Писать не мог, но писать мог, не мог он не писать.Бродячий философ-ритор Коллегам по перу посвящается.
Вот же раньше писали! Пером и чернилами по бумаге. Страницу за страницей. Все от руки и так целые романы. Многие сотни страниц! Черновики переписывали начисто. Вот же были люди!
Современный писатель, знай себе, стучит по клавиатуре с огромной скоростью, и то ленится: нет вдохновения у него видите ли! Зачастую такой писатель в последний раз от руки писал что-то более менее удобоваримое еще в школе. С тех пор ничего длиннее своего адреса, да кем выдан паспорт в почтовом бланке. Писатель! Но я же не их этих, то есть не из тех. Я — классический русский писатель, возродитель русской изящной словесности как-никак. А в этом деле без пера и чернил никак не обойтись. Закравшиеся хитрые мысли о шариковой ручке были мною решительно отвергнуты как малодушие и вот я уже иду в канцелярский магазин. Там с видом знатока, с писательским апломбом, выбираю перьевую ручку, покупаю чернила и непременно отдельную чернильницу. С греющим душу чувством, что русская литература уже возрождена как минимум на наполовину и её триумф не за горами, я возвращаюсь домой.
Не откладывая в дальний ящик, я, с подъемом душевных чувств, тут же принимаюсь за дело. Быстро решаю, что великий русский роман, пожалуй, напишу как-нибудь в другой раз, а сейчас довольно будет и небольшого рассказа. Сначала нужно приноровиться к новому инструменту, вы же понимаете.
Перо, скрипя и царапая бумагу, начало выводить первые буквы. По началу выходило черте что: половина слова жирным шрифтом с размытыми буквами, другая тонкой и в конце концов исчезающей линией. Посередине листа незамедлительно была поставлена клякса. Дело спорилось. Главное, что у меня была идея, передо мной — чистый лист, а в руках перо. Более ничего мне не требовалось. Все остальное от лукавого! Даже читатели.
Погода стояла чудеснейшая: теплая солнечная весна, какой давно не бывало в наших краях. Я открыл окно в ожидании, что весёлый ветер разметает все на столе, но нет, ветра не было и приятная весенняя свежесть робко начало заполнять комнату.
Спустя энное количество времени рассказ был готов и я посередине плотного листа бумаги, каллиграфическим шрифтом, вернее шрифтом, который я считал каллиграфическим, вывел его Название «МЕЧТЫ» и ниже шрифтом поменьше слово «Рассказ». Я было довольно откинулся на спинку стула как вдруг в комнату с громким жужжанием влетело нечто. Оно вальяжно подлетело к столу и нераздумывая плюхнулось прямо в чернильницу. Гостя я узнал мгновенно: растопырив крылья и активно размахивая во все стороны лапками, огромный майский жук отчаянно греб к краю чернильницы. Вот он уже пытается зацепиться за бортик, но раз за разом плашмя падает обратно в чернила. Я великодушно подталкиваю его кончиком пера под пигидий, он благополучно переваливается через бортик и шлепается прямиком на титульный лист, ставя жирную кляксу. «Вот же ш ты засранец!» думаю я, «excusez-moi, monsieur, je suis ivre» [1] словно отвечает мне жук, складывая лапки.
Ничего не поделаешь, титульный лист нужно переделывать. Но чувство досады быстро проходит, и я с интересом наблюдаю за дальнейшими действиями моего незваного гостя. Жук ползет по диагонали, оставляя за собой толстую линию с отпечатками лапок по краям, пересекает название рассказа и останавливается на краю листа. Расправляет крылья и, разбрызгивая остатки чернил во все стороны, тяжело отрывается от стола и, покачиваясь из стороны в сторону, вылетает прочь из комнаты. Я остаюсь с перечеркнутыми “Мечтами” в тишине.
Какое-то время я смотрю на титульный лист и мне начинает казаться, что в этом даже что-то есть. Что-то глубокомысленное, грустное и вместе с этим оригинальное. Я делаю фотографию и с кратким описанием произошедшего отправляю своему приятелю. Мне думается, что он сможет прочувствовать и оценить комический драматизм сего действа. Приятель ставит смеющуюся эмоцию со слезами из глаз и высказывает неожиданную мысль. Он пишет: "у меня знакомые скоро организовывают аукцион по продаже современного искусства, вот контакт, свяжись с ними, может они выставят твой титульный лист”. Мне кажется эта идея абсурдной, но что я теряю? Я связываюсь с организатором аукциона и договариваюсь о встрече в одном из кафе в центре нашего городка.
Аккуратный молодой человек в очках в позолоченной оправе и ярко желтым платком в кармане клетчатого пиджака, долго крутит в руках титульный лист моего рассказа. Затем достает увеличительное стекло и, сдвинув очки на лоб, скрупулёзно всматривается в детали, почти вплотную нависая над листом.
— это шедевр, — в итоге заключает он — непременно выставим. Может даже быть одним из первых лотов.
Что? — изумился я, — шедевр?
— Безусловно.
— У меня еще рассказ есть, я принес его с собой, — сказал я, доставая из папки листы, — может быть вы
