Портрет Моризы [Анита Феникс] (fb2) читать онлайн

Анита Феникс Портрет Моризы

Мы думаем, что время придет,

но оно только уходит…

Прошлое 2.1

Арэст рассматривал сквозь лупу бриллиант на браслете. Прекрасная поставка в этот раз, камни чистые, огранка безупречна. Как никак, ему принадлежит лучший ювелирный магазин в городе — нужно держать марку. Магазин Арэсту достался ещё от отца, и он считал своим долгом не запятнать память о его труде, а, если получится, приумножить, открыв ещё один филиал. Пока всё шло по плану: в магазин то и дело наведывались сливки не только этого, но и соседних городов. Звонок колокольчика, висящего над дверью, уже давно ассоциировался у Арэста с деньгами. Словно прочитав его мысли, колокольчик подал свой привычный сигнал, оповещая о появлении в магазине нового посетителя. Арэст по привычке начал было расплываться в подобострастной улыбке, но, стоило ему узреть вошедшего, губы сжались в тонкую линию.

— Чего тебе здесь надо, оборванка?

В магазин по совершенно неведомой хозяину причине зашла женщина, явно обитающая на улице. Лохмотья грязными кусками свисали с неё, волосы липкой сальной паклей прилипли к лицу, мешая рассмотреть его черты. Вместе с тем от бродяжки оставались ужасные грязевые разводы на идеально чистом полу. Какой будет позор, если кто-то из покупателей зайдёт! На вопрос Арэста женщина не ответила, жадно скользя глазами по витринам и полкам с украшениями.

— Убирайся отсюда немедленно! — взревел хозяин, побагровев. — Милостыни не будет!

В ответ на это женщина резко повернула голову и обожгла Арэста таким чёрным, пробирающим до костей взглядом, что он инстинктивно седлал пару шагов назад. Незнакомка, продолжая хранить молчание, достала из непонятно откуда взявшегося целого кармана горсть монет и разжала руку, давая возможность владельцу магазина посчитать сумму. Арэст поперхнулся слюной, поняв, сколько денег красуется на ладони оборванки. Желание выгнать смердящую посетительницу, впрочем, не убавилось, но упустить такой куш он не мог.

— Выбирай, только быстро! — бросил он, пристально следа за рукой с монетами.

— Я уже выбрала, — оборвала его женщина и, не дожидаясь уточняющих вопросов, указала пальцем. Мне это, это и вот это.

Арэст торопливо снял с подставок все указанные ею украшения и завернул в фирменную упаковку магазина. Женщина, в свою очередь, опрокинула ладонь с монетами в лоток для денег. Арэст тут же принялся пересчитывать, забыв о брезгливости, и с облегчением обнаружил, что сумма не только покрывает стоимость приобретённых украшений, но даже несколько превышает. Когда хозяин магазина поднял глаза, его заведение было уже пустым. О визите странной бродяги с состоянием в кармане напоминали лишь грязные следы на полу.

Глава 1

Эджер отложил лист, расчерченный изломами в тех местах, где бумага складывалась, силясь уместиться в конверт, и обхватил голову руками. Все его мечты рушились. Всё, к чему он стремился, ускользало навсегда. Его картины не продаются. У него не заказывают портретов. Счёт за аренду студии, изученный им только что, стал последней каплей, затушившей тлеющие угли оптимизма и надежды в его душе.

Годом ранее, когда он с отличием заканчивал академию художеств и на скопленные со стипендии деньги снимал студию на год, Эджеру казалось, что весь мир будет у его ног. В академии он был одним из самых выдающихся студентов, им восхищались все преподаватели. Однако стоило пуститься в открытое плаванье — и волны реальности смыли напускной студенческий лоск. Поначалу картины ещё худо-бедно покупали, и он убеждал себя, что дальше — больше, успех будет приходить постепенно. Сбережения дали ему возможность творить в собственной мастерской в течение года, и Эджер, как все деятели искусства, грозил создать шедевр. Написать картину, которая прославит его на весь мир. Но пока его творчество не могло обеспечить ничего роскошнее зачерствевшего хлеба, который торговцы на рынке в конце дня раздавали практически даром.

Размышления прервал зазвеневший колокольчик, висевший над дверью мастерской, которая являлась по совместительству и магазином. Эджер отнял руки от головы и в надежде уставился на посетителя. Это была полная женщина с таким же пухлым мальчиком лет семи. Дама бегло скользнула по картинам, развешанным по стенам с мелкими ценниками, и скривилась: «Это не булочная, сынок. Пойдём, я ошиблась». И, не удостоив Эджера даже мимолётным взглядом, женщина вышла за дверь. Мальчик засмотрелся на картину с пейзажем ручья в лесу и последовал за матерью не так проворно, но дама нетерпеливо потянула его за руку, увлекая за собой. Магазин вновь опустел.

Эджер, едва сдерживая слезы (плакать 26-летнему мужчине совсем не подобалось), взглянул на календарь — восемнадцать дней осталось до конца аренды студии. А, учитывая, что эта студия была и его домом, через восемнадцать дней он станет не только нищим, но и бездомным. Поднявшись из-за прилавка, Эджер прошёл из зоны магазина в ту часть мастерской, где писал и хранил картины, и стал прикидывать, какие полотна ему взять с собой, а какие придётся оставить. Теперь, с горестью осознав, что его творчество совсем никому не нужно, собственные работы показались ему жалкими. Краски блёклыми. Цвета не сочетающимися. В одночасье Эджером овладел гнев, и он, подхватив спички, принялся сгружать все картины в центре комнаты. Хотел он сжечь только их, или спалить мастерскую со всем имуществом, или даже умереть в огне вместе со своими творениями — Эджер решить не успел. Колокольчик на двери снова звякнул.

— Да нет тут булочной! — злобно прошипел художник, устремившись из-за угла, взглянуть, кто пришёл.

— Что, простите? — на пороге стояла женщина лет сорока.

— Ничего, — Эджер оторопел, однако попытался напустить на себя маску великого творца. Посетительница, одетая в алое платье с мехом, укрывающим плечи, явно пришла по адресу. — Желаете купить картину, мадам? — учтиво, как только мог, спросил художник. — У меня большой выбор. Вам, наверное, нужен пейзаж, также могу предложить…

— Мне нужен портрет, — властным голосом перебила его гостья. — Вы ведь пишите портреты на заказ? На вашей вывеске так написано.

— Да… — всё, что смог выдавить из себя Эджер. Его горло вмиг пересохло. Портрет на заказ — это ещё три месяца аренды, как минимум. А если эта богачка расскажет о нём знакомым, и появятся новые клиенты…

— Я приду позировать завтра к одиннадцати, — незнакомка оборвала ход мыслей Эджера и шлёпнула на прилавок мешок, звякнувший монетами. Не сказав больше ни слова, женщина развернулась и направилась к выходу.

Эджер, не сразу опомнившись, поспешил открыть журнал учёта и крикнул:

— Подождите! Как ваше имя, мадам?

— Мориза, — не оборачиваясь, бросила женщина и скрылась за дверью.

Эджер не успел уточнить фамилию, однако решил, что узнает это завтра, когда та придёт позировать.

Глава 2

Яркое солнце било Эджеру прямо в глаза, но он, окрылённый, совершенно не обращал на это внимания, вышагивая по рыночной площади и широко улыбаясь. Вчера вечером, когда Эджер развязал мешок с предоплатой от Моризы, в первые секунды художник решил, что у него галлюцинации. Золотых монет не только хватало для продления аренды на полгода вперёд, но и оставалось на пару весьма недурных ужинов и новый сюртук. Правда, поразмыслив, от сюртука Эджер всё же отказался, здраво рассудив, что пишет он всегда в фартуке и немарких панталонах, а так как написание картин занимает почти всё его время, в иной одежде необходимости пока нет. А позже, когда он станет великим, широко известным художником, то купит себе любые наряды для выходов в свет. Сейчас же неожиданно свалившийся капитал разумнее было потратить на новые краски, чтобы портрет заказчицы не пришлось домазывать остатками, истощившимися за последнее время. А лучшие в городе краски можно было купить только у Жерома. Именно в его неприметную лавчонку на окраине площади художник и направлялся, сияя, пожалуй, даже ярче небесного светила.

Жером, невысокий, скособоченный мужчина пятидесяти с небольшим, был Эджеру практически единственным другом. Они познакомились ещё в годы учёбы, когда подающий надежды студент подрядился участвовать в городской выставке картин и задумал полотно с переливающимися красками. Ни один магазин в округе не имел в своём ассортименте ничего подобного, и Эджер было отчаялся воплотить свою задумку, когда случайно набрёл на лавку Жерома. У того тоже не оказалось подходящих красок, но продавец пообещал сделать ему такие за пару дней. Эджер не мог поверить своей удаче. Его картина, переливавшаяся на свету, приковывала внимание, и он удостоился премии от академии за лучшую работу. С тех пор Эджер покупал краски только у Жерома.

— О, старый друг! — оживился хозяин лавки, стоило художнику переступить порог. — Давненько тебя не было! Совсем не заходишь, — справедливости ради, Жером был прав — Эджер не заходил уже больше месяца.

— Дела шли неважно, — вздохнул художник.

— Ну, в творчестве по-другому и не бывает! Кто не умеет падать, тот не взлетит, — воодушевлённо проговорил Жером, смешивая под прилавком очередной краситель.

— Вы, как никогда, правы, мой друг! — улыбнулся Эджер, оглядывая полки и примечая нужные баночки.

— Ах да! — вдруг встрепенулся хозяин лавки, откладывая палочку, которой орудовал, размешивая своё творение. — Я тут для вас приготовил подарок, но вы так давно не заходили, что я про него совсем забыл.

Мужчина скрылся на пару минут в кладовке, а, вернувшись, протянул Эджеру свёрток.

— Моя новая разработка, — гордо пояснил Жером. — Объёмная краска!

— Это как — объёмная? — нахмурился Эджер, принимая подарок.

— А вот так! Из-за плотной консистенции ею можно рисовать объёмные детали. К примеру, пишете вы пейзаж, а на переднем плане у вас задумана ветка — можете написать её выпуклой, словно она и впрямь там есть! — глаза Жерома, когда он рассказывал, возбуждённо блестели. — Сама краска белого цвета, и, когда высохнет, её можно покрыть любым необходимым оттенком.

— Вы гений! — изумился Эджер, прикидывая, как можно использовать новику при написании заказанного ему портрета.

— Пока не продаётся, — перейдя на тихий заговорщический шёпот, добавил Жером, — так что вы будете первым художником с объёмными картинами!

«Вот ведь как бывает: вчера ты был на краю, и жизнь казалась беспросветной могильной ямой, а сегодня удача сыплется на тебя, словно листва поздней осенью», — размышлял про себя Эджер на обратном пути в свою мастерскую. Он купил у Жерома все необходимые краски и другие материалы для рисования, заплатил за всё на треть больше, чем требовали подсчёты друга, однако и это было меньшее, чем он мог его отблагодарить за уникальную краску.

Когда Эджер вернулся в мастерскую, время приближалось к назначенному сроку — его клиентка должна была вот-вот прийти.

Мориза не опоздала ни на минуту. Ровно в одиннадцать колокольчик над дверью звякнул. К счастью, художнику хватило времени на подготовку, и он как раз поправлял стул для натуры. На фоне уже были развешаны драпировки нейтральных тонов.

— Добрый день, — поздоровалось Мориза в пустоту, так как хозяин мастерской ещё не успел к ней выйти. И стоило Эджеру взглянуть на гостью, как он сразу понял, для чего использует новинку, подаренную Жеромом.

Мориза была одета в бархатное изумрудно-зелёное платье, а ровно в том ему на шее красовалось колье с ярким зелёным камнем в центре. В ушах поблёскивали длинные серьги с громоздкими камнями на концах, а средний палец левой руки венчал перстень, также украшенный изумрудом. Эджер так засмотрелся на украшения, что позабыл о приличиях, и, запоздало опомнившись, наконец поздоровался в ответ.

— Проходите, — указал он за угол и провёл клиентку в отведённое место. Мольберт и краски напротив задрапированного угла со стулом по центру уже были готовы. Мориза без лишних слов и расшаркиваний расположилась. — Руку вот так, — слегка коснувшись её аристократично бледного запястья, поправил Эджер. — И плечо немного вбок.

Отойдя к холсту, художник осмотрел восседавшую перед ним женщину, уже не юную, но и не растерявшую красоты и обаяния. «Главное — не переборщить с морщинами», — подумал он про себя. Мориза сидела молча и смотрела ровно в ту точку, куда указал Эджер. Когда юный художник только закончил академию и его сбережения были весьма внушительны, он нередко нанимал натурщиков для позирования. Молодых девушек в основном, иногда пожилых мужчин. Однако из всех людей, побывавших на этом стуле, никто не сидел столь неподвижно. Когда девушки начинали игриво крутиться, пытаясь завести с ним беседу, или мужчины жаловались, что у них затекли спина или колени, Эджер жутко раздражался. Всё это приводило к изменениям света, позы, общего настроения композиции. Он ненавидел человеческую нетерпеливость и ужасно жалел, что не имеет способа, как бы затормозить момент. Заставить увиденное глазом неподвижно запечалиться. «Быть может, — размышлял молодой художник, — научный прогресс подарит нам такой способ», — однако пока приходилось мириться с действительностью.

И вот теперь Мориза позировала ему так, как он всегда мечтал. Она словно превратилась в каменное изваяние. Даже блик, прыгнувший к изумруду на её кольце, не перемещался более по продолговатому камню ни на миллиметр. Скользя остро наточенной грифельной палочкой в металлическом держателе по холсту, Эджер то и дело ловил себя на пристальном внимании к украшениям. Особенно его привлекали серьги. Они никак не мог взять в толк, почему платье, камни в кольце и ожерелье — изумрудные, а камни в сережках — прозрачно-белые? Ведь намного гармоничнее выглядел бы комплект одного цвета. Мориза производила не него впечатление богатой и утончённой дамы, а следовательно, имела возможность позволить себе любые украшения и не могла не понимать, что канкан алмазов не вписывается в изумрудный вальс её образа.

— Ломаете голову, почему не зелёные? — реплика, слетевшая с почти недвижимых губ Моризы, была до того неожиданной, что Эджер вздрогнул и сломал о холст грифельную палочку.

— Передохните секунду, — стараясь не встречаться с женщиной взглядом, бросил он и отправился к ящику, где, помимо прочего, лежал набор грифельных палочек.

— Эти серёжки, — не обратив внимания на оставшийся без ответа вопрос, продолжила Мориза, — достались мне от матери, она их очень любила. Я понимаю, что они не вписываются сюда, однако они, — Мориза усмехнулась, — не поверите, не вписываются ни в один мой образ. Мать любила простоту, я же, напротив, яркость. Но мне хочется, чтобы на портрете, который вы напишете, сохранилась память о ней. Поэтому, прошу вас, пишите все цвета, как есть на самом деле.

За время проникновенной речи клиентки Эджер успел поставить новый грифель в держатель и вернулся к холсту. Раз речь зашла об украшениях, он рассудил, что самое время уточнить:

— Мой знакомый подарил мне уникальную краску, — начал он, переходя от наброска фигуры к окружающему фону, — она позволяет писать некоторые детали на картине объёмными. Я хочу предложить изобразить ваши украшения ею, — и тут же торопило заверил. — Цвета я напишу такими, какие они есть в действительности, об этом не волнуйтесь.

На невозмутимом лице Моризы пробежала странная, не понятная Эджеру эмоция, и она, опустив глаза, вполголоса пробормотала:

— Хм… А может, так даже и лучше получится, — потом взглянула на художника и добавила уже обычным голосом. — Почему бы и нет? Я всегда поддерживаю новаторство.

Прошлое 2.2

Марлин шла по тёмной, тонущей в тумане улице, то и дело одёргивая сползающие чулки. За два года работы в доме терпимости она думала, что видела всё и ни один запрос клиента не сможет больше её удивить. Её заказывали карлики, мужчины, у которых отсутствовали рука или нога, случались даже заказы от семейных пар, но ни разу её не заказывала женщина. Одна, без мужчины. Марлин недоумевала, что женщина собирается с ней делать, но страшнее, чем с волосатыми потными мужиками уж точно не будет, поэтому она согласилась. Странностью номер два у этого заказа было нежелание клиентки проводить время в апартаментах дома-отеля мадам «Ж», где Марлин всегда принимала клиентов. Именно поэтому ей сейчас по холоду и жуткому туману, оседавшему на теле и одежде мерзкой сыростью, приходилось тащиться по указанному адресу. Но и у этой странности было своё преимущество, вернее, даже два: первое — не придётся отдавать двадцать процентов мадам «Ж», второе — клиентка обещала доплатить сверху за выход на дом.

Обхватывая себя руками и скользя вверх-вниз по промокшей ткани, Марлин тщетно пыталась согреться. «Ничего, — подбадривала она себя, — уже почти дошла. Осталось перейти мост, и она окажется в тепле». Внезапно в паре метров перед ней возникла фигура человека. Марлин вздрогнула, не заметив её раньше из-за тумана. Фигура махнула ей рукой. «Клиентка, что ли, вышла ей навстречу?» — подумалось Марлин, и она пошла к фигуре. Купившую её на ночь женщину в лицо она не видела, та наняла её по почте, прислав вместе с письмом предоплату и адрес, по которому нужно прийти. Подойдя ближе, Марлин нахмурилась — в лунном свете, пробивавшемся сквозь туман, она рассмотрела женщину, одетую в лохмотья, явно одна из тех попрошаек, что живут под мостом.

— Мелочи нет, — виновато улыбнулась Марлин и попыталась обойти бродяжку.

— Марлин, это я вас наняла, — внезапно ответила ей та.

— Ну нет! — вскинулась девушка. — С бомжами я не сплю, к тому же на улице в такую мерзкую погоду!

— Вы мне нужны не для этого.

Женщина шагнула к Марлин, а та, оторопев от такого заявления, застыла на месте. «А для чего?» — вопрос, которому не суждено было прозвучать в ночной тишине. Марлин коротко всхлипнула, почувствовав, как что-то острое неторопливым движением пронзило её тело в области живота. Она пошатнулась, а женщина тем временем обожгла её холодом металла, надев что-то на указательный палец. Марлин, безуспешно хватая ртом воздух и держась за мокрый от крови живот, начала оседать. Женщина заботливо помогла ей лечь на мокрую ледяную мостовую. Марлин, не понимая, что происходит, дотронулась до пальца, на который было надето кольцо.

Глава 3

Работа над картиной двигалась не так быстро, как Эджер ожидал. Только он завершил компоновку всех фрагментов композиции и занялся более детальной проработкой, как веки его вдруг налились свинцом, и он почувствовал лёгкое головокружение. Работа не спорилась, и художник посчитал верным отпустить Моризу, сказав, что на сегодня закончил. Женщина протестовать не стала, и, стоило Эджеру остаться в мастерской одному, он обессиленно опустился на ближайший стул. Ноги ели держали, Эджер принялся гадать о причинах своего недомогания и осознал, что не помнит, когда в последний раз ел. Со вчерашнего вечера точно не держал во рту и краюшки хлеба. От внезапно свалившейся удачи мысли о первостепенных нуждах организма вылетели из головы.

Развязывая фартук, который был на нём всегда во время рисования, даже на стадии наброска (мольберт за время работы покрылся толстым слоем разноцветных красок, и испачкаться об него можно было, даже просто пройдя мимо), художник направился в ту часть своей мастерской, что являлась магазином. Он уже намеревался дойти до городской площади и купить еды, когда заметил на прилавке мешочек и небольшой клочок бумаги под ним. В точно таком мешочке Мориза передала ему аванс за портрет. Приблизившись, он вынул записку и прочёл надпись, выведенную аккуратным почерком: «Небольшая премия на нужды искусства. Мориза». По меркам Эджера, «небольшой» сумму, оставленную ему, назвать можно было с большой натяжкой. К чёрту базар с закисшим под солнцем мясом и одеревеневшим хлебом! Сегодня он, Эджер Буанти, может позволить себе ресторан!

Получасом позже внезапно разбогатевший художник, облачённый в лучший свой костюм, восседал за столиком самого дорогого ресторана в округе. Услужливый официант подливал вина, в тарелке красовались отборные фрукты, а следом принесли специально для него одного зажаренного цыплёнка. В тот вечер Эджер наелся до резей в желудке. Его организм, поддерживаемый последнее время преимущественно хлебом и водой, совершенно отвык от жареной пищи, к тому же в таких количествах. До дома художник шёл, переваливаясь с одной ноги на другую, а потому добрался до постели лишь к середине ночи. Плюхаясь на давно истрепавшийся сальный матрас узкой, неудобной кровати, Эджер, перед тем как отключиться, подумал, что не пристало ему, великому художнику, у которого скоро будет заказывать портреты весь бомонд страны, спать в таких дрянных условиях. Оставшихся денег вполне хватит на добротное спальное место и принадлежности к нему. Художник даже попытался было прикинуть, где лучше совершить покупку, но затуманенный вином мозг отказывался соображать и погрузил хозяина в беспросветный мир грёз.

Грезы рухнули, как только головная боль на перегонки с жуткой жаждой прорезали сознание Эджера. Комната была залита светом полуденного солнца. «Проспал!» — тут же запульсировала в голове леденящая душу мысль. Мориза должна была прийти ровно в одиннадцать, а за окном уже почти миновал полдень. Ринувшись с кровати, Эджер неуклюже запутался ногой в одеяле и рухнул прямо возле мольберта, на котором стоял набросок заказанного ему портрета. Отбрыкиваясь от не желавшей отпускать его ткани, он всё-таки поднялся и едва не завопил в голос, заметив на прилавке новую записку и мигом опознав почерк своей состоятельной заказчицы. «Заходила в 11:00, вы спали. Я не стала вас будить. Приду позировать в 18:00». Идиот! Эджер, скомкав в руке записку, принялся стучать кулаком себе по лбу, выкрикивая ругательства. Как можно было так осрамиться перед заказчицей?! Она видела его, наполовину одетого в костюм и спящего абы как! Стоп, как она вообще попала в мастерскую? «Идиот! — снова выкрикнул художник, бросаясь к двери. — Пьяный болван! Забыл на ночь запереться. Какой стыд! Какой позор!»

Глава 4

Весь оставшийся до прихода Моризы день Эджер приводил в порядок себя и свою мастерскую. Ровно в 18:00 он, намытый и напомаженный, вышел встречать заказчицу, учтиво распахнул перед ней дверь и проводил на место для натуры.

— Я сегодня без украшений, — машинально касаясь пустующих шеи и мочки уха, заговорила женщина, — отдала их на чистку. Это не страшно?

— Нет, — поспешил заверить её Эджер, берясь за острозаточенную грифельную палочку. — Набросок с украшениями я сделал вчера, сегодня буду прорисовывать черты лица и фигуру. Пару дней свободно можно обойтись без украшений.

Сегодня работа шла на порядок бодрее. Похмелье, терзавшее его по пробуждении, окончательно отступило, голова стала свежей, а лёгкий перекус перед началом работы придал сил. Эджер довольно быстро справился с прорисовкой и принялся за краски. Фон, разумеется, он напишет позже, без Моризы, чтобы не тратить её время, а сейчас он смешивал оттенки и искал подходящие для написания потрясающего изумрудного платья. Его тёмно-зелёные глаза поблёскивали от рабочего азарта. Кисть плясала по холсту как заведённые. Спустя без малого час Мориза отправилась слегка размяться, а спустя полтора, посетовав на боль в пояснице от долго сидения, попросила завершить сегодняшний сеанс. Проводив гостью до двери и заверив, что завтра в 11:00 будет ждать её, Эджер вернулся к холсту и довольно оглядел результат. Ему безумно нравилось, какой выходил портрет. Ещё два-три столь же продуктивных сеанса — и всё будет готово!

Утром следующего дня воодушевлённый Эджер проснулся рано и к самом открытию успел наведаться в лавку, где делали на заказ кровати. Правда, на подходе выяснилось, что вчера в ресторане он потратил куда больше, чем думал. В итоге художнику хватило только на новый матрас, который носильщики, учтиво предложенные магазином, донесли прямо до мастерской. Расфантазировавшийся о новой резной кровати, Эджер поначалу расстроился, но потом успокоил себя тем, что сможет купить все, когда допишет портрет.

Мориза вновь явилась без опоздания. Сегодня на шее, ушах и пальце ослепительно блистали начищенные украшения. Казалось, теперь неуместность белых камней стала ещё заметней.

— Поторопила чистильщика, чтобы не усложнять вам работу, — улыбнулась женщина, усаживаясь на привычное место.

— С вашего позволения, тогда сегодня я напишу украшения той объёмной краской, она довольно долго сохнет, — Мориза кивнула, дав Эджеру поправить украшения, как того требовал его художественный вкус, и он приступил.

Формируя продолговатый гранёный камень, художник мысленно пел дифирамбы своему другу. Ну что за светлая голова у этого пожилого торговца! Какие двери такая краска откроет перед ним в живописи! Эджер уже замыслил пару зарисовок, где можно применить чудо-краску. К примеру, портрет девушки в шляпе с перьями, где последние будут объёмными. Только бы друг подольше не пускал разработку в продажу, оставляя Эджера единственным художником, обладающим таким сокровищем.

Вдруг резкая боль пронзила руку художника, и тот едва не выронил инструмент, которым формировал камень на серьге. Боль пронзила внезапно и тут же рассеялась. Эджер покрутил руку, проверил работу пальцев — всё было хорошо, и никаких неприятных ощущений эти манипуляции не вызвали.

— Всё в порядке? — послышался голос Моризы, очевидно, заметившей заминку в работе.

— Вполне, — всё ещё напряжённо улыбнулся Эджер, принимаясь формировать камень второй серьги. В процессе работы он примерно дважды испытывал едва заметное покалывание в пальцах, но оно было столь мимолётным, что казалось надуманным.

Художник не продвинулся настолько далеко, как вчера, но, в целом, тоже поработал неплохо. После ухода заказчицы он снова обнаружил на прилавке мешочек с деньгами, на этот раз без записки. Инцидент с рукой был к тому моменту почти забыт, и Эджер, желая отблагодарить Жерома за потрясающую разработку и поделиться впечатлениями от работы, отправился к нему в лавку.

Друг обнаружился на крыльце своего магазинчика в том момент, когда менял табличку с надписью «Открыто» на «Закрыто».

— Никак решил составить мне компанию за обедом? — улыбнулся он, от чего и без того испещрённое морщинами лицо стало ещё более сморщенным, однако и более тёплым.

— Лучше! — немного самодовольно ответил Эджер, беря друга под руку и увлекая за собой. — Я веду вас обедать в ресторан!

Прошлое 2.3

Поразительно, насколько разным может быть один и тот же город для двух людей, живущих в разных слоях населения. Пока Эджер страдал от творческой непризнанности и видел повсюду сюжет для новой картины, бездомный по кличке Дью мучился от ежедневного похмелья и везде выискивал способ выпить. Сегодня, впрочем, день выдался удачный. Он набился в приятели к Кьяре, у которой всегда водились и еда, и выпивка. Под мостом, где обычно собирались на ночлег большинство людей, не имевших собственного жилья, Кьяру прозвали Фортуной. Хотя везение было ни причём, ни для кого не осталось секретом, что за порцию алкоголя она готова на что угодно, начиная от плотских утех и заканчивая разгрузкой повозки или другой чёрной работой.

Естественно, набиться к ней в приятели было невероятной удачей, которая сегодня улыбнулась Дью. Прошлый любовник и собутыльник Кьяры скончался от алкогольного отравления, освободив тем самым вакантное место. Изрядно напившись, Дью, не желая повторять его судьбу, решил сбавить обороты. Кьяра же останавливаться не собиралась. Обладая крепким, практически мужским телосложением, она могла влить в себя невероятное количество алкоголя. Вот и сейчас, жадно присосавшись к уже наполовину пустой бутылке, она и не заметила, как её новый приятель закрыл глаза и отошёл ко сну. Заедая выпитое наполовину сгнившим яблоком, Кьяра зорко следила за остальными обитателями подмостовых джунглей. Здесь всегда было достаточно желающих стащить часть её припасов, поэтому Кьяра позволяла себе засыпать, только когда всё оказывалось выпито и съедено. Однако сегодня сон упрямо не шёл. Опустошив последнюю бутыль до капли, она поняла, что выпивки нужно больше.

— Ты всё? — услышала она рядом тихий женский голос.

Кьяра повернула голову и вздрогнула о неожиданности. Подле неё сидела женщина, судя по лохмотьям и слипшимся волосам, явно своя, но что-то с ней было не так.

— Чего тебе? — огрызнулась Кьяра.

— Помощь твоя нужна, — не поворачивая к ней головы и глядя перед собой, ответила собеседница.

— Какая? Я за так не помогаю.

— Тут на окраине есть винный склад. Я отогнула пару гнилых досок, так чтобы можно было достать бутылки, предлагаю тебе сходить со мной и достать сколько сможем.

— А я тебе на что, раз доски ты сама отогнула? — нахмурилась Кьяра.

На что женщина безмолвно подняла перебинтованную грязными тряпками руку, а потом всё же пояснила:

— Пока доски отгибала, на гвоздь напоролась, пальцы теперь плохо слушаются, в одиночку много не унесу одной-то рукой.

Кьяра довольно усмехнулась:

— Бутылки потом как делить будем?

— Пополам.

— Показывай, куда идти.

Несмотря на то, что в ней была алкогольная доза, способная свалить с ног как минимум пятерых, женщина лихо подскочила и твёрдой походкой направилась за своей провожатой.

— Я тебя раньше под мостом не видела, — заметила Кьяра, когда они миновали городскую черту.

— Я… — замялась женщина, — недавно сюда перебралась.

— А где до этого обитала? — Кьяре явно не было никакого дела до собеседницы, ей просто хотелось языком почесать. Когда та не ответила, она нисколько не смутилась и решила сменить тему.

— Слышала, рядом с нашим мостом на той неделе проститутку замочили?

— Слышала, — подтвердила женщина.

— Наши поговаривают, что и за нас могут приняться, переходить в другое место хотят.

— Кто может? — уточнила собеседница.

— Ну, убивец этот, — пожала плечами Кьяра и тут же спросила. — Нам идти ещё долго? Темнеет уже.

— Пришли почти, а по темноте бутылки тащить только легче будет.

И действительно, через пару метров провожатая указала Кьяре на небольшой деревянный сарайчик:

— Вон там, за углом, в самом низу.

Кьяра, предвкушая винный вкус, облизнулась и, упав на колени, стала шарить по гнилым доскам. Пара из них действительно были отогнуты, но, просунув руку, она нахмурилась:

— Тут нет ничего! — стоя на четвереньках и продолжая шарить рукой внутри сарая, объявила она.

Ответом ей стала внезапная боль, пронзившая мочку уха.

— Эй! — завопила она, попытавшись высвободить руку, но лаз в досках был сделан до того неудобно, что рука от резкого движения застряла.

Кьяра не успела даже обернуться, когда вокруг её шеи обвилось что-то жёсткое и тонкое и начало затягиваться. Женщина захрипела, тщетно силясь высвободить одну руку, а другую просунуть под душивший её шнур. Ей почти удалось, когда перед глазами уже плясал рой серебристых точек. Однако шнурок не только не ослаб, а продолжал затягиваться всё сильнее, и вскоре веки Кьяры налились тяжестью, руки обмякли, а тело завалилось набок, навсегда расставаясь с душой.

Глава 5

— Пожертвование на нужды искусства? — изумился Жером, едва прожевав кусок изысканного белого мяса. Поначалу пожилой торговец смущался есть заказанные Эджером кушанья, лишь ёрзал на стуле и ковырял вилкой еду. Но пара бокалов вина легко сняли царившее за столом напряжение. Распробовав поданные закуски, Жером совсем осмелел и принялся расспрашивать молодого художника, откуда у того средства на их незаурядный обед. Эджер в свою очередь поделился своей невероятной историей.

— А не думали ли вы, мой друг, что все эти суммы идут в счёт финального гонорара за портрет? — прихлебнув еще вина уточнил жером. На что Эджер поведал о записке, обнаруженной под первым мешочком с деньгами, где те именовались не иначе как «пожертвованием» на нужды искусства. Жером, как раз приступивший к солидному куску мяса, едва не поперхнулся.

— Ну и повезло же вам, друг мой! — восклицал он, налегая на угощения.

Эджер на сей раз ел и пил более умеренно — первый шок от свалившихся на голову денег уже миновал.

— Вы правы, мой друг! — отвечал он. — Небеса послали эту женщину в мою мастерскую! Я, стыдно признаться, едва не свёл счёты с жизнью в тот день, но появилась она — и спасла меня!

Откровение Эджера не возымело на захмелевшего друга сильного эффекта. Быть может, Жером посчитал, что приятель выражался метафорически, а потому ответил только:

— Так выпьем за вашу удачу, дорогой мой Эджер!

Далее разговор за столом свернул с тем творчества на более насущные вопросы, час слился со вторым один кувшин вина сменялся другим. К моменту когда друзья собрались покидать заведение улицу по линии горизонта начал затягивать вечер. В свой магазин Жером уже возвращаться не стал. Эджер проводил окончательно захмелевшего друга до его дома, и согласился сходить в лавку и запереть ее на ночь как пологается. Оказавшись на месте он бегло осмотрев полки и удостоверившись, что за время их отсутствия ничего с магазином не произошло, вышел на улицу, где уже царили сумерки. Потянувшись было за ключом, он вскрикнул от резкой боли, пронзившей правую руку. Точно такая вспышка посетила Эджера утром, когда он писал портрет Моризы, однако на этот раз боль отступила не сразу. Какое-то время рука продолжала болеть, художник даже выронил массивный ржавый ключ из ослабевшей руки. Прислонившись здоровой ладонью к стене, он принялся хватать ртом воздух. Наконец боль окончательно отступила. «Если так будет продолжаться и дальше — придётся показаться лекарю», — подумал про себя Эджер, поднимая ключ и запирая лавку.

Утром он проснулся совершенно разбитый. Рука не болела, но какое-то неясное общее недомогание сбивало с толку и мешала трезво мыслить. Мориза пришла как обычно — ровно в одиннадцать.

Эджер едва успел привести себя в порядок к её приходу. Из-за плохого самочувствия написание портрета давалось нелегко. Однако Эджер даже не мог определить, что именно с ним не так. То тошнило, то кружилась голова, то ныли все мышцы тела. Но он не мог позволить себе осрамиться перед Моризой снова, а потому, собрав все силы, художник работал кистью, смешивал оттенки и писал, превозмогая недуг. Мысленно пообещав себе, что, как только сегодняшний сеанс будет окончен, он непременно отправится к лекарю, Эджер приступил к нанесению первых полутонов на драгоценности. Объёмная краска застыла, и теперь под талантливой рукой художника камни оживали, а украшения выглядели совсем как настоящие. Мориза по обыкновению сидела молча, неподвижно, и лишь когда обычное время их сеанса подходило к концу, позволила себе спросить:

— С вами всё в порядке, Эджер?

— Да, — натянуто улыбнулся художник.

Сегодня он не стал очищать от краски кисти, а сразу пошёл провожать клиентку до двери. Почти ступив за порог, Мориза развернулась и протянула ему знакомый мешочек. «Покажитесь лекарю, — ласково произнесла она, вкладывая вознаграждение ему в руку, — вы плохо выглядите». И с этими словами изысканный подол её платья растворился в толпе снующих по площади людей.

Эджер с каждой новой минутой чувствовал себя всё хуже — ноги слушались плохо, перед глазами плыло. Не теряя больше ни минуты, он закрыл мастерскую и направился к лекарю. Путь это был не близкий, и, как назло, не попалось ни одной повозки. Шаркая по каменной мостовой одеревеневшими ногами, он всё больше понимал, что не дойдёт. Силы покидали его, а до дома лекаря оставалось ещё слишком много. Однако он не желал сдаваться и продолжал переставлять ноги, пока мир перед глазами окончательно не померк — и он рухнул замертво.

Глава 6

— Синьор… Синьор, очнитесь! — лёгкое потряхивание за плечо стало первым, что смогло пробиться в сознание Эджера, следом стал различим женский голос, очевидно, звавший его.

С трудом приоткрыв один глаз, он увидел расплывчатый силуэт лица, обрамлённого каймой каштановых волос. Силы и ощущение себя в пространстве постепенно возвращались, художник открыл второй глаз и, осознав, что лежит на чём-то мягком, постарался слегка привстать. Зрение сфокусировалось, и он смог чётко различить перед собой девушку лет двадцати с платком на голове и длинными шёлковыми волосами, струящимися по плечам.

— Не вставайте так резко, — чуть подняв руку в останавливающем жесте, произнесла незнакомка, предупреждая его слабую попытку подняться.

— Кто вы? Как я сюда попал? — Эджер метался взглядом от девушки к обстановке комнаты и обратно.

— Вы у меня дома, — послышался мужской голос, и в комнату вошёл коренастый мужчина с такими же каштановыми, но короткими волосами. Одет он был просто, а через светлую холщовую рубаху проглядывал рельеф выдающихся мускулов. Пройдя в комнату, мужчина присел на стул рядом с девушкой и продолжил.

— Моя сестра нашла вас на улице, вы потеряли сознание и лежали в паре метров от порога дома.

— Вы были в очень плохом состоянии, — подхватила рассказ девушка, — сильно поражены… — в этот момент брат как бы невзначай коснулся её полеча. — Поражены каким-то недугом, — всё же договорила она, косясь на брата.

Эджер, вспоминая, насколько ему было плохо перед потерей сознания, с удивлением обнаружил, что чувствует себя прекрасно.

— Вы лекарь? — спросил он, переводя взгляд то на одного собеседника, то на другого, не зная, кому вернее адресовать вопрос.

— Моя сестра, — заговорил мужчина, явно стараясь ответить первым, — немного разбирается в медицине, она сделала вам компресс с лечебными травами. Как, кстати, вы себя чувствуете?

— Прекрасно! — воскликнул Эджер, поднимаясь с кровати, на которой полусидел до этого. — Великолепный компресс! Благодарю вас, синьора…

— Синьорита Анна, — представилась девушка, тоже поднимаясь со стула.

— Позвольте отблагодарить вас, — продолжил Эджер, доставая из кармана мешочек с деньгами и высыпая на ладонь россыпь монет.

— Не стоит, — слегка попятилась Анна, но её брат с улыбкой протянул громадную ладонь и пояснил.

— Она очень застенчива, но весьма вам благодарна за щедрость.

На этом Эджер распрощался с Анной, её оставшимся безымянным братом и вышел на улицу. Всё вокруг тонуло в непроглядной тьме — пока он лежал в отключке в доме этих добрых людей, на город успела опуститься глубокая ночь. Эджер даже не сразу сориентировался, но, когда понял, в какой части города находится, глазам своим не поверил. Если ему не изменяла затуманенная внезапным расстройством память, он шёл к дому лекаря и по пути потерял сознание. Вот только как он мог оказаться в совершенно противоположной части города? Неужели он настолько не ориентировался в пространстве, что пошел в обратную сторону? Порывы пронизывающего ночного ветра побудили художника задуматься об этих странностях позже, выдвигая на передний план необходимость добраться до собственного жилья.

Быстрым шагом он довольно скоро оказался у своей мастерской и рухнул в постель, даже не раздеваясь. Видимо, сказалось действие холода и недавнее недомогание.

Разбудил его настойчивый стук, отдававшийся в голове эхом. Распахнув глаза, Эджер у сжасом осознал, что снова проспал. На этот раз он не забыл запереть мастерскую, а потому Мориза, пришедшая к обычному времени, не видела, что происходит внутри, и настойчиво стучала в дверь. Тот факт, что вчера он поленился раздеться, сыграл Эджеру на руку. На бегу пригладив волосы, он распахнул дверь перед посетительницей.

— Простите бога ради, — залепетал он, пропуская Моризу в магазин, — писал фон вашего портрета и так увлёкся, что забыл о ходе времени.

— Не страшно, — Мориза легко улыбнулась и, пройдя на своё обычное место, уселась на стул.

Эджер прошёл к холсту, установленному на мольберт, и едва не завопил он удивления и негодования. Всё, что он написал вчера, вся работа, проделанная им, отсутствовала на портрете! Он выглядел так, словно к нему и не прикасались! Особенно сильно пестрели своей белизной объёмные украшения так, старательно написанные оттенками зелени. Ему что, вчера было настолько плохо, что он не помнит, как рисовал?

— Что-то не так? — поинтересовалась Мориза, чуть сменив позу и развернувшись в сторону художника.

«Она не должна ничего узнать!» — промелькнуло в голове Эджера, и он, улыбнувшись, так правдоподобно, как только мог, ответил.

— Нет, всё в порядке, просто залюбовался на драгоценности, до чего красиво выглядят они с этой объёмной краской.

— Можно и мне взглянуть? — спросила Мориза, уже начав было вставать со стула.

— Подождите! — резко практически выкрикнул Эджер. — Вы так хорошо сидите, прошу вас, замрите! Посмотрите в конце сеанса.

Ему едва удалось сдержать облегчённый вздох, когда заказчица вернулась в исходную позу. Ощущая себя, как никогда, бодрым и свежим, Эджер принялся работать усерднее, чем обычно. Довольно быстро он нагнал всё то, что было написано вчера и непостижимом образом исчезло. Так как рисовал он с не затуманенным болью рассудком, работа шла быстро, и к концу сеанса наполовину готовый портрет уже не стыдно было продемонстрировать заказчице. Мориза, всегда сдержанная в проявлении эмоций, попросила уделять как можно больше внимания написанию серёжек, но в целом, кажется, осталась довольна. Сегодня она по непонятной Эджеру причине, уходя, не оставила ему вознаграждения. Но, в целом, это не сильно огорчило художника — портрет был почти готов, скоро он получит финальную плату и заживёт припеваючи. Возможно, даже выкупит эту мастерскую, чтобы не тратиться на аренду. Хотя нет, к чёрту эту захудалую мастерскую на окраине, он купит магазин в самом центре!

День только подбирался к разгару, и Эджер решил сходить на рынок побаловать себя свежими фруктами, потом, быть может, зайдёт проведать Жерома — как там его друг после вчерашней попойки. Необходимость визита к доктору по поводу своих приступов Эджер отмёл, списав всё на стресс из-за перемен в жизни. Прогуливаясь по рынку, художник по непонятной для себя причине остановился у прилавка с травами, рассматривая всевозможные почки разнообразной зелени. Внезапно он почувствовал, как кто-то легонько тронул его за плечо. Обернувшись, Эджер увидел миловидную девушку.

— Здравствуйте, — улыбнулась незнакомка. — Вы меня помните?

Вглядываясь в черты её лица, он чувствовал, что видел её где-то, но узнать никак не мог. Видяего замешательство, девушка добавила:

— Вы были вчера у нас, вам было плохо…

— Синьора Анна! — лицо Эджера просияло. — Ещё раз благодарю за ваш чудотворный компресс!

Девушка явно смутилась и пробормотала:

— Это был не совсем компресс…

— В любом случае, спасибо! Могу я вам купить что-то из этих трав? В знак благодарности. Или не из трав…

— Скажите, а вам не доводилось получать в последнее время старинные украшения в подарок?

Вопрос Анны был до того неожиданным, что Эджер, растерявшись, просто покачал головой.

— Может, подарки от людей, с которыми вы в ссоре или которые вас недолюбливают?

— Нет. И к чему всё это? — художник даже несколько попятился под проницательным взглядом серо-голубых глаз девушки.

Анна воровато огляделась и потянула Эджера в проулок между зданиями, очевидно, опасаясь, что их разговор может быть услышан.

— Понимаете, — продолжила девушка, когда вокруг не осталось лишних ушей, перейдя на полушепот, — то состояние, в котором я вас нашла… то была не болезнь в привычном понимании этого слова. То, что с вами происходит… брат запрещает мне распространяться на подобные теми, но я не могу молчать. Вам грозит смертельная опасность, вы прокляты!

От последнего изречения девушки Эджер пришёл в ещё большее смятение и посмотрел на свою спасительницу совсем другими глазами. «Бедняжка, — подумал он про себя, — такая юная, а уже с помутившимся рассудком».

— Поверье мне, — словно прочитав его мысли, с нажимом произнесла Анна. — Я не один раз наблюдала то, что происходит с вами. Всё начинается с лёгкого недомогания в виде тошноты или головокружения, потом проявляются боли в области контакта. У вас это правая рука! Именно ею вы контактируете с источником проклятья, именно через неё вычерпывается ваша жизненная сила. Вчера я провела над вами обряд, ослабив силу воздействия, но, если вы продолжите контактировать с источником проклятья, оно выпьет вас!

Тут Эджер не выдержал, отшатнулся и, не говоря ни слова, быстрым шагом направился прочь с рынка. Анна кричала ему вслед, просила остановиться, поверить ей, но он не желал слушать бредни умалишённой.

Тонкий червячок сознания, правда, попытался подточить уверенность в том, что боли в правой руке ему лишь почудились, но Эджер шикнул на него, не давая шанса развить мысль. Всё это глупости! Он прекрасно себя чувствует. Словно в опровержение, у Эджера заболел живот, однако и тут быстро нашлось рациональное объяснение — за весь день он ведь ничего не ел!

Прошлое 2.4

Маленькая, потрёпанная временем монетка беззвучно плюхнулась в холщовый мешочек, разложенный на мостовой, и Дью выругался про себя. Ну что за паршивый день! С раннего утра он попрошайничал по всему городу и не набрал даже на самую маленькую и саму дешёвую бутылку забродившей настойки. Вдобавок с час назад небо затянули непроглядные тучи и пошёл дождь. И без того скудные прохожие потянулись по своим сытым норам, лишая Дью всякой надежды на хороший улов. Мужчина, бросивший в его промокший мешочек монету, очевидно, был последним человеком на сегодня, кто вообще пройдёт мимо него.

«И куда это Кьяра запропастилась?» — зло думал Дью, выгребая из мешка скудные подаяния и направляясь в сторону моста. Уже пару дней от нее ни слуху ни духу. Он опросил завсегдатаев подмостья, но никто не видел её с того дня, как они с Дью выпивали вместе. «Небось нашла местечко потеплее и свалила», — бурчал про себя бродяга, еле волоча ноги в размокших, а потом потяжелевших лохмотьях. Как же ему плохо! Такой сильной ломки у него не было, кажется, никогда. Всё внутри жгло огнём, во рту пересохло, и каждый новый вздох ощущался как последний. Внезапно его обострившийся из-за критичного состояния слух уловил звук стекла, опускающегося на каменную мостовую. Бутылка! Может, кто-то не допил или вынес испортившую выпивку?

Со всех ног Дью бросился на звук. Несмотря на то, что день только начинал переходить в вечер, из-за противного дождя видно было плохо, но почти сразу его глаза различили силуэт человека, привалившегося к стене под навесом. Дью тоже юркнул под навес, места под ним хватило бы ещё для пары человек, и, протерев залитые дождём глаза, увидел ту самую вожделенную бутылку. Следом Дью разглядел человека, периодически прикладывавшегося к выпивке. Это тоже была бродяжка, имени её он не знал, но уже видел под мостом. Особенно ярко она запомнилась Дью, когда пару недель назад солнечным днём он нашёл на улице потерянный кем-то кошель, набитый монетами. На радостях Дью пировал два дня. На третий еда и выпивка перестали его удовлетворять, и ему захотелось женщины. Дружок Кьяры на тот момент был ещё в добром здравии, и у Дью не имелось постоянной собутыльницы. Именно тогда он и обратил внимание на одиночку, приютившуюся в паре метров от него и курившую самокрутку.

— Выпить не желаешь? — игриво помахав в воздухе полупустой бутылкой, спросил он у незнакомки. Предложение вызвало живейшую реакцию у пары бездомных, спавших неподалёку, но, поняв, что халява им не светит, они продолжили блаженный сон.

А женщина встала и села рядом. Возраст у таких, как они, определить практически невозможно, да и внешность, в целом, тоже, но Дью она показалась симпатичной для бездомной. Он протянул ей бутылку, отломил кусок булки, целую давать не стал — не хватало, чтобы она его объела. Когда женщина завершила долгой глоток и откусила булку, он положил руку ей на ляжку.

— Потом доешь, — сказал он, заставляя собеседницу отвлечься от трапезы и привлекая к себе.

— Подожди, — остановила его она, — давай не здесь. Я знаю неподалёку заброшенный сарайчик с кучей соломы.

В любое другое время Дью соблазнился бы укромным, тёплый, а главное — мягким спальным местом, но сейчас он был так пьян, что идти вряд ли бы смог, даже если захотел, да ему и тут было хорошо. Поэтому он лишь отрицательно промычал, всё-таки прижимая к себе женщину и пытаясь в лохмотьях нащупать грудь. Внезапно незнакомка с силой отпихнула его и заявила:

— Либо идём со мной, либо ничего не будет! — и, не оборачиваясь, пошла прочь.

Дью, конечно же, и не подумал подняться и пойти за ней. Прикончив всё, что у него имелось, он забылся блаженным пьяным и сытым сном. И вот сейчас, под звук барабанящих по навесу капель, замёрзший и снедаемый ломкой, он сразу её узнал.

— Привет, — поздоровалась женщина, явно тоже узнав его.

— Я тебя тогда угостил! — сходу заявил Дью, уже потянувшись к стоящей возле неё бутылке.

Он ожидал, что она схватит и уберёт, но женщина лишь пожала плечами и подтолкнула бутыль к нему. От вида жидкости, заплескавшейся на дне, у Дью потекли слюнки. Он встал на колени и жадно припал губами к горлышку. Стоило алкоголю потечь по его языку, губам, гортани, и он почувствовал, как всё его существо наполняется счастьем. Спускаясь ниже по пищеводу, жидкость растекалась по его телу теплом и блаженством. Дью буквально выпал из объективной реальности. Однако сквозь пелену счастья он всё же почувствовал некоторое шевеление вокруг своей шеи. Кажется, незнакомка обнимала его. Сейчас Дью было плевать на столь желанные ранее плотские удовольствия с ней. Единственное, чего жаждала плоть, — это пить, пить, пить, пить! Именно в этот умиротворённом состоянии жизнь Дью оборвал массивный камень, с силой опустившийся на его затылок.

Глава 7

Вернувшись домой только под вечер, Эджер привёл в порядок своё рабочее пространство, очистив кисти от следов краски, сменив палитры на чистые, с замиранием сердца он развернул к себе портрет, опасаясь, что труды его работы улетучились с холста, но на этот раз всё было на месте. Художник так и оставил его лицевой стороной к себе и то и дело бросал взгляды, подмечая возможные несовершенства. Нужно сделать морщины на руках Моризы менее явными — лицо он изначально цензурировал, насколько это возможно, не теряя сходства, а вот про руки не подумал.

Даже укладываясь спать, он переставал думать о необходимых правках, а потому, стоило ему провалиться в сон, Эджер очутился за работой перед холстом. Но писал он портрет не статной женщины, а молодого улыбчивого парня, позирующего ему в модном костюме. Из окон мастерской лился мягкий и приятный солнечный свет, на душе у Эджера разливалось счастье. Внезапно парень, ещё секунду назад позировавший с высоко поднятой головой, схватился на неё и рухнул со стула. Эджер подскочил к нему, принялся тормошить, но юноша, очевидно, был мёртв. В ужасе он было бросился к выходу, но задержался глазами на холсте, где рисовал молодого человека, и ноги его подкосились. На картине был изображён он, лежащий на полу со впалыми щеками и, что самое ужасное, вырванными глазами. Тошнота подкатила к самому горлу. В голове осталась одна-единственная мысль — бежать! Прочь, скорее отсюда! Но стоило ему повернуться к двери, как на плечо легла ледяная рука. Эджер, собрав всю волю в кулак, резко крутанулся и… проснулся.

Липкий от пота, взвинченный, с бешено колотящимся сердцем, он сел на кровати, жадно хватая ртом воздух. За четверть века, что он жил на свете, таких правдоподобных кошмаров у него не случалось ни разу. И, несмотря на то что сон кончился, а Эджер оказался в безопасности полумрака мастерской, ощущение тревоги не покидало его. Сердце продолжало колотиться и вдруг пустилось в ещё больший галоп от ощущения чужого присутствия. На периферии зрения Эджер уловил неясное свечение, по спине, словно липкий слизняк, скатилась капелька пота. Медленно, практически оцепенев от ужаса, Эджер заставил себя повернуть голову. Кожа его тут же покрылась мурашками, а в горле застыл вопль ужаса. Ореол зеленоватого света окутывал холст. Портрет на нём был закончен. Одежда, поза и украшения оставались те же, но вот черты лица женщины изменились до неузнаваемости. Лицо было бледным, под глазами зияли чёрные тени, губы искривляла леденящая душу усмешка. Однако самым ужасающим было то, что портрет моргал! С расстояния, разделявшего кровать Эджера и портрет, в полной темноте было сложно утверждать наверняка, но Эджер не сомневался, что видит, как нарисованные веки опускаются и поднимаются. Внезапно половина лица принялась чернеть и удлиняться, и через секунду на него глядело нечто, бывшее наполовину женщиной, наполовину животными с вытянутой мордой и длинным заострённым ухом. Глаза портрета смотрели прямо перед собой, а так как мольберт располагался под углом к кровати, взгляд приходился не на него. Казалось, существо с портрета не видит Эджера, но, стоило тому зашевелиться, как голова повернулась, и одинаково ужасные животный и человеческий глаза пронизывающе вперились в него.

Вопль Эджера захлебнулся в резком движении, сотрясшем верхнюю часть тела. Глаза его резко распахнулись, по ним полоснул яркий дневной свет. Две руки сжимали его плечи, легко потряхивая, а знакомый голос вопрошал:

— Эджер, ты в порядке?

— Жером! — с облегчением выдохнул Эджер, окончательно приходя в себя.

За окном стояло раннее утро, и призраку ночного кошмара было не дотянуться до него сквозь свет дня.

— Что с тобой? — снова спросил Жером, выпуская его плечи из рук и помогая встать с кровати. — Ты же сам меня вчера позвал в гости! Проспал, что ли?

— Да, — смущённо сгребая в охапку повседневную одежду и стаскивая ночную рубаху, повинился художник.

Окончательно проснувшись, он вспомнил, как заходил вчера к старому другу и пригласил посмотреть, как выглядит его разработка в деле, ведь драгоценности на портрете были уже почти дописаны.

Жером с радостью согласился, и друзья договорились, что он зайдёт к девяти. Жером был единственным человеком, у которого имелся ключ от мастерской Эджера на разные непредвиденные случаи.

— Хорошо, что ты пришёл, — выдохнул Эджер, чувствуя, как не до конца успокоившееся сердце отбивает рваный ритм. — Я… эм… работал вчера допоздна и потому проспал.

— Я уж думал, случилось чего, — неловко пожал плечами Жером, — пришёл, стучу, ты не открываешь. Сходил к себе, взял запасной ключ, а ты тут лежишь, зову — не реагируешь. С тобой точно всё хорошо? Какой-то ты бледный в последнее время.

Эджер только отмахнулся и, закончив с переодеванием, повёл друга к недописанному портрету.

Жером тут же принялся восхищаться искусной живописью друга, нахваливать драгоценные камни, казавшиеся живыми. Эджер же смотрел на портрет мельком — невзирая на то, что картина выглядела вполне обычно, художник не мог избавиться от образа из сна. При каждом новом взгляде на портрет он в первые мгновения видел перекошенное полузвериное лицо.

— Нет, что-то ты совсем плох, дружище, — вдруг настороженно изрёк Жером, внимательно вглядываясь в лицо друга. — Может, лекарю покажешься? Тебе теперь это по средствам.

— Да нет, — отмахнулся Эджер, — сейчас портрет закончу, и полегчает, я уверен. Отметим с тобой это дело в ресторане, и вот тогда, дорогой Жером, я наконец прославлюсь и заживу по-настоящему!

Друзья ещё немного помечтали, построили планы, как откроют общую лавку в центре. Мориза пришла через четверть часа после ухода Жерома. Эджер, всегда воспринимавший каждый её визит как пополнение своего бюджета, впервые не испытал радости. Ему ужасно захотелось поскорее закончить портрет и больше с ней не встречаться. Однако он погнал прочь от себя такие мысли! Наоборот, он должен ратовать за то, чтобы она заказала у него новые портреты и порекомендовала друзьям. Всё эта полоумная на рынке наговорила ему небылиц, из-за которых теперь снятся кошмары. Некстати Эджер снова чувствовал себя скверно. Правая рука отзывалась болью практически после каждого движения кистью. Его мутило, но Эджер превозмогал слабость и продолжал писать. Ему придавал сил тот факт, что портрет был почти закончен, скорее всего, завтра он завершит работу и получит своё вознаграждение. Он постарался написать как можно больше и в конце сеанса мог сообщить Моризе, что завтра, по его разумению, портрет будет готов.

— Прекрасно! — воодушевилась она с небывалой прежде эмоциональностью.

— Только завтра забрать его ещё не получится, краска должна просохнуть как следует.

— Это ничего, — махнула рукой она и тут же протянула Эджеру мешочек с деньгами, — спасибо вам за такую быструю работу! Я буду всем знакомым рекомендовать вас как превосходного портретиста! На том они распрощались.

Весь оставшийся день Эджер провёл, склонившись над ржавым помойным ведром. Его рвало, живот истязали невыносимые рези. Так плохо ему, пожалуй, не было, даже когда он в особенно неудачном месяце остался без гроша и, чтобы не помереть от голода, зажарил пойманную в мастерской крысу. Тогда после пары промываний, когда желудок очистился, ему полегчало, а сейчас просвета не было. Становилось всё хуже. Теперь он был обеими руками «за» то, чтобы обратиться к лекарю, но и до ближайшего ему было просто не дойти. Свернувшись калачиком на полу возле своей кровати, Эджер невольно вспоминал слова Анны, сказанные ему полушёпотом на рынке. Теперь он, кажется, готов был поверить в проклятье. Хотя рациональная часть рассудка до последнего противилась, убеждая, что он просто подхватил где-то заразу.

Терзаясь муками одновременно физическими и умственными, Эджер пришёл к компромиссу. В таком состоянии ни до лекаря, ни даже до Жерома он дойти не сумеет, а вот до дома, где живёт Анна со своим братом, сил ему должно хватить. Умалишённая (или просто слегка тронувшаяся рассудком), но её компресс (или что бы это ни было) помог ему в прошлый раз. Опираясь на кровать и придерживаясь за стены, Эджер добрался до входной двери и в голос чертыхнулся. Небо на погрузившейся в черноту улице заволокло тучами, по каменному тротуару уже стучали первые капли дождя. Едва не упав, он всё-таки изловчился стащить с вешалки плащ и, укрывшись с головой, неровной походкой двинулся в сторону дома Анны. Каждый шаг давался с трудом, но, как ни странно, разошедшийся не на шутку ливень играл ему на руку. Эджера лихорадило, он чувствовал сильнейший жар, а холодные капли, падавшие на открытые участки тела, и влага, оседавшая на лице, приятно остужали. На последнем издыхании он доплёлся до места назначения и что было мочи забарабанил в дверь. Вернее, попытался забарабанить, но сил хватило на единственный глухой удар. Вобрав в лёгкие воздуха, он стукнул кулаком по деревянному полотну, понимая, что и это, скорее всего, слишком слабо. Тяжело дыша, он стал копить силы, чтобы попробовать снова, но внезапно за дверью послышался шум, и та отворилась. Обессиленный Эджер, опиравшийся на дверь, едва не рухнул, как только лишился точки опоры. Ему открыл брат Анны, имени которого он так и не смог выудить из своей памяти.

— Позовите Анну! — прохрипел художник, чувствуя, что свет перед глазами меркнет, а остатки сил покидают его.

Когда сознание вернулось, он ощутил, что его куда-то несут на руках, на лицо падали холодные капли воды. Он попытался приподнять голову, но вместо этого снова отключился.

— Очнитесь! — голос, вырвавший его из небытия, был хриплым. Мужчина, очевидно, преклонных лет звал его и просил открыть глаза. Эджер повиновался.

Он очнулся на узкой кушетке в помещении, пахнущем спиртом. Он у лекаря. Рядом с ним на стуле сидел пожилой мужчина, пристально вглядываясь в своего пациента, а чуть поодаль с озабоченным видом стоял брат Анны.

— Как вы себя чувствуете? — Эджер нашёл в себе силы сесть, хотя и проделал это неуклюже, перед глазами до сих пор всё плыло.

— Что со мной? — спросил он у пожилого господина напротив.

— Боюсь, я не в силах объяснить причины вашего состояния, — смущённо закусил губу тот, — у вас противоречивые симптомы. За годы своей работы я, признаться, вижу такое впервые. Я пустил вам кровь и дал пару настоев. Как вы себя чувствуете?

— Лучше, — кивнул Эджер. Он всё ещё был слаб, однако голова больше не болела и тошнота отступила.

— Я могу продать вам несколько ампул с настоями и готов осмотреть вас повторно завтра вечером.

Эджер, сообразив, что пришло время оплачивать лечение, вынул из кармана деньги и протянул горсть доктору. У последнего заблестели глаза, стоило рассмотреть количество оставленных монет. Он тут же забегал по кабинету. Во время суетливых перемещений мужчины Эджер заметил под врачебной накидкой пижаму — очевидно, лекаря выдернули прямо из постели. Видимо, когда он потерял сознание, брат Анны отнёс его к врачу. Но почему? Почему Анна не вылечила его, как в прошлый раз? Лекарь тем временем закончил метания, набив настоями разных оттенков небольшой холщовый мешочек.

— Вы дойдёте сами? — участливо осведомился он, когда пациент, пошатываясь, направился к выходу.

— Я его провожу, — подал голос брат Анны, до того никак не обозначавший своего присутствия.

— Простите, — повинился Эджер, стоило им выйти за порог. Дождь к тому времени уже закончился, и можно было идти не спеша по тонущей в ночной тьме улице. — Я забыл ваше имя. Да и сам не представился, кажется, в прошлый раз.

— Не переживайте, кажется, в нашу первую встречу своё имя называла только моя сестра. Я Томас.

— Эджер.

Томас, очевидно, был его ровесником, но из-за внушительного телосложения казался старше.

— Простите, что я вот так вломился к вам на ночь глядя, — снова извинился Эджер, — но мне было так плохо, я мог надеяться только на помощь вашей сестры.

— Анна вчера уехала.

— Уехала? Далеко? Надолго?

— В другую страну, — уклончиво ответил Томас, — она не живёт здесь, приезжала меня проведать на неделю и вчера уехала домой.

— Плохо… — протянул Эджер, крепче вцепляясь в сумку с лекарствами, — теперь у него оставалась надежда только на них. И почему он не выслушал её тогда на рынке? Теперь, после слов лекаря о том, что ему невозможно поставить ни одного диагноза, объяснить всё происходящее с ним рационально не получалось.

— Анна сказала, что вы виделись на рынке, — произнёс Томас неуверенно и, тут же смутившись, замолчал, явно не закончив мысль.

— Да, верно, — Эджер смутился не меньше, и даже сам не знал отчего: то ли оттого, что ему было стыдно пересказывать её брату безумные речи о проклятии, то ли оттого, как невоспитанно он повёл себя по отношению к ней.

Остаток пути мужчины прошли молча. Томас, как и обещал доктору, проводил Эджера до дома, и на том они расстались.

Эджер, понимая, что спать до прихода Моризы ему осталось немного, решил лечь одетым. Его всё ещё штормило, но состояние уже было куда более сносным. Завтра, а вернее, уже сегодня он закончит портрет, получит деньги и как следует займётся здоровьем. Надо только дотянуть. С этими мыслями он улёгся спать, отметив про себя, что так и не купил новую кровать, и решил сделать это прямо завтра.

Глава 8

Ему снова снились кошмары, однако теперь их содержание растворилось в памяти, стоило стуку, раздавшемуся в мастерской, пробудить его ото сна. Эджер подскочил как ужаленный и тут же пожалел, что вообще проснулся. Ему снова было плохо. Поднявшись, он впустил тарабанившую в дверь Моризу, на этот раз не извиняясь и не лебезя перед ней, так как просто не было сил. Собираясь уже закрыть дверь, Эджер вдруг заметил прямо у своего порога письмо, придавленное камнем. «Странно», — подумал он, не без труда нагибаясь и поднимая конверт. Художник собирался было открыть его, но подумал, что, если срочно не выпьет пару микстур лекаря, то снова отключится, а его ещё ждёт работа. Мориза тем временем скрылась в мастерской, а Эджер, пользуясь этим, достал из-под прилавка холщовую сумку и принялся один за другим пить настои, прописанные лекарем. Письмо он положил на стол рядом. Пара из микстур были до того мерзкими на вкус, что он едва удержался, чтобы не опорожнить желудок прямо на пол магазина.

— Эджер, вы здесь? — послышался голос из мастерской, и художник поспешил к клиентке, превозмогая слабость. Письмо он прочтёт позже.

Сегодня буквально всё его существо противилось рисованию. Рука отнималась, но Эджер продолжал писать.

— Сегодня закончите? — против обыкновения заговорила Мориза. Сегодня она не была похожа на прежнюю себя, сидящую на стуле словно каменное изваяние. Она едва заметно ёрзала, и ей явно не терпелось закончить работу над портретом.

— Да, — выдавил улыбку Эджер, — работы осталось максимум на полчаса.

Это было чистой правдой, чувствуй он себя лучше — вообще завершил бы портрет парой верных мазков, но перед глазами у него всё плыло и приходилось осторожничать, чтобы не испортить работу.

Когда ему оставалось только изобразить блики на прозрачных камнях в серьгах Мориз, кисть выпала из ослабевшей руки.

— Чёрт возьми, — пробурчал он про себя и, выглядывая из-за мольберта и улыбаясь из последних сил, сказал, — прошу меня простить, я отойду буквально на минутку.

Едва не падая, он дотащился до холщовой сумки, оставленной на прилавке, намереваясь допить все оставшиеся микстуры разом, когда взгляд его затуманенных глаз сфокусировался на письме, покоившемся рядом. Положив его на стол противоположной стороной, он только сейчас заметил надпись на конверте: «От Анны». Сердце его ёкнуло, и он, позабыв обо всём, вскрыл конверт и извлёк исписанный аккуратным почерком лист желтоватой бумаги.

«Здравствуйте, Эджер. Пишу вам перед самым своим отъездом. Я понимаю, что вы не поверили мне тогда на рынке, но я не могу уехать, зная, что вам угрожает смертельная опасность, и не попытавшись вас предупредить. Сегодня с раннего утра я следила за вашей мастерской. Думала подкараулить и снова попытаться поговорить. Но всё обернулось даже лучше. Я своими глазами увидела источник вашего проклятия. Женщина, пришедшая в изумрудном платье. Не думайте, откуда я всё это знаю, а просто поверьте! Украшения, что надеты на ней, — прокляты! Гоните её прочь, прошу вас, иначе вы погибнете. И прошу, сожгите это письмо сразу после прочтения! Прощайте».

Ниже шла приписка другим, менее аккуратным почерком.

«Простите, что не отдал вам эту записку сразу, но я переживаю за Анну. Она не сумасшедшая, прислушайтесь к её словам. Она знает, о чём говорит».

Комната завертелась вокруг него. Эджер сделал неуверенный шажок, чтобы не упасть, продолжая держать перед собой письмо. Он больше не считал Анну сумасшедшей. Он считал безумцем себя! В памяти всплыл сон с ужасным ожившим портретом и картиной, на которой было изображено его бездыханное тело. Эджер пытался прикинуть в уме, что ему делать, когда за спиной раздались шаги и голос:

— Вы скоро?

Эджер обернулся, и в глазах его застыл ужас. Он попытался броситься к двери, но обессиленное тело поддавалось с трудом. Художник запнулся и повалился на пол, не сводя взгляда с Моризы.

Женщина ничуть не удивилась его поведению, напротив, с её лица слетела маска участливости, и по губам поползла та самая зловещая ухмылка, что явилась Эджеру в ночном кошмаре.

— Да… — протянула Мориза, царственно приближаясь. — К концу вы все догадываетесь, что что-то не так, но, увы, мальчик мой, бежать поздно, — Эджер всё это время силился добраться до двери, но Мориза в пару шагов оказалось у неё первой и повернула ключ. — Пора закончить свой шедевр, — процедила она и, схватив Эджера за ворот рубашки, потащила в мастерскую.

— Что вам нужно? — простонал он, не в силах сопротивляться.

— Совсем малость, мальчик мой, лишь твоя душа. Звучит чересчур пафосно, я понимаю, но уж как есть.

— Объясните! — выдохнул художник, когда его выпустили из хватки, поставив перед мольбертом.

— Дорисовывай! — рявкнула Мориза, усаживаясь на стул.

Ключ от мастерской был у неё в руках, и у Эджера в его плачевном состоянии не оставалось ни единого шанса её одолеть.

— Я буду рисовать, если вы объясните, что происходит! До истинных мотивов клиентки ему дела не было, но он наделся таким образом выиграть время и придумать способ спастись.

— Да не всё ли тебе равно? — усмехнулась женщина, расправляя складки на зелёном платье и поправляя осанку. — Хотя, — вновь заговорила она, проведя пальцем по камню на своём кольце, — эта история достойна рассказа.

Прошлое 1.1

— Дай мне ещё воды. Хриплый, еле слышный голос женщины, лежащей на узкой самодельной кровати, можно было спутать со скрипом прогнивших половиц.

— Доктор сказал, тебе больше нельзя, — сидя с мутным кувшином на стуле возле кровати, ответила ей молодая девушка, но рука уже потянулась к чашке с золотой окантовкой, что наполнить её водой. — Давай два глоточка, мама, не больше.

Женщина, худая, практически высохшая до состояния мумии, не без труда усмехнулась и так же тихо проговорила:

— Я всё равно умру сегодня, налей полную кружку, пожалуйста.

Девушка с полными слёз глазами долила ещё воды и поднесла к губам матери. Та начала жадно пить, хотя слабость и не позволяла ей осушить кружку так быстро, как ей хотелось бы.

Напоив мать, девушка бережно вытерла струйку воды, скатившуюся по её щеке мимо рта.

— Загляни под кровать, чуть более слышным голосом проскрипела умирающая.

— Зачем? — спросила девушка, спускаясь со стула и опускаясь на колени.

— У задней левой ножки… — мать зашлась кашлем, но продолжала говорить. — У левой… нож… ки есть… выступ… потяни за… него, — дальше говорить ей стало не по силам, и она умолкла, а девушка тем временем нащупала выступ на деревянном полотне и потянула за него.

Выступ оказался ручкой, открывающей потайной люк, сделанный в остове кровати. И стоило распахнуть дверцу, на пол вывалилось нечто прямоугольное. Девушка подняла предмет и, вытащив его на свет, поняла, что держит в руках книгу. Кожаная, потемневшая от времени и кое-где треснувшая обложка. По центру темнел символ, напоминающий крест, но в верхней части имевший форму перевёрнутой капли.

— Я нашла эту книгу, когда подрабатывала горничной в одном очень солидном доме, — справившись с кашлем, произнесла женщина. Её дочь открыла страницу наугад и перед ней предстали тысячи непонятных символов, перемежавшихся с иллюстрациями. — Хозяин того дома, в котором я работала, коллекционировал различные предметы древности. Эту книгу он привёз из Египта, но не смог понять ни слова из того, что там написано, а потому забросил её в хранилище, где держал не самые интересные экспонаты своей коллекции. Прибираясь в нём, я случайно задела полку, где лежала книга, и она, упав, открылась на этой странице, — женщина попыталась потянуться, но ей не хватило сил. Тогда дочь подложила ей книгу под руку, и с большими усилиями женщина всё же смогла открыть нужную страницу.

На развороте была изображено существо, левая половина которого выглядела как очень красивая женщина, а правая представлялась животным чёрного цвета с длинными, вытянутыми ушами и такой же мордой, но сохранявшим женские черты. Существо сидело на троне, в человеческом и зверином ушах блестели серьги с бриллиантами, на шее и руках было надето множество украшений. Ниже имелась подпись, состоящая из непонятных символов.

— Красивая, правда? — улыбаясь, спросила женщина. — Именно тогда, увидев этот рисунок, я подумала: почему у одних есть всё, а другие обречены всю жизнь копаться в помоях ради подгнившего куска хлеба? Мне тоже захотелось иметь дорогие украшения и красивую одежду, как у неё, — она кивнула в сторону картинки. — А теперь перелистни пару страниц назад, — попросила женщина. Дочь повиновалась и открыла точно такой же разворот, на котором была нарисована та же женщина, но обе половины её лица были человеческими, а вместо прекрасных украшений руки покрывали волдыри и раны, одежда свисала рваными лохмотьями.

— Что это значит, мама? — непонимающе спросила девушка.

— Я задалась тем же вопросом и, полистав страницы между картинами, поняла, что в книге описывается нечто, что может сделать из нищенки богачку, оставалось лишь узнать значение символов. Мне так хотелось верить в существование способа вырваться из нищеты, что я зацепилась за луч надежды. Я украла книгу и через некоторое время сумела найти человека, способного перевести текст. Видишь, заголовок над картинкой нищенки? Там написано «Слёзы Анубиса». Книга была привезена из Древнего Египта и содержала описания магических ритуалов.

С каждым новым словом матери глаза девушки округлялись всё сильнее, но она не решалсь перебить.

— Ритуал «Слёзы Анубиса» предполагает создание украшений, которые наделяют владельца властью, богатством и в мире живых, и в мире мёртвых. Я решила, что попытаюсь сделать всё описанное в книге, пообещала себе сделать всё, чтобы больше не приходилось убирать ночные горшки за богачами, а самой стать той кому прислуживают.

— Но украшения не работали? — всё же не выдержала девушка.

— Украшения не смогут не работать, — усмехнулась её мать и снова закашлялась. — Просто мне не удалось соблюсти ритуал. Одно из обязательных требований: чтобы в будущем получить всё — в настоящем нужно от всего отказаться, посвятить всё время и все ресурсы созданию комплекта. Я приступила к выполнению, но через некоторое время поняла, что беременна… тобой. От тебя я не смогла отказаться. Думала, может, позже, когда слегка подрастёшь. Но ритуал требует денег и рисков, я не могла не думать о том, что будет с тобой, если у меня не получится. А потом, когда ты стала достаточно взрослой, я заболела… — женщина обессиленно выдохнула, такой длинный разговор унёс остатки её сил.

— Создай его, Мориза, — прохрипела она еле слышно.

Глаза девушки наполнились слезами, она обняла высохшую фигурку матери, видневшуюся сквозь одеяло, а женщина продолжала повторять: «Создай его!» — пока губы её не онемели, а сердце не перестало биться. Рыдания сотрясли Моризу, когда она поняла, что матери больше нет. Она крепче обняла тело, бывшее когда-то ею, а книга, лежавшая до того на коленях, упала на пол, и из недр страниц вылетел листочек, содержавший в себе перевод ритуала «Слёзы Анубиса».

Глава 9

«Слёзы Анубиса»

1. Первое, что нужно сделать, чтобы в будущем получить всё, — отказаться от всего в настоящем. Все силы должны быть отданы ритуалу.

2. Для создания амулетов должны использоваться наичистейшие алмазы размером не меньше ногтя руки взрослого человека.

3. Украшений, участвующих в ритуале, должно быть три.

4. Для проведения ритуала необходимо шесть жертв. Три жертвы тела и три жертвы души.

5. Жертвы тела могут быть кем угодно и должны умереть в одном из украшений будущего комплекта.

6. Жертвы души должны быть людьми богатыми (либо финансово, либо духовно) и должны длительное время находиться в контакте с одним из украшений. Камни поглотят жизненную энергию жертвы. Процесс завершён, когда камень заряжаемого украшения окрасился в цвет глаз жертвы, а сама жертва мертва.

7. Когда все шесть жертв принесены, украшения становятся проводником бесконечных силы и энергии, с помощью которых их хозяин может воздействовать на волю окружающих и получать всё, что ему угодно.

Глава 10

— И вы в это верите? — спросил Эджер, делая вид, что рисует, водя кистью в воздухе и не касаясь холста.

— А ты разве нет? — усмехнулась Мориза. — Ты — последняя жертва души. Неужели ты не чувствуешь, как они, — она слегка коснулась прозрачных камней на серьгах, — почти выпили тебя? — словно в подтверждение её слов Эджер почувствовал приступ тошноты, но удержался от того, чтобы не согнуться пополам.

— И вы убили пять человек? — спросил художник, справившись с собой.

— Если быть точной, я убила только троих. Проститутку и двух бездомных, с остальными, и тобой в том числе, камни все сделали сами. Но не спеши меня судить, дорогой мой. Ты и понятия не имеешь, через что я прошла за эти десять лет. Чтобы купить украшения с наичистейшими алмазами нужного размера, я продала всё, что непосильным трудом нажила моя мать. В том числе и дом, в котором мы жили. Мне и самой пришлось стать бездомной, воровать и делать мерзкие вещи, за которые готовы были платить мужчины. И когда наконец удалось скопить нужную сумму, ты бы видел, с каким презрением торговец продавал мне их! Вы все, люди, имеющие крышу над головой, возможность получить образование, возможность жить, и понятия не имеете, каково людям по другую сторону!

— Но почему вы выбрали меня?

— Люблю зелёный, — усмехнулась Мориза и, видя непонимание на лице собеседника, добавила. — До тебя был зеленоглазый скульптор, который вылепил мой бюст с ожерельем, — она коснулась своей шеи и зелёного камня по центру, — потом зеленоглазый музыкант, написавший мелодию о моём кольце. А теперь зеленоглазый художник, пишущий мой портрет в серьгах.

«Ломаете голову, почему не зелёные? Эти серёжки достались мне от матери, она их очень любила. Я понимаю, что они не вписываются сюда, однако они, не поверите, не вписываются ни в один мой образ. Мать любила простоту, я же, напротив, яркость. Но мне хочется, чтобы на портрете, который вы напишете, сохранилась память о ней. Поэтому, прошу вас, пишите все цвета, как есть на самом деле», — вспомнился Эджеру их разговор на первом сеансе.

К горлу вновь подкатила тошнота. Его бросило в жар, и он почувствовал, как земля уходит из-под ног. «Это не может быть правдой», — бормотал Эджер про себя, отшатываясь от мольберта. Мориза заметив его движения, вышла из себя и рявкнула:

— Довольно пустой болтовни, дописывай портрет!

Внезапно события завертелись в голове художника в совершенно другом свете. Его стало посещать недомогание, как только он начал работу над портретом, и чем больше он писал, тем хуже ему становилось. После лечения Анны внезапно полегчало, но позже он заметил, что всё написанное в тот день исчезло. Мориза так щедро платила ему после каждого сеанса, чтобы он не соскочил с её крючка, и не заплатила в тот день, когда Анна помогла ему своим обрядом, очевидно, почувствовав что-то. Так неужели всё правда?! Неужели, если Эджер закончит портрет, его ждёт смерть, а камни в серьгах Моризы позеленеют?

В глазах художника потемнело, а потому он не заметил, как сильная рука схватила его за воротник и хорошенько встряхнула. Кисть с белой краской, сжатая в пальцах, дрогнула, и капли краски сорвались с неё и упали на холст, ровно туда, где Эджер хотел поставить блики на алмазных серьгах. Сердце его внезапно сдавили тиски, мир завертелся, и оглушительный женский смех прорезал слух. Эджер предпринял последнее усилие и взглянул на портрет, невольно законченный им. С него, оскалившись, смотрело лицо, наполовину ставшее чёрным и напоминавшее то ли собаку, то ли гиену. Обе половины лица скалились. «Всё, как в его сне, — подумал художник. — Всё, как в его сне».

Глава 11

Франко задумчиво почесал затылок, откидываясь на спинку стула. Он поступил на службу в полицию совсем недавно, а потому опыта практически не имел, но даже его скромные познания позволяли предположить, что то, с чем ему пришлось столкнуться за последние месяцы, выходило за рамки разумного. Всё началось два месяца назад, когда его привели на вызов по несчастному случаю. Погиб скульптор в собственной мастерской, ему на голову упала его собственная работа из гранита, размозжив бедолаге череп. Следов взлома в мастерской не было, ничего не пропало, всё выглядело так, словно мастер неудачно задел полку с работами, и гранитный бюст, стоявший на самом краю, сорвался вниз и по трагичной случайности прикончил собственного творца. Единственной странностью было то, что работа, над которой, по всей видимости, трудился скульптор перед смертью, исчезла. Однако Франко предположил, что он мог отдать её заказчику до несчастного случая.

Казалось бы, ничего криминального или даже просто примечательного в произошедшем не было, пока в ходе осмотра тела не выяснилось, что у убитого отсутствуют глаза! Вернее, белки глазных яблок были у почившего скульптора не месте и в полном порядке, но не осталось и намёка на привычные всем радужку и зрачок. Призвав всё своё логическое мышление, Франко сосредоточился на версии, что скульптор был слеп от рождения и создавал свои творения на ощупь. Но опрос его знакомых и родных опроверг эту теорию — все заявляли, что он не страдал никакими недугами зрения, глаза его имели все присущие им детали, включая зелёную радужку.

Начальник Франко, Альберто Сивинни, заинтересовался столь странной особенностью и, несмотря на отсутствие признаков насильственной смерти, разрешил начать расследование. Спустя чуть меньше месяца Франко вновь вызвали на опознание трупа, на этот раз умершим был музыкант. Сходств с первым делом прослеживалось немало, умерший был деятелем искусства, его так же нашли в собственном кабинете, где тот работал над своими произведениями. Но в этот раз не имелось явных причин, объяснявших его гибель. По словам врача, приглашённого для осмотра, у музыканта, к слову, молодого и здорового, просто остановилось сердце. И снова вместо привычных человеческих глаз у погибшего остались лишь пустые глазные яблоки.

— А ведь глаза — зеркало души, — заметил тогда врач, уходя.

— Глаза — зеркало души, — бормотал про себя Франко, сидя в своём кабинете и просматривая всю известную информацию по обеим смертям. — Глаза — зеркало души…

Внезапно его отвлёк крик, раздавшийся из коридора. Франко быстрым шагом направился в приёмную, откуда доносились голоса. Его взору предстал пожилой мужчина, белый как полотно, но тяжело дышавший и выкрикивающий бессвязные слова: «Умер! Помогите! Глаза!»

Франко тут же понял, что дело по его части. Успокоив мужчину, удалось выяснить, что его зовут Жером, он владелец лавки с красками, и сегодня, отправившись проведать своего друга-художника, обнаружил его труп. Жером отвёл полицейского в мастерскую, и, увидев тело, лежащее рядом с пустым мольбертом, Франко почувствовал, что ему не по себе. Пустые белки некогда наверняка зелёных глаз таращились на пустующий мольберт. Лицо искажала гримаса то ли боли, то ли ужаса.

Франко решил не терять ни секунды и, сделав всё необходимое на месте преступления (а в том, что это преступления, полицейский более не сомневался), направился к своему начальнику с докладом и просьбой выделить ему группу для расследования странных смертей.

— Что ещё за чепуха? — внезапно напустился на него Альберто Сивинни. — С чего ты взял, что хоть одного из них убили?

— Но… но вы ведь сами разрешили мне провести расследование!

— И что ты за два месяца нарасследовал? У тебя есть хоть один подозреваемый? Или хотя бы доказательство, что всё это не несчастные случаи? На скульптора просто упала скульптура, музыкант, видимо, перенервничал, и сердце не выдержало, а художник, по словам его друга, вообще болел и умер наверняка от болезни.

— Но… но как же сходство? Все они — деятели искусства, у каждого пропало произведение, над которым он работал перед смертью, я не говорю уже о глазах. И на счёт подозреваемого — он есть! Художник перед смертью писал портрет женщины, его друг видел картину и говорит, что сможет опознать незнакомку!

— Хватит! — оборвал Альберто Сивинни своего подчинённого. — Все смерти — несчастные случаи, а что до аномалии с глазами, так кто знает, может, это неизвестная науке болезнь! А болезни — это дело врачей, а не полиции, не морочь мне голову, чтобы сегодня же закрыл дела и занялся настоящей работой!

Франко, кипя от негодования, покинул кабинет начальника, и Альберто выдохнул, оставшись один. Он повернулся к небольшому зеркалу, висевшему у входа, и поправил поредевшую шевелюру. Сегодня у него свидание с самой прекрасной женщиной. Они познакомились пару недель назад, но за всю свою жизнь он не любил никого так сильно, как её. Теперь, когда все лишние дела закрыты, он может идти к ней.

Она ждала его за столиком ресторана, как всегда, неотразима, в прекрасных изумрудных серьгах и ожерелье с перстнем.

— Моя Мориза, — пропел начальник полиции, усаживаясь за столик напротив неё.

— Ты закрыл лишние дела, Альберто? — спросила она бархатным голосом, отпивая немного вина.

— Да, прелесть моя, теперь нам ничто не помешает быть вместе!

— Молодец, — сверкнула хищным оскалом Мориза, но околдованный Альберто увидел лишь обворожительную улыбку.

От автора

Дорогой читатель! Благодарю тебя за прочтение моего рассказа, буду рада познакомиться с тобой!

Личный блог vk.com/id151222803

Писательской блог vk.com/fenixanita

Оглавление

Прошлое 2.1

Глава 1

Глава 2

href=#t4> Прошлое 2.2

Глава 3

Глава 4

Прошлое 2.3

Глава 5

Глава 6

Прошлое 2.4

Глава 7

Глава 8

Прошлое 1.1

Глава 9

Глава 10

Глава 11

От автора