Чёрт бы разодрал эти китайские будильники. Ждать, когда в полуторовольтовой, китайского же производства, батарейке, закончится заряд, не было ни времени, ни сил. Впрочем, сил также не было и на то, чтобы встать с дивана и отключить, наконец, одуревшего от безнаказанности, назойливого пискуна.
Иван с мучительным стоном повернулся со спины на бок и накрыл лицо подушкой, но проклятая тварь пробивалась и сквозь эту пуховую(если верить тёще), толстую защиту. Противоборство представителей двух разномастных цивилизаций закончилось в пользу хрупкого пластмассового изделия далёкой Поднебесной. Тонкий музыкальный слух Хламина не был рассчитан на длительное воздействие этого орудия пыток и ему волей-неволей пришлось признать свое поражение.
Сев на диване, Иван вдруг понял, отчего, собственно, обострился слух. В голове гудело, шарахало по лбу, вискам и затылку утреннее похмелье, проще говоря — будун.
— Ы-ы, — вырвалось у него изо рта, а домашняя мебель пустилась в дикий, залихватский перепляс.
Сощурив глаза, Иван попытался установить местонахождение будильника, но не смог. Какой гад завел его вчера? На работу только завтра, (или послезавтра?), но за каким шутом его будить?
— Погудели на славу, — просипел он. — Нет. Не так. Погудели со Славой. Или с Вовой? Черт, ни хрена не помню! С кем же я так нагуделся?
Он уткнулся лицом в ладони, застонал и стал раскачиваться из стороны в сторону. Комната тоже качалась и Иван подумал, что если он сейчас поднимется, то вряд ли сможет адекватно реагировать на семибальные колебания, сотрясающие помещение.
Однако проклятая избушка с циферблатом продолжала свое чёрное дело.
— Да заткнись ты! — рявкнул Иван, зажимая уши руками, но, судя по результату, в будильник забыли воткнуть программу-переводчик с русского на китайский и тот так ничего и не понял. И как оказалось зря.
Иван раздражённо схватил хваленую тёщину подушку и, вложив в бросок всю свою ненависть, швырнул её в сторону наиболее вероятного нахождения противника.
Ему повезло. Вслед за мягким шлепком послышался грохот разбивающейся хрустальной вазы, подаренной кем-то из многочисленных родственников жены на вторую годовщину свадьбы. И будильник замолчал, по-видимому обидевшись на столь неблагодарное обращение.
— А — а, — Иван погрозил ему пальцем и счастливо упал на спину поперек дивана. — Знай наших, китайская рожа! Чёрт, ну с кем же мы вчера так надрались?
Последние две недели прошли как в тумане. Жена, собрав чемоданы, сбежала к мамочке и он, "на радостях", запил. За это время в его однокомнатной квартире перебывали, наверное, все окрестные алкаши, с которыми он уже начал пить на брудершафт, празднуя неожиданную свободу.
Два дня назад жена позвонила и сообщила, что подала на развод, обзывалась нехорошими словами, плакала и грозилась. Потом слово взяла тёща и Иван, в перерывах между стаканами с водкой, слушал ее гневно-обвинительный трёп, жестами и мимикой передавая страсти, бушевавшие на телефонной линии окосевшим о переизбытка спиртного грязным, помятым собутыльникам. Те дружно ржали, выражали солидарность, подбадривающе хлопали по плечам и между делом интересовались, есть ли у него ещё на бутылку.
Самое смешное было в том, что Иван никак не мог запомнить имен этих безликих рыжих, лысых, кривых и горбатых. Кто же из этих Васек, Петек или Мишек все таки завёл вчера будильник?
— Козлы, — равнодушно пробормотал он, зевая во весь рот.
Лежать было приятнее, чем сидеть, а стоять он ещё не пробовал. Голова продолжала буянить, напоминая, что она всё же есть и в ближайшее время ещё понадобится.
— Пора заканчивать с пьянкой, — не прекращая зевать, морщась от боли, сказал Иван сам себе. — Праздник что-то затянулся.
Он открыл глаза. За окном вовсю жарило солнце, настырно разглядывая его сквозь стекло. По всему периметру комнаты валялись пустые бутылки, окурки, обглоданные корки хлеба, рыбья чешуя и много чего ещё из этой серии.
— Да-а, — протянул он, вновь принимая сидячее положение, отчего мебель и стены возобновили пляску, правда, чуть сбавив темп. — До чего ж ты докатился, майн френд? Превратил дедушкин дом в полный сральник. Старик в гробу перевернется, если ему кто расскажет о таком похабстве.
Иван Хламин шмыгнул носом и с отвращением преодолевая апатию, поднялся на ноги. К его искреннему удивлению ничего сверхъестественного не произошло. Так же болела голова, по прежнему мучались в танце стены и хотелось курить. Нет, сперва всё-таки хлебнуть холодной воды из-под крана.
Он наметил себе траекторию наиболее безопасного достижения кухни, заранее предугадывая места возможных препятствий, потом собрал жалкие остатки воли в кулак и пошел. На кухне царил бардак в квадрате, то есть бардак, помноженный на самоё себя.
Иван усмехнулся. Некому больше пенять ему на неаккуратность, истерически взвизгивая всякий раз,
