Мост Невинных [Александра Торн] (fb2) читать онлайн

Мост Невинных

Глава 1

Байола, 1778

28 ноября

Над улицами метался свет фонарей, отражался в мокрых, блестящих камнях оград, стен и мостовой, трепетал, как флаги, под порывами сырого ветра. Потоки людей текли из квартала в квартал, наполняя ночь гомоном, криками, топотом тысяч ног. Горожане собирались в толпы на площадях, и там свет сливался в огненные озера. Кто-то выкрикивал какие-то призывы, откуда-то доносились обрывки речей, слышался цокот копыт и стук колес. Но набат и церковные колокола молчали, дома знати, богачей и церковников были погружены во тьму.

Ги де Солерн тоже не зажигал света. Он стоял у окна, пил остывающий шоколад и следил, как толпы запруживают улицы, площади и переулки, слушал топот и крики — звуки, которыми сопровождается всякое народное волнение. Словно все горожане, забыв о сне и покое, ринулись на улицы… чтобы что?

"Как будто что-то изменится… разве что они возьмут дворец штурмом".

В доме было темно. Сегодня все не любили слуг короны еще сильней, чем обычно, и Солерн не хотел провоцировать толпу. Он не стал возвращаться домой — соседи знали, кто он, и вполне могли перейти к решительным действиям, забыв о страхе. Да и на улицах было небезопасно еще со вчерашнего дня.

"Интересно, рискнут ли они вломиться сюда?" — подумал Солерн и хмыкнул. Если толпа достаточно разогреется, то почему бы и нет? Устроить славный маленький погром в логове упырей, кровососов, врагов народа, слуг богатеющих паразитов, угнетателей и как там еще?

Ги взял сложенную листовку, которую использовал вместо подставки под кружку, и развернул. Дешевая краска уже поплыла от тепла, но он разобрал нечто рифмованное и оскорбительное про псов, жрущих дерьмо господ. Памфлеты распространялись в Байоле тоннами и уже вполне могли заменить национальную валюту.

Старший королевский дознаватель присел на подоконник. К его краю была прислонена длинная тяжелая шпага, которой мог успешно орудовать только такой длинноногий и длиннорукий человек, как Солерн. Шпагу он в свое время конфисковал у племянника, который волочил ее за собой, как каторжник — гирю, уверенный, что выглядит грозно и мужественно. Рядом лежали два пистолета и патронташ. За голенище каждого сапога Ги спрятал по ножу, еще один — "змеиный язычок" — пристегнул к левой руке.

В дверь дважды коротко стукнули. Солерн поставил кружку на памфлет, опоясался шпагой, пристегнул набедренные кобуры и под конец, поколебавшись, повесил на ремень несколько ведьминых игрушек. Себя бы не подорвать в пылу драки — а драка будет, куда ж без нее… От воплей и топота ног уже звенели стекла.

Не то, что бы Солерн был против. В конце концов, люди имеют право на скромные развлечения, особенно когда хлеб дорожает, соль может позволить себе не каждый, а мясо стало предметом роскоши. Но все же Ги не хотелось опять брести домой, спотыкаясь о трупы, и раздумывать, кого из соседей он недосчитается сегодня.

— Мастер здесь, — басом шепнул ему Жерар Греналь. И он, и сам Солерн, и дюжина агентов были закутаны в длинные непромокаемые плащи с капюшонами. Не отличить от лодочников Сен-Сезар, если бы не кончики шпаг, приподнимающие полы плащей.

— Где он?

— Ждет внизу.

— Скажите ему, что иностранцам сегодня лучше не бродить по столице в одиночку. Если он опять вздумает от нас отбиться…

— Старик всегда делает, что хочет. Вы же знаете.

— Хочет делает, хочет — не делает, — пробормотал Солерн, спускаясь по лестнице. Мастерам никто не указ… счастливые люди.

"А я мог бы спать в своей постели, в доме с виноградником, на юге, в тепле, — кисло подумал Ги. — И ни сном, ни духом про всю эту дрянь!"

Бунты вспыхивали то тут, то там, как торфяные пожары. Полиция и агенты Секрета Короля тушили один, другой, третий, но в глубине по-прежнему тлел огонь и вскоре вновь прорывался наружу. Недавно гвардия разогнала толпу шелкопрядильщиков в предместьях, Солерн взял зачинщиков, но чуял, что это еще далеко не конец.

Мастер Николетти ждал их на первом этаже — Солерн, как всегда, ощутил его присутствие раньше, чем увидел. Мастера окружал давящий ореол — словно невидимая рука, которая выжимала душу из каждого, кто подходил слишком близко. Правда, пару раз в год у старика случалось хорошее настроение, и тогда Ги не хотелось немедленно повеситься после нескольких минут рядом с ним. Но сейчас, судя по тому, что леденящее отчаяние накатило на Солерна еще на лестнице, Николетти был особенно не в духе.

— Как их земля носит, — пробормотал Греналь и тишком перекрестился. Помощник старшего дознавателя был крепко сбит, трепетностью натуры не отличался, а за свои пятьдесят с небольшим повидал всякого, но мастер действовал угнетающе даже на него.

Мастер из Ренолы был высоким, чуть ниже Солерна, и не то что бы худым, а узким, точно его вырезали из бумаги. У него даже лицо было длинным и узким, заостряющимся к подбородку, с высоким лбом и тяжелым горбатым носом. Из-под кустистых бровей блестели, как у хищной птицы, большие, светло-голубые глаза. Он носил только черное, и потому густая грива седых кудрей казалась серебристым нимбом вокруг лица.

— Час ночи! — каркнул мастер. — Нет, второй! Какого черта меня сюда притащили?! На улицах полный ад…

— Поэтому вы здесь, — оборвал его Солерн. — Нам нужно допросить подозреваемого.

Старик уставился на него из-под нахмуренных бровей, и на Ги накатила черная тоска. Если б он мог, то бросил бы шпагу и с рыданиями убежал в ночь, чтобы утопиться в Байе.

— Прекратите… это, — процедил старший дознаватель. — Держите себя в руках.

— Сколько? — спросил Николетти.

— Пятьдесят.

Мастер потянул руку, и Солерн опустил на его узкую ладонь кошелек, который мигом исчез в недрах черного плаща. Греналь открыл дверь, и они вышли на улицу. Она уже опустела: народ запрудил площади и главные улицы, а скромный дом, где располагался Секрет Короля, прятался в переулке между банком и кафе-шоколадницей. К этому времени пошел мелкий слабый дождь.

— Нам к Байе, — сказал Греналь. — Мост Невинноубиенных.

Николетти скривился и набросил на голову капюшон. Ги загнал старика в центр группы, и они двинулись к реке. Байя делила столицу на две неравные части — север, где жила аристократия, церковники, богачи, и юг, где чем южнее, тем беднее становились городские кварталы. Агенты направлялись в Сен-Сезар — квартал лодочников и рыбаков. Солерн выбирал самые темные и глухие улочки, чтобы не пересечься с толпой, которая, не обращая внимания на дождь и сырость, вопила что-то оскорбительное в адрес властей и короля Далары.

— Не могу сказать, что они совсем уже неправы, — пробормотал Греналь.

— Тихо, — цыкнул старший дознаватель. Кто бы мог подумать, что королевским агентам будет опасно выходить на улицы по ночам и в одиночку. Солерн упустил тот момент, когда подданные короля перешли от страха и почтения к презрению и злобе.

"Или просто раньше страх был сильнее", — устало подумал Ги. Позавчера, когда он входил в свой дом, кто-то швырнул в него куском кирпича. А утром Солерн обнаружил, что дверь измазана дерьмом и дегтем. Раньше никто бы не посмел… они боялись, даже когда дознаватель спрашивал, сколько стоит морковь.

"Зачем я вообще все это делаю?" — Солерн вздохнул. Как будто его жалование позволяет ему кататься, как сыр в масле. Оно почти целиком уходило на содержание семьи, весьма немалой, как принято на Юге. А у короны осталось очень мало денег, и она хотела приберечь их для себя.

— Когда люди голодны, они злы, — вдруг сказал Николетти. — И голод всегда пересиливает страх… в конце концов.

— Тогда почему бы вам не присоединиться к ним?

— Они мне не платят, — с насмешкой ответил старик, но Солерн прекрасно понял, что мастер насмехался не над людьми на улицах.

Впереди показались мосты, потянуло тяжелым речным запахом — ил, рыба, нечистоты. Агенты выбрались на набережную. Солерн остановился и приподнял край капюшона. Отсюда был виден Эксветен — королевский дворец, черный вверху, с янтарно светящимися окнами внизу. Вокруг него, на Площади Роз, колыхался призрачный свет от фонарей, но Ги не мог различить, кто их нес — толпы байольцев или королевская гвардия.

— Че надо? — вдруг раздалось рядом. — Кто такие?

Солерн обернулся. Пусть к Мосту Невинных преградили человек двадцать в плащах и с дубинками. Ги вытащил из кобуры пистолет и сказал:

— Дорогу и никто не пострадает.

Агенты взялись за оружие. Люди перед ними плотнее сомкнули ряды.

— Пшел вон, черт проклятый, — процедил вожак.

— Четырнадцать выстрелов в упор, — произнес Солерн. — Сколько вас останется после этого?

— Целый город! — крикнул кто-то из-за спины вожака. Ги поднял пистолет так, чтоб дуло смотрело в лоб главарю; тот невольно шагнул назад, зато люди около него подались вперед.

— Господи, мы тут так до утра проторчим, — недовольно прошипел Николетти. Вокруг мастера внезапно сгустился невидимый тяжелый ореол, такой подавляющий, что даже агенты невольно подались в стороны, оставив старика и Солерна лицом к лицу с бунтовщиками.

— Прочь, — тихо сказал мастер. Грудь дознавателя придавило каменной плитой; невыносимо захотелось шарахнуться от Николетти как можно дальше, лучше прямо в реку. Ореол стал почти осязаем, и бунтовщики, развернувшись, будто заводные игрушки, бросились врассыпную.

— Б-б-боже, — просипел Греналь.

— Идем, — приказал Солерн, кое-как справившись со стучащими зубами. Ореол втянулся в черную фигуру мастера. Ги этого не видел, зато ощущал так же отчетливо, как капли дождя на лице.

Осведомитель говорил о лодочном сарае у Моста Невинных. Солерн хмуро оглядел это сооружение — прямоугольное и длинное, не освещенное ни единым огоньком. Над сараем поднимался темный горб моста, левее был причал для лодок. И ни души кругом…

— Можно поживее? — процедил Николетти. — Меня сейчас стошнит от этой вони.

— Окружаем, — тихо скомандовал Ги. — Греналь, ты к той стене, возьми троих. Вы и вы, по парно к окнам. Остальные — за мной. Мастер…

— Я тут подожду, — ядовито отозвался старик. — Подышу свеженькими миазмами.

Солерн проверил пистолет и вместе с пятью агентами направился к двери. Она была перетянута цепью, на которой висел замок, а рядом с ним — ведьминская бомбочка. Значит, кто-то бунтовщикам платит… или они покупают это вскладчину. По грошу с каждого — как раз на одну и хватит. Ги снял с пояса фляжку и плеснул из нее на бомбочку. Она плюнула синей искрой и лопнула с тихим хлопком. В тот же миг в сарае вспыхнул свет, и Солерн заорал:

— Лечь!

Он первым бросился ничком наземь. Над головой грохнул ружейный залп, засвистели пули. Раздался вопль Греналя, и агенты открыли ответный огонь. Ги поднялся на колено и швырнул в дверь колбу с каким-то зельем. Склянка рванула, как граната. Солерн прикрылся плащом от обломков цепи и дверей, вскочил и с криком "За мной!" ринулся в дымящийся пролом, на ходу выхватив шпагу. Агенты кинулись за ним.

От ружейного приклада в лицо Ги увернулся и огрел нападавшего рукоятью пистолета. Удар пришелся в висок, и человек рухнул, как подкошенный. Следующего бунтовщика Солерн полоснул шпагой по лицу, и тот с воплем шарахнулся, обливаясь кровью — совсем щенок, лет шестнадцати… Дознаватель приложил его пистолетом по затылку и тут же сам вскрикнул от удара палкой по ребрам. Развернувшись, он отбил следующий выпад эфесом и пырнул бунтовщика клинком в живот.

— Сюда! — заорал Греналь. Солерн отшвырнул раненого, бросил разряженный пистолет и помчался на крик. В полутьме мелькали фигуры и лица, чадили лампы на дешевом масле; кругом — вопли, брань, лязг и стук оружия…

Старший дознаватель метнулся наперерез двум бунтовщикам. Одному он врезал эфесом в зубы, а другого сгреб за шиворот, швырнул на колени и приставил шпагу к горлу.

— Стоять! — взревел Солерн. — Не то прирежу ублюдка!

Ублюдок жалобно всхлипнул. Несколько минут — и все было кончено: как и говорил осведомитель, сынок одного из зачинщиков бунта был слишком ценным грузом. Агенты повязали бунтовщиков, и оставшихся на ногах, и раненных; двое слуг короны отправились за повозкой, а Греналь усадил связанного юнца на табурет перед Солерном, чтобы тот приступил к допросу.

— Жан Жильбер, сын Луи Жильбера? — спросил королевский дознаватель; он уже знал, чем все кончится.

— Я вам ничего не скажу! — храбро чирикнул мальчишка — ему было едва ли больше семнадцати.

— Скажешь, скажешь, — пробормотал Ги. — Лучше самому, чем по принуждению.

— Вы не сможете меня принудить!

— Почему?

Сын Луи Жильбера гордо промолчал, вздернув подбородок. На тощей шее нервно подергивался кадык.

— Давно твой отец этим занимается?

Юный бунтовщик сплюнул под ноги Солерну. Греналь занес кулак, но Ги остановил его и велел:

— Приведи мастера.

Мальчишка побелел, но все еще молчал.

— Ты знаешь, кто такой мастер?

— Меня защитили! — пискнул Жильбер. — У вас не выйдет!

— И выйдет, и войдет, — сказал Солерн. — Даже если случилось невероятное, и вам хватило денег на настоящего мастера, который способен потягаться с нашим… Кстати, откуда у вас деньги?

— Ничего я тебе не скажу, урод!

— Скажешь, — меланхолично отвечал дознаватель, — если не одному мастеру, так другому, который допрашивает по старинке. Люди частенько преувеличивают свою стойкость перед болью.

Юнец испуганно уставился на него, но тут же перевел взгляд на Николетти — вместе с мастером в лодочный сарай вошло то самое ощущение, от которого хотелось умереть на месте — старик был сильно не в настроении. Он, конечно, без труда заставил бы всех бунтовщиков бросить оружие — но столько денег Солерну не дали. Начальник со скрипом выделил полсотни золотых на оплату одного допроса.

— Воюете с детьми? — колко спросил мастер. — Скоро на младенцев перейдете?

— Пусть ответит, где его отец с сообщниками, для начала.

Николетти сбросил капюшон и подошел к юному Жильберу. Мальчишку стала бить мелкая дрожь, но он еще храбрился, пока мастер не протянул к нему руку. Жан, вскрикнув, отдернулся насколько мог и крепко зажмурился. Николетти поводил ладонью над его головой, пробормотал:

— Тут кто-то поработал, — и уперся длинным и тощим указательным пальцем в лоб юнца. Спустя минуту или две, когда давящее невидимое облако сгустилось так, что уже и Солерн готов был признаться в чем угодно, мальчишка прошептал:

— Нет, нет-нет, п-пожалуйста! Не надо!

— Где твой отец? — спросил Солерн.

Жильбер всхлипнул и съежился. Его лицо посерело и блестело от пота. Николетти молча смотрел на юнца, пока под его взглядом жертва не сжалась в комок.

— Н-не скажу… я не скажу…

Мастер слегка нахмурился. Ги невольно распустил шарф и воротник рубашки. Губы Жильбера задергались, лицо скривилось, как от судороги.

— Где твой отец? — глухо повторил Солерн. Ему казалось, что давление мастера вот-вот выжмет из щенка мозг, как сок из яблока. Жильбер затрясся, жалко заморгал и выдавил:

— В Сен-Жиль-ан-Ре. На мельнице.

— Кто с ним?

Глаза юноши налились слезами.

— Наши друзья, — прошептал он. — Бернар Грие, Марсель Жеру…

Греналь достал из кармана блокнот и карандаш, принялся записывать. Имен было много; гораздо больше, чем в прошлый раз. Солер взглянул на остальных — они смотрели на агентов с угрюмой злобой. Все больше и больше…

— Когда-нибудь, — вдруг прошипел один из арестованных, и Ги вздрогнул от неожиданности, — когда-нибудь этих имен будет тысяча, и две, и три, и тогда… что ты будешь делать тогда, пес?

"Хороший вопрос", — подумал Солерн.

1 декабря

— Мы взяли всех зачинщиков и конфисковали тайники с оружием и деньгами, — сказал Солерн, стараясь держать глаза открытыми, хотя спать хотелось невыносимо. За три дня он сомкнул веки часов на восемь в сумме. В отличие от него, бунтовщики наверняка отлично выспались на тюремных койках. Гвардия разметала толпы на Площади Роз и перед дворцом; в Байоле наступило неприятное затишье.

— И теперь-то король в частности и монархия в целом в полной безопасности, — скептически подытожил граф де Фонтанж, глава Секрета Короля, и покосился на окно, за которым слышался приглушенный гул толпы у тюрьмы Бернарден. Граф сложил пухлые руки на объемном животе и выжидательно уставился на Солерна. Тот молчал.

— Что еще вы предприняли, как старший королевский дознаватель, чтобы прекратить это? — граф кивнул на окно.

"Что я тут могу предпринять? — подумал Солерн. — Выдать им хлеб, деньги и потенциального регента?"

— Мы допрашиваем арестованных, чтобы выявить всю сеть заговорщиков. Полагаю, как только первую партию главарей повесят, народные волнения начнут стихать.

Фонтанж задумчиво на него посмотрел. Ги выдал ему эту ложь и даже не поперхнулся, но граф, при всех своих бесчисленных недостатках, дураком не был.

— Я не могу дать иной ответ королю и будущему регенту, — произнес глава Секрета. — Но если вы еще раз так ответите мне, то я посажу вас в Бернарден в одну камеру с теми, кого вы туда уже отправили. Ясно?

— Да, монсеньор.

— Ну? — раздраженно повторил граф. — Что вы намерены предпринять?

— Кроме уже сказанного — ничего. Я не могу разогнать тысячные толпы силами сотни агентов.

Глаза Фонтанжа сузились.

— Почему же у нас их там тысячи?

— Потому что им нечего есть. Потому что им не нравится королева-иностранка и будущий регент-иностранец. Потому что…

— Вы же дворянин? — оборвал его граф. Солерн вздохнул. Он был из тех дворян с юга, которые от крестьян отличались только тем, что дома где-то валялась дедовская шпага.

— Да, монсеньор.

— Тогда почему я слышу от вас такую ересь?

— Я всего лишь говорю правду…

— Мне не нужна от вас правда! — прикрикнул Фонтанж, хлопнув пухлой ладонью по столу. — Мне нужно, чтобы вы обеспечили полную безопасность в городе! Счет идет на дни, и когда объявят регента, наш народ должен радостно приветствовать его вместе с юной королевой и наследником! Ясно?

Солерн промолчал, глядя в стол. В светлом, отполированном до блеска дереве, все отражалось в перевернутом виде: толстяк в парике и фиолетовом кафтане с серебром напротив очень высокого, худого, кое-как выбритого человека с царапиной от бритвы во всю щеку.

— Мастер Николетти упомянул, — несколько успокоившись, продолжал Фонтанж, — что над мальчишкой поработали. Что это значит?

— Это значит, что у бунтовщиков тоже есть свой мастер, который попытался обеспечить юному Жильберу защиту от допроса под принуждением.

— Так, — веско проронил граф.

— Я считаю, что этого мастера надо найти, — сказал Солерн. — И выяснить, сколько и какие еще мастера есть у них в запасе.

— Верно считаете. Займитесь этим. Привлеките к делу синьора Николетти. Воспользуйтесь помощью ведьмы. У вас же есть какая-то знакомая из их общины?

— Да, монсеньор.

— Вот и отлично. Идите, работайте. И приведите себя в порядок, черт возьми! Выглядите так, словно валялись в канаве после недельного запоя! Чтоб больше я вас в таком виде не встречал, ясно?

— Да, монсеньор, — вздохнул Солерн, поклонился и вышел. В приемной он снова пристегнул шпагу и кобуры с пистолетами, двигаясь медленно, как во сне. Сон! Эх…

Дознаватель покосился на блестящую зеркальную панель на стене. Он был смуглым, темноволосым и темноглазым, как многие уроженцы юга, но сейчас лицо стало болезненно-желтым, кожа туго натянулась на тонком крючковатом носу и широких скулах, зато вокруг рта обвисла, как у старика. Под большими, почти как в юности, глазами появились тени и мешки, размером не меньше этих самых глаз. В уголках отчетливо проступили морщины, на лбу и между густых бровей — складки.

"Юность, — подумалось Солерну; он редко ощущал свои сорок пять в такой неприглядной полноте. — Куда только годы делись…"

— Вы уходите? — с вежливым нетерпением спросил секретарь.

— А? Да-да, иду, — Ги надел шляпу и побрел к выходу. Годы, когда он мог сутками метаться по городу, как полоумная белка, безвозвратно канули в прошлое.

Дознаватель вышел на крыльцо. Мимо него торопливо прошмыгнула группка докторов, а чуть поодаль женщины в черном что-то обсуждали бурным шепотом. Король Филипп IVбыл совсем плох, и ни врачи, ни ведьмы уже не могли удержать его в этом мире. А значит, скоро хозяином в Эксветенском дворце, что высился над Солерном, как символ величия монархии, станет регент… Иностранец. Дядя королевы-иностранки. Которая наконец-то родила наследника — но увы, теперь все думают лишь о том, что принц тоже наполовину иностранец.

"Если бы даларцы были сытыми и довольными, — хмыкнул Солерн, отвязывая лошадь от коновязи, — то не вспоминали бы про войны с Амалой".

Три года назад, после череды поражений, многим показалась весьма здравой идея установить мир и сохранить остатки достоинства и северных провинций посредством брака между королем Далары и амальской принцессой. А вот теперь эта мысль выглядела более чем сомнительной…

— Ги! Что ты тут делаешь?

Дознаватель дернулся, как подстреленный, и обернулся на звук. Илёр де Ре была последней, кого он сейчас хотел видеть. Но она уже бесшумно подкралась к нему с тыла, смерила Солерна пронизывающим ведьминским взглядом и заявила:

— Ты хоть знаешь, как отвратно выглядишь?

— Как пьяница, выловленный из сточной канавы, — буркнул Ги. Илёр шепнула что-то себе в ладонь и приложила ее к длинной царапине на щеке Солерна. На него накатило приятное тепло, и он быстро заморгал, чтоб не рухнуть и не захрапеть прямо у коновязи. Рука ведьмы скользнула по его щеке, шее, груди и замерла над огромной ссадиной под ребрами.

"Как она все это видит?" — с досадой подумал дознаватель.

— Спасибо, — сказал он, когда ведьма покончила с ссадиной, привалился к боку лошади и зевнул.

— Ты пробовал спать? — поинтересовалась Илёр. — Многим помогает, особенно если делать это хотя бы раз в двое суток.

— Я работаю, — вяло огрызнулся Ги.

— Странно, я тоже, но почему-то не выгляжу так, словно меня пинали ногами несколько дней.

Если бы Солерн мог придумать что-нибудь язвительное, он бы ей ответил. Впрочем, в словесных дуэлях он всегда ей проигрывал. Ведьма, хоть и выглядела лет на тридцать, но обладала таким неистощимым запасом яда, словно копила его сотни лет.

— Ловил и пытал бунтовщиков в своей допросной целыми днями напролет?

— Я не могу это обсуждать.

Илёр громко фыркнула:

— Да ладно, это же очевидно. Достаточно выйти на улицу и послушать, о чем говорят люди.

— Ну конечно, — пробормотал Солерн и повел лошадь к воротам, но ведьма и не подумала оставить его в покое:

— Ты засадил в Бернарден народных героев, так что теперь тебя все ненавидят… еще больше, чем всегда. И судя по твоему лицу, начальник только что отымел тебя раскаленной кочергой. Интересно, за что на этот раз?

— Как здоровье короля? — спросил Ги. — Протянет еще пару лет нам на радость?

Его никогда не покидало чувство, что Илёр смотрит на него сверху вниз, хотя она была ниже ростом на целый фут. Изящная, но с приятно округлыми формами (Ги нравился вид и спереди, и сзади), она выглядела как настоящая ведьма из сказок — с бурно вьющимися морковно-рыжими волосами и ярко-зелеными глазами.

— Не рассчитывай, — вдруг сказала Илёр.

— На что? — Солерн вскарабкался в седло и вновь ощутил себя развалиной.

— На меня. Ты сейчас способен разве что грохнуться в обморок от утомления еще на подходе к постели, — насмешливое выражение вдруг исчезло с ее лица. — Не больше нескольких дней.

"Вот как…" — Солерн посмотрел на нее с высоты седла. Вся в черном с головы до ног… ведьмы обычно не носят такой цвет, а значит, им уже все очевидно.

— Спасибо.

Ведьма вдруг схватила его коня под уздцы:

— Ты тоже должен ответить!

— На какой вопрос?

— Все серьезно? Вчерашнее было непохоже на бунт, который усмиряют гвардейцы за полдня.

— Когда король умрет, заприте все окна и двери и не покидайте обитель в Ре.

— А ты? Ты запрешь свои окна и двери? Они, — ведьма кивнула на виднеющиеся за воротами дома горожан, — с радостью разорвут тебя на клочки живьем.

— Посмотрим, — процедил дознаватель.

***

Мастер Николетти жил в небольшом двухэтажном доме с мансардой — в уютном квартале торговцев средней руки. Обычно здесь было тихо и респектабельно, но сегодня Солерн с первого взгляда понял, что мирные горожане подхватили заразу бунта. Сбившись в тесные группки, они бурно обсуждали события последних дней, и слова "Жильбер", "король", "принц", "чертов иностранец" звучали пугающе часто. Ги направил коня к дому Николетти, хмуро вслушиваясь в крамольные речи, за которые ему полагалось бы арестовать их всех…

"Причем в одиночку", — фыркнул дознаватель; и тут его заметили. Сначала кто-то издал удивленный и возмущенный возглас, и люди смолкли. Солерн положил руку на эфес шпаги и в напряженной тишине следовал к обиталищу мастера, пока одна из женщин не крикнула:

— Убийца детей!

Ги вздрогнул; один крик мигом всколыхнул всех, и люди угрожающе двинулись к нему со всех сторон.

— Много тебе платят за охоту на нас?!

— Жильбер за правду!

— Жрешь за деньги Амалы, да?!

— Пока мы гроши считаем!

— По улицам не ходишь?! Смотри, как люди живут, ублюдок!

— Амальский подсос!

— Вы посмотрите на эту сытую рожу!

— Убил сына Жильбера и доволен!

Ги на миг прикрыл глаза.

— Что, стыдно слушать?!

Чьи-то руки схватили его коня за узду.

— Назад! — рявкнул Солерн, попытался выхватить шпагу, но кто-то сцапал его за локоть и потащил с коня на землю. Дознаватель ударил коня шпорами, и тот встал на дыбы, на миг отбросив людей. Ги выдернул клинок из ножен, но сбоку свистнуло, и по руке пришелся удар длинного хлыста. Он вскрикнул от боли.

— Стащите урода наземь! Покажем ему…

Вдруг наступила тишина. Горожане умолки и расступились, расчистив дорогу к дому Николетти. Старый мастер стоял на крыльце и пристально смотрел на соседей. Давящий ореол вокруг него расширился, и они попятились к своим домам.

— Добро пожаловать, — негромко сказал Николетти. Ги намек понял и поспешил к безопасному укрытию, съежившись от леденящего ощущения, которое распространялось вокруг мастера, как чернила вокруг каракатицы.

— Вы смелый человек, — заметил Николетти, закрыв за дознавателем дверь. Старый ренолец был одет в кюлоты и белую рубашку — видимо, выскочил на улицу, едва сбросив домашний халат. Ги удивленно огляделся — ему всегда казалось, что дом мастера должен быть мрачной обителью тлена, отчаяния и тоски, но внутри все оказалось уютно и как-то… совершенно обыденно. Никакой разницы с домом обычного зажиточного байольца.

— Прошу, — Николетти распахнул двери гостиной. Там пылал камин, на столике рядом с креслом дымилась чашка кофе и тарелка с булочками. Пахло кофейными зернами, корицей, яблочным вареньем и свежей сдобой. Старик любезно перестал распространять ореол подавления и даже лично налил гостю кофе.

— Садитесь, угощайтесь булочками.

Ги осторожно сел, в глубине души опасаясь, что кресло сейчас его схватит. Николетти устроился напротив, положил ноги на скамеечку у камина и спросил:

— Что вас привело ко мне так внезапно?

— Дело короны, — машинально ответил Солерн и пригубил кофе. Напиток был такой крепкий, что у дознавателя чуть глаза в чашку не выпали.

— Почему горожане решили, что вы убили сына Луи Жильбера?

— Не знаю, щенок еще утром был жив и даже здоров. Но я к вам по другому вопросу. Вы сказали, что над мальчишкой поработали. Это надо понимать так, что какой-то мастер окружил его защитой от других мастеров?

— Верно, — проурчал Николетти и, прижмурившись от удовольствия, припал к чашке с кофе. Солерн осторожно поставил свою на стол. Всего один глоток этой адской жидкости на пути к желудку выжег за собой все живое.

— Значит, у мятежников есть свой мастер, и нам нужно его найти.

Старик взглянул на дознавателя поверх чашки и ехидно поинтересовался:

— Как вы собрались это сделать?

— С вашей помощью.

— Сколько?

Солерн замялся.

— Финансовый вопрос мы еще не рассматривали…

— Вот как рассмотрите — тогда и приходите.

— Но я интересуюсь вашим принципиальным согласием, — выкрутился дознаватель, проклиная себя за тупость из-за недосыпа. Мастер пристально уставился на Солерна; по спине Ги дернуло холодом, и он процедил:

— Вы можете держать себя в руках?

— В моем доме? — незримые щупальца втянулись… куда они там втягиваются, и старик спросил: — Но вы понимаете, что если начнете охоту на мастера, то вам тоже потребуется защита?

Солерн промолчал. Это он как-то упустил. Но как защититься от человека, который может заставить вас сделать все, что угодно?

— Мне по силам вас защитить, при чем гораздо лучше, чем это было проделано с юным Жильбером. Однако любой мастер, неважно, принуждения или нет, сразу это почувствует. Вы не сумеете приблизиться к нему незаметно.

— Прежде чем приблизиться, нужно его найти, — буркнул Ги. — У вас есть слуга? Я напишу главе Секрета Короля, чтобы запросить средства.

— Нет, — безмятежно отозвался Николетти, — но не беспокойтесь об этом. Я могу отправить с вашей запиской кого угодно.

"В самом деле, о чем я спрашиваю?" — Солерн присел к столу и украдкой огляделся. Он никогда не был в доме мастера за все три года. Хотя кто добровольно полезет в его логово? Наверняка все слуги тут приходящие… если Николетти вообще нанимает слуг, а не приказывает любому из соседей.

— Я предпочитаю жить один, — сказал старик. — Если постоянно сдерживать ореол подчинения, то начинаются страшные мигрени.

Ги даже в голову не приходило спрашивать его о чем-то подобном. Как и большинство людей, Солерн предпочитал не интересоваться делами мастеров и держался от них подальше. Иногда, конечно, Ги задавался вопросом, кто ими управляет, почему они не захватили весь мир и есть ли у них вообще какие-то правила. Но никто никогда на памяти Солерна не задавал таких вопросов вслух — не лезь в дела мастеров и, быть может, уцелеешь.

"А может и нет", — Солерн прислушался к неясному гомону за окном. Байольцы вновь стекались на улицы и площади, и гвардейские полки уже их не пугали. А что будет, когда Жильберов вздернут вместе с сообщниками?

— Не бойтесь, — сказал Николетти, насмешливо щуря ярко-голубые глаза, — здесь вы в безопасности. Пока.

— Я не боюсь.

— Вот и зря.

Мастер ловко выдернул из рук Солерна записку, без зазрения совести прочел и, хмыкнув "Вы невысоко меня цените", вышел из гостиной. Ги, хоть и удивился тому, как спокойно Николетти оставил его одного, подошел к окну и слегка раздвинул шторы.

Опять мелко сыпал снег, как обычно в декабре, однако байольцы не торопились расходиться по домам. Ги потер руку. Хлыст задел ее вскользь, но еще несколько месяцев назад никто бы и подумать не посмел о том, что можно ударить королевского дознавателя. Или вот так просто стащить его с седла. Хотя Ги стыдно было признавать свой страх, но ему не хотелось снова выходить на улицу.

"Но разве их ярость несправедлива?" — дознаватель прижался виском к стеклу, пытаясь разглядеть Площадь Роз. Разве Луи Жильбер в своих речах и памфлетах лжет? Ведь все правда — и Солерн знал это получше, чем граф де Фонтанж.

Ги достал кошелек, вытряхнул на ладонь монеты и пересчитал. Почти все свое жалование он отсылал домой — матери и семьям сестер, как единственный более или менее зарабатывающий мужчина в роду. Но с нынешними ценами он до первого числа будет питаться только хлебом, кашей на воде и молоком. А, нет, еще квартплата! Значит, только хлеб и каша. Либо брать мясо в долг — но цены так растут, что сегодня возьмешь на три суара, а через неделю отдашь десять…

Он покрутил монеты так и этак. Новенькие, еще не затерлись, с орлиным королевским профилем, хотя нынешнему королю до орла так же далеко, как самому Ги — до спокойного сна. Филипп IV Несчастливый, в народе метко прозванный Просранец, был просто фантастическим неудачником, причем с рождения. Удивительно, как он вообще дожил до своих тридцати четырех. Впрочем, этот подвиг дался ему только с помощью врачей и ведьм, которые поддерживали жизнь в чахлом королевском заморыше с первого вздоха. Но сейчас они исчерпали все доступные им методы, и скоро…

— Сводите баланс? — осведомился Николетти, появившись сзади так внезапно, что дознаватель подскочил и едва не растерял последние средства к существованию. — Дать вам в долг? У меня гуманный процент.

— Нет, — Ги торопливо сунул деньги в карман. Жадность ренольцев давно стала притчей во языцех. Николетти смерил его оценивающим взглядом.

— Вы выглядите уставшим. Для успешного создания защиты и тем более поиска мастера вам нужно хорошее самочувствие.

— Я хорошо себя чувствую, — сердито сказал Солерн. Мастер невинно улыбнулся, от чего холодок вдоль спины превратился в леденящий мороз.

— Вы хотите спать, — вкрадчиво изрек старый хрыч, и Ги рухнул в абсолютно непроглядную тьму.

***

Солерн открыл глаза и недоуменно уставился на темно-зеленый балдахин. У него над кроватью не было никакого… Дознаватель зашарил руками по постели, наткнулся на лежащие рядом камзол, шпагу, кобуры и несколько успокоился.

— Ну как? — осведомился печально знакомый голос. — Выспались?

Ги чувствовал себя не просто выспавшимся, но отлично отдохнувшим и зверски голодным. Однако дела не ждут!

— Уже все? — спросил он. Николетти, остановившись в ногах кровати, вопросительно поднял бровь. — Вы уже закончили с вашей защитой?

— Я даже не начинал. Вы спали.

— Но сколько часов… — взгляд Солерна достиг окна. За ним была совершенно непроглядная темень.

— Вы спали часов двенадцать или тринадцать, может, и больше.

— Что?! — взревел Солерн и выскочил из кровати, как ошпаренный. — И вы меня не разбудили?! Какого черта! Как вы посмели…

— Монархия за это время не рухнула, — безмятежно отвечал мастер. — Хотя пыталась. Королевская гвардия открыла огонь по толпе вокруг Бернардена и разогнала народ в Треси и Бон-Фаре. А, ну и повесили с десяток самых буйных.

— Черт подери! Меня же ищут!

— Нет, с чего бы? Я послал вашему начальнику записку, что вы у меня по делу неизвестного мастера.

Солерн яростно выругался. Чертов мастер! Оба мастера! Он схватил камзол.

— Куда собрались?

— Работать!

— А с виду вроде бы умный человек… Положите эти королевские тряпки! — рука Ги разжалась. — Неужели не понимаете, что вам череп проломят за один только цвет?

— В темноте не видно, — процедил Солерн, не желая признавать его правоту. Пурпурный кафтан с нашивкой в виде короны и королевского герба был сейчас не лучшим нарядом для прогулки.

— Ложитесь, — велел Николетти и присел на край кровати. Дознаватель покорно лег, хотя хотел бросится к окну. — Не вздумайте сопротивляться.

— Кто меня сюда уложил?

— Пара моих соседей. Не бойтесь, я приказал им забыть, — сухая теплая ладонь мастера легла на лоб Солерна. — Лежите смирно. Расслабьтесь. Это не больно.

"Это просто унизительно!" — негодующе подумал Ги, неспособный даже шевельнуться. Мастер прикрыл глаза; в ушах дознавателя слабо зашумело, словно он поднес к ним морские раковины. На миг перед ним вспыхнуло яркое видение: песок, шуршащие волны, барашки пены, спутанные клубки водорослей, бледное небо, прозрачное до самого горизонта… Картинка рассыпалась, стоило Солерну моргнуть.

Воздух вокруг дрожал от странной ряби, и Ги тщетно пытался сосредоточить взгляд так, чтоб отчетливо видеть окружающее. Контуры всех предметов расплывались, звуки тоже поплыли, а мастер, прижимая одну руку ко лбу дознавателя, поднял другую и медленно перебирал пальцами, как по струнам. По столбикам балдахина вдруг пополз виноград — темные и прозрачно-зеленые грозди в больших жестких листьях. И этот запах — запах виноградника, такой густой, тяжелый, что Ги задохнулся.

Из капельки огня над свечой вдруг выросла шпага и прошлась под ребром Солерна, оставив ноющее воспоминание о первой ране. Вдалеке послышался веселый смех Илёр, вокруг разлился травяной аромат, сменившийся резким запахом пороха и лошадиного пота, из картины на стене высунулось дуло пушки, превратилось в волчью морду, и тут мастер громко щелкнул пальцами.

Солерн дернулся. Все пропало, только Николетти склонялся над ним, пришпилив к подушке таким пронзительным взглядом, что у Ги в висках закололо. Мастер убрал горячую ладонь и сказал:

— Готово.

Солерн отполз от него подальше, ощупал голову, наткнулся ногой на шпагу и наконец пришел в себя. Его подташнивало, но это явно от голода. Никаких изменений Ги не обнаружил. Хотя чувство, что его поимели, было совершенно отчетливым и крайне неприятным.

— Мне не понять, зачем вы это делаете, — проворчал Николетти. — Это ведь даже не приносит вам удовольствия.

— Что?

— Служба. Если вы не считаете правым то, чем занимаетесь, почему вообще продолжаете?

— Потому что, — буркнул Солерн и стал застегивать кобуры.

— Вашей монархии конец, — сказал старик. — Вы пытаетесь склеить осколки, из которых уже не получится прежняя красивая ваза.

Дознаватель натянул камзол — пурпурный, с вышитыми серебром и золотом короной и парой роз слева на груди.

— Впрочем, пока вы мне платите, я готов потратить немного времени на эту бесполезную деятельность, — оживился Николетти, бросив взгляд на туго набитый кошелек на столе. — Вставайте. Нас ждет ужин. Уверены, что не хотите взять в долг? Я снижу процент!

— Нет, — процедил Ги. Общество мастера вконец ему опротивело, и он не хотел затягивать общение ни на одну лишнюю минуту.

***

"Слаб человек", — вздохнул Солерн, когда спустя час они катили в закрытом экипаже Николетти к Бернардену. Горячий сытный ужин почти примирил дознавателя с существованием мастеров. Ги уже давно не ел так много хорошего, сочного мяса, пышного хлеба и какой-то рисовой каши, тающей во рту, оставляя нежный сливочный привкус. А ореховый пирог! Про вино и говорить нечего…

Тем горше было возвращение к реальности. Она предстала перед Солерном в виде темной громады замка, превращенного в тюрьму. Мост был поднят, во рву плескалась вода, по которой прыгали блики от фонарей и факелов на стенах. Вокруг и внутри Бернардена несла стражу королевская гвардия. Карету Николетти остановил разъезд, и Солерн открыл дверь, чтобы представиться, но сержант узнал его первым.

— Едете на допрос? — спросил он, подняв фонарь. — Так поздно?

— Да. Что здесь было днем?

— Небольшой покос, — мрачно ответил гвардеец. — Скосили малость горячих голов.

— Долго все длилось?

— С полчаса. Но я бы не сказал, что мы закончили. Честно говоря, никто из наших не собирается спать сегодня. Народ стал дерзкий, на все способен.

Сержант повернулся к мосту и подал знак, подняв фонарь. Мост со скрежетом стал опускаться. Солерну подумалось, что если дела примут совсем плачевный оборот, то гвардия сможет укрыться в замке и некоторое время держать оборону.

У ворот их встретил д’Олльер, капитан тюремной стражи, и Солерн сразу понял, что тот вообще не ложился. С тревогой глядя то на мастера, то на дознавателя, капитан спросил о цели визита.

— Я должен допросить Жильберов с мастером Николетти, — сказал Ги. — Отца и сына. Приготовьте камеру для допроса.

Щека капитана дернулась.

— Н-но… мы не можем…

— Почему это? — резко спросил Солерн.

— Жан Жильбер, — Олльер запнулся. — Он… он умер утром.

Сердце Солерна похолодело. Какого черта?!

— Где тело? Куда вы его дели, черт побери? Как он вообще мог умереть?!

— Я не могу… мне приказано…

— К телу, — лаконично произнес Николетти. Щека капитана часто задергалась в тике; Олльер повернулся кругом и зашагал к мертвецкой, где складывали трупы перед отправкой на кладбище.

Мальчик еще лежал на столе, прикрытый простыней. Солерн сорвал ее и коротко выругался: кто-то воткнул в Жильбера-младшего нож не меньше двадцати раз. Несколько ударов пришлись в лицо — один глаз был выколот, щека распорота, часть носа срезана. Но все же Ги узнал его и повернулся к капитану, закипая от ярости:

— Как вы это допустили?

— Э… Ну я… Мы его таким нашли…

— Он двадцать раз пырнул себя ложкой от миски супа? У арестантов нет ни ножей, ни вилок, ни, мать их, стекол, чтобы разбить!

— Он таким и был! Мы зашли, он лежит! Чертов паскудный мятежник, и после того, как сдох, нет от него покоя!

— Кто приказал? — спросил дознаватель. Капитан стражи вздрогнул всем телом и ничего не сказал, хотя очевидно, что кто-то должен был отдать приказ умертвить юношу по какой-то, черт побери, причине! Терпение Ги лопнуло. Он сгреб Олльера за грудки и прошипел:

— Видишь этого старика? Знаешь, кто он?

Капитан судорожно закивал.

— Ну так отвечай, пока по-другому не спросили!

— Начальник тюрьмы! — взвыл Олльер, тщетно пытаясь вырваться, аж камзол трещал. — Пришел, велел избавиться от щенка…

— Почему?

— Откуда мне знать, почему! Приказал и все! Мы выполняем, а не задаем вопросы!

— Где он?

— Уехал! Еще до полудня! Я его с тех пор не видел!

— Боже, — прошипел Солерн и отшвырнул Олльера в угол. — Вызовите в допросную Луи Жильбера. Живо!

— Интересно, — прошептал Николетти; капитан, услышав его голос, зигзагом шарахнулся к двери. — Зачем убивать того, кого и так вот-вот повесят?

— Мертвеца не допросишь, — процедил Солерн.

Старый ренолец провел пальцем вдоль тела — на руках мальчишки темнели синяки от чьих-то ладоней.

— Верно. Насчет бунтовщиков вы из него все вытащили, но о чем вы еще не успели его спросить?

Ги нахмурился.

— Кто не хотел бы, чтоб о нем узнали? — вкрадчиво продолжал Николетти. — Кто может войти куда угодно и приказать что угодно даже начальнику тюрьмы?

Дознаватель похолодел. Нет, это предположение Николетти — явный бред, не стал бы мастер бунтовщиков лезть сюда… Но сам факт! Ги до этого как-то не задумывался о том, что неизвестный мастер может приказать что угодно и ему тоже. А он потом даже не вспомнит…

— Мне кажется, вы неправы, — сказал Ги. — Даже у мастера не хватит наглости зайти в самую охраняемую тюрьму королевства. Тем более, что Луи Жильбер жив. Если бы мастер проник сюда, то приказал бы избавиться от всех бунтовщиков, которых мы повязали. Или хотя бы от обоих Жильберов.

Николетти нахмурился, разглядывая тело мальчика. Жан Жильбер явно боролся за свою жизнь изо всех сил.

— Не знаю, — наконец произнес старик. — Наверное, даже начальник тюрьмы не может приказать перерезать столько заключенных. Впрочем, вы вполне можете спросить Луи Жильбера.

— Этоне мастер, — сказал Солерн; наверняка приказ пришел сверху, от Фонтанжа, будь он проклят, или еще от кого. Но зачем? В чем смысл этого действия, если Жильберов завтра повесят? Что такого мог знать щенок семнадцати лет, чтобы ТАК поспешить?!

— Заключенный в допросной, — сообщили из-за двери. Солерн вышел, и стражник на всякий случай попятился как можно дальше от двери, пропуская Николетти.

Луи Жильбер сидел за столом, уронив голову на скованные руки. Ги сразу понял, что он знает. Дознаватель опустился на стул напротив, придержав шпагу, но она все равно стукнула об ножки, и Луи Жильбер поднял голову.

— Вы его убили, — глухо пробормотал он. — Вы убили моего мальчика.

Он недавно плакал — глаза покраснели и опухли, ресницы слиплись. Лицо Жильбера было серым и осунувшимся, глубокие морщины у носа и рта терялись в бородке, черные с проседью волосы вокруг лысины всклокочены.

— Нет, — ответил Солерн. — Мне жаль.

— С чего бы?

— Мы не убивали…

— Зачем? — перебил его Жильбер. — Вы все равно приговорили его к смерти, так почему… Я уже сказал вам все, вам и вашему выродку, — он ткнул пальцем в Николетти и вдруг сипло крикнул: — Зачем вы убили моего мальчика?! Зачем?!

Солерн опустил глаза.

— И вам не жаль, не лгите, — прошептал Луи и снова закрыл лицо руками. Наступила тишина. Ги молчал, чувствуя себя не столько королевским дознавателем, сколько редкой сволочью.

— Мастер, — вдруг сказал Николетти. Жильбер опустил руки и недобро взглянул на него.

— Я знаю, кто вы.

— Речь не об этом. Меня интересует мастер, который работает на вас.

— Много же от него оказалось пользы, — буркнул бунтовщик. — Вся эта защита — как пердеж в лужу.

— Смотря какой мастер, — хмыкнул Николетти. — Вы купили то, на что хватило денег. Кто он и где вы его нашли? Как он вообще согласился на вас работать, если… — старик вдруг замолчал и нахмурил брови. Луи Жильбер перевел взгляд с него на Солерна и издевательски улыбнулся:

— Но я не знаю.

— Как так? — не понял дознаватель. — Вы что же, никогда не разговаривали?

— Нет. Я не знаю ни его имени, ни лица, и даже если ваш мастер прикажет мне отвечать, ничего не смогу вспомнить.

— Но почему? — воскликнул Ги, неприятно удивленной такой смекалкой неизвестного мастера. — И как он тогда собирался работать на вас, не показываясь вам на глаза?

Улыбка Жильбера погасла.

— Он выбрал одного из нас, и этого человека вы убили.

— А что собирался делать ваш сын в случае, если бы его схватили? — спросил Солерн. Луи угрюмо промолчал. Впрочем, и так было ясно, что они полагались на защиту, которую создал вокруг мальчишки мастер. Солерн встал. Глядя на Жильбера сверху вниз, он вдруг ощутил глубокий и сильный укол сочувствия. Никто, даже приговоренный к смерти, не должен терять детей вот так.

— Даю вам слово, — сказал дознаватель, — что найду того, кто приказал убить вашего сына.

Жильбер поднялся, тяжело опираясь на столешницу. Его глаза вспыхнули от непримиримой, жгучей ненависти, и он плюнул Солерну в лицо.

— Кажется, он вам не поверил, — меланхолично заметил Николетти, пока Жильбера уводили из допросной, а Ги утирался платком. — Может, считает, что мастер разделяет их взгляды и борется за идею. А зря. Мы, мастера, корыстные ублюдки все до единого и уважаем исключительно идею своевременной оплаты.

— И личной безопасности, — кисло добавил Солерн. — Если вы правы, то этот тип действовал на редкость нагло и решительно.

— Если?

Солерн не ответил. Еще оставалась вероятность, что приказ об убийстве поступил сверху, а потому он направился на третий этаж, в кабинет начальника тюрьмы Русенара. Хотя приказ, скорее всего, был устным, но небольшой обыск никогда не помешает.

В кабинете Русенара ничто не указывало на поспешный сбор вещей и паническое бегство. Но куда мог уехать начальник главной королевской тюрьмы — вот так без предупреждения, накануне скорой смерти короля, в разгар уличных беспорядков, грозящих перейти в бунт?

— Мастер мог приказать ему уехать прочь сразу после убийства? — неохотно спросил Солерн: идея Николетти ему все еще не нравилась.

— Мог.

— Сколько времени длится влияние приказа?

— Зависит от силы мастера. Если оценивать ее по той защите, которую он сделал для Жильбера, я бы сказал, что начальник будет безостановочно ехать около полусуток. Потом, конечно, опомнится и вернется.

— А если мастер приказал ему отъехать подальше и утопиться?

— И такое возможно, — равнодушно отозвался Николетти. Солерн подошел к столу, мельком взглянул в окно и с удивлением увидел опускающийся мост. Едва он лег на край рва, как к воротам галопом помчался всадник.

— Начальник тюрьмы? — пробормотал Ги и вышел из кабинета, чтобы скорей встретить невольного беглеца.

Но надежды Солерна не оправдались: спустившись во внутренний двор, он столкнулся нос к носу с Греналем. Вид у него был довольно дикий.

— Я вас везде ищу! — выпалил Греналь и вцепился в локоть старшего дознавателя. — Где вас черти носят?!

— Что случилось?

— Как — что?! Король умер!

Глава 2

Тело короля под одеялом скорее напоминало тело костлявого подростка, а не взрослого мужчины. Врачи и ведьмы стояли в ногах роскошного ложа и подписывали акт о смерти венценосного и совершенно безнадежного пациента. Герцог фон Тешен, будущий регент, нетерпеливо наблюдал за переходом бумаги и пера из рук в руки. Высокий, красивый, светловолосый мужчина сорока трех лет с орлиным профилем и голубыми глазами куда больше напоминал короля, нежели несчастное отродье Генриха Льва.

Граф де Фонтанж склонил голову набок. Не знай он Филиппа Несчастливого, то сказал бы, что монарху помогли покинуть этот свет. Слишком лакомый кус стоял на кону — по мирному договору, заключенному с Амалой, король потерял почти все, на что наложили руку его отец, дед и прадед, и вынужден был не только жениться на амальской принцессе, но согласиться с тем, что регентом при наследнике будет ее дядя — Август фон Тешен. Сравнивая тощее тело на кровати и статного регента, граф задавался вопросом, не помог ли он племяннице с зачатием наследника?

После смерти короля следовали определенные, прописанные в протоколе двора действия, но сейчас никто ничего не делал. Потому что улицы даларских городов готовы были превратиться в кипящий котел, и некому было говорить традиционную траурную формулу — едва ли трехмесячный младенец может ее повторить. А регентом вот-вот, с минуты на минуту, станет иностранец, завоеватель, герцог фон Тешен, брат короля Амалы. Такого позора Далара не знала уже триста лет.

"Просто поразительно", — думал Фонтанж. Короля как будто окутывало облако несчастий и невезения: все его родственники, которые могли бы занять место регента, либо умерли, либо находились в таком возрасте и состоянии, что сами нуждались в сиделках. А герцог и вдовствующая королева были самыми ненавистными людьми в стране за сто лет.

— Как долго мы сможем это скрывать? — спросил граф у старшей ведьмы обители в Ре.

— Скрывать? — отозвалась Лотрейн. — Каким это образом?

— Что значит — скрывать? — резко вмешался герцог фон Тешен. — С какой стати? Король умер, и следует объявить о наследнике!

— В сложившейся ситуации это не вполне целесообразно.

— Что?!

— В городе зреет бунт, ваше высочество, — кротко отвечал Фонтанж. — Недовольные, узнав о кончине монарха…

— Бунт? Так прекратите его, черт побери! Для чего вас держат на королевской службе?

— Для обеспечения безопасности короны и короля. И сейчас я, как тот, кто ответственен за эту безопасность, говорю: пока вас, ее величество и ребенка не вывезут из столицы, объявлять о смерти Филиппа неразумно.

— Бесполезные, трусливые ничтожества, — фыркнул фон Тешен. — У нас есть армия и, в конце концов, гвардия. Пушки, порох и картечь. Этого достаточно для вашего спокойствия?

Фонтанж задумчиво на него посмотрел. Вряд ли герцог — дурак. Он, в конце концов, разбил их армию при Шандоре. Скорее, просто устал ждать, когда же подрезанный три года назад плод упадет ему в руки.

"А почему бы не предоставить событиям идти своим чередом? Если во время бунта черни, что-то случиться… что-нибудь фатальное… со всеми тремя, то никто не понесет ответственности".

— Но все же я прошу ваше высочество немного подождать…

— Пока труп не начнет вонять?

В этом герцог был прав. Утаить смерть короля дольше, чем на сутки, все равно не получится.

— Мы объявим о кончине его величества завтра вечером, — сказал Фонтанж. — С вашего позволения, мне нужно дать несколько распоряжений.

Герцог фон Тешен кивнул. Начальник Секрета Короля жестом попросил Лотрейн следовать за ним. В кабинете короля он написал короткую записку и вручил ее дежурному пажу.

— Отнесите это старшему королевскому дознавателю. Пусть явится во дворец немедленно.

— Что вам нужно? — спросила ведьма, когда юноша их оставил.

— Вы проверили, действительно ли юный принц Карл является сыном короля?

Ведьма неприятно улыбнулась. Глаза у нее были темными, взгляд — диким, как у рыси, и казался несколько безумным. Лотрейн возглавляла обитель в Ре уже двадцать лет, и это явно сказалось на ее характере.

— Конечно. Это обязательная процедура для всех королевских детей.

— Гм… что же показала ваша проверка?

— Что он сын Филиппа. Впрочем, у меня есть список зелий, которые мы прописывали королю, чтобы он наконец стал отцом. Мы ведем тщательный учет.

— Значит, вы уверены, что принц Карл — настоящий Монбриан?

Лотрейн склонила голову набок, как ворона. Настоящая старая ведьма: узкое лицо с острыми скулами, носом и подбородком, длинными черные волосы с седыми прядями. Худая и высокая, в черном с головы до ног, она смотрела на Фонтанжа сверху вниз в прямом смысле слова.

— А вы не уверены?

— Вам придется предъявить министрам и дворянам эдициум о родстве, — сказал Фонтанж. — И если он вызовет, гмммм, сомнения…

— С чего вы-то волнуетесь так далеко заранее? Младенец будет королем, даже если амальская коза родила его от дворника. Не стройте иллюзий.

"Фон Тешен своего не упустит", — подумал Фонтанж. Даже если ведьмы подкуплены, а эдициум — подделка, герцог не так глуп, чтобы оставить свидетелей. Хотя Фонтанж был не слишком высокого мнения об уме королевы, и если аккуратно расспросить эту милую дурочку… Но как это устроить? Фон Тешен охранял королеву, как коршун.

— Народ близок даже не к бунту, а к восстанию. Слухи о том, что принц — сын герцога, вызывают брожение умов, и доказательства королевского происхождения должны быть неоспоримы.

— Да им все равно никто не поверит, — Лотрейн в упор уставилась на графа. Ему стало настолько не по себе, что он отступил. — Вам не заткнуть все дыры в этой лодке. Филипп потерял все, чего добились его предки, довел страну до голода и разорения, в северных провинциях хозяйничают амальцы, как дома — а вы думаете, что какая-то бумажка все изменит?

Фонтанж отвел взгляд и посмотрел в окно. В темном городе то и дело вспыхивали огни, но бунт охватил не только Байолу. Эта чума расползалась по все Даларе — особенно на севере и в крупных городах. Чернь совсем лишилась страха Божьего — поэтому для нее эдициум действительно ничего не значил. Но зато он значил очень многое для других…

Фонтанж погладил эфес шпаги. Народные волнения похожи на водоворот, который поднимает со дна тучи ила, и в этой мути ничего не разглядеть. Кто знает, сколько людей, даже самого высокого звания, бесследно исчезнут в столь мутных водах?

— У вас не хватит мастеров, чтобы заставить народ заткнуться, — сказала ведьма. — Или вы надеетесь всех примирить, помахав заключением о том, что у короля единственный раз в жизни встал член, и он осилил его засовывание в амальскую девку?

— А? Нет-нет, что вы, — пробормотал Фонтанж, погруженный в свои мысли. Если бунт утихнет, то на престол взойдет принц, наполовину (а то и целиком) амалец. Но если, представим на минутку, появится возможность усадить на трон настоящего, чистокровного даларца высокого рода и достойного происхождения… О, если бы!

— Все династии вырождаются, — сказала Лотрейн. — И ваша — не исключение. Время Монбрианов ушло.

— Но вы же сами сказали, что король все-таки смог…

— Младенца даже ребенок сможет задушить одной рукой. А когда это адское варево, — Лотрейн кивнула на окно, — выплеснется на улицы, то его попросту утопят в ближайшем сортире.

— Это пророчество?

— Если хотите, — усмехнулась ведьма, — я занесу его в свитки.

— И все же, будьте добры, пришлите мне ваш экземпляр эдициума. Кстати, сколько их всего?

— Три. Один хранится у нас, другой в Королевской Геральдической палате, а третий мы отослали герцогу фон Тешену.

Если о кончине короля объявить завтра, то в течение двух-трех дней эдициум нужно предъявить двору, послам и знати. Но если после этого мутный водоворот сметет фон Тешена, его племянницу-королеву и принца, то настанет время выложить другие карты на стол. Преимущество будет за тем, кто успеет спрятать их в рукаве. Фонтанж тихо хмыкнул.

***

— Отмучился, бедный неудачник, — пробормотал Греналь и перекрестился. — Надеюсь, ему там будет лучше, чем нам здесь.

— Уж конечно, — буркнул Солерн. Мастер Николетти, скрестив руки на груди, сверлил ведьм негодующим взором. Ведьмы тоже его присутствию не радовались — Илёр чуть не зашипела, когда его увидела.

Ги прошелся по приемной перед покоями короля. Шаги гулко отдавались в просторной, пустой комнате. У дверей в королевский кабинет несли караул амальские солдаты. Ведьмы сбились в стаю в одном углу, доктора — в другом. В третьем напряженно застыли несколько агентов из Секрета Короля и Анри де Турвель, капитан королевской гвардии с парой офицеров.

У короля не осталось братьев, которые могли бы ждать у дверей момента смерти; не было близких родичей, которые готовы были бы вступить в схватку за регентство; не нашлось соратников или друзей, которых его смерть опечалила бы и заставила беспокоиться о наследии Филиппа. Потому что наследия у него тоже не было. Сын Генриха III Льва и внук Генриха II оставил после себя только счета для врачей и младенца, о происхождении которого Ги думал всю дорогу до дворца.

"В конце концов, это неважно, — решил дознаватель. — Для даларцев он всегда будет амальским отродьем".

Разумнее всего — вывезти королеву, принца и регента в какой-нибудь укрепленный замок, затем окружить Эксветен войсками и объявить о кончине монарха. Солерн был уверен, что за тем их всех и позвали.

Заметив, что Турвель пристально смотрит на него, дознаватель подошел к капитану, и они обменялись приветствиями. Солерн всегда старался сохранять вежливо-уважительные отношения с гвардией, в отличие от своего предшественника, хотя особо теплыми они так и не стали.

— Когда? — спросил Турвель.

— Не знаю. Думаю, он умер несколько часов назад.

Капитан нетерпеливо нахмурился:

— Я не о том! Когда, как вы думаете, мы вывезем из города королеву и принца?

— Сегодня. Смерть короля не утаить, и этой ночью — единственный относительно благоприятный момент.

— Согласен. Я приготовил несколько отрядов гвардейцев, один пойдет в сопровождение…

Солерн покачал головой.

— Отряд вооруженных людей вокруг закрытой кареты? Сейчас? Это как дразнить куском мяса голодных псов.

Турвель посмотрел в окно, где в темноте фонари казались волнами прилива в черном море.

— Тогда что вы предлагаете?

Греналь расстелил на широком подоконнике карту Байолы и окрестностей.

— Опасный участок только здесь, вокруг дворца, — капитан обвел пальцем центр столицы. — Дальше проще.

— Прошу извинить, монсеньор, — вежливо сказал Греналь, — но в предместьях ни черта не проще. Вы же слышали, что там было сегодня.

Офицеры согласно зашептались.

— Все зависит от того, в какой замок они направятся, — добавил Ги. — Но я бы предложил уходить по реке в сторону Анжерраса.

— На лодках? Ночью? Гм… — капитан задумался. — Затея опасная, к тому же придется организовать встречу с эскортом…

— Но зато мы сможем, не привлекая внимания, выбраться из города. Я же не имею в виду раззолоченные королевские ладьи. Минимум сопровождающих, три-четыре лодки, не больше.

Турвель не успел ответить — двери королевского кабинета распахнулись, и в приемную ступил граф де Фонтанж в сопровождении Лотрейн, возглавлявшей обитель ведьм Ре.

— Господа, — негромко объявил глава Секрета Короля, — и дамы. Вы уже знаете, что произошло сегодня. Это прискорбное, но ожидаемое событие вынуждает нас действовать.

Солерн взял карту, готовый огласить план этих самых действий, и переглянулся с Турвелем.

— Двору и городу об этом будет объявлено завтра вечером, поскольку долго скрывать печальное известие нет никакой возможности.

— Мы готовы вывезти королеву и наследника этой же ночью, монсеньор, — сказал Турвель. — Все подготовлено для…

— Вывезти? — оборвал его Фонтанж. — С какой стати вы решили, что их нужно куда-то везти?

Капитан ошарашенно заморгал.

— Но… ведь город же… Рад безопасности ее и его величества…

— Байола близка к восстанию как никогда, — произнес Солерн. — Нельзя оставлять их в городе.

— Что можно, а что нельзя — решать не вам. Итак, капитан де Турвель, ваша гвардия должна покинуть улицы и сосредоточиться на охране Эксветена. Вас сменят солдаты рот его высочества регента.

— Что?! — вскричал Турвель; офицеры бурно зашептались. — Но если народ увидит мундиры амальских цветов — он просто взбесится!

— А вы, Солерн, должны обеспечить тишину и спокойствие вокруг места казни. Луи Жильбера повесят у Моста Невинных завтра, после объявления королем Карла Третьего.

— Но монсеньор! — воскликнул Ги, едва поверив своим ушам. — Это же неразумно! Зачем в один день…

— Вы забываетесь, Солерн, — холодно изрек Фонтанж. — Кто вам позволил высказывать мнение по вопросам, в отношении которых вы должны молчать и делать, что велено?

К лицу Ги прилила краска. Какого черта?! С какой стати этот спесивый ублюдок позволяет себе подобный тон и слова?! Кровь Солернов ничуть не хуже крови северных графов!

— Вы отправитесь в обитель Ре с этими дамами, возьмете там некий документ и привезете мне. Все детали в этой записке, — Фонтанж протянул дознавателю сложенный листок бумаги с гербом короля. Дознаватель смерил графа холодным взглядом и сунул записку в карман. Чертовы северяне — никогда не изменятся! Всегда будут считать тех, кто родился южнее Тийонны, своими холопами!

— Мастер Николетти, — продолжил Фонтанж, — мы желаем, чтоб вы обеспечили спокойствие народа, когда будет объявлено о кончине.

— Нет, — ответил старик. Граф слабо вздрогнул от неожиданности:

— В каком это смысле — нет?

— Я не смогу превратить в покорное стадо население целого города.

— Но разве вы не самый лучший мастер из всех?

— Даже у меня есть предел возможностей, — ехидно сказал Николетти. — Вам понадобится два десятка таких, как я, чтобы усмирить ваш город.

К удивлению Солерна, Фонтанж не расстроился. Он поразмыслил и спросил:

— А что вы можете сделать?

— Если благодарные подданные начнут швырять в вас камни, то я сделаю так, чтоб они промахнулись.

Лотрейн фыркнула от смеха. Ги вдруг с удивлением понял, что не чувствует ореола принуждения, которое обычно распространял вокруг мастер, будучи не в духе.

— Но ваши ведьмы должны держаться от меня подальше.

— Почему?

— Потому что мы взаимно нейтрализуем друг друга, — сказала Лотрейн. — Он не может никого принуждать в нашем присутствии.

Мастер кисло улыбнулся.

— Что ж, на этом и остановимся, — подытожил Фонтанж. — До завтра, дамы и господа.

— Погодите, — сказал Солерн. — Дело, по которому я и синьор Николетти…

Граф скрылся в королевских покоях. Турвель схватил дознавателя за локоть и прошипел:

— Какого дьявола, Солерн?! Что это все значит? Он что, рехнулся?!

— Не знаю.

— Но это же безумие!

— Может, это приказы регента.

— Тогда он идиот!

Один из офицеров кашлянул. Солерн поймал взгляд Николетти — старик стоял рядом и наверняка все слышал. Но неужели, раз уж регент лишился рассудка, глава Секрета Короля не смог вправить ему мозги? Или… не захотел?

***

— Жан Жильбер убит в тюрьме, и в городе об этом уже знают, — тихо сказал Солерн. Греналь ругнулся. Они верхом сопровождали карету ведьм до обители в Ре — агенты и гвардейцы короля, всего дюжина человек. Ги был уверен, что даже ведьмам опасно передвигаться по Байоле без охраны, и упросил Турвеля выделить шесть человек. Николетти уехал домой один. Впрочем, чего ему бояться? От него и так все шарахаются…

— По приказу? — Греналь кивнул на дворец.

— Нет. Не уверен, — после некоторого колебания Солерн коротко посвятил помощника в суть дела и заключил: — Но даже если Николетти отшибается, и приказ исходит из дворца, нам следует найти мастера, которого наняли бунтовщики, и поживей.

Греналь покачал головой:

— Нету у нас времени искать какого-то неизвестного мастера, который то ли есть, то ли черт его знает. Тут завтра с утра такое начнется, что ад вздрогнет.

Солерн надвинул капюшон поглубже. Снег перестал, и людей на улицах было довольно много — они провожали карету и эскорт недобрыми взглядами. Что, если щенка убили по приказу Фонтанжа или регента? Но зачем? Как метод устрашения или шантажа — бессмысленно, поскольку Луи Жильбер уже рассказал все, что знал. Разве что ради забавы… Но за графом склонности к таким забавам Солерн не помнил. Сокамерники исключены — Жильберов держали в одиночках. А если Жан единственный, кто с общался с мастером, если этот самый мастер так яростно блюдет свое инкогнито…

— Эй! — раздался резкий окрик. — Кто такие? Куда едете?!

— За регента или за Далару?!

Солерн вскинул голову. Улицу перегородили полтора десятка человек, вооруженных палками и дубинками с гвоздями — не бунтовщики, а обычная городская шваль, решившая поживиться чем может в мутной воде. Гвардейский офицер вытянул из седельной кобуры пистолет и гневно спросил:

— По какому праву спрашиваете? Назовите себя!

Ги отбросил край плаща, показав им шпагу, но сказать ничего не успел — из оконца на двери кареты высунулась Лотрейн и рявкнула:

— Ведьмы из Ре! Прочь с дороги!

— За регента или… — вякнул кто-то, но на него зашипели "Заткнись!", и цепь людей распалась. Пара человек уже поспешно занырнула в темные проулки. Но остальным, видимо, придал смелости витающий в городе душок бунта.

— А чо она нам сделает? — выкрикнул один из нападающих, на всякий случай — из-за спин товарищей. — Старая шлюха якшается с регентом и монету гребет лопатой, а мы…

— Кто тут разговорчивый? — спросил Греналь, тоже вытащив пистолет. — Ну-ка выходи — побеседуем.

— Ведьмы против народа! — гавкнул все тот же тип, которого Солерн пока не мог рассмотреть за спинами его подельников. — Чего их бояться? Ниче они не могут, только…

Дверца кареты распахнулась. Лотрейн спрыгнула наземь, и горожанин осекся. Глаза ведьмы в темноте мерцали, как темно-янтарные огни. Она шагнула вперед (нападающие, соответственно, подались назад) и звучно сказала:

— Прокляну.

Ее низкий голос в наступившей тишине гулко отразился от стен домов, и горожане подали еще назад. Выкрики как отрезало. Суеверный страх перед ведьмами все еще был слишком силен. Но Ги был уверен — если в Байоле полыхнет по-настоящему, никакая репутация их не спасет. Потому что ведьмы, в отличие от мастеров, и впрямь мало что могли противопоставить рассвирепевшей толпе. А уж если учесть, насколько богата обитель в Ре и насколько бедны горожане…

— Ты, — Лотрейн указала на одного из шайки. — Умри.

Байолец задохнулся, схватился за сердце и упал на колени. Хрипя и скребя грудь руками, он несколько секунд хватал ртом воздух, а потом рухнул ничком и забился в судорогах. Его подельники шарахнулись во тьму и благополучно в ней растворились.

— Г-г-господи, — выдавил офицер гвардии. — Го… госпожа, вернитесь в карету, пожалуйста. Мы… нам лучше не задерживаться.

— И не выходите из кареты, — хмуро сказал Солерн. — Если их будет больше, то убийства их только разозлят.

Лотрейн повернулась на каблуках и в упор уставилась на дознавателя. У Ги мурашки побежали по спине от этого взгляда — сверкающий и дикий, как у рыси. Боже, неужто и Илёр со временем тоже?..

— С чего бы нам их опасаться? — насмешливо осведомилась Лотрейн.

— С того, что вы богаты, а они бедны. С того, что вы всего лишь женщины… — Ги запнулся, но продолжил: — Что вы им сделаете, когда их будет сотня? А тысяча? А целая толпа, если она примется штурмовать обитель?

— Есть много способов, — низко промурлыкала ведьма. — Хотя мы не размахиваем ими, как мастера своим искусством.

— А это тогда что? — Солерн кивнул на хрипящую жертву ведьмы.

— Сопутствующий ущерб, — Лотрейн вернулась в карету и захлопнула дверцу. Байолец последний раз дернулся и обмяк.

Греналь велел агентам оттащить труп в сторону, и экипаж вместе с сопровождением двинулся дальше — мимо темных домов, по самым тихим улицам, которые знал Солерн. Путь до Ре был неблизким, а вернуться следовало до рассвета, чтобы успеть все подготовить на площади у Моста Невинных. Худшего места для казни Ги и представить себе не мог.

"Какого черта Фонтанж вообще послал меня в Ре?" — раздраженно подумал дознаватель. Забрать у ведьм какую-то бумажку мог кто угодно, а Ги предпочел бы не покидать столицу. Все эти церемонии вокруг нового монарха имели значение только в мире послов, аристократии и знати — а здесь, в том мире, где жил Солерн, байольцы были твердо уверены, что в зачатии принца поучаствовал кто угодно, но только не король.

"Чертов жирдяй мог уговорить регента отложить казнь хотя бы на неделю», — Солерн поглубже закутался в плащ. Черт! Как же не хватает внедренного к бунтовщикам агента! Осведомитель знал слишком мало, а нужен тот, кто пролезет в самую гущу событий. Действия загадочного мастера вполне могут объясняться внутренней борьбой в среде самих бунтовщиков — Солерн знал, что там есть несколько конфликтующих группировок. Но последнего агента они обнаружили и убили… Наверняка не без участия мастера!

— Мост Невинных, — вдруг сказала Лотрейн, снова высунувшись из оконца. Солерн дернулся от неожиданности. — Если хотите, то одна из нас осмотрит этот сарай. Спешить нам некуда. Уже, — зловеще добавила ведьма.

— А кто оплатит?

— Долг будет на регенте.

Почему-то мысль о том, что если фон Тешен откажется платить, то ведьма заберет годы его жизни, вызвала у Ги смутную радость. Он спешился и помог выбраться из кареты Илёр. Лотрейн наверняка знала об их, гм… сношениях, но ведьмы всегда держали себя намного свободнее обычных женщин. В конце концов, замуж ведьмы не выходили и детей не рожали, так что чего ради трястись над собственной добродетелью?

— Тебе не кажется, что твой Фонтанж решил половить рыбку в мутной воде? — спросила Илёр, когда они вошли в сарай. Это до того совпадало с мрачными размышлениями Солерна, что он предпочел отмолчаться. Раз уж даже глава Секрета Короля готов втихаря пнуть шатающийся трон, то…

"Господи, да на черта я вообще этим занимаюсь?"

Как будто это кому-то нужно… Ему вспомнилось сероватое лицо Луи Жильбера с опухшими глазами в темных кругах и изрезанный труп мальчишки.

— Что тебе нужно?

— Ищи следы присутствия мастера или другой ведьмы. Хоть что-нибудь.

— Зачем? Что от этого изменится?

"Наверное, ничего".

— Мастер устроил убийство Жана Жильбера и должен за это ответить.

Илёр подняла бровь:

— С какой стати? Мальчишку все равно повесили бы, так что мастер лишь ускорил события. С чего тебе ради этого жилы рвать?

— С того.

— Ах, ну если только ради абстрактной идеи справедливости, — фыркнула ведьма, встала посреди сарая, закрыла глаза и забормотала себе под нос. Ги при свете фонаря еще раз осмотрел место преступления против короны. Сарай был пуст, не считая стола в углу и пары табуреток. Оружие уже вывезли агенты. На допросе арестованные сознались, что его предполагалось раздавать народу во время бунта, дабы дать отпор гвардии и прорваться ко дворцу, потребовать изгнания регента и амальцев, а если повезет — перебить их всех.

Правда, на вопрос "А что потом?" ни один арестант ответить не смог. То ли верили в справедливый мир, то ли не задумывались о столь отдаленном будущем. Или за спинами людей вроде Жильбера стоял кто-то еще — ловко прячущийся и пока неизвестный.

У Илёр вырвал громкий протяжный вздох. Она открыла глаза и обвела сарай странным расфокусированным взглядом. Солерн терпеливо ждал. Видения прошлого, в отличие от пророчеств, иногда бывали дольно четкими. Если повезет.

— Вижу, — пробормотала ведьма, — восемь человек. Два Жильбера и еще шестеро. Складируют и сортируют оружие. Фонари… На столе карта…

— Какая еще карта? — резко спросил Солерн. — Мы ничего не нашли.

— Они ее сожгли, когда вы… стали стрелять…

— Что на карте?

— План… План города… Кварталов вокруг дворца. Что-то отмечено, но не понять, что…

Она смолкла. Ги не торопил ее — в видениях время идет быстрее, и нужно просто подождать (как говорила ему Илёр, хотя она не всегда отвечала на его вопросы насчет ведьмовского ремесла). Глаза женщины мягко мерцали в темноте и двигались, словно она следила за перемещениями людей в сарае. Хотя почему "словно"? Именно их Илёр сейчас и видела.

— Кто-то вошел, — сказала она. — Человек в плаще с капюшоном. Отдал Жильберу письмо. Жильбер читает… Сжигает письмо.

— Что за человек? Что в письме?

— Человек… лица не разглядеть. В письме… В письме… Плохо вижу… Предупреждение! Их предупредили, что вы придете.

Ги вздохнул. О предупреждении он узнал еще на допросе. Неужто в ряды агентов просочился шпион? Проклятие, вот только его им и не хватало!

— Человек уходит… Мастер, — вдруг сказала Илёр, медленно повернула голову к Солерну и уставилась на него пустым взглядом, устремленным в прошлое. Ги стало не по себе. — Он был здесь. Не внутри, но рядом. Ушел до того, чем вы появились, — она сморгнула, встряхнула головой и протерла глаза. — Ну как, доволен?

— Еще бы, черт подери! А ты можешь посмотреть на то место, где был мастер? Вдруг ты его увидишь?

— Не увижу, — раздраженно ответила ведьма. — Я могу только ощутить его присутствие, и все. Теперь мы наконец поедем в Ре? Я устала!

— Хорошо, — сдался Солерн. Затея оказалась абсолютно бесполезной. Ну хотя бы долг перед ведьмой оплачивать будет регент.

«Но какого черта мастер торчал рядом с ними? — подумал Ги. — Если он должен был как-то нам помешать — то почему ушел? Неужели почуял Николетти и так испугался?»

Старик, конечно, никому не внушал любви, но сумел бы он одолеть неизвестного мастера в схватке? У мастеров вообще бывают драки? И что они делают? Чем один мастер может угрожать другому?

«Встречусь с Николетти завтра во дворце и спрошу», — решил Солерн.

2 декабря

Ги было двадцать девять лет, когда умер старый король. Солерн помнил, как под одиночные протяжные удары колокола даларцы стекались на Площадь Роз, и вскоре она стала похожа на море трепещущих черных шарфов, платков и лент. Генриха Льва, несмотря на крутой и свирепый нрав, в Байоле любили, и в день его смерти церкви были полны людей, свеч и поминальных даров.

По традиции Большая Матильда должна ударить столько раз, сколько полных лет прожил король — в день кончины старого короля прозвучало шестьдесят четыре удара. Но сегодня, едва колокол отсчитал десяток прожитых Филиппом лет, на балкон над площадью вышел, или скорее — выскочил, будто его пнули, мажордом Двора Его Величества. Он испуганно уставился на мрачную, молчаливую толпу и судорожно вцепился в эдикт о восшествии на престол, словно в щит.

Следом за мажордомом на балконе появился мастер Николетти и занял позицию в самом темном углу. Последним к народу вышел герцог фон Тешен, и по толпе пробежал такой угрожающий рокот, что мажордом попятился обратно к дверям. Регент сжал его плечо и толкнул к перилам.

— Это все выглядит как какой-то цирк, — пробормотала Илёр. Вместе с Ги де Солерном она наблюдала за сменой власти через окно в эркере. Свита герцога и королевы толпилась в бывшем кабинете Генриха Льва; гвардейцы под командованием Турвеля заняли позиции у окон.

— С великим прискорбием мы обязаны сообщить, — заблеял мажордом, — что Бог призвал помазанника сво…

— Туда этому выродку и дорога! И шлюху амальскую туда же с ее дядькой-трахалем!

Ги по привычке окинул площадь взглядом, выискивая крикуна. Над толпой поднялся согласный ропот. Оскорбительные выкрики мгновенно превратились в целый хор, а затем слились в единый гневный рык, от которого зазвенели стекла. Над толпой мелькнуло несколько ружей, и Солерн подался вперед.

— Ты же не побежишь усмирять их лично? — прошипела ведьма.

Герцог фон Тешен, ознакомившись с мнением народа на свой счет, вернулся в кабинет, схватил за локоть королеву Марию Ангелину с наследным принцем на руках и выволок ее на балкон. Байольцы, увидев ее величество и будущего короля, яростно взревели. Крикнув: «Гвардия, к бою!», капитан де Турвель кинулся на балкон, оттеснил герцога и встал между королевой и перилами. Стена дворца вокруг балкона ощетинилась мушкетами королевских гвардейцев.

— Прочь! — зашипел на капитана фон Тешен.

— Амальская потаскуха! — снова раздался глас народа. — Чтоб вы все передохли! Вместе с вашим ублюдком!

— Тихо!! — заорал герцог. — Турвель! Залп!

Капитан хмуро посмотрел на толпу, королеву, регента и приказал:

— Гвардия! Первый в воздух!

Над толпой грянул мушкетный залп, и настала угрожающая тишина. Пока королевские гвардейцы перезаряжались, герцог испепелил Турвеля гневным взглядом и повернулся к толпе.

— Филипп Четвертый умер! — гаркнул он, благо его голос вполне мог перекрыть грохот сражения. — Вот ваш новый король, Карл Третий! — он подтащил королеву к перилам, хотя она инстинктивно упиралась, пытаясь укрыться за спиной Турвеля. — По малолетству ему назначен регент…

Народ испустил свирепый рев, как огромный зверь, и в балкон полетели камни. Мажордом бросился наутек. Гвардейцы упали на пол, прикрывая головы руками от камней и осколков. Солерн схватил Илёр, метнулся к ореховому бюро старого короля, толкнул ее на пол и упал на колено рядом. Пистолет оказался в руке сам собой. Крики разбегающейся свиты, звон стекол и грохот камней о стены почти заглушили вопль регента:

— Огонь!

Но никто не выстрелил. Солерн выглянул из-за бюро: Турвель, закрыв собой королеву с принцем, в упор глядел на регента. На месте остался и Николетти, к удивлению дознавателя: старик сдержал слово — в балкон пока ни разу не попали.

— Огонь! — зарычал регент на капитана. — Или я пристрелю вас как бунтовщика!

Турвель молча положил руку на эфес шпаги, и Ги чуть не поперхнулся изумленным возгласом. Но королева вдруг расплакалась, как ребенок, вцепилась в руку капитана и уткнулась ему в спину.

— Гвардия, второй по толпе! — после секундного молчания приказал Турвель. Те из гвардейцев, кого не изрезало битым стеклом, дали хаотичный залп. Раздались пронзительные вопли первых жертв, и в ответ неожиданно прозвучало несколько выстрелов из толпы. Ги стиснул зубы — а ведь байольцы еще не знают, что через пару часов повесят их драгоценного Луи Жильбера! Что же начнется тогда?

До регента наконец дошло, что народ достаточно насмотрелся на своих властителей. Фон Тешен выволок рыдающую племянницу с балкона и, гаркнув «Все за мной!», устремился прочь из кабинета. Солерн, ведьма и гвардейцы последовали за ним. Последними покинули поле боя Турвель и, как ни странно, Николетти.

Едва они добрались до апартаментов королевы, которые выходили окнами во внутренний двор, как Илёр буквально вырвала из рук Марии Ангелины ребенка, развернула одеяльце и яростно вскрикнула:

— Чем вы его опоили?!

— Дядя дать капли успокоивать, — пролепетала ее величество: она мелко тряслась и скорее висела на руке регента, чем опиралась на нее. В детях Солерн не разбирался, но младенец и впрямь был какой-то бледный, даже губы синеватые.

Глаза Илёр вспыхнули, как у рыси; королева отпрянула от нее, а ведьма прижала ладонь к груди трехмесячного короля, но над ее пальцами лишь щелкнули слабые искры.

— Вы! — прошипела ведьма, испепелив мастера взглядом. — Убирайтесь!

— В чем дело? — резко спросил регент, стряхнув с руки племянницу. Несчастную девушку подхватила ее амальская камеристка.

— Наши способности взаимоисключающие, — сказал Николетти. — Ведьма не может колдовать в присутствии мастера… и наоборот. Впрочем, если сия дама удалится вместе с ее величеством в спальню, то расстояние будет достаточным…

Регент приказал что-то камеристке по-амальски, и та увела шатающуюся королеву в спальню. Ведьма скрылась там же, а герцог круто развернулся на каблуках и устремился прочь из королевских покоев, едва не столкнувшись с Турвелем и Греналем.

— Солерн! — лицо капитана было залито кровью из глубокого пореза на лбу. — Охраняйте королеву! Мы оттесним толпу, пока она не прорвалась внутрь. Если не удержим, — он схватил дознавателя за плечо и прошипел ему в ухо: — ход из Вдовьих покоев, внизу ждут лодки, они доставят вас в Анжеррас.

Дознаватель кивнул и обернулся к Греналю:

— Собрать агентов, оцепить это крыло и покои королевы! Вы! — он повернулся к мастеру, который вновь обрел привычный подавляющий ореол. — Сумеете отвлечь от нас толпу, если она прорвется к покоям?

— Если ведьма будет держаться на расстоянии — да, — отозвался Николетти.

— А больше вы ничего не можете сделать? — с затаенной надеждой спросил Греналь.

— Нет. Толпа слишком велика. Но, по-моему, у вас и так все отлично прошло, — хмыкнул старик. — Потомки такое не скоро забудут!

***

"Неплохое начало", — подумал Фонтанж. До покоев королевы донесся пушечный залп — видимо, Турвель открыл по толпе огонь картечью. Мария Ангелина вскрикнула, задрожала и залилась слезами — племянница регента не отличалась его силой духа. Дамы и камеристки захлопотали над ней с удвоенным усердием.

По пути в покои королевы Фонтанж успел взглянуть на Площадь Роз с внешней галереи дворца (с безопасного для мушкетной пули расстояния). Королевская гвардия теснила байольцев, и они отступали, оставляя за собой трупы. В воздухе реял пороховой дым, крики боли, страха и ярости смешивались с выстрелами, топотом и лязгом клинков.

Граф провернулся к Марии Ангелине, лежащей на кровати. Ему стоило определенных усилий называть ее королевой, потому что он, во-первых, помнил Екатерину, жену Генриха Льва, а во-вторых, не мог представить, чтобы в прежнюю королеву бросали камни, и никогда не видел ее плачущей.

— Ваше величество, — почтительно обратился к девушке граф. Она так съежилась, словно боялась, что он сейчас выбросит ее наружу, в руки горожан. — Угроза миновала, вы и его величество в полной безопасности.

Илёр де Ре громко фыркнула. Она сидела на полу, скрестив ноги, и укачивала венценосного младенца, который после некоторого количества оглушительных воплей наконец угомонился и заснул. Скорей всего, усыпила его колдовством — откуда ей знать, как обращаться с детьми? Все ведьмы были бесплодными и, наверное, потому такими полоумными.

— Нет, — сказал Солерн, — ничего не миновало. Все еще только начинается.

Глава Секрета Короля раздраженно вздохнул. Старший дознаватель ему никогда не нравился — его физиономия была просто вопиюще южанской, а Фонтанж не выносил южан: эти большие темные глаза, огромный нос, выпирающие скулы, произношение с мягким "э" вместо "е" и плебейскими шипящими! Граф терпел его только из-за чутья, как у собаки, и более-менее живого ума, хотя считал, что южане в целом не умнее тех же собак.

— Я не помню, чтобы вам разрешали высказывать свое мнение о текущей ситуации.

Солерн смерил его тяжелым взглядом, и Фонтанж вдруг подумал, что перед ним человек, привычный к дракам, недурно владеющий оружием и пользующийся авторитетом у кучки вооруженных до зубов агентов, которые оцепили покои королевы. А лояльность южан королям Далары всегда была более чем сомнительной…

— Мне не требуется ваше разрешение, — проронил Солерн. — Это и так очевидно. Их величеств следует вывезти из города.

Его левая рука лежала на эфесе шпаги, и Фонтанж нашел это вызывающе наглым. Но события уже потекли в нужное русло, так зачем им мешать? За пазухой приятно похрустывали две бумаги — экземпляр эдициума и письмо. Его доставку Фонтанж организовал тайно, со всеми предосторожностями и опытом, накопленным за двадцать лет в Секрете короля.

— Вешать Жильбера сегодня — не самый разумный поступок, — продолжал Солерн. — Горожане с каждой минутой теряют страх Божий, и если мы повесим того, кто для них герой и мученик, то камнями в окна дело не кончится.

О, как же граф был с ним согласен! Но лучше бы чертов дознаватель был туп, как пробка.

— Вы не вправе диктовать мне какие-либо решения, — надменно изрек Фонтанж, на всякий случай отступив на шажок. — Казнь Жильбера — необходимый нам акт устрашения.

Солерн наклонился к нему, презрев всякую почтительность, и процедил:

— Акты устрашения нужно было устраивать до того, как вы затолкали на престол амальского герцога! Думаете, Жильбер в единственном экземпляре? Страна кишит бунтовщиками и заговорщиками, и даже если мы убьем этого, остальные возьмутся за дело с удвоенным пылом!

— Как вы смеете вести со мной разговоры в таком тоне? Что вы о себе возомнили, и кто вам разрешил обсуждать со мной подобные вопросы?

В темных глазах дознавателя вспыхнул недобрый огонек, и сердце Фонтанжа слабо екнуло от опасения, что южанин почувствовал себя оскорбленным. А граф, хоть и не любил себе в этом признаваться, храбрецом не был.

— Эти вопросы с вами могу обсудить я — либо они, — Солерн кивнул на окно, — но тогда уже будет поздно.

Фонтанж нахмурился: в конце концов, два народных бунта в один день могли побудить регента к ненужной осторожности, а потому граф надменно изрек:

— Отложим казнь Жильбера до следующего дня. Возьмете с собой мастера Николетти и устроите все завтра в полдень. Когда вернется Турвель, поручите ее величество его заботам и отправляйтесь в Бернарден.

— К отъезду все подготовлено, — сказал Солерн. — Мы можем вывезти их ночью, а затем заняться Жильбером.

— Вы окончательно забылись. Я не обсуждаю с вами приказы, а отдаю их, вамясно? Не вздумайте своевольничать и делайте, что велено.

Несколько секунд старший дознаватель так пристально смотрел в лицо Фонтанжа, словно о чем-то догадался. Чувствовать себя как на допросе было чертовски неприятно, но граф не успел поставить наглеца на место — Солерн отступил и холодно произнес:

— Как скажете, монсеньор.

— Я вынужден ненадолго покинуть ваше величество, — вновь обратился Фонтанж к Марии Ангелине. — Позволите ли вы мне оставить вас под защитой моих агентов?

— Да, да, — пролепетала королева и всхлипнула в платок. Фонтанж со всей почтительностью удалился из ее покоев, миновал двойное оцепление агентов и свернул в длинный коридор. Там он добрался до лестницы и юркнул в каморку под ней. Узкое пыльное окно выходило во внутренний двор. Обычно здесь ждала своей смены стража покоев ее величества, но сегодня граф позаботился, чтобы всех отослали.

Он вытащил письмо, развернул и поднес ближе к свету. Послание от герцога де Фриенна оказалось коротким, подписей и печатей, само собой, не было. Любопытно, что бы сказал Генрих Лев, если б узнал… Двести пятьдесят лет назад его предок в нелегкой борьбе вырвал трон Далары буквально из рук семьи Фриенн. Но, порывшись в архивах и генеалогиях, Фонтанж пришел к выводу, что более близких родичей у Монбрианов не осталось. Должно же быть у претендентов хотя бы формальное право на корону!

К окну подлетел ворон и нетерпеливо застучал клювом по стеклу. Граф открыл окно, впустил птицу и сунул письмо в кожаный мешочек, привязанный к ее лапке. Ворон каркнул и улетел.

"Неужели это правда?" — подумал Фонтанж: в народе упорно ходили слухи, что Генрих когда-то оскорбил могущественную ведьму, и потому его род пал под тяжестью ее проклятия. В то, что Лотрейн с удовольствием проклянет кого угодно вообще без всякого повода, граф охотно верил. Но чем, интересно, ей настолько не угодили Монбрианы?

"Либо она просто хочет получить привилегии как союзник новой династии", — подумал граф, который рассчитывал на пост премьер-министра или главного тайного советника. Герцог де Фриенн готов был обещать что угодно в обмен на корону для старшего сына — все же садиться на трон в семьдесят лет не слишком разумно.

Фонтанж хмыкнул. Он даже не сомневался, кто из Фриеннов будет править на самом деле — герцог уже сорок лет держал в железном кулаке и все свое многочисленное семейство, и весь северо-восток Далары — который сильнее всего пострадал от войн с Амалой. Страшно представить, какие чувства бушевали в груди герцога, когда Филипп велел ему отдать кусок владений чужакам…

Что ж, начало положено. Теперь главное — опередить прочих претендентов, чтобы собрать все козыри.

Глава 3

Стемнело; первый снег редкой крупкой сыпался на камни, лужи крови и трупы. Их было так много, что к ночи труповозы не успели расчистить Площадь Роз и прилегающие к ней улицы. Ги ехал, отпустив узду. Призраки Ожероля окружали его со всех сторон — он исподлобья глядел на телеги с телами, городских могильщиков и родичей, которые пытались найти в этом месиве останки своих близких. Отличное начало, которое, несомненно, сулит блестящее и великое царствование новому королю.

Агенты держались рядом, окружая Солерна, точно он был заключенным под конвоем. Греналь ехал справа, держа на колене пистолет и подозрительно озираясь. Илёр осталась во дворце — туда гвардейцы доставили тяжело раненых, в том числе Турвеля. Куда делся Николетти — Солерн не знал, да и ему было плевать. Вот уж кто мог позаботиться о своей безопасности — так это мастер принуждения.

— Сейчас в Бернарден или к нам? — спросил Греналь.

— К нам. Я подготовлю бумаги и останусь ночевать. Никому не советую сейчас ехать домой, особенно — в одиночку.

— Скажу остальным, что мы дежурим ночью.

— Скажи. Не думаю, что нас попытаются взять штурмом после этого, — Ги кивнул на трупы, — но напасть на одиночек-агентов могут.

— Жильбера заберем утром?

— Мы отконвоируем его из Бернардена к месту казни — Мосту Невинных. Никакой шумихи и толп народа. Пришли, вздернули, ушли.

— Ясно, мессир.

"Надеюсь, выживем", — Солерн не питал к Жильберу-старшему теплых чувств, но был намерен сдержать слово. Тем более, что поиск убийцы Жана Жильбера мог привести прямиком в гущу заговора против короны.

Все это было слишком хорошо организовано — схроны с оружием, передача денег, отряды охраны. Как будто кто-то, зная, что народ доведен до крайности, решил взять ситуацию в свои руки и устроить восстание. Но кто? Этот человек не может быть невидимкой, он же не чертов мастер! Если бы отследить поставку оружия…

Ги вздохнул. Какие еще отслеживания, если его собственный начальник, похоже, помешался. Солерн никогда не считал Фонтанжа идиотом, а значит, граф, подавая герцогу такие советы, сознательно толкал его к могиле. Но зачем? Ведь вместе с ним Фонтанж похоронит и королеву, и ее сына, и порядок в стране…

Покидая дворец, Ги краем уха услышал о собрании парламента, которому тоже предъявят нового короля. А по долгу службы дознаватель знал, что там уже имеется большая группировка тех, кто намеревался потребовать созыва Штатов, чего не случалось почти сто лет.

"Интересно, — кисло подумал Ги, — все эти писателишки пафлетов, народных декретов и воззваний, теоретики и радетели о благе страны — вылезут ли из своих нор и решатся ли принести пользу любимому на словах отечеству?"

В желудке забурчало от голода. Солерн сглотнул слюну. Догадывается ли Фонтанж, сколько нечисти выползет из самых темных углов, если начнется восстание?

— Ну, по крайней мере, дом цел, — буркнул Греналь. — Я уж думал, тут одни руины остались.

Слуг не было — все разбежались, даже писари испарились. Один из агентов взялся напоить и отвести в конюшню лошадей. Двое принялись таскать дрова, чтобы разогреть печи, а Солерн поднялся в свой кабинет, размышляя о ломтях хлеба, сыра, колбасы, окороке и прочих недоступных ему вещах.

— Ты о чем вообще думаешь?! — рявкнули на Ги из кромешной тьмы, едва он открыл дверь. Дознаватель так шарахнулся от неожиданности, что чуть не навернулся с лестницы. Во мраке вспыхнули бледно-зеленые глаза ведьмы.

— Ты почему не отдаешь мне долг?! Совсем рехнулся?!

Солерн молчал, потому что сильно прикусил язык. Илёр метнулась к нему и сгребла за воротник:

— Нельзя копить долги перед ведьмой! Хочешь, чтоб я забрала годы твоей жизни?!

Она втащила его в кабинет, силой пригнула к себе и впилась в губы таким поцелуем, словно хотела их откусить. Она еще в Ре пыталась загнать Солерна в угол и стребовать оплату, но ему было не до того. А теперь… теперь… В голове дознавателя слабо зашумело, как всегда, когда Илёр брала с него оплату натурой. Впрочем, за все годы их знакомства ни одна монета не перешла из рук в руки.

В кабинете было очень холодно, но ведьму окутывало приятное тепло. Оно слегка подсвечивало ее силуэт и охватило Солерна — опьяняющее, как крепкое вино. Он зарылся замерзшими руками в густые и жесткие, словно лошадиная грива, волосы Илёр. Ведьма прижалась к нему горячим телом, вытащила из-за его ремня пистолеты, бросила на стол и расстегнула перевязь. Шпага грохнулась об пол.

— Чего там? — крикнул из-за двери Греналь.

— Ничего! Уронил шпагу!

Илёр жарко фыркнула дознавателю в шею, расстегнула на нем штаны и сцапала за яйца.

"Чего я ломаюсь?" — подумал Солерн, задрал ее юбки и, подхватив Илёр на руки, придавил к стене. В конце концов, отдавать ведьме долг таким образом чертовски приятно! Куда приятней, чем деньгами…

— За создание уюта, доставку ужина и обогрев комнаты заплатишь отдельно, — заявила ведьма, поправляя корсаж.

— Деньгами?

— А они у тебя есть?

— Нет, — буркнул Солерн: признаваться в этом было довольно унизительно. — Зачем ты вообще оказываешь мне услуги?

— Мне нравится, как ты трахаешься, — хмыкнула Илёр. — Так что считай, что ты у меня в постоянном долговом рабстве.

Ги покачнулся и ухватился за край стола — после ведьминской "любви" он чувствовал себя обессиленным, как после потери крови. Хотя, чего уж себе врать, Илёр возбуждала его больше, чем любая другая женщина. И к тому же не могла нарожать ему бастардов, что тоже недурно по нынешним временам. Суары обесценивались так быстро, что Солерн не знал, хватит ли его жалования на содержание матери, сестер, их мужей и выводка детей.

По велению ведьмы в камине разгорелось пламя, на фитильках свечей затанцевали огоньки. Солерн опустился на стул и вытянул руки к камину. Мысль о возвращении в холодную квартиру вызывала стойкое отвращение.

— Я бы не советовала тебе вешать Жильбера, — сказала Илёр. — Фонтанж использует тебя как отвлекающий маневр, пока регент будет лаяться с парламентом.

— Он помешался, — буркнул Ги. — Я мог бы взять всех несогласных парламентариев и усмирить это сборище тунеядцев в два счета. Но…

— Чего ты вообще пыжишься? Когда я пришла, здесь уже не было ни одного писца, и прислуга сбежала вся, вплоть до истопника. Если ты не повесишь Жильбера, ничего не изменится.

— Это предсказание?

— Еще чего. Если твой долг будет расти так быстро, то ты надорвешься его оплачивать.

— Есть способ узнать, кто из агентов — осведомитель бунтовщиков?

— Приведи мастера, и пусть заставит перебежчика сказать правду, — пожала плечами ведьма.

— Отличная мысль! Вот только вряд ли Николетти возьмет с меня оплату натурой, а денег мне выделили только на его помощь с Жильбером.

Илёр обеспокоенно взглянула на него:

— Но ты же не пойдешь вешать народного героя без Николетти? Тебя просто разорвут, не говоря уже о том, что у бунтовщиков есть свой мастер!

— Да, — задумчиво отозвался Солерн, — хорошо бы узнать, откуда он у них. Я никогда раньше не слышал, чтобы мастера поддерживали мятежи против власти.

3 декабря

Николетти, укутанный в теплый меховой плащ, занял свое место в тюремной карете, брезгливо отодвинувшись от заключенного и конвоиров. Он прятал руки в пышной муфте и распространял вокруг такой подавляющий ореол, что Солерну хотелось застрелиться.

"Как он не побоялся выйти из дома в таком богатстве?" — подумал дознаватель. Он забрался в карету последним, и Греналь захлопнул за ним двери. Жильбер, уронив голову на скованные руки, неподвижно сидел между конвоирами. Солерн, хоть и не питал к нему особой симпатии после выходки на допросе, сухо сказал:

— Расследование по делу вашего сына продолжается. Мы установили, что к этому причастен нанятый вами мастер.

Жильбер поднял голову. Среди бунтовщиков у него была репутация бесстрашного человека, но сейчас перед Солерном сидел сломленный, смертельно уставший мужчина, переживающий в одиночку глубокое горе.

— Ничего удивительного, — побормотал он. — Что еще вы способны установить?

— Мастер единственный, кому это выгодно, потому что никто, кроме вашего сына, его не знал.

— Единственный, кроме вас. Вы готовы убивать нас сотнями по любому поводу.

— Зачем убивать того, кто уже приговорен к казни?

— Ради забавы.

— Вы можете прекратить? — раздраженно обратился к Николетти дознаватель: леденящая душу тоска стала такой плотной, что в ней можно было задохнуться. Этак Луи Жильбер разобьет себе голову об стенку прежде, чем они его довезут до виселицы.

— Как вы нашли вашего мастера? — вдруг спросил старый ренолец; Ги поперхнулся от такой наглости. То есть он и сам собирался спросить, но…

— Он прислал письмо и предложил услуги, обговорил цену, условия и способ связи, — буркнул Жильбер. — С ним должен был контактировать только один из нас.

— Чтобы в случае чего достаточно было прикончить одного для сохранения инкогнито, — процедил Солерн. Николетти прикусил костяшку пальца и впал в глубокую задумчивость. Видимо, для мастеров такое было нетипично. Бунтовщик, однако, тоже задумался и даже подался вперед, к дознавателю, словно хотел задать вопрос. Ги выглянул в окно. К Мосту Невинных стекались байольцы — практически одни мужчины. Солерн нахмурился.

— Почему вы это делаете? — вдруг спросил Жильбер. — Вам так много платят?

— Нет, — отрывисто отозвался Ги, напряженно оглядывая толпу, мост и высящуюся впереди виселицу, окруженную амальскими солдатами.

— Тогда зачем?

— Помню Ожероль, — Солерн встал и приоткрыл окно, чтобы лучше оценить ситуацию. — Не хочу повторения.

Толпа запрудила мост, перекрыв отряду амальцев путь к отступлению. Мужчины окружали место казни в мрачном молчании. Солерн дважды стукнул в стенку и крикнул вознице:

— Поворачивай!

На лицах гвардейцев-конвоиров отразилось глубокое изумление.

— Чего? — спросил возница, свесившись с козел.

— Поворачивай в Бернарден. Живо!

— Но зачем?

— Выполнять! — цыкнул Солерн.

— Вы что, передумали? — подал голос Жильбер.

— Нет. Мы повесим вас в тюрьме, в уютной приватной обстановке.

— Но…

— У, черт поганый, — сказал возница, вытащил из-под полы плаща пистолет и под возглас Николетти "Выше!" пальнул в Солерна. За миг выстрела рука возницы дернулась вверх, и пуля свистнула над плечом дознавателя, обдав жаром его щеку. Ги, не задумываясь, выхватил из-за ремня пистолет и всадил бунтовщику пулю в грудь. Тот с воплем свалился под колеса кареты.

— Сидеть, — сказал Николетти; Жильбер шлепнулся на лавку. Толпа вокруг яростно взревела и поперла на конвой. Гвардейцы, кольцом окружившие карету, открыли огонь, и в ответ раздались выстрелы и крики "Народ и Далара!"

— Да у вас тут революция, — с завидной невозмутимостью изрек мастер. — Очень увлекательно!

Один из гвардейцев перебрался с коня на козлы кареты, схватил поводья и тут же рухнул вниз, получив камнем в висок. Байольцы заполонили мост и попросту выдавливали кордон из амальских солдат на Площадь Невинных, прикрываясь импровизированными "щитами" из дверей и калиток. Амальцы открыли огонь, в ответ загрохотали выстрелы, и над мостом зависла пороховая завеса, как на поле боя. Вот только толпа была такой плотной, что ни развернуть карету, ни продвинуться вперед было невозможно.

— Можете убить меня прямо здесь! — вдруг воскликнул Жильбер. — Это больше не имеет значения, вам их не остановить!

Гвардеец направил на него мушкет, но Солерн цыкнул:

— Отставить!

Снаружи дико заржала лошадь, и чье-то тело так ударилось в стенку кареты, что та затрещала. В оконце мелькнул гвардеец, которого стащили с коня.

— Вы! — рявкнул на мастера Ги. — Сумеете нас вывести, если я открою дверь?

Старик окинул скептическим взглядом пурпурный камзол дознавателя — и вдруг замер, вперившись вспыхнувшими глазами в стенку кареты, словно видел сквозь нее что-то… кого-то… Николетти резко поднялся. Ореол подавления так сгустился, что Солерн едва не задохнулся.

— Мастер, — прошипел старик. — Здесь!

Внезапно двери кареты распахнулись. Двое гвардейцев с пустыми глазами в упор выстрелили в своих и тут же повалились наземь, как тряпичные куклы. Николетти пулей вылетел из кареты. Солерн ринулся следом, сам не зная зачем, но стоило ему оказаться снаружи, как он мигом ощутил, что бывает, когда мастер никак себя не сдерживает.

Единственное, что успел заметить Ги — как люди вокруг кареты рухнули наземь. Все звуки исчезли, голову пронзила такая боль, что Солерн упал на колени и сжал виски руками. Он не мог ни шевельнуться, ни вздохнуть, перед глазами то все расплывалось, то становилось мучительно резким. С трудом подняв голову, он увидел впереди черную фигуру мастера, от которой волнами распространялся почти видимый ореол подавления. Вокруг — никого, только корчащиеся на земле люди.

Николетти медленно повернулся — он что-то или кого-то искал. И, видимо, нашел: подавляющий ореол всколыхнулся, и Солерна прибило к булыжнику. Ги смутно ощутил боль, расползающуюся по щеке и скуле, и с усилием приподнялся на локте. Секунду или две ничего не происходило, а потом по спине Солерна словно проволокли мельничный жернов. Дознавателя стошнило, и он едва не рухнул в лужу рвоты. В глазах уже темнело, когда ореол подавления внезаптно исчез.

— В карету! — крикнул Николетти.

Ги практически вполз внутрь, бездумно повинуясь приказу. Старик запрыгнул следом, захлопнул двери, опустился на лавку, не обращая внимания на трупы конвоиров, и задумался, словно снаружи не было ни стрельбы, ни бунтующей толпы.

Спустя минуту или две Солерн достаточно пришел в себя, чтобы обнаружить пропажу Луи Жильбера. Слабо выругавшись, дознаватель выглянул в оконце. Гвардейцев вплотную прижали к карете, амальских солдат разметала толпа — Ги нигде не увидел красно-желтых мундиров, зато на виселице болталось тело в красном плаще с гербом герцога фон Тешена. И ни следа Жильбера, будь он проклят!

Вдруг на эшафот вскарабкались несколько человек и заорали:

— На Эксветен! К Площади Роз! Парламент против регента!

Клич распространился по толпе, как пожар по торфянику. Николетти поднял голову, прикрыл глаза, и Ги снова затошнило: карету окружил подавляющий ореол, хотя и не такой сильный, как раньше. Народные толпы, что устремились к Эксветену, обтекали карету и остатки конвоя, как волны — утес. Ошалевшие гвардейцы, которых осталось вдвое меньше, чем было, молча следили за бунтовщиками, не пытаясь даже шевельнуться. Крики "На Эксветен! Народ и Далара! Долой регента! Парламент против регента!" удалялись и наконец превратились в неясный гул. Мост Невинных опустел, и площадь перед ним тоже. Остались только трупы.

Старый мастер тяжело вздохнул и привалился спиной к стенке кареты. Солерн с некоторым злорадством отметил, что Николетти явно не по себе, но тут же подавил это недостойное чувство. В конце концов, ренолец защитил их всех… хоть и не сразу.

— Кто-нибудь — на козлы, — велел дознаватель, высунувшись из окна. — Возвращаемся в Бернарден. Какие потери?

— Одиннадцать убитыми, — пробормотал ближайший гвардеец. — Девять уцелевших.

— Раненых — в карету. Живей, пока здесь не объявились очередные борцы за Далару!

— А эти… Эти двое? — гвардеец кивнул на своих сослуживцев, все еще лежащих у кареты.

— Им приказывал мастер, — подал голос Николетти. — Через несколько часов придут в себя.

— В карету их, — распорядился Солерн. — В Бернардене разберемся.

***

— Там был мастер, — неожиданно произнес Николетти после долгого молчания. Они уже почти добрались до Бернардена, и все это время старик сидел, прикрыв глаза и не двигаясь.

— Да, я заметил, — несколько ядовито отозвался дознаватель. — Он уволок Жильбера прямо у вас из-под носа.

— Я ненарочно, — пробормотал ренолец. — Я не собирался делать с вами ничего подобного. Это просто побочный эффект от встречи двух ореолов принуждения.

"Неудивительно, что они живут по одиночке", — подумал Ги: если трое-четверо мастеров сядут поболтать о погоде за бокалом вина, то в ближайших кварталах вымрет все живое.

— Странный мастер, — прошептал Николетти. — Не такой, как надо…

— С чего вы взяли? По мне, так никакой разницы.

— Это мастер, но… — старик нахохлился и стал похож на сердитого сыча еще сильней, чем обычно. — Какой-то недоделанный. К тому же мастера такого себе не позволяют.

— Такого?

— Есть правила, которым мы обязаны следовать, и их нарушение чревато более чем неприятными последствиями.

— Ну, всякое правило можно обойти.

— Не в нашем случае.

Мост опустился, и карета в окружении потрепанного эскорта покатила к воротам тюрьмы, которая сейчас казалась Солерну одним из самых безопасных мест в Байоле. Он собирался оставить гвардейцев в Бернардене и отправиться к Площади Роз, тем более, что оттуда даже до тюрьмы доносился неумолчный гул голосов, а столица как будто вымерла. Похоже, все горожане скопились там.

"И того гляди возьмут штурмом дворец", — подумал Солерн. Чертов Фонтанж! Еще вчера они могли вывезти и королеву, и ее сына, и даже регента, но сегодня уже поздно.

— Это дикий мастер, — вдруг заявил Николетти.

— Что?

— Не что, а кто. Мужчина, у которого есть способности, но который не прошел обучения. Это объясняет, почему он так поступает, не боясь последствий.

— А при чем тут обучение? — поразмыслив, спросил Солерн. — Разве не наоборот — необученный неумеха наворотит дел и себе навредит?

— Я не об этих последствиях, — старик поджал губы. — Мы, мастера, не можем делать все, что в голову взбредет, например, содействовать преступникам и мятежникам.

— Почему?

— Потому что.

"В самом деле, меньше знаешь — крепче спишь", — решил Солерн и не стал вдаваться в подробности.

— Этот ваш дикий мастер — посильнее вас или нет?

— Нет, — с усмешкой отвечал Николетти, — я, можно сказать, единственный в своем роде. Сейчас таких, как я, больше нет. Но раньше были. Иногда среди мастеров появляются, гм, выдающиеся таланты.

"И слава Богу, что иногда", — подумал дознаватель. Ему и одного Николетти было более чем достаточно. Да и вообще наличие у бунтовщиков какого-то дикого мастера уже не казалось такой насущной проблемой по сравнению с тем, что сейчас творилось в Байоле.

— Можете остаться в Бернардене, тут сейчас безопаснее всего. Я отправлюсь во дворец.

— Вы больше не заинтересованы в поимке этого мастера?

— Не сейчас. Сами видите, что творится.

— И вы думаете, что можете этому помешать? Остановите бунтовщиков волшебной силой сотни агентов и королевского пурпура?

Ги не ответил. Ренольский мастер был прав: усмирить байольцев теперь можно только силами армии. Очевидно, что даже если найти и казнить зачинщиков, восстание от этого не прекратится. Уменьшить ущерб поможет разве что поимка того, кто поставляет байольцам оружие.

— Хотите поработать на меня? — вдруг спросил Николетти. — Мне нужна помощь в поисках дикого мастера.

Солерн дернулся от неожиданности:

— Я не работаю! Я служу королю и короне!

— Это ненадолго, — хмыкнул мастер. — Особенно если ваш Фонтанж и дальше будет давать регенту такие же отличные советы, как сейчас.

Карета остановилась, гвардейцы распахнули двери и занялись выносом раненых и бессознательных. Солерн поднялся по лестнице на надвратную башню, где обнаружил де Ларгеля — лейтенанта гвардии, который в подзорную трубу изучал дворец и площадь перед ним.

— Что там? — спросил Ги.

— Вооруженная толпа окружила дворец, — отозвался лейтенант, протягивая ему подзорную трубу. — Туда не добраться, но гвардия и полк регента еще держат оборону. Что у вас там произошло?

Солерн коротко рассказал о случившемся.

— Кого они повесили?

— Думаю, сержанта амальского отряда.

— Слава Богу, не наших.

— Наших, — сухо сказал дознаватель, — они просто перебили.

Ларгель отвел взгляд. Ему было двадцать с небольшим на вид, но Солерн находился не в том настроении, чтобы снисходить к чьей-то неопытности. К тому же он все еще бурлил от негодования после оскорбительного предложения Николетти. Работать! На какого-то мастера! Словно он наемный лакей! Лучше б старик подсказал, как не довести дело до массовых убийств. Хотя в глубине души Солерн был уверен, что начатое уже не остановить.

***

"Результат немного неожиданный", — с досадой подумал Фонтанж, поглядывая из окна на байольцев. Нет, граф был не против, чтобы они штурмовали дворец — но не тогда же, когда он сам внутри! Гвардейцы и амальский полк пока держали чернь в страхе Божьем, но Фонтанж не поручился бы за исход сражения: солдат было куда меньше, чем горожан, орущих что-то про народ, Далару и парламент.

Внутри дела у герцога фон Тешена шли тоже не лучшим образом. Двор, включая послов, воспринял представление регента и нового короля молча — знать и дипломаты держали свои мысли при себе, особенно после демонстрации эдициума. А вот парламент от одного вида этой бумажки просто взорвался, и даже Фонтанж не знал, почему. Может, в курсе был Солерн, но граф услал южанина вешать Жильбера и втайне надеялся, что оба не вернутся.

В связи с напряженной обстановкой в столице парламент было решено собрать во дворце, в Зале Ястребов, чтобы регент и король не показывались лишний раз на улицах. Сначала все шло как будто неплохо. Но стоило герцогу предъявить почтенному собранию эдициум, как собрание мигом забыло о своей почтенности и обрушило на него шквал негодования, в котором, как молнии, сверкали слова "подделка", "подозрительная смерть", "собрание Штатов" и, страшно сказать, "представительство народа". Народ, кстати, очень активно представлял себя сам, буйствуя под окнами дворца, и Фонтанж с недовольством заключил, что развлечений с Жильбером хватило ненадолго. А он-то надеялся…

— Несколько угнетающее зрелище, — со смешком донеслось откуда-то слева и снизу. Граф обернулся — к нему в кресле на колесиках подкатил посол Амалы, барон фон Линденгардт. Миниатюрный, всегда со вкусом одетый, он в свои пятьдесят с небольшим выглядел моложе Фонтанжа — и к тому же был довольно красив: орлиный профиль, ярко-голубые глаза, черные волнистые волосы с проседью.

— Ваш климат меня доконает, — со вздохом заметил посол. — Эта ужасная сырость и холод просто убивают суставы.

— Сочувствую, мессир, — сказал Фонтанж без тени сочувствия. Он был уверен, что посол дает герцогу очень здравые советы, а это графу не нравилось. Вот совет заменить гвардию на амальских солдат — совсем другое дело…

— Не кажется ли вам, — изрек барон, пощипывая бородку, — что регент завоюет больше расположения парламента, если согласится на это ваше собрание Штатов?

— Ему не удалось добиться расположения парламента сейчас, и я сомневаюсь, что удастся в дальнейшем, — покачал головой граф. — Его высочество не слишком, гм, обаятельный человек.

— О, герцог скорее солдат, чем политик, — беззаботно отвечал посол. — Войны удаются ему лучше, чем переговоры.

Это был явный намек на бесполезность даларской армии, которую герцог разнес в клочья при Шандоре, но Фонтанж уловил в словах фон Линденгардта еще кое-что:

— Полагаете, что с открытым вооруженным противостоянием он справится успешней?

— Полагаю, что именно этого он и хочет. Его высочество плохо разбирается в дипломатии, но отлично — в военном деле.

"У ваших восставших нет ни единого шанса", — граф был уверен, что правильно понял и этот намек, но не стал намекать в ответ, что при Шандоре регент имел дело с армией, численность которой намного меньше, чем у всего народа Далары. Фонтанж не сомневался, что если герцог утопит в крови Байолу, то вся страна мигом полыхнет, как костер, в который швырнули пороху.

— Уверен, что его высочество не станет доводить до такой крайности. Даларские Штаты — не более чем старинная традиция, скорее символ единства страны и короля, а не…

— Странно, сейчас мне кажется, что этот символ намерен вырвать власть из рук герцога и наслаждаться ею самостоятельно. Если, конечно, — посол благодушно прищурил яркие глаза, — какая-нибудь аристократическая фамилия не решит, что настала пора сменить Монбрианов на троне, где они, должен сказать, порядком засиделись.

"А ведь у фон Тешена немало врагов в Амале", — припомнил Фонтанж. Брат короля, вечно ищущий себе королевство, уверенный, что его обделили, когда Людвиг Благочестивый взошел на престол, герцог-полководец, обожаемый амальской армией… Есть над чем подумать. Граф внимательно вгляделся в фон Линденгардта. Посол хранил неизменно добродушное и почти беспечное состояние духа. Но кто знает — не сделал ли он какой-нибудь знатной даларской семье такое же предложение, какое сам Фонтанж послал герцогам де Фриенн?

— Но кто бы это мог быть? — вопросил Фонтанж, в глубине души опасаясь, что посол сейчас же назовет Фриеннов. — Аристократия верна короне.

— О, я не настолько глубоко разбираюсь в даларских знатных родах и их семейных связях.

Глава Секрета короля настороженно подобрался: уж не вздумал ли Линденгардт выведать, кого граф наметил в свои кандидаты?

— Их не так уж много, я имею в виду тех, кто может претендовать на престол. Любой фамилии, которая предъявит права на трон, придется их доказывать.

— Не скажите, — хмыкнул посол. — Монбрианы доказали свои права силой оружия, при этом, кажется, убили пару дюжин людей, чьи права были куда более обоснованными. Герцогов Фриенны, если мне не изменяет память, и Эдмонтинов…

— Слава Богу, мы уже живем в цивилизованном обществе.

— Как знать, как знать… Нынче в моде республики. Однако мне пора, — оживился посол, — я должен встретить его высочество.

— Доброго вам здоровья, мессир, — сказал Фонтанж. — Увидимся ли мы снова?

Линденгардт уверил его, что будет мечтать об этом денно и нощно, и укатил. Граф проводил его долгим сердитым взглядом и снова уставился на толпу. Чернь и не думала расходиться. Проклятие! Не следовало отпускать мастера с Солерном!

Вдруг створки дверей, ведущих в Зал Ястребов, грохнули об стену, и из него вылетел злой, как черт, регент. Вслед ему неслись гневные возгласы парламентариев.

— Запереть! — рявкнул герцог своей страже. — Никого не выпускать! Ни еды, ни воды! Все арестованы! Какого дьявола эти грязные выродки до сих пор толкутся вокруг дворца?! Вайс! Разогнать к черту! Чтоб я не видел ни одного недоноска рядом с нашими стенами!

Капитан герцогского полка ответил на амальском и удалился вместе с несколькими офицерами, пока солдаты запирали двери в Зал. Регент, тяжело дыша, уставился на приближающегося барона фон Линденгардта. Фонтанж притаился в тени колонн, но, к его разочарованию, посол и герцог заговорили на родном языке. Судя по интонации, Линденгардт пытался успокоить фон Тешена и воззвать к здравому смыслу. Герцог мрачно огрызался; из-за дверей доносился гул голосов.

Фонтанж подошел к эркеру, из которого были видны окна Зала Ястребов. На площади яблоку негде было упасть, при чем граф обнаружил немало вооруженных людей. Его мысли невольно обратились к последним докладам Солерна: бунтовщики не просто распространяли памфлеты, они где-то добывали оружие, которое планировали раздавать горожанам. Солерн был уверен, что склад в лодочном сарае у Моста Невинных лишь один из многих. Граф нахмурился. Хорошо бы найти того, кто стоит во главе этой благотворительности. Наверняка этот человек не откажется от двух-трех денежных взносов…

Внезапно одно из окон Зала распахнулось. Из него высунулись несколько человек и развернули флаг — толпа приветственно взревела, едва увидев, как заплескалось на ветру трехцветное полотнище: королевский винно-пурпурный, белый и бледно-зеленый.

— Народ и Далара! — завопил один из парламентариев. — Долой амальцев!

"Как они его туда проволокли?!" — изумился Фонтанж, но тут же отметил, что на флаге нет ни короны, ни роз Монбрианов. Впервые в его разум закралась мысль, что если подливать в этот огонь масла, то полыхнувшее пламя сметет и регента, и его солдат, и королеву, и герцогов де Фриенн, и остальную аристократию, и все, что есть в Даларе.

Меж тем еще один парламентарий высунулся из окна по пояс, затряс над толпой пачкой исписанных листов и заорал:

— Национальная декларация! Права и свободы! Долой иностранцев! Власть народу!

Герцог фон Тешен свирепо выругался, оттолкнул кресло с послом и метнулся к окну. Глаза регента горели, и ему явно не терпелось приняться за дело, которое он знал лучше всего. Оценив обстановку, фон Тешен развернулся на каблуках и умчался воевать за свою сомнительную корону. Граф наконец обратил внимание на то, что в двери Зала Ястребов бурно колотят изнутри — то ли не все парламентарии готовы было терпеть голод, то ли не всем понравились флаг и декларация.

Вдруг рявкнули пушки, и Фонтанж подпрыгнул от неожиданности. Сердце у него едва не лопнуло, и он, тяжело дыша, привалился к стене. Картечный залп слева заставил толпу отпрянуть к правому крылу дворца, но и там ее накрыл град картечи из пушек по правому флангу. Горожане с воплями шарахнулись из-под огня к левому крылу, и в тот же миг последовал новый залп пушек левого фланга, и все это — под непрерывный мушкетный огонь. Фонтанж впервые в жизни увидел, что такое ливень пуль в буквальном смысле.

В распоряжении регента помимо пушек и картечи был большой опыт. Мушкетные залпы без остановки следовали один за другим — герцог велел солдатам и гвардии палить по очереди, чтобы они успевали перезарядится. Байольцы стреляли ответ, но хаотично и далеко не таким плотно и безостановочно, как амальцы и гвардейцы. Парламентарии поспешили убраться из-под обстрела, но флаг так и остался в окне. Его уже пробили несколько пуль.

Под пулями и картечью, которая косила горожан, как колосья, люди наконец побежали — прочь от дворца, оставляя трупы и давя упавших. Невольно съежившись, граф подумал, что если бунтовщики не найдут человека, который сможет дать отпор регенту, их дело проиграно. Но где этого человека взять, если даже во всей королевской армии не нашлось такого?

***

Ги опустил подзорную трубу; теперь его руки дрожали не только от холода. Лейтенант де Ларгель отпрянул и что-то бессвязно забормотал. Совсем еще щенок — лейтенантский патент, видимо, купил заботливый родитель: королевская гвардия, уж куда почетней. Солерн встряхнул молодого офицера за плечо; тот поднял на него блуждающий взгляд и выдавил:

— Это… как под Шандором… было так же… Я… я видел…

Дознаватель стиснул зубы. Подавление бунта ткачей в Ожероле вновь и вновь напоминало ему о себе, хотя прошло двадцать пять лет. И пусть герцог — не Монбриан, даже не даларец, а чужак из Амалы, все равно — Солерну еще никогда не было так стыдно за то, что носит королевские розы.

Над трупами плескался флаг, покрытый пятнами от пороховой копоти и дырами от пуль. Большего идиотизма, чем с этим стягом, парламентарии совершить не могли. Цена их выходки оказалась так высока, что, по мнению Ги, люди, ответственные за эту идею, должны бы утопиться. Чуть выше флага, над аркой окна, виднелся щит Монбрианов — золотые и серебряные розы на пурпуре.

Всю жизнь Солерн убеждал себя, что дознаватели и Секрет Короля трудятся затем, чтобы не повторился Ожероль, чтобы кровь, черт подери, лилась на поле боя, а не по улицам городов, чтобы король не резал свой же народ! Найти заговорщиков, предотвратить бунт, не допустить тысяч смертей…

Солерн швырнул в руки лейтенанта трубу, и щенок торопливо скрылся с глаз долой. Да какого черта он вообще старается, когда им всем насрать?! Регент — о, с этим-то все понятно, Далара для него — лишь завоеванный в бою трофей, но остальные! Все эти аристократы в совете короля, все эти люди, как будто тоже даларцы — так почему же!.. Как они могли просто смотреть и почему никто не пустил регенту пули в лоб?!

"Потому что им всем плевать," — Солерн привалился спиной к шершавому камню: Бернарден был крепостью, построенной еще во времена Людовика II, тоже любителя поуменьшить число своих подданных. Байола замерла перед Ги в тишине, словно зверь, но скоро… Солерн знал, что байольцы не простят такое — никому, и напрасно регент рассчитывает на силу устрашения.

— Вот и поговорили, — пробормотал Николетти. Дознаватель обернулся: он и не слышал, как старик пробрался на башню. — Борцы за все хорошее против всего плохого.

— Из-за этого чертова флага погибли сотни, и погибнут еще!

— Вы просто не привыкли такое видеть, — Николетти кивнул на Площадь Роз. — Ренола веками разделена на герцогства, графства, баронства, владения городов-республик… И все они постоянно грызутся за власть и земли, а иногда в дело вмешиваются иностранные короли и принцы. Один пришел — завоевал, второй пришел — завоевал, и так столетиями. Чего еще вы ждете от вашего регента? Он ведет себя так же, как все завоеватели.

— Я надеялся, — процедил Солерн, — что он хотя бы в столице не будет вести себя, как на поле боя.

— Почему? — хмыкнул Николетти. — Он завоеватель в покоренной стране. Но отчего вас это вдруг волнует? Вы же служите даларской короне, и неважно, на кого она надета.

— Я не хочу иметь с этой короной ничего общего!

Это вырвалось у Ги так неожиданно для него самого, что он ошеломленно смолк.

— Разочаровались в службе? — вкрадчиво спросил мастер. — Чего же ради вы потратили на нее столько лет?

— Я тратил, чтобы этого не было! — рявкнул дознаватель. — Мы должны служить, чтобы защищать… — у Ги не хватило слов; он только махнул рукой в сторону дворца и отвернулся. — А это — не служба, это позор!

— Вы защищаете короля от его народа. А уж как вы себя за это оправдываете — ваше дело.

Солерн вспыхнул. Слова мастера-иностранца почему-то задели его так глубоко, что он едва не начал оправдываться вслух. То есть не оправдываться, потому что служба королю не требует оправданий?..

Солерн снова посмотрел на дворец. Кто-то затаскивал в окно Зала Ястребов трехцветный флаг. На миг Ги вновь ощутил запахи крови, пороха, дыма пожаров и человеческой плоти, которые висели над улицами Ожероля. Он брел домой почти вслепую, до того сильно дым резал глаза, и, спотыкаясь о трупы, гадал, кого из этих людей он знал.

— Если вы разделяете убеждения мятежников, — резко спросил Солерн, — то почему не с ними?

— Потому что у мастеров есть определенные правила, которые нельзя нарушать.

— Чушь! Любое правило можно нарушить.

— Не всегда, — Николетти прищурил глаза, глядя на дознавателя против солнца. — Мастер, прошедший обучение, получает…

— Не надо мне рассказывать!

— Для дознавателя вы на редкость не любопытны.

— Потому что я не хочу знать ничего лишнего ни о вас, ни о вашей работе, ни о правилах.

— Боитесь, что вас сразу же убьют?

Солерн, с усилием проглотив этот наглый выпад, процедил:

— Если я помогу вам найти дикого мастера, вы поможете мне с поиском человека, который передает оружие бунтовщикам?

— Не уважаю натуральный обмен. Да и вообще, это уже не имеет значения. И что вы будете делать с этим человеком, когда найдете?

— Допрашивать, — буркнул дознаватель и вдруг понял, что не чувствует ореол принуждения. — А где ваше это… — он обвел пальцем голову.

— Сдерживаюсь из уважения к вашему состоянию, — сказал старик. — Не каждый день человек лишается последних иллюзий.

— Вы все равно согласитесь, когда регент предложит вам деньги, — зло ответил Ги: иллюзии, черт подери! Почти тридцать лет в иллюзиях!

— Нет, — задумчиво отозвался Николетти, — я ведь могу и отказаться. Правила не обязывают меня выполнять абсолютно все прихоти власть имущих.

— Откажетесь от денег?

— Ну же, мы, мастера, не настолько продажные твари, как о нас принято думать.

"Даже у этого есть что-то святое", — дознаватель отвел глаза от площади: никто не пытался убрать трупы.

— Ладно, по рукам, — внезапно сказал Николетти. — Вы поможете мне найти мастера, а я помогу вам отыскать вашего оружейного барона.

Солерн в изумлении вытаращился на старика.

— Но минуту назад вы отказались…

— Я же не могу работать совсем уж бесплатно. Денег у вас, понятно, нет, поэтому вы не просто поможете мне его найти, но и предоставите людей, чтобы я мог известить своих, задержать и доставить дикого мастера… туда, куда следует.

— Э… хорошо, — пробормотал Ги, хотя еще не мог понять, щедрое это предложение или коварное. Ну, по крайней мере, с мастером не придется расплачиваться натурой.

Глава 4

— Они хотят уйти, — сказал Греналь. Ги перевел взгляд с бумаг Русенара, начальника тюрьмы, на своего помощника

— Сколько?

— Двадцать восемь человек, — Греналь деликатно кашлянул: — Я имею в виду, после сегодняшнего не каждый захочет…

— Пусть идут.

Помощник удивленно поморгал.

— Э… ну ладно… то есть так им и сказать?

— Пусть снимут камзолы с королевским гербом, иначе далеко не уйдут.

— А вы? — после долгой паузы спросил Греналь.

— Что я? — резко отозвался Солерн.

— Ну, если вы их так просто отпускаете…

— А что я могу сделать? Вывести их во двор и расстрелять как дезертиров?

— Но вы-то остаетесь. В смысле, вы ведь тоже были сегодня у Моста Невинных. И видели расстрел у дворца. А Луи Жильбер…

— Думаешь, я намерено его отпустил?

Греналь помолчал и медленно, явно подбирая слова, сказал:

— Когда началась заварушка у Моста Невинных, у вас было время, чтобы застрелить его прямо в карете.

— И что? Ты думаешь, что сейчас жизнь или смерть одного бунтовщика имеют значение? Если регент продолжит в том же духе — а он продолжит, даже не сомневайся — то получит не бунт, а восстание, и Секрет Короля… — Солерн горестно смолк. Секрет короля! Какого именно, вот бы еще узнать. Если регента — то Ги прекрасно понимал агентов, которые не захотели после событий у Эксветена иметь ничего общего с короной и ее делами.

— Так я пойду их отпущу, — сказал Греналь и взялся за ручку двери.

— Сам останешься? — вдруг спросил Солерн. Его помощник пожал плечами и, не ответив, вышел из кабинета.

Ги взял бокал с вином и подошел к узкому окну. Он без особого стеснения грабил личные запасы Русенара, поскольку в глубине души был уверен, что тот не вернется. Во-первых, чтобы пробраться к Бернардену через кипящие, как адский котел, предместья Байолы потребуется небольшая армия, во-вторых, дикий мастер, убивший сына Жильбера, едва ли оставит в живых человека, с которым общался лично, а в-третьих…

Русенар служил начальником Бернардена почти двадцать лет — за такую хлебную естественно держаться руками, ногами и зубами. Будь он жив, давно бы примчался обратно и уже строчил на имя короля слезные доклады о том, как его принудили покинуть любимый кабинет.

К воротам Бернардена вереницей потянулись бывшие агенты. Солерн не считал их предателями — скорее его удивляло то, что хоть кто-то решил остаться. Он сам был чертовски близок к тому, чтобы швырнуть камзол с гербом в ров вокруг тюрьмы и хлопнуть дверью. Из окна на третьем этаже были видны пригороды Байолы, которые превратились в светящееся в ночи кольцо: там никто не спал, в домах горели огни, и толпы с факелами заполнили улицы.

Гвардейцы, которых Солерн послал во дворец, до сих пор не вернулись, хотя уже наступил глубокий вечер. Так что пока старший дознаватель пребывал в полном неведении насчет планов регента. Единственное, в чем Ги был более или менее уверен — члены парламента все еще во дворце. Если только солдаты герцога их там не перебили.

"Но это вряд ли. Даже регент должен понимать, что не нужно резать парламентариев, как овец, в первый же день правления", — старший дознаватель поправил фитиль в лампе и собрал бумаги в стопку. Интересно, где дикий мастер подловил Русенара? И кстати, почему Николетти называет этого мастера диким?

Ги допил вино. Кто может просветить его насчет последнего дня Русенара?Кучер? Исчез вместе с хозяином. Стражники? Но они ничего не знали — Солерн их уже допросил. Камердинер? Ушел в город и не вернулся. Может, обратиться к ведьме? Но Солерн не знал, где сейчас Илёр — надеялся только, что не во дворце.

"Господи, — отстраненно вздохнул он, — чем я занимаюсь, если вдуматься!"

Вместо того, чтобы служить делу короны — старший дознаватель Секрета Короля ищет убийцу малолетнего бунтовщика, при чем фактически работает на мастера, иностранца и вообще частное лицо!

Но кто снабжает мятежников деньгами и оружием? Ги потер щетину. Он бы лично поставил на знать — какого-нибудь герцога де Фриенн, принца Тийонны или клан Монфрей, которые вполне могли по скудоумию вложить средства в бунт, надеясь потом схватить выпавшую из рук регента корону. Либо это кто-то из соседей, которые спят и видят, как бы вырвать обратно то, что отвоевал у них Генрих Лев.

— К вам посетители, — из-за двери сказал Греналь. — Лейтенант де Ларгель и мессир инкогнито.

"Э?"

— Впусти!

Инкогнито просочился в кабинет первым, захлопнул двери перед носом Ларгеля и глухо буркнул "Солерн!" из глубин капюшона. Ги с изумлением узнал этот голос:

— Турвель?!

— Тихо! Не кричите! Тут никому нельзя доверять! Особенно после сегодняшнего, — капитан гвардии сбросил капюшон и с подозрением осмотрелся.

— Что происходит во дворце? Гвардия отбилась от горожан?

— Да. Но регент приказал запереть парламент в Зале Ястребов и запретил давать им еду и воду.

— Господи, зачем?!

Турвель недобро глянул на дознавателя:

— А вы разве не знаете?

— Нет. После того, как нас едва не растоптали у Моста Невинных, мы заперлись здесь.

— Чертовы парламентарии мало того, что не признали регента, так еще и подписали какую-то декларацию с правами и свободами. Герцога, которому передали текст, чуть удар не хватил. Теперь он намерен держать парламент под арестом на голодном пайке, пока не приведет их к покорности… Или пока не решит объявить это сборище незаконным.

Солерн выругался. Чертовы идиоты! Нашли время и место!

— Но почему он сегодня же не объявил их вне закона?

— Он ждет подкрепления. К Байоле двинулись полки из-под Шандора. Амальцы и наемники. Мне точных цифр не сообщили, но к столице подойдет не меньше пяти полков.

— Нет! — дознаватель хватил ладонями по столу. — Они все в этом дворце все рехнулись, что ли?! Одни декларациями размахивают, другой хочет вырезать половину Байолы! Этот кретин хотя бы понимает, что речь не о банальном бунте?!

Турвель хмуро покусывал ус и наконец буркнул:

— Я велел передать в Зал Ястребов пару корзин с едой и питьем. Но, как я слышал, правда, краем уха, потому что мне регент не доверяет, полки должны перекрыть доставку продовольствия в Байолу.

— Боже мой… — выдавил Солерн и без сил опустился в кресло. Призрак Ожероля становился все более реальным.

— Герцог и раньше брал измором города и крепости. Мер-ан-Совьен сдался ему после трех недель голода, — сказал Турвель.

— Этот идиот просто не понимает, — пробормотал Ги. — Он не осаждает чертову крепость! Голодный бунт — это реки крови и горы трупов.

— Видимо, регент считает, что раз это будут не амальские трупы, то и плевать.

Солерн уткнулся лбом в сцепленные пальцы. Почему с каждым чертовым днем делается все хуже и хуже?!

— В его окружении хоть кто-то попытался вправить ему мозги?

— Кажется, посол Амалы не в восторге от идеи. Но, как я понимаю, герцог намерен скопить припасов, чтобы кормить своих…

— Чтобы дворец и казармы его солдат превратились в самый лакомый кус для голодных бунтующих горожан?!

Турвель угрюмо промолчал. Почему-то герцог порождал идеи одна другой безумней — и никто не мог его остановить. Но неужели он сам не понимает?

— А что в этой декларации? — вдруг спросил капитан гвардии. — Я не читал. А вы знаете?

— Случайно знаю, я же дознаватель, — с горькой насмешкой отозвался Солерн. — Ее написала группа сторонников аббата Симонеля и его приятеля, адвоката Дюбуа. Там всякий бред про республику, права граждан, всеобщее равенство перед законом и прочая чушь. Мы готовы были накрыть этих мечтателей, но сперва Фонтанж счел их неопасными, а потом началось, — Ги кивнул на окно.

— Нда, — Турвель поскреб бородку. — Приятного мало. Для регента.

— Надо вывезти королеву и короля, — сказал Солерн. — Регент что-нибудь говорил об этом?

— Мне — нет, — желчно отозвался капитан: видимо, их неприязнь была взаимной. — Однако вывезти из Байолы их величеств теперь намного сложнее. Народ сходит с ума, предместья, кажется, вообще не спят, а лодочники перегородили Байю цепями. Такого не было уже лет семьдесят — последний бунт лодочников помнил разве что мой дед.

— У вас есть дезертиры?

— Кто?! — вздрогнул Турвель.

— Люди, которые покинули гвардию после сегодняшнего.

— Нет! Гвардия — не уличный сброд, мы дворяне, мы клялись служить королю и короне, даже если король — младенец!

Солерн отвел глаза. Какой смысл рассказывать капитану о разговорах, которые давно ходили в рядах гвардейцев? Без доказательств он все равно не поверит, а доказательства лежали в кабинете Ги в особняке Секрета Короля. Впрочем, вряд ли дворяне переметнутся на сторону горожан…

— Вы уверены, что ради блага короны никто из ваших людей не выстрелит регенту в спину?

Капитан не ответил. Судя по сцене на балконе, такое желание возникло у него самого. Фон Тешен совершенно не стремился завоевать любовь даларцев, ограничившись завоеванием их земель.

— Что на улицах? Мы сможем хотя бы завтра добраться до Эксветена?

— Не знаю, — покачал головой Турвель. — Мне и гвардейцам, которых вы за мной отправили, с трудом удалось пройти от дворца до Бернардена. Но пока горожане отступают — бурлят в основном предместья. Мне необходимо знать, помогут ли агенты вывезти королеву и принца… короля, даже если регент будет против?

— Да, — сказал Ги. Он не мог заставить себя смотреть на них как на короля и королеву-мать — но и эта несчастная девушка, и ее дитя вызывали у него глубокую жалость. — Я все еще рассматриваю как убежище Анжеррас. Потом… пока не знаю, но в любом случае необходимо строжайшее инкогнито.

— Нам придется их сопровождать, — сказал Турвель. — Вы готовы покинуть город и фактически оставить службу ради спасения королевы и короля?

Черт! Только сейчас Ги вспомнил, о чем уже договорился с Николетти. Будет трудновато одновременно искать дикого мастера в городе и везти королеву в Анжеррас, а потом — черт знает куда. И еще труднее будет уговорить старика помочь в этом деле — особенно старика, обозленного внезапным отказом после того, как они уже договорились.

— Я попробую уговорить мастера Николетти, — наконец сказал Ги. — Нам потребуется его помощь. В конце концов, ему заплатит отец королевы Марии Ангелины, король Людвиг.

— Что ж, попробуйте, — кивнул Турвель и набросил на голову капюшон. — Первый раз такое говорю, но сейчас я бы сам заплатил за то, чтобы мастер ни на шаг от нас не отходил.

4 декабря

До королевского дворца им удалось добраться без приключений — впрочем, тяжелый ореол подавления, которым мастер окружил их отряд, наверняка ощущался горожанами за несколько кварталов. К изумлению Ги, старик совершенно не расстроился из-за того, что дознаватель отказался от договора — Николетти только хмыкнул и сказал: «Ну-ну, какой наивный оптимизм в ваши-то годы». А потом сам вызывался сопровождать Турвеля, Солерна и небольшой отряд гвардейцев и агентов к Эксветену.

Дворец был оцеплен солдатами Амалы, и внутри Солерн видел их чаще, чем гвардейцев. Перед Залом Ястребов несли караул сразу десятеро. Челядь и придворные затаились по углам — дознаватель и мастер никого из них не встретили, пока шли к Ореховому кабинету, который, как сказал Турвель, занял глава Секрета Короля.

— Вы ведь могли его убить, — вдруг сказал Николетти.

— Кого?

— Луи Жильбера. Могли застрелить его в карете. Но почему-то не стали.

— Я дознаватель, а не палач, — холодно ответил Ги. — Я не убиваю безоружных.

— Мне кажется, для работы дознавателем у вас слишком мягкое сердце, — заявил Николетти и первым толкнул дверь кабинета, предоставив Ги возмущенно переваривать сказанное.

Фонтанж с утра был не в духе. Граф после ночи во дворце выглядел совсем не так элегантно, как обычно, и еще меньше был склонен прощать подчиненным их промахи.

— Значит, Жильбер сбежал, а вы даже не попытались его догнать? — сухо осведомился Фонтанж, когда Солерн закончил доклад о вчерашнем.

— Догнать Жильбера в агрессивной толпе, силами девяти уцелевших гвардейцев и одного мастера?

— Начнем с того, что вам следовало пристрелить Жильбера сразу же, как только в толпе началось волнение! Почему вы этого не сделали? Опасались промахнуться в огромном пространстве тюремной кареты?

Рука Солерна, лежащая на эфесе шпаги, слегка сжалась; но дознаватель промолчал, пристально глядя на графа.

— Почему вы не воспользовались помощью мастера, который мог разогнать толпу или приказать Жильберу самоубиться в конце концов?

— Нет, не мог, — невозмутимо сказал Николетти, с завидной безмятежностью рассматривая гобелены на стенах, словно пришел в гости.

— А это еще почему? — поперхнулся Фонтанж.

— Потому что за это мне не заплатили.

— Но!..

— Меня наняли, чтобы помочь в доставке Жильбера к месту казни. Доставка прошла успешно. А если вы хотели каких-то дополнительных услуг, то их следовало обговорить заранее.

— Но вы же могли это сделать, а оплату запросить потом!

— В кредит не работаю.

Солерн не мог сдержать улыбку, и Фонтанж немедленно обрушил на него свой гнев:

— Какого черта вы скалитесь, как обезьяна?! Вы упустили бунтовщика, не выполнили приказ, и я уже подумываю отправить вас в Бернарден как пособника…

— Я и так туда вернусь, — пожал плечами дознаватель. — Это самое безопасное место в Байоле.

— Но я могу позаботиться, чтоб вы вернулись туда в кандалах и без шпаги!

— Кто-то снабжает бунтовщиков оружием и деньгами, которые они потратили на найм собственного мастера — произнес Солерн, игнорируя гнев начальства.

— Дикого мастера, прошу заметить, — снова вмешался Николетти. — Не прошедшего обучение.

Гнев Фонтанжа испарился.

— Дикий мастер? — напряженно переспросил граф. — Что это значит?

— Неучтенный, — пояснил ренолец. — Мы гордимся нашим учетом и контролем одаренных мальчиков. Ваши революционеры где-то добыли мастера, который не проходил обучения и не связан теми ограничениями, которые не позволяют мастерам работать на преступников, мятежников и творить прочие непотребства.

Фонтанж заложил руки за спину и прошелся по кабинету.

«Интересно, однако, — подумал Солерн, впервые о таком узнавший. — Но чем и как можно ограничить мастеров? И зачем Николетти дикий мастер? Что он с ним будет делать? Сдаст на опыты? Заставит пройти обучение?»

— На что вы рассчитываете, после вашего провала с Жильбером? — наконец проворчал граф. — Вам было велено сделать простейшую вещь…

— Застрелить его в карете? — уточнил дознаватель. — Следовало отдавать более ясные распоряжения, мессир.

— Вы еще смеете дерзить!

— Нет, я же не малолетний школяр, — мягко сказал Солерн. — И не стоит беседовать со мной таким тоном.

Фонтанж сдал назад и, нащупывая эфес шпаги, возмущенно осведомился:

— Что вы себе позволяете? Совсем забыли свое место!

— На память я еще не жалуюсь. Могу и вам кое-что напомнить. Я не ваш лакей, мессир, не крестьянин и не безродный нищий. Мой род не менее благороден, чем ваш, и я не уступаю вам в чистоте крови. Надеюсь, мы достигли понимания в отношении тона?

На лице Фонтанжа появилось настолько неописуемое выражение, что Солерну пришлось прикусить щеку, чтобы не захохотать. Надо же, как мало нужно, чтобы улучшить настроение! Не говоря уже о чистом, незамутненном наслаждении, которое Ги получил, высказав наконец графу в лицо эту нехитрую мысль.

— Вы… вы… — выдавил Фонтанж. — Вы хотя бы понимаете, с кем…

— Вы не сможете даже выйти из дворца без моей помощи, — оборвал его Солерн. — Без моих агентов вы даже не узнаете, что происходит снаружи, придет ли к вам какая-нибудь помощь или нет. Неужели вы думаете, что, если покажетесь на улице, горожане вас пощадят только потому, что вы тоже даларец?

Граф ошеломленно заморгал.

— Я намерен заняться поисками дикого мастера и человека, который снабжает мятеж оружием, — продолжал Солерн, наслаждаясь каждой минутой общения с начальством, чего не случалось уже много лет. — Когда появятся результаты — доложу. Доброго дня, мессир.

***

Наконец эти двое ушли, и Фонтанж с облегчением перевел дух. Солерн раздражал его все сильнее и сильнее; тем более, что у графа имелось важное дело, от которого его отвлекли эти двое. Он бы, конечно, предпочел поручить это дело кому-нибудь еще, но что поделать… Чем меньше свидетелей, тем лучше.

Фонтанж достал из сафьянового портфеля папку. В ней лежали два поддельных эдициума. Их раздобыла Лотрейн, и граф невольно восхитился тонкостью ее идеи. Эдициумы подтверждали, что младенец — сын Филиппа Четвертого, и с первого взгляда казались подлинными. Но стоило присмотреться и сравнить с настоящими эдициумами, как опознать подделку не составило бы труда. Оставалось только заменить подлинники на подделки, и тогда получится, что Карла III провозгласили королем на основании фальшивых документов.

Мысль Лотрейн была изящна и проста, но имела один недостаток — ведьма не успела заменить эдициумы подделками до представления короля. Теперь эта задача легла на плечи Фонтанжа; можно даже сказать, навалилась тяжким грузом. Граф не любил что-то делать сам, но привлекать к этому исполнителей слишком рискованно. Эдициум, хранящейся у ведьм, Лотрейн заменила сама, уничтожив подлинник. Но два других, которые находились в Геральдической палате и в руках регента, предстояло подменить самому графу.

Начальник Секрета Короля направился в западное крыло дворца, к Геральдической палате. Коридоры и галереи дворца были безлюдны: никто не хотел попадаться на глаза герцогу фон Тешену и его солдатам. Редкие амальские караулы провожали Фонтанжа взглядами, но не останавливали и ни о чем не спрашивали.

Двери палаты были заперты, перед ними дежурила амальская стража, но Фонтанж и не рассчитывал на парадный вход. Кроме высоких створок из красного дерева с инкрустациями в виде золотых и серебряных роз, имелась еще одна дверь, которой чаще всего пользовались служители палаты. У одного из них граф анонимно купил дубликат ключа.

Миновав недреманный караул, Фонтанж свернул в узкий коридорчик, где в глубокой нише была вторая дверь — низкая и тяжелая, еще из тех времен, когда вместо Геральдической палаты здесь располагался архив епископов Байолы. Предшественники Монбрианов, Бриссары, отобрали епископский дворец и превратили в королевский. Наощупь вставляя ключ в замок, Фонтанж с усмешкой подумал, что престол Далары всегда доставался каким-то нечистым на руку личностями. Разве что Даларинги, первая королевская династия, честно захватывали земли соседей, а не душили, топили и подсылали убийц к конкурентам.

Наконец замок поддался, граф с усилием толкнул дверь и оказался в кромешной тьме. Он сунул ключ в карман, нашарил в портфеле ведьминский фонарь, похожий на шарик с ручкой, и помахал им. Фонарь зажегся, распространяя вокруг тусклый голубоватый свет. Фонтанж двинулся вдоль полок со свитками. На шкафах и стеллажах поблескивали латунные таблички с номерами. Графу нужно было добраться до кабинета главы Геральдической палаты, и, ориентируясь по табличкам, он шел к главному входу.

В искомый кабинет вела небольшая винтовая лесенка справа от парадных дверей. Фонтанж, кряхтя, протиснулся по этому узкому лазу (на кого он, черт возьми, рассчитан?! На хорьков?!). Двери кабинета должны быть открыты — что тоже потребовало от графа небольшого денежного вливания в карман секретаря. Новый король уже изрядно должен!

В кабинете было два окна: одно выходило во двор, а второе предоставляло обзор на всю Геральдическую палату. Раньше глава епископской библиотеки следил через него за трудом переписчиков. Фонтанж тщательно задернул окна шторами и остановился перед сейфом, где хранились королевские родословия и эдициумы, благо, Лотрейн снабдила графа амулетом для вскрытия замка.

Амулет — металлическая ажурная рамка с ладонь размером — искрился в полумраке. Фонтанж замялся. Он не любил хватать голыми руками заколдованные вещи — мало ли что… Обернув руку платком, он приложил рамку замку так, чтобы тот оказался в центре. Узоры на рамке ожили, и граф отдернул руку. Они оплели замок, проникли внутрь, и раздался слабый щелчок. Фонтанж промокнул лоб платком, открыл дверцу, и на пол с шорохом посыпались бумаги, свитки и папки.

Начальник Секрета Короля шарахнулся от неожиданности и тут же проклял бестолковость главы Палаты. Как можно держать важные документы в таком бардаке?! Хотя, с другой стороны — едва ли в этом хаосе кто-то заметит подмену… Но как тут найти эти чертовы эдициумы?

Задача оказалась нетривиальной. Спустя полчаса Фонтанж взмок, покрылся бумажной пылью, но ничего так и не нашел. В глубине души он всегда считал главу Палаты кретином, но не до такой же степени! Обшарив сейф на предмет двойного дна и скрытых ящиков, граф ничего не обнаружил, присел на краешек кресла и впал в задумчивость. Куда этот идиот мог задевать важные, определяющие судьбы монархии документы?

Фонтанж порылся в куче бумаг на столе и стал выдвигать ящики. В одном из них, среди счетов, исписанных черновиков и записок от портного он нашел богато инкрустированную книгу с массивными застежками. В нее были небрежно вложены два листа бумаги: один с подписями министров и придворных, свидетельствующих, что эдициум был предъявлен по всем правилам, а второй…

Фонтанж тщательно изучил подлинный эдициум, облегченно перевел дух и открыл крышку фонаря. Скомкал исторически значимый документ и подпалил его от голубоватого огонька. Ведьминское пламя сожрало бумагу быстро и бесшумно. Граф смахнул пепел под ковер, вложил подделку в книгу и убрал в ящик. Осталось вернуть окружающий беспорядок к прежнему виду и можно уходить. Теперь осталась последняя, самая сложная задача — подменить документ, который хранился у регента.

***

Странно, но после разговора с Фонтанжем Солерн gjчувствовал себя намного лучше. Конечно, не стоило так беседовать с начальником, но до чего же, черт возьми, приятно! Как будто принял бодрящее ведьминское зелье — не то, что бы жизнь заиграла новыми красками, но… Ги позволил себе короткий смешок под нос.

— Ну, ну, — ободряюще сказал Николетти, — сейчас не так много поводов для веселья, и мы можем просто постоять здесь, чтоб вы похохотали от души. Вы, я смотрю, проникаетесь духом свободы на глазах. Сколько лет этот человек попирал вас как личность?

— Перестаньте, — добродушно отозвался Солерн. — Это ничего не значит.

— О, думаете, он вам это забудет?

Ги знал, что нет, однако почему-то его это совсем не волновало. Были дела и поважнее.

— Нужно вернуться к Мосту Невинных. Попрошу Турвеля выделить нам бы небольшой эскорт.

— Сейчас? Зачем?

— Чтобы вы смогли отыскать след вашего дикого мастера. Вы же сможете?

— Я-то смогу, — сказал старик, пристально глядя на Солерна, — но сначала ответьте — кому вы собрались об этом докладывать?

— Пока никому, но когда мы найдем…

— Кому будет интересно это слушать? Регенту? Не смешите меня, у него сейчас есть более увлекательные занятия. Фонтанжу? А вы уверены, что ему можно доверять в смысле верности короне?

— Почему вы вообще все время об этом спрашиваете? — резко сказал дознаватель. Настроение стремительно испортилось.

— Если бы вы внимательно меня слушали, когда я говорил, что у мастеров есть строгие правила, преступать которые мы не имеем права, то поняли бы сами.

Солерн остановился. Темный дворцовый коридор — не лучшее место для погружения в тайны мастеров (потому что у стен Эксветена есть десятки ушей и глаз), но Ги должен был знать, прежде чем окажется у Моста Невинных, будет ли от Николетти польза.

— Как эти правила относятся к преследованию дикого мастера, помощь в котором вы сами у меня требовали?

— Я не требовал, а предложил обмен, но не суть. Как вы уже догадались, мы не можем делать все, что взбредет в голову. Например, выступать против действующей власти, и если вы намерены перейти на сторону бунтовщиков, то я не смогу вам помочь.

— Почему?! — вскричал Солерн в полном смятении. Он даже не знал, о чем именно спрашивает: с чего старик взял, что дознаватель хочет переметнуться, или почему мастерам не позволен бунт? В смысле, кто и как может им помешать?

— Почему что? — мягко спросил Николетти. — Почему мы не можем швырять булыжники в окна дворцов, даже если очень хочется? Вы в самом деле считаете, что таким, как мы, позволят существовать на воле, никак не ограничив наши… — он описал рукой круг над головой. — Наши особенности?

— Но любое правило и любой закон можно нарушить!

— Это не закон. Это узы, которые поэтапно налагаются на каждого мастера по мере обучения. Вот почему только дикий, необученный мастер может поддерживать бунтарей.

— Но кто их налагает? — подавленно спросил Солерн. Он достаточно долго общался с ведьмой, чтобы понять, о чем речь. Но он даже не догадывался о том, что проходят мастера во время обучения. В том, как спокойно Николетти говорил о своем невидимом ошейнике, было что-то жуткое. Как быстро человек привыкает так жить?

— Мастера-наставники. Мы должны служить, а не свергать.

— А что с вами будет, если вы нарушите эти правила?

Николетти засмеялся:

— Со мной? Вы определенно слишком добры для этой работы! Однако я все же должен знать: вы все еще трудитесь во благо законной власти?

— Да. Почему вы сомневаетесь?

— Ваш разговор с Фонтанжем наводит на некоторые мысли.

— Это наше личное дело. Оно никак не касается моей службы.

— Вы уверены? — вкрадчиво осведомился мастер. — Уверены, что господин граф все еще принимает решения в пользу короля? Судя по советам, которые он дает регенту, я уже несколько сомневаюсь. Хотя он и без советов ведет себя как кретин.

Дознаватель нахмурился и стал спускаться по лестнице. Смутные подозрения одолевали и его, но Ги был уверен, что Фонтанж никогда не станет действовать на благо бунтовщиков. Да он даже к самому Солерну относился как к холопу — и только потому, что Ги родился к югу от Тийонны. А уж на байольских горожан граф и вовсе смотрел, как на грязь под ногами. Нет, тут что-то другое…

— Фонтанж не будет выступать против короны, — сказал Солерн. — В этом можете не сомневаться. Но он не питает никакой любви к герцогу фон Тешену, как и большинство даларцев. Я даже не знаю, кто его ненавидит сильнее — аристократия или народ. Так что странные советы вполне объяснимы.

— По отношению к регенту — да. А к венценосному младенцу? Ваш граф отказался вывозить ребенка и его мать, что наводит на некоторые мысли.

— Фонтанж воспринимает их как залог власти фон Тешена, так что чему тут… — Ги заткнулся. А ведь и правда: стоит убрать с доски принца, в смысле, уже короля, и регент тут же лишиться права на власть. И пусть лишь формально (за ним все равно армия и мощь Амалы), но… но… Какой отличный предлог для тех, кто давно мечтает о короне! Монфреи, Фриенны, герцоги де Суаз, принцы Тийонны — эти, впрочем, скорее хотели отколоться от Далары… У дознавателя волосы зашевелились, едва он представил, сколько тех, кому по силам устроить войну за трон и разорвать Далару в клочья.

— Он не станет этого делать, — прошептал Солерн, хотя в глубине души прекрасно понимал, что это всего лишь вопрос выгоды.

— Оптимисты такие забавные, — хмыкнул Николетти. — Ни разу в жизни не видел, чтоб их вера в лучшее хоть чем-то подтверждалась, но они никогда не сдаются. Думаете, Турвель согласится, чтобы его солдаты бродили вместе с вами черт знает где?

— Согласится, — мрачно буркнул Ги. — А если нет, то вы его убедите во благо монархии.

***

Никто не позаботился убрать трупы у Моста Невинных — даже амальский капитан все еще покачивался в петле, хотя Ги полагал, что регент пошлет за телами своих солдат. Гвардейцы Турвеля невольно сомкнули ряды, озираясь и не убирая рук с оружия.

— Здесь никого нет, — пробормотал Николетти. — А мертвые еще никому вреда не причиняли.

Лужи крови на площади перед мостом уже присыпал снег. Наступала зима, и Солерн мог только молиться, чтобы регент не воплотил в жизнь мысль насчет голода в Байоле. Вдруг Ги осознал, насколько давно не появлялся в своей квартире — хозяин уже, поди, считает его мертвым, как бы не начал распродавать вещи…

— Они подкрались здесь, — сказал лейтенант де Ларгель. — Мы даже не сразу поняли, что это не просто мужичье.

— Мастер мог обеспечить им прикрытие, — заметил Солерн. — Верно?

— Верно, верно, — проворчал старик, слез с коня и подошел к тому месту, где схватился с мастером бунтовщиков. Он прикрыл глаза и поднял лицо к небу. Вокруг него за считанные секунды расползся такой тяжелый ореол принуждения, что Солерн сразу осознал, как сильно сдерживался ренолец все это время.

"Почему, интересно, на меня это так действует, если он соорудил мне защиту?" — недовольно подумал Ги. Незримые щупальца ореола пробрались в улочки и переулки, оплели мост, нырнули в реку. Прошло несколько минут, и мастер зашагал к мосту. Дознаватель спрыгнул с коня и двинулся следом.

— Мессир, вас сопровождать? — неуверенно спросил Ларгель.

— Как хотите, — ответил Ги. Приказывать людям Турвеля он все равно не мог. Старый ренолец меж тем спускался к опоре моста, при чем не открывая глаз. Невидимые щупальца стелились вокруг, как водоросли; Солерн старался на них не наступать.

— Интересно, — прошептал Николетти. — Неожиданно, я бы сказал…

Ги достал из кармана ведьминский фонарик, который ему подарила Илёр в приступе хорошего настроения. Он надевался на руку, как браслет, и напоминал толстый стеклянный круг. Ги встряхнул рукой, и вокруг растекся зеленоватый свет. Ореол принуждения стал рассеиваться.

— Эй! — рявкнул Николетти.

— Но я без него ничего не вижу!

— Погасите эту дрянь и дайте мне руку.

Солерн подул на браслет, и свет угас. Старик взял дознавателя за руку. В висках Ги болезненно кольнуло, в глазах на миг потемнело, но уже через секунду он с удивлением понял, что достаточно ясно различает окружающие предметы. Перед ним находилась опора моста, с каменной кладкой которой было что-то не то.

— Видите? — спросил Николетти. — Тут тайная дверь, замаскированная под камень. Если не всматриваться, то можно и не отличить тонкие плитки от настоящего камня.

Старик обвел пальцем несколько плиток. Их края образовывали одну вертикальную линию. Приглядевшись, Ги рассмотрел очертания двери, но как ее открыть? Ни замка, ни петель… Солерн ощупал дверь в поисках какой-нибудь пружины, приводящей ее в действие.

— Знаете про Теодоро дель Фьоре? — прошелестел ему в ухо Николетти.

— Нет, — буркнул Ги, — не встречал.

— Вы и не могли, он строил мосты Байолы при Людовике Третьем, еще в начале шестнадцатого века. Очень любил всякие шифры, коды и головоломки.

— И что?

— И то, что эта дверь наверняка открывается не ключом, а нажатием в правильной последовательности… — мастер смолк. Давящий ореол вокруг сгустился, и Солерна затошнило. Хотя, может, дело в речной вони…

Николетти быстро нажал на несколько плиток. Раздался натужный скрежет, и дверь откатилась в сторону. За ней оказались ступеньки, ведущие наверх, хотя Ги ожидал лесенки вниз.

— Удивительно, как это все не проржавело насквозь и до сих пор работает, — заметил Ги, заглядывая внутрь.

— Может, оно и проржавело, но кто-то позаботился привести дверь в порядок. Можете зажечь вашу ведьминскую штучку. Я пока отдохну.

Солерн при свете браслета поднялся по винтовой лесенке, до того узкой, что идти можно было только по одному. Он оказался в тесном низком коридоре, который тянулся внутри моста. Воздух был сырым, спертым и затхлым. Конец коридора терялся в темноте.

— Позовите гвардейцев, — сказал Ги, наклонившись над хлипкими металлическими перилами. Его голос отразился от стен и гулко разнесся по тоннелю. Николетти ушел, а дознаватель тщательно осмотрел лесенку, пол и стены. Никаких следов бунтовщики и мастер не оставили.

"А жаль…"

Однако это объясняет, как спасители Жильбера смогли так ловко скрыться. Интересно, кто из бунтовщиков узнал о существовании тайного хода в недрах моста? Есть ли еще подобные ходы и куда они ведут?

Вопросы были тревожные, и Ги размышлял над ними, пока не появились гвардейцы во главе с Ларгелем. Они соорудили факелы из весел и тряпья, что нашли в одном из лодочных сараев. Рыбаки и лодочники предпочли скрыться и до сих пор держались подальше от моста. Солерн погасил браслет. Света факелов вполне хватало, чтоб идти по тоннелю.

— Откуда вы знали комбинацию, открывающую дверь?

— Я не знал, — хмыкнул старик. — Я отследил действия мастера, так же, как и тогда, когда привел вас к мосту. Так что если б он не сам нажимал на плиты, то нам бы пришлось стоять внизу и думать.

— Но если вы сами можете выследить его, то зачем вам моя помощь? — резко спросил Солерн, мигом заподозрив неладное.

— Если бы, — подчеркнул Николетти, — я мог его выследить, то уже сделал бы это. Но след, оставленный мастером, на расстоянии теряет свою ясность.

— Значит, за мостом вы его уже не почувствуете?

Ренолец кивнул.

— А если мастер будет пользоваться своими возможностями? — несмело предположил Ларгель.

— Если мастеру известно, что таким образом его могут выследить, то нет, он же не идиот. Кстати, ему это известно?

Николетти пожал плечами:

— Раз он не проходил обучения, то откуда мне знать, что ему известно, а что нет?

Некоторое время они шли молча: тоннель был узок, и двигаться по нему приходилось гуськом.

— Почему вы не попробовали выследить дикого мастера в тюрьме, когда мы уже поняли, как был убит Жан Жильбер? — спросил Ги. Мастер раздраженно вздохнул:

— Потому что след тает не только с расстоянием, но и со временем. К тому же мастер вполне мог отдать приказ начальнику вне стен тюрьмы.

— Тоже верно. Этот тип довольно сообразителен — ему хватило ума, чтобы выстроить между собой и жертвой цепочку из исполнителей из стражников, капитана Олльера и начальника Бернардена.

— Лучше б вы подумали, как отыскать этого умника, а не осыпали меня глупыми вопросами, — проворчал Николетти.

— Я уже подумал. Если мастер сам нажимал плитки на двери, то откуда он узнал комбинацию? Где он вообще мог узнать о тоннеле в Мосте Невинных?

— Хороший вопрос. Это не те сведения, которые легко добыть, а чертежи дель Фьоре не валяются на дороге.

— Хочет или нет, мастер оставляет следы, и я уверен, что один из них мы найдем там, где можно отыскать эти ваши чертежи и вообще какие-нибудь записи, оставленные архитектором.

— Хорошая мысль, — одобрительно сказал Николетти. — А зачем мы тогда сейчас куда-то идем?

— Мы должны отомстить за своих! — вскричал лейтенант Ларгель; правда, прочие гвардейцы бурного энтузиазма не выказывали. Солерн тихо фыркнул.

— О, месть! — оживился Николетти. — Я знаю множество захватывающих историй о мести! Ни одна не кончилась хорошо.

— Если бунтовщикам доступны всякие потайные ходы, то они могут вылезти из-под земли где угодно.

— Вряд ли где угодно. Может, они знают только об этом тоннеле. Почему бы нам не вернуться в теплое сухое помещение и не приложить к делу разум, а не ноги?

— Здесь лестница вниз, — сухо произнес Солерн. Настой мастера ему не нравился.

К счастью, изнутри тайная дверь открывалась простым нажатием на рычаг. Выведя людей наружу, Ги задумался над тем, куда могли податься бунтовщики вместе со спасенным Жильбером. На этом берегу Байи начинались кварталы скромных, небогатых горожан. Наверняка тут много сочувствующих…

— Странно, — заметил Николетти, озираясь. — Зачем прокладывать тоннель под мостом, чтобы попасть в другой квартал?

— Если ваш Теодоро дель Фьоре строил этот мост для Людовика Третьего — то ничего удивительного. В те годы здесь была окраина.

— Гм. Это все равно не объясняет, почему тоннель начинается именно под мостом на Площади Невинных.

Ги терпеливо вздохнул — расспросы старика его раздражали и отвлекали размышлений о насущном:

— Людовик Третий был помешан на страхе перед преследованием. Он выстроил около моста дом тайных дознаний, где проводил больше времени, чем во дворце. Особенно сильно Людовик ненавидел своих сыновей, поскольку считал, что уж они-то точно злоумышляют против него, чтобы отнять власть.

— О!

— По слухам, даже его сыновья побывали в лапах палачей из дома дознаний, поскольку король предпочитал наблюдать за мучениями жертв, а не звать мастеров. Когда Карл Второй, его сын, стал королем, он приказал снести дом и переименовать мост, площадь и церковь рядом в честь невинно убиенных.

— Интересно, среди Монбрианов встречались душевно здоровые люди? — поразмыслив, спросил Николетти. — Потому что если все они были столь выдающимися личностями, то происходящее меня вообще не удивляет.

— Может, вывести из домов нескольких местных для допроса? — спросил Ларгель. — Они наверняка что-то видели.

— И поживей, — добавил ренолец. — Погода все хуже, не будем задерживаться.

— Вы его больше не чуете? — хмуро спросил Солерн.

— Нет. Видимо, выбравшись из тоннеля, мастер перестал использовать свои способности.

— Значит, он мог покинуть бунтовщиков прямо тут, и вы не определите, куда он ушел?

— Нет.

Королевский дознаватель потер щетину, которая уже превращалась в бородку. Ему не нравилась идея устраивать допрос местных жителей посреди улицы — во-первых, нужно было еще найти тех, кто высмотрел Жильбера в толпе, а во-вторых… Солерну стыдно было признаваться в этом даже самому себе, но он боялся, что пока они будут возиться с допросами, их окружат мятежники и попросту задавят числом.

— Бессмысленная затея, — наконец сказал Ги. — Тут была такая толпа и заваруха, что случайному свидетелю едва ли удалось бы разглядеть в ней именно Луи Жильбера. Мастера нам тем более не выследить. Возвращаемся в Бернарден.

Ларгель тихонько, с облегчением вздохнул. Гвардейцы явно чувствовали себя неуютно посреди квартала — и Ги тоже ощущал, что за ними пристально наблюдают из-за неплотно прикрытых ставень.

— И зачем мы тогда сюда шли? — раздражено проворчал Николетти. — Кстати, имейте в виду — возвращаться придется по мосту, потому что открыть дверь тайного хода я не смогу.

— Почему?

— Я не могу знать все на свете. Здесь другая комбинация, не такая же, как на первой двери.

— Тогда поспешим, — сказал Солерн. — Не хочу задерживаться на улицах до глубокой ночи, — и с горечью подумал, что всего несколько месяцев назад ни ночью, ни днем горожане не посмели бы поднять руку на агента короны.

«Да и есть ли сейчас эта корона…»

Глава 5

— Где тебя черти носят?! — гневно рявкнула Илёр, едва дознаватель переступил порог. Ведьма вцепилась в него, как коршун, и со всей силы приложила спиной к стене. — Совсем рехнулся — шляться в одиночку посреди полоумных горожан! А если б тебя прирезали во славу революции?!

— Ну не прирезали же… Что ты тут делаешь?

— У меня важные сведения, а ты бродишь черт знает где!

— А, ну слава Богу, — с облегчением вздохнул Ги. — Я уж испугался, что ты за меня волнуешься.

Ведьма сердито фыркнула и отпустила его. Солерн скинул плащ и шляпу. Личные покои Русенара в Бернадене были жарко натоплены — они оказались весьма уютными, даже не скажешь, что расположены в тюрьме, и Ги собирался воспользоваться ими без зазрения совести.

— Что за важные сведения?

— Сперва ступай помойся. От тебя несет, как от козопаса. Я распорядилась приготовить тебе ванну и ужин.

Солерн едва не скончался на месте от изумления:

— Ванну? Ужин? Ты?! С какой стати?

— Так ты, может, последнюю неделю на свете живешь, — пожала плечами ведьма. — Отчего бы не позаботиться о смертнике.

— Вот уж спасибо, — буркнул дознаватель, бросив перчатки рядом с плащом и вытаскивая из-за ремня пистолет. — Как ты тут очутилась?

— Тайным ведьминским способом, разумеется. К тому же Бернарден сейчас единственное относительно безопасное место во всей Байоле.

Ги расстегнул перевязь и положил шпагу на сундук у двери, рядом с пистолетом.

— Эксветен ты к таковым более не причисляешь?

— Пока горожан больше, чем амальских солдат — нет. Почему регент отказался уехать и вывезти королеву с королем?

— Ты у меня спрашиваешь? Откуда мне знать, что может прийти в голову идиоту?

— О, какие речи! — хмыкнула ведьма. — Где же твое почтение к королевской семейке?

Дознаватель, расстегивая на ходу камзол, поплелся в ванную комнату, по пути стащил со стола подогретую булку и проглотил, почти не жуя. Вокруг бадьи с исходящей паром горячей водой уже были разложены полотенца, мочалка, мыло и бритва. По углам комнаты мерцали искры подогревающих чар. Приятно, черт подери, когда о тебе заботятся — хоты бы и ведьма.

— Русенар мертв, — сказала Илёр. — Я погадала на его волосах из расчески. Так что располагайся. Его буфет и кухня в твоем распоряжении.

— Проклятие! Хотя я так и думал. Дикий мастер не оставляет живых свидетелей. Позови кого-нибудь. Не уверен, что смогу сам стащить сапоги.

— А где твой мастер?

— Где-то тут. Сказал, что сумеет устроиться с комфортом, и куда-то скрылся.

За Николетти Солерн не волновался: мастер был свеж, бодр и по пути к Бернардену безостановочно просвещал Ги насчет гения Теодоро дель Фьоре. Ги завистливо вздохнул: Господи, почему он-то в свои сорок пять чувствует себя развалиной?!

Забравшись в ванну, Ги запрокинул голову на бортик и прикрыл глаза. Хорошо… еще немного усилий с мочалкой и мылом, и он снова станет похож на человека. Затем от горячей воды его стало клонить в сон, хотя он боролся, напоминая себе про ужин. Но все же Солерна свалила глубокая дрема, из которой его внезапно вырвал возглас Илёр:

— Ты тут утопиться хочешь?!

Ги дернулся: вода и мыльная пена уже колыхались у его носа. Ведьма поставила на бортики ванны длинный широкий поднос с едой и вином.

— Ты хотела сказать мне что-то важное, — напомнил дознаватель.

— Важное? Ах да, — Илёр присела на край ванны и ехидно осведомилась: — Ты знаешь, почему Фонтанж прокрался сегодня в кабинет главы Геральдической палаты и подменил эдициум, которым регент размахивал перед парламентом?

Солерн чуть не поперхнулся куском отбивной и прохрипел:

— Что?! Зачем?!

— Мне тоже интересно. Младенца народу и двору уже предъявили, какой прок в подлоге?

Солерн впал в горестные размышления, машинально кромсая отбивную. Неужели дело дошло до того, что глава Секрета Короля, призванный поддерживать незыблемость трона, готов спихнуть с него законного наследника? Если, конечно, наследник и впрямь законен… Ги никак не мог избавиться от этой мысли и готов был поклясться, что все остальные даларцы тоже. Наконец он вкрадчиво осведомился:

— А ты-то откуда об этом знаешь?

Ведьма поджала губы и не ответила.

— Что он сделал с настоящим эдициумом?

— Сжег. Но я не понимаю, зачем!

Солерн присвистнул. Уничтожение таких документов каралось смертной казнью как преступление против короны. Впрочем, кража и подделка эдициумов тоже не приветствовались.

— Если граф решил сыграть в создателя королей, — задумчиво сказал дознаватель, макая кусок отбивной в соус, — то, когда придет время, он вытащит на свет Божий подделку и объявит, что Карла провозгласили королем на основании поддельного эдициума. А раз так, то происхождение принца сомнительно, и прав на трон у него нет.

— Но ведь все уже увидели подлинный эдициум, и весь двор подписал…

— В этом и смысл. Если уничтожить все подлинники, то никто не сможет понять, был ли эдициум изначально поддельным. Единственным свидетелем подделки останется тот, кто ее изготовил, но я полагаю, что ему ничего не грозит, потому что этот свидетель — Лотрейн.

Илёр вскочила, словно бортик ванны ее вдруг ошпарил:

— С чего ты взял?! Зачем ей в это вмешиваться?!

— С такой, что вы, ведьмы, всегда старались держаться поближе к власти, — Ги доел отбивную и макнул в соус кусок хлеба. — Власть регента — почти призрак, Монбрианам на троне не усидеть, так почему бы Лотрейн не поддержать самого подходящего кандидата? Глава обители в Ре — пророчица, так что ей вполне по силам сделать беспроигрышную ставку.

Илёр несколько раз метнулась по комнате из угла в угол. Ги с некоторым удивлением наблюдал за ней. Для него в том, что Лотрейн вступила в игру, не было ничего странного. Отчего же ведьма так взволновалась? Ги, конечно, тоже в первую минуту шокировало то, с какой наглостью Фонтанж взялся за дело, но, с другой стороны, это объясняло все.

Солерн хмыкнул. Если кто-нибудь раскроет герцогу фон Тешену глаза на происходящее, то Фонтанжу придет конец. Впрочем, положение графа и так было весьма шатким — оно зиждилось на его влиянии как главы Секрета Короля. А сейчас эта должность практически лишилась смысла. На кого бы граф ни поставил в гонке за троном, он нужен этим людям лишь до тех пор, пока имеет вес при дворе. Так что Фонтанжу нужно было спешить — пока мятеж в столице не лишил его остатков влияния.

— Кто это может быть? — наконец спросила Илёр.

— Мм?

— Кто их кандидат?

— Вариантов слишком много. Спроси у Лотрейн.

— Очень смешно! — вспыхнула ведьма. — Я не хочу, чтобы в нашу обитель ломились армии других кандидатов из-за тупого поступка одной ведьмы. Мы веками выживали благодаря нейтралитету, а эта старая дура готова все развалить ради черт знает чего!

— Интересно, как давно они вкладывают средства в бунт.

— Ты же говорил, что твой начальник гроша ломаного не даст черни.

— Это было до того, как я узнал о подложном эдициуме, который он лично засунул в генеалогию Монбрианов.

— Может, деньги дает еще кто-то.

— Может. На кону самый лакомый кус за двести пятьдесят лет — корона Далары. Как тут упустить такой шанс! Думаю, бунтовщики доят нескольких коровок, а враждующие группировки в их среде поддерживаются разными благотворителями.

Ги пристально посмотрел на ведьму. Отчего ее так встревожил поступок Лотрейн? Глава обители уверяла, что ужведьмы-то смогут за себя постоять. Значит, не все так радужно? И что Илёр делала в Геральдической палате?

— Интересно, наш король-младенец действительно Монбриан? А?

— Ты задаешь мне слишком много вопросов, но не отвечаешь на мои, — резко сказала Илёр.

— Разве? Я даже не спросил, что ты-то забыла в Геральдической палате.

— Лотрейн велела мне проследить за Фонтанжем. Но я не думала, что она сама решит впутаться в это дерьмо! Проклятие! И вообще, с чего ты взял, что она в этом замешана? — с вызовом просила ведьма. — Может, она, наоборот, хочет ему помешать!

— Поживем — увидим, — философски сказал Солерн. Он не хотел ссориться с ведьмой, к тому же его сильно клонило в сон. Он отодвинул поднос и выбрался из ванны. Халат Русенара был ему слишком короток и широк, поэтому Ги завернулся в подогретую простыню, как древний сенатор — в тогу, и направился в спальню. Перина на постели была маняще мягкой, а пуховое одеяло — невероятно теплым. С таким комфортом Солерн не спал, наверное, никогда.

«Неплохо живут начальники тюрем, — подумал он, взбивая повыше подушку. — Куда-то не туда я, видимо, свернул в жизни…»

Он уже улегся, когда рядом раздалось резкое требование:

— Помоги расшнуровать корсаж.

— Не уверен, что я способен…

— Не бойся, мой бедный крошка, я вижу, что ты сейчас непригоден к безудержному разврату. Но я не намерена спать на коврике у камина.

Она и сама могла справиться со шнуровкой спереди, но Ги не стал отвергать этот жест примирения.

— Разве ты не хочешь вернуться во дворец или в обитель?

— Нет. Во дворце сейчас слишком опасно, а в обители — Лотрейн. Я не смогу скрыть от нее то, что ты мне рассказал. Господи, ну и времена! — с отвращением воскликнула Илёр. — Даже ведьмы уже не могут доверять друг другу! Куда катится мир?!

— Действительно, — пробормотал Ги. Илёр погасила свет и скользнула под одеяло. От нее приятно пахло луговыми травами, и Ги почти сразу же уснул, удивительно умиротворенный после такого бурного дня.

5 декабря

Утро было уже не таким безмятежным. Лежа в постели и глядя в складки темно-синего балдахина, Солерн напряженно размышлял над тем, как им выбраться из Байолы в Анжеррас. По словам Николетти, король Людовик Третий передал архитектору дель Фьоре анжерраский замок в пожизненное владение. Там ренольский гений строительства и скончался, оставив после себя библиотеку и обширный архив. Вот только для того, чтобы туда попасть, нужно было как-то миновать окраины столицы, куда даже гвардия и амальские солдаты не рисковали соваться.

Ведьма рядом с ним сладко потянулась, перевернулась на бок, лицом к дознавателю, и уставилась на него взглядом сонным и плотоядным одновременно. Ги тут же попытался вспомнить, не осталось ли за ним долгов перед Илёр — а ее рука меж тем оказалась у него на груди и неспешно заскользила по его телу вниз.

— О чем ты так мрачно думаешь с утра пораньше? — мурлыкнула ведьма, придвигаясь поближе.

— О том, как мне добраться до Анжерраса и вернуться обратно.

— Зачем? — удивилась Илёр. Ги коротко рассказал ей о том, что они нашли в Мосте Невинных и об архиве дель Фьоре. Ведьма убрала руку (что несколько разочаровало дознавателя) и скептически заметила:

— По-моему, это какая-то чушь. С чего ты взял, что этот дикий мастер непременно нашел тайный ход на чертежах? Он мог наткнуться на него случайно.

— Дверь открывается с помощью нажатия плиток в определенном порядке. Он не мог угадать его случайно.

— Ну допустим. И что? В этих пыльных бумажках рылись десятки рук, если твои чертежи еще вообще существуют. Людовик Третий был подозрительный сукин сын и наверняка велел их сжечь, чтоб никто не узнал про тайные ходы Байолы.

— Да, — с досадой признал Ги. — Может и так. Но все равно нужно попробовать.

Илер села, завернувшись в одеяло, и осведомилась:

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что готов рискнуть своей шеей ради того, чтобы найти убийцу Жана Жильбера, отец которого сам бы с удовольствием эту шею тебе свернул?

В чем-то она была права: едва ли Солерн вызывал у Жильбера сколько-нибудь теплые чувства. Однако…

— Я дал ему слово, — суховато сказал Ги. — Никто не имеет права убивать людей просто так. К тому же я должен расплатиться с Николетти за помощь.

Илёр хмыкнула:

— Все равно — зачем тебе так рисковать? Регента едва терпят даже придворные лизоблюды, не говоря уже о гвардии, и я не удивлюсь, если Турвель всадит ему пулю в лоб, не дожидаясь мятежников.

— Во дворце обстановка накаляется?

— Как угли в топке. Гвардия недовольна арестом парламента, придворные недовольны тем, что амальские солдаты не выпускают их из дворца, регент недоволен гвардией, парламентом, придворными и народом. Между гвардейцами и амальцами вот-вот начнутся драки.

— Проклятие! Какого черта им всем неймется?!

— А ты все равно хочешь потащиться в Анжеррас, хотя есть занятия поинтересней.

— Это, например, какие?

— Можешь воспользоваться моментом, взять Фонтанжа за яйца и хорошенько их выкрутить.

Ги вздохнул: мысль о мести была сладка. Но, с другой стороны, если он выдаст графа фон Тешену, то потеряет единственную нить, ведущую к претендентам на трон. Сначала надо вытрясти из графа, на кого он поставил, а уж потом…

«А ведь всего полгода назад это называлось бы заговором против короны и злоумышлением против монарха», — подумал Солерн. Ведь он не мог даже сам себе ответить — а что, собственно, будет потом?

— И как ты вообще собираешься попасть в Анжеррас? — продолжала ведьма. — Ты в окно смотрел? Как ты прокрадешься через предместья?

— Хороший вопрос, — пробормотал Ги. — Я задам его Николетти и Турвелю после завтрака.

— Завтрак будет позже, — сказала ведьма. — Сперва ты расплатишься за ужин, ванну и создание уюта в этой норе.

Поскольку к вопросу оплаты Илёр подошла очень основательно, то до мастера Солерн смог добраться только к одиннадцати часам дня. Николетти коротал время за томиком античной поэзии, закусывая духовную пищу свежими булочками. Для безмятежного сна он выбрал тюремную камеру — конечно, самую комфортную, для принцев крови, однако…

— Доброе утро! — воскликнул старик и приветливо втянул ореол подавления. — Продолжим охоту?

— Что вы тут делаете? — спросил Ги. — В смысле, почему здесь…

— Мне необходимо место для отдыха, где можно не сдерживаться, иначе меня настигнут мигрени и прочие малоприятные симптомы, — нетерпеливо ответил мастер, поднялся и нырнул в камзол. — Вы придумали, как нам добраться до Анжерраса?

— Да, — дознаватель с некоторой завистью осмотрел просторные покои: его квартира выглядела намного скромнее. — Для начала отправимся в Эксветен. Мне понадобится помощь Турвеля.

— Уже почти одиннадцать. Если вы будете так пылко отдавать ведьме долги, то не доживете и до пятидесяти.

Ги предпочел пропустить это мимо ушей и поделился с мастером новостью о Фонтанже и эдициуме. Николетти задумчиво склонил голову набок, как филин.

— По-моему, этого следовало ожидать, да и вы, я смотрю, не удивлены. Думаете, это граф кормит революцию деньгами и оружием?

Солерн поморщился: слово “революция” ему не нравилось. Черт возьми, не настолько же все безнадежно!

— Вполне возможно, что это не он, или что таких кормильцев несколько. Я бы проверил дипломатов и послов при дворе. Судя по словам Илёр, там практически каждый первый лелеет мечту подсыпать регенту яду. Кстати, фон Тешен защищен мастеров принуждения так же, как я?

— Конечно! Что за странный вопрос!

— Тогда проникнуть во дворец и приказать ему броситься с балкона мастер не сможет, — сказал Солерн. — Придется по старинке, ножом в бок…

— Вы так говорите, будто сами хотите этим заняться.

— Странно, что он опоил младенца зельем, — продолжал Солерн, решив не обращать внимания на шпильки, поскольку ответить было все равно нечего. — Единственный гарант его власти…

— Ничего странного. В Амале у королей, знати и даже мелких лендлордов принято демонстрировать первенца народу, а чтоб наследник не портил торжественный момент, ему часто дают сонных капель.

Ги припомнил, с каким перекошенным лицом Илёр бросилась к младенцу, и подумал, уж не посоветовал ли регенту кто-то налить этих капель побольше. Конечно, со временем фон Тешену все равно пришлось бы как-то решать проблему с выросшим королем, но не прямо сейчас же!

— Герцог хороший полководец, но плохой политик, — сказал Николетти. — Не удивлюсь, если в Амале тоже мечтают, чтобы он не вернулся из Далары.

— Почему? — насторожился дознаватель.

— Август фон Тешен считает, что его старший брат, Людвиг, не годится на роль короля. Герцог грезит о завоеваниях и амальской империи в духе Оттона Великого. А Людвиг слишком умен и осторожен, чтобы этим пренебрегать. Он не против отгрызть у вас кусок земель под шумок, но еще больше обрадуется, если восставшие повесят фон Тешена на его же кишках.

— Откуда знаете? Источник надежный?

— Марко Антонелли, мой друг, которого я знаю со времен обучения. Он практикует при дворе Людвига в Отбурге.

— А других друзей детства при королевских дворах у вас нет?

— Уверены, что хотите знать, о чем они могли бы рассказать?

— Нет, — буркнул дознаватель. — Если вы готовы, то пора отправляться в Эксветен. Без помощи Турвеля и его гвардии нам до Анжерраса не добраться.

— Нам? — оживился Николетти. — О! Я еще никогда не пробирался тайно в королевские замки! Давайте же скорее начнем!

***

Вместе с Николетти он спустился во двор, однако на крыльце их подкараулил Олльер. Капитан стражи кисло их поприветствовал и осведомился:

— Вы знаете, когда вернется мессир Русенар?

— Нет, — сказал Ги.

— А кто будет выполнять обязанности начальника Бернардена?

Солерн окинул капитана цепким взглядом. Этот тип ему не нравился, но и ссориться с ним дознаватель не хотел. Амбиции Олльера были видны невооруженным глазом — лакомое местечко начальника тюрьмы, еще не остывшее после прошлого владельца.

— Пока что неясно. Я нахожусь тут временно, но, когда волнения в городе стихнут, представлю доклад графу де Фонтанжу. Скорее всего, Русенара сменит следующий по званию.

Олльер просветлел и заметно оживился.

— Когда же, по-вашему, волнения пойдут на спад?

— Недели через две-три, — невозмутимо отвечал Ги. — А пока прошу меня извинить, я спешу во дворец.

— Разумеется, разумеется!

Внезапно вокруг Николетти сгустился ореол принуждения, да такой, что Солерн едва не задохнулся, а Олльер, задыхаясь, упал на колени. Мастер впился в него недобрым взором из-под густых косматых бровей и процедил:

— Никого не впускай, кроме нас. Охраняй ведьму. Не вздумай нам мешать.

Капитан стражи побелел, истово закивал и отполз к перилам. Ореол померк, и Николетти невозмутимо направился к лошадям.

— Что это на вас нашло? — резко спросил Ги.

— Это скользкий, излишне ушлый тип. Не стоит ему доверять… не подстраховавшись.

Солерн недовольно нахмурился: Олльер был человек не из лучших, но, черт побери!.. А если мастер в следующий раз прикажет ему с крыши сброситься, потому что не с той ноги встанет?

— Больше так не делайте. Он тоже человек, а не дрессированная собачка.

— Лучше бы был собачкой.

“Неудивительно, что у него даже слуг нет”.

К ним присоединился небольшой эскорт из уцелевших гвардейцев — впрочем, Солерн подозревал, что они хотят добраться до дворца и там остаться, что не радовало. Вряд ли горожане полезут штурмовать Бернарден, но лучше не ослаблять гарнизон.

По дороге к Площади Роз, видя, что гвардейцы стараются держаться на расстоянии от мастера, Ги не смог устоять перед соблазном выяснить кое-что, давно его интересующее:

— Почему вы, мастера, живете в одиночестве, а не общинами, как ведьмы?

— Не все мастера живут в одиночестве. Нам, в отличие от ведьм, никто не запрещает жениться.

Пока Солерн изумленно переваривал эту новость, мастер безмятежно продолжил:

— Правда, не каждая женщина согласится выйти замуж за человека, от которого у нее никогда не будет детей.

— То есть вы тоже… простите… я не знал.

— Однако женатые мастера — отнюдь не редкость. Мой друг, синьор Антонелли, поступил мудро и женился на вдове с детьми, коих и усыновил.

— Значит, одинокими остаются только такие, как вы?

— Одиноким остаюсь я, — мягко сказал Николетти. — Потому что мало таких мастеров принуждения, как я.

Солерн не нашелся с ответом, и до Эксветена они ехали молча. Раньше старик представлялся ему мрачным, угрюмым и злобным типом, ненавидящим все человечество; а сейчас… Впрочем, Ги быстро напомнил себе, как легко Николетти превратил Олльера в яйцо всмятку, и нарождающееся дружеское расположение сразу же померкло.

Город в холодном зимнем свете выглядел намного хуже, чем ночью: окоченевшие трупы, лужи крови, пороховые пятна, следы от пуль и картечи на стенах домов. Байола как вымерла: на улицах никого не было, не считая нескольких труповозов с помощниками, все лавки и магазины закрылись, окна спрятались за ставнями. Эта тишина Солерну не нравилась.

— А где ваша семья? — вдруг спросил Николетти.

— Далеко на юге. Почти у границы с Эстантой. Они там, наверное, даже ничего не слышали о том, что происходит в столице.

— Вы за них не боитесь?

— Боюсь, что жалование не заплатят, — процедил дознаватель. — И послать им будет нечего.

— Почему бы им не попробовать поработать, — пробормотал Николетти. Дознаватель холодно промолчал — эта идея была для него совершенно дикой. Эскивели из Солерна никогда не марали рук, как какие-нибудь крестьяне! Хотя в глубине души Ги считал, что мужья его сестер тоже могли бы поступить на службу королю — возможно, тогда бы они перестали плодить с такой скоростью детей, которых содержал Солерн.

Перед Эксветеном их надолго задержал амальский караул: сержант въедливо и подозрительно, с сильнейшим акцентом, допросил Солерна и мастера о цели их визита. Похоже, регент не обольщался ни насчет своей победы, ни насчет верности даларацев. Наконец их пропустили; дознаватель спросил о капитане де Турвеле, но амальский сержант ему не ответил.

Турвеля они нашли перед Залом Ястребов. Капитан хмуро смотрел на амальских солдат, которые вдесятером охраняли арестованный парламент. Если б все сто шестьдесят восемь парламентариев вооружились скамьями и попробовали выбить двери, то караул едва ли смог бы их удержать. Но парламентарии сидели тихо… пока.

— Как они там? — спросил Солерн.

— Пока не бунтуют, — буркнул капитан гвардии и вполголоса добавил: — Мы передаем им понемногу еды, но их там больше полутора сотен. Не знаю, сколько они продержатся.

— Что говорит регент?

— Приказ об аресте не отменил. Будут сидеть, пока не признают законность его власти. Зачем вы здесь?

— Мне нужно попасть в Анжеррас, но окраины столицы фактически в руках мятежников. Мне нужна ваша помощь, чтобы выбраться из города. Вы упоминали ход из Вдовьих покоев к реке?

— Зачем вам в Анжеррас? — насторожился Турвель. Солерн коротко рассказал ему про обнаруженный в Мосте Невинных ход, дикого мастера и необходимость поимки того, кто помог горожанам перерезать гвардейцев во время попытки казнить Жальбера. Глаза Капитана, конечно, загорелись при мысли о мести, но он недоверчиво уточнил:

— Вы уверены? В смысле, уверены, что чертежи этого дель Фьоре все еще там?

— Вряд ли ваш дикий мастер отыскал их в библиотеке кардинала Барберини, — нетерпеливо ответил Николетти, — так что да, уверен.

— Но если весь город пронизан этими тайными ходами, то лучше сообщить… — капитан запнулся.

— Кому? — устало спросил Солерн. — Герцогу фон Тешену?

Турвель холодно взглянул на амальский караул. Регент, похоже, окончательно испортил отношения с гвардией — Ги мог только удивляться тому, как человек, способный внушить такую любовь своим солдатам, никак не мог найти общий язык со всеми остальными людьми в мире, включая собственного брата.

— А графу де Фонтанжу вы об этом докладывали?

— Ему нужны результаты, а не доклады. То есть пойманный мастер, а не рассказы о том, как его ловить.

— Гммм… обстановка у нас напряженная. Могу выделить только две лодки и не больше десяти человек. Когда вы хотите отправиться?

— Чем скорее, тем лучше.

— Хорошо. Ждите около Вдовьих покоев. Заодно выясните, как обстоят дела в Анжеррасе — насколько он безопасен для королевы и короля.

— Регент все же решил их вывезти? — удивился Солерн. Что за странный всплеск здравомыслия…

— Нет, — процедил Турвель. — Я решил. Он обходится с племянницей хуже, чем с прислугой, а принц… король все же Монбриан, хотя бы наполовину.

— Кому вы об этом рассказывали? — резко спросил Солерн.

— Вам первому. С чего такой вопрос?

— Господи, неужели не понимаете? Если аристократия узнает, что королева и ее сын ускользнули из рук фон Тешена, то вцепится в такой козырь мертвой хваткой! Семья, которая захватит младенца Карла, сможет претендовать на регентство и власть. Нам только этого тут не хватает!

— Об этом я не подумал, — задумчиво изрек капитан, и Ги понял, что сам же заронил в его голову опаснейшую мысль.

— Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что драка аристократов за трон в разгар народного восстания — не самая лучшая идея?

Турвель не ответил. Он жестом подозвал гвардейца и велел проводить дознавателя с мастером до Вдовьих покоев. Солерн, проклиная себя за тупость, мог лишь гадать, к кому в результате уплывет эта идея. Семья Турвелей была связана с кланом Монфрей — владыками севера Далары, но сам капитан в свое время пользовался расположением герцога де Суаз… Черт бы побрал их всех!

— Зря вы это сказали, — заметил Николетти. — Он не упустит случая нагадить регенту.

— Спасибо! А то я сам не догадался!

— Не переживайте. Увести королеву с принцем из-под носа герцога не так легко, как кажется. Он не зря сменил гвардейцев на своих солдат.

— Вы можете приказать Турвелю забыть об этом?

— Могу, но я уверен, что сия мысль посетила не только ваши головы, и герцоги с принцами уже прикидывают, как бы выхватить королеву с ребенком из рук регента. Благо, ее величество глупа, как пробка.

Солерн невольно задумался над тем, какой же ребенок получился у калеки Филиппа и Марии Ангелины, которая не отличалась выдающимся умом, а если говорить откровенно — на фоне Екатерины, супруги Генриха Льва, казалась просто слабоумной. Как будто король Амалы намерено сплавил Филиппу Несчастливому дочь, которую не жалко, а хороший товар приберег для более перспективных партий.

Около Вдовьих покоев никого не было: ими давно не пользовались, поскольку королева Екатерина умерла за два года до супруга, а перевести Марию Ангелину в апартаменты для вдовствующей королевы никто не позаботился. Гвардеец открыл дверь для камеристок, и Ги даже хотел спросить, откуда у него ключ, но не стал. Никто не собирался поддерживать в Эксветене нормальный порядок вещей.

Николетти стал с интересом рассматривать старые гобелены и темную резную мебель из Эстанты; Солерн присел на край подоконника и погрузился в невеселые размышления. А ведь еще не предъявили претензии на трон монархи, с которыми успели породниться Монбрианы! Но скоро Фердинанд, король Эстанты, припомнит, что Екатерина была его теткой по отцу…

Через полчаса, когда Ги вспомнил все родственные связи аристократов и монархов, появились гвардейцы — десять человек, как и обещал Турвель. Двое несли фонари. По знаку одного из гвардейцев, дознаватель и мастер направились в спальню королевы, где, замаскированная тяжелым буфетом, находилась дверь в тайный ход. Ги невольно подумал, не приложил ни дель Фьоре и к нему свою рук. Хотя вряд ли — раньше здесь находились покои епископа (еще когда Эксветен был епископской резиденцией), и ход проложили задолго до рождения ренольского архитектора.

— Надеюсь, — пробормотал Николетти, — об этой норе ваши революционеры не узнают. Иначе правление регента будет совсем уж коротким. Хотя у него и так не особо блестящие перспективы.

Солерн вздрогнул. Именно поэтому он и хотел отловить дикого мастера как можно скорее — даже если придется рискнуть собственной шкурой, пробираясь мимо окраин.

***

— Ну что же вы? — поддел дознавателя Николетти. — Давайте бодрее, бодрее!

Ги холодно отвернулся. Призывы к бодрости от человека, один вид которого вызывает мысли о самоубийстве, казались издевательством. Они плыли на двух лодках по Байе — укутанные в темные плащи, издалека они ничем не отличались от обычных лодочников. За исключением того, что с начала бунта ни один лодочник не выходил на реку — кроме труповозов.

Ги из-под края капюшона настороженно следил за берегами реки. Как только лодки выскользнули из тени Эксветена, он непроизвольно положил ладонь на рукоять пистолета. В центре Байя была одета в гранитные набережные, и сейчас там никого не было: слишком близко к дворцу и Площади Роз. Но вот они миновали здание Судейской палаты, гранит исчез, а на улицах появились редкие прохожие.

— К берегу, — тихо скомандовал капрал, и гребцы направили лодки под сень высокого левого берега.

— Нас все равно видно справа, — сказал Ги.

— Пусть ваш мастер об этом позаботится.

— Ах, — вздохнул Николетти, — как мило! Нам проще не привлекать к себе внимания. Гребите и делайте вид, что вы из народа.

Медленно они двигались вдоль жилых кварталов. Несколько раз Ги замечал, как приоткрывались ставни, и кто-то смотрел на их лодки. Чем дальше от Площади Роз, тем больше становилось людей на улицах, и многие провожали лодки взглядами. Обычно лодочники кишели на реке, как вши на собаке, но после того, как они перегородили ее цепями, передвижение по Байе почти прекратилось.

Когда они миновали кварталы ткачей, впереди показались цепи, преграждающие путь по реке на северо-запад. Одна огромная, тяжелая цепь, унизанная шипами, потянулась над рекой на уровне человеческого роста, другая почти касалась воды, третья — скрывалась под волнами. Капрал сделал знак гребцам увести лодки к опоре моста Сен-Роллен, где они укрылись от взглядов с правого берега.

— Что будем делать? — спросил Солерн у капрала. Тот откинул полу плаща и показал ему шкатулку. Николетти сощурился и сказал:

— Ваша ведьминская игрушка не сработает, пока я рядом. Что это такое, кстати? Надеюсь, ничего взрывчатого?

— Останетесь здесь, — сказал капрал. — Мы подойдем к цепи и откроем проход. Ваш мастер сможет отвести глаза прохожим?

— Сможет, сможет, — буркнул старик. — И какого черта я делаю это бесплатно…

Лодка с капралом тронулась к цепям, а Ги спросил:

— Разве вы с ведьмами не, гм… исключаете друг друга?

— Если бы у него в шкатулке была живая ведьма, то да. Но там только амулет, так что если отодвинуть его от меня ярдов на десять, то все должно работать как надо. Какого черта мы вообще потащились сюда ясным днем, а?

Насчет дня старик преувеличивал — погода была такой хмурой, что казалось, будто вот-вот наступит ночь. Но все же на реке они были как на ладони — и вскоре их заметили. Когда капрал подплыл на лодке к цепи и открыл шкатулку, кто-то на берегу заорал:

— Эй! Эй ты! Какого черта ты там торчишь?!

— Охраняют, — заметил мастер. — Бдят! — он поднялся, балансируя на покачивающейся в волнах лодке, и властно крикнул: — Идите прочь. Вы ничего не видели.

От внезапно раскрывшегося вокруг Николетти ореола дознаватель дернулся и отодвинулся так далеко, что едва не упал в воду. Гребцы и гвардейцы жалко съежились. Ги спрятал под плащом задрожавшие руки. Николетти, чуть подавшись вперед, проследил за тем, как несколько человек в плащах поспешно покидают берег.

— Ну как видите… — начал он, и с левого берега вдруг грохнул выстрел. Пуля выбила щербину в борте у ног старика. Солерн дернул его за руку вниз и, пригнув голову ренольца, рявкнул на гребцов:

— За опору моста, живо!

Очнувшись, те хаотично заработали веслами, так что лодка заплясала на волнах. Дознаватель зашарил взглядом по берегу, выискивая стрелка. Над Байей свистнула еще одна пуля, но, к счастью, лодка так дергалась, что никто не пострадал.

— Да отцепитесь же! — зашипел мастер. Ги отпустил его и плюхнулся на сиденье. — Не стрелять! — рявкнул Николетти. — А вы гребите, черт бы вас побрал!

Лица гребцов посерели. Люди, в сущности, против воли стали грести слаженно, и лодка наконец укрылась за широкой опорой Сен-Роллен. Мастер явно себя не сдерживал, и ореол вокруг него был так силен, что Ги скорчился и сжал голову руками. Рядом мелко трясся гвардеец.

— Прочь! — раскатился над рекой звучный хрипловатый голос старика. — Забудь о нас, забудь о них. Иди прочь, пока не упадешь от усталости!

Ги и сам бы бросился прочь, и бежал бы, пока ноги не отказали. Вокруг все посерело, и только мастер казался на сером фоне яркой фигурой, излучающей невыносимую, подавляющую силу.

— Они там закончили, — неожиданно спокойно произнес Николетти спустя, как показалось Солерну, несколько часов. Дознаватель с трудом поднял голову. Гребцы и гвардейцы даже не могли пошевелиться. Ореол вокруг старика поблек, и тяжесть, придавливающая Солерна к дну лодки, исчезла.

— Бравый капрал закончил с цепью, — повторил ренолец. — Путь свободен. Можно браться за весла и плыть дальше. Сколько еще фраз мне нужно подобрать, чтобы вы наконец очнулись и снова осознали окружающую действительность?

Ги обернулся. Лодка с капралом и его гвардейцами покачивалась около перерезанных цепей. Дознаватель сам взялся за весло и толкнул ногой одного из гребцов. Николетти сел, закутался в теплый плащ и прикрыл глаза с таким видом, словно сделал людям вокруг величайшее одолжение.

«Но ведь сделал, — подумал Ги, — нас бы перестреляли, как уток, если бы не…»

Даже думать об этом «не» было так тяжело, что Солерн предпочел сосредоточиться на гребле. Тем более, что выстрелы таки привлекли внимание других горожан, и на берегах Байи замелькали темные фигуры.

— Живей, — сказал Николетти. — если их соберется столько же, сколько во время представления регента народу, то даже я не смогу вам помочь.

Лодка проскользнула мимо разорванных цепей. Может, остатки ведьмовской магии уменьшили влияние ореола, но Ги стало легче дышать. Гвардейцы и гребцы встряхнулись; последние усиленно заработали веслами и вскоре догнали лодку с капралом. Тот посмотрел на старика так, словно сам хотел пустить ему пулю в голову, но не осмелился ничего сказать.

Они быстро двигались на северо-запад, оставляя позади разорванную цепь. Люди опять почти исчезли с улиц и берега, и до предместий, наверное, можно будет пройти спокойно. Солерн достал из кармана плаща небольшую подзорную трубу и направил ее на квартал Сен-Нерин, который им нужно было миновать, чтобы выбраться из города. Сейчас он казался тихим и спокойным, хотя прошлой ночью там до зари горели фонари и факелы.

«Может, они устали за ночь и сейчас отсыпаются», — подумал Ги со слабой надеждой. Сен-Нерин был кварталом, где жили бедняки — работники мануфактур, прачки и чернорабочие, точнее, те, кто перебивался любой работой ради нескольких грошей в неделю. Там и без бунтовщиков всегда было неспокойно.

— Куда вы смотрите? — спросил Николетти, и Солерн кратко обрисовал ему ситуацию. Старик недовольно нахмурился:

— А мы никак не можем обойти этот квартал?

— А смысл? — буркнул капрал. — Там сейчас везде. Чертов регент с его амальскими дармоедами!

— Пожалуй, вы рано волнуетесь, — сказал Николетти. — С такими умонастроениями вас примут там, как родных.

Капрал покосился на дознавателя и поправил пистолет за поясом. Проклятие! Нужно было взять с собой хотя бы пятерых агентов!

— Я служу королю, — вполголоса произнес Солерн. — Королю — и никому другому.

— Южане, — фыркнул капрал и убрал руку с оружия. — Нас как-то многовато в королевской армии, гвардии и на вашей службе, верно?

Ги пристально всмотрелся в его лицо. Оно было таким же смуглым и темноглазым, как и у дознавателя. Из-под капюшона на лоб падали несколько темных прядей, в черных усах поблескивала седина.

«Это что-то новенькое», — подумал Солерн. Неужели его худшие опасения начали сбываться так скоро? Ведь если за Тийонной снова начнут бродить идеи насчет возрождения южного королевства, то никто не поручится, какую сторону примут многочисленные бедные дворяне с Юга, которые составляют немалую часть армии Далары.

— Вы откуда? — вдруг спросил капрал на аминдольском; Солерн вздрогнул — он не слышал этого языка почти двадцать пять лет.

— Эс… Эскивели, — коротко ответил он, произнеся свою фамилию впервые за долгие годы. — С крайнего юга, предгорья Фиронны.

— Аржель, — сказал капрал. — Де Вийан.

Дознаватель кивнул, чувствуя все большую неловкость. Он почти забыл… с трудом подбирал слова и, кажется, говорил на родном языке с акцентом. Впрочем, капрал де Вийан не утратил своего благодушия, вызванного встречей с земляком. Он кивнул на набережную Сен-Нерин и сказал по-даларски:

— Я знаю обходной канал. Пахнет там не очень, туда сливают нечистоты, но мы сможем обойти опасный квартал.

— Давайте, — кивнул Солерн. — Запахи мы как-нибудь переживем.

— Говорите за себя, — буркнул Николетти. — Нам еще предстоит вернуться обратно!

Ги промолчал. Он предпочитал размышлять над проблемами по мере их появления, а не страдать из-за всего сразу.

Глава 6

В Анжеррасе их встретил замученный жизнью комендант. Он в глубокой печали выслушал последние новости о событиях в столице, тяжело вздохнул, словно собирался огласить свою последнюю волю, и спросил, зачем прибыли благородные господа.

— Нас интересует архив, — сказал Солерн, — ренольского архитектора Теодоро дель Фьоре.

— Архив? — вяло удивился комендант. — Сейчас, в такое-то время… на что он вам?

— Дело короны, — ответил Солерн. Начальник крепости явно хотел задать еще вопросы, но жизненных сил ему хватило только на второй тяжкий вздох. Пробормотав “Архив так архив”, он повел их в башню, окна которой выходили в сторону лесов и полей.

— Здесь, как говорят, архитектор провел последние годы, — сказал комендант, скрипя ключом в замке. — Тут хранится все, что после него осталось. Позвать смотрителя?

— Будьте добры, — сказал дознаватель, весьма удивленный тем, что у этого барахла есть еще и смотритель. За чем он тут смотрит, хотелось бы знать?

Едва переступив порог, Николетти с радостным возгласом бросился к стеллажам, набитым книгами, свитками и коробками, словно дорвался до несметных сокровищ. Ги осмотрелся. Комната была довольно велика, но всю ее обстановку составляли высокие, в потолок, стеллажи, пара лесенок и стол со креслом, стоящие около одного из окон. Архив дель Фьоре оказался довольно обширен и упорядочен, а не похож на груду пыльных клочков бумаги, как представлялось Солерну.

«А ведь если тут есть смотритель, — подумал Ги, — то он мог встретиться с диким мастером, а тот заставил его рассказать о тайных ходах, принести карту и забыть обо всем. Черт!»

За дверью послышались тяжелые шаркающие шаги, и в библиотеку вошел смотритель — глубокий старик, не меньше восьмидесяти лет с виду. Он еле брел, опираясь на руку молодого помощника. Николетти впился в них вспыхнувшим, как у филина, взглядом, и мимо дознавателя будто пронеслись тысячи иголок. Старец и юноша одновременно вздрогнули, юнец побледнел и съежился, смотритель поднял руку, закрывая лицо — но никто из них не был мастером, судя по разочарованию, которое отразилось на физиономии ренольца.

— Вы хотели меня видеть? — спросил старичок; его голос был тихим, как шорох пергамента. — Я Луи Дюфур, смотритель архива и библиотеки. Это мой помощник и племянник, Жан Дюфур.

— Солерн, Королевский дознаватель, — представился Ги. — Это мастер Николетти.

Дюфур опустился в кресло и с кротким любопытством посмотрел на них. Его помощник, все еще дрожа, занял место за спинкой, стараясь не встречаться взглядом с мастером и исподтишка разглядывая Солерна.

— Сколько вас здесь?

— Всего двое, — со смешком ответил смотритель. — А когда я умру, останется один.

Солерн краем глаза заметил, что Николетти опять припал к шкафам, восторженно и неразборчиво бормоча себе под нос на ренольском, и спросил:

— У кого, кроме вас, есть доступ к архиву?

— Ключ есть у коменданта — отозвался Дюфур. — Мессир дель Фьоре сменил все замки на те, что собрал сам. Без ключей нельзя проникнуть ни в одну комнату. Разве что разбить окно. А к чему ваши вопросы?

— Есть подозрение, что один из мятежников пробрался в архив и украл из него кое-какие бумаги.

— И вас, королевского дознавателя, волнует кража никому не интересных бумаг в такое-то время?

— Нам нужен тот, кто сумеет опознать вора, — сказал Солерн.

— Но здесь нечего красть. Этот архив бесценен — однако только для тех, кто понимает…

— Сто шестьдесят лет! — прошептал Николетти. — И такая поразительная сохранность!

Мастер вытащил с полки книгу, и Дюфур напряженно выпрямился в кресле:

— Мессир! Осторожнее! Это ценнейшие рукописи, подобных которым в мире нет!

— У вас бывают посетители? Кто-нибудь проявлял интерес к чертежам или другим бумагам?

Дюфур отрицательно покачал головой:

— Кто и зачем? К нам иногда заглядывает наш комендант, он любит читать, но не выносит отсюда книги. Милостью ее величества Екатерины, упокой ее Боже, мы не бедствуем, но посетители после ее кончины к нам не заходят.

— Разве тут совсем никого не бывает? Кто-то же должен хотя бы пыль вытирать.

— Я, — сказал Дюфр-младший. — Я сам все убираю и мою. И чиню по мелочи.

Солерн задумался. То ли они имеют дело с людьми, которым велено все забыть, то ли весь этот опасный вояж вообще не имеет никакого смысла. Николетти меж тем убрел куда-то в недра архива, и оттуда раздался его восторженный возглас:

— Какая прекрасная эскрита!

“Прекрасная что?” — озадачился Ги и пошел на звук. Служители архива встревоженно переглянулись. Старик Дюфур выкарабкался из кресла с помощью племянника и зашаркал следом.

Николетти обнаружился в эркере, где с восхищением созерцал нечто среднее между кофром, сундуком и комодом.

— Что это за штука? — недоумевающе спросил Солерн и обошел ее по кругу. — Для чего она? Она вообще открывается?

— Эскриты — это шкатулочки с множеством ящичков для безделушек, бумаг и духов. Ящички расположены со всех сторон вокруг одной или двух осей, поворачиваются и открываются нажатием на тайные пружинки, — Николетти нежно пробежал пальцами по гладкой полированной панели, — Это тоже эскрита, только очень большая. Изумительной тонкости работа!

Первое, что бросались в глаза дознавателю, помимо утонченной резьбы и перламутровой инкрустации — насколько новой выглядела эта вещь по сравнению с прочими стеллажами, шкафами и креслами.

— Вы недавно ее приобрели?

— О нет! — воскликнул Дюфур-старший. — Ее собрал еще сам Теодоро дель Фьоре. Взгляните, вот его печать.

— Мы скопили деньги за полгода, — добавил его племянник, — и заказали реставрацию в одной из лучших мастерских Байолы.

Сердце Солерна екнуло. Господи, неужели наконец-то?!

— В какой?

— Кажется, ее держит семья Рено. Принеси письма от главы мастерской, Жан, — попросил Дюфур и обеспокоенно уточнил: — Вы же не намерены забрать эту вещь у нас?

— Нет, но мне хотелось бы узнать, как вы ухитрились ее вывезти в город. Она же довольно большая и даже с виду очень тяжелая.

— Что вы! О вывозе эскриты и речи не было! Мы пригласили хозяина мастерской и его работников сюда, и они работали тут несколько месяцев.

«Боже!» — подумал Солерн. Неужто судьба вместо пинков решила преподнести ему подарок?!

— Вы помните, кто именно тут работал?

— Гммм, — Дюфур-старший нахмурился. — Память редко меня подводит, но я бы не стал сейчас на нее полагаться, тем более, что реставрация была завершена полгода назад. Однако, поскольку пройти в крепость без разрешения коменданта нельзя, то я составил список всех работников мастерской и передал ему. У нас осталась копия.

«Расцеловал бы!» — вздохнул Солерн. Если бы все, кого он допрашивал, вели такие списки!

— Вы можете передать нам список?

— Конечно. Я попрошу Жана снять для вас копию.

— Благодарю. Вам припоминаете что-то странное в поведении работников мастерской?

— Как будто нет. Мы, конечно, следили за ними, чтобы избежать малейшего вреда для эскриты и архива, но все обошлось. Они приезжали к шести-семи утра и трудились до ночи.

— И вы ни разу никого из них не застали за лазанием по стеллажам? Никто не задавал вам вопросов обо всех этих книгах и бумагах?

Смотритель покачал головой. Пока они разговаривали, Николетти огладил обеими руками золотистые панели эскриты, изучил резьбу, потрогал медальоны, на что-то нажал, и сбоку вдруг выщелкнулся широкий и низкий ящик. Мастер выдвинул его полностью и торжествующе заявил:

— Прошу, господа! Созданная самим Теодоро модель Байолы… и ее тайных ходов!

Старика от этой выходки чуть удар не хватил, а Ги, не веря своим глазам, уставился на столицу в миниатюре. Николетти подкрутил какой-то рычажок, и здания поднялись над плоскостью. Невероятно точная модель была собрана из крошечных костяных, деревянных и металлических деталей; сеть тайных ходов обозначали желобки из черного стекла.

— Боже мой, что вы делаете! — ужаснулся Дюфур. — Как вы посмели ее трогать?!

— Это надо перерисовать! Принесите бумагу и перья, живо!

— У нас уже есть несколько снятых с модели копий, и мы дадим вам одну, только ради Бога, не трогайте! Вы погубите этот шедевр, созданный руками самого дель Фьоре!

— Если эти работники торчали тут с утра до ночи, то у любого из них была возможность скопировать эту модель, хоть полностью, хоть частично, — сказал Ги. — Значит, он был одним из них!

— Не впадайте в излишний оптимизм, — хмыкнул Николетти. — И не делайте поспешных выводов. Вдруг этот гипотетический любопытный работник просто продал ему копию карты?

— А зачем гило… гипо… черт подери, что значит это слово?! Зачем этому работнику просто так тратить время на копирование карты с модели? Нет, он либо мастер, либо, по меньшей мере, один из мятежников.

— О чем вы говорите? — пролепетал Дюфур. — Боже мой, вы же не намерены конфисковать эскриту?!

— Нет, нам достаточно писем от хозяина мастерской, списка его работников и копии карты. Ваш архив и ваша эскрита в полной безопасности, — с улыбкой сказал Ги. — Благодарю вас за содействие делу короны, господа.

Когда Жан Дюфур принес им все бумаги, мастер Николетти с явной неохотой отлип от эскриты и обвел алчным взором шкафы и стеллажи, словно втайне надеялся вынести их содержимое в кармане. Ги, не дожидаясь старика, быстро сбежал по лестнице — его уже давно не сжигал такой охотничий азарт! Чертов дикий мастер все-таки оставил след, как все люди, и Солерну не терпелось как следует встряхнуть хозяина мастерской и наконец найти этого неуловимого невидимку.

***

Дознаватель и мастер выбрались из лодки у Моста Невинных, изрядно удивив де Вийона, который считал, что они захотят вернуться во дворец, однако все же выделил им сопровождение из четырех гвардейцев. У Ги не хватило бы терпения ждать следующего дня, когда допросить владельца мастерской можно было уже сегодня. К тому же неизвестно, что способен принести новый день в Байоле, которая все больше напоминала пороховую бочку. Когда они возвращались, на улицах Сен-Нерин уже снова бурлила толпа.

Солерн знал квартал, где располагалась мастерская краснодеревщиков — отца и сыновей Рено, к которым обратились Дюфуры для реставрации эскриты. Дознаватель быстро шел мимо темных домов с закрытыми ставнями. Николетти с недовольным видом следовал за ним по опустевшим улицам — он еще в лодке снова выразил весьма скептическое отношение к воодушевившим Солерна мыслям.

Уже начало смеркаться. Хорошо бы вернуться в Бернарден до ночи — четырех гвардейцев слишком мало, чтобы дать отпор народным толпам, если те снова решат побеседовать с регентом по душам. Хотя Байола пока хранила грозное молчание, а горожане не показывались на центральных улицах, Ги знал, что окраины не спят так же, как Сен-Нерин.

Двери и окна мастерской были заперты. Солерн велел гвардейцам ждать поодаль и постучался. Вчера вечером он послал к себе домой за обычной одеждой, без геральдических цветов и роз Монбрианов, и сейчас ничем не отличался от тысяч дворян, наводнивших столицу из-за траура по старому королю и в ожидании коронации нового. На стук долго никто не отзывался, но Ги трудился, не покладая рук, и наконец из-за двери глухо буркнули:

— Чего надо?

— Открывайте, — отозвался Солерн. — Есть заказ.

В двери медленно отворилось крошечное окошко. забранное решеткой. В нем показались темно-карие глаза под густыми черными бровями.

— Заказ? — подозрительно осведомился бровеносец, видимо — Мишель Рено, владелец мастерской. — Какой к черту заказ в такие-то времена?

— Мы хотим заказать шкатулки и сундуки для приданного моей дочери.

— Какие еще мы?

— Я и мой отец.

Николетти рядом нетерпеливо засопел, но пока вел себя прилично. Рено обшарил их долгим взглядом и буркнул:

— Расценки вдвое выросли. Времена на дворе не сахар.

— Ладно. Что поделаешь, — философски заметил Солерн, — времена временами, а хорошие женихи на дороге не валяются.

— Что верно, то верно, — согласился Рено. Заскрипели засовы, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтоб Ги и Николетти смогли по одному протиснуться в узкую щель.

— Народец ныне пошел очумелый, — изрек хозяин; двое его сыновей или помощников целились в визитеров из старых мушкетов, стоя на лестнице на второй этаж. — Всего можно ожидать.

— Вы Мишель Рено? — спросил Николетти.

— Он самый. Откуда вы о нас узнали?

— От моего друга, Луи Дюфура, смотрителя архива в Анжеррасе. Я хочу заказать у вас несколько шкатулок, в том числе эскриту по ренольской моде, в подарок внучке.

— Это можно, — сказал Рено. — Хотя мы сейчас работаем не так шустро.

— Отчего же?

— Так вот от этого, — мебельщик ткнул пальцем в закрытое окно. — Я тут только с сыновьями остался. Работники кто разбежался, кто попрятался. На улицу выходить страшно, каждый день то режут кого, то душат.

— А недавно виселицу устроили, — пробасил один из его сыновей. — Прям у моста.

— Кретины, что с них взять, — буркнул Рено-старший. — Бузят против регента, а проку? Этого удавят, другой на трон влезет, и что? Будто чего поменяется, тьфу.

Николеттиядовито улыбнулся, глядя на Солерна.

— А вы, мессир, откуда будете? — спросил второй сын мебельщика.

— Аржель, — ответил дознаватель. — С юга за Тийонной. Мессир Дюфур рекомендовал нам вашу мастерскую, особенно тех, кто работал над эскритой. Мы надеялись, что они возьмутся и за наш заказ, — Солерн протянул хозяину список имен. Рено пробежал его глазами и покачал головой:

— Нет, из них всех я разве что Нуаро могу обратно притащить. Он на соседней улице живет…

— Жил, — вмешался старший сын. — Недавно уехал, повез жену и детей в деревню, подальше от бардака. Остальных я уж месяца три как не видел.

— Еще двое с этими полоумными, — добавил Рено. — Но я от них держусь подальше. Мало ли что может взбрести на ум кретинам. Сегодня хотят утопить короля, завтра всех младенцев подряд начнут душить.

Ни сам мебельщик, ни его сыновья способностями мастеров не обладали, судя по спокойствию Николетти. Значит, диким мастером был кто-то из списка. Но Ги даже не успел придумать следующий вопрос, чтобы без подозрений выведать, где их найти — комнату заволокло давящим ореолом, который прополз прямо в душу, и Николетти сказал:

— Ну все, поиграли — и хватит. Положить, — сыновья Рено покорно уложили мушкеты на пол. — Стоять, — дернувшийся было к двери Рено-старший замер.

— Какого черта?! — рявкнул Солерн. — Не лезьте, я ведь уже…

— Вы так до следующего месяца будете с ними ворковать. У меня нет столько свободного времени. Почему вы вообще это затеяли?

— Чтобы их не прикончили! Ваш чертов дикий мастер имеет привычку убивать всех, кто видел его в лицо!

С физиономий мебельщиков схлынули последние живые краски. Они могли только в ужасе таращить глаза на старика, пока он не разрешит им шевельнуться. Младшего начала колотить крупная дрожь.

— Ах да, и верно, — покивал ренолец, присел на край стола и бросил Рено-старшему: — Подойди.

Щека мебельщика судорожно задергалась — но его сил хватило лишь на несколько секунд сопротивления. Мастер прижал пальцы к его вискам и впал в задумчивость, прикрыв глаза.

— Вы тоже, — велел он спустя минуту. Изучив таким образом сыновей Рено, Николетти забарабанил пальцами по столу.

— Ну что? — спросил Солерн.

— Он велел им забыть, — ответил старик.

— Забыть что?

— Личность дикого мастера, разумеется. Какой странный гуманизм…

Дознаватель поперхнулся. Николетти окинул мебельщиков оценивающим взглядом:

— Проще было бы приказать этим бугаям перебить друг друга. Или утопиться, благо мост и река под боком. Странно.

— Ну так прикажите им вспомнить.

— Человеческая память — не ковер, на край которого можно сперва набросить платочек, чтобы скрыть пятно, а потом сдернуть. Если мастер прикажет человеку что-то забыть, то он и забудет, навсегда. Вернуть эти воспоминания уже нельзя, именно поэтому нормальные, обученные мастера к такой мере прибегают редко.

— Однако, — пробормотал Солерн. — Я допрошу соседей. Черт побери, не может же один мастер стереть память всем жителям квартала!

— Я бы смог, — меланхолично изрек Николетти; Рено-старший задохнулся. По лицам его сыновей струился пот. Ги, проглотив и это откровение, спросил:

— А дикий мастер?

— Кто знает… в целом, это не трудно и усилий не требует.

Солерн тихо выругался и, поскольку терять было уже нечего, представился:

— Старший королевский дознаватель. Мы разыскиваем мастера, примкнувшего к бунтовщикам. По нашим сведениям, он работал здесь. Принесите списки всех работников. Они у вас есть?

— Неси, — просипел Мишель Рено сыну. — Бухгалтерские книги. Там есть, где оплата работникам.

— Карандаш или перо с чернилами тоже. Когда принесут книгу, назовете всех ваших работников, которых помните.

— Метод исключения… долго. Ты, — Николетти повернулся к второму сыну Рено. — Я хочу осмотреть дом. Пойдешь со мной. А вы двое — подчиняйтесь дознавателю.

Пока старый ренолец изучал дом, Солерн занялся бухгалтерскими книгами. Но, к его разочарованию, Мишель Рено смог вспомнить всех работников, даже временных. Назвал он и всю прислугу, которая сейчас разбежалась. Неужели дикий мастер не работал у мебельщиков, и все напрасно, и надо начинать сначала?

— Идите сюда, — вдруг раздался голос Николетти с лестницы. Солерн поднялся на второй этаж, где размещались спальни семьи Рено. Младший сын неуверенно мялся у двери в небольшую комнату.

— Что здесь?

— Гостевая.

— Нет, — глаза Николетти блеснули. — Тут кто-то жил постоянно. Здесь есть еще три обжитые комнаты — по одной для сыновей и спальня хозяина. А эта тогда для кого?

Солерн внимательно осмотрел спальню. В ней не было личных вещей или мелочей вроде расчески или бритвы, но в сундуке дознаватель нашел одежду, которая была бы слишком мала и Мишелю Рено, и его сыновьям, аккуратно сложенные и завернутые в тряпицу чертежные принадлежности и немного книг — их часто читали, судя по состоянию страниц и обложек. Они были посвящены породам дерева, искусству резьбы и составам лаков и красок.

— Кто здесь жил? — спросил Ги, показывая Рено-младшему книги и вещи. Тот изумлено заморгал, увидев содержимое сундука.

— Тут? Тут никто никогда не жил! Я не знаю, чье это и откуда оно здесь!

— Не знаете? — медленно повторил Солерн, начиная догадываться… но черт побери! Даже для дикого мастера это уже слишком! Неужели ему настолько все равно?

— Нет, — мотнул головой Рено-младший. — Это шутка чья-то! Я даже не заходил в эту комнату… никогда, — немного неуверенно добавил он, озираясь по сторонам.

— Странно, что он все это не сжег, — тихо сказал Ги.

— А то, что он приказал своим же отцу и братьям себя забыть, вас не удивляет? — фыркнул Николетти.

“Что же это за человек, — угрюмо подумал Солерн, — раз так легко пошел на то, чтобы лишиться семьи? Ведь они больше никогда его не вспомнят… может, он не знает, что память уже не вернуть?”

— В какой церкви вас крестили?

— Святого Антуана, тут, недалеко, за Мостом Невинных.

— Хорошо. Благодарю за содействие делу короны, — дознаватель захлопнул сундук. — Идемте, Николетти. Пороемся в церковных книгах. Если только мастер не велел священнику утопиться вместе с ними.

***

Священник, отец Оноре, непрерывно трясся. Впрочем, жизнь в столице вполне могла доконать даже молодого мужчину с крепкими нервами, что уж говорить о пожилом человеке шестидесяти лет. Он долго отказывался верить, что Солерн — королевский дознаватель, и открыл им только после приказа мастера, уставшего ждать, пока Ги убедит пастыря в своей благонадежности.

В церкви никого не было, несмотря на близящийся час вечерни. Отец Оноре, хоть и впустил дознавателя, мастера и гвардейцев, все равно выглядел смертельно перепуганным. Что и неудивительно — с порога церкви была видна виселица, на которой все еще покачивалось тело амальского солдата.

— Где у вас книги с метриками? — спросил Солерн.

— В моем кабинете, а… а зачем вам?

— Мне нужны записи о крещении детей Мишеля Рено. Сколько их у него?

— Трое: Мишель-младший, Жан и дочь Клодин. Почему вы спрашиваете?

— В кабинет, — велел Николетти. — Живо!

Священник устремился вглубь церквушки, а Ги проклял про себя предусмотрительность дикого мастера: разумеется, он обработал и отца Оноре. В конце концов, нетрудно догадаться, где можно найти записи об имени и рождении почти любого даларца. Церковь требовала вести строжайший учет всех верующих для расчета десятины.

На метрическую книгу Солерн не потратил много времени: она сразу раскрылась на том месте, где из нее вырвали три страницы. Мастер учел даже то, что записи могли отпечататься на соседних листах.

— Кто это сделал?

— Я… я не помню… не знаю… Она была в полном порядке! — отец Оноре опал с лица: порча метрических книг каралась сурово. Николетти пролистал ее и заметил:

— Если исходить из дат на соседних страницах, то дикому мастеру сейчас от двадцати до двадцати четырех. Молодой, а уже такой борзый…

— Когда проявляются способности? — спросил Ги.

— Совершенно по-разному. Нетрудно определить, что ребенок будет мастером, но способности у него могут проявиться и в три года, и в тринадцать лет. Печально, но что поделаешь.

— О чем вы говорите? — удивился священник. — Если бы я узнал, что в моем приходе есть ребенок, одаренный способностями мастера, я бы написал кардиналу Байолы, как нам велит булла Его Святейшества.

— Булла?

— Папа Иоанн Седьмой, — сказал Николетти, — обязал всех священников уведомлять кардиналов или архиепископов о появлении в приходе одаренного мальчика. Прихожане, в свою очередь, должны рассказывать своим духовным отцам о таком ребенке, даже если этот ребенок соседский.

— И понятно, что они частенько этого не делают, — хмыкнул Солерн. — Никто из прихожан не обращался к вам и сами вы ничего подобного не наблюдали?

Старичок покачал головой. Солерн повернулся к Николетти:

— Что происходит, когда кардинал получает такое сообщение?

— Он передает его мастеру или в ближайшую школу, где мы обучаемся. Мастера проверяют ребенка, и если у него есть способности, то он отправляется на обучение.

— Рено могли скрывать способности сына, обнаружив, что если об этом станет известно, у них отнимут ребенка.

Ренолец поморщился:

— Все знают, что это запрещено, и все равно до сих пор люди верят, будто оно само пройдет, как прыщи.

— Я ничего такого не помню! — возмущенно вклинился отец Оноре. — И у Рено не было никакого третьего сына!

— Может, и впрямь не было, — пробормотал Николетти. Солерн раздраженно вскинулся, но ничего сказать не успел: на пороге кабинета появился один из гвардейцев и, немного задыхаясь, выдавил:

— Мессир, нам лучше не выходить наружу!

— Это еще какого черта?

Отец Оноре возмущенно затрепыхался.

— Там… там народ, мессир. Собрался и идет!

— Проклятие! Опять?!

— Двери и окна запереть и забаррикадировать, — велел Николетти. Подчиняющая волна скользнула мимо Солерна и обволокла гвардейца и священника. Они кинулись выполнять приказ, а Ги выбежал из кабинета и бросился к лестнице, что вела на колокольню. Чертов Жильбер! Чертов регент! Чертовы байольцы! Какого дьявола им не сидится по домам?!

Ги вырвался на вершину колокольни, продуваемую сырым холодным ветром. Внизу через Мост Невинных сосредоточенно маршировала толпа горожан. Они двигались так слаженно, что дознавателю на миг показалось, будто это армия. Над толпой горели факелы и возвышались палки, обмотанные чем-то светлым.

— Кретины! Они опять тащатся ко дворцу!

— Давно не видел, чтобы правитель вызывал у народа такую единодушную антипатию, — заметил Николетти, свесившись через хлипкое ограждение.

— Я думал, после бойни у Эксветена они уймутся хотя бы на неделю!

Толпа неостановимо текла по улице. Дознаватель мог лишь бессильно наблюдать, как вожаки тащат горожан на верную смерть, а те и идут, словно безмозглые бараны. Герцог фон Тешен охотно повторит угощение пулями и картечью, но почему им всем плевать?!

Вплеснувшись на Площадь Невинноубиенных, толпа сбавила шаг, над ней прозвучала какая-то команда, которую Солерн не разобрал. Спустя секунду палки исчезли, а над головами людей развернулись флаги — огромные, пурпурно-бело-зеленые полотнища, затрепетавшие на ветру. Ги в отчаянии врезал кулаком по ограждению так, что оно зашаталось. Мастер издал короткий смешок:

— Хотел бы я увидеть сейчас физиономию вашего регента. Я бы даже заплатил за такое зрелище!

***

Фонтанж промокнул лоб платком. Жизнь не баловала графа в последнее время. Мало того, что он фактически сидел под арестом во дворце, так еще и регент выставил утроенную охрану вокруг своих покоев. Проникнуть внутрь, чтобы подменить последнюю копию эдициума, пока не представлялось возможным. Поддельный документ жег карман, как уголь. Фонтанж прекрасно понимал, что с ним будет, если его поймают с такой бумагой за пазухой.

Глава Секрета Короля прошелся по залу совещаний при Яшмовом кабинете. Здесь по традиции, укрепившейся со времен Генриха II, король встречался со своими министрами. Регент не стал ее нарушать, но последние полчаса безвылазно сидел в кабинете, не показываясь на глаза ни министрам, ни маршалам, и Фонтанж всеми фибрами души ощущал, как почтенное собрание первых лиц государства доходит до белого каления.

Он остановился у окна. Отсюда были видны и массивный полукруглый выступ Зала Ястребов, и площадь перед дворцом, и расчеты солдат-амальцев, охраняющих покой регента. В темноте терялись жерла пушек, но граф знал, что они там, смотрят на площадь — однако даже под их защитой герцог едва ли спит спокойно.

Вдруг в темном городе Фонтанж заметил движение: от Моста и Площади Невинных к Эксветену плотной тучей шла толпа, подсвеченная факелами, как молниями. На миг туча приостановилась, и над ней распахнулись, словно крылья, трехцветные стяги.

У графа отвисла челюсть. Несколько секунд он в тупом изумлении наблюдал, как байольцы движутся ко дворцу под этими странными знаменами, молча, без шума и выстрелов, пока из кабинета не вылетел герцог фон Тешен и не взревел, как раненный тур:

— Какого черта тут происходит?! Что это за флаги?! Кто посмел! Вы! — взор регента впился в графа. — Отвечать!

— Очевидно, байольцы недовольны арестом парламента, мессир, — как мог спокойно отозвался Фонтанж, в надежде, что эти слова произведут на герцога такое же действие, как искра на пороховой склад. И не ошибся: регент побагровел, на лбу и висках вздулись вены, кулаки сжались.

— Недовольны? — зарокотал он. — Они недовольны?!

— Созыв парламента перед коронацией монарха — уважаемая многовековая традиция, — прошамкал министр казны Его Величества, к радости Фонтанжа, подлив масла в огонь. — Даларцы рассчитывали на праздники и торжества, а не на бойню у этих стен.

— О, я охотно повторю! — регент метнулся к окну. Толпа заполняла Площадь Роз: люди в первых рядах несли пучки ветвей, перевитые лентами. Они складывали эти странные букеты там, где на площади до сих пор виднелись темные пятна крови.

— Свободу парламенту! — внезапно взревела толпа так, что стекла зазвенели. — Долой регента! Долой Амалу! Слава Даларе! Народ и Далара!

— Вайс! — взвыл герцог, и тут грянул поразительно слаженный залп. Фонтанж бросился на колени, опрокинул стол и заполз за него, прикрывая голову папкой с документами. Окна разлетелись вдребезги, обдав зал фонтаном осколков вперемешку с пулями.

“Господи, хоть бы он сдох!” — в отчаянии подумал граф. Но против ожидания среди стонов и криков прогремел голос регента:

— Вайс! Полк к оружию! Артиллерию к бою!

— Ваше высочество, — послышался мягкий увещевающий баритон посла фон Линденгардта, — будьте же благоразумны: если вы снова расстреляете толпу, то последствия…

— Срал я на последствия! — рявкнул герцог, окончательно забыв, где находится. — Я передавлю этих даларских вшей, даже если в чертовом городе ни одной не останется!

Зал наполнялся холодным воздухом и запахом пороха. Вокруг стонали и вскрикивали раненые — осторожно высунув голову из-за стола, Фонтанж увидел истекающего кровью министра казны: старик хрипел и зажимал руками простреленный живот. Под ногами фон Тешена захрустело стекло: невредимый герцог, слегка пригибаясь, быстрым шагом покинул кабинет. За ним следовал фон Линденгардт. Впереди мелькнул мундир Вайса, капитана герцогского полка.

Грохнул второй залп. Фонтанж сжался за столом. В кабинет наконец-то вломились гвардейцы под командованием Турвеля, бросились к окнам и открыли ответный огонь. Несколько солдат потащили к выходу министров и маршалов, раненных, уцелевших и умирающих. Кто-то помог Фонтанжу подняться, но граф старался так втянуть голову в плечи, чтобы в случае чего в нее не попало шальной пули.

— Они же так перебьют этот чертов парламент! — прохрипел он. Гвардеец покачал головой:

— Они не стреляют по окнам Зала Ястребов. Только по соседним.

Оказавшись снаружи, граф привалился к стене, перевел дух и обнаружил, что герцог, вместо того чтобы ускакать к своим любимым пушкам, стоит перед дверями Зала Ястребов. Посол фон Линденгардт что-то изо всех сил доказывал ему вполголоса по-амальски. Но регент, очевидно, не слушал: по его знаку солдаты из Амалы отворили двери, из-за которых хлынул поток зловонного, душного воздуха, пропитанного тяжелым духом от почти ста семидесяти человеческих тел. К тому же нужду парламентариям приходилось справлять в вазы, ранее украшавшие зал, что тоже не добавляло воздуху свежести.

— Вывести десять, — приказал фон Тешен.

— Что вам нужно? — подал голос высокий, полуседой мужчина лет сорока. Фонтанж с некоторым усилием припомнил, что это адвокат Жан-Клод Дюбуа, о котором ему докладывал Солерн. Солдаты герцога принялись выволакивать из зала парламентариев. Один схватил пожилого священника, и какой-то юнец бросился на защиту дряхлости с возмущенным возгласом:

— Не троньте старика! Вашей храбрости на большее не хватает?!

Солдат отпустил священника и без особого колебания врезал молодому парламентарию прикладом мушкета в лицо. Юный идиот упал, обливаясь кровью, и по жесту регента из зала вытащили обоих: и щенка, и священника.

— Куда вы их ведете?! — закричал Дюбуа; двери снова захлопнулись, и регент быстро направился прочь от зала. Десяток парламентариев тащили за ним. Снаружи все еще трещали выстрелы, хотя уже не так часто и слаженно. Граф почти пришел в себя, когда выстрелы вдруг сменились громкими криками, и стрельба стихла. Начальник Секрета Короля рискнул подползти к окну и выглянуть поверх подоконника. На балконе над Яшмовым кабинетом он узрел десять членов парламента и регента, и в очередной раз поразился его бесстрашию на грани слабоумия.

— Прекратить огонь! — крикнул герцог; его голос звучно разнесся над площадью, и выстрелы действительно прекратились. В регенте все-таки было нечто властное. Амальские солдаты, по крайней мере, без раздумий шли за ним в огонь и воду, что вызывало очень мучительное беспокойство у брата фон Тешена, короля Людвига. И почему он не удавил младшенького брата еще в колыбели?!

— Ваши парламентарии, — отрывисто продолжал герцог; один из солдат поднес фонарь поближе к заложникам, чтоб их было лучше видно. Священник упал на колени и стал молиться.

— Ваши действия — сложить оружие и убраться отсюда, — фон Тешен кивнул солдатам. Те вскинули мушкеты; по площади пробежал глухой ропот. — Иначе парламентариев станет на десять голов меньше.

Ропот перерос в гневный рев, но ни одного выстрела со стороны байольцев не последовало. Фонтанж удивился: он никак не ожидал такой любви к парламенту у бунтовщиков. Наводило на мысли…

— Если я через минуту не увижу отступления, — грозно продолжал фон Тешен, — то начну сокращать число парламентариев. Убирайтесь! Живо!

Фонтанж сглотнул. Он бы не стал так разговаривать с ополоумевшей чернью, даже имея за спиной пушки и полки. Но чернь, против ожиданий графа, вдруг подала назад. Медленно и неохотно, сохраняя порядок, будто солдаты, байольцы отступили от Эксветена. Под светом факелов и полощущимися на ветру трехцветными флагами они отходили, растекаясь, словно ручьи, по улицам и переулкам.

— Надеюсь, я был достаточно дипломатичен? — осведомился у фон Линденгардта регент, когда последние бунтовщики покинули площадь и скрылись в ночи.

— О, более чем, ваше высочество. Это был тонкий и разумный ход.

— Отлично. Этих — расстрелять, тела повесить на площади. Остальным — ни крошки еды и ни капли воды, — герцог повернулся на каблуках и гордо удалился под громкие возгласы посла. Фонтанж отвернулся и прикрыл глаза. За окном раздались выстрелы.

***

— Мессир, может, мы пойдем? — почти заискивающе спросил один из гвардейцев. — Пока там тихо.

Отец Оноре с надеждой уставился на дознавателя. Солерн, который спустился с колокольни, когда толпа дисциплинированно отступила, осторожно выглянул в окно кабинета поверх серванта — его гвардейцы придвинули к окну в качестве баррикады. На улице никого не было. Армия байольцев рассеялась в переулках и ночном мраке, словно ее и не было.

— Идем, — решил Ги. — Пока на улицах относительно тихо, мы успеем взять след дикого мастера.

— Сейчас? — спросил Николетти. — Ночью? Вшестером? И какой след, простите, вы собрались брать? Уверен, что он стер память всем своим соседям.

— Мы пойдем не к ним, а к шлюхам.

Отец Оноре возмущенно дернулся, Николетти поднял бровь:

— Оригинально.

— Здесь рядом квартал развлечений для умеренно состоятельных горожан. Уверен, что сынки Рено частенько там отирались.

— Но это же опасно, мессир! — попытался воспротивиться гвардеец. — Разве не лучше завтра утром…

— Можете вернуться в Бернарден или во дворец, — сказал Солерн. Гвардейцы переглянулись, покосились на мастера и в тихом отчаянии последовали за дознавателем — в холодную декабрьскую ночь, под мелкий снег. Наверное, сочли, что в обществе мастера они в большей безопасности, чем во дворце или в тюрьме.

Нынешняя зима подкосила даже вечно веселый квартал Роз Фиделис — там было так же темно и пусто, как на других улицах. Хотя поблескивающий за закрытыми ставнями свет подсказывал, что кто-то все еще рискует выходить из дома по вечерам в поисках развлечений. Николетти шел за Солерном, с любопытством озираясь по сторонам.

— Вы так уверенно куда-то стремитесь, — наконец заметил мастер. — Частенько захаживаете?

— Да. К осведомителю.

Николетти скептически хмыкнул:

— Думаете, она станет сейчас с вами разговаривать? Мне кажется, вы уже не котируетесь как достойный собеседник.

Дознавателя больше волновало то, что у него нет денег. А без звонкой монеты мадам Люсиль все равно будет неразговорчива… впрочем, для этого и нужен мастер. В темноте Ги с трудом разглядел вывеску “Зеленые кружева” и подергал колокол у дверей. Не открывали так долго, словно в доме все умерли. Наконец после того, как Солерн стал звонить непрерывно, за дверью послышались тяжелые шаги.

— Дайте кошелек, — прошипел Солерн.

— С чего это? Я не собираюсь им платить.

— Нас не впустят, пока мы не покажем, что платежеспособны.

— Разве вас тут не знают в лицо?

Смотровое окошко узенько приоткрылось, и за ним блеснул отблеск фонаря или свечи. Дознаватель нетерпеливо протянул руку; мастер с тяжелым вздохом вытащил из кармана кошелек и ткнул им в окошко на двери. Наконец заскрипели замки и засовы; открыв дверь, охранник пробурчал:

— Запираемся по приказу мадам. Времена нынче неспокойные, — вгляделся в посетителей и, узнав Солерна, глухо вскрикнул: — Куда?! Вам сюда нельзя!

Ги медленно повернулся к нему (Боже, как же внутри было тепло!) и осведомился:

— С каких это пор?

— Мадам запретила! Ради безопасности! Ни вас, на гвардию, ни амальцев…

— Ничего, — процедил Ги, — мы ненадолго.

Он положил руку на эфес шпаги, и охранник попятился.

В зале, где пара посетителей не очень радостно коротала время в обществе шлюх, собралась вся охрана достойного заведения — дюжина вооруженных мужчин. Солерна узнали и здесь — начальник охраны подошел и молча, вопросительно уставился на него, держа на виду пистолет.

— К мадам Люсиль, — сказал Ги.

— Не принимает, — отвечал охранник. — Ваши тут нынче не в цене.

Солерн исподлобья уставился на охранника. Остальные пока не поднимались с мест, но пристально наблюдали. Гвардейцы придвинулись ближе, с презрением глядя на головорезов, и тут Николетти, которому явно опротивело ожидание и местное общество, коротко бросил:

— Всем сидеть и не шевелиться. А ты — веди нас к мадам Люсиль. Живо.

Ги чуть не задохнулся от распустившегося буквально на расстоянии вздоха ореола подавления. Голову сдавило, точно тисками, сердце тяжело заколотилось, а еще он не видел, но ясно чувствовал, что ореол состоит из незримых лепестков, которые раскрываются вокруг Николетти, словно бутон.

Гвардейцы отшатнулись, охранник опал с лица, повернулся, как кукла, и зашагал к лестнице. Ги стиснул зубы и заставил себя идти следом, держась на расстоянии от мастера. Гвардейцы остались внизу — и одному даже стало дурно.

Охранник остановился у ореховой двери, хорошо знакомой дознавателю, и постучал.

— Кто там? — недовольно спросила мадам Люсиль.

— Господин из Секрета Короля.

— Что?! Какого черта ты его сюда притащил?!

— Со мной мастер принуждения, Люсиль, — сказал Солерн. — Откройте мне, пока вас не заставили.

После долгого молчания дверь рывком распахнулась, и мадам яростно прошипела:

— Я больше не сотрудничаю! Никто больше с вами не сотрудничает! А ты пшел вон, пес!

— Иди, — лаконично велел старик. Охранник поплелся прочь. Мадам Люсиль попятилась от мастера, и Ги, воспользовавшись моментом, переступил порог кабинета.

— Не волнуйтесь, я ненадолго.

— Мне плевать! Убирайтесь! Вы здесь больше не в цене, а ваших осведомителей того гляди начнут убивать прямо на улицах!

— Среди ваших клиентов были сыновья из семьи Рено, которая держит мебельную мастерскую?

Мадам на несколько секунд замолчала, посверлила Солерна оценивающим взглядом и резко сказала:

— Расценки выросли. И деньги вперед.

У Ги не было денег. Но Николетти не стал ждать, пока дознаватель унизиться до уговоров, и кратко проронил:

— Отвечайте.

Женщина оцепенела, глядя на него как кролик на удава. Мастер стоял, скрестив руки на груди, и выглядел угрожающе, при чем не прикладывая к этому никаких усилий. Солерн на миг ему позавидовал — но его силы рядом с ореолом таяли так стремительно, что на какие-либо чувства их уже почти не осталось. Мадам Люсиль несколько раз судорожно сглотнула и выдавила:

— Я их видела в зале с девочками.

— Сколько их было? — отрывисто спросил Солерн: ореол его просто душил.

— Трое, чаще всего — сынки Мишеля, сам-то он не особо ходок был до смерти жены. Потом и он стал заглядывать.

— Имена.

Мадам наморщила лоб:

— Один был Мишель вроде. Второй Жан… или Жак. Третий, кажется, Этьен.

— Опиши этого третьего, — приказал ренолец.

Солерн расстегнул пару пуговиц и ослабил воротник сорочки. Хотелось открыть окно и выброситься в него же. Даже пойманный наконец-то след неуловимого и безликого мастера не вызывал ни малейшей радости, пока Николетти стоял рядом, распространяя тяжелый, как свинец, ореол подавления. Господи, как же он живет с этим внутри?

Глава 7

6 декабря

Солерн сидел за столом в кабинете Русенара, уронив голову на руки. Еще вчера он во всем винил идиотские советы министров и Фонтанжа, но теперь был уверен, что регент и сам отлично справляется.

Вечером, вернувшись в Бернарден, он встретил бледного и напуганного Ларгеля и, что еще хуже — такую же бледную ведьму. Она отвела его на башню над воротами, протянула подзорную тубу и рассказала о расстреле десятерых парламентариев. Десять тел мерно покачивались под ветром, который гулял на Площади Роз и трепал трехцветный флаг — очевидно, конфискованный у парламента.

— Зачем ваш регент снабжает революцию новыми мучениками? — неодобрительно проворчал Николетти.

— Я их знал, — глухо пробормотал Солерн. — Это аббат Симонель, его племянник, Жорж Шанталь, Базиль Эран, Жиль Ардьян… они все — просто безвредные и бесполезные болтуны, они ни чем не заслужили…

— Если регент продолжит так быстро и часто их убивать, то их Национальная декларация превратится из кучки бессвязных записок в священное писание для революционеров.

Революция… Солерн чаще всего видел это слово в статьях и письмах этих несчастных глупцов, рассуждающих по своим уютным гостиным, как бы им обустроить Далару посправедливей. Никто из этих бедолаг не знал, что революция придет за ними так скоро, и они первыми заплатят за нее так дорого…

— Господи, — с отвращением прошипел дознаватель, — проклятый полоумный кретин!

— Может, он войдет во вкус и перебьет весь ваш парламент, — меланхолично заметил Николетти и тут же впился в Солерна цепким взглядом: — Вы все еще намерены действовать во благо власти?

Ги закрыл лицо руками. Сейчас он пытался уговорить себя, что эта самая власть принадлежит не только регенту из Амалы, но и младенцу, который еще ничего плохого никому не сделал.

Может, Фонтанж и прав. Может, утопить этого маньяка в крови — самый разумный и здравый подход к вопросу. Может, Фриенны или Монфреи или кто там еще — однозначно лучше, чем…

В кабинет вошла ведьма. Мастер, вздрогнув, тут же отступил в самый дальний угол, а Ги наконец почувствовал, что слабое присутствие ореола принуждения исчезло. Видимо, старик старался сдерживаться.

— Что случилось? — спросил дознаватель: Илёр не стала бы без веской причины находиться в одной комнате с Николетти. Она протянула Солерна листок, исчерканный непонятными значками.

— Что это?

— А, ты же не понимаешь. Ведьмино письмо. Пишет моя сестра из обители в Ле Кур. Монфреи отказались признавать власть герцога фон Тешена и пропускать его полки с северной границы к Байоле.

— Черт! Что еще она пишет?

— Бои идут под Ле Кур и на подступах к Невенну, столице Монфреев. Без фон Тешена амальцы не могут одолеть их армию. К тому же в ее рядах видели инисарских наемников. Ходят слухи, будто герцоги севера заключили союз с королем Инисара.

“Черт бы их всех побрал”, - устало подумал Солерн. Между Монфреями, герцогами севера, и королями островов Инисар есть древняя родственная связь — даже в прошлой войне за престол Далары они поддерживали претензии инисарского короля.

— Поедешь во дворец? — спросила Илёр. — Раньше ты всегда стремился первым принести туда самые плохие новости.

Солерн позвонил. Явился слуга Русенара, покорно воспринявший смену хозяина; Ги велел ему накрыть плотный завтрак и взял описание Этьена Рено. Молодой, лет двадцати-двадцати двух, темноволосый и голубоглазый, среднего роста, худощавого сложения, “смазливый, что твоя барышня”, как сказала мадам Люсиль. Особых примет у щенка не оказалось. Впрочем, раньше Секрет Короля находил людей и по более скудным описаниям. Сеть осведомителей и страх перед агентами творили чудеса. Ги вздохнул. Славные были времена!

— Удивительно, — Илёр заглянула ему через плечо. — Монархия рушится, в столице бунты, север откололся и вот-вот заключит союз с врагами Далары, а тебя больше всего волнует поимка какого-то недоделанного принудителя, когда у нас и свой есть.

— Ну меня-то, в отличие от юного Рено, все же доделали, — сухо ответил Николетти. — Потому я представляю куда меньшую опасность, чем необученный и непредсказуемый мастер, который сам не знает, к чему могут привести его действия.

— Если бы я мог в одиночку укрепить трон, призвать горожан к порядку и приклеить север обратно к Даларе, то я бы этим и занялся, — буркнул Солерн. — Но я не могу. А потому делаю то, что в моих силах.

— А зачем? Ну, найдешь ты этого Этьена Рено, выйдешь через него на поставщиков оружия для бунта, а дальше что? Кому ты собрался об этом докладывать?

Ги с досадой нахмурился. В самом деле, не Фонтанжа ведь об этом оповещать…

— Посмотрим, — уклончиво ответил дознаватель. — Сегодня я поеду во дворец, мне нужно получить жалование, заодно сообщу про бунт на севере. А у тебя нету такой же задушевной подруги на юге, а?

Ведьма задумчиво сузила глаза:

— Хочешь агентурных данных? Придется платить.

— Как будто я не этим тут каждую ночь занимаюсь.

— Как будто тебе это не нравится.

Вошел слуга с вином и едой. Пока он накрывал стол, ведьма, мастер и дознаватель молчали.

— Я напишу кое-кому, — сказала Илёр, когда слуга вышел. — Но она не состоит в таких близких отношениях с принцами Тийонны, чтобы выложить тебе все их тайные планы.

— Насчет их планов я и так догадываюсь: как всегда, метят в союз с королем Эстанты, расплатятся с ним парой мелких баронств у границы, а сами вытащат из кладовки корону Аминдолы.

— Интересно, — протянул Николетти, разделывая курицу на правах старшего за столом, — а если герцоги де Суаз обратятся за помощью к своему родичу, Людвигу, королю Амалы, кого он поддержит — их или братца?

— Хороший вопрос, — сказал Ги. У Монфреев, Суазов и принцев д’Эвитан, владеющих землями Юга, были родичи и друзья за пределами Далары. Только герцоги де Фриенн могли рассчитывать лишь на внутренних союзников — и в этом была их сила. Даларцы, сытые по горло иностранцами, скорее поддержат тех, кто не имеет порочащих связей с заграницей. Уж не на Фриеннов ли поставил Фонтанж?

— А ты? — вдруг спросила ведьма.

— Что я?

— Ты разве не хочешь, чтобы с короны юга отряхнули пыль?

Дознаватель уставился в тарелку. Триста лет назад независимости Аминдолы пришел конец, но никто из южан, особенно из знати, не забывал о том, что когда-то даларские короли правили только к северу от реки Тийонны.

— Глупая фантазия, — наконец сказал Ги. — В погоне за возвращением королевства юга легко свернуть себе шею.

— Только если на троне укрепится очередная северная династия, — заметил Николетти. — А если представить на минутку, что ваши революционеры убьют и регента, и королеву, и ее отпрыска, то что мешает южанам заключить с революционерами взаимовыгодный договор? Например, революционеры дают Югу желанную независимость, а южане не мешают им строить тут… ну что они хотят построить вместо монархии.

Прогноз был настолько мрачным, что Солерн не нашелся с ответом. Он сам в молодости, едва приехав в Байолу, раз семь дрался на дуэлях — только потому, что был с Юга. В глубине души ему всегда казалось, что даларцы считают всех южан чужаками и предателями, готовыми в любой момент ударить в спину. Хуже они относились только к людям с полуострова Авенориг — но те никогда не скрывали, что не намерены считать себя частью Далары. Наверняка граф Авенорига поддержит Монфреев…

— Я бы на твоем месте на улицы не совалась, — сказала Илёр. — Город бурлит с раннего утра.

— Я должен доложить о Монфреях и привезти моим людям деньги. Или хотя бы сказать, что денег не будет. Поеду сейчас, обернусь за два или три часа. Вернусь к одиннадцати.

— Уверены, что вернетесь? — хмыкнул Николетти.

— Если мастер с тобой не едет, — сухо добавила Илёр, — то наденешь амулет, который я тебе дам. По крайней мере, от пуль он тебя защитит.

***

Во двор дознаватель спустился один: мастер отдыхал после вчерашнего. Лейтенант де Ларгель вызвался сопровождать Солерна лично, и они покинули Бернерден вместе с двумя дюжинами гвардейцев. Ги вполголоса спросил:

— Вам выплатили жалование?

— Нет, — Ларгель беспокойно покосился на своих солдат и прошептал: — Думаете, с этим будут затруднения?

— Еще какие, — процедил дознаватель. По улицам струились толпы горожан, при чем среди них Ги видел немало дворян, которые передвигались тесными группками. С одной стороны, благодаря этому на переодетых в штатское гвардейцев не обращали внимания; с другой… видимо, верность короне пошатнулась даже в среде дворян.

«Как один человек всего за несколько лет смог пустить по ветру все, что строили его отец, дед и прадед?» — подумал Солерн. При Генрихе I, прадеде покойного Филиппа, даже дворяне Юга хранили верность престолу.

Из-за ставен за толпой на улицах следили сотни и тысячи глаз. А когда Солерн проезжал мимо Моста Невинных, то обнаружил приколотую к виселице Национальную декларацию. Он подъехал и сорвал пачку листов с расплывшимся текстом. Но крупная черная надпись на титуле еще читалась.

— Что это? — с опаской спросил Ларгель.

— Священный текст для мятежников. Один из ее авторов — аббат Симонель, который сейчас болтается на Площади Роз.

Лейтенант слабо вздрогнул.

— Но они же… они же не пойдут мстить? То есть… это же неграмотная чернь, почти скот, какое им дело…

— У них уже нашелся тот, кто организовал их почти в военный отряд вчера вечером. Так что не обольщайтесь насчет неграмотной черни.

Чем ближе они подбирались к Эксветену, тем чаще видели трепещущие на ставнях, балконах и флюгерах ленты — белые, красные и зеленые. Их никто не срывал — солдаты регента и гвардия благоразумно не покидали дворец.

Солерна и Ларгеля допросил капитан амальской стражи, но отказался отвечать на их вопросы. Сегодня он выглядел гораздо хуже и держался враждебно: явно не спал всю ночь и особой любви к даларцам не питал. Лейтенант отправился на доклад к Турвелю, а Ги принялся искать главу Секрета Короля. В прошлый раз они встречались в Ореховом кабинете, но там Фонтанжа не оказалось. Потратив не меньше часа на поиск и опрос слуг, Солерн наконец наткнулся на графа в тесной каморке неподалеку от Зала Ястребов.

Начальник Солерна выглядел еще хуже, чем амальский капитан, даже как-то сдулся и похудел. Его одежда была в пыли и засохших брызгах крови, под глазами набрякли мешки, лицо посерело. Теперь он казался лет на десять старше.

— Что вам? — буркнул Фонтанж. — Нам тут не до вас. Вчера чертовы смерды едва не перебили нас всех.

— Я видел, — сказал Ги. — Я был неподалеку от дворца.

— И вы никак им не помешали?

— Едва ли мне бы удалось сделать это силами четверых гвардейцев. Кстати, завтра день жалования.

— И что?

— Я должен получить деньги, чтобы выдать моим агентам и осведомителям.

— Отлично. Только ни черта вы не получите, — раздраженно ответил Фонтанж. — Министра финансов вчера убили выстрелом в живот. Его помощник, казначей короны, получил такие раны на лице от выбитых стекол, что едва ли когда-нибудь снова будет видеть, если выживет.

— Проклятие! — Ги не ожидал, что все окажется настолько плохо. Он-то думал, стрельба байольцев была бесплодной акцией устрашения. Тогда ясно, отчего регент отреагировал так свирепо… — Много пострадавших?

— Достаточно. Какого черта мы вообще должны вам платить? Что вы такого сделали ради блага короны?

— Добыл кое-какие сведения о происходящем в герцогстве Монфреев. Кажется, через их земли должны пройти полки герцога, которые он вызвал с границы.

Фонтанж буквально впился в него взглядом, но поскольку Ги молчал, то граф нетерпеливо рявкнул:

— Что там? Не молчите, черт подери!

— Сначала жалование, — невозмутимо сказал Солерн. — Потом информация. Как я понял, вы уже согласны с тем, что она стоит денег?

На миг ему показалось, что граф сейчас лопнет от ярости. Он побагровел, на висках выступили вены, рука сжалась в кулак… а потом Фонтанж вкрадчиво произнес:

— Что ж, признаю, информация достойна оплаты. Вы получите ваше жалование. Говорите же, что происходит на севере?

Графская ушлость Солерна скорее позабавила, что рассердила: Фонтанж напомнил ему торговку рыбой, у которой Ги много лет покупал карасей, а она все эти годы не оставляла надежды его обвесить.

— Деньги вперед, — добродушно сказал дознаватель. — А потом я доложу все… вам и господину регенту.

— Вы с ума сошли? Кем вы себя возомнили, чтоб требовать разговора с самим регентом?

— А вдруг я ошибся? Вдруг мои сведения неверны? Если ему обо всем расскажете вы, то и гнев падет на вашу голову. А господин герцог, как мы все убедились, скор на расправу.

Фонтанж прекрасно понял, что это насмешка, и Ги сам не верит в свои слова. Но страстное желание узнать, что поделывают возможные кандидаты на корону, победило, и граф буркнул:

— Как вы собираетесь провезти жалование через город? Чернь совсем ополоумела.

— Не беспокойтесь. Мои деньги — моя забота.

***

Солерн любовно прижимал к себе сундучок с жалованием; граф смотрел на дознавателя с неприязнью глубокой и острой, как желудочная колика. Мало того, что южанин почему-то был свежим и отдохнувшим, так еще и выглядел моложе своих лет. Когда он напоминал загнанную лошадь, то нравился Фонтанжу намного больше. Не говоря уже о том, что раньше он не смел так дерзить начальству.

В кабинет регента их впустили без промедления, и, к удивлению графа, они встретили там Лотрейн. Верховная ведьма, в черно-фиолетовом по случаю траура, стояла в эркере и насмешливо подняла бровь при виде Солерна. Регенту тоже не сиделось: он метался по кабинету, как тигр в клетке, и остановился, только увидев Фонтанжа и Солерна.

— Кто это? — отрывисто спросил регент, не размениваясь на приветствия и пронизывая южанина тяжелым, подозрительным взглядом.

— Это Ги де Солерн, наш старший королевский дознаватель, ваша светлость.

Солерн поставил сундучок на стол и коротко поклонился. Совсем забыл, где его место!

— Как сообщил мне господин дознаватель…

— Мне доложили, что у вас некие ценные сведения, — сказал герцог. — Если их принес он, то пусть докладывает сам.

— Вчера вечером я встретился в городе, около Моста Невинных, с моим осведомителем, сир, — заговорил Солерн. — Он сообщил мне, что ваши полки должны были пройти по землям герцогов Монфреев, чтобы прибыть в столицу. Однако Монфреи отказались их пропустить, и сейчас под Невенном, столицей герцогства, идут бои, которые ваша армия не может выиграть.

Фонтанж чуть не задохнулся на месте, а герцога фон Тешена новость потрясла до глубины душ. Он уставился на Солерна и сперва вспыхнул от гнева, потом побледнел, покачнулся, схватился за спинку стула и яростно выругался на амальском. Похоже, регент очень рассчитывал, что верные солдаты помогут ему усмирить горожан, и никак не ожидал, что армия завязнет в неожиданных боях на севере, который он уже один раз завоевал.

— В рядах армии Монфреев замечены наемники из Инисара, сир, — продолжал Ги. — Монфреев, графов полуострова и королей Инисара связывают давние родственные и союзнические отношения. Север и северо-запад готовы примкнуть к инисарскому…

— Какой еще полуостров? — глухо спросил фон Тешен.

— Полуостров Авенориг, сир. Что касается Юга…

— Юга?!

— То среди южных дворян бродят опасные идеи, — невозмутимо и на редкость безжалостно продолжал Солерн, не слишком обращая внимания на то, что герцог бледнеет все сильнее. — Они снова заговорили о возрождении Аминдолы и готовы обратиться к королю Эстанты, если тот гарантирует им независимость.

Лотрейн издала короткий смешок: ее это все очевидно забавляло. Она подошла к карте, которая занимала всю стену, и принялась водить по ней пальцем, что-то высчитывая.

— Чертовы даларские выродки! — прошипел регент. — Какого дьявола…

— Южане — не даларцы, — мягко сказал Солерн, так что Фонтанж чуть не подпрыгнул. Что он такое несет, черт побери?! — Далара завоевала Юг, но не больше.

— Если север бунтует, то я вызову через северо-восточную границу…

— Это весьма опасно, сир, поскольку до меня дошли пока ещенепроверенные сведения о том, что герцоги де Суаз и де Фриенн готовы поддержать мятеж. Если эти могущественные семьи заключат союз, то почти весь северо-восток будет потерян.

— Не так уж много и останется, — с усмешкой заметила ведьма. — Клочок посередине, примерно вот такой, — она обвела пальцем центр Далары. Герцог потянулся к карте и случайно задел рукой ладонь ведьмы. У Лотрейн вдруг вырвался звук, похожий на карканье. Она впилась в руку герцога, словно когтями, и оцепенела, широко раскрыв глаза, только ее пальцы сжимались все сильней и сильней.

— Не шевелиться! — крикнул Солерн, едва фон Тешен попытался вырвать руку. — Стойте и не двигайтесь! Она пророчит!

Регент застыл на месте. Лицо ведьмы было матово-белым, глаза почернели так, что даже белки стали сероватыми. Она смотрела сквозь герцога остановившимся, невидящим взглядом. Фонтанду стало настолько не по себе, что он отступил к дверям, как можно дальше от чертовой старой вороны. Нашла время, чтоб ей лопнуть!

— Вы знаете, как это прекратить? — спросил регент: его рука уже синела, а там, где в нее впились ногти ведьмы, выступила кровь.

— Оно закончится само, сир, — сказал Ги; он приблизился к ведьме и всмотрелся в ее лицо. — Пророчества длятся недолго, но их нельзя прерывать.

— Я и не смогу, — поморщился фон Тешен. — Что она видит?

— Кто знает… пророчества могут касаться чего угодно, не только прошлого.

— Откуда вам знать?

— У моего дознавателя есть любовница-ведьма, — сказал Фонтанж. Регент криво усмехнулся:

— И каково же это?

— Разницы почти никакой, — ответил Солерн. — Разве что бывают головокружения.

Фон Тешен посмотрел на дознавателя с неожиданной симпатией, и Фонтанжу это не понравилось. Тем более, что герцог вдруг заявил:

— Кажется, вы первый из даларцев, от которого есть хоть какая-то польза. Раньше я вас не видел.

— Скорее, ваше высочество не придавали моему присутствию значения, — мягко отозвался Солерн. — Я редко бываю при дворе, а когда появляюсь здесь, то стараюсь не привлекать внимания.

Лотрейн слабо вздохнула, и ее пальцы разжались. Южанин тут же подхватил ее под локоть и усадил на стул, а затем без спросу налил ей вина. Лотрейн выпила бокал, как будто все еще не понимая, где она и что делает.

— Ну что? — нетерпеливо спросил фон Тешен. — Что за пророчество? Она скажет?

— Дайте ей бумагу и карандаш, — сказал Солерн. — После пророчеств ведьмы часто не могут говорить.

Герцог тут же протянул Лотрейн кипу листов и карандаш. Ведьма положила их на колено и принялась строчить с такой скоростью, что он едва был виден в ее пальцах. Наконец она откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Солрен передал убористо исписанный лист герцогу, и тот тут же скрылся в комнате, примыкающей к кабинету.

***

— Что там было? — быстро спросил Фонтанж.

— Все не прочел. К тому же пророчества редко бывают конкретны.

— Не выводите меня из терпения! Я и так потратил его достаточно много на ваши выходки! Что вы прочли?

Солерн задумчиво посмотрел на начальника.

— Вам вряд ли что-то скажет мой ответ. Кровь короля ляжет у моря, а его корона сменит свой цвет после бури в алом сердце Далары. Удовлетворены?

Фонтанж скрипнул зубами. Не надо было годами оттачивать мастерство пророчеств, чтобы догадаться, к чему приведет мятеж в Байоле. Но кровь короля у моря… что это значит? Неужели худшие опасения сбудутся, и Монфреи пристроят на даларский трон зад своего родича — короля Инисара?

— А с ней что делать? — спросил Фонтанж, кивнув на ведьму.

— Не знаю, — Ги попытался нащупать на холодной руке Лотрейн пульс, не преуспел и недовольно покосился на окно: собирающаяся на площади толпа гудела все громче. Он вообще был удивлен тем, что взрыв народного гнева не прогремел с самого утра, как только стало очевидно, что случилось с десятком парламентариев. А теперь из-за времени, потраченного на поиски Фонтанжа, сквозь толпу вообще не пройти — хотя Солерн надеялся обернуться за пару часов.

— Я бы хотел, чтобы вы впредь сначала докладывали о подобных вещах мне, — с холодком сказал граф. Ги фыркнул: он бы хотел, чтобы ситуация перестала усложняться день ото дня, и надеялся, что ведьмино пророчество наконец-то сподвигнет регента к разумным действиям. А не к таким, как обычно.

— Вы уверены, что больше ничего не разобрали?

— Да, — буркнул дознаватель. Это было правдой. Лотрейн писала слишком быстро, а за считанные секунды, что лист промелькнул перед глазами Солерна, прочесть весь текст было невозможно. — Почему вы меня спрашиваете? Уверен, она сама вам все расскажет.

— Простите?

Ги сухо сказал:

— У вас есть шанс, воспользуйтесь им. Может, последний экземпляр эдициума где-то здесь.

Глаза Фонтанжа сузились.

— Интересно, — продолжал Солерн, хотя глас рассудка вопил, что надо заткнуться, — на кого вы двое поставили? Точно не на Монфреев — эти и без вас разберутся. Эдмонтины — единственные прямые потомки Даларингов, но у них уже нет ни денег, ни влияния, это захиревший провинциальный род. Южан вы ненавидите, значит, не тийоннские принцы. Кто же остался, а?

— Вы стали слишком много себе позволять в последнее время, Солерн. Я могу напомнить вам про ваше место.

— А я, — ответил дознаватель, — могу напомнить про ваше. Уверен, вы носите подделку с собой, а регенту достаточно намека, чтобы вас обыскать.

Фонтанж коснулся было шпаги, но даже не сжал эфес. Ги с насмешкой проследил за этим вялым намеком на решимость. Будь граф смелее, то попытался бы заколоть его прямо тут, а потом объявил бы предателем. Если б победил в схватке.

— Чего вы хотите? — спросил начальник Секрета Короля.

— Ничего, — мстительно отвечал Солерн. — Приятно чувствовать себя побежденными, а? Ваш победитель командует вами, как прислугой, так что же вы не вспоминаете про вашу даларскую честь?

— Господи, — прошипел Фонтанж, — вы, южане!.. Вы что, будете помнить про это вечно?

— Я — может, и нет. Но именно эти мысли сейчас бродят в головах всех, кто родом из Аминдолы. Сколько бедных дворян с юга служит в вашей гвардии и армии?

— Вот потому мы и проиграли, что набрали в нашу армию всякий сброд!

У Солерна было, что ответить, но в этот миг из кресла раздался короткий смешок. Лотрейн села, опираясь на подлокотники, и сказала:

— Хватит цапаться, доблестные рыцари. Кто поможет даме дотащиться до кареты?

— Уже уезжаете? — с натужной любезностью спросил Фонтанж.

— Мда. Думаю, здесь я уже сделала все, что могла. Ты, — повелительный, хоть и несколько плавающий взор ведьмы вперился в Солерна, — помоги мне спуститься.

— Но регент…

— Будет занят тяжкими раздумьями в ближайшее время. Глядишь, еще и повесится с горя. Чем не радость? Возьми свой сундук — нам по пути к Бернардену.

— Хотите забрать Илёр? — вообще Ги был бы этому рад: в обители определенно безопасней для женщины, чем в городе. Даже если эта женщина — ведьма.

— Посмотрим, — Лотрейн поднялась, пошатнулась и ухватилась за спинку кресла. Галантный Фонтанж даже не подумал подать ей руку, занятый своими мыслями. Солерн взял сундучок с жалованием и протянул свободную руку ведьме.

— Вы ведь не можете солгать во время пророчества? — спросил граф.

— Удачных попыток не помню. Во время и после как-то не до того. В основном заботишься, чтоб череп не лопнул от натуги.

Лотрейн поплелась к двери, так тяжело опираясь на руку Солерна, что он решил попросить у Турвеля сопровождение гвардии. Едва ли глава обители в Ре сейчас способна дать горожанам такой отпор, как в прошлый раз.

— Почему ты не спрашиваешь, что я увидела? — поинтересовалась ведьма, пока они медленно одолевали лестницу.

— Потому что я все равно не пойму, даже если вы мне ответите.

— Умный мальчик, — пробормотала Лотрейн. — Илёр неплохо тебя натаскала. Жаль, что ты все еще считаешь себя собственностью короны. Мы нуждаемся в хороших наемниках.

Ги молча сжал зубы. Даже если это был комплимент, то на редкость оскорбительный.

— Почему пророчества всегда такие запутанные? Разве не проще, ну… давать четкие указания?

— Потому что это не указания, — ведьма склонила голову набок, как большая ворона, и проворчала: — Разве девчонка не выболтала тебе все наши тайны?

— Нет. Я обычно не спрашиваю.

— А сейчас тебя разбирает любопытство или ты пытаешься вести светскую беседу?

Ги понятливо заткнулся. Дальше они шли молча, пока не добрались до кареты, которую уже окружал эскорт из гвардейцев Турвеля, и просить не пришлось.

— Садись, — сказала ведьма. — Отправь кого-нибудь за своей кобылой, и не будем задерживаться.

— Кого вы выбрали? — спросил дознаватель. Лотрейн подняла бровь:

— Ты думаешь, что пророчества обеспечивают меня надежными подсказками, как поставить на верную лошадку и гарантировано выиграть?

— Я этого не говорил, — уклончиво ответил Солерн, хотя в глубине души именно так и думал.

— Почему же ты спросил меня только сейчас?

— Обычно я не интересуюсь ни делами ведьм, ни делами мастеров.

— Поразительно, как настолько нелюбопытный человек ухитрился стать королевским дознавателем.

Конюх привел лошадь Солерна, и эскорт наконец двинулся в путь, обогнув Площадь Роз, где уже скопилась немалая толпа горожан. Над Площадью перекатывался глухой рокот, словно в грозовом небе над морем, и Ги был уверен, что затишье перед бурей будет очень коротким.

— Пророчества — это не перечень указаний, — вдруг сказала ведьма. — Это ковер из сотен тысяч многоцветных нитей, который проносится у тебя перед глазами и при этом — продолжает сплетаться, создавая одну картину за другой.

Солерн в удивлении взглянул на нее. Что это за странные откровения?

— Ты едва успеваешь охватить взглядом один кусок, а он уже переплетается заново, — продолжала Лотрейн. — И все они связаны мириадами нитей, и постоянно изменяются. Любое пророчество — лишь жалкий обрывок, который пророк успел разглядеть и с трудом пытается описать. Ты, со своим куцым умишком, едва ли способен представить, что в каждый миг пророчества я вижу тысячи вариантов, а не один, единственно верный.

— Так значит, регент все равно не сможет им воспользоваться? — поразмыслив, спросил Солерн. Лотрейн устало посмотрела на него, пробормотала:

— И какой смысл что-то рассказывать кретинам, — и отвернулась к окну.

Ги не стал извиняться. Может, если бы ведьма осчастливила его такими откровениями с месяц назад, он бы и поразился их глубине и внезапности. Но сейчас единственное, что занимало его разум — горожане, число которых на площади стремительно росло.

***

— Где вас черти носят с утра? — вскричал мастер, без приглашения вламываясь в кабинет начальника тюрьмы, где Солерн подсчитывал жалование для агентов. Надо было учесть и распределить между оставшимися долю тех, кто дезертировал, поэтому явление Николетти ничего, кроме раздражения, у Ги не вызвало.

— Я занят, — неприязненно сказал он. — Завтра день жалования, поэтому, будьте добры…

Мастер бросил на стол поверх тщательно распределенных по кучкам монет стопку листов. Солерн взял один и вгляделся в карандашный портрет симпатичного молодого человека.

— Кто это?

— Предположительно — дикий мастер, Этьен Рено, если, конечно, ваша осведомительница не приукрасила действительность.

— Откуда они у вас?

Николетти уставился на дознавателя, как на дебила, и медленно, почти по слогам, ответил:

— Я их нарисовал. Так понятно? Точно? Я не могу объяснить еще доходчивее.

— Неплохо, — неохотно признал Ги: с портретами поиск должен пойти быстрее. Хотя кому они собрались их показывать? Соседи все равно Этьена Рено не помнят, а размахивать портретиками в гуще бунтовщиков все равно что… Солерн сжал бумагу. Если дикий мастер узнает, что они выяснили его имя, да еще и портрет нарисовали, то…

— Кому вы их показывали?

— Никому, только вам.

— Никому об этом на рассказывайте, Солерн сунул всю пачку в ящик стола.

— Это почему же?

— Потому что если дикий мастер догадается, что мы о нем узнали, то натравит на нас толпы обезумевших горожан.

— Почему вы так уверены, что ему по силам управиться с целой толпой? Он пока применял свои способности только на отдельных людях.

— После того, что регент сделал с парламентом, горожанам не нужно никакое принуждение. Они и так готовы громить, нужно только пальцем ткнуть, что именно.

— Тем более! — воодушевился Николетти. — Необходимо поймать его как можно скорее, пока мы вообще можем выходить на улицу!

Солерн со вздохом отодвинул расчетные листки. Определенно мастер не оставит его в покое, пока не обсудит все, что хочет.

— Нам уже сейчас лучше не высовываться. Думаете, после повешения парламентариев горожане покричат да разойдутся? Черта с два! Кто-то дал им достаточно денег, чтобы накупить оружия, вы же сами видели вчера. Это уже почти маленькая армия.

— А вы все надеетесь отыскать этого благотворителя, — Николетти присел на край стола, взял расчетный листок и пробежал его скептическим взглядом. — Я писал моему другу Марко Антонелли, который практикует при дворе Людвига. И недавно получил прелюбопытный ответ.

— Какой же?

— Мой друг водит близкую дружбу с одним банкиром, и тот шепнул ему, что некий амальский аристократ вывел в даларское отделение некоего банка крупную сумму в золоте. Конечно, это все могут быть средства на личные расходы, но, по словам банкира, семья аристократа не располагает настолько крупными суммами.

— Может, аристократ тайком нажился на торговле, заложил имение, взял в долг, — дознаватель подал плечами. — А может, ему эти деньги кто-то дал. Вот только зачем королю Людвигу финансировать мятеж в Даларе, где уже стал регентом его брат?

— Затем, что нанимать убийцу — дешевле, но результат будет скудный: всего лишь смерть одного, пусть и очень надоевшего родственника, претендующего на корону. А вот если страну расколет народное восстание, то под шумок можно прихватить гораздо больше земель, чем те, что отдал ваш Филипп.

— Гораздо проще предложить свою поддержку претендентам на корону в обмен на земли.

— Ваша страна под властью двух Генрихов много лет была сущей занозой в заднице для своих соседей, — хмыкнул Николетти. — Неудивительно, что они изо всех сил стараются воспользоваться моментом и развалить все, до чего могут дотянуться.

— Все равно это как-то сомнительно. Короли Эстанты или Инисара — да, но для Людвига в этом нет никакого проку. Я не верю, что он настолько хочет избавить от брата. И даже если хочет, то есть способы намного проще.

— Почему вас это все еще волнует? — спросил Николетти, вновь завладев расчетными листками.

— Не хочу, чтоб по даларским землям шлялись армии соседей.

— Армии ваших королей Генрихов больше полувека где только не шлялись: и по Реноле, и по Амале, и в Эстанту заглянули. Отчего вам можно, а другим нельзя?

Солерн не нашелся с ответом, а мастер невозмутимо продолжил:

— Если вы намерены так вести вашу бухгалтерию, то провозитесь до кошачьей вечерни. Кто вас вообще учил считать?

— Вам какое дело? — буркнул дознаватель, хотя в течение долгих лет проклинал каждый последний день месяца, который убивал на расчет жалования.

— Идите лучше подумайте над ловушкой для юного Этьена Рено, а я займусь вашей бухгалтерией.

— Но это же деньги!

— И что? Вы думаете, я начну рассовывать их по своим карманам? — с угрожающей мягкостью осведомился мастер. Ги сдался и уступил место за столом. В конце концов, бухгалтерские хлопоты никогда не были его коньком, а если ничего в Даларе не делается нормально, то ему-то с какой стати пыжиться?

7 декабря

— В итоге мы все сидим здесь, и никто никого не ловит, — подытожила Илёр получасовое наблюдение за толпой на Площади Роз, которое она вместе с Ги вела с надвратной башни тюрьмы.

— Да, старик недоволен. Он старался, рисовал портреты и, видимо, полагал, что я тут же начну разбрасывать их пачками по улицам.

— Тогда как ты намерен исполнить данное мастеру обещание?

— Пока не знаю, — вздохнул Солерн. — К тому же мне кажется, что горожане уже успешно справляются со своей революцией и без дикого мастера.

Амальцы открывали огонь всякий раз, когда толпа пыталась приблизиться к телам парламентариев, чтобы снять их с виселицы. Солерн не видел в действиях регентских солдат никакого смысла — они только сильнее раздражали байольцев, не позволяя им похоронить своих героев.

— Может, щенок теперь заляжет на дно или вообще не сбежит из Байолы, — сказала Илёр.

— Пока что таких мирных наклонностей он не проявлял. Уверен, Этьен Рено считает, что в царящей смуте никто не сумеет его найти.

— Я не понимаю, зачем ему это нужно, — со вздохом призналась ведьма. — Он готов убивать даже своих ради сохранения инкогнито, значит, особо теплых чувств к мятежникам не питает. Попыток обогатиться и сбежать с украденными деньгами он тоже не делает. Так какого черта он добивается? Ради чего можно пожертвовать всей семьей, которая по его же приказу больше никогда его не вспомнит?

— Может, не так уж он эту семью и любил, — проворчал Солерн. Он и сам к своей родне относится скорее как к сборищу пиявок, чем как к людям, на которых можно положиться в трудную минуту.

Весь город превратился в красно-бело-зеленое море лент, флагов и гирлянд. Гомон толпы долетал до Бернардена — суровый, гневный и грозный. Солерну все больше казалось, что из ошибок, совершенных регентом, убийство одиннадцати парламентариев было самой опасной.

— Как думаешь, пророчество Лотрейн его образумит? — спросил Ги.

— Сложно сказать. Люди реагируют на пророчества по-разному. Мы ведь не знаем, что она ему напророчила. Но знать свое будущее или будущее своих детей всегда нелегко… слишком тяжело для некоторых. Дож Виллеты, например, после этого со всей семьей заперся в часовне и поджег ее.

— Зачем?

— В Реноле есть поверье, что неотвратимое пророчество можно изменить, если принести в жертву тех, о ком оно дано.

— Э… а какой в этом смысл? Если в пророчестве что-то плохое, то как убийства помогут это изменить?

Илёр пожала плечами:

— Некоторые люди так боятся будущего, что готовы умереть, лишь бы оно не наступило им на горло. Впрочем, от регента мы такого не дождемся.

На лестнице послышались шаги, и Греналь пробасил, не показываясь из полумрака лестницы:

— Регент срочно требует вас во дворец.

— Это еще какого черта? — нахмурился Ги. Они только вчера разговаривали! Неужели нельзя было высказать все сразу, чтобы теперь им не пришлось с оружием в руках пробиваться в чертов дворец?

— Приказ регента, — сказал гвардеец, который поднялся вместе с Греналем. — Вас ждет эскорт, — судя по виду гвардейца, этот эскорт сам был бы рад, если б его кто-нибудь охранял.

Спустя полчаса подъемный мост, соединяющий Бернарден с неспокойным миром, опустился, и отряд из двадцати гвардейцев, дюжины агентов, Солерна и Николетти покинул тюрьму. Мастер окутал их всех холодным, внушающим липкий страх ореолом. Ги чувствовал его прикосновение, хотя ореол был направлен против горожан, а не против него.

Дознаватель направил отряд по обходной улице, чтобы пореже попадаться на глаза байольцам. Вслушиваясь в гул их голосов, он размышлял над тем, что такое неотвратимое пророчество и чем оно отличается от отвратимого. Образумится ли регент, если поймет, что предсказание Лотрейн неизбежно сбудется? В этом Солерн сомневался: герцог фон Тешен, в отличие от виллетского дожа, был из людей, которые готовы сопротивляться судьбе до последнего.

Им удалось миновать большие улицы, запруженные горожанами, и обойти Площадь Роз, но около Эксветена встреча с байольцами стала неизбежной. Гвардейцы, нервно озираясь, не убирали рук с эфесов, Ги вытащил из седельной кобуры пистолет. Грозные амальские пушки, защищающие дворец с флангов, фронта и тыла вынуждали байольцев держаться подальше от его стен. Но они взяли дворец в плотное кольцо, и когда отряд приблизился к Эксветену, то его сразу же заметили.

— Ты смотри, едут! — крикнул кто-то из толпы.

— Продажные твари!

— Перерезать бы вас всех, кровососы!

— Всех нас не перебьете!

— Скоро расплатитесь!

— Заплатите за каждого из мучеников Далары!

Но никто не осмеливался подойти: мастер держал их всех на расстоянии, и отряд постепенно продвигался ко дворцу. Ги не спускал глаз с горожан, и уже оставалось буквально несколько футов, как вдруг с крыш домов грохнули один за другим несколько выстрелов. Байольцы с воплями шарахнулись, а Николетти вскрикнул и качнулся в седле. На плащ Солерна брызнуло кровью.

— Мастер ранен! — рявкнул дознаватель на гвардейцев. — Во вдорец, живо!

— Старик ранен! — взревели в толпе. — Рви ублюдков!

На мгновение подавляющий ореол действительно пропал. Но Ги даже не успел подставить плечо мастеру: Николетти, зажимая рукой рану чуть выше локтя, вдруг зарычал сквозь зубы, и в одну секунду вокруг него вспыхнул ореол такой силы, что ближние ряды горожан просто смело. Сквозь голову Солерна пронеслась волна ослепляющей боли, и он едва не рухнул с коня. Животное дико заржало и присело на задние ноги. Гвардейцы бросились наутек вместе с байольцами, а, может, лошади понесли…

Солерн почти свалился с коня, поскольку удержать бьющегося в ужасе жеребца не мог, и, закрывая голову руками, двинулся к мастеру. Ги смутно слышал сквозь разрывающую голову боль крики и топот. Он различил узду коня, на котором сидел мастер, схватил ее, намотал на руку и поволок его за собой, стараясь не думать, что с ним будет, если конь понесет. В позвоночник будто вкручивали раскаленный штырь, так что, едва втиснувшись в приоткрытые ворота, Солерн свалился на руки каких-то людей и почти потерял сознание. Его куда-то понесли. Он разобрал только хриплое ржание и звук падения тела, а затем — хлопок выстрела.

Глава 8

Солерн заставил себя открыть глаза. Он где-то лежал, и над ним склонялась некая расплывчатая фигура, от которой пахло духами. Головная боль от этого запаха так усилилась, что Ги до хруста стиснул зубы.

— Ну-ну, спокойней, — сказала фигура, словно он был напуганной лошадью. — Сейчас станет лучше.

На его лоб легла нежная женская рука, и он наконец узнал голос Фрагинен — одной из ведьм из обители в Ре. Приятное, убаюкивающее тепло окутало голову Ги, стекло на грудь и спину, и боль наконец начала отпускать. Некоторое время дознаватель позволил себе молча блаженствовать, как в детстве, когда не надо вставать, идти искать мастера, выяснять, что с ним…

— Больше так не подворачивайтесь, — строго сказала ведьма, убрав руку. — Как только увидите, что мастер теряет контроль — сразу бегите.

— Ну, я же уцелел.

— Удивительно, как это вам удалось, — фыркнула Фрагинен. — Он мог разорвать ваш мозг в клочки, и хотя это несмертельно, вы бы провели остаток жизни в полном слабоумии, пуская слюну, как младенец.

— Сколько я должен? — спросил дознаватель, не желая углубляться в эту тему, хотя по спине прошел холодок.

— Нисколько. Долг оплачен герцогом. Кстати, Илёр все еще с вами?

— Да. Я уговариваю ее вернуться в обитель, но она пока не соглашается.

Фрагинен хмыкнула, налила в стакан зеленоватой настойки и принялась собирать свои склянки в ларец. Солерн сел в кровати и обнаружил, что находится в небольшой, узкой, как гроб, спальне, а у окна стоит де Турвель.

— Где я?

— В комнатах для сменного караула. Пейте.

— А где мастер?

— Здесь же, по соседству. К нему герцог прислал врача.

От сердца Ги отлегло. Странное чувство, учитывая, на что старик способен…

— А выстрел?

— Пришлось добить коня. Был слишком близко к мастеру. Прекрасное животное, — сокрушенно покачал головой капитан. — Как вы ухитрились втащить его почти на себе во двор?

Этого Солерн и сам не знал. Он допил ведьмин отвар и встал. На ногах он стоял еще несколько нетвердо, но дела не ждали.

— Отведите меня к Николетти. Что у вас здесь произошло? Почему нас вызвали?

— Все дознаете? — процедил Турвель. — Говорят, к берегам Монфреев подошел инисарский флот, а король Эстанты Фердинанд интересуется, намерен ли фон Тешен уважать права его внука на престол.

— Какого из внуков — не уточнил?

— Своего внука, Карлоса де Альгава. И в гвардии, — сухо добавил капитан, — я же пересекал разговорчики о том, что эстантский принц всяко лучше того, что мы сейчас имеем.

— О Господи, — вздохнул Ги. — А новостей с северо-востока и юга, надеюсь, у вас нет?

— Новостей нет, а вот дезертиры-южане есть. Прослышали, что семейство Эвитан снова болтает о короне Юга.

«Странно, что о Фриеннах никто не упоминает, — подумал Ги. — Они либо вне игры, что вряд ли, либо хорошо скрывают свои намерения».

— Вы были у мастера? — спросил Солерн у ведьмы.

— Какой мне смысл к нему ходить? Герцог прислал своего лекаря. Я все равно не могу лечить мастера.

— А если он будет без сознания?

Фрагинен глубоко задумалась и наконец неохотно сказала:

— Можно попробовать, хотя я раньше не слышала, чтобы… Кто будет платить?

— Регент, — без колебаний ответил Солерн. В конце концов, раз амальский идиот вызвал их сюда — пускай расплачивается за ущерб. Какого черта он не отправил им письмо, если во дворце есть ведьма? Они каким-то своим ведьминским способом отправляли друг другу письма — и дознаватель сомневался, что герцогу не по карману такая услуга.

Николетти он обнаружил в соседней комнатке. Старик, лежа на кровати, загнал в угол врача — он буравил несчастного медика таким взглядом, что тот уже пытался просочиться сквозь стену. На руке мастера выше локтя была пропитывающаяся кровью повязка.

— Как вы? — спросил он у Солерна, едва тот вошел. — Надеюсь, я не причинил вам вреда?

— Нет, но вы старались. Что с вами?

— У мессира вырван кусок мышцы и кожи, — пролепетал доктор. — Я оказал ему помощь, но он отказывается принять снотворное для наложения швов…

— Я не намерен лишаться сознания во дворце, который осаждают разъяренные толпы!

— Даже ради лечения? Не боитесь истечь кровью?

Мастер зыркнул на Ги из-под кустистых бровей, и хотя по спине дознавателя прошла дрожь, он все-таки изложил старику суть своей идеи с ведьмой. Николетти сердито посопел, но расползающееся по повязке кровавое пятно все-таки побудило его к разумным поступкам.

— Хорошо, — процедил мастер. — Пусть. Но ему я не доверяю, — он снова зыркнул на врача, и тот едва не выронил колбу со снотворным.

— А кому вы доверяете?

— Вам, — ответил Николетти, порядком ошарашив Солерна. — Вот вы и делайте.

Медик с явным облегчением вручил дознавателю колбу, смоченную снотворным губку и поспешно исчез. Ги острожно поднес ее к носу Николетти и на всякий случай взял его за запястье, чтобы нащупать пульс. Мастер был единственной гарантией их благополучного возвращения в Бернарден, и Солерну не хотелось случайно уморить старика. Снадобье подействовало минут через пять: тело Николетти обмякло, голова склонилась на подушку, глаза закрылись, а дыхание стало ровным и неглубоким.

Дознаватель позвал Фрагинен. Она разрезала повязку на руке мастера и раздраженно поцокала языком. Солерн, знавший толк в ранах, тоже работу лекаря не оценил. Ведьма положила обе руки на рану, закрыла глаза и сосредоточилась. Вокруг ее рук распространилось мягкое тепло и золотистое свечение. Через несколько секунд рана начала затягиваться.

Ги, наблюдая за ведьмой, снова задумался, зачем ведьмы меняют имена девочкам, которых берут на обучение. Конечно, он находил забавным, что Лотрейн была в детстве какой-нибудь Мари или Жюли. Но Илёр как-то упомянула, что они таким образом почитают ведьм прошлого, погибших за свой дар. Ведьма, в отличие от мастера, в одиночку посреди бунтующего города была так же беззащитна, как любая женщина.

— Готово, — сухо сказала Фрагинен. Она устало утерла пот со лба и показала Солерну длинный неровный шрам на руке мастера. — Лучше не будет. Он слишком давит, — ведьма поморщилась, встала и сунула Солерну пучок трав. — Дайте ему понюхать этого. Он придет в себя. Только будите после того, как я уйду.

Солерн зажег пучок от свечки и поводил под носом мастера. Старик вдохнул дымок, закашлялся и с трудом открыл глаза. Взгляд его блуждал, но голос, хоть и осипший, был вполне отчетливым:

— Ушла?

— Да. Что вы сделали? — спросил дознаватель. — Там, на площади?

— Обычная реакция на сильную боль, — пробормотал Николетти и ощупал шрам. — Защитный механизм…

— А предупредить о нем вы не могли? — сердито спросил Ги: едва ли ему удастся забыть это ощущение — словно мозг выдавливают из черепа.

— Я не ожидал… обычно я чувствую нападающих, но, полагаю, я слишком сосредоточился на защите вокруг вас.

— А я полагаю, что бунтовщики решили избавиться от главной угрозы, — процедил Солерн. — Они стреляли в вас. Удивительно, что попали только один раз, косорукие слепые кретины.

— Вы так говорите, будто недовольны их промахом, — Николетти сел в кровати и тут же завалился набок. — Черт побери! Ведьмы и их проклятое колдовство!

— Лучше лежите. Когда вам полегчает?

В дверь постучали, и слуга с амальским акцентом пробубнил, что герцог ждет мастера с дознавателем в своем кабинете.

— Видимо, уже сейчас, — прокряхтел Николетти и медленно поднялся на ноги, опираясь за спинку кровати. Ги помог старику надеть камзол и предложил ему руку, но мастер гневно фыркнул и поковылял на аудиенцию сам, держась за стенку.

Регент ждал их в компании амальского посла и капитана Вайса — однако никого из даларских министров или придворных в кабинете не было. Недовольно взглянув на пошатывающегося Николетти, герцог без всяких приветствий перешел к делу:

— Вы должны выполнить мое поручение. Ради безопасности его и ее величеств я решил вывезти их из дворца.

Старик тяжело вздохнул и сел в кресло. Фон Тешен недовольно нахмурился, однако делать мастеру замечания не рискнул. Ги опустил взгляд в пол, стараясь, чтобы выражение лица не выдало его исключительно непечатных мыслей. Интересно, о чем этот регентствующий кретин думал раньше?!

— Какую крепость вы выбрали, ваша светлость? — почти кротко спросил Солерн.

— Никакую. Там стоят даларские войска, которым я не доверяю.

— Ах вот оно что…

— Кроме того, я считаю нецелесообразным и опасным вывозить короля и королеву из города.

“Ну теперь-то конечно”, - подумал Солерн, и тут регент выдал:

— Поэтому я намерен спрятать королеву и ее сына в Бернардене, а вы обеспечите их безопасность.

— Что?! — пронзительно вскрикнул посол фон Линденгардт, так переменившись в лице, что Солерн позвал бы ему врача, если б сам не пытался переварить эту потрясающую во всех смыслах идею. Хотя сначала Ги решил, что герцог просто рехнулся.

— Вы получите щедрое вознаграждение, — изрек фон Тешен, — если их величества вернутся во дворец в добром здравии.

— Когда? — сквозь зубы спросил Солерн.

— Когда я сочту, что Эксветен достаточно безопасен.

— Но ваша светлость! — взвыл посол. — Это подвергнет их намного большему риску, чем сейчас!

— Почему бы сразу не утопить, — пробормотал Николетти. К счастью, регент его не услышал, потому что произнес несколько резких фраз на амальском, от которых бледное лицо фон Линденгардта пошло алыми пятнами. Капитан Вайс, кашлянув, ненавязчиво переместился от стола к герцогу, встал между ним и послом. Ги невольно опустил руку на эфес шпаги и вдруг поймал себя на мысли, что если б этот приказ отдал старый король, Генрих Лев, ему бы и в голову не пришло сомневаться. И почему же право регента приказывать представлялось Солерну все более и более сомнительным?

— Как мы провезем ее величество сквозь кольцо горожан вокруг дворца, ваша светлость? — спросил дознаватель. — Наш мастер сейчас…

— Она поедет под именем арестантки, — фон Тешен, резко отвернувшись от посла, подтолкнул к Солерну бумаги. — Фрейлина ее величества Алиса фон Эйренбах, с малолетним сыном, арестована по подозрению в измене. Вы отконвоируете ее в Бернарден. В качестве сопровождения с вами отправятся солдаты Вайса. Над ее внешностью уже потрудились ведьмы. Арестуете ее в покоях королевы и сопроводите к карете. Ступайте.

— Сейчас? — недоверчиво спросил посол. — Сегодня?

— А когда же еще, черт подери?! Через год? — рявкнул герцог. — Мастер подождет здесь, раз уж ему так необходим отдых.

Дознаватель взял приказ об аресте. Он был составлен по всей форме и подписан Фонтанжем. Но не может же регент совершить настолько идиотский поступок совсем уж без причины! Или причина была — и заключалась в пророчестве Лотрейн?

***

Фонтанж надел амулет с опаской — он не очень любил носить на себе ведьминские штучки, тем более что Лотрейн, получив от него просьбу о помощи, ясно дала понять, насколько ей не нравятся столь бесполезные союзники. Однако выхода не было — граф не представлял, как своими силами проникнуть в кабинет регента. Он повернул по часовой стрелке резной круг в медальоне, взглянул в зеркало и убедился, что стал невидим.

Фонтаж замер у двери. Герцог, посол и капитан герцогских полков, что-то обсуждая между собой, приближались к кабинету. Амальский солдат распахнул створки дверей, и граф, затаив дыхание, первым юркнул внутрь. Его комплекция совершенно не позволяла таких фокусов! Да еще рядом с дышащей в затылок стражей!

Но, по счастью, его не заметили. Небольшой зал для совещаний перед кабинетом кое-как отмыли от крови невинных жертв, вымели осколки стекла и пули, но графу здесь все равно было не по себе. К тому же амулет обеспечивал невидимость, а не неслышимость, но телосложение не позволяло Фонтанжу порхать над паркетом, словно фея. Потея от усилий, он подкрался к кабинету, дернул дверную ручку… заперто. Ключ от этого замка всегда был у фон Тешена в кармане, и граф облизнул губы. Неужели ради цели придется опуститься до работы карманника! Однако регент избавил главу Секрета короля от такого позора — пока капитан Вайс и посол фон Линденгардт рассматривали карту северной Далары, фон Тешен отпер замок и вошел в кабинет. Фонтанж втянул живот и с трудом успел втиснуться в щель между закрывающейся дверью и косяком. Несколько пуговиц с его камзола оторвались и заскакали по полу.

— Кто здесь? — резко спросил регент. Граф застыл, прижавшись к стене и стараясь не дышать. Фон Тешен, сжав пистолет, обшарил кабинет подозрительным взором, но, слава Богу, амулет не подвел. Регент открыл ящик стола, убрал в него несколько писем, взял какую-то депешу и вышел. Граф прислушался к скрипу ключа в замке и постарался не думать о том, как он отсюда выберется.

Глава Секрета Короля был уверен, что эдициум хранится в сейфе, а потому сразу же приступил к делу. Сейф, принадлежавший еще прадеду Филиппа Несчастливого, был создан ведьмами из Ре. А потому Лотрейн без особый усилий отыскала в хранилище обители форму для изготовления ключа-амулета. По слухам, он открывался, лишь узнав королевскую кровь, так что рука Фонтанжа слегка дрожала, когда он прикладывал фигурный ключ к пластине в дверце.

Граф нашел эдициум без труда, но искушение оказалось слишком велико: подменив документ, он принялся просматривать остальные бумаги. Увы, он не смог бы их скопировать, поэтому просто жадно читал: Фонтанж не говорил по-амальски, но выучил письменный язык, так что вскоре положение регента для него открылось с неожиданной стороны. Фонтанж в глубине души всегда удивлялся тому, что Август фон Тешен не призвал на помощь армию Людвига. Но король Амалы предпочитал потерять даларский северо-восток, лишь бы избавиться от младшего брата — в помощи военной и финансовой фон Тешену раз за разом отказывали.

А вот король Эстанты Фердинанд любезно соглашался отказать регенту помощь — но только в обмен на территорию южной Далары и брак ее величества Марии Ангелины с Карлосом де Альгава. Тем самым Фердинанд без всякого изящества намекал регенту, что считает младенца-короля обычным бастардом. Что же до письма короля Инисара, то Джеймс, видимо, писал его в привычном пьяном угаре — и прямо требовал, чтоб фон Тешен освободил для него трон, да поживей.

Наконец Фонтанж добрался до тонкой сафьяновой папки, открыл — и обомлел. Там лежала запись пророчества, и он узнал почерк Лотрейн. Этого граф уже не мог так оставить — он схватил карандаш и бумагу и принялся торопливо переписывать текст, чутко прислушиваясь к голосам за дверью. Едва он закончил с копированием, как, к своему изумлению, различил еще и голос Солерна. Амальцы перешли на даларский; граф рискнул приблизиться к двери и прижался к ней ухом.

— Поэтому я намерен спрятать королеву и ее сына в Бернардене, а вы обеспечите их безопасность, — заявил регент, и вопль посла заглушил бешено заколотившееся сердце Фонтанжа. Не может быть! Никто не может свихнуться настолько, чтобы… неужели наконец появилась та возможность, которой требовал от него герцог де Фриенн? Или…

Граф обернулся к сейфу, окинул взглядом письма королей и послов. Или же эту возможность следует продать подороже?

***

Солерн, мрачный, как туча, ехал рядом с каретой. Ее окружал эскорт гвардейцев, которые после свирепой речи Турвеля насчет недостойной дворян трусости, вновь нашли в себе отвагу и мужество. От солдат Вайса Ги отказался — он и думать не хотел, что сделают байольцы, едва увидев ненавистные мундиры. Николетти сидел в карете вместе с узницей и удерживал вокруг отряда кольцо отпугивающего ореола.

Дознаватель вытащил из кобуры пистолет и положил поперек седла. На соседних улицах, в домах вокруг, впереди и позади постоянно слышались приглушенные голоса, возгласы, шорохи и топот ног. Словно в кошмарном сне, когда бредешь посреди серого темного лабиринта и все время слышишь за стеной шаги и голоса, но никак не можешь убежать.

Они выбрали объездной путь, потому что короткой дорогой через Мост Невинных до Бернардена было не добраться. Толпа горожан все росла и росла, заполняя все улицы от Площади Роз до моста.

Солерн уже различил слабый плеск волн Байи (вчера потеплело, и ледок на реке растаял), как вдруг впереди на улицу вырвались человек тридцать. Это были вооруженные горожане, явно не сообразившие сходу, как они сюда попали и почему сбились со своего пути. Они заозирались по сторонам, увидели эскорт королевы и замерли.

— Не стрелять! — хрипло цыкнул Солерн на гвардию. Сила внушения Николетти была еще достаточно велика: байольцы не приближались, скорее испуганно, чем злобно, глядя на тюремную карету и отряд из тридцати дворян-гвардейцев. Только один из горожан неуверенно показал на дознавателя и что-то прошептал.

— Дорогу, — громко произнес Ги. — Узник короля, конвой в Бернарден.

Байольцы сбились плотнее.

— Мы вам не мешаем, вы — нам, — продолжил Солерн, едва веря, что умасливает горожан, которые еще месяц назад разбегались от одного окрика. — Разойдемся и каждый отправится по своим делам.

— Перестрелять их, да и все, — пробормотал один из гвардейцев. К счастью, горожане его не расслышали и даже начали расступаться, но тут из переулка позади кареты вывались шумная толпа под красно-бело-зеленым флагом. Люди уставились на карету, остановились и резко замолкли. Свернуть было некуда — слева и справа высились дома.

— Вперед, — сквозь зубы приказал Солерн. Эскорт королевы-узницы медленно двинулся навстречу первой группе байольцев. Кучер тронул коней, а из оконца выглянул Ниолетти.

— Старик! — вдруг взвыл кто-то позади кареты. — Чертов мастер! Они нас всех тут передушат!

— Бей! — заорал дурниной другой. — Дави выродков!

— Это дознаватель! — завопил горожанин, который показывал на Солерна. — Я его узнал! Убийца Жана Жильбера!

— Вы что, не могли надеть паранджу? — сурово прошипел Николетти. Кучер нервно подхлестнул коней, и вдруг, почти как раскат грома, над улицей грохнул выстрел. Пуля чиркнула по стене дома, над упряжкой; лошади заржали и ринулись вперед. Увернуться было просто некуда, и гвардейцы, чтобы их не разметало, помчались на горожан. Они с криками шарахнулись в стороны, но улица была слишком тесной. Когда гнедая пара грудью врезалась в не успевших увернуться байольцев, Солерн услышал хруст костей, крики, и понял, что поздно. Толпа позади яростно взревела.

— Гони! — рявкнул дознаватель. — Скорей! В Бернарден!

Дверца кареты вдруг распахнулась, и мастер, высунувшись почти по пояс, обернулся к преследующей их толпе, и крикнул:

— Не стрелять! Назад!

По лицу Солерна скользнуло леденящее прикосновение. Николетти покачнулся; женщина внутри схватила его за руку и втащила в карету. Ги на скаку пинком захлопнул дверцу. Копыта его коня чуть не поехали по месиву, оставшемуся от затоптанных людей; животное споткнулось, всхрапнуло, но выровнялось. В нос дознавателя ударил знакомый тошнотворный запах.

Призраки Ожероля вновь окружали его со всех сторон.

Эскорт и карета вырвались из тесноты улицы на набережную. Слева Солерн увидел людей, запрудивших Мост Невинных, и зарычал:

— Направо! Карету вперед!

Кучер подхлестнул коней, гвардейцы наконец смогли пропустить карету с королевой и мастером. Они понеслись к мосту Сен-Роллен, а толпа с ревом выплеснулась из узкой улицы и ринулась следом. Хотя в ней не было ни одного всадника, эскорту едва удавалось удерживать отрыв. Грохоча колесами и копытами по булыжнику набережной, они мчались к мосту, за которым виднелись башни Бернардена, а Солерн мог лишь гадать, когда толпа на Мосту Невинных заметит их и присоединится к погоне.

Байольцы плохо стреляли на ходу, но их как будто становилось все больше с каждым футом, который приближал карету к мосту Сен-Роллен. Ги оглядывался, и ему казалось, что люди поднимаются прямо из булыжной мостовой — призраки, оставшиеся здесь после стольких смертей. В ветре, что свистел в ушах, Ги чудились их голоса.

Лошади, хрипя, помчались по мосту Сен-Роллен. Гвардейцы и дознаватель следовали за ними. Ги старался держаться у перил и первым заметил, что толпа на Мосту Невинных качнулась вперед, а затем тонким ручейком, который на глазах превращался в реку, ринулась наперерез карете по другому берегу.

— Направо! взревел Солерн. — По берегу к Бернардену!

К счастью, кучер его услышал. Карета свернула, гвардейский эскорт чудом разминулся с бегущими от Моста Невинных горожанами. Они слились с толпой, что преследовала королеву ранее, отчего возникла некоторая заминка. Пока оба людских потока кружились в странном водовороте, эскорту удалось отрываться. Солерн велел гвардейцам вновь окружить карету. Им оставалась одна улица инебольшая площадь перед рвом, который окружал Бернарден.

“Боже, подумать только: самое безопасное место в Байоле — тюрьма!”

Но вдоль этой улицы стояли дома горожан, и едва карета свернула на нее, как ставни стали распахиваться, а над головой Солерна зазвучали крики:

— Они здесь! Сюда! Ловите их! Народ и Далара!

Рядом, как бомба, взорвался брошенный кем-то цветочный горшок. Конь Солерна шарахнулся так, что Ги едва удержался в седле. Мимо головы дознавателя со свистом пронеслась тарелка и врезалась в плечо гвардейца рядом. Позади раздался нарастающий топот.

— Пригнись! — завопил один из гвардейцев и ткнул Солерна лицом в шею коня. Выстрел; свистнула пуля, срикошетила от кирпичной стены, выбив крошку, и вырвала у спасителя кусок щеки. Солерн схватил узду его коня и дал шпоры своему. Когда они поравнялись с каретой, то впереди показалась площадь и ров.

— Мост! — закричал Солерн. — Господи, где этот чертов мост!

Перед ними плескалось кольцо мутной воды. К счастью, кто-то в тюрьме следил за происходящим, потому что мост невозможно медленно опускался. У края рва карета встала, экскорт выстроился вокруг, и Солерн обернулся — их и разъяренных горожан разделяла всего одна маленькая площадь, на которой не было ни единого укрытия.

Дверца распахнулась. Николетти сбросил подножку и встал на нее, выпрямившись во весь рост. Ветер взъерошил его седые волосы, похожие на серебристо-белый нимб. Мастер исподлобья уставился на улицу, откуда доносился топот ног и громкие крики, и нахмурился. Вокруг эскорта сгустился тяжелый, такой мучительно давящий ореол, что Солерн не смог сдержать стона сквозь зубы. Его голову сдавило, в висках вспыхнула боль, но голоса горожан как отрезало. Ореол перетек через площадь, поднялся невидимой удушающей волной перед улицей и пополз по ней, словно ядовитый туман. Гвардейцы съежились, как дети, дознаватель оперся на луку седла. Страх, боль и накатившее отчаяние были так невыносимо сильны… Господи, почему не прекратить все сразу, сейчас, просто шагнув с моста в ров…

— Мост! — прохрипел Солерн. — Мост опустился! Вперед, живо!

Николетти повернул голову. Кучер очнулся только под пронизывающим взглядом мастера, дернулся и хлестнул коней. Карета рывком двинулась вперед, гвардейцы, очнувшись, пустили коней рысью, держась на расстоянии.

“Сюда”, - вдруг прозвучал в голове Ги повелительный голос, и дознаватель покорно приблизился к карете. Он не смог бы сопротивляться, даже если б у него сразу возникла такая мысль.

— Всем держаться рядом, — велел мастер.

Ги видел их лица. Ни один из гвардейцев никогда не приблизился бы к мастеру по своей воле — но все подчинились. А мост стал подниматься.

— Живей, — велел Солерн кучеру. — Подхлестни…

Ворота тюрьмы открылись. Обернувшись, дознаватель увидел выплескивающуюся на площадь толпу — он смотрел на нее как через толстое стекло, равнодушный ко всему. Мастер силой тащил их за собой, иначе бы… иначе… проще было бы остановиться и шагнуть вниз…

Горожане остановились там, где начинался ореол — от моста их отделяло совсем небольшое расстояние, но никто не стрелял. Вдруг хватка Николетти исчезла. Ореол растаял, над головой Солерна проплыл арочный свод, поднятая решетка, и спустя несколько секунд Ги осознал, что они находятся во дворе Бернардена. Мастер со слабым вздохом опустился на сиденье кареты и уронил голову на руки.

***

Женщина и ребенок лежали на соседнем сиденье, оба без сознания. Приподняв вуаль на даме, Солерн с некоторым удивлением отметил, что маска все еще на королеве. Но разве созданная ведьмами иллюзия не должна была рассеяться под таким мощным напором, совсем рядом с мастером?

— Отнесите узницу в камеру, — приказал дознаватель гвардейцам, спрыгнув на каменные плиты. — Которая тут самая благоустроенная?

— Та, что в соседнем крыле с моей, — подал голос Николетти. Он был бледен и выглядел нездоровым.

— Как вы? — просил Солерн. Он чувствовал по отношению к мастеру что-то смутное. Он ни за что не хотел бы находится рядом с этим существом, но, зная, что все они живы за счет его усилий, стыдился такой неблагодарности. Однако заставить себя подать старику руку Ги так и не смог.

— Было бы неплохо, если б и меня кто-нибудь отнес в мою благоустроенную камеру, — мастер, кряхтя, сполз по подножке кареты. — Но, думаю, я и сам доберусь.

— Вы двое, проводите его, — велел Ги; гвардейцам это не понравилось, но оспаривать приказ они не рискнули. Не в присутствии мастера.

Солерн обвел взглядом внутренний двор. У двери мялся совершенно потерянный лейтенант де Ларгель, капитан тюремной стражи Олльер отсутствовал, и Ги был уверен, что вовсе не им они обязаны своевременному спуску моста.

— Где Илёр? И Греналь?

— Мадам… мад-д-дмузель… там, у вас, — проблеял Ларгель: определенно, ведьма была очень в не духе, когда вправляла ему мозги. — А Гр… реналь исп-п-п-пектирует оружейную…

Ги поднял голову: в окне кабинета виднелась темная фигура.

— Выставить на стенах дозор. Я должен знать обо всех движениях горожан вокруг тюрьмы. Пошлите на кухню — нужно выяснить сколько осталось припасов. Где капитан Олльер?

— Н-не знаю, мессир…

— Так узнайте, черт вас побери! Соберите моих агентов, ваших людей и солдат тюрьмы… где-нибудь. В столовой для гарнизона.

— Но я же…

Солерн повернулся к лейтенанту и смерил его долгим взглядом. Щенок несколько раз сглотнул, пробормотал “Да, мессир” и слава Богу — убрался с глаз долой.

Ги поднялся по лестнице в кабинет Русенара. Он хотел увидеть Илёр. В его распоряжении было тридцать четыре агента, считая его самого, пятьдесят два гвардейца вместе с Ларгелем и человек сорок тюремной охраны. Итого сто двадцать шесть, учитывая Олльера, хотя Ги не доверил бы ему и мухобойку, не то что оружие. А снаружи бесновалось несколько тысяч горожан — даже за толстыми стенами он слышал их вопли.

Едва Солерн отворил дверь кабинета, как ведьма бросилась на него, словно кошка, вцепилась в кафтан и впилась в губы жадным поцелуем. Ги вздрогнул, запустил руки в ее жесткие волосы и от тепла ее тела наконец ощутил себя действительно живым.

— О чем ты думаешь?! — прошипела ему в лицо Илёр. — Ты нарочно пытаешься сдохнуть максимально мучительным способом?!

— Нет, само выходит. Регент…

— Регент — дебил! Какого черта ты потащился через весь город по приказу этого кретина?

— Он велел мне привезти в Бернарден королеву с младенцем.

— Ч… чего? — ошалело выдохнула ведьма и отшатнулась, вытаращив на Солерна мерцающие в полутьме глаза. Ги с тяжелым вздохом опустился в кресло и уронил голову на руки. Пока он вел экипаж через бунтующий город, у него не было времени толком осмыслить все безумие этой затеи.

— Ты же сейчас шутишь? — спросила Илёр. — Просто скажи, что это идиотская шутка, и мне наконец полегчает.

— Нет.

— Но зачем?!

— Ради безопасности королевы и короля.

— Ты бредишь, что ли?! — рявкнула Илёр. — Какая к черту безопасность в тюрьме! Он должен был вывезти ее прочь из города, отправить в эту чертову Амалу, обратно к папеньке, а не…

Ги с вялым интересом взглянул на собеседницу:

— А ты сможешь добраться до Эксветена, чтобы объяснить этого регенту?

— Нет, — сквозь зубы ответила ведьма. — Где она? В смысле, они оба?

— В камере около Николетти, — Ги коротко рассказал обо всем, что произошло во дворце и по пути в Бернарден. — Как ты думаешь, регент мог сделать это из-за пророчества?

— Откуда мне знать? Во-первых, ваш герцог — идиот, каких поискать, мало ли, что придет ему в голову, во-вторых, я не читала текст пророчества.

— Но он же все равно не сможет правильно его истолковать, да?

— Скорее всего. А Лотрейн вряд ли станет что-то ему пояснять, если она уже поставила на каких-нибудь Фриеннов или Монфреев.

Ги подошел к окну. На площади перед тюрьмой бурлил людской водоворот. Баольцы осыпали стены и ров градом камней, иногда звучали выстрелы.

— Мне не кажется, что сейчас мы тут в безопасности, — сказала Илёр. — А уж если они узнают, куда регент запихнул королеву… я за наши жизни гроша ломаного не дам.

— Жаль, что герцогу об этом никто не сказал, — буркнул Солерн. Вообще-то этим должен был заниматься глава Секрета Короля, но едва ли Фонтанж пошевелит хоть пальцем ради фон Тешена. Дознавателю не давало покоя другое — зачем прятать королеву и младенца-короля, единственный залог власти регента, в старой тюрьме? Если так хочется рискнуть, то логичнее было бы и впрямь отправить их в Амалу.

— Чего регент хотел добиться, отсылая племянницу из дворца… — вслух подумал Ги.

— Может, считает Эксветен недостаточно безопасным?

— Тогда бы он сам там не сидел. Этот сучий выродок слишком себя ценит, чтобы оставаться там, где его могут убить.

— Тоже верно. Но королеву Марию Ангелину слишком многие здесь знают в лицо, а я не всем тут доверяю.

— Твои сестры-ведьмы сделали ей маску-иллюзию. Королева арестована под именем своей фрейлины, фон Эйренбах, и выглядит как она.

Илёр нахмурилась:

— Погоди. Николетти чуть не удавил вас всех ореолом принуждения, когда пытался спасти. Никакая иллюзия такого не выдержит.

— Ну, значит, эта выдержала. Я видел королеву, и она до сих пор…

Илёр шарахнулась от него и яростно взвыла:

— Кретин! Ну ты-то почему такой идиот, а?! Значит, это вообще не королева! Вам всунули фрейлину, которой якобы притворяется королева, и если б не эта стычка, из-за которой Николетти… да никто бы не догадался, пока…

— Пока что? — спросил Солерн; его сердце учащенно забилось. С какой стати регенту понадобился такой грубый подлог? зачем под видом королевы запирать в тюрьме ее фрейлину? Это же совершенно бессмысленно, разве что… разве что…

— Он хочет их вывезти, — глухо сказал Ги. Чертов амальский выродок! — Он намерен выбраться из города, пока люди штурмуют Бернарден, чтобы добраться до фальшивой королевы!

— Но им же кто-то должен сказать…

— Кто-то им скажет, не сомневайся, — процедил дознаватель. — И гораздо быстрее, чем мы успеем подготовиться к обороне.

***

Старик лежал на кровати, прикрыв рукой глаза, и Солерну стало совестно: в конце концов, мастер ведь не железный, да и возраст у него уже далек от того, когда пулевое ранение кажется царапиной.

— Как вы себя чувствуете?

— Не надо так понижать голос, я еще не умираю, — раздраженно сказал Николетти. — Что вам нужно?

— Я соберу в столовой всех агентов, гвардейцев и солдат. Нам нужно готовиться к штурму. Вы же слышите, что творится на площади?

— Радуйтесь тому, что вы уцелели. Те более, что вам и этой радости немного осталось, — старик приподнялся на локте и внимательно посмотрел на Ги. — Вы не сможете оборонять Бернарден силами ста тридцати не самых лучших вояк.

Ги неприятно кольнула точность, с которой ренолец определил их силы и положение.

— И что вы предлагаете? Вывесить трехцветный флаг на воротах и выбросить наружу королеву с младенцем?

— Идея неплоха, — заметил Николетти, — хотя несколько запоздала. Дайте мне карты.

— Какие?

— Все, какие найдете. Мне нужны чертежи и планы тюрьмы, окружающих кварталов, а еще… А, ну вот они, — мастер сел и притянул к себе со стола бумаги дель Фьеоре из архива Анжерраса. — Силой вы отсюда не вырветесь. Придется применить мозг.

— А если вы ничего не найдете?

— Тогда мы все умрем, — бодро отозвался старик. — Советую заранее огласить завещание.

Дознавателю эта идея не понравилась. Тем более, что завещать ему было нечего: все, что он зарабатывал, уходило на содержание всей семьи Солернов. Хотя бы они в безопасности в своем глухом углу в горах Юга… пока король Эстанты не двинет свои армии на Далару.

— Где девушка с ребенком?

— В камере неподалеку. Я зашел к вам по пути туда — хочу проверить, хорошо ли они себя чувствуют.

— Я держал себя в руках, — холодно сказал мастер. — За кого, черт возьми, вы меня принимаете? За неопытного сосунка или убийцу детей? Так это, кажется, ваша привилегия.

Ги сжал зубы. Именно от этого ему нестерпимо хотелось отмыться, словно это клеймо отпечаталось у него на лбу.

— Это не королева, — тяжело сказал Солерн. — И не король. Нас бросили толпе, как наживку, пока…

— Я знаю, — спокойно произнес Николетти. — Регент сказал, что на королеве — иллюзия, но ведьмины чары мгновенно рассеялись бы рядом со мной, когда я использовал ореол. Так что мы привезли сюда, полагаю, настоящую Алису фон Эйренбах и какого-то младенца.

— И вы говорите об этом так спокойно!

— У меня было время, чтобы смириться с этой мыслью. Впрочем, думаю, герцог не мог предположить, что мне придется применять свои способности. Он наверняка уверен, что иллюзия ведьмы продержится еще некоторое время, и мы будем пребывать в полном неведении.

— Скоро какой-нибудь провокатор крикнет в толпе, что в Бернарден привезли королеву, — угрюмо сказал Солерн. — И тогда нам всем конец.

— Жаль, что вы так плохо разглядели пророчество, — хмыкнул Николетти. — Уверен, что всю эту суету регент затеял именно из-за того, что там написано. Но, может, там была подсказка и для нас…

***

Солерн вошел в камеру фрейлины один. Алиса фон Эйренбах укачивала ребенка, напевая что-то на амальском, но при виде дознавателя вспыхнула от смущения, замолчала и поднялась, прижимая к себе младенца.

«Ей же и двадцати нет», — с горечью подумал Солерн. Совсем юная девушка — высокая, стройная, как и королева, с белокурыми волосами, которые казались почти белыми в полумраке. Глаза у нее были ярко-голубыми, а лицо чем-то напоминало нежные лики мадонн в ренольских церквях.

— Садитесь, — сказал дознаватель и опустился на стул напротив узницы. Ее камера была такой же, как у Николетти, и отличалась от обычных комнат только решетками на окнах. Девушка прикусила задрожавшую нижнюю губу и, помолчав, прошептала:

— Разве вам можно сидеть в присутствии королевы?

Она говорила по-даларски довольно чисто, в отличие от остальных фрейлин ее величества. Что ж, хотя бы переводчик им не понадобиться.

— Я знаю, что вы не королева, — сказал Солерн, и Алиса фон Эйренбах вздрогнула всем телом. — Здесь, в Бернардене, есть ведьма и есть мастер. Неужели ваш регент думал, что они не догадаются, как только вас увидят?

Девушка опустила голову. Ее ресницы мигом намокли, и она что-то жалобно пробормотала. Солерн разобрал только слово “treue” — верность.

— Откуда у вас этот младенец?

— Это мой сын! — фрейлина вскинула голову. — Не смейте, я не позволю вам забрать его!

— Я и не собираюсь. Кто его отец?

Девушка залилась густой краской и почти с вызовом ответила:

— Он погиб, как герой, в битве при Шандоре! — через секунду до нее дошло, кому она это сказала. Она отшатнулась от Солерна и пролепетала: — То есть я… я не имела в виду, что вы… я не хотела, чтобы вы…

Дознаватель молчал. Он редко испытывал к людям настолько сильное отвращение, как сейчас — к фон Тешену.

— Почему вы согласились? — наконец спросил он.

— Ради моей королевы, ради ее сына! — пылко воскликнула девушка.

— Вы же понимаете, — мягко произнес Солерн, — что погибнете здесь вместе с вашим ребенком?

Она застыла, словно статуя, и так побледнела, что дознаватель поднялся и шагнул к ней, дабы подхватить, если она лишится чувств. Но девушка шарахнулась от него, как от чумного, и крикнула:

— Lügen! Вы лжете! Меня вернут во дворец через несколько дней, как только…

— Регент покинет столицу вместе с королевой и королем. Пока разъяренная толпа, которой кто-нибудь сообщит о том, где подложная Мария Ангелина, будет брать штурмом этот замок.

— Зачем вы так говорите! Вы должны защитить нас, вы же солдат!

— Я не солдат, и я не должен.

Это вырвалось у Ги неожиданно для него самого; девушка уставилась на него с ужасом и пролепетала:

— Как это вы не должны?

Солерн молчал; похоже, она впервые поняла, что ее бросили на милость даларцев — людей, которые имели множество причин ненавидеть всех амальцев без исключения. Девушка сжалась, пытаясь закрыть своим телом младенца от дознавателя.

— Я ничего не должен вашему герцогу, — сказал Солерн. — И все люди в Бернардене тоже. Мы ничего не должны тому, кто убивает нас, как скот просто потому, что может.

— Но… но я же не виновата! Мы не виноваты! Мы не убивали вас…

— А ваш муж — да. Впрочем, герцог и к вам относится не лучше. За стенами тысячи человек, которые через пару захватят Бернарден. Вас ждет страшная смерть, — дознаватель кивнул на сопящего ребенка. — Они разорвут вас в клочья.

— Oh Herr, rette uns… — выдохнула Алиса фон Эйренбах и прижалась губами ко лбу младенца. Он засопел во сне. Солерн стоял перед ней, сжимая эфес шпаги до боли в пальцах. Единственное, о чем он жалел — что не вонзил ее в регента, едва тот заикнулся о своем чертовом плане!

— Treue, — повторил Ги с горечью. — Неужели эта ваша treue расчетливому ублюдку стоит жизни вашего сына?

Она чуть не заплакала — глаза покраснели и наполнились слезами, но ни одна слезинка не покатилась по ее щекам. Девушка затравленно смотрела на Солерна, словно ожидая, что он сам сейчас выбросит ее окна прямо в руки байольцев.

«А я мог бы, — отстраненно подумал Ги. — Мог бы купить наши жизни — или хотя бы попытаться — если бы рассказал им, как их обманули, что регент и королева вот-вот ускользнут у них из-под носа…»

— Вы убьете нас, — почти утвердительно прошептала Алиса фон Эйренбах.

— Если у меня не будет другого способа спасти вас от расправы толпы, — сказал Солерн. Глаза девушки изумленно распахнулись.

— Н-но вы же говорите, что они ворвутся сюда…

— Сначала пусть попробуют ворваться, — процедил дознаватель.

Глава 9

8 декабря

— Почему ты им так не нравишься? — спросила Илёр, глядя в бойницу на горожан, которые плотной толпой оцепили ров и слушали речь Жильбера.

— Это мой особый талант, — буркнул Ги. — Я никому не нравлюсь.

За сутки толпа горожан вокруг тюрьмы только увеличилась — и больше того, к осаждающим явился лично Луи Жильбер и теперь произносил с телег пылкую речь, ничуть не беспокоясь ни о возможном выстреле со стен Бернардена, о холоде, от которого дыхание людей сгущалось в пар. Видимо, их всех согревала ненависть.

— Надо выстрелить, — сказал Олльер, нервно переминаясь с ноги на ногу. — У нас же есть стрелки, пусть засадят пулю в голову этому чертову оратору.

— Совсем свихнулись? — цыкнула на него Илёр. — Если мы убьем Жильбера, они голыми руками все стены по камешку разнесут.

— Почему они торчат здесь? — ворчливо спросила ведьма. — Почему бы им не пойти к Эксветену и еще разок не высказать свои претензии регенту?

— Потому что вокруг дворца — амальские пушки, а Бернарден они также ненавидят.

— Ты не боишься, что заключенные тоже взбунтуются?

— По счастью, их слишком мало.

— Но ты все равно можешь использовать их как заложников.

Солерн промолчал. Он полагал, что жизни заключенных — единственное, что еще удерживает толпу от штурма ненавидимого всеми символа монархии. С помощью Греналя и Ларгеля он более или менее укрепил оборону замка — агенты, солдаты и гвардейцы несли круглосуточный караул на стенах, к пушкам подняли запас ядер и пороха, все оружие тщательно вычистили и подготовили к сражению. Припасов в Бернардене хватило бы на месяц осады — или на три, если расходовать их крайне экономно. Ведьма поколдовала над стенами, бойницами и воротами — но по какой-то причине долг взялся оплатить Ларгель.

— Я зайду к мастеру. Он все надеется извлечь что-то полезное из груды пыльных старых планов и бумаг.

— Думаю, он не так уж и не прав, — пробормотала ведьма. — В конце концов, если в Мосте Невинных был спрятан целых потайной ход, то кто знает, что скрывают стены Бернардена. Он ведь был перестроен Людовиком в те же годы.

«Надежда», — подумал Солерн. Даже ведьмы готовы за нее цепляться. Илёр понимала, в какой она опасности, и наверняка жалела, что не укрылась в обители в Ре.

Дознаватель нашел мастера в какой-то пыльной каморке над кабинетом начальника тюрьмы. Свет в нее мог проникнуть только через узкую бойницу, и Николетти зажег несколько ламп и свечей. Густо пахло пылью, горящим маслом и воском.

— Что вы здесь делаете? — спросил Солерн.

— Ищу выход из этой крайне неприятной ситуации.

— С помощью пыльных бумажек?

— Да, — Николетти окинул дознавателя насмешливым взглядом, — это требует некоторых умственных усилий, поэтому вам лучше не напрягаться. Я справлюсь и сам.

Ги устало вздохнул. Мастер почему-то считал всех военных, полицейских и агентов Секрета Короля людьми крайне недалекого ума.

— Поскольку ваши бойцы едва ли смогут защититься даже от стада овец, не говоря уж о разъяренных толпах, то нам нужно найти другой выход… В буквальном смысле, — Николетти нежно провел рукой по горе бумаг.

— Ну и как? Нашли? — Солерн осторожно присел на табурет напротив: стога бумаг колыхались от малейшего движения. — Что это?

— Архитектурные планы Бернардена. Удивительно, что они здесь и что вообще уцелели.

Ги с внезапно пробудившимся интересом уставился на груды вовсе не бесполезных листов.

— В дневниках Теодоро дель Фьоре есть упоминания о том, что он работал над неким старым замком в Байоле по приказу короля, — продолжал Николетти. — Архитектор не упоминал названия, но я полагаю, что это тот замок, в котором мы сидим.

— А если нет?

— Зачем сразу терять надежду? Давайте смотреть на жизнь веселее. Вот, например, — мастер придвинул к Солерну карту, которую ему отдал смотритель архива из Анжерраса. — Дель Фьоре очень тщательно нанес на нее все тайные ходы и все перестройки, которые провел в Байоле. Глядите, — палец Николетти прошелся вдоль одной из линий. Она тянулась от широкого креста в круге, обозначающего Бернарден, к какому-то участку на севере Байи. Однако во времена короля Людовика он был не застроен, и Ги не смог узнать это место.

— Мы не знаем, куда он ведет, — сказал дознаватель, пытаясь укротить забившееся с безумной надеждой сердце. — Мы не знаем, не выведу ли я людей в самую гущу взбешенной толпы. Черт, да мы даже не знаем, уцелел ли тоннель!

— Ну так давайте пойдем и проверим, — невозмутимо сказал Николетти.

— Куда вы собрались идти? Тюрьма велика, несколько раз перестраивалась, откуда вы знаете, где вообще…

— Я уже говорил, что это требует некоторых умственных усилий, внимания и усидчивости. К нашему счастью, почти проекты и планы Бернардена хранятся здесь, — мастер развернул очередной пожелтевший свиток. — Я отыскал все, какие смог, перенес на черновик самый современный план и разметил все изменения, начиная с эпохи короля Людовика.

Ги поперхнулся. Да на это же должно было уйти много часов! Сколько же времени мастер здесь просидел, пытаясь найти выход для всех?

— Я… я не смогу расплатиться… — пробормотал дознаватель, подавленный угрызениями совести.

— Когда-нибудь сочтемся, если выживем. Я думаю, что вход в тайный тоннель должен быть здесь, — старик обвел пальцем участок на плане подвального этажа тюрьмы.

— Гммм… Но как вы его откроете?

— Давайте решать задачи по мере их поступления. Идемте, время не ждет.

Солерн поднялся.

— Я скажу Илёр. где меня искать в случае чего. Возьмем в кладовых свечи, фонари, веревки и приступим.

***

“Почему с этими чертовыми мастерами и ведьмами все так сложно?” — думал Солерн, то поднимая, то опуская фонарь в поисках каких-либо следов тайного хода. Он предпочел бы ведьмин светильник, озаряющий все как днем, но тот не работал в обществе Николетти. Ги почти физически ощущал, как их время утекает сквозь пальцы.

— Темно, грязно и никакой логики в планировке, — проворчал старый ренолец.

— А вы что хотели — указатели на каждом углу? Хорошо хоть, что я тут иногда бывал. Там, — Солерн посветил налево, — карцеры для особо опасных. Здесь — комнатка караульных. Чуть дальше — холодные камеры для продуктов. Еще правее — канал, по которому течет вода из Байи.

— А в остальных трех крыльях?

— Не знаю, — признался Ги. Бернарден был построен в виде равностороннего креста, который окружало двойное кольцо стен и ров. Сначала это была цитадель Эдмонтинов, графов Байольских. Но когда они не выдержали тягот борьбы за даларский престол и сдали столицу, Монбрианы превратили замок в тюрьму, где погибли почти все Эдмонтины.

— Перестройки не затрагивали основной план, — пробормотал Николетти — Так что нам туда, — слабый луч света от его лампы прорезал тьму. Ги скептически вгляделся в узкий коридор, но что еще им оставалось? Дознаватель первым ступил в коридор. Слева и справа тянулись двери и какие-то низкие арки, ведущие непонятно куда. Здесь Ги ни разу не был. Он вообще никогда не задумывался, насколько огромен замок — но, может, защитникам удастся спрятаться?

— Бернарден никогда не брали штурмом, — сказал Николетти, медленно продвигаясь вперед. — Может, и нам повезет…

— Сколько вам лет? — спросил Ги, чтобы хоть как-то отвлечься от окружающего мрака.

— Шестьдесят два. Мы, мастера, стареем так же, и обычные люди. Хотя здоровье у нас покрепче, конечно, — мастер издал короткий смешок. — Но не только вам кажется, будто мы обладаем еще какими-то сверхъестественными свойствами. Были времена, когда обычные люди охотились за нашей кровью и плотью, наивно полагая, что они излечат их от болезней, придадут силу, удачу и черт знает что еще.

Ги промолчал. Ему вновь вспомнилось, что ведьмы, вступая в общину, принимали имена тех, кто погиб много лет назад от рук людей. Впрочем, на Юге мастеров до сих пор называли выродками, и нередко дети со способностями не добирались до школ не потому, что родители их прятали, а потому, что убивали.

— А у вас есть дети? — вдруг спросил Николетти.

— Нет.

— Почему?

— Это довольно бестактный вопрос.

— Но вы же задаете мне бестактные вопросы. Почему вам можно, а другим — нельзя?

— Если вы пытаетесь вести светскую беседу, то это явно не ваш конек, — холодно сказал Солерн. — Но у меня есть четверо младших братьев и уже дюжина племянников, так что мой гордый род не пресечется в веках.

Николетти остановился, посмотрел в план и обвел стены вокруг светом лампы. Справа от них показался проем, и три ступеньки, ведущие вниз. Пол стал влажным. Здесь вообще было довольно сыро.

— Река рядом, — пробормотал Николетти и зашуршал своим планом. — Пожалуй, спустимся в этот проем. По моим расчетам, то, что мы ищем… ну где-то там, в общем.

“Где-то там” появилось быстро и неожиданно. Они спустились по трем ступенькам и шли вперед, наверное, минут пять, когда узкий коридор вдруг закончился стеной. Никаких ответвлений не было — коридор представлял собой бесполезный тупик.

— Итак, начнем, — деловито изрек старый ренолец и принялся простукивать стену. — Давайте, присоединяйтесь. Уверен, в четыре руки мы найдем дверь куда быстрее.

— Если она вообще там есть.

— С вами очень тяжело разговаривать. Вы везде видите только мрачную сторону.

— А что, есть какая-то другая? — удивился Ги, но стал послушно стучать по каменной кладке. Он ярко представил себе толпы байольцев, штурмующих стены, и Ларгеля, в панике мечущегося по тюрьме в поисках собственно Солерна. Вдруг кладка издала странный гулкий звук. Ги замер; а затем, боясь спугнуть удачу, неуверенно постучал еще раз. Звук повторился.

— О! — выдохнул мастер. Глаза у него горели, как у кошки. Он стал быстро простукивать стену вверх и вниз, словно намечал, где тут может быть дверь.

— Это оно, — прошептал Солерн. Сердце бешено заколотилось — неужели безумная надежда оказалась не безумной?!

— Слышите? — прошептал Николетти. — Надо только найти рычаг… панель… секретную пружину…

— Разобрать кладку к черту, — сказал Солерн. — Раствор давно размок, его легко выцарапать, а ваша секретная пружина уже сто лет как проржавела и пришла в негодность.

— Тут есть инструменты? Чтобы разобрать кладку?

— Еще немного — и даже гвардейцы будут делать это голыми руками, — сказал Солерн.

— Что ж, поговорите с ними. Я пока останусь здесь. Может, сумею открыть ход.

— Хорошо. Вам хватит одной лампы? Мне нужна вторая, чтобы… — Ги осмотрелся и пробормотал: — Господи, а как отсюда выбраться?

Николетти сунул ему план тюрьмы:

— Мы вот здесь. Идите сюда, чтобы выбраться к лестнице наверх. И поживей! А если, — зловеще добавил мастер, — вы не сумеете уговорить ваших гвардейских дворян, то напомните им, что я могу их заставить.

***

Илёр положила ладони на кладку и закрыла глаза. Мастер Николетти ушел, чтобы не мешать. Ведьма водила руками по камню; гвардейцы, агенты Секрета и солдаты Бернардена молча ждали.

— Да, — наконец пробормотала женщина, — там есть ход.

Раздались шумные вздохи облегчения.

— Но дальше… дальше завал. Там снова камни. А потом… — она нахмурилась. Солерн стоял рядом и в свете ведьминого огонька видел капельки пота на лбу Илёр. — Потом… там снова пусто. Рядом… что-то течет…

— Байя, — сказал Солерн. — Мы сможем разобрать стену и завал. Если начать прямо сейчас, то мы закончим за день.

— Хорошо, — кивнул Ларгель. — Мы готовы.

Полсотни благородных дворян из королевской гвардии безропотно смирились с участью работяг в каменоломне. Видимо, жить хотелось сильнее, чем сохранить руки незамаранными тяжким трудом. Вот только что они будут делать, если учесть бурящую под стенами толпу? Если отправить на разбор кладки и завала всех, то некому будет отразить возможную атаку. Если разделить силы, то работа затянется, а это снова риск.

— Приступим сейчас же, — решил Ги. — У ступеней лежит все, что сойдет за инструменты. Только, ради Бога, работайте осторожно, иначе мы не только отсюда не выберемся, но и лишимся последнего шанса. Я поднимусь на стену и вернусь к вам с подкреплением.

— Там ничего не поменялось, — покачал головой лейтенант. — Горожан только стало больше. Последнее, что я слышал — они хотят пригнать лодки, чтобы перебраться через ров.

На стене Солер встретил Николетти. Тот стоял среди немногочисленных дозорных из числа агентов и смотрел на бурление толпы внизу.

— Вы сможете их как-то задержать? — спросил Ги.

— Такое количество людей? Конечно, нет.

Уже темнело. Солерн раздвинул подзорную трубу и отыскал в толпе крытую телегу, в которой устроил свой штаб Луи Жильбер. Они уже ничего не опасались — даже прицельного выстрела со стен Бернардена.

— Я его не нашел, — вдруг сказал Николетти. — Тоже смотрел, но дикого мастера не увидел.

Солерн, честно говоря, уже вообще забыл о его существовании. Его больше волновали возгласы среди толпы — он чутко прислушивался, чтобы уловить, когда же… Ему даже хотелось, чтобы это наконец произошло. Вдруг около крытой телеги началось какое-то движение.

— Она! Она! — глухо раскатилось над толпой. — Она там!

Рука Солерна с подзорной трубой дрогнула. К телеге яростно проталкивались несколько человек, а над площадью волнами поднимался гул голосов — все выше и громче и отчетливей:

— Там королева!

Навес над телегой поднялся, и к горожанам вышел Луи Жильбер. Они помогли ему вскарабкаться на гору ящиков; и тут один из агентов тронул Солерна за локоть:

— Мессир, у нас есть пушки. Мы можем выстрелить по нему.

Дознаватель опустил трубу. Пушкам Бернардена было лет сто пятьдесят, в оружейной имелись ядра, порох, запалы, но всем этим богатством никто не пользовался почти полвека.

— Там эта женщина! — донесся до Солерна голос Жильбера посреди притихших байольцев. — Распутная девка с подложным королем, которая посадила нам на шею проклятых чужаков! Они жрут и пьют на нашей земле, они считают себя хозяевами, а нам рабами… — его голос потонул в яростных криках.

— Заряжайте, — сказал Солерн. Агент кивнул товарищам, и они устремились к пушкам на надвратной башне.

— Мы не дадим регенту-чужаку жировать, напиваясь нашей крови! — продолжал Жильбер. — Нас много, они — одни! И мы найдем его королеву, его ублюдка, найдем, даже если нужно будет разобрать эту тюрьму по камню!

Стены замка дрогнули от дикого рева.

— Если вы начнете стрелять первым, — сказал Николетти, — они разнесут Бернарден голыми руками.

— Первым нет, — качнул головой Солерн, — но я не стану уводить из тайного хода людей, которые расчищают нам путь к побегу. Если мне для этого придется удерживать толпу у стены с помощью пушек… А, черт! Как я мог забыть!

— Что?

— Алиса фон Эйренбах. Она с ребенком все еще в камере. Вот ключи, выведите ее и проводите к тайному ходу.

— А вы? — спросил Николетти.

— Я останусь здесь, — Ги бросил взгляд на ров, в который горожане стаскивали рыбачьи лодки: люди переносили их на руках, и казалось, что суденышки плывут над толпой. — Сейчас начнется.

— Отправьте кого-нибудь еще.

— Почему?

— А что вы будете делать здесь один, — осведомился мастер, — когда это начнется?

***

Фонтанж проснулся от странных звуков. Он вообще в последние дни спал плохо — потому что предпочитал делать это на пуховой перине в своей опочивальне, а не на узкой жесткой кровати в какой-то каморке. Шикарных покоев главе Секрета короля не досталось, зато и слышимость была отличная. С недовольным удивлением прислушавшись к ночным звукам, граф понял, что это топот ног, словно во дворце устроили соревнования по бегу.

“О Господи!” — в первые мгновения Фонтанж похолодел с головы до пят: неужели мятежники ворвались внутрь?! Захватили пушки, перебили амальцев и сейчас примутся за остальных!

Граф сел и схватил шпагу: в последние ночи он держал ее около кровати. И только потом осознал, что мятежные горожане вопили бы что-нибудь про народ и Далару или долой регента. Но топот сопровождался лишь приглушенными звуками голосов, а не криками.

Фонтанж встал, кое-как оделся и с обнаженной шпагой подкрался к двери. Тихонько приоткрыл ее: по галерее метался свет, слишком яркий для свечей. Кто-то бегал туда-сюда с фонарем. Граф еще не различал фраз, но уловил отдельные амальские слова. Он осторожно, стараясь не шуметь, вышел из комнаты и крадучись направился к галерее.

По ней сновали солдаты герцога, перетаскивая сундуки и тюки. Галерея заканчивалась лестницей, ведущей в один из внутренних дворов Эксветена. Солдаты торопливо спускались по лестнице, волоча свою поклажу. Фонтанж первый раз в жизни пожалел, что не настолько же тощ, как Солерн, и не сможет прокрасться за колоннами к окну, чтобы посмотреть, куда они все это тащат.

Вдруг прозвучал властный оклик; Фонтанж узнал голос посла фон Линденгардта. Вооруженный по самые уши, посол ступил в галерею, задал несколько вопросов и тоже направился к лестнице. Пока все солдаты отвлеклись на Линденгардта, граф метнулся к высоким стрельчатым окнам. Вдали, над городом, он увидел бледно-оранжевое зарево, а внизу, во дворе — три кареты. Неужели регент решился послать за помощью к старшему брату-королю? А как же королева, которую несколько дней назад отправили в Бернарден? Разве не разумнее было бы вывезти ее вместе с младенцем, раз уж регент отправляет посла на родину?

— Что вы тут делаете? — прошипели за спиной графа; тот резко повернулся и едва не покончил с послом случайным выпадом шпаги.

— Я проснулся от шума, — ответил Фонтанж, стараясь держаться с достоинством. — Что происходит?

Посол изменился почти до неузнаваемости. Вместо старого щеголя, кокетливо жалующегося на подагру, сидя в каталке, перед Фонтанжем стоял угрюмый, худой и невысокий офицер.

— Что происходит, — процедил Линденгардт, смерив графа тяжелым взглядом. — Как будто вы сами не догадываетесь.

Почему-то это прозвучало как: “А если догадываетесь, то долго не проживете”, и Фонтанж на всякий случай отступил от окна в сторону галереи. Рядом с Линденгардтом вдруг вырос амальский лейтенант и глухо гавкнул что-то на своем дикарском языке. Посол покачал головой и жестом велел ему уйти.

— У меня небольшой выбор, мессир, — вдруг мягко сказал Линденгардт и вытащил из-за пояса пистолет. — Мне придется либо пристрелить вас, либо взять с собой.

Глаза Фонтанда вылезли на лоб. Он даже представить себе не мог, чтобы амальский посол мог сказать такое, не говоря уже о том, чтобы сделать.

— Но, — продолжал Линденгардт, — поскольку я в некотором роде вам обязан… и поскольку вы, очевидно, продались кому-то из претендентов… Что ж, будет полезно оставить вам жизнь. Эй, там!

— Что вы несете? — выдохнул Фонтанж, вжимаясь спиной в стену. — Вы с ума сошли!

Посол отдал короткий приказ подошедшим солдатам, и они молча обступили графа. Лейтенант протянул руку к его шпаге, и Фонтанж в негодовании взмахнул ей в опасной близости от лица этой шавки.

— Не смейте ко мне прикасаться! Вы знаете, кто я?

— Нет, — флегматично отозвался лейтенант, — я все равно. Вас обезоружить или убить, вам понять?

— Кто дал вам право…

— Живей! — раздался окрик посла. — Убейте его, если он не отдаст шпагу или вздумает сопротивляться!

Граф сглотнул и, побагровев от унижения, швырнул шпагу к ногам лейтенанта. Тот все так же флегматично ее подобрал и кивком велел солдатам отконвоировать Фонтанжа во двор. Там они запихнули главу Секрета Короля в карету, куда спустя несколько минут забрался посол. Он молча оглядел Фонтанжа и наконец изрек:

— Странно, вы же не дурак.

— Вы очень милы, — холодно ответил граф.

— Зачем вы в это влезли? Решили сыграть в создателя королей? Так предыдущий плохо кончил.

Фонтанж знал, о чем он: Рене Эдмонтин был колесован по приказу очередного короля, которого запихнул на трон Далары во времена столетней смуты.

— Не понимаю, к чему вы это говорите.

Линденгардт поморщился:

— Перестаньте. Вы сговорились с ведьмой, чтобы посадить на трон кого-то из ваших герцогов. Я сейчас не намерен угадывать, кого именно.

— Зачем я вам нужен? Что вообще происходит?

— Горожане берут штурмом Бернарден.

Фонтанж задохнулся:

— Там же королева! Под видом фрейлины, но…

Линденгард вздохнул:

— Нет. Там фрейлина под видом королевы. Бедняжка.

Наконец-то перед графом все озарилось ярким светом. Проклятие! Но если герцог подсунул горожанам наживку, то значит, он намерен покинуть… Черт! Черт!! Черт бы побрал амальского ублюдка! Всех амальских ублюдков!

«Мне нельзя покидать дворец! Только не сейчас, не в эту минуту, когда может решиться все!»

— Пока они заняты, мы выберемся из Байолы, — продолжал Линденгардт, — и займем одну из крепостей на северо-востоке. А там я укажу его высочеству регенту на то, чью сторону вы заняли в этой ситуации. Он непременно захочет узнать, кому вы продались и за сколько. Его высочество очень мстителен, как вы могли заметить.

— Но я… я же… — выдавил граф, готовый удавить посла собственными руками.

— Мне непременно нужно указать на виновного. Ничего личного, ваша светлость. У вас есть завещание?

“Это он!” — вдруг осознал Фонтанж. Он еще не понимал, зачем послу Амалы платить бунтовщикам в Даларе, зачем ему вообще так стараться сбросить регента с трона, но теперь был уверен — этот таинственный благодетель, снабжавший мятежников деньгами и оружием перед ним.

“Но я выясню!” — упрямо подумал граф; карета тронулась со двора. Ему было страшно, но он сжал зубы. — Я выживу и выясню!”

***

— Наводите, — сказал Солерн; пушки со скрипом повернулись в сторону площади и горожан, которые на руках тащили лодки. Уже стемнело, и только колышущийся свет факелов освещал толпу.

— У нас хватит пороха, картечи и ядер, чтоб перебить всю эту чернь, — сказал Олльер, — так чего вы ждете?

— Хороший вопрос, — внезапно поддержал коменданта Николетти. — За юной фон Эйренбах с младенцем уже пошли, она скоро будет внизу. Разве один- два залпа не выиграют время Илёр и тем, кто расчищает проход?

— Они взбесятся, — пробормотал Ги. — Их слишком много, и наш запас пороха и зарядов выйдет раньше, чем кончатся горожане Байолы. Я поговорю с ними.

— С ума сошли? — ласково спросил мастер, и ореол вокруг него сразу сгустился так, что по спине Солерна прошел холодок. — Я заставлю отступить первых, кто влезет на стену, но…

— Вам нужен ваш дикий мастер или нет?

Старик удивленно взглянул на дознавателя, и Ги, передав ему подзорную трубу, указал на крытую телегу, около которой стояли Луи Жильбер с тесной группой ближайших союзников. Рядом с мужчинами в обычной одежде обреталась фигура в длинном черном плаще с глубоким капюшоном. Она выглядела бы комично, если бы не…

— Найдите мне палку, простыню, скатерть или хотя бы рубаху, — приказал Солерн. — Мне есть, что сказать их главарю.

— Да почему же вы не хотите просто перебить этих тварей! — в отчаянии прошептал Олльер, но жестом велел солдату принести все, что нужно. Ги и сам не знал, почему. Но, глядя со стены на фигуру Жильбера, озаренную светом факелов, он почему- то не мог поступить иначе. Этот человек внизу ничего не боялся — и люди вокруг него тоже. Солерн уважал их хотя бы за смелость, с которой они давали отпор амальцам и регенту — пока двор и аристократия прятались во дворце рядом с тем, кого должны ненавидеть.

Солдат высунул между зубцами на стене флаг из швабры и белой простыни, замахал им из стороны в сторону. Ги, рискованно высунувшись из бойницы, сложил руки рупором и закричал:

— Переговоры! Луи Жильбер, мы должны поговорить!

Будь тут ведьма, она бы усилила его голос, но Илёр помогала гвардейцам расчищать тайный ход, и Ги сомневался, что из- за шума внизу его услышат. Однако белый флаг заметили — Жильбер вскинул руку и что- то громко крикнул. Движение лодок ко рву остановилось. Шум превратился в неясный гул; вожак мятежников шагнул было к краю рва, но кто- то из своих благоразумно схватил его за локоть. И правильно — Ги бы тоже не стал доверять врагу.

— Я Ги де Солерн, — крикнул он и вскочил на край стены между двух зубцов. “Совсем спятил!” прошипел Олльер за его спиной. — Вы помните, что я дал вам слово! Я готов сдержать его!

Человек сорок, как минимум, вскинули к плечам ружья, целясь в него. Солерн знал, что он плохая мишень — в сумерках, в темной одежде на фоне темных стен. Но один слаженный залп и…

Луи Жильбер молча направился к краю рва. Он шел без факела, и его с трех сторон прикрывали собой горожане Байолы. Сердце Ги сжалось. Человек внизу остановился и поднял голову — его лицо белело в полумраке. Почему он не боялся? Достаточно одного выстрела, чтобы бунт лишился своего лидера, но…

— Я помню, — вдруг крикнул Жильбер в ответ. — Но откуда мне знать, что вы не лжете, чтобы потянуть время? Чтобы к вам подошли солдаты из дворца,например?

— Они не придут, — сказал Ги. — Никто не придет сюда защищать королеву, потому что ее здесь нет.

По толпе прокатился глухой, страшный рокот. На лбу и спине дознавателя выступил пот — люди внизу сомкнули строй вокруг Жильбера, и уже не меньше сотни дул смотрели на Солерна.

— Ложь! — крикнул соратник Жильбера. — Лжешь, пес!

— Нет, — сказал Солерн. — Регент отправил сюда фрейлину с сыном, распустил слух, что это королева, чтобы выбраться из Байолы, и увезти настоящую королеву и наследника.

— Докажи! — закричал тот же человек, и его вопль подхватила на миг притихшая толпа.

— Мне не нужно доказывать! У вас, Жильбер, есть мастер, которому легко узнать правду!

Люди внизу снова смолкли. Из взгляды обратились к фигуре в плаще. Этьен Рено, если это, конечно, он, невольно попятился к крытой телеге.

— И кого же будет спрашивать этот мастер? — осведомился Луи Жильбер.

— Меня, — сказал Солерн; сердце колотилось так, словно готово было разорваться. — Я спущусь к вам, и ваш мастер сможет спросить меня.

— Вы помешались, — тихо сказал Николетти.

— Снимите с меня вашу защиту, — сказал Солерн. Губы пересохли, колени немного подгибались, и руки дрожали. Ги схватился за зубец, чтобы скрыть дрожь.

— Они вас убьют, — глаза мастера мерцали бледно- голубыми огоньками во мраке. — Вы готовы умереть ради того, чтобы…

— Илёр разгребет завал гораздо быстрее, чем команда рудокопов, ей только нужна помощь в выносе камней. Как только Ларгель пошлет к вам сообщить, что ход открыт, уходите.

— Они разорвут вас в клочки. Я не смогу вам помочь на таком расстоянии.

— Снимите оружие! — вдруг раздался со стороны рва голос Жильбера. — Мы пошлем лодку к стене. У вас есть лестница или веревка, чтобы спуститься?

— Да, — сказал Ги. — Зачем вам мое оружие?

— Снимите его в знак чистоты намерений, — ответил Жильбер. — Чтобы мы все убедились, что не рискуем. Ну или, — добавил он, — чтобы вы расплатились за предательство сразу, как только мы его обнаружим.

В лицо Ги бросилась краска. Он носил оружие с пяти лет и отдавал его только в присутствии короля. Никогда и никому он еще не протягивал шпагу. Его рука стиснула эфес.

— Не вздумайте, — снова сказал Николетти. — Кто выведет нас отсюда, если не вы?

— Выберетесь. Нам все равно неизвестно, куда ведет тайный ход.

— Но кто из нас знает так же, как вы, улицы этого чертового города?

— Оружие! — повторил Жильбер. — Живей, или мы не договоримся!

Рука Солерна медленно сползла с эфеса. Он взялся за пистолеты и вытащил оба из- за ремня. Он мог выстрелить в Жильбера — и не промахнулся бы, но потом…

Его лицо горело от стыда, когда он положил оба пистолета к ногам. От изумленного и недоверчивого шороха толпы внизу волоски на висках Ги встали дыбом. Они же действительно убьют его, и ему даже нечем будет защищаться!

Из- за голенищ сапог и из-под левого рукава он вынул ножи и опустил их рядом с пистолетами. Шпага касалась его голени и стукала о камень, каждый раз, когда он наклонялся.

“Ни за что, — подумал Ги. — Никогда!”

Он не снимет перед ними шпагу, ни за что!

— Я готов! — сказал он. — Сейчас принесут веревку, чтобы я спустился!

— Шпагу! — крикнул в ответ Жильбер. — Ее тоже снимите! Я видел, как вы с ней обращаетесь, и не намерен рисковать!

Ги замер, стиснув зубы. Никогда! Ни перед кем! Его рука сама собой поднялась и легла на пряжку на перевязи. На миг белое лицо Алисы вон Эйренбах мелькнуло перед ним, как видение, и он расстегнул пряжку, подхватив шпагу левой рукой. Перевязь соскользнула с его плеча, но Ги никак не мог заставить себя разжать руку или даже наклониться, чтобы положить шпагу к пистолетам.

— Лодку! — приказал Жилбер и кивнул на ближайшую. — Тащите ко рву, братья!

Толпа пришла в движение — лодку передавали по рукам, и она уже коснулась воды, когда Жильбер вдруг сказал:

— Вы давали мне слово, и это правда. Но вы обещали мне совсем другое в Бернардене. Вы сказали, что найдете убийцу Жана!

“Ох Господи, нет!” — подумал Ги: ведь проклятый дикий мастер тоже это услышит!

— Слезайте с вашего насеста, живо! — зашипел Николетти. Ореол за спиной Ги сгустился так, что дознаватель невольно шагнул назад.

— Да или нет? — крикнул Жильбер. — Или вы уже готовы отказаться от слова?

Горожане зарокотали и потянули лодку обратно к берегу.

— Да, я помню! — крикнул Ги. Мастер у телеги почему- то подался вперед вместо того, чтобы спрятаться. — Поговорим, когда я доберусь!

— Наш мастер спросит вас и об этом! — заявил Жильбер. Проклятие, неужели нельзя просто заткнуться?! — Положите шпа…

Вожак бунтовщиков внезапно смолк и издал странный кашляющий звук, будто поперхнулся словами. Ги не видел его лица, но мигом понял, что происходит.

— Назад! — рявкнул Николетти, и Солерна просто сдернуло со стены, а за ней раздался пронзительный вопль Жильбера:

— Залп по королевскому псу! На штурм, братья! Убьем их всех до единого!

***

— Ну и чего вы добились?! — зашипел Олльер: они, пригнувшись, замерли под зубцами стены — о камень щелкали пули, при чем в таком количестве, будто мятежники успели закупить по два ружья для каждого.

— Я выиграл время! — огрызнулся Солерн. — Чертов дикий мастер! Как только Жильбер сказал про убийство сына, мастер тут же его захватил!

— Однако наш щенок играет по- крупному, — хмыкнул Николетти. — Что теперь будем делать?

Солерн поднялся на колено и рявкнул:

— Артиллерия! Залп по лодкам!

— Есть, мессир! — донеслось в ответ. Ги вгляделся в густеющую темноту: у лафета лежало несколько тел солдат и агентов.

— Мы должны держать стены до тех пор, пока Илёр не пошлет за нами! — крикнул он. — Как только тайный ход будет открыт — отступаем!

— А если горожане прорвутся за стены? — поинтересовался Николетти. — Не планируете оставить тут команду добровольцев- смертников?

— Нет, — процедил Солерн. — Я планирую взорвать то крыло, в котором находится тайный ход.

У Олльера глаза на лоб полезли, он отодвинулся от дознавателя и перекрестился. Мастер поднял бровь, но больше никто ничего не успел сказать — пушки загрохотали так, что стены задрожали. В ответ раздались вопли бунтовщиков, хаотичная пальба из ружей, треск дерева и плеск воды. Ги показалось, что он разобрал голос Жильбера, выкрикивающего приказы.

Солерн поднялся на колено и выглянул за стену. Горожане отступили перед пушечным залпом — на площади остались тела и разнесенные в щепки лодки. Трупы среди обломков плавали и во рву.

— Прекратить огонь! — крикнул Ги. — Экономим ядра и порох! Агенты, рассредоточиться по стене, вести наблюдение! Олльер, кто из ваших солдат сможет заложить взрывчатку в крыле тюрьмы?

— Эээ… — капитан облизнул пересохшие губы. — Нн- нууу…

— Я смогу, — вдруг заявил Николетти, и дознаватель чуть не поперхнулся.

— Как это — вы сможете? Вы что, минер? Или артиллерист?

— Нет, но я интересовался вопросом, — невозмутимо ответил старик. — К тому же только я тут достаточно разбираюсь в архитектуре, чтобы после подрыва всего крыла тайный ход не рухнул нам на головы.

— Идут! — истошно заорал один из агентов. — Прут на восточную башню!

— Пушки! — Солерн вскочил, и у него над головой тут же засвистели пули. Пришлось пригнуться. — Наводка под восточную башню! Накройте их картечью!

— Да вы гуманист, я смотрю, — заметил ренолец.

— Может, это их отпугнет. Ступайте к артиллеристам, возьмите у них пороху, фитилей и заминируйте третье крыло. Фитиля возьмите столько, чтобы нам хватило времени отойти подальше.

— Не волнуйтесь, — ответил мастер. — Когда будет нужно — я прикажу, и ваши бунтари подорвут себя сами.

Солерна передернуло.

Глава 10

Уже пробило восемь вечера; Илёр и гвардейцы работали без перерыва много часов, но никто не знал, в каком состоянии тайный ход внутри, и пока что побег откладывался. Ги и его люди отбросили огнем пушек уже третью волну горожан. Несколько зажигательных снарядов угодили в поднятый мост, но он не загорелся. Дознавателю оставалось лишь гадать, откуда они у байольцев и кто научил их делать.

Во время передышки Ги осмотрел через подзорную трубу дворец — Эксветен был полностью погружен во тьму. Вокруг него никого не было — наверное, все способные держать оружие горожане собрались у стен Бернардена. Пока что ров, поднятый мост и пушки на стенах защищали тех, кто был внутри, и Ги уже стал надеяться на то, что им удастся выбраться.

Мастер, который ушел с тремя солдатами, запалами и несколькими бочонками пороха, пока не возвращался. От Илёр тоже не было вестей, но, взглянув несколько раз в сторону третьего крыла Бернардена, Ги заметил, что груда камней перед ним значительно выросла. Хотя горожане все еще оставались на площади, они оставили попытки спустить в ров лодки и даже прекратили обстреливать стены из ружей.

Ги обошел артиллеристов и агентов на стене. За три попытки штурма он потерял около двадцати человек, и потому оставил мысль отправить часть защитников со стен к Илёр. За рвом плескались факелы, и толпа байольцев в их свете казалась бесконечной.

Встретившись в конце обхода с Греналем, Солерн присел отдохнуть и перекусить ломтем хлеба с ветчиной. Его помощник провел учет оставшихся запасов пороха, пуль, картечи и ядер и пришел к немного ободрившему дознавателя выводу:

— Запасов нам хватит еще на десяток штурмов. Если они сюда не пробьются, то выберемся. Сколько ждать- то еще?

— Надеюсь, что недолго.

— А где старик?

— Мастер отправился минировать третье крыло — на случай, если горожане прорвутся внутрь.

— Хорошо бы обратно его к нам, — пробурчал Греналь. — Что- то неспокойно мне, когда там, внизу, этот второй ошивается.

— На таком расстоянии их способности не действуют. А этот щенок ни за что не рискнет подняться на стены.

— А наш старик может этого щенка, ну, того… обезвредить?

— Не знаю, — пожал плечами Ги. Раз Николетти так хотел поймать дикого мастера, то, наверное, был уверен, что как- то с ним справится.

Внизу, на площади, вдруг поднялся оглушительный рев. Вскочив, Ги высунулся в бойницу и выругался: толпа байольцев, как огромная волна, неслась к западной башне. На кой черт их понесло именно туда — Солерн не понял, да и ему было не того.

— Пушки! — заорал он, бросившись к артиллеристам. — На западную башню! Первый картечью!

Первые ряды атакующих скосило, но остальные, сбросив их тела в ров, принялись спускать на воду шлюпки. Две тут же разлетелись в щепки под ударами ядер, но горожане уже тащили на руках новые лодки. Господи, да откуда они берут их в таких количествах?!

Фонари и факелы ярко озаряли поток горожан, стремящийся к западной башне, как будто они не понимали, что еще больше облегчают задачу артиллеристам — те и так палили по ним прямой наводкой. Толпа была такой плотной, что можно было убивать людей сотнями, почти не целясь.

“Проклятый Жильбер!” — подумал Солерн. Неужели он решил положить их всех под стенами чертовой старой крепости?!

Из- за грохота выстрелов и яростного рева толпы дознаватель даже не услышал, как к нему приблизился мастер. Только когда старик схватил его за руку, Ги обернулся и увидел запыленное, но довольное лицо Николетти.

— Готово! — гаркнул ему в ухо старик. — Можем подрывать хоть сейчас! Что у вас тут за буйство?!

— Черт их знает, как взбесились — лезут к западной башне! Там что, тоже тайный ход?!

— Не помню такого, — нахмурился мастер. — Я встретил гвардейца вашего Ларгеля! Он сказал, еще с полчаса и…

— Мессир! — крикнул Греналь. Пушки в этот миг смолкли, поскольку солдаты их перезаряжали, и помощник полушепотом продолжил: — Мне кажется, около восточной башни движение.

Ги развернул трубу и поймал окуляром берег рва напротив восточной башни. По воде шла рябь, как будто тут недавно проплыла лодка, но едва Солерн перевел трубу дальше, как внизу что- то грохнуло о стену, и раздался взрыв.

Он был слишком слабым, чтобы пробить мощную кладку Бернардена, но дознаватель все- таки пошатнулся, и ему пришлось подхватить под локоть Николетти, который тут же рявкнул, перекрывая возобновившуюся пушечную пальбу:

— Ого, они доволокли до нас бомбу!

— Слабый заряд, не волнуйтесь, мессир! — сообщил Греналь, рискованно высунувшийся между зубцов. — Малость камень покрошило, не больше!

— Хорошо! — Солерн снова поднес к глазу трубу, но лодки на воде так и не нашел. К тому же зарево фонарей и факелов мешало ему что- то разглядеть. От того, как ярко пылали огни у западной башни, тьма вокруг остальных стен как будто больше сгустилась.

— Алиса фон Эйренбах внизу? — спросил Ги у мастера.

— Гвардеец сказал, что да. Заключенных вы оставите здесь?

— Они тут в полной безопасности. Толпа их не тронет. А камеры третьего крыла пустуют — они предназначены для знатных узников, которых в Бернардене сейчас нет.

— Да, я провел весьма приятную ночь в камере… — Николетти вдруг смолк и уставился в темноту поверх плеча Солерна. Ги стало не по себе от этого застывшего взгляда, и он обернулся:

— Что вы видите? Там ничего нет!

Внезапно пальцы мастера впились ему в руку, как когти хищной птицы.

— Он там! — прошипел старик. — Он приказывает им!

— Дикий мастер?! С чего вы взя…

Но Николетти, оттолкнув Солерна, уже бросился к пушкам, что стояли около надвратной башни. Ги, ничего не понимая, поспешил следом. Артиллеристы продолжали расстреливать прущую на западную башню толпу.

— Погодите! — тщетно взывал дознаватель. — Да как бы он подобрался настолько близко!

— На лодке, черт подери, пока вот та туча смертников отвлекает ваше внимание! Здесь все? — заорал Николетти, добравшись до солдат и агентов, которые помогали заряжать пушки. Те только недоуменно на него покосились, и вокруг разгневанного мастера распустился давящий ореол. — Я спрашиваю, здесь все?!

Они замерли; Ги и сам застыл, скованный заползающим в самое сердце холодом. Мастер медленно повернулся на каблуках, считая убитых и живых; и вдруг Солерн услышал скрип лебедок и рычагов. Мост Бернардена медленно опускался.

***

— Поднять мост! — крикнул Ги; нечто незримое, сжавшее мертвой хваткой всех, кто был вокруг пушек, буквально швырнуло его к лесенке, что вела к рычагам, которые опускали мост. Следом за дознавателем бросилось еще человек шесть или семь. Солерн не расслышал приказ мастера, но пушки загрохотали снова, хотя и не все: Ги разобрал скрип и скрежет поворачиваемых лафетов.

Солерн ворвался в тесный каменный мешок, где располагался механизм подъемного моста, и, если бы не споткнулся о чьи- то ноги, то свистнувшая над головой пуля его бы прикончила. Солдаты, подчиняясь приказу дикого мастера, без колебаний бросились на своих же. Под гром и вспышки пушечных выстрелов над головой, Ги разрядил пистолет в грудь капралу, который помогал ему считать мешки с порохом этим утром.

— Поднять! — зарычал дознаватель, ударом шпаги отбросив своего же агента. — Мост! Скорее!

Кто- то за его спиной выстрелил в одного из восьми солдат, которые вцепились в рычаги и крутили их, как механические куклы — с пустыми, остекленевшими взглядами. Человек упал, но мост продолжал опускаться, пока вдруг все семеро не замерли на месте. Ореол принуждения, как жидкий свинец, заливал сжатую каменными стенами площадку с подъемным механизмом. С трудом повернув голову, Ги увидел черный силуэт на фоне огненных вспышек, и бледно- голубые, мерцающие глаза. Лицо мастер было скрыто во мраке. Мост замер, опустившись на две трети.

— Поднять, — приказал мастер, и все, включая Ги, бросились к рычагам. Солерн бросил шпагу и вцепился в ближайший рычаг. Он был скользким от прикосновения потных рук, но люди крутили изо всех сил, и внизу, в щели между досками, было видно, что цепи снова стали наматываться на огромные валы.

Сверху, перекрывая гул орудий, раздался отчаянный многоголосый вопль, и мост содрогнулся от взрыва. Вспышка ослепила Солерна и людей вокруг, и Ги не успел даже осознать произошедшее. Единственная мысль мелькнула в его разуме — “Граната?!” — а затем Николетти рявкнул:

— Назад!

Они все отпрянули, и в этот миг новая граната врезалась в одну из цепей, на которых висел мост. Звон лопнувшего металла отдался в висках Солерна, как набат. Но на секунду ему показалось, что ничего страшного не произошло — и тут мост, натужно заскрипев, дернулся вниз. Дознаватель метнулся к рычагам — но следующая граната покончила с последней надеждой. Она подорвала вторую цепь, и мост, не выдержав собственного веса, рухнул, гулко ударившись о берег рва.

— Отступаем! — взвыл Солерн. — Назад, на стену!

Его люди — солдаты и агенты вперемешку — ринулись наверх. Решетка все еще была опущена, ворота закрыты — у них был шанс отбросить горожан, ведь они не смогут пройти по мосту все одновременно.

Пальцы мастера впились в локоть Солерна, и старик прошипел ему в ухо:

— Отводите людей! Ступайте к тайному ходу, пока еще есть время — этих вам не удержать!

— Но если ход еще не готов…

— Взорвем третье крыло Бернадера и укроемся в тайном ходе. Живей!

Солерн вырвался из хватки мастера — прикосновение его руки, казалось, обжигало даже сквозь одежду — и под горящим во тьме взором старика бросился на стену.

— Вниз! Отступаем! Отход к третьему крылу! Греналь, построить в колонну по трое!

Помощник вынырнул из темноты, весь черный от пороха, кивнул и снова исчез. Ги бросил взгляд за стену: горожане неслись по мосту с тараном, и вскоре первый удар так сотряс ворота, что Солерн едва устоял на ногах.

— Мессир! — рядом, как черт из табакерки, выскочил молодой солдат. — Оставьте нас здесь! Нас десятерых хватит, чтобы палить из пушек, отгоняя их от моста!

— По мосту сможете попасть?

— Нет, мессир, слишком близко, — солдат утер лоб, размазывая пот и пороховую гарь. — Мы пробовали навестись, но пушки кладут ядра только в берег рва. Ближе никак, это же старье, прости Господи.

— Тогда отходите вместе со всеми.

— Но мессир, мы выиграем время…

Новый удар тарана пробил в воротах первую узкую щель.

— Не стоит платить своей жизнью, — сказал Ги, быстро коснувшись его плеча. — Спасибо. Собери своих и спускайся.

— К тайному ходу, мессир?

— Да. Не ждите, отправляйтесь прямиком туда. Помогите гвардии, если они еще расчищают ход.

Солерн сбежал по лестнице последним; к нему присоединился Николетти, окутанный незримой дымкой ореола.

— По мосту не выстрелить? — быстро уточнил старик. Ги покачал головой:

— Пушки не берут такую близкую цель. Была бы у нас бомба…

Еще один удар расширил брешь в воротах, и дознаватель заспешил вниз. Солдаты и агенты уже скрывались в третьем крыле Бернардена, и Ги повернулся к воротам. Около него остановился Греналь и почему- то совершенно обыденным, утвердительным тоном сказал:

— Я и дюжина наших встанем у входа. Задержим, сколько можно.

— Не нужно. Мастер заминировал третье крыло. Мы подорвем его, как только все спустятся к ходу.

— Но ведьма пока еще с ним не закончила. Она бы послала к нам…

Ворота раскололись, как огромный орех, и таран вынес решетку во двор. Искореженный металл рухнул на фонтанчик перед входом в первое крыло.

— Назад, — сказал Солерн и обнажил шпагу. — Отводи всех!

Вода хлынула по двору, смывая каменную пыль. Мастер тихо вздохнул и повернулся к воротам.

— Куда вы?! — воскликнул Солерн и протянул было руку, но не смог заставить себя прикоснуться к нему.

— Идите, — лаконично раздалось в ответ, и ореол подавления, распахнувшись, как огромная тень, накрыл весь внутренний двор и стены тюрьмы. Солерн, задохнувшись, упал на колени; рядом с ним повалились Греналь и агенты.

— Не стрелять, — сказал мастер, и пальбу как отрезало. Ореол сгустился вокруг, заполняя собой каждую щель, заползая в душу и разум, лишая воли. Он струился вокруг, словно неукротимый поток, невидимый и такой же ощутимый, как удавка на горле.

Ги мог лишь безучастно смотреть на застывших, как мухи в янтаре, мятежников. Он смутно осознавал, что если они прорвутся дальше, то перебьют всех, но ему было все равно. У него почти не осталось воли на то, чтобы мыслить, и тут в наступившей тишине Николетти произнес:

— Убивайте друг друга.

Сердце Солерна пронзило что- то ледяное, но приказ касался не его. Мятежники молча повернулись к тем, кто напирал на таран сзади, пытаясь пробраться в тюрьму, и бросились на своих.

Мастер чуть повернул голову и коротко бросил:

— Прочь.

Солерн, Греналь и остальные агенты вскочили и ринулись к двери, ведущей в третье крыло. Ни за что на свете Ги не стал бы оглядываться или останавливаться или даже стоять рядом с… с этим!

Они бежали, не останавливаясь, пока не наткнулись на толпу гвардейцев, солдат и агентов, скучившихся у тайного хода. Они поспешно передавали друг другу камни, выбрасывая их в коридор и пустые помещения подвального этажа. Ги уперся рукой в стену и согнулся, тяжело дыша. Он все еще чувствовал ореол, невыносимое присутствие мастера и силу, которая сминала чужой разум, как тряпку.

— Почти готово, мессир, — сказал кто- то рядом. Голос загрохотал в голове дознавателя, словно камнепад. Ги шарахнулся, обернулся и уставился на удивленного Ларгеля.

— Что с вами, мессир? — обеспокоенно спросил лейтенант. — Что там наверху?

— Они… — Солерн облизнул губы и несколько раз сбивчиво вздохнул. Туман в голове рассеивался медленно. — Горожане взяли ворота и стену. Николетти их задержит… ненадолго. Мы взорвем все крыло, когда спустимся в ход.

— А это не опасно? Вдруг он обрушится?

— Нет.

“Хотелось бы верить”, - Солерн осторожно протолкался к тайному ходу. Там он нашел Алису фон Эйренбах и, к его удивлению, девушка встретила его слабой улыбкой. Когда Ги прошел мимо, фрейлина королевы сжала его руку и быстро прошептала:

— Спасибо.

Странным образом это почти полностью привело его в чувство, хотя внизу было жарко и душно, как в топке.

— Как вы себя чувствуете? — спросил дознаватель.

— О, все прекрасно, благодарю вас. Тут немного душновато, но фройлен Илёр помогла мне с малышом. Сказала, он будет спать, пока мы не выйдем… — девушка запнулась. — Куда- нибудь наружу.

“Куда- нибудь, вот именно”, - подумал Солерн. Из темного зева тайного хода пахнуло сыростью и затхлым воздухом. При свете ведьминого огня дознаватель убедился, что путь к побегу уже основательно расчищен. Из хода вынырнула Илёр и с вялым удивлением окинула его взглядом. Вид у нее был очень усталый и изможденный, словно она пробивала ход киркой и заступом, а не магией.

— Ты что тут делаешь?

— Ворота взяты. Мы отступили, пока Николетти отвлек мятежников. Как ты? — с тревогой спросил Ги.

— Ничего, бывало и хуже. В принципе, все готово. Можете спускаться. Где старик?

Ги молча кивнул наверх. Ведьма слабо вздрогнула:

— Вы оставили его там одного? Думаешь, нас пули не берут?

— Он сам велел уходить. Проследи за фрейлиной и ее ребенком. Я отправлю сюда Греналя, пошлю вниз десяток людей на проверку пути, и начнем спуск.

Солерн усадил Илёр рядом с фройлен фон Эйренбах, распорядился первому десятку спуститься вниз с лампами и фонарями и пошел вдоль колонны уставших людей, которых едва ли кто- нибудь сейчас принял бы за дворян.

“Вот и хорошо”, Солерн поднялся на груду камней, оставшихся около лестницы, и громко объявил:

— Ход открыт. Спускаемся по трое, двигаемся быстро, но осторожно, чтоб свод, не дай Бог, не обрушился. Греналь, в голову колонны, отвечаешь за спуск. Я и лейтенант Ларгель идем замыкающими. Вперед, господа. А, да, где Олльер? — спохватился дознаватель.

— Его убило, мессир, — подал голос один из солдат. — Пулей около лафетов, у меня на глазах.

— Кто старший среди вас после него?

— Я, мессир, — сказал солдат — седоусый и весь покрытый пороховой гарью; Солерн с трудом узнал того, кто руководил артиллеристами на стене. Поверх черной пороховой маски, из раны на лбу, стекала кровь, покрывая лицо блестящим лаком. — Лейтенант Нуартье, мессир.

— Поведете ваших людей вместо Олльера. Вы в состоянии?

— Да, мессир.

Колонна беглецов медленно потянулась вниз, скрываясь в тайном ходе. Ги не знал, что происходит наверху и мог лишь надеяться, что смертоубийство в воротах, утроенное мастером, задержит мятежников на какое- то время. Впрочем, ворвавшись в тюрьму, где не осталось ни одного солдата короля, они вполне могли сначала отправиться к камерам, чтобы освободить заключенных, захватить склад с остатками оружия, ограбить кладовые — да мало ли дел у захватчиков во взятой ими крепости…

Из девяти десятков уцелевших защитников Бернардена больше половины уже скрылись в тайном ходе, когда Солерн вновь ощутил, как вниз стекает леденящий ореол, от которого грудь сдавливает так, что дышать тяжело. Ларгель рядом с ним с со слабым стоном привалился к стене, а люди в хвосте колонны невольно подались вперед, толкая впереди идущих.

Ги сглотнул и, кивком отправив Ларгеля вперед, пока он не рухнул в обморок, пошел навстречу тягучему, невидимому ореолу. То ли мастеру надоело сдерживаться, то ли он слишком устал, чтобы держать себя в руках.

“Устал”, - подумал Ги: старик спускался медленно, опираясь на стену. Хорошо бы помочь ему, чтоб он шел побыстрее, но Солерн не мог сдвинуться с места. Ореол оплетал его, как свинцовая паутина. Мастер поднял голову и наконец заметил дознавателя.

— Что там? — спросил Ги.

— Некоторое время они развлекались друг с другом, — отозвался Николетти. — Но когда их стало многовато…

— Как вы?

Мастер задержал на нем удивленный взгляд и очень вежливо ответил:

— Благодарю, все в порядке. Вам не нужно заставлять себя помогать мне.

Солерн сжал зубы и шагнул навстречу. Ореол сдавливал ему сердце, и оно билось так медленно, словно во сне.

— Я не могу убрать его прямо сейчас, — мягко произнес мастер. — Мне нужно немного отдохнуть, чтобы люди в тоннеле не чувствовали…

Ги поднялся на несколько ступенек и протянул ему руку. Старик помолчал и осторожно положил на нее ладонь. Ничего не изменилось. Это было просто прикосновение — как у обычного человека.

— Нужно поспешить. Кого вы оставили у зарядов?

— Я приказал нескольким бунтовщикам.

— А если их мастер…

— Не думаю, что этот осторожный щенок рискнет сунуться в Бернарден. Я удивляюсь, как Жильбер заставил его подплыть на лодке так близко к стенам, чтобы принудить наших солдат. Видимо, он и впрямь неординарная личность, — хмыкнул старик.

Когда они приблизились к тайному ходу, Николетти глубоко вздохнул, и ореол вокруг стал выцветать. Рука мастера слабо задрожала.

— Я прикажу нести вас, если вам тяжело идти, — сказал Солерн.

— О, не стоит, я не настолько ослаб здоровьем! Однако мы последние. Рекомендую все- таки отойти подальше от входа.

Последний солдат перед спуском протянул дознавателю фонарь, и Ги с некоторым трепетом переступил порог тайного хода. Перед ним тянулась колонна людей, уходящая в сырую, влажную темноту. Пол под ногами был скользким, а со стен что- то капало.

— Над нами будет ров.

— Да. Это самая опасная часть пути, хотя впрочем…

Потолок над ними содрогнулся. Дрожь передалась стенам и полу, а затем раздался отдаленный, нарастающий грохот, и с потолка посыпалась влажная известка. По колонне пробежал испуганный шепот, и люди остановились.

— Вперед! — громко приказал Солерн. — Не останавливаемся!

Солдаты, агенты и гвардейцы снова двинулись в темноту. Ги обернулся — свет позади исчез. Значит, по меньшей мере, от взрыва завалило коридор, ведущий к тайному ходу.

— Довольно, гм, деликатно, — заметил дознаватель. — Я ожидал, что вы взорвете все крыло.

— Ну, я еще не совсем выжил из ума. Нас бы тут и похоронило, — со смешком отозвался Николетти. — Хотя воспроизводить расчеты из труда Теодоро дель Фьоре пришлось по памяти. Хорошо, что на нее я не жалуюсь. Но лучше тут не задерживаться. Еще неизвестно, сколько придется идти… и куда мы придем.

***

Путь по тайному ходу был длинным, как зимняя ночь. В конце концов Ги пришлось провести Николетти мимо всей колонны, чтобы старик разобрался с каменной плитой, которая закрывала выход. Люди жались к стенам, когда мастер проходил мимо, но несколько раз вслед ему прошелестело “Спасибо”.

Пока Николетти осматривал выход при слабом свете фонаря, солдаты и гвардейцы перевели вглубь колонны Илёр и фройлен фон Эйренбах. Обе женщины еще держались на ногах, хотя в тоннеле было так душно, чтоб даже у Солерна то и дело кружилась голова, и он не мог вдохнуть полной грудью.

Солерн, Греналь и Нуартье расположили за спиной Николетти самых крепких бойцов на случай, если ход приведет их в разгар каких-нибудь уличных боев или в логово мятежников. Однако, когда ренолец нажал на рычаг, отодвигающий плиту, в тайный ход плеснул всего лишь холодный ночной воздух с немного неприятным запахом. Снаружи было темно и до странности тихо.

— Я первый, мессир, — сказал Греналь. — Со мной пойдут шестеро добровольцев. Выясним, что там наверху.

Ги кивнул, и семеро человек, протиснувшись в узкую щель один за другим, исчезли в ночи. Механизм, отвечающий за движение плиты, с трудом дожил до сего дня — его заклинило, едва плита отползла в сторону треть. Так что, пока Греналь проводил разведку, прочие беглецы во главе с Солерном потели над открытием нормального прохода вручную.

Они даже успели немного отдохнуть к тому времени, когда разведка вернулась. Все семеро были целы и невредимы. Солерн жестом подозвал к себе Ларгеля, Нуартье, ведьму и мастера, чтобы выслушать Греналя.

— Мы около пустыря Ром-ан-Виллен, — сказал помощник дознавателя. — Неподалеку от квартала красильщиков.

— То- то я чую, что чем- то приванивает, — проворчал Нуартье. — Но чего тут так тихо?

— Тихо и вправду, — согласился Греналь, — потому что все, кто мог держать оружие, ушли к Бернардену и Эксветену, а кто не мог — те попрятались.

— Значит, в квартале никого? — уточнил Солерн; у него отлегло от сердца, когда он понял, что прорываться с боем не придется.

— Тут- то никого, — сказал Николетти, — и через квартал мы, может, и пройдем спокойно, но куда мы направимся? Едва ли мы можем просто разойтись по домам.

Этот вопрос мучил и Солерна: с тех пор, как они спустились в тайный ход, он пытался найти ответ. Идти к Эксветену? Бессмысленное самоубийство. Пытаться выбраться из Байолы? Но куда? Сам Ги и уроженцы Юга могли бы двинуться к Тийонне, но… какой бы путь они не выбрали — на юг, на север, запад или восток — это значило бы, что они направляются прямиком в руки претендентов на корону Далары.

Греналь кашлянул и продолжил:

— Мессир, если вы хотели выдвинуться к дворцу, то это весьма рискованно. Тут рядом заброшенный дом, и мы влезли на крышу, чтобы осмотреться. Так вот, дворец окружен горожанами так, что туда и всей гвардии не пробиться.

— А сам дворец? Разглядел что-нибудь внутри?

— Совершенно темный, ни единого огня. Вид такой, как будто там вообще никого не осталось.

— Ну, мы это предполагали, — заметила Илёр. — Видимо, регент решил не тянуть время и удрал вместе с королевой и ее ребенком, пока горожане увлеченно брали нашу тюрьму штурмом.

— Да, но где тогда гвардия? Он забрал с собой амальцев для защиты, но если гвардия не последовала за ним, то куда она делась?

На эти вопросы Солерну никто не ответил. Опустив голову, дознаватель долго размышлял и наконец пришел к решению, которое показалось ему разумным и справедливым:

— Главное сейчас — выбраться из Байолы. Никому из нас небезопасно тут оставаться. Ром-ан-Виллен, к счастью, относительно недалеко от предместий. Выдвинемся сейчас же. До рассвета успеем покинуть город. Когда отойдем от предместий, решим, кто и куда отправится дальше.

Никто не стал спорить, и спустя несколько минут авангард из гвардейцев Ларгеля и солдат Нуартье осторожно выбрался из тайного хода. Выход из тоннеля располагался под обрывом, который скрывал их в ночной тьме от глаз тех, кто еще оставался в квартале. Внизу Ги разглядел воду — один из мелких притоков Байи. По нему Солерн и сориентировался. Когда все беглецы покинули тоннель, дознаватель повел их по течению притока, к северным предместьям Байи.

Они шли около часа (при выходе из тоннеля Солерн пересчитал всех живых — вместе с ним из тюрьмы выбралось девяносто два человека) — однако тишина в квартале красильщиков казалась Ги все более подозрительной. До него доносился отдаленный, слабый шум, и, оборачиваясь время от времени, он видел столб дыма и огонь над Бернарденом. Горожане праздновали свою победу — и наверняка вскоре возьмут штурмом и дворец. Если там остался кто- то, способный его оборонять.

Убедившись, что Греналь присматривает за ведьмой и фрейлиной королевы, Солерн поравнялся с Ларгелем и спросил:

— Какой приказ получила гвардия в случае нападения горожан?

— Оборонять Эксветен, разумеется! — недоуменно ответил лейтенант. — Какой же еще приказ может быть?

— Тогда почему не обороняет?

— Может, капитан устроил там засаду?

— Не думаю, — пробормотал Ги. Турвель не так глуп, чтобы заманивать полчища байольцев во дворец, где у гвардии не будет никакого шанса на победу. Неужели регент увел королевских гвардейцев с собой? Не мог же даже фон Тешен додуматься до того, чтобы приказать своим солдатам перебить гвардейцев!

— Мессир! — воскликнул один из агентов. — Смотрите, здесь была схватка!

Солерн и Ларгель поспешили на голос агента. За полуразваленной баррикадой из мебели и дров они нашли два десятка тел. Лейтенант прерывисто вздохнул: даже в темноте было ясно, что часть убитых одета в гвардейские мундиры. Ги присел на корточки около другого тела и перевернул его. Хотя человек был в штатском, Солерн узнал капрала амальского полка — этот человек допрашивал его перед тем, как пропустить во дворец.

— Сомкнуть строй! — приказал дознаватель, поднявшись. — Женщин и раненых — в середину. Нуартье, устройте разведку.

Помощник кивнул и исчез. Солерн молча обвел взглядом пустые улицы. Если регент действительно сбежал из дворца — то что сделал бы Турвель, если бы узнал об этом? Бросился бы он в погоню, оставив дворец?

— Мессир, может, отступим в дом? — предложил Ларгель. — Вон тот как будто пустой, там можно укрыться и устроить засаду.

— Отправьте туда нескольких человек, пусть обыщут снизу доверху. В этом чертовом городе ничему уже нельзя верить.

— Слушаюсь, мессир!

Ги поднялся на баррикаду, развернул подзорную трубу и направил ее на дворец. Вокруг него уже вспыхнуло огненное кольцо, и темные волны горожан нахлынули на Площадь Роз. Символу монархии оставалось недолго, тем более что внутри находился парламент, который байольцы жаждали освободить.

Солерн направил подзорную трубу вдоль улицы, по которой ушла разведка Нуартье, и долго всматривался в то, что чернело впереди. Сложив трубу, он соскользнул с баррикады, махнул Ларгелю и вместе с дюжиной гвардейцев пошел навстречу людям Нуартье. Ведьма, обменявшись встревоженным взглядом с Николетти, поспешила следом.

— Бойня, мессир, — сказал Нуартье. — Здесь и дальше вдоль всей улицы полегло человек триста, не меньше. А мы еще не весь квартал обошли.

— Понятно, отчего жители разбежались, — заметила Илёр. — Кто с кем рубился?

— Гвардейцы короля с кем- то, мадам.

— С амальской ротой фон Тешена, — сказал Солерн. — Я узнал одного из капралов.

— Думаешь, регент и королева… — ведьма многозначительно смолкла.

— Не знаю. Обследуем квартал. Но не думаю, что Турвель убил бы королеву. Регента — да, со всем своим удовольствием, но не королеву и младенца.

— Тогда куда ж он их дел? — резонно спросила Илёр. — Он бы вернулся во дворец, если бы отбил ее величество с его, прости Господи, величеством. Хотя я в принципе не понимаю, с чего это тебя так взволновало.

— Не стал бы он возвращаться, — пробормотал Ги. Он пошел вперед, туда, где мостовая скрылась под грудой тел. В переулках, в тупичках, около домов — всюду были трупы. Фон Тешен устраивал войну всюду, куда приходил. Если чертов выродок сдох где- нибудь здесь, хоть от руки Турвеля, хоть от удара ночным горшком по черепу — то Ги готов был признать, что этот поганый день стал чуть получше.

Из- за тяжелых зимних туч выползла луна и озарила картину побоища. Дома, судя по всему, были покинуты. Хорошо бы кроме еды удалось разжиться телегой и лошадьми. Может, где- то тут им удастся поймать коней, брошенных гвардией. Не пешком же гвардейцы догоняли регента…

В темноте что- то блеснуло. Ги, удивленный тем, что в этой грязи и крови еще может что- то блестеть, подошел поближе и увидел эфес шпаги. Именной — подаренной королем. Солерн даже вспомнил, кому ее вручали — и наклонился, чтобы растащить тела.

— Что ты там делаешь? — окликнула его ведьма. — Мародерствуешь на поле боя?

— Я его нашел, — ответил Солерн, выпрямившись.

— Кто? Регента?! — Илёр бросилась к нему, и на ее возглас кинулись остальные. Наверное, хотели добить, если что.

— Это Турвель, — сказал Ги, стер рукавом засохшую кровь и грязь с лица капитана, и его пальцев вдруг коснулось еле уловимое дыхание. Дознаватель замер. — Господи, Илёр! Он, кажется, еще жив!

Ведьма опустилась на колени около тела, разорвала на нем камзол и рубашку, прижала руки к груди, и из- под них пробилось слабое золотистое свечение.

— Как он может быть жив? — буркнул Нуартье. — Вон, сколько крови, с ног до головы…

— Если бы это все была его кровь, — фыркнула Илёр. — Но нет. Немалую часть пролили те, кого он тут перерезал.

— Сможешь? — спросил Ги. Ведьма подняла на него глаза, и у него сердце екнуло: никогда еще он не видел ее такой изможденной.

— Нет, — сказала она. — Это слишком дорого. Да и кто за него заплатит?

— Я! — раздался позади задыхающийся возглас. Дознаватель обернулся — солдаты расступились перед амальской девчонкой. — Я, баронесса фон Эйренбах, плачу вам за его жизнь! — она сдернула с шеи жемчужную нитку с золотым крестиком, усыпанным бриллиантами и рубинами. — Пожалуйста, он всегда был добр к… ней, — фрейлина запнулась, прижала к груди сына. — И к нам. Помогите ему!

— Хорошая мысль, — сказал Солерн. — Турвель — человек Монфреев, и если ты поставишь его на ноги — то это наш билет в Невенн, под защиту северных герцогов.

Ведьма долго смотрела ему в лицо и наконец тихо спросила:

— Ты же понимаешь, что это предательство короны?

— Ты где- нибудь видишь здесь корону? — Ги кивнул на два столба дыма, поднимающиеся в небеса над Бернарденом и королевским дворцом. — Байола в руках мятежников, и ни один из нас не может здесь остаться. А я лучше сдохну, чем предложу шпагу регенту, будь он проклят.

Агенты и люди Нуартье согласно загудели.

— Ладно, — ведьма облизнула губы. — Попробую. Но мне все равно потребуется… потребуется взять у кого- то… я потратила слишком много в тоннеле…

— Бери мою, — Ги протянул ей руку. — Давай, я не против.

— Но ты же…

— Возьмите мою, мадам, — вдруг сказал Нуартье и тоже протянул руку ведьме. — Вы нас вывели, а я не так уж и стар, чтобы цепляться за пару лишних лет жизни.

— И мою! — воскликнул один из агентов, придвигаясь ближе.

— И мою!

— И мою тоже!

Илёр опустила глаза, но Ги успел заметить блеснувшую в них влагу.

— Ладно, — ворчливо буркнула она. — Возьму у всех понемногу и займусь нашим пропуском. А ты куда?

— Нужно найти лошадей, телегу, какие- нибудь съестные припасы, лекарства, если повезет. Одежду для гвардейцев и солдат Бернардена. Словом, дел по горло. Нуартье, когда мадам закончит, сообразите носилки и отнесите Турвеля в дом. Туда же проводите мадам и девушку. К утру нам нужно убраться из Байолы.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10