Наступила зима, и мы наконец осели в долине Ветров, что у западной границы Норвилла. Находиться в постоянном движении — та ещё мука, но никто из нас не жаловался. Обрести дом на время зимовки было лучшим событием за последнее время. Друидам приходилось туго: каратели рыскали по Дориэндуну, и мне частенько казалось, что нас вот-вот схватят! Ни Джейм, ни Кэрол ни сумеют замести следы, и мы угодим в лапы Тёмного. Постоянное везение должно было когда-нибудь закончиться.
Я отложила кисть и всмотрелась в детали маминого рисунка. Лепестки эритуды показались мне темнее, чем на холсте, и я добавила немного молотого веричного вьюнка, собранного мной в Старолесье прошлым летом. Пальцы дрожали от холода, но я, стиснув зубы, продолжила работу, пока остальные приводили в порядок наше убежище. Весной, по решению Совета, мы должны были разделиться на две группы: первая вернётся в Старолесье, а другая осядет в Западном Доле, ближе к столице королевства. Это был рискованный шаг, но мы потеряли столько наших друзей, что отступить значило бы предать друидов и обесценить жертвы павших сестёр и братьев. В этой миссии я взвалила на себя слишком много, но тётя Сидни убедила меня в том, что я справлюсь. Она верила в меня, в успех нашего дела, и я не могла её подвести.
Ощущение покоя настигало меня лишь в часы работы, когда я посвящала себя перерисовке целебных трав, ядовитых растений и съедобных грибов из маминого потрёпанного альбома. Она погибла много лет назад, но я помнила её очень хорошо. Триш Этерман всегда ставила нужды друидов на первое место. Возможно, в глубине души я и таила обиду на маму, ведь мы так мало проводили времени вместе, но я тщательно скрывала свои чувства. Признаться самой себе в очевидном — это не такая уж и простая задача! Проще было уйти в себя, заняться любимым делом и не замечать ничего вокруг. Окружающий шум всегда мешал мне сосредоточиться на главном, а потому всё больше времени я проводила наедине с красками, маминым альбомом и своими работами.
Сильный ветер вновь заставил меня вздрогнуть, и я сильнее укуталась в шаль, мысленно надеясь на то, что она спасёт меня ночью. В отрядах карателей всегда были люди с даром, а потому Совет запретил нам разжигать костры. Ищейки чуяли стихию и шли по следам не хуже гончих. Нас спасали зелья, тёплая одежда да вера в сердце. Я вытащила флягу с огненным зельем, искусно сваренном на горной воде Данадой, и, слегка поколебавшись, сделала один глоток. Горло мгновенно обожгло, тело тут же наполнилось теплом. В отличие от мошенников, подсовывающих покупателям алкоголь, Данада, действительно, готовила наши тела к зимовке. Такие зелья имеют накопительный эффект, потому каждый час необходимо было делать пару глотков не только чтобы согреться, но и вспомнить нашу знахарку добрым словом, когда стукнут морозы.
— Лила, Лила! — раздался тоненький голосок Олли. Мальчишка взобрался ко мне по настилу и вцепился в руку, поторапливая. — Она вернулась!
— Ох, Олли. Из-за тебя я испачкала работу, — рассеянно вздохнула я в ответ, но парень меня, похоже, не услышал.
— Быстрее! Что ты копаешься?! Вставай, ну же!
Я заверила Олли, что спущусь быстрее, чем через минуту, и только тогда он от меня отстал. Прибравшись на импровизированном столике, я скрестила руки на груди и задумалась. Несомненно, Олли имел в виду её — Саванну Лавер. Эта незрячая девушка пугала меня до жути, но дети находили её милой. Она проводила с ними много времени, когда возвращалась с молчаливым Лотом в лагерь. Олли, похоже, и вовсе был влюблён в нашу таинственную союзницу. Он смотрел на неё глазами преданного пёсика, и, казалось, готов был выполнить любое поручение. Как Саванне удавалось находить общий язык с детьми оставалось для меня загадкой. Среди друидов она держалась особняком, разговаривала только с Кэрол, ужинала с молчаливым Лотом, а спать ложилась там, где никто из нас не сумел бы её найти. Со мной она заговорила лишь однажды, когда узнала о моей матери. Тогда её тёмные, как пропасть, ведущая в бездну, глаза обратились ко мне, и ощущение это было не из самых приятных. Она словно пыталась прочесть меня, как книгу, но это было невозможно! Разве может видеть та, что не имеет глаз?
Саванна Лавер мне совершенно точно не нравилась. То, как она держалась, как говорила нараспев, как собирала вокруг себя детей, вызывало у меня странную неприязнь. Хотя, я и так с трудом сходилась с другими людьми. По правде сказать, у меня и друзей-то не было! Один лишь Олли проводил со мной много времени, но он мой племянник, а значит, это не считается.
Работа в долине ветров шла полным ходом. Все были чем-то заняты, но я не ощутила укола совести. Зарисовывать то, что может однажды спасти всем нам жизнь — дело не меньшей важности. Благо, друиды это знали и ценили мой труд. Если б только я была такой же умелой целительницей, как моя мама! К своей работе я относилась с любовью, но к самой себе — с глубокой ненавистью. Я лишь копирка, которой не могли доверить ни одно важное дело. Я с таким трудом вновь завоевала доверие своих людей, но некоторые продолжали вспоминать тот случай, приведший к смерти мамы. Была ли я виновата? Косвенно? Отчасти? Или просто накручивала себя, пытаясь найти причину?
Моя мама не просто зарисовывала целебные травы, она была не просто травницей, как Данада, но и нашим лучшим зельеваром. Она проводила дни в окружении ступок, котелков и колбочек. В её переносном складном столе всегда находились нужные ингредиенты на то или иное зелье. Вылечить человека или отравить врага, приманить кролика или загнать в ловушку хищника, удобрить землю или насытить воздух дурманящим ароматом — моя мама могла всё! Она искусно отмеряла нужное количество трав, знала, какой реагент куда добавить, постоянно что-то кипятила, распределяла по баночкам и колбам получившиеся зелья, мази, масла.
Я с детства любила наблюдать за её работой, но мама постоянно отгоняла меня. По её словам, находиться с ней рядом было опасно. Возможно, она действительно заботилась обо мне. Я хотела в это верить. Однако, после её смерти, мы поняли, чего лишились. Если бы мама посвящала меня в свои дела, если бы разъяснила тонкости своего ремесла в своё время, я бы пошла по её стопам.
Зарисовывать схемы, которые я не понимала; цветы, которые никогда не видела; редкие камни и минералы, о которых даже Даная не слышала, было так… жалко. Я чувствовала себя бесполезной, как бы ни успокаивала и ни подбадривала меня тётя!
Когда в нашем лагере появилась Саванна Лавер вместе со своим верным псом Лотом, она искала Триш Этерман, мою маму. Весть о гибели так поразила её, что девушка тут же обвинила в этом Совет. Никто никогда не разговаривал со старейшинами так, как Саванна Лавер! Я до сих пор помню её обвинения, угрозы и устрашающий голос. Зачем нам все эти долгоиграющие планы, заговоры, интриги, если ярость Саванны Лавер могла запросто снести корону с головы Тёмного? По крайней мере, эта шутка грела мне сердце.
Близился Рагна-Рей, праздник зимы, воспетый древними друидами. Мы верили, что снег очищает мир и начинает новый цикл. Первая самая холодная ночь, проведённая у Брондогвейров — гор, тянущихся на севере Дориэндуна, должна была пройти в ритуале призыва, освящения и исповеди. Чтобы вычислить верный день, старейшины ставили по периметру лагеря воргоны — гигантски свечи из виса, могучего дуба Старолесья. Каждый друид должен был зажечь на их верхушках ледяное пламя. Когда близился Рагна-Рей, от свеч высоко вверх летели искры, соединяясь в мощный поток ослепительно голубого света. Если бы не сильная метель, смертоносная снежная буря, нашу стоянку моментально бы раскрыли каратели. Но мы верили, что магия Природы всё ещё слышит нас. Она текла по нашим венам с самого рождения. Однажды магия вернётся, и мы отомстим за каждого друида, погибшего по вине волшебника Редманда и Тёмного Владыки.
Саванна Лавер стояла рядом с Кори и, глядя перед собой ничего не видящими глазами, терпеливо отвечала на вопросы старейшины. Кори же выглядел недовольным. Он то и дело вскидывал голову и грозил пальцем куда-то в сторону границы. Саванна долго отсутствовала и, похоже, не соизволила предупредить об этом Совет. Иногда меня съедало любопытство, но я старалась не подавать виду, что меня интересуют дела, которые Совет вёл с этой тёмной лошадкой.
Мурашки пробежали по коже, когда в ту же секунду Саванна Лавер повернула голову в мою сторону. Она не могла меня видеть, но что-то же вынудило девушку обратить на меня внимание?
Молчаливый Лот тут же отреагировал, ухватившись за меч, но Саванна Лавер снисходительно улыбнулась и продолжила вести увлекательнейший диалог с Кори.
Откуда ни возьмись появился Олли. Весь чумазый ранее, теперь же он стоял умытый и причёсанный, будто готовился к балу в самом Эндурне! Я покачала головой, но ничего не сказала. Все вокруг говорили, что я скупа на слова, но пустая болтовня отвлекала от верных мыслей. Олли же трещал без остановки. Пока я запоминала освещение и расположение гор вдалеке, он всё твердил о том, какая Саванна Лавер замечательная! Больше всего на свете мне хотелось попросить его уйти, но племянник обидится, тётя расстроится, и меня вновь будет мучать совесть. Нет уж, я буду стоять и делать вид, что мне очень интересно слушать одну и ту же оду в адрес Саванны Лавер!
Кори наконец отошёл от неё, и я подошла к девушке, надеясь, что она выполнила мою просьбу.
— Кто это тут у нас? — спросила Савана Лавер и сразу же сама ответила на свой вопрос: — Дочь Триш Этерман. И Олли.
Щёки Олли запылали, парень выглядел польщённым и смущённым одновременно.
Меня немного задело то, что Олли — это Олли, а я — всего на всего безымянная дочь Триш Этерман. Поправлять девушку мне не хотелось, и я сфокусировала внимание на задании. Только вот присутствие Олли мешало мне задать все интересующие вопросы.
— Ты… В общем, ну… — Олли замялся. — Хорошо выглядишь, Саванна!
Слова давались ему с большим трудом. Положение осложняло и насмешливое выражение лица молчаливого Лота. Он сдвинул брови к переносице, а затем гулко рассмеялся. Признаюсь, смех молчаливого Лота больше походил на кашель умирающего старца, потому я отважилась дать парню шанс.
— Я смотрю, вам весело? Так, может, поможете остальным привести лагерь в порядок? А то вряд ли вы будете смеяться, если ваша задница примёрзнет к стулу.
Молчаливый Лот окинул меня свирепым взглядом. Саванна Браун усмехнулась и отдала приказ своему пёсику пойти разгружать лошадь.
Олли благодарно коснулся моей руки. Наверное, я поступила правильно.
— Саванна, ты сегодня останешься с нами? — спросил Олли с надеждой. — На ужин будет стригун с масляной подливкой. Здесь их много водится даже зимой. Я сам поймал одного.
— Как здорово, Олли! — сладко пропела Саванна Лавер. — Ты такой молодец! Конечно же я останусь. Это будет лучшая зимовка в моей жизни!
Олли заулыбался, а я с нетерпением откашлялась.
— Если вы закончили, я была бы не против обсудить с тобой, Саванна, путешествие в…
— Олли, ты не подыщешь мне какую-нибудь накидку? Моя совсем износилась после перехода через перевал Валдур, — попросила племянника Саванна, обрывая меня на полуслове, и я кивнула, намекая парню, что пора бы ему удалиться.
Но Олли, похоже, и так был доволен полученным заданием. Он с готовностью сообщил о том, что найдёт лучшую накидку в северных землях для Саванны, и убежал на её поиски.
Я покачала головой, но тут же спохватилась, бросив быстрый взгляд в сторону Саванны Лавер. Та не могла заметить моей реакции, так что все опасения были напрасны. Я никого не обидела. Никого.
— Ты сделала то, о чём я тебя просила? — Мой шёпот утонул во внезапном порыве ветра, но девушка услышала меня. — Ты сделала…
— Да, дочь Триш Этерман. Я выполнила твою просьбу. Но не стоит говорить об этом здесь, у всех на виду. Отведи меня туда, где нашему разговору не будет свидетелей.
Я могла поклясться, что голос Саванны Лавер со мной становился ниже на пол тона и гораздо грубее, чем с детьми из лагеря. Она будто снимала маску, но лишь за тем, чтоб надеть другую. Она менялась в лице. Становилась решительнее, твёрже и упрямее.
Мне пришлось отвести её в сторону купален. Это было единственное тёплое место посреди ледяного царства. Источники в этом священном месте позволяли нам содержать лагерь и самих себя в чистоте. Наши предки знали об этом месте и хранили память, оберегая тайну от недругов. Из всех мест в Дориэндуне это было самым безопасным. О проходе через перевал Валдур знали только оставшиеся в живых друиды. И Саванна Лавер с молчаливым Лотом. Я им не доверяла, но старейшины думали иначе.
— Итак… — вальяжно протянула Саванна. — Ты хотела спросить меня о том, успешно ли я съездила в Эндурн, милая?
Её «милая» резануло мне уши, но я снова сдержалась.
— Верно.
— Как же это смело! Пойти против Совета. — Саванна Лавер посмотрела в мою сторону своими тёмными глазами. — Против их вердикта.
— Это не так, и ты это знаешь, Саванна, — недовольно ответила я и отвернулась, спасаясь от её жуткого взгляда. — Совет не знает о моём плане. А раз ты им ничего не рассказала, то, скорее всего, и не узнает.
— Ты так уверена во мне? — хитро улыбнулась девушка.
— Мне больше некому довериться. Если это мой единственный шанс, то я им, пожалуй, воспользуюсь. Расскажешь Совету — твоё дело, как-нибудь переживу. Нет — значит, так тому и быть. Мне нечего терять.
Я схватилась за запястье, будто Саванна Лавер могла увидеть клеймо позора. Её реакция меня удивила.
— Ты странная. Тебя не пугает смерть. Тебе всё равно на свою жизнь. Ты упорно продолжаешь делать вид, что всё хорошо, ставишь себе героическую цель, но даже в случае успеха не допускаешь мысли о внутреннем покое. Интересный случай.
Саванна Лавер прикрыла глаза. Несколько минут мы слушали шум воды. Даже ветер в этом месте стих, уступая трон иной стихии.
— Ты ведь в курсе, что у Совета другие планы в Эндурне? У нас уже есть могущественный союзник в столице.
— А ты ведь в курсе, что план Совета может привести к краху друидов? — вторила я ей. — Слишком долго и слишком рискованно.
— Ну а ты у нас великий стратег, — рассмеялась Саванна. — Куда уж Совету до тебя!
— Перестань. — Теперь уже мои щёки пылали. — Я просто пытаюсь внести свой вклад в общее дело. Ты сама сказала, мне всё равно на мою жизнь, и я правда готова к испытанию. Тем более, мой план пришёлся тебе по душе.
— Разве я так сказала? — наигранно удивилась моя собеседница.
— Да.
Саванна Лавер хмыкнула и, нагнувшись, зачерпнула ладонью воду. Я смотрела, как она играет с ней, и ждала продолжения.
— Что ж. Так тому и быть. — Саванна Лавер встала и протянула мне руку. — Теперь мы одна команда.
— У меня есть условие.
Я и сама удивилась, как смело произнесла это. Я провела много дней в раздумьях и пришла к выводу, что мне не помешает поставить одно условие девушке, которой я не доверяю. Одно очень важное условие.
— Какое? — В голосе Саванны послышалось недовольство.
— Я буду твоей рагнерой во время Рагна-Рей. Ты останешься и исповедуешься мне, как того требует ритуал.
Я и не ожидала, что моё условие так заденет Саванну. Её лицо мгновенно преобразилось. Вся красота и мягкость мимики вдруг разом исчезли, уступив место раздражению и неприязни. Такая перемена напугала меня, и я неуклюже пошатнулась, когда Саванна Лавер сделала мне шаг навстречу.
— Думаешь, я признаю ваши друидские обычаи? Ты не имеешь права ставить мне условия. Я уже сделала для тебя больше, чем ты заслужила!
— Но мы одна команда, — еле выговорила я, борясь с испугом. — Ты так сказала. Мы должны доверять друг другу. Ты говорила, что будущее моих людей — это борьба за выживание. Я хочу доверять той, кто поможет мне в осуществлении моего плана. Я хочу спасти будущее для своих людей.
Моё требование встретило сопротивление, но это была истинная проверка для Саванны Лавер. Она должна была знать, что, попав на Рагна-Рей, следует полностью подчиниться друидам. Последствия неповиновения или отступления могли быть плачевными. Если она согласится, ей придётся всё мне рассказать. Если она откажется… Я пойду дальше без неё. Значит, на то воля духов природы.
Саванна надолго замолчала, обдумывая поставленное мной условие. Её невидящие глаза стали ещё темнее. «Что же ты скрываешь?» — задавала я ей мысленно вопрос. «Может ли это навредить нам?» Я продолжала упорно молчать, ожидая, когда Саванна даст мне ответ.
Девушка вскоре нарушила тягостные минуты тишины:
— Что ж. Это будет забавно. Я согласна рассказать тебе одну очень занятную историю. Кто знает, вдруг она изменит и твою жизнь тоже.
После этих слов мы пожали друг другу руки, и Саванна Лавер, слегка задев меня плечом, вернулась в лагерь, оставив меня наедине с приятным журчанием, исходящим от источников. Но ни один шум в мире не мог быть в тот момент громче шума моих собственных мыслей.
***
Белая маска из орхитового древа должна была стать преградой между духом, чистым в помыслах и действиях, и тёмной сущностью, подавляемой и управляемой каждым человеком в мире живых. Каждый раз, как мне представлялась возможность надевать её, я чувствовала себя в безопасности. Никто не видел моё бесстрастное выражение лица, никто не мог осудить меня за безразличие, часто принимаемое, однако, за стойкость.
Лес наполнился ароматом горящих воргон. Ледяное пламя соединилось высоко в небе мощным потоком чистой энергии, что знаменовало собой наступление церемонии Рагна-Рей. Я не первый раз принимала в нём участие, но впервые — в роли рагнеры.
Накинув капюшон, я встала с колен, принеся в дар магии Природы частичку себя, и принялась искать глазами других рагнер. Все они были гораздо старше меня, но не существовало такого закона, который бы не позволил мне испробовать себя в качестве друидки, принимающей исповедь. Никогда ещё мне не доводилось использовать имя матери в достижении собственных целей. Корила ли я себя? Вряд ли. Учитывая, что над всеми нами нависла угроза в лице Тёмного. Восстановить баланс — что может быть важнее этой цели? Я была готова отдать жизнь за лучший мир для будущего поколения друидов. Ничто и никто не мог сбить меня с намеченного пути.
Вереница рагнер двигалась в такт дрожавшей струне щерги и грозным барабанам. Я слышала переливчатые оклики муз и всхлипывания плакальщиков, нёсших на своих плечах подношения. Кровь была повсюду — снег впитывал её в себя, служа сосудом для передачи нашей силы земле. Эта ночь принадлежала Природе. И я сама принадлежала ей.
Сердце отбивало ритм, я и не заметила, как киваю головой в такт барабанам. Голубые вспышки то освещали нам дорогу, то уносили во тьму. Я держалась за Пармой. Её руки неестественно выгибались, а голова запрокидывалась назад, пугая меня до глубины души. В какой-то момент, когда я перестала слышать даже собственные мысли, мне показалось, что она окончательно слилась с Природой. Тогда и я расслабилась, впуская в себя ту же силу. Я была проводником убитой магии. «Воскреснет она — воскреснем все мы», — разве не так говорила Парма до начала церемонии рагнерам?
Что происходило дальше — трудно описать. Я мало что помнила: гипнотические звуки, волчий вой, нечеловеческие вопли. Мир Природы пробуждался в моём сознании. Хоть всё вокруг и кружилось в бешеной пляске, а я сама отключилась, позволив занять тело лесным духам, мне всё равно запомнились причудливые лица, выползающие из деревьев, огненноокие свидетели и летающие вспышки сверчков-перевёртышей. Хорошо, что я несколько дней придерживалась специальной диеты, иначе меня бы стошнило.
Войдя в состояние слияния, я готова была исполнить свой долг. Призыв завершился успешно, земля была освящена кровью и потом ликующих друидов, оставалось лишь войти в пылающий чан ледяной смерти. Нас окунала слепая Вирина. Я помню, как мои ноги ступили в ледяную воду, отчего я тут же пришла в сознание. Когда руки Вирины силой погрузили меня под воду, я думала, что умру. Это было и ужасно, и в то же время великолепно! Я словно заново родилась! Вирина ударила меня по щеке, приводя в чувства, и дала выпить очередное зелье Данады, так что тепло вновь разлилось по всему телу, и я уже не могла думать о возможной внезапной кончине.
Настал час исповеди. Мы разбрелись по лесу, в белых меховых накидках, ожидая встречи с теми, кто был нам предназначен самой судьбой. Рагнер выбирали по собственному желанию, и в ту ночь мой дар был отдан Саванне Лавер. Девушке, которой я не доверяла. Девушке, которую я должна была узнать. На кону стоял целый мир и сама Природа. Я возложила на свои плечи миссию, о которой никто даже не подозревал. В ту ночь никто не знал, как важна я была для каждого человека на земле.
Саванна Лавер ждала меня у перекрёстка расходившихся в разные стороны тропинок. На её лице застыла иная маска — маска гордыни и высокомерия. Наверняка она знала, что снять её будет непросто, но иначе и быть не могло. Она должна была мне открыться. Она дала слово — девушка невероятной красоты с перекошенным от злобы лицом.
— Готова ли ты, дитя, открыться мне пред лицом Природы, коей являемся все мы в нашем тягостном земном воплощении?
Саванна Лавер фыркнула и закатила глаза, но, колебавшись всего несколько секунд, всё же выдавила согласие, позволяя мне взять её за руки.
Исповедальней стал грот, на земле которого я заранее установила порог и расставила свечи. Едва загорелась последняя, Саванна опередила меня, начав повествование.
«Я расскажу тебе сказку о девушке по имени Эдма. Надеюсь, ты будешь слушать внимательно, потому что ни одна история не сравнится с той, что имеет к нам самое прямое отношение.
Зима была в самом разгаре, когда Эдму нашёл в лесу дозорный отряд короля Терри Уоррингера. Девушка стояла посреди замёрзшего озера босая, в разорванном платье, в состоянии шока, не помня, кто она, не понимая, где находится. Среди дозорных был Нард Болос, состоявший не так давно в Золотом Ордене. Он отнёсся к несчастной с отеческой заботой: накинул на неё свой плащ с меховой оторочкой, дал отпить из фляги, выделил самого спокойного коня и отвёз в свой лагерь у Ровеля. Там девушку накормили и отправили спать, ожидая, что на следующее утро она окончательно придёт в себя и сумеет рассказать, что с ней произошло. В то время был открыт сезон охоты на всевозможных магических существ, потому Нард Болос считал своим долгом ежедневно отчитываться королю о пойманных волшебниках, друидах, ведьмах — всех тех, кто мог представлять угрозу короне.
Пока он раздавал приказы, Эдма, свернувшись калачиком у огня, лихорадочно пыталась вспомнить хоть что-нибудь, что привело её к Большому озеру в Восточном Доле. Она точно знала своё имя и то, что ей необходимо ежедневно делать глоток из магического кулона, иначе случится что-то очень страшное. Возможно, это что-то уже случилось, и Эдма переживала, что не может вспомнить, правдивы её суждения или всё же винить в случившемся необходимо кого-то другого. Она смотрела на предметы в палатке в надежде, что хоть какое-то воспоминание вернётся к ней, но ни котелок с пряной кашей, ни яркий огонь, ни клетка с урчащим диким бобром так и не вызвали в её памяти картинки прошлого. Мало кто может понять, какого это — когда ты помнишь только своё имя и причудливый ежедневный ритуал, а всё остальное остаётся отделённым прочной стеной, за которую никак не пробиться! Голова у Эдмы шла кругом от предпринятых попыток напрячь разум, но всё было тщетно! Ближе к полуночи она, напуганная и растерянная, забылась в страшном сне, а проснулась — от криков и лязганья брони и доспехов. В лагере что-то происходило, и девушка решила покинуть своё убежище, чтобы определить источник переполоха. Как оказалось, на раскинувшийся лагерь напал крупный борг. Он разнёс в щепки ограду, успел проткнуть рогами нескольких людей Нарда Болоса и с молниеносной скоростью продолжал громить всё на своём пути. Если бы в небе стояло солнце, видимость была бы куда лучше и, возможно, всё закончилось бы быстрее и без потерь. Но, по какой-то причине, Нард Болос, закалённый в боях, потерял свою хвалёную хватку. Не исключаю, однако, что его силёнок хватало исключительно на беззащитных магичек и юных волшебников. Как бы там ни было, он сам наводил суету, подгоняя бойцов в творившемся безумии. Борг же от выпущенных в него огненных стрел лишь ещё больше рассвирепел. Его глаза налились кровью, и он стал ещё яростнее отражать атаки. Всё больше бойцов падало на землю, орошая землю кровью.
Нард Болос заметил сжавшуюся от страха Эдму и схватил её за руку, уводя девушку за спину. Он вытащил меч и приготовился отразить удар монстра, чего бы ему это ни стоило! Эдма старалась не дрожать, но руки и ноги не слушались её. Когда борг заметил огонь в стреле Нарда Болоса, старик повернулся к Эдме и сказал ей, чтоб, в случае его смерти, она взяла коня на привязи и скакала вверх по дороге, в сторону Ровеля. Помощь, по словам Нарда Болоса, находилась всего в получасе езды. А потом он склонился у самого уха Эдмы и шепнул передать его внучке Корине, что старик любит её больше всего на свете.
Послышался рёв и стук копыт. Борг снёс трёх защитников, успевших зарядить в монстра градом стрел, после чего принялся за метнувшего в него копьё паренька. Тот даже не успел испугаться. Дух покинул тело юного воина задолго до приземления на землю. Эдма видела, как борг повернулся в их сторону. Нард Болос закричал в ответ на очередной вой разъярённого зверя и только сделал шаг к своему противнику, как вдруг произошло нечто странное. Борг, развивший невиданную скорость, внезапно остановился, как вкопанный, в двух шагах от Нарда Болоса. Тот уже закинул меч, чтобы дать отпор, но оружие ему не понадобилось. К командующему подбежала пара бойцов. По выражению их лиц старик всё понял. Он медленно развернулся и увидел налитые кровью глаза у стоявшей рядом Эдмы. Она стала монстром.
Ещё солнце не встало на горизонте, а Нард Болос уже вёз девушку, связанную, обвешанную амулетами защиты в Ровель. Рядом с ней валялась окровавленная голова монстра и чуть поодаль — сложенные в сеть рога борга.
Эдма чувствовала себя лучше несмотря на то, что ей довелось пережить той ночью. Она ощущала в себе небывалый прилив сил, от которого энергия била ключом. Чем дольше они ехали, тем сильнее становился жар в её теле. Эдма знала, что, если не сделает глоток зелья из своего кулона, борг покажется всем им детской страшилкой. Но ни Нард Болос, ни ехавший рядом всадник не реагировали на её просьбы. Она не понимала, почему её связали, ведь она спасла их всех. Эдма защитила тех, кто ранее защитил её! Увы, в мире, в котором девушка очнулась, больше никто не верил в добро.
При дворе короля Терри Уоррингера самое почётное место занимал лишь один волшебник. Урдо Лукреций слыл самолюбивым и тщеславным человеком. Ему были пожалованы лучшие земли в Этьене, куда он наведывался так часто, что жители столицы не могли вспомнить, как выглядит придворный волшебник короля. Все в Дориэндуне знали, как сильно Терри ненавидел магию, идейным же вдохновителем его безумных реформ был именно Урдо Лукреций, который, хоть и сам обладал магией, не стеснялся марать руки, схлопывая свои ловушки за спинами несчастных.
Когда Нард Болос сдал Эдму ловчим, девушка услышала, что придворный волшебник недавно отбыл в своё имение по состоянию здоровья. Это была официальная причина, хотя все прекрасно знали, как Урдо Лукреций любит развлекаться. Даже до столицы доходили слухи весьма грязного характера, на которые король Терри Уоррингер предпочитал закрывать глаза. Впрочем, это не мешало волшебнику руководить зачистками и преследованиями по всему Дориэндуну. К нему тут же отправили гонца, а Эдму поволокли в сторону крепости Грод.
Эдма едва сдерживала бурлящую в ней силу. Чуть больше огня — и сила эта могла политься через край. Оставалось надеяться на силу убеждения и то, что хоть кто-нибудь в этом прогнившем городе способен был испытывать такие чувства, как сострадание и жалость.
Нард Болос отвесил ей жгучую пощёчину своей шипованной перчаткой на просьбу вернуть кулон. Никакие доводы не помогли ей добиться от этого человека доброты. Даже упоминание его внучки. Скорее, произошёл обратный эффект. Нард Болос ударил её снова. И он продолжал это делать, пока всё лицо девушки не превратилось в кровавое месиво. Всё закончилось лишь тогда, когда его руку перехватил подоспевший как нельзя кстати мужчина, которого Эдма никогда раньше не видела. Она подняла голову и, сквозь кровавую пелену, успела рассмотреть своего спасителя. Мужчина был худощав, но в схватке с могучим Нардом одержал верх. Он будто бы улыбался, но брови хмурил при этом так, словно только что зарезал с десяток боргов в столице. А ещё он был хитёр, так как победил Нарда Болоса простым щелчком пальцев, сдвинув половицы под ногами противника так, что тут рухнул наземь, не сумев обойти ловкий магический трюк.
Однако, когда Нард Болос поднялся на ноги, тут же оттолкнул подоспевшую стражу и зарычал так страшно, что Эдма вжалась в стену, мечтая исчезнуть. Мужчина, разозливший его, тут же поднял руки вверх и… принялся болтать. Он трещал без умолку, уводя разговор в известную лишь ему сторону. Это помогло Нарду Болосу успокоиться. А когда волшебник предложил ему каплю «этьенского удовольствия», тотчас посветлел и даже пару раз звучно рассмеялся. Атмосфера быстро разрядилась, и волшебник, которого, как выяснилось позже, звали Рэдмандом, сообщил о том, что его назначили дознавателем по делу Эдмы, а потому нарушительница находилась на его попечении. В ответ на это Нард Болос сплюнул и уступил волшебнику забившуюся в угол девушку. Они остались одни, и Эдма тут же вкратце рассказала Рэдманду о своём несчастье: как она забыла о своём прошлом, но помнит о кулоне и ощущает исходящую от себя опасность, грозившую вырваться в любой момент на свободу. Волшебник внимательно слушал её, ни разу не перебил, а затем, как только девушка кончила свой рассказ, покинул комнату. Его не было какое-то время, и Эдма почти смирилась с мыслью о том, что в мире больше не осталось добрых людей, но Рэдманд вернулся, и вернулся он с кулоном девушки в руках. Он открыл крышку, что-то прошептал и удовлетворённо кивнул, после чего помог ей сделать спасительный глоток. Тело Эдмы обмякло, и она вновь опустилась на пол, только на сей раз от полного упадка сил. Её сморил сон, и Эдма упустила момент, когда попала в место, откуда сложно было выйти, не пережив все возможные ужасы, придуманные человечеством, ведь многие узники не покидали крепость и вовсе.
Девушку заточили на верхних этажах Грода, где она томилась в ожидании, будучи пленницей в треугольной и совершенно пустой маленькой камере. Эдма провела много ночей, не видя солнца, вкушая лишь ломоть хлеба и запивая его кружкой воды. Единственным человеком, кто её посещал, был волшебник Рэдманд. Он приносил ей кулон, а после — сидел напротив, задавая вопросы, на которые Эдма не могла ответить. Он уходил, а на следующий день возвращался вновь. Так девушка могла вести хоть какой-то счёт времени. Она упорно прокручивала в голове события, приведшие её в стены крепости. Она неизменно задавала самой себе вопросы, повторяя зачастую те, что принадлежали Рэдманду, но память не возвращалась.
Эдму освободили в конце лета, а если быть точной, она провела в Гроде четыре долгих месяца, после чего состоялся Суд, на котором волшебник Рэдманд неожиданно для всех вынес ей оправдательный вердикт. Этот случай был ударом по его репутации. Эдма слышала, что именно после этого события Рэдманда отстранили от любых судебных дел и отправили в вынужденный отпуск. Его имя было надолго позабыто в столице, пока на трон не взошёл сын короля Терри.
Единственным условием освобождения Эдмы было её постоянное нахождение в Магической Академии Ларсерваля под пристальным надзором ректора Ценгера. Ректор с научным советом должны были изучить магию, которой обладала девушка, а также найти способ обуздать эту силу и понять, как она может быть использована в пользу короны.
«Загадка Эдмы» — так прозвали ученики дело попавшей в новую клетку птички. Но она была бы несправедлива, если бы сказала, что ей жилось хуже, чем в Гроде. В Академии у неё была своя комната, очень аккуратная, со столиком и большим комодом. Ей разрешалось выходить несколько часов в день к фонтану внутреннего дворика закрытой на ремонт старой скриптории. За ней постоянно следовали Таисий и Явель, один из них был стражником, другой — уже не молодым и опытным волшебником. Они следили за каждым шагом девушки и оставляли одну лишь в том случае, когда убеждались, что она заперта в своей комнате.
Эдме нравилась её небольшая комнатка. В ней, с её появлением, образовалось некое подобие уютной обстановки. Девушка украсила стену разноцветными камешками, найденными среди обломков разрушенной стены, и ежедневно меняла цветы в вазе, которую ей любезно предоставил ректор Ценгер. Больше она ничего не требовала. Кормили её скромно, но сытно три раза в день, позволяли пользоваться библиотекой хранилища скриптория и раз в неделю, после захода солнца, пускали в общественную баню, когда та была закрыта для посещения. В хранилище же до начала ремонтных работ оставили немало книг, но особой ценности они не имели. Это были романы, повести малоизвестных авторов и стихи о природе поэтов, чьи имена ни о чём не говорили ни Эдме, ни её сопровождающим.
Если Явель только хмыкал и бросал в сторону Эдмы суровый взгляд, то Таисий вполне мог перекинуться с ней парой слов. Всё зависело от его настроения. Иногда он был чересчур строг с ней, но бывали и проблески гостеприимного радушия. Когда Эдма возвращалась после сеансов, на которых ей приходилось пить зелья, сдавать кровь и постоянно находиться в состоянии, близком к обморочному, в совершенно измотанном состоянии, в странных пятнах и порезах по всему телу, Таисий приносил ей книги из Большой библиотеки. Это были очень красивые издания, в шёлковых обложках с золотой окантовкой, которые очень радовали девушку. А их начинка была даже слаще внешнего вида! Она зачитывалась трудами волшебников. Хоть они и были лишь о природе вещей и базовых знаниях, известных даже простому человеку, но доставляли Эдме огромное удовольствие. Ректор злился на подобные выходки Таисия, но, собственноручно проверив тот или иной томик, сам давал разрешение передать его пленнице.
Год за годом Эдма переживала дни, похожие друг на друга. У неё было мало развлечений, и понимание того, что она избежала худшей участи, постепенно покидало её. Эдме хотелось испытать нечто новое, и она начала умолять ректора пустить её хотя бы на одну самую безобидную лекцию. Она подкрепляла свои доводы стойкостью во время экспериментов, идеальным послушанием, и в один прекрасный день сердце ректора дрогнуло. Волшебник, чьего имени Эдма не знала, спутал две склянки с одинаковой тёмной жидкостью, и девушка неделю пролежала в горячке. К ней приставили служанку Нэю, которая выходила её и вернула румянец щекам Эдмы, а также пошли на уступки и позволили девушке посещать два раза в неделю лекционный корпус. Ректор даже придумал легенду, он сказал, что Эдма — его тяжело больная племянница, и никто не должен говорить с ней без особого на то разрешения. Таисий и Явель почти что буквально прилипли к спине Эдмы, но она была так счастлива видеть других людей, своих сверстников, слушать даже самые скучные лекции по истории магии и иметь возможность вести записи в красивом альбоме, подаренном ей «дядюшкой», что она готова была провести целую вечность в Академии, лишь бы никто у неё этого не отнял.
С каждым днём Эдма расцветала. Таисий и Явель всё чаще закрывали глаза на условности. Новая студентка могла обсудить с сокурсниками интересующие её темы, обменяться с ними идеями, пообщаться с лекторами и даже остаться после лекций за чашечкой чая с некоторыми особенно общительными преподавателями. Вскоре об Эдме узнали многие в Академии. История «племянницы и дядюшки» звучала правдоподобно, но обитателей Академии донимали мысли о неназванной болезни. Особо прыткие студенты выстраивали теории и пытались завести с Эдмой более близкое знакомство. Подобные действия имели скверную привычку заканчиваться, едва начавшись. В своих теориях студенты не учитывали преграду, в роли которой выступали Таисий с Явелем. Обо всех выходках они тут же докладывали ректору, а тот, в свою очередь, проводил эффективные беседы с учащимися, чем закрывал навсегда путь их внеплановой исследовательской работе.
Впрочем, Эдму это не расстраивало, а лишь забавляло. Она с большим вниманием слушала рассказы Таисия о «наглецах» и «пронырах», на которых дядюшке ректору приходилось тратить своё драгоценное время. Эдма смеялась, когда до её слуха долетало бурчание прилипшей к ней парочки, и прикидывала в голове варианты развития событий в будущем. Любая история, не давшая ответы на все вопросы, рано или поздно обрастала слухами и превращалась в легенду. А на легенды, как известно, всегда был спрос.
Всё изменилось в солнечный осенний день, когда в Академию прибыл королевский кортеж. Весть о прибытии младшего сына короля Терри Уоррингера достигла и Эдмы, которой, как и многим другим студентам, было любопытно увидеть кого-то из королевской семьи. Принц, по дошедшим ранее слухам, выбрал курс истории магии для написания итоговой работы, а не было места более подходящего, нежели Академия, вмещавшая в себе как простых людей, так и тех, кто обладал даром. Лучшие из лучших обучали в Академии будущих придворных волшебников и специалистов магических искусств. Наука и магия тесно переплелись в стенах этого старинного учебного заведения, даря миру новые изобретения, делая впечатляющие открытия и воплощая в жизнь самые смелые фантазии авторов.
Младшего сына короля ожидала карьера дипломата, поэтому многих удивил выбор в пользу не самой популярной смежной специальности. Однако Терри Уоррингер не стал запрещать изучение ненавистной магии сыну. Приезд королевского отпрыска вызвал небывалый переполох в Академии. За неделю до прибытия кортежа пожаловал штат прислуги и тут же занял покои для именитых гостей в корпусе «Шталь», легко узнаваемом, благодаря устремлявшимся высоко вверх позолоченным шпилям. Лишь однажды там остановился фёр Генри Пауль, который пробыл в корпусе несколько месяцев, посвятив время изучению трудов Ортока Мармелосского, любезно предоставленных из архивов самим ректором.
К приезду принца всё было готово. Старая служанка Луиза, заглянувшая туда накануне, рассказала Эдме, что всё в покоях блестит и сверкает, что аж глаза болят! По её словам, с принцем должна была приехать и дочь Йорка Терренса, наместника Стрэнда — земель, расположенных далеко на западе Дориэндуна. Они вместе с принцем обучались в Дармогском университете, и девушка последовала вслед за ним в Академию.
На улицы высыпало немало народу. Многие притворно вздыхали, зевали и делали вид, что ничего примечательного в данном событии нет. На деле же любопытство съедало многих зрителей на площади перед Академией. Эдма, к сожалению, могла довольствоваться лишь обрывочными сведениями от своих прилипал. Но и тем мало что было известно. Эдма же радовалась прибытию принца и по другой причине. Ей дали передышку, и никто пока не приглашал её на очередные болезненные процедуры, к которым она хоть и привыкла, но по-прежнему испытывала отвращение.
Сидеть и прокручивать в уме прослушанные накануне лекции оказалось куда веселее. Эдма любила размышлять над услышанным. Ей тоже хотелось однажды войти в историю, чтобы её имя повторяли студенты перед экзаменами и вспоминали как героиню, которая прошла длинный путь, чтобы попасть на страницы учебников.
Принца она увидела только спустя две недели, когда молва о нём стихла. Эдма сидела на другой стороне амфитеатра, когда он вошёл в лекторий. Слухи оказались правдивы. Его окружала толпа молодых людей, сам он постоянно улыбался, говорил мало, держал голову высоко поднятой и вёл себя, в целом, надменно, чем, вопреки логике, притягивал к себе всё больше и больше последователей. Его свита состояла из сплошь смазливых лиц праздно шатающихся по Академии студентов, и Эдма удивлялась выбору такой отборной компании. Девушка всегда ценила более ум, нежели внешность, потому принц показался ей самодовольным болваном, неспособным понять, кому в этом мире доверять не следует.
Совсем другое дело — витэрия Ардана. Взгляд её зелёных глаз был холоден, особенно на фоне бледной кожи и тёмных, как смоль, аккуратно уложенных длинных волос. Витэрия Ардана часто беседовала с лекторами, мало времени уделяла компании принца и часами сидела в Большой библиотеке, изучая магические формулы. Она не обладала магией, но тяга к научному подходу в её изучении давалась ей легко. Лекторы часто улыбались новой студентке, задавали ей вопросы и, получив исчерпывающие ответы, энергично кивали, одаривая её своим вниманием. Дочь наместника казалась Эдме идеальной во всём. Иногда девушка представляла себя на месте её подруги. Как это было бы прекрасно — подружиться с такой одарённой и влиятельной витэрией! Как-то раз, во время лекции, ей даже показалось, что витэрия Ардана смотрит в её сторону, изучая, будто диковинку. Но, стоило им встретиться глазами, как она тут же отвела взгляд, и сложно было сказать, показалось это Эдме или нет.
Ночь перед шутливым праздником Эляляйн, посвящённым легендарному шуту Эляляйну, ставшему однажды королём, выдалась на редкость холодной. Беспрерывно шёл дождь, за окном свистел ветер, Эдма совсем бы продрогла, если бы не груда тёплых одеял, принесённая ей Нэей. Женщина не любила болтать попусту, если и заглядывала, то только по делу, справиться о здоровье своей бывшей подопечной, но Эдма ценила и такую заботу.
Было поздно, когда она услышала громкий разговор за дверью и, отбросив в сторону учебники, на цыпочках подобралась к ней. Голос был Эдме незнаком, но парень не скрывал своего присутствия. Он обращался к её прилипалам с долей презрения, не забывая напоминать им о своём положении. Это, несомненно, был принц. Он пришёл не с инспекцией продвигавшегося ремонта, его главной целью было выяснить, кого так бдительно охраняет стража Академии. Прилипалы отвечали на каждый вопрос принца и, судя по тому, что услышала Эдма, их волнение достигло своего предела. Они подчинялись ректору, но ректор, назначенный королём, подчинялся, в свою очередь, исключительно королевской семье, а потому принц имел полное право задавать вопросы, даже те, которые касались дел его отца, если на то не было запрета.
Многие ответы прилипал его не устроили, и принц, замечая очередную попыткууклониться от темы, тут же менялся в голосе, демонстрируя властность и нежелание мириться с такой позицией. Один лишь раз он намекнул на то, что способен вышвырнуть обоих из Академии, и прилипал как ветром сдуло! Эдма удивлённо отпрянула от двери, когда услышала уверенный стук ночного гостя.
Девушка не знала, как ей следует поступить, но принц обратился к ней мягко, не настаивая на разрешении войти, чем разогнал тучи над взволнованной Эдмой. Она всё-таки решилась и, как выяснилось позже, впустила его не только в свою комнату, но и в свой мир. Та встреча стала поистине судьбоносной.
Они говорили мало, принц внимательно рассматривал небольшую обитель Эдмы и задавал вопросы о том, кто она и почему её держат, словно пленницу в Академии. Эдма отвечала честно и впервые встретила понимание в словах другого человека. Он слушал её и соглашался с каждым сказанным словом. Что-то интересовало его больше, что-то — меньше. Принц, Эдма была уверена, посмотрел на неё лишь один раз и то, мельком. Казалось, его больше беспокоят стены маленького помещения и побрякушки, украшающие его.
Их встреча длилась минут десять, если не меньше. Принц пожелал Эдме спокойной ночи, покрутил в руках учебники и, не обнаружив больше ничего, что было бы достойно его внимания, удалился по дорожке, ведущей к главному зданию. Таисий и Явель вернулись хмурые и даже прикрикнули на Эдму, провожавшую взглядом принца. Их лица, серые и зловещие, напугали её, и она предпочла поскорее закрыть дверь и забыться беспокойным сном под шум дождя, барабанившего по магическому куполу.
После неожиданного ночного визита ничего не изменилось. Где-то в глубине души Эдме хотелось, чтобы ей позволили жить своей жизнью, принимать собственные решения, чтобы ректор больше никогда не велел своим помощникам вести её в комнату, пропахшую сваренными зельями и неудачными магическими формулами — для Эдмы это был запах отчаяния, безнадёги и смерти.
Прошло несколько недель, прежде чем ей снова удалось встретиться с принцем. Он был всё так же приветлив, но, в то же время, привычно сдержан. Зато его спутница, витэрия Ардана, моментально окутала Эдму теплом и добротой. Весь день она посвятила общению с пленницей Академии. Эдма была на седьмом небе от счастья! Ей казалось, что все её желания начинают сбываться. Витэрия Ардана говорила с девушкой просто, беззаботно и постоянно держала за руку, как лучшую подругу, в то время как сын короля Терри Уоррингера шёл так близко к ним, что Эдма могла уловить исходивший от него пряный аромат вурриска, частенько добавляемого в напитки для охлаждения. Эдма пыталась поймать взгляд его удивительно выразительных глаз, но тот, будто намеренно, избегал её внимания. В какой-то момент Эдма бросила свои попытки и полностью отдалась общению с новой знакомой.
Беседовать с витэрией Арданой было весьма увлекательно. Девушка подхватывала вопросы Эдмы, едва та успевала их закончить, и отвечала на них так ясно, так доходчиво, что Эдма не выдержала и поблагодарила её за интерес к своей скромной персоне. Витэрии Ардане не понравились эти слова. Она тут же остановилась и взяла девушку за руки. Тот разговор Эдма очень хорошо запомнила. Витэрия Ардана призналась, что её беспокоит то, как король поступил с Эдмой. Она обещала помочь ей: стать защитницей и подругой. В доказательство своим словам витэрия Ардана попросила принца отдать приказ перевести Эдму в «Шталь», что было исполнено без промедления. К концу дня слуги витэрии подготовили для Эдмы просторную и богато обставленную комнату с небольшим балкончиком, с которого открывался вид на знаменитые сады Академии. В покоях царила роскошь, и Эдма поначалу ощущала себя не в своей тарелке. Но благодаря витэрии Ардане, мало-помалу она обжилась на новом месте и даже успела украсить их на свой вкус камешками, добытыми у старого скриптория. Витэрия Ардана в первый же день помогла ей перенести учебники и добыла новые, и обе они, до самого утра, не прекращали болтать, лёжа на шёлковых простынях огромной кровати.
С того дня за Эдмой больше не ходили прилипалы. Она постоянно находилась в компании витэрии Арданы, реже — самого принца, а когда оставалась одна, то не прекращала благодарить судьбу за оказанную ей милость. Лишь один момент омрачал жизнь Эдмы. Проводимые над ней опыты в жалких попытках изучить природу магии продолжались, и даже принц не мог пойти против воли отца. Эдма раньше не задумывалась над тем, как жестоко с ней поступают, но возмущённый взгляд зеленоглазой Арданы, которую отныне Эдме можно было называть по имени, огорчал девушку. Она не могла сдержать слёз, когда та плакала, рассматривая шрамы на руках подруги. Однажды Ардана указала на них принцу, и тот был так ошарашен увиденным, что тут же написал матери. Втроём они заперлись в покоях Эдмы и принялись сочинять письмо, взывая к здравому смыслу человека, которому и принц, и Ардана безоговорочно доверяли. В письме сын умолял свою мать повлиять на короля, а если тот не станет слушать, то донести о происходящем своему старшему брату. Принц Рэнт, как наследник и единственный сын первой супруги короля Терри Уоррингера, пользовался особой любовью отца. Он был наследником Дориэндуна и имел куда большее влияние на человека, сидевшего на троне, нежели его младший брат.
Дни ожидания ответа были хоть и томительны, но очень сблизили троицу. Бывшая свита принца отчаялась завладеть его былым вниманием, ведь всё оно доставалось Ардане и таинственной Эдме. Последняя вернула себе статус загадки, которую мечтали разгадать студенты Академии. Ректор Ценгер был недоволен таким поворотом событий, но не осмеливался пойти против сына короля. Эдме даже казалось, что он боится его. Такие мысли появились у неё после того, как она случайно услышала окончание их оживлённого разговора, в котором принц почти в открытую позволил себе недвусмысленно намекнуть ректору на имевшуюся в его распоряжении «вескую причину хорошего поведения Ценгера». Когда Эдма поинтересовалась, что это за причина такая, принц поспешил заверить девушку, что это «лишь его обычная манера поведения» и что он «любит ставить неприятных собеседников на место звучными, но пустыми угрозами». Это была их вторая беседа наедине, и, на удивление, она прошла куда приятнее предыдущей. В своих попытках оправдаться принц пустил в ход всю харизму и обаяние, на какие был способен и перед которыми мало кто мог устоять. Эдма не была исключением. Принц продолжал говорить, а она слушала его и думала лишь о том, как прекрасен его профиль и, несомненно, глаза, обращённые, наконец, только к ней одной.
Эдма не заметила, как они переместились в яблоневый сад. Солнце светило ярко, было очень тепло, высоко в небе, над куполом, пели птицы. Студенты недавно практиковали формулы роста, и спелые яблоки, несмотря на время года, свисали с переполненных веток, приглашая всех желающих вкусить их и насладиться сладостью вкуса. Принц сорвал одно и протянул его Эдме. Девушка поспешно откусила кусочек и улыбнулась. Яблоки оказались кислыми, что не соответствовало их сорту. Принц тут же выплюнул своё. А потом они одновременно рассмеялись. Долго ещё эта сладкая парочка красочно описывала нерадивых студентов! Когда закат оповестил о конце дня, принц замолчал. Печаль от скорого расставания и окончания её собственной сказки обезоружили девушку. Если раньше она чувствовала себя сильной и способной на любую авантюру, то в тот вечер стояла опустошённая и совершенно несчастная. Она не могла даже в самых смелых мечтах представить себе, что принц обернётся и поцелует её в лучах заходящего солнца. Это была настоящая сказка. И она только начиналась.
После поцелуя в яблоневом саду принц бросал на Эдму особенный взгляд, а та тонула в его манящих глазах, которые говорили больше, чем любые слова на свете! Ардана сразу заметила перемену в поведении друзей, поэтому поспешила уверить Эдму в том, что из всех претенденток на сердце принца именно Эдма достойна быть «той самой» и никто более. Всё чаще Ардана оставляла их наедине, находя неожиданные и иногда откровенно нелепые предлоги. Но влюблённые не возмущались и делали вид, что не замечают несуразных отговорок Арданы. Они много времени проводили вместе, полностью поглощённые обществом друг друга, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Так прошли зима и весна, а затем наступило лето. Никакие уловки матери принца не сумели убедить короля ослабить хватку и позволить Эдме жить своей жизнью. Договориться с принцем Рэнтом оказалось ещё сложнее. Он уехал на военную подготовку в Памрут и собирался оставаться там до конца следующей весны. В письмах же сложно было оказать то влияние, которое давалось ему с лёгкостью в живом общении с отцом. И принц, и Ардана были расстроены постигшей их неудачи. Но только не Эдма. Ей не хотелось, чтобы что-то менялось в её жизни. Любовь опьяняла её, давала силы и окрыляла. Она парила над всевозможными проблемами с лёгкостью ничем не обременённого человека. Такая легкомысленность пугала Ардану, и девушка пыталась образумить Эдму, но все её попытки начать серьёзный разговор о силах подруги, о магии, которой она владела, о необычном кулоне и спланировать что-то натыкались на стену безразличия. И всё же белая линия обязательно должна была, рано или поздно, смениться чёрной.
Летом все студенты разъезжались по домам, и Эдма с замиранием сердца ждала печальных новостей от любимого. Эдма изучала с Арданой найденные манускрипты Претта Руфуса, когда принц принёс два письма: одно — с королевской печатью, в котором отец требовал его скорого возвращения в столицу, другое — Ардане. Подруга Эдмы должна была уехать в семейную резиденцию в Торне, что в солнечном Этьене. Оба письма уничтожили Эдму. Она долго не могла смириться со своими чувствами. Принц клялся, что всё лето будет думать только о ней, но он не мог обещать ей возвращения, и Эдма прекрасно это понимала. Ардана же, в свою очередь, не один раз упоминала строгого отца-тирана, похлеще короля Терри Уоррингера, и ослушаться его не могла, как бы сильно ей ни хотелось остаться в Академии.
Разлука была неизбежной. Ректор уже держался куда смелее в присутствии троицы, ожидая возвращения всего на круги своя. Тогда-то и состоялся тот самый разговор, решивший судьбу Эдмы раз и навсегда.
Принц пригласил её на вечернюю прогулку к озеру. Он выглядел расстроенным, всё время опускал глаза и вопрошал в пустоту о том, почему так несправедлив мир, в котором он живёт. Эдма молчала, слушая голос любимого. Ей хотелось запомнить его навсегда. Она не знала, когда им доведётся встретиться вновь, поэтому наслаждалась каждым сказанным им словом, каждой интонацией и каждым взглядом, брошенным в её сторону. Она стояла, прислонившись к раскидистому дереву, чьего наименования не знала, и смотрела на принца. Он был её и одновременно ничьим. Пройдёт лето, потом ещё одно, и принц встретит другую, на самом деле достойную его. А быть может, король Терри давно подыскал младшему сыну невесту, и Эдма лишь зря выдумывала всё это!
Принц подошёл к Эдме и, очаровав её своим волшебным взглядом, буквально загипнотизировал девушку, после чего притянул к себе, жадно впиваясь в губы, давая понять, что ничто никогда не насытит его так, как любовь к пленнице Академии.
А затем он оттолкнул её и, неожиданно для девушки, принялся обвинять в нежелании помочь ему. Растерянная Эдма опустила руки и, всё ещё опьянённая поцелуем, пыталась понять, к чему он клонит. Принц говорил о том, что не просто так её держат в Академии, что Эдма обладает силой, способной уничтожить все препятствия на пути к их общему счастью. Его монолог звучал раскатистым громом в ушах растерянной девушки. И ведь принц был прав. Эдма не являлась простой пленницей. Король никогда бы не позволил оставить её в живых, если бы сила девушки не могла представлять серьёзную опасность. Как и пользу, впрочем. Её изучали, проводили опыты и держали в закрытом крыле вовсе не из-за милости короля. Знание врага — лучшее оружие. Но что если враг вырвется на свободу до нахождения оружия, способного его уничтожить? Отсутствие памяти о прошлом не мешало Эдме помнить о случае, приведшем её в Грод, и вынесенном вердикте волшебника Рэдманда. Тогда она и подумать боялась о своей силе. Возможно, ей стоило рискнуть и попытаться дать отпор, но ведь тогда она была совсем одна! Рядом с ней не было подруги, готовой нарушить правила и найти ключ к освобождению, рядом с ней не было принца, готового пойти на всё, чтобы быть рядом с любимой!
Теперь всё было иначе, и Эдма рискнула. Она решила сыграть в игру, в которой могла потерять всё, но знание того, что её «всё» заключалось лишь в двух людях, и они скоро покинут её, не оставляло иного выхода, кроме как начать действовать. Во благо или во вред — вот главный вопрос, и Эдма задавала его себе, пока принц не дал слово, что пройдёт с любимой этот путь от начала до конца, каким бы он ни был.
Ардана взялась за дело основательно, сетуя на время, ускользавшее сквозь пальцы. Она практически не вылезала из закрытых секций хранилища, в то время как Эдма с принцем пытались найти ответы о магии кулона. Им помогал клан безымянных — чародеев-зельеваров, присланных королевой, поддержавшей своего сына в решении непростой задачи. Их было немного, но каждый в королевстве знал, что один зельевар королевы стоит десяти подобных. Что только они ни делали с зельем, заключённым в кулон! Чудесным образом волшебный сосуд наполнялся вновь, а сам кулон был настолько прочным, что ни одна магия не могла разрушить его.
Как-то раз, ночью, Эдма не выдержала и призналась принцу, что ей страшно. Она не боялась смерти, но её ужасно пугало то, что станет с ней, если её друзья уедут. Ничто так не пугало Эдму, как осознание того, что эксперименты станут ещё более жестокими, что ректор не станет щадить её чувств, что однажды она не очнётся и заснёт беспробудным сном на столе, истерзанная магией внутри и обезображенная снаружи. Но ещё более неприятна была девушке мысль о вероятной судьбе человека, которому она подарила своё сердце. Что если он встретит другую и забудет всё, что связывало их в Академии? Что если он забудет имя давней возлюбленной? Что если его чувства не так сильны, как чувства Эдмы?
Она не проронила ни слезинки, но голос её хрипел от сдерживаемой ярости при одной только мысли, что их пути в скором времени разойдутся! Страх сменился гневом и ненавистью к королю. Он ненавидел магию, но сам не брезговал пользоваться услугами волшебников. Несправедливость, на которую все закрывали глаза.
Как бы принц ни пытался успокоить её, буря внутри девушки не стихала. Но благая весть пришла, откуда её не ждали. Рано утром, за неделю до отъезда, прибыл королевский гонец. Сначала Эдма испугалась, что это посланник короля, и что разлука случится скорее, чем она ожидала, но гонцом оказался человек королевы. Он не назвал своего имени и вообще не проронил ни слова. Единственное, что он передал — древние свитки с магическими печатями. Ардана тут же отнесла их клану безымянных, и те вскрыли печати, подарив Эдме надежду на спасение.
Ардана не подпустила подругу к свиткам, беспокоясь о её безопасности, но вскоре поведала об их содержании. Сначала сердце Эдмы ухнуло вниз, когда она услышала от принца, что эти свитки повествуют о детских сказочках, о которых знают все жители Дориэндуна с пелёнок. Но принц выглядел таким довольным, что Эдма невольно переняла его настроение и вскоре поняла, почему ей следовало бы прислушаться к нему. Утерянные воспоминания Эдмы о прошлом забрали с собой, по всей видимости, и память о детстве, в котором мама или папа рассказывали ей сказки о призраке девушки, которая скиталась по миру в поисках свободы, утраченной из-за собственной глупости. Легенда гласила, что, находясь при смерти, она приняла помощь странника, подарившего ей вечную жизнь. Переданная им сила не позволяла ей умереть, но любая магия требовала платы, а потому каждая новая смерть отнимала у девушки воспоминания. Такова была цена бессмертия. Вот и бродила она с тех пор в поисках смерти, уставшая от знаний и бесконечных потерь. Каждый новый цикл жизни начинал историю с чистого листа, но финал всегда был один, ведь ничто так не истощает человека, как вечность.
Легенда показалась Эдме пустой тратой времени, но принц стал сравнивать девушку с героиней-призраком. Он говорил так ладно, приводил доказательства, а в конце показал ещё один свиток, приложенный к данной легенде. Он был в ужасном состоянии, но Ардана приложила немало усилий в его реставрации. Он содержал в себе формулы древнего ритуала ордена Тёмных по избавлению от силы, берущей начало из первородной магии Хаоса. Когда не было ещё королевств, когда на континенте обитали лишь первобытные племена, магия не была ещё упорядочена. Хаос не сдерживался формулами и заклинаниями. Магия проникала во все уголки, находила отражение в каждом живом существе и представляла главную силу на континенте. Ритуалы, связанные с магией Хаоса, относились именно к этому периоду, и Эдма ощутила в тот момент странную дрожь в теле. Если её друзья были правы, то она сама порождение Хаоса. В её жилах текла магия прошлого, опаснее которой не было ничего на свете! Однако в свитках не содержалось информации о волшебном кулоне и том, что может произойти, если девушка не сделает спасительный глоток. Несмотря на это, ритуал мог подарить Эдме долгожданную свободу. Оставалось только решиться на его проведение.
Любая магия требует платы. На сей раз она была ошеломляюще высокой! Для ритуала требовалось иссушить тела двадцати человек, наделённых магией, и двадцати человек, не имевших в себе ни капли магии. Тот, кто хотел лишиться силы, должен был войти в кровавую реку и призвать Хаос, чтобы тот поглотил силу до последней капли.
Звучал ритуал довольно жутко, и Эдма взяла паузу, чтобы переварить услышанное. Всё это время принц не выпускал её руки. Он не уставал рисовать картины прекрасного будущего в случае счастливого исхода. На каждый вопрос Эдмы у него имелся ответ. По его версии, Эдма могла быть в прошлом знатной дамой, и король вполне одобрил бы брак, если бы принц сумел доказать это. По его словам, он уже знал, как всё обставить так, чтоб версия звучала убедительно. Предположение Эдмы о том, что она на самом деле была когда-то простолюдинкой, отметалась принцем как нечто, не имевшее право на существование. В такие моменты Эдма считала его особенно неотразимым. Она говорила спасибо судьбе, несмотря на возможные препятствия, за те особые моменты, благодаря которым хотелось жить и бороться за своё счастье.
Больше всего на свете Эдме хотелось быть простой девушкой, не владеть вообще никакой магией и однажды стать женой принца. За день до принятого решения он опустился на колено и преподнёс ей фамильный перстень с чароитом. Предложение прозвучало неожиданно, но Эдма протараторила раз сто «да», прежде чем выпустить из крепких страстных объятий своего возлюбленного! Это была кульминация её истории. Лучшее событие в жизни девушки. Или жизнях, как теперь известно.
Потеряв здравый смысл, выслушав миллион доводов в пользу ритуала от Арданы, Эдма отбросила сожаления и решила сказать «да» любому предложению подруги.
Всё происходило так быстро, что Эдма не успевала обдумать как следует каждый следующий шаг. Она постоянно находилась в обществе любимого, позволив Ардане разбираться со всеми сопутствующими неприятными моментами. Эдма была безмерно благодарна матери принца, поддержавшей пленницу Академии, давшей своё согласие на дальнейшую помощь и долгожданную свадебную церемонию. Эта женщина, которую она никогда не видела, уже вызывала в ней восхищение и желание как можно скорее познакомиться лично. Они успели обменяться несколькими письмами, и, казалось, ничто не могло заменить счастливый конец этой сказки.
Жертвами ритуала стали добровольцы Грода. Многие из них были калеками, отдавшими пыткам предпочтение быстрой и безболезненной смерти. Эдма убеждала себя, что оказанное им милосердие лучше любой другой участи. Всё происходило в обстановке совершенной секретности. Будь на месте её друзей кто-то другой… кто знает, в какой момент авантюра бы раскрылась. Но рядом с Эдмой были одни из самых влиятельных людей королевства. Принц отдавал распоряжения по подготовке к ритуалу так, что ни у кого не хватало смелости ему перечить. Эдма удивлялась, как один человек мог быть таким мягким и щедрым к одному и таким беспощадным и холодным к другим. Когда он смотрел на Эдму, её сердце таяло, но, стоило ему заговорить в её присутствии с перечившим ему преподавателем или заговорившим без разрешения слуге, то Эдма затихала в страхе вместе с нарушителями покоя принца. Это в нём и пугало, и восхищало одновременно. Если в Эдме была сила, берущая начало в магии Хаоса, то он был носителем силы духа. Идеальная пара!
Ритуал проходил у озера Тируал, в нескольких часах езды от Академии. Поездка была долгой, время тянулось медленно, и Эдма всё явственнее ощущала внутри себя неуверенность в собственном выборе. Сомнения нарастали, но тёплая рука принца, сжимавшая её пальцы, и улыбка Арданы, сидевшей напротив, помогали отвлечься от мрачных мыслей. Но лучше всего убеждал в верном выборе перстень, символизировавший отныне не только любовь принца, но и свободу, которую он готов был ей подарить.
Эдма не видела, как иссушали пленников Грода. Принц заверил её, что их смерти были быстрыми и безболезненными, как он и обещал им ранее. Мысленно Эдма уже стояла у алтаря, отдавая всю себя лучшему из лучших, а на самом деле — ступала в прохладные воды озера, окрашенные в алый цвет, держа за руку принца. Он обещал, что будет идти с ней рука об руку до конца, и своё обещание он сдержал.
Чародеи-зельевары начали ритуал, их голос звучал зловеще в ночной тиши, даже птицы умолкли. Надвигался Хаос. О его приближении сообщил ветер, бивший девушку по лицу с каждой минутой всё сильнее и сильнее. Она, стоя по плечи в кровавых водах, вцепилась пальцами в руку принца, не желая отпускать его ни при каких обстоятельствах, и он скрепил свою преданность поцелуем.
То, что происходило дальше, Эдма пожелала бы забыть навсегда. Девушка не поняла, в какой момент её силой утащили под воду. Она пыталась вырваться из цепкой хватки мощных рук, но они не давали ей вынырнуть на поверхность за спасительным кислородом. Эдма билась, как пойманная в сеть рыбка, в то время как человек, стоявший рядом, держал её под водой. Эдма держала глаза широко раскрытыми и не прекращала бороться, благодаря чему всего один раз ей удалось сделать глубокий вдох. Совершенно случайно высоко в небе она заметила птицу, после чего руки утянули её под воду. Тут же беспомощное барахтанье девушки прекратилось, прогремел гром и, прождав на всякий случай минуту, принц вытащил бездыханное тело на берег.
Птица кружила над озером, всматриваясь и вслушиваясь в окончание развернувшейся трагедии. Чародеи-зельевары преподнесли принцу клинок и продолжили распевать заклинания, сопровождая потрошение девушки самой катастрофической магией в ту поистине леденящую душу ночь, когда Эдма предпочла чувства разуму.
Орёл видел то, что происходило дальше. Ни одному человеку не представить того, что ожидало умершую Эдму. Какие унижения испытало её тело, какие омерзительные действия свершались над нею в ту ночь на берегу Тируала! Орёл наблюдал и запоминал каждый фрагмент истории, чтобы оставить их в памяти навечно. Он возвращался к месту проводимого до самого утра ритуала. Остановиться значило бы для него верную смерть.
Когда взошло солнце, невозможно было распознать в ошмётках плоти и обглоданных костях девушку, звавшую себя Эдмой. На её месте стоял новый носитель неукротимой магии Хаоса. Он взял лишь Тёмную её часть, целиком и полностью. Отныне принц перестал быть человеком.
Ардана просидела всю ночь в карете. Встретив принца, она сначала протёрла глаза и побранила его за резкое пробуждение. Но вместе с тем она жаждала узнать о том, как всё прошло. Принц встретил её лёгким поцелуем и демонстрацией силы. Тьма шла за ним по пятам. Ардана улыбалась.
Это была отличная игра. Занавес».
Саванна Лавер прекратила рассказ, наблюдая, как по щекам Лилы катятся слёзы. Маска из орхитового древа была сброшена. Лила пыталась унять боль в сердце, но прозвучавшая исповедь наполнила её душу мукой, от которой хотелось бежать как можно дальше без оглядки! Это была настоящая пытка.
Прошло немало времени, прежде чем Лила смогла выговорить:
— К чёрту исповедь! Почему ты рассказала мне об этом? Почему заставила пережить это вместе с тобой? Кем тебе приходилась Эдма? Сестрой? Матерью? Подругой?
Саванна Лавер долго смотрела на Лилу, в которой впервые за долгое время пробудились эмоции, не имевшие ничего общего с безразличием и отстранённостью. Наконец она усмехнулась.
— Никем. Эдма — это я.
