Я убью за место в раю [Петр Юшко] (fb2) читать онлайн

Петр Юшко Я убью за место в раю

Глава 1. Поселение

Звездный день Шерифа подходил к концу. Главная роль в ежегодных демократических выборах президента Поселения. Все население, обязанное участвовать в выборах, выстроилось в длинную очередь под моросящим дождем и месило грязюку, выдавливая ее из размороженного за ночь мха.

В середине главной площади торчало сооружение из старых шпал похожее на виселицу. Звалась эта чертовщина «Весы демократии». С горизонтальной стойки свисала длинная палка, привязанная за середину веревкой, к концам которой были приделаны два одинаковых металлических тазика. На одном тазике было написано белой краской «Могло быть лучше». На втором тазике такими же кривыми буквами выведено «Могло быть хуже». Перед «Весами» стоял Шериф и, доставая из ржавого металлического ведра старые пятирублевые монеты, выдавал их исполняющим гражданский долг. Поселенец сначала показывали Шерифу татуировку гражданина на запястье в виде красной пятилучевой звезды и номера регистрации, набитых с помощью ржавой иголки и клюквенного сока. После сверки с «Журналом учета граждан», который Шериф называл Толмут, счастливчик получал монету. Добросовестный гражданин подходил к Весам и бросал монету в один из тазиков, выражая тем самым свое отношение к результатам управления президента за прошедший год. Два помощника шерифа — Элла и Брок, с дробовиками за спинами, нависали над тазиками и пристально наблюдали за тем, что кидают в чаши весов граждане. На серьезное преступление и подбрасывание посторонних тяжелых предметов в чаши «Весов демократии» никто сегодня не шел. Да и не наблюдал Шериф в толпе граждан, заинтересованных в результатах выборов. Принудительное выполнение добровольной ежегодной обязанности мало кого радовало. Лица были в основном грязные и замученные. В тусклом освещении северного солнца, с трудом угадываемого за слоем пепельных туч, люди казались скорее ожившими покойниками.

— Радостнее! Радостнее, граждане, — наиграно бодро прокричал Шериф, — у нас сегодня праздник демократии, а не похороны. Активнее подходим. Делаем свой выбор. Каждый голос имеет свой вес!

Скудные эпитеты, которые донеслись до его ушей, были совершенно нецензурными даже в тяжкие времена выживания.

— Шевелитесь там, впереди, — крикнул кто-то из середины очереди, — жрать хочется.

Процедура голосования длилась уже почти полтора часа и люди начали замерзать под порывами ветра и мороси пополам со снегом. Жетоны голосования брякали в железные тазики с прежней скоростью. Шериф методично ставил отметки о проголосовавших в Толмуте, принимал от кого крестик, от кого подпись или иную закорючку. Неграждане, сначала толпившиеся около «виселицы» в надежде на хоть какое-то событие, разочаровано потянулись в более интересное место. Через несколько минут должен был открыться единственный в Поселении бар. Сегодня, в честь праздника, ежедневная доза халявного самогона увеличена вдвое для всех жителей.

Бар назывался просто — «Бар». С фантазией у местных жителей было совсем плохо. Да и откуда ей взяться. Большинство молодежи вообще плохо себе представляли значение этого слова.

— Вечерок будет тот еще, — пробормотал Шериф в сторону своих помощников без надежды, что они его услышат, — представляете, как эти счастливчики, накачавшись самогоном, начнут выяснять, кто голосовал «правильно», а кто «как протухшая выдра»?

Брок, если и услышал, то, скорее всего, ни песца не понял. С русским у него еще было плоховато. А вот Элла опять ушла в себя. Взгляд остекленел у чертовой бабы.

Собиравшиеся на вечернюю и ночную работы тоже покинули «веселье». Последние в очереди граждане приняли от Шерифа свои жетоны, и, не целясь, швырнув их в чаши «весов», с чавканьем выдирая из мокрого мха разбухшую обувку, побежали в сторону «Бара». Кто за ежедневной выпивкой, кто в «БарДак», за услугами местных красавиц и красавцев. Нравы в поселении поддерживались вольные, что уж тут говорить. Феминизм и гендерное равноправие так и брызгали во все стороны фонтанами либерализма и демократии. Демократия, туды ее растуды.

Шериф хлопнул своим Толмутом. Бахнуло, как выстрел из двенадцатого калибра. Элла вздрогнула и зашевелилась, недоуменно озираясь вокруг себя.

Шерифу хотелось в Бар. Но еще предстояло зафиксировать результаты голосования и доставить информацию Президенту.

— Ну, что у нас? — Почти бодро спросил он помощника Эллу, — как в этом году?

— «Могло быть и хуже», Шериф. Причем со значительным перевесом. На что им жаловаться?

— Шеф, жё ви скорёй опять дормир. Я спать, — прогрохотал Брок с тяжелым французским акцентом, — жю сви трес фатике. Моя уставаль очшень, Шеф.

— Собери жетоны и отнеси в офис. А потом проваливай дрыхнуть, ленивая черная жопа, — дружелюбно огрызнулся Шериф, — только б тебе дрыхнуть. Жду тебя в баре через три часа. Сегодня будет с кем потолкаться.

Брок, почесав покрытые пятнами экземы огромные черные руки, начал пересыпать пятирублевки из тазиков в ведро. Шериф развернулся и, глянув на начинающее темнеть серое с черными язвами небо, поволок разбухшие сапожищи в сторону Ангара в горе. Обернувшись, он крикнул помощникам:

— Стволы опять не оставьте на площади. Уволю к чертям.

Вот и закончилось голосование. Демократические принципы нового общества не были попраны. Можно привести в порядок свои записи и составить официальный рапорт. Президент не будет толкать в этом году повинную речь, все пойдет своим чередом. В прошлом году после гибели четырнадцати граждан от банды «Байкеров» Президенту накидали полный тазик «Могло быть и лучше», а кто-то особо одаренный, сотворил огромную вонючую кучу под дверью его офиса. В результате Президенту пришлось три часа трепать языком на площади и клясться в исправлении ошибок. Он охрип, втирая лениво собравшимся гражданам про безопасность и новые правила сопровождения групп поисковиков. Это была унизительная процедура и за четырнадцать лет она повторилась всего лишь пять раз.

Шериф подходил к воротам Ангара, выдолбленного в советские времена в нависающей над Поселением гранитной горе, на которых как раз зажглись единственные наружные электрические огни. Перед исполинскими створками на стуле сидел стражник Коля Снайпер. Год назад после ранения у него ампутировали обе ноги до колен, и теперь он жил в Ангаре, выполняя функцию контролера, по собственному усмотрению пуская в Ангар жителей, а иногда и не выпуская их обратно. Инструкции он начисто игнорировал и нередко человек вынужден был опаздывать на свою работу. Только после участия Шерифа или главы обороны Майора, Коля пожимал плечами и оправдывался тем, что: «подозрительный он какой-то был».

Сейчас Коля сидел на простом деревянном стуле, выставив перед собой свои культи с завязанными штанинами. Несмотря на морозец и осадки, был он в одной майке. Толстыми голыми руками поглаживал цевье СВЛК-14 «Сумрак» и нашептывал ей ласковые слова. Это была его девушка. Самые крепкие, выхухоль их дери, семейные отношения в Поселении. «Сумрак» по имени Вера была одна из четырех снайперских винтовок у охраны. В случае тревоги и опасности за Забором, двое других стражников Ангара неслись к выходу, пихали под мышки Коли две гладких палки и тащили его на «Точку» на верхушке горы. Оттуда четыре месяца назад Коля поставил личный рекорд — снял улепетывающего на велосипеде «байкера» с расстояния почти в три километра. Выстрел пришелся точно в голову ничего не опасающегося подонка. Наши разведчики, когда подобрали его… Не хочется рассказывать, что они сделали. Ненавидят парни этих ублюдков.

Боль скрутила Шерифа прямо около Коли, и он остановился, прислонившись к ржавой металлической стене. Коля посмотрел снизу на его перекосившуюся рожу:

— Приперло, Шериф? Понимаю. Как сегодня прошло? За меня не забыл кинуть жетон?

Шериф отдышался и, выпрямившись, вытер выступивший на лице пот тыльной стороной правой ладони.

— А как же. Конечно, проголосовал за тебя. Все чин-чином, с оглашением перед электоратом и подписью. Как ты велел.

— И демократия в который раз победила, — хмыкнул Коля, — иди внутрь, совсем серый стал. Сходил бы к Ветеринару.

— Надо Президенту доложить о результатах. А к Ветеринару схожу, не переживай. Как ноги?

— Болят, — улыбнулся Коля и погладил ствол винтовки, стирая с него капли прыснувшего дождя.

— Ну, терпи, боец. Еще повоюем.

Шериф вошел в скрипнувшую от сырости калитку в циклопических воротах Ангара и услышал, как за его спиной Коля бормотал, обращаясь к своей боевой подруге: «Эх, хороший мужик Шериф, да, Вера? Добряк. Жаль его мне. Мало кого сейчас жаль…»

Шериф не стал подслушивать и, вдохнув воздух, насыщенный запахами сырого бетона, плесени и ржавчины прошел по предбаннику Ангара. Впереди были бункерные двери, возле которых дежурили два сменных охранника. Сегодня это были Рейма и Степлер. Рейма курил прессованный мох.

— Здарова, Шериф, — приветствовал его Степлер, — с докладом к самому?

— Ка-ак виборы в эт-том году? — Рейма сплюнул что-то черное на землю.

— Все хорошо, ребята, — Шериф похлопал Рейму по плечу, — не курил бы ты эту дрянь.

— Сокревает, — медленно проговорил финн и закашлялся, — а вреда от-т него не болшэ, чем от эт-того возтуха.

Шериф вошел во внутренний ствол Ангара. Огромный полутемный тоннель с металлоизоляцией на стенах простирался вперед, насколько хватало взора. Если идти дальше в тусклом свете редких лампочек, то впереди будет несколько каверн с торкретированием, идущих одна за другой на восемьсот-девятьсот метров вглубь горы. В будке с амбразурой дежурит еще один стражник с пулеметом «Печенег». Там дальше огромные склады Поселения. Там хранятся стройматериалы, неприкосновенный запас пищи, одежда, оружие, оборудование и всякая всячина. Там работает с десяток человек под командой главного кладовщика Полины. Смотрят за порядком, перекладывают с места на место, чтобы не отсырело, не завелись крысы. Крысы, мыши и лемминги были настоящим бичом Поселения. Потому тут носится столько кошек.

Но, сегодня Шерифу нужно на второй этаж, к Президенту. Он перешагнул через рельсы узкоколейки и дошел до ответвления вправо. Дернув колесо гермодвери, загрохотал сапогами по железным ступеням. Лестница уходила и вниз, еще на несколько этажей. Там стояли силовые установки. Там двери запирались на замки, а ключи были только у Президента и Механика. Туда он ходить не любил. Громко, темно. Циклопическое сооружение. Как говаривал отец: «Церетели удавился бы от зависти, если бы увидел это своими глазами». Кто такой Церетели Шериф не знал. Агрегаты его всегда сильно расстраивали. Он еще помнил, как вся электроника работала в его детстве, а потом раз — и все умерло. Война. Планетарный катаклизм. Грозовой шторм такой силы, что на планете все генераторы поплавились, а аккумуляторы повзрывались. Было страшно. Там внизу, в машинном отделении, всегда приходит на ум только одна мысль: «Вот сегодня работают, а завтра? Раз и сломаются. И все? Конец?»

В Ангаре под горой до сих пор функционировали два дизельных агрегата и некая жуткая машина, которая называлась «Экспериментальная петротермальная энергоустановка» — ЭПТЭУ-2. Построили ее еще во времена СССР и ввели в эксплуатацию в России до катаклизма и последовавшей за ним войны. Тут до сих пор находилась отличная ремонтная и обслуживающая база с прорвой запасных частей, катушек с кабелем, бочек с маслом, каких-то железяк и магнитов. Во всем этом разбирался только Механик и его ученики. Механик поговаривал, что глубина шахты этой дьявольщины составляет четыре с половиной километра, но Шериф не очень в это верил. Зато именно «ЭПТЭУ-2» давала электричество, тепло, чистую воду и возможность выращивать по три урожая в год в глубинах горы. Весь третий этаж Ангара занимали теплицы с искусственным розовым освещением.

Шериф остановился на металлических ступенях второй площадки между этажами и немного отдышался. В груди давило. Острая боль в правом боку уже отпускала. Оставалась привычная тянущая, тупая, ноющая. Это уже лучше. Можно двигаться дальше. Вздохнув, передвинул мокрые сапоги еще на пару шагов вперед. Но снова остановился. Он сел на корточки под моргающей лампочкой и достал свой Толмут из-под мышки. В тулупе было не очень удобно сидеть на корточках, но он разложил тетрадь на коленях и начал водить пальцем по узким, скупым строчкам записей о сегодняшнем ежегодном голосовании. Огрызком карандаша, привязанным тонкой веревочкой к Толмуту, он делал пометки на полях. Список жителей принявших участие в демократической процедуре выборов руководителя был обширен и он и бормотал:

— Должно участвовать 488 граждан. Проголосовали лично 424. Огромная толпа была сегодня это точно. Прибавляется граждан каждый год. Хорошо. Так. Заочно проголосовали 59. Группа дальней разведки 22 человека. Надеюсь столько и вернется. Стражники Ангара 4 человека. Это 26. Группа охраны стены это 14 человек. Это сколько? 40 человек и 12 человек ночная смена и разведка внешнего периметра 7 человек. Все на месте, — Шериф почесал переносицу и на мгновение закрыл от боли глаза, — Все на месте. 59 бойцов. Должны быть. Так, 424 плюс 59. Сколько это? Вот клять. 424 плюс 60 это 484, минус один, 483. Так. Проголосовало 483. Трое в клинике. Это 486. Так, а кто еще? А! Механик. Я за него кинул монету. Вот отметка. Старый козел. Мог бы и придти. Жопа ленивая. А кто еще? Сбился чтоль? Вот клять, неудобно.

Шериф с кряхтением встал и немного помаршировал на месте, разминая затекшие ноги. Порванное сухожилие на ахиллесе сразу дало себя знать острой тянущей болью.

— Стол бы найти. Пойти в школу? Нет, не хочу я туда. Эх.

Он снова уселся на корточки и, дождавшись, когда лампочка проморгается, снова уставился в свой список. Он перелистал несколько страниц назад и начал сверять перечень жителей ставших гражданами в прошлом месяце со списком проголосовавших. Через несколько минут он захлопнул Толмут и встал на ноги. Не голосовал один житель из новеньких. Шериф попытался напрячь память, но этого и не требовалось. Он прекрасно помнил эту девушку. Мария. Пришла в Поселение с полгода назад в группе из пяти человек. Пояснила, что передвигались компанией, но растерялись, убегая от каких-то мутантов. Толковая, смышленая. Симпатичная. Грустные глаза. Хм. Она принесла клятву верности на гражданство, а он определил ее работать в начальную школу или как ее называли — детсад. Забыла о голосовании? Вот блин. Этого еще не хватало. Она совсем тупая что ли? Твердил же ей. Раз двадцать сказал, что через месяц выборы. Как это важно для нее и всех. Проклятье. Придется докладывать.

Шериф постоял еще минуту, задрав вверх голову и глядя на моргающую лампочку. Капала вода с верхнего пролета. Его продрал озноб и он решился. Снова сунув под мышку Толмут, он дернул ручки бункерной двери и с усилием провернул ее на петлях. Детсад находился за апартаментами президента на этом же уровне. Это был самый приличный и полностью достроенный этаж во всем бункере. Тут до сих пор нормально работала вентиляция, а тепло попадало напрямую из шахты «ЭПТЭУ». Несколько десятков комнат занимал аппарат президента, и он сам. Рядом находились научная лаборатория и склады со всяким полезным хламом. Здесь жили и учились дети под надзором учителей. Самые старшие детки начинали работать уже с 12 лет на территории Поселения. За стену отпускали после исполнения 16 лет. А мелкие торчали в школе и яслях. Их учили писать и читать, преподавали историю Родины и начала профессий. Там должна работать Мария. Симпатичная девушка с печальными глазами и шрамом над левой бровью.

Он шагал по длинному коридору. Шаги гулко отдавались впереди и сзади. Здесь свет почти не мерцал, а стены были выкрашены голубой краской. Шериф прошел бункерную дверь, ведущую в апартаменты Президента, и направился к школе. Он успел пройти шагов пятнадцать по коридору, как сзади заскрипело, лязгнуло, и знакомый голос окликнул его:

— Егор! Ты куда пошел? Я ж тебя жду уже час!

— Товарищ Президент, — развернувшись по военному, отрапортовал Шериф, — мне для окончательного подведения итогов нужно проверить некоторую информацию. Я буду у вас через двадцать минут.

— Ой, да забей ты на итоги. В задницу бобра твои выборы! Что ты, как деревянный. Иди сюда, налью тебе чистого. Продрог, небось. Иди, иди. Потом проверишь всякие свои важные штуки.

Шериф и не подумал бы ослушаться Президента и, вернувшись по коридору, вошел в его чистые покои. В первой комнате находился рабочий кабинет. Стены кабинета отделаны деревянными панелями светлого дерева с алюминиевыми декоративными вставками. Тут стоял огромный письменный стол с вращающимся креслом. Шериф еще помнил, как в этом кресле сидел его отец, а потом некоторое время и мама. За креслом стояли выцветшие флаги. Один бело-сине-красный и второй полностью красный. Между ними на стене висел портрет последнего президента России и еще какого-то мужика в военной фуражке с лицом добряка. Шериф так и не смог запомнить его фамилию. Торшер стоял справа, а перед столом два кожаных потертых кресла и небольшой низенький столик, который Президент называл журнальным. Вдоль стенки стояло шесть стульев, на стене над ними висела огромная карта полуострова, где красным фломастером рукой его отца выведены новые очертания береговой линии, кругами обозначались радиусы смертельного действия радиации в местах ядерных ударов и запретные для посещения старые поселения и военные базы.

— Специально всех разогнал от себя, — кряхтел где-то под своим массивным столом Президент, брякая стеклом, — а ты топаешь мимо, даже не обернешься. Вот, смотри, твой любимый. Я сегодня не удержался и открыл без тебя. Но отпил всего ничего. Так, стакашку. Бери емкость, наливай.

На столе образовалась зеленая, плоская с одной стороны бутылка с бело-синей этикеткой и желтой цифрой 12 внизу этикетки.

— Singleton of Dufftown 12 Years Old, — прочитал Шериф, беря в руку бутылку, — еще остались?

В месте постоянной концентрации боли в кишечнике начало заранее разливаться приятное тепло.

— А то! Зачем вообще быть президентом, если не можешь позволить себе мелкие радости. Наливай.

Шериф выдернул пробку и понюхал горлышко. Пахло божественно. Он плеснул в стаканы на два пальца и закрыл бутылку пробкой. Президент взял свой стакан и сунул в него нос, вдыхая аромат напитка.

— За демократические выборы, товарищ Президент, — сказал Шериф и сделал глоток, не чокнувшись с начальником. По горлу прокатилась волна горячего наслаждения. Он быстро, словно боясь, что отнимут стакан, сделал второй глоток и задержал виски во рту, болтая языком по небу и щекам.

— Вот ты зараза! Испортил выпивку. Нахрен твои выборы, — обиделся Президент, — наливай еще и давай за здоровье. Пить не хочется за такой тост. Совсем ты уже, Егорка, того, заработался.

Шериф налил себе еще на два пальца и натянуто улыбнулся.

— За здоровье, Пал Макарыч. Ваше здоровье.

— Другое дело. И твое здоровье, Егор.

Они чокнулись и выпили. Пахнуло вкусом старого, ушедшего в далекое прошлое мира, которое Шериф толком и не помнил. Президент рухнул в свое кресло и кивком послал его в кресло напротив стола.

— Ну, начинай втирать мне, как там наши основы демократического общества. Снова придется толкать речь или в этот раз пронесло?

— Немного не гладко прошло в этот раз.

— Передрались что ли?

— Нет. Передерутся в Баре вечером. У нас есть не проголосовавший.

— Господи! Кто? — Президент выпучил на Шерифа глаза, — обалдел он? Кто?

— Как раз хотел сходить проверить, — Шериф сделал еще глоток и поставил пустой стакан на стол, — это одна из последних принятых в гражданство. Молодая деваха. Месяц назад получила наколку на руке. Работает в школе. Хотел пойти и без шума разобраться. Может, заработалась и уснула?

Президент помолчал, хмуро пялясь в пустой стакан. В бутылке оставалась еще половина, и он с кряхтеньем дотянулся до нее. В стаканы брызнула янтарная жидкость, и аромат растекся по комнате, раздвигая узкое пространство бункера под горой, до просторов старого мира.

— Правильно, — наконец промолвил Президент и выпил, — займись этим сейчас же. Если надо наказать — накажи сам, но без публичности. Сам как-нибудь реши. Не должно такого больше случиться. Мне хватило прошлого раза с изгнанием семьи. Того шизнутого проповедника, нафиг, не жаль. А вот семья… Не хочется пережить второй раз такое. Но — это основы нашего общества! Она что, не в курсе была? Что за это должно быть изгнание из города? Работу проводил с ней?

— Конечно, Павел Макарович. Сейчас пойду и разберусь.

— А знаешь что, — неожиданно Президент подобрел, — оставь это на завтра. Забирай остатки бутылки и иди к себе. Отдохни. Как бок, все так же? Сходил бы к Ветеринару. Он говорил, у него еще остались какие-то пилюли для тебя, да ты не приходишь. Забей короче на эту девку. Завтра с ней разберешься. Просто не говори никому. Да, и, кстати, так как результаты?

— Да как обычно, «Могло быть и хуже», товарищ Президент, — Шериф встал и начал запихивать плоскую с одной стороны зеленую бутылку себе в узкий внутренний карман тулупа, — речь не нужна. Народ вполне счастлив. Рапорт я предоставлю завтра утром, как разберусь с недоразумением.

— Вечно ты бумагу мараешь. Раньше быть бы тебе чиновником. Бумага нынче редкость, а ты ее не по назначению. Завтра доложи мне по поводу девахи, что решишь с наказанием. Не нравится мне это легкомыслие у последних жителей. Может нам сроки получения гражданства увеличить до года? Как думаешь?

— Бумагу не мараю. Это пишется история. Как через сто лет люди города будут знать, что происходило. Возьмут мои рапорта и увидят. Это как раз и есть назначение бумаги.

— Тогда гравируй на железе или глиняных табличках. Бумагу скоро изведешь всю. На чем писать станешь? Не скоро люди научатся вновь бумагу делать.

— Бумага надежнее. Метал заржавеет, таблички разобьются. Даже кожа не такая надежная. А вот…

— Ой, вали уже, Егор. Видел бы отец, в какого зануду ты превращаешься. Только бы спорить со старшими. Вечно все разговоры с тобой превращаются в препирательства. Иди. Отдохни сегодня. А завтра займешься этой самкой косули. Жаль мы розги отменили. Почему все решили, что это не гуманно? Публичная порка уж точно лучше смерти от стаи волков.

Через десять минут Шериф вышел из апартаментов Президента и, отойдя шагов на двадцать в сторону лестницы, прижался к металлической стене. Внутри разливалось тепло от старого виски. Но в то же время холодный червяк грыз внутренности в районе желудка. Тревожное чувство не покидало и, постояв так с минуту, он оторвался от стены и двинулся обратно, в сторону школы, стараясь не так шумно грохотать сапогами по железному полу.

Крутанув колесо гермодвери, он вошел в длинный коридор. Три двери были справа и три слева. В двух комнатах справа располагались классы для занятий старших и младших ребят. Еще дальше вход в жилое помещение, где комнаты разделены на жилье для мальчиков и девочек и комнату учителей. За ближней дверью слева — столовая и крохотная кухонька, где пищу для детей готовили сами преподаватели. Дальше детсад для самых маленьких и их мамашек. Там же спали и учителя. Коридор заканчивался решеткой вентиляции, откуда несло теплым сухим воздухом. Он прислушался и разобрал из-за приоткрытой двери справа веселые голоса детей. Шел вечерний урок, и директор школы Анастасия Петровна, красивая невысокая женщина с кругленьким личиком, вещала что-то про историю России, борьбу с НАТО и глобальный катаклизм.

— Гуманитарная катастрофа в Соединенных Штатах привела к полной деградации политической власти правящих элит. Когда президент России предложил помощь заокеанскому народу в преодолении катастрофы, возникшей вследствие падения астероидного тела в район Йелоустонской кальдеры, правящие круги американской элиты не вняли голосу рассудка. Они посчитали несправедливым потерю контроля над большей частью Земного шара и нанесли превентивный массированный удар ядерным оружием разрушительной мощности по нашей территории. Достоверно неизвестно, кто именно несет персональную ответственность за запуск ядерных ракет. Но, России не оставалось ничего иного, как только нанести ответный удар по врагу, в том числе и по европейской части нашего континента. К нам присоединился Китай и нанес своим ядерными силами удар по территории США и континенту на юге, который как назывался? Правильно, Австралия. Сильнейшие сейсмические колебания от ядерных ударов, на фоне извержения Йелоустонской кальдеры породили цепочку землетрясений и извержений по всему миру. Автершоки и тучи пепла от извергающихся вулканов, затмивших наше солнце, резко изменили состав атмосферы, сделав ее непригодной для дыхания в большинстве регионов мира. Не забудем так же про радиоактивные загрязнения от стратегического оружия массового поражения, которые вместе с облаками сажи и пепла ушли от нас в южном направлении. Здравствуйте, Шериф. Секундочку, я договорю. Дети, последним и самым ужасным в цепочке извержений стали взрывы вулканов в Исландии и вулкана Кракатау в Индонезии. Что в свой черед вызвало дальнейшие последствия в виде взрывов мантийных плюмов в Исландии, Японии, Италии и на Камчатке. Вот тут, тут и тут на карте Земли. Что было дальше, мы можем только догадываться, так как тектонические сдвиги земной коры изменили рельеф и конфигурацию континентов, породив страшные в своей разрушительной силе цунами. Последние новости, которые мы получили по оставшимся каналам связи, пришли 29 декабря 2024 года. После этого произошла Великая электромагнитная буря, которая сопровождалась, как мы предполагаем, сильнейшей грозовой активностью над планетой. Молнии страшной силы били в поверхность земли в течение года. Это уничтожило все электрические приборы и технику в мире. Мы считаем, что также было уничтожено почти 80 процентов всех живых организмов населяющих нашу планету. С тех пор вашим родителями и остальным жителям планеты пришлось выживать так, как выживали люди в каменном веке. Технологии канули в лету. Люди остались во мраке, холоде, голоде и отчаянии. Пока несколько смелых и находчивых граждан нашей страны не основали это Поселение. Как вы знаете, дети, к нам зашел наш всеми уважаемый Шериф. Именно он приходится сыном основателей нашего Поселения и первых Президентов. Он стоит сейчас на страже порядка внутри нашего города. Поприветствуем нашего любимого Шерифа стоя! Гип — Ура! Гип — Ура!

Дети вскочили со своих мест за партами и повторяли «Гип — ура» пока Шериф не выставил перед собой ладони, призывая к тишине. Толмут чуть не выскользнул у него из-под мышки, и он еле успел его подхватить.

— Анастасия Петровна, мне бы с вами секундочку пошептаться. Может, выйдем в коридор пока?

— Конечно, Шериф. Дети, откройте пока учебник на странице 204. Тапия, начни читать вслух про Древний Рим. Я скоро вернусь.

Учительница обошла несколько сдвинутых столов и, погладив мальчишку сидящего ближе всех к дверям по бритой голове, вышла вслед за Шерифом в коридор. Он прикрыл тяжелую дверь и спросил:

— Тапия? Странные имена дают сейчас детям. Откуда она?

— Родители у нее совсем молодые. Сами родились после катаклизма, даже читать не умеют. Кто знает, что они имели в виду. Так что вы хотели, Егор? Кстати, как прошли выборы? Надеюсь, Президента не сместят в ходе голосования.

В ее голосе явно звучал сарказм и Шериф ухмыльнулся.

— Думаю, что будущее нашего Президента незыблемо, как радиация на юге. Но я действительно пришел по делу связанному с выборами. У вас должна работать девушка Мария. Назначил ее в школу месяц назад после получения гражданства. В каком она классе?

— Мария? Да была такая. Хорошая девочка. Только плакала все время перед детьми. Слишком грустная была. Никак я не могла ее разговорить, разузнать, что за беда у нее случилась. У кого сейчас нет историй о личном несчастье? Не смогла она работать с малышами и ушла в сборщики.

— Когда ушла?

— Ну, с две недели назад, может больше. Я упрашивала ее остаться. Но, действительно, она слишком грустила. На детей это плохо влияло. Хотя читала, писала и очень хорошо рисовала. Прямо, я бы сказала, что у нее художественный талант. Забавные рисунки и хорошие портреты детей делала мелом на доске. Мне жаль, что она ушла. Хотя почти каждый день приходит и заглядывает к деткам. Они ее любят. Сейчас мало грамотных людей, которые держали в своих руках книгу хоть раз в жизни.

— С две недели назад ушла в собиратели, вы сказали? Она зарегистрировалась на новом месте?

— Я не уверена, Шериф. Знаю, что попросила перевод, и я дала характеристику Наталье. Ей вечно не хватает собирателей, и она только рада была новому здоровому человеку. Молодая, руки, ноги на месте. А что случилось? Как это связано с выборами?

— Ну, пока рано еще говорить об этом. Спасибо вам большое. Расшумелись ваши пострелята. Ишь, как их история Рима возбудила. И кто такой Капитан Рекс в Древнем Риме? Не помню такого. Я пойду. А с Марией мне просто поговорить надо. Не знаете, где она проживает?

— Своего помещения у нее еще не было. Скорее всего, в общежитии для семейных. Молодых одиноких девушек всегда туда подселяют. Она ни с кем толком не общалась. Только плакала все время. А Капитан Рекс — это из сказки, — улыбнувшись, сказала Анастасия Петровна.

Шериф, тяжело ступая по металлическим ступеням, спустился на первый уровень бункера и встал перед выходом отдышаться и собраться с мыслями. От выпитого виски было жарко и в голове немного кружилось. Надо бы пойти в Бар и проверить, как народ обсуждает демократические процедуры. Но так хочется завалиться домой и затопить буржуйку, надеть толстые шерстяные домашние штаны и свитер. Выпить остатки виски. Эх. Долг важнее. Нужно идти в бар. А с Марией придется разбираться завтра. Зайти к Ветеринару, пока еще в Ангаре? Ну, его к желтой плесени. Нет желания. Лучше выпить самогонки и помелькать среди граждан. Это важнее.

Шериф вышел на свежий воздух. Попрощался с охраной у дверей и, махнув Снайперу, пошел в сторону Поселения, оскальзываясь на начинающем леденеть мокром мху. Сразу по костям пробежал озноб. Ветер кинул в лицо горсть мелкого снега, и он плотнее закутался в тулуп, плечами приподняв толстый воротник, чтобы тот закрыл лицо. Шапку шериф не носил принципиально. Терпеть не мог на голове хоть что-то кроме волос.

Он с трудом съезжал мокрыми сапогами по скользкой дорожке вниз к центру города. Проходя мимо Центра распределения ресурсов, услышал, как его окликнул знакомый голос. Шериф свернул в сторону вагончика разделывателей дичи и подошел к огню, с гулом вырывающемуся из продырявленной со всех сторон бочки. Снег рядом растаял, и земля была почти сухая.

Позвал его начальник отдела переработки, друг детства Димка по прозвищу Сыроед. Он действительно иногда пожевывал сырые полоски мяса, не боясь подхватить червей, или еще какую заразу. Димка был крупным парнем на голову выше Шерифа, и года на два старше. Он стоял возле входа в дом «Переработки добычи» в одном резиновом переднике на голое тело, со здоровенным тесаком в руке и в свете огня казался Гефестом с картинки из книжки про греческих богов.

— Привет Егорыч, куда хромаешь? — Спросил Димка и с усилием проглотил то, что было у него во рту, — все с выборами носишься? Оберегаешь дерьмократию?

— Это основа нашего Поселения, Димон, ты же знаешь. Только Закон и выборы спасают людей от полной деградации. Закон и порядок.

— Ну да, ну да. Я без прикола. Все правильно делаешь. Но, дерьмократия демократией, а как здоровье? Все скрючивает тебя? Когда ел последний раз?

— Ну… — Шериф всерьез задумался, — с неделю назад. Не хочу я есть.

— Так ты совсем уже в скелет превратился. Откуда в тебе силища эта только берется, не пойму. Погоди пять минут. Погрейся. Сейчас вынесу тебе что-то.

— Опять взятка? Димка, я же Закон, как-никак!

— Заткнись. Жди.

Димка скакнул в свой вагончик, сверкнув голой задницей и хлопнув дверью. Шериф начал топать ногами по сухой земле, стараясь выдавить из сапог больше влаги. С тулупа повалил пар от близости с раскаленной бочкой. Стало опять жарко. Толмут снова чуть не вывалился на землю, и он взял его в руку. Кобура со «Стрижем» съехала в сторону и натирала правый бок торчащей обоймой на 30 патронов. Он старался поправить ее и отпихнуть назад по ремню. Тут из вагончика, громко хлопнув дверью, выскочил Димка. Он спрыгнул с крыльца мимо ступеней и подошел к Шерифу, держа руки под передником.

— Отойдем сюда, — мотнув головой в сторону, сказал он Шерифу и сделал пару шагов от бочки. Они зашли за угол вагончика в темноту, и Димка пихнул в руку Шерифа замотанный в тряпку сверток.

— Сунь за пазуху и приготовь сегодня, — сказал Димон, сверкая чистыми белками глаз на перепачканном кровью лице, — парни сегодня набили зайцев. Так что это тебе со всем уважением. Жопа зайца косого, жирного, тупого. Вари не больше часа, чтоб сильно не ужался. Приправы еще есть? Сходи в Ангар к Лизе, она тебе морковки надергает и лука. Картофель еще не созрел.

— Ну, даешь, — только и смог выговорить Шериф, пряча сверток себе в бездонный правый карман тулупа, — тут килограмма три или четыре?

— Жри давай, а то совсем ты с голодухи ласты склеишь. Я и сам «батончики» видеть не могу. Но тебя-то и вовсе от них дрищ пробирает. Так что, вот. Ну, бывай дружище. Заходи в гости. Совсем к нам не заглядываешь последнее время. А Лиза тебя часто ждет на ужин, как раньше. К Валентине пойдешь сегодня?

— Да вот, как раз в Бар шел. Сегодня придется разнимать мужиков. После выборов дополнительная порция самогона будет всем. Так что Тину надо подстраховать. Приходи. Разомнемся вместе.

— Ты сначала домой зайца закинь. А то потеряешь опять. Как твой котейко поживает? Охотится? Вот еще, для него. Возьми, — Димка сунул руку в широкий карман резинового передника и достал горсть потрохов, — тут сердце и печень зайца. Или двух. Бери, покорми своего крысеныша. Видел его на днях, кошку чью-то драл на крыше вагончика. На тебя похож, такой же дрищ.

— Спасибо, Димон. Чтоб я без тебя делал.

— Сдох бы давно. Все, давай. Мне еще тушу оленя разделывать. Мясо опять зеленое, прикинь! Половину придется выкинуть. Парней жалко. Олени ушли аж за дальний поселок. Перли на себе эти туши тридцать кэмэ, а я половину выкину. Вот дерьмище, то!

Шериф обнял Димона и пошел дальше в сторону Бара. Домой он решил не заходить, а прошмыгнуть через заднюю дверь единственного государственного питейного заведения в Поселении. Это было еще и самое большое строение из тех, что находились внутри периметра. При желании сюда могли набиться почти половина всех жителей. Тут трудилась барменом его бывшая жена. Расстались они скоро как четыре года назад, но отношения оставались хоть и натянутыми, но теплыми. Жалела она его, что ли. А может все еще любила. Шериф надеялся на второе, но у самого на сердце оставалась какая-то толи корка, толи ссадина. То ныло, то бесило, то хоть рыдай ночью в подушку, то желание пойти разбить кому-нибудь рыло. Запутано все было у них. Но спину прикрыть друг другу — тут не было вопросов. И он за нее. И она за него. На смерть пошли бы.

Шериф снова скрючился от внезапной боли в правом боку. Он остановился и присел на корточки, выронил Толмут на мокрую землю. В глазах все поплыло и закружилось.

— Вот клять, — проскрипел он себе под нос, — дрань долбанная…

До бара уже было недалеко, и Шериф слышал приглушенные крики и вопли отдыхающего населения. За парой вагончиков со снаряжением, можно было разглядеть отсветы пламени горящей возле входа в «Бар» бочки. Чернота неба накрыла его. Только серый хрустящий снег плыл перед глазами. Он был как в кастрюле, накрытой огромной черной крышкой протухшего небосвода. Без звезд. Без света луны. Без надежды. Все пульсировало вместе с болью. Становилось то большим, то снова сжималось до состояния его внутреннего мирка. Снова большим, распухшим, как вселенная. Снова маленьким, крохотным, как могила. Наконец боль приотпустила. Где-то за спиной Шериф услышал торопливые чавкающие по слякоти шаги. Он стал подниматься с колен и потянулся за Толмутом.

— Кто тут? — Раздался сзади мужской голос пробегавшего мимо человека, — ужрался уже что ль, скотина? А! Шериф, это ты? Извини, не признал сзади. Ты чего?

— Да выронил вот… Все нормально, — ответил Шериф, не узнавая в темноте голос говорившего, — в бар идешь?

— Так сейчас все там. Давай, догоняй. Я сегодня спокойный. Ха! Выпью положенное и на боковую. Так что — от меня проблем не будет.

Мужик побежал по тропинке под гору в сторону бара. Шериф так и не понял, с кем разговаривал в темноте. Боль резко отпустила, и он проверил в карманах бутылку, сверток с зайцем и пистолет в кобуре. Взял Толмут и, скрипя суставами, двинулся к питейной. Он постарался не входить в яркий круг света от горящей около крыльца бочки. Пара железных палок обмотанных тряпками и источающих вонь горящего отработанного машинного масла изображали факелы. Вместо этого он пробрался между старыми, засыпанными хламом катушками от кабеля к черному входу в «Бар». Поднявшись по пяти ступенькам деревянного крылечка, бухнул кулаком в обитую металлом дверь. Пришлось подождать несколько минут и бухнуть кулаком еще пару раз, прежде чем скрипнул засов и дверь открылась. В глаза ударил электрический свет и ослепил. На пороге стоял женский силуэт с широкими плечами, рельефными руками и крутой грудью обтянутой майкой цвета хаки. Часть низа живота была оголена и под тонкой кожей перекатывались кубики пресса. Тина была, как всегда, в отличной форме.

— Пустишь или сразу в рыло влепишь? — Пошутил он, отстраняя бывшую жену в сторону и входя в предбанник, где скапливались пустые бутылки и мусор.

— Ну, тебя не пустишь, так сама и получу в глаз, — так же приветливо ответила Тина, — там уже бузить начали. Чего с черного пришел? Застеснялся?

— Вещи тут свои сложу. Книга моя и тулуп брошу, чтоб не потерять.

— Вешай сюда. Что у тебя там?

— Да так, Президент угостил.

— Бутылка? Лучше поел бы что-нибудь. Совсем тощий. Господи, Егор. Ты ел хоть что-то на неделе? Только пил?

— Только пил, но сегодня поем. Обещаю. Пошли в зал. Слышу, шумят уже. Нужно появиться представителю власти.

— Там уже с полчаса Брок. Так что все прилично. Клещ разошелся, но Брок его быстро посадил за столик. Пока всем по кружке налила плохонькой водки. Вторую кружку сделаю хорошего качества. Сегодня будет вторая, после восьми часов. Как выборы? Народ даже не упоминает их пока.

— Выборы норм. Новости дня обсудят и вспомнят. Начнется веселуха. Нальешь чистой?

— Съешь хоть «батончик» один. Могу хлеба дать своего. Ну, оладьи. Думала, получится пирог, так муки-то нет. Сегодня соленые, с рыбой. Парни принесли несколько рыбин с периметра. Говорят, лосось появился в реке. Пару штук выловили, да приперлись медведи. Всего четверо, но парни с дозора рисковать не стали. Проходи за стойку, там тепло. Вот, погоди, съешь сначала хоть один.

— Ну, не хочу я.

— Давай, ну? Ради меня один съешь, Егор. Рубаха грязная опять. Не стирался уже давно! Весь засаленный.

Шериф понял, что не отвертеться и взял из протянутой тарелки один сыроватый на вид оладь, которые его бывшая готовила из грибной муки и всего, что было съедобно, но не похоже на «батончики».

В батончики на «Кухне распределения припасов» пихалось вообще все, что могли добыть охотники, собиратели и фермеры. Вся съестная добыча мелко рубилась на станке в кашу — мясо, грибы, ягоды, коренья, овощи, бобовые, мох, рыба, древесные стружки. Потом все это переваривалось в огромных котлах в течение нескольких часов. Получившуюся коричневую массу заливали в квадратные формы и запекали в духовках. Брикет размерами десять на пятнадцать на четыре сантиметра содержал все полезные вещества необходимые для жизни, и выдавался в среднем по одной штуке ежедневно на одно работающее лицо. Нормы были разными в зависимости от вида работы. Иногда «батончики» получались недурные на вкус. Повар постоянно крутил с местными приправами и солью, стараясь сделать их не только питательными, но и вкусными. Их можно было варить в воде, тогда получался густой, черный суп с ароматом грибов. Можно было размачивать в кипятке и есть вприкуску. Или за неимением лишнего времени пихать в себя всухомятку. Шерифа просто выворачивало наизнанку от одного такого брикета. Кишечник не хотел переваривать эту гадость.

Он сидел на стуле на кухне бара и жевал оладь. А сам думал, что это было его проклятьем. Как в комиксах про Супермена. Как он там назывался-то? Криптонит. Дурацкий желудок и кишечник его криптонит. Потому он сидел безвылазно в Поселении. Потому его не брали в рейды, на разведку и в дальние переходы к старым городам. Потому он всю свою жизнь проторчит в этой дыре и тут и помрет. Может даже, его труп затолкают в эти самые «батончики» для вкуса. Хотя какой от него вкус. Да и каннибализм это отвратительное извращение.

Каннибалов все ненавидели и боялись. Его помощница Элла носила кличку Каннибалка, так как несколько лет была пленницей в поселении этих уродов на западе. Там ее насиловали всем стадом и заставляли жрать человечину. От этого она немного сдвинулась умом. Или даже не немного, а конкретно сдвинулась. Но, когда разведчики ее освободили из плена во время рейда и притащили в Поселение, он разглядел в ней человека. Она не могла разговаривать целый год, сидела, забившись в темный угол, и кричала, когда к ней подходили. Все уже решили, что не выживет. Он взял ее к себе в помощники с разрешения Президента. Она расцвела. Оказалась одной из самых красивых женщин в городе. Молчаливая. Добрая. Не резкая, как он или Брок. Но народ, который потупее, от нее шарахался и боялся. Обзывали Людоедкой или Каннибалкой. Может, кто из старых вспомнил книгу про двенадцать стульев. А может так совпало. Она не обижалась. И смотрела на Шерифа всегда такими глазами… Такими, как его Кот, когда ночью приходит мякосить шею грязными лапами. Так смотрела на него иногда Тина. Украдкой. Чтобы он не заметил. А как-то раз ударила сковородкой по голове, когда он спросил, чего она на него смотрит как на банку мёда. Это было уже прямо перед их разводом. Дурак он с бабами. Никак не могу ничего понять. Вот и Элла. Что у нее в башке. Как это узнать? Подпустишь ближе, а она тебя тоже — сковородкой.

— Егор! — крик вывел его из задумчивости, и он положил на тарелку съеденный наполовину оладь, — Егор бегом сюда! Нож! Нож в руке!

Это было плохо. Оружие на территории Поселения разрешалось только несущим службу. И наказание за нарушение Закона было самым страшным — изгнание или смерть. Шериф тяжело поднялся и хрустнулсуставами сухих кулаков. Кулак у него был маленький, костлявый. Бил он крайне сильно и больно, зачастую ломая противникам кости. Его боялись за непонятную силу и спокойную ярость. Мужики уважали и не хотели с ним связываться. Бил Шериф редко, но за дело. Нож был нарушением закона. Придется бить.

Он вышел из кухни и в один прыжок перескочил длинную барную стойку, заставленную разнокалиберной посудой. Горячая кровь закипала в жилах, ярость ломилась в сознание. Он старался дышать ровно. В зале было шумно, за столиками из катушек от кабеля сидели человек пятьдесят или шестьдесят разнополого населения. Еще человек двадцать повыскакивали с мест и толпились ближе к центру зала. Все они выпили, кто целую кружку местного самогона, кто еще только половину. По мозгам уже потекла горячая струя. Если не сдержать порыв толпы, можно было нарваться на массовую потасовку как два года назад, а тогда трупов будет значительно больше.

В середине бара откинув от себя столик, двое мужиков сцепились в рукопашке, дергая друг друга за трещащую одежду. Один из парней норовил ткнуть заточкой из металлического штыря второго. Но другой ловко перехватывал и отбивал руку с заточкой, дергая соперника второй рукой за рубаху и стараясь уронить его на пол. Пока оба стояли на ногах крепко. Рожи были красными, мокрыми от пота. Тина всегда топила как в парилке, не жалея выдаваемых ей дров и угля. Вокруг дерущихся яростным огнем горели бешеные, выпученные глаза. Раззявленные в криках поддержки чернозубые рты. Расстегнутые до голого пуза рубахи развевались как флаги. Руки дергались от переизбытка адреналина. Всем хотелось размяться и сунуть в ухо соседу.

Брок находился в первом ряду зрителей, широченными руками отпихивая самых бойких и громко выкрикивая в низкий прокопченный потолок «Румпи! Рузотись! Рузотись! Румпи!». На него наседали трое или четверо, но свалить на пол сто тридцать килограмм черного мяса не могли. Всю обстановку Шериф оценил буквально за одну десятую секунды. Он скакнул к дерущимся со скоростью бросающегося в атаку матерого волка. Попутно втащив в скулу мешавшему гражданину и просто толкнув другого в сторону, он заорал что было сил:

— Закон!

Народ от его крика вздрогнул, но было уже поздно. Шериф материализовался рядом с дерущимися. Сделав длинный, стелящийся шаг правой ногой, вложив массу всего тела в удар, бросил левую руку от пояса в грудь держащего заточку. В грудине гражданина хрустнуло с таким звуком, словно переломили пополам доску 150 на 50 миллиметров. Пока гражданин летел в противоположную от него сторону, Шериф саданул правым локтем в челюсть второго драчуна, от избытка адреналина пытавшегося размахивать кулаками у его лица. Этот упал на колени на месте, и кровь ливанула из разбитого рта. Мужик закатил глаза и повалился на бок, даже не всхлипнув. В зале повисло гробовое молчание.

— Закон! — Снова заорал Шериф, обводя сборище рассвирепевших мужиков выкатившимися из орбит глазами, — Закон запрещает оружие в Поселении! За нарушение Закона смерть! Брок! Заточку!

Брок оттолкнул цеплявшиеся за него руки и поднял с пола заточку. Он сделал в сторону Шерифа два шага и тут ему в спину бросили стул. Брок согнулся пополам. Шериф увидел того, кто это сделал. Прыгнул вперед, разрезая толпу костлявыми широкими плечами. Подонок пытался спрятаться за спину лесоруба, но Шерифа было уже не остановить. Он вмазал лесорубу с левой руки в челюсть и пнул по ногам пытавшегося бежать от закона метателя стульев. Тот растянулся на полу и Шериф сел на него сверху. Для начала врезал дергавшемуся под ним дурню, кулаком в затылок, чтобы успокоился. А потом, перевернул его под собой на спину и стоя на коленях, спокойно и неторопливо превратил харю кого-то из собирателей в месиво. После пятого или шестого удара Шериф встал и пнул кучу хрипящих кровавой пеной костей.

— Закон! Я — это Закон! Брок — это закон! Кто против Закона?

Он дышал тяжело. Пот выступил на лице и стекал ему за воротник темно-синей рубахи. Мужики начали медленно расходиться за свои столики, опуская глаза вниз. Кое-кто понуро качал головой, кто-то в восторге показывал Шерифу растопыренную в приветствии и одобрении ладонь. Кто-то хлопнул его рукой по плечу. Первая драка была окончена. Но вечер только начался. Впереди была еще одна полная кружка самогона и три часа до отбоя. Драки сегодня еще будут.

Надо выпить свою норму, иначе стану добрым, подумал Шериф и оглянулся. Брок деловито связывал руки за спиной тому драчуну, которого Шериф приласкал локтем. Владельца заточки два мужика волокли за ноги к выходу из бара. Темная кровь толчками выплескивалась изо рта на грязный дощатый пол. По закону в Баре медицинская помощь не оказывалась. Подбирали только раненых найденных на улице. Но ученики Ветеринара тоже сидели тут. Они разберутся с поножовщиком. Если он еще жив, конечно. За применение оружия в Поселении все одно дураку грозило либо изгнание, либо смерть. Он выбрал себе такой путь сам. Никто не виноват в его судьбе. А вот кинувший в Брока стулом, если сможет ходить, будет сидеть в дозорной башне месяц с одним «батончиком» на неделю, прикованный к сигнальному колоколу. Этот может и выживет. Каждый сам выбирает себе свой путь и свой конец. Таким этот мир был всегда. Такой он и сейчас.

Вечер закончился вполне благополучно. Двое санитаров, в свете гаснувшего в бочке огня, грузили в свою тележку троих граждан для оказания помощи. Поножовщика накрыли какой-то дерюгой, и он пока валялся на заледеневшей земле. Завтра Брок скажет Шерифу имя и номер татуировки этого дурака. Одним жителем Поселения стало меньше. Остальные расходились по домам при помощи своих конечностей.

Все остались довольны. Обсудили с криками выборы и правильная демократия в Поселении или нет. Президент это протухшая выхухоль или благодетель и спаситель человечества. Кто сможет выдержать удар Шерифа и не упасть. Можно ли его самого вырубить, если железной трубой по голове. А если два раза? Серьезно поспорив по этому поводу, сошлись, что не вырубить. Проверять-таки не стали, хотя были не в меру активные граждане, желающие провести полевые испытания. Шериф отшучивался и криво ухмылялся на эти нападки. Брок проспорил, и ему пришлось станцевать по требованию жителей некий танец. Смесь ирландского и кельтского, с какими-то русскими приседаниями. Тина играла на губной гармошке, а Телепень из кузнечных, бренчал на самодельной гитаре. Потом слегка подрались, выясняя, будет нападение «Байкеров» в этом месяце или нет. Брок заработал несколько «батончиков», меряясь силой в захвате руками. Ручищи у него были как два бедра у Шерифа и сила такая, что он сгибал полутораметровый кусок рельса в дугу. Тина заставила-таки Шерифа доесть оладь и его стошнило на улице. Была музыка и пара неплохих песенок от поддавших самогону девчонок-близняшек. Другие бабы тоже всласть подергались телами под местную музыку со своими и чужими мужиками. Столики с домино пользовались обязательным успехом, и победитель чемпионата получил заслуженную награду в виде дополнительной кружки чистой водки. Потом жители парочками и поодиночке потянулись в «БарДак» — местный аналог гостиницы для несемейных, где можно было уединиться на ночь с добровольным партнером. Шерифу самогон не лез в глотку и, пообщавшись с гражданами, он надел свой тулуп на кухне. Попрощался с Броком и Тиной и пошел к себе домой.

Может сегодня, придет Кот, думал он, оскальзываясь на замерзшей грязи. Шериф так и не смог придумать ему постоянное имя, называя разными кличками: то Фениксом, то Томасом, то Атосом. Кот не обижался и со временем стал просто Котом. Коты и кошки в Поселении, носили статус священных животных. Обижать их было нельзя и кара за причинение телесных повреждений коту или кошке назначалась жестокая. Они шарахались по Поселку где хотели, спали, у кого хотели, воровали еду, спаривались, орали по ночам, входили в Ангар без пропуска и насирали там везде огромные кучи. Но, коты спасали людей от крыс и следующей за ними черной чумы, жрали леммингов, которые собирались в огромные стаи и уничтожали все, что только можно. Все это знали и понимали, и тронуть кошачьего хоть пальцем не посмел бы никто. Иметь дома своего собственного кошачьего считалось большой удачей. Людей они ни во что не ставили, но иногда делали исключения. В Баре была традиция делать вечером один глоток за котов и их репродуктивное здоровье.

Шериф добрел в темноте до своего персонального домика около стены. Наверное, уже за полночь, если это можно как-то определить. Отцовские часы он разбил лет десять назад и теперь просто таскал на левой руке как память о родителях. Повозившись с замком, вошел в темное холодное помещение. Вынул из внутреннего кармана сверток с зайцем и бутылку. Нащупал в темноте маленький столик и положил их туда. Потом добрался до буржуйки и умудрился зажечь подготовленные с утра дрова с пары ударов ножом по огниву. Искры красными точками въелись в сухую бересту и, подымив, превратились в крохотные язычки пламени. Следом загорелись веточки, и он смотрел несколько минут на игру пламени. Потом закрыл дверку буржуйки. Через прокопченное, желтое от времени стекло скупо осветилась его комната. Покосившийся древний шкаф, широкая кровать с кучей наваленных одеял и подушек — наследство от жены. Она обожала чистое постельное белье. Низкий столик на колесиках из патронного ящика накрытый скатеркой из какой-то ткани. Тоже последствия семейной жизни. Рабочий стол с несколькими старыми канцелярскими папками с никому не нужными рапортами и уголовными делами, пачкой пожелтевшей от времени бумаги. Вешалка с одеждой на разные сезоны. Стойка с дробовиком и винтовкой. Половина железной бочки набитая кусками угля и березовыми порубленными дровами. Несколько полок над стойкой с оружием занимали соломенные фигурки человечков. Около печурки висели на гвоздиках, вбитых в деревянную стенку вагончика, две сковородки и несколько кастрюлек. Тарелки стояли стопкой на небольшой тумбочке, завершающей набор мебели в его квартире.

Шериф, стоя на коленках, подтянулся к низенькому столику из патронного ящика и развернул тряпицу с зайцем. Димон, конечно, наврал и сунул ему целого зайца, а не половину. Это было полное попрание всех норм и законов Поселения. Вся еда, которую добывали, шла в «Центр переработки и распределения» и выдавалась только пайками в виде «батончиков». Такие подарки расценивались как взятка должностному лицу в крупных размерах, контрабанда и контрафакт. Неоднократно он сам хватал за задницу черных дилеров за такие проделки, и наказание было суровым. Но, бутылка виски в таком случае тоже взятка. А виски ему давал Президент. Не мог же он обвинить во взятке демократически переизбираемого каждый год Президента? Это глупо. Это был всего лишь заяц. Он вынул нож из ножен на ноге и разрезал тушку, очищенную от шкуры и внутренностей, на несколько частей. Потом встал и достал банку с медвежьим топленым жиром и, выбрав кастрюльку побольше, наковырял в нее ложкой пару кусков. Поставил кастрюльку на печку, дождался, когда жир растопится и начнет шквариться, кинул туда один за другим кусочки зайца. В нос шибанул запах жареного мяса. Потекли слюнки. Вспомнив о лакомстве, сунул руку в карман тулупа висящего на вешалке и выудил оттуда заячьи потроха. Он кинул их на маленькую тарелку и поставил на столик. Потом приоткрыл на ладонь окно и тихонько позвал:

— Кот! Котяра! Фенька, иди ужинать!

Кот естественно не появился по первому зову, хотя Шериф был уверен, что подлец где-то рядом и давно его ждет. За окном послышался чей-то толи вздох, толи скрип снега. Егор выбрал один из стаканов почище и, выдернув пробку из бутылки с виски, налил себе на палец. На дне стакана оказалась какая-то дрянь, которую он не заметил. Но это не испортило настроения. Он опрокинул «Синглтон» в себя, подержав несколько секунд теплый напиток во рту. Огненный шарик прокатился по пищеводу. Заяц во всю шкварчал в кастрюльке и Шериф надергал из баночек можжевеловых веточек, сушеные ягоды клюквы и брусники, пару корешочков и кинул все это в кастрюльку. Заяц начал выделять сок и кончиком ножа он перевернул подрумянившиеся снизу кусочки. Потом посолил крупной солью из старой кофейной банки. Вновь открыв бутылку виски, плеснул немного в зайчатину и сразу закрыл крышкой. Теперь заяц будет тушиться час и можно расслабиться. Он сел прямо на пол около буржуйки и начал смаковать виски из горлышка, делая крохотные глоточки. Боли не было. Стало тепло и уютно. Перед глазами запрыгали картинки прошлого. Лицо Тины. Ее тело. Без одежды и как на картинках в старых журналах. Как ей пошло бы такое белье и каблуки. И вот она на нем…. Ох…

Заяц аппетитно булькал и позвякивал крышкой на печке. На стол из открытого окна прыгнул Кот и мягкими неслышными шагами подошел к нему, настороженно, но громко урча.

— Пришел, красавчик, — благодушно сказал Шериф, — я тебе сегодня добыл вкусненького. Давай закроем окно и сегодня будешь спать дома? Пошли, Котяра. Давай почешу. Ах, ты ж шоки какие! Ах, ты ж серый-полосатый! Ты мой хвостатый. Вот тебе блюдце. Сегодня мы с тобой знатно поедим. Даже мне есть хочется. Мясо, друг мой, я могу есть, сколько влезет. Я и тебе дам кусочек тушеного, ты любишь.

Шерифа качнуло, и он засмеялся. Он закрыл окно и начал стаскивать разбухшие сапоги, начавшие перебивать запах тушащегося зайца. Сапоги он кинул за печку. Там высохнут за ночь. Потом расстегнул портупею и бросил ее с кобурой, ножнами и поясными сумками на пол. Пусть валяется. Если не будет тревог, то пусть валяется, где упало. В такую погоду и волки, и медведи не сунуться к Поселению. Могут, конечно, росомахи пролезть на стену, но от них отобьется стража. Завтра займусь дурехой Марией. Вот дура. Говорил же, что за неявку на выборы — изгнание. Может, заболела? Так ему сообщили бы. Эх, бабы. Вот дура. Выгоню к чертям. Похоже заяц уже добулькался.

Шериф с трудом встал с пола и выбрал на ощупь ложку. Поставил на скатерть на низком столике досточку и снял кастрюльку с печки. Там так аппетитно булькало и пахло мясом с можжевеловыми веточками, что слюнки снова брызнули изо рта, и он отрыгнул воздухом. Проклятый кишечник, сейчас получишь! Он встал на колени и начал ложкой хлебать густой бульон прямо из кастрюльки. Рядом сидел Кот и, дергая головой, впихивал в себя сырую заячью печенку. Он громко урчал и Шериф начал изображать урчание Кота, откусывая волокна мяса от заячьей ноги.

Насытившись, он снова налил в стакан виски. Осталась примерно одна пятая на дне бутылки. Захотелось сделать заначку на будущее. В голове все уже плыло от алкоголя и сытной горячей белковой пищи. Шериф начал оплывать на пол, но в последнем усилии встал на колени и достал несколько березовых чурок из бочки. Открыл, обжигаясь через рукав рубашки, дверку буржуйки и натолкал дровишек в красную топку. Потом сполз на пол и, свернувшись калачиком на досках, уснул.

Кот вылизывался, сидя на столике. Услышав громкий храп человека, деловито подошел к открытой кастрюльке и сунул внутрь мордочку. Видать, тушеная зайчатина ему не сильно понравилась и он облизнулся. Походив немного около спящего, Кот подсел к его голове и начал вылизывать себе живот, выставив заднюю лапу вверх. Несколько раз лизнул слипшиеся на лбу человека волосы и фыркнул. Потом свернулся таким же калачиком возле головы храпящего, вздохнул, оглядел помещение сонным глазом и уснул.

Глава 2. Убийство

В дверь громко стучали и Шериф открыл глаза. Сон еще не ушел полностью и перед взором стояли лица мамы и отца. Черный снег падал на их волосы, и отец широко раскрыв рот и выпучив глаза, кричал ему: «Егор, беги, Егор! В гору беги!» А над головой свистели пули, и мама стреляла и стреляла длинными очередями куда-то в скалы. И он бежал и бежал вверх, прячась за камнями, по которым щелкали и визжали пули. А винтовка больно била по ногам сзади, и рюкзак тянул спину назад, и он стукался коленками об острые камни, стараясь не упасть. Страх гнал его вперед. Там, за спиной, плохие люди. От них надо бежать. В них можно стрелять. И черный снег прилипал к лицу.

Снова ударили кулаком в дверь, и Шериф окончательно вынырнул из сна. Он лежал на полу, скрючившись от холода в комок, подтянув колени к подбородку. Кот сидел на столике около кастрюльки с зайцем и с тревогой смотрел на человека. Уши прядали в разные стороны, глаза испуганные.

— Шеф, это мои. Оксилье Брок! Помуащник это, шеф! Он а кадавре.

— Клять тебя, Брок. По-русски говори, черная детина.

— У нас труап! Телё!

— Труап? Какой в задницу труап? Сейчас, погодь. Сколько времени?

— Э-э-э, как это. Си, зер. Раз, два, три четыре, пять, — бормотал Брок за дверью, — а! Шесть время, шеф! Темено еще сильно а ля порт. На улисьё туча.

— Вот ты тупая скотина. Ты уже три года тут живешь и никак не выучишь русский. Я по-французски лучше разговариваю. Диабле паресо. Ленивая ты негра.

Шериф ворчал и медленно поднимался, с трудом разгибая суставы, заиндевевшие от холода.

— Тот с заточкой дуба врезал? Так и какого выдриного кала ты меня будишь из-за этого?

— Нет, шеф. Лё фам. Охотники нашел ля кадавре дин фам. Труап женьщина. Она там нашел.

— Господи, святые ангелы, — простонал Шериф и встал на колени, — я от тебя свихнусь. Где Элла?

— Элля вуз ди… Ви т элль? О, нон комонт ля диар¹…Элька, шеф! Она не где! Элля ждет на месте. Пошли, за мной, шеф. Бегом!

— Клять тебя, нерусь. За что мне это наказание.

Шериф, стоя на коленях на дощатом полу, дотянулся до портупеи с пистолетом и сумками и приладил ее на себя. Хотелось сначала сходить на толчок по-большому. Кот мяукнул сидя около окна. Он не любил завтракать, как и человек, и скорее хотел пойти на работу. Наконец, Шериф встал на обе ноги. В боку не болело, но снизу поддавливало. Пища быстро проскочила через пустой кишечник. Постояв несколько секунд и послушав бормотание своего умственно отсталого помощника, он напялил тулуп. Потом, удивляясь своей тупости, целую минуту впихивался в задубевшие сапоги. Ведь проще было сначала надеть сапоги, а потом уже тяжеленный тулуп. Не удержавшись, сунул нос в кастрюльку. Отщипнул рукой кусок мяса от зайца, и вместе с застывшим до состояния желе бульоном, сунул его в рот и обсосал мясо с косточки. Кот крутился около окна и мявкал, просясь на улицу. Шериф взял свой 590-й Моссберг с револьверной рукояткой и, дернув цевье, заглянул в патронник. Кинул ремень через голову, переложил дробовик за спину и напихал в карман с десяток патронов из коробки. Дробовик и винтовку он всегда держал дома незаряженными.

Закрыв крышечкой кастрюльку с зайцем, Шериф подергал себя за свалявшуюся седую бороду. Закончив этим действием процедуру утреннего туалета, он отодвинул железный засов с двери. Вперед пронесся Кот и, задрав хвост трубой, побежал в сторону стены. Огромный Брок стоял перед крылечком вагончика Шерифа и бормотал себе под нос какую-то абракадабру из французского, русского, немецкого и бог знает еще какого языка.

Брок появился тут несколько лет назад, совершенно умалишенным оборванцем весом в шестьдесят килограмм при росте в два метра семь сантиметров. Он ничего не помнил из своей прошлой жизни. Ни слова не понимал по-русски. Лет ему было под пятьдесят пять — шестьдесят. Как смог забрести так далеко на север он не помнил. Как оказался на территории России тоже не знал. Скорее всего, судя по рефлексам и повадкам, это был натовский спецназовец. Оружие любил, опасался его и пользовался умело на уровне рефлексов. Президент сначала не хотел принимать чёрного человека в Поселение. Брок таскался около стены несколько суток. Долго скулил и жалобно что-то кричал на непонятном никому языке. Шериф сжалился над человеком и взял над ним шефство. Интеллект Брока тогда был как у двухлетнего ребенка. Через год, когда черный парень отъелся на шерифовских пайках и начал более-менее вразумительно изъясняться на русском, он поклянчил у Президента и назначил его своим младшим помощником. Народ сначала шарахался от невиданного чуда с черной кожей, и всячески обижал. Но, благодушно признав новое имя взамен утерянного в дебрях его памяти, Брок быстро уяснил свои обязанности и права. После нескольких переломов у особо буйных негроненавистников и политической защиты Шерифа, люди начали воспринимать его всерьез. Он стал частичкой власти, которую представляли в Поселении Президент, Шериф и Майор.

Сейчас эта детина топталась около крыльца домика своего начальника. Разводя в стороны руки, приседая и притопывая гигантскими сапожищами на одном месте, он лепетал, по всей видимости, какую-то детскую считалочку на французском. Что-то вроде:

— Ин, дю труа, солда дю шокола. Катх, сан, сис: лю рон а пад дю шемиз. Сет, вит, нёф: ту эн гру беф²».

Шериф разобрал только счет и что-то про шоколадного солдата с куском говядины. Он с жалостью поглядел на гигантского ребенка.

— Вот набрал себе убогих помощников, итить меня в евстахиеву трубу. Пошли, несчастливое детство с чугунными игрушками. Показывай свой ле кадавре. Кто там у тебя? Беженцы? Дикие? Волки задрали?

Через час Шериф стоял в небольшом распадке между сопками и оглядывал окрестности при тусклом свете серого летнего утра. Небольшую ложбинку действительно не было видно с тех двух верхушек сопок, где во время выхода сборщиков обычно стоит охрана. Небольшая мертвая зона. Каменистая, заросшая мхами земля была покрыта в этом месте неглубоким снегом метров пятнадцать в диаметре. На снегу раскинув руки и неестественно вывернув в сторону правую ногу, лежало на спине женское тело, залитое свежей кровью. Лицо сплошная красная корка. Одежда хоть и старая, но не рваная. Снег вокруг тела красный, словно он впитал вообще вся кровь человека. На волков вроде не похоже. Те, прежде всего, рвут одежду. Медведь? Так близко?

Шериф смотрел как Элла и Брок, медленно сужая радиус, двигаются по кругу вокруг тела, внимательно рассматривая снег и землю. На сопке вдалеке показались три фигуры. Один из трех был Майор. Остальные его бойцы. Майор махнул рукой и пронзительно свистнул.

— Элла, ну что там? — Шерифа начал пробирать озноб и он плотнее закутался в тулуп.

Элла остановилась и посмотрела на него. Потом оглянулась на Брока и что-то тихо сказала. Осторожно переставляя длинные ноги в узких синих штанах, легко взобралась по круглым покрытым мхом камням к нему и встала рядом. Дышала она ровно.

— Следов зверя нет, шеф. Это не волки, не медведь и не росомахи. Вообще нет отпечатков кроме ее самой и еще двоих.

— Рассказывай, — коротко бросил он, чувствуя холодок между лопаток.

— Жертва ползла на коленях по снегу оттуда. Возможно, сначала бежала. Капли крови нашла метров за тридцать до снега. Много крови потеряно уже тут. Но здесь борьбы не было. Двое других пришли следом, — она показала рукой в сторону троих бойцов охраны на сопке, — со стороны Поселения. Первый шел почти след в след за убитой. Женщина. Килограмм пятьдесят пять, пятьдесят восемь. Топталась вокруг, вставала на оба колена, возможно, проверяла пульс или шарила по карманам. Тело несколько раз переворачивали. Потом обратно по своим следам. Размер 38, сапоги — самоделка. Скорее всего, из шкуры лося, но со странным задником. У нас могут быть и такие, но я не видела. Шаг легкий, широкий, пружинистый. Шла уверенно. Потом след теряется, там, где нет снега. Тропинок много, не определишь. Вторым пришел мужчина, размер ноги 42 или 43, стоптанные берцы. Хромает на правую ногу. Пришел, постоял рядом с телом, и ушел обратно. Шаг начал ускоряться, но дальше снега нет, трудно сказать побежал или просто быстро пошел.

Они немного помолчали, наблюдая за манипуляциями Брока. Черный человек медленно поднимал одну ногу, поворачивался на второй на 180 градусов и делал гигантский шаг, с трудом сохраняя равновесие. Потом помахав руками, повторял тоже самое. Так он передвигался около места преступления стараясь наступать на свои собственные следы.

— Шеф, — тихо проговорила Элла.

— Что нашла?

— У нее татуировка на запястье. Свежая совсем. Месяц, два от силы. Это одна из наших.

— Да чтоб енот наклакал мне в стакан с чистой водкой и выпить это залпом без закуски, — ругнулся Шериф, — осмотритесь еще. Радиус до тридцати метров. Ищите еще следы. Как закончите, берите носилки и несите ее Ветеринару. Пусть скажет, чьи зубы, когти или, что он там найдет. Думаю, это та учительница из школы, которая не голосовала. Отбилась от группы собирателей и нарвалась на росомаху. Та ей по горлу когтями, кричать не смогла, пыталась убежать. Могла раненая сама сюда добраться, а зверя вспугнули парни с поста. Или эта, которая размер 38, шаг легкий, широкий, пружинистый. Хм. Байкеры? Просто чужаки? Изгнанный мстит? Поговаривали, что тот проповедник апокалипсиса так и шарится по округе. Да, и вот еще. Все ее вещи собери и сложи в комнате у Ветеринара. Я сам приду, посмотрю. Не узнала ее?

— Нет. Лицо сильно залито кровью. Одного глаза нет. Горло все порвано.

Шериф еще раз матерно выругался и, пружиня по разбухшему от влаги мху, направился в сторону Майора, командующего отрядами охраны поселения. Он запыхался, пройдя триста метров в горку, и с трудом перевел дыхание. Майор стоял как статуя, затянутый в армейскую легкую куртку с Калашниковым за спиной. Скуластый, гладко выбритый, нос горбатый как у орла, глаза выпученные. Страшный мужик. Жестокий. Мурашки от него по спине.

— Утречко доброе, Егор, — приветствовал его Майор и протянул сухую ладонь с тонкой желтой кожей, — ну что там? Стая беженку задрала?

— Ребята, отойдите метров на двадцать, — бросил Шериф бойцам Майора и когда те выполнили его просьбу, сказал, — привет Артур Степаныч. Эта из наших. На запястье свежая татуировка. Вчера у меня один человек не проголосовал. Скорее всего, это она. Почему не было доложено, как полагается, что один собиратель не вернулся?

— Егор, вчера все вернулись, — Майор стал еще прямее и желваки на его скулах задвигались. Он провел ладонью по выбритой до блеска голове, смахивая капли воды, — на ней нет плаща собирателей. Все антиклещевники были сданы по описи. Сам проверял журнал. Может, ночью ушла через стену? Сам знаешь, есть лазейки.

— Зачем кому-то уходить ночью?

— Ну, вот и разбирайся. Мимо моих вчера прошли все собиратели. Охотники все на местах. Лесорубы тоже, сам проверял. Посмотришь журналы сам?

— Проверю. И тех, кто стоял на этом посту, тоже сам опрошу.

— Да бога ради, — Майор слегка улыбнулся тонкими губами и перебросил Калашников себе на грудь, — мы всегда рады сотрудничеству, Егор. Иди к Татьяне, скажи — я приказал показать все записи. Пусть направит к тебе тех, кто их сопровождал. Кстати. Три дня назад дальний патруль вернулся и доложил, что снова видели следы белых. Идут они на юг, заразы. Особей десять или больше. Голодные. Задрали двоих бурых медведей, которые по тупости начали защищать свою территорию. Видать, на севере хуже становиться, ни тюленя, ни рыбы. Так что все говно, которое нам вывалится на головы, еще впереди.

Они разошлись, и Шериф направился в сторону Поселения. Брок и Элла уже ушли с телом. Дико хотелось по-большому в своем собственном толчке. Терпеть не мог сидеть на корточках где-нибудь в сопках и в страхе оглядываться, что на тебя пялится человек, или медведь, а росомаха готовится к прыжку. Дело в таком случае, конечно, идет значительно быстрее, но комфорт Шериф ценил больше чем скорость.

Спустившись с сопки и снова поднявшись по тропинке, он вышел к городу. Поселение возле скалистой горы окружала стена, построенная еще его отцом. Не своими руками конечно, но под его руководством. Лет двадцать назад сюда добрались с два десятка отцовских однополчан и просто приставших по пути людей, спасавшихся от бедствия. После того, как беснующаяся природа немного успокоилась, люди начали вылезать из щелей и укрытий и искать способы выжить. Они, мигрируя на север от радиоактивных осадков, случайно забредали к построенному еще в советские времена убежищу и присоединялись к группе отца. Через год стихийное поселение выживших насчитывало уже сотню человек. Сначала прятались внутри бункера в Ангаре. Разбирали завалы строительного материала и снабжения. Скорее всего, этот бункер строился как запасной командный пункт для высшего командования. Достроить его так и не достроили. Но в последние годы существования цивилизации, его использовали как перевалочную базу для хранения материалов. Отец поговаривал, что неподалеку собирались строить некий, толи огромный радар, толи пусковую шахту. Материалов была прорва. Доски разного калибра, кровельное железо, листовая сталь, в том числе «Хардокс», цемент, песок в мешках, рельсы со шпалами, арматура, двутавры, профильные трубы, кирпич, бетонные блоки для фундаментов, столбы и куча всякого еще. Съестных припасов, обмундирования, оружия и медикаментов хватило бы на бригаду лет на пять в осадном положении. На стоянке возле самого бункера стояло больше тридцати строительных вагончиков. Из них и начали создавать Поселение.

Со временем, когда бури стали тише, а с неба реже стал сыпаться черный вулканический пепел, люди вышли из убежища в толще горы и обнаружили животных. Все зверье сходило с ума и сбивалось в стаи. Даже такие одиночки как медведи и росомахи начали бродить по восемь — десять особей. А волчьи семьи насчитывали до сотни и более. Нужно было защищаться и, предвидя будущее, отец начал строить неприступную преграду заодно и от самого страшного стайного хищника — человека.

Стену возводили полукругом перед входом, охватывая выровненную в советские времена площадку перед Ангаром. Протяженность стены составила одну тысячу восемьсот метров. Прерывалась она четырьмя воротами и девятью сторожевыми вышками с электрическими прожекторами. Большая часть стены была высотой от пяти до восьми метров, снаружи обшитая стальными горячекатаными листами снизу и профлистом вверху. Были участки из бетонных блоков, и даже каменная кладка скрепленная цементом. Бетонных блоков еще было предостаточно, но отсутствие работающих механизмов затрудняло постройку. Уж очень тяжело было ворочать многотонные куски бетона при помощи самодельных подъемников. Та техника, что стояла на улице во время электромагнитного шторма вся погорела и ее разбирали на составляющие части для постройки смотровых и охранных вышек. Из кабин старых КамАЗов получились отличные башни на стене. А самая высокая из вышек была сделана из автокрана «Либхерр» со стрелой почти 50 метров. На верхушке смонтировали будку, и там круглосуточно сидел часовой с армейским бинокулярным прибором «Сокол» и прибором ночного видения. С внутренней стороны стена в основном возводилась из шпал, бревен, столбов освещения и досок. По всему периметру сверху стены шли защищенные мостки и переходы. Обоими торцами стена упиралась в скалу. Склоны горы, где не было стены, были практически непроходимыми из-за крутизны, нагромождений огромных кусков гранита, колючей проволоки и нескольких сотен противопехотных мин и растяжек с гранатами. Там с трудом мог проскочить лемминг, а более крупные животные и люди почти без вариантов погибали.

Шериф топал вдоль стены и время от времени опирался ладонью на ржавые стальные листы. Это был его дом. Другого дома он уже и не помнил. На воротах его заметили и открыли калитку. Перед калиткой внутри Поселения кучковалась толпа собирателей, одетых в одинаковые зеленые плащи противоклещевники, с капюшонами, полностью закрывающими лицо мелкой сеткой. Они походили на группу неадекватных инопланетян, не понимающих, как они оказались на этой негостеприимной планете.

Шериф встал около калитки и дослушал окончание переклички. Начальник группы собирателей, симпатичная Наталья азиатской внешности, сердилась и требовала четкого ответа на названое имя. Названый должен был подойти к ней и, приподняв капюшон, показать лицо и татуировку, если был гражданином, или бумажку с разрешением на работу. После этого Наталья ставила отметку в своем журнале. Наконец, примерно семьдесят человек были посчитаны, всем выдали пронумерованные емкости, ножи и рюкзаки. Старшие групп проверили оружие, собрали вокруг себя своих людей и начали выводить их через калитку наружу. Все здоровались с Шерифом и он, молча, кивал им головой. Здороваться с неизвестно кем он не собирался. А может этот человек ему не нравится? А подумает, что он Шерифу симпатичен и начнет потом в баре набиваться в друзья. Ну, нафиг.

Последние сборщики втянулись в калитку, и Шериф подошел к уставшей раскосой красавице в старом двубортном шерстяное пальто оливкового цвета с полковничьими погонами. На голове у нее громоздилась самодельная шапка с хвостом росомахи.

— Привет, Шериф, — вздохнула Наталья, пытаясь присесть на торчащие из земли согнутые арматурины, — какими судьбами ты оказался в моем маленьком филиале ада?

Шериф начал глядеть по сторонам и на серое в черных угольных пятнах небо. Он никогда не мог смотреть в лицо и глаза Натальи при разговоре. Глаза длинные, узкие, с внимательным умным и хитрым взглядом, всегда приводили его в состояние заторможенности. А тут еще эти острые скулы, пухлый губки и носик…

— Наталья, есть дело, — пробурчал он, — сколько вчера выходило на работу за стену человек? Все записаны?

— Обижаешь, Шериф. Ты же знаешь у меня бухгалтерия не хуже чем у тебя. Ты про того вчерашнего в баре? Которого покалечил за заточку?

— Он не умер? — Шериф был удивлен, — нет, не про него, вырасти над ним можжевельник. Меня интересуют группы, которые выходили на восточные склоны. Сколько их было?

Наталья, наконец, пристроилась на ржавую арматурину и снова тяжело вздохнула. Она потерла грязной ладошкой лицо и еще раз глубоко вздохнув, раскрыла свой журнал. Полистав несколько страниц, нашла вчерашний день.

— Так. Что у нас было вчера. Да, день выборов — короткий рабочий день. Слабые осадки, температура стабильная, в пределах нормы, радиация ниже критической, и так далее. Группы выходили поздно, как во вторую смену. Сейчас в одну смену ходим. Особо после заморозков собирать нечего. Вышли около двенадцати. К пяти вечера все вернулись назад и потопали на выборы.

— Все?

Наталья посмотрела на него снизу и скорчила гримасу, показав слегка кривые, но белые зубы.

— Шериф, ну перестань. Смотри, — она повернула к нему журнал, — вот запись переклички при выходе. Шестьдесят восемь человек. Шесть групп и восемь сопровождающих. На восток от ворот пошли три группы. Вот эти. Видишь скобками выделено. Старшие сопровождающее вот, записаны: Трофимыч, Морячок и Улугбек. Все трое привели группы назад в полном составе. Смотри, вот подписи всех вернувшихся и сопровождающих.

— Всех сама встречала? Лица смотрела? — Шериф пристроился сбоку от Натальи и навалился на ее плечо, отчего арматурину повело в сторону вместе с девушкой.

— Торопились, конечно, на выборы. Бегом, бегом. Но, вроде бы я всех осматривала. А что случилось?

— Вроде бы всех. Вот ты! Клять, замерзшим калом тюленя тебя по голове. Наталья! А говоришь порядок как у меня. Не тряси журнал. Где запись девушки по имени Мария? Новенькая, перевелась к тебе с две недели как. Гражданство получила чуть больше месяца назад.

— Мария, Мария. Не дави, бирюк тяжеленный, упаду ведь. Или нарочно завалить хочешь? В глаза не смотришь никогда, а лапаешь. Где авансы? Где подарки? Где три свидания перед сексом?

— Ищи давай, не фантазируй, — огрызнулся Шериф, но налегать на плечо перестал.

— Вот она. Мария Фролова. Молодая, а с фамилией. Гордая видать. Такие обычно погонялами обрастают и фамилии забывают. А то и не имели никогда. Так. Вот отметка о прибытии. Вроде все нормально. Плащ, нож, ведро приняты по описи. Что случилось-то?

— А подпись после возвращения где?

— Да вот. Вроде похожа. Так что стряслось?

Шериф выпрямился.

— Пока не знаю. Наталья, будь внимательнее. Твое «вроде» слегка подбешивает. Кто был с ней из охраны?

— Улугбек. Он сейчас ушел с группой. Вернуться к 17 часам. Сказать, чтобы нашел тебя?

— Да. Пусть сразу идет в мой офис. Или нет, я сам его тут встречу. Жаль, что не опросил сейчас сразу.

— Ну, можешь догнать. Он всегда уходит на восток. Сегодня хотел снова пойти до Широкого ручья. Того, что в распадке между двумя сопками.

— Не-е. Сейчас у меня есть дело.

— Какое еще дело?

— Большое дело. Тайное.

— Ну и вали. Тине привет. Давно я в бар не ходила.

— А ты все одна живешь?

— Это приглашение?

— Нет. Я тоже один живу.

— Это не похоже на ответ. Скорее на настойчивое приглашение.

Он широкими шагами двинулся в сторону своего вагончика. Захотелось есть. Небо было почти белым, и светлое пятно пробивалось там, где должно было находиться солнце. Эх, увидеть бы его сегодня. Раньше на севере, солнце летом светило круглые сутки, а сейчас… Все наперекосяк. Шериф забежал в свой домик и забился в крохотный туалетик. Успел. Хорошо-то как.

После туалета он затопил печку, согрел зайца и ведро воды. Помылся из ковшика, стоя в тазике. Шрамы на груди еще чесались, и он с остервенением драл кожу ногтями. Вычистил зубы самодельной щеткой с пастой из хвои. Надел чистую рубашку, втихаря постиранную Эллой в прошлый раз.

Заботилась она о нем. Странная. Придет вечером, когда уже темно. Поскребется как Кот в двери. Зайдет и сидит около печки на стуле и стесняется. Смотрит на него исподлобья, пока он крутит из соломы фигурки человечков, или чистит стволы. Они всегда молчат. Сидят и молчат оба. От этого даже хорошо. Потом он ложится спать на кровать, а она, бывает, приляжет рядом, свернется калачиком и не спит. Дышит тихо-тихо. Потом соберется ночью и уходит. И так каждый раз.

Как-то раз, ее ранили во время рейда по самогонщикам на территории Поселения. Она никому ничего не сказала. Пришла к нему вечером и молча начала раздеваться. Повернулась голой спиной и попросила зашить рану. К Ветеринару отказалась идти категорически. Рана была ножевая, под левую лопатку. Спасла портупея, и получился ровный глубокий проникающий порез. Шериф зажег тогда свет и увидел ее спину. Он несколько мгновений просто стоял и смотрел на эту спину. Худую, с торчащими позвонками. От плеч до самой поясницы шли длинные полоски старых шрамов от вырезанной кожи. Сантиметра по два в ширину. Четыре полоски. Он промыл рану самогоном, достал стерильные инструменты и зашил порез вертикальным матрацным швом по Донати. В две руки без ассистента было тяжело, но он справился, довольно быстро сделав восемь стежков. Элла даже не пикнула, не дернулась. Кожа тонкая, бархатистая, гладкая как у ребенка. Обмазал вокруг раны йодом. Потом бросил инструменты в стакан с самогоном. Элла стояла и не шевелилась, опустив голову вниз. Так прошло минут пять. Потом, судорожно вдохнув, словно не дышала все это время, она начала одевать майку и рубашку. Он помог засунуть руку в рукав. И погладил ее по плечу. Нежно погладил, аккуратно так. Единственное, что она сказала тогда, прежде чем уйти, было: «Не надо».

Он потом часто думал, что она имела в виду. Не надо жалеть? Не надо приставать? Что не надо? Всегда женщины ставили его в тупик. Не сделаешь первым шаг — обижаются. Я тебе что, не нравлюсь? Сделаешь первым попытку — похотливый насильник. Лучше жить одному. Но и тогда становится плохо от одиночества. Сидишь как дурачок при свете керосинки и крутишь из соломы человечков. А ведь какая-то мразь таскает сейчас ремень из ее кожи. Надеюсь сдох, подонок, и волки его высрали на камни вместе с костями.

Через час он вышел из вагончика и направился в сторону Ангара. Нагнало черных туч и стемнело. Издали он увидел марширующего в его сторону Брока. Выслушал непереводимую белиберду, и вместе двинулись дальше. Брок никогда не страдал, что его не понимают. Он мог талдычить одну и ту же фразу в десятках вариантов час и два, пока не подберет более удачный набор знакомых ему русских слов. Или собеседник не офигеет от него и просто не кивнет, и скажет: «Все понятно, Брок. Молодец, Брок». Так как чаще всего его собеседниками были Шериф и Элла, они научились его понимать. Шерифу в помощь были многие часы занятий французским языком с мамой, во время вынужденного сидения в Ангаре. А Элла, скорее, как любящий родитель понимала лепет начинающего говорить ребенка. Хотя, нафиг такие сравнения. К дьяволу все. Не думать об этом!

Сейчас это двухметровое чудо бормотало с подвываниями какие-то стихи:

Плю ню си жу э тит,

О нун комо ля дир.

Мон бу пронто эт мун эти,

Он фу ле сут а ля финне.

Амур, ту аз эти мон метр… ³

Они прошли первые и вторые ворота Ангара и, погрохотав по металлическим ступеням, добрались до третьего этажа бункера. Тут были теплицы. Когда помещение начали обживать, казалось трудно представить здесь что-то другое, кроме танкового батальона в полном составе или футбольного поля. Третий этаж не был обшит металлоизоляцией, как частично первый или полностью обшитый второй этаж. Стены метров на шесть в высоту были оштукатурены методом сухого торкретирования. Кое-где торчала подготовленная для чего-то арматура. Еще метра на три выше был простой гранит вырубленный до слегка изгибающегося свода. Туннель этого этажа простирался почти на девятьсот метров вглубь скалы и в широких местах достигал тридцати метров. Каждые десять метров с левой стороны торчали из стен временные фонари освещения. В настоящее время они не работали и часть из них демонтировали. В некоторых местах строители оставили недоделанные связки арматуры для подсобных помещений. Арматуру где-то вручную залили раствором, где-то обшили гипсокартонном с теплоизоляцией. Получилось медицинское отделение с несколькими «кабинетами» для сотрудников, палаты для тяжелобольных и раненых, маленькой медицинской лабораторией и процедурной, жилыми комнатками для персонала лазарета. Комнаты получились достаточно теплые, с электрическим освещением. Медицинской мебели было мало, так что использовали в основном самодельную из досок и бруса.

Далее в глубине туннеля начинались теплицы, изготовленные из кровельного железа и поликарбоната, высотой в четыре метра. Теплицы были главной ценностью поселения. Не подверженные воздействию радиации и перепадам погоды, при постоянной температуре в 18–20 градусов они приносили по четыре урожая в год. Выращивали капусту, помидоры, огурцы, картофель и тыкву. Отлично росли бобовые — горох и фасоль. Мелкие яблони давали хороший урожай. Их местные ботаны экспериментировали с пшеницей и гречей. Но пока достойных урожаев злаковых не собирали, площади засева были маловаты, а проблема здорового грунта и удобрений решалась медленно. Теплицы освещались розовыми фитолампами и обогревались от вентиляции прямым потокомтеплого подземного воздуха. Главным чудом всего этого фермерского рая были пчелы и несколько десятков ульев. Меда они давали немного, но благодаря ним урожайность здорово повышалась. Хотя кусались заразы очень больно. Особенно больно кусали Шерифа. Потому не любил он третий этаж.

Тут же сидел в своем «кабинете» Ветеринар. Так все звали врача Поселения Игната Венегдиктовича Черевченко. Выговорить его настоящее имя мало кто мог, так что, он давно стал для всех просто Ветеринаром. Шел ему уже восьмой десяток и начинал он медицинскую практику в Поселении вместе с мамой Шерифа. В довоенное время мама работала в больнице хирургом, в большом городе, название которого уже стерлось из памяти. В бункере сначала была неплохая база с нераспакованным медицинским оборудованием для полевых госпиталей. Множество современных аппаратов, в том числе даже томограф и рентгеновский аппарат. Естественно сейчас все это уже не работало. Программное обеспечение всего компьютеризованного давно сдохло, а писать новое никто не умел. Да и толковых компьютеров в Поселении никогда не было. Шериф еще помнил, что это такое. Видеоигры на приставке, кино на большом плоском телевизоре, смартфоны, интернет. Варкрафт и Фаллаут по выходным вместе с отцом. Он успел доучиться до третьего класса средней школы. В памяти осталось множество картинок прошлой жизни. Иногда они шевелились в сознании и казались сном.

Брок вежливо постучал в самодельную деревянную дверь лазарета, но Шериф не стал ждать, когда ее откроют изнутри и распахнул дверь сам. В комнате шесть на восемь метров стояли два стальных стола из нержавейки. На одном из столов лежало тело, накрытое пластиковой пленкой. Тут же располагались хирургический стол с лампой-прожектором, две больших раковины со смесителями и центральным водоснабжением. Такие были только в детском саду и у Президента. Вдоль стен стояли шкафы из стекла и нержавейки набитые остатками лекарств старого мира и зельями, изготовленными в современное время. Пара кушеток и простой письменный стол завершали оборудование «Медицинского центра», как его велел называть Ветеринар. Полы и стены лазарета до самого потолка покрывала вечно отваливающаяся то тут, то там керамическая плитка. Сам Игнат Венегдиктович сидел за письменным столом и читал медицинский справочник. Шериф разглядел на обложке: «Лекарственные средства», М.Д. Машковский, Издание 15, Том 2».

Большую часть времени Ветеринар готовил себе приемников и обучал трех своих помощников врачебному делу и хирургии. Он поднял голову на шум открывающейся двери. Элла сидела на винтовом табурете в противоположном углу и тоже вскочила при виде своего начальника.

— Здравствуй Егор, — сказал Ветеринар и поднялся со стула, — давно не заглядывал. Как твои боли в боку?

— Здравствуйте, Игнат Венегдиктович, — Шериф протянул руку и сделал несколько шагов навстречу Ветеринару, — не обо мне речь. Что с телом?

— Оставим тогда тебя на второе, раз уж это тело для тебя важнее собственного. Ну что ж. Покажу и расскажу. Вскрытие я не стал делать. Элла не позволила, велела ждать твоего распоряжения.

Старик подошел к столу и, с неудовольствием посмотрев на следы, которые остаются на чистом полу от Брока, скинул полиэтилен с трупа. На столе лежала Мария. Раздетая, омытая. Худая и маленькая. Еще меньше чем помнил ее Шериф. Грудь была почти детская, словно только что начала расти. Даже волосы не выросли там, где надо.

— Начнем. Женщина. Возраст двадцать или двадцать два года. Рост сто пятьдесят пять. Вес нормальный. Множественные гематомы на конечностях, это не удивительно при нашем образе жизни. Сломаны четыре пальца, кроме большого на правой руке. Переломы прижизненные, не больше суток назад. Ногти на ногах чистые, кожные покровы чистые, без изменений. Под ногтями обеих рук следы грунта, крови. Гематома в районе мочевидного отростка грудины. Два проникающих ножевых ранения между шестым и седьмым ребрами с правой стороны. Глубина проникновения примерно двенадцать или пятнадцать сантиметров. О повреждении внутренних органов скажу после вскрытия.

— Стоп, — Шериф почти крикнул, — ножевые? Ее убил человек?

— Так точно, гер полицист. Ее не просто убили. Ее пытали. Глаз проколот острым предметом, скорее всего ножом с острым кончиком, отчего вытекло стекловидное тело. Смерть наступила в результате сильной потери крови от травмирования наружной сонной артерии. Ей перерезали горло, простонародным языком. Причем перерезали не очень удачно. Травмы нанесены вчера примерно в это время. А смерть наступила приблизительно десять — двенадцать часов назад.

Шериф машинально посмотрел на руку со сломанными отцовскими часами. Потом поглядел на Эллу.

— Это примерно в три часа утра сегодня.

— Ай-яй! — вскричал Брок и сплясал что-то вроде ирландского танца, отчего по полу разлетелись куски грязи, — мне она мягкий показалься, когда я ее ощупаль.

— Убита, — проговорил себе под нос Шериф, — убита и пытали?

— Скорее всего, удар в солнечное сплетение был для нее шокирующим, после чего она оцепенела. Ее душили, сломали пальцы. Думаю, она не особо сопротивлялась из-за шока и страха. Дальше убийца делал с ней что хотел. Сволочь та еще. Возможно, она знала убийцу. От незнакомой опасности человек рефлекторно пытается защищаться. А вот если опасность знакомая, то человек, к сожалению, может оцепенеть. Перестать сопротивляться. Безнадежность убивает.

— Док, делайте вскрытие. Элла, потом готовим ее к похоронам. Без особой огласки. В безымянной могиле, за дорогой. Не надо сейчас паники. Скорее всего, это были Байкеры. Что они от нее хотели узнать? Мочу бобра мне в чай. Простите док, я надеялся, что это росомаха.

— Шеф, есть еще кое-что, что хотела тебе показать, — заговорила Элла, — ее вещи.

— Что с ними?

— Очевидно, что ничего не пропало. Три пайка «батончиков». Наручные золотые часы. Работающие, механические. Редкость, однако. С календарем, дата верная. В карманах вещи: складной ножик, восемь разноцветных карандашей связанных веревочкой в пучок. Точилка и кусочек ластика. Расческа со сломанной рукояткой. Девяносто четыре кофейных зерна в мешочке из ткани.

— Ого.

— Ну да, та еще диковина в нашем мире. Нож в кожаных ножнах на ноге под штаниной. Таскала незаконно, это понятно. С рукояткой из оленьего рога, острый, лезвие старое, четырнадцать сантиметров. Берцы наши, которые выдаем гражданам на сложных профессиях. Одежда потертая, но неплохая. Еще старого производства.

— То есть ничего не пропало? Вообще не похоже на Байкеров. На Каннибалов не похоже. Дикие первым делом забрали бы нож, а Байкеры часы и «батончики». Похоже на месть. Кто ее пытал, док?

— Я откуда могу знать, Егор? Подпись он не оставил.

— Ну, мужчина или женщина?

— Скорее всего, мужчина, если судить по силе удара в грудину. Или достаточно сильная женщина. Но я не смогу сказать с вероятностью больше чем пятьдесят на пятьдесят. Даже после вскрытия.

Шериф матернулся. Вот чтоб вас всех. Деваху сманили от группы в расщелину. Пытали. Зарезали. Не ограбили. Бросили на месте преступления. Сняли с нее антиклещевик, прошли втихаря за стену. Она новенькая. Особо ее в лицо никто не помнит. И кто-то сейчас шарахается под ее именем по Поселению. Офигеть перспектива. Точно «Байкеры». Пытаются внедриться. Так. Главное внешнее спокойствие. Отдать разумное распоряжение помощникам и сплавить их заниматься делом.

— Брок, вали спать до шести вечера. Понял? Потом дежурить по Поселку. Дежурить всю ночь. Понял? Элла, на всякий случай ночуй в Офисе. Днем патрулируй улицы. Брок, видишь незнакомые морды — вырубай без разговоров. Понимаешь? Вырубил и связал. Всех кого соберешь, передашь мне утром. Складывай их за решеткой. Понимаешь? Повтори. По-русски, скотина. Молодец. Элла, узнай сегодня, где она ночевала, с кем общалась. Была ли семья. Забери все ее вещи, какие найдешь. С людьми не разговаривай. Только имена с кем общалась. Я сам опрошу после. Завтра мне доложишь с раннего утра. Док, делай вскрытие. Завтра приду или пришлю Эллу. Расскажешь подробности. После вскрытия будем хоронить на нашем кладбище, в песке под соснами. Без почестей. Все поняли? И никому ни слова. И ушки на макушке! Брок, понял про ушки? Аттентион. Ахтунг. Вижиланс. Понял меня? Не верить никому. Чужих — вырубать без предупреждений. Элла ты тоже. Броник одеть. Не криви рот, это приказ. Незнакомые лица увидишь, следи, но с осторожностью. Ты не Брок, не лезь на рожон. Чуть что — ближайшего охранника ко мне или стреляй в воздух. Расходимся. Я пойду, поговорю с Улугбеком, когда вернется. Что-то он должен был видеть.

Шериф стремительно вышел из «Медицинского центра» и почти побежал. Спокойно. Президенту пока докладывать нечего. Подозрения? Нафиг. Старик переволнуется. Схватится за сердце и за бутылку. Майору скажу завтра. Даже если один из байкеров в Поселении, то это не страшно. Простая разведка. Пусть бродит. Все равно вычислим. Нахрена он девку пытал? Убили из-за плаща? А если это кто-то из своих? Не кричала, на помощь не звала, значит, знала его. Или ее. Размер 38. На посту услышали бы крик, там километр, не больше. Главное — спокойно внешне. Пусть сердце рвется. Господи, какой же я бездарь. Ничего не умею. Что делать в первую очередь? Спокойно. Если свои убили, это хуже чем «Байкеры». И пройти обратно под ее видом в плаще, чтобы сбить со следа, вполне разумно. Значит, происходит что-то в Поселении, а я не знаю. Что нужно сделать? Информация. Собрать информацию о покойной. Зачем? А что еще делать? Пока идешь — думай. Думай. Где жила? Осмотреть вещи. Опросить соседей или членов семьи. Может что-то пропало. Нет у нее семьи. Это я помню. Потеряла всех в детстве. Воспитывал ее какой-то мужик. Учил писать и читать. Это я помню. Значит, жила она в общаге для семейных. Элла проверит. Это я молодец. Сразу их озадачил. Значит, паники не будет. Улугбек нужен. Наталья сказала, что он до пяти вечера группу водит. Сходить самому в общагу? Нет, пусть сначала Элла. Так спокойнее. Уф. Вот и все. Можно сходить в бар. С Тиной поговорить. А вдруг она ее помнит? Скажет, с кем водилась. Значит в «Бар».

Шериф уже размеренным шагом вышел из Ангара и направился в сторону «Бара». Триста метров успокоили его и охладили голову. Захотелось выпить. В боку слегка придавило тупой болью. Вот, сходил к Ветеринару. Он же хотел дать чего-то. Ну, к филинам. Пусть болит. Вот и «Бар».

Рядом с питейной стоял длинный одноэтажный барак без окон, сколоченный из бруса и досок с утеплением минватой. Народное название этой постройки звучало как «БарДак» и было криво выведено фиолетовой краской на стене. Там, в субботу и воскресенье, в свободное от основной трудовой деятельности время, работают веселые девчонки. Добровольно работают. Так это и называлось у жителей — «Из Бара, да в БарДак». Там можно было переночевать, если опостылело место в общаге, или встретится с подружкой, если еще не живете вместе. По популярности посещений в Поселении это было второе место после Бара. Тут же рядом стояли общественные бани, где вода кипятилась в огромном нержавеющем чане, а самодельное мыло выдавалось в неограниченном количестве всем желающим.

Он подергал ручку двери главного входа. Естественно, она была закрыта, и он стукнул кулаком.

— Сова, открывай. Медведь пришел.

Несколько минут за дверью были слышны грохот и ругательства. Потом отъехал в сторону засов.

— Какого ляда, клять вас… — донеслось из-за открываемой двери, и в щель высунулась недовольное лицо. Взлохмаченная и взмыленная Тина открыла двери и, прищурившись после яркого электрического света, разглядела Шерифа.

— А, Егор, это ты? Заходи. У меня уборка, ты же знаешь.

Он протиснулся в своем тулупе в дверь и упал на высокий стул возле стойки. Тина, суетливо махнув ему тряпкой, понеслась по залу как ураган. Шериф, кряхтя, поднялся со стула и скинул на соседний свой тяжеленный тулуп. Он, не отрывая взгляда, наблюдал за барменшей. Да и как было оторвать взгляд от такого зрелища. Тина, во время уборки, почти раздевалась. На ней осталась только зеленая военная майка, вся дырявая и растянутая так, что грудь вываливалась наружу, то с одной стороны, то с другой, в зависимости от того в какую сторону она наклонялась. Короткие шорты из старой джинсы, вязаные серые чулки выше колен. Военные ботинки без шнурков дополняли ее наряд. Мокрая от усилий кожа так и переливалась выпуклыми рельефными мускулами на ногах и руках, на широких плечах. Похудела. Сильно похудела. Совсем стала сухой и жилистой, думал Шериф, глядя, как бывшая жена ползала на коленках по дощатому полу, протирая мокрой тряпкой под столами и нервно поддергивая сползающие ниже колен чулки, чтобы не занозить колени об дощатый пол. Снимала тяжеленные стулья со столиков и ставила их вниз. Дергала головой, раздражаясь от налипших на мокрое лицо волос, отчего тугая черная коса частенько делала круг над головой. Никогда не могла работать и делать дело, при этом не разговаривая. Вот и сейчас трепалась без умолку обо всем. Наверняка, когда была тут одна, также разговаривала сама с собой вслух. Шериф сидел на высоком стуле около стойки, подтянув вверх ноги, и слушал, разглядывая не в меру мускулисто тело.

— Ты чего пришел, то? Случилось что? Артур замаялся поносом и убег к себе продристаться. Я выгнала его, иначе весь бар провоняет. Мне и без него хватило работы тут лужи затирать на полу. Антисанитария сплошная. Припрется сегодня Президент и будет выговаривать, что у меня гадюшник. Просила его дать нормального помощника. А он кого дал? Говорит, нужно его адаптировать к обществу. Вот взял бы его к себе в секретари, пусть там адаптируется. Болеет парнишка, все понимаю, но драть его в уши копытом лосося! Мне-то работать одной приходится в этой хоромине! А еще парни с Кухни такое сырье притащили, что хоть рыдай. У меня и так последняя партия водки получилась хуже керосину. Как еще рога никто не откинул. А что сейчас получится? Скорее бы картофель созрел. Лиза говорит, что будет урожай рекордный. Выпрошу у Президента дополнительный мешок. Иначе люди взбунтуются. Сахар жмут. Дрожжи жмут! Уф! Вся мокрая как рыба, да? Чего так смотришь? Говорю, случилось что? Или от нефиг делать зашел?

Шериф пожал плечами и отвел глаза в сторону.

— Да все нормально. Так, работу работаю. Деваха погибла около стены. Пока не знаю как. Надо дождаться Улугбека и уточнить детали.

— Косорылого? А он-то что тебе скажет? Много их сейчас гибнет. Из сборщиков что ль? Отбилась от стада и волки задрали? Овца тупорылая. Это та, которая не голосовала?

— А ты откуда знаешь про неголосовавшую? Кто сказал?

— Семь сотен человек заперты на квадратном километре, а я бармен единственного общественного бара в этой дыре. Откуда бы мне знать все новости?

— Брок, скотина черная, трепался опять, — без злобы сказал Шериф, — а он-то, как узнал? Не от Президента же… Или сам старик спьяну проболтался?

Тина уселась с ним рядом на высокий стул, сделанный из соснового бревна. Уперла руки в край между широко раздвинутых ног. Она тяжело дышала, и капли пота сбегали по жилистой шее в ложбинку между грудей. Она проследила за его взглядом и в глазах заиграла улыбка.

— Так вот зачем пришел, — самодовольно сказала барменша и улыбнулась, показав хорошие белые зубы, при этом морщинки в уголках рта резко выделились, — как Элка твоя? Все приходит к тебе по ночам?

— Да чего ты. Оставь ее.

— Все так же приходит и ничего не происходит? Странная она. Нет, я все понимаю. Но, лосось ее забери! Сколько лет уже прошло? Три? Четыре? Можно и отойти от всего. Жить-то надо дальше. В бар не приходит, спиртное не пьет. Красивая баба, а с дефектом в черепушке. Знаю, ты добряк, всех жалеешь. А себя? Мне оставляешь тебя жалеть?

— Не надо меня жалеть! Чего меня жалеть? Ну не заводись ты опять.

— Так я не завожусь. Так, обидно бывает.

Они посидели несколько минут, и Шериф глубоко вздохнул. Тина смотрела на него, не скрывая усмешки. Внезапно, резко соскочив со стула, она в один миг оказалась рядом с Шерифом и сдернула его с табурета. Схватив за рубаху, толкнула спиной к стене. Их носы соприкоснулись.

— Ты чего? — перепугался Шериф.

— Заткнись и терпи, — только и промолвила барменша.

Она опустилась вниз и против ее сильных рук он уже ничего не смог сделать. Какая же она красивая, черт. О, мох мне в ноздри! Волосы стали седеть. Вот, прилипли к лицу. Надо убрать волосы с лица. О нет, не смотреть в глаза. Клять!

Он откинул голову и стукнулся затылком о деревянную стену. Ноги свело судорогой, и боль выстрелила по позвоночнику прямо в мозг. Сладкая всепоглощающая боль.

— Ну, вот и делов-то, — через пару минут сказала Тина, вставая и подтягивая сползший с колена вязаный чулок, — всем хорошо. Тебе хорошо, чудик?

Шериф промолчал и попытался притянуть к себе бывшую жену, но она его оттолкнула и зашла за стойку бара. Вытащив снизу большую бутылку желтоватой жидкости, с трудом вынула пробку из сосновой ветки и плеснула в пару стаканов. Придвинула один стакан к Шерифу.

— Нужно прополоскать ротик, — игриво подмигнула она ему, — а ты глотни и проваливай, а то мне еще уборку доделывать надо.

Вот и все. Не первый раз. Наверное, так себя чувствуют шлюхи. Раз — и тебя поимели. А, хотя — не так и плохо. Давно уже не было ничего. Даже как-то весело стало. Вроде как нормальный мужик, с сексом без серьезных отношений. А то косо поглядывают, что к девкам не хожу в «БарДак». А зачем я вообще сюда пришел? Ведь хотел поговорить про труп Марии. Нет, не про труп. Про живую хотел поговорить. Совсем мозги заклинило у меня.

Шериф дотопал по заиндевевшей земле до главной площади. В лицо снова бросило горсть снега. Холодно не было. Темное небо покрылось черными пятнами. С площади уводили детей с прогулки. Рослый охранник с патронташем поверх куртки и переломленной двустволкой на плече стоял неподалеку и зыркал острым взглядом из-под лохматых насупленных бровей. Звали парня Мрачный, хотя более веселого человека в поселении трудно было найти. Три учителя: пожилая Лариса и две молоденьких девчонки, строили деток попарно и пересчитывали. У одного из мальчиков в руках был старый футбольный мяч, и он все пытался начать набивать его на ноге. Больше трех раз не получалось и девчонки смеялись над ним, а другой мальчик лет восьми пытался отнять мяч и показать как надо набивать. Учителя торопили. У Ларисы, в руках был древний дозиметр ДП-11-Б с самодельной батареей, которая висела у нее на боку в сумке. Она тыкала трубкой в воздух и причитала, собирая девочек вместе.

Младших детей выводили гулять из Ангара, только когда уровень радиации не превышал семидесяти микрорентген в час. Это было редко, но самое ценное в поселении берегли пуще собственной жизни. Детей на сегодняшний день было не так много, как хотелось бы. От двух до двенадцати лет всего пять мальчишек и восемь девчонок. Все вполне здоровые. Младше двух лет всего трое, причем один из них родился два месяца назад от недавно пришедшей в Поселение женщины. Она жила вместе с новорожденным в яслях в Ангаре. От двенадцати до шестнадцати в Поселении жили двадцать два ребенка. Этим позволялось жить с родителями, работать внутри Стены и они получали взрослый паек, как и все жители. Но, посещение школы было обязательным. Там они проводили большую часть дня. В школе им перепадало свежих овощей или фруктов, смотря по тому урожаю, который собрали последний.

— Здравствуйте, Шериф, — весело закричали дети, построившись попарно в колонну, — хорошего вам дня!

Охранник малышей перебросил дробовик на другое плечо и подмигнул Шерифу:

— Прошу тут Сашку из сборщиков: «Принеси мне, друган, белый мох, покурить охота. Только, говорю, не приноси зеленый, красный или почерневший. Мне от них плохо. Приходит на следующий день Сашка и приносит мне коричневый мох! Я сворачиваю, курю и спрашиваю, ты чего приволок, откуда такой взял? Классно мозги туманит. А он говорит: все в точности как заказывали. А чего, спрашиваю, он такого цвета? Так я пока тебе белый мох собирал на полянке, туда медведь пришел. Вот мох и стал коричневый». Хорошего дня, Шериф! — Он потер левой рукой затылок и пророчески изрек, — потеплеет. Давление скакнет вниз, голова будет болеть. Береги себя.

— И ты береги себя, Мрачный, — улыбнулся Шериф, — и береги коротышек.

Механически взглянув на ручные часы, чертыхнулся. Сколько блин времени? Помощники должны уже закончить свои дела и где-нибудь нарисоваться. Пойти в свой Офис что ли? Несколько дней там не был. Шериф направил свои разбухшие от сырости сапоги в сторону маленького сколоченного из досок и бруса домика рядом с Главной площадью. И правда ветер пахнет теплом, как сам не заметил раньше? Офис был закрыт. Ни Брока, ни Эллы. Лосец, пропали бездельники. Пойду к воротам, скоро должны вернуться собиратели.

До ворот он топал кружным путем, пройдя мимо ряда самых старых вагончиков и встроенных между ними в два, а кое-где и в три этажа жилищ граждан. Неграждане в основном жили, с северо-восточной стороны, в деревянных общежитиях, бараке и единственном каменном двухэтажном здании, оставшемся со времен старого мира. Скорее всего, это здание строилась как казарма для роты охранения объекта. Там было с три десятка небольших комнат, размером на две двухъярусные металлические кровати. Кое где, кстати, такие еще остались, хотя проржавели насмерть. Общежитие для семейных пар было как раз в нем. Шериф уже собирался зайти внутрь и поспрашивать коменданта, где жила девушка Мария, но в этот момент из общаги вышла Элла. Она подождала его на низеньком полуразрушенном крыльце с отбитыми бетонными ступенями. В руке Элла держала старый штопаный перештопанный рюкзак с разноцветными заплатками.

— Докладывай, — буркнул Шериф и отвернулся в другую сторону. После Тины он не мог смотреть в лицо Эллы. Было стыдно.

— По вещам, — деловито начала помощница, — все вещи которые найдены на трупе сложила в коробку для вещдоков в Офисе. Брок хотел утилизировать пайки естественным способом — не дала. Кстати, пока не забыла, — Элла порылась в обширном кармане зимней военной куртки и достала оттуда небольшую оранжевую баночку из пластика, — Ветеринар велел передать. Одна таблетка при сильной боли. Также велел, есть горячую пищу, желательно мясо. Он говорил с Президентом по этому…

— Доклад, Элла. Забей на Ветеринара, — он протянул руку и, забрав баночку, запихнул ее в карман тулупа.

Элла сделала небольшую паузу. Потом выдохнув, продолжила прерванную фразу:

— …по этому же поводу, и Президент обещал решить проблему с мясом официально. Чтоб парни с Кухни не тырили зайцев и не передавали вам втихаря по ночам.

— Во! Вмазала. Следила что ль опять за мной? Слов нет, Элла. Ну что ты за человек?

— Докладываю дальше, — невозмутимо продолжила помощница, — Мария жила в комнате 221, на женской половине второго этажа. Соседкой были две женщины. Обе уже в возрасте, работают. Одна из них живет с сыном подростком. Самое интересное, Шериф…

— И ведь ты стояла полночи под окном, нюхала этого драного кролика, и не зашла в гости. Так? Ну, мох тебе в ноздри, что ты за человек?

— Самое интересно, Шериф, — неумолимо продолжала Элла, не меняя интонации в голосе, — что она почти ни с кем не разговаривала. Мать мальчишки сказала, что она тихонечко говорила «доброе утро» и уходила на работу. Приходила, говорила «спокойной ночи» и забивалась на кровать за занавеску. А общалась она только с ее сыном. Сына сейчас нет дома, он в школе. Придет вечером. Могу вернуться и опросить его. Сказала, что иногда видела Марию с каким-то мужиком. Тощий, в шапке с ушами, в старом коричневом пальто с оторванными рукавами. Прихрамывает. Мне кажется, помню такого. Из недавних.

— Я же сказал не опрашивать свидетелей. Опять в детектива заигралась? Следопыт лапландский. Сейчас разговоры пойдут. Вещи забрала?

— Почти ничего не было, Шеф. На матрасе лежал рюкзак. Свитер вязанный. Портянки. Самодельная зубная щетка из какой-то щетины. Может шкура кабана. Полустертое магниевое огниво. Кусок веревки скрученной в клубок. Несколько карандашей. Простите, Шериф. Заигралась. Хотела не придавать значения расспросам. Мне кажется, что соседка не заподозрила ничего.

— Карандаши? Опять карандаши? Ведь у нее с собой в карманах были карандаши?

— Восемь разноцветных карандашей связанных веревочкой в пучок. Точилка и кусочек ластика…

— Завали, Элла. Как ты иногда раздражаешь своей памятью. Вопрос. И где она рисовала, раз была такая талантливая художница? Были среди вещей рисунки? Бумага?

— Нет.

— Под матрасом смотрела?

— Все осмотрела, Шериф. Соседка болтала и развешивала сушиться трусы на веревку. Очевидно, подростковые, самодельные. Вряд ли она видела как я шарилась за занавеской.

Шериф плюнул на землю с досады и пошел к восточным воротам. Элла вышагивала за ним длинными ногами как худая цапля. Иногда она начинала бесить. Изображала из себя эдакого верного служаку, незаменимого помощника с эйдетической памятью, который все помнит и в нужный момент выдает информацию своему туповатому начальнику. Слишком была она педантичной, правильной. А хотелось бы, чтобы иногда была не такой зажатой. Все время в этих своих штанах синих. Какие у нее интересно ноги? Попросить, чтоб показала? Так ведь без слов начнет снимать свои штаны и покажет. Что за мысли опять. Да драть оленя арматурой в зад! Опять в башке все путается.

— Вон группа с Улугбеком входит, — подсказала очевидное Элла.

Шериф и без нее прекрасно все видел и направился к Улугбеку. Это был невысокого роста мужичок. Коренастый, кривоногий, плосколицый и узкоглазый. Не такой, как Наталья. Та была красивая. А Улугбек страшный, как собственное отражение в ведре с блевотиной утром после хорошей попойки. Но, он отличный снайпер, глаз как пуля, враз все замечает вокруг себя. Раньше ходил с разведчиками в дальние переходы. Но пару месяцев назад попросился на работу в охранe Поселения. Что-то случилось. Что, никто толком не знал. Сейчас он стоял около входа в ворота и зыркая по сторонам хитрым узким глазом, ковырялся указательным пальцем в носу. Нос у него был маленький как пуговка, но когда Шериф дошел до проводника, тот успел вытащить из ноздри огромную черную козявку и теперь с подозрительным видом разглядывал ее. Господи, только не в рот, успел подумать Шериф, и Улугбек намазал козявку на штанину. Шериф облегченно вздохнул и, протянув руку, сказал:

— Привет, Улугбек, как сходили?

— Здравствуй, Шериф, — Улугбек облизал-таки свой указательный палец и, проверив его на чистоту, открыто улыбнулся представителю власти, — Наталья сказала — искал меня? В чем виновен? Во всем признаюсь. Только не пытай. Они сами первые начали и умерли, не сильно мучаясь.

— Кто умер? — Опешил Шериф, — кого пытали? Что ты видел?

— Шутка, — хохотнул Улугбек.

Потом подумал и, посмотрев на Шерифа хитрым глазом, уточнил:

— Смешная шутка.

— Ха. Да, замечательно. Но мне не до шуток старина, да еще таких. Давай на пару шагов в сторонку.

— Закрывай ворота, — звонко заорал Улугбек охранникам свисающим сверху. Парни наверху потянули цепи, и ворота плавно захлопнулись.

Они отошли от толпы уставших собирателей, которых Наталья проверяла по списку. Многие стояли с рюкзаками за плечами, некоторые покидали рюкзаки и ведра на землю и остервенело сдирали с головы сетчатые капюшоны, покрытые черной коркой вулканического пепла. Элла, вынырнув из задумчивости, пошла следом за ними.

— В облако попали, — мотнув головой, пояснил Улугбек, — только добрались до Клюквенного Луга и вошли в распадок между сопками, нанесло пепла.

— Расскажи про вчерашний поход.

— Что конкретно? — удивился Улугбек, — все было как всегда. Вышли. Сориентировались все, куда идем и, разбившись на группы, начали идти на восток, не теряя друг друга из видимости. Я шел по сопкам, иногда останавливался и осматривался.

— А в начале, — перебил его Шериф, — буквально в километре от ворот. Произошло что-нибудь?

— Ну… — Проводник нахмурился, если можно было так сказать про его плоское лицо, и поддернул ремень автомата «Вал», который сползал с его узкого плеча, — в начале ничего интересного не было. Буквально тут рядом, за сопкой, в сторону побежала девчонка. Знаю по манере походки и росту. Мелковатая для мужика. Это бывает, когда заметит собиратель что-то интересное и торопиться первым подобрать, чтобы выполнить норму или заработать бонус. Может полянка ягод, или грибы. За ней через пару минут пошел еще один, судя по всему мужчина, рослый, худой, немного хромал. В лицо и по именам я их не знаю. Этим Наталья занимается. Иногда парочки уходят в сторону, чтобы… ну, сам понимаешь. Перепихнуться. Уединиться. Если в Поселении у них обязательства или просто негде в общаге, а в «БарДаке» светиться не хотят. Я их запомнил и повел группу к Широкому ручью. Минут через двадцать — двадцать пять приметил хромого мужика. Он нас догнал и пошел на сбор вороники около болота.

— Дальше что было? Девчонка та вернулась?

— Народ вправе разбредаться в стороны не теряя общего направления. Я их как овец не считаю. Основная группа отошла километров на восемь-девять, пошли грибы. Помороженные конечно, в основном моховики, ну и ягоды было немного. Но в основном все собирали мох и драли бересту с берез. Сам понимаешь, на этом они больше заработают на черном рынке. Болотце, где бывает морошка, оказалось пустым. Вокруг ручья немногим повезло с грибами, в основном пластинчатыми, их там много бывает даже в заморозки. Вороники набрали много. Бродили несколько часов. Потом я засвистел. Когда все собрались, пересчитал, все были на месте. Той же дорогой отправились назад. Было же чертово голосование. А хотя…

— Ну?

— В конце, когда шли уже плотной группой, отошел в сторону тот мужик хромой в том же месте, что и в начале. Но вернулся сразу. Я как раз группу вперед пропускал, как он догнал нас бегом. Смешно так бежал, видать нога больная у него.

— Волки или росомахи были?

— Нет, что ты. Откуда сейчас. Рядом был наш наблюдательный пункт. Там охрана стояла. Я бы сразу вернул всех и остальным группам дал бы сигнал, — он ткнул пальцем в перемотанную веревочками рацию на поясе.

— А что-то еще необычное в ней было?

— Да они все как клещи одинаковые в этих плащах. Не обратил внимания, если честно. Я по счету всех собираю. Плащ наш, рюкзак наш. Наталья на входе не забраковала. Я свою работу сделал. Есть проблемы с ней?

— Похоже, друг, ты чужака к нам привел.

— Ведро моржовой рвоты мне на голову. Вот, дрань. Серьезно? Такого еще не было со мной.

— Расслабились Улугбек. Все расслабились. Убили девчонку твою, которая в сторону побежала. И кто-то вместо нее к нам пришел. Короче. Делай себе на мозге зарубку сам, пока тебе ночью ее топором не сделали. Внимательнее надо быть. И никому пока. Слышишь? Молчок. Ты, знаю, спиртное не пьешь, мусульманин. Вот и не разболтай. Но сам будь настороже. Думаю, это разведка «Байкеров». Просекают, что у нас и где в обороне. Она назад, скорее всего тем же путем будет выходить, если уже не вышла.

— Слушай, а мужик, который за девчонкой ходил, хромой? С ним как? Он ведь вернулся? Тоже один из них?

— Посмотрим. Будем искать. Все, бывай. И помни — зарубку в башке!

Расстроенный Улугбек остался позади, и Шериф потопал в свой Офис. Вот и подтвердилось. Девчонку сманил в распадок между сопочек мужик. Она дурочка понеслась, и там ее ждали. Потому и следов не было других, кроме тех, что на снегу. Мужик ее в точку привел, и сам или вместе с бабой той, ее грохнули и сняли плащ. Похоже, и мужик оказался тут таким же макаром. И сколько их таких?

— А пытали тогда зачем? Это ж риск какой был. Охрана на соседней сопке стояла, — встряла в ход его мыслей Элла, — один крик и парни сразу бы тревогу подняли. Зачем глаз протыкать?

— Не знаю. Сопротивлялась? Могла убежать? Вот клять, надо Президенту докладывать. Иди, буди Брока. Объясни ему ситуацию как сможешь. Приходите в Офис и торчите пока там. Нужно стратегию думать. Тактика по ходу событий выработается. Я в общагу пойду с пацаном поговорить.

Зачем глаз проткнули? Спрашивали о чем-то. Один проткнули, и чтоб сказала, нож ко второму приставили. Она и сказала. Тогда зарезали, раздели и просто бросили. Что спрашивали? Она новенькая. Что могла сказать? Хотя, работала в Ангаре сначала. Знает, где и сколько охраны, расположение помещений, оружейная. Вот дрань медвежья. Атака скоро будет на нас. Устроить завтра смотр и перекличку всего Поселения. Ну не придет она на перекличку. Заныкается в поселке. Как ее искать тут? Улугбек пошутил про пытки и убийство. Шутка? Совпадение? Ну не за дурака же он меня считает. Хотя, уж больно он хитер. Нужно к нему присмотреться. Перестал работать в разведке, перешел в охранение собирателей. С его группой пришли эти двое. Возможно. Странно это все. А если просто мстил кто-то? Увела дурёха Машка парня у местной бабы, та и отомстила. Тут и не такое может случиться, крыша у людей едет от страха и одиночества. За «батончик» могут зарезать. Нет. Нужно искать с кем общалась. Хромой мужик нужен и мальчишка. Что ж, начну с мальчишки.

Общежитие изнутри тоже освещалось редкими лампочками, оставленными в местах общего пользования и коридорах. В комнатушках люди пользовались лучинами или жировыми светильниками. На черном рынке банка топленого жира менялась на четыре «батончика» или десяток спичек. Три банки жира шли за пачку старых сигарет или скрутку курительной смеси из каких-то сортов мха, листьев и кореньев. Из-под полы за две скрутки можно было взять поллитры самодельного самогона, баночку березового дегтя, тушку зайца, пару белок или ондатр. И так далее. На верхушке черной торговли стояло оружие, патроны и лекарства. За них уже были цены иного порядка. Иногда приходилось платить жизнью. Эта была уже уголовщина и с этими торговцами Шериф боролся насмерть.

Первым делом он завернул к коменданту общежития, педантичному и помешанному старому то ли литовцу, то ли латышу. Мужику было за шестьдесят. До войны работал инженером в каком-то конструкторском бюро. При катаклизме потерял всю семью, жену и четверых детей. Спятил. Растерял все знания и навыки в инженерном деле, даже таблицу умножения не мог вспомнить. Как выжил, сам не понимал и ничего не мог рассказать о своей жизни до Поселения. Но, как выяснилось, до судорог любил порядок во всем, вплоть до самых мелких пустяков. Страстно щепетилен в чистоте и распорядке дня. Да по нему можно было часы проверять вплоть до секунды! Президент, как познакомился с ним, не задумываясь, поставил его начальником общаги.

Шериф поднялся на крылечко и неожиданно оглянулся. Было уже темно, но он шкурой на затылке почувствовал, что за ним следят. Смотрят на него из темноты. Это была не Элла. Ее он чувствовал по-другому. Она смотрела не так, как-то с нежностью. А это было любопытство пополам с неприязнью и страхом. С другой стороны, угрозы он не почувствовал и зашел в общагу. Комнатка Ромуальдаса находилась сразу около входа. Наверное, раньше тут был пост дежурного, и большое окно с ржавой решеткой до сих пор позволяло смотреть на входящих и требовать пропуск. Сейчас тут проживал свихнувшийся от горя прибалт и что-то варил в котелке на маленькой самодельной печурке.

— Ромуальдас, — крикнул Шериф через чистое стекло окошка с дыркой внизу, в которую в древние времена просовывали документы для проверки, — Ромуальдас. Выйди на пару минут, разговор есть.

Прибалт оглянулся на его крик и, кряхтя, встал с колен. Он аккуратно положил солдатскую стальную ложку на блюдце. Оправил чистые наглаженные брюки и одернул старенький пиджачок теперь уже неизвестного цвета, поправил на переносице очки. Он посмотрел на Шерифа через стекло и махнул ему рукой, приглашая войти в комнату. Но Шериф отрицательно покачал головой. Разуваться совсем не хотелось, а старый педант обязательно будет требовать снять на входе в комнатку сапоги. Прибалт понял и вышел из своей коморки в холл общежития. С воплями и завываниями мимо пробежала пара мальчишек, примерно лет одиннадцати.

— Не балуйтесь! — шикнул на них комендант, но дети, понятное дело, не обратили на него никакого внимания. Только Шериф собирался начать, как визги снова прервали его. На этот раз в другую сторону по коридору пронеслись группка девчонок разного роста. Их преследовали все те же двое мальчишек. Комендант осуждающе посмотрел на детские шалости.

— Бегают, — проворчал он, — они слишком много балуются, Шериф. Не балуйтесь! Вы слишком много балуетесь!

— Ромуальдас, приветствую вас, — уважительно произнес Шериф, — есть вопрос. Девушка Мария, фамилия Фролова. Что можешь сказать?

Прибалт встал по стойке «смирно», поправил на носу старенькие очки с самодельными дужками из проволоки и, откашлявшись, начал докладывать:

— Фролова Мария, двадцать два года. Блондинка. Пришла в Поселение двести двадцать три дня назад в группе из двух человек. С ней была беременная женщина, которая через два месяца родила и муж молодой мамы. Он погиб через месяц в группе дровосеков после встречи со стаей волков. Мария получила гражданство досрочно по Вашему решению, по причине грамотности и молодости. Секунду, Шериф, — Ромуальдас нахмурил лоб и поводил глазами под реденькими бровями, — тридцать девять дней назад получила наколку гражданина. Поведение приемлемое, гостей к себе не водит. С момента получения гражданства работала в Ангаре в младших классах школы. Девять дней назад перевелась по рекомендации Анастасии Петровны в собиратели. Вчера не ночевала дома. Проживает в комнате 221 с Еленой и Ингой. Обе соседки работают, первая в швейной мастерской. Вторая… гм. Честно зарабатывает свой паек в заведении около Бара. Не одобряю, но времена такие. У Инги сын, четырнадцать лет исполнилось…

— Спасибо, Ромуальдас, — прервал его Шериф, — исчерпывающие данные. Сын Инги, когда приходит домой?

— Сын Инги, имя Влад, четырнадцать лет. Занимается в школе с полудня до шестнадцати часов. Тихий, вдумчивый, неравнодушен к Марии Фроловой. Вечером часто сидели во дворе за контейнером. Хотя я запрещаю сидеть там вечером после отбоя. Чтобы не баловались. Но Мария учила его рисовать. Сегодня еще не возвращался. А вот и он, как кстати.

Шериф обернулся и увидел, как на крылечко поднялся мрачноватый подросток. Взглядом исподлобья он стрельнул по Шерифу и, ссутулившись и засунув руки в карманы самодельной курточки, попытался проскочить мимо собеседников.

— Влад, к тебе есть вопросы. Шериф пришел за тобой…

— Спасибо, Ромуальдас, я к тебе еще загляну. Влад, подожди меня, я хочу поговорить с тобой.

— Чего вам? Я есть хочу и спать.

— Мне нужно всего несколько минут. Хочешь, выйдем на улицу или к тебе в комнату.

— А чо вы хотите? — мальчик весь напрягся — того и гляди дернет в темноту. Разыскивай его потом в темноте под вагончиками.

Почти все мальчишки его возраста подворовывали у местных жителей, занимались перепродажей мелкой контрабанды с черного рынка, втихаря покуривали мох, короче, крутились, как могли. Жизнь была тут скучная для этого возраста. Всем мальчишкам хотелось найти себе безопасные для здоровья опасные игры внутри Стены. Умирать никто не хотел.

— Не волнуйся. Мне нужно поговорить о твоей соседке, Марии.

Мальчик начал как-то дергаться, он побледнел и не мог решиться ни на побег, ни на разговор. Шериф сделал два длинных скользящих шага в его сторону и аккуратно, но сильно взял его за локоть.

— Мы только поговорим, парень. Выйдем на улицу.

Влад от стремительного перемещения Шерифа через холл общаги совсем скис. Пацаны его боялись, впрочем, как и все мужское население Поселения. Они вышли на улицу. Ветер был теплый, с запахами дыма и ароматами варившихся в общежитии «батончиков».

— Где тут можно уединиться?

— Вот там, — буркнул Влад, — бить будете?

— Кабану орехов в рот, зачем мне тебя бить? Хорош пургу гнать. Мне вопрос нужно про соседку вашу задать. Ты с ней, так поговаривают, много общался.

Они отошли за угол общаги и, пройдя шагов десять, оказались в небольшом закутке между пристройкой к общежитию и старым сорокафутовым контейнером набитым запасами угля и дров.

— Садись тут, — Шериф показал на несколько сложенных друг на друга шпал и сел рядом с парнишкой.

— Не знаю я ничего про нее, — опять буркнул Влад и уставился в землю, — так, здоровались. Чисто из вежливости. А что случилось с ней?

— А почему с ней что-то должно случиться?

— Ну… Э-э..

Парень исподлобья зыркнул на Шерифа и снова уткнул глаза в грязь под ногами.

— Это ты за мной следил сейчас от ворот? Твой взгляд был в темноте.

— Вы, правда, можете видеть в темноте и читать мысли? — Влад слегка дернулся в сторону от Шерифа, но удержался. Трусость среди мальчишек Поселения не приветствовалась.

— С чего так подумал?

— Всякое брешут про вас. И такое тоже. И что убить можете с одного удара, или быть в двух разных местах одновременно.

— Ну, может и не брешут. Короче, олененок. Я так понимаю, ты искал ее со вчерашнего дня. Страдаешь?

Парень помолчал и поднял плечи вверх. Он отвернулся в сторону и судорожно вздохнул.

— Искал.

— Любишь?

— Да. А чо? Нельзя что ли?

— Плохо, друг. Давай, сейчас без соплей. Мария погибла. Привыкай пацан к потерям тех, кого любишь. Мир такой теперь и ты живешь в нем. Не дергайся, терпи, парень.

— Как? — только и смог выдавить из себя Влад, дергая острыми костлявыми плечами в старой самодельной курточке.

— Вот это мне и надо выяснить — как. А ты мне поможешь.

Шериф сочувственно смотрел на подростка и его неумелые попытки сдержать слезы. Парня было жаль. Сейчас редко кого становилось жаль. Эх, пацан…

— Зайчатину ел когда-нибудь?

— Да, — парень удивленно всхлипнул, — ловили с парнями за Стеной и жарили на углях.

— Нравилась?

— Да, — всхлип был уже настоящий.

— Пошли.

Шериф взял парня за худющую руку выше локтя и повел за собой как олененка на убой. Он сначала заглянул с крыльца внутрь общаги. Комендант стоял в холле по стойке «смирно», как дежурный на посту при появлении командира. Рядом бдила Элла и протягивала ему Толмут. Лицо без эмоций. Забыл про нее, вот дьявол, хитрая баба.

— Ромуальдас! Предупреди мать этого парня, что он со мной. Через час-полтора приведу.

— Будет исполнено.

— Куда мы?

— Ко мне в гости. Кролика жрать будем. А ты мне все расскажешь. Ну… И чтоб тебя тут никто не увидел в таком виде с соплятиной из носа на лице.

Через два часа Шериф сбагрил успокоившегося паренька матери. От него слегка попахивало винтажным виски «Синглтон» и ароматами тушеного кролика. Конечно прорыдался. С соплями, стонами, судорожными иканиями. Рвался посмотреть в последний раз,попрощаться. Пришлось разрешить показаться на похоронах. Чтоб знал, где она лежит. Ведь и, правда, влюблен по уши. Будет таскать много месяцев букетики цветочков на могилку без имени и страдать. Пока не умрет от саркомы, пули «байкера» или просто не забудет, закрутив с местной подросшей девахой. Пацан, Эх, пацан. Но, рассказал все.

Блокнот. Был у нашей Машки-дурашки блокнот с рисунками и всегда она его с собой таскала. Никогда не расставалась она с этим блокнотом. И рисунков там была пропасть. И очень странные рисунки были. И один из рисунков она подарила Владу. Велела его беречь пуще жизни и никому не показывать. С одной стороны вырванной из блокнота страницы был автопортрет самой Марии и маленький скетчик с Владом в позе Супермена. Похоже, рисовала для пацана. Может и она к нему была неравнодушна. А может, хотела его опекать, как старшая сестра. Внизу страницы, в левом углу циферка 47. А вот на обратной стороне было намного интереснее. Шериф сел на пол у себя в комнате и положил лист бумаги на маленький столик из патронного ящика. Он зажег лампу заправленную смесью топленого жира и керосина и на максимум выкрутив фитиль, начал разглядывать рисунок.

Страница из блокнота 30х20 сантиметров. В правом нижнем углу страницы циферка 46, нарисована также как и на другой стороне. Очевидно номер страницы. Рисунок карандашный, в основном простым серым, но с вкраплениями штрихов цветных карандашей. Изображал он веселую девушку в полный рост, тренирующейся на электрической беговой дорожке. В синем спортивном костюме и ярких красных кроссовках, с улыбкой смотрящую на зрителя. Вокруг были велотренажеры, зеркала, яркие светильники на потолке. Талант у девчонки был нешуточный. Словно фотографию рассматриваешь. Глаз зацепился за странность. Шериф встал и достал из ящика своего старого письменного стола тяжеленную прямоугольную линзу без оправы. Он снова опустился на колени перед рисунком и начал разглядывать его через увеличительное стекло. Рисунок не просто очень подробный. Даже на электронной панели велотренажера были зарисованы еле различимые крохотные показания скорости и времени работы дорожки или сожженных калорий. Цифры так же были нарисованы в верхнем правом уголке рисунка. Четырехзначная цифра, две запятые с правой стороны и кривая буква Н. Перемычка съехала в сторону. Может это английская N? Выглядела это так: 3. 916″Н. Эта надпись была явно сделана до того как сверху появился рисунок девушки на тренажере. Сам рисунок спортсменки не очень смутил Шерифа. Мария могла найти старый журнал и срисовать картинку оттуда. Чем еще заниматься молодой девушке с таким талантом? Журнал мог принадлежать другому человеку, и его пришлось вернуть, а рисунок остался у нее. Но не это зацепило внимание. На стене спортивного зала, над большим в полный рост зеркалом, висели электронные часы. На них стояли дата и время. И дата эта и озадачила Шерифа. Получается девушка в чистеньком спортивном костюмчике бегала по электронной беговой дорожке меньше чем года назад. 14 августа 2046 года. 17:34 время Московское. Вот так дела.

Фантазия художницы? Ей всего-то около двадцати лет. Она не могла знать, как выглядели такие вещи. Вряд ли она вообще до прихода в Поселение знала, какая на дворе дата и год, как и большинство родившихся после катаклизма. Календарь вел Президент по старой традиции, могла у него в кабинете увидеть календарь. Пацан сообщил о странных предметах на рисунках, про которые Мария рассказывала ему всякие чудеса. Что в одном месте есть такая комната, где металлическая коробка сама за несколько минут готовит или греет пищу. Плоский стеклянный ящик, на котором можно смотреть живые картинки, называющиеся кино и мультики. Странные ящики, в которые пихаешь грязную одежду, а потом достаешь ее волшебным образом ставшую чистой и вкусно пахнущей. Шкаф, в котором свежие продукты не портятся неделями. Рисунок хирургической операции, где два врача пересаживают человеку искусственное сердце. Где она могла это видеть? Холодильники, микроволновки, телевизоры. Нипесца не работает уже больше двадцати лет. Города в руинах. Электроника вся погорела. Машины не работают, топлива нет. Каменный век, даже не железный. Людей осталось на планете может с пару десятков тысяч. Бункер? Может она из бункера сбежала, и на нее охотились? Объясняет ее грамотность и умение рисовать. Говорил пацан, что, вроде как, опекал ее тут мужик в коричневом пальто без рукавов, с седой бородой. Толи отец, толи дядя. Относился к ней как к дочери. Видел Влад его в Поселении то тут, то там, но сам ни разу не общался. К Машке дедок приходил иногда, ждал на улице. Что за циферки эти в углу?

Порыв ветра стукнул приоткрытым окном. Сразу сдавило виски и затылок от навалившейся боли. Давление резко падало. Прав был Мрачный, идет оттепель. Теперь три дня голову будет давить со всех сторон. Окно снова стукнуло, и Шериф поднялся с колен. Кобура впилась в живот и он матернулся. Взяв в руку чадящую лампу, отодвинул засов и кискнул в приоткрытую дверь. Кот встал в проходе и, не заходя внутрь, заорал, глядя ему в глаза.

— Чего тебе? Заходи.

— Яауу! — снова заорал Кот и начал тереться головой о сапог.

Шериф шире приоткрыл дверь и осторожно выглянул в темноту, пытаясь осветить лампой улицу.

— Элка, ты тут? — спросил он в темноту, но ветер дунул в лицо так, что он задохнулся.

Мимо его ноги промелькнуло что-то серое, и он снова матернулся от неожиданности. Запер дверь на засов и, приподняв лампу выше, разглядел хитрую морду Кота. Около него с комфортом расположилась пестрая кошечка вполне благонравного вида. Она вылизывала задницу, задрав заднюю лапу за голову.

— Яуа-уа! — снова заорал Кот, глядя в глаза человеку. Хвост торчал вверх железной палкой.

— Зоську привел? Да выхухоль с тобой, пусть остается, — Шериф махнул рукой, — жрать не дам. Кормить еще твоих баб. Кролика съели гости. И сегодня я буду спать на кровати, понял? Так что ваши полы и стулья. Все, я спать.

Шериф скинул сапоги и портупею на пол и повалился на кровать. Подушка пахла женой. Виски сдавливало пульсирующей болью.

— Надеюсь, эта дура не стоит в такую погоду под окном, — пробормотал он в уткнувшись в подушку лицом, — с нее станется.

Шериф провалился в темноту.

Элка. (Наталья Мальцева, 35 лет, ученица 10-го класса средней школы, воздухоплаватель апокалипсиса)

Вон как посмотрел на меня. Как на врага. Хмуриться. Опять от жены, небось. Борода седая, а моложе меня лет на пять. Розовые пони, розовые пони, вы такие милые и быстрые как кони. Мне-то сколько стукнуло? Ведь если верить этому календарю, то день рождения мой прошел неделю назад. И мне упало уже тридцать четыре раза. А Егору получается двадцать девять? Значит мы с ним одного возраста. И бородища эта. Противно такого целовать в губы. Во рту волосы будут. Фи. Патлы седые отрастил. Подстричь его надо сегодня. Где мне ножницы взять? У Тины пойти спросить? Смотрит на мои штаны опять. Что с ними не так? Испачкала что ли. Коленки, и, правда, грязные. Приду сегодня к нему. Точно приду и плевать на все. Делает вид что я — пустое место и опять хмурится. Как узнал, что я стояла под окном? Чудеса какие-то. Запах что ли мой чуял. А я да, стояла, как дура стояла и нюхала твоего драного кролика. Про карандаши надо сказать не забыть. Ведь не сообразит же, что уже были карандаши. Розовые пони… Всё на Наташку пялиться. Хотя на мои штаны сейчас так же смотрел. Бабник. К жене бегает за подачками, а меня не трогает. Может, не нравлюсь? Или не хочет сплетен и историй? Хотя плевал он на всех. Вечно ругается какашками и попами. Сделаю замечание — ведь даже не поймет. Скажет — так ведь кругом одни какашки и попы, чем ругаться еще, если только это и видно. Мысли уехали. Что-то говорит и смотрит в мою сторону. Что еще тебе? Посуду пойти помыть? Беги к жене и пусть она в твоем свинарнике уборку делает. Тащиться теперь за ним. Броник давит под мышками. Таскай, сказал, броник, не снимая. Я тебе из железа что ли? Такую тяжесть таскать да еще ружье с патронами. И тетрадку дебильную свою снова оставил. Подберу, все равно не смотрит на меня. Наташка красивая, зараза. Сама бы с ней лучше познакомилась поближе. Ласковая наверно. Блин, я же не такая. Куда меня опять потащило? Вот дура! Думай, дура, о мужиках. Об одном мужике думай. А о чем еще думать? Ни черта Егор не помнит что делает. Работаю напоминалкой. Иди сюда. Ля-ля-ля, ты дура. Это случилось в такой день — ля-ля-ля, ты дура. Тетрадку свою вы обронили — ля-ля-ля, ты дура. Приду сегодня к нему. Принести бы чего-то вкусного. Так и попросить не у кого. Никто меня тут не любит. Тина смотрит с жалостью. Ненавижу, когда жалеют. Один Брок тут нормальный, на человека похож. Вот бы он был не такой свихнувшийся. Можно было бы дружить. Сидели бы вечером вместе на скамейке возле Офиса и разговаривали о литературе прошлого. Он ведь зараза начитанный, как Спиноза. Я и не помню уже, кем был Спиноза. Отец все повторял про него что-то, а я все забыла. Ужасы все стерли. Опять он про меня забыл. Потопал один без меня и Толмут свой оставил снова. Таскай его теперь. Отнесу в Офис, пусть там валяется. Розовые пони, розовые пони… Уборку сегодня сделала. Там вкусно пахнет хвоей. Штаны бы стирануть еще. Приду к Егору и постираю у него свои штаны и его рубашки. Пусть таращится на мои ноги, небось, не стошнит. Как мама переживала из-за шрама на ноге. Говорила, что на велосипеде на нее в детстве наехал паренек. Помню этот шрам. Эх, мамочка, видела бы ты мои шрамы, вмиг перестала бы думать о своем. Как я скучаю по нашему дирижаблю. Наш гордый "Эол", гниешь сейчас разломанной кучей милых мне вещей за какой-то горой. Как меня опять унесло тогда на север? Дура я дура. А куда теперь денешься. Хорошо, что хоть выжила. А деток мне уже не сделать. И к чертям деток в этом убогом мире. Как подросток думаю. А говорю вообще дичь. Вот и смотрит на меня как на чокнутую. А может и не так смотрит. Ведь он меня спас. Один Егор меня и спас. Я просто хотела выжить. Любой ценой выжить. Чернота так и накатывает на мысли. Страшная тьма в сердце у меня. Нелюди все они. Ненавижу! Или люди? Как узнать каким должен быть человек? Монстром или розовым пони. Розовым пони, быстрым как кони, свободные кони…

— Здравствуй, Ромуальдас, еще раз. У вас случайно нет исправных ножниц и бритвы?

Глава 3. Конь-в-пальто

Проснулся словно от толчка. Голова раскалывалась невыносимой болью, шея и лицо — все мокрые. Видать во сне скинул с себя майку. Темно, хоть глаза не открывай, ничего не изменится. За окном свистело ветром и что-то колотилось о стену. Шторм. Опять теплый шторм с юга. Значит, радиация будет. Снова черный пепел и темнота все сутки. Он откинулся на мокрую подушку и провел рукой по лицу. Опять в голове застрял сон и медленно таял в сознании. Но картинка еще очень свежая, яркая. Словно в детстве смотрел кино по телевизору. Крыша высокого здания. Кругом, в сером мареве, такие же многоэтажки. В дыму, стекла выбиты, в уши бьет отдаленный грохот, а на юге небо светится голубым электрическим светом. Там землетрясения, там земля встает дыбом до небес и изливается кипящей лавой. Там молнии бьют с такой силой, что на поверхности появляются целые озера из заставшего стекла. Так говорил ему отец. А сейчас он сидит рядом с крохотным костерком, окруженным стеночкой из красных кирпичей, и открывает большим широким ножом консервную банку. «Каша гречневая. С говядиной» написано на этикетке. 525 г. Не содержит ГМО. Страшно хочется есть. Даже не смотря на отсутствие в банке какого-то ГМО. Отец подмигивает ему и весело улыбается: «Не дрейфь, казак, атаманом будешь. Пробьемся, сыночек». Подходит мама в солдатской форме, с рюкзаком за плечами и скидывает рюкзак на землю. Она садиться рядом с ним скрестив ноги по турецки и притягивает его за куртку к себе. Егор утыкается лицом ей в живот. Становиться хорошо и спокойно, а мама засовывает руки к нему в волосы и расчесывает их пальцами. «Надо тебя Егорка подстричь, а то скоро как девчонка будешь». А есть так хочется. Когда же уже согреется каша в котелке?

Шерифа снова подбросило на кровати. Он закряхтел и механически посмотрел на часы. Циферблат еле светился, но время показывал все тоже, как и всегда. Явно глубокая ночь. Он понял, почему проснулся. Не от головной боли или шума ветра. В его ногах на кровати сношался Кот со своей подружкой. Она кричала и подвывала. Пришлось лежать в темноте не двигаясь, стараясь не обломать кайф Коту, и ждать финальных воплей. Ветер колотил за окном непривязанной штуковиной. Страшно хотелось отлить, но он дотерпел. Кот с подружкой спрыгнули с одеяла. От пота на коже стало прохладно, и он передернулся. Добравшись в потемках до туалета, отлил и, зевая во всю пасть, трогая вещи в темноте руками, добрался до столика с лампой и зажег ее.

Стало светло и уютно. Есть действительно хотелось. С тоской он посмотрел на грязную кастрюльку, которая стояла на печке. Скормил мясо пацану. Эх, добряк. Элка придет, вымоет. Не хочу сам.

Он наклонился и размотал до конца почти свалившуюся портянку на правой ноге. Вторая валялась около кровати. Ну, тогда чайку. Брок заявится в шесть утра, как обычно. А пока можно просто посидеть. Он поднял с пола сделанную из двух консервных банок маленькую печку-щепочницу. Растопил ее, поставив на буржуйку. Сверху поставил кофейник и насыпал в него из стеклянной банки смесь из сушеных листьев. Иван-чай, лист брусники, ромашка, можжевельник, еще какая-то гадость. Чай получался ароматным, крепким и горьким. Про сладкое он уже забыл. Единственное сладкое, что еще было в Поселении, это оберегаемые скудные запасы старого сахара и мед. Мед весь шел детям и в клинику Ветеринару. А сахар берегли пуще глаза как неприкосновенный запас. В холодных кладовых под горой еще хранилась мука и мешки с крупой. Сейчас бы гречки поесть. Как в детстве. С сахаром и сливочным маслом. Вот лосец. Где она кофейные зерна достала? Даже у Президента кончились несколько лет назад. Серьезная редкость. В этом мире и за них могли бы убить. Теперь мы варим вот эту дрянь в чайнике, который называем кофейник. Смешно.

Он проверил кофейник и удовлетворенный результатом налил из него черную парующую ароматную жидкость в стальную кружку. Тина говорит, полезный этот чай для желудка и при давлении. Нифига не помогает. Но, это лучше чем вообще ничего. Он порылся в кармане тулупа и выудил оттуда маленькую оранжевую баночку с двумя десятками таблеток. Интересно, подействует от головной боли? Перетерплю.

Он расчистил место на письменном столе от папок, сдвинул на край Толмут и достал из ящика инструменты и нарезанную солому. Разложил перед собой коротенький очень острый ножик с самодельной рукояткой из веревки. Хирургические ножницы, скальпель, клубочки ниток. Целую солому в пучке развязал и положил справа. Сделанный из старой гильзы 82-калибра колунок, поставил перед собой. Края набитой песком гильзы были сплющены крестом и в центре заточены до состояния скальпеля. Он брал целую длинную пшеничную соломинку, осматривал ее внимательно, не помята ли. Ставил на крестик колунка, аккуратно надавливал, разделяя ее на четыре части. Соломинки разрезались легко и кучка слева росла.

Ничего не украли. Ведь у девки, которая прошла вместо нее в город, полно было времени пробраться в ее комнату и все там перерыть. Ромуальдас бы увидел постороннего, поднял бы тревогу. Но попытаться могла. Что искали? Зачем пытали? Единственное что она умела — рисовать и реветь. Рисовать. Не нашли блокнот мы с Элкой. Ни в комнате, ни при ней. Могли украсть блокнот с рисунками? Бред. Как она сказала пацану: «береги эту страницу пуще глаза». Что там на ней? Девка на беговой дорожке. Дата прошлогодняя. Циферки какие-то в углу. Напоминает что-то. Вот блин, ноготь ободрал. Долбаная темнота. А что еще могло быть такого в блокноте? Надо найти этот дурацкий блокнот. За что-то же ее убили, да еще и жестоко так. Оленя бревном в глаз! Ведь, похоже, в блокноте этом дело. Даже жрачку не забрали и нож хороший. Часы. Пойти осмотреть, как рассветет, еще раз место, где тело нашли? Могла Элка с Броком упустить что-то. А если она его бросила пока бежала от них? Осмотреть ее путь от места разделения с группой шириной метров в двадцать на обе стороны. Может она не шла на встречу с мужиком, а убегала от него? Увидела его среди сборщиков, запаниковала и побежала в сторону. Дурная же была Машка. А может и правда, Улугбек с ними? Наталья? Нет, узкоглазая своя. Почему? Потому что красивая. А Улугбек урод. Надо его задушить и дело с концом. Ха. Дело раскрыто! Я Шерлок Хломс. Или как там его? Херлок Шлопс? Забыл уже. Пойду утром к Макарычу, доложу про убийство. Нельзя затягивать. Пусть сам решает с Майором, что делать с чужаками.

Он взял небольшой пучок нарезанной соломки и закрутил красной ниточкой верхушку. Только хотел начать плести первую закрутку, как почувствовал за окном движение. Шериф обернулся и посмотрел на Кота. Тот развалился на одеяле и дрых. Но одно ухо тоже повернулось в сторону. Значит, не показалось. Ветер безжалостно продолжал колотить какую-то штуковину о стену. Кошка Зоська лежала на спине на стуле с раззявленным ртом. Шериф встал со стула, и поставил лампу на пол перед дверью. Достал из кобуры свой Стриж и, мягко ступая по дощатому полу босыми ногами, подошел к двери. Там кто-то стоял. Он скинул засов и, резко распахнув дверь, сдвинулся в сторону.

— Кто?

Ветер завывал. Нанесло запаха теплой сырости, мокрого мха, ржавеющего железа.

— Выходи на свет, — приказал Шериф темноте и засомневался. А вдруг показалось?

— Шериф, это я, не стреляй, — раздался из темноты тонкий, почти писклявый голосок, — у меня дело.

— Курить лосиное дерьмо, Проныра, это ты? Какого моржа тебе надо ночью?

В тусклом свете лампы в проеме нарисовалась фигура маленького человечка в изодранной черной шинели советских времен. И где он только достал эту шинель?

— Уже утро, Шериф, — писклявый человечек с поднятыми руками подошел к крылечку. Узкое как бритва лицо постоянно гримасничало, двигалось, строило рожи. Поднятые руки тряслись мелкой дрожью, — у меня дело. А время уже шестой час, Шериф.

— Прекрасное начало дня, — Шериф тяжело вздохнул и, сунув Стрижа за пояс на пояснице, махнул рукой, — заходи, Михаил, чаем угощу. А то аж трясешься весь.

Проныра был в Поселении, вроде как, местным дурачком. Так могло показаться даже бывалому жителю. Многие его таким и считали и ни во что не ставили. Он кривлялся, унижался, лебезил перед всеми жителями, в особенности перед новенькими и негражданами. Даже с детьми он вел себя как слабоумный простачок. Но на самом деле, был очень хитер, умен и внимателен. Природа, катаклизмы, экология, драть ее в уши, или еще какие факторы генетики не дали ему физической силы, роста или внешности. Не считая здоровенного болта между ног. Тут оставалось, скрипя сердце, завидовать. При росте в сто пятьдесят сантиметров иметь такой агрегат казалось оскорблением всему мужскому населению спятившей планеты. А демонстрировал этот дурачок свои гениталии постоянно, за что от Шерифа ему прилетало пару раз в месяц. А иногда и отсиживал по трое суток в камере за эксгибиционизм и нарушение общественного порядка и норм морали. Шериф прекрасно знал, что Проныра, которого звали Михаил, делал это нарочно. Постоянного жилья у него не было, и в камере он отогревался, отъедался и отсыпался на месяц вперед. А потом снова в толпу, толкаться среди жителей, крутиться с дельцами черного рынка, сталкивать людей, собирать информацию, продавать ее, оказывать услуги всем кому они требовались. Маска убогого идиота ему очень удавалась и всего несколько человек в Поселении знали его настоящую сущность. Если Проныра приперся, значит, есть информация. Шериф, хоть и недолюбливал этого типа за его откровенную ненависть к людям и способность сталкивать их до смертельных разборок, но использовал его как информатора. Потому угощение горячим чаем или пайком в своем доме было платой за услуги. Даже в такой маленькой общине нужно было иметь стукача. Везде сам не успеешь.

— Заходи, садись сюда, — приказал он Проныре, — сейчас вскипятим воды. Чай заваривал с час назад, еще теплый.

— Мясом у тебя пахнет, — Проныра протиснулся мимо Шерифа в комнатушку, с удивлением посмотрев в след мякнувшей кошке, пронесшейся мимо его ног в открытую дверь. Он забился на указанный стул около печки, — Кот спит? Гостинец ему, держи. Это оленина, хорошая не сомневайся, вялили для себя люди. Вот держи.

— Да, не стоило, — отнекнулся Шериф, но несколько сухих палочек вяленой оленины взял. Если бы приволок подарок ему самому, то уже летел бы из дома на десять метров впереди своего визга. И Проныра это прекрасно знал. Но Коту — это святое.

— Спасибо, Михаил. Батончик будешь? Ну, возьми с собой, потом сам съешь, или обменяешь. Бери два, не отказывайся.

Он снова растопил щепочницу и вскипятил кофейник с водой, достал специальную кружку, отведенную для гостей. Налил черной заварки, которая, и правда, еще была теплая, кипятку и кинул на тарелку разломанный батончик, чтоб чай не был без прикуски.

Проныра аккуратно, трясущимися красными руками принял от Шерифа горячую кружку парующую ароматом хвои и трав и благодарно закивал головой. Шериф сел на стул у стола и попивая свой, уже остывший чай, разглядывал мелкого мужичонку. Это был ритуал, который нарушать никто из них не хотел. Обоих это устраивало. Шериф знал, что мелкий пакостник, расскажет что-то ценное, а Проныра был уверен, что ему зачтется при случайном раскрытии его делишек. Человечка мелко-мелко трясло, голова дергалась, но он выдул кружку кипятку и не пролил ни капельки, взяв из вежливости несколько кусочков батончика. Он их терпеть не мог, как и Шериф, а питался получше Президента, постоянно шныряя среди людей и попрошайничая всякие вкусности за оказанные услуги.

— Погодка нынче стоит нетерпимая, — начал Проныра беседу издалека, после того как поставил пустую кружку на столик из патронного ящика, — многие головой маются, аж воют. Так некоторым нехорошо, что ночью по улице шастают.

Шериф молчал. Это тоже был ритуал. Проныра не «стучал» на других, он вел светскую беседу с подвернувшимся собеседником за чашкой чая. Совесть была чиста, вопросов ему не задавали, а Шериф, вроде как, и не на работе сейчас. В древние времена примерно также функционировали священники со своей липовой тайной исповеди.

— Я вот тоже сам не свой. Бродил сегодня по улице, спать не могу. Брока видел, кстати, охраняет улицу. Напугал до медвежьих какашек. Как выпрыгнул на меня из темноты. Так что запаху не удивляйся, еще не сменил исподнее. Бдит парень, старается. Да и есть чего бдить. Разное люди шушукают по квартиркам да по углам. Поговаривают, что бродят недалеко отряды «байкеров». Не так как всегда, толпой. А по два, три человека. Чуть наш патруль — дают деру. Но, это ты и сам знаешь, поди. А вот еще поговаривают про то, что скупает у нас человечек один — оружие. Незаконно, ведь! Патроны ищет, подлец. Сам я его не видал, но человечек другой шепнул, что ищет 7,62. Берет столько, сколько предлагают. А платит интересными вещами. Мне случайно одна вещица попала в руки. Вот, посмотри. Незаконного в ней нет ничего. Только одно любопытство. Обменял на четыре скрутки курева и четыре старых папиросы у англоязычного гражданина. Не помню, как зовут его, давно было.

Кряхтя, Проныра начал выковыривать что-то из кармана шинели. Оно цеплялось за нитки, и он оторвал пару штук, пока достал. Шериф даже глазам не поверил, круглые, на пластиковом ремешке смарт-часы. Их экран засветился в полумраке.

— Отлосось меня барсук, — только и смог вымолвить он и взял из протянутой руки часы.

— Британский лошара, даже не понял что это такое, — хихикнул Проныра, — зацени — они работают! Я сам включил. Такие штуки хорошо помню. Пришлось попотеть с паролем, да я здорово умел с компами, когда мелкий был. Там шесть символов нужно было ввести. Текущую дату ввел, они и включились. У деда были похожие. Показывают пульс, давление, еще что-то из жизненных показателей. Но эти — работают! Одень!

Шериф крутил в руках гаджет из давно минувшей эпохи. Под лопаткой засосало тревожно чувство. Он потыкал пальцем в экран и тот отозвался. Экран был сенсорный, не разбитый. Часы почти новые. Ремешок непотертый, без заломов. На обратной стороне разглядел непонятный логотип в виде звезды и надписи «Medical Square» рядом с несколькими крохотными полосками датчиков. Он поддался на уговоры Проныры и застегнул часы на правой руке. Выбрал режим и экран показал ему электрокардиограмму, красное пульсирующее сердечко в правой части и циферки внизу экрана. Показатели менялись с 51 до 62 ударов в минуту. Наверное, часы нужно было калибровать под конкретного пользователя. Но, разорвать ему сфинктор черепом бобра — они и, правда, работают! Это чудо какое-то. Проныра продолжал трепаться, наслаждаясь удивлением Шерифа:

— Я сам в шоке! Откуда сейчас может взяться такой работающий прибор? А самое прикольное, что он ищет сеть! Интернет, то есть. Я отключил, чтоб не сажать батарею. Может пригодиться — поправлю здоровье. А хочешь, тебе подарю? Только не смотри так, Шериф. Я знаю, что не положено. Но, могу выменять у тебя на что-нибудь. Не противозаконное. Или просто дать поносить на время. Короче, подумай. А пока пусть у тебя побудут. Ну как — улика? Так вот, выменял тот английский лошара их у хромого мужика в старом коричневом пальто без рукавов. На что менялся, я не знаю, не интересовался. Может и на патроны. Бриташка этот из охотников, кажись. А вот мужик тот, тут ошивается. Видел я его. Странный он. Старый. Работает на кухне — моет противни, таскает воду, короче — подай-принеси, как и все неграждане. Гражданство мог бы и получить уже, но заявку не подавал. Ни с кем не знается. Пару раз видел я его с девчонкой этой. Ну, той, что мертвой нашли за стеной. И пару раз с другой женщиной. Она родила недавно и живет в Ангаре с ребенком. Так вот, видел я раз, совершенно случайно, как выходила брюхатая из Ангара и встречалась с ним за бараками у западной стены. Там, где бочки пустые складируют, подальше от глаз. Вечером, когда темно уже было.

— А ты, конечно, случайно там оказался и просто присел за бочкой, чтоб кучу навалить?

— Как в воду глядишь, начальник! Век мне солнца не видать, если совру.

— И случайно же подслушал, о чем говорили? — Шериф сам начал нарушать свои же правила общения со стукачом, но совершенно забылся от того, что светилось у него на руке.

— К сожалению, Шериф, не слышал, — затряс еще больше лишайной головой тощий мужичок, — я бы с радостью рассказал. Но далеко было. Но, то, что это были они — жизнью клянусь. Видывал его пару раз еще с одним жителем. Молодой парень, без особых примет. В зеленой куртке. Невзрачный какой-то. Бывают оба в Баре.

В дверь стукнули, и Проныра аж подскочил и заметался по комнате.

— Клять. Увидят меня тут, Шериф! Нельзя мне!

— Да завали! Это Брок, скорее всего.

Шериф поднялся со стула и на всякий случай, заведя руку за спину, где за поясом торчал «Стриж», подошел к двери, — сиди тут. Я не впущу сюда.

— Кто? — спросил он, не открывая двери.

— Шеф, это Элла, открой.

— Веселое утро у меня, — проворчал Шериф, — сейчас выйду. Погуляй минуту.

Проныра трясся в углу за кроватью, озираясь как пойманный на месте любовник у гулящей жены, которую выследил муж.

— Лезь в шкаф, — не удержался Шериф, — сейчас спроважу мужа в командировку.

— Чего? — пропищал шепотом Проныра? — какой муж? А? Где шкаф?

— Короче, что хочешь за это? Быстрее давай, не хочу, чтоб тебя тут видели.

— Мне бы овощей Шериф, — промямлил Проныра, поняв, что сегодня вся их система отношений дала сбой, — мне не достать, а ты можешь. Клубника говорят, созрела. Мне не достать самому. Или морковки. Обещал я. Ну, понимаешь?

— Сделаю. Сегодня заслужил. Найду тебя вечером в баре. Будь там к открытию. И Тине скажи, что меня ждешь. И еще — нарой мне всю информацию на этого мужика в пальто без рукавов и второго в зеленой куртке. Как зовут, где они живут выясни. Только осторожно, ну, да ты умеешь. Сможешь? Сочтемся, ты меня знаешь. Не вздумай в Баре нажраться. Лезь в окно, как я выйду. Да не в это, дятел, в толчке лезь в окно.

Он напялил на себя портупею, намотал кое-как тряпки на ноги и впихнулся в сапоги. Сверху взгромоздил тулуп и глянул на правое запястье. Часы показывали пульс 78. Вот клять, я стал нервничать, как старикан какой-то. Интересно это все. Как тут давление включить? Опять мужик в пальто. Кто это? Кто-кто, Конь-в-пальто. Чего Элку принесло в такую рань?

Он рванул на себя дверь и вышел, кутаясь в высокий воротник тулупа. На улице полумрак. Ветер нес черный пепел пополам с каплями дождя. Элла притулилась около крылечка с подветренной стороны. На голове вязанная шапка, за плечом дробовик, под расстегнутой курткой виднелся армейский бронежилет. Она посмотрела ему в глаза.

— Что стряслось? Где Брок?

— Шеф, у нас еще труп. Брок около тела, охраняет.

— Где труп? В Поселении?

— Брок нашел за вагончиками разведчиков, с той стороны, около юго-западных ворот.

— И?

— Убийство, шеф.

— Росомаху на мой костыль в извращенном виде!

На секунду он задумался, не предупредить ли Проныру, чтоб тот заныкался до вечера. Да выдра с ним. Этот сам знает что делать. Еще труп. Это уже перебор, однако.

— Пошли к трупешнику. Кто такой? Докладывай с подробностями.

Брок патрулировал вторую ночь подряд. Выискивал шляющихся в ночное время. Двоих доставил в Офис и посадил за решетку до опознания. Элла ночевала тут же и, разобравшись, кто такие, отпустила. Часа в четыре утра Брок прибежал, глаза как у кота во время дефекации. Оказалось, шел за сомнительным типом, потом потерял его. Вернулся к тому месту, где его встретил и нашел в темноте еще живого мужика. Тот хрипел перерезанным горлом и отдал концы у него в руках.

— Привязан к «большая такой железяке», не знаю, что Брок имел в виду. Скорее всего, ударом по голове оглушили. «На голове большой дырка», как он сказал. Горло перерезано, один глаз выколот. Это то, что я поняла. Остальное околесица на французском. Приказала стоять рядом с телом и никого не пускать и ничего трогать.

— Молодец.

— А кто у Вас был, Шериф?

— Кто? Конь-в-пальто. Завали, Элла. Не твое дело.

— Ладно. Поняла.

— Человек был нужный. Не баба.

— Ладно.

— Что еще за «ладно»?

— Ничего.

— Прекрати мне это. Почему дома не ночуешь? Какого лосося торчала в Офисе?

— Исполняла приказание.

— Надрать тебе зад крапивой, помощница! Когда я приказывал такое?

— У Ветеринара. Вчера, в 14 часов 22 минуты. «Элла, на всякий случай ночуй в Офисе. Днем патрулируй улицы».

— Клять тебя…

— Вчера, около западных ворот в 17 часов 41 минуту: «Приходите в Офис и торчите пока там».

— Придушу тебя, Элка! Врешь ведь! Не смотрела ты на часы, я точно помню.

— Не придушите. Это против ваших принципов, Шериф. Я уверена, что рядом с вами нахожусь в полной безопасности.

Шериф закатил глаза и промолчал. Ну что за выдра эта баба. Не успело человечество наделать роботов-баб. Вот точно такие бы были, чесслово, как выдры — скользкие, хитрые, наглые. Издевается. Над начальником, издевается! Вот придет вечером как-нибудь, решусь и покажу ей безопасность в моем обществе. Так отбезопасю, что забудет всех своих насильников.

Они дотопали до крайних вагончиков, где жили разведчики и их семьи. Тут были хорошие теплые места, с настоящими печками, даже душевыми кабинками, с водонагревателями. В эти вагончики подавалось электричество на три часа в сутки. За ними громоздились кучи всякого нужного хлама, который не знали, как использовать. Водонапорные трубы диаметром по полтора метра, траки от гусеничной техники, трехкубовые ковши от карьерных экскаваторов, бетонные кольца от колодцев и другой подобный тяжеленный скарб. Шериф углядел в полумраке огромную фигуру Брока размахивающего руками. Он метался то туда, то сюда изнывая от бездействия. Шериф приготовился к какофонии звуков и невразумительных эпитетов, которые сейчас обрушатся на него от не в меру эмоционального младшего помощника шерифа. Так и произошло. Да к тому же Брок еще и шептал в полголоса, словно боялся разбудить храпящих по соседству жильцов.

— Труап, сеньор! Опять ле кадавре. Сетан вье ёомм. Мужик, шеф. У нее поперез на ея шея. Оттор дю ку! Нож! Ножом, шеф.

— Элла, мне кажется, или Брок нарочно коверкает слова, когда мне что-то рассказывает? Я сто раз слышал, как он с другими на русском нормально говорит. Вот хоть с тобой.

— Он старается, шеф. Просто он очень старается услужить и волнуется.

— Ну, раз так, тогда ладно. Если только он не издевается надо мной, как ты. Поперез. Клять, я такое еще не слышал. Ну, показывай, горе ты мое луковое. Туэ ком ун оньон. Оньон, тю ми компро?

— Диз оньон, сеньор?

— Слезы у меня от тебя, Брок. Как от лука. Показывай своего второго кадавра. Где он? Видел кого вокруг? Нет, нафиг. Элла опроси его сама. Приметы того кого вспугнул пусть опишет. Мужчина или женщина. Хоть это он разглядел? У меня голова взрывается от боли, я не выдержу. Сам все осмотрю. А вы тут постойте.

Оставив помощничков беседовать, он прошел по узенькой тропинке, мимо бетонных чушек, с торчащей из них ржавой кривой арматурой. Залез на валяющиеся на земле бетонные плиты перекрытий и потопал по ним, потом спрыгнул вниз. В темноте разглядел несколько циклопических стальных вентилей или, как их правильно называют, клиновая задвижка с электроприводом, весом по две тонны каждая, а то и больше. К одной из них, был привязан человек. Он встал метрах в четырех и в полумраке разглядывал человеческую фигуру. Руки заведены за спину и прикручены проводом к торчащей вверх стойке. Тело обвисло, ноги безвольно подогнуты. Кругом был почти полный мрак. Ветер задувал сюда как в трубу и тонко свистел на каких-то деталях.

— Элла, — крикнул он, — Элла веди сюда парней Ветеринара с носилками. Все одно ждать надо, когда рассветет хоть немного. Брок, тащи факел или лампу. Возьми в соседнем домике. Я знаю, что люди спят, мне накласть на их сон. Стучи и требуй лампу. Я тут буду весь день сидеть что ли? Исполнять!

Он присел на торчащую из земли чугунную деталюгу и, засунув руки в карманы, плечами приподнял воротник тулупа. Ветер задувал прямо в ухо, а оно еще болело после последней простуды. Температура росла, и сейчас было уже градусов восемь тепла. Так и до двадцати днем дойдет. Полезут мухи и мошка. Опять искусают всего. Вот дрянь. Что же происходит? Сюда он сам пришел на встречу или загнали? Или приволокли? Брок сказал у него дыра в голове. Оглушили и приволокли. Или убили по башке, а потом горло перерезали. Говорит, у него поперез. Лосец, новое слово придумал. А почему бы и нет? Поперез. Значит разрез поперек. Так и буду теперь говорить — поперез. Это ведь тот, в пальто без рукавов. Как пить дать, пальто без рукавов, хромает. Меняет рабочие смарт-часы на патроны калибра 7,62. Олосеть. А его-то кто? Та баба, которая вместо Марии пришла? Что за разборки? Не похоже на «байкеров». Это уже не разведка. Это уже диверсия. Буду сейчас докладывать Макарычу. Пусть думают, что делать на пару с Майором. Они старые вояки, а у меня башка болит.

Приволокся Брок, топая сапожищами по бетонным плитам. Грузно спрыгнул вниз, высвечивая себе дорогу яркой керосиновой лампой. Вот разведчики живут. Лампы у них керосиновые, даже газовые попадаются. Наберут всякого в походах, домой к себе волокут, не сдают в общаг. А потом чудо-товары бродят по черному рынку внутри Поселения. Откуда они берутся? Пройтись бы по их домам, пошманать. Там и патрончиков неучтенных набрать можно, и стволов пару десятков припрятано. Неприкасаемые, клять их.

В бок стегануло болью и ненадолго заглушило боль в голове. От сырости заломило суставы. Он сунул руку в карман и достал оранжевую пластиковую баночку. Открыл и, опрокинув в рот, схватил зубами одну большую пилюлю. С трудом проглотил и, взяв у Брока лампу, подошел к трупу.

Это был мужчина, лет шестидесяти, шестидесяти пяти. С седой бородкой с правой стороны залитой кровью. Правая глазница зияла чернотой. Не просто прокололи, выковыряли глаз. Но, это почерк одного человека. Оглушили по голове. Отволокли сюда, привязали. Рот заткнули рукой, нож в глаз, приставили к другому. Начали допрашивать. Так. Ну, точно. С правой стороны два ножевых. Как и у Марии. Значит левша или косит под левшу. Как это называется. Амбидекстер? Или левша, чего тут мудрить? Ну что, поздравляю тебя Шериф, у парня на пальто оторваны рукава, оно коричневое. Тот самый Конь-в-пальто.

— Брок, осмотрись вокруг на двадцать метров. Полазай. Может, найдешь что-то.

Белое мелькнуло в отсвете керосиновой лампы шагах в десяти от тела. Он поднял лампу повыше и прошелся в ту сторону. Ветер трепал листы большого блокнота, перебирая их и подталкивая в щель между бетонными плитами. Блокнот почти уже провалился в щель, но Шериф успел его подхватить. Еще пара минут и не было бы блокнота. Вот так раз. Удача. Он поставил лампу на одну из задвижек и, отряхнув блокнот от воды и налипшего мусора, пролистнул несколько страниц. Рисунки. Много рисунков. Шериф затолкал его во внутренний карман тулупа. Весело. Альбом Марии с рисунками. У кого он был? У хромого? Или у того кто его убил? Зачем выкинули? Что за бредотня.

— Пороемся у тебя, браток, в карманах. Что у хоббитца в кармашке, ну-ка, покажи.

Он брезгливо начал копаться в карманах убитого. Голова трупа моталась туда-сюда. В пальто было грустно. Как у нищеброда какого. Ни часов на руках, ни ножа. Тоже мне, убийца. А может и не убийца. Ну да, сейчас он жертва. Ни патронов, ни еды. Зато за ремнем на спине было веселее. ПСМ, калибр 5,45, восемь патронов в обойме. И запасная обойма тут же в заднем кармане брюк. В запасной пять патронов. Не спас тебя пистолетик для шпионов, старичок. Не успел ты его достать. Или не умел быстро. Нефиг по ночам шляться. Сидел бы себе дома, в Баре, на работе. Но ведь полез ночью куда-то. Ладно, что еще. Все. Остальное рассмотрим в морге, как говориться. Ботинки плохие, изношенные шитые-перешитые. Из рукавов пальто, скорее всего, делал шапку и шарф в морозы. Или как бинты использовал. Оторвано грубо. Если у тебя пистолет калибра 5,45, нафига ты искал 7,62? Значит, нычка есть. Восстание что ль какое готовится внутри? Этой дряни нам не хватало еще. Уж не проповедник ли тот изгнанный шалит со своими прихвостнями? Надо срочно туда, где он жил.

— Брок, — заорал он в темноту, — Брок, где, клять ее, Элла? Беги за ней, пусть быстрее санитары сюда жопы свои волокут. Если будут сопротивляться по башке санитаров и тащи силой. Они хрен за ней добровольно пойдут. Затупил я. Надо было сразу Брока послать. Бегом!

Санитары погрузили тело на носилки и, не смея ворчать на Шерифа, но кривя недовольные рожи, потащили носилки в Ангар. Немного рассвело, и они втроем побродили по месту убийства. Кровь была только около вентиля. Пару капель дотошная Элла нашла на бетонных плитах. Значит, ударили его по голове неподалеку. Чем, они так и не нашли. Волокли сюда. Ветер и дождь замыли все следы. Сколько их было, тоже непонятно. Надо искать.

— Элла, иди, разузнай, где он жил. Не удивлюсь, если в бараке. Спроси Ромуальдаса. Теперь не скрывайся, вопросы задавай как при официальном расследовании. Два трупа уже не скроешь. Пойдут сейчас разговоры. Как Ветеринар этого вскроет и осмотрит, похороним сегодня, часа в четыре дня. За стеной, как и планировали, рядом с Фроловой. Брок, Возьми ствол этот и кинь в ящике в Офисе. Вот еще обойма. Не забудь. Потом отдохни до обеда. Понимаешь? Спи, пока жрать не захочешь. Как захочешь, обедай в Офисе и сиди там. Элла, ты тоже. Как опросишь всех по месту жительства, собери все его шмотки, что найдешь и тоже в Офис. Ждите там. Я к Президенту и Майору. Дождусь вскрытия. Потом поделимся мыслями.

Он двинулся последним. Впереди Элла, за ней Брок, который своими ручищами легко подсадил девушку на плиты перекрытия. Элка захохотала как от щекотки. Как дети ей-богу, идиоты просто оба. Человека убили, а они играются. Как вразумить их на серьезную работу, если они даже сейчас играются? Может зря я кипишую про «Байкеров». Больше похоже на местные разборки или на восстание. Парень ищет патроны и меняет на всякие диковины. Понятно, что кое-кто захочет поближе с ним познакомиться и, не отдавая патронов заграбастать побольше всяких фиговинок себе. Что у него было помимо работающих смарт-часов? Вполне может быть и что интереснее и серьезнее. И причем тут тогда Машка? Как она может быть тут замешана? Может она его дочь? А если они вместе, и их нычка там, в распадке, где ее убили? Выследили куда ходят патроны сбрасывать и просто ограбили. Сначала ее кончили, а потом его сюда заманили и тут прикончили, что бы концы скрыть. Нужен Лысый. Тут скорее его рука. Он на мокруху способен ради выгоды. Это как лосю копыта обрызгать на бегу. Как же он меня задолбал, урод хитровыделанный. Поймаю его теперь. Точно Лысому теперь хана.

Лысый — была кличка местного уважаемого человека по имени Василий Михайлович Лысенко. В старые времена был одним из сослуживцев отца, сволочь еще та. В армии служил, снайпер и подрывник. Здесь долгое время занимался складом, пока отец не попер его чуть ли не из города, да другие однополчане заступились. Был у них с отцом конфликт. Через его руки проходило много контрафакта, лекарство и оружие, левый самогон и наркотики варили под его присмотром. Шерифу удавалось несколько раз накрыть его грибоварки и самогонные аппараты, но самого его сграбастать не удавалось. Да, похоже, Президент прикрывал старого боевого товарища, хотя отзывался о нем крайне плохо. Называл психопатом и коростой на их Поселении. Но, наверное, имел с ним дела. Когда дело дошло до перемирия с «Байкерами», то, как раз Лысый и вел переговоры. Потом даже торговали с ними какое-то время с его помощью. Сменился у «Байкеров» вожак и все понеслось по-старому. Но связи у Лысого с бандой остались. Он, скорее, бизнесмен, чем военный.

Брок опять начал нести околесицу и громко бормотал, размахивая руками в такт своим подвываниям:

— Дум ювентус флоурит,

ликут эт либуит

фацере, квод плакуит,

юкст ваолунтатэм

курере, пажере карнис.

— Ах-ах, моя с рука опять кожа слезать! Смотреть мадемуазель Элка! Какая я кусок с себя рвать! Ах! Лететь! Лететь! Моя тела лететь как лист на ветру! И вот опять я петь:

— Амодо сик агере,

вивере ам либере,

талем витам дуцере

вири витат этас…⁴

Элла отстала от Брока и пошла рядом с Шерифом.

— Ты понимаешь, чего он несет? — Спросил Шериф, — Мне кажется это не французский. Слов не понимаю, но что-то знакомое. И не немецкий это.

— Это стихи.

— Медвежий кол тебе в глотку! Открытие. Ты просто лучший сыщик в мире. Из тех двух что остались. Я и сам понимаю, что это стихи. Откуда этот болван знает столько стихов, да еще и читает их часаминаизусть? И на каком это языке? Он даже имя свое так и не вспомнил. Я сам видел недавно в Баре, как он декламировал какую-то ахинею полтора часа. Стучал ладонью по стойке и нес абракадабру. Никто нипесца не понимал, но сорок алкашей, которые и одной буквы не могут запомнить, глотка не сделали, пока его несло. Сидели как лемминги в норках. Что все это значит?

— Это стихи, Шеф, — Элла пожала плечами, — о любви, наверное.

— Клять тебя, Элка. Доведешь ты меня до греха. Все тебе любовь подавай. Обычная жизнь не устраивает? Валите, выполняйте задание. Броник не снимать! И скажи этому дураку припадочному, чтоб перестал нести околесицу. Опять ведь камнем в башку зарядит кто-нибудь. И так… — он покрутил рукой около виска, — Эх. По сторонам смотри.

Вири витат этас. Так это ж латынь! Как сразу не понял. Ведь мама часто рассказывала стихи на латыни. Как там было? «Verna redit temperies, prata depingens floribus, telluris superficies, nostris arridet moribus⁵… Как-то так было, дальше забыл. Все забывать начал. Эх, мамочка, что за мир вокруг нас. Ведь жили вы нормально, как люди. Я и сам еще помню то время, да вот забывать начал. К чему это все идет? Нужно у Ромуальдаса спросить, что наша негра болтает. Тот на французском хорошо чешет, не то, что я. Меня мама учила языкам, учила, да толку то…

Шериф топал в сторону Ангара. Уже почти рассвело, если так можно было сказать при абсолютно черном небе над головой и черном дожде. Но землю под ногами разглядеть можно. Перед ним еще более черной громадой чем небо, громоздилась гранитная гора. Это их дом. Тут живут последние люди на земле. А какая-то сволочь убивает других людей. Как так? В голову не лезет. Останутся два человека во Вселенной, и один обязательно убьет второго. Может и не стоило людям появляться. Исчезнем и лосец с нами. Не особо-то и потеря. А все равно бывает жаль. Ведь как много хорошего может быть. Вот Тина и Элка. И Андрюшка был. Так, клять! Только не про это, кишки оленьи в глотку. Так. Спокойно. Вон сидит под дождем Снайпер. Классный мужик. Можно спиной к нему встать и не думать ни о чем. А вот топает куда-то Майор. Прямой, сука, как палка. Клять, а страшный, как лось. Глаза ледяные. Ну вот, отлегло.

— Майор! — Крикнул Шериф в спину марширующему кошачьей походкой начальнику охраны Поселения, — Погоди, Артур Степаныч.

Майор развернулся на месте, так, словно понятия инерции для него не существовало. Шел вперед быстрым шагом и уже стоит и смотрит на Шерифа. Как так?

Шериф ускорился, увязая разбухшими сапогами в черной жиже.

— Егор, — Майор улыбнулся сухими узкими губами, — рад тебя видеть. Куда спешишь? К Павлу Макаровичу? Нам по пути тогда.

— Есть серьезный разговор к вам обоим, — Шериф слегка запыхался от влажного воздуха и машинально схватился за правый бок, — происходит кое-что.

— Что именно, Егор?

— Два раза не хочу говорить. Идем.

Они поздоровались со Снайпером. Коля не ответил. Сидел в одной майке под дождем и улыбался, поглаживая мокрый ствол «Веры». Майор пропустил Шерифа вперед и мягко ступал за ним по железной лестнице на второй этаж, а потом так же мягко вошел следом в кабинет Президента.

— Веселые дела рассказываешь, Егор, — где-то через час произнес Президент.

Он сидел в своем кресле и слегка крутился туда-сюда, отталкиваясь ногами от пола. В руке держал стакан с виски. Квадратная бутылка стояла на журнальном столике, там же тарелочка с порезанным на кусочки маленьким зеленым яблоком. Майор к спиртному, как обычно, не притронулся, а Шериф уже смаковал третью дозу. Но, не больше чем на один палец зараз. Старшие выслушали его доклад спокойно. Не перебивали. Знали, что он не упустит ни одной мелочи. Предложит несколько вариантов, объясняющих происходящее. Даст время обдумать ситуацию. За это старшие товарищи, похоже, его уважали и ценили.

Шериф молчал уже минуты четыре. Майор смотрел на свои руки. Они спокойно лежали перед ним на столе. Ни один палец ни разу не дрогнул. Лицо как маска, кожа тонкая, желтоватая, скулы острые, аж кости проступают через такую тонкую кожу. Бритая голова сверкала в электрическом свете. Шериф знал, что в бритой голове Майора пронеслось уже не меньше сотни вариантов в тысяче различных возможных комбинациях. В отличие от двух версий, до которых он пер два дня со скоростью улитки. Президент тоже был президентом почти семнадцать лет не просто так. Мозг был тот еще агрегат. Шерифу стало спокойно. Как рядом с отцом. Ох уж эта старая гвардия!

— Ты Егор, продолжай расследование. Ищи связи между этими четырьмя. Мария Фролова, человек в пальто, мать малыша и тот в зеленой куртке. Зеленую куртку найти и запереть. Мать опроси сейчас. Посмотри в записях, когда они тут появились, вместе или врозь. Должна быть связь. По поводу постороннего не переживай. Артур Степанович, дай Егору двух человек из самых надежных. Пусть будут на подхвате. Проведите рейд по оружию. Сегодня с 21 вечера до 8 утра комендантский час. Объявить прямо в Баре, когда откроется. Пусть хапнут по стакашке и валят по домам. Процедура всем знакомая, возникать не станут. Если, действительно есть один или два человека из банды среди нас, это не страшно. Но лучше перебдеть, как говаривал твой отец, Егор. Усилить посты в Ангаре и, Артур, около школы назначь постового или даже двух. Детей до 16 лет оставляем с этого дня здесь. Усиленное питание им всем. Нефиг болтаться по городу. На стенах удвоить внимательность. Патрули далеко не выводить. Охотники в прежнем режиме, а лесорубов и собирателей притормозим на денек. Пусть отдохнут, запасов у нас много. Да и прогноз погоды не радует. Чую костями оттепель, значит ливанет кислотный дождь. Что у нас с группой дальней разведки? Когда ждем?

А про Лысого ни слова. Вот клять, копыто лосиное мне в сфинктор. Опять он его прикрывает! Кости у него оттепель чуют, выпендрежник старый. Лучше бы ты с криминалом в Поселении разобрался.

Президент развернулся на 90 градусов вместе с креслом и уставился на самодельный настенный календарь. Рисунки для каждого месяца ему рисовали дети. Сейчас июнь и на картинке был изображен олень, похожий на медведя, с рогами, на которых росли то ли помидоры, то ли яблоки. Библиотека в Поселении была не очень большая, но Распэ детям читали, если судить по этой картинке.

— Жду ребят в течение недели, Павел Макарович, — Майор, наконец, оторвал взгляд от своих рук и посмотрел на Егора, — надеюсь и молюсь, что вернуться все. Вернуться живыми. Больше месяца уже ходка. Егор, ты говори, если тебе что-то нужно. Мы же с Павлом Макаровичем все для тебя сделаем. Не чурайся нас. Вижу, что дистанцию держишь. Зачем? Мы же семья.

— Не чураюсь я, — Шериф чуть не шмыгнул носом, как в детстве, но вовремя сдержался, — я не был уверен в серьезности. Зачем лишний раз дергать. Сейчас вижу, что происходит то, что я не понимаю. Не знаю, к чему может привести. Потому и рассказал. Убийства и раньше были, но сейчас чувство тревоги не оставляет. Мне кажется, нужно допросить Лысенко.

— И правильно, что рассказал, — мягко сказал Майор, — мы поможем. Говорили на днях про твое здоровье. Не крути головой. Послушай. Знаем, что плюнул на себя. Знаем, что тебе, может, и жить не хочется после всего. Но, Егор, мы все потеряли самых близких. Не только ты. Продолжай жить. Найди в себе силы.

— Егор, не хотим мы тебя мучить. Послушай нас, стариков. Мы в долгу у твоего отца и мамы. Хотим тебе помочь. Давай официально пропишем тебе мясо? Перестань. Сядь, Егор. Указ издам сегодня, чтобы Центр распределения тебе выдавал раз в три дня вырезку оленя или лося. Два килограмма, вместо пайков. Пайки твои будем отдавать больным.

— Броку отдавайте. Он всегда жрать хочет.

— Вот и хорошо! — Обрадовано воскликнул Президент, — будем твоим офицерам давать усиленное питание. Только Егор, зачем ты так, — «жрать». Перестань сволочиться.

— Простите, Павел Макарович. Так как на счет Лысенко? Дадите допросить его?

— Да погоди ты с ним. Приказ прямо сейчас составлю. В связи с тревожной обстановкой об усиленном питании охраны и полиции. Пилюли получил? Пьешь? Давай уже, перестань так себя вести. Взрослый мужик, третье лицо в городе, а все как маленький мальчишка, проказничаешь и обижаешься. Эх. Мамки твоей нет. Вот она бы расстраивалась, глядя на тебя.

— Ладно, Павел, перестань, — вступился Майор, — хватит уже по ушам елозить парню. Примерный план действий есть. Ситуацию будем прояснять. Егор, двух человек тебе даю. Сам назови кого, моих ребят знаешь. Про Улугбека я на заметку возьму, не переживай. Странный он стал, сам примечал. Сплетни про него разные среди парней ходили про последние рейды. Посты усилим. По Лысому я даю свое согласие на допрос. Как ты, Пал Макарыч? Пора его поприжать слегка? Борзеть начал, может и правда его делишки?

— Если дело во внутренних разборках, то давай, Егор, разберись. Полную свободу действий тебе даю. Можешь даже меня допросить с пристрастием. Вижу, как на меня косишься, словно прикрываю я его. Нет, не прикрываю. Противен он мне. Решил тут стать теневым воротилой, власти ему хочется. Старый пердун. А банда этих велосипедистов ничего нам не сделает. Может, конечно, перышки пощипать. Изжились они уже, ослабели. Помнишь, Артур, какие раньше были набеги? Пушку приволокли, стену раздолбили. Штурмовали с лестницами, гранатометы были, организация. Боевые отряды, цели, стратегия. Эх, вот были веселые времена.

— Сейчас, поговаривают, баба ими правит, — поддакнул Майор, — больная совсем какая-то на всю головушку. Беспредельничать стали, хуже каннибалов или этих, с запада, как их? Где норги в основном.

— Кляксы, — подсказал Шериф.

— Точно, раскрашенные эти. Каннибалов было-то всего человек шестьдесят в лучшие времена, и то были организованней, чем сейчас «Байкеры». На югах новые стали появляться, молодые в основном, вообще отморозки. Дикие нелюди. Засылают группы сейчас на север к нам. Тревожные звоночки от разведки собираю.

— Хорошо бы, Артур, послать наших человек семь или десять к старому Петру на его болото. Обещал я. Он уж почти год назад здесь был, новый роман привез. Жена у него приболела тогда, Ветеринар ему из старых запасов давал лекарства. Читал его последний детектив, Егор? Нет?

— Зря, — сказал Майор, — красиво пишет. Я уже раза три перечитал.

— Вон, на стеллаже лежит папка синяя. Возьми и прочитай. Отдашь через три дня. Единственный экземпляр. А то если себе оставишь, сразу переведешь бумагу на свою бухгалтерию. Ха-ха!

— Группу соберу и отправлю, как только дальние разведчики вернуться. Заодно по маленьких поселкам пройдемся, где нормальные люди еще остаются. Сейчас не хочу ослаблять город, Павел Макарович.

— Обещал я ему бумагу, кстати. Говорит, заканчивается. Сказку дописывает, про этих завров. Дети все просят. Вот ведь старикан. Никак не могу уговорить его переехать в Поселение. И через дочку его — Анастасию, уговаривал. Ни в какую. Уж за восемьдесят ему, а мозги светлые. Двадцать лет спокойненько обороняются с женой и от каннибалов, и от Байкеров, и от мелких грабителей. От всей шушеры, которые считают, что старый детский писатель и его жена легкая добыча. Знаешь сколько он уложил в земельку этих охламонов? В прошлый приезд разговаривал с ним за стаканчиком виски, вот тут, и он в слезах сознался, что за двадцать лет похоронил около своего «Болота» 118 человек, которые пытались его убить или ограбить. Байкеры его стороной обходят. Каннибалы уважают и не лезут к нему. А ты говоришь, они сюда планы планируют вторгаться.

Шериф вышел на лестницу и присел на холодную металлическую ступеньку на пролете между вторым и третьим этажом. Он сидел на ступеньке, дергал себя за седую бороду и злился. Вечно с этими стариканами так. Вроде вот все на равных, доложил, обсудили проблему. Приняли решение. Все нормально, а потом раз и скатываются к воспитанию. Чувствуешь себя сопляком рядом с ними. Чисть зубы на ночь, правильно питайся, нужно жить дальше. Делай уроки, не оставляй патрон в патроннике, не клади палец на скобу. Клять, задалбывают иногда. Особенно Майор. Все хочет отца ему заменить. Вина, что ль, на нем какая лежит? Или он себе ее придумал. Не рассказывают ведь нипесца.

Неожиданно злость ушла, он усмехнулся и даже рассмеялся. А может, так и должно быть. Нужно о ком-то заботиться. Вот он себе нашел после Андрюшки этого ущербного Брока, Эллу несмышленую. А эти двое вокруг него отплясывают. Пусть все идет своим чередом. Нужно работать. А то спятить можно без работы. Человек без работы в обезьяну превращается, говаривал отец. Так что, нефиг сопли разводить. Вали в ясли опрашивать мамашку. А потом пойдем Лысого за орехи дергать.

Скрипя коленками он поднялся и дошагал до гермодвери на третий этаж и вляпался там в кошачью какашку. Матерясь всеми знакомыми матами и попутно выдумывая новые, добрел до входа в школу, постоянно шоркая подошвой об пол. Крутанул хорошо смазанные ручки гермодвери и прямо на входе нарвался на уставившийся ему в лицо ствол 12-го калибра.

— Клять! Рейма, опусти ствол! — Воскликнул в сердцах Шериф, — заикой человека сделаешь так.

— Так-кой прикас, Шериф, — усмехнулся финн.

— Какой? Тыкать в лицо стволом всем входящим? Когда успел Майор тебе приказ то отдать? Я только что с ним говорил.

— По рации крикну-ул. Я и припеешал. Пыстро.

— Молодец. Вот будет тебе лет как мне, не особо-то побегаешь по лестницам, — проворчал Шериф, отстраняя от лица до сих пор не убранный дробовик, — наглеешь, Рейма.

— А скольк-ко тепе лет?

— Сто тридцать, — грубо ответил Шериф, — не делай так больше, понял? И не стой у дверей, а то в рыло схлопочешь. Вон там стой.

— Я не хотел оп-питеть, Шериф. Просто я…

— Завали ротовое отверстие. Выполняй.

Финн не снимая дружелюбной улыбки с лица, внимательно посмотрел Шерифу в глаза и отошел к противоположной двери, где и встал, скособочившись и опершись на стенку.

Не обидится, знает он меня. Надо его выпросить у Майора, такого парня нефиг держать в охране. Пусть расшевелит окорока сегодня на улице. Привык тут околачиваться рядом с молоденькими чистыми девочками.

— Дай рацию.

Рейма снял с пояса обмотанную веревочкой небольшую рацию с проводом тянувшимся к сумке на поясе, где лежала самодельная батарея.

— Красный — Звезде! На связи?

— Красный на связи. Слушаю, — через хрипы и помехи услышал он измененный связью голос Майора.

— Беру финского паренька себе в усиление сегодня. Поставьте кого другого в Школу на охрану. А лучше двух. Конец связи.

— Принято, — донеслось из рации со свистами и хрипами, — пять минут и забирай. Волчок, прием. Поступаешь в распоряжение Шерифа. Как понял задачу? На смену — Бугай и Вафля. Прием.

Шериф впихнул рацию финну в руки и, не оглядываясь, прошел до конца коридора, окрашенного зеленой краской по стальным стенам. Кое-где уже пробилась ржавчина, надо бы подкрасить.

— Поня-ял, комманти-ир, — донеслось до Шерифа, когда он уже крутил колесо на гермодвери в помещение, где жили мамашки с новорожденными или мелкими детками.

Вот так. Пусть не теряет нюх. Сегодня погоняю его по плацу, как папка говаривал. Что такое плац только забыл. Обнаглел. В глаза смотрит. Хамло. А парень хороший. Помню, как от волчьей стаи семью отбивали. Его мать закрыла мелкого Рейму телом, пока ее волки драли. А отец… Эх, клять эту жизнь. Хороший, наверное, был мужик. Как сейчас эти глаза помню. Жалко-то как. Такой взгляд не забыть. Ведь мертвый уже был, а все стоял на коленях и смотрел, как мы достреливали стаю. Руку поднял в сторону жены и умер. На деревьях их отец похоронил. Вместе замотали в куртки, притянули несколько сосен к земле и привязали к верхушкам. А этот волчонок выжил, и вот, смотрит теперь в глаза. Такой же взгляд. Имя мой отец ему придумал. Не знали же, как родители его назвали, вот папка и дал ему финское имя, чтоб корни остались. Он мелкий очень долго русский учился понимать. Лосец, когда вообще своих не помнишь…

Он аккуратно прикрыл за собой дверь. В чистом большом помещении с выбеленными и раскрашенными цветочками стенами стояли несколько разделенных медицинскими ширмами кроватей. В центре комнаты на полу, застеленном толстым линолеумом, а сверху еще и синим ковролином, копошились с игрушками двое маленьких мальчиков, Митя и Сашка. Их мамы и несколько симпатичных чистенько одетых девушек сидели на стульчиках рядом. Они вязали спицами какие-то шарфы под руководством старой бабы Даши. Баба Даша сама просила так ее называть. Ей нравилось. Она была очень толстая, с распухшими больными ногами и еле могла ходить. Вот уже лет пятнадцать она не спускалась по лестнице ниже второго этажа. Ходила в раскоряку, словно между ног держала бочку, пыхтела как паровоз, даже когда сидела в своем специально сделанном под ее размеры кресле. Баба Даша до катаклизма была бухгалтером в каком-то местном населенном пункте или селе. Название смешное у него, Озеро Любви или Лав-озеро, что ли. Уже давно забытая и теперь никому не нужная профессия. Попав в Ангар, стала нянькаться с мелкими детками и молодыми девчонками, преподавая последним науку материнства. С согласия Президента и Ветеринара, у нее постоянно стажировались шесть, а то и восемь молодых девушек от четырнадцати до двадцати лет. Она их не отпускала домой, и жили они постоянно здесь. Чтоб, значиться, не путаться с кем попало, говорила она. Это была стратегическая хитрость. В случае повторного катаклизма, нападения или возросшей радиации, в Поселении всегда могли остаться несколько молодых женщин репродуктивного возраста. А вдруг, произойдет самое плохое. В Ангаре можно было выживать десятилетиями, не выходя на улицу.

— Здравствуйте, Шериф, — хором, вскакивая со стульчиков, пропели тоненькими голосами девушки, — хороший сегодня день?

— Здравствуйте, красавицы, — Шериф всегда чувствовал себя здесь медведем в кукольном домике. Даже вести себя начинал, как неуклюжий громила, и разговаривал, странно растягивая слова. Смешно иногда смотреть на себя со стороны. — На улице непогода. Лучше не гулять пару дней. Как поживают наши коротышки? Вижу, у Митьки уже щеки на плечах лежат! Толстеет пацан!

Он схватил маленького мальчика в клетчатых штанишках и зеленой рубашечке под мышки и поднял до уровня своего лица.

— Какой крепкий растет у нас Митька! Быть тебе шерифом, когда вырастишь. Да Митяй? — Он слегка подбросил мальчика в воздух и аккуратно поймав, поставил обратно на ковер. Мальчишка весело заухал и стал тянуть к нему свои крохотные ручонки. Внутри Шерифа кишки свернулись в тугой узел от напряжения. Не надо при них! Вот только не тут, при них! Держись, сука, твою мать!

— А Сашка куда пополз? А, Санька? Испугался? Вот быть тебе тогда президентом. Когда Пал Макарыч отбросит свои рога, сядешь в его кресло, там безопасно. Ладно, не реви. Не буду тебя кидать вверх. Баба Даша мне с вами пошушукаться надо секундочку.

Баба Даша цыкнула на девчонок и они, вместе с двумя мамашками, хихикая, схватили на руки свои вязания и карапузов, и ушли во вторую комнатку. Там была крохотная кухонька и несколько шкафов забитых детскими шмоточками и примочками. Баба Даша проследила, как закрылась за белая дверь и посмотрела с тревогой на Шерифа.

— Что случилось, Егорка? Серый совсем пришел? Беда?

— Нет, Баба Даша. Большой беды не ждем. Успокойтесь. Все сейчас хорошо.

— А что же ты, милый мой, совсем страшный? Боли опять у тебя?

— Давайте об этом потом. Где наша молодая мамочка с маленьким? Не вижу их, — Шериф вглядывался в кровати, завешенные белыми простынями и загороженными ширмами. Мне бы поговорить с ней.

— Кира спит сейчас с маленькой, Егорка. Они покушали минут двадцать назад и спят. Срочно тебе видать? Я загляну за ширму. Вон в той кроватке они.

Баба Даша начала колыхать своими телесами в сером бесформенном балахоне из парашютной ткани. Она поднималась как бегемот с лежбища, отхрюкиваясь, кашляя, и обильно потея.

— Да я бы сам заглянул, Баба Даша.

— Вот еще! Что я, больная что ли и встать не смогу? Придумал же, Егорка, ты. Я еще покрепче молодух этих. Постой, дай руку. Отдышаться надо. Стой тут и ни шагу своими сапожищами. Вон, сколько грязюки нанавозил сюда! Теперь девкам мыть полдня.

Против Бабы Даши Шериф ничего поделать не мог. Это тебе не Майор с Президентом. Тут правила жестче. Попробуй, скажи хоть слово поперек. Старая женщина, которая вынянчила половину молодого населения их городка, враскорячку, шаркая по ковролину больными ногами, дотащилась до кроватей. Она заглянула под балдахин из белой простыни и несколько мгновений молчала. Потом, поправив простынь, потащилась назад, прижимая палец к губам. Она схватила крепкими пальцами Шерифа за локоть и отвела к входу.

— Спят. Что? Очень срочное у тебя?

— А когда проснуться, Баба Даша?

— Через часок приходи, Егорка. Маленькая хорошо кушает. Боялись мы, что хворенькая будет. Роды уж больно были тяжелыми. Девка-то, Кира, выла как волки на луну, когда мужа не стало. Любила видать крепко. Сейчас отошла немного. Выздоравливает.

— Баба Даша, а скажите — ходила она гулять на улицу, когда родила? Или когда еще беременная была?

— Боже упаси! Егорка, что ты. Тут сиднем сидит уж четыре месяца. Хотя, вот как пропал ее парень-то, убегала она из Ангара. Помню, несколько раз. Даже, говорили, что в Бар к твоей ходила. Не пила, это она божилась мне. Уж ругала я ее тогда, Егор, уж так ругала. Говорит, нужно было. А потом тело мужа-то ее нашли. Вот с тех пор так и сидит тут. Молчит все время. То шьет, то порет, то вяжет. Просила вот, недавно, ягод клюквенных. Принесли ей парни ваши. Наверное, витамина не хватает ей.

— А к ней приходил кто-нибудь за это время? Мужчины, женщины? Девушка Мария к ней не заходила? Она работала тут, в школе со старшими ребятами.

— Да. Вот точно, ты сказал, я и вспомнила. Последний месяц у нее каждый вечер сидела Машенька. Хорошая такая девочка, милая очень. Она точно тут работала. Кира ее ждала всегда вечером. Машенька рисовала еще очень хорошо. Все время шушукались они в сторонке. Кира говорила мне, что знакомы они уже были, еще за стеной. Вроде как вместе пришли сюда. Не видела я Машу уже пару дней, наверное, с неделю. А что, Егорка, случилось-то? С Машенькой что? Кира про нее спрашивает.

— Баба Даша, я скажу. А вы сами решайте, как дальше быть. Марию Фролову позавчера нашли за стеной мертвой. Тише, Баба Даша.

— Волки? — Прошептала старая женщина, сжимая себе рот ладонями.

— Не скажу. Пока расследую я это дело. Вот и хотелось спросить у Киры про их отношения. Знакомы они, значит, были.

— Точно, точно, Егор. Были знакомы, мне Кира сама говорила, что подруги они. Ах, господи ты. Что же? Как же мне? И говорить нельзя сейчас ей про такое! Молоко пропадет же! Ах, господи, господи, несчастье какое…

Егор вышел из яслей в состоянии тихой паники. Около Реймы на выходе из школы торчали два мужика из старых отцовских сослуживцев. Настоящие воины. Далеко за 50, крепкие как стальные слитки, спокойные как олени нажравшиеся мухоморов. Буга, или еще его звали Бугай, не сильно впечатлял ростом, зато в ширину был как гном из детских сказок. В дверные проемы ему приходилось проходить, поворачиваясь боком. Вафля в молодости выступал на соревнованиях по рукопашному бою среди спецподразделений Российской армии и брал первые места. В их импровизированном спортзале, на первом этаже Ангара, он обучал молодежь приемам каратэ, кун-фу и еще какое-то китайской медитативной дряни. Шериф как-то походил на эти занятия, да бросил. Тоска зеленая. Дышите. Не дышите. Опять не дышите. Теперь снова дышите. Какой в этом был прикол? А вот боевку ему ставил именно Вафля, с самого детства, еще до катаклизма. Почему его прозвали так, Шериф не знал. Какие-то армейские шуточки из прошлого, может быть.

— Привет, Егор, — пробасил Буга и протянул широкую ладонь перед собой, — Рейма нажаловался на тебя. Говорит, обижаешь.

— И правильно, — подмигнул Вафля, пожимая в свою очередь ладонь Шерифа, — зажрался он тут. Жопа из штанов скоро вывалится. Тащи его, Егор, на свежий воздух.

Они заржали как лоси в разгар весеннего гона. Рейма слегка повесил нос, но тоже рассмеялся. Хитрый чертенок, этот финн.

— Пошли, Рейма. Держись за мной на расстоянии двух метров. И не вздумай разговаривать. Я думать буду.

Он заглянул к Ветеринару, оставив грустного финна в коридоре. Труп уже был вскрыт, изучен, но еще не зашит. Тело седого мужичка лежало на каталке, а над ним нависал Игнат Венегдиктович и впаривал медицинскую науку трем своим помощникам прямо в мозги. Молодые ребята осоловело смотрели в книгу, а старый Ветеринар тыкал скальпелем в раскрытую грудину и что-то разъяснял. Он оглянулся и прервал лекцию, отпустив парней на перерыв. Явно был не очень доволен приходом Шерифа.

— Какое первое впечатление, Игнат Венегдиктович, — вежливо поинтересовался Шериф.

— На первый взгляд, он точно умер, дорогой мой, Егор.

— Смешно. А подробнее?

— Тело взрослого мужчины, лет шестидесяти двух — шестидесяти семи. Кожные покровы нормальные, слегка желтоватые. Физически неплохо развит. На правой ступне отсутствуют три пальца. Фаланги искалечены, скорее всего огнестрельное ранение. Ране лет восемь — десять. Интересные есть следы. Несколько ножевых и одно огнестрельное. Два ножевых старые, лет тридцать, если не больше, в районе поджелудочной и селезенки. Зашиты профессионально. Огнестрельное примерно такое же по возрасту, может и раньше, под правой ключицей, навылет, возможно слегка задета лопатка, если судить по выходному отверстию. Два свежих ножевых с правой стороны. Благодаря тому, что ты здесь, совсем не изумляет, что нанесены они таким же образом, что и у нашего прошлого пациента. Если память не изменяет, девушка с фамилией Фролова. Кстати, когда заберете ее? Сегодня? Это хорошо. Ребята мои помогут. Так вот, ножевые в области печени, с поражением ткани печени, левой печеночной артерии и воротной вены. Смерть наступает в течение минуты. Без вариантов. Но ему и так немного оставалось. Гепатоцеллюлярная карцинома, стадия, скорее всего 4А. В просторечии — рак печени. Так что избавили его от мучений. Боли в правом боку были похлеще, чем у тебя. Скорее всего, были на лицо недомогание, лихорадка и желтуха. Посмотри, Егор, на печень. Видишь — несколько опухолевых узлов и уже пошло в диафрагму. Мдя… Следы пыток — сначала проколото, а потом выдавлено из глазницы правое глазное яблоко. Это, видать, фетешь вашего убийцы. На лице несколько порезов острым лезвием. Кости не сломаны, зубы целы, что странно при таком возрасте. Все свои, даже пломб не нашел. Аж завидно. Затылочная область черепа — гематома с разрывом мягких тканей в волосистой части. Удар был сильным, чем-то гладким и твердым, вроде стальной трубы. Из интересного, пожалуй, все. А! Вот еще. Во-первых, татуировка любопытная на правом предплечье, старая. Посмотри. Смерть в плаще с капюшоном со снайперской винтовкой. Ничего не напоминает? Не простой был видно мужичок. И еще, может и неинтересно тебе будет, но в руке было зажато вот это. Еле достал так, чтобы пальцы не ломать.

Ветеринар приподнял салфетку, накрывающую хирургический столик и указал скальпелем. На гладкой поверхности лежала смятая бумажка.

Так, а это у нас что? Фигасе. Это ж деньги. Купюра в тысячу рублей. Ярославль. Да, был такой город. Напесца с собой таскать старые деньги? Как розжиг для костра если только. Расправив старую купюру, Шериф стал рассматривать ее на свет. В уголке купюры сразу бросились в глаза, слегка смазанные цифры, жирно накарябанные химическим карандашом. 1.55.45. Ну и что это за хрень?

Брок. (Пьер Эжен, 47 лет, контрактный аспирант Центра исследований в области искусств и эстетики Университета Пикардии имени Жюля Верна в Амьене).

Копье мое тяжелое, в руке его несу. Прыг-скок! Папа зовет. Бегу. Фонарь я принесу! Бегу, бегу за фонарем. Прыг-скок! За фонарем. Оружие свое несу, прыг-скок за фонарем. Тут странные люди живут. В этом доме так пахнет едой! Сюда не буду стучаться. Тут зло, тут нужен рыцарь с копьем! Обижают слабого, здесь. Ох, как плохо. Я рыцарь с копьем, я добро вам принесу. Прыг-скок, папа ждет фонарь! Коверкаем русские слова. Маскировка. Тссс. Никто не поймет. Стучим мы в эту дверь. Тут хороший человек.

— Бонжурьте, месье. Я помощник шерифа. Это мои, Брок! Мне нужен фонарь…

— Да вали ты на кол медвежий, урод!

— Свет нужен. Очень бистро! Откройте, это я — же суа… э-э… помощник дю Шериф!

— Да, клять тебя черномордого! Чего тебе в такую рань сдалось? Гнида тупорылая!

— Бонжур, месье! Ле бесон дю лантерн! Фонарик! Свет нужен для Шериф. Бистро дай фонарь! Трес уржен! Сейчас тресну по башка! А ну — дай фонарь! Бистро!

Хороший человек. Он не со зла. Он добрый. Но, только так и понимают меня. Пока кулак не покажешь, не шевельнуться. Хороший фонарь! Папа будет рад. Я такой молодец и он гордится мной. Я ему почитаю сегодня из Блуа, а он порадуется. Или Гугон⁶? Ему Блуа подойдет. Он романтик. А я солдат. Как я стал солдатом? Так я же рыцарь с копьем! На защиту всех малышей! Прыг-скок на плиту. Прыг-скок с плиты. Папа доволен. Вот как смотрит на меня. Я — быстрый, я — умный, я — исполнительный. Диссертацию пишу, весь в книгах. Обложен стопами книг. Свет даже не видно от лампы на столе. Столько книг! А я сижу и пишу, пишу… Стихи. Какие красивые стихи. Пойду я вокруг, поищу следы. Дядька в пальто умер. Жалко-то как, человека. Жил человек. Худой, высокий. Видел много плохого и доброго. Бродили мысли в головушке. Меленькой такой головушке. Мысельки бродили, бродили. Чувства разные. За бородкой за своей ухаживал, подстригал. Добрый. А у меня огромная голова! Бесполезная. И вот — трах его по головушке. Плохой человек его убил. Ой, плохой какой человек! И умер. Нет человека. Плохо-то как. Нельзя так. А папа любит на людей ворчать. Не кричит никогда. Ворчит. Меня любит. Я его самый большой друг. Он мой друг. Сделаю вид, что не вижу его. Пусть думает — я занят, я работаю. А я — я о нем думаю. Вот и Элька пришла. Молодец Элька, моя сестра. Я тебя люблю, Элька. Я твой рыцарь на века. Прыг-скок на плиту. Прыг-скок с плиты. Ты легкая, как перышко! Иду с папой и сестрой! Иду гулять! Рыцарь я с копьем лихой. Копье в руке несу. Тогда я сейчас вам такой стих расскажу. Это для вас, мои друзья:

— Dum iuventus floruit,

licuit et libuit

facere, quod placuit,

iuxta voluntatem

currere, peragere

carnis voluptatem.

— Ах-ах, моя с рука опять кожа слезать! Смотреть, мадемуазель Элка! Какая я кусок с себя рвать! Ах! Лететь! Лететь! Моя тела лететь как лист на ветру! И вот опять я петь:

Amodo sic agere,

vivere tam libere,

talem vitam ducere

viri vetat etas,

perimit et eximit

leges assuetas…

Глава 4. Попытка расследования

Шериф вышел от Ветеринара и нарвался на вопросительный взгляд Реймы.

— Пошли-ка, Рейма, вкусишь, полной прелестей, жизни помощника Шерифа.

— А кута пойтем?

— Будем по полной использовать дедуктивный метод. И заодно выпьем.

— Како-ой тетукти-ивный метот?

— Ты, что Конана Дойла не читал? Шерлок Холмс? Величайший сыщик на земле.

— Нет, шеф. Опмишурился я…

— Надо тебе Рейма подтягивать мат. Часть, теорию, так сказать. Начать, как говориться, с азов. И первым делом сходим выпить в Бар.

— Это основы?

— Нет. Мне выпить хочется. Хотя может и это основы тоже.

— Пар закрыт!

— Так в том и прелесть работы на Шерифа, что для нас не бывает закрытого Бара. Пока идем, я буду думать, а ты молчи. И в Баре молчи. И вообще, пока не спрошу, не говори ничего.

— Так, а в чем токта моя по-омощь?

— В молчании, Рейма.

— А курить можно?

— Вот уже начинай молчать! Прямо сейчас. Иначе арестую и посажу в карцер за нарушение какого-нибудь закона.

— Какого?

— Сейчас специально для тебя выдумаю, только слово еще услышу.

Они вышли из Ангара, и попали под проливной ливень. Дождь лил теплый. Вода, скатываясь по лицу, щипала в уголках рта и кислила. Значит ядовитая. Они, оскальзываясь на мокром мху, с трудом удерживая равновесие чтобы не упасть, побежали в сторону Бара. Рейма счастливо хихикал. Но старался рот не открывать, не совсем-таки дурачок парень. Добежали до Бара, и ливень припустил еще сильнее, превратившись буквально в стену из воды. От земли начал подниматься липкий туман. Шериф заколотил яростно в двери, и как только они приоткрылись, надавил плечом и ввалился в объятия своей бывшей. Следом успел протиснуться финн и захлопнул двери, накинув на них засов.

— Да ты обалдел совсем, Егор, — закричала на него Тина, стараясь оттолкнуть мокрый тулуп, — совсем совесть потерял, так вламываться!

— Спокойно, дорогая, не ругайся, я с другом пришел.

— Как? Только недавно был и еще захотелось? Так еще и росомаху эту с собой приволок? Он же сейчас все сожрет, что не приколочено к стойке. Знаю я его. Привет, Рейма. Только не кури тут свою дрянь. А чего он молчит?

— Думает он. Просто, как и все финны, он медленный, и думает медленно. Налей-ка, милая, мне выпить чего покрепче и ароматнее. Мне надо мозги прочистить. И волчонку этому тоже плесни стакашку. Мы на задании под прикрытием.

— Каким еще прикрытием?

— А знал бы кто, что это значит. Но в такие моменты, детективу обычно нужно выпить и после этого он может мочить всех кого не пожелает.

— Ага, мочить. Ты снимай свой тулуп и вешай его к печке, благо растопила недавно. Самого замочило как утку в озере. Рейма, тоже тут вешайся.

— Ут-тки все вымерли. Но в осере они не мокнут, у них перья были ширные.

— Я кому сказал, арестую? Забыл уже?

— Никак нет, шеф, молчу.

— И правильно. Дай, дорогая, выпить по стакашке и расскажи мне кое-что.

— Не только выпить дать, еще и рассказать? Может спеть или станцевать? Может раздеться на стойке, распевая похабную песенку? А тебе сказали рот закрыть, нефиг так смотреть обнадеживающе. Губищи подбери, размечтался.

— Нет, вариант конечно неплохой, — Шериф стянул с себя мокрый тулуп и повесил его на спинку стула около печки, — но, наверное, оставим его на тот случай, если окажемся наедине. А расскажи мне вот что. Хаживали к тебе за последние месяцы — три или четыре, такая компания: мужик в коричневом пальто без рукавов, с седой бородкой, девушка — Маша Фролова, блондиночка, что была неплохой художницей, паренек в зеленой куртке и беременная девушка по имени Кира?

Тина зашла за стойку бара и, нагнувшись вниз, кряхтела со здоровенной колбой, литров на пятнадцать, наполненной мутноватой жидкостью с розовым оттенком. Шериф видел с высоты барного стула, как оголилась ее спина и шорты сползли вниз, открывая взору привлекательное полупопие. Рейма тоже косил туда взглядом, но делал вид, что шарится по тарелкам с закусками, разложенными на стойке. Все-таки, Тина была одной из первых женщин в Поселении по красоте. Если конечно ты в восторге от таких сухих и рельефных мышц, силы дровосека в руках, истеричной организации и способности бить тяжеленной сковородой по голове тогда, когда ожидаешь этого меньше всего.

Тина нацедила из большой бутыли хорошего самогона и поставила перед парнями по стакану. Посмотрев на их окосевшие глаза, не выдержала и сказала, но без неприязни:

— Слюни подберите, парни. Накину я, пожалуй, что-нибудь сверху.

— Накинь и рассказывай.

— Нечего особо рассказывать. Да, помню такую компашку. Приходили, ничего не пили, забивались в тот угол. Я сразу всех новичков примечаю, как появляются, — говорила Тина, с трудом влезая в узкую зеленую рубашку в клеточку. Она завязала ее на животе в узел, что нисколько не исправило ситуацию, так как майка под рубашкой уползла в сторону, полностью открыв в декольте небольшую, но сочную правую грудь, — примечаю на случай возможных неприятностей. И с ними действительно было две молодых девчонки и одна из них беременная. Так что скорее неприятности могли возникнуть в связи с этим.

— Возникли? — Шериф сделал хороший глоток самогона, и огненный шар прокатился по гортани и упал в желудок. Голову снова сжали невидимые тиски.

— Закуси, опять бок разболится. Рейма, а ты хорош уже пирог жрать! Ну, как ты правильно сказал — они возникли. К девчонке, наверное, ту, которую ты называешь Фролова, действительно пытались прислониться пара наших ловеласов.

— С этого момента с подробностями, дорогая. Кто это был?

— А нет подробностей. В принципе сам можешь догадаться. Кузнечик с Драконом вечно лезут ко всем новеньким женщинам и пытаются на спор затащить их в комнату в БарДаке.

— Тракон, это ко-оторый сын Лысоко?

— Ну, а какой еще дебил будет требовать называть себя Драконом? Естественно наш любимый — Коленька Лысенко. А тебе вроде приказано помалкивать. Уж жуй пирог тогда что ли.

— Что было дальше? До драки дошло? — Шериф посмотрел на пустой стакан и отодвинул его в сторону, отрицательно мотнув головой на вопросительный взгляд бывшей жены.

— Сначала они подсели и вроде как о делах перетирали, лица были серьезные у всех. Но видно о чем-то договорились, тут я упустила их на время, народу набилось много. Но в какой-то момент Дракон потащил твою Фролову к выходу силком, она закричала, и старый в пальто здорово унизил нашего дебилоида Коленьку.

— Уложил его?

— Не просто уложил. Швырнул на пол и с болевым приемом заставил извиниться перед девчонкой. Перед этим он еще двоих, что на него поперли, раскидал по углам. Коленька от боли тявкал как лисица в капкане, а старик-то ему всего лишь пальцы заломил вверх. Извинился и его отпустили. Но, грозился убить старого, а девку его тощую отыметь толпой и выкинуть из города с перерезанным горлом. Тут на него мужики толпой шикнули, чтоб не строил из себя крутого, и он убрался со своими инфантильными прихвостнями. Все пытается какой-то авторитет заработать, как у папашки. Но кто его слушать будет. Несколько безобидных крысенышей.

— Давно это было?

— Ну, месяца с три назад, точно сейчас не упомню. Нередко такое бывает здесь. Так-то, сам знаешь, в основном спокойно. Но, тогда ни тебя не было, ни Брока. Да и мужики не дают обижать молодых девчонок у нас, ты знаешь. Это не старый Дикий Запад. На криминальном авторитете не выедешь, в миг за стеной окажешься. С тобой никто связываться не хочет.

— Эт-точно. Спасибо, Тина. Нечто подобное я и ожидал услышать. Как в воду глядел, что клеился к ней кто-нибудь. Вот и первая зацепка, Рейма. Любовная интрижка! Это, финский мой брат, и есть дедукция. Больше ничего с ними связанного не помнишь? Про оружие они не спрашивали? Патроны?

— Я только с тем, что в зеленой куртке переговорила пару раз. Денис или Борис, вроде как-то так. Он до сих пор ходит сюда, ухлестывает за некоторыми барышнями. Трясет перед ними кучеряшками. Пьет норму, не бузит. Пытался ко мне подкатить, да сразу понял, что не его вариант.

— То есть не совсем дурак, — хихикнул Рейма из своего почти пустого стакана. Пить финн совсем не умел и даже с пары глотков уже сделался веселым, потеряв свой наигранный финский акцент.

Шериф хлопнул парня по спине:

— Давай осваивайся быстрее, парень, а то какой из тебя нафиг помощник шерифа, если ты от одного стакана окосел.

— Интересовался Борис картами, — вспомнила Тина, оправляя на себе зеленую майку под рубашкой, которая окончательно съехала на бок и снова приоткрыла правую грудь, — довоенными картами с названиями городов, координатами. Это не запрещенная штука, сам знаешь. Но у нас такое добро попадает сразу к Майору, так что, я ему ничего подсказать не смогла. Особо у нас картами никто не интересуется.

— А где работает этот Денис-Борис? Я такого не помню что-то, гражданство он точно не получал.

— А работать он устроился к Механику. Потому и не мелькает у тебя перед глазами и живет-то он, как и все его ученики, в Машинном отделении.

— Интересно, как он устроился туда без гражданства? В Ангар негражданам доступ закрыт!

— Ты туда не особо ходишь, а Механик сам себе король, кого хочет — того и берет.

— А, понятно. Действительно, там мне не особо рады.

— Так, как и везде, — снова хихикнул Рейма, за что получил от Тины дружеский, но вполне себе звонкий подзатыльник.

— Вот понятно, почему тебе приказано молчать. Ты — идиот, Рейма.

— Да, так и есть. Спасибо, Тина. Есть куда дальше теперь топать. Нужно найти оболтуса Коленьку и перетереть с ним о его делишках с мертвым Конем-в-пальто.

— Старик в пальто умер? — Тина насторожилась, — уже двое из этой компании?

— Закрывайся на засов до открытия Бара и не особо шарахайся в темное время по Поселению, — Шериф встал и с отвращением стал натягивать на себя источающий зловоние и исходящий паром тулуп, — пока не разберусь, не рискуй. Пошли, Рейма. Есть работа. Заглянем в мой Офис, будешь осваиваться. Да и дождь вроде перестал лить.

Вот и вырисовывается более интересная картинка из фактов. Старик поссорился с местным идиотом Колькой, который считает себя авторитетом. Теперь понятно, почему он с собой ствол таскал. Опасался мести и, судя по результату, не напрасно. А отец идиота — наш главный поставщик на черный рынок всякой всячины со связями среди охотников, разведчиков, местных племен и поселений. И имя ему Лысый. В том числе и оружием приторговывает, это мне точно известно. А эти, по словам Проныры, очень интересовались патронами. Есть шанс прижать Лысого и пригрозить ему изгнанием. Если на оружии его прихвачу, Президент не спасет, уж точно. Раньше он хитро выкручивался с самогоном и концентратом из мухоморов. Получится ли теперь, гнида?

Они с Рэймой вышли на холодный после дождя воздух. Пахло кислым, с черно-серого неба падали редкие теплые капли. Земля в Поселении превратилась в грязное чавкающее месиво, людей на улице почти не было. Редкие прохожие бежали бегом по своим трудовым делам. Некоторые не удерживались и с матами грохались в чавкающую грязь. Шериф не торопился и медленным шагом, обдумывая с чего начать наезжать на Кольку Дракона, дошел до своего Офиса. Рейма тащился сзади, помалкивал. Быстро учится, волчонок. Мимо пронеслись несколько разномастных котов и кошек, высоко подпрыгивая по кочкам, перескакивая лужи и грязь. Где-то за домами раздались кошачьи вопли. Жизнь кипит в Поселении.

Они поднялись по трем деревянным ступенькам в Офис шерифа и вошли внутрь. Элла сидела за единственным письменным столом в комнате и разглядывала кучку вещей, что лежала перед ней. При виде своего шефа встала и вытянулась в струнку. Брок химичил с маленькой переносной печкой-щепочницей и кулинарил себе на обед батончики, помешивая в кастрюльке тошнотворную черную жижу. Вот кому батончики не надоедали и даже нравились так это Броку. Килограммами мог их есть, и просить добавку. На столе горел жировой светильник, шторки на окне были открыты. Полумрак в комнате и тишина делали это место самым спокойным в Поселении.

— Встречайте нового, пока временно принятого коллегу, граждане полицейские, — огласил Шериф, снимая влажныйтулуп и вешая его на гвоздь в стене, — все его знаете, это — Рейма. У нас пока будет для усиления и ускорения хода раскрытия двух убийств. Рейма, если хочешь, помоги Броку с обедом для себя, запас батончиков у нас большой. Элла, докладывай по порядку про Коня-в-пальто. Что смогла узнать?

Элла как прилежная второклассница оправила на себе рубашку, встала по стойке смирно и, глядя в одну точку, начала доклад:

— Место жительства безымянного старика в пальто обнаружила с трудом. Он ни с кем не имел контактов. Гражданство получать не собирался. Работу менял постоянно, из-за чего никто не мог вспомнить, как его звали. Однако, удалось выяснить, что проживал он в бараке для новеньких, который с черными стенами из шпал. У него были нары на первом уровне. Обычно оттуда все стараются убраться в более-менее приличное жилье, но он даже не пытался. Несколько раз приходил к общежитию, Ромуальдас его вспомнил. Стоял около входа, но внутрь не заходил ни разу. По всей видимости, ждал Фролову. Она появлялась и они уходили. Работал в углежогах, химиках, мыл посуду на кухне, помогал шкуродерам и мыловарам. К лесорубам его не взяли из-за хромоты. Последнее место работы у собирателей. Устроился туда за неделю до Фроловой. В журнале Натальи Ким числился как Николай Зубенко. Подписывался простой буквой «З» с хвостиком, все подписи одинаковые. Не разговаривал ни с кем, норму перевыполнял по возможности.

— Нормально ты помоталась сегодня по Поселению, — проворчал Шериф, думая, что Элла снова хочет уесть его своей исполнительностью и незаменимостью.

— Продолжаю, — неумолимо перебила начальника отличница-второклассница, — при обыске его угла в бараке обнаружила несколько предметов, но скорее всего они нам ничего не дадут. Самые обычные. Зубная щетка, старая, но в хорошем состоянии, пластиковая. Набор для шитья с иглами и нитками, черными и белыми, несколько кусков чистой ткани, как старой, так и нашей. Наверное, выменивал или воровал. Брусок для заточки ножей, метров восемь настоящей лески с крючками, пара мотков хорошей бечевки, несколько старых спичек, но с целыми головками. Под матрасом набитым мхом лежал рюкзак неплохого качества, почти новый, я бы сказала, но немного обгоревший с одной стороны, словно попал в костер. Ни ножей, ни патронов, ни оружия не обнаружила.

— Соседей опросила?

— Да толком не было соседей. Один из мужиков, из тех, что пришли недавно, сказал, что хаживал к нему парень в зеленой куртке, и они вместе вечером уходили. Старик не здоровался, новеньким не помогал. Окружающие его считали спятившим, но безобидным. В основном лежал на нарах и молчал. Все вещи, что смогла найти — вот, на столе.

Шериф встал со стула и, скрипя правой коленкой, подошел к столу поближе.

— Мьет де па, ин гут де суп — ля форс ну донера ан пе⁷, — помешивая ложечкой в кастрюльке, запел Брок. Рядом с ним стоял Рейма и услужливо держал в руках крышечку от кастрюльки, с интересом в нее заглядывая. Губы он вытянул трубочкой и Брок аккуратно зачерпнул кончиком ложки черное варево и поднес к губам финна, чтобы тот попробовал.

— Крошечка, капелька, силы нам даст тьсють-тьсють, — снова пропел Брок и счастливо заулыбался, глядя, как Рейма облизал ложку.

— Лосец, еще одного недоумка привел в компанию, — пробормотал про себя Шериф, — ну что у нас тут? Начальный походный набор туриста времен восьмидесятых годов прошлого века. Консервной банки не хватает. А батончиков у него не было?

— Никак нет, — отрапортовала Элла, — хотя на всех работах сказали, что он исправно брал оплату и даже старался перевыполнить норму и получить дополнительный паек.

— Ладно, обедайте, товарищи полицейские. Я пока подумаю.

Глядя на то, как троица лучших представителей человечества хихикает около печки-щепочницы, поглощая черный суп из кастрюльки, передавая по кругу единственную ложку, он загрустил.

И вот это самые близкие мне люди? Еще бывшая жена и Кот. Вся его семья. Остальные как тени в толпе. Каким бы я был в старом мире? Таким же затворником, сидел бы дома и таращился в комп или телек до конца своих дней? Ни с кем не общаясь, никуда не двигаясь. А плевать. К работе. Не хочу стать обезьяной на дереве. Итак, у нас есть Конь-в-пальто, про которого узнали всё, но, толком ничего не знаем. Готовился уходить, но зачем и куда? Да и какая разница. Не могу думать. Надо идти и морды разбить сыну и отцу Лысенко. Может тогда станет легче.

Лысенко старший жил, как и все основатели Поселения, в собственном вагончике в районе, где селились разведчики и охотники. Можно сказать, что район был элитный. Электричество, подобие канализации выходящей за стену, отсутствие обысков при рейдах. Такие правила старожилы выбили себе, когда писались первоначальные законы, после окончания постройки стены. Отец тогда со многими своими перессорился. Некоторым хотелось исключительности, поблажек. Они ведь дали другим людям шанс жить в почти человеческих условиях, в безопасности. Они проливали кровь! Даешь наше равноправие немного более равным, чем у других! Тогда же и придумали это гражданство и негражданство, испытательные сроки. Но это хотя бы было оправдано. В те времена жестко бились за место под землей с группами и бандами. Всякие приходили, мутили воду, проповедовали религии. Всем хотелось такой безопасности, всем хотелось в бункер, жрать сахар с мукой и ссать чистым виски в унитаз. Хотя, сейчас знаем, что были и еще хорошие укрытия и бункеры. Набились туда люди и сожрали друг друга. Либо перерезали за лучшие условия среди лучших, либо на самом деле сожрали. Бр-р-р-р, думать о них не могу. Но Лысенко, хитрый сволочь. Тихой сапой свою неприкосновенность выторговал. Во всем помогал поселению своими талантами, переговорами, действительно кровь проливал. Но в мире, где люди живут по социалистическим принципам каменного века с натуральным обменом, немного сложно вознести себя по классовой или социальной лестнице. Денег-то нет. Да, есть простейшие услуги. Самогон, наркота, чтоб отвлечься от бед и несчастий, от воспоминаний. Лекарства, пусть даже шаромыжные, чтобы хоть как-то снять боль или симптомы болезней. Одиночество. Да, главный бич всех этих людей — одиночество. Потому и воплотили в жизнь идею Лысенко с «БарДаком». Отец был против, но умом понимал, что без этого никак. Потребовал, чтобы был официальный брак для тех, кто захочет завести детей. Те, кто могли, конечно, захотели. Женщины скорее ради безопасности, почти три года можно было прожить в Ангаре, не видеть эту грязищу, не ходить по дерьмищу, не жрать… ну, то же самое по которому ходили. А мужики, — основной инстинкт. По любви это вообще единицы. Вот Кира и ее этот, как его, Артур или Адам, те по любви. Мы с Тиной, тоже… А в лосиный зад все эти мысли, лучше бы дело делал. Чего ему сказать-то? Пришли, а я туплю и ничего так и не придумал. Бездарь убогий, а не Шерлок Холмс. Дедуктивный метод, ага, как же. Буду сейчас злостью плеваться на Лысого, выйду, он утрется и рассмеется мне вслед. Скажет, мальчишка пыжился стать взрослым. Потом принесет Президенту пару бутылок старого, посмеются и все останется прежним. Как быть-то, пришли уже.

Они вчетвером остановились возле дверей домика Лысого. Домик как домик, как у всех. Ни дворец, ни хоромы. И внутри такая же обстановка, как у остальных.

— Вы, ребята, постойте вокруг в видимости друг друга. Я один зайду. Услышите шум, выстрелы или крики — не входите. Ждите, пока не выйду сам. Рейма, понял приказ? Элла, переведи Броку. Ничего не предпринимать, пока не выйду.

Он поднялся по струганным доскам на крылечко и постучал в дверь. Через минуту она открылась, и Шериф вошел внутрь. Небольшая комнатка, такая же, как и у него, мебели немногим больше, также видна женская рука. Лысенко отошел от двери и гостеприимно повел рукой. Пара стульев, одно самодельное кресло-качалка из дерева. Спаленка отгорожена от основной комнаты, за дверью туалет и душевая.

— Здравствуйте, Василий Михайлович, — сказал Шериф, озираясь в ярком свете электрической лампочки. Разговор есть, так что извините, что без предупреждения нагрянул. Смотрю, свет не экономите?

— Здравствуй, Егор. А чего его экономить? Он ведь есть, надо пользоваться. Заходи. Не виделись уже пару недель. А своих товарищей чего не привел? Дождь того и гляди опять ливанет. Промокнут твои люди.

— Товарищи работают, им не положено думать о комфорте и промокать без разрешения, — с досадой сказал Шериф, — куда можно одежку мокрую пристроить?

— Вот тут вешай, пусть посохнет. Так и простудиться можно. Садись, тут тепло. Будешь что перекусить? Жена булочки сделала, или печенье. Уж не знаю, что это у нее получилось, но вкусно.

Шериф поставил дробовик около порога и повесил на крючок тулуп. Сел на стул напротив кресла качалки. Лысенко поставил на крохотный столик накрытый скатеркой две кружки с темным напитком и тарелку с круглыми лепешками, похожими на сырники из детства.

— Извини, разносолов у меня нет, а напиток хвойный. Жена заставляет пить. Говорит там полезное что-то для здоровья. Так что угощайся и рассказывай что произошло. Чем могу помочь?

Он, кряхтя, уселся в свое кресло и добрыми глазами посмотрел на Шерифа. Довольно крупный мужик. Толстых сейчас почти не бывает, не с чего толстеть. Но тут явно жирок на теле угадывается. Или сидячий образ жизни, или болезнь. Хотя лицо вроде нормальное, не похоже, что болеет. Напоминает, скорее, Винни Пуха из старого мультика. На голове отрастил хвостик, как у девушки, завязан веревочкой. Одет в старую форму. Всегда ее таскал, сколько помню. И где тут теневой воротила? Хитрожопый, клять тебя в…

— Я, Василий Михайлович, скорее с просьбой. На парней моих не смотрите за окном. К вам претензий у меня пока нет.

— Пока нет — звучит обнадеживающе, — хмыкнул Лысый.

— Я скорее по поводу Николая к Вам пришел. Есть ощущение, что натворил он дел. По крайней мере, пока все указывает на это.

Лысый напрягся и изменил немного позу. Глаза блеснули беспокойством.

— Куда еще вляпался этот кретин? Рассказывай, — в голосе зазвучали стальные нотки.

— Пока у меня есть несколько свидетельских показаний, но улики все косвенные. Обвинить не могу ни в чем, кроме дурных намерений, которым были свидетели. Но вот возможные последствия дурных намерений, пожалуй, являются фактом.

— Подробнее, Егор. И погоди, — Лысенко посмотрел в сторону и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, словно успокаиваясь, — спасибо, что ко мне сначала пришел. Благодарен. Теперь продолжай.

— Довольно кратко могу рассказать суть. Была компания недавно пришедших людей. Они искали способы скупки патронов и, по всей видимости, их навели на Николая. Тот любит крутиться около противозаконных дел, сами знаете. А в компании была девушка по имени Маша Фролова.

— Была?

— Была. Месяца три назад он пытался ее силой затащить в интимные отношения, причем прилюдно, но его осадили. Он ей угрожал, также прилюдно. Два дня назад Фролову нашли жестоко убитой за стеной.

— А он тут при чем? Чего ты несешь?

— Осадил его один человек из той группы. Унизил физически и заставил извиняться. Ему Николай также угрожал расправой, причем убийством. Вчера и этого человека нашли жестоко убитым уже внутри Поселения. Есть возможность, что Николай обещал ему достать патроны, заманил ночью в укромное место и зарезал со своими дружками.

— Он на такое не способен. Он пацан еще совсем, дегенерат несмышленый.

— Все взрослеют когда-нибудь, и не все выбирают правильный для этого путь, Василий Михайлович.

Лысенко молчал, обдумывая. Его лицо из благодушного Винни Пуха превратилось в лицо истеричного психопата, подергивалось, гримасничало. Больная тема видать для мужика, его сынок.

— Я собственно хотел с вами поговорить вот на счет чего. Мог бы и без вас его допросить. Мог бы, и арестовать, и сделать допрос с пристрастием в своей камере. Или Артура Степановича к допросу привлечь. Но, помня ваше с отцом прошлое, из уважения, хочу сначала спросить у вас. Ну, может вы мне, что честно расскажете? Про патроны калибра 7,62, оружие. С кем и на что обменивали. Я бы не предпринимал самостоятельно ненужных и излишне жестоких шагов. Ведь тут даже не изгнанием попахивает. Убийства как-никак.

— Егор, да ты умен, — вдруг расхохотался Лысый, — я сначала запаниковал.

— Так есть из-за чего паниковать? Что с патронами? Есть у него возможность их продавать?

— Хочешь подтянуть Кольке мокруху, чтобы узнать, мог ли он биндюжить от меня оружием и патронами незаконными? А потом под страхом его изгнания или смерти, меня прижать этой фигней?

— Биндюжить — не знаю такого слова.

— А и знать ничего не надо. Возить товар это значит. Он не торгаш, ничего он не меняет. Это слово тебе даю. Никто с ним не будет иметь дело. С такими вопросами ко мне приходят, через моих людей. И, сразу тебе скажу, патронами я не занимаюсь. К охотникам иди. Они промышляют этим, даже разведчики могут. Если мне патроны понадобятся, я у Артура попрошу, и он мне даст. Мое оружие законное и вон на стойке стоит. А то, что к девушке приставал, за то от меня огребет, запрещал ему насильничать с женщинами. Не те времена. Я никогда не одобрял этого.

— Так я поговорю с ним на счет девушки?

— Ты шериф Поселения, у тебя закон. Кто я такой, чтобы мешать тебе осуществлять правосудие и вести следствие?

— Отец.

— Вот ты, Егор! Нашел слова…

Лысенко встал из кресла. И постоял над Шерифом, нависая грозовой тучей. Потом снова сел и потер лицо руками.

— Допроси его. Но так, чтобы без последствий. Прошу тебя. Патронов у него не могло быть, если те люди действительно патроны скупали. Я узнаю для тебя, кто это мог быть. Честь свою даю, что это из охотников. Не особо проверяют, кого туда берут. Лишь бы стрелять умели и гражданство получили. На что они могли менять? Что у них было?

— Вещи старые, — расплывчато сказал Шериф, — необычные вещи.

— Ясно. А по поводу девчонки. Тут одно могу сказать тебе, Колька — ссыкло. Не будет он на мокрое идти ради мести. Не он это. Но допроси его, припугни, чтобы все рассказал. И, Егор, без последствий, ладно? Здесь прошу тебя. Благодарен, что сначала ко мне пришел.

— Если не он виновен, то, какие последствия?

Шериф встал и направился к тулупу. Постоял немного, держа его за рукав, потом вернулся и взял оладь из тарелки и откусил. Пожевав, удивленно присвистнул:

— Сладкие! Из чего их жена ваша делает?

— Поля? Да бог его знает. Может из муки и сахар достала где. На черном рынке чего только не бродит.

— Веселый вы человек, Василий Михайлович. Спасибо за угощение. Николая найду и допрошу. Если сознается в чем — вам сначала сообщу. Если нет, может умнее станет.

— Спасибо, Егор. Заходи в любое время. Возьми по булочке для своих ребят, пусть побалуются.

— Нет, спасибо, им фигуру беречь надо. Но, правда, вкусно. Полине спасибо и привет. Тяжело ей на складе работается, видать.

Получилось не так, как хотел. Но, получилось. Старый за сына себе горло перегрызет. Боится за него. Да и чего тут странного. За что его прижимать? За сигареты, выпивку и сахар? Если бы торговал оружием и патронами по-другому бы себя вел. За Кольку задергался. Все бы выложил, чтобы с него снять подозрения. А он уверен, что патронов у сыночка не может быть. Так что получается? Ложный след? Сначала все равно переговорю с отпрыском, вдруг и, правда, повзрослел и начал самостоятельную жизнь, не считаясь с папашкой. Где его искать?

— Эй, помощники! Ну-ка, подтянитесь ко мне. Где можно сейчас найти Николая Лысенко?

— Он как обычно в одной из комнат в «БарДаке» торчит. Штаб там, у Дракона, — хихикнула Элла.

— Турачо-ок он, — прыснул смехом Рейма, — все ршут над ним, а он не-е врупается, что выгляти-ит тупо.

— Отставить смех! Что за радость? Сейчас, в эти времена, это не востребованная эмоция. Развесились, — шикнул на них Шериф, — если находим там, скручиваем, тащим к нам за решетку и пытаем с пристрастием. Приготовьте платки лицо прикрывать.

— Заче-ем? — Удивился финн.

— Дерьмом вонять будет.

Особо никакого ареста с выламыванием дверей, погоней и перестрелкой конечно не получилось. Шериф вдвоем с Броком вошел в «БарДак», поздоровался с Плоской Зиной, комендантом этой общаги для свиданий, которая попутно тут же работала еще и парикмахером. У нее как раз сидел на стрижке совершенно заросший мужик из лесорубов по кличке Вентилятор. Имя его Шериф не помнил. Плоская Зина показала комнату, где торчал Колька, и ушла достригать своего клиента. Коля спал на покореженной кровати из бруса с матрасом набитым сушеным ягелем, в одежде, в полном одиночестве и, по всей видимости, с контрафактной бутылкой самогона в обнимку. Разило от него как от помойного ведра. Брок просто одел на него наручники, поднял паренька своими ручищами с кровати и понес на плече к выходу. Вот и весь арест. Колька даже не проснулся, только мычал и мотал головой туда-сюда.

Очухиваться он стал только в крохотной камере Офиса за решеткой, когда Элла побрызгала водичкой на лицо. Он долго приходил в себя, водя мутными глазами по помещению и людям, не узнавая их. Потом прислонился лицом к решетке и начал смотреть на волю. Вся компания в этот момент пила горячий чай и веселились над попытками Брока рассказать какую-то выдуманную историю. Шериф краем глаза поглядывал на сына Лысого и когда увидел в этом взгляде зачатки разума, придвинул свой стул к решетке и, потягивая из кружки черный пахнущий хвоей отвар начал смотреть молодому недоумку в глаза.

— Очухался, Николай? Потише там ребята. Идите-ка, погуляйте пока на улицу. Расшумелись. Идите, идите. Попатрулируйте полчасика около ворот.

— Зачем я тут, — промямлил Дракон сухими слипшимися губами, — я натворил чего?

— Натворил, натворил, — отеческим тоном сказал Шериф, — сейчас дам тебе водички. Или чайку горячего — мозги прочистить. Свежий, только заварили.

Он встал и закрыл за помощниками дверь в Офис. Нацедил в металлическую кружку из кастрюльки черной парующей жижи и просунул ее за решетку. Коля схватил кружку и, обжигаясь, выдул сразу всю залпом. Шериф снова уселся на стул, растопырив ноги, и начал дальше изучать ущербную линию генеалогии Лысых. Лет на шесть моложе меня. Паренек не урод, симпатичный даже для женщин, наверное. Немного подкачала нижняя челюсть, уж больно завалилась назад, отчего рот выглядит все время приоткрытым. Глаза зеленые, вроде даже смышленые. Ростом тоже не выдающийся, и физической силы не ахти какой. На тренировки не ходил, бездельничал и сачковал еще мелким в Ангаре, а потом живя с папкой и его молодой женой в собственном домике. Работать должны были все в Поселении, но этот умудрялся числиться где-нибудь пару дней и слинять. Отец кормил. Вот и выросла еще одна короста на теле их города. Начал в молодости заниматься папкиными делишками, да ума было немного, видать. Отец его и от этого дела отстранил. Так и болтается этот кусок лосиной жвачки по городу без цели и дела. Устраивает ссоры, интриги, лезет ко всем женщинам, пока по шее не надают. Есть у него компания таких же дятлов его возраста. Но тем приходится работать, что бы выжить. Не у всех такие отцы как у этого.

— Спасибо, — промямлил снова Коля, плямкая губами, — а чего я натворил, Шериф? За что меня, а? Папа знает?

— Убил ты, выродок, двоих человек за последние два дня, жестоко убил. И теперь хочу понять, зачем ты, мразь, это сделал.

— Что!!! — Колька вскочил на ноги и, не удержав равновесия, шарахнулся на пол, ударившись лицом о деревянные нары, — что? Я не убивал никого, Шериф! Ты спятил…

Николай поднялся на ноги, вытирая кровь с разбитых губ, и в ужасе посмотрел на Шерифа из-за решетки. Его трясло, весь алкоголь и спесь слетели с парня, словно пепел с сухой земли во время урагана. Из носа на пол вылетала кровавая сопля. Отлично, увидят сейчас помощнички арестованного и опять пойдут сплетни по Поселению, что шериф зверюга неадекватный.

— Сядь и успокойся. Истерики тебе точно не помогут. Начинай вспоминать. Кому угрожал за последние три месяца? На кого наезжал? Насильничал женщин? Вчера, где был поздно вечером?

— Не-е-ет! Шериф, не-ет! — Коля затряс головой пытаясь привести сознание в порядок, и присел на уголок нар, трогая нос и губы красными руками, — не было ничего такого. Вчера весь день тут проторчал, точно помню. Выпил вечером крепко, наорал я на нее, но это как обычно. Ушла от меня девчонка вчера вечером, Шериф! Но мы с ней встречаемся. Нет насилия. Я не мог же Юльку… Шериф, я… Я что, Юльку свою обидел вчера? Как? Где? Не помню ничего такого! Нет, не я это!

Он в ужасе начал рассматривать свои руки, тараща глаза на собственную кровь. Шериф молча наблюдал за восстановлением памяти молодого бездельника. Сопли со слезами смешивались на лице местного героя, он метался по крохотной камере, хватаясь руками за толстые металлические прутья, бился в стену, стонал и бросался ничком на нары. Наконец после 10 минутного эпатажа Шериф спокойно сказал:

— Ты вспомни лучше седого старика с бородкой в коричневом пальто без рукавов. Виделись с ним вчера? Когда расстались?

— Что? Кого? Какого старика? Чего ты бредишь Шериф!

— Повторить второй раз или одного раза хватит?

— Я не понимаю… Не было вчера никакого старика в пальто. Я в Бар даже не ходил! У кого угодно спроси, я в комнате весь день был. А с Юлькой все в порядке?

— Про Юльку твою ничего не могу сказать, не знаю я такой. Может быть ты и ее в порыве гнева придушил. А вот старика с седой бородкой, которому ты патроны 7,62 менял и про Марию Фролову, которую пытался затащить силой в «БарДак», мне интересно услышать подробности.

— Стой! Так это не вчера было! Старик и Машка это с месяц назад или даже больше. Да, помню в Баре ко мне подсаживались старый пень, две девчонки и Борис. Спрашивали они тогда про карты, патроны и батончики. Можно ли наменять. Так давно это было! Два или даже три месяца как! Одна из них тогда еще беременная была, теперь уж родила! Шериф ты не того взял! Этих я видел с тех пор в Баре может раза-два не больше! Да и то только мужиков. Бориса я знаю, не отрицаю. Нормальный парень. Мы перекидываемся иногда парой слов о девочках. А со старым была ссора, но не разговаривал я с ним больше. Маша эта не ходит в бар, давно не видел. Хотя девчонка красивая.

— А про патроны? Не ври мне Николай, я уже с отцом твоим разговаривал.

Колька Дракон насупился и наконец, уселся на нары, с опаской трогая распухшие нос и губы.

— А чего отец? Не было у меня патронов. Так пару штук можно среди шмоток найти. Так у кого их нет? В детстве гильзы и патроны были игрушками. А что со стариком этим? Ну, поцапались мы раз с ним в баре. И не обещал я ему патроны. Так направление задал, где можно поискать.

— И где?

— Да к охотникам его отправил. Может с этим делом помочь один гражданин, но особо на него не наедешь. Отрицать он все будет. Он без свидетелей всегда проворачивает. Да знаешь ты его Шериф, англичанин он, сейчас себя Олегом называет, а раньше был Билл. Тот еще дебил.

— А Маша Фролова?

— А что Маша. Видел ее буквально два, может три раза. Тогда она совсем не хотела общаться, смотрела свысока. Я ей комплименты, а она дикая какая-то. Даже не разговаривала. Ну, меня понесло по дурости.

— Угрожал?

— Не особо-то и угрожал. Поддал я тогда хорошо. Ну, бывает, Шериф, сгоряча не такое ляпнешь. Тебе ли не знать, что и как у нас в Баре происходит. Все стараются там пар выпустить. А потом я, и правда, жалеешь, что не сдержался. У меня нет к ним злобы никакой. Да я вообще безобидный. А что с Машей и старым? Почему ты сказал убийство? Старик допрыгался со своими технологиями и картами?

В каком смысле, интересно, он сейчас это сказал, «тебе ли не знать»? Это что еще за новости про себя узнаю.

— А что про технологии? Старик интересовался?

— Он спрашивал, нет ли в городе у нас того, кто в компьютерах шарит. Так я ему прям рассмеялся в лицо — какие к лосям компьютеры? Говорю, ты мха обкурился с медвежьим дерьмом. Я так даже и не видывал ни одного в своей жизни. Только на складе как-то отец показывал какие-то панели со стеклами и говорил что телевизоры и еще как-то. Матониры? Такой маленький у Механика внизу есть, там камера у него дверь входную показывает.

— Мониторы. Да, есть у него такое чудо.

— Шериф, я, что захочешь тебе расскажу. Только я ни старика этого, ни Машку уже с месяц не видел, даже больше. Хочешь показания тебе на бриташку дам, как свидетель. Что я якобы видел, как он патроны человеку менял? Бесит он меня, высокомерный, лососятины кусок. Ты вот нормальный мужик. С тобой хоть и страшно рядом быть, да договориться можно. Ну, если закон не нарушать. Я закон не нарушал, я чистый. Так, могу потрепаться на углах с парнями и за девками приударить, но не противозаконно это. Без насилия я всегда. У кого хочешь спроси.

Николай еще говорил и говорил, а мысли Шерифа уплыли уже от него далеко. Выходит не тот вариант. Я и сам знал, что это не то. Эти пацаны не полезут на убийство ради мести. Они понимают, что в случае изгнания им и дня не прожить за стеной. Папашка его может человека убить, это точно. Но молодой девчонке за то, что сына его послала на кол медвежий глаз проткнуть? Не они это. Клять, дьявол. Понял я, что у меня в мозгах происходит. Не хочу я про чужака думать в Поселении, вот что. А цепляюсь за местных. Искать чужого надо. Бориса надо найти. Если их за что-то одно пытали и убили, значит, он на очереди. И беременная эта. Тьфу, какая беременная. Ребенку уж два месяца почти. А с этим идиотом что делать? Так, надо парней моих посылать работать. Болтаются без дела, хихикают. Да еще циферки эти мне покоя не дают. Блокнот с рисунками так и не рассмотрел толком. Зачем он купюру в руке зажал? Его режут, а он в кулаке ее зажал и не отпустил даже когда помер. Что это?

Шериф машинально посмотрел на часы на левой руке, матернулся и чуть не посмотрел на правую, но вовремя дернул себя мысленно за рукав. Не при этом же демонстрировать гаджеты.

— Так. Еще один вопрос, Николай и буду думать, что с тобой делать.

— Давай. Все расскажу!

— На что собирался менять старик в пальто патроны? Он говорил, что у него было?

— Не особо распространялся он. Я спросил, естественно. Мало ли что интересное для меня. Он только сказал что старые вещи в хорошем состоянии. Не оружие, не лекарства. А мне шмотки не нужны. Я дальше и не стал узнавать. Сказал ему как этого Олега искать и где он живет и все. Так что с ними?

— Посиди друг, сегодня тут. До утра. Не буянь и не ори только, а то запру на неделю на вышке. Мне и моим ребятам работать надо. Будут захаживать и ночевать тут будут. Если что вспомнишь значительное, то рассказывай моим парням.

— А с Эллой можно поговорить? Мне она нравится, хоть я… Вот, клять, Шериф, ну видишь! Вот что со мной не так? Слабый я на счет женщин. А что про отца говорил?

— Выпущу, выпорет он тебя.

Выйдя на крылечко Офиса, Шериф свистнул. Табунчик бравых служителей закона нарисовался с разных сторон, передвигаясь легкой трусцой. Неплохо я их выдрессировал. А ведь и, правда, патрулировали поблизости, вот клять, командир. Теперь накидать им нетрудных заданий и пустить в разные стороны по следам. Нет, Брока нельзя одного.

— Элла, бери Брока и иди к Механику в машинное отделение. Если Борис там, то арестуйте его и тащите сюда. Устроим очную ставку двум подозреваемым.

— Очная ставка не так готовится, шеф. А у Кольки размер ноги и подошва сапога не соответствует… — начала Элла с заумным видом, но Шериф перебил ее:

— Завали. Просто выполняй и все. Притащите его сюда. Мне к Механику идти не хочется. Рейма, ты пойдешь со мной, на тебе самое трудное на сегодня.

— Что-о прикашешь, комантир?

— Будешь следовать за мной по пятам и молчать. Справишься? Брока не беру, так как он не осилит такое сложное задание. Так что приступай прямо сейчас. Во уже приступай. Молодец. Верю в тебя.

— А ты куда? — Элла насупилась и смотрела исподлобья, — меня Механик не пустит вниз.

— А ты и не просись. Просто узнай, есть у него в машинном этот Борис, или он в городе живет. Да и вообще, не верится мне, что он там работает. Механик хоть и сволочь, но врать не станет.

— Если Бориса там нет, то можно поискать по городу?

— Да. Можете разделиться, если хотите. Но, только если его нет у Механика. Потом Брок до вечера ходит по улицам, ужинает, и спать до ночи. Я пойду к охотникам. Есть к ним вопросы. Выполнять. И да! Дробовики возьмите все. И Элла, а где мой толмут?

Эх, моим бы ребятам форму пошить приличную. Смотрю на них — оборванцы какие-то. Брок вообще как будто через полгода после смерти выбрался из могилы. Элка в этих штанах синих и зимой, и летом. Нужно с Президентом поговорить на этот счет. Или пусть с запасов выдаст старую военную форму, а Элка сама нашьет какие-нибудь знаки отличия. Но с дробовиками хоть видно, что они на службе, а не просто группа зомби грязь месит по улицам.

Дотопав с Реймой до домиков, где проживала небольшая каста охотников, выяснил, в каком проживает Билл-Олег из бывших англичан. Шериф его хорошо знал. В городе уже лет восемь или девять. Бывший военный, десантник. После катаклизмов, на наш берег кого только не повыкидывало. Этот был то ли с корабля, то ли с самолета упавшего неподалеку. Выживал, как мог, болтался по сопкам, жил в пещере без оружия. Когда поперло зверье наловчился управляться с копьем из палки и ножа. Бил оленей, воевал с волками и медведями. Брутальный дядька, молчун, надменный. Группа разведчиков нашла его разорванного медведями неподалеку от Поселения. Приволокли сюда почти мертвого. Ветеринар колдовал над ним месяц, сшивая сухожилия и мышцы. На нем одном ученики Ветеринара получили врачебной практики больше чем на остальных пациентах за год. Шериф видел его полуголым, и там точно нет ни одного участка кожи без шрама. Отношения у них были сдержанные. Билл, который женившись на русской девчонке, решил поменять имя на Олег, в драки не лез, в Баре выпивал норму и уходил спать. Зверя бил отменно, чуть не лучше всех понимал следы и повадки. Парень он был нужный для Поселения. Но, как оказалось, занимался корыстными преступлениями и менял выданные по счету патроны на личные вещи неизвестного происхождения. Тут надо было действовать тонко. В тюрьму такого не поволочешь за обвинения в потере пары патронов. Доказательств-то нет никаких. Но поговорить надо. У Коня-в-пальто мог быть и с ним конфликт. А Олег может горло перерезать ночью в подворотне. Но, зачем тогда Машку? Хотя вот именно он и мог подкараулить ее около Поселения и прикончить. Все есть у него на то возможности.

Охотники товарищи самостоятельные. Группами не ходят, старших над собой не имеют. Захотел — пошел на охоту. Не захотел, дома валяется на кровати. Чутьем они апеллируют. Идет охотник на оружейный склад, говорит: нужны 10 штук 9,3\64 Бреннеке пуля со стальным сердечником, 15 патронов 12\70 картечь Магнум и 20 патронов 12\76 дробь № 4. Гарант, а по простому кладовщик Степан, смотрит в свои записи: так, у Олега-Билла по описи оружия есть «Super Black Eagle 3», «Беретта» АЛ391 и редкий нынче карабин «Тигр». Степану понятно, что Олег-Билл пойдет бить зайца с дробью № 4, от волков берет картечь, а на случай большой удачи или неудачи на лося и медведя соответственно, у него есть обойма на 10 патронов 9,3\64. Все сходится, и охотник получает патроны. Сколько он отстрелял и насколько успешно — остается на совести самого охотника. Как тут проверишь? Погибает их много за последнее время, потому и отношение к ним особое. А в особенности к охотникам вроде Олега-Билла. Он один из всех охотников поселения имеет трех, а не двух помощников для переноса амуниции и добычи. Результативность у него фантастическая. А уж медведей бьет, просто удовольствие слышать вечером в баре официальную сводку. Ненавижу я этих тварей. Расплодились.

А как тогда быть с антиклещевником и бухгалтерией Натальи? Могла и ошибиться, дура узкоглазая. Недосчиталась, «вроде бы были», и правда дура. А клещевник он просто засунул под камень, чтоб со следа сбить, направить по ложному. Только мотива нет для такого хитрого двойного убийства. Вот и выясняй мотив, скотина тупая. Толку от тебя вообще никакого. Мечешься по Поселению весь день без смысла, без пользы. Лучше бы пошел в кузнецы. Там хоть сила бы пригодилась. Хотя, нет. Не люблю я работать. А там вкалывать надо весь день. Да еще и начальник над тобой висит с воплями и претензиями. Нет уж. Я лучше тут побегаю в этом проклятом тулупе, который воняет медведем, и мокрых сапогах. Жрать захотелось, как мимо кухни прошел. Запахи вкусные идут из сушильной печи. Ай-яй-яй, желудок заткнись! Ну, вот и Билл. Надо как-то втихаря на подошву ботинка его глянуть…

— Привет Олег. Есть пара минут?

— Заходи в дом.

— Нет, давай на улице.

— Давай.

— Старика в коричневом пальто без рукавов знаешь? С седой бородой.

— Нет.

— А эти часы у тебя откуда?

— Первый раз вижу.

— Патронами торговал?

— Нет.

— Понимаешь, что могу доказать и вышвырнуть тебя отсюда одного без жены?

— Докажи.

— А если проверю журналы по использованию патронов у Гаранта?

— Проверь.

— Ты мне хамишь?

— Нет.

— А если по дому сейчас пороюсь с обыском?

— Так я сразу и пригласил в дом. Зачем отказался?

— Хорошо как по-русски стал говорить, без акцента.

— Практики много.

— Как жена?

— Здорова, бойкая.

— Чего ребенка не надумали еще?

— Со временем получится.

— Так менял патроны на эти клятые часы? Говори правду или сейчас урою тебя тут, скотина ты английская, морда натовская, ублюдок.

— Было дело, Шериф. Вот сейчас только и вспомнил, как ты намекнул. Пару неучтенных 7,62 поменял на неработающие старые часы. Пришел старик с седой бородой в пальто без рукавов. Может, чаю зайдешь, выпьешь? Моросит опять.

— А чего не зайти к хорошему человеку? Пошли Рейма, зайдем, погреемся 10 минут.

Вот так раскалываются преступники при жестком допросе умелого шерифа. Ай да я. Олег усадил гостей в своем крохотном домике на стулья и принес по кружке с горячим чаем из листа брусники и хвостиков морошки. На тарелку кинул несколько полосок вяленой оленины и зайчатины. Шериф оглядывался, попивая горячий чая. Бедно в жилище, мебели мало. Стойка с винтовками разного калибра прикрученных цепью с замком к стене. Пара самодельных тумбочек, кровать для двух человек, печка и стулья. И все. Даже шторок и скатертей нет как у него. Не чувствуется женская рука. Но вот коллекция рогов на стене просто изумительная. Несколько черепов выделанных. Ого, медвежий какой огромный.

— Это белый?

— Он самый.

— Сам завалил?

— Повезло. С одной пули в глаз попал, череп остался целым. Года четыре назад было, не помнишь?

— Да, помню. Ветеринар запретил тогда белых жрать. Больные они все.

— Есть последствие от этого обмена на патроны? Сложности?

— Пытаюсь разобраться в сложностях. Скажи, как было дело. Мне важно знать.

— В Баре подсел старик в пальто без рукавов. Показал часы вот эти. Сказал что у него много таких штучек и нужны патроны. У меня много свободных не было. Поменял пять штук на эти часы, думал, жена как браслет носить будет. Он обещал еще принести забавные штуки. Принес мобильный телефон. У меня и патронов не было неучтенных, я отказал. Да и кому этот мобильник сейчас нужен. Я подержал в руках, он не включается. Отказал, сказал ему, чтоб больше не спрашивал.

— Не ссорился с ним?

— Нет. С чего. Он спросил, я отказал.

— Он именно 7,62 спрашивал?

— Да. Но, именно 7,62 на 51.

— Говорил зачем?

— Я не спрашивал, он не говорил. Многие сами охотятся. Мясо хочется людям иногда поесть. А может, на что другое хотел выменять. Знаешь ведь, как торговля у нас идет. Запросто эти патроны вернуться мне назад через пару месяцев.

— Ну, да. По кругу бывает все ходит у нас. А часы чего поменял?

— Предложили интересное. Для жены.

— Что именно?

— Ну, — тут англичанин впервые замялся и даже засмущался, — если скажу, отстанешь?

— Вываливай.

— Сапоги кожаные на каблуках. Новые.

— Охренеть. А чего она в них не ходит?

— Это для… — Олег показал глазами на кровать, — ну, сам понимаешь. Часть старого мира.

— Ладно. Спасибо за чай и мясо. Рейма, пошли, хватит жрать мясо. И, Олег…

— Да?

— Не делай так больше. Патроны штука запрещенная. Как и оружие. Тебе ли не знать. Лучше ко мне подойди, подумаем, как быть.

— Ладно, договорились.

— Все, бывай, не болей. С женой повезло тебе.

— Сам иногда в шоке, как жизнь изворачивается.

Ну и чего я нового узнал? Ни лося, ни оленя. Пустой с охоты я пришел, пойдя охотится на тень. Была бы у старого с кем-то из местных ссора, то или Колька мне настучал тогда со страху, или Проныра обмолвился словом. Если бы это Олег был, тоже не сознался бы так быстро в торговле патронами. Мог бы арестовать его сейчас. Но что это даст, если он ничего не знает? Надеюсь, больше повезет Элле с Борисом. Пойти еще раз Киру попробовать опросить? Наверное, пора. Пора выходить на эту компанию напрямую, сколько можно тянуть.

Они с Реймой в который раз за день месили грязь на улице, теперь уже в сторону Ангара в горе. Дождь перестал, небо к вечеру стало светлеть. Словно вот-вот сейчас разойдутся тучи, и выглянет такое долгожданное солнце. Клочок голубого неба бы увидеть этим летом. Оставив финна отдыхать около входа в школу, он зашел в ясли и ему опять не повезло. Баба Даша сказала, что Кира с другими девочками только что залезли в душевую мыться и купать младших детей.

— Это не меньше чем на час, — охала Баба Даша, — подождешь? Или придешь позже? Могу сказать ей, что приходил ты ее проведывать, про здоровье спрашивал и так тому подобное. Ей приятно будет и не испугается тебя, медведя такого, когда придешь снова.

— Ждать буду, Баба Даша. Не могу тянуть я больше.

Он притулился к стеночке возле входа, и достал из кармана тулупа смятую купюру с городом Ярославль. Не давали ему покоя эти цифры и те, что были на странице из блокнота Фроловой. Не клеится версия с местными разборками. Хоть тресни не подтянуть ее за уши к двум убийствам. Кто-то ведь зашел со сборщиками в день, когда убили Машку. Не могла Наталья просто взять и не досчитаться одного человека. И подписи все стоят. Ведь вечно она уставшая, а людей много, назвали имя, клещевник и нож сдали, расписалась в журнале. Могла на лицо просто не обратить внимания. Ходит здесь баба какая-то вместо Машки. Ходит туда-сюда с собирателями, и никто ее не ловит. И скорее всего, ищет она сейчас Бориса и Киру, вот своей задней частью чую это. Закрыть надо город на сутки. Сегодня рейд провести, как Президент хотел после девяти вечера. Где она может тут прятаться? Помогает ей кто-то из местных? Надо искать…

Тина (Валентина Анатольевна Золотарева, 31 год, дочь полковника спецназа ГРУ генштаба ВС РФ Золотарева А.П.)

Тру и тру весь день этот пол. Кто оценит? Для кого делаю? Наверно, просто, чтобы не думать. То порю тряпки старые, то шью тряпки старые, то мою, то варю. Весь день как на каторге, причесаться некогда. Все одна и одна. С ума сойду скоро от одиночества. Народу наволочится сегодня в бар. А я одна стою за стойкой. Одни рожи вокруг, как на гравюрах Доре. Страшные все, грязные, зубы черные, вонючие. Сесть бы сейчас в кресло и книгу полистать. Так мысли сразу в голову полезут. Как он там, где он? Придет или не придет вечером? Бок у него все болит и болит. Говорю, чай пей. Так не пьет. Хоть какая-то польза была. Ешь, говорю, через силу! Не ест. Димке сказала, чтобы мяса ему дал. Слава богу, взял и съел. Элла молодец, что проверяет его. Колотится снова в двери урод какой-то. Да чтоб вас всех! Кого еще принесла мать волчицы? Приперся. Да еще навалился, мокрый же весь! Опять злющий как кабан. Бу-бу-бу, да бу-бу-бу. Ворчит только все время. Даже в глаза не смотрит. Все рыкает и рыкает на меня. А что я ему сделала? Заботилась всегда. Пришел бы лучше и переночевал со мной тут. Чем там сидеть с Котом, или ждать Элку. Мне страшно здесь одной. В этом баре проклятом, здоровенном как Ангар. Ветер свистал нынче ночью, и я аж плакала от страха, как было одиноко. Достал уже хуже радиации. Хуже жизни этой всей достал меня бар. Тру его тру, мою и мою, варю это пойло для алкоголиков. Налью парням самого чистого, пожалуй, вот этот покрепче, на брусничных ягодках. Пусть выведут радиацию из организмов. Ни просвета в этой жизни, ни лучика солнца. Был один лучик, так потеряли. По глупости потеряли. И все злиться он на себя. Все только на себя злиться. Говорит, ни капли вины тебе не отдам, вся вина моя. С чего она только твоя? Моя такая же! Оба недосмотрели. Раз, говорит, я был с вами, значит вина только моя. Я не бросилась на нее. Я должна была броситься, на медведицу ту драную, тварь эту. Когда она сынулечку моего… Ближе ведь была, чем он. А я орала только, как дура. Как ссыкуха какая-то визжала. Что теперь на меня зыркаешь украдкой. Оба виноваты в его смерти, не только ты. А! Ты вон куда выставился. Сиськи тебе подавай, скотина. Ну и смотри. Пусть тебе будет плохо. Еще этого недоумочка привел с собой. Кончеными дурачками окружает себя.

— Слюни подберите, парни. Накину я, пожалуй, что-нибудь сверху.

Довел себя до чего. Вон страшный какой, лохматый, седой весь с бородой драной, нечесаной. Словно лось с похмелья, мухоморов объевшийся. Рубаха мятая. Мне не дает к себе приходить, волком смотрит. Чего приперлась, занят я… Ага, занят. Соломку свою плетешь. А я бы постирала. Хорошо хоть Элку могу уговорить приходить к нему иногда, иначе одичал бы совсем. Окончательно бы спятил. Пусть лучше она. Хоть немного присматривает за ним. Она одна его тут не боится. Жалеет и не боится. А я боюсь. Как тогда, четыре года назад, он рвал эту тварь зубами, весь красный был от крови. Волосы все выпали от горя, когда в землю положили нашего мальчика. Как не зареветь сейчас, клять… Милый мой, что же ты творишь! Что делаешь с нами. Ведь любим мы друг друга. А сидим поодиночке в разный хибарах, виной своей пропитываемся, давимся своим горем, а проглотить не можем. Пей, давай, чего в стакан выставился? Или опять на мои прелести смотришь? Соскучился, скотина. Ах, подлец ты, Егор.

— Закуси, опять бок разболится. Рейма, а ты хорош уже пирог жрать!

Вместо картошки притащили сегодня кабачки. Говорю — вы дурачки? И что я вам сварю из кабачков? Самогон из кабачков? Хотя, почему и нет. Органолептические свойства у них слабенькие. Оладьев наделать, как в детстве? Вот бы попросить жену Лысого мне муки отвесить. А что бы и не попросить? Она же самогон берет у меня для мужа. Пусть стащит для моего немного муки. Этот совсем окосел, пацан. Валите уже оба, мне еще полы домывать. Аппарат надо почистить будет. А брагу буду ставить сегодня. Второй день не могу уборку доделать толком. Артур скотина опять свалил. Бедный паренек. Конечно, закроюсь на засов, на что мне еще тут закрываться. Идиот.

Глава 5. Люди и волки

Входнаядверь распахнулась, всклокоченный Рейма засунул голову в щель и крикнул:

— Шериф, сро-очно выхоти. Тревога! Люди новые перед воротами. Майор уже туда пошел.

Шериф затолкал купюру в свой бездонный карман и тяжело вздохнув, бросил Бабе Даше:

— Попозже я зайду, вы не говорите Кире про меня, и что я про нее спрашивал. Не нужно подготавливать.

Он вышел в туннель под тусклый свет одинокого на этом участке фонаря и махнул рукой Рейме, чтобы тот топал впереди. Бредотня какая-то получается. Два трупа. Молодая девчонка с рисунками и старый мужик с купюрой. Когда он зажал купюру в руку? Еще до удара? Или очухался, когда тащили и успел выхватить из кармана? Так схватился бы за пистолет. Пока кроме цифр непонятных их ничего не связывает.

Вдвоем выскочили на улицу. Рейма что-то отвечал по рации и оглядывался на Шерифа. Мимо пробежали, пыхтя, как лоси при запоре, люди из охраны Ангара. Они держали на плечах концы гладко отполированных палок, сунутых под мышки безногого Снайпера. За его плечами болталась Вера. Коля приветливо подмигнул Шерифу. Потащили на точку на самой верхушке горы, значит что-то серьезное. С простыми беженцами так не бывает.

Еще больше потеплело. Ветер гнал наверху черные облака с огромной скоростью, но на земле этого не чувствовалось. Скорее, стояла какая-то влажная духота и болотный застой. Пахло брусникой. Шерифу стало жарко в своем тулупе, но он шел быстрым шагом к центральным воротам и терпел. Около большого крана, который почему-то называли «Колонка», толпились женщины с ведрами и канистрами. Из крана в землю лупила толстая струя воды, и очередь двигалась быстро. Это было одно из сокровищ Поселения — чистая вода. Она поднималась с невообразимых глубин подземной шахты, очищаясь через слои песка, глины и древнего угля, насыщаясь минералами и микроэлементами. Прогонять через фильтры ее не имело смысла. В Поселении стояло две таких колонки для жителей, а вот похвастаться прямым трубопроводом могли только в Ангаре.

Около центральных ворот толпились люди, свободные от работы. Человек десять из внутренней охраны взбирались по лесенкам наверх стены. На уровне подсознания Шериф фиксировал отдаленный звук, словно ветер воет в трубе. Но ветра не было, только звук. Рейма указал пальцем, и Шериф разглядел блестящий бритый череп Майора. Оглядев толпу в поисках своих сотрудничков, он матернулся и полез вверх, перебирая руками по железным перекладинам. На высоте примерно метров шести над землей он встал на площадку и перебрался на барбакан. Там, перегнувшись через бортик, смотрели вниз Наталья, Майор и пара бойцов охраны.

— Что тут у вас?

— А, Егор, — отозвался Майор не оглядываясь, — иди, посмотри. Это по твоей части. Новички прибыли. А вот те, что дальше, уже по моей. Слышишь вой?

— Волки?

— Примерно четыре километра. Наши загоняют всех собирателей обратно. Вон они несутся. Наталья, иди, встречай. А вон и лесорубы с востока топают. Молодцы, груз не бросают.

— Пересчитай всех, не забудь, — буркнул азиатке Шериф.

— Пфф, — фыркнула Наталья и показала Шерифу неприличный жест, — своих иди, считай. Вон толкутся, как олени в загоне. Того и гляди палить начнут во все стороны.

Сборщики бежали с трех сторон к центральным воротам. Завыла древняя сирена С4 °C, установленная на верхней смотровой площадке. В памяти всплыла экскурсия с отцом на подводную лодку, когда при погружении почти такой же сигнал напугал и очаровал его. Сейчас рев, конечно, был громче, в другой тональности и разносился километров на десять по окрестным сопкам.

Шериф начал разглядывать стоящую в сторонке перед воротами группку людей. У них еще не забрали оружие и двое волосатых как медведи мужиков сжимали охотничье ружье и карабин в руках, сурово оглядываясь по сторонам. У обоих за спинами торчали самодельные луки и колчаны со стрелами. Значит, патронов, скорее всего, пара штук на каждого, берегут на самый крайний случай. Три женщины, поставив между собой двух детей лет шести и десяти, нервно крутили головами на незнакомый страшный звук. Одного малыша на руках держала молоденькая девушка лет шестнадцати с яркими рыжими волосами. Широко раскрыв в удивлении рот, она смотрела вверх прямо в глаза Шерифа.

Трое детей, это хорошо. Значит, вероятность того что это лазутчики минимальная. Надо спускаться. А вон и помощнички — бездельники. Топают, не торопятся. Он еще раз посмотрел вдаль и увидел, как серая масса скатывается по сопке вниз километрах в двух от них, пересекая старую военную дорогу, ведущую в Поселение. Казалось, что на редкие не растаявшие участки снега накатывается талая вода. Сотни две, не меньше, присвистнул про себя Шериф. В этот момент раздался хлесткий выстрел с верхушки скалы. Это Снайпер Коля вычислил альфа-вожака и исключил его участие в набеге. На простого волка не стал бы тратить патрон. А какого моржового, вообще такой стае тут ловить? Все оленьи стада сейчас на восток и на юг отсюда.

— Я спускаюсь новеньких принимать, — крикнул он отошедшему в сторону по стене Майору, — мне Реймы хватит, сами примем и распределим.

— Я сейчас тоже спущусь, Егор. Бери Наталью, пусть осмотрит женщин и запишет всех. Запускайте их внутрь, надо закрываться.

Процесс осмотра вновь прибывших в Поселение был отработан очень четко. Новеньких знакомили с законом об оружии и просили сначала выложить все колюще-режущее, что у них было с собой, включая лезвия, заточки, гвозди и рогатки. Как только они, скрипя сердце, скидывали холодное оружие, их, естественно, просили отдать огнестрел, если таковой был. После этого у людей спрашивали имена, делали короткое описание внешности в Наташкином журнале и передавали на осмотр Ветеринару. После медицинского осмотра в палатке охраны прямо у входа, им выдавали по два пайка на каждого и передавали Ромуальдасу для заселения на свободные места в бараках или общаге. В случае, если Ветеринар браковал вновь прибывших по внешним симптомам, их выпроваживали наружу и, дав чистой воды, несколько пайков и вернув оружие, отправляли выживать самостоятельно. Инфекции и чума были распространены в старых городах. Эпидемия в Поселении никому не была нужна.

Спустившись со стены, Шериф принял от запыхавшейся от бега Эллы свой Толмут и махнул рукой охранникам около ворот, чтобы впускали людей. Пришлось пропустить перед собой лесорубов. Они по пять человек были впряжены в самодельные здоровенные сани из связанных еловых и сосновых веток. Сверху на ветки набросаны каргалистые северные березки, различный сопутствующий улов — дрова, ветки, куски угля, рулоны бересты и тому подобное. Хвойные лапы были не столько источником дров, но и ценным ресурсом для борьбы с цингой. Из хвои готовили «Компот» — черно-зеленую жижу, которую выдавали по паре раз в неделю всем желающим прямо из котла около Центра распределения пищи. Запах по поселению в эти дни шел шикарный, перебивая постоянные нотки нездоровых человеческих фекалий и ржавчины. Последними вбежали охотники и, закинув за спину оружие, деловито полезли вверх на стену, занимать места. Сирена замолчала, и теперь, тявканье и скулеж десятков зверей заставляли напрягаться даже сторожил.

На площади перед воротами собрались почти все жители Поселения. Глазели и обсуждали ситуацию в надежде на развлечение и новости. Новенькие сбились в плотную кучку около палатки. Шериф встретился глазами с одним из них, коренастым, заросшим бородой чуть не до бровей. Он кивнул ему и мужик, повесив простую одностволку двенадцатого калибра поперек груди, пошел к нему неспешным шагом.

— Ты старший? — голос как из бочки, глухой. Лицо, прокопченное ночными кострами до черноты, одежда в основном из кожи и шкур. На вид лет сорок-пятьдесят. На левой руке всего два пальца — большой и указательный, — какие условия? Мы хотели бы остаться. Стая гонит нас без отдыха уже два дня. Женщины и дети устали и напуганы. Мы будем драться, будем работать на равных со всеми.

Мужик, битый жизнью, умный. И просит, и сразу ставит условия. На равных он будет. Хе. Равные условия предполагают равные права. Такие набираются мудрости в этом мире, доживая до своих сорока лет. Непростой, но на подлость неспособный. В глазах сила, надежда и отчаяние, которое он пытался спрятать за уверенностью. Какая у него сейчас, клять эту жизнь, уверенность. Нужно успокоить, обнадежить, показать, что понимаю его положение.

— Я законник Поселения. Один из руководителей этого города и представляю власть здесь, за этой стеной. Все зовут меня Шериф. Внутри вам ничего не угрожает, если будете следовать простым правилам и соблюдать законы. Мы принимаем всех, кто не ест человечину и готов работать на благо остальных жителей. Если готовы остаться, придется следовать процедуре.

— Что делать? — отчаяние в глазах на секунду прорвалось и голос сбился, — с нами дети.

— Слушаться во всем представителей власти. Это мои помощники. Они скажут как себя вести. Доктор Поселения осмотрит всех, как только вы передадите моим людям свое оружие. Вас примут, накормят и окажут медицинскую помощь, если есть раненые. Это Наталья, она опросит вас, запишет имена и сама осмотрит женщин вместе с врачом. Оружие прошу передать этому парню, его зовут Брок. Сначала все холодное. Топоры, ножи, заточки, луки со стрелами. Это хороший город. Здесь ценят человеческую жизнь.

Дальше пошло как по-писаному. Мужики коротко переговорили и пошептались со своими женщинами, скорее успокаивая их, чем спрашивая совета. Потом начали выкладывать ножи, топоры и огнестрел. Прибежал Ромуальдас в своем пиджачке, в старенькой рубашечке сиреневого цвета с галстуком. Очечки у него запотевали. Он сильно нервничал, приглаживая на лысину остатки волос старой металлической расческой. Глядя, как новеньких женщин с детьми заводят в палатку, спросил у Шерифа тонким срывающимся голосом:

— Господин Шериф, там женщины? Имена женщин уже спросили? Есть среди них Ингрида? Шериф, там была Ингрида?

— Ромуальдас, я пока не знаю имен. Сейчас Ветеринар и Наталья их осмотрят. Потом передадут тебе.

Каждый раз Ромуальдас ждал, что придет его старшая дочь. На него было жалко смотреть, и Шериф отвернулся, сжимая челюсти до скрипа в зубах. А вроде, уже ко всему привык. Ан, вот и нет. Каждый раз надежда в глазах этого старика бьет прямо ему в сердце и слезы готовы брызнуть у всех на виду. Чужое горе не бывает чужим для настоящих людей.

Волчий вой теперь уже заполнил собой все пространство вокруг. Говорить стало тяжело. Приходилось кричать. Парни на стене пока не стреляли даже из луков. Тратить стрелы было ни к чему. Сейчас опасность угрожала только самим волкам, Поселение было в безопасности.

Вниз слетел Майор и отряхнул перчатки от ржавчины. Он критически осмотрел двух мужчин, которые снимали с себя шкуры и рубахи под пристальным взглядом Брока. Подошел к столику и взял один из самодельных охотничьих ножей. Такие делают из кусков железа раскаленных в обычной глиняной яме, поддувая мехами из шкуры оленя, и кованых простым молотком на наковальне из гранитного валуна. Несколько раз подкинул его в воздух, ловя каждый раз тремя пальцами за самый кончик лезвия — указательным, большим и средним. Смотрел с полминуты прямо в глаза старшему мужику. Неожиданно и без замаха швырнул нож в его сторону и тот, в паре сантиметров от головы, врезался в деревянную балку, на которой держалась палатка охраны. Толпа граждан ожидающих развлечений радостно заулюлюкала. Вновь прибывший мужик даже бровью не повел и начал демонстративно снимать штаны. Брок осуждающе покачал головой. Майор любил повеселить население и сразу показать новеньким, кто тут хозяин положения. Ребячество. Спецназовские замашки. Шериф не вмешивался в игрища старых сослуживцев своего отца. Осуждал мысленно, но знал, что в этом есть свой толк. Реакция незнакомца на такие выходки могла многое сказать бывалому вояке. И, похоже, в этот раз сказала очень многое. Майор подошел к мужику и тихонько с ним перебросился парой фраз. Потом свистнул своим ординарцам и понесся к южным воротам. Бородатый мужик, стоя в одних коротких исподних штанах перед толпой народа озадаченно смотрел ему вслед.

Шериф дождался, когда из палатки вышли женщины с детьми и Элла с Натальей. Элла показала Шерифу международный знак «норма», в виде сомкнутых в кольцо указательного и большого пальца и растопыренных остальных. Значит со здоровьем у женщин и детей все нормально. Одна из женщин, в неплохой кожаной одежде слегка отличалась от трех других. Сразу привлекла взгляд своей необычной, яркой красотой. Лет двадцати пяти — тридцать на вид, лицо чистое, высокая, волосы черные и скручены сзади в короткую тугую косичку. Нос с легкой горбинкой, скулы широкие, глаза миндалевидные, светло-серые, почти голубые. Она тоже казалась испуганной, дергалась, сутулилась, но один раз Шериф поймал ее взгляд. И он очень ему не понравился. Жесткий, властный, презрительный. Опаньки. Она не из этой группы. Он свистнул Броку и показал рукой на мужиков и палатку с доктором. Негр повел на осмотр полуголых мужчин, а Элла подошла к нему.

— Баба, черная, высокая. Что с ней?

— Не уверена, — крикнула ему прямо в ухо Элла, — шрамов много. Два пулевых — в ноге и одно в руке. Ножевых не счесть. Вся с ног до шеи ремнями перетянута под шмотками. Зачем, не поняла. Но старается казаться испуганной. Играет. Заметил?

— Имя назвала?

— Елена. Назвала ее как бы невзначай Марией, но та даже не дернулась. Но уж больно шумно, могла и правда не расслышать. Я бы за ней присмотрела. Руки пахнут смазкой.

— И руки успела понюхать? — Шериф хихикнул, — вот ты чертова ведьма. Остальные на нее как реагируют?

— Дети шарахаются, тетки как с чужой. Но, пока не опросили, выводы делать рано. Из оружия у нее только два ножа, очень неплохих, напоминают керамбиты. Острые как скальпель. Но отдала без жалости. У двух других тоже по ножу, самоделки из железок. Рыжая совсем девчонка, лет пятнадцать — шестнадцать. Они толком сами не могут сказать, по сколько им лет. Младший ребенок ее. Док сказал, что родила недавно. Одна из двух взрослых, возможно, ее мать или тетка. Похожи внешне.

— Тащи черную к нам в Офис. Теток и рыжую с детьми отдай Рейме. Пусть ведет в Ангар и сторожит там. Пока не нужен. Брок, как с мужиками разберется, пойдет к тебе в наш Офис. Опроси ее сама, выводов не делай. Виду, что заподозрила, не подавай. Процедура, так заведено, мха на уши навешай. Но спиной не поворачивайся. Исполняй. Наталья!

Азиатка даже глазом на него не повела, хотя слышала его крик. Разговаривала с новенькими женщинами и детьми. Успокаивала. Вот присела на корточки и сюсюкается с младшим мальчишкой. Лучше б сама нарожала таких. Чего тянет? Скоро уже сороковник бабе, а все одна шарахается по Поселению.

— Наталья! — Заорал в полную силу, перекрывая волчий вой и скулеж. Волки на его вопль взвыли уж совсем, то ли в эйфории, то ли в истерике, словно признав одного из своих за стеной.

Встала. Еще сказала пару фраз женщинам. Посмотрела в его сторону и медленно поплыла. Вот стерва. Чего изображает из себя?

Он грубо схватил за локоть подошедшую к нему Наталью и, дернув, протащил за собой несколько метров за угол их Офиса. Та ошалела и даже не сопротивлялась, отрываясь ногами от земли и перебирая ими в воздухе.

— Ты чего творишь, олениха тупая? — зарычал на нее в бешенстве Шериф, теряя контроль, — сука, твою мать. Ты пересчитала собирателей?

— Я… Еще нет! Ты, чего…

— Бегом считать! И всех, чтоб в лицо пересмотрела. Внимательно считать и смотреть морды! Как только чужой — убивать на месте! Без колебаний! Или клянусь рогами твоего отца, я тебя выжму как мокрую тряпку и выброшу волкам за стену!

— Да ты чего? — Слезы брызнули из глаз девушки, и лицо враз стало некрасивым, — Его-о-ор! Ты-ы че-е-его-о-о!?

— Вытри соплятину! Потом извинюсь и на колени упаду. А сейчас, ну-ка соберись и марш выполнять работу! Чужие в городе! Как пересчитаешь всех, бегом свою задницу ко мне с докладом. И возьми двух верных парней! Тех, что постарше. Чтоб рядом стояли с оружием на взводе. Поняла? Хрен знает, сколько их там среди этой толпы зеленых в капюшонах.

Наталья вытерла ладошкой глаза, встряхнулась и побежала, криво ставя ноги в разбитых ботинках. И, правда, ботиночки надо ей новые подогнать. Совсем пообносилась девчонка. Так. Патроны в магазин напихать. Он выглянул из-за угла и смотрел, как Рейма повел трех женщин и детей в сторону Ангара. Сейчас передаст их в школу, там пара парней на страже. Президент сходит, поговорит с бабами, успокоит, покажет, где будет жить рыжая с мелким, детей покажет. Тут проблем не будет. Теперь, что тут? Элка молодец. Все просекла сразу. Черную ведет сюда. Сама на шаг сзади. Молодец. Сейчас перекинусь с ней парой слов.

Он затолкал шестой патрон в патронник и закинул дробовик за спину. Выковырял «Стриж» из кобуры, передернул затвор и сунул его в карман тулупа. Вышел и медленным шагом двинулся навстречу Элле и ее спутнице. Та смотрела в землю и горбилась. А походка как у рыси, ноги длинные. Жопа и колени узкие, ляжки толстые, икры выпуклые. Сухая как моя бывшая жена. Профи, клять, твою лосиху!

Волки выли как совсем спятившие. Да что ж такое с ними? Он сделал всего пару шагов, как раздался грохот взрыва из-за горы. Люди присели, женщины завизжали, и граждане и неграждане понеслись по аварийным местам. Паники не было, но все разом поняли, что веселуха на сегодня закончилась. За скалой над Ангаром показался дым. Со стены раздался резкий свист, и Шериф оглянулся наверх. По стене бежал Майор и громко давал распоряжения бойцам. Майор взглянул вниз и на мгновение встретился с ним глазами. Шериф быстро вскинул руки и хлопнул несколько раз левой рукой по запястью вытянутой вперед правой. Майор на бегу крикнул своему ординарцу и тот сорвался вниз по лестнице в его сторону. Снова раздался взрыв со стороны горы. Шериф оглянулся и увидел Эллу. Она стояла на коленях в грязной луже и прижимала к затылку ладонь. Толмут валялся в черной жиже. Глаза были донельзя удивленные, потом закатились, и она рухнула в лужу лицом. Красная пелена гнева накатила на Шерифа.

Подскочив к упавшей помощнице, он вытащил ее из воды и, схватив на руки, потащил в Офис, оглядываясь по сторонам и пытаясь вычислить в какую сторону могла дернуть черноволосая. Подбежал ординарец майора, Лешка по прозвищу Сыч.

— Шериф, это волки пытались пролезть сзади через минное поле. Они, прям, прыгают на ворота. Майор говорит, что они спасаются от чего-то, и пытаются проникнуть к нам как в убежище. Что с Элкой?

— Помоги, — почти нечеловеческим голосом прорычал Шериф и сунул ему в руки обмякшее тело, — я… двери…

Трясущимися от переизбытка адреналина руками он еле попал ключом в замочную скважину и, распахнув двери ногой, помог втащить Эллу в Офис. Они положили ее на деревянную лавку, и Сыч удивленно посмотрел на мокрые от крови пальцы.

— Клять, она ранена, Шериф! Из головы кровь!

— Тащи сюда Ветеринара и будь с ней. Жизнью за нее отвечаешь!

— Что там у вас? — Раздалось из-за решетки, — нападение? Выпустите меня!

Шериф скинул дробовик на стол и, вытащил «Стриж» из кармана. Психуя, что все получается медленно, выдрался из тулупа и бросил его на пол. Выскочив на улицу ломанулся в сторону Общаги. Она, скорее всего, замешается сейчас с разбегающейся толпой, чтобы уйти с открытого пространства. На стену точно не полезет. Два ножа с собой! Ах ты ж сука! Это точно ты! Я тебя найду и матку вырву тварь! Рукой своей вырву, сука! Клять тебя, выхухоль, наизнанку выверну! Успокойся, Егор, успокойся. Думай. Тише. Она побежала за толпой. Затерлась среди людей. Одежда видная. Штаны черной кожи, куртка из волчьей шкуры, хорошо выделанная. Такой у наших ни у кого нет. Значит, переоденется скоро. Где взять одежду? В общаге проще всего. На веревках вечно сушится ворох одежды. Значит правильно бегу. Она уже тут была и знает куда идти. Спрятаться особо негде. Только на открытых складах и между вагончиками. Скорее всего, к общаге пойдет. Потом забьется куда-нибудь под вагончик или на склады. Но теперь я тебя в лицо знаю, тварь. Никуда не денешься. Везде на стенах охрана. И к волкам в пасть ты не полезешь, даже если найдешь лазейку. Кто ж ты такая, красавица, клять твою мать?

Он добежал до Общежития, оскальзываясь на мокром утоптанном мху. Люди все попрятались по местам, которые им были расписаны на случай тревоги. Как только новичок проходил все необходимые процедуры приема в Поселение, ему назначалось место по его умениям и навыкам. Пожарная команда, санитары, подносчики патронов на стены, бойцы и тому подобное. Все было отработано до мелочей и люди, привыкшие большую часть жизни бороться за свое выживание, соблюдали эти правила, как священнослужители свои религиозные обряды. Все, кто не был задействован в основных оборонительных или спасательных мероприятиях прятались в своих жилищах и не должны были показывать нос наружу, пока не объявят отбой тревоги.

Шериф обежал несколько раз вокруг Общежития. Вскарабкался на сорокафутовый контейнер с углем и пробежался по нему туда-сюда, высматривая с высоты пространство среди хлама. Сунулся внутрь общаги и опросил женщин, которые столпились в холле около входа. Ромуальдас был уже тут. Посторонних они не видели. Но стерва хитрая. Могла и затереться, и глаза отвести. Хотя Ромуальдаса не проведешь. Он обежал склады за общагой, гончарную мастерскую и пилораму, и неожиданно успокоился. Куда она денется? Получается, убив «Коня-в-пальто», она выбралась с собирателями утром наружу. Эх, Натаха! Сунула черная куда-то антиклещевик и тут на тебе, сюрприз в виде волчьей стаи. Куда деваться? К собирателям подмазаться уже не успела и попыталась изобразить из себя новенькую. Как раз удача — эта семейка волосатая от волков ковыляла в сторону Поселения. Притерлась к ним. Хотела прошмыгнуть, но вмиг поняла, что раскусили. Я ведь на секунду всего отвернулся. И чем она Эллу приложила? Камнем? Где тут взять камень под ногами? Надо назад идти. Узнать что с волками, объявить комендантский час и пустить по городу патрули. К утру выкурим ее на видное место. Как там Элла? Наталью надо опросить, успела посчитать своих до паники или нет?

Он добежал до центральных ворот и огляделся. На воротах стояли стражи, около ворот все на своих местах. Заметил на стене Майора. Но сначала заскочил в свой Офис. Эллы не было. На скамейке остались пятна крови, обрывки ваты и куски самодельных бинтов в крови. Значит, Ветеринар приходил и скорее всего, забрал ее к себе. И где Брок шляется? Толмут в корке подсохшей грязи лежал на рабочем столе. Только сейчас до него дошло, что волчьего воя не слышно. Тишина навалилась внезапно, и он сел на лавку отдышаться. Было жарко.

Колька сидел за решеткой молча, понимая, что сейчас не до него. Не хотел попадать под горячую руку Шерифа. А чего его сейчас тут держать? Пусть валит домой к отцу. У него тоже есть пост на случай тревоги. Глупая это была затея играть в сыщика и искать след среди своих. Сторонняя баба это. Он выпустил с напутствиями Лысенко-младшего и уселся на стул.

Посидев секунд тридцать, тяжело вздохнув, встал и втащил себя в тулуп. Закинул за спину дробовик и вышел из Офиса. Карабкаться на стену совсем не хотелось, но пришлось. Он увидел рядом с Майором на барбакане Брока и Димку Сыроеда. В этот раз он был не с голой задницей, а соизволил одеть штаны и куртку. Брок разглядел начальство и радостно начал подпрыгивать, грозя развалить многотонную конструкцию. На него зашикали, и пока Шериф карабкался вверх по лесенке, было слышно, как мужики кляли его помощника всякими нехорошими эпитетами. Как только он поднялся наверх, все затихли и уставились вниз. Шериф подошел к краю и, отмахнувшись от невразумительных объяснений чернокожего детины, тоже перевесился через ограждение из листовой стали толщиной сантиметра в три с клеймом «Хардокс». Димка, не оборачиваясь, хлопнул его широкой, как лопата ладонью, по плечу. Вокруг ворот и стены, насколько хватало взгляда в серых сумерках северного лета, расположилась стая. Они лежали кучками и поодиночке, спали, грызлись между собой, вылизывались, бродили.

— Особей двести пятьдесят не меньше, — сказал Майор, — такого я еще не видел ни разу.

— Какого ляда им нужно? — со злости задал Шериф тупейший вопрос и, не успел пожалеть о нем, как получил в ответ смешок Майора.

— Только что отправил вниз парламентера. Сейчас все у них узнает и доложит. Что с тобой, Егор?

— Чужие в поселении. Одна из них баба, черноволосая, высокая. Зашла с новенькими, пыталась прикинуться беженкой. Да сразу поняла, что ее раскусили. Когда мина бахнула, я отвел взгляд и она Эллу чем-то по голове приложила. Скорее всего, прячется либо под домиками, либо на складах. Вполне может быть и еще кто с собирателями просочился. Не знаю сколько их.

Майор выслушал молча, скашивая глаза вниз на волков. Подумал секунд двадцать и поднял рацию ко рту:

— Всем постам. Закрываем население на сутки по местам жительства. Все работы остановить. Комендантский час. Разобраться по постам. После сообщения переходим на доклады по системе «Красный». Докладывать каждый час со всех постов. При экстренном вызове — открытый канал.

Он сунул рацию в карман и, посмотрев на тревожное и напряженное лицо сына своего бывшего командира, улыбнулся тонкими губами.

— Не волнуйся, Егор. Она в ловушке. Найдем. Сейчас патрули пустим по Поселению. На горе усиление поставим.

— Несколько трупов точно будет у нас к утру, — буркнул ему Шериф, — видел я ее взгляд.

— Если серые неделю будут тут торчать, у нас голодуха начнется, — задумчиво вставил Димка, — с мясом плохо было последний месяц.

— Олег, дай ему свою рацию. «Красный» помнишь? Каждый час переходи на новый канал как учили. Переключи сейчас сразу на 16 и опиши приметы как запомнил. Действуйте по инструкции.

Он снова окинул взглядом сопки перед воротами, уходящую вниз и налево старую дорогу и волков, которые подняли свои лобастые головы и смотрели прямо на них.

— Эти ребята до усрачки чего-то перепугались, — ласково сказал Майор, — милые дурачки. Думают, что рядом с человеком им безопаснее.

Шерифу снова стало страшно смотреть на Майора, и он, плюнув в сторону стаи, полез вниз, пихнув вперед себя на лестницу громадину Брока. Внизу его ждала Наталья со своими тетрадками. Лицо ее кривилось, но старалась делать вид, что ничего не произошло. Видать, здорово я ее перепугал. А нефиг наглеть. Вон, руки трясутся теперь. А ведь и правда, через пару дней придется извиняться. Эх, бабы, да что с вами не так? Цапля эта длинноногая, жива ли? Брока что ль послать, проведать? Он встал перед азиаткой и, расставив широко ноги и заложив руки за спину, уставился на нее немигающим взглядом, пародируя Майора. Конечно, так как у этого лысого пугала у него не получится. Тот просто страшный, а я обезьянничаю. Но ничего, пусть потрясется, охламонка.

— Докладывай, — коротко и грубо бросил он красавице с раскосыми темными глазами и длиннющими ресницами. Грязные размазанные дорожки под глазами говорили о том, что девка прорыдалась.

Наталья, еще немного помяла в руках свои тетрадки и, украдкой бросив на него снизу испуганный взгляд, сообщила:

— Выходит, лоханулась я, Шериф. Как лососиха попавшая в озеро. Утром выпустила я ее со всеми в ходку. Вспомнила ее лицо, да поздно уже было. Казалось, что одна из старых теток, да были сомнения. Ушло утром вместе с ней 74 человека. Сейчас вернулись 72 — по головам пересчитала на входе. В суматохе сейчас не сразу всех проверила. Четверых так и не отметила. Разбежались после взрыва.

— Лоханулась — не то слово. Я сейчас подберу для тебя слово. Это называется саботаж! Поняла? И уже не первый день эта хрень у тебя происходит. Они через тебя и твоих бойцов сюда шастают, как к себе домой. Два трупа уже есть. По всей видимости, в городе есть еще пара холодных и сколько-то наших за стеной. Понимаешь, что они на твоей совести? Расслабились. Думаешь, дружишь с Майором — сделает поблажку? Да, клять, он же тебя и расстреляет! Собственноручно, не моргнув глазом. Долг не выполняешь! Никакой дружбы на работе не может быть. Если не чувствуешь свою ответственность и не тянешь работу иди в швейные мастерские!

Брок замахал руками и начал понемногу вклиниваться между ним и совсем съежившейся девушкой. Наталья ревела.

Отмахнувшись от помощника, Шериф продолжил:

— Эта стерва тебе глаза отводит каждый раз. Опытная, обученная. Психику твою просекла… Да что с тобой, Брок, клять тебя!? Ну чего ты лезешь?

— Chef, ne criez pas sur la fille. Vous devez rester calme. Vous ne pouvez pas faire ça. Ce n'est pas bon! — Двухметровая туша нависала над Шерифом, как только что он сам нависал над Натальей и, таращась в землю выпученными белками глазищ, теснил его в сторону, — Allons la voir, Ella. Elle a un trou dans la tête comme un homme sur un crochet. Il y a tellement de sang.⁸

— Чё? — Опешил Шериф, — ты совсем обалдел, морда черная? Чего творишь?

Он оттолкнул от себя гиганта, но с таким же успехом мог толкнуть собственный вагончик. Брок продолжал наваливаться и ухватился руками за его плечи. Шериф извернулся и выскочил из тулупа, ободрав лицо о ремень дробовика. Ткань затрещала.

— Beaucoup de sang! — Закричал Брок, его голова запрокинулась лицом вверх. Шериф увидел, что изо рта у него струйкой потекла пена пополам со слюнями, глаза стали стеклянными, — Beaucoup de sang! Beaucoup de sang!⁹

— Да за что же мне такое, клять меня туда и сюда! Мочу бобра мне в сапоги! Драть меня во все… Наташка, помоги! Припадок у него! Да брюхатая ты ж выдра, до чего же вы меня все доведете! Держи ему ноги! Навались на ноги! Да, держи же…

Вдвоем они смогли завалить на землю потерявшего разум гиганта и Шериф начал впихивать ему между зубов деревянную рукоятку своего ножа…

Вот денек. По Поселению шляется маньячка-убийца непонятного происхождения. Неизвестно еще, сколько с ней просочилось сообщничков. Вокруг стены стая волков в двести голов. То ли жрать хотят, то ли обоклались от страха от того, что на севере. Два трупа не закопанных и еще парочка не найденных. А я сижу как последний идиот в палате раненых слабоумных помощничков, у которых и в лучшие-то деньки башка со смещенным центром тяжести, и нипесца не делаю! Да гнать меня с поста шерифа пинками под зад! Лосиный рог мне в глотку и выбросить за стену. Отец, наверное, перевернулся в гробу, глядя на меня. Да и не было у него гроба. Что я несу, господи! Хорошо, что это все в моей голове. Услышит кто, пристрелит из жалости, чтоб не мучился. Оно, конечно, вроде все сделали. Патрули по улицам шастают, под каждый камень заглядывают. Народ весь забился по кроватям и не выходит под страхом смерти. Бар закрыли. Водки никому не дали. Где ее искать? Нужно найти того в зеленой куртке! Вот куда она пойдет, как только сможет. Каким-то боком они все повязаны. Есть что-то. Где я его найду? Самому лезть в Машинное отделение не хочется. Рейму послать? Нужен Михаил. Проныра нужен мне сейчас, вот кто! Он «Зеленую куртку» в лицо знает. Обещал я ему клубнику. Эх, сходить, что ли, поклянчить клубники у Димкиной жены. Заодно Элке пару штук положу около койки. Очнется, порадуется. Вот, дура-то! Как прозевала удар! Сотрясение, разрыв мягких тканей. Ветеринар выбрил затылок и наложил двенадцать швов. Только бы очухалась! Где может быть Проныра? Как этого ондатра сейчас отыскать? Скорее всего, в кузне прячется. Всегда он там во время облав и обысков. Пойду за клубникой. Может, соберусь с мыслями.

Он встал с табурета. В полумраке еще раз посмотрел на бледное лицо Эллы. Голова была вся забинтована, одеяло натянуто до подбородка. На соседней койке возвышалась накрытая одеялом с головой бесформенная куча мяса. Добряк Брок. Сумасшедший добряк. Из-за стола в углу поднялся студент Ветеринара, молодой парень Олаф. Норвежец по рождению, но сейчас уже совсем русский. Оба его родителя работали на кухне.

— Шериф, не волнуйтесь, — прошептал Олаф, подходя к нему, — я подежурю до утра.

— А Брок как? Отойдет?

— Отлежится. Утром тоже отправим домой. Переволновался ваш парень опять. Не впервой. Чуть стресс и его накрывает. Хорошо, что у нас запас клоназепама и фенобарбитала такой, что на десять лет на два дурдома хватит. Редко тратили их, вот и остались. Отоспится и будет в норме.

— Да уж, два дурдома — это про нас. Спасибо, Олаф. Хороший ты парень.

Шериф вышел из лазарета и нарвался на Рейму. Тот стоял, подпирая металлическую стену и покуривая в кулак свой прессованный мох. Увидев начальника, попытался втихаря скинуть косяк на пол и придавить сапогом. Но понял, что заметили и уже не скрываясь, затушил папиросу об стену и кинул на пол. Улыбнулся, подлец, дружески.

— Кута-а пойтем, комантир?

— Торчок ты Рейма. Конченый. Обалдеешь от мха этого. Пойдем с тобой, брат, сначала в теплицы, клубнику жрать. Потом заглянем в детский сад проведать новеньких девочек. Ты стену подпирать, я мамашку молодую опрашивать. Потом двинем, как стемнеет окончательно, искать человечка одного.

— Хоро-оши-ий план! Ту бабу, которая улиснулаа-а путем иска-ать? Так ее наши найтут. Они семлю сейча-ас роют носом.

Пока они шли по длинному коридору к гермодвери в теплицу, Рейма рассказывал небылицы:

— Претставь! Стоим на стене и смотрим внис на фолков. Тут приходит Презик на-аш и прикасыфает Майору: «Открыва-ай ворота» Тот в ответ: «Кута, мол, там ше фолки!» Но, про-отиф боса не попре-ешь. Открывают калитку и Презик выхотт-иит прямо к стае. Там стои-ит в центре сторовый та-акой фолк, сетой ваесь как ты, и штет нашего Презика. Калитку закрывают и они там расковари-ивают целый час! Ка-ак? О чем? Он снает фолчий язык, спрашиваю я? Майор только ухмыля-яи-ится и молчит. Мо-ол, и не такое сна-ает наш Преситент! Нет, ну претста-авь!

— Вот каша у тебя в голове, Рейма от этого мха. Стой тут. Я быстро.

Шериф распахнул металлическую решетку и вошел в тепличное отделение. Тут было влажно и тепло. От стены до стены все пространство занимали крытые теплицы. Тянулись они вглубь метров на четыреста, если не больше. Лиза ковырялась около входа. В железном корыте она кромсала короткой лопаткой прелые лисья и подсыпала время от времени еще из мешков стоящих рядом. Обернувшись на скрип железных петель, вскочила с колен.

— Егор! Как давно не заходил к нам! Есть новости? Мне немножко рассказали про волков. Взрывы слышали, думали атака «Байкеров» на нас. Перепугались мои девочки как!

Она подскочила к нему и, не снимая перепачканных в перегное перчаток, бросилась обниматься. Димкина жена была мелкая, юркая, с остреньким носиком, светленькими глазками и коротенькими волосиками. Пришлось кратенько рассказать про волчью стаю и новеньких. Успокоить, расспросить про урожай, рассказать про здоровье. Больше тарахтела Лиза, перебивая, расспрашивая и рассказывая одновременно. Раньше они дружили парами, виделись каждый день, ходили в гости. Да вот уж четыре года как он не мог нормально общаться со старыми друзьями. Внутри все напрягалось, но он изо всех сил старался показывать дружелюбие. Отнекался от просьб зайти внутрь и посмотреть на ее работу. Теребил седую бороду. Слушал трескотню. Понял, что ужасно соскучился по ее звонкому голоску. Дернула боль в правом боку. Там начал разогреваться камень с острыми как бритва краями. Помявшись, попросил клубники. Лиза радостно вскинулась и побежала внутрь теплицы. Пока он стоял около дверей, к нему два раза подлетала пчела и пыталась сесть на руку. Он сдувал ее, опасаясь, что опять ужалит. Со страхом почувствовал на правом запястье под рукавом тулупа шевеление и вмазал левой ладонью себе по руке. Легкая вибрация продолжилась, и он с удивлением обнаружил смарт-часы и тупо выставился на них. Циферблат горел красным, показывая завышенное давление 110 на 157 и пульс под 140. Совсем забыл про эту диковину!

Наконец Лиза вышла и стала всовывать ему в руки несколько корявеньких морковин и мелких луковиц. Пришлось распихать по карманам. Ну как отказаться? Старую дырявую кастрюльку с тремя десятками здоровенных красных ягод взял в обе руки. Лиза снова бросилась обниматься и целоваться.

— Ну, ты совсем Егор оброс и одичал. Давайте все встретимся в «Баре» как откроют? Посидим, как раньше — я, ты, Димка и Тина. Я так соскучилась по нашим разговорам. Тебе бы подстричься. Такой худой стал. Ну что это за бородища белая, как у старика! Ведь не было бороды! Бледный весь как якутская барышня. Обязательно потуши морковки себе, не ешь сырую. Тебе вредно. Скажу Димке, чтобы сегодня тебе дал свежей оленины. А то, если стая надолго, то свежатины не будет месяц. Помню, как лет шесть назад нас обложили те медведи больные! Помнишь? Мы тогда…

И так минут пятнадцать пришлось стоять, потеть, улыбаться и отмахиваться от приглашений, пчел и поцелуев. Наконец он справился, причем вполне достойно, как он сам посчитал, и вышел из теплицы. Присел прямо на пороге на корточки, скрючившись от боли. По лицу потекло, стены ходили ходуном перед глазами. Рейма нарисовался в поле зрения, лицо встревоженное, что-то говорит. Клять мою эту жизнь. В каком же я отчаянии сейчас. Как же мне больно!

Больше всего не хотелось сейчас идти в детский сад. Смотреть на детей. Встал и сунул кастрюльку Рейме в руки. Пусть таскает. Собрался с мыслями и, вспомнив про пилюлю, достал из кармана баночку, кинул одну в горло. В боку пекло. Протопали до дверей, и пришлось самому ворочать тяжеленную махину гермодвери.

— Никого не пускай. Кто внутри из ваших знаешь?

— Та-ак Буга и стоит. Как поставили. Не снима-аэ. ли его ещо.

— Пару ягод можешь съесть, — кивнул Шериф финну на кастрюльку, — но не больше. Это для дела. Сторожи. И не кури ты эту дрянь!

Внутри школы в коридоре его встретил Буга. Поделились информацией. Еще раз описал черноволосую, ее повадки, взгляд, как двигалась. Буга кивал головой, запоминал, делал выводы. Старый боец. Сразу представил себе всю картину так, словно сам все видел. Наконец Шериф решился и прошел в ясли. Тут было шумно и весело. Младшие детки играли в каких-то пиратов и рексов, бегали по комнате. Самые мелкие копошились в углу в небольшом огороженном загончике. Он высмотрел среди мамашек и воспитателей новеньких. Рыжая сверкала глазами, щеки румяные, вся светится как мытая морковка. И, правда, похожа на конопатую морковку. Совсем еще ребенок. Носик пуговкой, веснушки по всей мордахе. Баба Даша руководила процессами не вставая из своего кресла. Ноги опять отекли, если судить по компрессам. Шериф отозвал в сторонку новеньких женщин. Познакомились. Глаза еще делают испуганные, но уже видно, что отлегает страх. Столько детей они не ожидали увидеть. К вечеру как получат новую одежду, отмоются в душевой горячей водой с мылом, усядутся на кровати — совсем успокоятся. Утром уже будут новыми людьми. Отдохнут и через день пойдут работать.

Черноволосая присоединилась к ним, как он и думал, почти около стены. Сказала, что отделилась от своей группы, спасаясь от волков. Просила принять к себе и не говорить в городе, что чужая для них. Боялась, что не пустят одиночку. Они поверили. Говорила искренне, даже порыдала, рассказывая, как потеряла своих. Сами женщины и двое их мужчин жили дальше на севере. Был крепкий дом в каком-то старом поселении. Сначала их было больше. Мужчины охотились, ловили в большом озере рыбу, собирали что могли. Потом потеряли двух мужчин. Несколько заболели и быстро умерли. Думали эпидемия. Стало трудно. Решили идти на юг. И так далее, почти как у всех примкнувших в поселение за последние десять лет. Одна и та же история этих маленьких точек выживания. Медведи, волки, голод, непонятные болезни.

Пока Шериф разговаривал с новенькими женщинами, он краем глаза поглядывал на Киру, девушку, которая недавно родила малыша и дружила с Марией Фроловой. Кира сидела на полу рядом с двумя девочками из свиты Бабы Даши и наблюдала за ползающими карапузами. Ее девочка лежала рядом в маленькой кроватке и очевидно спала. Кира была задумчива, не очень красива, с его точки зрения. Короткая юбчонка открывала худые ноги в желтых высоких носках. Высокая, крупная для такого тела грудь натягивала старую застиранную розовую футболку. Слишком широкоскулое лицо, глаза близко посажены, волосы короткие, почти как у мальчиков. Вся фигура какая-то нескладная. А ведь любил ее тот парень. Забыл уже, как и звали. Странно как-то звали его. Адам. Или Альберт. Что-то из старого мира. Сейчас имена другие пошли, непонятные, скорее какие-то клички. Помнит он, как парень смотрел на нее и гладил аккуратно по круглому животу, шептал ей на ухо что-то смешное, уходя в ту последнюю для себя ходку. Все это всплыло в памяти как картинка из журнала. Как старое кино. Лампочки над головой заморгали и на несколько секунд погрузили комнату в темноту. Новенькие заволновались, но их быстро успокоили. Рыжая вообще не знала, что такое электрический свет и бросилась к своему младенцу, схватила на руки. Несколько минут, пока свет снова не загорелся, была небольшая паника среди детей и их мамашек.

Шериф подошел к Кире и попросил отойти с ним в уголок. Она занервничала, сунулась в кроватку с девочкой, поправила одеяльце, оглядываясь на страшного большого мужчину в толстом тулупе и дробовиком за спиной. Какой я сейчас в ее глазах? Машина для убийства, решатель судьбы — жить ей или не жить. Сидит как на иголках, муж убит. Не исключено, что и он убит совсем не волками. Подруга не приходит. Ребенок маленький. И тут я — грязный, вонючий, лохматый, с дробовиком за плечами, истории про меня всякие жуткие рассказывают, чуть ли не оборотень. Вон как руки затряслись, сейчас еще и правда молоко пропадет из-за меня. Вот дрань! А куда деваться? Должен я ее опросить рано или поздно. И сейчас уж лучше рано, чем поздно. И так трупов уже на вагон набирается.

— Ты уж прости, Кира. Как ты родила, я к тебе ни разу так и не пришел проведать. Работы много сейчас. Такой сезон. Много людей новых приходит. Вот и сейчас привел тебе подружку с карапузом. Будет веселее вдвоем растить нам смену.

— Что вы, Шериф, это даже хорошо, что ко мне никто не приходил. Спокойнее было. После того как не стало Толика, мне было трудно видеть людей.

— Как малышка кушает? — Толик. Анатолий он, оказывается. Греческое имя. Вот тебе и Адам, память ни к черту на имена, — Баба Даша говорит, что со здоровьем у нее все налаживается.

— Все хорошо, Шериф. Спасибо что волнуетесь за меня.

— Тебе еды хватает? Может принести что-нибудь? Клубники? Мяса? Моя Тина, когда была беременна, вообще хотела только сырого мяса. Приходилось изворачиваться. Как сейчас сырое мясо есть? Клали на ночь тонкие кусочки на лед в машинном отделении, солили, и она их пожирала как волчица. Даже урчала. Так что, если что нужно — овощи дополнительные или сахар, только скажи.

— Все хорошо. Всего достаточно. Даже чай Президент лично приносил. Заваривали и пили с медом. Странный напиток.Я раньше такое не пробовала. Клубнику мне нельзя сейчас, сыпучка на коже может появиться у девочки.

— Аллергия это называется. Да, наверное, не стоит тебе сейчас рисковать. Это хорошо, что молока хватает. Ветеринар приходит к тебе?

Он помолчал и оглянулся на детей, которые после включения света снова расшумелись.

— Что-то случилось с Машей?

Первая спросила, значит, все понимает и уже догадалась. Вот драть эту жизнь во все щели. Только бы без истерики сейчас.

— Я хочу с тобой очень серьезно обсудить то, что сейчас происходит в Поселении. По моим сведениям, на людей, с которыми ты пришла, охотятся. Марию и пожилого мужчину, с которым ты была знакома, жестоко убили. Их пытали, прежде чем убить. О чем их могли спрашивать, Кира? Скажи мне, пока не случилась беда еще и с тобой. Можешь сейчас мне подробно ничего не рассказывать. Я не давлю. Здесь ты и малышка в полной безопасности. Охрана усилена. Посторонних сюда не впустят. Есть какая-то история, Кира, которая может объяснить эти убийства? Кто еще может быть в опасности?

Он говорил быстро, повторяя слова по несколько раз, стараясь заговорить ее шок и не дать впасть в ступор или истерику. Кира побледнела и прикусила верхнюю губу. Он говорил и говорил, повторяя фразы по несколько раз. Наконец ее отпустило, и она сосредоточилась на его вопросах. Он сделал паузу.

— Шериф, — голос у Киры был сиплый, — Шериф вы уже знаете, кто это делает? Это женщина?

— Да, Кира.

— Черноволосая, с косой, высокая?

— Да, Кира. Я видел ее. Пока она от нас улизнула. Мы ее обязательно поймаем. Но я должен понимать, почему она так рискует? Сколько их? Что вы скрывали в своей группе?

— А Бориса, тоже?..

Она не договорила.

— Парень в зеленой куртке? Он тоже из вашей компании? Вы были знакомы до Поселения?

— Да.

— Его я еще не нашел. Ему тоже грозит опасность? Что она от вас хочет?

Кира помолчала, снова кусая губы. Шериф смотрел, как ее грудь резко вздымается, натягивая довольно тонкую ткань розовой футболки. Около разбухших сосков появились темные мокрые круги. Она пыталась взять себя в руки и сосредоточится. Ураган мыслей сейчас у бедняжки в голове. Есть тайна. Иначе билась бы в истерике. Есть тайна и цель. Какого ляда сейчас-то скрывать что-то?

— Шериф, можно я вам все расскажу завтра утром? Сейчас мне надо…

Голос у нее прервался. Совсем охрипла от волнения.

— Я никуда ведь не денусь отсюда.

— Хорошо, Кира. Я рад, что ты сможешь мне довериться. Я хочу, чтобы ты выжила и вырастила свою девочку. Твоя жизнь для меня важнее всего сейчас. Как ее жизнь для тебя. И нет сейчас в мире таких тайн, которые стоили бы вашей жизни. Как ты назвала малышку?

Кира помолчала и обернулась в сторону кроватки. На лице проскочило странное выражение. Шериф готов был поклясться, что подумала она о тайнах, которые стоят их жизней. И даже стоят жизни всех жителей их Поселения.

— Теперь назову ее Машей.

— Это хорошо. Сейчас соберись с мыслями, а завтра утром я приду, и ты расскажешь мне все что знаешь. Хорошо?

— Хорошо, Шериф. Вам я все расскажу.

Она пошла к ребенку. Баба Даша с тревогой смотрела в их сторону. Дети шебуршились на полу, ползая по ковру на коленках. Маленькая девочка на руках рыжей заплакала. Ей вторил голосок Машки.

— Кира, — окликнул Шериф. Она обернулась. Лицо некрасивое, губы покраснели и сжались в полоски. В уголке рта капля крови. — Кира, ты не наделаешь глупостей?

— Нет, Шериф. Мне сейчас не до глупостей. Приходите завтра, как сможете. Я все расскажу. Только вам. Попробуйте найти Борьку. Он хороший парень. Глупый, но хороший.

Шериф вышел из школы в коридор. Буга, Вафля и Рейма стояли около входа и тихо беседовали. Все трое курили старые сигареты. Всегда было странно видеть, как старые отцовские вояки вытягивались перед ним в струнку по стойке смирно. Оба выбросили недокуренные сигареты на пол. Это было почти преступлением в глазах курильщиков. Рейма тот хитропопый, сжал в кулаке за спиной свой хабчик. Волчонок. Может это въевшаяся в кровь субординация? Эти двое двадцать лет назад таскали его как рюкзак на спине еще совсем мелким пацаном. А сейчас он был для них начальником? Или было что-то в его взгляде такое, чего он сам не мог увидеть? Не такой уж он профессионал, чтобы в глазах опытных боевиков выражалось такое уважение. Как же хочется иногда зарыться в землю. К маме.

— Буга, сторожи девок пуще глаза. Мрачный как придет после отдыха, пусть будет с вами для усиления. Не впускать и не выпускать никого. Чтобы не менее двух всегда были у дверей. Поняли? Майор, Президент и я. Всем остальным проход закрыт. И не выпускать оттуда. Без моего приказа, ни с кем оттуда никого не выпускать. Особенно Киру. Приказ поняли?

— Так точно, приказ поняли.

— Рейма, за мной. Клубнику всю сожрал?

— Опиша-а-аешь, комантир!

— Я же ведь все пересчитал. Сколько осталось?

— По-о отно-ой дал Фафле и Буге.

— Это минус две. Так сколько там осталось?

— Я не та-ак… Я попро-оповал одну и потом пошло само. Тватцать пять осталось, комантир.

— Значит пересчитал сам, волчонок. Двадцать пять так двадцать пять. Сойдет. Но тебе наряд вне очереди. Фановую трубу полезешь чистить завтра.

— Так точно, комантир! Бу-утет выполнено! Что-то тако-ое фановая трупа, командир?

— Это по которой дерьмо течет из Ангара на улицу.

— Э-э-э…

Финн задумался и с тоской поглядел на кастрюльку в своих руках.

— Не стои-ило-о оно того…

По дороге они заскочили в лазарет и оставили на тумбочке возле кровати Эллы и Брока несколько ягод клубники. Олаф вместо тарелок дал для этих целей стальные стерилизаторы стеклянных шприцев. Шериф заставил и парня съесть одну ягоду. Не жалко для хорошего человека. Он немного постоял над Эллой и вышел из лазарета. Нужно доложить обо всем Президенту. Хотя он и без него все знает. Но субординацию надо соблюдать. Служба есть служба.

Рейма снова подпирал стену с кастрюлькой в руках около президентских покоев, а Шериф полчаса проторчал у Президента, подробно докладывая ему о ходе своего расследования. Заодно выпил несколько раз «на полпальца» старого виски. Конечно, это были нифига не «полпальца», а каждый раз на два, а то и на три. Сам Павел Макарович под вечер трудного дня уже хорошо набрался, но соображал по-прежнему неплохо. Докладом остался доволен, критиковал по делу. Минут десять рассуждали о реформе входа-выхода собирателей из ворот. Тут действительно нужно было что-то менять. Полагаться на одного человека даже с хорошей памятью было больше нельзя. Одно дело раньше выпускали по десять человек на работы, а сейчас уже почти под сотню, так еще и новенькие постоянно. Решили Наталью не наказывать и дать возможность исправиться. Заодно выбил для нее и троих своих сотрудников новое обмундирование со склада. А то стыдно, что новоприбывших встречают такие чумички в драных пальто и покоцанных ботинках.

Из комнаты Президента Шериф вышел с чувством выполненного долга и слегка пьяный. Рейма вида не подал, что прекрасно чувствует аромат вискаря от начальника. Еще бы он намекнул на что, щенок. Получил бы тогда еще пару грязных работ в послужной список.

Они вышли к воротам Ангара, когда здорово стемнело. Было тепло и Шерифу стало снова жарко. Боль в боку ушла, и было легко. Словно все плохое прошло, а впереди только хорошее. Внезапно сообразил, что не показал Президенту смарт-часы. Вот клять! Накрапывал мелкий дождик. Фоном к покрапыванию дождя был слышен тоскливый вой и скулеж за стеной. Но не громкий, словно те волки, которым позволялось изливать ночную тоску, специально уходили подальше от Поселения. Перед воротами сидели на стульях два человека. Один из них был Коля Снайпер, второго в темноте Шериф не разглядел. Коля жестким голосом стопорнул проходящих мимо, и пока не убедился — кто перед ним, не опустил ствол Веры вниз. Он вообще не спит что ли? Рейма коротко переговорил со вторым парнем на посту, и они потопали в сторону Офиса. Шерифа раскачивало.

Резко вякнула рация на боку, и луч прожектора прорезал темень, выхватив на доли секунд из черноты низкие строения вагончиков, кучи битого бетона и торчащей как рога диких животных, ржавой арматуры. Свет ушел в сторону Северных ворот.

— И куда мы с тобой топаем, а? Рейма?

— Я та-ащу са вами эту тура-а-ацкую каструльку и бесропо-отно фыполя-яю все прикасы.

— А я втупил чей-то. Как лосось на пляже. Разворот и идем к кузне. Поищем там человечка одного. За мной, шагом марш. Зыркай по сторонам. Я расслабился что-то.

— Я саметил, — грустно сказал Рейма и слегка подставил Шерифу плечо, когда он разворачивался на месте по слишком крутой траектории. Шериф оперся на молодого парня и встряхнул головой.

И что это со мной. Совсем окосел. Раньше такого не припомню. Вроде мозги работают, а все остальное как ватное. Таблетки может? Я ж таблетку сожрал, а потом вискарем ее запивал! Наверное, нельзя их мешать вместе. А неплохо, кстати. В следующий раз надо так дома закоктелить и спать завалиться. Может, тогда без кошмаров обойдусь. Где это мы? Не опозориться еще раз перед сопляком. Долбаная темнотища. А вот контейнер с кабелем и там должны быть дальше бочки. Вот они. Тут мыловарня. Воняет. Значит до кузни еще метров сорок. Рейма молодец, сучий сын. Наградить его надо. Ну, потом.

Шериф перепрыгнул небольшой разлом в выходившем наружу гранитном массиве скалы и, начав приходить в себя, остановился.

— Стой тут, Рейма, — прошептал он, — паренек уж больно пугливый.

— Вы про Проныру? Тум-мает-те он тут?

— Отставить делать правильные выводы из наблюдений. Ты ничего не понял. Понял?

— Та-ак точно ком-мантир! Я ничеко-о не понял.

— Заткнись. Дай сюда кастрюлю.

Он начал красться мимо вагончика, в котором кузнецы складывали свой инструмент, мимо большой печи с горном и мехами. Ткнулся животом в большую наковальню и чертыхнулся. Алкоголь начал выветриваться и его заменяло тревожное чувство опасности. Словно на него снова кто-то смотрел в темноте. И видел всего полностью, как при свете прожектора. Злобно смотрит. Расчетливо. Он обернулся и вытер ладонью капли теплой воды на лице, дернул себя за свалявшуюся мокрую бороду.

— Михаил, — еле слышно проговорил он, — Михаил, это я, Шериф. Разговор есть, выходи.

Где-то рядом с большим горном был секретный люк в небольшое помещение под землей. Что-то вроде комфортабельной ямы с диваном. Кузнецы прятались там во время плохой погоды, чтобы контролировать горение печи по несколько суток. Раньше, при устройстве стены, печь не гасили месяцами, работы было много. А сейчас проще было разжечь малую печь и наделать мелких металлических предметов или наплавить свинца для патронов. Про этот маленький бункер в Поселении знали, может, с десяток человек кроме самих кузнецов.

— Один? — раздалось как из-под земли.

— Вылазь давай, Мишка. Я мокрый весь уже. Дело есть.

— Свет не зажигай, начальник. Как облава? — Проныра вылез откуда-то справа от Шерифа.

— Я обещал тебе ягоды. Держи кастрюлю. Потом кастрюлю вернешь.

— А напесца мне сейчас ягоды? — Мишка был явно расстроен, — я их бабе хотел одной подогнать. Обещал за ласки и приветливость. А сейчас? Комендантский час, к ней не пробиться и муж у нее выхухоль одноглазая. Сейчас наверняка дома сидит, ссыкло тупое. Он из этих — лесорубов. Здоровый как лось и тупой как олень. Его женка со всеми с кем захочет…

— Оставь эти подробности, Михаил, — мне нафиг не нужно это знать. Лучше скажи, где тот парень в зеленой куртке, который с коричневым пальто и беременной девахой общался. Борис или Денис, кажется.

— В зеленой куртке? — сочно жуя, переспросил Проныра, — Борис?

— Хорош жрать! Я же просил тебя разузнать про пальто без рукавов и зеленую куртку? Забыл уже все? Где его найти?

Луч прожектора снова прочертил черный небосвод над головой и на секунду Шериф разглядел сидящего на корточках Проныру. Он набивал рот клубникой, по подбородку текло красное.

— Короче, — Проныра шумно проглотил, — его легко найти. Живет сейчас с одной бабой в домике около Общежития. Зовут его Борька, это верно. Работает то там, то сям. Последний раз, знаю точно, уходил с собирателями. До этого был и в углежогах, и шкуры выделывал и даже поработал какое-то время у Механика. Но оттуда его турнули, или сам не захотел дальше там работать. Он гражданство так и не получил, хотя пришел вместе с той беременной и ее хахалем. А у Механика только с гражданством работать можно. Обитает в квартирке у девахи, Катька ее зовут, хромая, и рука у нее не гнется левая, хе! Дочка одного из «Первых». Так вот, квартирка у нее на втором этаже над вагончиком с надписью «Электромастерская». Знаешь?

— Конечно, знаю, не гони. Сейчас он там?

— Да, я дерьмо совы не ем! Откуда мне знать сейчас он там или нет? Где ему быть во время облавы, как не там? С тебя еще клубника, как всех выпустят. Как часы? Сердечного приступа не было?

— Помог как выдра бобру. Я и сам это мог узнать, а не таскаться к тебе по ночам.

— Что спросил — то и ответил. А что ты ждал? Что я знаю, какого цвета у него носки и носит ли трусы? С тебя клубника и не двадцать ягод жалких!

— Поторгуйся мне еще, придавлю — не встанешь, — Шерифа начал разбирать смех, и он еле сдерживался, — убьют тебя когда-нибудь за твою наглость и адюльтер.

— Какой еще адьюльтер? Не было у меня такого никогда! Меня Ветеринар месяц назад осматривал на предмет сыпи, но такого не находил!

— Забей. Как рассосется облава — сочтемся. Не переживай. Ты меня знаешь. За подробности спасибо. Вовремя дал. И не вылезай наружу. А то прикончат тебя, и я буду безутешен.

— Спасибо Шериф за добрые слова, — в голосе Проныры послышался всхлип, — один ты ко мне как к человеку относишься!

Вот, вроде урод — уродом, а ведь даже разревелся. Всем хочется хоть каплю ласки и участия, немного любви. Все мы люди, все одинокие. Я вот хочу быть один, но без людей не могу. Одному проще, сам себе поесть приготовил, задницу не вытер после толчка, храпишь, и никто тебя не пинает в бок — одному хорошо. Но березу мне в ухо, как только становиться хорошо одному, сразу хочется, чтобы рядом был кто-то еще, которому скажешь о том — как тебе хорошо одному. И если никого нет, немедленно становиться одиноко, плохо.

Странная животина человек, размышлял Шериф, топая по сырой черной земле за Реймой, ориентируясь на звук его мягких шагов. Люди взяли и почти уничтожили свой мир. Сколько умерло в результате войны — миллиардов шесть не меньше. Катаклизмы почти доконали планету. Животные вон прут толпами, возрождаются, объединяются в стаи, помогают своим и даже чужим. А люди? Берет какая-то сволочь и убивает молодую девчонку, которая могла бы нарожать с десяток здоровых человеческих деток! И за что? Кусок оленины не поделили? Рубаха не так пошита? Цвет глаз не понравился? Что можно сейчас делить такого, что имеет значение выше, чем жизнь человека? Так, а я, лучше что ль? Вон, даже не поинтересовался, умер тот паренек из бара, которому я вмазал. А если он просто слабак, трусло, его все чморят? Он и сделал себе заточку, чтоб к его заду никто не приближался. Может его оскорбили смертельно. А я, не разобравшись, применил свою силушку. Тупая я скотина после этого. И еще меня добряком считают? Все тут сумасшедшие. И я тоже сумасшедший. Берусь одного спасать, а сам убиваю другого не зная, как его зовут, за драный заточенный гвоздь. Доволен комфортом, когда сижу как дебил и клею свои соломенные чучелки, а потом бегу плакаться к бывшей жене и счастлив, что по ночам приходит Элка и торчит со мной. Как бы разобраться в себе сначала? Отлить бы в кустики что ли…

— Шериф, — голос Реймы вывел его из задумчивости, но он все равно не успел остановиться и наткнулся на помощника, — видел вон там?

— Что там? Где мы?

— За нами идет, — зашипел на него Рейма, — неужели не видел? Так вон — за Офисом твоим стоит!

Рейма скакнул с места, брякнув дробовиком, и мгновенно скрылся в темноте.

— Стой, — полушепотом вскрикнул Шериф и матернулся. Алкоголь как ветром выдуло из сосудов. Ведь долбило же в затылок чувство, что на него смотрят!

— Шеф, вот она! — Закричал в темноте Рейма, — Сюда!

Шериф сорвал с пояса рацию и заорал в нее:

— Говорит Звезда! Свет на центр!!! Весь свет в центр!

Он прыгнул и побежал вслед за голосом финна.

— Стой, дурак!

Свет полыхнул сразу с трех сторон и Шериф чуть не влетел мордой в вагончик собственного Офиса. Бряканье реймовской винтовки и его шумное дыхание раздалось со стороны двухэтажных домиков, где жили старожилы Поселения со своими семьями. Узкая улочка между ними, вся покрытая грязным раскисшим мхом, затормозила его. Он поскользнулся на мокром, проехался на заднице, крепко стукнувшись затылком о голый участок скалы. Снова вскочил на ноги, сдергивая со спины мешавший дробовик, побежал в сторону горы.

Впереди, в свете рыскающих со стены прожекторов, нарисовались острые углы старых, покореженных, все еще не распиленных на запчасти автомобилей. «Железка», так называют это место. Пожарная машина, два автобуса, остатки нескольких военных КамАЗов. Все это громоздились старыми скелетами цивилизации, проросшие насквозь кустами. Тропинка, по которой бежал Шериф за Реймой начала понемногу подниматься вверх и тут он споткнулся о лежащее на земле тело. Перевернувшись через голову, вломился в мокрые кусты. Инстинктивно перекувырнувшись еще два раза, понял, что успел уклониться от пролетевшего над головой предмета, и потом еще одного. Вскочил на ноги и резким движением скинул с себя тулуп. Дробовик остался где-то на земле. Хвататься за «Стриж» не было времени. Перед ним стояла, слегка согнув в коленях ноги, темная фигура. Свет прожектора осветил ее на секунду со спины, и она ринулась на него, бросив в грудь прямой ногой. Он сделал шаг назад и уход в сторону, оскользнувшись на мокрой траве. Не останавливаясь ни на секунду, девка крутанула в вертушке ногой прямо перед его лицом. Потом еще раз с разворота, снова в грудь. Шериф уклонялся от быстрейших ударов длинных ног. В свете прожектора успел разглядеть ее правый ботинок. Из носка торчало лезвие сантиметров семь, а пятка сверкнула серой сталью. Он резко присел, бросился вперед, растопырив руки. Девка взвизгнула и прыгнула назад, перевернувшись через голову. Клять ее, макака прямо! Тут же крутанула вертушку по ногам и сразу в голову. По черепу больно мазнуло железякой, содрало кусок скальпа вместе с кожей и волосами.

— Сука, — еле выдохнул он.

Он принял следующий удар правой ноги на две сомкнутые руки и левая мгновенно онемела в локте. Но на секунду ей пришлось замешкаться и новую вертушку сделать уже не удалось. Снова он бросился вперед, раскинув руки и ухватив вертлявое тело в охапку, начал сжимать ее по-медвежьи. Она выгнула спину и ударила затылком ему в лоб. В глазах потемнело. Шериф, взревев от ярости, оторвал ее от земли и, подпрыгнув, рухнул на землю, повернувшись так, чтобы она оказалась внизу. Это почти удалось, но баба была твердая и скользкая как ящерица. Воздух из ее легких вырвался от удара об землю, но своим весом он не смог сломать грудную клетку. Вся в ремнях, неожиданно вспомнил Шериф слова Эллы. Девка крутила и вертела ногами, выерзывалась из его хватки. Он пытался зажать в захват шею. Почти удалось своими ногами сплести ее ноги, но она умудрилась выскользнуть и откатиться в сторону. Он бросился следом, не давая снова занять комфортную для нее дистанцию. В прыжке она попыталась встретить его коленом в грудь, но Шериф шагнул в сторону и схватил правой рукой за горло, левой за выброшенную вперед ногу и поднял в воздух. Сделав два гигантских шага, шмякнул ее спиной о борт старого автобуса. Загрохотало оторванным железом. Снизу слышались крики подмоги.

— Ты кто такая, тварь?! — Выдохнул он остатки воздуха из груди, — зачем?..

Девка пнула его коленом в правый бок. Под пальцами дергалась почти деревянная шея, но радость убийства уже заполонила его мозг. Пальцы начали ломать гортань, и он почувствовал хруст. Она ухватилась двумя руками за его руку пытаясь отодрать от себя.

— Как твое имя, сволочь?

— Пошел ты… — просипела. Она уже не могла дышать.

— Умри…

Новый удар коленом в бок заставил его пошатнуться. В ярости с короткого замаха ударил левым кулаком в грудину. Ощущение было, что ударил в бронежилет. В ответ ему прилетело в левое ухо с руки, и острые когти впились в лицо, пытаясь порвать глаза. Ей снова удалось вывернуться. Как заяц, оттолкнула от себя Шерифа ногами. Они разлетелись в разные стороны. Девка перекатилась через себя и вскочила на ноги.

— Всех вас вырежу, — выдохнула она помятым горлом со страшной хрипотой, — сдохнете все! Вы все зажрались тут, слабаками стали. А цифры все, всё равно будут у меня! Не остановишь!

Она дернула вверх по склону, мимо остатков техники с такой скоростью, что Шерифу стало завидно. Со спины слышались крики и топот шагов спешащего патруля.

— Ниндзя сраная, — Шериф встал на колено и тяжело дышал, — никуда не денешься мразь!

По лицу обильно стекала кровь и заливала глаз. Он несколько раз, психуя, смахивал с глаз мокрое и липкое, понимая, что сейчас у него дыхалки не хватит угнаться за этой молнией. Ребята подскочили к нему сзади и он, указал направление рукой. Четверо парней не проронив ни звука ломанулись в гору через кусты, расходясь веером. Он попытался встать на ноги, но его качнуло и пришлось упасть на колени, прямо в мокрый мох. Глухо затарахтела очередь девятого калибра. В правом боку защипало, как от пореза. Сзади снова послышались шаги, и холодный голос Майора привел его в чувство. Он встал, прижимая левую руку к ребрам справа, но от слабости сел на какой-то камень. Ощутил что рубаха вся липкая от крови.

— Уделала, клять ее! Меня уделала девка, Артур Степаныч!

Прямой как ствол гаубицы Майор вырос перед ним, и холодные вытаращенные глаза выстрели прямо в его сердце, наполнив детским страхом.

— Ранен? Куда?

— Жить буду, — Шериф закряхтел и снова смахнул с лица липкое, — как обезьяна верткая! Лосец просто, как крутит ногами. Я такого еще не встречал. Рейма где?

Майор переломился пополам и приблизил свое узкое обтянутое желтой кожей лицо к нему вплотную. Еще раз заглянул в глаза. Это можно было бы назвать словом «Любовь». Такой взгляд. Ох, как страшно на него смотреть. Да что со мной такое? Кружится все.

— Где Рейма?

— Унесли. Мертв. Иди к Венегдиктовичу, пусть заштопает. Кровь на голове сочиться.

— Фигня. Уже заживает. Поймайте ее живой. Я хочу с ней поговорить еще раз, прежде чем повешу.

Мимо пробежали еще два бойца, и один из них остановился и положил на землю к ногам Шерифа дробовик и тулуп.

— Иди, Егор. Отдохни. Не уйдет она от ребят.

— Ага, — только и сказал на это Шериф, — Артур Степанович! Я сам ее повешу. Сам!

Майор постоял перед ним еще секунд пять и мгновенно исчез из поля зрения. Словно и не было его тут. Волки за стеной разволновались. Вой начал нарастать, скулеж и тявканье резали черное небо, как лучи прожекторов. Резко, ярко, беспросветно.

За горой снова раздался взрыв. Если судить по глуховатому звуку задели растяжку с гранатой. Надеюсь, эта сука зацепилась, и ее разорвало на куски. В аду такую не примут и назад вернут, даже разорванную. А какая быстрая. Или я уже старый стал. Красивая баба, клять ее. Морда красивая, клять. А так хочется эту красивую морду сапогом топтать чтоб там хрустнуло и зачавкало! Идти бы надо домой. Кровищи натекло полные штаны, скоро прилипну к этому камню.

Он, кряхтя, встал и немного отдышавшись, напялил тулуп. Нагнулся за дробовиком и снова почувствовал взгляд на затылке. Да чтоб тебя. Или с ума схожу, или она здесь. Вот оторвать мне ноги и засунуть туда, откуда выросли. Рванула вверх, а потом скатилась по откосу, прямо по камням и залегла в траве. Парни конечно у нас следопыты что надо. Но эта такая прожженная тварь. Как бы всех не поимела. Надо домой и переодеться. Проведать бы Элку. Эх, в таком виде точно не стоит. Пойду, переоденусь и искать Бориса в зеленой куртке. Зря, что ли я шарахался тут ночью. Какие цифры она не отдаст? Те, что на купюре и на рисунке? Ахинея какая-то. Причем тут цифры? Клад с пробками зарыли где-то? Дьявол меня побери. Рейма. Только сейчас дошло. Эх, парень… Не уберег я парня.

Он спустился вниз и побрел к себе в вагончик. Три прожектора рыскали по верхушке горы, темнота теперь не казалась кромешной. Волки за стеной выли всей стаей, и в их голосах чувствовался страх и жажда жизни.

Внезапно чувство, что за ним наблюдают, стало настолько острым, что он остановился и почти с первой попытки выхватил из кобуры свой вечно бесполезный «Стриж». Замер.

Он стоял между двумя контейнерами забитыми хламом, метрах в двадцати от стены своего домика. В темноте справа блеснули две ярких зеленых точки. Ну, трындец. Приехали. Пробрался-таки в город. Шериф медленно начал поднимать руку и направлять ствол в сторону двух ярких точек. До него донеслось жуткое утробное рычание. Луч прожектора метнулся по небу и выхватил из темноты фигуру огромного волка. Шкура белая с подпалинами, на спине черная полоса. Ростом под метр, башка здоровенная, как у оленя. Хвост и уши стояли трубой. Пасть оскалена. Волк напрягся, но не бросился, продолжая смотреть на человека. Они были один на один, а Шериф истекал кровью. Запах крови будоражил ноздри волка, но он понимал, что это человек. И что человек не простой. И Шериф видел перед собой не простого волка из стаи. Перед ним был вожак. Альфа.

Шериф начал медленно опускать руку с пистолетом.

— Тихо. Тихо, псина. Не горячись. Мне твоя шкура не нужна. Тебе моя тоже великовата будет.

Они постояли еще немного, и волк опустил хвост. Уши его прядали в разные стороны, но глаза от человека не отводил. Он нагнул голову вниз и разглядывал противника из-подо лба. Шериф решился и медленно сунул руку в карман тулупа, оставил там пистолет. Показал пустые ладони волку. Глаза сверкали яркими зелеными огнями. Страха не было вообще.

— Вам тут не помогут, парень. Идите дальше. Здесь будет только смерть твоей стае, если не уйдете дальше. Понимаешь? Уходите, тут наша земля. Уходите дальше на юг. Олени все идут туда.

Он говорил спокойно и уверено, повторяя слова, которые казались ему понятными для любого существа. Сделал коротенький шаг к волку, потом еще один. Теперь их разделяло метров шесть. Волк поднял шерсть на загривке, но хвост остался висеть поленом. Он слушал. Снова раздался взрыв за горой, и волк обернулся себе за спину. Он тихо заскулил и гавкнул, как гавкали когда-то домашние собаки, пока окончательно не спятили.

— Уходите. Уходите все отсюда. Тут наша земля. Здесь тебе не помогут. Я бы хотел, но всем мы не поможем. Бегите, спасайтесь на юге.

Волк гавкнул громче и, бросив на человека еще один взгляд, резко прыгнул в сторону и исчез в темноте.

— Дрань господня, — только и смог через минуту проговорить Шериф и схватился рукой за ржавую стенку контейнера, ноги тряслись мелкой дрожью, — теперь штаны не только в крови. Мать его так и сяк. Совсем мне мутно что-то. Пойду-ка я прилягу, что ли…

Тяжело передвигая затекшие как от долгого сидения ноги, он добрался до своего домишки. На крыше торчал Кот и крутился как во время пожара. Увидев человека, он истошно заорал. Пока Шериф с трудом открывал и запирал за собой дверь, Кот прошмыгнул в дом. Скинуть сапоги сил уже не осталось, и он рухнул лицом вниз на свою кровать.

Рейма. (Пааво Лехтонен, сын олимпийского чемпиона).

Наш бедолага Шериф снова поднабрался вместе с Презиком древнего пойла. Иногда сердце рвется на него глядючи. Как скрутит его немога, так весь серым становиться словно жаба, и лицо на землю падает, а глаза выпучиваются как у мутантской рыбины. Еле ногами перебирает, клять, поддержать его что ль? Так обидится. Брутальный мужик. Еще в рыло припечатает, потом зубы собирать по этой грязюке. А зачем их собирать? Почему всегда говорят, про «ползать и собирать зубы»? Словно их назад можно вставить. Вот каша в голове. И, правда, надо завязывать с этим мхом. Девку бы мне сейчас теплую и на кровать нормальную. Например, Кристи. Вот лихая баба. Да кажись, залетела она от меня. Не говорит, все жмется и стесняется. Боится, что брошу. Уже вроде и живот начал расти. Так ведь я бы только рад ребенку! Маленький Рейма! Это было бы счастье. Сегодня как отпустит домой, спрошу ее прямо — беременна, дура? А она мне в ответ: «Прости Рейма, я такая дура, но да, я от тебя в залете!» А я такой ее на руки схвачу, и как начну кружить! Как начну ей ноги целовать! Пусть бы мой и пусть бы мальчик! Не знал, как моего отца звали, а так бы, если мальчик родился, назвал бы в честь своего папки. Или вон в честь Шерифа. Егор. Хорошее имя. А с другой стороны, вон как у него с сыном произошло. Как вдруг у меня такая же беда? Страшно. Я с ума бы сошел, застрелился. Такое не пережить нормальному человеку. Эх, выпить бы сейчас и мне. И того вискаря, который он с Презиком пьет, глотнуть. Хоть попробовать бы дал. Так нет. Не видит во мне человека. Хотя может и наоборот, только он и видит. Иначе чего с собой таскает весь день. Скука там, в охранке, а тут хоть какая-то движуха. Может даже возьмет к себе вместо тех двух молок лососиных. А чего вместо? Элка — девка знатная! Сиськи вон какие, а жопа! Просто вырезки кусок! Подкатил бы к ней, мне не откажет. Эх, у меня сейчас проблемы начнутся в штанине, в дыру бобра такие мысли. Куда мы топаем то? Хоть бы направление сказал, куда его вести. Ага, к кузням! Сказал бы. Или он говорил? Ну, тогда нам сюда старик, ну-ка, рули ногами давай. Задолбало уже эту кастрюлю таскать с собой, надеюсь там скину куда-нить в грязь. Кому она нужна, дырявая? Ну вот, дотопали. Жди, говорит, и не шевелись. Командир, мля. Стоять ровно научись, скотина пьяная. Нет, чтоб глоточек предложить бойцу. Сами все выжрали. С кем это он там лялякает? Пендрила, чтоль? Вот клять, знакомства у него. Сейчас же всю ягоду этому уроду скормит! Да лучше б я трубы с говном драил неделю за то, что сам все сожрал! Вот оленье дерьмо! Аж чавкает! И чего он этого кормит? Убил бы, чес слово. Интриган хренов, девок поссорил, и как с крысы вода! Прижму я его в укромном уголке как-нибудь. И Шериф не поможет. Что он там балакает? Бориска какой-то. Ну, хоть какое-то расследование ведет. Может, и я сгожусь на что. Вот бы Шериф мне задание дал сегодня какое, а я взял бы и перевыполнил! Найти бы бабу эту черную, придушить ее. Или нет! Лучше живьем взять и ему на допрос привести, А он такой — фигасе, ты, Рейма, дал! Ты прям как твой папанька, такой же герой! Мне бы приятно было. Я бы еще лучше начал работать и мох бросил. Даже перестал бы слова коверкать на финский манер. Самого достало уже. Женился бы на Кристи, домик свой завели. А он такой, давай-ка, Рейма, друг, ты ко мне в помощники. Вместо дылды черной. Он совсем кукухой поехал и место вакантное есть! А ты парень не простой, ты крут, Рейма. И стрелок знатный и мозги, как мох бросил, работают получше моих. А я ему такой: «Меня Майор все во взводные зовет, да я лучше к Вам Шериф. Мне движухи хочется». Опять его качнуло, млин. Так, ну-ка, не падай старик! Так постоим. Молоки лососиные. Скрючивает его как, а! Только б не помер наш Шериф. Только бы не рак у него. Давай-ка, в сторону дома тебя поведу помаленьку. Во, потопал как быстро. Молодца. Куда тебя понесло, сапог ты без подошвы! Стоять! Слышишь? Там кто идет за нами? Пендрила что ль? Нет, шаг другой. И не пошел бы он за нами. Да стой ты! Шаги же, не слышит что ль? Бежит!

— Шериф, видел вон там?

— Что там? Где мы?

— За нами идет, неужели не видел? Так вон — за офисом твоим стоит!

Девка, как класть сесть — девка эта! Кровью несет от нее. Сука, догоню, не уйдешь от меня. Так ствол, за спину. Нож в правую, лезвием назад. Ходу, паренек. Дышать! Дышать! Спокойно. Где? Вот она! Я же тебя вижу! Я ж тебе сейчас нажарю икры с молоками. Против Реймы не попрешь!

— Шериф! Вот она! Сюда!

Расщелинка, прыжок. Понеслась в проход к Железке. А куда тебе оттуда? Только в гору, а там пост наш. И мины кругом. Ты моя, сучка!

— Стой, сука!

Иди сюда, молоки…. Агнх… Ох… т-тварь. Чем т-ты… меня. Клять… Шериф! Кровь…

Ох, мама. Больно как. Я… как все вдруг понесло… Ох… Кругом, кругом все закружилось. Где тропа… Я упал. Шериф! Я, догнал… но, она… там… мама! Мамочка моя…

Глава 6. Кот.

Дом был большим, низким. Толстые почерневшие бревна просели под собственной тяжестью. Кругом стоят плотным забором сосны. В руках перед собой он тащил охапку дров из дровника. На колотых полешках намерзли куски льда и снега. Пахнут морозной древесиной. Дверь дома приоткрыта и это плохо. В такой мороз тепло моментально высасывается в любую щель. Как же я так теляхнулся? Ускорить шаг. Унты скрипят по сухому белому снегу. Как странно. Снег белый. Разве так бывает? Снег всегда черный, редко бывает серым. А тут все вокруг в слепящем белом снегу. Низкие елочки все усыпаны белым, с крыши свисает огромный козырек белого сугроба. Скрип-скрип под унтами. Унты как у отца. Тяжелые, до колена, мех наружу. Почуял сначала запах, ноздри дернулись. Неладное. До двери дома осталось всего метров двенадцать. И сразу после появления чувства беды, из-за угла дома высунулась огромная желтая морда. Белый! Повел на него черным, исполосованным старыми шрамами носом. Крохотным, злым, с красными потеками и комками черной слизи глазом уставилась прямо в душу и там все оледенело. Беззвучно открылась пасть с багрово-синим языком, оранжевыми клыками. Гигантский зверь сделал шаг из-за угла, выволакивая всю свою тушу. Наклонил голову к покрытой белым снегом земле, двинулся в его сторону. Когти черные, длинные как ножи. До двери не добежать. Он к ней ближе. Куда? В сарай? И что? На морозе не просижу там и полчаса. А Белый просто разломает сарай из жердей двумя ударами широченных лап. Ружье около печки. И какая разница. Ноги приросли к снегу. На какой-то сосне долбился дятел, отмеряя последние удары сердца. Почему Белый? Он же желтый весь, грязно-коричневый почти. Шерсть вся свалялась грязными сосульками. Шесть метров. Орать на него уже бесполезно. В руках дрожь. Пять метров. Господи, какой же ты огромный… Из приоткрытой двери прямо под лапы Белого бросился крохотный комочек ярости. Выгнул спину дугой, нелепо и криво ставя задние, сведенные судорогой тощие ноги и плюнул во врага. Зашипел громко, как вода, плеснувшая из котелка на раскаленные камни печки. Правую переднюю лапу поднял вверх, растопырив когти. Уши прижаты к голове, хвост торчит железной палкой. Соотношение размеров один к тысяче. К пяти тысячам. Человек против Пуруши. Суть против отсутствия сути. Кот! Как он… что он творит? Белый опешил и сдвинулся в сторону на шаг. Он щелкнул пастью на Кота скорее от неожиданности, чем от испуга. На морде дикое удивление. Кот истошно заорал. Комок ярости. Дикая любовь. Вопль перерос почти в ультразвук и стеганул по ушам как плетка. Кот дернулся в сторону зверя, еще сильнее выгибая спину. Худые кривые задние ножки переступают по снегу. Дрожат от напряжения. Медведь тяжело шарахнулся от маленького бойца еще на два шага. Приподнялся на задних и ударил передними перед собой по снегу. Это шанс. Проскочу! Бросив дрова, с трудом передвигая затекшие от страха ноги в тяжеленных унтах, на негнущихся коленях кинулся к двери. Проскочил! Кот истошно орал и тянул вопль так долго, что все это показалось сном. Сном? Белый медведь и дом в лесу. Это сон. Это мой Кот. Он за меня. Он не испугался Белого. Я испугался и размяк, а он как слиток стали. Жесткий. Крутой парень. Ружье. И где у меня ружье? Никак не удается схватить ружье. Оно все выскальзывает из пальцев. А время летит. Я не успеваю! Секунды летят! Не успеваю! Кот перешел на тихое мявканье и урчание. Неужели погиб? Хрипит. Я сейчас! Я бегу! Держись, друг! Бегу! Я за тебя порву эту сволочь в клочья! Зубами буду рвать…

Выныривал из сна долго и тяжело. Голова трещала, воротник рубашки разбух от пота и душил. Ноги свисали с кровати. Наверное, ворочался, сдирая с себя во сне тулуп. Еле разомкнул сведенные судорогой челюсти. Во рту сухо. Язык словно прилип к небу. Страшно хотелось отлить, и мочевой пузырь чуть не лопался. На груди чувствовалась горячая тяжесть. Острые когти, в ритм тихому урчанию, царапали кожу через рубаху.

Еще не проснувшись, с трудом заворочался. Кот спрыгнул с него в темноту. Встал, хватая руками воздух. Ориентируясь на ощупь в кромешной темноте, добрался до своего мини-толчка и справил нужду. В низу живота болело, словно дурацкий мочевой пузырь и правда лопнул, урина растекается по внутренним органам. Уремический перитонит. Вмазала она мне в бок коленом, может и такое произойти. Внезапно в памяти всплыли последние события. Элла в клинике с пробитым затылком. Волки. Бедные. И что вас так напугало? Медведистый мужик с семьей, в одних подштанниках, с удивлением смотрит вслед уходящему Майору. Брок под лекарствами лежит огромной кучей бесполезного мяса. Кот и медведь. Нет. Это был сон. Всего лишь сон. Но каков же мой Кот! Рейма. Бедняга Рейма. Что ж ты вперед-то побежал, дурачок. Эх, глаза твоего отца вижу. Не уберег я паренька. Не взял бы к себе, он сейчас хихикал бы с девчонками в школе, курил бы свой дебильный мох. Как же я так? Набрался, скотина, вискаря, потерял контроль. А он, волчонок, может, и жизнь мне спас. Ни хрена бы я не услышал. Приложила бы меня баба эта по башке стальным ботинком, как Элку и Коня-в-пальто, и перерезала глотку. Потерял я паренька. Что теперь ныть по этому поводу. Ладно. Давай соберись, мужик. Начни уже спасать хоть кого-то. Пока, все вокруг только мрут от твоих усилий.

Кот крутился под ногами и терся о сапоги. Он умыл лицо остатками холодной воды. Обычно Брок, утром после развода, бегал с ведерком к колонке и натаскивал ему полную бочку. Что бы, значится, у начальника был запас, и он не отвлекался на мелочи. Добряк Брок.

Побрызгал водичкой на присохшую к коже рубаху на правом боку. В темноте ни филина, ни совы не видать. Дотопал до своей керосинки спотыкаясь о Кота. С трудом разжег фитиль. Кот тихо повякивал от волнения. Критически осмотрел себя, с трудом заглядывая под мышку. Порез вроде не сильный, между седьмым и ложным ребром. В рубахе видна дырка сантиметра два-три в длину. Значит, умудрилась пырнуть его ботинком. Не припомню такого. Коленом била в бок, но под ботинок я не попадал. На колене тоже лезвие у нее что ли? Радиоактивный шторм, а не баба. Смертельное оружие. Кто ж она такая? Разорвало ее там на горе? Не верю. Точно умудрилась смыться от наших. Помогает ей тут кто-то. Не может она так долго прятаться без помощи. Ведь сама за мной шла, не скрывалась. Уверена была, что двоих одолеет. Ах, Рейма меня спас. Прилипло крепко. Придется резко рвать. И раз! И два! Давай! Угля мне в рот! Клять! Оленье дерьмо! Больно…

С трудом отодрал прилипшую намертво к коже ткань рубахи. Понял, что как всегда — нет плохого без хорошего. От резкой боли в ране, прошла тупая боль в голове и животе. В глазах прояснилось. Скомкав испорченную рубаху, психанув, швырнул ее в дальний угол за кровать. Сел на стул и полез в ящик стола, где среди всякой мелочевки нашел несколько бывших в употреблении хирургических игл. Скептически оглядев их, выбрал длинную, миллиметров сорок, изогнутую режущую иглу. Встал и на кухонной полочке высмотрел стакан почище, большую бутыль с вонючим самогоном, который как-то неудачно сварила Тина. Пить эту партию было невозможно, и он использовал ее для дезинфекции ран и чистки ствола пистолета. В стакан кинул иглу и залил самогонкой. Потом плеснул из бутылки на ладонь и, задержав дыхание, пришлепнул ладонь к ране на боку.

— Клять! Елкой драть меня в..!

Боль была такой сильной, что голова закружилась. Преодолев приступ слабости, отнял ладонь от раны и, подняв правую руку вверх, попытался осмотреть порез.

— Глубину хрен поймешь, — от того, что заговорил вслух, было не так страшно и одиноко, — как тут я сам зашью-то? Левой рукой? Даже зеркала у меня нет. Поперез. Теперь у меня есть поперез, — он усмехнулся.

Сунул указательный палец левой руки в рану, попытался понять, насколько был глубоким порез, и нет ли там посторонних предметов. Выковырял сгусток свернувшейся крови и шмякнул черную блямбу на стол. Боли больше не чувствовал, только саднило и щипало. Ополоснул руки самогоном и, придвинув лампу ближе к ящику стола, отрыл зеленый пакетик с шовным материалом «Поликон № 0»¹⁰. Пальцами вытянул оттуда сантиметров двадцать нитки и с трудом, щурясь на лампу, зарядил в иглу без помощи иглодержателя. По боку текло горячее. Оглянулся. Кот, насупившись, сидел на столике. Усы торчат в стороны как антенны. Нервничает. Пахнет кровью человека.

Покрутившись на стуле, увидел обрывки ветоши, которой протирал оружие и, смочив ее в самогоне, промокнул кровь на ране. Промучившись минут двадцать, сделал пять корявых стежков, как ему наивному казалось, по Пиковскому. Чередуя один в мягкие ткани, один через кожу. Вот тут уже было больно так, что стонал сквозь стиснутые зубы. Откусил кусок уса и долго отплевывался от волос во рту, чередуя стежки, маты и плевки. Несколько раз от напряжения и неудобной позы сводило левую косую мышцу живота. Двадцать раз проклял себя, что взялся зашивать сам, а не пошел к Ветеринару. Там зашили бы лучше, быстрее, обезболили. Справившись с последним узлом, кинул иглу в стакан с самогоном и упал на кровать. Во время операции Кот сидел на столике и сверкал на него глазами, молча осуждая легкомыслие. Уши дергались в разные стороны. Запахи, шедшие сегодня от человека, ему не нравились.

— Иди ко мне дурачок, — повернув к Коту голову, проговорил Шериф, — иди ко мне. Помякоси, как ты любишь. Как ты медведя того шугнул, а? Сам небось от ужаса дрожал, а лез на такую громадину. Мне бы твою смелость, парень. Или это сон был? Все равно ты красавчик. Красавчик мой, хороший мальчик. Люблю тебя как… Как же я тебя люблю…

Кот недоверчиво слушал похвалы от человека, и хвост нервно стучал по старому ящику из-под патронов. Уши дернулись в сторону приоткрытого окна. Чувство, что на него смотрят из темноты, резануло по той дряни, что находится в черепе. Он свалился с кровати и, перекатившись по полу, дотянулся до валявшейся около печки портупеи. «Стрижа» в кобуре не было, и он выдернул нож из ножен. Затих на несколько секунд на полу, изо всех сил напрягая слух. Кот сидел под кроватью между старым чемоданом набитым шмотьем и самодельным ящиком из обрезок досок с какой-то мелочевкой и всячиной. Глаза круглые, в них тревога. Больше испугался резкого прыжка человека, чем шума за окном. Какого ляда у меня все время кто-то под окнами по ночам шарахается? Заколотить его нахрен надо. Ей богу заколочу! В дверь громко постучали.

— Егор, открой, — жесткий и ласковый голос Майора.

Шериф перевернулся на спину и раскинул руки в стороны, ойкнув от боли в ране. Стукнулся головой о доски пола.

— Язанят!

— Чем занят? Как всегда развлекаешься, валяясь на полу?

— Да клять вас всех! Извращенцы. Всё время подглядываете все за мной в окно!

— Занавески повесь. Открывай.

Шериф с трудом встал, сначала на карачки. Потом, как гордый волк, добрался в такой позе до дверей. И, правда, занавески простое и правильно решение этой проблемы. Как сам не дотумкал. Кстати, а куда они делись? Раньше были какие-то…

— Погоди, я не одет.

— Накраситься не забудь.

Майор кошачьим шагом вошел в его домик. Огляделся и, скорчив тонкие губы, бросил:

— Печку затопи.

— В такую жару? Я и так весь мокрый.

— Это приказ. Топи печку.

— Я не подчиняюсь приказам вашего ведомства.

— В данный момент мы на осадном положении, объявлен комендантский час, так что подчиняешься. Учи устав, телепень.

— Отлично! Может, еще и наряд вкатишь?

— Да затопи ты клятую печку, Егор! Ну что все время рогом упираешься в воздух?

— Фиг тебе, а не печка.

Шериф тяжело вздохнул и, стараясь не поворачиваться к Майору залитой кровью стороной, бочком протиснулся к шкафчику и выудил оттуда чистую форменную рубаху. Торопливо натянул ее, пока Майор шебуршился около печки.

— Свинарник у тебя Егор. Самогоном воняет. Шмотки разбросаны, оружие на полу. Совсем опустился ниже уровня поверхности земли. К сведению, хотя ты и не интересуешься, Элла очнулась. Хотел отвести ее домой, но, как и ты уперлась и потащилась в ваш Офис. Брок еще спит под наркотой.

— А Рейма? — С надеждой в голосе спросил Шериф. А вдруг приснилось?

— Рейму лазутчица ударила куском арматуры в горло, пробила насквозь. Умер мгновенно. Сегодня похороним всех троих. Игнат Венегдиктович уже не может их больше держать у себя.

Майор по-хозяйски сам затопил печку и напихал в нее дров так, что дверка еле закрылась. Комната наполнилась дымом.

— Бабу нашли?

Удивляясь хамству Майора, Шериф быстро распихивал по местам вещи, которые и, правда, валялись везде, где ни попадя. Словно мама пришла с работы, как всегда неожиданно, а в твоей комнате разбросаны игрушки и уроки не сделаны. Ну что за тупость? Кот, довольный движухой и гостем, весело шнырял между ногами людей, задрав хвост трубой. Особенно терся около Майора и громко чего-то требовал.

— Нет. Потому и пришел тебя проведать. Думаю, продолжает она здесь бродить. Цель у нее тут есть. Мне нужно чтобы ты взял себя в руки и начал работать. Найди ее. А чтобы найти ее, надо найди ответ — зачем она тут. Где у тебя жир?

Шериф с удивлением обернулся. В красном свете от лампы и печки Майор казался страшным богом. Великий Гефест возле наковальни.

— Какой нафиг жир?

— Сам нашел.

Майор деловито хозяйничал на его кухоньке. Поставил на печку большую сковороду, которой Тина когда-то припечатала мужа по голове. Своим ножом наковырял туда изрядный кусок медвежьего жира. Схватил досточку и, развернув тряпку с невесть откуда взявшегося свертка, начал резать крупными кусками оленью вырезку. Жир зашкворчал на сковороде. Майор достал из карманов несколько луковиц. Не чистя их от шелухи, нарезал толстыми кольцами и кинул в расплавленный жир. Задымило от брызг полетевших веером капель сала.

— Яуо-о-а!!! Мняуа-а-а! — заорал Кот, вставая на задние лапы и хватая передними Майора за штанину.

— Тебе? А ты зад вылизал?

— Яуа-а-а-а! — Заверил Кот командующего осадным положением.

— Лемминга поймал сегодня? — Не менее сурово спросил Майор, — что? Двух поймал?

— А-а-я-у-уа!

— Тогда вот тебе два куска. Больше не получишь. Это норма для бойца.

Шериф уселся на стул возле своего рабочего стола и хмуро наблюдал за кулинарными манипуляциями Майора. Тот сыпал в сковородку соль и травки из его баночки, словно находился у себя дома. Потыкал кончиком ножа в подрумянившееся с одной стороны мясо и начал переворачивать кусочки, аккуратно распределяя их по поверхности сковородки. Остаток желудка нервно дернулся и скакнул навстречу запаху жареного лука и мяса. Но ударившись о диафрагму, постанывая, свалился вниз, умоляя дать ему этого вкусного и питательного. Рот наполнился слюной.

— Заштопал себя, смотрю, — болтливость Майора сегодня просто зашкаливала за все разумные пределы, — а чего голову не промыл? Вся в корке. Дай посмотрю.

— Да дерьма мышиного тебе! — Шериф аж подскочил на стуле, хватаясь за склеившиеся в коросту волосы. Он и забыл про рану на голове. Естественно, там мгновенно заболело и засаднило, — еще осмотр ректальный мне устрой. Простатой поинтересуйся.

— Дурак ты, Егор, — ласково сказал Майор и зыркнул на него в полумраке страшным голубым глазом, — твой кот умнее тебя. Вон, напузырякался мясом и благодарит. Что такого? Я ж тебя…

— Да, знаю, слышал уже: «Я тебя маленького на руках качал, и подгузник тебе менял, обойму снаряжать я тебя учил». И что теперь? До конца своих или моих дней теперь подгузник мне менять?

— Чего бесишься, — Майор пожал плечами и всадил нож в кусок мяса на сковородке. Он аккуратно взял его желтоватыми острыми зубами, и желваки на скулах задергались и заходили вверх-вниз.

Чего я, правда, как подросток. Кот измурчался весь рядом с ним. Любит его, а живет со мной. Ладно, успокоиться. Как успокоиться? Мрут все вокруг, а я ни хрена не делаю.

— Еда готова. Садимся. Бери прибор.

Не буду больше спорить. Есть и правда хочется. Давно такого не было. Пусть старик потешится заботой. Мне она не нужна, но зачем обижать дорогого мне человека. Скотина я упертая. Хоть спасибо скажи, мразь. Он же любя. Он волновался полночи, небось. Только и думал, как все дела бросить и бежать сюда ко мне. Смотреть — жив или нет. Истек кровью, покалечен. А я, как вонючая росомаха с бесконечной течкой себя веду. Выхухоль гниющая. Баклана мне в нос, вкусно-то как! Надо составить какой-то план. За едой он, слава богам, не будет разговаривать. Не положено. Пока я жив — я ем и нем. Или как-то так. Пока я ем, как рыба нем. Вот, клять, забыл. Искать, перво-наперво, надо дятла в зеленой куртке. Бориску. Не могу я допрашивать с пристрастием Киру. Наврет если, что я делать буду? По ложному следу пустит и хана. А Борьку за горло возьму. А ведь загадка тут. Байкеры, волки, баба эта. Конь-в-пальто, патроны. Машка, дурашка, часы эти. Ведь не простой был мужик этот — Конь. Татуха спецназа, снайпер. А вон как, на бабе этой обжегся. Ведь она его зарезала. И Машку тоже она. Кто-то ей помогает тут. Что за цифры она упомянула? Неужели те, что на странице из блокнота и на купюре? Страницы в блокноте не было. Машка отдала ее пацану своему влюбленному. Машку кончили и блокнот забрали. А там цифирь этих нет! Черная кинулась за Конем-в-пальто. Он с ней был заодно? Он Машку сдал? Кто-то еще? А ведь Конь свою купюру не отдал. Сколько всего таких цифр? У Бориски, у этого, тоже есть свои? И у Киры? Эх, искать надо зеленую куртку! Какой-то пароль? Код? Координаты? Сомнительно. А часы эти при чем? Они откуда свалились мне на голову? Кто сейчас хоть что-то про координаты знает? Хотя старый Конь точно знал. Клять! Осиное гнездо мне в промежность! Координаты! Это ж география четвертый класс средней школы! Скорее Майора спровадить и купюру с рисунком еще раз рассмотреть. Надеюсь, не потерял. Из кармана не должна вывалиться. Тулуп висит на гвозде. Хорошо. Наблюдает за мной украдкой. Нельзя ему говорить про цифры. Не чисто тут что-то. Зачем он пришел? Ничего не спрашивает. Что-то знает? Скотина, просекает что-то. Песец тебе на воротник, не скажу. Он же меня как книгу читает…

— Чай не сделаю, — сказал он, как ни в чем не бывало, прожевав последний кусок оленины.

В середине мясо было сочным, а снаружи с корочкой. Желудок успокоился и занялся своей работой. Пора и мне поработать мозгом.

— Воды нет. Обычно Брок таскал по утрам. А тут со всеми этими делами и ему некогда было.

— Не беда, Егор. Вижу, пошел на поправку. Пошли сейчас проводишь меня, и заодно к Венегдиктовичу, пусть голову посмотрит. Сам точно не осмотришь. Там зашить тоже надо.

— Хорошо Артур Степанович. Пошли. Я только в Офис свой заскочу, Элку проведаю, а потом догоню вас. За мясо спасибо. Наверное, мне это было необходимо. И Кот вам спасибо говорит.

Благодарный Кот валялся на заправленной постели и блаженствовал, вылизывая заднюю ногу. Выходить на улицу сегодня он точно не собирался. Там волками воняет. Уж он точно не дурак с ними дружбу водить. Шериф заправил рубаху в штаны. С правой стороны на штанине, до самого колена, было черствое черное пятно от крови, но он сделал вид, что так и было. Застегнул портупею, вложил «Стриж» в кобуру, сумку с батарейкой от рации кинул через плечо. Сморщившись от двойной боли в боку, сунул руки в рукава тулупа и как бы невзначай проверил в кармане мятую бумажку тысячной купюры. С удивлением в другом кармане обнаружил две больших морковки и луковицу. Выложил их на столик около печки. Майор смотрел на его сборы. Глаза сверкали в полумраке оранжевыми огоньками огня. Мурашки от этого взгляда по спине, по локтям. Проверил, закрыто ли окно, отодвинул задвижку на печке до упора, чтобы прогорело быстрее. Жарища в домике стояла знатная, как в сауне, но Майор словно и не замечал. В ране на голове снова защипало от пота. Дико захотелось там почесать. Заглянул в патронник дробовика и закинул его за спину.

— Пошли?

Майор молча кивнул и вышел из домика первым, за ним прошмыгнул-таки Кот. Рядом с Майором засранцу и волки не страшны. На улице были мрачные черные сумерки. Моросил теплый дождик. Навскидку, было градусов пятнадцать, не больше. Днем станет теплее, это как ботинки намочить. За стеной странно тихо. Ни воя, ни возни, ни скулежа. Прожектора на стене не горели.

Они потопали в сторону центральных ворот, и Шериф издали увидел свет в окошке своего Офиса. Элка сидит. Чего домой не пошла? Майор решил заглянуть на стену и ушел в сторону ворот, многозначительно постучав пальцами по рации. Шериф тяжело поднялся по низенькому деревянному крылечку, старые деревянные ступени заскрипели под его весом. Удивился, что свет в окне Офиса пробивается через занавеску, которая висела когда-то у него дома. Точно она, лошадки нарисованы, мячики и клоуны. Дебильная занавеска, потому и притащил ее сюда. Дома много было такого, детского. Все выкинул. От всего избавился. От жены избавился. От памяти. От себя. Всего себя послал на все буквы. Пуруша-сукта. Сотворил из себя все сущее, будучи сам сотворенным из ничего. Все сущее, разделенное на микрочасти и являющее собой сущее. Бред какой в голове. Откуда это? Кот мявкнул в ногах. Чего увязался? Волки шарахаются по городу.

Вошел в Офис и в мозг ударил острый необычный запах. До рези в глазах знакомый, жахнул ему через нос в лимбическую систему. Закрывая за собой дверь, в полумраке большой комнаты, перекрытой с одной стороны металлической решеткой, разглядел ссутуленную фигуру Элки. В штанах в обтяжку, рубашке, с завязанной бинтами головой. Стоит к нему спиной около рабочего стола и что-то варит на маленькой переносной печурке в кастрюльке. Шериф вдруг осознал, что это запах кофе.

— Уничтожаем улики, помощник?

Элла промолчала, только подняла вверх острые худые плечи. Вид несчастный. В полумраке, освещенном крохотным огоньком керосинки и маленькой печки-щепочницы. Голова круглая. Не обернулась на звук его голоса. И что? Что сейчас будет?

— Элла, ты как, помощник? Голова болит?

— Болит.

Сарказм. Голос спертый, напряжение так и брызнуло в маленькую темную комнату. Что сейчас будет?

Кот полез под его стол прятаться.

— Чего вдруг решила нарушить устав? Улики вещь неприкосновенная, однако.

— Да в жопу тебе улики!

Во как. Ругнулась! Ярость! Сейчас будет истерика. Сейчас она откроется!

— Захотелось что-то из старого. Кофе захотелось. Так тошно, что вспомнила детство. Запах вспомнила. Уже двенадцать лет, наверное, такого не было. Чтобы вспомнить что-то. И тут зерна в кармане. Чего они там валяются. Для кого? Смолола в ступке и варю кофе. Тут на двоих. Будешь? Если нет, то сама все выпью. Вот только ляпни что-нибудь про вещдоки, выплесну тебе в лицо.

Шериф смолчал. Снял дробовик, положил на стол рацию и сумку с батарейкой. Медленно вылез из тулупа, повесил его на спинку стула. Молча сел на сам стул и выставился на дурацкие шторки. Элла резко обернулась и посмотрела на него. Все внутри у нее кипит. Ей нужны мои слова чтобы сорваться. Любой звук. И будет достаточно. Она ждала секунд двадцать и вдруг ярость исчезла. Вылезла слабость. Простая человеческая слабость. Плечи снова дернулись вверх. Горло издало странный звук. Всхлип. И вот, началось. Элла начала судорожно икать, упала на пол, на колени. Скрючилась. Бросился к ней, обнял. Начал успокаивать. Зарыдала, судорожно, с надрывом, с тоской, волчьим воем. Сердце на части рвется. Вдруг вспомнился Новый год и елка в ярких разноцветных шариках и игрушках. Как щипало в носу от счастья и напряжения в ожидании подарков. Это был дом. Сейчас дом — вот ЭТО. Вот и все, теперь это его Новый год. И куда ты денешься? И ее, Новый год, теперь такой, другого не будет.

— Я такая дура. Я так о себе думала! Что я, как раньше, как кремень. Как с отцом! Это он был кремень. Он — сталь. Был. А я как мама! Я как мама! Я слабая. Я ела, чтобы выжить! Я терпела и сама знала, что меняюсь! Я не могу больше жить с этим мраком в душе, в сердце. Там такое черное. Только чернота осталась там! Убей меня! Выстрели мне прямо в голову, сейчас! Пожалуйста, Егор, выстрели мне в голову, чтобы я больше не мучилась этой жизнью! Я просто хотела выжить! Я не знаю зачем. Не знаю зачем! Чтобы отец жил в моей памяти, чтобы мама была рядом. Ведь, если я не буду помнить, кто еще о них вспомнит?! Я боялась, что они исчезнут из этого мира! Я не хочу терять папу и маму, Егор! Прости меня, Егор! Я такая дура! Я ничтожество. Я жрала мясо людей! Я… Я … А-а-а, Егор, убей меня! Умоляю! Убей меня!

Ну вот. Проговорилась. Наконец ее отпустило. Папу и маму вспомнила. Умничка моя. Молодец. Молодец. Давай еще, детка. Еще, вспоминай. Что сейчас сказать ей? Ей голос мой нужен, а что я скажу?

— Ну-ну. Я рядом. Егор рядом, ты со мной, ты не одна. Поплачь, милая. Иди ко мне.

Стояли на коленях на полу с полчаса. А то и больше. Девочка рыдала и рыдала. Слезинки скатывались по щекам и падали на струганные доски пола. Доски грязные, засаленные. Слезинки оставались на них круглыми капельками боли. Потом начала затихать в его объятиях. Он медленно гладил по забинтованной головушке. Как же жалко ее. Как жалко. Или себя? Но, хоть проснулась в ней старая личность, уже хорошо. Значит выздоравливает. Три года? Больше, как она тут. И вот начала выздоравливать, девочка. Рыдай еще. Плачь. Пусть лица твоих любимых будут перед твоим взглядом. Пусть и я вспомню елку в огнях, накрытый стол, коробочки с подарками, салаты и Новый Год.

— Они рядом. Они тут, Элла. Они живы, потому что ты выжила. Мой Андрюшка тоже жив, потому что я выжил. Я не умер, нашел в себе силы. И он тут, со мной. Растет. Посмотри, как он растет! Парень уже с тебя ростом скоро будет! Мужик! Знаешь, как я им горжусь? О-го-го, как горжусь! И тобой горжусь! И Брок, наш добряк, с нами, тоже выжил. Мы все выжили, чтобы наши родители нами гордились. Твои, гордятся, тобой. Не сомневайся. Все будет хорошо. Давай, кофе выпьем? Жалко, если пропадет. Может, последний кофе в этом проклятом мире.

Элла, засмеялась. Судорожно, не выныривая из его объятий, задергалась от смеха-плача. Потом отвернулась в сторону и украдкой посмотрела ему в глаза:

— Знаешь, почему они не трогали мое лицо?

— Почему? — Стало страшно от этих слов.

— Они говорили, что мое лицо такое красивое, что есть его не хочется.

— Значит, тебя спасла красота, Элла.

— Я не Элла.

— А как? По-настоящему?

— Теперь Элла.

— А как зовут тебя сейчас?

— Наташа.

— Я запомню.

— Но, пусть потом я буду Элла.

— Для твоего отца и мамы ты будешь Наташа.

— Хорошо. А для тебя?

— Ты будешь тем, кто ты есть сегодня.

— Люблю тебя.

— И я тебя.

— А Тина?

— И Тину.

— И меня и ее?

— И Кота.

— Поняла. Если меня — как Кота, то я счастлива.

— Вот и ладно. По чашке кофе?

— Я бы чаю. И булочку с маслом. И яичницу!

— А я кофе с молоком и бутерброд с сыром.

— Хорошо, давай кофе.

— Кружки найдешь?

— Надо вставать.

— И ладно. Все равно Майор подглядывает за нами в окно.

— Дурак. А ты помнишь вкус яиц?

— Он мой отец в квадрате. Даже в кубе.

— А ты мой.

— Тогда кофе?

— Давай. А яйца не помню даже как выглядели.

Рассмеялись оба. Ну, вот и ладно. Пережили истерику. Надо работать. Надо рассмотреть долбанную купюру. Надо идти искать Зеленую Куртку. Что за хрень тут твориться? Надо ловить эту злобную дуру и повесить ее, пока она не убила еще одного рейму, или машку, или еще кого, кто не заслуживает смерти сейчас. Сегодня. Как Кот на медведя полез? Не представляю себе, откуда такая храбрость в этом нытике. Он даже с другими котами не любит драться. Всегда убегает от всех. А тут на тебе, на такую громадину!

Они пили коричневый горький кофе из старых сколотых по краям керамических кружек и молчали. Она снова стала Эллой. Он стал Шерифом. Но, перед внутренним зрением пробегал совсем иной мир. Тот, старый, домашний. Кухня и завтрак, приготовленный папой в виде смешной рожицы из сосисок и яичницы, со щеками-помидорами и улыбкой из кетчупа. Мама одергивает и поправляет одежду, тихо ворчит, что снова посадил на брюки пятно. Мир любимых игрушек, запахов, маминых и папиных объятий. Егору вдруг показалось, что Наташку он знал и раньше. Еще в том мире, без черного неба. Мельком, мимолетно, но где-то встречал. А она украдкой поглядывала на него, не осуждает ли приступ слабости. Не в гневе ли за ее прокол с черноволосой. Заметила слипшуюся корку волос, и начала строить из себя заботливую мамашку. Мул-пракрити. Женское начало Вселенной. Схватила бутылку с мутной жидкостью, которую Механик варил в своей лаборатории электролизом и называл перекисью водорода. Надергала тряпочек из ветоши, натолканной в старую патронную коробку. Усадила на стул и начала нянькаться. Шериф мужественно терпел. Щипало. Мурашки от ее прикосновений бродили по спине, не стесняясь, туда-сюда. Капли стекали по лицу и бороде. Экстаз. Удовольствие. Как это называется. Ах, да, оргазм! Куда там, оргазму. Медицинское определение ни черта не проясняет.

Так прошел час. Элла обработала рану Шерифа и подстригла тупыми ножницами, заимствованными у Ромуальдаса. Зашить было нечем. Пыталась подровнять бороду, но он не дал. За окном немного прояснилось и посветлело. Нужно было решиться и начать работать.

Шериф достал из внутреннего кармана тулупа блокнот, вырванную страницу с рисунком девушки на беговой дорожке, из кармана скрученную купюру. Сел за свой стол и придвинул лампу. Элла подала ему сколотую линзу с прикрученной из проволоки ручкой и села рядом на стульчик. Сосредоточились.

— Смотри. От Марии Фроловой нам достался один рисунок на вырванной странице из блокнота. Она подарила его своему юному воздыхателю, как бишь его звали?

— Влад. Влад его зовут.

— Да, точно. На нем изображение, которое меня слегка торкнуло. Найдешь интересное сама? Линзу возьми.

— Дата?

— Так точно, помощник, дата на часах. Меньше года назад. Круто да? И вот набор цифр в углу. Теперь я уверен, что убили девушку именно из-за этих цифр. Наша с тобой общая знакомая, размахивательница железными ботинками, сама сказала, что ей нужны цифры. Присуседим рисунки из блокнота к действующим смарт-часам и что получим? Блокнот с рисунками я еще толком не рассматривал. Давай вместе.

Склонив головы к столу, они вдвоем начали листать помятые и истрепанные страницы альбома. Среди множества пейзажей, развалин зданий, животных и жареных на палочках рыбин встречались несколько портретов людей. Несколько зарисовок старика с окладистой бородкой в комбинезоне с непонятными знаками отличия. Он лежал в одной и той же позе, на лице отпечаток страдания и боли, но в тоже время и сила во взгляде. И сразу после него рисунок разбившегося вертолета. Поломанные деревья, языки пламени рвутся из обломков, к небу поднимаются столбы дыма, а вокруг машины стоят шесть силуэтов. Потом рисунки с изображениями ушедших в далекое прошлое предметов, странных комнат без окон с двухъярусными кроватями как в старых вагонах-купе, операционная с оборудованием, столовая с улыбающимися людьми в одинаковой форме, в руках подносы с тарелками. Страницы были пронумерованы внизу в правом углу. Других цифр в блокноте они не нашли. Фролова была просто самородком, талантищем. Начали рассматривать купюру в тысячу рублей.

— Вот ведь были времена, люди на бумажки выменивали, что им нужно, — сказала Элла.

— Капитализм, — буркнул в ответ Шериф, — Смотри, в углу тоже цифры, как и на рисунке с девахой на беговой дорожке. Написаны по-другому, почерк иной, не такой красивый как у Фроловой. Что общего между двумя надписями не понятно? Как считаешь — координаты?

— Нет. Они не так записываются. Там широта и долгота, по шесть цифр или по восемь, кажется. А тут по пять. И координаты не могут начинаться с единицы. Здесь цифры начинаются с единицы.

— Да, там двузначные числа, это я помню. Минуты и секунды. Но, уж больно, похожи значки вот эти. А что тогда? Код доступа? Он интересовался компьютерами, технологиями и картами. Зачем еще им цифры? Стырили они их у черноволосой что ли… Какой-то пароль для входа куда-то? В голову приходит бункер как у нас.

— Пошли искать Бориса. Он должен что-то знать. Я ведь так и не дошла до Механика. И тут не смогла выполнить задание.

— Да, пошли. Я знаю, где он должен быть.

— Оденьте шапку. Рану может пепел попасть. Возьмите!

— Там жарища! В жопу твою сраную шапку!

— Не ругайтесь постоянно этим местом и тем, что из него выходит! Это некрасиво.

— Да итить тебя в… Вонь росомахину тебе в… Драть… Да, клять! А как тогда ругаться?

— Вообще не ругайтесь, Шериф. Будьте культурным примером. На вас подростки равняются в Поселении. Не уподобляйтесь основным массам.

— Крепко тебе по голове досталось. Подростки меня в страшных снах видят и мочатся при этом на матрасы. Поговори мне еще. Дверь запри. Вообще, вы с Броком уже совсем обнаглели. Замечания мне делаете, приказы не выполняете, в драку лезете! Скоро бить, наверное, начнете. Разжалую в постовые. Будете на перекрестке стоять и штрафы выписывать прохожим.

— Зачем?

— Я откуда знаю! Постовые всегда всем штрафы выписывают. Вот и вы будете выписывать?

— А зачем? Какие штрафы выписывать? И куда их выписывать? Вы тетрадь свою опять потеряли?

— Элка! Прекрати, доведешь. Вон тот домик, вроде. Надпись видишь на стене? Стучи. Там деваха должна быть, она с Борькой живет. Начнешь расспрашивать сама, где он и так далее. Я пока под окнами пройдусь. Вдруг задумает выпрыгнуть.

— Я прекращу, если пообещаете больше не ругаться тем и этим.

— Чего? Чем и куда?

— Вы поняли.

— Да итить… — Он встретился с ее взглядом и увидел свою бывшую, со сковородкой в руках, — но чтоб издеваться перестала!

— Обещаете не ругаться?

— Обещаю.

— Клятва?

— Да в… О господи! Клятва.

— Клята до голубого неба?

— Да. Клятва, чтобы дожить нам до голубого неба и желтого солнца. Как ребенок ты, чесслово. И это наша с Тиной детская клятва, а не твоя. Откуда знаешь? Опять шпионила? Вынюхивала? Ну что ты за баба! Все вот так и норовишь влезть в мою жизнь, но последнего шага никогда не делаешь. Словно звонишь в звонок в мою дверь и, когда я открываю, ты шмыг — и убегаешь по лестнице в низ. Напесца я каждый раз, как дурак, на звонок встаю с дивана и иду открывать дверь? Я ведь знаю, что ты убежишь. Ничему в жизни я не учусь на своем опыте. А вы пользуетесь обе и веревки из меня вьете. И Кот туда же…Чего вот ты увязался, засранец? Волки кругом. Иди домой, дурачок.

Под несносные ворчания Шерифа они доковыляли по грязи до нужного домика. Кот постоянно убегал вперед и возвращался, нервно мявкая. За стеной все это время была полная тишина, на улице пустынно. Под ногами клочками попадался липкий туман. Пока Элла выстукивала утреннюю зарю по двери, он быстрым пружинистым шагом обошел двухэтажный домик. Внешняя лесенка на второй этаж скрипучая, если что — услышит шаги. Там живет один из старожилов с женой. Тим и Люба. Сын у них уже вырос и живет с молодой женой отдельно. Оттуда опасности не будет. Окошечко на первом этаже есть, а второе видать из спальни. Но в это точно не пролезет. Рама вся перекорежена. Вряд ли вообще открывается. Он слышал, что Элла начала повышать голос и выглянул из-за угла, не теряя боковым зрением маленькое оконце. Эллу понесло, начала наседать на женщину. Представляю себе — глаза скосила на переносицу, на губах появляется пена, нависает своим ростом как сосна в бурю. Так, пора спасать ситуацию.

Он быстрым шагом поднялся по четырем ступенькам крылечка и распахнул дверь. Женщина, вполне себе молодая, в каком-то наряде похожем на мешок с дырками для рук и головы, голыми ногами и разлохмаченной короткой стрижкой забилась от его помощницы в угол кровати. На лице страх и недоверие. Увидев Шерифа, издала что-то вроде писк-визга, приглушив его, самой себе зажав рот правой ладонью. Левая рука лежала на одеяле без движения.

— Тихо, спокойно, — не повышая голоса, мягко произнес Шериф и, отстранив помощницу в сторону, подошел к девушке, — не бойся. Как тебя зовут?

— Это Екатерина, она гражданка и у нее татуировка…

— Тихо, я сам. Ты чего испугалась? Я такой страшный? Чего вы меня боитесь-то все? Я же шериф, я — добряк. Или ты каким-то образом умудрилась нарушить Закон? Нет? Ну, вот видишь. Элла выйди на улицу и посмотри кругом дома.

Шериф кряхтя, расправив тяжелые полы тулупа сел на трехногий стульчик, закинув сумку с батарейкой от рации себе за спину. Женщина забилась в дальний угол кровати и с ужасом смотрела на его движения. Дверь скрипнула, и она снова вздрогнула. Элла вышла из домика. Он оглядел комнатёнку. Меньше чем у него, опрятно, везде чувствуется женская рука. Какие-то фигурки на полочке, даже пара потрепанных книг Он вспомнил эту жительницу — Екатерину. Дочь сослуживца его отца. Лет на восемь-десять его постарше, пока выживали, с такими как он малолетками не общалась. Быстро пошла по мужикам. Вроде уже свои дети большие выросли. Муж погиб давно в набегах, официально не работала и промышляла больше своим телом с многочисленными любовниками обоих полов. Шериф вспомнил, как лет пять назад, еще до Эллы, хотел из жалости позвать ее себе в помощницы, но она отказалась из-за травмы. Была между ними какая-то неприязнь. Да и не особо она была во вкусе Шерифа. Зубы редкие, желтые, волосенки на голове сальные.

— Катя, мы же с тобой большую часть жизни прожили рядом, — сказал он, спокойным голосом, озираясь по сторонам, — ты чего забилась в угол? Вылезай, давай. Я же пришел к тебе в гости, поговорить, а ты так. Чаем могла бы угостить.

— Убьешь? — Сдавленным голосом спросила Екатерина.

— Олосела совсем? — Шериф аж подпрыгнул на колченогой табуретке и чуть не свалился на пол, — с какого мне тебя убивать? Чего несешь, лосиного гав… Клять! Цветов ромашки тебе полную жо… руки. Пьяная ты, что ли?

Он знаком руки поманил ее к себе и указал пальцем на стул около столика, стоящего справа от него. Она активно замотала головой из стороны в сторону.

— Ну и мох с тобой. Короче, где Борис? И не вздумай мне врать. А то и правда напросишься, — она начала его раздражать.

— Нет Бориса.

— Вижу, что здесь в данный момент его нет. А где он?

— Не знаю.

— Врешь.

— Не знаю!

Глядя в пол он сделал медленный шумный вдох и такой же медленный шумный выдох, потом посмотрел ей прямо в глаза и очень медленно произнес.

— Где Борис?

Тут ее проняло по-настоящему. Перетрусила уже без наигранности.

— К Механику побежал он ночью! Прятаться! Все твердил — «Она пришла за мной, она меня убьет»! Кто, чего, зачем придет, кто убьет? Ничего он мне не говорил. Я решила, что это за ним волки пришли! Все вы мутанты такие! Для вас простые люди вообще как не живые. Только бы своей магией нас охмурять, и кровь сосать по ночам!

— Какие на рог медведя мутанты? — Челюсть Шерифа отвисла чуть не ниже колен, — ты чего несешь?

— Ты мутант! Радиация вас изменила. В темноте все видишь, мысли читаешь! И он тоже мог мысли мои читать! Говорил, по ночам в волка превращается! Вот я и решила, что за ним эта стая пришла! Мне страшно! Боюсь я вас всех! Ненавижу!

Катя зарылась головой в подушку и начала рыдать, вздрагивая всем телом.

— Мох с грибами меня забери до судорог и седьмого пота, — пробормотал Шериф, озадачено почесывая в затылке. Он встал с колченогой табуретки, опять чуть не навернувшись, и тихонечко закрыв за собой входную дверь, спустился по ступенькам на землю. Черное утро начинало превращаться в серый день. Теплый дождик моросил сверху, ветра не было. По дорожке пробежали один за другим два кота и заорали где-то за поворотом. Элла выглянула из-за угла и вопросительно посмотрела на него.

— Пошли в Ангар, — бросил ей Шериф, — у Механика он. Эта совсем кукухой поехала. Я такого еще у нас не слыхал, чтоб меня мутантом обзывали. Обидно даже.

Они рядышком помесили грязюку в сторону Ангара. Возле Бара их окликнули. На крыльце стояла Тина и махала им рукой, приглашая войти. Рядом с ней на ступеньке сидел его Кот и колотил хвостом по доскам.

— Вот чтоб тебя! — Не выдержал Шериф, — может сделать вид, что мы ее не услышали?

— Пошли, — мрачно вздохнула Элла, и первая направилась в сторону Бара.

— Да за что мне все это! Бабы…

Шериф потащился за ней.

Тина всегда смотрела на Эллу как старшая сестра на младшую, хотя возраст был одинаковый. Жалела. А Элку это бесило, лицо так и кривит, не может сдержаться. Хотя разговаривает вежливо. Кот — предатель, настучал моей бывшей про раны. Небось еще и подачку выпросил. Морда наглая, вон — облизывается! Так и знал, что настучит, дятел-переросток. Ведь бросился к ней в Бар и орал, небось, на крыльце пока не открыли. Теперь начала жалеть, смотреть швы на боку. Не так зашил, кто тебя учил, телях криворукий. Сама такая, ведьма. Сюсюкаться теперь стала над шишкой на голове. Раскритиковала Эллу, что криво выстригла волосы на голове. Элка молодец, сразу на него стрелки перевела, мол, крутился и чуть слезу не пустил. Мол, боль терпеть вообще не может. Ха. Ну, хана, сейчас голову еще зашивать будет. Ну, Тина может. Опыт богатый. Придется терпеть, никуда не денешься. Говно, лосиное, больно! Нет, ну, в своей черепухе-то я могу ругаться матом и говном. И жопами. В четыре руки начали зашивать. Спелись на фоне заботы о единственном в их жизнях мужике. И Кот скотина, подпевает и кляузничает. Ты еще про волка расскажи, писун мелкий. Как я там чуть не обоклался. Иди вон дерись с другими котами, фигли тут ошиваешься. А волки-то ушли, похоже, раз коты забегали по городу.

После операции Тина налила ему на треть стакана чистой водки и поставила тарелочку с вяленой рыбой. Из принципа отказавшись от водки, он схватил кусок рыбины и, поцеловал бывшую в губы, специально подразнив этим Эллу. Жуя сухую рыбину сказал, что нужно работать. В этот момент сирена на стене взвыла и, раскрутившись в истерике, быстро затухла. Шериф вышел из Бара, включил рацию и, мысленно посчитав количество прошедших часов, включил 4 канал.

— Что там? Звезда на связи, — гавкнул он в рацию и сквозь хрипы помех различил ответ Майора:

— Отбой осадного положения. Стая ушла. Волки ушли на юг. Оставляем комендантский час до девяти утра завтрашнего дня. Прием.

— Понял. Отбой.

Элла вышла за ним на крыльцо Бара, и он потопал в сторону Ангара, не оглядываясь. Хотя прекрасно знал, что Тина стоит на крыльце, смотрит ему в спину. Ничего, утрется. За Котом пусть присмотрит.

Клочья тумана плавали под ногами и падали сверху неопрятными рваными кусками. От Ангара им на встречу шел мужской силуэт в сером утреннем свете. Шериф угадал по походке, что это Улугбек. Ноги колесом, автомат на груди. Поравнялись.

— Ты чего тут? С постов вроде не отпускали.

— Рейма погиб, ходил прощаться. Дружили… мы, — как-то запнувшись, сказал Улугбек и посмотрел на Эллу, отводя взгляд от Шерифа, — Майор упрашивал пока его место занять. Бойцов мало. Я согласился вернуться к нему и постоять в охране Ангара. Временно.

— Хорошо, что согласился, — дружелюбно буркнул Шериф, — людей сейчас и, правда, мало. Пока дальние разведчики не вернуться. А чего один шарахаешься? Сейчас только парами ходить можно.

— Майор на стену отправил. Там собираемся сейчас. А потом по постам.

— Майор одного отправил? Сейчас всыплю ему, — косоглазый узбек показался ему даже симпатичным, — осторожнее будь.

— Да уж вижу, как тебе припечатали, — усмехнулся Улугбек, — странно, что выжил.

— Что?

— Хорошо говорю, что выжил. Береги себя, — уходя, не оборачиваясь, сказал Улугбек. Звякнул ремень автомата, и фигура растворилась в черном тумане.

Они с Эллой двинулись дальше к воротам бункера. Элла молчала. Перед калиткой в воротах Ангара сидел Коля. Неспящий, надежный, верный. В руках «Вера». Лицо хмурое.

— Здравствуй, Шериф. К начальству пошел? Кто с тобой? А, Элла, — Коля заулыбался, — проходите. Здравствуй, Элла. Я говорил тебе, что ты красавица? Вера не ревнует, не бойся. Редко у нас бываешь. Жаль.

— Здравствуй, Коля. Вере привет передавай, — Элла относилась к Коле очень серьезно.

— Так сама и поздоровайся, — Снайпер хитро улыбнулся, — она не против. Даже очень не против.

— Привет, Вера, — Элла нагнулась к Коле и погладила ладошкой его верную спутницу, — точного тебе прицела и мягкого спуска.

— Хватит дурака валять, — не удержался Шериф и слегка пихнул помощницу в спину, — работать надо, а вы как дети ей богу. Потом наиграетесь, как дело сделаем.

— Не слушай его, милая, — Коля продолжал улыбаться. Когда Элла прикоснулась к металлу его девушки, у Коли по лицу пробежала судорога, как от экстаза, — Он тебя не ценит.

— Заканчивай, Николай. Посторонних не пускай лучше.

— Так сегодня тут только свои ходят. Откуда посторонние?

Они прошли в калитку и через дворик, поздоровались с еще двумя охранниками. Раньше тут стоял Рейма. Теперь не он, другой человек.

— Зайдем наверх? — Спросила ему в спину Элла, когда они перешли рельсы узкоколейки.

Он промолчал и только нервно дернул плечами. Но, пройдя толстую гермодверь, не задерживаясь, двинулся на третий этаж Ангара. Сначала заглянули к Броку. Здоровяк еще спал. Лицо по-детски счастливое. Видать отпускает его феназепам, или что ему там вкололи. Две ягоды клубники на нержавеющей кюветке еще не успели засохнуть. Времени прошло всего ничего. Зашли в комнату, где стояли несколько коек. Там в тусклом свете электрической лампочки лежали четыре тела. Три накрыты полиэтиленом с головой. Над четвертым стоял Ветеринар и неторопливо ставил капельницу. Сердце Шерифа сначала подпрыгнуло в непонятной надежде, но тут же сжалось. Надежды быть не могло. Он подошел к одному из накрытых пленкой тел и откинул уголок. Маша Фролова. Лицо белое, ресницы длинные, черные. Мертвое лицо. Рейма лежал рядом. Как живой. Что же ты побежал вперед, щенок несмышленый? Ах, клять эту жизнь, молодой же пацан совсем. Мертвый теперь. Горло все раскурочено.

— Кто это еще у тебя, Венегдиктович?

— Здравствуй, Егор, — старческий голос не дрожал, просто был слабым, — паренька принесли мои ребята еще три дня назад. Говорят, ты его приласкал в Баре за заточку.

— Живой?

— Вопрос конечно спорный, но пока живой. Стараюсь воскресить, как могу. Нозологическая форма: перелом грудины, S-22.2 по МКБ-10. Может и оклемается, но точно инвалидом будет.

Игнат Венегдиктович распрямился и с осуждением посмотрел на Шерифа через очки:

— Разве так можно Егор, с людьми?

— Если бы этого не вырубил, возможно, сейчас бы тут пять жмуриков лежали у тебя. Провоцировать других в Баре дракой с оружием в руках — это преступление. Жаль, что не умер. Другие бы лучше выживали, а не этот.

Он резко развернулся и вылетел из Клиники. Дурь какая. Умирают не те. Этих тварей, что других хотят жизни лишить, хрен убьешь. А хорошие люди, такие редкие люди, с одного тычка. Раз — и нет его. И после этого говорят о милосердном боге? Придурки. Уроды. Ненавижу! Вот бы он и на самом деле был. Умер бы я — хрена лысого он от меня ушел бы. Найду и кишки из жопы рукой выдеру, какой бы ты бог ни был. Тварь. Мразь. Дерьма крысиного тебе в рот напихал бы. Разорву зубами. Ярости моей мне хватит добраться до того самого облака, где ты сидишь. Эти верят, молятся. А я не верю. Я знаю. И он знает, что я найду. Потому мне умереть не дает, сволочь. Кол лосиный. А сейчас эту суку искать надо. Найду. Жить буду до старости — но найду. Найду! Найду тебя!

Он ударил кулаком в стальной лист с такой силой, что по лестничной шахте пошел звон. Он ударил еще раз и еще. На стальном листе остались вмятины, следы крови и куски кожи. Ярость душила, и яркая красная кровь залила все перед глазами. Элла забилась в угол и присела на корточки на несколько ступеней выше. Она с ужасом смотрела на невысокого, плотного человека с искривившимся лицом, выпученными глазами, голыми руками вбивавшего неземную ярость в толстые листы металла.

Боль в руках помогла начать контролировать гнев. Надо успокаиваться. Элку напугал, скотина. Направить это все надо в дело. А не психовать тут, в полутемках, пугая хорошую девушку. Искать надо Зеленую куртку. Выдохнуть, вдохнуть. Еще раз. Как там Вафля учил — после выдоха, медленный вдох. А, клять, какие еще варианты могут быть? Еще один выдох? Клять, мля, ненавижу себя. Так. Прижался лбом к холодной стене. Отлегло. Пошевелить пальцами. Вроде не сломал. Там уже и ломать-то нечего, чего заволновался.

— Пошли к Механику, — сдавлено проговорил он, борясь со спазмом в горле, — надо найти этого оборотня-мутанта и по жопе ему всыпать. Ты чего там расселась? Чего ревешь?

— Страшно, Егор. Ты не такой! — Элла ревела с перекосившимся от страха лицом.

— Забей. К росомахам страх. Страшно будет позже. Намного страшнее еще будет. Сейчас я просто разогреваюсь. Пошли, вытирай сопли, помощник шерифа. Работать надо.

Они долго спускались по ржавым металлическим ступеням на нижний этаж. Всего туда вело четыре пролета, по две лестницы на каждый, по десять ступеней в каждой. Удар сердца на каждом шаге. Реймы больше нет. Стены обшиты металлоизоляцией. На каждом пролете помаргивая, светит лампочка. Чем ниже, тем теплее. Чем ниже, тем ближе адское пламя этого мира.

Наконец перед ними выросла гермодверь, жирно окрашенная множеством слоев черной краски. В правом углу над дверью кнопка электрического звонка. Так просто туда не войдешь. Тут все еще работает единственная в Поселении камера наблюдения. С потолка на нос Шерифа упала холодная капля. Замок поддался легко, все смазано, дверь открылась бесшумно. За высоким комингсом стояла длинная тощая фигура в вечном промасленном комбинезоне.

Механик Поселения — Николай Яковлевич Приходько. Семьдесят два года, инженер, кандидат физических наук. Длинный, высушенный весь как вяленая горбуша, сутулый. Огромная удача и спасение всего Поселения. Если бы не его умения не было сейчас у них ни электричества, ни тепла, ни воды. Вымерли и одичали бы как Байкеры, Каннибалы или те, с побережья с крестами на морде. Благодаря его трудолюбию вырастает уже второе поколение грамотных механиков, учит пацанов, не отходя от механизмов. Какая-то дрязга была у него с отцом. Ненавидели друг друга. Но надо было выживать. Шериф помнил, как еще подростком чувствовал электрическое напряжение между этими двумя людьми, когда видел их вместе. Спорили, кричали, отец хватался за пистолет. Майор и другие парни разнимали их, успокаивали, убеждали. Отдышавшись, снова начинали работать вместе, на благо Поселения. Потом отца не стало. Механик не пришел на похороны. Ненависть к отцу отпечаталась на отношениях с его сыном. Зато когда хоронили маму, стоял у гроба на коленях, рыдал. У мамы был гроб. Струганный, с бархатом внутри, с кистями. Ни у кого не было гроба за двадцать пять лет, только у мамы.

— За Борисом пришел? — Вместо приветствия крикнул Механик. Он всегда кричал, даже когда поднимался наверх, в тишину.

— Он здесь?

— А я бы спросил, если бы его тут не было?

— Чего хамить? — Шериф окрысился.

— Чего тупые вопросы задавать?

— Остротой своей не подавись!

— Заберешь его или тут?

— Тут поговорю. А там как сложится разговор. Он мне в корень не нужен.

— Пошли вниз. Бабу твою не пущу.

— Она не баба, а помощник шерифа. Должностное лицо.

— Тут только я должностное лицо. Бабу не пущу.

— Шериф, я тут подожду, не страшно. Давайте рацию.

— Страшно будет, если ты палец свой, по бабской тупости, сунешь туда, куда не надо.

— Вы неприятный человек.

— Уж, какой есть. Пошли, шериф. Шериф! Придумали, тоже мне. В ковбойцев заигрался наш Президент, дикий запад вспомнил. Шериф! Какой ты накол шериф, участковый в лучшем случае.

— Участковый подразумевает нарезку территории на участки, старый ты кретин, — понесло Шерифа, — что ты тут собираешься нарезать на участки? А шериф это административно-судебная должность! Он отвечает за безопасность городского поселения в целом и вершит правосудие от имени закона. И Дикий Запад тут не причем, это терминология общепринятая!

— Не ори на старших! Не посмотрю на твои регалии и молодость, в миг башку откручу.

— Попробуй, старый ты пень. Из трусов уже на ступеньки песок сыпется, а туда же, бошки откручивать. Разум последний уже начал терять, гайковерт с Альцгеймером.

— Ты меня с собой не меряй, пацан, соплежуй, нытик. Отца твоего не боялся и тебя не буду бояться. Хамло недоросшее. Воспитания никакого! Как твоя мать только такого родила как ты. Весь в отца пошел. Только и можете речи горланить, народ стращать бедами, а дело толком ни ты, ни он не умели делать.

Механик продолжал ворчать, пока они спускались еще метров на тридцать вниз по железной лестнице со ступенями из арматуры. Грохотало. Пахло смазкой, горячим металлом, сваркой. Возможно, что во всем мире это были единственные работающие механизмы.

— Почему в ученики взял Бориса? Он не гражданин, — теперь Шериф начал кричать, так как грохот заглушал нормальную речь.

— Талант у него. Руки не из жопы растут. Не был бы дураком, то работал до сих пор. Он мне был нужен. Но дурак не хотел получать это ваше драное ногой в зад гражданство.

— А почему?

— Я ему жена? Ушел и ушел. Мне-то что. Я другого нашел. Не такого рукастого, зато не полного дебила. Вон там он сидит. Я его запираю, чтобы беды не натворил. Странный он стал. Если будешь забирать, сначала мне скажи. Я обещал ему укрытие.

— Не заберу.

— Ну и ладно. Как захочешь уйти, трубку эту сними с аппарата и тренькай пальцами по клавишам, пока не ответят. У меня парни сейчас заняты. Пришлю кого-нибудь.

Механикпоказал на черный телефонный аппарат, прикрученный к стене около железной двери с висячим замком на засове. Он достал связку ключей и отомкнул замок. Лязг, доносившийся снизу, усилился. Оттуда дунуло сухим ветром, редкие лампочки заморгали чаще. Механик мерзко выматерившись, побежал в полумрак лестниц, и его ботинки застучали по ступеням вниз, к адской махине дающей жизнь.

Шериф открыл дверь и вошел в небольшое помещение. Звуки машины сюда долетали приглушенные, почти тишина. Подсобка, инструментальная или мастерская, он не смог понять. Сюда он приходил крайне редко. Что есть что, и как оно называется — не знал. В комнатке горел свет на потолке, на стене вторая лампа около большого металлического верстака. Вся стена над ним была увешана инструментами. На полу засаленный линолеум. Какие-то ведра и коробки с проводами. Напротив верстака стоял столик с несколькими книгами и тетрадями, пара стульев и диван, застеленный покрывалом. На покрывале скрючившись, спал молодой парень. Шериф не помнил этого лица. Волосы кучерявые, темные, с кусками перхоти. Кожа светлая при таком освещении, нос курносый, веснушки по щекам. Наверное, для местных теток — красавчик. Шериф громко придвинул к себе стул и сел на него, откинув в стороны полы тулупа. Захотелось взять в руки толмут и полистать до записей с этим чудом. Но, похоже, и, правда, потерял его где-то. Можно было бы освежить память, что это за дятел и когда пришел. Парень от звуков вздрогнул и начал тереть лицо ладонями, сонно озираясь вокруг себя. Высмотрел затуманенным взором фигуру на стуле и подскочил. Проснулся окончательно, когда понял кто перед ним.

— Я ничего не знаю, — закричал он, и попытался вжаться в диван, как совсем недавно это делала Екатерина, боящаяся мутантов.

— А я ничего еще не спрашивал, — отпарировал Шериф, — чего орешь как резаный?

— Зачем ты тут? Чо надо? Мне Механик разрешил!

— Хватит пищать, кутора¹¹ бубонная. Или разговариваем спокойно, по делу и быстро, или выволакиваю тебя наверх. А там сам знаешь, кто тебя там ждет.

— Нет!

— Да! — Шерифу стало смешно, но он сделал зверское лицо, — рассказывай все с самого начала и не вздумай мне трендеть.

— Чего рассказывать, — разом сник Борис.

Пальцы у него тряслись, он сел на диване и спустил ноги вниз. Видно, не такое уж он ссыкло, как показалось сначала, может сообразить, что к чему и взять себя в руки.

— Я лучше отдам свою часть цифр и пошло оно все. Я тут жить лучше буду. Гражданином стану, к Механику пойду. Лучше меня никто электрические движки не перематывает. А сюда она точно не сможет спуститься. Мне жить хочется! Хватило мне Машкиной смерти и Толяна. А потом она еще и до Старика смогла дотянуться. Все началось в лесу. Я был с Толяном и его девчонкой, Кирой. Потом это все началось, закрутилось. Поделили мы эти цифры, как тот стручок старый помер. Ну, те, которые по очереди надо вводить в устройство и понеслось. Она на второй день убила длинного парня, не помню уже, как его звали. Столкнула его со скалы. Мы тогда впятером деру и дали сразу. Нет, чтоб попытаться у нее забрать часть кода. Сейчас бы уже там были. И все, может, живы бы остались. Машка ниче такая была. Я думал с ней закрутить. Смог бы охмурить, никуда не делась бы. Но потом оказалось, что у черной банда была, большая. Они по нашим следам за нами и шли. Оторвались мы около города старого какого-то, шли и шли на север, как Старик говорил. Устройство, по общей договорке, отдали Машке. Она самая чистая из всех нас была. Не соврала бы. А цифры от кода — друг другу не показывали. Боязно все равно было. Как доверять такое другому? Потом встретили разведчиков ваших и решили, что сюда пойдем. Отсидимся и решим, что дальше делать. Цифры без еёйных и того длинного, которого она первого убила, в устройство не вводились и куда идти все одно было не понятно. Что оставалось нам делать? Пришли сюда. Я бы забыл уже про все это, но Кира как взбесилась. Она брюхатая оказалась и сказала, что ее ребенку это все надо. Что она не отступится. Машка ее поддерживала. Потом Толян ботинки отбросил. У него с собой не было части кода. Он у них с Кирой один на двоих был, так как сам сказал всем сразу, что она его жена. Вот их код они у Киры и держали. Мы затихли и перестали встречаться. Не знали случайность это или его нашли. И тут началось. Увидел я ее на улице. Штаны обосрал, так перепугался. Сначала мысль была сбежать. Но остальных как оставить? И Киру жаль было и Машуньку. Они без моего кода никуда бы не добрались. Встретились в Баре, договорились, что Машка пойдет в сборщики и перепрячет устройство так, чтоб все знали, где оно лежит. До этого только она знала, где за стеной спрятано. С ней Старик стал ходить, охранял ее и стаскивал туда заначку. Жрачку и патроны. У нас к тому времени уже Калаш был рабочий, только патронов к нему не было. Ну и чем все закончилось? Не успел Старик Машуньку спасти. Она в группе оказалась, Машка ее узнала и побежала. Пока Старик дохромал до нее, та уже вся в крови ее перепачкалась. Не успел Старик. Рисунки ее только и смог забрать. Машка свой альбом, когда бежала от нее, в кусты кинула. А части кода Машкиного в блокноте уже и не было. Страница пропала.

Борис замолчал. Шериф слушал эту сбивчивую речь и старался даже не дышать. В какой-то момент начала вырисовываться картинка всего происходящего. В боку снова скрутился спазм боли и начал расширяться как воронка смерча, всасывая в себя так нужное сейчас внимание к деталям. Шериф немного изменил позу. Борис дернулся в страхе, но собрался, потер лицо ладонями и взлохматил свои кудряхи. Из них ему на плечи посыпались лохмотья белой перхоти.

— Старик еле сам оттуда копыта убрал. Оружия-то ни у кого у нас не было. А с ней несколько еёйных бандюков шныряли. Куда только охрана ваша смотрит. После Машуньки, я прятаться начал у Катьки. Приходил Старик ко мне вечером, сказал, что ходил в схрон, устройство на месте. Взял свой старый ствол и хочет ее в Поселке подловить и заберет у нее три части кода. И тогда мы уйдем. Втроем уйдем, с Кириным ребенком. Он обещал довести. И что? Раз — и нету Старика. Я сюда забился. Никуда не пойду и Кире так и скажи. Вот. Отдай ей. Скажи, Борис не хочет больше думать об этом. Пусть она свою мелкую туда ведет. Как одна пойдет — не знаю. Или пусть отдаст этой черной все части кода. Может живой останется. Ребенку и тут неплохо будет расти. Еда, вода, все есть, охрана. Чем плохо? Я остаюсь.

Борис сунул руку за пазуху своей зеленой куртки и достал из внутреннего кармана замызганный полиэтиленовый пакетик, в котором угадывалась бумага. Он протянул ее Шерифу и сел на диван, подобрав под себя ноги в рваных ботинках. Шериф развернул старый пожелтевший полиэтилен и вынул страницу из журнала. На страничке, вполне ожидаемо, была цветная фотография красотки в стиле pin-up girl, лежащей на кушетке с ногами в чулочках, туфельках на шпильках, сползшим с одной груди лифчике и неестественно приоткрытым красным ротиком. Но Шериф не стал рассматривать прелести дорогой сердцу Бориса картинки, неоднократно залюбленной им с помощью рук и подростковых фантазий. Его интересовали цифры накарябанные кривым почерком в углу фотографии. Накарябаны и несколько раз обведены угольком или обгоревшей палочкой. 2.,37°3.

— Надеюсь это не показатель твоей температуры. Где устройство спрятано, Борис?

— Вот где Машку зарезала эта стерва, там и спрятано. В распадке этом есть пара камней, если вправо двигаться. Если присмотреться, то они, вроде как, не на месте лежат. Отдай его Кире. Она заслужила. Или себе забери и убей эту бабу. За Машку отомсти. Я не смогу. Я слабый. Я за счет других выживал.

— Ты, это, — Шериф встал со стула, — прекрати бабам местным иглы сосновые втыкать в уши, что ты оборотень или мутант. Услышу еще раз такое — не просто выгоню. Расстреляю собственноручно и труп росомахам выкину за стену. Понял?

— Так я чтоб дали! Я просто так, развести дурочек, — Борис сжался в комок.

— Я сказал, ты, надеюсь, услышал. От твоей брехни и тарабарщины у них мозги набекрень. Сплетни начинают распускать. Охмуряй кучеряшками своими, а не сказками. Договорились?

— Договорились, Шериф. Я пока тут побуду? Механик разрешил если я останусь, и работать буду. Я на гражданство подам. Я безвредный.

Шериф махнул ему рукой и вышел из комнаты. Снова в уши начал долбить скрежет и гул. Теплый сухой ветер налетел на лицо. Шериф облокотился на ржавые перила лестницы и посмотрел вниз в темноту еще нескольких пролетов. Он постоял так несколько минут с закрытыми глазами, наслаждаясь сухим воздухом и запахом смазки. Мысли начали упорядочиваться, боль в боку на минутку отпустила. Поток сознания, который на него вывалил Бориска, не тянул даже на бессвязный лепет младенца, но общую картину он себе нарисовал. Устройство. Вводишь цифры в определенном порядке, и оно показывает маршрут. Куда? Пока не ясно. Но явно место это хорошее. Разбитый вертолет и старик в форме на машинном рисунке. Старик умирает и оставляет группке незнакомцев в лесу способ дойти до места. И зачем это ему? Разделил коды между людьми, это понятно. Чтоб не поубивали друг друга из жадности человеческой. Зачем было на бумажки писать, вот что не понятно. Запомнить четыре или пять цифр не такая уж премудрость. Как-то непонятно это. Ладно. Пора давить на Киру. Она единственная сможет расставить все точки в этом рассказе. Если черноволосой нужны эти цифры, то придется тебе родная, ко мне идти. Я тебя прямо в поле и встречу. Один на один. Или банду свою приводи, хоть медвежьего говна обожритесь, а я вас уделаю. Так это все надоело, клять вас всех! Жить же можно спокойно. Три части кода у меня, один у Киры. И где устройство я тоже знаю. Так что никуда ты не денешься.

Он начал стучать пальцами по клавише телефонного аппарата со старинным диском и стертыми цифрами. Ответил чей-то далекий голос, пропадая и вновь появляясь из глубины шахты. Шериф ничего не разобрал, что ему говорят, и наорал в трубку, чтоб его выпустили. Шваркнул трубкой по аппарату. Она отлетела и закачалась на шнуре. Обозвав сам себя истеричкой, повесил ее на место аккуратно. Покрутил колесико пальцем. Смешно. Такие аппараты в его детстве не попадались. Только тут в Ангаре увидел такое чудо техники. И на тебе — все современные гаджеты исчезли, а эта хрень работает. Он задрал рукав на правой руке и посмотрел на часы. Они сразу загорелись красным циферблатом. Давление высокое, 110 на 148. Сатурация 98. Пульс 102. Температура 37,8. Интересно, что еще могут? Впрыскивали бы под кожу что-нибудь полезное. Раз и успокоился. Раз и сердечко на месте, а давление в норме. А так я и без них знаю, что недолго осталось.

Сквозь гул машины он услышал шаги, грохочущие по ступенькам вверх. В тусклом свете одиноких лампочек заметил внизу мелькающую фигуру. Оказался один из учеников Механика, Олег. Тощий, жилистый, лицо умное, перепачканное в смазке. Молча пожал руку шерифу и заглянул в глаза. Шериф пальцем показал вверх. Парень закрыл Бориса на замок и побежал по ступеням, привычно ставя ноги в хороших ботинках на корявые ступени. Шериф потащился за ним, скрипя суставами в коленях. Вышел как из темного подвала на солнечный свет. Тишина оглушила. Элла стояла напротив входа, подперев стенку, рассматривала ногти.

— Брок проснулся, — сказала она и вернула ему рацию и сумку с батарейкой, — Прибежал парень из Клиники, как только вы зашли внутрь и сообщил.

— Олаф или Валька?

— Олаф.

— Не ровно он к тебе дышит.

— Неприятно такое слышать.

— Почему?

— У человека проблемы с дыханием. Чего хорошего?

— Дура ты. Чего неприятного? Нравишься парню молодому. Вот и иди, гуляй с ним.

— Куда гулять?

— Ну, вдоль стены погуляй!

— Сейчас же комендантский час. Как гулять вдоль стены?

— Потом погуляй! Как отменят.

— А зачем гулять с ним? Для чего?

— Ну как Кот с кошками гуляет. Так и ты погуляй с хорошим парнем.

— Я лучше с Котом погуляю.

— Нафиг ты ему не сдалась. У него кошки есть.

— Шериф, я не поняла — гулять с Олафом это приказ?

— Приказ заткнуться. Завали Элла, я не в духе сейчас. Иди к Броку. Посмотри чё-как. Я в детский сад. Встретимся на выходе около Снайпера через час. Если черная задница очухался и адекватен, то отведем его в Офис.

— Не говорят «чё-как». Это лексико-семантическая ошибка. Неверное словосочетание.

— Я сам тогда завалю. Или придушу сейчас тебя.

— Будьте культурным, Шериф.

— Я молчу. Вот — молчу уже! Чего еще тебе надо?

Они поднялись на второй уровень Ангара, и Элла ушла выше в Клинику. А он дернулся сначала к Президенту и даже схватился за ручки его гермодвери, но передумал. Хватит бегать, пора заканчивать эту историю. Вздохнув так, словно у него на спине лежала вся горная гряда, к которой относилась и их гора, он двинулся к школе.

Майор (Артур Степанович Петрашко, 62 года, майор спецназа ГРУ генштаба ВС РФ)

Конечно, сейчас наорет или нахамит. Как я сдерживаюсь каждый раз? Волю в кулак и идти спасать. Все как всегда. Поехали. Опять в детство впадает и на полу валяется. Как был мальчиком маленьким, все игрался, так и вырос в седого мужика, а все на полу валяется. И чего это он делает? Зашивал себя сам. Ну, дурак. Почему не сходить за помощью? Откуда это у него? Все сам! Сам пойду, проще самому сделать. Весь в отца. Вот это откуда у него. Я лучше сам сделаю, чем буду час этим идиотам рассказывать, как делать правильно, а потом сам же все переделывать еще час! На стене бетон лить — сам. На кран полезть и тащить канат тяжеленный — сам. С расползающимся шрамом — в разведку! Она мне все твердила, присмотри за ним! Как я за ним присмотрю? Он мне начальник, хоть и друг. Попробуй, ослушайся, Глаза выпучит, орет, пена на губах. И этот крысеныш такой же! Почему не в мать? Ну почему он не в нее? Так не выжил бы, наверное. Самогоном весь дом провонял. Дезинфицировал рану. Чего прячешь от меня штаны кровью залитые, ведь вижу все.

— Где жир у тебя?

Пожарю мяса с луком. Может, отойдет. Любит он оленину жареную. В детстве со сковороды руками таскал, когда думал, что я не вижу. Вечно голодный был. Ничего, сейчас слюни пустишь. Уборку он делает. Я тебе мать что ли? Или отец? А может для меня, я ему и отец. А вот для него, как нелюбимый учитель из школы. Шарахается, грубит. Слова не скажет вежливого. А ведь не виноват я. Он не слушал. Не хотел слышать. Сам на смерть пошел. Я отговаривал. Я говорил не ходи туда. А он — там клиника, там мелфалан¹² есть! Знал он уже тогда. Никто не знал, а он знал. Потому и рвался в этот город. Клиника там. А я не смог уберечь, ушел без меня. И засада. Парней спас, а сам погиб. И тела даже не смогли найти. И жену не спас. И сам пропал. Вот и смотрит теперь сыночек волком. Я виноват. Наверно виноват. Виноват я.

— Еда готова. Садимся. Бери прибор.

А как загладить? Бегаю за ним словно ему четырнадцать. Он в подростка играет, и я как дурак подпеваю. Чего бегаю? Волнуюсь, словно он мой сын. Ведь как сын ты мне. Своего-то так и не заимел. Был шанс, да идиотом я был. Служба. Отечество в опасности. А ведь она хотела, не глядя, какой я. Ждала меня. А я… Да что там теперь ныть. Пойду лучше в сопки проорусь опять. Прорыдаюсь там, что бы тут никто не видел. Наташка придет жалеть. Хоть какая-то женщина у меня в жизни появилась. Как не отпугнуть? Как снова не облажаться. Может и я смогу себе жизнь придумать. Что бы кроме вот этого еще был человек у меня. Попробую. Постараюсь я. Ешь, давай, щенок. Жуй мясо, чтобы зубы крепче были. Вот кусок тебе побольше, пододвигаю же. Бери, давай. Молодец. Ну, вот. Хоть этого оболтуса накормил. Мать его так звала — оболтус. Так оболтус и есть. И чего этот кот в тебе нашел? Почему именно он с тобой остался? Хороший котейко. Молодец, присматривай за ним. Я тебе еще мяса принесу. Ну, что порозовел? То-то. Похами еще папке, недоросль. Не смотрит в глаза. Пошли уже работать. Служака до мозга костей. Делай дело, лови эту бабу. Бабы на тебя сами вешаются, так что может, приманишь ее своей харизмой брутального мужика. Когда ты вырасти-то успел, Егор? Как же мне не хватает друга… Хоть немного бы стал мне другом, Егор.

Глава 7. И какой он, этот Рай?

— Разрешите с Машей проститься, Шериф, — Кира сидела перед ним на маленьком стульчике и дергала себя за редкие волосенки на голове, — я последний раз хочу посмотреть на нее.

— Кира, сейчас отсюда опасно тебе выходить.

— Я только перед тем как ее заберут. На улицу не пойду! Пустите в Клинику на нее посмотреть.

Шериф стоял над девушкой и, скрестив руки на дробовике, висящем на груди, смотрел на нее сверху. Некрасивая. Скулы кривые, волосы редкие. Ноги короткие. За что такую может полюбить красивый парень? Анатолий был ничего так с виду, если я его помню, конечно. Высокий, плечистый. Или просто вариантов не было. Что было рядом, то и полюбил? Романтик, без того чтобы не опекать хоть кого-то не мог дышать. Или от одиночества, от страха остаться одному. И она тоже. И ко мне липнут тетки не потому, что красавец или умен как стадо бобров. Просто выбор небогат. Чувствуют, что нет подлости во мне, вот и липнут. Даже сейчас попробуй, найди своего человека среди остатков людей. А раньше еще хуже было. Ведь восемь миллиардов на планете жили, попробуй, высмотри среди толпы народа, того, кто именно твой человек. Нравилась мне девчонка во втором классе. Как сейчас помню, Юлькой звали. Курносая. Так на меня даже не смотрела, не видела вообще. А я в кровати по ночам грезил, как ее спасаю от кого-то, уж и не помню от кого. Все спасал, и спасал, а она мне в награду ноги свои показывала. Что было такого в детском мозгу, почему ноги? Эх, Машунька, наверное, хороший ты была человек. А сейчас разлагаешься от меня неподалеку. А эта — прям чучелко постапокалиптическое. Но ведь и ей хочется любви и ласки. А кому не хочется?

— Кира, давай так. Ты мне подробно все расскажешь. Без вранья. И я тебя под охраной свожу Машу похоронить. Парни уже могилы копают сейчас.

— Хорошо. Только вы садитесь рядом, а то мне неудобно, когда вы надо мной нависаете. Рассказывать я не очень умею.

— Давай, как сможешь. Хуже чем у Бориски вашего точно не получится.

Кира помолчала минуты три, кусая губы, резко выдохнула и начала говорить, глядя в пол:

— Старого мира я не знала. Взрослые все время о нем рассказывали, жалели себя, что все потеряли. Комфорт, удобства, медицина, вкусная еда. Для меня это были пустые звуки. Жили сначала в остатках какого-то поселка. Взрослые говорили, что дачный поселок. Мы не понимали, что это значит. Маленькие прятались в каком-то туннеле. Голодные были. Все время хотелось есть. Темнота душила. Взрослые все паниковали из-за радиации. Мама и папа со мной были. Еще несколько взрослых и Толик со своими родителями. Детей двое было — я и он. Мы все время вместе с ним сидели на досках в темноте. Время тянулось очень долго, играли с ним в «Такой далекий мир». Игру такую мы сами придумали. Каждый по очереди пытался вспомнить, что он видел: какое дерево, какой камень, ручей, листья, вещи и так далее. Больше выдумывали. Родители часто уходили наверх. Потом многие заболели и умерли. Остался с нами один Иваныч. У него нога была сломана, и он не ходил наверх с остальными взрослыми. Когда никто не вернулся, он плакал. Нога не сгибалась, и колено было распухшее. Ему пришлось ползком лазить вверх. Потом он вывел нас на свет. Это было страшно. Стали жить в доме и началась зима. Зато появилась еда. Мы ели консервы. Много консервов. Иваныч откуда-то целыми мешками таскал их. Рыбные, каша с мясом, сладкие. Мы играли банками и игрушками, что нашли в доме. Так и жили вдвоем с Толиком. Сколько лет не знаю. Были как брат и сестра, наверное. Иваныч однажды не вернулся. Когда консервы закончились, Толя хотел сам начать ходить. Ему Иваныч объяснял, где консервы. Но я не пустила одного и стали ходить вдвоем. Так и выросли, парочкой. Одежды много было в домиках вокруг. Когда стали идти дожди после зимы, поселок залило по окна, домики стали разрушаться. Толя пытался ремонтировать, да не очень у него получалось. Он все мечтал сам построить дом-лодку, чтобы и плыть по воде и жить в ней. В какой-то момент решили уходить. Набрали полные мешки вещей, из оружия только ножи были и топор. Толя копье сделал из палки и железки, на случай волков. Волки тогда уже начали ходить стаями. Шли через сгоревший лес, холмы черные. Потом нашли какой-то городок. Дома еще целые там были, высотой в пять этажей. Забаррикадировали проходы, печку сделали. Потом и это место стало топить от дождей. Примерно два раза холода наступали. Все в черный лед превращалось. Опять шли дальше. Людей не было. Даже следов людей не находили. Шли по железной дороге. Темно было. Каждый день темно. Потом начало светлеть. Дошли до леса, где деревья были высокие и зеленые. Елки и сосны. Пригорки или, как вы их зовете, сопки. Не так давно ночевали мы в лесу. Как обычно сделали стенку из валенных деревьев, накидали над головой веток и мха, костры по бокам разводили. Так месяц, наверное, в этом месте жили. Толик все хотел дом построить. Говорил что на верхушке горы безопаснее. Однажды ночью слышим треск страшный над головой. Сначала решили, что молнии бьют, как раньше. Высунулись, и тут что-то огромное пронеслось, с грохотом, в пламени, дым из этого валит. Перепугаться не успели, как упало оно на землю. Мы сначала боялись, но решили пойти посмотреть. Взрослые нам рассказывали о летающих машинах старого мира. Решили — а вдруг люди. Перешли через один пригорок, зашли на другой, дым валит из одного места черный. Вышли на эту сопку и там горит машина. И люди стоят вокруг нее. Старик с Машей. Стариком его называла сама Маша, имя я не знаю. Это были первые люди после нашего Иваныча, что мы увидели. Страшно было. Толик сначала не хотел выходить, да Старик нам рукой махнул и крикнул, чтоб не боялись. Я других девочек и не видела в своей жизни. Мы с Машей сразу друг другу понравились. Потом еще двое парней вышли. Длинный и Борис. Длинного звали Семен, не успели мы с ним толком познакомиться. Молчал он все время и глаза так странно бегали. Борис его младше был и боялся этого Семена, все жался к Старику. Мы потом от него узнали, что, недолго они вместе были. Отбились от большой группы людей, когда на них банда напала неподалеку. Всех взрослых там перебили, а они смогли убежать. Стоим и смотрим, как машина эта горит. Старик сказал, что называется она ветролет, кажется. И вдруг бросилась Маша прямо в огонь. Старик за ней кинулся. Оказалось, Маша увидела, как человек ползет из огня. Мы все вместе его вытащили. Пока тащили его подальше от ветролета этого, там взрываться началось. Сильно очень взрывалось. И тут появилась она. Прям выбежала из леса. Вся в черном, лицо черное, сажей обмазано, в руках ножи. Нас увидала и бросилась к нам. Старик ее спрашивает, ты кто? Она сказала, что зовут ее Елена и она потерялась, отбилась от своих. Что блуждает по лесу уже с месяц и услышала грохот. Короче, как и мы. Тогда это показалось обычным делом. С неба падают ветролеты и около них люди собираются. А Маша все пыталась человека этого перевязать. Он без сознания был и в правом боку кусок железа торчал. Вроде не сильно его задело. Мы с ней кусок из него достали и перевязали, а Семен с Толиком сделали носилки. Отнесли подальше в лес. Познакомились все. Решили быть пока вместе. Елена сказала, что видела неподалеку несколько голодных медведей, и мы решили вместе уходить. Старик ходил к ветролету этому, набрал там каких-то вещей, оружие нашел. Мужчины хотели раненого бросить, чтобы руки не занимать, но мы с Машей уперлись, скандалили. Борис и Толик несли носилки. Шли медленно из-за этого. Старик все нервничал, пытался привести раненого мужика в чувство. Возраст у них примерно один был, оба седые, с бородками. Все говорил, что на нем военный костюм новый, часы необычные какие-то. В сумке, с которой он из огня вылез, лежал планшет. Так его Старик называл. Дней десять шли мы с носилками. Елена странно себя вела, дергалась, отходила от нас все время, мол, на разведку. Все говорила, что медведей видит, и они по нашему следу идут. Гнала нас вперед. Никто их не видел кроме нее, но мы верили. Вечерами у костра сидели, разговаривали. Особо никто про свое прошлое не рассказывал. Мы с Машей сдружились. Она рассказала, что ее еще маленькой взял к себе Старик, кормил, растил, учил читать и писать. Там где они жили, был какой-то подвал, наверху небольшой город когда-то был. Книг было много. Но потом землетрясение разрушило их жилье и им пришлось идти. Старик очень был умным, многое знал про охоту, как найти воду, как ее очистить. Он, то ли военным был в старом мире, как Маша говорила, то ли учителем. Медицину знал хорошо, сам мог лекарства разные делать из того что есть в лесу. Быстрее говоря, очнулся мужчина из ветролета где-то на десятый день. Сразу попросил свою сумку с планшетом. Спросил, где он и кто мы. Мы рассказали, как спасли его, тащили. Как Маша и Старик его пытались лечить. Но он схватился за свой планшет и начал с ним что-то делать. Потом аж изругался весь матом, проклинал нас, что утащили его так далеко от ветролета. Ему сразу плохо стало, весь бледный был, пот по лицу стекал. Семен предложил бросить его тут и уйти, обозвал тварью неблагодарной. Старик сказал ему, что у него внутреннее кровотечение, сапис, сеписис, или как-то так, и ему осталось жить пару дней, не больше. Тогда мужчина успокоился и долго лежал около костра, о чем-то думал. Маша его рисовала. Потом позвал нас всех и начал рассказывать.

Оказалось, он был из места, которое называется «Рай». Это большое убежище, где живут пять тысяч человек со времен катастрофы. Подземный город. У них есть больницы, домашние животные, которые делают молоко и мясо, чистые растения которые можно есть, лекарства, производство и технологии. Там есть защита от радиации, чистая вода и много еды. Все это расположено под землей и под водой. Как-то он назвал — рыбное или рыбинское водосхронище, кажется. Он сказал, что там последний оплот цивилизации, там культура. Потом включил свой планшет и показал нам разные картинки, фотографии и ролики, где живые люди двигались и говорили в записи. Мы никто, кроме Старика такого раньше не видели. Там все было таким чистым, блестящим, белым. Люди все в белой одежде, или голубой. Все смеются и улыбаются. Едят с посуды, занимаются беганьем или руками всякие тяжелые штуки поднимают. Причем для удовольствия, а не потому, что надо. Ходят к врачам каждый день. Много детей. Дети учатся в красивых комнатах с книгами и копмультерами. Все в электрическом свете, коридоры длинные, комнаты чистые. Мы конечно во все глаза смотрели на эти картинки. Мужчина сказал, что его зовут генерал Полозов, стал нам говорить, что у него была очень важная задача, но, к сожалению, его ветролет разбился из-за поломки. Хорошо, сказал он, что вы меня спасли, но если бы остались на месте, за ним прилетели бы спасатели и отвезли нас всех в это убежище. Задание свое он теперь сам не сможет выполнить и нам надо сделать это за него, спасти последний город старой цивилизации на планете. Если мы сможем все вместе следовать его инструкциям, то спасем это убежище. Тогда нас пустят туда жить. Нам надо всего лишь отнести этот планшет в определенную точку и нас встретят там спасатели. Но, он сказал, что сейчас все люди очень злые, все стараются предать и обмануть друг друга и потому, он скажет каждому из нас только по несколько цифр и знаков от планшета. Дойти туда будет очень трудно одному и нам нужно держаться всем вместе, помогать друг другу. Мы ни в коем случае не должны, пока живы, передавать эти цифры. Как только один из нас умрет от несчастного случая или болезни, то остальные найдут у него бумажку с частью кода и смогут заменить этого человека. Я ничего тогда не понимала что он говорит. Быстрее говоря, мы будем должны в нужном порядке вводить эти цифры в планшет, и в течение шести часов он стрелкой будет указывать верный путь к секретной базе, где нас встретят спасатели. Потом стрелка погаснет и в появившемся поле снова нужно вводить цифры в этом порядке. Он сказал, что как только мы дойдем до охраны подземного города, то должны громко крикнуть, что у нас сообщение от генерала Полозова, для полковника Терентьева. Несколько раз повторил. Мы передадим ему планшет, и нас примут. Он пообещал, что запишет это свое обращение на ролик в планшете, чтобы спасатели все поняли и нам поверили. Попросил нас отойти от костра подальше. Старик был странным, не очень он верил этому мужчине. Все старался послушать, что он говорит своему планшету. Но мы галдели и не давали ему. Очень всем нам захотелось попасть в этот Рай. Я к тому моменту уже знала, что беременна, но никому еще не говорила. Даже Толику. Первая Маша узнала потом. Мы видели, как мужчина говорил со своим планшетом. Довольно долго. Потом позвал нас всех и показал этот ролик, который записал. Сказал, что как только планшет передадим спасателям, нас отведут в город. Он сказал, что планшет надо каждый день держать на свету, чтобы батарейка заряжалась. А потом, мы подходили к нему по одному, и он говорил нам цифры и смотрел, как мы их записывали, чтобы не было ошибок. Потом показал, как вводить эти цифры. Там действительно появилась красная стрелка. Но, как только начинаешь идти в нужном направлении, стрелка становилась сначала желтой, а потом зеленой. Зеленая стрелка это правильное направление. Старик все просил дать ему пароль от этого устройства, но мужчина отказался. Сказал, иначе мы не выполним свое предназначение, не сможем спасти человечество и тогда все пропало. Нести носилки с ним в тот день мы не могли. Он совсем плохой стал. Лежал у костра и все смотрел на ролик с девушкой, которая бегает на одном месте в зале с разными приборами и механизмами для здоровья. Маша рядом сидела и плакала с ним. Потом он потерял сознание от слабости. У него повысилась температура. А утром он умер. Мужчины выкопали ему могилу и похоронили. Старик снял у него с руки часы и костюм с него тоже снял. Сказал, что могут пригодиться.

Кира перевела дыхание и замолчала. Шериф сидел без движения, смотрел на окрашенную синей краской металлическую стену маленькой кухоньки в школе. Из-под краски выбивалась ржавчина, краска там лопалась, и получались коричневые пятна. Вся стена была в таких крошечных коричневых пятнах.

А ведь красили совсем недавно. Сколько еще это место сможет их всех защищать? Пять лет? Десять? Пятьдесят? А потом, когда кончится краска, железо сгниет, машина Механика сломается. Что будет потом? Знаний нет. Делать ткань никто не умеет, искать полезные ископаемые тоже. Обрабатывать их. Семена деградируют без селекции и чистой почвы. Останется только первобытная сила и жажда выжить. Все залезем в пещеры, одежда кончится, будем шить ее из шкур рыбьими костями. Оружие истлеет, останутся палки и каменные дубины. И все. Еще сто тысяч лет до следующей цивилизации. А если не выживем? Миллион лет, пока какие-нибудь волки не смогут эволюционировать и начать разводить огонь. А остатки людей превратятся в мутировавших мартышек и будут прыгать по скалам в поисках кузнечиков для пропитания. Перспектива радужная. А тут пять тысяч человек живут со старыми технологиями. Им кровь свежая нужна, иначе выродятся. Могут и принять семьсот человек. Чего им терять? Нужно строить города, плодиться. У нас все люди чистые пока, репродуктивные мужчины и женщины. Дети. Калеки и больные есть, конечно. Но, они тоже люди. И если там — люди… Да, а если там всего лишь люди?

Кира снова заговорила, глядя, как и прежде в одну точку на полу:

— Как похоронили мы его, еще посидели у костра. Обговаривали, как будем делать. Планшет отдали Маше. Все сначала спорили, что у того у кого планшет будет больше власти над другими. Но потом поняли, что даже без одной цифры от него толку, как от камня под ногами. Маша была самая младшая из всех и всем нравилась. Отдали ей на хранение. Как только экран со стрелкой погас, мы все по очереди ввели на экране свои значки. Просто по экрану пальцем тыкаешь в нужный значок, и он сразу появляется в верхней строке и превращается в черную снежинку. Порядок был такой: первая Маша, за ней Борис, потом Старик. Мы за Стариком вводили. У нас с Толиком были палочка снизу, две цифры, кружочек и еще цифра. После нас Елена вводила свои значки, а потом Семен. Семен все ворчал, что это идиотизм, что надо просто все знаки назвать друг другу и не терять времени. Но его никто не слушал. Шли почти весь день по стрелке, вводили значки. А Семен все переглядывался с Еленой. Она ему глазки строила. Красивая она. Злая, но очень красивая. Старалась быть дружелюбной, но у нее плохо получалась и она на нас с Машей злилась. Не показывала виду, но мы видели, что она другая. Недружная, нервная. Я не такая красивая, как она или Маша. Я как гриб раздавленный. Толик тоже на Елену поглядывал. Я чуяла. На привале вечером Семен и Елена ушли от костра. Мы и не заметили сначала как. Потом они вернулись, и Старик ругался, что отходить друг от друга нельзя. Что нужно держаться вместе. Семен доволен был и от Елены уже не отходил. Но на следующий день, когда мы переходили через высокую гору, Елена и Семен отстали от нас. А потом вернулась только она и закричала, что медведи напали на Семена и нам нужно бежать в другую сторону. Мы не поверили. Старик дал Борису пистолет, который нашел у ветролета и сказал, чтобы держал Елену на прицеле, а сам с Толиком пошел проверить, где Семен. Елена пыталась убедить Борьку, что она не виновата и будет принадлежать ему, и всякое другое неприличное ему обещала. Мы с Машей Бориску отговаривали, но он уши развесил и хотел уже ей пистолет отдать. Но тут прибежал Старик и кинул в Елену камнем прямо издали. Попал в голову. Пока она вставала, он отобрал пистолет у Борьки и стал требовать от нее объяснений, почему Семен упал со скалы. И где его пароль. Говорил, что застрелит ее. Она улыбалась, страшно так. Помню, мне нехорошо стало от ее улыбки. Словно на тебя бес подземный оскалился. Сказала нам, что мы окружены ее бандой и если хотим выжить, то должны отдать ей планшет и все части кода. Что никаких медведей не было и она вожак этой банды, в которой сто человек. Старик хотел выстрелить и убить Елену и забрать у нее бумажку с паролями. Но она, пнула ногой углями из костра в лицо Старика, прыгнула через огонь и перекувырнулась прямо в воздухе. Старик стрелял, но не попал. Елена смогла убежать в лес. Нам ничего не оставалось, как только собраться и быстро уходить. Сначала мы держались той дороги, куда раньше показывала стрелка. Старик примерно понимал, куда надо идти. Но впереди мы услышали крики людей и выстрелы. Пришлось сворачивать и уходить в другую сторону. Старик все кусал пальцы и говорил, что если бы хоть на одну ночь увидеть звезды, он довел бы нас без этих цифр в планшете. Но ночи были черные, днем солнца не было видно. Шел черный снег. Вскоре мы уже не знали, куда нам двигаться без стрелки. А банда все время шла по нашим следам. В небольшом разрушенном городке с крыши здания мы видели как их много. И Елена ими руководила. Они нас не заметили, хотя и рыскали вокруг. Старик нас спрятал так. Он умел. Мы смогли уйти. Так и шли все вместе, не знаю сколько дней. Охотиться мы не могли, было очень голодно. Старик совсем был расстроенный. Все думал, что делать. Хотел пойти один искать Елену и отобрать у нее части кода. И тут ваши разведчики нашли нас. Их было очень много, человек сорок. Мы сказали, что просто беженцы и нам дали проводников. Нагрузили нас вещами, добытыми в разведке, и три человека пошли с нами. У всех у них было оружие, винтовки. А у нас отобрали даже ножи. Так мы оказались здесь. Планшет Маша смогла спрятать в своих вещах, нас не сильно обыскивали. Старик даже свой пистолет как-то спрятал. Пока мы дожидались, когда нас запустят в город, Маша улизнула и спрятала сумку с планшетом и пистолет под камнями неподалеку от ворот. Вот как-то так. Наверное, все я рассказала. Остальное вы уже знаете.

— Как Елена оказалась в Поселении? Ей кто-то тут помогает?

— Шериф, я же ничего не знаю. У меня уже живот был большой, когда мы пришли и меня сюда заперли. Я выходила всего несколько раз пока Толик не умер. А потом и не выходила уже.

— Один раз точно выходила. Встречалась со Стариком.

— Знаете? Да, был один раз. Я хотела ему свою часть кода отдать, чтобы забыть все, что произошло со мной и Толиком. Но он отговорил меня. Сказал, что еще не все потеряно, что мы еще сможем оказаться в Раю. Что у него есть план. А потом не стало Маши. И не стало Старика.

— А кто тебе сказал, что не стало Старика?

— Девочки рассказали. Про волков, про убийства. Про чужака в Поселении. Я сопоставила.

Шериф был уверен, что Кира не относилась к тем людям, которые способны сопоставить хоть что-то. Хорошая девушка, но… Всего лишь хорошая девушка.

— Кто к тебе приходил после того как я рассказал тебе про Марию?

Кира, молчала.

— Кира?

— Никто не приходил. С чего вы взяли?

— Сейчас, Кира, врать мне крайне опасно для тебя. И возможно еще для других. Я ведь все равно узнаю. Но, только уже поздно будет что-нибудь исправить.

Кира снова начала кусать губы. Шериф встал и запахнулся в свой тулуп, дернув плечами, чтобы дробовик висел ровно.

— Борис приходил.

— И что он сказал?

— Что Старик мертв. Что Елена в поселении с каким-то мужиком из ее банды. Что лучше мне ему код отдать и спасаться тут, в Поселении.

— Хорошо, Кира. Я приду за тобой, когда понесем Фролову хоронить. С девочкой твоей тут ничего не случится. Глупости не делай.

Шериф вышел в коридор из кухоньки и увидел двух парней Майора, согласно распоряжению дежуривших около Яслей. Сегодня стояли молодые надежные ребята. Тарх и Губищи. Оба его возраста, битые жизнью, израненные. У Олега, по кличке Тарх, через все лицо тянулся страшный шрам с ожогами, и только один небесно голубой глаз пытливо смотрел на окружающий мир. Парень был очень умен, надежен, неимоверно предан Майору. Один раз в дальней ходке не повезло, прикрыл товарища в нужный момент. Ему жизнь спас, но сам остался покалечен. Перенес утрату физической полноценности легко, шутил по этому поводу. Губищи был сыном одного из сослуживцев отца. С ним Шериф съел не один пуд оленьих кишок и запивал их тоннами грязи и болезней. В какой-то момент молодости поцапались из-за Тины, но доверия не растеряли. Тут все чисто. Хотя губищи у него были похлеще, чем у Брока, чем и заслужил среди парней такое прозвище.

— Давно вы тут, парни?

— Часа полтора стоим, Шериф, — ответил за обоих Тарх.

— Кто приходил и выходил за это время?

— Презик был до твоего прихода. С час назад, — тихо проговорил Губищи, часто моргая, — перед этим Майор забегал, проверил посты.

— Никого больше? Хорошо, парни, молодцы. Ни кого не впускать, не выпускать кроме меня, Президента и Майора. Пост кому сдадите?

— Майор сказал, что Буга и Вафля как поспят обратно придут. Может даже, третьего кого дадут для усиления.

— Молодцы что вопросов не задаете. Так держать, парни.

— Да в олений зад. Скучно тут. Идти бы ловить Байкеров в Поселении, а не караулить мелюзгу.

Шериф хотел ответить грубо, но усилием воли сдержался и вышел из школы.

Конечно, к ней приходил не Борис. Тот со своими обоссаными штанами сидит у Механика и стучит остатками зубов от страха. Кто мог к ней пройти? Майор и Президент? Они не совсем спятили еще, рассказывать Кире про смерть Коня-в-пальто. И откуда им знать про Киру? Никому не докладывал про нее. Павел Макарович? Вроде говорил я ему про школу что-то. Да рассказывал. И Майор был. Они же мне усиление и дали, и к школе поставили второго охранника. Значит, могут и свое расследование проводить. Зачем ко мне Артур Степаныч приходил утром? Мяса пожарить? Вообще на него не похоже. А если они знают про планшет и убежище под землей? Клять. Как нехорошо на них думать-то. Ведь как семья они мне. Но не обязательно они помогают этой Елене. Могут просто наблюдать и ждать исхода. Бред. Не умею я детектива из себя корчить. Мне бы кости ломать, да людей терять. Эх. Пойти к жене напиться чтоль? Второго Реймы нет у меня. Кот. Есть Кот и его терять я точно не хочу. Взять бы Тину, Элку, Кота и свалить в это убежище и покройся тут все радиацией по самые поганки. А ведь у меня три части кода из шести. Половина. И планшет могу найти. Так. Давайте-ка организуем сейчас похороны, как-никак, это моя прямая обязанность. А потом пойду и схрон найду этот. Хоть какой-то план. А дальше что? А дальше искать черную и убить ее. Точно. Так и поступлю. Найду и убью. И заберу у нее три части кода. И плевать на все. А если с ней кто-то из своих? А если Натаха? Ох, Наташка, как же боюсь я за тебя. Но чем ее-то можно сдернуть в предательство? Неужели повелась бы на жизнь в старом мире в обмен на жизнь друзей? На мою бы точно поменяла. Хе-хе.

Шериф отлепился от металлической стенки, к которой прислонился, размышляя над рассказом Киры. Он снял с пояса рацию и, подергав провод, ведущий к батарейке, спросил в эфир:

— Красный — Звезде, Красный — Звезде. Какой статус Объекта на текущее время?

Из рации раздались невразумительные хрипы и карканье. Клять. Опять буря идет что ли?

— Прием?

Из динамика снова захрипело и запищала батарея. Ну, отлично. Теперь еще и без связи остался. Тащиться вниз к Механику за новой батарейкой? Вообще не в радость. Ну, ее под хвост медвежий. Нужно хоронить тела.

На песчаном откосе стояли несколько человек с непокрытыми головами. В Поселении много лет существовали традиции на этот счет. Своих граждан, или неграждан, ничем не отличившихся для Поселения, хоронили за полкилометра от дороги, на берегу небольшого ручья с восточной стороны от горы. Тех граждан, которые смогли себя проявить и заработали уважение жителей, хоронили у «Стены». С южной стороны горы, там, где скала была почти отвесная и совершенно неприступная, было на удивление песочное место. Желтый песок под несколькими соснами и зеленым толстым мхом. Тут легко копались могилы. Штук сорок могил. Но мама лежала не здесь. У мамы был склеп в самом Поселении и Шериф не любил туда ходить. А у отца могилы не было. Так уж получилось. Кузнецы отлили из металла здоровенный слиток и водрузили его около склепа мамы. На слитке написали имя основателя Поселения. И все. Там его родители. А тут много друзей.

Раздались шаги, и Элла дернула головой в сторону звука. Но Шериф и так знал, что это Брок. Таки смог сообразить их черный коматозный товарищ, кого надо привести из школы. А уж я и не надеялся. Совсем его после лекарств торкает. Бедолага. А привел мальчишку, Влада. Тощий, лицо худющее, бледный. Надо его взять под патронаж, иначе пропадет. Раз так мог любить, значит, он человек в душе. Испортят его в Поселении. Попрошу Президента, чтоб устроил его в Ангар к себе. Грамоту знает, пусть ходит на тренировки к Вафле и строчит у Президента указы. Все при деле будет и под присмотром. А там глядишь, и расширять штат полицейского участка будет кем.

Около трех довольно глубоких ям, вырытых в песке, лежализамотанные в брезент тела трех человек. Старика с именем Николай Зубенко, ученики Ветеринара положили в яму и начали засыпать песком. Потом все по очереди, кроме Шерифа, кинули на холмик по куску мха. Нет больше человека. Кира встала на колени и тихо что-то шептала. Молилась или просто говорила спасибо человеку, который о ней заботился. Потом Наступила очередь маленького свертка. Влад не смог удержаться. Плакал. Но плакал по-мужски. Дергал тощим горлом, сдерживаясь. Кира и не пыталась сдержаться, ревела, прощалась с Машей. Лицо Шериф не хотел позволять открывать. Но Элла, не спрашивая, встала на колени и развязала веревку, откинула уголок зеленого брезента. Маша была белой. Глаза закрыты. Труп. Шериф отвернулся и начал смотреть вдаль. Тут словно чудо произошло. Из-за черных туч, клубившихся до горизонта, прорезались несколько солнечных лучей и упали на дальние сопки. Он смотрел на эти яркие пятна и ни о чем не думал. Кира и пацан, наконец, затихли. Как же не хватает в этом мире щебета птиц! Он снова не кинул кусок мха на могильный холмик. Не хотелось шевелиться.

Над третьим телом склонился только Улугбек. Что-то прошептал павшему другу. Вроде как «Прости». Не знал, что Рейма дружил с Улугбеком. У узбека лицо такое, словно в кучу лосиного дерьма с размаху кинули камень. Как с таким дружить? Хотя, кто знает. Когда Рейму закопали в песок, все положили сверху по куску мха, но Шериф снова не пошевелился. Наталья вопросительно смотрела на него. Он сделал записи в своем Толмуте и произнес короткую речь:

— Сегодня мы отдали последние почести и знаки внимания тем людям, которых знали. Хорошо или плохо, но мы знали их имена, знали их поступки. И их поступки не причиняли вреда другим людям. Они несли в себе частички добра, которое сейчас, в наше время не может быть настоящим Добром, но может сохранить его искры. Крошечные искорки добра, в душах этих людей соединяясь с сотнями таких же искорок, смогут в недалеком будущем разжечь большой огонь настоящего Добра в людях. Скорее всего, мы не сможем дожить до этого времени. Но если мы стоим тут, скорбим об этих людях, значит, возможно, и в нас тоже есть эти искорки. Они присоединяться в большом огне к этим искрам, и мы снова будем вместе. Поэтому не говорю «прощайте», говорю — до встречи, друзья. Да разгорится вновь большое пламя человечества. Похороны объявляю законченными. Всем за ворота. Брок, отведи парня в Ангар и сдай в школу. Элла, Киру довести до места жительства. Глаз с нее не спускать! Это приказ. Расходитесь.

Парни Ветеринара, пошли первыми. За ними двинулся узбек. Элла повела Киру, чуть не тыча ей в спину дробовиком, словно конвоировала преступника. Брок приобнял плачущего паренька и что-то тихонько ему декламировал на французском. Наталья стояла напротив Шерифа и между ними была могила. Он мотнул ей головой и она пошла за остальными. Дунул холодный ветер, и резко потемнело. Успеть бы до темноты на другую сторону. Когда они уже скроются из виду? Ну вот. Слава богам. Один. Можно.

Шериф присел перед могилой Реймы на корточки и положил обе ладони на желтый песок. Дурацкий дробовик съехал и ударил его по голове прикладом. Клять. Ну вот, Рейма, мы одни. А ведь я думал, что возьму тебя к себе в помощники. Станешь моим приемником. Что сказать сейчас могу? Прости, друг. Ты прости меня за то, что замешкался. Я себя не прощу. А ты прости. На мне твоя жизнь. Как и многих других, не поживших по моей вине. Спи спокойно, Рейма. Буду приходить к тебе. Редко, но пока живой, буду помнить. Все, парень, прощай. А трубы фановые кто-нибудь другой почистит, не переживай. Принесу тебе клубники в следующий раз.

Шериф поднялся и, поправив дробовик на спине, быстрым шагом двинулся по тропинке вокруг Поселения. Он прошел мимо всех четырех ворот и направился к распадку, где четыре дня назад нашли тело Марии Фроловой. Пока еще можно было что-то разглядеть в последних отсветах этого дня. Вдоль тропинки стояли белые грибы. Красавцы. Шляпки коричневые, блестящие. Такие смачные, что Шериф не сдержался и наклонился над одной семейкой из четырех штук. Достал нож и аккуратно подрезал грибы около земли так, чтобы осталось немного ноги во мху. Через пару дней, если не ударит заморозок, снова нарастут. Он встал и затолкал грибы в широкий карман тулупа.

Снова пошел по тропинке вниз, в голове была пустота. Мысли совсем не лепились одна к другой, а как-то вспыхивали короткими фразами и тут же пропадали. Возникали другие, совсем не о том, о чем хотелось бы. Разгадывать загадку больше не хотелось. Загадка оказалась какой-то банальщиной. Снова люди режут друг друга из-за более теплого места, вкусной еды, возможности продлить жизнь. Ничего нового не происходит. Сначала был азарт. Найти убийцу, выяснить причину. А оказалось, какой-то бункер с горсткой более удачливых выживших человеческих особей. А может, примут их всех? Может и правда попробовать найти этот город под землей и привести туда всех? Или только самому со своими женщинами? Вообще только самому? И в чем разница между мной и этой Еленой? Она тоже хочет туда только сама. Или со своим мужиком. А есть ли у нее мужик, интересно? А если это кто из наших? Красивая зараза. Ну, настолько, насколько я ее разглядел. Хотя, нет. Тина красивее. И дерется хоть и похуже, но все равно, Тина как баба лучше. И даже Элка лучше, хоть и тюря та еще. И Наташка красивая. Трех девчонок взять с собой и валить в этот подземный город. Все жители там, в белых штанах. Рио-де-Жанейро, как у Ильфа и Петрова. А если и правда кто из наших ей тут помогает? У кого есть такая возможность прятать ее так, чтобы патрули не нашли? Да у кого угодно из охраны. По их домам не ходим. Майор чего ко мне приперся? Часы он видел. Точно видел, от такого икрину лососиную что спрячешь. Видел и не спросил. Странно. Про купюру с цифрами ему мог сказать Ветеринар. Он все время в одиночку шастает за стену. Чего он один ходит туда все время? А если это он? А если он с Президентом спелся, и ищут так цифры эти? А если это он разговаривал с Кирой? Точно к ней приходил кто-то, боится она говорить про него. Кого еще так могут бояться кроме меня? Только Майора. Клять. Теребонькать палку на дерьмо бобра. А если и, правда, он? Он знает, где и как мины на той стороне стоят, и растяжки сам крутил. Может рассказать, как пройти через гору. Спокойно, Егор. Погоди делать выводы. Здесь вроде распадок этот. Точно. Вот это место. Откуда этот крысеныш Борис узнал, что Машку тут зарезали, где схрон с планшетом? Ну, ему мог рассказать Конь-в-пальто. Хотя, он же тоже с собирателями ходил. Вот я идиот. Так. Оглядимся. Снег уже полностью стаял. Но лежала она точно здесь. Бежала оттуда, вон туда. Вряд ли бы она убегала от опасности в сторону своего схрона. Скорее в другую сторону. Камни должны лежать не так как надо. Хм.

Шериф стоял и оглядывал распадок с той точки, где впервые стоял, когда увидел труп девушки по имени Маша Фролова.

— Дурью я маюсь, вот что я себе скажу, — со злостью произнес он вслух, — не верю я, что Машка выдержала пытки и не сказала где этот драный схрон. Иначе на кой ляд они ее убили? Не тут ни горбуши, ни семги.

Он еще раз смачно выматерился, плюнул себе под ноги и, развернувшись, полез в сопку в сторону Поселения.

Старый Конь-в-пальто мог бы еще вытерпеть пытки, но не Машка-ромашка. Иначе не убили бы ее. Сдала она им схрон и планшет этот драный. А вот Конь — старая гвардия, их учили терпеть боль. Да еще и с его раком печени для него это и не боль была, судя по словам Ветеринара. Вот он и не расколоться или пустил по ложному следу. А вот, кстати, и кучка камней на склоне. Хм. Проверить или уже принимаю желаемое за действительное? Как дурачок сейчас буду выглядеть, раскапывая клад помеченный крестиком. Логично все получается. Она или они из Машки все выпытывают, кончают ее — на какого лося им свидетель? Проникают в город и ловят Коня-в-пальто. Тот, зная, что Машу все равно убили, решает им не говорить где его пароль или наводит, например, на мифический другой тайник. Таким образом, спасая Киру с ребенком и Бориса, которым этот бункер подземный уже вроде, как и не нужен. Чернявая Елена уходит из города с собирателями искать этот схрон и тут на тебе — волки толпой валят и песни горланят. Не успела она уйти и куда деваться? Прыг в город через центральные ворота. «Я несчастная беженка, спасите меня!» Тут мы с Эллой ее раскусили и она руки в ноги, и мечется по Поселению.

Он встал над небольшой горкой камней прилепленных к склону. Со стороны и не обратишь внимания. Даже мох сверху лежит. Но видно, что вот тут на коленях стояли и топтались. Он присел на корточки и откатил несколько камушков, размером с голову ребенка, в сторонку. Даже были выемки под эти самые камни во мху. Значит, не первый раз их так откатывают. Ну, проверим. А вдруг Машка не сдала тайник?

Убрав еще несколько камней в сторону, он увидел кусок черного полиэтилена и потянул за край. Из углубления потянулся довольно увесистый сверток, замотанный в несколько слоев пленки. Раскидав мешавшие камни в стороны, достал его полностью и развернул. Так и есть. Маша не сдала тайник. Да она герой просто! Несколько отдельных свертков были так же замотаны в куски полиэтилена. Он развернул самый большой, уже по форме, понимая, что это такое.

— Обалдеть! — воскликнул он, не сдержавшись.

Он держал в руках почти новенький экспортный вариант АК-308, полностью вороненый с диоптрической оптикой на планке Пикатини и отдельно замотанными в кусок пленки двумя магазинами на 20 патронов. Магазины были пустыми. Развернув еще несколько свертков, он нашел 19 патронов калибра 7,62х51 натовского исполнения, что было понятно по проточке на гильзе и отсутствию юбки. Пять из них от Олега, если тот не соврал. Интересно где нарыл еще четырнадцать? Гаранта надо трясти. Уволю к чертям! Сверток с их любимыми батончиками, каждый в индивидуальной упаковке из чистых тряпиц. Два ножа, синий резиновый дождевик из их стратегических запасов, четыре самодельных бинта и еще много всякой мелочевки. Но он отбросил все это и развернул небольшой прямоугольный сверток, упакованный кроме полиэтилена в несколько слоев чистых тряпок. Внутри оказался сшитый из какой-то плотной черной ткани футляр, довольно увесистый. Шериф открыл и его. В остатках дневного освещения рассмотрел портативную солнечную панель, которая разворачивалась на 4 части, тонкую и гибкую клавиатуру, и собственно сам планшет. Тяжелый, дюймов 10 по диагонали, в толстом корпусе из алюминия крашеного в зеленый. Налетели черные тучи и почти мгновенно стемнело. Пришлось быстренько все это заворачивать в полиэтилен и бежать к стене. Оставаться в полной темноте за стеной ему не хотелось.

Он запыхался и вспотел, почти бегом добежав до ближайших ворот. Пришлось покричать и поколотить в створки рукой, называя себя. Наконец калитка открылась и охрана, тыча в него стволами, с трудом признала законника Поселения.

— Егор, — окликнул его знакомый с детства голос, — ты где пропадал? Я уже изволновался весь.

Вот так на тебе. Изволновался. Такого я еще не слышал от него.

— Артур Степанович, я работаю. Чего за меня волноваться?

— Ушел один за стену, никого не предупредил. На запросы по рации не отвечаешь. Стемнело уже. Я тебя в Офисе твоем ждал.

В голосе Майора чувствовались фальшивые нотки. И ведь даже не спросит про сверток, который тащу двумя руками перед собой на пузе.

— Артур Степанович, меня мама отпустила погулять до одиннадцати, вы чего волнуетесь, — злобно окрысился он.

— Егор, да что с тобой?

— А ничего! Можно идти домой? Мне еще уроки делать и ужинать.

Майор промолчал, и Шериф потопал к себе. Сверток выскальзывал из рук, было неудобно и тяжело тащить на себе дробовик, рацию с севшей батареей в сумке. Дурацкий «Стриж» опять уперся длинной обоймой ему в бок. Надоели все. Чего он его ждал около этих ворот? Заняться нечем? Или он все знает? Ждал когда найду схрон с планшетом? Если так, значит, скоро в гости нагрянет. И что делать в таком случае?

Печка приятно гудела, распространяя тепло по комнате. Раскоптилась на максимум его видавшая виды керосинка на топленом жире. Он навел порядок в комнате, повесил сушиться тулуп. Достал из карманов четыре белых гриба, блокнот с рисунками, фото полуголой девушки Бориса в пластиковом пакетике, купюру в тысячу рублей и автопортрет самой Фроловой на вырванной странице. Разложил их на рабочем столе цифрами кверху, предварительно аккуратно разгладив. Вскипятил воды в чайнике и состряпал ароматной заварки. Спасибо тебе добряк Брок. Успел-таки натаскать начальнику полную бочку воды. Предвкушая интересный вечер, умылся холодной водой, почистил зубы. Осмотрел под мышкой воспалившийся шов, но нитки выдергивать не стал. Должны сами раствориться со временем. Он даже надел новые брюки и чистую рубашку из стратегических запасов.

Ну вот, теперь можно налить горячего чайку и обратить внимание на неопрятную кучу полиэтилена сваленного у двери. С чего начать? Автомат. Это просто прелесть какая-то! Никому нафиг не отдам. Всегда мечтал о такой игрушке. Патронов для него у нас навалом, хоть стрельбище устраивай. Дам только Броку пострелять и Элле. Брок спец, хоть и ненавидит оружие, но порадуется. А Элке просто в награду. И где же ты, Конь-в-пальто такое чудо себе откапал? Ладно, поигрался и хватит. Что еще?

Он сидел на полу, как ребенок около Новогодней елки, и разворачивал подарки один за другим. Штук тридцать батончиков, все старательно завернуты в тряпицы. Ну, это как носки в подарок. Штука конечно полезная, но радости особо не доставляет. «Ой, мама, спасибо, у меня как раз закончились. А что в этом свертке»? Примерно так это выглядело бы раньше. А в других свертках были еще интересные вещи. И хорошие кожаные перчатки, и два охотничьих ножа, отлично заточенных. И противоосколочный баллистический костюм с защитой от открытого огня, размер 54, рост 175. Слегка порванный и немного грязный. Таких даже у нас на складах нет! Кованый топорик с рукояткой из рога лося. Это работа наших кузнецов. Вязаные шерстяные носки — явно от Бабы Даши или ее воспитанниц, аж 4 пары. Спички и с десяток старых сигарет. Самодельный, но неплохо работающий компас. Тут точно потрудился Борис, воруя запчасти у Механика. Маникюрный набор в кожаном чехле — несколько ножничек, пинцеты, какие-то непонятные щипчики. Это из старого мира. Пачка пожелтевших листов бумаги штук в 40–50. Интересно где это взяли? И понятно для кого — любимой Маше для рисунков. Ах, ты старый Конь-в-пальто — Николай Зубенко. Старался все предусмотреть и обо всех подумать. Полоски вяленой оленины, тут на пару недель хватит на троих. На что он это наменял?

Раздался какой-то звук. Он встрепенулся, с трудом отрывая взор от кучи подарков. Тревога давно уже пиликала в мозгах, но он ее не слышал. В туалете снова раздался скрежет. Он выхватил «Стриж» из кобуры, пригибаясь и косясь на окно, которое так и не завесил шторами, прокрался к узкой двери. Там явно кто-то пыхтел и возился, дергая раму. Ну не Кот же!

Шериф резко распахнул дверь туалета и, выставив перед собой ствол на уровне живота, заглянул внутрь. Скудного света керосинки хватило, чтобы разглядеть туловище человека уже наполовину забравшегося в окно. Неизвестный висел вниз головой и дрыгал ногами, пытаясь произвести как можно меньше шума. У него явно это не получалось. Шериф не стал ждать окончания попытки бесшумного вторжения в его жилище и одной рукой вдернул незнакомца внутрь, заодно смачно припечатав рукояткой пистолета в то место, где должна была быть голова.

— Ты кто такой наглый, отымай тебя медведь?

— Шериф! Шериф, не стреляй! Не бей, это я, — тонкий плаксивый голосок безошибочно помог идентифицировать кучку помятой шинели на полу.

— Проныра, ты чего творишь? Обалдел совсем? Или с последнего раза заигрался в обиженного любовника и решил ко мне входить только через окно? Да и как ты его открыл? Оно на щеколде всегда!

— Я в прошлый раз щелочку оставил, Шериф. Шериф, — продолжал он почему-то шепотом, даже не пытаясь встать с пола, а наоборот, стараясь прислониться покрепче к унитазу, — там снаружи чужой!

— Чего?

— Снаружи, на улице. Чужой! Он за мной гнался в темноте. Я к тебе шел, и тут вижу здоровенный такой, в темноте за мной бежит.

Шериф захлопнул окно в туалете и, перешагнув через ползающего по полу Проныру, выскочил в комнату. Он быстренько схватил лампу и встал около входной двери.

— Шериф, он огромный, как Брок!

— Так может это и был Брок, дубина?

— Нет, Брок сидел в Офисе твоем, я его видел, когда сюда шел. А с другой стороны, может и Брок. Он прямо рядом с домом!

— Клять. Сиди тут. И не трогай ничего, скотина, иначе пристрелю.

Шериф распахнул входную дверь, держа «Стриж» в левой руке, а лампу в правой. Сделал несколько шагов по улице и, поставив лампу на землю, стремительно отошел на четыре шага от круга света. Пригибаясь к земле, пошел вокруг лампы, всматриваясь в темноту. И увидел силуэт как раз в тот момент, когда тот сделал резкий взмах рукой в его сторону. Шериф инстинктивно прикрыл лицо. Острая боль в левой руке заставила выронить «Стриж». Зашипев от гнева, он выдернул узкий длинный нож из бицепса и швырнул его в сторону силуэта, одновременно бросаясь на землю. Со стороны силуэта раздался всхлип. Он сделал кувырок по грязи, оскользнулся, пытаясь встать, но удержался на корточках. И тут на него навалилась огромная туша и приподняла в воздух. Шериф начал бить руками и ногами, одновременно выкручиваясь телом против часовой стрелки, как учили. Великан бросил его на землю и нанес такой сильный удар ногой в грудь, что Шериф отлетел в сторону и почти потерял сознание. Обалдело приподнявшись на локтях, он всмотрелся в темноту. На него надвигалась огромная тень, хрипя и рыча как медведь.

Он вскочил, охнув от боли в груди и просипел:

— Брок, скотина черная, это ты что ли? Совсем спятил?

Не дожидаясь ответа, бросился вперед, сделал обманное качание из стороны в сторону и запрыгнул с боку на человека. Он уцепился руками за огромное плечо соперника, оттолкнувшись правой ногой от бедра, бросил тело ногами вверх, скрестил ноги на его шее и всем весом дернул вниз. Гигант захрипел и начал заваливаться вниз, пытаясь отодрать Шерифа от себя. Он грохнулся на землю, и Шериф откатился в сторону, мгновенно вскочив на ноги. Сразу провести болевой за шею не получилось, но одновременно с этим он понял, что перед ним не Брок. Его помощник с хорошей мышечной массой, а этот сухой, жилистый и просто очень высокий.

Соперник не поднимался с земли. Он хрипел и пытался встать на колени, но руки подламывались. Шериф выдохнул воздух из спертой груди и потер ладонью в области сердца. Там очевидно разливался огромный синяк. Дышать было тяжело. Он подошел к лампе и поднял ее с земли левой рукой, игнорируя боль в бицепсе. Обойдя напавшего по кругу, подобрал «Стриж». Противник булькал горлом и, удивляясь своей удаче, Шериф понял, что каким-то чудом бросил нож точно в цель, скорее всего попав в сонную артерию. Земля была сырая и грязная, он не видел, вытекает из гиганта кровь или нет. Осветив стоявшего на коленях, увидел его лицо.

— Ты кто такой, урод, — не выдержал Шериф, рассматривая горящие ненавистью глаза напавшего, — такой мордой только белых медведей пугать, чучело. Кто такой? Как попал сюда? Говорить можешь, скотина?

Лицо у напавшего было как у лося, с квадратной челюстью, мощными надбровными дугами. Угловатый как гранитный валун, совершенно безволосый череп, глаза навыкате, перешибленный напополам нос. Человек зажимал левой рукой свое горло, и Шериф увидел, как между пальцев толчками брызгает черная струя.

— Отдай планшет, — захрипело чучело, пытаясь приподняться и встать на ноги, — коды отдай, мразь.

— Тебе бы помолиться сейчас, а не про планшет думать, придурок.

Он навел «Стриж» на голову гиганта. Прикоснулся большим пальцем к индикатору заряженности. Между стволом пистолета и лицом чужака было сантиметров 30.

— Отдай сам, — еле слышно прохрипел человек, — отдай сам. Все равно придет за ними.

— Кто придет?

— Ар… арт… — , человек больше не мог говорить, но все еще пытался подняться на ноги.

Егор замялся на секунду и убрал «Стриж» в кобуру. Ярость начала душить с такой силой, что практически потерял сознание. Ноги дрожали от адреналина. Он ударил правым кулаком в лицо гиганта. Человек дернулся, но еще стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону. Шериф ударил еще раз, вкладывая всю силу и ярость, что клокотала в нем. И еще раз. От удара раздался хруст. Чьи кости не имело значения. Он бил и бил. Правой рукой. От всего плеча. Бил, бил и бил, пока рука не онемела. Вместо лосиного лица осталась кровавое месиво. Через несколько секунд гигант упал на землю. Больше он не хрипел. Кровь пузырилась через сломанные кости черепа.

— Эта неделя — это просто праздник какой-то, — прошептал Шериф и стряхнул с руки кровь. Он потрогал бицепс левой руки и матернулся. Взял мертвое чучело за ногу и с трудом поволок к своему крыльцу, бормоча себе под нос:

— Придет за ними. Да пусть приходит. Жду с нетерпением того, кто придет за планшетом. Вот как придет, так сразу пулю в харю и получит. Небось, не ожидал своего же ножа в шею, да, кусок бобриного кала? Я и сам не ожидал. И как так у меня получилось? Интересно, кто придет? Тот, кто придет, тот и главный актер этого шоу.

Он бросил труп около ступенек своего крылечка и зашел внутрь. Проныра сидел на его любимом стуле возле печки, тыкая грязными пальцами в светящейся экран планшета. Лицо дурачка выражало детскую радость.

— Да ты охренел в конец, сын песца и выхухоли! Проныра, выхухолец ты недоношенный, отдай планшет!

— Смотри, он пароль требует для входа в систему! Сначала вылезает какая-то панель для ввода координат. Что-то вроде навигатора в режиме автозагрузки, но вылезает как капча, ну если помнишь такое. Простой тест Тьюринга. В этом режиме ничего сделать нельзя, только вводить символы из перечня. Но, если подключить клавиатуру и при перезагрузке нажать SHIFT, то можно войти в систему и в БИОС. Если входить в систему, то он требует пароль. Но через БИОС я могу попробовать изменить пароль входа для администратора и тогда войду в систему!

— Ты в этом соображаешь? — Шериф вынул из правой кисти торчащий осколок чужой кости и брезгливо выкинул его в угол комнаты. Он снял побывшую чистой всего полчаса рубашку, — а чего раньше никому не говорил?

— Ну, в детстве я здорово хакерил, я же тебе рассказывал, — Проныра аж высунул язык из губастого рта и водил им из стороны в сторону, — ты часы те не потерял? Дай их мне на минутку.

— Да забирай, заячьего дерьма не жалко, — Шериф снял с правой руки смарт-часы и отдал их Михаилу, — ты сможешь войти в него?

— Попробую, мне кажется, что часы и планшет должны быть синхронизированы. У них логотип одинаковый в форме звезды. Сейчас wi-fi включу и проверю. Или через Bluetooth.

Вся левая рука была залита кровью, сгибать ее становилось все труднее. Шериф осмотрел в свете лампы рану и понял, что лезвие прошло насквозь через двуглавую мышцу. Слава везению, нож не повредил ни латеральную, ни медиальные вены, или как еще называют главная и царская. Иначе уже истек бы кровью. Как я попал этому уроду прям в шею? Это как дернуть лося за орехи и успеть убежать. Похоже, всевышний и правда боится, что я помру и приду за ним. Везение так и прет из меня через все щели.

— Клять, опять зашивать самому придется. Или ну его в зад кабану, пошел я в Офис. Элла там должна сидеть. Михаил, оставайся тут. Вон лежат белые грибы, можешь пожарить себе. Сало найдешь в банке сам. Тут еще где-то луковица и пара морковок лежали…

— А, извини, Шериф, — не отрываясь от планшета, пропищал Проныра, — я тут запаниковал немного, когда ты начал драться на улице. Ну и стащил у тебя морковки и луковицу. Я верну, не боись. Думал, а вдруг он тебя? Хотя я нисколько не сомневался в тебе. Ты вон, какой мускулистый, обалдеть можно. Я такого рельефа мышц ни у кого еще не видел. У меня аж встал, как ты рубашку снял.

— Заткнись, пендрила. Или выкину сейчас из дома. Что еще стащил, скотина? А ну быстро вывернул все из карманов!

— Ну, ты чего? Я честно признался. Только морковку и луковицу. Они тут лежали. Я вообще подумал, что ты их для меня принес. Оружие я не стал бы брать, ты знаешь. Я пожарю грибы, но без тебя есть не стану. Тебе бы к Ветеринару сходить, кровь течет. Проклятье, батарея всего 8 процентов! Как интересно тут солнечная панель работает?

— Нет уж. Взламывай давай электронику, пока батарея работает. Я себя подштопаю сам как смогу.

Он снова, как сутки назад, взял бутылку плохого самогона и продезинфицировал раны. Зашивать левую руку не стал, вряд ли бы получилось хорошо. Поэтому надергал чистых тряпок, смочил их в самогоне и туго забинтовал бицепс. Намотал бинтов на разбитую кисть правой. Кинул вторую испорченную рубашку в туалет к первой и взял старую, нестиранную. Надоело портить одежду. Когда уже Элла придет делать уборку у него в доме? Совсем все от рук отбились. Он присел на кровать. Комната кружилась, медленно плыла вокруг его взгляда. Не удержался, опрокинулся на спину и закрыл глаза.

Он смотрел вниз с крыши высокого здания. Кругом темень, в тучах без звука играют молнии. Внизу видно перекресток улиц. Он стоит на карауле. «Как только кого увидишь, любое движение, сразу зови маму или меня», — сказал папа. Он же не маленький, он знает, что значит быть на карауле. Если заснешь — три наряда вне очереди или вообще гауптвахта и суд. Хотя нет, папа же его повысил в звании до младшего лейтенанта, а это значит домашний арест. Но меня это не ждет. Я не усну. Мама стоит на другой стороне крыши, а отец спит. Мы выстоим. Мы дойдем до точки, и там будут нас ждать наши бойцы. Наши парни. Сейчас хоть грохот не слышно. Посмотреть на ту дальнюю улицу? Ветер несет что-то по асфальту. Это не люди. Люди опаснее всего, сказал папа. Тучи страшные, черные. Но они сейчас безвредные. Раньше за ними были звезды. Помню Большую Медведицу, Орион и Дракона. Еще Лебедь. Ой, что это? Из низких клубящихся черных туч вынырнуло серебристое пятно. Появилось и снова пропало, Потом снова стремительно вылезло. И понеслось прямо на него. Огромный овальный предмет серебристого цвета, вокруг которого завихрениями крутились черные как дым облака. Он летел прямо на него, совершенно бесшумно, огромный, гладкий. Дыхание захватило от такой красоты. Инопланетяне! Это их корабль! Они спасут нас, как в том фильме! Они прилетели! Но длинный предмет, размером почти с дом, на крыше которого они находились, выскочил из тучи полностью и резко прекратил снижаться. Это был не корабль инопланетян. Дирижабль, почти такой, каким его рисуют на картинках. Гондола со светящимися окнами выглядит крохотной, лепится снизу к огромной серебристой оболочке. По бокам от хвоста, в белых тонких кругах медленно вращаются пропеллеры. Гондола бесшумно опустилась почти до крыши их дома, и он увидел в иллюминаторе лицо. Вскинул бинокль к глазам и посмотрел вверх. В окно смотрела девочка, чуть старше его, со смешными хвостиками, торчащими в стороны, а на руках она держала толстого кота. Девочка увидела его, стоящего с открытым ртом и засмеялась. Кот спрыгнул с рук, и она помахала открытой ладошкой. Она счастливо смеялась. Гондола резко пошла вверх и, разогнавшись, воткнулась в черное небо, проникла в него словно нож в жидкую грязь.

— Мама! Мама! — Закричал он, — мама, смотри, там дирижабль!

— Шериф, что случилось, кого ты увидел? Шериф, беги ко мне, сыночек. Шериф!

— Шериф! Шериф, проснись! Вставай, Шериф!

— Клять тебя, Михаил, ты чего разорался, сволочь, — Шериф с трудом вынырнул из сна, который тут же выветрился из его головы, — не дал поспать.

— Просыпайся! У меня получилось! — Пищал Проныра и аж подпрыгивал на стуле, — тут операционка российская, но явно слизана с винды! Одинаково все, но значительно тупее сделано. Все, вошел на рабочий стол. Смотри. Да иди же сюда! Папки с файлами. Вот последние файлы. Видео есть! Давай посмотрим?

— Взломал? — Шериф с трудом встал с кровати и на ватных ногах доковылял до своего стола, — Да ты и, правда, гений. Включай вот этот видос. Сто лет не смотрел кино по телеку.

Они уселись на стулья и, почти прижавшись головами друг к другу, зачаровано стали смотреть короткие видео. Всего, пока батарея работала, они смогли посмотреть три ролика.

Ролик первый. Реклама убежища.

Сначала диктор, бородатый мужчина, одетый в дорогой костюм, рассказывает об опасностях современной цивилизации для существования человечества. За его спиной мелькают картинки ядерных взрывов, цунами, лесные пожары, падение огромного астероида из космоса и подобные ужасы. (Шериф промотал на несколько минут вперед). Лучшие представители человечества должны обезопасить свой генетический материал и имеют для этого не только возможности, но и средство. Средство — это наше супер безопасное убежище с сокращенным названием РАЙ ПУБТ МО РФ или, в переводе аббревиатуры: Районное подземное убежище бункерного типа Министерства обороны Российской Федерации. Или, как мы его называем — Рай! Наше убежище, расположено на глубине 120 метров под дном искусственного водохранилища. Оно изготовлено из высококачественного бетона с отлитыми чугунными сводами толщиной до 50 сантиметров. (Шериф ткнул пальцем в полоску внизу экрана. Диктор исчез, а вместо него звучал только голос, стали мелькать картинки с помещениями внутри бункера). Имеется все, что необходимо для проживания 3000 тысяч гостей со своими семьями, а так же, до 2000 человек обслуживающего персонала, военизированной охраны, технических, медицинских и других служб. Наше убежище может существовать автономно до 120 лет. (Снова перемотка на несколько минут). Вы не почувствуете себя запертым под землей! К вашим услугам, кинотеатры, спортивные залы, бассейн с прекрасной пресной водой, великолепный медицинский центр с медиками высшего разряда. Школы и институты для ваших детей! Пусть ваши личные апартаменты не покажутся вам обширными, но зато вы можете прогуляться под сенью настоящих деревьев и искусственного солнца в просторном парке. Прекрасные яблоневые или апельсиновые сады, обеспечат появление на вашем столе свежих фруктов. Ультрасовременные загоны с домашними животными и птицей не оставят вас равнодушными при посещении автоматизированных ресторанов с настоящим свежим стейком или куриной грудкой запеченной в мятном соусе. Полноценное питание в условиях ограниченного пространства — это наш конек! (Шериф ткнул пальцем в полоску внизу экрана, промотав почти до конца ролика). Мы предоставим в ваше пользование систему навигации и поиска РАЙ ПУБТ, а так же электронный ключ доступа и коды для введения пароля, как только получим подтверждение банка о переводе всей суммы на счета нашей компании. Ведь существование вашей семью наверняка стоит девяти миллиардов рублей? Согласитесь!

Шериф выключил рекламу, ткнул пальцем в другой файл, расположенный на рабочем столе и проговорил:

— Что-то кажется мне, что по центральным каналам эту рекламу не крутили целыми днями. Включай следующий.

Ролик второй. Рабочее совещание при Президенте.

Длинный кабинет с большим рабочим столом во главе и длинной конференц приставкой, за которой сидят с десяток человек. Герб, флаги, все как положено. Возглавляет совещание довольно полный, молодой человек с усами, в белой рубашке и галстуке. Остальные присутствующие в пиджаках или военной форме с погонами. Камера стоит стационарно, звук немного глухой. Все участники обращаются к сидящему во главе собрания.

— Господин Президент, сведения перепроверены неоднократно. Мы даем стопроцентную гарантию в их достоверности.

— Спутниковая группировка находится в плачевном состоянии, господин Президент, но сведения, которые мы получили, дают неоспоримую уверенность в том, что противник проявляет в этом квадрате настораживающую активность.

— Фотографии получены давно?

— Господин Президент, эти фотографии мы смогли сгрузить на прошлой неделе и по косвенным признакам идентифицировали координаты. Слава богу, база фотоснимков сохранилась, и наши аналитики с уверенностью назвали координаты.

— Это пусковые шахты, господин Президент. А вот это — скорее всего командный пункт или убежище высших чиновников.

— Связь с нашими резервными пусковыми установками так и не смогли восстановить? Командный пункт на севере не отвечает?

— Мы их слышим, но наш сигнал по какой-то причине до них не доходит. Господин Президент, техники заменили большую часть поврежденных элементов антенны, но пока не ясно в чем причина. Но я уверен, что неисправность космической коммуникации связана с нашим программным обеспечением. Мы делаем все возможное.

— Времени ждать, больше нет. Противник явно готовится нанести удар по целям на нашей территории. Скорее всего, их разведка знает о нашем месторасположении. Предлагаю, господин Президент направить группу в командный пункт на севере, с которым ранее была установлена связь. И лично передать данные координаты командиру, с Вашим приказом незамедлительно провести атаку по всем указанным точкам.

— Кого вы предлагаете направить?

— Я сам вылетаю незамедлительно. Вертолет в полной исправности, господин Президент. Летчики готовы и ждут распоряжений. Предлагаю составить видео обращение к командиру пункта полковнику Терентьеву.

— Что на вооружении в этих шахтах? Воеводы?

— На севере несут дежурство, по последним сведениям, три МБР Р-36 «Воевода» и один «Сармат». Сармат был введен в эксплуатацию практически перед началом конфликта. В этом экземпляре 12 боеголовок, господин Президент

— Весь штат сотрудников сохранился?

— На основании последнего полученного мной доклада полковника Тереньтева, дисциплина на объекте в полном соответствии Уставу. Все боевые посты заняты опытными специалистами. Шахты на боевом дежурстве. Я лично знаю полковника Терентьева, господин Президент.

— Руководителя штаба прошу подготовить приказ о нанесении превентивного удара по выявленным убежищам противника, в которых замечена активность, а также по оставшимся в эксплуатации пусковым шахтам ракет «Минитмен». Мы не можем допустить возрождения ядерного арсенала у противника. Я сам запишу видео приказ для подстраховки и передам генералу Полозину. Александр Витальевич, миссию по доставке приказа и передачу координат начальнику командного пункта возлагаю на вас. Возьмите с собой мой личный спецназ, выдвигайтесь на двух вертолетах. Мы уже очень давно не летали на такие большие расстояния.

— Я выполню приказ, чего бы мне это ни стоило, господин Президент.

— За работу товарищи. Времени у нас мало.

— Белиберда какая-то, — проговорил Шериф и с трудом разогнул спину, — как телеспектакль смотришь. Мне кажется, что это постановка театральная. В реальности все не так должно происходить. Клоуны какие-то. Или актеры паршивые. Давай вот этот включай. Он самый последний по времени создания.

Ролик третий. Умирающий генерал.

Страдальческое лицо умирающего человека с седой бородкой клинышком. На мокром от пота лице отсветы огня.

— Полковник Терентьев, приветствую Вас. К сожалению, поломка оборудования и отсутствие связи с нашей стороны в критический момент заставило меня вылететь к вам первым же рейсом. И смотрите, чем это кончилось! К сожалению, я умираю, исполняя свой долг. И мы так и не доиграем нашу с вами партию в шахматы. Тем не менее, приказ Президента необходимо выполнить. Конверт с приказом был уничтожен во время падения вертолетов. Но, на этом планшете в моей папке с распоряженими, найдете видео с его обращением лично к Вам. Там же названы координаты, по которым необходимо провести работу имеющимися в вашем распоряжении средствами поражения. Сам я не смогу дойти до вас. Мой путь окончен тут в лесу с дикарями. Потому планшет доставят случайные выжившие люди. Как только посмотрите эту запись, позаботьтесь об их незамедлительной ликвидации. Всех, сколько бы их не пришло к вам. Не должно оставаться свидетелей. Еще раз повторяю приказ, ликвидировать любого кто принесет планшет и…

Планшет моргнул и отключился.

Шериф некоторое время сидел, глядя на черный экран, и не шевелился. Навалилась усталость.

— Давай я грибов нажарю, Шериф? А планшет я завтра смогу зарядить и досмотрим кинцо. Там есть еще несколько видосов. А прикольно, да? Где-то еще бункер сохранился и покруче чем наш. Президент, дать его ногой лося в ухо! Помоложе нашего мухомора. Теперь ясно, откуда эти часы. Я бы туда пошел, раз у них там такая медицина крутая. Только кажется мне, что рылом не вышел я там жить. Тюлень мне палку скорее закинет, чем меня туда пустят. Да и тебя тоже.

Проныра продолжал трепаться и начал хозяйничать на его кухне. Вытащил из своих карманов две морковки и луковицу и деловито начал их резать одним из ножей Шерифа. Поставил на печку еще грязную после кролика кастрюльку, предварительно понюхав, хмыкнул и бросил туда ложку жира из банки.

— Я спать хочу, Мишка. Ты давай, не стесняйся. Будь как дома. Жарь грибы и сам их ешь. Меня не жди. Мне поспать надо бы. Ты сиди тут, пока все не рассосется. Не ходи на улицу. Если кто придет…

В дверь громко стукнули.

Проныра в страхе свалился на пол. Он на коленках пополз к кровати, причитая как старая бабка.

— Уже ни в какие ворота не лезет это все! — Шериф выхватил с пояса «Стриж» и распахнул дверь. В свете от лампы показалось желтое лицо Майора. Он стоял на крыльце, заведя правую руку за спину. Шериф навел на него ствол.

— Руки подними, Артур Степанович.

— Свихнулся?

— Брось, что держишь в руке и подними их над головой, или клянусь мамой, выстрелю тебе в глаз.

— Да что с тобой? — маска вместо лица не дрогнула ни одним мускулом, — отчего ты сегодня такой?

Майор медленно вывел из-за спины и показал пустую правую ладонь, поднял вместе с левой над головой.

— Повернись ко мне спиной, немедленно. Встань на колени. Выстрелю! Делай, твою мать! Руки на затылок. Сцепи пальцы, знаешь процедуру, сволочь. Молчать!

— Егор, ты спятил.

— Дружку своему вон тому скажи это. Валом повалили ко мне по ночам шастать. Всем охота в Рай попасть, я так посмотрю. Только, скажу я, что не для всех он ворота открывает. Твой дружок перед тобой заглянул на огонек? Вон тот? Узнаешь? Или личико не узнаваемо? Зачем с мясом ко мне приходил? Зачем у ворот меня встречал ночью? Чернявая твоя подружка? Давно закрутил с ней, подонок? Я не идиот, дядя Артур, я же могу анализировать и примечать все. Если не ты ее прятал тут, то нашли бы парни ее в городе. По все домам пройтись это три часа работы для 14 человек под твоим началом. Просто ты знал, где она прячется, и искать не собирался. Так еще и этого урода сюда впустил, чтобы не самому руки марать. Правильно? Кто еще мог такую образину через скалы провести как не ты? Пошли-ка, дядя Артур, в мой Офис в клетку. Там я тебя опрошу подробно.

Шериф застегнул стальные наручники за спиной у Майора и вздернул его с колен на ноги. Он вытащил из его кобуры пистолет и сунул себе в карман.

— Егор, ты ошибся в своих предположениях.

— Заткнись! Проныра, сидеть тут. Убью, если ослушаешься и украдешь что-нибудь. Понял меня? Пришлю к тебе Брока, чтобы охранял. Заряжай планшет и жди меня. Пошли, Артур Степанович. Пора заканчивать эту историю с поисками рая.

— Егор, ты ошибся.

Они в молчании и полной темноте почти добежали до Офиса. Шериф тыкал стволом пистолета Майору в спину. Внутри клокотала ярость.

— Заходи в двери, — Шериф втолкнул Майора в Офис и ногой захлопнул за собой дверь.

Помощники оба были тут. Брок спал на диване, Элла вскочила из-за стола, глаза заспанные.

— Элла, открой клетку. Брок, просыпайся, Брок! Бери ствол и беги ко мне домой. У меня дома сидит Проныра. Понял? Да, писклявый. Охраняй его. Понял? Клять, как это? Иль фу ле протежи. Протексьон. Понял? Писклявого охранять и никуда не выпускать. Повтори. Молодец, давай бегом. Он грибы там жарит, вместе жрите. Закрой его Элла. Завали дыхательное отверстие!. Тихо. Я говорить буду. Вот, возьми его ствол. Ну-ка, Артур Степанович, рассказывай, что ты знаешь про Елену эту? Давно с ней познакомился?

— Ты очень странный стал в последние дни, — Майор смотрел ему прямо в глаза из-за решетки, — сейчас многие стали странные. Президент чудит. Я тоже не лучше его стал. Сам себя не узнаю. Наталья Ким совсем плохая, ревет все время. Улугбек аж на коленях стоял, чтобы я его в охрану Ангара взял вместо Реймы. Я понимаю, что убийства эти, волки, давление скачет, и погода…

— В задницу погоду. Улугбек тебя умолял взять его в охрану Ангара?

— Вчера, как Рейму убили, ходил за мной и говорил, что они дружили. Что у него долг перед ним, а за стену больше не хочет ходить. Даже обещал, что вернется в дальние разведчики. И Президент на днях такое учудил…

— И ты ему поверил? Он же подозрительный был, ты сам говорил.

— Мне показалось, что пусть лучше будет внутри периметра, под присмотром, чем шастать за стену. Поговаривали про него всякое. Что пропадал он во время рейдов куда-то. Здесь проще его контролировать.

— А он мне другое сказал, Артур Степанович. Что это ты умолял его пойти в охрану.

— Зачем мне врать?

— А ему зачем?

— Вот и думай. Твоя работа. Я не в обиде, что меня заподозрил. Разбирайся.

— С его группой она пришла. И возможно не один раз, — Шериф уселся на стул и задумался, — раньше он был дальним разведчиком. А когда он перешел в сопровождающие собирателей?

— Как последняя дальняя разведка вернулась, месяца три назад. Он отказался там работать. Я спрашивал о причинах, он сказал, что устал.

— А что за сплетни про него ходили?

— Многие от стресса чудить начинают. Там убивать приходится, Егор. Пули свистят над головой.

— Не юродствуй, Артур Степанович. Тут тоже не курорт с массажем. Мне вон вторую ночь подряд массаж устраивают. И гибнет здесь не так и мало хороших людей.

— Последняя разведка была плохая. Ты же помнишь. Завалили поход, когда уперлись в заставу банды какой-то. Не «Байкеры» это были, или отпочковались от них в очередной раз. Человек сто было не меньше. Бой был тяжелый. Многих ранили. Кстати Улугбека тоже зацепило в бою. Порезали его здорово в ближнем. Он пропал на несколько дней после боя, думали что погиб. Потом сам догнал группу через несколько дней. С того момента ребята говорили сам не свой стал. Молчал все время.

— А потом вернулся и перевелся в собиратели, с которыми к нам начали проникать странные люди, резать ножами кого ни попадя, налево и направо.

— На него думаешь больше, или по-прежнему на меня?

— Никому не верю. Но с ним не гладко как-то получается.

— Очень даже гладко, Шериф, — встряла Элла, — тыже сам разложил только что все по полочкам. Он с ней встретился в бою. С Еленой. Ты видел ее. Красивая какая. Думаешь, не могла она его охмурить?

— Из-за бабы предать Поселение? Своих товарищей? Думай, что говоришь, женщина.

— Себя послушай, Егор, — хмыкнул Майор, — повтори про себя свою последнюю фразу и подумай еще раз.

— Тихо. Я и так думаю.

— Чапай.

— Чего?

— Ничего, думай. Не торопись.

— Шериф, ну понятно же все. Он ее сюда приводил и прятал у себя. Живет один, домик свой, как у всех разведчиков. Наталью обвести вокруг пальца и заговорить проще, чем морошки насушить.

— А тогда тот, кинконг, сюда как попал? Его только через мины можно было протащить, такую морду. Сниться будет теперь до конца дней. А через мины только Артур Степаныч может провести. Даже я туда не полезу.

— Какой Кинг-Конг?

— Да мертвый валяется около моего дома. Вот, дырку во мне сделал опять. Так как, Артур Степаныч, может там человек пройти незнакомый по растяжкам?

— Только при большом умении и удаче. Но после взрывов от волков мы еще с ребятами туда не ходили. Возможно, в бреши по волчьим следам пролезли.

— Значит также, и уйти могут?

— При большом умении и удаче — да.

Они ненадолго замолчали. Элла, пару раз вскидывала голову, но ничего так и не сказала.

— Твой отец, Егор, мне жизнь свою доверял. И твою, и твоей мамы.

— Сними с него наручники, Элла, — сказал Шериф. До слуха донеслись выстрелы. Два подряд. Они навострили уши.

— Брок! Клять, Брок с Пронырой! Там планшет!

— Снимай, Элла! Это не 12 калибр. Это винтовка.

— Это «Сумрак», — выдохнула Элла, — только она так говорит!

Они схватили оружие и выскочили из Офиса на крыльцо. Небо начало светлеть по сравнению с черной землей. На стене вспыхнул прожектор и яркий луч навелся на ворота Ангара. Снова прислушались. Через несколько секунд раздался еще один хлесткий выстрел.

— Я к Броку! — Шериф побежал по улице в темноту, — бегите в Ангар, Киру спасайте. Она за ней пошла.

— Это Вера! — Закричала Элла и побежала впереди Майора в сторону Ангара.

Глава 8. Дорога

Клять, клять, лося дерьма полные карманы. Все цифры оставил дома! Планшет дома! Она точно пойдет ко мне. Если Брока потеряю, застрелюсь! Ей богу застрелюсь. Итак, уже жить нет мочи, если еще одного ребенка потеряю по своей глупости, не жить мне. Тогда мне в ад. И плевать. Буду в аду. Я заслужил такую судьбу. Каждый себе сам судьбу готовит и сам к ней идет. Никого не тащат туда силой. Да беги же ты, увалень клешаногий. Беги! Ноги не хотят. Дыхалка, ни к черту. Как колотится в боку. Вот, уже близко. Тихо вроде. А если впустил ее внутрь? Там сейчас два трупа. И по колено крови. Ножи она любит, тварь. Ох, Брок, негра ты моя нерусская.

Со стены застучала автоматная очередь. Два прожектора повернули свои скальпели света и вонзили их в темноту за стеной. Там еще что-то происходит! Он, присев на корточки, подошел к своему окну. Свет пробивался через грязное стекло. Шторы. Вот когда я шторы повешу? В свете лампы и мутного желтого стекла печки за столом сидели Брок и Проныра, ели ложками со сковородки жареные грибы. Брок смеялся, широко раскрывая пасть от похабных шуточек Проныры. Слава богам, слава им. Не хотят они моей смерти! Твари трусливые. Не умру я сегодня. Живые оба.

Егор открыл дверь в свой домик и сразу начал собирать сдвинутые на край стола бумажки с кодами. Схватил планшет и засунул его в сумку вместе с солнечной панелью и клавиатурой. Все это распихал по карманам тулупа. Одел тулуп. Схватил рацию, но вспомнил, что она разряжена и с матами бросил на пол. Посмотрел на чернокожего помощника и Михаила. Они оба, как он вошел, сидели с поднесенными ко рту ложками и таращились на него с нескрываемым ужасом.

— Живы?

— Да, — ответил Проныра и с трудом сглотнул, — ты чего, Шериф? Я чуть не обосрался когда лицо твое увидел.

— Тут сидеть. Поняли? Никому не открывать. Никуда не выходить. Или сам убью так, что хоронить нечего будет. Запереться на засов. Втолкуй, Проныра, этому нерусю, что выходить нельзя. Убьют вас там. Понял?

— Понял, Шериф. Исполню.

— Вот и молодцы. Я ухожу. Сидеть тут. Тихо сидеть. Поняли?

Вот так. Дети целы. Дом не сгорел. Тину, надеюсь, все это не затронет. Она вообще ни при чем. К ней нет вопросов. Закрыта в Баре на засов, туда на хромом олене не вломишься. А она не дура, не откроет. Хорошо, теперь в Ангар. Беги, давай, задохлик. Да что с этим сердцем-то? Не работает, песца дерьма мне в глотку. Бежать, бежать. Коля стрелял. В кого он мог стрелять? Ну не поперли же они через главный вход атаковать Ангар. Там охраны семь человек, пулемет там. А на стене что? Опять волки? Сирены нет. Значит либо стражнику показалось, либо устранил угрозу. Отвлекающий маневр, чтобы силы стянули к стене, а не в Ангар. Коля, ах Коля Снайпер мог все им обломать, если они сунулись. Там дальше Буга и Вафля. Они ведь должны ночью стоять. Они стоят. Тогда уже легче. Пусть рыпается эта вертушка против Вафли. Посмотрю я на ее разделанную тушу. Повешу ее сам. Если это она — повешу. Неужели Улугбек? А ведь кто еще? С самого начала было ясно, что он. Идиот я просто. На Наташку наехал. На Лысого. Господи, Майора в наручники! Время зря терял только бегал тут в истериках, колотился в двери. Да еще волки эти вмешались. Что на севере там происходит, что такая движуха у животных. Надо валить отсюда. Всем надо валить отсюда. Ликвидировать незамедлительно. Вот как. Ликвидировать всех, кто ни придет, с планшетом. А вот и Ангар. Вот ворота. Ах, Коля, Коля, Николай.

Стул Снайпера валялся на земле около входа в циклопические ворота Ангара. Немного поодаль лежал сам Коля Снайпер с Верой в руках. Ствол Веры был направлен в сторону ворот. Шериф подошел к телу Николая и перевернул его. Горло было перерезано от уха до уха. Как же ты, боец, смог стрелять с такой раной? Крови сколько из тебя натекло, боец. Вот и не жив ты теперь. Совсем мертвый. Еще одного нет хорошего человека на земле. Он погладил одинокую Веру по алюминиевой ствольной коробке.

— Не грусти, Вера, он выполнил свой долг. Спи спокойно товарищ.

Шериф встал и пошел дальше. Около калитки в циклопических воротах внутреннего дворика лежали на земле два трупа. Один — незнакомый человек непонятной внешности. Незнакомый, так как одежда на нем была явно байкерская, сплошь и рядом увешанная черепами и костями. Непонятной, потому что Вера снесла ему голову напрочь. Вторым был Улугбек. По позе замершего навечно тела было понятно, что он полз в сторону калитки в огромных воротах, тянулся из последних сил. За ним волочился длинный кровавый след и несколько метров кишок из живота. Пуля калибра 10,3х77 вырвавшись из ствола Веры попала в спину, и выбросила все внутренности из живота наружу, разорвав их на куски, перемешав с грязью. Но убила не сразу. Улугбек полз по мокрой земле, рыдал, взывал к Елене. «Не бросай меня, Лена, помоги мне. Я тебя люблю»… Сволочь. Добила его пуля в затылок. Это Майор. Только он мог так хладнокровно убить. Предатель. Это ты, мразь, Рейму убил. Потому и сказал над могилой «прости». Нет тебе прощения, сволочь. Спасибо тебе Вера, он мучился при жизни, зная, что уже мертв. Что не видать ему Рай с любимой. Гореть тебе в аду.

Дальше лежали тела двоих охранников. Все изрезаны ножами, лица всмятку. Голова одного почти отрезана. Ножевых больше десятка. Парни, прозевали. Такую ярость не могли вы просчитать. Гнев божий, Елена. Я найду тебя, Елена. Ты не уйдешь. Парни, вы честно прожили, жизнь. Похороним вас вместе. Идем дальше.

Он дошел до лестницы во внутренние помещения. Бок предательски скрутило. Почти традиция в этом месте. Может это невралгия? Мама учила. Все забыл. Тревожность. Сюда прихожу и меня колбасит каждый раз. Но теперь уже другие причины. Вперед. Он достал из кобуры Стриж и вошел на третий этаж, мягко ступая и приседая на полусогнутых ногах. Она шла в школу. Там самое ценное в Поселении. Там и начнется торговля. Последний пароль к программе навигации у Киры. Да, она здесь.

Около входа с третьего уровня в каверну со школой, он увидел людей. Президент и Майор, Элла и Буга, еще пара бойцов с автоматами. Вафля лежал на полу и около него суетился Ветеринар с Олафом. Похоже, Вафля был без сознания. Буга держался рукой за живот, там растекалось красное пятно. Но скорее всего, просто порез. Он не реагирует на кровь и смотрит в коридор школы. Как и все остальные. Что там? Да знаю я, что там. Она там. И Кира с ребенком. Не надо быть гением, чтобы просчитать все. Все. Откидываем эмоции. Хватит думать. Пора действовать.

Он растолкал плечами всех около гермодвери, скинул попутно дробовик, выкинул Стриж на землю. Достал нож из ножен на поясе и тоже кинул его на пол. Элла пыталась ухватиться пальцами за его рукав. Президент что-то закричал. Майор дернулся успокоить и задержать, вставая на пути. Он вошел в комнату с малышами и их мамами. Баба Даша лежала на полу в кровавой луже. Она первая бросилась на защиту своих деточек. Больные ноги подвели. Бедная баба Даша. Девчонки сидели кучкой в углу, с ними были и Митька, и остальные маленькие детки. Все в слезах. Кира стояла около стены напротив входа, в руках держала маленькую Машку. Дети орали. За Кирой стояла она.

— Здравствуй, Елена, — сказал Шериф и придвинув к себе стул, который валялся на полу, поставил его на ножки и уселся, — вижу добралась сюда. Что дальше?

Елена была красива. Дьявол, как же она красива в электрическом свете. Тонкий нос с легкой горбинкой, губы полные, но не вывернутые наружу, тонкие галочки морщинок около уголков рта, глаза умные, миндалевидные, острый взгляд. Цвет либо серый, либо голубой. Редкость для темноволосых. Брови аккуратные, ровной дугой под широким лбом. Лоб широкий, высокий, без морщин. Скулы выпирающие, но не такие широкие как у Натальи, более европейские. Нижняя челюсть волевая, но не мужская, скорее сильная и утонченная. Вокруг глаз намазано сажей или углем. Высокая, ростом или с него или на пару сантиметров выше. Волосы растрепались из расплетенной косицы и размазались по мокрому лицу. Уверенна в себе, спокойна, дышит ровно. Страха она не понимает. Держит один нож около горла Киры, второй около головы ребенка. На коже ребенка дорожка крови. Значит, не удержалась, хотела, чтобы поверили. Диагноз — клинический психопат. Диссоциальное расстройство личности. Но, если хочешь одолеть психа, сам стань психом. Других вариантов природа не дала. А теперь — начнем трепаться.

— Елена, твое настоящее имя? Не хотелось бы оскорблять воздух и называть имена, не имеющие ничего общего с настоящим. Так как? Ты, Елена? Твоя мама тебя так назвала?

Елена смотрела на него спокойным взглядом, слегка водя острым кончиком ножа по горлу Киры. Она оценивала его. После последней встречи могла сделать неверные выводы. Сейчас старалась просчитать кто перед ней. Всё ли про него знает.

— Так и назвала. Еленой. Как греческую принцессу. Считала, что я самая красивая на планете.

Вот, заговорила. Значит, идет на контакт. Интеллект есть. Не дура. Красивая. Ты красивая, Елена. И двинутая на всю голову. Посмотрим, кто возьмет.

— Рад за твою маму. Наверное, гордится дочерью. Да и есть чем. Что будем делать? В шахматы играешь, Елена? Твой ход, Я жду. Часы тикают.

— Оружие где?

— На полу, все выбросил. По-твоему, я идиот?

— Нет. Ты точно не идиот, Егор. Я тебя сильно недооценивала все это время. Тебя первого надо было кончить.

— Так давай, — он приглашающе махнул рукой, — начинай оценивать. Вот я. Вот Кира и ее малыш. Тебе жизнь не кажется ценностью? Понятно, я не буду спорить с тобой. Так что дальше?

— Шериф, — прохрипела Кира и вытаращила на него глаза.

— Заткнись, стерва, — прошипела Елена и порезала кожу на шее, пустив струйку крови, — заткнись, если жить хочешь. Они у меня. Если полезете на меня, их успею зарезать. А то и еще кого, до кого смогу дотянуться. У тебя планшет и коды. Отдай мне.

— Хорошо. Отдам, — Шериф по-деловому начал рыться в карманах, — вот рисунок Маши Фроловой. Девушка 20-ти лет. Молодая. Такая молодая, что даже секса еще не было ни разу. Да плевать на нее. Вот купюра в тысячу рублей от Николая Зубенко. Старик с седой бородой, рак печени, бывший снайпер спецназа. Заботился о своих людях как мог. Да чхали мы на него. Вот тут циферки он написал своей рукой. Кладем сюда. Вот, пожалуйста, картинка с детскими мечтами дурачка Бориски. Тут циферки написал. Они тебе нужны? Вот они. Возьми. Вот, аккуратно складываю кучкой на полу. Бери. Что еще?

— Отдай планшет. Я знаю, что он у тебя.

— И что? Отпустишь тогда Киру, а ее ребенку дашь возможность жить и дышать? Узнать любовь и боль, счастье, увидеть солнце, осознать себя как личность? Может даже почувствовать горе от потери любимых, радость жизни?

— Ты псих.

— Я? Нет! Я не псих. Я хуже. Планшет хочешь? Бери. Но только на улице. За воротами. Эти бумажки, вот, пожалуйста, я отойду, если хочешь. Кира тебе свою отдаст, если уже не отдала. Все части координат у тебя. Знаешь, что такое координаты? Число, определяющее положение точки в системе. В географии они определяют положение точки на земной поверхности. Вот, пожалуйста, забирай. Дальше что?

— Я убью и ее, и ребенка, если не дадите мне выйти отсюда. До скольких детей дотянусь — всех порежу! Из города дайте выйти! Все вокруг должны положить оружие на землю. Все!

— Хорошо, Елена. Не кричи. Дети плачут. Я тебя плохо слышать начинаю. Туговат я на ухо одно. Травма, понимаешь, детская. Все положат оружие на землю. Ворота откроем. Ты свободно выйдешь. Вот, возьми все пароли.

Он встал и отошел от стула, на котором сидел, повернувшись спиной к Елене. Она настороженно зыркала по сторонам, пытаясь определить источник подвоха, опасности. Она была в ловушке, выбраться был один шанс на миллиард. Но этот человек вдруг так легко давал ей этот шанс. Почему? Что он замыслил? Не может быть, что он так сильно дорожил жизнью этих комков белка. Этой Киры или ее ребенка. Что задумал? Где подвох? Она судорожно соображала, как быть.

— Я отойду еще, если думаешь, что есть хитрость. Нет, подвоха. Вот, забирай бумажки. Тут кстати неплохой портрет Маши Фроловой. Посмотри на досуге. У тебя будет еще время рассмотреть все. Ее паренек местный любил больше жизни. Его Влад зовут. Не уверен, что он жив еще. Лет 14 ему вроде было, так что, скорее всего, повесился уже. Да, бобра дерьма в рот напихать. Вот, отошел. Не споткнись о труп Бабы Даши. Она всем нам была всего лишь второй матерью. Главное не споткнись, не ушибись.

— Думаешь взять меня этим. Жалостью? Издевкой? Ты моей жизни не знаешь. Не имеешь представления, что я видела. Что пережила. Как осталась в живых!

— О! Истерика! Давай. Я подожду. Слезливые истории о судьбинушке? У нас шлюхи в «БарДаке» такие любят рассказывать. Я послушаю. Но давай, сначала выйдем из города. Отпустишь Киру с малышкой, я тебе отдам планшет. Все твои мечты исполнятся, и ты расскажешь мне один на один о своих переживаниях. Давай так. Ведь ты так все задумала?

— Хорошо. Двигай мясом, стерва. Держи ее крепче, сука. Я заберу пароли. И мы выйдем из города. Но с тобой пойдет твоя ущербная. Вон та, что выглядывает из-за двери. Элла, кажется? Вот она пойдет с нами за ворота. Больше никого не должна видеть. И со стены уберите стрелков. Там за стеной отпущу Киру и ребенка за планшет. Все без оружия! Понял? Все пусть уходят или я зарежу эту девочку как белку. Думаешь, просек меня? Думаешь, я неадекватная? Нет, друг. Мы одинаковые. Я и ты одинаковые, как близнецы.

— Хорошо. Пошли? Взяла бумажки, могу повернуться?

— Да. Ты вперед. Пусть все убираются к дьяволу. Только ты, я и две девки.

— И ребенок.

— Пусть так.

— Ну вот. У тебя есть шанс, Елена. Не упусти.

Егор, кряхтя, повернулся, демонстративно распахнул полы тулупа, показывая, что под ним ничего нет. И пошел к выходу. Все зрители шарахнулись в коридор, кроме Эллы. Разговор с Еленой был слышен всем. Теперь его шаг. Теперь уже понятно, что будет дальше. Он встал в дверях в школу, мотнув головой всем остальным, чтобы двигались на улицу. Вафлю уже унесли. У стены осталось кровавое пятно.

— Брось оружие на пол, Элла, — сказал он спокойным будничным тоном, — иди вперед к воротам, не оглядывайся.

Так они и пошли дальше. Вся публика разбежалась из зоны видимости. Майор все просек и схватил руководство в свои руки. Слава богам, он за нас. Не предатель. Как же было страшно, что это он. А теперь все понятно. Все на своих местах. Теперь легко пойдет. Они шли по улице. Было тихо. Почти рассвело. Небо было серым, но уже понятно с какой стороны за тучами встало солнце. Под ногами хлюпало. Они прошли трупы ребят охранников и тело Коли Снайпера. Вера одиноко лежала в его руках. Елена боялась рисковать и не стала брать ничего из оружия, что валялось на земле. Она не отрывала лезвий от своих заложников. Маленькая Машка продолжала плакать. Охрана на стене начала суетливо бегать по верху, но Майор и тут все успел организовать. Через минуту никого не было видно. Город был мертвым. Шериф притормозил, слегка махнув рукой Элле, чтобы та шла вперед. Он сунул руки в карманы и, как ни в чем ни бывало, двинулся рядом с Еленой.

— Неудобно? — Посочувствовал он, — сзади не поддувает опасностью? Я бы извелся весь, что кто-нить сзади пульнет не жалея жизней этих девок.

— Да ты, конченый псих.

— Еще и не так называли. Ты бы слышала, как меня бывшая жена зовет. Язык не поворачивается повторять. А один раз даже сковородкой по голове дала. Так достал ее.

— Двигай вперед, Шериф, — язвительно сказала Елена и ткнула ножом в кожу ребенка, отчего Машка завизжала на руках Киры еще сильнее, — не забывай — их жизни в моих руках.

— Да ради бога. Кто ж против? Пошли уже. Чего встала? А, мне вперед топать? Хорошо, думал невежливо так с дамой идти, на разных уровнях. Ну, да ладно.

Он заметил, что за Еленой тянется кровавая дорожка ярко алой крови. И на сколько ее хватит? Она ведь не робот. Метаболизм там нечеловеческий, если она еще не упала. Неужели все у человека в голове? Сила воли, сила духа. Такая сила, что не соответствует физическим возможностям человека? Я просто в восторге от этой женщины. Будь я проще, непременно полюбил бы ее всем сердцем. До последнего вздоха. И, доказывай мне бог после этого, что любовь это добро. Дерьма ондатры тебе в нос. Выкуси, бог.

Они прошли ворота. Впереди шла Элла, постоянно оглядываясь на него. Глаза тревожные, не понимает что делать. Не волнуйся девочка, все сделаю как надо. Иди, иди вперед. Вон на ту сопку идем. Следом за Эллой шел он, руки в карманы тулупа, разглагольствовал про любовь, про нежность и ласки между мужчиной и женщиной, еще нес какую-то дичь. Вспоминал сына Андрюшку. За ними двигалась Елена, оглядываясь на стену, держа перед собой в железной хватке Киру и ее девочку. Они отошли уже метров на восемьсот от Поселения. Никто их не преследовал, Майор знал свое дело.

Все шло по плану. Внезапно со стороны Поселения ветер нанес звуки перестрелки. Строчил автомат и часто щелкали сухие винтовочные хлысты. И тут Кира не выдержала. То ли Елена ослабила хватку при звуке выстрелов, то ли страх за жизнь дочки, превысил инстинкт самосохранения, а может уровень стресса стал невыносим для нее. Она неожиданно отбросила от себя Машку в сторону и начала бороться с Еленой. Машка заорала. Елена, чиркнула по горлу Киры ножом, но не попала по артерии. Шериф бросился на нее. Элла как журавль на длинных ногах, нелепо задирая ботинки, понеслась к катившейся по склону Маше. Кира страшно таращила глаза и пыталась уцепиться за ноги черноволосой. Но Елена ударила кованым ботинком ее в лицо, и, увернувшись от Егора, бросилась по склону вниз. Опередила на несколько секунд и успела первой добежать до младенца. Схватила девочку и приставила нож к глазнице. Пеленки растрепались, и Машка осталась почти голая на прохладном утреннем ветерке. Шериф встал в трех метрах от них и замер. Элла не добежала метров пять.

— Спокойно, Ленка, все хорошо!

— Дерьмо! Не хорошо! Клять! Ты ей дал сигнал!

— Ничего подобного, она дернулась на выстрелы. Я вообще к тебе был спиной и Элла тоже. Все честно с нашей стороны. Остынь. Не убивай девочку.

— Планшет давай. Где пароль твой, сука? Я убью ее! Сейчас убью, если пароль не отдашь!

Кира ползла по мшистым кочкам, из горла текла кровь, лоскут кожи отогнулся и открыл хрящики гортани, откуда со свистом вырывался воздух.

— Где, клять, сука, пароль твой! — завизжала в истерике Елена.

— Кира, скажи, где твой пароль, — в отчаянии сказал Шериф. Все летело к бесам в ад. Весь план, если он вообще был.

— Маша! — хрипела Кира, протягивая руку вперед к дочери, — Маша! Он на Маше.

— Что? Я не поняла, сука! Где пароль?

— Тату… — просипела Кира, и ее взор стал гаснуть, — На Машеньке, татуировка. Шериф, помоги… Маша…

Красная пелена гнева снова начала накрывать горизонт перед Шерифом. Он сдерживался нечеловеческим усилием. Елена скинула с младенца пеленки и осматривала кожу.

— Нашла! — Взвизгнула она, — Он у меня! Давай планшет, Шериф. Я положу ее здесь. Эта дура на ребенке татуировку сделала из цифр своих! Дай планшет, я сначала попробую все ввести. Если не включится зеленая стрелка, то я убью ее.

— Там батарея разряжена, — озадачено вспомнил Шериф, — надо зарядить батарею планшета.

— Не крути! Дай его сюда. Мне ее жизнь не встряла ни разу. Заберешь, как проверю. Даю слово.

— Слово?

— Да. Слово даю. Тебе даю. Никому раньше не давала, только тебе. Чую, ты как родной мне. Скажи этой убогой, чтобы отошла. Пусть отойдет!!! Кинь планшет.

— Элла, отойди на десять метров.

— Но ребенок, Шериф! Она же простудится! Она кровью истекает!

— Отойди, сказал! — Рявкнул Шериф, доставая из внутреннего кармана сумку с планшетом, — вот. Как включить помнишь? Кнопка сбоку.

— Конечно!

— Вводи цифры.

Они стояли на верхушке сопки под северным зябким ветерком. Небо посветлело, стало светло-серым, но казалось, что солнце вот-вот выглянет среди редких просветов в плотной массе облаков. От стены до сих пор доносились выстрелы и короткие очереди. Елена возилась с планшетом. Маша тихо попискивала, иногда вскрикивая то громче, то тише. Элла дергалась, словно ее привязали за веревку и время от времени тянули в сторону. Кира не шевелилась, лежа на белом мху. Кругом краснели ягоды волчанки.

И чего ты дурочка дернулась? Еще бы пять минут потерпела и уже бежала бы со своей Машкой в город. Вот клять, набила цифры на Маше. Свихнулась девка совсем от горя и страха. К несказанному удивлению, планшет включился ровно настолько, чтобы ввести в навигационную программу все цифры из координат. Загорелась зеленая стрелка. Елена встала, оставив маленькое тельце Машки на земле.

— Зарядить надо будет, если он сдохнет, — проворчал Шериф, видя, что планшет снова отключился, — подключишь солнечную батарею в разъем, и все будет работать.

— Поняла уже. Все работает. Отойдите на 30 метров. Вон туда отойдите, к тем камням. Я оставлю девчонку здесь. Мне она ни к чему. Мне надо торопиться. Рай, он далеко. Идти не близко.

— Элла, иди туда. Иди, сказал.

Они отошли в сторону. Елена стояла над тихо плачущей Машкой и ждала. Звуки выстрелов все еще доносились издали. Елена прислушалась и удовлетворенно хмыкнула. Словно поняла, что ее подчиненные правильно выполнили приказ. Потом показала Егору фигуру из пальцев, словно стреляла в него. Улыбнулась и побежала по склону вниз. Ноги длинные, сильные. Откуда в ней сила эта. Элла бросилась следом.

— Стой, дура! Ты куда?

— Я за ней, Шериф, я догоню ее. Она ранена!

— Нет. Бери ребенка и неси ее в город. Сказал, что делать, это приказ. Бери Машку и спасай ей жизнь. Отнимать жизнь это по моей части. Если через сутки не вернусь. Ну, значит, не вернусь. Ждите еще сутки, а потом всем стадом искать меня. Все бросить и искать, поняла?

И пошел за Еленой. Сначала медленно пошел, потом все быстрее ускоряя шаг. Потом побежал. Она мелькала среди низких деревьев уже метрах в шестистах перед ним. Возможно там часть ее банды. А может и от них она избавилась, отправив осаждать Поселение. Ну, разберемся, когда добежим. Мой план это не испортило. Вот только Кира…

Небо светило голубизной, солнце жарило. Он такого и не помнил за последние двадцать лет своей жизни. Что-то странное с природой твориться. Все с ног на голову перевернулось. Теперь он уже еле брел, с трудом передвигая ноги по мягкому пружинистому мху. Спотыкался о торчащие из него камни. Тулуп и портупею сбросил еще часа три назад. Редкие карликовые березки цеплялись за разорванные сапоги как щупальца. Елена ковыляла перед ним метрах в двадцати. Сказывалась потеря крови. Еще немного и догоню. Вот, еще немного.

Она остановилась. Обернулась и улыбнулась. Лицо бледное, почти белое на фоне черных волос. Стала еще красивее от этого. Он сделал несколько шагов и тоже остановился, упер ладони в колени, тяжело дыша. Они смотрели друг на друга, глаза в глаза. Елена рассмеялась, показав крепкие зубы, без одного бокового резца. Желтые, хищные, острые. Как у волчицы. Он тоже рассмеялся в ответ. От слабости. Сил совсем не осталось сделать еще один шаг.

— Идем вместе? Рай для двоих никто не отменял, — с хрипами в горле произнесла она.

— Это приглашение?

— Ну, другие варианты тут трудно предположить.

— Сдаешься, что ли?

— А что? У тебя есть силы для драки? Может, лучше останемся вместе? Я к тебе чувствую что-то… такое, как ни к кому еще. Как услышала, что ты медведицу руками убил, так и ищу тебя целыми днями. А может, и всю жизнь ищу.

— Не поверишь. Я тоже искал тебе последние дни. И тоже, чувствую такое, как ни к кому другому.

— Рай для нас двоих?

— Рая нет, дура. Есть только ад. И ворота в него сегодня открываю я.

Елена выпрямилась и с трудом выдохнула воздух из легких. Бросила сумку с планшетом на землю.

— Дурак. У меня ножи.

— Да накласть.

— Ну, давай.

— Это приглашение мне нравится больше.

Он уже отдышался. Сердце немного успокоилось. Сделал два шага, раскачиваясь как от слабости. В последний момент прыгнул вперед. Она ждала и встретила его ногой в грудь. Егор откатился в сторону от удара, но снова вскочил. Бросился вперед, принял на обе руки удар с правой ноги в голову. В плече резануло острой болью. Значит нож в ботинке? Ах ты, сука. Вошел в клинч и потерял равновесие. Ухватился за нее, упали вместе, получил локтем в челюсть. Она извернулась и поползла в сторону. Схватил ее за ногу и дернул к себе. Получил кованым сапогом в лицо. Рассмеялся. Подтянул ее к себе с силой и вмазал кулаком в лоб. Она выгнула спину и снова вывернулась ужом. Поползла на коленях. Поднялись на ноги одновременно. Она встала к нему боком, вдохнула и медленно выдохнула, тряхнула головой. Спина ровная, руки опущены вниз по швам. Кто тебя учил Ленка? Кто был этот мастер? Два удара левой ногой — в грудь и в голову, как в учебнике. Увернулся, длинный шаг вперед и правым кулаком в нос, уворот, еще раз в лицо, левой в печень. Еще раз в зубы. Раздался хруст. Голова дернулась назад. Она подпрыгнув вверх, сделала два бэкфлипа назад, пошатнулась, но удержалась на ногах. Потеряла ориентацию. Слабеет от потери крови. Он почти задохнулся от последнего усилия. Стоял, уперев руки в колени. Левая совсем онемела, краем глаза видел, как по ней густыми каплями стекает на землю кровь. Елена вынула из-за пояса два ножа и поиграла солнечными зайчиками от стали ему в лицо. Сплюнула крошево выбитых зубов на землю. Она снова улыбнулась кровавым ртом. Присела, на полусогнутых коленях, пошла мягко, сужая круг, все ближе к нему. Егор двинулся ей на встречу. Ну, где ты, ярость? Где?

Она снова выстрелила правой ногой в голову. Егор с трудом увернулся и принял на локти вертушку в грудь. Отступил на пару шагов назад, чуть не упал. Она стояла и тяжело дышала. Красивая. Нижняя губа закушена до крови. Снова бросился на нее. Ушел от прямой ноги, поднырнул под лезвие. Правой рукой смог выбить один нож, ударил кулаком в красивое лицо, еще раз. Но она вывернулась и с силой воткнула нож в левый бок, повернула с визгливым криком, выдернула, ударила еще раз, теперь выше. Боли он не почувствовал. Врезал, что было сил, левой по руке с ножом, другой рукой под подбородок и сразу в нос. Получил два быстрых кулаками в лицо. Она попыталась левым коленом попасть между ног, отступила и крутанула вертушку правой. Силы у нее тоже кончились, и она почти упала, промахнувшись. Или это его качнуло так, что умудрился увернуться. Упал на колени, но и они не удержали. С трудом перевернулся. Начал отползать на спине по мягкому мху. Уперся головой в невысокую сосенку. Ярости не было.

И зачем я это делаю? Почему дерусь? Ведь все бы было так просто, если бы был этот проклятый Рай…

Правой рукой нащупал рукоятку и достал из себя нож. Выкинул его далеко в сторону. Елена звонко расхохоталась. С трудом подошла к нему и уселась сверху. Сжала обе руки у него на горле. Приблизила свое прекрасное лицо к его лицу.

— Не остановишь, — по ее губам густыми каплями текла кровь из сломанного носа и капала ему на лицо.

— А мне и не надо.

— А чего привязался тогда?

— Попрощаться хотел. Думал, вдруг не в ту сторону пойдешь. К банде своей потащишься. Опять пакости делать начнешь. Ну, там, детей к примеру резать

— Да навалила я кучу с лося размером на них! Тупые дикари, хуже животных.

— А чего с ними была?

— Руководить хотелось. Пошли вместе? Ты не представляешь, что я могу делать на тебе сверху. Хочешь, сейчас попробуем?

— Мне в другую сторону идти надо. Да и женат я.

— Не хочу тебя убивать.

— Не стоит, пожалуй.

— А то меня в Рай не пустят. Туда только хороших принимают. Пусть это будет первым хорошим поступком.

— Ну, тогда иди.

— Отпускаешь?

— Ага. Привет не забудь передать Петру.

— Какому Петру?

— Ну, он там с ключами стоит, около врат. Ждет тебя.

— А, поняла. Смешно.

Она наклонилась еще ближе к нему и обдала его ароматом крови, пота и такого приятного, что закружилась голова. Елена прислонила свои губы к его губам и несколько секунд они не дышали. Ее кровь попала ему в рот и нос, он задохнулся. Наконец, она отодвинулась и резко встала на ноги. Он не мог даже оторвать руку от земли, чтобы задержать ее. Силы закончились. Ярость так и не пришла.

— Живи, Егор. Буду тебя вспоминать.

Он промолчал. Приподнялся на локте, глядя, как она подобрала один нож, подняла откинутую сумку с планшетом и пошла, ускоряя шаг, в сторону севера. Она ни разу не оглянулась и скрылась из виду среди карликовых березок и редких сосен.

— Ну, желаю тебе добраться до командного пункта, дура, — проговорил Егор, вытирая ее кровь со своего лица, — привет полковнику Терентьеву.

Полежав несколько минут, он с трудом встал, пощупал новую рану и усмехнулся. Крови почти не было. Наверное, вся уже вытекла. Потом брел как в тумане, мысли путались. Чего с ней не пошел? Падал, снова брел, хватаясь за стволы сосен. С трудом разбирал, в какую сторону надо идти. Иногда понимал, что лежит на земле. Снова вставал. Полз на коленях. Все время сомневался куда ползет — за Еленой или домой. Солнце исчезло за тучами. В какой-то момент увидел свой тулуп. Сел около него и заплакал. Зарыдал, без слез, беззвучно, просто трясло, всхлипывал от бессилия. Душу раздирали сомнения. Было стыдно так, что хотелось перестать дышать.

Ведь если бы я, скотина, не знал, как там встретят, я бы пошел с ней. Ведь пошел бы, честное слово. Если бы Мишка не взломал этот долбанный планшет! Вот не могу сейчас себе врать. Что отец бы сказал на такое. А мама? Демоны меня одолевают. Я такой же, как она. Такой же психопат. Для меня жизнь — это пустой звук. Ярость душит и убиваю. Отнимаю жизнь, прикрываюсь законом. И закон дерьмо. Как дальше мне жить с этим всем? Ведь до последней моей минуты на этой планете я буду видеть перед глазами ее лицо. Слышать этот голос. Надо домой. Вот что, надо, домой двигать. Это просто истерика. Слабость от потери крови. Тулуп нашел, уже хорошо. Не потерял казенное имущество. Приду домой, напишу рапорт Презику. Оленинки сковородку с Майором заточим на двоих. Кота приласкаю. Ветеринар меня подштопает. Нет, лучше пусть Тина с Эллой. С кем из них жить мне теперь? Запутался в бабах. Буду с жить с одной, а думать об этой? Стоит перед глазами улыбка эта. Ведь не уходит. Как теперь стереть ее из памяти? Прилягу я тут. На холмике. Хорошо тут, тепло в тулупе. Даже жарко как-то. Тут и останусь, посплю и пойду.

Очнулся. Просто открыл глаза и посмотрел на Олафа, который в этот момент ставил ему капельницу.

— Очнулся, Егор, — обрадовался Олаф, — я так и думал, что подействует мой коктейль. Сейчас всем сообщу. Ты пока отдыхай.

Мыслей не было вообще. Даже не хотелось вести диалоги самому с собой как раньше. Просто лежал и пялился в белый потолок. А покрасить бы надо лазарет заново. Ведь краски до-задницы на складах. Ну, нет. Надо переставать ругаться. Все, слово себе даю, что с этой минуты не ругаюсь больше задницами и дерьмом. Кружится все. Жарко стало. Сейчас бы оленьей вырезки с луком, как пожарил Артур Степанович. Вкусно, аж слюнки брызгают. Нет слюны. Пить хочется. Водички бы. Где я свой толмут оставил? Ведь обронил и не найду теперь. Все рубашки попортил свои за неделю. Надо попросить Эллу заштопать. Может жениться на ней? Нет. Она не захочет. Будет злиться, ревновать к Тине. По голове сковородкой даст. Я Тину мою люблю. Но, один жить буду, как раньше. Неплохо. Соломенные чучелки плести. Сожгу их к росомахам. Нет смысла жить для себя. Скучно становится. Не жизнь это. Для других жить надо. Тогда хоть что-то от тебя остается. Через 10 лет вспомнят. А может и через тридцать. Хоть кому-то радость принести надо. Иначе… Нет сил думать. Как не думать? Дурацкая голова думает сама. Постучать в нее из «Стрижа». Одного раза хватило бы. Хоть какой-то толк был бы от этого пистолета. Так не хватит у меня храбрости. А ну там и правда, есть ад и рай? Бог, паршивец, от радости будет ладошки потирать, что слабый я оказался, в ад скатился. Нет уж. Потерпим. Трясет меня теперь, озноб. Холодно ночью на земле лежать. Костерок бы развести. Дождусь или рака кишечника или лейкоза, и тогда уже с ним встречусь. Ведь не дал умереть мне там под сосенкой. Интересно, я сам приволокся к Поселению или меня Элка с Броком нашли? Элка, как выдру пнуть, это она. Следопыт. Она меня не бросит. Хорошая баба. Ей бы с Олафом жить. Видел я ее раньше. Ведь помню я ее лицо откуда-то. Смешные у нее были косички, улыбалась мне. Нет, я спать. Буду спать. Мох мягкий такой под головой. Снова жарко стало. Попить бы…

В лазарет зашла Элла. Посмотрела на Егора. Перемигнулась с Олафом и вышла с ним в коридор. Он слегка пошевелился и оглянулся. В грудине был словно осиновый кол, так болело, что дышать почти не мог. Обе руки перебинтованы, заметил только сейчас. Это Ветеринар постарался. Снова вошла Элла с Олафом. Она подошла к койке и присела на самый краешек. Они помолчали какое-то время, и он спросил:

— Рубашки мне зашила?

— Прости, Егор. Но я с новостями к тебе. И новости не про твои рубашки.

— Ну вот, — обиделся он, — теперь задрипанный буду ходить на посмешище всем гражданам, словно медведь после встречи со стаей волков.

— Думаю, у тебя есть, кому зашить твои драные рубашки.

— Ругаешься? А я себе слово дал не ругаться больше всяким таким.

— Я не ругаюсь, «драные» сказала в значении «порванные» У тебя как всегда все с ног на голову. Решение я приняла, Егор. Ухожу я от тебя.

— Так мы вроде, это… Ни того с тобой, ни этого… Или я чего пропустил?

— Я имела в виду ухожу из помощников Шерифа, а не лично от тебя. Друзьями-то мы всегда с тобой будем. Я не забуду тебя до своего последнего дня.

— Друзьями? Уходишь? В могилу меня хочешь вогнать своими гадостями? Куда уходишь? Почему?

— Тише, Егор, — Элла положила руку ему на туго забинтованную грудь и нежно посмотрела прямо в глаза, — у меня немного перевернулось все после того нашего разговора на полу в Офисе. И последние события тоже здорово мозги сдвинули.

— Они у тебя и без этого сдвинутые были. Куда еще сдвинулись?

— На место, Егор. На место. За последние несколько дней я столько всего передумала и пересмотрела в своей жизни. Я беру себе Машку. Удочеряю ее. Я, понимаешь, пока несла ее завернутую в свою куртку, всю в крови, ревущую, вдруг поняла, что это мой ребенок. Других-то у меня не может быть. А у этой девочки нет ни мамы, ни папы, ни родных. Почему бы мне не стать ей мамой?

— Ну. Лихо, ты. Элка…

— Я теперь Наталья, Егор. Эллы больше нет. И не будет. Зови меня Наташей, если можешь.

Егор только сейчас увидел, что Олаф все это время стоял в дальнем углу лазарета среди скупо освещенных сосенок и каргалистых березок, слушает их.

— А он — Спросил Егор, — он согласен?

— Я согласен, — откликнулся молодой парень и подошел к постели, — позвольте мне жениться на Наташе. Буду ее защищать и беречь пуще своей жизни. И Машу я тоже удочерю.

— Клять тебя помощник, ты мне сердце сегодня порвала.

— Егор ты согласен благословить нас?

— Я тебе отец что ли? Ты же меня старше, дурочка.

— Ты мне как отец, Егор. Всегда им был и останешься.

Олосеть. Лучше я бы умер на том холмике, чем смотреть, как эти двое счастливых благословленных вышли в белую от слепящего света дверь. Вот, создал семью. Ничего не делая, создал счастливую парочку. Да еще и сразу с ребенком. Самты Клаус застрелись от зависти. Снова меня трясет. Надо бы идти, да сон такой хороший снится. Досмотрю, встану и дальше пойду. Накрыла темнота.

Дверь снова скрипнула, и в палату влетел Президент. Егор тяжело вздохнул. Начинается.

— Ты наш герой, Егор! У меня отличная идея сейчас возникла, пока бежал к тебе. Понимаешь, мы же вроде как государство. Может последнее государство на земле. Ну, конечно, может и еще есть такие поселения, как у нас. Но, наверное, далеко очень. Так вот. Я подумал, нам надо сделать свой герб и флаг. А главное учредить ордена. Что за государство, у которого нет ордена? И вот моя мысль, Егор. Я хочу учредить орден имени твоего отца! А? Как думаешь? Отлить его из стали или выковать как-нибудь так брутально, в виде звезды. Портрет конечно на ордене не получится сделать, художника нет нормального. И торжественно вручить первому этот орден тебе! Ты будешь первым обладателем ордена Основателя государства! Как тебе идея? Тебе пить можно или нет? Я тут принес полбутылочки порадовать тебя. Давай за идею бахнем, прям из горла. Твой любимый виски! Ты первый.

Егор с трудом приподнялся на постели с помощью Президента и, не желая расстраивать старика, попытался взять плоскую с одной стороны бутылку забинтованной правой рукой, бутылка выскальзывала.

— Я тебе помогу! — Президент сделал первым глоток и потом поднес горлышко к губам Егора, — глотни немножко. Думаю, немножко не повредит. Нормальное у тебя понятие «немножко»! Ну, как? Одобряешь орден?

— Одобряю, Павел Макарович, только получить орден первыми должны Рейма и Коля Снайпер. Так будет справедливо. А мне особо давать ордена не за что.

— Конечно! Ты прав в том, что посмертно парням надо присудить ордена. А про себя зря ты так думаешь. Ты заслужил. Побежал я рисовать эскиз, потом к тебе приду, еще бахнем по рюмашке и согласуем эскиз ордена. Давай, не слюнявь тут подушку, Выздоравливай быстрее, а то уже неделю Поселение без шерифа. Мне тебя не хватает, Егор.

Дверь за Президентом закрылась, и он сполз по кочке вниз. Немного скатился по склону и остановился на животе. Голова не поднималась. Брусника. Откуда тут брусника? Голова закружилась от спиртного. Наверно нельзя было. Чего он мне там вливает в этой капельнице? Антибиотики может. Тогда торкнет сейчас. Но точно не морфин. Болит так, словно медведица поимела. Села сверху вечером, а слезла утром. Неделю, он сказал? Я тут что, неделю валяюсь? Может и месяц. Надо бы встать, найти силы и встать. Боль в боку опять. И трясет меня и трясет. Мир такой большой и яркий кругом. Сколько света. Солнце встало? Кто, интересно, следующий придет? Поспать успею. Вот бы Кот пришел. Мой милый Кот. Я так люблю тебя. Котенька мой…

Егор видел, как дверь в лазарет несколько раз открывалась, в щелочку кто-то смотрел и снова закрывал за собой дверь. Наконец вошел Ветеринар и подошел к койке. Он приложил тыльную сторону ледяной ладони к его лбу и Егор проснулся. Вздрогнул и попытался вскочить, но застонал и упал обратно на мокрый от росы мох. Уже утро опять?

— Пойдешь на поправку Егор. Уже состояние нормализовалось. Немного заставил ты нас понервничать.

— Что со мной? Там же пара порезов всего-то была.

— Ну, порезы не так чтобы совсем без последствий. Операцию тебе сделал. Кое-что подштопать пришлось, лишнее отрезали. Да еще и острая кровопотеря, воспаление легких, переохлаждение заработал и обезвоживание. Как не умер, ума не приложу.

— А сколько меня не было?

— Нашли тебя через три дня, как увел ты эту ведьму из города. Элла нашла и Брок. Он кстати стоит за дверью уже часа два, стесняется зайти. Позову его, а то вздыхает на весь коридор так, словно тюлень рожает моржа. Брок, заходи дорогой. Иди сюда, — Ветеринар открыл дверь и выглянул в коридор, — вот он наш герой. Тащил тебя на руках тридцать километров по лесу. Если бы не он, помер бы ты, Егорушка. Так что, поласковей с ним. Это ведь твой ребенок.

Здоровенная черная детина мяла в руках свою шапку с ушами и переступала с ноги на ногу, словно нашкодивший третьеклассник.

— Шеф. Это я, оксилье Брок. Я… шеф… Я… Не умирай, шеф. Не мер па! Je te porte, papa! Je cours! ¹³!

— Все хорошо, Брок, — ласкового сказал Егор, — все хорошо. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Мне уже лучше. Спасибо тебе, что спас меня, дорогая ты моя негра. Дылда ты переросток. Ручищи у тебя сильные. Если бы ты не пришел тогда к Поселку, не смог бы я жить дальше. Тебя увидел, и жить снова захотел, ради кого-то. Нужно о ком-то заботиться. Человеку нужно о ком-то заботиться. Видишь, вот и пригодилась твоя силушка мне.

— Я, нет, шеф. Я хотель сказаль, я хотеть… Je vais vous raconter le verset. Ce poème est pour vous. Comme pour mon père..¹⁴

— О нет, Брок, только не стихи! Обалдел! Мне же нельзя волноваться! Какому еще отцу? Давай в другой раз. И не тряси ты меня так, Брок. Все плывет… Свет кругом. И тьма. Клять тебя, негра ты моя… Как же я боюсь за тебя.

Брок выпрямился, заложил руки за спину и, глядя в потолок, начал нараспев, приподнимаясь то на цыпочки, то на пятки:

— Verna redit temperies,

Prata depingens floribus,

Telluris superficies

Nostris arridet moribus,

Quibus amor est requies,

Cybus esurientibus…¹⁵

Егор слушал и не понимал ни слова. Латынь, которую мама заставляла учить, когда они были заперты в огромной консервной банке Ангара, давно уже вся выветрилась из его головы. И вообще, было ощущение, что за последние несколько дней, оттуда выветрилось все, что когда-то попадало. Мыслей не было и, слушая подвывания Брока, он мысленно уплыл в лес, где от него прихрамывая, удалялась одинокаяженская фигура. И она растворяется в темноте, не оглядываясь. А ему нужно встать и идти в другую сторону. А кругом ягоды вороники. Все ими усыпано, словно черный жемчуг с нитки рассыпался. И он пытается дотянуться губами до ягод и нет сил. А так хочется пить. Темнота упала на сознание.

Резко выдохнул и закашлялся. В груди болело. Руки саднило, в боку пекло горячими углями, словно все еще торчал клинок и медленно поворачивался. Он открыл глаза и бинтами на правой кисти вытер выступившие от кашля слезы. Краем глаза заметил фигуру, что сидела рядом на стуле среди кустов можжевельника, кривых березок и молчала. Сфокусировавшись, понял, что это Майор.

— Очухался, Егор? — Нарочито грубо спросил Артур Степанович.

— Не уверен, но судя по боли почти во всех органах этого дурацкого тела, я все еще жив.

— Прекрасно. Собственно, пришел узнать, как все прошло с этой… Еленой. Не совсем гладко, как я понял.

— Нет. Все прошло как надо. Кира только испортила все. Но, она запаниковала. Не поняла, что нужно терпеть. Не верила она мне. Не знала меня. Выжила?

— Кира нет. Девочка будет жить. Пара шрамиков на лице зарастут и даже видно не будет. Она точно уже не вернется, Егор?

— Точно.

— Вот и ладненько. Десять жизней на ее счету. Надеюсь, в аду ей зачтется, — выздоравливай, — сухо сказал он и встал.

— Артур Степанович, только за этим приходил?

— Ну да.

— Тогда хочу попросить тебя кое о чем. Парнишка тут есть один, Влад. Живет в общаге с матерью. У него трагедия случилась, он в Машу Фролову был влюблен. Сможешь взять его на воспитание к себе? Лучше чем у тебя помочь пацану в такой тяжелый период ни у кого не получится. А потом я его к себе в помощники возьму. А то глупостей парень наделает. А если он любить так сильно может, значит не совсем конченый человек. Надо спасти парня.

Майор слушал, стоя к нему спиной. Прямой как палка, без эмоций и чувств. Железный Майор.

— Хорошо, Егор. Присмотрю за парнем. Сейчас найду его в школе и переговорю. Влад, говоришь?

— Да, Артур Степанович. Думаю, ты знаешь, что ему сказать. Я помню, что ты мне говорил. Ведь ты меня и спас тогда…

Майор странно сделал плечами и вышел из лазарета. Дверь аккуратно прикрылась. Свет словно отключили.

Не успел Егор через силу вдохнуть и выдохнуть, как дверь снова открылась.

— Я так поняла, что ты в порядке, — Тина входила в лазарет, продолжая выглядывать за дверь в коридор тоннеля, — ты чего с Артуром Степановичем сделал? Опять нагрубил старику?

— Да, я иду на поправку. Спасибо что спросила. И рука страшно болит, но не переживай, я в надежных… Клять. Тина, тебе чего?

— От тебя тут все в слезах выскакивают? Меня это же ждет?

— А кто в слезах?

— Майор отсюда выскочил и мимо меня по коридору пробежал, а мокрые глаза кулаком трет. Довел старика? Он же любит тебя, а ты как помесь бобра и выхухоли себя ведешь?

— Помнишь наши шуточки про выхухоль? Получается, я бобрухоль?

— Если не хуже. Ты чего творил, скотина? Зачем себя так уродуешь? О чем думал сволочь ты. Меня бросить хотел? Куда я годна без тебя, сука! Вставай! Вставай, Егор!

Тина бросилась ему на шею и залилась слезами.

Медвежий сфинктор мне на голову оденьте, понеслась. Запричитала. Ну, слезы полились. Клять, лосиным коленом мне в рот. Я работал. Да, такая работа, рисковать. А можно подумать мы живем в безопасном обществе, где из рисков только падение камня на голову. Рисков других у нас, типа, нет. Нет, я не хотел покончить с собой. Да, люблю тебя. Нет, с ней я не ушел бы в тот город. Куда меня больше тянет? Не знаю я. Физическое влечение во мне или духовное? Куда мне ползти? Или тут остаться? Разорваться же я не могу. Хорошо давай опять попробуем жить вместе. Нет, Наташка мне не интересна. Да, красивая, да узкоглазая. Но, люблю-то я тебя. Ну, не реви. Только тебя! Элка мне не нужна. У нее другие планы. Нет, не было на меня планов. Она друг. Как Брок. Ты же к Броку не ревнуешь? Меня и так тошнит сейчас. Нет, не от разговоров с тобой, а от боли. Ноги болят. Онемели и болят. Ребенок? Еще раз попробовать? Клять, Тина, я не знаю. Кружится все. Света не видно. Пятно только осталось. Не вижу тебя, Тина! Позови Ветеринара. Ты сможешь еще раз ребеночка? Ты тощая, как песец без шкуры. Тебя мясом кормить надо. Так я и не пью. Сколько я там пил-то. Хорошо, попробуем. Я справлюсь, согласен я, не реви только. Я сейчас очнусь и ползком, ползком. Темно, Тина. Ну, не реви ты так. Сегодня переезжай ко мне. Застелем постель чистую, как ты любила, ляжем рядышком вдвоем, ты ногу на меня закинешь, голову на плечо положишь, и будем спать. Только сковородки в доме не будет. Выкину я ее. Вот ты и рассмеялась. И я люблю тебя. Господи не реви больше. Андрюшка мой, милый мой сынулечка. Как же я тебя не уберег? На мне твоя жизнь. Маленькие пяточки, крохотные пальчики. Бежит по травке и солнышко, вот, светит. Я выкарабкаюсь, я вернусь, как обещал. Беги, беги Андрюшка ко мне! Я тебя на ручки! Я тебя поверчу! Ох, тяжело как, не вздохнуть мне, клять. Мне бы поспать…

Брок и Элла сидели на ступеньках Офиса. Припекало солнышко. Элка уперла подбородок в короткий ствол дробовика. Коленки на синих штанах были грязными. Народ Поселения, ошалевший за время последних событий, сновал по улице туда-сюда, уже зная, что вот-вот вернуться дальние разведчики. А значит — будет праздник, будут подарки, будут новые вещи. Многие, свободные от работы, торчали у ворот в ожидании, играя с кошками. Элла жевала полоску вяленого оленьего мяса. Брок таращился изумленными глазами в небо и бормотал под нос на смеси языков привычную тарабарщину.

— Шёрлёк Хольмс билль не прав, — вдруг пробасил Брок, вспомнив, на чем закончился их разговор пару минут назад, — не раскрыл убийство. Ин на па резолю ля крим. Наказан не тот.

— Ты чего опять несешь Брок? — Огрызнулась Элла, — Снова феназепама обожрался? Как это Шерлок Холмс был не прав и не поймал убийцу? А Степлтон? Он собаку готовил к убийству. Он бежал и прятался в болоте. Я фильм русский смотрела, а ты ни выдры не помнишь.

— Стэплетон ан пьон. Песька, слабый фигурка на доска с клетка. Это его жена биль оргэнизатор. Она билль шеф. И она получиль, что хотеть — богатый муж вместо нищий. Ан мари ришь. Она подбиль Стэплетона ехать в Баскервиль под инкогнито и убивать старый Баскервиль. А молодого она сразу стал охмурять — эля конмонсе а лятери. Степлтон любить жену, и брать ее вина на сам. Он биль хороший человек. Биль добрый, бабочка любить, собачка любить, детки в школя любить. Он плакаля когда детки заболеть. Смерть он не хотель. У нас таких звать неэрд. Она была злом. Шерше ля фам, Шериф Элька…

— Ну, я не соглашусь, — чуть не подпрыгнула на ступеньке Элла, — ведь Холмс… Хотя… Хотя, если так посмотреть. Женщины для него были загадкой, как и для нашего Егора. Ни вепря он не понимал в нас.

— Хольмс иль ля парле, упоминаль, потом! Через время в другой рассказ. Что это быль самое провальное дело, — продолжил Брок, — он потом догадался. Иль а компри ампре! Он сильна биль потом злой на всякий баба. Бояться он их биль потом. Смотри, Шериф! Je voulais dire,¹⁶.Шериф Элька, смотри — там большой-большой питица поперлеть. Un oiseau vole haut dans le ciel!¹⁷

Он указал пальцем в небо на север. Далеко-далеко, прямо над стеной, в небе прочерчивались три белых следа из клубящегося дыма, почти вертикально уходящих ввысь. Немного в стороне по другой траектории шел четвертый след значительно быстрее первых трех.

— Птица повернулись! — Брок подскочил и станцевал на деревянном крылечке ирландский танец, — уря, все будет хорошо, Шериф, моя Элька! Как бы папа билль бы рад! Он так ждать эти птица!

Элла внимательно смотрела на след, который медленно растворялся в голубом небе. Ракеты стремительно ушли в стратосферу, и белые следы стало разметывать ветром в разные стороны. Солнце в ужасе нырнуло в угольную тучу.

Элла передернула плечами и закуталась плотнее в великоватый для нее тулуп.

— Мне кажется, это не те птицы, старина Брок, которых помнишь ты. Я вот таких птичек видела очень давно. Хорошо я их помню.

Она встала и кинула дробовик за спину.

— Пошли Брок, сходим за стену. Тянет меня туда, к нему. Скучаю я, Брок. Да и Тину нужно отвести домой. Все глаза она выплачет над могилой. Ты, главное, Кота поймай сразу, а то снова в лес убежит. Скоро уже стемнеет.

Елена (Человек, который хотел выжить)

Я дошла. Сама себе не верю, но я дошла. Осталась сотня метров. Вон вышка видна. На сопочку эту вскарабкаться. Я лучшая! Я буду жить, как должна. Выкуси мать, мне суждено жить, а не тебе. Ты сдохла, а меня сейчас подлечат, накормят нормальной жратвой. Буду есть с тарелки ложкой и вилкой. Спать на простынях в кровати. Найду работу. Тренировать этих удачливых уродов в подземном городе. Я буду в безопасности. Выкуси, клять тебя, мать. Я вылезла из канавы, куда ты меня бросила, сука. Я сама! Я все сама. Всех вас ненавижу, выхухоли драные!. Уже вижу вышки! Не подведите ноги, главное не упасть. Голова уже плывет от счастья. Туманит глаза. Вот пост, вот они — люди в форме. Удачливые сволочи…

— Я от генерала Полозова! У меня послание полковнику Терентьеву! Срочное послание! Оружия нет. Я ранена! Встречайте меня — я ваш спаситель, парни! Не надо восторгов… Ух, какие серьезные мальчики. Как же я рада вас видеть. Мне бы водички. Ладно, ладно, я подожду парни. Вот планшет для полковника. Тут срочное послание. Привет, вы полковник Терентьев? Я Елена, от Полозова. В приборе есть видео послание для вас лично от Полозова. Он все объяснит. Да. Лично знакома. Я посланник. Да подожду. Только присяду я. Путь был не легкий, мужики. Фух!..

Выкуси Егор. А мог быть со мной тут. Я бы смогла, наверно, полюбить тебя. Не знаю я это чувство, но ты бы научил. Но, и хрен лося с тобой. Найду тут другого, моложе. Я еще молодая. Я красивая. Ремни с себя, клять их, сниму! У меня ребенок может быть, только пустите меня в город Рай. Стволы подняли. Вы чего, парни? Оружия нет… Я одна, парни! Я же выполнила задание!

— Полковник! Это ошибка! Меня нельзя вот так! Клять вас. Твари!

Ах ты ж, Егор, сука. А ведь ты знал. Вот сука. Не потому не пошел со мной, что ту любишь! Ох… Клять… Не потому что не нравилась. Просто ты знал… Плевать. Умолять не стану… Ох! Клять… Встретимся, Егор. В рай не удалось, тогда в аду…

Елена упала на бетонные плиты, уже не почувствовав боли от пуль, разрывающих ее сердце и прекрасное многострадальное тело.

Закончился и ее путь в рай.

Октябрь 2023 года.

Примечания

1

Elle vous a dit… Ou est elle? (фр.) Она сказала вам… Где она? (Брок частенько путается в языках).

(обратно)

2

Фр. детсадовская считалочка:

«Une, deux, trois:

Soldat de chocolat.

Quatre, cinq, six:

Le roi n’a pas de chemise.

Sept, huit, neuf:

Tu es un gros boeu».

В переводе звучит примерно так: «Раз, два, три: Шоколадный солдат. Четыре, пять, шесть: У короля нет рубашки. Семь, восемь, девять: Ты бычара»

(обратно)

3

Скорее всего Брок декламирует стихотворение Клемана Моро (1496–1544):

Plus ne suis ce que j’ai été,

Et ne le saurais jamais être.

Mon beau printemps et mon été

Ont fait le saut par la fenêtre.

Amour, tu as été mon maître,

Je t’ai servi sur tous les Dieux.

Ah si je pouvais deux fois naître,

Comme je te servirais mieux… (фр.)

Примерный перевод:

Уже не тот я кем был раньше,

И уж не буду никогда.

Прекрасные мои весна и лето,

Скакнули прямо из окна.

Любовь была моей наукой

И я служил ей как богам.

Ах, мог бы я родиться дважды,

Служил бы ей как никогда.

(обратно)

4

Петр из Блуа (лат. Petrus Blesensis 1130–1211), Прощальная песня («Dum Jventus floruit…», Сб-к «Carmina Burana», № 30(?)

Время было давнее,

Шумное, безумное,

Веселился славно я

По своей охоте,

Радостно и сладостно

Угождая плоти.

Нынче время прежнее

Минуло, отхлынуло,

Век всё неизбежнее

Клонится по склону:

Новые, суровые

Пишет он законы…(перевод: М.Л. Гаспаров, «Поэзия вагантов», 1975 Наука, Литературные памятники).

(обратно)

5

Вальтер Шатильонский, Отцовская песня (Стихотворение № 20 из Сент-Омерской рукописи).

1. Зима уходит снежная,

Минует время хлада.

Цветет земля безбрежная

Для радостного взгляда…

(обратно)

6

Гу́гон, При́мас Орлеа́нский (лат. Hugo Primas Aurelianensis; около 1093 — около 1160) — поэт-вагант XII века, самый ранний из известных по имени.

(обратно)

7

une miette de pain, une goutte de soupe, la force nous donnera un peu (фр.) — Крошечка хлеба, капелька супа, силы придаст нам немного.

(обратно)

8

Шеф, не кричите на девушку. Вы должны сохранять спокойствие. Нельзя так. Нехорошо! Пойдем к ней, к Элле. В ее голове дырка, как у человека на крюке. Там так много крови. (фр.)

(обратно)

9

Много крови! Много крови! Много крови!

(обратно)

10

Поликон № 0, 10 метров в упаковке — полиамидная хирургическая нить, антимикробная саморассасывающаяся, для ветеринарии.

(обратно)

11

Северная землеройка, длина тела до 10 см. Передвигаются по пустошам огромными стаями, истребляя всю живность в водоемах. Источник заболевания туляремией у поселенцев при укусах.

(обратно)

12

Противоопухолевый химиотерапевтический лекарственный препарат, выпускается в форме таблеток. Применяется при химиотерапии, в том числе при миеломной болезни (рак костного мозга).

(обратно)

13

Я несу тебя, папа! Я бегу! (фр.)

(обратно)

14

Я расскажу вам стих. Это стихотворение для вас. Как для отца (фр.).

(обратно)

15

Вальтер Шатильонский, Отцовская песня (Стихотворение № 2 °Cент-Омерская рукопись).

1. Зима уходит снежная,

Минует время хлада.

Цветет земля безбрежная

Для радостного взгляда.

Любовь, царица нежная,

Царит, сердцам в отраду…

(обратно)

16

Я хотел сказать

(обратно)

17

Высоко в небе летит птица! (фр.)

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***