ХАРЬКОВСКИЙ ДЕМОКРИТ
Тысяча первый журнал!
Издаваемый Василием Масловичем
___________________________________
Все в ежемесячны пустилися изданья.
И, словом, вижу я в стране моей родной –
Журналов тысячу, а книги ни одной!
____________________________________
Месяц июнь
ХАРЬКОВ,
в университетской типографии, 1816 года
Учреждённый при Императорском Харьковском университете Цензурный комитет, основываясь на донесении читавшего сие Сочинение профессора Ивана Срезневского, печатать оное дозволяет с тем, чтобы по напечатании до выпуска в публику, представлены были в Цензурный комитет: один экземпляр для Цензурного комитета, два для департамента Министерства просвещения, два для Императорской публичной библиотеки и один для Императорской академии наук. Января 7 дня, 1816 года.
Декан Гавриил Успенский*
___________________
I
ПОЭЗИЯ
1
Утаида
(Комическая поэма)
Содержание четвёртой песни:
Рассуждение о блаженстве рифмотворцев относительно их сна – певец отыскивает своего героя в лесу, слушающего песнь неизвестного – самая песнь – просьба незнакомца – он угощает Утая в своей хижине – Утай кушает по-богатырски – очаровывается игрою и пением незнакомца – история незнакомца – Утай в походе.
Нет, рифмотворцы, вы блаженны;
Людей счастливее стократ,
Когда от рифмы утомленны
Вы наконец ложитесь спать!
Уж то-то сладко, сладко спите,
Не поворо̀титесь – храпите!
Кикимора же между тем
Какие сны дарѝт вам всем!
Иному грезится поэту
(Пускай Абрамом будет он),
Что он, окончив песню «Лету»,
Взят музами на Геликон.
Что там сидит он на престоле,
Родной считается царям,
Вконец забыв, что он не боле,
Как жалкий рифмоткач Абрам.
Что поутру, когда проснётся,
Минёт его царева честь.
Своей поэмой он займётся,
И чёрствый хлеб рад будет есть.
А стихотворцу снится Доду,
Что он свою окончил оду
И князю оную поднёс.
Тот сотню дал ему червонных,
Дод от сего подъемлет нос
И презирает всех учёных.
Сидит счастливый день и ночь
И от стола не ѝдет прочь,
На них сатиры длинны пишет,
На них ужасной злобой дышит
И лишь возносится собой.
И дав полёт воображенью,
Надряпав рифм великий строй,
Их предаёт уже тисненью.
И весь свой дрязг – на княжий счёт!
Но полно, затворю-ка рот.
Я что-то очень заболтался,
Я только доказать старался
Сколь рифмотворчий счастлив род,
Как спит он сладко и завидно! –
Мне будет горько и обидно,
Когда кто станет вымышлять
И заключать совсем другое
Да к этому прибавит втрое,
Что будто бы я подсмехать
Хотел тебя, народ почтенный!
Я чтил всегда твой дар священный.
Сказать хотелось только мне,
Что был я сам в подобном сне.
Что спал я эту ночь прекрасно,
И что законом положил
Писать – пока не станет сил
И спать не захочу ужасно.
___
Ну что, Утай, обманщик злой,
Ну как ты ныне поживаешь,
Что думаешь и где гуляешь?
Всё-всё, пожалуйста, открой.
Ты причинил печаль мне многу
И не хотел ты, молодец,
Чтоб сказке был моей конец.
Пустился в дальнюю дорогу.
Ах, если б ты да в эту ночь
Хотя б сквозь землю провалился,
Гулять бы не был ты охоч
И в путь в другой раз не пустился.
Не видишь ты, о, богатырь,
Как я, певец твой, днесь страдаю,
Не слышишь ты, как я ругаю
Тебя, себя – и целый мир!
Не мучь же ты меня, довольно!
Ей-ей терпенья больше нет.
Так делать, право, непристойно,
Открой, пожалуйста, свой след.
Открой – иль Савва, твой читатель,
Большой всех сказок почитатель,
Тебе Херсона предпочтёт,*
Наморщится и прочь пойдёт.
На нас он критикою грянет
(Большой он в сказках грамотей)
И то наделает он с ней,
Что покупать никто не станет
Прекрасной сказочки моей.
Через сие я стану нищий
И буду жалкий человек.
Ты только быть мне можешь пищей
И усладишь мой горький век.
Сие Утая поразило,
Он о себе дал мигом знать.
(Давно бы так ему сказать,
Так дело бы и в шляпе было).
О! о! да как ушёл далёко,
В дремучий лес вступает он.
Вдали мерцается огонь,
К нему шагает он широко.
Но долго ли Утай мой шел?
И шел ли скоро или тихо?
Сказать сего б я не хотел:
Богатыри все ходят лихо!
И моему кто не велел,
Чтобы придти к огню мгновенно?
Уже давно он у огня,
Имея сердце восхищенно
Стоит в забвении себя.
Но не от щей, что там варя̀тся,
Нет, их не видит вовсе он!
Мог всякий бы очароваться,
Когда б такой услышал тон,
Какой Утай прельщённый слышит.
Бедняжечка почти не дышит,
Слеза с его катѝтся глаз,
Пленил его волшебный глас.
Песнь фантастическу, унылу
Сей глас неведомый поёт
И своему предмету милу
Имён он множество даёт,
А настоящим не зовёт:
ˑ
«Утеха, жизнь моя и сладость,
Блаженство ты, моя ты радость,
И всё ты в свете для меня.
Печаль, скорбь, грусть, моя отрава,
Мой ум ты и моя ты слава,
Не в силах я наречь тебя.
֍
Не ведаю тебе названья,
Цель моего существованья.
Моя едина благодать,
Ты всю вселенну украшаешь.
Ты мне вселенну составляешь,
Могу ль тебе я имя дать.
֍
Чего, бессмысленный, желаю!
О нет, тебя не постигаю,
Ты неземное существо!
Благоговею пред тобою,
Боготворю тебя душою,
Ты идол мой! Ты божество!»
ˑ
Так голос пел. И вдруг выходит
Какой-то парень молодой,
К Утаю скоро он подходит
И юной жмёт его рукой.
Так обращается к Утаю:
«О, богатырь, тебя я знаю,
Ты происходишь из яйца,
Тебя давно жду, молодца.
Теперь, Утай, в твоей лишь воле,
Чтоб не был я в злосчастной доле,
Лишь ты один расторгнешь ковь
Враждующих и злых духо̀в.
Когда меня ты успокоишь,
Тебе и сам я услужу,
И, богатырь, когда позволишь,
Тебе всё дело расскажу!
Но прежде, добрый мой спаситель,
Пойдём ко мне в мою обитель,
Я там пред милостью твоей
Поставлю хлеб и соль и щей.
Захочешь пить – я мёд имею,
И квас хороший также есть…» –
«Ты мне большую кажешь честь,
Я речью удивлён твоею, –
Сказал Утай ему в ответ. –
Ты, незнакомец, мне загадка,
Хоть речь твоя приятна, сладка.
Но если тут обмана нет,
И от моей зависит власти,
Тебя избавлю от напасти».
Потом ко хижине смиренной
Утая юноша повёл,
В которой был дубовой стол,
Холстом белейшим покровенный.
Хозяин гостя посадил,
Сам побежал скорей за щами,
Носил горшки он за горшками,
Утай их все опорожнил,
В честь богатырскому народу
Ведра с четыре выдул мёду,
Да в пользу брюха своего
Он выпил квасу в ноль сего.
Потом, как всё уже поели,
Хозяин начал на свирели
Выигрывать такие трели,
Что мой Утай оцепенел
И, выпуча глаза, смотрел.
Хозяин тотчас догадался,
Как гость игрой его прельщался,
Свирель отбросил – начал петь,
Утай не мог тут усидеть.
Обнял хозяина драгого:
«О мой хозяин дорогой,
Нет имени тебе другого.
Скажи, скажи: кто ты такой?..» –
«Скажу, герой премногочтимый,
Лишь исцели меня от ран.
Соедини меня с любимой!
Я называюся Боян.
Во граде Киеве родился,
Мной сей великий град гордился,
Он Соловьём меня нарек,
Я был счастливый человек.
Был при Владимире, при князе,
В честях, обласкан и почтён.
Служил ему в его приказе,
Князь был игрой моей прельщён.
Он отличать меня старался,
Хоть князь, но мне он другом слыл! –
Но я недолго счастлив был,
Недолго жизнью наслаждался.
Я млад – во мне вспылала кровь –
И я почувствовал любовь.
В одну влюбился я девицу,
Румяну, белу, круглолицу,
На ней жениться был готов,
Но было, знать, судьба̀м угодно,
Иль строгой участи моей,
Чтоб я на свете жил безродно.
В ночь воробьиную* Кащей
Бессмертный в терем прилетает
К моей Любиме дорогой,
Её на спѝну полагает,
Летит – уносит в терем свой.*
Тут начались мои печали,
Как бешеный, год бегал я;
Леса, вертепы и поля,
Лишь вы одни мой стон слыхали!
Но, наконец, в святой сей лес
Зашёл я как-то ненароком,
И, думаю, судьбой иль роком
Был остановлен путь мой здесь.
Мне некий голос неизвестный,
Но утешительный, небесный,
Твоё пришествие предрек:
"Остановися, человек! –
Так молвил голос-утешитель. –
Любимы твоея̀ спаситель
Сюда чрез полгода̀ грядет,
Мрак кончится – настанет свет.
Имеет имя он Утая.
Се будет чудо-богатырь,
И, из яйца проистекая,
Он удивит собою мир".
И я в восторге, в исступленье,
Отколе глас был слышен мне,
Я обратился к той стране
Воздать богам благодаренье!
Построил хижину потом,
Запасся разными вещами,
И, утешаяся мечтами,
Свирелью, песнями, гудком,
Так проводил сии полгода,
Ждав твоего в сей лес прихода.
Теперь ты ведаешь кто я,
И – повесть кончена моя». –
«Боян, – сказал Утай Бояну, –
Ты будешь счастлив, не тужи,
Утай твою излечит рану.
К Кащею путь мне покажи.
Сему бессмертному Кащею
Настрою тысячу я бед;
Сорву с него сухую шею
И брошу птицам на обед.
Недаром мать сестре твердила,
Сестра одна чтоб не ходила –
Иль будет очень худо ей:
На свете есть лихой Кащей.
Утешьтесь, жёны и девицы,
Отец, мать, дядя, муж и брат.
Нет, старой более синице
Пшеницы красной не клевать!»
Утай пословицею сею
Свою речь кончил – замолчал;
Но что-то по̀д нос бормотал.
Боян к бессмертному Кащею
Ему путь миной показал.
Благодарить было собрался,
Но бормотанья испугался,
Красивы мысли растерял.
Не смел сказать Утаю слова. –
Утай был очень рассержён.
Кащей, теперь судьба сурова
Тебе хороший даст трезвон!!*
Мслвч.*
_________________
2
Стихи по получении докторского достоинства
Филиппка, в два мига к портному мой мундир.
Да вышьет сребрены на рукавах петлицы!
Дабы узнал скорей подлунный целый мир,
Что к докторской и я принадлежу станице.
Се из школярства вдруг на славы верх взнесён!
Забыв мучительны и тяжкие уроки,
В дипломе лестные теперь читаю строки –
Завидный жребий мой с чем может быть сравнён? –
Цари и короли, марграфы и герцо̀ги,
Хотите ль, чтоб сказал всю истину я вам?
За ваши скипетры, не только чёрной тоги,[1]
Кусочка моего диплома не отдам!!
Мслвч.
____________________
3
Ода 1816 года. В день ангела ………
Большой бы был я простачина,
Когда б тебе, Александрина,
В твой день стихов не написал!
Предстань ко мне, Филипп[2], скорее,
Настрой мне лиру повернее:
Уж я давненько не играл!
___
«Что? Что? Филипп уж лиры строит!»[3]
Прошу меня не беспокоить,
Но дальше слушать, господа!
Коль призываю я Филиппку,
Не лиру разумею – скрипку,
И балалайку иногда!
___
На скрипке – «У сусіда хата…»,
На балалайке – «Ей, ребята!...» –
Две эти песни я бренчу.
Итак, прошу: мне не мешайте,
Вопросами не докучайте.
На верх горы я полечу!
___
Но не на Пинд, а на Холодну[4]*
Я штуку выброшу премодну!
Я на Холодной запою.
Гора Холодна Пинда ниже,
Да и гораздо Пинда ближе –
Похвалит штучку всяк мою.
___
Притом и то сказать мне должно,
Что очень было бы безбожно,
Мне Пинд Холодной предпочесть!
Гора Холодная воструха!
Вокруг неё везде сивуха,
Начнёшь стихи невольно плесть!
___
Хотя истоки вы кастальски*
Все выпьете – ни мало-мальски
Не будете весѐлы вы.
Когда ж откупщика сивухи
Вы выпьете хоть пол-осьмухи,
Так не поднимете главы!
___
Но вот уж я и на Холодной!
Восторг великий, благородный,
Комический мой обнял дух:
Я вижу дом Александрины,[5]
К стопам бросаю райски крины,[6]
Прошу Юпитера я вслух:
___
«Дай Бог, любезна Александра,
Чтобы печалей саламандра
Бежала за сто вёрст от вас!
Чтоб вы лишь радости вкушали;
А мы бы менее страдали
От ваших архимилых[7] глаз!»
Мслвч.
___________________________
4
Послание к эпикурейцам
(От брата Эпикура)
Друзья почтенные, с прискорбием сердечным
Весть огорчительну брат объявляет вам:
Проститься должен я с весельем быстротечным
И ездить перестать к красоточкам кумам!
Прощай, любезна радость наша;
Вина французского бутыль!
И ты, огромна пунша чаша,
И сербский танец, и кадриль!
Оставить надо вас на время,
Прощай, брат Дмитрий, брат Андрей!
Хочу я философско семя
Посеять в голове моей.
Хочу, короче, заниматься,
Забыть на месяц винный сок;
Во кучу книжну закопаться
И этот испытать урок:
«Как хочешь, так ты умудряйся,
Смешной и жалкий человек,
А непременно собирайся
Окончить свой дурацкий век!
Хватай, хоть звёзды, брат, ты с неба,
И о бессмертьи говори;
А умирати тобі треба,[8]
Так лучше пей, да меньше ври».
Начто нам в жизни сей фигуры,
Начто обманывать себя?
Смешны, ей Богу, балагуры
Все филосо̀фы для меня!
Зачем желать чего не можно;
Начто нам ангелами быть?
Мы человеки – нам и должно
По-человечьи, братцы, жить!
Смешные стоики, твердите
Себе подобным мудрецам:
«Одни коренья лишь едите,
Чтоб быть угодным небесам;
Одну лишь воду вы вкушайте,
Забудьте женский хитрый род,
Как можно больше изнуряйте
Вы смертну, бренну вашу плоть;
Одной душою занимайся,
Будь больше, нежель человек,
Побольше сечь себя старайся,
И твой блаженный будет век!»
Пускай при вас сие блаженство,
Мы вам охотно отдаём:
Неужли это совершенство,
Когда себя мы плетью бьём?
Когда в беседе вы довольны,
Спокойны совестью и вольны,
Коль есть краса, едим и пьём,
Тогда лишь истинно живём.
Простите, братцы, я болтаю,
А, право, некогда болтать,
Пустым лишь вас я занимаю,
А надо к делу приступать!
Скорей прощайтеся со мною,
Опорожним скорей бутыль;
Остаться вашим рад слугою,
Пока во мне не станет сил.
Ещё прощайте, братцы, оба,
Ваш друг, слуга и всё до гроба!
Мслвч.
___________________
5
Разлад Омегина с Зенитовым
*
Омегин (Увидя Зенитова, в сторону):
Какой бы тощий икс навстречу мне тащился?
Зенитов (Увидя Омегина, также в сторону):
Какой сюда медведь сибирский привалился?
Омегин:
Скажи, величина, откуда ты, и что?!
Зенитов:
Скажи-ка, людоед, причину мне, почто
Толико дерзостно меня ты вопрошаешь?!
Иль с альбиносами меня не распознаешь?*
Омегин:
Фигурина твоя, из всех фигур урод,
Причиною была, что я открыл свой рот.
Зенитов:
Хотя здесь близко нет ни Мемфиса ни Нила,
Но вижу я в тебе престрашна крокодила;
Подобной гадины в Европе не видать:
Знать, ты из Африки изволил прискакать?
Омегин:
Ты без пропорции ротище разеваешь
И перифѐрию губами представляешь;
Иль хочется тебе, чтоб я на лбу твоем
Сей палицей решил десяток теорем?
Однако ж я тебя принужу согласиться,
Что с минусом отнюдь не может плюс ужиться:
Ты минус – а я плюс; но та величина,
Что с положительным, массистей создана.
Зенитов:
Изрядное, суда̀рь, сварганил ты сравненье!
Убрался бы ты с ним в курильское селенье*
И циркулем своим безмозглым дикарям
Чинил бы правильный размер худым ладьям,
Дельфинов бы считал, тюленей в океане...
Я чаю, ты слыхал о славном том болване,*
Колоссе, в старину что в Греции стоял,
И корабли меж ног большие пропускал:
Велик болван-то был, да мозгу не бывало;
Меж нами сказано, в тебе тож мозгу мало.
Омегин (С гневом):
Когда бы я рычаг в руке своей держал,
Тебя бы плотно им за дерзость наказал:
На плоскости спины, на скулах безобразных,
Мильоны б начертил линѐй разнообразных,
Из носа сделал бы ужасный полигон,
И лишних на боках прибавил бы сторон;
Реша на лысине искому квадратуру,
Исправил бы твою неправильну фигуру...
Зенитов:
Когда б на месте сем высокий тополь рос,
Или уральский кедр, иль ѝндийский кокос,
Или хотя бы дуб российский уродился,
Желал бы я, чтоб ты на оном удавился...
Однако же пойти на карте поискать
Дальнейших островов, куда б тебя сослать.
Омегин:
Ступай, а я меж тем примуся за счисленье,
Ударов сто тебе готовлю в награжденье,
И их с фигурою твоею я сличу;
А после на спине задачу ту решу!
(Расходятся)
О. Сомов.*
_______________________
6
Орангутанг и Лисица
(Баснь)
«Ну, назови ты мне какую хочешь птицу,
Иль зверя, коему б не мог я подражать?!»
(Так вопрошал Орангутанг Лисицу).
«А ты мне можешь ли назвать
Хотя не зверя, поросёнка,
Который бы хотел тебя перенимать?»
___
Лисица – Веллингтон, а обезьяна – Бонька.*
Мслвч.
___________________
7
Балалаечная песнь
(На мир 1815 года)
И. Д. К.*
Почтенный Книгин, ты хотел,
Дабы̀ я проиграл на лире;
Но балалайка мой удел,
И я бренчу на ней о мире!
Владеет лирой лишь Пиндар,*
А мне как с греком сим сравниться!
Притом же к лире нужен жар,
А следственно, и чад и пар,
Так голова и разболится!
А голова когда болит,
На свете всё равно не жить;
Так лучше с лирой не дружиться.
Позволь Масловичу, чтоб он
Так, как глава рифма̀чей шайки,
Тебе поднёс не лиры звон,
А звуки хриплой балалайки!
Балалаечная песнь
Филипп! Где наша балалайка?
Возьми её, да заиграй-ка,
Хоть «Барыню», хоть «Третьяка»,
А я возьмуся за бока,
По-русски или по-хохлацки,
Раза̀ два, три, пройдуся хватски!
Потом бумаги приготовь:
В восторге я писать готов.
Опять вселенной мир дарован!
Наполеошка пойман, скован,
На край земли его везут!..
Скажи, Филиппка, мне: как тут
Твой барин может удержаться,
Чтоб не запеть, не расплясаться?
Ну, так, Филипп, играй, играй,
И «го-цо-цо-цо» припевай!
Короче, будь мне Аполлоном,
И хриплым балалайки тоном
Мои ты уши восхищай.
Евтерпа будет пусть Параска,*
Ну, вот и музыка, и пляска!
Филиппка балалайку взял,
И уж бренчит и припевает;
Моя Евтерпа выступает...
Я тоже праздно не стоял.
Параску тучну взял за руки,
Выбрасывал час с нею штуки!
Теперь в поту и изнурён,
На кресле важно отдыхаю,
Кленовой лиры строю тон,
Воспеть я мир предпринимаю.
О мир, ты с самых первых лет
Похож на ветреную моду:
Вдруг есть, потом мгновенно нет;
Не радость мир такой народу!
Пожалуйста, красавчик мир,
Пребудь у нас хоть Ноя веки,*
Чтоб отдохнул подлунный мир,*
Счастливей стали человеки,
Когда захочет Бонька к нам
Пожаловать к несчастным в гости,
Сердитым повели волнам
Сокрыть его в пучину кости.
Уже, ей Богу, мочи нет!
Лишь жечь, колоть, стрелять, рубиться;
Я верить не хочу, чтоб свет
Не мог без брани обойтиться.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
_______________________
8
Учёность в параде
Се вся учёность нынь по форме нарядилась,*
И, прицепив к бедру шпажонку, прибодрилась!
Смотри, как храбро икс, со шляпой под плечом,
К параду выступил, как гренадёр с ружьём;
Стряхнув с себя табак, и пыль, и паутину,
Он вздёрнул с гордостью задумчиву личину.
Смотрите! Шествует в сребристом блеске газ,
Как Зевс во облаке фосфо̀рном к нам несясь.
Дивитесь пышности, наряду магнетизма,
И величавости угрюма силлогизма.
В весельи кантицизм там из ботфорт торчит,
Как франт по улице эстетика летит.
Смотрите странную и редкую фигуру,
Смотрите пляшущу кадриль литературу!
Парадный видя сей учёный легион,
В тупик бы, кажется, Вергилий стал Марон,
Рафа̀эль, Апеллес штандарт бы преклонили;
Они ведь маляры, а не Гогарты были.*
_________________
9
К фортуне
Ну, фортуна, я с тобою
Примиряюся теперь.
Ты мне на главу надела
Славный докторский колпак!*
Но, фортуна, я умею
Благодарным быть и сам;
Ты не видишь, ты слепая,
Я же доктор, и в моей
Воле пилы и пилюли,
Красны, белы порошки,
Разны травки и муравки:
Стану думать день и ночь,
Как бы бедненькой фортуне
Вставить зрячие глаза!
Но, однако, я заврался:
Вот и видно по всему,
Что я доктор настоящий!
А ведь докторов удел,
Обещать как можно больше,
Не исполнить ни на грош!
Ведь судьбой определенно,
Чтоб фортуне быть слепой!
Как же, как же мне возможно
Счастье зрением снабдить?
Ну, фортуночка, прости же,
Объяснился я не так;
Я хотел сказать, сударка,
Вот что милости твоей:
Что в твои глазные ямки
Вставлю пару катышко̀в,
Из чудесного состава:
Будут лучше глаз они!
Хоть они и непрозрачны,
Барышня, но верьте мне,
Actio их будет та же,
Pariter от Зевса глаз!*
Вот какой рецепт, фортуна,
Сочиняется для вас:
Мази я благоразумья
Взять желаю целый гран;*
Осторожности два грана
И, прибавя порошок,
Под названьем дальновидный,
Весь состав смешаю я,
Славным соком постоянства
Хорошенько оболью,
И из этой уж лепёшки
Два шара̀ я сотворю.
Кажется, что будет можно
Этим очи заменить.
Вижу многие вельможи
Смотрят волком на меня:
О, конечно, всем счастливцам
И случайным будет мат,
Коль, фортуна, ты узнаешь
Все погрешности свои!
Кто чрез жёночку смазливу
Получил себе чины,
Ордена и денежонки,
Скажет счастье «баста» тем.
Кто сначала чрез поклоны,
Через лесть и язычок,
Высоконько взгромоздившись,
Стал потом надут, спесив,
И тому фортуна песню
«Баста, баста» запоёт;
А под случай, чтоб и в бурсу
Не отправила назад!
Словом, вам лишь, добры люди,
Вам, достойные умы,
Вам одним начнёт фортуна
Изливать свои дары!
Но сие тогда случится,
Как составлю я шары;
А на это мне потребно
Миллион и больше лет.
Мслвч.
___________________
10
Мерзилкин, или Русский выродок, превратившийся в офранцуженную гадину
Правдинин, хочешь ты, чтоб красками живыми
Я смелой кистию тот гад изобразил,
Который красотой и прелестьми своими
И жаб, и черепах, и крыс всех помрачил!
В болоте ни в одном, ни в лужах, без сомненья,
Нет твари, столько же достойныя презренья,
И в аде молодца такого поискать,
Кто б гнусностью его мог перещеголять.
Преславна издревле была всегда Россия;
Но как же развелись в ней гадины такия?
Великой матерью могли ль быть рождены
Толь безобразные, уродливы сыны?
Не русская душа, не храбрость в них геройска,
Душишка мелкая и подлость в них заморска;
Французчина, как моль, поела весь их мозг,
Забыть к отечеству привязанности долг!
Не честь их движет, нет, их мучит то сердчишки,
Чтоб свет знал, что они французские мартышки.
Начто им с предков брать похвальнейший пример?
Французов мало ли, сорвавшихся с галер?
А как прибегнуть тож к французским и мамзелям,
Которы свет прошли, таскаясь по борделям,
И всяку всячину видали над собой,
То нужно ли искать науки уж другой?
Тогда жеманься, ври, повесничай, кривляйся
И над невежеством россѝян насмехайся,
Которы добрый нрав и здравый смысл хранят,
И что всего глупей, по-русски говорят!
– Fi donc!* Как варварский язык сей груб, нескладен!
Французский au contraire* божествен, деликатен.
Когда бы нам монарх издал такой закон,
Чтоб по-французски врал всяк русский du bon ton,*
Чтоб ѝначе болтать не смели бы дворяне!
А если б свой язык забыли и мещане,
И самый, наконец, преподлый наш мужик
Французский полюбил пренежный толь язык:
Какие б времена блаженные настали!
Мы, офранцузившись, гугнявить все бы стали.
И в просвещении явили тем успех,
Что в вышней степени была б у нас у всех
Французская и жизнь, и нравы, и химеры,
То есть, ни верности к царям, ни к Богу веры,
Ни глупой совести, ни робкого стыда
У новых россиян не стало бы тогда!
Не то ли самое, жеманясь по-французски,
Насвистываешь ты, Мерзилкин, про себя?
Не часто ль ропщешь ты, что твой отец был русский,
И что не санкюлот пустил на свет тебя?*
Послушай-ка, мусье, не господин, Мерзилка!
Не лай на русских ты, французить позабудь:
Ты вспомни, наконец, что есть в России кнут,
Что не минёт тебя в Париж Камчатский ссылка.
На лыжах щеголять как станешь по снегу:
Скажи тогда себе: «Коман-ву-портеву?»*
Нахимов.
_____________________
11
Основание Харькова
Часть первая
Глава вторая*
Приятно в зимний вечерок,
Коль у огня друзья полкругом
Сидят, и курят табачок,
И точат балы за досугом.
Любезность, искренность, любовь,
У них в беседе заседают;
Из них там каждый без чинов,
Там ближнего не обижают,
Там истинна весёлость есть,
Никто в беседе их не связан.
Вельможи, что мне ваша честь?!
Я к вашей жизни не привязан;
Когда со мной мои друзья,
Когда им сказываю сказки,
Не надобны мне ваши ласки,
Царей тогда счастливей я!
Не так ли, друг почтенный Дмитрий,
Не тоже ль скажешь, брат Андрей?
Хоть будь венцом украшен, митрой,
Но если нет с тобой друзей,
Твой жребий стоит сожаленья.
Ах, как тогда на свете жить,
И с кем, скажите, разделить
И радости и сокрушенья?!
Но брат мне Дмитрий говорит:
«Зачем, Маслович, ты болтаешь,
Зачем известное твердишь,
А повести не начинаешь?»
Сейчас, любезный мой, сейчас,
Имей короткое терпенье:
Дай мой исправлю гроком глас,*
И ты моё услышишь пенье.
Часть вторая
«Знать, такі пришли вже годи,
Щоб веселим бути годі!
І не можна чоловіку
Без напасті кончить віку.
ˑ
Що моя Гапуся робе?
Мабуть, досі вже во гробі!
Мабуть, досі ангелочок
Її душу взяв в Райочок![9]
ˑ
Яків, бідна сиротина!
Мучить зла тебе година,
Гоне, ріже і терзає,
З любой Гапкой розлучає!
ˑ
Зділай милость, змилуйсь, долю!
Прогони від мене болю!
Потіш моє, порадь серце,
Йому гірко так, як в перці!
ˑ
Коли буде твоя воля,
Що потішить мене, доля,
Мабуть, я і ворочуся,
Поживу з тобой, Гапуся!
ˑ
Люба Гапко, не журися,
Лучше Господу молися,
Мабуть, я і ворочуся,
Поживу з тобой, Гапуся!»
ˑ
Так пел горе-богатырь,
Мечтой услаждался,
Лошадь в Куряж монастырь[10]
Гнать скорей старался,
ˑ
Потому, что дождь и гром,
Ветер, град и молнья!
Вот уж виден Божий дом,
Вот и колокольня!
ˑ
Бедный Яков весь измок,
В ворота̀ стучится,
Но на ворота̀х замок;
А монах боится!
ˑ
Гром сильней меж тем гремит,
Удар за ударом;
Яков тож сильней стучит,
Всё, однако, даром.
ˑ
От него невдалеке
Дуб гнилой свалился;
Больно Якова руке;
Он стучал, крестился.
ˑ
Бедный горе-богатырь!
Всюду неудача,
Не пускают в монастырь,
И убита кляча!
ˑ
Яков жалкий во слезах
Лошадь обнимает;
Слышит стук давно монах;
Да не отпирает.
ˑ
Отчего святой монах
Врат не отворяет?
У кого металл в руках,
Гром тех побивает.
ˑ
Чтоб ворота отпереть
Надо ключ железный,
А как вдруг начнёт греметь,
Век и кончит слезный.
ˑ
Пусть прохожий подождет,
К нам рубашка ближе,
(Был монахов всех совет).
Яков, подожди же!
ˑ
У кого святы отцы
Физике учились?
В ней большие хитрецы
Они учинились!
ˑ
Незадолго перед сим
Гость, монах согбенный,
Нареченный Ероним,
Здесь был угощенный.
ˑ
Слава года три почти
Об нём разносима:
«Будет Ероним идти
Из Ерусалима.
ˑ
Он желает посетить
Каждую обитель,
В них молебны отслужить,
Чтоб простил Спаситель!»
ˑ
Баба, между тем, молва
Своё говорила:
«Ероним, свята глава,
Где б ни проходила,
ˑ
Строит всюду чудеса,
Больных исцеляет,
Он незрячим очеса
Зрячие вставляет!
ˑ
Он приятен небесам,
Свят и преподобен!
Чуть ли ни Никола сам,
Иль ему подобен!»
ˑ
Сей-то славный Ероним
Пробыл час здесь лишку,
И хозяевам своим
Дал в подарок книжку:
ˑ
«Как себя остерегать
От грома и молньи».
Яков, надо подождать
Подле колокольни!
ˑ
Перестал сердиться гром,
Молнья не блистала,
Литься дождь престал ведром:
Всё как прежде стало.
ˑ
Лишь гнилого дуба нет,
Нет коня: убитый!
Да наш Яков не согрет
И ещё сердитый!
ˑ
Ворота̀ монастыря
Наконец открыли;
Мокрого богатыря
Наконец впустили.
ˑ
Обсушили там его,
Славно накормили,
И за это ничего
С рыцаря не сбрили!
ˑ
Есть обычай на Руси:
В хижине и в кельи
Странник, что ни попроси,
Пить ли, есть, постели,
ˑ
Всем хозяин рад служить;
Се черта народа!
Вот чего искоренить
Не успела мода!
ˑ
Яков у отцов гостил
День лишь с половиной,
Два молебна отслужил,
В путь пошёл с кручиной.
ˑ
Уж шестой он день идёт,
Крымец вдруг навстречу
Едет гордо и ревёт:
«Дай учиним сечу!»
ˑ
«Ах ты, мерзкий басурман! –
Яков восклицает. –
Трогать смеешь христиан! –
В сердце продолжает. –
ˑ
Нажился̀, знать, в жизни сей!
Вот тебе подарок!
Жён, проклятый, не имей
Четырёх татарок».
ˑ
После гордого пронзил
В самую печёнку,
И с поспешностью вскочил
На его клячонку.
ˑ
Тут хотелось покривить
Рыцарю душою,
Но татарин быль обрит,
А не с бородою.*
ˑ
Хоть не хочет, но вперёд
Скачет поневоле;
Как назло ему, бород
Нету в чистом поле.
ˑ
Скачет день, и день ещё,
Полон нетерпенья,
Ищет бороды вотще...
Видит лишь каменья.[11]
ˑ
Кончим здесь вторую часть,
Замолчим, ни слова!
Коль случится нам попасть
В журналисты снова,
ˑ
Слово верное даём
Кончить бедных муки:
В третьей части допоём
Якова все штуки.
Мслвч.
Продолжение впредь.
____________________
II
ПРОЗА
12
Письмо Русского Солдата
Когда я просил у вас совета, можно ли мне, не так как критику, а как просто мыслящему солдату, открыть мысли свои о журналах,* в то время я не воображал, что, напечатав письмо моё, вы обяжете меня некоторым образом выполнить сие намерение. Признаюсь, что я даже забыл о нём до сих пор, пока (и то довольно поздно) не взял вашего журнала в руки. Но теперь вижу – надобно что-нибудь сказать.
«Журнал» – великое слово! Я об заклад бьюсь, что не всякий, кто их читает, понимает значение слова, а если и думает, что понимает, то (как говорят) навыворот. Например, начиная с самого издателя: он печатает в месяц, в полмесяца, или, много, в неделю несколько листков всякого сбора в прозе и в стихах, ходячих прямо и хромых, и называет свои листки – «журнал». Я советовал бы ему сходить в полковую канцелярию (других я
не знаю и боюсь, как язвы) и спросить у писаря, что значит журнал? Он отвечал бы ему: «Милостивый государь, журнал есть ежедневная записка всех бумаг, полученных и отправленных». Оттуда, пожалуй, пусть зайдёт к купцу, казначею и проч. и спросит у каждого, что в журнале он записывает? Тот покупку и продажу, тот приходы и расходы, учёный свеженькие мысли, волокита
[12] имена новых знакомых, мало заботящихся о его знакомстве, лекарь домы пациентов; да я и конца бы не нашёл журналам, т. е. дневным запискам (а мне кажется, милостивый государь, журнал иначе перевесть нельзя): их не тысяча один, а без числа. Итак, кончится сия статья тем, что все почти так называемые журналы не суть журналы, а месячники, полумесячники, недельники. За сим следует: на какой конец сии месячники и проч. выходят на свет? Здесь я скажу, чаю, выдумка журналов есть прекрасное, бесподобное дело. Некстати бы мне говорить по учёному, но нельзя миновать, чтоб не сказать чего-нибудь о их начале: все почти приписывают Франции и господину
Сало,* советнику Парижского парламента, изобретение журналов, таковых или подобных, как мы их видим. Он начал издавать в 1665 году журнал учёных (Journal des savants). Самое название, кажется, показывает, что учёные, истинные или самозваные, присылали к издателю свои сочинения или замечания. Предо мною лежит книга, из которой мог бы я выписать всю историю журналов от их сотворения до сего дни; но судя по себе, я знаю, как несносно читать вздор без вкуса и без соли для того только, что он пахнет учёностью. Намерение моё сказать слова два о пользе журналов (каковы они ни есть), да и тут беда! Об них так много писали, что писать ничего не осталось. Об ином журнале говорят иногда слишком много, но тогда редко отдают ему должную справедливость; а о другом совсем ничего не говорят: это ещё хуже! Но после всех суждений и пересудов журналы останутся преполезною и приятною каждому любителю просвещения выдумкою. Журнал не для вечности; одно имя и намерение его оправдывает. Я сказал бы господам строгим критикам: государи мои, как вы об том подумаете, кто, слушая умного и весёлого человека, который своими разговорами научает и забавляет собрание, с педантскою важностью подступит к нему и скажет: «Вы говорите умно и приятно, но позвольте вам заметить, что вы не всегда говорите то, чего мне хочется; вы говорите кстати, но это чрез нисколько времени не будет больше кстати; иногда вы говорите о предметах, которые я не очень понимаю; вы делаете наставления быть сострадательным и человеколюбивым, а я не всегда бываю к тому расположен; вы смешите других, осмеивая меня: за то я вам вечно не прощу и буду ругать ваши разговоры пока достанет у меня гортани». Я слышу, кажется, ответ сего почтенного человека: «Мой друг, по долгу христианства и человечества я сожалею о вашей гортани и даю вам дружеской совет никогда меня не слушать!» Не таковы ли критики журналов? Всякий знает, что в них есть слабые пиесы* да и критики не без слабостей. Что касается до меня, по совести вам скажу, что с сердечным удовольствием я читаю многие пиесы в «Украинском вестнике»
[13]:* старинные известия о родной стороне, и самые маловажные, должны быть каждому милы, если он не болван деревянно-иностранный; видеть успехи благотворительности и просвещения в отечестве ещё милее; даже просто литературные пиесы многие очень занимательны. За час пред сим с сладчайшим чувством я читал пиесу «Юстин, или Добрый брат».* Чего ж вам хочется? Где строгие критики? Вы можете и смеяться, и плакать с удовольствием, а всё ворчите; если ж вы ни плакать, ни смеяться не можете от доброго сердца, а только судорожно, советую вам не читать не только журналов, но и «Бовы королевича». Простите, милостивый государь, спешу к должности, пишу наскоро
[14]; надобно было что-нибудь написать, а теперь уже 8-е число. Позвольте сделать также последнее прощальное почтение вашему журналу, который, как я слышал, кончается. Поздравляю с освобождением от тяжкого ига, и честь имею быть
Вашим истинным почитателем и покорнейшим слугою
Русский Солдат.
___________________
Хорошая и дурная нога
(Из Франклина)*
В свете есть два рода людей: имея одинакое здоровье, одинакое богатство, одни бывают счастливы, а другие несчастливы. Это происходит по большей части от различных точек зрения, под которыми рассматривают вещи, людей и происшествия, и от действия, какое сия разность производит в их душах.
Люди, в каком бы ни были положении, могут иметь приятности и невыгоды; в каком бы обществе ни находились, могут найти людей с большею или меньшею любезностью; за каким бы столом ни сидели, им подают кушанья и напитки лучше или хуже, блюда хорошо или худо приготовленные; в какой бы земле ни жили, у них бывает хорошее и дурное время; под каким бы ни находились правительством, имеют хорошие и худые законы, и сии законы могут быть исполняемы хорошо или худо; какую бы поэму или сочинение гения ни читали, могут видеть ошибки, красоты и недостатки; наконец, на всех почти лицах, во всех почти людях, можно усматривать черты тонкие и черты несовершенные, качества хорошие и худые.
В таких обстоятельствах два рода людей, о которых мы говорили, принимают различные впечатления. Которые расположены к счастью, те обращают внимание на одно приятное в вещах и весёлое в разговорах, на хорошо приготовленные блюда, на вкусные вина, на прекрасное время, и наслаждаются с удовольствием; которым же назначено судьбою быть несчастливыми, те примечают противное и ни о чём о другом не разговаривают, отчего они всегда недовольны и печальными своими замечаниями возмущают удовольствие общества, оскорбляют многих и делаются в тягость везде, где бывают.
Если бы такие склонности несчастные получали от природы, то они достойны б были великого сожаления. Но как расположение критиковать, находить во всём худое, появляется, может быть, сперва от подражания и неприметным образом превращается в навык, то известно, что им можно избавиться от привычек, как скоро они будут уверены, что они нарушают их спокойствие, Надеюсь, что сей маловажный совет будет для них небесполезен, и они откажутся от такой склонности, которая, хотя внушаема воображением, имеет невыгодные следствия в продолжение жизни и причиняет печаль и бедствие истинное.
Никто не любит ругателей, которые всякому готовы наносить обиды. За то с ними всегда обходятся с холодною учтивостью; нередко даже и в этом отказывают им, что самое ожесточает ещё более их и доставляет им как бы случай к сильным спорам и ругательствам. Если они желают занять важные должности и умножить своё имение, никто не принимает участия в их успехе, не делает ни шагу и не скажет ни слова в их пользу. Если получают от кого укоризны или подвергаются какому-нибудь несчастию, никто не захочет ни защищать их, ни оправдать. Напротив, множество неприятелей осуждает их поступки и всячески старается привести их в совершенную ненависть. Итак, если они не переменяют навыка и не удостаивают почитать прекрасным то, что в самом деле прекрасно, без всякого огорчения, как для самих себя, так и для других, то всякий должен избегать их: ибо мы всегда встречаем неприятности, если имеем соотношения с такими людьми, особливо если к несчастию бываем замешаны в их ссорах.
Один старый философ, из друзей моих, чрез опытность сделался слишком недоверчив к таким людям, и всячески старался не иметь ни малейшей связи с ругателями. У него, как и у прочих философов, был термометр, по которому узнавал он степень теплоты в атмосфере, и барометр, по которому наперёд знал, каково будет время, хорошо или дурно. Но как не изобрели ещё такого инструмента, по которому можно бы было, при первом взгляде, узнать, какой кто имеет характер, в таком случае мой философ пользовался ногами: у него одна нога была очень хороша, а другая крива и безобразна.
Если он в первый раз видел человека, который более смотрел на кривую ногу, нежели на прямую, то он не доверял ему; а если этот человек, говоря с ним о дурной его ноге, не сказывал ничего о хорошей, то не нужно ему было никакого доказательства; и философ не имел с ним более ни малейшей связи.
Не у всякого из нас есть столь прекрасный двуножный барометр. Но всякий, употребив небольшое внимание, может примечать признаки такого худого расположения, изыскивать ошибки, и решится избегать знакомства тех, которые, по несчастью, имеют такие слабости. Итак, я советую сим язвительным, злым, недовольным людям не смотреть на кривую ногу, если они хотят заслужить уважение, быть любимы и жить счастливо.
___________________
III
СМЕСЬ
1
Певец во стане эпикурейцев
Друзья, собранье усладим,
Вино стоит пред нами,
Дай два ведра опорожним,
Украсимся венками!
___
Кому судьбою здесь дано,
Возможные все средства,
Чтоб пить хорошее вино,
Так тот не знает бедства.
___
Пустое полно говорить,
Забудем плута Боньку…
Не лучше ль нам винца налить
И выпить полегоньку?
___
Тебе сей кубок, голова,
Цвети твоё здоровье!
Ты наши выслушай слова
И подпиши условье:
___
Ты, яко первый тела член,
Будь нам питья примером:
Теперь с тобой контракт свершен;
Не смей быть лицемером!
___
Хор
Теперь с тобой контракт свершен;
Не смей быть лицемером!
___
А ты, почтенный наш ……,
Ты мудрый наш поитель!
Будь весел духом и здоров,
И будь нам предводитель!
___
Хор
И будь нам предводитель!
___
А ты, любезный наш Иван,
Хоть пуншу пить не любишь;
Но дай тебе вина стакан,
Ты пить усердно будешь.
___
Всегда ты эдак поступай:
Ты слава всех Иванов!
Скорее, Дмитрий, наливай…
Здорово, Т……
___
Друзья, кто можешь позабыть
Почтенна М……,
Так должен тот приноровить
Себе сии два слова.
___
Извольте слушать, вот оне:
Кто здравье пить его не будет,
Так тот привержен сатане
И добрых тот не любит!
___
Хор
Певец, слова твои напрасны,
Мы выпить в честь его согласны.
___
Теперь пришла чреда твоя,
Полковник храбрый …..,
Ты жить не хочешь для себя;
Не любишь барских вздоров.
___
Твоё здоровье залпом пьём:
Живи на многи лета!
Тебе в честь песни мы поем,
Живи твоя …..!
___
Хор
Твоё здоровье залпом пьём:
Живи на многи лета! и проч.
___
А ты, приятный наш Андрей,
Когда играешь на кларнете,
Услада ты компаньи всей!
И всё тебе пустое в свете!
___
Хор
И всё ему пустое в свете!
___
Твоё здоровье выпьем мы,
Ударим руку в руку;
Весѐлы изострим умы,
И выдумаем штуку!
___
А ты веселья сын и штук!
В……наш …….,
Прямой ты Демокритов внук,
Собраний наших гений!
___
Всяк выпить в честь твою готов,
Всегда такой лишь буди –
На что калякать много слов:
Здоровы добры люди!
___
Друзья, ещё покал винца*
Мы выпьем за здоровье
За С……хитреца,
И вот ему присловье.
___
Тебя мы производим в чин:
Ты виночерпцем украшайся!
Отнюдь не смей иметь личин,
И пьяным быть не притворяйся!
___
Хор
А в ноги ну̀жды нет, валяйся!
___
Ещё другой Иван здесь есть,
Он пляшет, огороды,
Как я, он мастер рифмы плесть –
Так выпьем-те, народы!
___
Ещё и третий есть Иван
М…….Я……,
Мы выпьем в честь его стакан!
И в честь твою, К…….
___
А ты, К…….Ф…..,
Ты, право, нас послушай.
Забудь дела; всё в мире вздор,
Вино с охотой кушай.
___
Чия наружность хороша
(Старинное присловье),
Так у того добра душа:
Мы пьём твое здоровье!
___
Теперь конец моим словам;
Не зрю вина кончину,
Почтенные, позвольте вам,
Хоть рюмки половину
___
Налить пенѝстого винца;
А мне надеждой льститься,
Что каждый выпить в честь певца
Полрюмки, верно, согласится?
___
Хор
Не только полрюмки, согласны покал,
За здравье пиита, чтоб Дмитрий нам дал.
___
Певец
Эдакой я чести, ей, не ожидал!
___
Теперь мы выпьем за царя…
___
Хор
Сие бы прежде надлежало.
___
Не беспокойтеся, друзья,
Чинов у пьяных не бывало.
___
Итак, мы выпьем за царя
Российския державы;
К нему любовию горя,
Возьмём-те праздничны покалы!
___
Хор
Итак, мы выпьем за царя
Российския державы!
К нему любовию горя,
Возьмём-те праздничны покалы!
___
Ребята, славно – ну опять.
Берите по покалу, други,
Велите Дмитрию давать
За здравье царския супруги!
___
Ещё нам выпить надлежит,
Иль учиним злодейство!
Изволь-ка, Дмитрий, нам налить
Полнее за царя семейство!*
___
Теперь мы выпьем за того,
Кого,
Кто любит более всего!
___
Вот я – я выпью за ……!
Я пьян и – признаюсь,
Что я люблю девчонку эту.
Да только толку не добьюсь!
___
Друзья, до сих мы пили пор
За здравье многих без натяжки;
Теперь составим винный хор,
Возьмём стаканы, рюмки, фляжки!
___
Пусть с визгом всяк в стекло бренчит;
Пусть будет милый беспорядок!
Пусть всяк, что хочет, то творит,
Тогда погладит Вакх ребяток!
Мслвч.
___________________
2
Маскированный ответ
Вопрос
Реши мою судьбу, надежду мне подай:
Доколе пламенем бесплодным мне гореть?
Скажи, любезная: «Утешься, не страдай!»
Иль дай в своих очах моё несчастье зреть.
Ответ
Любовь есть буря чувств: спокойство, тишина
Да будут твой удел, мечтанья истреби;
Любовь к погибели сердец сотворена:
Рассудок, чтоб спастись от ней, употреби.
Я.
____________________
3
Панегирик голове Ослова
Распался бедный пень от головы Ослова!
А голова? – она здорова!!
О. С.
__________________
4
Песнь семейству
Гой там, по Зміївській дорозі,
За Васищевим за селом,
За Удами при перевозі,*
В селі малѐньком В….
Стоїть хороша нова хата,
Людями добрими багата!
___
Який живе там добрий пан,
Яка живе там добра паня! –
Так добрі, любі, хоч Бояна,
То стане в пинь і сам Боян.
А панночка… та що казати,
Її неможна описати!
___
О, як криви учених товки.
Чи є у них на шах ума?
Все пишуть, що остались вовки,
А що людей зовсім нема.
Є люди, та шукать не хочуть,
Брехнею цілий світ морочать.
Коли б вони панів сих знали,
Таких писулек не писали!
___
А….. зветься добрий пан,
А паня люба Л……,
А люба панночка Н…..,
Її я б радістю назвав!
Вона отцю і справді радість!
А матері – потиха сладість!
___
Є ще у них якась панянка,
Багатая на імена,
Хто називає – Прасковьянка,
А хто зове її – Княжна.
А хто і он як називає:
Що будто би вона сіяє!
Дай Бог їй доброго здоров’я!
Тож добра панночка Прасковья!
___
У пана є іще паничик,
Його зовуть всі Сашурок,
Моторний, шаловлив, як бісик,
Но буде умний парубо̀к.
Уж пів Граматики він знає,
І по-латинському читає!!
Хто не шалив, як був малим?
Не треба тілько бути злим.
___
Я і великий, та шалю;
Но злого серця я не маю;
За то себе і почитаю,
За то себе я і люблю.
___
Панів сих вік я не забуду,
Коли би всі такі були!
За них за всіх молиться буду,
Щоби здоро̀венько жили!
Хіба ведмедем треба бути,
Щоби їх ласки позабути!
___
О, як вони мене кохали!
Не гість у них – родний я був!
Ще раз приїхати прохали –
І я би за̀раз к ним задув,
Хоч сю минуту сів на дрожки –
Та занятий ділами трошки.
Мслвч.
__________________
Кончина «Харьковского Демокрита»
Примечания редактора интернетной публикации
«Харьковский Демокрит» – первый по времени журнал в Украине (наряду с журналом «Украинский вестник», который начал издаваться одновременно и печатался в той же типографии). Периодическое литературное издание преимущественно юмористически-сатирически-иронического направления. И первое периодическое издание, где напечатаны тексты на украинском языке. (Первые части «Энеиды» Ивана Котляревского были напечатаны ещё раньше, но то было издание книжное, а не периодическое). Однако в основном – тексты на великоросском. Печатался «Харьковский Демокрит» в типографии Харьковского университета. Издавался в 1816 году ежемесячно с января по июнь включительно. В журнале печатались сочинения авторов Слободской Украины (то есть Слобожанщины – северо-восточных областей Украины), а также переводы ими текстов зарубежных литераторов. Всего издано шесть книжек журнала (или шесть связок, как называл его номера основатель и издатель). Демокрит – древнегреческий философ, известный, кроме прочего, хорошим чувством юмора и весёлым нравом. «Харьковским Демокритом» издатель назвал свой журнал по аналогии с петербургским журналом «Демокрит», которого было издано всего лишь два номера. В данной интернетной публикации тексты приведены в основном в соответствие с нынешними великоросским и украинским правописаниями. Но местами сохранены особенности этих языков начала девятнадцатого века для исторического колорита.
Декан Гавриил Успенский – Гавриил Петрович Успенский (1765-1820) – историк, профессор Харьковского университета.
Тебе Херсона предпочтёт… – Херсон – персонаж лубочных повестей «Херсон и Калимбера. Рыцарская повесть, воспетая бардом Октавием Скальдом в присутствии короля Ричарда Львиное Сердце в XI столетии» и «История о славном рыцаре Полиционе, египетском царевиче, и прекрасной королевне Милитине, и о сыне их, дивном в героях Херсоне, и о прекрасной царевне Калимбере».
В ночь воробьиную… – Воробьиной (или рябиновой) восточные славяне называли такую ночь (как правило, летнюю), когда бушевала сильная гроза. Считалось, что в такую ночь происходит разгул нечистой силы.
Летит – уносит в терем свой. – У читателя может возникнуть подозрение, что эпизод умыкания Любимы колдуном Кащеем автор «Утаиды» написал под влиянием эпизода похищения Людмилы колдуном Черномором из поэмы Александра Пушкина «Руслан и Людмила». Чтобы убедиться, что это не так, достаточно обратить внимание на время публикаций этих поэм. Поэма «Руслан и Людмила» была опубликована через четыре года после публикации «Утаиды» в «Харьковском Демокрите» (а начал Пушкин писать своё сочинение на шесть лет позже Масловича). Так что, хронологически, это Пушкин мог позаимствовать данный эпизод у Масловича, а не наоборот. Но наверняка Пушкин не был знаком с «Утаидой» и не знал о существовании её автора. Схожесть эпизодов является следствием того, что оба поэта вдохновлялись русскими народными сказками и волшебными балладами других поэтов (в том числе Василия Жуковского).
Тебе хороший даст трезвон!! – Окончание четвёртой песни поэмы «Утаида». Первая песнь напечатана в мартовской (№ 3) книжке «Харьковского Демокрита», вторая песнь – в апрельской (№ 4) книжке, третья песнь – в майской (№ 5) книжке «Харьковского Демокрита».
Мслвч. – Василий Григорьевич Маслович (1793-1841) – украинский (харьковский) поэт, юморист, сатирик, баснописец, журналист, учёный-филолог, выпускник Харьковского университета, основатель и издатель журнала «Харьковский Демокрит», а также автор большинства печатавшихся там текстов.
Но не на Пинд, а на Холодну… – Пинд – горная гряда в Греции, отделяющая Фессалию от Эпира. По мифологии, Пиндом владел Аполлон. В переносном смысле Пинд – дом поэзии. Холодная гора – один из пяти холмов, на которых раскинулся город Харьков. Имеет место в западной части города.
… истоки вы кастальски… – Вода из источника Касталия на горе Парнас со времён Эллады считается символом поэтического вдохновения.
Разлад Омегина с Зенитовым – Комическая сценка перебранки учёного-математика с учёным-географом, написанная Орестом Сомовым. На специальности этих персонажей указывают «говорящие» фамилии Омегин (от «омеги» – буквы греческого алфавита, иногда используемой в математических формулах) и Зенитов (от «зенит»), и соответствующие термины в их речах (у математика: икс, величина, фигура, пропорция, теорема, минус, плюс, положительный, плоскость, линия, квадратура, задача и др; у географа: медведь сибирский, людоед, Мемфис, Нил, крокодил, Европа, Африка, курильское селенье, дикари, дельфины, тюлени, океан, Греция, уральский кедр, индийский кокос, острова и др.). Эта сценка вызывает ассоциацию со словами из поэмы Василия Масловича «Утаида» (Песнь первая, «Харьковский Демокрит» № 3, март): «Когда ж учёных два столкнутся, То в целых не остаться им: Наверное, что подерутся…» Похожая комическая перепалка (не математика с географом, а математика с поэтом) описана и в стихотворении Акима Нахимова «Поэт и математик», напечатанном в № 5 (май) «Харьковского Демокрита».
Иль с альбиносами меня не распознаешь? – Для альбиносов свойственны проблемы со зрением.
… в курильское селенье… – То есть – на Курильские острова, где были селения народа айны.
… о славном том болване… – Речь об одном из семи чудес света античного мира: Колоссе Родосском.
О. Сомов. – Орест Михайлович Сомов (1793-1833) – выпускник Харьковского университета, поэт, сатирик, прозаик, литературный критик, издатель. Одним из первых в великоросской литературе использовал украинские темы, оказав влияние своим творчеством на Николая Гоголя. Ещё одно сочинение Сомова в этом номере «Харьковского Демокрита» подписано –
О.С.
Лисица – Веллингтон, а обезьяна – Бонька. – Артур Уэлсли (1769-1852), герцог Веллингтон – британский полководец и государственный деятель, фельдмаршал, участник Наполеоновских войн, победитель при Ватерлоо. Бонька – такой презрительной кличкой в те времена называли в Российской империи Наполеона Бонапарта. В басне намёк на то, что Наполеон, дескать, подражал кровавым тиранам и агрессорам прошлых времён. Эта тема присутствует и в некоторых других стихотворениях, напечатанных в журнале «Харьковский Демокрит».
И. Д. К. – Игорь Дмитриевич Книгин (1773-1830) – заслуженный профессор и декан медицинского факультета Харьковского университета. Фамилия от рождения – Булгаков, а прозвище Книгин, ставшее затем его официальной фамилией, получил за книголюбие во время учёбы в семинарии. С 1811 года Книгин служил в Харьковском университете ординарным профессором анатомии, физиологии, судебной медицины и медицинской полиции. В 1813 году был избран директором естественного отделения в Обществе наук при Харьковском университете.
Владеет лирой лишь Пиндар… – Пиндар (примерно 520-443 годы до н. э.), один из величайших древнегреческих поэтов. Прекрасно играл на лире и, возможно, сочинял музыку.
Евтерпа будет пусть Параска… – Евтерпа или Эвтерпа – муза лирической поэзии и музыки.
Пребудь у нас хоть Ноя веки… – Согласно Книге Бытия (Библия, Ветхий Завет), Ной прожил 950 лет.
… подлунный мир… – В современном великоросском правописании отсутствует различие в написании слова «мир» в значении «отсутствие войны» и «мир» в значении «свет, вселенная…». В «Харьковском Демокрите», согласно тогдашнему старому правописанию, в первом значении напечатано «Миръ», а во втором – «Міръ».
Се вся учёность нынь по форме нарядилась… – В этом стихотворении перечисляются некоторые дисциплины, изучавшиеся в те времена в Харьковском университете: «икс» символизирует математику, «газ» – химию, «магнетизм» – физику, «силлогизм» – логику, «кантицизм» – философию (от фамилии немецкого философа Иммануила Канта), а эстетика и литература фигурируют под своими названиями.
В тупик бы, кажется, Вергилий стал Марон, Рафаэль, Апеллес штандарт бы преклонили; Они ведь маляры, а не Гогарты были. – Намёк на то, что фигурирующая в стихотворении «учёность» заслуживает карикатурного, а не патетического описания. Английский художник Уильям Гогарт (или Хогарт, 1697-1764) был, кроме прочего, карикатуристом, иронически изображавшим явления современной ему жизни. А древнеримскому поэту Вергилию Марону и художникам – древнегреческому Апеллесу и итальянскому эпохи Возрождения Рафаэлю Санти – карикатуризм не присущ.
Ты мне на главу надела Славный докторский колпак! – Автор стихотворения Василий Маслович получил степень доктора изящных наук (то есть литературы и искусства). Но поскольку слово «доктор» ассоциируется в первую очередь с медициной, автор обыгрывает этот аспект, изображая себя лекарем, желающим подлечить фортуну. К слову, Василий Маслович был сыном военного врача.
Actio их будет та же, Pariter от Зевса глаз! – Actio – действие, pariter – одинаково (латин.)
… целый гран… – Гран – устаревшая мера веса, изначально означавшая вес ячменного зерна. Чуть больше шестидесяти миллиграмм.
Fi donc! – Тогда фи! (франц.)
au contraire – наоборот (франц.).
du bon ton – согласно хорошему тону (франц.).
И что не санкюлот пустил на свет тебя? – Санкюлоты – французские рабочие и крестьяне, участвовавшие в Великой Французской революции. Название подчёркивает, что простолюдины носили обычные штаны, а не, как аристократия, короткие панталоны (кюлоты).
Коман-ву-портеву? – Comment vous portez-vous portez vous? – Как твои дела? (франц.) Следует учитывать, что эта сатира насыщена антифранцузской патетикой, поскольку была написана во время российско-французской войны.
Нахимов – Аким Николаевич Нахимов (1782-1814) – украинский (харьковский) русскоязычный поэт-сатирик, баснописец, педагог, выпускник Харьковского университета. В «Харьковском Демокрите» его сочинения публиковались посмертно.
Глава вторая – Первая глава первой части поэмы Василия Масловича «Основание Харькова» напечатана в первом (январском) номере «Харьковского Демокрита». Вся эта поэма, написанная в начале 1815 года, состоит из трёх частей. Если первая часть разбита на две главы, то вторая и третья являются цельными, без деления на главы. Третья часть не была в журнале напечатана. Полный текст поэмы, все три части, были опубликованы 1890-м году, через 49 лет после смерти поэта, отдельной книгой, под другим названием «Сказка про Харька, основателя Харькова, про дочь его Гапку и батрака Якива». Книжный вариант несколько отличается от журнального, но не существенно. Эта книга, как и «Харьковский Демокрит», была напечатана в Харькове. Её издателем выступил Николай Васильевич Маслович, сын поэта. Книга выложена в Интернете, так что читатель, при желании, может легко с ней ознакомиться.
… исправлю гроком глас… – Грок – устаревший искажённый вариант слова «грог». (Смотрите, например, «Похвалу гроку» Акима Нахимова в майском (№ 5) номере «Харьковского Демокрита»).
Тут хотелось покривить Рыцарю душою, Но татарин был обрит, А не с бородою. – То есть Яков хотел схитрить, доставив пану Харьку пук волос из бороды встречного татарина вместо обещанного клочка бороды крымского хана.
Когда я просил у вас совета, можно ли мне, не так как критику, а как просто мыслящему солдату, открыть мысли свои о журналах… – В постскриптуме «Письма Русского Солдата» в № 5 «Харьковского Демокрита».
… господину Сало… – Дени де Салло (1626-1669).
… слабые пиесы… – Под словом «пиесы» тут имеются в виду не пьесы, то есть сочинения драматургические, а любые тексты.
… пиесы в «Украинском вестнике». – «Украинский вестник» – журнал, который начал издаваться одновременно с «Харьковским Демокритом» (в январе 1816 года) и печатался в той же типографии Харьковского университета. Среди авторов и редакторов «Украинского вестника» были и те, кто публиковался в «Харьковском Демокрите». Помимо произведений художественной литературы (в том числе на украинском языке), в «Украинском Вестнике» печатались харьковские новости и статьи об истории, искусствах, науках, религии, философии, политике, общественной жизни и прочем. В 1819 году Министерство просвещения Российской империи запретило издание этого журнала, посчитав его вольнодумным и неблагонамеренным. Не надо путать харьковский журнал «Украинский вестник», издававшийся в 1816-1819 годах, с петербургским журналом «Украинский вестник», издававшимся в 1906 году.
«Юстин, или Добрый брат». – Это сочинение печаталось в «Украинском вестнике» частями в нескольких номерах, в рубрике «Детское чтение». В подзаголовке указано: «Повесть из Бланшарда». То есть это русский перевод повести из книги французского книгоиздателя и писателя Пьера Бланшара (псевдоним – Платон Бланшар, 1772-1856). Этот литератор специализировался на сочинении, печатании и распространении нравоучительных и познавательных книжек для детей.
Из Франклина – То есть перевод английского текста, написанного Бенджамином Франклином (1706-1790) – американским писателем, политическим деятелем, дипломатом, изобретателем, учёным, философом...
… покал винца… – Покал – устаревший вариант слова «бокал».
… за царя… царския супруги… царя семейство! – Имеются в виду тогдашний российский император Александр Первый, его жена Мария Луиза Августа, его многочисленные братья и сёстры, племянники и племянницы. Детей (по крайней мере, законнорождённых) у него не было (обе дочки к тому времени умерли маленькими).
… по Зміївській дорозі, За Васищевим за селом, За Удами при перевозі… – Змиевская дорога – путь от Харькова к городу Змиёв в Харьковской области; Васищево – посёлок в десяти километрах к югу от Харькова; Уды – река, которая протекает через город Харьков и юго-восточнее впадает в Северский Донец.
1
Докторской мантии или докторского плаща.
(Здесь и далее в сносках примечания Василия Масловича).
(обратно)
2
Слуга мой.
(обратно)
3
Сей вопрос очень натурален. Филиппка до сих пор мне строил только
балалайки, что можно видеть из некоторых к нему посланий.
(обратно)
4
Так называется в Харькове гора.
(обратно)
5
Этот стих не лишний: с Холодной горы видны все почти домы.
(обратно)
6
Смотрите: «Харьковский Демокрит» № 5, статью 13.
(обратно)
7
Читатели, простите за такое неслыханное новое словцо: рифма и стопа чего не заставят сделать!
(обратно)
8
Малороссийская поговорка.
(обратно)
9
Простолюдины думают, будто бы пред смертью праведного прилетает ангел за его душою и уносит её в рай, а душу грешника тащат аггелы в ад, или, по их наречию, в пекло.
(обратно)
10
От Харькова в девяти верстах находится монастырь, называемый Куряжским.
(обратно)
11
По Екатеринославской дороге видно и теперь множество безобразных каменных статуй.
(обратно)
12
Под сим словом я разумею того, кто в один день обегает целый город, и поневоле к вечеру от усталости волочит ноги. Едва ли не приличнее сие название такого сорта людям, а не тем, кому оно обыкновенно даётся; доказательство, как несправедливо иногда названия изображают вещь.
(обратно)
13
Господин издатель и всякий читатель догадается, почему я не хвалю Демокрита.
(обратно)
14
Прошу покорнейше сделать замечание, что для журналов писать наскоро есть вещь простительная: кто захочет трудиться по целым десяткам лет, знавши наверно, что труды его чрез неделю будут лежать в табачной лавке, а много что под лавкою.
(обратно)
Оглавление
ХАРЬКОВСКИЙ ДЕМОКРИТ
Месяц июнь
ПОЭЗИЯ
Утаида
Стихи по получении докторского достоинства
Ода 1816 года. В день ангела ………
Послание к эпикурейцам
Разлад Омегина с Зенитовым
Орангутанг и Лисица
Балалаечная песнь
Учёность в параде
К фортуне
Мерзилкин, или Русский выродок, превратившийся в офранцуженную гадину
Основание Харькова
ПРОЗА
Письмо Русского Солдата
Хорошая и дурная нога
СМЕСЬ
Певец во стане эпикурейцев
Маскированный ответ
Панегирик голове Ослова
Песнь семейству
Примечания редактора интернетной публикации
*** Примечания ***
