов семь дюймов,
вес — 133 фунта) была писаной красавицей с темно
рыжими волосами и серыми глазами. Разница в воз
расте (ей было двадцать четыре, ему — почти пятьдесят)
оказалась у них больше, чем у Алекса и Мэрион, но,
несмотря на это, знакомство быстро переросло в бли
зость. Он называл ее «М ой светик». Она простодушно
звала его «Н ация».
Осенью Алекс взял Присциллу с собой на север и по
селил в Уэбстере (М ассачусетс), недалеко от «Девятна
дцатой лунки». Вскоре томпсонцы уже вовсю трепали
языками об «этой рыжей из Уэбстера», но Мэрион дер
жала рот на замке. Возможно, она почувствовала иро
нию судьбы: оба мужа изменили ей с Присциллами.
Вечный треугольник потерял географическую ком
пактность в конце 1949 г., когда Присцилла почувство
вала себя беременной. Алекс немедленно отправил ее об
ратно в Сент-Питерсберг, где 2 июля 1950 г. она про
извела на свет мальчика — Андрея Анастасьевича Вонсяцкого.
Маленький Андрей унаследовал от деда не
422
только имя. На лбу — на том же месте, куда, по расска
зам Алекса, Андрею Николаевичу сорок лет назад всади
ли пулю — у мальчика темнела родинка.
Рождение Андрея давало основание для развода и,
вероятно,
осложнило отношения Алекса и Мэрион.
О том, был ли их брак когда-либо расторгнут, имеются
противоречивые данные. Джон Райтсон Рим, племян
ник Мэрион, утверждал, что развод тетки с Анастасием
«вступил в силу» 22 мая 1952 г. Однако Ирвинг Май
рон, патнэмский адвокат, который не раз оказывал М э
рион юридическую помощь, считает, что никакого раз
вода вообще не было. Мнение Майрона подтверждает
и одна жительница Томпсона, которая в прошлом была
в «Девятнадцатой лунке» домашней прислугой и хо
рошо знала Анастасия и Мэрион.
Известно, что Присцилла в конце концов взяла фа
милию Алекса, хотя вопрос о том, были ли они женаты,
остается открытым. Представим себе на минуту, что
Алекс сочетался с Присциллой браком, не разводясь с
Мэрион,— каким кошмарным видением ему после это
го должна была являться Люба Муромская, предъяв
ляющая иск уже не за двоеженство, а за самое настоящее
многоженство!
Но важнее, чем формальные тонкости, было то, что
Вонсяцкий до конца своих дней испытывал глубокую
привязанность и к Мэрион, и к Присцилле. Мэрион и
теперь оставалась верна себе — ее чувство к очарова
тельному русскому, которого она вытащила из «Ф оли Бержер», не угасло, несмотря на появление другой
женщины. И она боготворила маленького Андрея.
В 50-е годы и в начале 60-х Анастасий с сыном час
тенько наведывались в «Девятнадцатую лунку», и «тетя
Мэрион» неизменно была им рада.
Хотя Алекс провел свои закатные годы в городе, ко
торый называли Меккой пожилых, ему не сиделось на
месте. Он постоянно что-то затевал и не упускал ма
лейшей возможности сделать «grande geste»*. В 1949 г.
он привлек внимание публики, предложив профессио
нальному игроку в карты Освальду Джейкоби сыграть
матч в канасту со ставкой в 5000 долларов (матч не со
стоялся). Через два года сент-питерсбергская газета
«Индепендент» писала о том, что он принимал у себя
грузинских аристократов князя и княгиню Дадиани,
* Широкий жест (ф р.).
423
родственников великой княгини Леониды Багратион —
жены претендента на российский престол великого
князя Владимира (отцом последнего был покойный
сен-бриакский царь К ирилл). В 1956 г. Вонсяцкий, стоя
на пристани, обратился с речью к команде советского
судна. На вопрос репортера «Индепендент», произвела ли
речь впечатление, Алекс ответил в духе доброго старого
времени: «Они притворялись, что не слушают, но в иллю
минаторах я видел матросов, которые беззвучно мне
аплодировали».
В 1953 г. Вонсяцкий осуществил самое крупное из
своих послевоенных начинаний: он торжественно от
крыл в Сент-Питерсберге музей Николая И. «М у з е й »—
это, пожалуй, громко сказано: в маленьком домике на
5־й авеню-север Анастасий всего-навсего выставил не
которые экспонаты из Военной комнаты; но когда он
отказывал себе в удовольствии сделать небольшое пре
увеличение? Открытие музея было приурочено к
250-летию основания Петербурга Петром Великим, и, к
радости Алекса, местная печать не обошла вниманием
это событие. На почетном месте висел портрет Нико
лая II, который якобы в свое время украшал посольство
Российской империи в Париже. Выставлены были пол
ковничьи эполеты, вырезанные из папье-маше и тщатель
но раскрашенные, портреты аристократов и генералов,
а также взятое в рамку письмо последнего царя своим
кадетам. На стеллажах стояло сорок пять старинных вин
товок Ремингтона и Вестингауза — тех самых, что два
дцать лет назад украшали Военную комнату.
В Сент-Питерсберге расцвел и литературный талант
Вонсяцкого. Он жадно читал все, что касалось России,
и публиковал в эмигрантских газетах и журналах (та
ких, как «Новая заря», «Наш е время» и «Б и ч ») статьи на
исторические и религиозные темы. Время от времени
газета «Индепендент» помещала его письма в редакцию;
в одном из них проводилось сравнение между Н К В Д и
гестапо. Ныне
пламенный монархист, Вонсяцкий из
бегал всего, что напоминало о его деятельности в роли
фашистского «вож дя».
В 1960 г. в Сан-Паулу вышла книга воспоминаний
Анастасия, которую он назвал «Расплата». Немалая ее
часть была посвящена перечислению лиц и организаций,
которые между двумя войнами вредили антисоветскому
делу. В их числе оказалось японское правительство.
Ж естокое обращение с русскими эмигрантами в Маньч
424
журии, писал Вонсяцкий, лишило Японию ценных по
тенциальных союзников.
Впрочем, главными мишенями он избрал Франклина
Д. Рузвельта и Томаса Дж. Додда. Вонсяцкий без оби
няков назвал Рузвельта коммунистом*. Иначе почему
покойный президент так много сделал для Сталина? Додд
удостоился еще более сильного гнева, хотя к 1960 г.
бывший прокурор, избранный сенатором от штата Кон
нектикут, за свою поддержку правых организаций и не
престанные нападки на Советский Союз обрел репутацию
ярого антикоммуниста. 17 июля 1959 г. Додд предложил
сенату принять резолюцию, в которой народы России
объявлялись «порабощенными» и декларировалась аме
риканская поддержка сепаратистских движений в СССР.
Это заявление, как и вообще весь антикоммунизм Дод
да, Вонсяцкий считал оппортунистической позой. П о
чему, спрашивал он в «Расплате», Додд молчал в 1940 г.,
когда Сталин аннексировал республики Прибалтики? П о
чему Додд, который в период правления Рузвельта столь
упорно преследовал антикоммунистов, в 50-е годы стал
как попугай копировать Джозефа Маккарти? Алекс сам
же и отвечал на эти вопросы: поведение Додда опре
деляется не принципами, а политическими амбициями.
Вонсяцкий не простил Додду ни то, что тот отправил
его в тюрьму, ни то, что тот использовал его как ступеньку
в своей карьере.
Отдавая России дань в своей общественной жизни,
в родных пенатах Вонсяцкий с головой погружался в
семейные радости. На стене его дома на Парк-стрит
висела табличка с надписью: «В этом доме не говорят о
политике и религии». Следуя этому правилу, Алекс на
слаждался горячей дружбой Льва и Наташи Мамедовых.
Его любовь к маленькому Андрею не знала границ. Он
был чрезвычайно горд тем, что у него есть сын. Лев и
Наташа тоже обожали Андрея — ведь он заполнял пус
тоту, образовавшуюся после гибели их собственного сы
на в 1941 г. Вонсяцкий проводил с Андреем почти все сво
бодное время, ибо ветреную Присциллу редко видели
дома. У отца и сына была общая спальня, общие друзья,
общие пристрастия. Если Андрей не ж елал идти спать
без отца, Анастасий изображал согласие, лож ился в пос
* Отвращение Вонсяцкого к Рузвельту было столь сильным, что
он отказывался пользоваться десятицентовыми монетами с профилем
президента.
425
тель и притворялся спящим. Когда ребенок задремывал,
он на цыпочках выходил из спальни, садился за письмен
ный стол, стоявший на веранде, и принимался за статью
или за расклейку по альбомам газетных вырезок о самом
себе. 2 июля 1961 г., когда Андрею исполнилось одиннад
цать лет, отец подарил ему 0,22-дюймовую винтовку,
бутылку виски и пачку сигарет, сказав, что пришло время
все это попробовать (разумеется, под наблюдением), что
бы не пристраститься к чему-нибудь в будущем.
Анастасий продолжал встречаться с Мэрион — то в
«Девятнадцатой лунке», то в ее зимнем доме в Тусоне, где
она после 1957 г., когда ей исполнилось восемьдесят,
проводила все больше и больше времени. Измученная
артритом и практически глухая, Мэрион нуждалась в
уходе, который осуществляли несколько служанок. Хотя
ни семья Римов, ни большая часть прислуги не одобряли
визитов Вонсяцкого, Мэрион сохраняла к Алексу сер
дечную привязанность.
Были ли знаки внимания к Мэрион со стороны Ана
стасия продиктованы корыстными соображениями? Ясно
одно: он чувствовал глубокую признательность по от
ношению к женщине, которая более сорока лет была его
верной супругой и крепкой опорой. Но любовь не ме
шала А лексу просить у Мэрион денег. В письме от 22 мар
та 1960 г. Анастасий пишет Мэрион: «Обнимаю тебя, лю
бимая», а дальше говорит, что у него нет средств на л е
чение Андрея от гриппа. Мэрион, видимо, откликалась
на такие просьбы. Иначе она не была бы собой. Да и рас
ходы были не слишком велики для ее состояния.
Мэрион скончалась 11 ноября 1963 г. в Тусоне в воз
расте восьмидесяти шести лет. Ее останки были переве
зены в Патнэм и погребены в мавзолее Вонсяцкого на
Западном кладбище. Из Сент-Питерсберга на похороны
приехали Алекс, Лев и Наташа. «Г р а ф » не скрывал слез,
когда гроб с телом Мамы осторожно внесли в склеп и
опустили в гробницу напротив саркофага Доната Кунле.
24 апреля 1964 г. имущество Мэрион распродавалось
в «Девятнадцатой лунке» с аукциона. Алекс, одинокий
и никем не замеченный, сидел среди покупателей и смот
рел, как памятные его сердцу вещи продаются и увозятся
одна за другой: картины, мебель в дореволюционном сти
ле, китайская бронза, драгоценности, старый пропеллер
с часами, украшавший когда-то Военную комнату. Ти
пографские станки, на которых печатался «Фаш ист»,
также были выставлены на продажу, но никто их не
426
купил, и они так и остались ржаветь в курятнике. Алекс
купил бы что-нибудь, если бы имел на руках день
ги, но наследство Мэрион было распределено толь
ко через пять месяцев. И вот он просто сидел в за
думчивости — одинокий шестидесятипятилетний муж
чина, ушедший в созерцание обломков невозвратных
времен.
Получив в сентябре 1964 г. свою долю наследства в
размере 25 000 долларов, Алекс стал подумывать о поезд
ке в Европу. Он покажет Андрею Лондон, Рим и Париж.
Он похвастается сыном перед друзьями, которых послед
ний раз видел в 30-е годы,— например, перед князьями
Никитой и Федором Романовыми. Они отправятся в путь,
как только начнутся летние каникулы в школе имени
адмирала Фаррагета, где учится Андрей.
Этому плану не суждено было осуществиться. Вече
ром 4 февраля 1965 г. Вонсяцкий пригласил Льва и
Наташу в свой дом на южной окраине Сент-Питерсбер
га, из которого открывался вид на залив Тампа. На ужин
подали жаркое из свинины. Когда Алекс лег спать, он
вдруг почувствовал колющую боль в груди. Это оказался
тромбоз коронарных сосудов. Его немедленно отправили
в больницу «Маунд-парк», где в 8.45 утра он скончался.
Ему было шестьдесят шесть лет. В свидетельстве о смер
ти его назвали «независимым литератором», служив
шим в вооруженных силах С Ш А с 1920 по 1937 г. 7 фев
раля тело доставили в Томпсон и похоронили в мавзолее
непосредственно под телом Мэрион.
Вонсяцкий был бы разочарован, доведись ему узнать,
как мало внимания привлекла к себе его смерть. Ника
кого некролога в «Нью -Йорк тайме». Всего лишь заметка
в газете «Коннектикут хералд» (Н оруок) с весьма не
точным заголовком, заставляющим вспомнить о Вонсяцкиане 30-х годов: «Ш П И О Н ВТОРОЙ М И РО ВО Й ВОЙ
НЫ У М Е Р В СВОЕМ ДО М Е В ТО М П С О Н Е ».
Вслед за Алексом сошли в могилу почти все его род
ные. 12 февраля 1966 г. умер от сердечного приступа Лев
Мамедов. 25 марта 1966 г. скончалась от панкреатита
Присцилла, которая была погребена в мавзолее рядом
с Мэрион и Алексом. 9 сентября 1968 г. Наташу сра
зил инфаркт.
Андрея, оставшегося сиротой, усыновили другие лю
ди. Он стал обладателем кое-каких памятных вещиц, со
хранившихся после смерти отца: деревянного щита со
свастикой, портрета Николая II в раме, двадцати восьми
427
альбомов с вырезками из газет, а также дневника*.
Дневник Андрей обнаружил в сейфе Сент-Питерсбергского банка. Открыв его, он увидел на первой странице
слова «L a Vie en Rose, La Vie en R ou ge»**. Дальше шла
надпись, сделанная рукой отца и приказывавшая ему
уничтожить дневник. Он повиновался.
Где они теперь?
В 1946 г. расстреляли Родзаевского, в 1965 г. умер от
инфаркта Вонсяцкий, но что же сталось с их последова
телями и друзьями? Разыскивать бывших «соратников»
оказалось трудно — по понятным причинам они ста
раются не привлекать к себе внимания.
Дальневосточные последователи Родзаевского боль
шей частью вернулись в Советский Союз — кто добро
вольно, кто нет. Лев Охотин умер в 1948 г., отбыв два года
из пятнадцатилетнего срока. Михаил Матковский в
1946 г. уехал из Маньчжурии, и о его дальнейшей судь
бе ничего не известно. Все, кто был с ним связан, попали
в лагеря. Сергей Ражев и Владимир Кибардин, при
говоренные по 58-й статье, сгинули в зоне под Хабаров
ском. Борис Румянцев и Геннадий Тараданов, вернув
шиеся на родину в ноябре 1947 г. на корабле «Г оголь»,
специально отправленном за репатриантами, также
пошли
в лагеря. Впрочем, Тараданов в 1949 г. был
освобожден, и его талант публициста пригодился со
ветскому журналу «Г о л о с
Родины», предназначен
ному соотечественникам за рубежом. Убежденный ан
тисемит Владимир Мигунов, вернувшийся в СССР вмес
те с Родзаевским, кончил жизнь в бараке Г У Л А Г а , ко
торый он делил с доктором Абрамом Иосифовичем Кауф
маном, возглавлявшим в свое время еврейскую общи
ну Харбина.
Горстке «соратников» после многих приключений уда
лось добраться до Соединенных Штатов. Репортер га
зеты «Н аш путь» Илиодор Карнаух и боевик Р Ф С Ана
толий Скрипкин живут в Сан-Франциско. Партийный
поэт Николай Петлин в 1943 г. перебрался в Токио, где
работал диктором японских радиопередач на русском
* Возможно, это был тот самый дневник, который, как сказал
Анастасий репортеру в 1939 г., он предназначал тогда для посмертной
публикации.
** Жизнь в розовом, жизнь в красном (ф р.).
428
языке. После войны Петлин был переводчиком в аме
риканской армии, а с 1950 по 1963 г. руководил отделе
нием торговой фирмы на Окинаве. В 1963 г. Николай
(теперь Николас) и его жена (бывшая супруга Родзаев
ского) уехали в Сан-Франциско, где живут и по сей день.
Все европейские «соратники» из РФС, которых было
очень немного, либо умерли, либо пропали из виду.
После того как в 1942 г. Бориса Тедли арестовало гестапо,
о нем не было ни слуху ни духу. Его помощников схва
тили одновременно с ним и, вероятно, тоже казнили как
советских шпионов. О Михаиле Михайловиче Гротте из
вестно лишь, что в 1941 г. он жил в Кенигсберге. Если
он еще жив, то, видимо, находится в другом месте.
Родственники Родзаевского живут частью в Соеди
ненных Штатах, частью в Советском Союзе. Его млад
ший брат Владимир Владимирович в 1945 г. вернулся в
СССР, был ненадолго арестован (хотя не имел никакого
отношения к фашистскому движению), сейчас работает
на косметической фабрике и готовится к уходу на пен
сию. Сестра Родзаевского Надежда живет под Москвой.
Неонила, вторая жена Родзаевского, с двумя их деть
ми, после ряда приключений попала в Соединенные
Штаты. Когда 13 августа 1945 г. Константин Владими
рович покинул Харбин, она осталась в городе одна с
маленькими Ольгой и Владимиром. Она жила там до
1952 г., и, поскольку она вернула себе девичью фами
лию Ялишева и под той же фамилией записала детей,
никто их не тронул. Они пережили не только советскую
оккупацию, которая продолжалась до апреля 1946 г.,
но и гражданскую войну, бушевавшую вокруг Харбина в
1946— 47 гг., когда националисты безуспешно пытались
отбить у коммунистов северный берег Сунгари. В 1952 г.
Неонила смогла выхлопотать себе и детям выездную
визу в Бразилию. В Южной Америке они прожили де
сять лет, после чего (дети к этому времени уже стали
взрослыми) перебрались в Сан-Франциско и получили
американское гражданство. Только в Соединенных Ш та
тах они достаточно осмелели, чтобы снова взять фами
лию Родзаевских. На Хэйес-стрит, близ здания оперы,
у Неонилы был русский ресторан под названием «Опера».
В 1974 г. она переехала в Сакраменто, где открыла ре
сторан «К азак». Ольга и Владимир по сей день живут
в Сан-Франциско.
И з «соратников» Вонсяцкого удалось разыскать толь
ко отца Александра Цуглевича. В 1977 г., тяж ело боль
429
ной, он цеплялся за жизнь в манхэттенской частной л е
чебнице. Прочие деятели В Н РП (Сименс, Вантц, Ново
жилов, Думбадзе, Савин, Гантамура) если и живы, то,
вероятно, рады тому, что следы их потеряны.
Почти все титулованные друзья Вонсяцкого пережи
ли его. Князь Федор Романов умер в Биаррице в 1968 г.,
проработав всю жизнь архитектором. Князь Никита
преподавал русский язык в армейском учебном заведе
нии в Монтерее ( Калиф орния), потом жил в Нью-Йорке
на Парк-авеню и умер в Канне в 1974 г. Его сын Никита
Никитич, который мальчиком написал Вонсяцкому, как
он счастлив быть русским фашистом, вместо этого окон
чил университет
в Беркли, сделался историком Рос
сии и в 1975 г. в соавторстве с Робертом Пэйном издал
ставшую популярной биографию Ивана Грозного.
Князь Василий, младший сын великого князя А лек
сандра, умер в 1989 г. в Калифорнии.
Андрей Анастасьевич Вонсяцкий стал высоким, кра
сивым молодым человеком и поражает внешним сходст
вом с отцом. Он окончил Южно-Флоридский универси
тет в 1976 г., женился и поступил в аспирантуру в уни
верситет Уэйк-Форест.
И з братьев Мэрион никого уже нет в живых. Роберт
Кларк Рим скончался в 1957 г., и душеприказчиком М э
рион стал его сын Джон Райтсон Рим. Луис Маршалл
Рим умер в 1970 г.
Что же касается Додда, то свою долю унижения он
получил. В январе 1966 г. журналисты Дрю Пирсон и
Дж ек Андерсон, цитируя документы, предоставленные
им помощниками Додда, обвинили сенатора от штата
Коннектикут в использовании в личных целях денег из
фонда избирательной кампании, двойной бухгалтерии в
финансовых отношениях с правительством, получении
взяток от корпораций и оказании сомнительных услуг
сотруднику западногерманского пресс-бюро Юлиусу
Кляйну во время поездки в Европу на казенный счет*.
23 июня 1967 г. после расследования в сенатском коми
тете по этике сенат Соединенных Штатов вынес Додду
порицание (92 — за, 4 — против); за всю историю
С Ш А подобное случилось только с пятью сенаторами.
Вонсяцкому не довелось увидеть своего злого гения
* Официальной целью поездки Додда в Германию в апреле
1964 г. была встреча с Богданом Сташинским, советским перебежчиком-убийцей, который сознался в том, что был членом террористи
ческой группы, расправлявшейся с эмигрантами по заданию КГБ
430
опозоренным; если бы довелось, он, может быть, проник
ся бы к нему сочувствием. Не выдержав удара, Томас
Додд умер в 1971 г.
Что же сталось с Харбином, одним из двух соперни
чавших центров российского фашистского движения?
В 1945 г.
там было
50 000 русских эмигрантов, в
1973 г.— меньше сотни. Половина вернулась в СССР,
прочие уехали в Австралию или Бразилию; остались
лишь самые немощные и те, кто предпочел доживать свои
дни на берегах Сунгари. Кое-какие материальные следы
от присутствия русских сохранились: собор с куполом,
выкрашенным в зеленый цвет (ныне — мебельный
склад), деревянные дома с резными карнизами и налич
никами, мощенные булыжником улицы и борщ в меню
гостиничного ресторана. Ряд зданий, построенных рус
скими, в том числе церквей, как говорят, разрушили
после ухудшения китайско-советских отношений. По
одному неподтвержденному сообщению, русское клад
бище, которое в свое время разделяло Пристань и Новый
город, было распахано и превращено в парк. Итак,
все то одушевленное и неодушевленное, что когда-то де
лало Харбин одним из колоритнейших уголков Азии,
ушло в небытие. Харбин превратился в бесцветный ин
дустриальный центр. Одно осталось неизменным с 30-х
годов — тревожащая близость советской махины.
Нечто трогательное есть в том, как на другом краю
земли — в округе Уиндэм — старое переплелось с но
вым. По живописной
долине, расположенной между
Патнэмом и Томпсоном, бежит федеральная дорога
№ 52 — четырехполосная
магистраль,
соединяющая
коннектикутскую и массачусетскую платные дороги.
Томпсон стоит в некотором отдалении от 52-й дороги и,
возможно, поэтому остался тихой новоанглийской де
ревушкой — тем более тихой, что Вонсяцкого уже нет
на свете. Римы там уже не живут, но вот Додд — Кри
стофер, сын Томаса — по-прежнему представляет Пат
нэм и Томпсон в Конгрессе.
То, что раньше было «Русским медведем», ныне —
пустое, ветшающее строение. Некогда великолепный
розарий зарос сорняками; по красивым каменным сте
нам карабкается ядовитый сумах. Судя по архитектур
ным изменениям, после того как Лев и Наташа в 1947 г.
закрыли ресторан, дом несколько раз переходил из рук в
руки. Последними в череде его перевоплощений были ма
газин сувениров и дневной детский лагерь. Но кое-где
431
все же разбросаны знаки, которые выдают тайну славного
прошлого. На резных ставнях можно разглядеть очер
тания медведей. В сарае под сломанным пианино обна
ружился деревянный рекламный щит с изображением
стоящего на задних лапах медведя. В 1974 г., когда по
стройку в очередной раз решили продать, агенты по
продаже недвижимости разыскали Андрея Вонсяцкого,
надеясь, что он захочет пойти по стопам дяди с тетей.
Он не захотел.
Чуть дальше вдоль местной дороги раскинулось по
ле для гольфа, ныне принадлежащее куиннатисетскому
загородному клубу. Куиннатисетская ферма («Д ев ят
надцатая лу н к а »), расположенная на другой стороне до
роги, теперь разделена на части. Центральные строения
превратили в прекрасно оборудованный спортивный ла
герь для подростков, называемый «спортивная школа
Койнония». Главный дом разделен на блоки, сдающиеся
внаем. Каменная пристройка снаружи выглядит пример
но так же, как и в 30-е годы, но интерьер, конечно, из
менился. Военную комнату сделали комнатой отдыха.
Кабинет Алекса превратился в спальню, кабинет Кунле — в ванную. Курятник, где печатался «Фаш ист»,
стал девичьим дортуаром. В дворике, где когда-то рез
вились на травке Леди Астор и прочие четвероногие фа
шисты, теперь стоянка машин. Коровник, в котором
«гр аф » и его гости палили по портретам Сталина и Бе
рия, переоборудован в закрытый 50-метровый бассейн и
гимнастический зал с душами и раздевалками.
Но, несмотря на все перемены, тень Вонсяцкого не
ж елает уходить отсюда и дает о себе знать в самых
неожиданных местах и самым неожиданным образом.
Во время ремонта каменной пристройки на рабочих,
которые разбирали потолок, вдруг дождем посыпались
патроны и целые обоймы; выпал даже один штык.
Позже, когда взялись за курятник, из-под него были
извлечены четыре ящика, покрытых
высохшим ку
риным пометом. В одном ящике лежали личные бума
ги Мэрион. В другом — фотографии Николая II и группо
вые снимки бойцов Белой армии. Третий был набит кар
тами СССР, на которых чья-то рука нарисовала стрел
ки и кружки. Четвертый содержал брошюры В Н РП и
пластинки на 78 оборотов в минуту: речь Герберта
Гувера при выдвижении его кандидатом в президенты
от республиканцев в 1928 г.; выступление Элеоноры Руз
вельт о бутербродах с ветчиной (дата неизвестна);
432
русифицированный «Х орст Вессель» в исполнении Вон־־
сяцкого, Кунле и Мамедова под аккомпанемент задор
ных кларнетов,приглушенно звучащих тромбонов и
игриво тренькающего контрабаса.
После этих открытий новые хозяева Куиннатисетской
фермы поняли, что им досталось нечто необычное. Но
могли ли они предположить, что обнаружится в старом
деревянном сундуке, зарытом под сараем с инструмен
тами? Когда они взломали крышку, их глазам откры
лось прекрасно сохранившееся голое человеческое тело.
Прошло несколько ужасных секунд, прежде чем они
осознали, что перед ними не труп, а манекен. После 9 мая
1942 г., когда агенты Ф Б Р сняли с него простреленную
шинель, он тридцать лет прятал свою наготу во тьме
сундука.
Более долговечный памятник «граф у» стоит на За
падном кладбище Томпсона — там в тени кипарисов воз
вышается массивное гранитное строение. В нем, окру
женный друзьями, сопровождаемый верным Кунле,
в тесной близости с Мэрион и Присциллой, Анастасий
Андреевич Вонсяцкий совершает свой путь в вечность.
С витража в дальнем конце склепа глядят, осеняя его
своей благодатью, Богородица и младенец Иисус, а ниже
на камне выбита надпись, под которой честно подписа
лись бы и Москва, и Вашингтон:
К Е д Ш Е 8 С А ]Ч Т Ш РА С Е *
СЛОВО ОБ УМ ЕРШ И Х
Теперь, когда русское фашистское движение мертво
и погребено уже на протяжении целого поколения, са
мое время дать ему оценку с учетом исторической пер
спективы.
Среди пышно расцветающей литературы о фашизме
отсутствие упоминаний о русском варианте бросается
в глаза. Следует ли отсюда, что опыт русского фашизма
не имеет существенного или вовсе никакого значения?
Вряд ли. Русский фашизм не был удостоен внимания
из-за явного недостатка письменных источников. Су
ществовавшее в рамках русской диаспоры, русское фа
шистское движение требует к себе глобального под
* Да почиют в мире (лат.).
433
хода, при котором возникают проблемы, не встречаю
щиеся при исследовании фашистских движений, ог
раниченных пределами одной страны. Кроме того, источ
ники разбросаны по свету, написаны на разных языках,
а те, что попали в советские архивы, и вовсе недоступ
ны. Наконец, и эмигранты, и советские — разумеется,
по разным причинам — не хотели привлекать внимания
к фашистской мутации русского национализма.
Отсутствие целостных, систематических исследова
ний о русских фашистах* привело к недоразумениям и
искажениям фактов как в советской, так и в западной
послевоенной литературе. Константина Родзаевского
и Анастасия Вонсяцкого заклеймили как ставленников
Германии и Японии. В отношении Родзаевского и Японии
это
верно, но в отношении Вонсяцкого это грубая
передержка.
Тридцать с лишним лет прошло после второй миро
вой войны, а Вонсяцкиана цветет в Соединенных Ш та
тах почти с той же силой, с какой она расцвела в 1942 г.
от волшебного прикосновения Алексия Пелипенко.
Натаниэль Вейль в популярном документальном произ
ведении «Битва с изменой» (1951) даже переплюнул П е
липенко, изобразив агентов Вонсяцкого, передающих
американские военные секреты на японскую подводную
лодку у берегов Мексики. Знаток шпионской темы Ладислас Фараго в «О хоте на ли с» (1971), бестселлере о
немецком шпионаже в Соединенных Штатах, каким-то
образом ухитрился сделать Вонсяцкого главарем ру
ководимой нацистами «всемирной украинской под
польной организации». Фараго утверждает, что «украин
ская группа» Вонсяцкого причастна к сорока «таинствен
ным инцидентам и катастрофам», происшедшим в Со
единенных Ш татах между январем и декабрем 1941 г.,
в том числе к взрыву, который «вдребезги разнес» но
вую авиабазу военно-морских сил на Аляске (отзвук
разоблачений Пелипенко?). Даже в такой сдержанной
работе, как «Отец Кофлин» Ш елдона Маркуса (1973 ),
«гр аф у» прилеплен ярлык «нацистского агента» (не
зря в сносках мелькает фамилия Пелипенко).
Родзаевский и Вонсяцкий, если обнажить их истинное
лицо, были мечтателями-эгоистами, комичными в своем
позерстве, трогательными в своей беззащитности, тра
* Примечательным исключением является великолепная статья
Эрвина Оберлендера.
434
гичными в своем стремлении к невозможному. Неонила
Ялишева в 1974 г. назвала покойного мужа патриотом.
Без сомнения, Родзаевский и Вонсяцкий считали себя
таковыми. Но их патриотизм произрастал из потаенных
мечтаний, замешенных на идеализации прошлого и само
обмане. Закрывая глаза на этническую пестроту СССР,
Родзаевский видел там только русских, которые, как он
считал, разделяли его православие, его ненависть к
интернационализму, его отрицание классовой борьбы
и его антисемитизм. Вонсяцкий верил в некую мистиче
скую волю народа, спонтанное проявление которой при
поддержке иностранных интервентов должно было со
крушить комиссаров и возвысить эмигрантов-фашистов
до уровня вождей нации. Большая часть диаспоры ясно
понимала, что этот сценарий не может осуществиться, и
поэтому «вож дям» не удалось добиться многого за счет
идеологии как таковой. Родзаевский создал свою партию,
играя на одиночестве, нищете и нетерпении русской мо
лодежи в Маньчжурии и приманивая ее благами япон
ского покровительства. Вонсяцкий завербовал горстку ве
теранов гражданской войны и просто прихлебателей,
привлекая их своим ностальгическим обаянием и (что
более важно) субсидиями.
Может быть, точнее всего характеризуют Родзаевского и Вонсяцкого сами русские эмигранты. Николай
Слободчиков, бывший житель Харбина, а ныне дирек
тор музея русской культуры в Сан-Франциско, сказал
о Родзаевском, что он был «тщеславным, наивным и глу
пым человеком — но не преступником». Это, если сюда
же добавить его ложно направленный патриотизм,
звучит, пожалуй, правдоподобнее, чем заезженные ярлы
ки типа «японский шпион», «бандит» или «убийца»,
которые обычно пускаются в ход как на Западе, так и в
Советском Союзе.
Князь Алексей Щербатов, председатель Американ
ской ассоциации русского дворянства и друг Вонсяцкого,
попал в самую точку, сказав, что «в Италии пятнадцатого
века Алекс был бы великолепным кондотьером. Он об
ладал необходимым умением бравировать и блефовать».
Сколь бы комично или трогательно ни выглядело
незадачливое рыцарство Родзаевского и Вонсяцкого,
страшно подумать, что они могли бы натворить, преуспей
они в построении Российского фашистского государства.
Мало ли было в истории клоунов, зло посмеявшихся над
теми, кто вначале хохотал от их выходок? Многие пожа
435
лели, что смеялись над австрийцем с усами как у Чарли
Чаплина, который хотел захватить мюнхенскую пивную.
У русских фашистов не было принципиальных отличий
от их современников — сталинистов, нацистов и италь
янских fascisti. Вонсяцкий своим фиглярством напоми
нает Муссолини. Демагогия Родзаевского смахивает
на демагогию Гитлера. Фонтанирующий антисемитизм
Михаила Гротта приводит на ум Розенберга и Штрайхера. Саша Болотов, дай ему развернуться, мог бы стать
неплохим Гиммлером или Берия.
Но, в отличие от нацистов и итальянских ГаБШБЙ,
у русских фашистов не оказалось необходимых для успе
ха внешних условий. Им противостояла не окостенелая
монархия и не пускающая пузыри республика, а тотали
тарное государство, оберегаемое вездесущими органами
безопасности и крупнейшей в мире регулярной армией.
И Сталин, конечно, был орешек покрепче, чем Гинденбург. Кроме того, существуя в условияхмировойдиаспоры
(как и евреи, которых они поносили), русские фашисты
не имели своего собственного, географически компакт
ного поля деятельности. Отсутствие опоры поставило их
в зависимость от чужих правительств, в особенности не
мецкого и японского. Когда им стало ясно, что невоз
можно свергнуть советский режим без помощи немцев
или японцев, перед ними встала неразрешимая мораль
ная дилемма: получалось, что, при всем своем патриотиз
ме, они уповают на завоевание отечества иностранными
державами. Безнадежность их положения подчеркива
ется тем забавным обстоятельством, что русское фа
шистское движение было разрушено или по крайней мере
обречено на пассивность его же собственными покрови
телями.
Было ли это движение инспирировано советскими ор
ганами? Гестапо считало, что да. Японская военная жан
дармерия и министерство иностранных дел Японии
соглашались наполовину. На этот волнующий вопрос,
однако, нельзя ответить, не получив доступа к совет
ским архивам. Известно, что несколько ближайших по
мощников
Родзаевского были советскими агентами.
Но трудно вообразить в этом качестве Вонсяцкого, хотя
он никогда не отказывался покрасоваться перед публи
кой в роли антикоммунистического пугала.
Даже если принять за аксиому, что оба лидера рус
ского фашистского движения не были советскими аген
тами, трудно пройти мимо того факта, что оба они в ка
436
кой-то
момент признали Сталина фашистом из фа
шистов.
Вонсяцкий пришел к этому выводу в 1939 г., когда
подсчитал, что Сталин уничтожил больше коммунистов,
чем Муссолини, Гитлер и Чан Кай-ши, вместе взятые.
Родзаевский последовал его примеру в 1945 г., когда
он вознес хвалу Сталину,
считая, что тот жесткими
мерами внутри страны, военными победами и внешней
экспансией возродил Российскую державу.
В этом, возможно, и состоит суть русского фашистс
кого движения: оно подражало своему заклятому врагу
и погибло с его именем на устах.
БИБЛИОГРАФИЯ
1. Государственные архивы
Великобритания. Архивы Министерства иностранных дел. Государст
венный архив, Лондон.
Германия.
Архивы
Министерства
иностранных дел.
Политический
архив, Бонн.
Германия. Архивы Министерства по оккупированным восточным тер
риториям. Микрофильм — в Национальных архивах США.
Германия. Архивы рейхсфюрера СС и шефа полиции. Микрофильм —
в Национальных архивах США.
Германия. Архивы Deutsches Ausland-Institut,
фильм — в Национальных архивах США.
Штутгарт.
Микро
Международный военный трибунал по Дальнему Востоку. Стенограм
мы,
документы,
вещественные
доказательства.
Центр
научно-
исследовательских библиотек, Чикаго.
СШ А. Архивы Государственного департамента. Национальные архивы
СШ А.
СШ А. Архивы Министерства юстиции. Национальные архивы США.
СШ А. Коннектикут, округ Уиндэм. Документы суда по делам о
завещаниях. Норт-Гровнор-Дейл (Коннектикут).
СШ А.
Министерство
юстиции.
Отдел
тюрем.
Дело
заключенного
А. А. Вонсяцкого.
СШ А. Окружной суд в Хартфорде (Коннектикут). «Соединенные Ш та
ты Америки против Анастасия А. Вонсяцкого и др...» Федераль
ный центр архивов и документов. Уолтем (Массачусетс).
Япония. Архивы армии и флота. Микрофильм — в Библиотеке Конг
ресса.
Япония.
Архивы
Министерства
иностранных
дел,
Токио.
Япония. Архивы Южно-Маньчжурской железнодорожной компании.
Микрофильм — в Библиотеке Конгресса.
438
II. Личные бумаги и неопубликованные рукописи
А.
А.
В о н с я ц к и й.
Бумаги
(1922— 1963).
Архивы
Провиденс-
колледжа. Провиденс (Род-Айленд).
А. А. В о н с я ц к и й. Бумаги и альбомы (1910— 1965). Сент-Питерс
берг (Флорида).
III. Публикации
Балакшин
П. П. Финал в Китае. Возникновение, развитие и ис
чезновение белой эмиграции на Дальнем Востоке. Т. 1, 2. СанФранциско, «Сириус», 1958— 1959.
В о н с я ц к и й А. Записки монархиста. «Последние новости», 24 июня
1921 г.
В о н с я ц к и й А. А. Основы русского фашизма. Шанхай, изд-во
Дальневосточного центра ВНРП, не датировано [около 1939 г.]
Вонсяцкий
А. А. Ответ критику. Патнэм, Конн. ВНРП, 1936.
Вонсяцкий
Вонсяцкий
А. А. Расплата. Сан-Паулу, 1960.
А. А. Речь соратника А. А. Вонсяцкого. Шанхай,
17 февраля 1939 г. Патнэм, Конн. ВНРП, 1939.
Г и н с Г. К. На путях к государству будущего: от либерализма к солидаризму. Харбин, Н. Е. Чинарева, 1930.
Г о р я ч к и н Ф. Т. Первый русский фашист: Петр Аркадьевич Сто
лыпин. Харбин, «Меркурий», 1928.
Грозин
Н.
Н.
Защитные
рубашки.
Шанхай,
«Всеобщий
рус
ский календарь», 1939.
Г р о т т М. М. Борьба за Россию. Патнэм, ВНРП, 1938.
Г р о т т М. М. О нашей тайной работе. Патнэм, ВНРП, не датировано.
Г р о т т М. М. Служу России! Патнэм, ВНРП, не датировано.
Г р о т т М. М. Тактика русских фашистов. Патнэм, ВНРП, не дати
ровано.
И л ь и н а Н. И. Возвращение,
1958, 1966.
Т. 1, 2. М., «Советский писатель»,
К а л я м и н М. В. Национальное хозяйство будущей России. Хар
бин, «Наш путь», 1936.
Л е ш к о О. Русские в Маньчжоуго. Шанхай, 1937.
Л и ц и н Н. Русская эмиграция в Шанхае. «Русские записки», № 2.
1937, с. 308— 319.
«Нация» (Шанхай и Харбин), 1932— 1943.
«Наш путь», 1932— 1941 (Харбин), 1941 — 1943 (Ш анхай).
«Новая заря» (Сан-Франциско), 1936— 1950.
«Новое русское слово» (Нью-Йорк), 1933— 1974.
Р о д з а е в с к и й К . В. Критика советского государства. Т. 1,2. Ш ан
хай, «Всероссийская фашистская партия», 1935— 1937.
439
С песней к победе. Под редакцией H. Н. Петлина. Харбин, «Р у с
ское печатное дело», 1935.
С е м е н о в Г. М. О себе. Харбин, «Заря», 1938.
Т а р а д а н о в Г. В. Азбука фашизма. 2־е издание. Шанхай, «Наш
путь», 1935.
«Ф аш ист» (Патнэм, Коннектикут), 1933— 1941.
Что делать? Наша фашистская трехлетка против коммунистических
пятилеток. Харбин, «Наш путь», 1935.
Alexander, Grand Duke of Russia. Always a Grand Duke. New York,
Farrar and Rinehart, 1933.
Alexander, Grand Duke o f Russia. Once a Grand Duke. New York,
Farrar and Rinehart, 1932.
O b e r l a n d e r E r w i n . The All-Russian Fascist Party.— «Journal of
Contemporary History», vol. I, № 1 (1966), p. 158— 173.
СОДЕРЖАНИЕ
Л. Делюсин. Пером ученого и литератора.......................................
6
Джон Стефан. Предисловие к русскому изданию .........................
12
I. Русская д и а сп о р а ........................................................................
19
II. Возникновение «Эмигрантской правой» в Е вр опе.......................... 35
III. Русские гетто в К и т а е ..................................................................... 52
IV. Парень из Благовещенска................................................................ 69
V. Японская л и н и я ....................................................................................80
VI. Маньчжурская м а ф и я ..................................................................... 94
VII. Русская Золуш ка............................................................................. 113
V III. Русский дуче из Новой А н гли и ..................................................... 139
IX. К объединенному фашистскому ф р он ту...................................... 152
X. Харбинская встреча в в е р х а х .......................................................... 178
XI. Р а с к о л................................................................................................ 194
XII. М етастазы ...................................................................................... 207
X III. Национальная Революция в дальневосточном стиле . . . 223
XIV. Коннектикутские забавы .............................................................. 245
XV. Приближение б у р и ........................................................................ 265
X V I. Год Апокалипсиса........................................................................ 309
X V II. Представление и
вХ ар би н е..................................................... 359
X IX . Роковое перерож дение.............................................................. 376
XX. Перевоплощение.............................................................................419
Слово об ум ерш их................................................................................. 433
Б и б л и о г р а ф и я .............................................................................438
441
С79
Стефан Д.
Русские фашисты: Трагедия и фарс в эми
грации. 1925— 1945/Авториз. пер. с англ. Л. Ю.
Мотылева; Предисл. Л. П. Делюсина; Худож.
В. Виноградов.— М.: СП «С лово», 1992.— 441 с.,
ил.
18ВК 5-85050314-5־
Известный американский историк, автор книг о Дальнем Востоке Джон
Стефан исследует судьбу «фашистской идеи» среди русских эмигрантов в 20-е
и 30-е гг. В центре книги — биографии лидеров русских фашистских партий
А. Вонсяцкого (С Ш А ) и К. Родзаевского (Харбин). Глубоко и скрупулезно
исследуя фактический материал, автор сочетает серьезный подход ученого с
уменьем литератора вести увлекательное повествование, создавать интересней
шие психологические портреты действующих лиц.
С . 0802000000 061 ^
М128(03)-92
ISBN 5-85050-314-5
0&ья ״л>
ББК 66.68
Джон Стефан
РУС С К И Е Ф А Ш И С Т Ы
Редактор К. Н. Озерова
Художественный редактор Вл. В. Медведев
Технический редактор В. Ф. Нефедова
Корректоры Т. И. Томаш евская и Г. И. Киселева
Сдано в набор 08.04.92. Подписано в печать 09.09.92. Формат 84Х Юв'/за•
Бумага офсетная. Гарнитура «Тайм с». Печать офсетная. Уел. печ. л. 23,52.
Уч.-изд. л. 25. Тираж 10 000• Заказ № 150.
СП «Слово». 119034, Москва, Остоженка, 41
Книжная фабрика № 1 Министерства печати и информации России. 144003,
г. Электросталь Московской области, ул. Тевосяна, 25.
Издательство «Е х ЫЬпв» совместного предприятия
«С л о в о » в 1992 году выпустит в свет книги:
Андрей Амальрик
РА С П У Т И Н
Книга посвящена жизни Григория Распутина — зловещей, интри
гующей, загадочной фигуре русской истории. В ней приоткрывается
завеса тайны, которая окутывает этого человека, бывшего для одних
ясновидцем, пророком, для других — сластолюбивым развратником,
для третьих — святым. Несмотря на то, что в последние годы о Распу
тине опубликовано немало, работа Амальрика вызовет особый интерес:
автор работал в американских архивах, из которых почерпнул множест
во малоизвестных фактов и сведений.
Автор рисует общественно-политическую обстановку в России
начала X X века, нравы царской семьи, прослеживает духовную эволю
цию Распутина. К сожалению, смерть помешала Амальрику довести
повествование до конца, поэтому книга дополнена воспоминаниями
князя Феликса Юсупова, организовавшего убийство Распутина.
Иосиф Бродский
Н А БЕ РЕ Ж Н А Я НЕИСЦЕЛИМЫ Х. 13 ЭССЕ
Изгнанный из России в 1972 году, ныне Бродский не только один
из крупнейших современных поэтов, но и замечательный эссеист.
Часть книги посвящена творчеству Платонова, Достоевского, Цве
таевой, Мандельштама, Исайи Берлина. Другая часть — очерки, содер
жащие описание путешествий Бродского в Венецию, Стамбул, Рио-деЖанейро.
Оригинальный
литературовед,
глубокий
философ,
мыслитель,
Бродский говорит о сущностных, корневых проблемах жизни: Добре
и Зле, любви и счастье, тирании и свободе, деньгах, религии, смерти,
и, конечно же, литературе и искусстве.
Проза Бродского — это еще и бесстрашно искренний автопортрет.
Венчает книгу «Нобелевская речь», произнесенная при вручении Нобе
левской премии.
Альфред Эдмунд Брэм
Ж ИЗНЬ Ж ИВОТНЫ Х В РАССКАЗАХ И КАРТИ Н АХ
Немецкий путешественник Альфред Брэм создал в шестидесятые
годы прошлого века книгу, которая принесла ему всемирную извест
ность. Путешествуя по Египту, Нубии, Судану, Абиссинии, Испании,
Норвегии, Западной Сибири, он собрал огромный материал по биологии
животных, их инстинктах, привычках, способностях, пище и обобщил
его в своем труде. Его наблюдения и выводы не устарели и сегодня,
о чем говорит огромный читательский интерес к его уникальной книге,
переведенной на многие языки мира.
Ивлин Во
ЧЕРНАЯ НАПАСТЬ. СЕНСАЦИЯ
Романы великого английского сатирика X X века написаны бо
лее пятидесяти лет назад, но и сегодня звучат удивительно акту
ально.
События происходят в вымышленных африканских странах Азании и Эсмаилии. Императора Сета в отсталой дикой Азании охватывает
страсть к самым нелепым реформам. В романах действуют чернокожие
вожди, английские аристократы, авантюристы, коммерсанты, заговор
щики, шлюхи. Читаешь об Африке, удивляешься, ужасаешься, хохо
чешь, и вдруг вспоминаешь о чем-то до боли знакомом: то о реформа
торском зуде наших последних лет, то о кампании по борьбе за трез
вость, то о нравах «желтой прессы».
и
Ивлин Во писал о пороках рода человеческого, о показухе
идиотизме так называемой «общественной жизни» вообще.
Он высмеивал зло в надежде сделать людей чище, честнее, доб
рее.
Фридрих Горенштейн
Избранные произведения. В 3 т. Т. 111
ПСАЛОМ . Д ЕТОУБИЙЦА
Философский
роман «П салом» — трагическая панорама нашей
жизни — от коллективизации до времен застоя. В нем соединяются
черты притчи и реалистического нравоописательного романа. В драме
для чтения «Детоубийца» автор, отринув традиционный взгляд на со
бытия русской истории петровских времен, создал поражающие вообра
жение образы Петра I, царевича Алексея, царедворцев; образ дикой,
кровавой, жестокой эпохи. Публикация журнального варианта романа
«П салом » положила начало дискуссии о трактовке Горенштейном
живейших проблем истории России.
Леонид Зорин
ЗЛОБА ДНЯ. Роман, рассказы
Один из популярнейших отечественных драматургов, Леонид Зо
рин любит и умеет писать о том, что действительно волнует, будоражит
общество. Название его романа «Злоба дня» удивительно точно. Роман
оказался пророческим. Одна из главных сюжетных линий — убийство
эстрадного певца, любимца публики. Уже после того, как роман был
завершен, общество было потрясено гибелью Игоря Талькова. За детек
тивной канвой — люди, страсти, любовь; многие болевые проблемы
перестроечных лет.
Протоиерей Александр Мень
И СТО РИ Я РЕЛИГИИ. В ПОИСКАХ ПУТИ и с т и н ы и ж и з н и
в семи томах
Протоиерей Александр Мень (1935— 1990) — богослов, писатель,
историк, проповедник, один из крупнейших библеистов современного
мира.
Семитомный труд «История религии» — одна из лучших работ
отца Александра, в России издается впервые. Это популярное, напи
санное блестящим литературным языком и обращенное к самой широ
кой читательской аудитории исследование, в котором автор с христи
анских позиций рассматривает развитие культуры, религии и духовных
исканий человечества на протяжении всего его существования.
TOM I
И С ТО К И РЕ Л И ГИ И
Книга о природе религиозного сознания, об отношении между
верой и научным мышлением, о происхождении зла, об эволюции и
прогрессе.
ТО М и
М АГИ З М И ЕДИ Н О БО Ж ИЕ
(Религиозный путь человечества до эпохи Великих учителей)
Что было раньше, язычество или вера в Единого Бога? Почему во
все времена связаны между собой нравственность и Единобожие? На
эти и многие другие злободневные и вечные вопросы отвечает вторая
книга семитомника. Грандиозная панорама первобытных религий,
которую рисует Александр Мень, еще раз убеждает, что у истоков мате
риального крушения всегда стоит духовное обнищание.
Т О М III
У В Р А Т М О ЛЧА Н И Я
(Д у х о в н а я ж и з н ь К и т а я и И н д и и в с е р е д и н е п е р в о го т ы с я ч е л е т и я д о н. э.)
Книга вводит читателя в загадочный мир восточных религий. Глу
бокий анализ Конфуцианского канона, Упанишад, буддистских сутр
и других редких ныне рукописей позволяет автору — а вместе с ним и
читателю — понять самую суть восточных учений и их роль в духовных
исканиях человечества.
Т О М IV
ДИОНИС, ЛОГОС, С УД ЬБ А
(Г р е ч е ск ая
религия
и философия
от эпохи
колонизации
до
Александра)
Книга посвящена Греции. Автор ведет читателя по путям поиска
истины за древнегреческими поэтами и философами. Становится понят
ным, что материализм и тоталитарная идеология, метафизика и оккуль
тизм, агностицизм и вера в судьбу вошли в европейскую культуру имен
но из Древней Эллады.
ТОМ V
В ЕС ТН И К И Ц А Р С Т В А БОЖ ИЯ
(Б и б л е й с к и е п р о р о к и о т А м о с а д о Р е с т а в р а ц и и . V I I I — I V в в . д о н. э .)
Книги библейских пророков являются центральными в ветхозавет
ной части Библии. И книга, посвященная им, является центральной —
не только в семитомнике, но и во всем творчестве отца Александра.
В ней рассказывается о библейском Откровении и Богоявлениях, биб
лейском учении о Спасении и Искуплении, о многовековой борьбе за
идеалы библейской этики против обрядоверия.
ТО М
VI
НА ПОРОГЕ НОВОГО ЗАВЕТА
(О т
эпохи
Александра
М акедонского
до
проповеди
Иоанна
Крестителя)
Книга завершает путешествие по дорогам религиозных исканий
человечества дохристианской эпохи. Речь в ней идет о мистиках Индии,
о скептиках и отшельниках Греции, о стоиках Рима, мудрецах и муче
никах Израиля. Автор вводит читателя в мир Предтечи и девы Марии,
будущих апостолов и евангелистов — тот мир, в котором родился Спа
ситель.
ТО М VII
СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ
Александру Меню удалось донести до читателя образ Иисуса Наза
рянина таким, каким Его видели современники. Жизнеописание по
строено на основании Евангелий, лучших комментариев к ним, а также
других источников, указанных в библиографии.
Писательский талант и историческая интуиция автора делают эту
книгу выдающимся художественным произведением.
