По ту сторону холста [Агаси Ваниев] (fb2) читать онлайн

Иван Кирюхин, Агаси Ваниев По ту сторону холста

По ту сторону холста

Глава 1

В этот день Третьяковская галерея казалась особенно оживленной. Наталья Маслова, гид российского масштаба, водила экскурсантов по залам временной экспозиции, собранной специально для неё. Название выставки было интригующим: «Как пролить краску на пустой мешок из-под картошки и заработать на этом миллионы?».

— Перед вами картина «Охотники на привале» за авторством художника Василия Перова, — объявила Маслова экскурсантам. — Сюжет картины довольно незамысловат: трое мужчин, увлекающиеся охотой, устроили привал посреди безлюдного поля. Об этом говорят разложенные на скатерти стаканы, бутылка и лёгкие закуски в виде овощей и хлеба. Другими признаками привала являются сложенные на земле ружья и подстреленная дичь, которая валяется в пожелтевшей траве. Обратите внимание на осеннее небо на заднем фоне: холодные тона предвещают наступление дождя. Вопрос: о чём хочет сказать художник этими наглядными образами? Ответ: об отдыхе. О необходимости отдыха вне зависимости от места и рода деятельности. Даже погодные условия не имеют права разлучить человека с отдыхом. Как говорится: сделал дело — гуляй, пока деньги не закончатся! Он словно намекает нам: забудьте о повседневных делах и берите пример с этих героев. Кстати, о героях. Как вы уже заметили, трое охотников о чём-то говорят: оживлённо, с эмоциями. Самый старший из них в стареньком чёрном утеплённом костюме выплёскивает из себя всю энергию. Другой охотник, в тёмно-зелёном костюме, посередине, ехидно улыбается и небрежно чешет затылок. Он делает вид, что слушает старшего товарища, не воспринимая всерьёз сказанное им. И, наконец, самый молодой из троицы, в коричневом одеянии справа, вырядившийся во всё новое, будто павлин на брачный танец, не просто слушает, а верит словам старшего. Таким образом, Перов изящно цементирует в подсознании исконно русский вопрос: третьим будешь? Ловко, согласитесь? Если художник хочет продать свой мешок с засохшей на нём краской, он просто обязан быть тонким, чутким психологом душ человеческих.

Экскурсанты, в частности мужская половина, одобрительно кивали. После этого, Маслова повела их к другому полотну. Во время перемещения от картины к картине эта статная женщина каждый раз поднимала на лоб свои очки в золотой оправе с жёлтыми стёклами, что давало понять — это всего лишь предмет образа, не являющийся вспомогательной оптикой.

— Следующая картина называется «Последние минуты Дмитрия Самозванца». Автор: Карл Вениг. По просьбе руководства галереи её доставили в столицу спецрейсом из Нижнего Новгорода. Сюжет повествует об историческом событии, в котором наши предки предотвратили попытку узурпации власти Лжедмитрием. Сам Лжедмитрий, с рыжими волосами и в белом кафтане, изображён в момент всенародного восстания. Он стоит у окна и испуганно смотрит, предположительно, на толпу, которая вот-вот ворвётся в Кремль и устроит бойню. За его спиной стоит женщина в белом платье. Это Марина Мнишек — жена Лжедмитрия, которая тоже испытывает страх за собственную жизнь и, кажется, совсем уже не рада, что вытянула у судьбы такой «счастливый» билетик в жёны московитского лжецаря. Сбоку от самозванца — его верный воевода, боярин Петр Басманов, который положил руку на плечо опростоволосившегося царька, как бы сообщая нам: перед лицом неминуемой расплаты совсем не важно, какой на тебе надет кафтан, какого фасона, покроя и расцветки! Художнику удалось ясно передать чувство тревоги, испытываемое героями картины. Падающий свет из окна на Лжедмитрия усиливает это ощущение. Какие же символы и образы использовал Вениг? Самые простые и народные истины: рыжий да красный — человек опасный; рыжий — бесстыжий; с чёрным в лес ходи, с рыжим дружбы не води. Словом, во всём виноваты рыжие. Даже Пётр Первый через сотню лет специальным указом запретил брать рыжих на флот и службу государеву. Чутким ли психологом оказался Карл Вениг? Бесспорно. Впитывайте, господа, учитесь у великих мастеров.

Экскурсанты тихонько зашептались. Монолог гида произвёл неизгладимое впечатление. Довольная результатом, Маслова повела группу к следующему произведению искусства.

— А вот это известная картина Леонида Соломаткина «Славильщики-городовые», выполненная в лучших традициях бытовой живописи девятнадцатого века. Это одна из копий, которая написана рукой автора. На картине изображена сцена из жизни населения городских окраин. Трое городовых в серых мундирах пришли в купеческий дом «славить Христа», дабы получить лишнюю копейку себе в карман. Посмотрите, как Соломаткин нарисовал момент пения. Городовые скорее орут, нежели поют. Даже женщина, возможно хозяйка дома, приложила ладони к ушам, не желая слышать вопли гостей. Эта картина демонстрирует желание людей заработать любым способом, даже прикрываясь религиозными причинами. И снова углубимся в изучение авторского подтекста. Городовых, как и охотников тоже трое. Является ли это простым совпадением? Отнюдь. Вероятнее всего эти «товарищи» пришли «славить Христа» ради получения денег, чтобы потом провести вечер в компании друзей и бутылки спиртного. Потакая своим самым низменным радостям, мужчины нацепили все награды, которые у них имеются. Очевидно, что так они выглядят солиднее и хозяева охотнее станут делиться кровными денежками с героями полицейской службы.

Люди молча разглядывали картину. Одна женщина преклонного возраста даже перекрестилась при упоминании Христа. Этот момент немного позабавил Маслову. Закончив с городовыми, она повела экскурсантов к последнему намеченному экспонату.

Эта картина не была похожа на три предыдущие. Она отличалась практически всем: палитрой красок, игрой света и тени, стилем рисовки и смысловой нагрузкой. Всё потому, что на картине был изображён квадрат: большой и чёрный.

— Дорогие друзья, вот мы и добрались до самой узнаваемой и противоречивой картины начала двадцатого века: «Чёрный квадрат» Казимира Малевича. Сколько разговоров вокруг этого полотна: одни считают его величайшим произведением абстракционизма, другие бессмысленным творением человеческого ума, а третьи ничего не понимают. Посмотрите на сам квадрат. Наверное, каждый задаётся вопросом: а в чём его смысл? Что подразумевает собой сплошной слой чёрной краски? Или под ним сокрыта другая картина? Даже сам Казимир Малевич не смог ответить на этот вопрос. Или не захотел? Почему? Всё потому, что перед вами, друзья, величайшее воплощение алгоритма по завоеванию умов человеческих. Простота, в которую не заложено ни молекулы смысла, равно — тайна. Тайна движет человеческую цивилизацию из века в век, ибо любой готов отдать любые богатства, чтобы разгадать какую-либо вековую загадку или чтобы обладать этой тайной единолично. Ради тайн многие люди жизни кладут.

Раздались громкие аплодисменты. Экскурсанты были очень довольны неконвенциональной экскурсией. Наталья Маслова улыбнулась и поклонилась в знак признательности.

Всё это время за происходящим наблюдал человек, стоявший позади толпы. Это был седовласый пожилой мужчина с длинной козлиной бородкой, глаза которого скрывали очки с коричневыми стёклами. Одет он был опрятно: белый свитер, синие джинсы и чёрные ботинки. Не привлекая к себе внимания, он внимательно прислушивался к гиду и разговорам экскурсантов.

— Скажите, пожалуйста, а сколько стоит эта картина? — спросила плотненькая женщина в первом ряду группы.

— Вы знаете, — начала говорить Маслова. — Это довольно сложный вопрос. Я — гид, а не эксперт и не могу оценить стоимость картины. Знаю только, что обычно стоимость определяют по критериям: известность автора, мнение критиков, сложность рисовки, значение для жанра и так далее. На самом же деле, цена образуется иначе — благодаря тонкой работе художника с человеческим подсознанием.

— И всё-таки, сколько? — спросил очень худой и высокий мужчина позади женщины из первого ряда.

Маслова картинно развела руками.

— Могу сказать лишь одно: картина застрахована на миллион рублей. Однако, ее реальная цена в десятки раз выше.

Услышав невероятную стоимость картины, пожилой мужчина с козлиной бородкой невольно поднял брови.

«Миллион! — промелькнуло в его голове. — Неплохо для такой мазни. Думаю, можно начинать».

Подозрительно оглянувшись, словно кто-то мог прочитать его мысли, он опустил руку в карман и достал пластиковый бейджик, на котором красовалась его фотография с крупной надписью: «Вырвиглаз Гамлет Чингисханович. Смотритель». Повесив бейджик, как золотую медаль на шею, мужчина подошёл к группе экскурсантов и громко произнёс:

— Уважаемые посетители галереи! Прошу пропустить!

Новоиспеченный смотритель подошел к картине и стал аккуратно снимать её со стены. Удивленная гид Маслова спросила его:

— Простите, что вы делаете?

— Ничего особенного. Отношу картину на специальную процедуру.

— Какую?

— На процедуру «разглаживания складок»! — бодро объяснил Вырвиглаз.

В глазах гида промелькнула растерянность. Заметив это, смотритель воспользовался моментом и убедительно затараторил:

— Видите ли, каждая картина со временем стареет, и на ровной поверхности образуются морщины. Эти морщины нарушают структуру полотна, искажая общий вид, что моментально отражается в ценности и цене экспоната. Процедура разглаживания, разработанная в сотрудничестве со специалистами из Китая, позволяет, извиняюсь за тавтологию, разгладить морщины и сохранить молодость картине. Вы, как женщина, должны понимать это. Вот и чёрному квадрату предстоит пройти эту процедуру. Свыше ста лет, как никак, картиночке, не молодая уже. Так что, позвольте…

— Стойте, а сигнализация? — испуганно воскликнула гид.

Гамлет Чингизханович пренебрежительно фыркнул:

— Может быть, я обойдусь без ваших подсказок?

— Да-да, конечно, не будем задерживать, — сказала Маслова и обратилась к экскурсантам. — Дорогие друзья, на этом экскурсия закончена.

Дождавшись ухода гида и людей, смотритель снял картину и спокойным шагом направился сторону пожарного выхода. Проходившие мимо посетители вопросительно поглядывали на него. Но висевший на шее бейджик, подобно защитному оберегу, снимал подозрения, и смотритель шёл дальше.

Спустя пару минут специалист в области разглаживания картинных морщинок добрался до дверей с желанной табличкой «Пожарный выход». Стоило ему потянуться к металлической ручке, как внезапно под ногами раздалось жалобное «мяу». Посмотрев вниз, он увидел сидевшего на задних лапах чёрного кота. Здоровенный комок шерсти загородил выход и глядел на смотрителя сердитыми глазами.

— Здоро́во, Цербер! Двери от меня охраняешь?

Казалось, что сейчас этот вепрь с рёвом бросится на лицо. Но вспомнив о первостепенной цели, мужчина снова потянулся к дверной ручке. Кот стал ещё громче мяукать.

— Извини, но охранник из тебя так себе! — сквозь зубы процедил мужчина.

Маленький охранник вцепился когтями в ногу, но смотритель пнул кота в сторону и выбежал на улицу.

Вырвиглаз завернул за угол здания и направился к автостоянке, где его покорно дожидался старенький корейский седан. Багажник со скрежетом открылся и шедевр русской живописи, завёрнутый тут же в чистую ткань, оказался посреди гаечных ключей и прочего автохлама. Закрыв багажник, Гамлет Чингизханович сел за руль автомобиля, повернул ключ в замке зажигания, и детище корейского автопрома сдвинулось с места, расписавшись на асфальте полосками от колёс.

Глава 2

Москва гремела так, как не гремела каждый год второго августа, в день ВДВ. Похищение шедевра Малевича обсуждалось на улицах, в метро, университетах, спортивных клубах и даже в Государственной Думе. Большинство граждан посчитали своим долгом отслеживать любые новости об ограблении, оставляя неотложные дела на потом. Торговцы всех мастей закрывались на учёт, таксисты и их пассажиры строили теории заговора, а рядовые домохозяйки вешали лапшу на уши подружкам по телефону.

Профессиональную наглость демонстрировали журналисты. Пока одни сторожили парадный вход Третьяковки, надеясь выдернуть свежие подробности у руководства, другие получали сведения от сотен, если не тысяч, пользователей интернета.

Не сидели на месте и бравые сотрудники полиции. Забыв о законном обеде, они прочесывали все подворотни, коммуналки, зоопарки, больницы, детские сады и другие интересные места. Следователями были задействованы негласные информаторы — пенсионерки из соседних домов. К сожалению, те осуществляли наводку на неугодных соседей. Особо уполномоченные полицейские, внезапно для самих себя, открывали экстрасенсорные способности и в разговорах с духами искали пропавшую картину. Увы, но представители загробного мира предпочли молчать. Некоторые сотрудники дорожно-патрульной службы останавливали подозрительные автомобили и, не жалея гаечных ключей, разбирали до последнего болта. Один час понадобился для того, чтобы листовки с фотороботом подозреваемого расклеили на домах, заборах, остановках и общественных уборных. Предлагалось использовать голубей, ворон и сорок, как живых распространителей информации. Даже защитники животных были не против, но от этой идеи пришлось отказаться. Банально не хватило скотча.

Между тем, на другом конце города, у входа в подвал жилого дома, происходили не менее интересные события. Ржавая, металлическая дверь со скрипом отворилась. Раздался щелчок переключателя, и загорелась лампочка. Желтый свет озарил старое подвальное помещение: с низкого потолка отваливалась штукатурка, множество трещин покрывало бетонные стены, а на полу повсюду валялся мусор. В дальнем углу помещения находился раскладной стол, на котором лежали спортивная сумка, тубус для переноски холста и радиоприёмник.

Вошедший в подвал седовласый мужчина с козьей бородой положил картину на стол. Осмотр не выявил царапин, потёртостей и прочих дефектов, способных навредить произведению искусства и его цене. Убедившись в целостности полотна, он потянулся к радиоприёмнику и нажал на кнопку включения. Голос ведущего программы новостей объявил следующее:

— Дерзкая кража картины Казимира Малевича из Третьяковки. Охрана спохватилась, но вор покинул галерею. На кадрах с камер видеонаблюдения прекрасно видно похитителя — это коренастый пожилой мужчина в белом свитере. Сначала он ходит по залу, затем подходит к картине, снимает её и спокойно направляется в сторону пожарного выхода. Необходимо отметить, что злоумышленнику несказанно повезло: в помещении временной экспозиции отсутствовали датчики, которые сигнализируют о снятии картины со стены.

— Да что вы говорите? — иронически воскликнул бородач. — Ужас, а не кошмар!

Он потянул за молнию сумки и расстегнул её. Ведущий новостей продолжил:

— Представители органов правопорядка официально заявили, что на этом везение преступника закончилось, и они в очень скором времени выйдут на его след и вернут картину на законное место. Фоторобот составлен и разослан во все отделения города. Если грабитель сожалеет о содеянном и желает избежать уголовного наказания, то у него есть время до восьми вечера, чтобы самостоятельно вернуть шедевр музею.

— Удачи в поисках, Пинкертоны! — Мужчина переговаривался с диктором, будто тот стоял перед ним вживую. — Вы обязательно найдёте: лет, так, через сто.

Он выключил приёмник. Лёгким движением руки его внешность преобразилась. Сначала в сумку отправился парик с седыми волосами, затем воняющая клеем козья бородка, а под конец в боковом кармане поместились очки. Так, седовласый грабитель Третьяковской галереи превратился в молодого парня с русыми волосами и голубыми глазами.

— Ну, москвичи и нездешние. Гамлет Вырвиглаз уходит на пенсию, а Яков Крайнов купается в лучах славы. Ура! — воскликнул парень. — Остаётся дождаться вечера и спокойно отправиться домой.

Вероятно, настала пора поближе познакомиться с нашим «героем». Рассмотреть со всех сторон и познать глубину авантюрной души.

Якову Крайнову было двадцать пять лет. В свои юные восемнадцать лет он с отличием окончил Российскую академию живописи. Отличился он тем, что его отчислили на первом курсе за неуспеваемость. Он мечтал красками и кистью увековечить свое имя в мировой истории, но у жизни были другие планы. Последние несколько лет Яков зарабатывал на хлеб фрилансом — писал курсовые и дипломные проекты для таких же ленивых двоечников, как и он сам в прошлом. Увы, но все его работы не тянули на высший балл, чем твёрдая двойка и Крайнову часто приходилось менять свои данные на площадках фриланса в интернете. Когда же обманутые, обиженные и оскорблённые горе-студенты объявили за ним настоящую охоту, Яше пришлось переквалифицироваться в безработные. Поняв, что долго так не просуществуешь, в его голове зародилась одна хитрая мысль. Яша решил напакостить в самом известном в стране музее изобразительного искусства, поправив тем самым своё скудное финансовое положение.

План созрел окончательно после просмотра известного советского кинофильма «Старики-разбойники», где два почтенных пенсионера, желая привлечь к себе внимание, совершают дерзкое ограбление Третьяковской галереи. По сюжету фильма никто не хватился похищенной картины и, вместо нее, просто выставили табличку: «На реставрации». Крайнов на это и рассчитывал. В реальности всё произошло с точностью до наоборот…

Но повода для паники не было. Номера на автомобиле он поменял, остановить не должны. Если и остановят, то на этот случай он приготовил товарный чек о покупке репродукции из сувенирного магазина. С величайшей аккуратностью Яков извлёк полотно из багетной рамки. «Ограбление века» сложилось удачно, комар и пищалку свою не пристроит. О будущем он старался не думать. Пока заляжет на дно, а потом придумает, что делать с картиной. Может, удастся продать какому-нибудь коллекционеру? Тогда обеспечена безбедная жизнь до конца дней…

— А, чёрт со всем! — воскликнул бывший Гамлет. — Неважно это. Главное — удалось отомстить этому никудышному художественному бомонду.

Наступил вечер. Взяв тубус с картиной, Яков выключил свет и направился к выходу из подвала. Уже снаружи он глубоко вдохнул свежего воздуха, предвкушая удачную поездку. Убедившись в отсутствии случайных прохожих, парень зашагал к автомобилю, припаркованному у высокого тополя.

— Допустим, мне удастся продать картину. Как правильно поступить? Наверное, поеду в Петербург! — Мысли, роем обезумевших слепней, атаковали воспалённый предстоящими событиями мозг Якова. — Часть денег спрячу на «чёрный день», а другую часть потрачу для покупки недвижимости с последующей сдачей в аренду. Или куплю акции крупной компании. А может, и вовсе плюну на всё да уеду за границу. Там-то уж каждому таланту найдётся место. В любом случае, удача!

Но не успел Яков насладиться планами на будущее, как внезапно остановился. Что-то крупное пробежало сбоку от него и прыгнуло на капот автомобиля. Яков пригляделся и увидел чёрного кота. Того самого, которого пнул ботинком в Третьякове. Пушистый зверёк сидел на задних лапах, пристально наблюдая за молодым человеком.

Узнав непрошеного гостя, Яков шутливо спросил:

— Опа-чки! Ты как здесь оказался, кот? Неужто за мной побежал? Это ж, сколько жирочка сбросил?

И вдруг произошло нечто невероятное. Такое, что только во сне приснится.

— Картину верни! — низким голосом произнёс кот. Таким низким и загробным, что у Якова задрожали колени.

Сначала он не поверил своим ушам. Подумал, что это какая-то слуховая галлюцинация от пережитого волнения с ограблением. Только он хотел подойти к двери, как чёрный комок шерсти резко произнёс:

— Ты что, глухой? Или русский язык не понимаешь? Верни картину!

Шок охватил парня. Он отпрянул назад, прижав к груди тубус с картиной. Глаза расширились, а дыхание участилось.

— Кто ты? Что ты? — испуганно пролепетал Яков.

— Котофей Баламут Васькович, — ответил зверёк. — Хранитель Третьяковской галереи. Я бы показал удостоверение, да только карманов нет.

— Так, Яша, успокойся. Это не реальность. Это тебе кажется.

Продолжая сомневаться в действительности происходящего, Яков предпринял отчаянную попытку: ударил себя ладонью по лицу. Говорящий комок шерсти не оставил это без ответа:

— Кончай валять дурака. Я реален, как и твоя пощёчина.

— Хорошо, — произнёс парень и сделал глубокий вдох. — Допустим, что всё это реально, и ты умеешь говорить.

— Слава богу!

— И чего ты от меня хочешь?

— Картину! Верни её в галерею. Немедленно!

— И не подумаю. На неё у меня планы.

— Ещё один авантюрист на мой хвост, — шерстяной закатил жёлтые, сверкающие в сумраке глаза.

— Ещё? Я не первый?

— И не последний. В любом случае, не заставляй меня повторять.

— А я и не буду. Я сейчас сяду и уеду. Или что? Вздумал остановить меня?

— Верно.

— Серьёзно? Вот странно. Умеешь говорить, а мозгов ни грамма. Ты всего лишь блохастый комок шерсти. Что ты вообще можешь сделать? Нагадить в тапочки?

— Ладно, Яков. Сам напросился! — сказал Баламут, и глаза его засверкали ярко-красным.

Крышка тубуса открылась, и скрученный холст вылетел наружу. В воздухе он раскрылся, и… Черный квадрат вдруг засиял ярким светом! Яков выставил руки вперёд, прикрывая глаза от ослепительной белизны. Деревья, дома, автомобили, небо — окружающий мир растворился в белом свете. Вместе с материальными объектами исчезли тени, звуки и даже ощущение прохладного воздуха. Исчезло всё. Яков не стал исключением.

Глава 3

Из пустоты донеслись звуки. Сначала это были слабые шорохи, затем короткие щелчки, а после монотонное гудение. Звуки плавно чередовались друг с другом, постепенно становясь громче. Казалось, окружающий мир готовился пробудиться и окатить слушателя полифонией тонов, аккордов, бряцаний, журчаний и прочих шумов. Человеческое ухо приготовилось принять эти дары окружения, как внезапный хор голосов молотом ударил по барабанным перепонкам.

— Славься-я-я, И-и-исус!

— Славься-я-я, Госпо-о-о-дь!

— Славься-я-я весь Рай, слався-я-я, ами-и-инь!

Яков открыл глаза и огляделся по сторонам. Автомобиль, стоявший посреди московского дворика, волшебным образом испарился. Вместо него из ниоткуда появились белый потолок, зелёные стены и тикающие в углу часы с маятником. Твёрдый асфальт стал деревянным полом, а уличные фонари уменьшились до свечных канделябров.

В передней, у двери, стоял какой-то старик, одетый в коричневую шубу и чёрные сапоги. Он держал в руках предмет, отдалённо напоминавший портмоне. Когда их взгляды встретились, Яков машинально поприветствовал старика кивком. Старик в свою очередь ответил церемонным поклоном.

— Уважаемый! — вдруг раздался со спины мужской голос.

От неожиданности Яков обернулся и увидел трёх взрослых мужчин в зимних шинелях серого цвета, лет сорока-пятидесяти на вид. Первый, самый молодой, имел короткие усы и бритые щёки. Второй являлся обладателем густой бороды и бакенбард. Третий, седовласый и важный, вероятно, был среди них главным. У каждого на шинелях блестели золотые медали и кресты, а на чёрных кожаных ремнях висели сабли.

— Уважаемый, почему не поёте?

— Не понял? — озадачился Яков.

— А что тут непонятного? Господа репетируют песню «Отче наш». Церковно-славянский вспоминают. Голосочки подтягивают. Словом, стараются. А вы? Стоите себе тополем и молчите. Не порядок.

— Подождите, вы кто? Где я нахожусь?

Седой мужчина вопросительно переглянулся с остальными и спокойным тоном произнёс:

— Ну-с, уважаемый, отвечу по порядку. Мы являемся служащими городской полиции города Санкт-Петербурга. Городовые, то бишь.

— Подождите, вы сказали, Петербурга?

— Да-с.

— Какого Петербурга? Где Москва?

— Мы в семистах верстах на северо-западе от неё. Не сказать, что далеко, но и не совсем близко. Золотая середина, вот… по поводу второго вопроса: находимся мы в доме господина Чухоткина, которому вы соизволили небрежно кивнуть.

— Ничего не понял. Вообще ничего.

Седой подошёл к Якову, мягко взял за его локоть и отвёл в другой конец комнаты. Убедившись, что их не слышат, они продолжили беседу:

— Вы что себе позволяете? Задумали всё испортить? Хоть Николаевские времена прошли, а палкой по спине не отменяли! — проворчал городовой.

— Вы себя побейте, авось понравится, — отпарировал Яков и дёрнул к себе руку.

— Не понял… это вы — мне? Сержанту городовой полиции Парамону Ивановичу Порядкину? Ветерану Крымской войны?! — возмутился седой, гордо выпятив грудь с боевыми наградами. — Видать, уважаемый, память у вас короткая. Да-с, обидно. Придётся тогда напомнить: купец Чухоткин — человек обеспеченный. По слухам, его состояние достигает тридцати тысяч рублей. А видите у него в руках кошелёк?

— Вижу.

— Чухоткин — в высшей степени набожный человек. И в такой же степени человек наивный. Он готов заплатить десяток целковых лишь бы послушать песни про Христа. На эти деньги можно пропустить по одной чарке пива в питейном заведении. Понимаете, о чём я?

— Понимаю. Но опять же, я-то здесь причём?

— Притом, мой близорукий недоросль, что являетесь таким же городовым, как и все остальные! — сказал Парамон Иванович и ткнул пальцем в плечо Якова.

Тот перевел взгляд на себя и потерял дар речи. Вместо привычной городской одежды, в которой Яков выходил из подвала, на нём была зимняя шинель. Она сидела практически идеально. Так, словно недавно снимали мерки для шитья. Правда, без медалей и сабли, но эти мелочи нисколько не волновали. Как это произошло и почему?

— Удивлены? — не без иронии спросил городовой.

— Это мягко сказано! — растерянно ответил Яков.

— Привыкайте к открытиям, любезный. Это ещё не самое неприятное, что могло случиться с вами. Так что, не будем заставлять ждать уважаемого купца и начнём славить Спасителя.

После этих слов сержант Порядкин повёл Якова на прежнее место, к остальным городовым. Когда все четверо встали в ряд, Парамон Иванович торжественно произнёс:

— Господа православные! Песнопения в честь Христа Спасителя продолжаются. Запе-вай!

И городовые запели. Запели громко, задорно, со всей широтой русской души. Вот только пением, мягко говоря, назвать это было трудно. Певцы открывали рты, обнажая пожелтевшие зубы, и орали на весь дом куплеты песен.

— Благослови, душе моя, Господи,

Благословен еси, Господи,

Благослови, душе моя, Господи

И вся внутренняя моя, Имя святое Его.

Основной диссонанс в песенные выкрики добавлял Яков. Из-за отсутствия музыкального слуха новоявленный городовой банально «давал петуха» и не попадал в ритм. Церковнославянский язык с присущими архаическими словами и произношением сбивал бедолагу с толку. Дошло до того, что в некоторых куплетах новичок шинельного ансамбля стал гримасничать, напоминая обезьянку из зоопарка. Парамон Иванович заметил эти выходки, поднял правую руку вверх, чем мгновенно остановил пение. В наступившей тишине Порядкин обратился к Якову:

— Вижу, сударь, вы очень стараетесь. Да не в ту степь, понимаете ли, погнали. Непорядок.

— Серьёзно? — раздражённо произнёс Яков. — А вы себя слышали? Вы больше орёте, чем поёте. Тоже мне, оперные дивы. Про песню и говорить не хочется.

— Позвольте-с, — протестовал городовой. — А с песней что не так?

— Что не так? Да всё не так. Скучная она. Конечно, в церкви петь — вопросов никаких. Но здесь, в жилом доме, смысла нет. Будь я на месте хозяина, то копейки бы не дал за такое.

— В таком случае, извольте-с предложить свой вариант.

Яков задумался. Минуту он ходил взад-вперёд по комнате, почёсывая затылок. Затем спросил:

— Значит, про Христа надо?

— Да-с, — ответил городовой.

— А про ангелов можно?

— Можно.

— Знаю я песенку одну. Хорошая такая, весёлая. Правда, автор этого произведения нынче персона нон грата, причём нужно заметить небезосновательно, хотя, думаю, это не важно.

Встав посередине комнаты и собравшись с духом, Яков запел:

— Уже прошло седьмое ноября,

Утихли звуки общего веселья,

Но кто-то движется кругами там, где я.

Должно быть — ангел всенародного похмелья.

Трудно описать эмоции, которые пришлось испытать гостям купеческого дома. Люди буквально хватались за головы, пытаясь облегчить страдания ушей. Растягивая высокие ноты, голос вокалиста от жалобного фальцета переходил в блеяние раненой овцы. Исполнение было настолько невыносимым, что даже уличные дворняги за окном подняли истошный лай. Купец Чухоткин и вовсе упал коленями на пол, уронив кошелёк. Старик охал и ахал, испытывая головную боль. Истязание прекратилось, когда в момент очередного припева певец схлопотал подзатыльник от коллеги с густой бородой и бакенбардами.

В тот же миг из противоположной комнаты донёсся шум: зазвенели колокольчики, заскрипели половые доски и раздался долгий гулкий топот.

— Ох, виноват буду! Ох, виноват! — жалобно завопил старик, не поднимаясь с колен.

— Дядь, успокойся, — обратился к старику Яков. — Ни в чём ты не виноват. Это я малость перестарался.

— Виноват, да ещё как. Дурак старый, надо было сразу предупредить. Сразу, а не наоборот. Поздно только. Беда грянет.

— Какая беда?

И вдруг входная дверь с грохотом отворилась. Удар был настолько сильным, что свечи в канделябрах мгновенно потухли. Дворовые собаки за самопроизвольно открывшимся окном перестали скулить. Одна из висевших на стене картин пошатнулась и с треском грохнулась на пол. В комнату вошла женщина крупного телосложения. Одетая в чёрное платье, она казалась грозовой тучей на черноморском побережье. Глаза её вспыхивали от злости, а правая рука сжимала деревянную скалку. Купец Чухоткин встретился с ней взглядом и побледнел. Он будто постарел лет на двадцать. Руки, губы, подбородок, вся его сущность задрожали.

«Туча» с гневом посмотрела на людей и диктаторским тоном спросила:

— Что здесь происходит, дражайший муж?

— Ничего, г-г-голубушка м-моя, — заикаясь сказал Чухоткин. — Городовые п-п-пришли.

— Зачем пожаловали?

— С-славить Христ-та нашего.

Супруга перевела взгляд на пол. Увидев раскрытый кошелёк, она сильнее нахмурила брови и с ещё большим негодованием сказала:

— Понятно. Деньги клянчить пришли, дармоеды поганые.

— Сударыня! Я бы попросил вас… — попытался оправдаться Парамон Иванович.

— Молчать! — отрезала купчиха. — Сверну в бараний рог и чёрту в пекло!

Порядкин и его товарищи стояли по стойке «смирно». Инстинкт самосохранения не позволял вступать в полемику с хозяйкой. Покровительница черноморских туч продолжила допрос:

— А теперь, охломоны, отвечайте: кто из вас овцой ревел?

Все трое городовых синхронно направили указательные пальцы на Якова. Парень был поражён «мужской солидарности» коллег по песенному искусству.

— Ах, ты сволочь такая!

— Сударыня не волнуйтесь, — почтительно обратился Яков к хозяйке. — Извольте выслушать…

— Ах, ты горлопан окаянный!

— Не будем переходить на личности.

— Да ты хоть знаешь, что своим воем продлил бессонницу мою? На неделю!

— Не виноватый я! Вон те мужики всё это затеяли! — показал Яков на городовых. — С ними и разбирайтесь. Я здесь совершенно случайно.

— Ну, погоди, аспид! Сейчас я тоже совершенно случайно расшибу твою пустую голову скалкой.

И подняв над головой грозное оружие, которое услужливо подала ей кухарка, хозяйка с воинственным криком кинулась на Якова. Чудом увернувшись, парень бегал из одного угла в другой, опрокидывая по пути то стол, то стулья. Но разгневанная женщина успешно таранила препятствия. Выждав удобный момент, беглец взялся за ковёр и резко дёрнул. Хозяйка потеряла равновесие и с грохотом упала на пол. Получив преимущество, Яков стал бросаться попавшимися под руку предметами. Сначала полетели канделябры, затем тарелки, вилки, висевшие на стене часы с маятником. В пылу битвы он даже едва не воспользовался иконой, но осознав греховность поступка, отступил и быстро перекрестился. К сожалению, импровизированные снаряды не возымели эффекта. Фурия встала на ноги и, размахивая скалкой, перешла в яростное наступление. От отчаяния Яков подбежал к Парамону Ивановичу и укрылся за его спиной. Остальные городовые стали своего рода живым щитом. Увы, стратегическое отступление потерпело фиаско. Женщина в чёрном подошла к городовым, замахнулась скалкой и сокрушительным ударом отбросила их в сторону. Очередь дошла до Парамона Ивановича, которого трясло от страха. Хозяйка схватила его за воротник шинели и с разворота бросила в открытое окно. Городовой с криком вылетел на улицу и угодил лицом в снежный сугроб.

Опасность достигла своего предела. Надо было срочно найти выход из ситуации. Спасла входная дверь. Не теряя драгоценных секунд, Яков рванул к ней со всех ног, схватился за ручку и потянул на себя. Но не успела правая нога переступить порог, как брошенная фурией скалка угодила в цель. Волна боли окатила голову Якова. Зрение помутнело. Ноги ослабли. Несостоявшийся городовой-певец закрыл глаза и провалился в темноту.

Глава 4

Известный факт: при падении с высоты на землю, кошка приземляется на задние лапы. Приземляется плавно, мягко и очень грациозно. Наблюдать за таким одно удовольствие. Жаль, что такого не скажешь о человеке. При падении он обязательно сломает себе руки. Иногда ноги. А в особо печальных случаях — голову.

Приземление беглого воришки пришлось на ту часть тела, которую цензура гордо окрестила под номером пять. По инерции завалившись на спину, он приготовился защищаться от ударов бестии. Но Якова ожидало два открытия. Первое: бестия с её деревянной скалкой исчезли. Растворились в воздухе. А вот второе оставляло желать лучшего: зрение стало расплывчатым. Окружающий мир выглядел цветастой мазнёй, будто маленький ребёнок провёл грязной ладонью по стеклу. Нашему герою ничего не оставалось, как спокойно лежать и прислушиваться к звукам обстановки, дожидаясь, когда к нему вернётся способность различать предметы.

В этот момент, в комнате раздался голос, тихий и неуверенный:

— Пшежме шипча. Я жеке пшамолча шешкепша. Жучаше шишка… Хана!

Несусветная тарабарщина звучала так дико и непонятно, словно у говорившего торчал в языке ржавый гвоздь. У Якова даже мелькнула мысль, что какой-нибудь нерадивый логопед таким радикальным образом попытался решить проблему. Однако размышлять над этим не было ни времени, ни желания.

— Довольно! — раздался другой голос с ярко выраженной гнусавостью. — Не желаю слушать ни единого слова. Твоё произношение ужасно, будто кашей рот набил.

Этих фраз хватило для того, чтобы услышать нотки надменности, высокомерия и предвзятого отвращения. Воображение нарисовало образ человека, чья физиономия так и напрашивалась на знакомство с боксёрским ударом правой руки.

— Простите меня, государь. Виноват. Старался выучить.

— Он старался выучить… Холоп! Ты даже членораздельно говорить не можешь. Что ни слово, то тина болотная. А этот акцент? Да за такое голову отрубить надо и волкам на съедение бросить. О, небеса, зачем послали такие страдания? Почему приходится снова разговаривать на этом варварском языке? Весь этот народ с его культурой и традициями далеки от всего человеческого. Зверьё! Все поголовно — psi krew!

Яков поднялся на ноги. Головная боль потихоньку угасала. Зрение становилось лучше. Вблизи объекты заново обретали контуры, а вот издалека продолжали оставаться размытыми, как и те двое, чьи голоса доносились до Якова. Так, мастер тарабарщины имел красное одеяние, а владелец гнусавого голоса виделся ему, как сплошное белое пятно.

Разговор продолжился:

— Скажи мне вот что, боярин: есть известия?

— Есть, мой государь. От его величества Сигизмунда Третьего.

— Правда? Вот так неожиданность. Я о нём недавно вспоминал. Король, наверное, хочет узнать о проделанной мной работе. Читай! Но только на русском. Не хочу лишиться слуха от твоего польского.

— Сигизмунд Третий передаёт послание: «белые орлы потеряли крылья и уподобились свиньям, разводя грязь и визжа сутки напролёт. Медведи, разъяренные их поганством, достанут колотушки и выбьют дурь до смерти».

— Что это значит? Что за орлы, медведи и прочая дичь? Ты точно прочитал правильно?

— Да, государь. Это послание написано таким образом, чтобы посторонние люди не поняли смысл, который заключён в приведённых образах. На польском звучит точно также.

— И ты знаешь, как его раскрыть?

— Да, государь.

— Тогда не трать время и объясни поскорее. Моё терпение водой испаряется.

— Объясняю: польские воины, прибывшие с вами в Москву, позволяют устраивать пьянство и драки с местными жителями. Подобное поведение провоцирует последних. Есть основание полагать, что москвичи поднимут бунт и перебьют всех иноземцев, включая и вас.

Когда зрение окончательно восстановилось, то Яков смог оглядеться. Он оказался в большой комнате, разделённой на две части. Одна скрывалась под вуалью темноты. Лампы, канделябры, свечи и любые другие источники освещения попросту отсутствовали. Если присмотреться, то можно было заметить лежавшие по углам подушки и тюфяки. Другая была хорошо освещена, благодаря проникающим лучам солнца из открытого окна. Глазам предстали невероятной красоты стены, расписанные золотыми узорами, изображениями растений и птиц. Высокие потолки и боковые стороны арок украшали православные кресты. Пол покрывали мягкие ковры не менее ярких цветов и сложных узоров.

Удалось рассмотреть и двух людей. Оба были одеты в лёгкие кафтаны, имевшие невысокие стоячие воротники и золотые петлицы на груди и рукавах. В памяти вспыхнули образы героев русских народных сказок, красиво щеголявших по книжным иллюстрациям. Вспомнились также стрельцы допетровских времён, исполнявшие приказы царя с бердышами и ружьями. Отличалась одежда только цветом. У первого, мужчины с темными волосами и густой бородой, кафтан был красный. У второго, среднего роста и с рыжей шевелюрой, кафтан белый. Именно второй являлся обладателем гнусавого голоса. Бритое ехидное лицо с бородавками на лбу и щеке и высокомерный взгляд делали из него лиса, не внушающего к себе доверия.

А потом из окна донёсся шум. В этом шуме слились воедино человеческие голоса, топот, свисты, лошадиное ржание и металлический звон. Люди в кафтанах затихли и несколько секунд прислушивались. Рыжий владелец белого кафтана резко обратился к владельцу красного:

— Что это?

— Не знаю. С улицы доносится.

— Так не стой на месте и иди посмотри!

Мужчина в красном подошёл к окну и стал всматриваться. Рыжеволосый в белом, явно страдающий от нетерпения, снова обратился:

— Ну, что там?

— Стрельцы, мой государь. Собираются крупными группами. Вооружаются.

— Вооружаются? На нас кто-то напал?

— Нет, государь.

— Тогда в чём дело? Говори!

— Они сюда идут. Боюсь предположить, что именно ими движет.

— Нет! Не может быть! Только не говори, что это…

— Да, мой государь. Именно так. Видать не успеем Сигизмунду ответ написать.

Лицо владельца белого кафтана резко побледнело. Его испуганные глаза лихорадочно глядели по сторонам. Руки дёргались от нервного напряжения, а ноги водили по кругу. Но всё это прекратилось, как только на глаза ему попался Яков:

— Эй, ты! — крикнул рыжеволосый.

— Я?

— Да, ты. Подойди ко мне.

Яков подошёл к рыжеволосому. Тот посмотрел на него оценивающим взглядом и спросил:

— Это что на тебе?

— Да шинель обыкновенная.

— Шинель? Dobra! Повезло тебе, служивый. Честь великую хочу тебе оказать! Вот слышишь голоса с улицы?

— Ну, слышу.

— Это народ меня ждёт. Челобитную желает высказать. В таком наряде выйти не могу. Хорохориться здесь не принято. Поэтому, поменяемся с тобой одёжками. Проще буду выглядеть. Понароднее. Вот, одень пока мой кафтан. Справишься?

— Не вопрос. Только…

— Bardzo dobrze! — воскликнул рыжеволосый и принялся снимать с Якова шинель.

Обменявшись одеждой, рыжеволосый подмигнул боярину и быстрым шагом направился к двери. На выходе он произнёс:

— Мы придём. Не очень скоро.

И дверь с грохотом захлопнулась.

Оставшись наедине с собой, Яков призадумался: а не видел ли он раньше этого человека? Как-будто бы видел и относительно недавно. А это лицо с ехидной ухмылкой вызывало чувство тревоги.

И тут, как ударом молнии, к нашему герою пришло осознание:

— Да это же Лжедмитрий!

Только тогда до него дошло, что происходит вокруг. Чувствуя себя обведённым вокруг пальца, Яков рысаком выбежал из комнаты и, оказавшись в длинном коридоре, начал искать выход. Но было уже поздно. В коридоре показалась толпа вооружённых бердышами стрельцов. Воины в красных кафтанах увидели издалека Якова и побежали в его сторону со словами:

— Вот он. Взять его!

Яков проворно развернулся и побежал обратно в комнату. Вернувшись, он попытался забаррикадировать дверь подручными вещами. К сожалению, ковры и небольшой деревянный стол никуда не годились. Топот в коридоре становился громче. Стрельцы приближались. Яков бегло осмотрел все углы комнаты в надежде отыскать шкаф, кровать или хоть что-нибудь для своего спасения. Увы, мебель отсутствовала. Топот усилился. Напряжение возрастало. Взгляд Якова упал на гору подушек и тюфяков. Недолго думая, он решился на отчаянный шаг: нырнул вглубь подушек, прикрывая тыл длинными тюфяками.

Дверь с треском сорвалась с петель. Стрельцы ворвались в комнату и принялись обыскивать. Яков лежал под грудой подушек и внимательно слушал речи стрельцов.

— Где он?

— Да! Где?!

— Все видели, как сюда забежал.

— Ага. В белой такой одёжке.

— Никого. Пусто. Обыскал все углы.

— Ищите внимательно. Собака спряталась где-то.

— Попадись мне эта шинора — на цепь посажу. Будет двор охранять. Спросят про породу, отвечу: польский божедур.

— Голову козлодёру отрубить. Дело говорю.

— Не, не, не… Хухры отрежем, кокошник оденем и будет визгопряхой пахать. А потом бурлакам на подмогу отправим.

Хоть подушки были и мягкие, но довольно пыльные. А, как известно, даже небольшое количество пыли, попадая в носовые пазухи, становится естественным раздражителем. Вдыхая носом, Яков, сам того не подозревая, вызвал неконтролируемую реакцию. Внутреннеедавление резко подскочило вверх, рот раскрылся, глаза сузились и раздался чих.

— Апчхи!

Стрельцы бросились на гору подушек и принялись её разбирать. Один из стрельцов, обладавший крепким телосложением, нащупал рукой воротник кафтана и резким движением вытащил Якова из подушек. Тот повис в воздухе, как пойманный за уши кролик. Стрелец, недолго думая, замахнулся свободной рукой и произнёс:

— Вот ты где! Получай!

Удар пришелся по правой стороне лица. Яков отлетел в сторону, как теннисный мяч от ракетки. Но не успел он прийти в себя, как остальные стрельцы кинулись на него толпой. Сначала упал один, на него второй, сверху третий и так далее. В этой человеческой массе ярко-красного цвета били руками, кусали зубами, топтали ногами, давили животами. Слышалось немало красноречивых высказываний:

— Бей супостата!

— Получай, свинья польская!

— Да не дёргайся ты. Дай голову отрубить.

— За Матушку Россию!

— Душу из тебя вытрясу.

— Дайте и мне его потрясти.

Пока все разбирались сами с собой, Яков еле-еле выполз из-под воинской груды и, собрав силы, попытался встать на ноги. К сожалению, один из стрельцов заметил его «возвышение» и громко объявил:

— Уходит! Уходит, собака!

И все, как по команде, перестали бить друг друга. Стрельцы снова приготовились наброситься на врага.

Обессиленный Яков огляделся по сторонам и увидел открытое окно — единственный выход из сложившейся ситуации. Он подбежал к нему, коленом залез на раму и попытался увидеть землю — высоко ли прыгать. Яркий луч света ослепил глаза, из-за чего пришлось прикрываться руками. И в этот самый момент Яков почувствовал сильный толчок в спину, сопровождаемый фразой:

— Лети, курва!

Яков полетел вниз, издавая отчаянный вопль. Сила притяжения завершила падение глухим ударом о сырую землю.

Глава 5

Лёгкий холодок коснулся тёплой кожи лица. Повеяло запахом сырой земли: резким, насыщенным, глинистым. В памяти вспышками проявились мгновения из детства, проведённого в деревне. Вспомнился деревянный дом, дед с бабушкой, коровы в загоне и самое главное — поле. Большое, жёлтое, богатое плодородной землёй поле. А когда наступала осень с частыми дождями, то пахло по всей округе свежим петрикором. Вот и сейчас, кажется, этот родной и любимый запах легонько щекотал ноздри.

Все эти приятные ностальгические ощущения испортила внезапная боль в груди. Организм будто ударило током, и Яков пришёл в сознание. Стиснув зубы и мыча от нестерпимой боли, он с трудом поднялся на ноги. Окружающая обстановка кардинально изменилась: исчезла комната с расписными стенами, исчезли обозлённые стрельцы, исчез и подлец Лжедмитрий. Теперь он видел безлюдное поле с желтой травой и пасмурное небо, что упиралось в горизонт. Яков немного постоял, подождал, когда стихнет боль и шаркающей походкой побрел, куда глаза глядят.

— Ну, Яша, добавил в биографию подвигов, — бубнил он себе под нос. — Дурные песнопения с городовыми пережил. Голову свою от лезвия бердыша спас. Что дальше? Участие в Октябрьской революции? Оборона Севастополя от турков? Или станешь оправдываться за двойку в дневнике? Мда, весёлые похождения. Не пожалуешься на скуку. Хоть бы закончился этот кошмар, сил уже нет. А всё из-за проклятого кота. Вот выберусь отсюда и найду блохастого гада. Я ему сразу укорочу девять жизней.

Вдалеке показались фигуры людей. Трое мужчин сидели друг рядом друг с другом и, активно жестикулируя, о чём-то спорили. Дискуссия сопровождалась жизнерадостным смехом и веселыми окриками. Поначалу Яков отнёсся к увиденному с опаской. Он сразу подумал об угрозе своей жизни, учитывая опыт предыдущих событий. Было принято решение: подождать определённое время, чтобы точно оценить ситуацию и хорошенько взвесить все «за» и «против».

Когда же сомнения отступили на второй план, и Яков принял решение: пойти к незнакомцам и попросить помощи. Кроме того, урчащий желудок грозился устроить кишечную революцию, если парень не устроит обед по расписанию.

И вот, подойдя ближе к этим людям, Яков рассмотрел их как следует. Хватило одного взгляда, чтобы узнать трёх охотников с легендарного холста «На привале». Все трое будто бы живьём сошли с картины. То же самое можно было сказать про одежду, скатерть, стаканы, водку, холодные закуски и отложенные в сторону ружья. Идеальное воплощение, так сказать.

Окончательно убедившись, что опасность ему не грозит, Яков поздоровался:

— День добрый, господа охотники!

— Здравствуй, добрый человек! — в один голос ответили охотники.

— Могу я присоединиться к вам и попросить немного еды?

— Можете. Почему нет? Присаживайтесь, уважаемый, угощайтесь! — сказал старший охотник и жестом пригласил к столу. — Чем богаты, в общем.

Яков сел. Взял кусок чёрствого чёрного хлеба и принялся сосредоточенно жевать. Наступило молчание. Охотники смотрели на гостя так, будто ждали от него чего-то. Гость, явно позабывший базовые основы этикета, тут же представился:

— Меня Яковом зовут. Или просто — Яша.

— Дмитрий Павлович, — сказал старший мужчина лет пятидесяти.

— Василий Владимирович, — поздоровался охотник средних лет.

— Николай Михайлович, — поприветствовал жестом парень совсем юных лет.

Убедившись, что гость всецело занялся едой, охотники вернулись к беседе.

— Так вот, господа, рассказываю, — обратился ко всем старший. — В крымскую кампанию, значит, выдалась ночка тихая, и отправились мы с товарищем в меткости поупражняться, решили поохотиться на яков.

Услышав своё имя, Яша поперхнулся и принялся кашлять, чем прервал рассказчика. Николай Михайлович оказался всех ближе и, на удивление, мощно треснул подавившегося бедолагу кулаком по спине. Проходимость дыхательных путей была восстановлена.

— А паренёк-то не промах! — воскликнул Дмитрий Павлович, когда Яша перестал кашлять. — С ходу старика раскусил! Не было и нет в Крыму никаких яков.

Все трое дружно и заливисто принялись хохотать. Щёки у них порозовели, глаза прослезились.

— Что ж, расскажу правдивую, — подытожил Дмитрий Павлович, когда стихли смешки. — Давно это было. По молодости ещё. Отправился я в лес на охоту. Один. Всё как полагается: на плечо повесил отцовское ружьё, на пояс кожаный патронташ, на голову шапку из барсука. Добычу выбрал самую тяжёлую — на тушканчика пошёл.

— Это что за зверь диковинный? — перебил рассказчика Николай Михайлович. — Не слыхивал о таком.

— Как вам объяснить-то, Николай? Тварь зубастая такая, с хвостом длиннющим. В общем, вернёмся — чучелу покажу. Слухайте дальше. Пса моего, Бубенчика, с собой не взял. Заболел, бедный. А всё жёнушка моя со своими причудами. Говорю ей: не корми собаку конфетами. А она: три штуки французского Шармель фигуру не испортят. Ага… Конечно, не испортят. Зато чихал Бубенчик похлеще покойной тёщи из Тарханов. Спать не давал. Баба, ничего не скажешь. Вот, иду я час, два. Ни зверей, ни птиц. Тишина. Подумал: а не ошибся ли я лесом? Может, вообще не в те дебри направился? В голову закрались мысли, что останусь куковать до полуночи. Тревожно, одним словом. А потом что-то тяжёлое на плечо упало. Замер. Голову назад повернул, а там медведь.

— Медведь? — спросил Николай Михайлович.

— Ага. Медведь.

— Настоящий?

— Настоящий! Стоит он и смотрит на меня взглядом сердитым. По глазам коричневым мысли прочитал, мол: что, барин, лесом ошибся? А я взял и побежал от него. Да так бежал, что искры из сапог выскакивали.

— Прям так и выскакивали? Как у конька-горбунка? — улыбнулся Василий Владимирович.

— Сами вы конь! Это выражение такое. Так вот, страхом меня окутало, как водой в баньке. Бегу, что есть мочи. Краем уха топот слышу. Аж земля дрожала. Бежит за мной громадина зубастая. Жирочка дворянского куснуть захотел. А я бегу, бегу. Дыхание перехватило. Ноги уставать начали. Думаю: коснётся меня лапой и поминай, как звали. И вдруг, впереди показалось дерево. Высокое такое, зелёное. То ли дуб, то ли ель, то ли баобаб какой — чёрт его знает. Не помню. Зато помню, как взял и прыгнул на него козлом.

— Козлом? А это как? — удивился Николай Михайлович.

— Да прыгнул высоко. За ствол вцепился и давай наверх лезть. Руки и ноги сами по себе двигались. Увидел если бы меня какой-нибудь вор — позавидовал бы. Точно говорю.

— Ого. Ничего себе. А дальше что делали?

— А дальше схватился за толстую ветвь, уселся на неё и давай на зверюгу смотреть. Косолапый на задние лапы встал и попытался вскарабкаться. Да только толстое брюхо и кривые лапы не помогли. Рычал косматый. Жаловался. А я сижу на ветке и давай крепким словцом бросаться. Я его и так, и этак, и весь лесной род через туды его коромысло. Пожелал косолапому стать грязной шкурой на стене самого дешёвого трактира. Про ружьё заговорил, мол: сейчас тебя дробью угощу. Понравится, обещаю. Не хрен с маслом, но тоже полезно. Я по привычке занёс руку к плечу, а там ружья нет.

— Как это нет? — округлил глаза молодой охотник.

— А упало оно, когда бежал от косолапого. Начал оглядываться по сторонам. Нигде не видно. Посмотрел вниз, а ружьё-то у самого основания дерева. И медведь рядом с ним. Спуститься вниз — себе дороже. Попытаться достать — руку оттяпает, негодяй волосатый.

— Ничего себе!

— Какая неожиданность! — с ехидством произнёс Василий Владимирович.

— Неожиданность? Я скажу вам, господа, что такое неожиданность. О, уверяю, такого нигде услышите.

— Дмитрий Павлович, мы вас внимательно слушаем, — подыгрывал зрелый охотник.

— Да, да. Слушаем. Только говорите! — поддакивал молодой.

— Так вот. Пока ваш покорный слуга искал решение проблемы, медведь зубами схватил ружьё и встал на задние лапы. А затем, прижав к мохнатой груди оружие, стал танцевать.

— Простите, что? — спросил Василий.

— Что, что — танцевать стал! Но как он танцевал: двигал задними лапами слева-направо, справа-налево. Крутился на месте по часовой стрелке. Разбегался и прыгал. Приседал и поднимался… А лапами что творил… Туда-сюда, туда-сюда, вперёд-назад, над головой… За спину спрячет и поклон.

— Каким это образом, если у него в лапах было ружьё?

— Ой, не мешайте… А вы? — спросил молодой.

— А я давай стучать по коленкам, по груди и в ладоши. Щёлкать пальцами, чтобы ритм поддержать. Так здорово было, так хорошо. Чудилось мне, что слышу зов предков. И в зове этом гремели имена князей великих. Звучали гусли, свирели, балалайки. О, господа, трудно передать словами те чувства, те эмоции. Ох, и хотелось плясать с Потапычем. Забыть об осторожности и просто плясать. У меня душа русская и у него тоже. Эх…

— И вы танцевали?

— Сплясал бы, кабы не сидел на ветке… Но тут он, сволочуга, стрелять начал!

— Святой Николай Угодник! — испугался молодой и перекрестился.

— Вот именно! Стрелять! В какой-то момент ружьё в зубах наклонилось, курок зацепился за клыки и дуло выстрелило. Повезло: дробь не задела меня. Однако, я потерял равновесие и рухнул на землю. При падении заработал шишку на голове. До сих пор не проходит. А вся эта дурь про зов предков моментально прошла. Я сразу вскочил на ноги и побежал. Не стал даже оборачиваться. Страшно было. Аж сердце из груди выскакивало. Один Бог знает, сколько времени бежал. Мне думалось, что вечность. Вышел на просёлочную дорогу. Повезло: навстречу ехала телега с мужиком. Остановил его, объяснил ситуацию и поехал до усадьбы.

— Вот это да. Нет слов…

— На следующий день я собрал группу охотников, и мы отправились в лес. Вышли на то самое место. Узнал дерево. Михайла Потапыча, бандюгу косолапого, найти не смогли. Даже натасканные собаки не унюхали следа. А вот с ружьём дела обстояли получше: в кустах оно лежало. Целое, без царапин. Спасибо мохнатому, что себе не присвоил. Не хватало только вооружённого медведя в наших лесах. Вот как-то так, господа.

— Вот чешет! — загоготал Василий Владимирович. — Вам надобно не охотой заниматься, а книги писать: сказки.

— Что значит — чешет? — возмутился старый охотник. — Правду говорю. Было такое. Вот те крест!

Он поднял было руку, чтобы осенить себя крестным знамением, но, заметив свою недопитую чарку, опрокинул её в рот и принялся похрустывать солёным огурчиком.

— Право, не врёт он, — сказал в поддержку рассказчика Николай Михайлович. — Вы, может, не верите, а я наоборот: охотно. Для опыта каждая такая история важна.

Но охотник-скептик в обиду себя не дал и ответил:

— Так он вам не поможет, опыт-то! Вы вон сегодня в утку попали только с четвёртого раза. И то с двух шагов, когда та уже дохлая оземь стукнулась, после того, как её Дмитрий Павлович на взлёте подбить соизволили.

— Брешете! Она трепыхалась ещё, в камыши умыкнуть силилась, а я не дал.

— Ну, будет вам, — вмешался в спор Дмитрий Павлович. — Предлагаю тост: за опыт. Чтобы ружья стреляли точно, дичь падала замертво, а мы, охотники, возвращались домой целые и невредимые.

— За опыт! — хором поддержали все остальные.

Яков тоже стукнулся стаканом с охотниками.

Выпили. Закусили. Посидели в тишине. Задумались. Дмитрий Павлович расправил жиденькие усы и обратился к Якову:

— Уважаемый, мы долго говорили об охоте, а про вас забыли. Позвольте загладить данную оплошность, уделив внимание вашей персоне.

— Да не вопрос, — согласился гость. — Я только за.

— Расскажите о себе.

— С чего бы начать? Родился в столице нашей — Москве. Относительно недавно стукнуло двадцать пять лет. Холост, детей нет. Планировал поездку в Финляндию, но обстоятельства помешали. Как-то так.

— Жаль, что семьи нет. Но ничего. Бог даст, а в жизни случится. У вас всё ещё впереди. Не сомневайтесь.

— Спасибо.

— Одно мне непонятно: почему вы назвали Москву столицей? Столица у нас Санкт-Петербург.

Тут Яков понял, что допустил ошибку. Не подумал и ляпнул невпопад. Пришлось ему выкручиваться.

— Ой, извините. Москва — древняя столица России. Она для меня роднее. Поэтому так и сказал.

— Понимаю. А из какого сословия происходите?

«Сословие? Какое ещё сословие? — задумался про себя Яков. — Наверное, про род деятельности спрашивает».

— Я — фрилансер! — с гордостью произнёс Яша.

— Фрилансер? — удивился старший охотник. — Хм… Не слышал о таком. Сколько лет живу, а сталкиваюсь с таким впервые. Посол что ли какой немецкий?

— Скорее французский, — вмешался в допрос молодой охотник. — Звучит похоже. Хотя благодаря Отечественной войне восемьсот двенадцатого года нынче галломания практически сошла на нет. Но и по сию пору некоторые французские словечки потребляются в народе не хуже блинчиков со сметаной. А некоторые и вовсе с мёдом.

— И чем вы хлеб насущный добываете? — продолжил старший.

— Самозанятый я, — ответил Яков.

— То есть?

— Ну так. Сам на себя работаю. Берусь за любой заказ, который предложат. Сделаю — заплатят. Не сделаю — не заплатят. Всё очень просто.

— А что это за заказы?

— Да что угодно: картины пишу, курсовые и дипломные работы… Я по роду занятий — свободный художник.

— Свободный? Интересно, интересно. А каких политических взглядов придерживаетесь? Я, например, сторонник консерваторских. Друзья мои тяготеют к либеральным. А вы?

«Ну, влип, — подумал Яков. — Надо сказать что-то нейтральное».

Но ничего подходящего не приходило в голову, и он выпалил:

— Я — против всех!

— Как это против всех? — удивился Дмитрий Павлович.

— Я выступаю против всех, ибо в политике абсолютно не заинтересован. Пусть эти клоуны кричат с трибун и раздают обещания налево и направо. Толка всё равно не будет. Мне на них наплевать. И честно признаюсь: будь моя воля, то сослал бы этих болтунов в Сибирь. Пусть леса валят и руду добывают. Да, именно так. Авось, польза появится.

— Эк вас растащило! Да вы, батенька, нигилист, хуже тургеневского Базарова. Но дам совет: держите в тайне ваши высказывания. Общество не одобрит. Государь не поймёт.

— Вот, вот. И среди мышей полевых поди доносчики имеются! — добавил Николай Михайлович шёпотом.

— Да не бойтесь вы так, — улыбнулся Яков, у которого водка на голодный желудок вместо чувства сытости принесла чувство повышенной самоуверенности. — Вы же взрослые люди. Ну, сами подумайте: кому я нужен? Я кто — революционер? Или лидер оппозиции «Правда в ногах»? Я обычный человек. Плевать на всё это хотел. По мне, так каждому своё: пусть охотники занимаются охотой, художники пишут картины, а президент управляет Россией!

— Погодите, Яков. Какой президент? У нас не Соединённые Штаты. У нас император на престоле! — воскликнул Николай.

Тут Яков осознал вторую допущенную ошибку. Поторопился с мнением о политике. Ещё больше подозрений теперь вызывает. Объяснение не заставило себя ждать.

— Тьфу ты. И правда. Какой ещё президент? Писал на фрилансе давеча за одного студентика очкастого курсовую работу по истории Штатов: вот с языка-то и летят во все стороны термины инородные. Стыдно мне. Виноват. Императора имел в виду. Только его одного. Трон за ним закреплён. И не чета президенты эти императору нашему, только он один осознанный человек здравомыслящий.

— А… Теперь понятно. Интересный вы человек, Яков. Точно не соскучишься.

— Взаимно, Николай.

Между тем, наблюдавший за гостем Василий Владимирович решил включиться в беседу. Ехидная ухмылка не сходила с его лица.

— Позвольте и мне задать вопрос интересному человеку. Скажите, уважаемый, а как вы здесь оказались? Имею в виду поле.

— На лошади прискакал. Я, это, заказ выполнял: картину рисовал, — непринуждённо ответил Яков.

— А где же тогда ваши кисти? Где краски?

— На лошади вместе с картиной. Я так, пешочком решил пройтись. Подышать воздухом после работы. Мало кто знает, но часами держать кисть — то ещё удовольствие.

— Ой, а что это у вас на ладонях?

— Где? — сказал Яков и стал рассматривать ладони.

Осмотр ничего не дал. Ничего постороннего Яков не увидел. На белых рукавах кафтана тоже ничего.

Яков перевёл взгляд на Василия, и его охватил страх. Лицо собеседника преобразилось: брови нахмурились, глаза широко раскрылись, а ехидная улыбка сошла на нет.

— Знаете, Яков, в отличие от моих друзей, я первым увидел вас там, вдалеке. Блуждали совершенно один. Без лошади!

Дмитрий Павлович и Николай Михайлович вопросительно посмотрели на гостя.

— Почему ладони у вас такие чистые? Нет ни единого пятнышка, способного опровергнуть подозрения.

Напряжение за столом возрастало. Яков чувствовал буравящие взгляды собеседников. Он молчал, боясь что-либо произнести.

— Недавно по окрестностям пролетели две новости. Одна про сбежавшего каторжника, осуждённого за воровство. Имя его Яков. Прозвище Шиншилла. Любил шубы и меха воровать. Другая новость: ограбили дом помещика Третьякова. Драгоценности остались нетронутыми, а вот кафтан помещика пропал.

Не отрывая взгляда, Дмитрий Павлович рукой потянулся к ружью. Николай Михайлович крепко сжал кулаки. Гость в белом кафтане приготовился к худшему.

— Когда что-то происходит один раз — это случайность. Во второй — совпадение. В третий — закономерность. Вы так не считаете, Яков Шиншилла?

Яков вскочил. Ноги понесли его в сторону. Охотники не успели среагировать. Старший схватился за ружьё, направил в спину беглеца и нажал на курок. Раздался глухой щелчок. Выстрела не случилось. Ствол был пустым. Разозлившийся охотник вытянул с ремня патроны и принялся дрожащими руками заряжать ружье. Николай Михайлович, размахивая в воздухе кулаком, попытался догнать Якова. Но, наступив на неровный холмик, преследователь потерял равновесие и упал лицом в грязь.

Только бывалый охотник, Василий Владимирович, не стал напрягать усилия, а прибегнул к помощи брата меньшего — борзой собаки, лежавшей позади привала. Он приложил пальцы к губам и свистнул. Собака прибежала на свист, а потом услышала команду:

— Фас!

И собака сорвалась с места.

Впереди, метрах в двадцати от себя, Яков увидел возвышающийся холм с обильной растительностью, и ему пришла мысль, что можно будет каким-то образом у подножия этого холма спастись от преследования. В этот момент правая нога провалилась в какую-то яму. Парень стоял на одном колене и пытался вытянуть ногу, но что-то удерживало её. Поддавшись панике, он стал активнее дёргать ногой. Изменений не произошло.

Беглец услышал, как кто-то сдавленно и злобно рычит. Яков повернул голову и увидел белую собачью морду с торчащими из пасти клыками. Борзая сокращала дистанцию, предвкушая напасть на указанную хозяином цель.

В это самое мгновение откуда-то с неба прозвучал голос:

— Что, Яша, доволен аттракционом событий?

Яков поднял глаза и увидел чёрного кота. Он неподвижно стоял на холмике и глядел на бедолагу.

— Ты! Это всё ты сделал! — крикнул в истерике парень.

— Естественно! А кто же ещё? — ответил кот. — Надо было как-то тебе преподать урок.

— Вытащи меня отсюда!

— Зачем?

— Как зачем? Меня сейчас загрызут насмерть!

— Это я сам вижу. Но зачем? Чтобы опять стал воровать? Потакать тёмным желаниям? Даже не знаю…

Вдруг прозвучал выстрел. Дробь угодила в землю и маленькие комья разлетелись по сторонам. Комья попали и на Якова. По лицу его градом лились слёзы. Сказывалась эмоциональная постоянная встряска и круговерть опасных нескончаемых приключений.

— Вытащи меня, пожалуйста. Я всё понял! Честно тебе говорю! — продолжал кричать парень.

— Будешь ещё воровать? — строго спросил кот.

— Не буду! Клянусь!

— Вернёшь картину в галерею?

— Да! Да! Да!

Приглушённое рычание с характерным похрюкиванием донеслось до ушей Якова. Собака на бегу совершила прыжок. Пасть открылась, обнажая острые клыки.

Яков поднял руки и практически смирился со своей погибелью.

В глазах мгновенно потемнело. А затем появился свет. Окружающий мир растворился в нём. Земля, небо, охотники и собака — исчезли в одно мгновение. Свет поглотил Якова, но тот отнёсся к нему со спокойствием.

Ведь он знал, что этим испытаниям пришёл конец.

Глава 6

Алевтина Риль, смотритель Третьяковской галереи, шла по залу временной экспозиции. В руках она держала стакан с водой, который несла для Натальи Масловой. Женщина сидела на стуле, опершись на его спинку. По щекам её, не переставая, лились слёзы, а плечи легонько подрагивали. Взгляд был устремлён в одну неведомую точку где-то на полу под собственными ногами.

Риль протянула ей стакан:

— Вот, выпейте успокоительное. Оно поможет.

Маслова взяла стакан и медленно поднесла к губам.

— Наталья Анатольевна, это не ваша вина. Кто знал, что так может произойти?

— Действительно, кто? — холодно ответила гид.

— Я разговаривала с представителем следственного комитета. Новой информации пока нет, но будьте уверены: картина найдётся.

— Дай бог.

— И укравшего её негодяя найдут. По всей стране его морду показали. Никуда он не денется. Либо сам из норы вылезет, либо его силой достанут. Тут уж дело времени.

— Всё может быть.

Зазвонил мобильный телефон. Карман пиджака завибрировал. Упавшая духом Маслова не замечала звонка. Риль обратила на это внимание и стала уговаривать коллегу:

— Наталья Анатольевна, ответьте на звонок.

— Что? Разве кто-то звонит? — убитым голосом спросила Маслова.

— Вдруг это по поводу картины. Ответьте на звонок.

Поникшая женщина посмотрела на коллегу безразличным взглядом, а потом медленно достала из кармана пиджака телефон. Не обращая внимания на водящий номер, она нажала на кнопку и тихо произнесла:

— Говорите.

— Наталья Маслова? — спросил голос.

— Она самая.

— Выйдете на улицу и заберите картину.

Маслова мгновенно оживилась. Она приняла удобное положение и нахмурила брови.

— Еще раз: что?

— Заберите картину. Она ждёт вас у памятника Павлу Михайловичу напротив музейного магазина, возле забора её обнаружите. Можете отправить на экспертизу — это оригинал. Извините за принесённые неудобства.

Звонок оборвался.

— Что-то случилось? — спросила смотритель.

— Алевтина Арнольдовна, пойдёмте со мной на улицу.

Когда женщины вышли на улицу, то увидели под кирпичным основанием забора прямоугольный предмет, бережно завёрнутый в белую материю. Переглянувшись, они аккуратно подняли предмет и развернули его. Радости на лицах не было предела.

— Она! Она, родимая! — воскликнула Наталья.

— Батюшки, мои. Какое счастье! — добавила Алевтина. — Я же ведь говорила, что она найдётся. И нашлась! Ура, коллега! Господи, спасибо тебе большое.

Яков Крайнов, используя бинокль, наблюдал за этой сценой из-за угла противоположного дома.

— Пойдемте. Надо срочно доложить руководству! — сказала Маслова.

— Конечно! Сиюминутно! — согласилась Риль.

И держа в руках картину, женщины вошли в здание галереи.

Обещание было выполнено. Яков с облегчением выдохнул. Что-то большое и чёрное запрыгнуло ему на плечо.

— Ну, кот? Что скажешь? — спросил Яков.

— Молодец. Вернулся на путь праведный, — ответил Баламут. — А вот что скажешь об этом ты?

— Скажу, что рад. Правда, я рад. Видеть счастливые лица людей в момент избавления от бед — несравнимо ни с чем.

— Хорошо сказано.

— Кроме того, я должен тебя поблагодарить.

— За что? За возможность позвонить Масловой?

— За то, что помог осознать ответственность.

— Ух, ты. Загнул, так загнул. Расскажи-ка подробнее. Аж интересно стало.

Потребовалось какое-то время, чтобы Яков собрал мысли воедино.

— Вот мы, люди, существа противоречивые. С одной стороны творим прекрасные дела, а с другой разрушаем всё вокруг ужасными пороками. Делаем это, чуть ли не чередуя, не осознавая масштаб последствий. Да что там, не учимся мы на своих ошибках, что крайне обидно. И вот представь: я украл картину, не задумавшись о последствиях. Неважно как, но нашёл бы способ продать эту чёрную мазню. Получил за это деньги. Кем бы я после этого стал? Счастливым человеком? Богатым авантюристом? Никем. Просто никем. Ноль без палочки с клеймом вора.

— Хм… Знакомый сюжет. — Баламут задумался, после чего воскликнул. — Точно! «Старики-разбойники» — шедевр советского кинематографа. Не теряет актуальности в настоящем.

— Деньги рано или поздно бы кончились. Жизнь потеряла бы смысл. А самое худшее — это вина перед сотрудниками галереи. Их могли уволить с не менее позорным клеймом. Кто знает, как бы сложились их судьбы. А ведь от такого, как я зависят жизни тех же сотрудников галереи, прохожих, работяг и так далее. Благодаря тебе, я вспомнил об ответственности за свои поступки. Тем самым, став чуточку лучше, чем раньше.

— Это, Яша, называется совестью. Поверь, быть с ней на одной волне — великое достижение. Нобелевской премии стоит! Жаль, что она обесценилась.

Кот замолчал, а Крайнов отвернулся и часто заморгал. Наступила долгая пауза.

— Что теперь будешь делать? — спросил зверёк.

— Искать работу.

— Слушай, Яша, а ты бы хотел работать в галерее?

— Я? В галерее? Шутишь.

— Напротив. Я вполне серьёзно. Год назад Третьяковская галерея присоединилась к государственной программе по подготовке кадров для музеев и галерей: смотрители, гиды, административный персонал. Всё бесплатно. После обучения человек устраивается на работу. К чему я это говорю: нам как раз требуются новые сотрудники. А тут такое совпадение.

— Ну, даже не знаю. С трудом представляю, что у меня получится.

— Ты забыл, с кем разговариваешь: я хранитель Третьяковской галереи. Не будь я так уверен, не стал бы говорить. Соглашайся, Яша. Вот твой шанс! Глядишь и свои полотна сможешь куда-нибудь пристроить со временем. Выдерни мои усы, если я в чём-то ошибся!

— А знаешь что? — произнёс вслух Яша и посмотрел в жёлтые глаза коту. — Давай попробую. У меня даже идея появилась: целый зал выделить под одну лишь картину.

— Что же ты задумал? В музее нет столько помещений.

— Я имею ввиду не все картины, а всего лишь парочку. Со временем их можно чередовать. На главной стене зала будет выставлено одно единственное полотно, а всё остальное помещение будет занято костюмированным представлением с точным повторением сюжета картины. Таким образом, посетители смогут оказаться по ту сторону холста. Тут вам и модный «Три Дэ» эффект и элемент присутствия.

— По-моему такого ещё не было! Срочно, бегом в дирекцию галереи с этим предложением. Сто процентов — рабочее место тебе обеспечено!

Яков улыбнулся, в его глазах зажёгся огонёк умиротворения. Он хотел ещё раз поблагодарить Баламута Васьковича, но тот куда-то испарился, и Крайнов обнаружил себя посреди улицы в гордом одиночестве. Парень набрал побольше воздуха в грудь, медленно выдохнул и широкими шагами направился к дверям Третьяковской галереи.

Глупости и авантюры (цикл рассказов)

Внимательность

Если когда-нибудь у меня попросят совет для комфортной, беззаботной жизни, с удовольствием дам такой: приходя на помощь — проявите внимательность. Да, да, друзья мои, именно так. Внимательность — такая простая, но очень важная деталь в поведении человека. Легкомысленное отношение к ней может стать причиной камнепада испытаний, напрочь отбивающих стремление к альтруизму. Дальнейший мой рассказ — прямое тому подтверждение.

В тот замечательный день я шёл по городской улице и наслаждался солнечной погодой. На мне был элегантный костюм, состоявший из пиджака, рубашки и брюк белого цвета, а также пары коричневых мокасин. На правом плече висела кожаная сумка, чем-то напоминавшая почтальонку. Походка моя была такой лёгкой и уверенной, что даже солдатам из роты почётного караула с их отточенной маршировкой такое не повторить. Если случаются в жизни счастливые дни, то сегодня как раз был тот редкий случай. Полчаса назад я заключил договор на издание своей повести, над которой трудился около двух лет. Рука ещё чувствовала крепкое пожатие главного редактора, в ушах сладкой музыкой звучали слова поздравления, а в сумке лежал вожделенный документ с печатями.

На пути к автобусной остановке приятные мечты хороводом кружились в моей голове. И вдруг я увидел перед собой занимательную картину: крупного телосложения женщина, одетая в камуфляжный костюм, тащила по тротуару широкий, увесистый предмет. При близком рассмотрении, в её нелёгкой ноше угадывался металлический лист. Морщинистое лицо и седые прядки волос гражданки недвусмысленно намекали о пройденном этапе бальзаковского возраста, когда ещё сохраняется смысл сокрытия своих истинных лет под интригующим словосочетанием — тридцать с хвостиком. Спавший в глубине моей души самаритянин внезапно пробудился и я, как подобает интеллигентному человеку, вежливо обратился:

— Помочь?

Женщина отреагировала положительно и объяснила маршрут, куда следовало отнести предмет её забот. С моей же стороны последовала ответная просьба: подержать мою сумку.

Стоило мне взять лист обеими руками, как тут же ощутил невыносимую тяжесть. Такую, словно гора Эверест упала на мои плечи. Даже ноги подкосились от резкого напряжения. Несмотря на внезапное обстоятельство, я резюмировал о своей готовности, и мы вместе двинулись вперёд.

Шли мы медленно. Ненавистная мной железяка со скрежетом поддавалась вперёд. Нижний угол тёрся с тротуарной плиткой, порождая маленькие искры. Готов поспорить, что даже черепаха с тремя лапами обогнала бы нас вместе взятых. В какой-то момент я наконец-то удосужился спросить: а зачем вообще гражданка устроила такую авантюру? Ответ был прост и лаконичен: залатать крышу от дождя. И вдруг, словно услышав эти слова, ясное небо покрылось тучами, и раздался гром. Артиллерийский залп капель моментально обрушился на улицу, дома, деревья и прохожих. Моя верная спутница проявила сноровку и лёгким движением руки достала из-за пазухи дождевик. Не прошло и пяти секунд, как она оделась. Мне повезло меньше. Погодная стихия превратила меня из элегантного красавца в мокрого бедолагу.

Худо-бедно, не без божьей помощи, дотащил в итоге я этот лист до ворот дома. Переживавшая за исход мероприятия хозяйка, решила отблагодарить меня: сначала словом, а потом рублём. И если первое я принял спокойно, то от второго категорически отказался. Хозяйка же была непреклонна и всячески настаивала принять довольно приличную купюру. Но, как подобает настоящему мужчине, я с достоинством выдержал её натиск и вежливо отказал. Чтобы не провоцировать иные варианты благодарности, я быстро попрощался и поспешил по своим делам.

Вы ещё помните, как в самом начале я рассуждал о проявлении внимательности? Так вот, последующее стечение обстоятельств подтвердит всё вышесказанное мной.

Спустя двадцать минут, мокрый и уставший, я сидел в городском автобусе, который не спеша вёз меня домой. Ваш покорный слуга мог бы и дальше наслаждаться поездкой, позволяя шокированным мышцам прийти в себя. Но вспыхнувший образ кожаного предмета, стоимостью в две месячные зарплаты, и еще более драгоценной бумаги, которая хранилась внутри него, поразил меня разрядом электрического тока. Я тут же выскочил на ближайшей остановке и с выпученными глазами побежал к дому.

Добежав до дома и хаотично стуча по двери, я надеялся на сохранность своего имущества с последующим его возвратом. Раздавшиеся шаги в коридоре возбудили пуще прежнего.

И вот тут произошло то, что написал однажды поэт Александр Пушкин: «Я помню чудное мгновение: передо мной явилась ты».

Дверь со скрипом открылась и передо мной оказалась полуголая красавица, мокрая с ног до головы и покрытая пенкой для ванн. Белое широкое полотенце, в которое было обёрнуто статное тело незнакомки, впитав влагу с нежной кожи, на глазах становилось непристойным, полупрозрачным ситцем. Она смотрела на меня невозмутимым взглядом, в то время как я испытывал крайнее неудобство. Язык онемел, мысли в голове разбежались, а моё выражение лица и вовсе выдавало во мне идиота.

Но на этом сюрпризы не закончились. Внезапно за моей спиной раздался запыхавшийся голос:

— Молодой человек, вы сумку забыли!

Я инстинктивно повернул голову и увидел знакомую спутницу в камуфляжном наряде. Женщина подошла ко мне и медленно протянула предмет моих тревог.

— Я уже хотела попросить соседку подать объявление о вашей сумке.

Женщина указала на красавицу в полотенце. Затем добавила:

— Вы, должно быть, дом перепутали. Ну, ничего. Бывает. Мой напротив. Я заприметила вас в кухонном окне и поспешила навстречу. А пока спускалась вниз, вы к этому времени успели подойти к соседнему дому.

Это был невероятный конфуз. Я стоял, как каменный истукан, не зная, что сказать, и пришел в себя, лишь когда за спиной соседки послышался грубый голос:

— Таня, что ты там стоишь голая?

Затем послышался топот. Показались мускулистые руки, волосатые ноги, круглый пивной живот и большая, размером с арбуз, голова. Мужчина высунул голову вперёд, и на свету показалась лысая физиономия бульдога. Он посмотрел на меня, прищурив глаза, и басом спросил:

— Не понял. А чё происходит? Мужик, ты кто такой?

— Да никто. Сумку потерял. Пришёл обратно за ней, — промямлил я от растущего беспокойства.

К сожалению, ответ не удовлетворил мужчину и тот, подобно извержению вулкана Кракатау, покраснел от злости.

— Тань, а чё ты вышла в таком наряде? Чё, хахаль твой? Да? — произнёс он, отталкивая в сторону соседку. — Ну, держись, кобель!

Механизм самосохранения сработал и, вырвав сумку из рук женщины в камуфляже, я побежал к автобусной остановке. Бежал так быстро, как никогда раньше. Бульдожья физиономия попыталась угнаться за мной, но занятия по физкультуре помогли оторваться от пивного профессионала с одышкой. Дистанция между нами увеличивалась, а обещания перевода на больничную койку, извергаемые из уст несостоявшегося рогоносца, постепенно заглушались. В конце концов, я добежал до своего автобуса, прыгнул в него на скаку и, убедившись в безопасности, отправился обратно домой. То обстоятельство, что городской транспорт оказался там, где нужно и когда необходимо, наверное, моя единственная, но самая значимая удача за весь этот день. Ведь лёгкие уже не успевали дышать и обеспечивать мышцы ног кислородом. Ещё чуть-чуть и они отказали бы, как мозг, провалившийся в ступор при виде пенной нимфы.

Так и заканчивается мой рассказ. Верить в него или нет — это ваше право. Взрослые люди, как никак. Но основную мысль я напомню: где бы вы ни были, что бы ни делали — не забывайте проявлять внимательность. А иначе… Вы и сами понимаете.

Всеобщее обозрение

Родион Добряков, к тридцати шести годам жизни, хотел исполнить долг каждого мужчины: построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Накопив достаточно денежных средств, он купил земельный участок и построил дом для своей семьи: супруги Софьи и их сына Платона. Имелся на территории участка небольшой палисадник, до которого всё никак не доходили руки. Чёрный квадрат земли, богатый плодородными свойствами, посылал своим хозяевам телепатические сигналы — посадите вы уже, наконец, что-нибудь.

В середине июня глава семьи принял судьбоносное решение: выполнить оставшийся пункт долга — украсить палисадник саженцем дуба. Сажать столь благородное дерево было поручено семилетнему Платону. Таким образом, Родион планировал заложить в подрастающем наследнике понимание о важности мужского долга.

И вот, когда наступил день долгожданной посадки, Добряков старший торжественно вручил сыну лопату и отправил копать яму. Копал мальчик долго и тяжело. Ржавое остриё то медленно рассекало небо над головой, то с громким скрежетом вгрызалось в землю. Твёрдые комки раскидывались по сторонам, поднимая в воздухе коричневую пыль. Капли солёного пота капали в глаза, а на мягких мальчишеских ладонях появлялись первые мозоли.

Наблюдавший за процессом отец не упустил возможности зафиксировать великое достижение на камеру мобильного телефона.

Прошёл час. Несмотря на титанические усилия, юному садоводу так и не удалось прокопать и метра в глубину. Яма, если её так можно было назвать, годилась для небольшой лужи. Потный, уставший и потемневший от пыли Платон, опираясь на черенок лопаты, обратился к отцу:

— Папа, я устал. Больше не могу.

Но вместо слов о желанном отдыхе, Добряков старший задал вопрос:

— Сынок, а зима наступила?

Мальчишка не знал, что ответить. Его сбил с толка этот странный и совсем не подходящий к ситуации вопрос. Он стоял и с глупым выражением лица таращился на отца, пока тот снимал немую сцену на камеру телефона. В конце концов, Платон решился ответить:

— Нет. Сейчас лето.

— Вот когда придёт зима, тогда и кончится работа, — громко произнёс Родион. — А пока, сынок, бери лопату и копай молча. Тоже мне — устал он. Уставать будешь, когда моего возраста достигнешь.

Мальчишке ничего не оставалось, как покорно согласиться и снова втыкать остриё лопаты в покрытую трещинами землю. Но дерево посадить самостоятельно так и не смог.

Наступил вечер. Родион сидел за рабочим столом и просматривал отснятые материалы. Неуклюжее владение лопатой выглядело забавным, а перепачканная от пыли одежда напоминала шахтерскую робу. Он испытывал небывалую гордость за своего сына, хотя тот и не справился с задачей.

— Вот это мой пацан! — рассуждал мысленно Родион. — Семь лет, а уже лопатой орудует. Подрастёт и ремонтировать автомобиль сможет. Авось и невесту в дом приведёт. Куда там соседским детям. Мой пацан всем пацанам фору даст. А если ещё их родители увидят, то от зависти волосы на голове клочьями вырвут!

В этот момент, что-то щёлкнуло в голове Родиона. Мужчину посетила идея, поразившая неординарностью подхода: загрузить отснятые материалы в цифровую сеть интернета. Смысл заключался в том, чтобы сотни или тысячи человек могли увидеть и поразиться успехами Платона.

— Хм… Хорошая идея. Почему бы и нет? Ну, подумаешь, на всеобщее обозрение выложу. И что? Сейчас все так и делают: снимают какую-нибудь чепуху и загружают в сеть. Но у меня-то не чепуха. У меня растущая гордость семьи! Мужчина, в конце-то концов. Пусть все жители города узнают об этом. Хотя нет, погоди, зачем только города? Вся страна должна узнать о моём сыне! Решено!

Испытывая небывалый прилив эйфории, мужчина подключил провода к телефону, настроил соединение с интернетом и лёгким нажатием по кнопке компьютерной мыши загрузил материал в сеть. Шустрые пальцы простучали по обозначенным клавишам, и в строке названия появилась надпись: «Семилетний садовник». Родион улыбался от всей души. Улыбался так, словно предчувствовал скорейший успех. А когда дело было сделано, мужчина выключил компьютер и с довольным видом отправился на боковую.

Утром следующего дня, предвкушая грандиозный эффект от сюрприза, Добряков позвал жену и сына в свой кабинет. Хитрая улыбка не сходила с его лица. Глаза Софьи и Платона излучали недоверие столь нервозной радости главы семейства.

— Дорогие мои! — начал Родион. — Запомните этот день. Отметьте его красным на поле календаря. Ибо это твой звёздный час, Платон!

— О чём ты говоришь? — спросила Софья, нахмурив брови.

Добряков включил монитор и повернул к домочадцам. Им открылась страница с роликом о посадке дерева.

— Наш сын теперь звезда! — подытожил гордый отец. — Смотрите, как его упорством и силой воли восхищаются люди. Десять тысяч просмотров за двенадцать часов. Представляете? Десять тысяч! А сколько комментариев под роликом. Давайте прочтём!

Играючи, мужчина тыкнул по клавиатуре и, открыв ветку комментариев, торжественным тоном принялся читать.

— Какой послушный мальчик — просто загляденье! Готов выполнять любую идиотскую прихоть непутёвых родителей. Это ж надо было — заставить бедное дитя работать чёрт знает где, без специального снаряжения и под палящим солнцем? Изверги, а не родители. Куда смотрят правоохранительные органы? Будь я прокурором, то отправила бы их этапом на Колыму: лобзиками леса валить. И вообще, ребёнка надо поместить в детский дом. Общество обязано вмешаться и точка!

Добряков улыбался, как ни в чём не бывало. Будто прочитанное им носило исключительно положительный оттенок.

— Ты серьёзно? — Софья прижала к себе сына, испугавшегося слезливого надрыва в её голосе.

До Родиона наконец дошло, что он озвучил что-то отрицательное. Мужчина ещё раз бегло изучил комментарий, едва шевеля побледневшими губами.

— Это какая-то ошибка! — запинаясь, ответил супруг. — По закону подлости первый жекомментарий оказался из разряда самых отъявленных диванных критиков. Сейчас найдём толковый.

И Добряков начал листать ветку комментариев, выбирая подходящий.

— Ну, вот же! Только послушайте: «О, Господи, боже. Сбылись предсказания великих провидцев: Антихрист явился к нам! Вы только посмотрите на эти глаза. Они пылают праведным гневом и ненавистью. Так сильно, что у меня резко поднялось давление. А что он делает с лопатой? Просто ужас. От одного взмаха поджилки затряслись. Три пузырька корвалола выпила — не помогло. Пробовала ладонью глаза прикрыть, а всё равно вижу его. Вижу, как стоит этот мальчик и дьявольским смехом заливается. Ой, товарищи… Истинно заявляю: держитесь подальше от этого сатанёнка. В будущем он обеспечит нам «весёлые будни». Запомните его в лицо. Запомните! Да поможет нам Бог. А я пойду в церковь свечку ставить».

Настроение Родиона сходило на нет. Широкая улыбка сузилась до плоских подрагивающих губ, а сияющий взгляд резко потускнел. Тяжёлый молот досады вдребезги разбил надежды о славе. Но настоящее разочарование ожидало впереди. Мужчина обратил внимание на последний комментарий, с которым согласились тысячи пользователей.

— Ну, чего молчишь? — сердитым голосом спросила супруга. — Читать разучился что ли? Или от содержания стыдно? Читай уже, режиссёр недоделанный. Хуже быть уже не может.

По спине пробежала дрожь. В то же время, неподвластное разуму любопытство подталкивало Добрякова прочесть «запретное писание». В конце концов, Родион нажал на кнопку и приготовился к худшему развитию событий. Членам семьи предстал комментарий следующего содержания: «Меня зовут Арсений Константинович Грозный. Являюсь командующим седьмым десантно-штурмовым батальоном Воздушно-Десантных Войск. Как и многие десантники, я, посмотрев этот отвратительный сюжет, где некий «папаша» издевается над ребёнком, заставляя того работать в жару, обращаюсь ко всем неравнодушным! Пришлите мне фамилию, имя, отчество и адрес проживания этого «родителя». Я и мои крылатые сослуживцы приедем к нему и устроим безжалостный «курс молодого бойца». Этой жалкой амёбе предстоит пройти: подтягивания сто раз без перерыва, бег на сто метров с нормативом в одну секунду, бег марафонский на тысячу километров и отжимания до тех пор, пока солнце не взойдёт на горизонте Китая. Вредные привычки отобью офицерским ремнём. Пинок сапогом придаст дополнительную мотивацию. Если потребуется, то силой выброшу «жалкое недоразумение» с самолёта на высоте до ста километров, предварительно выдернув кольцо парашюта и обеспечив воспитуемого подгузниками для безопасности граждан, волею судеб оказавшихся в зоне зловонного поражения. Гарантирую, что процесс перевоспитания пройдёт успешно».

Последний комментарий окончательно убедил Добрякова в глупости содеянного поступка. Нажатием на несколько клавиш клавиатуры, он удалил ролик из сети. Комментарии, просмотры и оценки исчезли моментально. Данный шаг стал облегчением для потрясённого отца. В этот же момент семилетний Платон сказал ему:

— Пап, а давай, всё-таки, посадим наше дерево, чтобы эти злые дяди и тёти оказались неправы!

— Посадим, сынок, но позже, — ответил Добряков. — Есть вещи поважнее. Вот сейчас твой папа усвоил важный урок. И я очень хочу, чтобы ты его тоже усвоил.

— Какой?

— Не выкладывай свою жизнь на всеобщее обозрение. Бережно храни яркие события, а не хвастайся ими. Одни люди не поймут, другие осудят, а третьи… даже боюсь представить.

Родион подошёл ближе к жене и сыну. Все трое примирительно обнялись, и в доме Добряковых дивным саженцем распустила листочки атмосфера добра и взаимопонимания.

Сфинкс

Каждые выходные сорокалетний житель Санкт-Петербурга Алексей Иванович Крючков приходил к Университетской Набережной с ведром, табуреткой и старой удочкой. Поскольку Крючков рыбачил не где-то на невзрачной деревенской речке, а на великой реке Северной Пальмиры, то, как интеллигентный человек, считал своим долгом одеться подобающе: серые брюки и пиджак, накрахмаленная рубашка, ярко-красный галстук, а на голове элегантная шляпа с полями. Он садился у края ступеней, уходящих в Неву, насаживал наживку на крючок и лёгким движением бросал снасти в воду. Жёлтый поплавок с бульканьем приземлялся на водную гладь и выставлял напоказ красный наконечник. Что же касается улова, то ведро Алексея Ивановича всегда наполнялось лещами, карасями, корюшкой и даже плотвой.

Как-то раз, совершив упомянутый алгоритм действий, Крючков сидел в ожидании. Маленькие волны слабо колыхались, а исторические здания на другой стороне берега отражались в воде.

Внезапно он почувствовал чьё-то присутствие. Алексей Иванович медленно развернулся. Первый, кого он увидел, был сфинкс, который лежал на каменных лапах и смотрел вдаль. Каменный исполин с телом льва и головой человека часто составлял компанию городскому рыбаку. Широкое лицо с низким лбом и выдающимся прямым носом выражало спокойствие. А его, как иногда казалось, пустой взгляд притягивал неразгаданной тайной.

Но не он являлся источником беспокойства. Ниже, прижавшись к каменному основанию, стоял серого цвета кот. Этот представитель семейства кошачьих, прищуриваясь, поглядывал на рыболова. Но тот, убедившись, что никто ему не угрожает, пожал плечами и вернулся к своему занятию.

Наконечник поплавка резко погрузился в воду. Крючков дернул за удочку и, спустя мгновение, маленький карасик повис в воздухе перед лицом рыбака. Алексей Иванович брезгливо оценил пойманную рыбу и, недолго думая, бросил её коту со словами:

— На! Лопай.

Кот подошел к карасику, понюхал его и с необычайной радостью стал есть. Громкое чавканье сопровождалось мяуканьем и мурлыканьем, как благодарность за щедрое угощение. Городской рыбак насадил на крючок новую наживку и бросил поплавок обратно в воду.

Прошло пару минут. Поплавок погрузился в воду. Удачная подсечка принесла знатного леща. Алексей Иванович обернулся и рядом с серым котом увидел другого — чёрного с зелёными глазами. Как и серый собрат, чёрный прислонился к основанию памятника и будто бы ждал своего угощения.

— Ты смотри-ка, — хмыкнул Крючков. — Одного нахлебника было мало, так другого принесло. Я кто вам? Рыболовный меценат?

Но, несмотря на вскипающее негодование, Алексей Иванович достал из ведра по небольшой рыбёшке и с жестом доброй воли бросил хвостатым иждивенцам. Те дружно и жадно набросились на свежую еду.

Прошло двадцать минут. Удача благоволила городскому рыбаку, одарив презентом, в виде наполовину заполненного ведра карасей с лещами. Пойманные рыбёшки бились о стенки ведра, тесня друг друга в узком пространстве. Пару раз они даже совершали побеги, выпрыгивая из железной тюрьмы. Но обладающий острой реакцией Крючков мгновенно пресекал отчаянные попытки.

Представители семейства кошачьих тоже не оставались без дела. Каким-то невиданным образом, коты передали на расстояние информацию о халявном ужине и привлекли внимание ещё пятерых собратьев. И когда мужчина снова посмотрел через плечо, то краем глаза заметил семь разношёрстных оборванцев разной окраски и характера. Те, в свою очередь, принялись клянчить лакомство монотонным мяуканьем. На эту неслыханную дерзость мужчина сказал:

— А ну брысь отсюда! Обнаглели в конец. Халяву почуяли, дармоеды. Я вас сейчас как…

Но яркую эмоциональную речь нарушило стечение обстоятельств: поплавочную удочку резко потянуло к воде. Ошеломлённый рыбак схватился обеими руками за ручку с катушкой. Удочку согнуло в дугу. Леска натянулась струной.

От небывалой тяжести Алексей Иванович встал с табуретки и с восторгом осознал — вот так подфартило! Крупная рыба попалась ему на крючок. Но кто? Сом, хариус или щука? Но эти мысли сразу были отброшены в сторону, когда леска стала двигаться зигзагами. Началось противостояние рыбы и человека. Крючков отпускал и заново наматывал леску, заставляя рыбу тратить драгоценные силы. Затем он попытался удержать снасть в натянутом положении.

Попытка оказалась удачной. Крупная рыба исчерпала силы к сопротивлению, и из воды показалась коричневая голова. Это был средних размеров налим. Воодушевлённый увиденным, Крючков продолжил тактику удержания. В конце концов, налим был побеждён и вызволен из водных пучин на свет божий. Алексей Иванович слегка присвистнул от размеров улова, и подкосившиеся ноги приземлили его на табуретку.

Оценила улов и кошачья бригада, перешедшая от обычного мяуканья к громкому визгу. Правда, этот визг сильно мешал Алексею Ивановичу наслаждаться рыболовным триумфом. Не выпуская из рук налима, мужчина резко развернулся и раздражённым голосом произнёс:

— Да замолчите уже! Чего разорались? Дулю вам, а не налима!

Но более ёмко выразить своё «красноречие» Алексею Ивановичу помешало лицо: крупное и звероподобное. Янтарные глаза, горящие от любопытства, наблюдали за реакцией мужчины. Каменный сфинкс сдвинулся с постамента и огромная тень легла на площадку. На гладкой поверхности, как показалось, проступил волосяной покров. Загнутые когти тихонько царапали камень. Крючков замер на месте. Руки, державшие пойманную рыбу, зависли в одном положении.

В этот самый момент Сфинкс наклонил голову и человеческим голосом спросил:

— Уважаемый, а меня рыбкой угостите?

— Х-х-хорошо… — ответил Крючков и нервно улыбнулся.

Глаза резко закатились. Ноги задели табуретку и мужчина, потеряв равновесие, с грохотом упал на площадку, перевернув ведро с уловом.

Очнулся Алексей Иванович, спустя пятнадцать минут. Падение на твёрдую поверхность наградило его шишкой на голове. Любимая удочка лежала у края ступеней, ведущих к воде. Алюминиевое ведро было пустым. Всюду были разбросаны рыбьи кости, а котов и след простыл.

И только каменный сфинкс, как и прежде, неподвижно лежал на постаменте и смотрел на городские огни Петербурга, отражённые водной гладью Невы. Смотрел с довольной улыбкой, возникшей как по волшебству на благородном лице. Возле его мощных львиных лап лежал объеденный скелет налима и потрепанный хвост.

Звезда и аферист

Невероятное событие произошло в городе Глухоманске. Утром в отделении полиции был арестован ни кто иной, как Эмиль Сердцеедов. Тот самый Эмиль Сердцеедов, который заслужил звание самого очаровательного афериста России. Сколько женских сердец добровольно упало в объятия преступного Аполлона. Сколько мужчин пополнило ряды ордена рогоносцев. Сколько денег покинуло счета банковских учреждений. Да что там говорить — сам Джакомо Казанова не выдержал бы конкуренции и спился бы в подворотне, утешая своё бессилие.

Невероятно событие и тем, что Эмиль Сердцеедов сам пришёл в участок и добровольно сдался блюстителям закона.

Данное событие взбудоражило население города. Одни говорили, что аферист ошибся адресом. Другие, что он искал защиту от бандитов. Третьи утверждали, что мужчина просто сошёл с ума.

Узнать правду предстояло следователю по особо важным делам Вячеславу Милю — человеку опытному, дотошному и не лишённому чувства сарказма.

На следующий день арестованный был доставлен в комнату для допросов, где Миль внимательно рассмотрел его. Перед ним сидел тридцатилетний мужчина, наделённый от природы уникальной красотой: чёрные как смоль волосы, карие глаза с янтарной радужкой, гладкая кожа, которой позавидовал бы арабский шейх, и телосложение греческого атлета. Он был одет в элегантный синий костюм, состоявший из приталенного пиджака, зауженных брюк, рубашки с галстуком и чёрных лакированных туфель.

Закончив визуальный осмотр, следователь начал разговор:

— Ну, Эмиль Эдуардович, не знаю с чего и начать. Никто не ожидал вашего появления. Подумать только: неуловимый аферист и обольститель женщин, пять лет скрывавшийся от правосудия, сидит передо мной, как ни в чём не бывало. Уму непостижимо.

— Понимаю вас, — спокойно произнёс Сердцеедов.

— Другой на вашем месте давно бы сбежал за границу, лишь бы не оказаться на скамье подсудимых. Кто вас надоумил на этот шаг?

— Никто. Это личное решение.

— Хорошо. А знаете ли вы, Эмиль Эдуардович, что говорят жители? Куда ни пойди, а на каждом углу можно услышать: Сердцеедова поймали, Сердцеедов сдался властям. Порой доходит до абсурда, как, например: двойник Сердцеедова принимает лавры и славу. Автографы хоть успели раздать?

— Нет, но спасибо гражданам за проявленное внимание.

Обычно в лицах преступников ярко выражены черты скрытности и агрессии, что позволяло подобрать правильный подход и тактику. А вот выражение лица Сердцеедова отличалось отрешённостью и спокойствием. Оно шло в противовес устоявшимся представлениям о физиономии авантюристов. Это спокойствие и показалось следователю весьма подозрительным. Миль продолжил:

— А вы какой-то немногословный, Эмиль Эдуардович. Наверное, перешли дорогу «опасным элементам»?

— Нет.

— Совершили воровство?

— Тоже нет.

Помолчав, следователь доверительно понизил голос:

— А, может быть, убили кого-нибудь?

— Слава богу до этого не дошло.

— Батюшки родные! — произнёс Миль и демонстративно развёл руки. — Ни разу не переступили черту закона. Да вы просто святой!

— Не стоит так преувеличивать, — с улыбкой сказал Сердцеедов.

— Вовсе нет. Я даже больше скажу: вот бы все ничего не воротили, а приходили сдаваться. Сколько нервов можно сохранить до старости лет. Отсюда возникает вопрос: а что вас заставило сдаться?

— Обстоятельства. На словах трудно объяснить.

— А вы постарайтесь. Времени у нас предостаточно. Мешать никто не будет. Так что, я вас внимательно слушаю.

Глубоко вздохнув и собравшись с мыслями, очаровательный аферист, с присущим ему спокойствием, стал рассказывать о событиях прошлых дней, не упуская из повествования мелкие детали.

— Прежде чем расскажу о своих похождениях, обязан заявить следующее: я ненавижу ваш город! Ненавижу каждым пятнышком на своём костюме, каждым синяком на идеальном лице и каждой копейкой, заработанной обольстительным трудом. От всей души желаю этой дыре превратиться в горстку пепла, чтобы ветер времени развеял его в небытие!

По своей натуре я журавль, летящий в южные края ради солнца, комфорта и женских кошельков. От Северо-Запада держусь подальше. В частности от Санкт-Петербурга и Москвы. Почему? Не хочу беспокоить представителей закона, желающих вручить мне тюремную робу под радостные голоса «дружелюбных» конвоиров.

Маршрут моих похождений впечатляет масштабом. Где я только не был: и пил вино на берегах Севастополя, и флиртовал с барышнями в порту Новороссийска, и лузгал семечки на скамейках Темрюка.

Нисколько не удивлюсь, если по этому маршруту начнут продавать туристические путёвки. Будьте уверены: хруст денежных купюр, как брачный стрёкот цикад, обрадует слух любого предприимчивого гражданина. Возможно, я и сам бы вызвался в качестве специалиста по туризму. Но как говорил один мой преподаватель: «Увы и ах, небеса не смотрят в эту сторону».

О городе Глухоманске я узнал из многочисленных разговоров коллег по преступному цеху. Все в один голос описывали бурлящие жизнью улицы, старинные сооружения, приветливых жителей и скромных хозяек кошельков. Интерес подогрели газетные статьи о росте экономики и качества жизни населения. Я незамедлительно отправился на вокзал и сел на скоростной поезд, следовавший в этот многообещающий край.

И вот, прибыв в пункт назначения, и, уделив несколько часов на прогулку, я с ужасом обнаружил иную картину. Восхваляемый всеми городок оказался небольшой деревней, построенной бог знает в каком году. Бурлящие жизнью улицы оказались полупустыми подворотнями, временами источавшими запах канализации. Подавляющее большинство зданий — это старые одноэтажные дома, чьи хозяева не против снести их к чертям собачьим.

Местное население — это уникальное сочетание наглого жлобства и отчуждённого менталитета. Гостеприимство у них прохладное, а понятие о безвозмездной помощи — чуждо до отвращения. Особенно это заметно в поведении чиновников, обещающих многое и не выполняющих ничего. Имею ли право рассуждать о морали? Естественно! Там, где нет морали, нет и почвы для моего труда. Слава богу, хоть с женщинами мне повезло. Все женщины Глухоманска красивые снаружи, разные внутри и средств имеют достаточно в кармашках своих кошельков. Во время наблюдений я смог выделить три основных типа.

Первый — это порядочная глупышка. Наивная как ребёнок и скромная по характеру, этот божий одуванчик выполняет обязанность хранительницы домашнего очага. Она не лезет в чужие дела, но порой задаёт лишние вопросы. Недостаток знаний естественных наук нивелирует заботой и душевной простотой. Но за такой женщиной придётся следить так же, как надзиратель за арестантом. Ибо она станет главным источником абсурдных ситуаций, вызывающих улыбку на мужском лице.

Второй — это железная дамочка. О, это даже не женщина, а живое воплощение крейсера «Аврора», сметающего преграды на морях повседневности. Лишённая дара красноречия, она берёт ситуацию за рога и добивается результата любым способом. Одна железная дамочка даст фору батальону мужчин, заменив последних собственной персоной.

Третий — это фильдеперсовая хищница. Самая яркая, самая прогрессивная и самая требовательная персона, которую можно представить. Женщина такого типа сильна, независима и крайне самоуверенна. Благодаря острой интуиции, она всегда в курсе модных тенденций и последних изменений в обществе. Что же касается мужчин, то фильдеперсовая хищница отпугивает работяг завышенными требованиями и с интересом охотится на «состоятельную дичь».

На следующий день, одевшись в солидный костюм, я покинул номер гостиницы и отправился на центральную площадь. Подобно уссурийскому тигру, пристально рассматривал проходящих мимо кандидаток на роль спонсора обольстительных услуг. Вам может показаться, что достаточно увидеть хорошо одетую женщину и начать действовать. Но нет. Настоящий профессионал должен учитывать такие детали, как физиология, походка, манера общения и даже уход за волосами.

В тот самый момент, когда уже приметил добычу, за спиной раздался визг. Я вздрогнул, обернулся и увидел в двадцати шагах от себя пышных форм девушку, стоявшую на деревянных ящиках посреди площади. Внезапный прилив любопытства сподвигнул меня рассмотреть незнакомку поближе, тем более что моя добыча уже скрылась за углом перекрёстка. Перед глазами стояла молодая «порядочная глупышка» с распущенными чёрными волосами, серыми глазами и смуглым оттенком кожи. На ней было синее платье с цветочными узорами, а ноги украшали красные босоножки. На шее и левом запястье я тут же заприметил золотые цепочку и браслет крупного плетения. Эта пышка, по-другому не назовёшь, издавала такой визг, что прохожие не выдерживали напряжение и спотыкались на ровном месте. Другим повезло больше, и они, прикрывая ладонями уши, бежали куда глаза глядят.

Дождавшись конца арии горланистой смуглянки, я стал аплодировать и осыпать хвалебными словами:

— Браво! Браво! Божественно! Такое чувство, будто ангелы от радости упали с облаков на землю. Ваше пение — это гром среди ясного неба. Браво!

— Ой, ну что вы, — стесняясь, ответила девушка.

Поймав удачный момент, я с удвоенной силой принялся вешать лапшу на уши:

— Нет, моя дорогая. Я говорю вполне серьёзно. В жизни никогда не слышал подобного исполнения. Ставлю миллион рублей, что вы малый золотник, обладающий огромной стоимостью. Знали бы вы, сколько оперных див мне доводилось слышать за последние пару лет. Но ни одна не смогла растопить айсберг уныния, возникший на фоне бездарных исполнителей. Только вы сотворили настоящее чудо, невозможное передать словами. Кстати, как вас звать?

— Гили.

— А фамилия?

— Бадони.

— Замечательно! Я уже вижу заголовки глянцевых журналов: Гили Бадони — новая звезда эстрады.

Мы разговорились, и я узнал, что девушка родилась в богатой цыганской семье, которая давно перешла от кочевой жизни к оседлой. Отец — глава цыганской общины и владелец нескольких ферм по разведению и продаже рогатого скота. Мать — обычная домохозяйка. С самого детства Гили любила петь. Сначала детские песни, но со временем переключилась на более сложные произведения. Обратив внимание на увлечение дочери, отец обратился к преподавателям по пению. Те в свою очередь говорили одно и то же: у девочки нет голоса. Подобный вердикт не пришёлся по душе дочери, и та продолжала брать высокие ноты.

А ещё семья Бадони хранит в доме драгоценности на очень крупную сумму денег. Именно этот факт биографии и вызвал у меня огромный интерес.

Чтобы заполучить желаемые драгоценности, пришлось хорошенько обдумать план. Каждая деталь, мелочь и непредсказуемые ситуации были расписаны на бумаге. План состоял из трёх этапов.

Первый этап — подготовка. Три дня я водил «восходящую звезду» отечественной эстрады по паркам и кафе, укрепляя доверие. Признаюсь, обошёлся первый этап достаточно дорого. Несмотря на свою скромность, Гили не брезговала сладостями, горячими закусками, булочными изделиями и другой снедью, забывая чувство меры. Приходилось идти на обман, когда счёт в парковом кафе превышал цифры на денежных купюрах в кошельке. Проще говоря, мы быстро покидали места, пока официанты не обнаруживали подвоха в оплате.

Второй этап — репетиция. Уединившись в отдалённом уголке парка, я учил будущую звезду эстрады петь голосом, а не калечить барабанные перепонки. Девушка орала сопрано, хрипела басом и на скорость тараторила контральто. В промежутках между воплями я добывал информацию:

— Шикарно! Голос полностью поставлен. Остаётся продемонстрировать ваши навыки родителям и дорога к сцене откроется. Вот только где это сделать? Хм… Как на счёт спальни?

— Спальни? — удивлённо спросила Гили.

— Да.

— А почему вы так думаете?

— Дело в том, моя звонкая гагарка, что ровная поверхность стен и потолка, наличие плотных ночных штор на окнах, отсутствие излишних предметов мебели создают идеальную акустику. Голос звучит мелодичнее, а голосовые связки раскрывают весь потенциал. Тем более что комната находится на первом этаже с видом на улицу.

— Вообще-то она на втором.

— Извиняюсь. Это у меня остались воспоминания от занятий с предыдущей ученицей. Её спальня была очень большой, а стены оклеены обоями бежевого цвета.

— Вы не поверите, но это описание в точности повторяет спальню моих родителей.

— Вот как? Интересно, интересно. Раз мы заговорили о родителях, то они, как потенциальные зрители, должны подготовиться: принять ванну, надеть праздничные костюмы и украшения.

— Ванна и костюмы — это и так понятно, а с украшениями будет нелегко. Мама не достаёт их из шкатулки без серьёзного повода.

— А разве старт звёздной карьеры дочери — это не серьёзный повод?

— Для неё нет.

— Не верю в это! Она просто не в курсе, что её дочь ведёт к успеху лично Виталий Благолепов (выдумал я псевдоним на ходу) — российский продюсер номер один! Логично?

Да, но… В спальне будет маловато места.

— То есть?

— Родня. В доме живёт множество родных, двоюродных и даже троюродных дядь, тёть, братьев и сестёр. По отдельности никто слушать не станет. Если и встречать торжество, то только вместе. Спальня для такого количества зрителей не подходит.

— Есть предложение?

— Да. Наш двор. Он большой и может вместить человек сто. Может больше. Там есть скамейки, стулья, маленький фонтан. Правда, псарня по соседству может помешать лаем собак, но, надеюсь, мой голос окажется громче!

— Что ж, да будет так!

Приступая к заключительному этапу представления, я тщательно продумал варианты развития событий. Учёл каждую деталь, способную пустить всё дело под откос. Всё очень просто: пока цыганка Бадони отвлекает гостей поросячьим воплем, я быстро поднимаюсь в спальню на втором этаже, нахожу шкатулку с драгоценностями и также быстро покидаю дом, прыгнув через окно кухни этажом ниже. Проблемой оставались хвостатые друзья из псарни. Малейший шорох и живая сигнализация оповестит разъярённых цыган. Но на этот случай я подготовил достойный ответ: ультразвуковой свисток, отпугивающий собак не хуже баночки с красным перцем.

Вы не поверите, но в какой-то момент я натурально почувствовал, что мои карманы плотно набиты деньгами. Чуткий слух уловил приятный хруст бумажных купюр. Подобное виде́ние в моей практике расценивается, как верный признак успешной операции.

И вот, наступил долгожданный вечер. В доме семейства Бадони собралась вся многочисленная родня. Я был в приподнятом настроении. Чувствуя мой позитивный настрой, Гили раскрепостилась и с нетерпением ждала момента, когда приятно шокирует свою родню. Не выходя из роли гениального продюссера, я уделил некоторое время распевке с подопечной. В последний раз, как предполагалось, терпел завывания глухоманской волчицы. Два или три раза пропевали то детсадовские четверостишья, то отрывки из песен тюремного шансона. Естественно, всё вышесказанное сопровождалось фразами поддержки, как: «так держать», «голос что надо» или «все упадут в обморок от удивления». Под конец, я поблагодарил свою подопечную и выразил уверенность в покорении эстрады. О, вы бы видели лицо этой пышечки. Она просто сияла от счастья, как новогодняя ёлка на площади Кремля.

Когда все были в сборе, моя подопечная вышла в центр двора, к фонтанчику. Воцарилась гробовая тишина. Некоторые родственники машинально приготовились заткнуть пальцами уши. Грянули первые аккорды из мощных динамиков, выставленных предварительно на внутреннем крыльце дома. Гили сжимала микрофон с такой силой, что бедный пластиковый прибор, казалось, вот-вот разлетится на куски.

Прозвучало вступление, девушка поднесла микрофон к губам и запела. К моему изумлению она точно попадала в такт, чего не было замечено ранее. Её голос показался мне поразительно красивым. Она мастерски балансировала от одной октавы к другой, украшая мелодию сложными мелизмами. Я был настолько поражён её преображению, что совершенно забыл о цели своего присутствия в этом доме. Неведомая сила требовала только одного: слушать пение Гили. Всё остальное не имело значения. Время словно остановилось. Руки и ноги отказывались подчиняться моей воле. В голове прозвучал только один вопрос: неужели я — человек, способный лишь на пакость и афёру, добился результата своей никчёмной преподавательской деятельностью?

Гили заканчивала последний куплет и выходила на завершающий припев. Прозвучал протяжный заключительный аккорд. Наши взгляды неожиданно встретились. О, что тогда со мной творилось! Как передать спектр эмоций, не поддающийся здравому смыслу? Но всё же, попытаюсь вам объяснить. Я утопал. Утопал в этих серых, пронзительных глазах. Моя грешная душа медленно опускалась в неизведанную глубину, испытывая блаженный покой и наслаждение. А ещё хотелось улыбаться. Сделать уголками рта непринуждённую улыбку довольного жизнью человека.

В тот самый момент я осознал свою ошибку. Гили Бадони не могла принадлежать к первому типу девушек — порядочных глупышек. Не была она ни железной дамочкой, ни фильдеперсовой хищницей. Нет… К моему сожалению, она принадлежала к четвёртому типу, в существование которого я до той поры не верил. Эта девушка — настоящая похитительница мужских сердец! Никакого обмана. Никаких сложных манипуляций. Всего один звук и моё паршивое сердце покатилось ей прямо в руки. Ей — провинциалке из захолустья, которую не воспринимал всерьёз и считал смешным недоразумением. А этот голос… Он свёл меня с ума. Никогда не слышал такого прекрасного, мелодичного пения. Я не специалист, но готов поспорить на любые деньги: в нём, в пении, не было фальши. Низкие и высокие ноты давались легко. Чистый, ласкающий слух тембр, словно из древнегреческого мифа о сиренах, окончательно сломил мою волю к сопротивлению.

Дальнейшие события развивались с невероятной скоростью. Помню, как стоял рядом с девушкой и держал её за руку. Как по телу распространялись едва ощутимые разряды электрического тока. Это было настолько приятно, что не хотелось отпускать этот генератор счастья. А затем всё резко изменилось. В наше энергетическое поле любви кто-то постучался. Нет, это был не голос разума, призывавший меня взять себя в руки и довести задуманное до логического завершения. Я посмотрел в сторону и встретился взглядом с отцом Гили. Только отцы способны смотреть так, что в глазах можно увидеть огромные красные буквы: теперь ты должен жениться на моей дочери!

В моём сознании яркими вспышками материализовалась свадебная церемония: выход невесты в белом платье, клятва верности у алтаря, пара золотых колец и скрепляющий союз поцелуй. Я был готов успокоить разъярённого папашу словами: «Вашей девочке несказанно повезло. Она в надёжных руках. И никто иной, кроме меня, не в силах сделать её поистине счастливой!». Вот только подлое сердце сжалось во мне так, что перестал дышать.

Вдруг прозвучал голос. Голос, который не слышал ещё с той самой поры, когда впервые стащил игрушку у соседского мальчишки. Это был, не поверите, голос совести.

«Бессовестный мальчишка! — монотонно гудело в ушах. — Кому ты способен подарить счастье, когда сам из себя ничего не представляешь? Ты не знаешь, что такое созидать! Тебе знакомо лишь паразитическое существование за чужой счёт. Ты несёшь разрушение и горе в каждую человеческую жизнь, волею судеб оказавшуюся поблизости. Посмотри на этих честных людей. Посмотри им в глаза. Они чисты, как ангелы. Ты же — хроническая замарашка. Беги, пока не навлёк беду на это славное семейство!»

И я бежал. Бежал сломя голову, сбивая с ног собравшихся гостей. Возмущённые голоса, раздавшиеся за спиной, нисколько меня не смутили. Наоборот, даже подталкивали действовать напролом. Хотелось ли мне обернуться назад? Хотелось ли взглянуть в последний раз на Гили? Скажу честно — нет. И не жалею об этом.

Добежав до заветных ворот, я выскочил на улицу и забежал за первый приглянувшийся поворот. Затем свернул за другой, третий… Бежал и бежал, пока от усталости не потерял равновесие и с грохотом упал на асфальт в подворотне.

Как оказался в номере гостиницы — сказать затрудняюсь. Возможно, сработал внутренний автопилот. Знаю, что провалялся в кровати несколько часов. Лежал, как убитый. Даже одежду не снял. Надеялся, что всё вернётся на круги своя. После самовольного заточения, наконец, вышел в свет с решимостью продолжить свою профессиональную деятельность. Но к какой бы женщине я не подходил, то в каждой мерещилась смуглянка Гили. Ничего не оставалось, как вернуться обратно в номер и, уткнувшись лицом в подушку, плакать навзрыд. Так до тех пор, пока фонтан эмоций окончательно не иссякнет.

Вот и всё, товарищ следователь. На этой ноте и заканчивается мой рассказ. Простите, если затянул с повествованием. От себя добавлю ещё несколько слов. Прежде всего, я сознаюсь во всех преступлениях, совершённых по злому умыслу и ради присвоения денег. Прошу, арестуйте меня и, если потребуется, готов предстать перед судом. Не знаю точно, судьба надо мной пошутила или совесть внезапно проснулась, но я не вправе портить жизнь этой чудесной, доверчивой, доброй девушке своим присутствием! Подобные мне люди не заслуживают чувства любви. И любимыми быть не заслуживают. Эмиль Эдуардович Сердцеедов уходит на пенсию. Точка.

Ревизия талантов

В преддверии всемирного дня писателя, в Веселухино, в Доме литераторов, прошла творческая конференция «Полный абзац». В этом грандиозном мероприятии приняли участие самые модные, узнаваемые и тиражируемые беллетристы: яркая звезда исторического романа Севастьян Глот, несравненная императрица женского детектива Раиса Кузькина и эксцентричный мастер глубинного постмодернизма Викентий Белин.

Инициатором и руководителем необычной конференции выступил директор ведущего российского издательства «Книжная радость» — Аркадий Николаевич Тельцов, который сочетал в себе блестящего знатока литературы и, не отличающегося смирением, испанского инквизитора. Зал был битком набит начинающими писателями, жаждущими приобщиться к славе своих более удачливых собратьев по перу, а также многочисленными любителями литературы. Было приглашено и множество представителей четвёртой власти — корреспондентов СМИ. Всякий журналист глубоко в душе — закостенелый фантаст и имеет все основания считать писательский день своим профессиональным праздником.

Когда участники сели за широкий стол, Аркадий Николаевич, протирая тряпочкой запотевшие очки, жестяным голосом произнёс:

— Уважаемые коллеги, хочу вам напомнить, что литература — это серьёзная сфера деятельности, и она не терпит поблажек. Поскольку бразды правления издательством перешли в мои руки, я намерен произвести ревизию талантов, которых мы предлагаем обществу. И раз уж вы ступили на путь писательства, то должны быть готовы к самой суровой критике. Вместе, рука об руку, мы обязаны поднять отечественную прозу на высочайший, недостижимый для зарубежных оппонентов уровень. Итак, приступим.

Лица модных писателей светились уверенностью покорителей книжного Олимпа. Императрица Кузькина вальяжно улыбалась. Звезда Глот сидел, сложив на столе руки, словно отрешённый школьник пятого класса, а эксцентричный мастер Белин продолжал пристально разглядывать потолок.

— Первое слово предоставляется писателю из Москвы — Севастьяну Глоту, автору романа «Жизнь и смерть Василия Косого», — объявил Тельцов. — Севастьян Аронович, ознакомьте нас, пожалуйста, с отрывком из вашего произведения, заявленного, как новая веха в русской исторической прозе.

Поднявшийся из-за стола молодой человек чем-то напоминал железнодорожную шпалу. Тяжелым взглядом он оглядел зал, словно предупреждая, что готов выдержать любой локомотив критики, посмевший прокатиться по его творению. Уверенный в себе зеленоглазый брюнет, одетый в синий клетчатый костюм, ослеплял блеском прилизанных гелем волос. Глот снисходительно помахал ладонью журналистам, глубоко вдохнул и неожиданным комариным фальцетом прочитал:

«И начался обряд испытания. Сыновья князя новгородского выстроились рядком перед батюшкой своим строгим. И молвил князь громогласно: «Пробил час, сыны мои, тяните жребий!». Первым выбирал соломинку старший брат: досталась ему длинная. Выдохнул с облегчением наследник престола княжеского. Вторым подошёл к отцу средний брат. И у него в перстах очутилась длинная соломинка. Понурил чело младший брат Василий. Стало быть, ему выпала доля тяжкая, нелёгкая. Не выдержал позора семейного Василий, возопил: «Не справедливо, батюшка, ей-богу! Седьмой раз к ряду на мои плечи ниспадает чистка конюшен княжеских от навоза. Требую пережеребьёвку! Теперь я первый буду тянуть». Топнул сапогом кованым князь о землю русскую: «Против судьбы бунтовать удумал? Терпи, негодник, кару небесную! Это тебе за то, что своих хором отличить не смог от жилья братского. Да впотьмах женой чужой не побрезговал, пока брат кровный службу ратную нёс в походе воинском». Как не оправдывался Василий, а не сбылось ему избежать прозвища позорного, клейма на всю жизнь порочного — Косой».

Выслушав Глота, Тельцов усмехнулся:

— Скажите, Севастьян, а сколько вам лет?

— Тридцать, — ответил Глот.

— Тридцать лет! В таком возрасте пора бы и повзрослеть.

— Вам не понравилось?

Тельцов пожал плечами.

— Отчего же? Грамотный текст, неординарный и с долей наивности. Идеальный пример конкурсной работы учащегося начальных классов.

Молодому человеку стало не по себе. Спокойствие и уверенность мгновенно утонули в океане неожиданности. По телу пробежали мурашки. В горле образовался комок слипшихся оправданий, но применить их Севастьяну так и не удалось. Аркадий Николаевич продолжил наступление:

— Знаете, что такое исторический роман? Это «Камо грядеши», «Айвенго», «Собор Парижской Богоматери», «Русь изначальная». И это только малая, но достойнейшая часть этого жанра. А что у вас? Какой-то косоглазый недоумок ошибся с хоромами, прелюбодействовал в чужом доме и после всего содеянного спокойно играет с отцом семейства в бирюльки. Где историчность? Где масштаб? Где прославление Отчизны? Где, в конце концов, смысл?

— Ну, как вам сказать, — неуверенно произнес Глот. — Историчность я взял из славянского фольклора про древних царей, князей… Обычаи того времени. Про поклонение богам, лешим всяким, водяным и…

— Молодой человек, — перебил Тельцов. — История и фольклор — это абсолютно разные термины. Вам, как писателю «исторического романа» грех не понимать разницы. Советую сделать две вещи: первое — оставить в покое этот жанр; второе — приобретите совковую лопату и очистите литературные конюшни от своих писательских потуг. Сегодня же я прикажу аннулировать договор на издание ваших опусов. Спасибо, можете присесть.

В зале воцарилась напряженная тишина. Севастьян, раздосадованный итогами выступления, бессильно опустился на стул и обхватил содрогающуюся голову ладонями.

Не обращая на него внимания, Тельцов обратился к следующему автору:

— Слово предоставляется писательнице в жанре детектива — Раисе Кузькиной. Прошу.

Эффектная дама с достоинством кивнула и медленно приподнялась. Первое, что бросилось в глаза участникам конференции — это роскошный наряд писательницы. Красное платье из тонкого шёлка и с глубоким вырезом на груди производило сильное впечатление на представителей мужской половины человечества. Голубые глаза с хищным блеском и надменная улыбка на утончённом лице придавали ей образ роковой красавицы.

— Спасибо, Аркадий Николаевич, — сказала Раиса. — Для тех, кто не знает меня, представлюсь ещё раз: Раиса Кузькина — писательница, автор детективных романов, член Союза писателей, лауреат престижных премий, обладательница титула «императрица детектива», а также…

— Госпожа Кузькина, — взглянув на часы, прервал её Тельцов. — Ждем ваше выступление!

Обиженно взглянув на руководителя, Раиса вынула из папки несколько листов убористого текста.

— Я прочту отрывок из моего нового романа «Пуля в сэконд-хэнде».

Она немного помолчала, входя в образ, потом заговорила негромко, с чувственным придыханием:

«Энрико подошёл к Элизабет и дерзко повернул к себе. Девушка то лихорадочно плакала, то смеялась. Энрико не стал вдаваться в подробности, а приставил пистолет к её виску и крепко сжал поясницу. Слезы и хохот участились. Горе и безумие слились в психоделическом танго. Энрико расстегнул свою рубашку, демонстрируя волосатую грудь, и голосом итальянского мафиози сказал:

— Всё кончено, крошка. Игра подошла к концу. Карты биты, а шахматные фигуры сброшены с клетчатой доски. Убийство, совершённое твоими руками в сэконд-хэнде — доказано.

— О, Энрико, — взмолилась Элизабет. — Как ты узнал?

— Ты оставила улику на месте преступления.

— Какую? Скажи, Энрико!

— Розовый ноготь указательного пальца, который ты удосужилась сломать при использовании револьвера.

— Не может быть! Это невозможно! — подняла истерику Элизабет.

— Ещё как может, пупсик. И боюсь, что следующие десять лет ты проведёшь в четырёх стенах: без маникюра, без парикмахера, без салона красоты.

Спустя мгновение к мосту подъехали полицейские автомобили. Ещё одно мгновение и холодные наручники с характерным стальным щелчком закрылись на запястьях девушки. Молодые полицейские посадили её на заднее кресло автомобиля. Напоследок Элизабет повернула голову и с грустным выражением лица сказала:

— Я люблю тебя, Энрико.

— А я уже нет, — холодно ответил мужчина.

Машина тронулась и через несколько метров скрылась за поворотом. Детектив Энрико остался стоять на мосту. Он смотрел на падающий закат и хрипло проговорил:

— Надо было с парнями поехать на футбол».

Когда Кузькина закончила читать, Тельцов аккуратно снял очки и посмотрел на писательницу ироничным взглядом. Таким ироничным, что в какой-то степени напоминал старого гусара после утомительной беседы с кисейной барышней. Наконец, Тельцов сказал:

— Госпожа Кузькина, вы удивительная женщина. Скажу больше: вы очень удивительная женщина. Нет, право, я просто поражён вами. Будь на моём месте Агата Кристи, и она не смогла бы скрыть искреннее удивление.

Хвалебный отзыв поднял писательнице настроение. Императрица детективов почувствовала себя важной персоной. Прилив эйфории рисовал в воображении непревзойдённый триумф. Но последующие слова быстро спустили императрицу с небес в Дом литераторов поселка Веселухино.

— У вас, Раиса, такая грациозная фигура, такое шикарное платье, такое утончённое лицо и… — Тельцов, намеренно тянул мхатовскую паузу, не без удовольствия наблюдая за реакцией женщины… — И такая чушь на бумажных страницах! Как говорила моя бабушка, хуже этого только манная каша с протухшей селёдкой под шубой, сваленные в одну тарелку.

— Ч-что? — запинаясь, переспросила Раиса. — При чём тут ваша бабушка?

— Да ни при чём, дорогая моя. Не она, а вы написали этот опус. В жизни такой ахинеи не слышал. Сюжет бразильского сериала и тот грамотнее составлен, чем ваше жалкое подобие детектива. Вы вообще слышали, что читали? Барабанные перепонки чуть не лопнули от ваших строк.

— Хотите сказать, что мой текст плохой? — с нотками раздражения спросила женщина.

— Плохой? О, нет! Ужасный! Без нормального сюжета, смысла и русского духа. На кой чёрт вы решили писать про иностранцев, не имея о них ни малейшего представления? Или наших людей не хватает?

— Вы против свободы творчества? — запротестовала Раиса.

— Я против воинствующей бездарности! Когда я прочитал вашу анкету, в частности про членство в Союзе писателей, то представлял себе высокий уровень владения словом. Но как оказалось: образ далёк от идеала.

— Нет, вы не правы! — не сдавалась Раиса. — Я признанный автор женских детективов. А моё членство в Союзе писателей законно. Вот, взгляните!

И Кузькина положила на стол Тельцову удостоверение. Оно было размером со студенческий билет, синего цвета и с эмблемой пера на лицевой стороне.

Тельцов бегло осмотрел документ и с брезгливой усмешкой вернул его Кузькиной.

— Немало повидал я фальшивых писательских билетов за свою грешную жизнь, — произнес он, глядя в зал и иронически разводя руками, — но такую кустарную работу вижу впервые!Печать Союза отсутствует, подпись председателя правления явно подделана, номер билета — старого образца, четырехзначный, а надо — шестизначный, через дробную черту… И, если не секрет, позвольте полюбопытствовать, почему ваш билет синий, а не красный? У переплетчика закончился красный коленкор?

— Я подам на вас в суд!

— Подавайте. С удовольствием приду на заседание и перед свидетелями докажу всю несостоятельность вашего обвинения. Объявляю, что наше издательство впредь не заинтересовано в сотрудничестве с вами. Вопросы есть?

Разгневанная императрица детективов торопливо собрала вещи и, громко стуча каблуками, направилась к двери, прокричав на прощание:

— Я вам ещё покажу! От меня просто так не отвертитесь. Вы ещё пожалеете, что посмели усомниться в моих писательских талантах!

Кузькина выскочила в коридор и хлопнула дверью с таким грохотом, что в зале с потолка посыпалась штукатурка. Ошарашенные журналисты молча переглядывались.

— Ну что, — протирая очки, объявил Тельцов. — Наше мероприятие подходит к концу, и я приглашаю выступить последнего участника — Викентия Белина. Викентий, прошу.

Последний участник литературной конференции представлял собой крепкого телосложения мужчину, в белой рубашке и синих джинсах. Каменное выражение его лица и солнечные очки, скрывавшие глаза, вызывали подозрительность и недоверие.

Взяв распечатанный текст, Викентий Белин посмотрел в сторону журналистов и официальным тоном произнёс:

— Сегодня, в этот солнечный мартовский день, вы услышите отрывок из моего последнего романа, посвященного Гражданской войне с семнадцатого по двадцать второй год. Этот роман объединяет в себе постмодернизм и историю. Я добился сочетания современных тенденций и знаний, впитанных на школьной скамье. Это самый дерзкий, смелый и концептуальный роман, который общество обязано знать.

Автор уверенно начал чтение:

«Они сидели в земляной траншее, держа друг друга за руки. Белогвардеец — поручик Шклеховский. И большевик — пролетарий Ворон. Канонада артиллерийских ударов доносилась с обеих сторон. Запах сырой земли, падавшей им на головы, пробуждал воспоминания о дождливом Петрограде с бегущими под зонтами прохожими, проезжающими по брусчатке каретами. Раздавшийся взрыв снаряда вернул бедолаг обратно в реальность. Молчание, длившееся вечность, прервал захрипевший большевик:

— Наконец-то мы встретились, Александр Иванович. Пусть и по разные стороны баррикад, но встретились.

— Да, Фёдор Сергеевич, голубчик мой, — согласился поручик. — Жизнь изрядно нас потрепала. А ведь совсем недавно мы были дворянином и бурмистром в одном и том же поместье, в круговороте обыденных дел.

— А сейчас что? Раненные и голодные вояки, не умеющие держать оружие в руках. Да ещё посреди боя. Просто какое-то безумие.

— Зачем только нужны были революции, стачки, демонстрации и прочее? Думают, что матушке России это пойдёт на пользу? Что русская душа обретёт свободу и вернёт смысл жизни к первоначальному видению? Что мы, православные люди, спокойно всё перенесём? Нет, голубчик. Они сильно ошибаются.

— Правильно говорите. Правильно.

— Лучше бы дали наслаждаться драгоценными секундами жизни дома, в уютных креслах и в компании друг друга. Чем не благодать?

— Александр Иванович, так давайте воспользуемся этим моментом. Пусть посреди этого хаоса, но уделим остаток времени нашей взаимной радости. Сейчас или никогда.

— Фёдор Николаевич, голубчик мой, полностью с вами согласен.

Словно воссоединившиеся после разлуки, белогвардеец и большевик обняли друг друга и стукнулись грязными лбами. А затем, дав волю своим чувствам, их губы приблизились друг к другу и…».

Но громогласный крик Аркадия Николаевича прервал развитие отношений:

— Стоп! Это что за вольные фантазии? Совсем стыд потеряли?

— Аркадий Николаевич, то, что вы услышали, является современным видением событий, имеющим право на существование, — парировал Белин. — Писательство, как и любое другое искусство, не имеет границ. Я не боюсь нарушать правила и экспериментировать с материалом. Уверен, что многие прагматичные люди согласятся со мной.

— Ах, вот оно как называется. Современное видение… А вы слышали когда-нибудь про такую книгу, как Уголовный Кодекс Российской Федерации? Бестселлер номер один среди населения. Там есть статья, затрагивающая вещи из вашего фрагмента. Не боитесь нарушать правила? Флаг вам в руки. Только я очень сомневаюсь, что продажи озвученного «шедевра» покроют штраф до пяти миллионов рублей. Но не сомневаюсь, что ваш последний роман станет действительно последним. Что скажите?

— Фых… — презрительно фыркнул мастер постмодернизма и с гордо поднятой головой направился к выходу из помещения. — Наступит день, и этот барьер исчезнет!

Только после того, как входная дверь в конференц-зал захлопнулась, Аркадий Николаевич с облегчением выдохнул и, вытерев пот со лба, торжественно произнёс:

— На этой счастливой ноте конференцию объявляю закрытой. Всем спасибо и до свидания.

Подобно стае голодных собак, журналисты окружили уходящего Тельцова, оттесняя друг друга локтями и порождая давку у входной двери. Со всех сторон посыпались вопросы, как мелкие камушки в пучине оползня.

— В какую сумму вы оцениваете ущерб издательства от одновременного увольнения трёх топовых авторов? — спросила шепелявая девушка с диктофоном в руках.

— Кем и в какие сроки вы намерены заменить ведущее авторское звено, которое своей популярностью последнее десятилетие кормило издательство? — поинтересовался лысый мужчина, набиравший пальцами текст на экране планшета.

— Не боитесь ли вы праведного гнева огорчённых такими новостями читателей? — выскочила из-под ног лысого мужчины маленькая женщина.

— Кто надоумил вас так бездарно и мгновенно обанкротить ведущее российское издательство? — раздался недовольный бас в толпе.

— Вы балагур или идиот? — издевательски поинтересовался наглый репортёр и щёлкнул фотоаппаратом.

Но Аркадий Николаевич не ответил на грубость. Оставив без внимания вопросы, он плавно прикоснулся к дверной ручке, повернул её и подобно парусному кораблю покинул взволнованную толпу. И по мере отдаления голоса и крики становились тише, а походка директора издательства гордой и уверенной.

Поздним вечером, в личном кабинете своей загородной резиденции, Тельцов сидел за массивным дубовым столом, по зелёном сукну которого хаотично распределились многочисленные листы офисной бумаги, канцелярские принадлежности, миниатюрные бронзовые бюсты великих русских писателей.

— Валентин Дмитриевич, — мысленно пожаловался Аркадий Николаевич автору «Руси изначальной». — Разве грезилось вам в самом страшном сне, что однажды русскоязычная историческая проза скатится в овраг на такую глубину, чтобы основной, высшей мыслью романа, сплетающей повествование в единый сюжетный узор, станет проблематика чистки княжеских конюшен от навоза да идиотическая несостоятельность младшего наследного потомства? Где сплочение племён славянских и не только славянских в один мощнейший победоносный кулак? Позор и великое горе.

Тельцов хватался за голову и каждый раз на его ладонях оставалось внушительное количество седых волос, грозящее скорым самовольным облысением.

— Фёдор Михайлович, любезный, — обратился директор издательства к бюстику Достоевского. — Разве может зарубежное преступление всколыхнуть в русской душе русского читателя самые глубинные пласты самоидентичности? Чего уж говорить о зарубежном наказании! Оно и вовсе не имеет шансов выдавить из нашего человека скупую слезу соболезнования. Позор и великое горе.

Тельцов потёр раскрасневшиеся глаза, кулаком сдерживая рвущиеся наружу те самые привередливые русские слёзы.

— Родные мои! — обратился Аркадий Николаевич сразу ко всей плеяде выдающихся литературных предков. — Отчего так сделалось, что стремление выпендриться, обозначить своё существование во что бы то ни стало через любое бессмысленное якобы новаторство воздвигнуто на высшую ступень? Не через интеллект и русскую душу, а через безумие в виде беспорядочно и безвкусно сшитых друг с другом ярких тряпичных лоскутков. Позор и великое горе.

Мобильный телефон, погребённый под грудой бумаг, завибрировал, заставив Тельцова очнуться и вздрогнуть. Издатель извлёк надрывающийся смартфон из бумажного плена. На экране светилось два слова — брат Борис.

— Аркаша, здравствуй! — послышался в трубке знакомый голос с хрипотцой. — Я всё понимаю. Теперь ты большой человек, к тебе не подступиться. Впрочем, ты ничем и не обязан родному брату, но мне нечем кормить семью. Я сбился с ног и надежда покинула меня. В этом всемирном вертепе безыдейных сюжетов совершенно нет места для моих произведений. Наверное скоро я умру. Я звоню проститься с тобой. Прощай брат!

— Стой, Борис! Почему ты никогда не говорил мне, что грезишь литературным трудом? Я бы мгновенно пристроил тебя на какую-нибудь должность.

— Зачем мне тревожить тебя, дорогой брат, если во всех издательствах страны мне отказали не по одному десятку раз? Прощай!

— Прекрати прощаться! Мы что-нибудь придумаем. Срочно приезжай ко мне, хочу лично познакомиться с твоим творчеством!

До самого утра Борис Николаевич Тельцов декламировал брату строки из романа, оконченного буквально на днях. Это был исторический эпос в трёх томах с впечатляющей детективной линией и многократными ироническими вкраплениями. Аркадий Николаевич пребывал в полном восторге. После того, как было озвучено последнее слово романа, директор издательства внезапно помрачнел.

— Дорогой брат, это лучшая современная проза, что я слышал за все предыдущие годы, но, к сожалению, моё положение сейчас столь же плачевно, как и твоё. Моё издательство банкрот. В течение недели весь бюджет уйдёт на покрытие расторгнутых договоров с троицей ведущих авторов, которыми зачитывалась вся страна. Но они бездарности, понимаешь? И я больше не мог терпеть этот бедлам.

— Аркаша, к чему тогда наши жертвы? Если народ любит подобную прозу, пусть будет так. Не увольняй этих ребят. А я… Переступлю через себя и тоже напишу какое-нибудь фэнтези, вот увидишь. И тогда всё наладится.

— Боря — ты голова! — воспрял духом Тельцов. — Но у меня созрела идея получше.

Издатель взял телефон и поочерёдно набрал номера уволенных прямо на конференции авторов. Он с каждым договорился о срочной встрече.

Через несколько месяцев в книжных магазинах страны случился ажиотаж по поводу выхода новых романов непревзойдённой троицы, вновь принятой в постоянный штат всё ещё ведущего издательства. Никто из читателей не заметил разительного отличия новых сюжетов от ранее выходивших из-под пера Глота, Кузькиной и Белина. Никто не придал значения и тому, что главным редактором всех трёх произведений значился некто Б. Н. Тельцов. Только лишь четырём мужчинам и одной женщине было известно, что автором всех романов был брат директора издательства, а Севастьян Глот, Раиса Кузькина и Викентий Белин просто получили солидную долю гонорара за свои раскрученные имена. Но, несмотря на это, все пятеро остались довольны результатом. Чего уж говорить о пребывающих в восторге от нового качества прозы читателях!

Исторический бумеранг

— Я вызвал вас на серьёзный разговор, — сказал декан исторического факультета Павел Матвеевич. — Ибо обстоятельства не требуют отлагательств.

— Слушаю, — насторожился преподаватель Марк Дёгтев.

— Сегодня получил от комитета исторической памяти Санкт-Петербурга письмо, в котором пожаловались на вас и подробно описали события вчерашнего дня.

Смерив преподавателя строгим взглядом, декан передал ему компьютерную распечатку на официальном бланке комитета. Дёгтев поправил очки и углубился в чтение:

«Девятого июня, во время мероприятий в честь 350-летия со дня рождения императора Петра Первого, преподаватель кафедры "история России с древнейших времён до двадцатого века" Санкт-Петербургского государственного университета Марк Дёгтев выступил на городской сцене, около Александрийского столпа, с оскорбительной речью. Он прилюдно назвал Петра Первого извергом и недальновидным истуканом, который ради забавы убил сына, посадил на трон прибалтийскую маркитантку, уничтожил туристический город Ниеншанц с двумя русскими церквами и прорыл двадцать никому не нужных каналов, которые его дочери Елизавете пришлось засыпать. Также ваш коллега затронул личность поэта Александра Сергеевича Пушкина, заявив, что тот удачно справился с мифом о Петре в поэме "Медный всадник". Своей речью он спровоцировал недовольство граждан с сопутствующими последствиями: нецензурными оскорблениями, требованием расправы и народного суда. Организаторам мероприятия пришлось приложить усилия, чтобы Марк Дёгтев покинул сцену живым и невредимым. В связи с этим мы, комитет исторической памяти Санкт-Петербурга, требуем немедленно принять меры в отношении упомянутого гражданина и призвать того принести извинения за выходку на сцене, оскорбившую не только наших горожан, но и память царя Петра Первого».

Дёгтев невозмутимо положил листок на стол декана. Нечто подобное он ожидал, хотя и не так скоро. Декан нарушил затянувшееся молчание.

— Не желаете объяснить, коллега?

— Всё очень просто: всему виной свобода слова, закреплённая в Конституции нашей необъятной страны. Как гражданин, я имею полное право…

— Не паясничайте мне тут! — серьёзным тоном произнёс Павел Матвеевич. — Вы хоть понимаете, что натворили?

— Я всегда отдаю отчёт своим действиям.

— Да ни черта вы не отдаёте! Сидите передо мной и дурака валяете!

Дёгтев не стал отвечать на брошенную деканом фразу. Павел Матвеевич же продолжил наступать.

— Вот скажите, Марк Робертович: кто такой историк?

— Человек просвещения.

— Слишком отвлечённо, но допустим. А чем отличается настоящий историк от ненастоящего?

— Павел Матвеевич, я не…

— Нет! — резко перебил декан. — Ответьте на мой вопрос!

— Ох! — вздохнул Дёгтев. — Качеством знаний?

— Непредвзятостью! И не смотрите на меня удивленными глазами, коллега. Именно так! История не для тех, кто держит в уме всё до мельчайшего факта, а для тех, кто способен подойти к историческому событию с холодным разумом. Не терпит история обид, эмоций, извлечения личных выгод и предвзятости. В конце концов, на историке лежит ответственность за умы молодых поколений, обязанных пройти по следам предков, будь они чёрными или белыми. И не просто пройти, а ещё и понять, принять, сделать выводы во благо будущего страны и всего народа. Если это стало для вас неким откровением, то мне очень жаль.

Марк обидчиво пожал плечами.

— Жалеть меня не надо! Я понимаю смысл того, что вы пытаетесь донести. В глубине души, возможно, я с чем-то и соглашусь. Но позвольте и мне сказать несколько слов. Павел Матвеевич, времена изменились. Мы живём в свободной России. Над нами не довлеет «совковый» орган цензуры, заставлявший из-под палки получать однобокие знания. Не осталось запретов на информацию. Следовательно, имею полное право говорить, что хочу, где хочу и как хочу независимо от мнения «стадного большинства».

— Марк Робертович!

— Нет, я закончу. Пора историческому сообществу взглянуть на историю под правильным углом: без обеления, без сокрытия фактов, без общепринятых академической братией норм. Вот возьмёмся за Петра, смахнём с него лоск «великого» реформатора и расскажем независимую правду. Тем более, что Пётр заслужил подобное обращение за свои нововведения, дурак усатый.

— Хватит! — крикнул декан и ударил кулаком по столу.

На короткое время в кабинете воцарилась тишина. Успокоившись, декан продолжил:

— Не знаю, что на вас нашло, но такое поведение я не потерплю ни в ВУЗе, ни за его пределами. Сегодня пятница, поэтому, идите домой и образумьтесь. В понедельник жду вас в это же время. Не хотелось бы прощаться на такой ноте, после пяти лет вашего преподавания в истфаке. Вы свободны.

Дёгтев медленно встал и направился к двери. Но не успел он повернуть ручку, как снова услышал голос декана:

— Марк Робертович!

— Да?

— Подумайте над словами о непредвзятости. Ведь вы далеко не дурак, в отличие от Петра Великого, хе-хе-хе…

— Думайте сами, если решили относиться ко мне предвзято! — вспылил Дёгтев и с гордым видом вышел из кабинета.

Вечером понедельника, Марк Дёгтев шёл по Сенатской площади и ехидно улыбался. Он не пошёл к декану, а вместо этого успешно выступил на частном мероприятии, где в течение часа выражал свою точку зрения в отношении исторических личностей. Наглость характера и накопленный багаж знаний позволили ему завоевать симпатии неотягощенных знаниями молодых слушателей. Так, бескомпромиссной критике, по версии Дёгтева, подверглись: унылый моралист Достоевский с растянутым на несколько романов нытьём о духовности; сумасшедший старик Иван Грозный с манией сажать на кол кого-попало; любитель целовать императорские туфли Ломоносов, занимавшийся показухой на глазах европейских учёных; конник-тугодум Будённый со своей клячей, пробег которой и не снился отечественным автомобилям самого первого выпуска.

И шагал бы историк с довольной физиономией дальше, как вдруг его внимание привлёк незнакомец возле памятника императору Петру, победоносно восседавшему на коне. Странный субъект вольготно прохаживался от одного края памятника к другому, словно что-то рассматривал. Ростом достигал до двух метров. Одет был в старинный костюм: зелёный камзол, такого же цвета короткие штаны, шёлковые чулки и коричневые башмаки. Что же касается внешности, то вьющиеся темные волосы и маленькие усы на круглом лице придавали незнакомцу неординарной изящности.

«Уличный актёр! — мысленно усмехнулся историк. — Типичный представитель своей профессии. Любитель примерить на себя шкуры царей, писателей и прочих замечательных людей. Видать, к очередному представлению готовится. Петром Алексеевичем нарядился. Плохую себе роль подобрал, приятель».

В этот момент, что-то едкое пробудилось в грешной душе историка. Это было сродни манящему соблазну: совершить безнаказанную пакость и уйти победителем. Например, высказать претензии в лицо императору, хоть он и переодетый актёр. Окончательно поддавшись соблазну, Дёгтев уверенно подошёл к императору и с неприкрытым злорадством произнёс:

— Не стыдно ли вам, дорогой артист?

— А с чего бы стыдоба должна ко мне пристать? — поинтересовался в ответ император гулким басом.

— Вы, видимо, историю в школе прогуливали? — продолжил напирать Дёгтев. — Не совестно ли вам, уважаемый, разгуливать по улицам города в образе изверга и психически неуравновешенного садиста? Ещё и деньги с добропорядочных туристов берёте за фотографии с образом усатого маньяка!

— Ежели тебе неизвестно, холоп, то это я прорубил окно в просвещенную Европу! — Император насупил брови. — Да только, вижу я, плоды просвещения не стали тебе полезной пищей, глумливая чернь!

— Вот видите! — просиял Дёгтев. — Даже образ и тот накладывает определённые отпечатки. Ещё немного и у вас будет приступ императорского бешенства! Того гляди забьётесь в конвульсиях и с пеной у рта станете кричать, прячась под юбкой своей маркитантки.

— Смерд безумный, — зловеще-спокойным басом обратился незнакомец к историку. — Приёмный день в конторе Его Императорского Величества тридцатого февраля каждого года. Туда и подашь челобитную. А ныне — прочь с глаз моих!

Петр Алексеевич смачно плюнул и уже хотел вернуться к прежнему занятию, как цепкие пальцы наглого историка ухватились за край камзола, не позволив этого сделать.

— Позвольте вас просветить, уважаемый артист, — обратился Дёгтев к двойнику императора. — Эксплуатация образа откровенных маньяков и психопатов, которые плохо кончили, приводит зачастую к неисправимым последствиям. Смею заметить, Пётр умирал в нечеловеческих муках, расплачиваясь тем самым за все свои деяния! Одумайтесь!

— Позволь и тебя просветить, недоучёный муж, — расхохотался император прямо в лицо назойливого историка. — Дурь, недомыслие и лицеприятие ведут нерадивых зарвавшихся гениев просвещения прямиком на эшафот!

«Ишь, как загнул — "лицеприятие"! — мелькнуло в голове Марка. — То есть, предвзятость. А декан говорил, что главное достоинство историка — непредвзятость. Что же получается? Это чучело меня тоже учить будет?»

— Ваш ответ меня не удивляет, — подытожил Дёгтев. — Дух Петрушки-изверга поработил вашу невинную душу. Пороть вас нужно! Долго, нудно, крепко пороть, чтоб всю дурь выколотить!

— Да у тебя, холопский пёс, бесы в голове! — повысил тон император. — Так получи исцеление лично из рук государевых и иди с миром!

После этих слов, в то же самое мгновение, левый глаз историка озарила ослепительная вспышка, которая тут же пошла всеми цветами радуги и увенчалась непроглядной чернотой. Бровь и скула заныли, как стая голодных волков в сорокаградусный мороз. Копчик и спина по очереди подтвердили истинность закона о земном тяготении.

На следующий день, когда Павел Матвеевич разбирал за столом бумаги и уже смирился с мыслью о расставании с образцовым до недавнего времени преподавателем, постучали в дверь.

— Войдите, — сказал декан.

Дверь медленно открылась и в кабинет вошёл Марк Дёгтев, прикрывая ладонью лицо. Декан заметил эту странность, но спрашивать пока не стал.

— Павел Матвеевич, я хотел бы с вами поговорить, — тихо произнёс Дёгтев.

— Конечно, присаживайтесь.

Дёгтев медленно сел за стол, всё так же прикрывая ладонью лицо.

— Павел Матвеевич, я думал о нашем разговоре и скажу прямо: вы правы. Я повёл себя не самым достойным образом, дискредитировав профессию историка. Да что там… Подставил под угрозу репутацию нашего заведения и его сотрудников, добросовестно выполняющих миссию просвещения.

— Марк Робертович, вы… — не успел произнести декан.

— Павел Матвеевич, прошу, не надо. Я осознаю, что натворил и как дорого мне это обойдётся. Даже сейчас ощущаю, как острое лезвие совести наносит удары по моему сознанию. Как огонь стыда обжигает бессовестную оболочку, именуемую телом. А впереди ещё общественное порицание за поганый язык, обливший помоями великих предков. Знаете что? Я принимаю эти наказания. Да, Павел Матвеевич. Готов понести, как подобает настоящему мужчине.

— Я это понимаю, но… — опять оборвалась мысль декана.

— И, если, когда-нибудь, мне поручат вести семинар для молодёжи, то скажу им следующее: «Запомните, друзья, история развивается по спирали! Она не любит посягательств и додумок! И в определённый момент может спросить с каждого за деяния его! Дружи́те с головой. Подумайте прежде, чем изрекать ту или иную гипотезу, не подкреплённую фактами! Уважайте историю ваших предков, какими бы они ни были: хорошими или плохими».

— Марк Робертович, дайте уже мне сказать! — наконец-то произнёс декан. — То, что вы говорите — это всё правильно. Раскаяние и искренность звучат в каждом слове. Да! Но одно я хочу знать: что с вашим лицом?

Услышанный вопрос взволновал Дёгтева. Казалось, что по его телу пробежала дрожь. Но, собравшись с духом, историк убрал ладонь с лица, и Павлу Матвеевичу открылся огромный фиолетовый синяк. Цвет был таким насыщенным, что невольно вызывал ассоциации с баклажаном. Павел Матвеевич с удивлением спросил:

— Господи. Что с вами произошло?

— Пётр Первый, Павел Матвеевич, — со вздохом ответил историк.

— То есть?

— Уличный актёр. Наградил меня за моё отношение к нему. Точнее, к роли императора. Надо отдать ему должное: сыграл Петра Алексеевича хорошо, натурально.

И Дёгтев рассказал во всех подробностях: как встретил царя у памятника; как тот ходил вокруг да около; как царь ругал на старом говоре его — холопа. Заканчивался рассказ неожиданным прозрением с последующим искуплением после сильного удара кулаком в скулу.

Слушавший это Павел Матвеевич нахмурил брови и, не произнося ни слова, встал из-за стола. Медленно он подошёл к окну, завёл руки за спину и посмотрел куда-то вдаль. Затем тихо произнёс:

— Говорите, вчера вечером этого актёра встретили?

— Да, — ответил Дёгтев.

Декан прошелся по кабинету и, остановившись перед преподавателем, спросил:

— Какой вчера был день недели, Марк Робертович?

— Понедельник! Но какое это имеет значение?

— Самое прямое. Артисты не работают по понедельникам. Ни театральные, ни цирковые, ни уличные. Никакие! Старинная традиция. Вы-то человек, далекий от театра, а у меня зять — актёр, в театре служит, ещё и аниматором подрабатывает. Но в понедельник — никаких выступлений! Актеры — народ суеверный…

— А кого же тогда я встретил?

— Не знаю. Одно лишь скажу: государь в правоте своей был весьма краток.

Слоны идут на север

Ночь. Ботанический сад. Лёгкий ветерок ласкал ветви берёз. Шелест их листвы убаюкивал траву, цветы и кустарники. Высокие сосны касались пиками верхушек звёздного неба. Один единственный фонарь из последних сил освещал небольшое строение, стоящее у ворот. Это был сторожевой домик, из окон которого, под аккомпанемент радиоприёмника, лился тусклый свет. Сторож, пожилой человек с угрюмым лицом и глубокими морщинами на лбу, сидел за деревянным столиком, пил крепкий чай и поглядывал на часы с потрескавшимся стеклом на левом запястье. Спустя несколько минут за воротами раздался стук. Сторож вышел из домика и неторопливым шагом подошёл к парадному входу в ботанический сад. В темноте прозвучал мужской голос:

— Слоны идут на север.

— Слоны идут к чёрту! Сейчас открою, — сказал сторож и привычным движением руки вставил ключ в замок.

Ворота открылись, и в свете фонарей показались трое мужчин в камуфляжной форме.

Сторож внимательно оглядел ночных визитёров, которые вежливо ему представились. Один из них — статный брюнет Олег, ежеминутно поправлявший модную причёску. Другой — плюнувший на здоровый образ жизни толстяк Герасим с недовольной физиономией и надвинутой на лоб кепкой. И третий, самый юный из них — тощий задохлик Костя с прыщавым лицом и в очках с широкой оправой.

— Вы опоздали на полчаса… — начал старчески ворчать сторож.

— Прошу нас извинить, — прервал его Олег. — Произошла заминка с лопатами.

— Этот прыщавый, — перебил его толстяк, указывая пальцем на тощего парня, — забыл положить их в багажник и нам пришлось колесить обратно на другой конец города.

— Если бы ты меня не торопил, то я… — хотел было возразить Костя, но не успел.

— Отставить интимные разногласия! — отрезал Олег. — Только шума нам не хватало.

— Всё нормально, — успокоил сторож. — Нас здесь никто не услышит. Тихо, как на погосте. Деньги с собой?

— Обижаете, уважаемый! — сказал Олег и достал из кармана сложенные купюры.

Сторож охотно принял деньги, быстро их пересчитал и, направив руку в сторону, произнёс:

— Видите вон ту дорожку?

— Да, — сказал Олег, всматриваясь в темень.

— Идите по ней до самого конца. Она приведёт вас к указанному месту. И никуда не сворачивайте. Вообще! Потеряетесь — ваши проблемы. Поисковую операцию проводить не стану.

— Поняли. Не дураки. Ну что, господа, взяли лопаты и вперёд. Время не ждёт, а работы Бог пожаловал.

Трое мужчин молча двинулись вперёд по дорожке, до начала которой едва доставал фонарь перед сторожевым домиком. Топот ботинок чем-то напоминал солдатский марш. По мере продвижения их силуэты сливались с темнотой, пока совсем не исчезли из поля зрения.

Спустя час, возле старого дуба Герасим рыл глубокую яму. Потный и краснощёкий, он усердно орудовал лопатой и чем-то напоминал строителя Беломорканала. Наконечник его инструмента вгрызался в землю и с резким подъёмом выбрасывал комья. Прыщавый Костя, стоявший над Герасимом, светил ему фонариком, а сам, отвернувшись, считал звёзды на небе. И только Олег, прислонившийся к стволу дуба, с ухмылкой наблюдал за рабочим процессом, по привычке поправляя причёску.

Но вот, пыхтя от усталости, толстяк перестал копать и, направив угрюмый взгляд на статного брюнета, сказал, еле сдерживая раздражение:

— Слышь, Олежек! Поработать не хочешь?

— Я бы с радостью, — отвечал брюнет, — но ты же знаешь, что мне противопоказаны физические нагрузки.

— А может тогда соизволишь ответить на один вопрос? Всего один, пока я голыми руками не свернул тебе шею и не закопал в этой чёртовой яме!

— Спрашивай.

— Какого лешего мы потеряли в ботаническом саду? Мы же «работаем» в лесах, находим медали на полях, вытаскиваем оружие из болот. Даже на территории заброшенной многоэтажки есть чем поживиться. А здесь что? Лютики, тюльпаны? Сосны да берёзы?

— Хороший вопрос, Герасим, — сказал Олег и кивнул в сторону юноши. — Константин, не могли бы вы просветить моего коллегу?

Худощавый Константин, напоминавший в тот момент живой уличный столб, качнул фонарем, выпрямил спину и, поправив указательным пальцем очки, произнёс:

— Да-да, конечно. Всё началось на занятии по истории родного края в институте.

— А, так ты у нас «стюдэнт»! — насмехаясь произнёс толстяк. — Ну-ну, продолжай.

— Тогда преподаватель рассказывал о похождениях Степана Разина: как он пришёл сюда со своими казаками, где и как устраивал грабежи. Но самое интересное — о спрятанных им сокровищах и связанной с этим легендой. Вообще, наш преподаватель очень хороший рассказчик. Приходишь к нему на занятия и получаешь истинное удовольствие. Да что там… Прогульщики, «забившие гвоздь» на остальные предметы, не пропускают ни одной пары с ним. Ей-богу, с таким талантом он мог бы стать хорошим президентом и я…

— Я рад за вашего преподавателя, но давайте вернёмся к Степану и сокровищам, — перебил его Олег.

— Ой, простите. Ну, так вот. Есть легенда, в которой говорится о закопанном сундуке Разина с награбленным добром: монеты, серебро, камни драгоценные. Заподозрил он неладное за своими казаками. Решил, что заговор против него затеяли. Однажды ночью атаман закопал сундук под дубом, росшим на территории зелёного массива. Закопал, но сокровищами так и не воспользовался. Казаки-предатели пленили Разина… Он был выдан властям и, в конце концов, четвертован. Исследователи полагают, что кандидатом на роль того самого массива является ботанический сад, в котором, собственно говоря, мы и находимся.

Наступила минута молчания. Толстяк Гера, с видом взбудораженного хряка, переваривал услышанный рассказ, пока не обратился к статному брюнету:

— Олег, я чего-то не понял.

— Чего именно?

— Вот это всё. Какие к чёрту казаки? Какой закопанный клад? Прикалываешься надо мной?

— Никак нет. Всё вполне серьёзно. И если позволишь, то Константин продолжит эту сюжетную линию, — сказал Олег и кивнул юноше.

— Спасибо, — с достоинством ответил студент. — Я человек любознательный. Если что-то разбудит во мне интерес, то ныряю в тему с головой. И эта легенда не стала исключением. Первым делом я прочитал статьи в архиве библиотеки, в которых видные краеведы сходились в едином мнении о соответствии зелёного массива с ботаническим садом. Следующим шагом стал поиск того самого дуба, под которым закопан клад. Ехать сюда и каким-то образом проверять каждый дуб — просто бессмысленно. Ответ был найден в том же архиве в статье про старейшую флору. Именно там я узнал о существовании единственного в саду дерева, растущего со времён Ивана Грозного. Следовательно, оно пережило и нашего Степана Разина. Всё сошлось идеально. Наконец, стал расспрашивать знакомых, кто бы захотел помочь в этом деле. Один посоветовал обратиться к другому, другой к третьему, третий к четвёртому, пока в итоге не познакомился с Олегом и не рассказал ему обо всём. Вот, как-то так.

— Ты серьёзно в это поверил? — злобным поросячьим взглядом смотрел на брюнета толстяк.

— Герасим, мой дорогой друг… Я прекрасно понимаю твои опасения. Но и ты должен понять: такая удача стучится только раз в жизни. Особенно, когда дело подразумевает потенциально крупные деньги. Поэтому, я со всей ответственностью заявляю: верить этому парню можно и нужно! Он и его дерево сделают нас миллионерами. Ибо как сказал любимый мной дедушка Ленин: «Пора дать дорогу молодым!».

— Вообще-то эту фразу сказал Фидель Кастро, — поправил Олега студент.

— Не важно. Они оба — коммунисты. Так что, друзья мои, продолжаем копать.

— «Продолжаем», — передразнил Герасим. — Пока что я один копаю! К тому же лопата затупилась.

— Возьми другую! Любой ваш каприз — для нас закон.

Герасиму ничего не оставалось, как засучить рукава, обхватить руками черенок новой лопаты и, бормоча что-то себе под нос, продолжить работу, пока студент светил походным фонариком.

Примерно на двадцатом взмахе копать он стал медленно. Дыхание сбилось. Солёный пот застилал глаза, отчего их стало пощипывать. Пытаясь справиться с неудобством, Гера разглаживал тыльной стороной ладони ненавистный пот к вискам, нанося на лицо боевую раскраску в стиле американских командос.

Вдруг, с очередным взмахом лопаты, в яме что-то звякнуло. Кладоискатели застыли на месте и переглянулись друг с другом.

— А ну-ка посвети туда, — скомандовал растерявшемуся студенту Олег.

Костя вздрогнул, едва не выронив из рук фонарь, и тот описал в воздухе эпический крендель. Яркий луч ударил в лицо студента, и было видно, как с испугу побледнели его многочисленные прыщи. По счастливой случайности фонарь вернулся точно в ладонь. Полоска света на долю секунды дрогнула и осветила взмокшего Герасима. Толстяк продолжал неистово работать лопатой, а металлический звон становился всё громче и громче. Но внезапно свет фонаря погас. Студент принялся трясти вышедший из строя прибор, словно это действие могло сотворить чудо с испорченной техникой. Но, увы, чуда не произошло.

— Что со светом? — с присущим ему хладнокровием поинтересовался Олег.

— Видимо батарейки сели, — Костя пожимал плечами в ответ. — Запасных нет?

— Понятия не имею. Герасим, батарейки есть?

Вместо словесного ответа, толстяк в кепке пожал плечами.

— Хорошо, — успокаивающим тоном продолжил Олег. — А зажигалка или спички есть?

Оба товарища отрицательно покачали головами. Но, несмотря на внезапное досадное обстоятельство, Герасим продолжил орудовать лопатой. Послышался взмах, другой, третий, и тут же темноту ночи рассекло сдавленное «ой».

— Что случилось? — спросил толстяка брюнет.

— Кажись, ладони от усердия в кровь стёр. Чёрт, и правда кровь сочится.

Раздосадованный брюнет глубоко вздохнул, откинул рукой со лба волосы и спустился в яму.

— Дай-ка мне поработать, — сказал Олег и тактично выпроводил хныкающего толстяка на поверхность.

В этот самый момент запрет на физические нагрузки отошёл на второй план. Незримые человеческому глазу силы открыли в мужчине второе дыхание и тот, смачно плюнув на ладони, схватил пресловутый инструмент и принялся копать. Причём с таким усердием, что ещё минут двадцать безостановочного труда, и первый в истории человечества сквозной тоннель с одной стороны планеты на противоположную был бы завершён и введён в эксплуатацию. Влажные комья разлетались во все стороны, как снежинки во время снегопада.

— Почти-почти, — говорил вслух брюнет. — Клад почти у меня в руках. Я чувствую!

Олег замахнулся лопатой, та вгрызлась в землю, и произошло то, чего никто не ожидал. К всеобщему изумлению троицы блаженных кладоискателей, из-под земли с грохотом и диким рёвом вырвалось солнце, прятавшееся в ночное время за толщей земных недр. Солнце было таким ярким, что у каждого из троицы пропало зрение. За долю секунды прошлая жизнь промелькнула вспышками диафильма. Белое марево растворило звёзды, дуб, темноту, кустарники и всё остальное.

И в конце наступила тишина.

Сначала задрожали веки. Тонкая полоска света разрезала темноту, и сомкнутые глаза медленно раскрылись. Затем последовали болевые ощущения, подобные воздействию густого дыма от костра. Окружающий мир предстал смазанным и нечётким, словно нерадивый художник заигрался с акварелью. В центре этого абстрактного безобразия неподвижно стояла фигура. Раздались членораздельные звуки, преобразованные ухом в человеческую речь.

— Здравствуйте, Олег Васильевич, — доброжелательным тоном сказала фигура.

— Я в раю? — прохрипел Олег.

— Увы и ах. Для рая вы слишком грешны.

— Значит, в аду?

— Тоже нет. Хотя за ваши деяния близки к этому.

— Тогда что остаётся-то? Чистилище?

— Олег Васильевич, хватит ломать комедию. И напрягите зрение наконец.

В это мгновение зрение Олега сфокусировалось, и окружающий мир перестал быть размытым. Появились стены, потолок, пол с кафельной плиткой, блеклого цвета тумбочка и капельница с прозрачной трубкой, вставленной в катетер на руке. Абстрактная фигура тоже не осталась в стороне и сразу же обрела золочёные пуговицы, чёрный галстук, тёмно-синий мундир и фуражку с козырьком. Лицо человека было вытянутым, строгим. Карие глаза гипнотическим образом подавляли волю. Прозвучавшие следом слова только подтвердили худшие опасения.

— Следователь главного управления МВД России по Краснодару Мухаметов Ахмед Курбанович, — представился полицейский. — Вы находитесь в палате городской больницы на втором этаже. Состояние вашего здоровья вполне удовлетворительное. Доктор сказал, что организм крепкий и в ближайшее время пойдёте на поправку.

— Следователь, значит. Что ж, получается, вы всё уже знаете. Импровизация не прокатит.

— Верно рассуждаете.

— А вы сможете ответить на несколько моих вопросов.

Следователь удивленно поднял бровь и почесал нос.

— Забавно! Обычно вопросы задаю я. Впрочем, давайте попробуем. Спрашивайте.

— Начну с банального: что произошло? Как я сюда попал? Где мои парни и моя машина?

— Хм… так много за один раз. Пожалуй, начать стоит с последнего. О машине не беспокойтесь, она в надежном месте. Ваши подельники, Герасим и Константин, тоже находятся в этой больнице. В отличие от вас, у них незначительные повреждения: лёгкое сотрясение мозга и перемежающаяся слепота. Можете не волноваться: они успешно проходят лечение и раньше вас покинут стены больницы.

— Хорошая новость. Ничего не скажешь.

— Попали вы сюда благодаря сторожу, который нашёл вас троих в бессознательном состоянии и, не теряя времени, вызвал карету скорой помощи.

— Эх, хорошо, что в «доктора» не стал играть. При встрече обязательно поблагодарю.

— И наконец, плавно перехожу к самому интересному — событию, повлиявшему на ваше дальнейшее будущее. Итак, мне известно, что вы и ваши подельники прибыли в сад в поисках клада. Стали копать яму. Вырыли её. Надо признать, что яма получилась достаточно глубокой. Целый бассейн.

— Старались.

— Внезапно вы, как полагали, наткнулись на желанные сокровища. Спустились вниз, взяли инициативу в свои руки, замахнулись лопатой и…

— Разбил сундук?

— Обрубили электрический кабель.

После этих слов едва обретшее здоровый цвет лицо резко побледнело. Глаза его выпучились, а дыхание замерло. Коварный шок овладел рассудком человека.

— Что обрубил? — переспросил брюнет.

— Кабель, — ответил следователь. — Толстую многослойную штуковину из проводов, волокон и прочих материалов приличной стоимости. Мощный разряд электрического тока вырвался наружу и превратил ваших товарищей в слепых котят. Те потеряли равновесие и упали прямиком в клумбу с борщевиком Сосновского, самовольно заселившимся в ботаническом саду. Вас же, извиняюсь за жаргон, шибануло током с такой силой, что мячиком отлетели от места разряда на целых пять метров. Да что там… вы ещё и дымились не хуже кубинской сигары. Просто чудо, что не превратились в курицу гриль.

— О Господи! — произнёс Олег.

— Нет-нет, погодите. Это ещё не всё. Дальше гораздо интереснее.

— Может не надо?

— Этот многострадальный кабель снабжал электроэнергией целых два крупных района. Представьте только: честные граждане, которые вернулись с работы, смотрели в экраны телевизоров, сидели перед компьютерами или принимали горячие ванны — внезапно остаются без света. Мало им повседневной нервотрёпки, так ещё и эта напасть. А их, я напоминаю, целых два района. Эта огромная толпа озлобленных и недовольных людей начинает искать источник проблем. И вдруг кто-то им сообщает о происшествии в ботаническом саду, мол, какие-то идиоты разрубили кабель. И эта грозная толпа бежит скорее туда, чтобы в лучших традициях Ивана Грозного посадить на кол провинившихся дураков. То есть, вас!

— Ой, мамочки… — прошептал Олег.

— Но, благодаря водителю скорой помощи, вас быстро доставили в больницу. Тем самым, спасли от неминуемой расплаты.

— Всё-таки Герасим был прав. Не надо было соглашаться на эту авантюру. И зачем я поверил в историю с кладом? Дурак…

— Зря, Олег Васильевич. Очень даже зря сожалеете. На следующий день в той же самой яме, буквально в паре сантиметров от кабеля, во время следственных мероприятий был обнаружен деревянный сундук. А когда его вскрыли, то понятые лицезрели переливающиеся золотом монеты и украшения из драгоценных камней. Как вы думаете: кто нашёл сундук?

— Неужели вы?

— Правильно.

Эти слова лезвием ножа ударили в самое сердце незадачливого кладоискателя. Глаза его покраснели, и по правой щеке медленно сползла солёная слезинка. Невероятной силы волнение в купе с горьким разочарованием кипели в душе Олега. Не сдерживая эмоций, он ругнулся со всхлипом:

— Чёрт, чёрт, чёрт!

— Да не переживайте вы так. Всё хорошо, — улыбаясь успокаивал следователь. — Мы вызвали специалистов. Те осмотрели находку и подтвердили подлинность, после чего отправили историческую реликвию в краеведческий музей. Там драгоценности будут храниться надёжно и радовать глаза посетителей.

— У-у-у-а-а-а! — заревел Олег и стал бить кулаками по одеялу.

— С этим мы разобрались. Теперь вернёмся к вам и вашим баранам. Есть две новости: плохая и хорошая. С какой начать?

Но вместо ответа заплаканный брюнет махнул рукой и уткнулся лицом в подушку, продолжая всхлипывать и реветь.

— С плохой, значит? Ладно. За незаконную деятельность связанную с поисками кладов, а также за порчу казённого имущества в виде кабеля вас, искателей сокровищ, ждёт тюремный срок до пяти лет в местах «гораздоотдалённых».

— У-у-у! — вырвался из уст Олега истошный вой.

— Хорошая новость: вы можете избежать тюремного срока, приняв активное участие в раскопках под Воркутой. Там как раз нуждаются в таких талантливых людях, как вы с Герасимом и Константином. А что? Опыта у вас предостаточно, орудуете лопатами великолепно, а про работу с историческими данными и вовсе молчу. Конечно, придётся привыкать к суровым условиям климата. Досуг не удивит разнообразием. Ещё и мрачный вид тюрьмы, что находится неподалёку, послужит мотивацией к соблюдению порядка. Но, лучше приносить пользу, будучи на свободе, чем сидеть за решёткой и царапать стены концом алюминиевой ложки. Что скажете, Олег Васильевич?

Долго взвешивал Олег. Задумчиво молчал, переводя взгляд со следователя в сторону окна. Там, за прозрачными стёклами, сияло тёплое солнце, слышались радостные голоса прохожих, и манила насыщенным цветом листва деревьев. Этот неописуемый дух воли подтолкнул Олега дать единственно верный ответ:

— Что ж, господин следователь. Пожалуй, мы поедем под Воркуту.

— Правильный выбор!

Олег кивнул и невесело усмехнулся:

— Слоны идут на север!

Стеснительный недуг

Юная Лена Четвергова была самой привлекательной девушкой во всём районе. Будучи воплощением ума и красоты, она привлекала внимание молодых парней, полных энергии и оптимизма. К сожалению, смелые попытки обаятельных джентльменов терпели крах. Всё потому, что девушка стеснялась мужского внимания и вежливо отказывала потенциальным ухажёрам. И ладно, если бы это длилось пару месяцев. Но шли годы, а Лена упорно продолжала сторониться мужского внимания. Никто, даже любимые родители, не знали корни этого недуга.

Подружки подшучивали над девушкой, называя то «вежливой пушинкой», то «стеснительной монашкой». Сама Лена не считала данное обстоятельство чем-то критическим, а наоборот: предостережением вселенной от необдуманных поступков. Как бы то ни было, девушка находилась в роковом шаге от той обидной черты, за которой её уже могли называть, пусть не старой девой, но разборчивой невестой.

И вот однажды, в конце августа, невидимая рука судьбы всё-таки внесла коррективы, подкинув неожиданное событие. После долгих посиделок с подругами, Лена отправилась прогуляться по парку. Шагая по асфальтовой дорожке, она размышляла о том, что в её жизни не хватает чего-то важного. Того, что нельзя было ощутить физически, прочитать в книгах по психологии или услышать из разговоров с друзьями. Это нечто каким-то непонятным образом тесно связано с самой сокровенной частью естества — с душой. Понять это или хотя бы мысленно представить образ никак не удавалось. Спустя час долгих рассуждений, девушка села на ближайшей скамейке и попыталась переключить внимание на что-то другое. Рядом с собой она положила красную сумочку, подаренную подругами на день рождения. Подушечки пальцев коснулись поверхности, ощутив нежную, лишённую трещин и шероховатостей кожу. Яркий и насыщенный цвет сумочки радовал глаза. Однако, чувство внутренней пустоты всё равно напоминило о себе. Усталость подкралась незаметно, веки медленно опустились, и Лена заснула. Сонное царство Морфея представило образы далёкого будущего, где она давно не молода и сидит в плетёном кресле, наблюдая за идущими мимо неё беззаботными парами. В каждом взгляде читалась радость от общения друг с другом. В каждом касании рук угадывалось желание быть рядом везде и всегда. И даже в длительном молчании раскрывалось единство любящих душ в удивительном танце под названием жизнь. Со стороны раздался смех. Четвергова повернула голову и увидела детей: весёлых, непоседливых и озорных. Светлая притягательная энергия исходила от маленьких ангелов. Лене захотелось подойти и обнять каждого мальчишку, погладить по волосам девчонок и забыть о повседневных делах. Им и только им посвятить драгоценное, истекающее время. Но внезапно все дети исчезли. Вместе с ними исчезли и жизнерадостные пары. Волна неудержимой грусти окатила хрупкое сердце. Четвергова повернула голову, в надежде кого-нибудь увидеть. Она посмотрела в одну сторону, затем в другую. Никого. Только она и безмолвное одиночество, доводящее до панического ужаса. Не выдержав безысходного отчаяния, Лена закричала…

Девушка проснулась от собственного крика и поняла, что ей приснился причудливый сон. Оглядевшись, она заметила, что вокруг стемнело. Уличные фонари горели жёлтым светом. Прохладный ветерок касался листвы деревьев, а маленькие сверчки громко и монотонно играли концерт. Стряхнув остатки сна, Лена встала со скамейки и направилась в обратный путь, стараясь поскорее покинуть сумеречный парк. Повернув к центральным воротам, она внезапно остановилась. Ей почудился странный шорох. Девушка оглянулась, но никого не увидела. Спустя несколько секунд снова раздался шорох, но уже чуть громче. Кто-то двигался среди кустов. Лена ускорила шаг. Внутренний голос предлагал оглянуться, дабы увидеть источник беспокойства. Но ужас сковал её тело, не давая пошевелиться. А между тем шорох сменился на громкий топот. Преследователь торопливо шагал сзади и сокращал дистанцию. Нехорошие мысли промелькнули в голове девушки. Вспомнились сцены из фильмов, где безжалостные грабители нападают на слабых героинь. Чувство самосохранения било в колокол тревоги, как вдруг раздался мужской голос:

— Девушка, а вы не…

И тут произошло нечто невероятное. Четвергова резко обернулась и разъярённой пантерой прыгнула на незнакомца. Она сжала ладонь в кулак, как следует замахнулась и нанесла сокрушительный удар. Незнакомец камнем упал на асфальтовую дорожку. Завеса ярости начала потихоньку спадать. Желтый свет фонаря озарил парня, одетого в камуфляжную форму. Он стоял на коленях, зажав обеими руками нос. Русые волосы, карие глаза и небольшие усики пробудили в сознании Лены образ молодого гусара времен Отечественной войны. Поражённый силой удара, незнакомец взглянул на хрупкое создание, сумевшее свалить его с ног, и с удивлением произнёс:

— Девушка, вы чего?

— Чего? Ограбить меня вздумали?! Небось, нож хотели достать? Ну, ничего. Я вам сейчас дам добавки! Мало не покажется, — храбро ответила Лена.

— Вы с ума сошли! Я хотел сумку вернуть…

И действительно. Молодой человек снял с плеча красную сумку и протянул девушке. Неожиданное обстоятельство повергло Лену врасплох. Не убирая ладонь с носа, парень продолжил:

— Вы забыли её на скамье и ушли, а я подобрал. Пытался догнать вас, но вы очень быстро ходите.

— Вас не учили, что пугать девушку — это дурной тон? — возмутилась Четвергова, с трудом переводя дыхание.

— Простите. Не хотел.

— Слышали? Он не хотел! — фыркнула она. — А может вы какой-нибудь негодяй, который по паркам рыщет и на молоденьких девушек нападает? Я вам не дурочка.

— Мадам…

— Мадемуазель! — съязвила Лена.

— Хорошо, мадемуазель, — подыграл парень. — Можете хотя бы помочь остановить кровотечение?

Показное недовольство мгновенно сменилось чувством неловкости. Четвергова присела на корточки рядом с незадачливым «грабителем» и принялась осматривать место удара. Затем девушка открыла сумочку и высыпала на асфальт всё содержимое. Образовалась внушительная кучка из косметики, ручек, блокнота для записей и широкого платка. Лена протянула платок парню, у которого под носом образовалась красная ниточка. Тот зажал ноздри белой тряпицей и прогнусавил:

— Интересный вы цветок, мадмуазель. У меня ещё не было таких искр из глаз.

— Сами виноваты, — парировала Лена. — Могли бы сразу сказать, а не дурака валять. Да и вид у вас, как у отпетого бандита. Любая женщина испугается.

— Ну, в чём-то вы правы. Не каждая догадается, что перед ней служащий парка.

— Вот как?

— Да. Работаю в ночную смену. Занимаюсь осмотром территории и поддерживаю порядок.

Четвергова помогла ему встать с колен. Тот похлопал ладонями по брюкам, поправил воротник рубашки и глубоко вдохнул носом. Кровотечение было остановлено. Парень продолжил:

— Но я устроился только на время, пока не найду подходящую вакансию.

— А образование у вас есть?

— Окончил факультет журналистики.

— Так значит, вы журналист?

— Верно. Только давайте на «ты», хорошо? А то «вы», да «вы». Не старик ещё.

— Ладно.

— Кстати, забыл представиться: Ефим.

— Елена. Можно просто Лена.

— Лена, я должен закрывать ворота парка. Может, пройдёмся?

— Почему бы и нет! Но прежде скажи: как твой нос?

— Нормально.

— Точно?

— Точно. Можешь не волноваться.

— Ну, смотри. Врач из меня плохой.

Ефим усмехнулся:

— Зато боксер отличный!

— Что ты! Никогда спортом не занималась. Я — литературовед.

— Скажи это моему носу.

Городской парк наполнился смехом. Странная парочка медленно шла в сторону ворот, легко и непринуждённо общаясь. Ефим шутил, а Лена хихикала в ответ. Неведомое чувство, похожее на едва ощутимое головокружение, овладело ею. Тогда она ещё не понимала, что колесо Фортуны уже направило её жизнь по другому руслу. Вскоре они с Ефимом станут встречаться и на одном из вечерних свиданий признаются друг к другу в любви. А через год сыграют красивую свадьбу, которая положит конец её стеснительному недугу.

От авторов

В заключении нам хотелось бы сказать слова благодарности нашей литературной маме — Людмиле Дмитриевне Бирюк. Без труда и заботы этой замечательной женщины ни одно произведение из тех, что собрались здесь под одной обложкой, не имело бы законченный, логично-структурированный вид. Восхищаясь бескрайним редакторским теплом и заботой Людмилы Дмитриевны, вместе с нашими сюжетами набираемся от неё жизненного опыта и мы — авторы этих юмористических историй. Дорогая Людмила Дмитриевна, низкий поклон вам до Земли-Матушки и наше нескончаемое почтение!

Ваши начинающие литературные ребятишки: Агаси Ваниев и Иван Кирюхин.

Оглавление

По ту сторону холста

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Глупости и авантюры (цикл рассказов)

  Внимательность

  Всеобщее обозрение

  Сфинкс

  Звезда и аферист

  Ревизия талантов

  Исторический бумеранг

  Слоны идут на север

  Стеснительный недуг

От авторов