Приключения бравого наёмника Гарика [Алексей Тестон] (fb2) читать онлайн

Алексей Тестон Приключения бравого наёмника Гарика

Эпиграф: У этой страны нет названия,

у этой страны нет судьбы.

Я просто даю показания,

когда уже нету страны.

Часть первая. Прелюдия к войне

Вступление

— Запомните, — инструктор номер пять щёлкнул затвором автомата. — Вам не надо напяливать на себя дорогой броник и обвесы, которыми вы не умеете пользоваться. Если вы наденете на себя полмиллиона, то вас обязательно захотят убить скоты с той стороны и свои с этой. Вы должны выглядеть как боевые бомжи, чтобы никто не хотел с вас чего-нибудь снять. Понятно, дебилы? Вы боевые бомжи, тогда у вас есть шанс вернуться домой с дыркой, но живым.

Небольшая толпа новобранцев, в грязных робах моргала красными от бессонницы глазами, кашляла и молчала. Высокий, сутуловатый, худощавый, изрядно осунувшийся Гарик с трёхдневной щетиной тоже молчал.

— А разве нас могут убить свои?

— Могут и убьют, — усмехнулся номер пять. — Занятие окончено. В колонну по четыре, на обед шагом марш.

Началось построение. Новобранцы никак не могли научиться ходить строем. Поэтому всегда долго строились, перепирались и перестраивались. Кто-то кого-то переставлял, кто-то начинал орать, кто-то бегал вдоль строя. Если инструктору это надоедало, то он строил всех сам или, наплевав на стадо, командовал вперёд. Колонна втягивалась в лагерь имея разную ширину и неопределённо растянувшийся хвост, пересекаясь и пропуская десятки таких колонн из новобранцев всех возрастов, одинаково покрытых грязью и волосяной растительностью на лице.

Поздравляю! Вы попали в боевое братство солдат удачи!

Гарик

Гарик родился в большой, сильной стране, которая в его юности развалилась на мелкие запчасти, порождая хаос внутри себя и войну на своих осколках. Гарик жил также хаотично. Он получал образование, которое было никому не нужно. Он устраивался работать на предприятия, которые закрывались, и уходил. Он ругался с начальством и тоже уходил. Наконец он открыл своё дело, вроде, даже начал зарабатывать, но страна дала новое крутое пике, и жизнь Гарика снова забарахталась в круговороте. И надо было уходить, но на этот раз Гарик совершенно не знал куда. Он болтался в неопределённом состоянии пару лет, сводя концы с концами, пока не сломался холодильник.

«Да! Холодильник надо было менять. Также на ладан дышала стиральная машина».

— Через пару месяцев нас ожидает техногенный кризис, — многозначительно сообщил Гарик жене.

— Что-нибудь придумаем, — ответила жена.

Придумки не было никакой от слова совсем. Её не было дня два, потом дня три, потом две недели, потом ещё. Гарик запил. Он и раньше не отличался трезвым образом жизни, но в этот раз пил с каким-то отчаянием. Когда он очнулся, то узнал, что единственный способ решить свои финансовые проблемы — встать на защиту страны, которая влипла в очередную войну. Правда в этот раз по серьёзному. Теперь Гарик знал, куда надо уходить. Ну, и ушёл.

Вербовщик

— На самом деле ничего страшного. В стрелковый бой они не вступают, сразу убегают, — сообщил маленький щуплый человек, представившийся собравшимся, как кадровик.

«И да! Мы просто не можем быстро добежать до них. Поэтому так долго воюем!»

— Пора бросать бутылку и брать оружие.

Действительно, от половины собравшихся изрядно несло сивухой.

— Таких как вы даже в плен не берут.

«Видимо, нет смысла кормить».

— Всем без исключения, в случае гибели, — кадровик сделал многозначительную паузу, — оплатят похороны и бесплатно выдадут флаг на гроб. Флаг обязательно!

«Это окрыляет».

— И не надо мне рассказывать, что вы здесь пришли Родину спасать. Вы здесь за деньги! Хотя одно другому не мешает, но поспорю, что нет денег — нет и вас.

«Пожалуй самая бесспорная мысль».

— А навалять скотам дело святое. Отрубить руки по самые плечи, чтобы не тянулись к нашей земле! — продолжил кадровик. — Поэтому, ваша главная задача: купить нож и мазь для ног. Нож нужен, чтобы выкопать себе окоп, если вы забыли сапёрную лопатку. Мазь нужна, чтобы ноги не воняли. Смажете хорошо перед боем. Потом пятки, как у младенца.

Кадровик улыбнулся и постучал носками ботинок по полу. Видимо, показывая всем, что ноги у него не воняют.

Многие из тех, что «под шафе», начали одобряюще выкрикивать, как они наваляют скотам. Некоторые скромно спрашивали, как им оплачивать кредит, если первая зарплата только через два или три месяца. Но на последний вопрос, кадровик ответить не смог.

— Простите, — поинтересовался Гарик. — Если в плен попадёшь, зарплату платят?

— Чувак, мы тебе в плен попасть не дадим! — раздался бравый подпитый голос откуда-то слева.

Денег на нож у Гарика не было, поэтому он купил мазь.

Жена

Жена, как и полагается плакала. Она плакала искренне, также как искренне любила своего мужа. Может быть на всём свете не было человека, который был готов терпеть все закидоны Гарика, но последние, на почве усталости от нищеты, начали зашкаливать.

— Может, что-нибудь придумаем? — с надеждой говорила она по вечерам, прижимаясь своим маленьким телом к непутёвому мужу.

— А что мы придумаем?

— Найдём тебе работу.

— На поесть? А кредит твой? А холодильник купить надо?

— Найдём хорошую работу.

— Мы уже нашли три штуки. На одной кинули, на второй кинули. На третьей зарплата — коту на еду не хватает. Я поеду.

— Всё правильно, но, может быть, сдашь билет?

— Нет. Кстати, нам надо расписаться. А то пристрелят меня, а ты и не докажешь, что жена. Флаг не дадут.

— Дурак, ты.

— Согласен. Но завтра в ЗАГС. Согласны ли вы, прекрасная леди, стать моей женой? Юридически.

— Согласна, — жена тяжело вздохнула и сильнее прижалась к плечу мужа.

— Не расстраивайся, жена. Я у тебя как Д’Артаньян двадцать, нет, тридцать лет спустя: «Приключения продолжаются!».

ЗАГС, сумка, поезд, слёзы, попутчики, вокзалы, паровозы.

Попутчики

Чем ближе к войне, тем больше встречалось людей в военной форме, редко попадались раненные. На перроне запомнились бравые парни, косая сажень в плечах, в новеньких тактических ботинках, с девочками в обнимку. Интересно выжили?

В вагоне на первый взгляд военных вообще не было. Девочки и мальчики, молодые и старые. Будущих воинов можно было определить по коротким стрижкам и потёртым курткам, которые предназначались на выброс — хотя показатели спорные. Но за двое суток, так или иначе, завязывались знакомства.

— Нет, дружище. Есть кое-что, что ты точно не взял, — снайпер, ещё раз любовно взвесил в руке оптику и убрал в рюкзак. — Знаешь, что?

— Откуда? Я же первый раз.

— Сидишь ты в палатке или ещё где. Дождь идёт. В сланцах не выйдешь, а в берцы каждый раз залезать неохота. Значит, что?

— Что?

— Что, что. Галоши! Места занимают мало и удобно.

— Действительно, удобно. Так и не подумаешь, — улыбнулся Гарик. — Помниться давным-давно наша страна была рекордсменом по выпуску галош. Интересно, а сейчас?

— Сейчас не знаю. Может быть галоши ещё выпускают. С остальным напряжно.

Снайпер воевал с восемнадцати лет, поучаствовал везде, начиная с первой Чеченской. Напарником на этой войне у него была совсем молоденькая девчонка.

— Мы с ней вместе на задачи ходим. Она там с четырнадцати воюет, — снайпер показал фото.

— Скажи честно, у тебя там не только война, но и любовь?

— Честно, да, — немного смутился снайпер.

На соседней полке вояки обсуждали, как их бросили на бетонные укрепления, и из двух с половиной тысяч осталось сорок восемь человек. В каждом слове сквозила большая любовь к правительству и командованию. Настроение не улучшалось.

В вагоне появился молодой парень в гимнастёрке старого образца и тактических перчатках. Он подсел к девчонкам и громко начал повествовать, что он наёмник, который прошёл три войны. Хотя на вид парню было не больше двадцати двух лет, его никто не перебивал. Девочки слушали, развесив уши. Гарик временами косился в его сторону, особенно, когда воин начал читать стихи. Все трое суток пути молодой ветеран предлагал руку и сердце всем молодым барышням, за что его прозвали женихом.

Гарик сдружился со снайпером, который настоял на совместной кормёжке, приметив, что Гарик сидит исключительно на «дошике». Они по-братски поедали копчёности, бывалого вояки, посмеиваясь над громкоголосыми рассказами жениха.

— Дураков везде хватает, может, и вправду воевал, только контузило сильно. Фляга потекла.

Вдруг одному из пассажиров стало плохо. Проводник померил ему давление. Дал успокоительное и что-то ещё. Это показалось немного странным, т. к. мужик не бухал и выглядел вполне крепким.

— Что это с ним? — спросил снайпер.

— Ему по телефону сообщили, что его друг убит, — вполголоса сообщил проводник. — А он как раз в свою часть едет.

И как-то сразу война перестала быть абстрактной. Вот она первая, пусть заочная смерть, но смерть, которой все стали свидетелями. Захотелось подойти к человеку, поддержать, но было неудобно. Гарик со снайпером какое-то время молчали.

— Так бывает. Привыкнешь, — сухо заметил снайпер.

— Наверное, — задумчиво ответил Гарик и ему захотелось обратно к жене, к собачке и дивану, но отступать было поздно, да и некуда — финансы конкретно наступали на горло.

— Нам пора, — снайпер убрал в сумку остатки провизии.

На перроне, ко всеобщему удивлению, жениха забрали менты. Ещё раз поржали. Купили билеты на автобус до точки. Гарик потратил последние деньги на сигареты, обнял снайпера, который дальше двигался своим маршрутом, и полез в автобус, набитый такими же псами войны, как и он.

Начало

Народу собралось много. Съезжались со всех уголков страны. Поразило количество столичных. Гарику всегда казалось, что в столице жизнь намного жирней. Столичные в три горла кричали, что у них там тоже не сахар. Это логично, иначе зачем пихать свою башку в такое приключение? Везде образовывалась приличная очередь. Сквозь новобранцев уверенной походкой проходили вооружённые, небритые парни, которых ждали три автобуса на войну. Именно эти три автобуса не доедут до фронта, а попадут в засаду. Из них не успеет выйти ни один человек. Но об этом пока никто не знал. На бравых вояк смотрели с любопытством и почтением.

Первое, что насторожило — медицинская комиссия. На вербовке сообщили, что медицина очень дотошная и время на комиссию занимает до пяти дней. Однако, пять дней немного сократились до двух минут, если есть наколки, то до пяти. У Гарика наколок не было, поэтому фото на память и вперёд. На бумажке, которую ему выдали, напротив фамилии было написано: штурм. Бумажка Гарику сильно не понравилась.

Один бородатый, лохматый столичный интеллигент — а-ля-геолог, подарил Гарику часы. Рядом образовался приблизительно одного роста с Гариком везде овальный циник, который парой мазков описал общую картину: набирают всех подряд, значит кончился отряд, он лежит в навозной куче, куда ждут других ребят.

Вывод циника был простой, как три рубля: надо найти место директора продуктового склада, тогда можно выжить. Да, такое место заманчиво. Поржали.

В углу шептались двое. Обсуждался вопрос, что один пристроит другого на хорошую должность.

— Там не стреляют, и делать почти ничего не надо. А зарплата такая, как на боевых.

«Вот как надо на войну ходить», — подумал Гарик и посмотрел на свою бумажку с надписью «штурм». Так себе бумажечка. Вроде, хотелось денег заработать, а не сразу с головенкой попрощаться.

Следующим расстройством стал особист.

— Вы понимаете, куда вы попали?

— Нет, пока. Я же первый раз.

Особист с недоумением посмотрел на Гарика. Видимо, ему так не отвечали.

— Но вы понимаете, что вас могут убить?

— Понимаю.

— Отлично! Вы подпишите контракт. Вы обязаны выполнять все приказы командира. В случае отказа выполнять приказ вас расстреляют. Вы должны быть готовы, что будете объявлены вне закона, но, пока у вас контракт, приказы не отменяются, как и расстрел. Всё понятно?

— Понятно.

— Следующий.

Гарик в задумчивости шёл по коридору, занимать очередь на получение амуниции, в простонародье — шмурдяк, и ему никак не давала покоя фраза: «будете объявлены вне закона».

— Здесь всё просто, — хихикая пояснил циник. — Во-первых, мы изначально вне закона, так как мы наёмники, а наёмники в нашей стране запрещены. Во-вторых, нас собрали в такую банду, что мы представляем реальную военную силу в государственном масштабе. А что это значит?

— Что это значит?

— Это значит, что наше начальство может открыть рот на гораздо больший кусок, чем пережёвывает сейчас. Тогда на какой-то короткий промежуток времени, мы будем вне закона.

— А если этот промежуток затянется?

— Тогда это называется гражданская война.

— Окрыляет.

Толпа-очередь, медленно продвигалась по коридору, в конце которого уставшие и недовольные тыловики, монотонными голосами задавали два вопроса: рост и размер обуви. После чего вручали псу войны целую кучу всего и, покрикивая, чтобы не мешкался, обращались к следующему.

По южному быстро стемнело, моросил дождь, фонари освещали лужи на плацу, через сплошную серую мглу едва пробивалась Луна. Гарик, с трудом охватывая выданное имущество, топал прямо по лужам к казарме, где ему предстояло провести одну ночь, перед отправкой в учебный лагерь. Это было начало.

Шмурдяк

Грамотная упаковка шмурдяка — залог спокойной жизни. Эту истину постигают все, кто впервые стал военным, альпинистом и бомжом. Всё своё ношу с собой — не является поговоркой или девизом. Это констатация факта. Когда ты всё своё носишь с собой, необходимо это всё очень грамотно упаковать и всегда помнить, что и где лежит. Если вы что-то забыли или потеряли, то вам предстоит перебрать весь шмурдяк. В определённых условиях эта задача может быть очень сложной или даже невыполнимой. Однако, как выяснится гораздо позже, штурму шмурдяк не нужен. Точнее, почти не нужен, т. к. штурму нужны патроны и гранаты. Удивительная инфа!

Гарик долго рассматривал новоприобретённый тактический рюкзак. Потом начал распределять полученные шмотки и укладывать свои. Сложность заключалась в том, что человек с гражданки не всегда знает, что ему понадобиться в первую очередь, а что нет. Но самое главное, что Гарик набрал вещей, в том числе зимних, хотя на дворе был март, из расчёта, что осень он может встретить здесь. На складе он получил зимний комплект, т. к. было ещё холодно, и без зимней куртки, особенно с утра, будет очень холодно. Заодно, сразу выдали летний комплект. Наверное, чтобы не возиться в будущем. Таким образом у только что состряпанного наёмника к сумке прибавился целый рюкзак. Что-то выбросить Гарик не мог, а таскать двойную нагрузку было бы тяжело.

Старший по казарме, очень бледный, худенький парнишка со шрамом через всё лицо и бесцветными, равнодушными глазами, предложил подписать одну сумку и оставить на хранение на базе.

Теперь у Гарика встал вопрос, что же он оставит. К сожалению, поразмышлять времени не было. Был объявлен отбой. Посему, всё быстро распределилось само собой уже впотьмах. Спать оставалось четыре часа. Гарик не знал, что четыре часа теперь очень много. Можно сказать, что выспался. Но пока он этого не знал. Он растянулся на грязном матрасе, не раздеваясь, укрылся выданной зимней курткой. Сосед справа уже храпел. Под головой оказалось какое-то непонятное тряпьё. Жить было можно.

День первый

Солнце светило ярко и задорно. Бездонное голубое небо над головой. Желтые одуванчики, на фоне ярко зелёной травы. Прохладно в пять утра, но для бравого наёмника это мелочи. Псы войны бодро шагали за старшим в учебный лагерь.

По дороге они встречали пикеты и посты, таблички с надписью мины и стрельбы. Приходилось уступать дорогу не только машинам, но и танкам. По всему, у военных день уже начался в полный рост. А наш небольшой отряд вышел к шлагбауму — вход в лагерь.

Лагерь был палаточный, в первый день можно было потеряться. Палатки все одинаковые, выстроены ровными рядами, особых примет не имеется. Возле палаток толпятся большие и маленькие кучки людей в форме. Почти все курят, кашляют, некоторые улыбаются. Очень похоже на муравейник — все одинаковые и суетятся.

Надо заметить, что учебный лагерь в военное время — это конвейер по выпуску пушечного мяса. Каждый день в лагерь вливается около сотни бравых псов войны, которых обкатывают, притирают, обучают и выплевывают в автобус. Каждый день автобус с новой блестящей только что с конвейера партией уходит в сторону фронта. Каждый день с фронта в мешках или носилках вывозят отработанный материал. Каждый день фронт перемалывает новую партию и требует ещё. В простонародье этот процесс называется «мясорубкой».

Старший привел Гарика в его палатку, кто-то указал ему место на верху. Народу было много, дышать было нечем, было холодно, и все по очереди кашляли. Гарик закинул рюкзак наверх, но разложиться не успел — объявили построение.

Вывалившись с кучей народа на плац, Гарик сразу потерялся в огромной незнакомой толпе. Но добрые люди спросили у него:

— Ты первый день?

— Да.

— Вали наискосок, до кирпичного дома. Там ваши.

Вот и первые знакомые лица: интеллигент — а-ля-геолог, мужик, который вчера был в костюме, паренёк с большой шевелюрой, циник.

— Здорово, парни. Мы здесь строимся?

— Если ты на должность директора продуктового склада, то за мной.

— Договорились.

Постояли, покурили, позубоскалили, поржали.

— Первый день! Строиться! Воины! Кто не понял? Построились по четыре!

Толпа начала разбираться. Быстро докуривали, притаптывая окурки, толкались, ворчали. Наконец строй образовался, началась перекличка. Долго разбирали кого нет. Кого-то куда-то посылали. Кто-то сам кого-то послал. Тоже самое творилось по всему плацу. Те, кто разобрались уходили в очередь на получение автоматов.

Между тем, натикало десять утра. Солнце пригревало, всё парило после ночного дождя. Но адреналин от свежих впечатлений поддерживал бодрость организма.

Стояние на плацу перетекло в стояние в очереди на получение сапёрных лопаток. Постояли, покурили, позубоскалили, поржали.

Стояние в очереди за лопатками перетекло в стояние в очереди на получение автоматов. Постояли, покурили, позубоскалили, поржали.

Наконец невразумительным строем, больше похожим на длинную толпу, кстати, так всегда и будет, псы войны выкатились из лагеря на полигон.

— Встали полукругом. Кто не знает, как собирать и разбирать автомат? Смотрим внимательно! Всё просто. Для начала отстегнули магазин. Не рожок, дебилы! Рожок в магазине! Это магазин! Понятно!

— Понятно. Это магазин. В магазине рожок.

Общий ржач.

— Молодец умник. Пятьдесят приседаний. Автомат над собой. Раз, два, раз два. Остальные слушаем, — инструктор убрал магазин в подсумок. — Отстегнули магазин, проверили наличие патрона в стволе. Произвели контрольный выстрел. Кто-то ещё хочет поприседать? Слушаем! Разбились на группы, кто умеет, показывает тем, кто не умеет. Кто готов, подходит ко мне на контрольную сборку-разборку. Время тридцать минут. Поехали.

Выяснилось, что большая часть псов войны ни разу не разбирали автомат. Остальные держали его в руках лет двадцать назад. Гарик один раз держал. Лет двадцать назад. Контрольную сборку-разборку сдали все. Потом дружно отправились в столовую на обед.

Столовая

О столовой нельзя ни сказать хотя бы пару слов. Во-первых, она всех не вмещала, и около столовой образовывались огромные очереди. Стояли от получаса до полутора часов. Доходило до того, что в обед можно было постоять в очереди и пойти на построение голодным. На завтрак народ занимал очередь с пяти утра. Начальство пыталось решить эту проблему, но не всегда удачно. Например, одно время контролировать питание приходил непонятный дядя в коротком кожаном пиджачке поверх начавшего бурный рост пуза и орал:

— Не разговариваем! Едим быстро! Проходим! Не разговариваем — это не ресторан! Едим быстро!

Это не спасало, т. к. раздача не успевала. Бывало, что не хватало и жратвы. Последним раздавали всё, что осталось. Однако, надо заметить, что в целом, питание было на высоте.

— Сэр, не знаете, сегодня будут подавать жаренного гуся с холодным белым вином?

— Нет, друг мой. Перловка, только перловка!

Шутейно спрашивали столовских.

— А где котлета по-киевски?

Столовские подавали перловку и сообщали, что котлеты не предусмотрены. Хотя котлеты были предусмотрены, когда приезжало большое начальство.

Особых претензий предъявит было нельзя. Кормёжка вполне сносная. Стандартный набор: каша и суп. Мяса немного, но попадается. Хлеба, обычно, валом. Всегда можно раздобыть масло, печенье и вафли, временами, немного сыра.

— Держись меня, голодным не останешься, — Гарик всегда умудрялся чего-нибудь надыбать и подкармливал своих соседей.

Стены столовой были расписаны датами с указанием городов, имён, позывных и лозунговыми заявлениями за победу над скотами. Этим занимался в основном молодой состав, который решил, что таким образом останется в истории. Неплохо было бы сделать хоть пару фотографий этой стены. Но фотографировать было категорически запрещено и нечем. Теперь и столовой нет, и от большинства парней остались только надписи.

День первый. Завершение

После столовой построение всегда короткое. Быстрая перекличка и на учёбу.

— Держим спину, вырабатываем статику! К автомату надо привыкнуть! Контакт на три часа!

Вся толпа поворачивается направо. Но кто-то налево. Кто-то смотрит на соседей и поворачивается за ними.

— Контакт лёжа!

Толпа падет на землю, в грязь.

— Держу!

— Держу!

— Держу!

— Держу, — прокряхтел Гарик, устраиваясь поудобнее и рассматривая в прицел чью-то пятку.

— Контакт на три часа!

Все пытаются быстро изменить положение, тыкаясь друг в друга грязными берцами.

— Встали! Показываю ещё раз! Запоминаем движения.

Инструктор не брезгует, не выбирает место. Он падает, где стоит и в десятый раз показывает, как правильно переместиться в положении лёжа.

Спина уже отваливается. Автомат кажется слишком тяжёлым. Ремень натёр шею. Охота жрать, пить, спать.

— Контакт на двенадцать!

— Контакт сидя!

— Контакт стоя!

— Держим спину, воины! Оружие не опускать! Держим! Держим! Как стоишь? Ноги шире! Корпус вперёд! Понизил горизонт! Двигаемся быстрее.

— Контакт на три часа!

— Контакт лёжа!

— Контакт сидя!

Наконец долгожданная команда.

— Занятие окочено. Строимся. Выдвигаемся в лагерь на чистку и сдачу оружия.

Гарик очень старательно чистил автомат, поглядывая по сторонам, как это делают остальные. Он очень боялся, что его накажут или накажут его отделение. В конце концов он делал это в первый раз, но очень сосредоточился. Когда, по его мнению, всё достаточно блестело, он повернулся и поглядел по сторонам. Не найдя ни одной знакомой физиономии Гарик пошёл на плац. На плацу тоже никого не было. Недоумению нашего героя не было предела. Он потоптался на месте и пошёл искать знакомых по лагерю. Сделав неопределённые манёвры, Гарик вышел к столовой. Очень хотелось жрать. Жизненная мудрость подсказывала, что пожрать надо обязательно, с остальным можно разобраться потом. Он поел. На выходе из столовой он встретил инструктора.

— Простите, — обратился к нему Гарик. — Не могу никого найти. Автомат почистил, а куда его сдавать?

— Твою мать! Ты сегодня у меня занимался?

— Да.

— Вот дебилы! Почему не сдал оружие? Пьян?

— Никак нет. Потерял своих после чистки.

— Как это потерял? Башку ты свою не потерял?

— Никак нет. Башка на месте.

— Иди за мной.

Гарик поплёлся за инструктором, прикидывая какие кары его могут ожидать. Например, могут грудак пробить или карцер. Но к удивлению, инструктор просто принял у него автомат со словами:

— Башкой крути в следующий раз и думай. Соображать здесь надо быстрее. Не дома.

Добравшись да своих нар Гарик уже не видел ни неба, ни солнца — спать, только спать.

День второй

Всю ночь шёл дождь. Под утро Гарик задел головой брезентуху и сразу закапало.

— Доброе утро, — сказал сам себе Гарик и отполз на десять сантиметров в сторону. Казалось, прошло всего несколько минут, как кто-то у входа крикнул:

— Подъём!

С утра моросил противный дождь. Гарик пошёл искать своих, учебные подразделения жили отдельно по палаткам со своими будущими однополчанами. Завтрак заменил гематоген, коробку которого пёс войны удачно прихватил в казарме, в первую же ночь.

Два часа провели на свежем воздухе, дожидаясь начальства. Хорошо, что дождь прекратился. Солнце приступило к нещадному выпариванию подведомственной территории.

— Какие-то северные тропики. Утром дождь и дубак, к обеду жара и парилка.

— С обедом, это ты поспешил. Сейчас начало десятого.

— А у меня зубную пасту спёрли.

— Да ну, ты брось. Может быть сунул куда-то не туда.

— Не, точно спёрли.

Воровали в лагере много и всё, что не так лежит и всё, что лежит так. Гарик был вынужден сушить на себе тёплые носки или вешать их строго над собой на ночь, т. к. с общей верёвки у него пропала пара в первый же день. Воровали шампунь, мыло, футболки. Воровали с общей верёвки над печкой, со шконки, если что-то там оставил, даже из рюкзака. Однажды матёрый рецидивист Рим не выдержал и сообщил, что поломает крысёнышам ноги.

— Найду, реально ноги поломаю. Лучше завязывайте, гниды.

Но, определить воров было почти невозможно. Палатки стояли весь день без пригляда. В них мог зайти, кто угодно. Среди своих в палатках были больные, которые могли спать на своей шконке целый день, а могли и не спать. Устойчивого коллектива не было, т. к. постоянно кто-то приходил, и кто-то уходил. Больные, пятисотые, отставшие от своих групп, окончившие обучение — вся эта масса перемещалась по палаткам, создавая бесконечный бардак. При всём желании выправить ситуацию было невозможно, т. к. фронту нужно свежее топливо, нужно быстро и много. Разбираться было некогда. Однако попытка была предпринята.

— Сегодня вы распределяетесь по своим учебным подразделениям в свою палатку. Будете вместе жить и вместе учиться. На вас выделяется три палатки. Сейчас берёте свой шмурдяк, строитесь на плацу и вас разводят по новым палаткам. У вас тридцать минут.

Через тридцать минут сто двадцать с чем-то человек, обвешанные рюкзаками и сумками, стояли на плацу ожидая развода.

— В колонну по три, налево, шагом марш.

Гарику в этот раз свезло. Во-первых, в палатке были не нары, а двухъярусные кровати. Во-вторых, ему досталось место внизу. Рядом бросил свои кости коренастый темноволосый мужик, среднего роста, сразу над ним разместился сухощавый с бесцветными глазами Рим. Он так и сказал.

— Я буду здесь спать. Меня зовут Рим.

Над Гариком расположился интеллигенция-а-ля-геолог. Так вчетвером они проживут в этом лагере, ни разу не поругавшись, и поддерживая друг друга по мере возможности. Но сейчас они этого не знали.

— Машинист, — протянул руку коренастый мужик.

— Гарик.

— Ты зачем сюда пришёл?

Вопрос был немного неожиданный, для начала знакомства, но Гарик честно сообщил:

— Деньги, нужны.

— Да какие тут деньги! — возразил Машинист.

— Прошу прощения, но тогда зачем?

— Я, лично, пришёл умереть. Всё надоело, — усмехнулся Машинист. — Всё.

— Бывает, — кивнул Гарик.

Рим молча завернулся в одеяло.

После обеда они снова учили стойки, падали, крутились, потом чистили автоматы. Долго стояли на плацу, ожидая оружейника. Вечером потихоньку разгребали своё добро, т. к. у них появились тумбочки!

День третий

Интеллигенция-а-ля-геолог перегораживал проход в поисках чего-то важного. Гарик одним глазом смотрел на него, терпеливо дожидаясь, когда можно будет встать. Наконец, терпение закончилось.

— Ты долго?

— Ты сланцы мои не видел?

— Олежа, ты на них стоишь.

— Правда? — интеллигенция-а-ля-геолог убирает берц со сланца. — А я ищу.

— Олежа, давай быстрее, скоро построение.

— Сейчас, сейчас. Ты шапку мою не видел?

Бл и и и н! В этом весь Олежек. Он отдаст тебе последние сигареты, со словами: «Ничего, я у тебя потом возьму». Будет переживать из-за какой-то ерунды, потеряется на построении, с утра оденет разные тапки — один почему-то жмёт. Но всегда будет первый стоять в столовую, разминая в очереди шею по методике йогов. Йог — ещё одно его прозвище.

Небо с утра перекрыто серой пеленой, но к десяти солнце выжимает из земли всю влагу и, утренний холод сменяется тропиками. Здесь десять — это ближе к полудню, чем к утру — не как на гражданке.

Новый день, новые впечатления. Сегодня стрельбы из пулемёта. Гарик лежит, ожидая команды. Рядом инструктор орёт на щуплого паренька, который от страха, кажется, стал ещё меньше.

— Ты дебил, дебил, дебил, — инструктор поворачивается к Гарику. — Ну разве он не дебил?

— Это ученический эффект. Он не поймёт ошибку, пока вы будете на него орать.

Инструктор с удивлением взглянул на пса войны и повернулся к щуплому, что-то спокойно сказал, поправил.

— Короткими огонь!

Инструктора здесь почти всегда орут и кроют тебя разными любимыми словами. Единственный инструктор, который никого ни разу не обозвал, был чеченец. Из-за этой вылетающей изо рта погани Гарик впервые отделил себя от русских. Его дед был обрусевшим чеченцем. Восточный менталитет требует следить за языком. В родительском доме у Гарика никогда никого не обзывали бранным словом — не принято. Слова имеют вес. Здесь они были мусором.

Может быть эта черта — никого никогда не оскорблять, быть сдержанным в обращении, позволила Гарику легко сходиться с суровыми рецидивистами, вояками, прошедшими не одну мясорубку, и просто пожившими жизнь мужиками. Хотя Гарик сам давно был пожившим жизнь мужиком.

Другая сторона медали в поведении инструкторов объяснялась желанием научить, но отсутствием времени и педагогического опыта. Педагогика — слово какое-то гражданское, здесь не уместное.

Однажды, во время учебного штурма здания, молодой инструктор в панамке, устав называть всех дебилами, посмотрел на Гарика своими голубыми уставшими глазами.

— Что тут непонятного? Всё же просто. Я же хочу, чтобы вы выжили. Понимаете? Чтобы выжили, чтобы как можно больше вернулось, — он явно не ждал ответа, больше обращался к себе.

— Я в детстве танцами занимался. Месяц пять движений учишь, потом пять минут на сцене. Вы хотите, чтобы за три часа пять малознакомых мужиков, некоторые автомат в руках ни разу не держали, научились грамотно штурмовать дом. Нам многим за сорок, никто не халтурит, все стараются, но спецназ в своих пятёрках годами эти движения отрабатывает до рефлекса.

Голубоглазый инструктор внимательно посмотрел на Гарика, задумчиво почесал немного с горбинкой нос.

За всё оставшееся время он ни разу не повысил голоса.

— Колено убери с линии огня. Видишь, ты коленом за угол залез. Локоть прижми. Локоть не должен торчать, отстрелят. Спину ему прикрывай. Здесь и здесь опасные точки, ты должен их перекрыть. Не забывайте про окна. Если честно, ты я бы один весь ваш взвод здесь положил.

Вечером, как обычно, все еле волочили ноги. Молодые бурно обсуждали впечатления от пулемёта. Кто-то спросил Машиниста, как ему понравилось.

— Громко, очень громко, — устало ответил Машинист.

День четвёртый

Кончились сигареты. Для лагеря эта была целая проблема. Единственный чепок, ларёк для несведущих, не завозил сигареты несколько дней. Чепок этот был кладезем для владельца, наверное, круче, чем в московском метро. Открывался ближе к обеду. Работал до восьми вечера. К вечеру в чепке оставались только консервы, шоколад и кофе. Очередь в чепок занимала до двух часов. Очереди вообще были длительным и регулярным занятием. Очередь в столовую, очередь к медикам, очередь к старшинам, очередь за оружием — время улетает незаметно.

В чепке всё сметали часам к четырём. Сигареты покупали блоками по цене в три цены, как, впрочем, и всё остальное. Командовала в чепке женщина большой наружности. Вывеска на чепке гласила: Сигарет нет. Газировки нет. Поэтому два дня около чепка было пусто.

— Газировки нет, сигарет нет, — громко прочитал Гарик.

— Что будете?

— Литр водки и чего-нибудь закусить.

— Может быть, вам ещё потную женщину?

Ржач за спиной.

— Пожалуй, нет, — усмехнулся Гарик, взглянув на лицо, занимавшее половину окна.

— Смотри, Гарик. Ща она тебя в окно втянет, только сланцы останутся, — снова ржач.

В этот день Гарику посчастливилось по делу быть направленным в административно-приёмную часть, на местном жаргоне — фильтр, где он ночевал первую ночь. Там тоже был чепок, и справедливо считалось, что там есть сигареты.

— Пацаны, скидывайтесь на сигареты. После обеда иду на фильтр.

Парни полезли доставать свои заначки. Гражданские сигареты уже закончились, стало распространённым выражение: покурим. Это значит — покурить одну сигарету на двоих. У кого-то и «покурим» уже не было.

Однако на фильтре сигарет тоже не было. Закончив дела, расстроенный Гарик стрельнул сигарету у своего старшины и посетовал, что пацанам уже третий день курить нечего, т. к. не завозят. Старшина достал из тумбочки четыре пачки и молча протянул Гарику.

— Сколько должен?

— Пошёл на..

Гарик пошёл. Обратно. В лагерь. Довольный.

В лагере он вернул всем деньги. Всё расстроились. Закурить в этот момент было одно удовольствие, глядя на удивлённые небритые рожи.

— Ты где достал?

— Шамиль, я тебе не говорил, что у меня папа Рокфеллер. Он мне под заказ сигареты подгоняет.

— Нет, твой папа арабский шейх, — довольно затягиваясь сообщил Шамиль. — Теперь ты шейх.

— Точно, — согласился Рим. — Шейх.

С тех пор, Рим почти никогда по-другому Гарика не называл. Шамиль был пятым с этой дружной четвёркой, растянувшей четыре пачки на два дня.

В этот вечер молодые разошлись не на шутку.

— Я им сапёрной лопатой глаза выковыривать буду! Скоты!

— Пора уже в бой, чего мы тут сидим? Поубивать тварей, да мародёрку собрать!

Гарик не выдержал:

— Слышь, парни? Я понимаю, что средневековое зверство от нас далеко не ушло. Но, может быть не надо к этому стремиться? Во-первых, там братья-славяне, если для вас это не так, то это противник. Такой же человек. Чего вы там собрались у них мародёрить? Сигареты и пожрать? Во-вторых, если вы такие крутые, то можете дойти до инструкторов, там есть один чеченец. Встанете и крикните: мочи черножопых! Двадцать лет назад, это можно было сделать. Вы сейчас сделайте. Когда они наши союзники. Когда-то эта война закончиться. И там наши братья. Запомните.

День пятый

Машинист заболел. Гарик потрогал его лоб.

— Серёга, ты горячий. Таблетки есть?

— Чего-то было.

Машинист категорически отказался повалятся на больничке, взял у Рима какой-то суперантибиотик и пошёл на занятия по минному делу.

— Всё, что вам надо сделать, если вы обнаружили мину — не делать ничего! Только поставить отметку, что здесь мина. Для этого не надо писать табличку, вкапывать столб или выставлять охранение. Нужно воткнуть палочку и привязать к ней бинтик. Главное, дебилы, руками ничего не трогать. Вы не сапёры. Даже сапёр ошибается, но только один раз. Вопросы есть?

— Скажите, а правда, что свадьба сапёра ошибкой не считается?

— Молодец, боец, — улыбнулся инструктор. — Не считается. Бойцы внимание! Минируют всё. Все вы наёмники, любители помародёрить. Это знают скоты с той стороны. Они всегда оставляют вам сюрпризы. Их много, они разные. Например, лежит новенький бронежилет. Поднял умер. Под ним мина. Взрыватель может быть установлен на нагрузку — наступил ногой, и на снятие нагрузки — поднял предмет. Например, на коробочке стоит бутылка водки. Взял водочку, включил коробочку. Моменто море, что в переводе с латыни, мгновенная смерть. Виды мин мы изучили. Построение.

Вечером Машинист совсем слёг, наелся таблеток и ворочался на своей шконке. Им всем предстояло переболеть. Кашляли все. Ночью палатка больше напоминала госпиталь. Кашлять начинали в одном углу, заканчивали в другом, потом всё по кругу. Как лечиться никто не знал, поэтому ели всё подряд, что было. Говорили, что в лагере двое умерли от пневмонии. Ничего так, сгоняли хлопцы денег заработать, даже до войны не доехали.

Гарика, после короткого совещания, отправили к местному главврачу. Решение совещания было следующим: Если у докторов нет нужных лекарств, то пусть дадут список. Сами скинемся, зашлём в город бойца и всё закупим.

Гарик поплёлся к палатке медиков.

— Доктор, вы мне скажите, какие таблетки купить, мы сами купим.

— Достали вы меня. Записывай.

Гарик примостил бумажку на колено и приготовился писать.

— Аспирин.

— Аспирин.

— Витамин С.

— Витамин С.

Медик сделал паузу и насмешливо посмотрел на Гарика. Гарик посмотрел на медика.

— Всё.

— Как всё, доктор?

— А так, всё! В лагере эпидемия. Давно. Вы привозите всё со всей страны. Вирусы перемешались. Нужно выводить новый штамм. Нужно разворачивать полевую лабораторию. Нужно закрывать лагерь на карантин. Нужно взять у всех кровь на анализ. Нужно два месяца. Рапорт начальству я писал. Но! Нужно взять этот сраный городишко, а для этого нужно живое мясо. Срочно и много. Поэтому выздоравливать будешь там, а здесь будешь кашлять или сдохнешь.

Выбывающих было достаточно. Если самостоятельно организм не справлялся то, вывозили в город, в больничку. Главное, чтобы поражение лёгких не стало критическим. Некоторых подлечивали и возвращали, некоторых списывали. Больничных почти не давали, только в критическом случае. Ещё одной, вытекающей из первой проблемы, был недосып. Кашель не давал заснуть. Как свой, так и соседский.

Гарик порадовал мужиков в палатке новостью от доктора и завалился спать.

День шестой

Рыть окопы сапёрной лопаткой — занятие так себе.

— Быстрее, быстрее! Двадцать минут прошло, а окоп лёжа ещё не готов, — инструктор бурят, для Гарика он был странным бурятом, т. к. был слишком худой против, обычно отъетых на молоке раскосых парней с Байкала, прохаживался между потеющими псами войны.

Кстати, разило от них, как от самых настоящих псов. К семи-восьми вечера в лагере заканчивалась вода в душевых. Конечно, на войне это не самая большая проблема. Но людям, привыкшим к вольной гражданской жизни с ванной, баней и чистыми носками, было непривычно. Если сдача оружия затягивалась часиков до девяти, то даже рожу не сполоснёшь. Можно было использовать привозную питьевую, но с ней тоже был определённый напряг — не всегда была.

— Двое ко мне!

Два бойца, вытирая пот, подошли к буряту.

— Почему бросили автоматы?

— Для удобства.

— Для удобства автомат всегда должен быть на тебе. Срёшь, спишь, ешь — он рядом. Всегда с тобой. Ты копаешь окоп. Ухнуло рядом, тебя откинуло — где автомат? На шее автомат, ты с ним полетел. Очухался, отстреливаешься, а не автомат ищешь! Пятьдесят приседаний, поехали.

Раз, два, раз, два. Сели, встали, сели, встали — неразумные развлекаются как прикажут, а как умеют им нельзя. Обязательно чего-нибудь выдумают не то. Сели, встали, сели, встали.

— Вы наёмники, оккупанты, убийцы. Вы хуже проституток. Они тело своё для удовольствия других продают, а вы душу свою продали, чтобы других убивать. Вас все ненавидят. Там вам каждый ребёнок враг. Вы должны убивать всех, кого встретите: женщины, дети, старухи. Каждый из них может оставить маячок, по которому будет наводиться арта. Убил — спас всех, пожалел — сдох сам и других подставил. Копаем, быстрее копаем.

Они копали. Гарик пыхтел изо всех сил, поправляя вечно мешающийся автомат. Он не полюбил эту железку. Ощущение силы, которое даёт оружие на гражданке здесь не появлялось. Во-первых, когда такая штука есть у всех, ты вовсе не крутой парень, а как все. Во-вторых, ты точно знаешь, что есть парни, которые гораздо лучше тебя с ней управляются. В-третьих, с ней надо было срастись, как с частью себя, а этого пока не произошло. В-четвёртых, автомат перестал быть той силой, которая что-то решает на войне, т. к. дойти до контакта удаётся далеко не всем. Эта война сравняла спецназ и новобранцев, которые одинаково разлетались на куски под обстрелом. Снаряду было всё равно, как ты стреляешь, какой на тебе броник и какой у тебя боевой опыт. На хорошо пристреленной территории, особенно при большом наличии птичек, они же глаза, голову лишний раз не поднимешь, а каждый пройденный метр, может стоить тебе жизни. Каждый метр! В-пятых, Гарику не доставляла удовольствие штука, которая имеет единственное предназначение — делать дырки в других людях. Война — дело молодых. Это не пустая фраза. С возрастом люди должны мудреть, а убивать себе подобных не велика мудрость. В-шестых, эта железка постоянно мешала копать, сползая в разные стороны по спине. «Нет, я не вояка», — думал про себя Гарик, но думать надо было раньше.

— Построение. На сдачу оружия в лагерь. Что вы всё построиться не можете, как бараны? Шевелись. Разобрались по четверо. Твою мать! Сели все! Считаю по головам. Сели!

Колонна-толпа втягивалась в лагерь. Гарик задумчиво шагал, стараясь не залезать в грязь.

— Что такой хмурый? — рядом оказался Машинист.

— Знаешь, Серёга, я никак не могу себе представить, что я убиваю ребёнка. У меня сын растёт. Ему сейчас одиннадцать. Как я потом на сына смотреть буду?

— Тебе нельзя в штурм, уходи. Переведись куда-нибудь. Штурм из тебя никакой.

— Чего это никакой? Бегаю я нормально, молодым ещё фору дам.

— Да, бегаем мы нормально, странно, что не хуже контрактников молодых. Здоровые мы с тобой мужики, хотя нам за сорок. Только в штурм тебе нельзя из-за твоих мозгов — ты там свихнёшься.

— Ты же знаешь, что из штурмов не переводят. Мясо нужно, — усмехнулся Гарик.

— А ты постарайся, — улыбнулся Машинист.

Машинист, за эти дни изменился. Он приехал на войну, в отличии от многих не за деньгами. У него была не плохая, хоть и не лёгкая работа с приличной зарплатой. У него наступил кризис зрелого возраста. Вот такие бывают умные слова! Когда тебе засорок, и жизнь твоя протекает ровно и без всяких перспектив в горизонте, становится скучно, тоскливо и всё бессмысленно. Дом, работа, жена, дети выросли. Скучно. Начинаешь много пить, потом ещё больше. Потом капельницы, капсула под лопатку и тоска до следующего запоя. Машинисту это всё надоело, и он приехал помереть.

В лагере от новых впечатлений и физ. нагрузок он немного преобразился. Мысль о том, что во-вот и в бой, бодрила всех без исключения, но бодрила неприятно, а рассказы инструкторов о том, как утром уходило четыреста человек, а возвращалось двадцать, как-то не воодушевляли. Наёмников готовили к смерти, им всё время внушали эту мысль. Машинист на этом фоне захотел жить. Он стал гораздо чаще улыбаться, чем в первые дни. Казалось, он снова почувствовал вкус к жизни, стоя на самой грани к смерти. Он вернётся домой раненный, но живой. Из всей учебной группы относительно целых останется около десяти человек. Среди них будет Машинист. Но пока он этого не знал.

День седьмой

Мелкий противный дождик на фоне серого неба, семь утра, учебные группы на плацу переминаются с ноги на ногу. В голову никак не укладывалось наличие зеленой травки и зимней куртки, без которой с утра под дождиком было очень холодно.

— Блин, неужели нельзя это изменить. По полдня на плацу стоим, ничего не делаем.

— Джентльмены, — вмешался циник. — Разве могли вы себе представить, что встанете в шесть утра, выкурите натощак сигаретку и будете с семи до десяти под дождём стоять возле своего подъезда, а потом пойдете копать яму? Нет. Это незабываемые ощущения. Их надо ценить. Наслаждайтесь.

— Да, ты в армии, сынок.

Поржали.

Дождь начал набирать силу. Теперь это был не дождик. Народ залезал под капюшоны, но они не спасали. У Гарика с собой было пончо. Он купил его мимоходом в магазине — обычная целлофановая накидка. Лежит себе в кармане, места почти ноль, веса почти ноль. Один минус — совсем не долговечная. Время пришло, подумал Гарик и достал пончо. К его разочарованию пончо был розовый. Надо же было так? Хоть бы цвет посмотрел. Как его теперь одевать? Мужик с автоматом и в розовом пончо? Засмеют. «Ну, и хрен с ним, пусть засмеют, — подумал Гарик. — Куртку после дождя в палатке не просушишь. Одна буржуйка на сорок рыл. Места нет, да и не просохнет в этой куче. Лучше быть сухим».

Гарик одел пончо и огляделся по сторонам. Никто не смеялся. Некоторые смотрели с завистью.

— Модный мужчина, а ещё одно есть?

Так Гарик понял, что вся гражданская шелуха за эти дни выветрилась из голов. Есть пончо, есть сухая куртка. Нет пончо — сыро и холодно. Какого цвета пончо? Да какая хрен разница, это никого не волнует. Поэтому пусть будет розовое пончо!

— При штурме подъезда первая тройка умрёт, почти наверняка. Даже если вас ранят, никто не будет вас выносить. В красной зоне все дерутся за свою жизнь. Нет смысла тащить раненого, т. к. тебя самого пристрелят. Поэтому первая тройка — смертники. Но! Приказ надо выполнять.

— Можно вопрос?

— Говори.

— Если тебя всё равно убьют, зачем идти?

— Ты контракт подписал? Значит, выполняй. Сами знали куда шли. Сами выбрали свою судьбу. Не надо ни на кого валить. Мы вас учим, учитесь. Может быть, повезёт. С той стороны такие же дебилы, как и вы. Учат всех приблизительно одинаково. А при боях в городе, даже стрелять хорошо не обязательно. Там в подъездах вся стрельба в упор. Хрен промажешь. Поэтому, рычаги на себя и вперёд. Впереди надежда есть, если приказ не выполнишь, надежды нет — расстреляют.

Невнятная колонна грязных наёмников занимала очередь в столовую.

— Знаешь, Серго, — Гарик обратился к шагающему рядом армянину. — Мне как-то страшно.

— Дорогой, здесь всем страшно. Почти всех убьют. Главное, чтобы в сердце страх не проник, — Серго прошёл у себя на родине три войны. Он проболеет половину учебы, а потом на учебном штурме дома сломает ногу. Перед отправкой Серго выкинет из своего рюкзака почти всё, чтобы было меньше веса, и прямо в гипсе похромает в сторону автобуса — на фронт.

День восьмой

— Что тебя так беспокоит, Мишель?

— Гарик, в чай нам что-то добавляют. Представляешь, — невысокий москвич Миша сложил руки на своём пузе. Он приехал на войну, чтобы разобраться со своими бабами. Никак не мог понять с кем он хочет жить, — у меня уже неделю не стоит. У меня стоит каждое утро, а здесь не стоит. Наверное, бром в чай добавляют. У него привкус странный.

— Мишель, чай в столовке, конечно, говно. И вкуса у него нет никакого, только привкус. Его просто очень мало сыпят в котёл. С другой стороны, ты сменил режим, климат, питание, нагрузки. Ты болеешь, не высыпаешься, тебе страшно. Как ты думаешь, хочется организму в этот момент размножаться?

— Наверное, нет.

— Есть ещё один важный момент. Когда ты утром просыпаешься в палатке, разве ты видишь хоть кого-то, кто тебя возбуждает, так сказать внешний призыв?

— Нет, я мужиков не люблю, — засмеялся Мишка.

Гарик сегодня тусовался на больничке, т. к. стёр ноги. Он похромал в свою палатку, где второй день с температурой валялся Рим.

Рим никому не говорил своего имени, считал, что позывного хватит. Он был рецидивистом со стажем, волк-одиночка. Начал своё знакомство с лагерными науками ещё с семнадцати лет. Каким-то образом они сдружились с Гариком. Перед самой отправкой Рим достанет свою машинку для стрижки со словами: «Шейх, сейчас я сделаю из тебя солдата. Даже ушки подстригу. Снимай футболку». Рим разговаривал тихо, никогда не кричал. Глаза у него были прозрачные, холодные, буравили насквозь. Он давал Гарику советы, как себя вести. Два основных правила: никому не верь, лишнего не говори. Рим также дал Гарику отличный совет: переложить все вещи в целлофановые пакеты.

— Зачем? — удивился Гарик.

— Дождь пойдёт, рюкзак намокнет, или уронишь в воду. Все шмотки мокрые. Переодеться не во что. И хватит улыбаться. Лучше подумай, как тебе со штурмов уйти. Машинист прав, тебе там делать нечего. На специалюгу уходи.

— За совет спасибо, — улыбнулся Гарик. — А специалюги у меня нет.

— Нет ума, иди в штурма, — это была самая ходовая поговорка в лагере.

В будущем, совет Рима очень пригодился. Шмурдяк залило не водой, а бензином. Почти всё должно было пропасть, но Гарику повезло с товарищем — шмотки были в целлофане.

— Рим, я там плащ-палатки присмотрел. Хоз. взвод склад разбирал и бросил, или забыли. Можно притырить парочку.

— Плащ палатка — вещь, — сиплым голосом согласился Рим. — Тащи.

Минут через пять Гарик подложил под голову Рима плащ-палатку.

— Очухаешься, приберёшь.

— Спасибо, Шейх.

День девятый

Наконец-то, Гарик тоже заболел. Температура прыгала. Кашель давил. Поставить товарищей на ноги взялся Шамиль, он же Шама, он же Шаман, он же товарищ майор. Достал какие-то свои киргизские травки, заварил, выдавал всем по кружке перед сном.

— Укрепляет здоровье, даёт бодрость и силы.

Шамиль реально был майором. Учился в суворовском училище. По нему сложно было сказать, что он профессиональный военный: небольшого роста, сухощавый. Однако военная разведка — не халы-балы. У него с собой почти не было денег, и Гарик регулярно снабжал его сигаретами, которыми его в свою очередь подогревали Машинист и Олежка-интеллигенция. Как-то получилось, что Гарик всегда знал, кто что любит курить и мог провести сложную операцию по обмену, при которой все оставались довольны. Гарик тоже оставался доволен. Шаман в эти операции на попадал, поэтому ему всё доставалось по дружбе.

Машинист как-то заметил:

— Гарик, ты всегда умудряешься что-то достать. Как это у тебя получается?

Они стояли возле забора напротив столовой.

— Не знаю, — пожал плечами Гарик. — Нахожусь, наверное, в нужном месте в нужное время.

— Пацаны, сок лишний остался, будете? — со стороны забора подошёл столовский с пакетом сока.

— Давай, — Гарик протянул руку и ловко принял тетрапак.

— Нет, ты посмотри на него, — искренне возмутился Машинист. — Опять! Давай, делись.

— Стакан есть?

— Сейчас найдём. Нет, но ты видел? Всё время он что-то достаёт — обратился Машинист, к стоящему рядом цинику.

— Я тоже в деле. У меня есть стакан, — сообщил циник. — Гарику надо стать директором продуктового склада. Но это место пока за мной.

Они по-честному разлили сок по стаканам и немного понаслаждались жизнью. Вообще, здесь радости были маленькими. Мысли только о реальном. Всё, что само-собой на гражданке, здесь не само-собой. Например, как-то Гарик потерял маленькую ложку. Долго вспоминал где. Потом ему было не лень пройти два километра, чтобы её найти. Кажется, подумаешь, маленькая ложечка? Но ей гораздо удобнее есть из банки. Меньше вываливается, легче цеплять. Нет у вас маленькой ложечки, новую взять не где. Так было во всём. Бессознательные ценности, вышли на первый план, или бытие определяет сознание. С другой стороны, это было как-то лучше, проще, и по-настоящему.

День десятый

— Шевелись! Шевелись! Машина эвакуации ждать не будет. Она стоит на открытке, значит быстрая цель. Спалят в две минуты, ещё через минуты накроют. Бежать надо быстро, напрягитесь.

Кажется, нет никаких проблем поднять вшестером человека. Проблем и правда нет. Но теперь, на вас броник шестнадцать кило, автомат, бк (боекомплект), хорошо хоть гранаты во время учёбы не вешают. Добавляем к этому непролазную грязь, которая и так образовалась в период дождей, так ещё танкисты постарались.

Итого шесть человек бегут с товарищем на полевых носилках всего пару километров. Бегут к машине эвакуации. Логично, что машина подъедет максимально близко к лесу, но инструктор оставил её посередине поля на открытке, т. е. на открытом пространстве, которое хорошо просматривается сверху. Последние двести метров нужно нестись бегом. Нужно уложить в машину раненного и уйти самим.

Потом, на войне, они узнают, что машина эвакуации — одна из самых лакомых целей для противника. Во-первых, сам по себе транспорт цель приоритетная, особенно специальный транспорт. Во-вторых, эвакуация — это скопление живой силы. Если боевая группа действует тройкой — пятёркой, то группа эвакуации, это несколько человек, которые несут раненного, плюс водитель, плюс санитар или врач в машине, плюс сам раненный. В-третьих, группа эвакуации может выехать сразу за несколькими раненными, которых понесут к точке эвакуации несколько групп. В-четвёртых, эвакуация нужна в максимально горячей фазе, значит в этом месте уже идёт бой, значит, все железные птички (беспилотники) противника в небе и район просматривают до сантиметра. Незаметным там не появишься. В-пятых, если зацепят первую группу эвакуации, то за ней выйдет вторая. И, пожалуйста, арта готовит кровавую кашку, ингредиенты подтягиваются, стол жирнеет и лосниться от крови. За всем этим радостно наблюдают по монитору в десятке километров, птичники и корректировщики арты, которые уже предвкушают премиальные за две, три, пять единиц подбитой техники! Подходи ещё, снарядов много! Есть мины различного калибра! Надо будет и дрона-камикадзе поднимем! Нам деньги нужны, их за кровь платят. За вашу кровь, братья-славяне! Давай ещё выстрел, выстрел, выстрел!

— Стой, сколько ты весишь? — обращается инструктор к полному седому мужику.

— Сто тридцать четыре килограмма. Я борец, — гордо произносит мужик.

— Слышь, борец. Ты понимаешь, что ты труп, если туда пойдешь? Понимаешь или нет? В тебе сотка с лишним. Тебя никто, никогда не потянет на себе из боя. Выйти из этой бойни можно двумя способами: в гробу и через больничку. Чтобы выйти через больничку, до неё надо добраться. При твоём весе, это нереально. Зачем ты сюда пришёл?

— Я пришёл на работу наниматься. Отдел кадров меня пропустил, значит, я здесь.

— Отделу кадров срать на тебя. Они твоё тельце приняли, чтобы мину в подъезде разминировать. Тобой лично. Своей головой думать надо. Ты сто процентов двухсотый. Труп через неделю. Иди.

Группы пыхтят, стараются. Условно ранеными выбраны самые маленькие.

— Несите осторожнее, я очень хрупкий.

— До лужи дотянем, там аккуратно положим.

— Круговая оборона!

Носилки с «раненным» почти бросаются, группа занимает круговую оборону в самой грязи.

— Держу!

— Держу!

— Продолжить движение, быстрее. Машина под обстрелом.

Берцы превратились в большой комок грязи, который прилично весит. Пот заливает глаза.

— Быстрее схватили раненного! Бегом, сейчас накроют. Бежим, запоминаем. Носилки в следующий раз надо ставить в укрытие, по возможности под куст или дерево. Занимать оборону надо минимум в десяти метрах друг от друга. Тогда шансов больше, что мина только одного накроет. Смелых среди вас нет, есть не обстрелянные. Обстреляют, тогда всё быстро поймёте. Как лежать, как падать. Сейчас просто запоминайте. Шевелись! Шевелись!

Толпа грязных наёмников вывалила на армейский полигон, который был по пути до лагеря, как раз в тот момент, когда на учение прибыли срочники по министерству. Министерские были одеты с иголочки, бантики-кантики, стрелочки-шнурочки. Солдаты с осторожностью смотрели на небритых мужиков, вымазанных с ног до головы грязью.

— Они думают, что мы спецназ, — усмехнулся Машинист.

— А мы и есть спецназ, — заметил циник. — Только не до конца обученный.

Ржач.

— Я смотрю, вы не устали. Тогда последний километр бегом!

День какой-то

— Доброе утро, джентльмены! Какой сегодня план?

— Гарик, мы сегодня занимаемся спортивным ориентированием.

— То бишь по лесу группами бегаем, противника ищем, разведку ведём.

— Какой ты умный, однако.

На самом деле ничего интересного не предстояло. Группа выдвигается гуськом, семь-десять метров друг от друга. Радиус действия пехотной мины. Если друг наступил, то до тебя не долетело. Всё время надо внимательно смотреть по сторонам и под ноги, чтобы на проволочку не наступить. Очень важным считается контакт с товарищами. За первым следишь, что он тебе показывает и точно выполняешь. Второго, что за твоей спиной, тоже сечёшь, чтобы не потерялся и, сам ему показываешь, что делать. Действий немного. Внимание — все остановились, смотрят по своим секторам. Понизить горизонта — присел на колено, опять свой сектор следишь. Вперёд — пошли друг за другом. Если минку заметил, идущему следом показываешь, чтоб башкой кивнул, что понял. Говорить ничего не нужно, только руками махай и за руками следи.

Однако! Был в группе паренёк, кликали его Белая кепка, т. к. всё время в белой кепке ходил. Как его не уговаривали её снять — ни в какую. Птичники на дронах по этой кепке всегда в лесу отряд находили — приметная на зеленом фоне. Кроме кепки у парня было много завихрений. Всех уже не упомнишь. Он и под закоренелого зэка косил, пока бывшие зэка ему не объяснили, чтобы он свой рот закрыл. Всех учил уму разуму и спрашивал нет ли у кого запасных трусов. Сигарет у него тоже не было, но стрелял он нагло, как будто все ему должны. Короче, особой любовью не пользовался. Даже инструктора его знали, называли исключительно дебилом, и за его косяки группу не наказывали.

Гарику довелось идти в лес вслед за Белой кепкой. Гарик сразу напрягся, т. к. не знал, чего от этого товарища ожидать, но порадовался, что тот впереди, а не сзади. А то пальнёт ненароком. Сначала всё шло штатно, но потом Кепка исчез. Гарик во главе хвоста с трудом его нашёл и попросил не бегать по лесу, как сайгак, и вовремя подавать сигнал к движению, но Кепка снова исчез. Гарик опять плутал со своим хвостом, выслушивая разные приятные слова в свой адрес. Кепка снова нашёлся, потом снова исчез. Потом Кепке сделал внушение командир группы, которая занималась не разведкой, а поисками друг друга. В итоге, чтобы разобраться где есть группа дали команду занять круговую оборону. Гарик одним глазом следил за Кепкой, но в какой-то момент его не оказалось на месте.

— Ты неправильно оборону держишь, — со знанием дела заметил Кепка, стоя у Гарика за спиной.

— Иди на позицию.

— Ты меня послушай!

— Дебил, ты нам фланг открыл, иди на место!

Белая Кепка пару минут был на месте. Потом снова исчез. Гарик крутил головой в его поисках, наконец, увидел, что Кепка сменил позицию. Гарику тоже пришлось переползти, чтобы держать его в зоне видимости. Вдруг Кепка вскочил и подал команду вперёд. Гарик поднял остальных, и они начали движение. Навстречу выскочил злой как чёрт командир.

— Гарик, какого рожна вы делаете?

— Кепка подал сигнал вперёд.

— Где он, гнида? Всем занять оборону!

Относительно спокойно прошло несколько минут. Началось движение. Гарик не сразу нашёл Кепку — он спал в небольшой лощине. Финиш!

— Запомни, Гарик, — сообщил ему циник. — Дно человеческого дебилизма недостижимо. Забей.

Говорили, что в первые же дни на фронте Кепка стал самострелом и сбежал в госпиталь. Как ему удалось при этом избежать расстрела невероятно, но факт.

Разделение труда

Штурмовик, он же пехотинец, в военной машине, по сути, является разнорабочим. Овеянные ореолом славы и мужества, пехотинцы самые бесправные люди на войне. В гражданской среде сложно представить себе кино про штабных, которые занимаются рутинной работой, с минимальным риском погибнуть. Другое дело пехота, которая врывается на позиции противника и крушит всех подряд. Лицом к лицу с врагом, риск, мужество, опасность.

С другой стороны, поговорка — нет ума, иди в штурма — приемлема для военных. Пехотинец находиться в самых тяжёлых условиях. У него нет машины, у него нет бани, у него нет дома. Он живёт в землянках, блиндажах и подвалах. Он грязный, небритый и лысый. У него нет возможности тащить домой кучу трофеев, т. к. он всё возит на своём горбу. Он ночует в мокром спальнике под дождём или вовсе без спальника в сыром и холодном полуразрушенном подвале. Он всегда физически вымотан, т. к. или что-то копает и строит, или тащит на себе боеприпасы под обстрелом.

У пехоты есть плюсы. Обычно, время на боевых не более четырёх месяцев и самые большие премиальные за выполненную работу. Есть один небольшой нюанс: средний срок жизни пехотинца при штурме города двое суток. Двое суток! Слышите вы, которые собрались храбростью своей удивить весь мир? Двое суток! Кто прожил дольше, тот ветеран. За три недели боёв из группы Гарика выкосило почти всех. Остались только спецы, раненные калеки по госпиталям и трупы в мешках и под завалами.

Сама пехота делилась на три группы. Добровольцы с гражданки. Бывшие уголовники, которых выдернули из лагерей, и смертники.

В команды смертников входили неизлечимо больные люди. Их накачивают обезболивающими, готовят три-пять дней и бросают в атаку. После них идут уголовники и добровольцы. У них, по сути разделения нет. Однако в условиях тяжелейших боёв, когда мясо перекручивается с огромной скоростью, всё перемешивается. В батальоны смертников гонят всех подряд, т. к. кому-то надо идти на штурм. Гонят всех. Гонят под страхом расстрела, только вперёд. Обратной дороги нет.

С другой стороны, когда мясорубка набирает обороты, а воевать как-то надо, другого способа, кроме расстрела, заставить людей идти в атаку нет. Конечно, есть мотивированные парни, таких крайне немного. У основной массы населения есть желание жить. Инстинкт самосохранения подсказывает, что зарыться в ямку и лежать, ожидая, когда в тебя прилетит кусок железа, не лучший вариант для продолжения рода. Поэтому лучше бежать как можно дальше. Если тебе предстоит вылезти из ямки и ловить металл прямо грудью, то мотиваций нет совсем никаких. Лучше обратно в ямку, а потом драпать подальше. Подавить инстинкт выживания может только ствол у твоей спины, который здесь не оставляет тебе выбора, а впереди есть маленькая, но надежда. Эта надежда и есть движущая силы атаки.

Нельзя всех подгрести под одну гребёнку, но факт остаётся фактом. Большинство из тех, кто идёт на войну не осознаёт, куда он попал. Осознание порождает страх. Страх — это нормально. Как известно, не боятся только дураки. Но, когда ты пришёл, подписал контракт, дороги назад у тебя нет. «Там впереди коварный враг, рычаги на себя и вперёд!» — Стругацкие, кажется.

Пятисотых нет!

Естественно, были те, кто со своим страхом справиться не мог. Они становились пятисотыми или официальными дезертирами. Люди, которые отказывались ехать на войну. Пока ты на учебке, это последний шанс вернуться домой живым и целым. На войне такого варианта нет. На войне есть расстрел.

Пятисотые презираемы коллективом, они часто презирают сами себя, и они, опустив голову стоят возле старшины, который пытается внушить им, что лучше вперёд, чем назад. Некоторые возвращаются в казармы-палатки. Некоторые нет. Их отправляют работать на кухне, в столовой, в хозвзвода, грузить трупы. Им платят копейки, пока они не отработают затраты конторы на выданную амуницию, и отправляют домой.

В какой-то момент, слухи и не слухи о бойне за небольшой городок, рассказы инструкторов и ветеранов, вернувшихся обратно в строй, породили такое количество пятисотых, что они стали составлять реальный процент. Пятисотым становился каждый десятый. Хотя это не достоверно, но в любом случае их количество стало катастрофичным.

К ним же присоединялись больные и симулянты, желающие соскочить с темы. Замечательный военврач выстраивал их строем со словами: все на войну, никого не выпущу — отправлял обратно в лагерь.

Один парень кавказской наружности, видимо, пришёл рубануть бабла по-быстрому, регулярно сидел на шконке, натянув капюшон на глаза и покачиваясь, бормотал ни к кому не обращаясь:

— Я пришёл денег заработать, а тут в штурма. Я же могу на мину наступить, зачем мне это? Зачем мне без ноги? А если убьют? Я пришёл денег заработать, а тут сплошной обман.

Нужно было принимать меры, тогда начальство повесило в лагере листочки с надписью: Пятисотых нет!

Логично, что это как-то спасало положение, и народ умудрялся бежать из лагеря, несмотря на охрану и колючку. Типовым вариантом было свалить, если выехал в город. Но это было крайне сложно. Хотя возможно.

Никому не верь

Самый курьёзный случай произошёл с один пареньком, которого все называли молодым и уговаривали запятисотиться.

Росточка он был небольшого. Светленький. Черты лица мелкие. Косынку одень — девка-девкой.

— Я в Москве сто пятьдесят тысяч зарабатывал, — рассказывал он, стреляя очередную сигарету. — Подруге моей семнадцать лет. Она ребёнка ждёт.

Про большие заработки отдельных лиц наслышано было много. Кого не ткни, каждый минимум сотку поднимал, но почему-то решил пойти торжественно помереть среди куч мусора и битого стекла. Гарик такие слова потом научился мимо ушей пропускать.

— Зачем же ты, молодой, на войну пошёл? Зарплата хорошая. Жена тебя ждёт.

— Никакая она мне не жена, подруга.

— Какая же она тебе подруга? Ты с ней живёшь. Она тебе сына родить должна, и не жена? Или тебе обязательно в паспорте штамп нужен? Тебя в деревне за такие слова прибили бы.

— Ну, не знаю. А на войну я пошёл, потому что у меня лучший друг здесь погиб. В танке сгорел. Я хочу за него отомстить.

— Ты думаешь, если тоже в танке сгоришь, твоей жене веселее будет? А если без ножек домой приползёшь, сын рад будет? Как ты его потом поднимешь? У нас сегодня капитализм. Человек человеку волк, шакал и вор. Такая концепция. Родина тебе немного подкинет на лечение, а дальше сам. А без ножек деньги зарабатывать сложно, а без ручек ещё сложнее. Домой собирайся. Сына в руках подержишь, отцом себя почувствуешь, на ноги его поставишь, тогда шуруй куда хочешь. Войны на тебя хватит. Я уже жизнь пожил, из-за денег сюда пришёл, а тебе с твоими заработками здесь делать нечего.

— Нет. Я всё решил.

— Действительно, если бы я столько зарабатывал, то меня бы здесь не было, — заметил циник. — Юношеский адреналин, помноженный на плохо развитый мозг.

Уговаривали молодого всем колхозом, почти каждый свои пять копеек вставил, но он был упорен. В итоге, молодой заболел пневмонией. Неделю его в лагере продержали, потом на больничку отправили, в город.

— Это хорошо, может судьба его сберегла.

— Подлечат и обратно пришлют. Он упёртый.

Через несколько дней пришла весть, что молодой сбежал из больницы. А ещё через несколько дней пришла ещё одна весть. Выяснилось, что молодой был в розыске за мошенничество. Когда его в городе в больничку положили, то появился шанс, что за ним придут парни в погонах. Он и сдриснул, прихватив с собой целых девять тысяч, которые ему пацаны на сигареты дали, т. к. думали, что он быстро вернётся. Не вернулся.

Марш бросок и финт ушами

— Заключительной фазой вашего обучения будет марш-бросок, с полным бк, в броне. В конце вас ждёт укрепрайон, который нужно взять штурмом.

Псы войны внимательно слушали инструктора. Автоматы привычно и правильно висели на шее на полной вытяжке ремня. Контроль пальца, контроль ствола — эти правила вбили в мозг. Броники всё же были непривычно тяжёлые, но и они стали частью работы, которую надо будет делать.

— Кто считает, что он не выдержит марш-бросок, может идти в лагерь. Никаких претензий не будет. Побежите вы или нет, дело ваше. Всё равно всех отправят туда. Без вариантов.

У Гарика сразу заныло колено, которое он подушатал на занятиях. Он знал, что после этой экзекуции колено точно разбухнет, и хотел выйти из строя вместе с теми, кто уже сдавал автоматы, чтобы идти в лагерь. Но тут его осенила надежда. Гарик не был трусом. Только за последнее время всем стало понятно, что вернуться домой светит очень немногим. И не то чтобы Гарик сильно держался за жизнь. Нет. Но логика наёмника заключается не в гибели за какого-то лорда или конторку, как в данном случае. Наёмник, такой же наёмник, как и любой наёмный рабочий на гражданке, просто работа опасная, поэтому платят больше. Наёмник приходит на войну не умереть, а заработать денег, и не просто заработать, а потратить самому.

Гарик побежал.

Вечером он пришёл к медикам и снял штаны.

— Так, и что нам с тобой делать? Завтра отправка. Может быть, тебя списать?

— Нет, списывать не надо. Дайте справку на пару дней, попробую перевестись.

— Ладно, как лечить тебя я не знаю. У нас военно-полевая медицина, а не терапевтическое отделение. Дам справку на три дня. Или переведёшься, или спишу, или так пойдёшь.

Мужики порадовались за Гарика.

— Молодец, — как всегда тихо сказал Рим. — В спецах шанса больше, переводись.

Прощание славянки

Ночью, обязательно ночью отправляют следующую партию, чтобы не спалили при пересечении границы. Три автобуса. Колонна парней с новенькими, ещё в заводской смазке автоматами, в полной амуниции, с рюкзаками. Лёгкий ветерок. Луна освещает площадь отправки. В её свете тихо идёт погрузка. Раздаются редкие команды. Почти никто не шумит, не кричит. Все речи сказаны накануне. Глупые речи. Хотя что можно сказать? Кто-то из начальства придумал кричать приветствие гладиаторов:

— Идущие на смерть, приветствуют тебя!

Потом, видимо, из соображений, что это слишком тоскливо, его заменили.

— Идущие на бой, приветствуют тебя!

Именно «на бой». Почему не понятно. Надо бы «в бой», но кричали «на бой». Парни шутили, что надо добавить букву «у». Тогда получается логичнее: идущие на убой. Поржали.

Гарик видел не одну такую погрузку, после отбоя. Её видели все, всем предстояло погрузиться в автобус. Он не пошёл провожать своих.

— Не могу, Серёга. Боюсь расплачусь.

— Ладно ты. Постарайся выжить.

— Постараюсь.

Гарик помогал Машинисту, который сильно повредил палец, паковаться, старательно всё подвязывал. Рядом стоял в нетерпении земляк Машиниста Димка. Они оба были тёмные, коренастые, невысокие, жили в одном районе, но познакомились только здесь.

— Видишь, Димка, я его как родную дочь в поход собираю. Береги его.

Димка одобрительно улыбался. Он побежит впереди Сереги, выскочит прямо на пулемёт и свалится в приямок у пятиэтажки. Это будет на второй день, после их прибытия. Он проживёт те двое суток, которые по статистике отводят на жизнь штурма. Всё, как положено. Прощайте, хлопцы!

Трое суток до войны

Следующие сутки Гарик проявлял чудеса дипломатии: договаривался, просил, врал. В итоге его перевели, хотя вариант был на уровне нуля.

— Ты меня подвел! — распекал Гарика молодой паренёк, отвечавший за набор. — За день до отправки перевод! Ещё двое заболели, один сбежал!

Он подошёл к шконке, на которой валялась кучка медалей.

— Вот, как надо воевать! — паренёк поднимал медали, читал и бросал обратно. — За отвагу, за доблесть, за отвагу!

Гарик молчал, глядя на бряцающие, падающие на шконку награды. Эта куча была похожа на братскую могилу. Может быть добавить: «Посмертно?». Но не рискнул, смолчал.

На фильтре, где он переоформлял документы, столкнулся с потоком раненных. Гарик рассказал им пару анекдотов и пошёл на выход. По дороге встретил несколько молодых женщин в чёрных платках. За мужьями, точнее за телами.

Теперь Гарику предстояло пройти дополнительное обучение. Он познакомился с новой командой. Это были молодые парни, до тридцати лет. Они совершенно не напрягались, по поводу войны. Для них это была командировка, они так и говорили: после командировки, когда командировка закончится, чем заняться после командировки. Они часто обсуждали, где и как они напьются после командировки. В штурмах этого никто не обсуждал. Как-то не принято было планировать.

Сдружиться с ними Гарик не успел. Они относились к нему с осторожностью, точнее не знали, как себя вести. Гарик так прямо и спросил, мол чего так.

— Да, просто всё. У меня батя твоего возраста, вот и не получается по-братски.

«Блин, да я же старый». — подумал Гарик, но расстраиваться не стал.

Главное освоить специалюгу. Он старался, грыз, как умел, но у молодых получалось лучше, тем более что пара человек имела практику в других частях.

Однако бюрократическая машина всё неожиданно перевернула.

— Набор закончен, кто не успел пройти, переводятся в другие части, — объявил старший. — Завтра отправятся те, кто по времени должен закончить обучение. Только не надо паниковать и убегать. Я постараюсь, чтобы вы не попали в штурма! Кто, попробует откосить, точно в пехоту!

«Обалденная речь командира. Солдатики не разбегайтесь! Ну, пожалуйста! Я вас отправлю туда, где не стреляют. Хорошо знал своих подопечных, знал и общий настрой».

Чисто по бумагам Гарик уже сидел в лагере лишнее, поэтому его назвали самым первым. Конечно, он был рад. Но лица его новых сослуживцев, не дотянувшим всего одного дня, выражали полную растерянность. Слово «командировка», теперь качественно изменила своё название на «войну». Гарик не испытывал чувство злорадства, но какое-то внутренне удовлетворение было. Они же смотрели на него с определённой завистью и непониманием, почему так распорядилась судьба.

Завтра автобус. Пора паковаться.

Граница

Три автобуса, сто пятьдесят с лишним рож с автоматами. Как обычно, ночь. Сигарет опять не было три дня, поэтому на остановках все друг у друга стреляли. Пожрать тоже толком не успели, и запасливый Гарик делился со своим соседом.

Шмурдяк Гарика ехал в соседнем автобусе, куда его по глупости перед самой отправкой запихал один боец. Гарик очень волновался по этому поводу, т. к. остаться без шмоток очень не хотелось. А порядок движения он не знал, вдруг в разные сторону рванут? Тогда ищи ветра в поле.

На границе их тормознули. В автобус зашёл таможенник.

— Наркотики, оружие, запрещённые предметы?

Пятьдесят стволов мгновенно поднимаются над головами.

— Извините, — таможенник выскочил из автобуса под всеобщий гогот и улюлюканье.

Настроение немного улучшилось. Почти сразу после пересечения границы автобусы остановились. Всем раздали боевые патроны, прозвучала команда:

— Снарядить магазины!

Гарик сидел на одном колене на обочине в темноте и загонял в магазин патрон за патроном.

— Проверить предохранители! По машинам!

С этого места начиналась другая земля, другая жизнь. Здесь начиналась война.

Часть вторая. Не боевые записки о войне

Вступление

Военная конторка, в которой оказался Гарик была самой настоящей конторкой со всеми вытекающими, только побольше остальных. Овеянные ореолом славы, базирующейся на военной пропаганде, любые военные организации рождены обществом и той системой, в которой живёт общество. Значит, на лицо было всё, что присуще обычной гражданской конторке: бесправные работяги в грязи и говне, жополизы и подлецы поближе к начальству и тёплым местам, откаты, распилы, договорняки, сплетни и интриги — всё, что вы можете знать и видеть, можете сюда добавить.

Единственное, что давало внутреннее превосходство парням, которые здесь служили и воевали — это грань, за которую могут перейти далеко не все. Хотя, для тёплых мест, эта грань была очень условна, хотя и тёплые места были очень условны, т. к. в зоне поражения находились все, так или иначе.

Гарик ночевал в доме, около которого постоянно разворачивалась артиллерия, различные ракетные установки, летали самолёты. Просыпаясь по ночам в трясущихся от залпов стенах, Гарик радовался, что это лупят не по нему. Однако, арта отстрелявшись, быстро сворачивалась, а в ответ всегда могло что-то прилететь с той стороны.

Утро могло начаться наблюдением поднятого взрывом облака пыли и тонн земли невдалеке, что означало, что палили не в них или промазали, значит, утро удалось, и пора идти на работу. Поэтому, для обычного гражданского, Гарик был на войне, а для матёрых, прошедших самую мясорубку штурмов, он был тыловой крысой.

Условно штабные, и сразу отметим, что не все, но всё же, всегда выделялись от пехоты. Прически, гражданские штанишки, запах парфюма. Этот запах настолько резанул Гарика на общем сборе, что захотелось смачно плюнуть и уйти в пехоту. Один из старших, регулярно бегал по казарме и нюхал, чьи же ботинки воняют, угрожая выкинуть на улицу, если найдёт. Бесспорно, что вонь не является приятной штукой, но вы просто не были в штурмах, где немного не хватает времени, подстригать ноготочки, поправлять бакенбарды и таскать с собой парфюм. Обычно, они таскают с собой патроны.

При этом, бравые тыловики, обычно, были обвешаны, как самые настоящие «рэмбы». Не все! Но попадались совершенно уникальные экземпляры, единственной проблемой которых, когда однажды припёрло командира подразделения:

— Мы же ни разу не были в бою.

«Вот это новость!»

Зато эти парни расходовали в свободное время такое количество боеприпасов, что не каждый стрелок за всю войну настрелял.

Ещё одним неприятным моментом, было постоянное самоутверждение, этих парней, как важного составляющего боевых действий. Спорить с этим бесполезно, т. к. здесь есть железная правда войны. Каждое подразделение, какую бы задачу оно не выполняло, очень нужно. Если оно не нужно, то его нет. Без специалистов, пехота не выполнит свою задачу или выполнит с очень большими потерями. Но всё же специалист — это помощник пехоты. Штурма могут обойтись без него, он без штурмов ноль.

Именно в такой атмосфере Гарик начал свою трудовую деятельность на фронте.

Общая обстановка

Карты боевых действий Гарику были недоступны. Поэтому информация у него была непроверенная. Однако, выходило, что единого фронта не было. Подразделения были разные с разным уровнем подчинения.

По флангам от их конторы располагались части военного министерства. На них у командования конторы надежды не было. Относились к ним презрительно — воевать не умеют, на самом деле не хотели. Учитывая, что там регулярно употребляли крепкие напитки, дело в этих частях прилично усугублялось. Конфликты между конторой и министерством случались регулярно, вплоть до перестрелок.

Где-то стояли местные добровольцы. Платили им мало, но они выезжали на кровной мести, т. к. воевали давно и к местным с той стороны у них было много претензий. Хотя, у той стороны претензий тоже хватало. Поэтому они друг друга любили особо. Про их бухару тоже все были наслышаны.

Где-то тусовались другие военные конторки. Каждая сама по себе, у каждой своё начальство, и каждый воевал, как умел.

Министерские также решили привлечь к себе бывших заключённых, но при уровне тамошней дисциплины, толку от этих частей не было. Воевать они, понятное дело, не спешили. Поэтому бывали случаи, когда вместо вперёд в атаку, парни расстреливали своих командиров и сваливали. Об этом регулярно сообщали в сводках, чтобы быть на стороже.

При высоком авторитете конторы, где находился Гарик, туда стекались все. Железная дисциплина, утверждавшаяся на самых жёстких наказаниях вплоть до расстрела, никаких пьянок, точно расстрел, никакой наркоты. Плюс качественное снабжение.

За войсками двигалась курьерская компания, которая занималась отправкой грузов домой без всяких документов. Проще сказать, вывозили мародёрку, которую отправляли рюкзаками и чемоданами, которые, в свою очередь, наполнялись в брошенных беженцами населённых пунктах. Жажда наживы, стандартное чувство наёмника, так уж повелось с древних времён.

В целом, получался слабоуправляемый винегрет. Единственный плюс, что с той стороны бардак был не меньше, поэтому всё уравновешивалось.

Дислокация

Жил Гарик в двухэтажном коттедже, изрешечённом пулями и осколками, часть которого обвалилась. Вдоль стен были свалены детские игрушки, коляски, предметы быта, раздолбанная стиральная машина и телевизор, и прочее, прочее, прочее, что не смогли уволочь на себе.

Противник держал около этого дома оборону. Рядом находился блиндаж, куча неразорвавшихся или неиспользованных мин, масса целых и использованных боеприпасов, отстрелянные системы поражения танков, кусками и целая амуниция.

Вид из домика был шикарный. Огромное зелёное поле, переходящее в покрытые травой и цветами холмы, небольшие домики вдали, утопающие в зелени садов. Огромное голубое небо и сказочный воздух, наполненный ароматами трав и цветов. Более благодатной земли сложно себе представить.

Ходить по полю было не рекомендовано — мины. Отходить от домика тоже не рекомендовано — мины. Постоянно ожидали прорыва диверсионных групп. Страх — регулярное чувство.

Ходить по открытой местности вообще было нельзя, т. е. можно, но недолго. С появлением в небе железных, управляемых за многие километры птичек, война стала крысиная. Выйти из дома, пройтись по дорожке, постоять в поле — спалиться. Спалился — жди прилёта. Поэтому все сидели по подвалам, в домах с наглухо заделанными окнами, исключительно при электрическом свете. Конечно, мёрзли, т. к. в подвалах холодно и сыро и зимой, и летом.

Мародёрка

С глухой стороны дома Гарик обнаружил металлическую дверь. Как нормальный наёмник, он не мог пройти мимо неё. А вдруг там чего есть ценного! В свободное время, посоветовавшись с соседями по дому, Гарик решил эту дверь вскрыть. Для этого он использовал лом, небольшую кувалду, пару подручных железяк для упора. Дверь не поддавалась. Гарик пыхтел, старался, долбил, но выломать дверь не получалось. Он передохнул и с новыми силами приступил к работе.

Через некоторое время к нему подошёл весёлый сосед по коммуналке и сообщил важную новость:

— Слышь, Гарик. Мы вычислили, куда ведёт эта дверь.

— Куда?

— В комнату к твоему командиру, он там уже два часа спать пытается. Думает, что это мы тут чего-то устанавливаем.

— Во те раз, но с той стороны входа нет.

— Конечно, есть. Его ковром заделали, чтобы не дуло.

— Да, уж, — Гарик быстро свернул своё неудачное грабёжное мероприятие. — А чего мой командарм у вас не поинтересовался, что вы тут делаете? Я ему в ухо два часа кувалдой долблю.

— Собирайся быстрее, пока он тебя не спалил. А спрашивать он не умеет, ты же знаешь, — хихикая ответил сосед, помогая с кувалдой.

Бронзовый мальчик

Спросить командир действительно не мог — слишком был серьёзный человек, чтобы снисходить до всяких соседей. Гарик называл его Бронзовым мальчиком. Кое-кто кликал его «рембой», за количество всего на нём висящего. Было ему немного за тридцать. Хорошо прокаченный, занимался регулярно, с собой возил гантели, которые где-то намародёрил.

Плохо образованный:

— Как пишется Ярмак или Ермак?

— Ярмак на я, Кутузофф на фэ. Можно Ирмак.

— А реально как?

Причёсочка с проборчиком, немного парфюма и две тонны амбиций. Слова: я был не прав и извини — в его лексикон не входили. Разговаривал по большей части с высока и матом. Всегда боялся, что его подставят подчинённые. Требовал чего-то такого, чего было не надо и не обязательно, но всегда был прав, если не прав, смотри пункт первый.

В плюсе был его вечный страх, что его подставят. Поэтому он всё стремился делать сам, никому не доверяя. Этим можно было пользоваться, т. к. он перехватывал работу при любом минимальном сбое. У него можно было быть вечным учеником, ни за что, не отвечая, но кивать головой, что виноват, извини дурака, глаза на выкат.

Его самокрутость доходила до высшего предела. Однажды Гарик увидел, как он чешется.

— Комары, — нервно заметил Бронзовый мальчик.

— На смажь, и всё пройдёт.

— Нет, — гордо ответил командарм. — Я перетерплю!

На гражданке Бронзовый мальчик сидел на подхвате в какой-то компьютерной шарашке, здесь получил командование аж над пятью бойцами! Пытался руководить, за попытку плюс! Встревал даже в бытовые никого не интересующие процессы.

Как-то приехал с очередного совещания и увидел, что в палатке закрыты окна. Устроил по этому поводу скандал, указывая на то, что никто не может даже окон в его отсутствие открыть. На возражения, типа было бы жарко открыли, люди все взрослые, не реагировал. Долго орал матом, обзывал всех дебилами. В конечном итоге, пообещал устроить график дежурства по открытию окон.

— На мою жену похож, когда ей шлея под хвост попадёт.

— Как жену зовут?

— Зина.

— Пусть будет Зиной.

С тех пор его за глаза стали звать Зиной.

Враги

Девятиэтажка пылала, чёрный дым поднимался столбом. В неё всаживали снаряд за снарядом, уже битый час, но пехота просила ещё и ещё. Из девятиэтажки вели огонь.

— Почему несдаются?

— Упоротые, скоты.

— У них мотивация хорошая.

— Какая у них мотивация? За своего главного придурка воевать?

— Нет. Им фиолетово: их придурок, наш придурок или лунный царь. Мы им дом снесли, за дом они воюют. Вчера промазали, деду какому-то дом разнесли, может и деда угробили. Ты думаешь у него детей нет? Вот они и сидят в этих подвалах до последнего. Если тебе дом раскурочить, ты тоже воевать будешь.

— Я и так воюю.

— Нет, дружок. Ты деньги зарабатываешь.

Живых врагов Гарик видел только пленных. Такие же мужики: грязные, небритые, худые. Кто-то озлобленный на нас, кто-то на своих, что послали в бой, кто-то на всех. Последние были опасны для обеих сторон, т. к. проповедовали войну против правительства и того и другого, и помощников, и всех, кто эту бойню развязал. Их слова часто падали на готовую почву, т. к. в конторе было огромное количество людей, разделявших их взгляды.

— Зарплаты нормальной нет. Поэтому здесь, — сетовал мужик с золотыми зубами.

— А у меня бизнес развалился.

— Знаем мы вас, бизнесменов хреновых.

— А чего так негативно? Малый бизнес, работал потихоньку. Теперь всё рухнуло. У народа денег нет. Он все деньги на жратву тратит. Какой теперь бизнес?

— Ещё и кредиты давят, — вставил свои пять копеек третий. — Что не заработаешь, всё в банк несёшь. Хорошо здесь налом башляют.

— Да, всё перевернулось с ног на голову, — поддержал золотозубый. — У меня отец был начальником строительного треста. Ему банкиры какую-то пеню выставили, так он приехал и говорит, что мол оплатить он не против. Только он выполняет государственный заказ, и является представителем государства на государственном предприятии. Поэтому банкиры, в его лице, выписывают штраф государству.

— И чего?

— Ничего, заткнулись и претензии сняли.

— Так это было в старые времена. Тогда банкир обслугой был государственных предприятий и народа. А теперь он король.

— Я и говорю, что всё с ног на голову поставили.

— Ничего, глядишь созреем, дойдём до столицы.

— Тише, ты.

Однако, про столицу особо шептаться было не обязательно. Это предложение разделяли все. Кто-то потому, что надо заканчивать бойню и начинать строить, что-то более внятное, чем строили последнее время. Кто-то потому, что надо нормально воевать, а не договорняки устраивать с бесполезным угробиловом живой силы. Пора, мол, генералов в штабах на деревьях развесить, на самые высокие должности. В общем, здесь все были едины, даже враги.

Друзья

— Нас пришло с зоны семьсот человек. Остался я один. Утром пятьдесят человек на штурм уходит, шесть или восемь остаётся. Говорят, наших по всей стране около двухсот тысяч собрали, а через полгода осталась тысяча. Остальные инвалиды по госпиталям или убитые. Какие уж тут друзья, — рассуждал мужик с наколотыми звёздами на плечах. — Здесь, Гарик, друзей заводить бессмысленно. Пятёрка работает, из неё каждые сутки два-три человека выбывает. Ты через три дня самый старый. За подкреплением и водой бойца на пункт отправишь, глядишь ни он не пришёл, ни подкрепление. Вот и вся дружба. У меня был один корешок, три месяца продержался. Сейчас в госпитале, без ноги. Еле я его вытащил. Я тут сам восьмой месяц, как уцелел не представляю. В одних трусах готов отсюда ехать, лишь бы бабки отдали, на остальное плевать.

С друзьями, действительно, была напряжёнка. Были скорее, хорошие люди и не очень, общались все ровно. Только, когда в отпуск уходили, за день-два могли сорваться. Что-то высказать, если отношения были плохие.

— Ещё я тебе не проставлялся, отвали, — обрезал Бронзового связист в штабе, попылил малость.

А так все всегда старались держаться ровно, на нейтрале.

Был в штабе один интересный персонаж, скажем Вед, маленький сморщенный, полная челюсть золотых зубов. С Гариком они были одногодки, и Вед этому очень удивился, т. к. Гарик выглядел лет на десять моложе его. Как-то Вед потерял крестовую отвёртку, маленькую такую. В их походной жизни найти такую штучку почти нереально. Вед матерился, расстраивался. Гарик нашёл.

— Вот она моя родная, спасибо.

С тех пор у них были относительно тёплые отношения. Вед ведал хозяйством, служил третью или четвёртую командировку, всегда при штабе, всегда всё у него было, включая вечную банку энергетика в руках. Философия у него была простая: все всё воруют, надо Сталина вернуть и советскую власть.

— Ты эту дощечку не трогай.

— Я бы и не взял без спроса.

— Знаю я вас. Только отвернись, всё стащите.

— Вед, меня мама воспитывала у своих не брать. Мы с тобой просто из разных миров.

— Ладно, ладно.

Как-то Гарик шутейно сказал:

— Вед, проси, что хочешь, любое желание исполню, в разумных пределах.

— Гарик, нельзя так говорить человеку, который девятнадцать лет зону топтал. У него знаешь какие извращённые желания могут быть?

Ржач.

Мелвин, высокий рыжебородый связист, потомственный военный, расчесывая бороду маленькой расчёской, улыбаясь говорил:

— Бороду я не сбрею, только на гражданке, чтобы вы меня не знали, если что. Да и не запомните вы меня. Тебе ещё расти и расти, тьфу ты, забыл, что ты старый.

Гарик часто вспоминал своего немногословного первого командира, который ушёл на повышение через неделю, оставив за себя Бронзового мальчика. Прирождённый солдат удачи, всю жизнь в армии. С ним было спокойно.

— Какой тут воздух? Ты на море был? Вот там у нас воздух.

Наверное, не забудется, начарт, бывший участковый, который перечитал всего Пикуля. Прямо показатель, в наше время. Его помощник Олдун, маленький щупленький, тоже с зоны. Слова цедил, говорил редко, улыбался мало. В штаб попал после ранения.

— Я рискнул в своё время. Пан или пропал. Не повезло, зато здесь подниму нормально.

Много было народу, всех и в вправду не упомнишь.

Крыса

— Я люблю студенток третьего курса, они никогда не стареют, — сообщил почти сорокалетний лысеющий мужик с обвислым носом и раскосыми глазами.

В молодости он явно был красивым парнем, и раскосые глаза, признак азиатской примеси, были частью его обаяния. Он любил их широко раскрывать, изображая наигранное удивление. Но возраст берёт своё, и теперь обвислый нос с раскосыми глазами вызывали у Гарика крысиные ассоциации.

Крыса был не дурак, но верхушечник. С ним можно было поговорить обо всём, он любил говорить длинные речи. Однако, у него была современная болезнь: «тридцать пять плюс неудачник».

Такие люди часто встречаются в наши дни. У них нет хорошей работы, часто нет семьи, т. к. нет хорошей работы, часто нет дома, т. к. нет хорошей работы. Они бьются как рыба об лёд, но ничего не получается. К тридцати пяти у них проходит юношеский запал, что всё светлое впереди. Жизнь так или иначе проходит, а гордиться нечем. В глубину процессов они не заглядывают или не хотят заглядывать из чувства самосохранения: изменить ничего нельзя, система тебя пережёвывает и пережуёт. Психологический выход находится самый простой. Они начинают гордиться чем-то абстрактным. Обычно, это связано с их принадлежностью к национальности, вероисповеданию, государству и прочей шелухе, не связанной с их настоящими интересами. Защищают, они своё чувство гордости неистово, с каким-то рвением, и нежеланием принимать иное мнение. Возможно, потому, что это другое мнение разрушит скорлупу их мира.

— Наш правитель лучший из когда-либо бывших!

— Чего же тогда мы тут торчим, а не строим что-то путное?

— Ты, идиот! Нас обложили со всех сторон, у нас нет выбора!

— Кругом одни враги, это понятно. А почему селёдка, которую мы сами ловим, в пять раз за пять лет подорожала? Тоже враги?

— Ты ничего не понимаешь в экономике, идиот! Инфляция необходима для развития государства!

— И какое у нас развитие?

— Ты где живёшь? Ты вообще здесь живёшь или как? — глаза автоматически стали больше. — Ты знаешь сколько заводов построено за эти годы?

— Знаю, что развалилось несколько тысяч по банкротству.

— Что там развалилось? Закрыты нерентабельные предприятия! — Крыса брызгал слюной.

— Назови хоть одно новое градо- или государственно образующее предприятие.

— Я что их помнить обязан? На сайте есть. Я бы тебе показал.

— На сайте много чего есть, только предприятий нет.

— Идиот! — отчаянно взмахнул руками Крыса.

Чтобы не наживать себе врага, Гарик такие разговоры пресёк, но в дальнейшем Крыса проявил себя не только настоящим патриотом.

Выяснилось, что он не просто пошёл на войну, а заранее договорился работать в штабных. Умел со всеми найти общий язык, поулыбаться где надо, прогнуться, где надо, польстить, кому надо. Единственный человек, с которым он не пытался ладить был Зина. Его Крыса считал законченным дебилом, с которым никакие приёмы не работают. Как командира, он его не воспринимал, в том числе, учитывая приличную разницу в возрасте. Как человека тем более, но после скандала с закрытыми окнами не перечил:

— Бесполезно козла причёсывать. Всё равно козлом останется.

На лицо был вывод, что Крыса человек хитрый, продуманный, довольно умный и подлец, в чём Гарик убедился в первые дни знакомства, когда сослуживец пытался его подставить. Таких хватает везде, война не исключение.

Поневоле Гарик выстраивал с ним общение, надо как-то жить нос к носу. Это было довольно просто. Можно было задать пару вопросов на тему, где Крыса чувствовал себя экспертом, и минут тридцать слушать умные речи. В любом случае, это было хорошо, т. к. большая часть сослуживцев могла говорить только про баб, водку, наркоту и скотов, которых надо убить.

Кстати, нужно отметить, что разговоры исключительно ниже пояса, были проблемой не только для Гарика. Однажды, когда их вывели с зоны боевых действий, ему довелось стоять на посту с парнем, Никита. Они разговорились, и Никита заметил, что за пять месяцев устал от темы «в трусах». Это была примечательная ночь, когда можно было говорить об истории, психологии масс — о чём-то большом, оставшемся там, на маленькой корочке цивилизации, которую ещё называют культурой.

На работу и пожрать

Работали днём и ночью, посменно и бессменно. Графика, понятно, никакого не было. Задачи ставились, их надо было выполнять. Поэтому надо было жрать, когда была возможность, и спать, когда была возможность. Принимая во внимание свой возраст, Гарик ко всему этому относился очень внимательно.

До работы вела дорога вдоль поля, метров пятьсот. Днём ходить нормально. Светло красиво. Справа стоит подбитый танк, слева торчит из земли неразорвавшаяся ракета, разрушенные при обстреле домики. Как-то промчал грузовик с привязанными на бампере отрубленными руками, кистями вверх и вперёд. Кожа почти слезла, торчали растопыренные кости, покачиваясь на ухабах.

— Прикольно, — заметил кто-то.

— Ужасно, — заметил Гарик.

Ночью ходить было страшно, особенно одному. Тьма непроглядная. Руку вытянешь — не видно. Мерещились злые диверсанты. Что не было мистикой. Поговаривали, что люди пропадали, а потом их находили немного не целых, с вырезанными частями. Гарик всё порывался загнать патрон в ствол и снять предохранитель. Потом подумал, что это смешно. Если ты выйдешь на засаду ночью, то парни с ночниками и бесшумными стволами тебя снимут легко и непринуждённо, тем более, с его боевым уровнем.

Зато насчёт пожрать, всё было очень хорошо. Гарик ожидал, что кормёжка будет на уровне:

— Что сегодня на завтрак?

— Овсянка, сэр.

— А на обед?

— Овсянка, сэр.

— Не могли бы вы огласить всё меню?

— Овсянка, сэр.

Нет, нет. Всё было гораздо лучше. Паёк состоял из хорошей тушёнки, которую на гражданке купить невозможно, по крайней мере не встречал. Также входили каши, бобовые, всё с овощами и мясом. Причём, можно было сказать, что мясо с кашей, а не наоборот. Было кофе, чай, конфеты, шоколад, сахар, паштет и средства личной гигиены — влажные салфетки. В некоторых пайках были спички, их использовали как зубочистки.

За всё время службы Гарику паёк не надоел и поглощал он его с удовольствием. Как сказал, один кубанец:

— От тушёнки никогда не отвыкну. Дома мне она не по карману.

Особой популярностью пользовались конфеты, прозванные «ёжиками». Шоколад, вафли, арахис, карамель — почти валюта. Гарик поедал шоколад в объёмах, каких он не припоминал, даже в детстве. Наверное, мозг требовал. Если он был.

Начальство почему-то к пайкам относилось пренебрежительно, покупая продукты в тыловых магазинах. Хотя не только начальство, были парни, которые просто нос воротили от пайка:

— Тушняк, он и в Африке тушняк, остальное говно.

«Каждому своё», — думал Гарик, вскрывая любимую банку говядины с зелёным горошком.

Кто на сто процентов не воротил нос от пайков, так это штурма. Однажды, Гарик собрал все банки, оставшиеся от сухпая в одну коробку. Кроме тушёнки, остальное выбрасывали. С этой коробкой он дошёл до поста, где стояли штурма и предложил им.

— Начальство не ест.

— Зажрались, — часовой ловко подхватил коробку. — Если что, ещё приноси. Мы всё сожрём.

— Договорились.

У него быстро складывались отношения с работягами. Так было всегда.

Ещё один очень популярный продукт, в паёк не входит, — энергетики. Их употребляли почти все в каких-то безмерных количествах. У людей болели дёсны, выпадали зубы, но энергетики пили ящиками. Понять это было сложно. Единственное объяснение — снятие стресса, плюс тонус из-за невнятного режима с постоянными недосыпами.

Передислокация

Через месяц пал городишко, точнее то, что от него осталось. Разобрали каждый дом. Сплошные руины. Город битого кирпича из апокалипсиса, но реальный. Говорят, что в местах самых ожесточённых боёв ходить можно было исключительно по трупам. Это была редкостная мясорубка, с не очень внятным результатом. Более того, никто не мог объяснить, зачем его брали.

После объявления о взятии, первая фраза звучала так:

— Когда будет золотой дождь?

Для непонятливых надо пояснить, что речь идёт о премиях. Деньги — основная цель. За что, так сказать, боролись? Наёмники должны были получить свою прибавку и отправиться на передислокацию.

Всё так и произошло, почти по расписанию. Все снялись и ушли в палаточные лагеря в лесопосадки. Здесь началась курортная жизнь: ни прилётов, ни отлётов. Правда, Бронзовый мальчик, он же здесь станет Зиной, был гиперответственный, поэтому в какой-то период работали круглые сутки. То бишь, основательно выспаться не удалось. Но всё же война оказалась дальше, значит шансов на жизнь больше. Это Гарика радовало.

Жить стали плотнее друг к другу, до этого все были разбросаны. У Гарика появились знакомые, в том числе из людей, с которыми общаться во время боевых не было времени и возможности.

— По одной версии, люди, в итоге, превратятся в энергетические шарики, и будут блуждать по вселенной, — сообщил Белгородский Медведь.

Светловолосый, крепкий, тридцати пяти лет отроду. Он любил порассуждать на разные темы. Его мозг требовал объяснения всего, но работал немного хаотично. Он мог с самых высот мироздания упасть в трусы, а потом резко сменить тему на социальные отношения и устройство общества. С ним было интересно, но сложно. Медведь плохо воспринимал чужое мнение:

— Это чушь какая-то.

Приятель Медведя и коллега по работе, башкир, всё время хотел уйти в штурмы. Он не воспринимал штабную работу, но два его рапорта завернули.

— Говорят, нет людей на замену.

Гарик с Медведем убеждали башкира, что он дурак, что дома его ждут двое детей и туда надо вернуться, но башкир был непреклонен.

— Я пулемётчиком воевал и сюда воевать пришёл. Всё одно уйду.

В соседней палатке разместились трое бывших соседей по дому. У всех хорошее чувство юмора, не злобные, заботящиеся друг о друге простые пацаны. Главным у них был бывший омоновец, которому Гарик неправильно оставил свой телефон. Гарик просто забыл его, когда начал работать на боевых — сказалось нервное напряжение. Вторым номером шёл Колян, любимец женщин. Третий москвич, специализирующийся на некоторых махинациях с машинами, о которых лучше помолчать. Гарик подогнал москвичу полотенце, т. к. у москвича его стырили, а также ватные палочки, которых у пацанов не было.

— Как хорошо, что мы тебя встретили, — смеясь поблагодарил его москвич. Он был ходячей, вечно весёлой и неиссякаемой батарейкой.

Парни, в свою очередь, подогнали Гарику фонарик и аккумулятор, регулярно снабжали сигаретами. Жил с ними Гарик душа в душу, когда по работе они не успевали на обед в полевую столовую, он приносил им печенье, вафли, пряники — всё что можно было подгрести. Раз даже спёр пол-ящика печенья, пока столовские отвлеклись. Сам Гарик всё это не ел — не любитель.

— Ты, охренел? — возмутился Медведь. — Нам сейчас наваляют и в яму посадят.

— Молчи, я же не себе. Пацаны голодные с работы приедут.

Они свернули за деревья, и не спеша пошли вдоль вспаханного поля. Гарик любил ходить в столовую. Рожи, с которыми он жил изрядно надоели. Бронзовый мальчик своим присутствием создавал в палатке гнетущую тишину, т. к. при нём никто не общался, так, перешёптывались. Поэтому поход в столовую под голубым небом, занимавший целый час, был одним из любимых занятий.

Когда он принёс соседям печенье, начался откровенный и восторженный ржач.

— Гарик, как тебе это удаётся?

— Мне это уже говорили. Трескайте.

Общая обстановка была расслабленной, но все чего-то ждали.

Командир полка уехал в отпуск, ничего не сказав о планах. Он был не из тех людей, кто много говорил. Молодой, крепкий, всегда спокойный. Гарик ничего об нём не знал, но поверить, что этот молчаливый на работе, но в тоже время, с приятной улыбкой человек, может отдать приказ о расстреле, не верилось.

За него остался заместитель. Этого опасались все. Как говорил Бронзовый мальчик:

— Опять жестит.

Хорошо сложенный, крепкий парень, блестящие глаза немного на выкат. В нём чувствовался какой-то азарт, энергия, сила, но сила шальная, точнее шалая.

— Шалый, — так охарактеризовал его Гарик. — Его хорошо иметь в друзьях, но никогда нельзя знакомить с ним своих девок. Уведёт всех сто процентов.

Часть 3. Террорист

Подготовка к восстанию

Время бежало, дни текли, из городишки грузовиками вывозили трупы, светило солнышко, дождь капал и накапал какие-то странные новости:

— Нам предстоит боевая задача, — объявил команде Бронзовый мальчик. — Я хочу знать, готовы вы её выполнить или нет.

Все как один по очереди сказали, что готовы. Гарик сказал:

— Не знаю.

— Как это, не знаешь? — мальчик не любил неопределённости.

— Как я могу знать готов я или нет, если я не знаю задачи?

— Задача она и есть задача. Или готов или нет, — мальчик начал злиться.

— Задачи бывают разные, — возразил Гарик. — Если прыгать вниз головой с девятиэтажки, то я не готов.

— Дебил! — начал свирепеть мальчик. — Тебе никто такую задачу не ставит! Задача боевая! Готов ты или нет?

— Боевые задачи тоже разные. Например, расстреливать детей я не готов, — Гарик говорил, как обычно с мальчиком, ровным равнодушным тоном. — Какая задача?

— Дебил, ты дебил! Я спрашиваю, чтобы понять ваш настрой. Ваш дух!

— Тогда я в принципе готов.

— Меня твоё в принципе, задолбало! — Бронзовый мальчик, резко повернулся и ушёл в палатку.

Когда все разошлись Крыса хихикая подошёл к Гарику.

— Не мог что ли, как все ответить? Зачем Зину злил?

— Но я же не знаю, какая задача.

— Он тоже не знает, — не сдерживая смех, сообщил Крыса. — Просто хотел толкнуть речь. Будешь думать про смысл, ничего не получиться.

— Не ищи логику, там, где её нет?

— Молодец, растёшь.

Дня через три командарм снова объявил общий сбор. В принципе, именно так, все уже знали, что им предстоит, но официально это озвучено не было.

— И так, — торжественно начал Бронзовый, — мы завтра выдвигаемся на столицу!

Гарик шуршал в коробке в поисках сахара.

— Наша задача взять столицу. Помочь Президенту перевешать всех генералов, которые ставят нам палки в колёса.

Гарик продолжал шуршать. Сахар никак не находился.

— Это просьба Президента! Вы представляете?

Гарик наконец-то нашёл сахар в пакетике и начал искать в коробочке кофе. Крыса прятал улыбку, старательно отворачиваясь.

— Да прекрати ты уже! Ты слышишь, что я говорю? — почти крикнул мальчик.

— Да, — кивнул Гарик, извлекая из коробочки кофе. — Ты говоришь, что мы собираемся совершить государственный переворот. Это не новость, я об этом в учебном лагере пацанам рассказывал. Если у начальства всё продумано и решено, то может получиться. Если нет, нас всех перебьют.

— Дебил! Ты слышал, что я сказал? Президент в курсе!

— Это он кому доложился, что в курсе? Тебе? А если это развод?

— Короче, кто не хочет тот, не идёт! Но это личная просьба Президента!

— Тогда я иду.

— Я бы тебя не взял, но людей не хватает, — резко ответил командарм.

— Понимаю, я бы сам себя не взял.

К вечеру Бронзовый мальчик привёз пулемёт и ящик ВОГов (подствольные гранаты). Как выяснилось не только стрелять из пулемёта, на даже заряжать его никто не умел. Точнее умели Крыса и Гарик, но ни тот, ни другой об этом благополучно не сообщили — кому охота таскаться с этой бандурой, отвечать за неё и чистить? Поэтому один из техников дошёл до поста, где стояли штурма.

Обучение прошло гладко, минуты за две. Техник с пулемётом наперевес гордо вернулся в палатку.

«Теперь мы в безопасности», — усмехнулся Гарик.

Крыса снова старательно прятал улыбку.

— Парни, у нас есть одна проблема, — сообщил мальчик. — Мы ни разу не были в бою.

— У нас две проблемы, — сообщил Крыса. — Подствольников для ВОГов нет. Поэтому мы можем ими кидаться или орехи колоть. Удобная вещь.

— Как нет? — удивился Бронзовый мальчик, даже не обратив внимание на сарказм.

— Нету, — уныло заметил техник. — У меня был, но я его на прицел обменял.

Марш на север!

Сон короткий. Подъём ранний. Вперёд, навстречу судьбе!

С утра началась погрузка. Команде Гарика предстояло ехать на грузовой буханке крытой брезентом. Его с одним пареньком, помощником техника, как самых ненужных командарму определили в кузов. Гарик был этому несказанно рад. Ехать впереди означало не только не прилечь, но и не вытянуть ноги. Всё было заставлено шмурдяком и оборудованием. Плюс на коленях держали пулемёт. Та ещё радость гонять в обнимку с этой железякой двое суток.

Бронзовый мальчик, ревностно исполняя обязанности командарма, притащил ящик с лимонками (граната Ф1) и ящик патронов для пулемёта. Всё это надо было запихать под ноги в кузов, где места и так было не очень.

Шмурдяк сложили, надо было быстро метнуться до техников. Пока подсобирывались, убирали мусор, машина вернулась. Выяснилось, что шмурдяк забыли закрепить, он развалился по всему кузову, заняв всё место. Водила громко матерился, но выяснилось, что шмурдяк не примотали, т. к. Бронзовый мальчик ещё не принёс свой. Бронзовый мальчик принёс свой шмурдяк. Всё опять переложили, подмотали.

Бронзовый мальчик дал команду трогаться. Проехали метров пятьсот, Гарик начал обустраиваться поудобнее. Вспомнили, что забыли ящик с патронами для пулемёта. Вернулись. Загрузили ящик. Командор здорово матерился, называя всех дебилами, дал команду трогаться. Выехали на перекрёсток. Остановились, ожидая движения колонны. Прошёл час. Потом ещё час. Колонна двинулась. Буханка заняла своё место в колонне. Вперёд, на встречу судьбе!

Ехали медленно. Пылища поднималась и временами окутывала кузов. Гарик с соседом обустраивали свои сидячие и, на будущее, лежачие места, пожирая заранее припасённые Гариком конфеты и паштеты. На перекрёстах им махали такие же боевые бомжи, желая удачи с развешиванием генералов на столбах. Выехали на асфальт, тут дорога пошла веселее, пыли не стало, скорость прибавилась. Гарик пытался заснуть, паренёк, пытался поговорить.

— Как думаешь, будем штурмовать столицу?

— С ума ты сошёл что ли? Это же гос. переворот. Здесь всё немного не так. Внутри столицы сейчас должны решить все проблемы. Всех арестовать и объявить о свержении власти. Наша задача будет занять подходы, чтобы никто не дёрнулся. В противном случае, всё это плохо спланированная хрень.

— Почему ты так думаешь?

— Это историческая логика. Так всегда было, во все времена. Переворот готовиться в столице, ближе к власти. Если внутри столицы вопрос не решён, то чем кончится, бабка на двое сказала. Там своих войск валом. За просьбу Президента я тоже сомневаюсь. Если наш лорд свернёт шею всем генералам, что ему помешает свернуть шею большому начальнику? Повесят его на столбе, рядом с его министром, вторым номером. Если он не идиот, то это понимает. Если идиот, то обязательно повесят.

Народ на обочинах приветственно махал колонне, гражданские водители давили на сигналки.

— Смотри, Гарик, как нас поддерживают. Народ с нами!

— Он не с нами, он против них. Это раз. Машины попроще сигналят, а побогаче нет. Это два. На обочинах стоит не весь народ, а маленькая часть. Это три. Махать и реально поддерживать, действовать — не одно и тоже. Это четыре. Сейчас бабахнут разок, и вся группа поддержки по домам разбежится. Давай поспим?

На границы колона остановилась. Но ненадолго. Таможня отдала честь, в обоих смыслах. И молча пропустила. Покатили по гражданским автострадам. Первые сутки ничего особо интересного не произошло. Двигались. Останавливались. Снова двигались. Каждый час, зачем это делать Гарик так и не понял, помощник должен был сообщать по рации командарму, что они на месте.

— Командир, помощнику.

— На связи.

— Мы на месте. Всё в порядке.

— Конец связи.

Через час всё повторялось.

— Командир, помощнику.

— На связи.

— Мы на месте. Всё в порядке.

— Конец связи.

Три часа ночи.

— Помощник командиру!

— На связи!

— Почему не докладываешь, спишь?

— Нет, нет. Мы на месте.

— Запарили вы! Скажи ему, что я выпал, сбежал, в сортир ушёл, догоняю! Пусть колонну останавливает! Идиоты, блин, — ругался Гарик.

Помощник закатывался от смеха. Пытался уговорить Гарика самому докладывать, но Гарик показал ему большой и толстый, со словами мол тебе рацию доверили, ты и не спи.

Утром раздалась команда:

— Воздух! Покинуть машины!

Тормознули. Народ повалил в лес у обочины. Гарик в бронежилете, каску одевать не стал, автомата хватает, кряхтя, сковырнулся с кузова прямо на больную ногу.

«Ещё пару раз так спрыгну и до столицы инвалидом доеду».

Вертушка заходила сбоку. Народ прижимался к кустам и деревьям. Выстрел. Вертушка уходит в противоракетный манёвр, барражирует на приличном расстоянии и исчезает.

— По машинам!

Гарик, кряхтя забирается в кузов.

«Да, воин из меня ещё тот».

— Движение!

Пару часов проходит в спокойном режиме. Солнце к обеду распалилось. Пот лил градом. Гарик, снял бронежилет и устроился поспать.

— Воздух!

Все снова прыгают из машин, бегут в ближайшие кусты на обочину и сидят там до команды:

— По машинам!

Начинается движение. Только тронулись.

— Воздух!

«В рот компотом!» — Гарик снял бронежилет. Получил выговор от Бронзового мальчика за то, что без бронежилета. Залез обратно. Одел бронежилет.

— По машинам!

Гарик ещё не успел слезть. Снял бронежилет. Проехали минут двадцать.

— Воздух!

Все снова прыгают в разные стороны, в этот раз у какой-то деревушки. Местные сначала повылазили со всех сторон. Любопытно. Кто-то приветствие кричит. Только один дед сразу загнал корову и начал собирать гусей.

В это время на колонну зашёл вертолёт.

— Огонь на поражение! По готовности!

ЗРКашник берёт вертушку в прицел, ведёт. Всё, что может стрелять смотрит стволами в небо. Вертолёт даёт залп, ракеты уходят в никуда. Выстрел! Вертушка задымила, завалилась на бок и рухнула.

Местные разбегаются кто-куда. На лицах бравых наёмников ни следа от радости.

— А нас особо не ждут.

— Чего-то не сложилось.

Вертушка дымила где-то за деревней. Дед загнал гусей и подошёл к парням. Протянул банку маринованных грибов.

— Перекусите, мужики.

— Спасибо, дед. Мы сытые, — глаза привычно и быстро ощупывают всё вокруг.

— Возьмите, сынки. Пригодится, — дед снова протянул банку. — Вы там, в столице, порядок наведите. Устал я уже на этот бардак смотреть. Только не прогадайте, а то шило на мыло поменяете. А народу советская власть нужна. Народная, а не буржуйская.

Кто-то взял у деда банку, не обижать же старика. Поблагодарили, пообещали не пролететь.

— По машинам!

На следующую команду воздух Гарик решил никуда не прыгать. Остался лежать в кузове. Его обозвали дебилом, но уже не так рьяно. Сказывалась всеобщая растерянность. Через пару часов пришла новость, что все они объявлены террористами, что армия выдвинулась на позиции, и будет их встречать. Колонна встала. Начальство думало. Бойцы скучали.

За машиной, чтобы никто не слышал, но брезент не особо мешает, техник вполголоса разговаривал со своим помощником.

— У тебя тут родственники недалеко?

— Не очень, — также вполголоса ответил паренёк.

— Гражданская одежда с собой? Только тихо.

Стало понятно, что к такому повороту бравые наёмники не готовы. Вчерашняя бравада с пулемётом, сегодня сошла на нет. Подобные разговоры велись повсюду. Поговаривали, что кое-кто уже свалил. Более того, сваливало и начальство.

— Надо прекратить панику, — серьёзно заявил Гарику Медведь.

Они ехали в соседних машинах, а сейчас вместе коротали время на обочине.

— Чего тут прекращать? Все разбегутся, — прокомментировал Гарик. — Я тоже свалю, если начнётся гражданская война. Со своими воевать желания нет. Да и раздолбают нас быстро. Они же нас снабжают всем. Боеприпасов на неделю не хватит. Все драпанут, только надо это грамотно делать. Сейчас рано.

— Ты серьёзно?

— Конечно, серьёзно. Если дадут приказ занимать ближайший город и вставать в оборону, то надо точно когти рвать, а пока подождём.

— Какие когти? Контракт подписан. Приказы надо выполнять. Ты чушь несёшь!

— Успокойся, Медведь. Сам увидишь, как разбегутся. Никого не остановишь.

— Говори тише.

— А что я такого говорю? Контракт есть трудовой договор, в рамках закона, хотя совсем не в рамках, но всё же. Опять же, контракт не обязывает меня совершать уголовное преступление. Если бы ты работал на гражданке в охранной конторке, а твой начальник приказал бы тебе идти и штурмовать ментовку. Ты бы пошёл? Нет. Ты бы сказал, что у твоего босса, чердак поехал. Здесь всё аналогично.

— Лучше, помолчи.

К ним подошёл Бронзовый мальчик.

— Ну как, Гарик. Офигел, поди?

— По-моему, это ты должен офигеть. Я тебе позавчера вечером именно об этом и говорил.

Бронзовый мальчик ничего не ответил, впервые, наверное, не обозвал, не нахамил на возражения — просто молча отошёл.

— Тебя, за такие разговоры могут шлёпнуть.

— Ты серьёзно, Медведь?

— Вполне.

Они не двигались несколько часов. Какие-то механизмы судьбы крутились сейчас, решая их дальнейшую жизнь. Народ лежал, сидел, стоял, ел, спал вдоль дороги. Разговоры полушёпотом. Подозрительные взгляды. Как обычно, слухи или трассера. Вроде кто-то сбежал, кого-то раздолбали вертушки, взорваны мосты по ходу движения на второстепенных дорогах. Вдруг дали команду.

— Занять круговую оборону!

Залегли. Вдали в поле люди.

— Кто там шарится?

— Вообще-то, мы на мирной территории. Люди здесь везде шарятся.

— Кажется, они за нами наблюдают.

— За нами здесь все наблюдают. Мы же как цирк.

Не поржали, только поулыбались немного, всматриваясь в окрестности.

Редкие машины заворачивали от греха подальше в объезд. Тишина. Комары. Жарко. Хочется спать. Хочется снять берцы. Искупнуться бы. Солнце пошло на закат. Смеркается. Комаров стало больше. Солнце у кромки горизонта. Закуривая, Гарик увидел головную машину. Она ехала вдоль колонны назад. За ней ещё одна.

— По машинам!

Вся масса людей и металла развернулась и двинулась в противоположную от цели сторону. Только куда? Помощник техника гадал варианты:

— Если нас обратно в учебный лагерь, то, значит, всё закончилось. Стволы сдадим и домой, только бы деньги отдали.

— Деньги — это хорошо. Только я ни фига тут заработать не успел.

— Зато живой.

— Согласен.

— Может мы обратно на войну?

— Возможно, а, возможно, сейчас захватим какой-нибудь городишко и начнём гражданскую войну.

— Чего тогда делать?

— Чего ты спрашиваешь? Вы же с техником уже решили к твоей тётке сбежать.

— Подслушивал?

— Валялся в кузове, когда вы трепались. Не боись, я не сдам. Решили так решили, только уходить надо грамотно. Чтоб свои в спину не шмальнули.

— Как?

— Пойдешь на пост и пропадешь. Только ты не спеши. Сдаётся мне, всё хорошо закончится.

— Это ещё почему?

— Наши отцы командиры, конечно, могут дуркануть. Но с другой стороны, они старые вояки, всё понимают. Войны не получится. Не тот расклад сил. Сейчас все договариваются, и договорятся. Солдатики всем нужны. Сменят одного лорда на другого и пойдём дальше воевать. В средние века так всегда и было. Марш на север отменяется, начинаем марш на юг! — бодро закончил Гарик, хихикая. — Конфеты ещё остались?

Последняя фраза подбодрила паренька:

— Главное поворот не пропустить. Смотря куда свернём.

— Я спать. Сил больше нет. Прошлую ночь почти не спали, перед этим ночь работали. Глаза закрываются. Если на учебный лагерь повернём, разбуди.

Марш на юг и бардальеро

Всю ночь и весь следующий день, с небольшими остановками тряслись в машинах. Народ также продолжал махать руками, но наёмников это не бодрило. Проехали все повороты, значит, властям не сдаёмся. Их вывозили обратно на места прифронтовой дислокации. Подразделение, где работал Гарик, собрали со всех полков в одну кучу на отдельной базе.

В первый вечер все стекались в огромный складской ангар, где можно было выпить горячего чая, посмотреть новости, рассказать новости, послушать новости из других полков, послушать слухи и самому их запустить.

Дверь постоянно открывалась и закрывалась. Вваливались новые люди, которых Гарик не знал. Никто ни с кем не знакомился. Просто здоровались. Подсаживались к столу, выпить горячего чая. Говорили, слушали, уходили.

Глаза красные тревожные, под глазами чёрные круги от недосыпа, рожи небритые, на рукавах курток остатки скотча. Кто-то эмоционально говорит, кто-то молчит, смотрит в кружку. По телевизору ничего внятного, кроме того, что они террористы.

— Разбили головную часть колонны с вертушек. Надо было стрелять, а так человек пятьсот наших положили. Как корова языком слизала.

— Прямо пред нами в машину попало. Кувыркнулась в канаву. Вся осколками посечена, а водиле хоть бы что. Вылез, шмурдяк забрал и в другую машину пересел.

— А нашу машину сожгли. Нас там не было никого, в посадке сидели. Шмотки жалко, ничего не осталось.

— Говорят, пятый полк сдал всё тяжёлое вооружение, чтобы обратно выпустили.

— А что толку, здесь то чего делать? Оборону будем держать?

— Я думал не выскочим.

— А у нас двух бойцов расстреляли, как дезертиров, при попытке к бегству.

— Два вертолёта мы сбили. Кто ещё сколько не знаю. Говорят, даже самолёты сбивали.

— Хрен знает, что лучше. Сейчас по двадцать пять закатают, будешь до конца жизни сидеть.

— И как теперь домой ехать? Посадят. Воевать до талого? С кем?

— Самые умные из начальства уже сбежали с нашими данными.

— Слыхал. Выторговывают себе сладкие места.

— Ничего, как-нибудь устаканится. Ничего нам не будет.

Весь этот поток слов, пересекающихся и отдельно, по очереди и сразу наполнял помещение ангара. Гарик сидел на углу стола, слушал. Пил чай. Горячий чай — это очень, очень хорошо. Так прошло часа два или три. Народ начал расползаться спать. Бронзовый мальчик договорился, что их команда остаётся ночевать в ангаре (однозначно плюс в карму). Когда остались почти все свои и местные, командарм неожиданно спросил:

— Гарик, а ты что по всему этому думаешь?

Для Гарика это был очень странный и очень неожиданный вопрос. В команде его мнение никогда никого не интересовало, тем более Бронзового мальчика. Он поставил кружку с чаем на стол.

— У меня простая версия. Нашему боссу специально дали зелёный свет. Убедили его, что никто ему не помешает, что всё пройдёт, как по маслу. Хотели посмотреть, поднимет он хвост или нет. Для чего, тоже понятно. Скоро большие выборы. Нужно лишние фигуры с доски убирать. Нужно посмотреть, кто свой, кто чужой. Это большая политика, большая игра. Здесь людей особо не считают. Сложат сотню другую, не заморочаются. Кто это сделал конкретно, только версии. Может быть лично большой начальник, может быть партия, которая хотела нашего босса свернуть. Для нас не суть. Мы хвост подняли, нас сломали. Теперь можно официально разоружить, вылить ведро грязи, босса закопать или отправить в бесконечные бега за кордон.

— А с нами теперь что будет?

— А с нами ничего не будет. Либо расформируют и по домам, либо предложат переподписать контракт, например, с министерством. Сажать нас всех очень хлопотно, учитывая популярность конторы в народе, для имиджа не выгодно. Загонять наших командиров в угол, означает большую кровь. Если мы ещё так себе, то штурма по стране разбегутся, столько шороху наведут, мало никому не покажется. Поэтому, всё спустят на тормозах, думаю в ближайшие дни. Пока договариваются как.

На этом вечер встречи закончился. Пошли раскладываться по углам, кто где себе местечко присмотрел. Вдруг пошёл ливень. Капли барабанили по металлу, в нескольких местах крыша текла, заливая пол. Пришлось перетаскивать вещи на сухие места. По огромным стеклам полились ручьи воды, они бежали, бежали без остановки под равномерную барабанную дробь, бежали, бежали вниз. Гарик уснул.

Утро началось хорошо. Ничего не надо было делать. Можно было лежать. После произошедшего начальству было ни до кого, сами ничего не знали. На складском ангаре хранились все запасы подразделения по сухпаю и вода, чего ещё может пожелать солдат? В наличии были все бытовые приборы. В соседнем здании был душ. Жизнь прекрасна. Гарик потянулся, и решил ещё поспать.

День прошёл в процессе пинания воздуха, валяния, питания, болтологии и просмотра новостей, которые вторые сутки сообщали одно и тоже. К вечеру удалось сделать нелегальный звонок жене, звонки были запрещены, но телефонов на руках было много.

— Привет, любимая. Я жив здоров. Не переживай.

— Привет, любимый. Как не переживать? Ты перед отъездом говорил, что если начнётся заварушка с правительством, а она по всему должна начаться, то ты обязательно пойдёшь. Я тут с ума схожу.

— Всё нормально. Я уже вернулся. Не переживай, извини, говорить долго не могу, если что измениться, постараюсь сообщить. Целую крепко. Муж.

На следующий день их простили, амнистировали, закрыли уголовные дела. Оставалось ждать, чем закончатся переговоры на высшем уровне. Первую неделю они ждали очень комфортно. На вторую неделю, начальство начало проявлять активность. Активность начальства, в период бездействия, особый случай для подчинённых.

— Одуплилось, видать. Теперь они с нами в один душ не ходят.

Душ для бойцов организовали отдельно. Всех согнали в один большой ангар, чтобы не жили, где попало. Организовали посты по периметру. Отдельная рота охраны, которая охраняла периметр недоумевала, зачем у них за спиной второй круг постов. Но надо так надо! Конечно, начались учения, приборки, уборки и прочее тому подобное.

У них появился старшина, в возрасте немного за полтинник. Гарику он напоминал злобного персонажа из мультика про оловянного солдатика. Маленький, плотный, голова вперёд на сутулых плечах. Знал всё. Воевал везде. С уголовными авторитетами был на короткой ноге, денег на гражданке зарабатывал тоннами. Что делал здесь, при таких бурных возможностях, непонятно, но скорее всего очень много врал. Кроме всего прочего, был очень криклив:

— Я таких как ты на части резал!

И не всегда логичен:

— Здесь инициатива наказуема. Это армия. Молчи и делай, что говорят.

Через час:

— Поэтому у нас ничего не получается. Никто ничего делать не хочет. Никаких мыслей у вас нет. А надо проявлять инициативу, работать коллективно и с головой.

Работал он в отряде электриком и снабженцем. Старшиной его назначили, как самого старого, чтобы порядок в ангаре был. Начальству улыбался, пытался «леща закинуть», но был особо начальству не нужен. Так, в бочке затычка на время. Расходился он не на шутку, но исключительно горлом. За выражениями не следил, особенно в отношении простых бойцов.

— Слышь, старшина, ты, вроде, пожилой человек. Мог бы за языком последить.

— Это моё мнение, считаю, что ты дебил, так и говорю. Дебил.

— Ты бы своё мнение придержал немного. Так, для приличия. В одной казарме сидим.

Но что-то объяснять ему было бесполезно.

Гарик работал старательно, не отлынивал, просто потому, что не любил прятаться, отмазываться, и прочее. Ему было проще сделать работу. Хотя филонщиков хватало. Однажды грузили боеприпасы, молодой боец с трудом поставив ящик в кузов, обернулся, не видит ли начальство, и со словами:

— Да ну это на фиг.

Припустился лёгким бегом обратно в казарму.

Гарику захотелось бросить ему в спину гранату. Бывают же уроды.

Если была возможность, он гулял около базы по длинной дороге. Заодно, знакомился с пацанами из роты охраны. Часто доводилось сидеть на посту. Снова завязались новые знакомства. Оказывается, в других командах жили веселее, были и люди весёлые, интересные. Попался даже один кандидат наук.

«Что ж мне так с коллективом не повезло?». — подумал Гарик, слушая очередной трассер, который запускал его сосед Мишка.

— Сегодня сообщили, тебе говорю. Мы на Кубу едем. Кто, желает. Там зарплата почти в два раза больше. Ты пропустил всё. Останешься здесь, как дурак. Надо к командиру сходить, записаться. Прямо сейчас иди.

Когда за парнем простыл след, Гарик спросил у довольного Мишки.

— Нафига ты его подставил? Его же сейчас отматерят.

— Скучно же. Сейчас и ему будет весело, и начальству.

По вечерам у них образовался клуб азартных игр. Играли в основном в покер на деньги. Орало сразу несколько телевизоров. Повылазилимелкие бытовые конфликты, чуть не до драки. Не армия, не контора, не притон. Гарик не смог подобрать правильное определение для этого сборища: для пионерского лагеря слишком поздно, для зоны слишком вольно — бардальеро. Но наблюдать было одно удовольствие.

Команду Гарика расформировали. Точнее она распалась как-то сама собой. Техник поругался с Бронзовым и перевёлся, вместе с ним помощник. За ними Крыса. Ещё один ушёл в отпуск. Бронзовый не сумел утрясти ситуацию, его обвинили в развале, и самого отправили в отпуск. Хотя никого никуда не отправили и все продолжали жить в ангаре.

Остался только Гарик, который не мог выступать как мощная боевая единица, олицетворяющая целое подразделение. Поэтому его тоже перевели. Нового командира он ещё не видел и жил спокойно.

Тишину нарушали вращающиеся лопасти раздолбанного вертолёта и перекатывавшаяся по бетонке пустая пластиковая бутылка. Несмотря на лёгкий ветерок, который и создавал всё это движение, было очень жарко. Солнце палило нещадно. На улице никого не было. Гарик сидел в тени на стульчике, бережно придерживая свой любимый автомат — это был его пост. Он охранял ангар.

— Гарик, ты больше на рыбака похож, чем на солдата, — к нему подошёл помощник техника.

Совсем недавно помощник съездил Гарику по физио, но драки не получилось — растащили. Гарик был сам виноват, т. к. прилюдно послал помощника подальше. С другой стороны, Гарик не знал, как себя вести с этим человеком, который по своему поведению был похож на собаку. Человек-собака, один из команды назвал его человеком-рабом.

Его воспитывали, наказывали, били, но он всё равно продолжал всё ломать и портить, врать и изворачиваться. Это было сложно понять, но это был факт. Его несколько раз хотели отправить в штурмы, но судьба жалилась над ним, и по ряду причин он оставался. Сам он страшно боялся попасть в пехоту, готов был терпеть все издевательства и продолжал вилять хвостом перед хозяевами. Над ним все издевались, даже измывались. Все, кроме Гарика. Помощник воспринял это за слабость и начал регулярно доставать пса войны. В итоге, Гарик его послал.

После инцидента помощник сильно испугался своих действий. Лебезил перед Гариком, носил ему сигареты, пытался всячески уладить конфликт, что ещё больше смешило Гарика и ставило в тупик.

— Мне всё равно, на кого я похож.

— Не надоело тебе здесь тупить?

— Логика наёмника подсказывает, что нужно хорошо окапываться, сидеть в обороне и нести караульную службу. И никакого героизма. Так больше шансов вернуться домой с деньгами и потратить их самому. Поэтому я могу здесь сидеть хоть полгода, хоть год. На гражданке охранникам в разы меньше платят.

— Только сухпай надо оставить.

— И попить, — Гарик глотнул тёплую воду из бутылки. — Пейзаж не загораживай.

На них вышла стая бездомных собак, их здесь прикармливали из пайков.

— Надо бы пострелять их, — заметил Гарик. — Такая стая ребёнка запросто сожрёт.

— Ты что, собаки тебе в чём виноваты? Хозяева их бросили, они одни остались.

— Верно, хозяев мы перебили.

У солдатиков вообще была большая любовь к животным. Кошечкам, собачкам. Наверное, это была реализация недостающего домашнего тепла.

— Убить кошку плохая примета!

Действительно, когда наша артиллерия разбирала на запчасти жилые дома, туда выходила специальная группа любителей животных, выводила собачек, кошечек, попугайчиков. Потом хлопали дом вместе с хозяевами, кошечек там не было, они были спасены специальной группой. Таким образом, удача всегда сопутствовала нам во всех делах. Ведь мы берегли всякую скотинку, которая самостоятельно подыхала с голоду, когда мы уходили. Но это же не наша вина! Просто идиллия. А люди? А люди остаются. По подвалам, с детьми. Без собачек. Или просто мёртвые. Их можно убивать, это не плохая примета. Занавес.

Часть 4. Армия 2.0

Ещё через пару дней у них забрали автоматы. Гарик сделал это с большим удовольствием. Автомат, как бронежилет и каска, входил в систему личной ответственности. Потерять автомат, даже в бою, означало получить штраф в размере месячной зарплаты. Вот так. На войне тоже бывают штрафы, прямо как в любой конторке в наше время.

— Шо вы хотите? Капитализм!

Теперь они ходили на посты с лопатами. Однажды возле штаба начался ржач, по поводу их действий при обнаружении противника. Предлагалась масса вариантов действия с лопатой, но все они заканчивались бегством. Было это в два часа ночи. Говорят, командир отряда не спал, слушал. На следующий день посты сняли.

Народ начали в принудительном и добровольном порядке отправлять в отпуска.

— А когда обратно?

— Зайдём в зону боевых действий, вызовем.

«Значит никогда, кто ж нас теперь в эту зону пустит и оружие даст?» — рассуждал Гарик.

Наконец-то колесики судьбы крутанулись и пришёл приказ переброски в соседнюю республику. Родина решила сбагрить беспокойную контору подальше. Начались сборы.

Гарик должен был ехать на буханке вдвоём с водителем, который подошёл за сутки перед отправкой. Познакомились, пошли паковать машину.

— Подай, пожалуйста, веревочку.

Гарик замер на пару секунд.

— Что ты сказал?

— Подай веревочку, пожалуйста.

— Обалдеть, за три месяца первый раз слышу от человека слово «пожалуйста».

— Да? Тогда давай веревочку, — улыбнулся водитель, — пожалуйста.

— Конечно, держи.

Водитель был из Новосибирска, инженер. Высоченный, худющий, с ироничной хитрецой в глазах. Они болтали всю дорогу обо всём. Трескали «ёжики», которые Гарик предварительно по-хозяйски изъял из забытой кучи сухпая. Можно сказать, наслаждались жизнью все трое суток дороги.

— Буду детям в детском саду рассказывать, что на войне питался только «ёжиками» и открою коробку.

— Воспиталка в обморок упадёт, пока узнает, что это конфеты.

Единственным минусом, как обычно, был страшный недосып. К концу глаза не слушались и закрывались.

— Что-то нас здесь не радостно встречают, — сообщил новосибирец проезжая очередную деревню, приютившей их страны.

— Конечно, мы им войну принесли. Если их батька позволит нам начать действовать с его территории, то им кранты. Они боятся.

— Не позволит, он сам боится.

— Согласен.

— Знаешь, я расстроен, что у нас всё забрали. У меня было семь кило пластита. Нажито непосильным трудом. Если бы знал, что на таможне так проверять будут, обязательно бы оставил.

— Зачем тебе пластит?

— Очень нужная вещь. Я могу таким объёмом взорвать целую деревеньку, например, как эта.

— Поздравляю, Валера. Вот поэтому, они нам и не рады.

Поржали.

— Домики здесь удобные, деревянные.

— Чем же они удобные?

— Легко разбирать на мародёрку. Там всё время камень был. Чего-то надо, хрен найдёшь. А здесь, пожалуйста, скинул пару брусьев и делай, что хочешь.

— Действительно, удобные домики. Однако пару месяцев назад, критерий удобного домика был у тебя малость другой.

— Так это, когда было? — рассмеялся Валера.

Радушные хозяева встретили наёмников очень ласково: поселили в палаточном лагере за бетонным забором, с колючей проволокой, и выставили три круга охраны.

В первый же день штурма перелезли через забор за яблоками, в соседнем лесочке. Были пойманы. Отжимались, приседали и бегали в бронежилетах по лагерю.

— Надо же, яблочек не хватило, — заметил Валера. — Нет, дно человеческого дебилизма бездонно.

— Где-то я это уже слышал, — усмехнулся Гарик.

Отлежались пару дней, обустроились. Пора браться за дело. Псам войны раздали лопаты, пару топоров и вперёд. Установка такая: мы будем зимовать в блиндажах, построим их сами. Конечно, слабо верилось, что мы будем зимовать в блиндажах, тем более «построенных сами», тем более при таком уровне инструмента, тем более при таком уровне материалов. Поэтому вывод псы войны сделали простой: у них Армия 2.0. Начальство решило их чем-то занять, чтобы они книжки умные не читали, разговоры неправильные не вели и всё такое прочее, как положено. По-простому, звучит так: чем бы солдат не занимался, лишь бы упластался.

Руководство дало ценные указания. Для начала выкопали место под душ и туалет, на следующий день выяснилось, что душ расположен строго у входа, где планируется подземная блиндажная столовая. С планом размещения блиндажей сверились. Руководство дало ценные указания. Душ закопали.

Решено было вызвать экскаватор. Чтобы экскаваторщик не ошибся в размерах ям под блиндажи, было принято решение снять по всей поверхности будущей ямы дёрн, сложить его отдельно, потом использовать. Руководство дало ценные указания. Начали копать.

— Интересно, насколько слепой этот экскаваторщик, что ему так яму обозначать надо?

— Надо, чтобы ты копал, копай.

В такой коллективной работе на свежем воздухе сразу видно, кто халтурит, кто работает. Но круче всех отличился Крыса. Он не стал включатся ни в одну группу, например, на подмену. Сел в центре всей этой стройки под дерево и начал смотреть себе под ноги. Единственной его проблемой, было отсутствие сигарет. Раз в час он поднимался, шёл до какой-нибудь группы стрелял там сигаретку. Выкуривал её и возвращался под дерево. Занимал свою позу и молча сидел, разглядывая что-то под ногами час. Потом всё повторялось. Гарик наблюдал за ним целый день. Умилялся и удивлялся уровню человеческой подлости. Правда, через неделю работ, Гарику стало даже жалко Крысу. Он выглядел больным, раздражённым мужиком за сорок. Гарик подумал, что у него плохо со здоровьем, и здесь он бодрится, пытается быть на уровне с молодыми, хотя к сорока годам быть на уровне с молодыми, человеку, прожившему жизнь без кола и двора очень сложно. Ну, да ладно, Крыса не самый хороший человек. Гарик имел возможность больше с ним не общаться и никогда не общался, даже не сказал «пока» перед отъездом домой.

Вечером их привозили обратно в лагерь, где теперь собралась в одну кучу вся контора. Здесь же он встретил своих по учебке. Узнал, что Димка погиб, что Машинист ранен, но неизвестно вытащили его или он так и истёк кровью в подвале. Что циник остался один на позиции и отстреливался из пулемёта несколько часов, отбив три атаки. Пока не подошли свои, и его тяжело раненного увезли в госпиталь. Рим выжил, но к соседям на житьё ехать отказался, уехал к себе на Балтику. Узнал, что осталось их целых семь-восемь человек. Остальные — половина убитые, половина по госпиталям. Выслушал кучу страшных и смешных историй. Но сил на эмоции не было. Что-то в нём зачерствело. И он никак вспомнить имя паренька, который был ему очень рад. «Васька!», — но это уже на следующий день.

Нашёлся Белгородский Медведь. Почти каждый вечер он заходил за Гариком или Гарик за ним, и они гуляли по периметру зоны, ведя светские разговоры. Обоим нужна была отдушина.

Ямы выкопаны, пора готовить бревно на блиндажи. Руководство дало ценные указания. Поехали в лес пилить и таскать брёвна. Пацаны, уже поскуливали и роптали: на войну приехали или зону топтать? У кого-то с непривычки начались проблемы со спиной. Бревно, оно, конечно, не компьютер. От нормального лесоповала отличало два момента: не было четкой выработки объёма, и сухпай с конфетами.

Брёвна грузили в машину, довозили до полянки с блиндажами и складывали в ста пятидесяти метрах от ямы будущего штабного блиндажа. Шкурили брёвна. Таскали к штабному блиндажу на горбу или снова загружали их в машину, везли сто пятьдесят метров до штабного блиндажа, разгружали. На вопрос:

— А нельзя брёвна сразу привести к будущему штабному блиндажу и там зашкурить?

Был получен уникальный ответ:

— Нет, вы там намусорите.

Шкурить бревно лопатой можно, но то ещё удовольствие. К удивлению, временами присутствовали некоторые из начальства, показывали примеры. Правда только примеры, как надо работать. Сами, обычно не работали. До обеда, как правило, все уезжали по важным и очень важным и очень ответственным делам обратно в лагерь, где и сидели в доступном начальству интернете, в важной начальственной палатке, отдельно огороженной забором из маскировочной сетки. Сетка позволяла замаскировать важную штабную палатку и создать у руководства, которое занимается важными делами, зону комфорта, чтобы решать важные дела.

Как-то в дождь, сильный ветер снёс плохо закреплённую маскировочную сеть и оголил палатку. Срочно были вызваны бойцы, которые под дождём обустраивали начальственный забор.

Гарику всё это очень нравилось. Во-первых, поработать на свежем воздухе. Во-вторых, было особенно весело, наблюдать за тем, как они маялись дурью, занимаясь мартышкиным трудом. В-третьих, не стреляли. В-четвёртых, зарплата прилично выше, чем дома за тоже самое.

— Чего вы разнылись? — обратился Гарик к парням. — Домой приедете, зайдёте на пилораму, спросите, сколько мужики получают. Скажете им, что они лохи, что настоящим наёмникам платят в пять раз больше. Джамбу покажете. Круто.

— Ты уже дед, Гарик. Таблетки сегодня не ел, вот и радостный.

Как-то раз они шкурили бревно со Стасом, который ворчал, что надо было слушать маму, идти учиться. Был бы сейчас инженером.

— Давай местами поменяемся, — предложил Гарик.

— Зачем?

— Ты же хотел почувствовать себя на месте инженера? Будешь шкурить бревно с этой стороны, инженерской.

— Ты инженер? — засмеялся Стас.

— А то! Меняемся?

Поржали.

Через несколько дней, снова прислали экскаватор. Гарик шкурил бревно, перешучиваясь с соседями. Когда закончил повернулся к будущим блиндажам. Экскаватора не было. Ям тоже не было.

— Не понял?

— Зарыли, Гарик. Обратно.

— Это интересно.

Поржали.

Последним штрихом была гениальная мысль руководства вытащить из ям все брёвна, в том числе уже закопанные, а аккуратно складировать в ста пятидесяти метрах от неудавшегося будущего штабного блиндажа. Поливал мелкий дождик. Гарик договорился с начальником склада, поработать у него. Вытаскивать закопанные в ямах брёвна, да ещё под дождём, было неохота.

С начсклада у Гарика сложились особые отношения. Тот был из штурмов, бывший зэка, хороший специалист, разжалованный на склад за пьянку.

— Если сейчас, объявить этим воинам, что все они пойдут в штурма, то боевой пыл сразу кончится и девяносто процентов сбегут.

— Ты, Лёха, плохо относишься к людям.

— Зачем к ним хорошо относится? Патронов извели тонны, обвешанные все ходили, как «рембы», а воевать не умеют, только понты.

Когда Гарик сдавал свой автомат, Лёха улыбнулся, автомат был ещё в заводском солидоле.

— Гарик, автомат сдал! — весело сообщил начсклада.

У него Гарик мог попросить совета или телефон, чтобы набрать жену.

— Только тихо, — просил Лёха. — Только тебе. Говорить никому не надо.

Людишек продолжали регулярно разбрасывать по домам. Видимо, начальство путём ни о чём не договорилось, и контору по-тихому сворачивали. Никакой конкретики не было.

Когда закончился лесоповал, начались весёлые трудовые будни в лагере. Снова выставили посты, теперь Гарик и Валера с шести до двенадцати утра охраняли гараж. Сначала было весело. Утро начиналось с шахматной партии, поедания чего-нибудь и обсуждения жизненно важных вопросов.

— Я людей с работы всегда увольняю ласково, — рассказывал Валера. — Желаю им найти своё место в жизни, удачи, семейного благополучия, здоровья и финансовых успехов.

— Аминь, — добавил Гарик.

— Что?

— В конце надо вставить «аминь».

Поржали.

Однако эти посты стали очень быстро выматывать. Распорядка в палатке не было, телевизор орал до двух часов ночи, а полшестого Гарика поднимали на пост. Поспать днём тоже не было никакой возможности. Начальство, считало, что спать днём не положено. Или учёба, или работа. Работа была очень интересная. Например, однажды Гарик выколачивал ковёр для палатки мудрого руководства. Это была самая, что ни на есть боевая задача, всем проходящим Гарик показывал джамбу и строил суровую рожу пса войны.

С собой привезли не только ковры. Например, без хорошей двуспальной кровати с ортопедическим матрасом, передвигаться было невозможно. Шкафчики, тумбочки, холодильники, гантели, штанги, гири, спортивный уголок, компьютер — всё нажито непосильным трудом на войне, всё возили с собой там и привезли сюда. Настоящее боевое подразделение. Главное, чтобы в палатке потом не воняло. Пот, он у начальства аллергию вызывает.

К концу недели Гарик засыпал на ходу, но продолжал свои диспуты с Медведем.

— Ты, Медведь, всё упрощаешь. И общество вы все пытаетесь лечить хирургическими упрощёнными методами. Отобрать и поделить — это у вас социализм, нагнуть и отобрать — это капитализм.

— Ну, а ты, что конкретно предлагаешь?

— Мне кажется, что общество надо лечить терапевтическими методами. Как назвать систему неважно, какой там «изм» тоже не важно. Важно создать систему, при которой общество будет контролировать власть и принимать участие в управлении.

— Это невозможно.

— Не согласен. Возьми низовую структуру выборов. Чтобы каждый лично знал своего представителя. Этим представителям даётся наказ, как и за что голосовать. Если нарушил решение общества, то тебя автоматически снимают и заменяют без всяких специальных процедур. Просто на общем собрании, например, квартала. Из квартальных представителей также выбирают одного на следующий уровень, также дают наказ, за что и как голосовать. Также снимают на собрании квартальных простым голосованием. И далее до самого верха. В этом случае, не будет никакой партийной или иной бюрократической машины, за которую представитель может спрятаться. Не выполнил наказ, пошёл гулять. Быстро и просто. Депутат превращается в легко заменяемый рупор населения, без права самостоятельно, не оборачиваясь на своих избирателей, принимать решение. Он переходник от идей сверху и снизу. И действует, согласно решению общества.

— Общество не сможет принять ни один закон, никто в этом не разбирается, и никто не будет ходить на эти собрания. Это чушь.

— Частично согласен, но в наших реалиях. Законы должны спускаться сверху на обсуждение или подниматься снизу. Их на самом деле не так уж и много. То, что сегодня принимают по двести законов за сезон, это бред и слабоумие. Сколько нужно новых законов стране в год? Десяток от силы. Мы же не можем сотню раз за год принимать новые условия жизни. Этот цирк. Обсудить закон, особенно в условиях всеобщей информированности, что сегодня даёт интернет, возможно на любом уровне. Что значит, население не может разобраться в законе? Да в стране сотни, тысячи юристов, экономистов, технических специалистов всех уровней и просто неглупых людей. Неужели они разбираются в законах хуже, чем спортсмены и актёры, которые их принимают сегодня? Нет.

Конечно, этот процесс не произойдёт мгновенно. Но как только люди поймут, что от их решения, от их слова зависит будущее страны, их личное будущее и будущее их детей, поверь, они не только будут ходить на эти собрания, но и начнут активно вникать в суть происходящего, разберутся в любой запятой любого проекта. Особенно, если это будет касаться конкретных положений их личной жизни. Так потихоньку и выздоровеем.

— Это невозможно. Никто не даст народу реальную власть.

— Согласен. Такой порядок управления быстро лишит маленького меньшинства рычагов управления и наживы. Уговорить возможно только одним способом.

— Революция?

— Я этого не говорил, — улыбнулся Гарик.

— А я секса хочу. Прямо сейчас. Можно подумать, ты не хочешь.

— Опять всё в трусы перевёл.

— А чего там переводить. Войну просрали, сделать мы с тобой ничего не можем, только языком трепать. Хоть бы девку какую помять.

Напоследок Медведь признался Гарику:

— Я должен попросить у тебя прощения.

— За что?

— Я хотел тебе застрелить, точнее планировал.

— Вот те раз.

— Когда мы шли на столицу, ты говорил, что все сбегут. Я решил, что ты решил сбежать, и решил тебя пристрелить. Сейчас думаю, что такого хорошего человека убил бы, но тогда убил бы. Прости меня.

— Без проблем, Медведь. Но крайне неожиданно, — засмеялся Гарик.

С ним было интересно. Медведь потом будет уговаривать Гарика вернуться на войну, где-то сейчас сам тянет военную лямку, если ещё живой.

Кроме Медведя, было приятно и весело общаться с вновь прибывшими молодыми парнями, которых машина набора выплюнула уже после похода на столицу.

— Привет, мушкетёры!

— Привет, дед. Таблетки сегодня ел?

Они пели песни по дороге на лесоповал, они гоготали от старых анекдотов и бородатых историй, они строили планы, беззлобно шутили друг над другом. У них впереди была целая жизнь. Глядя, на этих парней Гарику казалось, что всё не так уж плохо. Что будущее какое-никакое, а есть.

Прошла ещё неделя. Пришёл приказ собираться домой. Все на всё забили, обострилось то, что раньше сдерживалось. Крысе пообещали набить морду, старшину посылали, начальство игнорировали. Хотя какой-то жёсткой озлобленности не было, было желание дождаться автобуса, и чтобы никто не трогал. К сожалению, для Гарика, он стоял на посту до последнего дня. Вымотался больше, чем на боевых.

Автобус отправлялся ночью. Всех разбрасывали по разным вокзалам и аэропортам родной столицы. Гарик вышел из автобуса с Арамисом, это был один из молодых мушкетёров, и Валеркой, который сбежал по своим делам. В аэропорту не было сигарет. Они с Арамисом сдали багаж и пошли искать ларёк с куревом. Недалеко обнаружилось кафе на два столика, за одним из них сидели двое бородатых, в потёртых куртках.

— Странные какие-то — сообщил, Арамису продавец. — Может с Кавказа?

Они устроились за соседним столиком, аккуратно поставили пластиковые стаканчики с кофе. Переглянулись с бородатыми.

— Вы парни, не из соседней республики?

— Из соседней, — улыбнулся Гарик.

Это были приятные два часа, когда они снова обсуждали поход на столицу, войну, дурацкий лагерь с колючей проволокой, допекавшее от безделья начальство. Это были свои, с конторы.

В аэропорту Гарика встретила жена, которая охнула от его внешнего вида.

— Кожа да кости.

— Там все худеют, — Гарик прижал её рыжую голову к груди. — Поехали домой?

— Тебе какой-то парень из госпиталя звонил несколько раз. И машинист какой-то, уже из дома.

— Это хорошо, значит, жив Машинист. Жив Серёга.

Дома Гарик взял у жены телефон и набрал номер.

— Слушаю.

— Здравствуйте, скажите, пожалуйста, а место директора продуктового склада ещё свободно?

10.10.2023 год.

А.Тестон

Послесловие

Инструктор

— Самое главное, не быть дебилом. Нас как-то бросили на лесополку. Шестьсот человек заходило. Там укреп район. Один фланг вышел на снайперов. Сразу пятнадцать человек положили. Дебилы, неужели непонятно, что снайпер работает? Надо было в обход идти. Мы пока в лес зашли, нас двадцать человек осталось. Мы там всех положили. Получается, что надо было всего двадцать нормальных пацанов. Понимаете?

— Я как-то у дома стою, валят со всех сторон. Под ноги мина прилетает и не разрывается. Я же не дебил, я сразу перебежал к пацанам. Опять мина, опять не взорвалась! Я думаю, пора отсюда валить. Вот так надо воевать. Не быть дебилом!

— Простите, а мины только возле дебилов взрываются?

— Вот ты, дебил. Я тебе говорю, как воевать надо. У меня три контузии и четыре ранения. Но вот он я, перед вами. Жив и здоров. Не тупил просто, и вы не тупите!

Дядя Сережа

— Мне уже пятьдесят один. Я родом из этих мест. Воюю с самого начала. Сейчас дети подросли. Когда минный обстрел, ложатся правильно, не паникуют. Теперь я за них спокоен. Раньше добровольцем воевал, сейчас решил через контору зайти — платят больше. Если помирать, то подороже.

Циник

— Да, враньё всё это. Теперь я знаю, как легенда про Илью Муромца родилась: вставил одного дубиной, а расписали, про целый взвод. Не было никаких трёх атак. Я один с пулемётом прикрывал отход, раненного вытащить не могли. Там один уродец засел недалеко и поливал нас. Я целый час его достать пытался, но всё никак. Потом пацаны раненного взяли, я в полный рост встал и отходил назад, всё время в эту дырку стрелял. Так и вышли.

Вообще-то, я там задержался. Целых двенадцать дней пробыл. Самый старый был. Понятно сразу было, что выхода два: в мешке или через больничку.

Мы как в первый день пришли, нас в подвал определили, показали какой дом завтра штурмовать будем. Лупили по нам всю ночь. Я всё время думал, какого я сюда попёрся? Приду домой наколку сделаю — «дурачёк». Потом пошло потихоньку, с утра атака, ночью за патронами и водой. Я потом не ходил, молодых отправлял, не все, конечно, из этой ночной прогулки возвращались. Людей не знаешь совсем. День-два и нет человечка. Один придурок орать начал, что его мины и гранаты не берут. Пришлось ему в табло смазать, чтоб заткнулся.

Мне никого жалко не было, все на войну пришли и те, и эти. Я помню, расстроился как-то, что не захотел раненного добивать, гранату в квартиру кинул. Когда зашёл, у него в рюкзаке целая куча банок энергетика, половина осколками пробита. Жаль было. Энергетик.

Мозг совсем по-другому работает. Всё взрывается, летит вверх тормашками, кто-то орёт, стреляют со всех сторон. А ты как будто видишь только то, что надо видеть. Точнее ты всё сразу видишь и слышишь, но выбираешь, что важно для тебя. Минка ухнула — далеко, не зацепит, пулемёт заработал — чуть вправо взять, за ту кучу с кирпичами, там не зацепит. Движение слева, это от взрыва кирпич поехал, ещё левее, а вот туда очередь и гранатку, лечь, перекат, рывок, пригнуться. Вот он, чёртов подъезд! Сейчас зайдём. Поехали.

На работе были всякие, побегут, залягут, орут, что раненные. Дураков тоже хватало. Меня из-за одного такого и подстрелили.

Мы дом штурманули. Пошла зачистка. Я людей расставляю двери держать, где ещё квартиры не проверены. Спускаюсь вниз, а мне на встречу паренёк идёт. Я его внизу у двери оставил. Спрашиваю куда, он отвечает, что там скучно. Отматерил, спустились к этой квартире, а оттуда на меня уже ствол смотрит. Очередь в упор. Поехали. Отполз в сторону, граната, ещё отполз, но посекло. Потом туда гранту. Меня забинтовали и в подвал.

Приходит эвакуация. Каждый мне по подмышку. Посмотрели на меня и говорят, что я слишком тяжёлый, они в другой раз меня вытащат. Понятно, что хрен вернутся. Я разорался. Тащите, козлы, говорю. Поубиваю на хрен. Попёрли.

В госпиталь меня в столицу увезли. Всё шикарно, кафель белый, сестрички улыбаются. Думал после всего, ещё и контузия, всё из башки вылетит. Я бумажку с твоим телефоном сжёг, на всякий случай. Но тут раз, и помню! Помню твой телефон! Набрал, тебя нет ещё. Жена отвечает.

Потом заваруха с переворотом началась. Со мной министерские лежали, начали меня подначивать, что я террорист. Я им говорю, что потрещать они могут, конечно. Но, когда завтра наши в столицу войдут, я их всех на подоконники с тумбочками поставлю. И плевать, что они раненные. Будут жалобно кричать: «Спасибо, дядя Саша, за наше счастливое детство». Я такой.

Потом у доктора спросил, что теперь со мной будет, домой выгонят? Он поржал, сказал, что всё «уплочено», будут лечить. Теперь вот нога не шевелиться, рука не шевелиться. Обещают за ранение выплатить, но всё одно копейки. Надо как-то дальше жить. Живу.

Машинист

— Когда прибыли, я посмотрел вокруг. Вывалил всё из шмурдюка и загрузил патроны. Штурму ничего не надо, только патроны. Попали мы в отряд смертников. Сразу на штурм дома. В первые же сутки вымотались до нуля. Пожрать нечего, попить через раз. Раненных никто не вытаскивает, почти. Они по подвалам валяются. От потери крови многие загнулись. Плюс раны гноить начинают, пока до госпиталя вытащат, пора всё отрезать.

Улицы кирпичом и обломками бетонных стен завалены, дома все разрушены. На машине проехать почти невозможно. Поэтому всё ногами: боеприпасы, гранаты, воду и раненных. Всё на себе.

Все передвижения ночью. Ночь южная, ничего не видать. Там днём то не пройдёшь, а ночью среди этого ходить — костей не соберёшь.

Командир группы говорит, что гранаты нужны. Я ему, что не дойдём. Он дал нам пять часов ночных, чтобы к утру перед штурмом гранаты были. Мы пошли. Ноги у меня потом, когда в госпитале штаны сняли, все чёрные от синяков и ссадин.

Стреляют постоянно. Мины, снаряды, гранатомёты. Про стрелкотню не говорю. Снайперов валом. Мина рванёт, ждёшь пару секунд и перебегаешь. Только так двигались, но всё равно цепляло. Пришлось полетать, контузия теперь. Но контузия там за ранение не считается. Легкие ранения тоже. Руку замотали и вперёд.

Некоторые с катушек слетают прямо на глазах. Парнишка один замешкался, там на него сразу орать начали: «Обнулить! Обнулить!». Я его еле отмазал, а то бы расстреляли. У меня вокруг только бывшие зэка. И мы с Димкой.

Димка ночью лёг на груду кирпичей и говорит, что сил больше нет, застрелится.

Под утро нам подкрепление прислали. Начальнику их до отпуска семь дней осталось. Идти он не хотел. Курил, пил, в шмурдяке что-то перекладывал. Наконец, повёл пацанов к пятиэтажке. Залегли они, ни вперёд, ни назад. По рации кричат, что надо прикрыть их. Мы со всех стволов огонь открыли, а они назад побежали.

Командира их я через полчаса видел, без оружия, под конвоем. Больше его не видал.

Нас на эту пятиэтажку кинули. Там пулемёты кругом и снайпера. Еле добежали. Наш командир орёт вперёд на штурм. Гранат уже нет, по четыре магазина осталось. Всё равно вперёд. Побежали. Димка с ещё один пацаном меня обогнали, они помоложе, бегают пошустрей. Ну, и выскочили на пулемёт. Оба в приямок у дома упали.

Когда мы в дом зашли, там шмалево началось. У меня граната прямо под ногами взорвалась. Мне ничего. Как такое возможно, не знаю. Зачистили всё. Вышли.

Снайпер меня зацепил. Командир орёт в атаку на следующий дом. Я ему говорю, что какая там атака? Ногу мне прострелили. Тут его самого накрыло. Взвалил на себя попёр. Пацаны побежали. Я им ору, чтобы помогли. Какое там. Каждый рвёт когти. Снайпер в меня ещё два раза стрелял, два раза ранил, но не убил. Почему третий раз не выстрелил, не знаю. Командира я еле донёс. Свалился вместе с ним в подвале. Перемотался как умел. Эвакуации нет. Ещё три дня в подвале оружие выдавал, заряжал, чистил.

Добрался до нас медик, выяснил, что я командира на себе вынес. Пообещал эвакуацию. Не соврал, командир наш его другом оказался. А так не знаю, может быть и бросили бы. Сам выползай, как умеешь.

В госпитале нашим почёт, остальные по коридорам валяются. Как положено, стоны, крики, вонь. Таких раскуроченных видел, не приведи Господь. Я хорошо отделался. Две недели там провалялся и домой. Подписал все бумажки, что сам лечиться буду. Особист все мозги выклевал. Стращал, зараза. Чего теперь стращать? В общем, я всего двое суток воевал, трое в подвале сидел. Потом домой.

Из дома месяц не выходил, не мог. Боялся, что кто-то позвонит, в гости зайдёт. Потом оклемался и на работу. Зажило всё, как на собаке. Только шрамы остались. Тут мятеж.

В аэропорт ментов нагнали, чтобы наших не выпускать. Меня тоже спрашивают, поеду в столицу или нет. Я им говорю, конечно, поеду. Дураком обозвали. Поясняю, что у меня контракт, что я видел, как за отказ выполнения приказа наших расстреливают лихо. А теперь прикидывайте, что будет, если наши власть возьмут, а я ехать откажусь? Так что или вы меня скрутите, или я поеду, других вариантов не будет.

А до столицы наши дошли бы. Не знаю, чего босс переконил. Кто там против? Ментов выставили? Да их штурмы бы на кураже раскидали. Кто с нашими связываться будет?

Не вызвал никто. Кому-то сообщение приходили. Пытались на самолёт прорваться. Ничего до следующего раза подождём.

12.11.2023 год.

А.Тестон

Оглавление

Часть первая. Прелюдия к войне

  Вступление

  Гарик

  Жена

  Попутчики

  Начало

Шмурдяк

  День первый

  Столовая

  День первый. Завершение

  День второй

  День третий

  День четвёртый

  День пятый

  День шестой

  День седьмой

  День восьмой

  День девятый

  День десятый

  День какой-то

  Разделение труда

  Пятисотых нет!

  Никому не верь

  Марш бросок и финт ушами

  Прощание славянки

  Трое суток до войны

  Граница

Часть вторая. Не боевые записки о войне

  Вступление

  Общая обстановка

  Дислокация

  Мародёрка

  Бронзовый мальчик

  Враги

  Друзья

  Крыса

  На работу и пожрать

  Передислокация

Часть 3. Террорист

  Подготовка к восстанию

  Марш на север!

  Марш на юг и бардальеро

Часть 4. Армия 2.0

Послесловие

  Инструктор

  Дядя Сережа

  Циник

  Машинист