много!
Вот опять я ничего не понимаю — где я и где евреи? И причём тут плакат? Какие, к чертям собачьим, помощники? Я вообще никого в глаза не видел! Опять дед что-то темнит и ничего, по существу, не говорит. Нет, вроде успокоился и чего-то хочет добавить:
— Короче, ты мне должен, потому и позвал! Когда время придёт, я всё расскажу, что надо сделать, а пока свободен…
Голос деда стал, как бы удаляться и становиться всё тише и тише:
— Ты всё сделал и теперь живи спокойно… До поры до времени…
* * *
Проснулся я совершенно невыспавшийся. Тяжёлая голова и полная убеждённость, что меня сейчас вывернет наизнанку. Возле кровати, на стуле, стоял чайник с водой. Утолил жажду, огляделся и понял, что не всё так плохо. Жена, чему-то улыбается во сне. Такая детская улыбка. Я аж засмотрелся. На улице, как видно в окошке, нормальная погода — по крайней мере дождя не видно. Можно пойти и устроить себе сверхсложную тренировку с бревном, до полного физического изнеможения. А потом съесть, чего-нибудь жутко вкусного и вредного одновременно. И это, раз уж организм требует, правильно. Мне теперь многое можно. Я же сделал, что от меня требовалось? Значит я свободен от всех обещаний и могу делать что хочу. Теперь-то заживу и, даже, возможно спокойно…
