Annotation
Чудеса случаются! Сознание нашего современника, в результате несчастного случая, угодили в тело его предка. Погибшего во время русско-турецкой войны 1828 года. Теперь необходимо, чтобы все вокруг считали, что наш парень в доску свой. А это сделать не так-то просто, учитывая, что на южной границе государства кровь льется уже столетиями. В общем, что ни день, то новые приключения.
Круговерть бытия
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Круговерть бытия
Глава 1
Зовут меня Арсением. Я родился в 1810 году, в семействе бедных родителей, и первоначально был у них единственным сыном. Отец мой, Яков Пантелеймонович Ежов, поступил на службу рядовым казаком, и в то время уже сумел дослужиться до чина хорунжего. Он постоянно находился в полку, поэтому первые несколько лет я его совсем не видел и не знал. Соответственно братьей и сестер у меня в тот период еще не было.
Это было время жесточайших войн с французами, шведами и турками. Апогей наступил в достопамятном 1812 году, когда на Россию обрушились огромные полчища Наполеона. Произошло "нашествие двунадесяти языков" из Европы. Донцы по набату все как один, поголовно ушли в действующую армию.
Призвали все возраста от 17 до 52 лет включительно, и Всевеликое Войско Донское сумело сформировать 40 казачьих полков, в которых воевало все мужское население нашей Области. Не щадя живота своего, с беззаветной своей храбростью они принялись отражать грозного неприятеля, дерзнувшего покуситься на престол, Родину и святую веру.
Естественно, что хозяйство в это время стонало из-за отсутствия рабочих рук. Дон изнемогал. Мужчин не хватало. Выручали старики и инвалиды. Детей, как только они начинали ходить, сразу отправляли помогать по хозяйству. Любая посильная помощь была в строку.
Матери и старшие сестры, которые остались дома, заправляли всеми работами. А там без конца трудов. Толку, что урожай большой, если убирать его некому? Без всякой мобилизации труда, все кто могли поднялись на тяжелую работу. Женщины принялись жать, возить снопы, молотить, молоть, печь хлеб, так как все наши кормильцы были на фронте. Иначе бы нам не удалось тогда собрать и сохранить урожай, и Дон умер бы с голоду.
Моей малой Родиной был хутор Гремячий Лог. Это маленькое поселение находится рядом с хутором Мишкин, на полпути между станицей Аксайской и будущей новой столицей Дона - городом Новочеркасском. Бугор уходил обрывисто вниз к высокому правому берегу Дона, а с другой стороны к нашему хутору примыкали расчерченные прямоугольники полей и выпасов. Ширь полей и степной простор изрядно радовали взор.
С севера лежала глубокая балка - "Гремячий Лог", давшая название нашему хутору, а прямо за ней высился древний курган, вечно покрытый седым ковылем. В степи довольно часто курганы соседствуют балками. Наверное, это происходит из-за того, что в стародавние времена, люди, насыпая величественные курганы, брали землю рядом, а потом вода, разрывая почву, удачно продолжала начатую человеком работу.
Наш дом саманный пятистенок, ветхий, покрытый соломой, стоял на отшибе хутора, среди зелени садов. Хозяйство наше хотя и считалось бедным ( для примера, у наших соседей Костиных имелось пять пар быков), но работы в нем хватало выше крыши. Корова Пеструха, вол Васька, боров Черныш и пара свинок, коза Машка, два десятка курей, вечно копошилось на подворье, и вся эта живность требовала ежедневного обихода. В 1813 году по ранению вернулся мой дед Пантелей и прибавился еще его старый конь - Ветерок.
Естественно, что дед тут же, топорща свою бороду, начал готовить меня к службе с младых ногтей, выковывая из меня верного защитника веры, престола и святой Руси. Как сказал известный поэт: "Я люблю кровавый бой, я рожден для службы царской! ..."
Можно сказать, что весь первичный грунт своего воспитания я получил непосредственно от своего деда, бывалого казака превосходных качеств. С трех лет я стал садиться на коня и скоро стал, не избежав впрочем сопутствующих травм, превосходным наездником. Ежедневно купая нашу лошадь, я иногда, нарабатывая казачью удаль, позволял себе переплывать с конем Дон, привыкая пересекать большие водные преграды.
Благо наш Ветерок, не смотря на свой довольно почтенный возраст, был из той редкой породы лошадей, которые плавают так быстро, что над водной поверхностью у них виднеется не только голова, но еще и полоска хребта. То есть этот конь, поблескивая умным огненным глазом, умел переплывать реку, подобно водяной змее.
Вся моя жизнь была устроена так, что бы на выходе получить из меня не только землепашца, но и умелого воина. В минуты отдыха, в теплое время года мы все время с пацанами пропадали то в степи, то на реке. Охотились на степных хомяков ( байбаков) и сусликов или же ловили рыбу. Кроме того, под лозунгом, что голод - не тетка, с немытыми руками мы употребляли в пищу все подряд, занимаясь собирательством.
Так в наших играх мы привыкали жить на подножном корму на лоне природы, что должно было впоследствии нам пригодиться в походах. Так же привыкали мы и лечить наши болезни и раны с помощью подручных средств. Трав, типа подорожника, и прочих природных лекарств, знакомых каждому казаку. Для нас природа становилась открытой книгой, и мы читали в ней с большею ясностью, чем городской пронырливый адвокат - составленные акты судебных дознаний
Основным же народным средством при всякой болезни считалось разогнать коня в галоп и лететь на нем быстрее ветра, чтобы клочья пены падали с разгоряченной лошади. Тогда и наездник мог хорошенько пропотеть, что позволяло ему быстренько перебороть всякую немочь. Попутно мы научились использовать для питья любую воду, даже грязь из коровьих луж, которую мы умели отжимать и пропускать через тряпицы, а потом могли ее пить без ущерба для своих желудков.
И при этом никакая холера не брала нас. Так мы закалялись, взаимодействуя с окружающей природой. Даже в зимнее время мы продолжали пасти животных, ночуя в степи, завернувшись в бурки. В труде и играх, перемешиваемых с воинскими упражнениями, все мы, дети, вырастали сильными, ловкими и очень гибкими.
Все это были еще цветочки, так как дед рассказывал мне, что каких-то лет двести назад все казачата получали еще более спартанское воспитание. Тогда Войско Донское, со всех сторон окруженное яростными врагами, не могло позволить себе тратить скудные наши ресурсы на болезненных и слабых духом и телом.
При рождении младенца сразу бросали или голым на мороз или же летом в соляной раствор степных озер. Слабые не выживали, не выдерживали, но слабы были далеко не все. Сильные же от таких испытаний вырастали настоящими богатырями. Так из поколения в поколение в ряды родовых казаков становились только самые сильные и приспособленные.
Таким образом, с детства привыкая условиям походной жизни, казаки в самую выгодную сторону этими качествами отличались от солдат русской армии. Тех никто к службе заранее не готовил, так что они привыкали к чистоте, баням, умеренному климату, привычной пище и чистой колодезной воде. Если кто закашляет - все сразу напрягаются.
В рекруты забривали с восемнадцати лет ( а то и в двадцать один) совершенно не приспособленных к условиям боевой службы парней. От этого обстоятельства и случались в русской армии огромные санитарные потери в походах.
Примерам здесь нет числа. Так при походе Миниха на Крым, русская армия, имея с собой в обозе все необходимое, и провиант, и даже питьевую воду, потеряла треть от своей численности. При этом боевых столкновений не происходило, так как в качестве боевого охранения все татарские отряды конницы ежедневно в яростных схватках отражали донцы и калмыки. И в итоге - такой печальный результат от этого марша.
Турки армию Петра Первого во время Прутского похода тоже не сумели разбить в бою. Но блокированные у реки Прут русские части начали массово погибать от болезней, так что Петру пришлось быстренько сдаться и отдать османам все свои завоевания. И Азов, и Таганрог, а Азовский флот сжечь.
В наши же дни только и приходится удивляться огромной смертности русских солдат на Черноморском побережье Кавказа и в Азербайджане. Не смотря на то, что это явно благословенные по климату места, русские служивые люди в тамошний местности дохнут как муки. Из-за этого уже пару раз России пришлось вернуть Азербайджан Персии. Наши же закаленные казаки издревле не боялись жары и холода, голода и болезней, так что их царское правительство видело - как в каждой бочке нужную затычку.
По мере моего взросления, с пяти лет дед начал преподавать мне и воинскую науку. Я стрелял из тяжелого пистоля, хотя едва его мог удержать в ручонках, кинжалом рубил хворостинки, осваивал на коне основы выездки и джигитовки. Зимой же, по холоду, наступала время традиционных кулачных боев, в которых принимали участие все дети, подростки и даже взрослые. И тогда на хуторском майдане в морозном воздухе густо зависал шум, гвалт, крики и хруст костей.
В 1816 году мой отец, наконец, возвратился с заграничного похода Отечественной войны, побывав за эти годы во множестве дальних стран. В общем, "Жил отважный атаман, он объездил много стран..."
Человек это был незаурядный. Настоящий гигант ростом ( а личная физическая сила и жизненная энергия в те годы значили очень многое), с роскошными смоляными усами, загорелым до черноты лицом и серыми навыкате глазами, он обладал командирским громовым голосом, покрывавшим шум битвы, и одним своим появлением внушал панический ужас в толпах врагов. Во всей его фигуре, сильной и ловкой, чувствовалась большая выдержка и выносливость.
Весь изрубленный, исколотый, простреленный насквозь в нескольких местах, удалой хорунжий Яков Ежов, несмотря на все это, обладал несокрушимым здоровьем и с глубоким презрением относился ко всяким человеческим недугам и немощам.
К сожалению, наш император Александр, пожалел французов. Не смотря на пожар Москвы и все пакости, что эти поганые нехристи-иностранцы сделали нашей Родине, французов грабить было запрещено, контрибуции им простили. Даже более того, император заплатил гнусным французам за пребывание русской армии во Франции по их огромным запросам, как будто не мы их завоевали, а они нас подрядились принимать на постой, словно жадные до денег трактирщики.
То есть врагов царь-батюшка пожалел и простил, а своих нет. Все жертвы, которые Дон возложил на алтарь отечества, пропали втуне. В заграничном походе казаки особо не разбогатели, и привезенной добычей особо не смогли поправить сильно порушенное войной хозяйство. Впрочем, большая политика - не казачьего ума дело, для этого в нашем государстве особые люди имеются. Что все науки превзошли. Возможно, им виднее, как следует поступать в том или ином случае.
Но мы все равно безмерно радовались возвращению наших кормильцев домой. Так как возвратились далеко не все. Слишком многие сложили свои чубатые головы на чужбине. Им даже не выпала судьба быть похороненными на родных погостах. Как поют казаки, похоронили их под калиной одинокой, где-нибудь в чистом поле. Наши матери и жены и в несколько лет не народят столько будущих удальцов, сколько их погибает в иной битве за несколько часов.
Отец лихорадочно занялся нашим хозяйством, которое за эти годы пришло в изрядное запустение. Ему, на привезенное офицерское жалованье, удалось купить еще одного вола и мы дополнительно распахали большое поле и засеяли его пшеницей. Одновременно обучение меня казачьей науке успешно продолжилось. И в труде и в подготовке к боям я уже стал демонстрировать изрядные успехи, хотя так еще и оставался "от горшка два вершка".
В тот период мне уже исполнилось шесть лет, но мой отец, хоть и был лихим казачьим офицером, не мог заботиться о моём воспитании "господским наукам". К слову сказать, такое обучение у меня на хуторе уже приближалось к концу.
Мать моя женщина простая, бесхитростная и скромная, без средств, мало думала об обучении меня грамоте, но родная моя бабка в один прекрасный день объявила мне, пятилетнему, что я должен поступить учиться грамоте к Кудинихе, — эта грамотная старуха, принимала детей к себе на обучение в школу.
У Кудинихи, бабки крутоватого нрава, года два, по церковной азбучке, зубрил я "аз-ангел-ангельский, архангел-архангельский", от нею потом был переведён к приходскому пономарю: там учил наизусть «Часовник», затем переведён к дьячку, где проходил псалтырь. На этом, обучение меня "господским наукам" было успешно окончено уже к семи годам. Всего за два с небольшим года я успешно "все науки превзошел".
Через год после возвращения отца у меня появился младший брат, который успешно выжил. Казалось, что жизнь налаживается, но недолго музыка играла.
Перед вторжением Наполеона, России пришлось спешно завершить войну с османской Турцией. На любых условиях, так как когда твой дом уже горит, как-то торговаться на базаре не с руки. Восточная Молдавия осталась за нами, но у обеих сторон оставалось ощущение незаконченности начатого дела. А споры можно было решить только военным путем. Все понимали, что большая драка не за горами...
Так что в 1817 году, пробыв дома меньше года, мой черноусый отец получил чин подъесаула и был отряжен в Бессарабию, в полк Горбикова.
Только благодаря казачьим войскам, на деле доказывающим, что, не умея маршировать в один носок и "отбрасывать" фокусно ружейные приемы, можно прекрасно бить врага, совершать чудеса храбрости, и делать верхом по сто верст в сутки, русские генералы надеялись отстоять границу. Взял батя и меня с собой.
Питая большие надежды, что в полку, под присмотром пожилых казаков, я более успешно буду обучаться воинской науке. Отец мой, сам офицер, решил, что и я должен выбиваться в люди, продвигаясь по военной стезе.
В этот период чин капитана ( или подъесаула) как раз, согласно "Уложению Петра Великого", предусматривал получение личного дворянства. И лишь лет через двенадцать эту границу царское правительство решило отодвинуть до звания майора (сотника). Дворянство же потомственное стало прилагаться только к чину полковника.
Здесь, мне кажется, следует коротко отметить коренное отличие наших казачьих офицеров от офицеров императорской русской армии. Организационная система Российской империи имеет весьма сложную структуру, совершенно не понятную средним умам. Но в меру своего разумения, попытаюсь что-то пояснить.
Реформируя государство на заграничный лад, Петр Великий в своих "Уложениях" решил, что русское офицерство должно формироваться из служилого дворянства. А так же из простых людей ему верных и лично преданных.
Поскольку с образованием тогда в России были огромные проблемы, то полученное обучение на занимаемую должность особо не влияло. Так, Александр Меньшиков из рыночного розничного торговца пирогами с требухой стал генералиссимусом, хотя нигде не обучался. Личные качества тоже не были главной мерой отбора для занятия вакантной офицерской должности.
Потому, что преданность тоже понятие не абсолютное, а относительное. И зависит от времени. Возьмем, к примеру, Мазепу, быстро превратившегося из личного верного пса царя в гнусного предателя. То есть очередные чины и ордена давались не только за отличную квалификацию кандидата, но и за достаточно длительный период уже доказанной преданности царю. То есть "за выслугу лет". За это время надеялись отсеять крамолу и смутьянов.
То есть кандидат не только должен был проявить себя с лучшей стороны в деле, но еще иметь за плечами годы безупречной службы. Коллизия сложилась удивительная. Формально русское дворянство должно было начинать служить с солдатских должностей. Вернее, с сержантских и унтер-офицерских. И только после нескольких лет службы они росли в чинах и становились офицерами. Но гладко было на бумаге, а забыли про овраги. А по ним ходить.
В среде российского чиновничества процветало взяточничество и царил полный бардак. Даже Петру Великому приходилось мириться с подобным положением дел, хотя царь иногда, взорвавшись, лично избивал хапуг палкой. В последующие "черные годины" "женского царства" не было даже этого. То есть, чтобы пропустить неприятные моменты, за деньги, еще в период беременности матери будущий ребенок зачислялся на службу в полк.
Если же рождалась девочка, то полковой писарь делал запись о смерти новоявленного сержанта. Пока недоросль достигал возраста 16-17 лет и начинал действительную службу, он уже имел порядочную выслугу лет и соответственно изрядный офицерский чин, так как за это время не получал никаких выговоров за совершенные "косяки".
При Петре Третьем, русское дворянство добилось полных вольностей. Хочу служу, хочу - гуляю. Такова монаршая милость. Но система выслуги лет сохранилась, мало изменившись.
Сейчас русское офицерство делилось на четыре большие категории. Вопреки сложившемуся мнению, персонажей типа "слуга царю - отец солдатам", в армии имелось очень мало.
Первая большая группа - иностранцы. Различные командующие армиями Витгенштейны и Гейсмары, генералы Роты и Бенкендорфы, адмиралы Грейги и целые сонмы и толпы личностей калибром поменьше. Они смотрели на вверенных им русских солдат как на какой-то вид неразумных животных.
Поскольку всегда русские цари женились на немках, а у немцев имеется мелких государств больше, чем существует дней в году, то существовал обширный слой нищей царской родни. А при дворах крошечных, кукольно-игрушечных эрцгерцогств и курфюрсторств мест на всех не хватало, вот и ехали они всей толпой к нам в страну за удачей и фортуной.
Таких личностей, как правило, в семь лет зачисляли командовать полком, еще через семь лет, "по выслуге лет", они становились генералами, а потом, в основной массе, выходили на государственную пенсию. Но за время службы ходатайствовали за своих многочисленных знакомых.
В общем, даже простонародные студенты немецких университетов, выходцы из среды лакеев, сыновья кучеров, отучившись первый семестр, затем отправлялись в Россию и их назначали, как "образованных", сразу офицерами. В военном же деле все эти люди понимали не больше, чем наша коза Машка в богословии.
Всем известно, что нормальные иностранные специалисты в русскую армию не идут. Во время революционного мятежа во Франции молодой Наполеон категорически отказался перебираться на службу в России, даже за большие деньги. Будущий маршал Ожеро пошел под начало Суворова и что же? Француз не сумел продвинутся в условиях постоянного русского бардака, так как совершенно не умел тщательно и нежно лизать начальственные задницы. Поэтому быстро сбежал. А вот кто у других не гож, тот у нас отлично приживается.
Учитывая, что зачастую эти "русские офицеры" совершенно не знали русского языка, то при взгляде на них складывалось впечатление "дурного маскарада".
Вторая, самая массовая, группа - офицеры из русского дворянства. Это была закрытая каста. Сословный гонор так и прет. Солдат они подчеркнуто сторонились, корча из себя "прыщиков на ровном месте". Этакую "соль земли", "голубую кровь", становой хребет сословной монархии.
Белые лосины, белые перчатки. Золотые эполеты, аксельбанты, золоченное шитье мундиров. В общении с рядовыми солдатами эти дворяне часто себе позволяли мордобой и зуботычины. Чтобы нижние чины знали свое место. И это помимо предусмотренных уставом плетей и палок.
Третья группа - формальные "разночинцы". На самом деле - "дети любви", рожденные вне брака. Иначе сказать "бастарды" или по-простому - ублюдки. Отцы могли им дать образование и деньги, но не могли по закону передать по наследству дворянский титул.
Эти люди считали свое нынешнее щекотливое положение временным и стремились войти в более привилегированную из категорий своих родителей. То есть пойти в армию вольноопределяющимися или юнкерами, дослужиться до чина капитана и получить дворянство. Но внутренне они уже считали себя дворянами и с солдатами обращались так же как и свои более привилегированные "коллеги".
Последняя часть - карьеристы из простонародья. Не смотря на свою черную кость, они рвали задницу, мечтая о больших чинах и дворянских титулах. При этом корчили себя личностей святее папы римского, шугаясь от рядовых солдат как от прокаженных. Вели себя с рядовыми они совершенно по-скотски, даже хуже потомственных дворян. Всегда продвигалась линия, что офицер - "сияющая вершина", а нижние чины - грязь под ногами.
Наши же, казачьи офицеры выбирались из отличившихся в боях авторитетных казаков. Можно выразиться, что наши люди становились командирами "не по грамотам". В подчинении у них оказывались земляки, одностаничники, часто даже соседи. Дела служебные и личные тщательно размежевались. В бою случалось всякое, там это были строгие командиры, карающие за нарушение приказа без пощады, но на бивуаках казачьи офицеры ничем не отличались поведением от подчиненных и даже играли с ними в минуты отдыха в простые игры, вроде лапты или салочек.
Глава 2
Так вот, по прибытии на место служения, из меня стали готовить будущего офицера. Для этого я был поручен для дальнейшей науки (грамоты) сотенному писарю: через год перешёл для обучения к полковому писарю.
Господские науки давались мне трудно. Мои наставники-писаря за занятостью своими делами мною мало занимались, так как я не был подарком, а у меня не было никакой охоты к этому ученью. Или к мучению.
Потому, что я с раннего детства не выносил так называемой "бюрократии", подразумевая под этим словом все неприятные правила, предписания, и прочее дерьмо, которое мне не нравилось. К тому же, я не выносил дураков и бездарей и не привык скрывать своих чувств.
Так что я, нагло игнорируя отцовские наказы и правила, по целым дням и ночам вертелся в казармах среди казаков, с жадностью слушая рассказы о делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой. Об отваге предков наших в морских походах по Азовскому и Чёрному морю, об Азовском сиденье, и о разных эпизодах в последующих войнах, проводимых новыми поколениями донцев, и под эту гармонию нередко засыпал сладким сном.
Зато в полку у меня были лучшие учителя и инструкторы для обучения казачьей удали. Все это были бывалые, опытные волки, поседевшие в походах и битвах, сподвижники Платова, Суворова, Кутузова и других славных русских полководцев.
Многие из них носили на своих телах следы шведских палашей, французских и польских сабель, персидских, турецких и черкесских шашек, у некоторых под кожей, как не совсем приятный сувенир, до сих пор плотно сидели неприятельские пули, и не было из них ни одного, у которого на груди не красовались бы кресты и медали — воспоминание совершенных ими подвигов.
Я научился отлично стрелять из однозарядных кавалерийских пистолетов. В условиях конной сшибки основной упор делался на скорость выхватывания оружия из кобуры и открытии стрельбы. Но практиковал я и обычную стрельбу с дуэльной дистанции и скоро с двадцати пяти шагов стал метко попадать в середину туза, висящего на стене.
А так как пистолеты считались неточным оружием, то это было довольно круто. Я только и делал, что повышал свою сноровку как можно быстрее выхватить свое оружие.
Благодаря регулярным тренировкам я достиг того, что мог выхватить пистолет с непостижимой, почти незаметной для глаза быстротой, и на расстоянии восьми шагов расщепить игральную карту, поставленную на ребро. Потому, что выхватывал оружие привычным способом, так же, как мальчишка швыряет камешек. В это время я уже был смертельно опасен, хотя и выглядел как желторотый цыпленок весеннего выводка.
Меткость у меня была врожденной ( это был семейный дар, передающийся по наследству) и с годами она становилась еще более уверенной. Но быстрота извлечения оружия могла быть улучшена, и я поставил перед собой задачу добиться предела в скорости, возможной для человека.
Скоро я обнаружил у себя склонность то и дело непроизвольно тянуться рукой к пистолету. Это могло возникнуть от привычки, выработанной в результате длительных упражнений. Но точно так же причиной могло послужить и едва уловимое чувство, о котором я не задумывался до сих пор, — чувство давнишней, тесной и неизбежной взаимосвязи между мной и оружием.
Учителя из бывалых казаков не могли нарадоваться моим успехами, делая по ходу тренировок дельные замечания.
Полковые умельцы, ревнители обычаев, прекрасные наездники и стрелки, сами постоянно тренировались в быстроте выхватывания пистолета из кобуры до тех пор, пока на больших пальцах у них не появлялись ссадины и мозоли, и которые, в глубине своей нервной системы, настойчиво вырабатывали безусловную привычку заканчивать любые, даже самые безобидные движения руки на уровне бедра или на нем самом.
Рука у этих мастеров перестрелок представляла собой нечто особенное. На ней никогда не носили перчатку, ее никогда не травмировали и не держали вне поля зрения или в неудобном положении. При этом ни один выстрел у них никогда не пропадал даром.
Из-за своего, еще детского развития, я предпочитал заниматься огнестрельным оружием. Но тренировался и в обращении с холодным, хотя мне еще и недоставало сил для уверенной работы с пикой и шашкой. В общем, казачья шашка имела что-то общее в приемах с пистолетом, так как основной упор тут тоже делался на быстрое выхватывания оружия из ножен и нанесения смертельного удара. Это все делалось слитно, одним движением.
Но силенок мне пока не хватало. Тот, кто разделывал хотя бы цыпленка, тот знает как сложно резать мясо, так как внутри есть еще и кости, и сухожилия. Обычный человек не сможет пробить тушу свиньи копьем, пикой или гарпуном. Даже твердо стоя на двух ногах на земле.
Казаки же могли наносить ужасающий воображение удар пикой на всем скаку и пронзали человека как букашку. Насаживали как поросенка на вертел. При этом часто удар наносился только одной рукой, так как вторая поводьями правила лошадью. Сила и сноровка тут требовалась неимоверная.
Не всякий мясник топором на колоде с первого удара перерубит тушу той же свиньи. Для казака развалить человека легкой шашкой пополам - пара пустяков. Некоторые умельцы, лихие рубаки обладали страшным, мастерским ударом с потягом, который получил в будущем название "баклановский". Человека им разрубают пополам наискосок, от плеча и до луки седла лошади.
Тренировки здесь проводились не на тростинках, а, для наработки силы, на туше человекообразного болвана, сделанного из мокрой, вязкой глины. Обычный человек при ударе тяжелой саблей изо всех сил мог вонзить оружие в глину глубиной в пару пальцев.
Мои же учителя легко перерубали эту глиняную фигуру наискосок, и при этом линия среза блистала, словно отполированная хорошим ювелиром. Я тоже так пытался, но сил моих пока отчаянно не хватало. Впереди еще был долгий путь.
В 1823 году все поняли, что в ближайшие пару лет война с турками не начнется и наш полк был отпущен на Дон. Я, проведя с полком шесть лет, уже стал тринадцатилетним подростком.
С 1823-го по 1825 г. жил в доме, занимался в хозяйстве, пахал землю, косил сено и пас домашних животных, продолжал свои боевые тренировки, но о грамоте моей не было речи.
Отец, сам человек мало грамотный, не счёл нужным проверить мои знания, а был отчего-то твердо убеждён, что его сын, пройдя такие знаменитые заведения, под руководством вышесказанных знахарей, стал большой дока, мастер читать и писать. На деле же выходило иначе: я не мог нормально подписать своей фамилии, а в книгах слова читал по слогам с величайшим трудом. В это время у меня появилась сестра.
Османская угроза все обострялась. Градус рос не по дням, а по часам. В преддверии войны, словно стая черных воронов заволновались гололобые - крымские татары. Их адат был прост: "Смерть гяурам!"
Они мечтали под шумок большой войны снова свершать свои кровавые подвиги: убивать, жечь, грабить и уводить в плен молодых женщин и детей. Им же безвинного человека убить, как мне воды попить. Гололобые - трусы известные, хоть и разбойники порядочные, всегда по волчьи норовят тяпнуть и наутек...
В 1825 году отец, в полку Попова, был командирован в Крым. Татары понимали только силу и еще раз силу. Казаки приговорили принять крутые меры по отношению к хищникам и о возмещении им тою же мерою: отвечать убийствами за убийства и за набеги платить такими же и даже еще более жестокими набегами.
К этому времени мне исполнилось пятнадцать лет, все свои недостатки во владении пикой и шашкой я давно ликвидировал, в джигитовке всегда был одним из первых и вообще превратился в справного казачка.
Отец взял меня с собой в Крым с зачислением в комплект полка. Ведь чем раньше ты начинаешь службу, тем быстрее ты достигнешь первого чина. А как я уже говорил, из меня старались сделать офицера.
Кроме того, мой батя рассуждал так. Без войны одурь возьмет, особенно нашего брата казака: народ у нас вольный, лихой, с бабами на печи прохлаждаться не любит, что ему без войны прикажете делать? Тем паче молодежи, подросткам казачьим, которым на деле учиться надо ремеслу военному, как им-то быть?
Ему один офицер когда-то рассказывал, будто у немцев все делается по науке, на все своя система имеется: взамен людей чучела понаделаны, их и рубят, и колят, а по его мнению, все эти немецкие хитрости это срамота одна. Ну, как ты будешь заставлять казака клинком, которым еще его прадед славу добывал, какое-то там чучело соломенное рубить, посудите сами?
Да, наконец, разве чучело можно до живого человека приравнять, у которого и мясо, и кости? К тому же живой человек стоять тебе на месте не будет, как чучело. Он либо от тебя бежит, либо на тебя, и в обоих случаях разная сноровка должна быть.
Догоняя, рубить надо так, чтобы главным образом из строя вывести, а ежели враг на тебя прет, ну, тут уже плошать не приходится: либо ты его, либо он тебя, а чучело что? Чучело так чучелом и останется, как ты его ни поверни. И скажите сами, разве мой батя не дело говорил?
Кроме того, ростом и фигурой я пошел в отца и в свои годы уже выглядел внушительным детинушкой, молодцом - кровь с молоком. В ближайшие же пару лет я угрожал превратиться в настоящего былинного богатыря. Так явственно дала всем знать природа, что я потомок доблестного рода.
Помимо этого, кое-какие деньги у нас теперь водились, так что сборы на службу, столь мучительные для простого казака, зачастую вынужденного для этого залазить в тяжелую долговую кабалу, для меня прошли относительно легко. И оружие и амуницию отец приобрел для меня справные. Так же он купил мне и двух молодых верховых коней, так что теперь я был молодцом "как с картинки".
Эти лошади были уже обучены для войны. Они прекрасно слушались команд, привыкли к шуму сражений, выстрелам и разрывам, не боялись запаха крови и вони сгоревшего пороха. Обладание такими прекрасными животными сразу поставила меня в привилегированное положение над основной массой простых казаков.
Но тут нарисовалась одна проблема на стезе моей карьеры. Я был довольно быстро произведен в урядники, стяжав себе среди своих сподвижников славу лихого джигита.
Мы ходко верхом продвигались по направлению к Крыму. Глядя на хладнокровие казаков, спокойную, самоуверенную посадку, нельзя было не восхищаться ими. Все до последней мелочи, до пригонки самого ничтожного ремешка показывало в них природных воинов, рожденных для войны и войною же воспитанных.
Словно тени, бесшумно следовали они один за другим. Ловко пригнанное оружие не бряцало, вымуштрованные кони шли спокойным, просторным шагом, не горячась и не тратя понапрасну сил. Доносилась удалая многоголосая боевая песня: "Донцы казаки воевать умеют..."
Еще во время начальной части нашего конного перехода, при доставшейся очереди дежурить по сотне, мне следовало при утреннем рапорте писать рапортички и подписывать их, но я не смог исполнить ни того, ни другого. Такой вот случился огромный конфуз. Эта неожиданная моя безграмотность сильно поразила отца. Батя позеленел, усы его обмякли. Он схватился за ногайку и сильно избил меня за обман.
Но этот человек был не из тех, что отступают перед трудностями. Мой батя уже нацелился на чин войскового старшины (подполковника), в то время еще предусматривающий потомственное дворянство, и мое невежество на этом пути выглядело досадной помехой.
По прибытии в Крым, отец первым долгом счёл нужным отправиться в город Феодосию, где было расположено уездное училище. И там, бывшему смотрителю этого заведения, Фёдору Филипповичу Бурдунову, отдал меня, чтобы дообучиться, за условленную цену. Науку в меня следовало вколотить любой ценой, так как лишних денег у нас в семье отродясь не водилось.
Конечно, отец уже достиг приличных ступеней в местном табеле о рангах, но жалованье казачьим офицерам отчего-то платилось вдвое меньше, чем у пребывающих в таких же чинах русских. Видимо, царское правительство считает, что за удовольствие воевать можно и не платить.
Нашим хозяйством бате за постоянной занятостью было заниматься недосуг, рабочих рук там не доставало, а на иждивении он имел жену, троих детей и достаточно престарелых родителей. Офицерского же жалования есаула на все искушения постоянно не хватало.
В этот раз я старался как мог, понимая, что поставлено на карту. Благодаря такому честнейшему человеку, как Федор Филиппыч, я с чувством огромного воодушевления, в продолжение полутора лет бытности моей у него, прошёл всю премудрость, которой обучают в уездном училище и стал первым из учеников.
Быть может я бы еще долго пробыл у Бурдунова, но мать, оставшаяся одна с детьми в доме, в письмах своих настоятельно требовала, чтоб отец мой приехал со мною в отпуск и женил бы меня. Помимо прочих известных выгод, этим предусматривалось получение рабочих рук ей в помощь.
Как только мне исполнилось 17 лет, отец исполнил просьбу матери, а вместе с женитьбой прекратилось и дальнейшее моё ученье. При женитьбе тесть подарил мне шашку. Шашка была старинная, родовая с муаровым узором на лезвии. Такого клинка, как у нее, я, признаться, еще до сих пор не видывал.
"Когда апрель обильными дождями разрыхлил землю, взрытую ростками...", в 1828 году, наконец, разразилась долгожданная турецкая война. Уже несколько лет как восстали православные греки. И хотя Россия им мало помогала, но султан уже пару лет как выгнал наших купцов и других русских подданных из своих владений. Всем русским судам был запрещен проход через проливы. Южная морская торговля встала.
Султан Махмуд II отчаянно хотел вернуть Молдавию, где с христиан можно было взимать большую дань стадами и продуктами, чтобы кормить многолюдный Константинополь. Так называемые "дунайские княжества" Молдавия и Валахия, вкупе с Болгарией, не могли полностью заменить выпадающие объемы.
В турецкой столице росло недовольство таким положением вещей и султан перебрался в Адрианополь, поближе к будущему театру военных действий. Османские войска прибывали на Дунай, лихорадочно укреплялись тамошние крепости. Так же значительные турецкие войска стали массово прибывать в Закавказье. Весь Восток собирался двинуться с небывалыми до сих пор полчищами против России.
Кроме этого, опасность стала грозить непосредственно казачьим землям. Так как в турецкую причерноморскую крепость Анапа был переброшен большой гарнизон, поголовно состоящий из отборнейших янычар.
Повелителю Правоверных уже хуже горькой редьки надоела янычарская вольница, устраивающая бесконечные дворцовые перевороты, так что года полтора назад султан ее решительно прекратил. Янычарский корпус ликвидировал, а "орты" спешил перебросить подальше от столиц, на северную границу.
В Османской империи, привольно раскинувшейся в трех частях света, Европе, Азии и Африке, людей очень много. Выбьют один батальон, Осман-Падишах пришлет взамен его два свежих; лягут эти — придут новые, и так без конца, пока не поредеют бесчисленные толпы защитников Корана.
Помимо того, в восточную Черкессию прибыли из Турции толпы "мюридов", которые стали подбивать горцев на войну с неверными - "джихад". В частности, нападать на кубанских казаков.
А как известно кубанцы - наполовину бывший наш народ. При императрице Екатерине донские казаки своей значительной частью были переселены на восток Кубанской линии, от Усть-Лабинска до Моздока.
Взяв на себя за триста с лишним лет до этого момента, после оккупации мамлюкского Египта, функции верховного «халифа правоверных», султаны Порты одновременно и приняли обязательства, во-первых, везде и всюду защищать мусульман от гяуров, а во-вторых (и в главных), рьяно исполнять завещание Пророка насчет подчинения исламу всего «неверного» мира.
Муллы, со всей силой мусульманского фанатизма, активно и умело проповедовали на улицах селений и базарах Черкессии идеи джихада против проклятых гяуров, которые во всем виновны. Суля шахидам мгновенное попадание в рай.
Особенно черкесская молодежь, как и везде, нетерпеливая, воинственная, жаждущая славы и подвигов, рвалась на войну. С каждым днем все новые и новые толпы ее уходили к наибам и мюридам, и хитрые османские имамы и муллы уже предвидел тот день, когда им удастся выбросить слабые казачьи отряды из Прикубанья и подчинить себе эту страну.
Грядет вражда беспощадная, свирепая, вражда до тех пор, пока или мы не перебьем их всех до последнего человека, или они не вынудят нас покинуть кубанский край.
Пикантности ситуации добавляло то обстоятельство, что сам султан говорил в отношении горцев, что « должно считать их дикими животными, непригодными ни к стрижке, ни к дойке, а потому избавиться от них будет благом». Так что натравливать их на нас считал двойным выигрышем.
Все катилось с фатальной правильностью вниз по наклонной плоскости. Дела шли скверно. Хоть страна и велика, а отходить нам некуда. Это наша земля.
Новый русский царь Николай, получивших трон после подавления мятежа в столичном Петербурге в 1825 году, решил не дожидаться турецкого вторжения и сам объявил султану войну. Бабахнуло снова.
Полк наш, по распоряжению начальства, был спешно выдвинут в Европейскую Турцию. Пред выступлением в поход, бывший Новороссийский генерал-губернатор, князь Воронцов, приехал в Крым.
Тут князь Воронцов потребовал от нашего полка лихого офицера, для посылок того с депешами к великому князю Михаилу Павловичу, что осаждал сейчас Браилов. Отец, за смертью командира полка Попова, уже стал заместителем нового командира Бакланова, я же был в полку том офицером. Подхорунжим, что соответствовало прапорщику.
Так что в эту командировку назначили меня.
Глава 3
Получивши всё нужное к отправлению, я спешно поскакал о-двух конь в пункт своего назначения. Двигаясь через Молдавию и Малую Валахию, я быстро прибыл в Браилов, сдал депеши по адресу, и дней десять маялся в ставке Великого князя, в ожидании приказания возвратиться к своему полку.
В один из дней, как раз перед вечером, слышу я как вызывают охотников идти на штурм этой неприступной крепости. В которой засели головорезы первого сорта. Казачья удаль вскипела во мне. Не рассуждая, какие могут быть последствия, я, загоревшись отвагой, заявил себя желающим быть в среде передовой штурмовой команды. В полночь перед делом я ощупал нательный крест с благословением родителя.
Мне вспомнились отцовские слова: "Береги, сынок, благословение. С ним тебя ни пуля не возьмет, ни острая шашка не коснется". И еще: "Добивайся заслуг, чинов. Начальство любит хорошую службу". С этого момента в душе моей, не знавшей до сих пор никаких сомнений, в первый раз шевельнулось тяжелое предчувствие какой-то медленно, неудержимо надвигающейся беды…
Вскоре весь наш отряд охотников, подкрепляемый густыми колоннами пехоты, с жестокой непреклонностью двинулся вперёд. На рассвете тихо подошли мы к бастиону, на котором находилось главная неприятельская батарея и с криком «ура» бросились на штурм…
Под грохот орудийной стрельбы и залпы ружейной трескотни стал разгорался сильный бой. Мы неслись вперед... Что далее происходило, я сказать не могу по следующей причине: когда мы прибежали ко рву, нас подняло на воздух; многие были засыпаны землёй, некоторых отнесло от батареи, а мне, кажется, пришлось несколько саженей лететь по воздуху, словно птице пернатой. И наступила мрачная темнота....
***
" Род проходит и род проходит. Земля же вовек пребывает." Экклезиаст. Шли годы, миновали столетия... Незадолго до смерти на Дону у Арсения Яковлевича родился сын, который стал одним из моих предков.
В середине ноября 2023 года я, Сергей Александрович Ежов, на своей машине возвращался из краткосрочной командировки по области.
Настроение было таксебе. Старенькая машина скрипела, но ехала, и пока еще не собиралась разваливаться. Дело было к вечеру и быстро темнело. Вокруг мелькали давно сжатые, голые, черные и раскисшие от влаги поля, подготовленные к зиме. В этом зрелище присутствовало что-то живое и очень трогательное. Весь обозримый горизонт заполонила огромная черная туча, угрожающая разразиться мощной грозой. Рядом со мной, на пассажирском сиденье, валялась зачитанная до дыр книжка, с оторванной обложкой, технотриллер с романтическим названием "Приключения Бешеного попаданца".
Надо было поднажать, так как в темноте, на мокрой дороге в моей старой машине ехать будет очень неуютно. Учитывая, что льющий как из ведра дождь, потоками воды будет заливать лобовое стекло и "дворники" не будут справляться. Да и сам я уже не мальчик, чтобы в шоссейных ралли в экстремальных условиях участвовать, как никак 58 лет. Не шутка.
Мой автомобиль уверенно двигался вперед, пожирая дорогу километр за километром. Но, мимо, обгоняя меня, периодически по трассе пролетали истерически сигналящие машины. Мою машину давно надо было менять. За всю мою жизнь у меня было несколько автомобилей, я особо к ним не привязывался, но все же клиентам в моем возрасте банки уже не столь охотно дают новые кредиты. Так как надолго инвестировать в будущее в моем случае уже рискованное дело. Так что сильно разогнаться не получалось.
А дома меня ожидает жена. Моя супруга недавно вышла на пенсию и теперь предавалась блаженному ничегонеделанью. Дети выросли, внуков нам привозят редко. Ей скучно.
К тому же, похоже, что мое возвращение домой под дождем, с учетом оставления автомобиля в гараже, затянется часов до десяти вечера, и жена наверняка убьет меня, как только я переступлю порог нашего дома. Она убьет своего мужа, несмотря на то что это моя работа, за которую платят неплохие по нынешним временам деньги.
И ей плевать, что надо еще пока полтора года платить по ипотеке за квартиру в новом районе, которую она заставила меня купить лет двадцать назад. Ей плевать на то, что надо помогать нашим детям. Проклятая баба не хочет понимать, что на жизнь сейчас уходит целое состояние. Когда я вернусь, мой ужин превратится в уголья, поскольку находится в духовке с шести вечера.
Сама она, скорее всего к этому времени, уже будет лежать в постели как бревно и хлопать в темноте глазами. Она встретит меня злющей, как сто чертей, и будет орать во всю глотку. А возможно, что дражайшая супруга не проронит ни слова, пока я не заберусь в постель. Как только я улягусь, она повернется ко мне спиной и вздохнет, изнывая от бабьей жалости к себе. Словно кто-нибудь помер. Весело...
Стоп! Хватит о грустном. Никогда не надо вешать нос. Жизнь такая штука, что никогда не надо сдаваться и отчаиваться. Все что ни делается - все к лучшему. Никогда не унывай. Даже если нашу планету снова скуют льды ледникового периода нового палеолита, все закончится хорошо. Человечество выжило тогда, выживет и сейчас. Если не впадет в уныние.
Жизнь моя была довольно многообразна. Я родился в Советском Союзе. Окончил школу, а затем местный политехнический институт. Благодаря военной кафедре я стал младшим лейтенантом запаса. Затем работал технологом на комбинате "Красный рабочий", выпускающем туалетное мыло, а так же кое-что еще из средств парфюмерии и личной гигиены. Дорос до заместителя главного технолога, а потом грянула перестройка и 90-е.
Наш комбинат сразу стали готовить к приватизации через банкротство, но я не стал сидеть сложа руки, в ожидании у моря погоды. У меня на иждивении находилась жена с малолетним сыном и приходилось крутиться. Я и крутился, челночил в Польше и Турции, гонял автомобили из Литвы, где изделия из битого немецкого автопрома в местных авто мастерских пытались довести до ума.
Затем все устаканилось и я стал работать в различных шарашкиных конторах. Иногда - по специальности, но чаще всего - продажником. Раз не удается сделать что-то свое, значит - нужно продавать чужое. Прекрасное советское образование позволяло мне понимать, как работают чужие технологии, в отличии от молодого поколения, для которых все было сродни магии.
В последние годы я работал дилером по продаже сельскохозяйственного семенного материала, гербицидов и прочих химикатов. И сейчас у нас самая страда. Как говорится: "готовь сани летом, а телегу зимой". Селяне свой урожай реализовали, кредиты погасили и планируют закупки на следующий год. Значит нам пора - заключать договора.
Вот я и мотался по крестьянским и фермерским хозяйствам и кооперативам, в которые превратились бывшие колхозы и совхозы. В последние годы клиентская база неумолимо сужалась, так как вертикально интегрированные агрохолдинги активно уничтожают конкурентов.
Семенной материал у нас сейчас в основном импортный, продукт биотехнологий. Есть такое понятие как "гибридная сила", то есть, скрещивая различные сорта, можно при определенных условиях скомбинировать лучшие признаки обоих родителей. К сожалению, школьные биологические законы Менделя неумолимы. Гибриды нестойки и через поколение разлагаются на составляющие. А иногда вообще бесплодны. Но для бизнеса и это хорошо, так как фермер каждый год должен покупать все новый семенной материал.
Правда, в последние годы "генетики", в борьбе за деньги инвесторов, все больше играют в бога. Я конечно не ахти какой специалист, но все же меня иногда терзают смутные сомнения, что предлагаемые нами семена генетически модифицированной пшеницы, подсолнечника или кукурузы полностью безопасны. Хотя начальство запрещает нам использовать словосочетание "генетически модифицированный". Мы обычно говорим: "обогащение генотипа".
И эти сомнения терзают не только меня одного. Многие крестьянские кооперативы предпочитает старые агротехнические методы и не хотят иметь ничего общего с выращиванием генетически модифицированных продуктов. Поэтому, что они опасаются, что новейшие технологии разрушат их традиционное фермерское хозяйство.
Но с каждым годом выбор для них все усыхает. К тому же, существует такая вещь, как перекрестное опыление растений, которого почти невозможно избежать, так что даже самые экологичные фермерские продукты уже могут содержать измененный генокод. Джинна уже не загнать в бутылку.
Производство генетически модифицированных продуктов, весьма сложный предмет, поэтому я не стану злоупотреблять вашим терпением и рассказывать все детали дела. Это требует от ученых хорошего знания нескольких смежных дисциплин, таких, например, как органическая химия, биология, растениеводство, и многих других, известных только специалистам. А я во всем этом изрядно плаваю...
Однако я все же попытаюсь объяснить вам суть наиболее важных перемен в этой области. Сейчас генная инженерия — передовой рубеж технического прогресса. Население земли с каждым годом все растет, поэтому производство генетически модифицированных продуктов не прихоть и не каприз. С помощью биотехнологий можно спасти всех этих несчастных детей Африки от голодной смерти.
Некоторые генетически измененные растения уже содержат в своей структуре природные гербициды и химикаты, токсичные для вредителей. А это помогает значительно экономить на производстве валового продукта. Давно уже ведутся споры, опасны ли эти изменения для человека? Конечно, человек не букашка, микродоза его не убьет и даже не повредит. Но три-пи-джей-штамм генетически модифицированного растения производит абсолютно токсичные гены, которые убивают бабочку данаиду. Или пчел.
При этом совершенно невозможно предотвратить возможность перекрестного опыления нормальных растений генетически модифицированной пыльцой и оградить от гибели местную популяцию бабочек и других насекомых. А в организме человека теоретически подобные токсины смогут накапливаться и вызывать различные заболевания.
Многие ученые утверждают что генетически измененные продукты абсолютно безопасны. Не буду спорить. Чего не знаю - того не знаю. С другой стороны раньше ту же кукурузу преимущественно использовали в пищу людям. А сейчас початки отправляют на переработку, а сами растения аккуратно уложат в огромные силосные башни, откуда зимой будут вывозить корм для домашнего скота всем желающим. И эти тысячи тонн зеленой массы вмиг исчезнут в бездонных и постоянно жующих ртах кастрированных животных.
А через некоторое время скотину забьют, расфасуют и отправят привередливым потребителям в Москву, Санкт-Петербург и другие города нашей страны. Или все зеленое море кукурузы, что происходит все чаще, сразу пустят на технические цели. К примеру, для производства биодизеля. То есть безбрежные моря кукурузы накормят не людей и даже не домашний скот, а машины. Эта техническая культура пойдет на потребу индустриальному монстру. Какой это ужасный и бессмысленный мир!
Вместе с тем все больше хозяйств выращивают все больше технических сортов продовольственных культур. Значит все же в пищу человеку их употреблять не рекомендуется? Даже Минздрав уже устал предупреждать...
И почему тогда по всем телеканалам собирают деньги для лечения больных детей? И почему в борьбе санкций, в той же Финляндии, когда закрыли границу с Россией, стали уничтожать предназначенные для экспорта нам продукты, так как по санитарным нормам эти продукты больше ни в одной стране было продать невозможно? Вопросы, вопросы...
С другой стороны выбирать не приходится. Ну, предположим, не стану я есть овощи и растения. И что? Без пропитания я обходится не могу...
Какое-то время я продавал на птицефабрики области гормоны и биодобавки для привеса. Отвратительный запах крови птиц и их гниющих останков преследует меня до сих пор. И я больше не ем курятину.
Конечно, на вкус и цвет товарища нет. Но не забываем о огромном количестве несчастных случаев среди работников на местных птицефермах. И тут же весь пол завален головами птиц, окровавленными потрохами, костями, перьями и прочими отходами производства. Зрелище не для слабонервных. Кровавое месиво изрядно отбивает аппетит. И рядом еще живые бедные птицы барахтаются, дергаются и от страха пачкают конвейер.
В результате почти все рабочие сразу перестают есть мясо птицы вскоре после того, как устраиваются на работу на птицебойни, а год спустя вообще не употребляют любое мясо, превратившись в заядлых вегетарианцев. Даже подарочные пайки из птицы к праздникам они передаривают своим родственникам.
Что же касается меня, то я дал себе зарок никогда не посещать свинофермы и мясокомбинаты. Чтобы иметь для себя потенциальный продукт для употребления в пищу. Тут главное - не пережимать. А то имеется реальная угроза умереть с голоду. В общем, мое дело - зарабатывать деньги, а у ученых пусть голова болит. Не зря же они учились?
Пока я размышлял, пошел дождь. Он быстро сменился настоящим тропической силы холодным ливнем, который плотной стеной обрушился на мою машину. Погода оправдывала название ноябрьской. Штормовой ветер завывал и беспорядочными порывами бросал мне на лобовое стекло целые потоки студеной воды. Я посмотрел на небо, надеясь увидеть там хоть какой-то просвет, но, свинцово-темное, оно не обещало ничего доброго. "Буря мглою небо кроет..."
Тьма обрушилась на меня со всех сторон и свет автомобильных фар сразу упирался в плотный занавес дождя, видимость упала до минимальной. Лишь иногда проблески молний выхватывали в туманной сумятице ветра и ливня отдельные детали картины.
Дождь лил как из ведра, превращая автостраду в бурный поток. Поминутно матерясь с боцманским загибом, я пытался удержать свой автомобиль на трассе. Другие машины уже исчезли и на дороге не было заметно никаких признаков жизни. Погодка жуткая, ветер, ярясь все пуще, крушит все на своем пути, с небес льет как из миллионов садовых шлангов, а молнии раскалывают небо. Стояла такая темнота, что казалось, что я попал в преисподнею. Машина еле ползла со скоростью черепахи.
Вскоре, ветер и дождь достигли такой невероятной силы, что мне казалось, будто я нахожусь в самом центре торнадо. Ярость разбушевавшейся стихии, казалась, нарастала с каждой минутой. Проклиная непогоду, я решил, что добраться домой к десяти вечера целым и невредимых, хотя и промокшим до нитки, будет не самым плохим вариантом. Теперь все было не важно. Слишком уж велик на такой дороге стал шанс "сыграть в ящик" из сосновых досок.
Сколько ни считай, не рассчитывай, кирдык, как известно, всегда внезапен. Огромная молния, ослепляя, вдруг расколола небо от края до края. Она ударила прямо в мой автомобиль.
Через мое тело прошел ужасающий электрический разряд. Волосы на голове оплавились, мышцы судорожно сокращались, ломая кости. Кожа мгновенно высохла, на ней запузырились лопающиеся волдыри. Сухожилия нагрелись так, что вспыхнули нейроны – они посылали бешеные импульсы, и волокна корчились в конвульсиях. Температура тела взлетела до ста градусов. От импульса, пронзившего все мои клетки, я проглотил свой же язык. Салон машины наполнился запахом горелой мякоти.
Мотор моментально заглох, но автомобиль, даже лишившись управления, продолжал двигаться. Его скользя, вынесло с трассы на обочину. Последовал глухой удар и машина завязла в обильной черноземной грязи. Сердце, казалась, лопается пополам. Я открыл дверцу и, теряя сознание, под целыми водопадами холодной воды, упал лицом в жидкую грязь. Меня окутала беспросветная тьма.
***
Разум мой, лишенный телесной оболочки, парил между небом и землей, между временем и пространством, в кромешном мраке. Вселенная была бесконечно пуста: в ней не было ни мыслей, ни боли, ни памяти - ничего. Все ушло, провалившись в небытие. Само время перестало существовать.
И вдруг как будто включили клавишу выключателя и все озарил свет. Мне показалось, будто я – ныряльщик, всплывающий со дна самого глубокого моря. Все ближе, ближе... Переплетенные линии нервов стали наподобие электрических проводков наполняться током души. Возник поток, подобный потоку электрической энергии.
Фух! Я внезапно ощутил свое тело, лежащее на соломенном матрасе, накинутом на доски. Гостеприимное тепло окутало меня, будто бы я морозной улицы заскочил в уютное натопленное помещение. Глаза мои еще были закрыты, но в ноздри шибанул густой запах заскорузлых портянок, старого пота, а так же гноя, крови и блевотины. К этим ароматам примешивался слабый дух плесени и раздавленных сороконожек. Кроме этого, у меня изрядно затекла спина.
Опа-понечки- попа! Я потянулся и, открыв глаза, рывком сел на своем ложе.
- Куды ты, ирод! Лежи уже спокойно. Доктор Ганс Христианович сказал, что ты уже умер и тебя пора отволочь в мертвецкую. Скоро солдаты из похоронной команды подойдут.
Я оказался в старинном, плохо побеленном глинобитном бараке, переполненный ранеными и умирающими. Сверху, на закопченных деревянный балках, провисали пучки соломы, которой была покрыта крыша.
На меня укоризненно смотрел пожилой усатый солдат, словно бы сошедший с экрана старых фильмов, посвященных героической обороне Севастополя во время Крымской войны.
Понятно, доктор сказал в морг, значит извольте пожаловать в морг. И никак иначе. Я ощущал изрядную легкость в своем теле, которое ощущалось мной цельным, энергичным и совершенно здоровым. Кроме множества застарелых царапин, уже большей частью заживших, ущерба моя тушка никакого не понесла. Или не совсем моя? Сквозила в ощущениях некоторая неправильность. Не люблю ощущение "дежа вю", а сегодня утром оно переживалось как нельзя остро.
Я, с грацией молодого леопарда, легко и пружинисто поднялся с койки и встал. Ошарашенный санитар смотрел на меня, крестясь.
Тут же мое тело словно бы пронзил электрический разряд. За какое-то мгновения волной нахлынули воспоминания. За долю секунды в голове пронеслись тысячи террабайтов информации. И пропали...
Что же... Я сегодня не такой, как вчера! Без долгих гаданий теперь я твердо знал, кто я, где я, и что я здесь делаю. И это требовалось обмозговать...
Но не здесь...
- Слышь, папаша! - поспешил я успокоить разволновавшегося санитара. - Перестань на меня таращится как на призрака. Что Ваш доктор, клизма немецкая, в медицине может понимать? Небось купил это место за взятку. А сам как вздорная старуха. Стоит человеку крепко уснуть, как этот паникер кричит: помер! Хорошо, хоть я вовремя проснулся. А то в вашем тифозном бараке и здорового быстро залечат. Смотри, отец, какая тут антисанитария! Пойду я, а то и в правду какую здесь болезнь подцеплю.
С этими словами я энергично направился к выходу. Ошарашенный старик что-то пробормотал о заведенных здесь порядках, но я его не стал слушать, а поспешил выбраться на свежий воздух. Родовой казак подчиняется только отцу, атаману, непосредственному командиру и никому больше. Остальные могут идти лесом! К тому же народ здесь все больше доверчивый и бесхитростный.
Снаружи я сразу оказался в гуще событий. Меня встретила панорама раскинувшегося вокруг большого военного лагеря, в котором обустроились десятки тысяч людей. Все было выдержано в старинном стиле первой половины 19 века.
Вытянутые по линейке палаток белые ряды этого мгновенно возникшего на равнине походного города протянулись без конца и без края. На сотнях костров воины готовили себе еду. Часто топливом для многочисленных костров служил сухой навоз вьючных животных, и запах стоял такой, что у меня запершило в горле.
Сотни телег стояли груженные или пустые. "Драгуны с конскими хвостами, уланы с пестрыми значками", сейчас в белых расхристанных рубахах, группировались кучками и правили свои клинки на ручных точилах. Сталь высекала из камня искры. Иногда мелькали фигурки всадников-азиатов, монголоидных калмыков или башкир.
Артиллеристы носили куда-то зарядные ящики. В парк доставлялись новые пушки. Возле некоторых палаток лежали боевые барабаны. По длинноствольным мушкетам со штыками, сложенными в пирамидки, или в козлах по три, можно было определить места расквартирования различных пехотных полков. Собравшиеся вокруг огня усталые пехотинцы горланили песни. Другие с маниакальным упорством точили штыки. Караулы охраняли периметр. Впечатление грамоздилось на впечатление, образ на образ.
К тому же, я уже знал, что сейчас, если я не пролежал в коме несколько месяцев, а судя по времени года это не так, у нас по-прежнему май 1828 года. И это казалось мне вполне нормальным.
Да, похоже на небесах, мне, за мой неистребимый оптимизм, дали второй шанс. Вернее нам двоим, мне и моему далекому предку Арсению Ежову. Впрочем, последний персонаж благородно снабдил меня необходимыми воспоминаниями и прочей информацией и более особо меня не докучал. Я ощущал себя Сергеем из будущего, без раздвоения личности и прочей шизофрении.
Я быстро зашагал через огромный человеческий муравейник, к месту расположения в лагере моего симбиота. А мой аватар, похоже, качался как олимпиец. Наследство мне досталось замечательное. Могучее тело слушается идеально, все рефлексы, навыки и мышечная память работает как отлично налаженный механизм. Получается два в одном, тело богатыря и ум ученого, обогащенный знаниями будущего на ближайшие двести лет. А тут и о двадцатом веке ничего не слышали, не говоря уже о двадцать первом. Отлично!
Жить можно. Опять же вторая молодость, а мне сейчас в этом теле только 18 лет, придется весьма кстати. Для выполнения моих планов. Так и хочется напевать: "А сколько же Вам лет, дитя моё? Ах, много, сударь, много - восемнадцать!"
Скоро я подошел к палатке при штабе на десять человек, где меня временно приютили. Изрядно удивленные, пара вестовых приветствовали меня громкими возгласами и восклицаниями. Глаза у них сначала расширились по пятаку, а потом вспыхнули от радости.
— Казачок! Арсений! Это вы? Боже мой, вы! Ну и ну! А я думал, вас, подхорунжий, убили при штурме крепости! Отличная была вылазка! Вы выздоровели?
Завязалась беседа, в которой я, благодаря памяти предка, чувствовал себя как рыба в воде. Вещички мои собрали для передаче отцу. Мои лошади ожидали меня на конюшне. Быстро проверив вещи, я убедился, что ничего не пропало.
И еще одна радостная новость. Никуда уезжать мне не нужно, так как полк Бакланова, в котором служил мой "отец", пребудет в ставку под Браилов в течении трех суток.
Есть время собраться с мыслями...
По ходу беседы с соседями я узнал, что пролежал бревном после штурма крепости целых четыре дня.
Этот штурм был на редкость неудачен; наши потери оказались громадными. Рассказы холодили кровь в жилах. Да, дела, дела. Много народу пропало. Вот у моего земляка, дяди Дорошенкова, из станицы Аксайской, сына убили. Какой парень был! Одно слово — орел, только бы жить да отца радовать, ан, глядишь, и нет его. Лишь одной могилкой на погосте прибавилось… Точно и не бывало человека. Еще один, лично мне знакомый молодой казак из Новочеркасской станицы, по имени Прохор, лежал в госпитале мертвым телом, без движения и признаков жизни. Непонятно было, будет ли он жить...
А все почему? Наши гении-идиотизма, самодовольные командующий армией Витгенштейн и великий князь Михаил Павлович Романов, долго совещались на тему: Как взять первоклассную турецкую крепость Браилов? Обустроенную по последнему писку военной науки? Ведь у османов здесь имеются в наличии опытные воины и неприступные стены. Что делать станем, господа командиры? Ведь пороха и свинца, а главное пушек и к ним огненного припаса, еще не подвезли. А орденок получить за взятие города всем охота.
Думали они, думали и, наконец, придумали. Рассудили, что если нагнать огромную массу солдат и разогнать их на большой скорости, а потом шмякнуть о каменные стены, то дело непременно сладится. Народ же по-любому лбами стену прошибет! Сближайся и убивай врагов – вот и вся армейская мудрость.
Но что-то по ходу пьесы у наших экспериментаторов-долбанавтов не срослось. Дело не выгорело. Или людей они мало нагнали, или солдаты штурмовали без должного энтузиазма, или убийственная турецкая артиллерия и минеры оказались на высоте, но желаемого результата не получилось.
И самое главное, кто в этом виноват, не понятно. Начальство у нас в принципе виноватым быть не может, не тот это народ. А из тех кто пошел на штурм, теперь большей частью уже и наказывать некого. Мило. Вот так и живем.
Этим же вечером состоялась небольшая попойка, отмечающая мое чудесное воскрешение. Собралось нас человек двенадцать. В основном, из числа молодых адъютантов из штаба. Сидели мы без чинов, сословий и национальностей, молодой компанией. Ели-пили, закусывали.
Все были веселы и дружелюбно настроены. Вдруг, на входе, рядом с которым сидел молодой офицер-немчик, лютеранин по фамилии Адлер, а напротив него другой офицер, по фамилии Зубков, показалась какая-то растрепанная, пьяная фигура.
Просунув всклокоченную голову в палатку, фигура обвела присутствующих шальными глазами и вдруг с диким воплем: "Вот ты где, немчура проклятая, так на же тебе!" — выхватила из кармана широких шаровар пистолет. Грянул выстрел, и Зубков с простреленной головой покатился с войлочной кошмы. Хотя он сидел дальше от входа, чем офицер-немчик, но тот как-то успел отклониться в сторону, и предназначенная ему пуля, продолжив свою траекторию, угодила прямо в лоб Зубкову.
Потом наш незваный визитер стремительно скрылся. Все так и остались сидеть вокруг нашего "достархана".
Эффектно! Весело у них тут!
— Что, собственно говоря, здесь происходит? — ошарашено спросил я у соседа, живо заинтересовавшись данным происшествием.
— А так, это один пропойца, бывший офицер, выгнанный со службы. Дня за три перед тем он из-за чего-то поссорился с нашим немчиком, но потом это забылось. В этот день, однако, он с утра пьянствовал, и в пьяном угаре ему, видимо, вспомнилась его ссора с немцем. У пьяного своя логика, вот ему и пришло в голову убить Адлера. Наверное, он схватил заряженный пистолет и пошел разыскивать своего воображаемого врага с злобным упорством человека, одержимого белой горячкой. Как видишь, Арсений, вместо немца он попал в сидевшего напротив Зубкова и, за здорово живешь, уложил его на месте. Вот оно, что значит, судьба и какими путями иной раз ведет она человека. Кстати, — резко поменял он тему беседы, — Вы не находите, что этот эльзасский сливовый джем – просто чудо?
Забегая немного вперед, скажу, что на другой день, когда пьяный проспался и ему рассказали о его злодеянии, убийца долго не хотел верить, и когда его привели и показали труп убитого им человека, он заревел неистовым голосом, упал на землю и начал колотиться головой об пол, безумно выкрикивая: "Простите, простите меня, окаянного!"
Прелестно, не правда ли? Кредо ясно до слез: "украл-выпил-в тюрьму".
Глава 4
Утром я проснулся очень рано. Я так и не сумел подумать о моих дальнейших перспективах и планах. Так что старался хотя бы тезисно определить свой дальнейший путь. Что тут можно сказать?
Вторая жизнь это конечно хорошо, просто замечательно. Но могло быть намного лучше. Прежде всего, Россия сейчас - сословная монархия. Я ничего не имел бы против самодержавия, очутись я царем. Тогда бы я развернулся на славу. Только треск и гром бы стоял. Но, что есть, то есть. Я оказался по другую сторону баррикад. Поэтому самодержавие теперь меня категорически не устраивало. Квасных иллюзий я давно лишен.
Ощущение, что сейчас "хозяин Земли Русской" может по своему капризу либо меня сказочно наградить, либо мимоходом прихлопнуть как муху, казнить или упечь в ссылку, отчего-то не вдохновляло. У меня могут по любому обвинению начальственные люди "отжать" наработанный бизнес и никакой судебной защиты не предусматривалось.
Вспоминался старый исторический анекдот, времен Екатерины Великой. Тогда у императрицы умерла любимая болонка. И Екатерина мимоходом приказала одному генералу из свиты сделать из нее чучело. Старый вояка от области болонок был бесконечно далек, ничего не понял, а переспросить побоялся. Чтобы не прослыть тупым солдафоном. Он знал одного француза, державшего известный магазин в Санкт-Петербурге и по-совместительству являющегося тезкой скончавшейся собаки. И генералу показалось, что ему приказали сделать чучело из этого француза.
А от приказов императрицы не отказываются. Даже от таких экзотических. Так что наш бравый генерал с группой солдат заявился к французу в магазин и грозно заявил:
- Ничего не знаю и ничего не хочу знать. Я лишь верный слуга государев. Видимо, вы в чем-то прогневали матушку-императрицу и я буду делать из вас чучело. В самом прямом смысле.
Французу повезло. Он был иностранцем, Франция тогда была гегемоном Европы, в дело быстро вмешался французский посланник, испросил аудиенцию у Екатерины и этот конфуз счастливо разрешился. Но если бы жертва обстоятельств была бы русской - быть бы ей чучелом. Как пить дать!
А я не оказался в числе 2 % населения России из привилегированных сословий. Дворянства и духовенства. Они могли жить в этой стране свободно и независимо, так как их защищала корпоративная солидарность. Именно этот элемент только и благоденствовал среди всеобщего обнищания. Конечно, и этот слой неравномерен, поэтому в руках менее одного процента населения сейчас находится девяносто пять процентов земли.
А казаки у нас кто? Служивое сословие. Дешевая армия. Казаки должны выходить в бой снаряженные конно и оружно, как помещики времен Алексея Михайловича, вот только никаких поместий им для этого государством не предоставляется. Имеют некоторые вольности в домашнем обиходе и налоговое льготы. Не более того.
А служба - конская. По казачьему уложению четыре года действительной службы и двадцать лет запаса, половину ( или даже две трети) из которого ты тоже воюешь в постоянных войнах, что без конца ведет Российская империя. На Кавказе и Польше, или с турками. Или, помогая за границей тому же Османскому султану и Австрийскому императору, подавлять мятежи, в качестве братской помощи от царственного Российского собрата. Отдай и не греши!
Правительство хотело распространить такие повинности по типу казаков и на другие сословия. Но военные колонисты бунтовали и не соглашались. Так казаки и остались единственными в своем роде. Бедолагами. Воюющими по двадцать лет за небольшое жалование. В общем, оказался ты в реестре, пищи, но служи. И не тужи.
Положение казака не так уж сильно отличается от положения крепостного крестьянина. Так как и те и другие землепашцы. Только крепостного, если уж его не забрили в рекруты, на убой не поведут. Он - вещь, которая стоит денег. Рублей 25-30. А хороший хозяин свои вещи не ломает, а бережет. Встречаются, конечно, неадекваты, типа Салтычихи. Но их число мизерно. Все понимают, что при существующих ценах и общей скудности жизни грешно разломать даже сущую безделицу.
Хозяин сильно заинтересован в приносимом крестьянином доходе. Заинтересовал ты своего владельца, пообещал денег платить больше, чем от работы в поле, тебя отпускают в "отходники". Делай там, что хочешь, хоть миллионами ворочай, только оброк не забывай платить. Собрал денег - выкупайся. Главное, что все время - твое.
А как прикажете рулить дистанционно фабричными производствами или золотодобычей в Калифорнии (или на Аляске, или в Южной Африке) постоянно находясь на фронте? Загадка. Дезертирство совсем не вариант. Так как сын Арсения Ежова - предок Сергея Ежова. Не известно наш это мир или параллельный, но рисковать не стоит. Мало ли какие изменения пространственно-временного континуума могут образоваться. Еще аннигилируюсь ненароком. Так что гнобить свою семью я не позволю. Не надо нам обструкций и буллинга.
Придется служить Родине. Мы офицеры, получив приказ, отправимся туда, куда скажут. По-иному и быть не может. Война. Есть такая профессия… Но я буду действовать без фанатизма. В свои нынешние 18 лет, три года я уже отбарабанил в войсках, так что скоро действительная служба останется позади. Закончу эту войну, возможно поучаствую в следующей и будет. Потяну еще лет пять лямку и достаточно. Пойдем по торговой и по промышленной линии. А интенданты в армии тоже нужны.
С этим определились. А теперь кажется, пришло время раскрыть карты? Перейдем к первоочередным задачам для каждого нормального попаданца. К примеру, производству динамита. Благо я, как бывший технолог мыловаренного завода, этот процесс знаю на отлично. А эти знания стоят не меньше мешка бриллиантов. При определенных условиях, что я смогу организовать процесс производства. Опасный бизнес...
И вот тут засада. Маленькую партию я сумею сделать. Но чтобы стать Нобелем, так сказать в глобальном масштабе, препятствий на моем пути возникает огромное количество.
Что нужно для изготовления динамита? Наполнитель - диатомит, связывающий взрывоопасный нитроглицерин и делающий его безопасным. С этим проблем не будет. Область Всевеликого Войска Донского, сейчас включающая не только Ростовскую область, но и обширные окрестности, в том числе весь Донбасс, - дно бывшего доисторического океана. А диатомит - окаменевшие водоросли. Неподалеку от хутора Гремячий лог, в восточной, ростовской части Донецкого угольного бассейна этот минерал имеется. Много его не нужно, достаточно вьюками возить.
Жир - тоже не проблема. Пойдет и говяжий. Сода? Сера и селитра для производства кислот? Платина и свинец для баков и химической посуды, не боящейся коррозии кислот? Уголь, в качестве топлива?
Тут уже вступает в силу требования логистики. Железных дорог в России сейчас нет. На телегах много груза не перевезешь. Тем более, что груженная телега тащится километров двадцать в день, а лошадь и возница требует за этот день десяток килограммов провианта и фуража. Пять дней туда и пять обратно, все проглоты сожрут и полезного груза привезут самый мизер. Единственный нормальный путь сейчас для перевозок - водный.
Вниз по Дону, из Центральной России нам особо ничего полезного не привезут. Кроме древесины и поташа. Поташ - зольная соль, нам пригодится, чтобы улучшать селитру. Но больше оттуда ничего хорошего не доставить. Даже банальных меди и олова для "самоваров". Все привозное. Медь, впрочем, есть на Урале. Можно ее возить по Чусовой, Каме и Волге вниз, а потом перекидывать телегами через Переволоку на Дон и оттуда уже к нам.
На Урале есть и платина. Сейчас там добывают 80-90% от мировой добычи. Но официально ее нам не продадут. Это же стратегическое сырье. Царица катализаторов. Долгие годы Англия и Франция (с начала века) гребут этот драгоценный металл полностью и возвращают обратно в виде готовых изделий. Так, тот же платиновый эталон метра, российская казна закупила в 1822 году, то есть шесть лет назад, у французской фирмы Жомини за огромные 22 тысячи рублей. Девятьсот крепостных продала как скотину, а безделушку себе купила.
Потому, что долгое время в России тугоплавкую платину совершенно не умели обрабатывать. Научились только в 1826 году и наделали различных изделий, в том числе химической посуды. А с прошлого года из платины у нас стали чеканить рубли. Так что ее все гребут, отрывают с руками, или иностранцы, или казна. И даже казна быстро проиграла эту конкуренцию. Кто же туземцам позволит платину использовать, когда в Европе этого стратегического металла развивающаяся химическая промышленность все больше требует?
Так что скоро на Николая Первого иностранные посланники надавят, поставят вопрос ребром и чеканить платиновые деньги в России прекратят, а что начеканили - казна обратно у населения выкупит. Так что платину если мне и удастся достать - то только контрабандой.
Гурты скота можно перегонять на собственных ногах. Но сопутствующее мясо-то выкидывать не будешь? Надо его хотя бы солить на продажу. Соли у нас вокруг хоть задницей ешь, но все либо неудобно расположено, либо уже захвачено другими. Соледарские варницы у Бахмута еще со времен Булавинского восстания отобраны у казаков в казну. Да и там один этап пути придется возить груз на телегах до Северского Донца.
В восточной части области имеется немало соляных озер, но таскать оттуда соль не совсем удобно. Как из Астрахани, где находятся знаменитые соляные озера Эльтон и Баскунчак. Придется возить соль морем из Тузловского озера, что на Тамани, где находились соляные промыслы ханов еще со времен Золотой орды. Это тем более удобно потому, что рядом есть и нефть. А нефть нам всегда пригодится.
Сера есть в среднем Поволжье. Но нам ее не продадут, так как она вся уходит в казну для производства пороха.
Селитру можно производить и на Дону. В селитряных ямах. Тем более, что раньше казаки так и делали, добывая сырье для своих кустарных пороховых заводов. Но сейчас всякую вольницу прикрыли. Какие еще пороховые заводы? Так и до бунта недалеко. Впрочем, селитренные ямы закладывать гражданам разрешается.
Но дело это грязное, а казна крутит и вертит не хуже наперсточников. Коррупция в царской России цветет и пахнет. У населения казна принимает доморощенную селитру по двадцать рублей. А у англичан приобретается индийская селитра по сто двадцать. Прикинем сумму откатов. Похоже, что у кого-то рыльце в пушку по самые брови!
Говорят, что наша селитра грязная и некачественная, а у англичан первый сорт. Пусть так, но персы продают свою селитру по тридцать рублей, а уж она от индийской почти ничем не отличается. Так что можно покупать селитру и у персов и возить ее вкруголя через Каспий, Волгу, Переволоку и Дон.
Самое смешное, что логистически Дон скорее привязан водными путями не к России, а к Турции. И там, рядом, в Малой Азии, есть почти все, что мне нужно. А чего нет, то быстро и удобно через босфорские проливы доставят транзитом.
В Малой Азии имеются целые горы серы в жерлах потухших вулканов и серных источниках, огромные залежи селитры, созревшей на солнце из древнего дерьма и свалок, содовые озера, в которых вода лучше любого стирального порошка. И куча цветных металлов. Медь и свинец. Особенно много меди на османском Кипре.
Так что нам с Турцией надо не воевать, а торговать. К счастью, как только эта война закончится - наступит тринадцатилетний мир. В промежутке Николай влезет в Турцию, чтобы помешать ей развалиться, когда войска правителя Египта Мухаммеда Али, под командованием его сына Ибрагима, будут уже находиться в нескольких переходах от Стамбула. Спасет султана нашими руками. Так что, можно сказать, что мы будем с турками союзниками.
С учетом потенциальных турецких поставок казалось бы производство динамита можно успешно запускать. Особенно, если перенести базу поближе к залежам угля, в район будущего города Шахты. То есть несколько севернее ныне столичного Новочеркасска. Или на приток Дона - Северский Донец, чтобы грузы было удобно туда доставлять. Но фиг Вам. Дудки!
Нужна еще квалифицированная рабочая сила. Которую на Дону негде взять. Казаки почти всю жизнь воюют, дома почти не бывают. Царское правительство успешно колонизирует Дон мигрантами, чтобы добиться того, чтобы большинство населения здесь были не казаки, а иногородние.
Но вывезенные из Турции армяне или греки на тяжелые работы впахивать не пойдут. Им более милей по сердцу торговля. Не пойдут и немцы, типа Миллеров, которым правительство дает огромные подъемные в размере пятисот рублей. Купил себе два десятка крепостных и пусть они на тебя работают. Чем не жизнь?
Русские же сейчас преимущественно крепостные и их миграционный потенциал невелик. Так как крестьянина держат в рабстве во многом благодаря закостенелым обычаям и дергать их на новое место помещики не спешат. Даже в Крым. Ибо чревато. На старом месте можно всегда заявить: так деды жили так и мы живем. А на новом?
Втемяшутся в голову крестьянина разные дурные мысли: а почему это я здесь должен быть рабом? И что ему ответить? Сейчас рабство из развитых стран существует только в России и в США. И то в Америке рабами становятся чужеродные негры. У мусульман рабом не может быть мусульманин. Если ты принял ислам, то из рабства тебя немедленно освобождают. И только РПЦ ушла куда-то не туда, охотно позволяя из православных делать рабов. С чего это такие религиозные новации? "Умом Россию не понять..."
И самое главное. Как подсказывает мне богатый жизненный опыт, наш человек начинает читать инструкцию, только когда он уже что-то сломал. А в случае с нестабильным нитроглицерином это будет уже поздно. Недаром же в Библии написано, что до Большого взрыва было Слово. И это слово - "Поберегись!"
Что говорит нам история? Нобель был шведом, но свой главный завод по производству динамита развернул в Италии. Во Флоренции. Почему? Во-первых, итальянцев не жалко. В отличии от шведов. Во-вторых, Италия единственная европейская страна где имеются и большие залежи серы и средние селитры. В Италии много вулканов: Везувий, Стромболи, Этна. Кроме того, в Сицилии имеются огромные серные рудники.
Селитра тоже прекрасно вызревает в жарких и сухих странах - к примеру, на той же Сицилии. Но на Сицилии местные пастухи не годятся в квалифицированные рабочие. И помимо того, они там еще все с ощутимым криминальным душком. Мафия, каморра, коза ностра, сардинцы...
А что у нас ближе всего к Сицилии где можно раздобыть квалифицированных рабочих? Флоренция! Еще с эпохи Возрождения во Флоренции был развит капитализм и существовали многочисленные мануфактуры, где трудились массы наемных рабочих. К примеру, "чомпи"-ткачи. Традиции имеются.
То есть квалификация у рабочего-итальянца не намного хуже того же шведа или англичанина, а заработную плату ему можно платить намного меньше. Что изрядно удешевляет производство продукта, с учетом того, что и сырье сюда будет доставляться морским путем с небольшого расстояния. И без таможенных пошлин.
При нынешнем уровне развития технологий нельзя исключить несчастных случаев на производстве. Поэтому все заводы Нобеля строились по принципу концентрационных лагерей. Как бы бережно люди ни обращались с материалами, периодически происходили несчастные случаи. Рабочие гибли сотнями.
Нобель размещал свои предприятия в районах, доведенных до нищеты, и таким образом получал неиссякаемый источник рабочей силы – отчаявшихся бедняков, которые становились расходным материалом. Флорентийская фабрика была одной из крупнейших, 30 тысяч человек - целый город, хотя потом Нобель развернул по всей Европе сотни своих динамитных фабрик, чтобы насытить рынок.
В начале 20 века Флорентийская фабрика Нобеля закрылась. К этому времени от взрывов здесь погибли сотни рабочих и еще тысячи загубили свое здоровье: химикалии, которые использовались в производстве, чрезвычайно вредно влияли на мозг. В 21 веке это место считается в Италии проклятым, местные жители его избегают. Развалины превратились в настоящие джунгли.
Изобретение динамита перевернуло военное дело. Артиллерийские снаряды и бомбы взрывали целые здания, мосты, фабрики. Когда появились аэропланы, бомбы стали ровнять с землей целые жилые кварталы, жечь города, убивать тысячи человек. Мы говорим о ядерной угрозе, а ведь, по сути, динамит и его производные убили и искалечили людей больше, чем до начала 21 века атомное оружие.
Сам Нобель получил мрачный титул «Торговец смертью» – так писали в газетных заголовках. Нобель поразился, прочтя это, и понял, каким его запомнят потомки. Картина получалась ужасающей! Приспешник дьявола да итолько . Тогда Нобель основал премии своего имени – включая Премию мира – и отошел от того, что сослужило бы ему ужасную службу перед лицом суда истории.
В общем, раз сейчас в России нет развитого капитализма, с резервуарами дешевой рабочей силы, погрязшей в нищете и готовой работать за копейки, обустройство динамитных фабрик остается под вопросом. Крепостные же денег стоят, ты его купил, а он взорвался... Убыток, нехорошо.
А рабочий пришел, взорвался, а за воротами очередь еще из таких же стоит. Во втором случае перед тобой открывается глобальный мир расходного материала, часть великого океана трудовых ресурсов человечества, волны которого накатываются на земной берег и откатываются подобно приливам и отливам, не оставляя следа. Вот и думай.
Глава 5
Так я ничего и не придумал, а пора уже вставать и делами заниматься. А дел по уши. На мне две животины и подчиненных конюхов не имеется. А я теперь живой и здоровый, так что на казенную помощь могу не рассчитывать.
А как когда-то выразился один из крупных деятелей большевизма по аналогичному вопросу? Иностранный корреспондент ему задал простой вопрос: "Почему большевики национализировали все сферы человеческой деятельности в стране и только армия извозчиков по-прежнему остается островком стихии в СССР?"
Партийный деятель ответил: "Видите ли, мы уже установили опытным путем, если людей не кормить, то они отчего-то все же продолжают жить. А когда лошадей не кормят, то четвероногие питомцы на государственной службе сразу умирают. Вот потому мы и не национализируем извозчиков." Так что, за дело!
Как я уже упоминал, у меня имелась пара лошадей - белая и вороная. Статейные кони. Конечно, конь и лошадь здесь считаются совершенно разными животными, но я уж привык называть и так и так. Я стал с ними знакомиться и лошади меня признали за своего. А я сноровисто, как будто этим всю жизнь только этим и занимался, на автомате начал кормить, поить и чистить благородных животных.
Затем, я повел коней купаться. По пути проверяя свои приобретенные в новом теле навыки, без труда выполнил несколько замысловатых элементов джигитовки. Такое мастерство в 21 веке изредка можно увидеть разве что в цирке, а я выполнял все приемы как заправский акробат, любо-дорого было со стороны посмотреть. Лошади слушались меня с полунамека.
Зрители моей удали имелись. Небольшая группка офицеров, важных, словно британские лорды, при мундирах и наградах, поодаль наблюдали за моим импровизированным представлением. По виду это были местные лизоблюды, креатуры начальства, так и лучившиеся признаками довольства и мотовства. Белопогонники! Как в песне поется, все пребывали тут: "барон Жермон, виконт Клеон, сэр Джон, британский пэр, и конюх Пьер!"
Похоже, всех османов они уже покрошили в капусту и теперь маялись от безделья.
Покончив с разминкой и выводив лошадей, я начал их купать. На обратной дороге же я влип в неприятности. Началась лирическая часть.
Поскольку я отправлялся купать лошадей, то был не при мундире. Сапоги, штаны и белая рубаха, вот и всё мое по летнему времени скудное одеяние. В нем меня легко можно было принять и за рядового казака.
- Эй, казачек, метнись в лагерь и принеси мне квасу! - нагло обратился ко мне один из ранее наблюдавших за мной офицеров.
Среди остальных своих товарищей он отличался расхристанным и растрепанным видом, к тому же был немного под шофе. Этакий обдолбанный Мик Джаггер этой эпохи. Его шалая красная морда так и просила кирпича. Обычно, с таким пропащим видом шаромыжники воруют селедок с базарного лотка.
Это что за сказочное хамство? За кого тут меня принимают? За пчелку в навозе?
Здесь надо бы сказать, что господа-офицеры ( во всяком случае их значительная часть) казаков недолюбливают. В крепостные мы не идем, чем подаем "дурной пример всему русскому крестьянству" и "разрушаем духовные скрепы государства". Честь казачью блюдем, да еще и воюем намного лучше русских, из московского бомонда. Они же умеют только волну гнать: фанфары, пафос, "отстоим Русь- матушку"!
Оттого у господ-офицеров постоянно возникает навязчивая мания согнуть казаков в бараний рог. Многим неудержимо хотелось развязать настоящую травлю. Поэтому, всеми правдами и неправдами, они норовили выпросить у начальства себе казаков в конвой, якобы для выполнения боевой задачи.
И становясь согласно приказу непосредственными командирами, тут же пытались низвести подчиненных им казаков до уровня личных слуг. Со всеми вытекающими последствиями. Ставя подчиненных на место лабораторных крыс для опытов.
И при этом ногами по морде их бить было нельзя. Иначе грозил трибунал. Из-за этого обстоятельства все стояли по струнке, тихо мирясь с тем, что жизнь сурова. Вот такие пироги.
А дворянская учтивость, изысканные манеры и благородство - просто нелепый миф, насаждаемый в нашем сознании всеми возможными и невозможными методами.
Но всему своя пора, свое время. Именно сейчас мы наблюдаем предсмертные судороги реакции, пройдет каких-нибудь девяносто лет и именно за такие "фокусы и шалости" господ-офицеров начнут массово убивать на всех улицах и переулках в 1917-1918 годах. Резать как баранов, делать облавы в поездах и расстреливать пойманных у перрона. Приходится признавать, что в большинстве случаев русские офицеры подобное отношения к себе заслужили. Каждое общество имеет право защищаться, не правда ли?
Хотя, по большому счету, казаки и армия — все мы одного царя слуги, одной матери-родины дети. Кичиться нам друг перед другом нечем. Наше дело исполнять, что велят, а там Бог видит, что и как.
– А ты еще кто такой? – грозно хмуря брови и делая зверскую морду лица спросил я, еще надеясь разойтись с этой буйной компанией миром.
Моему авторитетному тону могла бы позавидовать Академия наук.
– Поручик, князь Мещерский, Владислав Васильевич, рыцарь большого креста ордена Квинканкса, временный магистр Розенкрейцерской масонской ложи Месопотамии, – на автомате представился офицер.
Все-таки муштруют сейчас на уровне рефлексов, как собачек Павлова. А тут орел-мужчина, готовый "почетный дворник". И мне попалась заметная зверюшка в здешнем зоопарке. Хотя, честно признаться, его род не страдал красотой. Отнюдь...
– Примите добрый совет, поручик, ступайте домой. Вас слишком развезло на этой жаре, – мирно предложил я этой наглой образине.
Отчаянно хотелось прибавить: "Тебе же только дерьмо через тряпочку сосать, а не водку пить". Но я сдержался. У нас же разговор джентльменов? Вот и разойдемся, как джентльмены. Краями.
– Я как-нибудь сам решу, что мне делать, – неожиданно полез в бутылку поручик-драчун, донельзя довольный своей находчивостью и остроумием, и попытался руками схватить мои поводья. – Это ваши лошади? Я их покупаю. Добрые кони. Даю за них двести рублей! Ассигнациями!
Сия тирада сопровождалась сильной волной кислого дыхания, так что мне пришлось брезгливо поджать губы. Остальные офицеры, в поисках развлечений, оказывали своему товарищу молчаливую поддержку. И улыбались.
Потому, что предложенная цена была несусветно низкой. Вздумай я продавать своих лошадей, то за вороного рублей 120 серебром дали бы, а за белого и того, пожалуй, больше. Серебро же сейчас против ассигнаций шло почти вдвое. Потому, что те же платиновые рубли правительство стало чеканить не от хорошей жизни.
В России остро не хватало благородных металлов, чтобы сковать напечатанную, для восстановления ущерба от Наполеоновского нашествия стране, бумажную денежную массу. Недаром же князь Меньшиков, в ответ на восхищение царем Николаем I заезжим французским фокусником Боско, метко ответил:
- У Вас, Ваше Величество есть фокусник получше, министр финансов Конкрин. Берет в одну руку золото, в другую - серебро, подует в кулаки, и из одной руки выходят бумажные ассигнации, а из другой - бумажные облигации.
Вот, что тут прикажете делать? Этот хам явно не привык к отказам. Потомок древнего рода, связи огромные. С правящей семьей в добрых отношениях уже которое поколение. Попробуй такому отказать. Но отказать все же придется, ограбить я себя не дам.
Разбить бы мерзавцу хлебало. В кровь. Да от души! Но нельзя. Если дать нахалу с ноги по зубам, так он побежит жаловаться начальству. И остальные офицеры, с присущей им самоуверенностью и высокомерием, всей дружной компанией его поддержат, доложат, что я ни с того, ни с сего, напал на офицера и представят это дело как форменный бунт.
И законопатят меня в Сибирь, во глубину сибирских руд, так как моему рассказу никто не поверит, а свидетелей с моей стороны не имеется. А Москва слезам не верит...
Напротив, всем известно, то, что Москва бьет с носка.
Представиться и вызвать этого пьяного придурка на дуэль? Так сейчас война, всякие дуэли запрещены. К тому же, пьяной козе понятно, что никакой дуэли не будет. Мы оба офицеры примерно равные по статусу, за одним маленьким исключением. Он князь, хоть и опереточный, всегда готовый в своих белых облегающих лосинах протанцевать балет из "Пиковой дамы", а я формально еще даже не дворянин.
Конечно, представление на войскового старшину, дающее право на потомственное дворянство, на отца, упорно карабкающегося по ступеням служебной лестницы, уже ушло. Но при нынешней бюрократии пока оно пройдет по инстанциям, уже наступит зима. И новый год. А пока я никто и звать меня никак. Титулы, род, честь - против ноунейма. Не стоит и начинать.
Особенно если учесть, что я не знаю, какие шестеренки тут надо вертеть, а для моих противников это секретом не является.
К тому же, эта компания, не дав мне никакого удовлетворения, пойдет трепать мое имя и фамилию, да с шутливыми комментариями и разными красотами стиля. Обольют дерьмом и представят меня шутом. Потом вовек не отмоешься. Короче, специально для меня тут быстренько устроят веселый чемпионат по пинкам в задницу!
Большинство старинных титулов связано с секретными орденами, обществами и гильдиями, следы которых прослеживаются вплоть до Крестовых походов или татаро -монгольского нашествия.
Они хранят тайные документы, проводят обряды... Их много: тамплиеры, черные знаменосцы, розенкрейцеры, подтиратели королевских задниц... всех и не перечислить. И они исповедуют принцип: "Один за всех и все - за одного!"
Короче: Люди бывают разные - как свечи, одни предназначены для света и тепла, другие - в задницу. И мне попался именно второй, "говнистый" вариант. С которым надо проявлять крайнюю осторожность.
И кроме того, не забываем, что передо мной элита крепостного права. Рабовладельцы. Этакие доны Негоро- Перейра, закоренелые торговцы живым товаром, только русского разлива. И мораль у них соответствующая. Раздавят, разотрут и даже не поморщатся.
Так что мне предстояло аккуратно «поймать скорпиона за хвост». Ставим разумную предосторожность во главу угла.
Поэтому я сделал глубокомысленное и важное лицо и отчетливо отчеканил:
- Ваше предложение, в присутствии свидетелей, являющееся открытой офертой, я услышал, князь! Договорились, я отдаю вам своих лошадей, а вы лично запродаетесь ко мне в крепостную зависимость. Мой адвокат найдет Вас в лагере, после подписания всех официальных бумаг, стороны получат искомое.
Пока мою речь компания переваривала, я, воспользовавшись этим, спокойно поехал к лагерю. Громко бормоча модные словечки вроде "балансировка загрузки блейд-серверов" или "визуализация структурных серверов". Меня никто не стал окликать.
И правда, мой лексикон, несколько отличался от привычного "благодарствую, барин". Более того, по необычному здесь построению речи и умным, зарубежным словам меня вполне можно было принять за иностранца.
А как известно, многочисленные немецкие принцы, коим нет числа, любят приезжать в Россию и выряжаться под казаков. Затронешь меня, а я окажусь из числа какой-нибудь дальней царской родни. Потому и по-русски говорю относительно хорошо, так как царь Николай, после декабрьский событий 1825 года, яростно продвигал при дворе использования русского языка в пику французскому и прочим.
Так что озадаченные господа-офицеры пребывали в ступоре, тихо матерясь на все лады, а я беспрепятственно вернулся в лагерь.
Глава 6
Вернувшись на место своего временного квартирования я от вестового узнал следующее. Мой казачий полк, волей нашего командования, выдвигается в местечко Рийны, что лежит при впадении реки Прута в Дунай. Там наш полк и будет пока базироваться. Меня сегодня по бумагам выписали из госпиталя, как выздоровевшего, и я получил приказание немедленно отправиться к своему полку.
Я порадовался этому известию, так как имелась прекрасная возможность, что мой утренний инцидент с господами-фицерами останется без последствий. И правда, на войне первейшая мудрость: "Поближе к кухне и подальше от начальства". Особенно от такого дикого как тут у нас. А здесь, при Ставке, обитает бесчисленное множество дурного начальства, которое так и смотрит, так и следит, чтобы поймать тебя в какой-нибудь вздорной неисправности.
Они требуют службы, полной душу убивающей формалистики, где повернутая гербом вниз пуговица способна привести в ужас целую начальственную плеяду от ротного до корпусного командира включительно, а не по форме пришитый темляк на смотру рассматривается, как величайшее преступление.
Так что, я сразу двинулся в путь и через полтора дня прибыл на место.
По пути я прикидывал, как бы сделать своего нынешнего "отца", формального главу семьи, своим верным союзником. Потому, что надо создавать свою команду, а я по здешним понятиям еще слишком молод, чтобы внушать уважение. А свои неожиданные знания, я намеривался внедрить как откровения, ниспосланные мне свыше. Мол, явился ко мне во сне ангел небесный, посланный Богородицей, и велел делать то-то и то-то. И тогда будет все хорошо и настанет полное благолепие.
Увидев своего нынешнего "папашу", я поразился его грозному и дикому виду. Громила такой, что внушает. Почтение. Настоящий потомок тех легендарных полулюдей-полугероев, которые с неслыханною жестокостью заливали кровью просторы Дикого поля на протяжении целых веков. Огромный мужик с роскошными буденовскими усами, дубленым смуглым лицом и большими серыми глазами, под клочьями густых бровей.
Как-то сразу я решил отложить свои мистические рассказы, а пока попытался подмазаться к родителю с историей о "своей" храбрости, проявленной при штурме крепости Браилов. В надежде заслужить репутацию "удальца" и "храбреца". Ведь казаки презирают трусов и отец должен за меня искренне порадоваться. Вот мол, какой в семье ухарь растет.
Так что я начал красочно расписывать свою безбашенную отвагу отцу в чаянии получить похвалу; но, увы! вместо похвал, батя жестко отдубасил меня нагайкой, приговаривая:
— Ты что творишь, молокосос! Не суйся в омут, когда отдалён от своей части, а только вместе с ней иди в огонь и в воду!
Думаю, это был только предлог, чтобы найти формальный повод наказать меня за проявленную дурь. Умный поймет.
При этом отец бил меня нагайкой не декоративно, выбивая пыль из одежды, а во весь мах, рассекая кожу до крови. И что прикажите делать? Драться с ним нельзя, еще проклянет, за то, что поднял руку на родителя. Приходилась судорожно бегать от него и извиваться всем телом. Свинцовая пуля у него что ли для веса в кончик плетки вшита? Как ударит, так я аж на аршин подпрыгиваю!
Кричал я при этом:
— Виноват, батюшка! Не вели казнить! Конь о четырех ногах, и тот спотыкается!
Утолив свою ярость и изрядно (и очень больно) меня поколотив, отец сменил гнев на милость и решил пояснить мне свою позицию более подробно:
— Дурное дело нехитрое, - начал свои поучения Яков Ежов, усмиряя появившуюся от активных физических упражнений отдышку.— Эх, молодость, молодость, все-то Вам смешки, да забавки, да ветер в голове. Ну как назвать такой твой поступок? По-моему, и не храбрость вовсе, а просто фанфаронство какое-то, бесшабашность, что хочу, то и делаю, никто мне не указ. Ломишь, как медведь на рогатину. Не снести тебе, Арсений, головы, если умней не сделаешься.
Я, обрадовавший передышке в наказании, старательно делал вид, что с почтением внимаю каждому слову папаши.
— Ведь и зверолов, идя на медведя, думает не о том, что медведь может ему голову свернуть, а о том, чтобы рогатиной не попортить шкуры, так как за такую шкуру ему заплатят несколькими рублями меньше, - продолжали литься в мои уши пояснения родителя. — Вот это-то незамечание опасности и есть настоящая храбрость; если же человек видит опасность, сознает ее и лезет вперед, подгоняемый своим самолюбием и страхом показаться людям со стороны трусом, такой человек и в самом деле трус и особенного доверия не заслуживает.
Я с трудом улавливал запутанную мысль о необходимости соблюдения хрупкого баланса на грани удали и осторожности.
Между тем пояснения все продолжались:
— Недаром же государь Николай Павлович, получив недавно донесение о какой-то экспедиции, весьма плохо для нас окончившейся, изволил выразиться: "Они там совершенно исключили из своего обихода слово "благоразумие". Необходимо им об этом напомнить".
Вот и цитаты "классиков царизма" в ход пошли.
— Ходят слухи, что и этим штурмом крепости Браилов государь весьма недоволен, - продолжил Ежов-старший свою проповедь. — В особенности напрасным и ни к чему не ведущим геройством высших офицеров. Там у них соревнование какое-то, кто выкинет более безумную выходку. Гибнут сами, губят солдат, последнее хуже всего. Для чего, например, этот господин Витгенштейн начал штурм до прибытия осадной артиллерии? Кого он хотел удивить своим молодечеством? Наверно, какое-нибудь глупое пари или хвастливость, и что из этого вышло? Сам-то жив, здоров, а приданные ему солдаты и казаки, по отзывам их начальства чуть ли не лучшие во всей Дунайской армии, убиты. Убиты без всякой пользы для дела. Слишком уж быстро в петербургских салонах растут в чинах. Без всякой опоры на результат. Того и гляди, что после следующего поражения генерала Витгенштейна сделают фельдмаршалом!
Не знаю, действительно ли государь Николай выразил свое недовольство, так как известия, кроме как голубиной почтой, туда и обратно никак не успели бы дойти, или же мой отец в нашей приватной беседе вкладывал в уста царя свои собственные мысли...
Но говорил он довольно дельно. Так что, похоже, Яков Ежов - отличный командир.
Но после полученной порки начинать беседу про свои божественные откровения мне было как-то не с руки и я решил немного подождать с этим делом.
Через пару дней я набрался смелости, царапины от плетки стали заживать, и все же попытался подготовить презентацию бизнес-проекта своему отцу. Деньги, деньги-то мне где на это брать?
Но, лучше бы я этого не делал. В голубые дали прекрасного далека и явления ангелов от богородицы мой батя не на грош не поверил.
Снова в дело пошла плетка и снова я, как наскипидаренный, носился, пытаясь увернутся от хлестких ударов. Было больно и обидно.
А Ежов-старший, уча меня ногайкой, все время приговаривал:
— Не понимая я, Арсений, в кого ты такой уродился? Все детство в одном месте играет. Дурень думкой богатеет. Я только тогда в иноземной землицы золотые горы поверю, когда то золото самолично увижу. А всякий баек я уже за свою жизнь довольно слышал. А если ты умеешь делать порох в восемь раз сильнее нынешнего, так бери и делай. И когда я его самолично опробую, то тогда и буду решать, как его изготовление для казаков организовывать. А пока ты у нас в полку офицер, вот и возьмись за свои прямые обязанности. Казаков учи. Скоро же в бой пойдем, нас Дунай форсировать заставят. А у тебя в этом деле пока ничего не готово.
Где-то папаша был прав, желая попробывать мои придумки на зуб. Хотя бы в качестве образцов. Но зачем же ногайкой драться? Я слова и так понимаю.
Но путем моего героического самопожертвования этот инцидент был улажен.
Жизнь во все вносит свои коррективы. С аптекарской точность. Все идет через пень-колоду. Кряхтя и постанывая, я стал думать, как мне организовать опытное производство. Легко сказать как? Нас же действительно скоро через Дунай кинут, а там нас как раз турки с пушками дожидаются. Все глаза уже проглядели. Хочешь, не хочешь, а в очередную драку влезть придется.
Так что мне до зарезу нужны были компаньоны, чтобы могли взять всю черновую работу на себя. И заодно и организационные хлопоты. Да и деньгами вложиться.
В книжках о попаданцах, главный герой, казак, обычно приезжает в станицу, находит там умного и пронырливого еврея и они начинают плодотворно сотрудничать. И все идет как по рельсам.
Только я стесняюсь спросить, откуда в станице еврей возьмется? Самонародится? Ведь в России евреев совершенно нет. Указами Петра Первого и Екатерины Великой им запрещено появляться на территории страны. Правда, по мере расширения границ государства, постепенно включаются населенные евреями области. Кавказ с местными горскими евреями, и территории бывшей Речи Посполитой с немецкими и польскими. Но наличие черты оседлости запрещает евреям распространятся по стране. И это непреложный факт. Черта эпохи.
Кроме того, из-за крепостного права колонизационный потенциал русских мизерный. И это при том, что русские как этнос сейчас по численности на третьем месте в мире, после китайцев и индусов. Свободных людей для переселения почти нет, а крепостных помещики опасаются вырывать из привычной обстановки. Так что недавно завоеванные земли Новороссии заселяют в основном иноземцы.
Надо же как-то населять "потемкинские деревни"? А их создавали сотнями...
Из Европейской Турции заманивают славян, сербов, болгар и прочих. Так возникают Новая Сербия и Славяно-Сербия. Из Малой Азии и островов Архипелага - греков и армян. Из Германии везут колонистов немцев, а из Польши и той же Германии - евреев. Так Одесса стала еврейским городом. Но это только несколько регионов.
Мне могут возразить, что еврей сейчас не столько национальность, сколько вопрос веры. Принимай православие и живи где хочешь. Только вот иудеи и выкресты-вероотступники живут сейчас как кошка с собакой. И диффузии, как в Европе, пока в наших Палестинах не происходит. Пока до широкого консенсуса на общенациональной еврейской платформе между этими группами еще далеко.
Допускаю, что на Дону я найду немало вероотступников, но связи с еврейской диаспорой, тем более за рубежом, у них не будет. Тем более, что этнический еврей, который живет среди русских, постепенно становится русским. Недаром же среди казаков встречаются немало еврейских фамилий: Жидков, Евреинов, Кагальницкий, Мелехов. Все они давно казаки. Не важно, какого ты роду-племени. Главное, чтобы воинское мастерство имелось.
Но есть в России сейчас другая организация, которая сейчас в торговле занимает место будущей еврейской диаспоры - старообрядцы.
Тут, пожалуй, стоит сделать маленькое отступление и рассказать немного об истории казачества и христианства. Проясним "дела давно минувших дней, преданья старины глубокой". История эта смутна и почти легендарна, так как напрямую конкурирует с официозом.
История, как и жизнь, никогда не останавливается на достигнутом. Один сюжет, хотим мы того или не хотим, плавно перетекает в другой, не давая ни участникам событий, ни нам, наблюдателям издалека, возможности остановиться, и любое «уже», опять-таки, вне наших пожеланий и планов, неизбежно влечет за собою «а потом».
Европа - миграционный тупик. Как охотники на мамонтов ее заселили, так их потомки в основном в тех же местностях и живут. Или по крайне мере жили до середины 20 века. Миграция венгров из Предуралья по данным ученым добавила к коренному населению Паннонии всего 10 % завоевателей.
Еще со времен античной Скифии, славяне, а конкретно русские, массами жили в Северном Причерноморье. Как известно, Танаис греческие колонисты основали для закупки зерна в землях скифов-земледельцев. Со временем две общины: греческая и скифская - слились. Город был двуединым, как двуглавый орел. Греческой общиной руководил "эллинарх", скифской -"царь".
А на каком же языке говорили местные скифы? Найденные в этом античном городе надписи, сделанные буквами греческого алфавита, показывают, что на русском. Они поняты нашим современникам без всякого перевода.
Раскопки, сделанные известным советским археологом Артамоновым показывают, что славянорусское население Хазарского каганата по численности намного превышало единоплеменное им население будущей Древней Руси. То есть большая часть единого народа жила на юге.
Археологи обнаружили мощные славянские племенные союзы на среднем Дону и средней Волге, которые отчего-то не упомянуты в "Повести временных лет". Среди полян, древлян и разных прочих тиверцев. Условно археологи назвали эти племенные союзы "пеньковцам" и "именьковцами". Недаром же Волга еще во времена арабского халифата называлась "русской рекой".
Когда в Римской империи собрали Никейский собор, чтобы наконец решить, что является христианством, а что просто ересь, среди тех, кто принимал судьбоносные решения был и епископ Скифии.
И выходцы из Скифии играли на этом право устанавливающем соборе очень важную и активную роль. Достаточно заметить, что на их долю выпали все математические вычисления. В анналах следующего, Ефесского собора, титул епископа Скифии расшифровывается более подробно "Филофей, епископ Томитанский". То есть церковный глава Томи (Тамани) и Таны (Азова).
Еще чуть позднее, в византийских источниках имеется список православных церквей. Русская православная церковь из Скифии расположена там ближе к концу, но названа все же впереди Аланской, что показывает ее место в табели о рангах. При этом в тот период в Киеве при князе Игоре имелось всего два десятка христиан, а во всем древнерусском государстве - меньше сотни.
В общем, мы видим, что донские казаки были в числе тех, кто и придумал христианство и кто стоял у его истоков. Поэтому смешно, когда северная РПЦ, вынырнувшая как чертик из коробочки при князе Владимире, ничего в христианстве не понимающая, смотревшая в рот любому правителю, без конца колебавшаяся вместе "с линией партии", веселя весь честной народ своими постоянными "драками пауков в банке", начинает устанавливать свои нелепые правила.
Старообрядцы ближе к истокам, так что явно больше знают самозванных попов, формалистов из РПЦ. Бог, как известно, после Моисея никому лично не являлся и новых скрижалей не передавал. Так что не надо без конца менять правила игры в свою пользу!
Естественно, казаки ранее были тоже старообрядцы. Последние делятся на так называемый "поповцев" и "беспоповцев". Беспоповцы предпочитают общаться с богом без всяких посредников. Патриарх, глава семейства, становился так же духовным лидером. Церкви и храмы для молитвы богу не требуются. Бог везде и главное в твоем сердце.
Казаки являлись "беспоповцами". Все обряды проходили на Кругу. Церквей не строили. Главными духовными святынями считали патриаршую церковь в столичном золотоордынском Сарае, и особо почитали древнюю церковь Иоанна Предтечи в Азове.
Насколько можно понять, подобное положение существовало и в Древней Руси. Например, в северной столице - Новгороде население, держа фасон, почитало главный храм - Святую Софию, безмерно уважало духовного лидера - архиепископа Новгорода. Но было множество хуторов и мелких деревень на пару дворов, в которых жители никаких церквей в глаза не видели и в попах не нуждались.
И при этом не испытывали в общении с богом никакого дискомфорта. Когда после завоевания князем Московским Великого Новгорода, множество новгородцев переселилось на пока еще независимый Дон, то церквей они себе строить не стали и попов не заводили.
Именно Дон попытался положить конец иезуитским реформам патриарха Никона, выходца из языческой Мордовии. Войско Степана Разина сопровождал шатер, в котором якобы жил раскаявшийся патриарх, желающий отменить изменения. Не получилось. Затем Вольный Дон покорился Петру Первому. Царь, так сказать, с танка, пояснил непонятливым, что праздники кончились.
Естественно, РПЦ сразу начала здесь наводить свои порядки. На войне, как говорится, атеистов не бывает, так что Дон стал покрываться церквями. Но некоторые станицы все равно продолжали упорно держаться за старую веру.
В русском государстве русские же старообрядцы оказались у власти на положении не то что "нелюбимых пасынков", а настоящих индийских париев. Такая ситуация, что интересно, ясна и дворцам, и хижинам.
Понятно, что как аукнется - так и откликнется. Всякое действие рождает противодействие. Старообрядцы "отзеркаливают" такое отношение к себе уже против новоправославных мирян. Выставляя париями уже последних. Такой вот получается антагонизм.
Главный вопрос - конечно, всегда экономический. В России сейчас налоги гребут по максимуму. Что называется, не по-детски. Дерут три шкуры если сказать по-простому. Вечный лозунг «Дай миллион!» живет и процветает. Да еще и, как когда-то выразился Салтыков-Щедрин: "с административным восторгом".
Многие и не могут платить такие деньжищи, поэтому погрязают в долговых недоимках. В отношении же старообрядцев государство установило повышенные двойные тарифы. Прямо хоть сразу ложись и помирай, так как такие деньги не в жизнь не заплатить.
Костлявая рука рынка диктует свои законы. Поэтому старообрядцы, зверея от безденежья, уходят в подполье. В лес, в тайгу. Создается теневая империя из нелегальных или полулегальных поселений, в которых чужаков не имеется. И которые, либо налоги совсем не платят, либо платят их по минимуму, но проверить этого никак нельзя.
Такие поселения покрывают всю Россию от Аляски до западных границ, с ответвлениями в будущих христианских странах: Румынии и Армении. Создается мощная теневая экономика с теневым оборотом. Но полностью работать "в черную" нельзя - спалишься.
В России сейчас важную роль играют купцы-старообрядцы. Многие из них миллионеры. "Первые парни на хуторе", накопившие колоссальные богатства. Вспомним Мамонтова или Морозова. Это были не босяки. В условиях повышенных налоговых ставок, кажется, что они должны обязательно проигрывать конкуренцию другим, но нет. Не дождетесь.
Потому, что они обслуживают экономику старообрядцев и их легальная деятельность это только верхушка айсберга. А всегда можно было спрятать в целом вагоне колхозных яблок жалкие полвагона своих личных. Так и тут.
То есть, эти купцы не сами по себе, а часть организованной системы. "Старшие по общаге". А воля государственных чиновников для этих классических людей длинной воли является если и не совсем пустым звуком, то около того.
В легальном товарообороте старообрядческих купцов спрятаны мощные теневые потоки. Поселения снабжаются всем необходимым извне и сами реализуют свои товары без государственных посредников и пошлин. Более того, по цепочке небольшие, но ценные товары контрабандой идут на экспорт за рубеж. Через Румынию в Европу, а через Армению в Турцию и в Персию. И чужих в этой цепочке нет.
Так экспортируются меха, золото, серебро, платина, драгоценные камни. А поскольку как раз в дунайских княжествах Валахии и Молдавии находятся одни из ворот этого теневого экспорта, то можно начинать сотрудничество с его хозяевами.
А сотрудничество со старообрядцами имеет массу преимуществ. Во-первых, они главные легальные купцы России с разветвленной филиальной системой по всей стране. Во-вторых, у них налажены отработанные связи с заграницей через армянскую или еврейскую диаспору в зарубежных странах.
В-третьих, работать с ними легко и просто. Они не пьют, не курят, не имеют других вредных привычек и главное - всегда верны своему данному слову. Пусть это даже будет себе в убыток. И кроме того, собраны, деловиты, обладают бешеной волей, энергией и амбициями. Проклятие русской "широкой натуры" - необузданность, безалаберность и тяга к алкоголю, отчего-то над старообрядцами не имеет власти.
Задумок у меня много. И ежели их правильно в дело запустить, с них всем нам серьезный доход получить можно.
Так что я путем хитрых компромиссов и осторожных шахматных ходов попытался наладить связи с местными старообрядческими общинами. Притворяясь человеком, крайне сочувствующим делу древнего православия...
Глава 7
Мои попытки пока еще не увенчались успехом. Так как действовать приходилось осторожно, через местных "Ротшильдов", гоняющих скотину для нужд русской армии и закупающих тяжеловесных коров в молдавских местечках и селах. А как известно, никто к тебе сразу не бросается в объятия. Вначале все хотят "принюхаться". Разведать, что к чему. А базарные слухи – страшное дело.
Прошла почти неделя с той поры как я вернулся от Браилова в Рийны. В тот день я вернулся с казачьим патрулем, сторожившим участок нашего берега Дуная. Бывает, что как мы проникаем на вражеский берег, так и их удальцы лезут на наш, в надежде нам напакостить. Постоянно шла малая война, умелая, изощренная и очень жестокая, по принципу «Кусай и беги».
Но сегодня все тихо и спокойно, даже мухи мрут с тоски. Оттого на меня периодически накатывали грустные мысли - а где бы мне раздобыть денег? Стартовый капитал? Причем сразу и много.
В селении я вдруг неожиданно увидел присланного из главного штаба офицера, которого сопровождал эскорт из двух драгун. К моему удивлению, я сразу узнал моего "знакомца", князя Мещерского. Это воплощенное армейское убожество. Черт! Вынырнул же, будто джинн из бутылки.
Кажется, и князь узнал меня, потому, что пристально посмотрел в мою сторону, а затем что-то спросил у находящегося рядом казака. После посланец из штаба продолжил свой путь к хате, где расквартировался штаб нашего полка. Эту хату можно было сразу узнать по приметному знамени, венчавшему камышовую крышу. Полотнище флага вяло повисло в безжизненном воздухе.
Что же, похоже, мне пора приготовить непромокаемый плащ, поскольку с появлением князя дерьмо вот-вот обильно польется на вентилятор!
Я продолжил заниматься вверенной мной полусотней, когда прибежал посыльный и срочно пригласил меня в штаб. С тяжелым сердцем я проследовал в адрес.
В штабе меня встретил командир полка, полковник Петр Бакланов. Здесь же находился мой отец и еще пара казачьих офицеров. Тут же вертелся, как обезьяна с рынка "Садовод", и мой личный недруг Мещерский. Заметив меня, он гаденько заулыбался. Выглядел он сегодня безупречно, словно кандидат в президенты, готовящийся выступать перед телекамерами. Глядя на этого франта-мизантропа, я ощущал разлитие желчи.
— Здравие желаю, Ваше благородие! - поспешил доложиться я по приходе полковнику.— Подхорунжий Арсений Ежов по вашему приказанию прибыл!
Не мешкая, совещание началось.
— Ставка поставила перед нами задачу, — сразу стал вводить меня в курс дела Бакланов. — На южном берегу Дуная, в паре переходов к югу, есть болгарское село Петково. На востоке от него имеется урочище. Там нашего посланника будет ждать выборный представитель стонущего под игом турок братского славянского народа, жаждущего освобождения. Он прибыл из Софии и будет ожидать нашего курьера утром, через три дня. Зовут его Левко Стамболов, и он привезет предложения от верхушки комитета болгарского сопротивления. В зависимости от сведений, доставленных нашим посланником, Ставка будет планировать дальнейшие военные операции.
Глаза у полковника были пронзительные, карие. Когда он смотрел на тебя, казалось, что ты для него, по крайней мере на данный момент, – центр Вселенной. Он безраздельно отдавал тебе свое внимание. И это нервировало.
Пока все выглядит не очень хорошо. Не успела "летучка" начаться, как дело запахло гнильцой. Меня терзают смутные сомнения...
— Князь Мещерский, привезший нам приказ, как ваш друг, рекомендовал для данной миссии именно Вас, Арсений,— перешел к сути дела Бакланов, обращаясь ко мне.
Ну, что-то такое я и предполагал. Как говорится: велика Россия, а серьезное дело поручить некому! А тут такой красивый я, можно сказать " не по масти козырь". Идея проста как мычание и так же прекрасна! Нашли простака! Сам бы князюшка и ехал. Вместе со своими слугами и перинами!
Мещерский лыбился, как будто слопал полдюжины кексов с канабисом за раз. Или же облегчился прямо в штаны. «Горбатого только могила исправит». И это не преувеличение, а руководство к действию. Надеюсь, тут не думают, что я теперь упаду на колени и стану взахлеб кричать: спасибо-спасибо?
Чтобы обломать туземного князька из мещерских болот, я заулыбался еще более, натянув на свою сияющую физиономию самое слащавое выражение:
— Спасибо, конечно, его сиятельству, Владиславу Васильевичу за протекцию, но право не стоило, — парировал я наезд. — Уверен, в полку найдутся люди поопытней меня. А может быть и сам князюшька наш решит съездить, проветриться, пудру и румяна со щек растрясти....
— Князь говорит, что у Вас отличные лошади и вы сам отменный наездник, — продолжил Бакланов, этот старый служака, нахмурив мохнатые брови. — И все здесь присутствующие знают, что это истинная правда, подхорунжий. Родовую казацкую кровь сразу видно. Все эти обстоятельства важны для миссии, так как предстоит не только скрытно преодолеть Дунай туда и обратно, но и провести четыре дня на вражеской территории, где кишмя кишат турецкие солдаты. Только скрытность и еще быстрота лошади дает шанс успешно выполнить приказ и вернуться обратно. Такие дела втихаря делаются. А как я уже говорил, известия из Софии наше командование ждет с нетерпением. Полковники Фези и Клюки-фон-Клугенау, а так же барон Розен всячески поддерживают этот проект.
— Давайте я сокращу для командования время ожидания и уже сейчас скажу, что нам заявят болгары, — сделал я еще одну попытку соскочить. — Ведь это же очевидно даже голожопому ребенку. Болгары нам заявят, что ждут нас с жгучим нетерпением. Что, как только наши войска переправятся через Дунай, вся Болгария восстанет как один. Что болгары выставят стотысячную армию, чтобы вместе с нами бить турок, и все в таком же духе. И обманут нас, как обычно. Они врали нам раньше, врут сейчас и будут врать в будущем. На самом деле как только мы вступим в Болгарию, то окажемся в пугающем одиночестве. Болгары будут выжидать, чем дело кончится и немного помогать и нашим и вашим. Чтобы подлизаться и к русским и к туркам. На них не стоит надеяться.
Я мог бы еще говорить долго на эту тему, но по выражению лица моего побагровевшего папаши понял, что мне лучше заткнуться. Так как правда всем глаза колет и пророки типа Кассандры везде не в чести. Их попросту ненавидят, так как они обламывают самые розовые надежды.
Есть одна забавная итальянская поговорка: «Гвоздь, который вылез, вновь забивают». Не надо нервировать начальство, подвергать сомнению его компетентность....
Так что Бакланов коротко отдал мне приказ:
— Все решено, подхорунжий. Отберите себе четырех казаков конвоя, чтобы был шанс отбиться от турецкого конного разъезда. Завтра перед рассветом выдвигаетесь. Кто знает? Возможно, вам повезет. Ждем Вас обратно живым, Арсений!
Нельзя было показать, что я "боялся". Тогда бы репутация моя погибла без возврата. Куры и те на смех подымут. Казачье дело - военное. Скажут башку под пули подставлять и пойдешь выполнять. Тут еще не допетрили, что слова "смелость" и смерть" почти однокоренные.
А думать - пусть начальство думает. Оно за это чины да жалованье получает. Может быть, для нас будут держать в резерве группу спецназа и медиков? И вертолеты эвакуации. Кому-то же придется нас вытаскивать?
— Есть приступить к выполнению задачи! Разрешите идти? - бодро сказал я, показывая, что мне и море по колено и горы по плечу.
Покривил душой, чего уж говорить. Чувствовал я себя препогано.
— Ступайте!
Я щелкнул каблуками, развернулся кругом и вышел из хаты в полном молчании. Князь Мещерский, втравивший меня в эту самоубийственную миссию, улыбался мне в спину. Дела...
«М-да, Сергей. Дурень ты первостатейный, умеешь на ровном месте себе врагов наживать. Сидел бы тише воды ниже травы. Ведь сколько тихоней – из тех, что плывут по течению – добились успеха, поймав нужную волну!», – проворчал я себе под нос. Чем на большее ты способен в глазах начальства, тем большего от тебя требуют - это уж я давно постиг на собственном опыте.
С болгарами, я считаю, нам не надо вмешиваться. Хотели бы, они бы и без нас уже давно освободились. Или даже не влезли под турецкое иго. Ведь Болгария была мощнейшей державой балканского полуострова, а у Османа, по некоторым данным, на первоначальном этапе было всего десять воинов.
Да и мощные каменные укрепления древней болгарской столицы, Преславы, не намного уступали Константинополю. Как, спрашивается, возможно взять такой город, в эпоху, когда еще не было артиллерии? Правильный ответ - никак. Болгары сами добровольно сдали свою столицу, договорившись с турками.
Или они считали, что турки станут им вернымисоюзниками. И они вместе наваляют всем соседям. Или же надеялись укрыться под "зонтиком древнего НАТО". Или же возобладал голос крови, то есть влияние идей пантюркизма. К сильному прислониться - у любого губа не дура!
В результате, болгарские "братушки" все поставили на одну карту и теперь вынуждены нести ответственность за последствия своих действий.
Пока турки мечтали завладеть Константинополем, болгары жили как у Христа за пазухой. Их не трогали и позволяли жить как они хотят. Потому, что это был османский тыл, прикрывающий самое важное, северное направление. Все резко изменилось, когда Константинополь стал столицей Османской империи. Многочисленное население древнего мегаполиса надо было кормить. Обильно. Три раза в день.
И удобней всего это было сделать из соседней Болгарии. Богатая страна, никогда не разоренная войною, с огромными запасами ячменя, сена и пшеницы, большими табунами лошадей, овец и рогатого скота могла служить в продолжение очень долгого времени неиссякаемым источником для прокормления огромной столицы империи.
А значит что? Колонизировать и исламизировать эту страну не надо. Так как с христиан, "райя", можно драть с три шкуры. В отличии от мусульман. Так что турок в Болгарии жила совсем маленькая горсточка. В основном администрация, чиновники, мусульманские кадии-крючкотворцы. Плюс купцы. В Коране сказано, что пророк, да святится имя его, сам купцом был, и от Китая до франков все страны прошел. Гарнизоны в этих краях стояли небольшие и в основном состояли из янычар, набранных из тех же болгар.
И для удобства управления турки применяли принцип: разделяй и властвуй. Из болгарских горцев, здраво рассудив, что с них все равно ничего особо не возьмешь, так как на скалах сады и поля плохо растут, сделали мусульман. Теперь они назывались "помаки". И составляют примерно 10% болгарского населения. Больше мусульман в этой стране туркам было не нужно. И помаков османы постоянно натравливали на оставшихся христианами сородичей. А те и рады стараться. Словно взбесились.
Конечно, во время пяти вековой турецкой оккупации творились настоящие зверства. Резали мужчин, детей, из женщин делали "мучениц". Но кто творил эти зверства? Турецкая армия? Как правило, обходились без нее. Прекрасно справлялись и добровольцы-башибузуки.
А кто такие башибузуки? Местные добровольцы-иррегуляры. Турецкие чиновники как правило игнорировали предложения вступать в эти банды, да у них была совершенно другая задача. Иногда к бандам присоединялись цыгане, к примеру, предки адмирала Колчака, в желании пограбить. Но в основном башибузуки состояли из болгар-помаков. Своих в доску. Именно они ответственны за все зверства и эксцессы.
Потогонная система работает как часы. Османы спускают помаков с поводка и те начинают резать и грабить. Христиане тут же кричат: "Султан, спаси и защити нас". А турки выступали в качестве верховного арбитра, все в белом. Ведь именно у них болгарские христиане всегда искали защиту от своих одичавших сородичей. И обильная дань за личную безопасность, собираемая для султана, уже казалось христианам вполне приличной сделкой.
Так что, можно сказать, что в Болгарии идет гражданская война. Междоусобица. Ведь никогда нет хуже врагов, чем свои же. И влазить туда так же недальновидно, как пытаться вмешаться в семейные разборки. Сам останешься виноват. Потому, что в любой момент враждующие стороны могут объединится и вместе накостылять непрошенному миротворцу. В общем, что-то подобное и произойдет после освобождения Болгарии. Во всех войнах болгары станут принимать враждебную для России сторону.
А что получили мы в награду за свои ратные труды? Кучу безногих и безглазых инвалидов, которые сидят на церковной паперти и кричат: "Мы всех освободили?" Эх, душа болит...
Ладно, в конце концов, наше дело - телячье, приказы исполнять. Служба. Как говорят немцы, которых сейчас в русской армии как собак не резанных: "За нас думает фюрер!" А казак на все готов. Вот и мне приходилось плыть по течению, будучи помимо воли захваченным водоворотом событий.
Как я упоминал, белая лошадь у меня была получше, в том числе и в плавании через реки. Но она слишком приметная, а наш единственный козырь - скрытность. Так что я подготовил для похода вороную. Это благородное животное было выносливое и резвое.
Из ряда соображения, иногда и подобного же порядка, я отобрал с собой в экспедицию бывалого урядника Бирюкова и еще трех казаков. Восторженных мальчишек тут не было. Все умелые воины, умеющие скрытно передвигаться по вражеской территории, не подведут. Бирюков был личность, каких поискать. Довольно пожилой, но еще крепкий казак, отличившийся при обороне одной молдавской крепости, где он потерял три пальца левой руки, отрубленных турецким ятаганом.
Основная наша проблема была даже не в скрытном форсировании Дуная. Этот первый этап был самым легким, так как Дунай здесь не намного шире Дона. Плохо было, что за рекой нас ждал "пояс отчуждения".
Болгарских сел на расстоянии в два перехода на юг не имелось, их давно выселили. Нет даже помаков, так как они скорее не воины, а живодеры-головорезы. Только с мирными жителями воевать могут. А тут турки поселили разнообразный контингент людей им преданных, верных и воинском деле понимающих. Убийственную вольницу, что будет сражаться с нами не за страх, а за совесть.
И сейчас, когда русская армия стоит на северном берегу Дуная, все там гудит как потревоженный улей. Время военное. Все носятся туда-сюда, в поисках наших разведчиков и лазутчиков. А поймав, подвергают жесточайшим пыткам, прежде чем посадить на кол.
Кто там живет? Албанцы-мусульмане, которых здесь называют арнаутами. Это настоящие кровожадные дикари. Имеются там и переселившиеся крымские татары, кипящие ненавистью к русским как к древним врагам. А так же переселенцы-черкессы, аулы которых к югу от Кубани подвергаются ответным набегам казаков. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Те еще живорезы.
Имеются и земляки, наших кровей казаки-некрасовцы, бежавшие к туркам после подавления Булавинского восстания. Эти с русскими из принципа воевать не будут. Сохраняют нейтралитет.
Зато запорожцы не на секунду не задумаются, прежде чем срубить мне голову. Они считают, что теперь турки, а не казаки. С той стороны сформирован так называемый "Славянский легион", в котором верховодят поляки. Христиане-католики из поляков чисто декоративные, поэтому они так легко бегут в Турцию, где принимают мусульманство, чтобы насолить русским. И бога, нехристи, не боятся!
Есть там и чистые русские. Из числа дезертиров. А как вы хотели? Когда большинство населения в стране превратили в бесправных рабов, а армия состоит из рабов в квадрате, то солдаты бегут из такой армии куда глаза глядят. Даже к кавказским горцам, хотя бежать туда сродни самоубийству. Армия же это вам не поместье ваше, где холопы будут на вашу придурь только слезы лить да кланяться. Тут у всех оружие имеется.
А у турок таких дезертиров набралось немало. Даже среди самых отчаянных приграничных головорезов, получил широкую известность Николай-бек, командир русского отряда, выделяющийся своей отвагой и жестокостью. И таких у османов наберется не мало. Достаточно тут вспомнить Александра-бека ( Скандербега). Или великого визиря Мехмета Сокколу (Михаила Соколова).
Впрочем, насколько мне было известно, ни русских, ни некрасовцев на нашем участке мы не встретим. Придется иметь дело с крымскими или буджакскими татарами, сеть селений которых раскинулась на многие десятки километров. Этакий осколок Золотой Орды. А это только по прямой птице до Петково предстоит преодолеть 60 километров. Мы же не птицы. Передвигаясь скрытно, петляя в обход и кругами нам предстоит преодолеть вдвое больше. А кривая и везет по-кривому
Засев в хате с отцом, терзая карту и выслушивая молдавского торговца из Рийны, который хорошо знал места за Дунаем, мы постепенно споря, наметили безопасный путь. На котором можно было надеяться никому не попадаться на глаза. Из нежелательных личностей. На то мы и казаки, чтобы можно было ни бога, ни черта не бояться!
После, заимствовав у папаши на пару часиков подзорную трубу, мы с урядником выдвинулись к месту потенциальной переправы, чтобы провести рекогносцировку. Нас лениво провожали взглядом истомленные жарой собаки. Осматривая противоположный берег с помощью оптики, мы решали, как и где нам ловчее будет форсировать Дунай. На обратном пути, уже в сумерках мы оставили несколько вешек с белыми тряпками, чтобы найти дорогу в темноте.
Урядник меня растолкал задолго до рассвета.
— Арсений, просыпайтесь. Пора! — прошептал мне Бирюков.
Это был человек старой закваски.
Вокруг нас окружал мрак безлунной ночи. При свете угасающих костров мы позавтракали. Холодная перловая каша с мясом нам была оставлена еще с вечера. Впрочем, мяса в ней было еще поискать, среди разваренных перловых зерен были нарезаны большие белые куски свиного сала. Но все с аппетитом поели, так как когда мы в следующий раз будем есть - еще неизвестно.
Затем, мы надули большие кожаные бурдюки. К ним мы привяжем узлы со своей одеждой и оружие. Из огнестрельного оружия у нас было четыре пистолета, причем два - у меня лично. Наша миссия шума не любит - выстрелил, считай проиграл. Пик мы с собой тоже не брали, решили обойтись шашками и кинжалами. Двое из казаков, которые не были уверены в плавучести своих лошадей, взяли в помощь животным по две вязанки сухого камыша.
Стараясь не шуметь, в темноте мы повели своих лошадей к намеченному месту на берегу. От реки Дуная поднималась белая пелена тумана. Вода парила как от чайника. Так и заблудиться можно! Обычно по ночам костры на другом берегу горели на таком огромном пространстве, что казалось, что вся Болгария занята кострами. Будто бы часть неба упала на землю и что это звезды так мигают и мерцают на широкой равнине.
Но сегодня утром в тумане из-за испарений от воды огней не было видно. Хоть глаза сломай! Огни не в силах были прорвать толстое туманное одеяло.
Когда мы привязали свои узлы к хвостам коней ( а кто хотел - еще и вязанки камышей к их бокам) , то небо на востоке начало немного сереть.
— С богом, братцы! — шепотом я отдал короткую команду.
Не поминайте лихом! Сердце сжалось от тоски и тревоги...
Глава 8
"Аве, цезарь! Идущие на смерть, приветствуют тебя!" Торопясь, мы вошли в воду и вскоре поплыли, держа лошадей за гривы. На первоначальном этапе мы старались держаться перпендикулярно берегу. Ближе к середине реки, когда горизонт еще немного посветлел, старались плыть так, чтобы серое пятно на небе находилось у нас по левую руку.
Мы плыли в полном безмолвии, памятуя о том, что звуки над водой разносятся на большое расстояние. Туман стал развеиваться, а небеса светлеть, когда мы преодолели Дунай. Никто не потонул.
Мы загребали к заранее примеченным нам камышовым зарослям. Там скрытно подобравшись к урезу воды, мы быстро оделись и вооружились. Одежда у нас была татарской, так что издали мы совершенно не отличались от аборигенов. Да и посадка в седле у нас похожа. Конечно, вблизи в наших лицах сразу бы опознали бы русских, потому, что такая пышная растительность на лице у татар редкость.
Каждую ногу наших лошадей мы поочередно обернули куском бараньей шкуры. Это и топот копыт приглушит, и следы русских подков скроет. А оставить след наших подков на земле - значит пригласить ватагу дикарей следовать за нами в азартную погоню.
Умные они, твари. Все - следопыты, похлеще твоего Чингачгука. Поэтому, чужие здесь не ходят. А если ходят - то совсем недолго.
После этого, мы, словно намыленные, короткую дистанцию до ближайшей рощицы проделали на рысях. Ни травинка не колыхнулась, ни камушек не покатился. Предчувствие беды все росло – безумие вот так являться в пещеру ко льву!
Стремительно светлело, пора было быстро убираться подальше от берега. Пока турки не проснулись.
Приметив ориентиром ближайший холм, видневшийся впереди и справа, мы двинулись в том направлении. Пока нам удалось укрыться от посторонних глаз. Нас никто не заметил и не преследовал. Слава богу, что это приграничье - глушь беспросветная. Медвежий угол. Край придунайских болот. Земледельцев здесь нет, так что хозяйственная деятельность в этих краях почти не ведется. Самим татарам «тревожить землю» не позволяла вековая традиция.
Но все равно, наша экспедиция казалась смелостью, граничившей с безумием, так как, по доходившим отовсюду слухам, было известно, что в этой местности началось сильное брожение. Все кипит и бурлит. Сюда перебрасывались не только полки турецкой регулярной армии.
На призыв к джихаду со всех концов огромной Османской империи, как воронье на падаль, сюда шли и ехали все, кому только хотелось славы и добычи. Пришли конные отряды боснийских бегов, быстрые, как молния, в одеждах ярких, как пламя. Пришли свирепые албанские воины — пехотинцы, вооруженные турецкими кинжалами, пришли ватаги отуреченных сербов.
Явились дикие горцы из поросших кедрами глубин Малой Азии. Великаны, выходцы из курдских кланов, в одежде яркой, пестрой как горные цветы. Похожие на стервятников горбоносые кочевые бедуины из арабских пустынь со смуглыми лицами и одеждами, белыми как снег. И даже темнокожее ополчение "Джанжавид" из египетской Нубии, воины, чьи тела и души были чернее сажи.
Армия эта пополнялась все новыми полчищами из самых отдаленных владений султана. Один народ дивился другому; чужды они были друг другу по обычаям, оружию, военным приемам, и только вера объединяла эти блуждающие племена, и только, когда муэдзины призывали их на молитву, тогда все эти разноязычные полчища поворачивались лицом на восток и взывали к Аллаху.
Огромное полчище турок росло, как лавина. На нас поднялась вся обезумевшая стихия. Паша приграничной Румелии лично встречал каждого мало-мальски знатного или прославленного в прежних войнах джигита или шейха и осыпал любезностями. Так что, только и жди, что тебя какой-нибудь головорез из кустов из ружья пришибет. Здесь пулю словить, все равно, что плюнуть. Шутка сказать!
Все же мне виделось, что с четырьмя смелыми, опытными казаками, к тому же хорошо знавшими эти края, я легко проскользну за полосу отчуждения, а там уже могу считать себя вне всякой опасности.
Меня сопровождали молодцы на подбор. Все четверо были уже старые, опытные казаки, знакомые с обычаями татарвы, прекрасные наездники и стрелки, на хороших выносливых лошадях; оружие на них было исправное, и владеть им они умели в совершенстве. С таким надежным конвоем можно было рискнуть на многое, с большой надеждой на благополучный успех.
Совершая невероятные конные походы по бездорожью, переносясь как бы по волшебству через бездонные пропасти и дико ревущие водные преграды, легко проникая в девственные лесные трущобы, питаясь одними сухарями, не имея подчас возможности по недостатку дров развести костры, донские казаки в то же время никак не могли постигнуть "хитрые премудрости" императорской русской армии.
Всей этой балетной науки, "стального носка", "мертвого приклада" и прочих тонкостей, так блестяще потом приведших Россию самым прямым путем к Севастопольскому разгрому. И в этом наша сила.
Но риск был чрезмерен. Подумайте сами, какое теперь время наступило! Война! Все аулы в взбудоражены, везде шныряют конные, сильные партии, бродят турецкие эмиссары, ну, долго ли до беды? Не успеешь оглянутся, как налетит на тебя какая-нибудь шайка головорезов и либо перестреляют нас, как фазанов, либо заарканят да уволокут мучить. А тут затейники еще те. Живым им руки лучше не попадаться. А то гололобые нам быстро покажут, с какого конца репу едят
Положение наше, по правде сказать, выглядело тяжелым, осмелели черти гололобые, теперь пока им не всыпят горячих под шкуру как следует, по-платовски, от них всякой пакости ждать надо. Слишком много посторонних факторов сейчас действуют, которые от нас сейчас совершенно не зависят. Повезет - не повезет. А уж если не повезет, так как говорят в народе: "Коли не повезет, и на дохлой рыбине триппер словишь".
Уже пару часов, никем не замеченные, хотя солнце уже давно встало, мы продвигались вперед по глухой узкой тропинке, капризно извивавшейся среди то обнаженных, то покрытых мелким кустарником низких холмов, я ощущал в своей груди какое-то особенное чувство, точно легкий холод, бодрящий и заставляющий усиленней биться сердце.
Спешим мы все равно, как волку прямо в зубы. Я несколько раз оглядывался на своих казаков, стараясь угадать по их лицам то, что они думают, но мне это не удавалось. Или они хорошо умели затаивать свои чувства, или же просто ни о чем не думали.
Сколько я ни старался, но не мог подметить в их спокойных чертах ни малейшего следа тревоги, опасения или даже вообще какого бы то ни было волнения. Только когда где-нибудь в стороне раздавался подозрительный шорох, все четверо, как по команде, поворачивали головы по направлению шума и с минуту чутко прислушивались.
До полудня мы спешно ехали без остановки и без всяких приключений. Лишь однажды мы заметили вдалеке какого-то татарина и быстро юркнули в кусты, где и затаились, пока тот не скрылся. Пока все шло по плану. По хитроумному лабиринту мы шли, как призраки, не оставив за собой никаких следов.
Когда солнце стало на полдень, решено было сделать привал. Кстати, и место нам попалось как нельзя более удобное: небольшая балка, со всех сторон закрытая кустистыми склонами и заросшая на дне густой травой, по которой, журча и сверкая, протекал холодный ручеек.
Стреножив коней и пустив их на траву, казаки развязали свои торбы и, достав из них куски жесткого, как камень, овечьего сыра, хлеб и несколько штук молодых огурцов, принялись неторопливо и методично закусывать, изредка перебрасываясь между собой короткими, отрывистыми фразами.
Я, хотя от волнения не чувствовал голода, но помня мудрое правило, гласящее, что в походе надо закусывать и спать не тогда, когда хочется, а когда время позволяет, — тоже завтракал, сидя в стороне на камне, жмурясь от солнца, словно сытый кот.
После обеда, пока все собирались, я еще раз переговорил с Бирюковым.
— Как думаешь, за два дня мы с дорогой управимся? — спросил я урядника.
Бирюков угрюмо насупился.
— Да как сказать, все от коней зависит, — мрачно проворчал он . — Ежели кони не сдадут и никакой задержки в пути не будет, то завтра поздно к вечеру у "Разоренного села" будем. Там и заночевать можем. А рано утром встретимся с болгарином у урочища.
— Ну а как думаешь, урядник, — полюбопытствовал я, — проедем мы благополучно или нет?
— Это уж, ваше благородие, все от Бога зависит. Он один, Царь небесный, знает что будет. Будет Его милость к нам — проедем, а нет — ничего не поделаешь. Во всяком разе, думаю, что нам надо куда как осторожными быть. Все равно как лисица на облаве таится, чтобы и нос, и уши, и все прочее по ветру держать, потому надо правду говорить — опасное дело мы затеяли, на редкость опасное.
Урядник замер на секунду и продолжил после мимолетной паузы:
— Но человек я старый, пожил уже достаточно, все равно скоро так ли, иначе, а умирать мне придется, стало быть, и опасаться мне особенных причин нет. Тем более, что под Браиловым у меня сына убили. Последнего. Три сына у меня было, и ни одного не осталось. Старшего-то давно убили. Еще при атамане Платове, когда мы французов замиряли. Другой тоже, лет пять тому назад, изволите знать, на Кубанской линии голову сложил. Теперь вот третий при штурме сгинул. Говорят, в самое сердце ему пуля угодила, даже и не крикнул… Вот дело-то какое, остались мы теперь со старухой круглыми сиротами на старости лет.
— Соболезную, держись, отец! — только и смог сказать я в ответ на эту печальную историю.
Чем дальше подвигались казаки, тем внимательней и зорче становились они, чутко прислушиваясь к каждому шороху, ко всякому долетавшему до них звуку. Бирюков, как самый опытный, ехал далеко впереди, держа наготове пистолет и весь превратившись в слух и зрение. Теперь, когда дело требовало от него всего его внимания, он на время как бы забыл о своей утрате; только где-то там, в глубине его сердца, не перестающей болью ныла и болела свежая, раскрытая рана.
Время от времени, где было удобно, один из казаков слезал с коня и с ловкостью ящерицы, проворно и без всякого шума, взбирался на ближайший пригорок, лежа, осторожно выглядывая из-за камней, зорко осматривал окрестность, выслеживая, нет ли где поблизости татар или пастухов с их огромными стадами овец. Однажды такой дозорный заметил татарский отряд и мы выжидали пока он не скроется из вида.
— Ты говоришь, человек двадцать? — переспросил Бирюков, внимательно выслушавший слова дозорного. — И со значком? Ну, стало быть, это не простые разбойники, а ополчение из сипахов, чтоб им лихоманка обрушилась на их бритые головы! Им нас догнать и прирезать - как воды попить. Уж такой это народ несуразный. Иному башку почитай что пополам разрубишь, а он все свое твердит: "Алла, алла" — и кинжалом тебя достать норовит. Никакого ж резона во внимание не принимают. Ишь, расползлись, окаянные, по всей округе, словно тараканов выморозило их. Хорошо, что мы в ту сторону не поехали, как раз бы в лапы им угодили.
— Да уж просторно тут, как медведю на облаве, — добавил от себя один из рядовых казаков, — и впереди враг, и позади враг, да и с боков его ожидай, одно слово — кругом. Одначе нечего зря время-то проводить, погоняй, товарищи. Стоя-то далеко не уйдешь.
— Трогай, - решил я.
Все молча двинулись дальше.
Приближалась ночь. Солнце быстро склонялось за далекий горизонт. Вечерние тени широкими полосами поползли по склонам холмов. Надо было позаботиться об удобном, а главное дело, скрытном ночлеге. Продолжать путь ночью, по малознакомым тропинкам, было крайне рискованно, как раз сослепу на какой-нибудь аул наткнешься.
Тогда беда. В каждом ауле собак тьма-тьмущая, и такие это проклятые звери чуткие, за несколько верст слышат. И эти сторожевые собаки – непредсказуемы, шумят и часто не на тех нападают. Как зальются сотнями голосов — мертвых подымут, того и гляди, на наш след наведут.
Наконец, мы забились в глубину какой-то рощицы, расположившись среди высоких кустов. Место это было пустынным и для скрытных дел вполне подходящим. Быстро надвинувшаяся южная ночь властно вступила в свои права.
Вдалеке зажглись огни какого-то аула. Видно было что там люди не спят. Готовятся к битвам. Иной ружье чистит, новый кремень ввинчивает, другой кинжал точит, шашку налаживает, а сам загодя считает, сколько он нас, по его разумению , стало быть, гяуров, этой самой шашкой насмерть зарубит.
В мечтах выходит будто и много, а посмотришь, месяцев через шесть-семь, а может быть, и того раньше его самого какая-нибудь пехотная "крупа" на штык нанижет или наш брат-казак через лоб шашкой окрестит, и расколется его бритая башка, как зрелый ковун…
Да, дела, дела. Много народу пропадет. Мы их бьем, но и они нас режут без счета. Вот и у дяди Бирюкова сына убили. А какой это парень был! Одно слово — степной орел, ему бы только жить да отца радовать, ан, опять глядишь, и этот парень тоже сгинул без следа. Лишь еще одной могилкой на погосте прибавилось… Точно и не бывало человека. Так и мы — сегодня живы, а доведется ли мне завтра об эту пору так же вот лежать да умом раскидывать, одному Богу известно. Может быть, уже и очей не будет, выдерут их проклятущие черные вороны. В местной истории и не такое бывало.
Потом все легли спать, поставив часового.
"В Багдаде все спокойно". Никого. Тихо и безлюдно. Самое то, чтобы какому-нибудь гробокопателю разорить могилку-другую. Наступила как раз смена рядового казака по фамилии Шевелев, когда он услышал отдаленный конный топот.
— Двое едут, и прямо на нас, — решил казак и осторожно отполз подальше, стараясь как можно незаметнее зарыться в кустах, но в то же время с таким расчетом, чтобы ему самому было удобно следить за извивавшейся мимо тропинкой, по которой должны были проехать неизвестные всадники.
Прошло несколько томительных минут, и из темноты ночи сперва показалась голова лошади, а вслед за тем на залитую светом молодого месяца площадку полностью выехал пожилой всадник, а следом за ним другой. Они направлялись в направлении аула, видимо возвращались из дозора.
У ехавшего впереди каракулевая папаха была обвязана белой чалмой — знак его принадлежности к священной секте мюридов. Красная, крашеная хной бородка острым клином выдавалась на его округлом, неподвижном лице. Из-под нахлобученной на брови папахи зорко блестели черные, угрюмые, жестокие глаза. Похоже, это был глава целого клана.
Всадник был вооружен с головы до ног, при чем все оружие у него было богато украшенное серебряными насечками, и сидел на прекрасном, белом как снег, рослом и сильном иноходце. Какой конь - огонь! Арабских кровей.
Следовавший за головным другой наездник был гораздо моложе первого, почти юноша, без бороды, с небольшими подстриженными редкими усиками, одетый и вооруженный так же хорошо, как и ехавший впереди старик. Конь у него был меньше ростом, суше, темной масти, но тоже хороших статей. Опытный глаз казака тотчас же угадал в нем прекрасного и выносливого скакуна хорошей кабардинской породы.
Сердце Шевелева усиленно забилось. Его обуяла жадность.
Одна мысль всецело завладела его умом: во что бы то ни стало отбить обоих коней. Это же какие деньжищи! Целый ряд планов, один смелей другого, с быстротой молнии пронесся у казака в мозгу, но ни один из них не был удобно исполнимым.
"Неужели ж так просто отказаться? — терзался Шевелев, инстинктивно сжимая в руках пистолет и жадным взглядом следя за проезжающими мимо него всадниками. — Ведь такого случая и за несколько лет другого не подвернется… Святые угодники, как же быть-то? Я же запросто, одного из пистоля ссажу, а другого можно и кинжалом приголубить! Все сделаю на раз- два. Покладу наглухо. Но нашумлю, придется нам убираться отсюда ночью. К тому же, если промахнусь или осечка выйдет, или удастся кому-либо из них ускакать? Тогда мы все пропали. Опомниться не успеешь, как гололобый на нас целую орду наведет… Кабы один я был, я бы ни на что не посмотрел, попытал бы счастья, а товарищей боязно под нож подвести, к тому же офицер с нами… Нет уж, что делать, пущай едут басурмане, такое уж их счастье, значит… А главное, кони, у нас ни у одного таких нет. Даже Ворон Ежова и тот супротив белого не выстоит…"
Кажется, мысли у казака возобладали правильные, но вдруг, не удержавшись, как взбесились, Шевелев быстро вскинул пистоль, прицелился; еще один миг, зловеще грянул бы выстрел, нарушив торжественное безмолвие ночи, и одному из всадников наверняка бы несдобровать.
Но в ту минуту, когда палец казака уже осторожно нащупывал спуск курка, в нескольких шагах от него, где-то сбоку послышалось унылое монотонное пение. Шевелев быстро отдернул пальцы и замер.
Пение приближалось, и вскоре из темноты, из которой только что появились всадники, выскользнули четыре человека пеших татар в бурках, с накинутыми на папахи башлыками, с болтающимися за спиной в косматых чехлах ружьями.
Неслышно ступая легкими кожаными чувяками, все четверо быстро продвигались вперед, следуя, очевидно, за всадниками и составляя с ними одну шайку. Татары хитры и упрямы, как все степняки, и если бы они не вздумали развлекать себя в ночи пением, дело могло бы повернуться совсем плохо.
— Иль-Алла-иль-Алла Магомет-Рассул-Алла, — вполголоса тянул один из них уныло монотонную ноту, и когда он замолкал, чтобы перевести дух, его унылый напев подхватывал другой, за ним третий, и так далее, все в одном и том же ритме и тональности.
"Ишь ты, воют, ровно волки", — подумал Шевелев.
Действительно, это пение очень напоминало волчий вой, когда старые хищники, собравшись в кружок и вздернув морды кверху, начинают выть на луну, сначала поодиночке, потом все вместе, без перерыва и передышки.
Когда всадники, а за ними пешие татары скрылись из виду, Шевелев облегченно перевел дух.
"Ах, подстрели вас нечистая сила, вот чуть было не влопался… Куражу излишек вышел, немного-немного не выстрелил, тогда всем бы нам яман был. Вот оно как иногда бывает, не сообразишь всего… больно уж у меня сердце распалилось, на лошадей-то ихних глядючи. Добрые кони, провалиться мне на этом месте, ежели вру. Тьфу ты, анафемство!"
Шевелев плюнул, тихо выругался и побрел будить товарища себе на смену.
Таковы были треволнения первого дня на вражеской территории. Второй день прошел аналогично первому, так же полный страхов и тревог. Но бог миловал и казаки проскользнули серыми мышками и все же добрались до "Разоренного села", где и заночевали. Это уже была граница "пояса отчуждения".
С рассветом мы добрались до заветного урочища, где я встретился с важным болгарином. Ничего не хочу говорить об этой встрече, так как я уже угадал каждое слово и каждое обещание. Все вздор! И нас принимают за полных лохов и мы делаем все, чтобы утвердить других в этом мнении.
От этого на меня накатывала звериная тоска, что вся наша самоубийственная миссия - глупость. Все впустую. И чья это вина, сейчас разбирать смысла нет. Понятно, что здешние "великие умы" нам подгадили. И пардону не спросили. Лучше бы, чем в большую политику лезть, продолжали в носу ковыряться!
Я молча выслушал болгарского эмиссара из Софии, взял с собой письма к нашему руководству и поспешил откланяться. Про себя подумал, что если не письма и не свидетели из казаков, то я мог бы просто четыре дня прятаться на нашем берегу Дуная, а потом доложить о виртуальной встрече командованию. Информацию я принес бы ту же самую. И зачем тогда все это геройство?
Позавтракав зачерствелыми чуреками, мы сразу отправились в обратный путь. Поскольку мы были конными, то передвигаться в ночное время не могли, из-за опасения, что наши лошади могут повредить ноги или вовсе, оступившись, свернуть шею. Тогда и сам пропадешь и дела не сделаешь. Кроме того, для скрытности мы не взяли с собой запасных лошадей.
А лошадь не человек, ей отдыхать нужно. Ты можешь либо проделывать в день пятьдесят километров, или сделать сразу сто, но потом остановиться на дневку, дав животным отдохнуть. Нам же приходилось петляя, в день проезжать процентов на 20% больше дневной нормы. Пока наши лошади не утратили свежесть, но уже начинали уставать. Чем дальше - тем больше. И в случае погони такое обстоятельство должно было сказаться.
Обратной дорогой мы выбрали другой маршрут, чтобы не встретить на своем пути идущих по нашим следам татарских следопытов. Мало ли? Но риск присутствовал в любом случае.
Как говорит народная мудрость: "Мы делаем все, чтобы избежать встречи с судьбой, но судьба все равно ждет нас на новом выбранном пути."
Но, казалось и в этот день фортуна нам ворожит, мы уже проделали путь в девять верст, то есть около десяти километров. Если считать по прямой, то до берега Дуная оставалось где-то 55 км. Дремучей провинции. Можно было рассчитывать, что даже в случае погони у нас хорошие шансы рвануть напрямки, не разбирая дороги, выскочить к реке и переплыть ее.
Причем, с каждым оставленным за спиной километром, наши шансы на благополучный исход все возрастали. Невольно казаки заторопились, стали менее осторожными, да и постоянное везение нас расслабило. Мы считали, что издалека татары все равно нас не опознают и примут за своих.
Вроде бы все шло как надо.
И тут мы вляпались всеми четырьмя лапами в большие неприятности....
Глава 9
Выскочив на рысях из небольшой рощицы, перед выходом из которой тропка делала поворот, я остолбенел и зло выругался. Вляпались! По самые не балуй!
В километрах полторах по правую руку виднелся далекий аул «моджахедов». Это я прикинул это по тому обстоятельству, что людей отсюда было не разглядеть, даже на уровне мелких мурашей.
Но не аул был сейчас нашей главной проблемой. Шагах в ста от нас паслась большая отара овец. Да при пастухах. А это же полный пердимонокль! Заварухи не избежать!
Впереди у нас авангардом был выдвинут Бирюков, как самый опытный разведчик. Задачу у него была избегать селений и отрядов «борцов за веру». Сама жизнь не позволяла дремать. И тут такой афронт. Воистину акбар!
Зоркий глаз у урядника, разве только степной орел может поспорить с ним в дальнозоркости, но и орлу случается добычу прошляпить. Наметит он себе с вышины куропатку, нацелится, ударит камнем вниз, но вовремя заметившая опасность осторожная птица ловко юркнет в кусты или бурьян и притаится там, дрожа от страха.
Опустится озадаченный хищник наземь, оглянется кругом сердитым круглым взглядом и, убедясь, что добыча ускользнула от его острых когтей, тяжело взмахнет широко распластанными крыльями, стремительно взовьется на ближайший курган и усядется там, нахохлившись и негодуя на свою досадную неудачу.
Не сумев заранее выследить неприятеля и пустить нас в обход, урядник уже несся вперед во весь опор, чтобы исправить опасное положение. Вихрем налетел казак, словно орел пару раз кроваво клюнул и через пару мгновений все было кончено.
Пастухов было двое. Старик старый-престарый, годов, должно быть, под сотню ему будет, а подле него вертелся смышленый мальчонка лет десяти или и того меньше. Увидев Бирюкова и моментально опознав в нем казака, они вскинулись, да как припустятся бежать, должно быть, к аулу утечь норовили. Ну, мальчонка-то помоложе, шустрей, впереди бежал, а дед едва ногами ворочал, спотыкался… Да со страху голову в плечи прятал.
Урядник увидев, что дело плохо, не стал долго раздумывать, выхватил шашку, да за ними. Кота Леопольда со словами: "Давайте жить дружно" тут разыгрывать бессмысленно. Первый ему старик подвернулся; полоснул казак его по голове, упал тот, даже и не вскрикнул, потому стар уж больно был, душа не крепко сидела.
Свалив аксакала, казак за мальчиком припустился; тот бежит, шельмец, только пятками сверкает, ровно пуля несется, и такой смышленый волчонок — не прямо бежит, а с увертками, по-заячьи: туда метнется, сюда кинется, никак казаку подъехать к нему.
Однако крутился-крутился — понял, что ему не уйти, и что значит кровь-то разбойничья, другой бы верещать начал, пощады просить, а он, звереныш, кинжал выхватил, замахнулся и стоит. Глаза как у волчонка, и зубы ощерил. Кинжал как бы не больше него… И смех, и грех…
Жалко мальчишку, но видно судьба у него такая. Противно. Но надо. Делать нечего, подъехал урядник к нему ближе, поднял шашку, а звереныш, верите ли, хоть бы бровью моргнул, такой отчаянный, только губы побелели, стоит, смотрит казаку прямо в глаза…
Сомнения прочь, или мы их или они нас. Третьего не дано. Мы тут не в бирюльки играем. И они нас пряниками кормить не собираются. Нам нечего больше терять, а своя рубашка ближе к телу. Блеснул молнией клинок и вот маленькое тело лежит у ног коня урядника, руками и ногами дрыгает, а голова на сажень в сторону откатилась… Так и сбрили ее ему, как будто она у татарчонка никогда на плечах не сидела.
Что же, дело сделано, поздно горе горевать, теперь надо тела от дороги в бурьян убрать, спрятать, время выиграть.
Казаки рысью тронулись вперед и, проехав с полсотни метров, увидели распростертый на тропинке труп старика, одетого в жалкие рубища, едва прикрывавшие его полуобнаженное, бронзовое от загара тело. Он лежал, вытянув руки, уткнувшись лицом в землю; его голый, блестящий череп был рассечен пополам, кровь вместе с выступившим мозгом широкой струей заливала затылок и шею старика, образуя вокруг его головы большую лужу крови.
— Ловко полоснул, — проворчал сквозь зубы я, склоняясь над убитым.
А что тут скажешь? Мы не сплошь Айвенго, рыцари без страха и упрека, грешные по земле ходим и ведем себя соответственно. Как к нам, так и мы в ответ.
— У Бирюкова рука ласковая, погладит, доглаживать не придется, — зубоскалил, по своему обыкновению, Шевелев. — Вы тут приберитесь а мы с урядником мальчонкой займемся.
— Давай, дальше, — с неудовольствием ткнул пальцем Бирюков, — вон, тот у камня лежит.
Татарчонок лежал с судорожно сведенными руками, поджав ноги и неестественно выгнув худощавую грудь. Тут же, около, валялась облитая кровью, запачканная землей, гладко выбритая голова с оскаленными зубами и большими, широко открытыми, остекленевшими глазами.
Казаки молча объехали труп; заметно было, что никому из них первому не хотелось браться за него. В конце концов, по обыкновению, принялся за дело Шевелев. Соскочив с лошади и передав поводья Бирюкову, он одной рукой взял труп за ногу, другою поднял голову и потащил то и другое к небольшому канаве, густо поросшей бурьяном. Следуя его примеру, два других казака приволокли туда же тело старика.
Торопливо сбросив оба трупа в канаву, казаки наскоро набросали на них травы, вскочили на лошадей и крупной рысью поехали прочь. Теперь ходу отсюда. На горячем нас захватят - нам такая смерть за счастье покажется. Километра три шли казаки полной рысью, лошади начали уже сильно нагреваться, дорога пошла круто на подъем, и волей-неволей пришлось перевести в шаг.
— А кони-то наши притомились за эти три дня, — озабоченно заметил Бирюков, — не дай Бог, уходить придется, долго не потянут.
— Авось, Бог даст, не придется, — возразил Шевелев, — а шагом они еще сотню верст пройдут.
— Теперь петлять нам некогда. Пропащих хватятся, сотня татар на коней сядет. Напрямки надо идти. Нам бы только сегодня к вечеру до Дуная добраться, а там и заботушки не будет никакой, — принял решение Бирюков.
— Так и поступим, авось, доберемся.— поддержал я урядника.
Я и так нервничал, но если бы знал настоящее положение вещей, то впал бы в настоящую панику. Так как Бирюков решил поиграть в "достоевщину". Там у пастухов, была еще и маленькая девочка, лет шести. Мы ее не заметили, так как она сразу юркнула в траву и попыталась уползти. А старый урядник решил не брать греха на душу. Хоть он и заметил малышку, но нам не сказал. А в нашем положении даже такое маленькое существо становилось смертельно опасным.
В ту минуту, когда пастух с своим внучком, увидев неожиданно выскочившего казака, бросились от него бежать к аулу, маленькая шестилетняя Юлдуз, сестра подпаска, лежала на земле, среди мирно пасущихся в стороне овец, озабоченно выковыривая из земли острой палочкой какой-то сладкий корень. Услыхав крик дедушки, девочка подняла голову и так и застыла с широко раскрытыми глазами и помертвевшим от ужаса личиком.
Мала была Юлдуз, едва шесть лет исполнилось ей, но как истинная дочь разбойничьего племени хорошо понимала страшное значение разыгравшейся перед ней сцены. Увидев молнией блеснувший клинок шашки, с размаха обрушившейся на голову ее дедушки, Юлдуз поняла, почему он после этого упал и больше не поднимался.
С замирающим сердцем следила она, как некоторое время ее братишка ловко увертывался от настойчиво преследовавшего его всадника и, наконец, настигнутый, остановился и с отчаянным жестом выхватил кинжал.
Затем произошло нечто особенно ужасное, повергшее Юлдуз в состояние столбняка. Всадник, преследовавший брата, близко подъехал к нему, высоко взмахнул над головой шашкой и, рассекая ею воздух, одним взмахом снес голову маленькому Ахмату.
От ужаса Юлдуз бросилась ничком на землю и прижалась к ней, не шевеля ни одним членом своего маленького замершего тела. Это спасло ее. Подъехавшие вслед за урядником прочие казаки не заметили неподвижно лежащей в высокой траве девочки.
Инстинкт дикого зверька безошибочно подсказал ей, что ее спасение зависит единственно от того, насколько сумеет она незаметно притаиться. Она исполнила это в совершенстве. Уже казаки давно уехали, а перепуганная Юлдуз, по-прежнему не шевелясь, лежала в высокой траве, и не раньше как спустя час времени, когда все ее маленькое тельце нестерпимо заныло от неудобной позы, она решилась наконец подняться.
Оглядевшись и не видя никого, кроме мирно пасущихся овец, Юлдуз, осторожно ступая босыми ножками, направилась к яме, куда, она видела, незнакомые, страшные люди бросили ее дедушку и брата. Подойдя к ней, Юлдуз робко заглянула в яму и увидела там, под грудой кое-как наваленной травы, страшное, морщинистое, незнакомое лицо, все вымазанное кровью, с вытаращенными неподвижными глазами.
Около него чернела смуглая пятка маленькой ноги, и пятка почему-то особенно испугала маленькую Юлдуз; она дико вскрикнула, всплеснула руками и со всех ног бросилась прочь от ужасной ямы. Быстро, насколько только хватает в ней силы, бежит Юлдуз по знакомой тропинке к родному аулу, громко стучится крошечное сердечко, голые пятки так и мелькают, а вокруг головки, как тонкие змеи, развиваются туго заплетенные косички черных как смоль, блестящих волос.
Не оглядываясь, бежит Юлдуз, с ловкостью дикого козленка, иногда скользя вниз по склону, то и дело падая, но тотчас же снова вскакивая и с удвоенной энергией бросаясь вперед. Но вот и родной аул. Минуя несколько хижин, Юлдуз, запыхавшаяся, вся исцарапанная, в изодранном халатике, кубарем вкатывается во двор родительского дома и с разбега бросается к матери,которая, нахмуренная и сердитая, одетая в жалкое рубище, с помощью старшей дочери ожесточенно чистит огромный медный котел.
Неожиданное появление дочери в таком растерзанном виде приводит ее в ярость. Наверно, опять дралась с кем-нибудь за аулом, такая беспокойная девчонка, хуже всякого мальчика. Терпения с ней нет. И в то время, когда Юлдуз хочет уцепиться за юбку своей матери, ее встречает град звонких шлепков, принуждающих ее волчком откатиться в сторону от раздосадованной женщины.
В эту минуту на пороге сакли появляется сгорбленная седая старуха, бабушка Юлдуз. Завидя ее, девочка с воплем устремляется к ней и судорожно впивается обеими ручонками в ее платье.
Бабушка — везде бабушка, и среди суровых степей, в грубой татарской семье они являются такими же баловницами для своих внучек и внуков, как и в европейской, утонченно цивилизованной среде.
Разглядев горькие слезы своей любимицы, бабуся ласково берет ее на руки и, присев на глиняную завалинку около хижины, начинает всячески ублажать и успокаивать ее.
Под влиянием ласки маленькая Юлдуз начинает мало-помалу успокаиваться, перестает плакать и, прижавшись головкой к высохшей груди бабушки, принимается с озабоченно-серьезным видом что-то торопливо и пространно рассказывать, разводя ручками и поблескивая выразительными глазками.
С первых же слов девочки старуха настораживается, по ее лицу пробегает выражение тревожного недоумения. Взволнованным голосом она спешит задать Юлдуз несколько вопросов, и из ответов на них перед ней ясно обрисовывается картина несчастья, постигшего их семью.
Бабушка торопливо спускает Юлдуз с рук на землю и с пронзительным воплем бросается в дом.
С быстротою молнии по аулу распространяется неожиданное известие.
Торопливо сбегаются со всех сторон храбрые джигиты шайтан-кудейцы, любимцы Аллаха, сыпятся вопросы, но разве возможно добиться от шестилетнего ребенка ясных, определенных ответов. Несомненно только одно: что совершено убийство старика и ребенка, но кем, когда и почему, никто не знает.
Для выяснения этого вопроса необходимо, не теряя времени, спешить на место происшествия, и вот десятка полтора джигитов, наскоро вооружившихся, уже несутся сломя голову туда, где пасутся их бараны под охраной усто Миндигула и маленького Ахмата.
Прискакав на место совершенного убийства, джигиты без труда разыскали трупы и затем приступили к внимательному изучению следов. Для «темного азиатца» природа — открытая книга, и они читают в ней все с большею ясностью.
После непродолжительного изучения местности, на которой разыгралась кровавая драма, татары безошибочно уяснили себе главные обстоятельства и положение дела. Убийцы были "длинноносые", то есть - русские, это подтверждалось следами конских подков не азиатского, а русского образца ( шкуры на копытах давно истрепались); далее — они были казаки.
В том месте, где они слезали, виднелись едва приметные даже для опытного взгляда следы чувяк. Из русских только одни казаки, воины христианские, жестокосердные, носят эту обувь, прочие же войска ходят в сапогах. Мастерские удары, которыми были убиты старик и мальчик, указывали на то обстоятельство, что незнакомцы были ловкие, лихие рубаки, могущие при случае постоять за себя.
Число лошадей узнать было проще всего, но степнякам было известно даже и то, что лошади эти успели сильно притомиться от продолжительного, по всей вероятности, похода. У свежей, не уставшей лошади шаг ровный, одинаковой ширины; когда же она начинает уставать, то и шаг у нее делается неравномерным и через то, след получается то длинный, то короткий.
Такие именно следы были у лошадей, проехавших пару часов тому назад неведомых убийц.
Когда для татар выяснились в главных чертах все подробности убийства, то истерики с криками "А нас за что?" никто закатывать не стал. С одной стороны было за что, с другой - радовало, что Аллах подменил русских или лишил их разума. Так как они сами пришли в руки батырам.
Тотчас же решено было снарядить погоню за убийцами, которые, по их убеждению, не могли уехать очень далеко. Порешив этот вопрос, часть татар, захватив тела убитых, медленным шагом двинулась обратно в аул; остальные ретивые батыры, те, у кого были лошади получше, под руководством Кар-аксакала (Чернобородого), не теряя времени пустились в погоню по едва приметным следам.
Ясно было что казаки будут прорываться на север, к Дунаю, так что во все аулы на том направлении поскакали гонцы, приглашая их присоединяться к загонной охоте на человека. Потеха началась.
Тем временем мы перли почти напрямки, иногда проскакивая прямо под носом у многочисленных турецких отрядов. Со стороны нас от местных татар никак не отличить. Тем более, что в многонациональном турецком войске встречались всякие люди, а так как пара моих казаков могли бегло балакать по- турецки, то мы могли надеяться отбрехаться от левых иноплеменных отрядов османской армии. Другое дело местные, они нас вблизи моментально раскусят. Но пока бог миловал...
После полудня, когда мы наскоро перекусили, я прикинул дорогу до Дуная. Напрямую оставалась километров 30-35, то есть к вечеру мы могли бы выйти к реке и переплыть Дунай в темноте. Но вот какая штука. По местным поверьям, человека, которому вскоре предстоит погибнуть, легко узнать. Лицо у него покрывается так называемой Маской Смерти.
Вот и в чертах лица всех моих казаков стало проскальзывать что-то жуткое, потустороннее. А в нашем положении каждый суеверным станет. Эх, сгубили всех нас чудо-начальники ни за понюшку табаку! Себя я со стороны, конечно, видеть не мог, так что на свой счет у меня еще надежды оставались, но на душе стало совсем тоскливо. Почему-то обстановка стала мне напоминать бочку с порохом, фитиль которой уже загорелся.
Подъехав к Бирюкову, все так же выступающем в качестве нашего авангарда, я со всей серьезностью спросил:
— Урядник, ты ничего не хочешь мне рассказать? Мне кажется, сейчас самое время!
Бирюков вдохнул и стал кается:
— А знаешь, брат-Арсений, чем я больше думаю, то больше меня забота берет. Дал я мы маху большого, такого маху, что и сказать совестно!
— В чем дело?
— А в том, господин подхорунжий, что нам беспременно следовало стадо осмотреть. Сдается мне теперь, что там беспременно кто-то еще был, либо мальчонок, или девочка. Право, ну.
— Легко возможно, — задумчиво согласился я. — Как это никому из нас в голову не пришло?
— Затмило. Из-за мальчонка из-за этого жалость нас всех разобрала, вот мы и развесили губы.
— Как не вовремя ты, урядник, разнюнился как кисейная барышня. Подобное благородство граничит с безумием. Сам же знаешь, что лес рубят - щепки летят! И разве обязательно было этого ребенка убивать? Вес же цыплячий. Взял бы я его к себе на Ворона и завез на десяток верст. Пока бы ребенок до своего аула добрался, мы бы уже вечером у Дуная были. Да что уж сейчас говорить об этом!
— Мой грех!
— Ладно, урядник давай думать как нам дальше из этой беды выпутываться?
— Думаю, нам теперь надо напрямки переть, как кабан через камыши. Только селения и заставы османские обходить. Одеты мы под татар, чужие солдаты нас не признают и гонятся за нами не будут. У султана татары всегда гонцами-чаушами были там и мы сойдем за такого гонца с эскортом. Это местные нас в два счета раскусят. Да уж поздно скрываться! Если богородица нам ворожить будет, уйдем мы от турка за Дунай в наше царство.
— А ты погоди бахвалиться, мы еще не на той стороне, а на этой, — угрюмо оборвал я Бирюкова. — Вишь, как наши кони притомились, очень-то на них не разъедешься. В самом деле, урядник, — продолжил я, — почему это наши кони так устали?
— И то сказать, путь немалый сделали, почти три дня, почитай, без передышки идем, а дорога какая - все неудобья, есть отчего устать. К тому же и корма плохие, сена нет, все трава, горсточка овса да саман, и того по малости, с чего же тут силе быть?
— Кабы не утреннее дело, мы бы могли днем передышку коням дать, попасли бы малость где, они бы и подбодрились, ну а после того, что случилось, нельзя нам время терять.
— Это верно.
Все. Времени не осталось. Надо уходить. Мы шли вперед, не особо таясь. Так и так риск был запредельным. Но нам пока везло, османские отряды не обращали на нас особого внимания, хотя мы проскальзывали буквально у них под носом. Плохо было одно, что наши лошади все больше уставали и выбивались из сил.
Беда не приходит одна. Вскоре впереди и с правого боку на бугор выскочили четыре всадника из татар и заметив нас, радостно заулюлюкали. Тут же один из них выстрелил в воздух из кремневого мушкета, чтобы известить соплеменников, что добыча найдена.
Вот и к нам пожаловал передвижной зоопарк! Заказывали - распишитесь!
Погоня началась! Через час нас преследовала целая орда. " Вся королевская конница и вся королевская рать" уже под ружьем и явилась по нашу душу.
Зловещие вражеские всадники мелькали не только сзади, но и с боков, гоня нас как гончие зайца. К тому же, у татар были запасные лошади, на которых эти дикие наездники ловко пересаживались на полном скаку. Так, что они могли развивать бешеную скорость. У нас же не было возможности сменить уставших лошадей.
— Что ж, братцы, — все тем же спокойным голосом громко произнес Бирюков, — теперь нам ничего иначе не остается, как положиться на волю Божью да на силу конскую. Ежели кони выдержат, мы за три часа у Дуная будем… Не будем же попусту времени терять… Гайда вперед!
С этими словами мы, все пятеро, как по команде, подняли плети и отдали коням поводья. Только галоп еще позволял нам оставаться в игре.
Сначала все лошади пошли было очень резво и дружно, их копыта едва касались земли, но это продолжалось недолго, и мало-помалу расстояние между нами начало заметно увеличиваться. Резвее других и более свежим оказался, как и следовало ожидать, мой Ворон.
Он скакал далеко впереди всех, и я с радостью чувствовал по легкости его хода, что в случае надобности он может еще много прибавить. Хороший конь был и у Бирюкова. На него тоже можно было понадеяться, но у остальных троих казаков лошади были куда хуже.
Для службы простые казаки пользуются теми животными, на которых денег достало, так как хороший конь в эти времена стоит дороже, чем престижный джип. Головы этих неказистых скакунов поникли, хлопья пены повисли на мордах, пот, казалось, насквозь пропитал их шкуры.
Заморенные лошади достигли предела своей выносливости. Особенно ослабел Шевелевский конь, к тому же еще потерявший подкову с передней правой ноги. Он скакал далеко позади всех, буквально на трех ногах, и с каждой минутой пространство, разделявшее его от нас, делалось все больше и больше.
Видя такое обстоятельство, Бирюков попридержал своего коня.
— Ребята, Шевелев отстает! Нельзя товарища бросать, попридержите коней, вместе пойдем! — крикнул он зычным, властным голосом, и, повинуясь этому окрику, передние казаки понатянули поводья.
Позади нас все было покрыто темными кляксами, в которых угадывались вражеские всадники. Они, словно воплощенные дьяволы, быстро нас нагоняли. Это была кавалерия, много всадников.
Несколько облаков пыли на горизонте показывали, что к погоне спешили присоединиться и другие отряды. Крымчаки на своих малорослых, но быстрых лошадках развернулись вширь, окружая нас с флангов, заставляя отступать только в одном направлении, на север.
— Уйдем ли мы?— спросил я у урядника, когда основная группа со мной поровнялась.
— Едва ли. У Шевелева конь уже совсем не скачет, должно, копыто дюже обломал.
— Зачем же ж, братцы, вам ради меня пропадать, — спокойно заметил Шевелев, — езжайте себе с Богом, а меня оставьте на волю Божью; удастся уйти — уйду, а нет — судьба, значит, такая.
— Ну, этому не бывать, — возразил Бирюков, — я тебя, брат, не брошу. Сколько лет служили вместе, вместе и помирать будем.
— А как же иначе, разумеется, все вместе, вместе спасаться, вместе и умирать, — в один голос отказались остальные казаки.
Несколько минут молча скакали донцы, то и дело оглядываясь назад и опытным взглядом оценивая пространство, отделяющее их от преследователей, подобно стае черных воронов с гиком и воем несущихся за ними. Мы чувствовали себя лисой, которой некуда спрятаться от охотника со сворой собак.
— Шабаш, братцы, наседают, — опять первый крикнул Бирюков, — решайте, что делать, не уйти нам, догонят, в капусту порубят, понапрасну пропадем.
Заслышав эти слова, я молча показал ногайкой вперед. Здесь было старое заброшенное поле, вдоль которой шла проселочная дорога, по которой мы и удирали от погони. Раньше вдоль дороги шла дренажная канава, или оросительная, один черт. Главное, что в этом месте побитая временем канава еще не совсем оплыла и вал из выбранной земли за ней был более высок.
Кроме того, древние земледельцы относили туда камни с поля, так что там было навалено немало камней разного размера. Все бурно заросло бурьяном по пояс, так что лошади на ходу такую преграду не преодолеют. Кони не любят прыгать вслепую, не понимая куда им поставить ногу. Помимо всего, тут была еще поворот и небольшая природная возвышенность, так что лошадям пришлось бы бежать в гору и в лоб на нас. Эта импровизированная позиция несколько увеличивала наши шансы.
Мы поскакали к канаве, спешились, перевели лошадей в поводу и уложили их за насыпью. Чтобы наших животных не повредили вражеские пули.
– Ложись!
По этой команде мы сами тоже залегли, приготовив оружие.
Глава 10
Из огнестрельного оружия у нас было четыре пистолета. Пистолеты сейчас примитивные бандуры, из таких только Пушкина убивать. Да и то, для этого применялись точные дуэльные пистолеты, из которых можно было поразить соперника с расстояния в двадцати метров.
Но и заряжать их было непросто. Мягкую свинцовую пулю тщательно забивали в дуло молотком, чтобы не было просветов для прорыва пороховых газов. Но и с такими мытарствами процент попаданий был не особенно велик. Пушкин участвовал во множестве дуэлей и в большинстве из них соперники просто обменивались выстрелами, без всякого ущерба для себя. Поэту просто в какой-то момент не повезло. Пуля дырочку нашла.
Недовольные такой травоядностью дуэлей офицеры, жаждущие риска, пытались усилить опасность. Такую дуэль описывает Лермонтов. Соперники становятся на край обрыва и тогда самое легкое ранение приводит к падению в пропасть и к смерти. Это давало хоть какую-то результативность.
Но у меня было два капсюльных пистолета. Они считаются более продвинутыми по сравнению с кремневыми, в них меньше осечек, так как порох не отсыревает. И не сдувается с полки. Заранее капсюль вставил, курок взвел и стреляй в любую секунду.
Такие пистолеты появились на исходе Наполеоновских войн. Мой отец снял свои во Франции, с тела полковника Национальной гвардии города Меца. Полковник, командующий городским ополчением, был видимо из числа очень богатых буржуа, на оружия денег тратил немеренно, но в бою с казаками это ему не сильно помогло.
Так как за счет отсутствия массивного кремневого замка такие пистолеты были легче и изящнее обычных, то мой папаша еще в детстве подарил этот трофей мне, прежнему. Для обучения. Кроме того, порох можно достать везде, а импортные капсюли еще поискать нужно, так что отец думал, что эти пистолеты ему не пригодятся. Как только привезенные капсюли закончатся, они превратятся в куски металла.
Капсюли сейчас делаются из обработанных азотной кислотой солей ртути. Они выглядят как детские пистоны, то есть немного инициирующего вещества помещается между двумя слоями вощеной бумаги.
Но моему предшественнику повезло. Поскольку он сызмальства сопровождал отца, а полк их базировался или на Молдавской границе, или в Крыму, то есть неподалеку от моря и в ареале действия контрабандистов, таскающих импортные товары из Турции, то капсюли, как товар ходовой и пользующийся спросом у военных людей, почти всегда были в наличии.
Именно благодаря такому обстоятельству мой аватар научился так метко стрелять. Так как приобретенные пистолеты с винтовыми нарезами на дуле были для 1813 года последним словом передовой техники. Да и сейчас, спустя пятнадцать лет, казались довольно классной вещицой. Европа! Изделие для богачей! Триумф изобретательской мысли над рационализмом!
Как я уже упоминал, попрогрессорствовать мне пока, за недостатком свободного времени, не удалось. За исключением мелочей. Я перелил обычные свинцовые пули для своих пистолетов в пули Петерса. После пьянки, в которой так нелепо погиб Зубков, я нашел растоптанную жестяную коробочку от импортного чая. В той кутерьме она так пострадала, что была только на выброс. Поэтому я, пустую, выпросил ее для себя.
Жесть кинжалом разрезал на тоненькие полосы. Пули отлил без пулелейки, в земляных формах, обмазанных глиной. И в расплавленный металл сразу сзади вставил жестяные юбочки. За неимением медных колец, чтобы свинцом не забивались нарезы дула, я, у нашего полкового сапожника пошил для этих пуль кожаные колпачки. Кожу густо смазал салом, все завернул в листья подорожника и засунул себе в газыри. Таких пуль у меня было девять штук. С другой стороны у меня в газырях находились отмеренные бумажные колбаски с порохом.
И опять же, в этих бумажных "сигарах" у меня находилась не та пылевидная дрянь, что пополам с мышиными какашками и прочим мусором русскому солдату дается. Помимо разбавленного состава, еще и эти пылинки в зависимости от веса и плотности при тряске норовят разделиться на три больших составляющие - селитру, серу и уголь.
Оттого и порох плохо вспыхивает и сила его ослабевает. Нет, в именно этих зарядах был отличный английский порох из индийской селитры, что я лично купил у контрабандистов. А уж для гранулирования его я не пожалел стакана хорошей водки. На собственной безопасности как-то глупо экономить.
Для выстрела мне приходилось комбинировать сразу двумя сторонами газырей, прибавляя еще сюда и капсюли.
У Бирюкова был достаточно точный кремневый пистолет с нарезами. Еще у одного из казаков имелось подобное же оружие, но намного проще. Возиться с молоточками при заряжании нам было сейчас недосуг, так что все заряды просто моментально приминали шомполами и стреляли. А такие кремневые пистолеты били точно всего на десять метров. То есть, стрелять нужно было почти в упор.
Я быстро отдал свои пороховые запасы двум из невооруженных огнестрелом казаков, поспросив их быть моими заряжающими и для образца при них тут же зарядил свой второй, пока разряженный, пистолет.
Скусил у бумажной патронной колбаски кончик, ощущая соленый вкус селитры на губах, высыпал порох в дуло, ловко воткнул хвостовиком пулю, скомкал оставшуюся бумажку в шарик, придавил его, соорудив пыж и все быстренько протолкнул шомполом до упора. Теперь поставил капсюль, взвел курок и можно стрелять. Если повезет, то все девять выстрелов у меня будут.
Тем временем преследователей поднакопились достаточно для неистовой атаки. И пока мы готовились к схватке, на нас уже мчался передовой отряд из дюжины татар. Они были теперь всего в сотне метров и мчались как полоумные, размахивая ружьями и издавая пронзительные, дикие вопли. Нельзя было терять ни одной минуты.
Татары с варварской яростью издали выпустили по нам несколько выстрелов. Стрелять на скаку с такого расстояния по укрытым мишеням - просто глупый перевод пороха. Попробуй попади, даже из ружья. Это только в кино удается.
Но татары просто хотели посеять среди нас смятение, поэтому они дружно разрядили свои пять коротких кавалерийских мушкетов.
Просвистели вокруг нас пули, но не одна не нашла свою жертву. По всей видимости, султану не удалось вбить в головы своих диких головорезов хотя бы основы цивилизованного военного искусства. Поэтому крымчаки быстренько взялись за сабли. Застывшая сталь клинков отливала смертельным блеском. Нас собирались изрубить на куски.
Для пистолетов дистанция была еще очень далека, но я решил стрелять в лошадей. Если конь упадет, то и всаднику не поздоровится. Его может придавить тушей, наездник может сломать себе руку или ногу и выйти из боя. Кроме этого, татары нахлестывали коней, пригнувшись к лошадиным гривам, чтобы не изображать из себя мишени.
— Ребята, клади у них лошадей, — вполголоса приказал я, и каждый из казаков старательно прицелился и замер в ожидании.
Дистанция была где-то с полсотни метров. Чтобы повысить точность попадания, я поддерживал правую руку с пистолетом под запястье и прицелился в передового всадника. Выстрел, сноп огня и дыма вырвался из дула, я, не глядя, бросил пистолет за спину заряжающим. В ушах гремело, точно в кузнице. В воздухе распространился отвратительный запах протухших яиц.
Для такого приличного расстояния для пистолета результат оказался выше всяких похвал. Передовая лошадь татар, словившая свинцовый гостинец, споткнулась, сбилась с ходу ее зацепился бегущая следом. Передовая, сильно хромая, забрала в сторону и вышла с линии атаки. Покалеченная лошадь, храпя и заливаясь ржанием, от боли металась по полю.
Сорок метров. Еще один выстрел и вышедшая в лидеры лошадь полетела кубарем, придавив своего седока. Бегущий следом конь споткнулся, наступил на что-то мягкое и зашиб ногу. Остальные батыры, инстинктивно попридержали расскакавшихся коней.
Неплохо, я бросил за спину и второй пистолет. Впереди всегда идут самые отчаянные: задние ряды надеются на удачу и ждут, пока противник не будет сломлен и побежден, но передние – это прирожденные убийцы.
Но оставшиеся в живых, охваченные жаждой крови, с пронзительным криком «Алла!», неумолимо неслись на нас. Близко!
Теперь, накоротке, условия местности вынуждали татар предпринять фронтальное наступление, которого ордынцы не любили и в котором всегда были слабее русских полков
Следующие две лидирующие лошади, выскочив на расстояние в десять метров от нас, получили дружный залп из двух кремневых пистолетов от моих казаков и повалились вместе с всадниками на землю. Раненые животные, обезумев от боли, начали судорожно биться, вскакивать, подниматься и снова падать. Кости упавших седоков затрещали под копытами табуна.
Две туши, судорожно бьющие ногами в воздухе, канава, вал, все это не позволило оставшимся семерым татарам сразу перескочить преграду и врубиться в нас. Они заметались на месте, лихорадочно пытаясь сообразить, что им делать. Или обходить, или спешиваться, или прыгать верхом с разбегу, отойдя чуть в сторону.
К счастью, татары не любят спешиваться. Если бы они сразу соскочили с коней, то могли бы доставить нам большие неприятности. А при рискованном прыжке верхом на пару секунд всадник здесь абсолютно лишился бы своего преимущества в скорости и маневренности и, наоборот, стал бы легкой добычей для пешего воина.
Не могли грубые татары и зарядить свои ружья на скаку. Так они и гарцевали, завывая, потеряв несколько драгоценных мгновений. Тем временем, в этот критический момент, мне в руку сунули первый заряженный пистолет. Вовремя!
Я моментально вскинул руку и почти не целясь выстрелил в решившегося на конный прыжок скалящего зубы татарина. Пуля пробила ему лоб, он кубарем покатился вниз, а конь, почувствовав свободу, резко передумал прыгать и закрутился, мешая остальным.
Шестеро против пятерых, при условии, что им необходимо будет спешится, показалась нашим татарским гостям совсем неприятным раскладом, так что они начали стремительно отступать. Дальнейшая драка с « плюющимися огнем» ничего хорошего им не сулила. Чем я и воспользовался, метко успев ссадить с седла одного из убегающих.
Короткая передышка позволила нам перезарядить оружие.
— Ишь, сбились в кучу, галдят, басурмане, видно, не привыкли к казачьему угощению, — злорадно проговорил Бирюков, тщательно продувая свой пистолет и приготовляясь его вновь зарядить.
— Недаром пословица стариками слажена: как, мол, щука не хитра, а не съест ерша с хвоста, — засмеялся никогда не унывающий Шевелев.
— Беспременно подавится, вот так же, как и они, нехристи гололобые.
К несчастью, бежавшая пятерка всадников соединилась со своим отставшим товарищем на хромой лошади. И тут же к ним подскочил еще один десяток из преследователей-татар. Вот же дошлый народ! Дома им не сидится! Так и лезут в драку!
Первый визит – лишь детский лепет. Пособники тьмы легко не сдаются.
Ужас снова заходил на второй виток. У меня складывалось такое ощущение, словно бы я наблюдаю за железнодорожной катастрофой в замедленной съемке. Тут все происходило аналогично. В начале град выстрелов в нашу сторону. Затем, собравшись кучей, с гиком и воем, словно апачи-мескалеро, вышедшие на тропу войны, с шашками наголо, всадники обрушились на нас.
Я, с удивительным проворством, подшиб двух лошадей с полусотни метров, при этом степняки, окровавленные и бесчувственные, со всего маху шмякнулись на землю. А потом казаки убили еще двух благородных животных с десяти метров, прибавив материала в нашу живую баррикаду. Это местечко уже стало напоминать скотобойню.
Теперь ордынские кровожадные монстры проявили больше здравого смысла. Фланги по ходу дела нас немного обошли и четверо всадников, пьяные от предстоящего кровопролития, с двух сторон перескочили на нашу сторону. Нам готовили тиски! Это был довольно гениальный ход.
Что же, задумано было неплохо, но при этом удача выступила явно на нашей стороне. Прыгая, один из коней оступился и упал. Пока остальная тройка батыров успокаивала животных после геройского прыжка, мне подали один из заряженных пистолетов и я сшиб с седла одного из всадников, сделав проникшие к нам в тыл силы симметричными с обоих сторон.
Нельзя было забывать о фронтальной семерке нападавших. Шестеро из них уже слезли с седел и попытались атаковать нас через канаву пешим порядком. Еще один, видимо большой начальник, с перекошенным от ярости лицом, остался сидеть в седле и криками подбадривал атакующих. Видно, обещал своим подчиненным рай с кучей обнаженных гурий.
Восток есть Восток и тут ничего не попишешь. Как говорится: "мерси Аллаху!"
Спешившиеся, обезумев от злобы и вида крови, выкрикивая боевой клич «Яла-л-ислам!», ловко лезли к нам. А эти кочевники здорово дерутся! Каждый из них был охвачен только одной страстью — убивать и убивать до тех пор, пока сам не умрет в кровавом месиве своей последней битвы. Мы же были молчаливы, как люди, идущие навстречу заведомой гибели. Дело дошло до рукопашной.
Глава 11
Вот и конец. Клинок в руки – и вперед: пусть битва уже проиграна, но я заставлю гололобых пожалеть о том, что они заявились в этот день к нам. Зато я смогу вселить в них страх перед следующим боем, я сделаю так, чтобы это место стало для мусульман местом скорби.
– Бей нехристей!
Кровь бросилась мне в голову. Я чуть не задохнулся от ярости и мгновенного взброса адреналина. Мои мышцы импульсивно напряглись и вздулись. Короткая вспышка! Я вскочил на ноги, и одним движением стремительно атакующей кобры выхватил шашку правой рукой из ножен, с ходу срубив одному из нападавших верхушку бритого черепа вместе с папахой. Жизнь покинула степного батыра вместе с нечленораздельным воплем.
Продолжая волнообразное движение, разбрызгивая капли крови с лезвия, я сильно порезал бок второму из нападавших. Его в конвульсиях отбросило вниз. Жаркая кровь врага впитывалась в сырую землю. Заточенная до остроты бритвы, изогнутая сталь великолепно рассекала кожу, плоть, сухожилия и кости.
Рядом со мной встали еще трое казаков , молниеносно замелькали шашки. Режь, руби! Клинки, отражающие солнце, казались дугами из огня. Все смешалось в кровавый хаос.
Нападавшим пришлось несладко, особенно учитывая то обстоятельство, что зарядивший мой пистолет казак, выстрелив самостоятельно и, убив в упор одного из атакующих, сразу присоединился к нам с холодным оружием.
Загудели и завыли лезвия клинков, но татары теперь не имели численного преимущества и явно отставали от нас в пешем искусстве боевого фехтования. Борьба была очень короткой и яростной. Моментально казаки, не придавая внимания внешним эффектам, с ходу зарубили еще двоих татар.
После чего, оставшиеся в живых , убедившись в бесполезности своей атаки с наскока, стремительно принялись улепетывать. Вдвоем. Из семи атаковавших в этом месте.
Ошеломленный и повергнутый в ужас огромными потерями неприятель сейчас и не помышлял о сопротивлении, главное – бежать, прятаться, спасаться!
– Назад! – крикнул главарь, сидящий на лошади. – Назад!
Его конные товарищи, несшиеся на нас с флангов и припоздавшие к схватке, обнаружили, что каждый из них оказался в пугающем одиночестве, развернули своих лошадей и поспешили убраться обратно. Порвали мы нехристей на ветошь!
Они довольно далеко ускакали, а потом, осторожно перебравшись через канаву, снова присоединились к своим друзьям. Я же когда один из моих пистолетов был снова заряжен, метким выстрелом в голову прикончил контуженного после падения лошади джигита, что, пошатываясь словно пьяный, пытался уйти с нашей стороны в тыл. Это был мой последний козырь, последний сюрприз, последняя попытка накрутить басурманам хвост. Но это послужит хорошим уроком для врагов России.
В это же время один из казаков спустился в канаву и прикончил там двоих раненых дикарей. Потому, что старинная казачья поговорка гласит: "Врага щадить - по станицам только вдов и сирот плодить."
Третий раунд. Похоже, скоро все закончится. Против нас накопилось уже два десятка татар. Гарцующих на почтительном расстоянии от нашей позиции. Ублюдки! Почему не идут? Пришла пора их победы, но они, устрашенные потерями, уже трусят.
Среди наших врагов были раненые и люди, и лошади, но это уже было реально много. Тем более что у меня не оставалось "специальных" зарядов. От убитых перед канавой татар мы притащили ружье, с запасом пороха и пуль, так что с одной стороны вооруженность нашего маленького отряда усилилось.
Пока промахов в стрельбе у меня не наблюдалось. А с другой стороны я мог использовать теперь только запасные обычные круглые пули, не обладающие особой точностью. Да и расфасованного заранее пороха уже больше не имелось. Не говоря уже о том, что капсюлей в неприкосновенном запасе осталось всего четыре штуки. После чего мои пистолеты можно было выкидывать.
Зато нас уже окружала целая гора из трупов людей и лошадей. Тайм-аут. Кто мог, тот грыз сухарь или промочил ссохшееся горло водой из поясной фляги.
В этот момент короткой передышки Бирюков обратился ко мне:
— Арсений! Глупо погибать всем за зря!
— Урядник! Что ты предлагаешь? — встряхнул головой, чтобы обрести ясность мыслей, заинтересовался я.
— Пора нам отсюда выбираться! Сейчас к гололобым еще подкрепление подойдет и нас сомнут. И даже если не подойдет, то они в третий раз в лоб уже не полезут. Надоело им по сопатке получать! У них с десяток ружей найдется. Обойдут нас и коней перестреляют, чтобы мы уже отсюда никуда деться не могли.
— К сути переходи!
— Нам до Дуная верст двенадцать осталось! Кони немного отдохнули, так что в седла и вперед. Заодно и хвост немного рассосется, татары раненых людей и лошадей вынуждены будут здесь оставить.
— Так нас же все равно быстро нагонят!
— Нам хотя бы две версты проделать и то хлеб! Потом другое укрепленное место найдем и там в осаду сядем. А у тебя, подхорунжий, конь отличный еще два часа скачки он до Дуная выдержит!
«Вырваться сможет только один».
В горле встал комок.
— Нет, я Вас не оставлю!
— Так и не оставляй. Ты нам подмогу приведи! Свою полусотню. Пару часов мы, господь даст, до темноты продержимся. Ночью татарва воевать не любит, авось да оставят нас в покое до утра. А ты Дунай в темноте переплыви и сразу обратно с подмогой. Три часа пешим ночным маршем да отгоните татар, что нас обложат. Может тогда и выберемся, темнота поможет! Ваше благородие, ради Бога, послушайте меня, — продолжал тем временем горячо убеждать меня Бирюков, — тут до Дуная уже недалече, ваш конь вас живо донесет. До полуночи, подмога уже здесь будет. Езжайте только скорее, послухайте меня, и сами не пропадете, да и нас выручите.
— Ну, ладно, будь по-вашему, я еду, сам вам и казаков приведу, держитесь только крепче, а я минуточки даром не потрачу. Помогай вам Бог. Возьмите сразу мои пистолеты, Вам они нужнее будут, сам я и шашкой отмахаюсь. А нет, так все на том свете свидимся!
Действительно в словах урядника был некоторый резон. Появлялся небольшой шанс выжить. По крайне мере для меня. Хотя и в моем случае он был совсем мизерным. Татары уж всполошились, и на пути к реке мне могут встретиться всадники на свежих лошадях, от которых мне не отмахаться. Да и Дунай форсировать с ходу, когда турки мне будут противодействовать, - надо быть необычайным везунчиком.
Но другие варианты были еще хуже. А учитывая, что казак никогда не кричит у столба пыток, надо было пытаться хватать Фортуну за хвост. Оставалась только положиться на судьбу и верить в свою удачу. "Я люблю тебя, жизнь…"
Передав свои пистолеты казакам, я взял (временно) ружье и решил прикрыть отход. Станичники подняли лошадей, вывели их в поводу на дорогу и взлетели в седла. Я же, подняв свою лошадь, водрузил ружье на седло, прицелился и терпеливо ждал. Воспользуемся тактикой «ты бежишь – я прикрываю».
Увидев, что птичка норовит улететь из клетки, более чем полтора десятка татар ринулись вдогонку. Азартные ребята! Для толкового стрелка мишени, как на стрельбище. На выбор! И для ружья расстояние вполне приемлемое. Тут же я выцелил лидера, грянул выстрел, и бритоголовый джигит, жадно хватая воздух ладонями, вывалился из седла. Одним меньше!
Это немного притормозило погоню, так как в ответ по мне выстрелили из нескольких ружей. Кавалькада татар окуталась густыми клубами порохового дыма. Ветерок от пролетевшей пули обдул мне левую щеку, когда я выводил своего Ворона на дорогу. Еще одна пуля ударила в землю справа. Все - мимо! Вскочив в седло, я начал подгонять своего коня, так как преследователи были уже совсем близко. Как бы я хотел приделать к своим ногам вместо шпор крылья!
Ворон быстро припустил во всю прыть, увеличивая дистанцию от преследователей. На таком коне от самого черта ускакать можно, не только что от татар, — золото, а не конь. Лихой скакун мчал своего седока, и с каждым мгновением я уходил все дальше и дальше от врагов.
Я быстро догнал свою основную группу, которую опять сдерживал трехногий конь Шевелева. Так мы далеко не уедем! Я на скаку передал ружье уряднику, затребовав временно один из своих пистолетов. Затем, немного сбавив ход, подождал когда погоня приблизится, прицелился и выстрелил в переднего всадника. Увы! Даже мое мастерство не позволило попасть в цель на всем скаку. Когда под тобой все трясется, а сама мишень движется с большой скоростью, попасть практически невозможно.
Тем более, что пистолет был заряжен обычной пулей. Только капсюль зря использовал. Хотя, я мог бы поклясться, что передового татарина обдало ветерком от моей пули. Потому, что он поспешил занять место в середине своей группы. Понимая, что дальше стрелять на ходу - просто ненужный расход капсюлей, я вернул пистолет замыкающему из казаков.
– Быстрее! – скомандовал Бирюков.
Неистовые татары снова нагоняли. Идут как буря! Провалитесь вы пропадом, упыри! Их было пятнадцать человек, а учитывая, что в верховой рубке они нам не сильно уступали, это было реально много. Даже с учетом трех заряженных пистолетов. Эти « бойкие парни», низкорослые, широкоплечие и очень прыгучие, умели уворачиваться от стрел и были очень сильны в рукопашной.
Отчаяние гнало нас вперед. Но и татары не торопились стать шахидами, не спешили растягиваться цепью, и старались держаться основной группой. А так как им приходилось тоже ориентироваться на самую слабую лошадь, то вместо того, чтобы нагнать нас за пять минут, они, корчась от бессилия, следовали за нами уже четверть часа. А каждый лишний километр приближал нас к цели.
Двадцать минут скачки - почти два километра. Поэтому казаки, с висящими татарами на плечах, вскоре стали обшаривать глазами окрестности, на предмет очередного убежища. Спустя пару минут урядник показал мне поросший кустами пригорок у дороги, где казаки надеялись отсидеться в осаде до наступления темноты. Кивнув, что все понял, я припустил своего коня во весь опор, наращивая скорость до максимума.
Покидая место предстоящей схватки, я заметил, что трое неукротимых джигитов, у которых были самые лучшие кони, продолжают преследовать меня. Оставшаяся дюжина татар, висящая на плечах четверых казаков, пытались помешать им занять новые укрепленные позиции. К счастью, я увел за собой самых неистовых лидеров, а остальные татары уже изрядно растянулись при преследовании цепью.
Поэтому казаки, дружно соскочив с коней, выстрелили из трех пистолетов по самым рьяным из кочевников, убив или тяжело ранив троих самых отчаянных из крымчаков. Их мгновенно скосил наш свинцовый дождь. "Быша и бяша, яко и не бывше". Неслыханное дело - до сих пор три десятка кочевников не смогли убить ни одного из казаков, при этом неся огромные потери.
Остальные джигиты, охваченные волной суеверного страха, попытались сгруппироваться, а донцы в это время, ведя коней в поводу, заняли новые позиции на склоне поросшего густым кустарником холма. Как оказалось, опытный урядник безошибочно рассчитал время и дистанцию.
Теперь татары, кусающие себе от бессильной ярости руки, не могли с ходу использовать свое численное преимущество, так как наступать широким фронтом им мешали кусты. Драться же в пешем порядке один на один батыры не захотели, предпочитая обложить врагов и подождать подмогу. Неплохо.
Казаки, временно избежав кровавого побоища, воспользовавшись передышкой, снова уложили своих лошадей, чтобы они не выступали в качестве мишеней и стали лихорадочно перезаряжать оружие. Четыре пистолета и ружье гарантировали штурмующим самый горячий прием.
Глава 12
Оставшиеся в осаде казаки смотрели как с каждым мгновением их подхорунжий уходил все дальше и дальше, уводя за собой троих преследователей. Провожая глазами быстро уменьшающиеся точки.
— Его благородие, я думаю, уже скоро теперь к Дунаю подъедет! - приободрил станичников неунывающий Шевелев.
— Пожалуй что так. Гляди, часов через пять и подмога придет.
— Лишь бы они до полуночи подоспели. До этого времени мы легко продержимся. Зарядов еще много, знай себе постреливай.
— Нет, братцы, ночь придет, — плохо нам будет, — высказал опасения урядник, — гололобые нас тогда как хозяйка курей по ночам с насеста ловит, — голыми руками похватают.
— Ну, голыми-то руками нас и ночью не возьмешь, а что перебить нас им тогда легче легкого будет, это верно.
— Глядись-ко, опять загоношились: чтой-то, анафемы, придумали.
Донцы встрепенулись и принялись зорко следить за всеми действиями врагов. К татарам уже прибыл на подмогу очередной десяток. Обжегшись пару раз в лобовых штурмах, теперь противники взялись за ум.
Если бы не воля султана, степные дикари никогда бы не взяли в руки мушкеты, предпочитая сражаться как их первобытные предки - кизиловыми палками с привязанными к ним нижними лошадиными челюстями. Не уважали они "подарки цивилизации". В то время как казаки прекрасно владели огнестрельным оружием.
Но такие потери кого хочешь сделают мудрецом. Слишком уж многих бойцов уже зря сегодня потеряли татарские кланы.
Казаки тотчас же заметили, что крымчаки разделились. Человек пять, не имеющих никакого огнестрела, забрав лошадей, повели их подальше в сторону и, стреножив, пустили пастись, а сами уселись в кружок караулить. Остальные с ружьями в руках, рассыпавшись, начали осторожно ползком подбираться к «ужасным и непобедимым» казакам. Стараясь обойти их со всех сторон. Таких стрелков набралось целых четырнадцать человек.
— Ишь, черти гололобые, это они, анафемы, с нас же, казаков, манеру взяли в пешем строе наступать; дошлый народ! — воскликнул Шевелев. — Поглядим, что дальше будет. Ишь, ползут, как словно змеи. Ползите, ползите, мы вам сейчас носы-то поотстреляем.
Татары тем временем подползли на расстояние ружейного выстрела и открыли частую стрельбу. Казаки могли отвечать им только из одного мушкета.
Первые же выстрелы кочевников были направлены на казачьих лошадей и произвели между ними страшный переполох. Кусты оказались плохой преградой для пуль. Раненые животные, обезумев от боли, начали судорожно биться, вскакивать, вырываться, причем одному, Гнедко Бирюкова, слегка раненному в заднюю ляжку, удалось вырваться и уйти. Пара татарских коноводов мигом вскочили в седло, перехватили Гнедко и с буйным торжеством увели к своим лошадям.
Этот неприятный случайпроизвел на Бирюкова и на остальных казаков крайне тяжелое впечатление. Чтобы прекратить страдания своих раненых лошадей, казаки принуждены были прирезать их. Нечего животину мучить! Она же ни в чем не виновата. С этой минуты конские трупы могли служить казакам весьма надежной охраной от неприятельских выстрелов, которые между тем становились все назойливей.
Пули с жалобным визгом то и дело проносились над головами казаков, которым с каждой минутой становилось все труднее и труднее отвечать на сыпавшиеся на них выстрелы. Стоило кому-нибудь хоть чуть-чуть высунуться из-за конской туши, чтобы прицелиться, как на него сыпался целый град пуль.
Уже двое из казаков были ранены: Шевелев в левое плечо и сам урядник, у которого татарская пуля пробила щеку, повредила язык и вышибла несколько зубов. Рана была тяжелая, но Бюрюков сохранял свое обычное спокойствие и как ни в чем не бывало продолжал спокойно и внимательно постреливать из единственного ружья, флегматично отплевывая набегающую ему в рот кровь. Ему даже удалось уложить наглухо одного из вражеских стрелков. И зацепить второго.
Между тем время шло, а положение все ухудшалось. К татарам прибыло еще человек двадцать из туземных отрядов, но они пока не атаковали. К казаком же никакая подмога не приходила. Расстилающаяся за ними пустошь была безмолвна, как угрюмый свидетель, терпеливо ожидающий развязки. Солнце медленно, но неудержимо склонялось к западу. Скоро наступит ночь, а с нею и конец.
Жалобно посвистывают пули, быстро уходят минуты за минутами, а с ними исчезали и последние надежды.
Длинные тени, протянувшись от кустов, поползли все дальше; солнечный шар из золотого постепенно превращался в ярко-багровый и быстро опускается за облитый пурпуровым светом далекий горизонт. Вдруг кочевники, словно по команде, перестали стрелять. Наступила зловещая тишина, продолжавшаяся не более пяти минут, и вот раздался унылый, как бы плачущий голос:
— Ля иль Алла, иль Алла Магомед Рассуль Алла, — затянул он, и этот припев отозвался в душе казаков звоном похоронного колокола.
Настало время вечернего намаза. Первому голосу начали вторить другие, и скоро вся долина наполнилась протяжным, душу надрывающим воем.
— Ля иль Алла Магомед Рассуль Алла, — то замирая, то вновь разрастаясь и усиливаясь до степени вопля, не смолкая ни на минуту, гремел по дунайской долине полный фанатизма, непримиримой ненависти и кровожадного торжества мусульманский призыв к убийству и мести.
С каждым мгновением пение становилось все более и более диким и звериным, чувствовалось, как певцы, входя в транс, распалялись все сильнее и сильнее, возбуждаемые собственным голосом.
— Все, братцы, молись Богу, — конец нам пришел, — шепелявя из-за выбитых зубов произнес Бирюков. — Простите, православные, в чем согрешил перед вами, — добавил он, становясь на колени и кланяясь до земли товарищам.
— Бог простит, — хором отвечали ему остальные, — прости и нас, Христа ради.
— Что ж, братцы, мы так, значит, в компании и на тот свет пойдем? — остался до конца верен себе всегда веселый и неунывающий Шевелев. — Ну, Господи благослови. Грехи Ты мои знаешь, какие можно, прости, а какие нельзя, то Ты и те прости, потому грешил-то я больше по глупости своей. Хорошенько и сам не знал, что делал.
— Ля иль Алла Магомед Рассуль Алла, — как-то вдруг особенно грозно раздался несмолкаемый все это время вопль, и в ту же минуту огненный диск солнца, как бы не желая быть свидетелем готовящегося злодеяния, словно нырнул за сразу потемневшую линию горизонта.
Одновременно с этим точно чья-то невидимая рука задернула черную занавеску, наступил мрак, в недосягаемой глубине небес ярко засверкали трепетным светом бесчисленные миллиарды звезд. Это были звезды тьмы и смерти. Пение замолкло, и вместо него послышался шорох множества быстро бегущих ног и лязг выхватываемых из ножен кинжалов и шашек. Началось!
Казаки вскочили на ноги и выстрелили последний раз по смутно видневшимся силуэтам. Пара темных фигур свалились наземь. Затем донцы в свою очередь обнажив шашки и прижавшись спинами друг к другу, молча ждали нападения, решив дорого продать свою жизнь.
"Вот она, смерть", — мелькнуло у каждого из них в мозгу, но мысль эта не заставила сильнее забиться их сердца.
Приблизившись еще на несколько шагов, атакующие джигиты испустили пронзительный визг и, махая шашками, всей кучей бросились на казаков. Словно огромная волна нахлынула, яростно вскипела, и затем все стихло...
***
Совершенно не жалея, понукал я своего коня, но не личный, животный страх гнал меня, а опасение за судьбу покинутых мной казаков.
При мысли, что они в эту минуту бьются на живот и на смерть с вдесятеро сильнейшим врагом, что спасение их зависит от меня одного, мной овладело болезненно-тревожное нетерпение. Мне казалось, будто Ворон никогда не скакал так тихо, как сегодня, и во мне подымалось озлобление против своего любимца, я принимался нахлестывать его изо всех сил, до утомления руки.
Преследователи все так же неслись за мной, не отставая. Это были джигиты из числа «тыал-буолбуттар» («ставшие ветром»). Кони у них были отличные, тем более, что более свежие, неутомленные. Да и я был выше и весил больше каждого из нагоняющих меня татар. Моему Ворону было гораздо тяжелее меня нести, чем его лошадиным коллегам.
Вдруг мой конь громко и протяжно засопел носом, стонущие вздохи вырвались из его груди, он сделал еще два-три невероятных, коротких скачка и затрусил слабой колеблющейся походкой, странно подергивая головой вниз. Теперь я опомнился и пришел в ужас. Мысль, что я загнал коня и что Ворон может пасть, заставила похолодеть меня и покрыться ледяным потом. Дело пахнет керосином! Остаться одному, пешком, с троими татарами в довесок - означало моментальную смерть.
Стало понятно, что преследователи меня сейчас быстро нагонят. Не уйти! Что же, в каждом положении есть свои плюсы и минусы. В борьбе – и только в борьбе! – обретается путь к спасению. Я не позволю этой своре собак задрать себя будто кошку.
Оглянувшись, я увидел, что кочевники при погоне несколько растянулись. Положение наше стало напоминать легендарный поединок Горациев против Куриациев. Повторенный как-то раз античным гладиатором Спартаком на арене Рима.
Настало пора воспользоваться тем, что мои преследователи разделились. Я стал притормаживать своего коня, а когда Ворон остановился, то развернул его. На меня уже ураганом налетал один из лихих джигитов, кривящих в волчьей ухмылке рот. Его немытое скуластое лицо пересекал старый шрам, узкие глаза были холодны как сталь.
Здесь закон жесток, суров и прост. «Кто сильнее, тот и жив». Дети разных народов, мы мечтою живем...
Но то, что было моим минусом - теперь будет моим плюсом. Потому, что у меня более длинные руки. А в эту секунду кровь моя закипела. Сила и необычная уверенность, словно огонь, наполнили мои вены.
Есть вещи, для которых мы рождены и в которых талант превыше опыта. Кавалеристы, как правило, стараются разминуться правыми краями, что бы удобно было рубить правой рукой. Времени выжидать у меня не было, поэтому я молниеносно ударил чуточку раньше, чем этого требовала ситуация. Но и этого хватило. Мое резкое и немного преждевременное движение, обладающее смертоносной точностью, увенчалось успехом.
Это нападение оказалось столь внезапным и ошеломляющим, что соперник просто не сумел оказать мне серьезного сопротивления. Молнией блеснул мой клинок и на долю мгновения опередил татарина. Самый кончик моей шашки ударил в поднятое запястье степного батыра.
Даже не перерубив его, а только разрезав до кости. Но и этого было достаточно. Сабля выпала из ослабевшей руки. Татарин проскочил мимо и зажимая руку, пытаясь остановить кровь, по широкой дуге стал выходить из боя, направляясь в тыл. Кровь, хлеставшая из разрезанной руки, обагрила ему одежду. Сегодня он уже больше не боец.
Пусть уходит, так как преследовать его некогда. Потому, что на меня пушечным ядром уже летел следующий всадник. Я едва успел отбить его мощнейший удар со всего маха. Мой клинок повело и вражеская сабля, скрежеща и высекая искры, соскользнула и, продолжив движение, сбила с меня папаху. Попав по ее верхней части.
Моментально я своей левой рукой со страшной силой хлестнул пролетающего мимо татарина ногайкой. Стараясь попасть по глазам и вывести его из строя. Но мой противник пригнулся к шее лошади и моя ногайка хлестнула его по уху, оставив кровавый рубец. Ха-ха-ха! Хорошая шутка над гололобым негодяем!
Пока второй мой противник пытался выправиться в седле, конь отнес его довольно далеко. А оставшийся джигит, видя, что его товарищам со мной сладить не удалось, не стал пока проявлять геройство, благоразумно притормозив своего скакуна.
Я полуразвернул Ворона, заставив его попятиться задом. Теперь мне было необходимо наблюдать, вертя головой, за обоими своими потенциальными соперниками. За воротник стекла струйка холодного пота, а рубаха прилипла к груди. Сердце грохотало в грудной клетке, стуча по ребрам.
Выпоротый батыр, довольно атлетического телосложения, пришел в бешенство, кровь ударила ему в голову.
— Ты паршивая собака, — закричала он на ломаном русском, впадая в бешенство. — Я, Батырши Ижбулат, сейчас буду тебя убивать! Ты свинья, свинья, свинья! — твердил он без конца, так как его охватила безумная ярость.
Похожий на типичного отрицательного персонажа, он выглядел ненастоящим, будто взятым из экранизации сказки Роу.
— Поцелуй меня в зад! — не оставался я в долгу.
Уязвленный татарин решил, во что бы то ни стало, со мной разделаться. Узкие глаза его расширились, ноздри раздувались. Я знал: так выглядит тот, кто готов ударить.
Маневрируя своей лошадью так, чтобы зайти ко мне с левой стороны, татарин снова помчался на меня. Его товарищ тем временем угрожал мне справа, впрочем не проявляя пока особой инициативы. Отдав честь схватки со мной оскорбленному джигиту. Как известно, слева шашкой бить неудобно. Приходится махать клинком через голову своей лошади и это изрядно уменьшает убойную дистанцию. Но выбора у меня не было.
Я переложил клинок в левую руку и крепко сжал рукоять. У меня был только единственный шанс, основанный на том, что разгоряченный татарин вышел из себя. Рискованный, но все же шанс. Когда противник стремительно приблизился, рассчитывая проскочить мимо и рубануть меня от души, я стремительно выбросил вперед шашку, располагая клинок лезвием во внутрь. Укол. Мне повезло. Удар был настолько молниеносен, что этот тупоголовый болван, предпочитавший рубить наотмашь, не смог ни предугадать его, ни предотвратить.
Как я и предполагал, кончик угодил мчавшейся лошади прямо в ноздрю и по ходу дела располосовал ее. Конь джигита от боли стал подниматься на дыбы, положение седока стало крайне неустойчивым. Вместо того, чтобы ударить, он вынужден был прилагать все силы, чтобы удержаться в седле, а мой клинок в это время по инерции воткнулся татарину в бок, взрезав как бритвой. Из дымящегося кровавого разреза у крымчака высыпались сизые кишки. Страшная рана!
Такие удары не всегда бывают смертельны. Однако сейчас мне не приходилось раздумывать о том, каким именно способом расправляться с врагами.
Правильно нанесенный удар оставляет человеку возможность прожить не больше минуты — пока в сердце еще остается кровь. Однако в течение этой минуты даже смертельно раненная жертва еще многое может успеть.
Бритоголовая падаль тупо уставилась на свой хлещущий кровью бок. Не затягивая дело, я тут же левой рукой, пока лошадь противника еще пребывала вздыбившись на задних ногах, хлестнул наотмашь татарину по позвоночнику. Этого вполне хватило. Отправляйся к черту, нехристь-басурманин, и пусть дьявол разорвет твое сердце!
Третий негодяй, уже скакавший ко мне, разинув рот стал резко забирать в сторону. Так как он «увидел, что сила длинноносого сильнее его» и решил сохранить себя для будущих битв. Поэтому он развернулся и бросился наутек. Увиденного ему показалось достаточно, чтобы татарин принял мудрое решение сегодня остаться в живых. Татары же как собаки, учуют твой страх – укусят, а если бежишь – станут преследовать.
Конь смертельно раненого джигита быстро припустил за этим мудрецом, подняв хвост, да так что я не успел его притормозить. Запасная лошадь сейчас бы мне пригодилось, но кони у татар довольно дикие и чужих не любят. А гонятся мне за беглецами было некогда.
Вот это бой! Битва титанов!
Прежде всего, я поспешно соскочил с седла и посмотрел на Ворона тревожно-испытующим взглядом. Мой конь был весь черен от пота, начиная от концов ушей до щеток задних ног. Глаза его помутились, и в них отражалось страдание. Из трепещущих ноздрей просачивалась кровь. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из груди, и бока судорожно раздувались, как кузнечные меха во время усиленной работы.
Я поспешил отпустить подпруги, вынул изо рта удила и несколько раз провел двумя пальцами по переносью.
- Давай, давай, родненький!
Ворон фыркнул. От этого я облегченно вздохнул. Непосредственной опасности пока не было. Необходимо было только немного провести коня в поводу, дать отдышаться, и затем можно было не только ехать, но в крайности даже его пустить вскачь на недалекое расстояние.
Несколько минут я шел очень тихо, едва переступая с ноги на ногу, но по мере того, как лошадь приходила в себя, все ускорял свой шаг. Мысль об оставленных казаках по-прежнему не покидала меня. Солнце уже скоро сядет.
Далее я вновь залез в седло и какое-то время ехал шагом. Наконец, вдали показался голубой Дунай. Я привстал в седле и внимательно осмотрел местность. Не хотелось бы влезть как курица во щи, налететь на вражеский пикет. Но все казалось тихим и спокойным. Это было несколько странным, ведь татары уже должны были кружить здесь как рой рассерженных ос. Вернее, как целое облако шершней – злее, чем тысяча чертей. И - никого!
Что же, будем считать, что это – следующий круг системы безопасности, соблюдаем тишину и постоянную бдительность. Любые ошибки исключать нужно сразу. В таком деле ставка больше, чем жизнь, а неудача смертью не ограничится.
Еще через полчаса или чуть больше, я с Вороном в поводу, плетясь шагом, добрались до воды. Засели в кустах. Тишина! Где же турки? Выходной у них что ли?
Сейчас бы спецназ для эвакуации мне бы не помешал. Ау!
Солнце уже процентов на 90 диска скрылось за горизонтом. Тускнели все яркие краски заката и надвигались сумерки. Видимость стремительно ухудшалась. Как стемнело, то осторожно, едва сдерживая рванувшуюся к воде лошадь, я вошел в реку и отдал поводья.
Весь дрожа от нетерпения, припал Ворон к прохладным струям, время от времени глубоко, почти до глаз, с наслаждением окуная в них свою морду. Наконец, утолив жажду, он весело поднял голову, насторожил уши, внимательно покосился на расстилающуюся перед ним водную поверхность и, потянув поводья, медленным, осторожным шагом побрел, обнюхивая воду и пофыркивая, наперерез теченью.
Скоро стало глубоко и нам пришлось плыть. Чтобы мне не мешала шашка, висящая на портупее, я снял ее и одел через голову Ворону на шею. Раздеваться и снимать сапоги не стал, торопясь покинуть негостеприимный турецкий берег. «На фиг тех татар, забодали нахрен». В полк хочу!
Все как у Стивенсона: "Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник вернулся с холмов…"
Папаху свою я давно потерял, а письма от софийского эмиссара, заложенные в потайной карман татарского чекменя, перелаживать не стал. Нехай мокнут. Чтобы зверь бюрократии насытился, у меня и на словах найдется, что доложить о планах наших болгарских "братушек".
Сластить горькую пилюлю я не намерен. В благодарность за свое освобождение болгары, все как один, присоединятся к туркам и будут воевать с нами. А что это произойдет в Первую Мировую, мы опустим, чтобы не вызывать лишних вопросов...
Мы выбирались на середину реки. Волей пахнет. Свежий воздух бодрил. Однако и я, и Ворон, сильно устали за текущий день, мускулы наливались свинцовой тяжестью и течение сильно сносило нас к востоку. Преходилось сильно трепыхаться, чтобы преодолеть силу течения. Я изнемогал. Чувствовал я себя не лучше, чем боксер любитель, отстоявший против профессионала целых пятнадцать раундов. Тяжко.
Вдруг какая-то черная тень легла на воды Дуная. Послышался голос:
— Ваше благородие, где Вы? Плывите сюда! Честью просим!
Голос русский, звучит чисто, без всякого акцента.
А вот и наш спецназ с группой эвакуации пожаловал! Видно, вертолетов они не нашли, так что прибыли на лодке.
Но меня что-то обуяли сомнения. После такой нервной встряски, на воду дуть будешь!
Я выкрикнул:
— Кто Вы?
— Разведка мы. Охотники! Сейчас высадили западнее человечка, теперь возвращаемся обратно, — отозвалось в ответ.
Я похлопал Ворона по шее:
— Давай, родной, плыви на берег.
Конь продолжал плыть, разрезая воду. Все равно его в лодку не посадишь, а умное животное выберется самостоятельно и затем отзовется на мой голос.
Сам же я начал осторожно подплывать к лодке. Опасения насчет турок у меня были. Надо держать ухо востро. Конечно, я сейчас не в том состоянии, чтобы нырять и плавать под водой, но в случае опасности пару раз еще нырнуть смогу. Остается надеяться, что в ночью, когда видимость никакая, этого хватит, чтобы уйти.
Наконец, я достаточно приблизился, чтобы разглядеть сидящего впереди этой посудины. При неясном свете ущербного месяца на меня глядела типичная рязанская рожа. Конечно, он, как и остальные, был одет в татарское платье, но при выходах на тут сторону все так одевались. Я был одет точно так же.
Еле видимый в скупом свете приземистый и широкоплечий блондин тем временем подбадривал меня:
— Ваше благородие, не бойтесь! Мы русские.
Охотники набирались из самых отчаянных головорезов всего полка. Название охотников им было присвоено не за участие в охотах, а за то, что они являлись охотчими людьми при всяком особенно опасном предприятии против неприятеля.
При штурме особенно неприступных завалов, при переправе через реки, под губительным огнем противника, для устройства шаткого мостика над пропастью, на противоположном берегу которой засели башибузуки, всегда вызывались охотники. Они с песнями и смехом свершали величайшие подвиги, перед которыми бледнеют все великие геройства древних и средних веков и о которых мы, русские, к сожаленью, очень редко вспоминаем.
Для более успешной борьбы с неприятелем, чтобы при случае ввести его в заблуждение, охотники одевались по-туземному, в чекмени и папахи, так же, как и мусульмане, брили себе головы, а некоторые даже красили хной бороды и по-мусульмански подстригали усы. Оружием у них часто было неуставное. Благодаря этому при первой встрече даже опытный глаз мог легко принять их за турок.
— Кто же ваш начальник? — подплыв еще ближе спросил я, недоверчиво вглядываясь в курносое, рябое лицо заговорившего со мной парня.
— А вот он в лодке сидит, — указал тот рукой на одного из задних гребцов.
В тоне, которым были произнесены эти слова, мне почудился легкий налет едва уловимой иронии.
Но я уже слишком устал, чтобы предаваться долгим размышлениям. Буду медлить - того и гляди потону. Уже пару раз вода попала мне в нос, скоро начну пузыри пускать. Поэтому я уверенно схватился за борт лодки и закинул в нее локти, пытаясь подняться на борт. Помогая влазить, меня стальной хваткой схватили под руки. Я увидел гребцов вблизи. И обомлел.
Кроме говорившего со мной парня и еще одного человека с несомненно русскими лицами, и парочки типов, которых можно было принять за полукровок, остальные были очевидные турки или татары. Стоило было взглянуть на их загоревшиеся мрачной ненавистью глаза, на жилистые, сухие, нервные лица, на их волчьи повадки, чтобы исчезло всякое сомнение.
События завертелись с ошеломляющей быстротой. Я судорожно попытался вырваться, но мне по непокрытой голове мощно прилетело рукоятью тяжелого пистоля. Голову мою пронзила дикая боль, в черепе полыхнуло белым огнем, рассудок у меня сразу помутился. Я еще успел ощутить как сильные руки меня вытаскивают из воды, как провалился в незабытьё. Последнее, что я услышал, словно во сне, с большого расстояния – злорадный смешок.
Глава 13
Очнулся я оттого, что на меня плеснули воды из кожаного ведра. Я повел вокруг мутным взглядом. Шарикоподшипники у меня в голове со скрежетом закрутились. Кажется, что все же я избежал сотрясения мозга. Из-за полного отсутствия последнего. Увы! Монетка выпала не той стороной. Я проиграл, и проиграл с позором. Шах и мат.
Турки уже разожгли у берега небольшой костерок, так что в свете пламени я смог заметить, что пребываю босым и раздетым до исподнего. Нательный крест на шее у меня тоже отсутствовал. Ограбили, гады! Что же, трофеи с меня не велики. Конь с шашкой уплыл, пистолеты я оставил своим казакам еще раньше, папаху свою потерял. Одет же я был по простому, чтобы не выделяться.
Так что всего и прибытку с меня, что сапоги и пояс. Да еще кинжал. Письма же настолько размокли в воде, что представляли собой бумажное месиво. Там турки едва ли, что смогут разобрать. Можно считать, что конфиденциальные бумаги мне удалось уничтожить.
Между тем мысли мои стали проясняться. Только теперь представился мне со всею ясностью ужас моего нынешнего положения.
Бессильная ярость овладела мной. Избегнуть преследования многочисленного, хорошо вооруженного неприятеля для того, чтобы без всякого сопротивления попасться в руки каких-то мерзких бродяг — что могло быть хуже и унизительней этого?
С другой стороны турки явно не дураки. "Квазиунофантазия" у них работает хорошо. Вон какаю великолепную операцию по моей поимке они провернули. Чтобы долго не гонятся за мной и не нести потери, организовали мне чистый путь до реки, а на воде легко меня захватили. Я же был в этот момент беспомощен как младенец. Особенно им удался фокус с приманкой. Нашли пару русских дезертиров, засунули их в лодку и вуа-ля! Чистая работа!
Недаром же турки захватили такие огромные владения в Европе, Азии и Африке. Конечно, применяемые ими методы многим покажутся подлыми, но зато каков результат! А с чего они начинали? Бегущее сломя голову от армады Чинхисхана турецкое племя "кайы" насчитывало всего около двух сотен кибиток. Род Османа был еще меньше. Понятно, что если бы не военные хитрости, которые многим покажутся подлостью, этих беглецов давно бы прирезали и забыли. А так они создали, почитай, вторую Римскую империю! А такие вещи в белых перчатках не делаются.
Все это я понимал умом, но когда дело касается тебя лично, возмущение так и кипит! Того и гляди пар из ушей пойдет!
Задыхаясь от бешенства, я грозно взглянул на курносого парня, так предательски заманившего меня в ловушку своим русским видом и речью.
— Мерзавец, — не удержался я от упреков. — Мерзавец, зачем ты это сделал?
Парень ничего не отвечал, а только презрительно усмехнулся и, засвистав, отошел прочь. Вот люди! Совершил нижайшую подлость, которую только можно было совершить против соотечественника и доволен - как слон.
Между тем турки времени не теряли, меня схватили за руки, заломили их за спину мертвой хваткой, пинками поставили на колени. Один придурок схватил меня больно за волосы и наклонил голову. Теперь я изображал из себя гуся, вытянувшего шею. Один из бритоголовых достал ятаган, пару раз фривольно махнул им в воздухе.
Намек придельно ясен. Кончать будут! Время, замедлившись, поползло черепахой. «Господи, что за смерть ты мне уготовил?!»
Но нам же этого не надо? Придется повертеться ужом на сковородке! Как решить дилемму, когда оба выхода неприемлемы? Впрочем, нет: неприемлем только один. Второй был просто немыслим.
Значит, решение – принять неприемлемое. Паршивый, скажу я, выбор. Думаю, настало самое время для мятного коктейля. Со льдом. А потом неплохо бы принять гидромассажную ванну.
— Эй, любезные! — начал я кричать по-русски, зная, что по крайне мере двое из восьмерых меня понимают. — Зачем же убивать? Глупо это. Я же офицер, богач, хороший выкуп дам!
Веками развитая промышленность охоты за людьми для продажи низвела понятия жителя окраинных провинций Османской империи на последнюю степень растления, они стали понимать значение человека только в смысле его обмена на серебряные гайки. А поторговаться на Востоке любят. К тому же, убить меня они всегда успеют. Поэтому я уверенно продолжал:
— Двести рублей серебром дам. Хорошие деньги! В России можно за них шестерых крепостных мужиков купить! А дальше хоть режь их, хоть с кашей ешь. Выгодно же? Вместо одного бездельника шестерых работяг получить?
Как я и предполагал, турки решили развлечься. На меня посмотрели, как на полного идиота.
Мой курносый Сусанин что-то вякнул своим товарищам, а потом сказал мне:
— Вай! За офицера такие маленькие деньги? Это же совсем мало! Не пойдет!
Можно подумать, этот парень собирается покупать себе дом на Палм-Бич ценою в миллион долларов! Зачем ему деньги с его-то бедной фантазией?
Годовое жалование моего отца, как заместителя командира полка, было чуть более ста пятидесяти рублей. Чистыми. За минусом налогов и госпитального сбора. Едва ли он сумеет собрать более трехсот рублей. В настоящее время я был очень занят военной службой, потому и не имел возможности заниматься заработками. У меня в багаже наберется рублей восемь.
Хотя нет, вру! Можно продать моих породистых лошадей рублей за 250, а для службы взять себе обычную коняшку за полтинник. При этом иноверцы брали выкуп только серебром или золотом. Бумажные деньги для них были "гяурские", то есть "нечистые". Только звонкая монета угодна Аллаху.
Но поскольку я на секунду задумался, то турки мне тут же помогли, кольнув кончиком кинжала в шею. Так что образовалась царапина, из которой потекла кровь. Я понял, что в моем случае говорить: "больше все равно нет, режьте меня" совсем не вариант.
— Хорошо! Пятьсот рублей!
— Мало! — после чего последовал еще один укол в шею.
Лимит превышен. Ладно, поторгуемся чисто из любви к искусству. Дольше проживу.
— Семьсот!
Торги шли долго и упорно, чтобы не утомлять всех скажу, что сторговались мы на сумме в три тысячи. Эквивалент сотни крепостных. Естественно, таких денег у меня не было даже в проекте. Так что, я тоже обманывал турок. Да и какие договоры могут быть с подобными людьми?
Но в отличии от меня, турки могли сразу жестко наказать своего пленника за ложь. Так что знаменитый Ку-клукс-клан покажется вам хором мальчиков-зайчиков. Упомяну здесь хотя бы самый простой вариант. Накидывают тебе петлю на шею, наклоняют и кончик веревки обматывают вокруг полового члена.
Потом бьют плеткой по спине, ты судорожно выгибаешься и сам отрываешь себе хозяйство. Под корень. И это только один вариант из тысячи возможных. Как гласит старинная неаполитанская пословица: «Ласки дьявола выдержит только сильное сердце». Ужасный век...
Придя к соглашению, благодаря которому меня временно оставили в живых, турки бросили мне какие-то донельзя грязные, вонючие лохмотья и жестом приказали одеться в них. Вещички-то в стиле шик-модерн. При других обстоятельствах я даже мысли не допустил бы облачиться в такую мерзость, полную всяких насекомых и насквозь пропитанную потом и грязью, но теперь для меня не было выбора: или щеголять почти в костюме Адама, или воспользоваться любезностью своих грабителей.
Я, содрогаясь от омерзения, набросил на себя неизвестно кому принадлежавшие хламиды, которые, в сущности, представляли из себя одно сплошное собрание дырок и прорех. Теперь я готов был начать успешную карьеру нищего.
Когда переодевание было окончено, мне без церемонии скрутили руки назад, после чего конец аркана взял какой-то татарин.
Видимо, большой специалист по крупному рогатому скоту. Может быть, даже пребывающий с ним в прямом родстве. Судя по запаху, мыться этот субъект ненавидел. Учитывая же, что эти дети природы ссут и срут где придется, аромат от него шел просто убойный.
— Це, це, це, — защелкал чучмек языком с таким равнодушным видом, как будто имел дело с бараном, и для вящей вразумительности взмахнул над моей головой плетью.
Совсем чернозадый берега попутал! Свою мать будешь так в публичный дом на веревке водить!
Я вспыхнул и яростно рванулся в связывавших меня веревках.
— Эй, ты, как тебя! — закричал он курносому парню, стоявшему тут же. — Скажи ему, что я на веревке не пойду. Я Вам не баран, а русский офицер. — И для придания своим словам большего эффекта я с решительным видом уселся на землю.
Зря я это сделал.
Потому, что увидя этот демарш, татарин пришел в неистовую ярость.
— Дэле мастагата, гяур керестень! — завопил он пронзительным голосом, обнажив гнилые пеньки зубов. — Как ты, гяур, осмеливаешься еще не слушаться, когда я, Мурад, сын Нурлана, приказываю тебе. Ты усаживаешься, как будто я пригласил тебя к себе в гости! Постой же, неверная собака, я сумею сделать из тебя самого послушного осла, какого ты только когда-нибудь видел.
Говоря так, Мурад вплотную подошел ко мне и, изо всех сил, сплеча принялся стегать меня толстой ременной плетью. Маленькие, глубоко запавшие глаза нехристя засветились, как у волка, а лицо перекосилось от свирепой жестокости. Чувствовалось, что амбиции у этого куска дерьма непомерные, а серого вещества в его тупой башке не больше, чем у спаниеля.
Напрасно я тут же вскочил на ноги! Хотя и пытался уклониться от сыпавшихся на тело ударов, но Мурад прочно удерживал меня арканом, и я, в конце концов принужден был покориться басурманской воле. Я понял, что жизнь моя висит на волоске. А само существование на белом свете зависит от капризов и прихотей любого из этих дикарей. Стоило кому-нибудь захотеть, и он мог забить меня плетью, заколоть кинжалом, подвергнуть каким угодно мукам и унижениям. Меня превратили в раба.
От одной этой мысли сожаление, гнев, страх и отчаяние навалились на меня с такой силой, что я едва не упал на колени. Стало тяжело дышать.
Весь избитый, окровавленный, задыхаясь от бессильной злобы и отчаяния, опустив голову, зашагал я подле своего мучителя, чувствуя над собой его плеть, которой он время от времени похлестывал меня по обнаженным плечам. Такого унижения, я не испытывал ни разу в жизни. Беда! Жизнь моя разбилась на тысячу мелких осколков.
Через два часа нашего скорбного ( для меня) пути мы вошли в какой-то татарский аул. Между тем временем, когда я был свободным человеком, и моментом, превратившим меня в раба, легла целая вечность. Да, неприятные перемены, ничего не скажешь.
Как бы погруженный в тяжелый кошмар, все это время шагал я, не чувствуя ни усталости, ни боли, не замечая ран, которыми быстро покрылись мои, не привычные к ходьбе босиком, ноги.
В этом селении у меня сразу возникло чувство беспокойства, мне казалось: сейчас что-то произойдет, и то, что произойдет, будет страшным. Потому как в ауле моя жизнь снова подверглась огромной опасности. Здешние джигиты принимали участие в нашей ловле и один из них попал казакам под горячую руку. Из-за чего и помер. С нашей стороны это была чистая самооборона. Но не так считали местные татары.
Свирепые дикари изрубили казаков, отсекли им всем четверым головы и, раздев тела донага, бросили на растерзание хищникам. И теперь страшные, изуродованные головы моих товарищей, с отрезанными ушами и носами, с вырванными глазами торчали на острых шестах вокруг аульной мечети, и мальчишки с визгом и воем, подобно чертенятам, вертелись вокруг, плюя и бросая в них грязью. Не фига себе примочки для учреждения культа! Жуткое зрелище. Кошмар какой!
А тем временем на поле боя голодные шакалы по клочьям разнесут тела станичников, далеко на все стороны растащат кости, и никто никогда не узнает места, где геройскою смертью легли четыре храбрых казака, не пожелав спасаться врассыпную, а решив: лучше умереть, да вместе, поддерживая один другого до последнего издыхания.
Естественно, аульные татары очень жаждали прирезать и мою скромную персону. Они небольшой толпой обступили наш маленький караван, порываясь вцепиться мне в горло. Меня начали хватать, пихать, тыкать под нос кинжалы. Я прирос к земле. В голове – пустота. Настал хаос. Сопровождающие меня турки растерялись, и уже были готовы выдать меня с потрохами этим дикарям.
Спас меня русский дезертир, курносый Сусанин, которой и был причиной моего пленения. Свою добычу он не хотел отдавать никому. Он обратился к полукровкам, которым, по видимому, обещал дать свою рекомендацию в отряд удалого Николай-бека.
— Другие наибы трусы, по-волчьи норовят, цапнуть да тягу, а Николай-бек как пойдет в набег, так только держись. Никто столько добычи не привозит, как он. Храбрей и удалей его во всем Подунавье нет!— активно улещивал дезертир полукровок.
Красноречиво! Так что они перешли на его сторону и признали своим главарем.
Так что мой конвой разделился, четверо "русских" против четверых "турок". Затем дезертир обратился к оставшейся части своего отряда и запугал наших турок гневом Николай-бека. Насколько я понял эту тарабарщину, он обещал им, что Николай-бек непременно вытрясет именно с них причитающиеся его людям с моего выкупа полторы тысячи серебряных рублей. Да еще и с процентами.
Сплотив наш отряд, дезертир толчками и угрозами отогнал халявщиков-татар, криками, что пусть, мол они своих пленников захватят , а только потом их и режут. А на чужой каравай - рот не разевай! Николай-бек с них строго спросит, если с его пленником что-то случится. Сам виновных кастрирует и в Стамбул продаст в качестве евнухов.
Глава 14
Рыча от досады, как дикие звери, татары в смятении вынуждены были отступить. Словно бы им в штаны насовали горячих булыжников.
Удивительно было наблюдать за этой картиной. Скорей всего на родине этот Сусанин был в начале крепостным крестьянином, а потом рядовым солдатом. То есть молчаливым рабом, не смеющим сказать поперек никому лишнего слова. Низших по рангу у нас в стране не то, чтобы презирали, их попросту в упор не видели.
Здесь же, на чужбине, этот беглый русский солдат оперился, почувствовал себя человеком и даже выбился у местных в какие-то авторитеты. Чудны дела твои Господи!
Впрочем, то, что от меня отогнали мужиков, не сказалось на способности женщин и детей плевать в меня и бросать разный мусор. Особенно досаждали мне дети. Не пожелал бы такого своему злейшему врагу. Это были настоящие бешеные зверята. Моральные принципы у них полностью отсутствовали.
Они явно отринули прочь все оковы гуманизма, и поэтому потом и не могли требовать применения таких же правил и по отношении к себе. Так что, если и были у меня минуты сожаления из-за того, что нам пришлось убить внука пастуха, то они испарились довольно быстро.
Скоро я уже вспомнил эксцентричную библейскую историю о том, как какой-то пророк вызвал против подобной своры "детишек" медведицу с медвежатами, которые и разорвали охальников. Но сколько я не молился богу, звери лесные отчего-то не пришли мне на помощь. К счастью, сопровождавший меня конвой решил не ночевать в ауле, а только приобрести продуктов и стать лагерем дальше по дороге.
Уж полночь миновала, когда мы остановились на ночевку. Кормить меня никто не стал. А я так ожидал, что меня начнут угощать «стейком по-татарски» под соусом тартар, но тщетно. Соуса тартар здесь нет и в помине. Поэтому я сразу уснул. Надо сохранять силы, насколько это возможно.
Снился мне кошмар. Во сне ко мне явился Бюрюков и убитые казаки. Они пожертвовали собой, чтобы я мог уйти. И я позволил им сделать это.
— Ты думаешь, — прозвучал беззвучный вопрос урядника, — я не мог уйти? Мог. У нас с тобой лошади были еще свежие, а до Дуная оставалось немного, но я остался, так как видел, что ни моим односумам, ни тем паче Шевелеву на его хромом коне не ускакать от погони; и я, остался, а ты вот ускакал, но пользы тебе от этого не вышло никакой.
— Никакой, — согласился я , — лучше бы я остался с вами, смерть легче, чем то, что я испытываю теперь.
— Верно. Зачем же ты уехал?
— Вы же уговорили меня. Я думал спастись самому, спасти и вас, вернуться назад с казаками и прогнать татар.
— И ты мог это сделать, если бы не был так непозволительно глуп. Где были твои глаза, как мог ты попасться в такую дурацкую ловушку? Если бы ты не послушался голоса этого мерзавца, беглого русского солдата, ты легко бы нырнуть и уплыть. Стрелять бы они в тебя вблизи нашего берега и казачьих постов не посмели, чтобы выстрелами не навлечь на свою голову русских, а догнать и захватить живьем ночью тоже не могли бы. Лодку же сносило течение реки. Как же ты не сообразил всего этого и сам добровольно отдался им в руки? Вот за это тебя и бьет теперь Мурад, и долго и часто будут бить и всячески унижать. Это тебе будет расплатой за то, что ты сманил нас с собой и ради своей прихоти повел на верную смерть.
Такой тяжелый сон привел к тому, что утром я никак не мог проснуться. Веки словно налились свинцом. Так и лежал как бревно без движения, с бледным, посинелым лицом, какое бывает только у покойников.
В первую минуту турки подумали, что я ночью умер. Мурад уже обнажил было кинжал, чтобы по татарскому обычаю срубить гяуру голову, с тем чтобы впоследствии украсить ею стену мечети, как вдруг я тяжело вздохнул и полуоткрыл глаза. Татарин, воплощение зла, подумал, что так я сделал специально.
— Я тебя зарежу, проклятого! — скрежеща зубами, закричал Мурад.
Такого хама я еще не встречал. Редчайший экземпляр. Клянусь, убью мерзавца!
— Что ж, пожалуй, режь, — хладнокровно возразил ему я, — только какая тебе от этого польза? За мою голову тебе не дадут и старого черствого чурека, а за живого ты можешь получить столько денег, сколько не только тебе одному, а десяти таким дуракам, как ты, никогда и не сосчитать. Я очень богат и мои деньги могут достаться тебе, если не будешь ослом!
Мне удалось довести до татарина простые истины, так что сегодня он бил меня несколько реже чем вчера ночью. Не слишком злоупотребляя. Полдня мы шли на юг.
Когда в обед мы сделали привал, ко мне поболтать подсел курносый "Сусанин". Он доверительно сообщил мне, что его зовут Иван.
– Счастлив познакомиться с вами, месье, – по-светски отвечал я.
Это был человек лет 30–32, небольшого роста, широкоплечий парень, один из тех людей, про которых принято говорить: неладно скроен, да крепко сшит. Скуластое широкое лицо с рыжими, по-татарски подстриженными усами и круглой бородой было испещрено рябинами и носило печать природного добродушия, плутовства и беззаботности.
Голубые глаза, большие и немного наглые, смотрели на меня насмешливо, и в то же время в глубине их зрачков под этой насмешливостью как бы скрывался, чуть тлея, огонек затаенной печали. Одет он был, как и прочие турки, в рваный чекмень, папаху и бурку. У пояса болтался кинжал, за плечами ружье.
Русские и полукровки держались в этом отряде особняком. Хотя люди эти одеты и вооружены были так же, как и прочие разбойники, но зато во всем остальном они резко отличались от других. Их широкие лица, русые волосы, массивность костей и могучая неуклюжесть движений при первом же взгляде выдавали русскую национальность. Лица у всех них были сумрачны, и к моей судьбе все они отнеслись более чем безучастно.
У меня с дезертиром постепенно завязался разговор.
— Зачем ты вчера остановил меня? — неожиданно спросил я Ивана, стараясь чтобы в голосе моем не было ни упрека, ни досады.
— Так сдуру, шутки ради. Вижу, плывешь. Дай, думаю, подурачусь, посмотрю, поверит али нет, а ты и поверил. Неужели ж мы и взаправду на охотников похожи были?
Повезло мне, нечего сказать!
— А ты как туркам попал? Со службы бежал, что ли? - перевел я разговор на другую тему.
— Есть грех. Дезертир я, и тот вон, — указал Иван на товарища, — тоже дезертир. Здесь, у османов, много нас, таких-то горемык. Тут ни тебе церкви, ни образа, ни креста даже. Постов не блюдешь, к святому причастию не ходишь, стало быть, о чем и толковать? Что так, что иначе, а все равно выходит одна басурманщина. Вот и мы обусурманились.
— А давно ты в бегах?
— Да уже два года скоро будет.
Ивана охотно рассказал мне о своем прежнем житье-бытье.
— И жилось мне в денщиках у моего барина, сказать надо, очень даже хорошо, потому што барин мой, прапорщик Ерофеев, царство ему небесное, был человек души ангельской, такой добрый, что я вам и сказать не могу. Другого такого барина, должно, и не было никогда, и не будет. Пять лет прожил я у него, как в царствии небесном, на шестой год приключилась беда, убили его в приграничной перестрелке с башибузуками. Опосля смерти барина моего, меня из денщиков взяли обратно в роту. Но только недолго довелось мнепослужить в строю. Месяца не прошло, как перевели к нам в полк офицера одного. Офицер-то этот был не русский, а немец. Из себя он, надо правду сказать, был молодец, высокий такой, плечистый, грудь колесом. Молодой еще, лет тридцать было ему али нет — не знаю.
Иван вздохнул и продолжил:
— Зачислили его в наш полк и начал этот немчин служить. Одначе не пришелся он по душе ни господам офицерам, ни того больше солдатам. По-русски едва говорил и все сердился. Брови нахмурены, всем всегда недоволен, ходит как индюк и никогда-то не улыбнется.
Вот, думаем, чадушко-то накачалось на нашу шею.
Скоро дошел в роту слух, что, мол, этот немец, его Вольфом звали, денщика себе просит. На другой же день призывает наш ротный фельдфебеля и говорит: "Поручик Вольф себе денщика просят, так ты выбери им денщика, да только смотри у меня, выбирай не как-нибудь, а постарайся найти что ни на есть самого лучшего, чтобы смышлененький был, и бесприменно честного".
Фельдфебель, чтоб ему пусто было, и назовись мною. Парень, грит, смышленый, бойкий, художеств за ним никаких не замечено, а главное дело, и службу денщицкую знает, у прапорщика Ерофеева пять годов денщиковал, завсегда им довольны были.
Таким-то вот манером и назначили меня к немчину. Явился я к нему и спервоначалу вижу, плохое мне будет у него житье. Уж по тому, как он мне вещи свои сдавать начал, понял, каков он человек есть. Верите ли, ваше благородие не жизнь у меня стала, а каторга. Чуть что сразу в зубы получаешь. Так и насмерть постепенно забьет. Мучился я, мучился, и подался к туркам. С тех пор и здесь. Сбежал, пришел в первый попавшийся аул и прямо к мулле. Так и так, хочу султану служить и веру мусульманскую принять. Обрадовались басурмане, меня как родного приняли. Любо им, когда кто-нибудь из христиан в их веру переходит, а к тому же и от султана по всем аулам строжайший приказ был, чтобы всех русских дезертиров к нему направлять. Он нашим братом во как дорожит, потому, что через нас он всякие военные хитрости у себя заводит.
А поскольку слухи о жуткой лютости и злодействе русских дезертиров были широко распространены в царских войсках, то Иван поспешил объяснить мне этот факт. Естественно, со своей колокольни и в свою пользу:
— Впрочем, ежели правду говорить, наши иной раз лютуют даже больше басурман, с тоски-отчаяния. Думаете, сладко жить нам среди нехристей, вся душа изныла, а податься некуда, тоись как я есть, ни взад, ни вперед. Вот и осточертеет человек и почнет бесноваться, думает хоть этим тоску-злодейку размыкать… Все это понимать надо.
Вот такой вот простой как три копейки предатель-колабрационист. Понять и простить...
Что же, картина ясная. Царская армия всегда славилась полным букетом разгульных безобразий и извращений.
Да только каждый маньяк и убийца тоже считает, что он никогда ни в чем не виноват. Виновата всегда жертва. Так, что же на его точку зрения становиться?
Возьмем данный конкретный случай. Тиранил Ивана немец. Так и убей ты немца! Нет, тут же страшно одному против целой системы выходить. Сбежал, Ваня, прибился к другой системе и уже вдесятером против одного из своих соплеменников выходить ему совершенно не страшно. А что убивает он русских, которые ему в отличие от немца ничего не сделали, так это потому, что так делать проще всего.
И прощать таких субъектов отчего-то меня совсем не тянет. Правда, я старался такого отношения в отношении дезертира не показывать, а наоборот, общался с этим отщепенцем как с лучшим другом. Тоже военная хитрость.
Как бы то ни было, вскоре после обеда судьба моя круто переменилась. Прискакал к нам конный отряд. Эти всадники были похожи на людей, сбежавших из турецкой тюрьмы. Оказывается, какой-то большой начальник, "Белый" Хасан-бей, из болгарских помаков, желает со мной говорить. Что-то я чувствую, что от этого дела исходит дурной запашок. Настроение – и без того неважное – сделалось еще хуже. Сели мы на пригнанных лошадей, я, Иван и Мурад, в качестве сопровождения, и с этим отрядом поскакали прямо в Петково.
Как я уже упоминал, татары все поголовно следопыты и Чингачгуки. Они неумолимо прошли по нашим следам и сообразили, что мы встречались с каким-то человеком, пришедшим из этого болгарского села. И вот на этого Хасан-бея выпала честь провести там карательную экзекуцию.
Следовали мы быстро, не останавливаясь лишний раз, поэтому с наступлением сумерок турки разбили лагерь для ночлега прямо в чистом поле. Я думал этой ночью попытаться сбежать, но не получилось. А как тут сбежишь? Мало того, что меня спеленали по рукам и ногам, так еще турки легли спать вокруг меня, образуя окружность. Не слабо.
Да и лошадей, спутав им ноги, турки оставили пастись рядом. А местные кони лучше любых собак. Чуткие, заразы! В случае любого кипеша они немедленно поднимут шум. Да и в руки чужаку они не дадутся.
Зацепиться было не за что. Так что, даже вытащи я нож у сонного сторожа и пырни одного из охранников, что толку? Против двух десятков бойцов мне все равно не совладать. Что тут поделаешь? Пришлось мне отложить свои замыслы.
Глава 15
К полудню следующего дня мы прибыли в Петково. Уютно здесь было как в тюрьме для миллионеров, больных туберкулезом. Карательная операция уже шла вовсю. Здесь творилась кровавая вакханалия.
Помаков из группировки под названием "Выбитые зубы" в селе было как блох на Шарике. И они шустрили во всю. И не имело никакого значения, что их привычки кто-то мог счесть политически некорректными.
Ситуация становилась сложнее, чем ожидалось. Жители селения были убиты один за другим, с эффективностью, столь же точной, как тикающие часы. Уже валялось две дюжины убитых, а палач только разогревался. Он набирал ход.
Сцена резни была полна ужаса: вонь свежей крови, приторный запах тел, плавающих в коричневом пруду, вязкое мозговое вещество, разбрызгивающееся и густеющее на выжженном солнцем мостках, на которых здесь обычно местные женщины стирали белье.
Холмистый склон над местом бойни сверкал в полуденном зное, зеленые флаги ислама теперь висели на городской площади, и они развевались с крыш крестьянских хат. Село было до отказа набито разношерстными молодыми бородатыми мужчинами в грязной дешевой одежде и размахивающими старым оружием, с дикими глазами, полными рвения к их отвратительному культу смерти.
Здесь, у пруда, между изломанным склоном холма и водой, проходила узкая береговая линия из глины и зеленовато-коричневого кустарника. Сорок три приговоренных к смерти крестьян опустились на колени, оставшиеся из шестидесяти семи, которых привели сюда всего час тому назад.
Пленников окружили бойцы в потрепанных чалмах, державшие ружья наготове; запястья несчастных крестьян были связаны грубой веревкой спереди, и все они были связаны вместе длинной веревкой. Это исключало шанс, что кто-то из них встанет и уйдет, хотя вряд ли это имело значение. Никто не собирался убегать. До Дуная было почти шестьдесят километров по отчужденной земле раздираемой войной Болгарии, так какие у них были бы шансы, если бы они побежали?
Никто, сплетенный и стоящий здесь на коленях, не устоял бы перед ожидающей его судьбой. В этом не было никакого смысла, и практически все эти люди понимали, что последние несколько мгновений, оставшихся им на этой грязной Земле, лучше было бы потратить на молитву.
Главный убийца носил пару кинжалов на поясе, но это было просто для вида. Настоящим орудием убийства были не кинжалы; это был огромный ятаган, острый как бритва, который держал в руках палач в красной феске, стоявший в конце мостков.
Как было заведено в течение последнего часа, двое охранников поставили очередного заключенного на колени рядом с палачом, человек в феске взмахивал своим ятаганом, а затем, без паузы, комментариев или секундного колебания, резко бросал его на череп жертвы.
Брызги крови брызнули из головы пленника, и тело дернулось вперед, изуродованное лицо указало путь вниз, к воде. Он врезался в поверхность пруда, как и многие другие до него, и как и многие другие, ожидающие на берегу своей очереди умереть.
Сокращающийся ряд заключенных оставался пассивным, стоя на коленях на берегу пруда, более дюжины вооруженных помаков наготове стояли со всех сторон от них.
Некоторые вздрогнули от хруста черепа; другие вздрогнули от звука всплеска, зная, что их изуродованные мертвые тела через мгновение последуют этому примеру; и вскоре двое вооруженных боевиков спустились по деревянным мосткам длиной в четыре метра, ступили на глиняную береговую линию и взяли ближайшего мужчину в крестьянской одежде за плечи.
Еще двое карателей только что перерезали веревку, обвязанную вокруг его талии, поэтому ходячая команда подняла осужденного с колен на ноги и повела его обратно по мосткам, подталкивая его вперед, если он замедлялся на мгновение.
Обреченный тихо молился по-болгарски, когда он шел, сцепив руки перед собой, его глаза были устремлены на деревянные доски у его ног, а не на воду, не на десятки тел, плавающих недалеко от конца мостков… не на его мертвых друзей и товарищей.
Прогулка длилась десять секунд, а затем ноги крестьянина в чувяках остановились в луже крови у края деревянных досок. Здесь ждал главный палач, его ятаган уже был весь покрыт кровью.
Палач ничего не сказал. Крестьянин опустился на колени; он не выказывал никаких эмоций, а только продолжал молиться, теперь его глаза были закрыты. Обреченный был христианином и находил утешение в том факте, что его смерть станет мученической, как и у всех остальных.
Двое мужчин, которые доставили его сюда, сделали шаг назад; их собственные башмаки и штаны были покрыты брызгами крови, словно у работников боен. Охранники держали свое оружие поднятым, стволами прямо за ушами своего пленника, но они не стреляли. Они наблюдали, как палач поднял свой ятаган, а затем сделал очередной взмах с хекающим звуком.
Половина головы мужчины отвалилась под действием острого лезвия; тело крутанулось, накренилось вперед и упало в кроваво-красное озерцо лицом вперед со всплеском, который был идентичен двадцати пяти другим всплескам, которые предшествовали этому.
Группа сопровождения уже отвернулась, чтобы взять следующего человека в быстро сокращающемся ряду жителей злополучного села.
Сейчас сорок два.
Меня подвели к здоровенному мужику с рязанской мордой, русой бородкой и голубыми глазами. Лишь бритая голова в чалме и фасон бороды не позволяли принять его за русского. Это и был знаменитый предводитель помаков Ак-Хасан-бей.
Эти башибузуки имели такую же родственную часть с турецким этносом, как английская королева Елизавета со своими собачками.
Как известно, с точки зрения антропологии болгарский народ состоит из двух компонентов. Различная степная шваль, которую предки казаков погнали с берегов Дона и которая вместе с ханом Аспарухом сбежала за Дунай. И славянские Семь Родов, выходцы с севера. Самым большим племенем там были смоличи или смоляне, которые пришли сюда откуда-то из района будущего Смоленска. То есть русские.
Степняки в этом союзе стали главными, быстро заняли все плодородные долины. А поскольку у начальства всегда больше детей и возможности их пристроить на теплые местечки, то основная часть болгар - смуглые, чернявые брюнеты, которые внешне не слишком отличаются от тех же турок. Только что христиане. Такими были большинство из жертв.
Но в горах коннице делать было нечего. Поэтому там сохранился русский генотип во всей своей красе. Благодаря изоляции помаки сохраняют в неприкосновенности свой изначальный язык, древний облик и старые обычаи, хотя и живут рядом с современным миром. Живут они высоко; суровый горный фракийский климат переносят стойко, как дикие горные козы.
В тоже время, из-за скудности горных земель, помаки быстро стали незначительной частью болгарского народа. Правда, мусульманами. Так что среди карателей-бородачей было довольно много блондинов. Такой же внешностью обладал и сам Ак-Хасан-бей.
Вот кажется, что нам с ними делить? Однако хитросплетения большой политики развели нас по разную линию баррикад. Мы защищаем чуждых нам смуглых болгар, каких-то "двортерьеров", в чьих жилах течет кровь враждебных степных кочевников. Только за то, что они христиане и говорят на похожем нам языке.
И воюем с нашими генетическими близнецами под предлогом, что те мусульмане. Хотя те говорят на том же языке. Но почему бы им не быть мусульманами? Ведь они пока свободны, а РПЦ хочет превратить их в рабов. В крепостных.
В нашей армии ходят разные слухи, но думы о Задунайской губернии и о закрепощении болгар под сенью русского флага имеют место быть. Мы же не идиоты и не долбанутые альтруисты, чтобы рисковать своей жизнью просто так. А тут уж любой стал бы отстаивать свою свободу.
Так что, сейчас Ак-Хасан не стал бросаться мне в объятия, как это было бы в Болливудских фильмах. Брат не узнал брата по родинке. Напротив, говорящий по болгарски Хасан, так что я все понимал, приказал и меня казнить. Для полного благолепия.
Сопровождающие меня Иван и Мурад попытались было спорить, но помаки их бесцеремонно погнали прочь. Конец дискуссии.
Ак-Хасан был в табеле о рангах на более высокой ступени, так что проблемы Николай-бека и его бойцов его не волновали. Совсем. Дан приказ зачисть село и наказать всех виновных - он его и выполнял. Что тут спорить, разговоры вести?
Главарь помаков был суров, как будто в его венах текло несколько литров крови барракуды. К тому же, это реальный мир и люди здесь непредсказуемые.
Так что меня притащили к ряду обреченных и поставили в конец цепи. Сорок третьим.
Надо ли говорить, что подобный прием меня обескуражил? Чего уж говорить, я находился в сумеречном состоянии, словно кто-то ударил меня в солнечное сплетение. Аж сбледнул с лица.
Так не пойдет. Я же носитель ценной информации! Есть предмет для торга. Конечно, точную дату я не помню, но канва уже вырисовывается. Повелитель Египта Мухаммед Али ведет переговоры с Францией и лягушатники обещают ему всяческую поддержку. И через пару- тройку лет Али отложится вместе с египетским пашалыком от султана. А заодно и Сирию с собой прихватит.
А учитывая, что в египетский пашалык входит еще и Хиджаз с Меккой и Мединой, то султан автоматически потеряет титул Повелителя Правоверных. Турки сразу прекращают для всех мусульман считаться столпами веры и опорами шариата.
Кроме того, в египетские владения включена еще Нубия и восточная Ливия. И тогда вся остальная северная Африка отвалится, как отрезанный ломоть.
А что же тогда останется султану? Беспокойные Балканы и Малая Азия? Возможно еще Месопотамия, если ее персы не заберут. Или вообще ничего не останется, так как Мухаммед-Али будет предлагать русскому царю (только лишь за невмешательство) Дунайские княжества, Румелию (Болгарию и Македонию), базу в Стамбуле, то есть контроль над проливами, а также всю Армению и Колхети до Трабзона.
И все это я, понятное дело, узнал из конфиденциальных источников в верхах.
Так как помаки прекрасно понимали русский (напомню, что церковнославянский язык по большому счету болгарский и есть), то я начал орать своим стражникам, не склонным потакать капризам обреченных, "слово и дело". И проситься к Ак-Хасану. Позарез. Стесняться не приходилось, так как я был уже тридцать седьмым.
Меня били, но я не успокаивался и грозил помакам всяческими карами от султана, если они меня не выслушают. В глубине души я знал, что правда на моей стороне, и это придавало мне силы и убежденности. Наконец, когда я был уже двадцать шестым, меня решили перепроводить к своему главарю. Ух, пронесло.
Меня подвели к Ак-Хасану и я без особых церемоний стал излагать свое дело. Но моя ставка не сыграла. Я с блеском сел в лужу. Сейчас война, слухи ходят разнообразные, на любой вкус и цвет. Кроме того, стороны пытаются активно лить дезинформацию в уши противника. Да и честно сказать, где главарь банды помаков и где высшая политика империи?
Что же, если ты проиграл первый кон, это еще не повод бросить карты и выйти из игры. Больно уж сейчас моя ставка высока. Особенно учитывая, что палачу уже осталось обработать менее двух десятков болгар. А затем наступит моя очередь. На веселый водевиль здесь ничто не походит.
Что может заинтересовать Хасан-бея? Деньги, деньги и еще раз деньги. Не даром же он на такую работу подрядился? Решил в наступившей войне отхватить свою долю. Причем мелкие суммы, как людям Николай-бея, ему лучше не предлагать. Не польстится. Его люди уже с утра пытали селян на предмет спрятанных семейных "захоронок". А у таких суровых ухорезов любой расколется до самой жопы.
Кроме того, помаки отобрали полтора десятка девушек и молодых женщин. Их они продадут богатым туркам в гаремы на базарах Стамбула. А это уже совершенно другой уровень доходов. Добавлю, что за май месяц это село у Хасан-бея уже не первое. И таких месяцев впереди еще не мало. Как говорится: Кому война, а кому - мать родна.
А у меня Рокфеллеров и Вандербильтов в родне не имеется. И денег они мне не займут. Но это же не может нас остановить? Так что представим, что я наследник главных русских олигархов Демидовых и Строгановых. А заодно и Шереметьевых.
— Даю выкуп за свою жизнь в шесть тысяч серебряных рублей.
От стоящих рядом подручных главаря послышались одобрительные возгласы, только сам бей был не согласен: он скрестил на груди руки и презрительно фыркнул.
— Пятнадцать, — сказал как отрезал "Белый" Хасан.
Торгуясь, мы сошлись на десяти. К этому времени палач закончил свою работу, а я, выходит, остался жив.
Помаки, ходя гоголем, не торопились покидать село. Тут у них еще много дел. К примеру, развлекаться с женщинами. Большой секс-тур.
Конечно, такие картины вызывали шок. Но все находится в пределах здравого смысла. Помаки, преимущественно - горные пастухи. И турки тоже изначально скотоводы. А здесь, на равнинах земля очень плодородная. Это вам не Россия с ее вечными недородами. Голода здесь никогда не бывает.
Так что скотоводы, как они и привыкли, периодически производят "выбраковку скота". Вырезают самых агрессивных и непокорных христиан. Сейчас вырезали половину села, а лет через десять Петково вновь станет многолюдным. Только жители его будут более слабодушными и мягкотелыми. Так сказать турки так улучшают породу. В свою пользу.
А я решил бежать этой же ночью. К чему тянуть? Решил прыгать в пропасть - не затягивай. Бьют меня каждый день, того гляди что-то нужное отобьют. Да и посадят на цепь в зиндане, как я оттуда буду выбираться? Тем более глупо покорно ждать, когда все прояснится и мне перережут глотку.
А тут все складывается вполне прилично. Помаков в отряде Хасана наберется с полсотни. Но все же с наступлением ночи караулы они выставили. С дюжину человек.
Мало ли кого упустили и тот сбежал. А ночью придет мстить. Им такого не надо. Более того, реки пролитой крови их опьянили. Да мусульмане не пьют, но химические процессы в организме при виде массовых убийств вызвало у многих из них опьянение, не хуже чем от алкоголя. Впрочем, некоторые из бандитов, чтобы снять стресс, не побрезговали и крестьянским вином. День-то был суматошный. К тому же, если пьешь под крышей дома - Аллах не видит.
Кроме того, многие помаки продолжали насиловать женщин, которых решили не брать на продажу, а оставить в селе. А поскольку выбор был, то народ трудился не покладая... Причиндалов.
Помимо всего, обычно в селе обитает множество собак. А эти сторожа, унюхав чужака, поднимают такой шум - хоть святых уноси. А тут из-за запаха крови и обилия чужаков псы словно посходили с катушек. Так что помаки кого из собачек зарубили, кого застрелили, а остальных просто прогнали. Те лают за околицей, не переставая, организуя шумовое сопровождение.
Меня на ночь, вместе с Иваном и Мурадом, расположили в одной из пустых хат. Обстановка почти спартанская. У печки, на которой хозяева обычно готовили себе еду, я заметил некоторое количество дров. В том числе щепу для растопки. Отлично.
Сейчас у нас достаточно тепло, конец мая на Балканах уже лето, так что на ночь огонь не разжигали, печкой не пользовались. А от подготовки в таком деле, как побег, зависит, останешься ли ты в живых.
Меня на ночь связали, но без фанатизма. Не слишком туго, чтобы кровообращение не нарушить. А то останусь без рук и без ног. Я, не теряя времени даром, сразу же постарался уснуть, поставив внутренний будильник своего организма на полночь.
Где-то в это время я и проснулся. Мои охранники уже спали, издавая богатырский храп. В остальном все тихо, лишь где-то вдалеке пищали мыши. Свой побег я уже тщательно спланировал. Пора продемонстрировать профессионализм и серьезность намерений. Второго шанса мне уже не представится, и я хотел воспользоваться своим правом пленника.
Поэтому, стараясь не шуметь, стал изображать из себя резинового гимнаста. Скорчился в три погибели и протолкнул связанные позади руки себе под задницу. Безрезультатно.
Еще одна попытка. Есть! Потом долго и нудно пропихивал кончики ступней. Наконец, мне удалось извернуться и теперь связанные руки находились впереди меня. Значит, я мог ими пользоваться. Приметив печку, я осторожно, стараясь не производить никакого шума, стал перекатываться в том направлении. Скоро в своих руках я держал здоровенную острую щепку. Ну что, начнем?
Что же, как аукнется - так и откликнется. Вы к нам со злом - от зла и погибнете. Иван меня поставил на край гибели, значит свалится в пропасть самолично. И с профессиональной точки зрения это будет правильный поступок. Я намерен вершить закон по-своему.
Я подкатился к Ивану, приподнялся и вонзил острую щепку прямо в ухо дезертира. Да еще и ударил ладонью изо всех сил, стараясь, чтобы деревянное острие проникло прямо в мозг. Ладонь я разодрал до мяса, но утешался тем, что Ивану еще больнее. Из горла дезертира, словно из поврежденных кузнечных мехов, вышли пару тихих, но судорожных вздохов. И какой-то слабый всхлип. Это из легких выходил воздух
Тут же я выхватил у Ивана из-за пояса кинжал и перекувыркнулся через плечо ( а заодно и через тело бывшего русского солдата), пружинисто, как молодой леопард в прыжке, оттолкнулся ногами и, вытянув руки, обрушил трофейный кинжал на грудь татарина. Как военный, я отличался экономными и точными движениями. Татарин от шума проснулся, автоматически всплеснул руками, но я сумел продавить кинжал так, чтобы лезвие вонзилось в грудь Мураду. Окровавленное клинок, выйдя наружу, уперся острием в пол.
Не теряя времени, я подполз ближе и перехватил злобному татарину горло, чтобы он не закричал. Есть! Старый должок этому чернозадому я вернул! Теперь контроль Ивана, у которого задние ноги все еще слабо дергались. И ему я тоже перерезал горло, чтобы не мучился. И этот готов! Великолепная работа!
Теперь я снял путы с рук и с ног. Немного нашумел я, кончая охранников, но это не важно. Село Петково сейчас - филиал ада на земле. Кричат от избытка чувств некоторые помаки, насилуя женщин, в ответ им кричат от боли болгарские женщины, лают до хрипоты за околицей собаки.
Так что я могу не торопиться. Я, нащупав у бывшего солдата огниво, зажег светильник, плошку с фитилем, наполненную жиром. Поплевал на израненную щепкой ладонь. Теперь надо переодеться и вооружиться. Подготовиться к рывку. У татарина я нашел легкую саблю, напоминавшую по весу привычную мне шашку. У Ивана обнаружил кремневый пистолет. Тщательно зарядил это оружие. Осмотрев два кинжала, выбрал лучший. Чувствуется, что здесь кинжальные заводы без дела не стоят. Ножик мне тоже пригодится. Выбрал сапоги, переобулся и переоделся. Нож заложил за голенище.
Часа два ночи, пора идти. Село успокоилось. Через три-четыре часа уже начнет светать.
Я осторожно открыл дверь, стал всматриваться в ночь, стараясь, чтобы глаза привыкли к темноте. Пешком убираться - дохлое дело. Нагонят и обнаружат. Чингачгуки хреновы. К чему рисковать? Мне отчаянно нужна лошадь.
Мои зоркие глаза вбирали каждую деталь. Теперь Петково выглядело сонным или даже мертвым. Только в центре села горел костерок, возле которого ходил часовой-помак. Рядом с постом находился дом, где расположился Ак-Хасан с подручными, конюшня, где находятся лучшие лошади. Нам туда.
Воспользовавшись тем, что высокий кустарник часто скрывал меня от любопытных взглядов, по пути, в тех домах, где я предполагал наличие помаков, подпер двери какими-то граблями или тяпками. Впрочем, таких домов было всего два.
Я передвигался неясной тенью, скользил летучей мышью, как опытный диверсант. Очередной тяпкой я, с солдатской тщательностью, подпер дверь дома, где квартировал самолично Ак-Хасан. Все прошло без сучка без задоринки.
Мой план может показаться простым и даже глупым, но в этом и заключается его сила. Человеческие существа на деле до противного предсказуемы. Помаки в этом не отличаются в лучшую сторону.
К этому времени часовой, словно Будда, присел к костру ко мне спиной и не обернулся. Тупая башка, которая по прошествии ночного времени стала еще тупее. Но все же площадь довольно велика, к нему незаметно не приблизиться, а мне надо в конюшню. По любому каратель меня заметит. Свет от костра был предательским, разоблачающим...
На попятную идти уже поздно. Придется уходить с шумом. Я, ощущая себя асом до кончиков ногтей, подполз к плетенной оградке, прицелился и с силой метнул кинжал в спину часового. Тот вскрикнул. Я спешно побежал к конюшне, развивая поистине спринтерскую скорость. Когда я приближался туда, из проема вышел заспанный конюх. Увидел меня, он вытаращил глаза и ловко схватился за ручку своего кинжала. Глаза конюха вот-вот выскочат из орбит, круглое лицо раскраснелось, подбородок, украшенный короткой бородкой, трясется от волнения.
Начался танец смерти. Укол. Я распластался и достал врага кончиком шашки. Продолжая двигаться, я нанизал помака на лезвие, а потом со всей дури ударил плечом, стараясь отбросить пораженного врага с дороги.
Мусульманин вскрикнул, отлетел и попал под горячую руку своего товарища, который размахнулся шашкой и угодил в тело коллеги. Еще один укол, под немыслимым углом, поразивший темный силуэт. Короткий крик, что сразу оборвался. Ух! Сердце стучало в горле.
Сразу возле входа, куда еще падали отблески костра, я приметил лошадь. Вроде нормальная. На вид зверь молодой, здоровый. Конским бракеражем мне сейчас заниматься некогда, каждое мгновение на счету.
Не теряя времени, я рубанул шашкой по коновязи, освобождая поводок. Потом свяжу его узлом. Открыл загородку, схватил коня за гриву и махом взлетел ему на спину. Слава богу, что в этом теле я, как цирковой джигит, могу ездить без седла. Тут же взлетающей птицей выскочил из конюшни.
Из домика на другой стороны площади, напротив, вышел один из помаков, которому сильно не понравились крики на улице. Увидев меня, он ошпарил мою фигуру бешеным взглядом, и заорал как резанный. Сейчас все село сюда выскочит.
Я вытащил заряженный пистолет, мигом добавил щепоть свежего пороха на полку, неуловимым движением вытянул руку и молниеносно выстрелил. Кремневый пистолет не подвел, из дула вырвался сноп огня и дыма, а орущий мусульманин тут же упал, как подрубленное дерево. Это называется урок менеджмента.
Я развернул коня на север и помчался в ночь. Вру, не помчался.
Некоторое время, пока еще отблески костра разгоняли темноту, поехал на рысях, а потом вынужден был перейти на шаг. Не хватало еще сломать в темноте себе шею. Это был бы номер.
На выезде из села, превратившегося в дикий муравейник, я наткнулся на часового.
- Что там у вас творится? - спросил он, приняв меня за одного из своих.
Я же переоделся, а ночью все кошки серы. Я молча подъехал к нему и с быстротой молнии рубанул шашкой, снеся помаку половину головы. Обезглавленное тело рухнуло на землю. Стремясь двигаться в направлении Полярной звезды, я пустил коня шагом, понадеявшись на чутье и звериные инстинкты животного.
Так мы миновали один из скрытых пикетов помаков. Из темноты раздалось два выстрела, пуля дернула меня за рукав. Больно, но терпимо. Большая царапина, не более того. Я поспешил миновать пикет, пока они не перезарядили свои ружья. Свобода! А всем кому я был что-то должен - всем прощаю!
Глава 16
Весь остаток ночи я ехал шагом на север. Затем, как только горизонт стал светлеть, пустил коня в галоп. Мой скакун помчался как стрела, выпущенная из лука. Мне надо было как можно дальше убраться от помаков. Оставить между нами безопасную дистанцию, так как в ночь они меня преследовать не будут.
Так начался мой второй дубль броска к Дунаю, с последующим форсированием реки.
Когда мой конь окончательно выбился из сил, солнце стояло уже высоко. От реки я был в километрах в 40-45. Найдя маленький ручеек, протекающий в лощинке, я спустился в нее. Выводил коня, пучками пожухлой травы вытер пот с лошадиной шкуры. Затем напоил лошадь, отпустил ее пастись минут на десять, а в это время напился сам и погрыз сухой сухарь, который я позаимствовал у покойного дезертира.
После чего занялся своими ранами. Собрал паутины, набрал несколько листов подорожника. Промыл свою разодранную до мяса ладонь, пожевал один из листьев до кашицы, смешал зеленую слизь с паутиной и наложил этот состав на рану. Сверху приспособил цельный лист подорожника и завязал все полоской ткани, которую оторвал от полы своей рубахи. Так же я обработал и раненую пулей руку. Порядок!
Времени терять не хотелось, так как по моим следам утром выехала погоня. Помаки вышли на тропу войны. Так что, вновь сев на трофейного коня, я снова отправил его шагом к северу. Держась глухих мест.
Почти до вечера мне счастливо удавалась избегать опасности. Раций же у помаков нет. И известить всех о беглеце они не могут. А дистанция между нами приличная. Это же не татары, которые так ловко на ходу меняют под собой лошадей. Горцы с лошадьми дело имеют реже, чем степняки.
Что касается встречных-поперечных, то я на первый взгляд не сильно отличался от турецких иррегуляров. Одет так же, темная борода отросла, но здесь хватает всяких странных личностей. К тому же я не блондин, в глаза иноверцам не бросаюсь. Рожа моя немытая давно утратила всякое отличие от местных дикарей.
Посадка у меня татарская, на спине лошади сижу как влитой. По следу за мной не бросятся, подковы трофейной лошади азиатского образца, так что никакой сторонний человек за мной не поедет. Нужно знать, кого искать.
Так что я ничего не имел против турецкой военной активности. Я даже приветствовал ее: в таком муравейнике на тебя не обратят особого внимания. Была только одна проблема, по-турецки я не очень. На уровне "Гитлер капут".
«Поэтому, если будешь мямлить да озираться, тут тебя и засекут, приятель», - горестно подумал я.
Так что я уверенно разыгрывал роль здешнего завсегдатая.
Все бы было хорошо, но мой конь выбился из сил, а я не знал безопасного пути, хотя и заехал в приграничную полосу, где кишели турецкие отряды. Вот я и налетел на посты аскеров. Или "милиции Исламие". Мне что-то закричали по-турецки, но я резко двинул в обход.
Зачем дразнить гусей? Будучи беглецом от шариатского закона, я справедливо считал теперь каждого встречного своим врагом и преследователем. Но турки без раздумий начали стрелять. Пуля зацепила моего коня в заднюю ляжку, животное захромало. Хуже всего, что при этом отряде нашлось несколько всадников, которые тут же азартно ринулись за мной в погоню.
За первым же холмом, так как лошадь моя совсем выдохлась, и не могла развить мало-мальски приличную скорость, я свернул с дороги и забился в гущу кустарника. Положил лошадь и сам лег на землю.
Всадники быстро приближались. Вскоре они очутились на одном уровне с моим укрытием, и так близко, что мне слышны были скрип седел и позвякивание шпор.
— Гыр-тыр-быр-хыр, — что-то произнес один из преследователей.
— Гар-тар-бар-пар, — ответил другой.
Турецкие конники, или отряд местных жителей в погоне за беглецом! Это неожиданное открытие заставило меня вздрогнуть. Я затаил дыхание, сцепил зубы и успокаивающим жестом положил ладонь на шею коня.
Внезапно я заметил, что всадники остановились и, понизив голоса, переговариваются между собой. Сквозь кусты я даже различал их темные силуэты, собравшиеся в тесную группу. Этакие персонажи семейки Адамс. Что могло их заставить так подозрительно остановиться?
Игра нервов, похожая на кошмарный сон: такие вещи в обычной жизни не случаются.
Снова раздались какие-то голоса и беседа, похожая на рычание голодных собак. Похоже, они собрались осмотреть дорогу, в том месте где мой конь с нее свернул. Хреново!
До меня донеслось звяканье шпор о стальные стремена и тупой стук о землю сапог спрыгнувшего с седла мужчины. Последовало короткое молчание, прерванное вскоре громким возбужденным восклицанием. Мое укрытие явно обнаружено.
Гори оно огнем! Я больше не медлил ни секунды. Сел, поднял и пришпорил бедного коня и направил его прямо в заросли. С дороги послышались возгласы, крики, затем выстрелы. Пуля свистнула у самого уха; задев за ветку, она понеслась дальше со своеобразным поющим гудением. Выстрелы и близость пролетевшего мимо свинца возбудили во мне живой и горячий протест, возросший до уровня почти неуправляемой страсти.
Я добавил щепоть свежего пороха на полку своего пистолета и тоже выстрелил. Может кого и зацепил, из всадников ломанувших за мной в заросли. По крайне мере, они остановились. Соскочили с седел и начали стрелять в ответ. К сожалению, из ружей.
Когда я снова развернул коня, и в тот же миг грохнул роковой ружейный выстрел. Пуля попала мне в левое предплечье и, как мне показалось, задела кость, потому что рука сразу безвольно повисла, выпустив повод. Испуганная лошадь рванулась вперед. Еще одна пуля просвистела мимо. Затем поворот дороги спас меня от верной гибели. Быстроногий конь, словно ветер, понес меня с длинного пологого холма.
Я не спешил обернуться. Я уже знал, чего следует ожидать. Главной же моей заботой в данную минуту была раненая рука. Я убедился в том, что кость, к счастью, осталась цела, но сама рана, нанесенная мягкой свинцовой пулей, достаточно крупного калибра, была исключительно опасной. Кровь текла из нее струей. Предоставив лошадь на время самой себе, я оторвал рукав и обмотал его вокруг раны и с помощью зубов и здоровой руки туго затянул. Затем я обернулся через плечо назад.
Число моих преследователей заметно прибыло. Всадники подняли целую тучу пыли на дороге, ведущей вниз с холма. Все новые и новые кавалеристы, привлеченные стрельбой, выезжали из-за откоса, где дорога делала поворот. Передовой всадник отстал от меня примерно на двести метров, а остальные вытянулись за ним в цепочку. С первого взгляда мне стало ясно, что это прирожденные наездники, скорые на руку и решительные, с детства привыкшие к седлу и стременам. И лошади были им под стать — быстрые и выносливые; плохих они просто не стали бы держать.
Все одно к одному. Пропадать!
Какое-то время я еще смог выжать немного галопа из своей измученной лошади. У меня был только один план — единственный возможный в данном случае, — и заключался он в том, чтобы успеть достичь речной поймы и попытаться ускользнуть от преследования в густых зарослях ивняка. Километров семнадцать отделяли меня от реки — расстояние не столь уж безнадежное.
Я вскоре заметил, что вражеские кавалеристы понемногу отстают, потому, что не очень понукают лошадей. Для таких наездников столь странное стремление сберечь силы своих скакунов было решительно необычным. Загадочное поведение джигитов заставило меня задуматься; я несколько раз обернулся, чтобы посмотреть, не настигают ли меня преследователи.
Нет; они держались все на том же расстоянии, что настораживало меня и вызывало определенную тревогу. Я терялся в догадках, и единственное объяснение, которое приходило мне в голову, заключалось в том, что раз я не сворачиваю с нужного пути, то и форсировать погоню им нет никакого смысла. Меня куда-то гонят, как дичь на охотников. Знать бы еще куда. Это был вопрос жизни и смерти.
И до темноты еще часа три. Сейчас темнеет поздно...
Прошло полчаса неспешного хода. Моя лошадь того и гляди - падет. Но ей не суждено было умереть своей смертью. Из ближайшей рощицы грянул залп и мой конь тут же свалился, точно громом пораженный. Я не мог запутаться в стременах, так как их просто не было, так же как и седла. Поэтому меня по инерции выбросило вперед и неплохо приложило об землю. Но разлеживаться было некуда. Потому, что я тут торчал - ну прямо как на блюде.
Я вскочил и быстро побежал налево, как напуганный заяц. Раздались еще несколько выстрелов , как спереди так и сзади. Пуля пробила мне голень. Рад бы я сказать, что это была царапина, но это была очень большая царапина, из которой струилась кровь.
Но я уже, ломая бурьян, юркнул в какой-то овраг и скрылся из виду. Я продолжал бежать по дну оврага, стараясь убраться как можно дальше от места засады.
Началась гонка — пыльный, головоломный бег с препятствиями сквозь серые колючие заросли. Я ничего не видел вокруг, ослепленный хлещущими по лицу ветками кустов. Ветер свистел в моих ушах. Шашка в ножнах колотила по левому бедру.
Я утратил ощущение близости погони. Тем не менее, она должна была находиться где-то рядом. Мне показалось, что я слышу новые выстрелы. Откуда стреляют? Но это мог быть всего лишь треск ломающихся сухих веток. Моя левая рука свисала безжизненной плетью, почти беспомощной. Черт знает что, и сбоку бантик.
Внезапно овраг кончился. Тут было место, поросшее густым кустарником. Я продолжал ломиться прямо через него, как бульдозер, пока не выбился из сил. Тогда я решил передохнуть и обработать раны. Я помочился на ногу и, оторвав еще внизу полосу от рубахи, перевязал ее. Потом сменил повязку на руке. Попробовал, кое-как я мог ей двигать.
Преследователи меня временно потеряли. Они знали, что я нахожусь где-то в этих кустах, но пока не знали где именно. Иногда они стреляли на шорохи, но все это было ближе к краю. Так что всадники, сберегая своих лошадей, меня пока блокировали в этом кустарнике и оставили в покое. Чему я был только рад, перезарядив пистолет.
Где-то через час он мне пригодился. Джигиты откуда-то притащили собак и решили с их помощью меня выкурить. Сразу скажу, что если бы они раздобыли свору, то мне тут же наступил конец. Даже если бы собак было бы на одну больше, мне было бы совсем худо. Но, похоже они заимствовали двух больших сторожевых собак у ближайшего пастуха. Этого туркам в тот момент показалось достаточным.
Когда я услышал лай собак, то приготовился. Вытащил нож из-за голенища и воткнул его рядом в землю. Добавил свежего пороха на полку и терпеливо ждал. Когда среди ветвей мелькнула собачья туша с шерстью дыбом, то я выстрелил - и попал. Раздался жалобный визг, и собака куда-то убежала.
Буквально долей секунды позже из ветвей вынырнул второй пес и набросился на меня. Я всунул ему в пасть массивный пистолет, и превозмогая ужасную боль ударил левой рукой ножом в шею. А потом еще и еще. Рука болела, как будто в ней ковырялись раскаленной кочергой, но эту собаку мне удалось убить.
После этого я поспешил сменить место дислокации. Быстро и молча пробираясь между ветвей кустарника на четвереньках. А мое прежнее местоположение уже обстреливали из ружей. По площадям. Вот чем плох черный порох, так это тем, что противник всегда легко может определить, откуда стреляли.
Но меня там уже не было. Прокладывать дорогу через густые заросли было для меня не в новинку. В детстве много дней и ночей прошло, прежде чем я добился умения и сноровки, которым мог бы позавидовать даже индеец. Пара человек сошла с лошадей и пошла шурудить саблями в том месте, где недавно погиб пастушеский пес. Увиденное заставило их призадуматься.
Я же опять зарядил пистолет и снова готов был встретить гостей пулей. И они это прекрасно понимали, словно я телепортировал свои мысли им в голову при помощи телекинеза. А может они просто трусили. Как бы то ни было, но время шло. А я оставался жив.
Заметно потемнело. Солнце склонилось к закату. Я не спал почти все минувшую ночь, и поэтому незаметно для себя, не смотря на пульсирующую боль в раненой руке и ноге, задремал. Так как меня не выудили, то, очнувшись, я понял, что все это время турецкие джигиты ограничились только блокированием зарослей.
Но оставаться здесь надолго явно не стоило. Следовало подготовиться к новому рывку. Поэтому я снова быстро уснул, провалившись в беспамятство.
В полночь я проснулся. Тишина казалась почти осязаемой; она словно плотным тяжелым одеялом окутала черные заросли. Я не мог различить во мраке ни звездочки, ни ветки или древесного ствола, ни даже собственной руки. Я лежал неподвижно, ожидая, прислушиваясь, уверенный в том, что меня разбудил какой-то странный звук. Обычные голоса ночи в глухих дебрях никогда не тревожили мой покой.
Мое чутье, как у многих опытных беглецов и преследуемых существ, приобрело в процессетренировки поразительную остроту. Долгий медлительный порыв ветра прошелестел по кустам и замер вдали; осторожные крадущиеся шаги какого-то животного мягко протопали мимо меня в темноте; что-то прошуршало в сухих листьях; издалека доносилось одинокое тявканье шакала. Но ни один из этих звуков не нарушил моего сна.
Внезапно, пронизав тишину, раздался отрывистый лай собаки. Опять! В поясницу словно ударило током. Я мгновенно сел, чувствуя, как холод пробрал меня до мозга костей. Резкое движение острой болью напомнило мне о раненой руке. Затем послышался лай еще нескольких собак, более отдаленный и глухой. Наступившая тишина снова окутала меня, гнетущая и угрожающая, наполненная тревогой. По моему следу собирались пустить собак, и передняя находилась уже довольно близко отсюда.
Я знал, что если свора ищеек или волкодавов окружит меня здесь, в беспросветном мраке, то участь моя мало чем будет отличаться от судьбы оленя, загнанного стаей волков. Надо выметаться!
Вскочив на ноги, готовый бежать изо всех сил, я замер на мгновение, прислушиваясь, чтобы определить направление для своего бегства. Сколько еще до Дуная? Минимум километров 14. Три часа быстрого бега в ночной тишине. Если не сломаю себе ногу. Но в моем незавидном положении и за шесть часов мне туда не добраться. Слишком я сейчас в плохой физической форме. Ран я себе собрал уже целую коллекцию.
Передовой пес снова подал голос; глубокий, полнозвучный, звенящий лай, необычный, зловещий, свидетельствующий об уверенности с своих силах. Услышав его, я весь покрылся холодным потом. Повернулся в направлении Полярной звезды и, вытянув перед собой неповрежденную руку, чтобы наощупь находить дорогу между стеблей кустов, бросился бежать.
В темноте, не видя узких тропинок и проходов в кустарнике, мне приходилось брести напролом, скользя, пригибаясь, протискиваясь между податливыми стеблями и ветками. Скоро по мне начали стрелять. Но в темноте, ориентируясь только на звук, эта стрельба была безрезультатной.
Я разорвал одежду об острые колючки, и тело мое покрылось многочисленными кровоточащими царапинами и ссадинами. Я вырвался на ровное место и припустил что есть сил. Джигиты, видимо, на ночь отправили пастись своих лошадей, так что меня никто не преследовал. Зачем ноги бить? Есть же собаки!
Я же продолжал упорно бежать в темноте по открытому месту, пока наконец с разбега больно не ударился о выросший неожиданно на моем пути твердый тополиный ствол. Бум!
Глава 17
Не знаю, сколько я бежал. Может быть десять минут, может - полчаса. Мне показалась, что прошла вечность. Я остановился и в полном изнеможении прислонился к обнаруженному дереву. Я никогда еще не был так измучен — несколько раз раненый, весь мокрый от пота, с изодранными и исцарапанными руками, с легкими, работающими как кузнечные мехи, со сбитыми в кровь ногами.
Пытаясь перевести дух и избавиться от отдышки, я одновременно вслушивался в тишину, чтобы заранее уловить признаки приближающейся своры. Скоро, до моего слуха донесся целый хор коротких звонких собачьих голосов. Свора явно напала на то место, где я спал, и теперь радостно извещала своих хозяев, что идет по горячему следу.
Убедившись, что псы скоро доберутся до моей тушки, я приступил к попыткам взобраться на тополь, что в моем состоянии было далеко не простым делом.
Дерево оказалось довольно высоким, с развилкой на высоте около полутора метров, выше которой множество ветвей и листьев составляли обширную крону. Я взобрался на развилку и продолжал карабкаться все выше, пока не поднялся над мраком. Оттуда я увидел цепочку тусклых огней.
Это были костры, разведенные вдоль линии оцепления. Вдалеке, там, где по моему представлению находился север, мне почудились еще огни, но поскольку мрак был довольно густым, я не был в этом уверен. Удовлетворившись результатами своих наблюдений, я спустился вниз до первой развилки дерева. Там снова подбавил свежего пороха для затравки в трофейный пистолет. Рядом на ветвях повесил шашку. Хорошо, хоть моя правая рука пока работает.
Мой первый выстрел уложил наповал огромного зверя, возглавлявшего свору. Затем, выхватив шашку из ножен, я ловко перебил лапы еще у нескольких скачущих на дерево псов. Здесь уж бой велся, можно сказать, на ощупь. На инстинктах. Лай быстро прекратился, сменившись пронзительным визгом и воем. Перепуганная свора бросилась наутек, отмечая свой путь отчаянными воплями охромевших собак.
Я быстро на ощупь перезарядил пистолет, повесив шашку на законное место и, убедившись в том, что собаки исчезли, спустился на землю и торопливо направился на север.
В темноте мне удалось просочиться за линию костров и прорваться сквозь оцепление. Всю ночь я упорно шел вперед. Но летняя ночь быстро кончается. И на этот раз со мной не стали играть в игры разума. Дважды снаряд в одну воронку не падает.
На рассвете я заметил, что прибрежная полоса Дуная кишит турецкими солдатами. Мне не пробиться. Дело близится к развязке.
Я пролазил на брюхе еще один час, пытаясь пробиться к воде. Солнце встало, видимость была отличной. Сзади снова послышался отдаленный собачий лай. Это с утра погоня вновь двинулась по моим следам.
В довершения всех бед меня заметил какой-то аскер. "Гоп-топ-терли-топ-с, бабушка здорова, гоп-топ-терли-топ-с, кушает компот..." Хотя я забился в высокий бурьян, но уже поднялась тревога. Весь берег пришел в движение.
На меня методично надвигалась цепь солдат, перед которой я змеей отползал назад. Но и оттуда собачий лай все приближался. Да уж, османы в своем репертуаре, ничего не упустят. Впереди смертоносные штыки зловеще блестели на солнце. Выхода не было. Баста! Доигрался, Серега, ты в казаков-разбойников.
Минуты ползли, как черепахи.
Конец. Хэппи-энда не будет! Или будет? Внезапно с востока стал доносится какой-то шум и гул. Скоро я различил отчетливые звуки мощной канонады. Турки остановились и тоже стали прислушиваться. Османы явно нервничали. В далече грянуло "ура".
Минут через пятнадцать звуки русского военного клича к нам стали приближаться. Турки вдоль реки стали отходить на запад. Восток уже пылал, так что у них не было времени охотиться за мной одним.
Скоро берег был полностью очищен от неприятеля. Я поднялся и неловко заковылял к воде. Внезапно, откуда-то сбоку вынырнул казачий пикет.
- Свои! - я начал махать им рукой.
Через пару минут казаки уже были возле меня.
- Подхорунжий Ежов, Баклановский полк! - я наскоро отозвался.
- А мы вас, ваше благородие, уже похоронили! - ответил кто-то их казаков.
Мне несказанно повезло. Позднее я узнал весь расклад. Меня спас дебилизм начальников русской армии. Минус на минус дает плюс.
Честно говоря, обстановка на европейском театре военных действий никак пока не предполагала форсирования русскими Дуная. Мало того, что главные османские крепости - Браилов и Силистрия, пока оставались за турками, и они их уверенно контролировали. Кроме того, еще и большая часть княжества Валахия с запада была оккупирована османской армией.
И помимо этого, в Западной Болгарии турки организовали через Дунай, для бесперебойного снабжения своих войск, множество переправ. Фактически, за первый месяц войны, русская армия успела только захватить лежащее рядом с нашими границами княжество Молдавия. И примерно треть восточной Валахии, так называемую Малую Валахию.
При этом наши войска турецкие крепости не захватывали, а просто обходили и блокировали. Теоретически, где-то до конца года нам надлежало вышибать турецкие войска с северного берега, отбрасывать их за реку, и вытаскивать "занозы" в виде мощных крепостей с сильными гарнизонами.
Иначе, при форсировании Дуная, когда основная часть русской армии уйдет в Болгарию, турки могли бы нанести нам смертельный удар во фланг, деблокировать свои крепости, и лишить нашу армию снабжения. Именно так говорит военное искусство.
Но где военное искусство и где наше командование? Они даже рядом не лежали, даже в пьяном виде. Абсурд какой-то. Главнокомандующий Витгенштейн узнал, что государь- император, Николай Павлович, собирается 25 мая прибыть в действующую армию. В русский Измаил, ставшим ближайшим тылом наших войск. С ревизией. Как обычно, в самый неподходящий момент.
Наш немецкий главнокомандующий решил, что неплохо бы на глазах государя-императора ему как-то отметиться. Одержать, так сказать, блистательную викторию. Пусть царь тоже поиграет в солдатики. В натуральную величину. Победителей, как известно, не судят.
А как это сделать? Браилов уже штурмовали - больно получили по носу. Тоже и в Силистрии. В западную Валахию топать далеко. Царь туда не поедет.
Оставалось одно - форсировать Дунай на глазах государя. Понятно, что рядом с Измаилом такого провернуть не получится. Там заболоченная дельта, густо поросшая камышом и осокой, со множеством речных рукавов и каналов. Море грязи и соляные и пресные болота, а так же илистые отмели, густо пропахшие сероводородным запахом дохлой рыбы. Птичье царство. Правда, и турок здесь с гулькин нос. Но мы же не ищем легких путей?
Сметливый немец решил, что чуть западнее будет более красиво переправить армию на южный берег реки и занять там плацдарм. Видимость для царя будет - как в театре. Правда, там и турок как собак нерезаных. Придется прорываться. Особенно, если сразу высадиться возле дороги, ведущей к Османской столице. Вот там уж турки бастионов по нарыли и пушек на них установили без счета. И полков понагнали.
Зато нам можно будет двигаться по прямой. А в обход идут только трусы. Простые пути - самые лучшие. Конечно, так поступают только упертые ослы, но упрямство – хорошая черта, особенно у немцев. К тому же, мы не будем называть это упрямством. Подберем другое выражение – мужество в отстаивании собственных убеждений.
Витгенштейн взял в руки линейку и самолично замерил расстояние от Дуная до Константинополя по прямой. Выходило - раз плюнуть. Переправляешься через реку, пересекаешь Болгарию и считай на месте. А что там той Болгарии? На карте два ногтя!
К тому же, один из немцев-помощников сразу напомнил командующему, что столицей у турок сейчас является Адрианополь. Так это же еще ближе!
Этот помощник уже настолько привык, заискиваясь, заглядывать своему начальнику через плечо, что уже приобрел нечто вроде постоянного косоглазия. Но сегодня его замечание оказалось кстати.
Вингенштейн замерил новое расстояние и заметно повеселел. Хотя наступил уже вечер, белая голландская рубашка командующего армией выглядела так безупречно, словно он только что ее надел. Стол на тяжелых ножках в виде орлиных лап был накрыт крахмальной льняной скатертью. Тускло сияли серебряные приборы.
Его обед - филе ягненка – вместе с горчичным салатом и заливными яйцами ржанки, готовил шеф-повар, который был выпускником знаменитой французской кулинарной школы в Париже. Перед отходом ко сну Витгенштейна ждет релаксации в кругу сразу трех крепостных прелестниц. Жить можно! Работа нетрудная, и платят прилично. Чего еще желать?
Снова мимолетный взгляд на измерительную линейку. Тут же максимум пара дюймов! Козырная карта сама идет руки! Выходит сплошное Монте-Карло!
Считай, война кончится не начавшись. Если уж не за неделю, так за месяц точно. Переправляешь армию на глазах царя через Дунай, быстренько пересекаешь Болгарию в узком месте и ты у ворот вражеской столицы. Султан в панике, войне - конец! Кто молодец? Витгенштейн молодец! Никто не додумался, а он - додумался!
Сказано-сделано. Скоро в намеченном для переправы месте, между Измаилом и Рени, неподалеку от деревни Салтунов, стали собирать солдат. Дороги запружены фурами с поклажей разных частей войск, артиллерийскими припасами и разборными мостами. Фуры теснят друг друга и опрокидываются, торопясь как можно быстрее добраться до Салтунов. Там готовился десятитысячный кулак, для прорыва турецкой обороны.
Естественно, что все это проделывалось с грацией беременных бегемотов, так что турки сразу сообразили, что к чему. Немудрено, так как русским пришлось еще мостить гати для организации подходов к топкому берегу, и турки эти инженерные работы прекрасно видели. Они начали тоже подтягивать войска и артиллерию. Османы собрали при этом на противоположном берегу в два раза больше войск. При 52 орудиях.
И что с того? Немецкое командование царской армии помнило высказывание своего кумира Фридриха Великого о русском воине: " С такими солдатами я мог бы штурмовать врата ада!" А тут не преисподняя, а всего лишь какие-то турки.
Вечером 26 мая, на место подготовки русского десанта, в Салтуны прибыл царь Николай Павлович, его младший брат, великий князь Михаил Павлович, командующий Европейской армией Витгенштейн и группа высших офицеров.
Местное население встретило русского царя восторженно, так как молдаване, много столетий находившиеся под османским гнетом, видели в брате победителя Наполеона Александра I и спасителя, и героя.
Утром 27 мая, занявшая многочисленные плоты и лодки, русская армия в нетерпении ждала сигнала. Командующий Витгенштейн льстиво обратился к государю:
- Ваше величество, соизвольте отдать приказ о начале атаке!
Государь милостиво повелеть соизволил. И мановением руки на турок двинул он полки. После чего царь повелел принести себе кофе.
Операция "Фергельтунг" (немецкий - "Возмездие") началась. На глазах Николая русский десант с неукротимой энергией начал самоубийственную переправу. Это было страшное зрелище!
Стремнину Дуная покрыли многочисленные плавательные средства. Турецкий берег сразу же окрасился неисчислимыми дымами. Это многочисленная османская артиллерия начала методично уничтожать русские плоты и лодки, разбивая их в щепки ядрами.
На наши утлые суденышки непрерывно обрушивался целый град бомб, ядер и гранат. Воды Дуная покраснели от русской крови. Не взирая на ожесточенный огонь противника, передовые русские отряды, под ураганным огнем турецкой артиллерии достигли южного берега, который они решили отбить во что бы то ни стало, и начали высаживать на него отряды бойцов.
Османы, пользуясь своей многочисленностью, попытались сбросить наши передовые части обратно в воду. Раздался залп, ополовинивший высадившихся русских солдат. Продолжает работать по высадившимся и турецкая артиллерия. Люди валятся сотнями, простреленные, искалеченные или смертельно раненые всевозможными снарядами.
Казалась, содрогалась сама земля, исхлестанная железным и свинцовым градом, а в воздухе непрерывно сверкали огни, как смертоносные молнии, все прибавляя новые жертвы к этой человеческой трагедии. Наши офицеры и солдаты падают один за другим, платя жизнью за свой подвиг.
Затем турки пошли в штыковую. Ответный залп русских был гораздо жиже. Мало того, что наших солдат была только малая горсточка, так у многих еще и порох отсырел из-за брызг, которые летели в лодки от поднятых ядрами фонтанов воды.
Но русские солдаты уперлись и стояли насмерть. Наши стойко, как железная стена, выдерживают самый ожесточенный и страшный натиск. Сойдясь в рукопашной, русские и турки топчут друг друга ногами, дерутся на окровавленных трупах, убивают противников прикладами и распарывают саблями или штыками. Это настоящая резня, борьба диких зверей, обезумевших и опьяневших от потоков крови.
Трижды османы с фанатизмом мусульман ходили на приступ, но наши солдаты показали себя непобедимыми. Каждого из них надо было вначале застрелить и только потом опрокинуть штыком. Земля пропитывается кровью, и вся придунайская равнина усеяна кусками человеческой плоти. От этих разорванных на куски человеческих тел идет пар и запах крови.
Солдаты напрягают последние силы. Ожесточение так сильно, что воины, за неимением зарядов или сломав ружья, дерутся врукопашную и бросаются камнями.
Тем временем, лодки и плоты, под убийственным огнем неприятеля выказывая изумительное спокойствие и хладнокровие, высаживали на южный берег все большее число людей. Ряды бойцов снова и снова пополняются и опять прорываются. Кровавые сцены следуют одна за другой. Ничто не останавливает, не ослабляет резню: дерутся везде, все со всеми и один на один. Иногда кажется, что бой кое-где ослабевает, но он опять разгорается с удвоенной силой.
Русские резервы сейчас же пополняют урон, нанесенный смертельным ожесточенным натиском. Со всех сторон слышна дробь барабанов и звуки труб, дающих сигнал к атаке. Пахнет порохом, пушки палят, барабаны бьют, трубы гудят - все напоминает какой-то бедлам!
Целые полки бросают в воду свои ранцы, чтобы они не стесняли движения солдат в штыковой атаке. Гвардия действует с удивительной отвагой. Стрелки и пехота тоже ей не уступают. Солдаты, как дикие звери, бросаются со штыками, яростно крича. В этой борьбе каждый человек дрался, точно исход всего дела зависел лично от него. Такого упорного боя еще не было с начала этой войны.
Исход сражения понемногу начал склоняться в другую сторону. Битва достигла своей кульминации. Скоро уже русские воины в свою очередь пошли в атаку и захватили передовые турецкие окопы. Сколько храбрецов, несмотря на раны, упорно идут вперед, пока, наконец, не валятся в совершенном изнеможении. Не выдержав страшной ярости русского натиска, турки дрогнули. Османские части начали отходить.
Во многих местах турецкими войсками овладела настоящая паника, и некоторые полки вместо отступления обратились в бегство. Напрасно офицеры султана, старались их удержать: уговоры, брань, побои — ничего не действовало. Турки все равно бегут.
Паника охватила даже базовый лагерь мусульман, воины поспешно покидали Дунайский берег, бросая дикие взгляды на север.
Победа! Но досталась она очень дорогой ценой. Русские потери неисчислимы.
В этот день очень многие погибли, но благодаря этой авантюре я уцелел.
Глава 18
Как только я повстречался с казачьим пикетом, как завертелась кутерьма. Один из станичников, посадив меня впереди себя на коня, привез к месту переправы. Отсюда лодки, высадившие десант, уходили обратно, переполненные множеством раненых. Вмести с ними я и перебрался в Салтуны.
Там творился полный бардак и порнография - замученные хирурги, все по макушку в крови, делали массовые ампутации. Отрезая руки и ноги бедным солдатикам. Я, конечно, обращаться к этим врачам со своими ранами побоялся. Еще на этом чудовищном конвейере ошалелые доктора отрежут мне автоматически руки и ноги, кому потом жаловаться? Во избежание пожара не стоит ворошить пылающие угли.
Хотя, вон у того доктора рожа вроде чем-то смутно знакомая. А! Так это же Даль! Обрусевший датчанин, составивший Толковый словарь русского языка. Ладно, не будем мешать занятому человеку. Мы пойдем другим путем.
Я поступил хитрее. Нашел госпитального писаря, доложился ему и высказал желание продолжить лечение по месту дислокации своей части. Только попросил себе для ухода и сопровождения одного из выздоравливающих солдат этого госпиталя. Вместо денщика. Дней на десять. А то еще отрублюсь от лихоманки. И соответственно изыскать возможность отправить меня в Рийны. И дать мне в дорогу чистых бинтов для перевязки. И водочную порцию. И паек на день для нас с денщиком.
Конечно, мои многочисленные требования граничили с настоящей наглостью. Но я давно уже разобрался как здесь все работает, поэтому сопроводил свою просьбишку банальной взяткой. Нужно же смазать шестеренки!
А так как денег у меня не было ни гроша, то я подарил писарю свой трофейный пистолет. Огнестрел здесь стоит дорого, так что даже за такой пистолет можно выручить рубля четыре. Хотя он, на мой избалованный взгляд, и выглядит как убогое детище пьяного изобретателя. Кустаря- одиночки.
А учитывая, что моя зарплата как младшего офицера составляет в месяц около семи рублей грязными, то это неплохие деньги. В этом времени и копейка была большими деньгами и чего-то стоила. Тут широко использовались такие экзотические номиналы как "деньга" ( 1/4 копейки), или полушка ( 1/2 копейки).
Писарь благосклонно принял мое подношение и мгновенно все завертелось. Был вызван один из выздоравливающих солдат, пока хромавший и неуверенно действующий левой рукой, но достаточно здоровый, чтобы обиходить меня. В случае, если мне совсем поплохеет. Писарь тут же оформил для нас необходимые бумаги и самолично сопроводил к госпитальному интенданту.
Тому я добавил в подарок засапожный ножик и попросил водки по чище, а в составе пайка выдать мне пару заплесневелых сухарей. И отправлять отсюда побыстрей.
Интендант, который считал себя умнейшим человеком на свете, без труда нашел среди мобилизованных для нужд армии молдавских возчиков, телегу, что отправлялась в нужную мне сторону и приказал взять нас до Рийн.
Пока возчик собирался в дорогу, я успешно занялся самолечением. Послал денщика собирать в углах хат паутину. Сам же в это время осторожно счистил в глиняный черепок от разбитого кувшина зеленую плесень с сухарей. Пенициллина же у меня нет. А антибиотики нужны, иначе подхвачу лихорадку и поминай как звали. С панихидой по месту жительства.
На плесень поплевал и смешал с принесенной паутиной. Затем, намочив водой, с помощью денщика осторожно отодрал свои тряпки. Мой помощник тщательно вычистил чистой тряпицей, намоченной в водке, мои раны. Затем их промыли той же водкой и наложили лечебный состав. После чего, все забинтовали бинтами. В качестве финального аккорда мы допили с денщиком остатки водки. В качестве внутренней дезинфекции.
В это время возчик-молдаванин запряг свою телегу и мы тронулись в путь. Возвращаюсь с задания почти голым, все пролюбил. Осталась только одна трофейная шашка, но ее я оставил себе. Как-то без оружия чувствую себя голым. Каждый может тогда обидеть. А оно нам надо?
В Рийны мы прибыли уже вечером. Завалился в хату, в которой квартировался. Берлога, а не дом. Второго офицера, вместе с которым мы делили комнату, здесь уже не было. Полк перебросили за Дунай, но тыловые службы нашего полка еще оставались в этом селе. Заслышав, о моем прибытии, в хату заявился полковой писарь.
Как я понял, моих сведений уже никто не ждал. Обстановка стремительно переменилась, наши части уже в Болгарии, и что там мне обещали туземцы уже никому не интересно. Но бюрократия есть бюрократия, так что рапорт в течении двух дней мне надлежит предоставить в полковую канцелярию. Скорее всего там, в груде бумаг, он и будет навечно похоронен.
И еще один неприятный момент. Так как миссия моя с треском провалилась, то я не в фаворе. В ближайшее время на очередные чины и ордена могу не рассчитывать. Начальство любит удачливых. А провал миссии породил сомнения в моей компетентности.
Из приятного - мой Ворон вернулся и стоит на конюшне. Родовая шашка тоже уцелела. Учитывая, что и я остался в живых - грех жаловаться. На ночь я напряг денщика. Принял во внутрь немного оставшейся зеленой плесени с сухарей вместо пенициллина. Понятное дело, что мой желудок такого издевательства не вынес.
Хлестало из меня как из канализационного шланга ассенизационной машины. Денщик не успевал выносить за мной горшок. К счастью, варварское лекарство подействовало. Температура ночью не поднялась. Так что я пожаловал денщику за его трудовой подвиг полтину. Из моих сбережений.
А эти деньги таяли. Так как пять рублей ассигнациями я притаранил нашему полковому лекарю. За необходимые бумаги. Немец снял бинты, осмотрел мои раны, принял "барашка в бумажке" и авансом мне выписал бумаги на амбулаторное лечение в домашних условиях сроком на три недели.
Потому, что мне нужна была относительная свобода и временное освобождение от военной службы. Поэтому я пошел по пути М. Ю. Лермонтова. Прибег к его творческим методам. Как известно царь сослал поэта воевать на Кавказ, чтобы дурь из головы выветрилась. Не на того напал!
Воевать Лермонтов категорически не желал, а может быть и вообще не умел, поэтому постоянно носил взятки врачам и они оформляли ему документы, что служить он пока не может. А остро нуждается в лечении на водах. Нарзанных процедурах. Впрочем, постоянное пребывание в богемном обществе на водах поэта от судьбы не уберегло. Но это уже совсем другая история.
После перевязки, получив необходимые бумаги, я дал знать через знакомых старообрядцам, что прошу о встрече. Хватит дурью маяться. Пора, засучив рукава, активно браться за дело. А то так убьют, и все планы пойдут прахом.
Через пять дней я почувствовал себя относительно здоровым, чтобы перебинтованным отправиться в путь, а так же сумел закрыть все свои бумажные долги перед начальством. Главный посыл моего рапорта гласил: "Мы идем в Болгарию не для для того, чтобы заводить друзей".
Теперь же мое молодое сильное тело требовало движения, действия. Еще две недели у меня было в качестве лечебных каникул. Меня уже ждали, так что я отправился в ближайшую старообрядческую общину.
Коротко скажу, что я ждал от встречи со старообрядцами. Какие-то умные мысли все время мелькали у меня в голове, но я был очень быстр и они меня не догоняли. И все же что-то отложилось. Поскольку Карпаты богаты серой, а Молдавия еще и вином, то я решил для зарабатывания денег все это совместить.
Мне нужны кислоты, причем в огромных количествах. А чтобы сразу получать звонкую монету, я решил пустить часть произведенных кислот на производства технического спирта. Благо старообрядцы не пьют. В отличии от молдаван и прочих румын.
Ну и соответственно, как гласит знаменитый лозунг Старгородского отделения "Меча и Орала", необходима: "Полная тайна вкладов, то есть организации". Дела у меня с ними личные, можно сказать интимные, вот я и не хочу, чтобы кто-либо совал в них свой длинный нос.
Общение с ортодоксами - отдельная сага. Конечно, приняли меня "как мирского". Своя кружка, своя миска. Может кому-то это покажется обидным, но по мне так даже лучше, чем хлебать как свиньи всем из одного корыта. Опуская свою ложку в очередь.
Я, естественно, заливался во всю, что меня привлекает старообрядчество, но в силу особенностей своей казачьей службы я вынужден принимать официальное никонианство. Хотя меня и тошнит от его формализма и обрядов.
После обеда я попросился немного отдохнуть с дороги. В комнатушке, что мне выделили, в "красном углу" имелась старинная икона. Вся уже черная, словно "Черный квадрат" Малевича, только с какими-то неясными разводами и силуэтами. Это происходит потому, что в старину все краски делались на основе свинцовых белил. А оксид свинца тянет сероводород из окружающего воздуха, поэтому со временем чернеет. Там же где живут люди и сероводорода, понятно, что будет много.
На что-то подобное я и рассчитывал. Была бы у меня обычная 15 процентная перекись водорода, то я бы сразу прославился как "святой человек". А то и пророк. Делающий старые черные иконы новыми и красочными.
Именно раствор перекиси водорода будут использовать реставраторы в будущем, восстанавливая старинные иконы или картины. Так как оксид свинца от взаимодействия с перекисью восстанавливается в исходное состояние и краски заиграют как новые. Так сказать, прикладные чудеса.
Но где мне сейчас взять перекись водорода? Хотя это вещество уже известно лет 10, но мы же на фронте, а не в Париже. Пришлось обходится прикладными методами. Вместо отдыха я достал припасенную луковицу, разрезал ее и соком натер икону. Затем протер доску и постным маслицем.
Результат особо не виден, но хоть что-то. Все же икона немного посветлела, помолодела и мои хозяева это сразу заметили. Это было принято за добрый знак свыше и со мной решили сотрудничать. Патриархи одобрительно хмыкнули и приняли меня в компаньоны.
Ободренный я провел для них несколько химических опытов. Карпатские горы это каменная соль, сера и свинец. Особенно много всего этого добра на севере в Кракове (или Львове), но и на юге имеется достаточно. Так что я затребовал себе свинцовый котел, из тех, в которых еще римляне делали свое вино сладким. От виноградный кислоты свинец окисляется и образуется так называемый "свинцовый сахар". Довольно вредный для здоровья. Вот этим они травились.
А тут кругом такой антиквариат!
К котлу я попросил крышку из того же материала. В свинцовой крышке пробил дырку. Внизу котла тоже. Заткнул нижнее отверстие деревянным чопиком. В крышку же вдел крючок и на него подвесил маленький котелок. На свою морду я надел самодельную маску, сооруженную из бинта и хлопковой ваты, чтобы гадостью не надышаться. В свинцовый котел на дно налил воды, а в котелке поджег насыпанную туда серу и селитру.
Если делать из этой селитры дымный порох, то надо ее тщательно очищать, а если делать серную и азотную кислоту — то ничего делать не надо — кидай сразу в реактор для сжигания с серой. Кстати, этот реактор можно сделать побольше, свинец есть для этого.
В результате такой кустарщины, пропуская продукты горения серы через воду, я получил необходимую серную кислоту. Вынул чопик и слил кислоту в подставленный керамический горшок. Накрыл его притертой керамической же крышкой. Я работал точными движениями хирурга, осторожно, сосредоточенно, с невозмутимостью последователей дзен-буддизма.
Показал искомый продукт старообрядцам. Вот такая кислота мне нужна. И много. Как видите, ничего сложного, делается легко и просто.
Сразу же часть полученной серной кислоты я отлил в керамическую миску и поставил в сторонке на угли от прогоревшего костра. Сам отошел в сторону. Пусть лишняя влага испарится, тогда серная кислота получится более концентрированной.
Процесс получения азотной кислоты в домашних условиях так же довольно прост. Воздействуем на концентрированную серную кислоту селитрой, на водяной бане. То есть горшок я поместил в котелок в кипящей водой и накрыл сверху крышкой. Чтобы нужного вещества больше получилось. Показал вторую кислоту старообрядцам. И это мне нужно. И тоже много.
То есть они должны производить сразу два вида кислот.
Третьим этапом я попросил для себя большое деревянное корыто. Замазал его изнутри мокрой глиной чтобы кислота дерево не разъедала. Залил все водой накидал туда старой соломы, снятой с хаты. Это уже такой мусор, что не на что не сгодится. Но можно и отходы с полей пускать и опилки с лесопилок. Все пригодится для гидролиза спирта. Из ста килограммов старой соломы можно получить 7,5 литров технического спирта.
К тому же, в случае со старой соломой из-за гниения уже произошла предварительная ферментация. Плеснул туда полученной серной кислоты - пусть бродит. Солома должна разложиться на целлюлозу и сахаристые соединения. Тогда кислоту можно нейтрализовать крошкой из размельченного известняка, который тут часто применяют при строительстве.
Процесс перегонки "бражки" уже ничем не отличается от обычного самогоноварения. Чертежи с одной стороны продвинутого , а с другой примитивного как полено, самогонного аппарата я от руки нарисовал. Баки и прочую аппаратуру старообрядцы обещали мне подобрать из железного лома, который здесь продают по цене 2 копейки за пуд.
Глава 19
Я сразу всех строго предупредил, чтобы полученный метанол или этанол в рот никто не тянул. Мне нужно много технических спиртов. Для гранулирования пороха - раз. Для безопасности вытеснение воды спиртом при производстве взрывчатых веществ, то есть взрывчатки и капсюлей - два. Протирка оборудования в санитарных целях - три.
И самое приятное, четвертое направление, для зарабатывание денег, крепить вино молдаванам. И румынам. А эти люди выпить не дураки.
Конечно, технический спирт считается ядовитым. Но в России довольно много гидролизных заводов. И вокруг них жители десятилетиями употребляют сей продукт без особых последствий для здоровья. К тому же, мы будем сильно разбавлять продукт вином, так что он станет совершенно безопасным. Почти.
Мне могут возразить, что тут вина и без меня хватает. Однако только молодое вино, еще не перебродившее, хорошо бьет алконавтам по мозгам. Потом, успокоившись, оно годами набирает крепость в бочках. А любителей выпить тут всегда хватало.
К тому же, не забываем о цене. А это наше главное глобальное преимущество. Пищевой спирт делают из винограда, кукурузы, пшеницы и прочего дорогостоящего продукта. Который сам бы съел. А еще многие любят, к примеру, ржаной спирт, который в южных краях редкость. У нас на Дону рожь плохо родиться, но казаки ее все равно сеют, так как любят употреблять именно ржаной самогон. Хотя с той же посевной площади можно получить значительно больше пшеничного.
А у нас сырье получается совсем бросовое. Особенно, учитывая, что серную кислоту я собирался производить наиболее дешевым способом. Из серного колчедана, которого в Молдавии и Валахии хоть пирамиды насыпай.
Как известно, старообрядцы великолепные заводчики и фабриканты. Вспомним опять того же Мамонтова и Морозова. Но пока я хотел пустить производство на живую нитку, по варварской схеме.
Своим старообрядческим компаньонам, я предложил где-нибудь возле рудника с серным колчеданом, чтобы еще рядом и лес желательно имелся, найти глиняный холм. И запустить примитивную печь. В холме вырыть глиняную пещеру, пробить на склон дырку. Как известно хороший завод всегда трубой издалека виден.
Я же пока предложил "наклонную трубу", по схеме древних инков. То есть дырка пока идет наклонно по склону холма, затем, достигнув поверхности, превращается в вырытую канаву. Канаву перекрывают жердями, а сверху кладут слой дерна. Для герметичности сверху все покрывается слоем жидкой глины. Следующий этап, еще выше, - труба в виде короба из саманных кирпичей, так же обмазанных для герметичности жидкой глиной. Такая труба проходит до самой вершины холма. В таком случае тяга в печи должна быть отличная.
Серный колчедан и сам хорошо горит, но для верности надо добавить туда хвороста, дров. А еще лучше - пережженного в угольных ямах древесного угля.
Далее вход закладываешь кирпичами, через протянутые керамические трубы организуешь подачу в печь воздуха. К трубам цепляешь множество кузнечных мехов.Через заслонку все поджигаешь и потом затворяешь заслонку наглухо. Остается в нужный момент к трубе наверху присобачить емкости с водой. Герметично. Чтобы серный газ насыщал воду и получалась серная кислота. А поскольку кислота все разъедает, то придется использовать керамические емкости. Или деревянные, изнутри покрытые глиной. А еще лучше сразу свинцовые.
Работа вредная. Так что лучше нанять бомжей и одеть им на морду самодельные "респираторы", типа того, что я использовал. Но на будущее лучше использовать болгар. Покупать их у тех же помаков через посредничество казаков-некрасовцев. Некрасовцы же довольно близки по вере к старообрядцам. Переправят нам подневольных работников сколько нам нужно. И болгарам польза - в живых останутся.
Здесь мы используем английский опыт. Как известно, англичане первыми сообразили, что тех, кто имеет совесть, всегда будут "иметь" те, кто ее не имеет. И первыми "отменили" рабство. И сами не использовали и другим не давали. И британские корабли под видом борьбы с рабством, пиратствовали на морях и океанах. Только пойманных рабов англичане не отпускали, а привозили в свои колонии.
И тоже заставляли работать. Только этих людей называли не рабами, а контрактниками. Но бросить работу и уйти, все равно им было нельзя, так как в контракте прописана большая неустойка. А зарплата такая маленькая, что до конца жизни ты будешь, работая день и ночь, только свой долг наращивать. Но по закону все в порядке. Кристально чисто.
Думаю, что даже сам царь-батюшка, не посмеет ничего возразить против применения английского передового опыта. Не захочет стать "гонителем просвещения."
А в результате этой войны, здесь, на Балканах, все останется без изменений. Россия заберет себе болотистую дельту Дуная, которую потом отдаст обратно в Крымской войне вместе с поясом безопасности на молдавской границе. Остальные же территории турки сохранят в Европе в целостности и неприкосновенности до конца 19 века. Даже Валахия и Молдавия по-прежнему останутся турецкими.
А пока надо будет развиваться. Заиметь собственный рудник с серным колчеданом, построить нормальную фабрику, с хорошим оборудованием. Не все же "на коленке" кислоту производить? За свои задумки я просил себе четвертую часть от выручки. Но пока буду так же все инвестировать в наше дело.
Тут есть еще одна хитрость. Что старообрядцы - гонимая на Руси община, так что я стану компаньоном под другими документами. Молдавскими, то бишь турецкими. Которые мне еще предстояло получить. Если реального владельца никто не знает, то бизнес у него труднее отобрать.
Но с этим проблем не возникло. Мне показали нужного человечка, писаря соседнего многолюдного села. Так что однажды вечером, когда тот шел из корчмы, я его встретил в качестве казака, только для пущей конфиденциальности вымазав верх своего лица сажей, а низ закрыл повязанным платком.
Ударил чернильную душонку по голове мешочком, в котором у меня находилась крупная свинцовая дробь, и с того и дух вон. Я же перекинул писаря через седло и помчался по улице в ночь. Никто ничего не успел сделать. Прибыв к своим компаньонам-старообрядцам я выпросил у них подвал для беседы с пленником по душам.
Затем, вертя в глубоком погребе у писаря кинжалом под носом, я поставил того перед простой дилеммой. Или он выписывает мне официальные документы, лучше всего на какого-нибудь недавно умершего в их уезде мещанина или мелкого купца, либо я ему тут же сношу голову с плеч. Нас, казаков, местные боялись до усрачки. Ходили легенды что мы пьем кровь младенцев на завтрак и румяными девушками закусываем. И это они сами себя так запугали, до дрожи в коленках.
Так что, напуганный до икоты, будущий румын тут же согласился. Я обещал прислать к нему за документами мальчонку, который передаст ему в награду за труды серебряный рубль. И горе ему если он в чем-то напортачит или будет жаловаться. Месть моя будет страшна.
Забегая немного вперед скажу, что документы со всеми печатями я благополучно получил, и оформил на них свою долю в совместном предприятии. Теперь я в этой своей ипостаси турецкоподданый Ион Петреску. На наш лад Иван Петров. А сколько в Румынии таких Иванов Петровых? Толпы! Попробуй меня вычлени среди них.
Пока же, я попросил старообрядцев занять мне десять рублей и доставить телегу свинцовой руды. Обещал отдать с жалования. И отрядить мне мальчонку помощника. В роли мальчика на побегушках. Так же нарисовал необходимое оборудование, а мальчонке рассказал схему дальнейшей работы.
Работа была нехитрой, а оборудование - простой железный бак, приспособленный под самогонный аппарат. Мальцу предстояло, используя мой намордник, перегнать полученную свинцовую руду, выделив из нее чистый свинец и цинк. Эти вещи мне пригодятся. Так как в свинцовых рудах имеется еще и серебро, в пределах 2%, только уловить его сложно.
Достаточно сказать, что при нагревании руды в самогонном аппарате первым в виде белого ядовитого дыма улетучивается цинк. У цинка температура кипения всего 907С — он испаряется при выплавке. На кончике охлаждаемого водой змеевика, этот легкий металл концентрируется на повешенной на носик мокрой тряпке и падает дробинками в подставленную емкость.
Интересное дело, два похожих металла: цинк и свинец, выплавляются из одной руды, но сплава они не создают, а в жидком виде — друг друга не растворяют.
Далее, можно расплавить оставшийся свинец в каком-нибудь котелке, и в остывающий, но пока еще не загустевший, на низких температурах, чтобы цинк не улетучился в качестве дыма, добавлять имеющийся металлический цинк в раствор. Тщательно помешивая. Таким образом, на поверхности образуется корка, в которой цинк извлек из свинца находящиеся в расплаве серебро.
В ходе термоциклов первичную и вторичную корку следует снять. Этот металл снова перегнать через "самогонный аппарат", вновь извлекая летучий цинк. Тогда в слитках останется особый свинец, в котором находится большая концентрация серебра.
Извлечь это серебро - целое дело. Лучше всего это делать при помощи электролиза , а значит мне надо делать свинцово-цинковые аккумуляторы. А лишний чистый свинец можно продать, чтобы окупить расходы на руду. Как-то так.
Конечно, все предварительные работы мальчонка сделает, но когда я буду заниматься завершающими процессами с этой войной? Отпуск же по ранению у меня скоро заканчивается. И денег нет, уже свое жалование вперед заложил. Так что фокус с болезнью мне не повторить.
Работа со старообрядцами шла успешно. Я тоже выздоравливал. Но и война шла свои чередом. К середине июня 1828 года произошло много примечательных событий.
Высадившиеся на южном берегу Дуная русские отряды действовали успешно, продвигаясь вперед. Под присмотром царя, пока остающегося при армии.30 мая нам сдалась небольшая крепость Исакча, находящаяся в северной Добрудже.
Другие турецкие придунайские крепости, Мэчин, Гирсов, Тульча, пока держались. Русские войска их только заблокировали. Наши основные отряды уже дошли до Карасу, а, двигаясь к берегу моря, генерал Ридегер достиг Кюстенжи. Так сейчас называется знаменитая Констанца, будущий главный порт Румынии в Добрудже. Мой казачий полк как раз действовал на направлении удара Исакча - Кюстеджи.
Опять напомнил о себе злополучный Браилов. Вести осаду там оставили в одиночестве Великого князя Михаила Павловича. И младший брат царя быстро заскучал. Ему хотелось на юг, где кипят страсти, где идет вся движуха. Не долго думая, 3 июня великий князь организовал очередной штурм. И снова очень неудачный. Опять мы умылись кровью.
Но тут история совершила стремительный кульбит. 6 июня сдался расположенный на другом берегу Дуная Мэчин, откуда и шла в Браилов основная помощь оружием и припасами. Турки в Браилове сразу погрустнели. Ужасы настоящей осады их пугали до икоты, так что уже на следующий день гарнизон Браилова сдался на милость победителя.
После падения Браилова, освободившиеся русские войска плотно обложили Силистрию, придя на помощь отрядам генерала Рота. Генерал Бороздин с десятью полками в это время охранял линию фронта в Валахии, мешая туркам с запада нападать на наши коммуникации. Больше к этому времени успехов у нашей армии не имелось.
Коротко расскажу, что мне удалось завершить из дел до окончания своего отпуска. Серную и азотную кислоту мы уже производили понемногу кустарными способами. Селитры в Малой Азии много. Там она, как земляная соль, вызревает на солнце на местах старых могильников и свалок. Поскреб лопатой белую корку на земле, загрузил в мешки - и ты богатый. Старых запасов селитры было еще в дунайских княжествах достаточно.
Селитренные ямы закладывать не требовалось. С другой стороны, в австрийской Словакии есть такая речка Нитра. Как понятно из этого названия, термины "нитраты" и "нитрование" из той же оперы. Там, в воде и земле, селитры растворено немеренно. В воде у берегов нарастает "ледок", а на земле "снежок", так что можно привести необходимый продукт и оттуда.
Процесс получения технического спирта мне удалось показать старообрядцам до самого конца. С фильтрованием примесей при помощи древесного угля. Полученный "самоварный" спирт небольшими порциями старообрядцы уже сбывали двум корчмарям соседних селений. Для крепления вина. Молдаване его охотно пили и никто не жаловался. А вот серебро мне пока извлечь не удалось, я застрял на этапе изготовления аккумуляторов.
Зато я самолично изготовил немного нитроглицерина. Лично для себя. Хороший бонус!
За один день я ловко превратил говяжий жир в жидкое мыло, обработав его содой. На второй день приготовил три бутылки. С серной, азотной кислотой и выпаренной дистиллированной водой. И еще сепараторную воронку с задвижкой .
И начал мудрить. Думаю, излишним будет напоминать, что кислота способна разъесть человеческую плоть всего лишь за пару секунд?
Я чуть было не поседел, все боялся, что долбанет. Диатомита же нет! Стабилизировал на заключительном этапе опилками. Мерно мешал с удивительной плавностью деревянной лопаточкой это жидкое мыло и подливал туда кислоту. Серную и азотную.
По спине моей лил ледяной пот, а в "наморднике" я задыхался. Как же быстро нагревается раствор! Жидкость пузырилась, я чувствовал поднимающийся от нее жар и резкий запах. Особенно весело было, когда из горшка внезапно повалил белый дымок и там что-то начало загораться. В таких условиях мои шансы избежать преждевременной детонации не превышали пятидесяти процентов.
Правда, все обошлось, жидкость стабилизировалась, побелела и стала густой, но ну его нафиг такие приключения! Разберет на атомы. Пусть лучше контрактные работники таким процессом занимаются, их не жалко.
«Блин, сваял на дурика, но все получилось!» - удовлетворенно подумал я, размазывая ледяной пот по лицу и приглаживая непокорный чуб.
Я залил полученный динамит в небольшой глиняный горшок и решил использовать этот недодинамит в первую очередь, пока он еще свежий. И настоящий динамит, сделанный с учетом всех технологий, начинает от времени "потеть", что уж говорить о таком кустарном.
После этого я снова отправился в действующую армию. Разыскивать свой полк, стоящий где-то в районе осажденной Констанцы. Снова все мои планы летят к черту! И главное, хорошие пистолеты себя я так и не купил. Вернее, никакие не купил. Не война, а сплошные убытки!
Глава 20
19 июня я отправился в путь, пересек Дунай и вновь вступил на землю Болгарии. На этот раз я отправлялся в Добруджу, где и велись сейчас основные боевые действия. Еще в пути я узнал, что наш полк, украшение всей армии, отправился к городу Базарджик, в южной Добрудже, рядом с которым османы собрали восьмитысячный отряд.
24 июня я прибыл в полк, доложился Бакланову и встретился с папашей, которого давно не видел. Батяня при виде меня просто лучился от счастья.
- Арсений! Живой! Здоровый! - искренне радовался "родитель". - Уберегла богородица! А урядник Бирюков и все остальные казаки сгинули. Вот же судьба какая! Как говорится, человек предполагает, а бог располагает.
25 июня турки сдали нам Базарджик без боя. Это был милый провинциальный городок, состоящий из скопища глинобитных хат с с соломенными крышами.
Болгария - основной производитель розового масла. Меня это интересовало постольку, поскольку местные гончары и стеклодувы выпускали разнообразные небольшие емкости для этого ценного продукта. В русской армии мародерство строго запрещено, но я сумел, поигрывая кинжалом, вынудить одного торговца "подарить" мне три емкости, величиной с хороший кулак.
Будет основа для гранат. Внутрь я положил вощеной бумаги и аккуратно деревянной лопаткой, роняя со лба капли ледяного пота, переложил туда свой самодельный динамит из привезенного горшка. Вымоченную в растворе селитры конопляную веревку я привез с собой. Будет вместо фитиля. Маленькие фитили я приделал к горшкам, большой, тлеющий возьму с собой в бой, чтобы при нужде запаливать гранаты. Потому, что турки, собравшиеся рядом с городом, готовились дать нам решительный бой.
Последним штрихом, был приделанный к каждой гранате кожаный ремешок. Буду, раскручивая их, метать как "боло". Надо же чем-то заменить отсутствие у меня пистолетов.
Русская армия собрала здесь ударный кулак, состоящий из четырех тысяч воинов. У османов было где-то в два раза больше солдат, хотя половина из этого воинства составляли башибузуки.
И вот сегодня настал тот день и час, когда две армии будут сражаться за победу.
Наше дело - противодействие вражеской кавалерия. У неверных турок конница называется "спаги". Пестрое войско! Там всякой твари по паре. Курды, албанцы, боснийцы, отуреченные сербы и болгары, арабы, турки-"анадолу", ближневосточные туркмены, европейские татары. В своем большинстве - дикари, пришедшие из отдаленнейших провинций Османской империи, настоящие варвары.
Их блестящие кирасы и нагрудники, пестрые, тканые золотом головные уборы, белые чалмы и бурнусы и оружие, отделанное драгоценным серебром, делали из этих всадников самую блестящую конницу в мире. Красочные шелковые накидки развевались на ветру. Со стороны это выглядело как самый настоящий цветник на весеннем поле.
Эти всадники были вооружены в основном только копьями из коленчатого тростника, кривыми саблями и кинжалами. Огнестрельного оружия у них было мало - в основном кремневые пистолеты. Часто это была самая настоящая рухлядь. Сидя на лошадях, легких, как ветер, противники с криком носились по полю, словно радужное облако. Солнечные зайчики, пробивая облака поднятой пыли, блестели на обнаженных саблях или наконечниках копий.
А у нас - все единообразно, дисциплинированно и профессионально. И мы тоже имели пики. Солнечные блики зловеще играли на их стальных остриях. У меня еще вокруг левой руки, держащей пику поднятой, был обернут тлеющий фитиль. Соперники готовились к неизбежному столкновению.
Наш бравый полковник Петр Бакланов, окруженный ореолом доблести и героизма, выехал перед нами, в его глазах горел огонь. Осадив коня, он громко крикнул:
— Вперед, с Богом! Вперед! За Дон!
Эту команду повторили сотники.
Что же, как в песне поется: "Пусть ярость благородная, вскипает как волна! Идет война народная, Священная война!"
С страшным шумом склонился к конским шеям целый лес пик, и четыре сотни человек казачьей конницы, которая привыкла ломать все на пути, двинулись, подобно громадной грозовой туче, в бой. Обычно мы, врезаясь клином во вражескую армию, пробивали ее насквозь, в результате лихой, стремительной атаки.
Конница, как всегда, разгонялась постепенно, чтобы в нужный момент, обрушиться на врага всей своей неукротимой мощью. Прирожденные наездники, привычные к широким степным просторам, казаки являлись лучшей легкой кавалерией в мире.
Рысью двинулись с места наши эскадроны, стремясь держаться единой, плотной массой, стремя в стремя, и, сделав сотни две шагов, сотники скомандовали: «Вскачь!», а казаки, тигры степей, ответили криком: «Бей! Руби!» и наклонились к гривам.
Скоро наши лошади, разогнавшись, помчались во весь дух. Эта лавина вихрем мчащихся коней, степных рыцарей, склоненных пик была неудержима как необузданная стихия. Она неслась, как ураган, как бешеная волна, с грохотом, шумом. Болгарскую равнину огласил топот громыхающих копыт.
Земля стонала под нашей плотной тяжестью, и было очевидно, что если бы даже никто из казаков не ударит пикой, никто не вынет сабли, то одним своим натиском и тяжестью мы, как огромный таран должны свалить турецкую кавалерию с копыт долой, растоптать, уничтожить все перед собою, как свирепая буря ломает и опрокидывает деревья.
Мы с гиканьем и криками "ура" неслись вперед, навстречу смерти, в руках у нас было оружие и ветер играл гривами наших коней! Как здесь говорят: "Если в тридцать лет ты еще жив - ты не гусар!"
Но и турки неслись нам навстречу с дикой отвагой. Взывая к своему Аллаху.
— Гар! Гар! Гар! Братья, ударим за повелителя нашего султана! - раздавались воинственные кличи с противоположной стороны.
Смуглые бородатые лица, глаза, как у бешеных собак, свирепые взгляды из-под тюрбанов, высоких меховых шапок или старинных остроконечных шлемов, знамена с изображением полумесяца, - все пребывало тут. В полном комплекте.
Впереди у противников я заметил бородатого Мухаммед-хана, восседающего на огромном белом жеребце в окружении эмиров, словно на параде. Казалось, блеск сабель и вопли сражающихся были для него подобны скучным состязаниям по козлодранию. Я понял, что мне довелось увидеть лицо истинного властителя.
Вокруг Мухаммед-хана теснились его военачальники с ястребиными лицами — Кай Кедран, курд, Абдаллах-бег, Мирза-хан, Дост Саид, Ахмед Атабек, Али эль-Гор, бей Болбоссы, что расположена в Верхнем Египте, и Яр Акбар, косматый великан, перебежчик из Луристана, считавшийся самым сильным человеком в этой армии.
Кое-где в передовых рядах несущейся нам на встречу турок, нехристи, не выдержав открывающегося их взору страшного зрелища казачьей лавины, начали стрелять на скаку из пистолетов. Клубы порохового дыма отмечали места выстрелов. Хотя пистолет и был неточным оружием, но мы так стеснились и сгрудились, что некоторые пули попадали в цели. Естественно, что упавший всадник тут же рисковал погибнуть под копытами своих товарищей.
Я тоже не мешкал. Запалив фитиль, я раскрутил сбоку над головой за ремешок одну из гранат и оправил ее в полет, по высокой параболе. Граната взорвалась, не долетев до рядов неприятеля. Но все же последовавший взрыв несколько напугал лошадей, заставив их раздаться в сторону.
В железной монолитной стене вражеской кавалерии появилась трещина. Туда я и отправил остальные две гранаты. Взрывы! Бах-бах. Фонтаны огня, дыма, высокие гейзеры из искр и пыли. Лошади валятся, ломая ноги, всадники летят кувырком через голову. Стена из конников передо мной треснула, кони подались в обе стороны, масса стала рыхлой. Османы в этом месте не выдержали и расступились, рассеялись подобно водяным брызгам.
Теперь пришло время взяться за пику. Слава богу, что турки в стычке пиками пожиже моих земляков будут!
Удар! Столкновение армий, больших конных масс, где воины не думали ни о лошадях, ни о собственных жизнях, сопровождалось огромным шумом и ужасным грохотом! Все вокруг содрогнулось и затряслось, словно бы внезапно началось сильнейшее землетрясение.
Мы с казаками прорывались в ослабленном взрывами месте сквозь ряды врагов, действуя плечом к плечу, и, клянусь богом, за нами оставались лишь трупы!
Живая стена колеблется, гнется, распадается! Глухой треск ломающихся пик заглушает на мгновение все другие звуки, затем раздается лязг железа и удары, — словно это тысячи молотов ударяют о наковальню, — и стук, — словно это тысячи мясников опускают топоры на колоду, — крики, стоны, отдельные выстрелы из пистолетов, вой ужаса.
Турки и казаки смешавшись, клубятся в каком-то ужасном вихре; наступает резня, струится кровь, теплая, дымящаяся, наполняющая воздух сырым запахом.
Я пикой вынес из седла своего пышно разряженного противника, так что тот и пикнуть не успел. Турка понизило как букашку булавкой. Я увидел залитое кровью лицо с обезумевшими от ужаса глазами, и мусульманин с диким криком рухнул с коня на землю.
Моя пика намертво застряла в теле врага и я быстро выхватил шашку. Пошла лихая рубка! Копыта наших коней ступали по обезглавленным телам! Казаки жалили, как кобры. Ряды турок дрогнули и начали рассыпаться. Даже лошади, возбужденные резней, участвуют в борьбе, бросаются на неприятельских лошадей и яростно кусают их, пока всадники рубятся и крушат противников.
Мы - ломим! Орда подалась назад. Уже десять рядов турецкой кавалерии в пылу кровавой сечи превращены в груды тел, истоптанных копытами, исколотых пиками, изрубленных клинками. Но непримиримые мусульмане еще сражаются. Бешенство овладевает ими, смертью они дышат, шахидами стать жаждут.
Битва между тем достигла высшего накала.
Я упорно, раздавая молодецкие удары во все стороны, прорывался сквозь конную схватку, сквозь окружающий меня океан беснующейся стали и вздымающихся облаков пыли, прямиком к Мухаммед-хану.
- Мухаммед-хан, собака, я иду к тебе! - кричал я в запале сражения.
Вахмистр из моей полусотни следовал за мной по пятам, но свирепый Мирза-хан, пылая неугасимой ненавистью, одним ударом отрубил ему голову. В это время другие спутники турецкого эмира набросились скопом на меня.
Я заорал, как обезумевшая от крови пантера, и, встав в стременах, рубил направо и налево, как сумасшедший, не переставая ни на мгновение усердно работать своей длинной шашкой. За смертельным вихрем ее эскапад не мог уследить глаз человека.
Лязг клинков оглашал округу, и искры летели, как от наковальни. Моя жестокость, дикая свирепость, животная энергия и нечеловеческая сила все же вызволили меня из этого безнадежного на вид положения. При этом я убил трех командиров, в том числе Ахмеда Атабека.
Мухаммед-хан, не выдержав нашего натиска, сбежал. Пропал мой замечательный трофей! Но и остальные турецкие кавалеристы, заметив, что их командиры обратились в бегство, тоже теперь улепетывают во всю прыть. Османы бросились врассыпную, как стая птиц, спасая свои жизни.
Наша конница гналась за ними, а они, не находя временами свободного места для бегства, сбивались в плотную массу, за которой по пятам мчалась казачья кавалерия, оставляя за собой потоки крови. Идеальный полигон для резни!
Тут мчится обезумевшая лошадь, влача за собой окровавленный труп своего всадника; а там лошади, более человечные, чем люди, стараются не наступать на жертв этой ужасающей мясорубки. Я догнал храброго Дост Саида и так страшно ударил с потягом его шашкой по спине, что у того брызнул спинной мозг из разрубленного хребта и запачкал шелковый кафтан и серебряный пояс.
Вода прорвалась в одном месте плотины, значит - быть наводнению. Другие наши полки тоже не подкачали и храбро напирали на опешивших турок. Те сразу дрогнули. Османское войско спасалось теперь бегством, бежало сломя голову и не разбирая дороги. Наша кавалерия гнала их, рубя по головам и и по спинам. Дороги из лежащих тел отмечали путь бегущей турецкой армии.
Это была блистательная победа. А я получил в награду за свою храбрость замечательные трофеи. Я лично в этом бою убил более десяти человек и обобрал их тела. А Ахмед Атабек и Дост Саид были очень богатые люди.
Часть трофеев я отдал в отрядную кассу, но и мне осталось достаточно добычи. Особенно к месту мне пришлись отличные капсюльные пистолеты, современные, английского производства, снятые с трупа Дост Саида обагренными кровью руками. Выделка стволов там была исключительная.
Плюс лошади. Турки, конечно, были те еще собаки и дети собак, но лошадей они выращивают превосходных! Недаром же Наполеон привез себе любимого жеребца по кличке Маренго из Египта.
Мощь османов в этом регионе была сокрушена. Развивая достигнутый успех, русская армия продолжила свое наступление. Теперь из Добруджи мы двинулись южнее, в Варненскую область. Авангард пробивался на юг. Отряды генерала Ридигера, порываясь к османской столице, подошли к Козлудже, а генерала Сухтелена - к Варне.
Дальше дело застопорилось. Турка порвать на портянки не получилось. Больно уж много их, потери им не страшны. Мы действовали довольно узкой полосой, опираясь на тыл в русской Молдавии. Силистрия и вся Большая Валахия к северу от Дуная , оставаясь постоянной угрозой нам с запада, так как пока контролировались турками. Большая часть дунайских крепостей на юге тоже не была нами взята, а села в осаду.
С Констанцей мы ничего не могли сделать. Русский флот и половина осадного парка артиллерии завязли под Анапой. Турки в Констанце снабжались по морю и не терпели никаких неудобств.
Западная и Центральная Болгария оставалась покорна османской воле, наши войска преимущественно действовали только в двух прибрежных областях. Под Варну и Козлуджу турки собирали сильные армии. Наша осадная артиллерия пока неспешно перетаскивалась от Браилова под придунайскую Тульчу.
А русская армия уже в значительной степени сточилась за прошедшие два месяца войны. Слишком уж часто наши глупые командиры посылали ее в самоубийственные штурмы и кровавые битвы. Забывая, что воевать надо не числом, а умением.
У нас было много убитых и раненых. Требовалось время, чтобы раненые выздоровели, а резервы на смену убитым прибыли из Центральной России.
Батяня меня немного просветил по вопросу "кто есть кто" в здешнем бомонде, что бы я знал, кто чем дышит:
— Слушай, Арсений, и никому не болтай об услышанном. Командующий наш, граф Витгенштейн, человек сложный. Никто, решительно никто не знает всей правды о "милом" графе. Знают только несчастные рабы и рабыни графа, испытывая на себе всю утонченную жестокость этого бездушного лицемера. Но стоны рабов в наши времена не идут далее невидимых стен, отделявших их от остального мира, а если бы до кого-нибудь и дошли бы слухи о жестоких расправах "добрейшего" графа, то все обвинили бы не кого другого, как этих "негодных дерзких людишек". Ну, не отъявленные ли они мерзавцы, если даже такого ангела, как граф Витгенштейн, вынудили принять столь крутые меры? А вверенных ему солдат, граф не намного выше своих крепостных рабов держит.
И действительно в войсках широко ходили слухи, что немец Витгенштейн, имевший славу "благодетеля и отца сирых и убогих", часто пропадает в походной бане. При этом в то время, когда он парился, роль парильщиков, по исстари заведенному графом обычаю, исполняли три специально приставленные на эту должность, молодые и красивые девушки. Пикантность ситуации была еще и в том, что часто наш командующий вдобавок парился с новым баварским послом.
В общем, мой старый вояка был очень недоволен доходящими до него сверху известиями. Война, очевидно, разгорается, и вместе с этим, как ни странно это кажется на первый взгляд, начинают повторяться наши старые ошибки.
Словно мы попали в заколдованный круг. Высшие командиры - дрянь несусветная, все больше иностранные варяги, которые воевать совсем не умеют, солдат не ценят и кладут их почти зря при всяком удобном случае. А иногда сами эти случаи изыскивают на ровном месте.
Как некогда наполеоновские гренадеры носили в своих ранцах, по фигуральному выражению самого великого полководца, маршальские жезлы, так поседевший в боях ветеран Яков Ежов носил в своем сердце секрет окончания войны с турками в самое короткое время.
Но высшие чины, которым мечты об орденах и производствах затмили разум, не хотели знать этого секрета. Надо было пролиться потокам крови до тех пор, пока методом проб и ошибок, механического перебора вариантов, секрет этот не будет усвоен и проведен в жизнь.
Вот эти-то два начала, теория и практика, рутина и живое дело, порождали то глухое недовольство, которое таилось в сношениях царских петербургских военных сфер с казаками, благодаря чему некоторые петербургские прозорливцы доходили до нелепых обвинений высших казачьих командиров, в каких-то тайных замыслах против законной власти. Нами охотно пользовались, но нам не верили и держали в "черном теле".
Между тем война временно погасла до уровня маленьких стычек. Наше командование поняло, что зарвалось. Мы шли на юг слишком узкой полосой, нашу армию могли отрезать, а наши коммуникации оставались под большой угрозой. Наши позиции напоминали карточный домик. Стоит лишь подуть сильному ветру...
В результате турецкого напора Ридегер от Козлуджи отошел, Сухтелен тоже от Варны оттянулся, ограничившись только наблюдением за этим городом. Османы, как это всегда бывает с дикарями при всяком, даже сомнительном, успехе, резко воспрянули духом и, преувеличивая свою силу, начали с большой энергией готовиться к дальнейшей борьбе.
Пока мы решили ограничится осадой Шумлы. Так сказать расширить полосу действия русских войск, так как шумлинская область располагалась к западу от варненской. После падения Тульчи под Шумлу решили перебрасывать осадную артиллерию.
Находящийся при армии царь Николай I одобрил этот план командующего Витгенштейна. После этого, как водится, событие отпраздновали по-походному. Под проходящую фоном игру виртуозных полковых музыкантов, государь-император и другие высшие командиры русской армии, большей частью представленные стадом громогласных ослов, неторопливо вкушали:
1. Нежнейшие консоме "Ольга";
2. Скворчащий кебаб по-турецки, приготовленный на углях;
3. Изысканнейший филе-миньон " Лили";
4. Овощное пюре по-итальянски "Фарци";
5. Жаркое из молодого голубя с кресс-салатом;
6. Фуа-гра марки "эн Кроут Баба Шанью";
7. Копченного волжского осетра;
8. Нарезанную тонкими ломтиками итальянскую ветчину "Прошутто", сделанную из свиного окорока, натертого морской солью;
9. Хлеб, домашней выпечки, с хрустящей корочкой;
10. Уолдфортский пудинг;
11. Печеные в духовке ранние болгарские персики в желе "Шартрез";
12. Горки русские блинов "а-ля Романофф" со сметаной по-французски "Крем фрёше";
13. Разнообразные закуски, венцом которых были хрустальные вазочки с серебристо-серой севрюжьей и белужьей икрой.
Винная карта предлагала богатый выбор французских и итальянских вин. Особым вниманием обедающих, не придерживающихся правил хорошего тона, пользовалась батарея бутылок шампанского "Вдова Клико".
Пахло сиренью, лавандовой водой и шампанским. Это создавало непередаваемую атмосферу роскоши и привилегий. Отсюда война казалась не такой уж страшной. При виде этой картины отчего-то вспоминались слова былинного русского героя Ильи Муромца: "Пожрать-то в Киеве есть кому, а вот выйти в поле, постоять за Русь-матушку - некому!"
Нас же, людей не высшего общества и солдат, погнали вперед под Шумлу. Как обычно, казаки были в авангарде. Из-за того, что у меня совсем не было свободного времени, я почти ничего не смог сделать себе нового в области технологий. За исключением мелочей.
Привезенным с собой пузырьком, содержащим азотную кислоту, мне удалось обработать некоторое количество ваты из египетского хлопка и сделать немного бездымного пороха. Буквально на пару зарядок.
Многие знают эту историю. Когда один незадачливый химик пролил на пол азотную кислоту. И пока кислота не прожгла доски пола, он, на автомате, вытер лужицу своим хлопчатобумажным фартуком. А когда и фартук стал расползаться на куски, поспешил спасти его, просушивая над камином. А когда фартук хорошенько долбанул - этот химик понял что он - гений. Так как открыл бездымный порох.
Так как покойный Дост Саид был человек, в технике разбирающийся очень слабо, если уж говорить прямо - дебил дебилом, то он почти угробил нарезы в дуле своих пистолетов, применяя свинцовые пули без медного ободка. Не слушают османы лесковского Левшу! Я успел найти какого-то болгарского мастера и тот тщетно пытался сделать мне новые нарезы с помощью специального коловорота с винтовым резцом в форме однозуба.
Но как я уже говорил металл на стволах в трофейных пистолетах стоял исключительной твердости. Кроме слабых царапин ничего толком не получилось. Так что я выкупил у незадачливого болгарина его коловорот и самостоятельно, прибавляя по капле кислоту, сумел буквально прожечь новые нарезы.
Естественно, я успел отлить себе и пули Петерса с юбкой, на которые мне удалось, наконец, присобачить медные колечки. Накрутил я и "сигар" с фасованным гранулированным порохом, отличного качества. Такой вот я стал модный и успешный. Все-таки наличие финансов здорово помогает в жизни, хотя большинство из трофеев мне пришлось продать. Телегу же я собой возить не буду?
Одну отличную турецкую лошадь я, подлизываясь, со словами "не побрезгуй", подарил отцу и снова, пользуясь его благодушным настроением, завел с ним разговор об ангелах, которые мне нашептывают отличные вещи на ниве прогрессорства.
- Батя! - начал заводить я свою шарманку. - Так ведь ангелы снова мне во снах являются и спрашивают, "пошто я их наказы не выполняю?"
Снова не прокатило. На этот раз папаша бил меня даже не плетью, а вожжами, так что мне пришлось бегать от него по всему лагерю, уворачиваясь от ударов. Иначе бы исполосовал бы он меня как каторжника. Патриархат и домострой в действии, мать его!
Вторую лошадь я продал графу Игнатьеву. Ибо мне не по чину ездить на таком дорогом коне. Это и по субординации не полагается. Какой-то идиотизм! А графу значит по чину? Смешно. Если вспоминать, что граф, если переводить с латинского "графо"- "пишу", означает всего лишь низшую хозяйскую обслугу. Писца. А тоже писать умею, может мне тоже стоит называть себя графом? А что? Граф Ёжов! Звучит? Еще как!
В свете этих размышлений, забавно, что наш командующий Витгенштейн тоже носит титул графа. То бишь грамотного. Интересно, откуда этого немца откопали? Из начальной школы? Поскорей бы его уже какой-нибудь дворецкий в кладовке пришиб. Подсвечником.
Из хорошего, за проявленную мной храбрость в деле при Базарджике, на меня написали представление на чин хорунжего. То бишь скоро я буду подпоручиком. Теперь жду, пока бумаги пройдут по бюрократическим инстанциям. А с другой стороны, у всякой медали есть обратная сторона.
И немного обидно, что этот чин, доставшийся мне за три года службы и геройство в военное время, получает любой штатский немец, сынок лакея, которого выперли с первого курса университета за тупость. И который, чтобы не помереть с голоду, приперся в Россию. Особенно смешно, что такой немец часто не может разобраться с какой стороны ему за саблю взяться. И тем не менее, начинает свою карьеру в русской армии сразу с этой ступени. Меньше просто не дают.
Может и мне с такими странными порядками стоит вновь поступить в русскую армию под личиной Иона Петреску? К чужим у нас относятся с большей любовью, чем к своим. Холят их и лелеют! По крайней мере, получать я буду не половинное жалование, как сейчас, будучи казаком, а полное.
Но это все лирика. Так как турки подготовили нам теплую встречу!
Глава 21
Турки имели под Шумлой до 50 тысяч воинов. 7 июля, возле реки Буланлык, наши казачьи разъезды наткнулись на турецкий авангард. Как выразился бы один известный киногерой: "горяченькая пошла..." Я доложил по инстанциям. Конечно, я не знал сколько там турок, мы действовали в "тумане войны", вслепую.
Начальство, дружно хлопая ушами, в старых, добрых традициях, никак не отреагировало. Ты им - про Ивана, а они тебе - про болвана. Как "замечательно", что у нас такое "энергичное и эффективное"руководство! Работай они портными, так собственные носки заштопать бы не смогли!
Об интеллектуальном уровне наших светочей мысли прекрасно говорят два исторических факта. Во-первых, когда император Николай I пошутил, заявив 1 апреля главному Петербургскому полицмейстеру, что в городе сперли Медного Всадника, тот, сломя голову, сразу помчался проверять это известие.
Во-вторых, когда во время Крымской войны в Евпатории высадилась стотысячная вражеская армия, и явилась к коменданту, чтобы потребовать сдать город, тот, пребывая в эмпиреях, внезапно заявил:
- Высадиться, отчего же-с, высаживаться на берег не запрещается. Только во избежание холерной эпидемии пожалуйте соблюдать 14 дневный карантин!
И смех и грех!
К нам все продолжали подходить очередные русские полки. К ночи нас скопилось здесь тысяч шесть.
На следующий день, прямо с утра, осатаневшие турки пошли в атаку. У османского сераскера (командующего) Хуссейн-паши здесь находилась настоящая маленькая армия - 15 тысяч человек. Что еще раз доказывало простую истину, что война - самое непредсказуемое из всех человеческих занятий. Сражение при Буланлык становилось битвой на смерть.
Русская армия укрепилась в походном лагере. Оборона необходима, когда поражение близко. Плечи сами собой расправились, лица посуровели. Напряжение становилось нестерпимым.
Казаки тоже остались здесь, от конницы в обороне мало пользы. Её козырь мобильность. А толку с нашего полка, в котором уже оставалось всего в строю жалких две сотни человек? Надоедливого комара изображать?
Пришлось мне браться за кавалерийский мушкет. Что ни говори, а времена холодного оружия заканчиваются. Винтовку я пока себе не завел. Да и длинное дуло очень мешает всаднику. Мушкет - другое дело. Хотя это и был совершенно обычный однозарядный карамультук.
К нему у меня уже были отлиты два десятка передовых пуль Нейслера и приготовлены два десятка сигар из дымного пороха, гранулированного спиртом. Тут думать не надо, как только противник приблизится на дистанцию сто двадцать метров - целься и стреляй. Затем вставай, так как лежа заряжать не удобно, перезаряжай и снова стреляй. С пистонами тут возиться не нужно, так что четыре выстрела в минуту я выдать смогу. "Пиф-паф! И вы покойники, покойники, покойники..."
Для начала турки, чтобы придать себе толику храбрости, обстреляли нас из своей артиллерии. Но особого результата им добиться не удалось. Наш лагерь располагался так, чтобы исключить возможность турецкого обстрела из орудий. А быстро передвинуть артиллерию на новые позиции у осман не получилось.
Ядрами же стрелять из гладкоствольных пушек на большое расстояние - только зряшный перевод пороха. Из сотни ядер, отправленных мусульманами в нашу сторону, убило только трех человек. Еще семеро было ранены. Остальные ядра ушли в молоко.
Пришлось туркам лезть самолично нас выкуривать. Скоро нарисовались квадратные коробки, состоящие из османских солдат. Огромное количество одетого в роскошные мундиры живого мяса. Да уж! На нас сегодня свалился целый самосвал дерьма. А мы даже без лопаты!
Но мы не сдаемся, боремся и до конца будем бороться! Терпение и труд, все перетрут! Добро всегда побеждает зло, хотя это и требует самоотверженности и упорства в борьбе. Нет ничего невозможного. Через бури можно продраться только так! Железо только крепчает, когда его куют.
Встречая нехристей, я уже далеко отошел за линию лагеря. Где-то на треть километра.
Я еще молодой, бегаю быстро, а встречать незваных гостей лучше далеко от дома. А то поставят в строй с шашкой в руке - воюй против штыков. А тогда меня быстро построят в две шеренги и заставят артикулы по команде выполнять.
А так я спокойненько засел в кустах и жду турок с заряженным мушкетом. На поле боя ты всегда, либо герой, либо побежденный. Правда, можно стать побежденным героем.
Когда враги подошли, я прицелился в центр шеренги, в центр масс выбранного офицера с роскошными усами, взял чуть ниже границы ребер, а то дуло иногда при выстреле сильно подбрасывает вверх, и выстрелил.
Огонь, гром! Кому-то из турок поплохело. Катается по земле и орет как будто его кастрируют без наркоза. Вот так! За все нужно отвечать. Так было спокон веков, так будет и впредь. Благодаря пуле Нейслера, юбку которой распирает и плотно прижимает к стенкам ствола, не допуская прорыва пороховых газов, и отменному пороху - у меня убойная дистанция чуток дальше. Метров на двадцать, но все же.
Клубы дыма меня тут же демаскировали, но я воспользовался этой дымной пеленой, вскочил и побежал быстро в тыл. Турки стреляют залпом, а до меня дистанция чуть великовата, так что по мне пока не стреляли. Да и кто будет ценный залп тратить на одиночную цель?
Метрах в пятидесяти я остановился и быстро перезарядил свой мушкет. Врага побеждают всегда мозгами. Турки подходят, кося на меня недобрым глазом, а я снова прицелился и уже в открытую выстрелил. И снова пустился бежать.
Проделал я эту нехитрую процедуру пять раз и подстрелил пять человек. Это был кровавый тир. Но смерть - приказ Аллаха, так что строй врагов оставался непоколебим. Эти турецкие воины считали себя храбрее льва и хищнее волка. К тому же, эти фаталисты твердо были уверены, что стрела, пронзающая броню, когда приходит час смерти, не пронзит даже рубашки того, чей последний час еще не настал. Это не ты убил их на войне, их поразил Аллах за грехи. И поэтому они хотят править миром ради довольства Всевышнего.
Шестой выстрел я совершал уже с лагерных позиций вместе со всеми. То есть, и наши дали оглушительный залп, и турки. Все тридцать три удовольствия за раз. Противник решил сначала использовать свою превосходящую огневую мощь, а не пытаться с ходу прорвать нашу оборону.
Рассерженным роем ос зажужжали пули со всех сторон. Превосходство в силе не всегда гарантия победы. Турок мы ужалили больнее, так как многие наши солдаты стояли за распряженными телегами, на которых лежали мешки с припасами, и прочее барахло. Так что, многие турецкие пули все же угодили в такие хлипкие преграды. Плотные ряды османов же становились легкой мишенью для наших ротных мушкетов.
После произведенного залпа с криками "алла" турки побежали на нас в штыковую. Отчаянно желая перерезать нам глотки. Добавлю, что основной штурм приходится на разгар жаркого летнего дня, среди почти африканского зноя. К которому турки были привычны куда больше нас...
А нам никуда бежать не надо, так что мы в последний раз перезаряжали свои мушкеты. Шомпола скрежетали в стволах. Логика тут простая - чем быстрее зарядишь ты свое ружьецо, тем больше у тебя шансов остаться в живых.
Тявкнули несколько раз, выплевывая смертоносную картечь, десяток наших полевых пушек, что успели сюда подвести. По бегущим турецким рядам будто бы пробежала полоса ряби. Люди валились на землю, каждый такой выстрел как кувалдой выбивал пять или шесть человек.
Мусульманские солдаты в первых рядах падали, и шеренги разделялись, чтобы обойти раненых и мертвых, после чего ряды смыкались снова, и османы продолжали непоколебимо и быстро наступать.
Когда перекошенные от ненависти мусульманские лица были совсем рядом, грянул наш последний залп. В упор. Убийственный, так как на таком малом расстоянии промахов почти не было. Передние ряды османов словно корова языком слизала. Эти люди превратились в беспорядочное кровавое месиво.
На таком мизерном расстоянии здоровенная пуля из мушкета пробивает в груди дырку, куда можно просунуть несколько пальцев, а на спине образуется рваное выходное отверстие, величиной с кофейную чашку. Страшное зрелище! Этот залп и решил судьбу битвы.
От двух наших шквальных залпов турки потеряли уже около четырех тысяч человек, а у нас потерь пока было чуть больше тысячи. Но если бы османы приложили последние усилия, то мы бы умылись кровью. А возможно, сохраняющееся численное превосходство воинов султана гарантировало бы им победу.
К счастью, почти всех вражеских храбрецов мы уже перебили, а осторожные, в основной свое массе, притормозили. Этим людям хватило здравого смысла не лезть пальцами в мясорубку и они не бросились в безумную атаку ради славы, вместо того, чтобы вновь осторожно приценится к шансам. И перезарядить мушкеты. Хорошие солдаты не любят проигрывать...
К тому же, с утра к нам продолжали подходить подкрепления, и на дороге за нами показалось облако пыли, среди которой можно было различить фигурки солдат и русские знамена. Людей там было не больше тысячи, но свою психологическую роль они сыграли.
В запале сражения нас продолжали атаковать только группки храбрецов, общим числом в тысячи три. Не больше. И так как поле сражения окутали густые клубы серого порохового дыма, скрывающего картину боя, то понять, что к чему в этой дымовой завесе, было просто невозможно. А у нас еще оставалось в лагере пять тысяч человек, опытных солдат, сумевших организовать отчаянное сопротивление.
На моем участке нас было пятеро казаков, и пять пистолетов, включая мои. А на нас налетело восемь турецких аскеров. Турки - они почти как куры. Тоже двуногие и тоже несутся. Выпучив глаза!
Неуловимым движением, едва заметным человеческому глазу, у меня в руках оказались два пистолета и грянул одновременный залп. Двое турок как будто налетели на стену и расшибли себе лбы. Их тут же отбросило назад. Мгновением позже грянули еще три выстрела станичников и тоже результативно.
На меня, раззявив в крике рот, налетел бородатый турецкий солдат, но я уже держал в своих руках смертоносный кинжал и шашку. Кинжалом я отвел в сторону дуло со штыком, а клинком шашки стремительно рубанул. Голова аскера тут же слетела в сторону, а из шеи ударил фонтан алой крови в локоть высотой. Остальные казаки вчетвером без труда разделались с с двумя неприятелями. Никто из нас не получил даже царапины.
Такие скоротечные стычки в нашу пользу произошли по всему периметру. Нападавших большей частью перебили, остальные развернулись и бежали, оставляя после себя кровавый след на примятой траве.
Часть русских солдат, воодушевленная победой, с криками "ура" ринулась преследовать неприятеля, но их с потерями загнал обратно в лагерь дружный залп турецких аскеров.
Все же османов оставалось еще очень много и мы дали им отступить. Мусульмане сохраняли дисциплину, оставались в рядах, поэтому работы для казачьих шашек в преследовании разбитого врага, в этот день не нашлось.
Мы потеряли почти две тысячи убитыми и ранеными, турки - более пяти с половиной тысяч. Деморализованные османы поспешили очистить нам дорогу к Шумле и отступить.
И все же наше незадачливое командование, во всех случаях предпочитавшее принцип «упал-отжался», в очередной раз не сумело предугадать ходы противника. Турки застали нас со спущенными штанами. Мы вынуждены были сражаться почти в соотношении 1 к 3. Оттого и понесли серьезные потери, восполнять которые нам сейчас было неоткуда.
Добром подобное кончиться не могло.
Хотя некоторое количество башибузуков и помаков после сражения разбежались, но турецкий сераскер имел еще под знаменами 40 тысяч солдат. Мы же при всем желании, не могли подтянуть на этот участок более 30 тысяч.
И хуже всего то обстоятельство, что раз уже получив по зубам, имея все преимущества, турки теперь не жаждали сражаться с нами в чистом поле. А крепко засели в крепости Шумла, в ожидании осады. «Турецкий гамбит» продолжался.
Все - пат. Взять такую крепость, учитывая мощь ее каменных укреплений, без осадной артиллерии мы не можем, а идти дальше, имея в тылу превосходящую группировку противника, тем паче. Нарисовался позиционный тупик.
Но все же весы немного качнулись в нашу пользу. Наконец-таки, пришли известия о падении 12 июня Анапы. Я был в прошлой жизни в этой Анапе несколько раз и решительно не понимаю, что там делала полтора месяца отдельная русская армия, весь Черноморский флот и половина осадного парка артиллерии нашей страны.
Блин, или я дурак, или лыжи по асфальту не едут! В конце концов, мощных железобетонных бункеров, что могут выдержать ударядерной бомбы в сотню килотонн, а Анапе нет. С остальным можно было справиться гораздо быстрее...
Освободившийся русский флот пересек Черное море и высадил десант в маленьком порту Каверне, находящемся в южной Добрудже, что на полпути между Констанцей и Варной. Напомню, что турки сидели в обоих этих больших портах, поэтому высадку нам пришлось производить у черта на куличках.
Начальник десантных войск, князь Александр Меньшиков, 22 июля подошел к Варне и, подчинив небольшие русские отряды находящиеся в окрестностях города, теперь окончательно блокировал ее.
Кроме того, наша осадная артиллерия сумела расковырять небольшую придунайскую крепость Тульчу и теперь, освободившись, направлялась к Шумле.
Вот теперь был точно пат. Русская армия рассеялась по региону, завязнув в многочисленных осадах. Мы осаждали румынскую Силистрию, но не могли там ничего сделать. За не имением осадной артиллерии и недостаточностью сил у генерала Рота.
Блокировали Констанцу, но не имели сил для штурма этого города. Меньшиков осадил Варну, задействовал флот, но и там дело продвигалось неспешно, туда медленно везли все необходимое, так что к осадным работам князь сумел приступить только 6 августа.
Нашли же руководителя проекта! Монумент, а не человек. И толку от него было не больше, чем от памятника. Гладко выбритое лицо князя с двойным подбородком напоминало морду бульдога и было деревянно, безжизненно и ничего решительно не выражало, кроме тупого самодовольства. А говорят, что в плохих руках даже бриллиант теряет свою ценность.
Под Шумлой наши дела тоже не продвигались, так как осадная артиллерия слишком медленно перебрасывалась к этой крепости, а у турок здесь было ощутимое численное преимущество.
Кроме того, в округе активизировались башибузуки и турецкие партизаны из помаков. Да и некоторые из болгар им помогали. Те, кто предал однажды, всегда будут предавать тебя снова и снова. Черного кобеля не отмыть до бела. Как ни старайся.
Религиозный заговор вдруг сбросил маску и увлек поголовно все исламское население в беспощадную битву против христиан.
Шайки разрастались в многотысячные скопища, а муллы святили ножи головорезам, называя их борцами за веру. Мужчины, как стаи голодных волков, бросались в наши пределы и жили разбоем.
Где бы не стоял русский отряд, тыл его никогда не был обеспечен. Мирная деревня в течении часа могла превратиться во враждебную. Исламизм, как дикий зверь грыз свою клетку, чтобы вырваться на волю, болгарская земля буквально горела под русскими ногами.
Турки начали героические атаки с целью вынудить русскую армию снять осаду города. А мусульмане имели значительное численное преимущество. 14 и 25 августа сильные атаки турок, перешедших в контрнаступление и разрывающих кольцо окружения, были нами отражены, но к особым результатам это не привело.
Вообще, к концу августа здесь складывалось такое впечатление, что это мы находимся в осаде. Какая ирония судьбы! Турецкие партизаны, с помощью отуреченных болгар, пошаливали на наших коммуникациях. Котел закипел вовсю. Провинция превратилась в кровавую баню. Будущее наших войск повисло на волоске.
Продовольствия и фуража в русской армии катастрофически не хватало. Начались массовые болезни солдат, лошади в большом числе падали от бескормицы. Мундиры не только солдат, но и офицеров превратились в лохмотья, сапоги стали мечтой, единственное, что по русской привычке содержалось в полном порядке, – это оружие.
Офицеры, среди которых было много избалованных рабовладельцев, роптали и ропот этот раздавался все громче:
— Как же тут насчет провизии плохо. Ни тебе пулярок, ни рябчиков, ни зелени никакой, акромя картофеля да капусты. Из мясов баранина одна, а говядина такая, что и есть не станешь. Скот-то здесь простой, не откормленный, не убойный, одно только звание. Фрикасе готовить не из чего. Господи, и как только могут жить тут люди, совершенно не зная французского языка? Не понимаю…Сходили в вояж, нечего сказать!
Казаки метались по всей округе, борясь с мелкими шайками партизан, но без особых успехов. Спорить с местными бандитами, собаку съевшими на краеведении, было непросто. Любой пройденный путь тут же снова смыкался за нашим отрядом, как след лодки на воде. Мы изнемогали.
Глава 22
К тому же, в качестве абсолютной комедии идиотизма, настигнув такую шайку, мы должны были изловить немытого и нечесаного главаря. Затем нехристя увозили в Россию, там крестили и дарили ему имения с крепостными. Остаток жизни подобные живорезы теперь могли спокойно прожить обычными, вполне зажиточными и благополучными российскими дворянами.
Это делалось под балаганными лозунгами, что так, мы перекупаем врага на свою сторону. Или же, чтобы "ослабить слухи о русской свирепости!" Прелестно!
Сразу скажу, что этот гуманизм и альтруизм никого не впечатляли. Васьки слушали и ели. Этот мир - мир злодеев. Злой мир. Закон един: тот кто не склонит головы - лишится ее. Чтобы кто-то жил, нужно кому-то умереть. А игнорирование основных мировых законов приводит к очень печальным результатам.
От милосердия рождаются все беды. Недаром же говорят, что путь в ад создается исключительно добротой. И благими намерениями. Тот кто позволяет другим стать сильнее - открывает путь к своему краху. Болезнь была запущена настолько, что терапия умыла руки. Короче говоря, рыба, как всегда, гнила с головы. И быстро.
Турецкие отряды перешли к активным действиям, напали на городок Праводы в Варненской области, но отряду генерала Бекендорфа с большим трудом удалось их отбить.
В эти дни и мне угрожала серьезная опасность. Опять начались погони, поиски и кровавые схватки, выжить в которых было совсем непросто. Наши маршруты так и кишели бродячими террористами и мародерами, выскакивающими на каждом шагу.
Однажды, будучи на задании, я удалился от своего отряда по естественной надобности. И тут совершенно неожиданно, так сказать нежданно-негаданно, из кустов вынырнули сразу три ухмыляющихся башибузука. Ополченцы из бригады "Ястребы Румелии", одной из самых успешных проправительственных группировок в этом конфликте. Нечто среднее между нацистами и мафией.
Бойцы уже были с обнаженными саблями в руках. Впрочем, я не ожидал от встречающих воздушных шариков и приветственного баннера. По выправке и другим признакам можно было понять, что это опытные воины, возможно, из бывших профессиональных военных. Или настоящих.
Нас разделяло метра четыре, не больше. Люто! Хорошо хоть я еще не успел приступить к процессу! Коготок увяз, всей птичке пропасть, как у нас говорят.
Чуть фатально не вляпался! Еще секунду назад, я, буквально на автомате, собирался сделать еще пару шагов до кустов. Но что-то меня остановило. По коже словно стадо ледяных мурашек пробежало. Аж вся шерсть на загривке поднялась дыбом, как у бойцового пса. Повинуясь какому-то инстинкту, я напрягся и подобрался, что и спасло мне жизнь.
Беспощадный закон этого мира гласил: жизнь победителям и смерть побежденным. Чтобы чувствовать ловушки - нужно быть лисой. Но чтобы пугать волков - нужно быть львом.
Так что медлить не приходилось. К своему несчастью, башибузуки не могли рассмотреть, что у меня в кобурах находится два капсюльных пистолета, поэтому возиться и подкладывать свежего пороха на полку мне не нужно. Так я выиграл пару мгновений.
Как принято говорить, наша партия началась без раскачки. Без всяких "обнюхиваний задниц".
Когда молниеносно пистоли оказались у меня в руках и извергнули огонь в адрес нападавших, те дернулись, но просто не успели ничего сделать. Два выстрела едва не слились в один. Первая пуля попала в голову одного из атакующих, вошла ему прямо в глаз, в вот вторая немного смазала по цели.
Она пробила щеку башибузуку, выбила ему зубы, но не убила моего противника сразу. Впрочем, басурманин взвыл от боли, и опрокинулся спину. При моем калибре и с такого расстояния бедолаге всю нижнюю часть лица размочалило. Калибр же - мама не горюй! Явно предназначен отбиваться от Годзиллы!
Бросив разряженные пистоли на землю и размахивая шашкой, я как кошка прыгнул навстречу врагу.
Нацелив клинок точно в плечо третьего противника.
Этот башибузук встретил меня лицом к лицу, хотя он явно рассчитывал на помощь своих спутников. А тем сейчас было не до приятеля. Один труп, второй с развороченной щекой и ртом, полным крови, с большим трудом пытался встать. Все же я немного провозился с пистолетами, поэтому мой визави имел приличную фору и успел нанести свой удар первым. Убийца был быстр, силен и хитер.
Его клинок царапнул мне плечо, а потом он молниеносно отскочил в сторону. Опытный, зараза! Еще на пару сантиметров ближе, и ку-ку, поминай как звали.
Но свой шанс враг упустил и теперь мы сошлись лицом к лицу. Мой соперник оказался сильным, приземистым, с мощной грудью, широкими плечами и мускулистыми руками. Видимо из отуреченных этнических болгар, потому, что он, что есть силы вопил, выплевывая слова мне прямо в лицо:
— Правоверные убьют ваших детей и заберут женщин! А когда придут русские воины, они перережут их всех до одного! И не останется ни одного гяура!
Я почти не понимал его речи, пропуская ее мимо ушей, но, судя по интонации, чувствовал, что слова моего противника очень оскорбительны. Навалившись на врага всей своей массой, я, в свою очередь, закричал в ответ:
— Казаки вырежут всех грязных помаков! Шакалов и гиен!
Я замахнулся шашкой, в то время как мой враг замахнулся своей кривой саблей. Так как оба мы были хорошими фехтовальщиками и уверенно обращались каждый со своим оружием, первые удары не достигли цели. Тогда мы, прыгая, словно леопарды, стали наносить друг другу хлесткие удары, и, попади хоть один такой удар в цель, он, без сомнения, оказался бы смертельным.
Чего в эти мгновения я опасался, так это того, что моему сопернику придет помощь от его очухавшегося приятеля. Поэтому единственным выходом было как можно скорее закончить наш поединок.
В какой-то миг я опустил клинок, позволив вражеской сабле просвистеть буквально в миллиметре от моего плеча, а потом, резко метнувшись вперед, одним ловким ударом раскроил череп башибузука. Мертвый воин повалился на землю, заливая траву темной кровью.
После чего я легко справился с оставшимся подраненным мусульманином. Но это был всего лишь эпизод войны, никак не влиявший на судьбу соперничающих армий.
Везде дело было плохо. Турки имели большой перевес в воинских силах. Командующий Вингенштейн уже хотел снять осаду и отступить к Ени-Базару, но находящийся при армии император Николай I закапризничал и мы остались. Вопреки всему.
Царю очень нравилось думать, что по карте от Шумлы до столичного Адрианополя только чуть больше 240 верст ( 258 км). Формально всего пять конных переходов. Но ты попробуй, проломи эти переходы. Да переберись, словно птица небесная, через две последовательные горные цепи: Балканы и Родопи.
Нам просто не откуда было ждать хороших вещей. Все скелеты полезли из шкафов галопом. Под Шумлой дело шло к катастрофе. Осада Варны, по слабости сил у Меньшикова, не обещала успеха. К Констанце, по большому счету, мы еще даже не приступали.
А как я предполагал, турки предприняли попытку отрезать нас с севера, мощным фланговым ударом из Большой Валахии. Это было видно и малолетнему ребенку, но почему-то явилось большой неожиданностью для командующего Витгенштейна. Все было как в сказке, чем дальше - тем страшнее.
Генерал Гейсмар, небольшими силами в 6 тысяч человек, еле отбивал вторжение противника в северо-западную Малую Валахию. В Силистрию турки провели подкрепления и генерал Рот, этот педант и обскурантист, едва сам удерживал свои позиции у этого города. Генерал Корнилов, сей рыцарь снегов, удерживая западный фланг, отбивался от турок, что беспрерывно нападали на нас со стороны румынских Журжи и болгарского Ращука.
В западной Болгарии турки сформировали у Видина большую 25 тысячную резервную армию и готовились ввести ее в бой. Ибо война – единственно пристойное мужчине и мусульманскому рыцарю занятие, – неуклонно собирала под стягом правящего паши большинство гордых, во всем остальном люто независимых местных аристократов со своими дружинами.
Чувствовалось, что если не принять энергичные меры, то нас просто побьют. Перемелют в муку. Даже император Николай почувствовал это пятой точкой. Ибо ощутимо пригорало!
А как всем известно, что когда игра заканчивается, то и пешка, и король попадает в одну деревянную коробку. В такой нервной обстановке людям было не до пустяков…
Особую проблему составлял наш мобилизационный потенциал. В России - большинство населения превратили в рабов, так что оружие им давать в руки без многолетней муштры, превращающей солдат в механические автоматы, было нельзя. Иначе существовал огромный риск, что население повернет полученные штыки против царизма.
В Османской империи же большинство мусульман были лично свободными и охотно брали в руки оружие. В итоге, имея населения в 2,2 раза больше, чем в Османской империи, Россия смогла с большим трудом выставить армию в 1,4 раза меньше турок. Парадокс.
В общем, наша богоспасаемая империя, как, впрочем, и всегда, оказалась совершенно не готовой к большой войне.
И вот вопрос: что делать в такой ситуации России?
Понятно что. Из России гребли все, что можно. Остатки гвардии из Петербурга, полки и гарнизоны из Малороссии. 2-й пехотный полк прибыл под Силистрию и сменил там потрепанный отряд генерала Рота. Высвободившие силы командование перебросили под Шумлу. Гвардию направили под Варну.
Но и турки выделили сильную тридцати тысячную армию для снятия осады Варны. Ее вел отуреченный грек Омер ( или же Гомер)- паша Вриони, крутой перец из Албании. Витгенштейн для блокирования этой угрозы суетливо был вынужден отдать Меньшикову половину наших сил. И теперь мы пытались осаждать в Шумле 15 тысячами сорок. Конечно же, без малейших шансов на успех.
Зато под Варной неожиданно нас ждал большой триумф. Цветок, за которым вы так тщательно ухаживаете иногда засыхает. Но надежда всегда остается. Она как солнце, не перестает светить над засохшим цветком. И судьба любит усилия. Паше был дан жесточайший отлуп. Все атаки Омер-паши Вриони были отбиты. Развязка наступила быстро.
Видя, что помощь к ним не приходит, блокированный и с суши, и с моря, османский гарнизон 29 сентября сдал нам Варну. Тут упавшего бьют все. И жестко. Сообразив, что дело не выгорело, сметливый Омер-паша отвел свою армию южнее, на север Бургоской области, к городу Айдосу. Отряд принца Евгения Вюртенбергского проводил турок.
Кто забыл - напомню. Придунайскую равнину от остальной Болгарии отделяют Балканские горы. Болгары еще называют их Старой Планиной. В этом месте горы подходят почти к самому Черному морю. Варна находится к северу от горного хребта, а Бургос - южнее. Турки же удобно расположились, контролируя перевалы.
Кроме Варны, успех сопутствовал нам и в Малой Валахии. Могущественный видинский паша Ибрагим с большим воинством, состоящим из последователей пророка, в конце августа перешел Дунай. Турки осуществили давно свой планируемый удар по нашим тылам, с выходом на русскую Молдавию.
Они рассчитывали перерезать наши тыловые коммуникации и железной метлой смести немногочисленные в этих местах русские отряды. А заодно примерно наказать и пограбить вероломных румын. Для последней цели паша собрал целую орду всадников. Словно орды Чингисхана они наводнили страну.
Кирдык, как известно, всегда внезапен. Ограбляемые румыны запищали...
Но сумасбродный барон Гейсмар 14 сентября совершенно неожиданно сумел разбить резервное войско видинского паши Ибрагима у села Беелешти. У османов имелось 26 тысяч человек при 30 орудиях. У барона Гейсмара - 4200 солдат при 14 пушках. Кроме того, в помощь русским румыны выставили добровольцев - 1200 пандур. Эти последователи Дракулы выступили под предлогом, что «румынская нация не хочет властвовать над другими, а желает иметь равные права со всеми».
Не взирая на то, что турки занимали выгодную укрепленную позицию, отчаянный барон сдуру решил с ходу атаковать турок совершенно ничтожными силами.
Естественно, такая эскапада не увенчалась успехом. Только отряд казаков, подкрепленный русской кавалерией, сумел обойти неприятеля с фланга, зайти в тыл османской армии и потрепать десятитысячный отряд турецкой конницы.
Горя желанием отомстить, турки повторили наш маневр и в свою очередь двинули кавалерию в русский тыл. И тут успех в маневренной войне сопутствовал казакам. Пехота же и артиллерия весь день ограничилась вялой перестрелкой.
Ночью турки совершенно расслабились, не ожидая продолжения атак. Они так хотели отдохнуть, что даже не выставили аванпосты. Сказалось то обстоятельство, что приверженцы Аллаха привели сюда из под Видина фактически резервное ополчение. Буйных башибузуков, к правильной войне не привыкших. А побеждают не те, кто бежит от войны, а те, кто остаются сражаться на фронте.
Русские ночью ворвались в село, где безмятежно спали турки, и прогнали осман. Свои пушки воины султана при бегстве побросали. Потери воюющих армий в этом курьезном сражении были невелики. Наши потеряли шестьсот человек, турки - две тысячи. Еще пятьсот османов сдались в плен.
Вот я спрашиваю, где царь таких долбонавтов как барон Гейсмар находит? У нас в стране таких идиотов нет, приходится их выписывать из-за рубежа. Вот на хрена было горсткой людей весь день турецкие позиции атаковать, солдат зря ложить?
Понятно же даже пьяному ёжику, что ночью кавалерия не воюет. А у турок она составляла больше одной трети армии. И артиллерия ночью нормально прицелится не может. Отчего бы сразу ночью не ударить и турок не прогнать, пока всадники пешие, а пушкари слепые?
Но на этом наши успехи закончились. Это была вершина наших достижений, развить которые, увы, не было сил. Так что тут же начался и закат. После взятия Варны гвардия устала, закапризничала и заявила, что хочет вернуться в Петербург. Пикантность ситуации, однако, заключалась в том, что события трехлетней давности, в декабре 1825 года, еще были слишком свежи в памяти русского императора. Так что гвардейцев ему пришлось отпустить.
В Варне оставили русский гарнизон и под Шумлы к нам вернулось совсем немного солдат. А было уже время готовиться отходить на зимние квартиры. К тому же турки - не мальчики для битья. При каждом нападении они встают на ноги и думают, как нанести нам ответный удар. Нужно видеть способности нашего врага, не стоит их преуменьшать.
За весь летний сезон 1828 года ту же Силистрию по недостатку боеприпасов для артиллерии русская армия обстреливала всего пару дней. Естественно, что турки сидели там крепко.
Для успешного окончания войны, нужны были не только силы и военные планы, как бы хорошо они не были составлены аккуратными немецкими штабистами. Нужен был полководец. А у нас его не было. Дубль-пусто. Шакал не превратится во льва, сколько не наряжай его в львиную шкуру. Нельзя успешно воевать, когда умные уходят, а безумцы остаются.
Нас решили отвести от Шумлы и оставить на зимовку в занятой нами части Болгарии. В нашем полку в строю к этому времени оставалось, дай бог, 150 человек. Из 400. 22 октября 1828 г. , когда порывистый ветер перебрасывал засохшие листья над землей, Баклановский полк прибыл к крепости Констанца
Мы заняли так называемое "бутылочное горлышко", наблюдательную линию от Констанцы по древнему Троянову валу к городку Черноводам, что расположены выше Гирсова на Дунае.
Здесь нам предстояло оставался в продолжении зимы, потому, что войска наши, бывшие под Шумлой и Силистрией, возвращались на зиму в Молдавию и Валахию, оставив сильные гарнизоны в занятых нами крепостях. Вот такие пироги с котятами.
Глава 23
Никто не ждал с таким нетерпением зимней передышки в военных действиях, как я. Обычно говорят, что война на 90% - скука, а на 10 % - ужас. Но мне скучать не приходилось. Дела нарастали лавиной и грозили погрести меня под собой. Ни минуты отдыха нет от всех этих тревог и беспокойства, ни минуты досуга, чтобы отдаться мечтательному безделью и отдохновению.
У старообрядцев в румынской Молдавии уже строились нормальные заводы - гидролизный и по производству кислоты. Наша фирменная продукция - "горлодер" и "спотыкач" пользовалась устойчивым спросом у населения. Ибо жажда - опасная вещь. А у нас был "первосортный нектар". Достаточно было слегка вдохнуть искомый неразбавленный продукт, чтобы волосы в носу тут же сгорали до самых корней. Это было даже удивительно.
Но в кассу. Так как наш простой и хороший товар не боялся воды.
Множились и другие производства. Купцам древнеправославного канона, как порядочным людям, удалось купить долю в руднике по добыче серного колчедана. Привлекая в долю и создавая кумпанства с румынскими болярами, ортодоксы сумели организовать и нормальный лесной бизнес.
Ставились нормальные коксовые печи, в которых "вершки и корешки" пережигали в древесный уголь. Все было организовано по передовой науке, с получением ценных попутных материалов - скипидара, канифоли, формальдегидной смолы для бакелита и всего прочего.
Вверх по Дунаю располагалась Вена, куда можно было сбывать целую прорву товара. Там покупали все, что мы предлагали и еще говорили, что им мало. Отходы лесной промышленности в виде ветвей и опилок тоже не пропадали, а служили ценным сырьем для производства спирта.
Росла и расширялась сбытовая сеть молдавских кабатчиков, которые торговали нашим товаром. Коктейли продавались самые разнообразные. Деньги пока все крутились в производстве. Снабженцы закупили красивые бутылки, и, под видом псевдоиспанского хереса "Романе-Конти", продукция нашего завода отгружалась даже в Вену.
Терпкие нотки древесины в молдавском вине на севере пошли на ура. Как выражались оптовые покупатели: "Материал был не плох." Целая поэма вкуса. А это доказывает, как много значит в германской жизни экономность и аккуратность. Достаточно вспомнить о немце, который впервые сделал сосиски.
Опять я попробовал последнюю попытку вовлечь своего отца в дело. Но при словах:
- Бать, мне тут снова ангелы снились...
Отец сразу вышел из хаты. Я уже поимел нежелательный опыт, чем обычно заканчиваются мои рассказы, поэтому держал ушки на макушке. И, полный мрачных подозрений, поспешил следом за батей. Предчувствия меня не обманули. Видя, что ногайка и вожжи меня не излечили от дури, папаша вышел во двор и, в поисках предмета для моего тщательного воспитания, стал выдирать оглоблю из телеги. Вот же бугай дурной!
Куда такой бандурой драться? Ведь пришибет. Или же все кости переломает. Не дожидаясь, пока родитель приступит к "учению", я дал со двора стрекача. Ну его! Один справлюсь. Я казак теперь взрослый, женатый, следующей весной мне 19 лет стукнет, могу жить и своим умом.
Продолжаю тему, скажу, что в начале ноября папаша получил свой долгожданный чин войскового старшины, то бишь подполковника и мы всем семейством стали дворянами, что могут передавать свой титул по наследству.
Кроме того, папашу за проявленную храбрость наградили и орденом Анны третьей степени. А в начале декабря и я получил хорунжего, то бишь подпоручика. Так что я теперь дворянин и офицер не хуже других. Могу морды бить, а могу и на дуэль вызывать.
С одной стороны это было хорошо, а с другой, все это было дерьмовой показухой. Я уже вдосталь насмотрелся на наше дворянство. И с царским правительством у меня были связаны не самые приятные воспоминания и все, что здесь происходило, лишь лавинообразно увеличивало их число. Все это напоминало неудачное первое свидание вслепую, которое обязательно закончится убийством или суицидом.
Хотите я скажу, что на самом деле это стоит? Ни хрена это не стоит! Поймай я здесь любого махрового бандита и сдай его в штаб, с сопроводительной запиской, что он тут пользуется огромным уважением у местного туземного населения, как, к гадалке не ходи, его тут же отвезут в Россию, сделают дворянином и подарят ему имение с крепостными.
Все это легко объяснимо - раз система держится на превращении своего народа в бесправных рабов, то царизм вынужден опираться на элиту, сформированную преимущественно из чужаков, иностранных авантюристов, "слуг государев", которые русский народ жалеть не будут и смогут его гнобить по-черному без всяких сантиментов.
Конечно, есть достойные исключение, я не говорю, что их нет. Более того, я искренне надеюсь, что это так. Правда, мне лично не пригодилось с ними встречаться. Но в общем, картина маслом, как иностранец - так полный и исключительный мерзавец. Так и хочется его повесить на первом же суку.
Такое положение вещей, меня, можно сказать, изрядно раздражало. Гнев сжигал мое сердце как кислота.
А мы, аборигенные дворяне, получаемся вроде как сбоку припека. Нежелательный элемент. Недаром же герой Кавказа, Ермолов, на вопрос Николая Первого, как его наградить, метко ответил:
- Произведите меня в немцы, ваше императорское величество!
Поэтому, выслуживаться перед этим режимом - занятие неблагодарное и бесполезное. Или тебя сожрут или же система сломает тебя и ты станешь таким же мерзавцем как и они. Как говорится: не садись играть с богом - у него все карты крапленые! У меня должен быть свой, особый путь. Надо создавать собственную систему.
Все это были пустяки. Умствования. Главное было - первоначальное накопление капитала, которое, как учат нас классики марксизма-ленинизма и протестантская этика - лучше всего получить банальным грабежом.
Но тут стояли серьезные препоны и преграды от самодержавия. Чем русская армия отличается от той же британской? На первый взгляд - ничем. И там и там - одинаковые уставы, правила, палочная дисциплина, еженедельные порки солдат на конюшне и прочие прелести военной службы. Но британца вербуют в армию лично свободным человеком. Тонкости вербовки мы тут опустим.
Британские офицеры - плоть от плоти своего народа, там не найдешь такого засилья немцев, хотя русский царь и британский монарх - птенцы из одного немецкого гнезда. Соответственно, желающих вырвать у собаки кость, а у солдата - добычу, в британской армии не имеется.
К тому же там прекрасно понимают, что голодная армия — уже не армия. В результате, 20 тысяч британских солдат сумели успешно захватить 250 миллионную Индию, а 250 тысяч русских воинов целых шестьдесят лет разбирались с Кавказом, где враждебное население не превышало один миллион. Ну, может быть, - 1,2.
То есть на каждого мужчину-горца отряжали по профессиональному солдату. О чем это говорит? О том, что ловить рыбу на пустой крючок - самое бесполезное в мире занятие.
При штурме индийского Серингапатама, когда Ост-Индская компания рассчитывала присвоить ценностей на 4 миллиона фунта стерлингов из казны местного султана - половину этого добра разграбили военные. Причем и рядовым солдатам тогда достался солидный куш. Бог с ними с индийцами, они считались для британцев врагами, но и союзников-испанцев британская армия герцога Веллингтона ограбила ничем не хуже.
Когда разграбившие испанские дворцы и картинные галереи, французы отступали в 1813 году на север, то в районе города Виттории англичане настигли обозы французской армии. Все богатство, накопленное испанскими конкистадорами за сотни лет, тогда исчезло как призрак.
Только картины вульгарным британским солдатам не приглянулись и они побросали их в грязь, все остальные ценности ушли по ранцам и по телегам. Так что испанскому двору герцог вернул только одни картины, значительную часть из которых тут же потребовал себе в подарок, в благодарность за "возврат".
Что же, хороший лидер умеет отдавать, а смелый воин воевать. Такова жизнь. Люди должны быть сыты и довольны, чтобы сохранить мир. А люди, живущие в мире, будут верны и покорны своему правителю.
В русской армии все обстоит совсем наоборот. Ее насильственно формируют из крепостных рабов. Солдат выковывают под лозунгом: десятерых рекрутов палками забей - одного воина в ряды представь. Если дать рядовым возможность получать трофеи - вся эта гнилая система сразу рухнет. Ведь бесправие и безденежье у нас поставлено во главу угла.
А богатый человек никогда не потерпит к себе хамское отношение. Поэтому, со своими собственными солдатами начальство расправляется огнем и мечем. Вешают за мародерство за каждую безделицу. Забывая, что из-за одной блохи одеяло не жгут. А засилье иностранцев среди офицеров, не имеющих к подчиненным никакой жалости, весьма помогает в этом беспределе.
Казаки держатся наособицу. Ведь мы - лично свободные люди. Но суровый закон един для всех. Поэтому и нас пытаются поставить под надзор полевой жандармерии. На виселицу за мародерство казака вздернут не хуже простого солдата.
К счастью, мы преимущественно действуем за линией аванпостов, куда этим трусам хода нет. К тому же, казаки - отдельное сословие, живущее по своим законам и пустыми угрозами нас не проймешь. А работающее железо всегда блестит и нуждается в смазке.
Но это не значит, что эти псы не стараются показать над нами свою тяжелую власть. Так что, как правило трофеи у казаков ограничиваются сбором ценностей с тел павших, или бесчисленными цыплятами, попавших в отрядные котлы. Не более того.
Дело доходит до смешного. Чтобы добро не досталось русским солдатам, действует лозунг: "Так не доставайся же ты никому". То есть - пропади все пропадом.
После русско-турецкой войны 1877-78 годов, освободившей Болгарию, ошалевшие болгары обнаружили, что все турецкое имущество в их свежеиспеченной стране попросту не имеет хозяев. Русские все бросили на произвол судьбы. Бери - не хочу! Самые наглые из болгар явочным порядком занимали опустевшие поместья, мельницы, дома, собирали брошенный скот. Такая вот се-ля-ви по-русски.
Моя цель, чтобы такие казусы не случались. Я слишком ценю чужой овеществленный труд. К тому же, коммунистическая партия и лично товарищ Ленин активно призывают нас грабить награбленное. Не зря же мудрые люди такую теорию создавали?
И кроме того, такие пляски на наших костях мне категорически не нравились, даже просто из чувства противоречия. "Мы - не рабы, рабы немы." С такими тупыми закидонами царизм обречен. Нельзя издеваться над живыми людьми!
К счастью, у меня здесь образовалась масса помощников. И единомышленников. Ведь Добружда - самый русский край во всем Задунавье. Кого тут только нет: и казаков- некрасовцев, и старообрядцев, и прочих русских людей. Больше всех тут болгар, но русские составляют вторую по численности здешнюю группу населения. Затем следуют цыгане, турки и потурченцы. И на последнем месте - румыны. Естественно, что здешние русские все сильно недолюбливают царское правительство.
Оттого после войны 1878 года последовал обмен территориями. Царское правительство отдало русскую Добруджу Румынии, хотя румын тут почти не было. Взамен оно получило старые молдавские земли, что нам пришлось вернуть туркам по итогу Крымской войны. Так сказать, компенсировали Румынии возврат.
К чести сказать, румыны, засучив рукава, рьяно принялись за колонизацию Добруджи, и за тридцать лет вытеснили всех ее прежних жителей. И турок, и русских, и болгар. Все захватили румыны. Вот у кого надо царю Николаю поучиться, как правильно надо колонизировать территории. Шляпа!
Но пока здесь имелось масса моих помощников. Через знакомых старообрядцев, я наладил тесный контакт с местными старообрядческими общинами, а от них - с казаками-некрасовцами. Они держали нейтралитет, но подзаработать не отказывались.
Переодев несколько местных казаков в русскую казачью форму, я таскал их с собой в качестве силовой поддержки. Свою морду я старался особо не светить, мазал ее сажей, заталкивал куски воска за щеки, изменяя овал лица, и имел сделанную из шкуры каракулевого ягненка накладную бороду на завязках.
Для черной работы я держал нескольких цыган. Своими соплеменниками прекрасно руководил "Хромой" Мустафа, наш "президент по связям с корпоративными клиентами", привлекая для щекотливых временных работ членов своей общины. В этом кадровом резерве преобладали редкостные, первостатейные ублюдки. Любое противодействие и всякие там штучки они пресекали в корне.
Эти же достойные люди обеспечивали меня фальшивыми документами. На право собственности. Парочка отпетых румынских авантюристов у меня были на подхвате. Враг моего врага - мой друг. И пусть шакалы уничтожают друг друга.
Все турецкие поместья, поля, сады и другая собственность, в нашем округе, а так же в приграничных округах была мной поставлена на учет. А потом аккуратно изъята. Турки частью бежали на юг, частью укрылись в осажденной Констанце, частью сидели и не отсвечивали, как мышь под веником. Мы старались действовать без беспредела. Методично, тихо и спокойно.
Я курсировал по округе, путем хитрых комбинаций брошенные имения конфисковывал за фальшивые долги, остальные "выкупал". Или арендовал с правом выкупа. Часто в ход шли поддельные векселя на владельца. Сверкая ножами, цыгане запугивали управляющих или хозяев. С полным отсутствием всякого интереса к их генеалогиям, восходящим прямиком к Осману или самому пророку. И я не разу не слышал от клиентов жалоб на бедность цыганского репертуара в сфере убеждений.
Я и мои казаки осуществляли прикрытие от русской армии. Чувствовал я себя при этом вполне уверенно. Ледяное спокойствие, вот как это можно было назвать.
С козлами разговор у нас особый. И туркам надо было показать, что воевать с Россией - не самая лучшая идея.
Сильно мне помогли и продвинутые методы. Зачем же опускаться до банального мордобоя и смертоубийства? Все знают такой препарат как скополотин. Он широко еще известен как "сыворотка правды". То есть этот наркотик заставляет человека повиноваться, в частности свидетельствовать не в свою пользу. Здесь такая вещь уже известна некоторым умным людям в качестве настойки красавы.
А это не какая-нибудь редкость, а часто используемое средство. Красавка обыкновенная, иначе - красуха, сонная одурь, травка из семейства пасленовых. Самое употребительное название - "белладонна". Именно ей отравилась в свое время жена древнеримского императора Клавдия.
Местные аптекари также широко используют это растение при гастроэнтеральных расстройствах. Люди с сильной волей отделывались при этом обмороком, субъекты с нормальным темпераментом - часто сходили с ума. Надо было обладать на редкость железным здоровьем, чтобы прибегать к такому лечению.
Не даром же в пьесах 19 века часто используется термин "опоили". И тут подразумевается не только вино. Считать местных дураками – нужно самому дурным быть. Простые и старомодные средства сплошь и рядом оказываются более действенными, чем целый аптекарский арсенал спецслужб. Я просто использовал то, что уже зарекомендовало себя в будущем и объединял сферы деятельности различных групп. То есть брал на себя всю тяжесть работы и умело перекладывал ее на плечи других.
Конечно, часто люди не станут пить не известно что. Поостерегутся. Так же как и не станут спокойно смотреть, как им делают инъекции непонятным препаратом. Хотя в нашей практике случались и такие случаи. Прелесть скополотина в том, что он может использоваться и наружно, в качестве пластырей.
То есть достаточно, допотопным методом налить человеку из фляжки на голову этого настоя, как раствор начнет действовать через мокрые волосы и кожу. А там человек и хлебнуть из фляжки не сможет оказаться. Понятно, что в таком наркотическом состоянии нам указывали и захоронки с деньгами и ценными вещами.
Все полученные нами документы на право собственности, как поддельные так и реальные, я, во избежание неприятностей, тщательно регистрировал в управах, у сохранившихся мусульманских судий-кадиев и в других местах. Тут в ход шли и взятки и тот же скополотин.
Достаточно сказать, что русских тут было много, а турок очень мало, они при нашей оккупации всего боялись и их все местные жители ненавидели. Так что все катилось по накатанной колее, без всяких сбоев. Новые документы, оформленные на посредников, потом переоформлялись и уже там в качестве хозяина фигурировал Ион Петреску. Турецкоподданный. Одна из моих ипостасей.
Далее я ставил своих управляющих и пытался выжимать из своей новой собственности все, что можно. Скотина продавалась в русскую армию за наличные или же перегонялась за Дунай своим ходом. Складские запасы тоже реализовывались. А урожай в этом году был богатый. Время еще было и я не собирался распродавать свое новое имущество до взятия нашими войсками в следующем году турецкой столицы - Адрианополя.
А там продам все по дешевке. Никто же не поверит, что русские, одержав победу и взяв османскую столицу, безропотно уйдут восвояси. И сюда придут старые хозяева. Впрочем, это уже не мои проблемы. Новые хозяева имущества станут добросовестными приобретателями, а Россия - гарантом мира в Турции.
Достаточно сказать, что в качестве части трофеев я, проявляя крайнюю тактичность, вносил долю в полковую войсковую казну. А как уже упоминалось, у казаков отношение к трофеям коренным образом отличалось от бытовавшего в русской армии. Мой отец, заместитель командира полка, в этом случае мою деятельность одобрял, хотя и не знал обо всех ухищрениях, которые я прилагал в данной сфере.
И даже Бакланов смотрел на мои проделки сквозь пальцы. Все же оставалось в рамках тишины и благолепия. В бумажках комар носа не подточит! Правовое поле не пострадало. И пусть докажут, что это не так. Опять же все это сугубо местные разборки, в которых русская армия ни ухом, ни рылом.
Но все имеет свои теневые стороны. Как сказал человек, у которого умерла теща, и ему пришлось раскошеливаться на похороны.
Противоположное моему мнение о наших шалостях было у руководства русской армии. История эта в ставке командующего имела некоторый резонанс и, похоже, кому-то она очень сильно помешала. Возможно я оттоптал больные мозоли кураторам-англичанам, которые привыкли держать русских на коротком поводке и в наморднике. Можно сказать они восприняли мои невинные действия как личную обиду.
Слухи и жалобы все же, стараниями заинтересованных лиц, достигли ушей нашего начальства, оно пришло в неистовство и послало специального жандарма с поручением разобраться. И доложить. Это была довольно-таки подлая выходка...
Любопытно, что часть жалобщиков была из вражеской турецкой Констанцы. Интересно, если я пожалуюсь султану на этих людей, он в ответ тоже пришлет чиновника разбираться, чем это турки русского обидели? Смешно...
В общем, в наш полк заявился, обсыпанный снежными хлопьями, которые ветер приносил со стороны моря, какой-то надутый как индюк и расфуфыренный как павлин жандарм. С говорящей фамилией Младохамский.
С налитыми кровью глазами этот визитер наорал на Бакланова. И при этом в руках наш незваный гость отчего-то демонстративно держал большую банку, специально привезенного, вазелинового масла.
Бакланов же, казавшийся умиротворенным и невозмутимым, упорно делал вид, что происходящее его нисколько не касается. Наш полковник с кротким любопытством глядел на гостя, словно хотел сказать: "В чем дело? Вы ко мне? Вам что-нибудь нужно? Не стесняйтесь, любезный, говорите прямо."
От этого подозрительный жандарм, издавая пронзительные вопли, бесился все больше. Он явно был на пороге инфаркта.
Совершенно отвратительный тип! Блестящий лысый череп раздувшегося от гнева жандарма казался величиной с автобус. Какой нервный! А это очень вредно для здоровья. Так и пляску святого Витта можно подхватить!
Отец, в качестве парламентера, меня предупредил и я тут же шепнул своим цыганам об угрозе нашему совместному бизнесу.
– И что это, блин горелый, за сказочное хамство было сейчас? – проворчал я себе под нос, зажмурив один глаз.– Кто это у нас там себя бессмертным возомнил? Честное слово, я никогда еще не встречал таких людей!
И все же волнение присутствовало. Любому человеку хорошо известно, как умеют менты дела лепить. И возможно, что этот жандарм уже откопал больше, чем "кое-что".
Слишком уж, Младохамскому хотелось взять меня за руку и поговорить с глазу на глаз. Уверяя, что это будет очень весело. Мне же, следующему врожденному инстинкту, это предложение показалось совершенно излишним. Не хотелось его принимать - зачем же затруднять занятого человека! К чему же злоупотреблять его обществом и пресытится им? Разнообразия ради, можно слинять и спрятаться. Положение становилось серьезным...
Я внезапно почувствовал себя солдатом, которого будут прогонять сквозь строй. Отставить панику! С другой стороны, если этот придурок вздумал угрожать нам или запугивать, то он жестоко ошибся. Мы его размажем с дерьмом, как таракана.
В жопу закон и всю эту говорильню! Мы, без чрезмерной щепетильности, сумеем сами взять правосудие в свои руки.
Дружба с нужными людьми помогает. Топал Мустафа и его люди не подкачали и в этот же день труп жандарма был найден в грязном закоулке нашего села. С ножевыми ранами. Теперь, холодным и серым вечером, под ледяным моросящим дождем, посланец высших сфер, Младохамский, выглядел не таким уж и грозным. Жандарм явно лопухнулся. Ему следовало взять с собой хороший конвой из верных солдат.
Что же, в полном соответствии с народной пословицей, он пошел по шерсть, а вернулся остриженным. Приехал карать и убивать, а умер сам. С волками жить - по волчьи выть.
А как ты хотел? Совсем нюх потеряли, в враждебном тылу свои порядки наводить? У голодных псов кости изо рта выхватывать? Что может быть глупее? Чем в открытую работать на врага, охраняя для турок финансовую базу, необходимую им для продолжения борьбы с нашей армией. Война, она такая. Предателю русского народа - собачья смерть! Как говорится: предатели долго не живут. Судьба у них такая.
Полковая канцелярия великолепно отписалась, во всей прелести безыскусственной правдивости, что чиновник прибыл, сразу напился в корчме, стал спьяну задирать местных цыган. А потом был зарезан неустановленными личностями. Но цыган мы трясти не можем, так как это сразу толкнет их в объятья турок. Национальная политика требует определенных жертв. А мы, полные душевного благородства, успешно похоронили погибшего за дешевую цену. Так это дело и замяли. К всеобщему удовольствию.
Больше к нам зловредные жандармы не приезжали. Чует кошка, чье мясо съела. Где можно права качать, а где можно пропустить жалобы мимо ушей. Здоровее будешь. К тому же, любой ребенок мог поверить в нашу историю, не роняя собственного достоинства. В общем, теперь на нас полевые каратели, потеряв вкус к авантюрам, смотрели с почтением, недоверием и страхом.
Да и то сказать: время было горячее, а наша армия - плохо организована. Настоящий гадюшник! Ведь наши достаточно пошлые господа-офицеры имели мало других развлечений, чтобы восстановить умственное равновесие, кроме пьянства и распутства. Ну, нет в них ничего поэтического!
Даже популярную песню тут сочинили: "Кости, карты, водка рекою, крепче девку обнимай — так и кончится богатство, и скажи ему прощай!" Инциденты, типа того, что я наблюдал в первый же день (приведший к гибели Зубкова), случались довольно часто и никого не удивляли.
А один из господ-офицеров, из легких драгун, и вовсе прославился на всю армию. Допился до белой горячки и у него "случилось прозрение". Мужик почему-то решил, что он Иисус Христос, забаррикадировался в полковом борделе и принялся шустро убивать дамочек одну за другой, чтобы "очистить Землю от греха!" Наверное, он делал это нарочно, просто прикидывался.
Поскольку туркам в этом регионе принадлежали самые лакомые куски, а теперь они могли лишь бессильно грозить мне кулаком из Констанцы, то скоро я стал некоронованным королем всей округи. Крупным латифундистом Добруджи. Естественно, инкогнито.
В тоже время, поставки с моих поместий провианта и фуража шли не только для нашего полка, но и для других полков русской армии. Так что имя Иона Петреску, карты нашей масти в колоде, стало известно даже среди крупных птиц в среде интендантов при ставке графа Витгенштейна. А реклама, как известно, не бывает плохой. Она либо есть, либо - нет. Я сумел постоять за себя, отбить наезды, так что некоторым образом легализовался. На ближайший год.
Я стал крупным местным авторитетом, кабатчики спешили со мной сотрудничать. В одном из кабаков нам даже удалось открыть модный и очень популярный стрип-бар "Чика-чика бум рум". С казино и блек-джеком. И с комическими куплетами, под банджо. Плюс там присутствовала спортивная составляющая: тараканьи бега и кулачные бои, с элементами акробатических номеров. Только бродячих певцов-негров "из Парижу" в этом заведении не хватало!
А какие там подавались телячьи мозги, обжаренные в соусе Кавальдос! А закуски в виде фиников, фаршированных козьим сыром, обернутых в тонкие, поджаренные до хруста ломтики бекона! Вкуснотища! А запах! Двести лошадиных сил! Все село слюни роняло.
Как правило в этих кабаках пьяные или обпоенные болгары, страдающие болезнью в тяжелой форме под названием "общее нерасположение ко всяческому труду", подписывали двухлетние контракты, которые предусматривали огромную неустойку в случае их разрыва. Затем эти работники группами отправлялись на север. На наши рудники, заводы, производства. В общем, непонятно, что здесь будет спустя год, так что возможно, они получали свой второй шанс.
Я действовал так не с целью личного обогащения. А реализовывая самым быстрым путем свои планы. Используя английские разработки в области менеджмента. Нельзя ломать правила игры, ты просто проиграешь. А цитату про войну и деньги все знают. Но как говорят в дешевых уголовных романах, мы забегаем вперед...
Глава 24
Так как к декабрю я несколько обустроился, то принялся дальше активно заниматься прогрессорством. Прежде всего еще в ноябре, когда с серого зимнего неба брызгал унылый дождь, к нам прибыл мой помощник, Игнашка, мальчонка от старообрядцев. И с ним обогащенный серебром свинец весом в два пуда. В котором было на четверть серебра. А свинец по сравнением с серебром стоит очень дешево — около шестидесяти грамм серебра за пуд.
Я отвел в одной из хат в селе, где квартировал наш полк, комнатку, куда и разместил Игната. С его хозяйством. Собрал по селу большие одинаковые кувшины для аккумуляторов. Электричество у меня будет, для электролита достаточно банального хлорида натрия. Кроме того, из соли я могу получить гидроксид натрия — сильную щелочь.
Для шкалы две точки проверки плотности у меня есть — вода — равная единице, и насыщенный раствор соли — 1,19. Электролит нужен 1,24 — 1,26.
Свинцовые и цинковые детали соорудили, цинк - отрицательный электрод, свинец - положительный, из очищенного свинца раскатали лист, тонкий, около миллиметра, вырезали шесть одинаковых листов. На каждый, в углу, припаяли свинцовый отвод-провод.
Сепаратор - изолятор мы сделали из ткани-ряднушки, что-то вроде марли, только из толстых ниток, пропитали ее смолистым карболитом, но не сильно, чтобы немного гибкости осталось, и запекли. Затем, берем один лист, оборачиваем его с двух сторон сепаратором, прикладываем второй лист и скатываем в рулет.
Так вот, сделал я медный провод, провод заизолировал лаком. Все кувшины медным проводом последовательно в электрическую цепь включили. Горшки крышками закрыл.
Налил раствор хлорида натрия, подал напряжение, плюс внутри пористого горшка. Аккумулятор довольно быстро закипел, подержал его кипящим некоторое время, доливая дистиллированную воду.
Через соломенную крышу мы выпустили жестяную трубу, так как работать надо в вытяжном шкафу, потому как попутно выходит из нашей установки не только хлор, но и фосген в небольших количествах.
Дальше просто. Женщины в ступках пестиком растерли этот обогащенный свинец в порошок. В пыль. Азотная кислота у меня имелась. Электролизный аппарат собрали быстро, здоровый керамический чан, ток от аккумулятора.
Электролит — раствор азотной кислоты и азотнокислого серебра. Из низкопробного серебра отлили анод, для катода я приобрел кусочек получше. Запустили — процесс пошел! На катоде нарастает слой кристаллов чистейшего серебра, а все примеси выпадают в осадок.
Вот только кристаллы серебра тоже стали падать, и смешиваться со шламом. Хреново. Из нейтрального смолистого карболита мы сделали плоскую коробочку — чехол для катода. С боков много дырочек, сетка практически, а дно сплошное, карманом. Снова запустили свою хреновину, в этой коробочке теперь накапливаются отваливающиеся кристаллы серебра, а на дне чана — шлам.
Процесс непрерывный, только надо электроды менять и раствор помешивать. Горка серебряных катодов и кристаллов растет. Примесь конечно имеется, но серебро получается такое белое, красивое, тверже чистого.
Полученные слитки и кристаллы мы в печке в тигле переплавляли, а дальше переправляли груз в одну из старообрядческих общин. Там мастера сделали штампы и чеканили серебряные монеты - акче султана. А как известно, нет ничего выгоднее печатанья денег. Даже сейчас за монету дают серебра в двое больше, чем на нее затрачено. Что уж говорить о бумажках!
Я даже сам себя зауважал! Как только этот бизнес я наладил, так тут же сплавил его с рук долой компаньонам. Моя - половина денег за придумку.
Еще в один бизнес я влез совершенно случайно. Сейчас постепенно в моду входит фетр. Шляпные цилиндры, котелки, стетсоны и все такое прочее. Дамские шляпки для королевы Виктории и ее подражателей. Мода продержится лет сто, а то и больше.
Главная проблем здесь - смягчить жесткий волосяной покров животного, чтобы сделать материал достаточно податливым для изготовления фетра. Пока используются самые примитивные методы.
Так, турки решают эту проблему с помощью верблюжьей мочи. Мы же применим классический процесс каротинизации - вымачивания шерсти в оранжевом растворе нитрата ртути. Он будет открыт кем-то из членов Королевской Академии примерно в середине 19 века. То есть скоро. Однако этот процесс очень вреден для тех, кто на нем работает. Если долгое время вдыхать пары ртути, то наступает интоксикация и начинаются необратимые изменения в организме.
В крайнем случае наступает слабоумие или полное сумасшествие. Отсюда и поговорка: безумный как шляпник. Но Льюиса Кэрола еще нет, и "Алису в стране чудес " пока никто не написал. И даже величайшие умы никогда и ни в чем не достигают своего идеала. Пойдет и так.
По крайне мере, я самолично работать с ртутью не собирался. Настоящего специалиста всегда можно узнать, по тому, как он, устроившись поудобней, лежит где-нибудь в уютном уголке и рассказывает работникам, какие трудовые подвиги он на их самом месте совершал в прошлом году.
Так что, все организовывали старообрядцы, предупрежденные мной о нежелательных последствиях данной технологии.
А мне тоже нужно от старообрядцев многое. Во первых - контрабандную платину с Невьяновских приисков на Урале. А старообрядцы контролировали южную часть контрабандного потока, который шел в Европу. Северный, финны и шведы пытались организовать сами, пользуясь особым статусом княжества Финляндского в Российской империи.
Платина очень тугоплавка, так что не в каком тигле и не в какой печи ее не расплавишь. Секрет в многократной прессовке нагретых крупинок. В какой-то момент срабатывают межмолекулярные связи и платина становится ковкой. И тогда ее может обрабатывать любой обычный кузнец.
Так что, с помощью отца и нашего полкового кузнеца, мы начали обрабатывать платину. Конечно, полковому кузнецу сделали внушение, чтобы он этот секрет никому не раскрывал. В Российской империи за платину можно легко и просто на каторгу угодить.
Но мы за рубежом, так что платина у нас может быть и испанской. Или еще какой. Короче, мы не подсудны. А так как обработка платины - гостайна, то за болтовню, самого кузнеца в нашей стране в тюрьму быстро спровадят. А сам он платину нигде не найдет.
Самое слабое место современного огнестрельного оружия - запальное отверстие. Из-за воздействия вырывающихся раскаленных пороховых газов, оно постепенно расширяется. В определенный момент из отверстия вырывается уже столько газов, что энергия выстрела теряется.
Из дула пуля летит недалеко и оружие подлежит списанию. Или его можно вешать на стенку, для декораций. Хотя сам ствол еще не расшатан и еще может послужить верой и правдой...
В наш поредевший полк зимой возвращались раненые из госпиталей. Кроме того, с Дона к нам должно было прийти молодое пополнение, следующий возраст, из тех, кому надлежит идти на службу.
Как известно, казаки сами полностью себя экипируют для войны. Что является крайне разорительной обузой. Часто семьи влазят в большие долги. Из такой долговой кабалы не все могут вылезти до конца жизни. А если кто погибнет, то такой долг чугунной гирей виснет на семье.
Значительные деньги, что мне удалось получить в результате своих афер, предназначались для перевооружения нашего полка. Конский состав ремонтировался. Так же, путем вставки платиновых втулок, мы многим казакам починили их мушкеты и пистоли. Таким втулкам раскаленные пороховые газы не страшны.
Помимо этого, подлежащее ремонту огнестрельное оружие через торговцев -старообрядцев скупалось по всей округе буквально по цене железного лома. Таким образом, мы надеялись оснастить и молодежь и ветеранов полностью мушкетами и пистолетами. И создать из нашего полка очень грозную силу.
Кроме того, я сговаривался на будущую службу с инвалидами и ампутантами из числа раненых казаков, чья воинская деятельность теперь подошла к концу. Уж поверьте мне, раненых и увечных казаков с фронта едет много.
Эти люди будут выступать менеджерами и руководителями моих поисковых партий в Южной Африке и в форте Росс, в Калифорнии. А дальше на Аляске, в Луизиане, Техасе и еще во множестве мест. Верные люди мне очень нужны и я их не обижу.
Попутно, меня неприятно поразило, что Прохор, мой старый товарищ еще по злополучному штурму Браилова, казак из станицы Новочеркасской, так с того дня и лежит пластом в госпитале. И не встает с постели. И не шевелится. А ведь сколько времени уже прошло! Целая вечность!
Помимо всего вышеизложенного, я перевооружался и сам. В порядке эксперимента. Греческие контрабандисты привозили к нам на побережье хлопковую вату из Египта. Война войной, но в Египте сеять хлопок не перестали. И охотно его продавали всем желающим. А я в свою очередь революционным методом, не желая прослыть хвастуном, нитровал этот хлопок, делая бездымный порох. Пока в небольших количествах.
Пистонами я не занимался, закупал в Австрийской империи готовые. Вниз по течению Дуная путь получался несложный. Зато старообрядцы по моей просьбе смешивали цинк и медь и лили латунь. Пока в форме монеток с дыркой в центре. Предусматривалось, что в центр поместят пистонный капсюль и это уже будет основа для патрона. Пистолет пока можно заряжать и раздельно, а для винтовки присобачить к латунному донцу бумажный патрон.
Продвинутую и дорогую винтовку мне так же привезли из Вены. Изделие сумрачного германского гения фирмы "Ягер Рафаль". По рекомендации старообрядцев, я нашел лучшего оружейного мастера в Добрудже и нижней Молдавии и предложил ему переделать эту винтовку под унитарный патрон. Зарядный механизм взял у мосинки, там все просто как полено.
Так же переделке подверглись и мои трофейные пистолеты. Сломанное ружье на мелкую дичь, похожего калибра, выступило при этом в качестве донора. Его дуло разрезали на двенадцать частей и кузнечной сваркой сформировались два барабана.
Ручки и раму по большей части отлили из бронзы. Штырек под барабан, курок и боек сделали из цементированной булатной стали. Пружинки нашлись у часовых мастеров. Щечки сделали из полированного ореха, пропитали их маслом и покрыли лаком.
Вышло что-то вроде примитивного кольта "Миротворец", только убойного калибра. Все собрали, подогнали, обработали напильником и шкуркой, заворонили, работает нормально.
Зарядка пока раздельная, то есть в каждую камору помещается отдельно пуля, пыж, порох и капсюль и все это залепливается с двух сторон воском, чтобы не выпадало. Предохранителя нет, в качестве него выступает пустая камора, так что, всего каждый пистолет получился на пять выстрелов. В дальнейшем, после обкатки, предусматривается перейти на унитарный латунный патрон. А после проверки оружия в деле - копирование.
Естественно, готовились новые пулелейки под мушкетную пулю Нейслера и пулю Петерса для пистолетов. Часть пулелеек предусматривалась таким образом, чтобы туда можно было заранее помещать медное колечко в качестве оболочки для пули. Таких колечек я заготовил целую прорву.
Что же касается производства нитроглицерина, то я жду заказанного диатомита. И буду ваять динамит в виде керамических гранат ближе к весне. Чтобы тот не залеживался.
И, как вишенка на торте, для своих интимных нужд, я делал глушитель под будущую винтовку. Пустотелый цилиндр из меди, навинчивающийся на кончик дула по резьбе, внутри состоящий из множества расширяющихся к выходу камор, в которых находились мембраны из кожи. Для сохранения мягкости и эластичности они смазывались маслообразным гелем из загустевшего конопляного масла. А перед выстрелом - еще и мылообразным.
А то повадились разные опереточные князи Мещерские по мою душу, тут им, согласно популярной пословице, и нужно дать укорот. Не афишируя свое скромное участие. Война, тут всякое случается. Мы еще поворкуем! Как героини дамских трехтомных романов.
И еще отмечу один важный момент. Наш тыл и турецкий тыл этой зимой являлись двумя большими разницами. У России - суровый климат, все запуржило, завьюжило, все сидели по домам и топили печи. А в Египте, Северной Африке, Ближнем Востоке, Месопотамии - зима никак не ощущалась. Даже в северном Стамбуле климат более мягок зимой, чем в Сочи. То есть работа в турецком тылу велась активно и не прерывалась из-за зимы.
На театре военных действий, конечно, зимой Балканские перевалы стали труднопроходимы. Но у побережья Черного моря военные действия турки возобновили, пользуясь нашими трудностями.
Османы были умны, хитры, безжалостны и амбициозны. Они мечтали властвовать над всем миром, покорив его под знаменем Аллаха. Страна была сильна и еще особо ничего не потеряла. Азов, Южный берег Крыма, Ачи-кале, русская часть Молдавии и Бессарабия были просто ничего не значащими мелочами. Северными глухими окраинами могучего государства.
Турки могли выставить на поле боя сотни тысяч безмозглых боевиков из подчиненных им стран. Они могли собирать огромные армии и разорять народы.
Просочившись вдоль берега сильные турецкие отряды, в том числе бригада "Мучеников Ях-я" ( мародеры высшего класса, принадлежащие, судя по внешнему виду, к касте гробовщиков), посланные непосредственно визирем из Стамбула, вздумали овладеть потерянной Варной. Но русский гарнизон цитадели сумел дать туркам отпор.
Тогда враги сместились западнее, соединились под Шумлой с армией турецкого сераскера, и в начале ноября бурным потоком вновь ринулись к Праводам. По пути набирая потурченцев, готовых идти за ними в огонь и в воду. И снова атака на этот городок была неудачной.
Затем, в январе 1829 года, османы совершили искусный обходной маневр и напали на нас с тыла, стремительно овладев Козлуджей и после атаковав и достопамятный Базарджик. Все шло весело, как на похоронах...
Если спросите меня, то я вам скажу, что вся эта затея - сплошная глупость. Поскольку перевалы в Балканских горах были закрыты, турки плохо могли снабжать свою растянувшуюся армию. К тому же, если и есть здесь аксиома, то это то, что после любой, самой маленькой победы, турки расслабляются.
Они уже слишком далеко зашли. А русских войск в Добрудже было много. И прижиматься к Дунаю они категорически не хотели. Мотивации у нас имелось выше крыши. Так что наши собрались, поднатужились, снова побили турок под Базарджиком, а затем опять отбили Козлуджу. Соперники остались при своих.
К тому же, текущая зима была по местным понятиям очень сурова, а потому прошла относительно мирно. Теплолюбивые жители Востока отказывались воевать в таких суровых условиях.
По итогу 1828 года русские войска не добились значимого успеха, наша армия простояла у крепостей Рушук, Силистрия, Шумла, без всякого результата, при этом понеся значительные потери.
Несколько лучше наша армия воевала на Кавказе. После взятия Анапы, русский командующий в Закавказье граф Паскевич- Эриваньский нацелился на Карс. В середине июня граф обложил город, взял его в осаду, а в начале июля в результате решительного штурма город пал.
Говорят, где-то там сражается и простой солдат Скобелев, дед знаменитого русского полководца Скобелева, и княгини Белосельской-Белозерской. А многие офицеры настолько рьяно кутили перед боем, что утром на штурм Карса шли в состоянии "живых мертвецов". Но все же русское оружие с неслыханным упорством решило этот вопрос в глухом углу империи в нашу пользу.
После захвата города, оставив в Карсе русский гарнизон, граф Паскевич пошел на север к Черному морю и последовательно взял грузинские крепости Ахалцихе, Хервис и Поти, выбив из них османов. Разбив местного командующего турок, сераскера Кезё Мехмета в Алкацихском сражении, до конца года на турецком направлении русской армией еще были захвачены крепости Ацхур, Ардаган, Баязет и Алашкерт.
Зато в горах Большого Кавказа, в ауле Гимры, копил силы горцев первый имам Кази-мулла. Предшественник Шамиля. В маленьком садике, рядом с сельской школой в деревне Ярогларе, посреди русских владений Дагестана, ученый мулла Магомед, кадий Кюринский, собрал окрестных мулл и они держали последний совет, на котором постановили преобразовать исламизм и выбить русских с Кавказа.
Провозглашалось формальное равенство перед Аллахом, "делай все для бога, а не для себя". Все светские властители, не покорившиеся непогрешимым муллам, должны быть вырезаны. Исламизм должен был восторжествовать в горах на трупах друзей и недругов, ему было все равно.
А поскольку осторожный мулла Магомед не стремился выступать на сцене публично, предпочитая оставаться в тени и дергать своих марионеток за нитки, то формальным главой движения стал его любимый ученик. Кази-мулла.
Тот быстро увлек за собой весь приморский Дагестан. Толпы покорялись ему как один человек и жили только его волей. Горцы говорили о Кази-мулле: "Сердце человека прилипало к его губам, он одним дыханием будил в душе бурю".
Но надо не забывать и шкурную составляющую, так как поборники мюридизма хотели под шумок вырезать местную аристократию и занять ее место.
В конце 1828 года, власть имама простиралась на горцев Дагестана - Кайсубу, Гумбет, Андию и многие мелкие общины по Аварскому и Андийскому Койсу, большую часть шамхальства кумыков и чуть ли не всю Аварию, кроме Хунзаха, где еще царствовала вдовствующая ханша.
Многочисленные эмиссары имама рыскали по всем землям, в Андалялах, Чечне и Джарах, призывая людей на газават, а попутно и на Хунзах. Здесь зрел обширный гнойник, который потом придется вырезать железом и большой кровью.
Если же смотреть на мир в глобальном масштабе, то происходили следующие события. В Латинской Америке, бывшие испанские колонии продолжали военную грызню между собой, увлеченно деля власть и территории.
В это же время в США со скоростью степного пожара захватываются и колонизируются земли индейцев Великих равнин. Попутно бурно строятся железные дороги, активно осваиваются новые земли континента. Захваченные земли индейцев быстро раздаются колонистам. Поощряется иммиграция. В стране уже имеется 24 штата, занимающих примерно половину материковой территории страны.
На прошедших в конце декабря 1828 года выборах, президентом становится представитель "виргинской династии" - Эндрю Джексон, герой "Второй войны за независимость". Прогресс давил, девственная природа отступала и исчезала безвозвратно, обычные каролинские попугаи стали необычайной редкостью. И ровно через восемьдесят лет ( в 1908 году) будет застрелен последний представитель этого вида пернатых.
Южнее, в Мексике, которая подразумевалась при создании как полная копия США, включая название (Соединенные Штаты Мексики), конституцию, законы, валюту ( мексиканский доллар), руководителя государства ( президент) и прочее, отчего-то копия вышла гораздо хуже оригинала. Анархия охватила все сферы жизни этой молодой страны. В результате череды военных переворотов президенты Мексики сменялись где-то раз в полгода.
Англичане, как обычно, натравив Россию на Турцию, активно торговали с обеими странами, снимая профит. Снабжали соперников всем чем нужно для войны, и вывозили все подряд за бесценок. При этом старались соблюдать "баланс".
То есть, как бы не сложились результаты войны, ни один из соперников не должен был значительно усилиться, то есть второй не должен был ослабеть. В Индии британцы уже успешно скушали почти все территории, кроме сикхской конфедерации. Была захвачена так же и прилегающая к Индии Бирма.
Франция, сохраненная англичанами без особых потерь после проигранных войн, в качестве противовеса России, пока была слаба. Но французы активно готовились к будущему реваншу Крымской войны.
Пока же эти "боевые хомячки" под руководством Карла Х Бурбона собирались отточить свои военные навыки в колониальных войнах в Африке и Индокитае. Надо же было как-то компенсировать потерю огромных колоний в Северной Америке и в Индии? А имеющиеся в Африке Сенегал и Габон были слишком незначительными для страны, претендующей на мировое значение.
Австрийская империя, хотя и грозила развалиться в скором времени, но упорно пыталась выкружить для себя что-то по результатам Восточного вопроса. Австрийские войска сосредоточились в Трансильвании и угрожали вторгнуться в западную Валахию.
Но тут все заинтересованные силы: Турция, Россия, Англия и Франция серьезно советовали австрийцам не зарываться. Каждый блюдет свою выгоду, и, если возникнет необходимость разменять своего союзника на какую-то выгоду, они это сделают. В результате Австрия утерлась и уступила.
А вот Швейцария, скинув французское иго в 1814 году, прочно стала себя позиционировать "нейтральной территорией", "оазисом мира и спокойствия" и увлеченно строила мировую банковскую империю.
Глава 25
В середине февраля 1829 года, полк наш пополнялся выздоровевшими ранеными и передовыми группками молодых казаков. Численность полка достигала уже 250 человек, и почти все казаки были вооружены, кроме холодного оружия, еще и купленными за счет полковой казны пистолетами и мушкетами.
Был хороший шанс, что к началу военных действий, наш полк достигнет численности 350 бойцов и перевооружение будет завершено. Мы точим клинки. И когда придет время рубить, защищаться нашим врагам будет поздно. Впрочем, с этим делом прекрасно справится и мой отец. Тем более, что ему этим заниматься по должности положено.
Закончился февраль. "Белый снег, серый лед. На растрескавшейся земле..." остался позади. Наступил март, в воздухе запахло весной. Безрадостной. Сквозь намокшую от влаги почву начала пробиваться зелень первой травки.
Скоро придет настоящая весна, а вместе с ней и новая кампания. Войска ждут, пока земля просохнет, в апреле боевые действия возобновятся. Но мы трудностей не боимся, люди закаленные, последние ночные заморозки нам не страшны. Пока турки расслабленны, прямо по грязи, собираемся их навестить.
Так что, пока не закипели кровавые схватки на полях Болгарии, я решил с небольшим отрядом в десяток бойцов смотаться к Шумле, протестировать свое новое оружие. Пистолеты на десять выстрелов, винтовка с глушителем, унитарные патроны на бездымном порохе - все это нуждалось в опробовании. Обкатке боем. Как говорится, план война покажет.
А хочешь, чтобы было сделано хорошо, сделай это сам. Сироп получается, когда виноград мнется. Алмаз создается, когда уголь сжимается. И если ты не родился с золотой ложкой во рту, то вынужден быть тем, кого мнут, пока сам не научишься мять других.
Да и для здоровья полезны физкультура и физические нагрузки. А смена обстановки давно известна как лучший отдых. Кроме вышеизложенного, добавлю, что и тяга к общению с представителями других народов у меня присутствует.
Я намеривался действовать в одиночку, десяток казаков должны были выполнять для меня роль прикрытия.
— Турки — стервятники, лишенные храбрости! — с обычной своей учтивостью, уверенно завил я своим спутникам. — Они погибнут от наших пуль и клинков. А мы возьмем с них богатую добычу.
Мне ответили одобрительными возгласами. У казаков война в крови. И кроме как с добычи, которую нам полевые жандармы всячески мешают брать, станичникам жить не с чего.
Я соорудил небольшой войлочный коврик для лежки, теплую одежду, черно-пятнистый костюм снайпера в "стелс"-стиле, сетку-лохматку и спешно выехал на юг. В качестве пламенегасителя мной будет использоваться голенище старого сапога, с проделанными по краям отверстиями. В запас беру целое ведро патронов. Их, как известно, мало не бывает.
Восемь дней я провел в засадах. Старался действовать в вечерних сумерках, на проезжих дорогах, чтобы иметь возможность в ночной темноте уйти. Памятуя о здешних зорких Чингачгуках, я рассчитывал, что даже если за одиночкой и отправят погоню, то не больше дюжины воинов, и я их выведу на своих казаков. И тогда мы дадим преследователям жару. Смешаем их с дерьмом. Хорошо проредим ряды османских клевретов.
У меня появилось какое-то "шестое чувство", и я порой, с хитростью шакала, чувствовал опасность заранее. Прижимая ухо к земле, я слышал даже самые слабые звуки, и по этим звукам еще издали с легкостью узнавал приближение людей и зверей.
Вот и сегодня я выдвинулся, занял свою позицию на влажном склоне небольшой возвышенности, замаскировался сетью, накидал пожухлой травы и веток и теперь степенно наблюдаю за продвижением неприятеля, ожидая подходящего момента, чтобы вступить в дело. Рядом с моей лежкой совершенно спокойно, важно разгуливали дикие голуби. Оборудование лежки - целая наука, тут ты чувствуешь себя больше не стрелком, а землекопом.
Гнетущее время тянется томительно однообразно. Влага и сырость все же пробирались за воротник моей рубашки. Ощущение тут такое, что собираешься принимать грязевые ванны, только постепенно, медленно и печально. И все члены тела одеревенели. Какая уж тут романтика...
С другой стороны, во всяком занятии есть свои минусы, но где же взять сплошные плюсы?
Вот и тусклое раннее весеннее солнце склоняется за горизонт. Пока не настал день весеннего равноденствия, ночное время суток еще превышает дневное. Ландшафт все больше принимал влажное, грязное и мрачное состояние. Окрестности приобрели какой-то гнетущий вид.
Пора! Я пошевелился в секрете, и, осторожно выставив дуло винтовки в нацепленным на него голенищем сапога, стал тщательно целится в припоздавших на дороге гололобых. Курок был взведен и винтовка была готова к стрельбе.
Небольшой отряд нехристей насчитывал пять человек. Верхом. Эти парни, похоже были из местной группировки "Тигры Балкан". Эти головорезы - непримиримые соперники "Ястребов Румелии". Они двигались прямо под мою винтовку, как овцы на бойню. По еще продолжающемуся зимнему сезону все османы кутались в бурки и были в папахах. Ружья у них тоже имеются. Стоит мертвая, ничем не нарушимая тишина.
Вышколенные кони почитателей пророка шли ровной, короткой рысью, которая позволяла всадникам без напряжения открыть ответный огонь в любое мгновение. С первого же взгляда эти парни показались мне довольно неприветливыми. Недружелюбными от природы. И ничего не понимающими в тонкостях этикета. Такое возникает впечатление, что я нахожусь на всемирной выставке идиотов. Есть, надо полагать, где-то здесь неподалеку питомник, общий для всей Солнечной системы, где их разводят.
- Козлы! - едва прошептал я, ни к кому не обращаясь.
Потому, что я испытывал непреодолимое желание перебить всю эту теплую компашку. Эти люди добрых слов не понимают. Зато с ними можно не церемониться. К тому же, однообразное лежание на мокрой и холодной земле, с риском подхватить себе ревматизм, радикулит или воспаление легких, кого угодно доведет до белого каления. И кроме того, как подсказывает опыт, в подобных обстоятельствах всякая деликатность неуместна.
Когда не подозревающий ничего головной турок подъезжал еще на несколько шагов, плавно нажимаю на спуск курка. Коротко и тихо прозвучал предательский выстрел, и конусообразный кусочек свинца, вытолкнутый раскаленными пороховыми газами, вращаясь, полетел к цели со скоростью 600 м/с.
Внушительный всадник, пронизанный пулей в сердце, как тяжелый куль свалился с испуганного коня. Точно громадной кувалдой его вышибли из седла. Главное преимущество для винтовки - ее смертельная точность. Работа солдата – убивать, и винтовка убивает достаточно надежно и быстро. Око за око, зуб за зуб, удар - за удар!
Остальные басурмане начали энергично вертеть головой в мою сторону. Джигиты подобрались, словно злобные псы перед дракой. И полный разрыв шаблона! Выстрел они почти не слышали, огня не видели, демаскирующего облака порохового дыма над моей позицией не поднималось. И никто не встал во весь рост, чтобы снова зарядить мушкет и протолкнуть шомполом пулю до конца.
Кроме того, привычная убийственная дистанция для мушкета - сто метров, а тут я использовал винтовку, с продвинутыми пулями и порохом. Хотя глушитель и съел значительную часть моего выигрыша, но добрых триста пятьдесят метров для турок было слишком много. Винтовки и штуцера здесь пока еще редкость. Их заряжать слишком медленно и долго, чтобы они считались за надежное оружие. Мушкеты намного быстрее – а значит, более эффективны. Но найти меня на дистанции сто метров для басурман было просто немыслимо.
В сторону моих унылых кустов пока даже никто не смотрел. Кусты еще пока скелетообразны, но уже покрыты зеленым пушком из молодых листочков. Какую-то защиту дают. Да и Бог войны этим вечером был явно на моей стороне.
Я же пока дернул затвор, из патронника выпала бумажная гильза, туда засунул второй патрон и быстро снова зарядил ружье. Прицел, тихий выстрел и, всплеснув в воздухе руками, получивший пулю в грудь второй турок так же падает на землю. Словно выпушенный из катапульты. Воспитательная деятельность продолжается...
Не знаю, что заметили оставшиеся басурмане, но они уверенно поскакали в мою сторону. Цокот копыт стал приближаться. Лошади, опустив морду, торопливо бегут в моем направлении своими крепкими, словно из стали выкованными ногами. Я лихорадочно перезаряжался. Сыкотно!
Надо было собрать весь запас своей энергии и мужества, чтобы не броситься бежать. К счастью, склочные враги пока определили только общее направление, конкретное место моей лежки пока оставалось для них скрытым тайной. Так что надо не рыпаться, а заряжать и стрелять, пока мое плечо не собьется до сырого мяса.
Лицо передового всадника, худощавое, с крашеной хной бородой и подстриженными усами, сосредоточенно, он зорко и внимательно посматривает местность огненным взглядом из-под нависшего на брови курпея папахи и при малейшем шорохе быстрым и ловким движением хватается за заброшенное за спину ружье в косматом чехле. Тщетно!
Еще один тихий выстрел и это чучело огородное тоже отправляется к гуриям! Кажется, оставшиеся двое что-то заметили. К тому же, почуяв что-то словно собаки, их умные животные сразу остановились, подняли голову, насторожили уши и подозрительно и пугливо зафыркали. Показывая хозяевам - там враг! В тот же миг в руках у турок уже блестел стволы выхваченных им с быстротою молнии из-за спины ружей.
Звучат два оглушительных выстрела из мушкетов в моем направлении. Но на такой дистанции из мушкета, да верхом, можно попасть только случайно. Один шанс на тысячу. Пули со свистом летят мимо. Но сюда могут явиться любопытные. Так что пора мне заканчивать представление.
Еще раз тихо содрогается моя винтовка. Промахнуться было невозможно. Мой ход на редкость точен и еще один из турок валится вниз. Явное отравление свинцом. Раздается стон, похожий на звериный вой. Последний из гололобых, решив не сражаться с судьбой, пытается убежать. Развернув коня он быстро удаляется. Я успеваю застрелить его в спину.
Он явно был "плохим мальчиком" и плохо себя вел...
Людоловов- работорговцев щадить нельзя. И почему-то мне кажется, что этот постулат относится не только к туркам.
Первыми, привлеченные громкими выстрелами, на поле сражения заявляются мои казаки. Мы тут в первую очередь за трофеями. Так что надо шустрить, пока еще враги не нагрянули. Станичников восемь человек, остальные коноводы остались в укрытом лагере. Там у нас скопилось немало разного добра. Так что, заводные кони нам нужны, чтобы увести богатую добычу во вьюках. При свете умирающего дня моего Ворона кто-то из донцов ведет в поводу.
При виде турецких трупов в глазах казаков светится злорадное торжество. Четверо ловко ловят арканами коней. Остальные торопливо снимают с трупов кинжалы, шашки, газыри и пояса, подымают с земли ружья. Едва найдя раненого, его тут же ловко добивали милосердным ударом кинжала в грудь.
Затем, завершив сбор трофеев, казаки, вскочив в седла, спешат уехать поскорее прочь. Под лучами быстро темнеющего неба, как-то особенно жутко и страшно смотрятся распростертый вдоль дороги полураздетые тела наших врагов.
Один из убитых исламистов, был чем-то вроде полковника. Казаки, обыскивая его тело нашли какие-то бумаги и кроки карт, которые я, не зная турецкий, был не в состоянии разобрать. Встречаются, конечно, вундеркинды, которые изучая иностранный язык полгода уже могут спросить который час, или высказать пару осмысленных замечаний о погоде. К сожалению, я не из их числа. К тому же, книги "турецкий для начинающих" у меня под рукой не имелось.
Но явно там было что-то важное, поэтому я решил передать эти документы в штаб нашей ставки. Надеюсь, это окажутся не заметки покойного на тему "Как нажить себе состояние разводя кроликов". Или рецепт как вылечить кошку от эпилепсии...
Не думаю, что в нашем штабе при Ставке поверят, что кошачья эпилепсия излечима! Но приходится рисковать.
Все, достаточно. Сегодня я напоследок проглотил большой куш. В обычные дни уничтожал двоих-троих. И так уже мы, хотя и меняли места засад, но наследили в этой округе. Если бы турки так не ненавидели холод и сырость, то нас бы уже искали сотни три человек. Тогда бы настала вообще амба. Это мы один раз уже проходили. Испробовали на собственной шкуре.
Но и сейчас 50-100 желающих отправиться за нами в погоню наберется. Ведь я уже уничтожил за это время 24 воинов. А совсем проигнорировать брошенный им вызов "Тигры" не смогут. Казаки сняли с них кучу добра. Да и лошадей обратно мы погоним целое стадо. Пора до хаты. Не стоит будить лихо, пока оно тихо.
Ведь, что ни говори, а по степени реагирования на любые неприятности местные башибузуки превосходят любую технологическую сигнализацию. Но я не так глуп, чтобы рекламировать их кому-нибудь в качестве охраны.
Скоро последняя пепельная полоса заката растаяла, и в мире воцарилась ночь, тьму которой нарушали лишь одинокие огоньки звезд. Да на земле зажглись огни. Огненные точки, означающие зловещие отблески пламени, указывающие на присутствие вокруг самого страшного хищника Земли — человека.
Обратный путь был нелегок. Наш табун оставлял слишком отчетливый след, так что от погони нам было не уйти. Оставляющий след здесь просто добыча для клинка.
Грубая сила не самый лучший метод для тайных операций, но иногда она является единственно возможным вариантом. Пятеро казаков продолжали гнать наш караван по тряской дороге на север, мы же, обнаружили прекрасное место для засады, на повороте, в небольшой рощице, состоящей из пробковых дубов.
Этим зарослям местные болгары дали поэтичное название - "Логово мертвеца". Спешившись и спрятав лошадей, мы стали поджидать головной отряд наших преследователей.
Те не замедлили явиться. Видно было, что эти пошлые люди никогда не заставляют себя упрашивать подраться. И слово "всепрощающий" для них было простым звуком. Наших зловредных преследователей было человек шестнадцать. Сумрачные силуэты неумолимо приближались. Нехристи буквально тряслись от злости, возненавидев хитрую добычу, которая всякий раз выскальзывала у них прямо из-под носа. А кто слишком спешит - тот часто ошибается.
Я еще издалека сделал первый выстрел из винтовки с глушителем. Кажется, попал неплохо. Оставив одного из джигитов присмотреть за раненым, остальные пришпорили коней. Всадники ловко держатся в седлах, словно цепкие цирковые обезьяны. К делу они относились в высшей степени серьезно, можно сказать, себя не жалели.
Хлоп! Уверенное попадание и еще один кавалерист валится с коня. Он, жалобно скуля, покатился по земле с перебитым позвоночником…
Никто ничего не понимает, но скачка в нашу сторону продолжается. Еще одно мое попадание. Ряды преследователей редеют, но они уже совсем рядом. Метров сто пятьдесят. И одиночные потери их не пугают, ведь их еще целая дюжина храбрецов.
Мой следующий выстрел звучит в унисон с залпом наших казаков. Шесть стволов гавкнули разом - пятерых всадников снесло с седел. Но мы уже демаскированы, наши ружья разряжены, мы пехом, так что не успеваем добежать до лошадей, вскочить в седло, разогнаться и встретить жестоких врагов с шашкой в руках. Поэтому разъяренные мусульмане в драку кидаются, словно цепные псы. А мои глаза, как на грех, заслезились от окутавшего наши кусты густого порохового дыма.
К тому же, турки разрядили по нам на скаку свои пять мушкетов. Свистят пули, но на первый взгляд серьезных потерь среди нас нет. Потому, что все казакихватаются за свои пистолеты. А я за револьверы. Опасный момент! Скачущая галопом лошадь может преодолеть за 4 секунды 60 метров. А на нас несутся семеро кавалеристов. С совершенно непостижимым для меня оптимизмом.
Настало время быстро пострелять! Загадка: Что быстрее чем молния? Ответ: Кольт Миротворец, покоривший Дикий Запад!
Хотя стрельба моих товарищей менее точна, да и клубы дымного пороха несколько застилают картину, но у меня целых десять выстрелов, которые непрерывно звучат один за другим. Даже если кого-то я сперва ранил, то потом довожу дело до закономерного конца.
Закончив с этими, я хватаю свое ружье, лихорадочно перезаряжаю его и выскакиваю из-за дымного занавеса на дорогу. Прицеливаюсь в последнего турка, маячившего вдали, - есть! Враг свалился спиной, плашмя.
Хорунжий Ёжов стрельбу закончил! Все шестнадцать целей поражены. Знания всегда побеждают... Надо бы добить подранков и собрать трофеи, но этим заниматься нам некогда. Скоро тут может заявиться основное ядро наших преследователей. Так что мы бегло осматриваем лежащих вблизи, сдираем оружие, украшенное серебряными насечками, пару богатых поясов и стремительно удираем.
Увиденная картина должна произвести нужное впечатление на нашу погоню. 16-0 в нашу пользу. Внушает! А так как оставшихся всего лишь в два-три раза больше, то думаю, на этом они и ограничатся. Заберут тела товарищей, чтобы похоронить их до заката и повернут назад.
Мое оружие показало себя с хорошей стороны. Можно потихоньку запускать его в мелкую серию. А потом формировать собственную команду, что будет работать со мной десятилетиями, и оснащать ее передовым оружием. Тут жизнь не настолько длинная, чтобы можно было что-то откладывать на потом.
Март недавно перевалил за свою середину. Мы возвращались в расположение нашего полка. Довольные казаки гнали табун захваченных лошадей, навьюченных трофеями.
Ко мне подъехал вахмистр, Фаддей Прозоров и высказался, залихватски тряхнув чубом:
– Ваше благородие, удачно как получилось. Добычу взяли богатую и все живы.
Действительно, эта наша вылазка в тыл врага разительно отличалась от первой, в которой я здесь участвовал. А все потому, что все тут планировал я самолично и руководил операцией от начала до конца. Ставил и цели, и задачи. А не ублажал дикие капризы дурней в высоких погонах. Не в каждой войне победу одерживают короли.
Высоко в небе парил орел. Казалось, он одобрительно наблюдает за нашим отрядом.
Скоро апрель. Возобновятся боевые действия. А мае будет ровно год, как я попал в этот мир. Впереди целый сезон жестокой войны. Если держаться подальше от начальства, и их глупых выдумок, то есть неплохой шанс уцелеть. Хотя они могут бросить и весь наш полк в мясорубку. Под пушечную картечь.
И ничего им не скажешь, командование всегда в своем праве. Любят тут большие люди "играть" в солдатики. И считают, что победы без большой крови не бывает. Приходится соответствовать этим требованиям. Никуда не деться. Данность есть данность. Жизнь часто бросает человека в грязь. Так что придется мне еще не раз погеройствовать на полную катушку, полагаясь только на удачу.
Что ж. Будем жить, надеяться на лучшее. И готовиться к худшему. Если имеется проблема - значит есть и её решение. А если нет решения - значит нет и проблемы. Нужно лишь помнить, что за самой темной и мрачной ночью всегда наступает новый и светлый день.
