Харьковский Демокрит. 1816. № 5, май [Бенджамин Франклин] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

ХАРЬКОВСКИЙ ДЕМОКРИТ

Тысяча первый журнал!

Издаваемый Василием Масловичем

___________________________________

Все в ежемесячны пустилися изданья.

И, словом, вижу я в стране моей родной –

Журналов тысячу, а книги ни одной!

____________________________________

Ай, ай,

Месяц май

Тепел, да холоден!

ХАРЬКОВ,

в университетской типографии, 1816 года

Учреждённый при Императорском Харьковском университете Цензурный комитет, основываясь на донесении читавшего сие Сочинение профессора Ивана Срезневского, печатать оное дозволяет с тем, чтобы по напечатании до выпуска в публику, представлены были в Цензурный комитет: один экземпляр для Цензурного комитета, два для департамента Министерства просвещения, два для Императорской публичной библиотеки и один для Императорской академии наук. Января 7 дня, 1816 года.

Декан Гавриил Успенский*

___________________

I

ПОЭЗИЯ

1

Утаида

(Комическая поэма)

Содержание третьей песни:

Певец намекает Затею и Марье о разлуке с их сыном – Утай вымышляет сон, дабы иметь предлог оставить отеческий кров – самый сон – неописуемая сцена расставанья – Утай в походе.

О, Марья жалкая, несчастнейший отец!

Как мало радость вы вкушали!

Вы плачете – и ваш певец

Причина, скажут, сей печали.

Не знаю, можете ль снести

(О, участь! О, судьба презлая!),

Когда услышите: «Прости!»

От сына вашего Утая.

Теперь то время настаёт,

Чтоб вам с сыночком распрощаться.

Боюсь – вас эта мысль убьёт,

Однако надобно расстаться.

Ваш сын рождён, чтоб свет дивить

И бывших рыцарей доселе

Изгнать из памяти, затмить,

Героем быть на самом деле;

Преступников разить, карать,

А добродетель защищать,

С невинных низлагать оковы

И не щадить за правду крови,

Короче, век златой ввести:

Чтобы подьячие не крали,

Чтоб больше ябеды не лгали,

А врак учёным не плести;

Чтобы льстецам не изгибаться,

А мудрецам не напиваться,

Спесивым нос не задирать,

Дабы его не изломать;

Отцов чтоб дети почитали,

Мужьям и жёнам верным быть,

Роптать чтоб бедны перестали,

Чтобы игру искоренить,*

Чтоб не было ни войн, ни браней,

Чтоб не писать вралям стихов,

Не налагать чтоб тяжких даней,

Не переваживать весов;*

Купцам напрасно не божиться,

За рубль чтоб двух рублей не брать,

Чтоб только школьникам учиться,

Отнюдь старухам не болтать;

Монахам чтоб не лицемерить,

Попам немного быть умней,

Всему чтоб атеистам верить,

А господам не драть людей;

Чтобы... но можно ль всё исчислить,

Чего не до̀лжно в свете быть,

И что Утай исправить мыслит?

Так лучше дребедень не бить;

Скажу короче, что вам боле

Никак нельзя с Утаем жить,

Хоть по неволе, хоть по воле.

Он, богатырь – богатырям

Сидеть за печкой невозможно,

Искать им приключений должно

И подвергаться всем беда̀м.

Итак, дед с Марьею, прощайте,

Сынка вам долго не видать,

Певца напрасно не ругайте,

Певец ей, ей, невиноват,

Что ваш сынок по белу свету

Задумал рыскать, как шальной!

Ах! не бери он посох свой,

Я б то̀тчас кончил сказку эту,

Тисненью вмиг её предал:

О, сколько б радостей вкушал!

О, как мои сияли б очи,

За те недосыпанные ночи,

Кои в заботах провождал,

В которы рифмы прибирал!

___

Утай однажды поутру

Пошёл с сестрою прогуляться,

И походивши по бору̀,

Домой задумал возвращаться.

«Зачем так рано, милый брат,

Гулянье нынче оставляешь,

О чём грустишь и воздыхаешь?

О чём с тобою нам вздыхать? –

Сказала Утка так Утаю. –

Позволь ещё я погуляю,

Пойдём с тобою мы на луг,

Там разных я нарву цветочков:

Каких же для тебя, мой друг,

Хороших наплету веночков!

Ещё успеем мы домой.

Смотри, как солнышко сияет...» –

«Я рад бы всей моей душой, –

Утай так Утку прерывает, –

С тобой, сестра моя, гулять,

Но на̀ дом надо возвратиться;

Там сон хочу я рассказать,

И после странствовать пуститься».

Сказав сие – он замолчал

И путь направил свой к избушке:

Ах, сколько деду и старушке

Возвратом бед он предвещал!

Уже Утай в избёнку входит,

И разговор о сне заводит,

Приняв печальный вид и тон,

Так свой рассказывает сон:

«О мать, отец, какое горе!

Послушайте, что снилось мне:

Что будто бы я брошен в море,

И будто бы на самом дне;

Вдруг вижу я перед собою

Великий преогромный дом,

Сидел в котором чудо-сом

И эдак говорил со мною:

"Утай, – он сильно заревел:

От рёва весь я содрогнулся, –

Утай, се я, се чудо-сом хотел,

Чтоб ты морского дна коснулся;

Мне всё подвластно на земли,

Будь, богатырь, ты мне послушен,

Глаголу моему внемли,

И будеши благополучен.

К великому рождён Утай;

Он должен странствовать пуститься,

Не медли – завтра же ступай,

Твой род навек благословится".

Лишь чуть сие он произнес,

Так сильно разом встрепенулся,

Что я проснулся,

И с домом чудо-сом исчез».

Коль хочется по свету шляться,

Что делать и богатырям?

За ложь же надобно приняться,

Они и прибегают к снам.

И наш Утай сварганил сказку;

Как кажется, и он солгал,

И матери своей за ласку

Сон богатырский рассказал.

Притом ещё вздохнул искусно,

Разов быть может до шести,

Примолвя: «Тяжко мне и грустно!

Но надобно в поход идти».

Все-все печальны восклицанья,

В грамматике какие есть –

Читатель, должен ты привесть

Их все сюда без отрицанья:

И «ге» и «ги» и «го» и «гю»,

То и тогда навряд представишь

Плачевну сцену ты сию,

Хоть тысячу тире поставишь

И столько ж к ним ещё прибавишь

Кавулек, точек, запятых

И знаков множество других,

Подобно же смешных,

Пустых,

То и тогда рыданий, воев,

Несча̀стливых моих героев

Ни на воло̀с не начертѝшь.

А как дойдёшь до обниманья,

До поцелуев и прощанья,

Перо ты бросишь, замолчишь.

Как сделаю я бесподобно,

Когда, тебе, мой друг, подобно,

И сам об этом ни словца!

А выведу я молодца

Из дедовой избы на поле!

Пусть с божьей помощью идёт

Час, два, четыре, пять и боле;

От этого убытку нет.

У нас на это есть прибаска,

Её ребёнок знает всяк:

Хоть скоро говорится сказка,

Да дело не вершится так.

Пускай Утай мой погуляет,

Гулять большой ему простор,

О приключеньях пусть мечтает.

Пускай свой пресыщает взор

Болотом, лесом и долиной,

Рекой, буграми, ручейком,

Пусть сей прельщается картиной,

А мы немного отдохнём,

Пусть дождь его не раз измочит,

Пусть воет ветр, гремит пусть гром.

Пускай прозябнет, если хочет,

А мы немного отдохнём.

Мне право более нет мочи,

Уж мне мои не служат очи,

Пора мне бедному заснуть:

Желаю всем приятной ночи

И песнь оканчиваю тут;

Лишь только одному Утаю

Минуты спать не позволяю.*

Мслвч.*

_______________________

2

Похвала гроку

Ах, какое восхищенье

Я внезапно ощутил!

Мыслей быстрое стремленье,

Бодрость духа, крепость сил!

___

Зрю себя я на Парнасе,

С лирою златой в руках:

Сладость райска в лирном гласе,

Жизнь – гармония в струна̀х.

___

Но какое приведенье!

Что за бред в моём уме!..

Только вижу заблужденье!

Где Парнас и лира где?

___

Я покойно на диване

Перед столиком сижу;

Грок блестит в моём стакане,*

С ромом штоф в руках держу.

___

Пусть же будет Геликоном*

Мягкий этот мой диван,

Штоф пусть будет Аполлоном,

Лирою моей – стакан.

___

Ну, ещё я тяпну гроку!

Лучше он кастальских вод!*

Он внушил мне песнь высоку,

Мыслям дал свободный ход.

___

Он причина восхищенья

И веселью моему.

Он достоин прославленья,

Се взываю я к нему:

___

Ты, который составляешь

Утешенье дней моих,

В сердце радость поселяешь

Средь напастей, скорбей злых.

___

Против бедствий оборона,

В жизни ты небесный дар,

Грок, любимец Альбиона,*

Мореходцев всех нектар!

___

С гроком гордо презирает

Англичанин этот свет,

Ко̀ лбу смело устремляет

Смертоносный пистолет.

___

Счастья зря непостоянство

С гроком он кричит: «Goddam!»*

Попирает ложь, тиранство:

С гроком шутит он над всем.

___

Мореходцы, вы скажите –

Сколь для вас полезен грок?!

В бурю смело вы шумите,

Презирая гневный рок!

___

Преплывая океаны,

И ругаяся волнам,

Осушаете стаканы:

Грок целебный ваш бальзам.

___

О Нептун, явись всесильным:

Вздумай чудо сотворить:

Бездны вод трезубцем дивным

В вазы с гроком превратить!

___

Пусть народы, признавая

В том щедро̀ту к ним твою,

Грок, как воду, попивая,

Выхваляют часть свою.

___

Всяк по грозной бы стихии

С радостью пускался в путь,

Презирая вихри злые –

Не страшился утонуть;

___

По брегам тогда б селились

Океанов и морей

Непрестанно веселились

И кричали б: «Больше пей!».

___

В рай земной бы обратилась

Слёзная сия юдоль,

И в геенну бы сокрылась

От людей напасть и боль.

___

В жизни наше всё блаженство,

Чтоб не плакать, не тужить;

А на это было б средство –

Чтоб побольше гроку пить.

___

Ах, я с гроком в злоключенье

Весел, как Сократ, бывал,

В гроке видел бед забвенье

И отраду с ним глотал!

___

А теперь, как обратила

На меня фортуна взгляд,

Разны способы открыла

Гроку больше попивать.

___

Прочь, опасные фантомы:

Я залезу в уголок;

Строят пусть воздушны домы,

А я буду пить мой грок.

___

Знаю, что к Плутону злому

Должно некогда предстать,

Но имея бочку рому,

Можно смело смерти ждать.

Нахимов.*

____________________

3

Лиза романист

(Повесть)

Известно, в древности как русские живали,

Не зная нынешних затей

При воспитании детей!

Им только нравственность внушали,

И наши девушки романов не читали.

Теперь же нравственность и слушать не хотят,

Смеются все над стариною.

Я вам намерен рассказать

О Лизе… нового покрою:

֍

В деревне Лизанька жила,

Как роза алая, в глуши кустов, цвела,

Котора родилась хотя и россиянкой,

Воспитывалась тут природной иностранкой.

Прекрасных пара глаз у Лизы, стройный стан,

И что всего важней, три тысячи крестьян.

Давно бы в городах сердца к ней привлекали,

Полковник, генерал по ней бы воздыхали;

В деревне всё не то – лишь в городе жить рай!

Прискучил ей Жоли,* прискучил попугай,

И только лишь одни романы утешают,

Хоть сердце юное развратом заражают:

Жанлис,* одетая в французский переплет,

Сталь, *Крамер** красили Лизетин туалет

И ей приятные минуты доставляли;

Радклиф ей и *Руссо** немало помогали –

Дюкре тут *Дюмениль** усердствовал предстать,

Да и Лувет Кувре,* как вежливый аббат,

Спешил распространить разврат;

И Лизанька грустить нередко начинала.

Чего ж ей хочется? Чего не достает?

Чего? Ах, верно, не конфет!

Ведь Лизаньке пятнадцать лет!

Шестнадцата весна ей только наступила,

Косынка вздулася – и Лиза загрустила!

«О чём же?» – спросят наконец: –

У Лизы есть и мать, есть также и отец,

Но сердца, знать, её они уж не питают,

Лишь множат ей тоску – и в рощи увлекают.

Изволит Лиза там мечтать,

И в сердце пустоту несносну ощущать;

Романов чтению там Лиза предаётся,

Живой фантазией к погибели влечётся.

Тут Вертер всякий час с Лизетою бывал*

И пламенну любовь для Лизы представлял –

Такое чтение для многих очень мило,

И девушек не раз с ума оно сводило.

Одинажды она

В садочке тосковала,

В мечты погружена,

Не зная и сама, чего она желала;

Я думаю, на этот раз

Попался ей Фоблаз,*

Что так она вздыхала!

Меж тем охотник молодой

Проходит за решёткой,

Хотя и был слугой,

Однако же красоткой

Давно замечен был –

И Лизе, кажется, довольно мил! –

«Какая ложь! Какая небылица!» –

Тут может вдруг сказать невинная девица.

Конечно, в городе, как ветр,

Вместо̀ слуги вился б за нею петимѐтр;*

Но Лиза в городе ещё не появлялась;

Так диво ль, что слугой так много занималась?

Притом романами Лизета подкреплялась!

Итак, не дивно, что она,

Фантазией увлечена,

В стрелка влюбилась страстно,

И мыслила об нём всечасно;

Притом, и то сказать,

Охотник был молодцеват;

А нимфе, некогда оставленной богами,

Приятен был сатир и с козьими ногами!

А тут

И нет диковинки ничуть –

Ведь страсти – вечные тираны!

Так юной девушке возможно ль твёрдой быть,

Которую романы

Успели ослепить?

Частенько Лизанька в садочек приходила,

Где много для себя веселья находила;

Стыдлива и робка,

Сначала, как цветок, краснела,

Взирая на стрелка;

А после Лиза так успела,

Что даже и играть она с ним не робела!..

«Того желал, конечно, рок!» –

Лизета так твердила,

Чтобы̀ – её стрелок,

Она ж его любила.

Однажды в летню ночь, когда взошла луна,

Прелестная Лизета

Выходит в сад одна,

В прекрасно неглиже одета,

И вдруг,

Откуда ни взялся̀ её любезный друг!

Конечно, днём они ещё уговорились;

В сердцах тут обоѝх желанья пробудились!

Иль чувство, – иль любовь, – не знаю как назвать,

Ленив романы я читать;

Романы кто читает,

Что пробудилось в них и без меня узнает. –

Аллеи тень и лунна ночь,

Уединенье, всё старалось им помочь...

Но нет!.. На сцену мрачну

Завесу наведу полупрозрачну –

И лучше погрущу,

Что я не выдумку пишу.

В романах, наяву ль, любовь – всегда любовь...

Для Лизы многое ещё было̀ загадкой:

Теперь взгляните сквозь покров

Украдкой...

Увы!.. В том, право, я не виноват,

Клянусь... с охотою желал бы я солгать. –

К несчастию, Лизета

В объятиях любви покоилась до света –

И что же, наконец?

В сем виде застаёт прелестницу отец.

Полураскрыта грудь!.. Он видит... и не верит!

И гнева правого не может он умерить,

От коего потом

И Лизанька проснулась,

Взглянула – ужаснулась,

И так, как водится при случае таком,

Вздохнула, закричала,

И в обморок упала!

֍

Стрелок в солдаты отдан был:

Конечно, в эту ночь он Лизе нагрубил!*

Но горю пособить не смея,

Да и стыда уже поправить не умея,

Лизета, кончить чтоб тоску

И кончить чтоб роман, то... бросилась в реку̀;

К мученью, умереть и там не допустили,

Исторгнули из вод

И к жизни возвратили. –

А через год,

Сию Венеру

В замужство отдалѝ хромому офицеру! –

В деревне и теперь она живет...

Не знаю: об стрелке забыла, или нет.

Отцы и матери быль эту прочитайте

И строже дочерям романы выбирайте.

Дмитр. Ярслвкий.*

______________________

БАСНИ

4

Овен и Пёс

Не знаю именно я – в городе каком,

В Черкасске ль, Харькове, в Екатеринославе,

В Чернигове или в Полтаве... –

Пёс разговор завёл с овно̀м,

Иль лучше – псом овѐн достойно укорялся:

«Как можно вам так низку быть,

Позволить мяснику, чтоб вами он ругался,

И чтобы смел он вас и резать и душить?

Как быть без гордости, без мести,

О собственной не думать чести,

Дать волю мяснику обид вам делать двести?»

Баран укоры пса довольно понимал,

Вздыхал,

И взор потупя вниз, – молчал.

֍

Мясник – подьячие; Пёс – немец; а Баран…

. . . . . . . . . . . . . . . . .

__________________

5

Эзоп

Эзоп играл с детьми в орехи:*

Отвсюду колкости и смехи,

И даже брань и крик!

«Мальчишка, ученик!» –

Так проходящее кричали,

«Глупец!» – педанты прибавляли…

Эзоп предолго брань терпел,

Но после, потеряв терпенье,

Сказал такое изреченье:

«Зачем мне не мешать безделья между дел?

Зачем с невинными детьми не забавляться?

Коль слишком лук тянуть, он может изломаться!»

Мслвч.

___________________

6

Заморский улей

Николенька, сынок у матушки почтенной,

Резов немного был,

Хотя и принимал подчас он вид степенный,

И будто, как старик, судил и говорил.

Но резвость не порок – и детям всё прощают,

Когда они умны̀ бывают.

Однажды в пасеку детина забежал,

В которой ульев ряд стоял

(Из многих и ему один принадлежал,

И полон мёду был, коль молвить правду-матку).

«Давай пересмотрю все ульи по порядку!» –

Сказал Николенька – и ну перебирать!

И маленькие, и большие,

И старые, и молодые;

Нашёл набитые меж ними – а иные

Совсем пустые,

И стал их с умыслу ронять.

Тут по̀ряду набрёл на улей иностранный,

Которой напоказ,

Как видно, там стоял,

Работы мастерской столярной,

Расписан красками – фонариком сиял!

Загля̀нул внутрь его – хотя бы капля меду,

И по̀нови ни следу.

Толкнул его ногой – да трутня и прижал,

А тот без памяти от боли зажужжал.

Досужи пчёлки молодые,

Услыша резкий трутнев зык –

(Он дорог был для них за песни щегольские)

Всем роем из улья̀ пустилися на крик:

«Сестрицы, кто-то трутня давит!

Он тем весь улей наш бесславит;

Известно всем пчела̀м,

Как трутень сей полезен нам;

Хоть мёду он у нас и просит,

Да грязь нам из болота носит.

Отмстим мы за него, отмстим!

Как туча, на врага внезапно налетим,

И так изжалим,

Что места у него живого не оставим!» –

Напали – ну кусать!

И жалить, и жужжать!

Что рад Николенька бежать

Долой оттуда без оглядки.

Послушайте, ребятки.

Не троньте трутней никогда:

Не то – от пчёлок вам беда!

О. Сомов.*

_________________

ЭПИГРАММЫ

7

…

Ты мне твердишь, что Бог всё к лучшему здесь строит:

Уверен в мненьи я таком,

Но что ж тут лучшего и Бог и свет находит,

Тебя создавши дураком?

……ий.

_______________

8

…

Стара, в морщинах, зла, седа,

Ах, можно ли в тебя влюбиться!

Что день, то новая беда,

И зуб за зубом всё валѝтся.

Напрасно тщишься ты рядиться:

Куда тебе плясать, мой свет!

Ах! – лучше постригись* – но нет –

Зачем: чертей она в обитель принесет?..

○

_________________

9

…

Что граф наш будто сам не свой?

Вчерась он дюжиной пленился;

Да та беда, что ни одной

Из дюжины не полюбился!

О. Сомов.

________________

НАДПИСИ

10

К лиценачертанию П. Гончаренка

*(пастыря люботинского)**

Сей муж, пустынь и дебрей чадо,

Был в жизни пастырем свиней:

Он блюл усердней свинско стадо,

Чем многи пастыри людей!

О. Сомов.

__________________

11

К портрету П. Гончаренка

Потомству предстоит се Павел Гончаренко:

Он жизнь свою ведёт смирненько,

Быть сытым – весь его предмет:

А больше в нём желанья нет!

Мслвч.

_________________

12

Рецепт. Как получить Наполеона

Возьми ты Робеспьера кровь,

Столчи печёнку ты Нерона

С Тиверья сердцем,* и – готов

Состав Наполеона.

Мслвч.

_______________

13

Стихи по прочтении Сумарокова

О горе, горе нам,

Мелкопоместным рифмачам!

Когда парнасский князь, преславный Сумароков,*

Который бочек сто парнасских выпил токов,

И лавки книжные стихами завалил,

Когда и он страдалец рифмы был.

В творениях его у ног Екатерины

Цветут для рифмы райски крины,ˣ*

А где стоит Великий Петр,

Там поневоле дует ветр.

Нет, рифма, ты забудь нас почитать рабами,

Иль, рассердясь, тебя мы прѐзрим сами!

Нахимов.

______________

ˣ Смотри Сумарокова сочинения:

Ода VIII

Цветёт приятность райска крина:

Взошла на трон Екатерина.

Ода IX

Подобье видя райску крину,

Премудрую Екатерину.

Ода XII

Процветайте райски крины:

Имя днесь Екатерины.

Ода XVI

В полях зелёных райски крины,

А прежде здесь Екатерины,

Страна сия была пуста.

Ода XVIII

От корени Эдемска крина

Прекрасны видим мы цветы,

Цветы сии Екатерина.

Ода XIX

Как тебе богиня крины,

Так дела Екатерины

Счастье северу всему.

Ода XX

Кропите кровью вашей крины,

А мы, по утренним вода̀м,

Пристанем к вашим берегам

Со именем Екатерины.

Ода ХХIII

Тобой я краше райска крина,

Великая Екатерина!

Ода XXIV

Эдемску песнь подобно крину.

Хочу воспеть Екатерину.

Ода XXV

Прекрасней будешь райска крина:

Таков – как нам Екатерина.

Ода XXVI

Под областью Екатерины

Брега покройте, райски крины!

Ода XXVII

Под сению Екатерины

Сбирай, Россия, райски крины.

Ода XXXVI

Цвети подобьем райска крина:

Взошла на трон Екатерина.

Мадригал 16

Румянцев, процвети подобьем райска крина,

Героям образец!

А венценосцам образец

Великая Екатерина.

Письмо к девицам Нелидовой и Борщовой

С какой бы радостью, подобну райску крину,

Он зрел Екатерину.

Стихи к воспитательному дому

К бессмертной памяти второй Екатерины

Цветут её дела и здесь, как райски крины.

Письмо к Голицыну

Репейник там растёт, где было место крина:

О Боже! если бы была Екатерина...

Там же

Того на сей земле цветуща паче крина

Желает мудрая твоя Екатерина.

Надпись XXV

И воссияет он подобно райску крину:

Великолепие, в честь дню сему,

Даёт ему

Великая Екатерина.

Надпись XXVIII

Цветут сияющи в мои дни тако крины,

Как росския страны̀ во дни Екатерины.

Надпись ХLII

Да процветёт Москва подобьем райска крина:

Возобновляет Кремль и град Екатерина.

Димитриады, кн. I.

Дабы мои стихи цвели как райски крины,

Достойны чтения второй Екатерины.

Притча. Феб и Борей

Репейник хуже райска крина:

Борей Калигула, а Феб Екатерина.

Александрова слава

Сказал бы ты тогда: во дни Екатерины

Мои увяли крины.

_____________

(Столько отыскано в бумагах).

Издатель.

_____________________

14

Поэт и математик

Поэт

Не к Стикса ль мрачным берегам

Фантазия меня примчала?

Тень бледна, жалкая предстала

Испуганным моим очам!

Хламидой сальной покровенный,

На стуле призрак сей торчит,

И долу череп уклоненный

Прозрачным колпаком покрыт.

Огромных книг пред ним громада

В пыли повержена лежит.

Он с грифеля не сводит взгляда,

И оным на доске чертѝт.

Чертит и рожу искривляет

В досаде будто сей скелет,

Колпак нередко поправляет,

Браня притом какой то зет! –

Конечно, терпит он от зета,

И зет сей, верно, адский дух,

От зета бледен он и сух:

Спрошу о зете у скелета.

Кто ты – прежалка тень – вещай,

Кем ты на муку осужденна,

Здесь к стулу кем ты пригвожденна,

Не мрачный ли се ада край? –

Иль здесь волшебник обитает,

Тебя, обворожив, терзает?

Иль фурии в тебе живут,

Которых зетами зовут?

Ручьями из ноздрей текущий

Табак ты прежде оботри,

Потом мой дух в сомненье сущи

Ответом удовлетвори!

Математик

Проклятая ты биномия –

Ты злобы адской экспонент,

О нуль, исполнен ядом змия –

Как смел ты поносить мой зет? –

Всемощный с иксом зет вещает

Задач непостижимых тьму,

Природы тайну открывает,

И всё покорствует ему.

Подобно грозному Титану,

Зет небо приступом берёт,

И зету, лаврами венчанну,

Хвалу вселенна воздаёт.

Знай, в вечность я на зете еду –

Я зван бессмертием к обеду,

Чрез икс, чрез игрек и чрез зет

Я протоптал к Олимпу след.

Поэт

Хулу скелет сей изрыгает!

В уме помешан видно он. –

Досадно мне; но пусть болтает:

Не писан дуракам закон!

Математик

Ты говоришь о мне с презреньем;

Клянусь квадратным уравненьем,

Клянусь, что я тебе отмщу:

Я тучу игреков пущу,

Да поразит тя пуще грома

Ужасна, сильна аксиома.

Откуда, дерзкий, ты пришёл?!

Меня в отчаянье привёл;

Ты помешал решить задачу,

С досады и со злости плачу!

Поэт

Пожалуй, плачь! А я смеюсь,

Угроз нимало не страшусь,

За зета грудью ты вступился,

Чего ты на меня озлился?

Скажи, открой мне, наконец,

Живой ли ты, или мертвец,

Во сне ли бредишь как лунатик?

Математик

Дрожи, о дерзновенна тварь!

И знай, что аз есмь чисел царь,

Искусный, славный математик.

На иксах мой воздвигнут трон –

Его с почтеньем окружает

Нулей отборных легион.

Количество меня венчает,

С масштабом циркуль – скипетр мой,

Ищу я круга квадратуру,

Послушай, не шути со мной.

Поэт

Набрёл я на карикатуру!

Забавный для стихов предмет!

Математик

Что слышу! – Небо! Он поэт!

В нём вижу злого супостата –

От коего свирепых рифм

Трепещет робкий логарифм!

Он бич и куба и квадрата!

Я понимаю всё теперь:

Парнасский этот хищный зверь

Сатиру хочет приготовить –

Он будет в ней меня злословить.

Злодей! Оставь ты мой чердак,

Я иксом заряжу колпак,

И выстрелю, как из мортиры,

Иль грифель сей тебя пронзит,

С тобою вместе истребит

Презлобный план твоей сатиры!

Поэт

Не в силах я владеть собой!

Постой, о чучело, постой,

Ступай с своими ты нулями,

Бери с собою зет и икс

Где протекает мутный Стикс,

Ступай туда – живи с чертями!

___

Схватил сын Феба за пучок

Царя, количеством венчанна,

И, дав ему один толчок,

Поверг на землю бездыханна!

Нахимов.

____________________

15

В день ангела К.

Что б подарить на именины

Моей любезной К…….?

Я долго думал и не знал.

Как вдруг мне Аполлон предстал,

Предстал и – громко засмеялся:

«Чего, бедняжка, так смешался?

Нельзя ль причину мне открыть? –

Мне Феб так начал говорить. –

Иль начудесил на Парнасе?

Или ушибся на Пегасе?

Иль нет пера, или чернил,

Или давно воды не пил,

Воды кастальской, чистой, ясной…

Оставь сей важный вид ужасный,

Заботу мне свою открой». –

«О бог парнасский, удостой

Ты выслушать мою заботу,

Тогда оставишь ты охоту

Шутить, осмеивать меня, –

Ответствовал ему так я. –

Ты знаешь, что моя сестрица…» –

«Лилѐя эта круглолица?» –

Так бог парнасский перервал.

«Она, она, – я отвечал: –

Её сегодня именины;

Так видишь, я не без причины

Предался мыслям и смущен;

Тебе известно, в этот день,

Подарок должно ей поднесть,

А что у нашей братьи есть?

Ни лент, цепочек, ни супира».* –

«Но у тебя зато есть лира, –

На это Аполлон вскричал, –

И ты давно бы написал

На этот случай длинну оду,

Вверх дном поставил бы природу,

Заставил в ней бы всех плясать,

Заставил в ней бы всех кричать:

"О, день, толико вожделенный!

О, день, сугубо драгоценный!

О, день, бесчисленных утех!"» –

«Оставь, Феб, колкий этот смех!

А лучше дай мне наставленье,

Как описать души движенье,

Какое чувствую в сей час!

Что должен я просить у вас

Моей любезной К.......,

Какой должна она судьбины

От вас, о боги, ожидать?»

Мне Феб так начал отвечать:

«Проси лишь только парку люту,*

Чтоб отдалила ту минуту,

В котору должно нить пресечь,

Сестре в сырую землю лечь.

Сестра твоя добра̀, скромна̀,

Мила, приятна и умна, –

Нам нечего дать ей уж боле,

Признаться, и не в нашей воле».

Сказав сие, Феб скоро скрылся,

И я о К… – помолился!

○

____________________

16

Элегия на потерю рожка

Плачь, плачь, мой бедный нос, и токи лей на землю,

Тебе элегию писать я предприемлю:

Жестокая судьба! Немилосердный рок,

Почто ты у меня похитил мой рожок?!*

Для рока красть рожки и сра̀мно и постыдно,

Знать счастие моё всегда тебе завидно;

Ты ввечеру на мне свечёю сжёшь колпак,

А нынче нюхаешь ты из рожка табак,

Хотя мне сей рожок принадлежал по праву;

Он составлял мою утеху и забаву,

Он здравие хранил всегда в моих ноздрях;

Ах, никогда они с ним не были в прыщах!

Увы, я без него стал сущий сирота,

И носа моего увянет красота!

О, люто о рожке моём воспоминанье!

Я в сердце чувствую несносное страданье.

Приятели мои, пролейте слёзный ток,

Бывало, я и вам трясу на соколок,*

И вы рожком моим блестящим любовались,

А ныне с ним и вы навеки уж расстались!

Рыдай и ты, рыдай, пузырь мой с табаком!

Ах! не увидишься ты 6олее с рожком,

Ты друга потерял в сем русском человеке,

Такого не найдём мы друга в нашем веке,

В котором любят все не нас, а кошелёк;

Старинных нравов был покойный мой рожок!

Прочь, табакерка, прочь, ты изверг, бусурманка,

Ты носа моего свирепая тиранка,

Ты за собой влечёшь и струпья, и прыщи,

Приятелей таких ты к немцам в нос тащи!

Внемлѝте мне теперь, несправедливы боги!

Коль к носу моему вы были столько строги,

Что у него рожок насильно отнялѝ

И тем удар ему ужасный нанесли:

Не думайте, чтоб я спознался с изуверкой,

Чтоб гадил русский нос немецкой табакеркой;

Клянётся в том моя печальная ноздря,

Что буду нюхать я всегда из пузыря,

И нос дотоле мой рожка не позабудет,

Доколе в мире сем табак он нюхать будет.

________________

17

Бывало, и теперь

^[1]

Бывало, в доме не обширном,

В кругу друзей, в кругу родных,

Проводишь дни в веселье мирном,

Спишь на постелях пуховых.

___

Теперь же в обгорелой хате

Среди крестьян всегда живёшь;

Взберёшься, скорчась, на полати,*

И на соломе там уснёшь.

___

Бывало, пред меня поставят

Уху стерляжью, соус, крем,

Лимоном бланманже приправят:

Сижу – и ничего не ем.

___

Теперь похлёбкою худою,

С мякиной хлебом очень сыт;

Дадут капусты мне с водою:

Ем – за ушами лишь пищит.

___

Бывало, блюдечко варенья

Или конфектов съем один,

Пью кофе для обыкновенья,

Как будто знатный господин.

___

Теперь и полпиво дурное

Мне нѐктар с трубкой табаку;

Червонцы богачу пустое,

А нищий рад и пятаку!

___

Бывало, знатных по примеру,

Без лучшей водки есть нельзя,

Шампанско пьёшь или мадеру,

И чаши пуншу вкруг тебя!

___

Теперь, забыв сии безделки,

Бежишь к жиду скорей в корчму,

На гривну тяпнешь там горилки –

И рад блаженству своему.

___

Бывало, шубы в две одевшись,

Летишь на четырёх конях –

В коляске франкфуртской разлегшись,

Иль парой в городских санях.

___

Теперь все кони – кляча рыжа,

А шубы – тёпленький колет;

Готов в нём ехать до Парижа,

И горя никакого нет.

___

Бывало, с милою девицей

Сидишь и ловишь нежный взгляд,

Мешаешь были с небылицей,

Не видишь, как часы летят.

___

Теперь, от милой в отдаленьи,

Воспоминаньем лишь живёшь; –

Вздохнешь, а сердцу воблегченье

Слезу горячую прольёшь.

___

Бывало, мне лишь царедворцам

Стихи хотелось посвящать;

Я думал, славу стихотворцам

И дюжинным доставит знать!

___

Теперь я славы сей не знаю,

Вельможам лести не пишу;

Отраду в дружбе обретаю

И дружбе труд сей приношу.

(Из Богодухова) Улан.

__________________

18

Заглавие к моим сочинениям

Ну как назвать? Мои безделки,

Мои творенья мелки,

Моё и сё и то…

О гордость! Что мой труд? Героев труд ничто.

Нахимов.

_________________

19

Письмо Русского Солдата

Милостивый государь!

Честь, сделанная Русскому Солдату помещением пиес его в Журнале Демокрит,* тем для него чувствительнее, что издатель, без сомнения, оказал сим единственно своё снисхождение, имея много лучших материалов для наполнения своего Журнала. Снисхождение осмеливает – к несчастию моему я люблю иногда в свободное время марать бумагу – написавши, надобно кому-нибудь прочитать, а без того чёрт ли бы велел взяться за перо – это обыкновенная слабость и естественна каждому, начиная с последнего бумагомарателя до Вольтера. Кому ж читать между нашею братьею военными – не для того, чтоб они не знали толку в литературе; но для того, что они, бедные, заняты учением и разводами. – Придёт кто-нибудь ко мне, хватаю поскорей свежевыпеченную пиесу – не успею прочитать одной строки, как слышу страшный апостроф: «Чёрт тебя возьми с твоим сочинением! – Дай поскорей водки, да закусить – я устал до смерти». – Нечего делать – надобно положить под спуд любезное дитя.

Вышеупомянутое ваше снисхождение облегчает чадолюбивое моё сердце – я буду посылать вам в школу моих малюток – без сомнения должен я признаться (хоть и отец), что есть между ими негодяи; в таком разе, если после порядочного исправления вы увидите, что они никуда уже не годятся, то прошу возвратить их в родительский дом, где я найду для них занятие в укромном месте. – Без шуток – посылая при сем несколько плодов моего досуга, я признаюсь, чти они писаны наскоро и как случалось; я иногда так занят или ленив, что и переписать самому не хочется. Смею вас просить, милостивый государь! Если вам угодно будет что-нибудь из посылаемого при сем поместить в вашем Журнале, возьмите на себя труд пересмотреть то критически, и, если нужно, переменить или поправить. Верьте моей чести (это у меня страшная клятва), верьте, говорю, что это для меня будет крайне приятно. Например: последний стих в «Свидании Марса с Венерою» переменён, но так прекрасно, что мысль, которая была прежде очень темна, объяснилась; кажется, теперь всякий угадает, что благоразумием можно приобрести другой пояс. Я слышал от некоторых строгих критиков, впрочем, сведущих и благоразумных, что эта пиеса слишком вольна – неправда: всё, что могло бы оскорбить тонкое чувство, здесь скрыто – девушки иногда читают, а чаще слушают и не такие аллегории. Да! – кстати – Демокриту советовали не быть зубоскалом – что ж значит зубоскал? – кто смеётся сам не знает чему, и не только не забавен, но несносен – кого ж слушают с удовольствием – смеются, видя его смеющимся – и тот, кто аккомпанирует ему, не из сволочи (разумея здесь все классы сволочи), – тот не зубоскал, а Демокрит. Сделайте милость, поместите дли этих господ в вашем Журнале Плачь Иеремии:* журналисту нужно всем угодить. Между тем, я боюсь наскучить вам, хотя не рассуждениями, но длинным саженным письмом, итак, кончаю засвидетельствованием искреннего солдатского почтения.

Ваш, милостивый государь, покорнейший слуга

Р. С.

P. S. Посоветуйте мне – я имею намерение писать свои мысли в солдатском вкусе о журналах – и здесь открываю вам первую мысль – журналы не должно судишь слишком строго – довольно, если они нравятся нам в ту минуту, когда их читаем – зато они дёшевы – но сколько прекрасных вещей извлечено из журналов.^[2]

Мая 1-го дня.

__________________

Пиесы Русского Солдата

20

Нельзя без предисловия

Что пасквили писать и подло и бесчестно,

То всякому известно.

Когда закон гласит,

Что личность неприкосновенна,

Чия рука толь дерзновенна,

Чтобы закон сей преступить? –

Напротив, искони позволено в сатире,

Смеша честных людей, осмеивать порок

И всё, что глупого ни есть в подлунном мире,

В забаву для одних, а для других в урок.

В ней личность каждого и имя безопасны:

Гордец, скупой, подлец и плут

Сердиться могут ли, когда точь-в-точь найдут,

Что все поступки их с сатирою согласны?

Да если бы никто из авторов не смел

Описывать того, что делается в свете,

То должно б на ковре (как в сказках) самолете

Отыскивать предмет за тридевять земель.

Не с притязания, чтоб быть в числе поэтов,

Я взялся за перо – ох! нет – избави Бог! –

Тогда бы худшего из всех земных предметов

Я выбрать для себя не мог.

Благодаря судьбу, кусок имею хлеба,

Начто же мне тащить насильно музу с неба?

Писателей плохих и так довольно есть,

Умножить их число велѝка ль будет честь?

Но только и себе, и вам, друзья, в утеху

Сатиру напишу я на себя для смеху:

___________

Лекарь сам к себе

Итак – вот с лишком тридцать лет,

Как злая мачеха – природа

Меня, несчастного урода

Пустила в белый свет.

Зачем? – того не понимаю –

Но только твёрдо знаю,

Что Сидор, Карп, Илья,

И грешный Савва, сиречь я,

Все вышли из живой утробы,

А после, рад или не рад,

Нас всех положат в гро̀бы,

И кончится тем маскарад.

Но в этом маскараде,

Бог знает почему,

К несчастью моему,

Я, кажется, всегда в дурацком был наряде.

Как так?

Вот как:

Покойной мой отец, для вечной нам обиды,

Один из всей родни взялся̀ петь панихиды,

И сам раскаялся, хоть поздно, наконец.

Но удивляйтеся судьбы моей капризам:

Быв от рождения врагом священным ризам,

Я твёрдо положил пуститься братьям вслед,

Которые давно на поле чести смело

Взялись за рыцарское дело

(Чем занималися и прадед мой, и дед).

Но замыслам моим и рыцарству в награду,

Не сам ли чёрт отдал меня à la Санградо.* –

И, вместо шпаги дав ланцет,

Велел опустошать весь свет.

Ах, лучше б я служил обедни,

Страдали б меньше люди бедны!

Бесспорно – славен Гиипократ,

И медицина также в моде,

Когда излишество в народе;

Но ах! – я чувствую, что лекарь смерти брат:

И тот, и та, как будто спором,

Чтобы друг другу угодить,

Спешат свет белый пустошить

Лекарствами и мором.

Что против них война? – Пустой ученичѝшка:

Я смело ставлю сто противу одного,

Что сотня гренадер не сделает того,

Что сделает один цирюльник исподтѝшка.

Что ж я? Когда герой убийством только славен,

То я Наполеону равен.

Я лекарь – вправе я себя и побранить;

Вишь, можно про себя что хочешь говорить!

Любезные мои товарищи, простите,

Что правду говорю – иначе научите,

Как лгать: к моей беде,

Я правду говорить привык всем и везде.

__________________

21

Пролаз

Пролаз наш говорит: «За что меня бранят?

Я, кажется, живу, как все честны̀е люди,

А жалуют меня насильно в лизоблюды.

Да пусть они себе хоть треснут, говорят,

А я на весь их вздор скажу в ответ формально,

Что исполнять хочу всегда и пунктуально

Долг подчинённого. В передней постоять,

Великая беда! – ведь ног не занимать.

Сказать ласкательство, хоть подлое, кто старше,

Не худо, брат, за то и сам пойдёшь подальше!

Пусть врут, что так живут одни лишь подлецы!

Ох, благородные, честны̀е храбрецы!

Вы ждёте за труды наград царя и неба,

А мы, и ползая, найдём кусочек хлеба.

Нас презирают все: великая беда!

Лишь было б совести поменьше, да стыда!

Всё честь да честь – пустяк – лет, может быть, за двести

Держались совестно невежды ложной чести;

А в наши времена, не поживя с умом,

Достанется просить насущный под окном.

Да что и говорить; весь свет примеров полон,

Как нам, честны̀м глупцам, хлеб достаётся солон.

«Но вы, – деска̀ть, – вредить стараетесь другим».

Что ж ну̀жды? Лишь была б нам польза в том самим;

Всяк ближе сам к себе – у нас такая вера.

Как в свете жить, скажу ещё вам для примера:

Подслушать – подсмотреть – великий будто грех?

Зато, когда придёт с начальником до слова,

Сказать о ком словцо материя готова.

Вот скучно: не всегда случается успех!

Ведь и начальники не век на ухо слабы;

Иной, весь честию какою-то набит,

Да истину любя, с досадой закричит:

«Пойдите вон, суда̀рь, ведь сплетни любят бабы!»

Тогда тишком-молчком – подавшися за дверь,

В сторонку уклонись – начальник ведь не зверь –

Посердится день, два, а после и забудет.

Нет! Правду всю сказать, что было, то не будет:

Бывало, что взбредёт начальнику наврёшь,

Достойнее себя чернишь – не ставит в грош,

Всё с рук шло, – а теперь пришли дни несчастливы,

Начальники у нас некстати справедливы,

Хотят всё сами знать – всем сами управлять;

Что ж брату нашему достанется сказать?

Рассказов не хотят, а с клеветой не суйся:

Придётся быть честны̀м и вправду, как ни дуйся».

________________

22

Разговор при погребении

Солдат: Что значит сей обряд? –

Учёный: Тщеславие живых, – ничтожество во гробе.

Солдат: А чёрный сей наряд? –

Учёный: Да не к лицу ли он прекрасной сей особе?

________________

23

Надпись к портрету, в котором подлинник сам себя узнает

В фигуре, гордостью надутой,

Небрежно набок изогнутой,

Самим собой довольный вид,

И молча будто говорит:

«Смотрите – как я всем опасен:

Красавицы, я мил, прекрасен,

Мужчины, я умён и горд:

Кто смеет стать со мной à bord?!»*

Русский Солдат.

_________________

II

ПРОЗА

24

Письмо бантамского посланника к своему государю

Всемилостивейший государь!

Язык народа, где я теперь живу, имеет гораздо отдалённейшее от сердца расстояние, нежели какое находится от Лондона до Бантама,* и тебе известно, что жители одного места не знают здесь, что делается в других местах. Они называют тебя и твоих подданных варварами, потому что мы думаем и говорим одно и то же, а себя почитают образованным народом по той причине, что они одно говорят, а другое думают. Истину они называют варварством, а ложь учтивостью. При первом моём выходе на твёрдую землю, один из посланных от короля мне навстречу, сказал, что он чрезвычайно сожалеет о беспокойствах, причинённых мне штормом, сопровождавшим меня на море до моего сюда прибытия. Я весьма был тронут, слыша о его печали, и соболезновании на мой счёт, но не прошло ещё четверти часа, как он начал улыбаться, и был так весел, как будто бы он не принимал никакого участия в моих приключениях. Другой также, посетив меня вместе с ним по приказанию короля, уверял меня чрез моего переводчика, что он был бы особливо счастлив, если бы имел случай чем токмо можно мне служить; я после сего уверения велел ему взять мой чемодан и нести за мною; но вместо оказания мне услуги соответственной его обещанию, он громко засмеялся и приказал сие сделать другому. Первую неделю с самого моего приезда в сие королевство, занимал я квартиру у одного англичанина, который дозволил мне жить у него, как в собственном моём доме; я на другой день поутру начал ломать одну стену в его доме, дабы в оной пропустить свежий воздух, и стал было прибирать домашние его редкости и лучшую мебель, дабы составить из них драгоценнейший для тебя подарок, но сей несносный – враль: как скоро приметил сию перестройку, то немедленно прислал ко мне приказание оставить его дом в прежнем состоянии без починки. Недолго проживши здесь, услышал я от одного, которому испросил милость у государственного казначея, что я его обязал к вечной благодарности; сие меня привело в крайнее удивление, и я его не преминул спросить, какую услугу мог я ему оказать, которая бы заслуживала вечную признательность; и потом потребовал одного токмо награждения, чтобы он дозволил своей старшей дочери обращаться со мною в продолжение моего тут посольства, но сей жестокосердый изменник, как и прочие, отвергнул с грубостью моё прошение. При первом представлении моём к королю во дворец, один вельможа привёл меня в замешательство, представляя тысячу извинений за то только, что случайно наступил на мой большой палец. Они такую ложь почитают вежливостью, ибо, когда они какой-нибудь знаменитой особе изъявляют учтивость, то они говорят ей такие несправедливости, за которые бы ты приказал государственным начальникам дать таковому сто ударов по пятам. Итак, я не знаю, каким образом производить препорученные мне дела с сим не заслуживающим никакой доверенности народом. Когда я навещаю королевского секретаря, меня предупреждают, что его нет дома, хотя он в ту самую минуту пред глазами моими ходил в кабинете. Ты бы почёл всю здешнюю нацию врачами, потому что первый их вопрос состоит в том: здоров ли я. О сем спрашивают меня более ста раз в день; сверх сего любопытство их не токмо к моему относится здоровью, но и к твоему, ибо они, держа в руках рюмки, наполненные вином, мечтают, будто бы тем желают тебе лучшего здоровья, но я вящую имею причину ожидать сего от крепкого твоего сложения, нежели от искренности их желаний. Каждый раз, как я с ними сажусь за стол, они советуют мне пить их напитки в таком количестве, от которого я мог бы сделаться больным. О, когда бы дозволено мне было с безопасностью уйти от сего двуязычного народа, и дожить до того, чтобы ещё раз повергнуть себя к твоим стопам в столичном твоём граде Бантаме!

(С английского). А. Флавицский.*

___________________

25

Бумага

(Поэма)

Один из тех древних, превосходных умов, которых идеи наполнены были колкими, острыми шутками, желая весь род человеческой означить отличительною чертою, говорил, что душа младенца есть белая бумага, на которой чувствование тотчас пишет свои правила, добродетель прикладывает к ним печать, или порок стирает их.

Мне кажется, что человек остроумный мог бы ещё распространить эту счастливую и правильную мысль. Извините моей гордости, если я, не имея острого, изобретательного ума, осмеливаюсь изъяснить её.

Мы имеем бумагу разных сортов для разных нужд: для моды, изящества и всякого употребления. Люди не менее различны между собою: бумага всякого сорта представляет какого-нибудь человека.

Рассмотрите внимательно распудренного повесу в кафтане, шитом золотом, и так нежного, как бы он только что вышел из бумажного ящика: не золотообрезная ли он бумага, которую вы скрываете от грубой черни и прячете в бюро?

Артисты, домашние служители, земледельцы, не суть ли расхожая бумага, которую менее ценят, но которая гораздо полезнее лежащей у вас на налое?* На сей бумаге всякий пишет, и она необходима во всякое время.

Бедный скупец, который потом, бездельничеством, мошенничеством, собирает имение для обогащения наследника, есть толстая, серая бумага, употребляемая неважными купцами на обёртку нужных вещей, для людей более их стоящих.

Потом посмотрите, какой контраст скупого! Он лишается здоровья своего, имения и доброго имени среди удовольствий: не имеет ли с ним сходства какая-нибудь бумага? Без сомнения имеет – текучая бумага.

Беспокойный политик почитает всегда эту сторону справедливою, а эту другую всегда ложною. Он критикует с неистовством, аплодирует с бешенством, делается игрою всех народных слухов, орудием бездельников, и никакое впечатление не открывает ему слабости его: он есть тот свёрток бумаги, которой называется ослиным колпаком.

Опрометчивый, вспыльчивый человек, в жилах которого кровь течёт стремительно, заводит ссору при малейшем случае и не может сносить шутки, слова и даже взора: чем вы его называете? – Верно: исчерченною бумагою.

Что скажете о всех наших стихотворцах, добрых и худых, богатых и бедных, которых читают много, или которых совсем не читают? Вы можете положить их вместе с их сочинениями и называть самою бесполезною бумагою.

Посмотрите на юную, кроткую, невинную девицу: она прекрасна, как лист белой бумаги, ничем ещё не замаранной. Счастливый человек, любимец фортуны, может написать на нём своё имя и взять его на своё попечение.

Ещё одно сравнение, и небольшое. Благоразумный человек, который презирает малости и который мыслями своими, поступками, наставлениями, обязан одному себе, а правилом имеет чувствование своего сердца: такой человек есть бумага велень, самая лучшая, превосходная и самая дорогая из всех сортов бумаги.

Франклин.*

____________________

III

СМЕСЬ

I

Отъезд студента на учительство в Олешки

*

На голос: Гой почула моя доля

Знать, в такій родився долі,

Щоби вік прожити в школі.

Тепер вже не буду в службі,

Буду горе терпіть, нужди.

Буду жить с учениками,

Не с воєнними панами –

А все вражі прохвесо̀ри

Мені викопали чори!

Шлють мене в уїзд поганий,

А не в повк гусарський, гарний!

Уже сів я на тележку

Прямо їхать во Олешку –

Що ж я буду там робити?

Світ сей да̀рма тяготити.

Гой, товариші, прощайте!

Жалость к бідному ви майте,

Він не піде воєвати,

Їде хлопців научати,

Букви знали щоб складати,

Та щоб знали, як писати.

Лучше б мені при шаблиці,

Чим при гаспидський таблиці.

Лучше б в платьї буть сребреном,

Чим стоять при досці с мелом.

Лучше б мені в караулі,

В школі чим сидіть на стулі.

Лучше б мені буть при шпорах,

Чим ходити по конторах.

Лучше б мені с киверечком,

Чим носиться с букваречком.

Як би гарно було в тасці!..

Щоб учених взяли трясці!

Я би в війсці легулярним,

Там би був не титулярним;

Тутенька ж в сим згину чині,

Що ж робити в сій годині? –

Своє горенько терпіти,

Щоби мед опісля пити.

Обізвалась так година;

І поїхав парубчина!^[3]

Мслвч.

_______________

2

План романа à la Radcliff

Разбойники и подземелья,

С полдюжины на 6ашне сов;

Луна чуть светит сквозь ущелья,

Вдали – шум вѐтров, вой волков;

Во сне моим героям снится

Дракон в огне, летящий гриф, –

Страх, ужас вслед за ними мчится...

Вот вам роман à la Radcliff.

О. С.

______________

3

Кенотафия И. И. Л.

*

Сей муж, лет сорока, оставил бренный свет:

Ни ближним, ни родным потери важной нет;

От жизни позвала̀ во гроб его чахотка.

Ни свету убыли, ни аду не находка!

○

______________

4

К портрету русского Цицерона

В сем виде пред тобой российский Цицерон:

Не именем одним лишь с римским сходен он;

И должность их была̀ сходна̀ между собою,

В храм славы оба шли изящества стезёю;

Один витийством слов римля̀нов слух пленял,

Другой конфектами вкус русских услаждал.^[4]

_______________

5

Два бича рода человеческого

Бичами пущены в сей мир для смертных рода

Два Бонапартия урода,

Наполеон, Люсьен:

Один людей хотел побить, заграбить в плен;

Другой, ведя войну с ушами,

Тиранить вздумал их несносными стихами.^[5]

Но милосердый Бог, услышав стон людей,

Пустил небесный гром в обоих сих бичей,

И в бич людских голов, и в бич людских ушей.

О. С-в.

__________________

6

Воспоминание

Здесь под этой старой грушей,

С юной Грушей я сидел,*

И, её пленяясь ду̀шей,

Радость в ней мою имел.

___

Купидон летал над нами,

Всё резвился, да шалил,

И преострыми стрела̀ми

Наши он сердца разил.

___

С милой Грушей я обнялся;

Мы томилися от ран!..

Мы томились, он смеялся,

Снова взялся за колчан.

___

«Ай, ай, ай!» – кричала Груша,

«Ох, ох, ох! – и я вздыхал; –

Мила Груша, моя ду̀ша!

Я твоим навеки стал!

___

Если я тебя забуду,

Пусть меня забудет Бог!

Пусть несчастлив вечно буду,

Коль тебя забыть возмог!»

___

«Не клянися так, Петруша!

Много так не обещай, –

Говорила нежна Груша, –

А своё мне сердце дай».

___

Вот уж десять лет, как сердце

Отдал Груше я моей,

И нельзя сказать, что в перце

Сердце спрятано у ней!!

М.

_____________________

Примечания редактора интернетной публикации

«Харьковский Демокрит» – первый по времени журнал в Украине (наряду с журналом «Украинский вестник», который начал издаваться одновременно и печатался в той же типографии). Периодическое литературное издание преимущественно юмористически-сатирически-иронического направления. И первое периодическое издание, где напечатаны тексты на украинском языке. (Первые части «Энеиды» Ивана Котляревского были напечатаны ещё раньше, но то было издание книжное, а не периодическое). Однако в основном – тексты на великоросском. Печатался «Харьковский Демокрит» в типографии Харьковского университета. Издавался в 1816 году ежемесячно с января по июнь включительно. В журнале печатались сочинения авторов Слободской Украины (то есть Слобожанщины – северо-восточных областей Украины), а также переводы ими текстов зарубежных литераторов. Всего издано шесть книжек журнала (или шесть связок, как называл его номера основатель и издатель). Демокрит – древнегреческий философ, известный, кроме прочего, хорошим чувством юмора и весёлым нравом. «Харьковским Демокритом» издатель назвал свой журнал по аналогии с петербургским журналом «Демокрит», которого было издано всего лишь два номера. В данной интернетной публикации тексты приведены в основном в соответствие с нынешними великоросским и украинским правописаниями. Но местами сохранены особенности этих языков начала девятнадцатого века для исторического колорита.

Декан Гавриил Успенский – Гавриил Петрович Успенский (1765-1820) – историк, профессор Харьковского университета.

Чтобы игру искоренить… – Имеются в виду азартные игры на деньги, приводящие некоторых игроков к разорению и нищете или самоубийству.

Не переваживать весов… – То есть не обманывать покупателей при взвешивании товаров.

Минуты спать не позволяю. – Окончание третьей песни поэмы «Утаида». Первая песнь напечатана в мартовской (№ 3) книжке «Харьковского Демокрита», вторая песнь – в апрельской (№ 4) книжке, четвёртая песнь – в июньской (№ 6) книжке «Харьковского Демокрита».

Мслвч. – Василий Григорьевич Маслович (1793-1841) – украинский (харьковский) поэт, юморист, сатирик, баснописец, журналист, учёный-филолог, выпускник Харьковского университета, основатель и издатель журнала «Харьковский Демокрит», а также автор большинства печатавшихся там текстов. В этом номере его сочинение подписано также и одной буквой: М.

Грок блестит в моём стакане… – Грок – грог, слабоалкогольный горячий напиток из рома, чая (или просто кипятка) и сахара (иногда с добавлением лимонного сока или других пряностей), придуманный в 1740 году английским адмиралом Эдвардом Верноном по прозвищу Старый Грог (откуда и пошло название напитка). Изначально был напитком английских моряков.

… будет Геликоном… – На горе Геликон, согласно древнегреческой мифологии, жили музы, как и на горе Парнас.

Лучше он кастальских вод! – Вода из источника Касталия на горе Парнас со времён Эллады считается символом поэтического вдохновения.

… любимец Альбиона… – Альбион – античное название острова Британия.

Goddam! – Чёрт возьми!

Нахимов. – Аким Николаевич Нахимов (1782-1814) – украинский (харьковский) русскоязычный поэт-сатирик, баснописец, педагог, выпускник Харьковского университета. В «Харьковском Демокрите» его сочинения публиковались посмертно.

Жоли – собачья кличка.

Жанлис – Фелесите де Жанлиз (1746-1830) – французская писательница, автор сентиментальных романов, пользовавшихся широкой популярностью во всей Европе.

Сталь, Крамер… – Мадам де Сталь (Анна-Луиза Жермена де Сталь-Гольштейн, 1766-1817) – французская писательница, теоретик литературы, публицист; хозяйка салона, имевшая большое влияние на литературные вкусы Европы начала XIX века. Карл Готлоб Крамер (1758-1817) – немецкий писатель, автор рыцарских и разбойничьих романов.

Радклиф ей и Руссо… – Анна Радклиф (или Энн Рэдклифф, 1764-1823) – английская писательница, одна из основоположников готического романа (её творчеству посвящена эпиграмма Ореста Сомова «План романа à la Radcliff», напечатанная в этом же номере «Харьковского Демокрита»). Жан-Жак Руссо (1712-1778) – франко-швейцарский философ, писатель-романист.

Дюкре тут Дюмениль… – Франсуа Гийом Дюкре-Дюминиль, (иногда – Дюкре-Дюмениль, 1761-1819) – французский писатель, автор многотомных сентиментально-моралистических романов для юношества (с элементами романа тайн), чрезвычайно популярных у читателей конца XVIII- начала XIX веков.

Лувет Кувре – Жан-Батист Луве де Кувре (1760-1797) – видный деятель эпохи французской революции, французский писатель. Наиболее прославился как автор романа «Любовные похождения шевалье де Фобласа», огромный успех которого основан на его эротической фабуле, на смелых положениях и эпизодах. Второй его роман, «Эмилия де Вармон», пропагандирует разрешение развода и брака священников.

Тут Вертер всякий час с Лизетою бывал… – Имеется в виду, конечно, повесть «Страдания юного Вертера» (1774) Иоганна Вольфганга фон Гёте.

Попался ей Фоблаз… – то есть шевалье Фоблас, главный персонаж упомянутого выше в примечаниях романа Луве де Кувре.

… вился б за нею петиметр… – Петиметр – молодой повеса-француз, франт, или русский молодой дворянин, рабски подражающий этому французскому образцу.

… он Лизе нагрубил! – Эвфемизм, означающий тут – лишил девственности.

Дмитр. Ярслвкий. – Дмитрий Ярославский. К сожалению, редактору данной интернетной публикации не удалось пока найти каких-либо сведений об этом авторе.

Эзоп играл с детьми в орехи… – Эзоп (620-564 до н.э.) – древнегреческий баснописец, основоположник жанра басни, который был простым рабом.

… лучше постригись… – То есть – уйди в монастырь, стань монашкой.

О. Сомов. – Орест Михайлович Сомов (1793-1833) – выпускник Харьковского университета, поэт, сатирик, прозаик, литературный критик, издатель. Одним из первых в великоросской литературе использовал украинские темы, оказав влияние своим творчеством на Николая Гоголя. В этом номере есть и его стихотворения, подписанные аббревиатурами О. С. и О. С-в.

(пастыря люботинского) – Пастыря – не в значении «священника», а в значении «пастуха». Этому пастуху посвящена и эпитафия Василия Масловича «Пастуху Гончаренку» в мартовском номере «Харьковского Демокрита» и его же надпись «К портрету П. Гончаренка» в данном майском номере. Люботин – в наше время город в Харьковском районе Харьковской области, а во время «Харьковского Демокрита» – село Валковского уезда Харьковской губернии.

Возьми ты Робеспьера кровь, Столчи печёнку ты Нерона С Тиверья сердцем… – Французский революционер Максимильен Мари Изидор де Робеспьер (1758-1794), римские императоры Нерон Клавдий Цезарь Август Германик (37-68) и Тиберий Ю́лий Цезарь Август (42 до н. э. - 37 н. э.) известны как жестокие тираны, виновники убийств многих людей.

… преславный Сумароков… – Александр Петрович Сумароков (1717-1777), великоросский поэт, драматург и литературный критик. Один из крупнейших писателей великоросского классицизма XVIII века. Считается первым профессиональным великоросским литератором.

… райски крины… – Крин – лилия.

… ни супира. – Супир – тонкий перстень, который носят на мизинце на память о ком-либо.

… парку люту… – В древнеримской мифологии парками назывались три богини судьбы (у древних греков – мойры), которые ткали нити человеческих жизней; прерывание такой нити означало смерть.

… мой рожок? – Имеется в виду ёмкость для нюхательного табака в форме рога.

… я и вам трясу на соколок… – Соколок – место на тыльной стороне ладони между большим и указательным пальцем, куда насыпали щепотку нюхательного табака, прежде чем его понюхать.

Взберёшься, скорчась, на полати… – Полати – в великорусской избе нары для спанья, устраиваемые под потолком между печью и стеной.

Честь, сделанная Русскому Солдату помещением пиес его в Журнале Демокрит… – В предыдущем, апрельском номере «Харьковского Демокрита» напечатаны четыре стихотворения (словом «пиесы» в этом издании обозначаются не пьесы, а любые тексты) автора, скрывающегося под псевдонимом Русский Солдат, или Р. С.: «К меновщикам на столах», «Послание Марса к Аполлону», «Свидание Марса с Венерою» и «Разговор приезжего с жителем».

Плачь Иеремии – часть Библии: одна из книг Ветхого Завета.

… à la Санградо. – Лекарь Санградо – персонаж романа Алена Рене Лесажа «История Жиля Бласа из Сантильяны».

Кто смеет стать со мной à bord? – “À bord” в дословном переводе с французского – «на борту». В смысле – вровень, рядом.

… до Бантама… – Султанат Бантам – мусульманское государство в западной части острова Ява, основанное в 1526 году; с 1684 года находившееся под протекторатом голландской Ост-Индийской кампании, а в 1809 году ставшее частью Нидерландской колониальной империи. Теперь территория бывшего Бантама, как и всего острова Ява, является частью государства Индонезия.

А. Флавицский. – Алексей Флавицкий, харьковский переводчик, чьи переводы текстов зарубежных авторов напечатаны в «Харьковском Демокрите» и «Украинском вестнике». К сожалению, редактору данной интернетной публикации не удалось пока найти сведений об этом литераторе.

… лежащей у вас на налое? – Налой – устаревший вариант слова «аналой». Аналой или аналогий – высокий четырёхугольный столик с покатым верхом. Обычно используется как подставка для книг или икон, в том числе во время богослужений.

Франклин. – Бенджамин Франклин (1706-1790) – американский политический деятель, дипломат, изобретатель, учёный, философ, писатель... Одна из самых влиятельных фигур XVIII века.

Отъезд студента на учительство в Олешки. – Стихотворение Василия Масловича на украинском языке. Впрочем, автор в сноске уточняет, что сочинение написано на языке не чистом, а смешанном, то есть так называемом суржике. В те времена правобережная часть Украины (то есть по правый берег Днепра) называлась Малороссией, а левобережная – просто Украиной. Речь жителей Малороссии тогда называли малороссийским языком, а речь жителей восточной части, где к украинским словам было примешано немного и великоросских – украинским языком. По крайней мере, так считал Василий Маслович. Разумеется, это были не разные языки, а диалекты одного украинского. Олешки – ныне город в Херсонском районе Херсонской области, во время «Харьковского Демокрита» – центр Днепровского уезда Таврийской губернии.

Кенотафия И. И. Л. – Кенотафией, или кенотафом, или ценотафом, называется надгробный памятник покойнику, но установленный не в том месте, где тот похоронен.

Два Бонапартия урода, Наполеон, Люсьен… – Люсьен Бонапарт (1775-1840) – младший брат Наполеона Бонапарта. После поражения Наполеона, Люсьен, как и другие представители рода Бонапартов, был выдворен из Франции и жил в изгнании.

С юной Грушей я сидел… – Неофициально Грушами звали женщин, которые официально носили имя Аграфена.

1

Стихи сии писал я в походе в 1812 году и посвятил их другу моему Григорию Егорьевичу К…ку. Сочинитель.

(обратно)

2

Издателю очень приятно будет, ежели Журнал его в следующей связке украсится мыслями Русского Солдата насчёт журналов. Маслович.

(обратно)

3

Песня сия не совершенно на малороссийском языке написана, а на смешанном, или, так сказать, украинском. Маслович.

(обратно)

4

Сей Цицерон был известный в Харькове конфетчик. Настоящее его имя Василий: его прозвали Цицероном по большому римскому носу. (Примечание издателя).

(обратно)

5

Люсьен Бонапарте написал трескучую поэму «Шарлемань», в 24 песнях, и издал её в 1814 году. (Примечание Сомова).

(обратно)