Шесть опаленных роз (ЛП) [Карисса Бродбент] (fb2) читать онлайн

Карисса Бродбент Шесть опаленных роз Короны Ниаксии — 1,5

Пожалуйста, обратите внимание на то, что эта история содержит темы, которые могут быть тяжелыми для некоторых, поскольку они включают в себя обсуждение неизлечимой болезни, смерти, насилия и откровенных сексуальных сцен.

Глава 1

Первый раз я встретилась со смертью, когда сделала первый вдох, а вернее, это был первый вдох, который я не сделала. Я родилась слишком маленькой, слишком хилой, слишком тихой. Мой отец говорил, что никогда не слышал такой тишины, как во время моего рождения, это были несколько ужасных минут, в течение которых никто не произнес ни слова, а когда я, наконец, начала вопить, он никогда еще не был так благодарен за то, что услышал крик.

Однако, смерть никогда не уходила. Это стало ясно довольно быстро, еще до того, как кто-то захотел это признать.

Истина открылась мне во второй раз, когда я встретилась со смертью восемь лет спустя во время рождения моей сестры. Она, в отличие от меня, кричала с момента своего появления на свет. Моя мать, напротив, навсегда замолчала.

Мой отец был прав. Нет ничего хуже такого молчания.

И именно в этом ужасном беззвучии, когда я подавляла свой кашель и утирала слезы тыльной стороной ладони, целитель бросил на меня странный взгляд. Позже, после похорон моей матери, он отвел меня в сторону.

— Как давно ты так дышишь? — спросил он.

Смерть всегда следовала за мной.

Достаточно быстро стало ясно, что жить мне осталось недолго. Вначале они пытались скрыть это от меня. Но мне всегда нравилось все знать. У меня плохо получалось читать людей, но я хорошо разбиралась в науке. Я знала смерть еще до того, как смогла произнести это слово.

Но в третий раз, когда я встретила смерть, она пришла не за мной.

Подобно шелковому покрывалу, медленно опускающимся над нашими жизнями и будучи помещенным туда одним из богов, смерть была дарована городу Адкова.

Что же касается бога изобилия. У изобилия много лиц. Бог изобилия — это также и бог упадка. Не может быть жизни без смерти, не может быть пира без голода.

Как и все остальные боги, Витарус — существо непостоянное и эмоциональное. Разница между избытком и отсутствием — всего лишь прихоть его настроения. Целые жизни, целые города, созданные или не созданные по легкомысленному взмаху его руки.

Долгое время Витарус благосклонно относился к Адкове. Мы были процветающим фермерским городком, расположенным на плодородном участке земли. Мы поклонялись всем богам Белого пантеона, но Витарус был богом земледельцев, и поэтому он был нашим любимым божеством. Долгое время он относился к нам хорошо.

Вначале все менялось медленно. Один испорченный урожай, потом два. Недели, а затем месяцы ничего не происходило. Однако, в один прекрасный день, все мигом изменилось.

Когда бог рядом, это чувствуется в воздухе. Я почувствовала это в тот день. Я открыла глаза и уставилась в потолок, и могла бы поклясться, что почувствовала запах дыма погребальных костров.

Я вышла на улицу. Было холодно, мое дыхание вырывалось наружу маленькими белыми струйками. Мне было пятнадцать, но выглядела я младше. Мое тело била дрожь. Я была очень худой, сколько бы я ни ела. Смерть, видите ли, крала каждый кусочек, а в последнее время она была особенно голодна.

По сей день я не знаю, почему я подошла к двери. Сначала я была в замешательстве от того, на что смотрела. Я думала, что мой отец работает в поле, однако его фигура сгорбилась и скрючилась в грязи. И вместо моря зелени вокруг него была только пожухлая бурая растительность, покрытая влажным, смертоносным блеском инея.

Я никогда не умела замечать то, что люди не говорят. Но уже тогда, будучи ребенком, я знала, что мой отец сломлен.

Он сжимал в руках пригоршни пожухлого урожая, склоняясь над ними, как над потерянной надеждой.

— Па? — позвала я.

Он посмотрел на меня через плечо. Я плотнее закуталась в шаль несмотря на бисеринки пота на лбу. Я не могла перестать дрожать.

Он смотрел на меня так же, как на те погибшие посевы. Как будто я была трупом мечты, похороненная во всем, что он не смог спасти.

— Возвращайся в дом, — сказал он.

Я почти не пошевелилась.

Долгие годы я жалела, что не сделала этого.

Но откуда мне было знать, что мой отец собирался проклясть бога, который потом проклянет нас в ответ?

Тогда-то и пришла чума. Мой отец умер первым. Остальные — чуть позже. Прошли годы, и Адкова зачахла, как посевы на поле в то утро, когда отец проклял всех нас.

Странно наблюдать, как мир вокруг тебя увядает. Я всегда придавала большое значение науке. Даже то, что невозможно познать, как сила бога, например, или действия жестокой несправедливой судьбы — имеют определенную грань, закономерность, которую я могу разглядеть.

Я узнала все об этой болезни. Я узнала, как она отнимает дыхание у легких и кровь у вен, как она превращает кожу в слои мелкой пыли, пока не остается ничего, кроме гниющих мышц. Но всегда оставалось что-то еще, что-то, чего я никогда не могла понять. По крайней мере не до конца.

Так много всего пережито в этом промежутке — пробеле между тем, что я знала, и тем, чего я не знала. Так много людей погибало. Независимо от того, сколько лекарств я приготовила или опробовала. У пробела были зубы, как у вампиров за морем. Зубы достаточно острые, чтобы съесть нас всех живьем.

Прошло пять лет, десять, пятнадцать. Все больше людей заболевало.

В конце концов болезнь настигла нас всех.

Глава

2

Я всегда содержала свое рабочее место в чистоте, но в тот вечер я позаботилась о том, чтобы сделать его еще более аккуратным. Под слабеющим светом заката, который окрасил мой стол в кроваво-розовый цвет, я тщательно сортировала свои записи и инструменты. Когда я закончила, все было на своих местах. Даже незнакомый человек мог бы сесть за мой стол и продолжить работу. Я решила, что это практично, на случай, если я не вернусь. Я была расходным материалом, а работа — нет.

Я окинула проделанную работу оценивающим взглядом, а затем вышла в оранжерею. Это было не очень красивое место, полное не красочных цветов, а колючих листьев и лиан, засунутых в стеклянные банки. В последние дни здесь мало что хотело расти. Лишь один маленький кусочек красоты поблескивал в задней части, за дверью, ведущей на поля. Когда-то, когда я была совсем маленькой, эти поля были полны урожая. Теперь же только на одном клочке земли цвел куст роз с черными цветами, растущими на изумрудных листьях, каждый лепесток которых был очерчен красным цветом.

Я аккуратно срезала один цветок, с особой тщательностью уложила его в сумку, затем вышла во двор.

Мина сидела под солнцем. Было тепло, но она все равно держала одеяло на коленях. Она повернулась ко мне и прищурилась из-за уходящего солнца, глядя на мою сумку.

— Куда идешь?

— По делам, — сказала я.

Она нахмурилась. Она видела ложь насквозь.

Я остановилась рядом с ней на мгновение, наблюдая за темнотой под ее тонкими ногтями, за тяжестью ее дыхания. Но больше всего я обратила внимание на тонкий слой пыли телесного цвета, осевший на стуле и ее одеяле. Сама кожа будто покидала ее, когда смерть подкрадывалась все ближе.

Я положила руку на плечо сестры и на мгновение задумалась о том, чтобы сказать ей, что люблю ее.

Конечно, я не сказала этого.

Если бы я это сделала, она бы знала, куда я иду, и попыталась бы меня остановить. Кроме того, слова были бесполезны по сравнению с тем, что я собиралась сделать. Я могла показать свою любовь в медицине, математике и науке. Я не могла показать это в объятиях, да и что хорошего в этом было бы?

Кроме того, если бы я обняла ее, возможно, я не смогла бы ее отпустить.

— Лилит… — начала она.

— Я скоро вернусь, — сказала я.

К ТОМУ ВРЕМЕНИ, как я подошла к дверям, я запыхалась и вспотела. Я остановилась на пороге, чтобы собраться с мыслями. Я не хотела, чтобы тот, кто встретит меня, увидел меня похожей на собаку. Оглянувшись через плечо, я спустилась по десяткам мраморных ступеней, которые только что преодолела, и посмотрела в лес. Отсюда не было видно моего города. Это была долгая, долгая прогулка.

В следующий раз нужно брать лошадь.

Я повернула шею к стоящему передо мной дому. Это была странная коллекция архитектурных элементов — летящие контрфорсы, арочные окна и мраморные колонны, все это было смешано в особняке, который должен был выглядеть нелепо, но вместо этого стоял с упрямым и пугающим безразличием.

Я глубоко вдохнула и выдохнула.

Затем я постучала и стала ждать.

И ждала.

Ничего.

Через несколько минут я постучала снова, но громче.

Подождала.

Ничего.

Я постучала в третий раз, в четвертый. А потом, наконец, я подумала про себя: «Что ж, это самая глупая вещь, которую я когда — либо делала», и попробовала открыть дверь.

Дверь, к моему счастью или несчастью, оказалась незапертой. Петли заскрипели так, словно эту дверь не открывали очень, очень долгое время. Мне пришлось прислониться к красному дереву, чтобы заставить дверь сдвинуться с места.

Внутри было тихо. Пыльно. Интерьер дома был столь же странно противоречивым по стилю, как и экстерьер, хотя моим глазам потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть и увидеть это. Внутри было темно, единственным источником света был лунный свет, льющийся из-за моей спины. Серебро очерчивало силуэты бесчисленных предметов — скульптур, картин, артефактов и многого другого, что я даже не могла охватить взглядом. Боги, это было завораживающе.

— Привет? — позвала я.

Но не было ни звука. Никакого движения, кроме слабого шелеста проеденных молью марлевых занавесок.

Может быть, он был мертв. Никто не видел его несколько десятилетий. Я буду разочарована, если я проделала весь этот путь только для того, чтобы обнаружить гниющий труп. Его род сгнил? Или они просто…

— Похоже, — произнес глубокий голос, — маленькая мышка пробралась в мой дом.

Глава

3

Бояться нечего, говорила я себе, но это нисколько не мешало волоскам подниматься на затылке.

Я обернулась.

И хотя я ожидала этого, но его вид, стоящего на лестничной площадке, и окутанного тенью, все равно заставил меня подпрыгнуть так, как прыгают, когда змея шевелится в зарослях под ногами.

Глазам потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к глубокой темноте лестничного пролета. Он стоял на самом верху лестницы, глядя на меня снизу вверх со смутным любопытством ястреба. У него были длинные, слегка волнистые темно-каштановые волосы, и аккуратная борода. Он был одет в простую белую рубашку и черные брюки, ничем не примечательные, хотя и немного устаревшие. Он был крупным, но не чудовищно большим. Я не увидела ни рогов, ни крыльев, как бы я ни щурилась в темноту.

Я была немного разочарована тем, как… нормально он выглядел.

И все же то, как он двигался, выдавало его бесчеловечность, а вернее, то, как он не двигался. Он был неподвижен, как неподвижен камень, ни малейшего движения мышц, ни подъема, ни опускания плеч, ни моргания, ни колебания его взгляда, впивающегося в меня. Ты не понимаешь, насколько сильно замечаешь эти вещи в человеке, до того момента, пока каждый инстинкт внутри тебя не начнет кричать: «Это неправильно!»

Он спускался по лестнице, лунный свет освещал яркие янтарные глаза и медленную улыбку. Улыбку, обнажившую два острых клыка.

Мой озноб был кратковременным и утонул в волне любопытства.

Клыки. Настоящие клыки, как и говорилось в сказках. Мне стало интересно, как это работает? Его слюна содержит антикоагулянт или…

— Не хочешь ли ты рассказать мне, что ты делаешь в моем доме?

У него был акцент, резкая интонация, с которой он произносил «т» и «д», а долгие «а» и «о» произносились с мелодичным звоном.

Интересно. Я никогда раньше не слышала обитрэйского акцента. С другой стороны, большинство людей в человеческих землях никогда не встречали никого из Обитрэйса, потому что вампиры не часто покидают свою родину, а если и покидают, то их лучше избегать.

— Я искала тебя, — сказала я ему.

— Значит, ты пришла в мой дом без приглашения?

— Было бы проще, если бы ты подошел к двери.

Он остановился у подножия лестницы. Снова эта вампирская неподвижность, а единственное движение — одно медленное моргание.

— Ты понимаешь, где ты находишься? — спросил он.

Это был глупый вопрос.

Может быть, он привык, что перед ним трусят. Я не трусила. Да и зачем? Я уже трижды встречалась со смертью. Пока что четвертая встреча несколько разочаровала.

— Я принесла для тебя подарок, — сказала я.

Его брови слегка опустились.

— Подарок, — повторил он.

— Подарок.

Он наклонил голову и медленно скривил губы.

— И подарок — это ты?

Еще один холодок пробежал по моему позвоночнику, и на этот раз я немного сдвинулась с места, чтобы уменьшить напряжение, надеюсь, он этого не заметил.

— Нет, — сказала я.

— Только не в этот раз, — поправил он, на что я не знала, как реагировать.

— Подарок очень особенный. Уникальный. Ты, очевидно, из тех, кто ценит уникальные вещи. — Я жестом указала на стены и множество артефактов, расположенных вдоль них. — В обмен я прошу тебя об услуге.

— Это не подарок, — заметил он. — Это плата, а я не предлагаю услуг на продажу.

— Семантика, — сказала я. — Выслушай мое предложение. Это все, о чем я прошу.

Он нахмурился, глядя на меня, и промолчал. Я задавалась вопросом, смог бы кто-нибудь, кто лучше умеет читать по лицам, сказать, о чем он думает, но как бы то ни было, я, конечно, не смогла этого сделать.

Спустя какое-то время я неловко прочистила горло.

— Мы можем где-нибудь присесть? — спросила я.

— Присесть?

— Да, присесть. У тебя здесь должно быть много стульев. Ты же ничего не делаешь, кроме как сидишь, находясь здесь, в этом особняке в одиночестве весь день и ночь.

— Разве я похож на того, кто только и делает, что сидит?

Он сделал еще один шаг, и я, сама того не желая, оглядела его с ног до головы.

Нет, он выглядел так, будто много двигался. Возможно, иногда поднимал тяжелые вещи.

Я вздохнула, расстроенная.

— Ладно. Если хочешь, мы можем поговорить здесь, в дверном проеме.

Он, казалось, раздумывал над этим, потом согласился.

— Пойдем.

ОН ПРИВЕЛ меня в гостиную, которая была еще более захламленной, чем прихожая. Эта, к счастью, была освещена, хотя и тускло, фонарными бра с необычным синим пламенем. Стены были увешаны картинами, щитами, мечами и свитками. В каждом углу, даже перед окнами, стояли переполненные книжные шкафы, а в центре комнаты — беспорядочно расставленная изящная мебель. Над нами нависали статуи: с одной стороны комнаты на нас смотрела нефритовая кошка, а с другой — свирепая, очень обнаженная женщина, выполненная из черного мрамора.

Шторы были из лазурного шелка, и такие же занавески висели на противоположной стене, отодвинутые назад, чтобы открыть еще один простор для картин.

Это был беспорядок, но в то же время это было самое потрясающе красивое место, которое я когда-либо видела.

За две секунды я определила искусство четырех разных стран, расположенных в разных концах света. Я даже не могу себе представить объем знаний в этой комнате.

Должно быть, мои глаза стали немного шире, потому что он издал низкий звук, почти похожий на хихиканье.

— Тебе не нравятся мои декорации?

Не нравится?

Я подумывала сказать ему: «Это самое невероятное место, где я когда-либо бывала», но подумала, что, возможно, сейчас еще не время начинать ублажать его эго.

— К какому Дому ты принадлежишь? — спросила я.

Он снова моргнул.

— Что, прости? — спросил он, как будто думал, что ослышался.

— Из какого ты Дома? Из Обитрэйса. — Я жестом указала на стену. — Все это кажется слишком ярким для Дома Тени. А ты кажешься слишком здравомыслящим, чтобы быть из Дома Крови. Значит ли это, что ты из Дома Ночи?

Его брови снова опустились, теперь так низко над янтарными глазами, что они стали похожи на две маленькие жемчужины, выглядывающие из теневых ям.

Мне даже не пришлось сомневаться, что я ошиблась. Хорошо. Возможно, он был удивлен, что кому-то из людей хотелось знать о трех вампирских королевствах Обитрэйса. Но мне нравилось разбираться во всем. Это единственное, в чем я была хороша, и, кроме того, когда у тебя мало времени в этом мире, ты хочешь заполнить его как можно большим количеством знаний.

— Ты действительно не беспокоишься о том, что я собираюсь тебя съесть? — спросил он.

«Немного», чуть слышный голос прошептал мне в затылок.

— Нет, — сказала я. — Если бы ты собирался меня съесть, ты бы уже сделал это.

— Возможно, у меня были другие планы на тебя, которые я хотел сделать в первую очередь, — сказал он тоном, который часто вызывал более бурную реакцию.

Я устало вздохнула.

— Мы можем поговорить? — сказала я. — У нас не так много времени.

Он выглядел немного разочарованным, но затем жестом указал на гостиную. Я устроилась в пыльном красном бархатном кресле, слегка откинувшись на него с прямой спинкой, а он устроился на противоположном кожаном диване с видом ленивой расслабленности.

— Ты знаком с городом Адкова? — спросила я.

— Достаточно хорошо знаком.

— Город охвачен болезнью.

Его рот исказился в усмешке.

— Я слышал, что один из ваших капризных богов немного обиделся на это место. Жаль.

Как будто Ниаксия, изгнанная богиня вампиров, была более добрым богом, чем наши. Да, двенадцать богов Белого пантеона могли быть холодными и непостоянными, но богиня — еретичка Ниаксия, покинувшая пантеон две тысячи лет назад, чтобы создать свою цивилизацию вампиров была столь же безжалостно жестока.

— Болезнь прогрессирует, — сказала я. — Она начинает распространяться на соседние округа. Число погибших исчисляется тысячами и будет только расти.

Я моргнула и увидела пыль, эту прогорклую пыль, сметенную с полов лазаретов, улиц и спален. Пять, шесть раз в день она сметалась с церковных полов, отпевание следовало за отпеванием.

Я видела пыль, которую я сметала с пола в спальне Мины, каждый день она становилась немного более плотной. Пыль, на которую мы обе делали вид, что ее не существует.

Я прочистила горло.

— Все лучшие ученые и врачи Адковы и Басции работают над поиском лекарства.

И священники, и маги, и колдуны, конечно. Но я уже перестала думать о том, что они могут нас спасти. В конце концов, это их бог проклял нас.

— Я думаю, что ты, Лорд…, - заикнулась я, впервые осознав, что никогда не спрашивала его имени.

— Вейл, — сказал он спокойно.

— Лорд Вейл. — Я сцепила руки перед собой. — Я думаю, что у тебя может быть ключ к решению проблемы.

Он ухмыльнулся мне.

— Ты одна из «лучших ученых и врачей» страны?

Моя челюсть сжалась. Я всегда плохо разбиралась в людях, но даже я могла понять, что он насмехается надо мной.

— Да. Так и есть.

И снова между бровей у него появилась морщинка.

— Что? — Огрызнулась я. — Ты хочешь, чтобы я была более скромной касаемо этого? А как насчет твоих достижений?

Вейл не выглядел особенно сдержанным по отношению к чему-либо.

— Как тебя зовут? — спросил он. — На случай, если мне понадобится проверить сведения о тебе.

— Лилит.

— Лилит…?

— Просто Лилит. Ты назвал мне одно имя, так что я тоже назову тебе лишь одно.

Он слегка пожал плечами, как будто не мог с этим поспорить.

— Итак, Лилит. Как ты собираешься спасать мир?

Это снова была та самая пропитанная сахаром насмешка, настолько густая, что даже я не могла ее не заметить.

— Мне нужна твоя кровь. — Сказала я.

Наступило долгое молчание.

А потом он рассмеялся.

Звук был негромким и сдержанным, и в то же время в нем чувствовалась безошибочная опасность. Я подумала, скольким людям этот смех стал последним прощанием с этим миром.

— Ты пришла сюда, чтобы попросить моей крови, — сказал он.

Ладно, хорошо. Я поняла иронию.

— Да, — сказала я. — Мне не нужно слишком много. Только немного.

Он недоверчиво уставился на меня.

— Это не будет больно, — сказала я. — Я обещаю.

— Я бы так не думал. — Он выпрямился, закинув одну ногу на другую.

— Мне понадобится четыре флакона крови каждый месяц. Может быть, чуть больше, если понадобится для дополнительных анализов. Я буду приходить раз в месяц.

— Нет. — Ответил он без колебаний.

Я тихо выругалась про себя.

— Почему нет?

— Потому что около двух столетий назад я решил, что больше никогда не буду делать то, чего не хочу. А я не хочу. Так что нет, мышка. Таков мой ответ.

Честно говоря, я не знала, как на это реагировать. Казалось, он так здорово проводил время, забавляясь со мной, что мне и в голову не приходило, что он может отказаться, по крайней мере, не так бесцеремонно.

Сейчас его лицо было маской. Ни морщинки между бровями, ни ухмылки. Он говорил так, будто только что отклонил приглашение на ужин от человека, который ему неприятен. Чистое безразличие.

Мои пальцы сжались, и я прижала руки к юбкам, чтобы скрыть побелевшие костяшки пальцев.

Конечно, для него все это не имело значения. Что еще я могла ожидать от такого существа, как он, существа, не понимающего ни жизни, ни смерти, ни страданий, ничего кроме равнодушия?

Я заставила себя делать то, что сделала бы Мина. Она мило улыбалась и очаровывала. Я никогда не умела быть очаровательной и не видела в этом особого смысла, но попробовать стоило. Поэтому я улыбнулась, хотя это было больше похоже на оскал зубов.

— Ты не дал мне закончить мое предложение, лорд Вейл. В обмен на твою кровь я буду дарить тебе подарок каждый визит.

Я полезла в сумку и достала розу, которую так тщательно упаковала. Прежде чем вручить ее Вейлу, я некоторое время смотрела на нее. Мне показалось, или здесь она выглядит еще прекраснее, как будто ей суждено существовать в этой комнате?

Он уставился на нее с каменным лицом.

— Цветок. Очень красивый.

Он даже не пытался скрыть, насколько он был не впечатлен.

— Уверяю тебя, — сказала я, — его красота — это далеко не самое интересное, что в нем есть.

— О? И почему же?

— Ты не узнаешь, пока не примешь мою сделку.

Его глаза сузились в прищуре и уставились на меня.

— Сколько? — спросил он.

— Визитов?

— Роз.

— Я навещу тебя шесть раз, и каждый раз буду приносить тебе розу.

На этот раз я тоже ожидала бесцеремонного отказа. Но вместо этого Вейл рассматривал розу, слегка покручивая ее между пальцами. У него был очень холодный, жесткий взгляд. Он показался мне немного знакомым, и я не могла понять почему, пока не поняла, что это взгляд ученого, того, кто привык анализировать вещи и разбирать их на части.

С этим осознанием пришла маленькая искорка облегчения. Потому что это, по крайней мере, было то, что я понимала. Может быть, мы с Вейлом и отличались друг от друга во всех отношениях — человек и вампир, лорд и крестьянка, почти бессмертный и жалкое эфемерное существо, но если у нас и было что-то общее, то это было уже больше, чем у меня было с большинством людей, с которыми я выросла.

— Ладно, — сказал он, наконец. — Я принимаю твою сделку. Ты принесла свое оборудование? Давай покончим с этим.

КОНЕЧНО ЖЕ, я захватила с собой оборудование. У меня были готовы иглы и флаконы. Вейл задрал рукав рубашки, протянул мне руку, и я взяла у него кровь.

Вблизи он пах жасмином одновременно старым и молодым, чужим и знакомым. Его кожа была гладкой и загорелой. Когда я коснулась его запястья, чтобы отрегулировать положение его руки, я подпрыгнула от отсутствия тепла, но кожа вовсе не была такой холодной, как я себе представляла. Люди говорили о вампирах, как о ходячих трупах, но я видела много трупов, и Вейл не был похож ни на одного из них.

Тем не менее, я не была уверена в том, чего ожидала, когда проткнула иглой гладкую кожу его внутренней стороны руки. Мне пришлось надавить гораздо сильнее, чем в случае с человеком, и когда игла прошла насквозь, она сделала это со слабым хлопком и резким движением. Кровь, которая потекла в мой пузырек, была такой же консистенции, как и человеческая кровь, но гораздо, гораздо темнее, почти черная.

Я смотрела на это, как завороженная. Затем после второго флакона мои глаза переместились на остальную часть комнаты, рассматривая гобелены на стенах и книги на полках. Боги, некоторым из этих томов, небрежно засунутым в пыльные углы, казалось, было много веков.

Интересно, сколько лет было Вейлу? Легенда гласила, что он живет здесь, за окраинами Адкова, уже почти двести лет. Сколько десятилетий — столетий жизни он прожил до этого?

Сколько всего он пережил?

— Тебе нравится смотреть?

Голос Вейла испугал меня. Мои глаза вернулись к нему. Он смотрел на меня так же, как смотрел на розу, отрывая от нее лепесток за лепестком.

А ты? — хотела сказать я.

Вместо этого я спросила:

— А что станет со всем этим, когда ты умрешь?

— Я бессмертен.

Я насмешливо хмыкнула.

— Ты не бессмертный. Ты просто очень долгоживущий. Это важное различие.

— К тому времени, когда это будет иметь значение, я уверен, что мне будет все равно. — Судя по состоянию его жилья, Вейлу уже было немного наплевать, но я и этого не сказала.

В моем животе возник узел ревности. Он говорил обо всем этом с такой беззаботностью. О своей жизни. Меня возмущала его алчность. Он хранил все эти знания здесь и ни о чем не думал. Эгоист.

— Я полагаю, что это, должно быть, стало единственной ценной вещью после стольких лет, — сказала я. Последний флакон был почти полон. Я смотрела, как кровь пузырится во флаконе, я подготовилась вытащить иглу. — Знание.

— Знания дешевы и скучны, — сказал Вейл, слишком непринужденно, и я чуть не задохнулась от ужаса.

— Я не могу себе представить, чтобы это когда-нибудь было правдой. В мире столько всего интересного.

Он слегка снисходительно рассмеялся, как смеются над спотыкающимся котенком. Я закупорила последний флакон и вынула иглу из его руки. С некоторым удивлением я обнаружила, что кожа вокруг кончика иглы уже зажила. Мне пришлось извлечь ее из вены, на что он никак не отреагировал.

— Спустя столько времени ты понимаешь, что знание вещей не имеет особого значения. Знания без определенного содержания бессмысленны. Это не настоящее сокровище.

— О? — Я убрала свои рабочие принадлежности и встала. — А что же тогда имеет смысл?

Вейл тоже встал. Он был довольно высок и смотрел на меня с волчьим удовольствием. Он улыбнулся, обнажив смертоносные клыки. Лунный свет из окна отражался в его янтарных глазах.

Я сразу почувствовала себя идиоткой за то, что раньше думала, что он не выглядит чудовищно. Потому что в этот момент, с этой ухмылкой на его губах, я увидела существо из легенд. Чудовище из слухов.

— Любопытство, — сказал он.

Глава

4

Кровь Вейла была прекрасна. По-другому ее не описать, она была столь же неоспоримо эстетична, как поле цветов.

Когда я вернулась домой той ночью, уже почти рассвело. Но я не устала, далеко не устала. Меня буквально трясло от возбуждения, в голове снова и снова проносились все моменты этого визита, сжигая их в памяти. Большую часть пути я прижимала рюкзак к груди, как бы укрывая его от посторонних глаз. В конце концов, это была контрабанда.

Придя домой, я сразу же направилась в свой кабинет и заперла за собой дверь. Я не хотела, чтобы Мина знала, что я задумала, как для ее блага, так и для моего. Чем меньше я буду вовлекать ее в свою безумную затею, тем лучше.

Но в доме еще не было слышно шагов. Мина еще крепко спала. Я вытащила свои инструменты, перепутав все, что так тщательно убирала перед уходом. Я перетащила боковой столик в центр пола и установила на нем свою объектив — устройство, состоящее из множества латунных колец, поставленных друг на друга, верхнее из которых было на шарнирах и покрыто стеклом, чтобы его можно было поставить вертикально. На каждом металлическом кольце были вырезаны руны и символы, и когда я прикоснулась к ним, то почувствовала, как от них исходит магия. Я взяла свои чернила и провела пальцем по внешнему кругу устройства, нарисовав ряд знаков.

Сама я, конечно, ни капли не владела магией, да и не особенно хотела — я много раз видела, как она может привести к гибели. Но инструменты, которые могла создать магия, были бесспорно полезны. Этот был создан жрицей Сраной — богиней видения и знания. Мне нравилось разглядывать вещи, так что, по крайней мере, я могу быть благодарна Сране за это.

Я дочертила руны, поместила свой флакон в центр устройства и задула свечи. Самое верхнее медное кольцо светилось ровным теплом, и когда я отрегулировала шарнир, на стену полилось кольцо света.

Внутри этого кольца была кровь Вейла, его кровь на самом низком уровне, мельчайшие частицы жизни внутри него. Они выглядели как поле лепестков красно-черного цветка на штукатурке, двигаясь медленными созвездиями, как звезды на небе.

Иногда люди говорят о вампирах так, будто они живая смерть, не более чем ожившие трупы. Один взгляд на Вейла дал мне понять, что это не так. Тем не менее, я знала, что у вампиров более близкие отношения со смертью, чем у людей, поэтому, возможно, я ожидала увидеть что-то от смерти в составе тела Вейла.

Нет. Все это не было смертью. Это была красота, жизнь и удивительное чудо. Ему были сотни лет, но его кровь была здоровой и процветающей. Она была изящной, изысканной. Она так отличалась от человеческой крови, что я была уверена, что она будет по-разному реагировать на каждый тест. И все же в ней было что-то знакомое, как будто мы были первоисточниками, а он усовершенствованием.

Может быть, богиня — еретичка вампиров все-таки что-то придумала?

Я слишком долго смотрела на него, как завороженная.

Мой инструмент был создан с помощью магии Сраны, богини Белого пантеона, Белого пантеона, который презирал Ниаксию, мать вампиров, что означало, что я должна быть очень осторожна с инструментами, которые я использовала для изучения этой крови.

Даже тот факт, что она вообще была у меня… здесь, в городе, который боготворил Витаруса…

Я моргнула и увидела своего отца, стоящего на коленях на этом поле смерти, костяшки пальцев дрожали вокруг кулака с обреченностью, готового разозлить бога, который с радостью отомстит в ответ.

Я отогнала эту мысль и быстро разобрала инструмент, убрав кровь Вейла в ящик.

Тем не менее, я не могла удержаться от того, чтобы не доставать его каждые несколько часов, чтобы посмотреть на него, хотя бы несколько секунд за раз. Я говорила себе, что это для работы, и в основном так оно и было, потому что в последующие несколько дней я не прекращала работать более чем на десять минут, но на самом деле я была… ну, немного зациклена на нем. Каждый раз, когда эти черные пятна освещали мою стену, я выдыхала с благоговением.

— Что это?

Я обернулась. В дверях стояла Мина. На мгновение, в отличие от элегантной жизненной силы крови Вейла, ее увядающая смертность потрясла меня. Темнота окольцевала ее глаза и покрыла углубляющиеся впадины на щеках. Когда-то она была поразительно красивой девушкой, да она и сейчас была такой, но теперь она была призрачной подобно лицу каменной богини на могиле. Я опустила взгляд. Как давно она здесь? Я не была уверена, какой ответ хуже. Дольше — значит, она видела больше из того, что я делала. Меньше — и я могу беспокоиться об отчетливом слое запыленной кожи, который уже покрывал пол вокруг ее ног.

— Что это? — снова спросила она.

— Ничего, — сказала я, хотя сестра знала меня достаточно хорошо, чтобы понять, что это ложь.

Я положила флаконы и линзы в сумку, застегнула ее и поднялась.

— Мне нужно идти, — сказала я. — Я навещу Фэрроу. Роза придет к тебе с ужином, и…

Я шагнула мимо нее, но Мина едва заметно отошла в сторону. Проходя мимо нее, я старалась не замечать, как на пол не прекращаясь падает мелкая пыль подобно тикающим секундам.

— Лилит, подожди…, - сказала она.

Я остановилась, но не обернулась.

— Что?

Я звучала холоднее, чем мне хотелось бы. Я хотела быть теплой, как Мина. Как наша мать. Наш отец. В теплой семье я была странной, холодной, той, которая могла расшифровывать учебники и уравнения, но не могла точно расшифровать ни изменение голоса, превращающую имя в ласковое обращение, ни характер прикосновения, превращающего его в ласку.

— Останься со мной сегодня, — сказала она. — Мы можем прогуляться.

— Я бы хотела. Но у меня слишком много работы.

Даже я знала, как распознать разочарование в ее голосе, когда она сказала:

— Почему?

Я знала, что она имела в виду: Что может быть важнее?

Когда я росла, люди всегда спрашивали меня: Почему ты так много работаешь? Они всегда спрашивали одним и тем же тоном — озадаченным, жалостливым — таким тоном, который говорил мне, что они задают мне совсем не тот вопрос, который передают их слова. В этом тоне я слышала все намеки. Подразумевалось, что я трачу свою жизнь впустую. В конце концов, у меня ее так мало. Зачем тратить ее на работу?

Я услышала это в голосе Мины сейчас. То же осуждение, то же замешательство. Только теперь она была той, чье время истекало, и умоляла меня забрать у нее часть этого времени.

И это, в конце концов, было ответом.

Почему я так много работала? Я работала так усердно, потому что ничего из этого никогда не будет достаточно. Я продолжала бы, пока мне нечего было бы отдать. Я буду заставлять себя проходить сквозь механизмы разума.

Лучше так, чем тратить время на то, чтобы ей было труднее однажды попрощаться со мной. Моя любовь ничего не даст моей сестре. Но моя работа даст ей шанс.

— Мне пора идти, — повторила я и оставила Мину в коридоре, наблюдавшую за мной.

Она бы не поняла, если бы я попыталась ей это объяснить. Она не знала смерти так, как я. В конце концов, она никогда не была сестрой, которая должна была умереть.

Глава

5

Я дошла до окраины города, где можно было сесть на лодку до Басции. Проходя по улицам города, я миновала общины последователей Витаруса, которые стояли на коленях на улицах и молились над кучами горящих листьев. Впереди них стоял Томассен, главный жрец Адковы и преданный последователь Витаруса — высокий, худой мужчина лет пятидесяти с добрыми глазами. Он был ровесником моих родителей, но в последние годы выглядел намного старше. Должно быть, нелегко тратить все это время на попытки понять, почему твой бог отвернулся от тебя.

Он слабо улыбнулся мне, когда я проходила мимо, на что я ответила отрывистым кивком.

Когда-то он был хорошим другом моего отца, поэтому он всегда был добр к нам с Миной. Возможно, он жалел нас. Забавно, но я точно жалела его, когда он стоял на коленях в пепле, которым кормил своего бога, а его бог лишь давал ему еще больше пепла в ответ.

Я продолжила путь к окраине города, где нашла судно, направляющееся через канал в город. Путешествие заняло несколько часов, и мой желудок уже не справлялся с морским путешествием, но, когда я ступила на пристань, все это определенно того стоило.

Я глубоко вдохнула городской воздух, который, казалось, пах книгами, волнением и знаниями… смешанными, возможно, с легким запахом мочи. Я провела здесь шесть лет, обучаясь в университетах и библиотеках. Сейчас я с ошеломляющей силой осознала, как сильно мне этого не хватало. Даже здания, высочайшие и величественные, говорили об истории, ведь многие из них были заложены тысячу лет назад.

Фэрроу, как я и предполагала был в своем кабинете, маленькой комнатке, расположенной в глубине университетского архива. И, как я знала, он был рад меня видеть. Яркость его улыбки, когда он поднял глаза, чтобы увидеть меня, зажгла маленькую искру вины в моей груди.

Я не должна этого делать. Не должна подвергать его опасности.

Но он был одним из самых умных людей, которых я знала, и мне нужна была его помощь.

Фэрроу был высоким и стройным, с пепельно-русыми волосами, которые ему постоянно приходилось убирать с глаз, и серебряными очками, которые всегда были немного разбиты. У него была манера выгибать все тело от интереса к тому, над чем он работал, и именно так он и поступил, когда я установила свой объектив в центре комнаты, примостившись на самом краю его кресла, и проецировала эти прекрасные лепестки кровавых цветов на его вымазанную мелом стену.

Его глаза расширились, и он слегка приподнялся со стула, чтобы посмотреть поближе. Он практически не дышал.

Я всегда ценила это в Фэрроу, его неприкрытое изумление окружающим миром. Когда я впервые встретила его, будучи молодой студенткой, мне понравилось то, что он воплощает в себе то, что я сама так хотела выразить, но не могла. Мужчины из семей высшего сословия были рады открыто восторгаться своим ремеслом. Это делало их интересными и эксцентричными, преданными и страстными. Когда же это делали женщины, это делало нас скучными.

Я видела Фэрроу удивленным очень много раз. Но никогда так сильно, как сейчас. Он поднялся, обвел взглядом комнату, прищурился на кровь, затем вернулся в кресло и опустился в него, запустив руки в волосы и глядя на меня из-под очков он прошептал:

— Великие боги, Лилит, что это такое? На что я смотрю?

Я сглотнула. Я не хотела произносить это слово, по крайней мере не вслух. Это только подвергло бы Фэрроу риску, гораздо большему, чем я уже подвергла, приехав сюда. Была причина, по которой я привезла кровь сюда, а не попросила его посетить наш проклятый город.

Эгоистично с моей стороны. Я знала это.

— Если бы я могла как-то очистить это, — сказала я, — как бы я это сделала? Это свойство?

— Скорее всего, тебе понадобится магия.

— А что, если я не смогу им воспользоваться?

Фэрроу нахмурился.

— Почему ты не можешь воспользоваться магией?

Я посмотрела на свой объектив. Проекция работала дольше, чем я позволяла себе смотреть на образцы дома. Я боялась, что в любой момент магия распознает природу того, что она анализировала. Магия была непостоянной и темпераментной, как и боги.

— Может быть, есть способ сделать это без магии? — спросила я. — Научными, а не магическими средствами?

Фэрроу выглядел озадаченным, что было вполне разумно. Наука и магия часто были двумя частями одного целого, ибо каждая дополняла другую, их методы часто были неразрывны.

— Это было бы… это было бы трудно. Возможно, что нереально. Принеси его в один из храмов Сраны. Посмотрим, что жрицы скажут по этому поводу.

— Я не могу.

Между его бровями образовалась морщинка. Его изумление угасло.

— Почему, Лилит?

Я стиснула зубы. Я смахнула руны со стола одним резким движением, как раз в тот момент, когда объектив начал слабо пахнуть дымом. Комната погрузилась в темноту, и проекция померкла. Даже в темноте я чувствовала на себе взгляд Фэрроу, жесткий и пронзительный. Исчезло его детское изумление. Теперь он выглядел обеспокоенным.

Разумеется, он догодался. Я приехала сюда, потому что он был одним из самых умных людей, которых я знала. Могла ли я действительно ожидать, что он не поймет, что находится прямо перед ним?

— Спасибо, Фэрроу, — сказала я. — Я ценю твою…

Я повернулась к двери, но он схватил мою руку, крепко сжав ее.

Я посмотрела вниз на его длинные пальцы, обхватившие мое предплечье. Затем подняла взгляд на его лицо. Обеспокоенность теперь преобладала в его выражении с тем же энтузиазмом, что и его радость несколько минут назад.

Конечно, это ведь был Фэрроу. Чувствует все. Показывает все.

— Скажи мне, что это такое, — потребовал он.

Я покачала головой, и этого ответа ему было достаточно.

— Это один из них, не так ли? Живой и мертвый одновременно. Сначала я так и подумал, но потом подумал, что ты не могла… — Он сглотнул, его пальцы сжались. — Скажи мне, что я ошибаюсь.

Я не могла. Я всегда была чертовски плохой лгуньей.

Его выражение лица померкло от осознания. Он побледнел.

— Что ты делаешь, Лилит?

Я отстранилась, его осуждение глубоко зарылось в мое нутро.

— Я делаю то, что должна.

Но в случае с Фэрроу, как только вопросы начались, они уже не прекращались.

— Как ты это заполучила? Как… — Еще одна волна осознания. — Он? Ты ходила к нему? Одна?

— Я сделала то, что должна была сделать, — снова прошипела я. Я изо всех сил старалась скрыть свое раздражение.

Неужели он думает, что я не знаю, что это было глупо? Что это было опасно?

— Ты хочешь вливать людям кровь вампира? — прошептал он.

Я обернулась.

— Шшш.

Он закрыл рот. Наши обе пары глаз устремились к потолку, к небу за его пределами. Боги, в конце концов, всегда слушали.

Я глубоко вдохнула и выдохнула.

— К тому времени, когда я закончу с ним, он уже не будет таким, — сказала я тихо. — Я создам из этого что-то другое. Я создам лекарство.

Он печально покачал головой.

— Это опасно.

— Я позабочусь о том, чтобы это не причинило им вреда.

— Им? А что насчет тебя?

Я не могла подавить свое разочарование.

— И что с того? — огрызнулась я. — Мы молились. Мы использовали умения Белого пантеона. Мы давали Витарусу все подношения в течение десяти проклятых богами лет. Мы слушали ученых, жрецов, последователей и колдунов. Мы испробовали магию каждого бога, включая того, который нас проклял. Что еще, черт возьми, мы можем сделать?

— Я беспокоюсь о тебе, Лилит, — мягко сказал он, и мне сначала захотелось посмеяться над ним, потому что, что толку беспокоиться обо мне и моих жалких оставшихся месяцах жизни по сравнению с судьбой целого города?

Он придвинулся немного ближе, настолько близко, что я могла чувствовать тепло его кожи, наши лица теперь были всего в паре дюймов друг от друга.

— Я беспокоюсь о тебе, — сказал он снова, более мягко, болеенежно. — Останься. Мы можем разобраться во всем вместе.

Останься. Это был не первый раз, когда он просил меня об этом, но первый раз, когда он произнес это слово так близко, что его дыхание согрело мой рот. Останься.

И, как и в прошлый раз, когда он просил меня об этом, я едва не поддалась искушению. В Фэрроу был определенный комфорт. Он мне нравился. Я доверяла ему. Я знала, как он целуется, как прикасается, что чувствует во мне. Я провела столько времени, работая над каждым мускулом своего тела, работая над лицом, придумывая, как правильно преподнести себя этому миру. Несмотря на все эти усилия, большинству людей я по-прежнему не очень нравилась, но Фэрроу я нравилась всегда. И когда он сказал мне: «Мы сможем разобраться во всем вместе», я не поверила ему, но он заставил меня захотеть. А это уже что-то значит, не так ли?

Но это было несправедливо по отношению к Фэрроу, позволить ему любить меня так, как он хотел, или позволить себе любить его с теми разбитыми кусочками, которые я могла ему предложить. Он всегда хотел большего, чем я могла или хотела ему дать. В конце концов, это пустая трата времени любить то, что скоро исчезнет.

Я отстранилась от него и подняла свою сумку. Фэрроу посмотрел на нее, и я поняла, что он увидел, как хорошо она упакована, достаточно для гораздо более длительного путешествия, чем то, которое было до дома.

— Ты едешь туда сейчас? — спросил он, встревоженный.

— Да.

— Лилит. — Он говорил безнадежно, сокрушенно. Я не хотела оборачиваться назад, но все равно обернулась.

— Останься, — повторил он. — Пожалуйста.

— Чего ты боишься? — сказала я. — Что я провалюсь в темноту? Мы уже там. Мы там уже много лет, и падаем мы туда все глубже.

Я не добавила: Я там со дня своего рождения.

Я покачала головой.

— Слишком поздно, Фэрроу. Слишком поздно.

Глава

6

Когда я добралась до особняка Вейла, было уже далеко за полночь. Моросило и было холодно, как часто бывает в это время года. Я постучала в дверь и не получила ответа.

После встречи с Фэрроу я устала, продрогла, чувствовала себя неуютно и, как ни странно, была на взводе. У меня не было настроения для игр.

Я сильно постучала в дверь, пять шесть семь восемь девять раз, а когда ответа не последовало, открыла дверь сама. Вейл по-прежнему не запирал свою дверь. Зачем ему это?

— Лорд Вейл? — крикнула я в темноту помещения, закрывая за собой дверь. Я ничего не услышала, не увидела никакого движения. Возможно, Вейл решил, что я ему надоела, и он будет игнорировать меня, пока я не уйду. Или, может быть, он заманивал меня внутрь и выжидал, когда сможет схватить и сожрать.

Я побродила по главному коридору и, ничего не найдя, после минутного колебания решила подняться по лестнице.

Я сказала себе, что просто выполняю задание, но если бы я была честна с собой, то признала бы, что по моему позвоночнику пробежала трель восторга.

Моя мама говорила, что мне нравится заниматься наукой, потому что я по природе своей любопытный человек. Наверное, она была права. Она всегда знала меня лучше, чем кто-либо другой.

Я собирала факты, как другие люди собирают драгоценности, и дом Вейла был переполнен ими — и фактами, и драгоценностями. Лестница вела в длинный коридор, такой же захламленный и архитектурно диссонирующий, как и все остальные части дома, которые я видела до сих пор. Стены были увешаны произведениями искусства, большинство из которых изображало вампиров с пернатыми крыльями, потрошащих, колющих, сжигающих и иным образом жестоко убивающих своих жертв чаще всего вампиров с крыльями, похожими на крылья летучей мыши. Но в этих залах хранились и другие артефакты. В одном из залов был выставлен набор костей величественных крыльев, развернутых вдоль отслаивающихся позолоченных обоев. Мне пришлось сделать паузу, чтобы посмотреть на них с благоговением.

Невероятно.

Я никогда не видела такого произведения биологического искусства. Каждое крыло было длиннее моего роста, а кости оттенка слоновой кости нежно поблескивали. Но, несмотря на легкую элегантность, в них чувствовалась сила — даже без мышц это было заметно.

Должно быть, я была права насчет Вейла. Должно быть он Ночнорожденный вампир из Дома Ночи, королевства, где обитают единственные в своем роде крылатые вампиры.

Как выглядят его крылья?

Далекий голос вывел меня из задумчивости. Я напряглась, повернув лицо в конец коридора.

Звук доносился из-за угла, и он повторился. Голос, поняла я через мгновение, был слишком высокий, чтобы быть голосом Вейла, и он был без слов. Крик. Боль?

Мое сердце учащенно забилось.

Я не задумывалась о том, действительно ли Вейл ест людей. И притаскивал ли он сюда своих жертв, чтобы сделать это.

Наверное, мне следовало бежать. Но бороться с природой было бесполезно, а я была любопытным существом. Поэтому я пошла не прочь от звука, а ближе, крадучись по коридору и завернув за угол, где из открытой двери в конце коридора лился холодный свет фонаря.

Звуки становились все громче, все ближе.

И румянец вспыхнул на моем лице, когда в нескольких шагах от двери я поняла, что то, что я слышу, это не крики боли.

На самом деле все было совсем наоборот.

Стоны все больше и больше усиливались.

Нет, Вейл был не один. И с кем бы он ни был, он прекрасно проводил время.

Дверь была распахнута настежь. Кто может винить меня за то, что я заглянула?

Я заглянула за раму. Это была спальня Вейла, большая комната, покрытая шелками и произведениями искусства, с беспорядочными безделушками, разбросанными по всем поверхностям. В центре комнаты стояла большая кровать с резной рамой. Тонкие простыни на ней были смяты и спутаны.

А на ней были спутаны две фигуры, настолько переплетенные, что я не знала, где кончается одна из них и начинается другая.

Она была под ним, золотистая кожа сверкала под беспорядочными локонами рыжих волос, а он склонился над ней и сжимал ее бедра сзади. Я видела в основном его спину и ее спутанные волосы, ее раскинутые руки, которые хватались за простыни, чтобы удержаться, когда он яростно входил в нее. С каждым толчком его мышцы прогибались под кожей, пульсируя по широкой спине, изгибу затылка, худощавым мышцам бедер.

Он выглядел таким же величественным и прекрасным, как те крылья. Я представила, что, возможно, покрытые мускулами и кожей, они могли бы выглядеть почти, почти так же красиво, как он сейчас.

Мое лицо было очень горячим.

Я не могла отвести взгляд. Я действительно хотела заявить о себе или отступить, но застыла на месте.

Женщина выгнулась на кровати, подушка слегка, но только слегка заглушала ее нарастающие крики удовольствия. Движения Вейла становились все быстрее, жестче, плоть шлепалась о плоть, он прислонялся к ней и наваливался на ее спину.

Я смотрела, не моргая, как он прижимает ее к себе, как рот переходит на ее плечо, когда они кончают вместе. Только тогда он издал звук, грубый выдох, от которого у меня на руках поднялись волосы, и мне пришлось напрячься, чтобы расслышать его за ее звуком.

Они рухнули вместе, и вместе с их дыханием я выпустила свое собственное. Мои пальцы разжались на дверной раме. Я и не заметила, что сжимала ее.

Вейл обернулся.

— Лилит.

На долю секунды он действительно выглядел потрясенным. Растерянным.

Затем его лицо ожесточилось, став ровным и рассерженным. Он повернулся ко мне спиной и поднялся с кровати, сдернув с пола скомканную кучу ткани и предоставив мне еще один отвлекающий вид на свой зад.

— Что, — огрызнулся он, — ты тут делаешь?

— Ты не открыл дверь.

Мой голос прозвучал немного слабее, чем мне хотелось бы.

Женщина не пыталась прикрыться. Она перевернулась и потянулась. Я поняла, что она вся в крови, особенно в районе горла — темный цвет простыни скрывал это от меня. Она улыбнулась, обнажив свои острые зубы.

— Ты пригласил друга — человека, Вейл? — сказала она с глубоким придыханием, от которого я отступила назад.

Вейл бросил на нее предупреждающий взгляд, от которого ее улыбка исчезла.

— Мышь, — усмехнулся он. — Нет, крыса. Незваный вредитель.

Он отряхнул халат, который подобрал одним сильным движением, затем набросил его на плечи.

— Я стучала, — сказала я. — Ты не ответил. Я пришла в оговоренное время.

— О, я тоже, — сказала женщина, тихонько смеясь про себя, а Вейл бросил на нее еще один невеселый взгляд.

— Что? — сказала она. — Не хочешь делиться?

— Давай не будем устраивать в моем доме еще больший беспорядок, чем мы уже устроили. Можешь дать нам минутку?

Она вздохнула, затем спрыгнула с кровати, легкая как кошка. Она схватила кусок ткани с прикроватной тумбочки и вытерла кровь с груди и горла.

— В любом случае, мне пора идти. Как и всегда спасибо за гостеприимство, Вейл.

Она накинула простую черную рубашку и брюки, которые лежали на полу, затем прошла мимо меня, не оставив ничего, кроме еще одного длинного любопытного взгляда, который начался у моих ног и закончился у моего лица.

Вейл молча смотрел в окно, пока ее шаги не исчезли. Затем, наконец, он повернулся. Теперь на нем был темно-красный бархатный халат, который он свободно завязал на талии, так что стала видна длинная полоса его груди, покрытая вьющимися черными волосами, но, к большому разочарованию, ниже пояса ничего не было видно.

Мои губы были сжаты.

Халат был таким…

— Что? — огрызнулся он.

— Что?

— Ты смеешься надо мной.

— Я не смеюсь над тобой. Я смеюсь над…

Я закрыла рот. Я поняла, что говорить людям, что я смеюсь над их одеждой, наверное, не очень вежливо.

— Что? — раздраженно выдохнул он.

— Халат. Это просто… это очень по-вампирски.

Его губы сжались.

— Да, хорошо. Я и есть вампир. Теперь я понимаю, почему ты на вершине в области науки.

Я подавила смех.

Верно. Работа.

— Я пришла за твоей кровью. Прошел месяц, как мы и договаривались.

— А оплата?

Я полезла в сумку и достала розу, аккуратно завернутую так, чтобы ни один лепесток не был помят или раздавлен. Он протянул руку, а я колебалась, на что он раздраженно вздохнул.

— Что? Теперь я тебя пугаю?

Он не пугал меня. Здесь просто пахло сексом. Я пересекла комнату, разглядывая окровавленные, смятые простыни. Вейл взял розу и уставился на нее, совсем не впечатленный.

— Та, что ты подарила мне в прошлый раз, кажется, совершенно непримечательной, — сказал он.

— Тебе придется набраться терпения.

— Я не очень терпеливый.

— Я не лгу, лорд Вейл. Они особенные. Я это гарантирую.

— Можешь звать меня просто Вейл, — проворчал он. — Полагаю, когда кто-то видит мою голую задницу, можно обходиться и без титулов. — Он тяжело опустился в бархатное кресло у окна. — Давай покончим с этим.

— Здесь?

— Да, здесь. Это проблема?

Я снова посмотрела на кровать, и он издал низкий, подобно шелку смешок.

— Что? Тебя действительно так отвлекает секс?

Отвлекает, но я не собиралась признавать это. Я опустилась перед ним на колени и достала из сумки свое оборудование. Когда я взяла его руку, чтобы ввести иглу в его вены, я остро осознавала каждую частичку своей плоти, которая касалась его.

Он снова засмеялся, когда я вводила иглу через сопротивление его кожи.

— Я слышу биение твоего сердца. Это нервозность или волнение?

Я тоже слышала биение собственного сердца, и мне хотелось, чтобы оно успокоилось. Даже я не была уверена, что это было, но ни то, ни другое не приветствовалось.

— Мне кажется забавным, что ты забрела в мой дом без всякой заботы, — сказал он, — но вид пятнадцати секунд секса действует тебе на нервы. Я никогда не пойму людей.

— У меня было достаточно секса. — И как только я это сказала, я прокляла себя за это, почему, во имя богов, я только что это сказала?

Вейл сейчас выглядел очень, очень забавным, и я абсолютно презирала его.

— Неужели? Какой-то щуплый парень с соседней фермы совокуплялся с тобой?

Мои губы сжались в тонкую линию.

Эрон был зевакой, он был фермерским мальчиком, и летом, когда мне было шестнадцать и я была любопытна, мы действительно исследовали друг друга в безлюдных местах за сараем, когда вокруг никого не было. Я не хотела умереть девственницей. Тогда я была уверена, что не доживу до зимы, и поэтому я изучала себя и Эрона.

С тех пор прошло пятнадцать лет, а я все еще была здесь, но полгода назад я подмела Эрона с пола церкви после его похорон, когда его мать была в истерике, чтобы сделать это.

— Знаешь, я сначала удивлялась, — сказала я, — почему ты не убил меня, когда я пришла к тебе в дом. Теперь я понимаю, что это потому, что ты скучающий, одинокий мужчина, отчаянно нуждающийся в любой компании.

Я не отрывала взгляда от флакона, его кровь капала и катилась по стеклу. Но я чувствовала его взгляд, и в момент тишины я задумалась, попала ли я в цель.

— Как ты только что убедилась, — сказал он холодно, — я могу получить любую компанию, какую захочу.

— Компания, которая получила от тебя то, что хотела, а потом ушла, не попрощавшись.

— Мы получили то, что хотели друг от друга. Я искал не разговора.

И все же… он сидел здесь и разговаривал со мной.

— Для чего тебе это нужно? — спросил он. — Кровь?

— Как я уже говорила…

— Моя кровь не является лекарством ни от чего, я уверяю тебя в этом.

— Кажется, Л… — Я поймала себя на слове. — Вейл, это лекарство от смерти.

Он насмехался.

— Ни одна встреча человека с кровью вампира хорошо не заканчивалось.

Этот тон вызвал мое любопытство почти настолько, что я забыла о своем раздражении по поводу его оскорблений. Я подняла на него глаза. Он смотрел в окно, и холодный лунный свет вырисовывал очертания его челюстной кости, особенно ярко выраженные под этим углом.

— Ты Рожденный или Обращенный? — спросила я.

Вампиров можно создать двумя способами. Некоторые рождаются, как и все мы. Но более интересным было обращение — процесс питья человеческой крови и предложение своей, чтобы создать нового вампира.

Я много думала об этом в последние несколько недель. Каково это должно быть. Какое еще животное способно на такое? Это превращение было таким же впечатляющим, как превращение гусеницы в бабочку.

Его взгляд метнулся ко мне, оскорбленный.

— Рожденный. Очевидно.

— Почему это очевидно?

— Быть Обращенным… крайне нежелательно.

Я знала лишь немного об анатомии вампиров. Было трудно изучать их, когда они были такими затворниками. К тому же многие из тех, кто отправлялся в Обитрэйс, никогда не возвращались обратно.

— Обращение опасно, не так ли? — спросила я.

— Да. Большинство умирает во время процесса.

— Но если кто-то выживает и становится вампиром, его считают… неугодными?

— Частично человек. Частично вампир. Их кровь всегда будет содержать отпечаток человечности. — Он сморщил нос. — Такая кровь менее чистая.

— Но если они пережили такое опасное обращение, разве это не делает их сильнейшими среди вас?

Вейл открыл рот, чтобы возразить, но потом закрыл его. Вид у него был противоречивый, как будто он никогда не думал об этом в таком ключе.

— Все не так, — сказал он, наконец.

Первый флакон был полон. Я переключилась на следующий.

— Почему ты покинул Обитрэйс? — спросила я.

— А я думал, что в прошлый раз ты была любопытной.

— Большинству людей никогда не удается поговорить с вампиром. Я должна воспользоваться этим, не так ли?

— Разве тебе не повезло?

Прошло несколько секунд. Я думала, что он не хочет отвечать, но потом он сказал:

— Я хотел перемен.

— Почему?

— Почему бы и нет? Ты всегда жила в этом маленьком городке?

— Я училась в Басции.

Он насмешливо хмыкнул.

— Целых десять миль от дома. Как экзотично.

Мне не нравилось, что он осуждает меня, и еще больше мне не нравилось, что его насмешки задевают маленькую эгоистичную рану, которую я старалась не замечать. Я никогда не увижу мир, но это не значит, что я не хочу этого.

— Не у всех из нас есть ресурсы для путешествия, — сказала я.

— Люди и твои деньги.

— Я не говорила «деньги». Я сказала «ресурсы».

Он посмотрел на меня в замешательстве. Я мрачно улыбнулась ему.

— Время, Вейл, — сказала я. — Время — самый ценный ресурс из всех, а некоторым из нас его вечно не хватает.

Глава

7

Вейл повел меня обратно вниз, когда я закончила брать у него кровь. Как и каждый раз, я замедляла шаг по каждому коридору, не в силах отвести взгляд от каждого антиквариата и предмета искусства. Когда мы снова проходили мимо крыльев, я не могла удержаться от того, чтобы не повернуть шею, мои шаги замедлились без моего разрешения.

— Они тебе нравятся?

Вейл звучал забавно.

— Они… замечательные.

— На моей стене они более примечательны, чем на вампире, который их носил.

Это были ужасные слова. Напоминание о жестокости вампиров. И все же… я была скорее заинтригована, чем потрясена.

— И кто же это был?

— Хиаджский генерал, который, как говорят, был очень талантлив.

Слова «очень талантлив» прозвучали с сарказмом.

— Хиадж, — повторила я. — Это один из двух кланов Дома Ночи?

Мой взгляд переместился на картину рядом с крыльями, изображающую человека с белыми перьями, пронзающего копьем грудь другого с серыми крыльями летучей мыши.

— Ты… знаешь об Обитрэйсе больше, чем я ожидал от человека.

— Мне нравится разбираться во всем.

— Я вижу. Да. Хиадж. — Он ткнул пальцем в сторону крылатого мужчины. — И Ришан. — Он постучал пальцем по пернатому вампиру.

Ришан. Я беззвучно произнесла это слово, перекатывая его языком.

— Ты, должно быть, ришанец, я, полагаю. Судя по твоему вкусу к декору.

— Ты правильно предполагаешь.

— Значит, у тебя есть крылья.

Я сказала это прежде, чем смогла остановить себя. Пернатые крылья. Как бы они выглядели? Будут ли они темными, как его волосы?

— Ты сегодня особенно любопытная, мышка.

Я моргнула и увидела, что Вейл смотрит на меня, забавляясь.

— Я всегда любопытная, — сказала я. — Ты пока еще не очень хорошо меня знаешь.

Пока. Как будто мы сможем завязать какую-то дружбу благодаря этой моей маленькой сделке. Нелепая мысль. И все же… когда он слегка рассмеялся и усмехнулся, неохотно, как будто не хотел этого, я могла представить, что это может произойти.

— Может быть, однажды ты сможешь увидеть их, — сказал он, — если тебе очень повезет.

И я представила, что мне действительно очень повезет, если я увижу крылья Вейла.

— Кто сейчас у власти? — спросила я. — Твоего дома?

— Моего дома?

Он произнес это слово медленно, как будто оно было иностранным.

Мне и в голову не пришло, что Вейл может не считать Дом Ночи своим домом. Но, с другой стороны, разве можно считать место своим домом, если не был там сотни лет?

— Дом Ночи, — сказала я. — Кланы Ришан и Хиадж постоянно воюют, не так ли? Борются за власть.

— Ты знаешь слишком много грязи о моей стране.

— Однажды у меня был коллега, который изучал антропологию, специализируясь на культуре вампиров.

Вейл рассмеялся.

— Опасная область.

— Действительно опасная. Он уехал в Обитрэйс и не вернулся. Он был хорошим человеком. Мне нравилось думать, что, возможно, кто-то обратил его, и он все еще живет какой-то жизнью там, хотя я знала, что вероятнее всего он просто стал чьей-то пищей.

Вейл повернулся и начал идти обратно по коридору, и я уже перестала надеяться получить ответ на свой вопрос, когда он наконец сказал:

— Хиадж. Хиаджи находятся у власти уже двести лет.

Значит народ Вейла был узурпирован. Судя по стилю искусства и тому, что я знала о конфликте вампиров, это не могло быть приятным.

И…

— Как давно ты здесь? — осторожно спросила я.

Вейл усмехнулся над вопросом, который я действительно задала, и дал мне ответ, который я действительно искала.

— Не очень-то приятно наблюдать за поражением в войне, мышка, — сказал он. — После этого ты бы тоже объехала полмира.

НА ОБРАТНОМ ПУТИ к входной двери он еще больше удовлетворил мое любопытство, останавливаясь то тут, то там, чтобы рассказать мне несколько фактов об этом артефакте, этой картине, этом гобелене. Даже этих скупых сведений было более чем достаточно, чтобы подтвердить, что я была права и Вейл обладает невероятным объемом знаний, просто находясь в этом замке, не говоря уже о том, чем он должен владеть в Доме Ночи. Но еще больше меня поразило то, что он предлагал мне эту информацию совершенно свободно, даже не спрашивая, словно понимал каждый мой вопрос еще до того, как я его задала. Я почти решила, что он читает мысли, но в Доме Ночи не было магии разума, ведь этот дар принадлежал только Дому Тени.

Нет, он был просто… наблюдательным. И в эти несколько мгновений, как ни странно, я почувствовала, что мне не нужно прилагать столько усилий, чтобы преодолеть разрыв между собой и остальным миром. Мне не нужно было прилагать столько усилий, чтобы настроить свои лицевые мышцы и язык тела, а также расшифровать его.

И может быть… может быть, он чувствовал то же самое. Может быть, — если учесть, что все мои приставания были просто жестокими словами, которые я бросала в его адрес, — возможно, он действительно был одинок.

Эта мысль поразила меня сразу, когда он подошел к двери, открыл ее, а потом остановился.

Я плохо умела читать выражения лиц. Но это было… разочарование?

Он пристально вглядывался в темный путь впереди.

— Уже поздно, — сказал он. — Сколько времени тебе нужно, чтобы дойти отсюда до своего дома?

— Несколько часов.

Это было еще мягко сказано.

— Не опасно ли маленькой человеческой мышке одной путешествовать так далеко ночью?

— Ночь наступит еще не скоро.

Мое тело тоже не давала мне забывать об этом. Каждое моргание было тяжелым, а мои мышцы раздраженно ныли. Мне было тридцать. Достаточно взрослый возраст, чтобы мое тело протестовало против отсутствия сна так, как не протестовало десять лет назад.

Но я пожала плечами.

— Если бы я не занималась опасными вещами, — добавила я, — я бы ничего не предпринимала.

— Хм. — Он посмотрел на тропу, а затем оглянулся на лестницу, похоже, не будучи убежденным.

Я прочистила горло и поправила сумку на плече.

— Ну…

— Ты можешь остаться, — сказал он. — Если ты конечно предпочтешь дождаться утра, чтобы уйти.

Он выглядел настолько же удивленным, что сказал это, насколько я была удивлена, что услышала это.

Я выгнула бровь.

— Вейл, у тебя уже была одна гостья в этом доме…

— Не так, — хмыкнул он. — Гостья ушла. Я предлагаю тебе твою собственную кровать. Хотя… — и тут его голос понизился, — если ты захочешь разделить мою, я не буду возражать.

Я затихла. Слова ускользали от меня. Я вглядывалась в его лицо в поисках любого из многих признаков, которые я запомнила, что кто-то смеется надо мной, говорит мне что-то неправдивое, и я не нашла ни одного из них в выражении лица Вейла.

Это удивило меня почти так же сильно, как и то, что я обдумывала это.

Я слишком живо представила себе, каково это быть на месте той женщины, чувствовать его руки на моем теле, прижимающие меня. Чувствовать его размеры внутри меня, чувствовать, каково это быть взятой так грубо, так жестко. Я обманывала себя, если думала, что выбросила его из головы. Если бы хоть какая-то часть меня не думала, хотя бы немного, о блеске пота на его голых мышцах при каждом его движении сегодня вечером, я бы об этом знала.

Я наклонила голову и уставилась на него.

— У вампиров хорошее обоняние, не так ли? — сказала я.

Он придвинулся немного ближе.

— Да.

— Ты чувствуешь мой запах? — Мой голос был низким и хриплым.

— Да, — сказал он. — Остро.

— Это… тяжело для тебя?

— Что ты имеешь ввиду?

Я не ответила, и уголок его рта приподнялся.

— Хочешь узнать, соблазнен ли я тобой?

Он наклонился еще ближе. Я прижалась спиной к дверному косяку. Я оставалась очень, очень неподвижной, даже когда он шагнул ближе, наши тела почти соприкоснулись. Он опустил голову, так что его губы почти коснулись моего горла.

Я не двигалась.

Мое дыхание стало прерывистым, сердцебиение учащенным. Какая-то первобытная сущность внутри меня потянулась к поверхности моей плоти, потянулась к поверхности его плоти.

Его рот не касался меня. Но я все еще чувствовала вибрацию его голоса, глубокого и низкого, на тонкой коже моего горла.

— Я чувствую твой запах, — прошептал он. — Я чувствую запах твоей крови.

— Как она пахнет?

Мой голос казался мне чужим.

— Она пахнет медом. Как… паслен. Сладкая. Возможно, с горьким привкусом.

Я услышала, как его голос слегка дрогнул при последней фразе. Увлечение.

— И? — спросила я.

— И я чувствую пульсацию твоей крови в твоих венах.

Мой пульс слегка участился, взволнованный его вниманием. Его руки теперь опирались на дверную раму так, что его тело охватывало мое, тем не менее не касаясь.

— И знаешь, какой еще я чувствую запах? — Его лицо придвинулось чуть ближе, голос понизился до шепота. — Я чувствую, что ты хочешь этого.

Я тяжело вздохнула.

Да. Мое любопытство выходило за рамки артефактов на стене. Оно тянулось к телу Вейла и моему собственному, и к тому, каково это соединить их вместе.

Я даже не пыталась этого отрицать.

Но я не собиралась позволить ему отнести меня в постель, простыни которой все еще смяты из-за чужого тела.

— Хотеть чего-то еще ничего не значит, — сказала я и крепко положила руку ему на грудь, отталкивая его назад. Он отошел без протеста, глаза сузились, возможно, от такого же сильного любопытства, как и мое.

— Спокойной ночи, Вейл, — сказала я. — Спасибо за кровь. Увидимся через месяц.

И, идя по тропе, я ни разу не оглянулась.

Но я знала, что он смотрел мне вслед, пока я не пропала из виду.

КОГДА Я ВЕРНУЛАСЬ ДОМОЙ, в доме было по-прежнему темно и тихо, хотя птицы к тому времени уже щебетали. Я позвала Мину, но ответа не услышала.

Может, она ушла раньше, подумала я, не веря себе.

Я обнаружила ее в спальне, сидящей на краю кровати, с остекленевшими глазами, затекшими суставами и напряженными мышцами. Она не видела меня, даже когда я стояла прямо перед ней и только когда я сильно потрясла ее, она моргнула и наконец подняла на меня глаза.

— О. Ты дома!

Она спрятала свой страх под улыбкой и пренебрежительным взмахом руки, и, хотя в моем горле образовался комок, который мешал говорить, я не стала ее расспрашивать.

Но я все еще видела, как она дрожит. Я все еще видела, как она остановилась перед зеркалом, когда, шатаясь поднялась с кровати, и смотрела на себя так, как я смотрела в первый день, когда была достаточно взрослой, чтобы почувствовать, что смерть преследует меня.

На полу было столько ее кожи, что мне потребовалось полчаса, чтобы все это смести.

Глава

8

Прошло три недели неустанной работы.

Я вложила в нее все, что у меня было. Я перестала спать, за исключением коротких дремок, которые я делала от полного изнеможения, и только тогда, когда мое тело угрожало предать меня. Я перестала есть, только торопливо перекусывала тем, что легче всего было запихнуть в рот поверх книг. Я перестала выходить из кабинета, и выходила только для того, чтобы заняться выращиванием своих роз, убедиться, что они остаются достаточно совершенными, чтобы соответствовать строгим стандартам Вейла.

— Почему ты так много работаешь? — грустно спросила Мина, поджав губы, почерневшие от ответа на ее собственный вопрос.

Я не могла терять время. Время было слишком драгоценным.

Мое собственное состояние тоже ухудшалось, старые симптомы, к которым я уже привыкла, теперь подкрадывались с новой силой.

Но они были ничем по сравнению с тем, что откусывало от жизни моей сестры кусочек за кусочком.

Когда я закрывала глаза, я видела кровь Вейла. Я смотрела на нее двенадцать, пятнадцать, восемнадцать часов в день, всегда небольшими частями, чтобы избежать отторжения от магии моих инструментов. В конце концов, это все равно произошло, стекло треснуло, выпустив струйки едкого дыма. Мне пришлось бежать в город, чтобы купить другой объектив за слишком большие деньги, которых у меня не было. Не то чтобы меня это волновало, кого могут волновать деньги в такие времена?

Я начала преобразовывать кровь Вейла в зелья. Мои первые попытки были неудачными, одно даже вспыхнуло жутким белым пламенем. Но после бесчисленных опытов мои снадобья перестали дымиться и источать прогорклый, гнилостный запах. В конце концов, они стали напоминать настоящие лекарства.

Однажды я создала нечто, что хорошо реагировало на все мои тесты. Оно не воспламенялось, не дымилось, не горело. Оно не вредило растениям и коже. У него были все признаки потенциального препарата и оно даже больше не напоминало кровь.

Наконец, после долгих внутренних разногласий, я дала его одной из моих больных подопытных крыс.

Животные реагировали на чуму не так, как люди, и это затрудняло испытания лекарств на них. Эта крыса была больна, ей оставалось несколько дней, если не меньше, но она не превратилась в пыль, как люди, пострадавшие от чумы.

Тем не менее… информация была информацией.

Я наблюдала за этой бедной крысой день и ночь. Прошли часы, потом два дня. Я отчасти ожидала, что существо умрет медленной, жалкой смертью.

Но этого не произошло.

На самом деле, крыса вообще не умерла. Даже когда болезнь должна была вырвать у нее последние вздохи.

Нет, она все еще была вялой и заторможенной, все еще явно нездоровой, но она не умерла.

Это была маленькая, крошечная победа, это не положительный результат, но и не отрицательный. Тем не менее, этого было достаточно, чтобы я весь день радостно улыбалась. В глубине души я чувствовала, что приближаюсь к цели.

В ту ночь я даже не пыталась заснуть. Была полночь и свистел неистовый ветер, сильные сквозняки через окно моего кабинета задували свечи каждые несколько минут. Но мне нужно было работать.

Но уже через час я полезла в сумку и обнаружила, что в изнеможении ошиблась в подсчетах и у меня закончилась кровь.

Я выругалась.

Я уставилась на пустые флаконы над своим столом. Затем на десятки моих неудачных экспериментов и один единственный почти удачный.

Я посмотрела в окно, на свирепую ночь за окном.

На самом деле это было даже не решение.

Я встала, собрала свои вещи и пошла по коридору. По пути я заглянула в комнату Мины. Ее сон был беспокойным, и она оставила пыльные следы на покрывале.

Это было гораздо более пугающее зрелище, чем буря снаружи.

Вейл еще не ждал меня. Еще не прошло и месяца. Может быть, он прогонит меня. Но я не могла позволить себе ждать.

Я положила розу в сумку и вышла в ночь.

БЫЛО ОПАСНО путешествовать в такую погоду. Рассуждая здраво, я понимала это, и вся эта ситуация не ощущалась как опасность до тех пор, пока я не начала спотыкаться на промокших, черных как смоль лесных тропинках. Я так много времени проводила, думая о смерти от рук своей болезни, что легко забыла, что есть бесчисленное множество других способов, которыми она может меня забрать, и такая ночь, как эта, была полна ими.

В этот вечер мне потребовалось в два раза больше времени, чтобы пройти половину расстояния. Мне пришлось полностью сосредоточиться на дороге перед собой, стараясь не поскользнуться на размокших камнях или не утонуть в грязной жиже. В конце концов, дождь немного ослаб, но к тому времени я была настолько измотана, что уже не была начеку.

Я не видела окружавших меня мужчин, пока не стало слишком поздно.

В один момент я тащилась по дороге, а в другой — боль пронзила спину, когда меня с силой ударили о дерево.

Треск! Мой затылок ударился о дерево.

На мгновение все стало тусклым и размытым, хотя я отказывалась это признавать, я уже была на грани потери сознания от полного истощения. Одного удара было практически достаточно, чтобы перевести меня через эту грань.

Я попыталась вернуться к сознанию, моргая сквозь дымку на окружающих меня мужчин. Юноша прижал меня к дереву, положив руки мне на плечи. Позади него несколько человек кружили, как рыщущие волки.

При одном взгляде на них я поняла, что они голодают. Так было со многими в наши дни.

Юноша, державший меня, был высоким и широкоплечим, но он был едва ли больше ребенка. Из-за исхудалых углов лица трудно было определить его возраст. Шестнадцать, максимум восемнадцать.

Выражение его лица немного изменилось, когда я встретила его взгляд, и он быстро отвел его. Один из мужчин, стоявших позади него, подошел поближе. Он был пожилым, бородатым и с суровым, сердитым лицом.

Их пятеро. Я одна. Я никогда в жизни не наносила удары и не владела оружием.

Мне не нужно было быть отличным математиком, чтобы решить это уравнение. Я не пыталась сопротивляться.

— У меня нет ничего ценного, — сказала я.

— Чушь, — насмешливо сказал пожилой мужчина. Затем, обратился к остальным: — Возьмите ее сумку.

У меня упало сердце.

Я так торопилась в путь, что не выбирала, что взять с собой. Я просто бросила все в сумку. Мои инструменты были бесполезными для этих людей, ведь они даже не знали, куда их продать, но для меня они были всем.

— Там нет ничего, что можно съесть или продать, — сказала я.

Но они все равно выхватили сумку и стали рыться в ней. Я вздрогнула от звона небрежно звенящего стекла, сопровождаемого треском осколков.

Мое сердцебиение пульсировало в ушах.

— Пожалуйста, — сказала я. — Пожалуйста. Это для вас ничего не стоит. Я дам вам…

Боги, что я могла им предложить? У меня не было ничего ценного, что я могла бы дать им в обмен. У меня не было с собой денег. Дома тоже почти ничего. Я даже не подумала взять с собой еду, не то чтобы я думала, что эти мужчины будут довольствоваться объедками хлеба одинокой женщины.

Юноша, тот самый, который приставил нож к моему горлу, снова вздрогнул. Чувство вины? Это было чувство вины? Как бы я хотела, чтобы у меня лучше получалось читать людей.

— Держи нож у ее гребаного горла, Филипп, — огрызнулся мужчина, а затем улыбнулся мне ужасным выражением лица, как у рычащего волка. — Что? Что ты дашь нам вместо этого?

— Я… — Мой мозг не работал. Шестеренки были вязкими и замедленными от усталости. Он снова потянулся к сумке, и я сказала: — Нет. Пожалуйста. Как только вернусь домой, я дам вам вдвое больше.

— Как только ты окажешься дома? — насмешливо спросил мужчина. — О, я тебе верю.

Другие мужчины засмеялись. Филипп выглядел уявленным. Мой взгляд переместился на него, хотя он избегал смотреть на меня.

Мина попыталась бы наладить с ним контакт. Она бы знала, что сказать, чтобы он отпустил меня.

— Филипп?

Его глаза неохотно поднялись к моим.

Я должна была сказать ему какую-то трогательную просьбу, какие-то эмоциональные слова. Но эмоции и сентиментальность никогда не были моей сильной стороной. Вместо этого я сказала ему правду.

— Я не обманываю вас, — сказала я. — Я удвою стоимость этой сумки. Я обещаю тебе.

И я действительно, я действительно это имела в виду.

Но улыбка старшего мужчины превратилась в усмешку.

— Ты думаешь, мы глупые, девочка?

Я сдержала всплеск разочарования.

Почему люди так нелогичны? Я предлагала им хорошую сделку. Хорошую сделку. Больше денег. И все же я не могла заставить их поверить мне.

— Вместо этого мы заберем твое платье, — сказал мужчина.

Хватка Филиппа на ноже снова ослабла. Его голова метнулась к мужчине, как будто он собирался что-то сказать, но потом остановился.

Я была в замешательстве. Я посмотрела на себя. Лет десять назад мое платье могло бы что-то стоить. Теперь же оно было старым и испачканным, подол порвался во время моего путешествия.

— Платье ничего не стоит, — сказала я, раздражаясь. — Я предлагаю вам более выгодную сделку.

— Я возьму то, что могу получить сейчас, а не твои пустые обещания.

— Но это…

Мужчина выхватил нож у Филиппа и приставил его к моему горлу. Боль, казавшийся далеким, пронесся по моей коже. Что-то теплое и влажное стекало по моему горлу.

— Мне не нужны твои гребаные доводы, — шипел мужчина. — Сними это или я срежу ее с тебя.

Я была благодарна за свое раздражение, потому что оно приглушило мой страх.

— Я не смогу снять его, если ты не дашь мне места, — сказала я, пытаясь переместить руки к пуговицам, чтобы продемонстрировать, что он мне мешает.

Мужчина неохотно отступил назад, потянув за собой Филиппа.

Я смотрела на открывшееся пространство между нами, и в моей груди нарастала безысходная тоска. Вот оно. Четыре фута пространства между мной и моими нападавшими, и бесконечная возможность, которой я не могла воспользоваться.

Меня всегда вполне устраивало то, кем я была. Я никогда не была атлетичной, не была воином, бегуном, и не владела магией. У меня было много других навыков. Но сейчас я жаждала быть кем-то другим. Кем-то, кто мог бы воспользоваться этим моментом, уничтожить этих людей и освободиться.

Вместо этого я была беспомощна, как была беспомощна против болезни, которая откусывала кусочек за кусочком от всего, что я любила.

Я не могла бороться. Я не могла бежать.

Поэтому я начала расстегивать платье.

Я дошла до трех пуговиц, когда услышала позади себя странный звук, похожий на сильный неестественный шелест воздуха. Тень упала на полоску лунного света, освещавшую лицо Филиппа.

Его глаза расширились.

Я начала оборачиваться, но не успела, как сзади меня пронеслось движение. Что-то теплое брызнуло мне на лицо.

Передо мной меч вонзился в грудь Филиппа. Я запечатлела в памяти, как он стоял там с широко раскрытыми глазами, словно еще не осознавая, что с ним произошло всего на долю секунды, прежде чем начался хаос.

Я споткнулась и попятилась назад. В темноте я ничего не видела, только конечности, движение и хаос. Я попыталась воспользоваться шансом убежать, но бородатый мужчина схватил меня.

— Назад! — крикнул он в ночь. — Или я убью ее!

Его голос дрожал.

Фигура, которая до сих пор была мазком тени, повернулась.

Вейл.

Сначала я подумала, что у меня галлюцинации от усталости, или от удара по голове, или от того и другого.

Но нет. Здесь не было ошибки. Это был он.

И боги, он был чудовищем. Теперь я поняла, почему люди шептались о нем. Именно его я и ожидала увидеть при первой встрече — пастыря самой смерти. Он выглядел так, словно очень торопился, одежда была наброшена наспех, его волосы были беспорядочно распущены и теперь хлестали его по лицу.

И его крылья… они были невероятными.

Они были светлыми, серебристо-белыми, чего я никак не ожидала, словно призраки в ночи. Даже в этот момент мне хотелось рассмотреть их, оценить их как чудо инженерного искусства.

Вейл с холодным выражением лица взглянул на моего захватчика.

Мой взгляд упал на тело Филиппа, истекающего кровью на земле. Его рука дернулась, и потянулась вверх к другу.

Мне стало плохо.

Вейл сделал выпад.

Боль пронзила мое плечо. Я ударилась о землю с такой силой, что услышала, как что-то хрустнуло.

Я не могла пошевелиться. Я попыталась подняться и не смогла.

Тяжелый груз упал на землю рядом со мной. Окровавленное, безжизненное лицо нападавшего смотрело на меня. Позади него я могла различить только размытые очертания белых крыльев Вейла, красных от крови и теневые силуэты тел, падающих на землю.

Подожди, — попыталась сказать я. Остановись.

Но я не могла говорить.

Я не могла пошевелиться.

Крики боли превратились в далекий шум.

Я упорно боролась за свое сознание, боролась так же упорно, как боролась за ответы всю свою жизнь, но сознание все равно ускользало от меня.

Последнее, что я почувствовала, — это сильные руки, обхватившие меня, и странное, невесомое ощущение, что меня поднимают вверх… и боги, наверное, у меня все-таки были галлюцинации, потому что я готова поклясться, что один раз даже повернула голову и увидела деревья так далеко внизу, что они стали похожи на стебли брокколи.

Какой странный сон, подумала я про себя, когда все исчезло.

Глава

9

Меня окружало что-то мягкое. Мягкое, гладкое и… что-то замечательное. Я перевернулась на спину и почувствовала, как шелк скользит по моей коже.

Шелк.

Я никогда не спала на шелке.

Я открыла глаза. Голова раскалывалась. Моя кожа была горячей и липкой. Я с трудом переводила дыхание. Давно я не чувствовала себя такой слабой, больной.

Когда я подняла голову, на нее словно навалилась тяжелая глыба. Но я все равно заставила себя подняться.

Я лежала в кровати, которая была буквально втрое больше той, на которой я спала дома. Простыни были из черного шелка, покрывало из фиолетового бархата. Здесь было темно, освещали комнату лишь пара пыльных фонарей, которыми, похоже, давно не пользовались. Да и вообще все здесь выглядело так, будто им давно не пользовались.

Вся мебель была прекрасной, но несочетаемой и устаревшей, собранной из многих разных десятилетий, и ни одно из которых не относится к последним пятидесяти годам.

Я протерла глаза. События этой ночи казались мне сном.

Но это был не сон. Всё это произошло, и теперь я была здесь.

В доме Вейла.

Я была без сознания в доме вампира.

Я потрогала шею, просто чтобы убедиться…

— Даю свое слово, что не ел тебя. — Голос Вейла был низким и ровным от веселья.

Я повернула голову слишком быстро. От этого движения комната закружилась, и я почувствовала подступающую к горлу тошноту.

Он стоял в дверях и медленно приближался, сцепив руки за спиной. Он выглядел намного опрятнее, чем прошлой ночью, чудовище, которое я видела, сменилось мужчиной, которого явстретила впервые. И не было никаких следов тех потрясающих крыльев.

— Повязка — моя заслуга, — сказал он. — Но рана под ней — нет.

Я потрогала плечо и вздрогнула. Ткань закрывала то, что казалось мне ужасным порезом, и я не почувствовала его только потому, что головокружение затмило это.

— Он ранил тебя ножом, — сказал он ровным голосом. — Случайно, когда он падал. Крысеныш даже не знал как обращаться с оружием.

Он говорил с отвращением.

Я вспомнила, как он расправился с теми людьми. Вспомнила мертвое лицо нападавшего, стоящего нос к носу со мной. Меня затошнило.

— Ты убил их.

— Я спас тебя.

Да. Я была благодарна за это. Но я подумала о руке Филиппа, тянущейся к его другу…

Вейл прочитал мое лицо.

— Что? — огрызнулся он. — Ты думаешь, я должен был оставить их в живых?

Я поджала губы.

…Нет. Нет, я не хотела пощады по отношению к ним. Я сокрушалась, что была слишком слаба, чтобы покончить с ними самой.

Я откинула одеяла, но Вейл пересек комнату быстрее, чем, как я думала, может двигаться существо, и вернул их на место.

— Ты не в том состоянии, чтобы вставать.

— Мне нужно работать.

— Три дня назад ты была близка к смерти, — выдохнул он. — Ты останешься здесь.

Мои глаза расширились.

— Три дня?

Как я могла так долго отсутствовать? Я не могла быть вдали от дома…

— Зачем ты собиралась раздеваться для этих людей? — потребовал он.

Что?

Я отмахнулась от этого странного вопроса.

— Мне нужно идти. Я должна…

— Ты никуда не пойдешь. Почему ты просто позволила им сделать это с тобой?

Все в мире сейчас казалось слишком громким и резким, но самым резким было выражение лица Вейла, словно он отчаянно хотел задать мне этот вопрос в течение последних трех дней. На мгновение я мельком увидела ту его версию, которую видела в лесу.

— Как я должна была остановить их? — сказала я. — Это всего лишь платье. Просто тело. Ты бы предпочел, чтобы я отказалась и позволила им убить себя?

Я всегда чувствовала себя оторванной от своего тела, как будто это был странный сосуд, который лишь иногда сотрудничал со мной. В конце концов, оно было моим врагом с самого рождения.

Вейл выглядел потрясенным.

— Ты могла бы…

— Что? Что я могла сделать?

Как только я задала этот вопрос, его рот закрылся. Я проследила за его лицом, когда он понял, что у него нет ответа.

Я моргнула и увидела эти мертвые тела.

— Было ли ограбление преступлением, караемым смертью?

— Изнасилование было бы. Убийство — тоже.

— Они не сделали ни того, ни другого.

— И все же, — прорычал он. — Я убивал других, которые заслуживали этого гораздо меньше.

И я поверила ему.

Я опустила взгляд на себя. Только теперь я поняла, что теперь на мне другая одежда — непомерно оборчатая ночная рубашка, которой, похоже, не меньше ста лет, и которую я никогда не носила.

— Ты раздел меня.

— Я думал, это просто тело, — насмехался он.

Достаточно справедливо. Я и раньше это имела в виду. Но мысль о том, что Вейл увидит меня голой… это было нечто большее.

— Я сохранил твою скромность, как смог, — добавил он.

У меня не было времени думать об этом.

— Мне нужно работать, — твердо сказала я, отчасти обращаясь к самой себе.

Он посмотрел на меня странным взглядом — удивленным? Любопытным?

— Тебя ничего не беспокоит? — сказал он. — Кажется, тебя совершенно не волнует, что ты чуть не умерла.

Я не сказала ему, что я всегда была на волоске от смерти.

— У меня нет времени, чтобы тратить его на бесполезные раздумья, — сказала я.

— Было странно видеть тебя в таком состоянии, когда я нашел тебя. И когда я нёс тебя обратно в поместье. Такая… слабая.

На его лбу образовалась морщинка, намекающая на замешательство.

И это замешательство, в свою очередь, смутило меня.

— Слабая?

— Ты казалась… За то время, что мы знаем друг друга, ты казалась неуязвимой.

Неуязвимой.

Я разразилась смехом, прежде чем смогла остановить себя.

— Что в этом смешного? — спросил он, словно обидевшись.

Я отмахнулась от него.

Конечно, это было смешно, потому что я не могла быть неуязвимой. Я с рождения сама по себе была ошибкой.

Я отодвинула одеяла, несмотря на то, что Вейл вцепился в них. А потом я поднялась слишком быстро и тут же упала.

Он поймал меня прежде, чем я упала на землю.

— Я позволил тебе встать только для того, чтобы ты смогла увидеть какого тебе, — ворчал он. — Видишь? Ты никуда не можешь идти.

— Мне нужно домой.

Я снова попыталась подняться, и снова у меня ничего не получилось. Горячий румянец на моей коже не имел ничего общего с руками Вейла на мне. Казалось, что пол в прямом смысле слова накренился.

Я подавила свое разочарование. Давно не было таких сильных симптомов. Я была настолько занята развитием болезни Мины, что не обращала внимания на развитие своей собственной.

Он насмешливо хмыкнул.

— Домой? Ты не сможешь добраться до него еще как минимум неделю.

Теперь была моя очередь насмехаться.

— Это просто смешно.

— Ты даже стоять не можешь.

— Отпусти меня.

— Я позволил тебе упасть один раз, только для того, чтобы доказать свою правоту. Я бы не хотел делать этого снова. Ты больна, мышка. Слишком больна, чтобы передвигаться.

— Конечно, я больна, — огрызнулась я. — Все болеют.

Но он бросил на меня пронзительный взгляд, заставивший мой рот закрыться.

— Но ты… ты очень больна.

Всего четыре слова, а я услышала в них так много. Мне показалось, что свет пролился прямо на слабость, которую я пыталась скрыть.

Но Вейл был созданием смерти. Стоило ли удивляться, что он учуял на мне ее отпечатки? Особенно сейчас, когда он приблизился ко мне как никогда близко.

— Моя сестра. — Я позволила себе опираться на его хватку, когда поднималась. Даже позволила ему отвести меня обратно к кровати. — Мне нужно…

— Я могу послать кого-нибудь проверить твою сестру.

Мое сердце замерло.

— Вампира?

Возможно, я выглядела немного неуверенной при одной мысли об этом, потому что его пальцы сжались вокруг моей руки, а на его лице промелькнуло раздражение.

— Что? Теперь ты нас боишься?

Только когда я представляла что один из них может приблизиться к моей сестре.

Но потом он, казалось, немного смягчился.

— Есть мальчик, которого я иногда нанимаю для поручений. Я пришлю его. Он совершенно человечный, обещаю.

Я колебалась.

— Я попрошу его проверять ее каждый день, если придется, — добавил он раздраженно. — Если это поможет тебе не бродить в том лесу как идиотка.

Странная эмоция прошла через меня от раздраженной настойчивости его голоса. Почему его это так волнует?

— Хорошо, — сказала я наконец. — Спасибо, мой лорд.

Вейл решительно подвел меня к кровати.

— Не называй меня так, — проворчал он. — Я же сказал тебе. Я не лорд.

Глава

10

Я ненавижу сидеть на месте.

На самом деле я презираю это.

Вейл практически швырнул меня обратно на кровать, и я просидела так полчаса, судорожно пытаясь встать, но тут же снова спотыкалась. Он быстро сооринтировался и вскоре стал дежурить у моей кровати.

— Ты занимаешься саморазрушением, — пробормотал он, заметно раздражаясь на меня.

— Я занятой человек.

— Ты больна.

И что?

Но прежде чем я смогла придумать другое возражение, он подошел к книжному шкафу, достал несколько книг и грузно положил их на кровать.

— Вот. Если ты так сильно хочешь работать — работай.

Я взяла книги. Все они были написаны на языке, которого я никогда раньше не видела.

— Это… обитрэйский?

Только по моему тону Вейл, казалось, осознал недостатки своего плана.

— Что это вообще такое? — Я взяла еще одну из книг и пролистала ее. Она была графически проиллюстрирована.

Мои щеки напряглись, когда я перевернула книгу на бок, рассматривая разворот на всю страницу.

— Боже, Вейл. Твой вкус…

Он выхватил книгу.

— Отлично. Тогда сиди здесь и ничего не делай.

— Что именно, по твоему мнению, я должна делать, если ты думаешь, что можешь дать мне случайную стопку книг, написанных на непонятном мне языке, и это будет считаться «работой»?

Его лицо покраснело от чего-то, что почти напоминало смущение. Боже, как бы я хотела запечатлеть это выражение. Это было настоящее произведение искусства.

— Ты ужасно неблагодарна за мое гостеприимство, — проворчал он, отворачиваясь.

— Подожди.

Он остановился у двери и оглянулся.

Нет, эти книги, чем бы они ни были, а я была совершенно уверена, что они не имеют никакого отношения к моей специальности, не помогут мне в работе. Но… все же любопытство не давало мне покоя. Сколько людей читали книги на обитрэйском?

— Ты мог бы прочитать их мне, — сказала я. — Если тебе так уж нравится принимать гостей.

— Прочитать их тебе?

Была ли в его голосе нотка отвращения? Он скривил губы, как будто так и было.

— Я не знаю обитрэйского, но ты знаешь. Если ты хочешь, чтобы я оставалась в постели, будет проще, если мне будет чем заняться.

Вейл задумался на мгновение, затем взял с кровати одну из книг, к сожалению, не иллюстрированную и сел в кресло у окна.

— Ладно, — буркнул он. — Не то чтобы у меня не было более важных дел, но я буду снисходителен к тебе, раз ты хочешь быть такой сложной.

— Это честь для меня, — сказала я, не в силах подавить улыбку. — Я знаю, что ты очень занят.

Но Вейл, при всей своей мнимой занятости и ворчливой неохоте, принялся за эти истории с энтузиазмом человека, который предпочел бы быть нигде в другом месте.

Я ПОТЕРЯЛА себя в этих историях. Это было слишком легко. Мой разум был затуманен и помутнен, и я была измотана. Первая книга, которую Вейл взял в руки, была исторической книгой с преданиями о вампирах, рассказанными в коротких фрагментах. Их история была… ужасающей, но в то же время захватывающей, каждый миф и легенда сплетались в гобелен крови и предательства. И все же, даже когда он рассказывал такие ужасные истории, его голос был ровным и глубоким, поднимался и опускался, как волны океана. Голос был ровный, как биение сердца или дыхание. Изящный, как его кровь переливающийся на стене.

Я не помнила, как заснула, лишь голос Вейла и его рассказы сопровождали меня во сне. И я не помню, как легла или натянула на себя одеяло, только то, что, когда я проснулась, меня заботливо уложили, а шелковые простыни плотно облегали мое тело.

Я чувствовала жар и слабость, но мир был лучше, чем раньше. Поэтому я сделала единственную возможную вещь: встала с кровати и начала исследовать окрестности.

Я все еще не могла решить, был ли особняк Вейла самым уродливым или самым красивым местом, где я когда-либо бывала. Каждая комната, в которую я забредала, была более захламленной, чем предыдущая, там царил абсолютный беспорядок, но с самыми интересными предметами. Я пришла к выводу, что Вейл, должно быть, живет только в очень маленькой части этого огромного дома, потому что почти каждая комната, в которую я заглядывала, использовалась как склад.

Все они были потрясающими, но четвертая комната заставила меня остановиться на месте будучи потрясенной от увиденного.

Оружие. Оружие повсюду. Я была академиком, дочерью фермера, выросшей в фермерском городе. Я никогда не держала в руках меч, даже не видела их, кроме тех, что висели на бедрах городских стражников. Они всегда казались мне простыми и грубыми инструментами. Непримечательными.

Но не эти.

Эти были произведениями искусства. Даже мои крайне необученные глаза могли сразу это заметить. Вдоль стен висели мечи, выложенные серебром и золотом по темным обоям, — мечи всех размеров, всех форм, одни почти в мой рост, другие легкие и изящные. С одной стороны комнаты на деревянных рамах висело несколько комплектов доспехов. Великолепные, даже на расстоянии, доспехи из серебристого металла и черной кожи, плащи из пурпурного шелка. На отдельно стоящих стеллажах, бессистемно расставленных по всему помещению, лежали топоры, луки, стрелы.

Некоторые из них, как я поняла, когда мои глаза адаптировались, были отмечены брызгами черного цвета.

А там, на тумбочке, прямо за дверью, лежала рапира, испачканная засохшей красной кровью — свежей красной кровью. Возможно, этой всего несколько дней.

Волосы у меня на затылке встали дыбом. Красота всего этого столкнулась с осознанием того, что десятки, сотни, может быть, тысячи людей почти наверняка были убиты орудиями, которые окружали меня сейчас.

— Ты чертовски плохо отдыхаешь.

Я подпрыгнула и чуть не упала на стеллаж со стрелами, прежде чем рука Вейла успела подхватить меня. Он поднял меня на ноги, но не отпустил. Наши тела были слишком близко друг к другу. Его глаза слегка сузились, изучая мое лицо, и я с трудом пыталась понять, что в них заложено.

Раздражение — да, это я ожидала. Но и что-то другое, как будто он ждал ответа на какой-то вопрос и нервничал по поводу того, какой ответ может быть.

— Я так понимаю, тебе уже лучше, — сказал он.

— Да. Лучше. — Я прочистила горло и отстранилась. Затем оглядела комнату.

— Тебе не следует здесь находиться, — сказал он.

— Откуда у тебя все это?

— Я серьезно отношусь к своей области деятельности, так же как и ты к своей.

— И эта область…?

— Я был генералом.

— Хорошим?

Даже когда вопрос сорвался с моих губ, я знала, что он был глупым. Я видела, как Вейл сражается. Как будто это было искусством.

— Я был третьим лучшим генералом Дома Ночи, — ответил он очень серьезно, и это… ну, я не ожидала такой честности.

— Первые два должно быть были весьма интересные, особенно теперь, когда я увидела тебя в действии.

Уголок его рта приподнялся.

— Были. Но они мертвы, а я все еще здесь.

И если что-то и поразило меня больше, чем его первый ответ, то это было именно это.

Потому что я узнала что-то в этом тоне… что-то человеческое, что-то уязвимое. Я перевела взгляд на него, а он смотрел на оружие со странным, далеким выражением в глазах. Такое выражение я видела на лицах тех, кто проходил мимо мест захоронения их семей.

— Ты сказал, что руководил проигранной войной, — сказала я.

Он вздрогнул, он действительно вздрогнул.

— Да.

— И поэтому ты приехал сюда.

— Да.

— Почему ты хранишь все это?

— Это ценно. Я бы их не оставил.

Это было нечто большее. Возможно, долгий, тяжелый взгляд, которым я смотрела на него сообщил ему, что я тоже это знаю.

— Они мои, — сказал он через мгновение. — Если бы я продал их или оставил в Обитрэйсе, они были бы использованы в чужой войне. Возможно, их использовали бы против тех же воинов, которых я возглавлял. Я бы не допустил этого.

Странно, что вампиры и люди такие разные и в то же время так похожи.

— Ты сохранил их, потому что думал, что они тебе еще понадобятся?

Повисло долгое, мучительное молчание. Глаза Вейла стали отрешенными, тело неподвижным — я никогда не видела существа, которое могло бы быть таким, таким неподвижным, как будто он даже не дышал.

— Нет, — сказал он, наконец, и закрыл дверь.

Затем он повернулся ко мне и сказал:

— Тебе нужна моя кровь или ты так и собираешься бродить вокруг?

КОЖА ВЕЙЛА БЫЛА ТЕПЛОЙ. Мне казалось, что я замечаю что-то новое в ней каждый раз, когда прикасаюсь к нему. Даже его вены были более изящными, чем у человека, их узор был более тонким и продуманным, темнота была видна в полосках цвета, словно вышивка под тончайшей кожей его внутреннего запястья.

Мы сидели в тишине, пока я набирала первый флакон с кровью.

Он смотрел мимо меня, и я проследила за его взглядом до вазы на журнальном столике, в которой стояли три цветка. Последний я подарила ему, когда была еще в полубессознательном состоянии, хотя я не помнила, как это сделала. Он немного помялся в суматохе последних дней, но был все так же прекрасен, как и его собратья, — лепестки идеально черные и ярко-красные.

— Я по-прежнему не вижу в них ничего необычного, — ворчал он.

— Они очень необычные. Честное слово.

— Я уже начинаю думать, что ты мне лжешь.

— А если и так?

Мой голос был на удивление легкомысленным. Я уже не была так обеспокоена тем, что Вейл в лучшем случае выгонит меня из своего дома, а в худшем съест. Возможно, я даже подозревала, что какая-то его часть наслаждалась моим присутствием.

Я смотрела, как его кровь наполняет стеклянный флакон. Но я чувствовала на себе его пристальный взгляд.

— Будут последствия.

Что-то в его голосе заставило меня замереть. Это не было угрозой. Это не было и шуткой, хотя в нем слышалась приятная нотка шутки. Я чувствовала на себе его взгляд, и еще до того, как подняла глаза, я знала, какое выражение будет на его лице.

Я не убирала руки, но ощущение его кожи на моей вдруг стало непреодолимым.

Я столкнулась с его взглядом. Выражение лица было таким, каким я его себе представляла: слабая ухмылка, холодный взгляд. И все же… в его глазах мелькнуло что-то менее отстраненное, когда они слегка опустились. Опустились, как я поняла, к моему рту.

— Последствия, — насмешливо сказала я.

— Что? Я очень опасен. Ты не боишься возможного наказания?

Мурашки пробежали по моей коже, подстрекаемые насмешливой мелодией его голоса, медленно произносящего это слово.

Даже я понимала, что то, чем он меня дразнит, то, что он мне обещает, — это нечто совсем иное, чем то, что он сделал с напавшими на меня в лесу.

Хотя, возможно, это не менее опасно.

Когда мои глаза встретились с его глазами, я не смогла отвести их. Кончики пальцев покалывало, я остро ощущала каждый мускул под своими руками. Мое сердце забилось чуть быстрее. Я знала, что он чувствует мой запах.

Однажды он уже приглашал меня в свою постель. Тогда я едва не поддалась искушению. Я бы солгала, если бы сказала, что не испытываю искушения сейчас. Любопытство было моим самым большим пороком.

В последние недели я много времени проводила, думая о Вейле. В некотором смысле я была одержима им. Каждый день я целыми днями смотрела на его кровь. Восхищалась ее красотой. Восхищалась тем, что она движется с той же вечной грацией, что и остальные части его тела.

Он был, признаюсь себе, очень красивым мужчиной.

Он слегка наклонился вперед.

— Скажи мне, мышка…

БАХ.

БАХ.

БАХ.

Я подпрыгнула. Игла выскочила из руки Вейла, забрызгав мою грудь кровью. Я сбила локтем один из флаконов, и не успела даже ужаснуться этому, как его рука метнулась, чтобы поймать его — движение было настолько плавным и быстрым, что я даже не успела заметить, как он протянул мне флакон.

— Закупорь флакон пробкой. Судя по всему, моя кровь — ценный материал в твоем изучении.

БАХ БАХ БАХ.

Стук становился все настойчивее. Вейл оглянулся через плечо на главный коридор и входную дверь за ним.

Я убрала флаконы немного взволнованная.

Первой моей мыслью было, что кто-то узнал о том, что Вейл сделал, чтобы защитить меня, и пришел мстить. Но хотя стук был громким, в нем не было ярости или злости. И Вейл не выглядел обеспокоенным, только раздраженным.

Он не двигался.

— Ты… не хочешь открыть? — спросила я.

— Нет, не хочу.

Я и забыла. Он не любил открывать двери.

Но удары продолжались, их ритм становился все быстрее, пока, наконец, Вейл не издал раздраженный вздох, встал и пошел к двери.

Я последовала за ним. Я ничего не могла с собой поделать. Он был прав, я была любопытной.

Вейл открыл дверь одним резким движением.

Спотыкаясь, я попятилась назад.

У человека, стоявшего на пороге, не было лица.

Глава

11

Безликий человек молча стоял на месте.

А может, это был и не человек вовсе, а лишь его видимость. Он — она? Оно? — существо было лишь серебристым силуэтом, края его формы были окрашены лунным светом, а сердцевина его тела была почти прозрачной. Я могла видеть лес прямо через центр его груди и центр его лица. Оно было почти таким же высоким, как Вейл, хотя и гибким, его конечности были тонкими и слегка бесформенными, лишь намек на кости и мускулы.

Вейл выглядел совершенно невозмутимым.

— Я же сказал тебе сюда не возвращаться, — огрызнулся он.

Если существо было способно услышать или понять его, оно не подало никакого знака. Вместо этого оно просто протянуло руку. На ладони лежало одно письмо.

— Я не хочу брать это, — сказал Вейл.

Существо не шелохнулось.

Вейл застонал и выхватил письмо.

— Отлично. Вот. Теперь исчезни.

Фигура начала исчезать, и я смотрела на нее широко раскрытыми глазами, желая увидеть, как оно пропадет. Но Вейл просто захлопнул дверь, и выражение его лица заставило меня вздрогнуть.

Он выглядел… раздраженным. Более чем раздраженным. Раздраженным он был тогда, когда я впервые появилась у его двери. Сейчас его выражение лица было еще более жестким, челюсть сжата, кулак сжимается вокруг письма, которое теперь сминалось в его пальцах.

— Что это было? — спросила я.

— Ничего.

— Это была магия Ниаксии?

— Это было… что? — Он смотрел на меня, моргая, как будто был настолько погружен в свои мысли, что на мгновение забыл о моем присутствии. — А, да.

— Так это из твоего дома.

Он усмехнулся.

— Из моего дома.

— Из Обитрэйса, — уточнила я.

— Я понял, о чем ты.

Я сделала паузу.

— Что ж, ты расстроен, — сказала я, в основном самой себе.

— Я… — Он остановился, повернулся ко мне, щелкнул челюстью. — Да. Да, я расстроен.

Что я должна была делать? Не спрашивать?

— Почему?

— Почему?

Он отвернулся и зашагал, и у меня сложилось четкое впечатление, что он больше не разговаривает со мной.

— Я расстроен, потому что они не хотят принимать отказ. Потому что я не буду этого делать. Я не вернусь в Обитрэйс. Я не собираюсь помогать сажать какого-то… — Он скривил губы. — Какого-то ничтожества на мой трон. Я не собираюсь вести еще одну проигрышную войну. Я не собираюсь делать ничего из этого, мышонок. Ничего из этого.

Я посмотрела на письмо в его руке. Теперь оно было полностью раздавлено в его кулаке.

Он издал протяжный вздох и выпрямился.

— Я… я прошу прощения. — Он выглядел немного смущенным. Но он не должен был смущаться. Я не возражала против того, что он ослабил бдительность.

— Так вот что здесь написано? — сказала я. — Они просят тебя вернуться в Дом Ночи?

— Да, и, похоже, им плевать, что я уже много раз говорил им «нет».

— Так почему же они продолжают просить?

Он слегка усмехнулся.

— Потому что никто другой не поможет.

— Потому что два лучших генерала Дома Ночи мертвы.

Вейл моргнул, рот сжался в почти улыбку.

— Да. Но так даже лучше, потому что эти подонки им бы тоже не помогли.

— Кто… они?

— Они не стоят того, о ком стоило бы говорить.

— Но зачем ты им нужен?

Я собрала воедино кусочки наших предыдущих разговоров и свои скудные знания истории Обитрэйса.

— Ты — ришанец, — сказала я. — И хиаджи сейчас у власти. Значит ли это, — я кивнула на письмо, — что возможны перемены?

Выражение удивления на лице Вейла было вполне очевидным.

Оно выражало подтверждение моим выводам.

— Твои соплеменники пытаются вернуть трон. — Я была довольна собой за то, что сложила все пазлы воедино, так же, как я была довольна собой, когда решала сложное уравнение. — И они просят тебя вернуться и…

— И помочь им проиграть войну, — огрызнулся Вейл. — И все это во имя какого-то ублюдочного короля.

Я никогда не видела его таким. Он выглядел так, словно внутри у него была целая буря.

— Тебе не нравится этот мужчина, — сказала я. — Или… женщина. Эта личность.

Кто я такая, чтобы делать предположения?

— Он… не подходит на роль короля.

— Ты встречался с ним?

— Да, очень давно.

— И он тебе не понравился?

— Я… — Казалось, он терялся в словах. — Я бы не стал подчиняться ему. Никто бы не стал ему подчиняться.

Я тупо уставилась на него.

— Что? — огрызнулся он. — У тебя такой вид, как будто ты собираешься сказать мне, что я не прав, так что давай. Сделай это.

— Сейчас твой народ не у власти. Это так?

— Да.

— И что это значит для них?

На шее Вейла дрогнула мышца. Он не сразу ответил.

— Справедливы ли правящие хиаджи? — спросила я.

Он издал короткий смешок.

— Справедливые. Конечно же нет.

Неприятное, нелестное понимание поселилось во мне. Мои губы сжались в тонкую линию. Во рту появился кислый вкус, как всегда, когда грубые слова, которые я не должна была говорить, готовы были вот-вот сорваться с языка.

Я отрывисто сказала:

— Мы должны завершить нашу работу.

Я начала поворачиваться, но Вейл поймал меня за плечо.

— Скажи, что ты собиралась сказать, мышка.

— Я не собиралась ничего говорить.

— Не лги мне.

Я уставилась на него, не моргая. Я не знала как воспринимать то, как он на меня смотрел, как будто он действительно хотел услышать мое мнение.

Или думал, что хочет.

Держи рот на замке, говорила я себе, но я никогда не умела слушать свой голос разума. Он задел что-то, что я пыталась скрыть, затронул разочарование, которое теперь накатывало быстрее, чем я могла его остановить, и я даже не была уверена, почему.

— Просто… то, что очень трудно, не является веской причиной не делать этого.

Он отступил, обидевшись.

— Дело не в том, что это трудно.

Я попыталась скрыть свой скептицизм и, видимо, не смогла.

— Это не так, — сказал он. — Дело в принципе.

— Дело в принципе? — Я подавила невеселый смех. — Твои люди просят тебя о помощи, а ты отказываешься из-за какого-то принципа?

— Это просто не то…

— Моя сестра умирает.

Я выпалила эти слова на одном неровном дыхании.

— Моя сестра умирает, и весь мой город умирает, Вейл. А все остальные думают, что мы можем надеяться, или молиться, или мечтать, чтобы выбраться из этого. Они такие же, как ты. Они отказываются искать лучшие ответы из-за своих принципов. Потому что это просто. И каждая секунда, которую они теряют в ожидании глупой мечты, — это еще одна потерянная жизнь. Это кто-то, кто для другого, где-то, является самым важным человеком в мире.

Вейл и глазом не моргнул. И я не понимала, почему, но я не могла перестать говорить. Слова просто лились из меня.

— Я знаю, каково это — быть беспомощной, — выдавила я из себя. — Ты не знаешь, каково это — быть окруженным пятью мужчинами и знать, что ты не можешь помешать им причинить тебе боль. Ты не знаешь, каково это — видеть, как увядают и умирают люди, с которыми ты вырос. Ты…

Ты не знаешь, каково это — смотреть на свою смерть.

Я запнулась на этом.

— И я не могу никого винить в невезении и несчастье, — сказала я. — Но если я когда-нибудь узнаю, что у кого-то был шанс помочь им, что у кого-то был шанс спасти хотя бы одну из этих жизней и он отказался от спасать их…

Я моргнула и увидела свою сестру, медленно превращающуюся в пыль — мою живую сестру, которая была всем, чем я не была, которая была жизнью, когда я всегда была смертью, которая была такой теплой, когда я всегда была холодна. Моя прекрасная сестра, которая заслуживала процветания гораздо больше, чем я.

Я не останавливалась, чтобы отдышаться. А когда я все-таки вдохнула, это был рваный, отвратительный звук, прерванный почти всхлипом.

Вейл схватил меня за плечо. Его большой палец провел по моей коже, прямо по границе выреза моего платья. Что-то в этом прикосновении успокоило меня. Оно утешало, успокаивало и задавало вопросы.

Мое лицо было горячим от смущения. Я не должна была ничего этого говорить. Это было неуместно.

Другая рука Вейла потянулась к моей щеке, и когда он отдернул ее, его пальцы были мокрыми. Он мгновение смотрел на это — на мои слезы на костяшках пальцев — а потом снова на меня. Я выпрямилась и отошла от него. Я чувствовала себя неустойчивой. Истощенной.

Он был спокоен. Просто смотрел на меня. Задумчиво.

— Я сожалею…, - начала я.

Но он прервал меня, сказав:

— Я хочу, чтобы ты показала мне мою кровь.

Я СДЕЛАЛА ВСЕ, ЧТО ОН ПРОСИЛ. Нам пришлось зайти в три разные комнаты, прежде чем мы наконец нашли ту, где стена была достаточно свободна для моих приборов. Я задула все свечи и установила свой объектив. Часть меня не хотела рисковать, используя ее здесь, ведь они с каждым разом становятся все дороже, и если эта сломается, мне придется искать деньги на другую, но мне было важно выполнить просьбу Вейла.

Я хотела, чтобы он увидел в себе то, что я видела в нем каждый день. Его красоту. Чудо.

Когда его кровь расцвела на стене, я сделала маленький вдох. Я делала это каждый раз.

Выражение лица Вейла было абсолютно неподвижным, за исключением очень, очень небольшого расширения глаз. Он медленно наклонился вперед и уперся предплечьями в колени.

— Так вот оно что.

— Вот и все.

— Почему он так выглядит? Как точки?

— Это твоя кровь на самом низком уровне. Очень, очень низком.

Он издал низкий, неубедительный звук в горле.

— И что в ней особенного? В чем отличие?

Я встала и подошла к стене, рассматривая его кровь вблизи, как делала это много раз до этого.

— Видишь, как она движется? Она отличается от человеческой крови. Цвет тоже. Форма. Она разрушается по-другому. — Он молчал, не останавливая меня, и я обнаружила, что погружаюсь в свой собственный энтузиазм, объясняя ему все, чем его кровь отличается от человеческой, все маленькие способы, которыми магия его природы и его богини пропитала ее. Все способы, с которыми она противостоит смерти.

После этого он долго молчал.

— Ты веришь в это, — сказал он, наконец. — Что это может помочь.

— Да. Да, верю.

— Кровь вампира никогда ничем не помогала.

Я оглянулась на проекцию на стене. Мне нужно было убрать ее, и быстро. Оборудование могло задымиться в любой момент. Но я коснулась стены, коснулась изгиба каждого лепестка.

— Твоя кровь…

Боги, в ней было так много всего

Я решилась остановиться на:

— Она может спасти нас.

Я почти потерялась там, в этой проекции, пока Вейл не сказал:

— Это неправда.

Я повернулась к нему. Он не смотрел на кровь. Он смотрел только на меня.

— Ты, — сказал он. — Ты спасешь их.

Он сказал это с такой убежденностью, с такой уверенностью, что я не знала, как реагировать. Он поднялся, сцепив руки за спиной.

— Все, что тебе нужно, — сказал он. — Моя кровь. Мои книги. Мои знания. Все, что угодно. Все твое.

Глава

12

Видимо, я заинтересовала Вейла, потому что с этого момента он захотел постоянно заниматься со мной. Мы вместе рылись в его библиотеках и кабинетах, он помогал мне находить книги, которые могли иметь отношение к моей работе, а затем переводил их для меня, пока я делала беглые заметки в своих блокнотах. Время расплывалось, каждая минута превращалась в часы, пока моя голова не начинала клониться к книгам, и Вейл заставлял меня отдыхать.

— Ты так живешь? — спросил он в ужасе, на что я ошарашенно моргнула.

— Мне нужно работать, — ответила я, потому что это было очевидно. На что он фыркнул и потащил меня в постель, а потом сидел там, чтобы убедиться, что я там останусь, потому что в первый раз я поступила глупо и позволила ему поймать меня на том, что я улизнула.

Я ничего не могла с собой поделать. В доме Вейла было столько знаний, столько всего интересного. Я хотела получить все это. Я хотела прожить жизнь, вечность, чтобы впитать все, что он знал, чтобы познать мир так же, как он.

Прошло еще два дня, потом три. Мое здоровье улучшилось. На третий день я подумала о том, чтобы уехать, но Вейл очень серьезно сказал:

— Ты все еще нездорова. Ты не в том состоянии, чтобы отправиться в путь.

А потом я лежала в постели и глотала стыд, потому что могла бы с ним поспорить — должна была поспорить.

Но я не захотела.

Потому что, возможно, какая-то часть меня находила странное родство с ним в те измученные, лишенные сна дни. Я смотрела, как он читает мне книги на обитрэйском, наблюдала, как что — то оживает на его лице — горячее любопытство, которое отражало то, что я так часто чувствовала и всегда гасила в себе.

Я думала, что ничего не может быть прекраснее крови Вейла. Как же я ошибалась.

И когда прошло еще несколько дней, и моя усталость и энтузиазм заставили меня ослабить мой обычно тщательно удерживаемый контроль над общественно неприемлемыми взглядами, мой сырой энтузиазм просочился наружу, когда я возбужденно говорила с Вейлом о той или иной теории, я повернулась и увидела, что он смотрит на меня, нахмурив брови. Его выражение лица заставило меня замереть, а лицо покраснеть, потому что я опустила стену, которую не должна был опускать, и не была уверена, что я показала ему за этими стенами.

— Я… — начала я.

Но он просто спокойно сказал:

— Ты очень красивая женщина.

Это не было приглашением, как в тот вечер, когда он спросил меня, не хочу ли я провести с ним ночь. Он не флиртовал со мной. Нет, это было замечание, ясное и простое, как в книгах, разложенных перед нами, и Вейл просто оставил его без внимания, а затем снова обратился к своей книге.

Глава

13

Мне нужно было вернуться домой.

Я поняла это, как только открыла глаза. Эта мысль пришла с острым чувством вины, как будто рассеялась дымка, и я сразу поняла, что я делала.

Я была с Вейлом целую неделю. Неделю, в мире, где время было таким ценным и жестоким.

Мне нужно было вернуться домой.

Я сказала об этом Вейлу и не знала, что ответить на его медленный кивок и спокойную манеру поведения. Он настоял на том, чтобы отправить меня домой на великолепном черном коне, который, вероятно, стоил больше, чем все мое имущество вместе взятое.

— Ты не настолько здорова, чтобы пройти весь этот путь пешком, — сказал он, когда я попыталась возразить.

Он помог мне забраться на него, чего я никак не ожидала, его крепкие и большие руки обхватили мою талию. От его хватки у меня по позвоночнику пробежала трель, которая поразила меня там, где я совсем не ожидала. Когда я села, а он встал рядом с лошадью, его рука все еще небрежно лежала на моем бедре, это прикосновение было единственным, о чем я могла думать.

— Спасибо за гостеприимство, Вейл.

Он слегка пожал плечами, как будто изо всех сил старался сделать вид, что это большое неудобство.

Тем не менее, он не двигался, и я не была уверена, почему. Его рука все еще лежала на моем бедре.

Ждал ли он, что я что-то скажу? Не пропустила ли я подсказку, которую должна была понять? Я часто так делала. Я посмотрела вниз на эту руку.

— Что…

— Могу я тебе написать? — спросил он.

Мой рот закрылся. Я моргнула.

— Могу я писать тебе? — В его голосе звучало смутное раздражение, и я не была уверена, почему.

— Да, — сказала я, наконец. — Конечно.

Ничего само собой разумеющегося в этом не было. Неразумно было позволять Вейлу писать мне. Неразумно впускать в мой дом еще больше свидетельств о проклятых детях Ниаксии, где они могли бы вызвать еще больший гнев богов, чем мы уже заслужили.

Голос в затылке кричал мне об этом. Голос, который было слишком легко заглушить.

В конце концов, я уже принесла так много Вейла в свой дом. Его кровь. Его книги. И я чувствовала себя так, словно была покрыта им до самой кожи. До самого сердца.

Какой вред могут принести письма?

Он выдохнул, опустив плечи. Раздражение исчезло. Я поняла, что, возможно, он был раздражен не на меня, а на себя.

Облегчение. Он почувствовал облегчение.

И, по правде говоря, я тоже, потому что мысль о том, чтобы оставить Вейла, мысль о том, что мы не сможем продолжить то, что начали вместе на прошлой неделе…

Вейл отошел от лошади. Его рука двигалось медленно. Я смотрела, как она покидает мое бедро.

— Будь осторожна в пути, — сказал он.

Я слабо улыбнулась ему.

— Увидимся через месяц, Вейл.

И он вернул улыбку — такую прекрасную, что я даже почти не заметила зубов.

— Увидимся через месяц, мышонок.

КОГДА Я ВЕРНУЛАСЬ ДОМОЙ, Мина бросилась ко мне.

— Я скучала по тебе! Я так волновалась за тебя. Они сказали, что с тобой все в порядке, но я им не поверила. Ты была… ты была…

Я не хотела напрягаться под ее объятиями, но все равно напряглась. Не сразу — сначала это было приятным напоминанием о том, что она в безопасности, что я добралась до дома. Но потом я почувствовала все остальное. Я всегда остро воспринимала ощущения и текстуры, а сейчас я больше всего чувствовала хрупкость Мины.

Она почувствовала это и отстранилась, нахмурив брови. Обидевшись.

Я посмотрела вниз на себя. Тонкий слой бело-серого вещества покрывал мою одежду в тех местах, где меня касалась ее кожа.

— Он ведь не причинил тебе вреда? — спросила она. — Я так волновалась, Лилит. Я… я так, так волновалась.

Я проглотила укол вины.

Она волновалась, а я… я… я…

Я была счастлива там. Я не торопилась возвращаться. Не спешила покидать тихий уют дома Вейла.

Последние остатки сна, в котором я жила последнюю неделю, исчезали.

Я даже не написала ей. Что я была за сестра? Я была слишком озабочена… каким-то мужчиной…

— Он не причинил мне вреда, — сказала я. — Он был…

Добрым. Заботливым.

Я остановилась на:

— Он позволил мне восстановить силы.

Ее рот сжался в тонкую линию.

— Когда ты истекала кровью? Тебе повезло, что ты вообще выбралась оттуда живой.

Я чувствовала себя глупо, что не догадалась об этом раньше, ведь у меня было кровотечение, и я, вероятно, была очень, очень соблазнительна для Вейла.

— Он не проявил никакого интереса к тому, чтобы съесть меня, — усмехнулась я. — Не беспокойся.

И все же, сказав это, я услышала его голос: «Ты очень красивая женщина».

Почувствовала его руку на своем бедре.

Мина смотрела на меня странным взглядом.

— Что ж. Я рада, что ты в порядке. Я… мы все так волновались за тебя, понимаешь? Не смей больше так меня бросать.

Я согласилась, но это была ложь. Это была наша с Миной злая шутка. Она уйдет от меня или я уйду от нее. Я сделаю все возможное, чтобы был последний вариант.

— СЕГОДНЯ УТРОМ ТЕБЕ ПРИШЛО ПИСЬМО — сказала мне Мина вечером. — Оно в твоем кабинете. Оно… странное.

Она была права. Письмо было странным. Но странным в том смысле, который я теперь начинала хорошо понимать. Бумага конверта была пожелтевшая и немного помятая и выглядела так, словно ей было лет десять. Конверт был запечатан красной восковой печатью.

Я сразу поняла, что это он. Я улыбалась про себя, когда держала его в руках, просто потому что он так сильно напоминал мне о нем. Это было так… так по-вампирски.

Я вскрыла конверт. Внутри было несколько вырванных страниц из книг с заметками и переводами, набросанными на полях почерком, который я теперь знала как почерк Вейла.

А потом было письмо. В самом верху было мое имя, а затем несколько черных капель чернил, как будто он долго держал перо над страницей, раздумывая, что написать.

Лилит,

Надеюсь, ты благополучно добралась до дома. Я нашел еще несколько заметок для тебя. Я подумал, что они помогут тебе не потерять время.

Я буду рад любым письмам, которые ты захочешь отправить до своего визита.

Я помогу тебе, чем смогу.

Если тебе это нужно.

Вейл.

Я не понимала, что улыбаюсь, пока мои щеки не начали болеть.

Это было так…

Знакомо. Так странно знакомо. Всего несколько строк. Ничего из витиеватого языка светского общества.

И все же, я знала, что здесь сказано так много того, что не было написано этими словами.

Я положила письмо и подпрыгнула, когда поняла, что Мина стоит у меня за спиной. Я выругалась и засунула письмо в карман, хотя не знала, почему мне захотелось его спрятать.

Но она все равно его увидела.

— Ты меня напугала, — сказала я.

— Будь осторожна, Лилит, — сказала она. — Ты знаешь, что случится, если они узнают. Если они обнаружат.

У меня пересохло во рту.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Я не хотела, чтобы Мина тоже знала. Но кого я обманывала? Она была намного умнее, чем все думали.

И она была достаточно умна, чтобы понять, когда я лгу.

Она пристально посмотрела на меня.

— Будь осторожна.

Глава 14

Я писала Вейлу каждые несколько дней, потом каждые два дня, потом каждый день. Иногда даже несколько раз в день.

Вороны появлялись в моем саду, готовые передать его последнее письмо или забрать мое. Иногда он отправлял свои послания с помощью магии, и пергамент появлялся в маленьких клубах бело-голубого дыма и эти письма всегда были самыми волнующими, словно у него была идея, которую ему не терпелось рассказать мне, и он не мог дождаться ворона для отправки письма, и я бы солгала, если бы сказала, что не поглощала их быстрее всех.

Энтузиазм Вейла был впечатляющим, но что еще более удивительно, что он был мне… знакомым. Раньше я уважала его, как нужно уважать большого зверя, признавая, что это нечто старше, сильнее и могущественнее тебя. Но с каждым из этих писем это уважение превращалось из уважения к природе в уважение к другу.

Его почерк иногда был небрежным, заметки были нацарапаны на полях или под углом к пергаменту, как будто он так торопился, что не мог остановиться, чтобы расправить бумагу. Я могла представить его пишущим их, склонившимся над грязным столом, с волосами, падающими на лицо, вокружении открытых книг. Он относился к окружающим его артефактам с меньшим благоговением, чем я, и он без всякого стеснения вырывал страницы из книг, чтобы отправить их мне, сложенными и исписанными.

Когда я впервые его встретила, было невозможно представить его воплощением такого энтузиазма. Но теперь я могла так ясно представить его в роли генерала, генерала, решающего проблемы со стратегической, неослабевающей энергией. Он никогда не был человеком науки, и его неопытность давала о себе знать, но он также быстро учился, не боялся задавать вопросы и признавать собственное невежество, а это качество, которого не хватает многим мужчинам. Большая часть информации, которую он мне присылал, была действительно полезной, а когда это было не так, он хотел узнать, почему.

Это была не просто работа. Он вплетал в эти письма маленькие фрагменты своей жизни, нарисованные в уголках или внизу страницы. Например, маленький рисунок птицы, которую он увидел на перилах своего балкона или обыденные наблюдения о погоде: Сегодня холодный ветер. Как вы, люди, можете называть это весной?

Но мне нравились и эти вещи. Мне нравилось, что они так легко позволяют мне представить его, слегка дрожащего под ночным ветерком. Мне даже нравилось, что он тоже хотел от меня этих банальных подробностей.

Однажды в конце письма он нарисовал цветок ночной травы и приложил к нему крошечную записку: сладкий с горьким привкусом.

Это было сделано как бы невзначай, как будто он даже не заметил, что нарисовал это. Остальная часть пергамента была заполнена информацией, которую он почерпнул из обитрэйских книг, которая была более полезной, чем небольшой кокетливый рисунок.

И все же я не могла оторвать взгляд от этого цветка. От его слов рядом с ним. Эти буквы не были каракулями. Они были нежными, мягкими и элегантными, как будто он очень тщательно следил за тем, как его перо ласкало их.

Сладкий с горьким привкусом. Я все еще чувствовала, как его дыхание пробежало по моей коже, когда он сказал мне эти слова той ночью, когда он сказал мне, что думает, что именно такой я буду на вкус.

А иногда, в редкие моменты, когда я позволяла себе заснуть, я лежала без сна, глядя в потолок, вечно помня о том, как моя одежда ощущается на моей коже. И я проводила кончиками пальцев по внутренней стороне бедер, а затем выше и сама того не желая представляла какими будут его ласки и там.

Хорошо, решила я.

Это было бы приятно.

ПРАВДА ЗАКЛЮЧАЛАСЬ В ТОМ, что я была постыдно, втайне благодарна за то, что меня отвлекало задание и письма Вейла. Потому что я работала, а Мина увядала.

Каждое утро я сметала пыль у двери. Каждый вечер она снова покрывалась пылью. Церковные песнопения разносились по улицам, воздух был густым от дыма очередного погребального костра, и еще одного, и еще. С каждым разом дым становился все тоньше, потому что теперь зачастую гореть оставалось совсем немного.

Я заставляла себя не думать о том, как будет пахнуть костер Мины. Я убедила себя, что мне не придется это узнать.

Мы с Миной не обсуждали ее уход. Да и что было обсуждать?

Но кровь отхлынула от моего лица, когда я впервые пришла домой и увидела, что Томассен сидит за нашим кухонным столом, его рука в руке Мины, их головы склонились.

Последователь Витаруса в моем доме, в том самом доме, где у меня была целая комната, посвященная крови и вещам моего вампира… друга. Это слишком опасно.

Но больше всего меня напугали беззвучные слезы, которые катились по щекам моей сестры, потому что я почувствовала, что это было, как только вошла в комнату.

Я уже давно смирилась с собственной жестокой кончиной. Но принять такую уродливую правду нелегко. Я прошла через свою борьбу, когда стала достаточно взрослой, чтобы понять, что такое смерть. За прошедшие годы я наблюдала, как многие другие проходят через это, как их глаза становятся впалыми, их кожа покрывается пылью. Я видела отчаяние, с которым они смотрели в небо, где, возможно, где-то таился проклявший их бог, и я знала, что они готовы на все, на все ради большего времени, которое, как все знали, они не получат.

Когда я пришла домой и увидела священника, держащего руки моей сестры, я поняла, что впервые Мина почувствовала это отчаяние.

Это испугало меня.

Сестра подняла голову и слабо улыбнулась мне.

— Посиди с нами, — сказала она, тем же тоном, каким она просила: Останься.

Останься, хотела я умолять ее.

Но нет, я не стала бы молиться богу, который проклял ее. Я не стала бы помогать ей смириться со смертью, которую я отказывалась ей позволить встретить.

— Я не могу, — сказала я и, не говоря больше ни слова, ушла в свой кабинет. Я не прекращала работу до рассвета, и даже тогда я засыпала над своими книгами.

Но Томассен приходил все чаще и чаще, а смерть подкрадывалась все ближе и ближе.

Если бы меня меньше отвлекала работа и горе, от которого я так старалась уберечься, возможно, меня бы больше беспокоило постоянное присутствие последователя в этом доме. Возможно, я бы больше задумывалась над тем, как он наблюдает за мной, как задерживается взглядом на дверях, которые я оставляла приоткрытыми.

Но я привыкла к тому, что меня осуждают, слишком привыкла, чтобы понять, когда осуждение становится опасным.

У меня не было времени беспокоиться о том, что думает обо мне один старик. Мне нужно было работать.

У меня было мало времени.

НО ОДНАЖДЫ, когда с момента моего последнего визита к Вейлу прошел почти месяц, что-то изменилось. В тот день я спала в своем кабинете, как часто делала это теперь, и проснулась от того, что на моем столе лежала стопка писем Вейла. Их было четыре, столько же часов я спала.

Мое сердце подпрыгнуло то ли от предвкушения, то ли от ужаса. Такое количество за столь короткий промежуток времени могло означать только нечто чудесное или ужасное.

Оказалось, что это был первый вариант.

Вейл сделал открытие. Я пролистала его письма, страницы за страницами, вырванные из одной из его книг. Я привыкла к его размашистому почерку, но переводы на полях были еще более беспорядочными, чем обычно, как будто он писал так быстро, что даже не мог остановиться, чтобы сформировать настоящие буквы. Мне потребовалось несколько часов, чтобы полностью расшифровать их.

Когда я это сделала, я ахнула.

Он нашел важнейший недостающий фрагмент. Текст был старым, в нем подробно описывались эксперименты, проведенные над кровью вампиров в Обитрэйсе. Но, несмотря на возраст, эти цифры отвечали на многие вопросы, над которыми я ломала голову, как эффективно перегнать кровь вампира в нечто иное. Мы с Вейлом не нашли ничего нового в обитрэйской науке, однако вампирское общество, похоже, больше склонялось к работе с магией.

Но это… это была именно та информация, о которой я едва позволяла себе мечтать.

— Вейл, — вздохнула я. — Вейл, ты…

Я ухмыльнулась так широко, что у меня заболели щеки. Наверное, я выглядела как сумасшедшая, полубезумная от усталости и надежды. Я не переодевалась несколько дней, и, решив, что еще один день не повредит, я снова принялась за работу.

Часы перетекали в дни. Новые уравнения, новые формулы, новые флаконы с экспериментальными зельями. Флаконы с экспериментальными зельями становились тестами, когда я давала их больным крысам.

А тесты становились лекарствами, поскольку крысы болели все меньше и меньше.

И следующая партия тоже. И следующая.

А потом, одним мрачным утром, я обнаружила, что стою перед целой клеткой здоровых, активных грызунов, держа эти флаконы в руках как новорожденного младенца, и лекарство стало лекарством.

Лекарством.

Конечно, было вполне естественно, что именно тогда все рухнуло.

Глава

15

Я открыла дверь, и там стоял Фэрроу, его песочные волосы были всклокочены, а глаза расширены. Он был в полном ужасе.

Он прислонился к раме, когда я открыла дверь, как будто он был так рад меня видеть, что все его мышцы напряглись.

Мои же, напротив, напряглись, когда моя хрупкая новообретенная надежда разбилась о пол.

— Тебе нужно уходить.

Он сказал это так быстро, что четыре слова слились в один выдох.

— Что…

— Они идут за тобой, — промолвил он. — Они пришли в город в поисках помощи. Они придут за ним, а потом за тобой. Ты должна бежать.

Он схватил меня за руку, как будто готовый силой оттащить меня. Но я осталась стоять на месте, застыв, а ужас навалился на меня, как холодная тень.

Мне не нужно было спрашивать, кто такие «они».

Потому что я могла припомнить себе холодный, подозрительный взгляд Томассена. Я припоминала себе воронов и магию Вейла. Я могла вспомнить все маленькие следы моего друга, которые я оставила в этом доме, теперь это было так вопиюще, глупо и очевидно тупо.

Каков был очевидный конец этой истории? Невежественным фанатикам, которые не хотели умирать, представлялся бог, который больше их не любил, болезнь, которая продолжала распространяться, и вампир, на которого они могли все свалить.

Легко. Простое уравнение.

Они придут за тобой.

Они придут за ним.

— У тебя есть немного времени, но тебе нужно уехать, — говорил Фэрроу на заднем плане. — Ты можешь остановиться в моей квартире в городе. Там будет ждать карета и…

— Нет.

Я вырвала свою руку из его хватки и повернулась обратно к своему кабинету.

— Нет? — повторил он.

— Возьми Мину и уезжай без меня.

— Но Лилит…

Фэрроу продолжал быстро говорить, но я не слушала, что он говорил. Я позволила его голосу уйти на задний план.

У нас не было времени на слова. Только действия.

Я схватила пальто. Свою сумку. Мою драгоценную сумку.

Мина. Мне нужно было…

— Что значит «нет»?

Забавно, что голос Фэрроу растворился в грохоте моей бурлящей крови, в то время как голос Мины, каким бы слабым он ни был, заставил исчезнуть все остальные звуки.

Я могла бы сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз я слышала ее голос таким. Разгневанным.

Я медленно повернулась. Она стояла в дверном проеме. Или, может быть, «стояла» — слишком сильное выражение: она тяжело прислонялась к раме. Я снова и снова поражалась тому, какой слабой она выглядела, казалось, она даже уменьшилась. Как долго она там стояла? Достаточно долго, чтобы услышать приход Фэрроу, но пыль уже скопилась в гребнях половиц у ее ног.

Я с замиранием сердца поняла, что Мина никуда не может уйти, что бы ни говорил Фэрроу.

У нас было мало времени. Сестры почти не стало.

Мои глаза слипались. Я порылась в сумке.

Лекарство. Было рано. Это было рискованно, но…

— Что значит «нет»? — повторила она. — Куда ты идешь?

— Я просто… — Мой язык не хотел подчиняться мне.

— Ты идешь к нему. — Она издала сдавленный звук, это практически был смех лишенный юмора.

Если бы я не была такой рассеянной, я могла бы удивиться. Моя сестра видела во мне больше, чем я думала.

Я просто сказала:

— Мне нужно идти. Вот…

— Хватит, Лилит. Просто остановись.

Голос Мины прорезал воздух, как лезвие, достаточно острое, чтобы заставить меня остановиться.

— Посмотри на меня, — потребовала она.

Мои пальцы, глубоко в сумке, сомкнулись вокруг единственного драгоценного флакона с лекарством. Я не могла заставить себя поднять глаза.

— Посмотри на меня. Ты больше никогда не смотришь на меня.

Я медленно повернулась.

Я никогда не считала нужным смотреть людям в глаза, когда разговаривала с ними — это была моя дурная привычка с детства. Но с Миной… все было по-другому. Дело было не в дискомфорте, не в незаинтересованности или манерах. Мне пришлось заставить себя встретить ее взгляд, признать все вопиющие признаки смерти, пожирающей ее. Она подошла ближе, не моргая. У нее были глаза нашего отца. Светлые и яркие, как небо.

Сейчас они умоляли меня о чем-то.

Мой просчет риска привел к единственному решению.

— Дай мне руку, — сказала я.

Это было не то, чего Мина хотела от меня. Я знала это. Но я не могла дать ей это тепло, эту привязанность. Что я могла сделать, так это попытаться спасти ее жизнь.

— Не ходи туда, — сказала она. — Мы можем это исправить.

Нелепо. Как, по ее мнению, должно выглядеть «исправление ситуации»? Восстановление существующего положения? Свернуться калачиком и тихо умереть в общественно приемлемой манере?

Нет.

— Я все исправлю, — огрызнулась я. — Дай мне свою руку.

— Это не…

— Я отказываюсь позволять вам всем умереть. — Я не хотела кричать. Но все равно крикнула. — Болезнь не должна забрать вас, и я не позволю этому случиться. Так что дай мне свою проклятую богами руку.

Ее челюсть сжалась до дрожи. В голубых глазах блестели слезы.

Но она протянула руку, обнажив предплечье с бледной кожей, такой тонкой, что под ней легко было разглядеть паутинки вен.

Я не давала себе времени на сомнения, когда наполняла иглу и делала укол. Она вздрогнула, и я поняла, настолько я привыкла к прочности кожи Вейла, что надавила слишком сильно. На пол упала пелена пыли. Такая хрупкая.

Я вынула иглу и резко отвернулась.

— Никому не открывай дверь. Я вернусь, как только смогу.

Я думала, что она снова скажет мне остаться. Думала, что она все еще будет пытаться отговорить меня. Фэрроу смотрел на меня, как на какого-то чужого зверя, он смотрел так же, как он смотрел на особь, которая не имела смысла, его брови были сведены, челюсть сжата. Он видел во мне что-то новое, что-то, что не сочеталось с той версией меня, которую он всегда знал.

Возможно, сегодня я тоже увидела это в себе.

Я не могла сказать, хорошо это или плохо.

— Я иду с тобой, — сказал Фэрроу.

Я не смотрела на него. Я схватила топор со стены и перекинула свою сумку через плечо.

— Отлично, — сказала я. — Тогда пошли. — И я захлопнула за собой дверь.

Глава

16

Утром мы неслись галопом. Моя лошадь, которую дал мне Вейл, была сильной и быстрой. А вот лошадь Фэрроу не привыкла к долгому бегу по неровной местности.

— Не тормози ради меня, — крикнул мне Фэрроу, и я издала грубый, дикий смех, который, к счастью, он не услышал. Я никогда не планировала замедляться ради него. Я бы скакала так быстро, как только могла.

Я чувствовала себя дурой.

Дурой, потому что я все это время беспокоилась об опасности, которую представляют мои отношения с Вейлом для меня, моей сестры, моего города. Но мне и в голову не приходило, что я могу быть опасна для него.

Когда мы скакали, Фэрроу мне сказал, что Томассен отправился за Вейлом с несколькими десятками молодых и сильных мужчин. Они взяли с собой оружие, взрывчатку и огонь. И они принесли с собой самое опасное: отчаяние и ярость.

Последователи верили, что Вейл был причиной проклятия. Они убедили себя, что, убив его, и предложив его запятнанную кровь Витарусу, можно положить конец чуме. Они убедили себя, что могут спастись сами, спасти свои семьи только через это убийство.

Неважно, что Вейл жил здесь гораздо дольше, чем чума. Неважно, что мы уже много раз приносили жертвы Витарусу, и ничего не получалось. Неважно, что у них не было никаких доказательств того, что Витарус вообще помнит о нас, помнит, что проклял нас.

Нет, логика не имеет значения перед лицом страха и эмоций. Логика падает на колени перед ненавистью, а ненависть расцветает в страхе, а мой народ был в ужасе.

Я тоже был напугана.

Теперь я так хорошо знала кровь Вейла. Я знала, как она будет выглядеть, пролитая на ступеньки его дома, и лица людей, которые пришли убить его. Я препарировала множество животных, множество трупов. Я знала, как выглядел бы Вейл с выдранными кишками.

Я подняла глаза к небу. Солнце стояло уже высоко и светило мне в спину и лоб сквозь листву деревьев. Но кое-чего я не знала. Я не знала, что может случиться с вампиром при дневном свете. Я думала, что после всего увиденного, известное — самое страшное. Но эта неизвестность вызывала у меня тошноту.

Я почувствовала запах огня раньше, чем увидела его. Во время чумы человек узнает запах горящей плоти.

Наконец, сквозь ветви деревьев я увидела ворота владений Вейла, открытые и плавно покачивающиеся на ветру.

Я пришпорила коня и рванула через них.

Позади меня Фэрроу выкрикнул мое имя, но я проигнорировала его.

Потому что передо мной была только кровь.

Глава

17

Вейл сражался с ними.

Дом был залит кровью. Кровь стекала по белому каменному фасаду, лилась из разбитого окна на втором этаже, где на битом стекле висело обмякшее тело, а меч болтался в его неподвижной руке.

Кровь окрасила ступеньки парадного входа, там виднелись разводы, лужи. Были видны отпечатки рук на двери, на ручках. Кровь струями стекала по дорожке, скапливаясь в промежутках между кирпичными плитами. Она стекала в кусты роз. В траву.

Ужасно ли, что я не ужаснулась? Ужасно ли, что я испытала облегчение?

Потому что вся эта красная кровь была человеческой. Кровь, которая принадлежала безжизненным телам, разбросанным вокруг территории. Их было так много, что я не могла их сосчитать. Здесь произошла резня.

Фэрроу сказал мне, что Томассен пришел с двумя десятками человек. Наверняка мало кто из них остался.

Может быть, Вейл сбежал. Может быть, он…

Но потом, когда моя лошадь замедлила ход за воротами, я увидела это: черную кровь, смешанную с красной. Пятна в траве, вдоль тропинки. Еще больше ее на тропинке к задней части дома.

Слишком много.

Я пришпорила коня и помчалась к задней части дома, не обращая внимания на то, что Фэрроу зовет меня к себе.

И когда я увидела его, мое сердце упало и подпрыгнуло одновременно.

По какой-то причине у меня в голове пронеслась фраза: «Вейл».

Мой Вейл.

В живых осталась лишь горстка людей, но Вейл был так ранен, что уже не боролся. Они вытащили его наружу. Он стоял на коленях в саду, вокруг него лежали белые и красные лепестки цветов. Его голова была склонена, черные волосы закрывали лицо. Его крылья были раскрыты, белые перья блестели в лучах дневного солнца — довольно жуткий контраст с пятнами черной крови и открытыми ранами от ожогов.

При моем приближении он поднял голову, показав лицо, испещренное черными ожогами.

Его глаза расширились.

Я даже не успела остановить свою лошадь, как соскочила с нее и побежала, я бежала и бежала…

Я бросилась на Вейла, упав на колени перед Томассеном.

— Остановитесь! Хватит!

Мир словно остановился. Священник и четверо мужчин за его спиной слегка отступили назад, словно им нужно было время, чтобы понять, действительно ли я здесь.

Сзади на мое запястье легло грубое прикосновение. Беспокойство. Сдержанность. Это так о многом говорило.

— Мышка… — прохрипел Вейл.

Его голос звучал так пусто. Он напомнил мне голос Мины, которая так близка к смерти.

Я не смотрела на него, хотя так остро ощущала его присутствие позади меня, слабое тепло его тела, когда моя спина была всего в нескольких дюймах от него.

Вместо этого я встретилась со взглядом Томассена и отвернулась от него. Последователь не был ранен, хотя кровь заляпала его одежду. Неужели он стоял в стороне и позволил остальным вести бой? Ждал, пока они достаточно измотают Вейла, чтобы вмешаться и нанести последний удар?

— Прекратите это безумие, — сказала я.

Его замешательство исчезло, и он снова почувствовал ненависть. Он схватился за меч, его взгляд ненадолго упал на мой топор, боги, да разве это вообще можно считать топором? Он был едва ли больше, чем топор, но потом он вновь вернулся к моему лицу.

— Отойди, дитя, — сказал он. — Не делай глупостей.

— Если ты убьешь его, тогда ты убьешь всех нас.

Священник насмехался, кривя губы.

— Мы должны были сделать это в тот момент, когда началась чума. Возможно, жертвоприношения одного из детей богини-еретички Ниаксии было бы достаточно, чтобы положить всему конец. Возможно, этого было бы достаточно, чтобы утихомирить Витаруса.

Мне хотелось смеяться над его глупостью. Я хотела кричать о его невежестве.

— Почему тебе так трудно понять, что Витарусу на нас наплевать? — Я плюнула. — Он забрал у нас тысячу жизней. Десять тысяч. И этого было недостаточно, чтобы утихомирить его. Почему ты думаешь, что эта отнятая жизнь что-то изменит?

— Ты не глупая девушка, — усмехнулся священник. — Странная, но не глупая. Ты знаешь, почему. Потому что он такой, какой есть. — Он ткнул мечом в сторону Вейла. — Из-за того, кому он поклоняется. Из-за богини, которая его создала. Оглянись вокруг. Скольких твоих собратьев он убил? И ты думаешь, что мы оставим его в живых?

Я смотрела в глаза людей, окружавших его, и не видела собратьев. Я видела людей, доведенных до невежества и ненависти. Я видела людей, готовых убивать все, что им непонятно, только за шанс, что это им поможет.

Ничто не могло помешать им убить Вейла.

Они с радостью убили бы меня, странную деву, которая никогда не смеялась над их шутками и не потакала их бездумным разговорам, чтобы добраться до него.

Мне нравилось решать проблемы. Но сейчас я была беспомощна и застряла в заключении, которое формировалось десятилетиями.

Позади меня дыхание Вейла было неровным и слабым. Если бы не его все еще сильная хватка на моем запястье, я бы подумала, что он даже не в сознании, несмотря на его кровь, стекающую по моей руке.

— Пожалуйста, Томассен. Пожалуйста. Я… — Мой голос застрял в горле. Надломился. — Он мне нужен.

Слова были густыми на вкус. Тяжелыми. Казалось, они застыли в воздухе. Я чувствовала их взгляд на себе, на Вейле, снова на себе, чувствовала, как мой собственный взгляд часто метался между частями уравнения, и мне не нравился ответ, который они выводили.

— Он может быть лекарством от болезни, — сказала я в отчаянии.

Неправильно.

На лице Томассена промелькнуло понимание. Понимание, а затем ненависть.

— Я защищал тебя, — прорычал он. — Когда они говорили о тебе. О твоем отце. О твоей семье. Я защищал тебя, дитя, от ужасов, которых ты даже не понимаешь. Но я был неправ. Ты только распространишь это дальше.

Он поднял свой меч.

Все происходило слишком медленно и слишком быстро одновременно.

Позади меня Вейл напрягся и потянул меня назад.

Я выдернула руку из его хватки и поднялась.

Я словно была вне своего тела, наблюдая, как кто-то другой поднимает этот дурацкий маленький топор, наблюдая, как кто-то другой размахивает им. Я была ученым, а не солдатом. Мой взмах был неуклюжим, но я вложила в него всю силу, которая у меня была.

Горячая кровь брызнула мне на лицо.

Оцепенев, я вытащила топор из плеча Томассена. Было трудно вытащить лезвие из плоти, и я немного попятилась назад.

Плечо. Не смертельно. Попробую еще раз.

Я снова замахнулась, на этот раз на горло.

Интересный звук издает человек, когда захлебывается собственной кровью. Никакого крика, только бульканье и пустое шипение воздуха. Влажная, слабая смерть.

При всей своей неопытности я двигалась быстро. Остальным мужчинам потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что происходит. Священник зашатался.

Я почувствовала странное ощущение. Что-то мокрое покрывало мое туловище.

Боль, медленная.

Я посмотрела вниз и увидела кровь на своей рубашке.

Суматоха. Шум. Все казалось очень далеким. Я подняла голову и увидела знакомые песочно-русые волосы, жилистую фигуру, выхватывающую меч у одного из стражников, когда священник зашатался.

Священник? Или…

Я сильно ударилась о землю, когда сзади меня оттолкнулся Вейл. Движения Вейла не были похожи на грациозную смерть, которую я видела в лесу той ночью. Нет, это были порывистые, наполненные отчаяния — движения. Здесь было больше выживания, чем мастерства. Как у умирающего животного.

ХРУСТ, и голова упала на землю. Один стражник не успел повернуться к Фэрроу.

Второго он убил собственным мечом, торс был распорот и окровавленное тело лежало на траве.

Томассен все еще стоял, каким-то образом… все еще стоял, весь в крови, как ходячий мертвец. Может быть, его бог все-таки немного помог ему, потому что он каким-то образом сумел повернуться к…

— Вейл! — закричала я.

Вейл крутанулся как раз вовремя. Меч Томассена прошел сквозь его плечо.

Но Вейл не вздрогнул.

В воздухе раздался ужасный влажный хруст. А когда тело Томассена рухнуло на землю, в руке Вейла оказалось зажато что-то красное. Сначала это выглядело как шарик крови.

Потом, после нескольких секунд бестолкового моргания, я поняла…

Сердце.

Меч Фэрроу упал на траву.

Я слышу удар, когда Вейл опустил сердце рядом с телом.

А потом тишина.

Вдалеке щебетали птицы. Слабый ветерок шелестел листьями деревьев. Аромат весны был настолько сильным, что почти заглушал запах крови.

Ничего не существовало, кроме нас с Вейлом, наши взгляды были прикованы друг к другу. В течение долгого, бездыханного момента я не могла смотреть ни на что, кроме его темно-золотых глаз, смотрящих на меня сквозь растрепанные волосы, сквозь пятна крови.

Потом он рухнул.

Я вскочила на ноги, не обращая внимания на боль от собственных ран, и подбежала к нему. Фэрроу тоже опустился на колени рядом с ним и начал переворачивать его, чтобы посмотреть на его лицо, но я сказала:

— Нет! Солнце.

Вблизи ожоги на коже Вейла были ужасающими. И, боги, он был ранен… Они пришли не просто убить его, они пришли его пытать. Часть его одежды была разорвана, явно с целью выставить побольше кожи на солнце. Правую руку пересекала целая россыпь ран, а самый кончик одного крыла был отрезан. Возможно. Трудно было понять, что это за кровь.

— Помоги мне, — задыхалась я. — В дом. Подальше от солнца.

Я была способна лишь собирать обрывки слов в кучу за раз.

Фэрроу, благослови его боги, сделал то, о чем я просила. Если его и смущало такое близкое соседство с вампиром, он этого не показывал. Мы вместе потащили Вейла по ступенькам к задней двери, которая вела в библиотеку — ту самую, куда он привел меня в первый раз, когда я пришла сюда. Вейл был невероятно тяжелым, даже когда мы несли его вдвоем, и я была благодарна тому, что похоже он был немного в сознании, потому что он, казалось, пытался помочь нам, хотя и слабо. Тем не менее, мы не смогли затащить его на один из диванов, и нам пришлось довольствоваться тем, что мы осторожно положили его на пол.

Здесь раны почему-то выглядели еще хуже, но, к моему облегчению, они перестали разрастаться, как только он оказался подальше от солнца.

Но он не двигался. Он только едва дышал.

— Лилит… — тихо сказал Фэрроу.

Я подняла голову. Он смотрел в окно, на мертвые тела, лежащие во дворе. Сначала я подумала, что его тошнит от того, что мы только что сделали, ведь мы же убили, в конце концов, но, когда он снова посмотрел на меня, в его взгляде было что-то более жесткое, чем чувство вины.

— Последователь, — пробормотал он. — Вейл убил последователя.

Реальность того, что только что произошло, поразила меня.

Вейл, вампир, дитя Ниаксии, только что убил высокопоставленного последователя Витаруса.

Эксперименты с вампирской кровью уже привели меня к удаче. Поначалу я тщательно скрывала свою работу, следила за тем, чтобы не притрагиваться к крови достаточно много, чтобы привлечь внимание презренного бога. И если нескольких флаконов крови могло оказаться достаточно, чтобы заслужить гнев бога…

…Представьте себе, что может сделать смерть последователя.

Холодный ужас охватил меня. Некоторые боги яростно защищали своих последователей. Другие игнорировали их. Большинство, в том числе и Витарус, находились где-то посередине, в зависимости от их настроения и вашей удачи. Он мог и не заметить того, что здесь произошло. Но если бы заметил… мало что считалось более оскорбительным для бога, чем убийство того, кого он считал своим, а особенно того, кого коснулся его величайший враг.

Мои руки онемели, словно вся кровь вытекла из конечностей.

— Я не знаю, что делать.

Я не хотела говорить это вслух. Я всегда знала, что делать. Всегда знала следующий логический шаг. Но сейчас логика казалась такой далекой. Было так много проблем, и все такие большие. Я не могла найти ответы.

Я повернулась к Фэрроу, широко распахнув глаза, и проглотила укол вины при виде его.

Фэрроу. Бедный Фэрроу. Я едва взглянула на него до этого момента. Он тоже был весь в крови. Одна рука выглядела раненой.

Но его рука опустилась на мое плечо, ободряюще сжав его.

— Ты узнаешь, — сказал он. — Просто думай.

Фэрроу всегда заставлял меня верить ему, а это уже кое-что значит.

Я вдохнула, выдохнула и встала.

— Нам нужно сжечь тела.

Возможно, если мы сожжем их быстро, Витарус никогда не узнает. Боги были непостоянны и взбалмошны. В конце концов, у них была целая вселенная, чтобы уделять ей внимание. Может быть, нам повезло, и этот бог не заметил нас сегодня.

Но если мы не успеем…

Я посмотрела вниз на себя. На свои окровавленные руки.

Я позабочусь о том, чтобы вина лежала на мне. Если бы мы с Вейлом будем держаться подальше от города, я смогу молиться за то, чтобы мы привлекли внимание Витаруса, находясь за много миль от Адкова.

И если у нас было совсем немного времени, прежде чем мы привлечем внимание Витаруса, то надо было его использовать.

— Вот. — Я сунула свою сумку в руки Фэрроу. — Отнеси это в город. Лекарство в ней…

Сработало ли оно? Знаю ли я точно? Оно подействовало на мышей. Боги, я надеялась, что оно подействует на…

Мне пришлось отмахнуться от лица Мины, потому что от одной мысли о ней я чуть не рассыпалась на части.

— Это сработает, — сказала я. — Охраняй его. Не испорти его. Не позволяй, чтобы с ним что-то случилось.

Фэрроу нахмурил брови.

— Ты уверена?

Иногда эти три слова, произнесенные кем-то другим, были назиданием. От Фэрроу это был настоящий вопрос, заданный с пониманием того, что он примет любой ответ, который я ему дам.

Я не была уверена. И я была ужасной лгуньей. Но я все равно ответила так уверенно, как только могла:

— Да. Я уверена.

На протяжении десятилетий этот город слепо верил в богов, которые не сделали для них ничего, кроме проклятия. Теперь я бы отдала все, чтобы бросить эту веру в эти маленькие стеклянные флаконы.

— Иди, — сказала я Фэрроу. — Быстрее. У тебя мало времени.

— А что с ним?

Вейл лежал на полу. Странно, но ничто из этого — трупы, кровь на руках — не приводило меня в такой ужас, как вид Вейла в таком состоянии.

— Я позабочусь о нем. И о телах.

Я услышала все осуждение в молчании Фэрроу.

— Не спорь, — сказала я, прежде чем он успел возразить.

Но спорил не Фэрроу.

— Иди.

Голос, доносившийся из-за спины, был совсем не похож на тот глубокий, ровный звук, который встретил меня, когда я впервые вошла в эти двери несколько месяцев назад. И все же сердце мое забилось, когда я услышала его.

Глаза Вейла были прищурены, как будто ему приходилось бороться, чтобы держать их открытыми.

— Иди, мышонок, — прохрипел он.

Нет. Слово было произнесено сразу, и означало окончательное решение. Если во мне и оставались какие-то сомнения, то вид Вейла, с трудом пытающегося говорить, уничтожил их. Я бы не оставила его в таком состоянии.

Я заставила себя ухмыльнуться.

— Я задолжала тебе розы, — сказала я. — У нас был уговор.

Сокращение мышц вокруг рта Вейла едва ли можно было назвать улыбкой.

Я повела Фэрроу к двери, прежде чем кто-то из них успел еще что-то возразить. Фэрроу знал, что и ему не удастся переубедить меня в этом. Перед тем как уйти, он протянул руку и взял меня за руку. Сжал ее. Мне пришлось закрыть глаза. От эмоций на его лице мне стало не по себе.

— Спасибо. — Мой голос был сдавленным и прерывающимся.

— Удачи, Лилит, — сказал он тоном, очень похожим на прощание.

Глава

18

Когда Фэрроу ушел, я опустилась на колени рядом с Вейлом.

— Я не знаю, как тебе помочь. У тебя есть лекарства или…

— Сначала сожги их, — прохрипел он.

— Только не сейчас, когда ты в таком состоянии.

— Сожги. Их. — Его взгляд скользнул к распахнутым занавескам, к небу. Сейчас не было никаких признаков божьего гнева, но чем дольше мы ждали, тем больше шансов, что оно наступит.

Я знала, что он имел в виду: у нас нет времени.

Поэтому, нехотя, я выполнила его просьбу. Это заняло больше времени, чем я ожидала. Тела были тяжелыми. Я изо всех сил старалась оттащить их достаточно далеко от дома, чтобы пламя не перекинулось на поместье. Их было много.

К тому времени, как я закончила, красный отблеск пожара окрасил все поместье. Наступили сумерки, небо было розовым, как рубцовая ткань, затянутая дымом. Я бросила работу и поспешила вернуться в библиотеку, как только убедилась, что огонь не унесет с собой дом. Пропитанная сажей рубашка прилипла к коже. Я тяжело дышала. Я работала быстро, очень быстро. Но когда я увидела Вейла, лежащего там, где я его оставила, я подумала: Я совершила ошибку. Я должна была сначала исцелить его.

Тем не менее, я вздохнула с облегчением, когда он с трудом повернул голову, чтобы посмотреть на меня.

Он выглядел немного лучше? Немного?

— Лекарства, — потребовала я. — Где они?

— В кабинете, — сказал он сиплым, скрежещущим голосом. — Третий ящик.

Ящик, конечно, был в полном беспорядке, я едва смогла его открыть из-за всего этого. Я проклинала его за это, пока рылась. Я даже не знала, как выглядят обитрэйские лекарства. Наконец, в самом низу я наткнулась на несколько стеклянных бутылок. В большинстве из них была сине-белая жидкость, которая слабо светилась. Когда я прикоснулась к ним, я слегка вздрогнула, словно магия взывала к какой-то темной части меня самой.

Я не была уверена, есть ли между ними разница, поэтому я набрала их в руки и принесла все обратно, свалив их на журнальный столик рядом с Вейлом.

— Которые?

Вампиры действительно обладали невероятной способностью к исцелению. Теперь Вейл мог немного пошевелиться — по крайней мере, настолько, чтобы выбрать нужную ему бутылку. Он проглотил одну, как крепкий алкоголь, шипя и ругаясь.

— Наверх, — сказал он.

— Ты не должен двигаться…

Он бросил на меня взгляд.

— Наверх. Лестница.

Я закатила глаза, но все же сумела затащить его в спальню, хотя всю дорогу он тяжело опирался на меня. Я помогла ему снять испачканную кровью одежду, чувствуя, как грубая ткань прижимается к сырой коже. Когда мы вошли в комнату, Вейл взмахом руки зажег свечи — пламя было странным, белым и двигалось несколько иначе, чем огонь. Они отливали серебром на его обнаженной плоти, и когда я наблюдала, как он достает очередную стеклянную бутылку и обрабатывает самые серьезные раны, в животе у меня образовался узел.

Я восхищалась формой Вейла — его кровью, его телом. Но теперь кровь, от которой у меня захватывало дух, покрывала причудливыми пятнами плоть, которую я находила столь же потрясающей. Темная, дразнящая имитация всего, что я считала таким прекрасным.

Поначалу он не хотел моей помощи. Это было просто смешно — он даже не мог дотянуться до самых сильных ожогов. Я выхватила у него из рук лекарство, и после нескольких минут ворчания он позволил мне намазать зельем раны на его спине и плечах.

Честно говоря, я была благодарна тому, что у него хватило сил спорить. А может быть, он был благодарен за то, что ему не пришлось много заниматься этим.

Должно быть магия Ниаксии была сильной, потому что исцеление было чудесным. Тем не менее, раны Вейла были глубокими и грубыми. Порезы от мечей были достаточно серьезными, но самые страшные раны были нанесены солнцем. День сегодня выдался яркий. На его коже остались кровоточащие, почерневшие участки. Зелье помогло, закрыв открытые участки кожи, но все равно остались темно-фиолетовые следы.

Это была моя вина.

Эта мысль укрепилась в моем сознании, полностью оформившись в единую истину.

Мне следовало быть более осторожной. Мои коллеги в университете, мои родители, моя сестра всегда были правы на мой счет, что мой энтузиазм сделал меня беспечной. Я была так взволнована своими открытиями о Вейле, что перестала скрывать свою работу. Я забыла, что нужно бояться.

Я ошиблась.

— Я не должна была позволять этому случиться, — тихо сказала я, работая.

— Это не твоя вина, мышонок. Думаешь, это был первый раз, когда люди пришли ко мне, обвиняя меня в любой трагедии, с которой они столкнулись в то десятилетие? — Он оглянулся на меня с язвительной улыбкой. — Люди. Все они одинаковые.

В этот момент я возненавидела свой род. Но не так сильно, как себя.

Я перешла к другому ожогу, наблюдая, как кожа Вейла дергается и горит под воздействием серебристой жидкости.

— Тебе следовало уйти, — сказал он. — Я бы выжил.

— Нет, не выжил бы.

— Твой друг хотел, чтобы ты поехала с ним. Я думаю, он хотел этого больше всего, просто не выразил это словами.

Я пожала плечами. Не имело значения, чего хотел от меня Фэрроу.

Затем Вейл добавил тихо, тоном, который я не смогла расшифровать:

— Он влюблен в тебя.

У меня заслезились глаза.

Я даже не могла отрицать этого. И что хорошего это ему дало?

— Это просто старые чувства, — сказала я. — Мы были вместе какое-то время. Но все закончилось.

— Почему?

— Он хотел большего, чем я могла ему дать.

Жизнь, которую я не могла прожить. Сердце, которое я не могла освободить. Роль, которую я не смогу сыграть.

Вейл кивнул, как будто это имело для него смысл. Мы не разговаривали долгое время. Я обрабатывала последние ожоги, когда он, наконец, заговорил снова.

— Я решил вернуться в Обитрэйс.

Мое сердце остановилось. Моя рука соскользнула. Так же даже лучше, потому что он повернулся, его янтарные глаза пронзили меня насквозь.

Почему вдруг стало трудно дышать?

— Почему ты передумал? — спросила я.

Кончики его пальцев рассеянно бегали взад-вперед по тыльной стороне моей руки. Его взгляд скользнул в сторону, к странному белому пламени.

— Ты когда-нибудь любила?

Мои брови вскинулись. Я не ожидала такого вопроса. Я не знала, что ответить.

Я по-своему любила Фэрроу. Он был одним из моих самых близких друзей. Но любила ли я его когда-нибудь?

Странно, что не имя Фэрроу было у меня на языке, когда я наблюдала за серьезным профилем Вейла, вырисовывающимся в белом свете камина. И я была благодарна, что он не стал дожидаться моего ответа или, возможно, услышал правду в его отсутствии.

— У меня была только одна большая любовь, — продолжал он. — Дом Ночи. Я помог построить империю. Я создал ее своим клинком и кровью. Я отдал моему королю, моим людям и моему королевству свою беспрекословную и абсолютную преданность. Если ты когда-нибудь любила что-то настолько сильно, ты знаешь, что нет вина слаще, нет наркотика сильнее. И когда она пала…

Его горло дернулось. Он уставился на огонь.

— Я очень долго злился. Я пришел сюда, чтобы избавиться от воспоминаний о своей неудаче, но потом я каждый день мечтал о возвращении в Дом Ночи. Мечтал восстановить то, что я позволил разрушить.

— Тогда хорошо, что ты возвращаешься, — сказала я, у меня пересохло во рту.

Это хорошо, повторила я про себя.

Вейлу нужно было уйти. Ему нужно было уйти, чтобы спастись самому и спасти нас. Он убил последователя Белого пантеона. Возможно, Томассен был прав. Возможно, присутствие Вейла здесь, его присутствие как запятнанного ребенка Ниаксии только испортило наши судьбы.

А что это говорит обо мне, ведь несмотря на все это, мысль об отъезде Вейла заставляет мою душу болеть?

Я возилась с лоскутом ткани, потому что мне нужно было чем-то занять руки.

— Ты, должно быть, рад вернуться домой.

Взгляд Вейла переместился на меня.

— Я тоже так думал, — сказал он. — Но, возможно, они, как и твой друг, хотят чего-то, что я не могу им дать. Возможно, им нужна какая-то часть меня, которую я уже отдал кому-то другому.

Я опустила глаза на покрывало, на свою руку, прижавшуюся к нему, и на Вейла, изящные пальцы которого поглаживали форму тонких косточек на тыльной стороне моей руки, как музыкант поглаживает струны инструмента.

Мое сердце так громко стучало в груди.

И то, что я отвернулась, не спасло меня от пристального взгляда Вейла, потому что я чувствовала его глаза так же, как человек чувствует волка, преследующего его в лесу.

Вот только я хотела быть пойманной.

Кровать сдвинулась, когда он повернулся ко мне лицом. Он наклонился чуть ближе. Его запах окружил меня.

— Почему ты пришла сюда, — спросил он, — когда поняла, что они явились за мной?

— Потому что моя работа не закончена.

Ложь. Работа была закончена настолько, насколько могла быть закончена.

— Посмотри на меня, Лилит.

Вейл редко произносил мое имя. Этот звук пробирал меня до костей, дрожал и вихрился, как и тогда, когда он писал его на странице.

Посмотри на меня, умоляла меня сестра.

И сейчас я чувствовала такой же страх, когда заставляла себя поднять глаза и встретить взгляд Вейла.

Как только он поймал меня, я была полностью захвачена. Я не могла спрятаться.

Беги, шептал голос внутри меня.

Останься, умолял другой.

В этот момент кончики пальцев Вейла потянулись к моей щеке. Он погладил мою щеку, мою челюсть. Погладил переносицу. У него было то же выражение лица, что и в тот день, когда я показала ему его кровь, в тот день, когда я впервые поняла, что прекраснее его крови было только выражение изумления на его лице.

Слезы навернулись мне на глаза.

— Ты хочешь больше, чем я могу тебе дать, — прошептала я.

— Я не мог представить, что это когда-нибудь станет правдой, — пробормотал он. — Потому что я хочу только тебя, Лилит. Все, что я могу получить от тебя. Я возьму одну ночь. Один час. Одну минуту. Все, что ты мне дашь. Я возьму все.

Мое дыхание было неровным, прерывистым. В груди жгло от всех эмоций, которые, как я поняла, я больше не могла подавить.

Меняникогда не было достаточно.

Я никогда не могла дать никому из них достаточно — достаточно времени, достаточно любви. Все так много отдавали, пытаясь получить от меня больше, и теперь я делала то же самое для них. С того момента, как я стала достаточно взрослой, чтобы понимать свою конечную судьбу, я принимала каждое решение, зная это. Зная, что меня может быть недостаточно. Зная, что я увяну слишком быстро, как цветок в ранние заморозки.

Я не осознавала, как сильно мне нравилось то, что Вейл не видел этого во мне, до этого момента, когда я поняла, что это должно закончиться.

— Я умираю, — выдавила я из себя.

Я не знала, зачем я это сказала. Теперь, когда он уходил, это действительно не имело значения. Боги проклинали нас, и казалось, что всему миру приходит конец.

— Я болею всю свою жизнь. Каждый год я не знаю, последний ли он. Я покидаю этот мир с тех пор, как меня в него привели. Никто не хочет в это верить, но это правда. Так было всегда. Я… я не могу остаться.

Ты хочешь больше, чем я могу дать.

Его руки поднялись к моему лицу. Он крепко держал меня, так что я не могла отвести от него взгляд.

Я всегда видела момент, когда все менялось, когда они понимали и начинали оплакивать меня, даже если я еще была жива, когда они понимали, что меня, стоящего перед ними недостаточно.

Но его взгляд был тверд.

— Все, что ты мне дашь, — повторил он медленно, словно хотел убедиться, что я все поняла. — Я возьму все.

Я и не подозревала, что всю жизнь ждала этих слов.

Я не привыкла к прощаниям. Я никогда не думала, что мне придется быть той, кто их скажет. Гораздо проще быть тем, кто уходит первым.

Я могла уйти сейчас и избавить себя от прощания, к которому я не была готова.

Но вместо этого я положила руки по обе стороны от лица Вейла, отражая то, как он держал меня.

Я притянула его к себе и поцеловала.

Глава

19

Не знаю, почему я ожидала, что поцелуй будет яростным и звериным, но первый поцелуй был тихим и нежным. Сладким.

Губы Вейла были мягче, чем я думала. Его борода щекотала мой подбородок. Сначала он просто провел губами по моим губам, словно хотел начать с того, чтобы узнать их форму, узнать, какова я на вкус.

Затем его губы приоткрылись, поцелуй стал еще глубже, и его язык, шокирующе робкий, встретился с моим. Моя разум был затуманен и расплывчат, что не имело ничего общего с моим истощением.

Прерывистое дыхание коснулось моих губ и этот маленький признак его сильного желания, зажег что-то внутри меня. Внезапно близость Вейла, тепло его обнаженной кожи, его вкус, его запах захлестнули меня.

Из моего горла вырвался крошечный беззвучный звук, и я поцеловала его в ответ. Сильнее. Глубже.

Он ответил на мой пыл с таким энтузиазмом, что у меня перехватило дыхание.

Он крепко держал мое лицо, его язык исследовал мой рот, а каждый поцелуй перетекал в другой. Боги, я никогда никого так не целовала. Каждое движение было таким интуитивным. Мне не нужно было останавливаться и гадать, чего он хочет. Это была та легкость, которую, как я думала, всегда должны чувствовать другие люди.

Одна его рука переместилась на затылок, запутавшись в моих волосах. Другая спустилась к талии, большой палец скользнул между пуговицами рубашки и коснулся моей обнаженной кожи. Одно это прикосновение заставило меня задохнуться.

Его язык заскользил по моему языку, а затем он отстранился. Охваченные моим пылом, мы оба упали на кровать.

Все было туманным, далеким.

— Ты ранен, — тихо сказала я.

— Невероятно, насколько лучше я себя уже чувствую. — Его усмешка была низкой и хриплой.

Но его улыбка померкла, и он посмотрел на меня долгим взглядом, и я поняла, что означает это молчание, вопрос, который он мне задает.

Я раздвинула бедра, открываясь навстречу жесткому давлению его желания между нами.

Его глаза потемнели, желание в них было таким острым, что меня распирало, и мне пришло в голову, что, возможно, я должна бояться — возможно, голод, который я видела в выражении лица Вейла, и чувствовала в том, как он прижимал меня к кровати, — был связан не только с сексом.

Хотя нет. Нет, страх пришел откуда-то еще. Не от грубости Вейла, а от его нежности.

Он убрал прядь волос с моего лба.

— Ты трясешься, мышонок.

Я скользнула кончиками пальцев под пояс его брюк, легким прикосновением прикоснулась к плоти его живота, нежной коже, твердым и слегка подрагивающим мышцам.

— Как и ты.

Мой голос был хриплым, низким. Вейл слегка опустил голову, когда я заговорила, словно хотел почувствовать слова на своих губах, но остановился, едва не встретившись с ними.

Мы оба не двигались. Не встречаясь в этом почти поцелуе, не отстраняясь, наши руки нащупывали пуговицы одежды друг друга, но не расстегивали их.

Я смотрела на лицо Вейла, на его черты, обрисованные голубовато-серебристыми бликами света, которые напоминали мне очертания роз, которые я ему подарила. Даже с оставшимися ранами он напоминал мне статую, произведение живого искусства, высеченное из камня, не подверженное ни жестокости времени, ни жестокости природы. Он был вечностью, а я — непостоянством, существом, приобщившимся к тайнам, от которых я всю жизнь словно задыхалась.

Как может существо, внешне столь похожее на человека столь потрясающе отличаться от нас?

И тем не менее…

Тем не менее…

Уголок его рта напрягся. Это должна была быть улыбка, но выражение лица было настолько печальным, что меня передернуло.

— Мне всегда было интересно узнать, о чем ты думаешь, — пробормотал он. — Когда ты так смотришь на меня.

— Как?

— Как будто я формула, которую нужно разгадать, и ты очень заинтригована ответом.

Услышав это, не могла не улыбнуться.

— Интригующее — подходящее слово.

Между его бровями образовалась морщинка.

— Это приемлемо?

Вопрос сильно поразил меня, поразил, потому что я не была готова к нему, к тому, что он задаст его таким образом, робко и неуверенно.

Как будто ответ что — то значил для него. Как будто ответ значил для него все.

— Да, — сказала я. — Это звучит замечательно.

Я никогда не могла разгадать Вейла и его многочисленные тайны, но я все равно любила их. И в этих сложностях я видела зеркало, в котором отражалось все то, что не имело смысла во мне самом.

Впервые я увидела красоту во всем, чего не понимала. И я знала, что Вейл тоже видит красоту во всех этих вещах внутри меня.

Я провела ладонью по его животу, наслаждаясь тем, как подрагивают его мышцы под моим прикосновением.

— Я бы хотела, чтобы ты снова поцеловал меня, — сказала я. — И я хотела бы снять с тебя эту одежду.

— Хм. — Он притворно неохотно хмыкнул мне в губы, но лишь на мгновение, потому что его быстро поглотил следующий поцелуй — грубый, жесткий, требовательный. Он целовал меня так, словно у нас не было времени. Как будто он был смертным.

Его рука скользнула вверх по моей рубашке, большая ладонь легла на мой живот, как будто не зная, куда ею двигать — вверх или вниз. Боги, я тоже не была уверена, где бы я хотела, чтобы он был. Я хотела и того, и другого, и побыстрее.

Я оторвалась от его поцелуя ровно настолько, чтобы сорвать рубашку через голову. Порыв холодного воздуха обдал меня, когда Вейл слегка отстранился, несмотря на мой грубый протестующий выдох.

Эти янтарные глаза пробежались по моему телу, изучая мою обнаженную кожу. Голод в них теперь был безошибочен.

Ты должна бояться, шептал голос в глубине моего сознания.

Но я никогда не боялась смерти.

Нет, этот голод только подстегивал мой собственный. Мои грудь вздымалась от желания, умоляя, чтобы к ним прикоснулись, моя сердцевина стала влажной, умоляя, чтобы ее наполнили. Его глаза впивались в меня, казалось, целую вечность и одно мгновение.

Затем, словно желание пересилило его самого, он потянулся к пуговицам моих брюк и расстегнул их. Я приподняла бедра, чтобы помочь ему снять брюки, и едва успела отбросить ткань, как его рука оказалась у меня между ног.

Удовольствие пронзило мой позвоночник. Я застонала. Мои ногти впились в его спину, а тело по собственной воле дернулось, чтобы быть ближе к нему — несмотря на то, что он прижал меня к кровати.

Он издал низкий стон.

— Я был прав в ту ночь. — Его рот скривился в ухмылке. Он был доволен собой. — Ты действительно этого хочешь.

Он был прав тогда, и я даже не стыдилась этого. Я хотела его уже давно. В ту ночь я впервые подумала о нем, когда находила удовольствие в постели, представляя свои руки его руками, и с тех пор это случалось все чаще.

Теперь, когда его руки были рядом, кружась в эпицентре моего желания… Боги, это было лучше, чем я себе представляла.

Мне было трудно говорить, трудно думать. Он дразнил меня, как будто тоже это знал, хотя я видела, что ему тоже было трудно сосредоточиться на чем-то, кроме этого, я видела это по тому, как его глаза прикрывались, когда у меня сбивалось дыхание.

— Ты тоже долго думал об этом. — Моя рука скользнула дальше под пояс его брюк, скользнула по гладкой коже и жестким волосам, и остановилась на твердой длине его члена, упирающегося в ткань, который немедленно откликнулся на мое прикосновение.

Я улучила момент, всего лишь мгновение, чтобы провести ладонью вверх и вниз по этой прекрасной длине, достаточно нежно, чтобы понять, что это будет немного мучительно. Просто чтобы убедиться, что он знает, что мы на равных.

Он улыбнулся в ответ на мой поцелуй, как будто тоже это знал.

Но потом я углубила поцелуй и расстегнула пуговицы на его брюках.

Время.

У нас не было времени.

И это осознание, похоже, обрушилось на него одновременно со мной, потому что он прижал меня к кровати, наши поцелуи стали неистовыми и беспорядочными, его язык исследовал мой рот, пальцы проникали в меня — их внезапное прикосновение вызвало сдавленный стон из моего горла, мои бедра раскрылись шире для него, хотя он все еще удерживал меня, когда я пыталась добиться того трения, которого желало мое тело.

Его поцелуи переместились с моих губ на щеку, задержавшись у уха, его рваное дыхание коснулось чувствительной кожи, зубы прикусили мочку моего уха, я никогда не думала, что это может быть так приятно, как в этот момент, а затем поцелуи двинулись вниз, к моему горлу. Он остановился там, прижавшись языком к моей плоти.

Его дыхание было прерывистым. Мое сердце бешено колотилось.

Я была уверена, что он чувствует мой пульс. Чувствует запах.

На мгновение я подумала, что он может это сделать.

На мгновение я подумала, что, возможно, я хочу этого.

Но он просто скользнул губами по моей шее, подбородку, возвращаясь к моим губам и крепко целуя меня. Его большой палец надавил на мой клитор, и это, в сочетании с проникновением его пальцев, пропустило по мне волну удовольствия, от которой у меня перехватило дыхание.

Время.

Я оттолкнула его от себя, встретившись с ним взглядом, который выражал все мои требования, я перевернулась и начала вставать на четвереньки. Я хотела его так глубоко, как только могла.

Но он остановил меня.

— Нет, — сказал он. — Я хочу видеть твое лицо.

Я колебалась, и, должно быть, моя неуверенность отразилась в моем выражении лица, потому что Вейл улыбнулся — улыбнулся во весь рот, обнажив смертоносные клыки.

— Все это время ты изучала меня. Это несправедливо.

И странно, что его присутствие у моего горла, и клыки в одном ударе сердца от моей крови не пугали меня, но мысль о том, чтобы позволить ему сделать это, мысль о том, чтобы смотреть в его глаза, когда я так обнажена заставила меня замереть.

Но его пальцы обвели по кругу мой бутон, и я издала сдавленный стон, а он ухмыльнулся так, что стало ясно: он знает, что заполучил меня.

И он был прав. Он мог владеть мной, как хотел.

Я позволила ему толкнуть меня на кровать. Мои бедра раскрылись вокруг его бедер. Он нежно поцеловал меня, когда я потянулась вниз, чтобы расположить его у своего входа — даже первое давление его члена на меня заставило нас обоих застонать.

Он отдернул мою руку, надавил на предплечья, чтобы удержать меня под собой, и вошел в меня.

Я была такой мокрой, такой готовой. Потребовался всего один толчок. Он был больше, чем все, что у меня были до этого, и этот первый толчок почти что причинил боль, во всех замечательных смыслах.

Я даже не осознавала, что издала звук, пока он не отреагировал на это, зашипев от удовольствия, когда зарылся лицом в мои волосы. Первые пару толчков он делал медленно, мои бедра двигались и подстраивались под его движения. Я заставляла его входить глубоко, задыхаясь от каждого нового толчка под разным углом, под которым он входил в меня.

Он приподнялся настолько, чтобы посмотреть на меня, и моим побуждением было повернуть голову, отвернуться. Но он схватил меня за подбородок и держал его так, что смотрел прямо мне в глаза.

Он медленно отстранился, а затем снова вошел в меня, еще глубже, так что мои бедра с силой оторвались от кровати. По позвоночнику пробежали искры, удовольствие разлилось по всему телу. Моя свободная рука потянулась за чем-нибудь, чтобы ухватиться, нашла его плечо и сжала так сильно, что наверняка оставила на нем следы.

Он удерживал это положение в течение нескольких мучительных, невероятных секунд, наблюдая за тем, как каждое мизерное движение заставляет мое дыхание учащаться.

— Да? — мягко спросил он.

— Да, — ответила я.

Боги, да. Да, да, да.

Мучительно медленно он снова отстранился.

Следующий толчок был еще сильнее. Мой стон вырвался наружу, вырвался из меня без моего разрешения.

Последовал еще один толчок. Более быстрый. Более сильный.

Он все еще смотрел на меня, его лицо было серьезным и сосредоточенным, и я хотела отвернуться, хотела спрятаться, но не смогла — его глаза, янтарно-золотые, как у волка в лесу, заворожили меня.

Снова.

Он медленно увеличивал скорость и давление. Его свободная рука, та, что не прижимала мое предплечье к кровати, прочертила изгиб моего бедра, талию, обвела вершину моего твердого соска, когда он снова толкнулся в меня.

На этот раз мой стон превратился в крик.

— Да? — спросил он.

— Да, — задыхалась я.

Тем не менее, мы не отрывались друг от друга.

Он расшифровывал меня, разгадывал так же, как я разгадывала его. Меня проецировали на стену, как я проецировала его кровь и в этот момент я со странной, ужасающей уверенностью поняла, что он находит меня такой же замечательной.

Он был не один такой. Потому что, хотя он и отпустил мой подбородок, я тоже не отводила от него взгляда.

Нет, я едва моргала, когда он продолжал трахать меня, с каждым тщательно отмеренным движением ослабляя контроль. Он быстро учился. Он быстро понял, что мне нравится, какие углы вызывают у меня самые громкие стоны. Он знал, что мне давать, когда с моих губ срывались отчаянные, бессмысленные мольбы, даже когда я сама не знала.

Каждый мускул моего тела, каждая частичка сознания перестроились вокруг него. Наслаждение было невыносимым, мучительным. Я хотела откинуть голову назад и выкрикнуть его имя, хотела прижаться лицом к гладкой поверхности его кожи и дышать им. Но я не сделала этого. Потому что я не могла отвести от него взгляд, наблюдая, как он смотрит на меня. Мы запоминали друг друга.

И, боги, он был прекрасен. Красивее, чем его кровь. Прекраснее, чем его восхищение. Все это затмевалось тем, как он медленно разворачивался, теряя себя в своем удовольствии так же, как я теряла себя в своем, привязанные только друг к другу.

Я вцепилась в его плечо, и его пальцы достаточно крепко обхватили мою руку, чтобы оставить на ней следы. Мои ноги обхватили его бедра, заставляя его входить в меня быстрее и сильнее. Изголовье кровати ударялось о стену, ритм нарастал, вторя биению моего сердца.

Его губы нашли мою щеку, мое горло, мой рот, заглушая мои крики. Все же он снова отстранился и его член вошел в меня с такой силой, что ему пришлось сжать мою талию, чтобы не отбросить меня к изголовью кровати.

Он встретился с моим взглядом. И я поняла, что он хочет увидеть результат этого эксперимента так же, как и я.

— Да?

Его голос был напряженным, словно ему потребовалось много концентрации, чтобы произнести даже это маленькое слово.

Я приняла его следующий толчок с такой же силой, прижимаясь к нему, и сжимаясь вокруг него.

— Да, — задыхаясь произнесла я. — Да.

И он прижал мои плечи в то время как я приподняла бедра, чтобы принять последние толчки, и мы смотрели на лица друг друга, кончая вместе. Мне пришлось побороться за то, чтобы держать глаза открытыми во время взрыва наслаждения, оставившего белые искры в моем зрении, и вырвавшего из моего горла крик, который, должно быть, эхом разнесся по древним пустым коридорам этого дома.

Но, боги, это стоило того, что я увидела: глаза, одновременно отстраненные и острые от экстаза, смотрели так, словно он увидел саму богиню.

Он глубоко толкнулся, когда кончил, и я обхватила его, словно желая отдать и принять все до последнего кусочка удовольствия.

Мир погрузился в тишину. Реальность возвращалась размытыми фрагментами.

Вейл опустил голову, его лоб прижался к моему. С легким уколом вины я заметила, что его мускулы слегка дрожали. Он напрягся больше, чем следовало, так скоро после травмы, пил магические зелья или нет.

Он скатился с меня и, словно инстинктивно, обхватил меня руками, притягивая к своей груди.

Мне никогда не нравилось, когда меня обнимали. Мне было слишком жарко и тесно. Но в теле Вейла было идеально нужное количество тепла и прохлады, он был таким мягким и упругим. Оно словно было создано для того, чтобы соответствовать форме моего тела.

Я позволила ему обнять себя, и, когда мои ресницы затрепетали от внезапно нахлынувшей усталости, на меня накатил жуткий страх.

Вейл был моим экспериментом, моим вопросом, на который нужно было найти ответ. Я думала, что мне будет легче отпустить его, если я смогу понять все его загадки. Но он был вопросом, на который не было ответа.

Вейл не был лекарством ни от чего. Он был совершенно новой болезнью, которую я буду носить с собой до своего неизбежного конца.

Я не хотела отпускать его. Я не любила прощания. Однако, легче быть первым, кто уходит.

Но прощаться, рано или поздно, все равно приходится всем.

Глава

20

Я действительно не собиралась спать.

У меня не было на это времени. И никогда не было — возможно, именно поэтому мое тело заставляло меня это делать. В один момент я позволила Вейлу обнять меня. В следующее мгновение я, сонно моргая, вглядывалась в полумрак его спальни. Я провела в этой комнате не так много времени. Она была такой же захламленной, как и все остальные. Она была полна книг, оружия и несочетаемых артефактов, как будто у него просто закончилось место, чтобы разместить огромное количество вещей, которые он собрал за свою долгую жизнь, и он просто пихал их куда попало.

Улыбка появилась на моем лице без моего разрешения.

Вейл. Тот, кто собирал знания точно так же, как это делала я. Я чувствовала себя ученым — неудачником из-за того, что не осознала этого, когда впервые пришла в этот дом. Я думала, что тут просто полно беспорядка.

Но нет, все эти вещи каким-то образом касались его. Он бережно относился к тому, что хранил.

Сейчас он спал.

Я поняла это еще до того, как взглянула на него. Я чувствовала, как его грудь равномерно поднимается и опускается под моей головой. Это был глубокий сон. Хорошо. Он нуждался в этом.

Я не хотела, чтобы этот момент заканчивался.

Я прогнала сон и уставилась в комнату. Голубой свет белого пламени теперь мерцал рядом с более теплым акцентом. Мой взгляд упал на окна. Тусклый свет просачивался под шторы. Дневной свет с пасмурного неба.

Дневной свет.

— Черт, — прошипела я.

Как? Как я могла проспать так долго?

Когда я поднялась на ноги, на меня накатила волна головокружения. Все мое тело протестовало. Суровые реалии нашей ситуации обрушивались на меня одна за другой.

Мертвые жрецы, которых я сожгла.

Лекарство.

Витарус.

Время. У нас не было времени.

И я позволила себе заснуть.

Стыд захлестнул меня. Стыд за то, что я так долго позволяла себе отвлекаться, за то, что позволила Вейлу увидеть…

Я резко встала, не обращая внимания на свои трясущиеся колени и покачивающуюся походку, когда пересекала комнату.

Я услышала шелест ткани, когда Вейл зашевелился позади меня.

— Куда ты собралась, мышонок?

Его голос был слабым и невнятным, и я услышала все это раньше, чем шутливую нотку в его тоне. Он все еще был ранен.

— Я слишком долго спала.

Он рассмеялся.

— Я уже достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понять, что это неправда.

Это было правдой именно сейчас, когда мир рушился. Я подошла к шторам и заглянула сквозь них, стараясь, чтобы солнечный свет не падал на кровать Вейла.

Из окна открывался вид на заднюю часть территории поместья Вейла. Обугленные останки тел, которые я сожгла, представляли собой пятно пепельно-черных костей.

Я подняла взгляд, и мое горло сжалось.

Нет.

Мои костяшки пальцев дрожали, сжимая бархатные занавески.

Через мгновение Вейл спросил:

— Что это?

Я даже не знала, как ему ответить.

Конец. Вот что это такое.

Однажды я уже видела, как выглядит небо перед появлением бога. В тот момент, все эти годы назад, я знала, что никогда не забуду это зрелище. И сейчас я тоже знала, что никогда не забуду и это зрелище.

Было не пасмурно, как я думала. Свет казался странным, потому что небо было искажено. Солнечный свет падал на землю пестрыми, подрагивающими пятнами. Облака кружились вдали неестественными вихрями, притягиваясь все плотнее и плотнее, и, хотя сгущающийся туман в его центре, казалось, должен быть темным, как грозовые тучи, вместо этого он обволакивал дальние участки ярко-желтого света — маленькие осколки молний, парящие в воздухе, и движущиеся медленной рябью, а не рваными полосами.

Его центр находился не над этим поместьем.

Нет, это было за много миль отсюда. Взглянув, я поняла, что он завис над городом Адкова.

Я не могла пошевелиться. Паника поселилась глубоко в моих костях.

— Лилит?

Вейл поднялся и подошел ко мне. Я чувствовала его тепло позади себя, хотя и не могла повернуться, чтобы посмотреть на него. Он заглянул через занавеску, держась подальше от света, и издал долгий выдох.

— Я надеялся…, - пробормотал он, но тут же осекся. Потому что мы оба надеялись на одно и то же — что Витарус давно решил, что ему нет никакого дела до Адковы, и будет продолжать игнорировать нас. Любая встреча с богами была азартной игрой, и мы проиграли.

Конечно же, он не внял десятилетиям молитв и мольб о пощаде. Конечно же, он не прислушался к десяткам, сотням и тысячам жертв, принесенных в его честь.

И конечно же, именно это привлекло его внимание. Какая жестокая, нелепая шутка.

Наши грехи не ускользнули от Витаруса, и они не останутся безнаказанными.

Я закрыла глаза на долгий миг.

— Ты должен уходить сейчас же. — Мой голос прозвучал странно, когда я это сказала. Слова ранили сильнее, чем должны были.

— Я пойду с тобой, — сказал Вейл. — Я помогу тебе.

— Ты не можешь помочь. От этого станет только хуже.

— И что ты собираешься делать?

Мои губы приоткрылись, но я запнулась на словах, которых у меня не было. Что я планировала сделать? Что я могу сделать?

— Я не знаю, когда ты планировал уехать, но сделай это сейчас. Прямо сейчас.

— Лилит.

Он не сказал: «Посмотри на меня», но я услышала в его тоне просьбу об этом. И вопреки здравому смыслу, я повернулась к нему.

Вейл выглядел… печальным.

Я ожидала разочарования. То самое выражение, которое я привыкла видеть на лицах людей, которым выпало несчастье любить меня. Но Вейл… он просто смотрел с покорностью, как будто знал, зачем я это делаю, и не мог меня остановить.

— Я хочу, чтобы ты знала…

— У меня нет на это времени.

— Послушай. — Его рука опустилась на мою руку, нежно держа меня. Знал ли он, что это было то же самое место, где он прижимал меня прошлой ночью? — Я знаю тебя, Лилит. Я знаю, что никто, кроме тебя, не может принять это решение. Но позволь мне сказать тебе все, чтобы ты могла принять решение.

Я должна была остановить его, но не сделала этого.

— Ты можешь уйти со мной, — сказал он.

Я знала, что он это скажет. Но мне все равно было больно это слышать.

— Если мы убежим сейчас, — продолжал он, — то к тому времени, когда Витарус покажется, тебя уже не будет. Мы сможем отвлечь его.

Я сглотнула.

— В Обитрэйс?

— Куда-нибудь. Куда угодно. Это не имеет значения. Ни один из богов Белого пантеона не может коснуться Обитрэйса. Но если ты хочешь отправиться в другое место, мы можем сделать это.

От бога негде было спрятаться.

И было глупо и наивно полагать, что Витарус не разрушит мой дом, город, который уже заслужил его гнев, из-за мелочной скуки, независимо от того, буду я там или нет.

Вейл знал это так же хорошо, как и я.

— Ты же не глупый, Вейл, — тихо сказала я, и он вздрогнул.

— Нет, — сказал он. — Просто я в отчаянии.

Он шагнул ближе, его тело плотно прижималось к моему. Его рука отпустила мою руку и переместилась к моему подбородку, он коснулся его более нежно, чем прошлой ночью, но хватка казалась такой же неотвратимой, когда он посмотрел мне в лицо, наши носы соприкоснулись.

— Ты не должна делать все это одна, — сказал он.

Он был не первым, кто говорил мне это. Но это был первый раз, когда я действительно хотела, нуждалась в том, чтобы услышать это.

— Я не хочу, чтобы ты там был, — сказала я. — Это слишком опасно. Ты — один из детей Ниаксии. Любой бог Белого пантеона возненавидит тебя за это, включая Витаруса. Лучшее, что ты можешь для меня сделать — это уехать отсюда подальше и никогда не возвращаться.

Мои слова были резкими, отрывистыми и холодными. Тот же тон я использовала, когда говорила Мине, что не могу остаться с ней, или когда прогоняла Фэрроу, когда он задавал слишком много вопросов. Мой голос был твердым, как железо.

Такой тон обычно отсылал их прочь с насмешкой и покачиванием головы.

Но Вейл не отпустил меня.

— Должно быть, это тяжело, — пробормотал он. — Нести на себе груз стольких привязанностей за столь короткую жизнь.

Мои глаза яростно горели. Мне пришлось зажмуриться, сдержать внезапный судорожный вдох.

Никто никогда не видел этого раньше. Никто не видел любви в моем холодном отсутствии. Мне всегда было легко позволить им поверить, что я этого не чувствую.

Все это время я думала, что это я изучала Вейла, но это он изучал меня.

Но в один ужасный момент я ясно увидела, насколько ценным было это… то, что мы построили.

Я никогда больше не встречу никого похожего на Вейла.

Останься, хотела я сказать ему. Останься со мной. Мне все равно, если это погубит нас обоих. Мне все равно, если это проклянет весь мой город. Останься, останься, останься.

Но я отстранилась от него и подошла к своей сумке, которая лежала у изножья кровати. Роза была немного помята, а лепестки сплющены с одной стороны. Я должна была ему две розы. Сегодня у меня была только одна, эта уродливая, однобокая и деформированная, но все еще вечно живая.

Я ненавидела эти розы. Я так сильно их ненавидела.

Вейл потянулся ко мне, но я лишь сжала розу в его руке.

Я встретилась с его янтарными глазами.

Останься, умоляло мое сердце.

— Иди, — сказала я. — Я ухожу, и тебе тоже пора идти.

Вейл знал меня лучше, чем Фэрроу. Лучше, чем Мина.

К его чести, он не просил меня не уходить.

ТЫ МОЖЕШЬ ПОЧУВСТВОВАТЬ это в воздухе, когда бог рядом. Воздух разрывается и дрожит, как невидимая молния, висящая в дыхании и трещащая по коже.

Ощущения были точно такими же, как и в тот день, все эти годы назад.

Я скакала так быстро, как только мог нести меня мой бедный измученный конь. К тому времени, когда я вернулась в Адкову, уже близился закат и зверь был близок к падению. Когда я подъехала к моему дому, я практически спрыгнула с коня, распахнула входную дверь и стала неистово звать Мину.

Я проверила свой кабинет, ее спальню, кухню. Дом был пуст.

Я хотела верить, что она просто уехала в город. Но волосы на моих руках встали дыбом.

Может быть, какая-то часть меня знала, что я увижу, когда открою заднюю дверь, ту, что вела в поле.

Дверь открылась, и на мгновение я снова стала ребенком, который стоял в этом дверном проеме, смотрел, как отец стоит на коленях в этих злосчастных полях, испытывая то же жуткое ощущение божественного страха.

Мина стояла на том же самом месте, спиной ко мне, в окружении кустов диких роз.

Воздух был неподвижен. Безмолвен.

Впервые за несколько месяцев она держалась прямо. В грязи вокруг нее не было ни пылинки кожи цвета слоновой кости.

— Мина, — позвала я.

Мой голос дрогнул. Мои шаги замедлились, когда я приблизилась.

Мина не повернулась. Ее голова была наклонена вверх.

Над нами кружили, кружили облака.

И там, в центре этих облаков, находился Витарус.

Глава

21

Витарус был прекрасен.

Все боги были прекрасны, и все смертные знали это. Но когда люди говорят, что боги прекрасны, вы представляете себе красоту человека, возможно, даже красоту вампира, нестареющего и совершенного.

Нет. Нет, это было совсем не так. Красота Витаруса была красотой горного хребта или грозы, красотой солнца, отражающегося от горизонта равнины, красотой свирепой летней бури, которая убивает половину городского скота, трагической красотой тела оленя, гниющего и возвращающегося в землю.

Витарус был прекрасен, как смерть была прекрасна за мгновение до того, как заберет тебя.

Он опустился на землю, но ноги его не касались, а парили над кончиками редкой травы. Он был высок и грозен. Его волосы и глаза были вечно меняющимся золотом солнечного света и пшеничных полей, а кожа сияла бронзой. На нем были свободные брюки из шелка и длинный халат без рукавов, который при каждом моргании казался то зеленым, то золотым, и он был распахнут, обнажая худой торс, покрытый силуэтами цветов и листьев. Его руки и предплечья были темнее, чем все остальное, вплоть до локтя — они выглядели непохожими друг на друга, хотя я не могла понять, почему, ведь я была поглощена собственным непреодолимым страхом.

Его окружал мерцающий белый туман. Когда он подошел ближе и его влажность прилипла к моей коже я поняла, что это был водяной пар. Трава шелестела, зеленела, и увядала под его ногами.

На мгновение его присутствие парализовало меня.

И тут его бескорыстный и жестокий взгляд, упал на мою сестру. Мина сжалась, как лань, загнанная в угол волком, и это зрелище пробудило во мне все дикие защитные инстинкты.

Я даже не помнила, как добежала до поля.

— Уходи, — прорычала я, отпихивая Мину в сторону и падая на колени перед Витарусом. — Уходи, Мина.

Я не стала оглядываться, чтобы проверить, послушала ли она меня — ведь бежать было некуда.

И я не смогла бы, даже если бы захотела, ведь глаза Витаруса встретились с моими. В них было миллион цветов неба и земли, все оттенки лучистого солнца и грубой грязи.

— Это была не она, — сказала я. — Она невиновна. Она не сделала ничего такого, что могло бы тебя обидеть.

Его взгляд был настолько завораживающим, что я не сразу вспомнила, что нужно склонить голову. Я опустила подбородок, но крепкая хватка снова подняла его. Прикосновение кожи Витаруса к моей вырвало из моего горла вздох.

Меня одолело головокружение, а по телу пробежала волна жара и слабости. Я ощутила дыхание смерти на моей коже, слишком знакомое ощущение, которое я не чувствовала настолько сильно уже очень давно. Мой взгляд переместился на потемневшую кожу предплечья Витаруса, и природу его рук, ту, которую я не могла определить несколько мгновений назад, и она поразила меня: эта рука была гнилой, его кожа была крапчатой и фиолетовой, кишащей насекомыми. Другая рука была темной с богатым оттенком почвы, корни которой извивались по его мускулистым предплечьям, как вены, а на кончиках пальцев прорастали зеленые ростки.

Упадок и изобилие. Чума и жизненная сила.

Он крепко держал мой подбородок, не позволяя мне отвести взгляд.

А потом, после долгого мгновения, он улыбнулся.

— Я помню тебя. Как легко забыть о том, что для тебя время идет вперед. Прошло пятнадцать лет. Мгновение, и все же целый период времени. Как быстро ты растешь и увядаешь.

Его большой палец погладил мою щеку, и на ней вспыхнул жар. Мои ресницы затрепетали, и на мгновение я увидела своего отца, стоящего на коленях в этих самых полях, как и я сейчас.

— Тогда ты была всего лишь жалкой больной овечкой. Смерть проникла в маленькую девочку, — промурлыкал Витарус. — А теперь посмотри на себя. Время так милостиво к людям. И настолько же жесток.

Он ослабил свою хватку, жар спал с поверхности моей кожи. Я прерывисто вздохнула.

— Здесь тебя никто не обижал, — сказала я.

Улыбка Витаруса увяла.

— Один из моих последователей был убит. А вы… от вас обеих несет зловониями моей предательницы кузины Ниаксии. — Его глаза поднялись выше меня, на горизонт Адкова. — Весь этот город воняет им.

— Они не имеют к этому никакого отношения, — выдавила я из себя. — Они достаточно настрадались. Пожалуйста.

Я не могла придумать, что делать, поэтому я умоляла.

И это было неправильно.

— Достаточно? — недоверчиво спросил Витарус. — Достаточно? Что значит достаточно настрадаться? Мышь страдает от клыков змеи. Змея страдает от когтей барсука. Барсук страдает от зубов волка. Волк страдает от копья охотника. Не существует такого понятия, как достаточно настрадаться.

Его слова были полны злобы, но его тон, почему-то, не был таким. Он казался искренне озадаченным моим заявлением, как будто ему была чужда сама мысль о том, что страдание может быть жестоким.

Меня захлестнула истерическая волна сочувствия — потому что он, как и я, изо всех сил пытался понять человеческую природу. Может быть, мы оба были настолько плохи в этом, что из-за этого погиб бы весь мой город.

— И это все, чем мы для тебя являемся? — сказала я. — Животными? Неужели ты будешь тратить жизни животных так, как ты растратил жизни людей, которых ты здесь погубил?

Лицо Витаруса стало холодным.

— Ты говоришь со мной о расточительстве, — усмехнулся он. — Здесь пролилась кровь одного из моих последователей. От тебя несет сукой, которая предала меня. Я кормил твой народ тысячелетиями. Приютил вас. Дал вам цель. И все же ты отвергаешь меня. Не уважаешь меня. — Он огляделся вокруг, скривив губы в отвращении. — Я никогда не понимал привязанности других к тебе подобным. Что бы выросло на этой земле, если бы здесь не было этого жалкого нагромождения камня и дерева? Возможно, я бы предпочел увидеть это. — Он издал низкий смешок. Он звучал как ветер в кронах деревьев. — В этом и заключается ошибка моего рода. Предполагать, что люди интереснее всех остальных миллионов форм жизни в этом мире. Нет. Вы не интереснее. Вы просто создаете еще больше проблем.

Его взгляд вернулся ко мне, и то, что он увидел на моем лице, заставило его снова издевательски рассмеяться.

— Видела бы ты свое лицо, девочка. Такая ненависть. — Он сорвал одну из роз с одного из кустов и покрутил ее между пальцами. Лепестки зашелестели и расцвели, размножаясь, пока не упали на землю, а лоза стебля обвилась вокруг его руки. — Цветок не ненавидит. Он выполняет свою функцию, а затем тихо возвращается в землю.

Я действительно ненавидела его. Я хотела плюнуть ему в лицо, проклясть его и ударить. Если бы убить бога было так же просто, как убить его последователя.

Но в голове мелькнула мысль о Мине. О Фэрроу, и тот дикий риск, на который он пошел ради меня. Мой народ и болезнь, которая поглотит их всех. А потом я подумала о Вейле и молилась, чтобы он был уже далеко, чтобы не попасть под власть обиженных на него богов.

Я ненавидела Витаруса. Но то, что я чувствовала к ним, было сильнее моей ненависти.

Нет, я не могла убить бога. Я не могла успокоить его пустыми извинениями. И уж тем более я не могла побудить его сердце к состраданию.

Но…

— Я заключу с тобой сделку, — проговорила я.

Витарус сделал паузу, его это заинтересовало.

Боги не были сострадательными или склонными к логике. Но им было скучно. Они любили игры, любили заключать сделки.

Я не позволила своей надежде проявиться, когда он наклонил голову, и на его губах появилась медленная улыбка.

— Прямо как твой отец, — сказал он. — Знаешь, он тоже заключил со мной сделку давным-давно.

Глава

22

Сделку?

Мой разум ухватился за эти слова и не отпускал их.

Сделку.

Не наказание. А обмен.

Казалось бы, такое незначительное различие, но оно перевернуло все мои представления о том, что произошло в тот день между моим отцом и Витарусом. История, которую я рассказывала себе пятнадцать лет, о том, что мой отец проклял своего бога, а тот, по ужасной случайности, решил проклясть его в ответ, оказалась ложной.

Мой отец сделал выбор.

Предательство перевернуло все внутри меня.

— Сделка. — Это слово застряло у меня в горле. — Он заключил с тобой сделку.

В глазах Витаруса блеснул интерес, пробиваясь сквозь скуку, как солнце сквозь тучи.

— Ты не знала?

Я ничего не сказала, но мне не нужно было говорить, ведь бог и так знал мой ответ.

Он рассмеялся, а звук будто дождем пролился на поля.

— Ты пришла сюда, ненавидя меня за мою жестокость. Но как же меняется твое сердце, когда ты понимаешь, что это твой собственный отец проклял твой народ.

Он не мог. Он бы этого не сделал. Он…

Но мои пальцы сомкнулись на ветвях розовых кустов, шипы до крови впились в кончики пальцев.

Мои странные розы, которые выросли прямо здесь, на месте, где стоял Витарус, все эти годы назад. Я думала, что они растут здесь потому, что на этой земле когда-то стоял бог.

Но…

Мой отец был так расстроен тем, что не смог спасти урожай. Поля, которые он не мог заполнить.

Витарус увидел во мне осознание этого. В этот момент единственным существом, которое я ненавидела больше, чем отца, был он — за безграничный восторг на его лице.

— Все, от чего он был готов отказаться ради плодородной почвы, — пропел он. — Я говорил ему, что жизнь требует смерти. Ему было все равно.

Витарус вертел розу между кончиками пальцев. Лоза теперь обвивала всю его руку, цветки и листья так распустились, что заполнили всю ладонь.

— Красиво, не правда ли? Жаль, что они не съедобны. Скажи мне, девочка, был ли он разочарован этим?

Мои глаза горели. Мой глупый, эгоистичный отец. Правда заключалась в том, что он даже не дожил до появления роз. Он был первым, кто умер от этой болезни, и первые ростки этих кустов пробились из земли после его смерти. Я прекрасно помню, как смотрела на них, когда шла домой с похорон, смотрела на эти маленькие зеленые бусинки, как на уравнение, которое не имело смысла.

Что ж, они действительно не имели смысла. И никогда не имели.

Я раздавила розу в своей сжатой ладони. На моей коже остались черно-красные пятна.

Все это было напрасно.

Я боролась. Я училась. Я пожертвовала всей жизнью, которая у меня осталась, и я преуспела, я преуспела в создании лекарства, но все было напрасно.

Витарус наклонил мой подбородок вверх, его покрытая розами рука смахнула слезу с моей щеки, шип оставил красную царапину на моей коже.

— Почему ты так удивлена? — пролепетал он, задавая искренний вопрос. — Неужели ты до сих пор не знаешь истинную природу людей?

Он обнял меня, как любовник, положив руку на каждую щеку — одно прикосновение смерти, другое — жизни. Я чувствовала, как внутри меня бушует и то, и другое, поднимаясь от его прикосновения — болезнь и жизненная сила, упадок и рост. Мое отражение смотрело на меня из его любопытных глаз, окутанных золотым блеском его желания.

Он хотел поглотить меня так же, как он поглощает увядающие посевы. А я хотела сдаться и позволить ему сделать это.

Но тут что-то шевельнулось за его плечом, что-то едва заметное в густой облачности. Маленький отблеск серебристо-белого цвета.

Крылья.

Вейл.

У меня свело живот.

Вейл не мог быть здесь. Витарус не потерпел бы вампира в своем присутствии. Не было ничего, что боги Белого пантеона ненавидели бы больше, чем напоминание о предательстве Ниаксии.

Возможно, Вейл знал об этом.

Витарус нахмурил брови, заметив, что я отвлеклась. Он начал поворачиваться, но в порыве отчаяния я снова повернула его лицо к себе. Его кожа была очень горячей, и я резко вдохнула, пытаясь подавить желание отдернуть руку.

— Я сказала тебе, что хочу заключить сделку, — заявила я. — Я хочу расторгнуть сделку моего отца.

Я не могла предложить Витарусу ни изделий, ни богатства. Но в бессмертной жизни одна вещь становится ценнее всего остального. Я услышала ответ, который Вейл сказал мне несколько месяцев назад:

Любопытство, мышка. Любопытство.

— Это будет игра, — сказала я. — Если я смогу вернуть тебе все то, что ты отдал моему отцу, ты заберешь обратно чуму. Ты будешь относиться к нашему городу так же, как и раньше.

На мгновение я подумала, что просчиталась, и мелочный гнев Витаруса все равно победит. Но…

Вот. Вот оно. В его глазах мелькнуло любопытство. Жестокое развлечение. Его костяшки пальцев погладили мою щеку и на коже расцвело гниение.

— Ты не знаешь, что предлагаешь мне, дитя.

— Мы договорились? — сказала я.

Вдалеке все быстрее летел Вейл. Теперь я могла различить его очертания: он мчался по воздуху с невероятной скоростью.

Витарус не смог устоять перед этим. Он улыбнулся и наклонился к моему уху.

— Договорились, — прошептал он, а затем выпрямился. Теперь, когда он снова стоял во весь рост, меня почти парализовал страх. Но он протянулруки, ожидая, выжидая.

Мой отец заключил сделку от отчаяния.

Я зачерпнула горсть земли из-под земли и вложила ее в руки Витаруса.

— Почва, — сказала я.

Ладонь Витаруса оставалась открытой, ожидающей.

Мой отец заключил сделку, потому что его окружал увядающий мир — почва, которая не давала жизни, посевы, которые не росли.

Я сорвала цветок с кустов роз и положила его на грязь в ладонях Витаруса.

— Цветы.

Медленная, страшная улыбка расползлась по его губам.

Вейл почти был здесь. Я видела его лицо, теперь уже отчаявшееся, его протянутую руку, которая тянулась ко мне, хотя он был еще далеко. В ней был один единственный цветок, всего лишь крошечная красно-черная точка вдалеке.

— Что еще? — спросил Витарус.

Мой отец заключил сделку, потому что его окружал увядающий мир.

Почва, которая не давала урожая.

Урожай, который не всходит.

И дочь, которая должна была умереть.

Мой отец ненавидел богов за то, что они отняли у него средства к существованию. И он слишком сильно любил свою семью, чтобы отпустить ее. В тот день он стоял на коленях в поле и смотрел на меня, как на разбитую надежду, так же, как он смотрел на те мертвые растения.

Теперь это казалось таким очевидным.

Я думала, что не доживу до семнадцати, двадцати, двадцати пяти лет. Но вот мне исполнилось тридцать лет, сердце все еще бьется, смерть идет в ногу со мной, не обгоняя. Я все еще живу, как и проклятые и одновременно благословенные цветы, оставленные моим отцом.

Я чувствовал себя дурой за то, что не поняла этого раньше. Что моя более долгая, чем ожидалось, жизнь была не просто удачей. Я жила, пока город увядал. Почему мне даже не пришло в голову задаться этим вопросом?

Я вложила свою руку в руку Витаруса, положила поверх цветка и грязи.

Вейл упал на неровную поверхность земли прямо за Витарусом.

Но внимание бога было приковано ко мне.

— И? — произнес Витарус на выдохе.

— Я, — сказала я. — Я отдаю тебе себя.

Витарус наклонился ближе, его губы были так близко, что касались моих.

— Люди, — промурлыкал он. — При всех ваших недостатках, может быть, вы все-таки не такие уж скучные.

Его поцелуй был яростным и глубоким, его язык раздвигал мои губы, требуя, исследуя. Я не могла дышать. Мир растворился. Жизнь и смерть столкнулись друг с другом. Он вдохнул в меня воздух, и его дыхание было ростом, солнцем, водой и светом, а затем он глубоко вдохнул, отбрасывая все это и разжигая, как огонь, болезнь, которая преследовала меня с самого рождения. Мои силы иссякли. Мои легкие сморщились. Моя кожа стала горячей от жара и холодной от дрожи. Сердце билось, билось, билось, пульсируя лишь тонкой, бессильной кровью.

Пятнадцать лет болезни, которую удалось предотвратить благодаря сделке с моим отцом, теперь снова обрушились на мое больное тело, причем вся сразу. Пятнадцать лет слабости рвались по моим венам, унося с собой мою несправедливо затянувшуюся жизнь.

Вдалеке послышался знакомый голос, назвавший меня по имени.

Но этот крик отчаяния отошел на второй план, когда Витарус, спустя целую жизнь, разорвал наш поцелуй.

— Сделка заключена, маленькая больная овечка, — прошептал он, слизывая мое здоровье со своих губ.

А потом он исчез, и я упала навзничь на бесплодную почву, прямо в объятия смерти.

Глава

23

Когда я впервые встретилась со смертью, я увидела ее лицо еще до того, как увидела лицо повитухи, моей матери, моего отца. Моя смерть определила всю мою жизнь. Это было мое начало и мой единственный конец. В течение пятнадцати лет смерть висела, прижавшись к моему горлу так близко, но так и не смогла коснуться меня.

Теперь я была в ее власти, и ее хватка была неистовой. Она вырывала из меня жизнь одним безжалостным движением.

Домом смерти стало поле почерневших цветов.

— Ты шла сюда, — шептала она, — очень, очень долго.

— Лилит. Лилит.

Кто-то звал меня по имени. Знакомый голос, к которому я хотела повернуться своим лицом, чтобы увидеть. Я моргнула. Это было тяжело. Я увидела чистое небо.

Я еще раз моргнула.

Лицо.

Два лица.

Мина, моя сестра, ее глаза сияли ярче, чем когда-либо за долгое время. Ее слезы были теплыми на моей щеке.

Я открыла рот, и внезапная волна слов подступила к моему горлу — слов, которые я всю жизнь не знала, как ей сказать, ласк, которые я не знала, как ей предложить. Но я не могла говорить, мое дыхание было влажным и обжигающим, создавая на губах лишь железно-сладкие пузырьки.

Я моргнула.

Домом смерти стало поле цветов. Я уже смирилась с тем, что попаду туда, даже если опоздала на пятнадцать лет. Смерть шла рядом со мной.

— Похоже, тебе грустно уходить, — сказала она.

Я перестала идти.

Я понимала, что это было правильно. Мне было грустно уходить.

В другом мире нежное прикосновение повернуло мое лицо.

Глаза открылись с огромным, невозможным усилием.

Вейл склонился надо мной. Его рука сжала мою так крепко, что я почувствовала это на том свете. Возможно, в этом был смысл. Вейл, как и я, балансировал на грани жизни и смерти.

И опаленная роза, зажатая между нами, теперь увядала, как и я.

Глаза Вейла говорили: «Останься», и впервые в жизни я захотела этого. Я хотела остаться так сильно, что готова была умереть за это.

Я пыталась говорить, пыталась сказать ему…

— Ты хочешь жить, Лилит? — прошептал он.

Я снова моргнула и едва смогла открыть свои глаза.

Домом Смерти стало поле цветов, и кто-то тянул меня за руку, но я не…

— Лилит, ты хочешь этого? — снова прозвучал Вейла, снова, более неистовый.

И я знала, что он мне предлагает. Я знала, что он примет любой мой ответ.

Смерть остановилась. Повернулась ко мне.

На мгновение я встала между ними обоими. Вейлом и смертью.

Ты хочешь этого?

Я заставила себя открыть глаза.

— Быстрее, Лилит. — Голос Вейла был настойчивым, грубым, как будто он едва сдерживал слезы. — Ты хочешь этого?

Я хотела жизни.

Я хотела времени.

— Да, — задохнулась я, когда смерть схватила меня за руку.

Я почувствовала острую боль в горле, когда аромат мертвых роз захлестнул меня.

Где-то в далеком мире мое тело корчилось, легкие боролись за очередной глоток воздуха.

Я сопротивлялась. Смерть крепче прижалась ко мне.

— Я так долго этого ждала, — разочарованно сказала она мне.

Что-то горячее наполнило мой рот, скопилось в горле. Сладкое, с горьким привкусом.

Я поперхнулась и зашипела.

— Пей, — приказывал и одновременно умолял меня знакомый голос.

Мышцы, которые я едва контролировала, сделали глоток. Смерть была на вкус как лепестки роз. Она стекала по моему подбородку, скапливаясь в пыльной земле.

Пустые глаза смерти смотрели на меня, ее рука сжимала мою.

— Я хочу остаться, — сказала я.

— Это невозможно.

— Мне нужно остаться.

Я выдернула руку из хватки смерти. Отвернулась от поля цветов.

И я резко вдохнула воздух.

Вейл крепко прижал меня к своей груди, обнял, прижался лбом к моему. В его глазах стояли слезы, а на губах — кровь.

— Я хочу остаться, — задыхаясь, произнесла я.

— Я знаю, — прошептал он, когда его рот опустился к моему, и я растаяла в его объятиях, окруженная увядшими розами.

Глава

24

Миллион снов поглотили меня. Сны о моей матери, о моем отце. Сны о Мине. Сны о пыльной коже на шатких половицах. Сны о янтарных глазах и серебряных крыльях.

Мне снились будничные дни и страстные ночи. Мне снилось тело, прижимающее меня к кровати с шелковой простыней. Мне снились иглы, флаконы и лепестки цветов на стене.

Во сне я не могла дышать, и я боролась и боролась, а потом я опускала голову между коленями и захлебывалась кровью и розами.

Время шло. Прошло так много времени. Вспышки прошлого и будущего, этого мира и следующего, жизни и смерти. Боль и лихорадка. Сознание и бессознательность.

Я мертва — подумала я. Я мертва. Это смерть.

Или это жизнь?

Может быть, — произнес голос, — это что-то среднее, мышка.

Глава

25

Я резко проснулась, задыхаясь и отплевываясь.

Я не могла сориентироваться. Все мое тело ощущалось странным, чужим. Мое сердцебиение было слишком громким, запахи слишком сильными, свет слишком ярким. Голова раскалывалась. Мои собственные чувства переполняли меня, перекрывая все остальное.

До тех пор, пока не почувствовала, что чья-то рука крепко держит мою, словно хочет вернуть меня в этот мир.

— Осторожно. — Голос Вейла был ровным, твердым. Настоящим. — Осторожно, мышонок.

— Я мертва, — выдохнула я. Слова лились из меня без моего разрешения. — Я умерла. Я умерла, и Витарус, и мой отец, и… и…

— Медленно. — Только когда он положил руки мне на плечи и начал толкать меня обратно к кровати, я поняла, что наклонилась над ней, едва не свалившись на пол.

Я позволила ему прислонить меня спиной к изголовью кровати и на поистине неприличное количество подушек, мои руки были крепко сцеплены на коленях. Он посмотрел на меня изучающим взглядом.

Я чувствовала себя ужасно. Голова кружилась, меня знобило и лихорадило, желудок сводило. Во рту было сухо, горло пересохло. И все мое тело… мое тело не чувствовало себя так, как всегда, как будто меня только что поместили в версию дома моего детства, где каждое измерение было скорректировано на несколько дюймов.

Но я точно была жива.

— Ты помнишь тот случай? — тихо спросил Вейл. Он вытер пот с моего лба.

Это был первый раз, когда я проснулась?

— Я…

У меня очень сильно болела голова. Я зажмурила глаза и попыталась собрать воедино кусочки произошедшего. Витарус. Кусты роз. Сделка.

И…

Хочешь ли ты жить?

Выбор. Выбор, который предложил мне Вейл, и выбор, который я приняла.

— Я помню.

Слова выходили корявыми, потому что во рту у меня было очень сухо. Словно зная это, Вейл просунул мне в руки чашку. Я пила, даже не глядя на нее.

Это было не то, что я ожидала от воды. Нет, она была густой, сладкой, горькой, насыщенной и…

Боги, это было потрясающе.

Я откинула голову назад, практически утопая в собственных бешеных глотках, пока Вейл осторожно не отодвинул чашку.

— Хватит на сегодня. Не так быстро.

Он держал руку на моем запястье, как бы не давая мне снова пить. Я опустила глаза на чашку и вытерла жидкость со рта. Она была повсюду.

Красный. Очень, очень темно-красный. Практически черный.

Я узнала её сразу. По виду, и… даже по вкусу.

— Она не человеческая, — сказал он, неверно истолковав мое выражение лица.

— Она твоя.

Я провела месяцы, одержимая кровью Вейла. Я бы узнала ее где угодно.

— Да, — сказал он.

Я попыталась снова поднять чашку, и он сказал: «Медленно», после чего позволил мне сделать еще один глоток. Я все еще чувствовала себя ужасно, но кровь помогла. Я впервые осмотрела комнату вокруг себя. Незнакомая, и судя по обстановке где-то далеко от дома. Простенькая. Комната была небольшой и скромной, с несколькими предметами простой мебели. Шторы из плотной парчовой ткани были задернуты. Из-под них не просачивался свет — была ночь.

— Где мы находимся?

— На побережье Пикова.

Мои брови поднялись. Мы были очень далеко от дома. Далеко от Адкова и от континента Дхера тоже.

Я не знала, как я узнала, что прошло значительное время. Я словно чувствовала запах лета, влажную сырость неба за окном, соль на коже тех, кто находился за пределами этого здания. Я могла… чувствовать, ощущать, так много всего еще.

— Как долго…

— Недели.

Вейл говорил устало. Он тоже выглядел изможденным, волосы были неухоженными, под глазами залегли тени, как будто он очень мало отдыхал и ел.

— Я не знал, выживешь ли ты, — тихо сказал он. — Ты была очень больна.

Большинство из них не выдерживают обращения, сказал он мне.

Обращения.

Только сейчас до меня начало доходить, что со мной произошло и что я сделала. Моя человеческая сущность увяла и умерла, как ей всегда было суждено.

И я…

Я потерла пальцы друг о друга. Даже моя кожа стала другой. Более гладкой. Без пятен.

Боги. От шока я оцепенела еще больше, чем от болезни. Даже вслух слова прозвучали странно.

— Ты обратил меня.

Вейл медленно кивнул. Нерешительно.

— Я спрашивал тебя…

— Я сказала «да».

Я хочу остаться.

И вот, он помог мне остаться.

— Да, — прошептал он.

Я встретила его взгляд. Он не моргал, внимательно наблюдая за мной, словно желая убедиться, что видит все оттенки моей реакции на происходящее.

— Я не буду тебе лгать, мышка. Это будет нелегкий переход. Часть тебя действительно умерла в тот день. Родилась другая версия тебя. Будут вещи, о которых ты будешь горевать. Будут вещи, которые тебе придется научиться принимать. Вещи, которые могут быть… неудобными. Но…

Его рука опустилась на мою, когда его голос затих. Он слегка прочистил горло.

— Но у тебя будет помощь.

Я долго размышляла над этим.

— Ты жалеешь об этом? — Тихо спросил он.

Жалею ли я?

Я чувствовала себя… другой. Так дико отличалась от той, какой была всегда, во всех отношениях, лишившись не только человечности, но и постоянно надвигающейся угрозы времени.

Даже сквозь болезнь я чувствовала, что сила лежит в ожидании, готовая к захвату. Это тело не увянет. Оно будет расцветать.

Но меня это не волнует.

Перспектива, которая меня ошеломила, — это мысль о времени.

Время. Его так много. Время, чтобы накопить знания. Время, чтобы увидеть мир. Я не знала, что мне делать с таким количеством времени.

Да, я чувствовала себя странно. Я уже понимала, что Вейл был прав, что мне потребуется много времени, чтобы приспособиться к новому существованию.

Но сожаление?

— Нет, — сказала я. — Я не жалею.

Плечи Вейла слегка опустились, словно от облегчения. Он избегал моего взгляда, нежно переплетая мои пальцы со своими. Мои чувства были настолько обострены, что я могла чувствовать каждую морщинку и текстуру его кожи.

— Ты… ты вернулся, — сказала я.

— Я знаю, это было не то, чего ты хотела от меня. Но я стал генералом потому что у меня лучше получалось отдавать приказы, чем выполнять их.

Неправда. Я хотела этого больше всего на свете. Чтобы он вернулся. Даже если я не знала этого в тот момент.

— Почему? — спросила я.

— Ты была права. Розы были особенными.

Я слегка улыбнулась.

— Наконец-то ты заметил.

— Они никогда не умирали.

Они выглядят точно так же, как и всегда, — сказал он тогда с таким раздражением, как будто я его обманула. Тогда мне это показалось забавным. Конечно, вампир не заметит отсутствия тления, отсутствия времени, когда сам живет за его пределами.

— Когда я готовился к отъезду, — сказал он, — я собирал розы. И когда я взял их в руки, я заметил, что одна из них начала вянуть. Я и раньше держал в руках предметы, к которым прикасался бог. И когда я прикоснулся к ним, я… я почувствовал это. Для нас странно прикасаться к предмету, которого касался Белый пантеон.

Для нас.

Он и я. Вампиры.

Но это поразило меня меньше, чем образ того, что он описывал. Тот Вейл, собирая свои вещи, не только взял с собой розы, но и сидел, держа их в руках. На мгновение я так живо представила себе, как он держит эти розы, что у меня что-то сжалось в груди.

Его большой палец погладил тыльную сторону моей руки.

— Глупо было не понять, что ты тоже тронута богом. Странное ты создание. — Его губы тронула кривая улыбка. — Не похожа ни на людей, ни на вампиров, с которыми я когда-либо сталкивался.

Боги, как он смотрел на меня. Странное чувство затрепетало в моем сердце.

Но потом я нахмурила брови.

— Но как ты узнал? — сказала я.

У Вейла были лишь крупицы правды. Неполные доказательства. Но этого недостаточно, чтобы сделать окончательный вывод.

Он поднял одно плечо, почти пожав плечами.

— Я не знал, Лилит. Я чувствовал.

Так мало слов, и все же в них заключено то, чему я с трудом давала название в те последние мгновения. Что-то, что я понимала, вопреки всему разуму и логике.

— Я знал, что, совершу ошибку, оставив тебя, — тихо сказал он. — Я знал это, даже если не мог точно назвать причину. Поэтому я пришел за тобой.

И он спас меня.

В горле у меня запершило. Я сглотнула, хотя это было трудно из-за сухости в горле.

— А что с Адковой?

— А, это самое интересное. — Он откинул мои волосы с лица. Он все это время прикасался ко мне всеми этими маленькими обыденными, суетливыми способами. Приглаживал волосы, поправлял рукав, вытирал бисеринки пота. — Похоже, — сказал он, — Адкова наконец-то избежала гнева своего бога.

Я тяжело выдохнула. Я почти не хотела в это верить. Не хотелось надеяться, что это может быть правдой.

— Я попросил своего мальчика на побегушках прислать свежие новости, — продолжил он. — Ни в городе, ни где-либо еще в этом округе не было зарегистрировано новых случаев. И похоже, что новое особое лекарство уже излечило все имеющиеся случаи.

В его голосе звучала гордость. Моя грудь сильно болела, было странное ощущение жжения. Я не могла говорить. Он крепко держал меня за руку.

— Все кончено, Лилит, — сказал он. — Ты спасла их.

Годы. Годы моей жизни. Бесчисленные часы в моем кабинете, бесчисленные часы украденного сна. Тысячи книг, тысячи заметок. Многолетние мозоли на моих пальцах от ручки.

Ради этого.

Ради…

— Мина, — выдавила я.

Я хотела, чтобы вопрос звучал твердо, но не смогла его задать, не надломив голос.

Вейл молчал слишком долго, отчего у меня в животе сжалось беспокойство. Он отпустил мою руку с некоторой неохотой и пошел к двери.

И когда она появилась в дверях, мое сердце раскололось.

Она была яркой, живой и полной жизни, какой я не видела ее много лет, как будто все те слои смерти, которые она сбрасывала в виде пыльной кожи на наших полах, оставили ее совершенно новым человеком. Новой, но все же той, кого я всегда знала.

Сквозь слезы она улыбнулась мне широкой, солнечной улыбкой, и я открыла рот, чтобы заговорить, и издала беспорядочный всхлип.

Она пересекла комнату несколькими неуклюжими торопливыми шагами и бросилась ко мне в объятия.

— Я знаю, — сказала она, когда я уже не могла говорить, и больше никто из нас ничего не сказал.

Я так долго боролась за связь с сестрой. Я не могла показать ей тепло, скрывающееся под моим холодом. Борьбу за то, чтобы дать ей увидеть любовь, которую я не могла передать ей ни лицом, ни словами.

Я думала, что умру вместе с ней, думая, что не люблю ее.

Я умерла, и этот страх умер вместе со мной.

Потому что здесь, в этот момент, когда я была по правую сторону смерти, а она по правую сторону жизни, потерявшись в слезливом объятии «здравствуй» вместо «прощай», мы встретились по середине.

Здесь мы понимали друг друга настолько полно, что слова все равно были бесполезны.

В КОНЦЕ КОНЦОВ, мы отпустили друг друга и успокоились, и я, наконец, смогла снова взять себя в руки.

Спустя несколько неловких минут натянутого разговора на поверхность всплыл вопрос, который прежде я не могла задать.

— Ты меня ненавидишь? — спросила я. — Или ненавидишь… то, кем я стала?

Глаза Мины расширились. Последовал ее мгновенный ответ.

— Никогда. Я никогда не смогу ненавидеть тебя, Лилит.

— Теперь я выгляжу по-другому?

Признаться, мне было любопытно. В этой комнате не было зеркала, а встать и пойти искать его у меня явно не хватало сил.

Она задумалась, прежде чем ответить.

— Ты выглядишь по-другому, — сказала она, — но также ты похожа на себя больше, чем когда-либо. И в этом есть смысл, потому что ты никогда не была… похожа на нас. Ты всегда отличалась от всех нас.

Она сказала это с такой теплотой, хотя я всегда обижалась на свое отличие от окружающих.

— Ты пойдешь с ним, — сказала она. — Верно? В Обитрэйс.

Я еще не могла думать так далеко вперед. Я прикоснулась к своему пульсирующему виску.

— Он не просил меня об этом.

Формально это не так. Он просил меня пойти с ним — целую жизнь назад, до того, как я отправилась в Витарусу.

Мина посмотрела на меня ясным взглядом.

— Он спросит.

— Мне не обязательно это делать. Я могу жить за городом. — Это было рискованно, и меньше всего мне хотелось бы привлекать к Адкове еще больше негативного внимания. Но Вейлу это удавалось веками. Может быть, и я смогу.

Она посмотрела на меня как на сумасшедшую.

— Зачем тебе это делать?

— Потому что…

Я никогда не была дальше двадцати миль от своего дома. У меня была сестра, которая всегда нуждалась во мне, дело, которое требовало всего моего внимания и энергии.

— Это было бы глупо, — сказала она так откровенно, что я чуть не рассмеялась. — Я не такая умная, как ты, но я не идиотка. Ты думаешь, я не знаю, чего ты хочешь? Я знаю, что ты всегда хотела путешествовать. Увидеть что-то новое. Узнать что-то новое. Так поезжай!

Она улыбнулась, хотя ее глаза снова были на мокром месте. Она взяла мою руку и сжала.

— Ты провела всю свою проклятую жизнь, умирая, Лилит. Теперь ты избавилась от этого и можешь жить.

Я молчала, будучи немного пораженной.

— Ты знаешь, что я никогда не хотела оставлять тебя. — сказала я хриплым голосом.

Я не имела в виду здесь, в этот момент.

Я имела в виду все те дни, когда она просила меня остаться, а я вместо этого шла в свой кабинет.

Я имела в виду все те годы, когда она, и мои родители, и мои друзья, и все вокруг меня умоляли меня остаться, а вместо этого смерть забирала меня.

Ее лицо смягчилось.

— Я знаю, — сказала она. — Конечно, я знаю.

Она сказала это так, как будто это очевидно и просто, и это глупость, которая не нуждается в пояснениях.

Мне всегда казалось, что Мина не понимает меня, что все мои истинные намерения скрыты за стеной, которую я никак не могла понять, как проложить между мной и окружающими меня людьми.

Может быть, она все-таки видела больше, чем я предполагала.

Глава

26

Силы возвращались медленно. Вейл предупредил меня, что восстановление будет долгим и трудным. Я не буду иметь полную силу еще несколько месяцев. Он не знал, что я уже чувствую себя лучше, чем большую часть своей жизни.

Мина ушла через неделю после моего пробуждения. В конце концов, у нее была своя жизнь, к которой она должна была вернуться. Отпускать ее было горько-сладко. В этот раз я не плакала, ведь свои слезы я уже выплакала, когда мы впервые воссоединились, но я смотрела, как она уходит в лунном свете, с комом в горле.

Ближе к вечеру в мою комнату зашел Вейл. Пока Мина была здесь, он спал в другой комнате или, если я чувствовала себя особенно плохо, оставался в кресле моей комнаты. Теперь, когда ее здесь не было, мы оба, казалось, остро ощущали внезапно возникшее уединение.

Он неловко стоял в дверях, суетливо перебирая случайные предметы, которые попадались ему на руки.

Когда я наблюдала за ним, улыбка растянула мои щеки, и я почувствовала странное тепло, которое, как я подозревала, не имело ничего общего с моей затянувшейся лихорадкой.

— У меня есть кое-что, что я хотела бы тебе подарить, — сказала я.

Он повернулся, подернув бровью.

— О?

— Ну, кое-что, что я тебе обещала.

Я наклонилась к прикроватной тумбочке и потянулась к ящику. Вейл присел на край кровати.

— Протяни руки.

Он сделал это, и в них я положила последнюю розу.

Мина дала мне ее незадолго до своего отъезда.

— Я подумала, что ты захочешь вспомнить о доме, — сказала она, подмигнув мне, несколько игриво — мрачная шутка по поводу всего, чего мы избежали.

Мне пришлось опустить цветок в его ладонь, потому что он рассыпался. Стебель был высохшим, листья крошились, лепестки распадались на пыльные пятна черного и блеклого темно-красного цвета.

Вейл издал негромкий смешок.

— Подумать только, а я собирался простить твой долг.

— Я обещала тебе шесть роз. И я дала тебе шесть роз.

— И я дал тебе много своей крови, — сказал он. — Так что, похоже, наша сделка состоялась.

Он улыбнулся мне так, что, возможно, предполагалось, что улыбка будет застенчивой, но в ней чувствовалась грусть и неуверенность. Мне пришло в голову, что, вероятно, прошло очень много времени с тех пор, как Вейлу приходилось иметь дело с неопределенностью.

Меня все еще лихорадило и кружилась голова, но я наклонилась через кровать, повернула его лицо к себе и поцеловала его.

Его руки обхватили меня, притягивая ближе к себе. Он сразу же углубил поцелуй, как будто ждал этого, и он поглотил меня — мои чувства обострились, я потеряла себя в его вкусе, в его текстуре, в том, как его дыхание немного участилось, когда я прижалась к нему всем телом. Я обхватила его за шею и снова прижалась к нему, проводя руками по его плечам, спине, горлу, волосам.

И он сделал то же самое, прикасаясь ко мне, словно все это время он не был полностью уверен, что я действительно здесь. Только сейчас, когда ему нужно было убедиться в каждом уголке моей формы.

Я едва заметно отстранилась, достаточно, чтобы наклонить голову под новым углом.

Прежде чем я успела пошевелиться, он сказал:

— Мне нужно тебя кое о чем спросить.

Я остановилась так близко, что наши носы соприкоснулись. Мои глаза скользнули вверх, чтобы встретиться с его взглядом. На нас все еще была одежда, наши рты были приоткрыты, и все же я чувствовала такую ошеломляющую связь с ним в этот момент — наше дыхание почти совпадало в такт, слегка разделенное, разделенное между нами.

— Спрашивай, — прошептала я.

— Мне нужно вернуться в Обитрэйс. — Он наклонился чуть ближе, так что каждое слово касалось моего рта. И тут он украдкой поцеловал меня, слабо проведя языком по моим губам. — Я намерен вернуться в Дом Ночи.

— И?

Последовало еще одно прикосновение, едва заметный поцелуй, но на этот раз мой.

— Поехали со мной, — сказал он.

Он выдохнул мольбу, и я вобрала ее в свои легкие.

— Да, — сказала я, давая ему свой ответ на следующем вдохе.

Наш следующий поцелуй был более долгим и глубоким. Я таяла в его объятиях. Следующее, что я осознала, это то, что я лежу на кровати, а Вейл лежит рядом со мной.

Он отстранился.

— Ты должна понимать, на что ты соглашаешься. Это государство, находящийся в состоянии войны. Я не уверен, к чему мы вернемся.

Он крепко сжал мое плечо. И хотя его взгляд продолжал блуждать по моему рту, он всегда возвращался к моим глазам, изучая меня, чтобы убедиться, что понял ответ на это важное уравнение.

Ответ на уравнение, что я буду делать теперь, с моей новой, бесконечной жизнью.

Самый простой вопрос в мире.

— Неужели, лорд Вейл, — спросила я, — я похожа на человека, который боится неизвестности?

Его глаза сморщились от улыбки.

— Любопытная мышка, — пробормотал он, и на этот раз, когда я попыталась поцеловать его, он позволил мне это сделать. Мы обхватили друг друга. Мои бедра раскрылись вокруг него. Я отдалась ему всеми своими новыми, обостренными чувствами и впервые в жизни ощутила полную непринужденность окружающего меня мира.

Вейл отбросил увядшую розу в пользу моей кожи. Лепестки рассыпались вокруг нас, превратившись в пыль.

Неестественная жизнь.

Заслуженная смерть.

А мы с Вейлом находились между тем и другим, не подчинялись ни одному из них, и всему, чем нам когда-либо суждено было стать.

Перевод выполнен группой: ДЬЯВОЛ ПЕРЕВОДИТ КНИГИ (https://vk.com/thedeviltranslatesbooks)

Просьба не распространять данный файл. Уважайте труд и время тех, кто старался для вас перевести данную книгу.

ГОТОВЫ

К

НОВЫМ

ВПЕЧАТЛЕНИЯМ

?

Спасибо, что прочитали «Шесть опаленных роз», надеюсь, вам понравилось! Если вы готовы к новым эпическим приключениям вампиров в этом мире, вам стоит взять книгу «Змея и крылья ночи».

Человек или вампир, правила выживания одинаковы: никогда не доверяй, никогда не сдавайся и всегда береги свое сердце.

Приемная человеческая дочь Ночнорожденного короля вампиров, Орайя, прокладывает себе путь в мире, предназначенном убить ее. Ее единственный шанс стать чем-то большим, чем чья-то добыча — это участие в Кеджари: легендарном турнире, который проводит сама богиня смерти.

Но среди самых жестоких воинов из всех трех вампирских домов победить будет нелегко. Чтобы выжить, Орайя вынуждена заключить союз с таинственным соперником — вампиром, который является ее величайшим соперником, врагом трона ее отца и он очень, очень заинтересован в ней.

ПРИМЕЧАНИЕ

АВТОРА

Большое спасибо, что прочитали «Шесть опаленных роз»! Эта маленькая книга была немного странным зверьком. Когда я писала ее для антологии «The Flirting with Darkness», я, честно говоря, не была уверена, как люди отреагируют на нее. Если вы читали книгу «Змея и крылья ночи», то знаете, что это совершенно другая история, она более плавная и романтичная, а не насыщенная действиями и кровожадными событиями. Кроме того, это самая короткая книга, которую я когда-либо писала. Хотя мне очень понравилось ее писать, я также была готова к тому, что у читателей возникнут очень противоречивые чувства по этому поводу!

Напротив, читатели привязались к Вейлу и Лилит — особенно к Лилит — больше, чем я могла предположить. Мне понравилось видеть, как много людей увидели в ней себя и ее борьбу за установление значимых связей с другими людьми. Если вы только что впервые прочитали эту книгу, я надеюсь, что она вам понравилась, и, возможно, вы тоже нашли что-то родственное в истории Лилит.

«Шесть опаленных роз» — это часть мира серии «Короны Ниаксии», и Вейл и Лилит играют в этом мире значительную роль, начиная со второй книги. Если вам интересно узнать о них побольше, возможно, вам стоит взять книгу «Змея и крылья ночи» и погрузиться в этот темный, вампирский мир!

Если вам понравилась эта книга, я буду очень признательна, если вы оставите отзыв на Amazon или GoodReads.

Надеюсь, мы будем поддерживать связь!

ТАКЖЕ

ОТ

КАРИССЫ

БРОДБЕНТ

The Crowns of Nyaxia Series

Book 1: The Serpent and the Wings of Night

Book 2: The Ashes and the Star-Cursed King

Book 3–6: Coming soon!

Related Standalone Novella: Six Scorched Roses

The War of Lost Hearts Trilogy

Book 1: Daughter of No Worlds

Book 2: Children of Fallen Gods

Book 3: Mother of Death and Dawn

ГЛОССАРИЙ

Акаэджа — богиня заклинаний, тайн и потерянных вещей. Член Белого пантеона.

Адкова — небольшой фермерский город, расположенный на континенте Дхера. Это дом Лилит. Много лет назад бог Витарус проклял его ужасной, таинственной чумой, которая с тех пор только усугублялась.

Аларус — бог смерти и муж Ниаксии. Изгнан Белым пантеоном в наказание за запретную связь с Ниаксией. Считается умершим.

Атроксус — бог солнца и глава Белого пантеона.

Кроворожденные — вампиры Дома Крови.

Рожденный — термин, используемый для описания вампиров, которые рождаются путем биологического размножения. Это наиболее распространенный способ создания вампиров.

Дхера — континент в человеческих землях. В настоящее время там живут Вейл и Лилит.

Обитрэйс — земля Ниаксии, состоящая из трех королевств: Дом Ночи, Дом Тени и Дом Крови.

Знак наследника — постоянный знак, который появляется на наследнике кланов хиаджей и ришан после смерти предыдущего наследника, отмечая его положение и власть.

Хиадж — один из двух кланов вампиров Ночнорожденных. У них крылья без перьев, похожие на крылья летучих мышей.

Дом Крови — одно из трех вампирских королевств Обитрэйса. Две тысячи лет назад, когда Ниаксия создала вампиров, Дом Крови был ее любимым Домом. Она долго думала, какой подарок им преподнести, пока Кроворожденные наблюдали, как их братья на западе и севере выставляют напоказ свои силы. В конце концов, Кроворожденные ополчились на Ниаксию, решив, что она их бросила. В наказание Ниаксия прокляла их. Теперь на Дом Крови другие два дома смотрят свысока. Представителей Дома Крови называют Кроворожденными.

Дом Ночи — одно из трех королевств вампиров Обитрэйса. Известны своим мастерством в бою и злым характером, владеют магией, полученной от ночного неба. Существует два клана Ночнорожденных вампиров, Хиадж и Ришан, которые тысячелетиями боролись за власть. Те, кто принадлежат к Дому Ночи, называются Ночнорожденными.

Дом Тени — одно из трех вампирских королевств Обитрэйса. Известны своей приверженностью к знаниям; владеют магией разума, теневой магией и некромантией. Представителей Дома Тени называют Тенерожденными.

Икс — Богиня секса, плодородия, деторождения и размножения. Член Белого пантеона.

Каджмар — Бог искусства, обольщения, красоты и обмана. Член Белого пантеона.

Некулай Вазарус — бывший ришанский король Дома Ночи. Узурпирован и убит за 200 лет до начала событий этой книги.

Ночнорожденные — вампиры Дома Ночи.

Ночной огонь — как и Астерис, еще одна форма магии звездного происхождения, которой владеют вампиры Дома Ночи. Если Астерис — форма темная и холодная, то Ночной огонь — форма яркая и горячая. Ночной огонь широко используется в Доме Ночи, но мастерски им очень трудно владеть.

Ниаксия — изгнанная богиня, мать вампиров и вдова бога смерти. Ниаксии властвует над владениями ночи, тени и крови, а также унаследованным от умершего мужа владением смерти. Бывшая низшая богиня, она влюбилась в Аларуса и вышла за него замуж, несмотря на запретный характер их отношений. Когда Аларус был убит Белым пантеоном в наказание за брак с ней, Ниаксия в порыве гнева отделилась от Белого пантеона и предложила своим сторонникам дар бессмертия в форме вампиризма, основав Обитрэйс и королевства вампиров. (Также упоминается как: Матерь; Богиня; Мать Алчной Тьмы; Мать Ночи, Тени и Крови).

Ришан — один из двух кланов Ночнорожденных вампиров. Имеют пернатые крылья. Узурпирован кланом Хиадж 200 лет назад.

Салины — крупный город в Доме Ночи. Расположен на территории клана Ришан. Когда ришанцы были у власти, Салины был процветающим центром, функционировавшим как вторая столица. Орайя провела в Салины первые годы своей жизни, пока Винсент не нашел ее.

Тенерожденные — вампиры Дома Тени.

Сивринаж — столица Дома Ночи. Здесь находится замок Ночнорожденных, Лунный дворец, а раз в 100 лет здесь проводится Кеджари.

Срана — Богиня познания и науки. Член Белого пантеона.

Обращение — процесс превращения человека в вампира, требующий, чтобы вампир пил из человека и предлагал свою кровь человеку взамен. Вампиры, прошедшие этот процесс, называются Обращенными.

Витарус — бог изобилия и голода. Член Белого пантеона.

Белый пантеон — двенадцать богов основного канона, включая Аларуса, который считается умершим. Белому пантеону поклоняются все люди, при этом некоторые регионы могут проявлять благосклонность к определенным богам пантеона. Ниаксия не является членом Белого пантеона и активно враждует с ним. Белый пантеон заключил в тюрьму и позже казнил Аларуса, бога смерти, в наказание за его незаконный брак с Ниаксией, тогда еще низшей богиней.

Зарукс — Бог моря, дождя, погоды, штормов и воды. Член Белого пантеона.

БЛАГОДАРНОСТИ

На данный момент я написала уже несколько таких книг, и это не перестает удивлять! Я должна поблагодарить очень многих людей не только за то, что они помогли мне выпустить в свет эту историю, но и за то, что помогли мне построить карьеру, которой я сегодня так удачно располагаю.

Первым в этом списке всегда будет Натан, любовь всей моей жизни, мой лучший друг, мой приятель по мозговому штурму и помощник номер один, а также источник всего моего свободного творчества (хаха, спасибо). Без тебя я бы ничего этого не смогла сделать и лучшего партнера и не пожелаешь.

Мэй Сейдж, спасибо тебе за приглашение в антологию, с которой началось это приключение! Мне очень понравилось работать с тобой и иметь возможность написать эту маленькую историю.

Клэр Сагер, спасибо за то, что ты была лучшим коллегой, женой автора, другом и человеком на свете. Спасибо тебе за многие — многие часы, проведенные за тем, что ты прослушиванием «Карисса — мозг — рот». Я не смогла бы написать эту книгу, не говоря уже о том, чтобы вообще выжить в этом деле, без тебя!

К.Д. Ричи, огромное спасибо за невероятный дизайн обложки. Серьезно, ты действительно превзошла себя в этом деле! Мне очень нравится работать с тобой.

Ной, спасибо тебе за твои всегда безупречные навыки редактирования и за то, что ты сделал это в такие причудливые сроки и с таким графиком. Ты лучший!

Энтони, спасибо за потрясающий набор корректорских глаз.

Рейчел, спасибо за еще один потрясающий набор корректорских глаз… и за все эти уморительные комментарии! Я их очень люблю!

И наконец, как всегда, я оставляю самое лучшее напоследок: спасибо тебе, милый читатель, за то, что ты отправился со мной в это путешествие. Будь это ваш первый опыт знакомства с моими книгами или вы уже давно здесь, я надеюсь, что вам понравилось, и я очень благодарна за то, что вы у меня есть. Ничего из этого не существовало бы без вас. Люблю вас!

ОБ

АВТОРЕ

Карисса Бродбент беспокоила учителей и родителей безжалостными мрачными историями примерно с девяти лет. С тех пор ее истории стали (немного) менее депрессивными и (надеюсь, намного?) более читабельными. Сегодня она пишет фэнтезийные романы с огромной порцией крутых леди и большой щепоткой романтики. Она живет со своим мужем, одним очень хорошо ведущим себя кроликом, одним очень плохо ведущим себя кроликом и одним вечно скептически настроенным котом в Род-Айленде.