Там, где живут боги [Лито Эвиван] (fb2) читать онлайн

Лито Эвиван Там, где живут боги

Все персонажи вымышлены, и только Боги реальны.

Глава 1.

Собрание божественного совета

Афродита поднималась к верхушке Олимпа, словно лёгкое облако, почти не касаясь земли, и лишь кончики пальцев её босых ног задевали редкие сухие травинки. В месте каждого прикосновения мгновенно распускался цветок или появлялся новый бутон. Она ненавидела вмешиваться в законы природы, ведь на Земле ещё властвовал февраль, и эти цветы всё равно очень быстро погибнут. Влажная почва, укутанная утренним туманом, благоухала. Лунный свет отражался в ночной росе, повисшей в листве горных оливковых деревьев, и казалось, что лес радуется присутствию юной Богини. Она очень торопилась. Ей нужно было первой прибыть на ежегодное собрание Богов, чтобы успеть расположить к себе Зевса и Геру. Молодая Богиня Любви слишком близко подошла к запретной границе, установленной когда-то Верховным Владыкой, и была больше не в силах скрывать от него свою вовлечённость в жизнь смертных.

Зимнее небо было серым и жёстким, как сталь, сквозь которую невозможно было разглядеть приближение остальных Богов к Олимпийскому Пантеону. Афродита оттолкнулась от холма и стала подниматься над макушками деревьев. Спиной она слегка почувствовала прохладу морской волны. «Посейдон только выходит из моря, это хорошо, значит, есть ещё время, но надо торопиться!» – подумала она и полетела всё выше и выше, сбрасывая по пути остатки человеческого облика…

На вершине Олимпа уже более двух тысячелетий царили тишина и покой. Там никогда не дул ветер, не было ни дождя, ни снега. Всё было озарено ослепительным светом. Вход в царство Громовержца Зевса и его супруги Верховной Царицы Геры пролегал через облачные ворота, зорко охраняемые орлами. Три тысячи метров высоты Олимпа – это предел, установленный Владыкой Неба и Земли для удовлетворения человеческого любопытства. Но длинная винтовая лестница, ведущая в небесное царство, находилась гораздо выше. Жилище Богов было навеки скрыто от людских глаз в плотной гуще облаков. Зевс возлежал на своём гигантском троне, лениво постукивая массивными пальцами по каменному подлокотнику. По обе стороны подножия были высечены могучие львы. Когда-то они при приближении незнакомца вставали и рычали, но теперь лишь недовольно причмокивали языками, время от времени меняя позы. Вокруг стояли тысячелетние золотые деревья, на ветвях которых сидели гигантские орлы. Они сонно клевали носами, попадая в такт ритму, который отбивал пальцами их небесный хозяин.

Прошло уже более двух тысяч лет, как греки отреклись от своих Богов. Новая эра христианского монобожия, которую пророчил Оракул, вселенским потопом снесла фундаментальное мироздание и эстетические устои древних цивилизаций, разрушительной эпидемией унеся последние остатки язычества. Тогда Олимпийские Боги отвернулись от людей, решив не принимать больше никакого участия в их судьбах. Они обречённо ожидали неминуемого прихода Хаоса.

В огромном амфитеатре под небесным сводом, где ежегодно проходило собрание Олимпийских Богов, царило ожидание. Справа от каменного трона Зевса стоял золотой престол Геры. Самая могущественная и почитаемая Богиня Олимпа во времена властвования была покровительницей семей и матерей, зачатия и родов, нравственности и верности семейных пар. Сейчас она безмолвно сидела, укутавшись в своё покрывало целомудрия, которое уже несколько столетий служило своей хозяйке лишь атрибутом узнаваемости и благородства. Расшитая золотыми нитями ткань была перекинута через высокую корону, прикрывая её яркий блеск, и ниспадала на ступени, на которых примостился нахохлившийся от холода любимый павлин царицы. Гера медленно поглаживала птицу от хохолка до кончика тысячеглазого хвоста, безразлично наблюдая за жизнью на земле. Её взгляд не выражал ничего, кроме усталости и полного отчуждения от происходящего под её ногами. Единственной мыслью, вязкой мастикой, тянувшейся в божественной голове, было, чтобы поскорее закончилось ещё не успевшее начаться заседание совета Богов. Бессмысленное, никому не нужное, ничего не меняющее ежегодное собрание, на необходимости которого упрямо настаивал её супруг.

Вдруг нежный, едва уловимый медово-цветочный запах колыхнул широкие ноздри Зевса и тонкой струйкой стал растекаться по его гигантскому телу. Волна сладострастия накрыла огромный божественный организм и вмиг заполнила всю его сущность. Он прекрасно знал, откуда лился этот волшебный запах. Приближение Богини Любви Громовержец ощущал задолго до её появления неукротимым болезненным желанием. Он весь напрягся, как натянутая струна, готовясь разорвать тишину Олимпа стоном наслаждения… Но недолго длилось это упоение воображаемой страстью. Внезапно правый висок Зевса пронзила раскалённая молния. Потом ещё одна. И ещё. Не трудно было догадаться, кем была послана ревнивая стрела, теперь нервно дрожавшая в его распалённом мозгу. Тёплые реки блаженства, струящиеся по жилам, застыли, превратившись в лёд, и быстро охладили возбуждённого Зевса. Цветочный эндорфин в ноздрях превратился в колючую пыль. Гера скалилась и мысленно сдавливала шею мужа. Постепенно она ослабила мёртвую хватку и принялась озираться по сторонам, пытаясь понять, с какой стороны вот-вот появится ненавистный ей силуэт.

– Всем доброе утро! – звонким колокольчиками раскатился по золотому лесу голос Афродиты.

Она возникла из облачного тумана, стройная, прекрасная, совершенная. Чистые, прозрачные линии её тела сияли как грани драгоценного камня, в которых переливалось весеннее солнце.

– Добро пожаловать, дочь моя, – едва вернувшимся грудным голосом ответил Зевс.

– Ты рано, Афродита, – вместо приветствия прошипела Гера, всё ещё мысленно крепко сжимая шею мужа.

Скипетр, находящийся в другой руке царицы, слегка накренился в сторону юной Богини, а с наконечника на неё грозно уставилась сидящая на нём кукушка.

В центре Пантеона возникла фигура Гестии, Богини уюта и домашнего очага.

– Ну, где твоё гостеприимство, сестра? Разве так мы встречаем первую прибывшую Богиню? К сожалению, пунктуальность не является отличительной чертой Олимпийских Богов. – Она не любила, когда в небесах раскалялся воздух, поэтому поспешила вмешаться: – Доброе утро, милая, мы рады тебя видеть в любое время.

Гестия приблизилась к юной Богине и заключила хрупкое тело в свои огромные объятия.

Гере показалось, что на несколько мгновений мелкий раздражитель исчез в складках мантии могучей фигуры её сестры. Этих мгновений хватило, чтобы успокоиться, вернуть себе невозмутимость и уверенность в своей непревзойдённости.

Божественно прекрасная, невыносимо притягательная, Афродита почти на всех действовала одинаково. Не важно, перед кем она представала: перед божеством или человеком, перед животным или чудищем морским, в небесах ли, на земле или в Царстве Мёртвых. Флюиды любовного вожделения распространялись мгновенно и пленяли практически всё живое. Богам было тяжелее всех выносить присутствие Богини Любви. Чувства, присущие смертным, ощущались ими в тысячу раз сильнее, поэтому почти вся мужская половина, находясь рядом с Афродитой, была обречена на сладострастные страдания. Неутолимое желание и безысходная слабость перед робкой, но очень сильной Богиней тотчас же овладевали Аресом, Гермесом, Аполлоном, Гефестом, Посейдоном, Дионисом и другими божествами. Даже её приёмный отец Зевс не был исключением. На женскую половину Афродита не всегда могла оказывать подобное действие. Целомудренные Афина и Артемида испытывали к своей названой сестре только родственные чувства, вместе с тем признавая и уважая её первородную силу. Тётушки – Гестия и Деметра – изливали на юную Богиню бесконечную нерастраченную материнскую нежность, хотя и не всегда разделяли её взгляды. Верховная царица Гера ненавидела Афродиту всеми фибрами своей царской души, безумно ревновала и считала её своей вечной соперницей. У них изначально были разные предназначения, в чём-то даже полностью противоположные.

– Я была на земле, – сообщила Афродита.

– Экая новость! – тут же перебила её Гера. – Ты не собираешься их бросать, не так ли? Где твоя гордость? Люди нас предали, грядёт время расплаты!

– У любви нет гордости, – спокойно ответила Афродита, – всем это известно. И потом, я – одна из немногих, кто у них остался. Мне они больше не могут сопротивляться. Но… моих усилий уже недостаточно! – Она подняла молящий взгляд на Зевса. – Люди сами не понимают, что уничтожают друг друга и самих себя. Пора вмешаться!

– Вздор! Пусть им помогает тот Бог, которому они поклоняются! – воскликнула царица.

– Боги не меняют своего решения, дочка, – не терпящим возражения голосом заявил Зевс.

– Но прошло уже две тысячи лет, отец! Так дальше продолжаться не может, ты должен вернуть миру гармонию. Ты – самый справедливый и великодушный Бог Олимпа, Неба и Земли, и я заклинаю тебя! Люди не ведают, что творят! – Изумрудные глаза Афродиты устремились к Великой Богине. – Гера, вспомни, в чем твоё предназначение! Женщины всё чаще бесплодны, они измучили свои тела искусственным оплодотворениям, забыли о древних истинах, потеряли связь со своим чревом и контроль над зачатием!

Афродита остановилась лишь на пару мгновений, чтобы перевести дух.

– Гестия, милая! – Теперь она устремила взор в сторону, где разжигала огонь в мраморной ладье Богиня Домашнего Очага. – Люди одержимы материально, неустойчивы психологически и абсолютно несчастны. Они перестали верить в крепость семейных уз. Даже находясь вместе, они бесконечно одиноки!

Зевс не дал Гестии ответить:

– Достаточно, Афродита! Мы не прощаем предателей. Они сами выбрали себе путь. Ещё немного, всего пара столетий, и человечество само себя уничтожит. Хаос уже просыпается, я чувствую его дыхание. И когда не останется ни одного неверного, мы создадим новый мир. Другое человечество, которое будет чтить своих создателей, доверять и поклоняться им!

Щеки Афродиты пылали от отчаяния, в воздухе задребезжали робкие нотки ароматов безнадёжной любви. С ней трудно было спорить, никто не мог долго сопротивляться её мольбам. Зевс напряг слух в ожидании остальных членов совета, которые вот-вот должны появиться. Ему нужна была поддержка.

– Что за запах посреди зимы? Какое благоухание! Афродита, где ты черпаешь силы?

На мрамор в длинном драпированном хитоне, словно гигантская птица, мягко приземлилась Богиня Плодородия.

– Деметра! Как я по тебе скучала! – воскликнула Афродита.

Хранительница Земли испытывала к юной Богине Любви самые нежные материнские чувства, на какие не способна ни одна мать на земле.

– Я тоже, девочка моя! О Небо! Да ты всё цветёшь и благоухаешь, и всё больше напоминаешь мне мою дочь!

– Как ты, сестра? – К ней подошла Гестия.

– Известно как. – Деметра опустила глаза, и на гранит упала крупная слеза, которая тут же обратилась в льдинку. – Пока моя Персефона с… под землёй…

Никто не произносил вслух имя Бога Царства Мёртвых. И хотя Персефона была счастлива в жутком подземном мире со своим супругом Аидом, Деметра так и не смогла смириться с долгим отсутствием дочери. Февраль был самым тяжёлым временем ожидания и тянулся для матери вечность.

– Добро пожаловать, сестра.

Гера и Гестия раскрыли навстречу Деметре свои объятия. Три женщины, три Богини, три сестры: покровительница семей, защитница домашнего очага и мать плодородия, как одна, сплелись в огромную витую колонну, примкнув друг к другу широкими грудями. Каждая думала о своём, вместе с тем сопереживая одна другой. Даже Богам ничто человеческое не чуждо. Те, кто когда-то в равной степени справедливо властвовали и жестоко карали, не были лишены земной сентиментальности. Родственные связи оставались крепче канатов, а тем более сейчас, когда их объединял один общий враг.

Идиллию прервал громкий неритмичный шум шагов хромого Гефеста. Женщины расступились, чтобы Гера смогла поприветствовать своего уродливого сына. Он поклоном выразил своё почтение Зевсу и подошёл к матери. Пройдя мимо Афродиты, Бог Огня полоснул свою бывшую жену сердитым взглядом, о чём тут же пожалел. Волна нежности накрыла горбатое тело и мучительно заплескалась в мощных голубых венах. На висках набухли и запульсировали толстые жилы. Ласковые прикосновения некогда возлюбленной взорвали память, причинив сильную боль. Всё его нутро каждой клеткой отзывалось на её присутствие. Гефест был настолько же некрасив, насколько Афродита была прекрасна. Он больше всех реагировал на Богиню Любви, не имея ни возможности, ни сил сопротивляться её чарам. Многотысячелетняя обида за измену, ненависть и страстная любовь душили мускулистую, изрезанную морщинами шею, сдавливая железным кольцом его гигантское сердце. Словно зверь с поджатым хвостом, Гефест проковылял к подножию трона царицы и устало упал на ступени, чуть не придавив павлина, который в панике отпрянул от гиганта.

Близнецы Аполлон и Артемида прибыли вместе. Две идентичности внешне и полные противоположности внутренне, они проживали своё существование по-разному. От Аполлона, Бога Света, исходили лучи. Самый красивый Бог Олимпа, он энергией и могуществом мог равняться с самим Зевсом. Он весь светился и был силён как никогда. Ни для кого не было секретом, откуда Аполлон берёт силы. Он никогда не покидал Землю, продолжая сосуществовать с людьми в эфемерной гармонии. Тонкий и чувственный Бог Солнца не был честолюбивым, как его отец, и не отвернулся от людей, когда те стали отрицать его существование. Он не мог позволить новым постулатам уничтожить искусство, поэзию, музыку и философию. Не дал эстетическому вкусу эллина принять убеждения в том, что театр способствует развращению и грехопадению. Более тысячи лет Аполлон посылал своих муз вдохновлять поэтов и музыкантов на создание бессмертной лирики даже в самом зарождении христианской эпохи. Не вмешиваясь в церковные литургии и монотонные псалмы, Аполлон не переставал подпитывать сердца людей пристрастием к сатире, комедиям и трагедиям, разыгрываемым на театральных подмостках. Когда священные Олимпийские соревнования были запрещены, как языческие обряды, лишь благодаря Богу Аполлону греки помнили древнейший постулат о том, что «в здоровом теле здоровый дух». Соревновательная натура греков и страсть к «скульптурному» телосложению древнего эллина не угасали с веками, а, наоборот, крепли и ждали возрождения. Клятва Гиппократа, произносимая выпускниками медицинских школ, неизменно начиналась словами: «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигией и Панакеей и всеми Богами и Богинями…» Таким образом, Аполлон не утратил своего предназначения. И вот уже спустя более полторы тысячи лет скульптуры солнечного Бога с лирой в руке и лавровым венком на крупных золотых кудрях стали неизменным атрибутом театров, филармоний и Домов моды. А славу и высокие достижения люди снова стали приписывать не чему иному, но Божьему дару. Это ли не поклонение? Зевс знал об этом и не препятствовал, пока явления Аполлона людям было косвенным и ненавязчивым, без необходимости являться им самому. Его сын был мудр и искусен во всём.

Аполлон нередко пересекался на земле с Афродитой, и они прекрасно дополняли друг друга. Нити, связывающие между собой Любовь и Искусство, были крепки и неразрывны.

Артемида, сестра-близнец Аполлона, была покровительницей лесов и дикой природы, защитницей зверей и птиц. Она больше всех страдала от людского пренебрежения. Муки, на которые были обречены животные за последние столетия, она ощущала всем своим божественным нутром. Раньше природный баланс поддерживался охотой, которая обрывала существование зверя или птицы быстро и почти безболезненно. Теперь же леса́ больше не служат естественной средой обитания большинству представителей фауны, огромное количество видов вымерло. А те, что оставались, влачили своё существование на фермах в грязи и собственном навозе. Алчное стремление людей к перенасыщению своего тела мясом, молоком, мехом и кожей загнало испуганные стада в тесные стойла, навсегда вселив в их глаза страх и ужас с тянувшейся непрекращающейся болью. Древнейший храм Богине Артемиде на святой горе Афон уничтожили и возвели на его месте православные монастыри. Защитница лесов, зверей и птиц больше не диктовала законы. Она, как и другие Боги, решила покинуть Землю и с грустью ожидала рокового появления Хаоса. Подобно натянутой тетиве собственного лука за спиной, Артемида была готова превратиться в ядовитую стрелу, чтобы одним выстрелом покарать жестоких и неблагодарных людей.

Несмотря на различие взглядов, близнецы Аполлон и Артемида были неразлучны и всегда служили друг другу защитой и поддержкой.

Сразу по прибытии Аполлон почувствовал некое волнение, витавшее внутри Олимпийского Пантеона. Ему не составило труда понять, откуда оно исходит и в чьих руках сегодня находилось яблоко раздора. Он бросил мимолётный взгляд на Афродиту, у которой в бирюзово-янтарных глазах, обычно излучавших нежность и страсть, сейчас стояла мучительная борьба. Аполлон обладал даром предвидения, но иногда он предпочитал неизвестность знанию, поскольку его взгляд сразу выдавал своего хозяина прямиком Зевсу. Но всё же видения резко ворвались в божественное сознание, глаза тут же застыли и сосредоточились на будущем. Возможное развитие событий заставило сморщиться идеальный лоб, сковав каждую мышцу. Всё это заняло не более пары мгновений, которые, однако, не ускользнули от Громовержца. Артемида, как сестра-близнец, отражающая все чувства брата, но не имеющая возможности объяснить его волнение, поспешила взять Аполлона за руку, крепко сжав его пальцы. Аполлон тут же пришёл в себя и, почтенным поклоном поприветствовав присутствующих, прошёл на своё место по левую руку от Верховного Бога, не переставая с интересом вглядываться в пылающее лицо Афродиты.

Афина прилетела, ослепив арену сверкающими доспехами, и сразу бросилась в объятия отца. Богиня Мудрости и Справедливой Войны была любимой дочерью Зевса, его слабостью и спасением в порывах своего же необузданного гнева. Гере Афина приходилась падчерицей от предыдущего брака мужа. Несмотря на это, у них сложились весьма доверительные отношения. Воинственная Богиня обладала даром усмирять гнев царицы, часто направленный на всех внебрачных отпрысков её любвеобильного мужа. Ненависть к Аполлону, Артемиде и Гермесу в присутствии Афины сменялась на милость и благосклонность. Особенность характера Афины заключалась в том, что она никогда не принимала ничью сторону и не давала разразиться войне. Её талант вести переговоры, уравновешивая крутой нрав Богов и Богинь, был непревзойдённым и абсолютно необходимым качеством как в нередких семейных распрях, так и роковых мировых спорах. Только на Земле в её покровительстве больше не нуждались. И это сильно беспокоило Афину. Тем более сейчас, когда над греками снова нависла угроза со стороны их средиземноморских соседей. О, если бы только жители Афин преклонили колени перед полуразрушенным Парфеноном, где каждый камень бережно хранит воспоминания о бесконечном доверии их предков к своей Богине! Если бы обратили свои ладони к небу с призывом о помощи! И тогда, может быть, Зевс услышал бы их голоса и позволил своей дочери ниспослать озарение на головы греков. Пробудив божественный ген мудрости, Эллада породила бы новых героев, которые укрепили и расширили бы государственные границы, вернув себе отнятые земли. Но Афина знала, что этого не произойдёт. Пока вера людей ограничена христианским Богом и заточена в стенах церквей и монастырей, ей остаётся лишь наблюдать за покорившимся чужой религии любимым народом. Некогда великая цивилизация, созданная и облюбованная Богами Олимпа, превратилась в жалкий клочок земли с уязвимыми и духовно нищими жителями. Богиня Афина была забыта на Земле и крепко связана законом Зевса на Небе. Её существование стало ненужным и бессмысленным. Она с грустью думала о возвращении Хаоса как о новой точке отсчёта.

Почтительно кивнув в сторону Верховной Царицы и нежно прикоснувшись рукой к своим тётушкам Деметре и Гестии, Афина окинула совиным взглядом весь Олимпийский Пантеон. В глазах Богини Любви она прочитала мольбу о помощи. Потом вопросительно взглянула на Аполлона, пытаясь разгадать его видения. Продолжая мысленно распутывать клубок домыслов и гипотез, Афина двинулась к своему месту за троном Зевса. На её плечо приземлилась огромная белая сова, которая томно посмотрела на кукушку, сидевшую на скипетре Геры, всё ещё не сводившую грозного взгляда с Афродиты.

В воздухе показались и закружились огромные капли. Запах рыбы и моря окутал Олимпийский Амфитеатр, разрушив гармонию Божественных ароматов. Птицы, которых окатило внезапными брызгами, подлетели ввысь, покинув на несколько мгновений своих хозяев. С высокой колонны, тянувшейся почти в бесконечность, раздался мальчишеский смех:

– Вот это я понимаю – феерическое появление! Даже орлы Зевса вздрогнули! А я уж было подумал, что Олимп превращается в сонное царство. Браво, Посейдон!

– Гермес! Ты давно здесь? – удивлённо спросила Афродита.

– Не настолько, насколько хотелось бы, сестрёнка. Но ты не бойся, пока ты не наберёшься смелости заговорить, я буду нем как рыбы Посейдона. – С этими словами Гермес налетел на Афродиту и поцеловал её в алую щеку.

– Хватит паясничать, мальчишка, и немедленно прими подобающий вид! – вскрикнула Гера, которая не выносила человеческого облика на Олимпе.

Гермес взметнулся стрелой в бесконечную синеву и стал спускаться, выделывая в воздухе жеманные пируэты. Затем он предстал прямо перед носом царицы, низко поклонившись в реверансе. Гера закатила глаза и прикрыла лоб тыльной стороной ладони.

Все остальные были очень рады видеть самого юного Бога Гермеса, посланника и вестника Богов, который всегда мог разрядить напряжение своим шутливым настроением, фривольным характером и нескончаемым чувством юмора.

– Итак, закрыть всем носы, раскрыть зонтики! Посейдон прибыл! – продолжил свой театр красноречивый глашатай.

Булькая и шлёпая мокрой мантией, тянув за собой ворох водорослей и морских раковин, наконец, появился уставший и злой Посейдон. Его ежегодное присутствие, как и любого другого Божества, на Олимпе было обязательным, но с каждым разом путь в небесную обитель становился всё обременительней. Бог морей и океанов невыносимо страдал из-за истощённых подводных ресурсов и загрязнённых водоёмов, где влачил своё мутное существование. Он давно мечтал снести всё всемирным потопом, как уже не раз делал это вместе со своим братом Зевсом, в наказание за человеческое неуважение к морской природе и водным стихиям. Однажды ему пришлось покарать даже потомков своих собственных сыновей – Атлантов. Когда жители Атлантиды погрязли в роскоши, алчности и гордыне, многократно растворяясь в смертной примеси с людьми, когда стали не в состоянии выносить своё богатство, утратив всякую благопристойность, в них возобладал человеческий нрав над божественным, и они вознеслись над своими создателями, возомнив себя Богами. За подобную дерзость Зевс разбудил Вулкан, который, разразившись, достиг огромной высоты, пробив атмосферу. А Посейдон поднял из глубин мощнейшую волну и накрыл ею остров. Так исчезла с лица земли Атлантида – прекрасная, совершенная цивилизация с божественным началом. Потом Боги создали новый мир. Мир, в котором они больше не сыпали людям блага из Рога Изобилия, как это делали прежде, а выдавали мерами, расчётливо и внимательно, принимая благодарные молитвы за каждый посланный ими дар. Этот мир стал лучше прежнего. Более тысячи лет Боги и люди жили в согласии, любви и гармонии. Смертные с бессмертными, мир земной, мир морской и мир небесный. От связей Богов с людьми рождались полубоги – герои, храбро защищавшие священные земли и свой народ. Водоёмы сверкали кристально чистой водой, реки и озёра исцеляли от недугов, моря и океаны были щедры своими дарами. Посейдон гордился своим Подводным Царством, где устанавливал законы и строго следил за их исполнением. Он был справедливым Владыкой, и люди поклонялись ему. Земля покоилась в объятиях морей, омываясь прозрачными водами. И не было между стихиями разделений, они словно проникали друг в друга, создавая неразрывное единство. Это был самый счастливый и стабильный период для всего живого, названный впоследствии «Золотым Веком». Посейдон слишком расслабился, наслаждаясь в своих глубинах покоем, и не заметил, как отношение людей к его обители стало меняться, а всемогущая водная стихия вдруг превратилась из «мокрой» субстанции в «твёрдую» поверхность, по которой, по новому преданию, «прошёл пророк»… Владыка не сразу понял, в какой момент люди отвернулись от него и когда точно пренебрежение человечества к морской природе стало необратимым. Кому поверили они? За кем пошли? Кто этот неизвестный пророк и по какому праву его Бог меняет первозданные законы? Посейдон долго не верил в серьёзность происходящего и не хотел признавать своего поражения. Обращаться к Зевсу за помощью было не в его характере, он был слишком горд. А люди – слишком упрямы. Они больше не поклонялись ему, а море стало для них не более, чем яма для сбрасывания нечистот. Когда над головой Посейдона нависла черная масляная туча, а черепахи, киты и дельфины проплыли мимо него кверху брюхом, он с ужасом понял, что уже поздно. Теперь, если моря и реки снова выйдут из своих берегов, планета превратится в огромную кучу ядовитого мусора, и ему придётся вернуться на Олимп, где он будет под всевидящим оком Зевса. А это было выше его сил. Лучше уж слиться с дном океана и залечь там навеки! Предложение брата Громовержца бездействовать, пока люди сами не перетравят друг друга и не уничтожат своими руками Землю, означало пробудить из бездны Хаос и вернуть мироздание в начало. Это его вполне устраивало. А пока он, как и остальные Боги, будет терпеливо ждать в своём мутном Морском Царстве.

– Добро пожаловать, брат. Как ты себя чувствуешь? – Зевс всегда был любезен с Посейдоном, хотя ему и не нравилась уязвимость брата, как и его вечное, ни к чему не приводящее соперничество.

– Давай начинать, Зевс, я не собираюсь долго прозябать на Олимпе.

– Нет! – громко сказала Гера. – Ещё не все собрались.

Олимпийцы повернулись и удивлённо посмотрели на царицу, а потом стали оглядываться, силясь понять, кто отсутствует.

– Если твой сын только посмеет снова не явиться…

Зевс ударил своей эгидой о мрамор, который тут же дал трещину, а с Олимпа скатился огромная глыба.

– Он и твой сын тоже! – огрызнулась Гера, метнув в мужа молниеносный взгляд.

Она поднялась с трона и начала всматриваться вдаль. Ареса, Бога Войны, нигде не было видно.

– Опять развлекается на митингах! Где там у нас сегодня протестующие? В кого на этот раз он бросает камни и зажигательные смеси? – подлил масло в огонь Гермес. – Оставьте его за этим серьёзным занятием, я обещаю передать брату всё, что мы в тысячный раз будем тут обсуждать. Дословно!

– Молчи, несчастный! – грозно сказала Гера.

– Никто не смеет перечить законам! – ещё громче сказал Зевс. – Если я не властен на земле, это не значит, что больше не могу низвергнуть его за непослушание в Тартар!

– Ты не посмеешь!

Гера злобно смотрела на мужа. Она знала, что больше всего на свете их сын Арес ненавидел подчиняться. А ещё он, как и мать, терпеть не мог эти ежегодные собрания на Олимпе. Не имея возможности повоевать в мирное время, он примкнул к анархистским движениям, забавляясь тем, что появлялся и растворялся в слезоточивом дыму. Арес всегда любил войну ради войны, и ему всё равно было, на чьей стороне воевать. Он давно понял, что люди, ради которых он когда-то сражался, ничуть не лучше тех, против которых он сражался. Так и сейчас: агрономы, врачи, учителя, правительство, полицейские, нищие, случайные прохожие, для него их жизнь не представляла ни малейшей ценности.

– Ещё как посмею! Хотя… – Зевс вдруг замолчал и задумался. – Возможно, этот подонок даже ускорит процесс уничтожения человечества… В следующий раз я хочу, чтобы присоединился к членам совета Дионис.

– Вот, это уже по-нашему! По-божески, так сказать! Передать ему, чтобы захватил с собой нектар амброзии и весёлых сатиров, отец? Будем пьянствовать, шуметь и заниматься всяческими непристойностями, наблюдая за тем, как разрушается мир под нашими ногами! А что? Боги – тоже люди!

Гермес разошёлся не на шутку. Только от него Зевс и мог стерпеть подобное поведение. Кроме того, что он был самым младшим и любимым сыном Небесного Владыки, он ещё был его тайной связью с мирской жизнью. Вестник и посланник, знающий всё на свете: от великих открытий и теорий заговора до последней сплетни как Богов, так и людей, вхожий во все царства, вплоть до подземного, Гермес не брезговал служить на посылках даже смертным. Информационное поле всемирной сети, поглотившее весь мир, – его рук дело, как лепта, внесённая в разрушение умственного развития человечества. Вместе с тем он покровительствовал послам и путникам, иными словами – туризму. Поэтому часто желание уничтожить этот мир сменялось одержимостью этот мир спасти. Более непостоянного Бога, чем Гермес, трудно было себе представить.

– Итак, начнём! – объявил Зевс. – Мы собрались здесь для того, чтобы поддержать наши божественные узы, укрепить силы нектаром и амброзией, а после дать возможность высказаться тем, кто ещё посещает землю и следит за жизнью смертных…

Глава 2.

Никос

Греция, Салоники, февраль, 2015 г.

В университете наступил обычный четверг. Никос Венетис приехал раньше всех и вошёл в здание теологического факультета. Мраморное сооружение, хранившее в себе священные учения, ещё не проснулось от холодного февральского сна. Винтовая лестница и коридоры были окутаны утренним морозом, на стенах ещё были видны капли влаги. Никаких признаков тепла и человеческого присутствия. Коридоры пусты, аудитории закрыты, день только начинался. Никос остановился перед настенной иконой Богородицы, висевшей рядом с аудиторией, где проходила Божественная литургия. Глядя в пол, он трижды перекрестился и прильнул губами к начищенному до блеска стеклу. Потом зажёг свечу и вставил её в огромный подсвечник с песком, располагавшийся справа от образа. Дверь в аудиторию была приоткрыта, и студент вошёл внутрь. Всё здесь напоминало интерьер церкви, с образами святых, подсвечниками, трибунами и огромным крестом на стене с распятым Спасителем. Лишь большие окна с видом на город и белые стены указывали на то, что это университетский класс. Никос сел на пустую скамью в самом дальнем и неосвещённом углу, закрыл глаза и начал молиться. Постепенно аудитория стала наполняться студентами. Большинство из них казались старше своего студенческого возраста, из-за сильно отросшей щетины, превращающейся в густую бороду. Никто не разговаривал, все приветствовали друг друга лишь лёгким кивком. Несколько человек, одетых в длинные черные рясы, прошли в самую глубь помещения, плотно сгруппировались и раскрыли перед собой псалмы. Роль певчих обычно исполняли аспиранты теологического факультета. Среди них был старший брат Никоса, Ставрос Венетис. Ему было двадцать шесть лет, он был выше ростом и более статный, чем Никос, который сутулился и всегда смотрел вниз. Младший брат восхищался старшим, его глубоким баритоном, выделявшимся среди других голосов, манерой носить рясу из марокканской ткани с бордовым воротничком и силой его веры.

Студенты неподвижно смотрели на иконы, настраиваясь внимать голосу пастыря, появившегося в уже набитой аудитории последним и немедленно приступившего к литургии. Для всех этот момент был священен, он настраивал на добродетель и смирение, наполнял души умиротворением.

Когда служба подошла к концу, самые стойкие стали выстраиваться в очередь ко Святому Причастию. Остальные вышли из аудитории. Некоторые студенты приходили в институт позже, к десяти, посещая службы лишь по большим праздникам – на Пасху и Рождество.

Никос Венетис не пропускал ни одной литургии. Он вставал в очередь и с замиранием сердца ждал, когда его волос коснётся священная мантия.

После причастия все разбрелись по коридорам, и здание вновь стало походить на учебное заведение с обычными студентами. Ребята шутили, смеялись и толкались, где-то в сторонке стояли пары, держась за руки.

– Нико! – окликнул знакомый голос. – Привет, дружище!

Лукас Рэнгас был лучшим другом Никоса и сыном близких друзей его родителей. С детства он был очень крепким и упитанным мальчиком, весёлым и любознательным. Он выбрал факультет теологии из-за невысоких проходных баллов и за компанию с другом, но никак не из-за религиозных убеждений. К православию Лукас относился точно так же, как к любой другой теоретической науке. Он никогда не появлялся на утренних службах, предпочитая подольше поспать.

– Как дела, Лука? – обрадовался другу Никос. – Что нового? У тебя глаза, как будто бы ты опять всю ночь играл в компьютерные игры.

– А как, по-твоему, ещё мне отвлечься от мыслей о Кейси? Тебе-то хорошо, ты помолился – и спать. А я как только подумаю о твоей сестре, так аж зубы сводит от непристойного желания!

Если бы он знал, насколько Никос понимал чувства друга! Гормоны бились в его молодом теле, как необузданные жеребцы, и укрощать их становилось с каждым днём всё труднее. Но Никос готовил себя к принятию священного сана, и говорить на эту тему, даже с лучшим другом, ему было ужасно неловко.

– Почему бы тебе просто не пригласить Кейси в кафе? – ушёл от ответа Никос.

Кейси была его сестрой-близнецом и давним предметом обожания Луки.

– Ты с ума сошёл? Посмотри на неё и посмотри на меня! А теперь представь нас вместе. Представил? Здесь можно посмеяться. Не-е-ет, я сначала должен похудеть и подкачаться. За жиром моей чертовской привлекательности совсем не видно.

– Главное – не внешность, а душа, которая у тебя очень даже привлекательная, – поспешил успокоить Никос друга. – Уверен, что Кейси ты тоже давно нравишься.

– Конечно же нравлюсь, ещё бы, но только как брат. Особенно когда ей нужно поплакать в моё мягкое плечо при расставании с очередным нарциссом. Не подруге своей, той рыженькой, жалуется, а мне, понимаешь? Поди разбери этих девчонок, что им на самом деле от нас нужно!

При упоминании о новой подруге Кейси, весёлой зеленоглазой блондинке с факультета философии, резкая волна подкатила к солнечному сплетению Никоса, потом спустилась и приятно заплескалась в самом низу живота. Терпеть это было невыносимо. Парень вжался в стену и сцепил зубы. Потом сделал два глубоких вдоха-выдоха и, запинаясь, сказал:

– Слушай… Я к отцу Серафиму собирался… Давай после занятий увидимся?

Краснея и почти не дыша, Никос поспешил в другое крыло здания.

– Ага, давай! Увидимся! – услышал он за спиной слова Луки.

Духовный отец Серафим был прикреплён к Университету имени Аристотеля в качестве наставника студентам. Кому-то он был психологом, кому-то заменял старшего товарища, а кому-то даже отца. Старец с длинной седой бородой уже много лет работал со студентами, которые его очень любили и без конца забегали за советом или просто поболтать. Никос мог доверить старику практически все свои смятения и тревоги. Но об одной проблеме, сжигающей его девственную плоть, ему было очень тяжело говорить. Стыд, смятение и страх признаться в своём малодушии были сильнее его. От этого их разговор часто приобретал очень размытые очертания, лишённые всякого смысла.

Никос был самым младшим из четверых детей в семье Венетисов, даже по отношению к своей сестре-близнецу Касьяни, которая родилась тремя минутами раньше его. Дети росли в православной семье глубоко верующих и бесконечно любящих родителей. Старшая сестра Мария опережала Никоса в возрасте на пятнадцать лет и часто заменяла ему мать, когда та уезжала в другой город с очередной благотворительной миссией или просто путешествовала по святым местам. Ежегодное посещение бесчисленного количества монастырей и храмов Греции было для их семьи неотъемлемой частью жизни.

Вторым по возрасту шёл Ставрос, который был старше близнецов на шесть лет. Он любил командовать, спорить и всех поучать, как правильно следует себя вести, чтобы быть достойным христианином и всегда удостаиваться Божьей милости. Он был твёрдо уверен в том, что в воспитании можно и нужно иногда применять силу, и с удовольствием практиковался в этом на своём младшем брате Никосе. Отец, Михáлис, и мать, Де́спина, никогда не поднимали руку на своих детей, не повышали голоса и терпеливо пытались усмирить крутой нрав старшего сына.

– Любовь порождает любовь, а насилие может породить лишь новое насилие, запомните это, дети, – объясняла мать в детстве простые истины сыновьям и дочкам, поглаживая десятилетнего Ставроса по непослушным каштановым кудрям, когда тот слишком увлекался «воспитанием» маленького Никоса.

Его жестокость всегда шла параллельно с благочестием, что часто тревожило родителей.

Михалис Венетис, успешный и знаменитый архитектор в Салониках, и Деспина, получившая хорошее наследство от родителей – выдающихся профессоров, всю жизнь жертвовали крупные суммы на строительство храмов и поддержку монастырей. Их знали и уважали священнослужители, за них молились все, от дьяка до архиепископа страны.

Внешне Никос был очень похож на мать. Черные как угольки глаза с длинными густыми ресницами, бросавшими на лицо голубоватую тень, греческий нос с горбинкой и опущенные уголки пухлых губ. Его лицо таило некое очарование, тщательно скрываемое за внешней неряшливостью – растрёпанными волосами, спадающими на самые брови, и курчавой щетиной, тщательно маскирующей бархатную кожу на высоких острых скулах. Очки в широкой оправе прятали блеск в глазах. Парень избегал всяческих общений с противоположным полом, а девушки и вовсе не замечали его тихо передвигающуюся по университетским коридорам ссутулившуюся фигуру. Никос уже давно решил посвятить свою жизнь Богу и навсегда отречься от мирских благ. Ничего не давало ему большего счастья и умиротворения, чем непрестанные многочасовые молитвы. Они будто переносили его душу в другое измерение, оставляя на земле непокорное тело с неугомонными гормонами. Место, куда «путешествовала» в эти часы душа, по мнению Никоса, и было Раем. Словно Господь ждал его, время от времени дразня в подсознании картинками из Царства Небесного. Самой заветной мечтой первокурсника богословского факультета было когда-нибудь уединиться на святой горе Афон¹ и стать монахом-отшельником, живущим в одиночной келье. Там ему удастся достичь наивысшей точки смирения и полного отрешения от мирских забот, оградить свою плоть от греха и людских соблазнов. А пока Никос боролся с настойчивой природой, и борьба эта была неравной. Подвергая себя лишениям, он верил, что совершает духовный подвиг, и чем мучительнее были его желания, тем сильнее было это ощущение. Самым страстным и самым страшным раздражителем была студентка с факультета философии и с недавних пор подруга его сестры по имени Афродита. Áфро², как называла её Кейси, была настоящей златовласой бестией, с самыми пушистыми на земле ресницами и очень редкой для тех краёв белой кожей. Её соблазнительные формы, отличающиеся от современных худышек, притягивали взоры всех, от студентов до профессоров, вне зависимости от пола. Никос не мог не думать о ней. Афродита врывалась в его мозг внезапно – порывистым ветром, стихийным ураганом, кипящей волной – в самые неподходящие моменты дня. Даже находясь дома, во время вечерней молитвы или перед семейной трапезой, когда все члены семьи сливались в едином порыве, благодаря Отца и Сына и Святого Духа, мысли о ней пронизывали тело ненавистным сладострастием…

Последний удар под дых Никос получил от своей сестры.

– Завтра после института к нам в гости придёт моя подруга Афродита, чтобы мы вместе смогли подготовиться к совместной презентации, – сообщила Кейси, доедая десерт – греческий йогурт с мёдом и миндалём. – Мам, помнишь, я тебе про неё рассказывала? Та девушка, которая приехала с Кипра.

Никос почувствовал резкий прилив крови к голове. В висках запульсировало, смуглые щёки покрылись багровым румянцем. Хорошо, что многодневная щетина скрывала добрую половину его лица. Скрывала ото всех, но только не от Кейси! Их мистическая связь, присущая близнецам, не давала никакой возможности утаить друг от друга даже лёгкое волнение, не говоря о паническом ужасе, который Никос переживал, едва услышав это проклятое и самое прекрасное на земле имя. Имя обычное, повсеместное и часто встречающееся среди девушек в Греции. Имя древнее, не христианское, но гордо носящееся его обладательницами этого невыносимо прекрасного пола. Никос крепко сжал под столом ноги вместе, густые брови напряженно свелись на переносице. Краем глаза он заметил, что сестра за ним пристально наблюдает, и изо всех сил, приложив нечеловеческие усилия, попытался взять себя в руки.

Вечером Кейси тихонько постучала в дверь спальни брата.

– Нико, ты спишь? Открой, это я! – тихо позвала она в замочную скважину.

Это уточнение было лишним – Никос уже давно почувствовал беззвучные шаги сестры по мягкому ковру.

– Заходи, только тихо! Ставрос, наверно, ещё не спит.

– Что с тобой происходит в последнее время? – серьёзно спросила Кейси, внимательно рассматривая любимого брата. – И что у тебя с губами? Ты их как будто жевал.

Губы Никоса и впрямь были все искусаны в кровь.

Девушка взяла его за руки и посмотрела на костяшки пальцев:

– Я так и знала!.. Братишка, ну зачем ты себя изводишь?

Никос молчал, как будто набрав в рот воды. Кейси знала о привычке брата делать себе больно, когда и так больно, чтобы физическая боль перекрывала душевную. Таким образом, до крови искусывая себе кулаки и губы, он наказывал себя за слабость или малодушие.

– Ты же знаешь, я тоже страдаю! Давай покончим с этим, умоляю, расскажи, что с тобой.

– Касьяни, – Никос смотрел в пол, – сделай, пожалуйста, кое-что для меня.

Когда он называл сестру полным именем, это всегда означало, что парень как никогда серьёзен.

– Всё что угодно!

– Не зови к нам в дом… эту… свою подругу. Никогда, прошу!

– Афродиту? Но почему?

Нувот, опять эта ударная волна, охватившая всё тело! Никос обхватил голову руками. Он не верил в привороты или какого-либо рода магию, но этого состояния он себе объяснить никак не мог.

– Не знаю… Она… мне не нравится. Не думаю, что эта девушка – подходящая для тебя компания.

– Не нравится?! – Кейси не верила своим ушам. – Но её весь институт просто обожает! Что там институт, кажется, в городе не найдётся ни одного человека, который бы как минимум не симпатизировал бы Афро! Погоди… Погоди, погоди… Нико, я поняла!

– Молчи!

– Но это же прекрасно! До сих пор ни одна девушка тебя не интересовала!

– А кто тебе сказал, что она меня интересует?

Никос впервые в жизни повысил на сестру голос и посмотрел так, что той стало не по себе. Обычно его глаза излучали святую доброту и невинность, но сейчас Кейси яростно сверлили два огненных агата.

– Я не хочу, чтобы она когда-нибудь переступила порог нашего дома! – Никос, никогда прежде не повышавший голоса, сорвался на крик. – С ней что-то не так, я это чувствую!

– По-моему, единственное, что с ней не так, братишка, так это то, что она тебя привлекает, а другие нет! – сказала Кейси и слегка улыбнулась, всё ещё ощущая напряжение брата.

– Ты же прекрасно знаешь, что меня девушки не могут привлекать! Я призван служить Господу, и как только окончу институт, сразу же подам заявку на Афон! А через несколько лет и вовсе стану монахом-отшельником!

Кейси не нравился выбор брата, она его слишком любила, чтобы делить даже с самим Господом Богом, но споры на эту тему давно уже потеряли всякий смысл. В тот вечер где-то в глубине души у неё зародилась надежда. Она всё сделает для того, чтобы Афродита смогла завоевать не только сердце Никоса, но и его душу.

На следующий день после занятий Никос вновь поспешил в кабинет к духовному отцу Серафиму. Он трижды постучал и толкнул массивную дверь:

– Здравствуй, отец Серафим, можно войти?

– О-о-о! Нико, входи, мальчик мой, входи, очень рад тебя видеть! – Старик всегда делал вид, как будто был особенно рад встрече с этим студентом. – Проходи, присаживайся. Хочешь лимонаду? Сам приготовил, освежает и бодрит не хуже вашего кофе, с которым вы носитесь весь день. Да и полезней будет.

Никос не очень любил приторный кисло-сладкий напиток, но огорчать старика не хотелось.

– С удовольствием.

Серафим разлил лимонад по стаканам, поставил их на картонные подставки на журнальном столике и расположился в кресле напротив парня.

– Твоё здоровье! – сказал он и приподнял свой стакан.

Никос сделал пару глотков мутноватой жидкости и опустил стакан на колени, продолжая крепко сжимать его в ладонях. Старец крякнул от удовольствия, вытер рукавом черной рясы капельки на усах и приготовился слушать.

– Отец…

Никос запнулся, он внезапно передумал говорить об истинной причине своего визита и решил начать издалека:

– Мне кажется, что моя вера недостаточно крепка… – Парень ещё немного поколебался, а потом робко продолжил: – Я не могу справиться с одним искушением… Оно преследует меня повсюду, молитвы не помогают, это словно наваждение!

Парень снова затих, опустив нос в стакан, который нервно крутил на коленях.

– Так-так-так… – Старец погладил свою седую бороду. – А ты ждёшь от молитвы чуда, правильно?

Никос молчал, не смея поднять глаз на своего наставника.

Отец Серафим не стал дожидаться ответа и продолжил:

– Господь даёт нам столько испытаний, сколько мы можем вынести, не больше и не меньше, сынок. Через испытания мы становимся мудрее, смышлёнее. Помни, только в битве можно получить опыт войны и познать тайны Божественной справедливости. Всё в жизни имеет смысл и цель. Ничего нам не даётся случайно.

– Понимаю, отец… Только я не знаю, откуда взять силы, чтобы бороться… Мне кажется, что всем видно, насколько я ничтожен. Может, я одержим дьяволом?

– Не говори ерунды! – Серафим махнул рукой, а потом поднял вверх свой кривой палец. – Только Создатель – и никто иной! – управляет Своим творением. Видишь ли, сынок, форм искушения много, и в каком бы образе они не явились к тебе, цель у них всегда одна: показать, насколько ты трус, а твоя вера слаба. Однако не каждый соблазн является продуктом злого умысла. И если я ещё хоть что-то понимаю в этой жизни, речь идёт о девушке.

Никосу показалось, что старик слегка улыбнулся в пушистые усы.

– Но… как ты догадался?

– Те, кто взывает к искушению, обычно известны и не слишком разнообразны. Только твоя уязвимость – это не результат их собственной силы, а уступка Бога. Ведь только Он всем правит и всех направляет. Всё зависит от милости Божией, а не от помыслов искусителя.

– Но что мне делать?! – воскликнул Никос. – Она подруга моей сестры и сегодня придёт к нам на обед, я не выдержу и минуты с ней за одним столом!

Отец Серафим немного задумался, а потом сказал:

– А ты попробуй смело взглянуть своей искусительнице в лицо. Кто знает, может, когда-нибудь ты спасёшь и её душу? Избегая женщин, ты как бы подсознательно возносишься над ними. А ведь ты сам рождён от женщины, как и Христос.

– Что ты, патер! Я ни в коей мере не возвышаю себя над женщиной! Просто… понимаешь… Я не смогу… Я решил сохранить целомудрие… Ведь моя цель – это Афон, отшельничество в Агион Оросе³, я мечтаю посвятить свою жизнь молитвам о спасении человеческих душ!

– У тебя очень благие намерения, Нико, и Господь тебе в помощь. И, конечно, я не вправе препятствовать. Только пойми: не в том смысл отрешения, чтобы убежать от греха. Ты должен перебороть его сначала здесь, в мирской жизни. Иногда стоит поддаться искушению, чтобы познать его и подняться на следующую ступень.

Никос задумался. Потом встал и поцеловал старческую худощавую руку:

– Спасибо за советы, патер. Мне пора идти…

Слова духовного отца впервые не особо успокоили парня, хотя придали немного сил. «Посмотреть искусительнице в лицо. Спасти её душу, – выделил парень главное из разговора, – прямо как Христос спас Марию Магдалену…»

В коридоре Никос снова встретил Лукаса, и ему тут же пришла спасительная идея – пригласить друга в гости. Его болтливость и непосредственность могли избавить Никоса от необходимости самому общаться с гостьей, чего требовал семейный этикет.

– Лука, приходи к нам сегодня на обед. У нас мусака⁴!

Он знал, чем заманить друга. Еда для него была чем-то вроде личной религии.

– Мм… Хорошо, только мать предупрежу, а то она там наверняка как минимум на греческую армию наготавливает. С ней похудеешь тут! Это она виновата, что я девушкам не нравлюсь!

Родители Луки были не в меру упитанными снаружи, но очень добрыми и щедрыми внутри. Его мать, кири́я⁵ Вáсо, была домохозяйкой и готовила такое количество еды, что по окончании каждого дня оставалось ещё на неделю. А на следующий день она снова крутилась на кухне, создавая всё новые кулинарные шедевры. Её муж, Яннис, и дети, Лукас и Стелла, никогда не жаловались на отсутствие аппетита. Им с детства было привито трепетное отношение к традиционным греческим блюдам, как к их приготовлению, так и к потреблению. Стелла училась на повара и параллельно принимала участие в телевизионной игре «Мастер шеф», где она уже вышла на финальный уровень.

Лука достал телефон и набрал домашний номер. После длинной тирады матери в ответ на то, что сына не будет к обеду, она велела передать семье Венетисов привет и отключилась. Друзья пошли к выходу. На парковке их уже ждал старший брат Никоса, Ставрос, нетерпеливо поглядывая на часы и периодически сигналя.

– Что так долго, балбесы? У меня уже живот к спине прилип от голода! Сейчас в обеденную пробку из-за вас попадём!

Никос пулей влетел на заднее сиденье, за ним, кряхтя и пыхтя, с огромным рюкзаком влез Лукас.

– Привет, Ставро, а я сегодня буду с вами обедать, меня Никос пригласил на мусаку, – не обращая внимания на ворчание Ставроса, доложил Лукас.

Тот покосился на брата через зеркало заднего вида:

– Значит, у нас уже будет два гостя, не так ли?

– А кто ещё? – спросил Лукас.

– Кейси позвала подругу, – ответил Ставрос, не сводя глаз с зеркала, в котором ничего, кроме опущенной на очки чёлки, не видел.

Никос упрямо не поднимал головы. Он прекрасно знал, что, если старший брат что-либо заподозрит, он ни за что не упустит возможности поиздеваться над ним.

*******************

– Ты играешь с огнём и молниями, сестра. Думаешь, Зевс не узнает? Гермес повсюду, он непременно доложит отцу! Неужели тебе обязательно идти в самое христианское логово?

– Эта семья особенная, мой милый Арес. Одна из немногих, верующих в православие так самозабвенно и непоколебимо. Но и в ней я создам бреши. Я раскрою глаза этим людям и заставлю уважать законы природы. Наши законы!

Две фигуры на небе: одна – похожая на пену из облаков, окрашенная всеми оттенками синего и белого, а другая – вылитая из олова, раскалённого докрасна, тяжёлой тучей нависшая над землёй, – трепетно обменивались тайной информацией, недоступной слуху Вселенной.

– Будь осторожна, умоляю тебя! Громовержец не потерпит непослушания и не пощадит, даже тебя!

– Верь мне, только верь и увидишь, я верну Богам людскую любовь и поклонение!

– Я верю тебе.

Поднялся ветер. Над городом закружилась пыль. Воздух потемнел, мутное кольцо опоясало зимнее солнце. Облака растворились и исчезли, как будто их и не бывало.

Глава 3.

Дети цветов

Афины, 1973 г.

К Богу Деспина пришла через тернии, моральное падение и чудесное возрождение. После смерти отца её мать повредилась рассудком и попала в клинику для душевнобольных, где и закончила свои дни. Непосильную ношу воспитания внучки подростка взвалила на себя бабушка, Дафна, которая изливала на девочку чрезмерные потоки горячей любви и нежности, что считалось неизменным долгом всех греческих бабушек.

Деспина была поздним и очень желанным ребёнком в профессорской семье врачей-нейрохирургов. Она жила и воспитывалась в огромном доме, где царили порядок, гармония и достаток. Мать, Элени Христиду, и отец, Алексис Папаниколау, в равной степени занимались практической медициной и наукой. В Афинах они имели собственную клинику, где постоянно внедрялись инновационные технологии и применялись новейшие способы лечения безнадёжных больных, часто ещё на стадии разработок. В семидесятых годах их имена были известны не только в Греции, но и за рубежом. Деспина родилась, когда матери было далеко за сорок, а отцу – за пятьдесят. Несмотря на нежную любовь к дочери, они не могли оставлять клинику надолго и поэтому пригласили в дом бабушку в помощь воспитания внучки и ведения хозяйства. Девочка ни в чём не нуждалась, росла счастливым и беспечным ребёнком до тех пор, пока в их дом не пришла беда и не перевернула весь её мир.

Отца пытались лечить от онкологии в лучших клиниках Греции и других стран Европы, но безуспешно. Алексис таял на глазах. Элени возила мужа на химио- и радиотерапию, доставала новейшие препараты, включая те, что ещё находились на стадии испытаний. Она не спала ночами, общаясь с коллегами из Соединённых Штатов, и свято верила во всесильную медицину.

Профессор умер в своей кровати, абсолютно обессиленный и исхудавший так, что под простынями, казалось, никого не было. В то утро его жена спала на огромном кресле с медицинской книгой на коленях и в очках, сползших на кончик носа. Её разбудил солнечный свет, резко ворвавшийся в незакрытые с вечера ставни. Она встала и по привычке набрала в шприц морфин. Её движения были отработаны до автоматизма, и поэтому Элени не заметила неестественно холодную кожу мужа, когда протирала ваткой поверхность предплечья для укола. Вынув из неподвижного тела иглу, она бесшумно вышла из спальни и прошла на кухню варить кофе.

Первой о смерти Алексиса узнала его тёща, мать Элени и бабушка Деспины, кирия Дафна. Обычно по утрам, едва услышав лёгкое шарканье тапок дочери, исчезающих за дверью кухни, она заходила в комнату больного, чтобы проветрить помещение. В иное время суток никто, кроме Элени и врачей, не был вхож в спальню Алексиса. Восьмидесятилетняя женщина подошла к окну и, схватившись за ледяную ручку окна, внезапно замерла. Несмотря на августовскую жару, в спальне стоял жуткий холод. Она медленно повернулась к постели зятя, на которой единственным рельефом выделялось бледно-серое лицо с приоткрытым ртом и впалыми, гладко выбритыми щеками. Медленным, но уверенным шагом Дафна подошла к кровати, над которой почувствовала колебания ледяного дыхания Харона. Старая женщина опустила руку в карман в складках длинной юбки и вынула оттуда монету десять драхм⁶. Оглядевшись по сторонам, словно собиралась совершить преступление, она вложила её в приоткрытые губы покойника. Потом почти беззвучно произнесла:

– О обитатель подземного дома, Тартара и мрачных лугов, лишённых сияния света! Прими в свою почву и в недра бессмертных с охотою жертву! И будь благосклонен, о, Ты, наш единый Судья всех деяний и таинств!

Дафна не решилась произнести вслух имя Бога, которому молилась, но она точно знала о том, что Он её слышит.

Никто в её семье не чтил древних традиций, как, впрочем, и во всей стране. Её младшая сестра, Фемида, была верной христианскому православию и поклонялась святым иконам. Муж был приверженцем коммунизма, за что его ещё в сорок седьмом расстреляли прямо на площади Афин. Единственная дочь была предана науке и уверена в том, что рождение и смерть не что иное, как естественное начало и конец любого живого организма. Души нет, как нет ни подземного, ни небесного царств. И только Дафна искренне верила и не сомневалась в том, куда отправится дальше тело её любимого зятя, профессора Алексиса Папаниколау. Подкупив алчного Харона, проводника душ и слугу Бога Аида, ходовой монетой, она накрыла бледное лицо простынёй. Седые пряди слегка колыхнулись на сквозняке, по спине побежала холодная струйка пота.

– Кало́ такси́ди!⁷ – тихо сказала Дафна и вышла из спальни.

На кухне стояла её дочь и делала чайной ложкой круговые движения в турке, которую заправила двойной дозой кофе.

– Мне очень жаль, милая… – сказала Дафна и обняла Элени за плечи.

Через минуту турка начала изрыгать коричневую жидкость, быстро заливая плиту и пол. Элени не пошевелилась, продолжая вращать ложкой.

Дафна слегка оторопела, но виду не подала и, накрыв своей морщинистой ладонью руку дочери, остановила бессмысленные круговые движения. Затем посадила Элени на стул и сказала:

– Óла кала́, кори́ци му⁸, я позаботилась о нём, теперь позабочусь о тебе и нашей Деспине.

Дочь смотрела невидящим взглядом в никуда, её глаза выражали полное отсутствие и безразличие.

– Как бы я хотела оказаться сейчас там, где ты!.. – вздохнула Дафна.

Она не знала, какое именно Божество забрало в этот момент измученное сознание её дочери. Асклепий, давший ей при рождении талант врачевания, а теперь решивший послать внезапное слабоумие как защиту? Или великодушный Гипнос наконец завладел уставшим мозгом? Или же Гера, покровительница матерей, сжалилась над болью старой Дафны, у которой сердце сжималось, когда она наблюдала за тем, как билась в бесполезных попытках победить болезнь мужа её дочь? В одном старая женщина была уверена: где бы ни находилась сейчас её Элени, она была под надёжной, непробиваемой защитой одного из Богов великого Олимпа.

На похороны пришло огромное количество людей разных возрастов и разного социального положения: профессора, врачи, спасённые Алексисом пациенты, студенты, приятели. Дафна и Деспина не знали и половины из них. Бабушка с семнадцатилетней внучкой поддерживали с обеих сторон Элени, которая стояла ровно, как колонна Эрехтейона⁹.

Священник провёл Трисвятую службу и кинул на крышку гроба горсть земли крестом. После чего присутствующие по очереди стали бросать цветы и постепенно расходиться.

На следующий день после похорон Элени встала с постели, подошла к тумбочке у кровати мужа и наполнила шприц морфином. Поменяв иглу на новую, плотно закрытую колпачком, она положила его на стерильную салфетку, а сама пошла варить кофе. Этот ритуал она проделывала каждое утро в течение месяца после смерти Алексиса… Ни голос матери, ни крики дочери не могли пробить стену между реальным миром и тем, куда её сознание погрузилось в день трагедии. Старая Дафна, хотя и понимала, что таков был вердикт свыше ради спокойствия её Элени, сильно скучала по дочери.

Мир семнадцатилетней Деспины окончательно рухнул, когда в один день пара крепких медработников взяли мать под руки и увезли в психиатрическую клинику. Они остались с бабушкой вдвоём в огромном особняке, пропахшем лекарствами, пустотой и горем. Сначала Деспина ездила в больницу еженедельно, потом ежемесячно, но вскоре потеряла всякую надежду и отказалась когда-либо ещё появляться, как она выражалась, «в доме лжецов». Состояние Элени в клинике не менялось ни на йоту, она никого не узнавала и продолжала поиски лекарств для своего мужа.

В конце года, когда пришло время сдавать вступительные экзамены, Деспина наотрез отказалась поступать на медицинский факультет, к которому её родители готовили почти всю сознательную жизнь.

– В чем смысл, ба? Если мы ничтожны и смертны, если современная наука бессильна даже перед слабоумием, что уже говорить о серьёзных болезнях! Врачи – самая бестолковая и лживая профессия! Зачем давать людям надежду, если всё, что рождается, рано или поздно обязательно умирает?

Её бездонные чёрные глаза почернели ещё больше от злости и отчаяния, а смуглая кожа полыхала багровым румянцем.

– Не говори так, милая, твои родители спасли огромное количество жизней! Поверь, раньше медицинские знания давались немногим, лишь избранным, и люди уходили в мир иной в юном и даже в младенческом возрасте намного чаще, чем сейчас!

Но внучка ничего не хотела слушать. Девочка была одержима чувством обиды и несправедливости. Её взгляд отчаянно метался из стороны в сторону в поисках ответов.

– Всё это временная, мнимая помощь! Лишние надежды, затянувшиеся страдания – вот что предлагает медицина! Лишь бы подольше билось сердце, ещё немного потолкало кровь в омертвевшие, изъеденные раком клетки! И всё ради чего? Чтобы врач мог похвалиться перед коллегами, что его безнадёжный пациент протянул год? Ненавижу медицину! Всё это не более чем амбиции и тщеславие профессоров!

Девушка выскочила из дому, хлопнув дверью, и исчезла. На три года.

Деспина смотрела в окно поезда, уносящего её из Афин в северную столицу Греции, Салоники. Она ещё точно не знала, что будет делать в незнакомом ей городе, но ощущение побега давало ей чувство свободы. Ей хотелось вдохнуть полной грудью и резко выдохнуть все токсичные мысли, избавиться от горечи потери и несправедливости, сбросить камень, давящий на грудь тяжёлым весом прошлого. Она собиралась временно пожить у сестры бабушки, Фемиды, которая с удовольствием пообещала приютить у себя беглянку. Железные рельсы проводили жирную черту, разделяя жизнь на «до» и «после».

На площади Наварину в центре Салоников кипела жизнь. Не та, что представляет себе турист, с громкой музыкой, шумными тавернами и зазывающими прохожих торговцами сувениров. Нет, это личный мирок греков – медленный, томный, глубоко философский. По-своему, только им понятный. На парапетах над руинами древней Агоры сидели в позе лотоса или лежали на своих лоскутных торбах хиппи с длинными волосами, в свободных одеждах землистого цвета и с тоненькими самокрутками, выпускающими в небо кисловатый дым. Молодые парни и девушки тихо напевали под гитару. Деспина присела на прохладный камень в ста метрах от них. Её взгляд отрешённо скользил по беспорядочно разбросанным тысячелетним булыжникам в трёх метрах под землёй. Она сразу привлекла внимание хиппи своим необычным внешним видом: не по возрасту классическим стилем одежды, идеально уложенными гладкими волосами и здоровой бархатистой кожей. Парень с гитарой не сводил с девушки взгляда, перебирая вот уже несколько минут один и тот же аккорд. Струны зажала женская рука, принадлежащая блондинке с миртовым цветком в спутавшихся волосах. Он перестал играть и обратился к незнакомке:

– Хочешь? – И он неожиданно протянул обтрёпанную кожаную табакерку со свисавшими засаленными завязками.

– Хочу, – автоматически ответила Деспина, прекрасно зная, что кроме табака в мешочке находилась марихуана.

С этого момента у Деспины началась новая жизнь.

«Дети цветов»¹⁰, как их называли, вели кочевой, праздный образ жизни. Они болтались по свету без работы, без обязанностей и без определённых целей, курили марихуану и питались дарами природы. Цвета кожи, волос и одежды сливались с природными красками, а на груди, запястьях и в волосах висели амулеты в виде веточек и бубенчиков. От постоянного употребления дурмана они пребывали в вечном облаке иллюзий и были абсолютно счастливы. Недуги, если они и случались в дороге, воспринимались как самая естественная реакция организма, а лечились травами и терпением. Путешествовала «золотая молодёжь» автостопом, с минимальным набором самых необходимых вещей в рюкзаках. Мáнос – не расставался со своей гитарой и кожаной табакеркой и любил целовать землю перед сном. Он, как и остальные, питался чем придётся и когда придётся. Деспина не просто пошла за ним, она влилась в его жизнь, как жидкость – в сосуд, принимая ту же форму, температуру и цвет, постепенно пропитываясь его запахом и восприятием жизни. Она стала ещё одним дитём природы. Из изнеженного тепличного побега девушка превратилась в дикий цветок. В её сердце ворвалась безумная любовь, которая растеклась по всему телу, заполнив собой каждую клеточку и перевернув её сознание. Новый мир в туманной эйфории фиолетовых облаков полностью поглотил Деспину и вытеснил собой совсем недавно съедавшие её заживо боль и отчаяние от несправедливого устройства мира…

В тот же вечер они сели на корабль и отправились на остров Самофракия, где должен был проходить фестиваль рок-музыки. Друзья Мано заменили Деспине семью, а звёздное небо и кровля деревьев – крышу над головой. Часто в дороге к ним присоединялись другие ребята и девушки, так же бессмысленно болтавшиеся по стране. Марии, Катерины, Яннисы и Йоргосы, они приходили и уходили, появлялись из ниоткуда и растворялись в кумарном дыму, не оставляя после себя и следа воспоминаний. Худенькая блондинка с рыжеватым отливом в золотых кудрях и ресницах, по имени Афродита, и высокий черноволосый парень, Адонис, были парой с Кипра и путешествовали по всей Греции, также поддавшись модному движению того времени. В Салоники они приехали к своим друзьям, среди которых были Мано и его компания. Адонис не расставался со своей губной гармошкой, которая издавала из сомкнутых губ волшебные, совершенно неземные звуки. Гитара Мано подхватывала и слегка приземляла тянущиеся карамельным мёдом мелодии, создавая для восприятия слуха необходимый баланс. Деспина не сводила влюблённых глаз с загорелых рук своего гитариста, Афродита млела под губную гармонь Адониса. В эти моменты мир расцветал, придавая ощущение абсолютного счастья. Через месяц ребята вновь сели на корабль и отправились на остров Лимнос. Лёжа на палубе, Деспина смотрела на самую яркую розоватую звезду, которая несколько часов подряд, не отставая, плыла по ночному небу. Известное любому греку небесное тело Афродита, или, как его ещё называли римляне, Венера, зажигалось на небе первым и гасло последним. «Как же хорошо! – подумала Деспина, обращаясь к звезде. – Пусть так будет всегда!»

– Афро! Ты спишь?

Деспина слегка дотронулась до белого плеча подруги, которая дремала на широкой груди Адониса. Отсутствие меланина делало её прозрачную кожу почти младенческой, особенно когда мышцы лица были расслабленны в блаженной дрёме. По сравнению с ней Деспина выглядела так, как будто только что вышла из горевшего дома.

Ресницы Афродиты дёрнулись, и подруга издала сладкое мычание.

– Смотри, твоя звезда! – сказала ей Деспина.

– Мм… – Девушка лениво разлепила глаза и посмотрела на небо. – А разве когда-то её там не было?

– Не знаю. Но сегодня она ярче, чем обычно, и уже несколько часов не исчезает.

– Куда же она исчезнет? Она там живёт… – протянула тёзка звезды и сладко зевнула. – Если бы не она, ты бы не встретила своего Мано. Это светило посылает любовь.

– Не говори глупостей, – усмехнулась Деспина. Потом, немного подумав, добавила: – Хотя так даже интересней. Слушай, а ты тоже всегда будешь со мной, как эта звезда?

– Пока я тебе буду нужна, – пообещала Афродита, многозначительно глядя в черные как ночь глаза подруги.

В их компании было восемь человек; парни и девушки составляли пары и, не особо стесняясь, легко следовали зову природы, беспорядочно спариваясь. Лозунг всех хиппи того времени «Занимайтесь сексом, а не войной!» был здесь воспринят буквально. От этих отношений нередко рождались дети. Из разговоров Деспина поняла, что не одна она поменяла комфортную жизнь на бессмысленное бродяжничество. Почти все происходили из обеспеченных семей и прожигали родительское состояние, опустошая банковские счета. Дома их терпеливо ждали любящие родные, исправно пополняя депозиты, пока непутёвые дети не наиграются и не вернутся наконец в свои гнёзда. Из разных уголков страны летели открытки с видами на море, острова, леса, с засушенными цветами в конвертах и обещаниями о скорой встрече. Деспина не забывала регулярно посылать бабушке короткие письма, а иногда ненадолго звонила.

Как-то раз компания набрела на небольшую церковь на острове Эвия. Дверь, над которой выгоревшей краской было написано «Храм Святого Николаоса», была открыта, внутри стоял полумрак с каким-то желтоватым свечением. Ребята вошли внутрь, чтобы поставить свечки и прикоснуться губами к святым образам. Афродита отстала, сказав, что вскоре догонит, поскольку обнаружила в лесу какие-то редкие целительные травы. Мано с Адонисом остались за дверью и закурили. В стенах церкви вдыхая терпкий запах ладана, Деспина пыталась вспомнить хотя бы одну молитву. Разглядывая облупившиеся росписи на стенах, она краем глаза заметила лёгкое движение в приоткрытой шторке за алтарём, откуда едва слышно доносился мужской голос. Тихонько двигаясь по боковой стенке, девушка приблизилась к занавеси и одним глазом заглянула в щёлку. В комнате на деревянных скамьях сидели дети и внимательно слушали священника, который тихо им вещал. Деспина приблизилась настолько, чтобы можно было разобрать слова.

– Смирение, дети, можно получить только путём абсолютной веры. Истинно верующий человек всегда скромен. Он просит о здоровье для себя и других с уважением и любовью к Богу. Но он знает, когда нужно отступить. И тогда Бог поможет ему двигаться дальше по жизни.

За спиной Деспина почувствовала чьё-то дыхание. Она обернулась и увидела Михалиса, парня из их компании. Он тоже прислушивался к словам священника и вытягивал шею, пытаясь заглянуть через плечо девушки в щель между шторками. Деспина прижала палец к губам в знак молчания.

Тем временем голос продолжал:

– Мы все должны понимать, что в нашей жизни стоит просить Господа нашего не с требованием, не с гневом и не с гордостью, но со смирением и любовью. Сказать, что мы верим в излечение, но оставить решение за Богом, чтобы осознать ценность Его желания. И совсем не важно, согласны вы с Его волей или нет, нужно продолжать верить в любовь Всевышнюю. Святой преподобный Макарий-египтянин произнёс такую молитву: «Господи, как Ты знаешь, так и поступай…»

Друзья молча переглянулись. Каждый в тот момент подумал о своём. Вспомнили о проблемах, от которых когда-то убежали, бросив своих близких, в сердцах коря во всем Божию несправедливость. По щеке Деспины впервые за несколько месяцев покатились слёзы…

Разбив лагерь неподалёку, они с Михалисом часто стали посещать эту церковь и слушать голос за шторкой. Никто больше не проявлял интереса к маленькой церквушке и её пастырю.

– Афро, а ты веришь в Бога? – спросила как-то Деспина подругу.

– Я верю… в Создателя, – уклончиво ответила Афродита.

– А как ты думаешь, этот Создатель посылает нам болезни?

– Возможно… Но только от самого человека зависит, выстоит он или погибнет. Гиппократ, сын Асклепия и потомок Аполлона, не раз доказывал людям это.

– А врачи не могут повлиять на выздоровление? – спросила Деспина, проигнорировав странную деталь о мифических героях.

– Я бы сказала, что современная медицина не совсем на правильном пути. Отравленный организм невозможно вылечить новоизобретённым ядом. В Древнем мире люди были намного здоровее и морально, и физически, поэтому они жили дольше. Их гены были сильнее. Точнее, один. В науке он называется «Эпсилон». Правда, найти его и раскодировать практически невозможно.

Деспина задумалась. Она никогда не слышала о подобном гене от своих родителей-профессоров. Правда, её бабушка, рассказывая ей в детстве сказки на ночь, что-то говорила о Божественной наследственности греков, что делало их почти непобедимыми, а некоторых и вовсе бессмертными. Слушая мифы о богах и полубогах Древней Греции, девочка сладко засыпала и спала спокойно всю ночь безо всяких сновидений. Жаль, что это были только мифы.

– Афро, а ты теряла когда-нибудь близкого человека?

Афродита прикрыла глаза, на переносице образовалась глубокая морщинка, уголки губ опустились.

– Когда-то я потеряла любимого. Но не от болезни. Его разорвал дикий зверь в лесу.

– Какой ужас!

– Да, это было тяжело. – Несколько мгновений подруга выглядела абсолютно несчастной. – Но меня излечила новая любовь.

– Разве любовь может излечить от такого?

– Любовь излечит любые раны. И ещё время. Хронос. Он неумолим для смертных.

Задурманенное марихуаной сознание Деспины стало улетать далеко-далеко в прошлое, в тёплую детскую кровать, под пушистое, как облако, одеяло с запахом лаванды. В ушах зазвучал голос бабушки Дафны, который шептал ей сказки из Древней Греции.

– А как научиться раскодировать этот ген? – засыпая, задала она последний вопрос.

– А вам не надо ничему учиться, – тихо ответила Афродита, – вам нужно только вспомнить…

Но Деспина уже крепко спала и не слышала последних слов подруги.

Через два года они с Мано стали часто ссориться, он всё время ходил угрюмым и нервным. Очень скоро Деспина поняла, что он ей изменяет, а ещё через несколько месяцев узнала, что беременна.

Первой известием о своём положении она поделилась с Афродитой.

– Тебе нужно вернуться домой. – Подруга отреагировала неожиданно. – Здесь нельзя больше находиться.

– Зачем? Разве животные не рожают сами? Бабушка отправит меня в клинику, а врачи непременно убьют моего ребёнка!

На следующий день Афродита повторила:

– Тебе нужно уходить, не раздумывая, здесь становится опасно. Лучше исчезни внезапно. – Слова произносились всё настойчивее и требовательнее, тоном, не терпящим возражений.

– Почему? О чём ты говоришь? Я не хочу никуда уходить. Мано одумается и вернётся, вот увидишь.

Подруги шептались, лёжа в соседних гамаках, в то время как остальные парни и девушки крепко спали – кто в палатке, кто в спальном мешке на траве.

Деспина удивлённо и разочарованно посмотрела на подругу, которая не отрывала глаз от усыпанного звёздами неба, словно считывая оттуда некую, только её одной доступную информацию.

– Его уже не спасти… Послушай меня, уезжай. Больше так, как было, никогда уже не будет. Любовь превратилась в яд…

– От чего не спасти?

Голос Афродиты внезапно затих, её взгляд застыл, тело напряглось, она будто превратилась в мраморную статую. Время остановилось, мысли Деспины замерли. Или уснули? Их словно затягивало в небесную Вселенную, которая продолжала убеждать в истинности слов Афро. Нет, Деспина не спала, её глаза отчётливо видели, как блекли звёзды и вставало солнце. Растворившееся в небесных светилах сознание стало возвращаться, но уже в новой форме – уверенной, сильной, готовой к созданию новой жизни, которая трепетно билась в её чреве.

– Хорошо… – хотела было согласиться Деспина, но соседний гамак был пуст. На его месте лежало несколько миртовых цветков, выпавших из волос подруги.

Больше Афродиту и Адониса никто не видел.

Бабушка встретила свою внучку, прикрывавшую небольшой, но уже заметный живот, и не могла остановить поток счастливых слёз:

– Ага́пи му! О́ла кала́? (Любимая моя! Всё хорошо?)

– Ах, бабушка, как же я соскучилась! – Внучка упала в объятия Дафны, которая под родной и долгожданной тяжестью облегчённо вздыхала.

По телевизору ежедневно вещали о ВИЧ-инфекции, которая распространялась с бешеной скоростью по Европе и Америке. Очаги размножались с пугающей скоростью, особенно среди любвеобильных хиппи, которые, продолжая верить в полную свободу, становились жертвами смертельного вируса. Про Мано и остальных ребят Деспина долго ничего не слышала. Чувствуя себя предательницей, она сильно страдала от угрызений совести.

Через месяц старая Дафна сидела перед листочком с отрицательными результатами анализов внучки и благодарила Богов Зевса, Аполлона и Асклепия за чудо.

Через год после рождения маленькой Марии Деспина решила возобновить поиски Мано. Она хотела показать ему дочку и дать возможность, если пожелает, видеться с ней. У ребёнка непременно должны быть отец и родственники с обеих сторон. Тем более что Деспина, придерживаясь традиций, дала дочке имя матери Мано. В Греции это вселяло надежду на то, что её с дочкой примут в семью. Невзирая на мольбы бабушки, Деспина взяла билет на самолёт и отправилась в Салоники с полугодовалым ребёнком на руках. Сестра Дафны, Фемида, в очередной раз с радостью приютила внучатую племянницу с малышкой.

По месту жительства Мано не оказалось. Его мать только пожимала плечами, а отец и вовсе захлопнул перед носом дверь, даже не взглянув на коляску со спящей внучкой.

– Мано нашего ищешь, дочка? – послышался голос соседки, высунувшей любопытный нос из-за соседней двери. – Ну-ка пройди ко мне, только быстро!

Деспина толкнула вперёд коляску и исчезла в соседской квартире.

– СПИД у него, в больнице имени Гиппократа лежит. Я там санитаркой работаю. Если хочешь, проведу. Родители его скрывают, так что ты тоже не болтай, жалко их. Ты сама проверься и малышку свою проверь, говорят, эта зараза только через полгода после попадания в кровь диагностируется.

– Спасибо, кирия, обязательно проверимся! – пообещала Деспина, пятясь к выходу.

Присев на скамейку в тени на площади Аристотеля, она тихонько заплакала. Мария сладко спала, гоняя во сне туда-сюда соску. Рядом стояли столики, где мужчины играли в нарды. Тавли, как их называли греки, была самой распространённой игрой всех времён и возрастов. Стук падавших на доску костей и передвигавшихся шашек был характерным звуком в каждом дворе. Сквозь слёзную пелену Деспина смотрела на взлёты и падения пластиковых кубиков и думала о том, насколько это напоминает течение жизни: как упадут кости – дело случая, но вот куда двинется фишка, зависит от игрока…

Вдруг за плечом она почувствовала чьё-то тёплое дыхание. Обернувшись, Деспина увидела Михалиса:

– Ты?!

Она вскочила со скамьи и повисла у парня на шее. Потом вдруг осеклась, почувствовав неловкость.

– Деспина! Как ты? Я так рад тебя видеть! Ты… с коляской? Это твой? Быстро же ты! Извини… Я не то хотел сказать…

– Господи, Михалис! Как же ты изменился, подстригся, похорошел! Как у тебя дела? Здоровье? – Последнее слово просто вырвалось из уст.

– По сравнению с другими… лучше быть не может… Знаешь про остальных?

– Как? Ещё кто-то?

– Почти все… – тихо сказал Михалис, а потом добавил: – Знаешь, иногда мне кажется, точнее, я почти уверен, это Бог нас с тобой тогда отвёл. Помнишь старую церковь Святого Николаоса на Эвии?

– Я тоже об этом думала… Хотя уверена, что и Афродита что-то подозревала. Она слишком сильно настаивала на том, чтобы я покинула лагерь. Кстати, ты о ней что-нибудь слышал?

– Ничего. Она исчезла, не оставив ни адреса, ни телефона, как и Адонис. Надеюсь, у них всё хорошо.

Друзья проговорили около часа. Время как будто бы остановилось, и, если бы не малышка, которая после пробуждения сразу потребовала еды громким криком, неизвестно, сколько бы они так просидели.

Оказалось, что Михалис, вернувшись домой, решил поступить на архитектурный факультет и продолжить дело отца, который на тот момент уже отстроил половину города Салоники. Деспина узнала и о том, что причиной его ухода из дому тогда были развод родителей и обида на отца. За то время, пока парень скитался и прожигал родительское состояние, мать с отцом помирились. Не сошлись, нет, но, наладив каждый свою жизнь, стали вполне по-дружески общаться. Такой расклад более или менее устраивал Михалиса, и он решил вернуться домой.

– Знаешь, а я часто посещаю церковь. Общаюсь с духовными наставниками.

– Да? И как, помогает?

– Очень! Мои родители слишком заняты бизнесом и собой, но я их больше не осуждаю.

– Михалис, а ты не мог бы и меня познакомить с духовным наставником? Я, знаешь ли, с детства не была приучена посещать церковь. Моя тётка Фемида, у которой я остановилась, ходит в храм только по праздникам, предпочитая молиться перед святыми образами у себя дома. Ладанка у её икон никогда не гаснет.

– Конечно! – Глаза парня загорелись. – Когда тебе удобно?

– Только давай сначала навестим Мано в больнице? И остальных ребят тоже, вдруг они в чём-то нуждаются?

Старые друзья обменялись телефонными номерами и стали встречаться каждый день. Увидеть Мано им не удалось: его кровать опустела днём раньше их посещения больницы. Остальные ребята были на последнем издыхании.

Патер Серафим, духовный отец, быстро помог затянуться душевным ранам. Деспина и Михалис больше никогда не расставались.

Через пять лет у них родился сын, которого назвали Ставрос, как и отца Михалиса, а ещё через шесть – близнецы Николаос и Кассиани.

Глава 4.

Обед

Деспина принялась за приготовление традиционной мусаки сразу после утренней чашки кофе. Нарезая дольками баклажан, она размышляла над тем, как его будет лучше приготовить: обжарить на сковороде в кипящем масле, как это делала её бабушка Дафна, да и, наверно, все бабушки того времени, или же испечь в духовке, как пропагандируют приверженцы здорового питания. Если поджарить, будет вкусней, чем если испечь, но во втором случае больше шансов угодить новой гостье: молодёжь сегодня намного больше заботится о фигуре, чем в её годы. Тем более что Касьяни не раз восхищалась внешностью своей подруги, значит, она не исключение. После таких мыслей баклажаны тут же отправились в духовку. Теперь нужно заняться фаршем. Хоть бы девочка не оказалась вегетарианкой!

Касьяни с детства любила приглашать домой подруг, которые с удовольствием оставались на обед, нередко и с ночёвкой. После окончания школы одноклассницы разъехались, поступив в вузы по разным городам Греции, кто-то и вовсе за границу. Кейси прошла в Университет имени Аристотеля в её родном городе Салоники. С девушкой по имени Афродита она познакомилась уже в первую неделю учёбы на факультете философии и психологии и сразу же прониклась к ней симпатией.

Никос не спешил заводить новых знакомств и не желал вливаться в компанию сестры, быстро обрастающую разноколоритными студентами. Он довольствовался компанией Лукаса, который мог заменить собой целую армию. В свободное время Никос любил посещать духовного отца Серафима, по совместительству являющегося как личным психологом многих студентов, так и идеальной компанией для их досуга.

Как быстро летит время! А ведь совсем недавно старший сын Деспины, Ставрос, поступив на первый курс того же теологического факультета, с восхищением цитировал слова мудрого старца, не раз называя его святым, а теперь он уже обучается в аспирантуре! Вообще-то, Деспина была спокойна за своих детей, если бы не одна незначительная деталь, от которой нет-нет да и встрепенётся материнское сердце. Никосу шёл уже двадцатый год, а у него ещё ни разу не было девушки. Она знала о его намерениях посвятить свою жизнь служению Богу и церкви, однако в глубине души женщина надеялась, что когда-нибудь природа возьмёт своё и парень влюбится. Жаль, что Мария, её старшая дочь, в этом году переехала на Крит. С ней Деспина могла обсуждать абсолютно всё, от проблем с младшими детьми до приготовления мусаки. Мария работала в школе для детей, отстающих в развитии, и посвящала этому всё своё время, разрабатывая новые методики обучения и способы их применения на практике. Желание помогать нуждающимся и увлечённость научными исследованиями она генетически унаследовала от бабушки и дедушки, родителей Деспины, которые были известными во всей Греции и за её пределами профессорами нейрохирургии и невропатологии. Только вот на тридцать пятом году жизни Мария Венетис всё ещё не была замужем, аргументируя это тем, что у неё катастрофически не хватает времени. Ведь столько детей нуждаются в её помощи и любви! Она просто не имеет морального права разочаровывать их и заставлять делить с кем-то ещё.

Глядя, как меняет цвет под деревянной лопаточкой фарш, который Деспина тщательно перемешивала со свежими помидорами, оливковым маслом, чесноком и базиликом, она снова вспомнила слова покойной бабушки Дафны, которая учила внучку: «Каждый ингредиент должен добавляться осознанно, с добрыми мыслями о тех, кого ты собираешься накормить. Что бы ты ни готовила – обычный обед или праздничный ужин, на одну персону или на пятьдесят, – твои блюда всегда должны выглядеть изысканно, пахнуть божественно и оставлять приятное послевкусие».

Беспорядочные мысли Деспины прервал звук поворачиваемого в двери ключа, и все образы, рождающиеся в её голове, разлетелись в разные стороны мозговой вселенной.

– Это мы! – раздался звонкий голос Кейси, которая, не снимая куртки, влетела в кухню, набросилась на мать, чуть не сбив её с ног, и расцеловала в обе щеки. – Мм… Какой запах! Áфро, иди сюда, я тебя с мамой познакомлю!

В следующую секунду в кухню зашла молодая девушка в тонком джемпере и летящей юбке в мелкий цветочек, едва прикрывающей изящные щиколотки, которые идеально облегали кремовые полусапожки. Вьющиеся волосы цветачервонного золота были закручены на затылке в небрежный пучок, из которого выбивалось несколько витиеватых прядок. Деспина на секунду замерла – что-то очень знакомое промелькнуло в воспоминаниях, но что? Она автоматически вытерла руки о бумажную салфетку и протянула одну для рукопожатия:

– Здравствуй, Афродита, очень рада с тобой познакомиться. Я – Деспина.

– Здравствуйте, кирия Деспина, я тоже очень рада с вами познакомиться. У вас тут божественный аромат!

– Спасибо, милая, скоро буду накрывать на стол, – улыбнулась женщина, не сводя с гостьи глаз в тщетной попытке понять, кого же она ей всё-таки напоминает.

Афродита, не моргая, смотрела на Деспину, как будто старалась направить её мысли в нужное русло. Взгляд девушки очаровывал. Он был наивным и мудрым, юным и зрелым одновременно. Где же, где Деспина могла видеть его раньше?

– Может, кофе? Или сок? – предложила она.

– Стакан воды, если можно, благодарю, – ответила Афродита, пока Касьяни убирала на вешалку куртки.

И этот голос… Деспина снова начала куда-то проваливаться. Руки автоматически взяли из шкафа стакан и заполнили его прохладной водой из запотевшего графина. Какой у этой девушки знакомый голос! Навязчивая мысль металась по лабиринтам памяти Деспины, словно бабочка, случайно залетевшая в больничные коридоры и пытающаяся найти спасительный просвет. Несколько раз ударившись о стекло, бабочка вылетела в распахнутую форточку и исчезла.

– Афро, пойдём в мою комнату, пока остальные не подойдут!

Голос Кейси пробил брешь в глухом лабиринте подсознания и выпустил на волю трепещущегося мотылька. Деспина с грустью посмотрела на девочек, удаляющихся вслед за её потерянной мыслью, и вернулась к приготовлению мусаки. Ей хватило одного взгляда на лежащие на столе ингредиенты, чтобы сосредоточиться на том, чтобы объединить их в нежный слоёный пирог: баклажаны, фарш, лук, картофель, соус бешамель. Последний штрих – тёртый сыр четырёх видов, и кулинарный шедевр отправился допекаться в духовку.

Через час огромный стеклянный противень с деликатесом, покрытым светло-бежевым соусом и коричневатой сырной корочкой, дымился в центре стола гостиной. По периметру, строго друг напротив друга, были расставлены белоснежные тарелки со столовыми приборами и клетчатыми салфетками под ними. Снова послышался звук открывающейся двери. Из холла раздались мужские голоса. Деспина тут же узнала непрекращающийся поток слов Луки, среди которых изредка пробивался голос её младшего сына Никоса. Она не сильно удивилась: Лука был почти членом их семьи и в особом приглашении обычно не нуждался. Деспина тут же потянулась ещё за одной тарелкой. Потом услышала глубокий бас Ставроса:

– Что вы там возитесь? Дайте пройти!

Он первым зашёл на кухню и поцеловал мать.

– Я голодный как волк! Еле дождался этого балбеса, пока он наговорится с отцом Серафимом. Не понимаю, зачем отвлекать старого человека по всяким пустякам! Ну скажи, какие могут быть у твоего сына проблемы?

– Здравствуйте, кирия Деспина, – улыбнулся Лукас, выглядывая из-за широкой спины Ставроса. – Мы опоздали всего на пятнадцать минут, но Ставрос сигналил так, что заглушал гудки таксистов!

Никос зашёл на кухню последним. Деспина привыкла к вечному недовольству старшего сына младшим и уже не обращала на это внимания.

– Здравствуй, Лука, присоединишься к обеду? – спросила она, ласково глядя на Никоса, который сделал шаг навстречу матери, чтобы поцеловать её.

Казалось, что сын был чем-то озабочен.

– Мм… я подумаю… – косясь на ароматный деликатес на столе, театрально протянул Лука. – Ну ла-а-адно, вы и мёртвого уговорите! Правда, Нико? – Он подмигнул другу и пнул его локтём, довольный своей удачной шуткой.

– Зовите девочек. Надеюсь, вы не забыли, что у нас сегодня гостья?

Не успела Деспина закончить фразу, как в проёме гостиной появились Кейси и Афродита.

– Привет, Лука. А ты откуда здесь? – удивилась Кейси. – Кстати, ты знаком с Афродитой? Афро, это Лука, друг семьи, самый преданный ценитель маминой кухни. А это мои братья, Ставрос и Никос.

Ставрос не моргая смотрел на девушку. У него как-то странно задрожала борода. Создавалось впечатление, что он её совсем не может контролировать.

Кейси закатила глаза. Она уже привыкла к подобной реакции людей на подругу, которая, где бы ни появлялась, имела эффект оружия массового поражения.

– Нико, ты помнишь Афродиту?

– К… конечно, – сказал Никос, стараясь перебороть дрожь во всем теле. – Добро п… пожаловать к нам в дом.

Деспина сделала вид, что не заметила изменений в поведении сыновей, и прошла мимо них с корзинкой хлеба в руках. Она вспомнила себя, когда впервые познакомилась с Мано…

Вдруг её осенило. Афродита! Господи, какая схожесть! Это же, без сомнения, её дочь! Хотя в Греции не было принято давать детям имена родителей, предпочитая удостаивать такой чести более старшее поколение, но внешнее сходство гостьи с её давней подругой с таким же именем было бесспорным! Деспина очень обрадовалась своей догадке. Ей не терпелось поскорей расспросить девушку о её семье. Как жаль, что муж вернётся только к ужину!

Все сели за стол. Ставрос первый сложил в замок пальцы и закрыл глаза в предобеденной молитве. За ним последовали Никос, Кейси и мать. Афродита опустила взгляд в пустую тарелку, держа руки под столом. Лука беспрестанно косился на Кейси. После слова «Аминь» члены семьи перекрестились, и Деспина принялась раскладывать по тарелкам щедрые порции мусаки.

– Афродита, – осторожно начала разговор Деспина, – Кейси мне рассказывала, что ты родом с Кипра.

– Верно, я там родилась, – ответила девушка.

– А как зовут твою маму? Видишь ли, милая, ты очень напоминаешь мне одну мою старую знакомую, также родом с Кипра.

– Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я была ещё ребёнком. Меня воспитывала бабушка. Мою мать звали Афродитой, как и меня.

Деспина замерла на несколько секунд, а потом, глубоко вздохнув, сказала:

– Ты не представляешь, как горько мне это слышать!

Потом она не удержалась и задала ещё один, как ей казалось, не совсем корректный вопрос. Но женщине важно было подтвердить свои догадки.

– А как звали твоего отца?

– Адонис, кирия, – развеяла девушка последние сомнения Деспии.

– Бедная девочка, – тихо сказала она и решила больше не возвращаться к этому разговору.

Сомнений больше не было. Это была дочь её подруги юности, которая совершенно внезапно исчезла из жизни Деспины вместе со своим молодым человеком по имени Адонис. Воспоминания стремительно понеслись, обгоняя друг друга.

Лука прилип своим плечом к плечу Касьяни, наслаждаясь одновременно любимым блюдом и любимой девушкой. Ставрос постоянно косился на Афродиту, пару раз даже не попал вилкой в тарелку, воткнув её в скатерть. Никос еле-еле ковырял в тарелке, не смея поднять глаз, на протяжении всего обеда. Его щёки то бледнели, то горели багровым огнём. Хорошо, что у него была длинная щетина, скрывавшая добрую половину его пылающего лица! Необычное поведение старшего сына и странный, почти болезненный вид младшего завладели вниманием матери, и она украдкой наблюдала за каждым их движением. «Кажется, эта девушка заинтересовала обоих моих мальчиков», – подумала она и тихонько вздохнула, ностальгируя по ушедшей молодости.

– Ну, не буду вам мешать, – сказала Деспина и удалилась из гостиной. В следующий момент она схватила телефон и набрала номер мужа. – Михалис, дорогой, тебе удобно говорить?

– Да, любовь моя, что случилось?

– Ты не поверишь! Подруга Касьяни оказалась дочерью Афродиты и Адониса! Ты помнишь их?

– Конечно помню! Сколько лет прошло! Как они?

– К сожалению, милый… – Деспина запнулась.

– Что, тоже?

– Девочка говорит, что оба погибли в автокатастрофе, когда она была маленькой, но не исключено, что и они заразились…

– Упокой Господь их души!

– Как же мне жаль! Ведь когда-то Афродита спасла мне жизнь!

– Это Бог тебя спас, Деспина, не забывай об этом! Господь Бог отвёл от нас беду! Ну всё, ко мне пришли люди. Я вернусь, и мы с тобой всё обсудим. Целую.

– Конечно, дорогой.

Как только мать удалилась, за столом начались разговоры. Были слышны голоса Касьяни и Луки, Афродиты и Ставроса. Никос молчал.

– Как тебе Салоники? Ты уже посетила Митрополит? А церковь Святой Софии с христианскими катакомбами, погребёнными под храмом? – Голос Ставроса всегда звучал громче остальных – парень был уверен в каждом сказанном слове.

– Нет. Я не хожу в церковь.

– Ты не веришь в Бога?

– Ну… скажем так, моя вера несколько отличается от вашей.

– Вера – она одна, пути к ней разные, – поучительно произнес Ставрос.

– Возможно… – неоднозначно ответила Афродита.

Ставрос на минуту затих. Такие внезапные паузы, следовавшие сразу после чьих-то слов, были несвойственны начитанному и хорошо подкованному в области религии старшему сыну Деспины. Она решила, что сын мог быть поражён нестандартным мышлением нового в их доме человека. Дети Деспины были хорошо воспитаны, всегда вежливы и тактичны.

Ставрос заговорил снова.

– И какую веру ты исповедуешь, если не секрет? – поинтересовался он.

– Не важно, какую религию выбирает человек, природа – она одна, и вы… то есть мы всегда будем следовать её законам, – спокойно ответила Афродита.

Опять повисла пауза.

– Буддистка! – высказал свою догадку Лукас.

– Отстаньте от девушки, – сердито сказала Кейси. – Ну какая вам разница, кто во что верит?

– Полагаю, ты разуверилась в законах Божьих после аварии, приключившейся с твоими родителями, – не унимался Ставрос. – Всё равно рано или поздно все мы придём к Богу. И тогда на все твои вопросы найдутся ответы. А когда твоя вера окрепнет и выйдет за пределы бессмысленной логики, ты почувствуешь огромное облегчение. Поверь мне, уж я-то знаю! Лишь смирившись и поняв, что на всё Его воля, ты обретёшь покой и избавишься от тяжёлого бремени.

– Бессмысленная логика? Интересное изречение… – задумчиво проговорила Афродита. – Стремление обособиться от реальности – очень удобное восприятие вещей. Я подумаю над этим.

Было видно, что девушка не собиралась накалять обстановку, её голос звучал мягко, с едва уловимыми нотками вежливой снисходительности.

В разговор снова вступил Лукас. Направление отделения социального богословия, где он учился, имело несколько иной подход к религии, чем на факультете православного богословия, который закончил Ставрос и на котором учился Никос. Первокурснику не терпелось блеснуть недавно приобретёнными знаниями перед Кейси.

– Друзья, я считаю, что нет смысла спорить о том, что до сих пор не имеет прямых подтверждений. Уже несколько десятилетий богословские науки изучаются наравне с историей, археологией и даже психологией. Также ни для кого уже не является секретом, для чего они развиваются: для блага и укрепления православной церкви и для поддержания власти священнослужителей.

– Ставрос говорит о вере, Лука. Не о теории и не о доказательствах, а о настоящей вере, вопреки человеческой выгоде, а не ради неё, – робко сказал Никос, вставая на защиту брата. Или Бога? – Как можно не восхищаться Божьим творением и ежедневно не благодарить Его за создание всего живого?

– А входит ли в творения Бога любовь? – неожиданно спросила Афродита.

Последнее слово нежным эхом прокатилось по всему дому. Оно стаккато отскочило от хрусталиков люстры и долго дребезжало в воздухе. Сердце Деспины взволнованно застучало, пробуждая в памяти забытые чувства. Она испуганно прислушалась к себе, в то же время, не отвлекаясь от разговора.

– Смотря, о какой любви идёт речь… – сказал Ставрос внезапно охрипшим голосом. Потом он слегка кашлянул, чтобы прочистить горло, и продолжил, призывая на помощь слова из Библии: – Есть любовь к ближнему своему, есть истинная любовь к Богу Отцу нашему и Сыну Его Иисусу Христу, спасшему человечество: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя»¹¹.

– Христос спас человечество? А от чего? – спросила Афродита.

– От первозданного греха, – уверенно ответил Ставрос.

– Первозданный грех – это любовь женщины к мужчине?

– Правильней будет сказать – ослушание Его слóва. Но если грешники вовремя покаются и полюбят Бога всем сердцем своим, то после смерти попадут в Царствие Небесное.

– Выходит, что жертва Христа была ради посмертного наследия? Значит, при жизни грешить можно? Главное – успеть покаяться. Как это мило!

Теперь слова Афродиты звучали издевательски, даже богохульски, что было неприемлемо в этом доме.

– Да… Здесь, на земле, во греховной плоти, мы ничтожны… – Голос Ставроса, казалось, терял уверенность. – Все наши молитвы и покаяния нужны ради вечной жизни, «дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную»¹² (Ин. 3:16).

– Есть любовь, далёкая от христианских учений. Не к Богу она, потому что влюблённый человек уже божествен, а к тому, без которого невозможно дышать. Любовь, что даёт жизнь. Она начало всех начал, стоящее у истоков Вселенной. Сила притяжения двух первых сущностей. Промежуток между двумя влюблёнными, внутренняя связь, Эрос, который навечно остаётся посредине. Ради обладания такой любовью вы сделаете всё на свете, превратитесь в кого угодно, станете защитником и убийцей, сделаетесь нежнее пуха и сильнее скатывающейся глыбы… – Голос Афродиты лился тёплой струйкой, казался журчанием горного ручья. Он завораживал, уносил куда-то далеко от дома и земной реальности. – Не соприкасаясь, тоже можно постичь любовь, но лишь наполовину. Неискушённые любовью – полулюди. – И девушка замолчала.

Деспина, сидя на кухне, вслушивалась в каждое слово. Нечто невидимое, но сильно ощутимое стало пробуждаться где-то в глубине её души. Появилось чувство чего-то нового или давно забытого старого, чего-то очень родного и глубоко личного. Она была уверена в том, что и остальные чувствовали то же самое.

Совершенно неожиданно, словно из другого измерения, послышался робкий голос Никоса:

– Ты говоришь… о плотской любви… О грехе, от которого нужно избавляться… Об искушении, исходящем от лукавого…

– То, что вы считаете лукавым и другой нечистью, на самом деле ваши желания. Инстинкты ради сохранения рода. Не избавляться от них надо, а властвовать над ними, не прятаться в стенах церквей и монашеских кельях, а познавать свои страсти и управлять ими. Пока ты жив, тебе никогда не убежать от того, что сидит внутри тебя.

Это было больно. Откуда Афродита знала о намерениях Никоса отправиться в монастырь? Зачем теребит чувствительную струну? Деспине вдруг стало жаль сына. А может, оно и к лучшему? Вдруг эта девушка спасёт её мальчика от намерения уйти из мирской жизни? Хоть бы так оно и было!

В гостиной стояла тишина. Никто больше не возражал Афродите. Все словно попали под действие её магии.

С этого дня мир Венетисов покачнулся. Многолетнее безоговорочное смирение перед Богом, православием и церковью начало давать трещину.

Глава 5.

Продолжение совета

Гермес сидел на дереве и невыносимо скучал. А чтобы не подать виду, насколько надоели ему эти вынужденные симпозиумы у Зевса, молодой Бог разглядывал своих собратьев. На очаровательную Афродиту он смотрел, как и все остальные, похотливо. Сегодня её щёки пылали алым пламенем, это означало, что в золотой божественной крови игриво и интригующе плескались человеческие эритроциты. Даже её волосы приобрели сегодня красноватый оттенок. Гермес очень надеялся, что огоньки в глазах Богини Любви наконец полыхнут пожаром и разрушат закаменелые устои Зевса. О, как Гермес хотел перемен! Насладившись божественной красотой сестры и оставив теплиться в укромном месте своего сознания искорку надежды, он переключился на блестящий шлем Афины, который выглядел так, словно Гефест только что его отлил. Это могло говорить лишь об одном: он давно уже не служил истинной цели своей хозяйки, а скорее играл роль убранства и атрибута украшения. Зависть кольнула сердце глашатая. Его-то котелок видал и лучшие времена! За вековой пылью о благородности металла можно было только догадываться, а от маленьких крылышек, некогда служивших отличительным предметом узнаваемости, осталась лишь пара куцых перьев. Гермес глубоко вздохнул и многозначительно посмотрел на орла, сидящего на соседней ветке. Тот, учуяв неладное, стал медленно пятиться в сторону, дабы убраться подальше от страха за своё богатое оперение. Усмехнувшись, посланник Богов переключил своё внимание на Посейдона, распластавшегося мокрой кучей водорослей на граните за массивной мраморной колонной. Он с наслаждением жевал усы, сладко и громко похрапывая. Вот уж кому плевать было на то, что скажет или не скажет сегодня Зевс!

Все нетерпеливо ожидали услышать от Громовержца тему сегодняшнего собрания. В божественных душах сегодня затаилась волнующая смута, кому-то она вселяла робкую надежду, кому-то – нагнетающую тревогу. Как всё изменилось за двадцать столетий в отношениях между Небом и Землёй! А ведь в первые триста лет после вторжения христианства в греческий мир всё было иначе. Олимпийские Боги сплотились в борьбе за свои права перед невидимым врагом – чужеродным, незваным Богом. Избранные Зевсом герои подпитывались энергией божественного гена Ихора, обладателем которого были только те доблестные эллины и эллинки, которые почитали своих истинных Творцов. Императоры обладали мудростью Афины, философы – красноречием Гермеса, воины – отчаянностью Ареса и меткостью Артемиды, супруги – верностью Геры и защитой Гестии, а лекари – провидением Аполлона. Однако обещание христианам некоего «Рая» после смерти затуманили головы грекам и римлянам. Надежда на вечную жизнь в «Царстве Небесном» нового Бога оказалась сильнее страха перед Зевсом-Громовержцем и карающими законами Матери-Природы. Последние, самые стойкие и упрямые эллинисты были сожжены на кострах, обвинённые в язычестве. Так греков накрыла и поглотила волна христианства. Бытие «Теогония» заменилось «Словом Божием», учения великих философов – откровениями великомучеников. Тогда, изумлённые, поражённые и разочарованные непростительной слабостью своих созданий, Олимпийские Боги отвернулись от человечества. Разгневанный Зевс усыпил в смертных божественный Ихор, а с ним знания о тайнах бытия, одарённости и таланты. Осев на высоком Олимпе, небожители затаились, лишь изредка наблюдая за жизнью на Земле. О возвращении к людям не могло быть и речи.

В небе показалось приближающееся по хаотичной траектории яркое пятно. «Слава Хаосу! – подумал Гермес. – Наконец-то придёт конец этой смертной тоске!» Прямо под ноги Богам кубарем вкатился Арес. Все рассмеялись, даже Посейдон проснулся, пытаясь разглядеть в груде мышц и доспехов наспех принимающего свой облик Бога Войны.

– Мальчик мой! – воскликнула Гера и раскрыла сыну свои объятия. – Ну наконец-то! А мы вот и не начинаем тут без тебя…

Арес простёр свои сильные руки и, как ребёнок, со счастливой улыбкой на перепачканном гарью лице двинулся навстречу матери. Он еле держался на ногах, по всему Олимпу разлетелся запах вина.

– Всем привет! – воскликнул он, хаотично размахивая руками.

– Какое глупое расточительство сил! Ты выглядишь отвратительно, Арес, к тому же сильно пьян, – сказала Афина, скривившись.

– Зато ты как начищенный сапог! А ну-ка, дай я в тебя посмотрюсь!

Арес, шатаясь, стал надвигаться на Афину. Не дойдя двух шагов, он споткнулся о вытянутое копьё и растянулся прямо у ног Афродиты, которая тут же бросилась поднимать бывшего возлюбленного.

– Какая прелесть! – воскликнул Гермес, заламывая от умиления руки. – Какое чудесное воссоединение! Гефест, ты видишь?

Бывший муж и бывший любовник Афродиты терпеть не могли друг друга, несмотря на то что уже давно были вполне счастливы со своими вторыми половинками.

– Помоги мне, – тихо шепнула она в ухо Аресу, пока все смеялись над шуткой Гермеса.

Он сжал её тёплую руку и слегка кивнул в знак согласия. Потом сделал вид, что не может подняться на ноги, и, продолжая шататься, незаметно приблизился к щеке Афродиты.

– Что… Сегодня? – почти не шевеля, губами спросил он.

Богиня Любви утвердительно опустила ресницы.

Гефест не сводил глаз с борющейся парочки, готовый сорваться с места и накинуться на бывшего соперника. Если бы не тяжёлая рука Геры, которая прижала его к месту.

– Не стоит, сын, они вот-вот успокоятся.

– Ты просто не представляешь, Арес, как мы тебе рады, – продолжал кривляться Гермес, – только в следующий раз не опустошай один Дионисовы бочки, принеси и нам немного вина. А ещё лучше приходи с ним самим. Ты не представляешь, какая тут скукотища!

Зевс терпеливо ждал, пока закончится этот божий балаган. Наконец он встал со своего трона и стукнул эгидой о гранит. Львы на подножках с перепугу зарычали так, что с Олимпа посыпались камни, создавая страшный грохот.

– Мы будем сидеть тут вечность, если понадобится! И никто не сдвинется с места, пока не выскажутся все до единого!

– Где твоё чувство юмора, отец? – слегка робея, сказал Гермес, прячась за ветки.

– А я никуда не тороплюсь, – проговорила Артемида, присаживаясь на полукруглые ступени, – всё равно на Земле про меня все забыли. Скорей бы уж эти люди перетравили друг друга и оставили в покое бедных животных и птиц!

– Ты права, девочка, – подхватила Деметра, Богиня Плодородия. – Сколько можно выливать яд на то, что их кормит? Почва уже не выдерживает такого количества отравы, которой орошаются поля, она изнемогает. Недра Земли истощились, её реки осушены… Бедная наша бабка Гея! Она задыхается, тщетно хватая ничтожные капли чистого воздуха. Я чувствую, как её лёгкие сгорают, как она захлёбывается слезами!

– Но Хаос и её уничтожит! – вскрикнула Афродита, воздев руки к небу. – Как вы не понимаете? Вы надеетесь укрыться во чреве Геи и думаете, что спасётесь?! Но как можно спрятаться от конца света? Только в смертных наше спасение! Мы с ними – одно целое, и как они погибают без нас, так и мы погибнем без них! Только в воссоединении сила!

Её голос звучал всё громче, всё увереннее. Когда она замолчала, чтобы перевести дух, на Олимпе стояла полная тишина.

– Браво! – захлопал в ладоши Гермес и, спрыгнув с дерева, встал рядом с пылающей от возбуждения Афродитой. – Ого! Да ты вся горишь! Неужели наша распрекраснейшая Богиня влюблена в смертного? И ты даже готова перечить за него Зевсу?

Громовержец весь напрягся. Идея Гермеса имела под собой основания. Будучи сильнейшим ясновидящим, он тут же впился своим горящим взглядом в глаза Афродиты и принялся молниеносно считывать всё то, что произошло за последний год. Все замерли в ожидании. Аполлон, будучи прорицателем и воспользовавшись случаем, тоже нахмурил лоб. Если от Зевса невозможно было скрыть прошлое, то Аполлон мог видеть и будущее. Необычное поведение Афродиты сильно возбудило двух самых сильных пророков. Богиня Любви стояла в самом центре огромного амфитеатра и ждала решения с дрожью в коленях.

Внезапно Зевс выпрямился во весь рост, набрав в гигантские лёгкие такое количество воздуха, что казалось, мог втянуть в себя скалы вокруг. Увеличиваясь в размерах, он прогремел, членораздельно произнося каждое слово:

– Как ты посмела?! Ты-ы-ы… с ума-а-а… сошла… несчастная??? Христиани-и-ин?!

Рядом с Афродитой упала яркая молния и расколола гранит в сантиметре от её ступней. Она не шевельнулась, хотя сердце в страхе дрогнуло, оборвалось и, казалось, упало в расщелину. Следующая молния метнулась прямиком в Богиню, но Арес подлетел и, подставив свой щит, попытался отразить удар. Тяжёлый металл рассыпался в пыль, а Бог Войны откидной волной был выброшен за пределы Олимпа.

– Остановись, отец! – закричал что есть мочи Аполлон. – Я тоже видел! Я видел! Ей был послан знак! У неё может получиться!

Афина кинулась на помощь и сосредоточилась на мыслях Зевса, пытаясь увести их в другое, более безопасное русло. Она не понимала, зачем нужно было защищать Афродиту, но интуиция ей подсказывала, что война на Олимпе намного опаснее, чем любое дело, которое ни задумала бы Богиня Любви.

– Дай ей объясниться, отец! Мы должны сначала узнать, что у неё на уме, и дать возможность высказаться каждому из нас. Разве не для этого ты создавал Совет Богов?

Зевс навис над Олимпом грозовой тучей и замер, не желая возвращаться на место. Давно Боги не видели его таким разъярённым и уже не думали, что это возможно. В последний раз Зевс гневался так неистово полторы тысячи лет назад, глядя на то, как рушились тридцатиметровые статуи, возведённые в его честь, раздавливая мраморными осколками божественные сердца. Тогда Громовержец взметнулся ввысь и затмил собой солнечный свет. Содрогнулась Вселенная, с побагровевшего неба посыпались звёзды. Проснулись вулканы и подняли гигантские волны, затопив огромное количество суши. Молнии летели со всех сторон – казалось, он пытался уничтожить всё, что было создано первородными стихиями: Геей и Ураном. Зевс излил свою ярость до последней капли, а когда успокоился, опустошённый и обессиленный, то с силой рухнул на Олимп, создав вокруг себя глубокий кратер. Гера кинулась к мужу и накрыла его своим телом. Она утешала его, ласкала, убаюкивала, как ребёнка, не выпуская из своих объятий целый век. А потом Гефест соорудил вокруг образовавшейся ямы огромный амфитеатр с мощными башнями и мраморными колоннами вокруг него. Он оплёл всё сооружение золотой сетью, такой тонкой, почти невидимой, похожей на перья облаков, которая навеки скрыла божественную обитель от людских глаз. Человечество и Боги навсегда утратили свою целостность. Зевс запретил всем божествам вмешиваться в жизнь людей, что бы ни случилось.

Что надумала Афродита, свет очей его, нежный бальзам на старые раны? Как посмела усомниться в правильности его решения? Зачем будоражит прошлое, когда будущее уже давно предначертано?

Богиня Любви встала на колени и в мольбе протянула к Верховному Богу белые, с золотыми прожилками руки:

– Прошу тебя, заклинаю Гелиосом и Ураном, выслушай меня!

Две слезы повисли на её длинных ресницах, а потом упали на мрамор и превратились в белые лилии. Душистый запах разлетелся по воздуху и взбудоражил каждую божественную клетку. В страдании Афродита была ещё прекраснее и желаннее. Дыхание Зевса стало понемногу выравниваться, взгляд совсем немного, но смягчился.

– Говори! – прогремел он.

– Я думаю… я почти уверена в том, что, если врага сделать своим соратником, его намного легче будет победить…

– Кого ты собралась делать соратником?! Врага не существует! Есть предательство, бессмысленная измена, неблагодарность и подлость! Их Бог придуман, его нет, а значит, и веры нет! Отвергшие природу внутри пусты, и нам не о чем с ними говорить!

– Ты не знаешь, насколько уязвимы сегодня христиане! Ничто человеческое им, как и прежде, не чуждо. Это всё тот же народ, который ты создал, но без нашего гена, морально обнищавший!

Она осеклась. Пришло время собрать все свои силы и решиться… Афродита поднялась с коленей и бросила короткий взгляд сначала на Ареса, потом на Аполлона. Два сильнейших Бога тут же оказались по обе стороны хрупкой Богини. Артемида напряглась, выпрямившись во весь рост, готовая в любой момент ринуться на защиту брата от отцовского гнева. Афина не переставала посылать в сторону Зевса потоки спокойствия, направляя его мысли в устье мирных переговоров.

– Продолжай!

– Ихор проснулся… Нам надо явиться людям, но не в божественном, а в человеческом облике, чтобы не напугать, а расположить их к себе, не подчинить, а примириться с ними и… воссоединиться! Они готовы как никогда.

Зевс замер на мгновение, а потом закричал с новой силой:

– У них есть свой Бог!

– Только времена сильно изменились! – в разговор вступил Арес. – От первых христиан и их последователей ничего уже не осталось. Никто не убивает за веру и уж тем более не готов за неё умереть. Они нравственно всеядны, а их система хаотична. Внутренне люди безбожно слабы и тщеславны, хотя и хотят казаться друг другу благородными и доблестными. Они слабы как никогда и ведо́мы. Достаточно лишь слегка встряхнуть их жалкий мирок, показать, кто на Небе и на Земле хозяин. Уран с Плутоном уже посодействовали созданию ядерного оружия. Оно попало глупым людям, словно граната – в руки обезьянам. Человечество на грани войны всех против всех, и я с удовольствием поплясал бы на окровавленных телах погибших, уж поверьте. Но этот танец оказался бы последним.

Афродита с благодарностью посмотрела на Ареса. Его слова придали ей сил, и она вновь заговорила:

– Есть надежда вернуть прежний мир. Ихор просыпается и пускай ещё очень слабо, но всё же бьётся в жилах людей! Некоторые из эллинов пытаются связаться с нами. Я покажу вам новых язычников. Они провозглашают себя этническими верующими и распространяются повсюду. Намного быстрее, чем в своё время христиане. Им не нужны доказательства, они верят, потому что помнят!

Гера властным жестом подняла ладонь, чтобы прекратить речь Афродиты:

– Ты напрасно тратишь время. Ты сильна, но недостаточно умна и прозорлива. Любовь затмевает твой разум.

– А я предлагаю голосование! – Гермес спрыгнул с дерева, где всё это время с восторгом и ликованием наблюдал за разворачивающимися событиями. – Кто за то, чтобы поддержать прелестную Афродиту и спасти смертных? Кто согласен явиться к ним в людском обличье? Прошу поднять руки!

Глава 6.

Видения

Никос молился искренне и неистово до тех пор, пока не исчезли последние воспоминания о прошедшем обеде, пока не очистилась его душа от сладострастных греховных мыслей. Стоя посреди своей комнаты на коленях и с закрытыми глазами, не шевелясь и почти не дыша, он шевелил губами в беззвучных молитвах. Он был готов простоять так всю ночь, лишь бы перестал звучать в его голове нежный и дразнящий голос Афродиты, лишь бы отпустила его эта тошнотворно сладкая волна ненавистного ему удовольствия. Когда все уже молитвы были прочитаны по нескольку раз, а губы начали неметь, Никос перекрестился и, наконец, поднялся с пола. Приблизившись к святому образу Богородицы, он зажёг свежую ладанку, прикоснулся губами к иконе и только потом лёг в постель. Мозг без молитв казался незащищённым. Никос закрыл глаза и попытался уснуть.

Прохладный ветерок, словно вор, сквозь приоткрытое окно проник в комнату и накрыл тело Никоса. Тонкая струйка сквозняка лёгким пёрышком щекотнула щёку, скользнула по шее, коснулась неприкрытого одеялом плеча. Волоски на груди приподнялись, по всей коже пробежали мурашки, внизу живота возникла сладострастная дрожь. Никос инстинктивно сжал бедра, потом повернулся на бок и подтянул к груди колени. Лицо исказилось в томительной гримасе. Он застонал и сунул в рот кулак, вонзив в костяшки пальцев острые, как лезвия, зубы. Сладость вожделения тут же сменил медный привкус крови. Нарочно причинённая боль сделала своё дело: спазм стал проходить, мышцы постепенно расслабились. Никос перевернулся на спину, глубоко и облегчённо вздохнул, наполняя лёгкие животворящим кислородом. «Слава Господу!» – мелькнуло в засыпающем сознании.

Где-то за мочкой уха на вспотевшей шее парень вдруг почувствовал горячее дыхание. Никос медленно повернул голову в сторону, откуда лилось тепло. Прямо на него смотрели изумрудные глаза, отражающие мягкий лунный свет. Афродита лежала рядом с ним в его постели и улыбалась. Никос хотел вскочить и броситься вон, но тело словно взбунтовалось и не послушалось приказа мозга, казалось, ему было очень хорошо под тёплым женским взглядом. «Не бойся, – услышал Никос тихий голос, скорей сознанием, чем ушами, потому что пухлые губы Афродиты не шевельнулись. – Я не причиню тебе боли. Я не сделаю ничего против твоего желания…» – «Но как ты здесь оказалась?» – его голос тоже прозвучал лишь в голове. Никос не был уверен в том, что девушка его слышит. «Ты сам меня позвал», – ответила она. Парень отчаянно боролся с прилипшим к нёбу языком, пытаясь возразить: «Неправда!.. Я отгонял тебя!» Кажется, он даже на неё прикрикнул. Ему стало стыдно. Афродита продолжала улыбаться, давая понять, что не обиделась. Она лежала на самом краешке кровати, почти не касаясь простыни, словно на воздухе, излучая тепло, доброту и невинность. Никос чувствовал к ней сильнейшее, неземное притяжение… «Извини, я просто не понимаю… Зачем?..» – «Зачем Бог создал желание, а потом велел его в себе подавлять? – поймала его мысль Афродита. – Не знаю…» – «Желание наслаждения не от Бога, а от Дьявола!» – отчаянно спорило с видением сознание. «Стало быть, я от Дьявола?» – сделала вывод девушка. Никос осёкся. Нет, не может быть! Она была похожа скорее на ангела, чем на исчадие ада. Ему снова стало стыдно, глаза по привычке опустились вниз. Боже, зачем только он это сделал?! Только теперь он понял, что в нескольких миллиметрах от него лежало абсолютно нагое женское тело, едва прикрытое покровом длинных золотых волос. Никос в панике попытался вернуть взгляд на лицо девушки, но тщетно. Кожа полыхнула жарким пламенем, по виску скатилась капелька пота. Афродита не шевелилась. Она словно получала наслаждение под мужским возбуждённым взглядом, давая ему возможность сполна упиться своей божественной красотой – идеальными линиями и плавными изгибами совершенного тела. Словно вылитая из белого мрамора с золотыми прожилками, Афродита лежала, не дыша, остановив время… Наконец она медленно и протяжно стала выдыхать тёплый ароматный воздух, осушая выступившую влагу на багровой от стыда коже. Ресницы Никоса дрогнули и оторвались от мучительного зрелища. Как ни в чем не бывало девушка продолжила: «Ты мечтаешь о спасении своей души, но совсем не думаешь о теле. А ведь они едины и неразрывны. Тело без души мертво, как и душа без тела. Поодиночке они никчёмны и бессмысленны». – «Тело смертно… – трясясь, словно сердце напуганного зайца, вступил в бой Никос,

осознавая неравенство их сил, – Господь создал плоть из глины, значит, тело – грязь… А душа изначально была чиста, оттого и бессмертна…» – «Неужели? Почему тогда тело должно спасти душу, а не наоборот? В чем смысл того, что душа была помещена в тело? В этот прекрасный, идеально слаженный организм, способный тонко чувствовать, любить и наслаждаться?» Никос задумался, а голос Афродиты нежно, почти по-матерински продолжал внушать: «Насколько ты любишь свою душу и не желаешь её падения, настолько полюби и своё тело. Создай между ними гармонию, прими и воссоедини их. Ведь они не враги, а соратники. Дай духу и плоти испытать любовь…» В её зрачках играли жёлтые искорки огня. Никос лишь на секунду оторвал от девушки взгляд, а когда снова взглянул, Афродиты уже не было. Он вскочил с кровати, на ощупь нашёл на тумбочке очки и стал всматриваться во мрак. Что-то его смущало в этой непривычно кромешной темноте. Постепенно стали пробиваться очертания предметов: вот стул, письменный стол, торшер, книжный шкаф, на одной из полок стояли иконы, перед ними ладанка… Ладанка! Она не горит! Не может быть, она никогда не гаснет! Никос точно помнил, что после молитвы обновил фитилёк в ладаннике и зажёг его. Нежный поплавок из высушенного цветка фуфулии мог тлеть всю ночь, создавая особый стойкий аромат. Сейчас его комната пахла душистым мёдом. «Это сон, – подумал Никос, – да, сон, вот сейчас я проснусь и буду в безопасности!» Он помахал перед собой рукой, силясь прогнать сновидение. Потом ущипнул себя за ногу, на костяшках кулака защипали кровоточащие ранки… Никос подпрыгнул от внезапно зазвонившего будильника и нажал на кнопку отбоя. На тумбочке золотым слитком уже лежал солнечный свет, а напротив, в ладаннике дотлевал тусклый огонёк. «Всё сон. Слава Господу!» – подумал Никос. Он не спеша надел очки и поплёлся в душ.

В университете день прошёл без изменений. На уроках Никос внимал преподавателям, не отвлекаясь ни на одну постороннюю мысль. Он максимально пытался сосредоточиться на предмете богословия, который всегда полностью овладевал его вниманием.

На перемене на него налетел Лукас:

– Нико, друг! Я решился, ты не поверишь! Угадай что? – Он, вероятно, бежал из соседнего здания и сильно запыхался. – Я пригласил Кейси в кафе, и она согласилась! Наконец-то мы будем вдвоём! Я буду шутить с ней, а потом заплачу за обоих и провожу её до дома.

– Здорово! Прекрасная возможность показать, какой ты интересный собеседник!

Никос был искренне рад за друга.

– Как ты думаешь, поцеловать её на прощание или лучше в следующий раз? А вдруг следующего раза не будет? Поцелую! А вдруг оттолкнёт? Что же мне делать? А? Как ты думаешь?

– Ну… – Никосу очень хотелось помочь другу советом. – Может, сначала попробовать в щёку?

В кармане у Лукаса звякнул телефон, пришло сообщение. Он глянул на экран:

– Не-е-ет! Ну почему?

Никос заглянул в телефон друга, где было сообщение от Кейси: «Ты не против, если я приду с Афродитой? Можешь позвать тогда и моего брата».

– Ну почему девчонки вечно таскают за собой своих подруг? Даже на первое свидание! А может, она не поняла, что я её на свидание пригласил? Ну-ка, глянь нашу переписку!

Никос уже ничего не слышал, он словно окаменел. Нет, нет и ещё раз нет! Он просто больше не выдержит присутствия этой девушки!

– Эй, ты меня слышишь? – Лукас слегка потряс друга за плечо. – Ну, глянь же!

Никос снова посмотрел на экран телефона. Переписка Лукаса и Кейси больше походила на дружескую, но он промолчал.

– Ну что?

– Что?

– Пойдёшь?

– Куда?

– Как – куда? В кафе! Я не собираюсь один с двумя девчонками сидеть! О чём мне с ними говорить?

Отличительной чертой характера Никоса была безотказность. Никому, никогда и ни при каких обстоятельствах он не мог, просто не умел отказать. Даже во вред себе, даже сейчас, когда он пребывал на грани пропасти и так отчаянно желал в неё упасть!.. Никос продолжал стоять как истукан и молчал.

– В общем, друг, встречаемся у выхода в три, – сказал Лукас. – Всё, я побежал.

Две лекции прошли как в густом тумане. Слова профессора долетали до ушей Никоса, не проникая в сознание, картины мелькали перед глазами в хаотичном порядке. Он чувствовал себя слабым, безропотным, недостойным. Ему вдруг подумалось о том, как Христос преодолевал подобное влечение. Был ли он влюблён в Марию Магдалину или Господь отвёл его Своей отцовской рукой от плотских страданий? Отвёл от этих, потому что готовил другие. О, лучше бы Никос был распят, чем ещё раз встретился с этой девушкой глаза в глаза! О, эти дьявольски божественные глаза!

После занятий друзья стояли у входа в университетский комплекс и всматривались в толпу студентов, пытаясь разглядеть среди них Кейси с Афродитой. Лёгкий ветерок пролетел мимо носа Никоса, оставив за собой цветочный шлейф, а вслед за ним показалась самая прекрасная девушка во Вселенной. В распахнутом плаще и с развевающимися волосами, она не шла, а плыла на него, словно корабль, распустивший паруса под попутным ветром. Кончики тонкого бирюзового шарфика взлетали к небу, пропуская сквозь себя солнечные лучи, которые проливали золотой свет на её белую кожу. Никоса вдруг одолела гордость за то, что конец пути Афродиты будет рядом с ним. Весь мир поблёк, и ничего больше не существовало вокруг, кроме неё одной. Вдруг что-то произошло, и она резко остановилась. Потом повернулась к Кейси, что-то ей сказала и свернула на аллею между зданиями. Никос старался проследить взглядом за внезапно изменившейся траекторией девушки, но она быстро исчезла из виду. Может, кто-то её окликнул? Но кто? Сердце кольнула иголка ревности. Он почувствовал себя очень несчастным, хотя должен был испытать облегчение.

– Привет, ребята!

Кейси обняла брата и поцеловала его в обе щеки. Потом автоматически чмокнула Лукаса в пробивающийся рыжеватый пушок, отчего уши парня окрасились в свекольный цвет.

– Пойдём в кафе «Океанио»! Афро нас догонит. Нико, ты с нами?

– Э-э… нет, я, пожалуй, домой…

Лукас пихнул друга локтем в бок.

– Хотя… Если только совсем ненадолго… Я к отцу Серафиму обещал зайти…

– Успеешь ты к своему Серафиму!

Кейси схватила обоих ребят под руки, и они двинулись к набережной, где в ряд стояли многочисленные кафе. Никос украдкой озирался по сторонам и тянул носом воздух, опасаясь и одновременно желая уловить благоухающий запах. Его сестра и друг весело и непринуждённо о чем-то болтали. Вернее, в основном говорил Лукас, а Касьяни только смеялась. Никос всегда был ужасно застенчив и не мог общаться с девочками даже на уровне дружбы. Это ему помогало всегда держать с противоположным полом дистанцию, что, как ему казалось, ещё вернее приближало его к Богу. Проходя мимо знаменитого памятника Александру Македонскому, сидящему на вздыбленном коне Буцефале, Никос вдруг заметил на фоне синего моря трепещущий на ветру бирюзовый шарфик. Зимнее солнце слепило глаза, словно нарочно скрывая под своими бликами две фигуры: одну женскую, изящную, без сомнений принадлежащую Афродите, и вторую, высокую, прекрасно сложенную, мужскую. Потом к ним присоединился ещё один человек в странной кепке, похожей на котелок. Никос, щурясь, остановился и приложил ладонь козырьком к лицу, чтобы получше разглядеть компанию. Парень в кепке переминался с ноги на ногу и быстро жестикулировал, словно пытался что-то доказать. Высокий мужчина обнял Афродиту за плечи, и они направились в противоположную от Никоса сторону…

В кафе было людно и шумно. Лукас подбежал к единственному свободному столику и бросил на стул свой рюкзак. Кейси оглядывалась по сторонам и не спешила садиться.

– Она не придёт, – тихо сказал Никос, будто себе, а не сестре.

– Придёт, братишка, придёт, – уверила его Кейси, вытягивая шею в сторону дороги. – Не расстраивайся.

Никос бросил на неё сердитый взгляд:

– Кто тебе сказал, что я расстраиваюсь?

– А кто тебе сказал, что сестре-близнецу нужно что-то говорить? По мне, так у тебя на лбу всё написано.

– О друг, я тебе не завидую, если ты запал на такую… – Лукас осёкся и быстро бросил взгляд на Кейси. – На которую пол университета пялится, – тут же нашёлся он. – Хорошо, что я отношусь к другой половине!

Подошёл официант, и ребята сделали заказ: Кейси и Лукас попросили кофе, а Никос – чай с ромашкой.

– И что только парни находят в этих рыжих? – продолжил свою мысль Лукас. – Я, например,за классическую греческую красоту, прекрасных жгучих брюнеток. Не спорю, Афродита очень даже привлекательна, но обладать такой опасно.

– Почему же? – поинтересовалась Кейси.

– Да потому, что делить её придётся с другими и всю жизнь умирать от ревности. Думаете, она изменять не будет? У неё вон даже имя говорящее. А кто не помнит из мифологии, как Богиня Любви Афродита наставила рога своему мужу Гефесту?

– Ну при чём здесь Афро? По-твоему, все девушки с таким именем изменяют? Я думаю, что всё зависит от мужчины.

– А мы тут при чём?

– А при том, что мужчине, способному по-настоящему полюбить женщину, не упрекать и не ревновать её по поводу и без повода, не изменяют.

– Как можно не ревновать свою девушку, если её пожирают глазами все, мимо кого она проходит? Я не имею в виду себя, – не забыл уточнить Лукас.

– А я думала, это меня пожирают глазами, – притворно обиделась Кейси.

– Ну да… – испугался Лукас. – Конечно, тебя!..

– Все, кроме тебя? – продолжала она издеваться.

– Да нет же, я совсем не то хотел сказать! – Лукас совсем запутался.

Никос слушал их болтовню вполуха. Ему эта тема была настолько неинтересна, насколько им – православие. На самом деле, надо признаться, в последнее время тема Бога вообще никому не была интересна, кроме, пожалуй, родителей, его духовного отца Серафима и ещё совсем малого количества людей, ничтожно, пугающе малого. Он вдруг подумал, что не так уж и неправы те, кто не могут устоять перед соблазнами, искушающими мужчину на каждом шагу. Но он, Никос Венетис, устоит, чего бы ему это ни стоило. Не успел он додумать последнюю мысль, как в отражении витрины кафе показалось сияющее в лучах солнца лицо Афродиты. В начищенном до блеска стекле она переливалась золотым светом и была похожа на святую. Только в миллион раз прекраснее. Никос не мог оторвать от неё взгляд. В груди предательски затрепетала и забилась огромными крыльями птица, которая радостно курлыкала и щекотала живот.

– Извините за опоздание, семейные обстоятельства, – прозвенел её голос весёлым колокольчиком.

– У тебя здесь есть родственники? – удивилась Кейси.

– Братья приехали.

Афродита села на стул рядом с Никосом и слегка коснулась его локтем. Словно от ожога, он резко вскочил со стула, схватил куртку и покинул кафе.

Глава 7.

Колесо времени

Деспина поймала себя на том, что уже несколько минут сидела на кровати и всем телом раскачивалась вперёд и назад. Её как будто выбило из привычной колеи сильным пинком, и она несётся сейчас в открытую бездну. Мимо пролетают кадры из прошлого: вот она маленькая на коленях у отца радуется огромной кукле в красивом платье, вот бабушка уговаривает её съесть шпинат с рисом, а она упрямо требует гамбургер с кока-колой, а вот снова отец… Теперь он уже лежит под белой простынёй, а шестнадцатилетняя Деспина смотрит в узкий проём двери, как мать устанавливает на штатив капельницу с длинной, прозрачной трубкой, заканчивающейся в изгибе локтя больного. Где-то вдалеке послышался щелчок двери. «Кто-то из детей вернулся», – немедленно промелькнула мысль, не затронув инстинктов. Это шаги Никоса, отчего-то сегодня слишком громкие и неритмичные. Сын прошёл сначала на кухню, потом в зал, а сейчас направляется в родительскую спальню.

– Мам?

«Мам?» – прозвучал в голове голос девочки-подростка. Деспина увидела свою мать, сидящую в кресле рядом с пустой кроватью и с медицинской энциклопедией на коленях. На тумбочке – наполненный морфином шприц.

– Мам, ты в порядке? Мам, ты меня слышишь?

Девочка подошла к матери и обняла её за шею. Та не шевельнулась, продолжая сидеть с ровной спиной, бледная, как статуя. Девочка забралась к ней на колени, как в детстве, только теперь её длинные ноги касались пола. Черноволосая головка прислонилась к материнскому острому плечу, и Деспина тихо заплакала, поглаживая мать по голове.

– Ты меня слышишь? – Никос повысил голос и слегка встряхнул мать за плечи. – Что это у тебя?

Он попытался выдернуть из сомкнутых пальцев листок бумаги с ярким логотипом известной клиники, но тот не поддавался. Деспина всё слышала и понимала, но отчего-то никак не могла среагировать на внешние раздражители. Она словно постоянно попадала в другую реальность, оказываясь в доме своего детства. Её тело как будто ей не принадлежало, а мозг метался во времени и пространстве. Никос выдернул-таки злополучный листок, оставив между большим и указательным пальцами матери рваный уголок с красным логотипом в виде креста на фоне сердца.

Он стал жадно читать длинный текст с непонятными медицинскими терминами:

«Пациент: Михалис Венетис, 1959 г. р.

…гепатоцитозный образец биопсии на предмет карциномы… гистологическое исследование… способом трепанбиопсии… диспластических изменений…

Заключение: гепатоцеллюлярная карцинома. Стадия II: T2N0M0…

Дата: 30.08.2015 г.».

Никос посмотрел на мать, которая продолжала раскачиваться, сжимая в побелевших пальцах уголок треклятого листка бумаги.

– Бог не оставит его, вот увидишь! Я вымолю у Него прощение, и благодать снизойдёт на отца, вот увидишь. Мамочка, ты слышишь меня? Чудо свершится, главное – верить!

Не глядя на сына, но обращаясь к нему, Деспина медленно произнесла:

– Мы должны просить Господа нашего не с требованием, но со смирением… Сказать, что мы верим в излечение, но оставить решение за Богом, чтобы осознать ценность Его желания… Не важно, согласны мы с Его волей или нет, нужно продолжать верить в любовь Всевышнего… Нужно молиться, как молился святой Макарий: «Господи, как ты знаешь, так и поступай!»

Никос слушал мать, и слёзы одна за другой катились по его щекам. Ресницы слиплись так, что он ничего не видел. Небрежно потерев глаза тыльной стороной ладони, парень сказал:

– Я принесу тебе воды, – и вышел из спальни.

А Деспина тихо продолжила:

– Господи, как Ты знаешь, так и поступай… И кто только придумал эти глупости? – И расхохоталась.

Она смеялась так долго и отчаянно, всхлипывая и заходясь икотой, то останавливаясь на пару секунд, то разражаясь хохотом с новой силой. Ей казалось, что она крутится в колесе десятилетий, пытаясь сосчитать круги. У Бога Своя мера, и ею Он отмеряет наше время. У Него Своё мнение на её счёт! Что ещё Ему надо? Она посвятила православию сорок лет жизни и научила верить и молиться своих детей. Она сама пришла к Господу, поверила в Него, вверила Ему своё будущее. Делала пожертвования, исправно и совершенно искренне молилась по нескольку раз в день. Её мать Елени верила в науку и никогда не посещала церковь. Разве Деспине не должна была быть уготовлена другая участь? Почему она оказалась на месте матери, словно вернувшись в исходную точку? Что она делала не так? Рождённая атеисткой, воспитанная бабушкой-язычницей, прошедшая через школу дикой природы, она пришла к Богу, который вернул всё на круги своя…

Деспину одолел сон. Это длилось всего какое-то мгновение, но она успела увидеть сновидение, дивное своей необычностью. Она плывёт по бескрайнему небу между миллиардами звёзд. Они повсюду, они вокруг её тела, они почти касаются кончиков её пальцев. Впереди самая яркая – Афродита, Венера. Её свет не слепит, он нежен и приятен. На него можно смотреть, не моргая, не раздражая рецепторов роговицы. Слёзы готовы скатиться, но не от света, а от счастья. «Ты вернулась! Вернулась! Как же я рада тебя видеть!» – «Ну конечно! А куда я денусь? Я здесь живу». – «Тогда хорошо, что я тебя нашла. Ты теперь всегда будешь со мной?» – «Пока я буду тебе нужна», – пообещала звезда. Они ещё о чем-то поговорили, после чего Деспине стало легко и спокойно. Как будто бы она вновь родилась, и нет больше тяжести проблем, грудами камней, прижимавших её к земле. Она была легка, свободна и сильна как никогда. Ей открылась тайна, и теперь она знала, что надо делать. Сколько времени прошло? Час? Два? Вечность? У Вселенной своя мера времени…

За кухонным столом сидели Никос, Касьяни и Ставрос. Перед каждым стояла чашечка с выпитым кофе. В сушилке для посуды около раковины сверкали чистотой три вымытые тарелки. «Уже поели», – подумала Деспина и села на свободный стул. На неё смотрели три пары бездонных, самых красивых и любимых глаз, в которых застыл один на всех вопрос. В центре стола лежал смятый листок бумаги с рваным уголком.

Деспина решила начать с конца:

– Я нашла его сегодня утром в папиной тумбочке у кровати, в обложке Нового Завета. Есть и более ранние анализы, годом раньше, ещё на первой стадии.

– Но я не понимаю… Почему папа молчал? Почему не лечился? Или лечился? Мам, объясни! – Голос Ставроса дрожал, а в глазах блестели слёзы, которые он изо всех сил старался сдержать.

– Не знаю. Мне кажется, что он не хотел нас беспокоить, поэтому скрывал. Скорее всего, никаких курсов терапии он не проходил, надеясь на Божье милосердие. Дети, я хочу вас кое о чём попросить. Позвольте сначала мне с ним поговорить. Уверена, папе сейчас намного трудней, чем нам.

– Только, по всей видимости, Господь его не услышал! – вскрикнула Кейси с заложенным от слёз носом и стукнула кулаком по столу.

– Кейси, не говори так! – Никос сидел с поджатыми коленями, обхватив их руками. В эту позу он садился с детства, словно прячась в невидимый панцирь. – Господь знает лучше нас…

– Господь безжалостен! Но… почему к отцу? Почему? Разве он не исполнял Его волю? Разве мы недостаточно верим и молимся? Ему всегда мало!

– Прекрати, Касьяни! – Ставрос заорал на сестру. – Не гневи Бога, будет хуже!

– Куда уже хуже! Отец умирает! Хуже только Ад!

– Дети, дети! Остановитесь! Ну о чём мы сейчас говорим? Как в Средневековье, правда! Давайте не будем ссориться, а подождём отца. Умоляю, ступайте к себе и займитесь делами. Или молитесь…

Кейси вскочила со стула и убежала в свою комнату, громко стуча пятками по паркету. Ставрос встал, поцеловал мать и со словами «Если тебе понадобится помощь, только позови» удалился. Никос смотрел на Деспину блестящими, безутешными глазами и молчал.

– Иди сынок, иди, со мной будет всё в порядке. Обещаю.

Он встал и поплёлся по коридору, низко опустив взлохмаченную голову на грудь.

«А ты останься, Афро, только не уходи, я без тебя не справлюсь…» – Деспина смотрела напротив себя и улыбалась краешком губ.

Михалис пришёл поздно. Он снял пальто и ботинки в прихожей и отправился прямиком в ванную. Пару минут он мыл руки и, казалось, даже умыл лицо. Он появился в дверном проёме кухни, высокий седовласый мужчина в синих джинсах и тёмно-вишнёвом пуловере, из-под которого выглядывал воротничок голубой рубашки. На спокойном уставшем лице застыла удивлённая улыбка. Стол был накрыт праздничной скатертью, фаршированные перцы и томаты, обсыпанные кедровыми орехами и изюмом, дымились, издавая приятный запах, белоснежный сыр фета, черные оливки, корзинка с ломтиками хлеба разных сортов – с кунжутом и семечками подсолнечника. Две тарелки с приборами и винные бокалы. В центре стола – бутылка красного вина.

– Дорогая?

– Милый!

– По какому случаю?

– А нам нужен случай?

– Нет, конечно, нет. Ты просто клад, я так устал!

Он наклонился и поцеловал жену. Потом сел за стол и сложил руки в короткой молитве. Потом перекрестился и стал очень быстро есть. Деспина смотрела на него с материнской нежностью.

Каким он был, когда она впервые его встретила, и какой он стал теперь! Она давно его так не разглядывала, иначе заметила бы, какими большими вдруг стали его глаза из-за впадин на висках. Она бы заметила выражение горечи вокруг губ.

Деспина разлила вино по бокалам. Михалис отложил вилку и сказал тост:

– За здоровье, слава Господу!

– За здоровье!

Когда на тарелках ничего не осталось, Деспина выставила десерт.

– Как продвигается строение метро?

– На станции «Венизелос» снова наткнулись на древние находки. Теперь нужно решить, каким самым экономичным и безопасным способом их сохранить. Одни предлагают сделать то же, что и на станции «Агии Софии»: оставить в том месте, где они были построены две с половиной тысячи лет назад. Археологи же настаивают на вывозе и дальнейшем размещении в музее.

Деспина знала, что работа над строительством метрополитена в Салониках была смыслом жизни Михалиса. Чтобы принять участие в планировании в рядах самых знаменитых архитекторов страны и Европы, он прошёл серьёзный отбор и преодолел сумасшедшую конкуренцию. Не обошлось и без старых связей отца и даже содействия знакомого архиепископа. Но строительство шло невыносимо медленно из-за скудного спонсирования и разногласий по вопросам археологических ценностей, найденных в процессе создания туннеля.

– Неужели снова отодвинут сроки?

– Город не вынесет новых отсрочек. У него нет больше времени для экспериментов, которые ведутся за счёт граждан. Пусть уже решают что-нибудь, строительство метро должно немедленно продолжиться. Центр Салоников выглядит убогим и заброшенным из-за бесконечных ограждений. Не таким этот город строил его отец!

– Да уж… – протянула Деспина, накалывая на вилку карамельную айву. – Доживём ли мы до того дня, когда сядем наконец в подземный поезд?

По лицу Михалиса пронеслась черная тень. Он опустил глаза, потом взял сразу два огромных куска айвы и запихнул их в рот.

Деспина продолжала:

– Но мы же не ради этого живём, ведь так, дорогой? Что такое метро по сравнению с Царствием Божьим? Разве не туда мы стремимся, избавив душу от грешного тела? Зачем нам вся эта мирская суета, если кто-то из нас совсем скоро увидит благодатный свет?

Михалис чуть не подавился десертом и залпом осушил остаток вина в бокале, упрямо не поднимая глаз на жену:

– Ладно, я понял. Ты нашла результаты анализов. И ты сердишься.

– Сержусь ли я? Может быть. Только не на решение, которое ты принял, а на то, что скрыл это от нас.

– Вы бы настояли на химиотерапии. Знаешь, во что бы я превратился, если бы начал лечение? В лысого, немощного старика с невыносимыми болями!

– Поверь, дорогой, я знаю.

– Извини, я не хотел тебе напоминать о твоём отце.

– Кто у тебя лечащий врач?

– Деспина, я тебя прошу!

– Я не буду ни на чем настаивать, Михалис. Просто скажи, кто делал биопсию? У меня остались кое-какие связи.

– Я не записал его имени. Меня это не интересует. Всё в руках Господа.

– Ты не логичен в своих действиях.

– Я не хочу следить за строением метро по Интернету и телевидению. А также я не позволю вам страдать, глядя на то, как я корчусь в бесконечных муках!

– Ты не понимаешь, о чем говоришь!

Деспине вдруг показалось, что это не она с Михалисом, это её родители, Элени и Алексис Папаниколау, спорят о методах лечения. Только сейчас отец говорит совершенно нелогичные вещи.

– Знаешь, медицина существует отдельно от религии, она возникла задолго до рождения Христа. Человек рождается, болеет и умирает – это закон природы. А Бог как не посылает болезни, так и не излечивает их. Тебе дано тело свыше, так не навреди ему.

Михалис смотрел на жену и лишь непонимающе моргал. Потом он сказал:

– Да, Деспина, конечно. Я буду лечиться.

– Поклянись Гиппократом.

– Кем?

– Поклянись!

– Клянусь Гиппократом, – неуверенно пообещал Михалис.

Деспина наклонилась и нежно поцеловала мужа. Потом встала, собрала со стола бокалы и тарелки, закрыла недопитую бутылку. Они встали и, взявшись за руки, отправились в спальню…

Глубокая тишина завладела домом. Тишина, сотворённая вечными, ещё более тихими, чем само молчание, голосами ночи. Тяжёлый день завершил свой этап, а новый, пугающий своей неизвестностью, ещё и не думал начинаться, когда лёгкий свежий ветерок колыхнул одеяло над Деспиной. Её веки дрогнули. Медленно ноги потянулись к краю кровати, высвобождаясь из тёплого одеяла. Стараясь не спугнуть сон мужа, она встала и босиком вышла из спальни. Несколько шагов по коридору, и Деспина уже стояла у двери, поворачивая ключ в замке. Небо было покрыто россыпью звёзд, небывалой для большого города. Круглая луна осветила прямую дорожку к морю. Женщина уверенно направилась к набережной. Солёные капли щекотали ноздри, она вдохнула полной грудью морской воздух и почувствовала вместо запаха моря аромат цветочного поля. «Я знала, что ты здесь. Но почему я тебя не вижу?» – «Видимое совсем не обязательно более реально, чем невидимое», – послышался совсем рядом тонкий голосок. Деспина присела на каменные ступеньки, ведущие к самой кромке Эгейского моря. Из плиточных щелей, расколотых волнами, торчали рыбацкие удочки. Рядом с ней, словно воздушное облако, приземлилась Богиня Любви. Некогда жгучая брюнетка, теперь покрытая снежным серебром, и блондинка с волосами цвета зимней луны слились в крепких объятиях. Афродита сняла с себя мягкую шаль и накинула на плечи подруге. «Я скучала по тебе», – сказала Деспина. «Знаю. И мне было нелегко пробиться сквозь потоки твоих христианских молитв». – «Я всегда знала, что это ты нас тогда спасла, но Михалис уверен… – Она умоляюще посмотрела в изумрудные глаза подруги. – Ты ведь спасёшь его и сейчас?» – «Мы бессмертны, но не всемогущи. Я дам ему силы продержаться ещё год, но ничто уже не остановит процесс уничтожения клеток». Они замолчали. Вдруг Деспина спохватилась: «А как Адонис?» – «Погиб. Большего я тебе сказать пока не могу». – «Соболезную». – «Спасибо». Они просидели так всю ночь, пока вдали за заливом Термаикос не стали проступать очертания Олимпа. Безмятежная синева моря и расцветающее яркими красками небо сбрасывали с себя черное покрывало ночи…

– Деспина! Деспина, вставай! Девять часов, слышишь?

Михалис легко тряс жену за плечо. Деспина открыла глаза. Муж стоял полностью одетый, готовый ехать на работу.

– Доброе утро, милый. Как ты себя чувствуешь?

– Неплохо. Дети были какими-то странными перед уходом в университет.

– Не волнуйся, они уже не маленькие.

Она сладко потянулась. Никогда за всё время их брака Деспина не лежала в кровати до этого времени. Напротив, она просыпалась первой ни свет ни заря, готовила на всех завтрак, варила кофе, делала заготовки на обед. Потом провожала всю семью и до вечера крутилась как белка в колесе. Сегодня её как будто подменили. Это была другая Деспина.

Михалис поцеловал жену и вышел из дому. Она ещё немного решила понежиться в постели. Мать четверых детей, она не позволяла себе подобной роскоши уже много лет. В памяти стал смутно пробиваться сон. Или явь? Это было как будто и тем и другим. Произошло какое-то чудо, но где и как оно произошло? Деспина решила об этом не думать, ей и так было хорошо. Женщина прошла на кухню и засыпала в турку крепкий кофе. Рядом с плитой на мраморной столешнице стоял небольшой пузырёк с зеленоватым маслом.

«Что это?» – послышался в голове вопрос. «Миртовое масло», – тут же родился ответ. «Спасибо, Афро». – «Не благодари. Природа не знает сентиментальности. Это очень сильное противоядие. Только не переусердствуй: мирт может как исцелить, так и убить».– «Зачем ты это делаешь?» – «Люди не должны задавать вопросы Богам, они должны благодарно принимать их помощь». – «Ты Богиня?» – «Я – Любовь».

Деспина блаженно улыбалась, не прекращая помешивать ложечкой в кофейной турке…

*******************

– Ты снова рискуешь, любовь моя.

– На этот раз я доведу дело до конца, чего бы мне это ни стоило.

– Отец узнает, и пострадают не только эти смертные. Ты же знаешь, он не умеет рассчитывать свою силу.

– Эта семья спасёт нас, Грецию и, возможно, всё человечество. Разве риск не оправдан? Пифия видела рождение Никоса ещё сто лет назад. Это самый преданный православный христианин со времён апостола Павла. Он так же девствен и свято предан своей религии. И, как и его предшественник Саул апостол, очень скоро изменит ей, едва дойдя до пика в своей вере. А потом за ним пойдут толпы, которые восстановят наши храмы и обратятся к Зевсу. И он услышит их и простит.

– Ты пытаешься повернуть колесо истории вспять, дорогая Афродита, но возможно ли это?

– Всё повторится, мой милый Арес, всё вернётся, вот увидишь!

Глава 8.

Голосование

– Итак, кто за то, чтобы пожалеть людей и в который раз попытаться наладить бессмертную связь со смертной? – громко спросил Верховный Бог. – У кого осталась хотя бы капля надежды на то, что этот мир имеет шанс на спасение? Кто считает, что смертные достойны того, чтобы мы вмешались и пробудили божественный ген, который вернёт им разум и мудрость, здоровье и детородность, знания и связь с природой? У кого хватит терпения являться на Землю в человеческом облике, не рискуя сжечь всех ненароком или затопить в порыве гнева? Кто не боится Эрота и не вступит с людьми в любовную связь до того, как они отрекутся и забудут об инородной религии? Ибо нет сильнее позора, чем нежиться Олимпийскому Богу или Богине с христианином или христианкой и дарить им полубогов!

Все молчали. Громовержец на некоторое время перестал сотрясать воздух и прислушался к мыслям присутствующих. На Олимпе стояла гробовая тишина, как перед набухающим извержением вулкана. Неожиданно в Небесном Царстве повеяло могильным холодом. Тучи разорвало, и через рваную дыру влетел в Олимпийский Пантеон огненный сгусток. Очень быстро субстанция разделилась на четыре части, приняв форму горящих коней в упряжке. Боги расступились, и в центре зала возник Аид, Бог Царства Мёртвых.

Зевс встал с трона и, протянув правую ладонь навстречу незваному гостю, произнёс:

– Приветствую тебя, брат!

Аид молча спустился с горящей колесницы, кони мгновенно растворились в воздухе.

Мрачный и смердящий, обычно он выходил из своей преисподней крайне редко, а на Олимп и вовсе почти никогда не поднимался. Подземные недра, с высушенной природой и рекой Стикс, кровеносной жилой, протекавшей вдоль Адиса, были единственной вселенной сумрачного Бога.

– Если я не нахожусь на Олимпе, это не значит, что я ему не принадлежу! – Его голос звучал гулко, низко и жутко. – Я – сын Кроноса и Реи, вынужденный вечно жить в смраде с покойниками, единственный, кто участвует в ничтожных людских судьбах, пусть и посмертных. Не имею ли я право голоса? Не моё ли царство заполнится телами и душами в случае вашего позорного провала?

– Позволь мне, дорогой Аид, объяснить, в чём тут, собственно, дело. – Зевс старался быть как можно добродушнее, он даже слегка улыбнулся. – Не специально ты не был предупреждён. Никто из нас не знал о голосовании. И может так случиться, что зря тебя потревожил твой осведомитель, кем бы он ни был, и, возможно, никакие перемены на Земле не грядут. По крайней мере, на ближайшее тысячелетие. Но раз уж ты порадовал нас своим присутствием, прошу, устраивайся, и я поведаю тебе о предмете нашего спора. Хотя нет, пускай говорит зачинщица спора. Афродита, дорогая, выйди вперёд и расскажи Аиду о своих идеях насчёт будущего смертных. Пусть Аид сначала выслушает тебя, а потом выскажет своё мнение.

Блестящие зелёные глаза, полные света, тьмы, ужаса и нежности, робко взглянули из-под загнутых ресниц в огненные очи Бога Аида. Тот начал испытывать лёгкое головокружение. В озарявшем всё вокруг сиянии на него смотрело полное решимости, прекрасное и гордое лицо.

– Здравствуй, Аид, – сказала Афродита, изо всех сил стараясь не дрожать. – Надеюсь, ты и твоя обожаемая Персефона пребываете в хорошем расположении духа. В любом случае я искренне вам этого желаю. Счастливей пары не сыскать среди всех Богов во все века. И даже разлука Деметры с дочерью не омрачает сей факт, все сходятся в одном мнении: нет изъянов в вашем браке!

– Твои речи – мне нектар на окаменелое сердце, – смягчившись, сказал Бог мёртвых душ, который ещё минуту назад пылал адским гневом. – Благодарю тебя, я передам твои слова Персефоне. Скажи теперь, какое дело тебе до того, как живут смертные, и для чего, по-твоему, им нужны перемены?

Афродита сделала пару шагов вперёд. Её хрупкое тело приобрело воинственный вид, заблокировав все отвлекающие любовные флюиды.

– Что ж, будь готов слушать, раз на то была воля Зевса. Слушайте и вы, Боги Олимпа! – Она набрала полную грудь воздуха и, раскинув руки в стороны ладонями вверх, начала свою речь: – Я – Афродита, зачатая из семени Урана, взбитая в морской пене, рождённая создавать любовь и красоту. Я – прямой потомок Эроса, видавшего Хаос и мать Эрота, владевшего любовными стрелами. Я – Афродита Небесная, я же и Афродита Земная. Я – воплощение возвышенного и приземлённого, нежная влюблённость и жестокая похоть. Я – вечное. Я – бесконечное. – Она сделала небольшую паузу и продолжила: – Я, как и все вы, когда-то была поругана чужеземцами с Земли Обетованной. Но я принадлежу смертным равно так же, как и бессмертным. Меня невозможно разделить. Я создана для того, чтобы дарить, отдавать, рождать, внушать и разжигать!..

Афродита говорила, глядя в небо, как будто бы обращаясь к самому началу Бесконечности, будто взывая к самому Хаосу. К Ночи, ко Дню, к Луне и к Солнцу, ко всем предкам и потомкам Вселенной. Её голос трепетал, но был решителен. С последними словами она посмотрела в каждую пару божественных глаз, в которых затаились гордость, упрямство, безнадёжность и отчаяние. В некоторых она едва заметила слабый огонёк надежды. Все они ждали от неё чего-то. И это «что-то» юная Богиня непременно должна была сегодня им дать.

– Я, как и вы, была оскорблена новыми учениями. Я вместе с вами ещё долго помогала грекам сопротивляться глупым убеждениям, таким как «плод зачинается в грехе», а «плотское влечение аморально и наказуемо!». Такие постулаты омерзительны и унизительны для природы, для человека и тем более для Божества. Нет ничего отвратительней грубого соития ради потомства. Но именно этому учила их новая религия, внушая стыд и пренебрежение к самому естественному и прекрасному чувству притяжения. Я думала: неужели они ослепли? Неужто перестали видеть, как восхитителен танец птиц в брачный период, как благоухает бутон, притягивающий к себе пчелу, и как дрожит от счастья цветущая ветка, отдавая свой нектар? Какой очаровательной становится природа, когда она созревает и манит феромонами! Всё, что прекрасно, блаженно, а всё, что блаженно, есть любовь! Доброта и красота не разделимы! Христиане же разделили их, разорвали два чувства одного целого, создав две противоположности. Убить земные радости, чтобы пообещать небесный Рай, – таков был хитрый план иудеев! И пытливые, любознательные умы эллинов потянулись к неизвестному, соблазнившись новыми идеями. Ласковые, нарядные эллинки превратились в подобие нищенок, сбросив белые мантии, расшитые пояса, золотые браслеты, серьги – всё, что привлекало мужчин, – сменив их бесформенными, скрывающими красоту женского тела, серыми и чёрными одеждами. Отречься от плотской любви ради спасения души. Но как, если душа женщины в её теле? Если тело лишено ласки, оно лишено души. И когда прекрасные гречанки стали стыдливо опускать глаза при виде мужчины, а роскошные тела прятать под бесформенные одежды, я упала на колени, словно поруганная любовь, и зарыдала. Я испытала стыд за то, что не смогла защитить и уберечь то, что было даровано мною людям. Я была как будто обесчещена.

Деметра, Богиня Плодородия, смотрела на Афродиту как на дочь, которая впервые за всё время выплёскивает на мать свои многолетние страдания. Её сердце пылало жалостью, а из полусмежённых век хлынули реки слёз. Небо под ногами, низко нависавшее над землёй, тяжко вздохнуло и низверглось обильными водопадами. Земля омылась потопами проливного дождя.

Богиня Любви тем временем продолжала:

– Потом я решилась на месть. Но для этого мне нужно было возрождение. Я поднялась с коленей и направилась искать места, где ещё тлели угольки страсти. Я присоединилась к «падшим женщинам» и стала покровительствовать им. Тем, кого называли безбожницами и кого осуждали за телесную любовь. Я вознаграждала их красотой, здоровьем и силой. Я научила их любовным премудростям: соблазнять, но не удерживать, быть верной, но непостоянной, нежной матерью и желанной любовницей. Их поддержали другие женщины, и наконец на земле случилась революция. Везде, где ступала моя нога, как цветы, распускалась свободная любовь. Сегодня почти никто больше не верит в греховное зачатие. А тех, кто ещё сопротивляется, прикрываясь христианским целомудрием, я караю сладострастными мучениями, внезапными вспышками безудержной похоти и извращёнными желаниями. Некоторые бегут прочь от мирской жизни, прячась в каменных монастырях, подальше от природных соблазнов. Но и там их настигает наваждение.

Все внимали речам Богини Любви и молчали.

Лицо Деметры высохло, она глядела на Афродиту глазами, полными материнской любви и сочувствия. Дождь под ногами утих. Уран, Бог Неба, исчерпался, и было слышно, как весёлые ручейки, пересмеиваясь, бежали вниз с макушки Олимпа. Облака рассеялись. Омытая, насытившаяся Мать-Земля сияла и благодарно смотрела на небо.

– Я взываю к вам, о великие и могущественные Боги Олимпа! Пришёл ваш час! Встаньте и взгляните вниз! Полюбуйтесь на своих созданий! Они вновь верят в свободу чувств! Если я смогла уничтожить один из заветов христианского пророка, то и вы сможете вернуть людям их первобытность, вновь сделать их такими, какими мы их сотворили! А потом мы двинемся дальше, заполнив людские сердца любовью и единением с природой, животными, стихиями и Вселенной! Но для этого им нужно лишь одно звено, которое объединит их с нами. Божественный Ихор! Пора разбудить его!

Первым решился заговорить Аполлон:

– Я согласен с тобой, сестра, и преклоняюсь перед огромной работой, которую ты проделала для спасения прекрасного чувства. Но позволь мне дополнить твою речь. Не пророка христианского, не его апостолов и учеников заслуга в том, что на самое святое посягнули иноверцы, осудив красоту и любовь, но первых иереев, которые почуяли власть над убогими и нищими. Всем было известно, что красивое тело – здоровое тело, а в здоровом теле здоровый дух. Только здоровым духом править сложней, чем больным. Поэтому нужно было ослабить его. Как можно обещать Рай после смерти, когда эллины и так жили в Раю? А потому нужно было создать Ад на Земле. Бедность и лишения. Смирение и покорность. Я, как и ты, милая Афродита, выдернул эллинов из христианской темноты, вернул им эстетическое чувство и привычку к возвышенному. Сменил грубый орга́н на лиру, переманил их из храмов в театры. Не в безропотных, но в смелых сердцах я зародил первые оды о любви. И хотя борьба ещё не окончена, и добрая часть греков искренне верует в православные заветы, называя грехопадением стремление к красоте плоти, многие из них больше не находят ответов на свои вопросы в священных писаниях. Я согласен с тобой, Афродита, мир стал меняться. Но хотя христианство и теряет свою силу, этого недостаточно. Я голосую за то, чтобы выйти из тени и показаться самым смелым эллинам!

Гермес вышел из-за дерева, где, облокотившись, молча стоял всё это время.

– Из чистейшего любопытства я также толкался среди первых христиан, босых и в лохмотьях. Обратившись в нищего, я прислушивался к проповедям самозванцев апостолов, пытаясь понять, что сподвигло чужестранцев выйти за пределы своих земель и распространять по нашим владениям учения своего пророка. Всё оказалось примитивно просто: ими двигала зависть. Пока греки и римляне возводили храмы во имя Зевса, Афины и Посейдона, открывали для себя законы Вселенной, философствовали, пили вино и ублажались с женщинами, жили себе в радость и во благо, как и их Боги, где-то на другой земле мир замер на точке отсчёта. Я летал туда и дивился, насколько жалким и тяжёлым было существование тех людей! Каким жестоким должен был быть их Бог, чтобы не только мучить свой народ, держа в нищете и невежестве, но и жестоко карать за человеческие слабости и наслаждения. Они принимали распятия своих сограждан, ожидая Мессии и манны небесной. Только Мессия не приходил, а манна не появлялась. Народ стал всё больше походить на блеющих овечек, которые без конца ищут Господа, чтобы спрятаться от безысходности в Его тени. Босые, голодные и грязные израильтяне смотрели на римских императоров в сверкающих доспехах, живущих в просторных домах из мрамора, и мечтали о том, что когда-нибудь и на их земли опустится Рай с белыми колоннами. Только столетия сменялись столетиями, Рай не наступал, а благоухающие хитоны и доспехи им только снились. И тогда у них, как у всякого завистливого соседа, живущего с сознанием того, что у другого вино слаще, а Боги благосклоннее, возникла вполне логичная мысль: уничтожить соседский Рай. А как это сделать, когда у тебя нет войска и власти, а лишь пара-тройка сумасшедших болтунов с хорошо подвешенными языками? Где взять лидера, владеющего греческим и латинским языками, для завоевания Римской империи? А вот он, воинствующий фарисей Сеул, ранее гоняющий и уничтожающий христиан, а теперь сам ряженный в лохмотья и проповедующий новые заветы! Он уже ступает на созданную Теогонами землю и вынюхивает нищих, слабых духом и верой. Ведь кто ещё пойдёт за чужеземцем, в драной одежде и с посохом? Кто восстанет против уставов Богов Олимпа? Нищеброды и тунеядцы – вот кто! Вечно стенающие и недовольные невежды, влачащие жалкое существование, ничтожные воришки, не желающие служить первозданным законам. Я, Гермес, покровитель путников, торгашей и хитрецов, с интересом наблюдал за тем, как ловко проворачивали они свои делишки. Их гнали отовсюду, распинали и бросали на съедение львам, но христиане умудрялись размножаться. И чем больше с ними боролись, тем больше их становилось. Людей поразило всеобщее полоумие, продлившееся более двухсот лет. И вот они входят в новую эру: кто в расшитых золотом рясах, кто босой, в единственном хитоне, кто с отросшим брюхом, кто худой и голодный. Все в один голос проповедовали великодушие и целомудрие, а сами не уподобились избавиться от алчности и первородных инстинктов. Мне было весело и тогда, и сейчас. Я всегда найду чем себя занять и над кем поглумиться. А посему я пока воздержусь от голосования. Алхимики, каббалисты, масоны, белое братство, шарлатаны, зарабатывающие на черной и белой магиях, любые жулики во Всемирной сети и вне её – все они под моим крылышком, и все поклоняются мне, сами того не ведая! Но если ты, прекрасная Афродита, победишь, я с удовольствием приму твою сторону и даже подсоблю этим немногочисленным беднягам, проповедующим этническую религию и взывающим к нам за помощью. Должен признаться, что я, как и многие из вас, давно и пристально за ними наблюдаю.

– Вроде бы и сказал что-то, но, как всегда, ничего путного или нового, – притворно подавив зевок, промолвила Гера. – Я не вижу ни одной причины спасать людей, а вот наказать за надругательство хотела бы. Аид, брат, кто, если не ты, будет рад пополнению в собственном царстве? Не ты ли подарил людям плутоний, лишив рассудка правителей, создавших оружие массового уничтожения?

– Не без помощи Урана, которого, да будет всем известно, привлёк к этому делу твой сын, – с удовольствием сдал Ареса Аид.

– Это было задолго до планов Афродиты, – запаниковал Бог Войны, стараясь не смотреть бывшей любовнице в глаза. – Я тогда был одержим…

– Довольно! – перебил его Зевс. – Вижу, немало дел вершилось за моей спиной. И пока я не решил, на кого больше метну сегодня молний, а кого отправлю прямиком в Тартар, предлагаю подкрепиться. Готовы ли нектар и амброзия?

В Олимпийском Пантеоне возникли Иви и Ганимед, единственные, из рук которых Боги получали пищу и священный напиток, делавшие их вечно молодыми, бессмертными и непобедимыми.

Зевс не спешил. У Бога не было необходимости спешить. Он мог бы и вовсе остановить время, сделать настоящее вечным, снять ограничения с бесконечного. Он не мог только одного: отказать прекрасной Афродите.

Глава 9.

Гнев афродиты

Сегодня лекции заканчиваются очень поздно. Никос обязательно пойдёт к старцу Серафиму для того, чтобы поговорить с ним о состоянии его родителей. Он в последнее время всё чаще уходил в себя, бесконечно повторяя молитвы, как мантры, почти скороговоркой, отвлекаясь только на время занятий. Он молился не только за здоровье отца – его здоровье было в руках врачей и Господа. Теперь парня всё больше волновала мать. Её спокойное, умиротворённое лицо не вызывало бы никаких сомнений в том, что она, как и её сыновья, пребывает в бесконечных молитвах за мужа, если бы не её взгляд. Глаза Деспины смотрели как будто сквозь людей, пространство и время. И несмотря на то, что она, как и раньше, вела хозяйство, интересовалась успехами детей в университете и возила мужа на сеансы терапии, было ощущение, что мать смотрит на происходящее сквозь невидимую пелену. Её движения, мимика, голос – всё как будто подменили. Кроме того, она стала как-то иначе изъясняться. Например, вместо «Слава Богу!» у неё вырывалось «Слава Богам!». Дома дети не обсуждали поведение матери и не делились между собой своими наблюдениями, боясь напугать друг друга. Они даже не были уверены в том, что то, что видел один, было заметно и другому. Поэтому они молчали. Только Никос больше молчать не мог. К мучительным ночным кошмарам теперь добавились ежедневные страхи за обоих родителей.

*******************

Зимнее вечернее небо стало опускаться на город, словно покрывая университетский комплекс серым плащом. Афродита вышла из здания философского факультета и направилась в сторону набережной. За спиной она отчётливо слышала шаги, следовавшие за ней от самого университета. Девушка не оборачивалась. Да в этом и не было необходимости. Божественный слух был настолько чутким, что она могла слышать даже неровное сердцебиение своего преследователя. Она стала петлять, но шаги не отставали, хотя и держали определённую дистанцию. Кто это мог быть? Никос? Ну конечно! Кто же ещё? Милый мальчик, трусишка, наконец-то осмелился пойти за предметом своей страсти! Но ему стыдно, поэтому он и крадётся, словно молодой хищник за первой добычей. Парень так старался, чтобы даже сам Господь Бог не услышал его шаги, что не замечал своего собственного прерывистого пыхтения. Он решился согрешить втихаря от самого себя, втихаря от своего Бога… Афродита предвкушала встречу и уже горела вожделением. Она нарочно свернула в неосвещённый закоулок. «Я помогу тебе, Никос, бедный, милый христианин!» Она резко обогнула угол кирпичного дома и прижалась спиной к стене. Ожидание сладко томило. Шаги быстро приближались, и на мощённой камнями дороге выросла тень в длинном пальто. Нет, это не Никос. Тот носил короткую куртку! Прежде чем девушка успела догадаться, тень уменьшилась и перед ней оказалась высокая мужская фигура. От неожиданности оба замерли в нескольких сантиметрах друг от друга. Афродита смотрела огромными кошачьими глазами в маленькие бегающие карие глазки и на дрожащую каштановую бороду. Ставрос! Он медленно стал наваливаться всем телом на хрупкую фигуру, прижимая её к стене. Его борода колола Афродите лицо, дыхание было горячим и влажным. Ладони упёрлись в стену, заблокировав любое движение жертвы. Афродита не шевелилась. Её грудь вздымалась, губы были чуть приоткрыты, щеки налились румянцем, как спелые яблоки. Аромат цветочного мёда сменился терпким виноградом, который потом превратился в запах муста и забродил во вздутых мужских венах. Адреналин, как крепкое вино, ударил в виски Ставроса, пробудив животные инстинкты. Он, не отрываясь смотрел в зелёные глаза, которые продолжали опьянять разум. Почему в них нет и тени страха? Другие девушки излучали ужас, им приходилось зажимать рот, а эта! Ставрос предпочёл бы, чтобы она трепетала в его руках, как голубка, вырывалась, боролась за свою жизнь и честь! А он… он наказал бы её за богохульство, исходившее из её красивых уст совсем недавно у него дома! Как он наказывал разукрашенных девиц в мини-юбках, качающих бёдрами перед его носом. Но в этом пронизывающем взгляде, глубоком, чистом и бездонном, стояла… любовь. Он тяжело дышал, брызгая слюной в прекрасное лицо, от которого исходили божественный свет и благовоние. Кто она? Может, она святая? Тьфу ты, прости, Господи!

Слишком затянулась пауза. «Уже не решится, – подумала Афродита. – Слабак!» Борода всё ещё дрожала и колола, бешеные глаза наконец успокоились и замерли на одной точке. Тонкие губы, спрятанные в густой растительности, были в паре сантиметрах от губ девушки. «Ну же, давай покажи свою настоящую сущность! Ты – врождённый дикий самец, обузданный сдерживаемым желанием, как пёс на цепи, ну же, сорвись!» Эти слова стрелами пронзали мозг Ставроса, врываясь из ниоткуда, дразня и ещё больше возбуждая тестостероны. Неожиданно расстояние между хищником и жертвой стало медленно увеличиваться. Локти выпрямились, и он, на какое-то время совладав с собой, произнёс:

– Кто ты? Что тебе от нас надо?

Афродита молчала, продолжая затягивать его в себя, как в преисподнюю. Ставрос тряхнул головой и снова спросил:

– Зачем ты здесь?

– Разве это не ты за мной шёл?

От звука нежного голоса Ставрос вздрогнул. Ему снова захотелось приблизиться к девушке.

Афродита продолжала:

– Или, может, это твой Бог привёл тебя ко мне?

– Не смей! – Ставрос сдвинул брови на переносице.

Внутри его шла непримиримая борьба Господа с Демоном. Демон требовал овладеть охальницей прямо здесь и сейчас, а Господь сдерживал и порицал.

– Тогда это ты зачем здесь? – Афродита перешла на манящий шёпот.

– Я не знаю… Чтобы убедиться, что ты такая же, как и все остальные…

– Те, которым ты причинял боль? Бедняжки, которых ты соблазнял, а потом топтал их нежные лепестки своим грубым ботинком? Да, я такая, как они! И не такая! Я – разная! Я – всякая! Какой ты меня видишь?

Ставрос почувствовал сладкую тошнотворность, необузданное желание и отторжение, ужас и страх, неведомые ему до сих пор. Его тело вновь стало крениться вперёд. На этот раз Афродита увернулась, и мужчина едва не стукнулся лбом о стену. Однако успел железной хваткой схватить девушку за тонкое запястье.

– Исчезни! – прохрипел он, инстинктивно стараясь не смотреть ей в глаза.

– Как? Ты же меня держишь!

Голос Афродиты звучал насмешливо. Да она играет с ним, издевается! Она его откровенно дразнит! Демон в груди Ставроса стал расти и громить всё на своём пути: страх, совесть, логику. Афродита слегка улыбнулась, вздёрнув подбородок, и в тот момент, когда он грубо впился в её губы, мощная волна ударила в самый низ его живота. Потом ещё одна. От внезапной боли спёрло дыхание. Ставрос согнулся пополам и с мольбой в глазах взглянул на свою мучительницу.

– Ты не тот,кто мне нужен, Ставрос, ты слишком слаб. И твоя вера слишком слаба. А желание завладеть женщиной ничтожно и грубо. Теперь ты никогда не сможешь преодолеть его, но и получить желаемого тебе ещё долго не удастся. До тех пор, пока стрела Эрота не пронзит твоё сердце и ты не познаешь мук настоящей любви. Я заклинаю тебя!

Ставрос упал на колени, не сводя глаз со своего прекрасного палача, вопрошая, умоляя, угрожая ей. Афродита резко развернулась и, махнув плащом, исчезла в ночи.

*******************

– Браво, сестрица! Рад возвращению карающей Афродиты!

Гермес стоял под потухшим фонарём и хлопал в ладоши.

Афродита еле заметно улыбнулась:

– С этим всё было легко.

– Ты ловко увиливаешь от разоблачения, дорогая! Да, нелегко уличить тебя в предательстве. Скорей всего, этот бедолага сойдёт с ума, и никто ему не поверит.

– К сожалению, он ещё вернее сбежит в монастырь.

– А тебе какое до него дело? Одних награждаешь, других караешь – развлекаешься, как обычно. Только вот зачем ты прицепилась к этим Венетисам, ума не приложу! Решила усложнить себе задачу?

– Придёт время, Гермес, и ты всё узнаешь.

– О, так у нас есть план?

– Умоляю, только не говори отцу! Пока. Очень скоро я сама обо всём поведаю. На совете.

– Ого! Если только ты пообещаешь, что это будет феерично! Скандально, с громом и молниями!

– Скорей всего, так и будет, хотя я предпочла бы мир войне, – вздохнула Афродита.

– Ну тогда я проглочу язык и запью его вином, чтобы случайно не проболтаться.

– Гермес!

– А что ты ещё хочешь? Чтобы я оторвал с сандалий последние крылья и отдал их тебе в качестве залога? Мне будет ох как тяжело молчать, но ради представления, которого я жду двадцать веков, готов повременить до следующего совета. Но не дольше!

– Спасибо, Гермес.

– И всё-таки мне интересно, почему бы тебе просто не воспользоваться своим поясом и не заполучить сердце бедного студента?

– Я хочу, чтобы Никос это сделал сознательно, чтобы он сполна выстрадал свой грех.

Глава 10.

Симпозиум богов

На золотом подносе в руках прекрасного юноши Ганимеда стоял наполненный до краёв сверкающим нектаром серебряный кубок. Иви, восхитительная, вечно юная Богиня, дочь Геры, держала ладью с амброзией, аромат которой охватил весь Олимпийский Пантеон, овладевая вожделенным обонянием каждого божества. Их души трепетали в предвкушении, Ихор требовательно бурлил в их жилах, мерцая золотым сиянием. Бывший смертный, по желанию Зевса ставший бессмертным, Ганимед и божественная Иви приблизились к царской чете и протянули им свои подносы. Зевс взял кубок в свои огромные ладони и, приблизив его к ноздрям, вдохнул волшебный аромат нектара. Его мощная грудь всколыхнулась, глаза прикрылись, губы чуть тронула блаженная улыбка. Потом он поднял кубок высоко над головой и громко сказал:

– Эви́ Эвáн!¹³

– Эви́ Эвáн! – вторили ему Олимпийские Боги.

Громовержец сделал большой глоток. Его лицо просияло, перерезавшие в разных направлениях глубокие морщины разгладились и исчезли. Затем он передал свой кубок жене.

Гера приняла серебряную чашу и, протянув её к небу, сказала:

– Ис Пистис!¹⁴

Блики розоватой жидкости заиграли на лице царицы. Никогда она не была более прекрасной, как после первого глотка нектара. Её кожа, всегда отливающая бронзой, приняла персиковый оттенок, в глазах появился алмазный блеск, и без того статная фигура выпрямилась. Грудь налилась и приподнялась, подчеркнув царское превосходство своей обладательницы. Все смотрели на Геру с нескрываемым восхищением. Ихор в их венах бунтовал и кипел, требуя непременного подкрепления. Вернув кубок на поднос, Зевс и Гера зачерпнули по пригоршне кристальных плодов амброзии из ладьи, которую держала Иви.

Тем временем Ганимед снова наполнил нектаром кубок и подошёл к Посейдону:

– Аиду предам свою чашу, так редко на холм восходящему, радуя нас в поднебесье. О брат, угощайся!

Он действительно исключительно редко бывал на симпозиумах своих сородичей, предпочитая вкушать подземные дары их Матери-Земли вместе с женой Персефоной в Царстве Мёртвых.

Движения Аида были не столь пафосны. Он не любил торжественности, и приём пищи для него был обременительной необходимостью.

– Ис Эониотитас!¹⁵

По длинным черным усам и бороде Аида заструились сверкающие ручейки. Он опустошил чашу и вернул её на поднос. От амброзии он отказался.

Посейдон поднялся во весь рост и стряхнул с себя остатки водорослей, с которых посыпались и в панике разбежались крабы, стуча клешнями по граниту. Он протянул свои огромные ладони к только что вновь наполненному кубку со свежим нектаром. Капли на его спутанных волосах и бороде высохли, цветочные благовония амброзии полностью перебили запах моря. В отличие от брата Аида, симпозиум был его любимой частью совета. По большому счету он только за этим и поднимался на Олимп.

– Ис Аперандосини!¹⁶

За Посейдоном последовали Гестия и Деметра, а когда покончили со старшим поколением, пришла очередь детей. Первой по старшинству и значимости была Афина, воинственная Богиня Мудрости и Справедливости. Она подняла свой кубок и произнесла:

– Истин Дикэон!¹⁷

Метаморфозы, происходившие с Богами после каждого глотка живительного напитка и с каждой съеденной ягодой амброзии, были впечатляющими. Их умы прояснялись, тела выпрямлялись, глаза и сердца добрели. Вены благодарно пульсировали, голубые прожилки излучали волшебное золотое сияние. Нектар и амброзия были даны Богам их матерью Геей как дар бессмертия и молодости. Ихор, образовавшийся в крови, обновлял первозданные клетки и придавал силы. Смертным запрещено было вкушать пищу и напиток Богов под страхом смерти, но великодушный Зевс однажды отсыпал из своего Рога Изобилия немного бессмертного вещества и поделил его между греками, поместив глубоко в хромосомы как зерно для выращивания высшего организма. В результате смешения народов божественный геном Ихор передавался из поколения в поколение, выходя далеко за границы великой Эллады, даря всему миру силу, мужество, таланты, мудрость и долголетие. Но за неблагодарность и предательство людей, отрёкшихся от своих Богов, Зевс усыпил божественный ген, и в людях стали развиваться лень, уязвимость и слабость духа. Им всё больше необходимы были дополнительные вещи для решения даже самых примитивных задач. Божественность человеческой природы уснула. Ниточка между людьми и Богами была оборвана навеки.

Гермес налетел на Ганимеда и схватил кубок, едва тот успел его наполнить:

– Ис урос анемос!¹⁸

Облетев Иви со всех сторон так, что у неё чуть не закружилась голова, он появился с неожиданной стороны и набрал добротную горсть прозрачных ягод. Арес и Гефест оказались у золотого подноса одновременно и схватились за полную чашу нектара. Ноздри Гефеста стали раздуваться, а в глазах Ареса мерцал дразнящий огонёк, как бы говоря: «Ну что, хромоногий, может, померимся силой?» Бог Войны и Бог Огня, два брата, рожденные одной матерью, неспособные когда-то поделить любовь женщины, вцепились в кубок, не желая и на этот раз уступать. Кузнец Гефест обладал недюжинной силой, и серебро стало раскаляться в его пальцах. Арес, обычно переоценивающий свои возможности, одержимый непреодолимым желанием воевать даже по мелочам, вдруг отступил. «Не сегодня, – подумал он. – Мои силы ещё понадобятся».

Гефест сделал рывок и поднял кубок:

– Ис Пир!¹⁹

Он стал жадно пить, обжигая губы раскалённым железом. Потом зачерпнул амброзию и принялся разжёвывать сладкие ягоды. Следующая чаша перешла к Аресу.

– Ис полемон!²⁰

– Ис или!²¹ – произнесла Артемида и пригубила нектар.

– Ис фос!²² – поднял свой кубок Аполлон.

– Ис Эрос!²³ – воскликнула Афродита.

Огромная, вновь наполненная нектаром амфора и ладья со сверкающими на солнце кристаллами амброзии были водружены на высокий мраморный пьедестал.

Двенадцать сущностей, при которых когда-то основы мира были непоколебимы, а теперь трещали по швам, расслабились и подобрели. Им всё ещё трудно было забыть предательство людей. Чего им не хватало? Боги помогали грекам и римлянам строить великие цивилизации, делать математические и медицинские открытия, побеждать в войнах, наслаждаться философскими размышлениями, радоваться каждому прожитому дню…

По закону Олимпа за трапезой не обсуждались серьёзные темы. Во время приёма пищи мысли Богов должны были быть спокойными и приятными. Но сегодня, как ни старались, они не могли прогнать ощущение грядущих перемен. Амброзия вставала в горле, нектар не давал привычного наслаждения. Каждый думал о своём, все чего-то желали и того же опасались.

А Зевс всё медлил.

Он никогда не спешил…

Глава 11.

Олимп

А на земле вовсю разыгрался март. Занятия в университете закончились, и студенты вывалили на улицы, не желая ни в какую возвращаться домой. Подставив свои лица ласковому мартовскому солнышку, они заняли столики под открытым небом и все скамейки на набережной. Неподвижное море было словно олово, а маленькие рыбацкие лодки казались разноцветными бабочками, опустившимися на воду.

Кейси сняла с шеи шарф, раскрыв неглубокое декольте джемпера тонкой вязки, тёплым лучам солнца и прикрыла глаза. Лукас косился сквозь стёкла солнцезащитных очков на вздымающуюся женскую грудь цвета кофе с молоком, вдыхая аромат её кожи. Никос смотрел на воду и думал о том, как всё-таки прекрасен и совершенен этот мир. В каждом отблеске воды, в проплывающем пушистом облаке, в смелом голубе, клюющем рассыпанные семечки впритык с его ногой, в зелёной, слишком рано пробившейся траве он видел труды Господа. Какая прекрасная и блаженная его страна! Вот ради чего стоит жить – во благо каждого эллина, молясь о спасении и прощении грешников, благодаря Всевышнего за счастье быть рождённым на этой благословенной земле.

На горизонте отчётливо виднелся Олимп с ещё заснеженной вершиной. Не так часто небо баловало взоры жителей Салоников и гостей города таким чистым, рельефным видом мифической горы во всей её красоте. В жаркие дни горизонт превращался в дрожащую дымку со слабо пробивающимися миражами кривых голубых линий. Никос смотрел на заснеженную вершину, упирающуюся в небо, пока глаза не стали слезиться. Вдруг от скалы отделился женский силуэт и поплыл прямо на него, скользя по воде. Плавные изгибы грациозного тела покачивались и дразнили воображение, колыхаясь на ветру. Никос быстро заморгал и вскочил со скамьи: «Что за черт?!» Никогда из его уст не выскакивало подобных слов! Еле сдерживаясь, он снял очки и стал яростно тереть запотевшие стекла рукавом свитера. Быстрым движением водрузив их на нос, Никос снова посмотрел на горизонт. Горный массив возвышался над морем, словно показывая своё превосходство над водной стихией. Ещё минуту вглядываясь в очертания скал и ничего не разглядев, он немного успокоился и вернулся на скамейку. Рядом чувствовалось какое-то шевеление, и Никос повернулся туда, где ещё недавно нежилась на солнце его сестра, рядом с которой сидел его взволнованный друг. Картина неожиданно, но предсказуемо поменялась. Парочка страстно целовалась, не обращая внимания ни на прохожих, ни на Никоса, резко покрасневшего до кончиков ушей. Он тут же отвернулся в сторону Олимпа и старался не дышать, чтобы не смущать влюблённых. Они даже не думали смущаться, причмокивали и шуршали куртками, не жалея соседа, сидящего в полуметре от них. То ли ощущение чрезмерной близости влюблённых на одной с ним скамейке, то ли цветущий рядом миндаль своим сладким благоуханием возбудил обоняние парня, заставив тело медленно расслабляться. Никос прикрыл глаза. Дыхание стало замедляться, мышцы потеряли всякую весомость, сердце испытывало абсолютное блаженство. Как будто мягкое крыло подхватило его и вознесло на седьмое небо. Запах миндаля плавно перешёл в медовый, по телу Никоса разлилось знакомое тепло… Может, это и есть Рай? Из-за смеженных век и полуприкрытых губ изливалась безмятежная и абсолютно счастливая улыбка. Никос ненавидел и горячо любил эти редкие минуты внезапных вспышек наслаждения, хотя никак не мог разобрать, душевные они были или всё-таки плотские. Только вот когда они проходили и сознание прояснялось, он ощущал дикие угрызения совести и глубокий стыд.

– Эй, друг, ты живой?

Никос широко раскрыл глаза. За плечо его тряс Лукас, довольно улыбаясь блестящими, как после съеденной пахлавы, губами.

– Такой день, а ты спишь! Вообще ничего вокруг себя не замечаешь?

Никос заглянул другу через плечо. Кейси стояла в сторонке и говорила с кем-то по телефону, временами хихикая и бросая кокетливые взгляды на Лукаса.

– Я всё заметил и очень рад за тебя. Видишь, она не кусается, – попытался казаться непринуждённым Никос.

– Я тоже хотел бы за тебя порадоваться. Нет, ну правда, дружище, ты даже не представляешь, от чего отказываешься! Вот послушай, что нам сегодня на уроке православного учения сказал пастырь: «Чем больше демонов внутри нас, тем больше ангелов мы можем сотворить. Ибо ангелами называются раскаявшиеся демоны». О как! А вот ещё: «Раскаявшемуся грешнику Господь возрадуется больше, чем всю жизнь пребывавшему в целомудрии». Так что согрешить разок не так уж грешно. Извини за каламбур, друг. Но я же вижу, как ты реагируешь на Афродиту.

– Лука, о чём ты говоришь?! Я не собираюсь даже помышлять ни о чём подобном!

Никос стал задыхаться, ему захотелось убежать. Слова Лукаса, запахи весны, женский силуэт на горизонте… Казалось, весь мир объединился против него. Щёки пылали, март уже не казался приятным, а принимал выражение скалившегося дьявола. Прекрасного, но всё же дьявола.

Вернулась Кейси и сразу впилась в лицо брату:

– Нико? Тебе нехорошо? Ты весь горишь!

Она приложила ладонь к его лбу, покрывшемуся испариной.

– Всё в порядке. Я, пожалуй, пойду домой. А вы отдыхайте… если хотите…

– Я тебя одного не пущу в таком состоянии. Пойдём, я тебе горного чаю заварю, нам на днях соседка дала, сказала, что сама его у подножия Олимпа насобирала. Он животворящий, говорит. Давай вставай, вон автобус подходит.

Никос послушно встал и пошёл за сестрой. Кейси взяла под руку брата с одной стороны, а Лукаса – с другой и потянула их к остановке.

«Вот прицепился же этот Олимп!» – думал Никос, прижатый вплотную к стеклу двери автобуса. Заснеженная гора плыла вместе с ними, пока грохочущий автобус не свернул с набережной в спальный район города. Кейси и Никос сошли на своей остановке, а Лукас продолжил путь домой, ещё долго и счастливо улыбаясь.

– Ты считаешь меня глупой? – спросила Касьяни брата по дороге.

– Почему же? Лукас – прекрасный парень.

– И что на меня нашло? Я его с детства знаю, он мне как брат!

– Но не брат ведь. И потом, он давно уже на тебя совсем не по-братски смотрит.

– Всё равно, мне кажется, это глупо. Других парней, что ли, нет? Всё, завтра объяснюсь.

– Кейси! Так нельзя!

– Почему? Если мы зайдём дальше, будет только хуже. Пока не поздно, надо прекратить это детство. А знаешь, о ком я думала, пока целовалась? О братьях Афродиты. Без сомнения, они так же красивы, как и она.

– Прекрати! Побойся Бога!

– А ты вернись в реальность, Нико, ну прямо как в Средневековье, ей-богу! Вот если бы ты встречался с Афродитой, а я – с одним из её братьев…

Никос остановился и крепко сжал кулаки. Его глаза сверкали негодованием, губы собрались в упругую ниточку.

– Ладно, ладно, успокойся, дурачок, не брошу я твоего Лукаса! Но о верности не может быть и речи, ясно? Я ещё молодая, и на меня заглядывается немало парней.

– Это большой грех, Кейси!

Они дошли до квартиры и замолчали, как по команде. Кейси открыла дверь своим ключом, и брат с сестрой вошли. Из зала доносился незнакомый женский голос, иногда прерываемый голосом их матери.

– Если бы она дожила до наших дней, – слышался незнакомый голос, – сколько бы знаний мы от неё получили!

– Бабушка тщательно скрывала свою веру, но были вещи, которые невозможно было утаить.

Кейси прижала указательный палец к губам и прислушалась. Брат и сестра замерли, обратившись в слух.

– Таких людей, как кирия Дафна, будь они христианами, возвели бы в лики святых! Какой длинный путь они проделали более чем за два тысячелетия, чтобы сохранить и передать нам древние тайны! Расскажи мне ещё о твоей бабушке.

– Конечно, Деметра, конечно же расскажу.

Никос не выдержал и шепнул на ухо Кейси:

– То, что мы делаем, некрасиво!

– Тс! – Кейси строго посмотрела на брата и сжала его запястье.

– Только пусть это пока останется в тайне от моей семьи, они ещё не готовы.

– Клянусь Зевсом! – сказала Деметра.

У Никоса округлились глаза, и он, силой выдернув руку, направился в зал.

– О сынок, ты уже вернулся? А я и не слышала, как хлопнула дверь. – Деспина поспешно встала с кресла и посмотрела на гостью. – Дети, познакомьтесь, это Деметра. Наши бабушки при жизни были лучшими подругами, а мы жили по соседству и часто вместе играли в детстве.

Голос матери был странным, чувствовалось, что она была напряжена и избегала смотреть Никосу в лицо.

Кейси протянула руку для приветствия:

– Очень приятно, кирия Деметра, я – Кейси.

– Касьяни, значит. Очень красивое и редкое имя. Мне тоже очень приятно с тобой познакомиться.

Никос не протянул руки и представился издалека. Что-то в этой женщине его отталкивало.

– Я пойду поем, – сказал он и удалился на кухню.

Кейси решила остаться с женщинами и присела на диван. На журнальном столике стоял поднос с пустым кофейником, двумя стаканами воды и блюдцем с печеньем. А в центре стола маленькая фигурка Бога Зевса Олимпийского, сидящего на троне.

Девушка взяла статуэтку в руки и с любопытством принялась рассматривать её:

– Очень красивый, не такой, как продают туристам в сувенирных лавках. Похоже, вы приобрели её музее.

– Так и есть, ты очень наблюдательна. Нравится?

Работа мастера поражала своей детальностью: каждый завиток на волосах и густой бороде, казалось, был взлохмачен ветром, властные, но в то же время мягкие черты лица, с тонкой морщинкой вдоль широкого лба, отражали добрый отцовский взгляд. С мощной обнажённой груди свободно ниспадал хитон. В одной руке Бог Олимпа держал посох в виде молнии, а в другой – маленькую статуэтку Богини Ники. На ступнях, обутых в сандалии, были чётко очерчены крохотные ногти.

– Эта статуя, кажется, стояла в Древней Олимпии и была больше пятнадцати метров высотой… – сказала Кейси задумчиво.

– Всё верно, по некоторым данным, она достигала семнадцати метров. Для её изваяния было использовано двести килограммов чистого золота, а сама скульптура была изваяна из мрамора и слоновой кости. Это третье чудо света, созданное четыреста лет до нашей эры, и никто до сих пор не смог, да и, наверно, не сможет повторить подобное даже при помощи современных технологий.

– Просто невероятно, что всё это сотворено человеческими руками! – не отводя взгляда от статуэтки, сказала Кейси.

– Или с Божьей помощью, – уточнила Деметра.

– Вы имели в виду…

– Статуя Зевса оказалась настолько величественной, что, когда скульптор Фидий создал её, он спросил у своего творения: «Доволен ли ты, Зевс?», и грянул гром, а чёрный мраморный пол у ног Бога треснул. Громовержец оказался доволен. А как же иначе, если он сам лично помогал взгромождать тяжелейшие фрагменты. Без сомнения, это была совместная работа людей и Богов. И не только она одна.

– Это говорит о тщеславии древних греков, – послышался голос Никоса из проёма двери, – люди были так же амбициозны и алчны, как и их боги. О существовании души они и не подозревали до того, как апостол Пётр не открыл им глаза на истину.

– А что такое истина, Нико? – спросила Деметра. – И разве она не имеет тенденцию меняться в зависимости от нашей веры?

– Истина одна, и она – в Священном Писании, – уверенно заявил Никос.

– А кем были написаны эти писания?

– Учениками Иисуса Христа.

– Значит, людьми.

– Людьми, но ведо́мыми рукой Господа.

– Вполне вероятно. Как и то, что до Христа люди были ведо́мы древними Богами. И сто, и пятьсот лет до нашей эры, в эпоху Агамемнона, и ещё позже, в золотой период рассвета древней цивилизации. Кто, по-твоему, открывал истины философам, математикам, врачам, астрологам? Они были ведо́мы Богами Олимпа, стало быть, Зевс открывал им истины. «Космогония»²⁴ Гесиода тогда изучалась так же, как сегодня Ветхий Завет.

– Их нельзя сравнивать!

Никос повысил голос и сам себя испугался. Да что с ним такое? Ему снова хочется бежать. И зачем он вообще встрял в этот разговор? И почему в последнее время ему всё время приходится защищать православие и отстаивать очевидное?

– Я вижу, насколько ты предан своей вере, Нико, в наше время это большая редкость, – спокойно продолжала Деметра. – Но поверь мне, ты слишком молод, чтобы довольствоваться прописными истинами. Если не искать смысла жизни, успокаивая молитвами, словно мантрами, мысли, тогда для чего вообще существовать?

Теперь Никосу ужасно захотелось выгнать её из дому. Он искал поддержки от матери и сестры, но не находил их. Обе внимательно слушали эту странную женщину и кивали в знак согласия. Никос чувствовал, что между ним и его самыми близкими людьми образовывается пропасть. «Иисус отрёкся от своих родителей», – подумал он. На память пришли строки из Священного Писания, которые он знал наизусть: «Кто матерь Моя, и кто братья Мои?» (Мф. 12:47–49). Так говорил Христос. «Предаст же брат брата на смерть и отец сына; и восстанут дети на родителей и умертвят их» (Мк. 13:12; Лк. 21:16). Сердце больно сжалось. Никос был сбит с толку и совершенно не понимал, что дальше делать. Парню казалось, что его семья в опасности, а он не в состоянии помочь ни родным, ни даже себе самому. Он не мог и больше не хотел продолжать разговор и со словами: «Мне нужно заниматься, рад был познакомиться» – удалился в свою комнату. В святую обитель, пропитавшуюся благовонием масел из тлевшего ладана, который дрожал, отражаясь в стекле святого образа. Никос сложил руки в замок и принялся читать «Отче наш».

*******************

– Мне кажется, он готов, сестра. Дай мне задуть хотя бы его свечу!

– Терпение, Арес, не видишь, он и так весь дрожит, как лавровый лист на ветру!

– Я вижу, что и ты вся дрожишь, милая Афродита, только, похоже, не от страха. Ты трепещешь от желания им овладеть, я это чувствую.

– Скоро, очень скоро Никос будет трепетать в моих руках. Мысли о земных наслаждениях станут ему намного слаще, чем мечты о небесной благодати. Только он пока ещё не готов.

– До совета есть время, но ты должна быть точно уверена в своём выборе. Если отец не поверит в то, что этот парень – именно тот, кто нам нужен, мы просидим так без дела ещё тысячу лет!

– Это он, я уверена. Никос силён, но упрям и не чувствует, как в его крови пульсирует Ихор. Очень слабо, как огонёк в его ладанке, но всё же я видела его. И я смогу разжечь его ещё сильней. Так, чтобы не только Зевс увидел это божественное пламя, но и Посейдон в морских глубинах и даже Аид в своём подземном чистилище!

– Я верю тебе, моя Афродита.

– Спасибо, милый Арес.

Глава 12.

Назад в древность

Кейси долго не могла уснуть. После ухода странной гостьи она поспешила к ноутбуку, чтобы проверить некоторые свои догадки. Уже давно ни для кого не было секретом, что в Греции существует некое новое движение, называющееся «этническая вера». Его сторонники открыто исповедовали язычество, проводили обряды и разного вида ритуалы. Общество в своём большинстве реагировало на них однозначно – с иронией. Церковь осуждала и требовала от государства наложить на них запрет. Государство не только не запретило, но и категорично высказалось по поводу свободы вероисповедания в современном мире, а тем более в Греции. Таким образом, этническое движение сохранилось, правда, сами верующие в древних Богов старались не афишировать свою позицию. Кейси вспомнила, как она однажды совершенно случайно попала на праздник, устроенный неоязычниками в честь Бога Прометея. В летние каникулы она гостила целую неделю у подруги в городе Литохоро, недалеко от горы Олимп. Девочкам было по шестнадцать лет, и сказать, что их слегка шокировало шествие людей в хламидах и сандалиях, с зажжёнными факелами, двигавшееся по улицам города, значит, ничего не сказать. Из чистого любопытства они с другими зеваками двинулись за процессией, которая завершалась у самого подножия мифической горы. Случайные свидетели с интересом наблюдали за странным ритуалом, больше походившим на театральную постановку, нежели на священнодействие. К жертвенному алтарю, сооружённому тут же из камней и веток, по одному подходили члены этнического сообщества и громко взывали к Зевсу и другим Олимпийским Богам. Кейси стояла с подругами среди других зевак и, не стесняясь, хихикала, комично подражая язычникам. В тот вечер они с подругой остались ещё немного на представлении в амфитеатре под открытым небом, а потом ушли на пляж, где планировали ночное купание. Но не только это отложилось в памяти у девушки. В тот вечер она впервые влюбилась, после чего её жизнь сильно изменилась…

«Двенадцатибожники», «неоязычники», «древние эллинисты», «гетерохронисты», «додекатеисты», «многобожники», «политеисты» – как только ни называли их в электронных газетах, на энциклопедических платформах и в многочисленных блогах. Кейси открывала страницу за страницей в Интернете, пытаясь понять масштабы и серьёзность политеистической веры, и не могла поверить в то, что в это вообще в наше время возможно. «Движение этнической религии возникло в 1990-х годах, исчерпав все возможности добиться свободы древнейшего вероисповедания, пережив войну со стороны православной церкви, с неподобающими характеристиками в их сторону, вплоть до „сатанистов“. И хотя члены братства наконец получили от государства официальное разрешение проводить свои священнодействия, для всех их вера всё ещё покрыта завесой тайны. На сегодняшний день никто не может точно сказать, сколько политеистических сообществ существует в Греции…»; «На ежегодный праздник в честь Прометея каждый год слетаются эллины со всех уголков света, чтобы провести древнейший обряд у подножия Олимпа…»; «Одно из самых решительных „нет“ двенадцатибожники обращают к монахам, называя их лентяями, пренебрёгшими обществом, бессмысленно высасывающими государственные ресурсы, а также продажными душами. По их мнению, нормальный человек не может отрицать мирское, и даже буддисты не сидят на горе, а передают свои учения и несут „свет простым смертным“. Они говорят „нет“ любой форме вмешательства в то, что дала нам природа…»

Экран засасывал Кейси всё глубже, глаза бегали по строчкам, а мир, в котором она жила до этого, безнадёжно рушился, превращая остатки христианства в ошмётки. Как? Как такое возможно в самой православной в мире стране? Несомненно, среди греков были верующие в большей или меньшей степени и даже такие, которые позиционировали себя нерелигиозными, хотя и верующими в Бога как в единственного создателя. Но чтобы язычники? Это же смешно! Или нет?.. Кейси продолжала открывать страницу за страницей.

«В отличие от христианства, здесь каждый волен верить в того Бога, которого сам выберет, или во всех сразу, от гомеровской концепции Аида до реинкарнации. Здесь нет священной книги, никаких строгих моральных кодексов, никакого различия между добром и злом и никакого наказания после смерти. Боги действуют непрестанно, они никуда не исчезают и не объединяются в одном лице. Они не перестают существовать, и они непобедимы. Нам не нужен священник для поклонения Богам, любой может выполнять обязанности жреца или жрицы, в отличие от христианских духовников, которые претендуют на то, чтобы представляться посредниками или проводниками Бога перед людьми. Кроме того, священнодействие может проводить как мужчина, так и женщина, поскольку Олимпийский Пантеон в равной степени состоит из Богов и Богинь…»

Часы показывали полночь, в животе у Кейси заурчало, и она прошла на кухню. Там сидела мать и что-то внимательно изучала на планшете. Услышав шаги дочери, она поспешно свернула текущую страницу:

– Ещё не спишь, милая?

– Нет. Вижу, ты тоже.

Кейси встала перед открытым холодильником, раздумывая, что бы такого взять, чтобы можно было унести с собой в спальню.

– Хочешь, я сделаю тебе тост? – предложила Деспина.

– Хочу. Спасибо, мам.

Девушка проследила за движениями рук матери и заметила в них лёгкую дрожь.

– Как папа?

– Пока держится. Мирт ему немного облегчает боль.

– Мирт? Какой ещё мирт? – удивилась Кейси.

Деспина замерла на пару секунд, потом исправилась:

– Это я так называю его лекарство, уж очень сложное у него название.

– Ясно. Мам, а твоя бабушка Дафна была язычницей?

Деспина выронила нож, которым намазывала масло:

– Не говори глупостей, Касьяни.

– Может, хватит притворяться? Мы с Никосом всё слышали!

– С Никосом? Он тоже слышал?

– Да. Молится сейчас, наверное, за спасение твоей грешной души.

– Не надо иронизировать, дочка, прошу.

– Ладно. Так что там моя прабабушка?

– Ничего. Она никогда не говорила, что была язычницей. Всё это выдумки её подруги.

– Которая была бабушкой кирии Димитры?

– Именно. И, пожалуйста, не говори ничего об этом отцу, хорошо?

– Нет проблем. А с тобой об этом говорить можно?

– Можно, милая, но не уверена, нужно ли, – вздохнула Деспина.

Кейси решила не продолжать этот разговор. Пока. Она налила в стакан сок, взяла тарелку с горячим тостом, от которого исходил приятный запах расплавленного сыра, и ушла в свою комнату. Перед экраном ноутбука стоял Никос, прижав пальцы к губам.

– Мы пропали! – воскликнул он.

– Не говори глупостей! – резко оборвала брата Кейси.

– Ты не понимаешь, Кейси, кажется, миру уже нужен новый Христос!

– Господи, Нико, прекрати сейчас же! Ну что у нас за сумасшедший дом? Неужели нельзя спокойно жить без всяких страхов и предрассудков?

– Как можно жить без веры?

– А как можно так слепо верить?

Близнецы стояли друг напротив друга, одинаково высоко подняв брови, выпятив подбородки и сжав кулаки. Две идентичности внезапно превратились в двух антиподов.

– Умоляю, Кейси, закрой эти страницы и не читай больше про этих безбожников!

– А то что? Бог накажет? Или ты сожжёшь меня на костре?

– Кейси!

– Нико! – Кейси резко выдохнула. – Всё, иди к себе!

Никос постоял ещё минуту, потом тихо сказал:

– Я буду молиться за тебя, – и вышел из комнаты.

А Кейси снова вернулась к экрану.

«Нас обвиняют в жертвоприношениях, но сколько ягнят режут на Пасху и индеек – на Рождество для христианских пиров!..»; «Монотеизм изжил себя, пора вернуться к истокам, к своим истинным прародителям!..»

Кейси захлопнула крышку ноутбука и задумалась. Если во времена Византийской империи принуждали сменить свою веру под страхом быть сожжённым на костре, значит, это кому-то было нужно? Тогда кому сегодня понадобилось раскручивать колесо истории вспять, возвращаясь к древним истокам? А главное, зачем? В чём вообще смысл поклонения? Кейси никогда не сомневалась в существовании Господа. Знала наизусть огромное количество молитв и священнописаний из Нового и Ветхого Заветов. Зажгла за свою жизнь тысячи свечей и отстояла сотни молебнов. Так её воспитывали, так она росла. В школе предмет «религия» изучался параллельно с греческой мифологией, с которой, по мнению самих греков, начиналась их история. Но никому и в голову не приходило пересекать эти две параллели или воспринимать их как одно продолжение другого. Кейси решила начать сначала. Итак, Троянская война была? Была. Боги в ней участвовали? Безусловно, ведь всё и началось с яблока раздора, которое Богиня Афродита дала Парису, пообещав ему любовь самой прекрасной в мире женщины, Елены, жены императора соседнего государства, Менелая. Полубог Ахилл участвовал в войне? А как иначе? Его «ахиллесова пята» по сей день официально обозначается в медицине. А долгое возвращение Одиссея домой после гнева Посейдона? А подвиги Геракла? Где заканчивается история и начинается литература? Почему никто не считал нужным проводить грани между реальными событиями и мифом, оставляя за учениками право самим решать, чему верить, а что принимать за выдумки? Всё просто. На протяжении десяти лет у них всегда был предмет «православная религия», который чётко давал ученикам понимание об истине и вере в одного, единого Бога.

В память девушки вдруг ворвались воспоминания. Им с Никосом по семь лет, а Ставросу – тринадцать, и у него уже пробивались редкие усики и бородка. Он нарочно их не сбривал, чтобы показать, что стал мужчиной. Марии было двадцать два года, она была девушкой в теле, а ростом даже выше матери. Родители впервые повезли их не в монастыри и не в храмы, а в древний город Филиппы. Будучи ребёнком, Кейси ещё не понимала смысла словосочетаний «до нашей эры» и «до рождения Христа», но древний, разрушенный временем город произвёл на неё яркое впечатление. Сначала они с Никосом бегали вверх-вниз по огромному амфитеатру, а потом отец раскрыл им совершенно невероятный закон физики: если Кейси стояла внизу на арене и негромко пела песенку, а Никос отдалялся от неё, поднимаясь по скамьям амфитеатра, то её голос не становился тише, а продолжал звучать так, как если бы брат и не уходил вовсе, а стоял с ней рядом. Но когда Никос сверху что-то говорил, ему приходилось кричать, и всё равно его было едва слышно.

– Но кто сказал об этом древним грекам? – задала свой первый осмысленный вопрос Касьяни.

– В те времена в Греции свершалось много великих открытий, никто не может объяснить, каким образом люди об этом догадывались. Возможно, Бог освещал умы избранных, – объяснил отец.

– А Бог тогда был?

– Бог был всегда, дочка.

Потом Кейси побежала в глубь древнего города. Когда она оказалась в центре лабиринта, который очерчивал невысоким бордюром план всего города, то поразилась двумя, единственно оставшимися стоять каменными колоннами. Они гордо возвышались над землёй, устремляясь в небо, и тянулись к солнцу. Кейси тогда представила, что это башни, построенные гигантами и для гигантов. Её будто подхватило и унесло далеко в прошлое. Низкие каменные бордюры стали превращаться в стены, она даже услышала цоканье копыт.

– Дети, подойдите поближе! – послышался голос матери, вернув Кейси в реальность.

Как оказалось, не для знакомства с древней цивилизацией их сюда привезли.

– Это место священно, отсюда берёт своё начало христианство. Именно здесь, на берегу Эгейского моря, высадился апостол Павел со своими учениками. Они держали путь в Европу, чтобы донести до людей Слово Божие и рассказать о Сыне Его Иисусе Христе, о Его распятии и воскрешении. В трущобах этого города была образована первая в Греции христианская община, и здесь же впервые было произведено крещение женщины по имени Лидия. Она создала свой храм у себя дома и продолжила дело апостола Павла. В её честь построена вон та часовенка имени святой Лидии. Позже мы сходим туда, зажжём свечи и поклонимся святой иконе. – Деспина прервалась и указала на едва заметную в сухих зарослях очень низкую пещеру. – Здесь христиане прятались от римских солдат, которые преследовали их на протяжении трёхсот лет. А потом Римская империя раскололась, и от неё отделилась Византия. Тогда же император Византийской империи Константин впервые провозгласил христианство свободной религией.

– Я бы тоже просидел в подземелье всю жизнь во имя Господа и Иисуса Христа, – сказал семилетний Никос, пытаясь залезть в пещеру.

– А я была бы Лидия, – подхватила Кейси, – давай крести меня!

Никос, воодушевлённый идеей, выбрался наружу и сложил две палки крестом. Но только он поднял их кверху и приготовился «крестить» сестру, как получил подзатыльник от Ставроса:

– Замолчите, несчастные! Вы думаете, святые не видят и не слышат ваших насмешек? Или, может быть, вы рассчитываете на их милость?

Никос отбросил палки и, поморщившись от боли, стал тереть затылок. Кейси быстро спряталась за юбку матери.

Мария стояла перед огромным пьедесталом и сосредоточенно читала описание к археологическим черно-белым снимкам под стеклом. Отец увлечённо фотографировал, незаметно переходя от христианских трущоб к античным древностям.

Кейси расхотелось «креститься», и она вернулась на руины. Расставив руки в стороны, она снова принялась ходить по каменным бордюрам, приговаривая: «Здесь у нас будет школа, а здесь – супермаркет…», возрождая древний город в своих фантазиях.

Никогда больше семья Кейси не посещала античные храмы и древние руины, аргументируя это тем, что все они годятся для привлечения туристов, не более того. Но поездка в Филиппы Кейси отложилась в памяти больше, чем все христианские храмы и монастыри, вместе взятые.

Глава 13.

Кто они?

Весь следующий день Кейси не могла сосредоточиться на занятиях. В голове вертелась целая куча вопросов, которая увеличивалась в математической прогрессии по мере того, как на них находились ответы во всемирной сети. Сайты, блоги, статьи, обсуждения, споры… Казалось, они рождались друг за другом, словно головы Лернейской Гидры. В перерывах, уткнувшись в экран планшета, Кейси изучала исследования о роли Богов в жизни древних греков и то, как менялось мировоззрение эллинов с появлением христианства. Статей оказалось огромное количество – от религиозных до исторических, от развлекательных до научных. Они касались самых разных вопросов. Кому верить относительно зарождения мира – Гесиоду или Моисею? Теории Дарвина или теории Большого взрыва? С чего всё началось и куда мы идём? Христиане пишут, что мы приближаемся к Господу, а политеисты – что отдаляемся от Богов. Одни твердят о том, что близится Судный день, а другие уверены, что вернётся Хаос. «А зачем вообще нужен какой-то конец? – размышляла Кейси. – Если человечество было создано, значит, кому-то это было нужно…» Она подняла красные глаза к небу и задала ему самый неожиданный для себя вопрос: «Что происходит с Богами, если перестать в них верить?»

Афродита весь день наблюдала за тем, как в душе её подруги робко, кирпичик за кирпичиком, возводился новый священный храм. Она не могла сдержать золотистого свечения, исходящего от её божественного тела, на которое тут же откликалась природа, заливая город потоками солнечных лучей. Вокруг ног девушек пробивали асфальт первые одуванчики, голуби курлыкали на своём языке и деловито расхаживали между жёлтых головок нежных цветков, не задевая ни одного стебелька.

– Афро, – оторвав взгляд слезившихся глаз от неба, обратилась Кейси к подруге, – ты когда-нибудь слышала про этническую религию?

– Как же? Я сегодня весь день читаю о ней у тебя за плечом.

– И что ты об этом думаешь? Это секта? Или у её приверженцев есть будущее?

– У чего угодно может быть будущее. Христианство тоже вначале казалось сектантством. Вопрос в том, что выгодно её лидерам.

Кейси задумалась.

– Знаешь, родители нас воспитывали в строгих православных традициях. В школе меня дразнили монашкой из-за скромной одежды, между прочим, при неплохом достатке нашей семьи. Землистых цветов юбки ниже коленей, широкие брюки, закрытые кофты на мелких пуговицах. Мои волосы всегда были гладко зачёсаны, на лице вместо косметики – огромные очки с толстыми линзами. Ничего, что привлекало бы ко мне внимание, ничего, что бы отвлекало от мыслей о Боге. Никосу было не так тяжело, он сам по себе робкий и просто не обращал на одноклассников внимания, а они, соответственно, на него. Но я страдала. Однажды, когда я отдыхала летом у подруги в Литохоро, я познакомилась с парнем. Помню, это было после какого-то местного праздника в честь Прометея. Мы тогда с компанией устроили ночное купание, и я впервые почувствовала на себе мужской взгляд. Его звали Агапий, и он выглядел словно Бог, вышедший из моря. Я утонула в его глазах, забыв про всякий стыд и грех… Мы встретились ещё пару раз, и больше я его никогда не видела. Только моя жизнь после этого сильно изменилась. Я как будто расцвела, вот как эти одуванчики, внезапно пробив асфальт, долгие годы давивший на слабые ростки.

– И теперь ты больше не страдаешь?

– Нет. Я чувствую себя желанной и красивой. Но сегодня… – Кейси запнулась и внимательно посмотрела в глаза Афродите. – Мне кажется, что внутри меня бьётся новый росток.

– И тебя это пугает?

– Не знаю… А вдруг он убьёт предыдущий? Вдруг он окажется ещё одним сорняком, который оплетёт меня, ограничив едва приобретённую свободу новыми рамками?

Афродита немного подумала и осторожно ответила:

– Олимпийские Боги не ставят никаких рамок, они уважают человеческие слабости, поскольку сами ими обладают. Возможно, именно это и привлекает приверженцев этнической религии.

Кейси показалось, что от Афродиты исходил жар. Её кожа приняла свет червонного золота, которое раскалилось докрасна.

– Вот это жара, – сказала она, – так и обгореть можно. Твои щёки, Афро, уже покраснели. Может, пойдём в тень?

Афродита послушно поднялась и, осторожно ступая между одуванчиками, двинулась под кровлю старого дуба.

– Знаешь, у моей прабабушки была какая-то тайна. Полагаю, что-то связанное с этнической религией. Мне ужасно интересно узнать, что именно она скрывала, но я страшно боюсь греха, – очень тихо на ушко доверила Кейси подруге свой секрет.

– И в чём будет заключаться твой грех? – так же тихо поинтересовалась Афродита.

– В любопытстве в первую очередь и, возможно, в последующем искушении. Понимаешь, я снова хочу встретиться с той женщиной, которая побывала вчера у нас дома, – сказала Кейси, совершенно забыв о том, что не говорила подруге о Деметре. – Только она меня пугает.

– Чем же?

– Наша мать сильно изменилась в последнее время, и мне кажется, что её подруга детства каким-то образом к этому причастна. А теперь я узнала про существование некоей тайны, которая не даст мне покоя, пока я её не раскрою. Если бы не это, я бы никогда не приняла всерьёз всё то, что прочитала о политеистах.

– То есть тобой движет тревога за маму?

– Абсолютно точно.

– Значит, это уже не простое любопытство,а забота о близком человеке?

– Правильно! Молодец, Афро! – обрадовалась Кейси тому, как ловко подруга подменила понятие греха. – Я сегодня же напишу в их организацию, или братство, как бы они себя ни называли. Только у меня к тебе будет две просьбы: первая – никому об этом знать не нужно, ни Лукасу, ни в особенности Никосу, договорились?

– Можешь во мне не сомневаться, я умею хранить тайны, – уверила её Афродита.

– Прекрасно. И вот ещё что… – Кейси взяла подругу за руки. – Пойдём туда со мной? Это моя вторая просьба.

– Хорошо, – пообещала Афродита.

Дома Кейси зарегистрировалась на сайте этнической религии «Археллина» – организации, объединявшей сторонников этнической религии, – и, оставив свой мэйл, принялась ждать. К вечеру того же дня пришёл ответ:

«Дорогая Касьяни!

Мы очень рады с Вами познакомиться.

Члены „Археллина“ приветствуют любой интерес, проявленный к нашей национальной религии, независимо от того, будь это в познавательных целях или из желания присоединиться. Тем не менее мы вынуждены вас уведомить о том, что у нас запрещается использовать полученные знания в оскорбительных или дискредитирующих наших сторонников целях. Для личного знакомства с нашей деятельностью, связанной с поклонением древним Богам, мы приглашаем Вас на ознакомительный семинар, а затем приглашаем отметить с нами праздник, посвящённый Нумении, первому дню лунного месяца.

Будем рады приветствовать Вас 13 марта в 18:00 по адресу: площадь Аристотеля, 10, первый этаж.

С уважением,

Верховный Совет Этнической Религии „Археллина“».

«Уже в это воскресенье! Прекрасно, нужно будет освежить в памяти уроки мифологии. Бред какой-то…» Эти две взаимоисключающие мысли молнией пронеслись в голове у Кейси. Она сразу же открыла нужный сайт и принялась читать «Илиаду» Гомера…

Через пару часов Кейси встала из-за компьютера и подошла к окну. Между мощных ветвей кедра, растущего во дворе прямо впритык к дому, выглядывала розоватая вечерняя звезда, подрагивавшая на небе, словно капля, готовая скатиться вниз. Кейси смотрела на звезду, звезда смотрела на Кейси. Потом девушка мысленно задала вопрос: «Ты – Афродита?» – «Да», – пришёл ей в голову ответ. «И что теперь?» – «Ничего. Теперь ты знаешь это и будешь на меня смотреть. А я на тебя». – «А ты всегда здесь была? Я тебя раньше не замечала». – «Когда царил Хаос, меня не было. Я рождена от неба Урана». – «Ясно». Кейси улыбнулась звезде и вернулась к ноутбуку. Что ей было ясно? То, что она сходит с ума? Зачем она говорила со звездой? На экране были открыты десятки страниц. Кейси открыла новую и набрала на клавиатуре: «Теогония. Зарождение мира и рождение Богов. Гесиод». В открывшемся окне она начала читать то, что было написано почти девятьсот лет до нашей эры: «Сначала был только Хаос, и не было больше ничего…»

Глаза слипались, голова медленно опустилась на протянутые к клавиатуре руки.

Чья-то ладонь мягко легла ей на плечо. Кейси подняла голову. Перед ней стояла высокая женщина в шлеме и доспехах.

– Я знаю, кто ты. Афина, Богиня войны и мудрости, – прошептала Кейси.

Женщина не ответила, а лишь печально посмотрела на Кейси своими грустными совиными глазами. Потом она протянула девушке руку и жестом пригласила следовать за ней. Они двигались, не касаясь пола. Комната стала отдаляться, и вот они уже за окном. Там день был в самом разгаре. На улицах людно. Кейси старалась не дышать, чтобы не спугнуть Богиню и не упасть. Как будто услышав её мысли, Афина слегка улыбнулась. Действительно, как можно спугнуть Богиню войны? Они опустились на мощённую камнями улицу незнакомого города и смешались с толпой. Среди людей, одетых в мантии и хитоны, Кейси увидела Афродиту, которая не обращала на неё никакого внимания, занятая разговором с… Аресом? На мраморных ступенях сидел Дионис, Бог виноделия, а прямо в центре площади ораторствовал Гермес. На голове у него был котелок с маленькими крылышками, такими же, как и на его плетёных сандалиях. Лица людей выражали абсолютное спокойствие. Боги не были для них далёкими и недоступными существами. Любой мог приблизиться к ним, увидеть их, услышать и прикоснуться к ним. Они спускались на землю, когда хотели, радовались, страдали, ссорились, грешили.

От людей исходило желтоватое свечение.

– Почему они светятся? – спросила Кейси у Богини Афины.

– Это Ихор. Генетическая клетка, которую мы поместили в тело человека, когда его создавали. Божественное начало. Частичка каждого из нас заключена в каждом из вас. Благодаря ему греки самоизлечивались от большинства болезней, обладали необыкновенной силой и высоким интеллектом. Они создали развитую цивилизацию и побеждали в войнах. Ихор течёт в наших жилах вместо крови и даёт нам бессмертие.

– А почему сейчас люди не светятся?

Афина печально опустила глаза:

– Мы решили усыпить ихор.

– Но почему?

– Вы отреклись от нас.

– Когда?

– Тогда, когда выбрали себе Бога Израильского и Сына Его от смертной женщины, Иисуса.

Кейси резко открыла глаза. Её взгляд устремился в ночь. Голова всё ещё лежала на затёкших руках. Девушка медленно поднялась и выпрямилась на стуле. Сон был настолько явным, что продолжал цепляться за извилины пробудившегося мозга, не желая покидать его. В кромешной темноте глаза Кейси разглядели фигуру в шлеме. Она зажмурилась, потом открыла глаза и снова присмотрелась. Фигура была на месте. Рука Кейси потянулась к погасшему ноутбуку и, не глядя, нажала на произвольную кнопку клавиатуры. Экран тут же среагировал, компьютер вышел из спящего режима и загорелся белым светом. Женская фигура превратилась в старинный напольный торшер на бронзовой ножке, покрытый светло-бежевым абажуром с кисточками. Кейси вскочила со стула и тряхнула головой. «Какая же я впечатлительная», – подумала она и пошла в ванную. В голове крутилось какое-то слово, которое она никак не могла вспомнить. Что же это было за слово? Она встала под струи горячей воды. О чём вообще был сон? В голове была абсолютная пустота. Кейси вышла из ванной и влезла в тёплую пижаму. Проходя мимо окна, она глянула в незашторенное окно. Потускневшая звезда печально смотрела из-за ствола кедра. Сердце тревожно забилось. Во сне её что-то расстроило, но что же? Она ещё немного постояла перед звездой, потом задёрнула занавески и легла в кровать.

В воскресенье на площади Аристотеля было людно. Солнце разливало поток своих лучей на головы греков, которые с детской радостью, словно в первый раз, вывалили на улицы города. Они подставляли обнажённые части тела ласковому солнышку, которое ещё с пущей щедростью продолжало нежно согревать людские души. Кейси ждала Афродиту у мощной двери старинного здания. Она немного боялась идти одной в самое логово язычников, а подруга всё не шла. Телефон её был недоступен, на сообщения она не отвечала. Постояв ещё пять минут, Кейси несмело нажала на кнопку звонка, где была табличка с надписью: «Археллин». Раздался щелчок, и девушка зашла в полумрачный прохладный подъезд.

На первом этаже в обычной старой квартире с высокими потолками и тяжёлыми красными шторами столпился народ. Кейси протиснулась вглубь. Зал был полон. Люди разных возрастов сидели и стояли, где только могли, и внимательно слушали выступающего мужчину. Ничего странного или необычного, за исключением того, что длинный стол, за которым сидели оратор и ещё несколько человек, был покрыт красной тканью, а на нём возвышались огромные фигуры Зевса и Геры. На полу по обе стороны стола также выстроились полуобнажённые фигуры Олимпийских Богов и Богинь. Кейси стала прислушиваться к тому, что говорил выступающий.

– Боги Олимпа разительно отличаются от всего того, что христиане вложили в понятие «Бог». Они никого и ничему не учат и ни на чем не наставляют, ибо у них нет твёрдых нравственных понятий, подобных тем, которые выражены в священных книгах современных религий. Напротив, их поведение – яркий пример семи смертных грехов. И неслучайно само понятие «грех» отсутствует в древнем языке. Языческая религия лишена авторитета, без которого немыслима ни одна религиозная система. Поклоняться древним Богам – не значит ограничивать свою природу, создавать запреты и бояться, что после смерти не попадёшь в Рай. Древние Боги – это соединение бессмертия с познанием. Гармония божественного с человеческим. Непрерывное саморазвитие, восхищение и уважение к совершенному, к нашей прародительнице Матери-Природе. Баланс внутренней гармонии с внешней.

За столом, через человека от говорящего, Кейси разглядела Деметру, женщину, навещавшую её мать. Деметра ещё не заметила девушку. Она смотрела в листки, разложенные перед ней, и слегка кивала в знак согласия с выступающим.

– А сейчас, дорогие гости и члены «Археллина», я хотел бы почтить память тех, кто стоял у истоков нашей религии, кто сберёг свою веру, пронеся её через столетия целыми династиями, но не дожил до наших дней. До нашей первой победы, когда мы получили законное право вновь стать свободной религией.

Погас свет, и прожектор озарил белый экран за спинами сидевших за столом. Под звуки арфы на фоне древних руин появилась фотография старой женщины в белой мантии и лавровом венке. Её лицо медленно приближалось, и вдруг на Кейси глянули глаза её прабабушки Дафны. От её волос, плеч и рук исходило свечение.

Кейси начала сползать по стене. Или это стена начала расти у неё за спиной? Она почувствовала себя маленькой и беспомощной. Ей казалось, что взгляды всех присутствующих, даже глазницы скульптур были направлены на неё.

– Жрица Дафна – первая женщина, осмелившаяся выйти из подполья и смело признаться в том, что является этнической политеисткой в пятнадцатом поколении. В пещере Парниты во время солнцестояния она провела свой первый обряд Элевсинских мистерий. Это произошло в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году, Дафне тогда было уже девяносто три года. Она была в прекрасном здравии, потому что в ней был пробуждён божественный ген Ихор. Он открыл ей дар прозрения и древнейшие знания, чтобы начать путь к возрождению нашей религии и возвращению первородных Богов на греческие земли и в наши души. Жрица Дафна также провела первое таинство крещения ребёнка, осмелившись вписать в графу о религии слова «грек античного вероисповедания». Она дала ему имя Прометей. К несчастью, на девяносто седьмом году жизни Дафна покинула этот мир. Она оставила нам бесценные записи, которые послужили основой для создания первого журнала «Дельфы», где поднимался вопрос о восстановлении национальной религии. Он нашёл отклики в сердцах греков со всего мира. Потом на экране стали сменяться фотографии, сделанные во время проведения священнодействий и ритуалов, от чёрно-белых к цветным и дальше – к чётким современным цифровым изображениям.

Кейси не могла ни говорить, ни дышать, она чувствовала себя так, словно подавилась битым стеклом. Скульптуры словно оживали, медленно выпрямляя спины и поднимая свои воинственные подбородки. В жилах у девушки сначала заледенела, потом закипела кровь. Внезапный выброс адреналина дал резкий толчок ногам и приказал бежать. Кейси с силой протиснулась сквозь толпу и оказалась на улице. Вырвавшись на свежий воздух, она быстрым шагом, как будто её преследовали, направилась в сторону набережной. Прохладный морской воздух живительной струёй ворвался в лёгкие и обогатил кислородом мозг. Волнение и страх стали отступать, дыхание начало постепенно выравниваться. Девушка замедлила шаг.

Над городом сгущалась синева. Солнце уже покинуло небо, а звезды ещё не вышли.

Кромешная темень нависла над Эгейским морем и над сердцем Кейси…

Глава 14.

Божьи откровения

Насытившись нектаром и амброзией, Боги Олимпа расслабились и повеселели. Их сердца смягчились, лица подобрели, грозные морщины разгладились, глаза теперь излучали тепло и божественное сияние. Они были готовы обнять землю и послать из Рога Изобилия человечеству все блага. Дело оставалось за малым – желанием.

– А я, признаться, иногда развлекаюсь, выходя на поверхность и пугая незваных гостей в наших морях, – первым заговорил Посейдон. – Вот, например, когда соседи из Малой Азии вздумали бурить дно Эгейского моря, чтобы добыть оттуда нефть, я раскачал их корабли так, что каждого из них выворачивало в море несколько часов подряд. Они готовы были выплюнуть в пенящуюся пучину свои желудки, а потом и броситься в море. Геологи тогда решили, что попали в район подводного землетрясения. Греческие рыбаки тем временем сидели совсем неподалёку в своих лодках, напоминая греющихся на солнце акул, окружённые полным штилем, и наблюдали за тем, как волны качают из стороны в сторону незваных гостей. Я отчётливо слышал их мысли: «Слава Посейдону! Давай покажи им, о Великий Посейдон!» В такие минуты моряки вспоминают истории о том, как я в старые добрые времена расправлялся с кораблями персов, а вечерами пересказывают друг другу обрывки из школьной истории. Зевс, ну что ты молчишь? Разве не ты гремел над их головами, стегая азиатские корабли своими молниями, словно бичом? Не твои ли дождевые нити соединяли тогда землю с небом?

Зевс не отвечал, лишь едва заметно улыбался в усы.

Впервые за долгое время послышался голос Деметры, Богини Плодородия:

– Есть в Фессалии два огромных участка земли, на которых растут арбузы, помидоры и располагаются медовые пасеки. Один принадлежит семье местного священника. На нем трудятся попадья и их пятеро детей. Каждую неделю глава семьи ездит в город за удобрениями. Урожай эти люди отправляют на рынок и в местные магазины. На переднем дворе они высадили грядки, с которых собирают плоды для себя, а на заднем – для сбыта. Там арбузы зреют за одну ночь, их распирает от гормонов, разрывая тишину ночи страшным треском. Помидоры от химических удобрений потеряли свой запах, но размножаются, как виноград, ломая ветки. Ульи в пасеках забиты сахаром, а пчёлы не знают, что такое вольный ветер и нектар цветов. На другом участке живут их соседи – преподаватель и сельская медсестра с единственной дочерью-подростком. Семья, любящая землю и каждый новый росток, словно мать родную и своих детей. Они постоянно общаются с ними, сливаясь с почвой воедино и осторожно снимая с листочков гусениц. Калиопи, их дочь, дала имена пчёлам и, выпуская их на пастбище, мысленно разговаривает с ними, прося вернуться домой целыми и невредимыми. Их арбузы натуральные и самые скороспелые в Греции, а помидоры – ароматные и сладкие. Каждый день отец, мать и дочь благодарят солнце, тёплую землю и вовремя посланный дождь. И пусть они не произносят моё имя, мне достаточно той любви, что принимает в себя мать-Земля. Слышали бы вы проклятия, посылаемые устами поповского сына-агронома на соседское поле! И чем больше он и его родственники злятся, тем больше урожая и мёда я посылаю другой семье.

– А я заморочил людям головы тем, что дал им сразу все знания, но отобрал у них пытливость ума, – весело сказал Гермес. – Информации у них теперь столько, что они не знают, что с ней делать. Одни используют всемирную сеть для покупок, другие – для того, чтобы сфотографировать еду, третьи играют в игры, а четвёртые просто пишут разные глупости. Именно в этом и состояла моя хитрость. Вся ирония в том, что ответы на многие вопросы у них под носом, только они их не видят.

Боги слушали рассказы о невинных шалостях друг друга, понимая, что это лишь крупицы из того, что они могли бы ниспослать на землю – как в качестве кары, так и в виде благодати. Божественные души томились в олимпийской клетке, ограниченные нерушимым законом Зевса.

– А я расчищаю от веток вход в подземный храм на монашеской горе Афон, – сказала Артемида, Богиня Лесов. – Монахи крестятся в недоумении! Они забрасывают руины камнями, маскируют срубленными деревьями, а наутро там снова чисто. Две упрямые колонны по обе стороны от входа в древнее святилище не желают падать, выдавая место секретного туннеля. А знаете ли вы, кто трясёт каждый год в один и тот же день монастырскую гору? Это мой преданный гигант Афос. Помните, как мы изгнали его под воду во время гигантомахии и придавили скалой аккурат под Афоном? Представьте, ему тоже там бывает скучно, и он развлекается тем, что сотрясает грунт своими могучими плечами.

Смех раскатился по Олимпийскому Пантеону. Артемида была жестокой в своей каре, и ей, как никому, не терпелось выплеснуть свой гнев на головы монахов и священников.

– Видишь, милая Афродита, никто не станет помогать христианам и уж тем более влюбляться в них. Оставь их лучше вариться в своём котле, пока они не сварятся и не сожрут друг друга. Вполне возможно, мы оставим несколько особей для размножения, и уж точно ими не будут христиане. Лучше бы ты поддерживала своей любовью и деторождением новых политеистов.

– Мы будем топтаться на одном месте, Зевс. Ведь они и так уже верят, им не нужны доказательства. Глубоко верующий христианин сильнее в своей вере. Он непобедим в спорах и жесток в действиях. Он верит в Божью кару и боится её. Но если силу их веры развернуть к нам лицом, мы вернём себе греков!

Гестия, Богиня домашнего очага и уюта, никогда не участвовала в спорах. Она была тихой, всегда стояла, как мраморная колонна, в центре Пантеона и мечтала о скорейшем окончании собрания. Огонь, играющий между длинными пальцами Богини, разгорался вместе с нарастающим волнением между Богами. Успокаивая его, она немного усмиряла и возбуждение своих родственников. Но на этот раз Гестия выступила с речью:

– Я согласна с тем, что христианская религия не имеет прежней силы. И хотя её законы не сильно отличаются от первобытных, они больше не работают во благо семьи. Идеальное государство не может выжить без сплочённых стен, а стены не выстоят без крепких кирпичей. Эти кирпичи – ячейки общества, созданного Зевсом в самом начале бытия Земли. Священный домашний очаг, нерушимые семейные узы, сплочённость и уважение друг к другу – вот что делает общество сильным, здоровым и счастливым. – Пламя в ладье распалялось по мере усиления голоса Гестии. Ихор искрился, играя в языках огня всеми оттенками золота. – Не в кротости женщины, но в её доброте и силе духа победа над трудностями. Не во власти и не в богатстве мужчина приобретает смелость и становится защитником своего дома, но в рассудительности и в жажде жизни. Здесь и сейчас, потому что они смертны. И на этой земле, потому что другой у них не будет… Я желаю достойной жизни людям, понятной и целостной. Либо никакой! И я помогу Афродите перевернуть сознание христиан с головы назад на ноги.

Боги слушали Гестию, возможно, впервые за все своё существование. Их души мужали, переполнялись и больше не умещались в громадных телах. Сомнений не было, они были готовы бросить вызов этому неизвестному Господу.

Глава 15

. Святая святых

Отец Серафим привык к частым гостям. Он не представлял себе жизни в одиночестве, без своих духовных чад, которые, как заблудшие ягнята, приходили к нему, чтобы получить совет и вернуться в своё стадо. Когда-то он был духовником при монастыре в знаменитых Метеорах. Это место он получил заслуженно и честно прослужил там самые спокойные пятнадцать лет своей жизни. Исповеди послушников почти не отличались друг от друга, а жизнь в Метеорах²⁵ замерла на месте. Он чувствовал, как превращается в одну из скал, с которых свисают балконы деревянных келий. Ему казалось, что вот-вот, и на его теле появится огромный нарост в виде монастыря, в который скоро вселятся монахи.

Сначала Божья благодать нисходила отовсюду, с каждой вершины, приносимая каждым дуновением ветра. Серафим задыхался от чувства приближения к Господу, его душа очищалась, а разум наполнялся светлыми помыслами и озарением. Он все черпал и черпал их, пока не насытился и, упав на колени перед восходом солнца, углубился в благодарные к Богу молитвы.

Монахи исповедовались отцу Серафиму и просили совета о путях спасения от земных искушений, которые преследовали их повсюду. Несмотря на заботы, ежедневный труд и многочасовые молитвы, непримиримая борьба плоти с душой не прекращалась даже здесь. На исповеди их мучила одна и та же проблема – желание женщины. Непрекращающийся поток туристов отвлекал молодых монахов от их благих намерений, а туристки нарочно бросали дерзкие взгляды и соблазнительно покачивали бёдрами.

– Держитесь за души свои, – наставлял духовник, – плоть слаба, не доверяйте ей. Придёт ваш час, и они разлучатся: душа устремится в небо, а тело – в землю. Только если ваша любовь к Господу сильнее любви к плоти, вы победите любое искушение. Преодолевая трудности, вы растёте духовно.

Голос отца Серафима успокаивал. Монахам казалось, будто сам Бог говорит его устами. Но автобусы беспощадно привозили новых туристов, и они вновь попадали в невидимые пагубные сети.

Знакомство с главным духовником всего монашеского братства Афанасием произошло именно там, в монастырях Метеоры. У них завязалась дружба, и даже после перехода отца Серафима в университет, а Афанасия на священный Афон они продолжали общаться. Сегодня они сидели в университетском кабинете и пили чай.

– Вот скажи мне, дорогой мой Серафим, – сказал Афанасий, возвращая пустую чашку на блюдце, – почему церковь бездействует? Совсем распоясались братья мусульмане. Ни папа, ни патриарх ничего не предпринимают.

– А что они могут предпринять?

– Ну для начала можно сесть за стол переговоров с муллой.

– Ты же понимаешь, Афанасий, что идеей исламизма прикрываются обычные головорезы и проплаченные анархисты, чтобы посеять смуту. Мулла не призывает никого убивать во имя Аллаха.

– Мы ослабли, Серафим… Сильно ослабли. – Афанасий грустно смотрел на потёртый ковёр. – Люди потеряли веру, а потому и страх. Страх перед церковью и Богом.

– Нельзя заставить верить страхом, ты же знаешь, иначе мы вернёмся в Средневековье и станем ничуть не лучше наших исламских братьев.

– Здесь я с тобой не соглашусь, мой дорогой друг. Люди – это стадо, а стаду нужен пастух, иначе они разбегутся и погибнут. Безбоязненность – это глупость, которая может завести храбрую овцу в лес, где её съедят волки. Что говорил Христос наш Спаситель? «Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец… и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь…»²⁶А сейчас что? Сколько пастырей развелось? Вон и язычники себе права отсудили, слыхал? Выходят в мантиях, шоу устраивают. Ладно бы только это, так они официально свадьбы и крещения стали проводить и документ соответствующий выдавать, слова «этническая религия» в соответствующую графу вписывать. Срам, да и только!

– Да-а-а… слыхал я про них. Только значения не придал. Не опасные они, мало их слишком. Православие двадцать веков выдержало. А всё, что проверено временем, трудно разрушить.

– Дай-то Бог, Серафим, дай-то Бог. А то, что церковь от государства отделять собираются, слыхал? А то, что в школах молитву перед занятиями отменить хотят, чтобы детей беженцев не дразнить, это тебе как? А свадьбы-то, свадьбы… видите ли, венчаться накладно им стало! Да такими темпами мы и храмы закроем! На что им священники? Патриарх сидит, место просиживает зря, бездействует. Нам новые лидеры нужны, Серафим, я тебе давно уже твержу! Ну, скажи, есть ли у тебя достойные христиане на факультете?

– Есть, Афанасий, есть один. В монастырь рвётся за души грешников молиться. Сам ещё слаб, а за других печётся, прямо как тот самый добрый пастырь. Чист, безгрешен, девствен, как сам Иисус. Я всю семью их знаю. Верующие, смиренные, да и подаяния щедрые в храмы приносят.

– Рад слышать, Серафим, хоть одна хорошая новость. И как зовут нашего преемника?

– Никос Венетис. Он с отцом и старшим братом с детства ежегодно святой Афон посещает. Возможно, ты встречался с ним. Михалис Венетис – известный архитектор.

– Что-то припоминаю. Да-да-да, были у нас такие. Ну, держи их, Серафим, на тебя вся надежда. Преподобный Анастасий в Афинах тоже растит достойных пастырей. Сыновья министров и успешных бизнесменов – во как! Идее пропаганда нужна, идея без пропаганды, как мясо без соли. Вроде и лежит на тарелке, только никому не вкусно. Нам пропаганда в копеечку выходит. А церковь беднеет и ослабевает. Спасать её надо.

– Не тревожься, Афанасий, всё в Божьей воле. Православие видело много взлётов и падений на своём веку, оно и в Османской империи выжило.

– Если бы священники не подкупали султана, православию пришёл бы конец. Греки забыли, на какие жертвы мы шли ради того, чтобы сохранить их веру. Про Марию из Тиноса, бедную дочь священника, что в османский гарем пошла ради спасения христианской церкви, тоже забыли. Нужно все средства подключать – телеканалы, Интернет – и молодёжь перевоспитывать. Иначе и наши с тобой головы скоро полетят. Нужен лидер, Серафим, овцам нужен толковый пастух.

Серафим понимал, насколько важную роль играла в его стране церковь. В своё время она тайно от турок открывала ночные школы, благодаря которым греки сумели сохранить свой язык, а монахи и священники во время революции сражались бок о бок с солдатами за освобождение страны. И теперь уже более ста лет церковь диктует законы, обладает неприкосновенностью и порой превосходит по своему влиянию само государство. Старец также знал и то, каким несметным богатством обладает греческий митрополит. Тысячи гектаров земли, миллионы на счетах и открытые двери в лучшие вузы и на высокие должности – это лишь капля в море из того, что может предложить первосвященство своим братьям. Да, Афанасию было за что волноваться, как и было что терять. Только отец Серафим считал по-другому. Церковь надо спасать, но не от маловерия, а от собственных грехов. Колесо времени закрутилось вспять, миру нужен новый Христос, а человечеству – вера.

Глава 16.

Рождённая из пены морской

Кейси стояла на пляже и смотрела на небо. Над головой медленно проплывали рваные облака, накрывая ползущей тенью землю. Солнце уже наполовину скрылось за Олимпом, из-за которого поднималась полная луна. На мгновение два небесных светила замерли, посмотрели друг на друга и тут же тронулись дальше: одно вверх, другое вниз. Море вздыхало и облизывало босые пальцы ног. Вдруг вода заволновалась, поднялись волны и с рёвом стали набрасываться на песок, вгрызаясь в его края. Кейси сделала три шага назад, не сводя глаз с неожиданно разбушевавшейся стихии. Где-то на горизонте отчётливо показалась гигантская мужская фигура. Широкоплечий, с длинными волосами, он будто вырастал из уровня моря. Борода ниспадала водопадом, вьющиеся волосы на груди походили на баранью шерсть и казались живыми. В одной ручище он держал трезубец, а другой управлял гиппокампусами. «Посейдон!» – в ужасе и восхищении пронеслось в голове девушки. Вдруг на небе засверкали синим светом два глаза. Вспыхнула молния и очертила всё лицо Бога. Доброе, властное, царственное, проницательное. Часть его могучего тела, закрывавшее половину неба, упиралась в верхушку Олимпа. «Зевс!» – прошептала Кейси, упав коленями на песок. Новые раскаты грома раздались уже совсем близко. Между двумя владыками, моря и неба, появилось красивое и величественное женское лицо, обрамлённое черными волнами длинных волос, ниспадавших прямо в бурлящее море. На голове ослепительным блеском сверкала диадема. «Гера!» Имя царицы вылетело из уст Кейси и эхом отдалось в поднебесье. Новая вспышка молнии осветила женскую фигуру, похожую на мраморную колонну, которая, словно вытягивалась из горизонта и устремлялась во Вселенную. В её ладонях играли язычки пламени, рассыпая по небу искры и превращая их в звёзды. «Гестия…» – прошептала Кейси имя очередной Богини. Деметра разлилась над морем серебристыми нитями дождя, соединяя между собой глубокую синеву моря с небесным сводом. Удары грома, шум льющейся воды и плеск волн создавали музыку, волнующую, трепетную, необыкновенную. Внезапная стрела, как смычок перерезав струны дождя, добавила новые ноты и исчезла в пучине. В жёлтом свете луны показалось крепкое тело с обнажёнными коленями, согнутыми в прыжке, подобно молодой лани. «Артемида!» Кейси дрожала всем телом, но не от страха, а от восторга и благоговения перед открывшимся ей величием. Вдруг до её слуха стали доноситься совершенно иные, абсолютно неземные звуки, отдалённо напоминающие струны арфы, только в тысячу раз нежнее и переливистее, а вслед за ними, разрывая ночное небо, ворвалась огненная колесница, в которой стоял златокудрый Аполлон. Его стройный, величественный стан резко контрастировал с изящным и лёгким, парящим над ним на птичьих крыльях телом Гермеса. Кейси почти не дышала. Последние два имени застряли у неё в горле за мгновение до того, как громадный молот Гефеста со всего размаху ударил о морскую гладь. В небо поднялась мощная волна, немного задержалась в воздухе, а потом рухнула вниз, распластавшись у ног Кейси мягкой тёплой пеной. Образы исчезли, на море случился отлив, и на берег вышла… Афродита. Самая прекрасная, необыкновенно воздушная и благоухающая, Богиня Любви смотрела на Кейси и улыбалась. Они стояли друг напротив друга, Богиня и смертная, как конец и бесконечность, как надежда и спасение. Потом Афродита развернулась лицом к двум иссиня-чёрным стихиям – морю и небу, где всего несколько мгновений назад собрались одиннадцать Богов Олимпа, и воскликнула:

– Эпэнó!²⁷

Звёзды вспыхнули ярким светом и исчезли. Наступила кромешная темнота.

Кейси резко открыла глаза. Тонкие струйки солнечного света растекались по комнате, играя на распростёртых ладонях тёплыми солнечными зайчиками. Сон неумолимо растворялся, оставляя в сознании белые бреши и лёгкое волнение в груди. Пара минут, и Кейси уже ничего не помнила.

Она встала и направилась в ванную. Вчерашние события ворвались в память вместе с первым глотком крепкого кофе. С полок на девушку смотрели лица святых, а Кейси смотрела на них. Потом она подошла ближе и стала всматриваться в лица, как будто видела иконы впервые. Ей показалось, что на переносице у Богородицы пролегла сердитая морщина. Или она всегда там была?

– Они прекрасны.

Кейси вздрогнула от голоса брата и пролила на себя кофе:

– Какого черта ты подкрадываешься, Нико?!

– Как ты можешь, стоя перед святыми, упоминать Лукавого?!

– А как ты можешь вечно ходить как тень? Посмотри на себя, исхудал весь, сквозняк больше шума производит.

Никос опустил голову и сложил пальцы в замок, будто для молитвы:

– Извини, что я тебе помешал. Ты хотела остаться одна наедине со святым образом.

– Нет, Нико, не хотела. Скажи мне лучше вот что: у Богородицы была морщина меж бровей?

Никос подошёл к иконе Девы Марии, протёр очки и пригляделся:

– Кажется, была. Знаешь, я как-то вижу образ в общем, не замечая деталей.

– Хорошо. Какого цвета глаза у Афро?

– П-п-при чём здесь она?

– Так какого цвета у неё глаза? – настойчиво повторила вопрос Кейси.

– Зелёные. Иногда бирюзовые. Оливковые, изумрудные. Они всегда разные.

– Сколько раз ты смотрел на Афродиту и сколько на икону Богородицы?

Никос покраснел и ещё ниже опустил голову. Ему всегда казалось, что он знает каждую линию, каждый блик и точный угол изгибов пальцев всякого святого, изображённого на иконах в доме. Он родился с ними и провёл бесчисленное количество часов, вглядываясь в глубину их черных глаз. Он мог нарисовать Христа, Богородицу по памяти, не пропустив ни одной складки хитона. Но вот про эту морщинку он вспомнить не мог.

– Вероятно, мы, по обыкновению, лучше запоминаем то, что производит на нас впечатление, то, что нас притягивает.

– И искушает, – добавил он с грустью в голосе. – «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей»²⁸. Помнишь?

– Помню, Нико, помню. Только вот…

– Что?

– Не знаю… Всё думаю, почему всё-таки нельзя здесь и сейчас, в этом мире, быть счастливым и делать то, что тебе велит сердце?

– Если в сердце есть Бог, только тогда оно правильно велит. Если нет, всё от Лукавого. Почему бы тебе не сходить к отцу Серафиму? Он ответит на все твои вопросы и направит на путь истинный.

– Может, и схожу…

Кейси продолжала задумчиво вглядываться в икону за стеклом. Лик Богородицы кого-то ей напоминал. Наклон головы, округлый подбородок, грустный взгляд, устремлённый вниз. Нет, показалось.

– Нико, а ты когда-нибудь сомневался?

– В чем?

– В Боге.

– Кейси! Что ты говоришь в Великий пост, в преддверии Пасхи?! У нас отец болен, не гневи Бога и сейчас же моли о прощении!

– Ну послушай, просто послушай! А что, если Бог не один? Ты только представь. Что, если Господь не сразу создал человека, а сначала сотворил других Богов? Почему в Древнем мире верили в нескольких Богов, а в современном верят в одного, хотя ни одного, ни нескольких никто не видел?

– Откуда у тебя в голове это всё взялось? Что ты читаешь, Кейси? С кем общаешься?

Никос еле держался, чтобы не повысить на сестру голос. Его пальцы прикрывали дрожащие губы, а глаза блестели, он уже был готов разразиться слезами отчаяния.

– Я понял! Боже, нет, сестра, скажи, что это неправда! Ты же не встречалась с той женщиной? Ради всего святого!

Кейси молчала. Она боялась признаться Никосу в том, что с тех пор, как посетила «Археллин», её вера сильно пошатнулась: ей не хотелось ранить ни в чём не повинное сердце брата.

Кейси подошла к нему и обняла за плечи:

– Нет, Нико, я с ней не встречалась.

Худое дрожащее тело в её объятиях глубоко вздохнуло, потом слегка всхлипнуло и успокоилось.

– Пообещай мне, что сходишь к отцу Серафиму, – пробормотал он сестре в плечо.

– Обещаю, братишка, обязательно схожу!

Никос удалился в свою комнату, а Кейси подошла к огромному антикварному комоду, выдвинула тяжёлый ящик и вынула старый толстый альбом с фотографиями. Усевшись на диване в позе лотоса, она стала рассматривать фото с её прабабушкой. На всех снимках Дафна была в длинных платьях, юбках или сарафанах. В волнистых волосах, собранных на затылке в слабый пучок с редкими выбивающимися прядями, был неизменно приколот гребешок с древнегреческим орнаментом. Большие миндалевидные глаза выражали уверенность. Прямой, практически без переносицы, нос, волевой подбородок и прямая осанка. Вот её мать сидит на коленях у своей бабушки, вот они идут, взявшись за руки, по Афинам, а вот перед ними уже коляска с маленькой Марией. Без сомнений, мама с бабушкой были очень близки. На следующей фотографии Дафна совсем молодая среди подруг, скорее всего, в фотостудии. У девушки, стоящей рядом, было очень знакомое лицо. Кейси стала вглядываться в черно-белый потёртый снимок. Причёска по моде того времени и полные, округлые очертания фигуры не могли скрыть поразительной схожести с очень знакомым ей человеком. Кейси открыла недавние фотографии в своём телефоне. Выбрав изображение Афродиты, она поставила на него фильтр с эффектом старого фото и приблизила экран к снимку в альбоме. Идентичность была несомненной и пугающей. Никто бы не усомнился в родстве этих двух человек. Но что-то ещё ей не давало покоя, только что именно, она не могла понять, как ни силилась. Аккуратно отклеив фотографию, Кейси отложила её на край дивана и продолжила листать альбом. В двери послышался поворот ключа, и в квартиру вошла мать с полными пакетами продуктов.

– Есть кто живой? – послышался голос из коридора.

– Иду, ма!

Кейси подбежала к Деспине и взяла из рук пакеты:

– Мм… пахнет морем!

– Прекрасные эгейские креветки сегодня привезли. Как вам их приготовить?

– Жареные, – тут же заказала дочь.

– А я люблю в томатном соусе, – послышался негромкий голос Никоса, который откуда-то взялся в проёме кухонной двери.

– Ставрос и отец тоже захотят под соусом, значит, для жарки отделю несколько штук.

– Кстати, а где они?

– На химиотерапии. Михалис не хотел садиться за руль и попросил Ставроса отвезти его.

– Как он сегодня?

– Пока держится, но…

– Я непрестанно молюсь за него и каждый день ставлю свечку, – сказал Никос. – Господь милостив, Он не оставляет тех, кто в Него верит.

– К сожалению, сынок, все мы смертны. Нужно быть готовым к любому исходу.

На глазах Деспины блеснули слёзы. Она отвернулась и принялась чистить креветки. Дети подошли сзади и обняли мать.

– Тебе помочь? – спросили они в один голос.

– Можешь отрезать усики, дочка, а ты, сынок, принеси, пожалуйста, из кладовой лук.

Кейси встала рядом с матерью, закатала рукава, взяла кухонные ножницы и принялась за дело:

– Мам, я хочу у тебя кое о чем спросить.

– Конечно, милая.

– Помнишь, когда ты впервые увидела Афродиту, ты сказала, что она очень похожа на свою мать, с которой вы когда-то дружили?

– Да, конечно, сходство просто удивительное!

– А у тебя нет случайно её фото?

– Полно! У меня целый мешок фотографий с того времени. А что? Бедняжка хочет посмотреть на своих родителей?

– Да, а как ты догадалась? – обрадовалась тому, что не придётся ничего придумывать, Кейси.

– Ну это же понятно, дочка. Я после обеда поищу.

– А можно я попробую? Раз они так похожи, я без труда её узнаю.

– Хорошо. Пойди принеси синий пакет из комода.

Кейси чикнула последний усик, сполоснула руки и убежала в зал. Вместе с пакетом, полным фотографий, она прихватила старое прабабушкино фото. Перевернув его лицевой стороной вниз, она принялась быстро перебирать снимки. Девушки и парни в смешных цветастых рубашках, жилетках, с амулетами и длинными спутанными волосами мелькали перед глазами, создавая ощущение кинофильма. Ожидаемое лицо не заставило долго себя ждать. На Кейси смотрело лицо Афродиты с цветком в огненных кудрях. Изумрудный взгляд подруги пронзал с фото и казался живым. Она разложила перед собой три фото в ряд: подругу прабабушки, мамы и свою в телефоне. Кровь застыла в жилах. Это не родственное сходство, это один и тот же человек!

– Мам…

– Да, дорогая?

– Подойди, пожалуйста, – хриплым голосом сказала Кейси.

Деспина вытерла салфеткой руки и приблизилась к столу. Мать и дочь смотрели на Афродиту в трех поколениях и не могли вымолвить ни слова. Перед глазами Кейси появился четвёртый образ Афродиты, выходящий из морской пены бурлящего моря. Сон полностью вернулся в память Кейси, разрывая сознание, логику и веру на тысячу кусков.

Глава 17.

Неподвластная сила

Каждый раз, когда ночь окутывала землю, на сердце Ставроса, словно черное покрывало, ложилась невыносимая тоска. Вот уже несколько недель, как его мучила бессонница. Странная встреча с Афродитой в тёмном переулке оставила после себя горький привкус необъяснимого страха, мелкими бабочками дрожащего в его животе каждый раз, когда он думал о женщине. Он долго не решался, но любопытство в конце концов взяло верх. Дождавшись, пока все крепко уснут, Ставрос бесшумно вышел из дому, укутавшись в черное пальто по самый нос. Ноги понесли его в сторону района Вардари, на всем известную «улицу наслаждений». Над каждым подъездом висела красная лампочка, словно застывшая капля крови. Среди десятков домов «любовного гетто» Ставрос уверенно шёл к одному. Девушка по имени Сапфо, исполнительница самых порочных и дерзких мужских желаний, всегда была готова принять клиента. Он нажал на кнопку звонка.

– Кто? – послышался голос из домофона.

– Ставрос. К Сапфо.

Раздался щелчок, дверь открылась, и чернота поглотила мужчину. Не зажигая света, привычным движением Ставрос вызвал лифт и стал ждать. На площадке была приоткрыта одна дверь, из которой наблюдала зорким взглядом перезрелая «жрица любви» в нижнем белье и прозрачном пеньюаре. Он повернулся к ней, чтобы поприветствовать «цацу»²⁹, которая была защитницей и своего рода покровительницей девушек борделя. Завсегдатаи хорошо знали это размалёванное лицо с выцветшим взглядом и яркой помадой, только сейчас на него смотрели два горящих изумруда с алыми, как кровь девственницы, губами. Пеньюар развевался, словно от порывов ветра, открывая абсолютную наготу. Ставрос было открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле. К счастью, раздался спасительный грохот прибывшего лифта, и он поспешил скрыться в узкой кабине. Ему стало жутко, на лбу появилась испарина. Старый лифт долго полз на третий этаж и наконец, слегка подпрыгнув, остановился. Ставрос толкнул плечом железную створку и поспешил к заветной квартире с полуоткрытой дверью. Худенькое создание с подростковой фигурой, в крохотных кружевных шортиках и прозрачном топе, лежало на огромной кровати, расположенной в центре единственной комнаты. Огромное мужское тело, не раздеваясь, навалилось на девушку всем своим весом. Собрав в кулак светлые кудри, Ставрос впился в пухлые губы девушки, кусая их в кровь. Правая рука привычно расстегнула ширинку. Но там, где обычно собиралась вся мужская сила, сейчас была бездействующая пустота. Сделав пару тщетных движений, Ставрос замер и посмотрел на девушку, лежащую под ним. Пара кошачьих глаз, как два лазера, пронзала его исказившееся в панике лицо. Огненные кудри разлетелись по подушке, белые зубы сверкали в темноте. Как безумный он вскочил и отпрянул от кровати.

– Что ты тут делаешь? Где Сапфо? Убирайся отсюда! – прохрипел он не своим голосом.

– Я – Сапфо. Я – каждая Сапфо. И Мария, и Катерина, и Элени… Я – любая женщина, которую ты жаждешь унизить!

Ставрос таращил в полумраке глаза, не решаясь зажечь свет. На кровати распростёрлось абсолютно нагое женское тело, белое, с голубыми прожилками, похожее на мрамор. Оно манило, оно источало страсть.

– Ну и черт с тобой!

Он снова стал приближаться к кровати. Правая рука упрямо искала нужный орган, который колебался в штанах, как язык колокольчика, не в состоянии сконцентрироваться. Ставрос не решался опустить глаза и посмотреть.

– Что ты со мной сделала, ведьма?!

– То, о чем мечтает каждый добропорядочный христианин. «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём» (Мф. 5:27–28). Или вот это: «…всё то, чего жаждет плотская природа, что вожделенно для глаз и чем бахвалится богатство, не от Отца, но от мира». Что ж ты сетуешь, богослов? Я тебе службу сослужила, одним грехом тебе меньше будет в царствии небесном.

Ставрос упал на колени и заплакал:

– Пощади, кем бы ты ни была! Я знаю, что грешен!

Афродита в долю секунды оказалась перед сгорбленной мужской фигуройи произнесла:

– Смотри на меня и слушай, лицемерный христианин и жалкий безбожник. Вы смертны, но великие Боги дали вам жизнь для того, чтобы прожить её во благо Матери-Земли: облагораживать почву, беречь и уважать огонь, море и ветер, наслаждаться любовью и плодить себе подобных. Зевс дал вам порядок и законы, Гера – семью и преданность, Гефест – печь и ремесло, Гестия – домашний очаг…

Ставрос закрыл глаза и уши, однако женский голос зазвучал в голове ещё громче.

– Артемида бережёт природу и животных, Деметра даёт вам урожай, Посейдон хранит водные стихии.

– Прекрати, остановись! Я сплю, ущипни меня, разбуди!

– Афина подарила вам мудрость, Гермес – острый язык, Аполлон – искусство и здоровье. Даже великий Аид под землёй печётся о ваших ничтожных душах!

Она затихла. Ставрос разомкнул веки. Афродита стояла перед ним и смотрела на него, как на нашалившее дитя.

– Божественное – это непостижимая бездна для тебя, Ставрос. Не приближайся к ней, она тебе не по силам. Любовь – самая полная радость на Земле, и я подарю её тебе. Ты полюбишь так, что будешь готов стать грязью в ногах своей женщины и верным Цербером её нежной души. Но если ты предашь её, я уничтожу тебя. Вот тебе от меня второй шанс. Моё имя – Афродита. Запомни его и молись ему!

Ставрос стоял перед железной дверью, на которой разливался кроваво-красный свет от висящей над ней лампы. «Что это было? Что за наваждение? Я схожу с ума?» Палец, готовый нажать на звонок, замер в воздухе. Ставрос долго не решался, потом всё-таки надавил на кнопку.

– Кто? – послышался женский голос из домофона.

– Ставрос. К Сапфо.

Знакомый щелчок, темнота, приоткрытая дверь квартиры на первом этаже. Ставрос, не глядя внутрь, прыжками преодолел три этажа и влетел в комнату Сапфо.

Внизу послышалось хлопанье двери.

– Привет, давно тебя не было. Я уже скучала.

Голос девушки, как и вся её внешность, как будто принадлежали старшекласснице. И лишь тёмные круги под глазами, проступающие сквозь толстый слой пудры, и уставший взгляд выдавали зрелость Сапфо.

– Почему ты так тяжело дышишь, проказник, не можешь сдержаться? Ну иди же ко мне, я тебя успокою, приласкаю.

Она обвила его шею тонкими руками, а потом ловко запрыгнула, вцепившись, как обезьянка, крепкими ногами вокруг мужской талии. Ставрос подхватил девушку под ягодицы. Их взгляды оказались друг напротив друга. Карие глаза Сапфо смотрели в такие же, только мужские, сливаясь с ними, отражаясь и растворяясь в них. Два тёплых дыхания объединились в долгом нежном поцелуе. Их сердца забились в унисон, толкая кровь всё ниже и ниже по горячим телам, связывая их воедино.

Из подъезда вновь раздался грохот закрывшейся двери. Ставрос почувствовал натяжение в брюках и издал удовлетворённый стон. Потом медленно и аккуратно, как хрустальную вазу, он взял девушку за талию и поставил на пол. Она непонимающе смотрела на его лицо, словно не узнавала. Потом взяла за руку и потянула к кровати. Ставрос не шелохнулся. Он чувствовал, что задыхается от внезапно нахлынувшего счастья. Ему хотелось взять её на руки и вынести вон, как из горящей избы.

– Я заберу тебя отсюда.

– Что? Куда это ты меня заберёшь, котик?

– К себе. Ты не должна больше этого делать.

– Ты болен? А что же я буду делать? Или ты будешь меня кормить и одевать?

– Так и будет, Сапфо. Пойдём со мной прямо сейчас! Собирай вещи… или нет, лучше оставь всё это тряпье здесь.

– Послушай, не знаю, что ты там принял перед тем, как прийти ко мне, но я ещё в своём уме. Слава богу, уже большая девочка и в сказки давно не верю. Так что либо снимай штаны и давай займёмся делом, либо проваливай отсюда. У меня, между прочим, время идёт и следующий клиент на подходе.

– Я уйду только с тобой, и никаких больше клиентов!

Сапфо с шумом выдохнула и села на кровать:

– Что с тобой происходит, Ставро? Ты как будто не в себе. Сам на себя не похож. Что за святое выражение у тебя на лице? Или… Стоп! Я поняла! Это твоя новая ролевая игра, да? И кто же ты сегодня? Священник? А я бесстыжая монашка? Я буду грешить, а ты меня наказывать! Только в конце выпори меня как следует за то, что сразу не догадалась.

– Остановись, Сапфо! Я на полном серьёзе! Я люблю тебя и хочу быть с тобой всегда!

– Ты дурак, да? Я – проститутка!

– Мы это скроем, клянусь, никто не узнает о твоём прошлом!

– Прошлом? Это моё настоящее! Единственное, что я умею. И ты никогда этого мне не забудешь. Таких историй много, и все они с плохим концом. Здесь я на своём месте и ниже уже не упаду, пока ты и другие распоряжаетесь только моим телом. Но тебе нужна моя душа, а это – единственное, что у меня осталось!

Глаза Сапфо, словно у напуганного зверька, умоляюще смотрели в бешеные, с сеточкой красных прожилок на белках глаза Ставроса. Он не выдержал и отвёл взгляд. Ему показалось, что у неё откуда-то появилась над ним власть.

И почему раньше ему нравилось наблюдать за тем, как она страдала? Как корчилась в болевых агониях, словно змея на раскалённой сковородке, когда он хлыстал её плетью, кусал или заставлял делать ужасные вещи. Сейчас он был готов сам подставить свою изнеженную кожу под удары кнута, под острые коготки и тонкие, как лезвия, зубки. Он готов был на всё, мог стать ради этой девушки кем угодно – защитником и покровителем, верным псом у её тонких ног…

– Прошу тебя, мне просто жизненно необходимо, чтобы ты пошла со мной…

– Уходи, Ставро.

– Хорошо, я уйду. Только знай, что я вернусь за тобой.

Он развернулся и ушёл.

Сапфо смотрела из окна на удаляющуюся черную фигуру. Внизу отчётливо хлопнула в третий раз чья-то дверь.

Глава 18.

Сапфо

При рождении мать дала ей имя Людмила. В начале девяностых приехавшая из Украины танцовщица Светлана попала в руки поджидавших в аэропорту «работодателей», которые тут же продали её и прилетевших с ней девушек в сексуальное рабство. Клиенты ходили днём и ночью, а контрацепция в пакет средств гигиены, выдаваемый еженедельно вместе с продуктами питания, не входила. Девушки предохранялись бабушкиными методами, которые нередко давали сбои. Именно благодаря такому сбою появилась на свет Людмила, или, как её сразу же перекрестили, Мила. Девочка росла среди маминых подруг, меняя квартиры и города, знакомясь с бессчётным количеством людей разного возраста и социального положения. Милочка всегда была очень худенькой и маленькой девочкой, её часто не замечали, задевали и даже забывали. В подростковом возрасте у неё не наблюдалось никаких признаков зрелости и ни намёка на половое созревание. А Мила мечтала быть привлекательной и желанной, как её мама. «Перед красивой женщиной все мужчины одинаковые. Они – как разноцветные попугайчики, которые твердят одно и то же, нетерпеливо перебирая лапками по жёрдочке, – учила её мать. – Мужчина может быть в своей обычной жизни кем угодно: адвокатом, президентом, врачом или священником. Но когда им нужна женщина, они все равны. Мужчина может обесчестить женщину только однажды, в первый раз. А потом его мужская сила в её руках. В прямом смысле».

По воскресеньям Светлана водила дочь в церковь. Они простаивали службу от начала до конца, причащались и исповедовались. О том, чтобы в воскресное утро подольше поспать, не было и речи. Свечки, припадания губами к иконам, а потом к тыльной стороне рук священников, строгое соблюдение постов и обязательное ношение нагрудного крестика в жизни Милы шли бок о бок с прелюбодеянием, сквернословием, ложью и корыстью. Девочка знала молитвы на старославянском и греческом языках, а вместо курортных пляжей они посещали монастыри и храмы, где хранились чудодейственные мощи святых. Светлана кардинально преображалась, как только переступала порог очередного храма. Она накидывала на голову платок, смиренно опускала белёсые ресницы, складывала пальцы рук в замок и принималась долго молиться. Выражение её лица становилось кротким, беззащитным и даже каким-то скорбящим. Священник задерживал на женщине со славянской внешностью свой взгляд, стараясь не упустить случая погладить её по светлым волосам, подержать за руку, подольше исповедовать. Выйдя из церкви, едва завернув за угол, Светлана доставала зеркальце, губную помаду, тени, тушь, румяна, и через пять минут это был уже совсем другой человек. Мила не задавала матери лишних вопросов, поскольку в детстве часто получала за них по губам. Светлана порола дочь за каждую мелочь и не стеснялась делать это на людях, громко выкрикивая грубые обидные слова на русском языке. Посещение святых мест, по мнению Светланы, входило в обязанность каждого христианина. И не важно, куда он пойдёт дальше и что будет делать. Главное – регулярно раскаиваться и исправно поститься.

Несмотря на частые переезды, Мила неплохо училась. Особенно легко ей давались иностранные языки, и древнегреческий был в их числе. В двенадцать лет она в оригинале читала «Илиаду» и «Одиссею», комедии Аристофана, трагедии Софокла и Еврипида, обожала диалоги Платона и учение Аристотеля. Был у девочки любимый томик с поэзией Сапфо Митиленской, некоторые стихи она знала наизусть. Иногда девочке казалось, что она не принадлежит этому миру, и тогда она придумала свой. И прочно поселилась в нём. Это было несложно в такой стране, как Греция, где почти в каждом городе обязательно встречались древние руины, устоявшие, несмотря на разрушительное время, колонны, незаконченные археологические раскопки. Миле казалось, что века не властны над этой страной и под ногами всё ещё живёт и процветает древняя цивилизация, куда она мысленно и переместилась. Там она представляла себя в роли то нимфы, то музы, то даже богини. Самой сокровенной её фантазией было, чтобы любвеобильный Зевс однажды прокрался бы к ней ночью в постель, и она зачала бы от него полубога.

О своём отце Людмила ничего не знала. Мать наложила на эту тему табу, ещё когда девочка была совсем малышкой. Хотя по большому счету ей это было и не важно. Единственное, что Мила знала о нём, так это то, что он был местным, к тому же очень важным и уважаемым человеком, поэтому рождение ребёнка по понятным причинам должно было быть скрыто от общества. Для Светланы все мужчины делились на две категории: скупых и щедрых, соответственно, хороших и плохих. Чем больше подарков, тем лучше мужчина, а чем выше у него должность, тем он полезнее. Другие качества не обсуждались.

С очередным переездом, на этот раз в Афины, в жизни Светланы и её дочки появился Константинос, государственный чиновник при деньгах и связях. Он называл Светлану Ланой, по-отцовски смотрел на Милу, нежно теребя её за щёчку. Они как-то очень быстро переехали в его огромную квартиру, в которой сами ничего не решали, сколько бы Светлана ни старалась стать в ней полноправной хозяйкой. Константинос диктовал обеим, что носить, как есть и что говорить, покупал дорогие, но ужасно скучные вещи и следил, с кем они встречались. Мама каждый день наряжалась и крутилась перед носом мужчины в прозрачных блузках с вызывающим декольте и в упор не замечала, куда был в действительности направлен взгляд её любовника. Однажды ночью Константинос зашёл в спальню, где спала четырнадцатилетняя Мила… Впервые в жизни мужчина смотрел на неё с нескрываемым желанием овладеть её мальчишеским телом. А она стеснялась своей плоской груди и отсутствия волос на лобке. Откуда ей было знать, что именно это и привлекало пятидесятилетнего мужчину? Чтобы не чувствовать боль и стыд от неизбежного, девушка закрыла глаза, расслабилась и попыталась представить на себе… Зевса! Да, да, мощного, страстного, влюблённого в смертную женщину Громовержца. По размерам Костас походил на Титана, и Миле иногда казалось, что он вот-вот её проглотит, как Крон своих детей. Со временем его визиты участились, и они, совсем потеряв бдительность, были уличены Светланой. Надавав дочери отмашистых пощёчин, мать незамедлительно принялась собирать вещи. И снова началось скитание по квартирам. После такого странного сожительства с любовником матери Мила стала мечтать о собственном доходе и о взрослом покровителе. С богатым, хотя и теоретическим, опытом в познании мужчин ей не составило труда найти своего первого «клиента». Им оказался знаменитый кинорежиссёр и скрытый педофил Софоклис Саранделис. Они познакомились случайно на пляже, где Мила поймала на себе похотливый взгляд мужчины и пошла за ним в воду… Они встречались в номерах отелей. Иногда с Софоклисом приходили его друзья: известные актёры, певцы и другие деятели шоу-бизнеса. Деньги и подарки сыпались на девочку как из рога изобилия. В шестнадцать лет она всё ещё выглядела максимум на четырнадцать и была просто «нарасхват» для определённого типа мужчин. Примерно через год в номер отеля ворвалась полиция, и Саранделиса скрутили прямо в кровати. Кто-то из работников гостиницы заявил на кинорежиссёра, чтобы наказать извращенца и спасти «бедную девочку». В этот же вечер Светлане начали сыпаться звонки от адвокатов остальных соучастников «оргий» с предложениями принять взятку на космические суммы взамен на молчание. Светлана была не гордая и деньги охотно брала, строго-настрого запретив дочери раскрывать на допросе рот. Мила сделала так, как было велено, и получила от матери хорошее вознаграждение. Режиссёра вытащить не удалось. Общество требовало наказания за совращение малолетних и самого жёсткого приговора. На Светлану сыпались гневные, осуждающие и угрожающие лишить материнства письма, а на Милу, наоборот, сочувствующие, с предложением поддержки и опеки. Вокруг их дома крутились журналисты и психологи, и через год, не выдержав такой всенародной «любви» и «славы», мать и дочь взяли билеты на ночной поезд и уехали в Салоники.

Матери всё труднее становилось поддерживать свежесть лица и тела, спонсоры в очередь не становились, и планка в выборе мужчины для их беспечной жизни неумолимо падала. А когда в их квартире появился дальнобойщик Георг из Румынии, который каждый день пил и частенько поднимал на Светлану руку, Мила решила уйти из дому и снимать квартиру самостоятельно. Надо было как-то выживать, делать она ничего не умела, а улицы красных фонарей манили лёгким заработком. Узнав в девочке «жертву» нашумевшей истории с режиссёром-педофилом, её тут же приняла под своё крыло мадам Магдалена, или, как её ещё называли, цаца́, в одном из лучших борделей Салоников. Там Мила стала Сапфо и ещё глубже погрузилась в придуманную вселенную, полностью отделив себя от реальности. Плотоядный, похотливый, порочный и ненасытный, часто грубый и жестокий мир мог сломать кого угодно, только не её.

Сапфо даже считала себя рождённой под счастливой звездой. Всё в жизни ей давалось без особого труда, даже её так и не созревшее тело служило неплохую службу. Все хотели её оберегать, защищать, засыпать подарками, везде пытались накормить, угостить сладостями, посадить на колени. Подруг у Сапфо не было, ей было достаточно компании нимф, муз и харит, с которыми она вполне гармонично сосуществовала и даже причисляла себя к ним. Ни одна живая душа не была посвящена в её тайну. Девушка опасалась непонимания и насмешек, но больше всего и абсолютно всерьёз… гнева Богов. Несколько раз в год Мила-Сапфо путешествовала по Греции. Эта привычка осталась от кочевого образа жизни в детстве, и девушка уже не могла сидеть на одном месте больше трех месяцев. Каждое новое место, куда она собиралась в очередной раз, должно было иметь поблизости руины какого-нибудь древнего города, античного храма или какие-нибудь археологические раскопки, принадлежащие к эпохе до нашей эры. Там, среди развалин, она чувствовала себя настоящей – свободной, раскрепощённой и никоим образом не обременённой предрассудками и издержками современной нравственности. Она ощущала себя частью этого мира, нелепым образом оказавшейся, как подброшенный ребёнок, в чужом и враждебном ей двадцать первом веке. Она чувствовала себя дома. Трудно было найти грека или иностранного туриста, который бы посетил такое огромное количество древних мест. А когда все направления были изъезжены, а тропинки, покрытые древней пылью, истоптаны, у Сапфо начала зарождаться в голове опасная мысль. Мало кто в Греции знал о том, что на монашеской горе Афон когда-то находилась Священная Роща Богини Артемиды и её нимф, переименованная во времена Византийской империи, во Фруктовый сад Девы Марии. Богиня Артемида была символом чистоты и непорочности, не познавшая ни любви, ни мужского ложа и никогда не рожавшая. В монастыре Святой Лавры до сих пор сохранилась настенная фреска, где изображена Дева Мария, приехавшая из Палестины; где она хватает Олимпийскую Богиню за рукав и изгоняет из собственного леса, а одетые в черные рясы монахи разрушают её храм и убивают нимф. Присвоив себе всю часть полуострова и создав на нём автономное государство, архиереи позже наложили запрет на посещение священной горы любой женщиной без исключения под страхом тюремного заключения.

Постепенно у Сапфо родился план.

Широкие штаны, мужская сорочка, кроссовки, кепка и немного практики в перемене походки, и вот она уже превратилась в худенького подростка-старшеклассника. Теперь пришло время проверить свою изобретательность на людях.

– Эй, пацан, ты куда это собрался? – послышался голос мадам Магдалены, которая вышла на площадку, кутаясь в махровый халат. – А ну-ка пошёл вон отсюда!

В уголке рта мадам дымилась сигарета. Длинный кусок пепла упал на широкую грудь, немного задержался на ней и скатился на пол.

Сапфо на минуту замерла на месте, дав цаце возможность узнать её хотя бы со второй попытки. Чёрные глаза с наклеенными ресницами впились в лицо незваного на её территорию гостя. Удовлетворённая эффектом, девушка радостно сняла кепку и распустила волосы.

– Что за шутки, Сапфо?!

– Слушай, Магдалена, у меня к тебе огромная просьба, – проигнорировала она гнев своей попечительницы.

– Заходи, – сказала мадам с энтузиазмом.

Сапфо никогда её ни о чем не просила. Она вообще была не очень разговорчивой, в отличие от её «коллег по цеху». Чтобы как можно реже входить в контакт с окружающими, Мила старалась не создавать проблем, всегда вовремя сдавала необходимые анализы, требуемые законом, не ссорилась с клиентами, имела свой особый контингент мужчин, не имеющий ничего общего с теми, кого предпочитали другие девушки. Кроме того, она исправно платила Магдалене её долю, не задерживая оплату и не пытаясь жульничать. Без сомнений, мадам хотя бы ради интереса выслушает её.

– Кофе?

– Да, спасибо.

Магдалена засыпала в чашки растворимый кофе и включила электрочайник:

– Молоко, сахар?

– И то и другое, и побольше.

– Да ты не только выглядишь как подросток, у тебя даже вкус детский, – засмеялась мадам. – Ну, давай выкладывай, что у тебя.

Она зажгла сигарету и приготовилась слушать. Сапфо сделала то же самое, и они, одновременно затянувшись, выпустили в серый потолок плотные клубы дыма.

– Скажи, к нам обращаются священники? Или, может, монахи, может, духовные отцы?

Магдалена продолжительно затянулась. Огонёк стремительно побежал в сторону фильтра, оставляя за собой хвост пепла. Потом она с шумом выдохнула. Черный дым на несколько мгновений почти полностью скрыл одутловатое лицо с настороженными рыбьими глазами. Затушив в полной пепельнице окурок, она молча встала и начала заливать кипяток в чашки.

– Я никому не собираюсь говорить, – поспешила объяснить Сапфо, видя нерешительность мадам.

– Если мне память не изменяет, когда-то ты была достаточно публичной девочкой.

– Это не я сдала режиссёра!

Сапфо прекрасно понимала, насколько важна была конфиденциальность клиента в этих кругах.

– Знаю, знаю, не горячись. Только я всё равно не могу ответить на твой вопрос. А зачем тебе? Захотелось разнообразия? Поверь мне, это не самые лучшие типы. Извращенцы ещё те. Вдобавок ещё и воняют. И да, они предпочитают молодых мальчиков, а не переодетых девочек.

– Мне нужно попасть на Афон, – перебила её Сапфо.

Глаза Магдалены выпучились так, что, казалось, они были готовы вывалиться из орбит. Чашка со звоном упала на блюдце, рука потянулась за новой сигаретой. И только после первой затяжки она взяла себя в руки:

– Я не хочу обсуждать твои эротические фантазии, милочка, но скажу тебе сразу, туда попасть практически невозможно. Даже при всём твоём сегодняшнем маскараде. Начнём хотя бы с того, что в первую очередь проверят удостоверение личности. Нужно вдобавок иметь специальное разрешение от самого епископа, это что-то вроде визы.

– Я знаю. И готова заплатить, сколько потребуется. Вопрос – кому? Прошу, ты мне только подмигни, а дальше я сама! Скажи, среди «моих» есть такие, кто посещает Афон?

Сапфо вынула из кармана и положила на стол зелёную купюру сто евро.

– Моя репутация стоит дороже, девочка, забери свою жалкую бумажку и не позорься. Есть один, который давно уже у тебя трётся. Он пока ещё не священник, но очень скоро им станет. У него точно есть связи в духовенстве. Его отец – известный и уважаемый человек в городе. Они частые гости Агион Ороса на Афоне, говорят, их семья делает огромные пожертвования на храмы и монастыри. Когда он придёт к тебе снова, я трижды громко хлопну своей дверью. Всё, больше я тебе ничего не скажу. Дальше сама.

«Негусто, – подумала Сапфо, поднимаясь по ступенькам к себе в комнату. – Навряд ли это именно тот, кто сделает поддельное удостоверение личности и разрешение».

Попасть в храм Богини Артемиды теперь стало смыслом её жизни.

Глава 19.

Искушение ангелом

Женщины на святой горе Афон всё же появлялись с некоторой периодичностью.

Разоблачение скандальной истины произошло во время реставрационных работ в часовне Святого Афанасия Афонитского, где, ко всеобщему удивлению, были обнаружены кости, принадлежащие женщине. Копая глубже в землю и в историю, раскрылись и другие шокирующие факты присутствия женщин – либо тайно проникших, либо специально привезённых в мужскую монашескую обитель. Тщательно скрываемое существование одного монаха, рождённого и прожившего всю свою жизнь на Афоне, говорит о том, что его мать попала на святую гору, будучи беременной. Или, о Боже, зачала уже там! Всем известно, что сила правды заключается в том, что она рано или поздно будет раскрыта. Только жители Афона уповали на Бога и верили, что Он защитит их от расплаты за любое прелюбодеяние. Для чего или кому нужно было создавать запрет на посещение женщинами священной горы? Возможно, это было своего рода местью за то, что с самого начала существования мира она принадлежала женщинам, а конкретно – целомудренной Богине Артемиде и её девственным жрицам. Любой проникший туда мужчина неизбежно становился жертвой божественной стрелы, мгновенно настигнувшей его, где бы тот ни прятался. Тогда монахи решили отплатить женщине той же монетой. Они создали историю о том, что якобы сама Богородица охраняет свои сады от женского пола, пожелав быть в них единственной царицей, а потом стали рождаться разного рода страшилки о карающих иконах в случае нарушения запрета. Только ни настоятели монастырей, ни аббаты не учли того, что на природу управы нет и быть не может. Ничто остановит силу, движущую вожделением. Лишь божество способно укротить её. Человек же, как бы он ни старался воспротивиться сильнейшему притяжению к противоположному полу в момент выброса необузданного гормона страсти, никогда не избавится от плотской истомы. Однако христиане оказались народом хитрым и упрямым. Создав себе «тюрьму» в «Райских Садах» и изолировав таким образом себя от возможного греха, они доказали, что Сам Господь услышал их и благословил. Они не учли одного: над мужской природой властен лишь тот, кто её создал. А это случилось задолго до рождения христианства и его заповедей. Таким образом, женские посягательства на монашеские владения с удивительной регулярностью взрывали общественные средства массовой информации, так как женщины не желали оставаться в тени. Причины у всех были разные: одни просили защиты от набегов османов, другими двигало желание поклониться чудодейственным образам Богородицы, а кому-то просто было интересно посмотреть на то, как живут монахи-отшельники. Несмотря на то, что другие монастыри по всей Греции можно было посещать круглый год, Святой Афон оставался для женщин желанным запретным плодом. А всё потому, что там, в самом его центре, жило и дышало девственное лоно Артемиды, а сердца нимф и муз бились в женских особях животных и птиц. А мужчины никогда не обретут там желанный покой.

Сапфо внимательно изучала карту полуострова Халкидики, трезубцем распластавшегося на водной синеве Эгейского моря. Добраться до самого пика левого зубца, где находился полуразрушенный храм Артемиды, было даже труднее, чем попасть на сам Афон. Священные Рощи Богини были ловко замаскированы внушительных размеров монастырями Великой Лавры Святого Афанасия, занимавшими полсотни квадратных гектаров земли, дабы хорошенько скрыть древние останки от любопытных глаз. Сапфо расчертила несколько вариантов проникновения сюда, прекрасно осознавая, что ни один из них нереален. Налив себе из старого заварника чая, девушка задумалась о Ставросе. Она и раньше подозревала, что он мог быть как-то связан с Церковью: его извращённые фантазии так или иначе сводились к религиозной тематике. Три хлопка дверью мадам Магдалины подтвердили её догадки. Но что она о нём знала? Да ровным счётом ничего, как и об остальных своих клиентах. Ставрос отличался особой жестокостью и имел крайне извращённое воображение. То он хотел, чтобы Сапфо доминировала, а он сопротивлялся ей. То они зажигали огромное количество свечей разных размеров, расставляли их по всем поверхностям, а Сапфо должна была изображать горящую в огне язычницу, при этом эротически извиваясь. Он привязывал её раскинутые руки к спинке кровати и заставлял стонать, словно кровать была крестом, а Сапфо – распятой на ней грешницей. И тогда Ставрос хлыстал плёткой по голому телу девушки. Не сильно, поскольку он, как и все извращенцы, жутко боялся вида крови, а также полиции и скандала. В борделе существовали правила, запрещающие наносить девушкам серьёзные увечья, в противном случае можно было нарваться на крупные неприятности.

Ставрос никогда не снимал золотой крестик. Его волосы были собраны в редкий хвостик, щеки, губы и подбородок скрывались за густой бородой. Стройное тело пахло мылом и воздержанием. Сапфо попыталась представить своего клиента в рясе. Получилось неплохо. Особенно в тот момент, когда он наконец, успокоившись, собирался уходить. Его маленькие карие глазки смотрели в пол, пока он гасил свечи, наматывал на короткую рукоятку кожаную плеть и нервными движениями засовывал её в карман. Казалось, что ему было стыдно за только что содеянное. В эти моменты он становился совсем другим человеком.

Сегодняшняя встреча со Ставросом немного сбила девушку с толку. Что это на него нашло? Откуда взялись эти телячьи нежности? Или это сами Боги решили подсобить её планам? Нужно было всё хорошенько обдумать. Если она согласится пойти с этим садистом, кто её потом защитит за пределами любовного квартала? На мать рассчитывать бесполезно, у неё «запоздалая любовь», как она выражалась. Нужно было подстраховаться. В телефонной книжке она нашла номер Костаса. Уезжая, он сказал девушке: «Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, абсолютно любая, звони без колебаний». И Сапфо – впервые за тринадцать лет! – написала ему короткое сообщение. Несмотря на позднее время, ответ пришёл почти сразу, и у них завязалась вполне невинная переписка.

Девушка проснулась в полдень. Она быстро умылась, надела джинсы, свитер, кроссовки и ярко-красную куртку, кинула в сумку деньги, телефон и карту Афона и молнией сбежала вниз по лестнице. На последней площадке она почувствовала запах сигаретного дыма и остановилась.

– Спасибо, – тихо бросила она в приоткрытую дверь.

Изнутри показалась рука в крупных кольцах и с ободранным красным лаком на длинных ногтях, жестом ясно давая понять, что девушке не стоит оглядываться.

Сапфо выбежала во двор и неожиданно уткнулась носом в черное пальто:

– Что ты тут делаешь?

– А почему ты так долго спишь? И зачем наврала про следующего клиента? Я замёрз, как собака, и голодный, как волк!

Ставрос стучал зубами в знак доказательства того, что он замёрз и проголодался.

– Зачем же ты тогда стережёшь меня, как собака? Шёл бы лучше домой!

– Я боялся, что ты сбежишь.

– Почему? Ты всерьёз думаешь, что я поверила в тот бред, который ты вчера нёс? Или ты полагаешь, что я впервые слышу подобные предложения под влиянием тестостерона?

Ставрос молчал. Мелкая дрожь не отпускала его.

– Погоди, – насторожилась Сапфо, – мне кажется, или ты и сейчас собираешься сказать мне что-то подобное?

Он смотрел на маленькую девушку, не в силах выдавить из себя ни слова. Ожесточённую неравную борьбу вели сейчас его тело и душа. Он вглядывался в большие карие глаза Сапфо, смотревшие на него снизу вверх, пытливо заглядывая в самую душу в ожидании ответа, и, казалось, погружался в их глубину.

Затянувшееся молчание Ставроса испугало Сапфо. Её планы грозились рухнуть, лишь начав приобретать очертания реальности. Тогда из её губ полились сладкие речи:

– Кажется, ты вчера ночью хотел спасти мою душу, котик. Не знаю, от чего или от кого, но ты хотел взять её, грешную, в руки и приласкать. А сейчас у тебя не хватает смелости даже поговорить со мной? Я испугалась вчера, а ты робеешь сегодня. Давай начнём сначала?

Девушка поднялась на цыпочки и нежно поцеловала мужчину.

Ставрос в ответ заключил Сапфо в объятия и сжал так сильно, что её рёбра хрустнули. Но вместо боли она почувствовала в груди звук победных фанфар.

– Хочешь, пойдём ко мне? – прошептала Сапфо.

– Очень хочу. Только сначала поедим.

– С удовольствием.

– Постное?

– Естественно, я же православная христианка!

– Ну и слава богу! – еле слышно произнёс Ставрос, и они рука об руку направились к его машине.

«Ох уж эти православные греки! – думала Мила, сидя в начищенном до блеска „Ауди“ и глядя из окна на мелькающие здания. – Великий пост соблюдают, а по борделям ходят. Прямо как моя мать». И она нежно погладила мужские пальцы, сжимавшие рычаг переключателя передач.

Через пятнадцать минут Ставрос и Мила заехали на подземную парковку, оставили машину и вышли в самом сердце Салоников. Проходя мимо булочных, из которых сочился аромат свежего хлеба, и направляясь в сторону таверн, откуда уже разносились запахи свежеприготовленных морепродуктов и печёной фасоли, они почувствовали урчание в желудках. Ставрос почти никогда в жизни не испытывал чувства голода или других неудобств. Всё в его жизни было вовремя, размеренно и в достатке. О нуждах людей он знал из книг, фильмов и Библии, а бедняков и попрошаек считал мучениками, расплачивающимися за свои грехи или грехи своих предков. Сапфо по привычке бросила несколько монет в протянутую руку местного бомжа.

– Не делай этого, сейчас их целая куча набежит и начнёт тереться вокруг нашего столика в таверне, – попросил Ставрос. – Всех нищих не накормишь. Лучше пойдём зажжём свечку святому Димитрию.

«Святой Димитрий раздал всё своё имущество бедным, если что…» – пронеслось в голове Милы, которая благодаря своей матери, хотя и вопреки своему желанию, знала о деяниях каждого святого и великомученика.

Но вслух сказала:

– Конечно, котик.

Они вошли в храм. Ставрос бросил пригоршню монет в ячейку и взял две свечки, одну для себя и одну для Сапфо. Он быстро три раза перекрестился, поцеловал несколько икон в трех местах и немедля пошёл к выходу.

В таверне было тепло и уютно. Они сели за столик у окна, официант услужливо придвинул Сапфо стул и взял её куртку. После того как Ставрос сделал царский, но постный заказ персон на десять, он неожиданно спросил:

– Расскажи мне о себе. Откуда ты родом, где твои родители? Я хочу знать о тебе всё.

– Ну… моя мама – украинка, православная и глубоко верующая. Я воспитывалась строго по-христиански. Отца я не знаю, – ответила Сапфо, глядя в пустую тарелку.

– Бедная девочка, – вздохнул Ставрос.

– Мы много путешествовали по стране, посетили почти все монастыри. Кроме одного.

«Или сейчас, или никогда. О Артемида, помоги!» – подумала девушка.

– Впечатляюще. И какой же монастырь вы не посетили?

– Агион Орос. Святой Афон.

– Ах да, я должен был догадаться.

– Понимаешь, моя мама смертельно больна, – тихо начала Сапфо заранее заготовленную басню. – Каждый день я прошу Бога о помощи, но болезнь прогрессирует. Никакие лекарства уже не помогают… Она умирает…

Ставрос смотрел на страдающее детское личико, и было видно, что его сердце обливается кровью от жалости. Никогда раньше Сапфо не видела и тени сострадания на этом жестоком лице.

– Я видела сон, как стою перед каменным храмом, слева от меня красная часовня. Колокол на ней неподвижен. Всё вокруг неподвижно, ветра нет, птицы не летают. У меня в руке мамин пояс. Я вхожу в храм с очень высоким куполом, таким высоким, как будто это и есть небосвод. Я прохожу вглубь и вижу прямо перед собой пьедестал, покрытый красным бархатом, а на нём стоит раскрытая серебряная шкатулка. По обе её стороны горят две лампады, позади – живые цветы и золотой крест. Я подхожу ближе и кладу пояс мамы прямо на животворящий пояс Пресвятой Девы Марии, который находится в шкатулке, и…

– Что?..

Глаза Ставроса впились в губы Сапфо, чтобы не пропустить ни слова.

– Меня как будто бы оторвало от земли, и я стала лёгкой-прелёгкой, как одуванчик. Я перестала чувствовать своё тело, поднимаясь всё выше и выше. И вот я уже не в храме, я лечу над ним, над лесами, ещё выше, над самой макушкой горы Афон. Я спешу, я несу целебный пояс маме…

Подошёл официант с огромным подносом и стал выкладывать на стол блюда. Осьминог, кальмары, мидии, моллюски, креветки³⁰, фасоль, чечевица, свёкла, морковь… Он всё ставил и ставил, пока на столе не осталось пустого места. Бутылку воды и корзинку с хлебом пришлось переместить на подоконник.

– Приятного аппетита и удачного поста, – пожелал официант и удалился.

Сапфо громко сглотнула слюну. Будь она голодной неделю, ни за что бы не смогла съесть и пятой части этих блюд! Ставрос даже не глянул на стол.

– Жертвенник, – сказал вдруг он.

– Что? – не поняла девушка.

– Не пьедестал, а жертвенник. Так называется место, на котором расположен серебряный ларец, где лежит святой пояс… Ты в точности описала, как выглядит Ватопедский монастырь снаружи и храм Пресвятой Богородицы внутри! Это невероятно! Бархат, цветы, крест…

«Кажется, этот парень не ведает о чудодейственном Интернете», – усмехнулась про себя Сапфо.

– А ты откуда знаешь, ты там был?

– Был. Несколько раз. И сразу после Пасхи снова туда отправлюсь.

– Умоляю, возьми меня с собой!

Ставрос рассмеялся, обнажив ровные белые зубы, больше напоминающие оскал, чем улыбку. Сапфо впервые видела, как он смеялся. Потом он замолчал и принялся за еду, всё ещё улыбаясь. Сапфо отвернулась к окну, на глазах задрожали слезы.

– Так и быть, я могу взять с собой пояс твоей мамы и приложить его к поясу Богородицы.

– Нет! – вскрикнула Сапфо, и Ставрос в панике оглянулся по сторонам.

В таверне, кроме них, никого не было, и голос девушки эхом раскатился по пустому залу.

– Я сама должна это сделать, – сказала она уже тише, – так было во сне. Этот сон повторяется почти каждую ночь. Всё отчётливее и настойчивее. Скажи, Ставро, разве Богородица – не мать Христа? Разве Он не спас бы Ее, чего бы Ему это ни стоило? Разве иудеи или монахи остановили бы Его?

– Может быть, и так. Но ты – не Он, и в наше время это невозможно.

– Значит, мы должны обойти закон. Иисус тоже…

– Довольно! – Ставрос стукнул кулаком по столу так, что на нём разом подпрыгнули все тарелки. – Я не собираюсь это обсуждать!

Сапфо замерла от неожиданности. Повисла минутная пауза, а потом она решительно сказала, глядя своему спутнику прямо в глаза:

– Это моё условие.

– Что?!

– Я пойду за тобой только в сторону Афона. А вот когда мы оттуда вернёмся…

Ставрос вскочил, не дав ей договорить, с грохотом уронив под собой стул. Потом вынул из своего портмоне несколько купюр и бросил их на стол.

– Ненормальная! – прошипел он и вылетел из таверны, хлопнув дверью.

«Разговор ещё не окончен, котик», – подумала Сапфо и закурила.

– Официант! Заверните мне, пожалуйста, всё с собой, – попросила она.

Выйдя на улицу, Сапфо отдала пакет с едой семье беженцев, сидящих на асфальте с протянутыми ладонями.

Глава 20.

Яблоко раздора

Зевс знал, что рано или поздно Боги взбунтуются. Только вот о том, что яблоко раздора вновь, как и три тысячи лет назад, выпадет из рук прекрасной Афродиты, Громовержец знать не мог. В последний раз раздор между тремя Богинями обернулся на земле Троянской войной. На этот раз Богиня Любви осмелилась бросить вызов ему, самому Богу всех Богов. Вначале она робела, её речь звучала тихо и неуверенно, и Зевс недооценивал всю серьёзность её намерений. Потом Афродита осмелела, её голос становился всё убедительнее и твёрже. А теперь Громовержец видел, как у одного за другим членов Олимпийского Пантеона искрятся глаза, как пробуждается в них азарт, как захватывает интрига и возникает интерес к тому, что предлагает им юная Богиня, которая, в свою очередь, уже предвкушала победу. Зевсу не хотелось так просто сдаваться, ему нравилось следить за переживаниями Афродиты. На каждом этапе, в любой ипостаси, она была невыносимо прекрасна. Её страдания, мольбы, трепет, вожделение и разочарование, новая надежда и предчувствие грядущего триумфа, словно живые толпились в его заинтригованном мозгу, томясь в ожидании ответа. Но Зевс всё тянул. Осознание того, что Афродита влюблена, что все эти любовные флюиды направлены не на него, а на человека, хуже того, христианина, пронзали стрелами ревности его огромную грудь. Ах, если бы только Афродита знала, насколько сильно он всё ещё был подвержен искушению овладеть ею! Она боялась его гнева, а он боялся её чар. Чар, которые уже подействовали на некоторых Богов. И вот они уже готовы к бою. Ради жизни на Земле, ради возрождения, ради любви! Они увлечённо и бесстрашно рассказывали о том, как ловко преступали законы Олимпа, а Афродита слушала их с упоением, время от времени бросая на Зевса вопрошающий взгляд.

Из глубины зала, как из самой преисподней, послышался грудной голос Аида, вырвав Громовержца из паутины навязчивых мыслей:

– Пока кладбища принадлежат церкви, а покойников отпевают священники, их души изнывают в смердящей реке Стикс. Харону всё равно, какой веры был покойник, но без оплаты он отказывается переправлять их в Царство Мёртвых. Зловонные воды Стикса переполнены и готовы просочиться на поверхность земли. Мои судьи, Минос и Радамант, бездействуют, за две тысячи лет они отправили ничтожное количество душ на Асфоделиевые Луга и ещё меньше – в Блаженный Элизий. Среди стенаний несчастных слышны голоса, вопрошающие о бессмертии и Царстве Небесном, которое было обещано им на Земле и которое никогда не наступит…

Аид был зол. В его словах слышались раздражение, ненависть и отвращение, копившиеся веками.

Длинные прямые волосы спадали на лицо, скрывая его почти полностью, отчего голос казался ещё утробнее.

Он продолжал:

– Бессмертие смертного – в его продолжении. И никакое целомудрие этого не изменит. Пока женщина рожает, она бессмертна; пока мужчина оплодотворяет, он – создатель. Невспаханные поля и неплодоносящие деревья погибают, незачинающий убивает, неблаготворящий вредит. – Аид посмотрел на каждого присутствующего горящими глазами и остановил свой взгляд на Зевсе. – Соблюдение исконных первородных законов и уважение к Земле – залог упокоения под землёй. Люди забыли об этом. Если на то будет твоя воля, брат, я тоже объявляю войну бессмысленному христианству. А когда мы победим, я освобожу немые души из чрева огненной реки Стикс и открою им врата в Асфоделиевы Луга и Элизий. Даю слово!

Все переглянулись. Это было слишком высокой наградой. Даже Боги не всегда попадали в Элизий. Предатели на веки вечные были свержены в Тартар, а полубоги, герои и смертные были рады попасть хотя бы на Асфоделевые Луга, где их души бесцельно бродили, слушая голоса своих близких на земле. И лишь избранные, те, кто творил добро при жизни на Земле, не ставил себя выше своих Создателей, почитал и уважал свою внутреннюю и внешнюю природу, гармонируя с её творениями и создавая единство с ней, имел шанс оказаться в Элизии.

– Война ничего не решит! – громко сказала Афина, которая всё это время молча стояла по правую руку от Зевса, внимая возбуждённым речам своих родственников. – Угроза – плохая тактика, ею не вернуть ни признания, ни поклонения. Явись мы перед людьми, они придут в ужас и будут спасаться бегством в свои церкви. Священники тут же не замедлят воспользоваться их уязвимостью и сами, дрожа от страха, призовут их неистово молиться, взывая к христианскому Господу. Не думаю, что кто-нибудь из нас выдержит второй раз такое оскорбление. И тогда нам ничего другого не останется, как уничтожить их. Готова ли ты к такому повороту событий, милая Афродита?

– Значит, ты предлагаешь продолжать бездействовать и дальше? Не так ли, сестра? – крикнул Арес, не дав возможности ответить Богине Любви. – Всякий конец – залог хорошего начала. Насилие, жестокость, варварство и необузданное желание превосходства сильных над слабыми даны всему живому и дышащему в равной степени, как любовь, доброта и милосердие. В каждом человеке, звере и букашке одинаково живёт страсть создавать и разрушать! Богомол съедает пчелу медленно, и та бьётся в его клешнях, даже когда от неё остаётся одна голова. Антилопа дышит до тех пор, пока её разрывают тигры ещё несколько часов. Такова наша природа, и ничто этого не изменит! Мне будет достаточно пошевелить одним пальцем, чтобы навести смуту и возбудить враждебность смертных друг к другу. Уж причин у них для этого предостаточно!

Глаза Бога налились кровью.

– Я за справедливость, Арес, и всегда была за неё. – Чистая мудрость не могла согласиться с абсолютной силой. – Я против нападения. Никого нельзя заставить поклоняться, тем более человека. Они горели на кострах за свою веру, неужто ты забыл?

– И что же ты предлагаешь? – спросил он, распаляясь в гневе.

– Мы – их Боги, создатели и защитники. И нам ненужно никому этого доказывать. Когда-то у людей стоял выбор, и они выбрали не нас. Вы не задумывались, почему? Почему вдруг они отвернулись от нас и предпочли себе покровителя в лице иного Бога?

Наступила тишина. Вопрос повис в воздухе, словно меч, готовый сильно рубануть.

– Потому что мы – такие же, как они! – громко сказала Афина, чётко выговаривая каждое слово. – Мы ранимы и несдержанны, падки и уязвимы, мы любим и ненавидим, награждаем и караем. Мы чувствуем всё то, что чувствует смертный. Радость, обиду, боль, разочарование, гнев… И, хотя мы сильнее их, мы не можем контролировать свои силы, и это делает нас слабыми! – Она сделала паузу и оглядела всех мудрым совиным взглядом. Потом продолжила: – Людям нужен такой Бог, который был бы отличен от них! Который независим от своих чувств, потому что не имеет их, который выше своих желаний, поскольку Ему нечего желать. Тот, кто пообещает им вечную жизнь, если они будут стремиться к Нему. Люди хотят быть кем-то больше, чем простые смертные, поэтому они пытаются избавиться от своих желаний и потребностей, победить в себе человеческую природу, которой мы их одарили. Избавляясь от чувства влечения, страсти, ревности, гордости, одиночества, они становятся свободней и…

– Бесполезней! – снова перебил Афину Арес. – Если нет чувств, то нет и сущности! Пустышка – вот кто их Бог!

– Он не пуст, Арес, Он прост, – спокойно ответила Афина. – В простом и понятном заключена сила. Он ничего не требует от людей и сам бездействует. Он вообще молчит. А те, кто Его слышал, твердят лишь о прощении и безграничной любви к Нему и Его человеческому Сыну. Чем безмятежнее верующий, тем великодушнее их Господь. Мы слишком сложны для них. Зачем им следовать устройству общества, созданному Зевсом, когда можно уйти от этого общества в монастырь? Зачем им терпеть гнев Геры за измену, когда достаточно одного покаяния священнику? Зачем благодарить за земные удовольствия и наслаждения Афродиту и Аполлона, если наслаждения и удовольствия – это смертные грехи? К чему победы в битвах, когда их учат подставлять вторую щёку? И, наконец, зачем им нас о чем-то просить, когда мы всё необходимое им уже дали. Мы даже их научили создавать!

– Но они не создают, они уничтожают! – воскликнула Афродита. – Афина, твоя мудрость безгранична, а значит, ты не можешь не видеть, что люди, высасывая кровь Земли, убивают её! Что в теле прекрасного Эфира зияет рваная брешь, именуемая людьми озоновой дырой. Сквозь эту дыру Гелиос беспощадно сжигает своими лучами всё живое. Он не виноват. Эфирный слой всегда был прочной защитой от смертельного, излучающего жар потока. Чтобы вразумить человечество, необходимо сделать видимым невидимое! Иначе как раскрыть тайну их планеты и бытия, если не предстать пред ними во всем нашем очаровании и силе? Люди должны нас увидеть, услышать, наконец, почувствовать в самих себе божественное и вновь воссоединиться с нами! Ихор проснётся, забьётся в человеческих жилах, даст толчок в головной мозг, и наконец наступит просвещение!

– А если Афина окажется права, – резкий голос Геры разрушил хрустальные грёзы Афродиты, – если кто-то из нас не сможет рассчитать силу и убьёт людей, сожжёт или затопит? Можешь ли ты ручаться за каждого из нас в порыве гнева или страсти? Назад пути уже не будет, только вперёд – либо возрождение, либо смерть.

Все знали, что царицу устраивал нынешний уклад. На Земле уже давно прекрасно справлялись и без неё, а на Олимпе ей так было спокойнее. Зевс не плодит больше полубогов, а она не сгорает от ревности. Только это и заботило Геру. Ни стоны Земли, ни крики животных и птиц, ни загрязнённые водоёмы, ни бреши в атмосфере, ни тем более стенающие души в Адисе³¹ давно не занимали её. Афродита раздражала её своими бесконечными флюидами, блуждающими по всему телу её мужа, поэтому Гере не терпелось поскорее закончить Верховный Совет, который никак не заканчивался.

– Бездействие сделало нас спокойней, терпимей и мудрей. Подавив в себе гордость и уступив христианам, мы уже победили тщеславие. То, что люди нас предали, избрав себе другого Бога, послужило нам уроком, – не сдавалась Афродита. – Мы – Создатели, но и мы сами когда-то были созданы. Создания обязаны любить и уважать своих Создателей, как дети – престарелых родителей, как мы чтим и бережём Землю, Солнце, Небо, Океаны и другие первородные стихии, которые тоже не сразу были гармоничны, спокойны, идеальны. Даже сейчас нам приходится бороться с ними, когда они выходят из берегов, извергаются вулканами или выпускают на волю Тайфуна. Мы укрощаем их, так неужели мы не сможем укротить свой гнев? Если людям удаётся подавить человеческие порывы – похоть, жажду, голод, страсть, – почему мы не в состоянии совладать с собой?

– Да потому, что мы в тысячу раз чувствительней их, наивное ты создание! Они – наши частицы, одна капля нектара, которая течёт по нашим венам. – Гера была непреклонна. – Ты, должно быть, забыла, как Зевс погубил Семелу, мать Диониса? Или тебе напомнить, как эта глупая смертная женщина потребовала доказательств того, что он Бог, и хитростью заставила Громовержца предстать перед ней в своём истинном обличье? Зевс в мгновение ока превратил её в пепел и случайно сжёг полгорода! Если невидимое сделать видимым лишь для того, чтобы смертные поверили в существование своих Богов, так пусть тогда готовятся к неизбежному!

– Уязвить Геру – всё равно что ранить мечом статую! – рассмеялся Гермес, радуясь тому, какой оборот принимает божественная полемика. – Неужели ты и впрямь рассчитываешь на сочувствие, дорогая Афродита?

Он тут же осёкся, глядя на то, как с последними словами Гера встала с трона и начала подниматься над Олимпийским Пантеоном, раскрываясь всё шире, поглощая небесный свет. Растянувшись плотным разноцветным сукном, она засверкала молниями. Вселенная отозвалась на порыв Богини и завибрировала, земля вздрогнула, горы качнулись. Гера превратилась в купол, замерла на мгновение и снова натянулась, вызвав яркое сияние, сопровождающееся глухим громом. Посыпались метеориты, планета озарилась волшебным светом. Гера была прекрасной и ужасающей. Потом она обернулась самой собой и оказалась на троне в позе, в какой пребывала до того, как начала речь.

Никто не шевельнулся, лишь Зевс несколько раз гулко хлопнул в ладоши. Восхищённые божественным могуществом, Боги ностальгически вздохнули, каждый о своём, о былом, но незабытом.

Царица продолжила:

– Ты совладаешь со своими порывами, Афродита, потому что они сравнительно ничтожны. Твоё безумие ограничивается первородным желанием обладания, похотью, глупой влюблённостью. Рождённая от семени Урана, зачатая в бушевавшей морской пене, ты всё ещё куда-то несёшься, лишённая чувства страха, за предметом своей страсти, теряя инстинкт самосохранения и рискуя погибнуть. Только ты не погибнешь, погибнут те, кто не устоял перед твоими чарами, кто поверил сладким речам и пошёл за тобой. Ты даришь влюблённому одержимость, отнимая у него логику. Но с таким богатством далеко не уйдёшь, Афродита, разврат не способствует развитию общества и созданию сильного государства. Христианство прекрасно решило этот вопрос, и ты им не нужна для продолжения рода. Православие одобряет браки, а этого достаточно, чтобы соблюдать созданный мной порядок и сохранять институт семьи. Страстная любовь не обязательна, напротив, она слишком будоражит, отвлекает, вызывает помутнение сознания, провоцирует на измены. В этом плане мне даже жаль, что христианство ослабевает. У его истоков, пока женщины и мужчины знали своё место, мне было спокойно. Мои законы не были нарушены.

Афродита задрожала. На неё больно было смотреть. Она увядала на глазах. Вся природа как будто лишилась солнечного света, золотые листья на деревьях устремились своими острыми кончиками вниз, на внезапно посеревший мрамор. Богиня Любви была раздавлена грубой титановой сущностью, коей по рождению являлась Гера.

Арес сделал было шаг в сторону бывшей возлюбленной, но остановился под строгим взглядом матери.

Не отрывая взгляд от сына, Гера заключила:

– Слава Гее и Урану, что среди нас ещё есть здравомыслящие Боги и Богини. Те, которых не может отвлечь нежный шёпот и робкий трепет Афродиты. Те, кто ясно видит, куда она нас может завести, последуй мы её вздорным идеям, скрытым за невинностью и обаянием! Свержение христианской веры будет означать катастрофу. Конец и так близок, к чему его ускорять?

– Конца может не быть… – почти безнадёжно прошептала Афродита.

Словно фигуры на шахматной доске, к Верховной Богине подошли в знак солидарности Афина, Гестия, Артемида и Гефест.

Зевс не шелохнулся.

Глава 21.

Жертвенный алтарь

Это была самая странная Пасхальная неделя в семье Венетисов.

В понедельник мать принесла домой несколько небольших горшков с фенхелем, листьями салата, колосками пшеницы и зачем-то отнесла их на крышу дома. Вместо печёных постных «лазарчиков» в вазочках появились разных сортов орехи, а в холодильнике обнаружились молочные продукты, и это-то во время самого строгого поста Страстной недели!

Все были не в себе. Точнее, каждый сам в себе. Члены семьи практически не общались между собой, кроме самых необходимых фраз, которые домочадцы кидали друг другу и на лету ловили: «Доброе утро». – «И тебе». – «Приятного аппетита». – «Спасибо». – «Как прошёл день?» – «Хорошо, а у тебя?» – «Спокойной ночи». – «Приятных снов».

Ставрос ходил по дому чернее тучи, он не мог найти себе угол, как тигр в клетке, рыщущий непонятно чего.

Отец разрывался между химиотерапией и строительством метро города. Он ужасно боялся не успеть! Увидеть, как пройдёт первый электропоезд под землёй Салоников, было его давней заветной и несбыточной мечтой. О том, что она несбыточная, Михалис знал точно, но всё равно надеялся и верил.

Никос много занимался и молился. Двухнедельные пасхальные каникулы пошли на пользу как его душе, так и телу. Необузданные тестостероны успокоились, отрезанные от всякого раздражителя. Полностью углубившись в учебники и в Священные Писания, парень как бы отделил душу от тела, а разум – от гормонов. Всё существовало параллельно, нигде не пересекаясь и не путаясь друг у друга под ногами. Никос был доволен первой победой над собой. Он чувствовал, что наконец обрёл спокойствие, нашёл убежище, своего рода защитный панцирь от соблазнов внешнего мира. Наверное, как-то так чувствует себя монах в монастыре. Никаких наваждений, никаких внезапных порывов. Полный покой.

В канун Пасхи все ожидали приезда Марии с острова Крит. Её способность выслушать и понять любого члена семьи, сгладить углы, найти правильные слова, примирить повздоривших была поистине даром Божьим. Никосу не хватало привычного единства в семье. Он связывал эти внезапные перемены с болезнью отца, и ему было больно, оттого что вера его самых близких людей пошатнулась. Вместо того чтобы сплотиться, все разбежались по разным углам. Парень не сомневался, что старшей сестре удастся вывести всех из затянувшегося оцепенения и в доме вновь будут царить божия благодать и взаимопонимание.

В Страстной четверг поздно вечером Кейси столкнулась с матерью у входной двери.

– Идёшь эпитафий украшать? – спросили они друг у друга в один голос.

– Да, – тоже одновременно ответили они и улыбнулись.

Этого старого христианского обычая в Греции перед Пасхой придерживались многие женщины. В ночь на Страстную пятницу, за день до великого шествия эпитафия, с возложенным на него образом снятого с креста Иисуса, хозяйки шли в храм и украшали цветами имитированную гробницу Спасителя. Когда Кейси была маленькой, они с мамой ходили в церковь неподалёку от дома. А когда она выросла, стала уезжать с подругами в центр города, в Митрополит. Так и сегодня их с Деспиной пути разошлись. Расцеловавшись в обе щеки, они направились в противоположные стороны.

В последнее время Кейси всё чаще посещала этническую религиозную группу «Археллин» и всё глубже погружалась в мир Олимпийских Богов. Она увлеклась просмотром документальных и художественных фильмов о том, как уничтожались древние храмы, и уже не могла без слёз смотреть на то, как падали с храмов тридцатиметровые статуи, превращаясь в груду мраморных камней. Как приверженцы христианства заживо сдирали кожу с Ипатии, великой женщины – философа и астролога, как расчленили её потом на виду у всего города. Как сжигали язычников и наравне с ними вековые библиотеки с бесценными открытиями в науке, астрономии и медицине, с великими философскими учениями. У Кейси в сердце образовалась кровоточащая рана, которая сочилась все сильнее с каждым кадром, словно очищая таким образом отчаянно бьющийся орган от инородных бактерий. До недавнего времени она думала, что живёт в свободной стране, без религиозных предрассудков, однако теперь была убеждена в обратном. Если раньше заставляли людей принимать христианство силой, то сейчас – хитростью, начиная с рождения, когда младенец ещё не имел возможности выбирать. Кроме того, девушка с ужасом узнала, какую войну развернула и уже более двадцати лет продолжает вести православная церковь против политеистов. Ничего подобного никогда в Греции не предпринималось против представителей других религий: свидетелей Иеговы, католиков, мусульман, буддистов. Как будто священники боялись вновь столкнуться со своими старыми врагами лицом к лицу. Кейси отчаянно хотелось взять мир в руки и потрясти его за грудки, а потом надавать ему пощёчин, чтобы отрезвить и открыть ему глаза на реальность. Или закрыть, чтобы он наконец поверил в мифы…

Углубившись в свои мысли, Кейси чуть не проехала свою остановку. С ней в последнее время часто такое случалось: теряясь во времени и пространстве, она не слышала голоса кондуктора, не видела пролетающих мимо домов, дорог и парков.

По указанному адресу никого не было. Кейси осмотрелась по сторонам. Тишина. Очень вовремя в кармане пикнул телефон, она посмотрела на экран. «Иди в дом напротив, на первый этаж. Мы тебя ждём. Деметра». Кейси перешла улицу и вошла в здание. Глаза не сразу привыкли к темноте. Девушка несколько секунд вглядывалась в полумрак. В свете слабо горящих факелов откуда-то из глубины начал проявляться мраморный бюст. Она тут же узнала в нём лицо Богини Любви. Её взгляд был устремлён прямо на Кейси. Дрожание огня, казалось, придавало белому камню живое движение и блеск неподвижным белкам невидящих глаз. На соседнем пьедестале стоял бюст Зевса с мягкими, добрыми чертами лица и курчавой бородой. Между ними – невысокая статуя молодого мужчины с очень красивым телосложением. Темнота полностью рассеялась, и девушка смогла разглядеть все атрибуты, находившиеся в небольшом зале: прямо по центру стоял продолговатый стол, украшенный цветами и цветущими ветвями, справа и слева вдоль стен, в нетерпеливом ожидании священнодействия сидели на стульях люди. Кейси быстро прошла и заняла свободное место с краю. Подошли несколько женщин, облачённые в черные и белые мантии, и выстроились по обе стороны стола. Наступила абсолютная тишина. Казалось, даже сердца присутствующих перестали биться, чтобы не нарушить её. В центр зала вышел высокий бородатый мужчина с аккуратными локонами до плеч, одетый в белоснежную широкую тунику и такие же белые штаны. В руке он держал посох. Было очевидно, что он олицетворял Зевса. Дрожащий полумрак способствовал усилению воображения затаившей дыхание публики, которая без труда представила перед собой спустившегося с Олимпа Громовержца. «Зевс» громко стукнул посохом о пол и властным голосом произнёс:

– Объявляю тайную мистерию в честь Бога Адониса открытой!

Словно прерывистые раскаты грома, послышались гулкие удары в барабан, за ним протяжно зазвучала флейта, в которую стали вплетаться женские голоса:

– О Афродита, рождённая в пене бурлящей!

Дева с улыбкой бессмертной, воспетая в гимнах,

Благо несущая в страстно пленительных ливнях

Чувств светозарной Любви… бесконечно творящей…

Правая рука каждой поющей женщины лежала на левой груди, а левая тянулась ладонью к бюсту на пьедестале, который продолжал «оживать», будто растрогавшись от волнующих слов.

– О, снизойди к нам, Богиня блаженная с ликом пречистым,

Ибо словами молитвы священной тебя призываю!

Дальше начала разыгрываться сцена грустной истории любви Афродиты и Адониса, хорошо известной любому греку и гречанке со школьной скамьи. Как спасла прекрасная Богиня младенца Адониса от гибели, спрятав его в Подземном Царстве Мёртвых; как влюбилась в него сама царица Подземного мира Персефона, едва Адонис стал юношей, и не пожелала возвращать его Афродите; как рассудил двух влюблённых Богинь Зевс, вернув Афродите её возлюбленного. Как страстно потом любили они друг друга и как обезумевший от ревности Арес, обратившись в дикого вепря, разорвал бедного юношу. Как оплакивала безутешная Афродита свою потерю, оплетая тело любимого цветами, и как сжалилась над ней Персефона, воскресив Адониса из мёртвых и дав ему возможность пребывать на земле со своей возлюбленной полгода в тёплые месяцы, а в холодные возвращаться в Подземное Царство, таким образом сделав его бессмертным. Волшебные струны арфы придавали действию таинственность и чувственность.

Женщины в черном, олицетворяющие мир Царства Мёртвых, обернули статую белоснежным саваном, обмотали её крест-накрест красными лентами и аккуратно положили на имитированное погребальное ложе, украшенное цветами. Потом женщины в белых сарафанах, с распущенными волосами и босыми ногами, стали ходить вокруг эпитафия, оплакивая смерть Адониса тихим жалобным пением. И вновь полились скорбные звуки флейты.

Кейси, не моргая, следила за женскими фигурами, не вглядываясь особенно в лица. Она пропускала через себя всю боль и отчаяние потери любимого человека. Её взгляд то и дело задерживался на одной из фигур, которая казалась ей до боли знакомой. Но эта фигура тут же терялась в полумраке, сливаясь с остальными.

Внезапно факелы погасли, музыка резко замолкла, и на пару мгновений наступила кромешная темнота. Потом снова послышались два гулких удара в барабан, и комнату озарило несколько ярких вспышек света. Перед гробницей, словно воскресшая статуя, оказался красивый полуобнажённый молодой мужчина. Он раскинул руки в стороны и громко произнёс:

– Я – Бог Адонис, я здесь, и я жив! Да здравствует любовь!

– Любовь, способная победить даже смерть! – надрывным голосом воскликнула одна из женщин в белом.

– Да здравствует возрождение! – отреагировали все присутствующие.

В центр зала вновь вышел «Зевс» и стукнул посохом о пол. Голоса снова затихли.

– Адонис – олицетворение тайны, направленной на омоложение земли. Его смерть – увядание природы зимой. Его воскресение – её возрождение с приходом весны. Его пребывание рядом с Персефоной символизирует посев семян в недра земли, а его возвращение к Афродите – взошедшие на поверхность ростки. С возрождением!

Все встали и начали поздравлять друг друга, перекрёстно целуясь в обе щеки и восклицая: «С возрождением!» После того как Кейси обменялась с несколькими членами общества поздравлениями, она внезапно встретилась с любимыми и самыми родными в мире глазами, в которых, как звезды на ночном небе, блестели счастливые слезы.

– Мама?

– Доченька… С возрождением!

– Но… Что ты… – Кейси выдохнула и сказала: – С возрождением, мама!

Две женщины обнялись и простояли так до тех пор, пока не зажегся электрический свет. А за секунду до этого Кейси показалось, а точнее, она могла поклясться, что через плечо матери среди толпы она увидела другие, тоже дорогие ей глаза. Они лишь на мгновение блеснули изумрудно-бирюзовым светом, как редкое ювелирное украшение в бликах витрины, и тут же скрылись за мраморными фигурами…

Домой Деспина с дочерью возвращались вместе. Они решили прогуляться пешком вдоль набережной под полной луной.

– Как ты узнала, что я приду? – спросила Кейси.

– Я видела тебя на собрании по случаю солнцестояния, а потом, прости, заглянула в твой компьютер. Кроме того, Деметра сказала мне, что пригласила тебя на праздник Адониса.

– Я могла бы догадаться.

Они немного помолчали, потом Деспина сказала:

– Как видишь, воскрешение было позаимствовано христианами у древних греков. Только тогда это было воскрешением не Иисуса из Назарета.

Кейси молчала.

– Думаю, у тебя есть и другие вопросы, которые ты хотела бы мне задать, дочка.

Кейси слегка улыбнулась:

– А насколько ты готова быть откровенной, мамочка?

– Предельно, милая. Спрашивай обо всем.

– Хорошо. Тогда начнём с твоей бабушки.

В Страстную пятницу Никос впервые в жизни пошёл на шествие эпитафия Христова один. Сначала он простоял двухчасовую литургию в храме, читая вместе с певчими псалмы, которые знал наизусть. Потом, сжимая в руках зажжённую свечу, медленно двинулся за шествием внутри небольшого квартала. Никос вглядывался в лица людей, пытаясь найти родных, но тщетно. Странно, думал он, вчера вечером мать с Кейси ходили украшать эпитафий, вернулись поздно и, кажется, вместе. Может быть, сегодня они отправились в Митрополит? Но почему в таком случае они не сообщили ему об этом? У Никоса не было и мысли о том, что, возможно, сестра с матерью были в другом месте вместо церкви. Отец был измучен, сеанс химиотерапии сегодня дался ему тяжело, его тошнило и рвало, бросало то в жар, то в холод. Ставрос решил остаться с отцом дома. И зачем они только взяли три путёвки на Афон? Сил отца не хватит даже на то, чтобы доехать до границы, не то чтобы совершать продолжительные пешие прогулки по узким каменистым тропинкам в густых священных лесах. Эти мысли вытесняли скорбь о перенесённых муках Христа и о последующем Его распятии, о чём подобало думать в день Страстной пятницы.

В субботу утром прилетела Мария. Впервые за долгое время вся семья собралась за одним обеденным столом, который в канун Пасхи по православной традиции должен был быть крайне скромен. Обычно он состоял из пары блюд и постного хлеба, но сегодня Деспина удивила семью кулинарными изысками: ячменные лепёшки, обсыпанные фенхелем и мятой, сбрызнутые оливковым маслом, чечевично-нутовое пюре, артишоки с лимонным соусом, салат из стручковой фасоли и миндаля с сушёным инжиром, оливки трёх видов и печёные каштаны с грибами. Среди всех деликатесов, словно хозяйка стола, возвышалась трёхлитровая бутылка домашнего красного вина. Одно блюдо притянуло к себе удивлённые взгляды всех домочадцев, будто они увидели нечто несъедобное. На небольшой тарелке вызывающе белел огромный кусок козьего сыра.

– Отцу нужны силы, – ответила Деспина на повисший в воздухе вопрос.

– И кальций, – добавила деловито Касьяни.

– Не стоит грешить ради меня, – возразил было Михалис, – стол должен быть постным.

– А ради кого стоит? – спокойно спросила жена. – Если не ради любимого человека, тогда ради кого? Не ради же Иисуса Христа?

Все молча уставились на мать. Такой категоричной её никто никогда не видел.

– Простите, дети, – спохватилась она. – Ешьте то, что считаете нужным. Приятного всем аппетита.

Во время всей трапезы жалостливый, полный любви и нежности взгляд Марии был прикован к пожелтевшему, отёкшему лицу отчима. Михалис виновато смотрел в тарелку, гоняя еду с одного края на другой. К сыру он не притронулся, как и его сын Никос.

В ночь с субботы на Пасхальное воскресенье отцу стало совсем плохо, и его отвезли в больницу. Ни о каком празднике не могло быть и речи.

В частной клинике, где уже давно было придержано место в палате на случай очередного приступа, всё было готово к очередной операции, которая откладывалась на понедельник ввиду Святого дня.

– Молитесь, – вздохнула старшая медсестра, – вы же знаете, что в Греции нежелательно попадать в больницу в канун Рождества и Пасхи. Если не умрёшь до конца празднования, будешь спасён на следующий день.

Глаза Деспины метнули в сестру милосердия две молнии, отчего та чуть не проглотила за такие слова собственный язык.

Никос сложил ладони перед собой и прошептал:

– Господи, не оставь его! Спаси и сохрани!

Затем три раза перекрестился. Мария проделала то же самое, механически отметив, что больше никто не отреагировал на это привычное для их семьи действие. Мать сделала вид, будто что-то ищет в сумочке, а Кейси уставилась в телефон. Ставрос вообще куда-то исчез из поля зрения под предлогом оформления бумаг.

До понедельника Михалис не дожил. Пасхальное воскресенье стало для него роковым.

Глава 22.

Эрос

Никос стоял перед источником, откуда била святая вода. Ручейки стекали по высеченным временем ложбинкам, оставляя кроваво-красный цвет.

Здесь жила легенда. Во времена правления Османской империи в Греции на этом месте один мусульманин по имени Хасан убил свою дочь за то, что та втайне приняла христианство. Он гнался за ней через весь лес и настиг предательницу у горного ручья, где перерезал девушке горло. После он раскаялся в содеянном и возвёл в честь дочери церковь Святой Прасковьи, имя, которое девушка приняла при крещении. Только вот после страшного убийства горный ручей окрасился в пурпурный цвет и приобрёл целительную силу. Уже почти два столетия паломники со всего мира съезжаются для того, чтобы набрать себе целебной воды в надежде излечить себя или своих близких. На раскинувшихся ветвях невысоких деревьев висели детские и взрослые вещи исцелившихся, а в храме напротив вокруг иконостаса лежало несметное количество золотых и серебряных изделий как благодарность святой Прасковье за свершённое чудо.

С первого дня, как страшный диагноз был озвучен в доме Венетисов, Никос исправно приезжал в деревню под названием Агия Параскеви, чтобы набрать воды из святого источника. Он не понимал, он отказывался понимать, почему его отец не излечился. Что пошло не так? Крупные слёзы катились по небритым щекам и разделялись на ручейки, пытаясь пробиться сквозь длинную щетину. «Бог безжалостен, – думал Никос, – у Него Свои Собственные законы и заповеди, исполнение которых совсем не трогает Его. Добродетель Божья висит неподвижно в воздухе и не спускается на землю, не простирает Свои ладони, не хочет спасти Своего преданного раба. Почему? Почему?!» Разве он, Никос, не исполнял Его волю? Или эта воля состояла лишь в том, чтобы христианин подвергался страданию и унижению? Никос обращался в пустоту и не решался заставить свой разум продвинуться дальше. Губы зашевелились в беззвучной молитве. Но мысли то и дело перебивали ее: «Всё в воле Божией – так учило Святое Писание. Не через чудо приходит вера к человеку, но через веру – чудо». Никос верил всем сердцем, каждой своей клеткой с самого раннего детства, с момента, когда к нему впервые пришла осознанность. Где это чудо? В памяти всплыли слова отца Серафима: «Один раскаявшийся грешник дороже ста праведников». Следом вспоминалось заученное наизусть Евангелие от Луки: «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии»³² .

– Эврика! – воскликнул Никос, как Архимед, обезумевший от радости своего открытия и голым побежавший по улицам города Сиракузы. – Эврика! Я должен согрешить и покаяться! И тогда меня услышит и возлюбит Господь!

Эта мысль, как просвет в туннеле, как внезапное прозрение, накрыла рассудок Никоса. Сердце бешено забилось в груди, в панике ища в душе уязвимые бреши. Словно только этого и ждало тело, в котором вмиг радостно заскакали гормоны, подняв гигантскую волну сладострастия, и заплясали в дьявольском предвкушении. Глаза Никоса стали лихорадочно озираться вокруг, вглядываясь в чащу леса в поисках той самой желанной соломинки спасения. «Афродита!!!» – разорвал тишину мужской отчаянно умоляющий крик. Птицы сорвались с веток и взметнулись в небо. Деревья закачались под порывом тёплого ветра. Инстинкт самца, жадно расширяя ноздри, наконец-таки учуял желанный запах. О, если бы с Богом можно было так же – мгновенно, без особых усилий – получать вопрошаемое!

И перед Никосом предстала она. Чарующая, цветущая, лучезарная, неземная, только ему принадлежащая… Афродита! Её изумрудный взгляд манил искушением. Она светилась, да, именно светилась солнечным светом и абсолютным счастьем, предлагая это самое счастье ему, Никосу! Орошая воздух всеми запахами весны, благоухая жасмином, розами и мёдом, она стояла перед ним на расстоянии дыхания.

– Наконец-то! – сказала она. – Я дождалась тебя! Дай мне скорей руку, любимый, и следуй за мной. Я укажу тебе дорогу к твоему спасению.

И он пошёл за ней. Нет, он оторвался от земли и полетел! Тонкие, нежные пальцы горели в его руке, посылая сквозь кожу электрические разряды.

Оказавшись на цветущей поляне, они остановились, взгляды встретились. Голова Никоса закружилась от блеска божественных глаз, обольстительных и ласковых, как у ангела. Вокруг шеи и талии Никоса, словно лианы, обвились женские руки. Впервые его организм не отвергал их. Два дыхания слились воедино. Мягкие губы пахли карамелью, а прикосновения были нежнее пуха. Дрожь охватила девственное тело, которое то напрягалось, как скала, то таяло, словно льдинка под палящим солнцем. Никогда в своей жизни Никос не ощущал ничего подобного, и никогда не был более счастливым! Наконец-то душа с плотью слились воедино и обрели согласие друг с другом. Он почувствовал себя полноценным мужчиной, который заполнил собой весь промежуток между землёй и небом, не оставляя в пространстве пустот и брешей. Афродита зазывала в себя, а Никос был счастлив утонуть в её глубинах. Он упивался божественным телом, исчезал в его волнах и выныривал лишь для того, чтобы вдохнуть кислород и снова погрузиться в сладкую негу. Он покрывал поцелуями гладкие прохладные бёдра, тонкие лодыжки, прикусывал пальчики ног и снова возвращался к стонущим губам. Ласки Афродиты были нежнее пёрышка, которое скользило по его коже, играло на нервных струнах, создавая волшебную мелодию. Кровь Никоса толчками то поднималась к голове, воспламеняя мозг, то отливала вниз, покрывая лицо холодным потом.

– Чувствуешь ли ты единение с Вселенной, любимый? Ощущаешь ли себя бессмертным?

– Да! Да! Да! Господь Всевышний! Что со мной?!

– Это Эрос. Перед ним все равны – и Боги, и смертные. Он есть всему начало. Впусти и прими его!

Мощная струя, разрывая жилу, вырвалась наконец наружу и обильно окропила блаженное лоно. Никос натянулся как тетива, а потом без сил упал на ещё горячую от пылающих тел траву… Облачённые лишь в солнечное сияние, они лежали посереди леса на ковре, сотканном из полевых цветов, и чувствовали, что ничего более естественного быть не может. Афродита всегда была частью этого мира и привела в него Никоса.

– Теперь ты бессмертен, любовь моя. Как Бог Адонис…

– Я делаю это ради одного Бога, – откуда-то из недр души пробился отчаянный голос, похожий на писк загнанного в угол мышонка.

– Но с Богиней, – улыбаясь, поправила его Афродита, – с той, которой всё равно, для кого ты это делаешь.

Она развернулась и тут же вновь накрыла его своим телом, возвратив податливую плоть назад в царство блаженства. Мысли Никоса снова стали вязкими и тягучими, а сам он словно превратился в слизня, отчаянно скользившего в новую пропасть. Душа замерла в ожидании то ли награды, то ли возмездия. Она была готова одинаково принять и то и другое, лишь бы эта бездна длилась вечно, лишь бы никогда не возвращаться в жестокую реальность. Потому что здесь его душу любили и ласкали, а на земле ранили колючими терниями несправедливости.

– Ублажай меня и ублажайся сам, упивайся мной, – беспрестанно шептала Афродита, – насыщайся любовью, отдай ей все свои силы, не бойся, она вернёт тебе в тысячу раз больше!

Никос слушал её голос и следовал за ним по лабиринту наслаждений, не оставляя не обследованным ни один уголок тела Афродиты. Она поддавалась ему, отдавалась вся, без остатка, позволяя мужскому эго почувствовать себя властелином, абсолютным обладателем древнейшего, от создания мира, великого чувства притяжения. Новый шквал эмоций вырвался наружу, сотрясая измождённую плоть…

Никос в нерешительности приоткрыл глаза. Между стволами деревьев пряталось багровое солнце, коварно подглядывая за ним из-за пепельно-красных гор. Потом, будто запаниковав, что было замечено, оторвалось и принялось подниматься над горными и кедровыми макушками. Никос спокойно наблюдал за странным поведением небесного светила. Его дыхание было ровным, мысли – беззаботными, мышцы – расслабленными. Кровь неторопливо растекалась по венам, осторожно, чтобы не пробудить сознание. Тело вдруг стало знобить. Афродита, лежащая рядом, мгновенно среагировала на едва заметную дрожь и укрыла нагое тело любимого своими волосами, укутав его, словно младенца… В голове зияла пустота, не было ни одной мысли, всё стало таким далёким и неважным, словно Никос всегда принадлежал этим объятиям, и этим волосам, и этой траве под ним. Его сердце походило на маленькую золотую рыбку, вырвавшуюся из тесного аквариума в глубокие воды. И оно никак не желало возвращаться в стеклянные рамки естества. Эта мысль зацепилась за острый край в подсознании. Тонкая ниточка потянулась и стала распускать защитное покрывало, обнажая разум. Декорации начали меняться, воздух охладел, за спиной в часовне громко ударил колокол, лес угрожающе почернел и стал издавать жуткие звуки. Никос стоял перед священным источником, который зловеще сочился кровью. Отец. Похороны. Дом. Нужно спешить назад, чтобы успеть на последний автобус. Его ждут, возможно, ищут. Он повернулся и быстрым шагом пошёл к дороге.

По возвращении Никос Венетис начал испытывать странные чувства, будто он заново крестился. Появились уверенность, какая-то неземная сила, тайное знание, только ему раскрывшееся. И, что самое ужасное, ему совершенно не хотелось каяться. Напротив, теперь он словно понял своё предназначение, хотя и не мог пока точно его сформулировать. Его ничего больше не тревожило, память зияла пустотой, она была похожа на белый лист, на который скоро лягут новые строчки.

В доме было многолюдно, в воздухе витали запахи ладана, кофе и коньяка. Появления Никоса – возможно, как и его отсутствия – никто не заметил. Женщины, облачившись в чёрное, суетились, унося и принося из зала в кухню и назад чашки, блюдца, стаканы. Звенели серебряные подносы, слышались приглушённые голоса.

– Наши соболезнования, кирия Деспина. Имеем честь сообщить вам, что мы единогласно решили назвать одну из станций метро в честь Михалиса. Без его идеального проекта Евросоюз никогда бы не утвердил этот план. А без их финансирования, как вы понимаете, строительство метрополитена так и осталось бы на чертежах до лучших времён.

– Спасибо. При жизни Михалис ни за что бы не согласился на наименовании станции его именем. Он был очень скромен. Но нам будет приятно.

– Где ты был? – громким шёпотом прямо в ухо выдохнула Кейси, хватая Никоса за руку и таща его в комнату. – Ты не был на похоронах отца! Как такое возможно? И вообще, что у тебя за вид, Нико?

– Как? Похороны уже прошли?

– Да, сегодня, в два часа. Где ты витаешь? Хватит уже, брат, спустись на землю! Твой Бог сейчас уже никому не поможет!

Кейси была в ярости. Никос молчал.

Потом она добавила:

– Мне нужно идти помогать, люди приходят и уходят, и конца и края этому нет. А ты переоденься и займись угощением, Ставрос еле справляется.

– Я был с Афродитой, – вслед уже выходящей из комнаты сестре бросил Никос.

Кейси застыла в проёме. Потом медленно повернулась с широко распахнутыми глазами, в которых замерла сразу тысяча вопросов. Рот открылся было, чтобы задать один из них, но тут же её губы плотно сомкнулись, и она вылетела вон из комнаты.

Среди соболезнующих были некоторые члены «Археллина». Деметра тут же деловито прошла на кухню и перехватила у Марии обязанность бесконечного заваривания кофе. Кейси продолжала носить туда-сюда подносы с чашками и стаканами. Ставрос угощал спиртным. На столах были расставлены вазочки с колливой³³, приготовленной из варёной пшеницы, миндаля, грецких орехов, изюма, зёрен граната, сахара и корицы, со вставленными в пиалки чайными ложечками. Небольшие кусочки белого хлеба и ароматное печенье были аккуратно разложены по плетёным корзинкам. Среди присутствующих был священник в черной рясе, а рядом с ним духовный отец Серафим. Они стояли в сторонке и тихо о чем-то говорили, отправляя в рот кутью ложечку за ложечкой и обильно запивая вином. На внушительных размеров животе священника задерживались крошки от поминального угощения. Никос направился к ним, чтобы поприветствовать, как вдруг он почувствовал в воздухе приятный и уже родной запах. Он остановился и взглянул в сторону открытой входной двери.

В проёме, окружённая светом, словно святая, стояла Богиня!

Никос застыл между отцом Серафимом и Афродитой. Мир замер. Земля стала уплывать из-под ног. Он как будто находился на распутье, перед выбором, хотя ему совсем не хотелось выбирать. Напротив, ему хотелось защитить свою возлюбленную. Откуда-то возникло желание ринуться в бой, заслонить её своей грудью, принять на себя любой удар, любую кару, пусть даже смертельную. За спиной Афродиты быстрым шагом приближался внушительного роста мужчина. Он грубо схватил ее за тонкое запястье и потянул за собой. Они исчезли из поля зрения, не успел Никос и глазом моргнуть. Всё произошло за пару мгновений, дверной проём опустел, словно в нём никого и не было. «Кто он? Куда её увёл?» Сердце было готово выпрыгнуть из груди и поскакать за внезапной пропажей. Никос сорвался с места и, как дикий зверь, рванул вперёд, втягивая ноздрями воздух, тщетно пытаясь взять след. Он ничего и никого не замечал перед собой. Бегал по улицам города, высматривал, выискивал, принюхиваясь, как ищейка, наворачивал зигзаги по окрестностям. Афродиты нигде не было. А что, если её вообще никогда не было? Что, если она была лишь в его фантазиях? Что, если он уже не может отличить реальность от иллюзий?

Никос остановился перед храмом Святой Троицы и, упав на колени, заплакал:

– Господи! Господи! Прости меня! Я – заблудшая овца, я сбился с пути и отстал от стада! Я каюсь в своём грехе!

Где-то совсем близко грянул гром. Первые капли дождя смешались со слезами на его щеках. Никос поднялся с коленей и вошёл в церковь. Внутри было пусто и прохладно. Трясущимися руками он привычно вынул из кармана мелочь, бросил её в щель и взял одну свечу. Каждое движение, тысячу раз проделанное с детства, давалось ему с трудом. Фитилёк никак не зажигался, а после нескольких попыток полыхнул и тут же потух. Никос вставил незажжённую свечу в песок и перекрестился. Потом подошёл к иконе с изображением Святой Троицы, перекрестился ещё три раза и прильнул губами к холодному стеклу. Дождь барабанил по куполу и бился о витражные стекла храма.

Никос прошёл вглубь, сел на скамью и стал неистово молиться:

– Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё…

Каждая его мышца была напряжена до упора. Он запинался, отвлекался, вздрагивал от раскатов грома. Молнии разрывали небо, иконы перед глазами вспыхивали ярко-голубым светом и снова погружались во мрак.

Никос зажмурил глаза, ещё громче продолжая читать молитвы:

– …и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим… Всё-таки согрешил я или нет? …и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого… Если согрешил, то сейчас же нужно покаяться, а если нет… Если мне всё это почудилось?..

Мозг будто раздвоился, мысли перебивали одна другую: «Согрешить и покаяться – вот путь к любви Господней… А я говорю вам: кто посмотрел на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с ней в сердце своём³⁴. Значит, всё-таки согрешил… Прости меня, Господи!..»

Тело стало крениться на бок, и Никос лёг на лавку, сунув соединённые вместе ладони промеж поджатых коленей.

Сколько он так пролежал? Молитвы взяли верх над вопросами и убаюкали сомневающуюся часть мозга. Вдруг громко стукнула дверь, и Никос широко раскрыл глаза. Что он тут делает? Почему лежит? Зачем прекратил поиски любимой? Она в беде, и её надо спасать! Парень вскочил на ноги и бросился к выходу. Первая попытка толкнуть тяжёлую дверь не увенчалась успехом. Никос попробовал снова, но дверь опять не поддалась: церковь заперли снаружи. Он стал искать в кармане телефон, но его там не оказалось. Никос оказался в ловушке. Никогда ему не было так страшно. Стены церкви впервые в жизни не давали привычного успокоения, а, наоборот, давили со всех сторон, пугали. Парень ощущал себя проглоченным людоедом-гигантом. Он в панике начал колотить кулаками в дверь и звать на помощь, но ничего, кроме шума дождя, которым Господь, словно плетью, продолжал хлестать храм, не было слышно…

*******************

– Они неисправимы и безнадёжны, прекрасная Богиня! Сними эту грусть со своих очей, он не Адонис, он не стоит и его мизинца!

– Адонис, – с грустью повторила Афродита имя своего последнего смертного возлюбленного, – с которым ты расправился так жестоко, бессердечный воин.

Божественный взгляд потух, золото в глазах потускнело. Афродита смотрела с небес на несчастного, мечущегося в терзаниях Никоса, загнанного в стены христианского храма.

– Я тебя спасаю, неблагодарная красавица! Предупреждаю беду, чтобы потом не быть вынужденным уничтожить всех, кто был и не был причастен к надругательству над Богиней Любви. Не вынуждай меня потерять рассудок и сокрушить всё на своём пути!

– Не всегда выход лишь в войне, Арес.

– Но последствия любой войны – всегда повод для хорошего начала.

Глава 23.

Афон

Ставрос проснулся в пять утра. Его дорожная сумка была собрана ещё вчера заботливой рукой матери и ожидала у двери. Рядом стояла ещё одна, в виде огромного рюкзака. Обычно багаж для ежегодного паломничества на святую гору Афон состоял из трех кладей, принадлежащих ему, его младшему брату, который теперь непонятно куда запропастился, и отцу. Но сегодня на Святой Афон отправятся двое. Если второй из них соизволит объявиться. «Где только этого балбеса черти носят? И телефон дома оставил, тупица! Господи, ну почему ты обделил его мозгами?» Ставрос, ворча себе под нос, бросил обе сумки в багажник. «Может, додумается на автобусе приехать?» Он в очередной раз перепроверил документыв бардачке: два удостоверения личности и два диамонитириона³⁵. «Ну что за рожа? – продолжал раздражаться он, глядя на фотографию Никоса, проштампованную патриархом Салоников. Длинные, давно не стриженные волосы вместо того, чтобы уложиться в хвост, торчали в разные стороны, криво сидящие очки перерезали по диагонали линию полузакрытых глаз. – Ну всё не как у людей». Он завёл машину и хотел было тронуться с места, как вдруг кто-то сзади закрыл ему глаза. Сердце Ставроса упало в пятки, хотя неожиданные прикосновения едва коснулись его век. Он схватил тонкие запястья и дёрнул их резким движением. Как коала по ветке, на него скользнула Сапфо и оседлала, легко поместившись между мужской грудью и рулём.

– Доброе утро, котик, – промурлыкала она.

– Как ты проникла в мою машину?!

Сапфо закрыла его рот страстным долгим поцелуем. А когда оторвалась, приняла скорбное выражение лица и, схватив щетинистые щеки в свои ладони, произнесла:

– Прими мои соболезнования в связи со смертью твоего папы. Тебе, наверно, очень тяжело.

В семье Ставроса не было принято называть отца папой, и от этих слов его губы горько дрогнули, а глаза тут же наполнились слезами. Никакие сочувствия не тронули бы его сердце так, как эти слова, тон голоса и взгляд девушки. Ему казалось, нет, он был уверен в том, что Сапфо была настолько откровенна потому, что сама чувствовала боль от его утраты. Ставрос не смог удержаться, и из его груди впервые с момента смерти отца вырвался звериный рёв – рев отчаяния и боли, переходящий в бурные рыдания. Сапфо обняла плачущего мужчину за шею и прижала его лицо к груди, нежно поглаживая по каштановым волосам. Он вздрагивал, всхлипывал, выл, шмыгал заложенным от слез носом долго, пока женская блузка насквозь не пропиталась горькими слезами. Сапфо гладила его по голове, как ребёнка, бившегося в истерике, и, слегка покачиваясь, тянула «шш…». Постепенно всхлипывания становились всё реже, и наконец Ставрос успокоился.

– Ну, всё, дорогой? Тебе легче? – оторвав заплаканное лицо от своей груди, но не выпуская его из ладоней, спросила девушка.

– Кажется, да, – проморгавшись мокрыми ресницами, пробурчал Ставрос. – Извини…

– Что ты, котёнок, не стоит.

– Теперь будь добра, объясни мне, что ты тут делаешь? – поднимая девушку за талию, как куклу, и перемещая её на соседнее сиденье, уже совсем другим голосом поинтересовался он.

– Еду с тобой на Афон, – уверенно сообщила Сапфо.

– Это исключено, – так же уверенно заявил Ставрос и, включив зажигание, съехал с обочины.

Сапфо быстро перекрутилась назад и юркнула в щель между двумя креслами на заднее сидение. Потом вытащила откуда-то небольшой рюкзак и принялась в нем копошиться.

– Не подсматривай! – приказала она, глядя в его глаза в зеркале заднего обзора, куда он уставился, забыв про дорогу.

Ставрос, сжав губы в ниточку, направил свой взгляд впереди себя на мокрый асфальт. Дождь ещё продолжал накрапывать, солнце лучами прорезало тучи, посылая их на неорошённые поля. Через пять минут водитель механически глянул в зеркало и чуть не потерял управление. Сзади на него смотрел Никос. Ещё мгновение, и брат уже сидел рядом, серьёзно насупив брови под кепкой. Даже наклеенная редкая бородка была именно такой, как у двадцатилетнего парня, словно застрявшего в подростковом возрасте. Ставрос резко остановил машину. Вглядываясь в лицо Сапфо – Никоса, он наконец произнёс:

– Признаю, поразительное сходство. Только вынужден тебя огорчить, мой брат ни за что не пропустит эту поездку, он до Афона на ослах доберётся, если понадобится. А двух Никосов, сама понимаешь, я провести не смогу.

– Тогда давай поступим так: если Никос успеет на паром, я развернусь и поеду назад на автобусе. И обещаю, что никогда больше не стану проситься на Афон. Если же нет, зачем пропадать билетам? Я буду молчать как рыба, и никто не заметит подвоха.

– Это будет лишним. К тому же у моего брата голос выше, чем твой. Он не курит, в отличие от тебя.

– Значит, по рукам? – радостно спросила Сапфо, повышая на два тона голос.

– Ладно, только поклянись сдержать своё слово и никогда больше не пытаться ставить меня в неловкое положение. Монахи – не простые люди, хотя и кажутся таковыми на первый взгляд.

Вместо клятвы она снова запрыгнула ему на колени и стала целовать. Ставрос слегка отстранил её и резко содрал со щёк щетину:

– Так-то лучше.

А потом накинулся на девушку, как изголодавшийся волк – на овцу…

В городе Урануполи, откуда отходили паромы на святую гору Агион Орос, несмотря на многолюдность, было спокойно. Мужчины в темных, неброских одеждах и с рюкзаками за плечами стояли в очереди к окошку с надписью: «Выдача диамонитирионов». Отец Ставроса получал разрешение в Салониках автоматом, поскольку каждый год делал щедрые пожертвования на реставрации храмов, монастырей и икон.

– Ставро, как ты, брат? Царство небесное Михалису, упокой Господь его душу. Святой был человек, мало таких осталось… – Монах в рясе одной рукой похлопывал Ставроса по плечу, а другой крестился.

– Здравствуй, Анастасий.

Они расцеловались густыми бородами.

– Как Никос? – поинтересовался монах, кивая в сторону Сапфо, которая стояла, уткнувшись в телефон, в нескольких шагах от них в тени столетнего дуба.

Если бы Ставрос мог видеть строчки на экране, которые появлялись и тут же удалялись ловкими женскими пальчиками, он утопил бы девушку между бьющихся бортами лодок, прямо на глазах у изумлённых паломников. «Можешь открывать двери, он всё равно не успеет, дорога занимает минимум два часа». – «Хорошо, мне в любом случае пора начинать мессу». – «Прекрасно, спасибо, патер!» – «Спасибо скажешь Господу, дитя моё, а я человек смертный». – «Знаю. Как только вернусь, отблагодарю по полной. Будешь молить небеса, чтобы я остановилась!» – «Вот, это совсем другое дело! Бог тебе в помощь, что бы ты там ни задумала. А что мне с парнем-то делать?» – «Накорми, напои, благослови и отпусти». – «Хорошо». Потом зажглось сообщение: «Переписка удалена».

– Держится, – ответил Ставрос, кидая косые взгляды на монаха, который в упор смотрел на Сапфо.

– Подойду-ка я к нему, пособолезную. Жалко парня.

– Пожалуй, не стоит, Анастасий… Он может сорваться, расплакаться, потом его очень трудно успокоить. Слаб он ещё верой, видишь ли.

Сердце Ставроса забилось сильнее, на лбу появилась испарина. Но голосом он себя не выдал.

– Помоги ему, Господи и ангелы небесные! – сказал монах и в воздухе перекрестил Сапфо.

Наконец он отошёл и примкнул к своей группе. Ставрос облегчённо выдохнул и быстрым шагом направился к Сапфо.

– Ты меня в гроб загонишь, дьяволица! – страшно тараща глаза, сквозь зубы прорычал он.

Она заигрывающе блеснула карими глазами из-под кепки и, облизнув губы, произнесла:

– Я – твой ангел-хранитель, трусишка, пока ты со мной, ничего не бойся!

Послышался позывной гудок парома, и все поспешили к причалу. Ставрос в последний раз с надеждой посмотрел на дорогу и, окончательно убедившись в том, что брата нигде нет, пошёл к причалу. Девушка, сутулясь, засеменила следом.

«Братьев» Венетисов ждал частный катер. Хмурый капитан пожал руку Ставросу и Сапфо, сухо пособолезновал и тут же повернул ключ в зажигании. Мотор медленно опустился в воду и забурлил, вспенивая тёмно-синие волны. В течение получаса все молчали. Сапфо любовалась красотой полуострова и чистой, омытой дождём природой. Где-то полукруглые, где-то острые горы и холмы от ярко-зелёных до светло-салатовых, словно дети, тянули руки-кипарисы к голубому небосводу. Она думала о том, что когда-то, чуть более трёх тысяч лет назад, именно на этом месте, разрывая воздух и сотрясая землю, шла великая война между богами и титанами. Один гигант по имени Афос швырнул в Посейдона огромную скалу, но тот поймал её и бросил в ответ, придавив под ней титана Афоса. Теперь он вынужден сидеть на глубине океана и держать гору, названную его именем, которая уже более десяти веков гремит церковными колоколами и носит на себе православных священников и монахов, людей ненасытных и бесполезных обществу.

Ставрос не смотрел по сторонам. Он не мог оторвать взгляда от Сапфо в широких мальчишеских джинсах и рубашке, которая от брызг прилипла к подпрыгивающей на волнах маленькой остроконечной груди. Его мужская плоть напряглась. Он подошёл к девушке сзади, обнял за талию и плотно прижал к своему животу. Капитан стоял позади них, сосредоточенно глядя вдаль…

Как только они ступили на святую землю в порту Дафни, Ставроса буквально облепило духовенство.

– Царствие небесное твоему отцу! Святой был человек!

– Пусть земля ему будет пухом!

– Упокой, Господь, его душу!

– Мир праху его! На небесах Михалис обретёт спокойствие!

– Господи, даруй ему вечный покой!

Сапфо, хотя и знала, насколько знаменит своей благотворительностью и своими вкладами в православное христианство, был Михалис Венетис, всё равно немного опешила. Мужчины в длинных многослойных рясах и в колпаках, все на одно лицо, с редкими длинными бородами и жиденькими хвостиками, схваченными бежевыми резинками, которыми перетягивают колбасу в супермаркетах, готовы были разрыдаться от такой потери. Все они выглядели как один, помноженный на несколько раз, с разницей, пожалуй, в росте и объёмах выпирающих животов. Потом они переключились на «Никоса». Ставрос, казалось, уже был готов выдать все тайны как на духу. Сапфо сложила пальцы рук в замок на груди, склонив набок голову, точь-в-точь как это делал Никос, и обречённо прошептала:

– Аминь.

Монахи по очереди стали обнимать Сапфо, прижимаясь каждый своей щетиной к наклеенному волосяному покрову на лице девушки. Она задержала дыхание. Её выворачивало от запахов пота, еды и ладана, которые исходили от служителей Господних, почти никогда не пользующихся средствами гигиены.

Наконец священнослужители стали по одному разворачиваться, и каждый пошёл своей дорогой. И только Ставрос собирался было облегчённо выдохнуть, как один из отдаляющихся монахов, по имени Никифор, настоятель монастыря Эсфигмена, обернулся и подозрительно посмотрел на Сапфо. Их взгляды встретились, задержались друг на друге, потом разошлись. Сапфо зашла за спину Ставроса, а настоятель ушёл восвояси.

– Почему он так на тебя посмотрел? Точно всё понял, его не проведёшь, он из этих… из староверцев! Для него, кроме православия, ничего больше не существует. Слышала, как он с патриархом Варфоломеем рассорился из-за того, что тот с католическим Папой вздумал помириться? А женщин так он вообще ненавидит! Если Никифор что-то заподозрил, будь уверена, он нас сдаст с потрохами! И знаешь, что нам грозит? Тюрьма!

– Успокойся, котик, всё будет в порядке, вот увидишь. Только вот то, что твой страх проявляется у тебя на лице, вряд ли нам поможет. Ты похож на дрожащего дьяка, замышляющего кражу века.

Сапфо заставила Ставроса слегка улыбнуться, хотя он всё ещё напряженно всматривался в отдаляющуюся черную фигуру Никифора.

Потом девушка добавила:

– Помни о том, что ты ничего плохого не делаешь, мы здесь для спасения жизни моей мамы. Господь на нашей стороне.

– Дай-то Бог, дай-то Бог!

– Ты мне лучше вот что скажи, как мы доберёмся до Мегисти Лавры, где хранится пояс Пресвятой Богородицы? Я не вижу ни одного такси.

– Ножками, принцесса, теперь только ножками.

Сапфо посмотрела вокруг. Ничего, кроме гигантских кучерявых гор, не было видно. Если представить полуостров, который напоминал три вытянутых пальца руки, и заострить внимание на указательном, то порт, к которому они причалили, находился с внутренней стороны средней фаланги. Монастырь Мегисти Лавра, скрывавший храм Богини Артемиды, стоял на противоположной стороне конца воображаемого ногтя. Между ними пролегали десятки километров извилистых тропинок через горы, самой высокой из которых был Афон. Хотя Cапфо и не отличалась физической подготовкой, она была вынослива и упряма. «Я иду к тебе, Артемида, и я вынесу ради тебя всё, что уготовили мне Мойры, богини судеб! Я преклоню перед тобой своё колено, чего бы мне это ни стоило!» А вслух сказала:

– Ради того, чтобы прикоснуться к чудотворному поясу Богородицы, ради спасения моей мамы я готова пройти не десятки, а сотни километров. С помощью молитв и Господа мы свершим это паломничество вместе.

Она взяла крупную ладонь Ставроса в свои руки и прижала её к губам. Со стороны это выглядело так, словно младший брат демонстрирует старшему своё смирение.

– Прости меня, Господи, и помоги нам, – пробормотал Ставрос, перекрестившись.

И они двинулись в первый монастырь под названием Симонопетра.

Глава 24.

Исповедь

Деспина в халате и тапочках открыла входную дверь и замерла на месте. Её младшего сына было не узнать. Каким она видела его в последний раз, и какой он стоял сейчас перед ней! Почему такими большими стали его глаза, отчего появились впадины на висках, откуда взялось это выражение горечи вокруг губ?

– Сынок! – Она заключила Никоса в свои объятия.

Они постояли на пороге так с минуту, потом парень как-то слишком холодно произнёс:

– Я в порядке, просто забыл дома ключи и телефон. Можно я пойду в душ?

– Конечно, милый, ступай, я принесу тебе полотенце и согрею еду.

Никос скинул ботинки и исчез в ванной. Взгляд Деспины упал на комья бордовой грязи на подошвах. Она озадаченно нахмурилась и прошла в гардеробную за полотенцем.

– Никос переживает свою первую любовь, – поведала Кейси, возникшая за спиной матери.

– О! Правда? – Деспина отвернулась от раскрытого шкафа и заинтересованно посмотрела на дочь.

– О да! – улыбаясь, подтвердила свои слова Кейси.

– И кому же это удалось растопить сердце нашего Никоса? – поинтересовалась Мария, выглядывая из-за плеча младшей сестры. – Без сомнений, она должна обладать как минимум сверхъестественными способностями, чтобы затмить ему божий свет.

– Может, и так, сестрёнка, – заговорщически подмигнула Кейси матери.

– Что это значит, дочка? Ты знаешь, кто она? – полюбопытствовала Деспина.

– А то! Он мне сам сказал на поминках отца. Уверена, что они всю ночь вместе были. Вон как измотался! – хихикнула девушка.

– Та-а-ак, ну-ка, рассказывай!

Мария подошла вплотную, две женщины затаили дыхание, вопрошающе глядя в глаза третьей.

– А давайте выпьем по чашечке кофе, – нарочно тянула время Кейси, наслаждаясь своей осведомлённостью и ощущая себя посвящённой в ужасную тайну.

Деспина с дочерями поспешила на кухню и загремела посудой, чайником, дверцей холодильника. Каждая из женщин предпочитала по-своему готовить кофе: кто заваривал по старинке, кто фильтровал, а кто предпочитал эспрессо из кофемашины. Не прошло и пяти минут, как они уже сидели за столом напротив дымящихся чашек. Кейси перегнулась через стол, мать и сестра последовали её примеру, и три головы почти соприкоснулись в центре.

– Афродита! – шёпотом произнесла Кейси.

В воздухе повисла тишина. Бездонные чёрные глаза матери не мигая смотрели в такие же глубокие – младшей дочери. Небесно-голубая пара глаз Марии непонимающе моргала, силясь найти хотя бы маленькую зацепку причины молчания.

– А почему шёпотом? – спросила она наконец.

Деспина откинулась на спинку стула и осторожно заговорила:

– Всё началось очень давно. Так давно, что человечество уже забыло многие вещи. Но я просто обязана тебе напомнить. Итак. История нашего мира делится на два временных периода: древний и современный. Они мало чем отличаются – те же люди, те же проблемы, те же радости, горести, любовь… Но некоторые важные отличия всё же есть. Древний мир имел своих Богов, которым люди поклонялись десятки столетий. Их вера была глубокой, честной, непоколебимой. У каждого народа, города, империи были свой покровитель или покровительница. Бог или Богиня, или же и то и другое вместе, которых они почитали, перед которыми преклонялись, в честь которых строили храмы и возводили статуи. Этот мир был тоже разбит на два периода: до Всемирного потопа и после. Мир менялся, но Боги всегда оставались неизменны.

– О каких Богах ты говоришь, мама? – испуганно спросила Мария, глядя в отрешённые глаза Деспины.

Автоматически её рука потянулась за тонометром, чтобы на всякий случай измерить матери давление.

– Тихо, – приложив палец к губам, прошептала Кейси, – не перебивай её!

– Обо всех. Я говорю об изначальных субстанциях, без которых на Земле не было бы ничего живого. О древних Богах, о которых писали великие Гесиод, Гомер, Геродот, Гекатей и другие историки и мыслители. О тех, кто создал и обустроил этот мир, кто сражался со стихиями, чтобы добиться гармонии на архаичной планете Земля. О тех, кто установил на ней порядок, кто создал человека и вдохнул в него сознание, кто открыл людям секреты выживания, владения ремеслом, тайны науки и философии.

Она ненадолго замолчала.

– Ма-а-ам! Полотенце!

Голос Никоса из ванной прервал рассказ и вывел Деспину из эйфории.

– Я принесу! – Кейси метнулась в гардеробную, которая так и осталось открытой, схватила полотенце и, повесив его на ручку двери ванной, вернулась в кухню на своё место. – Прошу, мам, поспеши! Он скоро выходит!

Никос стоял под горячими струями воды, ощущая себя то над адскими языками пламени, то под блаженными лучами солнца. За одни сутки он как будто побывал сначала в раю, а потом в преисподней. А сейчас снова оказался перед выбором. Но почему храм Господний, служивший до этого пристанищем и защитой, этой ночью казался ему жуткой холодной гробницей, а грехопадение в лесу – восхождением на небеса? Всё смешалось, перепуталось, сделало Никоса ещё несчастнее. Очистился ли он в стенах церкви, омылся ли святым дождём и может ли теперь продолжать свою миссию и посвятить жизнь Господу? Или просто струсил, бросив поиски любимой, как щенок, испугавшийся раскатов грома и схоронившийся под церковной лавкой? А может быть, она нуждается в его помощи или – о нет! – уже погибла?! В голове парня творился полный бардак. Тряхнув мокрыми волосами, он потянулся к бритве и стал решительно сбривать бороду…

– Мир изменился. История стала переписываться. И вот уже заслуги сотни божеств причислились одному, единому Господу, превратив древних создателей в миф, – продолжала свой рассказ Деспина.

Зрачки Марии расширились, отчего казалось, что её голубые глаза почернели. Она медленно взяла руку матери и, надев на неё манжету тонометра, начала качать в неё воздух. Деспина по привычке затихла. Давление на экране показало сто десять на семьдесят, после чего манжета спустилась, а за ним выдохнула и Мария, продолжая внимательно всматриваться в лицо матери.

Та тем временем продолжала:

– Однажды со мной произошло чудо, и мне нужно было определить, откуда оно снизошло. В наше время немного странно благодарить тех, о ком мы читали лишь в школьных книгах, ведь ничто больше нам не напоминает нам об их существовании. А вот о Господе и Иисусе, напротив, забыть не представляется возможным. Даже посреди дикой природы, на макушках высоких гор или на отдалённой равнине, можно встретить хотя бы небольшую церквушку с горящим ладаном и священником, преданно служащим Господу Богу. Я тогда не понимала знаков, посылаемых мне древними Богами, не чувствовала покровительства избравшей меня Богини, не понимала её ведомой руки. Все лавры и почести я приписала случайно встретившейся на моём пути затхлой часовенке, а своё спасение от неминуемой смерти, которая постигла моих друзей, отнесла к заслугам Иисуса Христа и Матери Божьей. Что могло быть тогда логичней? Я была слепа. Я даже не замечала или не желала замечать странного золотистого сияния в глазах моей бабушки, возводя её скорей в лики святых, чем на пьедестал жрицы, пока ко мне не пришла Деметра и не уговорила открыть старый сундук с бабушкиными вещами, где много лет хранились документы, которые я долгие годы всё собиралась выбросить. Среди свидетельств о рождении, браке, смерти родителей, сестёр и братьев, среди больничных карточек и результатов анализов лежала толстая тетрадь, записи которой сегодня для многих людей являются бесценными.

– Для каких людей? – спросила ошеломлённая Мария. – Для кого они бесценны?!

– Для тех, кто стал последователями моей бабушки. Для смелых и достойных. Кто не побоялся выступить против сильнейших этого мира, против лицемерной православной церкви. Кто продолжает возрождать веру в настоящих создателей природы и человечества… В великих Богов Олимпа!

При этих словах Деспина возвела руки к небу, развернув ладони вверх, и застыла в таком положении, глубоко дыша полной грудью.

Кейси продолжила рассказ матери:

– Мама была среди «детей цветов», когда впервые встретилась с Афродитой и её парнем, Адонисом. Они подружились и вместе кочевали по стране. Весёлую жизнь прервала разбушевавшаяся среди любвеобильной и беззаботной молодёжи смертельная инфекция СПИДа. Мама в то время уже была беременной. Тобой, Мария. Подруга Афродита склонила её к бегству, хотя никто ещё даже не подозревал о преследовавшей их напасти. Твой отец, сестричка, погиб от этой страшной болезни. Среди всей компании спаслись только четыре человека: Афродита, Адонис, мама и папа. Наш папа, Михалис. Ты зачата от Мано, но своему рождению ты обязана именно Афродите. Богине Афродите.

У Марии на глазах заблестели слёзы. Она крепко зажмурилась и дала выкатиться двум крупным каплям. Потом утёрла щёки ладонями, приказав себе держаться, чтобы дослушать этот бред до конца. Она уже решила для себя, что ей предстоит сделать, пока она находится в Салониках. Всем известно, что гены сумасшествия передаются по наследству, а её бабушка Елени, как известно, закончила жизнь в клинике для душевнобольных. Но ей нужно было получить больше информации.

– В Древнем мире было много полубогов, рождённых от Зевса и смертных женщин, – продолжила Деспина. – В христианском мире подобный полубог был один, и имя ему Иисус Христос, зачатый простой женщиной Марией от Святого Духа. Так вот, у нас есть все основания предполагать, что Афродита, моя подруга, и её дочь, подруга Кейси, есть полубогиня. Или даже сама Богиня Любви.

– Вы лжёте! – крикнул Никос, откуда-то появившийся в дверном проёме. Он весь дрожал. – Лжёте! Что за бред вы несёте?! Побойтесь Бога!

Женщины обернулись и уставились на взъерошенного, босого Никоса в банном халате. Кейси резким движением выдвинула ящик стола и вынула оттуда три распечатанные фотографии из разных эпох. Мария наклонилась и стала внимательно их рассматривать. С каждой на неё смотрели три абсолютно идентичные женщины, если не считать того, что один снимок был черно-белым, что никак не мешало увидеть стопроцентное сходство.

– Подойди, сынок, – ласково позвала Никоса Деспина.

Никос осторожно, как будто чувствуя, что назад уже пути не будет, сделал два неуверенных шага и взглянул на фотографии. Стоя на трясущихся ногах, он перевёл полный ужаса взгляд сначала на мать, потом на сестёр.

– Вы хотите сказать… что она… существует?! Это не моё воображение?!

Мария умоляюще посмотрела на брата, мол, не поддавайся, они бредят. Но Никос медленно и с абсолютной уверенностью в каждом своём слове произнёс:

– Она в опасности. Афродиту надо спасать!

Его измученное, гордое, полное решительности лицо, казалось, принадлежало другому человеку. В глазах, всегда зияющих бездонной пустотой, блеснул едва заметный золотистый огонёк.

– Ихор, – прошептала Деспина.

– Да, мама. Она пробудила в нем ихор, – уверенно подтвердила Кейси. – Я заметила это ещё на поминках отца.

– Ноги этой девушки не должно быть в нашем доме, – уверенно заявила Мария.

– Поздно, – прищурившись, ответил ей Никос. – Афродита была вчера здесь, вернее, едва успела перешагнуть порог. Её тут же похитил какой-то мужчина прямо перед моим носом.

– Мужчина? – переспросила Кейси. – Как он выглядел?

Будто бы она знала, как выглядят боги!

– Очень здоровый! – сбивчиво стал объяснять Никос. – Он схватил её за руку и поволок за собой, как рабыню.

– Она сопротивлялась? Бедная девушка! – воскликнула Деспина, приложив ладонь к губам.

– Какая девушка? Вас завербовали, неужели вы не понимаете?! – Мария уже не сдерживалась. Она обеспокоенно смотрела на всех членов своей семьи. – Незаконное братство! Им нужны деньги! С меня хватит, я звоню в психиатрическую клинику. И в полицию.

Кейси сорвалась с места, чтобы забрать у сестры телефон.

– Оставь её, дочка. «Археллины» уже выиграли суд. Древнегреческая религия официально стала легальной. Мы ведь живём в свободной от религиозных предрассудков стране, не так ли, дети? Разве не воспитывала я в вас уважение ко всякой вере, будь то ислам или буддизм? Не любви ли ко врагу своему учил Христос?

– Как вы смеете?! – Мария задыхалась. – Богохульство есть самый опасный грех!

– Злость и ненависть – самый опасный грех, милая. Насилие, ложь, прелюбодеяние… Да что я говорю? Ты и без меня перечислишь все заповеди наизусть. Мы не говорим о том, что я усомнилась в существовании Господа Бога и Иисуса из Назарета, сына Девы Марии от Святого Духа, мы говорим о том, что они не единственные в своём роде. И, возможно, не первопроходцы. Что не подтверждает и не опровергает их могущества и правды их учения.

– Ради памяти отца… – Мария запнулась. – Михалиса. Для меня он всегда был и останется единственным отцом. Ради его упокоения в раю Господнем замолчите! Заклинаю вас! Где Ставрос? Если он вас услышит, вы горько пожалеете о своих словах!

– Угрозы! Как это по-христиански! – съехидничала Касьяни. – А знаешь ли ты, что в Древней Элладе не было священной книги с её строгим моральным кодексом, различием между добром и злом и посмертным наказанием? Поклоняться первозданным богам – не значит беспрестанно молиться, грешить, а потом раскаиваться! Это значит чтить законы природы, познавать и принимать себя таким, каким ты был создан, не переставая улучшаться и усовершенствоваться, вступать в контакт со своими божествами посредством философской мысли и любви к естественному! Бог Израиля… Он был другим, и у Него были иные ценности – противочеловеческие законы и противоестественные стремления. Он жесток, потому что Создатель не может наслаждаться страданиями своего народа и уж тем более распинать своих пророков. И Он требовал и продолжает требовать бесконечной любви к Себе!

Мария закрыла уши и пулей вылетела из кухни.

На какое-то время все замолчали.

– Афродита в беде. Её нужно найти и спасти, – прервал тишину Никос. – Я люблю её. Всем сердцем, всей душой, всем разумом и со всем безрассудством, каждой живой клеткой и каждым своим вздохом.

Он говорил это, как будто читал молитву, словно исповедуясь сам перед собой. Казалось, он наслаждался своими словами, впервые принимая себя таким, какой есть. Каким он стал.

– Вы мне поможете отыскать мою Богиню?

Деспина и Касьяни переглянулись.

– Нам понадобится помощь, сынок. Втроём мы слишком слабы.

Деспина взяла в руки телефон и написала сообщение в общую группу членов «Археллинов»: «Одна из Богинь разоблачила себя. Возможны последствия. Нельзя допустить гнева Богов!»

Глава 25.

Смертные

– Зачем Богам понадобилось создавать людей? Жили они себе сами на планете, обустраивали быт, создавали империи, выстраивая свою иерархию. Ссорились, мирились, воевали, влюблялись, размножались. В общем, было у них всё как у людей. Только за одним исключением: они не умирали. Вместо смерти Богов изгоняли в Тартар, который находился глубоко под землёй. Преступники и предатели ссылались туда сначала Ураном, а потом Зевсом на века и почти никогда не возвращались. Могущественные титаны и титаниды, непобедимые гиганты и гигантохейры, страшные циклопы, прелестные хариты, мудрые музы, услужливые нимфы, справедливые оры и другие многочисленные божества прекрасно сосуществовали друг с другом, создавая, облагораживая и защищая свои владения. Все они жили на благо Земли и всего, что на ней создавалось: морей, рек, озёр и океанов, гор и лесов. И было бы так всегда, если бы однажды – по предсказанию оракула самим Богам не понадобилась бы помощь от смертных существ.

Голос верховного жреца «Археллина» Ореста звучал спокойно, но его слова волновали каждого, кто присутствовал на очередном собрании, именуемом симпозиумом.

Статуи древних Богов, алтарь в центре небольшого зала, лавровые листья, жертвенная тренога для возлияний. Все эти атрибуты в сочетании с сильным запахом благовоний создавали образ того мира, для которого каждое божество имело значение. Потому что люди, находившиеся сегодня в этой комнате, верили в то, что для Богов так же ценна каждая жизнь, как и благоустройство мира, который они сотворили.

За огромным, покрытым красным бархатом столом собрались члены Верховного совета этнической религии со всей страны. На подносе были выставлены угощения в виде сезонных фруктов и ягод, орехи, оливки и ячменное печенье, принесённые и привезённые из разных уголков Греции в дар Богам. В самом центре стояли кофейник с горячим кофе, графин с водой и серебряная амфора с домашним вином. Разговор обещал быть долгим.

– Дорогие друзья, братья и сёстры, – сказал Орест, – должен признаться, что я искренне рад тому, что вы собрались сегодня здесь, в Салониках, и благодарен за проявленное к нам доверие. Не буду долго вас томить и перейду сразу к теме. Мы все знаем, что далеко не каждому выпадает шанс хотя бы раз в жизни встретиться с божеством. Я бы сказал, таких – единицы. Но именно эти единицы положили начало возрождению национальной политеистической религии. Без их откровений, кто знает, сколько ещё мы бы блуждали в христианских потёмках. Великой жрице Дафне посчастливилось встретиться даже не с одним Богом, а с несколькими божествами. Всё это описано в её дневнике, который она вела при жизни. К сожалению, Боги и Богини не часто радуют нас своим присутствием. Возможно, они появляются в человеческом виде и по каким-то причинам не обнаруживают себя. По мнению Дафны, которую не раз посещали видения, таков был приказ Зевса. Возможно, он не считает смертных и бессмертных готовыми к встрече друг с другом. Нам такое предположение старой жрицы дало толчок к более частым и активным священнодействиям и таинствам в честь древних Богов, дабы призвать их вернуться к людям и спасти человечество и Землю от катастроф. Наши старания и вера оказались не напрасны.

Орест сделал паузу, сидящие за столом с нетерпением ожидали продолжения.

– Итак, дорогие друзья, у меня для вас две новости: одна – хорошая, другая – плохая. Хорошая новость заключается в том, что они снова стали появляться.

Все тут же заговорили разом, кто с недоверием, кто с восторгом:

– Перед кем они явились? Говори яснее!

– Кто появился? Дионис? Аполлон? Гермес?

– Неужели Гера?

– Афродита! – сказал Орест громко, чтобы перекричать взволнованных людей. – Она приходила к Дафне, потом к её внучке, а теперь посещает правнуков великой жрицы. Как будто Богиня Любви преследует какую-то цель, общаясь с членами одной семьи.

– Где доказательства? – строго поинтересовался Филипп, который приехал из Афин и так же, как и многие из присутствующих, стоял у основ возрождения этнической религии. – Откуда эти люди знают, что это Богиня?

– Если я хорошо помню, внучка Дафны – православная христианка, – поднялась со своего места женщина по имени Олимпия, приехавшая из города Литохоро, – все члены семьи Венетисов глубоко верующие, среди них даже паломники есть. Муж Деспины – известный архитектор, спонсировал строительство храмов. Кажется, в Интернете недавно сообщалось о его кончине.

– Вы правильно говорите, – послышался голос Деспины из-за плохо освещённой части стола. Она посмотрела в глаза членам Верховного совета. – Позвольте представиться, Деспина, внучка Дафны.

Все замолчали и с интересом стали разглядывать женщину с седыми волосами, собранными на затылке в гладкий пучок.

– Вы правы, до недавнего времени я действительно исправно ходила в церковь, посещала монастыри, делала подаяния и молилась перед православными иконами. Пока Афродита не пришла ко мне. Во второй раз.

– Во второй? То есть… Она приходила к вам и раньше?

– Как вы могли оскорбить Богиню, вернувшись в лоно христианской церкви!

– Погодите, а как вы вообще поняли, что это она?

Все присутствующие загалдели разом.

– В том то и дело, что в первый раз я ничего не поняла, – спокойно отвечала на вопросы Деспина. – Афродита и Адонис были простыми ребятами в нашей компании. Мне было тогда восемнадцать. Мы примкнули к движению хиппи, и все вместе жили на природе в течение трёх лет. Афродита спасла мне жизнь, только я не поняла её знака, решив, что это Бог отвёл меня от беды. Господь Бог! И всю жизнь я благодарила только Его. Но на тот момент я ещё не была религиозным человеком. Мои родители были учёными и поклонялись науке.

Деспина сделала паузу и всмотрелась в глаза присутствующих. Убедившись в том, что её внимательно слушают, она продолжила:

– Во второй раз Афродита пришла к нам домой под видом подруги моей младшей дочери Кейси.

– При всём уважении, кирия Деспина,– раздался незнакомый голос из зала, – откуда вы знаете, что это именно та Афродита? Мало ли Афродит во всей Греции, как, впрочем, и Адонисов!

– Она приходит ко мне, стоит мне мысленно её позвать. Вернее, приходила…

– Это вторая, плохая новость, друзья мои, – прервал её Орест. – Никос, младший сын Деспины и правнук жрицы Дафны, влюбился в эту девушку, и у них случилась интимная близость.

– С Богиней Афродитой?!

По залу прокатился смешок. Отовсюду посыпались шутливые реплики:

– Мою жену зовут Афродита, может, и она Богиня, да только сильно заколдованная?

– А моя уж точно Гера, хотя по ночам превращается в настоящую Афродиту!

– Деспина, веди сюда своего сына, мы расскажем ему, что все мы понемногу Аполлоны, Зевсы и Гермесы!

Греки разгалделись не на шутку.

Орест терпеливо дождался, пока народ успокоится, а потом притушил свет и включил прожектор. На стене появилась чёрно-белая, слегка пожелтевшая от времени фотография. На ней были изображены три девушки, видимо подруги, одетые и причёсанные по моде того времени. Затем её сменила другая фотография, только уже цветная, более современная, где были запечатлены две девушки, блондинка и брюнетка, с длинными распущенными волосами, с вплетёнными в них бусинами, ракушками и бубенчиками. Блондинка с цветком у виска сильно напоминала одну из подруг на предыдущем снимке. Третья фотография была цифровой, отличного качества и, возможно, сделанная самым современным мобильным телефоном. На ней так же присутствовала одна из девушек с предыдущих двух снимков. Орест щёлкнул, и все три изображения встали в ряд. Он указал на чёрно-белую фотографию с тремя девушками:

– Это – всем нам известная и уважаемая Дафна со своими подругами. Одну из них звать Афродитой, и это фото тысяча девятьсот двенадцатого года. Им здесь примерно по восемнадцать лет. А вот Деспина, внучка Дафны, со своей подругой Афродитой, и это тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. А тут Кейси, дочь Деспины, соответственно, со своей Афродитой. Снимок сделан в две тысячи пятнадцатом году.

Все внимательно вглядывались в фотографии. Некоторые встали и подошли поближе.

Первым заговорил Филипп:

– Девушки действительно похожи, но мы не можем говорить о божественной принадлежности лишь на одном основании их идентичности. Всем известно, что в мире полно двойников.

– У неё в глазах свет, – ответила ему Деспина. – Здесь его не видно, но он есть. Попробуйте увеличить глаза Афродиты на последней фотографии.

Орест увеличил две пары глаз на весь экран. В черных радужках Кейси отражались телефон, листья деревьев и тени прохожих. Глаза Афродиты сверкали миллионами огней, как будто бы она смотрела на звёздное небо. В них волшебным образом переливались солнечные блики с лунным сиянием. Этот взгляд был нежнее материнского, желаннее всех влюблённых на земле. Он манил, волновал, очаровывал, соблазнял, звал за собой куда-то далеко, во Вселенную… Никто не мог оторваться от этих глаз. Они как будто были живыми. Казалось, они вели в бессмертие.

Воспользовавшись всеобщим ошеломлением, Орест произнёс:

– Афродита в беде. Вернее сказать, по мнению Деспины, она в беде. А если быть ещё точнее, то в этом уверен Никос. Афродита пришла на похороны его отца, где присутствовали два священника.

– Кто-нибудь её видел?

– Нет, в том-то и дело, что никто не успел её заметить, кроме Никоса. Едва она перешагнула порог, как какой-то, внушительных размеров мужчина мгновенно увёл её. По словам парня, все произошло молниеносно.

– Арес! – воскликнули Олимпия и сидящая напротив неё женщина одновременно.

– Думаете, всё повторится? Вы полагаете, что Бог Войны через несколько тысячелетий вновь приревновал свою возлюбленную к смертному, как когда-то к Адонису? – спросила Деметра.

– Что вы хотите этим сказать? – Деспина побледнела и запнулась. – Что мой сын в опасности?

– Не думаю. После случая с Адонисом и у Афродиты, и у Ареса были и другие связи.

– Но не любовь! – в отчаянии вскрикнула мать.

– При всём уважении, кирия Деспина, откуда вы знаете, что богиня влюблена в вашего сына?

– Она ждала его рождения. Об этом свидетельствует её знакомство с Дафной, прабабушкой Никоса. Афродита видела появление Никоса на свет, она знала его младенцем, как и Адониса. Только на этот раз вместо Персефоны его воспитывала православная церковь. Что для олимпийской Богини так же неприятно, как и небезопасно.

– Полагаю, что теперь церковь не отдаёт его так же, как когда-то царица подземного мира. Никос, как и Адонис, разрывается между Иисусом Христом и Богиней Афродитой, – заключил Орест.

От такого предположения в комнате ненадолго повисло напряженное молчание, а потом мужчина по имени Минелай сказал:

– Если Афродита вернулась, значит, ей что-то нужно!

– В мире не хватает любви? – предположила Олимпия.

Каждый раз, выйдя из оцепенения, все члены Верховного совета начинали говорить одновременно. Они спорили, выдвигали каждый своё предположение, сомневались, доказывали что-то друг другу. Сколько было людей в помещении, столько и точек зрения, а количество аргументов равнялось числу орешков в вазочках. Но никто, ни один человек, казалось, больше не сомневался в словах Деспины.

– Может, она делает первые шаги навстречу людям?

– А вам не кажется, что это слишком откровенные шаги для Богини?

– Надеюсь, мы доживём до последних шагов.

– Думаете, Зевс не покарает её за это? Его гнев может отразиться на человечестве! Это может обратиться непоправимой катастрофой!

– Арес непременно вступится за бывшую возлюбленную!

– Ареса никто не будет слушать, тем более Зевс!

– Может, это был Гермес или Аполлон?

– Мы, наверно, должны что-то сделать? Но имеем ли мы право вмешиваться?

– Нам нужно совершить обряд.

– Согласен!

– Немедленно!

– Нужно решить где.

На экране прожектора появилась карта Древней Греции с её первобытными храмами.

– Я предлагаю на Акрополе, – сказал Филипп. – Это храм богини Афины, она мудрейшая, она непременно услышит нас и поможет!

– Это невозможно. Таинство должно пройти неторопливо, оно никем и ничем не должно прерываться. А на Акрополе круглый год полно туристов. Нам нужно предельно сосредоточиться.

– В Дельфах?

– Думаю, с Дельфами будет та же проблема. Нам не удастся уединиться.

– У нас можно свершить обряд совершенно спокойно, – предложила Олимпия из Литохоро, города, расположенного у самого подножия Олимпа.

– Прекрасная идея, под Олимпом нам никто не помешает!

– Но там нет храма. Нужен храм!

– Кипр? Прямо в храме Афродиты, на самой её родине!

– Его реставрируют, там сутками находятся рабочие.

– Дилос! – воскликнул Минелай. – Остров Дилос, вот где мы проведём спокойно священнодействие.

– Дилос! – согласились все, выкрикнув в один голос название острова, где родились Аполлон и Артемида.

– Сезон на Миконосе ещё не начался, а местные жители необитаемый остров никогда не посещают. Сейчас там никого нет. В храме Аполлона мы и проведём наше таинство. Но необходимо успеть до июня.

– Нужно посмотреть расписание самолётов.

– Можно добраться и на яхте, – предложила Деспина.

Все обернулись.

– У вас есть яхта? – спросил Орест.

– Да. Мой покойный муж состоял в яхт-клубе… И вот теперь… – Женщина запнулась, опустив грустный взгляд. – У моего старшего сына есть права, только я не думаю, что он согласится… Впрочем, я могу связаться с капитаном, и мы спланируем поездку на Дилос.

– Неплохо живут последователи христианства, – не удержался от ехидной реплики Филипп.

– Вы просто находка для нас, Деспина! – улыбнулся Орест

– Вот уж действительно у Бога за пазухой! – пошутил Менелай.

– Всё идёт так, как и должно идти, – сказала Деметра. – Веди нас, внучка жрицы! Мы поплывём с тобой на остров молить Зевса о прощении Афродиты, возлюбленной твоего сына Никоса! Кстати, а где он сейчас?

Деспина опустила глаза:

– Он пошёл к своему духовному наставнику, отцу Серафиму.

Ей было неловко, но и врать она не умела.

– Считай, что он у Персефоны в подземном царстве, как Адонис, сестра. Не переживай за него. Общими силами мы вернём Никоса и его Богиню. Да пребудут Боги с нами!

– Да пребудут Боги с нами! – сказали в один голос все члены «Археллина».

Глава 26.

Смирение

Никос ехал в автобусе на встречу со своим духовным отцом и размышлял о теме их предстоящего разговора: «Зачем мы нужны Богу? В чем смысл нашего создания? И кто кому нужен больше? Создал ли Господь сначала Адама и Еву, или же им предшествовали другие божества? Сможет отец Серафим ответить на эти вопросы? Или есть особый запрет на подобные темы?»

Несмотря на каникулы, институтские двери в кабинет патера были всегда открыты. Он любил проводить там по нескольку часов в день за чтением религиозных книг, позаимствованных из библиотеки, а также отвечать на редкие звонки своих подопечных. Сегодня звонок был от его любимого прихожанина Никоса Венетиса. Голос Никоса казался озабоченным, хотя это и понятно – парень недавно потерял отца. Странно, что они не виделись на похоронах.

Никос по привычке остановился перед открытой настежь дверью и тут же вошёл:

– Добрый вечер, патер.

Раньше он бы долго топтался на пороге, сначала постучал бы, дожидаясь ответа, и только потом осмелился войти.

– О! Нико, мальчик мой, входи!

Старикприподнялся, чтобы поприветствовать гостя.

– Прошу вас, не вставайте.

– Мне не трудно, да и спина затекла от сидения. Два-три шага пойдут мне на пользу. – Он, кряхтя, выпрямился и раскрыл навстречу Никосу свои объятия.– Царствие небесное твоему отцу! Как ты, сынок?

– Нормально, патер, спасибо.

– Ты проходи, присаживайся. Выпьешь лимонаду? Домашний, сам готовил, освежает!

Никос покосился на неизменный графин со светло-жёлтой жидкостью, потом на потёртый ковёр, продавленный диван, увешанные иконами стены и сел на стул.

– Разве ты не поехал на Агиос Орос со своим братом Ставросом? – спросил духовник, явно заметив перемены в движениях своего прихожанина.

– Нет. Без отца как-то не хотелось.

– Понимаю.

Никос внезапно потерял мысль, словно по дороге он споткнулся и все заготовленные вопросы вылетели у него из головы. Он снова превращался в смиренного, кроткого ягнёнка, мучительно выдавливающего из себя скупые слова.

– На днях ко мне заходил твой друг Лука, – непринуждённо сказал патер. – Он был очень озабочен тем, что ты, по его словам, куда-то пропал. А ещё интересовался у меня, не рассказывал ли ты мне о своих тревогах.

Лукас! Никос совсем про него забыл! Он почувствовал себя негодяем, голова грустно упала на грудь. И тут вдруг «бедный ягнёнок» начал блеять:

– Я… Не знаю, что сказать. Отец Серафим, я грешен!

Никос схватился за голову и громко вздохнул.

– Ну-ну, полно тебе, сынок, это нормально. Все мы, смертные, грешны, но Господь милостив. Помни: ни одна слеза не прольётся без Его ведома, «ни один волос не упадёт с головы…» (Лк. 21:18). Покайся, и тебе станет легче, покайся, сын мой, в своём грехе.

Никос перестал вздыхать и поднял на старца безумный взгляд:

– Не могу… Я не могу покаяться!

– Почему?

– Потому что я не раскаиваюсь в содеянном! Потому что я влюблён!

– Но это же прекрасно! Где написано, что любовь – это грех?

– Прелюбодеяние – это грех, я прелюбодействовал с самой прекрасной женщиной на Земле и не раскаиваюсь в этом. Напротив, я хочу всё повторить, я хочу быть с ней всегда. Она затмила мне весь мир, она затмила мне даже Господа Бога! – Никос повысил голос, он перестал быть собой, будто в него вселились все дьяволы ада. – Я предпочту отречься от Христа, нежели от неё!

– Не говори так, сынок, богохульство – большой грех, даже пострашней прелюбодеяния будет. Ты идёшь на поводу у своего тела, потому что с ним трудно справляться. Тело сложно, а душа проста. Но тело – темница души, и она томится в ней, когда тело страдает. И во всей этой борьбе, во всем противодействии тела с душой есть смысл бытия и приготовление к жизни вечной. А теряя веру, ты теряешь контроль над своей жизнью и над ситуацией. Твоя душа всегда будет метаться. Расслабься, отдайся Богу, не думай ни о чём, мысли не спасут тебя, а только ещё больше запутают, собьют с верной дороги, всё дальше уводя тебя от истины. Вот ответь мне, что тебе важнее: «здесь и сейчас» или «всегда и везде»?

«Здесь и…» – чуть не вырвалось у Никоса.

– Простите, патер… Я утратил связь с Богом и недостоин быть последователем Христа. Смысл всей моей жизни был в том, чтобы принести себя в жертву ради спасения человечества, как это сделал Сын Божий, Иисус. Я готов был молиться всю жизнь за неверующих, и моих молитв хватило бы на всех, потому что я верил всем сердцем!

– Нико, Нико, успокойся! Все мы когда-то бывали влюблены, но от этого наша вера только крепнет. А знаешь что, познакомь меня со своей избранницей.

– Нет! – Никос вскочил с дивана.

– Так, так, так, кажется, я догадываюсь, в чем тут дело… – Старик погладил седую бороду. – Осмелюсь предположить: она – инаковерующая? Или, может быть, атеистка? Мусульманка?

– Она… Я не знаю… Не знаю!..

– Ты, главное, не спеши. Когда люди теряют близких, у них может ослабнуть вера. Они сетуют на Божию несправедливость, тем самым становясь уязвимыми для дьявола и его замыслов. Но ты не дай ему себя сломить. Скажи мне, Нико, молишься ли ты так же часто, как раньше?

Никос задумался. Да, он молился. Но молитвы исходили лишь из его уст, не проникая в душу, не проходя через мозг, не затрагивая сердце.

– Нет, отец. Не так.

– Давай помолимся вместе?

Никос послушно сложил ладони и закрыл глаза…

Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё; да прейдёт Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твоё есть Царство и сила и слава во веки. Аминь Они перекрестились.

– Тебе лучше, сын мой?

– Да, – ответил Никос, не открывая глаз и не разжимая пальцев.

– Давай ещё.

– Да… ещё…

И они вновь погрузились в молитвы. Серафим был доволен. Однако что-то во взгляде парня ему не нравилось.

Домой Никос вернулся поздно. Тенью прошмыгнув мимо кухни в свою комнату, он рухнул без сил на кровать. «Кто я? Откуда? Зачем? Куда? И почему?..» – эти вопросы больно бились о виски, словно металлические шарики о стенки в пинболе, не желая попадать в лунки. «Когда и до каких же пор?» Последний удар был самым болезненным: «Зачем человек нужен Богу? Чтобы он мог молиться. Раб Божий должен только молиться». Никос закрыл глаза и стал молиться. Потом ему приснилась Афродита…

Ночь опустилась на гору Афон, медленно сползая черной тенью к подножию, покрывая темнотой храм за храмом, монастырь за монастырём и крохотные, без того тёмные одиночные кельи монахов-отшельников. Ставрос и Сапфо прошли пешком десять километров, прежде чем достигли монастыря Симонопетры, громадного каменного строения в византийском стиле, свисавшего с крутого обрыва скалы. Его многочисленные окошки, словно гнезда ласточек, черными глазницами взирали на Эгейский залив. Розовый закат, опоясывающий святой полуостров, словно батистовой лентой, разделял собой две глубоких синевы: небо и море.

Священники, монахи, надзиратели, дьяки и певчие, запертые в толстых стенах, молились, глядя в нарисованные глаза Богородицы и Христа. Лик Господа, с поднятыми вверх тремя пальцами, под куполом храма грозно нависал над прихожанами, всем своим видом напоминая им о грядущем Страшном суде. Сапфо считала минуты, когда наконец выберется наружу, чтобы вдохнуть свежего вечернего воздуха, почувствовать на своём лице солёные капли волн, бьющихся об острые камни, увидеть первую звезду с прекрасным именем Афродита, которую римляне называли не менее прекрасно – Венерой.

Наконец вечерняя литургия закончилась, и молчаливые черные фигуры двинулись к выходу. Сапфо натянула кепку пониже на лоб, ссутулилась и, не размыкая на груди рук, последовала за ними во двор. Ставрос был так сосредоточен на молитве, что продолжал мычать псалмы, по привычке не раздвигая бровей на переносице. Нежные женские пальцы, едва коснувшись его ладони, словно ударили током, вернув в реальность.

– Не вздумай… – процедил Ставрос сквозь зубы и одёрнул руку.

Сапфо улыбнулась кончиками губ под наклеенными тонкими, редкими усиками. Глаза Ставроса тоже едва заметно улыбнулись, лицо немного смягчилось.

В келье, куда их поместили, было немноголюдно. С десяток жёстких топчанов вместо кроватей, из которых было застелено только четыре, совсем не манили прилечь даже самого уставшего путника. «Братья» Венетисы были необщительны и молчаливы – ими владела скорбь по ушедшему из жизни отцу. Монахи никому не навязывали своё общество и лишь изредка тенями проплывали мимо паломников, приветствуя их кивком.

Ставрос не спускал с Сапфо глаз. Он очень боялся, что какой-нибудь внимательный монах разглядит в ней женщину и доложит наставнику монастыря, что было невероятно опасно и могло повлечь суровое наказание, вплоть до нескольких лет лишения свободы. Но самым страшным для христианина являлась кара самой Богородицы. Немало женщин за полуторатысячелетнюю историю тайком посетили Афон, и почти все они закончили жизнь в страшных муках. Монашеское целомудрие было прочно защищено не только законом, но и зорким глазом Божьей Матери.

Глава 27.

Под землей

Сапфо дождалась, пока настанет полная тишина, нарушаемая лишь прерывистым храпом Ставроса, и тихонько встала с кровати. Завернув на своём топчане одеяло таким образом, как будто там лежит спящий человек, она прошла по коридору и потянула на себя старую деревянную дверь. Прохладный, насыщенный кислородом воздух резко ворвался в лёгкие. Сапфо тенью прошмыгнула вдоль фасада монастыря, свернула за угол, перебежками добралась до колодца и скрылась в ночной темноте.

В лесу было тихо. Ни хруста веток, ни шуршания листьев, ни уханья совы. Девушка сняла кроссовки и ступила босой ногой на влажную траву. Лунный свет, пробивавшийся сквозь густую листву деревьев, едва освещал маленькую фигурку среди мощных стволов. Здесь она была в безопасности. Это был её храм. Сапфо развела руки, раскрыла ладони звёздному небу и принялась воспевать хозяйку лесов Богиню Артемиду орфическим гимном³⁶:

–

Зевса могучего многоимённая, грозная дева,

о Титанида с вакхическим пылом, царица охоты,

меткая лучница, чтимая всеми в горячих молитвах.

Факел священный держащая в длани, богиня Диктинна,

ты, родовых не познав содроганий, приходишь на помощь

женщинам смертным, приветствуя крики рождённых младенцев,

весть о тебе, распускающей пояс, доносится всюду…

Закончив, она сделала паузу, чтобы перевести дух, а потом тихо добавила:

– О великая Артемида! Смотри, я уже почти в твоих рощах! Я здесь, чтобы разыскать твой храм и преклонить пред тобой колени! Ты – покровительница матерей, не познавшая мужской любви и сохранившая целомудрие! Я клянусь тебе в вере и вечном стремлении быть достойной твоей божественности! Я стану тебе верной нимфой, я отрекусь от мужчин, поскольку, как и ты, я не познала настоящей любви!

Сапфо взывала к Богине, всматриваясь сквозь гигантские кроны, словно пытаясь разглядеть божественные очертания. Она представила, как лунная Богиня, как ещё называли Артемиду, во лбу которой сиял полумесяц, летит по небу с натянутой тетивой лука. Внезапный звон колокола разорвал тишину. Сапфо вздрогнула от неожиданности и глянула на часы. Было четыре утра. Утренняя служба? Так рано? Девушка в панике оглянулась. Ей стоило изучить режим монахов, прежде чем выходить из кельи. Прерывисто дыша, не надевая кроссовок, Сапфо, как полевая мышка, побежала назад, стараясь двигаться вплотную к стенам монастыря. У колодца она заметила чёрную фигуру. Сердце забилось как бешеное, грозя своим стуком выдать хозяйку с потрохами. Девушка почти слилась со стеной. Она стала быстро размышлять: если монах её заметит, то можно сказать, что она искала туалет или что ей не спалось, и она вышла подышать свежим воздухом. В темноте её лица всё равно не разглядеть, а собранные в хвост длинные волосы здесь только приветствовались. Немного успокоившись, Сапфо продолжила путь в сторону своей комнаты. Вместе с новым звоном колокола она резко дёрнула за кольцо двери и тут же уткнулась носом в широкую грудь Ставроса.

– Где ты была?! – хриплым басом прорычал он.

– В туалете, – не задумываясь ответила девушка.

– Почему босиком?

– Ноги натёрла.

– В следующий раз пойдём вместе, я не хочу, чтобы ты шлялась одна по территории.

– Вместе в туалет? – усмехнулась Сапфо. – У монахов так принято?

– Молчи и делай, как я говорю! – Он чуть повысил голос, брови образовали сплошную линию, перерезав лоб по вертикали.

– Как скажешь, котик, – мурлыкнула девушка, убедившись, что они в келье одни. – Пойдём на молебен?

– Да, – коротко бросил он и прошёл мимо неё.

Сапфо натянула кроссовки на босу ногу и поспешила за Ставросом.

В шесть утра все отправились на завтрак. Стараясь, как можно меньше привлекать к себе внимание, пара села на край длинного монастырского стола. Им были предложены чай, сыр, оливки, мёд и хлеб. Все было выращено и приготовлено руками самих монахов и, несмотря на скромность, было невероятно аппетитным, ароматным и вкусным. После завтрака, перекрестившись, все молча стали выходить из-за стола.

Поблагодарив священника за приём, Ставрос и Сапфо взяли рюкзаки и продолжили свой путь.

– Я слышала, что гостей должен сопровождать один из постояльцев, – заметила Сапфо, взглядом показывая на группу из паломников со стоящим впереди монахом.

– Я с шести лет посещаю Агион Орос и знаю все тропинки не хуже местных. Не бойся, не заблудимся.

– А я и не боюсь. Со мной ведь ты и Богородица, – еле поспевая за ним, заявила девушка.

– Вот и хорошо, – как будто усмехнувшись, сказал Ставрос и резко свернул в лес. – Сюда, так короче, – коротко скомандовал он, крепко схватив Сапфо за руку.

Тропинка стала сужаться, пока не исчезла совсем. Они прошли по смятой уже кем-то траве ещё несколько минут и вышли на поляну, усыпанную крохотными сиреневыми цветочками. Вид был восхитительным. Но не успела Сапфо повосторгаться красотой, как её рот грубо закрыла рука Ставроса. Он повалил девушку на полевые цветы, набросившись на неё, как голодный тигр на только что настигнутую антилопу. Сапфо не сопротивлялась, это было бы глупо и бесполезно. Сила Ставроса была в этот момент действительно львиной. Отвернувшись в сторону леса, она расслабилась и отдалась в лапы дикому зверю. Вдруг из чащи показалась тень. Потом ещё одна. Девушка попыталась дать знак, слегка похлопав по плечу пыхтевшего на ней мужчину. Он не среагировал, продолжая своё дело, двигаясь так, словно вбивал в свою жертву сваи. Сапфо ничего не оставалось, кроме как ждать, пока Ставрос успокоится. Издав грудной рёв, он обмяк, практически вдавив собой Сапфо в землю.

– Ставро, – шепнула она «тигру» в ухо, – там кто-то есть.

– Не придумывай, – ответил он, не шелохнувшись и ни капли не смутившись.

«Понятно, – подумала Сапфо, – кто не без греха, пусть первый бросит в чащу камень».

Тени удалились так же бесшумно, как и появились…

Пара встала, молча отряхнулась и как ни в чём не бывало продолжила свой путь.

С перевалами и перекусами Сапфо и Ставрос добрались до монастыря Великой Лавры. По её расчётам, они должны были прийти туда как минимум четырьмя часами позже. Значит, этот путь был действительно короче, хотя и тернистей. Им открылся вид сверху на целый город, защищённый крепостными стенами в римско-византийском стиле, с большим количеством церквей и часовен разных цветов и архитектурных стилей. Вот уж что не изменилось с древних веков, так это могущество и красота храмов, воздвигавшихся во имя Бога, несмотря на то что все верующие прекрасно знали, что Он находился на небе!

Они зашли в раскрытые ворота и попали в просторный двор с белой церковью, из которой доносились голоса певчих. Ставрос три раза перекрестился у входа и вошёл внутрь. Сапфо натянула пониже кепку и, спрятавшись за мощной мужской спиной, проследовала за ним.

Всё повторилось: невыносимо долгая служба на подкашивающихся от усталости ногах, приветствия и соболезнования священников и знакомых монахов, ужин и келья с топчанами.

– Ложись спать, я скоро буду, – скомандовал Ставрос и вышел за дверь.

Сапфо решила прилечь только на пару часов, но провалилась в глубокий сон.

Громкий бой колокола ударил в мозг, словно молотком. Девушка широко раскрыла глаза, вглядываясь в кромешную темень. Часы на телефоне показывали четыре утра. «Проспала!» – в панике пронеслось в её сознании. По каменному полу послышались шаги монахов, деливших с ними общую келью. Скрипнула дверь, и шаги затихли. Снова наступила тишина. Сапфо тихонько повернулась. Ставрос спал, укутавшись в шерстяное одеяло. Видимо, звон колоколов не смог прервать крепкий сон уставшего зверя. Если первая утренняя литургия закончится, как и в Самаропетре, в шесть часов, значит, у неё есть ещё два часа. Выскользнув из-под одеяла, Сапфо направилась к выходу. Около церкви толпилась группа сонных мужчин, среди которых были как монахи, так и прибывшие паломники и туристы в мирской одежде. Ей ничего не стоило затеряться в толпе зевак и продвинуться вперёд. Самым сложным было найти дверь в священные гробницы, которые скрывали вход в подземелье, где был погребён древний храм Богини Артемиды. Бормоча под нос молитвы в унисон монахам, Сапфо сквозь имитированные диоптрии очков рассматривала все уголки и закоулки церкви, а также каждый сантиметр каменного пола. Ничего похожего на дверь не было. Разочаровавшись, она пошла к выходу. Возможно, следует попасть сюда ночью, когда помещение опустеет. А может, потайной вход вообще в другой церкви, которых было на территории пять или около того. Выйдя на улицу, девушка направилась было назад в келью, пока Ставрос не проснулся, как вдруг её взгляд упал на потемневший мраморный камень, похожий на основание древней колонны. Рядом лежал фрагмент ещё одного такого же, а чуть дальше ещё. Да они тут были разбросаны повсюду! Присев, Сапфо погладила ладонью гладкую, отшлифованную веками поверхность. Её сердце забилось где-то в горле, выталкивая готовый сорваться радостный крик. Перебирая взглядом каждый сантиметр, она наконец нашла то, что искала. Под сухими ветками на треугольном холме была не слишком тщательно скрыта маленькая дверь, определённо ведущая под землю. Сапфо змеёй метнулась к ней и дёрнула за ручку, которая лязгнула огромным амбарным замком.

– Нет! – вырвалось из груди, и она упала на влажную траву, обхватив в отчаянии колени.

– Are you ok, brother? – послышался за спиной незнакомый голос.

Невысокий шатен в широких защитных штанах с накладными карманами и такой же рубашке вырос перед Сапфо и пытался разглядеть её лицо под кепкой.

– I am fine, – не слишком дружелюбно ответила она любопытному туристу, понизив, насколько могла, голос.

– Do you need help? – не унимался турист.

– No, I am fine, thank you, – повторила Сапфо и для убедительности встала на ноги и пошла прочь.

Не успела она лечь на деревянный топчан, как храп Ставроса внезапно стих. Резким движением он откинул одеяло и оказался рядом с Сапфо. Девушка сладко потянулась и сделала сонные глаза.

– Доброе утро, котик, – прошептала она.

Ставрос наклонился и впился ей в губы долгим поцелуем. Вся его плоть напряглась до предела. Ему понадобились нечеловеческие усилия, чтобы оторваться от девушки и не закончить начатое. Он со стоном выдохнул воздух и встал с её топчана:

– Ну что, маленькая грешница, сегодня твой день. Бери пояс своей матери и пойдём прикладывать его к чудодейственному поясу Богородицы.

О Боги! Она совсем позабыла об этой байке!

– Я почти всю ночь только об этом и думала, глаз не могла сомкнуть, дорогой! Не знаю, как тебя благодарить!

На её глазах даже блеснула актёрская слеза.

– О, знаешь! – усмехнулся Ставрос. – Вот только вернёмся, и…

– Не сомневайся, котик!

– Мы поженимся, – неожиданно закончил он.

– Что?!

Сапфо почувствовала, будто её только что окатили ледяной водой.

– Что слышала, – спокойно ответил Ставрос. И продолжил, как будто он говорил о планах на выходные: – Если нас не посадят и не проклянут, ты станешь моей женой. Иначе как я могу быть уверен в том, что когда-нибудь в твою хорошенькую головку не придёт совсем нехорошая мысль разболтать о своих приключениях на Афоне? А так и овцы целы, и волки сыты!

Он сам рассмеялся своей шутке и встал с топчана.

– Интересно… – пробормотала Сапфо, выпутываясь из колючего шерстяного пледа. – И когда же это тебя посетила столь гениальная идея?

– Вчера вечером. Меня, видишь ли, тоже иногда тревожит бессонница. Да какая, впрочем, разница? Давай вставай, пойдём в храм, сейчас начнётся вторая утренняя служба, её нельзя пропустить.

Они вышли из кельи, умылись водой из ведра с деревянным ковшом, предусмотрительно оставленного монахами на колодце, и направились к церкви. Бой колоколов объявил начало утренней литургии для постояльцев и паломников общежительных монастырей. «Шесть утра – это ещё по-божески», – зевая, подумала Сапфо, готовя себя к очередной пытке полуторачасового богослужения. В детстве, выстаивая с матерью воскресные и праздничные службы, она разглядывала лики святых на иконах и фресках, стараясь от скуки запомнить имя каждого и представляя, как бы он выглядел, живи он в наши дни. Иногда девочка умудрялась разглядеть некоторые черты святых в лицах прихожан и священников. Некоторые батюшки, например, напоминали ей доброго и мудрого Григория Богослова, а кто-то – амбициозного и щедрого Василия Великого. В современных женских образах святых найти было куда сложнее из-за большого количества косметики, выкрашенных, пышно уложенных волос и слишком напряженных, озабоченных выражений на лицах. Сегодня в храме была только одна женщина, о существовании которой никто, кроме будущего священника Ставроса, не знал. Иконы тоже представляли собой почти полное собрание образов святых мужского пола, во главе которых стояла Богородица. Это был единственный женский лик. На мгновение взгляды двух женщин встретились. Сапфо почувствовала, что её тело будто враз окаменело. Она резко отвернулась. «Уж лучше буду смотреть на образы святых старцев, у них глаза добрее», – подумала девушка и принялась разглядывать икону Николая Угодника, не переставая всей кожей ощущать на себе строгий, пристальный взгляд Матери Божьей. Небольшая группа туристов-паломников закрывала ей вид на нижнюю часть иконостаса. Среди самых разных иностранцев Сапфо заметила знакомого невысокого мужчину, заставшего её сегодня утром в задней части церкви. Девушка стала разглядывать его профиль: грустные светлые глаза, курносый нос, полукруглый, завёрнутый внутрь подбородок. Светлые волосы, спадавшие редкой соломой, скрывали истинный возраст их хозяина. Мужественно выстаивая долгую службу на непонятном ему языке, он, в отличие от своих сотоварищей, каждую минуту переминавшихся с ноги на ногу, стоял не шевелясь, глядя прямо перед собой. Наконец литургия закончилась, и гости выстроились в ряд перед алтарём, где находилась серебряная шкатулка с чудодейственным поясом Пресвятой Богородицы. Сапфо содрогнулась от одной мысли о том, что ей предстоит выстоять ещё и эту очередь.

Ставрос тут же подтвердил её опасения словами:

– Жди меня тут, мне нужно решить некоторые вопросы с настоятелем от имени моего покойного отца. Лучше присядь в тёмном углу и не маячь среди мужчин – вдруг кто-нибудь из этих русских что-то заподозрит?

– Откуда ты знаешь, что они русские?

– У них это на лицах написано. Светловолосые, с мышиными глазами и короткими носами. Видишь? Всё, давай иди в угол! – скомандовал Ставрос, неожиданно напомнив девушке своим приказным тоном её мать.

Что ж, по крайней мере, она будет сидеть. Ноги уже подкашивались от долгого стояния в позе оловянного солдатика. Сапфо поплелась в указанное место и почти исчезла в темноте. Получив любопытную информацию об иностранных паломниках, она стала следить за группой, к которой принадлежал курносый турист, уже с бóльшим интересом. Спрятавшись под козырьком кепки, Сапфо тщетно силилась разобрать доносившиеся до неё знакомые с детства слова. Как будто почувствовав на себе пристальный взгляд, мужчина повернулся и стал всматриваться в то место, где притаилась Сапфо. Пару минут они смотрели друг другу в глаза. Девушке даже показалось, что он ей подмигнул, хотя она не была в этом уверена. Потом мужчина отвернулся, а Сапфо, воспользовавшись моментом, встала и выскользнула из церкви. Оказавшись на улице, она быстрым шагом свернула за угол и вдруг… встала как вкопанная. Перед ней нараспашку были открыты двери, которые ещё два часа назад казались крепко запертыми амбарным замком. Девушка, не оглядываясь, поспешила внутрь и, как хорёк в норе, скрылась под землёй. Сердце бешено колотилось от волнения, радости и предвкушения. «Артемида, милая, кажется, я уже очень близка!» – прошептала Сапфо и стала спускаться по каменной лестнице. Сначала она попала в небольшую комнату, где располагалось две гробницы. На одной было написано: «Мощи святого Ефрема Сирина», а на другой: «Мощи святого Михаила Синадского». Сапфо задержалась лишь на минуту, чтобы прочитать надписи, а потом поспешила дальше, в глубь подземелья. Ступеньки становились всё более пологими. Света было уже недостаточно, и Сапфо пришлось включить фонарик мобильного телефона. Когда же она его в последний раз заряжала? Батарейка показывала десять процентов. Надо бы поэкономить, да и поспешить.

Судя по её расчётам, если земля в среднем вырастает в год на два сантиметра, то храм Богини Артемиды должен был быть погребённым на глубину около тридцати метров. Это примерно, как если бы она спускалась пешком с девятого этажа. «Желательно поторопиться, наверх будет идти намного трудней»,– подумала Сапфо и ускорила шаг. Но не успела она пробежать и пяти ступенек, как тут же поскользнулась и упала, больно ударившись пятой точкой о каменную породу. Телефон выпал из рук и поскакал вниз. Она громко вскрикнула, из глаз тут же брызнули слезы. Зажимая ладонью рот, девушка прислушалась. Да кто её здесь услышит?! Разве что Харон из преисподней! Хотя кто-то же открыл сюда дверь? Да мало ли зачем её открыли! Сапфо наконец дала себе волю и горько заплакала, облокотившись о холодную влажную стену. Наплакавшись вдоволь, она успокоилась и попыталась взять себя в руки. «Ни шагу назад!» – приказала себе девушка и решительно встала. Глаза стали привыкать к темноте. На потолке вырисовались очертания сталактитов. Стало быть, она в пещере. Странно, христианские катакомбы представлялись ей иначе, более цивилизованными, что ли. Солнечные лучи ещё проникали через открытый люк и давали слабый свет. Держась за стены, мелкими шажками Сапфо продолжила спускаться. К счастью, через несколько ступенек она оказалась на ровной поверхности. Рядом с ней фонариком кверху лежал телефон. Восемь процентов батарейки осветили под собой часть помещения, в котором находилось ещё две гробницы. Разглядывать, кому принадлежали мощи, не было ни времени, ни желания, и девушка, подняв телефон, двинулась дальше. Проход стал сужаться, и вот она уже не могла развести в стороны руки. Становилось всё холоднее и темнее. Абсолютную тишину прерывали лишь звук её шагов и удары громко бьющегося сердца, готового выпрыгнуть наружу. Сапфо старалась не думать о том, насколько глубоко она находится под землёй. Паника здесь была бы совсем некстати, хотя девушка уже приближалась к грани отчаяния – ей хотелось развернуться и побежать назад на свет божий. «Ни за что, только вперёд! Вернее, вниз!» – снова приказала себе Сапфо, упрямо продолжая спускаться. Показалась ещё одна небольшая площадка, на этот раз пустая, а за ней – огромная черная дыра. Девушка направила туда телефон, в котором оставалось три процента зарядки, и заглянула внутрь. Ничего, кроме бездонной бездны, не было видно. Где-то высоко над головой раздался металлический грохот закрывающейся двери. Сапфо вздрогнула и прижалась к стене. Телефон потух. Паника наконец-то охватила девушку, и она забилась в истерике, как загнанный зверь. Крупная дрожь колотила Сапфо. Мысль о погребении живьём на глубине нескольких метров и с четырьмя склепами над головой росла и подпитывалась богатым воображением с буйной фантазией. Что делать? Куда бежать? Или кому молиться и кого просить о помощи?

Сапфо крикнула во всё горло:

– Помогите!

Звук глухо ударился о стены, не создав даже эха.

Сапфо медленно сползла на пол. Слегка поколебавшись, она со всей силы, какая только у неё осталась, три раза стукнула ладонями о пол и громко произнесла:

–

Духом великий, о, Ты, обитатель подземного дома,

В Тартара мрачных лугах, лишённых сияния света… Аид! Аид! Аид!

Ответом ей была лишь могильная тишина…

Глава 28.

Потерянный храм

Персефона почти никогда не появлялась на Олимпе. Ей нечего было там делать. Царство, которым она правила вместе со своим супругом Аидом, находилось под землёй, а её дом был на земле, рядом с матерью Деметрой. Богиня давно уже привыкла к своим обязанностям: удобрение почвы и тщательный контроль за её гниением в недрах земли – процесс, необходимый для поддержания жизни всех живых организмов. На Небе у Персефоны не было ни дел, ни интересов. Распри Олимпийских родственников её не касались и не волновали. Поэтому, когда её отец Зевс созывал Божественный Совет, она предпочитала заниматься делами в Адисе, Царстве Мёртвых. Жизнь людей Персефону так же мало занимала, как и жизнь Богов. Разве только то, что касалось процесса гниения.

Пришла весна, а значит, она могла вернуться на землю. Деметра уже заждалась дочь, а мир с нетерпением предвкушал появление первых ростков. Срочное собрание Богов на Олимпе в такое время года, куда отправился и Аид, было неожиданностью. Персефона металась между миром живых и миром мёртвых в беспокойном ожидании своего супруга. Сегодня она решила немного приблизиться к поверхности, чтобы вдохнуть запах свежих корней. Её слух тут же уловил женский крик, царица совсем не собиралась на него реагировать, если бы до неё отчётливо не донеслось древнее и давно забытое обращение. Три стука ладонями о землю и громко произнесённое имя, которое никто не смел бы произнести без острой на то необходимости, ни смертный, ни бессмертный, будь у того выбор. Персефона была в замешательстве. К Аиду не взывали уже более трёх тысяч лет, да и прежде к общению с ним мало кто стремился. Кроме Персефоны, которая любила Владыку Царства Мёртвых и была единственной посвящённой в тайны его чувственной сущности…

Прошло минут пятнадцать, а может, и больше. Под землёй другой отсчёт времени…

Сапфо подняла голову и увидела прямо перед собой ступеньки, ведущие вниз. И как она их раньше не заметила? Девушка, словно у неё выросли крылья, легко вскочила и понеслась вниз. Вскоре она очутилась в просторном зале. Взору открылась невероятная и совершенно нереальная картина: огромный древний храм возвышался практически во всем своём первозданном виде и могуществе! Резные колонны в дорическом стиле поддерживали треугольную метопу с горельефными скульптурными изображениями близнецов Артемиды и Аполлона в момент рождения. Сапфо упала на колени, не в силах больше стоять перед этим нечеловеческим созданием. Она провела дрожащими пальцами по желобкам на основании мраморной колонны. Твёрдость и прохлада гладкого камня отчётливо ощущались на коже. Перед Сапфо, без всяких сомнений, возвышался храм, возведённый древними греками в честь Олимпийской Богини Артемиды. Его вершина достигала поверхности земли, сквозь сечение которой струились солнечные лучи, освещая могучий фасад. Вдруг между колоннами сверкнула огромная белоснежная статуя. Сапфо не решалась приблизиться. Она всё ещё не верила в происходящее. Тело тряслось и не слушалось. Ползком, словно ящерица, девушка стала пробираться между колонн внутрь храма и… упёрлась в огромные ступни. Она медленно подняла голову. Богиня Артемида возвышалась на своих крепких ногах, в короткой, подхваченной золотым поясом тунике, во весь свой могучий рост над маленькой смертной женщиной, целая и невредимая. За спиной у неё висел колчан со стрелами, а в руках охотница крепко сжимала лук с натянутой тетивой. В волнистых волосах горел полумесяц. Изящная антилопа пряталась за божественным бедром с беспечным видом, ощущая свою защищённость.

Сапфо нашла наконец в себе силы встать. На трясущихся ногах она выпрямилась, словно желая показать свою готовность говорить с древней Богиней, и уверенно произнесла:

– Приветствую тебя, Артемида! Я пришла! – Слёзы счастья душили девушку, а слова застревали в горле. Однако она продолжала: – Теперь я свободна… И готова служить тебе! Твоей природе, Земле, стихиям и Олимпийскому Пантеону! Вернись к людям, милая Богиня! Спустись с небес и покажись нам!

Артемида смотрела на неё печальными глазами, безнадёжно улыбаясь краешком губ…

– Эй, парень! – Кто-то сильно тряхнул Сапфо плечо. – Эй, hello, get up! Вставай!

В лицо Сапфо ударил яркий свет.

– Отпусти! Зачем ты меня трясёшь? Who are you?

– Александр.

Мужчина перестал её трясти, навёл фонарик себе на лицо и улыбнулся.

– Ты что, следишь за мной? – спросила Сапфо по-русски, удивлённая его именем. – А где храм?

– Храм? Над нами. Мы под землёй. Стоп, ты говоришь по-русски? – удивился турист.

– Немного. – Сапфо выхватила из его рук фонарик и стала крутить им во все стороны, натыкаясь жёлтым прожектором на голые стены. – Куда делись ступеньки?

– Вот они!

– Да не эти, вниз!

– Кажется, закончились.

– Не может быть! Не может быть! Я что, спала? Мне снился сон?

Сапфо спрятала лицо в ладонях, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь от досады.

– Спала? Ты что… девушка?

– А тебе-то что?

– Ничего… Я думал, сюда женщинам нельзя.

– Нельзя, нельзя. У меня секретная миссия, ясно?

– Ясно. Авантюристка, значит.

– Кто?

– Женщина, склонная к авантюрам, то есть к приключениям.

– Дело не в приключениях.

– А в чем?

Сапфо закатила глаза:

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Какой?

– Зачем ты за мной следил?

– Не зазнавайся. Я просто проходил мимо и услышал крик из подвала. Ты же кричала?

– Не помню… Возможно, когда поскользнулась.

При этих словах у Сапфо сразу заныл копчик, как будто обрадовался, что о нём вспомнили.

– Ладно, Александр, мы познакомились, теперь надо отсюда выходить.

– Это невозможно.

– Почему?

– Дверь закрыта.

– О нет!

– О да! Придётся ждать, пока её снова откроют.

– И сколько ждать?

– Пока кто-нибудь не пожелает поклониться святым мощам. Если ты не заметила, здесь есть склепы.

– Да уж, заметила.

Они замолчали. Сапфо попыталась собраться с мыслями. Как долго она спускалась? И который сейчас час? И вообще, где храм? Или она уснула, и он ей приснился? Тогда нужно было разобраться, где заканчивалась реальность и где начинался сон. Этот парень слышал её крик, значит, она абсолютно реально упала, да и копчик не даст соврать. Потом она снова долго спускалась.

– Слушай, как ты думаешь, насколько мы глубоко?

– Думаю, метров пятнадцать.

– Храм глубже… – задумчиво сказала Сапфо.

– Какой храм? Видимо, ты сильно ударилась, и не только мягким местом, но и головой. Ну-ка, дай я тебя осмотрю.

– Размечтался!

– Я – врач.

– А я – астронавт.

– Ладно.

Александр поднял вверх руки в знак того, что не собирается её осматривать.

Сапфо отползла в дальний угол и снова напрягла память. Аид! Бог Подземного Царства Мёртвых. Она взывала к нему! Неужели он услышал и послал к ней своего слугу Гипноза, который и усыпил её? Как жаль! Как же безумно жаль! Всё зря! От обиды Сапфо закусила до боли губу. А может, это было видение? Вдруг Артемида только таким образом могла к ней явиться?

– Можно только два вопроса? – перебил её мысли турист.

Сапфо закатила глаза, показывая всем видом, что мужчина ей мешает:

– Смотря какие.

– Как тебя зовут?

– Мила, – неожиданно для себя представилась девушка своим настоящим именем.

– Очень приятно, Мила. Я – Александр. Из Украины.

– Моя мама – украинка. А я родилась и выросла в Греции и никогда за её пределы не выезжала, – продолжила Сапфо удивлять саму себя внезапными откровениями перед земляком.

Недостаток кислорода, да и сам факт заточения под землёй, видимо, как-то повлияли на её головной мозг.

– У тебя прекрасный русский язык для человека, никогда не бывавшего в русскоязычных странах. Извини за каламбур.

– Спасибо.

– Ну а что там?

– Где?

– Там, куда ты шла. Это мой второй вопрос.

Мила вздохнула:

– Там – храм. Древний храм, построенный в честь Богини Артемиды в шестом веке до нашей эры. Эти леса принадлежат ей. Принадлежали, пока Богородица и монахи не выгнали её и не присвоили половину полуострова себе.

– Очень интересно. И откуда же у тебя такая информация?

– Это уже третий вопрос. Давай теперь немного помолчим, мне нужно подумать.

– Без проблем, – ответил Александр и, тут же вынув из кармана телефон, сосредоточился на экране.

«И всё-таки где же настоящий храм? Который не во сне. Если ниже ничего нет, значит, он должен быть где-то в другом месте. Территория большая, с десятком церквей. И совсем не обязательно находиться ему именно под этой».

– Тебя искали, кстати.

– Я просила помолчать! – бросила гневный взгляд на своего «сокамерника» Сапфо. Для Ставроса в её голове места сейчас совсем не было.

– А я и молчу. Уже с добрых полчаса.

– Ладно. Хочешь поговорить? Давай поговорим. Например, что ты знаешь о Теогонии? Или о Космогонии? Ты же врач, говоришь? Может, ещё профессор, и, наверно, начитанный до невозможности! Сколько тебе лет-то? Когда ты всё успел?

– Космогонию, как и Теогонию, придумал Гомер, – проигнорировав иронию, ответил Александр.

– Не придумал, а открыл. И не Гомер, а Гесиод. Гомер написал «Илиаду» и «Одиссею», чтобы ещё ближе познакомить людей с Богами.

– Как тебе будет угодно.

– Не мне, при чём здесь я? Это равносильно тому, что Моисей придумал Библию.

– Нам уже не дано узнать, что было первично: курица или яйцо, Гесиод или Моисей.

– Знаешь, было лучше, когда ты молчал.

Сапфо отвернулась и снова постаралась сконцентрироваться на своих мыслях: «А что, если Богиня специально явилась во сне? Может быть, она хотела мне что-то сказать? Ну зачем этот украинец начал меня трясти? А если попробовать снова уснуть?..»

Наверху лязгнула дверь. Мила и Александр вскочили на ноги и побежали наверх, перепрыгивая через ступеньки. Спустя пару минут они остановились и прислушались. Сверху отчётливо послышались приближающиеся к ним шаги. Звук отдавался эхом и доносился всё громче. Определённо, что тот, кому принадлежали шаги, уже миновал гробницы, но зачем-то продолжал спускаться. Александр развернул фонарик влево, и его луч осветил низкий проем, который ранее оставался незамеченным. Парень схватил девушку за руку, и они нырнули в него, слегка пригнув головы. Двигаясь по узкому лабиринту, очень скоро они оказались в огромной комнате со странными выпуклостями на стенах. Александр задержал свет на одном фрагменте стены, и Сапфо негромко вскрикнула, тут же зажав себе рот. Со всех сторон на них смотрели глазницы черепов.

Глава 29.

Дилос

Афродита сидела на скамейке на площади Аристотеля и кормила голубей. Птицы радостно курлыкали, запрыгивали ей на ладони, подлетая, спускались на плечи и пощипывали мочку её уха. Девушка гладила серую головку одного из пернатых друзей. Круглый глаз пристально смотрел на Богиню, словно передавая важную информацию. Афродита ответила ему ласковым взглядом, и у них завязался разговор, только им одним понятный. Со скамейки напротив послышался шум рассыпающихся семечек, и все голуби, как один, метнулись к новой кормушке. Афродита посмотрела на конкурентку, сидящую против солнца. Казалось, что у неё нет лица. Груда лохмотьев цвета земли и пыли слоями свисала с женщины неопределённого возраста и создавала впечатление скорее жилища, а не одежды. Из-под вязаной шапочки, которая, видно, когда-то была в яркую полоску, выбивалось несколько тонких седых прядей. Перчатки в тон шапочки были срезанными на пальцах, из которых торчали длинные чёрные ногти.

– Пифия! – прошептала Афродита и еле сдержалась, чтобы не сорваться с места и не обнять её.

– Сколько лет, моя Богиня! – почти не раскрывая рта, ответила женщина в лохмотьях.

– Я скучала по тебе. Мы все…

– Не говори за всех, прекрасная Афродита, я сама знаю, кто по мне скучал, а кто довольствовался лишь своими видениями, – перебила Пифия. – Оракул, видите ли, больше не в моде.

– Тебя так долго не было, – попыталась оправдать своих родственников молодая Богиня.

– В Дельфах находиться больше невыносимо, – проигнорировала её попытки Пифия. – От туристов там никому нет покоя. Вот Элевсинии – совсем другое дело. А знаешь ли ты, кто вызвал меня? – И женщина направила на Богиню пристальный взгляд, в глубине глаз сверкали золотые языки пламени.

Афродита знала ответ, но хотела услышать его от старой прорицательницы.

– Правильно, не великие Боги Олимпа. Простые смертные, молодые политеисты из Афин, воззвали к Оракулу, использовав древние заклинания. Им удалось пробудить Ихор, который закипает в моих жилах, словно бурлящий океан. Только вот пока мне непонятно зачем.

В мгновение ока Пифия оказалась на одной скамейке с Афродитой. Голуби шлейфом переместились за кормушкой.

– Позволь мне заглянуть в твоё будущее, милая Афродита.

Богиня Любви кивнула. Пифия положила в беззубый рот несколько свежих лавровых листьев и принялась их медленно разжёвывать. Её взгляд помутился, казалось, её сознание улетело, оставив тело сидеть и охранять убогую хижину из одежды. Не прекращая жевать, она вынула из-под подола платья курительную трубку и не глядя сунула её в окружённый морщинами рот. Глубоко затянувшись, Пифия закатила глаза. Плотные клубы дыма полностью поглотили оракульскую жрицу, и она исчезла, оставив за собой лишь беспорядочно топтавшихся по асфальту голубей.

На скамье рядом с Афродитой появился крепкого телосложения черноволосый мужчина:

– Тебя одну ни на минуту оставить нельзя, любовь моя! Ну что у тебя уже с лицом? Такое ощущение, как будто ты увидела ожившего Аристотеля.

– Здесь только что была Пифия, – дрожащим голосом сказала Афродита, глядя на пустую лавочку напротив.

– Пифия? Ты уверена?

– Да, Арес, она со мной говорила.

– Но… кто её вызвал?

– Этнические верующие. Наши верующие. – Афродита смотрела на Ареса глазами, полными надежды. – Люди пытаются наладить с нами связь. Кто-то обратился к Оракулу, использовав древние заклинания, и он вошёл в тело Пифии. Мне нужно срочно встретиться с Аполлоном прежде, чем эта новость дойдёт до Зевса.

– Аполлон и сам скоро найдёт тебя, будь в этом уверена. Ты лучше поведай мне, моя прекрасная Богиня, о том, что говорила тебе Пифия.

– Она пророчествовала… Час очень близок, Арес. Мои старания были ненапрасны, и скоро родится спаситель. После стольких столетий Земля вновь увидит полубога!

В янтарных глазах Афродиты, словно бриллианты, дрожали слезы счастья. Рука её легла на небольшой округлый живот…

*******************

– Если вы прямо сейчас не объясните мне, что, чёрт возьми, с вами всеми происходит, забудьте вообще о нашей дружбе и моё имя в частности! У меня тоже есть сердце, и оно, между прочим, не каменное! Оно вместе с вами скорбит по вашему ушедшему из жизни отцу. Если я потеряю и вас…

Исхудавший измученный Лукас стоял на причале и кричал, задыхаясь от гнева и обиды. Кейси и Никос, уженаходившиеся на яхте, быстро сбежали по трапу на берег и кинулись обнимать друга.

– Лука, милый, добрый, хороший Лука! – Кейси как безумная стала целовать губы, щеки, лоб онемевшего от неожиданности парня. – Прости меня, я не была готова, не была уверена. Но теперь я – другой человек! Поплыли с нами, и я всё тебе расскажу!

Она схватила парня за руку и потащила на корабль. Лукас в одно мгновение обо всём забыл и, как собачонка на привязи, поспешил за Кейси. Якорь поднялся, зарычал мотор, паруса натянулись до предела, и группа архаических верующих отправилась на священный остров Дилос.

– Посейдон нам в помощь! – воскликнула Деспина, стоя на носу палубы с вытянутыми вверх руками. – Генито!³⁷

– Генито! – вторили ей члены экипажа.

В назначенное время политеисты всего мира, где бы они ни находились, были готовы совершить важное священнодействие. Греки, жившие в других странах Европы, в Америке, в России, на Кавказе, в Азии, в Австралии и других точках планеты, сосредоточились на молитве, обращённой к древним Богам.

На острове Дилос кроме членов «Археллина» собралось ещё несколько десятков человек из разных уголков Греции. В белых мантиях с красными накидками, перекинутыми на одно плечо, они уже возводили алтарь. Ладья с оливковым маслом, орехи, колосья пшеницы, лавровые ветви, амфора с вином. Факелы, щит и меч, лира, литавры. Движения греков были слаженны, будто невидимые силы руководили ими, будто они всю жизнь готовились к этому древнейшему ритуалу. Их лица были напряжены. В воздухе витали волнение и страх…

*******************

Время на Олимпе замерло. Мнения Богов сильно разнились. Одни считали, что пришёл час что-то решать, другим перемены были совсем не нужны. Кто-то истосковался по Земле и людям, а кому-то было всё ещё трудно забыть и простить предательство и измену. Афродита пока держала при себе свой главный козырь, хотя разоблачение было уже близко. И тогда либо спасение, либо Тартар.

Олимпийские Боги поменялись своими привычными многовековыми местами. Теперь они располагались по интересам: Афина встала за спиной Геры, Артемида впервые отдалилась от своего брата Аполлона и прильнула к своей мудрой сестре. Гестия вплотную прислонилась к трону верховной царицы, оставаясь при этом стержнем Олимпийского Пантеона и не прекращая регулировать пламя божественных страстей. Только Гефест, как и прежде, остался сидеть у ног верховной царицы. Аид, Посейдон, Аполлон и Арес создали вокруг Афродиты защитный круг. Гермес не сидел на месте: он был скорей за всех, чем против всех, довольствуясь любым положением вещей. Деметра колебалась. Все её мысли занимала Персефона, которая никак не могла покинуть Подземное Царство и вернуться на Землю, которая, несмотря на апрель, продолжала прозябать в холоде. Внимание Олимпийских Богов привлекли внезапно раздавшиеся человеческие голоса. Их было много, очень много, но они звучали как один. Громко, отчётливо, страстно и уверенно. Женские и мужские, они взывали к Богам, самозабвенно выкрикивая в небо имя каждого небожителя. Аполлон подошёл к очагу Гестии и создал из её пламени голубой шар. Все устремили взоры на появившийся в нём остров Дилос. На самой высокой его точке, в полуразрушенном городе, на руинах древнего храма, горел огонь, а вокруг стояли люди, одетые в мантии и туники, в венках и сандалиях. Точно так, как и тогда, во времена правления Зевса. Боги замерли, с интересом вслушиваясь в каждое слово. Древнегреческий язык им был близким, родным и понятным.

–

Мы призываем вас,

О Небесные Боги!

Славные спасители мира!

Бессмертные, кормящие нас защитники!

Храбрые щитоносцы!

Добрые стражи порядка,

Несущие единство, благосклонность и мир

нашему общему сосуществованию!

О Великий Зевс! Преданная Гера! Могучий Посейдон! Плодоносящая Деметра! Добрая Гестия! Мудрая Афина! Доблестный Арес! Вдохновенный Аполлон! Защитница Артемида! Непревзойдённый Гермес! Блистательный Гефест! Прекрасная Афродита!

Возрадуйтесь, о Небесные Боги! Пребудьте с нами, смертными, что любят вас и преклоняются пред вашим могуществом и благосклонностью!

Боги смотрели на людей, а люди взывали к Богам. И это было самым прекрасным моментом за последнюю пару тысячелетий. Зевс поднял свой скипетр к небу и осветил его неоновой молнией. Аполлон взлетел к солнцу и направил на людей тонкие нити золотых лучей. Деметра брызнула каплями тёплого дождя и раскинула над землёй радугу. Гестия разожгла на алтаре огонь, придав ему магическое дивное свечение. Из морской глади показалась стая дельфинов Посейдона. Они радостно выпрыгивали из воды, выделывая в воздухе изящные пируэты. Из леса вышла златорогая лань Артемиды и встала перед ошеломлёнными людьми. Каменистая почва с разбросанными повсюду мраморными глыбами внезапно покрылась цветами, в небо взметнулась стая белых голубей Афродиты. На поляну из ниоткуда приземлился огромный павлин и раскрыл свой тысячеглазый хвост. На одну из уцелевших десятиметровых колонн села большая серая сова Афины. Её огромные круглые глаза выражали всю мудрость и философию Древней Греции.

Люди замерли от восторга и восхищения, их лица озарили счастливые улыбки, на глазах выступили слезы. Раскрыв руки и сердца, они стали петь и танцевать. О таких знаках, поданных Богами, они не могли даже и мечтать!

Голосование стало лишним. Решение Зевса было очевидным.

– Мы возвращаемся! – объявил Громовержец Олимпийцам. – Тот, кто ещё сомневается в необходимости спускаться на Землю, кто чувствует, что не готов, имеет право остаться и подумать. Время в наших руках. Только нам понадобится помощь – мы слишком долго не общались со смертными и не должны подвергать их опасности. Необходимо налаживать связь постепенно, через кого-то, им подобного.

Гера напряглась. Нет, Зевс не посмеет взяться за старое и начать плодить полубогов от смертных женщин.

– Он уже зачат! – воскликнула Афродита.

Все повернулись к молодой Богине, от которой исходил свет. Её глаза сияли, лицо излучало абсолютное счастье. Если совершенная красота имела пределы, то сейчас она достигла их и, переливаясь через край, благоухала сладкими ароматами. Афродита светилась всеми гранями любви: страстной, нежной, отчаянной, всепоглощающей, материнской… Она провела ладонью по слегка округлившемуся животу, в котором билось маленькое сердце.

Громовержец встал с трона и подошёл к молодой Богине:

– Ты далеко зашла в своём произволе, дочка. Почему ты не спросила меня?

– Ты бы не позволил.

– Так и есть. Теперь ты должна понести наказание.

– Да, отец.

– Постой! – крикнул Аполлон. – С ней говорил Оракул. Судьба Земли уже предрешена. Афродита родит полубога, который спасёт мир от грядущей катастрофы. Он победит Хаос!

Глава 30.

Чистилище

Кладбища на Афоне не было. Из-за каменистой породы копать могилы было трудно, поэтому монахи пользовались временными ямами, в которые помещали усопших на три-четыре года. Покойники сменяли друг друга, как только их кости полностью избавлялись от остатков плоти, на что указывала их белизна. Если после вскрытия могилы останки были чистыми, значит, душа покинула тело и отлетела в Рай. И только тогда мощи извлекались, омывались и складывались в деревянный ящик. Отдельно от черепа. Святые головы хранилась на полках как реликвии, с вырезанными на них крестами и именами тех, кому они принадлежали.

Только ни Сапфо, ни Александр об этом не знали.

– Где мы? – в ужасе спросила Сапфо.

В воздухе витал затхлый запах смерти. С многочисленных стеллажей по всему периметру небольшого помещения, в котором они оказались, на них смотрело черными глазницами с полсотни черепов.

Александр подошёл ближе и стал их внимательно разглядывать:

– Интересная коллекция. Смотри, Милочка, вот этому уже больше ста лет, а этого выкопали совсем недавно.

– Ты больной? – Девушка не собиралась делать и шагу, чтобы приблизиться к полкам с монашескими черепами. – И никакая я тебе не Милочка.

Украинец проигнорировал её слова и ещё пристальнее стал вглядываться в останки.

– Слушай, ты, биолог, может, всё-таки пойдём на выход? Музей не вечно будет открыт.

– Остеолог.

– Что?

– Остеология – наука, изучающая костную ткань. А я – врач. Хирург.

– Тем более. Вырезать, как видишь, там уже нечего. Все случаи здесь безнадёжные.

– Да, ты права.

– Ещё бы!

– В смысле, что надо выбираться. Я уже проголодался.

– Глядя на череп? А я вот теперь долго не смогу есть.

– Пошли! – скомандовал Александр, и только они собрались идти к выходу, как вновь услышали шаги. На этот раз совсем близко.

Александр выключил фонарик и, быстро сменив траекторию, прильнул к стене. Сапфо вжалась в щель между стеллажей. В следующее мгновение в хранилище зашли два человека: один – в черной рясе, а другой – в синем плаще.

– Надо полагать, это последнее пожертвование, мой дорогой друг? Вам сейчас самим будет нелегко.

– Поживём – увидим, Панкратий, как Богу будет угодно. Ваше дело – молиться, наше – предоставлять вам для этого все удобства.

– Чем мы и занимаемся непрестанно. Господь тому свидетель.

Монах сунул длинный ключ в щель на одной из полок, и стена повернулась, открыв несколько ячеек. Пересчитав денежные купюры, игумен перетянул их резинкой и положил внутрь рядом с другими внушительными пачками.

– Никос совсем сник, – заметил Панкратий, – надо бы с ним поговорить.

– С ним всё будет нормально, патер, он весь в молитвах.

– Дай-то Бог, дай-то Бог… – задумчиво протянул Панкратий. – Не разочаруй нас, Ставро, нельзя упускать такую возможность. Первый молодой монах в истории, сведущий в современных технологиях и науках, да ещё и девственник. Он должен всколыхнуть общественность своим примером и потянуть за собой молодёжь. Людям нужен новый лидер. Кто-то вроде нового пророка. Православная церковь теряет свою мощь, а люди, соответственно, веру в неё. Чтобы вернуть силу православию, человечеству нужно чудо. Понимаешь, о чём я толкую, брат? А то ишь, некоторые моду взяли, слыхал? В язычество ударились и иностранцев туда тянут. Крестят, женят, обряды священные прямо на глазах у христиан свершают, совсем страх потеряли! А средств сколько уходит не туда!

– Это временно, наставник, не переживай. Мы их уничтожим.

– Не стоит тратить на них силы, Господь им будет судьёй. Ты, главное, брата своего побереги, а о его душе уж мы здесь позаботимся. Где он, кстати, сейчас?

– В церкви, скорей всего, или в часовне. Пойду его разыщу.

– Разыщи и приведи его ко мне, я с ним потолкую.

Сапфо тряслась всем телом так, что с полок, казалось, вот-вот посыплются святые черепа и покатятся, как шары для боулинга. Священник запер тайник, и он и его собеседник двинулись к выходу. Едва шаги затихли, как Сапфо обхватила голову руками и, вздохнув, произнесла:

– Мне конец!

Александр зажёг фонарик и направил его в то место, где открывалась стена. Замочную скважину он сразу и не заприметил – она была хорошо замаскирована под одну из глазниц.

– Та-а-ак, надо полагать, вместо Никоса приехала ты… А этот Ставрос тебе кто?

– Тот, кто меня сегодня убьёт, как только мы покинем этот склеп. Так что я ещё подумаю, выбираться мне отсюда или лучше остаться здесь навсегда. Эти ребята точно меня не тронут. Правда… Феоклит? – обратилась она к черепу с выцарапанным именем «Патер Феоклитос Ламиас».

– Здесь навряд ли ему удастся кого-то убить, монахи шныряют повсюду, словно тени. И потом, он же не видел тебя в этом подвале. Мало ли где ты молилась, пока твой олигарх решал дела с богослужителем. Хочешь, я пойду с тобой? – наивно предложил турист.

– Тогда Ставрос замурует нас здесь обоих. Предварительно распяв.

– Как у вас тут всё страшно! – съязвил Александр. – Что ж, раз у меня нет выбора…

– Выбора нет у меня, – перебила его Сапфо. – Ты давай выходи отсюда, а я потом. У меня тут ещё кое-какие дела остались.

– Дела? Хочешь ограбить чистилище? Интересно, сколько миллионов тут запрятано. А, Милочка, как ты думаешь?

– Не называй меня так! Сколько раз повторять?!

Даже в полумраке было видно, как вспыхнули её щеки.

– Тихо, тихо, успокойся. Мила так Мила.

– Шуруй уже давай отсюда, пока дверь не закрыли.

– Никуда я без тебя не пойду, – сказал Александр и для убедительности сел на низкий порог.

– Вот привязался! Ладно, обещаю выйти следом за тобой с разницей пятнадцать минут.

– Поскольку у меня набралась уже куча оснований тебе не верить, давай поступим так: ты пойдёшь первая, а я последую за тобой через те же пятнадцать минут.

– Хорошо, – сдалась Сапфо, – только не вздумай опять следить!

– Если пообещаешь не лезть в катакомбы.

– С какой стати я должна тебе что-то обещать?

– С такой, что теперь, раз уж мы познакомились, я не могу остаться в стороне. Это, если хочешь, дело чести.

– Ещё скажи – клятва Гиппократа, биолог. И откуда ты свалился на мою голову?

– Вообще-то, если ты оказалась внизу под землёй, то сверху, – усмехнулся он.

– Ну всё, теперь каждый на своё место! – заявила Сапфо и вышла из склепа.

Через десять минут она уже бежала к дверям церкви, в которой шла вечерняя служба. Простояв там с полчаса, успокоившись и хорошенько обдумав дальнейшие действия, Сапфо натянула на глаза кепку, сунула руки в карманы и вышла во двор. Нужно было справить нужду, подкрепиться и отправиться на новые поиски храма Богини Артемиды. Со Ставросом было бы лучше сейчас не пересекаться.

Территория Великой Лавры вмещала в себя семнадцать храмов, между которыми располагались многочисленные монашеские кельи, скиты и пещеры. Новичку здесь затеряться было нетрудно, а вот выйти незамеченным из крепостных стен, охраняющих священную зону, почти невозможно. Ворота закрывались сразу за очередной группой паломников. Двигаясь перебежками из церкви в часовню, из часовни в столовую, девушка добралась до большой общей трапезной. Стол был накрыт, хотя до ужина оставалось ещё десять минут. Сапфо схватила несколько салфеток и покидала в них всё, что могла уместить: пару ломтей хлеба, жменю оливок, помидор и кусок белого сыру. Рассовав добытое добро по карманам, она налила себе из глиняного графина стакан красного сладкого вина и жадно выпила его до дна. В голове резко прояснилось. Сапфо немного расслабилась и стала осматривать длинные стены с выгоревшими фресками. Кроме изображений святых на неё смотрели греческие философы: Пифагор, Сократ, Аристотель, Платон, Фалес, Плутарх. Значит, православная церковь всё же признает ценность и незаменимость древней философии, несмотря на то что сами же когда-то уничтожили большинство великих трудов. Уже собираясь выходить, девушка вдруг замерла перед последней фреской над дверью. На хорошо сохранившемся изображении мозаикой была выложена та сцена, когда Богородица прогоняет языческую Богиню Артемиду из священных садов, а рядом монахи убивают её нимф. Их лица были искажены страданием, а лик Божьей Матери, напротив, был суров и решителен. Глаза Сапфо наполнились слезами, одновременно и горе, и гнев затопили её. Она сжала кулаки и вылетела из монастырской столовой. Значит, вот где должно быть древнее святилище! Эта фреска, без всякого сомнения, была знаком.

Как только Сапфо оказалась на улице, то заметила идущую прямо на неё толпу монахов. Они глядели себе под ноги и не замечали маленькую фигурку в кепке, прошмыгнувшую между ними в противоположном направлении. Вдруг девушку за шею схватили чьи-то грубые пальцы и, как щенка за холку, потащили за угол. Она молча повиновалась властной хватке и, стараясь не споткнуться, быстро перебирала ногами.

– Где, черт тебя возьми, ты шляешься весь день?! – прохрипел Ставрос, брызгая слюной прямо в лицо девушке. – Никоса ищет наставник монастыря! Если бы он тебя встретил, нам конец, дурья твоя башка!

– Я просто осматривала окрестн…

Не успела Сапфо договорить, как получила сильный удар по щеке тыльной стороной огромной ладони. Устояв на ногах, она сжала губы и закрыла глаза.

– Зачем ты вынуждаешь меня делать то, чего я совсем не хочу? – прошипел Ставрос. – Сапфо, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Она медленно подняла на мужчину взгляд и тихо, но очень чётко произнесла:

– Никогда больше не смей меня бить.

Но его рука тут же взлетела для нового, более сильного удара и вдруг застыла в воздухе. В мгновение ока за его спиной просвистела тонкая, словно луч солнца, стрела и вонзилась в широкое плечо. Лицо Ставроса исказилось в страшной гримасе, и через несколько секунд он упал навзничь. Над его головой во всё небо раскинулись белые руки, держащие лук с натянутой тетивой. Крепкие обнажённые ноги, согнутые в прыжке, касались макушек гор, а прямо под едва показавшимся полумесяцем Сапфо увидела прекрасное лицо Богини Артемиды. Видение держалось всего несколько мгновений и тут же исчезло, растворившись в вечернем небе. Ставрос лежал на траве, с окаменевшим и искажённым от ужаса лицом. Подбежали несколько монахов из тех, кто опаздывал на обед. Между ними протиснулся откуда-то взявшийся турист Александр:

– Я – врач, я его осмотрю.

Сапфо не отрывала взгляда от неба. Из её глаз лились слезы. «Благодарю тебя, о моя Богиня! Благодарю! Теперь, я принадлежу тебе!» – мысленно проговорила девушка.

– У него инсульт, – констатировал Александр, – ему срочно нужна госпитализация, иначе будет поздно.

– Срочно вертолёт! – скомандовал один из монахов.

Через полчаса они уже летели над Святым Афоном.

Сапфо любовалась в иллюминатор на вечернее небо. На неё смотрели яркими звёздами глаза. Волнистые волосы, как будто сотканные из перистых облаков, венчала золотая луна.

Глава 31.

Гармония

Для Лукаса религии делились на современные, древние и очень древние. Вот так, ни больше и ни меньше. Всё в рамках истории, изучаемой в университете. Он не углублялся в дебри философии и в вопросы духовности, не мучился лишними вопросами о вечном. Для него было главным счастье и радость здесь и сейчас. И не важно, какими богами они были навеяны. Лукас любил позитив и верил только в то, что видел и ощущал. От этого зависел его день. Парень был добрым от природы. Ему не нужны были заповеди, чтобы не причинять никому зла. Он не воспринимал запреты, если душа желала расслабиться или выплеснуть свои эмоции. А жизнь после смерти его вообще не интересовала. Сейчас парень был влюблён и принял бы любую религию как догму ради того, чтобы быть рядом с Кейси. Лукас слушал рассказы своей возлюбленной, пока они плыли на остров Дилос, о том, что произошло за последние три месяца, и наслаждался каждым мгновением, проведённым с ней. Кейси же, найдя себе благодарного слушателя, взахлёб говорила и говорила, доверяя парню семейные секреты. Она казалась уверенной, выглядела счастливой и прекрасной, как никогда. Её чёрные глаза горели, как раскалённые угли, на которых сердце парня плясало, пылало и таяло.

– Понимаешь, Лука, мы – избранные самой Богиней Афродитой. Она вошла в контакт сначала с нашей прабабкой, потом с мамой, а дальше со мной и с Никосом…

Лукас готов был слушать любой бред, который несла Кейси, лишь бы быть рядом с ней. Купидонова стрела давно уже пронзила его сердце и прочно застряла в нём, трепеща и содрогаясь от каждого прикосновения к своей избраннице. В его глазах богиней была Кейси, и всё, о чём она говорила, представлялось аллегорией для привлечения его внимания.

На яхте, под обильное вино и лёгкие закуски, велись разговоры о Богах, истории и философии. Вместо тостов цитировались Платон, Сократ, Аристотель, Алкивиад. Волны бились о борт, солёные прохладные брызги освежали радостные лица, не давая людям захмелеть.

– Эви эван! – кричали они, поднимая пластиковые стаканчики.

– Да пребудет с нами Посейдон!

– Эвива Дионис!³⁸

– Эн ино алифеа!³⁹

Друзья из Афин даже разыграли одну из комедийных сценок из пьесы Аристофана. Более радостного народа, чем греки, по мнению Луки, не было в целом свете. Ему было очень хорошо, и он тоже выкрикивал восклицания в честь древних Богов. Парень решил для себя, что эта «весёлая» религия, подкреплённая вином, ему подходила, как никакая другая. Он был готов на любые жертвы ради того, чтобы такой праздник жизни никогда не заканчивался.

К нему подсел мужчина по имени Филипп и, подлив вина, сказал:

– Я не знаю тебя, парень, но если ты с нами, я этому рад.

– Меня зовут Лукас, – поспешил он представиться. – Я учусь с Никосом на факультете теологии.

Глупее информацию на этой яхте трудно было предоставить. У Филиппа округлились глаза.

– Интересно… – пробормотал он и, быстро сообразив, о ком идёт речь, добавил: – С Никосом, значит?

– Вы только не подумайте ничего такого! Я с Кейси. Я её… парень!

– Послушай, что я тебе скажу, брат Лука. Послушай внимательно, такого твои профессора-теологи не расскажут. – Филипп налил обоим ещё вина, отпил хороший глоток и начал свою речь: – Я, как и все, в младенчестве был крещён. В детстве меня водили в церковь, а в молодости я даже венчался. Но всю жизнь как будто что-то грызло меня изнутри. На ежедневных школьных молитвах мне хотелось бежать, на Пасху в храме – спать, а перед причастием – есть. И за всё это мне было стыдно. Как будто мне нужно было держать перед священником ответ за всё, что бы я ни совершил. Я чувствовал угрызения совести. Я боялся всего, и чем больше рос этот страх, тем желаннее казался грех… Пока не встретил ту единственную, которая освободила меня, выхватив из этого замкнутого круга…

Филипп посмотрел в сторону, где весело болтала полная, черноволосая женщина в льняном сарафане и с множеством браслетов на запястьях.

– Да, да, друг мой. Женщина открыла мне истину! Православие – это рамки, противочеловеческие и противоестественные. Христианство учит блюсти порядок, но оно боится увидеть и принять частицу тьмы в себе. В каждом из нас есть своя тайна, которую мы должны разгадать, принять и полюбить. Вот так, Лука, каждый человек должен найти и признать в себе свою тёмную сторону. А если мы откажемся принимать и отвергнем в себе данную Богами и природой эту самую свою вторую сторону, то погибнем. Если же признаем тьму, древнюю и дикую силу, как часть себя, а потом обуздаем её, вместо того чтобы стыдливо отводить глаза, то будем спасены. Мы – греки, друг мой, и если мы не познаем истинное безумие свободы, то не достигнем совершенства. Сегодняшние христиане остерегаются двух крайностей: либо внимают голосу рассудка, либо не слышат его совсем. Воспринимая свои желания как что-то постыдное, они забывают про настоящие чувства, дарованные им Богами. Мы все смертны, а наша жизнь ничтожно коротка. Прожить её надо с радостью и достоинством. Так, как жили и живут наши Боги Олимпа.

Филипп остановился и посмотрел на своего молчаливого собеседника, который с широко раскрытыми глазами внимал каждому его слову. И это была не аллегория, он говорил серьёзно.

– Твой друг Никос на пути к спасению. Его ведёт за собой сама Богиня! Кейси благословенна ею же, и тебе посчастливилось встать на этот путь. За безрассудство! За Бога Диониса!

Филипп высоко поднял стакан с вином, отпил глоток и выплеснул остаток в море.

– Ну, хватит болтать, иди к своей женщине, разбуди в себе Зевса! – неожиданно закончил Филипп и, заговорщически подмигнув, сам двинулся в направлении брюнетки в сарафане.

Это был самый яркий и незабываемый вечер в жизни Лукаса. Кейси была ласковой и податливой. Она любила его всем своим существом, так, как велела ей её женская природа. Миф и реальность переплелись в голове Лукаса и соединились воедино.

На палубе, держась за металлический борт яхты и с отвращением глядя на беспричинное пьянство, стояла Мария. Её тошнило то ли от морской болезни, то ли от странной компании, в которую, по её мнению, вселились бесы.

– Что стоим, красавица? Где твой стакан? Во имя Диониса, выпей вина! – К Марии подошёл радостный мужчина с кувшином в руке.

– Я не пью! – отрезала та.

Мужчина налил себе вина, расплескав красные капли по полу и своей одежде.

– Вино – нектар Богов, не бойся его, дорогая деспенис⁴⁰ Венети!

– Спасибо, дорогой кириос⁴¹ Минелай, только я, видишь ли, смертная и предпочту выпить соку! – отрезала Мария и удалилась в каюту.

Никос держал штурвал, пока все дремали. Он думал о том, где сейчас Афродита. Жива ли? Хотя как он смел в этом сомневаться? В голове по привычке всплыли слова молитв. Совсем недавно они бы ему помогли. Только парень с грустью понимал неуместность и сюрреалистичность места и времени. Никос снова боялся. Но уже не за свою грешную душу. Она ему больше не принадлежала. Душа Афродиты ему была сейчас намного важнее. Кто её забрал? Куда? Угрожает ли ей опасность? Или она надёжно укрыта от человеческих глаз? «Отче наш…» – совсем не к месту пронеслось в мозгу. Глаза стали слипаться…

Вдруг между ступней скользнуло что-то твёрдое и холодное. Инстинктивно Никос отпрянул. На палубе лежала змея. Она подняла голову и зашипела: «Мойры не дадут тебе счастья!» – «Что?! Кто ты?! Ты говоришь?!» – «Я – Гармония, дочь Афродиты и Ареса. Ты – Спаситель, но ты погибнешь, как и все мессии. Афродита хотя и дарит любовь, сама в любви несчастна. Она понесёт наказание за содеянное, а ты будешь принесён в жертву ради сохранения человечества на Земле». – «Какое наказание? Где она сейчас? Она несчастна из-за меня?! – Никос, услышал только то, что касалось его возлюбленной. – Как её спасти?»

– С кем ты говоришь, сынок?

Никос смотрел на пустую палубу. Змея исчезла.

– Мама? Тут только что была змея!

– На корабле? Мальчик мой, ты много выпил?

– Вообще-то я совсем не… – Он увидел беспокойство в глазах матери. – Да, наверно, так…

– Гляди, мы приближаемся! – воскликнула Деспина, протянув в море руку.

В синеве на горизонте показались белые домики острова Миконос. За ним в нескольких милях находился священный Дилос.

Значит, всё-таки Мойры. Конечно же Богини Судеб! Его карма была предначертана. Он – мессия. Он – будущий Спаситель. Никос полной грудью вдохнул влажный морской воздух, а потом медленно выдохнул вверх тёплую струю. «Я готов», – с облегчением подумал он.

Его жизнь вновь приобрела смысл.

Из каюты доносился запах свежезаваренного кофе. На палубу вышла Олимпия из Литохоры, одетая в белую древнегреческую мантию, и принесла Никосу на блюдце маленькую чашечку с бодрящим напитком. За ней последовали остальные. Все уже переоделись, даже для Лукаса нашлись белые хлопковые штаны и льняная рубаха. На голову он водрузил себе лавровый венок. Его лицо сияло довольной улыбкой. Кейси тянула его за руку и показывала пальцем на горизонт:

– Дилос! Лука, мы приплыли!

– Эй, Нико, ещё немного, и ты встретишься со своей Афродитой! – крикнул Лукас, хлопнув друга по плечу.

Никос выдавил из себя улыбку. Он почувствовал зависть при взгляде на пару, состоявшую из обоих смертных. «Пусть у них всё будет хорошо», – подумал Никос и впервые глянул на небо. Среди белых облаков отчётливо вырисовывалась макушка Олимпа.

Глава 32.

Гера

Ставрос лежал в реанимации. Его состояние стабилизировали врачи ещё в вертолёте «скорой помощи», сейчас он был обездвижен и прикован к кровати. Его лицо было перекошено инсультом, правая часть парализована, ко всему телу подключены провода, в носу – кислородные трубки. Ставрос водил глазными яблоками во все стороны в поисках Сапфо. Взгляд наткнулся на статную, очень высокую, но невероятно красивую женщину неопределённого возраста. Она стояла в тёмно-синем хитоне, с диадемой в чёрных волосах, перед больничной койкой и, не мигая, смотрела перед собой. Её холодный взгляд навевал ужас. Рядом с ней находился страховидный горбатый и лохматый здоровяк.

– Живой? – спросила женщина.

– Вроде, – услышал Ставрос свой голос, раздавшийся где-то внутри сознания. – А вы кто?

– Я – Верховная Богиня Олимпа Гера, глупый ты человек! А это – Бог Огня и мой сын Гефест.

– Вы что, издеваетесь? Нет, я, наверное, сплю. Я понял – я в коме!

– Упрямый осёл! Сколько тебе ещё надо времени, чтобы понять, что ты и тебе подобные не единственные на этой Земле? – сказала женщина и недовольно, вполне по-человечески закатила глаза. – О великий Хаос! Ну почему им легче поверить в воскресшего Иисуса Христа, в святых духов и даже в чертей с рогами, чем в Богов Олимпа?

Она злилась, при этом, казалось, увеличивалась в размерах.

Горбун взял женщину за руку.

– Слушай внимательно, смертный, и запоминай: я помогу тебе вернуть здоровье и справиться с двумя мерзавками, которые в последнее время контролируют твою жизнь. Одна из них – из моего мира, а вторая так же ничтожна, как и ты. Я рассчитываю на тебя, и лучше тебе меня не разочаровать.

– И что же я должен делать? Если вы не заметили, я парализован как минимум наполовину. А в таком виде я уже ни одной шлюхе не годен.

Ставрос язвил?! Но кому? Кажется, мозг отказывался верить в то, что герои мифов говорили с ним сейчас в больничной палате.

– Подойди, Асклепий, – велела кому-то Гера.

Какой-то полуголый гигант положил свою широкую ладонь Ставросу на грудь. Кровь закипела в жилах больного, которые тут же набухли, готовые разорваться, дыхание участилось в страшной агонии, мышцы напряглись, натянув кожу до предела. Ставрос вскочил на ноги, опрокинув штатив с капельницей, который с грохотом упал на пол. Провода сорвались с его тела и обречённо повисли на мониторе. Он стоял перед Герой, раздувая ноздри и сжав кулаки до боли.

– Первая причина устранена, ты здоров как лошадь. Теперь твоя очередь, ничтожный человек. Люди потревожили нас, вздумали вернуть доверие древних Богов, чтобы создать себе новых героев. Они хотят использовать божественный ген Ихор ради кровосмешения и формирования новой расы. Вспомнили предатели, кому были обязаны победами в битвах и процветанием самой развитой цивилизации на Земле! Но не быть тому! Возвращайтесь к своему Богу, пусть Он защищает вас, а настоящих Богов оставьте в покое!.. – Голос женщины звенел в оконных рамах, искрился в лампах на потолке, её глаза отражались в стеклянных колбах, висевших на штативах, и метали искры. Электрическое напряжение не выдерживало, лампы мигали во всей палате. – Ты соберёшь всех ваших лжепроповедников, от дьякона до патриарха, от монаха до архимандрита, и передашь им мои слова. Пусть они соберут все свои писания, всю власть и силу и выбьют из голов греков идею вернуть себе Олимпийских Богов, как и силу Ихора! Если понадобится, то пусть сожгут неверных на костре, им не привыкать! Зевс не должен покидать Олимп, слышишь меня, несчастный? Он – мой!

Ставрос наполнялся силой всё больше и больше. Его глаза налились кровью. Он почувствовал себя Гераклом. Нет, он стал чем-то большим. Минотавром, извергающим огонь из ноздрей! Он был готов на всё, хотя не совсем ясно понимал на что именно. На какое-то время Ставрос почувствовал себя Богом!

Вдруг дверь в палату открылась, и на пороге показалась медсестра.

– Зачем вы встали, кириос Венетис? – Её глаза округлились. – Как вы встали?! Вы же… парализованы!.. Пожалуйста, вернитесь на койку!

Пациент смотрел, не моргая, словно сквозь стены и время.

– Доктор! – закричала медсестра и выбежала в коридор.

Ставрос бросил мимолётный взгляд на пищащий кардиоаппарат и вылетел из палаты.

*******************

Отец Афанасий был епископом Фессалоникийской митрополии. Более духовно сильного и религиозно подкованного священника в Салониках трудно было вообразить. Отец Серафим, самый влиятельный из всех духовников города, был его старым другом и единомышленником во всем, что касалось христианства и социальной жизни граждан страны. Становление на православный путь у греков находилось под строгим контролем церкви на протяжении всей их жизни. У детей оно начиналось со школьной скамьи, постепенно переходя в подростковый возраст, а потом в студенческий, где их «перехватывали» духовные отцы, подобные Серафиму. Их делом было продолжать подпитывать и укреплять веру молодёжи, направляя юношеские амбиции в праведное русло. Около двух процентов молодых людей уходили в духовенство, и этого до недавнего времени было вполне достаточно для поддержания церковного суверенитета. Вот только православная вера в стране за последние годы сильно пошатнулась. Сначала появились атеисты, потом эмигранты и беженцы из исламских стран, а за ними последовали смешанные браки. Церковь возмущалась и пыталась крестить «нехристей», усиленно проповедуя «единственного» Бога и «правильную» религию. Существовали дискриминация по религиозному признаку в школах, запрет на иное вероисповедание в общественных местах. Иноверцев не брали на работу. К возвращению язычества и возрождению древних традиций с поклонением богам Олимпа, однако, церковь готовой не была. Поначалу неоязычников воспринимали как модное движение, кучку анархистов, играющих на публику и представляющих традикомедийные шоу. За ними наблюдали с интересом, издалека, как на сборище сумасшедших. Но время показало, что это было совсем не так. Вполне себе серьёзные священные ритуалы, настоящие крещения и браки, полное отрешение от христианских традиций взволновали общественность и обеспокоили священнослужителей. Кроме того, число сторонников этого культа росло в геометрической прогрессии, а вот число православных верующих катастрофически уменьшалось. Духовенство теряло свою власть уже не только над умами граждан своей страны, но и над законом, который допускал послабления как в нетрадиционных формах брака, так и в выборе вероисповедания. Это сильно ослабило церковную власть и, соответственно, экономическую структуру православной монархии.

Ставрос воспользовался стационарным больничным телефоном и набрал номер главного кафедрального собора Салоников:

– Мне нужно срочно связаться с епископом. Скажите, звонит Венетис.

Последовала недолгая пауза, потом послышался знакомый хриплый голос:

– Ставро?

Его звонка как будто бы ждали.

– Отец Афанасий…

– Как ты, сын мой? Я слышал, ты приболел на Афоне.

– Да, но сейчас я в порядке. Физически. Но мне необходима ваша духовная помощь.

– Приезжай немедленно! – не раздумывая ответил епископ.

Отключившись, Ставрос тут же набрал номер своей старшей сестры:

– Мария?

– Ставро, Ставро, братишка, как ты? Слава Господу! Ты в порядке?

– Да, всё нормально, я уже выписываюсь. Ты где?

– На Дилосе. Ставро, здесь происходит какое-то массовое помешательство! Я ничего не понимаю. Мы плыли на яхте отца с кучей чужих людей. Они пили и восхваляли языческих богов – Зевса, Диониса, Посейдона и им подобных. А потом они переоделись в древние мантии и туники, водрузили венки на головы, взяли факелы и сошли в таком виде на остров. Но самое страшное, с ними мама, Кейси и Никос! Ставро, они смотрят куда-то в пустоту и говорят, что видят павлинов и оленей! Им подмешали какие-то психотропные вещества, не иначе! Я очень боюсь того, что здесь будет дальше!

– Успокойся, сестра, всё будет хорошо, они у меня под контролем.

– Кто под контролем?! Ты меня не слышишь? Это какая-то секта, они сумасшедшие! Мама и близнецы в опасности! Если начнут вымогать деньги, это ещё полбеды, но если этим ненормальным удастся их завербовать… Как жаль, что отца нет, он бы не допустил…

– Скажи, Мария, ты веришь в Бога? В Господа нашего и единственного Создателя? В сына Его Иисуса Христа, зачатого Богородицей от Святого Духа, распятого и воскресшего? Веришь ли ты в силу Господа, во спасение и Царство Небесное?

– Верю! – дрожащим, но уверенным голосом ответила Мария. – Всем сердцем верю!

– Молись, Мария, так сильно и неистово, как ты никогда не молилась!

Ставрос отключился и выскочил в коридор. Сбегая по лестнице в больничном халате, под которым ничего не было, кроме свистящего ветра в заднем месте, и в одноразовых тапочках, он летел вниз, пока не достиг больничной прачечной. Шум огромных стиральных машин, которые перекрикивали женские голоса, заглушали шаги случайного посетителя. На многочисленных металлических полках лежали хлопковые белые халаты, хирургические комплекты зелёного цвета для врачей и синего – для остального персонала. На противоположной стене в полиэтиленовых пакетах стояла резиновая анатомическая обувь всех размеров. Ставрос без труда переоделся в комплект синего цвета, потом нашёл сорок четвёртый размер больничных башмаков и незаметно исчез за дверью.

Попутный ветер дул теперь в лицо, пока он бежал к остановке такси. Казалось, что на ногах выросли крылья и несут его с нечеловеческой скоростью.

– В Метрополий! – скомандовал Ставрос таксисту, который мирно дремал в тени под ветвями тысячелетнего дуба. – Как можно быстрее.

– Поехали, – недовольно произнёс водитель, лениво выпрямляя спинку водительского кресла.

Они медленно кружили по бесконечному лабиринту парковки у больницы, потом наконец миновали перекрёсток и вырулили на автостраду. Теперь крылья выросли на колёсах такси. Ставрос посмотрел на небо через лобовое стекло. На чистой синеве, слегка опережая их, парило белое покрывало, из которого как бы вытягивались тонкие нити из облаков и тянули за собой машину.

– Какое чистое небо, – сказал водитель, – дождя не будет. А жаль, когда дождь – работы больше. Обычно туристы не отрываются от своих топчанов на пляжах, пока светит солнце. Они предпочитают осмотр достопримечательностей города только в непогоду.

Ставрос слушал его вполуха. Он был одержим идеей сражения. Он чувствовал себя героем, миссионером. «А вообще-то, при чем здесь Никос? Это ведь его, Ставроса, выбрала Гера, а не жалкого труса Никоса, – размышлял он. – Гера. А была ли Гера? И Гефест, и Асклепий… Или это всё последствия инсульта?» Он снова посмотрел на небо. Оно было чистым, как зимнее озеро, ни тучки, ни облака, ни покрывала с тонкими нитями.

– Приехали, – сообщил водитель. – С вас двадцать евро.

– У меня нет денег. Я только что выписался и… Погодите. Ждите меня здесь.

Ставрос выскочил из такси и забежал в храм.

У порога стоял дьякон:

– Вас ожидают, кириос Венетис.

– Расплатись с таксистом! – скомандовал Ставрос, направляясь к иконостасу.

Внезапно Ставросом одолел страх. О чем он будет говорить? Что он собирается сказать епископу? Что к нему приходила олимпийская царица? Или о том, как ему угрожала богиня любви Афродита? В стенах церкви Ставросу всегда становилось стыдно. Обычно он каялся, но сегодня он не знал, в чём виноват. В ничтожности своей веры? Нет! Он верил, поэтому и боялся. Внезапно Ставроса осенило. Он пришёл, чтобы бороться за свою веру! Он гордо вскинул голову и открыл шторку алтаря.

В амвоне находились двое священников: епископ Афанасий и духовный отец Серафим из университета. Немного удивившись второму, Ставрос сказал:

– Здравствуйте, патер.

И склонился, чтобы поцеловать священнику руку, которая тотчас протянулась к нему, сверкая перстнями.

– Добро пожаловать, дорогой друг, – поприветствовал его епископ.

– С возвращением из Агион Ороса, – сказал духовник Серафим. – Как твоё здоровье?

– Вашими молитвами, – ответил Ставрос и внезапно закашлялся, поперхнувшись собственной слюной.

Молча дождавшись, пока тот слегка успокоится, епископ поинтересовался:

– Желаешь ли ты сначала исповедаться, сын мой?

– Да, отец, конечно… – неуверенно ответил Ставрос.

– Прекрасно, давай присядем. Желаешь ли ты, чтобы мы остались наедине?

– Нет-нет, всё в порядке.

Присутствие духовника Серафима всегда успокаивало Ставроса.

– Итак?

– У меня странные видения. Они похожи на галлюцинации, только слишком явные и чёткие. Со мной говорят… – Ставрос запнулся. – Не важно. Я был сильно напуган и пошёл на большой грех…

Что он собирался делать? Рассказывать о том, как провёз женщину на Афон? Это было сродни самоубийству.

– На какой-то момент я разуверился, но сейчас, кажется, всё в порядке. Да, я каюсь в том, что потерял связь с Господом, потому что мало молился.

– Что за бред ты несёшь?! – гневно воскликнул епископ, пристально глядя в нервно бегающие из стороны в сторону глаза Ставроса.

Могучий поп в рясе встал и навис над ним, выпятив вперёд живот с лежащим на нём золотым крестом.

– Давай послушаем его, Афанасий, – вмешался в разговор отец Серафим. – Продолжай, сын мой.

Ставрос запаниковал. Он решил подойти с другой стороны, выдвинув на первую линию фронта младшего брата:

– Никос нас предал. Вернее, предал христианскую веру. Он связался с языческой сектой и даже втянул в неё маму и Кейси.

– В какую секту? Погоди, разве он не был с тобой на Афоне?

Вот облажался! Сейчас Ставрос желал, чтобы земля поглотила его, даже если он попадёт в преисподнюю.

– Был! Конечно же был! И вернулся вместе со мной, как только мне стало плохо. Наше паломничество пришлось прервать, и он… В общем, они сейчас на острове Дилос. Совершает языческие ритуалы в честь олимпийских богов.

– Что?! – заорал епископ.

– Мне звонила Мария, она тоже там и говорит, что они пытаются связаться с древними богами… – Голос Ставроса дрожал, но он продолжил: – Я не знаю точно, кто они, но, кажется, их молитвы – возможно, даже с жертвоприношениями – имеют какую-то силу. Я видел богиню Геру. И бога Гефеста, и Асклепия. А ещё Афродиту…

– Как ты смеешь богохульствовать в стенах церкви?! Побойся Бога! В Средние века тебя бы сожгли на костре! – Борода епископа тряслась от гнева.

– Прошу тебя, отец, Господом молю, выслушай меня! – Ставрос готов был расплакаться. – Я говорю истинную правду!

– Пошёл вон!

Опустив голову, Ставрос развернулся, вышел из амвона и покинул храм.

Ступая по набережной, он думал, что ему теперь делать. Он чувствовал себя предателем, ничтожеством. Как так случилось, что его спокойная, беззаботная жизнь превратилась в такое невыносимое существование? За что он несёт наказание? Внезапно его осенило. Богородица! Вот кто карает грешника за то, что ослушался закона и привёл женщину на Святую гору! Но почему его, а не эту шлюху Сапфо? Ставрос присел на скамейку и обхватил голову руками, выдирая себе волосы. Рядом с ним кто-то присел:

– Не сердись на патера, Господь учит прощать.

Ставрос повернулся. На другом конце скамейки сидел духовный отец Серафим. Его белая тонкая борода и длинные волосы раздувались на ветру.

– Послушай меня внимательно, сынок, я поведаю тебе историю. После того как Каин убил Авеля, от него стало происходить другое племясынов человеческих, – начал он спокойным голосом, будто рассказывал сказку на ночь. – Оно начало развиваться цивилизационно, но деградировать нравственно, обожествляя то, что когда-то их пугало или восхищало. Явления природы и свои чувства это племя стало проецировать на разные божества, уходя всё дальше и дальше от истинного Бога. Блудливые, похотливые, мстительные и раздражительные, их новые боги были точной копией безнравственного и бездуховного человека. У них не было чётких понятий о добре и зле, не было запретов и никаких сдержанностей. А самое главное, они не верили в бессмертие души. У них не было даже такого понятия, как душа. Дух был, но души не было. Эти люди создали великие цивилизации по всей Земле, огромные храмы и невероятных размеров статуи в честь своих богов и богинь. Да, они далеко продвинулись в науке и технике, медицине и философии. Но такие понятия, как порядочность, целомудрие, мораль, у них отсутствовали. Они следовали своим инстинктам, как животные.

– Но если Авель, единственный познавший Бога, умер, как тогда человечество вернулось к нашему Господу?

– В древнем писании говорится о ещё одном сыне Адама и Евы, Сифе, родившемся после Каина. Он создал другое племя, от которого произошли сыны Божии. Это были иудеи. Народ страдальческий, народ ищущий, народ, верующий вопреки всему. Они сохранили истину, пронесли её сквозь века и передали нам. Апостол Павел принёс нам просветление. Дальше ты уже знаешь.

– А что случилось с другими богами?

– Они были уничтожены вместе с их храмами и статуями.

– Нет, отец… Они существуют… И они возвращаются к людям.

Духовник задумался, а потом сказал:

– Я готов тебя слушать, сын мой.

Глава 33.

Архангел

Ставрос исповедовался отцу Серафиму долго и мучительно. Слова из него то извергались водопадом, то комом стояли в горле, не желая формироваться в членораздельные звуки. В конце концов он рассказал обо всём: о посещении им публичного дома в течение долгого времени, о вожделении им Афродиты и о том, как богиня покарала его, внушив любовь к проститутке, которая впоследствии воспользовалась его слабостью и заставила провезти её на священную гору Агион Орос, и теперь он, Ставрос, без сомнений, понесёт наказание Богородицы. Он поведал и о том, как посетили его в больнице верховная богиня Олимпа Гера и бог огня Гефест, и о своём чудесном исцелении от паралича самим Асклепием. Духовник слушал внимательно, не перебивая. Его руки были сцеплены в замок и лежали неподвижно на коленях. Лицо выражало глубокую задумчивость, понимание и проникновение в каждое слово исповедующегося.

Изливая душу, Ставрос то плакал как ребёнок, то гневно вскрикивал, пока наконец не успокоился. Его сгорбленное, трясущееся тело выпрямилось, он даже положил ногу на ногу и стал размышлять:

– Если верить мифологии, Гера всегда сильно ревновала Зевса к смертным женщинам. Сдаётся мне, что это и есть причина, по которой она не хочет, чтобы он возвращался к людям. И хотя здесь наши интересы совпадают, разве можно заключить сделку с богиней? Стоит ли ей доверять? Она коварна и жестока. Только без её помощи нам не справиться с самим Зевсом.

– А нам и не надо с ним справляться, сынок. Всё в воле Божьей, и ничего не происходит без Его ведома ни на Земле, ни на Небе. Неужели ты забыл это?

– Но, отец, разве ты не понимаешь, что христианство в опасности? Если древние боги вернутся, они снова начнут вмешиваться в наши судьбы, требовать жертвоприношений, управлять стихиями! За ними последуют не только нимфы, хариты и музы, но и нереиды, мойры, оры, оракулы. Нельзя этого допустить! Разве Христос не освободил мир от всей этой нечисти, разве не за нас страдал и был распят?

– А я повторяю тебе, что всё на Земле и на Небе вершится по Его воле! Твоя вера должна быть сейчас сильна, как никогда, и только в этом случае к тебе снизойдёт Господь, чтобы ты слышал и лицезрел лик Иисуса Христа вместо богов Олимпа. Они приходят к тебе через бреши в твоей душе, закрой их и уверуй в силу истинного Создателя. Не занимайся делами Небесными, тебе они не под силу, а займись своими делами, молись, кайся и очищайся!

– Ты не веришь мне, отец, это понятно. Ты думаешь, что меня одолели дьяволы, потому что я слишком много грешил. Я тоже поначалу так думал и был уверен в том, что это такое наваждение в наказание за совершённые прелюбодеяния. И что нет никаких древних богов, и что Бог – один. Только когда со мной случился инсульт, я был парализован и находился в реанимации, меня излечил бог медицины Асклепий по воле богини Геры. И вот я сижу с тобой на набережной, совершенно здоровый и полный сил. Я видел богов так же, как вижу сейчас всех этих прохожих, как тебя, сидящего рядом со мной. Я чувствовал дыхание богини, как чувствую сейчас морской воздух на своём лице, и слышал их голоса, как слышу твой голос и трели птиц вокруг. Ты просто обязан поверить мне, патер, иначе всё пропало! Назад пути уже не будет! Мы должны что-то сделать, чтобы не допустить их возвращения!

Отец Серафим долго молчал, задумчиво глядя в беспокойные глаза Ставроса, как будто решая, как с ним поступить. Наконец он заговорил:

– Когда-то Бог сотворил два мира: мир видимый и мир невидимый. В мире видимом Он создал горы и леса, реки, моря и океаны, птиц, рыб и различных тварей. Наивысшим Его творением стал человек, которого Он создал по образу и подобию Своему. В невидимом мире Он поселил разных тварных духов – ангелов, архангелов, херувимов, серафимов и прочих – для служения Ему и исполнения Его воли. Вот только увидеть невидимый мир Господь людям возможности не дал. И неспроста. Невидимый мир опасен для простого смертного. Поэтому в целях защиты Он сильно ограничил зрительный орган человека. Но иногда и только избранным и достойным тайного познания Господь приоткрывал «шторку» в невидимый мир через видения, подсознание, озарение и сны… Для чего Он это делал, мы не знаем, поскольку пути Господни неисповедимы. Видения эти были увековечены в древних талмудах, из которых мы о некоторых событиях, происходивших в невидимом мире, знаем. Например, о том, как из Рая был изгнан любимец Бога, ангел света Люцифер, позавидовавший наивысшему Божественному созданию, человеку, за полную свободу действий. Ангелы такой свободы не имели, находясь в полном подчинении у Господа и прислуживая Ему. Люцифер тоже пожелал стать свободным, как человек, а не служить Создателю. А ещё он пожелал сам стать Богом, поскольку считал себя равным Ему. На сторону Люцифера перешли и другие ангелы, желавшие свободы. Но архангел Михаил, самый верный воин Господа, встал на защиту Творца и сразился со своим собратом. Ангелов, сражавшихся на стороне Люцифера, было намного меньше, чем тех, кто стоял в рядах архангела, поэтому они проиграли битву. Вместе с Люцифером они были сброшены с неба в глубокие недра земли. Господь, однако, исполнил желание Своего падшего ангела и сделал его Богом. Только подземного мира. Мира мёртвых и грешных душ. А в подчинение ему попали те, кто воевал против Творца, возжелавшие свободу. Так, потеряв Эдем, ангел света стал ангелом тьмы, а его собратья – дьяволами и бесами. К сожалению, он часто выбирается на землю к людям, соблазняет, искушает их, сбивает с пути праведного, пути к Господу. Он силён, хитёр и коварен, но его речи сладки, а обещания правдоподобны. И мы слышим его гораздо чаще, чем глас Божий. И только молитва, искренняя и самозабвенная, может заглушить голос дьявола. Вера в Господа должна быть сильней веры в Люцифера или любых других божеств. И тогда они не смогут пробиться в твоё сознание и завладеть сердцем и разумом. Вспомни, как учил нас Христос: «По вере вашей да будет вам дано»⁴². Главное – определиться: желаешь ли ты поддаться искушениям падшего ангела и повторить его судьбу и прожить жизнь бессмысленно, ублажая своё тело и не заботясь о душе своей, расточать драгоценное время, данное тебе для того, чтобы приготовиться к жизни вечной, или же ты закроешь глаза и уши и начнёшь неистово молиться, дабы не слышать голоса дьяволов и не видеть образов? Я говорю тебе, Ставро, о том, чтобы ты не вмешивался в дела Божьи и уж тем более не сомневался в Его бесконечной силе, могуществе и великодушии, а думал о своей преданности Ему вопреки всему.

– Армия! Ну конечно! Как же я раньше не догадался? Армия из ангелов! Ты – гений, старик!

Ставрос поднялся, взял в руки седую голову священника и поцеловал в макушку.

– Жаль, что это всё, что ты смог услышать, сынок. Значит, и на то есть Его воля, – с грустью сказал отец Серафим.

Но Ставрос его не услышал. Он уже спешил в сторону церкви Архангелов Михаила и Гавриила, старой святой обители главных таксиархон. Ноги несли его, не касаясь земли, крупный мужчина чувствовал себя лёгким как пёрышко, почти бестелесным. Несмотря на то что храм находился в верхней части города, он легко поднимался в гору, словно подталкиваемый кем-то сзади. Ставрос остановился перед белоснежным свежевыкрашенным фасадом. Нет, ему не сюда. Он обошёл храм и увидел то, что было нужно. Обратная сторона здания сохранилась в его первозданном виде. Византийская кладка стен в форме трех ротонд, в южном клиросе храма деревянная кровля. Здесь столетиями скапливалась христианская энергия, эти камни впитали в свою память бесчисленные вековые псалмы и молитвы. Ставрос зашёл в сырое, полумрачное помещение и захлопнул за собой дверь. Пройдя сквозь невысокие, выложенные обожжённым кирпичом арки, он остановился перед облезлой фреской с ликом архангела Михаила с огромными, в человеческий рост, крыльями за спиной. Он был облачен в военные одежды, а к груди прижимал сверкающий меч. Ставрос впился взглядом в строгие черты верховного воина и взмолился:

– О Господень великий архангеле Михаиле, святой архистратиге Божий! Молниеносным мечем Твоим отжени от нас духа лукавого, искушающего и томящего нас. Избави от потопа, огня, меча и от бури наносимой. Побори всех, противящихся тебе, волею Господа, молитвами Пресвятой Богородицы и святых апостолов, силою пророков, чудотворцев, великомучеников и всех святых небесных сил. Отведи врага льстивого и сотвори из него овцу смиренную и сокруши его, яко прах пред лицом ветра. Всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь!

Он повторял и повторял эту молитву десятки раз, вкладывая смысл в каждое слово, то шепча, то выкрикивая самые важные фразы, пока его губы не стали неметь. И даже молча он продолжал молить архангела о помощи и спасении. Сколько времени прошло, Ставрос не знал. По его вискам катились ручейки пота, крепко сцепленные в замок и прижатые к груди пальцы окаменели и не расцеплялись. Ставрос не отрывал взгляда от образа, с которого на него смотрели добрые, снисходительные и совсем не воинственные глаза архангела.

– Ты меня слышишь? – заорал Ставрос во всё горло. – Дай мне знак! Почему я ничего не чувствую? Где ты? Где вы все?!

Но ответом ему была полная тишина.

Глава 34.

Посейдон

Никос лежал на палубе и смотрел в небо. Между созвездиями Большой и Малой Медведицы сияла самая большая и самая яркая звезда золотисто-розоватого цвета. Венера, как называли её римляне, Афродита – исходное и самое прекрасное имя первой звезды на небосклоне. Она освещала людям путь, дарила красоту и любовь к жизни.

– Милая! – шептал Никос. – Где ты, где, моя прекрасная Богиня? О, если бы наши миры соединились так же, как однажды соединились наши тела в лесу Святой Прасковьи. Если бы два сердца вновь слились в один пульсирующий орган, пылающий страстью и заполняющий жилы потоками необузданной любви! И теперь каждый день, каждый прожитый миг я дышу ради этих воспоминаний, живу одной только надеждой на то, что когда-нибудь ты вернёшься ко мне, не важно, через сколько дней, месяцев или лет. И тогда мы снова станем единым целым и частью этой Вселенной! Я беспрестанно молюсь тебе, моя Богиня, тебе одной, молюсь на тебя, молюсь за тебя. И содрогаюсь от мысли, что с тобой может что-то случиться, моя душа разрывается от неведения, страха и безысходности! Я не переживу твою потерю, я готов отправиться за тобой хоть в Адис, хоть в Тартар и, если понадобится, буду просить за тебя самого Аида! Ты навсегда изменила мою жизнь, раскрыла мою душу, избавила от бесконечных сомнений, придала уверенность, остановила боль томления, помогла преодолеть страх, возвысив над ним мою трусливую душу. До встречи с тобой в моём сердце были лишь печаль и вечная борьба. Я как будто вырвался из темницы и увидел, да, впервые в жизни я увидел, как прекрасен мир, в котором живу. Но этот мир мне не нужен без тебя! Услышь меня, отзовись на мои молитвы! О Боги! Верните мне мою Богиню Любви! Я принесу вам любые жертвы, на которые только способен человек!

Никос молился так, как не молился никогда в своей жизни. Его молитвы исходили из самых глубин его души и устремлялись в космос. Они звучали во Вселенной и откликались в преисподней…

Очертания яркой звёзды помутнели и растворились в слезах, через край переполнивших два чёрных агата, и почти слились с небом. Никос несколько раз моргнул, чтобы дать скатиться огромным каплям, препятствующим любоваться на прекрасное небесное светило, и снова устремил свой взгляд на небосвод. Между созвездиями Большой и Малой Медведицы ничего, кроме золотой крошки далёких планет, не было. Паника не успела овладеть им, как его ноздри начали улавливать в морском прохладном воздухе сладкий, медово-цветочный знакомый и желанный запах. На правую ладонь мягким пёрышком приземлилось тепло. Медленно, но совершенно уверенно Никос повернул голову. Рядом с ним лежала она. Алые губы счастливо улыбались, изумрудные глаза со звёздным блеском искрились волшебным сиянием, волосы цвета утренней зари покрыли часть палубы вокруг них.

– Это была самая прекрасная молитва за всё моё существование, любимый! – прошептала Богиня.

– Я готов повторять её снова и снова, любовь моя! Я буду бесконечно улучшать и усовершенствовать слова, лишь бы только ты всегда была рядом.

– Ты мой герой, мой милый Нико, я так горжусь тобой! – И Афродита покрыла его губы страстным долгим поцелуем. – Что ты чувствуешь, любимый? – спросила она, оторвавшись от жадно затягивающей её бездны.

– Я чувствую себя сильнее. Ведь нас снова двое.

– Ты ошибаешься, ненаглядный мой, теперь нас трое.

Никос повернул голову в противоположную сторону, но ничего, кроме бьющихся волн, не увидел. Тогда он немного приподнялся и стал всматриваться перед собой. Тоже никого. Он снова лёг и вопросительно посмотрел на Афродиту. Она молча взяла его руку и положила себе на живот. Под его ладонью билось сердце. Волна всех существующих на свете чувств, которые только могло испытать человеческое существо, шквалом нахлынула на Никоса: неожиданность, удивление, смятение, страх, тревога, беспомощность, вина, стыд и раскаяние. Пережив весь этот нескончаемый калейдоскоп эмоций, он почувствовал наконец умиление, удовлетворение, признательность и радость. Афродита пережила с Никосом все его противоречивые чувства, а когда он немного успокоился, сказала:

– Ты станешь отцом полубога. Он станет героем и спасителем.

Они поднялись на ноги и встали, не отрывая взгляды друг от друга.

Полубог радостно зарезвился в женском чреве.

– Афродита! – На палубе появилась Деспина. – Ты вернулась!

– А куда же я денусь? – смеясь, ответила она старой подруге. – Я же звезда, я всегда буду здесь.

И две женщины обнялись, как в старые добрые времена – времена беспечной юности. Никосу вдруг показалось, что у них совсем нет разницы в возрасте: из маминых волос вдруг исчезла седина, тело выпрямилось, в глазах заиграли задорные искорки; Афродита же, напротив, словно приобрела статность и зрелую мудрость. Они смотрелись органично, как будто бы всю жизнь были вместе. Из кают стали выходить люди. Увидев златокудрую Богиню с бирюзовыми глазами, напоминающими цветом Эгейское море, они один за другим так и замирали на своих местах. Никто не сомневался в божественности юного создания, спустившегося на их корабль, словно благодать, снизошедшая с Олимпа.

– Афро! Афро, ты вернулась! – закричала Кейси и кинулась на шею подруге. – Куда же ты пропала? Не делай так больше! Ты мне столько теперь должна рассказать! О Боже, ты же Богиня, правда? Настоящая Богиня Любви Афродита, что вышла из пены, рождённая от семени оскоплённого Урана, правильно?

– А ты неплохо помнишь мифологию, подружка!

Афродита рассмеялась звонким, заливистым смехом, который зазвенел в морских капельках, бьющихся о борт яхты волн, и растворился в шуме прибоя. Теперь она вновь выглядела как молоденькая студентка, ровесница Кейси. Никос внимательно следил за чудесными перевоплощениями своей возлюбленной, в сотый раз убеждаясь в её совершенстве и божественности. Раскрывая в ней новые образы, он поражался тому, насколько любовь может быть прекрасна в любом возрасте, в каждой своей ипостаси. Его взгляд переходил от сияющего лица к округлому животу, потом возвращался и тонул в потоках золотых волос.

Вдруг на поверхности воды, словно услышав звенящий голос Богини, показались черные блестящие спины дельфинов. Они плыли рядом с яхтой, напоминая собой турбинные подводные ракеты, набирая скорость, пока не обогнали корабль. Достигнув определённого расстояния, в нескольких ярдах от носа яхты несколько дельфинов выпрыгнули высоко из воды, совершили в воздухе пару изящных сальто и вернулись в чернильно-чёрную пучину. Потом ещё раз и ещё. Брызги летели в разные стороны на ошеломлённых, восторженных людей, которые не могли оторваться от забавного зрелища. Дельфинов становилось всё больше, они резвились, словно пробуждая море ото сна. Внезапно поднялись волны, яхта принялась раскачиваться из стороны в сторону. Люди крепко схватились за борта. Неожиданно всё стихло: дельфины исчезли в бездне, море застыло, словно вбирая в себя воздух для нового толчка. Медленно линия горизонта потянулась в поднебесье и приняла очертания огромной волны, похожей на гигантское цунами. Она поднималась всё выше и выше, таща за собой воду, словно простыню с бескрайнего ложа, и вдруг застыла. Люди задрали головы, дрожа от страха. Из пенистого гребня вырвалась колесница, запряжённая гиппокампусами с лошадиными головами и змеиными хвостами. На палубу обрушилось облако из мелкой водной пыли. Полная луна, словно прожектор в театре, осветила огромное мужское тело, заслонившее собой всё небо. Волосы гиганта разлетелись по всему небосводу, затмевая звезды, длинная борода водопадом заструилась до самого моря, грудь его была покрыта пеной, словно бараньей шерстью. На голове сияла корона, а в руке он держал громадный трезубец.

– Посейдон!

Кто шёпотом, не в силах издать громкого звука, кто в истерическом крике, все разом произнесли имя морского владыки и подняли ладони к небу.

– О великий покровитель всех водных стихий! – попытались было начать молиться самые смелые, но слова застревали в горле.

Сверху вниз на них смотрели глубокие, словно бездонные озёра, синие глаза. Они таили в себе тайны подводного мира, начиная с самых его истоков. Они знали о морях всё, оберегали их жителей – от маленькой ракушки до гигантского кита. Будто прозрение снизошло на собравшихся, им открылось в глазах Бога неведомое им раньше откровение, словно Посейдон делился своими самыми сокровенными тайнами о жизни на морском дне, открывал забытые истины и поверял их верующим в него. Таким образом древнейший Бог общался со смертными. Он вселял в них надежду, обещая безопасное и светлое будущее. А люди слушали его, понимали и внимали каждому его слову.

Постепенно синие глаза стали сливаться с небом, волосы, тело, корона и трезубец разлетелись в созвездия. Волна медленно опустилась на морскую гладь, вернув горизонту его идеально прямую линию. Люди ещё долго не могли пошевелиться и прийти в себя от увиденного. У некоторых перехватило дыхание. Постепенно придя в себя, они взглянули на Афродиту.

– Посейдон вернулся, и теперь всё будет хорошо, – ответила на немые вопросы, стоящие в глазах людей, Богиня Любви. Потом сказала уже громче: – Водоёмы больше не в опасности! Нефтяные разработки в морях и океанах будут прекращены, и добыча «черного золота» остановится навсегда. Животные будут спасены и защищены, осушённые озёра и реки наполнятся кристально чистыми водами, полными рыб. Баланс и гармония между человеком и водными стихиями, наконец, восстановятся.

Люди слушали Афродиту внимательно, словно боясь пропустить что-нибудь важное. Их лица светились надеждой, сердца ликовали, а души пели.

Потом Филипп воскликнул:

– Слава Богине Любви! Слава Афродите! Слава могучему Посейдону! Да здравствует Олимп! Эви эван!

– Эви эван! – хором подхватили все остальные.

Мария стояла, держась за мачту, и дрожала то ли от холода, то ли от страха.

Лукас, заметив стоящую в одиночестве сестру своего друга, подошёл:

– Мария, ты в порядке?

– Что здесь происходит, Лука?

– Как что? Афродита, дельфины, Посейдон. Разве это не удивительно?

– Я… Ничего не видела… – сказала Мария, таращась в темноту.

Глава 35.

Антиподы

Ставрос и Мария сидели в кафе. Они специально выбрали нейтральную территорию для разговора, так как дома находиться им было всё менее комфортно. Кейси с головой ушла в изучение древнегреческого языка. Она упивалась лирикой древнегреческой поэтессы Сапфо, читала вслух гимны Афродите, Посейдону, Дионису, Зевсу. Мать слушала её с безумными от радости глазами. На полках, где прежде стояли иконы святых, теперь выстроились статуэтки Олимпийских Богов. Книги Гесиода и Гомера заменили собой Ветхий Завет и Евангелие. Никос вообще исчез из их поля зрения, а если и появлялся, то всегда задумчивый, озабоченный, сосредоточенный, погруженный в свой внутренний мир.

В самом сердце города Салоники, прямо у подножия собора Святой Софии, располагалось уютное, уединённое от городского шума и вездесущих туристов кафе. Брату с сестрой было что сказать друг другу, но они молчали, нарочито долго разглядывая меню. Уже во второй раз к ним подошла официантка. Наконец она приняла заказ и удалилась.

– Куда катится мир?! – почти одновременно воскликнули Ставрос и Мария.

И опять замолчали.

– И Бога не боятся, – снова вместе сказали они.

Ставрос разлил по стаканам холодную воду из запотевшего графина и тут же опустошил свой залпом.

– Мария, скажи, у тебя были когда-нибудь видения? Может, необычные сны или иллюзии? Что-то, чего раньше никогда с тобой не случалось или что ты не могла себе объяснить?

– Нет, Ставро, никогда. А что?

Ставрос задумался. Либо его сестра лжёт, что маловероятно, поскольку она всегда была с ним предельно откровенной, либо действительно обладала непробиваемой верой. Он всегда восхищался твёрдостью христианского духа Марии и её непоколебимостью. У него самого не хватало упорства и сил отказаться от некоторых удовольствий – слишком много в его жизни случалось соблазнов. Для Марии, напротив, жить по заповедям было как дышать. В иную эпоху она могла бы умереть за веру в Христа и стать святой.

– Да так, ничего… Расскажи мне, что ты видела на острове Дилос.

– Ничего, кроме всеобщего помешательства. А возможно, я стала свидетелем того, как в людей вселяется дьявол и сбивает их с пути Господнего. Уверена, они не были виноваты в том, что не контролировали свои эмоции, действия и чувства. Даже над своими голосами они были не властны. Несли всякую ересь, выкрикивали названия животных, имена мифических богов, глядя в пространство стеклянными глазами. Они радовались, даже плакали от счастья.

– Радовались? – Ставрос призадумался. – А напуганными они не казались?

– Что ты, совсем нет! Они чувствовали всеобщий орга… прости меня, Господи, всеобщую радость! Я полагаю, что они пребывали под воздействием каких-то сильных психотропных веществ.

– А мама? Никос, Кейси, Лукас?

– Да все, Ставро, все! Они утверждают, что с ними вошёл в контакт Посейдон! Я своими глазами видела, как люди молились ему!

Официантка принесла кофе и странно покосилась на парочку. Видимо, Мария сама не заметила, как сорвалась на крик. Когда та удалилась, Ставрос задумчиво уточнил:

– Значит, ты ничего сверхъестественного не видела?

– Ты меня пугаешь. Ради всего святого, Ставро, ну что я должна была видеть? Я, между прочим, даже вина там не пила!

От негодования Мария вцепилась побелевшими пальцами в маленькую чашечку с горячим кофе.

– Видишь ли, – неуверенно начал Ставрос, – я тоже видел кое-что из того, что видели наши братья и мама…

– Что? Посейдона и Афродиту?

Услышав последнее имя, Ставроса охватила мелкая дрожь. Он закрыл глаза и изо всех сил постарался взять себя в руки. Над ним как будто нависло всевидящее зелёное око.

– Я видел богиню Геру, жену Зевса. А ещё Асклепия. Того, первого, ставшего богом медицины. Веришь или нет, но именно он вывел меня из паралича за несколько минут. А богиня Гера и её сын Гефест…

– Стоп! – остановила брата Мария, изобразив ладонью преграду между ними. – Что значит «видел Геру»? Как ты её видел?

– Как я вижу сейчас тебя, сестра.

Мария вздохнула и три раза перекрестилась. Потом, выдержав некоторую паузу, сказала:

– Послушай меня, братец, я не знаю, что с вами происходит, и очень хочу помочь. Все эти белые братства, евангелисты, протестанты и другие еретики, куда я отношу язычников, буддистов и прочих заблудших овец, являются страждущими, грешными душами. Если ты считаешь, что наша миссия – направить их на путь истинный, молясь за их спасение, Господь нам в помощь. Но не дай лукавому сломить и твою веру. Помни, что он многолик, а ты сейчас очень уязвим.

– Да, ты права, – кивнул Ставрос. – У Господа тоже имеется своя армия из ангелов. И, если понадобится, я готов встать в их ряды, чтобы спасти христианство от язычества.

– О чем ты говоришь?! Где ты вообще витаешь? Что у тебя в голове, Ставро? Не надо ни с кем сражаться! Дьяволы у нас внутри, а победить их можно лишь молитвами и верой. – Мария перевела дух и добавила: – А может, это и не дьявол вовсе. Слишком много чести для горстки фанатов… А у тебя, скорее всего, дают о себе знать последствия инсульта. Христианство проверено временем, брат. Ничто и никогда не сломит его.

– Ты мне не веришь, – обречённо сказал Ставрос, – это понятно. Ты нормальный человек… пока… Пока они не доберутся до тебя. Вот тогда и поговорим, Мария.

Он резко встал со стула, вынул из кармана смятую купюру десять евро и бросил её на стол.

– Куда ты? – испуганно спросила Мария.

– Не волнуйся, молиться, – ответил Ставрос, скривившись в ироничной ухмылке. – Прямо напротив храм Святой Софии, туда и пойду.

Мария тоже встала и пошла за братом.

В старой церкви было прохладно и пусто. Ставрос и Мария бросили несколько монет в щель для пожертвования и взяли по свечке. Перекрестившись три раза у святого образа и приложившись к нему губами, они зажгли свечи и вставили их в подсвечник с песком. Потом ещё три раза перекрестились и только потом вошли внутрь и сели на скамью. Закрыв глаза, брат с сестрой принялись молиться.

– Мне страшно, Мария, – прошептал Ставрос, – я чувствую себя трусом.

– Быть смелым – не значит не бояться, – тихо ответила ему сестра. – Это значит бояться, но продолжать идти. Молись, и Господь поможет тебе.

– Да-да…

Ставрос молился долго и усердно. С его висков струился пот, шея и спина затекли. Он посмотрел на сидящую рядом Марию, казалось, она ни разу не шевельнулась: её спина была прямой, голова слегка опущена, пальцы сложены в замок. Почувствовав на себе взгляд, она открыла глаза и посмотрела на брата:

– Тебе лучше?

– Намного.

– Как видишь, здесь никаких видений нет, а всё потому, что лукавый не может проникнуть сквозь стены храма. Создай такой храм в своём сердце, и он защитит твой разум от проникновения в него нечистого.

– Ты права, сестра.

Ставрос чувствовал прочную опору, когда Мария была рядом, словно он был слепым и нуждающимся в поводыре. И как только он оставался один, без путеводной руки, его тут же уводило в противоположную сторону, в тёмный лес, страшный и неизвестный. Беда в том, что если раньше он мог скрыться в этом тёмном лесу и втайне охотиться на ночных бабочек, то теперь там появились дикие звери, враждебные ему, злые и опасные. Ставросу нужна была защита, такая же видимая и реальная, как и страшные звери в лесу. Но он пока не представлял себе, откуда её искать…

Никос с Афродитой сидели на песке уединённого от города пляжа и не могли оторваться друг от друга. Не могли и не желали. Мир вокруг замер на самом счастливом моменте жизни, и казалось, что так будет всегда.

– Скажи, моя Богиня, почему ты выбрала именно меня? – поинтересовался Никос, глядя в янтарно-малахитовые глаза, излучающие тепло и свет.

– Не я тебя выбрала, любовь моя, – ласково ответила Афродита, – оракул увидел твоё лицо и показал его мне. Правда, не в таком виде, как ты сейчас.

– Не в таком растрёпанном и небритом? – спросил Никос, автоматически приглаживая густую взъерошенную чёлку.

– Ну… Можно сказать и так, – загадочно сказала Афродита. – В эмбрионном.

– Что?! – Никос округлил глаза. – Ты видела меня эмбрионом?!

– Да, но в чреве твоей матери ты был не один, что меня слегка озадачило.

– А с кем?

– Как с кем? – хихикнула Богиня. – С Кейси, конечно, забыл?

– Ах, ну да! – Никос хлопнул себя по лбу.

– Ну а судьбу тебе сплели Мойры.

«Мойры! Три сестры, что держат нить жизни. Одна прядёт, вторая измеряет, а третья перерезает…» – подумал Никос и вспомнил о змее на палубе яхты. Гармония, кажется, так она назвалась, говорила, нет, шипела ему о том, что придёт спаситель. Значит… Он и есть спаситель! И будет принесён в жертву ради сохранения человечества! На несколько мгновений взгляд Никоса застыл на одной точке, потом он быстро взглянул в обеспокоенные глаза Афродиты. Она тут же почувствовала тревогу в душе своего возлюбленного. Её прекрасное лицо нахмурилось, во взгляде мелькнула настороженность. Никосу совсем не хотелось огорчать Богиню, и он решил утаить от неё свою догадку.

– Скажи, любимая, а ты уверена, что я и есть тот самый эмбрион, на которого указал Оракул? Если я хоть что-то понимаю, эмбрионы все одинаковые.

Никос посмотрел на слегка округлившийся живот Афродиты. От него исходило нежное сияние, словно внутри светило солнышко.

– Ну, не все, наверное, – поправился Никос.

– Взгляд… – объяснила Афродита. – Он был нечеловеческим! В твоих глазах я увидела свет бьющегося Ихора. Он пробудился впервые с того момента, как Зевс усыпил его в генах смертных. Потом я долго искала его в пространстве и во времени. Видишь ли, мой милый, Оракул не сказал, когда именно ты будешь зачат.

– Ничего себе шуточки у него! Ну и как же ты меня всё-таки нашла?

– Сначала я увидела едва заметные божественные искорки в зрачках твоей прародительницы Дафны. Но они погасли уже в её дочери, Елене. В Деспине, твоей маме, я попыталась сама его разжечь. Думала, что ребёнок, зачатый в свободной, безграничной любви, лишённой предрассудков и правил, в лагере хиппи, среди зелёной травы и диких цветов, и будет тем самым, избранным Оракулом. О, как мы с твоей мамой тогда подружились! – вздохнула Афродита с ностальгией.

– Ты полагала, что вместо Марии должен был родиться я, – догадался Никос, глядя в слегка погрустневшую бирюзу небесных глаз.

– Именно так. Но в её взгляде ихор не бился. В младенческих молочно-голубых глазах была пустота. И тогда я подумала, что Зевс догадался о моих намерениях и вновь усыпил когда-то случайно пробудившийся божественный ген. Теперь уже навсегда.

– И ты исчезла. Но сначала спасла моим родителям жизни.

– Да. Смертельная инфекция поразила тогда многих любителей свободной любви, – с грустью согласилась Афродита. – Думаю, без карающей руки Геры тут не обошлось. Она и раньше наказывала людей, да и Богов тоже за неразборчивость. Хотя строгий запрет Зевса о любом вмешательстве должен был остановить её.

– Гера, Богиня супружеской верности, блюстительница нравственности, сама страдающая от измен своего супруга Зевса, – всплыло в памяти Никоса. – Надо полагать, что христианство с его учением о кротости и непорочности ей пришлось бы по нраву.

– Возможно. Только статус женщины в вашем религиозном обществе ничтожен. С этим ни одна Богиня не смирится. В природе женщины так же сильны, как и мужчины, а в чём-то даже превосходят их.

Никосу стало вдруг обидно за православную веру. Ему захотелось защитить её перед древней Богиней.

– Прости меня, любовь моя, но здесь я вынужден с тобой не согласиться. Первой из покрестившихся была женщина, Лидия, принявшая христианство в древних Филиппах. В истории было немало женщин, смертельно пострадавших ради Христа, возведённых в лики святых. Неужели всё было зря? Ответь мне, дорогая Богиня, неужели нет Рая небесного и царства господнего?

– Жизнь… она здесь и сейчас, мой милый, а не там и потом. Здесь, на Земле, ваша религия – законы природы, природы внешней и внутренней. Их нужно чтить и оберегать. Прислушивайтесь к ним и поклоняйтесь им. Вы думали, что через несколько тысяч лет вы будете другими, потому что поверили в бессмертие? Вы не станете другими, вы навсегда останетесь такими же, какими мы вас создали. Там, где не верили в первозданных Богов, люди остались без небесной помощи намного раньше. Их жизнь стала настолько ничтожной, скудной, тяжёлой и безрадостной, что они придумали для себя утешение – райскую жизнь после смерти. Они полностью погрузились в зыбучие пески самострадания и потянули туда за собой великих и мудрых эллинов. Сегодня, продолжая верить в христианство, вы только увеличиваете страдания в мире и увековечиваете их. Естественные чувства убеждают в благе удовольствия и в зловредности страдания. Истинная цель человека в том, чтобы стремиться к первому и избегать второго. Нет даже нужды доказывать, почему надо стремиться к удовольствию или избегать страданий. Это так же ясно, как то, что огонь жжёт, снег белый, а мёд сладкий. Смирение с Евангелией – это отказ от самого себя, смирение с Космогонией – это примирение с самим собой.

С каждым словом внутренний храм Никоса рушился, словно под его фундамент закладывали одну за другой динамитные шашки. Точно так, как когда-то уничтожили взрывами великий Парфенон. Речь Афродиты не звучала, она высекалась на граните сознания Никоса, покрывая его новыми божественными истинами, стирая предыдущие. Она, словно острое лезвие ножа, полосовала его мировоззрение.

– Но ты всё изменишь, любовь моя! Ты вернёшь эллинам благосклонность и покровительство их Богов. Мир изменится благодаря возрождению божественного гена Ихора во всех греках на Земле, на сколько бы поколений они ни стояли от своих древних прародителей.

– Но что я должен делать? Я ничего такого особенного в себе не ощущаю. Научи меня быть смелым, Богиня!

– Ищите и найдёте, говорит Библия, мы же вам говорим: вспомните! Тебе не надо ничему учиться, милый. Всякое знание есть воспоминание. Древним эллинам всё было дано изначально. Им не нужны были никакие постулаты, всё приходило само собой, их знания равнялись инстинктам. Они жили, не опираясь ни на какие писания. Зевс ничего не писал. Не нужно разгадывать никакие тайны бытия и загробной жизни, потому что их нет. Пришла смерть – вас нет. Бессмертие смертного в его продолжении.

– Вспомнить… Но что я должен вспомнить? – удивился Никос.

С этими словами налетел сильный порывистый ветер. Никос инстинктивно закрыл глаза. Голос Богини стих. Ветер не утихал, он стал насвистывать мелодию, которая лилась в уши колыбельной песней, гипнотизируя разум. Тело парня налилось свинцом и расслабилось, сознание провалилось в дремоту…

Никос приоткрыл глаза и тут же закрыл из-за неприятного ощущения песка под веками. Он хотел было начать их тереть, чтобы попытаться избавиться от колких раздражителей, как вдруг поодаль послышались голоса. Он притаился. Говорила Афродита:

– Ты уверен в своих видениях, Аполлон? Неужели будет война?

– Не знаю, но я видел огромные крылья, не принадлежащие ни одному из божеств. Не думал, что когда-нибудь я это скажу, но, боюсь, нам понадобится Арес. Знаешь, он всё ещё зол на тебя, он ревнует. Как бы парня не постигла участь Адониса. Думаю, тебе нужно исчезнуть на время. Никос нужен на Земле, уверен, он справится.

«Исчезнуть? Снова?» – Никос запаниковал, но сделал над собой усилие и не пошевельнулся.

– Раз так, война отвлечёт Ареса от мыслей обо мне, это и к лучшему. Скажи, Аполлон, знает ли Зевс о грядущих переменах?

– Пока я пытаюсь подтасовывать пророчество, чтобы отец не увидел правду. Но это ненадолго. Если он хоть что-то заподозрит, непременно доберётся до истины.

– Если он почувствует войну, то тут же повернёт обратно. Мы не можем допустить нового отрешения. Слишком долго мы ждали!

– Последний наш бой был с титанами, и мы победили в нём благодаря полубогу Гераклу. Сможешь ли ты создать подобного ему, прекрасная Афродита?

– Да, Аполлон, именно для этого он и будет создан – наш новый герой.

Глаза Никоса наполнились слезами, то ли от песка, то ли от страха. «Я сам буду сражаться с ним, кем бы тот крылатый ни был!» – хотелось ему закричать. Но он не смог. Спал ли он или бодрствовал? Сон с явью давно уже переплелись воедино. Голос Афродиты звучал то в голове Никоса, то рядом с ним; ощущалось и присутствие Богини: иногда оно было зримым и осязаемым, иногда лишь ощутимым и бестелесным. «Я буду сражаться! – повторил про себя Никос. – Даже если враг будет невидимым. Я верну себе Афродиту, а грекам – их Богов!»

«Не обещай того, чего ты не сможешь исполнить», – прозвучал в голове у него какой-то чужой голос.

Никос усилием воли открыл глаза и огляделся вокруг. На пляже, кроме него, никого не было…

Глава 36.

Адис

Аид вернулся в Царство Мёртвых угрюмый и задумчивый. Персефона встречала его у ворот Адиса, поглаживая трёхглавого Цербера, который, раскрыв свои слюнявые пасти с кроваво-красными дёснами, радостно лизал ей руки, обжигая пламенным дыханием. Почуяв приближение хозяина, пёс внезапно развернулся и устремил свой шестиглазый взор вверх. Его ноздри потянули смердящий воздух, змеиный хвост вытянулся словно стрела, тело напряглось и замерло. Но уже через несколько мгновений собака расслабила мышцы и радостно завиляла хвостом, на кончике которого болтался раздвоенный гадючий язык. Цербер нетерпеливо стал перебирать мощными лапами, поскуливал и в конце концов залаял, выплёвывая редкие огоньки пламени. Из пурпурного мрака показалась фигура Аида. Оказавшись совсем рядом, он обнял жену, привычно почесал каждую холку пса и двинулся в глубины своего жилища. По традиции Персефона должна была тут же отправиться на поверхность земли, где её с нетерпением ждали мать и природа. Но сегодня она медлила. Настроение мужа тревожило её. Не в характере Бога Подземного Царства было показывать свои чувства, даже жене. Только на этот раз он не мог или, возможно, не желал их скрывать. «Должно быть, что-то произошло на Олимпе», – подумала Персефона. Аид очень любил свою жену, одаривал её самыми несметными богатствами, на какие только щедры недра земли. Украшения Царицы, как и всё царство, с тронами и всем убранством были изготовлены из самых редких самоцветов и дорогих металлов. Аид хорошо относился к Персефоне, но на выражения бóльших чувств просто не был способен. За несколько тысячелетий Персефона научилась понимать мужа и улавливать малейшие перемены в его настроении, слышать тончайшие струны его бессмертной души. Тем более сейчас, когда он явно даже не пытался скрыть своего раздражения. Оставив скулившего от негодования Цербера, Персефона последовала за владыкой в их чертоги.

– Смертные пытаются наладить связь с Олимпом и вернуть себе покровительство Богов, – без предисловий начал Аид. – Они взывают к Небу, используя древние заклинания, молятся, стоя перед жертвенными алтарями, как в прежние времена. Зевс расчувствовался и начал сдаваться. И это понятно, ведь его пришла просить сама Афродита!

– С каких пор тебя интересует мнение Зевса и уж тем более жизнь смертных? Разве в Адисе меняется что-то от того, кому поклоняются люди?

– В том-то и дело, что ничего! Ничего, Персефона, у нас не меняется! – Аид перешёл на крик. – Даже дьявола люди упоминают в своих разговорах. Черти, бесы, лукавый… все эти слова постоянно вырываются из уст смертных, когда они злятся или негодуют. А если им нужно поклониться, поблагодарить, восхвалить или попросить о чем-либо, они обращаются к небожителям. Как будто подземные силы уступают силам небесным. Но я сильнее всех их, вместе взятых! И я тоже способен на великодушие! Харон – свидетель тому, насколько я лоялен к душам умерших!

Аид негодовал. Персефона с удивлением обнаружила, что у мужа появилось чувство ревности, обычно присущее другим Богам, но только не ему. А может, оно всегда было тщательно скрываемо в глубоких недрах его души. Она дала ему волю выплеснуть всё, что накопилось у него за время пребывания на Олимпе. Или за всё время своего существования под землёй.

– Моё имя никогда не произносится вслух ни людьми, ни Богами. Они думают, что я им не нужен. Глупым христианам вбили в головы загробную жизнь в некоем Царстве Небесном, и они молят своего Бога перед смертью, чтобы попасть туда. Но они все здесь! Ноют и стонут в бессмысленном ожидании. Живые правы, кто я для них? Хранитель гнили!

Аид ударил скипетром о грунт из кроваво-красного рубина. Прочный минерал пошёл трещиной, из которой тут же просочилась кипящая река Ахерон. Его глаза пылали гневом, волосы разметались по плечам, закрывая бóльшую часть лица.

– Я слышала кое-что, пока тебя не было, Аид. Человеческий голос, он взывал к тебе, – осторожно сказала Персефона. – Это была женщина, и она просила твоей помощи.

– Что ты несёшь?! Только не надо меня успокаивать ложью, я всё равно не поверю. Скорей всего, это заигравшиеся сатанисты, любители черной магии, пользуются древними заклинаниями ради своих глупых развлечений. Никто из них не знает, как правильно воззвать ко мне.

– В том-то и дело, Аид, она три раза постучала ладонями о землю и трижды назвала твоё имя. Голос молодой женщины отчётливо был слышен, когда я находилась в нескольких метрах от поверхности. Она находилась достаточно глубоко над уровнем земной тверди, непонятно, как она туда попала и зачем. Тебя не было, а я не знала, что с ней делать.Поэтому я отправила к ней Морфея, и он усыпил её.

– Она взывала ко мне? Ты уверена? Смертная женщина? Что она хотела от меня?

– Да, Аид, я уверена. Она просила о помощи.

Персефона не стала говорить мужу о том, что видела во сне смертной, как та грезила отнюдь не о Царстве Мёртвых. Пусть он хоть немного утешится.

– Ты всё правильно сделала, что послала к ней Бога Сна, – уже спокойнее сказал он. – Даже не знаю, смог бы я сдержаться и не поглотить её, не забрать несчастную к себе. Наверное, всё же не стоит преждевременно связываться со мной. Пусть взывают к Олимпу, а я буду заниматься здесь своими гнилыми делами.

– Твои «гнилые дела» создают благодать для почвы и жизни на земле, дорогой. Не забывай о том, что без тебя не может существовать круговорот веществ в природе, а значит, невозможно плодородие. Мы все зависим от тебя, и смертные, и бессмертные, потому и боимся.

– Твои мудрые речи всегда благоприятно влияли на моё раскалённое льдом сердце, охлаждая и одновременно согревая его, – признался Аид. – Спасибо тебе, Персефона. Права была Афродита, лучшей жены я бы не сыскал.

Персефона гордо вскинула подбородок. Теперь она спокойно могла возвращаться на землю к своей матери Деметре, природа, должно быть, уже набухла и изнемогает без помощи Богини Цветения.

Аид не провожал жену. Персефона прошла мимо спящего Цербера и тут же стрелой взметнулась ввысь.

Аид выждал некоторое время, задумчиво сидя на троне. Потом несильно стукнул два раза посохом, и перед ним оказался юноша с крылышками на висках и в черном плаще, покрытом звёздной пылью. Морфей, сын Гипноза и Богини Ночи Нюкты, бесшумно явился по первому зову Верховного Бога Тьмы.

– Расскажи мне, что видела во сне смертная! – потребовал Аид.

– Затерянный храм Артемиды, – спокойно и немного сонно ответил Морфей. – Она блуждала по катакомбам Афона в его поисках и, видимо, заблудилась. Я обратился в статую Богини Лесов, и женщина принялась молиться ей.

Аид свёл брови. Глупец! Как он мог возомнить, что смертная попросит его защиты? Это равносильно тому, что взывать к Танатасу – Богу Смерти, это подобно мгновенному самоубийству.

– Пошёл вон! – рявкнул Аид.

Он снова остался один и глубоко задумался.

У Владыки Царства Мёртвых была одна тайна, с которой он не хотел ни с кем делиться. Но ввиду грядущих событий, возможно, кое-кому неплохо было бы её раскрыть. Аид ещё немного подумал и стукнул три раза посохом по глухому камню. Перед ним явились трое судей мёртвых душ: Эак, Радамант и Минос. Три старца устало, но преданно посмотрели на своего повелителя в ожидании распоряжений.

– Я должен снова отлучиться на некоторое время. Вы остаётесь за главных. Судите, как судили без меня, по закону и справедливости. Цербера не спускайте ни под каким предлогом. Персефона уже на земле, поэтому вам его потом не поймать. Следите за Химерой, она может что-то почувствовать и взволновать блаженные поля Элизий.

– Куда ты идёшь, Аид? – спросил Радамант, самый справедливый и гуманный судья душ и повелитель подземного мира.

– Надеюсь, на этот раз твоё отсутствие будет не таким ощутимым, – сказал мудрец Минос, за которым на последнем суде всегда оставалось решающее слово, но без Аида, он иногда чувствовал себя неуверенно.

– Только не говори, что ты отправляешься в Тартар, твои глаза горят! – заметил Эак, который был самым старым жителем Адиса и знал Аида почти с момента его нисхождения в Царство Мёртвых. Он был самым непреклонным судьёй и единственным хранителем ключей от подземного мира.

– Наберитесь терпения, и вы скоро обо всем узнаете. Ожидайте моего возвращения и делайте свою работу, – коротко бросил Аид, направляясь к выходу.

– Терпение – это то, чего у нас безгранично много, мастер, – сказал Минос.

– Да, возможно, я вернусь не один, – бросил Аид через плечо и тут же исчез в темноте.

Между Адисом и Тартаром пролегала бесконечная чёрная бездна. Такая глубокая, что если лететь вниз со скоростью звука, то, чтобы достичь конца, понадобится семь дней. Никто и никогда не останавливался на середине. Но Аид знал каждый километр этого пути. И только ему было известно, кто проживал в самом центре этого временного отрезка. Подойдя к краю подземной скалы, он закричал, глядя в самую утробу преисподней:

– Люцифер!!!

Его голос стремительно полетел вниз и исчез в гулком эхе.

Глава 37.

Ветхие мифы

Вернувшись с острова Дилос, члены «Археллина» и другие участники поездки решили описать произошедшие с ними события на своих страничках в социальных сетях. Фото- и видеоматериалов не было, а передать увиденное словами было совершенно невозможно. Кейси, будучи студенткой факультета философии и филологии, обладала поэтическим талантом и прекрасно владела инструментами построения мысли в письменной речи. К тому же она имела некоторые навыки блогера. Лукас умел создавать анимационные фильмы, монтировать фрагменты, полученные в свободном доступе в Интернете, так, что в конечном результате репортаж получился увлекательным и крайне достоверным. Рейтинги превышали самые смелые ожидания: за несколько часов их текст с видеофильмом набрал больше миллиона просмотров. Подписчики со всего света – сторонники и оппоненты, приверженцы христианства и еретики, единомышленники и противники – сутками напролёт бурно обсуждали смело бороздящий сети репортаж о возвращении Олимпийских Богов на греческие земли. Каждую минуту ссылка с сенсационными публикациями распространялась, копировалась и пересылалась дальше в Сети. Жаркие споры между политеистами, атеистами, христианами и даже последователями ислама и буддизма разгорались всё с большей страстью, комментарии сыпались каждую секунду, отслеживать их, а тем более отвечать на них не представлялось никакой возможности. И если неверующие, или так называемые социальные верующие, посмеивались в своих комментариях, то православные открыто и яростно посылали в сторону неоязычников проклятия. Ни священникам, ни членам «Археллина» не было необходимости участвовать в спорах – приверженцы и противники той и другой стороны с удовольствием грызли друг другу глотки, выставив на всеобщий обзор обнажённые клыки. Совет директоров и администрация сайта приняли решение не реагировать на выпады церковных прихожан, поскольку они и без того сами себя дискредитировали, забрасывая камнями «грешников, которые и так будут гореть в Аду», забыв об учении Христа. Атеисты умело парировали разъярённым «верующим».

Очень скоро обществом «Археллин» заинтересовались небольшие местные каналы.

На четвертые сутки в штаб-квартире «Археллина» во время обсуждения тактики разговора на одной из телепередач, когда решалось, как членам общества не выглядеть сумасшедшими или свидетелями пролетавших мимо НЛО, позвонили в домофон. Кейси автоматически нажала кнопку разблокирования двери, и через пару минут раздался звонок в дверь.

– Кто это может быть? – риторически бросил на ходу Орест и пошёл открывать.

На пороге стояла невысокая, худенькая молодая женщина, одетая в джинсы и рубашку, с небольшим рюкзаком, болтавшимся на уровне правого бедра.

– Здравствуйте, меня зовут Сапфо. Можно войти? – простодушно спросила она.

– Конечно, проходите.

Сапфо прошла в комнату и вежливо поприветствовала присутствующих. Все с интересом посмотрели на незнакомку.

– Итак, что вас к нам привело? – спросил Орест.

Девушка немного помедлила, потом сбивчиво начала говорить:

– Я… тоже кое-что видела из того… что вы описываете на своей странице… в Интернете…

Ответом ей была тишина. Лишь изменившееся выражение лиц собравшихся указывало на то, что она была услышана. Все присутствующие в комнате молча продолжали смотреть на незнакомку, кто с недоверием, кто с интересом.

– Богиню Артемиду… – коротко закончила Сапфо.

– Ты уверена? – после затянувшейся паузы спросила светловолосая женщина. – Тебе ведь могло и показаться, не так ли?

– Олимпия права, – согласился Орест, – с чего бы Богине к тебе являться? Ты – приверженка политеизма?

Деспина подошла к Сапфо и предложила присесть:

– Расскажи нам о себе, милая.

Сапфо начала подготовленный заранее рассказ:

– Я выросла в детском доме. В государственном и, конечно, глубоко православном, где детей регулярно водили в церковь и учили молиться. Вообще, мы не отличались от детей из обычных семей: как и большинство из них, мы ненавидели выстаивать долгие воскресные службы и ежедневные молитвы перед началом школьных занятий.

Она, казалось, полностью погрузилась в воспоминания. Члены «Археллина» внимательно слушали, временами, понимающе кивая.

– В детский дом часто приходил батюшка, чтобы поговорить с нами, наставить каждого на праведный путь и укрепить нас в православной вере. Я не любила эти дни, часто убегала и пряталась, за что потом получала наказания.

– О, как мне это знакомо! Классическое отторжение детьми «людей в черном», – поделился своими наблюдениями Филипп, сидевший в неосвещённом углу помещения. – Только вот в будущем они продолжали посещать церкви: крестить, венчаться, упорно выстаивать воскресные и праздничные службы. К этнической религии обратились лишь единицы.

– И кто же привёл тебя к древним истокам? – поинтересовалась невысокая полная женщина, стоящая напротив окна.

– Никто. В первом классе я влюбилась в мифологию, в шестом – с упоением зачитывалась «Илиадой» и «Одиссеей». «Теогония» и «Космогония» Гесиода были моими «библиями», Геракл, Одиссей и другие полубоги – святыми, а Платон, Сократ и Аристотель – пророками. Постепенно реальный мир перестал для меня существовать. Точнее сказать, я перенесла его в другую эпоху, в ту, где ещё существовали Боги.

Рассказ незнакомки тронул сердца археллинов, в их глазах выражались понимание и сочувствие.

– Повзрослев и став экономически независимой, я начала много путешествовать по стране. Целью каждого путешествия было посещение всех древних храмов, даже скрытых от человеческих глаз под православными церквями. Я побывала везде. Без исключения.

Сапфо сделала паузу.

– Здесь ты заблуждаешься, милочка, – заметила женщина по имени Олимпия. – Вынуждена тебя огорчить, но один храм ты не могла посетить.

– Напротив, кирия… – Сапфо вновь запнулась, а потом чистосердечно заявила: – Я была на Афоне. Именно там, в небе над священной горой, ко мне явилась Богиня Артемида.

Все недоверчиво переглянулись.

– Это невозможно, – сказала Деспина, – монашеская обитель хорошо охраняется, женщине туда не проникнуть. Да и что делать Богине Охоты в рощах, из которых её когда-то жестоко прогнали?

– Мне кое-кто помог, – сказала Сапфо, как-то странно глядя Деспине прямо в глаза.

Взгляды двух женщин встретились и замерли в воздухе, как две свинцовые пули на середине пути.

– Простите меня, кирия Венети, но на некоторое время мне пришлось стать вашим сыном, Никосом.

– Что?! – прошептала Деспина.

Одна из пуль задрожала, издала шипение, словно хвост гремучей змеи; глаза женщины почернели.

– Я обманом проникла на Агиос Орос по документам Никоса. Мне в этом помог Ставрос. Он не знал о моих истинных намерениях. Я солгала ему о больной матери, которую мог спасти лишь чудотворный пояс Святой Богородицы в монастыре Великой Лавры. Именно под ним погребён храм древней Богини…

– Врёшь! – вскрикнула Деспина и ринулась на Сапфо. – Мой сын никогда бы не пошёл на такое преступление!

Кейси и Олимпия остановили её, схватив за плечи.

– Оставьте меня! Вы не слышите, что она несёт?! Зачем мы слушаем её? – кричала Деспина. – Зачем мы вообще открыли дверь? Она шарлатанка, и Боги покарают её!

Однако Сапфо продолжала:

– Артемида послала свою стрелу Ставросу и сразила его инсультом. Она защищала меня.

– От кого защищала?! От моего сына? Сейчас посмотрим, сможет ли она защитить тебя от меня, бессовестная ты лгунья!

Деспина снова попыталась сорваться с места, но была остановлена крепкими руками Ореста. Её глаза горели черным пламенем, седые пряди волос выбились из пучка и взлетали, словно у медузы Горгоны.

– Погоди, мам, – сказала Кейси, протянув ладонь в останавливающем жесте, – предоставь её мне.

Кейси подошла к Сапфо вплотную, вглядываясь в незнакомое лицо, словно пытаясь понять, могло ли оно хоть каплю заинтересовать её старшего брата. Они стояли друг напротив друга так с минуту, потом Сапфо заявила:

– Не напрягайся, мы со Ставросом состояли в любовных отношениях. Ты, должно быть, Касьяни.

– Состояли? А сейчас? Он узнал, что ты язычница, и решил сжечь тебя на костре? Или сжалился и лишь забросал тебя камнями? Ты даже не представляешь, насколько мой брат предан православной вере!

– Он не тронет меня, поскольку сам боится разоблачения. Когда нас поднял вертолёт, врач «скорой помощи» узнал во мне женщину и тут же по прилёте доложил полиции. Меня спас очень влиятельный человек, иначе мы со Ставросом молились бы сейчас каждый своему богу за решётками тюремных камер. Кстати, это вторая причина, по которой я здесь. – Сапфо нервничала, но держалась хорошо. Было видно, что она не уйдёт, пока не доведёт до конца то, зачем пришла. – Монахи, игумены и управляющий монастырём уверены, что видели обоих братьев Венетисов на священной горе Афон. Так же считают и паромщик, и многие другие. Вы слишком известны в определённых кругах. Самые внимательные сплетники сопоставят даты и очень удивятся, увидев Никоса с вами на острове Дилос. Было бы разумным удалить его лицо из видео. Монахи любопытнее, чем кажутся, тем более сейчас, когда к вам приковано всё внимание священнослужителей.

– Вот только советы нам давать не надо! – всё ещё дрожа от гнева, процедила сквозь зубы Деспина. – Мне предстоит проверить правдивость твоих слов, дай только вернуться домой. Мой сын не будет мне врать!

– Не стоит, кирия, вы его поставите в неловкое положение. Всё, что я вам рассказала про Афон, чистая правда, клянусь Златострельной Артемидой! Ваше дело – верить мне или нет. И, кстати, на всякий случай, я не преследую цели вступить в ваше общество. Мне достаточно покровительства Богини, и я не собираюсь ни с кем делиться такой честью. – Потом девушка с горечью добавила: – Просто на какое-то время, лишь на мгновение, я вдруг поверила, что вам было бы интересно узнать о том, что они являются не только вам. Это было моей ошибкой. Желаю удачи, и да пребудут с вами Боги!

С этими словами Сапфо встала и направилась к двери. Никто не пытался её остановить. На выходе из подъезда она лоб в лоб столкнулась с Никосом, который, ничего не видя перед собой, летел в «Археллин».

– Будет война! – закричал он, запыхавшись, едва переступил порог. – Она снова исчезла. Мы должны опасаться Крылатого.

Все молча смотрели на взлохмаченного Никоса, с которого сыпался морской песок.

– Откуда ты свалился? – спросил Лукас.

– Нико, что с тобой, братишка? – Кейси подошла к брату-близнецу и обняла его. – Да ты весь горишь!

– У Аполлона было видение, и он рассказал о нём Афродите. Они думали, что я спал, но я всё слышал. Нужно опасаться какого-то Крылатого. Но кто он? – в панике продолжал изливать свою обеспокоенность Никос.

– Возможно, Архангела Михаила… – неожиданно предположил Филипп. – Стража Господа, описанного в Ветхом Завете. Того, кто победил Люцифера и ниспослал его в Ад.

– Ты в своём уме?! – заорал Орест, обычно сохранявший спокойствие. – Мы не верим в Ветхий Завет, забыл? А значит, ни в каких ангелов и Люциферов! – Потом, уже тише он обратился к Никосу: – Скажи, мой друг, что ещё ты слышал?

– Не помню… – ошарашенный догадкой Филиппа, пробормотал он. – Кажется, им понадобится помощь Ареса. Аполлон был крайне недоволен таким положением вещей.

Никос решил не говорить при матери о том, что ему, по мнению Бога Солнца, угрожает опасность со стороны ревнивого Бога Войны.

– Ну конечно, Аполлон будет недоволен, они терпеть не могут друг друга! – подтвердила Кейси, которая совсем недавно освежила в памяти всё, что знала о родственных отношениях Олимпийских Богов и их взаимной конкуренции. – Кроме того, Аполлон сильнее кровожадного Ареса. Тогда почему они хотят отправить на бой именно его?

– Потому что он безжалостен и безрассуден, особенно в ярости. Тем более сейчас, когда у него достаточно причин для гнева, – сказала Олимпия и многозначительно посмотрела на Никоса.

– Но если Филипп прав, – красные, воспалённые от песка глаза Никоса в ужасе метались, ища спасения, – если это действительно Архангел Михаил, то всё повторится… У Господа имеется миллионная армия из ангелов, которая превзойдёт любую силу своим количеством. Он победит любой ценой, потому что он бесконечно предан Богу!

– Вы все с ума посходили?! – испуганно воскликнул Лукас. – Нико, друг мой, скажи, что ты и Филипп всё это придумали! Какая армия ангелов?! Нет, это не может быть правдой! И зачем я только с вами связался?!

Его охватила паника. На лбу выступила испарина.

– Ей-ей, Лука, остановись! – Кейси схватила его за плечи и стала трясти.

– А вдруг это и есть конец света? Армагеддон! – тараторил Лукас, болтаясь в цепких руках своей девушки.

Она остановилась и отвесила ему пару звонких пощёчин.

– Ты… Ударила меня?! – Лука, не моргая, смотрел на девушку. Его глаза быстро наполнились гневными слезами, щёки пылали.

– Лука, Лука, послушай… – Никос встал между сестрой и другом. – Я правда видел Аполлона и слышал каждое его слово. Ещё он говорил о том, что Афродита в опасности, а это значит, что в опасности и наш ребёнок! Вот что сейчас главное!

– Уверена, Зевс не допустит, чтобы с Афродитой и её сыном что-то случилось, – попыталась утешить сына Деспина.

– Если он вообще в курсе, мама. Мы ведь ничего не знаем! Я даже не успел расспросить Афродиту, знают ли на Олимпе о её беременности! Какой же я эгоист, какие глупые вопросы задавал, пока мы были вместе!

– Но как, объясните мне, вы можете говорить одновременно об Афродите, Богине Любви, и об Архангеле Михаиле? – не унимался Лукас, пытая взглядом то друга, то Филиппа. – Разве они… не из разных… мифов?

– Лукас прав! – сказал Орест. – Думаю, мы все слишком устали и у нас помутился рассудок. Мы не можем одновременно верить в Теогонию и иудейские писания!

– Но если в них не верить, это не значит, что они не существуют, – громко заявил Филипп.

Повисла внезапная тишина. Кто-то смотрел на гипсовые статуэтки, ища в них ответы, кто-то устремил свой взгляд в окно на сгущающиеся в небе тучи.

И хотя мнения собравшихся разделились, их связывало одно – страх перед неизвестным. Страх перед будущим!

– Как бы я хотел, чтобы эта война Богов и Ангелов случилась как можно выше от Земли, – грустно, глядя в пол, вздохнул Лукас.

Глава 38.

Объединение

У Зевса был готов план возвращения на Землю. Он обдумывал его тщательно, взвешивал все «за» и «против», детально просчитывал, основательно анализировал, логически сопоставлял, решал и снова сомневался. Он сосредотачивался на своих видениях, осмысливал и переосмысливал увиденное, призывал интуицию и проницательность, прикидывал всевозможные варианты развития событий и дальнейшей судьбы Богов и людей. Наконец решение было принято, и глава Олимпийского Пантеона приготовился озвучить свой вердикт.

– Гермес! – позвал он своего сына и единственного надёжного посланника.

Тот, словно и не уходил никуда, тут же оказался перед Зевсом:

– Если ты ко мне за советом, то очень по адресу.

– Не обольщайся, Гермес, у меня к тебе дело. Ты должен разнести весть во все уголки Земли о нашем возвращении к людям. Божество каждой стихии, водной и воздушной, должно тебя услышать: нереиды, нимфы, музы, хариты, геспериды и керы. Пусть узнают о моём решении титаны и титаниды, духи, сатиры, кентавры, гарпии, пегасы и фениксы. Я хочу, чтобы об этом узнала Гея – Земля и Уран – Небо. Отправься в Царство Мёртвых и извести о новой эре Аида и Персефону, Харона и Гекату, Танатаса и уважаемых судей человеческих душ. А когда все до одного узнают о грядущих переменах, вели им бездействовать, пока я не дам знак. По возвращению на Олимп пригласи ко мне Богиню Фемиду с Мойрами и Гекату. Мне необходимо кое-что у них уточнить в моих видениях. Да, и Нику – нам нужна только победа.

– Я-то сделаю всё, что ты мне сказал, за пару движений, отец, не успеешь и моргнуть. Только сдаётся мне, что ты кое-кого упустил.

– Я знаю, на кого ты намекаешь, Гермес. Аполлон и Афродита всегда были в одной упряжке. Я чувствую, что они что-то замышляют. Провидения моего сына редко бывают мутными, и сейчас именно тот случай. Афродита от кого-то прячется вместе со своим полубогом во чреве. Она знает то, чего пока не знаю я. Только я выведу их обоих на чистую воду. Закон тайного в том, что оно обязательно станет явным. Мой закон.

– Тебе видней, ты отец Богов и людей, и ты же судья-воздаятель. В таком случае я откланиваюсь. Но, как и обещал, одна моя нога будет там, другая здесь.

После этих слов Гермеса словно ветром сдуло…

Если бы деревья и трава могли говорить, они рассказали бы о своей радости, которую испытали, услышав благую весть о возвращении их защитниц – лесных нимф.

Если бы реки и озёра, моря и океаны смогли устроить бурный праздник с волнами и танцующими в них рыбами, то они непременно бы сделали это, узнав о том, что к ним вернутся нереиды и тритоны, чтобы очистить дно и водную гладь от губительных нечистот.

Если бы атмосфера могла набрать в себя весь воздух и закричать от переполняющего её счастья, узнав о том, что к ней летят Борей и Аура, чтобы вернуть ей девственную прозрачность, то её голос отозвался бы во Вселенной.

Посланник Зевса не оставил в неведении ни одно живое существо, ни одну дышащую клетку, ни одного камня, ни одну каплю, ни одну искру огня. Всё на Земле и на Небе замерло в долгожданном предвкушении. Гермес посмотрел на свою работу, довольно улыбнулся, потом вытянулся в стрелу и со свистом пронзил подземелье.

Закрыв нос от смердящей вони, а уши от стенающих воплей, он остановился у реки Стикс, по которой медленно плыл мрачный Харон, стоя на наполненной душами лодке. Ему было всё равно, что меняется там, наверху, и уж тем более не было дела до решений, принимаемых Зевсом. Поэтому Гермес не стал утруждать себя бессмысленной тратой энергии и времени, несмотря на то что и того и другого у него было в избытке.

– Эй, Харон, хозяин у себя? – спросил Зевсов посланник гнусавым из-за зажатого носа голосом.

– А где ему ещё быть? – недовольно проворчал паромщик преисподней.

– Фиалок, что ли, тебе в другой раз принести, чтобы разнообразить твои зловония.

Харон не отреагировал на слова Олимпийского Бога и равнодушно проплыл мимо него, хлюпая по кровавой воде веслом.

Гермес проник в Царство Аида, покружив сначала несколько раз вокруг трёхглавого Цербера, который ещё долго потом крутился, клацая зубами и хватая свой змеиный хвост. Эак, Радамант и Минос сидели на тронах и жарко спорили о судьбе чьей-то души.

– Всё суетитесь, судите, – вместо приветствия сказал неожиданный гость, – а лучше бы отдохнуть, вот вам мой совет, скоро дел наберётся, хоть отбавляй. Зевс спускается на Землю, и будет жарко. Не так, конечно, как у вас тут, но всё же.

– На Землю ведь, а не под Землю, – ответил ему Эак.– Нам-то что от этого?

– Вот если бы Владыка Неба решил почтить нас своим визитом прямо здесь, в Преисподней, вот это была бы новость, – добавил Радамант.

– Что верно, то верно, – согласился Гермес. – Только вряд ли это когда-то случится. Дел, видите ли, у Зевса теперь на Небе и на Земле будет невпроворот. Скоро души полетят к вам, как снег на голову, с пламенным приветом от нашего Небесного Владыки. Многие из смертных могут не выдержать такого «молниеносного» счастья.

Гермес кружил вокруг сгорбленных старцев, пока те пытались уловить логику в его словах.

– Хватит болтать, глашатай, и прекрати свою свистопляску. Говори, зачем ты здесь?

– Во-первых, чтобы развеселить ваши мрачные лица, почтенные судьи. А во-вторых, мне нужно встретиться кое с кем из вашей нечисти. Не окажете ли мне любезность и не подскажете, где мне найти Гекату? Ну, и Аида, разумеется.

– Неужели ты думал, что я не знала о твоём визите, Гермес? – раздался из темноты тройной голос.

Геката возникла перед Гермесом во всей своей таинственной красе: трёхликая, черноволосая, облачённая в длинное, развевающееся, несмотря на отсутствие ветра, платье. Она парила в воздухе, словно привидение, излучая вокруг себя лунный свет. Геката была древним, очень древним божеством и кроме дара ясновидения обладала колдовской силой. Когда-то её обителью была Атмосфера, где Богиня имела власть над ночным небом, луной и звёздами, но потом ей пришлась по нраву Земля. Геката обожала наблюдать за живыми существами в момент их перехода от жизни к смерти, попутно помогая им на перекрёстке Млечного Пути. Предпочитая ночь и таинственность, постепенно она спустилась в Подземное Царство и стала вести хтоническое существование, скрытое, таинственное, уединённое. Бледная и прекрасная, жуткая и очаровательная, она могла навеять смертельный ужас своей неординарной внешностью на любого, кто впервые повстречается с ней. Именно поэтому Геката предпочитала никогда не показываться без особой надобности ни людям, ни Богам, будь те в состоянии плоти или души.

– Кажется, в последнее время меня окружают одни ясновидящие, – закатив глаза, сказал Гермес. – Удивительно, что потребность во мне кто-то ещё испытывает.

– Не переживай, Гермес, никто не метит на твою должность. Ты – посредник, твоя роль незаменима.

– Бесспорно! Мои крылья хоть и малы, но намного быстрей ваших пророчеств. Ну ладно, ладно, мы друг друга дополняем.

– Ты – неисправимый хвастун!

– Иногда я просто не могу сдержаться! Кстати, позволь полюбопытствовать: если ты знала о том, что тебя ожидает Зевс, зачем мне надо было тащиться за тобой в этот смрад?

– Я предпочитаю персональное приглашение, чем подглядывание за олимпийцами в замочную скважину. Хотя в последнее время у вас там становится жарко.

– Стараемся хоть как-то согреть твой холодный мир, – съехидничал Гермес и склонился в реверансе.

– Не льсти себе, Гермес, а лучше задай мне свой второй вопрос, который вертится в твоих мозгах и уже не терпит сорваться с болтливого языка.

– Ага! Значит, ты знаешь, кто прячет нашу любвеобильную Богиню, раз сама вынуждаешь меня спрашивать о ней у себя! Я знал, к кому нужно обратиться за информацией, и, как всегда, не прогадал. Может, я тоже мог бы стать пророком?

– Ты просто догадлив немного более, чем остальные. Ладно, здесь твоя Богиня. Персефона нашла ей укромное место до самых родов. Может, и на время вскармливания. А вот отца полукровки Афродита доверит защищать тебе.

– Ой, не смешите мои сандалии! – Гермес схватился за живот, сделав вид, что эта новость его развеселила, хотя на лице появилась обеспокоенность.

– Аполлон, о котором ты сейчас подумал, будет нужен Зевсу на войне, как и Афина с Артемидой. Ну не Посейдону же доверять смертного!

– Но есть ещё Метида, нереиды, хариты, в конце концов! Они выкормили и воспитали Зевса в своё время и защитили его от самого Кроноса! Почему она выбрала меня?

– Ты хитёр, а это оружие намного сильнее кровожадности Ареса. Не противься, брат, тому, чего ты не можешь изменить. А если тебе понадобится помощь, обращайся, и мы с тобой немного поколдуем. – При этих словах Геката подмигнула тремя правыми глазами.

Гермес не любил ответственности, и разговоры Гекаты его начали утомлять.

– Мне уже пора возвращаться, а я ещё не встретился с Аидом.

– Здесь его нет, а туда, где он сейчас находится, очень долго добираться, да и занят он. Но я уверена, что судьи передадут ему важные новости. Не так ли, многоуважаемые?

Три лица Гекаты по очереди обратили свои взгляды к старцам, которые не прекращали судить и распределять по местам вечного пребывания мёртвые души.

Гермес и Геката начали своё восхождение на Олимп.

Где-то между Небом и Землёй, под ослепляющим Солнцем Гелиоса, далеко за пределами фокуса человеческого зрения, к владениям Зевса уже приближалась неприступная и величественная Богиня законов и правосудия Фемида в длинной мантии и со сверкающим мечом над головой, а за ней следовали её три дочери Мойры: грациозная Клото, строптивая Лахесис и непримиримая Атропа. Прямо над ними гордым взмахом орлиных крыльев в развевающемся на ветру тонком прозрачном хитоне, напоминающем перья летних облаков, парила Богиня Ника, предвещавшая Богам безусловную и неоспоримую победу. Предвкушая большие перемены, они радовались возвращению в Олимпийский Пантеон к великому Зевсу, которому были всецело и незабвенно преданы.

В Небесном Царстве Громовержца их уже ожидали бесстрастная Афина и Верховная Царица Гера, хладнокровно восседавшая на своём троне, всем своим видом демонстрируя величие и равнодушие.

Зевс довольно оглядел состав собравшихся в мраморном зале и начал свою речь:

– Силой и властью, данными мне Ураном и Кроносом, а также благословением Матери Реи, я был бы рад объявить начало новой эры на Небе, на Земле, в морях и в океанах, эры покровительства человечеству и владычества над всем живым и дышащим! Я уже готов был начать осуществлять свой план, как вдруг меня посетило странное видение. Оно было размытым, как никогда ранее, расплывчатым и неясным. Словно кто-то пытался что-то важное скрыть от меня. И пока я не проясню это, всё останется как прежде.

Зевс остановился, оглядывая сосредоточенные божественные взгляды, излучавшие бесконечную мудрость, полное понимание, абсолютное согласие, непоколебимую преданность и стремление к безоговорочному сотрудничеству.

– Геката, дочь моя, покажи мне, что ты видишь.

Богиня Луны и Преисподней, льда и пламени развела руки в стороны и запрокинула свои головы. Из глаз взметнулись в небо яркие лучи света, которые соединились в огромный неоновый шар, излучающий электрические разряды. Внутри него появилось существо с огромными крыльями, в доспехах и со сверкающим мечом в руке. Вокруг его головы ореолом источалось свечение. Существо не двигалось, а держалось в невесомости, словно ожидая чего-то. Внезапно шар лопнул. Геката обессиленно упала на гранит, распластавшись, словно медуза. Все застыли в полном недоумении и замешательстве. Никто не мог дать точное объяснение увиденному, а неопределённые ответы Богам были несвойственны. Афина выглядела настороженной и озадаченной, Фемида – обеспокоенной и недоумевающей, Ника – потрясённой. Мойры тщетно старались схватиться за ниточку, но, быстро поняв, что жизни в этой неизвестной сущности нет, опустили руки. И только Гера выражала заинтересованность увиденным.

– Что это было?! – потребовал ответа Зевс, теряя терпение.

Внезапно небо вокруг почернело, и из свинцовых туч вырвалась колесница Аида, запряжённая парой чёрных коней, изрыгающих пламя. Божества расступились, освободив Владыке Преисподней центр зала. Но тот не спешил спускаться. В следующее мгновение все увидели, что он был не один. Рядом с ним находилось ужасающее существо со сложенными черными крыльями, которые свисали, исчезая в облаках, застывших между Олимпом и Землёй.

– Это Люцифер. Он знает того, кого вы видели, и готов объяснить.

Глава 39.

Гость

Люцифер чувствовал себя чрезвычайно неловко на Олимпе. Впервые за несколько тысячелетий после изгнания из Рая он поднялся в небо. Прекрасные греческие божества смотрели на уродливого дьявола с козлиными рогами, бычьим хвостом и безобразной отвратительной мордой с нескрываемым отвращением. Но вместе с тем никто не был настроен враждебно, их взгляды выражали интерес к непрошеному гостю и желание узнать, зачем Аид привёл его на Олимп. Последний решил больше не томить и сказал:

– Это Люцифер, Ангел Смерти. Его ещё называют Дьяволом, Сатаной, Демоном и другими устрашающими именами. Он знаком с нашим врагом, христианским Богом, а также его окружением, именуемым ангелами, и готов поделиться с нами своими знаниями.

– Этот козёл умеет говорить? – насмешливо поинтересовался Гермес, кружась вокруг колесницы и стараясь при этом не сильно сокращать дистанцию между ним и чудовищем.

Люцифер клацнул зубами и полоснул огненным взглядом мельтешившее перед его носом божество. Он едва сдерживался, чтобы не зарычать и не накинуться на него. «Нет, только не сейчас, – подумал Сатана, – нельзя дать сорваться моим планам из-за какого-то олимпийского шута».

– Поскольку ты сопровождаем моим братом Аидом, я приветствую тебя, Люцифер, и готов выслушать. Спускайся к нам и будь сегодня нашим гостем, – сказал Зевс, по-хозяйски разведя руками.

Демон сошёл с колесницы и, волоча длинными черными крыльями по белому мрамору, направился к самому краю Олимпа, словно готовясь в любой момент прыгнуть. Смрадный шлейф потянулся за хозяином. Богини, как по команде, прикрыли чувствительные носы.

Мойры отложили пряжу, остановив ради такого случая время. Фемида, заметив нервозность Люцифера, приковала к нему пронизывающий взгляд. Ника сложила свои огромные крылья, полностью открыв тем самым солнечный свет, чтобы убрать малейшие тени с лица Ангела Смерти. Геката с интересом приблизилась к гостю, неожиданно оказавшемуся её соседом по подземному миру. Она уже пришла в себя от последних видений и балансировала над полом, словно находясь в невесомости. Гера лишь на пару мгновений окинула взглядом смердящее чудовище, потом демонстративно отвернулась и принялась гладить павлина, который от страха вжался в складки мантии своей хозяйки. Гермес уселся на золотую ветку оливкового дерева, подперев щёку рукой, и приготовился слушать, что будет вещать «козёл».

Все молчали, а Люцифер никак не решался начать.

– Говори, Люцифер, – сказал с нетерпением Зевс. – Расскажи нам о себе и о своём Боге. Мы слушаем тебя.

Люцифер начал говорить:

– Никто не видел Господа. Ни Ангелы, ни Демоны, ни люди, ни животные, ни птицы. Он есть невидимый Творец живого и неживого, смертного и бессмертного. Его сила в том, что Он не является сущностью. С Ним не договориться, Его не убедить, ничем не соблазнить и не подкупить. У Господа нет слабостей, нет потребностей. У Него даже нет предназначений, как у каждого из вас. Всё, что ему нужно, – это власть. Полная, абсолютная, безграничная, непоколебимая власть. И повиновение. Чтобы после Страшного суда заполучить как можно больше душ в своё Царство Небесное. Кротких, смиренных, безропотных душ.

Люцифер остановился и смерил скользким взглядом всех присутствующих. Лица Олимпийских Богов и Богинь не выражали особого интереса к услышанному.

– Нас совсем не заботит, чего хочет твой Бог. Его амбиции не новы и слишком заурядны, – сказал Зевс, воспользовавшись паузой. – Одно только желание править и подчинять себе уже есть уязвимость. А значит, слабость. Ты лучше скажи, зачем ему понадобились души вольнолюбивых греков и римлян, если его привлекает безропотность. Грешные и непокорные души живут в сильных телах, смирение – удел слабых.

– После первого грехопадения в Раю Небесном к людям пришло просветление. Без падения нет взлёта, а без взлёта нет озарения и стремления к совершенству. Неповиновение есть первый шаг к переменам. Я это знал, и ангелы небесные знали, но никто не отваживался сделать этот шаг. Мы были созданы по Его образу и подобию, но у нас не было свободы. Наша миссия заключалась в служении Творцу. От Адама и Евы Он ничего не требовал, кроме беспредельной любви к Нему. Люди были свободны, хотя и слишком беззаботны, неосознанны и почти бесчувственны. Я позавидовал их свободе, потому что не желал более быть рабом Божьим. И тогда я решился на свою первую месть. Всё было просто. Мне ничего не стоило соблазнить Еву, ведь я был самым красивым и светлым ангелом в Царстве Небесном, и имя моё было Люцифер, что значит Светоносный. Я искусил первую женщину, а она, вкусив запретный плод, ввела в искушение Адама. Они воссоединились, одержимые плотским наслаждением, низменной страстью, пагубной любовью. Нам, ангелам, не было дано познать и этого. Мы не были созданы парными. Войско должно существовать только ради своего предводителя и безгранично любить лишь Его одного. Одним словом, я, как когда-то ваш Бог Эрос, соединил два начала…

– Вот только не надо сравнивать себя с нами, рогатое животное! – крикнул с ветки Гермес. – В отличие от тебя и твоих ангелов, мы были рождены, а не созданы! Твоя жалкая речь не даёт тебе права ставить себя в один ряд даже с кукушкой на скипетре Геры!

– Оставь его, пусть говорит, – остановил сына Громовержец.

Дьявол оскалился и скрежетнул зубами, но опять сдержался. «Не сейчас, только не сейчас!» – думал он. Спасение пришло со стороны Гекаты, которая уже «пульсировала» перед ним на расстоянии вытянутой руки.

– Не хочешь ли ты сказать, Демон, что именно ты научил первых людей твоего племени размножаться? – уточнила Фемида.

– Именно, – подтвердил Ангел Смерти. – Без меня Земля обетованная была бы пуста.

– И за это ты был низвергнут в Преисподнюю, – догадалась Геката, заметно тронутая историей соседа.

– Я был наказан за тщеславие. За непозволительную зависть к свободе, – зловеще ответил Люцифер, а потом продолжил свой рассказ: – Я решил бороться, но проиграл битву. Армия Творца под предводительством Архангела Михаила была многомиллионной. За мною же осмелились пойти чуть более одной трети из них. Падение светлого Ангела Люцифера было катастрофичным, но изумительно красивым. Моё войско пало вместе со мной. Теперь мы свободны, как и хотели. Только я Сатана, а они жалкие нечисти.

– Не жди от нас сочувствия, падший ангел, – сказала Гера. – Ты создал людей хитростью, такое же потомство они произвели на свет за собой! С помощью коварства и изобретательности они проникли на чужие земли и уничтожили великие цивилизации, созданные эллинами при поддержке божественной силы! Отобрали у светлого умом и сильного духом народа свободу поклонения своим Богам, единственным их Создателям! Уничтожили веру во всё, чему учил их Зевс, превратив мыслящее и храброе общество в глупое стадо овец!

– Потомки Адама и Евы также понесли наказание. У них был отнят Рай. Еве было предназначено рожать в смертельных муках, чтобы каждый раз она помнила о том, как посмела ослушаться Господа. Адам и его потомки тоже пострадали. На Земле они поняли, что значит добывать себе пропитание там, где ничего не росло, как это было в Раю. Алчность и ненасытность ослепили их, но чем больше они желали, тем меньше получали. Это был многострадальный народ. Они не выигрывали битв, как греки, римляне, египтяне и другие сильные духом народы. Они не обогащались знаниями, не воспевали своего Бога, а только молили Его о пощаде и о манне небесной. Никто из них не видел Господа, но и никто не сомневался в Его присутствии повсюду, как и в неумолимой карающей руке.

– Всё, что имеет сознание, есть сущность, Люцифер, и не важно, видимо оно или невидимо, – терпеливо разъяснил Зевс Дьяволу. – Однажды, для того чтобы доказать своё существование, твой Создатель даже стал человеком. Неужели ради того, чтобы воспрепятствовать нам вернуться к людям, Он не найдёт себе подходящего образа? Хотя… Дай подумать… Я понял, крылатый воин с мечом! Видения Гекаты! Христианский Бог пошлёт свою армию во главе с Архангелом?

– Он желает снова устроить сражение с Архангелом Михаилом! – догадалась Геката, уже трепетно дыша прямо в морду Сатане.

– Если это уязвит и рассердит твоего непоколебимого Господа, мы дадим тебе достойное войско, – предложил Громовержец Дьяволу.

– Это было бы слишком просто, – неожиданно ответил Люцифер, и его глаза зловеще блеснули. – У меня другие планы на Его счёт.

Олимпийские Боги притихли и насторожились. Фемида натянулась как струна, Гера серьёзно нахмурилась. Аид, молчавший всё это время, весь напрягся, предчувствуя подвох и предательство.

– Я, соединивший два создания в Раю, никогда не имел возможности продолжить свой род. Я готов раскрыть вам тайну победы и вечного господствования на своих землях взамен на Афродиту.

Все переглянулись. Это было неожиданно.

А Сатана продолжал:

– Несколько тысячелетий я светил бок о бок с самой прекрасной звездой на небосводе. Теперь я желаю создать с ней потомство. Лишь она одна достойна бывшего Ангела Света. Вот моя месть Господу: размножение меня!

На Олимпе повисла такая тишина, словно замерла вся Вселенная. Планеты перестали двигаться по своей орбите, Луна и Солнце застыли в невесомости, Земля задержала дыхание и, казалось, перестала вращаться. Полная абсолютная неподвижность и безмолвие воцарились в бескрайнем пространстве. Люцифер ждал ответа, и его ожидание казалось ему бесконечным. Что для Ангела Смерти представлялось вечностью, для Зевса являлось мгновением.

Первым движением стало внезапно возобновившееся вращение веретена Мойр. Они механическими движениями принялись ткать чью-то карму. Ника возбуждённо затрепетала крыльями над Зевсом, оптимистично предвещая ему победу при любом сложившимся раскладе Богинь судеб. Геката разочарованно отпрянула от Демона и исчезла в облаках за пределами Олимпа. Гера не могла скрыть своего ликования. Наконец-то вечная соперница отправится в подземелье! Зевс ведь не пожертвует спасением Земли ради Афродиты?

Все чувства Богов были нарисованы на их лицах. Лохматые брови Верховного Бога свелись в нарастающей ярости, взгляд сосредоточился на Аиде.

– Я пойму тебя, брат, только в том случае, если это действительно касается освобождения смертных от этой ничтожной религии и их тщеславного Бога. В противном случае тебе долго придётся держать ответ за то, что ты привёл на Олимп эту тварь! – прохрипел он. С этими словами Зевс поднялся со своего трона и стал набухать, как грозовая туча, распространяясь по всему небосводу. Он прогремел так, что сотряслась атмосфера: – Афродита есть Небесная Богиня Любви, Красоты, Плодородия, вечной Весны и Жизни! Прекраснейшая из всех, когда-либо рождённых! Не смей даже имени её произносить своей мерзкой пастью!

Молния разорвала воздух. Лик земли вспыхивал бледно-голубым светом и снова погружался во мрак. Потом сверкнула ещё одна молния и ещё…

Люцифер расправил свои огромные крылья и обратился в прекрасного светлого Ангела. Он взмыл над Олимпом и стрелой направился прямо в громыхающую, сверкающую молниями устрашающую субстанцию, в которую превратился Громовержец. Ангел Смертии Света был прекрасен, вокруг его головы появился сияющий ореол. Боги, раскрыв рты, любовались неожиданным перевоплощением. Зрелище было изумительным. Встав вровень с полыхающими глазами Зевса, Люцифер замер на несколько мгновений, а потом медленно произнёс:

– Афродита! Это моё единственное условие. Или вам никогда не вернуть поклонение людей!

Сверкнув огненным взглядом, он сложил крылья и камнем ринулся вниз. Вонзившись прямо в свежескошенное поле, Демон скрылся под землёй.

– Наконец-то фокусник вернулся в цирк! – сказал Гермес и три раза хлопнул в ладоши.

Все молчали в ожидании возвращения Зевса на олимпийский гранит.

– А почему бы для начала нам не спросить саму Афродиту? Если хотите, я сам отыщу её и перескажу ей всё в самых ярчайших подробностях! А что? Наша красавица никогда не отличалась тонким вкусом. Гефест ненамного краше Люцифера!

Никто уже не реагировал на слова Гермеса.

– Не стоит Афродите ничего говорить, – сказал Зевс, лишь только вернулся на свой трон. – Она ничего не должна узнать.

– Но почему? – спросила Гера, едва сдерживая раздражение.

– Потому что она пойдёт за ним, – в один голос ответили сестры Мойры.

Их веретено уже начало плести дальнейшую судьбу Богини Любви…

Глава 40.

Слава богам!

Никос впервые присутствовал на праздновании в честь Бога Прометея. Он предвкушал и страшился его одновременно. Осознание того, что он будет в центре внимания многотысячной толпы, навевало на него ужас. И хотя члены «Археллина» тщательно скрывали прямую связь Богини Афродиты с семьёй Венетисов, историй о появлении Олимпийских Богов на острове Дилос хватило, чтобы притянуть любопытные взгляды в их сторону. Никосу казалось, что у него на лбу сияет выгравированная табличка, что его глаза предательски и совершенно бесстыдно излучают плотоядную, неземную, выставленную напоказ и на всеобщее посмешище любовь к настоящей Богине. Ну почему сейчас Афродиты не было с ним рядом? Она бы притянула на себя все взгляды до единого, а он бы спрятался в её тени и никогда больше не выходил оттуда.

Кейси, одетая в красную мантию, в сандалиях, с лавровым венком на голове и в золотых браслетах на предплечьях, полностью погрузившись в атмосферу празднества, напротив, с удовольствием и гордостью смотрела на то, как со всех улиц стекаются всё новые и новые толпы людей. Этнические верующие со всего мира, почитатели Древней Греции и простые зеваки готовились провести торжественное шествие по городу Литохоро в направлении великого Олимпа, где они проведут первую ночь. Произнеся хвалы Зевсу, ублажив и воспев имена Олимпийских Богов орфическими гимнами, политеисты разобьют лагерь и уснут у подножия священной горы, чтобы соприкоснуться с древним духом и воздать должное своим Создателям, тем, которых человечество когда-то унизило, обидело и предало. А на следующий день, по традиции, жреца́м и жри́цам предстоит провести несколько древних обрядов венчания, а также наречения младенцев древнегреческими именами. Были среди них и желающие сменить свои христианские, данные им при крещении на новые, этнические имена героев, нимф, божеств или выдающихся деятелей Эллады. Число желающих поучаствовать действии увеличивалось с каждым годом. Их имена записывались, им вёлся подсчёт, и каждая личность представляла для этнических политеистов особую ценность. В этот день все греки ощущали свою принадлежность к древнейшему народу и наслаждались праздником, вне зависимости от того, к какой религии сами принадлежали. Каждый сегодня представлял себя Ахиллесом, Гераклом, Одиссеем, Аристотелем, Александром Македонским, Прекрасной Еленой, Семелой, Эвридикой…

С наступлением сумерек величественная архаическая процессия перенесла город в другую эпоху. С первыми ударами литавр и пронзительными нотами флейты, возвещавшими жителей и гостей города о начале праздничного шествия, члены «Археллина» с зажжёнными факелами двинулись в направлении священного Олимпа. Тут же отовсюду стали выходить люди, облачённые в туники и хламиды. С ладонями, направленными к солнцу, они приближались к торжественной процессии и вливались в неё. Вокруг царила атмосфера воссоединения, вызывающая у каждого участника действия волнение и воспоминания о былом.

Пройдя несколько километров, выйдя за окраину города и достигнув холма у самой рощи Прометея, Орест и Деспина, возглавляющие шествие, впервые обернулись. Их удивлению не было предела. Картина, представшая их взору, превосходила всякие ожидания. Движущаяся за ними толпа наводнила все улицы и переулки Литохоро, создавая впечатление извивающихся щупалец гигантского светящегося осьминога. Белоснежные хитоны женщин подчёркивали чистоту кожи животного, а развевающиеся алые накидки мужчин напоминали струящуюся по жилам кровеносную систему. Членистоногий монстр был сказочно прекрасен. В глазах людей, следующих за проповедниками древней религии, совершенно искренне светились вера, гордость и благодарность, томившиеся веками в их сердцах. Казалось, будто колесо истории вдруг крутанулось вспять.

– Неужели у всех этих людей тоже были видения? – спросил Никос стоящего рядом с ним Филиппа.

– Не думаю, братишка, – ответил тот, не менее ошарашенный увиденным. – Похоже, это разочаровавшиеся в своей вере, те, кто хочет перемен.

Никос продолжал вглядываться в толпу. Что-то необъяснимо волновало его. В воздухе колыхалась и вибрировала едва уловимая фальшь. Орест дал знак продолжать путь, и шествие возобновилось. Щупальца кальмара вновь пришли в движение. Кроме одного звена… Совсем крохотную часть тела словно парализовало. Чёрное пятно, будто обгоревший кусок кожи, выделялось на белом теле каракатицы. Никос прищурился. Во вжатых в каменную стену одного из домов людях Никос узнал священников, облачённых в чёрное. Проплывающие мимо них факелы подсвечивали до боли знакомые лица. Это были отец Серафим, епископ Афанасий и пара местных священников. Рядом с ними стояли Ставрос и Мария… Резкая волна предательства захлестнула Никоса с головой, перекрыв ему доступ к кислороду. Ноги онемели и отказывались идти, в глазах потемнело. В одно мгновение краски перемешались, и теперь парню казалось, что толпа шла в чёрных мантиях, а священнослужители были облачены в белое. Сверкающий кальмар превратился в черного кракена, выбрасывающего в округу, чернила, поглощающие весь город. Никос стоял, а люди продолжали идти мимо него. Сквозь него… А он всё стоял и стоял, словно на распутье дорог. Будто принимая важное решение. Такое важное, что от него могла зависеть судьба его народа. Да что там народа? Всего мира. Всей планеты… А люди всё шли и шли, пока не прошли все до одного. Последний человек с факелом исчез за холмом, и Никос остался один.

«Отче наш…» – где-то в пустом сознании возникли родные слова. «Афродита!..» – перебило их милое сердцу имя.

Что-то дотронулось до щиколотки Никоса между сандалией и подвёрнутым краем льняной штанины. Никос инстинктивно отпрянул в сторону и посмотрел на влажную траву, в которой стоял всё это время. Прямо под его ногами расцветали ночные цветы алиссумы. Они выделяли сильный медовый аромат. Он знал этот запах с детства. Ещё бы не знать, такие цветы росли по всей Греции. Они окутывали всё вокруг, благоухая и одурманивая воображение. Запах мёда трепетал в ноздрях, вкус проникал в рот и растекался по языку. «Так вот оно что, – осенило Никоса, – вот откуда возник этот дурман!» К нему будто пришло озарение. Цветок! Это запах цветка действовал как наркотик и создавал иллюзию реальности нереального! Никос снова посмотрел в сторону, где стояли преподобные отцы и его брат с сестрой. А те в упор смотрели на Никоса и ждали его реакции, неистово молясь и беспрестанно крестясь тремя перстами. Невидимые оковы, сковывающие ноги парня, ослабли. Никос сделал шаг и пошёл под гору. «Обернись!» – прозвучало в его голове. «Не оборачивайся!» – откликнулось тут же в ответ. Никос продолжал идти. Далеко за спиной он услышал удаляющееся:

– Слава Богам!

– Слава Господу! – сказал он вслух и продолжил свой путь к православным отцам духовенства.

Дистанция между ними сокращалась. Сердце Никоса успокоилось и замедлило свой ритм так, что почти не билось. Он почувствовал умиротворение и безмятежность. Покой и тишину. Успокоение и упокоение. Это было сродни летаргическому сну. Или смерти. Подобно переходу в Рай. И этот Рай манил безмолвием и безмятежностью, отрешённостью и опустошённостью. Вдруг Никос остановился на расстоянии вытянутой руки, протянутой к нему сестрой Марией, словно Богородицей. Им вновь одолела паника. Что-то воспротивилось в солнечном сплетении сделать последний шаг. Никос стоял словно на краю обрыва. Инстинкт самосохранения тормозил желанный прыжок в бездну. «Не сейчас! – молнией пронеслось в голове. – Ещё рано… У меня будет сын!..»

– Афроникос! – закричал Никос во всё горло.

Звёзды на ночном небе расступились, образовав огромное пустое пространство. В бездонной синеве появился прекрасный женский силуэт с новорождённым ребёнком на руках. Маленькие губки сладко присосались к обнажённой, налитой молоком груди, крохотные ручки сжимали набухшую округлость. Нежный взгляд матери, устремлённый на младенца, казалось, ласкал всю Землю. Сердце Никоса было готово выпрыгнуть из груди и слиться с этим чадом. Вот он, смысл жизни! В её продолжении! Никос ласково погладил цветки алиссума под ногами, потом сорвал один и пошёл навстречу любимой.

– Нико! Брат! Во имя Господа! Во имя Иисуса Христа, Спасителя нашего, остановись! Не губи душу свою! – услышал он позади себя крик сестры.

– Не нужна мне моя душа, если мертво тело! – только и бросил Никос, отталкиваясь от земли и поднимаясь в поднебесье.

– Не губи себя! Покайся, и ты будешь спасён! – где-то вдалеке услышал он слова Ставроса.

Но его тело, мысли и разум уже были далеко. Обнимая возлюбленную Богиню, кормящую их дитя, Никос оторвался от земли, и они полетели. Находясь в невесомости и упиваясь идиллией, он вдыхал младенческий запах новой божественной сущности. И ничего более естественного, чем быть рядом с любимой женщиной и их сыном, для Никоса не было. Он чувствовал себя на своём месте. Он был счастлив.

А под ними на Земле проходил самый красивый человеческий праздник. Люди восхваляли великого Бога Прометея, создавшего первого человека, и Богиню Афину, которая вдохнула в него жизнь, подарила мудрость и смелость. Они воспевали оды во славу Богам, благодарили Зевса за силу и справедливость, Геру – за верность и порядок, Аполлона за здоровье и красоту, Гермеса за ловкость и находчивость, Ареса за доблесть и отвагу, Артемиду за справедливую охоту, Афину за мудрость, Гестию за домашний очаг, Деметру за плодородие, Гефеста за огонь, а Диониса – за вино. Словно находясь в состоянии нирваны и экстаза, собравшиеся непрестанно славили могущество каждого Олимпийского Бога, снова и снова благодарили их за великодушие и благосклонность.

Крохотные золотистые искорки светились в глазах каждого эллина. Связь между Богами и людьми вновь начала налаживаться.

Люди в чёрном двинулись по направлению к церкви Святого Николая Чудотворца и исчезли за массивной дверью в стенах храма.

А народ на священном Олимпе пел и плясал до самого утра, радуясь возвращению своих великих Создателей.

Глава 41.

Космогония

– Сначала был Хаос. Он был тёмным, пустым и бесконечным. Повсюду царила абсолютная тишина. И не было следов жизни… – Голос Афродиты звучал сквозь пространство и время. Он лился в образовавшуюся воронку человеческого сознания и заполнял каждую клетку смертного организма, делая его бессмертным. – Это ужасающее изначальное существо было одиноко. У него не было ни начала, ни конца, ни границ, ни краёв. Оно было настолько огромно, что, если бы человек жил в то время и мог летать, он бы летал всю свою жизнь, никогда не достигнув края. А если бы он начал падать в тёмную пустоту, он так же падал бы и падал, никогда не достигнув конца.

– В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою, – робко произнесло человеческое подсознание истину из Ветхого Завета.

Божественный голос продолжал:

– Через множество тысячелетий вдруг появились ещё два существа – Эреб⁴³ и Никта⁴⁴. Эти существа тоже были тёмными и обладали огромными крыльями. Они стояли друг напротив друга, открывая и закрывая свои чёрные глаза, не обмениваясь между собой ни словом. Абсолютная тишина и одиночество продолжали господствовать во Вселенной. Их единственное отличие от Хаоса состояло в том, что у них появились начало и конец. И хотя они тоже были огромными и на переход от одного крыла к другому потребовались бы месяцы, но всё равно обязательно найдётся конец. Вся эта тьма и тишина царили очень-очень долго, до того момента, пока Эрос, четвёртое начальное божество, не возник между Эребом и Никтой. Глядя на них, он стал извергать тёплое дыхание, из которого вырвалось сильное чувство, которое стало притягивать двух первородных сущностей друг к другу. Абсолютная холодность начала покидать Эреба и Никту. Они обменялись первыми словами и тем самым смогли прогнать бесконечное одиночество, которое занимало их столько веков. Они вдруг начали сливаться воедино, и из этих отношений родился Эфир⁴⁵. Блестящий и сияющий, с прозрачными крыльями, он излучал божественный свет во всех направлениях. Он был улыбчивым и красивым, с огромным телом, со стройными конечностями и белой кожей. Он раскинулся по всей Вселенной и рассеял своё сияние в тёмном Хаосе.

– И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днём, а тьму – ночью. И был вечер, и было утро: день один, – вторила голосу Богини память Никоса строками из Священного Писания.

– А вслед за Эфиром родилось ещё одно, похожее на него, но женское божество – Гемера⁴⁶. Блестящая, белокурая, длинноволосая дочь с белыми крыльями. Она мгновенно бросила свой молниеносный взор на брата и улыбнулась ему. Эфир увидел красивое, яркое создание, похожее на него, и очень обрадовался. И они вместе стали нести счастье во Вселенную. Эреб и Никта смотрели на своих блестящих детей, глубоко любили и гордились ими. Эфир стал самой чистой частью воздуха в верхнем слое атмосферы, а Гемера – дневной частью суток, заливающей всё вокруг светом, но всегда непрерывно следующей за тёмной Никтой, своей матерью.

Афродита внимательно следила за принятием потока информации о создании мира человеческим разумом. Новые истины тянулись тонкими нитями из космоса, воссоединяя Вселенную со своей потерянной частицей. Попадая внутрь, они переплетались в тугую косу с уже существующими, но сильно искажёнными знаниями, делая сплетение богаче, объёмнее и совершеннее. В бесконечном Хаосе, после рождения Эфира и Гемеры, появилась ещё одна сущность, Гея⁴⁷. Она долгое время лежала одинокой и бесчувственной в огромной Вселенной. Эросу стало жаль одинокое существо, и тогда он отделил от неё Урана⁴⁸. Он оказался больше Геи и, окружив её всю целиком, заключил в свои объятия огромным небесным куполом. Уран был сильным, красивым, тёмно-синим. Гея была так очарована своим случайным созданием, что влюбилась в него и слилась с его огромным телом. От этого странного союза Гея вдруг стала набухать, а через некоторое время сильно заболела. Когда боль стала невыносимой, она вся задрожала, и на её поверхность стали выходить странные гиганты. Они лезли и лезли отовсюду, и всё время росли. Это были Горы. Она не любила их, она мучилась, пока они скрывались у неё во чреве и потом, когда они родились и привязались навечно к её огромному телу. Каждый раз, когда Гея пыталась избавиться от них, стряхнуть с себя скалистых гигантов, её мучили ужасные боли. В конце концов Мать-Земля приняла свою судьбу, смирившись с присутствием огромных детей на себе. Не успела она оправиться, как вновь почувствовала, словно что-то трясётся в её недрах. Только на этот раз беременность протекала спокойно и безболезненно. Гея почувствовала приятное щекотание и ропот, который слышался ночью и ласкал её уши днём. Ей не терпелось посмотреть, что за существо выйдет из её глубоких недр. У неё было предчувствие, что на этот раз новый ребёнок не будет таким ужасным, как предыдущие. И через некоторое время из огромного тела вытек Понт⁴⁹. Он тут же разлился и окружил собой свою мать. Он охладил её и сделал ещё красивее, покрыв своим прозрачным голубым телом. Гея была счастлива и гордилась своим новым сыном. Он был красив, импульсивен и всемогущ, иногда спокойный и безмятежный, а иногда пенящийся и взволнованный. Чувства между Геей и Понтом были так нежны и сильны, что от этого союза произошли другие жидкие стихии: реки, озёра, каналы и водопады. Земля стала неиссякаемым источником плодородия, рождая леса, цветы, травы, и становилась всё прекраснее и моложе.

– И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И стало так. И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так, – не сдавался мозг христианина. – И сказал Бог: да соберётся вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. И собралась вода под небом в свои места, и явилась суша. И назвал Бог сушу землёю, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо…

Голоса разума и Вселенной сплелись воедино, создавая прекрасную картину бытия.

– А Земля всё рождала и рождала. От Урана она родила сына Гелиоса⁵⁰, дочь Селену⁵¹, Астерию⁵² и Ириду⁵³.

– И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной для отделения дня от ночи, и для знамений, и времён, и дней, и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так. И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днём, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды, – продолжала считывать Афродита с упрямой памяти Никоса.

– А после того, как создались природа и небесные светила, у Геи и Урана стали рождаться живые существа: Титаны, Циклопы и Гигантохейры. Они были огромными и передвигались по Земле, сотрясая её недра. Циклопы и Гигантохейры были страшными гигантами. Перебрасываясь скалами, они вызывали цунами и землетрясения, производили извержения вулканов.

– Стоп! – возмутилось человеческое сознание. – Дальше всё было не так! И сказал Бог: да произведёт земля душу живую по роду её, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так! И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо!

– Уран испугался своих могучих и страшно уродливых детей и стал отправлять их назад в чрево Геи, в тёмную бездну, в глубокий Тартар. Он поступал так с каждым новорождённым ребёнком, а Гея изнемогала от бремени. Уран, навалившись всей своей мощью, крепко сдавливал супругу в своих «объятиях», не давая дышать. Когда терпеть уже не было мочи, мать мысленно собрала своих детей в утробном Тартаре и воззвала о помощи. Но только один Титан, самый младший сын по имени Кронос, осмелился восстать против отца.

Голос Богини становился всё громче и настойчивее, заглушая крики смертного разума. Он, вещая свои страшные истины, принимал очертания и формы каждого существа. Вот уже Афродита заполнила собой всё небо, её глаза метали искры, волосы развевались, как при поднявшейся буре, руки раскинулись в стороны. Теперь она уже обращалась не к человеку, она говорила со своими предками, взывала о помощи к их истокам.

– Тогда Гея освободила Кроноса и дала сыну серп, велев оскопить Урана. Кронос взял серп и одним махом отсёк детородный орган отца, тем самым навсегда отделив Небо от Земли. Уран отлетел в атмосферу, а Гея наконец задышала полной грудью и освободила из Тартара всех своих детей. – Афродита говорила всё быстрее и быстрее. – Кронос занял место отца, а его братья и сёстры, Титаны и Титаниды, стали покровительствовать первородным стихиям: Тефис – рекам, Тейя – Солнцу, Фиби – Луне, Рея – плодородию, Фемида – правосудию, Океан – океанам, Гиперион – свету, Киос – интеллекту, Криос – созвездиям, Япет – земной жизни, а сам Кронос – времени. Кронос и Рея поженились, и у них родились шестеро детей. Последним появился на свет Зевс, который стал Верховным Богом Неба и Земли!

Имена первородных стихий разрывали Вселенную, небо сверкало всеми цветами радуги, Афродита кружилась над земным шаром, светилась и сияла, стараясь изобразить собой каждую стихию. Зрелище было прекрасным и ужасающим одновременно. Внезапно Афродита стихла. А через несколько мгновений её голос вновь возник в человеческом сознании. Он принял совсем другой окрас – нежного материнского шёпота над детской кроваткой.

– Когда Кронос оскопил Урана, его семя упало в бушующее море, где долго-долго перекатывалось по волнам. Оно взбивалось и созревало, смешивалось с солнечными лучами, отражало собой радугу, ныряло в глубину и возвращалось на поверхность, пока не превратилось в густую афру⁵⁴. Увидев это, Эрос решил связать получившуюся пару Неба и Моря, и от этой связи зародилась Любовь!.. Я вышла из пены в прекрасный ярко-розовый восход. На берегу меня встретили Оры⁵⁵, дочери Великого Зевса, сына Крона и беспристрастной Титаниды Фемиды. Моя красота мгновенно всех очаровала, безупречность и совершенство грациозности и гармонии поразили Богов, их охватило необузданное желание непременно слиться со мной. Я стала продолжать дело Эроса, добавив к его силе притяжения любовь.

Афродита затихла. И всё вокруг замерло, словно в ожидании чего-то. Слов из Библии недоставало. Там ничего не было сказано о рождении любви. Любовью являлся сам Господь. А сын Его Иисус Христос принёс её людям.

– Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над зверями, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землёю, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле…

Плодиться и размножаться. Как грубо звучали сейчас слова из Священного Писания! И если Господь есть любовь, почему тогда чувство притяжения является грехом? Зачем Он сделал его запретным?

– И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в неё. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём…

«Любовь – это женщина, – заключил разум. – Не Бог, но Богиня!»

– Любовь родилась до человека, ей необязательна оболочка. И как плоть может жить без любви, так и любовь может существовать без плоти. Она витает в воздухе, свободная от тела. Она может посетить его на время, и, если ей там хорошо, любовь может остаться в нём навсегда. Союз любви и плоти – одно из совершенств, созданное Богами.

– Любовь во плоти – есть человек?

– Титан Прометей вылепил первых людей из глины, соединив землю с водой. Богиня Афина наделила их дыханием.

– И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою.

– Боги наделили новое создание всеми качествами, которыми обладали сами. Кроме бессмертия. Человек идеален тем, что у него есть начало и конец. Деметра, Богиня Плодородия, дала ему первые зёрна пшеницы, научила его земледелию. Каждое зерно, посаженное рукой человека, непременно всходило.

– И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; – вам сие будет в пищу… И стало так.

– Да, это был золотой век! Но однажды люди возомнили себя Богами. Ни к чему не прилагая усилий, они имели всё, жили более двухсот лет, забывая даже дату своего рождения и полагая, что живут вечно. Постепенно из их памяти стирались знания о тех, кто и зачем их создал. Они перестали молиться своим Творцам и благодарить их за всё, что имели, веря, будто сами достигли всех благ и уже близки к бессмертию. И тогда Зевс послал на Землю нескончаемый дождь и затопил Землю, чтобы уничтожить человечество. Только один человек по имени Девкалион, который был праведным и никогда не забывал Богов, исправно делал жертвоприношения и в конце каждого прожитого дня молился Создателям всего живого и дышащего, был предупреждён Зевсом. Ему была дана в жёны Пирра, дочь Титана Эпиметея, вместе с которой они построили корабль и были спасены. Дождь шёл девять дней и девять ночей. Земля была затоплена, люди погибли, и остался только корабль Девкалиона и Пирры. На десятый день дождь прекратился, и корабль сел на мель на вершине горы Парнас. Супруги высадились и первым делом поспешили поблагодарить Зевса и отдать ему дань, сделав жертвоприношение. Отец Богов, довольный их благочестием, предложил исполнить любое желание. Недолго думая, они потребовали, чтобы человеческий род возродился. Тогда Зевс приказал им бросить за спины кости своей матери. Девкалион и Пирра поняли, что кости на самом деле были камнями, которые являлись хребтом Матери-Земли. Они стали ходить и бросать за собой камни. Из каждого камня, брошенного Девкалионом, рождался мужчина, а из каждого камня Пирры – женщина. С первым камнем родился Эллин, отец греческого народа. У Эллина было трое сыновей: Дорос, Эол и Ксуф.

Тут же слова из Ветхого Завета сокрушительным ливнем ворвались в человеческий мозг, путая и переплетаясь с нитями дождя, льющегося из Вселенской Космогонии:

– Людей на земле становилось всё больше и больше… В очах Божьих земля была растлившейся, полна была насилия… Силой они отличались издревле, своей воинственностью прославились люди. Увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, лишь ко злу устремлёнными мыслями был занят их ум непрестанно. И пожалел Господь, что создал на земле человека. Скорбью исполнилось сердце Его. И сказал Господь: «Не вечно быть Духу Моему в противоборстве с человеком, ведь он – плоть, предавшаяся греху; пусть предел жизни его будет сто двадцать лет». А потом сказал ещё так: «Сотру с лица земли род человеческий, что Я сотворил, ибо глубоко огорчён Я тем, что их создал…» И только Ной был угоден Господу. Он был благочестивым и непорочным человеком и жил в тесном общении с Богом. И сказал Господь Ною: «Войди в ковчег и ты, и вся семья твоя. Я вижу, что из всего поколения этого ты один человек праведный. Ибо ещё семь дней, и Я пошлю на землю дождь, который будет идти сорок дней и сорок ночей, и сотру с лица земли всякое живое существо, которое Я создал». Ной сделал всё, как повелел ему Господь. И разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились, и хлынул на землю ливень, сорок дней и сорок ночей лился он. По всей земле вода прибывала, стало её так много, что она подняла ковчег, и он оторвался от земли. И плавал ковчег на поверхности поднимающихся вод, которые всё больше затопляли землю. Они настолько поднялись, что покрыли все самые высокие горы, какие есть под небом… По воле Божьей сильный ветер поднялся на земле, и вода стала убывать. Источники бездны и окна небесные закрылись, и шедший с неба проливной дождь прекратился и показались вершины гор. Ноев ковчег остановился на Араратских горах… А когда земля просохла, Бог сказал Ною: «Выйди из ковчега вместе со своей женой, сыновьями своими и жёнами их. И все животные всех видов, и птицы, и скот, и ползающие по земле твари. Пусть все выйдут с тобой, чтобы могли они расселиться по суше, давать потомство и размножаться на ней». И вышел Ной и поставил жертвенник Господу и на нём принёс жертвы всесожжения, выбрав чистых животных и птиц. Господь вдохнул отрадное для Него благоухание… И родились у Ноя три сына: Сим, Хам, Яфет…

Шум дождя стал утихать. Атмосфера очистилась, омытое сознание просияло озарением. Яркие звёзды зажглись на небе, и их свет отразился в глазах Никоса. «Так в чём разногласие? – подумал он. – Бытие, оно неизменно и вечно. Зачем нужно было всё менять?»

Удовлетворённая и благодарная улыбка Богини Любви озарила небо и Землю.

– Логика и просветление – это дар Афины. Божеств сотни, и все они отдали человеку частицу себя. Это называется ваш генетический код, который хранит в себе знания всех поколений. От Хаоса до последнего младенца.

Словно в подтверждение слов Богини, в воздухе раздался детский плач.

Глава 42.

Змей-искуситель

Никос лежал в палатке, установленной в лесу, среди десятков таких же, в которых похрапывали и посапывали уставшие от продолжительного праздника люди со всей страны. Напротив него как ни в чём не бывало сидела Афродита, пытаясь угомонить ребёнка, который выкручивался, силясь освободиться из материнских рук. Обнажённая грудь с золотистыми прожилками, налитая молоком, набухла и, казалось, взывала о помощи. Никос инстинктивно подполз ближе. Взяв крохотную головку в ладони, он аккуратно развернул её к соску, из которого капало молоко. Младенец тут же сладко зачмокал и успокоился. Фарфоровые щёчки ритмично двигались, всасывая живительные струйки.

– Это Афроникос, – прозвучал божественный голос в шелесте травы, – наш сын.

– Наш сын, – повторил тихонько Никос.

«Сын Богини и смертного», – откликнулось подсознание.

– Полубог, – подтвердила Афродита, – как Геракл, как Персей, как Ахилл.

«Как Христос», – чуть было ни сорвалось с губ Никоса. Вместо этого он сказал:

– Я счастлив, что ты ко мне вернулась, но я не уверен, что стану достойным отцом Афронику. Ты – Богиня, ты несёшь свет и любовь людям. А я… Я – предатель. Слабый, ничтожный, беспомощный человечишко, мучительно влюблённый в небесное светило.

– Не говори так! В тебе заложены частички меня. Каждый человек несёт в себе часть Божественного. Боги, как и люди, несовершенны. Кроме смерти, ничего нас не различает. Богам приходится даже хуже, поверь.

– Что может быть хуже смерти? В особенности грешнику.

– Скажи, мой милый, кто страдает больше после разлуки с близким человеком, умерший или оставшийся в живых?

Никос опустил глаза. Ответ был очевиден. Он вспомнил отца, и внутри всё больно сжалось. Как невыносимо жаль, что отец не увидел его избранницу, не взял на руки своего первого внука!

– Ты права, любовь моя. Как всегда, права. Скажи мне… А Рай есть? Ты была в Подземном Царстве. И на небесах была. Видела ли ты Царство Небесное для безгрешных и покаявшихся душ?

– Все души, покидая тело, уходят в мир мёртвых. Все до единой. Там нет жизни. По крайней мере такой, какую душа проживает в живом теле. Однако в царстве Аида есть Асфоделевый луг, Элизия и Тартар…

Было видно, как Афродита вся напряглась, тщательно подбирая слова, чтобы снова случайно не испугать чувствительного, невинного, внимающего каждому её слову Никоса. Она ужасно боялась нарушить их идиллию.

– Смотри! – тихо сказала Афродита и перевернулась на живот.

Никос сделал то же самое, не в силах оторвать от неё глаз. Через треугольную тканевую щель палатки проникал тусклый свет. Светало. Солнце ещё не показалось из-за горизонта, но розовое свечение между небом и землёй и тусклые звезды уже предвещали его скорое появление.

– Сказать тебе, в чём счастье? Суметь поймать утренний луч до того, как его поймает первая травинка, застать лунный свет до того, как он разбудит ночную фиалку или цветок алиссума. Перехватить у них первую информацию и сохранить её у себя в сознании. Прислушаться к природе, понять её тайны. И тогда в тебе начнёт просыпаться божественное. Ты почувствуешь, как твой дух меняется, приобретает новые ароматы и краски. Ты станешь одновременно хозяином и слугой своей планеты, родителем и дитём её природы. – Афродита затихла, предоставив парню время проникнуть в смысл её слов. Потом продолжила: – Когда-то человечество решило закрыться от окружающей его среды и развернуло взгляд внутрь себя, сконцентрировавшись на спасении лишь собственной души. Не думай о том, что станет с твоей душой после смерти, любовь моя. Жизнь – она здесь и сейчас. На Земле, но не под ней. Перейдя в другую ипостась, ты станешь прекрасным удобрением для почвы, из которой будут прорастать трава, цветы и деревья. Поэтому позаботься о том, каким будет твоё существование на этой Земле и какое наследие ты оставишь после себя. В вас заложены не только душа и плоть, в вас есть живая природа. Каждый человек – это частичка Земли, а Земля – элемент Вселенной. Все мы, и смертные, и бессмертные, частицы одного большого организма, который живёт и дышит только благодаря гармонии между нами. Не бойся идти на поводу у своих желаний, прислушивайся к своей внутренней природе, наблюдай за внешнем миром, создай между собой и им равновесие и объедини их в симфонию. Работай над красотой мелодии, прочувствуй каждую струну, и твоя душа запоёт…

Никос смотрел на пунцовую зарю, атласной лентой пролегающую над горизонтом, и видел, как из неё рождается огненно-красное солнце. Ему снова казалось, что голос Афродиты звучал именно оттуда, с небес. Его глаза слипались…

– Мне нужна молитва, – пробормотал Никос, засыпая. – Как мне теперь молиться?

– Говори только то, о чём думаешь, любовь моя. Развивай свою философскую мысль каждую минуту своего существования: от первого вздоха при пробуждении до последнего всплеска бодрствующего сознания. Пытливый ум – ищущий ум. Ищущий – живой. Нашедший готов к смерти. Мы породили философов, так будь же им. А теперь спи, мой дорогой, тебе нужно набраться сил. Они тебе завтра понадобятся…

Посреди цветущих деревьев, в прозрачном, как чистый воздух, платье, сквозь которое проглядывало идеальное нагое тело, перед ним стояла невеста. Изумрудные глаза преданно смотрели в черные как ночь глаза суженого и растворялись в них, вверяя свой лучезарный свет. Он лился и исчезал в кромешной темноте глаз Никоса, которые безвозвратно поглощали собой божественные лучи. Он стоял в чёрном костюме жениха. Пиджак был слишком удлинённым и больше походил на рясу священника. Грубая шерсть колола и сковывала движения. Никос боялся прикоснуться к нежной, словно крылышко бабочки, невесте, опасаясь повредить её хрупкую плоть.

– Обручается раб Божий Николаос рабе Божией Афродите, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, Аминь!

С каждым словом священника невеста становилась всё тоньше и прозрачней, пока не растворилась совсем, оставив за собой лишь дрожавший воздух полуденного зноя.

Никос вскочил на покрывале и стал в панике оглядываться по сторонам. В палатке мирно сидела Афродита и кормила грудью маленького Афроникоса. Молоко стекало с уголка сладко причмокивающего розового ротика, глазки сонно заволакивала упоительная эйфория.

– Страшный сон, милый?

Едва слух уловил родной голос, Никос стал успокаиваться. На место тревоги снова пришли покой и блаженство.

Никос приблизился к полуобнажённой Афродите вплотную, потом осторожно, чтобы не спугнуть дремавшего малыша, поцеловал её в губы. Ещё немного полюбовавшись обворожительной красотой своей возлюбленной и их сыном, так неожиданно ставшими частью его жизни, он тихонько выдохнул и произнёс:

– Афродита, любовь моя, во имя всего, что тебе свято и дорого, окажи мне, смертному, но безумно влюблённому, честь… – Он запнулся, сглотнул, но быстро овладел собой и произнёс: – Стань моей женой!..

– Как это современно – сначала соблазнить девушку и только потом под венец позвать! – неожиданно сыронизировала Афродита. – А я уже думала, что ты никогда не вспомнишь о своём долге! Зевс не прощает несоблюдения законов. А уж алименты какие он назначил бы за брошенное дитя… Ни на земле, ни под ней тебе не расплатиться!

Никос, раскрыв от неожиданности рот, захлопал глазами. Отголоски сна ещё бродили по остаткам памяти. Какого Зевса? Нам нужен священ… Его мысль оборвалась, будто кто-то взял и перерезал её ножницами.

– Шучу, милый, ну конечно же я согласна! Я никогда ещё не была замужем за смертным мужчиной. А ты, любовь моя? Я же у тебя первая Богиня, не так ли?

Афродита развеселилась не на шутку. Она не умела скрывать своих чувств. Особенно сейчас, когда радость вытекала из неё, как вино из опрокинутой чаши. Брызги счастья так и плескались вокруг, оживляя высохшую траву и превращая её в цветущий ковёр.

– Первая и единственная!

С этими словами Никос взял у молодой мамы из рук уснувшего малыша и бережно переложил его на благоухающую мягкую поляну. Афродита тут же протянула навстречу Никосу руки и прижала его голову к тёплой, пропахшей молоком груди. Они предались сладкой любви, священной и греховной, душевной и плотской, блаженной и страстной…

– Сегодня второй день праздника в честь Прометея, а значит, будут проходить венчания и крещен… прости… наречения младенцев и всех, желающих изменить свои имена. Мы смогли бы обвенчаться прямо сегодня.

Никос едва выглядывал из густой пены волос Афродиты, разметавшихся волнами по смятой траве.

– О, это было бы прекрасно, счастье моё!

– Думаешь, Орест согласится стать нашим жрецом?

– А может, позвать Аполлона?

Никос вытаращил на Афродиту испуганные глаза:

– Ты серьёзно?

– Ну… не знаю… – с притворным недоумением протянула Афродита. – Думаю, будет некрасиво с моей стороны не позвать родственников на собственную свадьбу, не так ли?

– Не издевайся, прошу, я и так уже перестал понимать, когда я сплю, а когда нет. Ты и правда думаешь, что Олимпийские Боги… Афина, Гера и… Зевс… могли бы спуститься с Олимпа?!

– Успокойся, милый, и не дрожи так. Именно по тому, как ты реагируешь на эти имена, я думаю, что встречу Богов и людей стоит отложить. Вы ещё не готовы к личному контакту. Но… кое-кого я могу позвать. Ради незабываемых впечатлений, без которых нельзя обойтись ни на одной свадьбе.

Из леса раздавались людские голоса. Не успев как следует продрать глаза, греки уже галдели на всю округу: вспоминали вчерашний праздник, обсуждали планы на грядущий день, угощали друг друга кофе, вели философские и политические беседы. Члены «Археллина» на поляне возводили священный алтарь.

Никос и Афродита с младенцем на руках вышли из чащи и прошли мимо людей, приветствуя их и озаряя поляну лучезарным светом. Афроникос сидел на руках и сосредоточенно изучал деревянную палочку в виде рогатки. Он не обращал никакого внимания на собравшуюся толпу. Деспина протянула к нему руки и бережно взяла в свои объятия.

– Мама, мы с Афродитой решили узаконить перед Богом… Богами… наш союз. Даёшь ли ты нам своё благословение?

Огромные черные глаза Деспины вмиг наполнились слезами. Её младший сын, добрый и кроткий мальчик, такой чистый и непорочный, ещё недавно истинно верующий в единого Господа, сейчас собирался взять в жены Олимпийскую Богиню!

– Конечно, сынок, я даю вам своё благословение, – гордо сказала она.

Кейси замерла с букетом душистых трав для таинства, а Лукас – с огромным камнем в руках, который нёс к жертвенному алтарю. На их лицах сияли счастливые улыбки.

Никос и Афродита, взявшись за руки, пошли в сторону горного ручья. Деспина с внуком на руках и члены «Археллина» последовали за ними, народ потянулся следом. Знали ли они, за кем шли? Возможно, сознанием это было трудно принять, но сердцами, внезапно наполнившимися возвышенной, всепоглощающей, безграничной любовью, люди чувствовали присутствие своей Богини.

В центре прозрачного ручья по колено в воде стояла старая женщина с раскрытыми навстречу молодой паре объятиями. Длинные седые волосы кольцами ниспадали с плеч, платье цвета высохшей земли струилось в направлении кристального течения. Женщина выглядела так, как будто целое столетие находилась на этом месте, как вековое дерево, вросшееся своими корнями в илистую почву.

– Пифия! Ты пришла, моя жрица! – воскликнула Афродита древней прорицательнице.

– Не могу поверить в то, что я дождалась этого дня! – жутким голосом прохрипела старуха.

Они обнялись.

– Это Никос. Хотя ты сама всё знаешь.

– Наконец-то я вижу тебя воочию, а не в видениях, Нико. Надеюсь, ты отдаёшь себе отчёт в том, кого собираешься взять в жёны? Советую тебе поладить с её родственничками, иначе пожалеешь о том дне, когда родился на свет!

Пифия криво улыбнулась, оскалив острые чёрные зубы.

– Не пугай его, он и так в последнее время часто дрожит.

– Неправда! – Никос выпрямился и посмотрел на жрицу уверенным взглядом. – Я не боюсь ни Богов, ни вас, госпожа. Я настроен решительно и знаю, что мы поладим!

– Посмотрим, посмотрим… – внимательно вглядываясь в его бездонные, как ночь, глаза, ответила Пифия.

Внезапно в воде что-то блеснуло. Потом ещё и ещё. Люди с берега устремили свои взоры на прозрачную, как слеза, реку. Струящиеся ручьи напоминали развевающиеся волосы, сквозь которые проглядывались прекрасные женские лица.

– Это наяды, речные нимфы, – пояснила Афродита, – они живут здесь и оберегают ручьи от засухи.

С этими словами она зачерпнула ладонью прохладную воду и подняла со дна молодую девушку. Её очертания были едва видны, тело было прозрачным, словно горный хрусталь, волосы продолжали струиться по бурлящей реке. Все замерли в оцепенении. Ни у кого не оставалось ни капли сомнения в том, что перед ними действительно стояла живая нимфа.

– Человеческий сын, смертный, благословенный небесами Никос, и Богиня Любви, дочь Урана и Дионы, удочерённая Зевсом и озарённая Эфиром, Афродита, подойдите ко мне! – громко объявила Пифия, протянув ладони к жениху и невесте, словно приглашая их к себе в объятия.

Афродита и Никос, держась за руки, послушно подошли к жрице.

– Повернитесь лицом друг к другу.

Река под их ногами замедлила своё течение, чтобы случайно не сбить молодую пару с ног. Платье Афродиты было тонким и прозрачным, словно воздух. Её изумрудные глаза в который раз встретились со жгучими агатовыми глазами жениха. Глубокая дыра принялась всасывать в себя и поглощать лучезарный свет. Тело Никоса, словно металлическими скобами, сковал прилипший к коже костюм из грубого льна. В память резко ворвался недавний сон. За спиной Афродиты, среди деревьев, он увидел священников. «Нет! Только не это! Не воспрепятствуйте моей свадьбе!» – взмолился его внутренний голос. Губы парализовало, а лицо Никоса охватило жарким пламенем. По ту сторону леса стоялСтаврос, а рядом с ним огромный горбатый мужчина и ухмылялся.

– Гефест, не стоит, отпусти его! – услышал он мягкий голос Афродиты.

– Ты даже не представляешь, что тебя ждёт, прекрасная Богиня, – раздался из чащи голос, без сомнения принадлежавший горбатому гиганту.

Каким органом Никос слышал эти голоса? Что происходит? Что за жуткое чувство тревоги камнем сдавило его грудь? Афродита вновь направила свой взгляд на Никоса, продолжая утопать в его глазах.

– Властью, данной мне великим Оракулом, Олимпийским Богом Солнца, пророком Аполлоном и верховной царицей Герой, покровительницей семей и супружеской верности, я объявляю вас…

Что-то твёрдое и скользкое проплыло мимо щиколоток Никоса и метнулось к ногам Афродиты.

– …мужем и женой!..

Откуда-то взявшаяся чёрная змея с высунутым языком, извиваясь всем мокрым чешуйчатым телом, стала подниматься по тонкой лодыжке невесты.

– А теперь закрепите свой союз поцелуем!

Афродита силой дёрнула ногой в сторону. Змея отлетела на несколько метров от реки и ударилась об огромный камень. Никос, в который раз поборов свой страх, сделал шаг навстречу возлюбленной. Губы молодых людей слились в страстном поцелуе, на мгновение успокоив и рассеяв тревоги. Сладкое блаженство тут же заполнило тело Никоса, в сердце заиграла знакомая волшебная мелодия. Сознание улетело в поднебесье и растворилось в лёгком облаке под тёплыми лучами солнца. Радостные аплодисменты с берега и возгласы «Эви Эван молодым!» пронеслись по всему лесу, эхом отдаваясь на верхушке Олимпа. В это мгновение чёрная змея выпрямилась во всю свою длину и стрелой понеслась по воде. В следующую секунду она туго обвилась вокруг бедра Афродиты и исчезла под белым платьем. Богиня замерла. Одна из речных нимф в один миг схватила за извивавшийся кончик хвоста и стала тянуть рептилию на себя. Выдернув гадину из чрева Богини, она тут же прижала её камнем ко дну. Всё случилось мгновенно. Никто ничего не заметил, кроме Никоса, Пифии и… Гефеста, который стоял в тёмной чаще леса и, скалясь, ликовал, празднуя победу.

Несколько пар зашли в реку. Орест начал венчать молодых, соблюдая древний обряд и восхваляя гимнами Богиню супружества Геру и великого Зевса.

Пифия взяла Афродиту за руку и вывела её из реки.

– Что это было? – спросила Богиня. – Я не могла пересилить его. Оно… не было животным!

– Я не знаю, кто он, милая. Но я успела узреть, кем он был послан.

– Гефест… Но зачем такая бессмысленная месть? И кто был обращён в змею?

– Гера! Больше я ничего не вижу. Одно точно, оно не божество.

– Кто-то из царства Аида?

– Нет. Он не хтоничен.

Афродита закрыла лицо руками и горько зарыдала:

– Я недостойна быть твоей женой, мой милый Никос! Я не смогла уберечь себя в первый же день нашей свадьбы! Прости меня, любовь моя! Я не смогу стать тебе верной женой!

Афродита упала на колени в высохшую траву. Никос бросился утешать жену:

– Что ты, перестань! Ты ни в чем не виновата! Моя Богиня, любовь моя! Это всё ползучий гад, который не смог совладать с собой! Это всё он! Змей проклятый! Змей-искуситель!..

Никос замер. Внезапное озарение заставило его остолбенеть. Руки онемели и безжизненно повисли вдоль тела. Никос едва держался на ватных ногах.

«Дьявол!..» – ударом чугунного колокола прогремело в голове.

Никогда ещё это слово не имело настолько прямого смысла…

Глава 43.

Порочное зачатие

– Мы всё сделали правильно, Гефест, пускай наконец эта развратница катится к дьяволу! В прямом смысле этого слова! – Гера расхохоталась так, что содрогнулись горы. – Лучше плодить чертят в Преисподней, чем полукровок на Земле! Я никому не позволю расточать божественный ген среди христиан! Любого, кто ещё посмеет ослушаться Верховного Бога, ожидает та же участь.

Она довольно потирала руки. Их тайная встреча с Люцифером сразу после его изгнания с Олимпа прошла не напрасно. В конце концов, все получили желанное: Гефест отомщён за старые измены бывшей жены, Ставрос наконец избавится от навязчивой Богини, священники смогут спокойно продолжать проповедовать наивным смертным православие и, как прежде, вести своё «стадо» на уничтожение. Тёмный Ангел получит себе Богиню Любви, пусть сеет свою похотливую любовь в Аду! А олимпийцы будут спокойно ожидать своего часа вслед за приходом Великого Хаоса и наступлением новой эры.

– Не слишком ли мы жестоко поступили с ней? Ведь она одна из нас! Зевс не простит нам, если узнает о нашей причастности к этому безумному соитию, и полетим мы вниз головами в Тартар вслед за нашей Богиней Любви… – Гефест смотрел на ликующую мать и на безутешную Афродиту и всё никак не мог получить ожидаемого удовлетворения.

– А при чём здесь мы? Как только мой муж узнает о том, что во чреве его обожаемой Богини кроется рогатая нечисть, он немедленно изгонит её с Олимпа. Если Зевс смирился с соитием бессмертной с еретиком, это не значит, что он способен стерпеть и подобную дерзость! Отныне Афродита будет растить в Аду своё рогатое чудовище!

*******************

Никос сидел на поляне поодаль от реки, откуда ещё раздавались людские голоса, выкрикивающие в небо свои новые древнегреческие имена. Он не знал, как облегчить страдания своей молодой жены. Взгляд Афродиты потух, волосы поблекли, свадебное платье посерело и приняло жалкий вид.

– Ну, успокойся, милая, прошу тебя, перестань плакать! Что для тебя сделать, чтобы осушить твои слёзы и вернуть тебе радость? А хочешь, мы пойдём к врачу? Знаешь, какая у нас медицина? Доктор вытащит из тебя того… да что бы там в тебе ни зародилось!

– В том есть и частица меня, мой милый Никос. О небеса! Как, как это могло произойти? Откуда он взялся? Зачем выбрал меня? Какую судьбу мне уготовили Мойры?

Богиня рыдала. Крупные слёзы текли ручьями по белым щекам, прозрачные капли задерживались на траве, раздражая нежные ростки и обращая их в плотные бутоны. Хотя Никос не мог привыкнуть к такой реакции природы на настроение Афродиты, сейчас, держа в своих объятиях плачущую жену, он ничего вокруг не замечал: ни цветов, ни шума мотора в чаще леса, ни хлопающей двери автомобиля, ни треска сухих веток, ни приближающихся шагов.

– Мне нужно к Зевсу, – внезапно утерев слёзы, сказала Афродита. – Не к врачу, мой милый, а к Зевсу! Он мудр и великодушен, всемогущ и справедлив. Он решит, что мне делать дальше. Я должна отправиться на Олимп.

– А что, если Зевс не будет милостив? Что тогда? Как я узнаю, что с тобой произошло? Где мне тебя искать? Афродита, любовь моя, умоляю, не улетай на Олимп!

– Рано или поздно Зевс всё равно узнает, только тогда будет намного хуже. Прости меня, мой милый Нико, я должна была дарить любовь и радость, а несу тебе одни несчастья! Мне нужно разобраться, что за существо растёт во мне так стремительно. Кем оно было послано и с какой целью должно родиться на свет. Будет ли оно опасным для людей и как следует с ним поступить. Я вернусь к тебе, любимый, обязательно вернусь, обещаю тебе!

– Нет! Прошу, не исчезай!!! – крикнул Никос в отчаянии. – Постой! Возьми меня с собой! Что мне нужно сделать? Умереть? Так я умру! Умру и полечу за тобой!

– Ты должен жить. Живи ради нашего сына, божьего сына! Он уже выдвинулся на передний план истории, хотя пока ещё будет не понят своим окружением. Афроникос взбудоражит стоячие воды человеческой жизни, повернёт потоки сознания в русло мудрости и философии. Он спасёт Землю, природу и людей. Великие Боги Олимпа станут ему опорой!..

Последние слова Афродиты, прозвучавшие словно эхо, повторились несколько раз в шорохе листвы, потом в журчании реки, поднялись в поднебесье и улетели с курлыканьем журавлей.

Объятия Никоса опустели. В последний раз его руки вознеслись к небесам и бессильно повисли вдоль тела. Не в силах больше сдерживаться, он упал лицом в траву и протяжно завыл…

Сколько он так пролежал? Минуту, час, день? В страданиях нет времени. Никос медленно перевернулся на спину, обратившись лицом к чистейшему голубому небу. «Господи! – воззвал внутренний голос. – Ты меня слышишь?!»

Внезапно солнечный свет закрыла чья-то седая голова. Яркое светило ореолом обрамляло редкие, дрожащие на ветру длинные волосы. Сквозь паутинку седой бороды просвечивала небесная синева.

– Отец Серафим?

– Здравствуй, мой мальчик. Ну… как ты? Пришёл в себя? А мы молились за тебя, всем приходом молились. Вижу, что наши старания были ненапрасными.

– Что мне делать, отец?

– Лучшее действие для христианина – это бездействие, сын мой. Молись и кайся. Кайся и молись. И душа твоя очистится. Бог милостив ко всем Своим сынам. Возвращайся в стадо, заблудшая овца, и больше не греши. – Серафим говорил спокойно и уверенно. Он походил на хирурга, пытавшегося стянуть края колотой кровоточащей раны в сердце Никоса. – Лишь Библия есть сокровищница мыслей, припадай к ней, черпай из неё слова Христовы и не ищи других источников…

Никос молчал. Хирургическая игла впивалась в травмированные участки сердца, сшивая их в сплошную линию, и причиняла невыносимую боль.

– Я договорился о твоём пребывании в монастыре на Афон, – продолжал духовный отец. – Тебя возьмут вне очереди. Там о тебе хорошо позаботятся. А как отдохнёшь и подлечишься, так и возвращайся в университет. Будешь продолжать свою муч… – Святой отец прокашлялся и поспешил поправить себя: – Мирскую жизнь. Мы с отцом Афанасием будем тебя ждать. Ну, вставай, а то простудишься на холодной земле.

Кто-то с двух сторон подхватил Никоса под руки и поднял с земли. Он огляделся. Рядом стояли Ставрос и Мария.

– С возвращением, братик!

Мария обняла Никоса, потом сделала шаг назад и перекрестила перед ним воздух.

– Ужасно выглядишь, – Ставрос похлопал брата по плечу, – совсем от моих рук отбился!

Никос ничего не понимал. Как они тут оказались? Что за бессмыслицу несут? Где участники праздника? Где его сын? Мать, Кейси, Лука… Пифия… Нимфы… Неужели ему это всё приснилось?

– Где Афродита? – тихо спросил он.

– Кто? – переспросил Ставрос. – Что ты там бормочешь?

– Где Афродита? Моя… – Он осёкся. – Однокурсница.

– А, рыжая? А… её здесь нет. Откуда ей тут взяться?

Было видно, как Ставрос напрягся.

– А я что здесь делаю? – спросил Никос сестру.

– Ты потерялся. Мы тебя искали несколько дней. Местные лесники нашли тебя лежащим без сознания. Хорошо, что студенческий билет был при тебе, и нам тут же сообщили. Ну и напугал же ты нас, братишка!

Никос задумался, сильно болела голова, хотя мысли были ясные.

– А где мама? – спросил он и потянулся к затылку.

Но руку мгновенно перехватила Мария и, словно утешая, стала поглаживать его пальцы:

– Дома, а где ей ещё быть? Извелась вся, между прочим! Давай садись в машину, поехали скорей домой!

Сверкающий Ауди Ставроса отражал солнечные блики, которые выдавали его, спрятанного в густой чаще леса, словно концертный рояль в кустах. Никос сначала немного замешкался, внимательно разглядывая смятую траву и вдавленные в землю нераскрывшиеся бутоны полевых цветов. Потом послушно побрёл к машине.

Всю дорогу отец Серафим, сидящий на заднем сиденье рядом с Никосом, молился вслух. Никос хотел сосредоточиться на своих воспоминаниях, но не мог сконцентрироваться, а только бессмысленно повторял за духовником слова из Священного Писания. Ему казалось, что они едут очень долго. Монотонные молитвы и бесконечный серпантин с одним и тем же пейзажем за окном, словно гипнотизируя, погрузили Никоса в сон…

Церковный звон заставил веки вздрогнуть, грубо вырвав сознание из тягостной дремоты. Было ощущение, будто голова Никоса превратилась в медный колокол, и кто-то беспощадно бьёт в него изнутри. Резким движением парень прижал ладонь к затылку. Волосы были жёсткими, словно залитыми клеем, пальцы нащупали рану с запёкшейся кровью. Боль тут же многократно усилилась.

– Не переживай, Нико, мы почти на месте, – участливо глядя на парня, сказал отец Серафим. – Монахи тебя осмотрят и обработают раны.

Для верности он успокаивающе похлопал своего подопечного по колену.

– Монахи? А разве мы не домой едем? Вы же говорили, что мама переживает…

– Так и было. Но когда мы подъехали к дому, ты крепко спал, и мы решили тебя не будить.

– А я и не знала, что ты храпишь, прямо как взрослый мужчина! – улыбнулась Мария, явно стараясь сменить тему.

– Я не поеду на Афон, – тихо, глядя в окно, заявил Никос.

Никакой реакции не последовало. Ставрос только ещё сильнее надавил на газ.

– Я хочу поговорить с мамой. Где мой мобильный телефон?

– Не стоит ей звонить, поздно уже, она спит. Ты же не хочешь её разбудить? Тем более что она знает, где ты и что с тобой теперь всё будет хорошо. В монастыре ты будешь в безопасности.

Пальцы Ставроса вцепились в руль, костяшки побелели.

– А я был в опасности?

– Кто-то, видимо, напал на тебя в лесу, братишка. Вон у тебя кровь в волосах запеклась. Возможно, сотрясение мозга. Видишь, ты даже ничего не помнишь.

Мария, проявляя завидное терпение, старалась придать голосу как можно более ласковый и максимально убедительный тон.

– А почему мы не едем в больницу, если я ушибся? – не унимался Никос.

– В монастыре Великой Лавры есть замечательные врачи.

– А что случилось с людьми из «Археллина»?

– С кем?

Ставрос чуть не проехал поворот, машина резко заскрежетала тормозами.

– Ох, и сильно же ты, видимо, грохнулся башкой! – сказал он, совсем уже не совладав с нервами. – Дайте ему серафимовского лимонаду попить, чтоб успокоился.

Никос понял, что дальше задавать вопросы бесполезно, и послушно взял из протянутых дряблых рук священника пластиковую бутылку со светло-жёлтой жидкостью. Сделав внушительный глоток приторного напитка, он поморщился. Язык онемел, полость рта стянуло. В глазах всё поплыло и закружилось, возник страшный писк в ушах. Никос стал проваливаться в чёрную яму. Потом всё стихло.

*******************

– Распоясались язычники, ой, как распоясались! – орал на весь храм архиепископ. – И даже закон на свою сторону перетянули! Гореть им всем в аду вместе с нашим продажным правительством! Антихристы! Диссиденты! Вот я им покажу! Я такую пропаганду разверну в стране! Где этот горе-мессия? Где этот жалкий предатель?

– Не гневайся ты так, Афанасий, это пройдёт. Молод он ещё.

– Молод? – Архиепископ в бешенстве тряс бородой. – Тогда скажи, как он смог собрать столько еретиков? «Археллин» за двадцать лет не смог и полтыщи привлечь в своё шарлатанское братство. А лишь только прибился к ним наш Никос, так и расплодились они, как мухи! Откуда взялась ещё и эта девка, называющая себя богиней?

– Не знаю, но её больше нет. Мы позаботились об этом.

– Как? Как вы об этом позаботились? Убили её где-то в подворотне? – Архиепископ ходил из угла в угол по церкви, сбивая лампады. Черная ряса развевалась, как хвост коршуна, задувая за собой свечи. – И что теперь делать с этим пророком Аидовым? А? Эта семья была примером для города! Какие суммы покойный Михалис жертвовал на церковь! Какие надежды мы возлагали на его детей!

Отец Серафим молчал. Он не хотел делиться с архиепископом тем, как далеко он зашёл. Слишком велик был риск изгнания из церкви. Это означало лишение экономической поддержки, а значит, и достойной старости. Войти в контакт с дьяволом в содействии с языческими богами было не просто абсурдом. Хуже. Это предательство православной веры. Но сердце старика было спокойно. Духовник сделал всё правильно. Ради спасения своей души, когда та покинет измученное тело.

– Ничего, ничего, главное – не переживать, – стал успокаивать себя архиепископ. – Мал он ещё, не окреп, туда-сюда вертится, лишь воду мутит. Ничего сверхважного младший Венетис в нашем житии-бытии изменить не в состоянии. Каши мало съел. Так, карты попутать да досадными помехами нервы нам пощекотать – вот это у него получается мастерски. По сей причине будем жить и смело смотреть вперёд. Впереди событий хватает, и они куда солиднее и важнее, чем очередные попытки остановить язычников. Дай Бог нам с этим справиться достойно и не наломать дровишек в зиму себе и окружающим! – Он говорил всё тише и тише, пока его голос не перешёл в неясное бормотание. – Сколько разрушили… и как упоительно, с каким ожесточением! А могли ведь и иначе. Сочувствовать, сопереживать, хранить прошлое во имя будущего. Могли, но не сумели…

Глава 44.

Примирение

В ветхую дверь постучали. Монах-отшельник по имени Феоклит не сразу понял, откуда доносится звук. Стук повторился, за ним последовал жалобный скрип давно не смазанных петель. На пороге появился молодой человек.

– Сюда нельзя, – сухо сказал монах, не поднимаясь с грязного, покрытого вытертым одеялом топчана.

Его густая чёрная борода и усы закрывали половину лица и сливались с длинным платьем, обвязанным грубой бечёвкой вокруг пояса. Руки, сцепленные в тугой замок, покоились на острых коленях.

– Отец…

– Вы ошиблись, молодой человек, я не отец, я монах. Ради всего святого, выйдите за дверь.

– Я – Афроникос.

Монах замер. Потом сделал несколько взмахов рукой, словно отгоняя назойливых мошек:

– А… опять, значит, пришли. Ну заходите, продолжайте дальше меня мучить.

– С кем ты говоришь? – удивился Афроникос.

– С галлюцинациями, – сказал отшельник и расхохотался.

Парень подошёл к Феоклиту и присел перед ним на корточки.

В полумраке кельи золотым сиянием сверкнули глаза. Переливаясь бирюзовым светом, они пристально смотрели на монаха. Две чёрные бездны напротив, сначала исподлобья, потом в упор, испытывающе и не моргая, впились в искрящийся неземной свет, засасывая его в свои глубины. Губы под густыми усами дрогнули, высушенные годами озёра глаз стали безудержно наполняться жидкостью, пока не брызнули фонтаном слёз. Монах закрыл лицо дрожащими ладонями, не в силах больше сдерживаться. Он плакал навзрыд и приговаривал:

– Зачем, зачем ты мучаешь меня? Отпусти уже! Уходи!

Афроникос обнял сгорбленное худое тело и стал поглаживать ребристую спину:

– Я здесь, я настоящий! Отец, я пришёл за тобой! Ну же, успокойся, возьми себя в руки! Я так долго тебя искал! Посмотри на меня!

Всхлипы постепенно стали утихать, и монах разлепил мокрые редкие ресницы.

– Это… и вправду… вправду… ты? – прошептал он.

– Да, это я. Тебя не было среди людей семнадцать лет! Тебе сменили имя!

– Да… Не было… Я принял постриг, – повторил отшельник. – А ты подрос… сынок…

Афроникос выпрямился, словно в подтверждение отцовских слов, показав себя во всей своей юношеской красе. Крепкое, атлетического сложения тело, черные как смоль, густые волосы. Он был словно высечен резцом скульптора.

– Я должен тебе кое-что сказать. Только ты не волнуйся.

Феоклит вскочил на месте. Его сердце неистово забилось, как в предсмертной агонии.

– Где? Где она?!

Взгляд нервно забегал по комнате, ноздри стали улавливать сладкие запахи…

– Я здесь, любовь моя!

Ворвавшийся благодатный свет озарил тёмную лачугу монаха. Нежный аромат вытеснил запах плесени и разлетелся медовым ароматом по всем углам, будоража и волнуя каждую клеточку его памяти.

– Афродита! – прошептал он. – Моя прекрасная Богиня!

Монах упал на колени и крепко, до боли, обхватил её ноги. Неистовые рыдания приглушались тонкой тканью белого платья, в которое он уткнул своё лицо.

– Ты вернулась ко мне, вернулась, как и обещала!

– Да, мой милый Нико, прости, что заставила тебя страдать!

Афродита опустилась рядом с Никосом на колени и принялась осыпать его щеки, глаза и лоб поцелуями, осушая нескончаемые потоки слёз, которые всё лились и лились.

– Ты мне не чудишься? Точно? – Никос никак не мог поверить ни своим глазам, ни своим ощущениям. – Меня почти уверили в том, что я сошёл с ума, что демон вселился в моё тело и овладел душой. Я почти добровольно стал отшельником, потому что жизнь не была мне больше нужна без тебя! Без вас!

Никос снова перевёл взгляд на сына, который ласково поглаживал вздрагивающую костлявую спину отца.

– Тебя увезли насильно, ты не мог сопротивляться. Но теперь всё кончено, любовь моя.

– Что кончено? Расскажи, умоляю! Ты улетела к Зевсу, что было дальше?

– О, великий Зевс принял меня. Он поведал мне о Люцифере и о сделке, которую не согласился с ним заключать. Но от судьбы не уйти. Даже Мойры не подвластны своему веретену, мой рок был неотвратим. Я должна была исполнить просьбу Люцифера.

– Какую просьбу?

– Ангел Смерти пообещал поведать нам о Господе, о своём Творце, который прибыл на наши земли на смену нам, Олимпийским Богам. Демон поклялся открыть тайну, которая позволила бы свергнуть его Бога. Взамен он просил потомство.

– Кому потомство? Дьяволу?!

С этими словами дверь снова заскрипела, и на пороге появился худенький девичий силуэт с двумя закрученными пучками золотистых волос на макушке.

– Подойди к нам, Ферра. Познакомься, дорогой, это моя дочь. Её отец – Люцифер. Змей, так бесцеремонно овладевший мной на нашем с тобой свадебном таинстве.

– Здравствуйте, Никос.

Кроваво-рубиновые глаза жутко сверкнули и тут же скрылись под светлым пушком ресниц.

Никос остолбенел. Он стоял посреди монашеской кельи в самом сердце христианской обители, на священной горе Афон, и смотрел на… дочь нечистой силы… Дочь Лукавого! Может, правы были Ставрос и Мария, и он действительно сошёл с ума? Может, правильно они сделали, что заперли его тут? Ну и пусть. Лучше так, чем одному в бесконечных терзаниях. Лучше с любимой и в безумии!

– Но ты же сказала, что Зевс не согласился на сделку с дьяв… с Люцифером, – косясь на девочку-подростка, решил продолжить Никос разговор со своими «видениями».

– Правильно. Он и не собирался менять своего решения. Это все козни Геры и Гефеста. Ставрос, Мария и Серафим посодействовали им в этом. Хотя Боги могли бы справиться и без них.

– Может, хватит на сегодня информации? Отец устал, не видите? Он еле держится на ногах! – перебил мать Афроникос.

Только сейчас Никос заметил, что брат с сестрой держатся за руки. М-да… Необычная семейка получилась: Богиня, человек, Дьявол и их дети-полукровки.

– А что с Люцифером? Только не надо мне говорить, что сейчас снова скрипнет моя дверь и…

– Нет, – засмеялась Ферра, – отец на многое способен, но в монашескую обитель… Нет, ни за что! Это мама у нас отчаянная.

– Все эти годы я жила в Преисподней, пока не подросла Ферра, – спокойно продолжила Афродита.

– Где? В Аду?!

– Ну… в общем, да. Только я ведь сею любовь и жизнь везде, где появляюсь, не так ли, милый?

– Мама навела там порядок! – гордо заявила маленькая дьяволица.

– В каком смысле? Черти встали на праведный путь?

– Лучше! Они познали любовь и стали парными, как все земные и небесные существа.

– Ты необыкновенная! – Никос повернулся к Афродите.

– Я знаю, – кокетливо согласилась Богиня.

– Я понял, – снова перебил родителей Афроникос, – что мы здесь остаёмся до утра.

– Почему бы и нет? – не понял иронию Никос. – Правда, кровать здесь только одна, но ничего, я могу поспать и у порога.

– Вы издеваетесь? Я не буду спать в этой грязи! Прости, конечно, отец, но твоя постель у бабушки…

Сердце Никоса больно кольнуло иголкой, пронзившей толстый слой воспоминаний.

– А кто-то говорил, что информации на сегодня достаточно, – с мягким укором сказала Афродита.

– Моя мама! Ты жил все эти годы с ней? – воскликнул Никос. – Как она? А Кейси?

– Так, я пойду погуляю по скалам, – сказала Ферра. И, сверкнув на прощание рубиновым глазом, вышла за дверь.

– Ну так вот про постель, – продолжил Афроникос, – она мягкая и тёплая зимой, а летом прохладная и свежая, словно сотканная рукой Афины. Я немного изменил твою комнату. Ты же не обидишься? Всё равно в свои тридцать восемь ты не вернёшься туда, где спал в двадцать один год, правда? Вы же теперь вместе будете жить, не так ли? – И он вопросительно глянул на мать.

– А не присоединиться ли тебе к сестре, дорогой? Не забывай, она впервые на земле, – мягко попросила Афродита.

– Конечно, моя Богиня! – склонившись в притворном реверансе, ответил Афроникос и удалился из кельи.

– Даже не знаю, откуда в нём этот сарказм, – пожаловалась Афродита мужу.

Они вместе рассмеялись и крепко обнялись.

– Я всё ещё не могу поверить, – шептал Никос в божественное ушко, ненасытно втягивая носом долгожданный запах.

– А когда ты верил? – прошептала ему в ответ Афродита.

– Это правда… Ты была как сон… Знаешь, молодым я мечтал об отшельнической жизни. А когда попал сюда… Да что же я про себя-то всё говорю? Ты была… в Аду!

– Не думай об этом, любовь моя. Мы изменили мир, а это главное.

– В каком смысле? – не понял Никос.

– Помнишь о тайне, которую должен был открыть Люцифер взамен на моё пребывание с ним? Готов ли ты её слушать?

– Конечно, а почему ты спрашиваешь?

– Думаю, что тебе нелегко будет принять эту информацию после стольких лет, проведённых в православных молитвах.

– Не важно, говори, любовь моя, не томи!

– Дело в том, что Господь покинул эту планету очень давно. Он не мог смотреть на то, во что превращают учение Его сына Христа священнослужители и так называемые верующие. Алчность, ненасытная борьба за власть в созданной ими иерархии под видом избранных Богом – вот что двигало ими. Они использовали библейские догмы в своих целях, подкупали нужных людей, спекулировали на священных обрядах. В общем, всё продолжало быть так, как и раньше, до пришествия Христа. Его воля не исполнялась, напротив, искажалась и уродовалась. Он был для них диктатором, а природа человеческой души требовала свободы.

– Это невозможно! И когда же Бог покинул эту землю? – Никос был шокирован услышанным.

– Да почти сразу. Его попытки являться людям и направлять их на Свой путь, ведя через покорность и страдания к царству небесному, продлились не более пары веков. Дальше люди шли самостоятельно, думая, что всё ещё следуют за ним. Земля была покинута, брошена и погибала без своих защитников. Отсюда стихийные бедствия, катаклизмы, миллионы смертей невинных.

– А ты уверена в том, что Люцифер говорит правду? Он же дьявол, хитрый и коварный! Предатель Господа! Ещё в Раю он возгордился, будучи самым красивым и умным ангелом, когда-то несущим свет. Любимым, между прочим, ангелом Божьим. Он посмел возомнить себя Богом, встать с Ним вровень, за что и получил по заслугам. Зевс, насколько я помню, навечно ссылал в Тартар тех, кто пытался сравняться с ним.

– Правильно. И сидят они себе в Таратаре по сей день. А Дьявол, когда ему заблагорассудится, разгуливал по земле и облики разные принимал, чтобы сбивать христиан с пути Господнего. Ты никогда не задумывался о том, почему Господь навсегда не заточил его в том Аду?

– Если честно, нет. Может быть, чтобы усложнить людям путь к спасению?

– Нет, он улетел. Покинул Землю и преданных ему христиан. Навсегда ли? Этого мы не знаем. Но он оставил после себя войско ангелов. Хаотичное, никому не нужное, но свободное и светлое, как ночные звезды, войско, состоящее из прекрасных существ. Мы связались с ними и объединились. Теперь, когда люди молятся, их молитвы через ангелов доходят и до нас. Мы совместными усилиями дарим блага Земле и всему живому на ней.

– А что теперь станет с христианством?

– А что с ним должно стать? Христос был сыном Божьим, Он нёс людям добро и любовь и был жестоко распят. Разве Он не стоит того, чтобы на Него молиться?

– Но… Он же воскрес? Ты видела Его? – Никос умоляюще смотрел на Афродиту. – Скажи, любовь моя, ты видела Христа?

– К сожалению, мы ещё не наладили с Ним контакт. Но это пока. Ты не расстраивайся, мой милый, рано или поздно, если Иисус действительно воскрес, мы обязательно с ним встретимся. – Её голос звучал успокаивающе, по-матерински.

Никос обнял свою жену и прошептал:

– Спасибо. Спасибо тебе за то, что ты есть, и за то, что вернулась ко мне! Вернула веру и любовь!

– Ну куда же я денусь? Я – звезда и всегда буду здесь…

Они вышли из кельи на свежий морской воздух. Взявшись за руки, прекрасная молодая Богиня и мужчина средних лет подошли к краю скалы и посмотрели вдаль. Никос выпрямился, расправил плечи и подставил лицо прохладному ветру и солёным брызгам. С обрыва обречённо свисала верёвка с корзиной, в которой отшельнику передавали припасы.

– Все семнадцать лет я молил Зевса пощадить тебя. Я пытался умилостивить Геру, просил помощи у Аполлона. Каждый вечер я ублажал свой взор тем, что смотрел на самую яркую звезду, светившую над нежно-розовым поясом заката. Я просыпался задолго до рассвета, чтобы увидеть утреннюю зарю и попрощаться со звездой до следующего вечера. Я пытался поймать утренний луч ещё до того, как его поймает травинка, увидеть лунный свет до того, как распустится ночная фиалка…

– Я знаю, любовь моя, знаю, и мне было невыносимо больно смотреть на то, как ты страдаешь! Но нужно отдать должное Гермесу, который все эти годы твоего заточения в христианских стенах не давал тебе забыть о нас. С помощью братьев Гипноса и Сна он поддерживал жизнь Ихора, который пробуждался под зовом Богов каждый раз, когда ты спал.

К Афродите и Никосу подошли Ферра и Афроникос и встали по обе стороны. Огненно-жёлтые волосы девочки рассыпались по плечам, оголив два маленьких рожка. Три мира – земной, небесный и подземный – воссоединились. Земля и человечество были спасены!

– Сынок, а ты Зевса видел?

– Пойдём спать. Твои вопросы нескончаемы, отец. Я тебе обязательно завтра всё расскажу.

– Хорошо. А на Олимпе ты был?

Они рассмеялись и пошли в монашескую лачугу. Никос стал стелить старые лохмотья прямо на каменный пол. Афроникос воротил носом, стараясь держаться поближе к благоухающей матери. Ферра, напротив, вполне комфортно ощущала себя в сырой и мрачной трущобе.

Вдруг за окном раздались раскаты грома. Потом ещё и ещё. Молния сверкнула прямо рядом с кельей. Все выбежали на улицу. На огромной дождевой серой туче в неоновом лунном свете восседал Зевс с молниевидным скипетром в поднятой руке и метал по небу искры, словно праздничные фейерверки.

– Слава Зевсу! – закричал Никос во всё горло.

Небо раскололось надвое, страшный раскат грома пронёсся над Землёй, яркая молния вспыхнула и поразила ветхую хижину. Синее пламя взвилось в небо, озарив священный Афон…

КОНЕЦ

Примечания

1

 Святая гора в Греции, являющаяся автономным монашеским государством.

(обратно)

2

 Уменьшительное от имени Афродита.

(обратно)

3

 Агион Орос – Святая гора (пер. с греч.), официальное название монашеского государства.

(обратно)

4

 Традиционное греческое блюдо.

(обратно)

5

 Госпожа (греч.).

(обратно)

6

 Драхма – денежная единица, ходившая как в Древней Греции, так и в современной, вплоть до 2002 года.

(обратно)

7

 Счастливого пути! (пер. с греч.)

(обратно)

8

 Всё хорошо, девочка моя (пер. с греч.).

(обратно)

9

 Один из главных храмов Акрополя.

(обратно)

10

 Знаменитое движение хиппи в 1960–1970 годы в Греции и Европе, пропагандирующее полную свободу и раскованную любовь.

(обратно)

11

 Евангелие от Луки (10:27).

(обратно)

12

 Евангелие от Иоанна (3:16).

(обратно)

13

 Возрадуйтесь! (др.-греч.)

(обратно)

14

 За верность! (др.-греч.)

(обратно)

15

 За вечность! (др.-греч.)

(обратно)

16

 За безбрежность! (др.-греч.)

(обратно)

17

 За справедливость! (др.-греч.)

(обратно)

18

 За попутный ветер! (др.-греч.)

(обратно)

19

 За огонь! (др.-греч.)

(обратно)

20

 За войну! (др.-греч.)

(обратно)

21

 За леса! (др.-греч.)

(обратно)

22

 За свет! (др.-греч.)

(обратно)

23

 За Эроса или за Любовь! (др.-греч.)

(обратно)

24

 «Космогония», или «Теогония» – книга о рождении мира, начиная с Хаоса, абсолютной темноты, и кончая людьми, написанная Гесиодом в VIII–VII веках до н. э.

(обратно)

25

 Метеоры – монастыри, расположенные на отвесных скалах Северной Греции в районе Фессалия.

(обратно)

26

 Евангелие от Иоанна (10:16).

(обратно)

27

 Спасибо! (др.-греч.)

(обратно)

28

 Послание Иоанна (2:15–17).

(обратно)

29

 Цаца́ – хозяйка борделя (греч.).

(обратно)

30

 Во время поста в Греции разрешается употреблять пищу бескровных животных.

(обратно)

31

 Адис – царство мёртвых.

(обратно)

32

 Притча о заблудшей овце (евангелие от Луки. 15:7).

(обратно)

33

 Кутья (греч.).

(обратно)

34

 Евангелие от Матфея (5:28).

(обратно)

35

 Диамонитирион – разрешение на посещение монашеского государства.

(обратно)

36

 Орфические гимны – это воззвания к Богам с целью восхваления и просьбой о содействии в человеческих судьбах. Такое прямое обращение к своим покровителям было своего рода молитвой в античном мире.

(обратно)

37

 Да будет так (др.-греч.).

(обратно)

38

 Слава Богу Дионису! (греч.)

(обратно)

39

 Истина в вине! (др.-греч.)

(обратно)

40

 Деспенис – незамужняя девушка.

(обратно)

41

 Кириос – господин.

(обратно)

42

 Евангелие от Матфея (9:29).

(обратно)

43

 Мрак.

(обратно)

44

 Ночь.

(обратно)

45

 Воздух.

(обратно)

46

 День.

(обратно)

47

 Земля.

(обратно)

48

 Небо.

(обратно)

49

 Море.

(обратно)

50

 Солнце.

(обратно)

51

 Луна.

(обратно)

52

 Звёздный свет.

(обратно)

53

 Радуга.

(обратно)

54

 Пена.

(обратно)

55

 Времена года.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***