одном месте, где он увидел большую поляну цветов и огромное широко раскинутое на ней старое дерево, Семён Захарыч остановился. Справа на пассажирском сиденье лежал свежий белый хлеб и большой, переливающийся на солнце жирным блеском, кусок свежего рыбного балыка.
Переливы пения птиц, лёгкий шелест листвы с макушек деревьев, жужжание жуков, стрекоз и всевозможных насекомых, доносившееся каким-то огромным, заполняющим всё вокруг звуком, поразило Семёна Захарыча. Это был какой-то хор, хор звуков, хор какой-то жизни, слаженной и дирижируемой, каким-то совершенным, пронизывающим всё существо мира, законом.
Передать, что чувствовал в те минуты Семён Захарыч, было невозможно. Это был не восторг. Нет. Это был Рай. Рай в его сердце, Рай во всём существе Семёна Захарыча.
