Четыре Времени Мира. Город (СИ) [Ярис Мун] (fb2) читать онлайн

Четыре Времени Мира. Город

Глава первая. Голос тени

Над входом в кабак позвякивали подвешенные на длинных синих нитях ракушки и обкатанные морем стеклышки.

Дом, лавку или, в нашем случае, трактир ётуна без труда отличишь от любого другого — именно по таким вот мелочам: крохотным статуэткам полных безголовых божков и богинь по углам, росписям на стенах, знакам, символам, тотемам.

Раса великанов всегда была и есть самой религиозной и суеверной в Городе. Разумеется, официально ётуны соблюдали пакт о сокрытии¹ и напоказ свои верования не выставляли. Но мелочевка все равно бережно хранилась и беззастенчиво выставлялась на всеобщее обозрение: никому не мешала, да и власти закрывали на нее глаза.

Все–таки ётуны — одна из трех древнейших и уважаемых рас. Могут себе позволить небольшие вольности.

Удостоверившись таким образом, что его наводка верна и это действительно искомое место, высокий крепко сложенный гаркан² (как будто бывают другие) вошел в трактир, без видимого усилия толкнув тяжеленную дверь, и откинул капюшон, стряхивая снег и стаскивая с рук влажные рукавицы. Вместе с ним в трактир рванулась было сырая слякоть, заметая мокрым снегом порог, звякнули украшения над дверью, но та, поскрипывая шестеренками в несложном механизме, захлопнулась сама.

Внутри было не намного теплее чем на улице, потому шерстяную куртку теплолюбивый южанин стаскивать не стал, и прямым путем отправился сразу к стойке, заодно оценивая посетителей и обустройство трактира.

Ничего особенного, местные солевары, да чернорабочие. Простой люд. Не самый бедняцкий, но и не хватиться их никто если что. Сюда много народа приезжает на заработки, как раз на начало весны, когда океан оголяет берега с соляными копями. Работа сложная, опасная, но и оплачивается хорошо.

Все в зимней одежде, с меховыми капюшонами поверх, наружу торчат только носы и иссушенные солью руки. В ётунских трактирах всегда холодно. Но сюда и не за теплом приходят. А за пивом.

А варить брагу ётуны умеют лучше всех.

Трактир тоже ничем особенным не отличался, разве что ощутимо крупнее подобного людского или эйрийского заведения. Одну из стен традиционно занимал выпирающий бок пивоварни с кранами прямо в выпуклой стене. другую — якоря, свернутые канаты, набитые чучела гигантских рыб, слабо фосфоресцирующих в полутьме.

Только непривычно тесно. Почти четверть трактира занимали коробки и ящики, а двое молодых ётунов бережно собирали статуэтки и цветные камни по углам, заворачивая их в сено и бумагу. Владелица заведения складывала и протирала посуду перед упаковкой.

Пивоварня Ёрмунги, так назывался трактир. А уж женщину ётунку без труда отличишь от мужчины. Это среди эйр и нагов случаются не пойми кто. А ётунские красавицы все как одна высоченные, мускулистые, с пышными гривами, заплетенными в толстенные косы и с грудью такой величины и объема, что все сомнения отпадают в зародыше. Ёрмунга и есть.

— Смотрите–ка, кто к нам пожаловал! — Женщина встала за стойкой и даже тарелку отложила в сторону, сложив руки на своей необъятной груди. Трактир, несмотря на холодную погоду, был заполнен под завязку, ни одного пустого стола, только у стойки, где самый холод, было место. Гомон стоял такой, что гаркан шагов своих не слышал. Но голос Ёрмунги, чистый, гулкий, прорезал шум, словно нож по маслу, заставив многих посетителей повернуть голову в сторону южанина. На гарканьем лице отразилась бы вся гамма чувств, которые он испытывал в данный момент, от недовольства к такому чересчур громкому приему, до легкого смешка — ётуны везде и всегда одинаковы. Но, увы, мимические мышцы у южан слабо развиты. Так что лицо гаркана осталось бесстрастным.

Даже когда краем глаза он отметил темноволосую девушку, худую, тонкую, но притом умудрявшуюся нести на вытянутой руке целый поднос, загруженный посудой в три слоя и явно весивший больше чем она сама. Когда девушка проходила мимо, гаркан неприязненно выдохнул — от нее пахло пылью, как из старой кладовки. Причем так сильно, что этот запах не перебивало даже пивными парами и чуть уловимым свежим морским запахом, сопровождающим ётунов, где бы те не находились. За этой девушкой он и пришел. Выследил наконец!

Проявлять свой интерес к служанке гаркан не стал, это ни к чему, вместо того подошел к Ёрмунге и пожал ей руку через стойку в ётунском приветствии — с размаху зажать собеседнику руку чуть ниже локтя.

— Ты что тут забыл, южанин? — Не смотря на не очень–то дружелюбный тон, Ёрмунга налила из бочки хорошего пива в наспех вытертую кружку, и подала новому посетителю, не интересуясь ни его возможным желанием выпить, ни оплатой. Кожа ётунки мерцала в полутьме стеклянным блеском. Шкура у великанов толстенная, двухслойная, между наружным и внутренним слоем специальная жидкость, что не дает ётуну замерзнуть в самую лютую стужу. А снаружи выглядело так, будто закована Ёрмунга в гибкую стеклянную броню с золотистыми всполохами и разводами внутри, и по голубоватой коже её то и дело пробегали путанные узоры, как разводы краски в прозрачном стакане.

— Смотрю, уезжаете? Не рано? — гаркан проигнорировал вопрос, повел подбородком в сторону ящиков и сел возле стойки, где было в разы холоднее. На стойке стоял хладогенератор, новенький, стоивший больше всего в этом трактире и в ближайшей местности вместе взятого.

Нужнейшая для ётунов вещь. Хладогенератор издавал тихие щелкающие звуки, стойка вокруг него была покрыта колючей изморозью. Едва заметная глазу, крупинка теневого элемента³, за счет которого генератор работал, поблескивала, виднеясь сквозь прозрачную стенку механизма.

Это диво дивное совершило прямо таки революцию в Городе — ведь без них ётуны могли жить на материке лишь самый холодный месяц зимы. Теперь же многие из великанов оставались чуть ли не на полгода. В родном мире Ёрмунги она и её сородичи чувствовали бы себя комфортно круглый год, да вот только холоднее там было гораздо.

К счастью, разумные умеют приспосабливаться.

Консервативный гаркан посмотрел на чудо людской мысли недоверчиво и отсел подальше.

От пива, впрочем, он не отказался, хоть кружка и обожгла пальцы, настолько была обледеневшей.

— Какое рано! — вздохнула во всю грудь возмущенная великанша и с громким стуком поставила на стойку очередную вытертую до блеска кружку. — Жара на улице стоит, не продохнуть. — Ветер щедро приправленный снегом,завыл еще громче за окнами, как бы подтверждая её слова — Дети вон уже болеть начали, бледные, еле ходят — Ёрмунга кивнула на двух огромных, зверского вида ётунов, что, несмотря на внушительные размеры, довольно бережно управлялись с семейным скарбом. Каждый выше гаркана на добрую треть, может даже больше. Гривы по пояс, широченные плечи, угрюмые взгляды из–пол низких лбов. Больными они точно не казались, но матери–то конечно виднее. Если бы гаркан умел, он бы улыбнулся. Взгляд вновь зацепился за тонкую фигуру прислужницы, когда она прошла мимо. Мгновение — гаркан и девушка обменялись взглядами. Кувшин на её подносе закачался, она чуть не споткнулась, но продолжила обслуживать гостей как ни в чем не бывало.

Гаркан начал неторопливую беседу с трактирщицей, сначала о погоде, потом о дорогах на север, ведь им со всем скарбом ехать, а от Сумерек до Синей Суши, острова ётунов, добираться далеко и долго. Ётуны что торговали ближе к южному морю, всегда срывались с мест на ежегодную миграцию раньше своих северных родичей. Да и зима на этот раз удалась как назло теплая, а весна ранняя. Никакой хладогенератор не поможет, при такой–то «жаре».

Когда громогласный говор Ёрмунги гармонично переплелся с общим шумом, не привлекая больше внимания, гаркан наконец задал интересующий его вопрос:

— А вот та темноволосая… — южанин кивнул в сторону девушки, которая обслуживала компанию не то горняков, не то просто чернорабочих, грязных с ног до головы.

— Понравилась? — усмехнулась ётунка, и склонилась к обрезанному уху⁴ южанина. — Не советую. Я своих девчонок в обиду не даю, а эта еще и тень! — и, ужасно довольная, разулыбалась, протирая большой казан. Точнее, для гаркана он был большим, а в лапищах ётунки так — горшок средних габаритов.

Увы, пытаться произвести впечатление на южанина — дело совершенно бесперспективное. Он только плечами пожал, но уточнил:

— И как давно она тут работает? — он прекрасно знал ответ на этот вопрос. Не первый кабак он так посетил, преследуя тень, но впервые ему удалось прибыть вовремя, до того как все начнется. — И зачем же на работу тень взяли? — гаркан посмотрел на кружку, которую все еще держал в руке, подумал и выпил обжигающе холодный напиток залпом, даже не отдышавшись после. Ётунка взглянула на него с уважением и с явным удовольствием ответила:

— Да меня все постоянно спрашивают, зачем да почему? А я вот скажу — пускай тени пытались вырезать нас полвека назад, но это уже давно было, кости травой поросли, прах разметало. Смысл вспоминать? Если все будем друг другу зло помнить, никогда мира не будет. Никакой торговли. А ты сам знаешь, хороший торг для нас важнее войны за прошлые обиды. А девчонка вон, старается, спать ей не нужно, таскает много…

— И что, даже не пропадал никто? Откусанные руки–ноги не находились? — растянул губы гаркан, в своеобразной «улыбке», выглядящей кривым оскалом — максимум, что могла выдать его мимика.

— Зря на девчонку наговариваешь, — хмыкнула Ёрмунга. — Она сказала мне, что с этим проблем не будет, есть у нее свой донор. То ли приятель, то ли возлюбленный, не мое дело. Никто на неё не жаловался. Тихая. Работящая. Каждому такую работницу пожелала бы.

Гаркан только головой покачал.

— Всё, готово. — Один из сынов Ёрмунги, подошел к стойке и водрузил на нее последний ящик. Взрослые мужчины Сушь не покидали, таковы традиции ётунов — муж занимается охотой, лесоповалом и рыбным промыслом, жена торгует с иноземцами. Так что оба мускулистых, бородатых, с кустистыми бровями, здоровенных мужика, каждый из которых мог кулаком проломить толстенный деревянный стол или на одной руке без труда поднять человек трех, считались еще детьми, что и объясняло покровительственный тон их матери.

— Выносите всё на улицу и складывайте, я скоро приду, — Ёрмунга уложила казан в ящик и зычным своим голосищем объявила на весь кабак — мы уезжаем, трактир закрывается до следующей зимы, — ей ответил разочарованный гул и недовольный стук кружек по столешницам — но, — Ёрмунга подняла к потолку пухлый палец — все остатки пива, вина и настойки в бочках можете бесплатно допить. Её слова сопроводил восторженный гомон, посетители тотчас дружно повскакивали с мест, будто только и ждали этих слов на низком старте и обступили бочки. Компания «чернорабочих» не сдвинулась с места — Да что я говорю, — усмехнулась она — Знали, вороньи дети, знали, вон как в последний день понабежало халявщиков. Каждый год, одно и то же! — Безо всякого огорчения в голосе она стукнула ладонью по стойке и перевела взгляд на гаркана — А с тебя десять монет. Южанин, отходивший от вливания ледяной жидкости в организм, только фыркнул:

— Это почему же?

— Ты до объявления свою кружку вылакал, никто не заставлял. — Гаркан издал горловой рычаще–ворчащий звук — смешок, и послушно заплатил. Ётунка просияла, сгребая монеты, и одну сунула в сапог:

— На удачную дорогу, — пояснила она. — Кирсаника! — ётунка окликнула девушку. Та застыла и обернулась, бросив резкий, подозрительный взгляд на гаркана. — Когда всё вылакают, скажешь повару чтобы закрыл трактир, и все до следующей зимы свободны. Жду тебя на работу в оговоренное время — Ёрмунга усмехнулась и, взвалив на свои немаленькие плечи последние коробы со скарбом, вышла. Гаркан облегченно выдохнул. Ему понравилась эта женщина, не хотелось чтобы она погибла.

Не смотря на то, что расы гарканов и ётунов на уровне высокой политики друг друга не выносили — и те и другие — моряки, занимаются морским промыслом, только моря разные, но конкуренция все равно была остра. Но на частном, житейском уровне, самый северный и самый южный народы Города, как ни удивительно, больше всего походили друг на друга. Не внешне. Менталитетом.

И общий язык находили буквально с полувзгляда. Наверное, только поэтому до сих пор между этими расами сохранялись вопреки всему ни разу не вспыхивали военные стычки.

Гаркан похлопал себя по карманам. Достал трубку с грубо украшенным резным мундштуком, потертую, явно ему дорогую, аккуратно положил её на стойку. Потом подумав, спрятал за нее, чтобы надежнее. Отложил рукавицы, ослабил пояс. Встал и окинул зал ничего не выражающим взглядом. Сейчас начнется.

Отбрасывали длинные тени нити с позвякивающими стеклышками. Трактир гудел голосами, что оживлялись с каждым выпитым глотком халявного пива.

Южанин ждал. Отрава в питье, это было безусловно ясно с первого же слушка, когда гаркан узнал о тени, что служит в местном трактире на разносе.

Все знали, что Ёрмунга угощает перед отъездом, уже сорок лет так.

И рабочих не хватятся, да и местных тоже. Лет двадцать назад тут три деревни почти выкосило, а искать причины стали только через год. Это тоже гаркан узнал, сидя у огня трактиров, слушая на конюшнях, делая выводы.

Лучше места, времени и не найти. Вопрос только — как?

Пиво было вкусным и ледяным, привкусов гаркан не ощутил, разве что легкую, на самой тонкой грани ощущения сладковатую ноту. Вот оно. Южанин постарался запомнить этот вкус. Незнакомо. Но это не так уж важно.

Стук. Голоса стихали. Словно выпавшая кружка из огрубевших рабочих пальцев стала сигналом.

Пиво потекло с края стола. Хозяин кружки потянулся за ней, но не смог сжать внезапно онемевшие пальцы.

Чернорабочие за дальним столом, чумазые и худые не пили ни капли. Они смотрели в зал, напряженно и спокойно, не шелохнувшись, даже когда один из солеваров скатился со скамьи со звериным рыком и принялся лакать разлившуюся лужу прямо на полу.

«Тени. Она не одна.» — гаркан заворчал еле слышно. Он не справится с ними. Слишком уж неравны силы. Конечно, они голодны, но надолго ли… Он и не планировал драться, но все же…

Гарканы бросаются в бой без страха и раздумий. Южанину тошна даже сама мысль бездействия, отсутствия сопротивления.

Но это был очень необычный гаркан. Он демонстративно покачнулся и осел на стул безвольной меховой грудой.

Остальные посетители валились с лавок как подбитые. Они неловко перебирали руками и ногами, осоловело глядя по сторонам, мычали, не способные выговорить ни слова. И хлебали. Лакали. Раздирали пальцы в кровь, отбирая друг у друга кружки, огрызаясь, отталкивая друг друга. Подлитая в напиток отрава пьянила, лишала разума и требовала еще, еще и еще!

Безумная какофония звуков, рычание, стоны, плевки, ногти, что словно когти раздирают деревянный пол.

Вой. Нечеловеческий вой, крик боли, откуда–то с кухни. Как высшая точка безумия, её апогей.

Она вернулась. Серое платье простого кроя, обычное для местных женщин, белоснежный воротничок, выпачканный кровью что стекала с её подбородка вниз, на грудь и живот темной, лоснящейся полосой пропитанной ткани.

Походка девушки стала уверенней и ровней. Лицо порозовело, глаза из водянисто–серых, бесцветных почернели. Она шла к гаркану совершенно бесшумно, переступая людей, с брезгливостью одергивая окровавленные пальцы, лишь бы не касаться их, даже случайно.

— Посмотри на них. Лучшая раса Города… Способные создавать. Вы все пресмыкаетесь перед ними, ждете подачек, лебезите перед людами. А теперь? Теперь взгляни! Животные. Они только притворяются разумными, а на самом деле — всего–навсего кормовой скот. И мы проиграли только потому, что поверили в разум того, кто создан быть едой. — Тень подошла к крану в стене и открыла кран, пиво струей хлынуло вниз. Она взяла кружку и наполнила её до краев.

Девушка подошла к гаркану, усмехаясь, и протянула ему кружку с отпечатками собственных окровавленных пальцев. Гаркан взял испачканную кровью посуду и покачал головой, прежде чем отпить, глядя на тень пристально и безо всякого страха.

— Для тебя маловато кармина, здоровяк. Думал обмануть меня? Пей, животное, — пропела своим потусторонним теневым голосом служанка, не спуская с гаркана пронзительно–черных глаз. Простой выбор, который даже озвучивать не нужно — или ты пьешь, или ты разделяешь участь повара. Гаркан взял кружку и равнодушно отпил, позволяя отраве растечься по его телу и усыпить его.

Кармин значит. Он это запомнит.

¹ Пакт о сокрытии — документ подписанный первыми расами Города, и подтверждаемый всеми новоприбывшими народами. В материковой части Города запрещена публичная демонстрация любых религиозных и шаманских практик и символов, во избежание конфликтов на этой почве.

² Гарка, или гаркане — раса Города Сумерек. Проживают на берегу Полуденного моря и обжили практически все острова в нем. Развили кораблестроение и моревоздухоплавание Города до невиданных ранее высот. Владеют практически всей отраслью по добыче рыбы и перевозке грузов по морю и над ним. Зовутся расой моряков. Отличаются большой физической силой, устойчивой психикой, крепким здоровьем и практически сравнимой с тенями способностью заживлять собственные раны. У гарка очень своеобразная культура, которую порой сложно понять обычному горожанину. К счастью, со всеми своими впечатляющими исходными данными, гаркане совсем не воинственная раса. За всю историю пребывания гарка в Городе конфликты с остальными расами вспыхивали очень редко, и угасали быстро, оставаясь на уровне личностных разбирательств.

³ Теневой элемент — химическое соединение созданное тенями. Формула хранится в строжайшем секрете. По слухам именно им, тени выкупили право на жизнь своей расы у Селестины Трой, после поражения в войне. Теневой элемент — главный источник питания всех новых механизмов, придуманных людьми и собранных эйрами. Он дает энергию и — летучесть, способность парить. Соединение редкое и очень дорогое.

⁴ От рождения у гарканов уши длинные и заостренные к концу. Всем младенцам достигшим возраста трех недель и рожденным по всем правилам, кончики ушей отсекают. Это — символ принятия гаркана в общину и признание его своим, законным и правильным

Глава вторая. Гнездо Зоронов

Старый Бродяга, создавая Город, смешал пространство и время, расколов день и ночь на четыре единовременно существующие области, независимые друг от друга. Западный край, Сумерки, что понятно из названия, соответствовал тому временному отрезку, когда светило уже близится к горизонту, но еще не скрывается за ним. Дни от ночей тут отличались лишь тем что в относительно «светлое» время, примерно часов с четырех утра, ночной туман сменялся на осадки, снег или дождь в зависимости от времени года.

Чем ближе к побережью, тем меньше красок вокруг. Больше грязи от постоянной влажности. И небо выцветало, теряя сумеречные, сине–голубые оттенки, становясь просто серым.

Торговый обоз вереницей подвод, повозок и телег неспешно пробирался сквозь серость, все ближе и ближе к океану. К ночному туману добавился еще и промозглый ветер, оставляющий на лицах и одежде соляной налет. Караванный люд — не обычные торгаши.

Кочевники, почтовики, перевозчики… По сути, их культура построенная на постоянной смене места обитания, существовала вместе с общепринятой — оседлой. Возле каждого поселения, достаточно большого, чтобы появиться на маршрутах кочевых путей, традиционно выделялось место для размещения их временных домов. Дети караванщиков, старики, мужья и жены, случайные попутчики, бродячие творители, частенько сопровождающие обозы, все они жили единым организмом, находясь в постоянном движении, мигрируя от солнечных берегов Полудня, до холодных гор Рассвета. Некоторые, особенно отчаянные, заворачивали и в Полночь. Маршрут у каждого каравана был свой, рассчитанный с точностью до суток. А вот состав путевого царства на колесах мог быть самым разнообразным, как и количество разумных в нем. Самые крупные караваны имели названия и мигрировали очень долго, растягиваясь на несколько поселений разом, живым морем захватывая большие отрезки дороги, по сути являясь настоящим городом на ходу.

Конкретно этот обоз крупным не был, да и средним тоже. Так, всего тридцать повозок примерно, с количеством человек, которых никому не пришло бы в голову считать. Никакой точности — потому что караваны существуют в движении, они могут сливаться, разделятся и меняться составляющими между собой. У каждого транспортного средства имелся возчий — хозяин или хозяйка, глава «дома на колесах». Сменить обоз было вполне возможно, хоть и стоило денег. Порой несусветных, особенно если речь шла о крупных, процветающих обозах–городах, следующих по самым выгодным путям, к примеру, рядом со столицей.

К утру, когда небо из серого стало белым, обоз уже прибыл на месте временной стоянки. Пригород, рядом с которым раскладывались временные дома, вбивались сваи, раскрывались тенты, был совсем крошечным, даже для приморского поселения, которыми все пригороды являлись, будучи «при» Городе, то бишь на побережье.

Существовали и другие поселения такого типа, по–настоящему обширные и густонаселенные, но все они в основном строились в Полудне, где берега омывало теплое море, а не бескрайний и совершенно мертвый океан, как тут. Ничто живое не водилось ни в его водах, ни на бесконечно пустом, будто выжженном побережье, с которого частенько мело дурным ветром, и приносило кислотные дожди, разъедавшие побелку зданий, оставляющие на крышах домов потеки и соляные наросты.

Глава обоза, возчик Атур Раан, гора на коротких, крепких ногах, с седой роскошной гривой и не менее впечатляющими усами, по–хозяйски осматривал место стоянки, неодобрительно щурясь. Не нравилось ему здесь. Пусто, серо, воды питьевой попробуй достань, да и людей мало. Выгоды никакой. Но путь обязывал. К тому же у него имелись некоторые обязательства, так что пропустить неблагополучное место, караванщик не мог, как бы ему не хотелось.

Убедившись, что все идет как надо, Атур отправился в пригород. Пешком. Мог конечно оседлать одного из тяжеловозов, но ноги своих вабари¹, возчий берег больше собственных — нечего упряжным лишний раз грязь месить, пусть отдохнут.

Пригород выглядел ровно так же, как возчий его помнил: низкие дома в один этаж, деревянные крыши, неожиданно чистая улица, типичные для Сумерек дороги, приподнятые над землей сваями. Слева от входа в пригород — беседка отдохновения, невысокое кованое строение, единственное дозволенное пактом о сокрытии место для публичных молебнов. Причем любого верования, без исключений. Разве что Ворона здесь запрещено восславлять, но его и нигде нельзя. Притом прозвище ученика–предателя Старого Бродяги прочно вплелось в простую речь, только использовали его как проклятие. Вот и сейчас, Атур бормотал под нос что–то гневливое об этом месте у Ворона на хвосте. Конечно Раан видел пригорода и похуже, но предстоящее дело раздражало. В обязанности караванщиков входило и доставлять некоторые письма, обычно — весточки из соседних пригородов, небольшие посылки и прочие мелочи, несущественные для почты вестников. Эту обязанность благополучно перевесили на бродячих торговцев.

Раан в другом случае отправил бы в пригород кого–нибудь из своих подчиненных, младших возчих, но увы, письмо с печатью Наместника, приходилось нести самому. Неясно вообще, отчего такой ценный документ доверили главе захудалого обоза, но Атур не спрашивал лишнего. Опыта хватало понимать, когда стоит спорить с мастером торговой гильдии, что и дал ему поручение, а когда — нет.

И все же раздражало Атура не это. Возчий, здоровый добродушный дядька, на дух не выносил только два типа людей. Докторусов, и кровников–дворян. Письмо адресовалось доктору по крови, то бишь полный комплект. Именно потому, походка Раана была рваной, тяжелой, взгляд хмур, и увалень даже запыхался на подходе к дому адресата, так спешил поскорее разделаться с неприятным ему поручением.

Дом доктора был виден издалека, надменно возвышаясь над остальными строениями пригорода. Крыша выложенная черепицей, беленые стены, статуи у входа, сторожевой варан — все свидетельствовало о былом достатке хозяина.

Теперь же крыша поблекла, изумрудно–зеленые чешуйки черепицы потеряли первоначальный блеск, а побелка осталась лишь на третьем этаже, где от постоянных сумеречных дождей её закрывала крыша. Дом среди окружающей его серости выглядел немного нелепо.

Человеческие поселения всегда казались нарядней городов других рас за счет врожденного людского стремления украшать свою обитель. Вот только здешняя погода красоте не способствовала, так что и особняк смотрелся после многих лет сумеречных дождей даже хуже окружающих его крепких, приземистых домиков, не таких вычурных, но более ухоженных.

— Еще одно письмо? Одни беды от них! — возчего встретила местная домоправительница, невысокая угловатая женщина, с проседью в светлых волосах и очень живым приятным лицом. Атур удивился: её слова звучали, словно для этого дома письмо с печатью главного человека Города после Мэры это так, дело привычное.

— Как предыдущее принесли три недели назад, так хозяин и слег сразу. Недавно вот только начал снова из покоев выходить. Как бы снова беда не случилась от таких известий!

— Кровники, — презрительно пожал плечами Раан. — Тонкая, Ворон их побери, душевная организация, — возчий следовал за домоправительницей по богато обставленным комнатам докторского дома. Атур ввиду профессии прекрасно разбирался в дорогих вещах, но все же в интерьере было нечто, что зацепило взгляд наблюдательного возчего. Пока прислуга докладывала о его приходе, он расселся с удобством в мягком кресле, и после некоторых раздумий, понял что именно.

Убранство дома было собрано словно из фрагментов. Часть мебели — дорогая, хорошей людской работы, явно родом из столицы: только там делают настолько изящные вещи — гнутые ножки, стеклянные вставки характерны для тамошних мастеров. Остальное — явно местное, попроще. Часть и вовсе вразнобой. Никакого порядка и подчеркнутого лоска, что обычно встречается в дворянских домах. Все это создавало впечатление временного обиталища. Будто жители дома особо и не стараются, обставляя его. Ждут.

Раан сидел долго. Кабинет хозяина, в который его, наконец, пустили, еще больше усиливал первое впечатление. Гады, заспиртованные в банках, самые разные травы, стеклянная лабораторная утварь и прочее — это для докторского дома вполне обыкновенно, как и множество книг. А вот остальное убранство — будто соткано из частей столичной жизни.

Сам хозяин выглядел под стать дому. Если Атур старел, в общем–то не меняясь особо, как был в молодости мохнатым здоровяком с явной примесью северной крови, так и остался, разве что раздобрел малость, да поседел, то докторус, по летам его сверстник, выглядел так, словно лучшие его времена остались уж очень позади. Весь какой–то светлый, невзрачный, глаза цвета сумеречного неба, глубокие морщины у тонкого рта, худоба, граничащая с истощением. Бледная немочь, даром что высок и дворянин. Еще и не поздоровался, рявкнул только «письмо» и получив от возчего конверт, скрылся в своей берлоге и запер дверь. Вот такие они, кровники. Возчий, ничуть не удивленный холодному приему, спустился вниз. Общество домоправительницы пришлось ему по вкусу, да и требовалось подождать ответ. Так что теперь пусть их благородие само по лестнице спускается, если он, Атур, понадобится.

— Вы, достопочтимый сирра Раан, на нашего хозяина не сердитесь, — Домоправительница представилась по домашнему просто, Карой, и вела себя безо всякого высокомерия, так типичного для прислуги в богатых домах. — Доктор Зорон исключительный человек, умный и талантливый. Я прачкой работала двадцать лет, руки волдырями покрылись от местной воды, кровили так, что жить не могла. А он мне помог. Вылечил и в дом пустил. Хоть конечно и гнал сначала, как простолюдинку. Но потом же помог!

— Да, история, — хмыкнул Атур, запивая утренние впечатления чаем и заедая принесенным угощением. — Зорон. Никак не вспомню откуда знаю фамилию, — здоровяк нахмурился. — Постойте–ка, Кара, не тот ли это Консул от людей, которого из столицы поперли… лет тридцать тому назад?

— Верно, — улыбнулась Кара.

Это многое объясняло. Консулат — высший совет, в который входили главы рас — этнархи, и просто консулы, говорящие от имени гильдий. Над Консулатом стояли лишь двое Наместников и Мэр. К нынешней правительнице Атур относился, как человек более всего ценящий силу и порядок, с уважением. И как многие, надеялся, что Селестина Трой выздоровеет от ослабившей её болезни, в Городе вновь наступит тишь. Правда, методы Владеющей сложно было назвать гуманными: непокорных и оппозицию она начисто искореняла бесконечной чередой казней или тихих расправ, но такие люди, как возчий, считали это свидетельством твердой руки и холодного разума. Да и странно ждать от человека, практически истребившего в свое время целую расу, особенной милости.

Так что для Консула, пусть и бывшего, это захудалое местечко на краю мира и впрямь место ссылки что надо, хуже не придумаешь.

— За что ж его так? Теням что ль помогал в последней войне? — предположил Атур. Дело было давнее, современной политики не касалось, так что и обсуждать можно было безо всякого страха и оглядки.

— Побойтесь Пса! — возмутилась Кара такому предположению. Этого ученика Бродяги, поминали в качестве образца чести и справедливости. Ну или воплощения мести, от случая зависело. — Сирра Зорон сами уехали!

— Понятное дело, значит власть не поделили, — хмыкнул в усы Раан. — Премного благодарен за гостеприимство, сирра Кара, но что–то долго ваш хозяин ответ пишет. А мне уж и идти пора, — Атур сверился с простенькими механическими часами на цепочке — эйрийская работа, точная. Возчий очень ими гордился, и любил так, слегка прихвастнуть, щелкнув бронзовой крышкой, и демонстративно открыв циферблат.

— Видно придется мне сходить и спросить, — после еще десяти минут ожидания решила Кара.

Возчий сидел спиной к лестнице, да еще и прикрытый большим угловым шкафом, так что когда домоправительница остановилась и завела разговор, её собеседника возчий не увидел. Как и не услышал первые фразы.

— Кара, смотри, это лекарство для прядильщицы, но пусть учтет — на свой страх и риск, — звучал позади молодой мужской голос.

— Сирра Зорон, опять вы себя недооцениваете, — донесся с лестницы ответ Кары. — Может сами отнесете? Пригорожане давно вас отблагодарить за доброту хотят, да отца вашего побаиваются, вот к дому и не подходят. А так сами выйдете, с пациентами пообщаетесь. Хватит через меня лечить. Мне уже неловко делается, вместо вас людей щупать и расспрашивать. Да и старая я уже, забываю что кто говорит.

— Может когда–нибудь. Ты же знаешь, я не мастак говорить с людьми.

— Так вы и не пытаетесь, — ответила ему Кара с укоризной. — Вон на госте потренируйтесь, пока я наверх схожу.

Атур развернулся вполоборота, хотел встать, чтобы встретить собеседника, но спустившийся с лестницы темноволосый молодой человек, только поклонился ему вежливо, и тут же поспешно скрылся в смежной комнате. Странная семейка, что еще сказать.

Сторожевой варан лежал на пороге дома и судорожно дышал, раздувая бока. Теплолюбивому ящеру родом из Полудня тут не хватало солнца. С последней линьки он облез как–то неряшливо, наполовину, старая шкура так и не сошла, обвиснув лохмотьями, а кожа под ней оставалась бледной и тонкой.

Статусное животное Зорону–старшему подарил прошлым летом очень состоятельный сирра. Не то мастер гильдии, не то торговец. В принципе все его клиенты были таковы: в отличие от сына, хозяин дома благотворительностью среди простого люда не занимался. Они вообще были категорически не похожи друг на друга, разве что ростом. Сын — белокож, темноволос, черты лица не в отца и не в мать — последняя тоже была блондинкой. Но он умудрился родиться вот таким, чернявым и зеленоглазым, чем породил немало сплетен среди пригородских. Правда, когда оказалось, что мальчик унаследовал отцовский дар, говорки притихли.

Доктор по крови — не просто красивые слова. Они значили, что семья несет в своих жилах кровь первых людей, и их врачевательская династия ни разу не прерывалась, умножая знания, передавая способность видеть, иным людям, а уж тем более другим расам, недоступную. Вот и сейчас, сидя рядом с вараном, и почесывая его по сухим складкам шеи, молодой доктор смотрел, как сердце ящера ленивыми толчками перекачивает холодную кровь, видел каждый сосуд, и желтую кость с прикрепленными к ней мышцами, при всем при этом не причиняя ему никакого вреда.

— Сирра? — окликнула Кара парня. Женщина выглядела обеспокоенной, даже напуганной.

— Что случилось? — наследный доктор вскочил со ступеней. К домоправительнице он относился хорошо, можно сказать, любил. Не как родного человека, но все же был очень привязан к ней.

— Вас отец зовет, срочно!

Бледный юноша, нервно поглядывая в сторону незваного гостя, вернулся в дом. Он следил за отцом, ухаживал и берег его. Предыдущие вести «из цивилизации» чуть не убили его. У старшего Зорона случился приступ, хорошо хоть сын оказался рядом и смог помочь. После доктор закрылся в себе — и в кабинете, и лишь крыл руганью домашних, что пытались нарушить добровольное, щедро смоченное алкоголем, заключение люда. Так что на лестницу юноша взбежал очень быстро.

Отец стоял у окна, нервно сцепив за спиной худые руки. Пальцы подрагивали, судорожно, немного неестественно сгибаясь. Он молчал, проигнорировав сына, пока в кабинет не вернулась запыхавшаяся от бега по лестнице Кара, и не встала за писчую доску.

— Скажешь деревянщику, пусть начинает готовить ящики под вещи. Проконтролируй слуг, когда станут складывать лабораторию, чтобы ничего не разбили и не потеряли. Я продиктую список, что нужно взять с собой. Как договорю с сыном, позовешь этого, Раана, ко мне. Поговорим.

— Куда–то едешь? — Зорон–младший встал в дверном проеме, опираясь о дверной косяк плечом. Отец редко покидал Яму, но пару раз за десяток лет были такие случаи, когда его вызывали особо важные люди из других пригородов. Обычно же к хозяину дома приезжали сами — и не с пустыми руками. Вот только, учитывая состояние врачевателя, заботливый наследник был заранее против таких неожиданных сборов.

— Я? Нет. Ты едешь, — отец стоял у окна темным, строгим силуэтом на фоне светло–серого неба. Воплощенная категоричность.

— Еду? Куда? — изумился парень, глядя на отца с недоумением. К своему неполному совершеннолетию он практически никогда не покидал дом, хотя никто и никогда не запрещал ему это делать. Разве что отец порой ворчал о грязных простолюдах, но общению сына с ними не препятствовал. Самая дальняя и единственная поездка юноши за всю жизнь — в соседний пригород, и то только потому, что у отца разболелось колено, и его понадобилось сопровождать. Поэтому сейчас он был по настоящему обескуражен. Больше всего на свете Зорон–младший не хотел покидать пригород, к которому был искренне и сердечно привязан. Даже мысли не допускал, что это возможно в принципе, до этого вот момента.

— Я надеялся что хоть в этот раз ты начнешь спорить. А нет. Все молчишь.

Доктор обернулся. Уставший старик. Хоть и старается держаться. В последний год глава семейства сильно сдал, превратившись из светского льва в собственную жалкую тень. Волосы, когда–то длинная светлая шевелюра, а теперь почти полностью седые, лезли клочьями, оставляя пролысины, он сильно состарился, и кожа натянулась на скулы. Доктор, почти тридцать лет тому назад, появившись здесь, уже был не молод. Сейчас и вовсе возраст брал свое. По сравнению с ним особенно резко ощущался контраст с наследником семьи, молодым, хоть и без присущей юности горячности. Категорически разные, никакого сходства, разве что внушительный рост.

Кара стояла в довольно неудобной, скованной позе, опираясь о писчую доску, и смотрела на парня с искренней жалостью. Ей было явно неуютно в обществе двух Зоронов, между которыми нарастало напряжение.

— Давай сразу перейдем к делу. Ты едешь в столицу, нужно выполнить одно поручение, — отец, прихрамывая, отправился к полкам, где хранил курительные смеси.

Любой другой юноша возраста младшего Зорона, в зависимости от воспитания, уже кричал бы на отца или гневно расхаживал по комнате, бросая едкие, колкие слова, выражая несогласие с родительской волей. Этот же парень лишь выдохнул медленнее обычного, и не растеряв ни крупицы самообладания, уточнил:

— И что же это за поручение? — голос молодого дворянина был неуверенным, как у мальчишки, которого вот–вот отругают за совершенный проступок. Окружающие люди в принципе доктора Зорона побаивались. Сын не был исключением.

— Кара, милая, пойди пока займись чем–нибудь полезным.

Женщина одобряюще улыбнулась юноше, поймав его беглый взгляд, кивнула и вышла, сказав напоследок:

— Я прослежу, чтобы вас не беспокоили.

Из всех женщин старшего Зорона, которых стены этого дома видели немало, Кара нравилась младшему больше всех.

— Дело–то простое, но не совсем, — Зорон старший вышел на середину комнаты, явно размышляя, с чего начать, и тут заметил приоткрытую дверь. Кара не захлопнула её, когда уходила. Доносились голоса с первого этажа.

— Закрой дверь. Прислуга и так слишком много знает, сплетни мне не нужны, — доктор взял с полки табак, одну из своих стеклянных трубок и сел в кресло, вытянув больную ногу. Болезнь его была нервной. С точки зрения врачевания, старший Зорон был абсолютно здоров, хромать он начинал только на почве сильных переживаний. — А теперь слушай и не перебивай. Мне прислали письмо. Вон оно, на столе. Можешь прочесть, если хочешь.

Юноша закрыл дверь и прошел комнату. Кабинет отца находился в вечном безумном разгроме, пропитанном табачным дымом, проветривать который слугам было запрещено. Прямоугольник письма не бросался в глаза на обтянутой бархатной тканью столешнице, среди бутылок, отбрасывающих зеленоватые тени, и высохших пятен от ликера.

Неудивительно, что сын доктора не обратил внимание на конверт. А мог бы догадаться сразу! То, что внизу сидит возчий, юноша понял с полувзгляда, даже не применяя к незнакомцу врожденный дар. Стоптанные башмаки, видавший виды сюртук, и при том множество цепочек и узелков на одежде. Люди дороги суеверны, и традиционные символы Кошки, любимой ученицы Бродяги, вестницы удачи, в виде такой вот мелочевки, очень среди них распространены.

Весть, которую возчий доставил лично, определенно была важной. Правда, парень пока и предположить не мог, при чем тут он. Письмо было написано на простом языке, человеческом, том самом, который люди принесли с собой в Город. Пригородской диалект отличался от принятого на Площади высокопарного слога, юноша хмурился, пытаясь вникнуть во вроде бы и знакомые, но при том с трудом понятные слова.

— Скоро будет официально объявлено. Владеющая Селестина Трой скончалась две недели назад.

Весть юношу впечатлила. Он нахмурился, читая письмо. Удивительно, но смерть Мэры потрясла юношу куда меньше, чем перспектива путешествия через пол материка в столицу. Несмотря на то, что голос отца ощутимо дрогнул когда тот произносил такую–то новость, это казалось слишком нереальным, чтобы быть правдой. Конечно, Мэра болела долго, лет десять, может, больше. Даже до таких захудалых пригородов, как этот, долетали весточки о все ухудшающемся здоровье главы Города, являясь поводом для пересудов и разговоров.

Старик безотрывно следил за сыном, в надежде хоть на слово, хоть на единый проблеск своего собственного горячечного нрава в сыне. Но нет, пустота.

— Кто бы сомневался, что они не справятся. — Продолжил он. Глаза старшего Зорона лихорадочно блестели. — Врачеватели Площади. Лучшие из лучших. Те, что носки сапог готовы были мне целовать, когда я был в фаворе. А потом плевали в спину! Они все проиграли. Сирра Тан, личный доктор Владеющей… — старик активно и нервно жестикулировал. — Знаешь что он сделал? Отравился, умер на пороге собственного дома. Мой старый, жалкий наставник… не справился с позором. А я ведь мог помочь. — Седовласый Зорон снова повернулся к окну. — Никто не желал меня слышать. И вот результат.

— Но сирра Владеющая была больна очень долго, — осторожно возразил юноша. Строить догадки о болезни кого бы то ни было, даже если речь шла о Мэре, не имело смысла издалека. Тем более сирра Тан считался лучшим в своем периоде. Отец чуть ли не благоговел перед ним, отзывался всегда с уважением и восхищением. Что же изменилось?

— Именно. Она болела. За десять лет, могли бы уже найти причину. Десять лет! Но зато теперь… Теперь у нас есть шанс! У тебя есть шанс пробиться в люди, а не загнивать в этом болоте, — отец кивнул в сторону окна, в котором белое небо утра сменялось светло–серым дневным.

— Я тысячу раз говорил, отец, что мне нравится это болото, — юноша дочитал письмо и наконец мог возразить. — Да, здесь сказано, прибыть в связи со смертью, — он пропускал куски витиеватого официального приглашения, — в Мэрию, десятого дня, но тебе, доктору Зорону! Причем тут я?

— Ты — Зорон, мальчик, — отец выдохнул облачко серебристого дыма. — И ты молод. Я вбил в твою дурную голову все, что знал и видел. Ты справишься с поручением и заодно мелькнешь при Мэрии. Все, что от тебя требуется — привлечь внимание знати рангом повыше. Я же вижу твой талант и старание! Но растрачивать его на простой люд, уволь. Зороны от начала времен были и будут впредь у власти. Покане вынесено решение Консулата о назначении следующего Мэра, у тебя будет возможность хорошо устроится, и ты её не упустишь!

— Услышь меня хоть раз в жизни, прошу! — Юноша, до этого момента, отличавшийся редкостным спокойствием, начал вскипать. — Допустим, я неплох. Но ты учился в столице, ты практиковал, как я могу равняться с тобой хоть немного? Знаю, мое желание не имеет значения для тебя, но я… — он сделал паузу, наклонив голову и глядя в пол, не желая встретиться даже мельком с пустым взглядом отцовских водянисто–серых глаз. — Я не справлюсь. Это просто невозможно. Тут написано, что доктор Зорон нужен Наместнику. А у меня нет твоего опыта! Я лечил только людей! И то больше полагаясь на интуицию и теорию, чем на практику. Как можно сравнивать нас?

— Ты справишься, — отец беспечно отмахнулся. — Я знаю Анжея, — доктор имел привычку называть высшую знать Города безо всякого пиетета, по именам. Исключением были лишь почившая Мэра да сирра Тан. — Он не доверяет мне. Его поручение — не имеющий значения пустяк. Вот зачем Наместнику понадобилось возвращать Зоронов на Площадь — другой вопрос.

— Не думаю, что хочу знать ответ на него, — нахмурился темноволосый парень, опираясь спиной о книжный стеллаж и сложив худые руки на груди.

— Бестолочь! Ничего не понимаешь! — Отец зло хмыкнул. — В игру вступает большая политика. А ты, мальчишка, думаешь только о себе! Ближайшие полгода Город будет переживать уход Владеющей, а потом начнется настоящая грызня за власть. Конечно, делу помогает то, что Мэра в свое время устранила всех своих братьев, и теперь наследниц всего две — её дочери. А две — это уже считай раскол. Будет буря, сын. Такая, которой Город не видывал лет сто.

— И ты хочешь бросить меня в самый её круговорот, — юноша сложил руки на груди, выдержав, наконец, прямой взгляд отца. Скорее утверждение, чем вопрос. Оскорбления он привычно игнорировал.

— Дурак, — беззлобно отрезал старый дворянин, вытягивая больную ногу. Пальцы рук его нервно дрожали, он с трудом удерживал трубку. — Ты не понимаешь. Нам выпал шанс вновь оказаться у верхов, вернуть себе все потерянное, вернуть славу семье. Тебе выпал шанс. Я в столицу не вернусь, есть на то причины. Но и упускать шанс устроить наследного Зорона в Мэрию не собираюсь. Ты молод, тебе кажется, что мир заканчивается за воротами пригорода, но это не так. Город огромен, величественен, и жизнь только начинается за этими воротами. Я знаю, знаю, вижу, ты хочешь меня перебить. Помню–помню о твоих мечтах и желаниях. Думаешь, я не слышал тебя все эти годы? Ты живешь как старик! Прозябаешь в этой серости, да еще и хочешь жить тут до старости, жениться на какой–нибудь дочери водоноса или пекаря и лечить коровью сыпь! А теперь ты послушай меня хорошенько, наследник. Я не дам тебе умереть… — доктор резко задышал, чуть не выронив из ослабевших пальцев трубку, в очередной раз с трудом сдерживая нахлынувшую ярость, — пригородским врачевателем! Пусть наши, Зороньи амбиции как–то умудрилась перебить кровь твоей… — он сделал паузу, безо всякого удовольствия вспоминая погибшую жену, — матери. Она была на редкость безвольной, я не удивлен результатом. Но ты — не просто мой и её сын, а наследник целой фамилии, которая от начала времен, когда был создан этот проклятый Город, была там, в самом его сердце! Молчишь? Правильно, молчи и слушай! Все твои предки были там. При Троях, и раньше. И ты будешь. Хватит гнить здесь, ты — Зорон!

— Ты не даешь об этом забыть. Никогда, — слишком взрослый взгляд для такого юного лица. Юноша отвел глаза и добавил — твердо, коротко, безо всякого протеста: — Я сделаю все как ты скажешь. Выполню поручение Наместника, но потом вернусь домой. Доволен?

— Нет, — кратко, каркающе оборвал доктор сына, глядя на него тревожно, с подозрением, которое впрочем не покидало его взгляд ни на миг. — Ты должен спорить! Проклятие… это все он, он…– Слова старика ушли в невнятный шепот. Поняв что продолжения разговора не будет, юноша кратко кивнул, отмечая свой уход, и вышел.

Еще через час покрасневшему, гневно взбудораженному Раану, которому пропахший лекарствами старикан устроил выволочку у себя в кабинете, пригрозив всеми самыми страшными карами если что–то случится с его драгоценным сыном, был представлен новый спутник, Зорон младший.

Все, что так ненавидел возчий. Доктор и дворянин в одном лице.

Вот Ворон!

¹ Вабари — крупное тягловое животное,ближайший родственник кричайгам и крукайсам. Широко используется в перевозках грузов и сельском хозяйстве.

Глава третья. Яма

Несмотря на знаменитое людское воображение, названия у человеческих поселений вычурностью не отличались. Пригород у большого безымянного леса так и назывался Многолесье, по левую руку от него раскинулся Вечий пас, поселение, которое основали пастухи. Оттуда в ветреную погоду тянуло навозом и молоком, типичное для овцеводов сочетание. А поселение, в котором жил опальный доктор, назвали просто и безыскусно — Яма. Ведь построили аккурат рядом с провалом в земле, протяженным, глубоким, с крутыми каменистыми сводами. История происхождения гигантской трещины в земле ушла в века, так что провал просто был, являясь привычной деталью местного пейзажа.

Привычно серый горизонт чуть поменял тон на более светлый. Настало очередное утро. Зорон третий день ехал в неудобной крошечной повозке, согнувшись в три погибели. К счастью, окружающее его добро было мягким, тюки с шерстью из Вечьего паса приятно грели спину.

Если не учитывать ящики с лабораторией и инструментом, личные вещи молодого врачевателя поместились в один заплечный мешок.

Младший Зорон был не на шутку расстроен. Единственное, что поддерживало его — надежда вернуться после выполнения поручения наместника. Именитых врачевателей в столице полно, кому нужен зеленый юнец, который даже нага не оперировал? От одной этой мысли ему поплохело. Если перечислить все, чего он не делал, можно было бы написать приличный трактат. Большая часть практических знаний молодого врачевателя относилась к самым простым болезням: рабочим травмам, родам, проклятиям и прочим, чего вдоволь в пригороде. Но сложные операции, вроде восстановления черепной коробки эйры, о которой он только читал в работе сирра Тана? Или нюансы при работе с шестым коренным псевдозубом нагов? Этот шестой коренной отравлял ему жизнь и сон. Одно неверное движение, и прости–прощай чешуйчатый пациент. А тени? Тени были вообще больным местом. Если скелеты остальных представителей народонаселения Города он хотя бы изучал, то тени были одной большой загадкой.

Только словесные описания, да и тех очень мало. А врачеватель обязан помочь просящему. Так что при виде больной тени, останется только ослепнуть на оба глаза, оглохнуть и прыгнуть в ближайшие кусты. Еще бы знать, как выглядит больная тень, и чем она отлична от здоровой…

Юноша вздохнул и чуть не поперхнулся — повозка как раз наскочила на крупный камень, хорошенько наподдав ему деревянным бортом по грудине. Меньше по сторонам надо было смотреть! Тем более и смотреть–то особо не на что: бескрайнее поле с одной стороны и провал с другой. Помощник возчего, который сидел чуть поодаль на мешке, меланхолично бросал туда камушки, подобранные на прошлой стоянке. Неизвестно почему, но Зорону категорически не нравилось это занятие. Неприятный холодок по спине, когда очередной камень беззвучно летел в пустоту. Он привык доверять своему чутью, как второму по полезности инструменту после хирургического ножа.

— Хватит! — одернул он мальчишку, тот посмотрел на Зорона непонимающе. — Просто прекрати.

— Сирре доктуру неуютно в обществе владычицы тутошних земель — великой и ужасной ямы? — отозвался возчий, здоровенный усатый мужик, который к расстройству врачевателя был на редкость разговорчив. — Я слышал в прошлом году туда свалилось целое стадо. И пропало с концами: ни звука ни шороха, только призрак пастуха иногда возникает рядом с ямой, чтобы предупредить случайных путников. У–у–у–у! — Возчий даже выпустил поводья из рук, чтобы жестами показать это самое «у–у–у».

— Ерунда это все, — не выдержал Зорон и сам удивился своей неожиданной вспышке.

— Ах, ну да, вы ж, зубодёры и ногокруты, верите только в знания и науку, — возчий фыркнул. — Совсем как книжники¹. Ничего кроме своих буковок не видите. А мы, возчие… — он не договорил свою, наполненную профессиональной гордостью фразу: кобыла вараби, левая в упряжи, споткнулась и остановилась.

— О, моя хорошая, моя бедная, что с тобой случилось?

С возчего мгновенно слетела всяческая спесь, он слез с козел и бросился к вараби, ощупывать её ногу и раздвоенное копыто. Трепетное отношение возчего к своим животным было вполне закономерным. Они кормили хозяина. Их ноги и сила, да и почти собачья преданность — все это приносило возчему прямой доход. Да и вараби не так то было легко сменить в такой глуши.

Неторопливо бредущая процессия застопорилась и остановилась. Зорон тоже спрыгнул на землю — хоть немного размять ноги и спину, чтобы не остаться навечно согнутым, как первая буква эйрийского алфавита. Он подошел к возчему. Может помощь нужна?

— Остановимся пока. А ты даже и не подходи, доктур. Я тебя к своей Звездочке и на шаг не пущу, костолом! — возчий закрыл лошадку грудью и Зорон отступил: мало ли какое у мужика прошлое. Ему явно с врачевателями не везло. Да и спорить с этаким чудищем, на две головы выше и раза в три шире, как–то не особенно хотелось.

Зорон, предоставленный сам себе, осмотрел животное издалека. Обрезанные почти под корень крылья, лоснящиеся толстые бока, широкая лобная пластина, крепкие ровные ноги. Вараби выглядела вполне здоровой. Да и явно сама пыталась вновь двинутся в путь, недоуменно глядя на хозяина.

Запах сырой земли и глины. Легкая, почти незаметная вибрация под ногами.

Одежда врачевателя, даже походная, предназначена для работы. Ботинки с тонкой подошвой и сложным переплетением ремешков и бусин на голенище использовались не только по назначению, но и чтобы усилить ощущения от контакта с полом или землей. Ходить по острым камням в них не стоит — впечатлений на всю жизнь. Зорон чувствовал что–то особое, тянущее в сторону провала. Как навязчивый стук в висок, подрагивание пальцев. Что то там есть…

— Эй, доктур, мы отправляемся! — возница, осмотрев на всякий случай ноги всех вараби, остался доволен и отдал распоряжение продолжать путь. только на его зычный голос никто не отозвался. — Докту–ур? Да куда же подевался этот мальчишка, Ворон его подери⁈

Кап–кап. Мерзкий звук. На висок размеренно, капля за каплей падала вонючая жижа.

«Что за?»

Зорон пошевелился и тут же пожалел о своей поспешности:тело отозвалось тягучей болью. Больше всего ныла нога. Проклятье! Неужели вывих?

Он раскрыл глаза — кромешная тьма, ничего не видно. И воняет, как в помойной яме, так, что хочется избавится от содержимого желудка и заодно от органов чутья. Куда только Ворон занес? Первым делом он ощупал ногу: все нормально, просто ушиб. Можно встать. Следующий шаг — на ощупь найти светильник в заплечном мешке. Так, есть. К счастью светильник был с иридами², то есть не зажигался огнем. Иначе был бы риск проверить, насколько быстро загорятся испарения над свалкой. Судя по запаху и похрустыванию под ногами именно туда и занесло. Стоило потрясти светильник и ириды проснулись. Мягкий зеленоватый свет привнес немного определенности в жизнь.

Он стоял на вершине исполинской кучи мусора. Среди таких же куч. Замечательно. Просто превосходно! Прекрасный конец для единственного наследника рода Зорон — загнить среди мусора, задохнувшись от недостатка кислорода. Отец был бы «счастлив». Эта мысль, как ни странно, повеселила. Юноша криво усмехнулся и начал осторожный спуск по покатому склону мусорной кучи, пытаясь понять каким духом его сюда занесло. Как только голова перестала гудеть от удара при падении, он вспомнил, что подошел очень близко к яме, увидел тусклый алый огонёк в её недрах, а после — чернота. Как можно не помнить собственного падения с такой то высоты? Еще чудо, что свалился на самую высокую кучу и на мягкий перегной. Правда теперь то, на что упал, ровным слоем покрывало одежду, было в волосах и носу, отчего внутренняя страсть к порядку и педантизму приносила страданий больше, чем боль в ноге.

Ладно, главное выбраться. Одежду, может, еще удастся спасти, как и волосы — длинный, черный хвост по пояс, мужскую гордость, признак принадлежности к знаменитому роду. А не удастся, так не удастся. Будет пугать пациентов наемничьим бритым черепом.

Шорох. Скрип. Тихий, заунывный, опасный.

Зорон так старался не потерять сознание от чудовищного смрада, что сначала и не заметил его. А звук приближался. Ему хватило ума замереть рядом с полусгнившей коровьей тушей, практически сливаясь с ней в один темный силуэт, и спрятать светильник под полу походной куртки. Вряд ли тот, кто издает такие странные, нечеловеческие звуки, загорится желанием спасать.

Снова этот скрип. Как несмазанные петли. Стоило еще раз услышать этот звук, и Зорон сразу вспомнил кому он принадлежит. Могильщик. Скрип издают при трении ороговевшие пластины черепа зверька. Из глазных яблок получается неплохой лечебный бульон. Крупное шестиглазое агрессивное животное, человеку по колено. Питается падалью. К живым докторам, да и вообще людям, интереса не проявляет, хотя желания проверить это предположение как–то не возникло.

Неудачное он выбрал место, чтоб спрятаться! С позиции могильщика коровья туша наверняка была прекрасным началом дня. Как и прячущийся за ней врачеватель.

Он слышал, как зверь неторопливо приближается, шумно обнюхивая всё вокруг. Вел себя спокойно, уверенно — значит человеческого запаха пока не учуял, хотя обычно врачевателей и люди унюхать могут — они за годы работы целиком и полностью пропитываются запахом трав и всяческих испарений. Как ни отмывайся, окончательно от него не избавиться. Какое чудесное средство — перегной органического мусора, и как предусмотрительно было в нём изваляться! «Надо будет запатентовать, — решил Зорон. — Если доживу».

Теперь звуки совсем рядом. Ну действительно, доктор Зорон, неужели вы не знали, что прятаться за падалью от падальщика, так же глупо как отбиваться от разбойника швыряя в него золотыми монетами? В плотное облако вони добавился еще один аромат. Кислый.

Зорон пообещал себе, что самолично нальет блюдце сливок для Кошки в ближайшей беседке отдохновения, если сможет сохранить обоняние после всей этой истории.

Все–таки здесь был свет. Может совсем немного, но к времени, когда зверь начал подбираться к туше, глаза уже привыкли к темноте, и Зорон наконец смог различить его очертания. Как он и думал, могильщик. Зверь стоял с раскрытой пастью и сопел так близко, что при желании можно было протянуть руку и потрепать его по склизкому колючему меху.

Желания не возникло.

Единственный шанс сбежать — подождать, когда могильщик вцепится в добычу и будет занят ею настолько, что не заметит аккуратный отход в сторону. Надо только быть предельно осторожным. И тихим.

Скрип неприятным эхом раздавался в голове встревоженного врачевателя. Зверь приступать к трапезе не спешил, он тщательно обнюхивал коровьи останки. Очень тщательно. А после издал что–то вроде тихого жалобного писка, и попятился назад. Несмотря на удушающий смрад и боль, в Зороне взыграл исследовательский интерес. Чего это он? «Прекрасная корова. Практически целая. Будь могильщиком, сам бы ел! Тьфу ты. Мерзость.»

Падальщик быстро удалялся в темноту. Можно было подумать, что добычу пометил хищник покрупнее. Вот могильщик и предпочел скрыться, прежде чем хозяин туши объявит на нее права. Самое интересное заключалось в том, что в этих краях не было хищников крупнее могильщиков. Разве что… Зорон вышел из–за коровьей туши, к которой, можно сказать, успел привязаться, и последовал за стихающим скрипом. Падальщики жили на поверхности. Скорее всего могильщик выведет к норе на поверхность или хотя бы к более свежему воздуху. Или к своей голодной и озлобленной стае, что тоже вполне могло быть.

Зверь. Вот единственный хищник, превосходящий могильщика и размерами и свирепостью в этих краях. Последний раз облаву на Зверя вели двадцать шесть лет тому назад. Мать Зорона погибла от зубов этой твари. Как и множество других людей из разных пригородов. Облава грифойдеров привела к тому, что тварь исчезла, как в воду канула. За все следующие годы пропал только сын мельника, три года тому назад. Тела не нашли, да и дело как то быстро замяли. Самое жуткое было не в размерах, злобе и неистовстве этой твари, а в том, что была она плодом человеческой корысти и боли. В зверя медленно и мучительно превращался каждый убийца, в чьих жилах текло больше людской крови, чем иной другой. Стоило поддаться злобе, зависти, или жадности и прервать жизнь невинного, и твоя собственная жизнь исчезала, кончалась, как нить покидает катушку. И вот по окрестностям бродит новый Зверь — тупое, агрессивное, и чрезвычайно жестокое создание, которое стремится убивать, пока не убьют его самого, или пока не изорвет сам себя в приступе бессильной ярости. Такое тоже случалось. Такова плата за человечность. Жестокая. Но справедливая. По крайней мере, убийца не может годами жить среди ничего не подозревающих соплеменников, как это случалось у других рас. Людские пригороды, вроде Ямы, всегда самые тихие и безопасные из всех.

Но это, конечно же, просто предположение. Вероятнее всего, могильщика спугнуло что–то другое. Но Зорон все равно решил, что отцу стоит написать о случившемся. Ну, разумеется, исключив мусорные кучи и прочие неприятные подробности.

Щелкающие и стучащие звуки удалялись. Все–таки Зорон не мог передвигаться так ловко, как могильщик: ноги увязали в чавкающей грязи, приходилось переступать через кости животных, перегнившее сено, куски дерева, камни и прочее. Но он был вознагражден за все мучения — воздух стал ощутимо свежее. Зорон вышел из темноты в сизый затхлый туман и поднял голову. Там, высоко над ним было спасение — прекрасное серое сумеречное небо. Сколько он бродил по закоулкам ямы? Час? Два? Каков шанс, что его все же будут искать?

Отзвук голоса. Показалось? Юноша завертел головой, пытаясь обнаружить источник. Туда! Он вскарабкался на груду прогнивших досок и сориентировался, в каком направлении идти. Похоже все–таки искали.

Возчий и его помощники с ног сбились бегать вокруг ямы, пытаясь докричаться до заблудшего доктура. Зоронов мальчонка потерялся шесть часов назад! Атур Раан принял решение спускаться в яму, и искать пропажу низом, раз верхом не вышло. Бросить ребятенка Атуру не позволила бы честь, совесть и страх перед сиррой Зороном, который был настолько страшен в гневе, что последствия утраты единственного наследника сирры, лучше было не представлять. Тем более, что возчий поручился за него головой, а это было отнюдь не пустым звуком.

Атур и двое его помощников начали прочесывать яму. К счастью, оказалось, что за годы поселения рядом с ямой заполнили её сором где то на одну треть, так, что спуститься и выбраться из нее было вполне реально, хоть и довольно трудно. Возчему играло на руку и то, что вторую неделю стояла сухая погода, и грязь на стенках ямы подсохла, превратившись в жесткую, твердую корку. «И зачем тебя Ворон туда понес?» недоумевал Атур, возглавивший спасательный отряд. Возчий уже успел наткнутся на двух довольно злобных могильщиков — размозжить одному голову металлической оковкой ботинка, а другого, отчаянно вырывающегося и шипящего, схватить за черепные пластины, — когда из тумана сконцентрировалось видение. Видению крайне повезло, что смрад, который оно принесло с собой, лишил Атура резвости на пару мгновений. Это спасло жизнь второму могильщику, что извернулся и вцепился возчему в руку, и собственно видению, поскольку не будь у Атура секундного замешательства, он, не сомневаясь, проломил бы голову чудищу, покрытому перегноем, грязному, с прицепившимися ветками, черным лицом и в абсолютно черной одежде. Чудище слегка прихрамывало, но увидев возчего проявило невероятную резвость. Искомый дохтур, с трудом определимый в комке грязи, подскочил к орущему от боли Атуру, нажал двумя пальцами где то под челюстью могильщика, и зверь, разжав пасть, плюхнулся на землю. Возчий от всего сердца придал животине ускорения ботинком. На этом чудеса не закончились. Сынок Зорона, до сего времени бывший образцовым чистюлей, доктур, который морщился, когда возчий и его помощники вытирали руки о штаны после справления нужды, тот самый чистенький избалованный сирра, рухнул как подкошенный на колени в самую черную кучу грязи, словно намереваясь молиться небесам или их проклинать. Но нет, так же молча, парнишка начал разгребать эту самую кучу, прямо руками закапываясь в многолетние наслоения продуктовых и естественных отходов. Атур начал было уже думать, что парнишка надышался газов и малость помешался рассудком, но причина вскоре стала ясна: на белый свет доктур аккуратно, как величайшее сокровище, вытащил ярко светящийся алым росток, с длинным, почти в пояс взрослому человеку, корневищем.

— Драконий корень! — с восхищением протянул возчий. — Теперь ясно, чего ты в яму сиганул. Только того. Больше так не делайте, уважаемый сирра.

— Эй! Тут еще есть! — Один из помощников возчего нашел корень светящийся прямо из –под мусора. — И еще!

В результате пропавший было доктур и команда его спасателей откопали шестнадцать прекрасных образчиков альгамы, или, как его звали в народе, — драконьего корня. Затем их, грязных, но довольных, вытянули из ямы крепкие охранники каравана. Наверху Зорону удалось тщательнее осмотреть свою находку. Огромная удача! Просто фантастическая. В одном месте, целых шестнадцать штук! Единственное, что несколько смутило его — альгамы росли очень, как бы это сказать, правильно. Почти на равном расстоянии друг от друга. Если бы врачеватель не знал точно, что искусственно альгаму посадить невозможно, то предположил бы, что её рассадили как огородное растение — ровными рядами. Но вскоре эта подробность быстро выветрилась из его головы…

Вымыться всем удалось только через день, в реке. Первое в жизни Зорона купание в свободном водном пространстве. Не сказать, что ему пришлось это по вкусу, но альтернатив не было.

После этого случая возчий и прочие мужики из каравана резко поменяли отношение к доктуру. Как будто грязные ногти и волосы (которые пришлось наполовину остричь) делали его… иным? Более близким? Не смотря на то, что характер его, спокойный, выдержанный и скрытный остался тем же, врачевателя теперь уважали на равных. Особенно когда он, пожертвовав куском одного из корней, за день излечил руку главного возчего, Атура. Не будь под рукой альгамы, дело могло кончится заражением и даже смертью. Укус могильщика — крайне неприятная штука, тем более такой глубокий. И все таки, Зорон бы предпочел менее приветливое обращение. По крайней мере раньше, его не поили насильно и в таких количествах. И не заставляли со всеми петь. Дорога до Города тянулась за бесконечными разговорами, байками, шутками, огромным количеством выпивки и еды, и он уже мечтал, когда это наконец закончится. Грела душу только тщательно спрятанная в контейнеры для перевозки альгама. Все–таки не зря отправил отец за мной шестьдесят сундуков с разобранной лабораторией. Вот и пригодилось.

¹ Книжники, библиотекари, книгочтеи — шутливое прозвище расы эйр, очень распространенное в простой речи. Происходит из–за неутомимой страсти этой расы к поиску, сортировке и изучению новых знаний. Книжники — эйры полностью подмяли под себя всю структуру Города касающуюся накопления информации. Эйры считаются абсолютно никудышными воинами из–за полного отсутствия интереса к военному делу и врожденной доброты и мягкости характера. Исключения из этой закономерности практически не встречаются.

² Ириды — самая крошечная раса из псевдоразумных. Живут в симбиозе с другими разумными расами, так как зависят от стеклянных контейнеров с строго выдержанной температурой и химическим составом инертного газа в них. В естественной среде давно не водятся. Погибают от контакта с воздухом и при резких колебаниях температуры.

Глава четвертая. Кровь и бархат

Сахарная палочка. Название высокой, растущей в Полудне травы. Широко используется в кулинарии — придает сладость блюдам. Применима и для врачевания. Крепкий раствор сахарной палочки помогает улучшить состояние и вернуть силы при кровопотере.

Заметки доктора Зорона: практически не имеет запаха.

Истязайте, отрубите руку по локоть, избейте плетями, но дайте работать. Нет хвори, страшнее для него, чем скука.

Зорон лежал на застеленной постели и бездумно смотрел в потолок. Шла уже вторая неделя его добровольного заключения в старом пропитанном пылью и вопросами доме. С потолочных балок порой сыпалась труха. Доктор закрыл глаза, втягивая затхлый воздух, типичный для нежилых зданий. Ему достался очень непростой дом. В нем жил до болезни Мэры сирра Тан, тот самый прославленный ученый, что предпочел уйти на изнанку вслед за Мэрой, не сумев её спасти. Зорон не осуждал этот поступок. Вероятно, отчаяние довело доктора до этого шага. В любом случае, теперь дом вроде как принадлежал ему. Зодчий — высокий, седовласый и исполненный достоинства сирра, поведал, что дом переживает потерю хозяина и следует быть с ним помягче. Зорон так и не понял, что это значит. Сирра очень серьезно давал рекомендации по уходу за домом, так, как будто говорил о живом существе. Зорон давно знал, что городские со странностями, так что особо не удивился.

Но главное разочарование ждало врачевателя впереди — никто не придал ровно никакого значения его приезду. Зорон три дня пытался добиться аудиенции у Наместника. Бесполезно. Даже письмо не помогло.

На третий день мэрийские стражи вежливо указали ему на ворота.

И что было делать? Все, чего удалось добиться — поселения в этом вот доме, и то, его не покидало ощущение, что это было сделано, лишь бы отстал. Тем более, дом ко вселению жильца никто не готовил. Как покинул его сирра Тан десять лет тому назад, таким он и оставался все это время.

Месяц в пути пропал в никуда. Хорошо еще, письмо наместника открыло для него основную дорогу. Иначе добирался бы до Площади Перемирия, где находилась Мэрия, два–три года, если не больше.

Площадь встретила Зорона шумом, огнями, яркими красками, от которых кружилась голова — и полным, абсолютным безразличием.

Вот так он и оказался без практики, без средств, без перспектив в пустом мрачном доме. Хорошо хоть продуктами регулярно снабжали.

Все, что Зорон мог делать — просто ждать, когда о нём, наконец, вспомнят. Он чувствовал себя инструментом, хорошим, острым хирургическим скальпелем, который мог бы спасти множество жизней, а вместо этого бесполезно болтается в растворе. Как бы не заржаветь с такой–то жизнью!

Покидать дом не хотелось. Во–первых, еще теплилась надежда, что вот–вот его наконец–то призовут к Наместнику, ну а во–вторых, как бы глупо это не звучало, банально боялся заблудиться. Для пригорожанина Площадь была слишком… огромной. Оглушающей, путанной и пугающей. В Зороне мгновенно развилась боязнь такого большого и непривычного пространства. Он заперся в доме и либо возился с химикатами, либо просто валялся на кровати, размышляя над унылостью своего существования — единственное, что ему оставалось в полутьме и при полном отсутствии желания, что–либо делать.

Кровать — односпальная, низкая, накрытая серым покрывалом, с неприятным черным узором, больше напоминающим переплетения веток в ночном лесу. Окно — плотно задернутые шторы, тяжелые, темные и абсолютно безликие, без единого цветного пятна. Книжный шкаф с неуютно пустыми полками. Ковер — настолько старый и истоптанный, что совершенно невозможно понять, каким он был в день появления здесь. Ковер лежал под ножками кровати, и виднелся лишь его истрепанный край, что почти сливался по тону с полом из старых скрипучих досок. Вот, собственно, и все. На первом этаже Зорон почти не бывал, да и делать там было нечего. Из всех комнат самой благоустроенной оказалась спальня на втором — и верхнем — этаже. Остальные комнаты(в большинстве своем закрытые) были совершенно пусты и одинаковы.

Некоторое разнообразие в жизнь скучающего Зорона вносила привычка постоянно проверять время. На площади день и ночь словно сошли с ума — ночи были темными настолько, что казалось, он вновь находится в яме, а дни такими яркими, что выжигало глаза. Впервые он увидел солнце именно здесь — яркий, белый круг на неестественно голубом небосводе. Слишком непривычно для пригорожанина, который по оттенку серости неба способен предсказывать время почти до минуты. Да и колебание температур в течении суток было ощутимым. Но пригородская привычка всегда при себе иметь часы никак не желала уходить. Вот Зорон и развлекался: сначала узнавал который час, а после, отодвигая краешек шторы, изучал оттенок небес. Пока цвет еще ни разу не повторился. Как можно жить в такой постоянно меняющейся среде?

Часы лежали на полке возле кровати, он потянулся за ними не глядя… и отдернул руку: на секунду показалось, что коснулся чего–то теплого. В серой полутьме ярким мазком мелькнуло красное пятно и раздался шорох на краю слышимости. Равнодушие и безучастность слетели с Зорона мгновенно! Тело, измученное бездельем, тут же отозвалось всплеском адреналина, он вновь был в строю. Даже если это случайно забежавшее в дом животное… Он бы сейчас и на пылевика среагировал, как на нечто особенное. Вот что значит хорошенько промариновать доктора Зорона бездельем!

В доме было темно и свет не включался. Популяция иридов, что жила здесь когда–то, без ухода давно вымерла, оставив на внутренних стенках светильников только черный налет. Тех, что Зорон принес с собой, не хватило бы заселить все светильники сразу, так что пока он держал их в кладовке. В полутьме пришлось двигаться на ощупь, благо он уже неплохо изучил эту комнату и видел в темноте практически как кот. Можно было отдернуть штору, но это спугнуло бы таинственного посетителя. Он обыскал все углы комнаты. Никого и ничего. Вот только… коснулся пальцами приоткрытой двери, прекрасно помня, что закрывал комнату.

Провел пальцами по лбу, сосредотачиваясь — да, все так и есть, дверь была закрыта. Шорох внизу. Кто же ты? Зверь или взломщик? Сердце возбужденно бьется в грудной клетке. Зорон вышел в темный, встретивший прохладой и зябкой сыростью коридор.

Шаг, два шага, шорох. Зорон замер. Это не зверь. Касаясь пола босыми ногами и пользуясь профессиональным чутьем, он мог примерно сложить смутный образ чужака: человек или кто–то сходный по размерам. Убедившись, что коридор пуст, а звуки доносятся снизу, он, прижавшись к стене, посмотрел вниз, на первый этаж.

В полосе солнечного света из кухонного окна, что резким штрихом разрезал тьму первого этажа, виднелось алое, с неровными краями пятно. Кровь? Эта мысль, почему то вызвала не страх, а возмущение — мало того, что в Его пристанище пробрались, так еще и прикончили кого–то, на Его полу рядом с Его лестницей! Но тут пятно шевельнулось и исчезло в тени. По движениям цветового пятна Зорон сообразил, что это не кровь — это ткань. Уже какая–то определенность. В доме действительно кто–то есть, чутье не обманывает. Надо передвигаться очень тихо.

Он прошел чуть дальше. Предположим, нежеланный гость один. Нужно удостовериться.

Зорон аккуратно, стараясь не скрипеть, приоткрыл единственную незапертую дверь в коридоре — в пустую комнату, освещенную неярким светом из покрытого пылью окна.

Мебели здесь не было, это он знал, прятаться негде. Пусто. Зато здесь был камин. Не работающий. И кочерга. Очень кстати. Конечно, так себе оружие, но лучше чем ничего.

Он аккуратно прикрыл за собой дверь, сжимая в руке длинный чугунный прут. Разумеется, Зорон не собирался никому проламывать голову: лишить сознания можно тихо, аккуратно и практически безвредно. Но если их двое, будет сложно: он врачеватель, а не наемник, обучен лечить, а не калечить.

На помощь звать Зорону и в голову не пришло, он не боялся: вряд ли серьезные грабители залезли бы в старое, давно пустующее жилище, да еще и на Площади Перемирия, где грифойдер на каждом перекрестке. Скорее случайный воришка, или подростки пробрались в темный, угрюмый дом, похулиганить.

Шуршание раздавалось из кухни. Кому это понадобились Зороновы съестные запасы? Эй, их там на одного, и он не намерен делиться!

Еще немного. Ступенька треснула под ногой. Шорох стих. Услышали?

Зорон ступил на холодный пол холла. Неприятное ощущение. Вот зачем врачевателю сапоги. Чутье сразу ухудшилось, и он перестал четко ощущать присутствие чужака. Холодные доски пружинили под ступнями. Шорох становился все ближе. Звон металлических предметов. Он коснулся пальцами двери кухни, чуть отталкивая её от себя, чтобы образовалась щель. «Кто же ты, мой незваный гость?»

Очень знакомый звук. Шипение воска. Кухня озарилась светом свечи, и на стене стала видна тень проникшего в дом. Увидев, кто его навестил, Зорон невольно расслабился. Конечно, все может быть, но кочерга скорее всего не пригодится. Что понадобилось этой нарядно одетой девице в его доме? Была бы на бродяжку похожа — хоть какое–то разумное объяснение, ан нет!

Незваная гостья, одетая в кроваво–красный бархат, дернулась, как только хозяин вошел и выронила из рук чашку. Чашку Зорона, между прочим.

— Итак, женщина, — он встал, перегородив собой выход. — Рост средний, возраст предположительно, до тридцати, перемещается слишком быстро для человека. Эйра? Нет, эйры в чужие дома не вламываются. Нага? Нет, слишком низка да и черты лица совсем не те. Может полукровка?

Пойманная на горячем, уронив и разбив чашку, «гостья» смотрела испуганно. Красные губы, белая кожа, румянец словно с мороза, черные, длинные волосы и роскошное бархатное платье. Темные глаза. Безусловно красивое создание, но Зорон не любил неопределенность. Как и тех, кто покушается на его жилище. И посуду.

— Позвольте… я… — попятилась девушка назад, и уперлась в стенку. Голос мягкий, приятный. Зорон отмел еще парочку вариантов.

— Никто тебе не говорил, что проникать в чужие дома совсем не вежливо? Думаю, уже удостоверилась — ничего ценного здесь нет.

Надо сказать, Зорон никогда не был особенно умел в общении с дамами. Скорее груб и неловок, чем обходителен, как и его отец. «Кроме альгамы», — вдруг промелькнула у него догадка о ценных вещах, что могут заинтересовать взломщицу — «Неужели возчий или его спутники растрепались о ней?» Хотя он честно поделил с ними находку, его собственная часть была довольно ценным трофеем.

— Сейчас все объясню, — наконец, с вызовом произнесла она. — Я не воровка, и думала, дом мертв. Не знала, что он обитаем.

Кто же она такая? Зорон мысленно перебирал расовые признаки, и всевозможные их комбинации. Её раса интересовала его даже больше того, с какой целью она пробралась в его жилище. Загадка. Молодой доктор обожал загадки!

Он с любопытством подошел ближе, не сообразив, что выглядит довольно угрожающе: босоногий, встрепанный, с кочергой в руке. Совсем о ней забыл и вспомнил, только когда девушка при его приближении метнулась к кухонному ножу на столе. Ну, только этого не хватало! Но как она это сделала! Практически мгновенно, одним движением, точно не человек. Зорон невольно залюбовался. И еще. Она не пахла. Вообще. Хоть его обоняние еще не до конца восстановилось, но на таком близком расстоянии он бы смог ощутить хоть что–то.

— Так, стой, стой, — он положил кочергу на стол и показал пустые руки. — Успокойся. Я не причиню тебе вреда.

Она сощурилась.

— Как ты сюда попала, и что тебе нужно?

Ответом Зорону был хмурый напряженный взгляд из–под бровей. Раздумывает. Говорить правду, часть правды или соврать? Он старался не двигаться и не провоцировать незнакомку. Зрачки темные, хрусталиков не видно. «Приняла что–то из веществ? Или расовый признак? Думай, Зорон, думай!»

— Хорошо, — девушка наконец сочла доктора достойным пояснений, вздохнула и отложила нож, аккуратно переступая разбитую чашку и лужицу чая на полу.

Пахнет сахарной палочкой, наконец определил Зорон. Интересно…

— Я — человек¹. Мое имя Кирстен и я прошу у этого дома защиты и покоя.

Зорон кивнул, признавая за ней такое право. Просьба о защите была одной из основных в Городе. Правда перед ней обычно стучались, а не вламывались в чужой дом, угрожая хозяину ножом. Кстати как она это сделала? Окна и двери закрыты — ниоткуда холодом не тянет. Подвал? Чердак?

— Я прошу прощения, произошла такая ситуация…

Зорон решил, что гостья врать совсем не умеет, выдумывает на ходу. Он, внимая её рассказу, увлеченно составлял психологический портрет новой знакомой.

— Дело в том, что за мной гонятся! Сирра, пожалуйста, дайте мне здесь переждать хотя бы до утра. Я буду сидеть очень тихо, все за собой уберу, — девушка неловко сгребла носком туфли черепки.

Разумеется. Так он и поверил! Зорон сел на стул и сложил руки на груди:

— И кто же за вами гонится, сударыня?

А может она… нет, ерунда какая–то, чай все портил. Зачем ей чай? И хватать нож? Надо еще подумать.

— Я их не знаю… — протянула Кирстен, отводя взгляд и сцепив руки вместе. — Люди, в черных плащах.

— Люди? — уточнил Зорон. — В черных плащах?

Ложь была настолько кустарной и глупой, что он лишь фыркнул. Главное только, чтобы за нож снова не схватилась. А нож был рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки. Надо как то сместить её к выходу, подальше от ножа. Мало ли.

— Именно, — подтвердила она, подняв глаза на доктора. Уверенный взгляд. То, что он вначале принял за страх, было чем–то иным. Совсем иным.

— И что же эти люди от вас хотят? — он сощурился. У отца был фирменный, пронизывающий взгляд из–под бровей. Зорон–младший так не умел, но понадеялся, что тоже вышло неплохо.

— Эти люди…

«Ну давай, выдумывай быстрее, — нетерпеливо подумал Зорон, — я хочу еще одну подсказку!».

— Эти люди хотели меня ограбить! — выпалила она и уставилась на него своими темными, бездонными, как два колодца, глазищами. — А я забежала сюда. Я не хотела вас обидеть, сирра!-

А нож схватила очень даже уверенно, ни секунды не колеблясь. Зорон даже решил, что профессионально. Что–то ему подсказывало — угрожай он её жизни, эта дамочка прирезала бы без сожалений. Да и сейчас, похоже, не испытывает никакого особенного страха. Скорее… тянет время? но зачем?

— И что же они хотели у тебя украсть? — с преувеличенным интересом спросил он. Ага, попалась! У девушки ничего с собой не было.

— Девичью честь! — Тут же нашлась Кирстен, и торжествующе посмотрела на него. Он на мгновение смутился и почти упустил подсказку. А она была. Но не в словах. Губы дернулись, как будто девушка хотела улыбнуться, но сдержалась. Он обратил внимание на эту часть лица и все понял, и тут же допустил фатальную, глупую, недостойную Зорона, ошибку. Настороженность и гнев сменились самолюбованием. Восторг от найденного решения и от встречи со столь необычным созданием, затуманили его рассудок. Картинка сложилась, только вот…

— А куда уважаемая сирра дела второго? — Заинтересовался он, невинно улыбаясь.

— Какого второго? — нахмурилась девушка, явно сбитая с толку.

— Того, кому предназначался чай, — он кивнул на разлитую по полу лужу. — Насколько мне известно, тени не употребляют человеческие напитки. Они гораздо охотнее употребляют людей

Зря он это сказал. Лицо Кирстен преобразилось, беликовы бороздки — две, практически незаметные тонкие и длинные складочки по краям рта, раскрылись, и она бросилась на Зорона так быстро, что он не успел ничего сообразить. Накрашенные алым губы, были всего лишь ловкой маскировкой, не более. Рот у теней значительно шире, чем у всех других рас, и открывался практически от уха до уха, демонстрируя пасть, полную тонких, длинных и ровных зубов–иголок. Простой обыватель, увидев такую картину в метре от себя, скорее всего лишился бы сознания или заработал сердечный приступ.

К счастью Зорон не был простым.

Ему спасла жизнь высота стула: тень не рассчитала прыжок и, целясь в шею, с оглушительным грохотом сбила его вместе со стулом и столом на пол. Зорон ударился головой о пол, но успел, защищаясь, выставить руку перед горлом. Тень, как животный хищник сразу же кинулась перегрызть именно его. Но сделала ошибку.

— Успокойся! — крикнул Зорон, второй рукой пытаясь защитится от тени, которая полосовала ему руку когтями, пытаясь добраться до горла в приступе нечеловеческой ярости. — Я не собираюсь тебе вредить!

Они барахтались на полу в мокрой луже на осколках стекла. Запах крови приводил тень в еще большее неистовство.

— Ты не хочешь меня убивать! Иначе убила бы сразу же, как только поняла, что в доме еще кто–то есть!

Можно было уже мысленно готовиться к быстрой и болезненной смерти, но тень, тяжело дыша, отползла в сторону и вытащила из ладони осколок:

— Я не хочу… не хочу убивать, — она смотрела на Зорона очень внимательно, будто увидела в первый раз. — Ты мне поможешь?

Неожиданный поворот. Напускная наивность слетела с нее вместе с неумелой маскировкой. Больше притворяться не имело смысла.

— Да.

Человек тоже сел, пытаясь отдышаться и привести в норму сердечный ритм. Так, все цело, порезана только рука. Пустяки.

Зорон, хоть и ожидал такого поворота, но все же испугался. Черные глаза, чудовищная пасть — он заглянул в лицо смерти. И, к счастью, нашел нужные слова, чтобы её успокоить. Ох, и быстраже она!

Он испытывал скорее восхищение, чем страх. Помочь? Чем можно помочь существу, убившему бы за пару вздохов?

— Только есть два условия.

— Какие?

Задумчивый взгляд темно–багряных, почти черных глаз. Смазанная помада. С закрытой пастью она вновь выглядела очень миловидно и невинно. Прям даже и не скажешь, что эта прелесть пару секунд назад пыталась порвать его в клочья, и вот — мгновенно успокоилась, словно дернули переключатель. Фантастическое существо, красивое и уродливое одновременно. Спокойное и яростное.

— Первое, ты будешь говорить только правду.

— Хорошо, — после некоторого раздумья согласилась она. — А какое второе?

— Ты дашь изучить себя. Впервые встречаю тень вживую.

Зорон сидел, опираясь спиной в поваленный стол. Глубокие царапины неприятно саднили. Кровь тонкими струйками стекала по коже и капала на пол. Ну и денёк, доктор Зорон, ну и денёк!

И он нервно рассмеялся.

¹ Человек, люд, людь — раса горожан, в чистом виде давно исчезнувшая. Но основная часть горожан несет в себе именно эту кровь, так как будучи невероятно живучей и приспособляемой, человеческая раса подавила и растворила в себе множество других рас, дав жизнь невероятному количеству полукровок. Человеком зовется горожанин, доля чистой человеческой крови в котором превосходит все остальные. Люди наиболее приспособлены к магии и кудесничеству. Чем выше концентрация человеческой крови, тем больше врожденных способностей к изменению пространства вокруг себя.

Глава пятая. Я — Зорон

Тени — плотоядная разумная раса Города Сумерек, имитирующая социально–ролевую модель общества, повадки и телосложение людей. После долгого изучения представителя данной расы, я сделал вывод, что… «далее страница залита чернилами».

Примечание доктора Зорона: Проклятье!

Лежа в полосе света из приоткрытого окна чердака, маленький человечек тихо умирал.

Ему было лет двадцать с чем–то на вид, хотя на самом деле на десяток больше. Но полнота и почти детское лицо, создавали иллюзию вечной юности. Не просто рыжие, а чисто оранжевые, ярчайшего цвета волосы и густые брови, подбородок, будто никогда и не знавший щетины. Слабость от потери крови истончила и без того хрупкое здоровье, сделав кожу мертвенно серой, а пульс слабым и еле различимым. Отягощенному лишним весом и не привыкшему к такому количеству физических нагрузок, какая перепала на его долю за последние сутки, ему было трудно, почти невозможно выжить самому. Он отчаянно нуждался в помощи, хотя и не имел сил позвать врачевателя. Но тот пришел. Владелец чердака, доктор Зорон.

Он бросился к умирающему, готовый оказывать первую помощь, но бесконечное удивление заставило его остановиться:

— Серьезно? Это он?

Зорон посмотрел на пациента, потом на тень, и снова на лежащего в углу человека. Тому были две причины. Во–первых, данный юноша, или, если хотите, молодой мужчина уж никак не состыковывался с образом прекрасного, невероятного, восхитительного, чудесного, необыкновенного, и храбрейшего человека, которым его описала Кирстен, провожая доктора наверх, где и прятала своего «подельника». Ну а во–вторых, Зорон прекрасно знал его. Проверяя пульс и готовя лекарства, он шутливо осведомился у девушки:

— Ты точно уверена, что хочешь его будить? Нет, я спрашиваю не просто так, ты хотя бы осознаешь последствия этого поступка?

Как только они забрались на чердак, Кирстен бросилась к парню, и теперь, держа его за довольно пухлую белую руку, смотрела на доктора с таким подозрением, как будто именно он был смертоубийственным чудищем, с пастью полной острых, как иглы, зубов.

— Вылечи его! — в черных глазах явственно читалось продолжение: «иначе убью». Юмора она, в данный момент, похоже, совсем не воспринимала. Здесь все было очень и очень серьезно. Зорон испытал легкий укол разочарования. Несмотря на то, что эта женщина пыталась его прикончить, возрастающий интерес к ней основывался не только на желании изучить поближе новую для доктора расу, хотя и этого было предостаточно. Он чувствовал себя довольно легко в её обществе: ведь она уже показала худшее, что могла с ним сделать. Но такой как он и такая как она? Никогда бы не поверил!

— Как скажете, сирра тень, — вздохнул Зорон, послушно выполняя свою работу. Так уж сложилась судьба, но в огромном Городе, в котором были миллионы домов и почти столько же чердаков, именно на этом встретилось двое ямчан. Наследник древнейшего рода Зорон и сын мукомола, тот самый, что пропал три года назад.

Он всегда был странным, этот нелепый рыжий Марк. Поговаривали, все от того, что в младенчестве его поцеловала Кошка. Разумеется, это было всего лишь насмешкой, аллегорией странности, даже слабоумия, ведь мукомола уважали, и никто не посмел бы в открытую потешаться над его сыном: так и без хлеба недолго остаться.

Так что по слухам, именно озорная хранительница Города одарила будущего наследника мучного производства веснушками, ярким, как самое жаркое пламя, цветом волос и деятельным бурным характером, пугающим окружающих вместе с полным равнодушием к жерновам и физическому труду. Марк был мечтателем: его вечно бросало из крайности в крайность. С утра он сочинял стихи, днем пытался рисовать, вечером изобретал новый механизм, что мог якобы помочь отцу, а потом все ломал и рвал, чтобы с утра начать заново. Ему было тесно, неуютно в Яме. Излишне открытый, слишком энергичный, чересчур болтливый и неуемный. И совершенно бесполезный. Он не вписывался в четкую, выверенную посекундно жизнь пригорода, тем более, абсолютно все его начинания были либо бесплодны и бесталанны, либо приносили вред и разрушения, мешая размеренной жизни ямчан. Поэтому, когда парень пропал три года назад, никто, кроме родственников и пары сочувствующих, особенно не рвался его искать. Призванные грифойдеры честно прочесали лес и сообщили горюющему отцу, что его сына, вероятно, утащила какая–то тварь, возможно Зверь, бесчинствующий в этих краях два десятка лет назад, и искать его больше смысла нет.

Мука пропала в Яме на месяц, а после появилась вновь. Мукомол нашел утешение в шестерых остальных своих сыновьях, не таких рыжих и не таких странных, как первенец. И вот теперь Зорон смотрел в светлое розовеющее лицо Марка и поражался тому, как удивительна жизнь и совпадения в ней.

— Нужно перенести его вниз. Там есть кровать, — предложил он, намереваясь немного блеснуть перед Кирстен своей мужской силой. Не удалось. Хрупкая на вид, хоть и высокая девушка, без видимого труда подняла здоровенного взрослого бугая на руки, полностью игнорируя его немаленький вес и законы притяжения. На ошарашенный взгляд Зорона она ответила:

— Во мне бурлит его жизнь. Через пару суток я с трудом буду поднимать предметы тяжелее ложки. Так что, если вам нужно передвинуть мебель, скажите об этом сейчас, сирра доктор.

Хм, да она ведь пошутила! Экий прогресс.

Нет, решил Зорон, нужно обязательно подробно изучить эту тень. Когда еще будет возможность? Знал он о расе очень мало: пару абзацев из книг, да и все. Из курса истории Города, например, что тени появились еще где–то на заре правления рода Трой, и пришли жить не в мире с остальными расами, как это делали другие до них, а завоевывать и истреблять. После многочисленных кровавых и тяжелых войн, задолго до его рождения, и даже до рождения деда и прадеда Зоронов, тени были разгромлены союзом городских рас и практически истреблены. В последующие годы они прятались в Полуночи и выживали как могли, наращивая власть, популяцию и влияние, время от времени пытаясь устроить очередное восстание, а вот ближе к началу мэрства Селестины Трой, снова подняли головы и начали показывать зубы. После нескольких разгромных поражений, которыми прославилась молодая, но деятельная и жесткая на расправу Мэра, тени сдались и подписали очень невыгодный для них пакт о перемирии, откупившись регулярными поставками теневого элемента.

Оставшаяся в живых, после настоящего геноцида, кучка теней жила теперь в тщательно контролируемой резервации, вроде бы как в Сумерках. Вот собственно и все, что знал Зорон об этой расе. Теней ненавидели и боялись, но в Яме они и их жуткие деяния воспринимались скорее как страшные сказки, чем реальная опасность.

И теперь Зорон столкнулся с представительницей этой расы вплотную, на своей шкуре почувствовав, что сказка может стать явью в любой момент. В любознательном докторе было столько вопросов и энтузиазма первоисследователя, что он с трудом дождался, когда Кирстен освободится и будет в полном его распоряжении. Больной поправлялся прямо–таки на глазах, погрузившись из бессознательного состояния в крепкий сон. Проснется — будет здоров и энергичен. И если сын мукомола не изменился, то его пробуждение будет сразу же заметно даже из другого конца дома.

— Ты ко всем девушкам при знакомстве, сразу в рот лезешь? — с чуть уловимой долей сарказма в голосе прокомментировала Кирстен лихорадочные приготовления Зорона, который волновался, словно мальчишка, готовясь распаковать желанный подарок. Из сундука было небрежно вытряхнуто все, что могло пригодиться в исследовании, в том числе и крохотное зеркальце для обследования ротовой полости, на которое тень сразу обратила внимание. И сделала правильные выводы.

— Только тем, кто сначала пытается оседлать меня, как дикого крукайса, а потом сожрать, — фыркнул доктор в ответ, раскладывая и стерилизуя инструменты. Собственные раны он самолично продезинфицировал и перевязал. Тень торжественно поклялась в своей неядовитости, но помогать в перевязке не стала. Похоже, её трепетное человеколюбие заканчивалось на Марке.

— Учти, человек, я не собираюсь раздеваться, — Кирстен сидела на кухонном столе, и с интересом наблюдала за доктором. — Все самое необычное ты уже видел. Надо же… — она наклонила голову, глядя на лихорадочные приготовления Зорона, — ты действительно никогда не встречал тень?

— Ты моя первая, — хмыкнул он. — Будь со мной нежной и не пытайся откусить голову. А теперь открой рот и покажи это чудо.

— Впервые слышу, чтобы зубы тени называли чудом, — Кирстен иронично подняла черную бровь. — Обычно на это реагируют как «о духи, какая гадость, подайте мне кто–нибудь арбалет», — Девушка прикрыла глаза и послушно разомкнула челюсти.

Ах, если бы вырвать на память хоть один из острейших как бритва зубов! Полупрозрачный ближе к кончику, с зазубриной на внутренней стороне. Счастью Зорона не было бы предела!

Кирстен будто мысли прочитала:

— Зубы драть не дам. Даже не вздумай, человек.

— Ты телепат? — после впечатляющей демонстрации силы девушки, Зорон бы и этому не удивился

— Нет. У тебя все и так на лице написано, — на него смотрели крайне серьезные глаза. И она добавила: — Если быть честной, я до сих пор считаю тебя чокнутым.

Зорон смутился.

— Почему? — спросил он, переходя к измерениям.

— Ты бы себя видел, доктор! Как призрак, появляешься в нежилом доме, пахнешь как травяной веник и уверенно идешь на тень, вооружившись кочергой. Признаюсь, я даже как–то опешила от такой наглости.

— И попыталась притвориться человеком?

— Именно. Когда ты настолько быстро догадался, кто я, да еще и сказал, что знаешь о Марке, я подумала, что ты из тех, кого прислали по наши головы. Хотя дяде раньше не приходило в голову пускать по моему следу людей. Он в этом смысле консерватор.

— Значит, за тобой все–таки охотятся?

Зорон замерил ухо и пропорции лица, тщательно вписывая в сборник своих примечаний. Её кожа была очень теплой, ощутимо выше температуры человеческого тела, но уже не такой горячей, как в первый раз, когда он коснулся её в темноте. Руки тени с длинными аккуратно заостренными ногтями покрывала сеть белых шрамиков. Часть уходила под широкие бархатные рукава.

— Вот–вот, — Кирстен заметила его взгляд. — Это не особенность расы. Это я разбила очень большое стекло.

— Зачем? — изумился доктор.

— Ну… наверное, тебе можно довериться. Все равно, мне уже вряд ли можно помочь. А так… возможно, чем больше людей узнают о том, что готовится, тем лучше. Что ты знаешь о тенях? Кстати… доктор Зорон? Где–то я уже слышала эту фамилию, да и домик вроде бы принадлежит какому–то знатному теплокровному. Ты из мэрийских?

— Наверное, ты слышала о моем отце, — и Зорон вкратце изложил историю своего появления в Городе. — А о тенях знаю только из книг по истории. О войнах. И резервации, — он внимательно следил за её реакцией. Тень лишь кивнула, подтверждая все сказанное.

— Ты знаешь, кто такая матриарх Нора? — уточнила она. — И почему Селестина Трой так поступила с моим народом?

— Не знаю, кто такая Нора, и не думаю, что ответ на твой второй вопрос будет тебе приятен, — аккуратно извернулся врачеватель, прекрасно сознавая, насколько он далек от политики. Не хотелось бы случайно оскорбить тень и лишиться такого очаровательного объекта исследований.

— Потому, что мой народ, а точнее главы кланов, в большинстве своем — кровожадные ублюдки, перетягивающие одеяло и пытающиеся перегрызть горло друг дружке и окружающим в борьбе за власть. Именно они довели мой народ до вымирания. А не теплокровные. Мне тяжело было принять такую правду, но это так. Мое имя Кирстен, я из клана Кирс. И Кирсан — мой дядька, если брать человечьи родственные обычаи. Он самый безумный и кровожадный ублюдок из всех. Слепец, одержимый собственным превосходством, и, к сожалению, довольно популярный среди теней своими радикальными идеями.

Нора — глава клана Норус. Именно она предотвратила полное истребление теней, подписав пакт о перемирии, и тем самым став матриархом теней, то есть говорящей от имени всей нашей расы. Многим не понравилось терять власть. В том числе Кирсану. Нора собрала под свое крыло множество лояльных кланов и основала резервацию, приняв все ограничения наложенные горожанами. У нас появился шанс, понимаешь, человек? Шанс стать такими как вы. Равными. Может не сейчас, когда нас боятся и презирают, довольно заслуженно, надо сказать, но если пройдёт сто, двести лет… Нора показала своим примером — тени могут жить, соблюдая законы Города. Нам больше не нужно было прятаться, не нужно скрываться от всех. В Мэрии появилось теневое посольство. Впервые за тысячи лет. Тень можно встретить на улице, в кафе или у оценщика. Нам можно не бояться, что побьют камнями или выпустят в затылок стрелу. Впервые рождаемость теней превысила смертность. Мы получили право распоряжаться имуществом и жить, как нормальные горожане.

Зорон увлеченно внимал, от заинтересованности даже прекратив свои расчеты. Отметил про себя, что у теней есть характерная особенность голоса: они своеобразно переплетают одно слово с другим, делая довольно короткие паузы между ними, но при этом говорят медленно, четко и вдумчиво. Хотя это могла быть личная особенность Кирстен.

— До недавнего времени я жила, как загнанный зверь. Прячась, выживая. А потом попала на Площадь Перемирия, и увидела совсем другой мир. Не похожий на вечную гонку. Но всему этому скоро придет конец, — она вздохнула.

— Почему? — не понял Зорон. Речь тени звучала так искренне и вдохновенно, что он аж заслушался. А потом — так резко оборвалась.

— Потому, что Селестина Трой умерла. Потому, что в голове правящих Городом сейчас полная сумятица. Потому, что Наместник Анжей Тору не имеет достаточно власти и полномочий, чтобы предотвратить то, что подготовил мой дядя. А у самой вероятной кандидатки на место Мэры — Селены Трой, не хватает мозгов и поддержки горожан, чтобы собрать вокруг себя всю военную мощь Города.

А вот это уже совсем интересно. Доктор превратился в один сплошной орган слуха. — И что же подготовил Кирсан?

— Восстание, — хмыкнула Кирстен. — Еще одно бессмысленное кровавое восстание. И на этот раз у него вполне может получиться. Он планирует действовать не отдельными вспышками по всей территории Города, как это было раньше, а совершить всего один набег: захватить Мэрию, обезглавив верхушку Города и взяв в заложницы младшую Трой. Селестина Трой была… сильным врагом. Она сконцентрировала всю власть вокруг себя. При ней, Кирсы сидели так тихо, как только могли. Но теперь, когда Мэра нет, и до конца непонятно кто им станет, замысел Кирсана может получится. Если Тени захватят Площадь Перемирия и наследницу, то фактически получат власть над Городом.

— Я не понимаю, — после некоторых размышлений заметил Зорон, — зачем ты рассказываешь все это мне? Я же человек, твой исконный враг. И если у вас получится… — холодок пробежал по спине, когда он представил последствия рассказанного тенью. Насколько он понимал политическую конструкцию Города, вывод был только один, —…то вы покорите сразу все расы Города.

— А если нет? Кирсан одержим идеей превосходства теней. Он считает нас венцом пищевой цепочки, совершенными хищниками. Вот только мой род успешно уничтожают которое столетие «низшие расы». И ведем мы себя при этом как самые настоящие паразиты, даже размножаться сами не можем. Сейчас между тенями и горожанами хрупкий мир. Стоит его нарушить, да еще и так нагло, и если восстание провалится, нас вырежут всех до единого. Без разбора и следствия. Даже в Полуночи больше никто не станет нас прятать. Это будет конец сразу всем теням.

Зорон пытался переварить полученную информацию. С ума сойти: кто же думал, что безвылазно сидя дома, можно неожиданно вляпаться в большую политику! Причем «вляпаться» — самое подходящее слово для данной ситуации.

— А как же Шелль? Старшая Трой? — наконец высказал он мысль, что давно крутилась на языке. — И почему нельзя предупредить Наместника? Мэрию? Эту самую матриарха в конце концов? Вряд ли ей понравится такая самодеятельность!

— Шелль Трой сейчас в Утренних горах, — терпеливо, как ребенку, начала пояснять мне Кирстен — Ты сам пытался пробиться на аудиенцию к Наместнику. И как? И это ты, человек из знатных. А кто станет слушать меня — тень? Да еще по сути предавшую свой клан? Матриарх возможно могла бы помочь, но я не знаю её лично, зато знаю как ведут дела мои сородичи. Велика вероятность, что рассчитав силы и свои перспективы в будущей войне, она просто отрежет мне голову и отправит её дядюшке в качестве примирительного дара. А после объединит с ним усилия. Как понимаешь, рисковать головой я не могу. Головы мы не регенерируем. Можешь так и записать в свои бумажки. А насчет старшей Трой… Её никому не достать, ни Кирсану, ни мэрийским чиновникам. Когда начнется резня, если она сможет собрать вокруг себя Безымянных¹, то ваши расы получат большой бонус в будущей войне. Но Безы служат только Мэру. И если Кирсан приставит Селену к мэрству, то Безымянные будут обязаны выполнить все её приказы. Даже если это будут приказы моего дядюшки, высказанные её словами, в результате пыток например.

— Идиотизм, — фыркнул Зорон.

— Традиции Города, — пожала плечами Кирстен. — Безымянные присягают на верность Мэру, Мэром может быть только Трой, а огласить нового Мэра можно только в Мэрии и никаким другим образом. А если Кирсану удастся сегодня договорится с нагами…

— То, как я понимаю, нам уже можно готовиться к роли передвижных бурдюков с питательной смесью? — уточнил доктор.

— Именно, — хмыкнула Кирстен, осмотрев человека с ног до головы. Нехороший такой взгляд. Оценивающий. Видно в качестве бурдюка, врачеватель полностью её устроил, и она продолжила:

— Хотя более чем уверена, дорвавшись до власти, наши станут пожирать вас целиком. Не экономя ресурсы, как сейчас. В смысле, не жалея, и не сохраняя донорам жизнь и здоровье, — Кирстен сделала паузу и посмотрела в сторону окна. Что–то учуяла? Но она вновь вернулась к рассказу. — Я узнала обо всем этом вчера. И, мягко говоря, не сошлась во взглядах с дядюшкой. А он у меня довольно… вспыльчив. Запер в комнате. Тогда я и разбила стекло. Когда три стены каменные, а дверь железная и толщиной в мою ногу, самый простой выход — через окно. Хотя это была скорее прозрачная стена, чтобы следить за мной каждую секунду, как за рыбой в аквариуме. Кирсан никогда мне особо не доверял.

— А где ты Марка–то подобрала? — Зорон так и не уловил, как она встретилась с его соотечественником.

— Ну, я почти добралась до этого момента, — тень впервые улыбнулась. — Я была в таком бешенстве, расколотив эту стеклянную стенку, что не подумала о последствиях. До того, как сделала, мне эта идея казалась довольно–таки хорошей. Осколки, тысячи осколков, — она поежилась. — Везде, по всему телу. Глубокие раны, мелкие раны, царапины, стеклянная крошка в глазах. Я впервые ощутила по настоящему, что такое боль. К счастью Кирсан уже уехал. А то, вероятно, добил бы меня, а остальным сказал бы, что так и было. Я ничего не видела. Сама не знаю, как доползла до другой улицы Сумерек. Марк меня подобрал именно там. Один сплошной окровавленный комок боли. Он спас меня. Добровольно предложил себя в качестве питания. Чтобы я смогла залечить раны. И… в нем не было страха или корысти — только доброта и желание помочь. Остальные проходили мимо, я чувствовала их запах, но была слишком слаба, чтобы напасть, да и не видела в этом смысла. А потом… сквозь пелену боли я почувствовала тепло…

Её голос, её глаза были наполнены такой потрясающей благодарностью, что Зорон впервые в жизни ощутил чернейшую зависть. Вряд ли когда–либо он заслужит такой взгляд.

— Марк принес меня к себе, он дал мне все, что я и не посмела бы просить.

— Я бы тоже помог тебе, — тихо сказал Зорон. Тень улыбнулась:

— Ты — доктор. Он — нет. Для него это не было обязательным или делом чести. Да и многие доктора просто прошли бы мимо. Сомневаюсь, чтобы кто–то из них помог мне, и я не осудила бы их за это. Когда я пришла в себя, Марк дал мне одежду и обувь. Мои вещи мы сожгли вместе с домом, чтобы тени, обнаружив мое отсутствие, не выследили меня по запаху.

— У тебя нет запаха, — хмыкнул Зорон. Для человеческого нюха эта тень действительно почти не пахла, разве что слегка — пылью.

— Для твоего, даже более чуткого по сравнению с остальными человеками, нюха, нет, — согласилась Кирстен, — но любая тень учует, что я теперь пахну Марком. В моих жилах течет его кровь. Это запутало погоню. Мы удрали прямо у них перед носом. Марк ослабел, и я поняла, что вдвоем мы далеко не убежим. Если тени поймут, что я напиталась им, то убьют и меня и его, не разбирая. Мы различаем друг друга по запаху, а не пользуясь зрением, как делают теплокровные. Пришлось выбирать убежище. Я постаралась как можно быстрее покинуть Сумерки, и мы подались в сторону Площади. Я помнила, что когда раньше гуляла тут, то заметила старый заброшенный дом недалеко от Мэрии. Собственно, остальное ты знаешь. Я забралась на крышу, выбила окно чердака, открыла щеколду, а потом помогла залезть Марку. Он выдохся и терял сознание. К счастью, я унюхала сахарную палочку внизу. А на твой запах внимания не обратила. Подумала, что это трава сушится или вроде того.

— Ну спасибо, — хмыкнул врачеватель.

— Отличная маскировка, — похвалила его Кирстен без тени насмешки. — Ну а дальше… Ты сам знаешь, что дальше.

— И что теперь делать? — Зорон сел на стул, отойдя от тени.

— Тебе? Бежать. Откуда ты там, из Ямы? Вот и беги туда. Чтобы не случилось, в ближайшие дни здесь будет очень жарко. Я как раз хотела попросить тебя взять Марка с собой. А я постараюсь увести своих сородичей со следа.

— Угу, — мрачно подтвердил доктор. — Его отец, похоронивший сына три года назад, будет крайне удивлен.

— Вы из одного пригорода? — искренне изумилась тень. — Да–а… кривыми дорожками ходит Кошка, ничего не скажешь.

Зорон посмотрел на пол, потом на свои руки, мысленно прикидывая, что да как, а потом высказал принятое решение.

— Нет.

— Что «нет»? — не поняла тень.

— Не собираюсь бежать, Кирстен, — врачеватель внимательно посмотрел в её светлое, красивое лицо. — Я — Зорон.

¹ Безымянные — военизированный орден, образовавшийся около ста лет назад. Вступившие в орден отказываются от фамилии, иногда и с именем вместе. Таким образом лишаясь всего наследственного имущества и отрекаясь от любых контактов с прежним окружением. Безымянные являются наиболее внушительной, элитной военной силой Города Сумерек. В отличие от грифойдеров — внутренних войск Города, Они подчиняются лично Мэру, имея собственную, иерархию. Практически не участвуют в повседневных операциях внутри Города. Вне военного времени используются только в исключительных случаях, когда грифойдеры не могут выполнить возложенную на них задачу. Среди Безов крайне строги дисциплина и субординация. Спускаясь с гор на материк Безы предпочитают носить закрытые доспехи, что порождает массу мифов и сплетен о них.

Глава шестая. Игры хищников

Темнота казалась бесконечной и абсолютной. Он жил в темноте уже неделю — без еды, без воды, безо всякой надежды на спасение извне. Точнее жило его тело, ослабленное голодом, холодом, жаждой и постоянным сидением в одной позе — неудобной, скрюченной. Колени прижаты к подбородку, руки расслаблены, голова бессильно опущена. Разум же, не смотря на действие трав, что усыпляли сознание и делали безвольным тело, оставался вполне чистым и ясным. Практически абсолютный контроль над собственным телом — характерная особенность гаркан.

Похитители, те самые, что заперли его разум в клетке из измученных бездеятельностью мышц, знали об этом. И посему накачивали его вдвое больше других. Об остальных пленниках он знал немного. Их часто перевозили, как тюки бросая в повозки, беспомощных, бессознательных, не имеющих шанса защитится или противится жестокости изуверов. Подозревал только, что им пришлось еще хуже: вряд ли похитившие их заботились о комфорте и здоровье тех, кого пленили. Там наверняка были дети. И слабые, возможно больные. Он чувствовал тошнотворный запах экскрементов и заживо загнивающей плоти. Ужасно: низвести горожан до состояния животных, приведенных на бойню и безвольно ожидающих своей участи в луже из собственных испражнений!

Но он пока ничего не мог сделать. Время шло, положение пленников ухудшалось. Он мог лишь ждать знака извне. События, что явно укажет: час настал, пора освободить себя и всех остальных.

Он ждал.

Эта пара отличалась от других. Идущие под руку эйра и люд — явление совершенно обычное для Города. Но эти двое все же были особенными. Их встреча не особо походила на свидание, хоть пара и определенно была хороша и подходила друг другу: оба светловолосые, голубоглазые, и с чем–то таким характерным в осанке и походке — не грифойдерская выправка, но где–то близко. Еще и девушка очень выделялась среди остальных эйр и ростом, и фигурой. Если б кто–то целенаправленно следил за этими двумя, то заметил бы — их путь ненавязчиво следует за окровавленной тенью, что еле брела по переплетениям Сумеречных улиц на самой границе с Площадью.

Когда рыжий прохожий бросился к тени и подхватил её на руки, романтическая пара тут же быстро рассталась и разошлась в разные стороны, весьма скомкано закончив встречу. Чуть позже парочка вновь появилась, уже на Площади Перемирия, правда по отдельности. Вероятно, они вели беглую Кирстен до самого дома доктора. «Влюбленные», не сговариваясь, заняли самые удобные места для наблюдения — эйра забралась на крышу соседнего дома, быстро и тихо прикончив прячущуюся там тень, так что тот даже слова сказать не успел, рассыпавшись пылью по ветру, человек же занял позицию возле кофейни «Золотое яблоко». Дом сирры Тана просматривался оттуда просто замечательно. Как, собственно, и Мэрия.

Позже Зорон иногда задумывался, что именно заставило его так мгновенно и слепо поверить тени по имени Кирстен? Его наивность пригородского простачка? её очарование, умение вызвать сочувствие собеседника и острое желание помочь? Полное незнание неписанных правил Города Сумерек, в том числе и правила «никогда не доверяй тому, кто питается твоими сородичами»?

Он не знал. Временное умственное затмение, и вот, некогда абсолютно инертный ко всему, кроме работы, флегматичный и тяжелый на подъем доктор Зорон, увлеченно ищет варианты для спасения целого огромного Города так, словно реально может чем–нибудь помочь. Они спорили до хрипоты часа полтора. Кирстен, кругами двигаясь по холлу, яро и упорно убеждала его поскорее покинуть Площадь Перемирия. Он же, игнорируя её яростные выпады о Зороновой глупости, что погубит его и Марка, искал лазейки для срыва «теневого переворота». Думать, когда рядом с тобой, сходит с ума от отчаяния черноволосая зубастая фурия, очень непросто, но к кое–каким выводам ему прийти удалось.

— Для начала нужно понять, что хотят твои сородичи, — Зорон хмурил лоб, сидя на первой ступеньке лестницы.

Когда Марк заворочался, Кирстен тут же отправилась наверх, и доктор последовал за ней. После они вновь спустились, но до кухни так и не дошли, оккупировав последние лестничные ступеньки.

— Думаю, я достаточно точно обрисовала, что именно они хотят, — Кирстен раздражало упрямство собеседника. Зорон уже выслушал множество гневных эпитетов в свой адрес, и, пока тень отдыхала перед следующей попыткой наставить его на путь истинный, мог поразмышлять вслух:

— Послушай, допустим, у теней есть какие–то подходы или способы проникнуть в Мэрию о которых мы не знаем, — Кирстен кивнула, подтверждая данный факт, и он продолжил: — Еще мы не знаем, когда именно все произойдет, знаем только, что на днях.

Тень фыркнула:

— Под Площадью масса подземных туннелей и переходов, все это знают. Ведут ли какие то из них в Мэрию — вот это под вопросом. Но в любом случае мы ничего не можем сделать, а ты упрямо не хочешь следовать моему совету, зачем–то упираясь в свою родословную! Только, пожалуйста, не начинай снова это перечисление, иначе больше не сдержу себя в желании перегрызть тебе горло, доктор!

Тень хищно прищурилась, и Зорон понял, что несколько переусердствовал в описаниях всех своих знаменитых предков и их великих деяний, пытаясь пояснить, по какой причине не может поступать в данной ситуации как здравомыслящий и разумный человек.

— Допустим, все это так. Но есть маленькая неувязочка. Где именно тени будут брать э–э–э… пищу? Чтобы регенерировать раны? Мэрия — самое охраняемое здание в Городе Сумерек. Ты сказала, что их довольно–таки много. Им нужно питаться. Столько теней долго и незаметно прятать на охраняемой Площади Перемирия вряд ли получится, да и попасть незаметно такой толпе внутрь, тоже. Им в любом случае придется вступать в бой с мэрийской стражей. Я видел этих ребят вблизи: зрелище впечатляющее. А ведь надо учитывать, что на переполох тут же сбегутся с соседних улиц все грифойдеры Площади.

— Хм–м, — впервые Кирстен задумалась над словами Зорона. — Тени сильны, практически неуязвимы и быстро регенерируют только первые часы после… — она так же как он, запнулась перед формулировкой «поедания людей» и заменила на более корректное, — питания.

— Кровь нужна свежая? — уточнил любознательный доктор.

— Живая. Собственно, пойдет и плоть, — ответила Кирстен задумчиво, и у Зорона комок тошноты подкатил к горлу. — Никаких концентратов или заменителей. Ничто не заменит живого теплокровного, — тень посмотрела на него. — Не зеленей так, врачеватель, я и так знаю, что с позиции людей мы, наверняка, омерзительные чудовища.

— Но есть же те, кто живет в мире с горожанами? Никого не калеча и не убивая?

— Есть, — вздохнула Кирстен. — И это единственная причина, по которой я все еще слушаю тебя.

— Им нужны люди. Причем люди живые.

— Интересное размышление, — Кирстен задумалась. — Это цинично и вполне в духе Кирсана, приволочь с собой теплокровных, а перед штурмом вытянуть из них все до капельки. Ты представляешь, что могут натворить тени в полной силе? — Кирстен задумчиво посмотрела на свою ладонь. — И вправду, глупо пытаться захватить Селену будучи в обычном, полуголодном состоянии. Мы слабы, если в нас мало человеческих… — она вновь помедлила, — частиц. Кости ломаются, как сухие ветки. Убить такую тень не составляет проблем, тем более для обученного воевать. Да, ты прав. Теням нужны живые теплокровные. И довольно много.

— Пытаться поймать кого–то на месте? Нет, глупо. Переполох, паника, вооруженная охрана, — Зорон размышлял вслух. — Добровольцы? Те, что придут вместе с ними?

— Сомневаюсь, что такое количество сумасшедших самоубийц наберется даже в Полуночи. Те, кто имеет дела с тенями, обычно рассчитывает на торговый интерес или на нашу способность убивать без последствий¹. Но вряд ли кто–то из теплокровных согласится пожертвовать собой ради идеи возвышения Кирсана и теней над прочими расами, — хмыкнула Кирстен

— Значит, остается один вариант — пленные жертвы. Тащить с собой перед штурмом? Накладно и слишком явно… может… может их спрятали где–то тут, на Площади?

От одной мысли, что где–то рядом с его домом безумные твари, одержимые жаждой власти и уничтожения, удерживают ни в чем не повинных горожан, у Зорона выступил холодный пот на спине.

— Хм–м–м… — Кирстен задумалась. — Весьма… вероятно.

— И ты хочешь, чтобы я при таком раскладе бросил все и уехал? — теперь выходить из себя начал уже врачеватель. — Мы не можем обратиться в Мэрию, не можем к Наместнику, наследницы Трой тоже недоступны. Грифойдеры нам скорее всего не поверят, а твоя матриарх непонятно как среагирует. Неужели нет никого, кто мог и хотел бы помочь?

Зорон чувствовал, что сошел с ума. Если все, что говорила тень — правда, то ему нельзя вмешиваться в большую политику. Безумец! Пусть этим занимаются те кто должен: Наместник, Трой. Что может сделать один пригородской врачеватель?

У Зорона–старшего наверняка были связи, его приняли бы сразу же по приезду. Он мгновенно бы собрал и поставил на уши весь Город. А младший ни с кем не знаком, кроме вот этой тени, и спящего наверху ямчанина. И почему я не может просто оставить все на самотек? Точно, безумие…

Отец–таки швырнул его в самую бурю, и, даже прячась за стенами дома Тана, юный доктор не смог её избежать. Но он, как и убеждал тень, был Зороном. А род Зоронов — история упрямцев и упрямиц, что вечно лезли в самое болото, не думая о последствиях, а лишь о тех, кого могли спасти.

— Этот день определенно стоит назвать «днем необыкновенных встреч» в моих будущих мемуарах!

Зорон вздрогнул. Его отец разговаривал громко, но голос сынка мукомола, хоть и проигрывал папашиному в громкости, но выигрывал в тембре и так сказать слышимости. Низкий, просто–таки клокочущий бас, что абсолютно не вязался с внешностью, но пробирал до косточек, эхом отдаваясь в черепной коробке.

— А я предлагал дать ему снотворное, — хмыкнул доктор, отвлекаясь от печальных дум.

— Как себя чувствуешь, Марк? — тень посмотрела на рыжика с улыбкой. Надо же, к нему она обращалась по имени!

— О великая сирра, властительница моих снов! — Зорону показалось, или стекла слегка задрожали в оконных рамах. — Счастью моему нет предела, что моя крошка беспокоится обо мне!

Крошка? Кирстен была выше чудика на две головы и, как предположил Зорон, спокойно сожрала бы его целиком за пару часов. Облаченный в халат доктора, который по причине разницы в их росте подметал пол, Марк чинно спускался по лестнице вниз, сопровождая этот процесс вдохновенной речью. Зорон бегло оглядел пациента — вполне крепкий и цветущий — и, уверившись в его полном здравии, с чистой совестью предался раздражению. Ну вот, опять трогают его вещи!

Пока доктор переживал о порче своего имущества, что началось с чашки, его принудительно схватили в объятия и крепко сжали.

— Друг и брат Зорон! Как я рад видеть тут твою кислую мину! О, видала, Кирс? — обратился он к тени. — Это мой лучший друг! Ты не смотри на то, что он такой задохлик, но человечище! Просто мировой человечище! Я как проснулся наверху… — он сделал паузу, прижав пухлый палец к губам, — так сразу и решил — похитили меня нелюди, меня и мою крошку! Но узнал вещички нашего докторишки — и все, как от сердца отлегло! Это самый лучший парень на всю Яму! Вот смотри, Кирс, я как–то ядовитую занозу в пятку посадил, а он меня вылечил в три минуты! Как могильщик укусил ту пятку, раздуло меня как шар! А он — оп! — и все.

Кирстен улыбнулась. Зорон же изо всех сил пытался выжить в крепком захвате и, раздумывая о своих шансах не остаться глухим на всю жизнь, полупридушенно выдавил из себя:

— И тебе, здравствуй, эээ… Марк.

— Да, что ты как не свой! — Зорона поставили обратно на лестницу и он судорожно пытался вернуть легким способность дышать. — Кирс, крошка, я знаю, как тебя спасти! Но прежде, чем я непременно побежу… победю… в общем, нанесу сокрушительную победу твоим обидчикам, мне надо заскочить в редакцию и предупредить Джерома о моем новом романе. «Побег с тенью». Я только, что придумал!

— Марк, да ты гений! — воскликнула Кирстен и бросилась обниматься со своим графоманом. — Редакция, как до меня сразу не дошло! Глупая, глупая тень!

— Ты самая умная тень на свете, даже не думай сомневаться в этом, — Марк галантно поцеловал девушку в запястье, и Зорон почувствовал себя третьим лишним. Но тут снизошли и до его персоны.

— Человек, я знаю ответ на твой вопрос. Ты спрашивал, есть ли в городе сила, которая сможет нам реально помочь. Эта сила — пресса! Городской вестник. Газета, что выходит раз в сутки, все её читают. А редактор, Джером Трой, вроде как неплохой люд, должен выслушать нас. Возможно, удастся предупредить горожан о перевороте, и власти наконец начнут действовать? Хотя бы чтоб проверить информацию!

— Джером — редкостный хитрюга, но если вам, надо что напечатать, то это только к нему. Он всех печатников и вестников Города в шелковой перчатке держит², — вставил свое слово Марк. — Кирс, я переоденусь, а после вернусь. Зорон, надеюсь в твоих вещах есть что–то приличное? Мой сюртук после пожара да всей этой беготни совсем вид потерял.

Марк поднялся наверх, а доктор, заскрипел зубами, буравя гневным взглядом широкую спину новоявленного «друга», но всё же сообразил зацепиться в речи Кирстен за знакомое слово.

— Постой, еще один Трой?

— А, это не настоящий, — отмахнулась Кирстен, развив бурную деятельность. Она аккуратно зашторила все окна на первом этаже, затем высоко подняла подол, и Зорон благовоспитанно отвернулся, потому и не заметил, как тень ловко сунула в набедренные ножны кухонный нож, после чего уточнила: — Он даже не имеет права подписываться этой фамилией. Приемыш. Приемный сын покойного братца вашей Селестины. Вроде как родственник, а вроде как и нет. Лично я с ним не встречалась, но, поговаривают, крайне деятельный теплокровный и мозги на месте. Попробовать стоит в любом случае, — Кирстен подошла к Зорону и положила ладонь на плечо. — Доктор, спасибо тебе. Может это и вправду крохотный шанс что–то изменить, но ты дал мне надежду. Всем нам.

— Один рыжеволосый горожанин явно дал тебе больше надежд, чем я, — усмехнулся Зорон, глядя ей в глаза. Показалось, или они стали светлее и серее? Словно выцвели. Нужно записать это наблюдение.

— Доктор Зорон, — Кирстен мягко улыбнулась. — Тебе мой добрый совет, человек, ты слишком быстро влюбляешься в опасных женщин. Будь осторожнее с этим.

Зорона как водой окатило. Вроде бы взрослый мужчина, а попался на своей неуместной симпатии как мальчишка. Кирстен, ожидая Марка, повернулась к нему спиной, лицом к лестнице:

— И еще один совет. Хочешь выжить — бей сытой тени в затылок, — Она на себе указала куда. — Вот в эту точку. Или в глаз. А лучше — сразу же беги. С обычной тенью, я думаю, ты справишься.

Она бросила в сторону Зорона оценивающий взгляд. Он стоял, чувствуя себя крайне неловко. Ладно–ладно, допустим, до великого воителя ему далеко, допустим, она демонстративно выбрала себе рыжего Марка. Но зачем так тыкать носом в неопытность и наивность? Как провинившегося щенка. Ужасное чувство!

Слова Кирстен значительно уменьшили симпатию Зорона к девушке. Сбросив флёр легкой увлеченности таинственной незнакомкой, он стал собранней и напомнил себе: «Я — врачеватель, и это должно быть на первом месте. Всегда».

Как только окна на первом этаже дома сирра Тана были зашторены, светловолосый мужчина, что неторопливо растягивал третью чашку ароматного кофе, встал, расплатился, и скрылся в подворотне. Эйра на крыше все это время тщательно настраивала сложной конструкции арбалет — авторский, дальнобойный и, скорее всего, основательно усиленный чарами. Она обустроила компактную стрелковую позицию и удобно расположилась за печной трубой, невидимая с трех сторон света из–за фигурного ската соседней крыши, а с оставшейся, четвертой, прикрытая пышным деревом нэсет, широко раскинувшим пушистые ветви.

Вскоре из дома, с которого не спускала глаз невидимая наблюдательница, вышли трое: коренастый, плечистый, полный мужичок с огненно–рыжей шевелюрой, одетый в вещи не по размеру, тень в бархатном несколько старомодном платье и высокий изящный темноволосый юноша с длинными собранными в хвост волосами и в целительском одеянии — характерного кроя штаны, рубаха и типичные для врачевателя сапоги с кучей шнурков и бусин. Не было лишь мантии и перчаток. Возможно, именно их юноша нес в большой наплечной сумке. Эйра внимательно рассмотрела троицу, а после молниеносно вскинула арбалет. Тихо тренькнула тетива.

Характерный звук рассекаемого воздуха. Шевельнулись листья на живой изгороди, мимо которой они шли. Зорон был абсолютно уверен: мимо что–то пролетело, и инстинктивно дернулся в сторону, толкнув Марка и Кирс. Но повторный выстрел (а выстрел ли?) так и не повторился. Компания спокойно пересекли немаленькую площадь, направляясь в сторону Мэрии. Вел,не прекращая своей болтовни, Марк. Он, несмотря на видимую грузность, изящно обходил группы прохожих, ведя спутников по весьма путанной и замысловатой траектории.

Они и не знали, что пару секунд назад были окончательно избавлены от слежки теней. После смерти тени на крыше, три оставшихся охотника на Кирстен и Марка распределились по площади. Двоих убил в толпе светловолосый парень, просто и безыскусно сломав шеи. После смерти теней не оставалось тел — они рассыпались беловато–серым комковатым порошком, который тут же унес ветер, оставив на мостовой лишь пустую одежду. Её аккуратно подобрал и захватил с собой тихий убийца. Его «возлюбленная» устранила третьего, сняв точным выстрелом в затылок с огромного расстояния. Этот выстрел Зорон и успел заметить: тень был совсем рядом, за живой изгородью.

Если бы он знал о происходящем, то его интересу не было бы предела: двое убийц, совершенно нехарактерной для этого расы! Человек, на которого не влияет проклятие зверя, и эйра, для которых и вовсе не свойственны любые проявления насилия. Да еще и такого высокого класса. Но Зорон не знал. Убежденный, что является последней надеждой целого Города, он был готов пожертвовать собой, лишь бы предотвратить переворот.

¹ На теней не распространяется проклятие Зверя, не позволяющее людям убивать себе подобных.

² «Держать в шелковой перчатке» — выражение обозначающее полный контроль над отдельным объектом или целой отраслью без проявлений явного вмешательства. «Человек в шелковых перчатках» — ловкий интриган, способный незаметно манипулировать сознанием окружающих.

Глава седьмая. Обратная сторона

Кирсашу было страшно. Очень страшно. Так, как никогда в жизни, даже когда за попытку нападения на хорошенькую девчушку, заблудившуюся в Сумерках, его арестовал и держал за шкирку разгневанный грифойдер, а он сжимался под его взглядом, маленький, трусливый, уже пожалевший о своем желании увидеть чужой ужас, чужую смерть. Сколько ему лет тогда было? Шестнадцать? Совсем еще ребенок. Кирсаш не помнил свою человеческую мать, глава клана запретил даже думать о ней. А тень привык слушаться старших.

Еще он до дрожи в коленях боялся Кирсака. Тот как то за провинность отсек мальчишке пальцы и запер в доме клана¹, исключив возможность мгновенно напитаться и быстро регенерировать. Кирсаш отращивал пальцы месяц, вытягивая последние силы из истощенного организма. К счастью, он был совсем юным, и теневое начало еще не до конца пожрало унаследованную от матери человечность. Ему удалось регенерировать, хоть под конец заключения он и выглядел как оживший скелет, обтянутый тонкой, как бумага, кожей. Тогда он впервые убил — приведенного Кирсаком человеческого мужчину. Его черты стерлись в памяти, слишком много потом было других, но он помнил яркие голубые глаза, наполненные болью и страхом.

Кирсаш слегка завидовал Кирстен: она смогла бежать из дома дважды. Первый раз это было лет пять назад. Он неясно помнил устроенный Кирстен переполох. Тогда тени не смогли изловить свою: она долго и хорошо скрывалась. Кирсаш не знал причины побега, но смутно понимал, имей чуть больше храбрости, поступил бы так же. Жизнь под началом Кирсана была такой сложной, такой бедной и трудной! И очень часто болезненной. Но другого мальчишка просто не знал, рос забитым и потому — покорным. Вот и теперь, ему приказали следить за беглой тенью — он покорно исполнял поручение. И зачем Кирстен снова пришла в дом клана, чтобы потом сбежать? Кирсаш слышал ссору между главой клана и его племянницей, и теперь ломал голову, в какие игры играют взрослые?

Он знал, что клан вот–вот обретет свободу и жить станет лучше, но смутно представлял, как это будет происходить и что будет потом. Кирсан регулярно говорил пространные речи о том, что они, клан Кирс, — самые свободные тени Города. Получается, теперь они станут еще свободнее?

Кирсаш прижался щекой к шершавой и холодной поверхности печной трубы. Он прятался на крыше, стараясь как можно незаметнее следить за площадью внизу.

Он видел вспышки красивого, яркого цвета, которому сложно было подобрать название — это его сородичи, что постарались смешаться с толпой в ожидании когда Кирстен выйдет из большого мрачного дома. Её он тоже видел, точнее её и её донора. Цветовые пятна сливались в одно и поэтому было очень тяжело определить, где именно находится девушка. Наверное, поэтому его соклановцы не пытались пробраться в дом и убить её там. А может осторожничали: Кирстен не боялась главу клана, значит была очень сильной, может даже наравне с Кирсаком.

Зашелестело листьями большое дерево позади Кирсаша. Тень успел только подумать о том, что ветра–то особо нет, повернуться на звук и в эту же секунду умер. Нож вошел через гортань. Перед тем, как все потемнело, Кирсаш успел увидеть ярко–голубые, наполненные покоем глаза девушки–эйры. Её губы что–то прошептали, и подросток успел подумать как же красивы эти глаза. Как же… и его тело осыпалось пеплом.

Кирсай и Кирсел, он и она, похожие, словно близняшки, тени, были надеждой клана Кирс. Быстрые, смелые, дети от крови двух сестер–эйр. Кирсан иногда вспоминал тех двух девушек, больно уж хороши они были. Очень редко удавалось захватить эйр. Слишком умны, хитры и часто сбегали, либо обрывали жизни после того, что совершали с ними тени, не выдержав боли и сломавшись духом, да и книжники берегли своих женщин. Но в этот раз повезло. Правда, возникли сложности с тем, как удержать их от самоубийства до родов теневых детей. Кирсан никому не отдал этих двух. Он лично убил их сразу после родов, приняв на руки своих прекрасных детей. После ошибки брата, Кирсан тщательно контролировал размножение своих подопечных и свое собственное. История с Кирстен не должна была повториться больше никогда.

Кирсай и Кирсел — неразлучная парочка. Они вызвались первыми поймать беглую девчонку, и почти выследили её в Сумерках, но той удалось напитаться новой кровью, и тени потеряли её след, хотя довольно быстро отследили снова.

Кирстен, эта хитрая человечья дочь, смогла обмануть всех своих преследователей, устроив пожар в ту секунду, когда «близнецы» уже забрались в дом, где она пряталась вместе со своим новым донором, которого зачем то оставила в живых. Кирсай сильно обжег лицо, но питаться было некогда, и теперь он терпел жуткую боль от ожога, стараясь следовать за сестрой, и не упуская её из виду. Кирсел повезло больше, будучи более ловкой, чем брат, она успела выпрыгнуть из дома прежде, чем до нее дотянулось пламя.

Кто–то из прохожих толкнул Кирсая, сестра обогнала его — буквально на пару метров, и тут же его накрыл прекрасный, лучший на свете, запах жизни, в которой он так сейчас нуждался. Сильные человеческие руки легли на плечи, после — на шею.

А потом чуть обгоревшая одежда легко упала на мостовую. Над ней, словно снег, кружился желтоватый пепел.

Кирсел почувствовала неладное сразу же. Она обернулась — и не увидела знакомого цветового сполоха за собой. Неужели Кирсай–таки не вытерпел боль и начал питаться кем–то из прохожих, заменяя уже знакомый запах на новый и чужой? Эйровское отродье, не мог он так глупо поступить! Поставить под срыв весь тщательно сработанный отцом план!

Девушка постаралась вернуться на место, где в последний раз видела брата. Тот, кто убил Кирсая, терпеливо подождал и вторую тень. Там же нашел последнее пристанище и пепел её тела.

Тень, что прятался между садовой изгородью и забором, недоумевал. Один за одним гасли «огоньки» его сородичей. Что происходит? Неужели убиты? Грифойдеры что–то заподозрили? Нет, эти пастухи теплокровного стада сначала ловят и устраивают разбирательство, а не убивают на месте. Или этот человечий Наместник Тору пронюхал о том, что замыслил клан Кирс? Кирсак был сильным, рослым и довольно умным — недаром сын женщины тени и гаркана. Когда погас Кирсаш на крыше, через целую площадь от него, Кирсак не кинулся выяснять в чем дело, напротив — занял наиболее удобную позицию, затаился и начал наблюдать за площадью. Вот того светловолосого люда он уже видел несколькими часами ранее. И, несмотря на то, что был сыт, тень даже подумывал, не сожрать ли его? Мускулистый, пышущий жизнью, как жаром из печки, теплокровный перемещался плавно и осторожно, словно дикая кошка. Достойная жертва для такого хищника как Кирсак. А что? Все равно время остальных видов приходит к концу.

Приходит время теней.

Время их клана.

Остальные кланы тут же примкнут к нему, как только узнают, что удалось сделать клану Кирс. Кирсак искренне желал в первую очередь увидеть прах старушки Норы. Слишком уж много самозванка–матриарх прожила на этом свете. Слишком многих переманила на свою сторону, сделала покорными и тупыми, поставила на одну ступень с теплокровными. Хотя нет, даже ниже — заставила просить у теплокровных! Что может быть унизительнее?

Кирсак жил еще тогда, при разделении кланов, и воевал в последней войне под предводительством Кирсана. Даже мысли об измене не возникало у него. Кирсан твердо приказал не выдавать себя раньше времени смертями, и, удержавшись от соблазна, Кирсак отвлекся от парня и продолжил выслеживать глупую девчушку Кирстен. Кто–то ведь ей помогал раньше: весь клан, включая его самого, не мог её отыскать.

(Мне кажется, эту историю надо подать раньше, когда речь об «ошибке»

По сути странная история случилась много лет назад. Редчайшее событие — два брата от одного чрева. Оба сильны, храбры, и были неразлучны, пока не поцапались из–за человечьей самки. Точнее из–за отношения к теплокровным в общем, но основой конфликта–то была людка.

Кирсолай. Клан Кирс проклял и забыл это имя за предательство расы теней. В конце последней войны неуместные взгляды Кирсолая и его способность морочить головы неумным и молодым, почти раскололи клан Кирс надвое. Этот мальчишка, недостойный своего брата, хоть и единой с ним крови, имел равное с Кирсаном право стать главой клана. К счастью этого не случилось. Кирсолай опозорил клан, совершил абсолютное безумие: женился на человечьей женщине, подражая теплокровным. Та родила ему дочь — Кирстен. После того как Кирсан поставил братца на место и покарал всех сомневающихся в истинной роли теней, как высшего хищника, тот сбежал к своей человечьей самке и ребенку. Они жили отдельно, скрываясь ото всех. Жили, пока вдруг не померли, и девчонку, как ближайшему родственнику, Кирсану пришлось взять к себе — тени своих в беде не бросают.

Только Кирстен, видно, человечья кровь в голову ударила. Негоже все–таки тени воспитываться вдалеке от дома клана: вот до чего это довело.

Кирсак заметил странные взгляды, которыми обменивалась Кирстен с некоторыми соклановцами вчерашним вечером. Так, словно вовсе не к Кирсану с повинной она пришла. Глава сказал упрятать девчонку, и Кирсак как верный кербер, стерег ее, но стоило чуть отвлечься — и в Кирсака водопадом полетело стекло. Пока тень приходил в себя, девчонка уже скрылась. И вот теперь очень непонятная ситуация.

Кирстен привела погоню на Площадь Перемирия, в самое её сердце, где грифойдеров было пожалуй больше, чем в во всех Сумерках. Теплокровные усиленно скорбели о своей помершей главе и выражали это, развернув на площади торговлю её портретами и лентами траурных цветов. Что поделать? — бестолковые горожане! Некоторые из всего делают прибыль.

Толпа была на руку Кирсану. Собственно, эти печальные народные проводы и толкнули главу клана Кирс реализовать план, подготовленный сразу после смерти их Мэры, именно сейчас. В толпе легче спрятаться, чем на пустой площади. Грифойдеры не сразу поднимут переполох в случае чего, да и гомон сотен голосов гасит почти любые звуки. Нужно быть очень тихим и аккуратным, чтобы не сорвать замысел Кирсана. Глава клана за такое по голове не погладит, это точно. Но тот парень… это странно. Странно, что он появился здесь.

Кирсак не сводил взгляда со своей неудавшейся жертвы несколько часов. Человек вел себя совершенно естественно для теплокровного: пил и листал бумажку, что называется у них газетой. Очень утомительное занятие — непрерывно наблюдать за однообразными движениями человека. Поэтому второй по главенству тень клана Кирс отвлекся, пытаясь найти взглядом пропавшего Кирсаша, и тут же потерял из поля зрения того теплокровного. Вначале Кирсак даже не придал этому никакого значения, пока не заметил светловолосую голову человека в толпе горожан.

Так вот, в том месте, где мелькнула светлая шевелюра теплокровного, тут же погас Кирсай. Теперь Кирсак всерьез забеспокоился, и почти рванулся туда, в толпу. Но когда пропал цветовой сполох Кирсел, тень понял, что их обнаружили и убирают по одному. Надо предупредить Кирсана! Они раскрыты! Надо вернуться, отменить начало захвата!

Но только Кирсак развернулся готовый покинуть Площадь, как затылок тени с тихим свистом пробил арбалетный болт. Тело Кирсака, сильное, сытое, наполненное чужой жизнью, побилось в агонии пару минут, но рана была неизлечимой, даже для поразительно живучей физиологии теней. И Кирсак затих. А еще через минут пятнадцать,тело потеряло целостность и рассыпалось прахом, украсив причудливым «снегом» чужую изгородь.

¹ Домом клана до последней войны с тенями, звалось любое помещение которое захватил клан теней под свои нужды (обычно перебив или выгнав прочь предыдущих хозяев). Тени располагаются в доме клана прямо на полу, не делая попыток обжить жилище или использовать его культурно, так как это делают горожане. В наше время явление «домов кланов» к счастью практически ушло в прошлое — тени живут в своих собственных домах, практически как обычные горожане, на территории резервации теней в Сумерках.

Глава восьмая. Сила слова

Каппа — растение древесного типа. В медицине не используется.

Примечание доктора Зорона: Бесполезный кусок древесины. «дважды зачеркнуто» Напиток из коры дерева хорошо сказывается на настроении и общем самочувствии пациентов. «приписка карандашом» Плохо сказывается на финансовом состоянии кошелька.

Над чашкой поднимался серебристый пар. Напиток, издавна именуемый в Городе Сумерек «кофе» имел больше сотни способов приготовления и еще больше разнообразных вариаций ингредиентов. Джером Трой больше всего любил кофе из коры растения под названием каппа. Растение редкое, но и напиток выходил чудеснейший, особенно если варили его в кофейне Золотое Яблоко. Кофе приносил прямо в кабинет Джерома на верхнем этаже башни редакции Городского Вестника специально нанятый для этого человек. Трой мог себе позволить такую мелкую барскую прихоть.

«Человеку в шелковых перчатках» было всего лишь сорок три. Совсем еще юный, довольно высокий молодой человек, с легкомысленной копной кудрявых, темно–медных волос и стальной деловой хваткой. На данный момент Джером Трой находился в состоянии негласного передела зон влияния с эйрами. Ушлые книжники сразу после смерти Мэры потянули жадные ручонки к печатникам Площади Перемирия, что уже давно находились под негласной опекой Джерома. В ответ Трой, пользуясь влиянием в Мэрии, сорвал нахальному этнарху эйров несколько экспедиций в Библиотеку¹. Пусть немного остудит свой пыл.

В это утро довольный принесенными отчетами о переговорах с эйрами главный редактор всея Первозданного сидел в кресле перед огромным панорамным окном, что выходило на площадь, и предвкушал вкус любимого напитка.

Расположение у редакции было прямо–таки роскошным: буквально пару шагов — и ты уже под высокими южными воротами Мэрии. А из окна главного редактора площадь выглядела как большой аккуратный круг, заключенный в широкое кольцо из улиц и особняков. Дома вокруг площади располагались спиралью до самого горизонта. Отсюда казалось, словно весь Город существует в едином ритме суточного цикла. Солнце вставало с утра над небосводом, ночью его заменяла луна. Для людей, ранее проживающих в иных районах Города, а после перебравшимся на Площадь, было очень трудно привыкать к этому мельтешению. К сожалению, даже с высоты своего местоположения Джером Трой не мог бы увидеть границы между районами: слишком велика была Площадь Перемирия. Но если взлететь высоко над облаками, туда, где кончается кислород и нечем дышать, то можно было увидеть, что Площадь Перемирия — это всего лишь крошечная точка посреди величественного Города, что разделен на четыре района — Полдень, Сумерки, Полночь и Рассвет в результате сотворения этого мира его сумасбродным творцом. В каждом из районов, всегда было соответствующее время суток — часть замысла Старого Бродяги.

Единственное исключение — сердце Города, его главная площадь. Безумная и грандиозная идея: разделить не только пространство, но и время. По сути, Город был этаким конструктом реальности. Эйры утверждали, что Город по своему строению уникален, и никакое иное место не может сравниться с ним по безумию и гениальности. Джером Трой был склонен согласиться с этим. И хоть для него, как и для всех рожденных в Городе жителей, такая конструкция мира вокруг была вполне обыденной реальностью, масштаб замысла Старого Бродяги действительно впечатлял и заставлял сердце биться быстрее и чаще, когда главный редактор задумывался о нем.

Здесь и сейчас, возвышаясь в своем стеклянном кабинете над остальными домами Площади, Джером Трой чувствовал себя по–настоящему счастливым. И казалось, его приподнятое настроение практически невозможно нарушить. Но это только казалось.

Высокая башня редакции произвела на Зорона впечатление гигантского стеклянного зверя, который нависал над ним всей высотой своего роста и внимательно разглядывал маленького доктора сотнями разноцветных глаз–витражей. Он все никак не мог привыкнуть к гигантомании здешней архитектуры. В Яме дома строили маленькими и аккуратными, преимущественно одноэтажными. Самый большой дом из всех принадлежал им, Зоронам, аж на два этажа и с черепичной, а не деревянной крышей. Строили из того, что добывали прямо там: простое дерево, натуральные краски — красотой вообще никто особо не задавался. Здесь же, на Площади Перемирия, дома выглядели так, будто их хозяева соревнуются между собой блеском и сиянием своих жилищ не на жизнь, а на смерть: бесконечное количество разнообразных витражей, стекол, золочения, сложных форм и причудливых росписей. Некоторые дома вообще словно игнорировали все законы притяжения. Зорон лично видел дом, на острой конической крыше которого стояла без видимых креплений, опираясь только на острый шпиль, еще одна башня. И даже не качалась от ветра! Была ли башня только декоративным элементом, или в ней кто–то жил, он не знал.

А гигантские размеры? Даже его дом, то есть дом сирры Тана, хоть и двухэтажный (если не считать огромный чердак за третий этаж), был больше отцовского дома раз в пять, хотя по сравнению с остальными домами–гигантами, казался крошкой, скромным бедным родственником, случайно заглянувшим на пышный бал. Единственное здание которое можно было назвать не вычурным — Мэрия. Но отсутствие пышных декоративных элементов, фресок и росписей на каждом клочке стены, с лихвой компенсировалось размерами: высокое белоснежного камня здание, с округлыми формами и количеством окон равным, наверное, числу звезд на небе, мэрия была больше любого, когда–либо виденного Зороном объекта. Он сравнил бы её с горой. Его пригород можно было с комфортом разместить на любом этаже этого исполинского здания, и еще осталось бы место на яму и поля. Хотя может с ямой он и погорячился, но поля точно бы влезли с запасом.

Посреди всего этого буйства цвета и формы доктор чувствовал себя крохотным, незначительным, словно маленькое насекомое, на которое вот–вот наступит великан–человек. Еще и чутье снова словно взбесилось: ему ни разу раньше не приходилось контактировать с таким количеством разных людей в одном месте.

Зорон просто не мог воспринять такую массу за раз, его мутило, в глазах мельтешили цветные пятна. Он старался не подавать виду перед своими спутниками, и благодарил всех духов, за то, что не успел ничего съесть с утра. Никто из ученых пока не определил, где именно в организме людов находится орган, ответственный за чутье. В этот момент Зорон мог с чистой совестью утверждать — в желудке. И пытается его покинуть вместе с ним. Осталось лишь одно утешение, возможно, такая реакция со временем уйдет, работали же на Площади местные врачеватели, и ничего, а среди них, Зорон не сомневался, была масса значительно более чутких и талантливых докторов, чем он сам.

После прошлой своей вылазки в центр Площади Зорон провалялся с температурой неделю. В этот раз, по идее, все должно быть хоть немного, но лучше.

Бледного, с легкой зеленцой, его бесцеремонно втолкнул в редакцию Марк. Сын мукомола явно не был знаком с понятиями личного пространства. Но Зорону, на удивление, сразу стало лучше. Ощущение сотен тысяч живых организмов вокруг пропало: кто–то из людов, весьма талантливый, экранировал редакцию от любого влияния извне. Если у себя в доме доктор чувствовал, хоть и отдаленный, но все же «отзвук» чужих тел и их самочувствия, то стоило войти в холл, его чутье будто отрезали. Пока Зорон с интересом прислушивался к своим ощущениям, представляя, как живется другим расам совсем без чутья, Кирстен и Марк разбирались с охранниками. Как оказалось, не будь в компании рыжеволосого толстяка, каким–то образом успевшего прославиться в писательском сообществе, тень бы и на порог не пустили. Голос Марка, полный гнева, многократным эхом отдавался от стен. Возмущенный расовой несправедливостью писатель, хоть и смотрел на высокого плечистого охранника снизу вверх, но явно давил его силой голоса и бесконечной самоуверенности.

Пока Зорон разглядывал фрески, повествующие о сложной доле печатников и вестников, и ловил на себе заинтересованные взгляды симпатичной встречницы², Марк убедил охранников в их полной несостоятельности, и в том, что минутное промедление может стоить им работы, а возможно и жизни, когда многоуважаемый сирра Трой узнает, как относятся к его лучшему писателю и его друзьям. Их, наконец, пропустили, хоть Зорон буквально спиной ощущал раздраженные взгляды.

Все–таки хорошо, что они взяли с собой этого бесцеремонного рыжего!

Зорон никогда особо не умел агрессивно спорить и отстаивать свои интересы с криками и угрозами, а его воззвание к совести, логике и здравому смыслу вряд ли впечатлило бы этих парней. В данный момент на кону стояло столь многое, что, пожалуй, и флегматичный доктор вышел бы из себя, но вряд ли у него получилось бы разобраться с охраной так быстро и складно, как у явно поднаторевшего в разнообразных скандалах мукомола. Встречница, наконец, провела к подъемнику, и он поднял их наверх, на последний этаж, где и вовсе не было стен, а сплошные стекла и витражи с птицами и облаками, что создавало иллюзию невесомости и полета. В башне была и лестница, но что–то Зорону подсказывало: преодолеть её быстро можно было только после долгих тренировок и в хорошей физической форме. Стараясь не смотреть в окна и унять свой только что возникший страх высоты, он делал вид, что является достойным потомком рода врачевателей, и ему все эти башни, маяки, горные хребты и прочие возвышенности и вовсе нипочем. Кирстен тоже явно было неуютно. Она старалась не отходить от спутников, рассматривая окружающие красоты с некоторой опаской. Правда Зорон не знал, что конкретно смутило тень: непривычная высота или огромное количество стекол? С последними у тени явно не ладилось. Она даже чашку умудрилась разбить. Кирстен выглядела так, будто выгнутые, как пузыри, стекла вот–вот вырвутся из оконных рам и набросятся на нее.

— Не бойся, — шепнул Зорон, и тень поблагодарила его улыбкой.

О да, он сам очень смел и отважен! Главное, вниз не смотреть.

Кабинет главного редактора располагался в самой высокой точке башни. Они поднялись по небольшой лестнице, встречница заглянула в кабинет, и представила их.

— Сирра писатель, сирра врачеватель и тень.

— Чем я обязан столь разношерстной компании?

Джером Трой произвел на Зорона приятное впечатление. Открытая белоснежная улыбка, зубы в порядке, без следов зубных хворей, чистые глаза, не слезятся, разве, что слегка воспалены от недосыпа или чтения, здоровая кожа, слегка присыпанная веснушками и легкая асимметрия в лице, но она не портила общее впечатление, скорее подчеркивала характер. Простые, но из дорогих тканей штаны, рубашка и сюртук. Никаких признаков пережитых болезней, травм или переломов. Сирра главный редактор явно тщательно заботился о своем здоровье и наверняка пользовался огромным успехом у дам всех рас.

— Джером, дружище! Меня твои керберы чуть с порога не выгнали! — тут же заполнил все окружающее пространство своим басом рыжий чудик. Сирра Трой остановил порыв Марка к немедленным объятиям одним только взглядом. Нет, Зорону определенно нравился этот человек!

— Сирра Маркус, я непременно займусь этим инцидентом. Но это же не причина по которой вы пришли?

«Маркус»? Марк не оригинальничал, придумывая себе фамилию. Ну да имя, «Марк, сын мукомола» странно смотрелось бы на обложках.

— Я задумал новую книгу! Ты представляешь, Джером⁈ Про то, как один такой скромный, но чрезвычайно красивый молодой человек защищает хрупкую темноволосую крошку от лиходеев! Пожары, взрывы, погони, бои! — Марк говорил очень вдохновенно. — Я просто перед глазами все это вижу!

— Сирра Маркус, — мягко, как с ребенком, начал говорить Джером. — Сейчас печатники перепечатывают в новую обложку вашего «Человека с красными руками». Я никак не умещу в эти полгода новый тираж.

— А если в газете? Кусками? Вот, я сделал пару набросков…

И когда это он успел? Зорон с замиранием сердца распознал в ворохе смятых листочков представленных на суд Джерома, собственные рецепты лекарств. Марк исписал их на обороте. Доктор с трудом подавил гневное рычание: вот за рецепты он шею был готов любому свернуть!

Ладно, сейчас это несущественно. Он уже приготовился, наконец, привлечь внимание к более важным проблемам, когда сирра Трой, с некоторым ужасом взглянув на листочки, отправил Маркуса с встречницей, в залы обсуждения. Уходя, девушка улыбнулась Зорону. Милейшее создание, вот только времени нет на мысли о ней. Встречница одной из первых попадет под удар, если не удастся предотвратить задуманное сородичами Кирстен. Как, собственно, и сам Джером Трой.

— Ну, теперь, когда мы можем спокойно поговорить, я вас внимательно слушаю, — произнес Джером, как только за Марком закрылась дверь. Зорон вместе с Кирстен разместились на диванчике и ввели главного редактора в суть дела. Трой отреагировал, как любой нормальный горожанин: не поверил.

— Ваша история действительно… необычна, — признал он, сидя в большом мягком кресле напротив. — И я бы даже напечатал её в качестве художественного произведения, но поверить? В такое? Увольте!

Кирстен выглядела так, словно вот–вот расплачется. Её можно было понять: тень проделала большой путь, чтобы оказаться здесь. Интересно, подумал Зорон, могут ли тени плакать? Все–таки жидкость в их организм поступает только с кровью… Ну вот, он снова отвлекся и спровоцировал неловкую паузу.

— Хорошо, послушайте сирра Трой, буду с вами до конца откровенен. Я и сам не верю полностью в эту историю. Не смотри на меня так гневно, Кирстен. Но подумайте, если во всем этом есть хоть малая толика истины, и мы действительно рискуем Мэрией и всеми, кто там находится⁈ Один шанс из ста, что теням удастся провернуть задуманное, но он есть. Один шанс из тысячи, что где–то на Площади Перемирия прячут невинных людей, чтобы убить, но он тоже есть! Если вы сейчас выставите нас вон и проигнорируете все, что мы рассказали, будете ли уверены, что поступили правильно? Сможете ли гарантировать, что все это — абсолютно невозможно?

Джером Трой откинулся на спинку кресла и прищурился, явно размышляя. Ну, что ж, можно поздравить себя с победой. Зорон, несмотря на отсутствие ораторского таланта, заставил главного редактора Сумерек задуматься. Кирстен почему–то не вмешивалась в разговор, а только наблюдала за врачевателем, что он счёл странным. Уж кто–кто, а она и дерево бы убедила помочь. Его же убедила!

— Хорошо, — наконец вымолвил главный редактор, постукивая пальцами по деревянному подлокотнику. — Допустим, я вам поверил. И чем могу помочь? Будем откровенны, я, хоть и Трой, но не из правящей династии, никто меня вот так быстро не послушает. Наместника сейчас нет на месте, и я даже не знаю куда он отправился. А наша прекрасная наследница, сирра Селена, увы, не имеет в данный момент достаточно влияния, чтобы одним своим словом поставить Город на уши.

— Это мы уже обдумали, — наконец подала голос Кирстен, и вкратце изложила их несколько сумбурный план. Джером смотрел на тень с интересом.

— То есть, вы осознаете, что ставите меня этим предложением на грань городской измены? И готовы к тому, что в случае чего я скажу, что вы мне угрожали, заставив это сделать? И, что если никто и не собирался захватывать Мэрию, вас двоих наверняка жестоко накажут, вероятно, даже казнят, за подстрекательство к панике в Городе? Сын врачевателя Зорона, верно? — теперь внимательные серые глаза смотрели на доктора, и он чувствовал себя книгой, которую небрежно листают, зная наизусть содержание. — Вряд ли ваш отец, сирра, будет доволен таким раскладом, — он вновь перевел взгляд на Кирстен. — Как и матриарх Нора. Дипломатические отношения с тенями резервации крайне хрупки, буквально висят на волоске. Вы же ей служите, как я понял? Или действуете по своей инициативе? На матриарха это не похоже. Обычно она крайне осторожна и обходится без таких рискованных авантюр и игры на публику.

— Я не имею отношения к матриарху, — буркнула Кирстен. — Я — смертница. Мне нечего терять. Тени не убивают своих — вы сами наверняка об этом знаете — а если уж решили, их не остановить. Так что, не напугаете меня этой вашей людской казнью.

— А вы, сирра Зорон? Вам–то есть, что терять, — Джером удовлетворился ответом Кирстен и вновь переключился на доктора.

— Есть, — согласился тот, вздыхая. Он все больше и больше чувствовал себя идиотом. Этот умный, воспитанный человек был абсолютно прав. Но Зороны никогда не бросают дел на полпути. Так, что если уж решил быть идиотом, надо идти до конца. — Но я потеряю свою честь, как врачевателя, если не стану пытаться что–то изменить.

— Хм–м… — Джером смотрел с интересом: похоже, в книге нашелся пропущенный абзац. — А вы мне нравитесь, молодой человек! Упрямство старичка Зорона, но нет его горячности. Как интересно… прошу прощения за некорректный вопрос, но кто была ваша мать?

— Я не помню ее, — кратко ответил Зорон, не намереваясь посвящать редактора в историю своей семьи.

— Ну, что ж. Просите Кошку, чтобы она уберегла вас от виселицы. Несмотря на мои личные разногласия с доктором Зороном, вынужден признать — в свое время ваш отец обладал исключительной прозорливостью и удачливостью.

Надеюсь, вы унаследовали эти качества.

¹ Библиотека — общее название гигантского комплекса строений захороненного с начала времен глубоко под Мэрией. Там хранятся самые различные книги, свитки, глиняные таблички и прочие носители информации с начала сотворения Города Сумерек. Поговаривают, Старый Бродяга заключил свои знания в Библиотеке и спрятал её глубоко под землей, от злых глаз и недобрых сердец. Вход в подземный комплекс находится под Мэрией. Библиотека является чуть ли не объектом поклонения эйр. Страстные собиратели информации и фанатичные исследователи, эйры регулярно пытаются проникнуть туда тем или иным способом. Но будучи крайне добропорядочными, делают это законно, заваливая Мэрию прошениями об очередной экспедиции. Исследование подземного комплекса — очень опасно, редко удается вынести оттуда что–нибудь ценное. Туннели и залы Библиотеки облюбовала подземная фауна, крайне негативно относящаяся к попыткам проникнуть в свое жилище. Плюс к этому еще и древние магические и физические ловушки, постоянно обваливающиеся от старости и влаги потолки и стены, и прочие неприятные для исследователя сюрпризы.

² Встречница, встречник — отвечающий за встречу посетителей в любом официальном учреждении Города. Также в обязанности встречника входит разбор почты, подготовка бумаг и запись под диктовку.

Глава девятая. Тени подземелья

Отставной грифойдер Соше Валл собирался ужинать. У Соше для этого была целая церемония — грифойдер садился во главе длинного стола, разглаживал белоснежную с кисточками скатерть, обязательно поправлял упрямый воротничок рубашки, что колол шею накрахмаленными острыми уголками, потирал руки и ждал пока супруга, сирра Валл разольет по порциям золотистый, душистый суп с хрустящими шариками на самом дне супницы. Чета Валл давно отпустила выросших детей по своим домам, и теперь жила только вдвоем. Соше, покинув мэрийскую службу, и уже не скованный уставом, отрастил, наконец, длинную бороду, о чем его так долго просила дорогая Юта. И теперь сирра Валл приобрела привычку перед ужином подходить к мужу со спины, запускать ладони в каштаново–седую гриву его волос, перебирать бороду и целовать в макушку, что делало счастливую старость немногословного грифойдера по настоящему полной. Сам Соше выражал свою любовь в приготовлении ужинов. Супы у отставного грифойдера получались почти так же хорошо, как в прошлом ловить особо опасных преступников. Грифон его скончался в прошлом году — от старости. Во дворе, под розовым деревом, возвышался небольшой холмик могилы. Соше попросил выписать своего старого и искалеченного товарища со службы вместе с собой, потому крылатый зверь провел спокойную безоблачную старость в доме Валл, сам Соше намеревался последовать его примеру. Вот только вероятно переменчивая Кошка решила распорядится его судьбой иначе. Бывший грифойдер начал беспокоиться: Юта все не шла к столу.

Привычная церемония затягивалась, суп остывал, теряя аромат и вкус, а жены все не было. Соше начал нервничать и постукивать по столу черенком ложки. Может, что–то случилось? Стоит пойти, проверить? Правда Юта всегда обижалась, если Соше уж чересчур опекал ее, и посему первый порыв Соше с трудом, но сдержал. Но когда к исчезновению жены прибавился еще и шум на улице, грифойдер не выдержал: встал из–за стола, со стуком уронив ложку, и отправился к двери узнавать, в чем дело. Как оказалось, вовремя — на улице происходило настоящее столпотворение. Маленькая фигурка Юты с опущенными плечами, что стояла у окна, внимательно глядя на улицу, заставила грифойдера забеспокоиться по настоящему. Шум и крики были непохожи на отзвуки народного гуляния, да и какие гуляния в недели прощания с Мэрой?

— Соше… — вид белого, как полотно, лица супруги болью уколол сердце грифойдера, он подошел к женщине и обнял её за плечи. — Соше, это может быть правдой? — Юта показала мужу свежий внеплановый выпуск «Вестника», что нервно сжимала в руке.

Грифойдер вчитался в газетные строки и тоже побледнел, да и седых волос у него в этот момент наверняка прибавилось:

— Юта, оставайся здесь, закрой все окна, никому не отпирай, — Соше прижал к себе жену. — Я вернусь. Сиди тихо–тихо, сможешь? — Соше смотрел в наполненные слезами глаза женщины и чувствовал, как глухо ухает сердце в грудной клетке.

— Может, ты не пойдешь? — без всякой надежды спросила Юта, понимая, что сам вопрос не имеет смысла. Бывших грифойдеров не существует.

— Моя Юта… — вздохнул грифойдер и задумчиво посмотрел в окно на холмик во дворе под деревом. — Старый добрый пернатый друг, мы с тобой еще повоюем!

Поцеловав заплаканную жену, отставной грифойдер третьего ранга Соше Валл, представленный к многочисленным знакам отличия и закрепленный в ранге личным приказом Селестины Трой, отслуживший сто тридцать пять лет на этой должности, ветеран последней теневой войны, влез в старую форму, навесил на себя пояс, с трудом застегнувшийся на талии, взял с собой фой и влился в кричащую толпу, оставив Юту одиноко ждать его, как она делала до этого уже целый век.

— Слушай, Зорон, ты уверен, что это хорошая мысль? — Кирстен схватила доктора за плечо, пока он всеми силами старался удерживать тело в вертикальном положении. — Я не очень разбираюсь в людах, но ты выглядишь так, словно… в общем, есть бы я тебя таким точно не стала бы. Даже будучи при смерти.

— Сочту за комплимент, — пробормотал Зорон, борясь с рвотными позывами. Мутило его еще как. Но интуиция подсказывала: догадки верны, где то на Площади прячут пленных горожан, причем недалеко от Мэрии, и сдаваться он не собирался.

— Учти, если ты тут упадешь, я тебя далеко не унесу, и помочь никак не сумею. Могу добить, — мрачно пошутила тень, пряча беспокойство за сарказмом.

— Не мешай думать! — грубо оборвал Зорон размышления девушки вслух: ему мешали сосредоточиться не только гомон и крики на площади, но и её обеспокоенный голос — как будто сотня молоточков стучала по голове. Ну же Зорон, думай! Где–то здесь должен быть вход в подземелья Мэрии, и пленников наверняка держат около него. Так–так–так, ну же! Работай, включай логику!

Зорон постарался абстрагироваться от ощущений тела и окружающего гама. Они с Кирстен стояли в небольшой подворотне–тупике между Золотым Яблоком и каким–то учреждением. На площадь все прибывала и прибывала толпа. Причем если первые минут тридцать толпа прибывала, в основном, гражданская, то потом со всех улиц на площадь начали стекаться отряды грифойдеров, организуясь на месте. Они оцепили Мэрию и теснили толпу, пытаясь успокоить и выдавить из зоны оцепления.

Зорон, если честно, не ожидал такого эффекта от их авантюрной затеи. Времени оставалось мало: еще минут десять, и грифойдеры окончательно перекроют Площадь Перемирия.

— Так, я буду идти, а ты говори обо всех зданиях рядом с Мэрией, быстро! Будешь моими глазами, пока я думаю, — решил Зорон, заключив, что думать, смотреть и бороться с собственным взбесившимся чутьем одновременно, не сможет.

— Хорошо, — кивнула Кирстен и подхватила его под локоть, потащив за собой.

— Если бы я был тенью, куда бы спрятал своих жертв? — задал вопрос Зорон.

— Если бы ты был тенью, то не имел бы возможности менять цвет кожи. Ты сейчас такого очаровательного серо–зеленоватого цвета с бурыми пятнами, — сделала Кирстен щедрый комплимент и уже серьезно добавила: — Я бы прежде всего постаралась отбить нюх этим вот птичкам.

Тень кивнула на оцепление. Стража Мэрии разомкнули ряды пропуская внутрь по парам грифойдеров и грифонов. Хотя грифойдерами назывались все стражи порядка Города Сумерек, грифоны работали в паре только с избранными из них. Зорон впервые видел вблизи этих животных, и они действительно впечатляли: выше самого крупного кербера, где то по тазовую кость человеку, с мышцами, что ходили ходуном под медно–золотистой шкурой, связанными кожаными шнурками крыльями, впечатляющими когтями и с недобрыми взглядами. Зорон не сильно разбирался в военной иерархии, но их безумной статье в Вестнике явно поверили всерьез. Он слышал, что такая вот птичка может задрать человека за пару секунд, только дай.

— Вряд ли в официальных учреждениях можно хранить источники сильного запаха, сбивающего с толку, не привлекая внимания. Значит, сузим поиск до магазинчиков и лавок, — решил Зорон. — Какие из этих зданий воняют больше всего?

Кирстен втянула носом воздух:

— Я не берусь судить точно, но вот та лавка с пряностями, книжный магазин, лавка торговца древностями, — она задумалась, — вот тот рыбный лоток воняет тухлятиной. Омерзительно. А в том доме слева что–то горит. Молоко. Кажется. Не сильно разбираюсь в людской пище.

— Стой–стой! — Зорон смотрел в витрину мясной лавки, мимо которой они проходили. Кирстен не обратила на нее внимания, а он почему–то зацепился взглядом. Что– то смущало в висящих там огромных тушах и кусках балыка обваленных в пряностях. — Повтори последнее, что ты сказала?

— Молоко? — вопросительно глядя, Кирстен подняла бровь.

— Нет, другое, что было после него?

— Я не разбираюсь в еде человеков, — пожала плечами девушка.

— Именно! Тени понятия не имеют о том, как готовить и правильно хранить человеческую еду!

Зорон кивнул на витрину. Туши, которые якобы «вялились» там, были свежими, с них сочилась кровь, «балык» в пряностях при ближайшем рассмотрении оказался небрежно разорванными кусками сырого мяса, обваленными в семечках синего тмина. Тмин был ядовитым, использовался только для хранения вещей. Его запах не интенсивный, но быстро «забивает» обоняние. Это все было фикцией, декорацией, призванной отбить нюх ароматом тмина, сбить вонью мясных туш.

Зорон дернул дверь лавки. Заперто. Кто бы сомневался! Было бы странно, обнаружить открытую дверь и надпись на вывеске: «Заходите, мы как раз собираемся устроить здесь кровавую бойню»

— Дай я попробую, — хмыкнула Кирстен. — Тень двумя пальцами вытащила из корсажа декоративную булавку и аккуратно вскрыла замок. — Опыт в побегах из дома клана — пожала она плечами в ответ на удивленный взгляд доктора. Они зашли внутрь.

Звякнул колокольчик.

Он ждал этого. И дождался.

Тени подняли головы. Крохотный колокольчик на шнурке, соединялся с таким же под дверью лавки. Когда дернулся первый, зазвонил и второй. Идея хитроумного Кирсана: ведь, сидя в глухом подвале с толстыми стенами, тени никак не могли бы увидеть или услышать, если кто чужой попытается пробраться в помещение, замаскированное под мясную лавку. «Теневое восприятие», нечто среднее между нюхом и слухом, позволяло видеть своих, теней, причем, лишь несущих в себе хоть немного чужой крови.Именно её «запах» и запоминали тени. Стоило сменить донора, либо истощить себя до крайней степени — и тень становилась для сородичей невидимкой, так как сами по себе тени запаха почти не имели. Поэтому они не могли увидеть ни Кирстен, ни Зорона, даже пользуясь своим восприятием.

Конкретно эта группа соклановцев девушки не участвовала при поимке тени и не могли её запомнить. Они даже не были в доме клана, когда туда вернулась Кирстен,слишком заняты были, похищая, пряча и постоянно перемещая свою добычу по Городу — пятьдесят три теплокровных. Вон они, накрыты матерчатой тканью, лежат в отдалении, как мешки поваленные друг на друга. Тени уже заранее считали своих пленников мертвецами, бесправной пищей, не более, поэтому не боялись обсуждать свои планы при них. В подвал даже разок, четыре дня назад, заглядывал сам Кирсан: поморщился от жуткого запаха экскрементов, презрительно пробормотал «теплокровные», словно унизительная животность пленников была их собственной виной, и повесил тот самый тревожный колокольчик. Жертв приказал не трогать раньше времени, потому каждую ночь по одному или по двое тени покидали свое страшное логово и по системе подземных переходов отправлялись наверх — отдышаться от резкой вони, и пополнить силы, поймав какого–нибудь теплокровного подальше от тайника. Три последних вылазки закончились странно: тени–охотники так и не вернулись обратно. Оставшимся в подвале оставалось только гадать, куда делись сообщники. Убиты? Или предали общую идею? Может, струсили перед великим воцарением теней и предшествующей этому кровавой резней?

Откуда им было знать, что самые лучшие из клана Кирс по одному попадали в ловушку, тщательно расставленную охотниками на них. И жертвовали собой, лишь бы не привести убийц к пленникам, лишь бы не сорвать такой тщательно спланированный и подготовленный план своего вожака. После третьего исчезновения оставшиеся в подвале заговорщики договорились, что не будут больше подниматься наверх до момента, когда, все по тому же плану, тени переправят жертв по подземным переходам к точке встречи клана Кирс. До этого оставались еще целые сутки.

Просидев два дня в сыром вонючем подземелье без питания, тени несколько ослабли, стали агрессивнее и регулярно задирались друг с другом. Они и не подозревали, что все их переговоры и стычки тщательно прослушиваются и запоминаются одной из спящих жертв. Он спал, точнее, кармин действительно циркулировал в его крови, в этом без обмана. Если бы какому–то из тюремщиков пришло в голову тщательно обследовать жертву, то никаких отличий от других, кроме расовых, он бы не обнаружил. Но в этом и был главный секрет пятьдесят третьего пленника. Пока тени грызлись между собой, он вывел из своей крови ядовитое вещество самым естественным способом, не зря же так старательно задерживал в теле воду все эти дни. Мышцы начали потихоньку «отмерзать» от паралича, который вызывала отрава.

Он с трудом удержался от рыка и прикусил губу чтобы не выдать себя — слишком долго сидел в одном положении, все сильно затекло. Вместе с чувствительностью к мышцам возвратилась боль и крайне неприятное покалывание во всем теле, но это мелочи: умея манипулировать химическими и физическими процессами своего тела, снять эффект не составит труда. Пленник не двигался и не открывал глаз, но его разум совершал феноменальную работу с телом. Мышцы начали подрагивать — все в порядке. Небольшое обезвоживание, ничего страшного.

После звона колокольчика, тени поспорили, кого отправить наверх разведать ситуацию. Их осталось тринадцать, и каждый хотел, наконец, вынырнуть из темных подземелий наверх, за глотком свежего воздуха. К тому же разведчику полагалась внеплановая пища: рискованно было отправлять на встречу с чужаком тень, которая не сможет с ним справится. Придется частично нарушить указание вожака во имя общего дела.

В результате долгого спора на высоких тонах самый большой, самый злобный из всех, угрожая раскрытой пастью с острейшими зубами, убедил сородичей отправить наверх именно его. Высоченный плечистый хищник тут же отправился выбирать себе кого–то из спящих, чтобы пополнить силы. Гаркан напрягся: если тень выберет его, то придется защищаться, и это лишит его преимущества перед остальными тенями, те сразу поймут, что на них напали, а если кого–то другого, то жертва может умереть, а он дал ей слово — спасти всех пленных без исключения.

Он решился раскрыть глаза, чтобы оценить обстановку. Довольно темно, но кое–что все–таки можно рассмотреть. Сквозь матерчатую ткань в крупную сетку он мог видеть силуэт врага. Вот он приближается, выбирает. Вздуваются широкие ноздри, тень, не торопясь, ищет самый соблазнительный кусочек. Остановился перед ним, приподнял тряпку.

Пятьдесят третий мог слышать, как охранник дышит: прерывисто, нервно, с предвкушением. Пленник старался не выдавать себя ничем. Дыхание его было тихим и мерным, не дернулся ни один мускул. Тень выбрал иную жертву, светловолосую эйру. Гаркан почти упирался лбом в её мягкие волосы. Тень подхватил спящую девушку на руки и вытянул перед собой, раскрывая чудовищную пасть, впиваясь в её плечо жуткими зубами, кромсающими плоть как масло. Он не собирался её пить, оставив в живых, он собирался сожрать её заживо. Как только пленник это понял, начал действовать. Тень успел сильно ранить беззащитную пленницу, но не убить — чей–то кулак врезался в под колено ломая пока еще хрупкие кости. От неожиданности тень охнул, упал на и выпустил истекающую кровью безвольную жертву из рук. В ту же секунду вторым ударом тени свернули нос. Но хищник был сильным и живучим и вцепился в горло обидчика. В неярком свете факела сверкнула красная кожа его противника. Одной рукой тот вцепился в руку тени, нажимая на локтевой сустав, другой, опираясь, в грудь хищника, не давая ему использовать чудовищные челюсти.

Возню и шум услышали другие тени.

— Чего ты там так долго возишься? — вопросительно крикнули издалека. Тени не видели происходящего, они сознательно устроили свой лагерь ровно под подъемом наверх, в лавку, чтобы хоть как–то ощущать свежий воздух. пленников же держали существенно дальше, в ответвлении подземного коридора, что начинался с подвала лавки. Тени частично разрушили кирпичную кладку, которая отделяла подвал от подземных катакомб,так что видеть драку они не могли, но хорошо слышали звуки. Проснувшийся пленник боролся с тенью, кувыркаясь в вонючей луже, ожесточенно и молча, практически не выдавая себя, тень же, бросив все силы на устранение неожиданного противника, не догадался позвать на помощь сразу же. Это его и сгубило. Тени почти удалось побороть сопротивление пленника, он выбил руку, что не давала ему покончить с пленником одним укусом, и совершил вторую ошибку, перестал его душить, вместо этого вцепившись клыками в шею. Тут же одним точным ударом пленник размозжил своему тюремщику голову, за секунду до того, как на его горле сомкнулись жуткие челюсти. Тело тени обмякло и распалось комьями пепла. Обнаженный пленник приказал своему телу начать затягивать многочисленные ранки на шее от касания теневых зубов, и быстро натянул на себя одежду убитого. После бегло осмотрел раненую эйру. Ей срочно нужна была помощь врачевателя, мучитель вырвал у нее плечевой сустав, сломал ключицу, серьезно порвал мышцы, кровь текла рекой, смешиваясь с остальными жидкостями теплокровных тел, которых на полу было в достатке. Пленник не мог ей помочь, ничего не смысля в врачевании, но медлить не стоило. Постаравшись перевязать рану, пустив на бинты её собственное платье, он натянул коричневый капюшон на глаза и спрятал руки поглубже в рукава. Ему нужна всего пара секунд, чтобы подобраться к остальным поближе, а ярко–красная кожа выдала бы его мгновенно. К счастью, ростом и комплекцией он был похож на почившую тень. Разве что чуть ниже и несколько худее.

Тени в лагере не сразу заметили подмену. Они логично заключили, что их сородич просто загрыз пленного и таким образом приобрел «новый» запах. Даже пошутили, якобы тень выпил «того краснорожего», хотя Кирсан пожелал оставить этого пленника для себя. Пятьдесят третий неразборчиво огрызнулся, и, подхватив в лагере два длинных ножа и фонарь с иридами, отправился наверх — к люку в лавку. Он прошел пол пути по каменной лесенке и швырнул фонарь вниз.

Стеклянная колба разлетелась осколками, высвобождая газ, в котором жили крохотные светящиеся создания вместе с ними самими. Газ, едкий и тяжелый, не поднялся наверх, где стоял предусмотрительный пленник, а растекся сизым маревом по подземелью. Тени стали кашлять и задыхаться, не понимая, что произошло, на шум стали подходить те, кто отправился в дальние части подземелья. Ириды разлетелись в стороны прекрасным разноцветным облачком искорок, но тут же попадали вниз и погасли, умирая — обычный воздух был слишком неподходящей для них средой — а следующими стали умирать тени: гаркан, задержав воздух в легких, спрыгнул вниз и методично, орудуя двумя ножами, превратил в кучку комковатого пепла сразу троих обескураженных теней. Газ понемногу рассредотачивался по подземелью, тени довольно быстро протирали слезящиеся глаза, и вступали в бой, криками подзывая остальных. Они пытались опрокинуть бойца и просто запинать его ногами все вместе, но тот вертелся как юла, сворачивая шеи, проламывая черепа. Одного он убил, просто швырнув со всей силы о каменные ступеньки. Позвоночник сломался с неприятным хрустом.

Тени были ослаблены недостатком питания, крепость их костей и мышечной ткани (точнее того, что заменяло им ее) напрямую зависела от наполненности чужой кровью. Краснокожий гаркан был действительно превосходным бойцом, но не справился бы, будь среди теней хоть один недавно перекусивший. Более того, положительный исход боя между ним и тенью в полной силе в ближнем бою один на один, был отнюдь не предопределен.

Он схватился с одними из опаснейших хищников Города и победил только благодаря ловкости, смекалке и живучести. Под конец горячего боя, гаркан был весь в крови — собственной, чьей же еще, — изорвана одежда, живого места нет от ран, ссадин и царапин, в боку торчит небольшой стилет — один из теней оказался умнее других и метнул его издалека, прежде чем вступить в ближний бой. Эти тени перевозили пленников, а не оружие. К счастью, они в большинстве своем предпочитали атаковать врага как животные хищники — зубами, повинуясь древнему инстинкту. Именно все эти факторы, да и фокус с фонарем позволили ему выжить и дать шанс на спасение другим.

Игнорируя боль и кровотечение, краснокожий, стиснув зубы, вытащил стилет, который к счастью не задел ничего жизненно важного, и поднялся по лестнице, отдыхая на каждой ступеньке. Теперь надо было убедится, что он верно истолковал знак. Он осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыл люк и посмотрел на тех, кто обыскивал лавку. Увидев подошвы незнакомых врачевательских ботинок он напрягся, но когда услышал голос Кирстен — успокоился, и вернув люк на место, спустился вниз. Воитель потянул несколько раз за шнурок, чтобы колокольчик в лавке снова зазвонил, и отправился к остальным пленникам. Он обошел их и устроился позади всех, разумно заключив, что пусть обнаружившие их перво наперво бросятся к раненной эйре. А он и сам себя подлатает. Не в первый раз.

Как Зорон и думал, вывеска была лишь прикрытием. Внутри оказалось, что лавка давно заброшена, но туши закрывали обзор, с улицы через витрину этого не было видно, на что и рассчитывали тени. Но тени ли? Зорону пока просто невероятно везло, все события выстраивались в ровную череду, ни одной ошибки, ни одной неудачи! В лавке могли сидеть несколько очень злых охранников, что разделались бы с людом и тенью без труда, но их не оказалось. Может спугнули грифойдеры? Их крики и команды, координирующие действия, раздавались с улицы.

Неужели пленников оставили без охраны? Но нет. Его чутье начало приходить в норму. Ощущение «молоточков» чуть стихло, а взамен на просто нахлынула волна чужой боли. Он не мог определить откуда точно, но скорее всего снизу. Стены магазинчика были тонкими, а вот пол, судя по всему, толстенным, раз он даже не мог определить, кто находится внизу и один ли он.

— Здесь раненый! Давай, помогай мне найти, — Зорон искал люк или другой ход, хотя пол, сложенный из деревянных ромбов, казался цельным. На корточках обыскал каждый метр. Лавка внутри оказалась совсем крохотной: торговое помещение, пыльное, покрытое мусором, где краска на стенах осыпалась от старости, и склад, заваленный старой мебелью, да так, что даже шага внутрь не ступишь. Вероятно, раньше тут торговали именно ей, иначе откуда бы взялось такое количество старых стульев без ножек, тумб и шкафов? Пахло гниющим мясом, пылью и копотью. Когда они вдвоем с большим трудом подняли тяжеленный старый гобелен, судя по всему от старости креплений и под собственным весом рухнувший со стены на пол, то обнаружили на полу длинные царапины, ведущие в сторону склада.

— Воронов тмин не дает мне ничего учуять, — нахмурилась Кирстен, обшаривая помещение — И зачем людам выращивать эту гадость?

— Отгоняет паразитов, — пожал плечами доктор, внимательно изучая следы на полу. Чужая боль накатывала волнами, стихая. Неизвестный раненый либо умирает… либо? Поправляется? Как странно… может ранена тень? В любом случае стоило проверить.

— Действительно отгоняет, — хмыкнула Кирстен самокритично. — Так и хочется поскорее сбежать.

— Смотри! — наконец понял Зорон. — Будучи владельцем магазина, ты бы стала портить дорогой пол, так небрежно волоча мебель?

— Ты намекаешь на то, что свалку тоже устроили мои сородичи? — хмыкнула Кирстен и заглянула на склад.

— Именно! Чтобы замаскировать люк вниз. Пыли в магазине намного больше чем тут, да и мебель совсем не похожа на вид здешних домов — простые стулья, грязные, потрепанные полки. Продавая такой ширпотреб на Площади, где живут сплошь богачи да важные шишки, магазин бы быстро разорился.

— Ну, как видишь, дела у них не очень–то идут, — фыркнула Кирстен, случайно поддевая носком туфли край гобелена. Поднялось облачко пыли и тень чихнула. — Надо же, магазин замаскированный под мебельный, который подделан под мясную лавку. С ума сойти! Спорю на все, что угодно, это придумал дядюшка. У остальных хитровыделанности просто не хватило бы. Только как мы проберемся туда? Мне уже силенок не хватит разобрать этот завал, — тень смерила критичным взглядом гору старой мебели. Она казалась совершенно цельной: весь дверной проем был плотно заложен стульями и прикрыт дверцей шкафа. Неужели эта комната действительно забита мебелью от пола до потолка?

— Ну им же надо как то выходить… — Зорон потянул за спинку одного из стульев. Конструкция угрожающе зашаталась.

— Там сзади пустота! — догадалась Кирстен — Вороновы перья! Да я почти восхищаюсь этим придурком Кирсаном!

— Все еще не возникло желания перейти на сторону «победителей»?

Доктор искал способ вытащить один из стульев, и не погрести при этом себя и тень под старыми деревяшками. Толкать баррикаду вовнутрь он не решался: мало ли, что там?

— Я поздно одумалась, — вновь фыркнула Кирстен на ехидный вопрос. — Теперь могу перейти к своим только как пепел в банке. Думаю, Кирсан посадил бы туда цветочек, мило бы вышло. Главное, только не этот мерзкий тмин!

Они оба замерли там, где стояли. Со склада прозвучал сначала очень четкий стук, а после над дверью дернулся колокольчик. Знак? Приглашение? Просьба о помощи или объявление тревоги?

— Ох, великая тень! — произнесла Кирстен гневно и с размаху ударила кулаком куда–то в середину загораживающей путь баррикады. Конструкция зашаталась и рухнула с жутким грохотом, к счастью, во внутрь а не на них. — Ворон! Кажется я палец сломала.

— Там наверняка какой–то кусок свободно вынимался, не затрагивая другие деревяшки, — укоризненно произнес Зорон, бросаясь разбирать завал.

— Вечно вы, люди, все усложняете, — пожала плечами тень.

Как можно быть такой безответственной?

Люк нашелся сразу же — под упавшей дверцей шкафа. Зорон потянул вверх за край, чтобы открыть и почувствовал, что для этого фокуса понадобится немалая сила. А как же его открывали тени? Хм. А если вот так?

Кирстен стояла рядом и порывалась помочь, но доктор справился сам. Простой механизм открывался не вверх а вбок, и довольно–таки легко. На сдвинутом люке виднелись отпечатки окровавленной пятерни, а из темного колодца тут же ударила в нос концентрированная вонь: смесь крови и мочи, и еще чего то, что Зорон пока не мог распознать.

— Он что, в канализацию ведет? — изумилась Кирстен, морщась от запаха.

— Сейчас узнаем.

Доктор достал из сумки маленький фонарь, и потряс его, чтобы всполошить заснувших в темноте иридов. Голубовато– зеленый свет осветил каменную лестницу, ведущую вниз. На ней тоже были отпечатки крови. Спускаясь по лестнице быстро насколько мог, Зорон пропускал ступеньки. Его в тот момент совсем не волновало, что ждет впереди. Здесь был окровавленный горожанин, и он обязан его спасти, никак иначе. Кирстен что–то кричала позади, но доктор уже спустился, и теперь, словно грифон, обследовал место, в котором оказался. Лагерь, брошенный. Как только он спрыгнул с последней ступеньки, ноги утонули в непонятной субстанции. Мягкий желтоватый пепел почти сплошным слоем устилал пол подвала, в котором он находился. Что это? Не похоже ни на какое, виденное им ранее вещество.

Он осторожно коснулся субстанции и перетер её в пальцах. Порошок — легкий, воздушный, слегка комковатый. Зорон решил оставить эту загадку на потом и, оставляя на желтоватом «снеге» отпечатки сапог, отправился вперед. Здесь словно бойня произошла: на винных бочках — следы крови, на полу валяются разрозненные предметы одежды, причем в большом количестве. Такое ощущение, что таинственные незнакомцы сбрасывали с себя одежду, посыпая друг друга странным веществом, а после испачкали кровью все, что могли, и скрылись без следа. В воображении тут же заплясали странные картины весьма неприличного вида, и он постарался их прогнать. Некогда строить догадки! Но, где же пациент? Выслеживая по кровавым следам, словно ищейка, он дошел до дыры в стене — помешанные на конспирации тени не стали её маскировать, видимо не думали, что кто–то пройдет так далеко. Сзади послышался шум — это Кирстен наконец спустилась следом за ним. Зорон уже отошел далеко и не видел, как лицо её при виде покрытого пеплом пола искажается сначала ужасом, а после болью. Она опустилась на одно колено, погрузила пальцы в пепел и начала тихо шептать, истово, быстро. Что–то о прощении, и о тех, кого не уберегла. После вытерла слезы рукавом бархатного платья, которое в последние дни пережило очень многое, и вряд ли подлежало восстановлению, и пошла за доктором, приподняв подол, стараясь как можно меньше наступать на желтый пепел.

Зорон тем временем уже прошел довольно далеко по извилистому коридору. Источник тошнотворного запаха приближался. Его чутье вело себя очень странно, но он, наконец, мог примерно предположить, что ждет впереди: много живых, теплокровных. Спящих? Но увиденная картина потрясла его настолько, что много позже, он часто видел её в кошмарах. В большой каменной камере лежали вповалку несколько десятков людов, эйров, и разнообразных полукровок, в луже собственных экскрементов, безвольные, частично раздетые.

Как куски мяса на бойне.

У Зорона затряслись руки от ярости. В этот момент он готов был лично предать самой болезненной смерти того, кто сотворил это зверство. Вот почему я не чувствовал их на Площади! Погруженные в явно неестественный сон, они не осознавали, насколько плохи их дела.

Поминая Ворона, теней и их половые связи между собой, доктор кинулся к спящим, и его вниманием тут же завладела окровавленная эйра. Она лежала впереди, перед всеми, и умирала, даже не осознавая этого. Рана, разворотившая плечо девушки, была чудовищной. Он коснулся уха эйры — теплое, она жива! Распотрошив сумку, в которой хранились набор первой помощи и сделанная неделю назад вытяжка из альгамы, он полностью сконцентрировался на травмированной девушке. Совсем ребенок, неровно обрезанные светлые волосы, тонкая детская шейка… Какая нелюдь подняла руку на нее? Впрочем, он знал, какая.

Он услышал, как Кирстен тихо вошла и встала позади.

— Помощь! Зови! Немедленно! — на секунду обернувшись, гаркнул Зорон на нее. Глаза тени расширились, белая, как полотно, она вздрогнула, кивнула и скрылась в темноте. Он же стянул с себя рубашку, чтобы порвать на перевязку. Кто–то явно пытался оказать эйре первую помощь, очень грубо и непрофессионально, но это, похоже, спасло ей жизнь, дав драгоценные минуты, чтобы найти ее.

Молодая тень, как вспугнутая охотниками лань, металась по Площади. Светловолосый человек, тот самый, убивший близнецов–теней, пытался прорваться к ней, но грифойдеры замкнули оцепление и не пустили его на Площадь. Он помахал рукой и ушел в сторону прилегающих к Площади улиц. Кирстен поняла, что осталась без прикрытия, нужно было срочно придумать новый выход.

Она была напугана. Взгляд юного, немного нескладного доктора Зорона шокировал ее. Девушка чувствовала слабость в коленях, что было очень по–человечьи.

В его зеленых, пылающих бешенством глазах было нечто большее, чем гнев. Такого лица, таких светящихся глаз она никогда и ни у кого не видела ранее. Словно сам Ворон пришел из небытия, чтобы стереть её в порошок за все прегрешения расы теней!

Кирстен бросилась к ближайшему грифойдеру и схватила его за рукав:

— Скорее, пожалуйста, там люди! Умирают!

Но в ответ к её шее прикоснулось острие фоя. Грифойдер распознал в девушке теневого монстра.

— Не ты ли этому виной, тень? — Смуглый взъерошенный грифойдер в наспех застегнутом кителе, сразу заподозрил представительницу враждебной расы в соучастии происходящему бедламу. Отчасти он был прав. Смерть тени в толпе никто бы не заметил, а грифойдер не был особо чутким. Хоть эта удивительная способность и была общерасовой для людов, но у всех проявлялась в разной степени. У кого меньше, у кого больше. Люди с наиболее развитым и тонким чутьем становились магами, переходя на уровень выше обычных смертных. Совсем как обладание голосом: у всех он есть, но хорошо петь могут немногие.

У грифойдера не было ровно ни одной причины не убивать подозрительную тень на месте. Учитывая происходящее, обычные законы временно не действовали. Второранговые выдали приказ задерживать всех подозрительных на месте.

Грифойдер облизнул пересохшие губы:

— Знаешь как легко фой¹ снесет тебе голову? — Военный всем сердцем ненавидел теней, столько бед принесших Городу и его семье в войну.

Кирстен замерла, не зная, что ей делать. Умную и ловкую тень застали врасплох, выбраться из захвата фоем было практически невозможно — это не меч. Острые края крюка касались кожи девушки, и она лихорадочно обдумывала, как спастись. Грифойдер, явно из человеков, и он на грани нервного срыва, на грани убийства!

Но Кирстен повезло. Кошка была благосклонна к девушке.

— Грифойдер шестого ранга Аркан, успокойся! — сверкнуло лезвие, и другой грифойдер выбил рукоять из руки сослуживца, не травмировав девушку. Кирстен схватилась за горло, словно пытаясь защитить от уже отбитого фоя. — Зверем стать хочешь? Себе жизнь поломать собрался⁈

Широкий в плечах, но довольно упитанный борода, был никто иной, как Соше Валл. Отставной командир смотрел на бывшего подчиненного с укоризной, и тот опустил глаза. Валл взглянул на тень без всякой злобы во взгляде.

— Леди², — по–старинному обратился он. — Что вы делаете на Площади? Всех гражданских давно попросили её покинуть.

«Похоже, с этим людом можно разговаривать,» — подумала Кирстен и указала пальцем:

— Там. Вон в той лавке, там горожане, много, им плохо, нужны врачеватели!

Соше Валл сощурился. Он участвовал в войне теней, даже руководил несколькими крупными операциями. Его чутье грифойдера было заточено острее любого фоя и говорило о том, что девушка не врет. А её темно–серые глаза и бледная кожа обозначали, что тень не представляет опасности для грифойдера. Недавно питавшаяся тень выглядит иначе.

— Веди, нужно проверить, — Соше оглянулся и подозвал к себе грифойдеров, включая того, что грозил Кирстен фоем: — Ты, ты и ты. За мной, — он вновь взглянул на тень. — Надеюсь, девочка, ты не приведешь нас в западню к своим сородичам. Не люблю пропускать ужин.

¹ Фой — традиционное оружие грифойдеров. Напоминает крюк с остро заточенным краем и кожаной петлей на рукояти. Фой используют не только как оружие, но и чтобы оттащить излишне ретивого грифона от пойманного им преступника, до того как судить уже будет некого.

² Леди — старинное уважительное обращение к женщине. Почти вышло из разговорной речи, сменившись универсальным «сирра».

Глава десятая. Прошлое и нынешнее

Седые виски и черные волосы, собранные в тонкий хвост, высокий лоб, умные глаза, тонкие губы. Усталый взгляд. Кирсан смотрел в окно экипажа на полуночные пейзажи, а Полночь смотрела на него в ответ своим единственным зрачком — белым кругом луны, смотрела равнодушно и безучастно. Под этой луной за все существование Города произошло столько мерзости и предательств, было пролито столько крови, она видела столько пороков, что Кирсан, со всеми своими глобальными планами, был лишь страницей в истории Города Сумерек.

Черный бархат, вспышки алого, синего и бирюзы. Насыщенные запахи ночных цветов. Золотая цепочка с подвеской — хрустальной капелькой сверкает в темноте, отражая лунный свет. Тень нервно катает её между пальцами.

Глава клана Кирс не был безумцем, и не считал себя подлецом или убийцей. С точки зрения самого Кирсана, он делал все возможное, чтобы спасти будущее теней, избавив их от окончательного превращения в нелепую копию теплокровных, в их безвольных и покорных рабов.

Давным–давно тени, будучи совсем не похожи на своих современных потомков, появились в Городе Сумерек как отважные и безжалостные захватчики. Тогда они больше соответствовали прозвищу которым их окрестили теплокровные. Создания без лиц, похожие на черный силуэт в рамке из бурлящего вокруг воздуха и темной энергии, они тогда еще могли воспроизводить себя без вмешательства теплокровных. Но время, проведенное в Городе, извратило изначальных теней. В родном мире, из которого они пришли, источником жизни было практически все, тут же им пришлось искать новый вид питания, просто чтобы выжить. И он нашелся. Как оказалось, единственным подходящим и сравнительно безопасным способом питания в Городе были теплокровные разумные, ранее населившие этот мир. Теней не смутил такой поворот: в своем мире они были высшим звеном пищевой цепочки, представляя единственный вид разумной жизни, и не имели конкурентов, равных по силе и интеллекту.

Новые поселенцы Города привыкли потреблять, не спрашивая никого брать все, что считали нужным. Горожанам такой подход почему–то совсем не понравился. Вместо того, чтобы признать себя низшими существами и покорно сдаться, они развернули обширную войну против захватчиков. Конечно, еще тогда в рядах теней появились предатели–ренегаты, которые вместо того, чтобы усмирить бунтующую пищу, пытались изучить её и наладить контакт. Но от них быстро и аккуратно избавлялись, презрев главный закон теневого общества — никогда не убивать своих. Война продолжалась.

Тени использовали свое главное оружие выживания — способность мутировать и эволюционировать не в течение тысяч столетий, как остальные разумные виды, а за сравнительно краткое время, буквально за десяток лет. Они вырастили свои знаменитые челюсти, чтобы было удобнее охотиться, убивать и питаться новым видом пищи. Но на этом процесс мутации не завершился, став неконтролируемым. В случае с тенями, была очень уместна немного переделанная поговорка: «ты — это тот, кого ты ешь».

Питаясь людьми, ётунами и эйрами, тени стали все более и более походить на своих жертв внешним обликом. И, как оказалось, не только этим. По прошествии времени и «очеловечивания», тени стали стерильны: утратили возможность «сливаться» друг с другом, порождая новых изначальных, не тронутых мутациями, теней. С этим следовало срочно что–то делать, ведь войны с теплокровными, что продолжались весь цикл¹ правления Троев, сильно уменьшили изначальную популяцию теней. Их становилось все меньше, количество способных к размножению теней стремительно сокращалось, и в результате совершенно случайно выяснилось, что теплокровные пригодны не только к пище. Они могли воспроизводить потомство, скрещиваясь с самыми мутировавшими из теней.

Одна мысль о спаривании с пищей, казалась большинству теней омерзительной и противоестественной, но время шло, и противников нового веяния становилось все меньше. Тени, вследствие мутаций, преобразовавшиеся в мужской пол насильно овладевали теплокровными самками, женский же пол действовал хитрее и несколько гуманнее: маскируясь под свою пищу, соблазняли теплокровных самцов. Именно у теней женского пола звериные челюсти со временем сформировались во вполне милые человечьи лица, остались только «беликовы бороздки» — ловко замаскированная мутацией широкая пасть. Впрочем теплокровных отцов всегда сразу же после полученного съедали. Сильно сократившаяся популяция начала восстанавливаться.

Война продолжилась с новыми силами, но к удивлению и раздражению лидеров кланов, подавить сопротивление теплокровных все никак не удавалось. Предателей–ренегатов становилось все больше и больше, их уже нельзя было так просто убрать и скрыть от остального общества теней. Целые кланы отказывались продолжать войну с теплокровными, призывали к совершенно неестественному для самой природы теней союзу. И когда к мэрству была возведена Селестина Трой, названная впоследствии Сталью и Кровью, за свою бескомпромиссную жестокость и умение холодно и безупречно просчитывать нестандартные военные операции, тени начали нести одно поражение за другим. Началась настоящая бойня. Теней вычистили полностью из Полдня и Рассвета, уничтожая всех, даже детей, безжалостно и бесповоротно.

Селестина пошла на невероятно рискованный и прогрессивный шаг: временно объединила военные силы Безымянных и грифойдеров, призвала в союзники островные пригороды гарканов и ударила по теням с трех направлений. Загнанные в угол, разбитые, впервые по настоящему напуганные и лишенные надежды, остатки многочисленной ранее расы, прятались теперь в Полуночи. Проживающие там наги равнодушно относились и к теням и к остальным горожанам, не вступая в многовековую войну. Их холодная кровь не годилась для питания, так что нагам нечего было делить с бывшими захватчиками, но и помогать теням они не стали. Селестина имела вполне реальные шансы истребить теней до единого, и более того, не скрывала, что так и собиралась сделать. И тогда раскол, веками нараставший в теневом сообществе, наконец, произошел.

Количество ренегатов, склонившихся к миру, перевесил количество консерваторов, желавших продолжения тысячелетней войны. Ренегаты объединились вокруг своего нового лидера, древнейшей из выживших теней, Норы, и отправили к Селестине посланников с признанием поражения и мольбой о помиловании. Первых гонцов Мэра демонстративно казнила на Площади. И последующих. И еще. И еще.

После тринадцати казней, для которых Мэра, оправдывая вторую часть своего прозвища, выдумывала самые необычные и жестокие методы, Нора, проявив отчаянную храбрость, отправилась к Селестине сама, без охраны.

Две умные властные женщины на удивление быстро нашли общий язык. Неизвестно, что именно предложила Нора Селестине, но Мэра наконец приняла прошение о помиловании целой расы. Так прекратился многовековой конфликт с тенями, оставшись в веках под названием «Бич рода Трой». Норе и её последователям позволили основать резервацию в Сумерках, наложив на них массу различных ограничений.

Решение самой Селестины Трой, Стали и Крови, не осмелился оспорить никто. Безымянные вернулись в горы, гарканы — на острова, эйры, просчитывавшие для Мэры аналитику всех военных операций, получили в награду множество различных привилегий. Она даже сделала одного из них своим Наместником. Тени, спасенные Норой от геноцида, провозгласили её матриархом — древнейший титул, обозначавший «прародитель».

Недовольными остались только пара тысяч недобитых теней в Полуночи — жалкая горсточка от былого величия. Впрочем, со временем, глядя на жизнь в резервации, может не такую свободную и дикую, но значительно более безопасную и мирную, количество недовольных сильно поубавилось: они уходили в резервацию добровольно, принимая власть матриарха. Это массовое бегство и подтолкнуло оставшихся, самых свободолюбивых злостных и упрямых консерваторов, прибиться к клану Кирс, чей глава последний не желал признать над собой главенство Норы и законы теплокровных. В результате он смог объединить под своим началом где–то четыре сотни сородичей. Остатки, как он считал, настоящих, не извращенных теплокровными, теней. Каждая тень была на счету. Именно поэтому он закрывал глаза на безумные выходки своей племянницы и терпеливо планировал операцию по свержению власти теплокровных.

Наконец, возможность провернуть это появилась: умерла Селестина Трой, почти до дня смерти державшая Город в стальной рукавице. Шелль не покидала Полуденные горы, будучи при жизни матери демонстративно нелюбимой дочерью, о чем прекрасно знал весь Город. Селену в виду юности никто всерьез не воспринимал, мягкий и гуманный Наместник Анжей, после смерти своей повелительницы пытался справиться с нарастающим комом проблем и был по горло в делах, не имея возможности следить за перемещениями теней, а второго Наместника и вовсе не было уже долгие и долгие годы. Самое благоприятное время для начала операции, лучше и придумать нельзя.

До воплощения рискованного захвата оставалось совсем немного времени. Кирсан был весьма неглуп и прекрасно понимал все то, о чем твердила его племянница, не желая участвовать в восстании. Если авантюра не удастся, разгневанные горожане, семьи которых пострадали во время войн теней, расправятся со всеми тенями без разбора и пощады.

Пока их сдерживал только личный приказ о перемирии авторства почившей Мэры. Селестину Трой боялись и уважали даже после смерти. Но стоит добавить хоть одну каплю к народному гневу, и он выплеснется, стерев из этого мира все воспоминания о хищной неуживчивой расе теней. А захват Мэрии был отнюдь не каплей, такого им ни за что не простят. Но Кирсан считал, что славная смерть в бою намного благороднее жалкого существования в резервации. Он взял ответственность за всю свою расу на себя, и она тяжким грузом придавила его плечи. Глава клана Кирс обладал сильнейшей волей, острым умом и лидерскими качествами. Возможно, сложись все иначе, тени Города выбрали бы его своим единственным предводителем. Но Нора его опередила.

К тому же теперь она явно начала что–то подозревать. Кирсану приходилось использовать всю свою смекалку и хитрость, чтобы успокоить конкурентку. С нее сталось бы донести на сородича своим новым хозяевам, а этого Кирсан допустить не мог, не имел права. Он чувствовал себя на краю бездны, последний настоящий глава всех теней, и в его ладонях, как на весах были их слава или смерть. Кирсан не доверял ни секунды дочери своего брата, и не стал посвящать её в свои планы, хоть и намекнул на них. Никому не доверяя не полностью, он раздробил план на кусочки, и определенная группа в клане знала только свою часть. Если даже и окажется в клане несколько предателей, это не сыграет решающей роли.

Глава клана разделил своих теней на четыре группы. Малая, самые верные сильные и преданные ему тени, в ком он был уверен, отправились добывать и прятать пищу для решающего удара. Вторую группу, побольше, он отправил разведывать подземные ходы под Мэрией и готовить схрон оружия. Третья группа, самая большая, оставалась в доме клана и ждала его сигнала для спуска в подземные ходы. Четвертая же, ближайший соратник Кирсак, самые любимые из детей и бестолковый, хоть и самый одаренный в восприятии и поиске, мальчишка Кирсаш, с которого нельзя было спускать взгляд, остались при Кирсане в качестве его личной свиты. Когда Кирстен сбежала из–под надзора, именно их глава отправил её ловить. Сам же Кирсан с двумя тенями отправился в Полночь, к Джианиссу Торолиссу, главному на данный момент среди нагов.

Кирсан рассчитывал заключить долговременный союз, ведь одно дело захватить Мэрию, а другое — удержать! Даже если кланы, которые переманила Нора, вернутся, в чем Кирсан не сомневался, их все равно не хватит для полноценной блокады всех рас Города. Ему требовалось войско равное объединенным силам остальных рас или хотя бы близкое к этому, и такое войско в Городе имелось, хоть и не настолько организованное и обученное, как хотелось бы тени.

Экипаж, невзрачный, старенький, с жалобно скрипящими рессорами, свернул в сторону от дороги Ворона, в глушь и переплетение лесных ветвей. Не смотря на личную страсть к изяществу и утонченности, к красивым женщинам и добротным вещам, Кирсан не выставлял здесь напоказ свой личный достаток. В Полуночи это равнялось самоубийству. Потому и транспортом пользовался таким — неприметным. Вабари недовольно фыркали, с трудом пробираясь через густую синюю траву. В Полуночи синий вообще был основным цветом, растения же за века приспособились к скудному лунному свету и научились источать свет сами. Вот и теперь за экипажем тянулась яркая, сияющая голубым, полоса света в море темно–синей травы. Это травинки начинали от касания светиться и слегка вибрировать, захватывая дух такой типично полуночной сверкающей красотой. Кирсану, впрочем, было не до восхищения здешними видами. Теперь он слышал вдалеке крики и видел дым от множества костров. Уже совсем скоро. Тень на козлах, старший сын главы клана, извечный спутник отца, Кирсой, прибавил вабари ходу, хлестнув правую между ушей тонким хлыстом. Они приближались к поселению нагов, тех самых, кого Кирсан и надеялся сделать своими союзниками.

¹ Цикл — временной отрезок, в котором Городом правит определенная династия.

Глава одиннадцатая. Золотой змей

Наги. Проклятый народ. Искусственно созданный Вороном в начале времен, когда самый талантливый из учеников пошел против своего учителя — Старого Бродяги. В те времена еще была разрешена магия творения, когда на основе существующих животных и растений создавались новые формы жизни, для обогащения разнообразия¹ флоры и фауны созданного мира.

Многие древние виды вымерли, а вот их морфированные² вариации существуют и сейчас. Пример: древнее животное под названием «лошадь», исчезло с полей Города уже тысячи три лет тому назад, но «потомки» этого животного — вабари, синари, кричайги, крукайсы и прочие, существуют и здравствуют до сих пор. Самым лучшим, после Старого Бродяги, творителем стал Ворон. Презрев категорический запрет наставника об экспериментах над разумными расами, Ворон совершил невозможное, то, что никто не делал ни до ни после него: он создал новую расу, взяв за основу людей, и сплавив их кровь путем длительных бесчеловечных экспериментов со змеями. Новый народ Ворон нарек нагами. Вроде как в мире, откуда он пришел, была в ходу легенда о полузмеях–полулюдях с таким названием, только, в отличии от своих сказочных предшественников, городские наги не были хвостатыми.

Их строение вполне человечно: ноги, руки, голова на месте, ничего лишнего, вот только и различий было предостаточно. Ворон замыслил новую расу не просто из–за любви к решению невозможных задач. Он собирался бросить вызов своему наставнику, мечтал превзойти Старого Бродягу во всем. Наставник не создавал новых рас, зато создал новый мир, но в этом мире было слишком мало места для двух гениальных творцов. Так считал Ворон.

Два других ученика, Кошка и Пес, были преданы Старому Бродяге и не пошли бы против наставника. Ворон знал об этом, ему были нужны союзники, и не имея возможности приобрести их путем переговоров, ведь даже собственный народ — люди, отвернулись от него, творитель решил создать союзников сам. Он сделал нагов крепкими, ловкими, сильными, наделил способностью смертельного укуса, скоростью, хитростью и умением выживать при большом колебании температур. Нагов практически не брала любая магия — ведь Ворон собирался пойти против мага, да еще и уровня творца миров. Но и расовую человеческую способность к творению они утеряли.

Дети нагов пропускали младенческую стадию развития, почти с рождения способные ходить, искать пищу и очень быстро расти. Почти безупречное орудие в руках своего создателя. Но, как любым разумным существам, нагам нужна была особенная черта, нечто, что заставляло бы их жить и действовать собрано.

Эгоцентричный Ворон, ни секунды не сомневаясь, наделил нагов такой способностью — фанатичной, слепой любовью к нему самому. Но он не рассчитал одного нюанса — хитроумные наги, расплодившись и будучи использованы Вороном для противодействия людям, эйрам и ётунам, которых возглавляли Пес³ и Кошка, быстро догадались, что их создатель отнюдь не предан своим детям, как они ему, и бездумно бросает в самую гущу боев как живое бесправное мясо. И с целой расой, осознавшей это, возможно не без помощи Старого Бродяги, произошло то, что происходит с любым человеком, понявшим, что объект любви его предал. Наги возненавидели Ворона и пошли против него, а после поражения и изгнания неудачливого мага из Города потеряли смысл в жизни. С тех пор наги деградировали: бесконтрольно плодились, питались всем, что могли найти, будучи крайне неприхотливыми, и алчножелали лишь одного — личной выгоды. Побольше денег, чтобы питаться лучше, плодиться больше. Все чему учил их создатель — это убивать. Больше ничего наги и не умели — ни строить, ни производить что либо, ни создавать семьи или другие социальные ячейки. Даже понятие кровных уз было для них пустым звуком. Дети нагов сами давали себе имена. Обычно нечто простое: Камень, Палка, Ветер, Река, и так далее. Присущее людям воображение, как следствие таланта к творению, было им не свойственно. Наги бездумно убивали своих, часто за просто так. Ничего похожего на внутреннюю организацию даже в слабых проявлениях у нагов не наблюдалось. Они жили большими группами только потому, что так проще обороняться от крупных хищников и агрессивных представителей других рас, но внутри группы постоянно грызлись между собой. Жили в самом опасном и ненадежном месте — Полуночи, не претендуя ни на лучшие территории, ни на какую–либо политическую роль в истории Города.

Самые сообразительные наги быстро научились сотрудничать с теневой стороной Города, которая как раз процветала в Полуночи: становились ворами, убийцами и грабителями. Впрочем, и мирные профессии, хоть и были среди них очень редки, но все же встречались — некоторое время в Городе особым шиком считалось держать рабов–нагов в качестве прислуги. Отношение к нагам было соответствующим — презрительно равнодушным, а редких доброжелателей, которые стремились защитить их права, наги просто убивали, предварительно вытянув из них все материальные блага до ниточки.

Абсолютный застой среди нагов не мог продолжаться вечно. Город — застоя не терпит, это текучий меняющийся мир. Среди нагов в последний век наметился слабенький, но прогресс. Они начали проявлять нечто вроде стремления организоваться вокруг одного лидера. Такие вожаки очень часто сменяли друг друга — убивали свои же, но последний Джианисс Торолисс продержался дольше всех — аж десять лет. Объявил себя князем да и имя взял новое, похожее на человеческое, даже зарегистрировал его в реестре имен в Мэрии. К нему и направлялся Кирсан, надеясь убедить поучаствовать в предстоящей войне. Он понятия не имел, что сама война уже практически завершена, так и не начавшись.

Дым пеленой стоял над деревьями, полыхало оранжевое пламя. Резиденция Прессветлого Яссноликого княсся Джианисса Tоролисса больше напоминала огромную свалку, в которой чадили многочисленные костры. Наги не умели, да и не желали учиться строить, так что жили либо в чужих заброшенных домах, либо делали свои импровизированные гнезда из кучи обломков, палок, бревен, тряпок, булыжников и краденого имущества других рас. В местах, где было много опасных хищников, а в Полночи это практически повсюду, наги рыли большие ямы, заполняли их сором и жили в таких вот котлованах многочисленными группами. В подобной яме и царствовал безраздельно первый нагийский князь. Впрочем не совсем князь — Джианисс, натура артистичная и непостоянная, менял свой титул каждые пару лет. В прошлую встречу Кирсана и нагийского вожака, последний велел звать себя Превеликим Царем Вссея Полуночи. И издевательским «царсским» указом велел выпроводить тень вон, отказавшись поддержать Кирсана в свержении матриарха Норы. Тогда еще Кирсан понял, что тонкие политические игры — не его конек. Опасного союзника заимела себе Нора в лице Трой, никто не хотел попасть под горячую руку стальной сирры Селестины, и противостоять ей он не смог. Но теперь все поменялось, и стоило попробовать переубедить этого хитрого змея еще раз. Слишком уж лакомым кусочком были наги, а если Кирсану удастся объединить под своим началом теней и нагов,то Город дрогнет.

Экипаж миновал многочисленные посты охраны. Джианиссу удалось обучить и организовать своих нагов, теперь все здесь выглядело значительно лучше чем в первый раз. Обученные, вышколенные,закованные в броню, нагийские стражники, совсем не напоминали прошлых босяков–оборванцев. Тени с видимым недовольством позволили себя обыскать. Пока стража осматривала двух темноволосых мужчин, одна из наг, беловолосая и зеленоглазая, начала тихо отвязывать от упряжи экипажа одну из вабари, за что и получила по пальцам хлыстом — Кирсой вовремя заметил попытку конокрадства.

Нага гневно зашипела и тут же скрылась в темноте. Стражники сделали вид, что не заметили инцидента. По мнению нагов, сохранность имущества зависела исключительно от его хозяина. Не уберег — сам дурак. Оставив сына стеречь экипаж, Кирсан начал спуск к котловану. Ступать следовало аккуратно: лестницами и переходами нагам служили доски криво и ненадежно подвешенные на разной высоте между «уровнями» свалки — гнезда, чтобы проходить по ним, требовалось сохранять безупречное равновесие. Кирсану это с трудом, но удалось. Правда, после этого испытания он бы не отказался от живой плоти, желательно автора этого жуткого изобретения. Как жаль, что наги не годятся в пищу!

— Кирссан, старый знакомец! Как же я рад тебя видеть, дружищще!

В этот раз главе клана Кирс устроили гораздо более доброжелательный прием, чем в прошлый, и тень посчитал это хорошим знаком. Его провели в самое сердце свалки. Джианисс восседал на горе самых разных сокровищ: золотые монеты, цветные стеклышки, красивые фигурные ножки мебели, ожерелья из зубов и драгоценных камней, книги, черепа самых разнообразных полуночных тварей, дверца от сортира (с сердечком), вышитые подушки, платья, обувь, оконные рамы, картины, обломки стены с фреской, вынесенные из каких то древних развалин, гобелены, чучело кербера и масса других невероятно ценных вещей по мнению нагов. Все это было свалено в кучу, и поверх нее установлено простое кресло с чрезвычайно вульгарной, вышитой золотом, обивкой с многочисленными дырами в ней, из которых лез красный пух. В кресле, с величием, достойным Мэра, восседал сам наг. От остальных своих сородичей Джианисс отличался разве что обилием шрамов по всему телу — свидетельства потрясающей удачливости и живучести этого змеелюда. Один из них начинался от края рта и заканчивался у уха, отчего казалось, будто наг постоянно криво ухмыляется. Больше во внешности князя нагов не было ровно ничего примечательного. Почему же остальные наги признали его главенство? Загадка.

— Я так рад, так рад! — Джианисс сидел в кресле боком, наложница — нага, украшенная множеством золотых колец и браслетов, умащивала маслом золотистую кожу своего повелителя. Остальные многочисленные фавориты и фаворитки князя сидели прямо на полу, с интересом и скрытой угрозой глядя на Кирсана. Тень чувствовал себя крайне неуютно. В случае чего ему будет сложно выбраться отсюда живым.

— Смотрю, настроения нагов поменялись с нашей прошлой встречи? Не передумали еще принять покровительство теней? — Кирсан подчеркнуто церемониально поклонился, улыбаясь и краем глаза наблюдая за нагами. Теперь он пришел не просить. Он пришел ставить в известность.

— Отлищщно, проссто превоссходно, правда я ошшидал васс ранее, но вссе же, — Джианисс поймал наложницу за подбородок и притянул девушку к себе. Нага, явно крайне довольная своим положением, тут же уселась на колени к князю, длинным раздвоенным языком касаясь шеи повелителя. Кирсен поморщился.

— Ожидали ранее? — удивился тень. — С чего бы?

— Именно! Вессь Город уже шшумит, я ссразу шше догадался, только мой давний дружищще Кирссан мог усстроить такой переполох, — внимательные, зеленые с алым ободком глаза нага смотрели на тень, словно видя его насквозь. Наг проверял реакцию тени на эту новость.

Знает или нет? От этого зависело на чью сторону встанут наги. Не знает. Губы Кирсана дернулись, глаза сузились, и хоть он быстро взял себя в руки, Джианиссу хватило наблюдательности, чтобы это заметить. Наг расслабился и столкнул с колен наложницу, по–хозяйски шлепнув её пониже спины. Зазвенели браслеты. Теперь он смотрел на Кирсана не как на равного, а как змея смотрит на загнанную в угол мышь. Тень просто кожей почувствовал исходящую от князя опасность. Это было о–очень странно. Кирсан привык быть охотником, а не жертвой. Что же такое известно нагийскому князю и не известно самому Кирсану?

— Переполох? Я бы не назвал это переполохом, — стараясь не выдавать свою неосведомленность, Кирсан смотрел на князя с сдержанным интересом.

— Отчего шше? Вполне подходящщее слово, — Джианисс щелкнул пальцами. — Принессите мне ту бумагу! — Наги тут всполошились и начали обыскивать помещение. — Бесстолочи, я шше ссказал, она вашшна! Куда вы её дели, вороновы дети⁈

— Ветер на ней сидел, — с ехидством сдала конкурента по гарему, нага с золотыми браслетами.

— Хватит греть ссвой ссад на политичесски вашшном документе! Голову скручу, — с отеческой теплотой произнес Джианисс.

Смятый «Городской вестник» был небрежно расправлен и поднесен князю. По спине Кирсана пробежал холодок. Больше всего на свете он ненавидел находится в незнании. А судя по наглому поведению нагийского князька, нечто важное уплыло мимо носа будущего правителя Города.

Наг неторопливо раскрыл газету.

— Итак, шшто тут у насс. Пятнисстая вабари, продаетсся. Вы интерессуетессь копытными, друг тень? А то я вишшу с людами, эйрами и прочими теплокровными как–то не вышло, — издевательский взгляд в сторону Кирсана. Змея не спешила набрасываться на мышь, тянула удовольствие. Тень сносил издевки молча, сохраняя на лице маску сдержанного интереса., что же таит в себе этот дурацкий клочок бумаги⁈ — А, вот–вот, мошшет это? Продолшшается сстроительсство пригорода Шшелесст, рассысскиваютсся рабочие. Прекрассное название. Сстолько шшипящщих! Вашши холеные ручки там бы пригодилиссь, Кирссан. Расс уж сс политикой не ссложилоссь… А, вот шше оно! Вссего лишшь на целую сстраницу огромными буквами, — наг расправил газету и, чуть ли не мурлыкая от удовольствия, зачитал приговор клану Кирс.

— Редакция «Городсского Весстника» проссит жителей Города Ссумерек ссоблюдать сспокойствие. В дессять чассов по времени Площщади Перемирия, был происсведен вооруженный ссахват Мэрии группой неизвесстных лиц. Намесстник Анжей Тору убит. Месстонахождение Сселены Трой неизвесстно. Воздержитессь от паники, не покидайте ссвоих домов и будьте оссторожны. Весстники сследят за развитием ссобытий. — Джианисс закрыл газету, наслаждаясь произведенным эффектом — Чудессный сстиль. Так кратко и ёмко! Надо посслать Джерому шшто–то в подарок. Мошшет прах тени? В таком чудном ссундучке. У меня где–то был один, с россочками.

Кирсан оторопел. В голове лихорадочно заметались мысли. Кто приказал начать захват без его ведома? Неужели Кирсак возомнил себя главнее его и приказал штурмовать Мэрию теми малыми силами, что прятались под Площадью? И ему повиновались? А как же тени оставленные в Сумерках? Они тоже предали своего главу? Или…

Глава клана теней похолодел. Кирсак не знал всего плана, тени были не готовы, не организованы! Такой захват быстро сорвется. И если газета добралась даже до Полуночи, о восстании теперь знает весь Город. И все грифойдеры наверняка явятся к Мэрии, тем более после известия о смерти Наместника. Теней же просто сметут!

— А вы не об этом хотели мне рассказать, ссударь? Я–то думал, шшто вы первый в курссе дел. Помнитсся шшто–то подобное вы мне рассказывали пару лет нассад. Тихий захват, шшантаж жизнью насследниц. Прекрассный план был! Вы даже обрели некоторую популярноссть в прессе. Или это кто–то другой решшил восспользоватьсся вашшими наработками? Ах, этот шшестокий мир, вссе ссамое лучшшее приссваивают ссамые быстрые!

Глава клана Кирс посмотрел на нага с вызовом:

— Прошу прощения, кес Джианисс, но я вспомнил о неотложном деле и должен покинуть вас прямо сейчас.

Рука Кирсана легла на рукоять шпаги. Он чувствовал на себе взгляды нагов. Будет всего пара секунд на попытку пробиться к выходу до того, как они вооружатся. Яд нагов не действовал на теней, как, впрочем, и любой яд. Но змеелюды не полагались только на свои ядовитые зубы, у них тут наверняка припрятано оружие. Наги перевели взгляды на своего лидера. Напряжение прямо–таки витало в воздухе. Тень мог быть сколько угодно силен, но численный перевес был явно не в его пользу.

— О, прошшу, прошшу, как шшаль, шшто мы не ссмогли нассладится вашшим общесством подольше, — Джианисс сделал едва уловимый жест рукой, наги расслабились, демонстративно потеряв интерес к тени и вернувшись к своим разговорам и привычным перебранкам, но на тон ниже обычного — из уважения к своему вожаку.

Кирсан из последних сил держал на лице маску невозмутимости. Почти бегом тень покинул «тронный зал» Джианисса и преодолел путанную систему лестниц–досок раза в два быстрее, чем спускаясь. Кирсой тем временем стерег вабари, вяло отбиваясь от стайки юных наг, что пытались увести тень от экипажа под самыми неприличными предлогами. Кирсан так быстро запрыгнул в экипаж, что чуть не сорвал дверцу.

— Немедленно! В Сумерки! — приказал глава клана своему сыну. Кирсой забеспокоился, но виду не подал, беспрекословно выполняя приказ.

¹ Люди древности, маги преобразовывали и совмещали разных животных, приведенных с собой первыми расами. Это решение предложил Ворон, и его одобрил Бродяга, понимая что иначе экосистема Города из–за биологического однообразия быстро вымрет. Не все гибриды дожили до сего дня, но большая часть здравствует и поныне.

² Морфировать — создавать гибридов магическим путем.

³ Пес — ученик Бродяги, после смерти стал духом силы, отваги и отчаянной смелости. Покровитель воинов. В негативном смысле — дух мести. Изображается в виде огромного, одноголового пса.

Глава двенадцатая. Ловушка для теней

Оранжевый глаз зверя накрылся белесой мигательной перепонкой. Толстенький сизый горлубь¹ спрыгнул на нижний уровень крыши, семеня всеми четырьмя голыми розовыми лапками. Царапая черепицу коготками, зверек, унаследовавший название от древнего предка, вынюхивал аппетитный запах сдобы. С легким стуком с покатой крыши покатился маленький хлебный шарик. Зверек схватил его, и обернувшись длинным пернатым хвостом принялся на трапезу, не забывая, впрочем, осторожно кося глазом, поглядывать вверх, на неожиданных благодетелей.

— Сарджара, — эйра, расположив арбалет на удобной позиции рядом с печной трубой, впилась зубами в сочную лепешку. Брызнул мясной сок.

— Маниджур, — светловолосый люд заботливо полировал кинжал, избавляясь от частичек теневого праха в ложбинках узора на изящной рукояти. Парочка играла в «Острова». Игра состояла в том, чтобы вспомнить как можно больше названий обжитых островов в Полуденном море и ни разу не повториться, и поскольку этих клочков суши там было огромное количество, а все их названия не помнил никто, игра могла продолжаться почти бесконечно. Тем более человек и эйра состояли в близком знакомстве с гарканом, и их знания о географии морей Первозданного регулярно пополнялись, впрочем, далеко не всегда по доброй воле. Но игра велась уже часа три, вариантов становилось все меньше и меньше, человек ощутимо сдавал своей подруге — книжнице, что, как и все представители своей расы, обладала отличной памятью.

— Синяя Сушь, — эйра вытерла подбородок платком.

— Ну, это слишком просто! Единственный остров занятый ётунами, его все знают, — хмыкнул парень, вглядываясь в тусклый сумеречный горизонт. Воздух пах дождем. Крыша только–только успела подсохнуть от ливня, а в сером небе снова собирались тучи. В Сумерках всегда было так: либо лил дождь, либо стоял густой туман — третьего не дано. — Амджарикай.

— Признайся, ты только что придумал это название, — эйра посмотрела на спутника с насмешкой.

— Эй, даже Арджан признал, что я хорош в «Островах»! — притворно оскорбился парень, накалывая лепешку на только что отполированное до блеска лезвие, — Ну ладно, ладно, не смотри на меня так! Да, его придумал. Все равно острова гарканов называются совершенно одинаково — пара букв в начале, «дж» и пара букв в конце, никакого разнообразия, — парень слизнул с острия кинжала приставшую крошку, — поэтому ты не можешь утверждать, что такого острова не может быть в принципе. Наверняка, он где–то есть.

— Ты всегда начинаешь жульничать, когда я выигрываю, — улыбнулась эйра, расслабленно вытягиваясь на жесткой черепице. Девушка развила в себе способность чувствовать себя уютно в практически любом положении и на любой поверхности. Крайне нужный навык, если ты убийца и приходится иногда часами сидеть в засаде, а подушки и мягкие ковры не попадаются в таком случае практически никогда.

— Просто умею импровизировать. Учись! — тут зрачки ярких голубых глаз вытянулись в тонкие узкие полоски. Пожалуй, вывод о его человечности был поспешен. Но Зорона, который провел бы пару приятных минут, вычисляя истинную расовую принадлежность этого интересного экземплШел, рядом не было, а эйру вопрос не волновал по весьма банальной причине.

— Кто то едет! Давай ходу, ходу! — эйра подхватила арбалет, парочка убийц, всполошив уже тройку крылатых нахлебников, спустилась с крыши на балкон и скрылась в доме.

Кирсан ожидал западню. Тени, как и другие расы Города, кроме самих полукровок — людей, не были одарены знаменитым чутьем, но его в некоторых случаях заменял жизненный опыт, а последний у главы клана Кирс был весьма и весьма обширен.

Подъезжая к дому клана, тень велел Кирсою придержать вабари. Дом равнодушно смотрел на своего владельца пустыми глазницами окон. Тень всматривался в здание сквозь стены, стараясь увидеть хоть проблеск знакомого цвета. Хоть сполох. Никого! Либо ушли, либо… все мертвы. Спроси кто сейчас, этого уверенного в себе мужчину, какую судьбу он бы предпочел для своего клана — предательство под предводительством Кирсака или смерть по неизвестным пока причинам, он бы выбрал первое. Кирсан служил своему клану и расе, как он сам искренне верил. И если бы клан действительно выбрал нового вожака, он бы не стал препятствовать этому. Кирсан уважал Кирсака, знал на что тот способен. Если Кирсак сумел увести клан из дома, это не так страшно, как если это сделали грифойдеры или наги.

Кирсан не имел ни единого предположения о случившемся, кроме того, что его зачем–то сдал собственный контакт в правящей верхушке Города. Или… или может Кирстен? Нет, ерунда! Одну тень, да еще и изгоя, никто бы не стал слушать. В любом случае стоило проверить дом. Что бы ни случилось, Кирсан в ответе за свой клан и обязан знать о его судьбе.

Начал накрапывать мелкий дождь.

— Теплокровные. Я чувствую их, — Кирсой последовал за отцом, привычно пригнувшись в проеме. Он был очень высоким и несколько нескладным. Отец не любил его, считая досадной ошибкой молодости. Кирсой случился спонтанно, его мать была больна и слаба. Впоследствии Кирсан тщательно следил за своими связями, стараясь подобного не допустить. Кирсой вырос странной тенью: простодушный, немного заторможенный, задающий много неудобных и неуместных вопросов, избегающий убийств, преданно любящий своего отца — ребенок в теле взрослой, столетней тени, что не мешало, впрочем, боевым качествам Кирсоя, которые у всех детей Кирсана были отточены до совершенства. Отец много времени уделял натаскиванию и подготовке детей к восстанию, хоть Кирсою доверял лишь управлять вабари. Племянницу он тоже обучал сам, ничем не выделяя среди остальных детей клана Кирс. И Кирстен в свое время была по скорости и быстроте реакции наравне с «близнецами». Из нее получилась бы прекрасная тень, но она выбрала для себя путь ненависти и предательства. И смерти.

— Проверь, — кивнул нелюбимому сыну Кирсан, не подозревая, что это последний его ребенок оставшийся в живых. — Я позову, если понадобишься.

Кирсой кивнул и поднялся по лестнице на второй этаж. Дом Клана был довольно большим, весь клан свободно размещался в нем: три этажа, два крыла, большой просторный двор, заросший сорняками и дерном.

Кирсан тоже чувствовал легкий и слегка странный след от запаха теплой крови в воздухе. Но глава клана Кирс не привык считать теплокровных опасностью. Что может сделать еда? Разве что навалиться и задавить количеством, как было в последней войне. Но тут этим и не пахло.

Один. Максимум два. Воры скорее всего — позарились на пустой дом. Вот только как долго он пуст? Кирсана не было полтора суток, что же могло случиться за это время, чтобы три сотни с лишним теней покинули свое убежище и ушли в неизвестном направлении, не дождавшись своего главу?

Брошенная одежда. Кирсан присел на корточки и приподнял рубашку. Внутри пепел. Кто то сложил одежду и спрятал под ней пепел. Дань уважения.

Так делают только тени. Теплокровные, а уж тем более наги, не воздают чести посмертному праху. Убили соклановцы? Немыслимо! Что же здесь произошло?

Нет никаких следов борьбы, пропали все личные вещи теней клана. Еще один аккуратный ворох одежды на полу, чуть поодаль от первого. Кирсан уже знал, что найдет внутри — прах. Он узнал это платье. Его любовница из теней. Не очень умная, зато верная как вабари. Была. Он аккуратно опустил пальцы правой руки в пепел

— Спи с миром, Кирсаника, — Кирсан встал, и стряхнул частички пепла с ладони. Он не питал особых чувств к ней, но несомненно уважал за преданность. Похоже, убиты самые верные его сподвижники из тех, что оставались в доме клана.

Кирсан, прошелся по первому этажу и обнаружил еще двенадцать импровизированных «могильников». Нужно будет похоронить их, как полагается, когда он разберется со всем этим. Слишком уж все странно. Три сотни даже голодных теней — это настоящая сила. Тем более клан Кирс всегда выставлял полнокровных часовых. Что же произошло? Как могли исчезнуть бесследно столько теней? Неужели все–таки верны предположения насчет Кирсака?

Чем больше Кирсан думал об этом, тем безумнее казалась эта версия. Кирсак скорее находился бы тут, рядом с Кирсаникой в соседней груде вещей, чем предал бы своего вожака. Да и не имел он влияния на клан, со своей молчаливой угрюмостью и нелюбовью к большим сборищам и бессмысленной болтовне. Но кто же другой? Самых агрессивных и склонных к бунтам, Кирсан заблаговременно отправил «пасти теплокровных» — караулить будущих жертв, а кроме Кирсака весь план не знал никто… разве что… Мысль простучала набатом в висках, Кирсан рванул на третий этаж, теряя по пути всю свою солидность и важность.

Кирсой вынюхивал теплокровных, как старый опытный грифон, неторопливо и тщательно обследуя комнату за комнатой. Вот чья–то рука коснулась пыльной полки — остался отпечаток пальца. Очень маленький отпечаток, словно от женской или детской руки. Тень не испытывал ровно никакого беспокойства насчет исчезновения клана — отец разберется и все исправит. Вера Кирсоя, немного детская и наивная в отца, была безграничной и абсолютной. Кирсой считал его мудрым, смелым и знающим, не сомневался в решениях главы. Хотя Кирсан никогда не проявлял и намека на заботу о старшем сыне, предпочитая во всем младших детей, добрый и флегматичный Кирсой считал правильным такое положение дел.

Внутри дом клана выглядел хуже, чем снаружи, внешняя изящная отделка, и заросли декоративного плюща не спасали от запустения. Тени жили в нем, словно призраки прежних хозяев. Кухонной утварью не пользовались, и та зарастала паутиной, из мебели использовали только стулья, одежду, не маркую, в основном черных тонов и простых тканей, хранили прямо на полу, игнорируя шкафы и тумбы. Книги, кровати, столы, прочую лишнюю мебель, да и вещи прежних жильцов просто сожгли.

Спать лежа теням необходимости не было. Страх перед сном, что равнозначен для тени смерти, заставлял осторожничать, отдыхать сидя или стоя. Риск для голодной тени умереть во сне очень велик.

След стал ярче. Кирсой, хоть и был сыт, почувствовал нечто вроде тягучего желания встретиться с тем, кто издает такой приятный запах жизни. Убивать он не любил, но никто не мешает выпить, и оставить чуть–чуть — пусть живет теплокровный. Кирсан многократно пенял сыну за такую порочную и неестественную жалость к пище.

И тут мимо Кирсоя просвистел болт, чиркнув тень по щеке. Он дернулся за секунду до этого — подобрать лежащую на полу книгу, удивившись, что делает творение теплокровных в доме клана? Книга спасла Кирсою жизнь. Тень напрягся, словно собранная пружина, и куда только подевалась внешняя медлительность и безучастность! Сработали выдрессированные навыки. Кирсой рухнул на пол и перекатился в сторону, второй болт просвистел мимо.

Стреляли слева и сбоку через открытое окно. Другое крыло здания? Кирсой выбежал из комнаты и захлопнул дверь. Нужно как можно быстрее вычислить, где находится стрелок, нужно сберечь спокойствие отца. В ближнем бою полнокровной тени нет равных, но вот с расстояния убить её можно и одним болтом. Чисто теоретически. В реальности мало кому удавался такой фокус. Правда теперь и Кирсой был начеку. Со скоростью недоступной человеку, тень преодолел перемычку — коридор между правым и левым крылом дома, буквально скатился с лестницы, прижался к стене и затих. Слух и зрение у теней откровенно так себе, не чета нюху. Вряд ли он сможет услышать как невидимый убийца заряжает арбалет.

А вот учуять его — вполне. Запах вел тень дальше, по хорошо простреливаемому коридору. Помнится когда клан Кирс только занимал этот дом, убивая прежних владельцев, часть теплокровных — семья из двух взрослых и подростка — прожила дольше всех именно благодаря этому коридору. Родители просто отстреливали всех, кто пытался пройти на верхние этажи. Поэтому тени подожгли ту часть дома, где прятались теплокровные. До сих пор на стенах была видна жирная черная копоть, а окна покрыты серыми разводами от дыма и пепла. Кирсой решил не испытывать судьбу, больно уж хороша была позиция у противника, поэтому, стараясь не шуметь, открыл окно и спрыгнул вниз, в колючие заросли плюща.

— Двое полнокровных теней. Один из них точно Кирсан, второго не знаю, — отчитался парень, немного запыхавшись от быстрого бега. — Мы в ловушке. Думаю стоит сидеть очень тихо и подождать подкрепления. Если хоть один нас учует — все, конец.

— Поздно, — мрачно произнесла эйра. — Я уже выдала себя выстрелом.

— Попала? — с надеждой произнес человек, устраиваясь прямо на полу, вытерев щегольскими штанами всю пыль и грязь с места, где приземлился.

— Нет, — еще более мрачно призналась эйра, упираясь лбом в рукоять арбалета. — Я обязана поймать эту тварь, понимаешь? Слишком долго ждала.

— У нас приказ, — человек вздохнул. — Уверена, что сможешь его выполнить?

Он смотрел на свою спутницу с искренней заботой и сочувствием. Мало кто в Городе Сумерек смог бы понять, насколько близка связь между этими, такими разными на первый взгляд, существами. Это больше чем дружба, любовные отношения или даже родственные узы.

— Приказ командора будет выполнен, — отчеканила эйра, взяв себя в руки.

— Мы можем подождать и на улице, — этот светловолосый смешливый мужчина не был трусом, но он действительно боялся сейчас, причем не столько за себя, сколько за других, перед кем был ответственен, включая эту упрямую эйру, которая ненавидела бросать дела на полпути.

— И упустить Кирсана? Я лучше умру, главное чтобы перед смертью был хоть шанс прострелить ему голову, да так, чтобы прах по стенам разнесло. — процедила эйра, но тут же исправилась: — Имею в виду поймать и передать правосудию.

— Угу, я так и поверил, — улыбнулся человек, ласково коснувшись носа девушки. — Не умеешь ты врать. Хоть это от эйры осталось.

Еле слышный треск за окном заставил пару убийц, не сговариваясь отстраниться друг от друга и метнуться в противоположные стороны, занимая удобные боевые позиции: человек засел под окном с кинжалами, эйра же спряталась за каменными полками. Комната, в которой расположились убийцы, тянула на небольшой зал, но окон в ней было всего два. Когда–то это помещение использовали как склад — дом принадлежал торговой фамилии — на деревянном полу до сих пор остались темные отметины от стоявших здесь когда–то ящиков.

Треск стих так резко, как появился. Зашуршали листья за окном, а в следующую секунду с оглушительным грохотом рассыпалось стекло окна в два человеческих роста, под которым и занял позицию светловолосый. Он ожидал такого поворота, потому натянул на голову капюшон куртки. Плотная ткань спасла голову парня от осколков. Он, одновременно со звоном стекла, выпрямился, и два клинка вонзились в живот Кирсою, который и попытался повторить фокус своей родственницы — Кирстен, обнаружив по запаху засаду стрелка. Только он не предвидел, что врагов будет двое. Арбалетный болт воткнулся в деревянную раму окна, пробив черное, частично обуглившееся дерево — эйра в последний момент дернула арбалет, изменив траекторию стрелы, иначе она бы в равной мере могла ранить как тень, так и своего спутника, которые теперь отчаянно боролись, барахтаясь в осколках на полу.

Кирсою, в отличие от предшественницы, досталось тонкое стекло, его раны были несерьезны, а два рваных ранения в живот тут же начали затягиваться. Тень перекувырнулся через кинжальщика, отшвырнув того в сторону и метнулся в сторону арбалетчицы. Та потратила несколько драгоценных секунд заново заряжая арбалет, и болт пробил горло тени, не задев мозг.

Кирсой облизнул окровавленные губы, игнорируя боль. Со стрелой в горле тень выглядел жутко, но она ему, похоже, не мешала, только дыхание стало сиплым и свистящим. На улице послышался стук множества копыт и скрип повозок. Человек прыгнул, хватая тень за талию, и к удивлению последнего повалил его на пол. Кирсой не ожидал такой силы и скорости от теплокровного, он вывернулся и метким хуком в челюсть сбил парня на пол, не отвлекаясь больше на него, вырвал стрелу из горла, и перекатился в сторону от нового болта. Эйра поняла, что арбалет ей только мешает, отшвырнула его, и вытащила нож — тот самый, которым отправила на изнанку Кирсаша. Девушка была готова дорого продать свою жизнь: понятно, что против тени в полной силе эйре никак не выстоять, но отнюдь не эйровская ярость полыхала в её голубых глазах с сузившимися хрусталиками. Тень смотрел на эйру с живым детским интересом: впервые встретил теплокровную, которая так отчаянно сопротивлялась намного превосходящей её силе.

Отец не отправлял своего нескладного старшего на боевые задания, поэтому и убивал Кирсой довольно–таки редко и всегда не по своей воле. Ему банально не хватало опыта в драках, потому, бросившись на эйру, он не заметил парня, который не просто так прохлаждался на полу, а планировал прыжок, чтобы сбить тень, когда тот попытается схватить девушку.Так и случилось. Всем своим весом Эйран врезался в тень, совершив поистине нечеловеческий кульбит. Они влетели в каменные полки, послышался неприятный хруст, треснули чьи–то кости, вот только понять чьи, в клубке из тел было невозможно. Кирсан в полной силе убил бы эту парочку в ближнем бою за пару минут, близнецам хватило бы минуты четыре, а вот Кирсой боролся с человеком практически на равных. Только с человеком ли? Скорость и сила светловолосого противника явно превышали людскую, хоть и ощутимо проигрывая теневым. Эйра откатилась к арбалету, но Кирсою удалось повалить противника раньше чем она успела до него дотянуться. Прижимая коленом к полу окровавленного, но все еще отчаянно сопротивляющегося человека, тень обрушил страшный удар в левый бок кинжальщика.

Хруст ломаемых костей, светловолосый охнул от боли, но тут же ударил противника лоб в лоб. Занося кулак для последнего удара, тень заметил краем глаза поднятый арбалет в руках эйры и отпрыгнул в сторону от своей жертвы, стрела чиркнула затылок тени, но не пробила его.

— Когда же ты сдохнешь–то, тварь! — откомментировала очередной неудачный выстрел разгневанная эйра, похожая сейчас на само воплощение Пса, духа мести. Стрелять в ближнем бою с полнокровной тенью, было одновременно и настоящим безумием, и единственным крошечным шансом её убить. Эйра не теряла надежды попасть в голову верткого Кирсая. Последний не собирался этому помогать, испачканный своей и чужой кровью, без капли ярости в добродушных глазах, он убивал этих двоих не потому, что хотел, а потому, что так было нужно. Тень обошел эйру по широкому кругу, выбирая момент чтобы напасть, за ним неотступно следовал прицел. Тихий стон и бульканье воздуха в легких донесся от пленника. Тело эйры скручивало от его боли, в глазах стояли непрошенные слезы, но она держалась так прямо и уверенно, словно в хребет вбили железный прут.

— Он мучается, — вдруг произнес Кирсай с искренним сочувствием, неотрывно наблюдая за эйрой, и неторопливо готовясь к последнему прыжку. — Добей его, или мне придется это сделать.

Но эйра даже не взглянула на спутника, а усмехнулась, преодолевая боль и страх:

— Он еще потанцует на твоем прахе, тень.

В коридоре послышался шум и крики, сначала издалека и еле слышные, теперь они стремительно приближались. Глухие удары в дверь — кто то пытался её выбить.

— Клан вернулся, — лицо Кирсая посветлело, именно так он трактовал эти звуки. — Я убью вас быстро, без боли, лучше я, чем они. — придя вслух к этому выводу, тень нахмурился и бросился на эйру.

Тренькнула тетива.

Кирсой был любимцем Кошки², не иначе. Стрела вошла в глотку тени чуть выше первой, заросшей уже, раны, буквально чуть–чуть отклонившись мимо уязвимой точки. Брызнула позаимствованная кровь. Тень, сбитый в прыжке упал на колени перед эйрой, вот он шанс одним метким выстрелом в затылок убить врага! И тут произошло нечто тривиальное и одновременно ужасное: в колчане эйры кончились болты. Девушка отшвырнула арбалет и, вновь схватив нож, кинулась на тень в безумной бессмысленной попытке добить его маленьким стилетом.

Тень, безумно вращая глазами и задыхаясь в кашле, успел поймать руку девушки с ножом и вывернуть ее, ломая кости, эйра вскрикнула, другой рукой тень немного придушил девушку, и та обмякла в его захвате. Стилет выпал из ослабевшей руки. Кирсой постарался не сломать ей шею. Эйра оказалась отважным бойцом, как и её товарищ, и тень посчитал их достойными хорошей смерти. Харкая кровью и задыхаясь, Кирсой на руках отнес девушку к её спутнику и положил её рядом с ним. Он осторожно достал болт, пробивший гортань, и подождал пару минут, пока горло и травмированное нёбо немного зарастут. Шум и лязг выбиваемой двери. Нужно спешить.

Кирсой опустился на колени перед эйрой, спиной к светловолосому, раскрыл пасть, и в этот момент в бок тени между ребрами вошел кинжал — это человек из последний сил попытался защитить свою спутницу, которая как раз пришла в себя и, открыв глаза, увидела перед собой полную пасть зубов. В это же время с оглушающим грохотом вылетела выбитая дверь и в складское помещение ворвался еще один полнокровный представитель расы теней, совершенно не похожий на сородичей из клана Кирс: хорошо одетый, лощеный, словно кот. Он тут же молниеносно кинулся к Кирсою, который рядом с ним выглядел побитой дворнягой, сбил его в сторону, чтобы случайно не задеть раненых и, раскрыв пасть, просто оторвал одним жутким укусом голову тени от тела, пока тот не успел оправиться от неожиданности. Последний из детей Кирсана рассыпался пеплом в руках сородича. Эйра схватила здоровой рукой второй кинжал, что остался лежать рядом с её другом, но тень только что убивший её врага, поднял руку в жесте перемирия:

— Я — свой! Ноэль из клана Норус! — поспешил представиться спаситель.

— Вы чуть не опоздали, — Эйра подползла к своему спутнику и потрясла его за плечо.

— Баджаран, — первое, что он произнес, открыв голубые глаза, и глядя в точно такие же очи эйры.

— Это и есть твои предсмертные слова? — рассердилась эйра. — Серьезно? Крохотный островок в море, о котором никто и не помнит, кроме населяющих его десятка гарканов⁈

— Крутилось на языке последних минут пять, прям как наваждение, — начал оправдываться светловолосый, весь в крови и порезах, избитый и раненый, с трудом улыбаясь своей эйре. — В следующий раз я обязательно подготовлю речь получше.

— Я тебе устрою, «следующий раз»! — пригрозила эйра и прижала к себе эту дурную светлую голову, зарывшись носом в слипшиеся от крови волосы. Неожиданная нежность от обычно строгой и совсем не склонной к сантиментам девушки, и от того невероятно трогательная и искренняя.

— Нас задержали грифойдеры. Подождите, я позову лекаря, — Ноэль с уважением поклонился бойцам.

Склад выглядел как место жестокой бойни — следы крови даже на потолке. Они смогли выстоять против полнокровного, вдвоем! Есть, что рассказать главе клана.

— Мы постараемся никуда не уходить, — даже в таком состоянии, несмотря на подозрительное бульканье и сипение в легких, светловолосый был способен на шутки.

— Вы поймали Кирсана? — рука эйры стремительно опухала, но сейчас это волновало её меньше всего.

— Да. Жег бумаги в кабинете. Я скоро вернусь, — Ноэль кивнул эйре и вышел быстрым шагом. Нора поступила, как всегда, дальновидно, велев взять с собой специалиста по теплокровным. Впрочем, глава клана Норус все просчитывала на несколько шагов вперед.

Кирстен опаздывала. Она изо всех сил старалась успеть, пока эти двое не наворотили глупостей. Девушку три часа держали в душном и страшном грифойдерском управлении, выпытывая все, что можно, о пленных подземелья и найденных под Мэрией тенях. В конце концов Кирстен сумела вывернуться из неприятной ситуации — шепнула Соше Валлу имя. Всего одно, даже без фамилии, но старый грифойдер все понял и отпустил девушку, когда коллеги отвлеклись. Кирстен пришлось заплатить ушлому извозчику с Площади двойную сумму из денег, которые одолжил ей Зорон, «за беспокойство». Сам доктор уехал вместе со спасенными в лечебницу, и оторвать его от больных не удалось даже грифойдерам, да и местные врачеватели встали за коллегу горой.

В Городе все еще творилась суматоха, и наглый извозчик, как только доехали в Сумерки, отказался приближаться к дому, который по слухам обжили дикие тени. Так, что Кирстен пришлось бежать все расстояние от ближайшей станции до дома клана Кирс. Платье, которое тень ненавидела всем нутром, цеплялось за все ветки и подбирало подолом жидкую грязь. Кирстен дала себе страшную клятву всегда носить штаны, даже на торжественные мероприятия в Мэрии. Конечно, вряд ли туда пригласят тень, но от этого клятва казалась более впечатляющей.

Снаружи дом клана выглядел как обычно. Разве что непривычно оживленным оказался двор: множество крытых черных экипажей, запряженных крукайсами. Животные не прекращая ржали, рычали и издавали множество самых разных горловых звуков, от скуки соревнуясь друг с другом в громкости. Лепешка свежего навоза чуть не шлепнула под ноги Кирстен, когда та обходила экипаж. Девушка без труда узнала кому принадлежит вся эта роскошь, вздохнула с облегчением и вошла в дом. Кирстен раскланялась с часовыми у двери, кивнула нескольким знакомым из клана Норы, узнала местонахождение неразлучной парочки и отправилась их искать.

Эйран и Эйлин, «двойняшки Эй–Эй», встретили Кирстен по разному. Вымытый перебинтованный парень с крепко зафиксированными ребрами, сидящий на полу, сразу же улыбнулся и помахал девушке рукой. Лекарь, что необычно — тень, накладывал стоящей рядом эйре шину на руку. Та морщилась, и шипела от боли, но на Кирстен отвлеклась, одарив ту хмурым взглядом:

— Не прошло и года! Что с тобой грифойдеры так долго делали?

— Жестоко пытали, — Кирстен улыбалась, счастливая, что с этими двумя все в порядке. — Пытались вытрясти из меня все, что можно. Обойдутся. Всех спасли, — кивнула она на молчаливый вопрос в глазах эйры.

— И как тебе доктор? — вмешался в беседу жизнерадостный красавчик Эйран, будучи полной противоположностью своей мрачноватой подруге.

— Забавный парень, — тепло улыбнулась Кирстен, устраиваясь на подоконнике. — Талантливый, смелый.

— Прям как я, — надулся от самодовольства Эйран. — Кстати, я обыграл Эйлин в острова!

— Арджан будет доволен, — фыркнула Кирстен. — Я–то думала вы ловите Кирсана, что кстати, вам запретили делать в одиночку, а вы, оказывается, в острова играете!

— Если бы мы не пошли сюда, когда поняли, что тебя выручить не сможем, то не задержали бы Кирсана и его тень, — недовольно буркнула эйра, понимая, что несколько по–своему истолковала приказ, и им это еще припомнят.

— Ничего, посидите немного в своих горах, залижете раны, станете умнее, — не удержалась от шпильки тень, глядя на многочисленные раны и ссадины этих двоих. Лекарь из теней закончил с рукой эйры и, откланявшись, вышел.

— Кто бы говорил, — хохотнул Эйран, выразительно показывая взглядом на выбитое панорамное окно.

Дурманяще пахло цветущее за ним весеннее дерево. Эй–Эй обосновались в той самой комнате, где в свое время была заключена Кирстен. Та смутилась, и хотела уже что–то сказать в свое оправдание, когда тяжелая дверь снова хлопнула, и вошел незнакомый девушке сородич. Тень невольно напряглась.

— Прошу простить меня, — Ноэль демонстрировал изысканную вежливость, как, впрочем, и многие тени из клана Норус. Это сразу же отличало их от неотесанных «диких» соплеменников, как, впрочем, и внешний лоск вкупе с явным регулярным питанием. — Нора просила позвать вас, Кирстен, как только вы появитесь здесь.

В последнем матриарх Нора даже не сомневалась. Девушка вздохнула и слезла с подоконника.

Дождь давно стих. Заброшенные дикие растения во дворе, улучив момент редкого для Сумерек слабо пробивающегося сквозь постоянные серые тучи солнца, распустили немногочисленные цветы и повернули к свету листья.

«Приспосабливаемость, пожалуй, важнейшее качество для всего живого в Городе,» — так размышляла матриарх Нора, медленно и с удовольствием прогуливаясь по дикому саду под неусыпным наблюдением невидимойна первый взгляд охраны. Глядя на эту толстую, прямо–таки громадную, низкорослую, с полными руками и коротко остриженными волосами грузную матрону, сложно было сказать, что именно она и есть самая опасная и древняя тень Города Сумерек. И сегодня ей преподнесли величайший из даров, в данный же момент тень размышляла, как и кому расплачиваться за него.

Любопытство, важнейшее качество, если тебе много сотен лет. Ни любовь, ни страсть, ни желание власти не будут так долго удерживать интерес к жизни, как это делает любопытство, а Нора обладала живым умом и любознательностью, иначе не прожила бы так долго.

По еле видной в спутанной траве тропе к матриарху шла черноволосая девушка в грязном и рваном бархатном платье, и Норе было крайне любопытно, каким образом и с чьей помощью одной тени удалось обезвредить целый мятежный клан. Матриарх начала беседу первой, дав Кирстен поздороваться, но лишив её шанса заранее обдумать ответ:

— Я была удивлена, Кирстен из клана Кирс, когда утром ко мне пришли все дикие тени твоего клана, которых мы безуспешно искали несколько лет, и рассказали такую безумную историю, что клянусь, не поверила бы ей, если бы не видела её последствия своими глазами. Клан Кирс слился с кланом Норус. Твои соклановцы в безопасности, Кирстен, их никто больше не тронет.

— Спасибо, матриарх, — Кирстен благодарно кивнула, не прерывая речь Норы, и одновременно признавая за ней этот титул. Нора это отметила.

— И мне бы хотелось знать, кому я обязана столь щедрым подарком, — Нора взяла Кирстен под руку, глядя на нее внимательно и тепло.

— Всему свое время, — не удержалась от ответной улыбки Кирстен. — Не беспокойтесь, матриарх, вам не предъявят непомерный счет.

— Все же я бы хотела знать имя этого добродетеля, — мягко настаивала Нора, касаясь теплой пухлой ладонью локтя девушки. Кирстен вдруг очень захотелось расслабиться, размякнуть и поведать этой прекрасной, располагающей к себе с первого взгляда, тени все свои беды и горести, а потом расплакаться на теплом, почти материнском плече. Но она не могла себе позволить такой вольности, да и понимала прекрасно, что это всего лишь иллюзия, следствие харизмы теневого лидера. Девушка же не принадлежала ни клану Кирс, ни клану Норус. Хоть она и была пока единственной тенью её новом «клане», но не собиралась предавать интересы его главы ради любопытства сородича, пусть и такого очаровательного как матриарх Нора. Пока Кирстен придумывала, как бы лучше сохранить интересы представляемого ею лица, позади сирр теней раздался приглушенный шум и крики — где–то в доме.

— Думаю, мы можем прогуляться обратно, — ответила Нора на вопросительный взгляд юной тени, и неторопливо пошла к дому. Кирстен ускорила было шаг, но матриарх охладила её горячность, крепко подхватив под руку и не давая кинуться вперед. — Кирсану сложно принять свое новое положение, милая Кирстен.

— Что вы сделаете с ним? — Нахмурилась девушка, разделяя в этом вопросе мнение эйры.

— Я не чувствую себя вправе распоряжаться его судьбой, — улыбнулась тень, — думаю и на этот счет у вас есть… инструкции, — у Норы было несколько предположений, кто мог провернуть столь глобальное дело такими смехотворно малыми силами. Сеть осведомителей докладывала матриарху о всех передвижениях Кирстен еще с того момента когда перспективная девочка покинула клан Кирс первый раз и отказалась присоединиться к клану Норус. Таинственный покровитель, под чьей защитой успешно скрывалась тень все эти годы, в кои–то веки был на расстоянии вытянутой руки матриарха, и Нора очень желала знать, что за неизвестная сила, уже который год незримо плетет паутину изящных политических интриг внутри Первозданного? У нее были подозрения на этот счет, но «поймать за руку» главного игрока никак не удавалось.

Стиль игры, «таинственной стороны» отдаленно напоминал трижды благословенную тенью покойную Трой –способностью к импровизации, неожиданными ходами, необычными агентами и способами их вербовки, но при этом имел и множество противоположных качеств, бывшей Мэре не присущих, например, анонимность и подчеркнутое нежелание открыто сотрудничать с другими игроками на политической арене.

Но сегодня клан Норус не только, наконец, объединил всю расу теней под своим крылом, не только заполучил в пленники самого Кирсана, того самого, что отравлял жизнь подопечным Норы целую сотню лет, поставив под угрозу само существование теней, но и троих агентов неизвестного доброжелателя. Норе не хватало всего кусочка мозаики, чтобы головоломка наконец сложилась, и тень испытывала приятное предвкушение: сегодня она заполучит этот фрагмент, из троих хоть один, да допустит оплошность. Например, та эйра, под маской невозмутимости которой скрывалась горячая ненависть к Кирсану.

Она так внимательно смотрела, как тени ведут его…

Что будет, если он попытается сбежать? В последнем тень даже не сомневалась: Кирсан знал, что смерть много лучше той участи, что подготовила для него Нора. Как и предполагала матриарх — природа шума были именно такова. Распахнулась входная дверь, и в проеме показался Кирсан со скованными руками, но тут же неловко дернулся, и рухнул на колени, словно подкошенный: спину тени с неприятным чавканьем и хрустом пронзили многочисленные болты — клан Норус, в отличие от диких теней отнюдь не гнушался «оружием теплокровных», да и вообще всеми достижениями цивилизации. Эйра во главе стрелкового отряда, держа здоровой рукой теневой арбалет, подошла к Кирсану и, почти касаясь его затылка взведенным оружием, произнесла глухо:

— Жить надоело, ублюдок?

Никто из присутствующих не вмешивался в предстоящую казнь. Эйран стоял невдалеке от своей спутницы. Хоть лекарь и запретил ему двигаться, он примчался сразу, как только услышал свист болтов. Тени было дернулись наперерез эйре, но их остановила взглядом Нора. Кирстен смотрела на эйру со смесью жалости и отчаяния в глазах, но, помня приказ, не пыталась помешать расправе. Кирсан облизнул пересохшие губы, его темная рубашка мгновенно стала мокрой от крови, струйками стекавшей по шелку на пол.

— Кирстен из клана Кирс, дочь моего безумного брата, — произнес тень спокойно и уверенно, словно и не стоял на коленях посреди своих худших врагов. — Я понял, что ты предала клан, когда обнаружил вскрытый тайник в кабинете. Ты пришла ко мне вчера не просить защиты и прощения, так ведь? Ты пришла оболгать меня за моей же спиной, пришла сбить с пути истинных теней, и привести их умы к еще одной предательнице расы. — Теперь темные глаза Кирсана смотрели на Нору. Два черных провала наполненных горечью и ненавистью.

— Как долго вы будете верить этим двум? — Теперь Кирсан смотрел на своих пленителей. — Как долго раса теней будет побираться у порогов теплокровных, как нищие? Да вы даже хуже животных! Звери хотя бы не пытаются отрицать свою природу!

— Тебе ли говорить о предательстве и лжи, Кирсан? — спросила девушка, зло глядя на главу не существующего больше клана.

Нора же лишь улыбнулась, беззлобно и без всякого злорадства:

— Ты не сказал им главного, мой милый друг. Обманул, сплел сеть из своих амбиций, затащил в темноту своего эгоизма. Но правда, которую мы, главы кланов, знали всегда, и которую ты так отчаянно отрицаешь, не станет иной.

— То, что ты наплела, чтобы переманить на свою сторону лучшие кланы теней, не может быть правдой! — Кирсан возвысил голос, почти переходя на рык, и отчаянно закашлялся. С края рта потекла подкрашенная кровью струйка слюны.

— Мы — последние тени мироздания. Нашего мира нет уже давно. Мы, как и большинство рас Города, лишь беглецы с тонущего корабля родного мира, которые вправе просить, но никак не требовать. И твои глупые детские идеи завоевания чуть не прекратили существование целой расы! Легко планировать восстания, когда где–то там еще остаются живые тени. Но мы — последние. И нас слишком мало, чтобы вести себя так необдуманно, как это делал ты, Кирсан, — Нора смотрела на тень с укоризной. Когда–то она тоже была такой: горячей, импульсивной, хищной. Но слишком много воды утекло, и с возрастом к тени пришла мудрость и понимание правил Города Сумерек, который не терпел подобной наглости.

— Ты слишком обжилась среди новых хозяев. Вы пускаете в дома теплокровных, ведете себя с ними как с равными! — презрительно сплюнул Кирсан.

— Да ты совсем тупой! — выдохнула эйра, не сводя разъяренного взгляда с пленника. Арбалет дернулся в её руке, но выстрела не произошло. Кирсан понял, что спровоцировать своих же не удастся и переключился на более перспективную мишень. Он начал говорить с ней, не оборачиваясь, чувствуя острый кончик болта, что упирается в затылок.

— Мне знакомы твои черты, эйра, этот яростный взгляд, белые волосы. Я уже видел их в другой женщине. Двух женщинах. Они так умоляли, чтобы я отпустил их. Из этих двух эйр, похожих друг на друга, как две капли воды, мои дети взяли самое лучшее, что было в них, выпили до остатка, — Кирсан не оборачивался, но чувствовал, как напряглась рядом эйра, и понял, что и в этот раз наблюдательность его не подвела. — Они были так же трусливы как и ты, теплокровная. Я до сих пор помню, как их тела угодливо извивались подо мной.

Эйра закусила губу, Нора не сводила с нее внимательного взгляда, окончательно потеряв интерес к сородичу. Речи Кирсана она знала практически наизусть, ничего нового тот выдумать не мог.

— Кем они были тебе, эйра? Сестры? Близнецов было трое? Или одна из них родила тебя, прежде чем дать жизнь моему наследнику?

Эйра не сводила с Кирсана взгляда. Имей она хоть каплю способностей человека–творителя, то подожгла бы этим взглядом тень. Её зрачки сначала расширились, а после сузились в тонкие узкие полоски, почти незаметные на голубом фоне хрусталика. Нора улыбнулась, не пряча свое удовлетворение найденным наконец ответом. Отнюдь не эйра стояла перед ней, хоть во всем остальном и была подобна своей бывшей расе. Вот он, ключ к таинственному доброжелателю! Теперь матриарх знала, кому тени, вероятно, принесут присягу в ближайшем будущем. Как интересно повернулась вспять история!..

— Эйлин? — Тихо произнес светловолосый человек.

— Не надо, — покачала головой Кирстен, и не ясно кому были адресованы эти слова, эйре–палачу или парню, что попытался уберечь её от немедленной мести. Но зачем это делать? Нора понимала, что легкая смерть от болта — благо для Кирсана. А вот сможет ли догадаться эйра, чего добивается опальный глава?

Звук спущенной тетивы. Болт воткнулся между колен Кирсана, во влажную землю перед ним и сразу же после того в бок тени прилетел тяжелый окованный медью ботинок. Эйра била Кирсана ногами в живот, в пах, по лицу, с ожесточением, молча, только тяжело дыша, в полной тишине и полном безмолвии окружающих. Он упал на бок, и не пытался сопротивляться, понимая, что смысла в этом больше нет, только сгибался и вздрагивал от особенно сильных ударов.

Эйра избивала нещадно, лицо тени превратилось в кровавую кашу, впрочем, сразу начиная регенерировать. Избиение продолжалось минут пятнадцать, потом эйра отошла и согнулась, упираясь руками в колени и судорожно дыша:

— Надеюсь, вороново ты семя, не зря ты так хотел умереть от моей стрелы, — она посмотрела на Нору. Глаза её снова были обычными,эйра взяла себя в руки. — Сделайте так, чтобы он пожалел о том, что болт пролетел мимо.

— Не беспокойся, драконовсадница, — кивнула Нора, и все три агента теперь не сводили с нее взгляда. — Он вернет всю боль, что успел причинить за жизнь. И умрет за каждого, кто погиб по его вине.

Слова тени прозвучали как приговор. Собственно так и было.

Тени обычно не убивали теней. Но в случае с Кирсаном, даже самая жестокая смерть была бы желанным исходом в сравнении с приговором матриарха. Теперь его участь была определена, никто не даст умереть Кирсану. Никто не спасет его.

На полу, в луже позаимствованной крови корчился последний из клана Кирс.

Конец первой части.

¹ Горлубь — небольшое, чуть меньше кошки, пернатое животное, со слегка вытянутой пастью, полной острых зубок, голыми лапками и длинным хвостом с перьевой кисточкой. Бывают практически всех известных расцветок. Имеет крылья, но не способен полноценно летать из–за их небольшого размера и недоразвитости, использует для планирования. Крайне навязчивое и быстро плодящееся животное улиц Города Сумерек. Мусорщик и падальщик, в пище не привередлив. Не смотря на умильную мордочку и контактное поведение, в качестве питомцев голубей не содержат, поскольку гадят они там же, где живут, будучи крайне нечистоплотными и прожорливыми.

² Любимец Кошки — «баловень судьбы». Кошка олицетворяет удачу, фортуну, судьбу. Покровительствует творцам всех мастей и влюбленным. Изображается в виде маленькой, ярко–рыжей кошки. В негативном смысле — дух бушующих страстей и чрезмерной увлеченности чем, или кем либо.

Часть вторая. Глава первая. Наместник

Маленькая, наверняка хрустящая, аппетитная булочка с золоченым боком, посыпанная специями, ароматный кусок буженины, что плачет соком на ней, и кусочек сыра, венчающий эту божественную композицию. Еще никогда Зорон не вожделел что–либо так сильно, как этот шедевр кулинарной мысли. Можно сказать, он…

— Если вы считаете, сирра, что я поверю в эту вашу историю, то глубоко ошибаетесь. Откуда вы знали про подземный ход? — Грифойдер рыкнул на него, вырвав из мира вкусовых фантазий, где существовал только сам Зорон и лежащий на столе рядом с локтем стража порядка бутерброд, кокетливо полуприкрытый салфеткой.

— Я уже рассказал все, что мог, — вздохнул доктор, посылая бутерброду полный заинтересованности взгляд. После двух суток бдения и травяного сна он хотел есть, потреблять, питаться, а не признаваться в преступлении, в детали которого его не торопились посвящать. А грифойдер, явно был настроен довести дело до конца. Интересно, во время допросов бывает обеденный перерыв? Похоже, нет.

— Кому ты служишь, доктор? Кто надоумил тебя сделать все это? Грифойдер, несмотря на малый рост и голову, словно снятую с другого человека — так нелепо она смотрелась на тонкой цыплячьей шейке — старательно изображал из себя великого детектива. Интересно, подумал Зорон, если я встану, станет ли он подпрыгивать, чтобы сохранить авторитет?

Зорон уже смирился с тем, что его, вероятно, казнят, или, что хуже, отлучат от фамилии¹, но осознание неизбежности этого отрубило все чувства и страхи, будто отрезало. Единственное, что он испытывал — сильный голод и желание, чтобы все поскорее закончилось. Неважно чем. Просто закончилось, и его, наконец, оставили бы в покое. Доктор не считал себя ни героем, ни преступником, просто делал свою работу, но как это втолковать упрямому птичнику?

— Повторяю еще раз. Я никому не служу, и ни под чьим началом не состою. Все, что я рассказал, от начала до конца — правда. В мой дом пришла тень по имени Кирстен. Так она себя назвала, и рассказала о восстании теней. Все, что я делал далее — всего лишь попытка его предотвратить. Да, глупая, да необдуманная. Этого я не отрицаю.

— Вы поверили тени? Тени которую видели в первый раз? Которая бросилась на вас и пыталась прикончить?

Диалог повторялся минут пятнадцать. Те же вопросы, те же ответы, только чуть–чуть менялись интонации — голос грифойдера становился все более и более раздраженным. Дознаватель отказывался верить в рассказанную Зороном историю. Ну, его можно понять, печально заключил доктор, он и сам не поверил бы, что в природе встречаются такие простофили.

— Я пригородской, — вздохнул Зорон. — Может это и глупо, но в пригороде принято верить гостям. Даже если они слегка… эмоциональны при первой встрече. Тем более её аргументы показались мне достаточно весомыми.

«И острыми. Такие тонкие острые аргументы, в пару рядов» — добавил он про себя и улыбнулся. Надо же, всего пару месяцев назад он крайне распереживался бы из–за неверно заполненной истории больного.

— То есть, вы непричастны к заговору против Наместника? — голос грифойдера стал обманчиво мягок.

— Нет, — с нажимом произнес Зорон.

— И не знакомы ни с кем, кто знал о восстании, кроме этой якобы Кирстен?

— Именно.

— Вы понимаете, что, не сдавая своих подельников, роете себе яму? — грифойдер хмурился.

Бутерброд пах. Вряд ли пытка едой входила в планы грифойдера, он просто не стал убирать свой стол, когда Зорона привели и посадили напротив. Сорвали парню обед, вот он и бесится, аж костяшки пальцев побелели от злости.

Нет, Зорон не собирался признаваться в том, что не совершал, да и, решил он, опыта у грифойдера в допросах явно маловато. Вот, помнится, он как–то три часа выспрашивал, выведывал и таки узнал, что именно съела дочка рыбака, прежде чем слечь с отравлением и рыжей сыпью. Через какие сложные взаимоотношения пришлось продираться, прежде чем распутать этот таинственный, практически детективный клубок! Э–эх…

— Я прожил возле ямы всю свою жизнь. Имею о них некоторое представление, — немного невпопад ответил доктор, улыбнувшись. — Мне больше нечего сказать. Я сделал только то, что должен был сделать, как врачеватель и Зорон. Но вы, грифойдер, и наверняка знаете… я был прав насчет восстания?

Он ничего не ответил, только нахмурился. Зорон был прав и видел это. Ему даже не нужен был ответ. Достаточно того, что дознаватель не сказал «нет», или не отказался вовсе давать доктору, якобы преступнику, такую информацию. А грифойдер смолчал. Зорон прикрыл глаза, откидываясь на спинку стула и чувствуя как по телу приятным теплом разливается облегчение. Допрашивающий явно боролся с присущим большинству представителей этой профессии чувством справедливости и должностными инструкциями. Возможно Кирстен и обманула Зорона, провела, использовала в своих целях, но пользу Городу он принес однозначно. Что еще нужно для счастья?

Разве, что бутерброд.

Дознаватели тем временем сменяли друг друга. Настырного грифойдера заменила флегматичная грифая. Зорон рассказал даме свою биографию лет этак с четырех, грифая все тщательно записала, не задавая лишних вопросов, и ушла, оставив его одного. Пытаясь унять мыслями чувство голода, Зорон начал размышлять о том, насколько непредсказуемой бывает жизнь. Еще позавчера он был всего лишь позабытым доктором из пригорода, и считал свое положение просто ужасным: застрял в центре Города без перспектив и средств к существованию, а сегодня, будучи в центре внимания, он посчитал бы такой расклад просто чудесным. Все случившееся казалось дурным сном, маревом, каким–то безумным и странным поворотом судьбы, абсолютно не вписывающимся в его спокойную и размеренную жизнь. Запертый в чужом кабинете, который словно состоял из углов и закрытых ящиков, доктор мучился неизвестностью. Все эти вопросы, крики, мягкие уговоры птичников–дознавателей привели его к выводу, что грифойдеры и сами не знают, в чем конкретно обвинять. Похоже, Зорона просто закрыли в управлении на всякий случай, от греха подальше, пока не уляжется буря, и по его душу не придет кто–то статусом повыше.

От нечего делать, доктор встал, размял затекшие мышцы и начал мерить кабинет длинными шагами. Снаружи управление он успел рассмотреть только мельком — настолько быстро его промчали под локти по коридорам главного грифойдерского"гнезда" города. Нос щекотал своеобразный запах птичьего пера.

В замке повернулся ключ.

Зорон сел на место и положил руки на стол на холодную столешницу ладонями вниз, как требовали предыдущие его собеседники. Сейчас придется заново отвечать на все те же вопросы! Ему уже все окончательно осточертело, но если в первый допрос он волновался, даже слегка подрагивали руки — невероятная по силе эмоция по его меркам, то сейчас по сути было безразлично, что случится дальше.

В дверь сначала прошел обтянутый замшей живот, а после и его обладатель.

Есть особая порода людей. Такие встречаются крайне редко и практически не попадаются в обыденной жизни, мы сталкиваемся с ним мельком, проходим мимо, но помним потом годами. В книгах эйр по медицине, очень путанных, абстрактных и скорее поэтичных, чем наполненных полезными фактами, упоминается эта особенность некоторых представителей человеческой расы. Он был словно наполнен теплом и сиянием, как лампа с иридами. Большой, грузный, весь будто вылепленный из рыжей мягкой глины. Тяжелые волосы, борода и выражение абсолютного спокойствия на лишенном возраста лице. Он с видимым усилием протолкнул свое тело внутрь кабинета, и тут же обернулся, потребовав две чашки чая и что нибудь перекусить для гостя.

Вот так неожиданность! Зорон, оказывается, уже не предатель, и не преступник, а гость? Доктор недоумевал. Неужели он привлек внимание главного грифойдера? Кстати, кто у них главный? Зорон напрочь забыл иерархию птичников, смутно помнил лишь про деление на ранги и что–то такое про кодекс. В Яме нет грифойдеров, все вопросы решаются между собой, через старосту, либо через пригородской совет.

— Прошу прощения, доктор Зорон, мои подчиненные бывают крайне невнимательны. Надо сказать, ваше воспитание впечатляет. Никогда бы не подумал, что у Зорона получится такой спокойный сын. Или это такой вид сыновьего бунта против буйного родителя?

— Отец давно бы уже выпрыгнул в окно, и поднимал народное восстание против грифойдерского произвола, — усмехнулся доктор, удивившись проницательности собеседника. Да, он, пожалуй, прав, непробиваемая холодность и воспитанность Зорона–младшего — не что иное, как завуалированный протест.

— А вы мне нравитесь, юный сирра! Должен признать, в умении произвести первое впечатление вы обошли старшего Зорона на пару очков. Как же вас занесло во всю эту грязную кучу политических интриг? Кстати, угощайтесь.

Зорон лишь пожал плечам. Его первый мучитель, тот самый, с несоразмерно большой головой, настороженно поглядывая на нового Зоронова собеседника, принес им чай и необычное угощение — полоски сушеного мяса вперемешку с соленым печеньем. Не дожидаясь повторного приглашения, как это было принято в пригороде, доктор сразу же принялся за еду.

— Принесите мне все протоколы и бумажки на Зорона которые вы тут настрочили в мое отсутствие. Живо, — бородач даже не посмотрел в сторону двери. Но, судя по стуку и поспешным шагам, его поручение тут же принялись выполнять. Да кто же он такой? — А теперь расскажите мне вкратце, сира Зорон, что все–таки произошло.

Смочив горло чаем, доктор очень сжато поведал историю своей глупости этому крайне обаятельному здоровяку. Его собеседник кивал практически после каждого слова и после завершения речи резюмировал:

— Вы все сделали абсолютно правильно, Зорон. От лица всей Площади да и Города приношу вам благодарность. Ваш арест — ошибка, которой не должно было случиться.

— Я бы предпочел вернуться к себе в пригород и, желательно, все еще Зороном, — хмыкнул доктор. Тщеславие ему не было присуще. Флегматичность, занудство, черствость, чистоплюйство и лень — да, он сознавал это. Но не тщеславие. Не тот крючок, на который его можно поймать.

— Понимаю, — грифойдер на секунду прикрыл глаза, но когда на стол легла кипа исписанных листов, повторно шугнул подчиненного одним только взглядом, порвал протоколы на мелкие клочки, и бросил весь этот бумажный сор в весело потрескивающее пламя камина. — Я сейчас напишу три приказа. Подпишу, и оставлю место под вашу заверяющую подпись, которая и приведет приказ в исполнение.

Доктор молча слушал скрип пера по пергаменту, с трудом преодолевая соблазн воспользоваться своим ростом и заглянуть в заполняемый лист.

— У меня с утра было несколько крайне интересных встреч, касаемо вас, доктор Зорон.

Он писал очень быстро, уверенным, размашистым почерком. Зорон тут же сделал вывод, что передо ним чиновник: виден опыт в скором заполнении бумаг. Но отец, что как рыба в воде чувствовал себя в политике Города ни разу не заикался о чиновнике столь влиятельном, что мог так вольно чувствовать себя в управлении. Чиновники вообще побаивались птичников по его словам, ведь перед законами Города все равны. Но, оказалось, кое–кто все–таки ровнее.

— Мистрес Белых Лилий ходатайствовала за вас, доктор, похоже вы умеете производить впечатление на влиятельных женщин, — он улыбнулся, подвигая приказ к доктору, который тут же пробежался по нему взглядом, чувствуя как в очередной раз уходит земля из–под ног.

Его назначали мэрийским доктором! С практикой в лечебнице! Да это невозможно, врачевателю и мечтать о таком не стоит лет этак до пятидесяти безупречной службы под началом кого нибудь вроде Такербая. Подпись таинственного благодетеля была настолько путанной, что расшифровке не поддавалась.

— И никаких последствий моего поступка? — осторожно уточнил Зорон.

— Никаких, — кивнул так и не представившийся бородач. — Впредь просто постарайтесь быть осторожнее, доктор. Мы замнем дело без лишнего шума, дадим официальное опровержение. Придумаем что–нибудь, не впервой.

— А как же Джером Трой? — обеспокоился судьбой редактора Зорон. — Все–таки человек нам помог.

— Этот хитрый лис может продать себе же собственную руку и при этом навариться, — усмехнулся собеседник, макая перо в чернильницу. — Не беспокойтесь за него. Вы сделали очень многое — помогли решить конфликт с тенями, избежать скандала с эйрами и улучшили отношения Мэрии с матриархом.

— Эйрами? — Зорон удивленно поднял бровь.

— Спасенная вами эйра, та девочка. С ней все хорошо, её вернули своим. Думаю, если вы согласитесь в будущем занять место доктора лечебницы, мистрес придется изрядно попотеть, чтобы сберечь столь ценного специалиста от посягательств эйр. Матриарх тоже вами крайне интересовалась. Без работы не останетесь, это точно.

— Вы мне льстите.

«Безумие какое–то, — растерянно подумал Зорон. — то меня готов спустить с лестницы Такербай и ловят грифойдеры, то я вдруг получаю, как из рога изобилия, массу предложений о практике и признание сразу у нескольких рас Города. Что тут вообще творится? Кто он, этот распорядитель судеб? Представитель тайной службы? Так её по слухам упразднили после смерти Мэры…»

Тем временем перед ним лег второй обещанный листок. Этот приказ был значительно скромнее: предлагалось обеспечить возвращение в Яму, плюс ощутимое финансовое вознаграждение и любые лекарства и травы которые он сочтет нужным запросить с собой. По сравнению с первым предложение, конечно, проигрывало, но тоже было слишком хорошим для суровой правды жизни. В казнь как–то верилось попроще.

— А третий приказ? — заинтересовался он.

— Ваше любопытство вас когда–нибудь погубит, Зорон — усмехнулся бородач, дописывая строку. Всего одну.

— Боюсь, уже погубило, — хмыкнул доктор и взял последний, третий приказ. Прочел, нахмурился, перечитал еще раз. — Не понимаю, это наказание? И мне полагается его выбрать добровольно?

— Давайте я вам кое–что расскажу, сирра Зорон. Пару месяцев назад я был поставлен перед решением одного очень неоднозначного вопроса и нуждался в единственном человеке, который мог бы мне помочь. В докторе Зороне — хитром скандальном упрямце, который мог уговорить кого угодно на что угодно, мог воздействовать даже на Селестину Трой. Мне был необходим ваш отец, доктор. Когда я узнал, что он отправил вместо себя вас, я был несколько… разочарован. И отправил письмо с этим вот приказом и извинениями, намереваясь тут же развернуть вас домой, — он постучал по второму листу, — но тот так и не был доставлен, а после завертелась вся эта суматоха с тенями, где вы себя весьма интересно проявили и заинтересовали определенную силу, с которой вам бы не помешало познакомиться, прежде чем окончательно выбрать свою судьбу. Разумеется, если хотите получить ответы на свои вопросы. Ваши вещи собраны, доктор Зорон, решение ждет извозчик во дворе управления. Куда ехать — решать только вам. Помните только, что подписать можно только один приказ, и только один будет действительным.

Зорон, кажется, начал понимать, что происходит, и кто именно сидит перед ним. Выдохнул. Похоже, опять посылают в какую–то задницу, и в этот раз даже спорить чревато. На него снизошло понимание, что вот сейчас он может задать всего один единственный вопрос и получить на него честный и прямой ответ:

— Постойте, но… — он запнулся. — Сирра Наместник! Что именно должен был сделать мой отец?

— Убедить Шелль Трой стать Мэрой Первозданного, — Анжей Тору усмехнулся.

Зорон свернул приказы в трубочку и спрятал в нагрудный карман. Похоже, по умению влипать в истории, ничего при этом не делая, ему нет равных.

¹ Одним из самых страшных наказаний среди людского сообщества Города является отлучение от фамилии. Лишенный фамилии, а также его потомки до третьего колена не имеют права занимать никакой полноценной должности, перебиваясь работой в сфере обслуживания и не поднимаясь выше звания старшего помощника. Считается величайшим позором и наказанием хуже смерти.

Глава вторая. Зорон продолжает путь

Зорон стоял в уборной управления перед зеркалом и рассматривал свое худое небритое лицо. Собственно не так чтобы ему хотелось наслаждаться этим зрелищем из чистого самолюбования, но соблазн справить нужду в грифойдерском гнезде(когда еще выпадет такая возможность? впрочем, он надеялся, что никогда!) и взглянуть в глаза самому везучему ублюдку, которого он знал, был велик. Итак, что имеется в чистом остатке после долгой беседой с наместником за закрытыми дверями?

Пункт первый. Поднятый переполох обошелся для Зорона совершенно без последствий. Пункт второй. Каким–то невообразимым способом он очаровал матриарха, даже не общаясь с ней лично, что принесло Мэрии некоторую пользу ( Анжей не уточнил какую). Пункт третий и самый важный. Все, что нужно сделать, чтобы, наконец, вернуться домой, всего лишь побеседовать с Шелль Трой, вежливо откланяться и, наконец, свободен! Ну и еще по мелочи: прихватить с собой ее… любимца? Питомца? Зорон тихо радовался новым сияющим перспективам прожить всю жизнь в тихой и мирной Яме, ну или в крайнем, худшем случае сделать блестящую карьеру самого молодого практикующего доктора в Белых Лилиях, под началом милой мистрес, которую он тоже как–то умудрился очаровать между делом. Ворон подери, и почему его так любят женщины от ста тридцати до нескольких тысяч лет, или сколько там матриарху?

Но суть не в этом, а в том, что Зорон не обратил внимания, о ком конкретно говорил сирра наместник. О собаке? Кошке? Ирисовом дракончике? Варане? В общем, кого–то очень ценного вменялось ему в обязанность доставить до рассветных гор и вручить из рук в руки наследнице Трой, которая оказалась вдруг на первом месте в очереди мэронаследования. Насколько доктор мог знать и слышать, все на Площади и в Яме, включая отца, который практически никогда не ошибался в любых политических прогнозах, полагали, что Мэрой станет младшая Трой, Селена.

Но причин не верить первому правящему лицу Города у Зорона не было, тем более в беседе с ним он нарушил примерно тридцать четыре правила придворного этикета, а тот и бровью не повел. Хм, спрашивается, и зачем он их учил неделю перед поездкой сюда? Ну ничего, еще осталась встреча с Шелль Трой, кто предупрежден, тот вооружен.

Да, теперь точно будет, что рассказать потомкам! Жизнь виделась Зорону теперь прямо–таки ослепительно прекрасной, он шел по управлению к выходу, мурлыча под нос особенно благозвучные и длинные названия лекарств на эйрийском¹, и ему казалось очаровательным абсолютно все вокруг. Особенно забавляло то, как целое грифойдерское управление, начиненное суровыми вооруженными мужчинами и женщинами трех рас, как пирог начинкой, старательно делает вид, что его не существует. Так, словно волей анонимного творителя доктор потерял материальность. Перед ним расступались, но не обращали внимания на нескладную высоченную фигуру, которую крайне сложно «случайно» не заметить, и даже головы не поднимали, когда он в очередной раз чуть не встречался лбом с низко висящей люстрой или дверным проемом.

Все–таки власть — великая штука! Не удивительно, что Зорон–старший в безумной борьбе за нее умудрился перегрызться буквально со всеми власть имущими в Городе и был опустошен ею, как это нередко случается. Сын его слишком много видел негативного влияния власти в своей жизни, и даже в крохотной Яме, где жизнь такая коробочная и тихая, по сравнению с Площадью, где люди более искренни и ответственны за свои поступки ( так как уходить особо некуда и все друг друга знают), было этого предостаточно, но такая мелочь как временная неуязвимость перед законом все равно была приятна и льстила самолюбию.

Зорон вышел в приемную управления, и с высоты своего роста попытался вычислить местонахождение искомой животинки. Это может быть что–то вроде маленькой корзинки, или просто животное привязанное к столу, вот к тому, например, рядом с громадным гарканом. Взгляд невольно зацепился за краснокожего здоровяка, облаченного только в штаны, что сидел ровно посредине большой шумной приемной в совершенно невообразимой, и казалось физически невозможной позе, опираясь всем своим немаленьким весом на одну ступню, приподнятую на носке. Необычное, однако, место выбрал гаркан для упражнений!

Познания Зорона об этой расе были, конечно, обширнее, чем о тенях, но в живую представителя гарканов он видел впервые, потому и обратил внимание, делая быстрые мысленные заметки: свежий шрам на боку, телосложение крепкое, мезоморф, силен, высок, широкоплеч, но при этом явно истощен, при таком–то физическом развитии, ребра не должны выпирать так сильно, кожа насыщенного алого оттенка. Внешний вид вполне соответствует иллюстрациям в книгах по расам Города полувековой давности: врожденное отсутствие растительности на висках, сами волосы, черные как уголь, заплетены в тонкую косицу по пояс, почти полное отсутствие перехода от носа ко лбу, широкая переносица, квадратный подбородок, в остальном никаких характерных расовых отличий от людов. Гарканы вообще наиболее близки к человекам, по крайней мере по внешним признакам. Но что этот делает гаркан тут, на Площади? Гарканы — раса мореходов и воздухоплавателей из Полудня, их редко заносит вглубь Города или на его окраины. Неужели его отловили грифойдеры? Тогда, где его путы, и почему он сидит, босоногий посреди залы, и никто не обращает на него внимания?

Шумная толпа из встречников, грифойдеров и задержанных ими преступников огибала краснокожего по широкому кругу, будто заклятие невидимости действовало на него точно так же как на Зорона. Смутное подозрение прокралось в душу доктора. Нет, ну не может быть что… да ерунда какая–то! Это же разумный представитель развитой, хоть и немного варварской расы в конце–то концов.

Зорон прошел через всю приемную, аккуратно огибая птичников и их подопечных, и вышел во двор. Может животинка все–таки покрупнее чем он представлял? Но наместник точно говорил о холле здания. Гаркан встал, и последовал за доктором. Он остановился, гаркан тоже.

Нелепая ситуация! С одной стороны, то, что за ним молча следует здоровенный краснокожий мужик больше его самого раза в три, определенно не есть хорошо, а с другой стороны возможно это и есть искомый «зверек»? В таком случае у наместника своеобразное чувство юмора. Я–таки вспомнил — речь шла о любимце. Фаворит? На приближенного знатной сирры, гаркан походил еще меньше чем на домашнего «питомца». Ладно, придури власть имеющих не интересны.

Самый нейтральный способ начать общение с представителем другой расы, в культурных особенностях которой ты не особо разбираешься — назвать свое имя. Он подошел к гаркану:

— Доктор Зорон.

Краснокожий смотрел на него без выражения, с таким бы лицом в карты играть. Ах да, точно, у гарканов очень плохо развиты мимические мыщцы! Возможно, по мнению самого гаркана, он — само улыбчивое дружелюбие, ну по крайней мере Зорону хотелось бы в это верить.

Ноль реакции. На него смотрели два черных, равнодушных провала — у краснокожих зрачки побольше человеческих, выглядит с непривычки жутковато. Может, он не знает простого языка? И как узнать, что он хочет? Жестами?

Пока Зорон придумывал, каким образом при помощи двух рук и десяти пальцев оформить все вопросы, гаркан, выдержав поистине театральную паузу, сказал два слова практически без акцента:

— Пойдет. Идем.

С дружелюбием Зорон, видимо, несколько поторопился. Гаркан развернулся к нему спиной и пошел в сторону стоящего невдалеке экипажа с гербом Мэрии. И–и–и? Это все? Никаких объяснений не будет?

Ладно, пора бы уже к этому привыкнуть. Зорон отправился следом.

Нужно было просто пережить этот день.

В Яме есть масса действительно красивых вещей. Например, идеально ровная стопочка отчетов за полгода, или бутылка молока каждое утро на пороге, наполненная ровно до пробки, или стена в мастерской часовщика полностью увешанная часами, что идут секунда в секунду, и тысячи стрелок одновременно двигаются на деление, это определенно захватывает дух.

Но в этот день представление Зорона о красоте мира значительно расширилось.

Он привык к серому цвету, к его оттенкам, к небу, которое практически не меняет цвет. Привык уже и к шуму Площади, к вычурным зданиям, витражам и здешним модникам, одетым настолько ярко и подчеркнуто богато, что за одну бусину с камзола можно было приобрести в Яме дом в три этажа. Но, как оказалось, мир не заканчивается Ямой или Площадью, он невообразимо больше и даже ему, абсолютно не романтичному и сухому типу пришлось признать: да, он прекрасен, хоть и чересчур ярок и оглушающе велик с непривычки. Сквозь крохотное окошко экипажа на Зорона пристально смотрел Город, улицами и мостовыми, статуями и фонтанами, стеллами и площадями. На четвертый час поездки, дома Площади начали наконец редеть и за высокими крышами наконец–то можно было разглядеть небо, поля и деревья, которые выглядели слишком необычно на его вкус: многовато листьев, слишком яркая зелень.

Гаркан оказался идеальным собеседником. Зорон заключил, что этот парень просто на редкость приятный тип — ведь за всю поездку он не произнес ни слова. Более того, он сидел в одной позе, закрыв глаза, и лишь по изредка вздымающимся ребрам можно было сделать вывод, что он все еще дышит. Ну и замечательно! Гораздо лучше, чем песня возчих «Две дороги», которую Зорон был вынужден исполнить «за компанию» сто шестьдесят четыре раза (он подсчитал!) в пути на Площадь. И да, тогда он много пил. Слишком много даже для человека, который знает, как быстро и без последствий выводить токсины из организма.

Хоть домов и стало меньше, да и сами они обмельчали, карета так и не выехали с Площади Перемирия, просто приблизилась к границе, где та вроде бы как заканчивалась. Именно тут, в кольце из белоснежных домов с синими крышами располагалась станция воздухоплавания. На самом деле способов перемещаться по Городу масса: от своих двоих, до экипажа, брички, ну или вабари, но самым удобным, быстрым и масштабным остается полет на корабле. Воздухоплавание — новое слово в транспорте, во времена отца Зорона оно только зарождалось. По его словам, корабли были маленькими, неказистыми и ненадежными, но самому Зорону повезло увидеть воздушный корабль во всей его величественной красе. Для начала экипаж въехал в тень — исполинскую тень от «крыла» корабля. Зорон не мог увидеть его в окно, но тень, лежавшая на поле, поражала воображение своими размерами. Эх, и почему он не гаркан? На какую–то долю мгновения, спрыгнув в зеленую траву и подняв голову, Зорон захотел стать воздухоплавателем как краснокожие. Спокойные вабари при скрипе и хлопаньи парусов нервно косили глазами в сторону парящей над полем махины. Крайне странное ощущение — стоять рядом с объектом настолько большим, что стоит ему накренится или просесть на пару метров, он раздавит тебя как насекомое.

Зорон подошел ближе, завороженный исполинской красотой корабля, обшитого деревом, с медными и бронзовыми вставками, высокими мачтами и парусами–крыльями теплого бежевого цвета. Он пах деревом и чем то еще, свежим и особенным. Впечатление не портило даже то, что частично обшивка была вусмерть изгажена птицами. Доктор протянул руку, словно мог коснуться борта корабля, похожего чем–то на гигантского кита, который заблудился между полей, холмов и деревьев, и теперь парит здесь в растерянности, не зная в какой стороне море.

—… и люди не умеют строить корабли, — шаги гаркана и частично его слова, скрыл шум и скрип от снастей исполина, так что начало фразы я не услышал. В его слова прокрадывался акцент, рычащее–ворчащий, словно краснокожий, разговаривая, бередил в горле маленький шарик.

— Сирра гаркан, вы, наконец–то, решили со мной поговорить? — вслух удивился Зорон с легким сарказмом в голосе.– Не любите людей?

— Слишком вас много вокруг. Бегаете. Суетитесь. Никакого толка, — краснокожий нахмурился. — Корабль кренит. Люди не способны с ним управляться, — он посмотрел вверх, покачал головой и пошел в сторону станции. — Шевелись.

Он и говорил, и вел себя по звериному. Даже в походке его было больше медвежьего, чем человеческого. Не то чтобы Зорон любил во всем быть главным…

Хотя нет, он действительно предпочитал быть тем, кто указывает, чем тем, кому указания раздают. И да, молчащий гаркан устраивал его гораздо больше его же разговаривающего. Кирстен в качестве спутницы предпочтительней, она хотя бы делала вид, что интересуется мнением доктора.

Кстати о ней. Смутно знакомый силуэт…

Зорон взбежал по лестнице станции и ступил на борт исполина.

Темная фигурка рядом с мачтой, яркий мазок алого на черном фоне. Длинные волосы трепал ветер, девушкапридерживала шляпу с красным пером — чтобы не слетела от резких порывов весеннего ветра. Она улыбнулась Зорону, он подошел ближе, щурясь от солнца, слепящего глаза.

На палубе стояло несколько гарканов, остальной частью многочисленной команды были люди, что и возмутило краснокожего. Смутное подозрение шевельнулось внутри, когда Зорон их увидел.

— Что–то вы долго, доктор Зорон, — Кирстен кивнула гаркану, тот чуть наклонил голову в ответ, и Зорон понял — они знакомы. Что ж, наконец прекрасная возможность во всем разобраться.

— Я даже не сомневался, что ты снова появишься, — он усмехнулся. — Как грифойдеры?

— Пришлось привести пару аргументов, чтобы меня отпустили, — наверняка она улыбалась, доктор видел с высоты своего роста только срезанный круг широкополой шляпы.

— Например, то, что ты служишь Шелль Трой?

— Неплохо, сирра доктор. Какими еще откровениями вы меня удивите, пока корабль не отошел от причала и у вас еще есть шанс сбежать? — она развернулась, и Зорон увидел серый подбородок. Остальное лицо прятала тень от шляпы.

— Этот гаркан…

— Арджан, ты опять забыл представиться? — гаркан был занят тем, что распекал одного из рабочих, указывая ему на один из узлов такелажа, на зов тени он лишь на миг повернул голову, а после вернулся к своему занятию. Вскоре к разбирательству присоединился и соотечественник краснокожего. До Зорона доносилось утробное рычание — язык гарканов мелодичностью не отличался.

— Этот гаркан — пятьдесят третий пленник, сбежавший от грифойдеров и врачевателей, верно?

Доктор заметил свежий шрам на боку своего сопровождающего, полосы от шрамов на спине, истощение, очень характерное для тех, кого долго держали в подвале, и то, что он, в отличие от других гарканов, ярко — красный. Сейчас это бросалось в глаза. Два гаркана стояли рядом, кожа одного была темной, цвета свернувшейся крови, цвет же Арджана — самый яркий красный, который можно вообразить. Можно было бы списать это на индивидуальную особенность Арджана, как назвала его Кирстен, но Зорон подумал, что все проще: причина разницы в цвете — загар.

— Не может быть, чтобы тени не оставили охрану в подвале. Он был там? — Зорон продолжал развивать свою фантасмагорическую теорию, которая почему–то казалась сейчас очень верной. — И перебил их? Охранников?

— Удивительно! Ты тычешь пальцем в небо, и каждый раз попадаешь! — она рассмеялась. Корабль с натужным скрипом начал отходить от причала. — Доктор, ты же понимаешь, что многое не вернешь вспять? Последний шанс сбежать, — тень кивнула в сторону увеличивающегося отрезка между палубой и причалом. — Должна сказать, ты совсем не похож на того неуверенного юного сирру, которого я увидела впервые. Многое сделал, пережил. И должен понимать, что бы не случилось в Рассветных горах, вернешься совсем другим человеком.

— Я уже принял решение, — солнце заставляло щуриться, и Зорон прикрылся от него рукой. — Вряд ли что–то его изменит.

— Это ты еще не знаком с Шелль Трой! — фыркнула тень, произнеся эти слова, словно они были не именем человека, а названием какой–то таинственной и могущественной организации, не меньше.

— Так, может, расскажешь? — Зорон, если честно, был взволнован и встревожен словами тени. Но с другой стороны, его чутье отозвалось приятным предчувствием, и у него не было причин ему не доверять.

— Предлагаю позавтракать и привести себя в порядок. Здесь для людей потрясающее обслуживание. А ты выглядишь даже бледнее, чем когда я пыталась тобой подзакусить.

— Слишком невкусен на вид? — Зорон ухмыльнулся. — Хорошо, только обещай, что снова не исчезнешь, оставив меня с кучей вопросов.

— О, это очень легко обещать, когда под тобой метров тридцать высоты, а ты тень, которая может сломать хребет от падения со стула — она рассмеялась. — Иди, доктор, я никуда не денусь.

Зорон подумал и последовал её совету, все–таки и вправду чувствовал себя неважно. Удивительная штука: прожив почти три десятка лет в своем пригороде, имел множество знакомых, хороших, умных, добрых людей, но своим другом почему–то мог и хотел назвать только женщину из хищной агрессивной расы, которую знал всего–то несколько часов, и за которой почему–то пошел без вопросов, чему сам до сих пор удивлялся. Умственное затмение, не иначе! Зорон двухдневной давности только недоверчиво хмыкнул бы на одно лишь предположение о таком повороте событий. И куда делись его осторожность, вдумчивость, разумность, предусмотрительность, умение обходить острые углы? Улетели, исчезли, словно не было их, оставив дурного мальчишку, с головой бросившегося в самую гущу поманившей из–за угла опасной авантюры. Надо быть умнее, Зорон. Если станешь встревать в политические игры Города, второй раз так может и не повезти — из сорванного восстания целой расы выбраться без единой царапинки.

Приятно, что Кирстен тут.

Стюард показал Зорону санитарный блок, в котором он и уединился. Побрился, правда рука с лезвием дрогнула, оставив порез на щеке, умылся и спустился в столовую, где неожиданно встретился с Арджаном. Гаркан что–то обсуждал с соотечественником. Если не смотреть на них, а только можно бы подумать, что они намерены немедленно убить друг друга. Язык их, рычащий, громкий, агрессивный на слух, был наполнен массой эмоций — вероятно компенсация отсутствия мимики, хотя на самом деле два гаркана мирно беседовали, явно найдя общий язык на почве нелюбви к людям. Оказалось, обслуживание, вероятно заказанное наместником, было на высоте, как, похоже, и все, с ним связанное. Зорон, наконец, на славу оттрапезничал, пополнил силы, повеселел и даже не отказался от предложенной стюардом трубки. Кирстен ждала его все там же, на палубе, как и обещала.

Благодаря теплогенераторам, что мерно шумели, крепясь на края судна, на палубе было достаточно тепло. И разница температуры от подьема в небо все выше и выше почти не чувствовалась. И они и корабль были запитаны теневым элементом, что хранился как зеница ока, где то там, в самом сердце круглобокого днища судна.

Корабль всё ещё плавно набирал высоту, проворный персонал раскрасил деревянную палубу плетеными столиками и стульями в цветастых чехлах. Доктор не стал отказывать себе в удовольствии сесть и насладится открывающимся видом.

— А как же платье? — не удержался он от шпильки, когда тень подошла и села в кресло напротив. Теперь она была облачена в черный костюм — брюки, камзол, высокие сапоги и перчатки, и, надо сказать, во всем этом тень смотрелась органичней, чем в алом бархате с длинным подолом. Как будто сбросила ненужную уже личину.

— Платье? О, истрепалось в клочья. Дала себе страшную клятву больше никогда их не носить. Ужасно неудобная одежда! — она улыбнулась и положила ногу на ногу. — Не обращай внимания на Арджана, — ни с того ни с сего добавила она. — Он только кажется грубияном, а на деле — отличный парень. Вы подружитесь. Он такой же зануда как ты, доктор.

— Я? Зануда? С какой это стороны? — искренне изумился Зорон.

— Прежде, чем сесть, ты положил трубку, поправил кресло так, чтобы ножки стояли перпендикулярно доске палубы, одернул чехол на стуле, сел, взял трубку. И да. Ты зануда, — она рассмеялась.

— Ладно, ладно, я еще это припомню, — он аж закашлялся от дыма — как–то не замечал за собой всех этих мелочей. — Итак, ты будешь рассказывать, что же связывает тебя, Арджана, наследницу и наместника? Кстати, какая она, эта Шелль Трой, и почему ты, тень, служишь человеку? И к чему все эти благодарности матриарха?

— Нет. Все я тебе рассказать не могу. У меня четкие указания на этот счет: не говорить ничего, что может повлиять на твой выбор, Зорон, — Кирстен поправила шляпу, и на секунду он увидел, что та скрывает: серая кожа, серые, прозрачные глаза и бледные, бесцветные губы, беликовы бороздки особенно четко выделяются по две стороны впалых щек. Словно из той Кирстен, что он знал, выкачали все краски. Понятно теперь, почему она прячет лицо.

— А, что можешь? — он почувствовал, как саднит свежий порез на щеке. — Надеюсь, ты не набросишься на меня, ошалев от запаха крови? Боюсь, это несколько смутит экипаж.

— Ты чересчур себя переоцениваешь, человек, — тень с готовностью поменяла тему. — Если честно, кровь просто отвратительна на вкус. Не понимаю, как вы можете жить с этой штукой внутри, — она пожала плечами. — Единственное, от вида и запаха чего я могу действительно ошалеть, — она сделала многозначительную паузу, — это… сыр!

— Сыр? Серьезно? — Зорон с трудом удержался от смеха, представляя как тень на полном серьезе пытается ограбить сырную лавку, злобно клацая своими жуткими челюстями и запугивая продавцов.

— Ага. Жаль только, есть я его не могу — организм отторгает. Последний раз когда сорвалась и съела кусочек, меня выворачивало целые сутки, — она вздохнула. — Но, как оказалось, тени не последние дураки, и есть способ ощутить этот прекрасный вкус и аромат почти без последствий, — Зорон внимал. — Пожевать и выплюнуть, — мрачно добавила она. — Вообще люди –несправедливо счастливая раса. Вы можете есть, что хотите, в отличие от теней, ходить, в чем хотите, и не бояться, что умрете от перегрева, в отличие от ётунов.

— А что с эйрами, нагами и гарканами? — хмыкнул доктор, заинтересованный взглядом Кирстен на различия между расами.

— Ну эйры — ладно. Они все такие у–у–умные, все такие краси–ивые, даже чересчур. Оставим книжников в покое. Наги сами себя наказали, даже тенью быть лучше чем нагом, бр–р–р. Ну а о гарканах я знаю слишком мало, чтобы судить об этом.

— А как же наш общий знакомый?

— Он мало говорит о себе. Но ты можешь попробовать его осмотреть. Или не боишься лезть в рот только к беззащитным девушкам? — она фыркнула от смеха. Зорон, впрочем, принял её предложение с интересом:

— Не отказался бы, тем более его шрамы выглядят необычно. По крайней мере никакое из известных мне средств быстрого заживления не оставляет таких следов.

— Я же говорю, вы подружитесь. Оба зануды, — Кирстен опять пожала плечами. — Давай расскажу тебе все, что нужно бы знать, как человеку, попавшему в самый центр политических свар.

— А мы будем учитывать, что ты меня туда затянула? — поинтересовался доктор, но тень проигнорировала вопрос:

— По сути, сейчас Город поделен на три лагеря. Один поддерживает Селену:это, в основном, знать, чиновники, гильдия вестников и прочая мелкая политическая шушера, которая до смерти боится появления еще одной «Стальной Селестины», второй лагерь — грифойдеры, мастеровые, и военные чины. Они уютно устроились под крылом Анжея Тору и поддержат того, в кого наш любимый наместник ткнет пальцем.

— Сирра наместник кормил меня печеньками. Если вы планируете заговор против него, я пас, — сразу предупредил Зорон полушутливо–полусерьезно.

— Нет, конечно,– она улыбнулась. — Наместник — чудесный человек, и в прекрасных отношениях со знатью и обеими сестричками. Пожалуй, это уникальный случай, когда наделенный такой властью человек не нажил себе серьезных врагов за столько–то лет!

— А я смотрю, ты очень хорошо разбираешься в городской политике, — Зорон зажмурился на солнце, размышляя. Кто же она? Агентесса Шелль? Или её серый кардинал? Похоже, и то, и другое.

Тень проигнорировала шпильку:

— Есть и третий лагерь.

— Ше –лль Тр –ой, — Медленно произнёс Зорон, и выдохнул дым.

— Именно.

— И кто же в вашем лагере, кроме тебя и гаркана? — поинтересовался доктор. — Насколько я помню, Селестина крайне нелестно отзывалась о старшей дочери. Вряд ли она передала бы ей власть официальным завещанием. Планируете городской переворот?

Зорон вспомнил о словах наместника. Если он поддержит кандидатуру Шелль, то начнется действительно большая буча, по сравнению с которой даже восстание теней — капля в море.

— В том то и дело, что нет, — она улыбнулась. — Но подробности тебе расскажут в Рассвете. Кстати, мы уже близко.

За разговором я и не заметил, как корабль, прорезав крыльями–парусами белые кудрявые облака, стремительно приближался к границе с Рассветом, что можно было понять по еле заметной разнице в цвете неба. На мгновение в небесах оказалось два солнца — одно за спиной, а другое впереди, но вскоре эффект перехода пропал, солнце осталось только одно, и корабль утонул в розовой пелене пышных облаков.

Вечно встающее солнце. Надо же! Воздух стал чище, прозрачней, напитался ощутимым «утренним» ароматом. Зорон погасил трубку, встал, подошел к борту и окунул пальцы в облака. Естественно, ничего не почувствовал кроме обжигающего холода, но удержаться от соблазна, когда вокруг целое облачное, казалось бы ощутимо–пушистое море из вспышек сиреневого, розового и оранжевого цветов, было сложно. Но тут послышался громкий скрип, корабль чуть накренился, зазвенели столовые приборы на столах. Зорон еле устоял на ногах, и его пальцев явственно что–то коснулось. Он успел одернуть руку прежде, чем скрип где–то из–под низа корабля усилился и буквально в паре сантиметров от него облачное море рассек синий гребень. Зорон отскочил назад, и очень вовремя, ведь облачную пелену разорвало величественное тело чудовища, что двигалось в небесах так же плавно и стремительно, как рыба в воде. Раздался рев — чудовище открыло пасть, выталкивая из себя гулкий гудящий звук, от которого заложило в ушах, ему вторили со всех сторон невидимые под облаками сородичи. Сколько же их тут? Создание было огромным, и при том совершенно невесомым в пространстве, немного неестественным, потусторонним, настолько легко оно перемещало свой вес, практически не шевеля частично оперенными крыльями.

На мгновение крыло закрыло солнце, доктор увидел переплетение кровеносных сосудов, подсвеченное оранжевым светом сквозь тонкую кожу. Когда после пережитого впечатления к нему вернулась способность здраво размышлять, он без труда определил вид самого крупного наземного животного, существующего на необъятных просторах Города Сумерек, хоть увидел его впервые.

Перед ним, во всей красе синей в крупные белые пятна, сияющей на солнце шкуры, летел дракон. Зорон, не спуская глаз с его тонкой шеи, гребня, маленькой, по сравнению с остальным телом, остроконечной морды увенчанной роговым наростом и снабженной полным набором острых зубов, даже сначала не заметил всадника на спине животного. Но быстро исправил свою невнимательность, когда над розовой облачной пеленой начали возникать другие, тоже оседланные — десятка два, самых разномастных невероятных созданий, сопровождали корабль с обеих сторон, как по рассказам сопровождают морские корабли дельфины. Безымянные однозначно умели произвести впечатление!

Зорон вернулся к Кирстен и ухнул в кресло. Ноги чуть подкашивались. Нет, зрелище было величественным и прекрасным, но все–таки несколько… неожиданным и уж чересчур глобальным. Такие впечатления надо принимать малыми дозами.

— Кажется, ты спрашивал кто еще в «нашем лагере»? Вот эти ребята, — Кирстен улыбнулась и подала ему трубку. Да, сейчас не помешает закурить. Милостивый Пес, во что же я ввязался на этот раз!

¹ Эйрийский — как понятно из названия, родной язык эйр. Отличается мелодичностью и большим количеством гласных, оттого слова в нем скорее поются, чем произносятся. Многие изобретенные эйрами лекарства просто не имеют названий на простом языке, так как слишком редки в обращении. Впрочем, на этом знание Зороном языка и заканчивается.

Глава третья. Круги на воде

Светает.

Орнамент из танцующих черных птиц по краю расписного блюда. В нем плавают белые водяные лилии, её любимые цветы — такие же нежные, хрупкие как она сама, такие же беззащитные.

Селена Трой вошла в свои апартаменты крадучись, с черного хода, тайком, словно воровка, пытающаяся украсть драгоценность из покоев наследницы престола, хоть и являлась ею сама. Но в каком–то отношении Селена действительно была воровкой: она крала частички своей жизни, точнее то, что от нее осталось.

Девушка открыла дверь своим ключом — щелкнули многочисленные замки — и, подождав, пока сердце прекратит встревожено стучать, скользнула в собственную спальню. Вдохнуть, выдохнуть, снять туфли. Нужно спрятать все, главное только, чтобы он не заметил её отсутствие. От одной мысли о нем, по телу наследницы пробежали мурашки. «Благородные сирры не гуляют по ночам, возвращаясь под утро, не так ли?». Селена тряхнула головой. Это не её мысли, чужие, чужие! Девушка начала быстро раздеваться, небрежно выворачивая крючки корсета, разрывая нитки. Тонкие белые пальцы боролись с одеждой. Скорее! Он не должен узнать. Серебристые волосы, освобожденные от гребня, рассыпались по лопаткам. Девушка отправила неказистый деревянный гребешок в ящик стола и закрыла его на ключ.

Тень в зеркале. Качнулось пламя единственной горящей в комнате свечи. Вода в блюде пошла кругами, шевельнулись цветы. За все прошедшие годы, с шестнадцати лет, когда это началось, Селена Трой научилась видеть все эти знаки, символы, признаки, что это вот–вот произойдет. Девушка начала избавляться от одежды еще торопливее, и, сбросив наконец объемные юбки, отшвырнула платье под кровать. Утонченная, нежная, наследница выглядела несколько странно в этой подчеркнутой небрежности, но тому была причина.

Небо за плотно закрытыми ставнями стремительно светлело. Может обойдется? Знаки не всегда были точны, и это еще больше сводило с ума, давая надежду, что в этот раз он не придет. Цветной свет сквозь оконный витраж расписал нежное тело хозяйки комнаты алыми и оранжевыми бликами. Как же хороша она была в этой невинной подростковой красоте — истинный оживший бутон водяной лилии, еще не распустившийся до конца, но безусловно прекрасный! Вот только кожа, белая как молоко, была отмечена бледно–розовыми ссадинами и царапинами. На животе, бедрах и груди ранки почти зажили, оставшись напоминанием того, что может произойти сейчас, если она будет недостаточно старательна, или чем–то его прогневит.

Иногда Страшный Человек приходил без причины, просто чтобы подтвердить свою власть над ней. Селена не питала больше надежд, что это когда–нибудь прекратится: она сломалась, прекратила бороться, пытаться спастись, сбежать или покончить с собой. Родные и придворные стерегли её, как кричайга ценной породы, не давая вдохнуть лишний раз, но пару недель назад она нашла лазейку, способ ненадолго покинуть свою клетку, правда только ночью и с риском, что он узнает.

Ступни утопали в мягком пушистом ковре. Здесь все было уютным и приятным на ощупь: нежные ткани, сиреневого цвета стены, тяжелый балдахин над круглой кроватью. Никаких углов или острых предметов, ни стекла, ни металла. Безупречная клетка для маленькой беззащитной птицы, которая так хорошо вписывается в этот интерьер. Селена забралась в одну из своих ночных рубашек — длинных, просторных и бесформенных. Широкие рукава болтались, полностью скрыв её худые запястья. Девушка улеглась на кровать, и медленно, стараясь унять сердцебиение, натянула одеяло до самого подбородка.

Дыхание, прерывистое, частое.

Дыхание двоих.

Рассвело.

Влажный ковер, перевернутое блюдо, смятые лепестки.

Селена Трой сидела перед большим трюмо, и пожилая служанка, щебеча глупости с типично приморским акцентом, расчесывала серебряные волосы девушки.

Необычный цвет.

Раса танаи — разумных, довольно похожих на людей, стояла у истоков фамилии Трой. Сама раса оставила после себя след исключительно мирный. Танаи видели смысл своего существования в наполнении Города флорой, они изобретали, смешивали и селекционировали разные виды растений, при том живя обособленно, и, в отличие от более древних рас Города, вроде эйр и людей, не смешиваясь ни с кем вне собственной общины. Исключений история знала немного. Одно из них — брачный союз между танаи и Троем, заключенный, как знак особого отношения. Было это настолько давно, что история не сохранила сути союза, но по сей день все дети Трой, ну, или по крайней мере абсолютное большинство, рождались среброволосыми и лиловоокими, с характерными для танаи большими, чуть выпуклыми глазами. Эти расовые признаки оказались живучее самого народа. Танаи давно уже исчезли с материка, судя по летописям, чуть ли не в один день. Причем все, до последнего чистокровного. Так случалось иногда: новые народы приходили в Город достаточно регулярно, раз в пару сотен лет, так же исчезали, либо резко, как танаи, либо медленно, размываясь в межрасовых союзах, и теряя собственную культуру под давлением общепринятой, эйрийско–людской.

Хоть Трои и гордились тем, что их кровь в основном людская, но серебряные волосы и серо–лиловые глаза, были их визитной карточкой, изысканным дополнением к общей человечности.

— Как вы красивы, сирра Трой, у меня просто нет слов, нет слов! Такие волосы, как шелк! — она произнесла это как «шьолк». Это не было лестью, Селена и впрямь была очень хороша собой и одновременно и очень похожа на Селестину, почти как живой портрет, но притом острые, резкие черты матери были в ней существенно смягчены. Лицо скорее напоминало детское, с пухлыми губами и маленьким подбородком.

Наследница сидела напротив зеркала не шевелясь. Она покорно позволила поднять себя с постели и умыть, безучастно сносила все манипуляции ловких рук прислуги со своим телом, как марионетка, которую дергают за нити.

— Я согрею щипцы и завьем Вам кудри, сирра Селена. А после я вас заплету, будет так красиво! — служанка, отправилась к камину взять угли.

Селена смотрела на редкой красоты деву в зеркале и видела только синие круги под глазами и бьющуюся венку на шее. Остальное тело казалось ей прозрачным, несуществующим.

— Здесь такой беспорядок, ваша постоянная горничная вовсе не заботится о вас! — немолодой уже женщине явно было трудно наклоняться, но она подобрала блюдо с отколовшимся краем, цветы, собрала смятые юбки и поправила балдахин. — По комнате как ураган прошел! Хотя когда я прислуживала вашей сестре, сирра, она называла такой вид порядком, и запрещала трогать вещи. Говорила, что я не вижу си–сте–мы! — служанка замерла на мгновение, припомнив эту забавную на её взгляд мелочь, и улыбнулась.

— Вы знали мою сестру?

Сердце стучит. Селена на мгновение вышла из состояния безучастности и безвольности, в котором проводила большую часть своей жизни, и даже посмотрела на прислугу. Та опустила взгляд, не решаясь встретиться глазами с наследницей.

Сестра. Где–то так далеко. Так давно.

Когда Селена была маленькой, то обожала свою старшую сестру, прямо–таки до исступления. Но по причине, которую мать Селестины так младшей дочери и не раскрыла, Шелль уехала в горы и тут больше не появлялась. Селена почти забыла её лицо. Помнила только глаза, зеленые, такие яркие, но смотрели они на нее, как сквозь толщу озерной воды.

— Да, сирра, очень давно, когда она жила здесь — еще великая госпожа Селестина была жива, да будет легок её путь на изнанке.

Селена вновь посмотрела на отражение, пытаясь найти себя в знакомых чертах. Белые брови и ресницы, серо–лиловые глаза, синие венки на шее. Потусторонняя красота, иная, такой не бывает даже у теней.

— Это было так давно… — произнесла она тихо. И пока служанка отвернулась, чтобы выбрать ленту для серебрянных волос, девушка подняла руку к лицу и начала медленно царапать себя, от лба до подбородка. Ногти ей постоянно стригли, как опасному зверю в неволе, поэтому сильно ранить себя она не могла, но кожа под ногтями тут же порозовела.

Она это делала не просто так, не из–за любви к боли или безумия. Селена царапала и кусала себя, свое тело, что еще помнило его касания, чтобы не забыть. Он был тут, хватал её за запястья, приносил её боль. Нужно помнить, отметить, запечатлеть.

Страшный Человек никогда не оставлял на её белоснежной коже следов. Селена могла бороться или сносить все покорно, могла кричать, но никто не слышал, могла вырываться, но это было бесполезно. Ему нравилось приносить боль, даже не столько физическую, как душевную, унижать ее, он вспоминал мать, сестру, и говорил, говорил о ничтожности среброволосой сирры, и это было правдой, ведь будучи урожденной Трой, она не могла его побороть. О том, как бесполезна она, как слаба и глупа, сколько зла принесла своим рождением в Город. О том, что именно Селена повинна в изгнании своей сестры. Человек любил ставить ей в пример Шелль, и это единственное, за что девушка была ему благодарна, остальное её окружение будто боялось в её присутствии произносить имя старшей наследницы вслух.

А потом, оставив её — выжатую, выпотрошенную, вдоволь наигравшись с её телом и душой, он уходил, не оставляя следов, исчезая из запертых покоев.

Но он был, существовал! Больше всего Селена боялась забыть его. Согласиться с врачевателями, что Страшный Человек лишь плод больного воображения и ничего больше, что она безумна. Девушка потеряла свое право на тело и человечность, но из последних сил боролась за рассудок. Вот только никто об этом не знал.

Или не хотел знать.

— Сирра! — Сиреневая лента юркой змейкой скользнула на пол, выпав из ослабевших пальцев служанки, которая тут же кинулась к своей госпоже. — Сирра Трой! Что вы делаете!

Женщина поймала Селену за тонкое, почти прозрачное запястье. Селена посмотрела на служанку невидящими глазами, та попятилась

— Сирра… — женщина смотрела и не узнавала в этой худой, почти истощенной девушке с прозрачной кожей и дрожащими руками, ту маленькую веселую девочку, которую знала когда–то. — Как же так… — запричитала горничная, замечая теперь и остальные шрамики и царапины на коже наследницы.

— Я… прости, я не помню твоего имени, — произнесла с запинкой Селена, обращаясь не к прислуге, а к ширме с рисунком лилий на озерной глади. — Не помню тебя, — девушка наклонила голову, и серебряные пряди закрыли её лицо.

— Сирра, — женщина вздохнула, подошла к своей госпоже, тяжело опустилась перед ней на колени. — К вам никого не пускают из–за этого, да? — Селена молча кивнула. — Моя госпожа, я любила вашу мать больше жизни, и служила ей до самой смерти, — у женщины ком в горле стоял, она с трудом проговаривала эти важные для нее слова. — И никогда не оставлю её дочь. Меня прислал Наместник. Господин Анжей поможет вам, моя сирра, он все сделает ради вас!

— Я… не уверена, что стоит говорить ему об этом, — Селена подняла лицо и улыбнулась. Подбодрить незнакомку. — Все хорошо, правда, у меня все славно, все нормально. Я просто… случайно оцарапалась. Позовите Джерома, прошу, и мою постоянную горничную, Фиолу, мне она необходима.

Фиола ходила обычно в черном платье с белоснежным воротничком, высокая как жердь и столь же эмоциональная. Ей были безразличны ранки на коже сирры и кровоточащие лунки от ногтей. Она делала вид, что не замечает их, и Селене было проще так, спокойнее.

Незнакомка замялась. Она явно знала куда пропала прислуга сирры, но не хотела говорить. Женщина с трудом встала с колен и поклонилась.

— Сирра Фиола заболела, моя госпожа, я не могу её позвать. Но если хотите, отправлю за сиррой Джеромом.

Ложь. Селена хорошо распознавала ложь. Хотя, учитывая сколько лжи, двуличия и неискренности каждый день произносилось в этих стенах, вернее прозвучало бы — хорошо вычленяла в круговороте лжи крупицы правды, как крайне редкое тут явление.

— Мне нужен Джером, — с нажимом повторила Селена, и на долю мгновения в её голосе проступили те самые стальные нотки Селестины, которые приводили в трепет окружающих последние сто лет. Камеристка закивала, собрала уголь, положила в него щипцы, и наскоро подобрав пышные юбки, вышла из покоев наследницы.

Селена позволила своему телу расслабиться:не перед кем больше было держать мэрскую осанку. Точнее её жалкое подобие. Карикатура на мать.

Девушка потянулась за пуховкой — нужно запудрить все следы и царапины до того, как придет брат. Он очень расстроится, если узнает. При мысли о нём девушка впервые за утро тепло улыбнулась. Если кто–то и любил её во всем равнодушном холодном Городе, наполненном сплетнями, интригами и предателями, так это он, Джером Трой.

Глава четвертая. Рассветные горы

В путешествии на воздушном судне было ровно три положительных момента: ненавязчивый экипаж, живописные красоты за бортом и мягкие полотенца в каюте. Собственно, полотенца доктор поставил бы на первое место. В конце концов, история Города не знала случая, когда полотенце планировало бы городской переворот или начинало войну. В негативные моменты он бы зачислил темнящую тень, пробирающий до костей холод высоты и кривые полоски на тех самых полотенцах, что собственно и лишило их первого места. Ах да, еще и непонятный политический заговор, который тучей сгущался над его головой. И драконы. Отлично.

Тень конечно рассказала немного о них — что драконов нашли исследователи в горах, эйры и люди, приручили и основали орден Безымянных. Те из них, что стали всадниками, назывались драконнерами.

— Итак, давай подведем итоги, — доктор вытряхнул пепел на блюдечко, ровно в центр, ограниченный ободком позолоты на белой эмали, и наконец собрал в себе силы для воодушевленного спича. — Ты обманом заставила меня поверить, что Город находится в опасности.

Кирстен сидела в кресле напротив, скрывая лицо в тени широкополой шляпы. Зорон не понимал, зачем она это делает. Не сгорит же под солнцем, в самом деле? По крайней мере, сутки назад солнечные лучи ей совершенно не вредили, а напускать таинственность у тени и без шляпы получалось

— Именно, — согласился с доктором подбородок Кирстен. Она сомкнула колени и положила на них руки, словно прилежная ученица, внимающая своему мастеру. Раскаяния в ней не было совершенно. Да и вообще, способны ли тени в принципе на это чувство?

— И ты заставили меня рисковать своей жизнью и репутацией! — Зорону было очень трудно сердиться на Кирстен, но он честно старался.

— Не сказала бы, — она пожала плечами.

Над ней разве что табличка «ох уж этот человек!» не висела. Подошедший гаркан положил руки на спинку кресла тени, вынудив её потеснится.

Все время знакомства с последним доктора не покидало ощущение, будто это ожившая статуя, а не мыслящее существо. Он гораздо уместнее выглядел бы, веками подпирая собой свод башни в горах, чем на этом изящном людском судне. Причем остальные представители расы — две гарканки и гаркан такого впечатления не создавали. Отвлекшись на Арджана, Зорон чуть не позабыл, насколько рассержен.

— Зачем? По какой причине нужен был весь этот спектакль, если, как оказалось, вы в тесных отношениях с правящей верхушкой Города и Безымянными? Кирстен, с таким — не шутят! Те разумные в катакомбах могли пострадать. Зачем ты играла со мной, если имела возможность помочь им официально, не подставляя никого? Или Джером Трой тоже участник представления? А может еще и Марк?

Хорошо, последнее предположение бредово, Зорон сознавал это. Он с трудом поверил в то, что бестолковый носитель рыжих волос добился писательского признания, но на тайного агента он точно не тянул. Бредовость произошедшего, то как им играли политики высшего ранга, перебрасывая друг другу словно мячик, его злило и огорчало. И если бы не мысль, что скоро возвращаться домой, он бы точно вконец разозлился, а так — просто громко опустил чашку на стол, чтобы показать насколько в гневе. Так сурово и категорично. Звякнула металлическая ложечка.

Ей вторили драконы, действуя на нервы своим ревом и рычанием, который к счастью удалялся — всадники сопровождали корабль лишь часть пути.

Тень молчала. Зорон снова поднял чашку, покачал её в руке, наблюдая за гущей и, наконец, не выдержал:

— Эта Шелль вообще существует? Клянусь, я уверен, сейчас мы долетим и узнаем, что и в горах её нет. И мне придется опять в чем то участвовать! Или ехать к Ворону на хвост.

— Ну вот, ты нас раскусил, — Кирстен вздохнула. — Не существует, я её выдумала, чтобы ты составил мне компанию в этой скучной поездке.

Зорон задохнулся от возмущения! Он тут, можно сказать, проявил весь свой запас эмоций года этак за три, душу раскрыл, а она забавляется!

— Шучу, шучу, хватит меня мысленно препарировать, — весело рассмеялся мой будущий заспиртованный образец, сверкнув иголками зубов в широкой теневой улыбке. — Она существует. Мы не состоим во всегородском заговоре верящих в Троев.

— Существует только то, что мы сами себе представляем, — пожал плечами второй будущий образец, выдавая очередную порцию бессмысленной философии.

— То есть вы упорно не будете мне рассказывать, зачем, как и почему я нужен наследнице? Ну хоть немного?

— Мне нужно в дамскую комнату, — попыталась сбежать тень, даже успела встать, прежде чем я постучал пальцами по подлокотнику её кресла.

— А ну стоять! Ты мне раньше сказала, что в состоянии голода у теней нет естественных потребностей. Так что я на эту женскую штучку, которой больше лет, чем моему роду, не поведусь! И улизнуть тебе больше не дам.

— Вот ведь рассказала на свою голову! А ведь это всегда срабатывало, — она вздохнула. — Я очень хочу рассказать тебе все, пояснить, почему стоит выслушать нас, и выбрать путь, который она тебе подскажет. Но мне приказано молчать. А когда ты смотришь на меня этими своими щенячьими глазками, я просто не могу устоять!

— Кирстен, если тебе что–то надо, иди, — пробухтел гаркан, посматривая на доктора с неодобрением. — Не позволяй другим диктовать тебе время справления нужды.

— Арджан, позволь я не буду углублятся в свои физиологические потребности в компании двух мужчин даже не моей расы? — она сощурилась, посмотрела на меня и принялась шутливо торговаться. — Ну, хоть припудрить носик?

— Как вы низко пали, сирра тень, ваш носик и без того выглядит безукоризненно, — не удержался от улыбки Зорон, смягченный её словами.

— Ну, так и быть, — вздохнула она и уселась обратно, — давай, пытай бедную тень, человек, пользуйся своим физическим превосходством из–за того, что я не в форме!

— Мне напомнить, что за твоей спиной стоит недружелюбная гора мускулов и смотрит на меня уже минут пятнадцать, не отрываясь? — ласково поинтересовался доктор.

— Арджан, ты же защитишь меня от этого злодея?

Гаркан смерил люда оценивающим взглядом, от которого у последнего холодок по шее пробежал.

— Нет, — наконец вынес вердикт он.

— Ну вот, я так и знала, — она вздохнула.

— А почему? — не удержался от вопроса Зорон. Не то чтобы он особо нарывался… но интересно же.

— Я не вступаю в бой с противником настолько слабым, — сказал, как отрезал, гаркан, пребольно ударив по человеческой самооценке. — К тому же воину к лицу биться с воином, а не… — он явно пытался подобрать слово.

— Гарканы не считают докторусов достойной профессией, — фыркнула тень. — У них все умеют держать в руках оружие, даже золотари.

— Вам не нужны врачеватели? — изумился уязвленный Зорон, глядя на гаркана.

Определенно, с этими краснокожими связана какая–то врачебная тайна. Если он так не выносит докторов, то как настолько быстро заживил свои раны? Может у гарканьих целителей какие–то свои методы? Так, заглушить любопытство, никаких гарканов! Корабль, Шелль Трой, корабль, домой, не рисковать и не впутываться в неприятности. Не вступать в конфликты с гарканами! Зорон очень неприязненно посмотрел на Арджана. Так, что, можно сказать, сделал все, что мог.

— Нет, — ответил краснокожий так категорично, что доктор решил не уходить в подробности

— Вот, что мне теперь делать? — вздохнула девушка, и спрятала подбородок под шляпой, когда мимо проходил стюард с подносом. Только в этот момент Зорона осенило: так вот зачем ей это все! Она просто напросто стесняется своей «голодной» внешности.

— Унижать мое достоинство язвительными замечаниями? — предположил Зорон.

— Ну, что вы, сирра доктор, я не настолько жестока к людям. Лучше стану молчать и выдавать информацию крохотными порциями. Причем, чаще бесполезную, — улыбнулась тень. Гаркан хмыкнул.

— Вот и выручай теней!– фыркнул Зорон. — Ваша раса безжалостна.

— Полностью согласен. Их нужно уничтожить.

Тень возмущенно обернулась на гаркана.

— Ну он же правду сказал! — пожал плечами тот.

Неожиданный поворот. Значит, он настолько не выносит расу теней, что согласен с её истреблением? Странная парочка, ничего не скажешь.

— Что, и меня тоже? — возмутилась тень.

— Тебя нельзя, — гаркан сел рядом с креслом тени, и его макушка оказалась как раз на уровне её головы. Правда, смотрел он теперь куда–то вдаль. — Она запретила.

— Прост, как три медяка, — вздохнула девушка, потрепав гаркана по черным волосам, словно сторожевого пса. Зорон даже слегка напрягся от такой фривольности жеста, особенно после фразы про уничтожение теней. Еще придется отбивать тень, мало ли, что у этого краснокожего в голове! Такой и косой взгляд как оскорбление воспримет. Но нет, Арджан это проигнорировал, как и полагается статуе, которая по какой–то причине двигается и время от времени говорит.

Зорон ещё раньше заметил, что у гаркана неоднократно сломанный и неправильно сросшийся нос, оттого и говорил он так глухо и низко, частично проглатывая слова. Вообще очень удобно оценивать представителя другой расы, когда совсем рядом есть еще несколько образцов. «Его» гаркан возвышался даже над своими сородичами, он был поистине огромен, широк в плечах, и вгонял в ощущение собственной физической неполноценности любого, что стоял бы с ним. Огромное животное, неоднократно раненое причем. На свету Зорон видел на его теле, несмотря на целую кожу почти без следов и шрамов, отпечатки страшных ранений: искривленные ребра, утолщение на ключице, одно плечо чуть выше другого, выщербины на спине. Создавалось впечатление, что парня неоднократно прокрутили в мельничном жернове, а после исцелили альгамой, не утруждая себя складыванием костей. Кстати, верхнюю одежду им запрещает носить религия? Все гарканы и гарканки которых Зорон успел рассмотреть, не укрывали себя даже верхом, и уж точно не кутались в теплые одежды, хотя стоило бы: на корабле было достаточно холодно, несмотря на тепловые пушки. Темные соски гарканок, прикрытые лишь их суровыми и неодобрительными взглядами, приковывали внимание Зорона, даже вопреки его желанию. Хорошо хоть штаны, широкие, беленой парусины, гарканы все–таки носили, причем вне зависимости от пола, женщины, в отличие от мужчин, красили кожу на висках — те самые места, где у этой расы не было привычной для людей растительности — в узоры и полосы.

Море, безграничное море кипящих облаков. Корабль вынырнул из него со скрипом, шорохом, хлопаньем парусов, запахом кожи и масла, криками гарканов и людов. Смотреть на окружающий пейзаж стало гораздо интереснее, ведь внизу до самого горизонта раскинулись горы — бесконечные каменные уступы, каньоны и обрывы, покрытые неровным ковром темной зелени. По левую руку сияло рассветное солнце, а воздух был настолько свеж и прозрачен, что легкие Зорона, привыкшие к испарениям и сырости в пригороде, даже поначалу не принимали его.

Драконы исчезли, и доктор расстроился, что так и не смог их рассмотреть. Но сегодняшний день решил побаловать его не только судорожным кашлем от чересчур холодного и насыщенного кислородом воздуха, но и довольно впечатляющим зрелищем. Сначала он даже не обратил внимание на точку где–то на самом краю горизонта, темное пятно, подсвеченное розовыми лучами неподвижно застывшего рассветного солнца. Но пятно стремительно приближалось, увеличиваясь в размерах. В сторону корабля, почти не шевеля крыльями, летел дракон.

Сложно описать животное, совершенно непохожее ни на что виденное ранее. Дракон приближался, теперь Зорон мог хорошенько рассмотреть его и сделать вывод: нет, эти создания не имеют ничего общего ни с ящерами, ни с птицами, ни с другими летающими и сухопутными животными которых он знал. Схематичный рисунок дракона в книге по зоологии тоже не имел ничего общего с своим реальным прототипом.

Он описал бы это существо, как заключенный в образе животного дым, настолько изящной и текучей была его форма. Он не летел, он перемещался, будто не имея веса, гонимый потоками воздуха, словно гигантский летучий змей. Несколько гарканов и людов высыпали на верхнюю палубу, показывая жестами в сторону животного и обмениваясь обеспокоенными фразами с сильным акцентом. Похоже это зрелище не было запланировано. По крайней мере на драконов, которые сопровождали судно всего то полчаса назад, экипаж так не реагировал.

— Что–то не так, — покачала головой Кирстен.

— Тебя удивляет дракон в районе драконнеров? — удивился доктор, пытаясь понять причину общей суматохи.

— Ну, для начала, драконнеров тут не так уж много, — тень встала с кресла и подошла к боту, придерживая шляпу, — в основном ётуны. Но их города дальше, там, где холоднее и всегда снег. Там еще красивее, чем здесь.

— Нет ничего лучше пригородов в Сумерках, — пробурчал Зорон.

— Почему? — заинтересовалась тень — Арджан, ты думаешь то же, что и я?

Гаркан встал и подошел к тени.

— Потому что в пригородах никогда ничего не происходит, — вздохнул Зорон, отвечая на вопрос тени после долгой паузы. Вряд ли она услышала его из–за расстояния и общего гомона, так что сказал он скорее себе, чем ей. Похоже, он один остался сидеть, размышляя, не перевернется ли корабль оттого, что такая толпа собралась у одного борта.

Но, похоже, конструкция судна такие случаи предусматривала, оно лишь покачивалось чуть сильнее, чем обычно. Зато я теперь Зорон не видел дракона и поэтому совсем не беспокоился насчет него: значит, и он не видит доктора, всадник просто полетит мимо — и вседела.

Корабль, Шелль Трой, корабль!

Поэтому, когда хлопки крыльев приблизились, и дракон взмыл в небо из–под борта судна, это оказалось неожиданностью только для Зорона, который даже не рассмотрел, оседлан ли он. Поток воздуха чуть не сбил доктора со стула, судно сильно качнулось, его повело в сторону. В нос ударил своеобразный запах, острый, терпкий, чем то схожий с миндалем или цианидом.

Существуют ли дикие драконы? Ну… раз есть ручные? Эта мысль пришла в голову Зорону впервые, и он вскочил, аккуратно поставив на место чуть не упавший стул.

— Все в порядке! — донесся немного неуверенный голос Кирстен, Люди и гарканы прибывали, поднимаясь из внутренних помещений корабля. Похоже, на верхней палубе собрался весь экипаж.

Как–то не очень обнадеживающе прозвучало.

Дракон кружил над мачтой, чудом не задевая паруса. Зорон тихо понадеялся, что физиология этих животных не сходна с птичьей. Все еще не верилось, что на культурном корабле в самом охраняемом районе Города что–то может пойти не так. Да и как можно поверить в то, что тебе может угрожать настолько большая живая… штука? Доктор не до конца верил в существование этих созданий и не понимал, как такой вес удерживает себя в воздухе,а как можно боятся в то, что даже осознать не можешь?

Арджан прорычал что–то на своем языке, гаркане в толпе ему ответили, завязалась короткая перепалка из рыка и ворчания, а после гаркане начали теснить остальной пассажиров к бортам.

Темнокожая гарканка с сильным акцентом попросила Зорона последовать примеру остальных и отойти к борту. Оказалось, дракон все это время пытался приземлиться (прикораблиться?), в общем, сесть на палубу, что и сделал, когда место для него расчистили, растащив стулья и столики в разные стороны.

И как же изящно сделал! Не задев паруса, не запутавшись в снастях, даже не зацепив никого из присутствующих крылом! Виртуозное управление собственным телом! Хотя, возможно, это была целиком заслуга всадника.

Зорон, наконец, смог рассмотреть невероятное существо, и даже почти поверить в то, что оно живо и вот, на расстоянии вытянутой руки от него. Сердце встревоженно билось в грудной клетке, а когда животное на долю секунды встретилось с ним взглядом, во рту появился неприятный привкус крови.

Оно было… неправильным.

Корабль — настоящий, горы, хоть и чересчур большими, чтобы осознавать их как обьект, существовали, пусть и где–то там, вдалеке. Тень, гаркан, люды, все вокруг было материальным. Зорон чувствовал привычные, настоящие запахи от них — одежды, пота и специй, слышал дыхание и тихие разговоры, пусть и на неизвестном ему языке, слышал скрип снастей и трепет паруса. Все вокруг было настоящим.

Кроме него.

Это создание было неестественным, будто вырванным из самых темных глубин моря, куда не добираются даже гарканьи корабли. Иным. Чужим. И оттого неприятным. Его дыхание, по крайней мере Зорон посчитал им издаваемый животным тихий шорох, казалось странно не ритмичным, а мелкие плавные движения — слишком текучими для живого существа,

Дракон оказался грязно–черным с серым налетом, словно уголь в камине поутру, маленькие глазки сверкали из–под надбровных наростов. Длинная шея, напоминающая лебединую, изящно завернулась, когда он стал на лапы, крылья, что заняли бы половину палубы, компактно сложились в четыре валика по сторонам спины. Хвост при ближайшем рассмотрении оказался просто декоративными пластинами, что начинались с хребта, и не имели под собой мыщц.

А еще кожа его шевелилась. В смысле, не кожа конечно, но назвать это шерстью или чешуей Зорон тоже не мог. Похожие на тонкие остроконечные лепестки, наросты на шкуре животного по всему телу, топорщились, придавая ему взъерошенный вид, а спину украшало довольно простое седло, почти такое же, как для вабари, кожаное с медными вставками.

Поводьев не было. Вообще.

В полнейшей тишине стукнули о палубу подошвы тяжелых драконнерских сапог.

— Мне нужно видеть капитана, — раздался приглушенный женский голос из–под шлема. Экипаж засуетился, верхняя палуба начала пустеть. Желающих находиться рядом с драконом было очень мало. Остались лишь трое: Зорон со своими спутниками. Крики и споры переместились куда–то вниз, похоже приказ драконовсадницы был принят сразу и всерьез.

Какая мысль может прийти нормальному человеку, который совершает круиз на воздушном судне при виде драконовсадницы? Не перевозят ли случаем тем же судном контрабанду? Не нарушил ли он или кто–то из экипажа закон? Может, свернули не туда? Или день в Рассвете внезапно нелетный?

Зорон же раздумывал о том, как всадница удерживается в седле без стремян, и управляет таким большим животным, не имея поводьев! Ему было настолько интересно, что даже не заметил, как подобралась Кирстен и зловеще зашептала на ухо:

— Если ты расскажешь ей про Марка, откушу тебе голову! Потом обратно пришью и снова откушу!

— Сирра тень, если вы умеете пришивать головы обратно, причем сохраняя человеку жизнь, я готов у вас учиться, — не удержался Зорон, сказав это тоже в полголоса.

— Да ну вас, скучные люди, — отчего–то обиделась она, видимо впервые узнав, что человеки очень плохо переносят отделение головы от туловища. Возможно, у теней не так? Воображение доктора разыгралось. Он уже был готов вцепиться в Кирстен с вопросами (может ли тень отрастить туловище? или это туловище отрастит голову? было бы феноменально!), но к ним подошла Безымянная, и сняла шлем.

Голова у драконовсадницы была, что надо! Очень симпатичная такая голова, снабженная конусообразными эйрийскими ушками (из чего Зорон заключил: перед ним чистокровная эйра¹), взъерошенными пушистыми волосами, которые как и у всех представителей этой расы больше похожи на птичий пух, и очень приятным умным лицом. Все, что ниже, тоже соответствовало норме, разве что роста драконья всадница была исполинского для книжницы.

Эйры вообще раса некрупная, особенно это касается женщин, но эта девушка была выше всех эйр, которых Зорон видел на Площади, что сразу же вызвало у доктора живую симпатию. Он сам был самым высоким в пригороде, а это довольно неприятно — знать, что сильно отличаешься от других, даже такой безобидной вещью как рост.

— Меня зовут Эйлин, — представилась Безымянная, протягивая руку для рукопожатия.

Зорон неверно истолковал жест, и почти прикоснулся к ребру её ладони губами, в последний момент догадался, смутился, и сделал все правильно. Кирстен тут же рассмеялась, заметив его оплошность:

— Ну все, Зорон променял меня на другую девушку. Эйлин, зачем тебе этот вертихвост?

— Эй! — возмутился доктор.

— М–м–м? Нет, спасибо, у меня уже есть Эйран, — она усмехнулась. — Ты еще с ним познакомишься.

Зорон сразу же понял две вещи: первое, она прекрасно знает Кирстен — вот как тень радостно приобняла драконовсадницу, что смотрелось довольно забавно, учитывая, насколько разными были девушки. А во–вторых, были и еще адепты их тайного общества «верящих в Троев». И эта «секретная ложа» пополнялась новыми членами с каждым днем! Даже часом! И когда он уже встретится с их главой? И главой ли? Надо сказать, в Шелль Трой Зорон верил даже чуть меньше, чем в то существо, что наблюдало за своей хозяйкой не спуская взгляда, и поворачивая морду на каждый её шаг. Аж оторопь берет от него!

Он с трудом заставил себя не отвлекаться на дракона и улыбнулся Безымянной:

— Звучит как угроза, сирра.

— Ты не девушка, тебе ничего не грозит, — Эйлин очаровательно наклонила голову, отчего её сходство с птицей стало еще сильнее.

— У нашего Эйрана непреодолимая тяга к женскому полу, — пояснила тень.

— Думаю, если стул нарядить в юбку и надеть на него парик, то тоже сойдет, — хмыкнула Эйлин.

— Нельзя так, — отозвался гаркан, молчавший все это время. Зорон уже и забыл о нем, потому и не заметил, что когда Эйлин подошла, их пальцы соприкоснулись, как бы ненароком, случайно, да если бы и заметил, не придал бы значения.

— Как?

— Говорить за спиной. Недостойно воительницы. Особенно такой, как ты.

драконовсаднице явно это не понравилось, она нахмурилась и пожала плечами:

— Хм–м, я уже раза три сказала это ему с утра. Особенно, когда выудила драконовсадницу младшего ранга из своей ночнушки. И я сама решаю, что считаю достойным себя, Арджан.

— А вот это уже твое.

Его лицо осталось бесстрастным, Но Зорон готов был поклясться: он улыбнулся, используя только голос. Вот как это у них работает?

— Поверить не могу, что у тебя есть ночнушка, — в голосе тени было бесконечное восхищение пред драконовсадницей, словно перед божеством, которое сошло с небес на землю и уж точно не может иметь такую приземленную и обыденную вещь.

Ну, частично так и было. Похоже, она обожала и уважала всех, кроме Зорона, и он обиженно подумал, можно ли в таком контексте считать себя особенным человеком для Кирстен.

— Ага, у меня есть ночнушка, — Эйлин понизила голос. — Кружевная. Я заворачиваю в нее арбалет.

Кирстен рассмеялась. Арджан покачал головой.

Восторженная тень пугала Зорона даже больше, чем обычная. В прошлый раз такое её настроение закончилось Марком на чердаке и большой политикой.

— Боюсь, это слишком приватный разговор, — осторожно сказал Зорон, чувствуя, что его приняли уж слишком тепло, и сразу впустили в обсуждение слишком интимных вещей. Это очень странно, и точно не к добру.

— О, не переживай, если ты кому–то о чем–то проболтаешься, мы просто тебя убьем — «успокоила» его тень, похлопав по плечу.

Пока Зорон шокировано стоял, осознавая сказанное, и пытаясь понять, шутила ли она, публики на палубе вновь прибавилось.

Как оказалось, все это время капитан не покидал рубку, так как увидел Зорон его впервые. На палубе приказы раздавала людка — загорелая, с рисунком черной птицы на выбритом, под гарканку, виске. Теперь она стояла за плечом совершенно бесцветного типа с жиденькой бородкой и красными от недосыпа глазами. Тот лениво поинтересовался, с чего такой переполох и что делают сирра Безымянная и сирра дракон на его судне.

Эйлин ввела капитана в курс дела.

Зорон разглядывал дракона и конструкцию седла, лишенного стремян, и слушал этот разговор не очень внимательно. Насколько он понял, Безымянные обнаружили по курсу корабля некий провал. Ни он, ни капитан не увидели сначала в этом ничего особенного: корабль же в воздухе, обвал в горах, внизу. Но Эйлин, очень официальным тоном требовала корабль повернуть, и обойти провал по широкой дуге. Капитан возражал и начал кричать что–то о графике и своеволии драконнеров, которые вечно придумывают новые правила, эйра явно злилась, и оттого её голос стал еще более холодным и официальным, Кирстен скучала, рассматривая окружающие красоты, которые видела явно не в первый раз, Арджан сидел на полу в своей очередной невозможной позе, опираясь всем весом на носки.

Зорон подбирался к драконше. Он игнорировал доктора, даже когда тот подошел совсем близко. Откуда–то издалека снизу раздался грохот осыпавшейся породы.

«Ох, — подумал Зорон, — погубит меня исследовательский интерес! Рано или поздно, но точно погубит.»

— Объясните мне, сирра Безымянная, какого Ворона это надо! — уже не стесняясь, громыхал во весь голос капитан, и горы возвращали его голос эхом. Еще один шаг. Маленький шаг — и доктор протянул руку к этим шевелящимся штукам, которые просто гипнотизировали его своим постоянным движением, как вдруг отростки на шее дракона застыли, неуловимым глазу движением повернулись в одну сторону, и… словно на морду дракона выплеснули алую краску! Причем она растекалась по телу медленно, от ярко алого, до темно — багряного. Эти отростки нужны чтобы менять цвет!

— Вот зачем, — мрачно произнесла Эйлин, и тут же, корабль пошатнулся, заскрипел, будто в него с размаху влетело нечто очень и очень большое.

Зорон еле удержался на ногах, Кирстен схватилась за борт, Арджан слегка качнулся, а капитана поймала помощница.

— Что это, Ворон его подери! — крикнул капитан, и ответ на его вопрос взлетел над кораблем, шумно расправляя крылья.

В нос ударил сильный смрад, нечто среднее между тухлыми яйцами, гниющей плотью и аммиаком.

Ярко–алый, частично словно вылинявший до серого, огромный дракон, весь в глине, грязи и осыпающейся земле, раскрыл пасть и заревел так оглушительно и зло, что даже чутье доктора, не заточенное под животных, было просто погребено под этой волной отчаяния, страха и гнева, и он согнулся пополам, пытаясь справиться с непонятным оглушающее сильным приступом эмпатии.

Дракон с палубы ответи алому серией коротких гудящих звуков. Эйлин вскочила в седло одним легким движением, но Зорон уже не мог этого оценить. Он стоял, согнувшись, упираясь ладонями в желудок, и все нутро вибрировало от этой невыносимой, чужой боли. Никогда до того он не испытывал ничего подобного. Чутье Зоронов не работало на животных!

Не получив желаемого ответа, чужак взлетел над кораблем и камнем упал вниз, явно намереваясь его протаранить.

Что там Зорон говорил себе? Корабль, Шелль Трой, Корабль⁈

¹ Расовые признаки эйров не наследуются в смешанных браках.

Глава пятая. Части единого

Это больше чем любовь, дружба или родственные узы.

Эйлин оседлала Эхо легко, привычно. Тихий щелчок, это ступни драконицы, обутые в тяжелые сапоги с медной оковкой, накрепко зафиксировались на специальных накладках с выемками по бокам седла. Сухая и теплая кожа драконши шуршала под пальцами, покрытая нежными вибриссами — гибкими, шелковистыми на ощупь «лепестками», что меняли цвет, отражая настроение Эхо, её намерения или передавая речь.

Вкус миндаля на губах — так всегда бывает, когда начинается слияние.

Эхо расправила обе пары крыльев и тяжело взмахнула ими, отрываясь от поскрипывающей и качающейся под ней палубы.

Дракон–чужак пока не проявлял агрессии к людам и гарканам, он летал вокруг корабля и отчаянными скрипучими воплями пытался дозваться до соплеменницы. Но Эхо ответила лишь коротким гулким рыком, смысл которого был понятен и без знания драконьей речи:

«Уходи!»

По телу эйры волной разлилось тепло, и ощущение собственных рук, ног и пальцев стремительно размывалось. Теперь у них с Эхо на двоих было четыре ноги, четыре руки, четыре крыла и шесть глаз: дракон распахнула вторую пару очей, таких же ярко голубых, с круглыми хрусталиками как и первые, и теперь белокурая Безымянная могла видеть мир не только своими глазами, но и зрением крылатой напарницы. Внешне слияние не было заметно, разве, что движения всадницы и её драконши стали безупречно синхронными, так словно два существа слились в одно.

Впрочем, это действительно так и было.

Теперь Эйлин понимала, что пытается донести дракон — Эхо перевела ей смысл рыков и рева, разумеется, не словами — слияние разумов, эйрийского и драконьего было не настолько полным, да и конструкция языка, свойственная человекоподобным, была недоступна драконьему пониманию, так что дракон просто передала девушке рваные образы, щедро сдобренные болью чужака. Он был испуган, не понимал, что происходит, передавая соплеменнице голосом поток своих спутанных мыслей, воздух был ему непривычен, чужд и разрывал легкие, он дышал судорожно и рывками, а цвет неба и гор вокруг сводили с ума. Единственная отправная точка, то, что мешало ему обезуметь окончательно, была дракон, соплеменница — его расы, его вида, но он не мог понять, отчего на ней седло, почему она гонит его, и кто все эти копошащиеся двуногие, что бегали и кричали на непонятной, большой и оттого угрожающей штуке.

Дракон издал еще один рык и камнем упал вниз, на судно, посчитав его главной угрозой и для себя, и для Эхо. Вредить драконше он не хотел, напротив, пытался освободить от странного влияния этих непонятных двуногих животных, что выглядели под стать причудливому, ненормальному пейзажу вокруг.

Эйлин и Эхо слитые в одно целое среагировали мгновенно, дракон кинулась наперерез сородичу, сложив крылья и в свободном падении меняя цвет, будто окунаясь в невидимое море новой краски.

Черная печаль, когда дракон и всадница обнаружили обвал и вышедшие наружу капсулы с мертвыми драконами, и одну пустую, сменились на алый гнев, когда один выживший все же обнаружился. Теперь же, бока драконши стремительно покрывали бежево — золотистые разводы, Эхо согласилась с решением своей всадницы, дракон опасен, его следует убить, тем более смерть его, разбуженного слишком быстро и неправильно, была неминуема. Решимость — вот, что теперь выражало все её изящное и гибкое тело. Дракон живым снарядом сбила противника с пути, он с грохотом свалился на уступ невдалеке, ошеломленно хлопая крыльями и барахтаясь, перевернутый на спину.

Когда дракон вцепилась в несчастного соплеменника, не давая ему встать, Эйлин, поняла, что в этой схватке на камнях будет перемолота в кашу, вывернула носки, освобождая сапоги от креплений, и скатилась со спины Эхо. Слияние не разорвалось, но ослабло, Эйлин все еще чувствовала все, что ощущала её напарница, но уже не могла смотреть через глаза драконши.

Запах гниющего тела и тухлых яиц колючим комком встал в горле эйры, когда клубок из сплетенных драконьих тел, с рыком и шипением покатился мимо нее по каменному склону, Эйлин закашлялась, и вдохнула полной грудью горного свежего воздуха, чтобы отдышаться от этой вони.

Тело дракона разлагалось заживо, источая невыносимую вонь, стоит всего немного задержать его, чтобы бедняга не повредил никому в предсмертной агонии, и он сам тихо скончается. Девушка вытащила левой рукой из –за спины длинную трубку и тряхнула ее, из обеих концов тонкого «посоха» выскользнули длинные лезвия. Как хорошо, что Эйлин в свое время долго упражнялась, чтобы владеть оружием обеими руками, ведь правая, рабочая, была у нее сломана тем странным тенью, и еще даже не начинала срастаться, плотно сжатая твердым рукавом драконнерской формы.

Благодаря обезболивающему, которое Эйлин ввела себе с утра, боли она не чувствовала, но рука безвольно обвисла, ровно наполовину лишая её маневренности.

К счастью Эхо чувствовала только боль напарницы, бесчувственность руки, на драконше никак не сказалась.

Хоть и меньше своего противника, но значительно сильнее его, Эхо теснила крылатого смертника к краю обрыва, тот неловко хлопал крыльями, обдирая их об острые камни, но взлететь ему не давала драконша.

Нужен всего один удар, точный удар в место под челюстью, и мучениям несчастного придет конец.

Эйлин последовала за ними бегом, прикрыв рот и нос от поднятой драконами пыли, уверенная, что капитан уже увел корабль с опасного места. Пара драконов, извиваясь и переливаясь всеми оттенками страха и гнева, рычали и боролись, все ближе и ближе продвигаясь к обрыву. Рокочущему грохоту и рыку эхом вторили горы, мелкие белые птицы, вспугнутые со своих гнездовий, кружили рассерженной стаей на безопасной высоте, добавляя к общей какофонии звуков еще и свои истошные крики.

Сквозь гам и вопли, Эйлин даже своим великолепным эйрийским слухом, не услышала крики с корабля. Послышался громкий хруст осыпающейся породы, и драконы исчезли в провале, скатившись с обрыва в пропасть. Не успела!

Эйлин раздосадованно фыркнула, на ходу убирая комму¹ за спину.

Ожидаемых хлопков крыльев она не дождалась, и подбежала к краю скалы. В этот момент прозвучал оглушительный треск, в грудину ей словно булыжник швырнули, девушка охнула, согнулась, но ощущение быстро прошло. Все резко затихло.

Ну, кроме птиц, конечно.

Девушка вздохнула, раздосадованно постучала ладонью по лбу, и посмотрела вниз, уже не сомневаясь в том, что увидит. Красный дракон, медленно бледнея, будто выцветая на солнце бился в судорогах на разгромленной палубе корабля. Грот мачта треснула, парус печально обвис, корабль медленно и плавно опускался все ниже и ниже. Эхо держала соплеменника за горло, под челюстью, прижимая его весом своего тела, крылья дракона тряслись, то раскрывались, то закрывались, будто сломанный зонт. Через пару минут все было кончено. Эйлин вздохнула и начала спускаться по неровным каменным уступам, испачканным пометом тех самых белых птиц.

Шел такому повороту не обрадуется. Однозначно.

Перед глазами Зорона белесым хороводом плыли пятна. Уши заложило, топот и крики он слышал, будто сквозь воду. Состояние полной невесомости и безвременья, абсолютная беспечность. Вокруг бегали, суетились, а он лежал себе тихо, спокойно и было ему на удивление хорошо. Хоть и твердо.

Кто–то говорил, тряс его за плечо, хлопал по щекам. Запах…Такой пыльный, словно в старой кладовке. Так пахла Кирстен, Зорон наконец смог определить этот тонкий, еле заметный аромат. К белесым пятнам добавилось ярко–алое, сквозь пелену в глазах он видел, как Арджан навис над Кирстен, слышал отзвук его гневного рыка.

Так, пора приходить в себя. Зорон приказал телу очнуться, и на удивление, оно сразу меня послушалось.

Вдох.

—…левой рукой! — громыхал на несчастную с потерянным взглядом Кирстен здоровенный гаркан.

Доктор встал. И тут же ощутил ровно тот «приятнейший» букет ощущений, который его и вырубил: боль, отчаяние и отравление, щедро приправленные гневом — но уже издалека, вполне терпимо. Оно пульсировало, отдаваясь тошнотой и мигренью. Зорон старался поскорее справиться с этим. Дракон, не дракон — потом можно разобраться.

— Так, — сообщил миру он, пошатываясь. К счастью корабль тоже покачивало, так что они вошли в резонанс, и доктор двигался почти ровно. Он стал между гарканом и тенью ровно за секунду до того, как Арджан попытался её схватить, явно не из резко проснувшихся дружеских чувств.

— В… чем проблема? — вытолкнул Зорон из себя, постаравшись отделить слова от содержимого желудка, и удержать последнее.

— Арджан орет на меня за то, что я не предупредила о сломанной руке Эйлин! — с трудом перекричала шум и гомон голосов, тень.

— Сломанная рука? — Зорон повернулся к тени лицом, присоединяясь к обвиняющей стороне.

— Ой, ну только ты не начинай! — буркнула Кирстен, — я просто не успела! Да и вообще забыла об этой мелочи. Эйлин вела себя так уверенно…

Арджан с шумом выпустил из ноздрей воздух, сжимая и разжимая кулаки. Лицо его все еще ничего не выражало, но доктор даже на расстоянии чувствовал идущий от гаркана жар. Похоже, он вовремя пришел в себя, а то пришлось бы на практике проверять умеют ли тени отращивать головы.

Превозмогая мерзкие ощущения, Зорон заставил себя думать. У эйры сломана рука. Плохо это? Да просто отвратительно! У эйр, несмотря на схожее с людами телосложение и почти одинаковую кровь, немного другая структура костей, при травме они дробятся на продолговатые осколки, и собирать перелом нужно бережно и тщательно. Почти, что ювелирная работа. Но Эйлин не выглядела как эйра, с которой что–то не так! Она держалась легко, свободно, не опуская плеча, не скованная в движениях. Может Зорон и заметил краем глаза, что девушка использует только левую руку, но так увлекся драконом, что не придал этому значения. Так, что это была скорее его вина, чем тени. Хотя…

— С чего ты вообще взяла, что у драконовсадницы проблемы с рукой?

Тень фыркнула и отвернулась:

— Я знаю точно. Постоянно забываю, что остальные разумные, если выглядят здоровыми, могут при этом не быть целыми, — немного неловко выразилась девушка, и я жестом остановил очередной порыв Арджана к теневредительству.

— Так, спокойно. Сейчас разберемся. Кстати, где сама Эйлин?

В толпе гарканов и людов, что метались по палубе убирая паруса и перетягивая канаты, Зорон мог и не заметить светлую голову новой знакомой, но дракона то уж точно бы увидел! Куда делись вообще все драконы? Не могли же две эти штуковины вот так прям исчезнуть? Так не бывает!

Ему ответил грохот и рев откуда–то сверху с горных уступов, взлетели вспугнутые птицы. Арджан издал горловой звук,одновременно напоминающий ворчание ну о–очень большой кошки и работу сенокосильного механизма. «Вот бы вскрыть этого парня!» — пронеслась в голове доктора не очень гуманная, но крайне интересная мысль.

— Арджан, тень не понимает, что такое перелом. У них кости срастаются мгновенно.

Кирстен кивнула.

— А я сейчас ей объясню! — прорычал гаркан, и все бы кончилось очень плохо, но тут сверху послышался оглушительный грохот. На палубу рухнула, сминая под собой всё и вся, извивающаяся груда из двух шипящих и рычащих драконьих тел. Арджан откатился в сторону и встал на ноги, прикрывая собой тень и люда. Зорон удивился: он этого не ожидал.

От удара корабль просел еще ниже и врезался в каменное дно обрыва. От сильного толчка всех сбило с ног, кроме гаркана разумеется, на которого по–видимому не действовали законы физики.

В нос опять ударил невыносимый смрад, но вот боль, которую источало драконье тело Зорон смог теперь игнорировать. Первый раз это было настолько неожиданно, что он не подготовился, теперь же, даже смог «прощупать» чутьем ревущую кучу из зубов, крыльев и лап.

Чутье утверждало, что перед ним три живых существа, причем одно умирает, а два других ощущаются… как сиамские близнецы. Самое лучшее сравнение.

«Ну все, рехнулся окончательно! — решил Зорон. — Теперь уже и самое главное чувство меня подводит. Может зрение, слух и нюх тоже лгут? И я до сих пор у себя в пригороде, сижу в каком нибудь подвальчике, тихий, связанный, беспомощный, пускаю слюну от удара головой после падения в яму, а все, что сейчас вокруг, мне только кажется?»

К счастью или сожалению, боль в спине от двух падений за сегодняшний день уверяла его в обратном.

Никто не знал, что делать. Ошарашенные гарканы и люды широким кругом стояли вокруг борющихся драконов, которые своими телами разрушали и без того поврежденный корабль. Длилось это недолго, дракон красного цвета пару раз дернулся в агонии и затих. Чутье Зорана констатировало смерть, и вместе с печалью и пустотой на него накатило и облегчение. Победившее животное, в котором, по седлу он узнал дракона Эйлин, еще подержало пару секунд своего соперника, сомкнув челюсти у него на горле, а после встало, обвело всех взглядом четырех голубых глаз и взмахнув крыльями, взлетело.

Но в первый раз глаз было два! Все больше утверждаясь в версии своего безумия, Зоран пошел помогать раненым. Травмы оказались пустяковыми — пара царапин у гарканок и синяк у капитана, но вот другие новости были неутешительны: корабль изрядно потрепало, и команда во главе с капитаном единодушно обвинили в случившемся Зорона со спутниками! Противостояние было неравным, и неизвестно чем бы закончилось, но дракон принесла на спине так некстати пропавшую эйру. Спрыгнув на палубу, драконовсадница коротко попросила всех подождать и увела капитана за локоть в сторону. Неизвестно, о чем они там шептались, но под конец разговора, капитан притих, сник и объявил всем, что корабль будет стоять на месте, пока не прибудут Безымянные и не поднимут его на крыло.

Труп дракона испускал едкое зловоние. Эйлин приказала столкнуть его с палубы, чем и занялись воздухоплаватели, пока троица пассажиров дружно обступили драконовсадницу и потребовали предъявить правую руку. Эйра вздохнула и позволила Зорону себя осмотреть, хотя без мелкой перепалки на гарканийском с Арджаном не обошлось. Из уст эйры даже рваные и рычащие звуки гарканьего языка выходили мелодично, но эти двое, несмотря на жуткий акцент светловолосой, явно друг друга поняли. Арджан рыкнул, сплюнул в сторону, и ушел с палубы, всем своим телом выражая крайнюю степень злости.

— Что ты ему сказала? — Зорон перевернул один из столиков и пару стульев, усадил эйру и приступил к осмотру.

— Попросила не пугать детей, — улыбнулась Эйлин, и глядя в её ярко — голубые глаза (где–то он уже такие видел!) Зорон понял, она гораздо старше чем кажется на первый взгляд.

У эйр возраст вообще понятие растяжимое, учитывая, что живут они примерно по три сотни лет, что на целую сотню годков больше, чем доживают люди². Эта светловолосая драконья всадница могла быть старше его и Кирстен вместе взятых. Тень, кстати, путалась рядом и всячески порывалась помочь и поучаствовать в осмотре, явно ощущая вину за то что позволила травмированной подруге участвовать в схватке с драконом.

— С вами то все в порядке? — заботливо поинтересовалась Безымянная, пока я осматривал её руку.

— Да, полный порядок, Арджан меня поймал, так что я ничего не сломала, — беспечно сказала Кирстен.

— Тебе бы поесть, зубастик, совсем лицо посерело, — улыбнулась Эйлин тени и тихо ойкнула, закусывая краешек губы, когда Зорон раскрыл её наруч — состоящую из твердых пластин часть рукава, выполняющую роль шины.

— Нужно будет сделать постоянную крепкую повязку. Смотрю, руку вам, сирра, собирал профи, — Зорон ни разу не сталкивался с таким интересным способом скрепить сломанные кости: вместо привычных спиц или металлических скоб, руку эйры пронизывала сетка из прозрачных волокон, удерживая кость в нужном положении.

— Тени постарались, — Эйлин наклонила голову, рассматривая его так внимательно, будто собиралась писать портрет, не меньше.

— Тени? — удивился доктор. — Они смыслят во врачевании других рас?

— Не все, — неохотно признала Кирстен, просиявшая было от похвалы своей расе. — Но некоторые мастера имеются. Нужно же людов в резервации лечить!

— Люди, в резервации? — удивился Зорон и спросил у драконовсадницы: — Не больно

— Немного, — выдохнула та.

Зорон вернул наруч на место, соединив пластины:

— Вам нужна помощь, Эйлин. А руке покой. Никаких драк и полетов.

— А ты, что думал, резервация это страшное место, где по ночам едят человеческих младенцев? — хмыкнула Кирстен критично, отвечая на вопрос. — Разумеется, живут. И семьи смешанные не такое уж редкое явление.

— Однако ты в резервацию к матриарху идти не хотела… — Зорон взглянул на нее с торжеством: ну и как она вывернется в этот раз?

— Ну, там же не едят детишек, — пожала плечами Кирстен. — Скукотища! Я предпочитаю оставаться свободной, — тень и эйра переглянулись и Кирстен добавила: — С определенными обязательствами, конечно.

— Обязательствами перед Трой?

Шляпа качнулась, тень замялась перед ответом, и Зорон почувствовал, что вот–вот разгадает её уловки, но вмешалась Эйлин:

— Со мной все будет в порядке, — она проверила крепления наруча. — Надеюсь, на корабле есть обезболивающее. Мне нужно слетать к своим и сообщить о поломке.

— Я могу сходить! — тут же вызвалась Кирстен и улизнула. Вот тень!

— Неужели никак иначе нельзя? Все–таки перелом это не шутка, — доктор отвлекся на жалобу пациентки, тут же забыв про Кирстен.

— Сама виновата, — вздохнула Эйлин. — мы с напарником должны были дежурить на этом участке всю неделю, а провал проморгали, так что лететь все–таки нужно, заодно и отчитаюсь.

— Не уверен, что у меня получится… — Зорон встал из–за стола и сел на корточки перед девушкой. — Никогда не испытывал свое чутье на эйрах. Да и в последнее время оно что то… барахлит, — он протянул ладонь и коснулся больной руки Эйлин кончиками пальцев.

Все врачеватели умеют убирать боль — кто лучше, кто хуже. Некоторым и вовсе врожденного таланта не хватает, поэтому они заменяют способности знанием — на какие точки нужно надавить, чтобы человек почувствовал облегчение. Но Зорону и чутья хватало. Касаясь наруча эйры, он чувствовал уколы в кончиках пальцев, как от сотни маленьких иголочек. Восприятие упорно твердило, что передо ним всего лишь часть кого–то большого, а не целое существо, мешая сосредоточится на боли эйры. Причем, первый раз такого не было.

Дракон, который лежал неподалеку, неотрывно следил за врачевательскими манипуляциями. Эйлин повернулась к нему, и тут же это странное ощущение у Зорона пропало, как отрезало. Передо ним вновь была обычная эйра с телом, не сильно отличным от человеческого, доктор легко поймал болевой импульс и заглушил его. Девушка выдохнула и расслабилась.

— Спасибо, так гораздо лучше, — на него вновь очень внимательно смотрели голубые глаза, ярче неба над ними. — Вы — хороший человек, сирра. Похоже, нам действительно нужен доктор, — очень загадочно сделала вывод Эйлин.

Зорон уже хотел было спросить, кому это «нам», да и вообще поподробнее узнать о Безымянных, о самой эйре и её неясном знакомстве с тенью и гарканом, но тут, так некстати, вернулась Кирстен.

— Кому тут обезболивающее? Я нашла целую коробку, от которой за версту несет Зороном, думаю тут должно что–то найтись.

— Доктор Зорон, я буду очень благодарна, если вы посмотрите как там Арджан, — Эйлин деликатно начала выпроваживать врачевателя. Кирстен тут же подхватила:

— О да, он выглядел очень разгневанным! Даже проломил дверь каюты, когда я спросила, жив он еще или нет.

— Эм–м… — замялся Зорон, огорошенный неожиданной просьбой. — Не уверен, что у меня получится с ним поговорить, все –таки мы не особенно знакомы, да и я не специалист по управлению гневом…

— Как же — искренне изумилась Кирстен, прежде чем эйра успела возрвзить — Сирра Зорон, разве вы не знаете, что гарканам категорически нельзя злиться? Он от этого и умереть может!

— Умереть? — доктор смотрел на тень, чувствуя себя полнейшим идиотом. Эйра кивнула.

Зорон недоумевал: эти две водят его за нос, или он действительно сейчас основательно сел в лужу как врачеватель?

Все, что доктор знал о гарканах, да и вообще что наука о них знала, было горсточкой разрозненных фактов, не более. Краснокожие не обращались к людским или эйрийским докторам, и хоронили своих в море, не подпуская исследователей даже к мертвецам — все это Зорон знал со слов отца. Хотя как раз он очень гордился тем, что смог как–то вскрыть труп гаркана. Правда, все его исследования и записи остались на Площади, которую он покинул очень спешно, и, скорее всего, так и пропали. Хотя, решил Зорон, можно попробовать поискать сведения о гарканах позже, включая и работу отца.

Его же собственное знакомство с гарканами ограничивалось неполным скелетом из отцовской лаборатории и Арджаном. Последний был не только в полном комплекте, но и в ярости, и встречаться с ним очень не хотелось, тем более сейчас.

— Сирра Зорон, гарканы почти не болеют, быстро затягивают раны…

— Хорошо прыгают, — перебила её Кирстен, обнюхивая принесенные лекарства. Доктор отобрал у нее коробку и протянул эйре нужный флакончик.

— Да, — продолжила эйра. — Ну и прочее, потому что управляют своими телами, как вы, доктор, способны управлять чужими. Исцелять себя, уменьшать боль, — до Зорона, кажется, начало доходить. — Поэтому, когда они сильно сердятся, печалятся или напротив радуются, вообще испытывают любые сильные эмоции, переставая себя контролировать, то могут заболеть и даже погибнуть.

Ну, что ж, это все объясняло, или, по крайней мере, многое. Например то, почему у гаркан не развита мимика, или каким образом Арджан умудрился уничтожить охрану теней без особых видимых ран, и то почему целая раса не нуждалась в докторах.

— Вот так вот, смеялся–смеялся, оп! — и умер, — мрачно добавила Кирстен.

— Успокойте Арджана, прошу вас. Он мой, — она заколебалась на мгновение, — очень хороший друг, и распереживался за меня. Если я пойду, боюсь, будет только хуже.

— Ну… — Зорон колебался. Последний, с кем ему хотелось сталкиваться, это разъяренный гаркан. Пожалуй, даже перспектива быть раздавленным или съеденным драконом всего–то полчаса назад испугала его меньше.

— Ладно, — выдохнул он, наконец, не выдержав взглядов серых и голубых очей, которыми буравили его соответственно тень и эйра. — Я… пошел тогда?

Совершенно сбитый с толку, пытаясь осознать сказанное Эйлин, он развернулся и направился к выходу на нижнюю палубу.

Отойдя на приличное расстояние, Зорон обернулся, и узрел просто милейшую сцену: две девушки, черноволосая и белокурая, о чем–то увлеченно шептались. Ну, если они все это выдумали, его смерть от рук озлобленного гаркана будет на их совести!

Утешившись этой мыслью, Зорон переступил кусок грот — мачты, аккуратно поднял все попадающиеся по пути стулья и столы, расставив их точно по порядку, и спустился вниз.

Дверь каюты, за которой пряталось разъяренное чудище, соответствовала описанию Кирстен: проломленная, погнутая древесина, толщиной с ладонь. Зорон представил на месте двери свой череп, и ему стало совсем нехорошо, но все же он был врачевателем, и твёрдо намеревался предоставить пациенту помощь, в которой тот нуждался.

Только бы самому потом доктор не понадобился!

Он нерешительно поднял руку и постучал.

¹ Комма — традиционное оружие драконнеров, часть стандартной экипировки в которую входит еще кнут и раздвижной арбалет.

² Пятьдесят человеческих лет соответствуют 26 –30 годам на наш счет (примеч. авт.).

Глава шестая. Игры фаворитов

Стук в дверь

— Открыто.

Дверь перед Джеромом негостеприимно распахнулась, и мимо него важно прошествовала смутно знакомая пожилая женщина, подчеркнув то, что его здесь не ждут, колким, неприязненным взглядом. Впрочем, главный редактор ожидал холодного приема. Фиола, чьей руке принадлежало письмо в сером конверте, предупредила его о том, что Анжей взялся за нее и Селену. С чего этот птичник вообще влез не в свои дела?

Джером не испытывал к сирре Тору сильной неприязни, скорее раздражение, искреннее непонимание, что этот твердолобый солдафон делает на такой высокой должности. Естественно, свое мнение редактор оставлял при себе, на людях обращаясь к Наместнику со всем уважением и пиететом. К счастью, здесь посторонних не было. Повинуясь негласному распорядку, слуги покинули его покои, и разминувшись с ними взглядами, Джером, наконец, ступил на порог «медвежьей берлоги».

Именно с медведем сравнивали Наместника городские сплетники. Поговаривали, что до того, как стать фаворитом у Селестины, тогдашний глава грифойдерского управления мог носить своего крылатого напарника на одном плече и ломать кости легким сжатием пальцев. Сейчас же от косматого чудовища, непревзойденного борца на руках и лучшего следователя Площади осталось совсем мало. Заплывший жирком от изысканной мэрской кухни, тяжелый грузный Наместник мало чем напоминал себя прежнего. Разве что взгляд, цепкий, внимательный, остался тем же.

Джером немного помялся в холле покоев, не решаясь пойти дальше. Он чувствовал себя зверем, что случайно забрел на территорию старого, но все еще очень опасного конкурента. Интерьер только добавлял сходства: дверные проемы, повторяющие абрисы дерева, стены обшитые мореным дубом, низкие потолки, зеленые тяжелые портьеры.

Дуб — любимое дерево Селестины и подаренная ею же фавориту родовая ветвь. Власть Мэры — казнить или осыпать почестями, жаловать в знатные, или лишать титула за провинность.

У Джерома ветви не было: по матери он принадлежал к простой, рабочей незнатной фамилии, но собирался в будущем это исправить.

А ведь все могло сложиться иначе! Если бы отец, Оаким Трой, не был таким законченным трусом, Джером сейчас был бы третьим, причем старшим, законным наследником мэрского престола, и не приходилось бы ему остерегаться Анжея, и проникать в Мэрию с осторожностью под неодобрительными взглядами стражи. Он был бы здесь полноправным властителем, главой этого змеиного гнезда. Никаких слушков, никакого презрения от шавок из Секретатриата — чистая, полная власть. А теперь даже последний слуга Мэрии был выше по статусу чем он, кровный наследник династии Троев.

Отец, отец! Безвольный, тихий, и до смерти остерегающийся свою младшую сестру, Селестину, которая успешно, год за годом, сводила в могилу всех братьев, кроме него. Оаким даже не пытался бороться за свои права на престол, он отступил в тень, как только появилась возможность, поддержал сестру в Секретариате, а после и вовсе отказался от собственной фамилии, женившись на своей давней любовнице, которой уже успел заделать сына, Джерома. Родившись под фамилией Рут, хоть и по крови Трой, редактор не имел права претендовать ни на титул мэрского наследника, ни даже на захудалую родовую ветвь. Зато мог заниматься печатным делом, чем и воспользовался, выжимая из материного наследства все до последней капли. Отца Джером презирал, перед Селестиной благоговел, а сестер Трой окружал нежной заботой с детства, понимая, что единственный путь для него пролезть к власти, именно через венценосных девочек. И сейчас, как никогда, был близок к исполнению своей мечты.

Самым популярным хранителем была конечно же Кошка, кому же помешает немного удачи от покровительницы фортуны?

Редактор, наконец, направился вглубь покоев, ориентируясь в поисках Наместника по шуму и плеску воды. С портретов на стенах, на него, серо–лиловыми глазами пристально смотрела почившая Мэра, старая язва, её взгляд иголками пробирал по спине, даже после смерти нервируя Джерома до скрипа в зубах. Завесил бы Наместник уже портреты черной тканью, как вообще–то следовало делать еще целый год! Правда это вряд ли бы помогло: Селестина смотрела на редактора еще и глазами своей младшей дочери.

Загадка плеска и отчетливого запаха мыльного корня быстро разрешилась: Анжей Тору брился. Джером поколебался пару секунд, прежде чем ступить на темную плитку чужой умывальни, но дверь была открыта, и обойдя след из срезанных бурых волос, редактор нашел своего извечного оппонента у большого зеркала в тяжелой раме. Остро заточенная бритва скользила по квадратному подбородку Анжея, высекая из боков бывшей бороды форму пышных бакенбард. Джером, как завороженный, следил за движениями блестящего в свете газового рожка, лезвия у самого горла Наместника. Анжей постучал бритвойпо краю керамической ниши для слива воды, чтобы стряхнуть налипшие волоски, и, наконец, заметил редактора. Точнее, бывший грифойдер наверняка видел его в зеркале уже минут пятнадцать, но игнорировал. А Джером по правилам этикета должен был молчать до тех пор, пока Наместник не заговорит первым, что редактора раздражало безумно. Наместник лишь усмехнулся, глядя на сжатые губы и сведенные к переносице брови выскочки –редактора.

— Я ждал вас раньше, сирра главный редактор. Что, ваши доносчики разучились быстро бегать? — усмехнулся Наместник, подравнивая усы ножницами с витыми ручками. Бритву он положил на стеклянную полку.

Джером скрипнул зубами, посмотрел в зеркало на свое разъяренное лицо. Нет, так нельзя! Редактор расслабился, поменял выражение на непроницаемое и лишь хмыкнул в ответ на эту фразу, преображение заняло у него долю секунды. Не показывай слабость старому медведю — сожрет.

— Люди, которые беспокоятся о душевном состоянии будущей Мэры, которых вы, многоуважаемый сирра Наместник, изволили назвать «доносчиками», действительно рассказали мне о том, что нашу госпожу подвергли необоснованному риску. Я прибыл как только смог, — Джером поклонился, щелкнул каблуками, и выпрямился как стрела, сама исполнительность и честность.

— Вот ведь хитрый лис, — произнес Анжей в пространство, вытирая руки о полотенце и приглаживая усы. Сбритая борода скрывала второй подбородок Наместника и старческие пигментные пятна на лице. Джером ломал голову, к чему это странное действо? Прожив на Площади всю жизнь, человек в бархатных перчатках прекрасно знал, тут ничего не бывает просто так. С чего это на старика нашла ностальгия по славным военным временам? Ох, не случайно вернул себе Наместник грифойдерские бакенбарды¹!

— Вы же понимаете, сирра, что вас тут держат только до тех пор, пока вы нужны Селене? Как только девочка наиграется, а я надеюсь, это произойдет скоро, вас сменит какой–нибудь другой прохвост. И мне категорически не нравится, то, как ты, редакторишка, оплел девочку своей паутиной, и не даешь спокойно жить, — Анжей Тору посмотрел на Джерома из–под кустистых бровей, отбросив всякую придворную витиеватость.

— Я не отсылаю лучшую служанку Селены, из–за своей прихоти, — тоже в пространство ответил Джером, не выдерживая взгляда и отворачиваясь к окну.

— Селене нужна помощь, а не камеристка и прочие прикормленные тобой слуги, которыми ты её окружил, — наместник пошел в сторону кабинета.

Джером мысленно выстраивал линию поведения: злить Анжея не стоило, одно его слово, которое сейчас было весомей любого другого в Городе — и редактора в лучшем случае отошлют в пригород, как в том случае с Зороном, а в худшем и вовсе можно головы лишиться. Нужно смягчить старика, прежде чем гнуть свою линию. Поэтому редактор, сел в кресло и начал говорить искренне и правдиво:

— Сирра Наместник, вся моя жизнь принадлежит всецело и полностью Селене Трой, все, что я могу делать — это сберечь её от мира, который её тревожит.

— Слова,слова, — Анжей вытряхнул из ворота срезанные волоски и сел в тяжелое кресло с мягкой обивкой напротив такого же основательного стола.

Джером отметил, что Наместник в хорошем настроении. С чего бы это? Обычно приступы Селены надолго вгоняли Анжея в угрюмость — её болезнь вернулась, Джером, скрывать от Наместника такие вещи нехорошо.

«Медведь» предпочитал деревянные трубки, мода на стеклянные обошла его стороной. Набивая деревянную чашечку трубки табаком, Анжей пристально рассматривал собеседника. Не нравился ему этот хлыщ! Если бы не младшая девочка, уже давно отправил бы его куда подальше, с глаз долой.

— Болезнь девочки ты тоже из лучших побуждений от меня прятал?

— С сиррой Селеной все в порядке, — Джером сжал губы в узкую полоску. Стоять на своем до последнего! Болезнь патронессы редактора могла навредить всем его планам. — Она устала, вот и все. Если желаете, можем вместе с ней поговорить.

— А царапины? Она снова ранит себя! — Анжей прикурил трубку, обхватывая мундштук желтоватыми зубами.

— Вы сами настояли на том, чтобы сирру Селену обследовали, — помрачнел Джером. — Бедняжку запугали ваши же доктора, и что они заключили? Что сирра абсолютно нормальна! Но после этого приступы участились, сейчас же, когда я присматриваю за ней, они повторяются очень редко. Это первый за полгода. Само здоровье моей госпожи указует на то, как полезно ей мое внимание.

Намекнуть на свою незаменимость — отлично! Джером мысленно выписал себе чек. Анжей пожевал мундштук — слова редактора соответствовали истине.

— Мне не нравится, как ты её держишь взаперти, — наконец выдал Наместник. — Я приказал усилить охрану, и теперь девочке будет прислуживать её кормилица.

«Так вот кто была та женщина!» –догадался Джером, вспоминая первую встреченную тут, смутно знакомую служанку. Точно! Вот откуда он её знает.

— Мэра будет сама решать, как ей лучше, — отчеканил Джером, не сводя с «медведя» взгляда.

— Ага, ты ей скажешь, как решить, — осклабился Наместник. — Запомни, бумагомаратель, Мэрой Первозданного никогда не станет человек, за которую решает всякая шваль.

Джером пропустил оскорбления мимо ушей. Он их выслушивал каждый день и давно привык к тому, что печатников знатные не выносят. Одни Такербаи чего стоят! Но по сути это не имело значения, редактор все равно продавит Наместника так, как посчитает нужным, пусть выплеснет гнев для начала.

— Сирра тору, я понимаю, о чем вы, — вздохнул Джером подчеркнуто сочувственно. — Вы — человек традиционного мышления: мэр правит всеми, наместники его замещают, когда потребуется, Секретариат где–то там, на задворках государства. Но так не может продолжаться вечно, времена меняются. Секретариат наращивает влияние. Да и при всем моем уважении и любви к сирре Селестине… Она была сияющим камнем в сокровищнице правителей Города. Прекрасная Селена, наш лунный свет и гордость, никогда не станет настолько сильна и одарена властью как её мать, просто потому, что повторить её невозможно, как нельзя повторить самый прекрасный цветок, самый безупречный камень…

Анжей слушал собеседника подчеркнуто внимательно, а в конце басовито расхохотался:

— Это Селестина Трой — «цветок»⁈ Хлыщ, да ты совсем заврался! Морочь голову своим этим Наранам и прочим секретарям, которые тебя слушают, открыв рот, а меня на сладких речах не проведешь! — Анжей встал, перегнулся через стол, положив на него массивный живот, и перехватил мундштук трубки другой стороной рта. — Услышу, что ты хоть чем–то Селене не угодишь, голову пришпилю на самую высокую стену в Секретариате. Думаешь, я не знаю, чего ты добиваешься?

— И чего же я хочу? — вежливо улыбнулся Джером. — Кроме благополучия нашей будущей Мэры?

— Ты зад свой погреть хочешь в моем кресле, — наместник шумно затянулся, усаживаясь обратно и сжимая крупными сильными пальцами подлокотники кресла, в котором с трудом умещался из–за полноты. — Что, ни одна из девиц Нарана не покусилась на твою хитрую рожу? Я же вижу, как ты всеми силами крутишься у власти, но фамилией, видишь ли, не удался.

Джером сузил серые глаза — очень опасное выражение. Печатники в башне знали, что патрона в таком настроении лучше не трогать, но бывший грифойдер за время своей работы и правления перевидал столько угрожающих рож, что его не пронял даже самый пронзительный редакторский взгляд:

— Для такого, как ты, пролезть во власть можно только или под юбкой какой нибудь знатной сирры, женившись и взяв её фамилию, или долго упорно работать, но последнее явно не по твоему вкусу, а первое — жемчуг мелковат, верно, Джером? Нееет, ты, хлыщ, хочешь сорвать банк, стать Наместником при Мэре — Селене. Так вот, этому не бывать!

— Вы понимаете, что сейчас говорите как городской изменник? — холодно уточнил Джером, касаясь подлокотника своего кресла длинными холеными белыми пальцами.

— А тебе напомнить, хлыщ, что у нас есть две наследницы? Или ты уже так хорошо устроился в своих фантазиях, что позабыл о старшей девочке?

В желудок Джерома как ядовитый дротик вонзили упоминанием Шелль Трой, но внешне ни один мускул на лице не дрогнул, только бровь поднялась, усиливая асимметричность лица.

— Значит, несмотря на все просьбы сирры Селены… — Джером нахмурился.

По его рекомендации Селена просила Анжея не заявлять публично о своей поддержке старшей сестры до самого начала малого собрания Секретариата, но похоже что–то случилось, причем настолько масштабное, что Анжей Трой, до того оберегавший Шелль от всех тревог и интриг Площади, решил озвучить свое решение раньше.

Так вот, что значат бакенбарды: старый медведь идет на войну. В высшей политике каждый час решающий, а до собрания меньше недели. Сколько союзников Джерома и Селены побоятся противостоять Наместнику во время голосования? Много. Очень много. Зря редактор не выслушал сначала Такербая. Тот явно пришел неспроста. Несмотря на вражду, врачеватель был в одной лодке с Джеромом. Пожалуй, теперь не стоит разбрасываться любыми союзниками, даже такими неприятными как он.

—…я решил поддержать Шелль, и заявлю об этом сегодня на ночной грацца Мэрия².

Механизм холодной логики и вычислений начал шестеренками проворачиваться в голове редактора. Что же делать? Как минимизировать последствия решения Наместника? Может, попытаться его отговорить?

— Право слово, сирра Анжей, я никогда не мог понять, отчего вы предпочитаете старшую, без сомнения сияющую сирру, младшей…

Тем более, по всем просчетам, слухам, и паре добытых секретных донесений следовало, что Селена — родная дочь грифойдера, а вот Шелль — нет, но этого умный редактор говорить не стал.

— Ведь у сирры Селены такая сильная поддержка среди знати и в Секретариате, а наша драгоценная Шелль, увы, далека от политических дел. Сколько она провела в горах, отрезанная от мира? Двадцать лет? Вы ставите на рискованную карту, Наместник. Вернее даже не ставите, просто вносите лишний раскол среди секретарей, смысла в котором нет. К чему тормошить осиное гнездо, которое и так гудит после ухода на изнанку пресветлой Мэры? Почему бы не принять сторону сильнейшего? Мы и так чуть не допустили вторжение теней, — Джером смотрел на Анжея с огромным интересом: он был уверен более чем, что Зорона и странную тень подослал ему противник, пытаясь подставить и убрать с арены перед собранием. Редактор очень гордился тем, как вывернулся из этой ситуации, Ворон клюва не подточит. Но лицо Наместника оставалось непроницаемым…

— А, что будет потом, если потянуть еще дольше? Каждый день промедления без верхушки, без Мэры на троне, будет стоить нам жизней, вторжений, войн, революций!

— Остыньте, сирра редактор, войнами займутся грифойдеры, — Анжей откинулся на спинку кресла, выдыхая сизый дым. — Не лезьте, куда не просят. Решение принято. Хотите его оспорить — ваше право, но больше я не играю в ваши игры, и не поддаюсь влиянию бедной больной девочки, которой ты задурил голову. — Речь Наместника перескакивала с «вы» на «ты», с громкого басовитого рычания к мягкому, тихому почти шепоту. Умение управлять толпой одним голосом, внушать благоговение, страх или симпатию, и, конечно, проницательный ум — вот те причины, по которым никому неизвестный молодой военный, в свое время поднялся до главы управления, а после смог покорить ум и сердце стальной Селестины, став её самым верным союзником.

— Боюсь, вы совершаете огромную ошибку, — Джером встал и поклонился. — Мне нечего больше сказать, сирра Анжей.

— Иди, — отмахнулся Анжей. — Селена хотела тебя видеть. И помни, мальчишка, я слежу за тобой. Оступишься — прощайся и с башней, и с редакцией, — мягко добавил Наместник, как медом облил. Или другим коричневым веществом, если судить по ощущениям Джерома. Редактор глубоко поклонился, точно по этикету, и вышел, с трудом сдержав дурной порыв хлопнуть дверью.

Ровно через пять минут после редактора в кабинет вошел лощеный вышколенный камерист Геронимо, по совместительству лучший друг Наместника:

— Джером Рута пролетел мимо меня так, будто за ним Ворон гнался, — он поклонился, ставя на стол поднос. — Сирра Анжей, вы сильно рискуете, дразня его.

— Все подслушал? Кто бы сомневался! — Анжей положил сцепленные ладони на живот. — Рута — падальщик, один из сотен, налетевших на труп Города, после смерти Селестины. Сколько я таких уничтожил? И этого задавлю.

Анжей расплылся в кресле своей бесформенной фигурой, и, посмотрев на портрет Селестины на противоположной стене, улыбнулся ей.

«Я сберегу наших девочек, Сел, сберегу, как и обещал,» — Наместник закрыл глаза, а после вновь разомкнул морщинистые веки. — А пока у нас много дел, Геронимо. Пора вернуть этому Городу толковую Мэру, пока падальщики окончательно не растащили его по кускам.

Кто–то выпустил на волю море, и оно разлилось почти по всей комнате кипучей пеной из легкой, полупрозрачной ткани. Цвет «моря», с темно–фиолетового внизу, менялся на лиловый, а после, на самом верху этого удивительного по красоте и сложности платья — на чисто–белый. Маленькую грудь прекрасной Селены укрывали белые птичьи перья, формируя собой чашечки лифа, остальная ткань, присыпанная кое–где крохотными блестками–искорками, ниспадала вниз длинным шлейфом, напоминая накатывающую на берег морскую волну.

Селена как раз застегивала вторую серьгу, длинную, тяжелую, почти до плеча, когда в замке повернулся ключ, и свет из приоткрытой дверной створки взорвался искрами на шлейфе её платья. Только один человек мог так легко и беспрепятственно войти в покои наследницы — её двоюродный брат, Джером Трой. Точнее сказать, Рута, но девушка потворствовала честолюбию братца, и называла его царственной фамилией, как он того и хотел.

Взбудораженная наследница с радостно стучащим сердцем, резко обернулась, мягкий серебристый локон скользнул по её плечу, но позади никого не было. Близорукость красавицы помешала ей заметить, как ловко Джером ушел в тень, наблюдая за ней из угла, в котором стояло кресло.

— Я знаю, что ты здесь, — Селена счастливо улыбнулась, неловко вставая, ей было неудобно управляться с длинным подолом платья. — Ты вернулся наконец! Я так ждала тебя! — девушка усмотрела силуэт брата, на мгновение он показался ей тем, иным, страшным, но видение исчезло. Что за ерунда? Это он, самый лучший, любимый человек в Городе! Джером встал, подошел, молча коснулся щеки девушки прохладными пальцами, после шеи, ключицы, рука скользнула под переплетение корсажных лент на спине. Селена, прогнав камеристку, оделась сама, шнуроваться со спины было неудобно, она не смогла сделать это до конца даже перед зеркалом, а ловкие пальцы редактора подхватили атласные ленты, быстро переплетая их в нужном порядке. Он подумал немного, касаясь губами серебряного затылка сестры, а после сказал:

— Сирра Селена, вы заставили меня хорошенько побеспокоиться. И нашего старого знакомца Анжея, тоже.

Девушка почувствовала острые муки вины: могла бы и сама догадаться, что нянюшка донесет вездесущему Наместнику, и это расстроит Джерома!

— Не плачьте, моя хорошая, — Джером взял девушку за подбородок, поворачивая лицо к себе. На него смотрели полные искреннего раскаяния влажные лиловые глаза. Девушка тщательно замаскировала все следы царапин пудрой, слезы могли все испортить. Джером стряхнул с пальцев эту белую пыль, но ничего не сказал.

— Не говори со мной так! Ты злишься?

— Я не могу на тебя злиться, — улыбнулся Джером, и девушка с облегчением опустила плечи, он всегда переходил на «вы» и подчеркнуто вежливое обращение, когда сердился на нее. — Садись. — Он усадил её на пуф перед зеркалом. — Посмотри на себя, как же ты хороша! На грацца Мэрия все будут покорены тобой. — Селена польщенно порозовела. Её осыпали комплиментами и одами красоте ежедневно, ежечасно, но только слова Джерома трогали сердце. — Но старик все равно объявит о своей поддержке Шел…

Селена вздрогнула. Джером не любил это имя, его очень огорчало, когда девушка вспоминала о сестре. Скорее по тону, чем по словам, Селена поняла, что это дурная новость. Брат не посвящал её в политику, и Селена знала, что должна благодарить его за это каждый день: он берег её чистоту от грязи, сплетен и интриг.

— Это нехорошо, — скорее сам с собой, чем с девушкой рассуждал Джером. — Флораны скорее всего сбегут первыми… даже мистрес на них вряд ли повлияет.

— Это те, у которых тройняшки? — оживилась при знакомой фамилии девушка.

— Да, Селена, такие рыжие, — Джером умилился наблюдательности сестрицы. — Ты так хорошо подмечаешь детали, из тебя выйдет превосходная Мэра!

— Ну, что ты говоришь, Джей, разве у меня получится? — вздохнула Селена, не понимая, как такой прекрасный, необыкновенный человек, как её брат, выбрал именно ее, больную, вечно испуганную наивную девочку, которая ничего не может сама. И так заботится о ней, бережет, защищает, балует.

— Не бойся, я сберегу тебя от всего мира, ото всех, — Джером обнял ее, встав на колени перед пуфом, и целуя в спину, между атласными лентами шнуровки. — Ничего страшного, ты засияешь на грацца, пусть смотрят на тебя, говори всем хорошие вещи, аплодируй, когда Наместник сделает объявление, так, словно ты сама подала ему эту идею. От щедрой души позволила старичку поддержать нелюбимую всеми старшую сестренку–изгнанницу. Разве это не благородно?

— Наверное, — осторожно произнесла Селена, как всегда стараясь угадать настроение брата и произнести правильные слова.

— Вот и умница, — Джером завязал аккуратный узелок из лент, и поцеловал девушку в макушку. — Мне пора идти, прелесть, я оставлю тебя, постарайся ни в чем не ошибиться, хорошо?

— Комплименты и хлопать. Я все запомнила, — Селена смотрела на братца снизу вверх, ну точь– в точь маленький белоснежный олененок, который только–только научился стоять на тонких ножках–палочках. Доверчиво, но неуверенно, с любовью и преданностью.

Как надо.

— Будь хорошей девочкой, моя Мэра, — взгляд олененка из доверчивого стал жалостливым. Джером усмехнулся, наклонился над ней, и она сама потянулась, целуя его в сухие мягкие губы. — И никаких болезней и приступов, — шепнул ей на ухо редактор, и девушка резко выдохнула.

— Я… я постараюсь.

Он все–таки сердился на нее! Как же больно это понимать! Гораздо больнее, чем царапины и укусы, так тщательно спрятанные белым маревом пудры!

— Джей?

— Да? — редактор обернулся у самой двери, и поправил сюртук. Предстоял неприятный разговор с раздраженным посетителем, который просидел в приемной полдня. Хотя вряд ли конечно он превзойдет по неприятности беседу с Наместником.

— Может, останешься? — попросила Селена, держа руки на коленях, неуверенно перебирая ткань.

— Ну разве будущая Мэра просит? Она приказывает! — рассмеялся от умиления Джером, эта поза, опущенная голова и плечи, ну точь– в точь сейчас расплачется. «Какая она все–таки маленькая еще, и беззащитная. И останется такой навсегда» — подумал Джером.

— Я приказываю тебе остаться.

В Селене, поднявшей голову, промелькнуло нечто знакомое, но давно забытое, огонек воли, отблеск величия Троев. Джером резко выдохнул, и подошел к ней быстрыми шагами, решительно ворвавшись в пенное море подола платья, откинув носком мешающую ткань, чтобы не наступить и не испортить, и, взяв её за подбородок, поцеловал так долго и так страстно, как не бывало, пожалуй, никогда раньше до, и никогда не будет после. Селена почти забыла как дышать, когда редактор, взял её за плечи, и глядя в глаза твердо сказал:

— Никогда не говори со мной таким тоном. Поняла?

— Да… — растерянно произнесла Селена губами, еще влажными от поцелуя, не понимая в чем её вина. Она же сказала все так как он хотел!

— Ну и отлично, — Джером опять улыбнулся, глядя в сияющие глаза девушки. — Не забывай каждую секунду этого вечера, — он сделала паузу, глядя в полные сумятицы и непонимания глаза девушки. — Я люблю тебя, Селена Трой.

— Я тоже тебя люблю, — тихо произнесла наследница, но он уже ушел.

¹ Причина по которой грифойдеры не носят бороды или длинные прически, не столько в кодексе, сколько в любви их жутковатых питомцев хватать все, что мельтешит перед глазами. Поэтому все грифаи как одна носят пучки или короткие стрижки, а все грифойдеры как один соревнуются друг с другом вычурностью бакенбард, которые кодекс к счастью разрешает

² Собрание консулов и этнархов в Мэрии.

Глава седьмая. Ночные разговоры

На стук никто не ответил. Доктор задумался, а стоит ли вообще это делать? Но совесть, вечная его бессердечная подруга, перевесила, и он слегка толкнул дверь, как бы давая ей шанс оказаться запертой.

Увы, Кошка не была благосклонна к доктору в этот день, и со зловещим скрипом дверь отворилась. Темнота. Из щели потянуло непонятным, незнакомым. Корица, пополам с мятой и еще что–то.

Открыть дверь и не войти было бы совершенно не логично, поэтому Зорон вздохнул и совершил одну из самых главных ошибок своей жизни (он вел такой список, в нем уже было «доверять тени», «ввязываться в политику» и «путешествие на воздушном корабле» с пометкой «драконы») — вошел в логово разъяренного гаркана. Собственно, каюта и выглядела именно логовом, жилищем чудовища, которое сгребло покрывала и матрас, занавеси, халаты и полотенца и устроило из всего этого себе лежбище на полу. Для полного попадания в атмосферу не хватало только похрустывающих под ногами костей предыдущих посетителей этого места.

В темноте под ногой, что–то тихо хрустнуло.

«Так я и знал!» — Зорон улыбнулся этой параллели, обнаружив под подошвой частично раскрошенный сахар. Сахарный след вел в крохотную «кухоньку» пристроенную к каюте. Или как она тут называется? Воздушный камбуз? Гаркан обнаружился на полу. Рядом с ним стоял графин, наполненный зеленоватой жидкостью примерно на половину. Она слабо светилась в темноте, отбрасывая на пол веер изумрудных бликов.

Арджан не шевелился, поэтому Зорон сразу включил свет. Вдруг, не дай Кошка, конечно, гаркан и вовсе отошел на изнанку от своей неведомой расовой хвори!

Встревоженные ириды в подвесном шаре–лампе под потолком загорелись неярким желтоватым светом. Краснокожий был жив, по крайней мере вздымающаяся грудная клетка прямо указывала на это. Гаркан сидел, скрестив ноги, и глядя куда–то в проход. Сначала Зорон подумал, что краснокожий смотрит на него, но от перемещения дока влево, направление гарканьего взгляда не изменилось.

— Арджан? — позвал его доктор. Никакой реакции. Зорон пощелкал пальцами рядом с гаркньим невозмутимым лицом — и опять ничего. Доктор отошел немного в сторону и нахмурил высокий лоб, вспоминая, какие вещества вызывают подобный эффект.

Ириды давали мало света, его не хватало для такой большой каюты. Графин с зеленым напитком таинственно сверкал в полутьме. Гаркан игнорировал доктора, вместе со всеми его размышлениями, но стоило Зорону подойти к графину поближе, пытаясь обнаружить в нем ответ, как взгляд черных глаз краснокожего остановился на нем.

Предварительные выводы: пациент жив, и в сознании. С этим уже можно работать. Зорон присел на корточки перед гарканом.

— Ты в порядке? — доктор старался говорить как можно нейтральней, одновременно пытаясь угадать состав в бутылке и предусмотреть реакцию гаркана.

— Вполне, — еще более хриплым, чем обычно, голосом произнес Арджан, будто придя в себя. Взгляд его стал сфокусировался. Доктор позволил себе успокоиться. Похоже Эйлин и Кирстен просто напросто перестраховались.

— Девушки за вас беспокоятся, Арджан.

— Я свой предел знаю, — гаркан прокашлялся и устрашающе хрустнул шеей. Зорону вдруг захотелось находиться как можно дальше от этого места. — И не переступаю через него. А ты, человек, знаешь свой?

— Предел? — Зорон бросил задумчивый взгляд на проход. Может, Ворон с ним, уйти и все? Пациент в добром здравии, долг врачевателя исполнен.

— Да, — гаркан кивнул на графин. — Попробовать хочешь? Садись, поговорим. И не волнуйся, — Арджан с видимым удовольствием вытянул ноги и потянулся за хрустальной пробкой.– Я простой. Вижу опасность — устраняю ее. Ты — не опасность. Пока.

— Я совершенно спокоен, — сказал чистую правду Зорон, усаживаясь на пол напротив гаркана. Он резко передумал уходить по одной простой причине: похоже у гаркана случился вечер откровений. Может удастся что–нибудь выпытать о гарканьей расе или об увертках Кирстен?

Зорон совершенно не боялся конкретно этого гаркана. Он опасался повреждений средней тяжести, которые может организовать доку непредсказуемый краснокожий увалень.

— Может, расскажешь о Трой? Почему ты ей служишь и все такое? — сразу в лоб спросил Зорон, которому порядочно уже надоели увертки и недомолвки.

— Пей, — гаркан протянул ему пирамидку сахара и графин. Зорон заколебался. Распитие неизвестного спиртного прямо из горла не входило в список его любимых занятий, да и сахар явно с пола подобран, вон рядом с ним развороченная коробка лежит. — Ты пьешь, я говорю.

— А что это? — Зорон понюхал открытый графин: мята, корица, и еще непонятное, трудноуловимое. Спиртом жидкость не пахла вообще. Не алкоголь? Тогда что?

— Это вария. Настойка на варнике, водорослях. У вас такие не растут. Гарджар дал. Здешний парусовой, — ухмыльнулся гаркан, сверкнув в полутьме белыми зубами. — Людям не вредна, — добавил он, отвечая на невысказанный вопрос Зорона. — Мы используем её как лекарство. От своих проблем. Ты же докторишка? Должен знать о них.

— Вы не сильно–то болтаете о своих особенностях, — Зорон снова с подозрением принюхался к напитку. Рискнуть, что ли? Вряд ли Арджан решил его отравить, этот парень — последний в ком Зорон заподозрил бы отравителя. Он скорее голыми руками раздавит человеку голову, как спелый орех, чем будет мелочиться с ядом.

— Чем меньше твой враг знает о тебе, тем лучше. Запомни, люд, — хмыкнул Арджан, забрал у него графин, сделал глоток, выдохнул и закусил настойку сахаром, закинув пирамидку в пасть. В смысле, в рот конечно же, в рот. Доктор никак не мог отделаться от ощущения, что в гаркане примерно столько же разумности, как в разбуженном с зимовки медведе.

— Разве люди враги вам? — удивился док и забрал вновь протянутый ему графин. Люди никогда не воевали с гарканами. Эта раса пришла во время правления то ли деда, то ли прадеда Селестины Трой — история не была сильной стороной доктора, такие мелочи он не помнил. Гарканы довольно мирно заняли дикие и скудные на зелень и пресную воду острова и обжили их, никогда не претендуя на другие земли.

Доктор взвесил графин в руке и с сомнением заглянул в горлышко. Где–то тут должны быть чашки. Зорон встал и снял шар с иридами с крюка. Нужно было подсветить. Ох и разгром! Хотя прослеживалась определенная логика: гаркан сгреб все, что посчитал ненужным, в одну кучу, а из оставшихся вещей сделал себе лежбище. В первой куче Зорон и нашел деревянную кружку с бронзовой ручкой. Арджан с неодобрением покачал головой, когда док налил туда из графина.

— Сейчас — нет. Но кто знает, что будет потом? Эти люди… — гаркан с презрением цокнул языком.

— Почему ты нас так не любишь, Арджан? — Зорон выдохнул и аккуратно пригубил напиток. Ничего так на вкус, как сладкая ледяная вода с легким мятным оттенком. Распробовав, Зорон проглотил жидкость, и чуть не поперхнулся — вария отдала невероятной горечью, хорошо хоть сахар под рукой был!

— У людов нет долга, нет чести, нет границ, правил, пределов! Вы ставите превыше всего это свое «творчество», а за его последствия приходится отвечать другим.

Это была самая длинная фраза, сказанная Арджаном за все их знакомство.Зорон даже удивился.

Вария, после того как Зорон закусил её сахаром, раскрылась вкуснейшим травяным букетом — послевкусием. По телу начало разливаться приятное тепло, но опьянения он не ощущал в принципе.

— И с чего ты так решил, Арджан? — поинтересовался Зорон, усаживаясь поудобнее у стены и подпирая спину утащенной с гарканьего лежбища подушкой. — Мы, «люды» как ты говоришь, делаем все, чтобы двигать прогресс вперед: создаем, творим. Все скульпторы, художники, писатели и маги — люди! Если бы не мы, вы застряли бы в обломках своих прошлых цивилизаций, которые сами и уничтожили. — Зорон и сам не заметил, что его понесло. Он допил содержимое кружки, закусил сахаром и потянулся за графином. Арджан фыркнул, прямо как вабари, раздувая широкие гарканьи ноздри и постучал костяшками пальцев по полу.

— Знаешь, что это? Человечья работа. Корабли должны ходить по воде, а не торчать в небе!

— Корабли ничего гарканам не должны, — Зорон усмехнулся, держа кружку изящной, явно человеческой работы, за изогнутую ручку. — Как и людям. Ты не понимаешь, ничего не может быть всегда одинаковым. Ни разумные, ни корабли.

— Но это же наша работа! Это мы придумали парус, который вы превратили в этот… балаган, — Гаркан отхлебнул из графина. — Все люди такие. Вот ваша суть. Нет долга, нет чести! Берете чужое, превращаете в свое, без правил, без границ! Долг превыше всего. Порядок, смысл! Каждому свое место! Корабль — в море, птицы — в небе! Рыбы же не пытаются отрастить себе крылья!

— Ну есть же рыбы — летуньи, — опроверг Зорон, вспомнив рецепт мочегонного из плавника такой рыбки. Пучеглазое такое существо. Правда виденное им лишь в засушенном виде.

Гаркан пожевал губами, явно не найдя аргумент так быстро, как ему хотелось.

— Рыба выходит из воды и в воду возвращается. Гаркан вышел из воды и в воду вернулся. А вот те, кто продал наши секреты людам, и теперь служат им — изгои, оборванцы. Люды их выкинут, предадут, забудут, что делать им тогда? Куда идти?

— На другой воздушный корабль? — предположил доктор.

— На другой? — гаркан ощерил зубы. — Настоящий гаркан барахтается в воде женщины, рождаясь на палубе в руки отца, и на палубе же умирает, в море, в матери своей, из лона которой он вышел, в лоно которой вернется. А это? Не понимаю.

Он передал ему графин, и Зорон не стал наливать порцию в стакан, выпил прямо из горлышка. В голове зашумело. И тут док не удержался от подначки:

— Почему же ты тогда не на море?

— А почему ты тогда не в своем пригороде, докторус? — Не остался в долгу Арджан.

— Ха, интересный вопрос! Из–за сирры Шелль Трой? Как и ты, насколько я понимаю? Кстати, она же человек, а ты служишь ей, — сощурился Зорон. Свет от лампы сверху заострял черты собеседников, делая лицо Зорона, с его длинным носом и впалыми щеками, особенно «птичьим», а гаркана, еще более похожим на каменное изваяние, грубо высеченное из целой скалы. Глаз краснокожего почти не было видно в тени от надбровных дуг.

— Осторожнее, человек, — Арджан посмотрел на Зорона исподлобья с прямой угрозой во взгляде. Зорон и бровью не повел.

— С чего бы, гаркан? — доктор особенно выделил последнее слово. Дурман накрыл его совершенно незаметно.

— Я никому не служу! — голос Арджана, наполненный живыми эмоциями, странно сочетался с его же невозмутимой оболочкой. Будто внутри каменного истукана сидел и говорил вполне себе живой человек. — И она — не совсем люд.

— А кто же?

— Безымянная. Но будь она хоть трижды человеком, или хоть драным Вороном, которого вы, люды, так боитесь, я бы все равно тут был, — он отпил из графина и поставил его на пол. — Мало.

— Отчего такая преданность? — заинтересовался Зорон.

— Она вернула мне одну вещь. Я обязан отплатить за это сполна, и только так, — хоть лицо южанина было совершенно нечитаемо, в голосе все же проскользнуло нечто для него новое. Благодарность?

— И, что это за вещь? — сейчас Зорон казался себе просто в разы умнее и проницательнее, будто вария открыла у него второе дыхание. Доктор не отводил взгляда от застывшего в маске безразличия, лица гаркана.

Гаркан повел плечами и впервые отвел взгляд.

— Не понимаю, зачем ей ты, — наконец выдал он.

Доктор торжествующе усмехнулся. Ему не удалось разговорить тень, но может выйдет с гарканом?

— Я тоже понятия не имею, зачем я понадобился твоей хозяйке, — не без удовольствия сказал Зорон. — Может разъяснишь?

— Ты слаб. Ты — человек. — на доктора смотрели два черных провала, и лицо, выражение которого не менялось. — Вы умеете только переделывать все по своей прихоти. И умирать. Даже эти ваши духи–создатели наделили вас даром не думать.

— Ты о чем? — удивился Зорон, начиная понимать этого простого и грубого гаркана. Его пугал большой и изменчивый мир людей, полный жизни и перемен. Может, потому гарканы никогда и не устраивали войн? Как вабари боится покинуть родное поле и зайти на чужое, хотя изгородь не заперта. Зорону это кого–то напомнило. Человека, смутно знакомого. Но вспомнить он не смог из–за неожиданного шума в голове, путающего мысли.

— Ваше это «проклятье зверя», — Арджан пододвинул ближе к люду коробку с сахаром, но Зорон подобрал пирамидку с пола, обтер о колено и закусил ею очередной глоток варии. — Ты счастлив и беспечен уже по праву рождения. Тебе не вонзит нож в спину представитель твоей расы.

— Значит, вся твоя ненависть — это зависть? — усмехнулся док.

— Возможно, — честно признал гаркан, и голос его смягчился. — Скажи мне, Зорон, если у тебя будет выбор, убить или нет, и никакого наказания, что ты сделаешь?

— Убить? Просто так? — Зорон закрыл глаза. — Я видел мертвецов, вскрывал их, и не боюсь смерти. Но превратить живого люда, гаркана или эйра в бессмысленный кусок мяса, это слишком…

— Самонадеянно? — с гаркана, словно облупившаяся краска с борта воздушного корабля, сползала нарочитая тупость и грубость. Не так уж прост он, как доктору казалось на первый взгляд.

— Глупо. Бесчестно. Трусливо. Жалко. Выбери любое из этих слов, — пожал плечами Зорон.

— И, что же ты будешь делать, если другого выбора не останется?

Обычно Зорон не заметил бы это движение, занятый мыслями. Но сейчас голова его была пуста, и на одном чутье доктор увернулся влево, когда гарканий кулак врезался в обшивку рядом с его плечом. Молниеносным движением, не задумываясь, Зорон схватил гаркана под подбородок и надавил пальцем на нервный узел. Вдруг, как вспышка в мозгу, он почувствовал строение его тела изнутри — увидел все нервные импульсы так четко, как не видел у пациентов людей, хотя учился этому всю жизнь.

— Тогда я найду другой выход, — Зорон убрал руку.

— Хорошо, — Арджан дернулся и расслабился, снова откидываясь назад, к своей стороне каюты. Гаркан потер подбородок и Зорон был готов поклясться, что он вот–вот улыбнется. Вся его поза, неожиданно расслабленная и довольная, говорила об этом:

— Я увидел твой предел, человек.

— Слушай, тебе обязательно постоянно говорить мне «человек»? От Кирстен это слышать не странно, она тень. А ты к другим людям тоже так обращаешься? К сапожнику например:

" — Человек. Почисть. Эти. Сапоги. Хоть это и слишком сложно для твоей расы. Все умрут. — С вас три бронзовика. — Тебе недолго осталось, человек… — Ладно, два."

Арджан издал странный рявкающее–рычащий звук. Зорон с непониманием уставился на него.

— Смешно, — пояснил тот, и Зорон оказался одним из редких счастливцев, которым удалось рассмешить гаркана. — Как тебя зовут то, врачеватель?

Зорон усмехнулся, отпил вари, закусил, и ответил. С трудом вспомнив. По имени к нему никто не обращался. Даже отец и тот звал Зороном, не давая сыну ни на секунду забыть, кто он такой.

— Дурацкое имя, — не оценил оказанную честь грубоватый гаркан. — Эй, эй, не возмущайся, Зорон, — ответил явно развеселившийся Арджан на гневный взгляд собутыльника.

— Зато короткое, — хмыкнул тот, вливая в себя остатки чудного напитка. — Настойка кончилась.

— Ты недооцениваешь меня, человек–доктор — Зорон, — гаркан встал, и жестом лицедея отбросил подозрительно приподнявшийся в одном месте матрас. Под ним обнаружились шесть пыльных бутылок, мутно отблескивающих зеленью на тусклом свету.

Эйлин подготавливала седло Эхо к перелету туда и обратно, меняла разорванный в бою ремень под животом драконши. Кирстен помогала ей, правда сил ослабевшей от голода тени хватало только на помощь чисто символическую: подержать что–то, поднести. Ну и, конечно же, развлечь разговором.

— Вот так я и оказалась на корабле, — закончила свой рассказ тень, описывая каким образом подкараулила Зорона второй раз. — Не понимаю, и зачем Шел назначила меня главной? Я все испортила…

— Ты–то все правильно сделала, — Эйлин вздохнула, натягивая на себя ремень только левой рукой, дракон упиралась в нее плечом, помогая в затяжке. — Это я сглупила. Не надо было подставляться перед Кирсоем, зря мы вообще туда пошли… Но я так хотела посмотреть в глаза этой твари!.. Ой, прости, Кирстен! Тебе, наверное, тяжело сейчас, ну после всего этого?

Тень покачала головой

— Я в порядке. Говоришь, Шел убежала, и ничего не сказала вам?

— Да, на раздачу выговоров ты еще успеешь, — эйра улыбнулась. — Сказала только развлечь Зорона, пока её не будет.

— И когда она вернется?

— Вроде бы через неделю, — пожала плечами Эйлин. — Жалко мне мальчика, не сможем мы его так долго за нос водить.

— Нос у него длинный, так и хочется, — мрачно пошутила Кирстен, села за столик и натянула шляпу аж до самого подбородка. — Шел приказала не говорить ничего. Вот что мне теперь делать?

— Не приказала, а посоветовала. Ты же у нас главная сейчас, вот и решай, что расскажем, а что нет. Доктор так выглядел, что если мы ему не предоставим наследницу сразу по прибытию, то он от нас пешком по горам уйдет в свою Яму.

— Ладно, — после долгих размышлений решила тень, — расскажем не все, а часть. В конце концов, если Шел так нужен доктор, пусть сама его и вербует. Надоело с взрослым людом, как с ребенком, нянчиться, пасти его, оберегать. С вами–то хоть такой возни не было.

Эйлин хмыкнула.

— Нет, мы всего лишь порывались прикончить друг друга, и честно сказать, иногда так и тянет вернутся к прошлой старой доброй ненависти. Кстати, что ты там говорила взрослом люде — ребенке?

— Да ладно, зато у тебя самый красивый в Рассветных горах напарник, — Кирстен догадалась, что речь об Эйране. Эхо посмотрела на тень и вздыбила вибриссы на макушке.

— А твой брат и вовсе идеален, — не удержалась от усмешки тень. — Что–то Зорона давно нет. Ну не убил же его Арджан в самом деле?

— Глупости какие, — Эйлин похлопала себя по карманам и убедилась, что собрана. — Но доктор действительно подзадержался. Надеюсь, Арджан не станет шутить над Зороном, как было в тот раз, помнишь?

Тень вскочила:

— Проклятье! Нет, нет, нет, только не вария!

— Да ладно! Арджан ответственный умный взрослый мужчина, он не будет так подставлять ребенка, — уверенно произнесла эйра, направляясь к выходу на нижнюю палубу.

Тень торопливо последовала за ней. Эйлин безошибочно определила каюту, из–за двери которой раздавались непривычно громкие голоса докторуса и гаркана, открыла дверь и застыла.

— Ну, что там? — тень как раз спускалась по лестнице.

— Помнишь, я говорила про ответственного и умного мужчину?

— Ну? — тень подошла ближе и тоже обозрела каюту со всем её дурнопахнущим, громкоговорящим и даже частично поющим, содержимым.

— Так вот. Можешь забыть об этом, — Эйлин сочувственно похлопала подругу по плечу, и направилась наверх, к дракону.

— Эй, а мне что с ними делать? — с отчаянием посмотрела на нее тень.

— Постарайся не дать им догромить корабль, — пожала плечами эйра и ушла, оставив тень наедине с Арджаном и Зороном.

— О–о, Кирстен! — обрадовался последний, пьянющий в доску, и потянул к тени руки. — Я ка–ак р–раз рассказывал Арджану про то–от смешной случай, когда я мыл мензурки целую неделю, а это оказались не те!

Доктор радостно рассмеялся. Кирстен стянула шляпу вовсе себе на лицо, лишь бы не видеть творящегося в каюте безобразия.

В Рассвете начинался до–олгий, долгий — предолгий день.

Глава восьмая. Свита в сборе

Он лежал на лугу за мельницей, недалеко от отчего дома.

На самом деле этот луг был совсем маленьким и частично плешивым, но при всем при этом, на нем охотно играли соседские дети, и даже вот так валялись в сероватой короткой траве, как Зорон сейчас. Правда, теперь почему–то луг стал огромен, от горизонта до горизонта, и трава на нем росла высокая и сочная, а сверху на люда смотрело яркое рассветное небо, которого не могло быть в его пригороде.

И почему доктор никогда не делал этого раньше? Не играл с детьми, сам будучи ребенком? Не бродил по лугам и лесам в компании шумных чумазых девчонок и мальчишек? Зорон помнил себя либо с книгой, либо в лаборатории отца. Даже с мертвецами в подвале ему было уютнее, чем среди сверстников. Возможно, тут еще и презрение Зорона–старшего к простолюдинам сказывалось, но все же…может он действительно упустил что–то тогда? Особенное. Важное. Безвозвратно утерянное.

Мысли текли неспешно и плавно, прям как облака над ним. Доктор провел смуглой рукой по сухой, шелковистой, длинной траве, ощущая её запах, к которому примешивались ароматы мяты и корицы. Луг ласково отозвался на касание мягкой пульсацией. Он ощущался теплым, живым, и слегка качался вниз–вверх, будто… дышал?

Дышал⁈

Рука начала проваливаться в землю, трава облепила её до локтя, и Зорона стало медленно и неотвратимо затягивать внутрь луга, тело сковало, и приятный сон обернулся кошмаром.

Док проснулся и резко вдохнул теплый, немного спертый воздух. На нем лежало нечто.

Очень большое, тяжелое, мягкое и несомненно живое не давало двигаться и дышать. Зорон попытался выбраться из захвата,но оказался слишком крепко зажат чужим телом. Правую руку все еще удерживала трава из кошмара. В голове было пусто, как в чулане, после нашествия дальних родственников. Сердце все еще взволнованно стучало после неожиданного пробуждения. Придавленному к полу доктору было жарко и невыносимо душно.

Хорошенько обдумав ситуацию, в которую попал и свои дальнейшие перспективы, доктор понял, что надо выбираться, чего бы это ему не стоило, а то так и задохнуться недолго. Пришлось временно пожертвовать чувством собственной важности. Совершая всем телом абсолютно неподобающие дворянина движения, а ля танцующий наг, доктору удалось немного высвободить таз и приподняться на левом локте, заодно и проснуться окончательно, убеждаясь, что все вокруг не сон, он точно не дома, а его рука…

Его рука накрепко застряла в спине дракона. Самая неожиданная проблема, с которой доктору приходилось сталкиваться за всю его недолгую, но насыщенную в последнее время, жизнь.

Собственно, драконов было два. Солнечный луч, деливший комнату на равные половины, открыл доктору природу его кошмара. Две увесистые туши подпирали Зорона с обеих сторон. Оба дракона были белоснежными, настолько белыми, что отсвечивали голубым в полутьме. Один развалился, вытянув лапо–крылья, и придавив доктора изогнутой шеей и головой. А другой свернулся большим таким калачиком, тыкая Зорона под ребро острым окончанием свернутого крыла. В нем люд и застрял, если можно так выразиться.

Кисть доктора плотно обхватывали со всех сторон вибриссы индры. Он аккуратно потянул руку, на всякий случай не отрывая взгляда от морды животного, мало ли как оно среагирует? Выглядело это неприятно. Отростки на теле дракона ритмично приподнимались волнами, в такт дыханию, он крепко спал и никак не среагировал на попытки Зорона высвободить руку. Доктор дернул сильнее. К руке он был сильно привязан, за столько то лет совместного проживания, так что пришлось идти на риск.

Белые «шерстинки», а точнее, узкие длинные лепестки–чешуйки, слабо отсвечивали в темноте перламутром. Когда Зорон дернул кистью, от этого движения, по шкуре дракона, словно круги по воде от брошенного камня, разошлись пурпурные волны. Доктор был так увлечен этой цветовой реакцией, и тем как вибриссы зверя меняют цвет, что почти забыл о захваченной в плен конечности. Доктор ощущал ею теплую кожу дракона, а отростки, что удерживали ладонь, были на ощупь как сухие листья, да и еле слышно шелестели, прибавляя сходства. Зорон решил попробовать встать, и высвободить руку, упираясь в пол ногами.

При попытке привстать, тело Зорона отказалось с ним сотрудничать, голова загудела, и доктора согнуло от боли в ней.

— Ох ты ж…! — На тихое ругательство среагировала крылатая «подушка» слева, открыв голубые глаза. Вибриссы на теле дракона зашелестели сильнее, и вздыбились, отпуская ладонь.

— Спасибо, — пробормотал Зорон, глядя в эти чересчур умные для животного очи. Дракон справа только подергал задним левым крылом и зевнул, видно тоже разбуженный звуком. Зорон предпринял очередную попытку подняться. Хотя бы на четыре конечности, вместо двух, попутно соображая, что же за таинственная хворь так его терзает.

— А кто это у нас проснулся?

Дверь с невыносимым, отдающим в каждой клетке тела, отвратным скрипом открылась. На пороге стоял человек. Доктору было не до него, тело ломило так, будто он всю ночь разгружал торговые подводы.

— Они так мило спали вместе, ну зачем ты будишь бедного люда? — Зорон возненавидел этот смутно знакомый голос еще больше, чем первый, так как он был выше, и сверлом вонзился в голову, добавляя боли.

— А вот нечего пить с краснокожим! Будет теперь знать, что это такое. Еще умудрился варии нахлестаться. Это ж как столько влезло в эту тщедушную тушку? — Звук шагов отозвался в теле Зорона болевым эхом. А слова прибавили сил. — Давай, вставай, хватит валятся. — И тут Зорона очень неожиданно и обидно хлестнули по спине. Судя по звуку и ощущению — мокрым полотенцем. Ущемленная гордость придала болезному врачевателю сил, и он в одном героическом порыве сделал над собой титаническое усилие и сел. Почти прямо. Чем дальше голова отрывалась от пола, тем больше болела.

— От лежания только хуже будет, — перед доктором расплывалось человеческое лицо. А может и эйрийское. Зорон был слишком плох, чтобы различать такие подробности. По крайней мере его собеседник был светловолос и бесцеремонен. А его голос, больно бьющий висок, Зорон тоже уже где–то слышал… — Давай, открывай глазоньки, костолом, не засыпай, а то потом не разбудим. У меня самого с утра голова гудела, но я то выпил с вами совсем чуть–чуть.

— Эйран, отвяжись от доктора! — второй голос, который измученный разум Зорона наконец определил как голос Эйлин, донесся откуда то издалека.

— Ну должен же я познакомиться с человеком, заблевавшим мой любимый ковер, — ответил ей безжалостный мучитель, дергая болезного за подбородок. — Давай, приходи в себя. Ох уж этот доктор! Папаша ваш, сирра, славился в определенных кругах, тем, что мог выпить бокал варии залпом. Бокал! А ты сразу литрами начал! Ну кто так делает? Тебе с эйрийских морсов начинать надо было, а не с гарканьего крепкого пойла.

Шум голосов.

— Арджан, подай вон тот поднос. — Грохот гарканьих шагов, как от целого табуна вабари, эхом раздался в черепе доктора. Зорон невольно начал клониться влево, веки смыкались сами собой, но палач был тут как тут, и подхватил врачевателя за плечо.

— Зорон уже проснулся? — доктор раньше не замечал, что у Кирстен такой пронзительный голос.

— Да, его Эйран пытает, — доложила Эйлин.

К физическим страданиям Зорона добавились и моральные, когда потихоньку он стал осознавать, что лежит на ковре в комнате с темными стенами, напротив него открытое окно, из которого плещет солнечный свет, не давая сомкнуть веки. Опирается Зорон об дракона, а перед ним на корточках сидит светловолосый парень и зубоскалит. Еще и Кирстен где–то здесь. И отважная эйра. И Арджан. И наследница?

До Зорона дошел весь ужас его положения. Если она его в таком виде видела, то все, хоть вешайся иди!

— Так, хватит тискать Эхо, она тебе не нагийская танцовщица. Хотя, конечно, то, что ты проснулся с ней в обнимку после разгульной пьянки, придает определенное сходство… и делает тебя еще тем извращенцем, — раздражающий смешок, по ощущениям, шилом вошел в голову доктора и вышел из нее через второе ухо. — Давай, поднимайся.

Доктор проигнорировал протянутую руку измывающегося над ним светловолосого и встал, опираясь только на спину Эхо.

— Ну вот, хороший мальчик. Теперь двигай конечностями вперед. Раз–два, — парень, по виду сверстник доктора, но явно больше времени уделяющий физическим упражнениям, продолжал зубоскалить. Облачен он был только в штаны и чувство собственного превосходства. А выглядел одновременно и как ожившая девичья мечта, и воплощение презрительного слова «смазливый», которым мужчины нарекают обычно самых успешных своих конкурентов на поприще покорения противоположного пола.

— Пошел ты… — уставший доктор произнес длинную бранную фразу, которой обогатился во время своего путешествия с торговым караваном.

— Нет, ну вы слышали? Это точно тот «воспитанный, умный и корректный молодой человек», я цитирую, Эйлин, с которого ты предлагала мне брать пример? — светловолосый встал и перебросил полотенце через плечо.

Эйлин зашла в комнату, и Зорон закрыл лицо дрожащей рукой: не хотелось видеть её сейчас, и показывать собственное лицо, липкое и, наверняка, красное.

— Так, — заключила эйра, осмотрев доктора сверху донизу. — Арджан? — народу в комнате стало существенно больше за счет массивной фигуры гаркана. — Отнеси его к источнику, и приведи парня в порядок.

— Не–не–нет, — слабо засопротивлялся врачеватель.

Похмельный разум люда как раз подкинул воспоминание о том, что краснокожий имеет непосредственное отношение к его состоянию. Но на жалкие попытки Зорона спастись от «гарканьей помощи» никто внимания не обратил. Арджан, недолго мудрствуя, просто–напросто взвалил врачевательскую немощь на плечо.

— Ох, и длинные у него ноги! Да он повыше Арджана будет, ну, когда не в сложенном виде, — зафыркал светловолосый, явно не воспринимая доктора всерьез.

Зорон очнулся, только когда вокруг него заплескалась вода. Гаркан окунул врачевателя туда прямо в одежде и ушел, оставив одного. Зорон был искренне благодарен ему за это. Ледяная вода прочистила горящее сознание дока. Он пару раз погрузился с головой, а когда всплыл, обнаружил себя в маленькой комнате–пещере с низкими сводами, на которых отражалась голубая паутина бликов от воды. Сам он отмокал в маленьком «бассейне» с низкими бортами. Поплескавшись еще немного и умывшись, Зорон с трудом вытащил свое неожиданно отяжелевшее тело из воды и даже с первого раза встал.

Прыгая на одной ноге, он стянул мокрую одежду. Теперь можно сконцентрировать все вновь появившиеся силы на то, чтобы сообразить, что произошло. Но все, что док сумел выудить из памяти — это то, как зашел к Арджану, и тот предложил ему настойку. Морща лоб и хмурясь, Зорон даже название смог вспомнить. Вария. Слово откликнулось в желудке рвотным позывом. Доктор утешил себя тем, что его состояние всего–навсего похмелье. Он и обычное–то переносил с большим трудом, как и спиртное в принципе, а сейчас похмелье обогатилось новыми симптомами: головная боль и непреодолимое желание спать, дополнились тем, что доктор промахивался мимо предметов, будто глаза и руки не были в одной команде. Стены «пещеры» облагороженной деревянными панелями и теплым полом, качались вокруг него, но все же после купания стало легче.

На борту каменного углубления в полу, куда бил холодный источник, подсвеченный снизу тусклой синевой, лежала одежда — рубаха со строгим воротником и почти незаметным серым узором по нему и штаны, простые, легкие и свободные. Доктор с удовольствием переоделся в чистое, жаль только, не свое, снятую же обувь и одежду забрал с собой. Хотя «оделся» — не совсем верное определение. В одну только штанину доктор попал только с пятой попытки. К счастью пол был теплым, это облегчало муки Зорона. Приведя себя в относительный порядок, доктор упорядочил и мысли. Да, пил, да, с гарканом, ни вороньего когтя со вчерашнего дня он не помнит. Имеет ли смысл испытывать муки совести? Разумеется. А вот прятаться от последствий своего же поступка — нет. На Арджана Зорон не сердился. В конце концов никто в него варию насильно не заливал, сам виноват, что повелся на гарканьи уговоры. Будет такой горький опыт. Причем буквально. Таким методом временно себя успокоив, доктор встал, вздохнул и пошел на заклание.

Шум голосов доносился слева и прямо по коридору, доктор шел по теплому каменному полу, грея ступни, и удивлялся необычности постройки здания, в котором находился. Если судить по необычным углам и изгибам, дом, встроили прямо в гору, в расщелину, и поэтому стены и потолок повторяли все присущие пещерам природные неровности. Воздух тут был неожиданно теплым, сказывался видимо подогрев от пола. Из окна на Зорона смотрели все те же горы, но немного с другого ракурса. В конце коридора прямо из потолка свисал сталактит известняка. В мягкую породу кто то практичный вбил крючки, и повесил одежду. Зорон воспользовался этим изобретением, надеясь, что роба и сапоги быстро высохнут. В чужих вещах ему было неуютно.

Чем ближе доктор подходил к широкой двери из двух створок, тем четче становились голоса за ней.

— Передайте Арджану, я недовольна тем, как он меня подставил! — голос тени уже не казался таким пронзительным.

— Кирстен, ну что за ребячество! — это вздохнула Эйлин.

— Я с ними обоими не разговариваю, ни с Зороном, ни с сиррой «я знаю как будет лучше, а потому накачаю доктора, за которого Кирстен отвечает, своей гарканийской дрянью»!

Зорон решил все–таки поучаствовать в обсуждении своей персоны и вошел в комнату — в столовую в бежевых тонах, похоже, как раз попав к завтраку.

— Меня впервые назвали сиррой, — краснокожий собутыльник Зорона выглядел просто до отвращения хорошо, с видимым удовольствием уминая окорок впечатляющих размеров.Что удивительно, и даже нелепо — при помощи ножа и вилки. Правда, вместо столового ножа у гаркана был здоровенный тесак, и это несколько исправляло ситуацию.

Остальные тоже были здесь. Эйлин читала газету, здоровой рукой наливая себе чай из стеклянного заварника, Кирстен дулась, сложив руки на груди и, сидя на самом краешке стула, тарелки перед ней по понятным причинам не было, в четвертом Зорон с неприязнью опознал своего утреннего мучителя.

— Смотрите–ка, кто у нас ходить, наконец, научился, — встретил он доктора насмешливой ухмылкой, привольно развалившись на стуле, и положив ногу на ногу.

Зорон поступил совершенно по–гарканьи, просто напросто проигнорировав раздражитель.

Бывают люди, у которых приятная внешность совпадает с таким же характером. Случаются ведь чудеса на свете! Так вот, это был явно не тот случай. За выданную светловолосому красоту, телосложение и вкрадчивый голос, на характере природа отыгралась вдоволь. Парень грубил как дышал, так что доктор посчитал, что пал достаточно низко, дабы не представляться этому наглецу, и сразу обратился к Кирстен, метя на ближайший к ней стул. Что оказалось непростой задачей, учитывая как качался пол. Причем исключительно для Зорона.

— И за, что же благородная сирра на меня обиделась? — вряд ли даже упившийся в хлам доктор мог ей навредить. Зорон не особо умел общаться с людьми, но понимание, что можно делать и говорить, а что нельзя было вшито в нем крепче, чем умение ходить. — Арджан, ты знаешь?

— Без понятия. — хмыкнул гаркан.

Кирстен фыркнула:

— Эйлин, передай этим двум, что я с ними больше не разговариваю.

— Тень, милая, может тебе поесть? Чего ты с утра такая серая и злая? — ласково обратился к ней светловолосый. Его показательная неприязнь касалась только Зорона. Ко всем остальным, особенно к девушкам, он был вполне благожелателен.

— У меня даже где–то сыр был, — примирительно сказала Эйлин.

— Сыр? — заинтересовалась тень. Выглядела она даже хуже чем вчера: кожа еще посерела, и радужка стала почти белесой, настолько выцвела.

— Сейчас принесу, — Безымянная встала, дав всем желающим полюбоваться своей нетипичной для эйров физически развитой фигурой, эффектно подсвеченной солнцем из окна, и вышла в боковую дверь. По увиденному краем глаза помещению за дверью Зорон догадался, что там кухня. Доктор, после нескольких промахов, наконец попал в стул, устроился и начал примерятся к стакану и кувшину с водой, продумывая сложную комбинацию как их сопоставить так, чтобы не заплескать ни себя ни окружающих. При всех явных признаках сильнейшего похмелья, у дока как всегда возникло море вопросов, и их очень тяжко было сформулировать в гудящей голове.

— Кажется, кому–то нужен доктор, — съязвил белобрысый заметив, как Зорон сосредоточенно охотится за стаканом. Тот упорно не поддавался, выскальзывая из пальцев врачевателя.

— У него имя есть, — важно добавил гаркан, тоже наблюдая за попытками доктора укротить непокорную емкость. А после встал, подошел к каминной полке (декоративной, камин был лишь украшением и не работал) и взял оттуда пузырек. Содержимое, вылитое в стакан, окрасило воду в голубоватый цвет.

— Что это? — слабо вопросил доктор, приняв протянутый стакан дрожащей рукой и покачавая обретенное сокровище.

— Выпей, лучше станет, — ласковым тоном коварного Ворона–искусителя произнес гаркан, глядя на Зорона с ничего не выражающим лицом. Доктор логически рассудил, что хуже ему все равно не станет, и влил содержимое стакана в себя. Кирстен и оскорбленный владелец ковра, смотрели на него с таким пристальным вниманием, будто из головы докторуса вот–вот полезут рога.

— Что? — не выдержал хмурый Зорон, этим утром совершенно не настроенный на обыкновенную для него деликатность. Напиток оказался неожиданно приятным на вкус, и утолил жажду и жжение во рту.

— Десять, — быстро произнес белобрысый.

— Пятнадцать, — ответила ему Кирстен так же коротко. Их азартные взгляды, устремленные в сторону Зорона, начали сильно нервировать страждущего. Лекарство тем временем начало действовать. Голова доктора прекратила гудеть, мир вокруг перестал качаться, а стакан в руке дрожать.

— Хм, действительно стало лучше, — задумчиво произнес помятый док, принюхиваясь к остаткам лекарства и пытаясь на глаз определить состав, — а, что это бы…

Договорить он не успел, согнулся вдвое и резко вскочил, роняя стул.

— Уборная там! — успела крикнуть Эйлин, которая как раз входила с тарелкой в руке и мигом оценила расклад сил. Зорон пробулькал благодарность и умчался в указанном направлении.

— Четырнадцать, — без часов определил Арджан, количество секунд до начала действия лекарства.

— Это все оттого, что он уже часть оставил на моем ковре, — пробурчал недовольный исходом спора белокурый Эйран. — Всего то жалкие четыре секунды! — В достоверности слов гаркана никто из спорщиков не сомневался.

— А ну отсчитывай монетки, жадина, — потерла ладони Кирстен.

— Мы же на сумму не спорили, — попытался вывернуться парень.

— Давай, давай, расстегивай кошелек, — рассмеялась подобревшая тень. Когда Зорон вернулся, эти двое уже активно перебирали горстку монет на столе. Эйлин посмотрела на люда, красного, умытого, полного раскаяния, но уже почти нормального и кивнула с одобрением.

— А я тебе долг верну! — встретила доктора радостным известием Кирстен, намекая на те деньги, что Зорон одолжил ей на Площади.

— Это радует, — выдохнул Зорон, завязывая в узел мокрые волосы. И решил уж расставить все точки над и, пока его очередной гадостью не напоили. — Доктор Зорон, — представился таки он белобрысому. — Я приношу извинения за ковер. И очень хотел бы знать, кто вы все такие, и что вообще происходит? — и уже с меньшей уверенностью в голосе. — А где наследница?

Зорон в глубине души очень радовался, что сирры Шелль тут в данный момент не оказалось.

— Ты его рано вылечил, — со вздохом произнесла тень, обращаясь к гаркану, — продержал бы еще недельку в таком состоянии и все дела.

— Он бы загнулся быстрее, — ответил за Арджана белобрысыйи, пока Кирстен отвлеклась, вытащил из её кучки пару монеток, пряча обратно в кошель. После встал, подошел к доктору и так же официально склонил голову. Но не поклонился, как того требовали правила этикета в отношении к представителям гербовых ветвей, то бишь к дворянству, из чего доктор сделал вывод, что Безымянные считали себя выше знати.

— Эйран — произнес он и улыбнулся, вместо того, чтобы назвать свою фамилию, чего Зорон собственно ожидал. Похоже у Безымянных фамилии или приставки кланов были не в чести. Прежде чем доктор успел ответить, он добавил: — Позвольте, сирра, представить вам нашу скромную компанию — Эйлин раздраженно закатила глаза. Кирстен хихикнула, пересчитывая монеты, гаркан отреагировал как обычно, то бишь никак.

— Эйлин, моя напарница, — указал на девушку новый знакомец, явно получая удовольствие от своей театральной кичливости. Доктор не стал его перебивать, ему и впрямь стало интересно, как же тот представит своих спутников. — Мастер по дальнему бою и само очарование.

Эйра издала душераздирающий вздох и пододвинула тени тарелку с сыром.

— Арджан Рикай, — продолжил перечисление Эйран, — гаркан, громила и официальный фаворит нашей сюзерены.

Гаркан внимательно посмотрел на белокурого нахала, зевнул, и хрустнул сцепленными пальцами рук. До Зорона дошло теперь значение слова «любимец». Фавориты — естественное явление для персон уровня наследницы. Он не был сильно удивлен, разве что экзотическим выбором столь знатной сиры, но у власть имущих свои причуды. Гораздо больше его заинтриговали слова «нашей сюзерены». Прежде чем уточнять, доктор решил дослушать не перебивая.

— Ох и всыплю я кое–кому по наглой роже, когда наедине будем, — будто в никуда сказала эйра.

— Кирстен, наша общая любимица, пока не улыбается. Ну и я, мастер холодного оружия, ум, честь и совесть этой маленькой компании. А все мы, собственно, — свита Шелль Трой.

— Ну, это я уже понял, — доктор перевернул стул обратно и сел. — А я–то вам зачем? — Зорон решил говорить с ними просто, без обычной своей велеречивости, да и после вчерашней попойки сохранять лицо было уже поздно.

— Кирстен, твой выход, — Эйран сделал приглашающее движение рукой и тоже сел обратно. — Честно сказать, я сам не понимаю, — добавил он.

— Я ничего не скажу, — хмыкнула тень и многозначительно постучала пальцем по столу, вынуждая Эйрана вернуть украденные монетки в общую кучу.

— Почему? — в унисон удивились док и эйра. Эйлин подвинула к нему блюдо с рагу и села напротив.

— Потому, что я обижена, — широко улыбаясь, доложила тень. — И теперь с ними не разговариваю.

— Дешевая уловка, Кирстен, — фыркнул Эйран, протягивая руку к тарелке с красиво выложенной сырной нарезкой, которую эйра принесла для тени. — Теряешь сноровку, зубастенькая.

— А на что хоть? — поинтересовался гаркан, примериваясь к общему блюду вилкой с длинным черенком.

— Это были самые кошмарные двенадцать часов моей жизни…

— Кирстен, я могу извиниться, все равно ничего не помню, — предложил Зорон примирительно.

— Ну уж нет! — покачала головой тень, и голос её стал трагичным. — Это были пытки, это было хуже всего, что мне довелось пережить за мои тридцать пять лет!

Доктор невольно улыбнулся, тень оказалась ненамного его старше. А по меркам теней, которые жили чуть ли не бесконечно, и вовсе дите дитем. Это многое поясняло.

— И чем же они вдвоем умудрились тебя достать? — удивилась Эйлин — там даже Эйрана не было!

— Поосторожнее со словами, подруга юности моей! — надулся белобрысый, накладывая себе рагу на тарелку и щедро поливая блюдо из соусницы, попутно увернувшись от руки эйры.

— Когда–нибудь я тебя столкну в самую–самую–самую глубокую пропасть Рассветных гор, — с неожиданно кровожадным удовольствием в голосе произнесла эйра. — Уже даже присмотрела такую.

— Ой, да ла–адно, ты же меня обожаешь! — расплылся в улыбке белобрысый.

— Самую, са–амую глубокую, — с мечтательным выражением на лице повторила Эйлин.

— Эй, сирры Безымянные, люды и гаркане, мы вообще–то обсуждали мою проблему, — напомнила о себе Кирстен.

— Мы слушаем, — ответил доктор за всех, приступая к завтраку.

— Ну так вот, я уже говорила, что это были самые кошмарные, ужасные, отчаянные, отвратительные и безнадежные двенадцать часов…

— Твоей жизни, — добавил Эйран. — Мы запомнили.

Голос тени стал зловещим, что очень шло её серой коже и прозрачным глазам.

— Эти двое заперли меня в каюте, не давая сбежать… а потом… после десятка глупых историй про лекарства и корабли начали… — тень выдержала таинственную паузу.

Зорон, жуя, честно пытался вспомнить хоть что–нибудь из вчерашнего дня. Пусто. Ноль, зеро, чистейший лист. Арджан внимательно слушал. Интересно, он то хоть, что нибудь помнит? Судя по тому как хорошо гаркан выглядел, на него вария так не действовала, как на люда, значит скорее всего.

— Ну? — Эйлин первая не выдержала.

— Не подгоняй меня, предательница. Оставила одну с этими пьянчугами!

— А вот это было обидно, — Арджан потащил с общего блюда на свою тарелку самый большой кусок мяса. — Мы никогда не ужираемся. В отличие от остальных.

— Почему? — не удержался от вопроса Зорон и был наказан разгневанным взглядом тени, от истории которой опять отвлеклись.

— Потому что умеем выводить всю дрянь из тела вовремя, — гаркан разрезал кусок на две половины и подцепил одну. — Естественным путем, — добавил он глубокомысленно.

— Зачем вообще нужно было спаивать? — изумился доктор, изо всех сил стараясь понять логику гаркана.

Судя по его обрывочным воспоминаниям с гарканом они нашли общий язык, да и сейчас краснокожий вел себя значительно доброжелательнее.

— Лучший способ узнать люда — алкоголь, — он с видимым удовольствием приступил к трапезе, давая понять, что все пояснения закончены.

— Мы хотели присмотреться к тебе, — пояснила Эйлин. Кирстен красноречиво прокашлялась. — Все, все, я не мешаю, — улыбнулась эйра, давая девушке, наконец, дорассказать свою «страшную историю».

— И вот, когда мы остались втроем, эти двое… если меня сейчас кто–то опять перебьет, я в него тарелкой кину, — заранее предупредила Кирстен и договорила: — Играли в острова! Двенадцать часов подряд!

Зорон фыркнул. Да, на него это вполне похоже.

— А когда острова кончились, перешли на названия растений! И все это пьяными голосами, и постоянно повторяясь! Это был кошмар!

— Совершенно согласен, просто ярмарка занудства. Хорошо, что я не полетел с моей дорогой Эйлин. А хотел ведь! — Эйран потянулся к теневой тарелке с сыром и взял с нее кусочек, тень показала зубы в широком оскале.

— А ну положи обратно!

— Эй, да ты все равно не съешь все! Пожуешь и выплюнешь, я тебя знаю.

— Я сказала, положи обратно,– стальным тоном потребовала тень.

Зорон не удержался от улыбки. Ну вот как эту компанию закадычных друзей можно серьезно расспрашивать? Эйран страдальчески вздохнул и вернул ломтик на место.

— Так как лежало! Красиво! — не пряча зубы, сощурилась Кирстен. Парень поправил злополучный кусочек. Тень удовлетворенно хмыкнула и взглянула на доктора. — Я не ожидала от вас, сирра Зорон, такого коварства! Теперь я до конца жизни возненавидела все топологические названия! Буду называть называть всё: этот остров, та гора, вон тот куст… И чтобы не произносили при мне слова с корнем «дж»!

— Кстати, а почему в гарканьем языке все острова и имена с этим корнем?

Эйран сбил доктора с мысли. Тот как раз хотел снова напомнить о Трой

— «Дж» — означает живой, — проявила неожиданные познания гарканского Эйлин. Арджан кивнул, подтверждая её слова.

— А почему в слове «гаркан» тогда нет «дж»? — продолжил любопытничать белобрысый.

— Потому, что другим народам слишком сложно произносить слово «гаркрджан», — пояснил гаркан со снисхождением в голосе. — Не понимаю, что тут трудного?

— Эй, может, оторветесь на минуту? — не выдержал таки доктор, и на него обернулась вся компания. — Вы мне объясните, наконец, какого Ворона я вам сдался?

— Ладно. Я все расскажу, — начала, наконец, Кирстен, всего–то по прошествии недели и тысяч километров проделанного пути. — Где–то полгода назад Шелль заинтересовалась исчезновением горожан. Я собираю для нее информацию про всякое такое… где, что у кого упало, что пропало, кто кому дорогу перешел…

— Кто с кем спит, — добавил Эйран, эйра протянула руку к нему, он было уклонился, подозревая в этом жесте дурной замысел, но Эйлин всего лишь вытерла каплю соуса у его рта. Уши парня порозовели.

— И Шел обратила внимание на закономерность исчезновения людов, гарканов и эйр, заподозрила в этом диких теней. Я жила вне клана, пряталась от Кирсана и его союзников. Когда тебя прикрывает наследница мэрского титула, это делать довольно легко, — она улыбнулась. — Пока я собирала ниточки, близняшки Эй–Эй выслеживали пропавших и дикарей.

— Парочку мы изловили и вежливо попросили рассказать, зачем они так нехорошо себя ведут и, где прячут похищенных, — снова перебил тень Эйран. — Но эти ребятки были не в курсе планов своего главаря.

— Поэтому я и вернулась в дом клана, чтобы разузнать побольше, — продолжила Кирстен.

— Вот почему он посадил тебя под замок? — понял Зорон.

— Не совсем, — тень отвела глаза, складывая ломтики сыра на тарелке в абстрактный узор. — Первое время Кирсан даже радовался моему возвращению и принял меня довольно тепло. Поверил в мое «раскаяние и возврат к истокам», а я тем временем начала за его спиной подбивать клан на раскол. Долго жила там, знала, кто из соклановцев борется за его идеалы преданно, а кто просто боится перечить и плывет по течению. Таких было большинство, так что мне все удалось. Но я… немного отошла от плана. Все–таки Кирсан был моим дядей, пусть и паршивым, но все же единственным родственником, — Кирстен вздохнула. — Я попыталась поговорить с ним в последний раз, переубедить. Он взбесился и отправил меня под домашний арест.

— Мы прикрывали Кирстен, — добавила Эйлин, — переправляли все, что она сумела разузнать в горы, к Шелль.

— Сирра Трой не участвовала напрямую? — удивился док. — Она ведь наследница! За её благосклонность многие знатные на площади раздавили бы Кирсана за счет одних только связей!

— Мы имеем все основания полагать, — очень осторожно заметила тень, — что в восстании, которое запланировал Кирсан, замешаны не только тени, но и некоторые знатные фамилии Площади, включая консулов. Не знаем пока, кто именно, но я над этим работаю. Поэтому пришлось все делать своими силами и тихо.

— И к грифойдерам вы не обратились потому же? — уточнил Зорон, хмурясь, и пытаясь мысленно сложить всю картину.

Кирстен кивнула.

— А как же Безымянные? Они же изолированы от общества, да и, как я понимаю, имя старшей Трой имеет тут определенный вес?

— Безымянные были запасным планом, — ответила за нее Эйлин, — не все готовы поддержать Шел тут, в горах. Многие не хотят вмешиваться в политический гадюшник в Мэрии.

— Как я их понимаю, — вздохнул Зорон. Чувство, что все еще только начинается, никак не желало его покидать. Словно будущая встреча с наследницей отнюдь не конец его пути, а самое начало.

— Но если бы Кирсану удалось то, что он спланировал, мы бы вмешались. — отметил Эйран. — все уже было готово. Шел оставалась в горах, чтобы если что, возглавить наших и вторгнутся на Площадь — если не совсем законно, то почти.

— Мы знали о восстании почти все. Время, место, количество преданных Кирсану теней. Не знали только одного — где держат пленных.

— И вам понадобился я, — констатировал доктор, заедая правду острым рагу. Блюдо остыло, пока Зорон говорил, но от обилия специй прямо — таки горело во рту.

— Ну, на самом деле мы ждали старшего Зорона, — опять уточнила Эйлин.

— Но он послал тебя, доктор, — улыбнулась тень. — Шелль знала твоего отца лично, понимала, что от него ожидать. Ты сломал нашу систему напрочь. Темная лошадка. Непонятно было, насколько ты хороший врачеватель, да и вообще, что за человек.

— Поэтому ты мне соврала, — помрачнел доктор, откладывая вилку.

— Назовем это, рассказала не все, — усмехнулась во всю пасть Кирстен.

— А почему же тогда мы сделали все так легко? Джером Трой тоже ваш агент?

— Джером ничего о нас не знал, — ответила тень. — Мы планировали запустить утку в газету, но Шел хотела обратиться к нему лично. Они знакомы, он выполнил бы любую её просьбу, но раз уж так удачно сложилось…

— Мы страховали Кирстен все время, устранили слежку за ней. Разве что не успели вытащить, когда её подхватил тот рыжий, — дополнил Эйран. Картинка начала складываться. Слова, словно кусочки мозаики становились на свои места.

— Марк не был частью плана, но благодаря ему, мы так легко проникли в редакцию. А все остальное ты сделал сам.

— Постойте–ка! — возразил доктор. — А как же охрана в подземелье? Я догадался, что Арджан их устранил, но как он не спугнул Кирсана? И вообще проник туда до нас?

— Это идея Шел, — улыбнулась тень. — На гарканов почти не действуют яды и усыпляющие снадобья. Мы подсунули Арджана теням, те попали в ловушку.

— Я подставился им в кабаке в фактории Сумерек, — лениво зевнул гаркан. — Они и загребли меня вместе с остальными.

— Случайно не «Пивоварня Ёрмунги»? — уточнил док, и Арджан посмотрел на него с большим интересом.

— Не имеет значения, — отрезал он, добавив Зорону пищи для размышлений, которой и без того было предостаточно.

Доктор не сомневался в своей правоте. Какова вероятность, что та Безымянная — тоже агентесса Шелль? Да огромная! Она знала, куда идти, что говорить и кого искать. Власть изгнанной наследницы поражала своими масштабами. Как, сидя в горах безвылазно, она умудрилась все это провернуть? Доктору определенно все больше и больше хотелось познакомится с ней уже из личных мотивов. Но домой все же его тянуло сильнее. Там все было понятно. Без интриг. Без политики и чужих опасных тайн.

— Арджана пасли слишком хорошо, он не смог отметить место, где прячут пленников,– продолжила тем временем Кирстен.

— А когда вы вошли, я очистил помещение, — сухо добавил гаркан.

Тень отвернулась. Ей были явно неприятны смерти соклановцев, что неудивительно. Доктор вспомнил, как был обескуражен желтоватым порошком, усыпавшим подвал. Но прежде чем спросить об этом гаркана, догадался сам. Это были трупы теней. То, что от них осталось. Доктор нахмурился, ощутив острый укол сочувствия к тени: ей–то пришлось по этому ходить. Зорон хотел было поговорить с ней об этом, тут вспомнил еще кое–что:

— Это ты перевязал эйру? — спросил он гаркана. Тот кивнул. — Спасибо, ты спас ей жизнь, — очень официально произнес Зорон. Это и вправду было так.

— Не знала об этом, — удивилась Эйлин, глядя на гаркана. — Почему ты не сказал?

— А смысл? — буркнул Арджан, будто недовольный, что его поймали на милосердии.

— Наш маленький не ищущий славы гаркан, — умилился Эйран.

«Маленький» гаркан красной молчаливой горой возвышался над столом.

Зорон всерьез задумался. Похоже, наместник Анжей тоже находится либо под влиянием Шелль, либо рвется по совершенно ясным причинам к ней в союзники. Положение у сирры Тору сейчас было так себе. Когда Селена Трой станет Мэрой, велика ли вероятность, что она сместит старого наместника и возьмет новых двух? Абсолютная! Единственный шанс старика — поставить на другую наследницу, а та в благодарность может и оставить его у штурвала. Увы, такая перестановка потребует много сил, денег и жизней от Города. Зорон ничего не знал о младшей дочери Трой, но судя по масштабам операций старшей, Шелль точно удалась в мать. Смерть, и благоговейный страх подданных были верными спутниками Стальной Селестины. Хотел бы Зорон такую Мэру Городу? Скорее всего, нет. С другой стороны, Селена могла оказаться вариантом еще хуже, да и мотивов Шелль док пока не понимал, так что не стал торопиться с выодами. В любом случае он твердо решил для себя больше не лезть в политику. Так что у него оставался последний вопрос:

— Зачем я вообще вам понадобился? Я же выполнил свою задачу, верно?

— Я об этом ничего не знаю, — пожала плечами тень, — спроси у Шелль.

— С удовольствием спросил бы, вот только сирры наследницы тут нет, — Зорона терзало неприятное ощущение, что, несмотря на демонстративное «раскрытие карт», им продолжают все так же ловко манипулировать. Хотелось поскорее покончить с этим.

— Должна скоро вернуться. Примерно через неделю, — ответила Эйлин. — Хотя нам бы пригодился доктор, — эйра сощурилась, глядя на Зорона своими пронзительно–голубыми глазами. Тут доктор вскользь отметил это удивительное сходство между нею и Эйраном. Абсолютно одинаковый цвет глаз, да еще и такого необычного оттенка! Братом и сестрой они быть не могли никак, разве что от разных матерей и по отцу, или наоборот. Иначе Эйлин не сохранила бы характерно эйрийские черты лица, и типичные для этой расы конусовидные ушки. Потомки смешанных браков эти особенности от эйр не наследуют.

Эйран же выглядел чистокровным человеком. Такая внешняя людскость обычно встречалась у человеческих дворян, тех, что особенно тщательно соблюдали кровность рода. В какой–то мере, Эйран чертами был скорее похож на Зорона, если брать последнего за образец типичного люда. Но вот цвет глаз у драконнеров и впрямь был один–в–один.

— Мне лично доктор не нужен, — надменно вставил Эйран, поймав на себе проницательный взгляд люда. — Не понимаю, зачем вообще посвящать чужака в наши дела? Тем более он и сам не хочет. И, честно скажу, правильно делает. Тут ему не место.

— Я доктор. Самый обычный пригородской врачеватель. Не воитель, — Зорон посмотрел на Арджана, — не всадник, — теперь взгляда удостоилась Эйлин. — И точно не интриган, — одаренная этим определением тень, только смешливо фыркнула, явно довольная. — Хотя, признаю, ваша работа и её результат вызывают уважение, — добавил доктор, завершая свою мысль.

— Тебя никто не держит, — пожала плечами Кирстен, — только, видишь ли, корабль мы слегка того… сломали.

— Латать будут дня четыре, не меньше, — отозвался Арджан с уверенностью профессионального корабела в голосе, — а то и все пять. Безымянные ничего не смыслят в кораблях. А толковых гарканов там сейчас от силы двое.

— Я могу подвезти тебя на драконе, — предложила Эйлин,– до границы. Безымянным запрещено покидать Рассвет без особых распоряжений. Но там ты можешь сесть на попутный корабль, который летит в Сумерки или где там твой пригород.

Тут Зорон заметил странную закономерность в своем настроении. Как только ему предлагали убраться самому, тут же переставало хотеться это сделать. Вроде бы все и кончено: он получил ответы на все свои вопросы, да и совет Наместника поговорить с Шелль был именно рекомендацией, а не приказом, но все же… доктор еще никогда не ощущал себя так… уместно? в своей тарелке? свободно, легко и просто? Он даже себе не смог потом объяснить, почему отказался от предложения эйры, попутно откупаясь от себя самого.

— Анжей Тору велел мне поговорить с сиррой Трой. Я не смею ослушаться Наместника.

Это ведь не было ложью?

— Как пожелаешь, доктор Зорон, как пожелаешь, — улыбнулась тень, будто видя дока, вместе со всеми его душевными муками, насквозь.

Так и закончился самый необычный завтрак в жизни доктора Зорона.

Глава девятая. Сполохи цвета, сполохи света

Есть нечто чарующее в приоткрытых дверях. Они вроде бы как не закрыты, и не заперты, что говорило бы категорическое «нельзя», но и не открыты, что означало бы, что войти официально разрешено. Доктора поселили в комнате, которая отделялась от другой как раз такой приоткрытой дверью. Интриги добавляло то, что просвет в щели и на полу сиял яркими красками в солнечные дни.

Хотя неправильно говорить «день» о Рассвете. Это скорее касается времени, чем состояния суток. Цвет неба и положение солнца менялось очень незначительно, ночью было не темно, скорее как на Площади перед самым рассветом, а днем небо становилось нежно–сиреневым, с янтарными облаками на горизонте. Доктор привык к светлым ночам в Сумерках, поэтому засыпал легко и крепко, горный воздух, свежий, вкусный, тоже делал свое дело.

Поэтому первые сутки врачеватель отъедался, отсыпался, и пытливости его ума не было никакого дела до загадочной двери.

Гора, приютившая доктора, называлась Орлос, и её вершина отдаленно напоминала птицу, раскрывшую крылья, правда без головы. Если в книгах горы изображали усредненными конусами, то Орла скорее напоминала застывшую волну, сильно вытянутую вершиной вправо и нависающую над небольшим пастушьим поселением. По покатому склону горы по левую сторону от вершины вилась дорога, причудливо изгибаясь и повторяя природные выступы скальных пород. По краю дороги располагался огромный, красивый город ордена Безымянных. Больше всего с того расстояния, с которого доктор его рассматривал, он напоминал гигантское скопление пещерных сталагмитов. Безымянные имели некую необъяснимую страсть к башням, обтекаемым формам, асимметрии и светлым цветам, отчего их строения напоминали еще и кучевые облака застывшие в камне. Башни города объединяли многочисленные арки с переходами.

Ровно на середине пути от вершины до города Безымянных располагался небольшой, но довольно оживленный воздушный порт, совмещенный с рынком. Корабли появлялись здесь нечасто, примерно раз в неделю, но к их прилету готовились заранее, и оживление в порту царило всегда.

А между «крыльями» вершины Орлы и приютился небольшой дом наследницы. По словам Эйлин раньше это был склад для проращивания семян, вроде закрытой теплицы, что объясняло теплые полы, большое количество источников и необычную приземистую форму здания с плоской крышей. Дом отдали наследнице для приемов гостей с материка, для которых вход в сам город ордена был категорически запрещен. Вот она и переместилась сюда вместе со всей своей свитой. Эйран и Эйлин, совмещая обязанности людей Трой и должность Безымянных, курсировали между городом и домом на отшибе.

Светловолосый еще и личную жизнь умудрился устраивать, пользуясь отсутствием сюзерены. Постоянные дежурства и даже трещина в ребре, особо не мешали Эйрану устраивать ночные свидания. Доктор регулярно сталкивался в коридорах с незнакомыми девушками в форме, что смеялись, краснели и убегали. После инцидентов Эйлин громко ругалась с Эйраном, а драконнер еще больше раздувался от тщеславия, хотя, казалось бы, уже и так дальше некуда. Доктора он по непонятной причине невзлюбил с первого взгляда, что сразу стало обоюдным. Зато с гарканом, тенью и эйрой Зорон окончательно нашел общий язык, и они по вечерам неплохо проводили время, играя в татрук, гарканийскую игру–стратегию с криво вырезанными деревянными фигурками. Как раз под четверых игроков. Кирстен выигрывала чаще других. Вернув врачевателю долг, она через полчаса его же у Зорона и отыграла, и была жутко довольна собой.

Через два дня, доктор, разобравшись, наконец, в запутанных правилах игры, вернул себе эту сумму, но еще через вечер тень его снова обыграла. Так что долг курсировал между этими двоими, ненадолго останавливаясь у гаркана и эйры. Те больше подначивали конкурентов за докторские кровно заработанные, чем играли.

Среди своих Кирстен явно расслабилась, часто смеялась, демонстрируя свою жуткую пасть безо всякого стеснения. Доктор отметил, что эта её особенность больше не ощущалась им как пугающая или ненормальная. Хоть жуткий оскал, утыканный тонкими острыми зубами остался на месте, он был ему уже знаком и привычен, и являлся всего–навсего обычной улыбкой хорошей девушки. Когда Кирстен для вылазок в город гримировала беликовы бороздки по краям рта, и старалась разговаривать, не показывая зубы, Зорона это напротив начинало отторгать больше, чем натуральная «теневая» улыбка.

Кроме люда, эйры, гаркана, тени, ну и доктора, в доме наследницы никто не проживал. Готовили по очереди кто как мог. Эйран в последнее время и вовсе увиливал от этой обязанности, пропадая днями и ночами в городе внизу. Доктора это более чем устраивало.

Но надо признать, именно Эйран первый забил тревогу, когда тень уже пятый день отказывалась питаться. Доктор был без понятия как это происходит, поэтому и не придал значения сереющему лицу Кирстен, считая, что так и должно быть.

Белобрысый поймал на этом тень, когда она не смогла открыть дверь, и после целый день ходил за ней и уговорил поесть. Когда Эйлин вернулась с дежурства, а доктор с прогулки вниз, к докам, где чинили и красили «его» корабль, Эйран запер всю компанию в крохотной гостиной и потребовал от Кирстен ответа.

— Да все со мной в порядке, — неубедительно возразила тень, выронив из ослабевших рук фигурку для татрука. Арджан как раз устанавливал шестиугольный игровой стол, а Эйлин принесла чайник, держа его в левой руке. Доктор тут же отобрал его и, освободив кусок стола, налил чай в чашки — в четыре. Тень пила воду редко, только холодную и без добавок.

— Я так и два–три месяца протянуть могу. Все нормально, — пожала она плечами и, снова подобрав фигурку, с некоторым усилием поставила на место.

— Кирстен, ты можешь, наконец, объяснить, с чего на тебя нашла такая страсть к аскетизму? — Эйран сидел на подлокотнике софы, закрывая собой выход и не давая тени улизнуть. — Я беспокоюсь о тебе, выглядишь паршиво. Хотя, — белобрысый картинно задумался, — постой, постой, кажется я догадался! Неужто у нашей крошки наконец появился постоянный донор? — вкрадчиво добавил драконнер.

Тень вздрогнула и забилась в самый угол софы, напоминая мелкого хищного зверька, загнанного в тупик этим вопросом.

— Никого у меня не появлялось, — буркнула она недовольно, смерив доктора Зорона выразительным взглядом.

Тот пожал плечами, давая понять, что ничего о Маркусе не расскажет. Пока драконнер и тень разговаривали, доктор как раз распределял на блюдце прозрачные капсулы с порошками — очередную порцию лекарства для эйры. Эйлин пояснила свое нежелание лечится у своих и бинтовать руку тем, что они с Эйраном покинули горы, выполняя поручение своей сюзерены, незаконно, тайком. Вызвавшись якобы дежурить на удаленном участке.

Эйра рассказала Зорону о том, как тень повредил ей руку, а её напарнику ребро, и теперь единственным доктором, который мог им помочь и не выдать, оказался он, что люду определенно льстило. Безымянные добыли нужные лекарства в поселении, и теперь Зорон лечил их обоих. Травма Эйрана была несерьезна, а вот своей работой над рукой эйры доктор очень гордился. Она поправлялась быстро, кость срасталась правильно.

У эйров кости довольно крепкие, покрепче чем у людов, но если уж ломаются, то каждый раз с осложнениями. Жаль, никто не смог оценить филигранную работу Зорона над рукой эйры с профессиональной точки зрения. С другой стороны, теперь и псевдозубы нагов не казались ему такими уж пугающими.

— Эйран, просто отвяжись! Как можно быть настолько любопытным?

— Ну я же был человеком, — фыркнул Эйран беззлобно — любопытство, можно сказать, моя расовая особенность. Давай, признавайся, иначе я буду пытать тебя весь вечер.

— Весь не выйдет, нам нужно слетать к провалу, — напомнила Эйлин, морщась от горькой пилюли.

— А ведь это отличная мысль! — приободрился белобрысый.

Тень поглядывала на него с опаской. К слову, лощеная внешность Эйрана, вызывавшая такой фурор среди местного населения, на девушек из свиты не действовала в принципе: никаких поблажек за красивые глаза ему не давали. Скорее всего, они уже давно привыкли к нему, как доктор привык к улыбке Кирстен. По сути, красота и уродство — две стороны одного целого, и реакция на них довольно схожа.

— Зубастик, не хочешь ли ты спуститься в большой страшный провал, откуда вылетел дракон, который пытался вас сожрать?

— Эйран, я на три месяца тебя старше, не разговаривай со мной как с ребенком, — хмыкнула тень, но глаза её загорелись энтузиазмом, она будто выпала на секунду из игры, одернула белобрысого, а после вновь вернулась в игривую ипостась. — Разумеется, хочу!

— Это плохая идея, — среагировала Эйлин и посмотрела на гаркана, тот кивнул, соглашаясь.

— Да ла–адно, наши там уже все обшарили, опасности нет, — Эйран был полон решимости реализовать свою задумку, — Но, если хочешь, клыкастая прелесть, тебе надо покушать кого–нибудь. Иначе, кто будет ломать кости от дуновения ветра? Кирстен! Кто не сможет лазить по скалам? Тоже она. И твой донор не обидится, если ты будешь чувствовать себя хорошо, — Эйран хитро сверкнул голубыми глазами. Манипулятором он был отменным, не хуже самой тени.

— О–о–о, — простонала Кирстен, — ну уговорил, только ты ничего не скажешь Шел про донора! И остальные тоже! — она сузила глаза. Количество посвященных в тайну тени росло с каждым днем.

Эйра улыбнулась, гаркан издал короткий рявкающий звук — смешок. Зорон спрятал усмешку, наклонив голову и расставляя фигурки на своей стороне доски.

— Эйран, я все еще не одобряю эту идею, — добавила эйра категорично.

— Свет мой, радость, — Эйран пересел поближе к напарнице и склонился над ней, пользуясь преимуществом в росте. — Напомнить тебе один недавний случай? Когда кое–кто рвался убить другого кое–кого, не при Зороне будь сказано.

Доктор, разумеется, заинтересовался. Но — увы! — светловолосый говорил уж очень размыто, без конкретики.

— Я тогда сказал: «О нет, Эйлин, будь здравомыслящей! Будь умной девочкой, не подвергай себя и нас опасности!», даже мое маленькое сломанное ребро…

— Треснутое, — уточнил доктор с улыбкой. Эйран обожал преувеличивать.

— Даже мое треснутое несчастное ребро так и пищало тебе из грудной клетки, прикрывая полное горячей любви и заботы сердце: «Эйлин, зачем? А ведь я предупреждал!»

— Ух ты! Эйран, ты знаешь слово «здравомыслящий»? — изумилась тень. — Арджан, выгляни в окно. Там Ворон случайно не восстал? Не начался конец света?

Прямодушный гаркан честно исполнил желание тени и покачал головой. Кирстен весело рассмеялась.

— Подсмотрел в словаре, — шутливо парировал белобрысый. Эйлин задумалась, драконнер продолжил. — Ну так вот, когда одна милая эйра рвалась рубить головы…

— Эйлин? Рвалась рубить? — у тени похоже был день открытий.

— Ага! — радостно подтвердил Эйран. — Думаешь, мы по моей инициативе в доме клана оказались?

— Ну, вообще–то, да, — подняла бровь тень.

Эйлин вздохнула:

— Я помню, что пообещала тебе тогда одну уступку, если ты мне поможешь, — призналась эйра.

Зорон окончательно потерял нить их беседы.

— Вот! — Эйран просиял. — Мое желание таково: я хочу, чтобы Кирстен полюбовалась на аквамариновые пещеры. А для этого ей нужно хорошенько подкрепиться.

— То есть, предыдущее твое желание про вечер при свечах отменяется? — с усмешкой уточнила Эйлин.

Гаркан громко хрустнул шеей и потянулся, зевая.

— Да, ты бы испортила его смазыванием своих арбалетов и заточкой комм, — согласился Эйран.

— И уборкой. При свечах прекрасно делается уборка, особенно на твоей половине, — ухмыльнулась эйра.

Эти двое жили в одной комнате, иногда оставаясь на ночь. Доктор узнал это недавно, из предыдущего их скандала. В принципе это подтверждало его теорию о том, что эти двое — брат и сестра. По крайней мере, остальные жили сами по себе, а на пару эти двое точно не тянули.

— Ну так добро? — нетерпеливо спросил Эйран, пересаживаясь обратно к Кирстен.

— Ладно, это не звучит так уж опасно, — пожала плечами Эйлин.

— Рука, Эйлин! — напомнил ей Зорон о собственной травме. — И что это за «аквамариновые пещеры»?

— А откуда по–твоему берутся драконы? — хмыкнул Эйран.

Доктор, ощущая явный подвох, задумался и осторожно ответил:

— Ну, как все животные: самка и самец спариваются. Предполагаю, что делают кладку, потом вылупляются детеныши…

Именно это он себе и представлял. Драконы вызывали у него ассоциацию с птицами, морскими существами и немного с ящерами. Живорождение с их образом как–то не вязалось.

Эйлин и Эйран порозовели оба, синхронно, тень расхохоталась до слез и чуть не упала за софу, благо гаркан её поймал и посадил на место.

— Зорон, милый доктор, это не совсем распространенное знание конечно… но ты в корне не прав, — с запинкой пробормотала эйра.

— Ну, в некотором роде они действительно вылупляются, — Эйран присоединился к смеху тени. — Просто, эм–м… не совсем так, как ты представляешь.

— Деграданты действительно размножаются похоже, — задумчиво произнесла Эйлин, — хотя и они живородящие.

— Деграданты? — удивился доктор новому названию.

— Да — кивнула эйра.

— Дальние родичи драконов. Они не подходят для слияния, — пояснил Эйран путано, так что Зорон ни слова не понял. Точнее слова то понял, но к чему он ведет — нет. Требовать пояснений с белобрысого было бесполезно, но Зорон все же попытался:

— «Слияние»?

Доктор ощущал, что драконы — не вабари, с ними связана какая–то тайна. Не зря же он ощутил боль и страдания «дикаря»? Но драконнер и не торопились с ним делиться, увиливая от ответов каждый раз, когда люд пытался выяснить что–то на эту тему.

— Скорее эти твои представления, нечто вроде сплетни, которая прошла через множество ушей. Все перепуталось, — предположила Кирстен.

— Мы не сильно о таком болтаем, — хмыкнул Эйран.

Арджан одобрительно кивнул. Доктор понял, что и на этот раз ему ничего не расскажут.

— Кирстен, как думаешь, может взять с собой доктора? — спросила у тени Эйлин, делясь неожиданной и для Зорона идеей.

— Я против, — фыркнул Эйран, — на меня и Баро даже не рассчитывайте.

Неприятие драконнером доктора было необьяснимым. Зорон с ним практически не разговаривал, но его не покидало ощущение, что он когда–то нанес Эйрану смертельную обиду, и теперь тот или мстит по–мелочи, или демонстративно игнорирует врачевателя. Впрочем, принимать помощь Зорона светловолосый не отказывался, хоть Эйлин и пришлось его поуговаривать. Отправить белобрысого к Ворону доктору мешали врачевательские принципы. Но, надо сказать, при всей его воспитанности и почти гарканьей невозмутимости сделать это хотелось.

— Доктор полетит со мной и Эхо, если захочет, конечно, — с видимым удовольствием сказала эйра, игнорируя мнение напарника.

Доктор улыбнулся и кивнул.

— Я не против, Эйлин,– драконнер нахмурился.

— Можно, — кивнула Кирстен. — Ладно, Эйран прав, голодной идти нельзя. Арджан, можно тебя попросить?

Гаркан, по непонятной причине ходивший в довольно теплом помещении в толстенной рубахе с меховым воротом, начал закатывать рукав.

— Кирстен, если тебе нужна помощь, я могу побыть донором, — предложил доктор, заинтересованно наблюдая за процессом. Давно хотел увидеть, как это работает.

— Извини, Зорон, но ты пропитан травами и химикатами. Не буду рисковать, еще позеленею, — хмыкнула тень.

Гаркан подошел к ней и с достоинством опустился на одно колено. Эффектная сцена: огромный гаркан и худенькая, тоненькая, как прутик, Кирстен. Вот только хищник в этой «паре» именно она.

— А от гаркана не покраснеешь? — усмехнулся Зорон, подошел поближе и присел на корточки, чтобы лучше видеть процесс.

— Ну, если питаться только гарканами, вполне возможно, — пожала плечами Кирстен. — Мы похожи именно на людей потому, что людей и их потомков в Городе намного больше, чем других рас. Соответственно и употребляем их чаще. Но если задаться целью, можно и в ётуна вымахать. Только их кровь очень плохо усваивается.

— Пробовала? — заинтересовался Зорон.

— Слышала, — пожала плечами Кирстен, и раскрыла свою чудовищную пасть, припадая к широкому красному запястью гаркана. Тонкие острые зубы тени вошли в плоть неглубоко, как касание: укол, не больше. Арджан даже не пошевелился. Доктор видел как по полым внутри зубам тени, как по трубочкам, кровь начала подниматься вверх. Питание оказалось… необычным. Так питаются насекомые, а не млекопитающие. Зорон все еще очень сильно хотел зуб тени. Хоть один, хоть самый маленький, можно даже со сколом! Алчность видимо отразилась в глазах люда, так что тень даже поперхнулась и уронила капельку с губ. Зорон тут же отметил, что у гаркан кровь темнее чем у людей, почти черная.

— Есть разница по вкусу? — спросил её док, подавая салфетку.

— Вся кровь омерзительна, — пожала плечами тень. — Спасибо. Просто у каждой расы гадостность выражается по–своему. А нагийская для нас — и вовсе яд, потому наги и принимали диких теней более–менее дружелюбно.

— Тебе нужно найти себе донора–сыровара, — хмыкнул Эйран, — тогда будет самое то.

— Помолчал бы уже, — вздохнула эйра, и спросила у тени: — Ну как, лучше?

— Гораздо!

Лицо тени светлело просто на глазах: став сначала белым, оно быстро приобрело пышущий здоровьем персиковый оттенок с горящим румянцем, как с мороза, глаза заблестели, и потемнели до черноты. Доктор начал чувствовать даже на расстоянии исходящий от нее кипучий жар.

Ранки в виде крохотных точек полукругом на руке гаркана стремительно затягивались, Зорон прямо разрывался между зрелищем регенерации гаркана, и «выздоровлением » Кирстен. Перед ним вновь сидела та тень, которую он увидел у себя на кухне впервые. Но почему–то, это её состояние больше не казалось ему симпатичным, как раньше. Скорее, неестественным. Будто серокожее, по–своему харизматичное существо с прозрачными глазами, натянуло на себя маску в виде человеческого лица. Тень посмотрела на доктора, улыбнулась и тихо спросила:

— Теперь понимаешь?

«Проклятье, она точно мысли не умеет читать?» — подумал доктор.

— У тебя лицо как открытая книга, — смешок тени оборвал его размышления.

— Так. Если мы идем, так давайте живее. Что может быть интереснее дежурств? Целую холодную ночь караулить огромную яму — обожаю просто! — с сарказмом в голосе бодрился Эйран. — Доктор, все еще хочешь с нами?

Маленькая, все еще здравомыслящая часть доктора умоляла остаться в тепле и безопасности, но большая часть, которая проснулась в ночь Зорон знакомства с Кирстен, требовала утереть нос белобрысому.

— Мне не привыкать ночевать под открытым небом, — небрежным тоном бывалого путешественника ответил док — и не соврал. Телега с открытым верхом тоже считается.

— Нужно нашего люда приодеть, он там продрогнет, — критично осмотрела Зорона эйра.

— У меня роба уже высохла, — слабо возразил он.

Геройствовать, конечно, хотелось, но и отказываться от предложения Эйлин не стоило. Все же поставить на место засранца, но при этом слечь еще на неделю с воспалением легких — не лучший путь. Доктор оставался собой, истинным Зороном, ставящим личный комфорт превыше всего, пусть и слегка более легкомысленным, чем обычно.

— Пойдем, придумаем что–нибудь, — Эйлин встала, поманив Зорона за собой.

Полоса цветного света на полу у загадочной двери.

Эйлин оставила доктора в гостевой, и ушла «подобрать что–нибудь потеплей», исчезнув на час. Зорон не находил места от скуки. Ожидание он переносил даже хуже, чем отсутствие комфорта.

Сквозняк интригующе поскрипел таинственной дверью, как бы приглашая войти. Зорон отважно поборолся с пытливостью своего ума еще минут пять и коснулся двери кончиками смуглых пальцев, толкая вовнутрь. Зорона тянуло туда, как когда–то давно, несколько месяцев назад, тянуло в провал. К счастью в этом случае все обошлось без грязи и могильщиков. Стоило войти, его лицо и руки тут же раскрасились цветными бликами. Комната, длинная и узкая, заканчивалась окном, а перед ним, на двух массивных стальных стойках стоял витраж. Точнее стеклянная мозаика из цветных осколков, прикрытая сверху и до половины темной бархатной тканью. Свет из окна, пробиваясь сквозь фрагменты разноцветного стекла, раскрашивал комнату причудливым орнаментом из пятен желтого, красного, синего и зеленого. Сам витраж был абстрактен и непонятен, с множеством отсутствующих фрагментов. Явно не закончен. Доктор вошел, и осмотрелся. Комната вызывала в нем полузабытые ощущения узнанности. Она словно была собрана из осколков самых разных Городских культур. С потолка свисали, подражая ритуальной традиции ётунов, чуть позвякивающие хрустальные камешки и живые листы, запаянные в прозрачных пластинах,у стены стоял универсальный чертежный станок с кучей механизмов и интересностей для этого вида работ, явно эйрийского производства. Стол, что занимал собой почти все пространство, усыпанный чертежами и рисунками, вызывал стойкую ассоциацию с гарканами. Такая нарочитая грубость исполнения, и характерные для этой расы резные геометрические узоры на приземистых ножках, не повторяющие друг друга. Ну и, разумеется, сам витраж и прочие стеклянные поделки масштабом поменьше — явно руки талантливого люда.

В комнате царил беспорядок, но в отличие от бедлама функционального, который устроил в каюте Арджан, этот хаос был явно создан из эстетических соображений. Но все же Зорон улавливал в бардаке некоторую структуру. Ощущалось, словно каждый предмет лежит, стоит и висит на том месте, на котором должен. Доктор обошел «гарканий» длинный стол с низкой столешницей. Беглым взглядом пробежался по деревянным дощечками, свиткам с непонятными чертежами и разметками. Между ними были разбросаны кусочки цветного стекла, части мозаики, которые еще не заняли свое место в общей картине.

Эта комната была наполнена характером своего владельца, даже больше, чем дом в Яме пронизан отцом Зорона. Все эти вещи: стекольная крошка, остро заточенные ножи с алмазными гранями, мелочевка, свисающая с потолка, позвякивающая от горного ветра, пропитанного далекой лесной хвоей… Зорону здесь определенно нравилось, хоть обстановка и не напоминала врачевательскую, да и далека была до любимого доктором абсолютного порядка.

Звук шагов. Эйлин вернулась.

Люд быстро вышел, хлопнув дверью, как раз вовремя.

Эйлин не было видно за грудой черной брони, которую она притащила, пользуясь только одной рукой. Зорон в очередной раз поразился, как ей, будучи эйрой, существом от рождения мягким и не приспособленным к физическим нагрузкам, все так легко удавалось. Доктор с трудом уговорил её принять его помощь. Вдвоем они донесли добро до гостевой и разложили на полу.

— Эйлин, Вы уверены, что мне стоит это делать? — док с сомнением оценил все многообразие наплечников, нарукавников и прочих «на» форменной брони Безымянного перед ним. Атрибуты боевого снаряжения вызывали в Зороне отторжение и неприязнь. У докторов, как и у многих других представителей профессий, передающихся по наследству, существует множество внутренних правил и предрассудков. Один из них — без необходимости не брать в руку оружие побывавшее в бою и не облачаться в броню. Не то чтобы категорический запрет, скорее нечто вроде врачевательской этики.

— Вряд ли мне понадобиться оборонятся, так к чему вся эта защита? Или я ошибаюсь? — Зорон по причине разницы в росте смотрел в пушистую макушку эйры и не видел выражения её лица, но услышал смешок:

— Уверена, форма не даст тебе продрогнуть, доктор, к тому же, если ты вдруг упадешь, не посадишь синяк. Чем плохо?

— А это вообще не запрещено для не посвященных? — Зорон все еще сомневался, но нагнулся, давая эйре водрузить на него составную кирасу. Он не был уверен в названии, да и ощущал себя в ней довольно странно. Сделан доспех был из твердого эластичного материала, похожего на кожу.

— Не переживай, это форма ученика, даже не Безымянного еще. Очень урезанная в функциональности. Настоящую броню тебе примерить никто не даст, — Она посмотрела на Зорона и улыбнулась. — А теперь кивни.

— Кивнуть? — удивился Зорон неожиданной просьбе, размышляя тем временем, что бы у нее спросить, ведь он впервые остался с эйрой наедине.

— Наклони подбородок так низко, как можешь, — подсказала эйра, и доктор последовал её совету.

Пластины брони на нем ощутимо потеплели… и начали сами облеплять тело, формируя все остальные части доспеха! Пока доктор привыкал к странному ощущению, ловкая эйра заключила его руки в наручи, которые к счастью вели себя, как положено, и не двигались сами собой. Эйлин подала Зорону короткие перчатки, и принялась застегивать ремешки на его боку.

После некоторой заминки Зорон надел, наконец, перчатки, и руки показались ему словно покрытыми маслянисто–черными вороньими перьями, а пальцы — заостренными когтями. Странная ассоциация быстро исчезла, оставив неприятное послевкусие. Остроконечные пальцы форменных перчаток действительно отдаленно напоминали когти. Правда, окрас у формы скорее был темно–коричневым, цвета старого дерева, чем черным, как показалось сначала. Ощущал себя доктор тоже деревом, причем не просто куском древесины, но и в чужой коре, не подходящей по форме и размеру, хоть костюм и оказался впору. Пластины, из которых состояла форма, жили своей жизнью, взъерошиваясь и укладываясь обратно при каждом его движении, точь–в–точь, как вибриссы драконов. Врачевательское «я» доктора оценило костюм с позиции удобства для лекарских дел и осталось недовольным: нет карманов, слишком много лишних ремешков и клёпок. Еще и эти пластины. Ерунда, а не одежда! Непрактично.

Доктор посчитал, что теперь они достаточно близки для таких вопросов с переходом на «ты», и спросил.

— Эйлин?

— Ммм?

— Как ты от имени отказалась? — Зорон смотрел на эту мускулистую, даже несколько угловатую молодую женщину с интересом. Она не была похожа на эйру телосложением, хотя конусовидные уши и черты лица прямо указывали на чистокровность. Учитывая, что с начала создания Города раса эйров и его собственная питали прямо–таки мистическое обоюдное притяжение к друг другу и смешивали эти две крови, чистокровных эйров осталось сравнительно немного. Жили они в своей можно сказать «столице» расы — в Полудне, и среди своих пользовались огромной ценностью и уважением, как реликты древности, ни больше ни меньше. Символы, живое наследие целой расы.

— В смысле, стала Безымянной? — поняла Эйлин. — Долгая история… и слишком печальная чтобы портить собой такой хороший вечер, — голос дрогнул, но она улыбнулась. — Но если не вдаваться в подробности, я всегда была такой: слишком высокой, слишком равнодушной к книгам и наукам и более резкой чем мои сородичи, — она так сильно затянула ремень, что Зорон ощутил как желудок прилипает к хребту, но будучи дворянином, воспитанным и сдержанным, только покраснел немного, но вида не подал. — Так что тут мои способности пригодились больше, чем в Полудне.

— Тебя не любили свои за отличие от них? — попробовал угадать Зорон, глядя на эйру сверху вниз.

— Нет, ну что ты! — она рассмеялась. — Не в привычках моей расы «не любить». Я прожила образцовую, долгую и счастливую эйрийскую жизнь, семья, ларун¹, две дочери-близняшки, — её лицо помрачнело, — а после, когда все это закончилось, погасла² как эйра и стала Безымянной. Отказалась от всего, что у меня было, и ничуть не жалею о сделанном выборе. Ох, не смотри на меня так доктор! Я старше, чем выгляжу, намного старше.

Зорон был искренне удивлен: эйра выглядела максимум на пятьдесят человеческих лет, не больше.

— Эйры стареют одновременно медленно и внезапно, до двухсот лет у нас практически нет возраста, а вот после стареем быстрее людов. Очень странно уснуть — и проснутся с множеством морщин. И довольно… увлекательно, — голос эйры был на удивление теплым.

Только сейчас доктор ощутил в её обществе это пресловутое эйрийское «сияние», упоминание о котором неоднократно встречал в книгах и работах других докторов. Наиболее сходное понятие на людском языке — «харизма», когда эйра вызывала симпатию одним своим существованием, а вокруг нее ощущалась теплая душевная атмосфера, окружавшая, будто облаком.

В другое время, несмотря на дружелюбие и юмор, эйра всегда была слегка отстраненной и холодной. Немного «отмерзала» только во время споров с Эйраном.

— Не боишься старости? Смерти?

Зорон многое знал о культуре этой расы, но поговорить с носителем напрямую, всегда интереснее бездушных книжных строк. Эта Эйлин, пусть не такая веселая, но мудрая, опытная, добрая и честная нравилась доку даже больше чем эйра шутливая.

— Нет, совсем. В культуре эйров нет даже такого понятия, мне только Эйран объяснил, — она усмехнулась. — По нашим поверьям погасшие эйры отправляются к истокам, а самые лучшие из них становятся праматерями и праотцами для будущих поколений.

— Ты говоришь загадками, — Зорон тактично скрыл свое недовольство формой. Эйра рассказывала слишком интересные вещи, но явно не собиралась раскрывать подробности.

— Ну я же эйра! — она хмыкнула. — Точнее уже не совсем: не знаю насколько ко мне применимо такое будущее, — она нахмурилась. — Но и жалеть не стану, — она снова улыбнулась, будто ответив на собственный внутренний монолог.

— Почему не совсем? — заинтересовался Зорон.

— Вы все поймете, потерпите немного, любознательный доктор.

Он догадался — это касается драконов. Ночная вылазка становилась все любопытственнее.

— А Шелль Трой вы тоже поэтому присягнули? — попробовал угадать он, вслед за эйрой переступая с «ты» на «вы» и обратно. — Ты ведь совсем не интересуешься политикой, как смотрю.

— У моего народа есть особенность, — она потянула, аккуратно подбирая слова, — нам необходимо сплотиться. Иметь лидера. У обычных эйр лидер — праматерь, у драконнеров ведущих слишком много, чтобы полагаться на кого–то одного. У каждой тридцатки есть командор, а Шелль Трой вполне может стать общим лидером Города, значит и моим тоже. Я вижу в ней больше склонности к этому, чем к ком бы то ни было еще, — она улыбнулась и наигранно пожаловалась: — А еще я проспорила Шел. Теперь вот отбываю повинность.

— И о чем же вы спорили? — не удержался любознательный доктор.

— Об Эйране, — хмыкнула Эйлин. — Подробностей не проси, даже вспоминать не хочу.

— Кстати, хотел спросить, чего это он так на меня взъелся?

— Неужели сам не понимаешь? — эйра покачала головой. — Ну посмотри на себя: высокий, знатный, умный, да еще и сверстник. Кирстен вокруг тебя вьется, с Арджаном общий язык нашел, вот братец и места себе не находит.

— Так вы родственники! — Доктор торжествовал, ему хоть это удалось угадать!

— М–м–м, не совсем, — увильнула эйра, и перепроверяя все крепления. — Мы не одной крови, это Кирстен придумала «близнецов Эй — Эй», чтобы еще больше меня раззадорить.

На слове «близнецы» её голос стал тише, как будто не любила произносить это слово вслух.

— Теперь точно готово!

Пропитанное лекарствами жилистое тело доктора было теперь надежно затянуто в броню Безымянных. Без помощи ловких эйрийских пальцев Зорон точно не совладал бы с таким количеством зажимов и ремешков, да еще и так быстро. Думается, на себя, да еще и двумя здоровыми руками, эйра взгромождала все это вообще моментально.

— Вот, так будет лучше, — Эйлин затянула последний ремень и отошла, любуясь делом рук своих.

— Немного непривычно, — доктор выбрал самый учтивый вариант выразить свое недовольство, одновременно обдумывая её слова.

— Зато тепло, — улыбнулась эйра участливо, и обошла его со всех сторон. — Принесу еще шлем и сапоги, вроде бы видела что–то подходящее в оружейной.

— Вряд ли мне подойдет эйрийская обувь, — хмыкнул доктор и шутливо отметил:

— Да и размер явно не тот.

Рядом с ним, эйра казалась совсем крошечной, и уж тем более её нога, да и конструкция обуви эйров отличалась от людской перегородкой между большим пальцем и всеми остальными. Пальцы эйров, кроме большого, были объединены толстой перепонкой, наследием совсем уж древних предков.

Но похоже драконовсадница не это имела в виду. Эйра на аргументы доктора только головой покачала.

— Думаю у Арджана, что–нибудь найдется на твою ногу, — пояснила она, оценив масштаб проблемы.

Обирать гаркана док не хотел, да и менять свою обувь на чужую не торопился, хоть его собственные сапоги малость раскисли после воды и грязи, и выглядели так, будто от окончательного разрушения их удерживала исключительно горячая привязанность хозяина. Эйра уже собиралась уйти за остальным снаряжением, но Зорон не выдержал и позвал ее.

— Эйлин?

— Да?

— Спасибо за этот разговор, — Зорон поклонился, взял её руку в свои, и галантно поцеловал в ребро ладони, подчеркивая свою приязнь. — И за одежду, конечно.

Эйра улыбнулась, высвободила ладонь и погладила Зорона по щеке:

— Пожалуйста. И этот сирра еще спрашивает за, что его невзлюбил Эйран! — она рассмеялась, дружески похлопав дока по предплечью.

— Кстати, а что в этой комнате? — приободренный её смехом, доктор кивнул на дверь в стекольную мастерскую, надеясь хоть в чем–то удовлетворить раззадоренную пытливость.

— Если интересно, сам взгляни, — подначила Зорона эйра, глядя на него чуть насмешливо. — Там нет ничего, что вам, сирра доктор, видеть не положено. Это мастерская наследницы. Ничего особенного для человека со стороны.

— Звучит так, будто вы где–то тут прячете от меня труп, — ухмыльнулся док.

— Ну, что ты, милый, — ласково улыбнулась эйра. — Если я захочу спрятать труп, оставлю его на самом видном месте среди вещей Эйрана. Никто не найдет.

В этой добродушной, хоть и довольно строгой эйре проскакивал временами чуть заметный кровожадный юморок, её расе вовсе не свойственный, что определенно придавало ей очарования.

— Буду иметь в виду, — хмыкнул Зорон, и отправился за ней.

Путь их следовал наверх, на плоскую, местами волнистую крышу, изящно огибающую природные выступы горы. Арджан стоял у лестницы на крышу, и отозвал эйру, Зорон продолжил путь сам, корректно решив не мешать их разговору. Холод сразу же обжег открытое лицо дока, когда он поднялся на крышу. По ночам тут действительно в легком не походишь, права была Эйлин. Броня же нагрелась сама по себе, сохраняя тепло внутри.

Наверху доктора ждало еще одно интересное наблюдение. Кроме самого первого его пробуждения тут, Зорон ни разу не видел драконов Эйлин и Эйрана вместе. На ездовых животных драконнеров он, разумеется, регулярно натыкался, но отчего–то был уверен, что встречал только Эхо, которая была знакома ему с первой встречи.

Драконша, принадлежавшая Эйлин, вела себя отстраненно и ненавязчиво, к чужакам не ластилась, на попытку её погладить уставилась на Зорона с явственным недоумением в голубых глазах, отчего тому стало даже не по себе. Остальных драконов Зорон мог видеть только издалека: в город драконнеров чужаков не пускали, а на пристани, куда он спускался каждый день, крылатые звери не задерживались настолько, чтобы их можно было рассмотреть.

На крыше стояли два дракона, по–змеиному покачивая изящными головами на тонких шеях. Доктор отмечал, что драконы, которых он видел раньше, кардинально друг от друга отличались. Их морды, не похожие ни на что, им виденное, узкие, заканчивающиеся выдающимся «носом» и острым «подбородком», с длинной вытянутой пастью, были выражено индивидуальными, как и длина вибриссов, крыльев, шей. Словно существовала масса пород этих животных, причем каждая представлялась только одним существом, настолько они отличались друг от друга: почти как разумные разнятся между собой, формами глаз, носов, подбородков и комплекциями, даже внутри своей расы.

Так вот, эти два существа были совершенно идентичны, вразрез всем былым наблюдениям Зорона. Доктор даже подошел поближе, чтобы удостовериться. Эти два дракона были абсолютным, вплоть до расположения вибриссов, размера и движений, близнецами. Они даже посмотрели на сирру Зорона одновременно, одинаково сверкнув голубыми глазами, что светились в относительной темноте рассветной ночи.

Пока доктор осматривал драконов со всех сторон, не подходя близко, его увидела, а точнее сказать унюхала, ведь у теней плохое зрение, Кирстен. Она помахала рукой, подзывая Зорона к себе.

Девушка стояла между головами животных и разговаривала с драконнером в полной экипировке. Это несомненно был Эйран. Каждый его жест был насквозь пронизан самолюбованием, которое не могла скрыть даже глухая броня.

— Взгляни, как наш Зорон цвет менять умеет! Совсем как Баро или Эхо! — черные глаза Кирстен наполнились восхищением при взгляде в сторону врачевателя. — Я же говорила он удивительный люд!

— Вообще–то все люди краснеют на морозе, Кирстен. — хохотнул Эйран. — Ну или когда рядом слишком горячая девушка. Например, ты, Эхо. — Парень обратился к дракон, та опустила морду, загнув шею, реагируя на его слова. — Доктор явно рад видеть свою подружку по попойке!

Второй дракон закрутил головой и взмахнул первой парой крыльев, вставая на задние «лапы».

— Баро, я обещал никому не говорить, что ты был там третьим лишним, — ехидно рассмеялся белобрысый, забираясь в сдвоенное седло на спине своего крылатого «коня».

Доктор, поняв к чему ведет белобрысый, с мрачным юмором подумал, что, пожалуй, убийство порой неплохой выход. Тем более теперь–то он знает, где можно надежно спрятать труп.

Пока врачеватель с удовольствием продумывал сто и один способ жестокого умерщвления шутника, его названная сестра поднялась на крышу вместе с гарканом. Доктору вручили шлем и сапоги и не терпящим возражений тоном потребовали все это на себя натянуть.

Доктор нашел бы как возразить, но на холоде осип в два счета, и посчитал, что эйра знает, о чем говорит. В пещерах наверняка еще холодней, потому Зорон смирился с её преувеличенной на его вкус заботой. Он спустился с крыши вниз и доукомплектовался в относительном тепле. Когда вернулся, Арджан и Эйлин ожесточенно спорили, Зорон подошел, чтобы узнать в чем дело и Кирстен вкратце его просветила.

Оказывается, мест на спинах животных не хватало. Эйра предлагала отвезти сначала Зорона и тень, а после вернутся за Арджаном, гаркан в свою очередь уперся и уверял, что доберется до провала своим ходом. Бегом. По скалам, холмам и буеракам. В темноте.

Доктор разделил мнение Эйлин: это действительно казалось чересчур опасным, и «любимец» Трой, которого Зорон обязался доставить пред её светлые очи, скорее всего свернет себе шею в первом же ущелье. Эйран, всячески поддерживал затею гаркана.

Кирстен размышляла. В конце концов, спорить всем надоело, и по неведомой доктору причине мнение тени стало решающим. Зорон вообще никак не мог понять, отчего эту шальную молодую девушку, пусть и из хищной опасной расы, которая вела себя как младшая среди них всех, слушали как главную? По его расчетам и старшей, и самой опытной была Эйлин, но поди ж ты!

— Арджан, ты уверен в этой своей затее? — уточнила Кирстен.

Гаркан кивнул.

— Хорошо, встретимся на месте.

Краснокожий отошел и исчез в темноте, спустившись прямо с крыши вниз по горному склону.

— Ну что, сирра полнокровная тень, готова проверить свои обновленные косточки на крепость? — Эйран протянул тени руку, и та с его помощью немного неловко, но с большим рвением, забралась в седло.

Эйлин начала подготавливать седло Эхо, проверяя крепления. Полноценное осознание того, что ночная прогулка включает в себя полеты на большом живом крылатом драконе, пришло к доктору только сейчас. Навыков верховой езды у Зорона не было, в пригородах синари, верховых скакунов, не разводили за ненадобностью, ну а на грузовых вабари ездить было не принято, их использовали исключительно для перевозки грузов.

Может, маленького Зорона когда–то, в далеком его полузабытом детстве, и сажали на широкую спину вабари, но вряд ли ему сейчас это поможет.

Кирстен обнимала белобрысого за талию, живо болтая с ним, время от времени скрываясь за сложенным крылом дракона. Её перспектива ночных полетов явно не тревожила.

— Не уверен, что у меня выйдет, — прокашлялся от холода Зорон, говоря и без того низким голосом, теперь еще и с хрипотцой. Эйлин ловко взлетела в седло, просто–таки моментально, и оглянулась на него с ожиданием.

— Это будет выглядеть довольно нелепо, — сразу предупредил Зорон, обходя тыл индры то с одной стороны, то с другой, стараясь не наступить на лежащий хвост Эхо — длинную цепь из вилкообразных пластин.

Эйран неодобрительно покачал головой, но к своему счастью и долглетию, ничего не сказал. Баро, махнул двумя наборами крыльев и унес счастливый вскрик тени в темноту.

— Давай, у тебя получится, доктор — Глаза Эйлин чуть флуоресцировали в темноте — Это же так просто!

— Про это мне тоже пока не спрашивать? — спросил её док, примериваясь к седлу. Эйра не сразу поняла о чем он, а когда догадалась, тут же коварно добавила:

— Вы же хотите узнать, что все это значит? — свечение голубых глаз в темноте прямо–таки притягивало, манило. Разум Зорона, не мешая течению мыслей, начал просчитывать способы достижения такого интересного эффекта.

— Ну да… — нерешительно подтвердил доктор, ощущая исследовательский мандраж, что активно боролся в нем со здравым смыслом.

— А так? — коварно уточнила эйра, и зрачки её глаз вытянулись в длинные узкие полоски.

Мотивация сработала лучше некуда: Зорон, можно сказать, взлетел в седло — получше иного всадника. Эхо даже присела от неожиданного двойного веса на пару секунд. Эйра рассмеялась.

— Носки вниз, пятки к бокам, отважный доктор! — велела она Зорону, и тот прислушался.

С тихим щелчком сапоги эйры встали в выемки на стременах. Доктор последовал её примеру, и его ноги тоже плотно зафиксировались по бокам, не давая упасть или потерять равновесие.

Зорон не видел, как раскрылась вторая пара глаз индры, так как в этот же миг ледяной воздух ударил его в лицо, и земля смешалась с небом в одном безумном круговороте.

¹ Ларун — «отец моих детей», эйрийское. Культура эйров построена на священных для них родственных связях а точнее связи родителей и детей, понятия «муж» и «жена» для эйр не корректны, так как понятия семьи как пары двух людей для них не существует. Семьей считается община.

² Погасшие — у эйр нет понятия смерти, по их поверьям все души эйр существуют вместе, переплетаясь, соединяясь и возрождаясь в своих потомках. У них даже нет слова «смерть» есть «угасание». Нет слова «рождение», есть «вспышка». По мнению эйр, жизнь и смерть — нескончаемый круговорот, одно неотделимо от другого, и чтобы ярко зажечься вновь, нужно сначала перегореть и погаснуть.

Глава десятая. Скрытые воспоминания

В любом случае, камнепад, обрушившись на склон внизу, открыл большую трещину в горной породе, отверстие в виде неровного полумесяца с рваными краями, а внутри — темень и безграничная холодная пустота.

На второй взгляд провал не показался доктору таким уж большим.

Или тогда масштабности происходящему добавлял беснующийся в небе дракон?

Эхо аккуратно приземлилась невдалеке от дыры в земле, постучав по камням похожими на копытца конечностями. Дракон, как и её двойник мужского пола, отличалась очень интересным строением лап — она по сути ходила на «кулаках», опираясь о землю твердыми, и покрытыми окостеневшей тканью, первыми фалангами пальцев. В расслабленном же виде, лапа дракон очень напоминала человеческую ладонь, разве, что большой палец оказался намного короче, чем у людей.

Доктору удалось сохранить невозмутимый вид и прямую осанку всю поездку, даже когда Эхо устремилась наперегонки со вторым драконом, и ему пришлось в срочном порядке научиться беречь голову от пролетающих мимо скал. Правда мышцы задеревенели от напряжения, и своими силами спустится со спины дракона доктору удалось далеко не с первой попытки, когда он уже решил было, что, похоже, в этом положении тела он и останется на всю оставшуюся жизнь.

Эйлин оказалась на земле быстрее, и доктор на её примере понял, как оторвать ботинки от «стремян». Он поднял носки вверх, и с тихим щелчком ступни освободились от креплений. После Зорон медленно и аккуратно переместил свое дубовое туловище с седла на такую родную и горячо любимую им теперь твердую землю.

Эйран и Кирстен уже стояли у самого провала, пытаясь совместными усилиями рассчитать расстояние до дна пещеры, в которую он вел. Рыжий отсвет неба выхватывал из синей темноты абрисы их фигур.

Белая вспышка. Это эйра распотрошила седельную сумку и вытащила необычный источник света — два стеклянных конуса, что замыкали собой одну простенькую бронзовую цепь. Конусы слегка подсвечивались, один синим, другой — зеленоватым, но когда девушка совместила их, закрутив широкими частями на один оборот, вспышка света озарила округу. Теперь, цельная «подвеска» сверкала ярче, чем самый лучший масляный светильник, и намного интенсивнее иридов, которые давали мягкий, рассеянный свет.

Эйра повесила устройство себе на шею и разгоняющим тьму светлячком отправилась к провалу. Доктор с удивлением отметил, что ни одному из драконнеров не пришло в голову привязать своих верховых животных. Отношения между всадниками и драконами напоминали скорее партнерские чем «хозяин — ездовоеживотное». Драконов не подгоняли вслух, не приказывали им, да и вообще все, включая Кирстен и Арджана, обращались к ним как к разумным. Конечно, такую привязанность Зорон встречал и раньше — к собакам, кошкам, ящерам, и прочим домашним любимцам, но все же покровительственное отношение хозяина к животному ощущалось даже у самого безумного зверовода, тут же этого не было вовсе.

К тому же то, как Эйлин в полете без поводьев управлялась с крылатым зверем, их с «братом» необыкновенные глаза, укрепили доктора в мысли, что дело тут нечисто. Мотивированный научным интересом врачеватель похромал к провалу очень даже бодро, попутно разминая затекшие мышцы. Зорону вручили точно такой же светильник, как у эйры, и отправили на привал, пока Безымянные разбираются с тонкостями спуска и ждут гаркана, который добирался самостоятельно.

Светильник назывался «кастиль» или просто «тиль», и Зорон, так как все равно делать было нечего, развлекался, пытаясь понять, на каком именно химическом принципе светильник работает, порождая белый свет внутри подвески. От вспышек кастиля путем прокручивания, быстро начали болеть глаза, и доктор упустил момент, когда на горизонте появилась бегущая фигура гаркана, вызвав общее радостное ликование. Краснокожий–таки это сделал! Хоть затея и казалась безумной, да и гаркану понадобился почти час, чтобы нагнать остальных.

Грязный, тяжело дышащий, с листьями в волосах и длинной косе, зарастающей на плече крупной царапиной, но довольный просто донельзя. Эмоции гаркана были понятны и без мимики: он всем телом выражал настроение. Обычно немного сгорбившийся, с короткой бычьей шеей, теперь он ходил, расправив плечи, и принимая дружеское восхищение, в основном тени и эйры. Эйран в похвалах гаркану не участвовал, драконнер мрачнел всегда, когда общее внимание принадлежало не ему. Зорон поучаствовал в чествовании героя, одобрительно ему кивнув.

Таким образом, вся компания теперь была в сборе, веревка, а точнее толстый канат, сброшен в провал, и закреплен вбитым в землю колом и большим камнем. Эйран вызвался первым спуститься вниз. Люд добрался до дна благополучно и включил там светильник. Свет озарил блестящие, будто полированные, неровные стенки этакого исполинского каменного пузыря, в котором обвал проделал трещину. До дна было очень высоко, фигурка Эйрана внизу казалась меньше мизинца, драконнер криком отчитался, что там очень влажно и скользко, и посоветовал смотреть под ноги.

— Я следующая, — вызвалась тень, в отличие от остальных одетая очень легко, в своей любимой черно–серой гамме, но на этот раз без шляпы.

Кирстен отказалась от ремней страховки, и, пользуясь одной только тряпицей намотанной на руки, начала ловко спускаться по канату вниз. С такими навыками лазанья тень могла бы сделать неплохую карьеру на цирковом или воровском поприще. Впрочем, её насущная профессия эти навыки использовала.

— Зорон? — Эйлин посмотрела на доктора, тот подошел на зов. Тут обнаружилось зачем нужны все эти «лишние» ремни на броне драконнера. Эйра что–то расстегивала и застегивала на докторе, меняла местами и переплетала, пока тот не оказался надежно прикрепленным к кольцу на канате. Многофункциональная вещь: и броня, и утепление, и горное снаряжение в одном. Зорон догадывался, что на этом полезные функции брони не заканчивались, но от расспросов эйра уклонилась:

— Спускайтесь, доктор. Я подстрахую.

Запах соли и аммиака.

Нет ничего более тревожного и страшного, чем висеть на канате, упираясь о край провала и чувствовать спиной пустоту и огромную глубину под собой. Доктор никогда не видел море и не плавал в большой воде — даже реки Сумерек не так уж глубоки — но сейчас ему казалось, что море, безграничная затягивающая пучина, только и ждет за его спиной, чтобы захлопнуть на нем свою жадную пасть.

Вдох.

Закрыть глаза.

Зорон оттолкнулся, ощущая как от трения нагревается под руками канат. Его поглотила тьма бездны, воздух стремительно холодел.

Сполохи света на блестящих стенах пещеры выхватывали глубокие борозды и царапины, и доктору даже показалось, что они местами складываются в письмена. Зорон заметил колышки и отметки на стене — это побывавшие здесь ранее Безымянные сделали пометки высоты для последующих спусков. Цифры уменьшались, дно становилось все ближе, но эйра, заметив направление взгляда доктора, посоветовала не смотреть вниз.

Чем ниже они спускались, тем явственнее доносились шорохи и рычание. Зорон–таки нарушил указание эйры и увидел, как в метрах двадцати от него Эйран отрезает голову незнакомой извивающейся твари. Кирстен в процессе не участвовала, изучая пещеру, и шлепая по воде подошвами высоких сапог. Когда доктор, наконец, ступил на покрытый тонким слоем воды пол, с представителем местной фауны было покончено. драконнер с презрением пнул блестящий на ярком свету труп и, к удивлению врачевателя, выудил из–под воротника последнюю вещь, которую он ожидал увидеть в руках Эйрана — батистовый платок с инициалами. Такие носят только дворяне. У Зорона, естественно, такой тоже был.

В углу обычно вышиты собственно имя и фамилия владельца и гербовое растение — родовая ветвь, но доктор находился слишком далеко, чтобы узнать её. Эйран вытер статусной вещью руки и спрятал платок обратно. Доктор заключил, что платок, вероятно, подарок знатной сирры, хотя непонятно, каким образом грубиян Эйран умудрился настолько пленить знатную особу.

Эйра изящно крутанулась вокруг каната и отцепила себя и доктора от него. Минут через десять, к ним присоединился пыхтящий гаркан, ворча что–то о пещерах и своей к ним нелюбви.

— Дегры, — Эйлин носком перевернула обезглавленный труп. — Их было много, когда Безымянные побывали тут впервые.

Теперь Зорон видел, что темные кучи, сложенные у стен, принятые им вначале за груды земли, это трупы тварей, вроде той, что убил Эйран. Неприятное зрелище. Доктор поморщился. Вероятно, это некий вид местных подземных хищников, мешающих исследовать пещеры и тоннели, но массовое истребление доктор не одобрял в любом виде и качестве.

— Следы размыло, — отметила тень, изучая стенки и пол. — Вода натекла уже после того, как тут прошелся отряд. Где–то здесь образовалась щель и течение подземной реки проникает сквозь нее.

— Пещеры: темно, тепло и мокро. Отличная среда для дегров, — недовольно сощурился Эйран, выбрасывая тушку к куче, начинающих источать отвратительный гниющий запах, тел.

— Мне кто нибудь объяснит, наконец, что за история связана с драконами, которых вы даже не привязали? — аккуратно полюбопытствовал доктор, — и почему у Эйлин такие глаза?

— Какие? Вот такие? — стоявший совсем рядом с доктором Эйран обернулся к нему, и зрачки в голубых глазах белобрысого вытянулись в полоски.

Зорон отшатнулся.

— Эй, если вы затащили меня сюда, чтобы убить как того, кто слишком много знает, может, расскажете для начала, что это все значит? — он улыбнулся, но все же тревожно. С опасением.

Тень хмыкнула, глянув на эйру:

— Эйлин, давай, рассказывай, ты это любишь.

— Ой, да ладно, в прошлый раз, когда я начала заводить рассказ об истории, ты мне чуть нос не откусила, — рассмеялась эйра, и её смех эхом разнесся по пещере.

— Эйлин и мифология Города, это как Арджан и география, — пояснила тень, недоумевающему доктору. — Как начнет, не остановишь.

Гаркан тихо хохотнул в своей рявкающей манере.

— Тут дело не в мифологии, а в фактах.

Голос эйры удалялся вместе с ней самой: она пошла в тоннель, ведущий вглубь горы, и Зорон, ведомый светом её кастиля, голосом и собственным научным интересом, последовал за ней. За доктором вереницей шли тень и гаркан, Эйран замыкал собой процессию.

— Ты можешь представить, как она преподавала маленьким человеческим детишкам историю в Полудне, — тень бесцеремонно пихнула доктора в бок локтем.

То что Эйлин могла быть учителем, да еще и такой спокойной науки, как история, стало для Зорона открытием. Строгая и воинственная светловолосая меньше всего представлялась в этом мирном амплуа.

— Когда–то, до начала времен… — голос эйры отражался от темных стен пещеры, раскрашивая их в яркие сполохи воспоминаний, — существовал мир, разрушенный почти дотла своими обладателями…

— Знакомая история, — вздохнула тень, имея в виду явно что–то иное.

— Да, я знаю легенду о Старом Бродяге и трех его учениках, что взяли разрушенный мир, и на его основе создали Город.

Доктор не верил во все эти красивости. В смысле, наверняка это просто метафора. Как можно создать мир на основе клочка прежнего? Это же невозможно физически. Это не фокусы с чутьем, и даже не чудеса магов, которые довольно мелки по сути своей. Даже предполагать смешно.

В то, что духи — хранители, то бишь посмертные воплощения Кошки, Ворона и Пса «до сих пор ходят среди нас», доктор тоже не верил, хоть конечно в речи вороньи проклятия и воззвания к удачливой Кошке и честному Псу были весьма распространены.

— Ну, вообще–то, это правда, — донесся голос белобрысого. — Вот как раз мы сейчас и спускаемся к этому изначальному куску. Остальное, большинство гор наверху, — новодел, собачьего авторства. В смысле, творение Пса, — исправился драконнер со смешком. Никакого пиетета к создателям материка светловолосый тоже не испытывал.

— Да ладно, вы шутите,– хмыкнул Зорон недоверчиво, — но даже если так, причем тут драконы?

— Сейчас покажем, — донесся голос Эйлин из–за поворота вниз, запах аммиака усиливался, к нему добавился знакомый, пожалуй, только врачевателям и гробокопателям сладковатый душок давней смерти. Так пахло в анатомичке, у доктора в подвале, дома. Но в данном случае запах был сильнее и насыщеннее, чутье Зорона опять начало барахлить, не давая никакой толковой информации о том, что ждало впереди.

— Надеюсь, там не кладбище предыдущих любознательных докторов… — мрачно пошутил он.

— Ты угадал! — усмехнулась тень, и обошла доктора, коснувшись стенки ладонью. Дальше шел крутой спуск, стены становились все более шероховатыми и темными, в них начали поблескивать металлом серебристые частицы. Эйлин подошла к обрыву и повернула за угол. Остальные неотрывно следовали за ней. Обрыв вел в бесконечную темноту, доктор даже не видел «берега» напротив, тут же задавшись вопросом, как до сих пор не обрушились подземные своды, с такими то пустотами внутри, под весом самих гор.

— Это действительно кладбище, Зорон, Вы угадали. Только не людское, — донесся голос Эйлин.

Зорон дошел до нее, обошел тень и… обомлел.

От края до края, сколько могут увидеть глаза, огромное, бесконечное поле казни, над которым кружится, порхая, клубясь, легкий черный пепел. Трупы существ, вроде того, что убил Эйран, полностью застилали собой все это пепелище, застывшие в тех позах, в которых были заживо сожжены. У доктора, с его то крепкой психикой и отсутствующим страхом перед трупами любого вида, подкатил к горлу горьким ком. Эй–эй никакого удивления не выразили. Это явно было не первое пепелище такого рода,увиденное ими. Тень неприязненно скривилась. О реакции гаркана можно было только догадываться.

Под телами местами проглядывалось что–то блестящее. Эйлин первая ступила в шуршащую под ногами черную золу. Следом за ней с обрыва спрыгнул Эйран, после гаркан, а доктор с тенью стояли в нерешительности, глядя на побоище с одинаковым отвращением на лицах.

— Омерзительно, меня сейчас стошнит, — тихо призналась тень Зорону.

— Нам обязательно туда спускаться? — уточнил доктор.

— Никогда не была здесь, но предполагаю, что именно Эйлин хочет тебе показать, — Кирстен задумалась. — Человек, тебе стоит увидеть это, а я лучше тут останусь. Слишком… — она сглотнула, — напоминает.

Доктор догадывался, в чем дело. Он теперь знал, что тела теней после смерти рассыпаются прахом, правда серо–желтым, а не черным, как тут, но разница не так уж велика. Зорон полагал, что скорее всего и такая смерть теней — следствие химической реакции, похожей на горение. Для более точных выводов стоило взглянуть на сам процесс умирания, но единственной тенью, которую доктор знал, была Кирстен, и Зорон понял, что скорее даст себя убить, чем позволит ей превратиться в кучку комковатого праха.

Прыжок вниз.

Вокруг Зорона взлетели клубы черного пепла, оседая на броне и лице, доктор обтер его рукой, размазывая между пальцами жирную золу.

— Мы находимся в Колыбели спящих, одной из многих под Утренними горами, — спокойным, даже менторским, голосом продолжила Эйлин. Таким голосом путеводы рассказывают своим группам о самых красивых зданиях Площади, но уж точно не комментируют массовое сожжение.

— Стой, не рассказывай, — одернул напарницу Эйран, запуская руку по локоть в залежи черного пепла и обугленных останков. — Пусть наш эскулап сам догадается. Зря что ли наша дражайшая сюзерена его присмотрела? Ну–ка, доктор, прояви чудеса логики! — он смотрел на Зорона с насмешкой. Его сожжение живых существ совершенно не трогало. — Кстати я, кажется понял, где мы находимся. Пол теплый.

— Внизу источники, — сощурилась Эйлин, догадываясь к чему ведет белобрысый.

— Точно, — кивнул Эйран. — Сирра тень, не соблаговолите ли спустится? Если мы хотим искупаться в горных горячих озерах, проще срезать путь так. Или вы только в политику можете, а нашей грязной работой брезгуете?

— Пепел напоминает ей о погибших сокланах, — отчеканил доктор, но Эйран, похоже, и сам сразу понял, что зарвался. драконнер вернулся к обрыву, где стояла посеревшая лицом тень, забрался наверх и встал перед ней на одно колено, опустив голову. Прощение аристократа, или «ветвь изгибается» — в такой позе принято держать кулак у сердца. Вот как это называлось. Он сказал что–то, слишком тихо для остальных, но достаточно, чтобы услышала тень. Кирстен поджала губы и кивнула. Эйран спустился обратно и поймал тень, что спрыгнула с обрыва прямо к нему в объятья. драконнер понес её на руках, через поле черного пепла. Кирстен закрыла глаза и зажала нос. Доктору было искренне жаль ее. Эйлин только головой покачала им вслед.

— Ты все еще хочешь узнать обо всем этом? — спросила она доктора.

— Хочу понять сам, — доктор прошелся между рядов сваленных в кучи переплетенных обугленных тел, обращаясь к своему чутью сквозь неприятие увиденного. Зрение Зорона поменялось, теперь он увидел, как над пеплом клубится черный дым, причем только в некоторых местах. Смерть разумного, след от нее — именно так доктора её видели. Зорон подобрался ближе, не без отторжения сунул руку в источник дыма и наткнулся на нечто твердое.

По взгляду эйры он понял, что на верном пути. Гаркан забрался на выступающий камень, и уселся на нем, ожидая когда действо закончится.

Доктор по локоть погрузил руку в пепел, чтобы очистить, сверкающий как хрусталь, теплый на ощупь материал…крышки гроба? Кому понадобилось делать прозрачный гроб? Да еще и такой странной формы — как половина гигантского яйца, вытянутая к концу, и сияющая всеми цветами радуги на свету от светильника эйры. Зорон протер ладонью гладкую поверхность, и крепко задумался над увиденным. На него, сквозь слой прозрачного «стекла» смотрел дракон. Пустыми, мертвыми глазницами — всеми четырьмя. Глаза его, подернутые белой пленкой, выглядели неприятно, тело завернуто в крылья, как в саван, и опутано разорванными трубками, одна лапа поднята, словно в приветствии, другая лежит на груди. Интуитивно Зорон понимал, что перед ним труп разумного, а не остов животного. Но осознать до конца все еще не мог. Настолько безумной казалась догадка.

— Что это, Ворон меня подери? — ошарашено произнес он.

— В разрушенном мире, том, что существовал тут до нашего и в обломке которого мы находимся, тоже были разумные, вроде эйр, людей или гарканов. Только не похожие на нас, — на доктора смотрели умные голубые глаза.

— Драконы — не животные! Они разумная раса! — понял наконец Зорон, и злоба искривила его обычно мирное и спокойное лицо.

Гнев преобразил его, он стал совсем другим, скулы заострились, лицо теперь выглядело по настоящему хищным. Все кусочки и несостыковки наконец сложились в одну картину.

— Зачем? — выдохнул он, явно пытаясь удерживать гнев в узде. — Вы же используете их! Почему никто об этом не знает⁈ Это же неприемлемо — держать разумных в качестве рабов, даже хуже — ездовых животных! Пусть они выглядят не похоже на гуманоидов, но это же… отвратительно! Я даже думать не мог, что Безымянные на такое способны, и ты, Эйлин, можешь участвовать в этом! Как⁈

Эйра, как и Кирстен, тогда в подземельях теней, не смогла выдержать этого взгляда. Черной ненавистью веяло от доктора. Самой настоящей, страшной, почти физически ощутимой. Доктор не осознавал насколько впечатляющим выглядит, и по инерции стал идти вперед, наступая.

Гаркан поднял голову. Взгляд Арджана, его холодная невозмутимость, несколько пригасили ярость доктора. Он постарался успокоиться и прежде, чем эйра успела что–то сказать, его взгляд остановился, словно споткнувшись, на морде одного из сожженных. Она на удивление хорошо сохранилась. Тогда доктор в очередной догадке, перевел взгляд на заключенного в хрустальной капсуле мертвеца, и холодок пробежал по его спине. Эти «животные», дегры, как их называли Эй–Эй, были сильно уменьшенной и бескрылой копией драконов!

— Да, что за зверства тут творятся, в конце концов! — Зорон вновь начал задыхаться от гнева, и осознания насколько чудовищное, недопустимое варварство творилось в Рассвете, за показным дружелюбием Безымянных!

Он стоял сжимая и разжимая кулаки, пепел от мертвецов, казалось, сам забирался в ноздри и глаза.

— Так, спокойно! — рявкнула в приказном тоне Эйлин, пока Зорон всеми силами удерживал свое тело от желания ей навредить. — Доктор, вы сделали, в общем–то, правильные, но неполные выводы, — она отступала назад, но Зорон уже не видел ничего вокруг от застилающей глаза злости.

И тут гаркан спрыгнул в пепел, закрывая эйру собой:

— Доктор Зорон, это не место расправы над разумными. Дегры — убийцы, а не мы. Они жесткое наследие драконов: те выродились и погубили собственную цивилизацию и целый живой мир. Часть народа, драконы, вроде Эхо и Баро, спасаясь от гибели собственного мира, были спрятаны в эти капсулы и тысячами лет дрейфовали в ткани бытия, спящие, беспомощные, пока Бродяга не пришел и не создал новый мир вокруг них и гор, в которых они были заперты.

— Но часть, те, кто либо выбрался из капсул раньше времени, либо и вовсе умудрился выжить после катастрофы, деградировала в животных. Они, — эйра показала на обгоревшие трупы, — звери, неразумные и жестокие. Ну же, почувствуй, Зорон!

Зорон выдохнул, пытаясь осознать все сказанное эйрой. Интуиция доктора полностью подтверждала слова эйры. Разумны — лишь драконы.

— Но зачем убивать? Зачем жечь? Пусть даже животных? — вымолвил он, не сводя взгляда с провалов глаз гаркана передо ним. Арджан с его непоколебимым спокойствием, уверенностью, которую он выражал каждым мускулом, каждым вздохом, разряжал конфликт одним своим присутствием. Он не угрожал, не провоцировал. Просто стоял.

— Они жестоки, кровожадны, бессмысленны и очень быстро размножаются. Жрут себе подобных, полностью лишены страха. И инстинктивно ненавидят заключенных в капсулах драконов. Единственное, что их объединяет — стремление убивать своих спящих «сородичей». Мы до сих пор не знаем почему, хоть Безымянные изучают дегров уже несколько веков, — Эйра села рядом с прозрачным «гробом» и погладила его ладонью, будто закрывая глаза павшему воину. — Мы всего лишь пытаемся спасти остатки чужой расы. Выводить из сна их сложно, рискованно для них самих. Всех кого можем, мы вытаскиваем, тех, кого по каким–то причинам разбудить нельзя, оставляем спать спокойно на века вперед. Охраняем и вычищаем дегров из пещер, чтобы не дать тем пробраться в Колыбель. Затем и нужны Безымянные, затем и создали наш орден.

— А как же тот дракон? — неожиданно вспомнил доктор.

Теперь встреча с крылатым, разумным, как оказалось, выглядела в совсем других красках. — Вы убили его! Ты и Эхо!

Эйлин посмотрела на Зорона, в её глазах отражалась боль, почти ощутимая физически, погасившая гнев доктора окончательно.

— Мы облегчили его страдания, доктор Зорон. Иногда обвалы, камнепады, схождение льдов открывают запечатанные Колыбели до того, как мы их обнаружили, и очень, очень редко случается так, что драконы освобождаются сами. Но долго они не живут. Ты видел лишь агрессивного зверя, мы с Эхо видели разумного, что гниет заживо и мечется в агонии и боли.

— Но может… может стоило хоть попробовать его спасти! — перед доктором опустилась красная рука, гаркан провел собой границу между им и эйрой. И не собирался пускать Зорона за нее.

— Нет, Зорон, увы, — глаза эйры блестели, а голос охрип. Она ведь была соучастницей убийства. По меркам Зорона — самого настоящего, хоть по её словам и милосердного. — Мы много раз пытались это сделать, два раза во время моей службы, сотни раз за время существования ордена. Они каждый раз умирают, разбуженные без слияния, умирают, отравленные нашим миром, уничтоженные им, болезненно, страшно и долго, в агонии и бессильной злобе пытаясь уничтожить все живое вокруг, не понимая, что делают. Ты бы знал, Зорон, сколько жизней драконнеров унесли попытки исцелить этих несчастных! Но к сожалению, пока единственный способ сберечь и их и нас — облегчение страданий смертью. Сам подумай, Эхо бы никогда не стала участвовать в этом, если бы не знала, что так будет лучше!

Слова доктора до самого сердца задели эйру, Зорон даже не напрягая чутье, ощущал потоки невыносимой душевной боли, что струились вокруг нее.

— Хорошо, — выдохнул он, окончательно успокаиваясь.

Поднял руки, показывая гаркану, что не собирается вредить Эйлин. Арджан кивнул ему, и отступил в сторону, давая эйре и люду теперь говорить без преград.

— Но зачем тогда, вы используете драконов, как животных? Если они разумны, то должны быть представлены в Консулате. Жить полноценно, нормально, наравне с остальными.

— Клянусь, доктор, если бы это было возможно, весь орден, не колеблясь ни секунды, положил бы жизни, чтобы этого достичь, — Эйлин вздохнула. — Я не знаю, тысячи, миллионы лет сна так сказались на драконах, или они еще до сна в капсулах настолько выродились, но теперь драконы разумны и могут существовать только в слиянии с другими разумными. Тех представителей ордена Безымянных, что смогли перенести эту процедуру и называют драконнер ами.

— Слияние? — Доктор слышал это слово уже много раз, но не заострял внимание на нем, считая просто частью профессиональной речи Безымянных.

— Именно, — Эйлин выдохнула — идем, я объясню по дороге, хватит нам здесь находится, все равно, тем кого нашли дегры, — она кивнула на капсулу — мы уже не поможем.

Люд и гаркан последовали за ней — этакая высокая мрачная охрана светловолосой эйры в холодной темноте пещерного комплекса.

— Тебе знакомо слово «симбиоз»? — начала тут же Эйлин, как только они покинули место бойни. Эйлин постоянно сбивалась с «Вы» на «ты» и наоборот, будто никак не могла определится в своем отношении к врачевателю.

— Знаю, — кивнул он, уже догадываясь к чему ведет книжница.

— Слияние, это полное совмещение разума и частичное совмещение крови Безымянного и дракона. Наши тела, что за эволюцию привыкли дышать кислородом, научились справляться с вирусами и бактериями этого мира — настоящее спасение для драконов.

— Среди драконнеров нет теней… — начал понимать Зорон, сверяясь со своими наблюдениями. — И глаза…– он вспомнил ярко–голубые, неестественного цвета глаза драконнеров и их драконов. Абсолютно одинаковые. Вот в чем выражалась связь! И не только в этом. У некоторых драконнеров, которых доктор видел мельком, в порту или беседующими с его спутниками встречались и другие легкие несоответствия их расам. Слегка заостренные клыки, к примеру — допустимая особенность для людов, но совершенно необычная, к примеру, для эйров. Нечто такое в выражениях лиц. И привычка очень внимательно осматривать собеседников, не отводя глаз.

Прямой взгляд.

Да и драконы, помнится, впечатлили его своей индивидуальностью, совершенно не характерной для животных. Как же он сразу не догадался! Все лежало вот, на поверхности, приди и возьми!

— Именно, — эйра улыбнулась, радуясь сообразительности спутника.

Врачеватель испытал острый укол совести: он угрожал ей всего несколько минут назад и делал это совершенно беспричинно.

— Наш разум — что–то вроде подпорки, костыля, руки помощи тому, кто сам справиться не может. Без слияния драконы не только умирают от столкновения со средой, но и сходят с ума, ведь будучи разумными, они не способны полноценно думать и осознавать, что с ними происходит.

— Как действует этот механизм? — доктор успокоился уже настолько, чтобы вернуться в привычное для него размышлительно–добродушное состояние.

— Я и Эхо… мы мыслим вместе. Я чувствую её каждую секунду своей жизни, ощущаю ход её мыслей в своей голове. К тому же мы с Эйраном в какой–то мере самые особенные из всадников, — она сделала паузу, чтобы переступить выпирающий из прохода камень, и продолжила: — Баро и Эхо единственные в своем роде драконы–близнецы. Их нашли в одном саркофаге, сплетенными. Наш мир, мир «я» сплетен не только между мной и Эхо, но и с Баро, и, соответственно, Эйраном.

— Звучит жутко, — доктор подбадривающе улыбнулся рассказчице и нагнулся, чтобы разминуться с нависающей с потолка чередой сталактитов. Теперь они поднимались вверх.

— Немного, — усмехнулась эйра. — Ко всему привыкаешь. Тем более Баро и Эйрана я не слышу, просто чувствую, что они существуют. Ощущаю отголосок боли, если кто–то из них ранен. Ну а Эхо попросту старается мне не мешать. Признаться, вы, доктор Зорон, её напугали даже больше, чем меня, когда шли на нас с горящими местью очами, — она усмехнулась.

Их с Эйраном связывали не только драконы–близнецы. Но и полное нежелание признавать свой страх или слабость.

— Но почему тогда драконы так себя ведут? Зачем ездить на них? — доктора прямо–таки распирало от бесконечного количества вопросов.

— Седло, форма, каждый ремешок и клепка на сбруе сделаны так, чтобы и дракону, и всаднику было удобно. Когда мы летим вместе… слияние почти абсолютное, — мягко пояснила эйра. — На самом деле, это была идея драконов. Они хотели летать с нами, а мы–то с крыльями не рождаемся.

— Серьезно? — изумился доктор.

— Вообще–то и орден Безымянных, как организацию, основали именно драконы, при помощи людей и эйров заключив личную договоренность с мэром. И традиционно заключая её с каждым последующим правителем или правительницей Города.

Главы ордена не только Фалькорн и Гера, но и их драконы, Шаи и Заро. Причем последние принимают решений даже больше чем их напарники. Драконы исключительно умны, их технологии потрясающи. драконнери, имея фактически два одновременно и слитно функционирующих разума вместо одного, способны на гораздо большее, чем просто разумные.

— Да это же невероятно! — выдохнул Зорон, искренне впечатленный перспективами и возможностями такого слияния. Его мир, уютный, логичный, обыкновенный, к которому Зорон привык, в котором вырос, менялся с ошеломительной скоростью. Раса, запертая в горах! Существующая только в симбиозе с другими разумными! Уму непостижимо! Теперь и слова Эйлин о том, что она «не совсем эйра» обрели смысл. Количество того, что Зорон хотел бы узнать о этом явлении, обезмолвило его, давая эйре рассказать самой.

— Политиканам на Площади, лучше поменьше знать о драконах, — начала отвечать Эйлин на вопрос доктора, дополняя уже сказанное, — потому мы стараемся все обставить так, будто драконы — всего лишь обычные… — она замялась, — звери. А Безымянные — это орден судей–отшельников в горах.

Тут доктор вспомнил о грифойдерах, и уже заранее ужаснулся:

— Я надеюсь хоть грифоны не еще одна раса?

— Не–ет, — покачала головой Эйлин, — вот как раз они — просто животные. Выведены людьми– магами древности, как вабари, синари, совурры, и прочие сотворенные звери.

— Слава Кошке, хоть что–то вокруг осталось прежним! — облегченно выдохнул доктор: разумных грифонов он бы точно не перенес.

Они шли уже довольно долго, но так и не нагнали Кирстен и Эйрана, но где–то вдалеке послышались шум и всплески.

— Мы почти пришли, — обрадовала Зорона драконовсадница, спускаясь по каменным плитам вниз.

Понемногу дикий темный подземный мир погибшей цивилизации становился светлее и более облагороженным, на стенах появились жеоды с кристаллами, кое–где даже были прибиты кольца для факелов. Тропа, состоящая из обрывов и опасных, торчащих из пропастей, камней стала более цельной, на ней появились отметки краской, правда на неизвестном доктору языке. Это наблюдение, подтолкнуло его наконец сформулировать хоть один вопрос из того вороха, что мешал мыслить.

— А отчего же тогда драконы не говорят? Ну в смысле, звуки, которые они издают, не похожи на речь.

Эйра поднялась еще выше, воспользовавшись подставленным плечом молчаливого гаркана. Доктор, проигнорировав помощь, забрался на уступ сам. Когда он не задумывался над тем что делает, то перемещался значительно ловчее.

— Они говорят, только не так как ты привык, — Эйлин улыбнулась. — Они показывают, а не рассказывают.

Доктор вспомнил то, как её дракон меняла цвета и вновь поразился тому, как был слеп раньше! Орган речи драконов не язык и гортань, как у людей, а — вибриссы! Вся их кожа целиком! Все теперь казалось таким простым и складным, что доктор недоумевал, как не сложил все цеплявшее глаз, в единое целое!

— Вот мы и пришли.

Вода плескала уже совсем рядом, эйра скользнула в узкую арку из голубого камня, доктор последовал за ней и вышел в большую залу, сияющую переливами лазурного, синего и прозрачного аквамарина, будто целиком высеченную изо льда. Но, вопреки ожиданиям, здесь было жарко и влажно — пол состоял из небольших, рост человека в длину, голубоватых озерец, а у стен, шипя и булькая били два гейзера, судя по пару, что стелился вокруг — кипятка. Выглядел источник впечатляюще: брызги радугой отражались в гранях природных кристаллов аквамарина на стенах, а сами камни, вдвое увеличивали свое сияние, отображаясь в воде природных бассейнов. Озерца изнутри сияли ярким голубым светом, заменяя источники света. В кастилях больше не было нужды, и их выключили.

— Ну, наконец–то! — кто бы сомневался, что встретит их голос Эйрана. — Я уж думал обратно идти, вас искать, да Кирстен отговорила.

— Я теперь командую Эйраном, — похвасталась тень, — он обязался выполнять все мои желания.

— Неделю, — уточнил белобрысый, быстро раскладывая вещи, разгружая сумки доктора и эйры от припасов и одеял.

— По–моему ты проиграла, Кирстен, — рассмеялась Эйлин. — Он специально тебе поддался, чтобы потом за тобой хвостом ходить.

— Эйлин, почему ты всегда раскрываешь мои планы? — притворно огорчился Эйран. — Я–то намеревался отбить нашу малышку у того рыжеголового! — драконнер рассмеялся, а рассерженная тень плеснула в него водой.

— Эй, я не собирался купаться! — возмутился Эйран

— Да ну? — притворно удивился Зорон, неожиданно воодушевленный сегодняшними открытиями, и оттого гораздо более непосредственный, чем обычно.

Один легкий пинок отправил белобрысого в глубокое плавание. Он выплыл, отплевываясь, и тут же попытался затащить в воду проходящую мимо Эйлин. Та ловко оттолкнула «братца» замочив лишь кончики сапог, и сняла с себя броню.

— Я пойду проветрюсь. Тут тухлыми яйцами воняет просто невыносимо, особенно у воды. Заодно проверю, нет ли рядом дегров, — Эйлин вышла из царства аквамарина, гаркан молчаливой тенью последовал за ней, хотя как раз ему после ночного марафона по горам помыться не мешало бы. Доктор поколебался минуту и с третьей попытки с помощью тени стащил с себя форму, оставшись в рубахе и штанах. Ему хотелось умыться, смыть с себя черный пепел до последней частицы. Кирстен, похоже, думала так же, и, удовлетворив одновременно и мужское, и научное любопытство своих спутников, под бурные возгласы белобрысого, стащила с себя камзол и рубашку, вытряхивая из одежды золу. К форме всадников, как и к доспехам Безымянных, пепел не цеплялся, а вот тень, что даже не ходила по залу пепла, испачкалась в этой дряни целиком.

Доктор принципиально отвернулся, когда девушка стянула с себя штаны и сапоги, оставшись в одном белье. Но Кирстен с гордо поднятой головой прошествовала мимо, дав ему полюбоваться её удивительными остроконечными выступами на хребте, что особенно выдавались в шейном отделе — полноценный гребень. Ребра девушки тоже выглядели необычно — они будто росли не параллельно, как у людей, а почти вертикально, причудливо заворачиваясь и проступая сквозь кожу. К сожалению больше расовых особенностей доктор оценить не смог: белое белье без кружев, почти полностью закрывало верхнюю часть тела тени, а ноги прятали, хоть и обтягивающие, но длинные панталоны, но все равно, она лукавила тогда, когда сидела с ним на кухне, заверяя, что ниже подбородка у теней ничего интересного нет. Кирстен легко, изящно, рыбкой нырнула в соседнее с Эйрановым озерцо, щедро облив обоих наблюдателей водой.

— Вот правду говорят, хочешь любовницу — ищи нагу, хочешь мать своим детям — ищи эйру, хочешь жену — ищи ётунку, а хочешь неприятностей — ищи тень, — восхищенно цокнул языком Эйран, завершая молчание, в котором люд с драконнером вдруг стали одинаково единодушны, не сводя взглядов с кругов на водной глади.

Глава одиннадцатая. Пленник саркофага

Зорон сидел на краю голубого озерца–колодца, опустив туда ноги. Удивительно, как хорошо думалось и ощущалось в этом месте. Чутье подсказывало доктору, что под ним и рядом с ним разумных существ гораздо больше, чем он может видеть и даже предположить. Драконы, замкнутые в тысячах саркофагов жили, дышали и ждали своего часа, теплом отзываясь сквозь каменные своды.

Свита наследницы вдоволь наплескалась и нашутилась. Эйлин и Арджан так и не вернулись с обхода, но тень и Эйран никакого беспокойства поэтому поводу не проявляли.

Доктор очень вежливо и упорно затащить себя в воду не давал. Теперь же тень и человек окончательно потеряли к нему интерес и играли во что–то крайне сложное, используя вместо фигур выдранные из стены пещеры голубые кристаллы. Судя по азартным голосам спорщиков, доносившимся до него, Кирстен выдумывала правила новой игры на ходу, а Эйран тут же выискивал в них лазейки, вызывая у тени праведный гнев.

Хорошо.

Зорон не помнил, когда у него последний раз было такое ощущение полного покоя. Доктор опустил взгляд на собственные искривленные преломлением света в воде ноги. Вода светилась голубым изнутри, с запахом тухлых яиц, сопровождающим любой минеральный источник, доктор давно смирился. Но перед купанием, Зорона останавливал один неприятный, но весомый факт: он не умел плавать.

Если обычные пригородские ребятишки бегали на речку купаться, юного дворянина туда не пускал отец, зачитывая каждый раз в своем духе список болезней, которыми чревато купание в одном водном пространстве с домашней скотиной, вабари и простолюдинами. В реке он мылся лишь единожды, после весьма пахучего вояжа в провал, и не сказать, что понял прелесть плавания. В начале весны вода в сумеречных реках если не ледяная, то очень близкая к тому. Теперь же ему подмигивало бездонной сияющей голубизной теплое озерцо, и доктор, совершивший в последнее время просто невероятное количество необдуманных поступков, решился.

Вода была солоноватой на вкус, и держаться на поверхности оказалось довольно легко. Зорон объяснил это себе именно соленостью и через минут пятнадцать привольного бултыхания рискнул впервые в жизни нырнуть, повторив изящный нырок тени.

Он попал в голубой туннель чистейшего света, что лучился со всех сторон. Вода сама выталкивала его на поверхность, так что в первый раз доктор всплыл легко, что подтолкнуло его к попытке номер два. Доктору стало интересно, где же дно у «колодца». Он даже рассмотрел что–то такое в бесконечной голубизне внизу и, нырнув второй раз, немного неловко проплыл глубже. Дна все еще не было, но маячило нечто темное. Он оттолкнулся, как Зорон посчитал «ото дна» и хотел было всплыть к темному кругу свода пещеры, что виднелся сквозь прозрачную толщу воды, но разглядеть, что либо в сияющей голубизне было сложно.

Он плыл вроде как вверх, но поверхность отчего–то не приближалась совсем. Воздуха стало не хватать, доктор мысленно просчитывал скорость смерти от утопления и активно работал руками и ногами, пытаясь добраться до маячившего сверху потолка. Вода заливалась в уши и нос, он стал захлебываться, но мысль о том, что проделать такой огромный путь и утонуть в по сути луже, как–то чересчур оскорбительно, придала ему сил и он–таки выплыл, и глотнул воздуха во все легкие. Волосы налипли на лоб и шею, доктор судорожно выдыхал, кашляя соленой водой, и сглатывал, чтобы вернуть себе слух. Он слышал голоса Кирстен и Эйрана, но слишком далекие, как через толстую стену.

Выбраться на каменный уступ ему удалось далеко не с первого раза, ослабевшие пальцы соскальзывали с гладкого каменного пола пещеры, но все же ему это удалось. Встав во весь рост, доктор пятерней убрал со лба мешающие пряди и обнаружил себя не там, откуда начинал свой спонтанный заплыв. Похоже, озерцо имело ответвление. Второй выход тоннеля наполненного водой вывел доктора в поистине гигантскую пещеру, в которую, пожалуй, можно было поместить всю Мэрию целиком. Пещера явно была рукотворной — безупречно гладкие своды, кристаллы, в отличие от природных образований, расположены совершенно симметрично, но потолок был настолько высок, что даже их свечение не давало представления, где же пещера заканчивается. Ну, или начинается — это как уж посмотреть.

Озерцо, из которого доктор выплыл, было крохотным, двое Зоронов в него бы точно не поместились. Вряд ли это был единственный вход в эту залу. Слишком уж сложно попасть, разве, что случайно, как вышло у него. Вода теперь вызывала у Зорона слишком неприятные воспоминания, так что он решил обойти развилку верхом, вернувшись на голоса.

Ему почти удалось, голоса действительно стали ближе, но, увы, стена, разделяющая его и спутников, не имела проходов. Даже мокрый насквозь, доктор мыслил исключительно здраво и безо всякой паники. Страху и ужасу лучше предаваться в приятной уютной обстановке, когда все позади, а не в пещере, из которой попробуй найти путь назад.

Зорон поднял ладонь вверх. Выше головы ощущалось движение воздуха, примерно вычислив, откуда, доктор направился именно туда.

Впереди виднелась стена, будто ровную полусферу пещеры поделили ровно пополам. Больше никаких проходов не наблюдалось. Голоса остались далеко за спиной, и, изучив боковые своды, доктор подошел к преграде.

Стена тянулась от каменного пола вверх и терялась где–то там, в круговороте светящихся точек–кристаллов, которые с такого расстояния ощущались россыпью звезд на каменном небосклоне. Собственной иллюминации преграда не имела, была чисто серой и гладкой, только на высоте протянутой ладони располагался узор из ломаных линий, интуитивно напоминающий человеческую пятерню.

Зорон знал, что трогать символы и знаки неясного значения в незнакомых местах — прямой путь к смерти самого разного вида, от краткой до долгой и мучительной. Но, поскольку иных вариантов спасения придумать не мог, а пустое ожидание помощи претило его деятельному характеру, Зорон, после недолгих колебаний, положил ладонь на узор.

Замок всегда выглядит одинаково. Амбарный — обычный. Или человеческий, зачарованный как тут.

Доктора, к счастью, не испепелило на месте, и даже никаких неприятных ощущений он не испытал. Когда внутри преграды что–то щелкнуло, а от его ладони во все стороны разбежались голубые огоньки, очерчивая сложный геометрический узор на стене, до этого неразличимо серый, Зорон предположил, что и замок вовсе не магический, а механический и реагирует на нажатие. Судя по осветительным эффектам — эйрийского производства. Эйры обожают человеческую культуру, и свои творения частенько стараются делать похожими на «магию», хотя бы издалека. Под мягкое щелканье шестеренок, «разрезанные» узором сегменты начали складываться в противоположные стороны, формируя узкий проход.

Практичный доктор, подумал, что обыкновенная дверь с поворотной ручкой гораздо удобнее и проще. К чему такой сложный механизм, если все равно не заперто?

Внутреннее помещение являло собой вторую часть полусферы и напоминало по размаху и наполнению гробницу павшего правителя древности. Короля там. Или еще более древнего — президента. Вероятно, усыпальница Мэры на Площади выглядела примерно так же.

Своды пещеры практически полностью закрывались тонкими голубыми трубками, которые складывались в узоры подобные тем, что украшали вход. Причудливо переплетаясь между собой, трубки вели в центр помещения, где на высоком постаменте возвышался большой саркофаг. Доктор уже видел такие, причем недавно — погибший дракон в зале пепла, обрел вечный покой в подобном, только этот был больше на треть и выглядел гораздо сохраннее.

Зорон понимал, что находиться здесь ему вряд ли дозволялось официально. Некоторое время две части доктора, законопослушная и пытливая, боролись между собой, и в результате этого боя, выиграла последняя. Как всегда.

Зорон поднялся по ступеням к саркофагу. Мокрые и оттого неприятные волосы холодили спину и плечи, как и промокшее белье доктора, не приспособленное для купания.Но в состоянии исследовательского азарта, Зорон не обращал внимания на такие мелкие неудобства.

Дракон лежал в саркофаге, как и его мертвый родич. Одна лапа–рука с тонкими длинными пальцами положена на грудь ладонью вниз, вторая, словно в приветствии поднята вверх, согнутая в «локте» — суставе крыла. Ранее не замечавший этого доктор, теперь обратил внимание на многие анатомические сходства между прочими разумными и этим созданием. Не смотря на то, что конечности драконов являлись одновременно и крыльями, эволюция в их отношении пошла тем же путем, как и в случае с людьми. Пятипалые конечности, с отчетливо выраженным большим пальцем, незаменимые при обращении с предметами и построении цивилизации — то, что объединяло всех разумных населяющих Город.

Зорон обошел саркофаг, с интересом изучив конструкцию, а после подошел к изголовью ложа и коснулся стекла. Оно было теплым, даже горячим, но дракон, несмотря на то, что был несомненно жив — из его ноздрей, в жидкость, его окружавшую, регулярно вырывались пузырьки от дыхания, держал глаза закрытыми. Обе пары.

Зорон задержался здесь не просто так. Драконов он уже осмотрел и ощупал, напарники близнецов Эй — Эй позволили ему это сделать, но тут же совсем иное.

И тут дракон раскрыл глаза. Все сразу. Доктора будто сильно ударили под дых — и сознание, душа, все, что хранило его личность покинуло тело, и исчезло в этих желтых зрачках. Была только тьма. И ощущение взгляда, пристального, рассматривающего его со всех сторон, как пронзенное булавкой насекомое под линзой.

А после он заговорил.

* * *

— А куда доктор делся? — Кирстен сгребла последний кристалл Эйрана в свою впечатляющую кучу обломков и кусочков горной породы, что заменяло им и игровые фигурки и валюту одновременно. Тут–то тень и заметила исчезновение врачевателя. Впервые за несколько месяцев охранники потеряли контроль над опекуемым доктором. К счастью, ненадолго.

Эйлин застегивала воротник, ловко управляясь с пуговицами, Арджан, упершись одной рукой о стену над её головой, говорил эйре нечто, вызывающее довольную улыбку. Голос его был полон тех интимных мурлычащих ноток, которые у этой суровой расы появлялись лишь в соответствующей ситуации, вроде этой. Увы, момент был нарушен — по каменистому коридору, спотыкаясь о сталактиты и слегка покачиваясь, шел доктор. Эйлин вышла из живого гарканьего заслона и подбежала к врачевателю, подставляя плечо, и не давая ему пройти дальше.

— Зорон, что случилось? — обеспокоенно спросила она. Арджан тоже подошел к доктору и внимательно его осмотрел:

— Цел, — кратко отрапортовал он.

— Сама вижу. Доктор? — Эйлин слегка похлопала Зорона по щекам. Тот тряхнул головой и сфокусировал на ней взгляд.

— Эйлин, — слабо отозвался он, опираясь о гаркана, который несмотря на навалившийся вес, застыл каменным изваянием. — Все в порядке, не беспокойтесь, — Зорон выдохнул, приходя в себя. — Я просто… немного утонул.

— Как же вам удалось обойти нас? — удивилась эйра, и уши её порозовели. Ответ «как» приходил на ум сам собой. Но Зорон ответил туманно:

— Случайно. Тут есть еще один ход.

— Хорошо, идем. Гулять в одном белье по подземному комплексу, полному дегров — не лучшая идея, — напутственно резюмировала Эйлин. — Между прочим, люди легко простужаются.

Зорон слабо улыбнулся, позабавленный такой нежной заботой от суровой драконовсадницы…

Доктора согрели крепким пойлом из гарканьей фляги, к счастью на этот раз не таким бронебойным. Зорон долго отнекивался, пока тень не понюхала предлагаемый напиток и одобрила лекарство. Учитывая, что в прошлый раз от пьяного разгула (по её же словам) она сама и пострадала, Зорон ей поверил и не зря.

Эйран отправился на обход, вернулся уже за полночь, причем не с пустыми руками, а с седельной сумкой полной еды. Паек, прихваченный Эйлин, приговорили быстро, так что добавку встретили с радостью. Фляга гаркана пошла по рукам, атмосфера разрядилась окончательно, и Зорон решился прервать политический спор между Кирстен, Эйраном и, что удивительно, Арджаном вопросом который ему давно хотелось задать:

— А как вы вообще тут все оказались?

— У него еще и с памятью с проблемы, — вздохнул Эйран. — С вами, сирра Зорон, пришли. Вам нашу компанию еще раз не представить?

— Я имею в виду, как попали в свиту наследницы? Вряд ли она набрала вас через газету, — улыбнулся Зорон, игнорируя выпад белобрысого.

Компания переглянулась. Доктор заподозрил, что эти четверо бессловесно планируют, что именно врать. Тень хмыкнула:

— Хороший вопрос. Мне было немного меньше лет чем сейчас, но гонора имелось немного больше, — она мечтательно сощурилась. — Вечно хотелось доказать, что я лучше всех: быстрее, хитрее, изобретательней. Кирсан, — тень быстро выпалила это имя и посмотрела на эйру с беспокойством, та пожала плечами, как бы говоря, что он ей уже безразличен, как и упоминание имени вслух, —…это заметил, и начал натаскивать меня на взлом и шпионаж, нанял мне наставников из людей. Я украла для него парочку документов, и, войдя во вкус, решила ощипать на денежки кого–нибудь потолще, и, наконец, исполнить свою давнюю мечту — уйти от клана и жить своим умом. Выбрала дом эйрийского консула, там как раз был бал, или что–то вроде. Когда молодые дворяне, — она кинула выразительный взгляд на Зорона, — выбирают с кем не зазорно продолжить свой сиятельный род. — Эйран спрятал смешок в ладонь. — Вот так и было. Кто ж знал, что меня застукает громила! — она кивнула в сторону Арджана. Тот лишь хмыкнул.

— А он что там делал? — удивился Зорон. Образ гаркана совершенно не вязался с увеселениями аристократии.

— Он же фаворит наследницы, — терпеливо пояснила Кирстен особенности придворного этикета. — Обязан представлять её интересы на всех значимых мероприятиях Площади.

— Какая скука, — вздохнул Эйран, вычищая ножиком грязь из–под ногтей.

— Там неплохо кормят, — поучаствовал в разговоре гаркан, когда на него посмотрели.

— Ну вот, он меня поймал за шкирку, — хмыкнула тень. — Я, конечно, сразу не далась, и мы знатно развлеклись, разгромив сирре консулу кабинет…

— Так вот кто это был! — Хохотнула Эйлин, с увлечением слушая рассказ.

— Я разве не говорила раньше? — удивилась тень реакции подруги.

— Ты вкратце рассказала. Помню–помню я тот скандал, — она фыркнула. — Там еще бумаги ценные пропали.

Теперь тень, сощурившись, посмотрела на Арджана. Тот сохранял благодаря гарканьей мимике абсолютную невозмутимость.

— Вот значит как! — искренне возмутилась Кирстен. — Меня, значит, ловит, как нашкодившего щенка, а сам при том!

— Одно дело — красть, — произнес гаркан добродушно, с чувством собственного превосходства в голосе, — другое — выполнять задание.

— Ага, то есть для тебя это разные вещи? — продолжала буйствовать тень, но видно было, что сердится она не всерьез.

— Вот помню один случай… — начал было Арджан, и тень тут же перевела тему. А жаль, Зорон бы послушал…

— Не важно, в общем. Он притащил меня в кофейню и ушел, а это, между прочим, Золотое Яблоко, куда не то что теней и нагов не пускают, так и запись на столик за год вперед! Сижу я вся такая помятая замухрышка, помада стерлась, то, что тень, видно сразу, а вокруг меня за столиками разодетые Консулы, да Секретари — дворянство высшего порядка. Старательно делают вид, что меня не замечают. А на улице уже грифойдеры ищут. Ну я и притихла, как мышь под метлой, планируя побег, а тут и Шелль подошла.

— И все? — удивился Зорон. — ты сразу согласилась?

— Конечно, нет! — оскорбленная в лучших чувствах, хмыкнула Кирстен. — Разумеется, я для начала поторговалась. Но, сам подумай, быть в хвосте клана, постоянно под надзором Кирсана, который следит чтобы не взыграло во мне «людское воспитание» или в свите у наследницы? Хотя я долго не могла понять зачем я ей: все–таки, где я, а где сирра Трой! А потом попривыкла. Вон, даже гаркан перестал каждый раз при моем приближении злобно щерить зубы.

— Ты себя недооцениваешь, — тепло улыбнулась Эйлин. — Сирра Трой никого просто так не выбирает. Она глянула на Зорона и подмигнула ему.

— А остальные? Арджан? — Доктор посмотрел на гаркана, раз уж в истории тени он играл такую весомую роль.

— Он никогда не скажет правду, — хмыкнул Эйран, со вкусом отгрызая от куска вяленого мяса сухие волокна.

Арджан фыркнул, раздувая широкие ноздри.

— Почему? Скажу.

— Правда? — теперь на гаркана вновь смотрели все. — Ты же всегда отмалчивался на этот вопрос!

— Арджан? — в голосе эйры тоже сквозило искреннее удивление.

— Я потерял смысл. Сирра вернула мне его, — совершенно в своем духе ответил Арджан и, явно удовлетворенный всеобщим недоумением, присоединился к Эйрану в деле разорения сьестных запасов.

— Да, было наивно верить, что он расскажет на этот раз, — подвела итог тень. — Его бесполезно расспрашивать, Зорон.

— Хорошо, а Эйлин? — доктор признал тщетность расспросов их общего краснокожего друга и перешел к остальным.

— Вроде бы уже рассказывала, нет? — удивилась Эйлин. — А–а–а, или вас интересует именно сам момент встречи?

Зорон кивнул.

— На самом деле с Шелль мы знакомы давно, она ведь выросла в этих горах. Я помню день, когда Фалькорн принес её на руках в зал совета, маленькую спящую девочку, с заснеженными волосами и заплаканным лицом.

Тогда я понятия не имела, что она — та самая наследница. Никто не знал. Но заметила её сразу. Целеустремленная девочка, — Эйлин улыбнулась, погружаясь в воспоминания. — Она должна была стать драконнером, но её дракон не выдержал этой связи и погиб. Я впервые о таком услышала. Обычно драконы не умирают от неудачи в первом слиянии, только кандидаты в драконнеры. Не представляю что она пережила в тот момент…лишится Эхо, даже думать об этом — невыносимая боль! — она вздохнула и продолжила — Я — эйра, мне сложно пройти мимо несчастного ребенка, ведь дети главная наша ценность. Да и Шелль изо всех сил старалась не уступать другим, и не став драконовсадницей, стала отличной Безымянной. Я помогала ей, как подруга, как наставница.

И она старалась. Упорная. Жесткая. Смелая. И очень уязвимая, как мне тогда казалось. Возможно, мне хотелось видеть ее таковой, чтобы был повод заботится о ней — эйра улыбнулась сентиментально —

И, разумеется, мы не знали, что она — наследница, даже заподозрить не могли! Никто не давал ей поблажек. А потом Шелль пропала. Надолго, целый месяц. Тогдашний глава, Фалькорн, поднял на крыло всех драконнеров. Чтобы столько Безымянных побросали все свои дела и искали обычную девчушку — такого я больше не припомню. Сейчас — то понимаю, а тогда — была в недоумении, хоть и в первых рядах искала её.

Шелль нашлась сама, и не одна. Я очень беспокоилась, и не буду скрывать, страшно разозлилась на неё за эту выходку. На совете, где она присутствовала вновь, между нами случился… м–м–м конфликт.

— Я бы на это посмотрел, — подал голос Эйран. — Две красивые девушки, одна из которых глава крыла, вторая — вероятная Мэра, дерутся из–за меня на коммах, их тела касаются друг друга…

В скабрезника полетел ботинок. Второй снаряд остался в руке у меткой тени, и она явно была готова пустить его в дело. Но Эйран понял это по своему, и, поймав обувь, добавил, широко улыбаясь:

— Для тебя тоже нашлось бы место, милая Кирстен!

Второй ботинок ему поймать на подлете не удалось, тень на этот раз целилась лучше. Зорон с трудом удержал улыбку.

— Вы поспорили из–за Эйрана? — искренне удивился доктор.

— Ну… — Эйлин явно было трудно это признать, — сирра Шелль привела его и потребовала на совете, чтобы с ним провели слияние, подобрали ему дракона. Парня, который взялся из ниоткуда! Да еще и категорически отказалась признаться, кто он такой. Мы очень редко набираем новичков со стороны, обычно обучаем собственных детей.

— Ты тоже со стороны, — напомнил Эйран обиженно потирая лоб. Ему хорошенько прилетело пряжкой.

— Но про меня все было известно! — сощурила голубые глаза Эйлин. — К тому же ты просто отвратительно себя вел. Собственно, с тех пор ничего не изменилось. — она вздохнула. — А после совета на котором обсуждали Эйрана,она пришла ко мне в комнату на личную беседу.

— А с этого момента поподробнее! — потребовал Эйран, сообразивший, что у тени всего две ноги, ботинок соответственно тоже два, то есть она теперь безоружна.

— Она сумела меня убедить что мне необходимо взять шефство над этим… — Эйлин сделала жест руками, как бы показывая, что у нее слов нет описать Эйрана. —…лерис. Недоразумением, — наконец, эйра подобрала слово сначала на своем языке, а после перевела его на универсальный, людской.

— А мне нравится. Звучит, как название эйрийского коньяка, — ничуть не обиделся Эйран и тут же пояснил: — Эйры совершенно не умеют в хороший алкоголь. Гаркан, где там твое пойло кстати?

Арджан протянул Безымянному флягу.

— Я согласилась, — Эйлин издала вздох, шедший от самого сердца, демонстрируя этим все свое сожаление о совершенной ошибке. — До сих пор удивляюсь, как я его не убила поначалу! Но я слишком гордилась собой как наставницей, чтобы вот так быстро сдаться. И как–то так вышло, слово за слово, что я теперь в свите самой наследницы, правда пришлось оставить пост главы крыла, иначе не хватало бы времени на выполнение всех обязанностей. Но такова судьба, — она улыбнулась, и было ясно, эйра совершенно довольна этим поворотом.

— Так понимаю, моя очередь теперь? — оживился Эйран, не дожидаясь вопроса.

— В прошлый раз ты спас сирру Трой из гарема нагийского княсся, — хмыкнула Кирстен. — Какую сказку ты сочинишь на этот?

— Эйран всегда рассказывает новую версию, — пояснила Эйлин Зорону, — пока ни одна не выглядит достаточно правдоподобно, чтобы считать её настоящей.

— Ладно–ладно, на этот раз, в виде исключения, я расскажу все, как было на самом деле! — гордо произнес Эйран, размахивая флягой, поднимая её как кубок перед тостом.

— Ты каждый раз это говоришь, — скучающим голосом произнесла тень. — Давай уже, ври что–нибудь, все равно не отстанешь пока не наплетешь очередную историю.

И Эйран рассказал. Доктор даже заслушался. У него, конечно, был опыт в выслушивании изобретательной лжи, но настолько вдохновенной — ни разу. На этот раз драконнер не мелочился, и объявил себя ни много ни мало внебрачным, но любимым сыном Консула Нарана, этнарха людей, представляющего интересы целой расы, выше которого только Наместник, Мэра и духи–создатели — именно в такой последовательности. Но его изгнали из столь именитой семьи за излишнее великолепие, и нежелание следовать правилам. А после Эйрана понесло: он бывал и в снежном царстве ётунов на Синей Суши, и возглавлял отряд грифойдеров–отступников, промышляющих разбоем в Полуночи, и самолично укротил дикого крукайса¹ силой взгляда, и был капитаном гарканьего корабля в Полуденном море, а после, в завершении своих приключений, и вовсе выкрал наследную гарканскую принцессу.

— Кого–кого? — уточнил Арджан,слушая о гарканьем периоде биографии Эйрана с большим интересом, и явно открыв в культуре собственной расы много нового.

— Принцесса — древнее название наследниц Мэрского престола, — пояснил Зорон. — Дочь правящего лица. Сомневаюсь, что у гарканов такое есть, это исконно людское слово. Сейчас сократилось до «цесса», но я не помню, когда даже в таком виде его встречал последний раз.

— Совсем заврался, — хмыкнула тень. — У гарканов правят только мужчины. Женщины не наследуют.

— Никто не наследует только по праву рождения, — кратко отрезал Арджан, не вдаваясь в подробности.

— Постойте, а как же Кеджа? — вспомнила Эйлин. — Кирстен, помнишь ее? Она выступала на последнем совете как этнарх гарканов?

— Кеджа — правитель, — согласился Арджан.

— Ну, она же была когда–то юной нежной принцессой, — пожал плечами Эйран, явно расстроенный тем, что его прервали на самом интересном месте.

Зорон вспомнил гарканок, встреченных на корабле. Термин «выкрасть» с ними категорически не вязался. Как и «нежный», впрочем.

Арджан поперхнулся собственной настойкой и теперь кашлял, одновременно рычаще хохоча. Он, видно, тоже это представил. В две руки гаркана похлопали по спине, и он пояснил:

— Кеджа — жена правителя. Гаруджа — правит. Кеджа тоже. Они — равны. Они — шадж².

Зорону стала интересна новая для него модель правления, он все же привык к официальной, общегородской.

— А если ваш сирра Гаруджа умрет? — поинтересовался он тактично, надеясь, что не оскорбляет таким предположением гаркана. — Кто будет править?

— Шадж Кеджа, — пожал плечами гаркан, удивляясь тому, как эти глупые люди не понимают элементарных вещей.

— А если она умрет? — продолжил любопытничать Зорон.

— Шадж Гаруджа, — Арджан сощурился, явно подозревая доктора в издевке.

— Нет, Арджан, я имею в виду, он женится второй раз, и новая жена станет соправительницей? Или только первая? — уточнил доктор. Гаркан смотрел на него, явно не понимая о чем речь.

— У гарканов нет понятия повторного брака, — пояснила Эйлин за сбитого с толку гаркана. — Правят всегда двое. Должность шаджа частично наследуемая — обычно сыновьями предыдущего правителя.

— И как выясняется, кто станет шаджем? — поинтересовался доктор.

— Да дерутся они до смерти, — Эйрану надоело погружение в гарканьи традиции. — Устраивают кровавое месилово. Кто из кандидатов выживет, тот — здравствуй великий шадж.

— Какая дикость, — поморщилась тень.

— Я могу продолжить? — проявил необыкновенную вежливость Эйран, и тут же, не дожидаясь согласия, вернулся к рассказу: — Ну вот, когда мне надоело море, жаркая любовь гарканок, слава и почести… Кстати, шаджем мне тоже предлагали стать, но я отказался, — добавил он скромно. — Тогда я решил вернутся на материк и осесть в какой нибудь тихой замшелой деревушке, вроде пригорода доктора.

— А про Шелль будет? — демонстративно скучающе зевнула Кирстен. Спать теням было почти не нужно, они впадали в нечто вроде сна, застывая на месте, и хватало им часа–двух такого ступора, обычно поделенного на несколько отрезков по пятнадцать минут в течении дня. Она просто скопировала Зорона, которого действительно клонило в сон.

— Кирстен, не перебивай! Сама же этого не любишь, — укорил её Эйран. — Слушайте. Вот как это было.

¹ Крукайс — крупное животное лошадиного типа. Обитает в Полуночи. Травоядное но сверхагрессивное. Взрослого крукайса невозможно приручить. Любители экзотики с большим риском для жизни добывают почти новорожденных жеребят — только таких можно приручить, и то — условно. Крукайс воспринимает человека не как хозяина, а как пленителя, с приказами которого приходится смиряться, и ускачет на волю, как только представится малейшая возможность, где скоро совсем одичает. Крукайсы водятся табунами, и имеют сильную связь друг с другом, принимая в табун даже чужаков своего вида.

² Шадж — царствующая семейная пара в культуре гарканов. Мировоззрение гарканов не разделяет супругов друг с другом. Муж и жена в равной степени отвечают перед обществом за свои поступки, и решения супруга.

Глава двенадцатая. Шелль Трой

Зимний лес, припорошенный снегом, похрустывающий мороз. Крупинки снега царапающие руки, утопающие в сугробе ступни. Следы оленей, расчертившие снежное поле неровными цепочками.

Слишком много белого.

Зорон проснулся в полной тишине, разрываемой разве, что дыханием спящих. Ему снился снег — очень много. В жизни он столько не встречал никогда. Сумеречные снежные метели из мокрых бесформенных снежинок, слепленных в комья, продолжались недолго, и таяли быстро, втаптываясь в грязь и превращаясь в бурое месиво.

Удивительно, но конец рассказа Эйрана настолько повлиял на доктора, что даже частично приснился. Разумеется, парень не рассказывал никаких подробностей, это уже работа воображения доктора, но все же. Рассказ определенно повлиял на него до странности сильно.

Драконнер поведал, что его преследовал зверь, страшный и безжалостный, убивая всех на своем пути, пытаясь добраться до Эйрана и уничтожить его. Пытаясь сбежать от чудовища или найти способ его обуздать, Эйран наткнулся на сирру Трой, которая охотилась на него же. Зверь попытался убить ее, но не вышло. Вмести они победили зверя, но Трой была сильно ранена в схватке, настолько, что не пережила бы дорогу к ближайшему врачевателю, а оставить её одну Эйран не мог. Он месяц ухаживал за сиррой, а когда она достаточно окрепла, отправился вместе с ней в Рассвет к Безымянным.

На вопрос тени, что же это был за зверь такой, парень неожиданно запнулся и не смог ответить, вызвав порцию насмешек насчет очередной выдуманной истории. Эйлин не участвовала во всеобщем веселье, и выглядела неожиданно обеспокоенной.

По словам Кирстен, эта версия знакомства самая правдоподобная из придуманных им. Если, разумеется, отсечь первую часть. После еще получаса препирательств, шуток, баек, и расспросов, свита наследницы отошла ко сну. Бодрствовала только Кирстен. Приподнявшись на локте, Зорон мог видеть её спину. Девушка, уже полностью одевшись, и с боем вернув себе сапоги, сидела лицом к входу в пещеру и не двигалась. Похоже тоже отдыхала.

Доктор хотел позвать ее, но передумал. Просто сел, освободившись от теплого кокона спального одеяла.

По его внутренним часам, которые никогда не ошибались больше, чем на пару минут, настало утро. Четыре часа с половиной.

Гаркан лежал на спине, без всяких одеял и пледов под собой, вытянув ноги, и глубоко дышал, раздувая ноздри. Эйра, на его фоне казавшаяся совсем крошечной, прикорнула рядом, завернувшись в шерстяную ткань целиком, только немного похожих на пух прядок волос виднеется с края. Третьим в этой тесной компании был Эйран, спавший лицом к ней, тоже на боку, закинув руку за голову. Пальцы парня непроизвольно подрагивали во сне, сгибаясь и разгибаясь.

Где–то доктор такое уже видел. Зорон привел себя в порядок, впрочем не упуская люда из поля зрения. Когда губы парня посинели, он начал часто дышать, из края рта тонкой струйкой потекла слюна, доктор среагировал первым. Быстро свернув из собственного одеяла валик, подложил Эйрану под голову, попутно разбудив гаркана и эйру. драконнер дергался, непроизвольно перевернулся на спину, щеря зубы но не открывая глаз. Арджан проснулся быстро, будто и не спал вовсе, только резко вдохнул и выдохнул, когда его толкнули в плечо. Зорон не знал, что будить спящих гарканов чревато, они народ тревожный, могут и в челюсть дать, не разбирая. Но к счастью ему достался гаркан опытный, привыкший уже к людским причудам.

Эйлин понадобилось больше времени, чтобы проснуться, но стоило увидеть, как беззвучно корчится её названный брат, она вскочила, встрепанная, одетая только частично, и кинулась к нему. Эйра вела себя совершенно правильно: не пыталась приводить в чувство люда в припадке, а только, молча и сосредоточенно, оттаскивала от него вещи — сложенную рядом броню, снятую перед сном. Аккуратно вытащила из–под спины нож, к счастью убранный в ножны, с которым тот не расставался ни на миг и всегда держал при себе. Арджан отошел к стене, чтобы не мешать.

Приступ у Эйрана явно не первый. То, что парень — эпилептик, доктор заподозрил еще раньше, но резкие перепады настроения и неуместную эмоциональность драконнер а относил скорее к дурному характеру последнего, чем к симптоматике болезни. Укорив себя за недостаточную наблюдательность, доктор ушел будить тень.

Глаза Кирстен словно заволокло серым туманом. Она сидела, положив руки на колени, и неотрывно глядя в одну точку. Зорон сел напротив и нерешительно позвал её по имени.

— Кирстен?

Тень тряхнула головой, лицо приобрело осмысленное выражение.

— А вот и завтрак! — порадовалась она доктору, улыбаясь во всю свою зубастую пасть, буквально от уха до уха. Но услышав за спиной шум, обернулась и произнесла только:

— О–ого!

— Как давно у Эйрана начались приступы? Периодичность? Как долго? — поинтересовался доктор, сосредоточенно потроша собственный заплечный мешок. Часы нашлись сразу, он засек время начала припадка, а вот нужный настой пришлось поискать тщательнее.

— А ты можешь такое лечить? — удивилась тень, как всегда отвечая вопросом на вопрос.

— Эпилепсия не лечится до конца. Можно лишь облегчить, — поучительно произнес Зорон, рассматривая пузырек на голубоватый свет от ближайшего кристалла.

Эйран выгибался, скреб пальцами по каменному полу. Доктор вздохнул:

— Если не прекратится в ближайшие минут пять, придется думать как купировать приступ.

— Это не эпилепсия.

Эйрийский слух это вам не шутки. Эйлин слышала разговор тени и доктора из другого конца пещеры, и ответила громко, так чтобы её услышали они. Женщина сидела рядом с Эйраном, положив ладонь ему на лоб, и выглядела очень обеспокоенной, светлый «пух» волос прилип к намокшему от волнения лбу.

— Доктор, что это? — она кивнула на лекарство, зеленый пузырек которого сверкнул у него в руке.

— Общеукрепляющее, — ответил Зорон, — нужно дать ему, когда успокоится. Кому вообще пришла в голову мысль сделать эпилептика драконнером? А если приступ случится в полете, и он разобьется? Или со скалы упадет?

— Исключено, — отмахнулась Эйлин, вытирая лоб, руки её дрожали. — Баро всегда заранее знает, когда с Эйраном это случится. Такие внезапные приступы происходят редко и всегда имеют причину. Повторюсь доктор, это не эпилепсия.

Гаркан подошел, молча взял пузырек с лекарством из рук Зорона, вытащил пробку, принюхался. На вопросительный взгляд эйры кивнул и бросил его. Доктор даже возмутиться не успел, но к счастью реакция у нее была на высоте: пузырек попал аккурат в раскрытую ладонь.

— Хотя возможно… вы правы, доктор. Это стоит лечить как эпилепсию.

Зорон не стал спорить. В конце концов, судя по уверенности действий Эйлин, ей лучше знать, что происходит с её «братцем». Эйра вернулась на свой пост. Приступ подходил к концу. Эйран пришел в себя на коленях у эйры, раскрыл глаза, выдохнул, стер с подбородка подкрашенную кровью пену из надкушенной в припадке губы. Глядя, как в зеркало, в точно такие же голубые глаза, как и у него самого, Эйран что–то прошептал эйре, утешающе касаясь её щеки ладонью. Та поцеловала пальцы парня, и прижалась к ним лбом.

— Отворачиваемся, доктор Зорон.

Он вздрогнул от шепотка тени у себя над ухом.

— Пойдемте–ка подышим свежим воздухом. Арджан, ты же не любишь пещеры?

Гаркан встал и молча пошел ко входу. Тень увлекла совершенно сбитого с толку Зорона за собой.

Подъем обратно оказался попроще. Стоило пройти в сторону по подземным катакомбам где–то метров шестьсот, и обнаружилась вполне себе культурная лестница. Тень пояснила это тем, что все пещеры соединены коридорами. По сути все горы Утреннего хребта внутри — это цепочка таких вот пещер. Частично заваленных, частично еще не обнаруженных. Каким образом драконы укрепили каменные своды, чтобы те выдерживали столько полых помещений в себе — неясно. Кирстен ответа на этот вопрос не знала, но насчет болезни Эйрана доктору удалось выведать следующее: все приступы прогнозировались Баро, причем слабые дракон способен был блокировать сам, так чтобы они проходили безвредно для парня. Болезнь Эйрана развивалась. Раньше приступ случался с ним раз в несколько лет, и был кратковременным, пару минут не больше, сейчас же участился до трех — четырех раз в год. Но подобная вспышка, неожиданная для всех, произошла на памяти Кирстен всего единожды.

Кирстен не знала, когда болезнь начала проявляться. Она призналась, что, мучимая любопытством, честно пыталась узнать, и даже перепроверяла автобиографические россказни Эйрана, какими бы безумными они не казались. Но увы, все было тщетно. Тень поделилась догадкой, что сирры Шелль и Эйлин в курсе, что происходит с белобрысым. К сожалению и у них выспросить ничего не удалось, так что тень возложила на Зорона миссию разведать эту тайну ради общего блага. Доктор никак не мог понять, к чему такая секретность. Зная причину болезни, он мог попытаться помочь парню, но у наследницы, похоже, была какая–то параноидальная страсть к тайнам. Секреты окружали не только её саму, но и каждого в свите, кроме, разве что, Кирстен.

Зорон подозревал, что тень куда менее наивна, чем предпочитает казаться. Они поднимались по лестнице вверх, подсвечивая путь светильниками на цепочках, и доктору пришел в голову давно интересовавший его вопрос:

— А почему именно «тени», Кирстен? «Зубастые» подошло бы лучше, — он усмехнулся.

— Потому что изначально мы выглядели примерно вот так, — Кирстен кивнула на отбрасываемую ею длинную тень. — В мире, где мы существовали до Города, нам не было необходимости искать себе пищу. Все было пригодным, целый мир существовал затем, чтобы питать нас, пока наша численность не увеличилось настолько, что мои предки поглотили его целиком. Там не было других разумных, потому многие ортодоксы, к счастью уже покойные, и не считали таковыми другие расы в Городе. Просто не допускали мысли, что какие–то другие существа точно так же могут думать, ощущать, понимать и чувствовать как мы, — Кирстен вздохнула, она явно чувствовала себя виноватой за деяния своей расы.

— Не будем ворошить былое, Кирстен, — мягко предложил ей Зорон, и девушка улыбнулась, соглашаясь.

Лестницу драконнер и высекли на совесть. Ступенек в ней было столько, что к окончанию подъёма доктор еле полз и отдыхал на каждом повороте, а последнюю треть пути его фактически тянули на себе свеженький, ничуть не уставший гаркан и тень, которая преодолевала ступеньки танцующим шагом.

Если что–то и могло объединить гаркана и тень,так это повод понасмешничать над хилостью людского организма. Зорон дожил до последней ступеньки только благодаря чистому упорству и расовой гордости за собственный вид.

Рассветное утро было столь же свежим, как и иное время суток здесь. Доктор с удовольствием вдохнул вкусный горный воздух, все же в пещерах он был более теплым и спертым, особенно там, где они заночевали. Троица выбралась на склон холма, поросшего ярко–зеленой весенней травой. Кое–где под камнями с теневой стороны еще оставался снег, последнее напоминание о зиме. В отличие от снежных шапок гор, где–то там, вдалеке, в сторону островного ётунского царства, тут уже вовсю правила весна.

Подножья холмов скрывала плотная пелена облаков. Гаркан, тень и человек стояли на небольшом клочке травянистой зелени, под нависающей над ними скалой, обозначающей вход в катакомбы, и казались совсем крошечными на фоне горных гряд, бесконечных холмов и безграничного неба. Воздух тут был по–высотному разряжен. Откуда–то снизу и сбоку раздался треск, хлопанье поистине гигантских крыльев и скрежет мачт.

Корабль прорезал облачную пелену бушпритом и вынырнул из неё целиком, медленно и величественно, поднимая и опуская веера исполинских перепончатых «крыльев». С хлопаньем раскрылись паруса, ловя попутный ветер, гигант, вдвое больше судна разгромленного драконами, поднимался все выше.

Все трое дружно задрали головы.

— Шел! — вдруг счастливо воскликнула Кирстен, щурясь на солнце, и затеняя лицо выставленной ладонью. — Я вижу её след! Она там, точно!

Арджан рассмотрел корабль со всем своим гарканьим знанием дела. Одобрительно цыкнул. А затем коротко рыкнул, сплюнул в ладони, разбежался с края крутого холма и совершил такое, отчего Зорон в очередной раз подумал, что неплохо бы его препарировать и посмотреть какой именно участок мозга отвечает за храбрость, граничащую с безумием.

Он совершил практически невозможный по высоте, дальности и точности прыжок, и ухватился за канат корабля, стремительно набиравшего высоту.

— Разобьется же! — охнула тень, когда гаркан неловко заскользил по полированному борту корабля, перебирая ногами в попытке найти точку опоры. Порывистый ветер от движения судна не давал ему укрепиться лучше.

— Позёр! — с ноткой восхищения в голосе произнес Зорон, копируя жест тени и тоже наблюдая за гарканом из–под поднятой руки. Гаркан, впрочем, не разделял беспокойство наблюдателей. Держась за канат, он примерился к пеньковым тросам, ближайшей к нему части такелажа, и, подготовившись и сгруппировавшись, прыгнул еще раз. Уцепившись за снасти, он, будто совурр¹ обладающий набором цепких когтей, без особого труда вскарабкался наверх, и оказался на палубе, где его уже ждали. Солнце подсветило белую фигурку рядом с Арджаном, но было слишком ярким и слепило в глаза, не давая рассмотреть подробности. Корабль быстро отдалялся от оставшихся стоять на холме люда и тени.

— Ну, что ж, нам, созданиям приземленным, придется топать по старинке. — Кирстен с некоторым сомнением глянула вниз, где предполагался крутой спуск с холма. — Драконов мы вон там оставили, — она указала на соседнюю возвышенность, где угадывались темные силуэты Баро и Эхо.

Зорон с сомнением подошел к подножию холма и прикинул расстояние.

— Может, есть другой путь? — с надеждой вопросил он.

— Лестница, — кратко и категорично ответила Кирстен, и Зорон, приняв неизбежное, начал спуск вниз по влажной от росы траве.

То ли путь катакомбами был короче, то ли «Эй–эй» оказались быстрее, но когда изрядно позеленевшие в тех местах, где одежда терлась о траву при схождении и подьеме, тень и люд добрались до нужного места, их уже ждали драконнеры. Причем, судя по расслабленным позам, и собранному снаряжению, ждали давно.

Эйлин встретила путешественников спокойной улыбкой, лицо Эйрана приняло выражение «я бы поблагодарил, если хотел, но не стану!». драконнер молча подсадил тень на Баро и, прежде чем дракон расправил все четыре крыла и скрылся в облаках, бросил Зорону его пузырек. Полный.

— Эйлин, плохо занимаетесь его воспитанием, — отметил Зорон, рассматривая зеленое стекло на просвет.

— Мы работаем над этим, — усмехнулась эйра, подошла к доктору, и неожиданно обняла его куда достала, учитывая разницу в росте. — Спасибо, Зорон. Вы очень нам помогли. Не обращайте внимания на выходки паршивца, он скоро привыкнет к вам.

— Помог? — удивился Зорон, и во внезапной догадке вытащил пробку пузырька. Вместо ожидаемых трав, пахнуло тухлыми яйцами. Эйран выпил лекарство и, не желая этого признавать, налил вместо него минеральной воды из ближайшего источника. — Вот же мальчишка!

Доктор не мог злиться на настолько детское поведение, но все же добавил:

— Вряд ли придется привыкать, если конечно наследница не поручит мне новое задание. Или не пошлет разговаривать с Наместником, которого я снова буду долго искать, — добавил он критично.

— Вас никто не будет держать, доктор Зорон, — Эйлин подошла к Эхо, подготавливая седло к полету. — Но, должна предупредить, выбор придется сделать окончательный. Вы знаете слишком много, чтобы вас и впредь впустили на Площадь, доктор.

— Значит вот как? Либо я всю жизнь сижу у себя в пригороде, либо служу интересам наследницы? — уточнил Зорон, сощурившись.

— Вы должны были понимать это, доктор, — улыбнулась эйра.

— А если нет? — в Зороне взыграло упрямство. Разумеется, он с самого начала путешествия планировал вернуться домой и прожить там до конца жизни в тишине и покое. Но теперь, когда показали, от чего именно он отказывается, эта перспектива перестала быть настолько желанной. Рассуждать о ненужности остального мира, сидя у себя дома и не имея о нем представления, когда солнце и горы кажутся чем–то далеким, а драконы и вовсе легендой, гораздо легче, чем делать это, увидев все.

Отец принял мудрое решение, отправив Зорона в путешествие.

— Тогда нам придется вежливо вернуть вас домой, — беззаботно ответила Эйлин.

— А вот не получится? Я останусь на Площади и стану разбрасываться тем, что узнал? — полюбопытничал Зорон.

— Вы прекрасно знаете ответ, милый доктор.

На него смотрели голубые очи профессиональной убийцы.

— Знаю, — сухо ответил Зорон. В конце концов, все они пленники чужих решений. Свита зависит от наследницы, действия той — от политики. Только Зорон хотел принимать решения сам. Как делал это всегда, и за что боролся, сколько себя помнил.

— Нам пора, доктор, — напомнила Эйлин, забираясь в седло. Зорон быстро учился, и повторил её действия без подсказок, хоть и с тяжелым сердцем. Ему предстоял сложный выбор.

Корабль имел слишком большую фору, даже легкий и быстрый дракон не смог его догнать. Когда они спустились, на борту уже причалившего к пристани корабля, капитанесса судна, что не удивительно гарканка, старая, матерая, с отсутствующей по локоть рукой, отрапортовала Эйлин и Зорону, что искомая ими Безымянная успешно доставлена и отправилась в город, а вместе с ней и спутник–гаркан.

То, что наследница может просто так, без свиты и охраны, перемещаться по Городу в доспехах Безымянной было для Зорона откровением. Раньше даже в голову не приходило. И тут в памяти всплыла фраза, сказанная девушкой из фактории: «Вне доспехов мы не существуем». Он тогда неверно её интерпретировал. Ведь так и есть: надень на человека, нага, тень –да кого угодно! — парадный доспех Безов и все. Окружающие будут воспринимать его именно так, и никак иначе.

— И где же мне теперь её искать? — забеспокоился Зорон. Неуловимая наследница вполне могла исчезнуть и на этот раз. Ищи её потом на острове ётунгов, скажем.

— Идите в дом, доктор Зорон, — ответствовала Эйлин успокаивающим тоном. — Она точно туда вернется. А мы ближе к вечеру подойдем, мне еще нужно отчитаться перед командованием.

Так и решили. Эйлин и Эхо полетели вниз, к городу Безымянных, Зорон отправился по каменистой тропинке вверх.

Дом встретил доктора тишиной и отзвуком его собственных шагов. Непривычно видеть его таким пустым, обычно здесь довольно шумно. Зорон надеялся встретить Кирстен, но та, похоже, пересеклась с наследницей раньше него. Доктор снял с себя взятый в аренду доспех и гарканьи сапоги, переоделся в гостевой в собственную одежду, уже привычным жестом переложил банки, пузырьки и запаянные пробирки с лекарствами из наплечного мешка в многочисленные кармашки робы, перевязал ремешки на многострадальных сапогах и кинул беглый взгляд на собственное отражение в стеклянной вазе, являющий собой единственный предмет декора на несколько смежных комнат. Ну вот и все. Кончилось путешествие. Конечно, остается еще путь домой, но о нем он уже договорился с капитанессой–гарканкой. Та согласилась взять на борт еще одного пассажира и подбросить до Пути в Сумерках, а там уже пересядет на любую торговую подводу и домой.

Доктор вздохнул, еще раз проверил застежки и завязки, похлопал себя по карманам и, удовлетворенный своим видом, вышел.

Тишину нарушило звяканье стекла и легкие шаги. Зорон повернул голову в направлении звука — звенело из стеклянной мастерской рядом с отданной ему временно комнатой. Первая мысль была о Кирстен. Тень вполне могла вернутся в дом до него и вести себя так тихо, что при обходе ему не удалось её обнаружить. Доктор решительно толкнул от себя дверь, за которой раздавались шорохи.

Свет, проникал через открытое окно, и окрашивался в витражные оттенки. К нему спиной, за стеклянной мозаикой на стальных стойках стояла девушка. Определенно не Кирстен, хотя первое впечатление было таковым. Незнакомка обладала густыми темными волосами убранными на затылке в длинный хвост, что покачивался между лопаток, вызывая полузабытые ассоциации. Но телосложением была ближе к эйре, чем к тонкокостной тени, да и ростом поменьше Кирстен.

Доктор Зорон прекрасно знал, что характерная черта Троев — серебряные волосы. Или стальные, каким эпитетом не случайно награждали сирру Селестину, проводя параллели между её эффектной внешностью и любимым мечом. Посему наследница виделась ему именно таковой: среброволосой, лиловоокой, в роскошных одеяниях на манер тех, что он видел на Площади. Так что мысль номер два Зорон тоже отбросил. Оставался только один вариант — это одна из подруг шального Эйрана, забрела сюда в поисках белобрысого. А не найдя, завернула в мастерскую, где и увлеклась рассматриванием чертежей, чем, собственно сейчас и занималась.

Его и девушку разделял витраж. Зорон деликатно покашлял и, когда она обернулась, доктор с трудом устоял на месте, настолько сбило с толку полное ощущение того, что видит перед собой зеркало. Нет, девушка обладала вполне женскими чертами, была смуглой, а глаза ее, ярко–желтые не имели ничего общего с его зелеными. Но все же, что–то такое было в разрезе глаз, в повороте головы, в изгибе тонкого длинного носа с чуть выраженной горбинкой, придававшим её лицу особенную, индивидуальную красоту хищной птицы, что усиливалась еще и желтизной глаз. Он был готов к тому, что сделай шаг влево, «отражение» повторит его движение. Этого не произошло по понятным причинам, и наваждение исчезло так же внезапно, как появилось, сменившись железным убеждением, что он её точно знает или видел где–то. К тому же девушка определенно была драконовсадницей, судя по неестественным для людов, желтым глазам.

Утвердившись окончательно в своем третьем предположении, доктор сделал вежливый полупоклон и сразу же строго произнес:

— Сирра, боюсь вам сюда нельзя.

Желтоглазая, все время его пристально изучавшая, явно была удивлена сказанным, а после, с трудом удержавшись от смешка, спросила бархатным голосом, наполненным трудноуловимыми интонациями, которые делали его настолько живым и богатым:

— Отчего же? — она подняла бровь, точь–в–точь копируя любимое выражение лица Зорона. Этакое недоуменное, с легкой иронией.

— Эйрана тут нет, да и мастерскаяпринадлежит… — Зорон замялся, памятуя о том, что наследница не любит сильно афишировать все, что с ней связано, — человеку, который точно не захочет чтобы тут ходили посторонние. Прошу прощения за грубость, но, может, вам стоит подождать внизу? Я могу сделать вам чай, — Зорон внезапно решился на невиданную для него дерзость в отношении незнакомой девушки.

— Раз так… ну, что ж, не могу устоять перед вашим предложением сирра.

В глазах девушки вспыхнуло понимание, и, пряча улыбку, она, одетая в дорожный костюм и серые от пыли высокие сапоги, по всем правилам придворного этикета поклонилась, взяла доктора под руку и позволила отвести себя вниз, в обеденную.

Доктор вел себя безупречно. Он завел разговор о погоде, сирра тут же согласилась, что погоды стоят замечательные, после доктор уточнил как здоровы родственники, и дракон девушки. Та ответила, что родственники в полном порядке, некоторые даже слишком, а о драконе умолчала.

Зорон от волнения чуть не пролил на себя кипяток, пытаясь попасть им в чашки, но девушка лишь пошутила о собственной неуклюжести, и о том, что друзья и вовсе не подпускают её к кухне, боясь того, что она там может сотворить. Приободренный доктор соорудил великолепнейший чай, добавив в чайник пару капель ароматных травяных настоек из собственных запасов, и посчитав, что контакт уже налажен, задал беспокоивший его вопрос:

— Сирра, Вы давно знаете Эйрана?

— Достаточно давно, — улыбнулась девушка, пробуя творение Зорона. — А что? Кстати, чай превосходный. Расскажете, как готовили?

Зорон был готов рассказать смуглой брюнетке в подробностях даже авторский состав вакцины от коровьего бешенства, в котором было около сотни ингредиентов, стоило ей только попросить, но все же эта тема интересовала его больше.

— Тогда поясните мне, зачем девушкам, ну скажем вот вам, такой ненадежный спутник? — Желтоглазая чуть не поперхнулась чаем, но сохранила невозмутимость.

— Эйран умный, отважный и преданный товарищ. А почему вы интересуетесь, сирра? — она смотрела на Зорона, отпивая из чашки, а он силился вспомнить, когда и где видел её раньше. Потом подумал, что все же неправильно портить личную жизнь больному человеку, и уточнил:

— Он действительно неплохой человек и наверняка красив с вашей точки зрения, — пыл доктора несколько подостыл, — но столько девушек проявляют внимание к нему… мне кажется это неуважительным к вам. Сирра, вы спокойно нашли бы себе мужчину, ценившего бы вас и только вас.

— О, Эйран может водить сколько угодно женщин, — легкомысленно отмахнулась собеседница. — Главное, чтобы спать не мешали. А я у него все равно одна, — ответила девушка взаимоисключающими утверждениями, поставив доктора в тупик, и явно получая удовольствие от его реакции, отпила еще чая.

Зорон как раз мысленно собирал аргументы, когда предмет разговора вошел в обеденную, а за ним и вся остальная компания, включая болтающих друг с другом девушек и как всегда молчаливого гаркана. Эйран перевел взгляд с доктора на желтоглазую, и совершил то, что поставило Зорона в повторный тупик: драконнер стал на одно колено и склонился перед девушкой. Эйлин подошла и повторила его действие. Арджан обошелся без церемониальных поклонов, просто стал за правым плечом желтоглазой, параллельно закуривая трубку.

Потертую, с резным мундштуком.

А тень, отделавшись одним церемониальным кивком, влетела в не ожидавшую этого брюнетку с восторженным «Шел!» расплескав любовно сделанный доктором чай.

— Вольно, — произнесла Шелль — командор драконнеров, старшая наследница дома Трой, интриганка и политик и самая обыкновенная на вид девушка, улыбаясь своей оживившейся свите.

«Двойняшки Эй — Эй» тут же сбросили с себя всякую официальную почтительность.

Эйран чмокнув сюзерену в ладонь, тут же присвоил чашку Зорона с остатками напитка, утверждая, что после пойла доктора его нечеловечески сушит, Эйлин начала предварительный отчет о проделанной работе, изящно опуская моменты со своим своеволием в доме теней.

За всем этим балаганом наблюдал высокий молодой человек, зеленоглазый и взбудораженный. Даже какой–то внезапно побледневший, хотя казалось некуда.

Доктор развернулся и механическим шагом отправился наверх.

— А что случилось с доктором? — Шелль заметила его уход первой. — Разве вы не предупредили его?

— Конечно же предупредили! — обиделась тень, возвращаясь с кухни, вооруженная тарелкой с давнишней сырной нарезкой. — Вот, Вы будете есть, а я смотреть! А после мы притащим доктора и все будет хорошо.

Наследница с некоторым сомнением посмотрела на обветренные сморщенные кусочки непонятного происхождения, которые вчера еще были сыром, и вновь перевела разговор на доктора:

— Все–таки, что такого вы ему наговорили? Сирра Зорон выгнал меня из собственной мастерской! — она усмехнулась и с прищуром посмотрела на Эйрана и тень. — Признавайтесь, кто из вас в этом замешан?

— Вот почему сразу я? Вечно я! — возмутился Эйран. — Дорогая сюзерена, в ваше отсутствие только я и хранил порядок в этом безумном доме!

— Ври больше! — в один голос произнесли Эйлин и Кирстен.

— Думаю, он просто вас не узнал, командор, — улыбнулась эйра, мысленно сочувствуя доктору, который все воспринимал очень серьезно.

— О, бедный Зорон! — тут же пожалела люда Кирстен. — Он же к Вашем приходу даже писал официальную речь! Они с Арджаном этим занимались.

— Хорошая речь получилась, — пожал плечами официальный фаворит, когда к нему обратились взгляды.

— Ну и правильно. Зачем нам доктор? Вот вам нужен доктор? И мне не нужен! — Эйран сел в кресло и заложил ногу на ногу.

Он явно бахвалился, играл на публику, стараясь как можно быстрее затереть у близких воспоминания о своем приступе. Парень в глубине души очень боялся, что Шелль нашла врачевателя именно для него, а ощущать себя больным и немощным Эйран ненавидел больше всего на свете.

— Кирстен? — Шелль посмотрела на девушку вопросительно, та кивнула на невысказанный вопрос и отправилась наверх.

Наследница переключила внимание на краснокожего. — Арджан, твое мнение о доме теней и ваших ошибках? — Гаркан хмыкнул, сделал затяжку, и начал коротко и по делу раскладывать всю операцию по полочкам, подчеркивая, где именно близнецы оступились. Эйлин кивала. Эйран вставлял раздраженные фразочки, недовольный тем, что в их группе именно «туповатый» громила — гаркан это военно–оперативный аналитик.

Тень тихонько постучала в комнату доктора. Ей ответила тишина.

— Доктор Зорон, я знаю, ты там.

Без ответа.

— Ладно, мы действительно поспорили с Эйраном узнаешь ты сирру Шел или нет, ну не обижайся.

Душераздирающий вздох.

— Заметь, зато ты произвел на нее хорошее впечатление. А речь можешь и позже прочесть, вечером.

Вздох с раздражительным оттенком.

— Открывай, док, иначе я полезу через окно, мне не впервой, ты же знаешь, — добродушно пригрозила Кирстен, подпирая дверь плечом.

Вновь — тишина.Зорон размышлял над её словами. Коварная тень продолжила:

— А я ведь полезу по тонкому карнизу, там, где обрыв.

— Ладно, — ответил ей голос, точно такой же бархатный и мягкий как у Шел, с идентичными нотками и манерой, только существенно ниже. — Заходи. Не заперто.

Доктор сидел, весь собранный. Рядом аккуратно уложенные вещи, на столе наполовину полный стакан воды. Или наполовину пустой, как посмотреть:

— Кирстен, вот объясни мне, как я умудряюсь всегда делать все неправильно? — Зорон сидел на краю кровати и перешнуровывал сапоги. Простое механическое действие успокаивало.

— Доктор, вы преувеличиваете — тень улыбнулась — не бывает идеальных теней, ётунов, людов, гарканов или нагов.

— Ну, нагов уж точно, — улыбнулся доктор, знакомый с расой только понаслышке, но дурная слава этого народа опережала их самих.

— У них ошибки нечто вроде национальной идеи, — согласилась Кирстен. — Ты вечно все пытаешься сделать безупречно. Идеально. Навсегда. Но так не бывает.

— А как бывает? — Зорон затянул безупречно ровную шнуровку, завершив её аккуратным узлом, и воззрился на тень с интересом. Кирстен села рядом.

— По–всякому бывает. Плохо или хорошо, удачно или нет. Ты умный парень, делаешь всякие такие волшебные людские штуки. Так продолжай в том же духе. Мы все способны играть и в строгое соблюдение этикета, даже гаркан! И не смотри на меня так удивленно, ты его на балах не видел! Арджан между прочим там не только ест. Конечно, большую часть времени, но не только. При всем при этом мы не заморачиваемся: Шелль безразлично, что ты городишь, главное чтобы дело делал и был хорошим человеком. Точно говорю, давно её знаю.

— Ты бы слышала, что я нес! — выдохнул Зорон огорченно.

— Что бы ты ни нес, ты это уже снес, — философски заключила тень. — Обратно уже не унесешь. Вперед доктор Зорон, иначе твой корабль улетит без тебя!

— Ворон! — доктор вспомнил о договоренности с гарканкой и резко встал, собираясь с духом. — Спасибо, Кирстен, — он улыбнулся девушке и потрепал её по голове, как бывает делают с маленькими детьми. Тень начала возмущаться, но доктор уже вышел.

Наследница, к счастью, никуда не исчезла и не растворилась, как того опасался Зорон. Когда доктор вошел в обеденную, все разом попритихли. Гаркан стоял, согнувшись над столом, и что–то рисовал на салфетке, попутно объясняя свою мысль, но и он прервался на полуслове при виде Зорона. Шелль, участвующая в трактовке гарканьих схем с другой стороны стола, в примерно той же позе, сделала неуловимый кивок в сторону двери. Эйлин тут же засобиралась, и потянула за собой напарника.

— Шел, ты знаешь, я против этой затеи. — Эйран, назвал сюзерену «ты» впервые. И это звучало не дерзостью, а чем–то личным. Воспоминанием, тайной, что делили между собой эти двое, и такая связь позволяла ему редчайшую вольность — называть Трой «ты».

— Я услышала твое мнение, — ответила Шелль драконнеру, — но решу сама, уволь.

Эйран больше ничего не сказал, но вышел сердито, дергано. Гаркан же, перекусив мундштук трубки на другой край рта, подбадривающе похлопал Зорона по плечу, прежде чем выйти.

— Надеюсь, вы примете верное решение, доктор, — подмигнула голубоглазая Эйлин и вышла последней, закрыв за собой дверь.

Мрачный Зорон дождался когда шаги стихнут, подошел к наследнице и встал перед ней на колено. И как же плавно, текуче и технически выверено он это сделал! Грифойдеры, получавшие повышение в ранге и фой лично из рук Селестины Трой, не были настолько совершенны в этом рыцарственном поклоне. Одна ладонь прижата к сердцу, голова склонена.

— Я, наследник дома Зорон, Изначальной Гербовой Ветви, доктор от крови, приветствую вас, цесса Шелль Трой из тринадцатого, правящего дома Трой, Изначальной Гербовой Ветви, Старшую наследницу, Мэру от крови. И приношу извинение за дерзость.

Шелль выслушала монолог, не прерывая доктора. А когда он закончил, сделала то, что он ожидать уж никак не мог. Если кто и мог превзойти Зорона в изяществе преклонения колена, так это Шелль. Она так царственно это сделала, что жест подчинения в исполнении наследницы трактовался скорее символом высочайшего достоинства.

Разумеется, при этом девушка нарушила примерно все правила придворного этикета, так как Трои на колени не встают. Ни перед врагом, ни перед смертью, что собственно и вписано в их Гербовую Ветвь. Но Шел это сделала совершенно непринужденно, и произнесла при том:

— Я, Шелль Трой из тринадцатого правящего дома Трой, Изначальной Гербовой Ветви, Старшая наследница, Мэра от крови, приветствую тебя, доктор Зорон, как наследника дома Изначальной Гербовой Ветви, доктора от крови, и принимаю извинение, хоть и не вижу в нем нужды.

Они по сути «зеркалили» позы друг друга, разве что доктор был выше и смотрел в золотые очи наследницы сверху вниз, хотя чувствовал себя на равных.

— Благодарю за спасение моих людей из заточения у теней. За то, что не отказали в помощи моей лучшей агентессе, которая сейчас наверняка подслушивает под дверью, — последнюю фразу Шелль произнесла ни на тон не сбившись с велеречивой, серьезной и торжественной манеры говорить. За дверями действительно что–то подозрительно зашуршало и послышались легкие поспешно удаляющиеся шаги. Зорону потребовалась масса труда, чтобы сохранить на лице подходящее, встрече с наследницей трона, выражение, не сбившись на улыбку. — За то, что не побоялись отстаивать интересы Города впереди своих, доктор.

Зорон ощутил чувство огромности, всеобьемлющего нечто, распиравшего грудную клетку эйфорией, сходной по силе с наркотической. Он резко выдохнул, стараясь укротить одновременно и приятное, и болезненное чувство гордости.

— Доктор Зорон?

Он вопросительно смотрел на Шелль с истовой преданностью стража личной гварды, готового выполнить любое пожелание сюзерены.

— Тут довольно твердый пол, — Желтоглазая наследница улыбнулась. — Да и обстановка не совсем подходящая.

Две прядки по бокам лица Шелль выбились из прически, добавляя ей совершенно не свойственной царственной особе лихости. До Зорона намек дошел на удивление быстро, он протянул руки, помогая наследнице подняться, и вставая сам.

Колено, каждый свое, они отряхнули совершенно синхронно.

Когда закипела вода над горелкой для нового чая, салфетка была смята и выброшена в огонь, доктор, наконец, задал тот самый важный вопрос.

— Почему именно я?

Шелль, наблюдая за полыханием пламени под бронзовым чайником, ответила:

— Я поняла, что близнецы никак не смогут отыскать похищенных людей быстро. Моя ошибка. Рассчитывая на то, что Кирсан будет действовать исходя из своих сил и возможностей, я не смогла вовремя уловить его связь с высшим правящим чином в Мэрии. Кто–то помогал теням мутить воду. Снабжал людскими артефактами, лучшими гарканьими кораблями, редчайшими препаратами. Операция была просчитана филигранно, и, увы, как мы не пытались помешать, ничего не вышло.

— И вы решили действовать иначе? — предположил Зорон. — Кирстен говорила о том, что вы искали доктора.

— Именно, сирра Зорон. Но мне не подошел бы любой доктор. Даже очень талантливый, — доктор посмотрел на наследницу вопросительно. — Потому, что, во–первых, доктора уровня, нужного мне, все как один — по крови и занимают высшие чины. Значит могут, хоть не напрямую, но косвенно, быть замешаны в заговоре. Ну а во–вторых, это невозможно.

— Что именно? — не понял доктор, отмеряя в кипящую воду нужное количество трав, сушеных ростков и ягод.

— Доктор Зорон, найти людей, закрытых в подземелье, под самой оживленной и охраняемой площадью материка, где не работают большинство артефактов и чар, так, что единственным инструментом остается только лекарская интуиция–чутье, невозможно!

— А как же… — доктор был ошарашен таким заявлением. Эта задача не показалась ему особенно сложной. Ну помутило чуть, да и все.

— Так мне отвечали все лекари высшего звена, к которым я обращалась. Разумеется, через подставных лиц, — Шелль выглядела как часовщица, сложившая механизм из россыпи шестеренок, и теперь с удовлетворением наблюдающая за работающим результатом. — И я склонна согласится с ними. Вы же, сирра, не знали об этом. И потому сделали, даже не сомневаясь в своих силах.

— Но как! Это же такой риск! Практически все поставлено на случайность и случайного человека! — не удержался возражения доктор. С такой точки зрения он и сам себе казался до крайности подозрительным ненадежным типом.

— Доктор Зорон, — наследница с золотыми глазами, широко улыбнулась, демонстрируя крохотные, характерные некоторым драконнерам, клычки. — Вы никогда не задумывались о чутье, которым обладают Трои? Мы ведь тоже по крови очень сильно люди, и передаем профессию из поколения в поколение, оттачивая ее.

— Вы видите будущее? — предположил Зорон, и глобальность догадки его потрясла. Шелль рассмеялась:

— Наши способности не так впечатляющи, доктор. Я умею предчувствовать действия которые нужны для выполнения той или иной задачи. Выбирать нужных союзников. Очень ценный талант, как и любой, нуждающийся в тренировке. Пока я ни разу не ошибалась, как и в вашем случае, доктор.

— Мне повезло единожды, — напомнил Зорон, которого не так легко было насадить на крючок тщеславия, — и это не означает, что везение повторится.

— Я готова рискнуть. На кону стоит судьба Города.

— Которая вполне предрешена. Будет война, судя по тому, что Наместник Тору в качестве Мэры видит вас, а Консулы во главе с сиррой Джеромом, вашу сестру, — мрачно отметил Зорон. — Не уверен, что хочу вмешиваться.

— Пустите дело на самотек? — полюбопытствовала Шелль, наблюдая за Зороном, сомнения которого выражались в энергичном перемешивании напитка.

— А что я могу сделать? — задал Зорон риторический вопрос.

— Как показали последние события — многое, — сирра Шелль откинулась назад на спинку стула, как бы подчеркивая свое нежелание давить на доктора.

— И все же. Может, я не хочу участвовать в политических распрях? — сощурился Зорон.

В обществе наследницы подозрительно легко говорилось. Он даже заподозрил сирру в неозвученном ею магическом таланте вызывать доверие у собеседников.

— Никто не мешает, — пожала плечами Шел, размешивая в чашке собственный напиток. — Приказы Наместника у вас с собой? Ну вот, подпишите любой — в каждом есть пункт о неразглашении,– и живите, как пожелаете, никто мешать не станет.

Но Зорон слишком хорошо помнил предупреждение Эйлин:

— Вот так легко? Я могу прямо сейчас уйти?

— Разумеется. Хотя советую допить сначала чай, у вас отлично выходит его готовить, — она улыбнулась.

Зорона одновременно и восхищало и ужасало то, как легко эта девушка относится к судьбам мира, и его судьбе в частности.

— На талант нельзя давить, доктор Зорон. Ставить рамки или ограничивать. То же касается и Города. Материк живой и существует по законам, заложенным в него при создании. Консулы, этнархи рас, и прочие влиятельные горожане — каждый старается перетянуть власть на себя. Это естественно, более того, необходимо для развития общества. Но понимать баланс, и удерживать все это варево…– она кивнула на чайник, вдохновивший её на сравнение, — от кипения может только один человек на материке. И это — Мэра.

— И вы хотите ею стать, — сделал вывод Зорон.

Шелль кивнула, признавая это как нечто само собой разумеющееся. Даже уговаривать особенно не пришлось.

— А как же ваша сестра, сирра? Как я понимаю большинство хочет поддержать именно ее?

— Я люблю свою сестру, уважаю её и никогда не стала бы мешать ей стать Мэрой, если бы это действительно было так. Даже помогла бы изо всех сил. Но к сожалению, хоть номинально Мэрой будет Селена, править станут консулы и Джером, поделившие власть и растащившие все, что можно в свои берлоги. Вы знаете, каким образом пришла к правлению моя мать?

— Убрала с дороги пятерых своих братьев.

Все это знали.

— Один спился, другой оборвал жизнь, третий и четвертый исчезли, а пятый отказался от наследного права на трон и сменил фамилию, женившись, чтобы обезопасить себя окончательно. Прошу прощения, это могло вас задеть, — склонил голову тактичный доктор.

— Я неплохо знала свою мать. Она была по–настоящему преданной Городу, готовая пожертвовать ради него всем, даже собственными детьми, — Шелль констатировала факт без всякой боли или надрыва в голосе. — Даже братьями, которых по–своему любила. Наше поколение, к счастью, не застало того безумия, которое творилось в годы их правления. Братья грызлись между собой, как спущенные с цепей псы, каждый старался продвинуться в Мэры, а на обычных горожан им было плевать, как и на то, что за границами хорошо защищенной столицы лютует война с тенями, и простые люди умирают тысячами, гибнут унизительно, как корм, как ничто. Будто они все незначительны перед вопросом, кто именно будет торчать во главе совета в Мэрии и гордо называться Владетелем Всего Сущего. Смысл в этом, если само «сущее» вымирает? — она говорила без привычной для ораторов пламенности в речи, но явно верила в свои слова. И эта простота подкупала.

— Легкого пути на изнанке сирре Селестине, — выдохнул Зорон.

Он знал все это. Но из уст наследницы это звучало как то… иначе. Наполненным личным отношением. Ведь история Города тесно переплеталась с историей её семьи. Это трудно осознать, особенно когда вероятная Мэра пьет с тобой чай в пустом обеденном зале, где–то далеко на отшибе в горах.

— Что же вы предлагаете? Как намерены победить, если не войной?

— Все просто. Склонить консулов на свою сторону. Общее голосование изберет меня, — Шелль отставила чашку. — Но для начала мне понадобится ваша помощь, доктор Зорон.

— И в чем же она будет состоять? — уточнил он. Пережитое научило его задавать вопросы, прежде чем ввязываться в авантюры, тем более такого размаха.

— Нужно распутать заговор против моей семьи, против правящего дома. Фрагмент его, связанный с Кирсаном, мы устранили. Но впереди целая нерешенная мозаика из множества таких фрагментов. Становиться Мэрой в такой ситуации очень опасно — и для меня, и для сестры, и для Города, потому что обезглавленный Город без мэра вообще, гораздо хуже Города с двумя претендентками на титул.

Зорона даже немного придавило глобальностью задачи и он выдержал паузу приводя мысли в порядок:

— Боюсь, это намного масштабнее простой поисковой операции.

— Я не взвалю на ваши плечи больше, чем вы сможете вынести, доктор Зорон, — она улыбнулась. Её красиво очерченные губы словно были задуманы природой для улыбок, подчеркивая прелесть несовершенных черт.

— Хорошо, — доктор сощурился, складывая руки на груди. — А, что я получу взамен за преданность и участие в заговоре против заговора? — он улыбнулся чуть более озорно, чем полагалось. Он уже принял решение, и задал этот вопрос просто, чтобы не чувствовать себя после глупо оттого, что не задал.

— Будет интересно, доктор Зорон, — Шелль безошибочно нашла то самое, основу личности доктора, — очень интересно, — и улыбнулась, глядя в лицо доктора и понимая, что попала в точку.

* * *

— Он ушел? — Кирстен нашла Шелль в стекольной мастерской. Наследница резала стекло, ловко орудуя ножом с алмазным напылением.

— Да, — девушка не отрывалась от своей работы, внимательно рассчитывая размеры следующего элемента витража. В таких вещах нельзя ошибаться.

— Значит все впустую? — не поверила своим ушам тень. — И что же мы теперь будем делать? Где взять другого Зорона? Да и времени совсем нет! Может послать–таки за старшим?

— Кирстен, не беспокойся, — спокойные желтые глаза, уверенная улыбка. — Он вернется.

— Почему так считаешь? — Кирстен действительно было интересно. Она относилась к своей сюзерене с долей благоговения, убежденная в том, что Шелль возможно может и не все, но точно большую часть всего.

— Я увидела в нем себя.

* * *

Зорон сидел на пристани и смотрел, как уходит в рассветное небо его корабль вместе с желанием вернуться домой. Хлопали крыльями драконы, рычали, перекрикивая друг друга, гарканы, скрипели снасти. Жизнь вокруг кипела и не собиралась останавливаться ни на миг. В руках доктор держал сложенный пополам третий приказ. Два остальных сгорели, как только он был подписан.

Приказ гласил, что именем Наместника (пропуская титулы) имя доктора Зорона вычеркивается из всех архивов, он не подлежит более задержанию или наблюдению со стороны грифойдерского надзора, и не может занимать официальных должностей до тех пор, пока приказ не будет аннулирован в связи со смертью доктора Зорона ( титулы) или по желанию нижеподписавшихся Наместника ( титулы) и Старшей наследницы (много титулов, часть и вовсе устаревшие).

Размашистая подпись наместника. Строгая с тремя точками над гласными на эйрийский манер, подпись Шелль Трой.

А теперь еще и его собственная.

¹ Совурр — некрупное кошкообразное крылатое существо. Ареал обитания — Сумерки и Полдень.

Эпилог

Могильщик копался в выгребной куче, раскидывая прелые листья. Падальщик был сыт, и на этот раз рылся в мусоре не в поисках объедков, а чтобы подготовить яму для кладки.

Этот сезон выдался особенно удачным для стаи из Ямы. Могильщики плодились активнее, чем обычно, благо территории пока хватало на всех. Но кое–где уже вспыхивала грызня за место гнездовья.

Рядом с животным, увлеченно щелкающим составными пластинами черепа, белел в зеленоватых парах испарений белый коровий скелет, тот самый остов, что в свое время спас жизнь доктору Зорону. Теперь же от него не остались только белые кости, наполовину погруженные в гниль отходов, торчащие тут, как напоминание о времени, когда Зверь, сдерживая свою ярость, охотился лишь на животных.

Но это время ушло.

Могильщик с визгом отпрыгнул в сторону и, поджимая хвост потрусил к стене Ямы, но недалеко. Он уже был достаточно нагл, чтобы не убегать от своего «покровителя».

Зверь, спрыгнув на кучу мусора, проигнорировал падальщика. Окровавленный, шкура со свалявшейся шерстью, между острых лопаток арбалетный болт, взгляд пуст и безумен, а в пасти зажато плечо мертвой жертвы, которую он, припадая на заднюю лапу, волок в свое логово.

Сегодня у могильщиков снова будет пиршество.

Кара смотрела в ночное небо. Ни сладковатый смрад, ни боль от разорванной грудины не беспокоили ее.

Еще через неделю тело женщины оплел драконий корень, зажигая в темноте Ямы все новые и новые алые побеги, отмечая место её последнего прибежища. Провал теперь светился во тьме как ночное небо.

Доктор был прав, драконий корень рос только на местах свежих захоронений.

КОНЕЦ

Оглавление

Глава первая. Голос тени

Глава вторая. Гнездо Зоронов

Глава третья. Яма

Глава четвертая. Кровь и бархат

Глава пятая. Я — Зорон

Глава шестая. Игры хищников

Глава седьмая. Обратная сторона

Глава восьмая. Сила слова

Глава девятая. Тени подземелья

Глава десятая. Прошлое и нынешнее

Глава одиннадцатая. Золотой змей

Глава двенадцатая. Ловушка для теней

Часть вторая. Глава первая. Наместник

Глава вторая. Зорон продолжает путь

Глава третья. Круги на воде

Глава четвертая. Рассветные горы

Глава пятая. Части единого

Глава шестая. Игры фаворитов

Глава седьмая. Ночные разговоры

Глава восьмая. Свита в сборе

Глава девятая. Сполохи цвета, сполохи света

Глава десятая. Скрытые воспоминания

Глава одиннадцатая. Пленник саркофага

Глава двенадцатая. Шелль Трой

Эпилог