Спасение Петрова и Карпова [Владимир Анатольевич Моисеев] (fb2) читать онлайн

Владимир Моисеев
Спасение Петрова и Карпова

В тексте использованы реальные события из недалекого будущего. Некоторые детали, даты и имена изменены для создания драматического эффекта.

Книга 1
Звездолеты и придурки

Когда неизвестное будущее становится неизменяемым прошлым, риск так или иначе сразу превращается в определенность.

Грег Иган

День Напоминания

               «Почему меня никто не любит»? — подумал Петров, совсем недавно советник Института Спасения, а ныне рядовой программист в конторе, название которой так и не смог запомнить. Правильный ответ нашелся быстро. Разве он сам многих любит? Если составить список людей, к которым Петров испытывает искреннюю симпатию, тот получится удручающе коротким. А с давних пор известно: не любишь других — не любят и тебя. Таковы правила игры. Ну и ладно.

               Трудно ожидать, что двадцать четвертого мая можно думать о чем-то светлом и оптимистичном. В проклятые дни нас посещают дурные мысли — так работает человеческая психика.

               Нельзя сказать, что наступление двадцать четвертого мая люди всерьез отмечают или празднуют — нет повода для веселья. Но о том, что однажды случилось в этот день, знают все. Это пока и не день траура,  до реального Конца Света дело еще не дошло. Только радости от этого мало. Срок человечеству отмерен, часы тикают, бег времени не остановишь. И привыкнуть к этому невозможно. Именно двадцать четвертого мая инопланетяне равнодушно сообщили землянам, что жить им осталось всего лишь пятьдесят лет. Пришлось людям смириться с тем, что в назначенный день (кстати, не ими рассчитанный и не ими объявленный) существование человечества внезапно прекратится. Вспоминать об этом принято только раз в году — в День Напоминания. Собственно, этот день и придумали для того, чтобы люди не откладывали на завтра то, что можно сделать сегодня, и не забывали о бренности существования. Но получилось, впрочем, не так красиво и не так поэтично. Люди получили лишний повод для расстройства: еще один год пролетел, а это значит, что жить осталось на год меньше, даже последний дурак понимает это.

               С утра информационные агентства, как сговорившись, сообщили, что существовать человечеству осталось всего двадцать пять лет, то есть половина отпущенного срока уже промелькнула. И произошло это ошеломляюще быстро. От одной мысли, что и вторая половина пролетит так же стремительно и бессмысленно, даже самым принципиальным оптимистам становится тошно.

               А еще социальные сети показали знаменитую запись исторического выступления инопланетянина. Зачем? Наверное, для того, чтобы люди не расслаблялись и не строили планов на долгое и счастливое будущее, которого у них не будет, смирились и не бухтели без толку.

               Петров не удержался и посмотрел запись еще раз, сравнил свои наивные детские впечатления десятилетнего мальчика с чувствами тридцатипятилетнего мужчины, каким он так внезапно стал. И не нашел особых различий. С одной стороны, он лучше других знал, что Конца Света избежать не удастся, а с другой, робкая надежда на то, что все каким-то образом само собой образуется, оставалась. Типичная реакция испуганного ребенка, оставшегося вечером в комнате без защиты родителей. Столкновение понимания и надежды.

               Зачем смотрел — непонятно, он давно выучил наизусть сообщение инопланетян о Конце Света. Оно ему никогда не нравилось. Не потому, что предрекало неминуемую гибель человечеству. Было в нем что-то неправильное, противоречащее человеческой логике — какой-то тонкий нюанс, ухватиться за который пока не удавалось. Наверное, поэтому Петров и смотрел эту запись снова и снова. Он надеялся, что после сотого просмотра ему посчастливится выявить эту возможную неправильность. А после этого можно будет говорить и о спасении.

«Дорогие нашим сердцам земляне!

               Обращаются к вам обитатели планеты, расположенной так далеко в дебрях Вселенной, что ее нельзя не только разглядеть, но не получится и просто указать пальцем вероятное направление, где ее можно было бы обнаружить при наличии более мощных наблюдательных инструментов, поскольку многих законов природы вы пока не знаете. Да и сам термин «направление» вы понимаете слишком примитивно, то есть неверно.

               Признаем, что повод обратиться к вам, земляне, не слишком радостный, скорее, печальный. Но вам, конечно, известно, что и неприятную работу нужно выполнять, потому что часто умолчание становится преступлением. Для нас неприятная работа — откровенный разговор с вами, земляне.

               С прискорбием сообщаем, что ваше существование на планете Земля отныне ограничено пятьюдесятью годами. Отсчет начинается с сегодняшнего дня, который вы называете двадцать четвертым мая. Увы, ровно через пятьдесят лет опять наступит двадцать четвертое мая, последнее для землян, потому что существование вашей цивилизации в этот день окончательно прекратится.

               Неприятно признавать, но произойдет это не по вине человеческой цивилизации, а из-за глупой оплошности, которую допустили наши лучшие во Вселенной научные службы. Мы вынуждены сообщить, что это результат нашей смелой и прогрессивной деятельности, которая со временем обязательно принесет огромную выгоду не только нашей выдающейся цивилизации, но и многим другим разумным обитателям Вселенной. Нам искренне жаль, что земляне не смогут насладиться плодами светлого будущего. Но что поделаешь! Изменить ничего нельзя. Увы! Нам остается только принести искренние извинения за трагическую случайность, которая сделала невозможной дальнейшую белковую жизнь на Земле.

               Замыслы наши были искренни, чисты и невинны. Занятия наукой, тяга к познанию — одинаково близки всем без исключения разумным цивилизациям. Нашим ученым понадобилось провести важный и смелый научный эксперимент. По многим параметрам ваша Солнечная система наилучшим образом подходила для осуществления наших замыслов. Автоматические станции тщательно проверили планету, где, по нашим понятиям, наиболее вероятно появление разумной жизни, вы называете ее Венерой или Утренней звездой. После тщательной проверки на ней не было обнаружено следов развитой органики, так что разрешение на эксперимент было получено на законных основаниях. К сожалению, мы не догадались проверить на биоактивность третью планету вашей звездной системы — Землю. Увы, мы слишком поздно обнаружили на этой планете проявление разума — развитые Интернет и социальные сети, поэтому отдать приказ о прекращении эксперимента не успели.

               А дальше произошла досадная неприятность — младший помощник ученого нажал не на ту кнопку. Он строго наказан, предупрежден о неполном служебном соответствии и отправлен на курсы переподготовки. Мы быстро и адекватно отреагировали на инцидент. За короткое время создана новая автоматизированная система контроля, исключающая повторение подобной аварийной ситуации. Признаем, что с Землей получилось не очень хорошо. Исправить ничего нельзя, но это не означает, что мы не можем вам искренне посочувствовать. Мы не бездушные существа, поэтому рекомендуем землянам прожить последние годы максимально продуктивно и интересно. Жаль, конечно, что первый полноценный контакт наших цивилизаций будет омрачен вымиранием целого вида разумных существ — землян. Но мы всегда будем вспоминать о вас с печалью! Ваша судьба станет для нас важным уроком! Желаем успехов! Обещаем, что будем информировать вас о любой важной текущей информации. Удачи!»

                И на этот раз Петров не обнаружил в тексте сообщения ничего достойного внимания. Занятия наукой и тяга к познанию — это прекрасно и достойно уважения, даже если речь идет об инопланетянах. А то, что ими была допущена ошибка, легко объяснить — разумные существа ошибаются чаще, чем нам хотелось бы. Понятно и желание инопланетян извиниться за катастрофу, которая случится по их вине. Впрочем, глупо предполагать, что земляне способны с благодарностью принять подобное извинение. За двадцать пять лет Петров так и не смог найти хотя бы одну причину, которая заставила бы его тепло относиться к явным уродам — инопланетянам, которые угробили чужую разумную цивилизацию из-за собственного головотяпства и некомпетентности.

В ожидании клиента 

               День Напоминания Петров старался проводить дома, в одиночестве. Работать в этот день было глупо, он сидел в кресле, вспоминал, что сумел сделать за прошедший год, и пытался составить план на оставшееся будущее.

               Но на этот раз все пошло наперекосяк. К Петрову за помощью обратился советник из Института Спасения, который именно в День Напоминания умудрился столкнуться с чем-то настолько странным, что не смог самостоятельно найти удовлетворительное объяснение своему наблюдению. Надо полагать, что в Стандартной модели не обнаружилось правильного ответа.

               Предупреждение инопланетян о Конце Света в один момент уничтожило земную науку и сделало любые фундаментальные исследования бессмысленными. У людей, которых совсем недавно называли учеными, осталось одно занятие — искать способ спасения хотя бы крошечной части человечества. Вот почему Академию наук переименовали в Институт Спасения. Остальным землянам было предложено искать подходящие способы развлечения, чтобы скрасить ожидание неминуемого конца. Наверное, Петров отныне единственный человек на планете, который выбрал для развлечения занятие фундаментальной наукой. А что такого? Занятие не хуже любого другого. Жаль, что люди из Института Спасения не последовали его примеру.

               И вот он сидел в кафе и ждал встречи с человеком, почему-то считавшим, что только Петров способен помочь ему разобраться в ситуации, с которой не сумел справиться он сам. Не потому, что глуп, нет-нет, скорее всего, новый клиент относился к узкой, но перспективной категории людей, которым именно избыток ума не позволяет решать некоторые отвлеченные задачи. Им мешает прекрасное образование, отличная репутация в сообществе советников и, главное, высокий пост, который они занимают в Институте Спасения. Петров объяснял это довольно часто встречающееся явление тем, что у них срабатывает особый фильтр, тупо отбрасывающий любые идеи, которые можно посчитать «ненаучными», то есть отличающимися от общепринятых догм и представлений. Однако встречаются среди советников и менее стойкие люди, нервные. Встретившись с чем-то непонятным, они испытывают странное раздражающее неудобство, будто потеряли что-то неуловимо крошечное и незаметное, но полезное. Именно эти советники, немного помучившись, обращаются к Петрову.

               Петров считал таких людей своими самыми лучшими клиентами. Они приходят за разъяснением к парню, о котором известно только то, что ему наплевать на мнение самых авторитетных корифеев. И решаются на такой смелый поступок только потому, что понимают — никто другой им помочь не сможет. Петров видел, что клиентам нравится слушать, как Петров без опасений произносит слова, которые им произносить не положено по долгу службы. Они ожидали, что Петров поможет им понять то, что им запрещено знать. Как малые дети, честное слово. Так, наверное, относятся к «народным целителям» больные люди, которым отказала в помощи официальная медицина.

               Каждого нового клиента Петров честно предупреждал, что им не следует рассчитывать на его помощь, но они не верили. Считали Петрова лжеученым, циником, болтуном и проходимцем, но ждали от него чуда. Это было по-настоящему трогательно.

               Петров понимал, что никогда не станет для них своим. Впрочем, он и сам не горел желанием вернуться в Институт, стать обычным советником и обзавестись пресловутым фильтром. Наука для Петрова была всего лишь одним из способов познания мира. А познание — так он считал —  не может управляться специальным социальным учреждением. Даже таким важным и необходимым как Институт Спасения.

               Наверное, об этой крамоле узнали начальники, и Петрова без лишних объяснений выставили из Института. Прошло два года. Все чаще стали происходить события, которые нарушали причинно-следственные связи. Петров связывал эти проявления с приближающимся Концом Света. Чего-то подобного обязательно следовало ожидать. Людям из Института хотелось, чтобы со всеми этими неприятными чудесами разобрался чужой, которого легко можно будет обвинить в невежестве и некомпетентности. Петров подходил для этой роли наилучшим образом, потому что ему было наплевать на чужое мнение.

               Почему он соглашался встречаться с этими людьми? Да потому, что сам выбрал такую работу — разбираться с ошибками умных людей. Во-первых, Петров был очень любопытен, а во-вторых, считал, что анализ ошибок интеллектуалов — отличный способ познания. Он хотел знать, как на самом деле устроен мир. Ему не хотелось верить в то, что кроме него не осталось людей, которые бы считали познание достойной работой. Однако таких энтузиастов он давно не встречал. Народ волновало только одно — личное выживание. Его клиенты искренне не понимали, зачем нужно добывать знание, если оно никогда не пригодится в реальной жизни? Петров отвечал одинаково: это всего лишь моя прихоть, не направленная на получение выгоды, хочу и занимаюсь, разрешения ни у кого спрашивать не собираюсь.

               Иногда Петров терял контроль над собой. Думал, что стоит попробовать спасти человечество. Почему бы не попробовать, если тебя просят об этом, и ты знаешь, как это сделать. Но вовремя останавливался, потому что это был бы подлый обман. Петров не знал, как спасти человечество, и сомневался, что это возможно. Он честно признавался в этом, но никто не верил. Но ему до этого не было никакого дела. Не он бегал в поисках новых случаев нарушения причинности, клиенты сами к нему приходили и охотно делились своими проблемами. Некоторые случаи были по-настоящему необъяснимы и загадочны. Но самое удивительное — несмотря на то, что Петров пока еще не помог ни одному из своих клиентов, по крайней мере, так он думал, меньше их не становилось. Он объяснял этот эффект только тем, что озабоченные своими проблемами люди действительно чувствуют необъяснимое облегчение после встречи с ним.

               Вот и сегодня ранним утром позвонил очередной попавший в неприятную ситуацию советник и попросил о встрече. Петров честно его предупредил, что работа, которой он занимается, не предусматривает помощи клиентам, так что рассчитывать на него не следует. Новый клиент ответил интересно: «Это неважно!» Это было неожиданно и красиво.

               Петров не был лично знаком с этим человеком. Точнее, он слышал о его существовании, но встречаться не приходилось. Он знал лишь то, что Филимонов  ведущий советник из Института Спасения. Большой человек, при должности, но чем конкретно занимается, постороннему человеку понять трудно.

               А вот о Петрове Филимонов наверняка слышал. Вряд ли что-то хорошее. Должно было случиться что-то по-настоящему странное, чтобы советник такого уровня обратился за помощью к человеку, изгнанному из Института за вредные идеи. Впрочем, Филимонов ничем не рисковал. Всем было известно, что Петров никому не отказывает и лишних денег не берет. А в случае неудачи (естественно, с точки зрения Института Спасения) Филимонову будет приятно сознавать, что дело провалил не он, а давно разоблаченный Петров. Есть люди, которым крайне важно не признавать себя проигравшими при любых обстоятельствах. Кто угодно может опозориться, только не они. Петров, конечно, знал об этой особенности касты советников — сваливать свои ошибки на других, но относился к этому с иронией, потому что испортить его реноме еще больше они не могли, даже если бы занялись этим специально.

 Филимонов опаздывал

               Филимонов опаздывал. Нельзя сказать, что для Петрова это стало неожиданностью. Наоборот, подтверждало, что он был прав, когда согласился выслушать очередного советника из Института. Не должен будущий клиент быть пунктуальным. Это противоречило бы теории ошибок, которой занимался Петров. По его расчетам, Филимонов вполне мог появиться часа через три после условленного времени. Или через четыре. Или на следующий день. Петров был готов к любому развитию событий. Уметь ждать — этому он научился уже давно. Жаловаться на необязательность клиентов ему было бы странно. В конце концов, эти люди были интересны именно потому, что случившиеся с ними события выбили их из привычной колеи. С некоторых пор Петрова интересовали странные ошибки, которые совершают практически все советники. И самая удивительная из них — принципиальная неготовность согласиться с тем, что мир устроен совсем не так, как они привыкли думать.

               Было время, когда Петров пытался спорить, но успеха не достиг. Советники не желали его слушать. Они почему-то были уверены, что у них патент на единственно верные представления, которые ни при каких обстоятельствах не могут оспариваться. Сначала Петров удивлялся, а потом стал открыто и жестоко издеваться над обладателями так называемых «окончательных» знаний. Когда мания величия советников достигала критической черты, Петров спрашивал: «Что же вы, братцы, прошляпили такое важное событие как Конец Света? А ведь это ваша работа». Советники обижались и грязно ругались. Не удивительно, что советники не любили Петрова и считали его занятия отвлеченной белибердой, не достойной обсуждения. Пока не попадали в сложное положение.

               И еще — советники пока еще не смогли опровергнуть предупреждение инопланетян. А значит, они согласились с тем, что привычная и налаженная жизнь разумных обитателей Земли подходит к бесславному концу.

               Петров был пессимистом. Он с грустью признавал, что катастрофа уже произошла. Само по себе заявление инопланетян уничтожило человеческий мир. До Конца Света далеко, но история человечества уже закончилась, потому что история — это не то, что произошло когда-то и с кем-то, история — это то, из чего произрастает будущее. Но землян лишили любого будущего. И хорошего, и плохого. Этого оказалось достаточно, чтобы человеческая жизнь немедленно потеряла смысл.

               Иногда Петров с грустью думал о том, что при других обстоятельствах из него получился бы хороший ученый. Занимался бы экзопланетами, нейтронными звездами или короткими радиовсплесками — красота. Но познание потеряло смысл и свою социальную функцию. Оно больше не имело отношения к интеллектуальной жизни человечества. Наступили по-настоящему темные времена, когда любое, даже самое выдающееся научное открытие остается невостребованным. Поскольку никого не может заинтересовать, так как шансов для его реализации больше нет.

Филимонов пришел 

               Филимонов появился только через четыре часа. Петров с сожалением отметил, что настроение у предполагаемого клиента хуже некуда. Это было предсказуемо, но не желательно. Можно было подумать, что это он поджидал Петрова, теряя свое драгоценное время попусту и переживая из-за его необязательности.

               — Вы не нравитесь мне, Петров, — сказал Филимонов резко, вместо приветствия. — И то, чем вы занимаетесь, не нравится. Если бы не безумные события, в которые я оказался замешан не по своей вине, ни за что бы не обратился к вам.

               Петров философски пожал плечами. Его трудно было вывести из себя такими бессмысленными заявлениями. Разве хорошие личные отношения способны помочь в научной работе? Скорее, наоборот. С другой стороны, взаимная симпатия может привести клиента к новым грубым ошибкам и заблуждениям, что выглядит очень даже привлекательно. Но не беда. Придется надеяться на то, что к новым заблуждениям Филимонова приведет его бессмысленная неприязнь.

               — Спасибо, что нашли время для встречи со мной, — сказал Петров примирительно.

               — Что это значит? Вы хотите мне что-то сообщить? — спросил Филимонов.

               — Нет-нет. Я хотел бы выслушать вас. Рассчитываю, что вы честно и подробно расскажите о проблемах, которые  заставили вас обратиться ко мне.

               — Хотите разузнать подробности, которые я бы хотел скрыть?

               — Да. Было бы неплохо.

               — Но с какого перепоя? — удивился Филимонов. — Кем вы себя вообразили?

               — Обо мне поговорим потом, если захотите. Но мне кажется, что это вы нуждаетесь в квалифицированном и доброжелательном собеседнике, который способен оценить события объективно. Поэтому и обратились ко мне. А я согласился встретиться, поскольку считаю вас талантливым ученым.

               — Ученых давно нет, есть только советники.

               — Конечно. Но в моей системе отсчета вы — ученый. И это не предмет для спора. Я все равно останусь при своем мнении. Мне кажется, вы столкнулись с событиями, которые не можете объяснить, и поэтому захотели обсудить ситуацию с независимым исследователем. Я вам не нравлюсь, но другого заинтересованного слушателя вам найти не удалось. Тем более, что наш разговор не накладывает на вас никаких обязательств. Я предлагаю поговорить честно, без протокола. В том случае, если мое вмешательство покажется оскорбительным, вы сможете отрицать сам факт нашего разговора. Более того, я и сам не готов рассказывать о контакте с вами. Умение хранить чужие секреты привлекает новых клиентов. Это хорошо. Другая реклама мне не нужна.

               — Но вы должны будете ссылаться на полученные от меня сведения. Сообщество советников потребует от вас доказательства, если хотите, чтобы специалисты поверили вашим теориям. Но я не желаю, чтобы упоминалось мое имя. Это понятно?

               — Договорились. Спорить с сообществом советников и, тем более, уговаривать их соглашаться с очевидными фактами не входит в мои планы. Новое знание не пострадает, если сообщество советников его не примет. Мне все равно. Это не моя проблема. Хватит того, что я буду знать больше, чем они. Но мне, кажется, что самые хитрые советники отнесутся к моим идеям с интересом. Не скажут об этом, но выслушают внимательно. Не верю, что у них атрофировалось чувство реальности.

               — Все равно? Вы не хотите вернуться в Институт? — удивился Филимонов. — Уверен, что вас обязательно простят, если вы признаете наши правила и пообещаете не спорить по пустякам.

               — Спасибо, конечно. Но мне это не нужно. У нас — землян — осталось слишком мало времени, чтобы тратить его на чепуху.

               — Я не встречал авторитетных советников, которые бы сказали о вас хотя бы одно похвальное слово.

               — Увы, это так. В последнее время слышал о себе много неприятного. И знаете, почти со всеми их обвинениями я согласен.

               — Вы ведете себя так, словно никакого Конца Света не предвидится. Это странно.

               — Познавать мир интересно. А чем бы еще я мог заниматься в ожидании Конца Света? Ничего другого я делать не умею.

               — Перед лицом неминуемой гибели человечества совершенно очевидно, что мы — кадровые советники — должны заниматься исключительно прикладными исследованиями, только так можно попытаться облегчить страдания и спасти, пусть не всех, но хотя бы лучших представителей землян. Ответьте, Петров, я хочу знать, почему вы с таким диким и необъяснимым энтузиазмом продолжаете заниматься фун-да-мен-таль-ной наукой?

               Он произнес ненавистное для него слово по слогам, словно попытался оскорбить.

               — Так надо, — ответил Петров. — Кто-то должен. Почему не я?

               — За-чем?

               — Фундаментальная наука добавляет жизни истинную красоту, — сказал Петров торжественно.

               — Сомневаюсь, что в наше время у кого-то осталась потребность в вашей пресловутой красоте, — возмущенно сказал Филимонов. — Когда речь идет о выживании человечества, абстрактные разговоры об отвлеченных теориях вызывают только раздражение и ненависть. Вы, Петров, считаете себя настоящим ученым, а потому, как я уже говорил, должны заниматься проблемой спасения. И обязаны думать только о том, как сохранить жизни максимальному количеству людей. Другого способа обеспечить выживание человечества после Конца Света не существует. Это вам понятно?

               — Да.

               — И все-таки продолжаете заниматься бессмысленным делом?

               — Мне стыдно, но я ничего другого делать не умею, — повторил Петров.

               — Научитесь! Подумаешь, разве это проблема? Вы взрослый человек, справитесь.

               — Не исключаю, что у меня когда-нибудь получится. Но сейчас я бы хотел услышать ваш рассказ. Зачем вы пришли на встречу со мной?

               — Я попал в неприятную историю. С некоторого момента любое мое действие оказывается ошибочным. Даже обратившись к вам, я совершаю ошибку, — сказал Филимонов. — Я не знаю, как выпутаться. И меня это бесит.

               Сердце Петрова наполнилось радостью. Это был его клиент.

Филимонов готовится к рассказу

               Работа предстояла сложная и тонкая. Прежде всего, Петрову следовало внимательно следить за собственными словами, чтобы не спугнуть Филимонова. Тот явно нервничал или,  если сказать точнее — психовал. Нельзя было ни на минуту забывать, что беседовать приходится с советником из Института Спасения. С этими людьми всегда было трудно договориться. Любой, даже самый невинный вопрос мог вызвать у такого клиента бурную и нервную реакцию.

               Филимонов, если почувствует себя оскорбленным, может в любой момент замкнуться и замолчать на полуслове. А в том, что у него действительно возникли проблемы, Петров не сомневался. В такой ситуации максимальную информацию от клиента можно получить только самым простым способом —  демонстративно молчать, дожидаясь, когда тот расскажет о своих приключениях сам, без ненужных уговоров и принуждения.

               Иногда Петров отказывался понимать своих клиентов. Их поведение часто невозможно было объяснить. Вот, например, Филимонов. Любой нормальный человек на его месте обязательно обратил бы внимание на то, что предполагаемый собеседник не устроил скандал. И это после четырех часов ожидания. Вычеркнуть из жизни человека четыре часа считалось в приличном обществе недопустимым и объявлялось прямым оскорблением, тем более в День Напоминания. В конце концов, человечеству осталось существовать совсем немного, всего двадцать пять лет. И неразумно гадить человеку, к которому желаешь обратиться за помощью.

               Филимонов не пожелал извиниться, а на его месте любой мог догадаться, что человек, у которого отняли личное время, должен был, как следует, обругать его. И если сдерживается, значит, преследует личную выгоду. Но Филимонов привык думать только о себе. Проблемы других людей его не волновали. Так были воспитаны и прочие советники из Института Спасения. Интересный феномен. Петров давно о нем знал, и часто использовал при общении с капризными клиентами. Самовлюбленные люди — они как дети. Ими легко манипулировать.

               Филимонов с некоторым недоверием рассматривал Петрова, словно пытался оценить, целесообразно ли ему довериться? Годится ли для откровенного разговора? Не исключал он и того, что Петров обычный самозванец. Поэтому его, в первую очередь, волновало, не попытается ли Петров воспользоваться полученной информацией во вред клиенту. Но вспомнил, что репутация Петрова в институтском обществе и без того отрицательная, а значит, даже если тот начнет кому-то пересказывать содержание приватного разговора, к его словам никто не станет относиться серьезно.

               — Я слышал, что вы собираете информацию о странных событиях, объяснить которые современная система знаний не способна? Сомневаюсь, что это можно считать достойной работой, но все же…

               — Или не желает объяснять, чтобы не разрушить общепринятые научные представления, — вставил Петров автоматически, и сразу же пожалел об этом. Клиента нельзя раздражать резкими заявлениями.

               Но Филимонов не обратил внимания на реплику Петрова. Он был слишком занят личными проблемами, чтобы реагировать на бессмысленные, с его точки зрения, слова.

               — Странное занятие вы для себя выбрали. Но нельзя исключать, что в данном конкретном случае вы можете быть мне полезным. Как? Пока непонятно. Посмотрим. Я бы хотел рассказать вам одну странную историю, которая произошла вчера. Мне было бы неприятно, если о нашем разговоре узнают в Институте. Вы должны заверить, что наш разговор останется между нами. Дайте слово, что моя история останется тайной.

               — Клянусь.

               Филимонов рассмеялся. Это был странный смех, больше похожий на истерику, чем на проявление радости или удовлетворения.

               — Придется вам довериться. Сами понимаете — для меня это тяжелое решение.

               — Я не привык пересказывать людям чужие тайны. По крайней мере, пока.

               — И мне пока такие случаи неизвестны.

               — Так я пытаюсь позаботиться о своей выгоде.

               — До чего же я дошел, — сказал Филимонов, когда немножко успокоился. — Я вынужден поверить на слово человеку, который не вызывает у меня ни малейших симпатий.

               — Не так уж я и плох, — возразил Петров, он подумал, что немного иронии позволит разрядить ситуацию. — У меня есть несколько положительных качеств.

               — Вот как? Почему об этих качествах никто не знает? Поделитесь, если это не страшный секрет.

               — Я — тихий человек, занимаюсь фундаментальной наукой. Привык работать с подтвержденными фактами, а не с представлениями отдельных людей. Не стремлюсь к высоким постам и общественному признанию. Мне это не нужно. Трепетно и честно отношусь к своим клиентам. Разве этого мало?

               — Так себе достоинства. Но я уже решился обратиться к вам и отступать не собираюсь. Сейчас я расскажу свою историю. Вы можете высмеять меня, но я рассчитываю, что вы отнесетесь к моим словам серьезно. С другой стороны… Неприятно признаваться, но я не знаю, какая реакция для меня предпочтительнее. Наверное, мне будет спокойнее, если вы покрутите пальцем у виска и намекнете, что я свихнулся. Да, такая реакция устроила бы меня наилучшим образом.

               Он опять загрустил.

               Петрову стало по-настоящему интересно. Какие же ошибки совершил этот известный в своем сообществе человек, что решил обратиться за помощью к чужаку? Наверное, события, которые с ним произошли, действительно заслуживают внимания. Конечно, он пытался справиться сам, но не сумел. Более того, понял это — для советника большое достижение.

               Петров промолчал, только кивнул. Ему не хотелось спугнуть клиента. Пауза вышла недолгой.  Филимонов тяжело вздохнул и рассказал свою странную историю. У него получилось на удивление гладко, будто он уже давно готовился произнести заранее написанную, тщательно отредактированную и добросовестно заученную роль.

Иррациональное проявление Филимонова

               Филимонов занимал важный руководящий пост в Институте Спасения — совсем недавно эту организацию называли Академией наук. Переименование объяснили изменением цели исследований и разработок, что было разумно после объявления Конца Света. Филимонов занимался разработкой важных систем жизнеобеспечения для стандартных бункеров и убежищ, рассчитанных на размещение больших масс людей. Гарантированной надежды на спасение этот проект дать не мог, поскольку никто не представлял, как конкретно будет реализован Конец Света, и помогут ли людям подземные убежища, но попробовать, конечно, стоило.

               Это была удачная попытка. Если из нее выйдет толк, можно будет с гордостью сказать: «Мы попробовали и победили»! А если затея провалится, некому будет тыкать пальцем в исполнителей и требовать от них покаяния. Все умрут. И спасатели, и спасаемые. Однако слова: мы попробовали и сделали все, что могли, конечно, будет греть душу начальникам Института Спасения до последних мгновений их жизни.

               Петров немного сочувствовал Филимонову. Понятно, что человек, который подверг сомнению свои привычные представления об устройстве мира, переживает не самый лучший период своей жизни. Но ему было жалко и себя, поскольку догадывался, какая тяжелая и неблагодарная работа выпала на его долю. Проще общаться с человеком, с железными нервами. Но уверенные в себе люди к Петрову не обращаются. Понятно, что Филимонов хотел получить простое и понятное объяснение, которое развеяло бы его сомнения в собственной компетентности. Всем известно, что советники Института Спасения могут спокойно жить, только если знают правильные ответы на любой вопрос. Филимонов, наверное, решил, что нужный ему ответ на безумный вопрос может дать только безумный человек. Вот он и обратился к Петрову, как к самому странному ученому, о существовании которого знал.

               Петров терпеливо ждал, когда Филимонов, наконец, начнет свой рассказ. Жалость испарилась. Он давно отучился сочувствовать советникам. С некоторых пор клиенты для него были только датчиками, инструментами для получения новых знаний, при работе с которыми нельзя проявлять человеческие чувства. Поскольку это помешает работе.

               — Я постараюсь вам помочь, — сказал он смиренно. — Если смогу.

               — Мне не нужна ваша помощь, Петров, — сказал Филимонов сурово. — Я хочу только, чтобы вы отыскали разумное объяснение событию, участником которого я стал против своей воли. Расскажите мне, как это выглядит с точки зрения фундаментальной науки, знатоком которой вас считают. И посоветуйте, что я должен предпринять, и как мне следует себя вести в дальнейшем, чтобы впредь не встречаться с подобными загадочными событиями?

               Петров стал терять терпение. До сих пор ему еще не приходилось исполнять обязанности психоаналитика. Попробовать можно было, но он дал слово немедленно прекратить общение, если психоз клиента не будет связан с физическими явлениями. Но если он правильно понял, Филимонов надеется, что после вмешательства Петрова, на него не будут больше действовать  фундаментальные физические законы, о которых неизвестно советникам! Это надо же такое придумать! Таких клиентов следует носить на руках! Впрочем, если случай окажется не интересным, Петров готов был прервать общение с Филимоновым без лишних объяснений. Тратить личное время, которого и так осталось не слишком много, на очевидную ерунду было глупо.

               — Слушаю вас, — сказал Петров твердо, — расскажите, наконец, что с вами случилось?

               — Знаете ли вы Главного советника Карпова?

               — Конечно. Правда, лично я его никогда не видел. Но этот человек вышвырнул меня из Института Спасения. Без внятных объяснений.

               — Сочувствую. Терять работу неприятно. Мне повезло больше. Я знаком с Главным советником уже десять лет. И встречаемся мы не только в Институте, но и дружим семьями, так это, по-моему, называется. Несколько раз проводили вместе отпуск. Кажется, он относится ко мне с симпатией. У нас появились общие темы для бесед, не связанные с профессиональными обязанностями. Буду по-настоящему счастлив, если и Главный советник наше общение посчитает дружбой.

               Петров кивнул. Иногда бывает полезно вспомнить, что советники из Института Спасения обычные люди. Так с ними легче работать. Люди — самые важные и точные физические приборы для исследования Мира, которыми обладают ученые. Жаль, что они об этом не знают или не вовремя забывают. И это хорошо, поскольку естественные ощущения, не испорченные представлениями, наиболее точны. Петров был благодарен любому человеку, который напоминал ему об этом фундаментальном принципе.

               Филимонов продолжал:

               — Неделю тому назад я побывал в гостях у Главного советника по приятному поводу: Игорю Ивановичу была присуждена Государственная премия за успешные исследования, которыми он непосредственно руководил. Он пригласил меня на торжественный обед по этому замечательному поводу. Все получилось прекрасно. Мой тост, в котором я абсолютно  искренне выразил свое удовлетворение по поводу точного выбора Комиссии, понравился Главному советнику. Так мне показалось. Дальше…. В ответном тосте Главный советник положительно отозвался о моей монографии о некоторых технических разработках очистки воздуха, поступающего в стандартное убежище. Это было приятно, но Главный советник попросил меня надписать экземпляр, который был ему прислан для ознакомления группой информации. Не могу сказать, что обрадовался. Одно дело — устно выразить чувства, и совсем другое — оставить автограф, так сказать, материальный след, который сохранится до самого Конца Света. А вдруг его прочитает кто-то из вышестоящих начальников, которым мои чувства не понравятся? Если неправильно подобрать слова, можно попасть в серьезную переделку. Раздавать автографы начальникам — дело серьезное. Слово — не воробей, вылетит, не поймаешь. А автограф и ловить нет нужды — вот он, читай и делай выводы.

               Я задумался. Этого отрицать не буду. И понял, что надпись должен сделать своей счастливой ручкой. Она со мной всегда, потому что приносит удачу. Подтвердить это фактами не могу, но знаю, что это именно так. Я не верю в приметы, но важные записи предпочитаю делать только ею — моей счастливой ручкой. Это не мракобесие, а такая персональная традиция. Ерунда, конечно, но безвредная, не опасная.

               Петров кивнул, но с грустью подумал, что от встречи с Филимоновым толку не будет. Интерес к приметам и прочим сверхъестественным атрибутам есть проявление мифологического сознания, которое включает все-все-все. И вот у Филимонова возникли трудности с объяснением каких-то событий, связанных с его системой верования. Однако, нарушение постулатов веры не может считаться ошибкой, только фактом вероотступничества. Но Петрова интересовали именно ошибки. Он меньше всего хотел становиться духовником или психоаналитиком.

               Филимонов, между тем, набрал новую порцию воздуха в легкие и продолжил излагать свою сагу.

               — Растерялся я. Охватило меня неприятное чувство близкой и неотвратимой опасности. Сами знаете, как это бывает. Давление поднялось, руки задрожали, стало страшно. Главный советник, естественно, заметил мои трепыхания, рассмеялся, подмигнул. Он и раньше любил на собеседника страху нагнать. Находил это забавным. Но ко мне отнесся по-хорошему.

               «Не переживайте, Филимонов. Напишите несколько слов. И останется у меня добрая память о вас».

               «Это понятно, — подумал я затравленно. — Память останется, только вот какая»?

               «Расслабьтесь, Филимонов. Вам сейчас не помешает выпить стаканчик чаю, — и довольно рассмеялся, шутка ему понравилась. — Шучу! Вам поможет сосредоточиться еще одна хорошая порция виски».

               Это было очень своевременное предложение, мне стало легче. Я положил свою счастливую ручку на письменный стол Главного советника и отправился вслед за ним к бару. И он самолично отмерил порцию в кубический стеклянный стакан. Выпил я и, сознаюсь, окончательно успокоился. Никогда прежде спиртное не действовало на меня так умиротворяюще.

               Я подробно рассказываю предысторию, случившейся со мной неприятности не потому, что хочу оправдаться. Нет, я не считаю себя виновным. Но вдруг это важно? И мой подробный отчет поможет вам, Петров, полнее и точнее представить общую картину случившегося, а значит, поможет лучше разобраться в сущности явления. Для меня это важно.

               Петров еще раз кивнул, с удовлетворением отметив, что Филимонов сохранил старую научную хватку, что отмечается далеко не у каждого советника. И понимает больше, чем хочет показать. Он намекал на проблему наблюдателя. Можно припомнить тысячи историй, когда новые явления и неестественные результаты опытов появлялись на свет исключительно из-за глупых ошибок наблюдателей. Подобная причина ошибки обязательно должна рассматриваться первой. И часто оказывается наиболее правдоподобной. В данном случае, то, что в событии принял активное участие  ученый, принявший на голодный желудок алкоголь, может стать важным фактором.

               Вслух Петров сказал:

               — Очень интересно. Продолжайте.

               Филимонов испуганно посмотрел на него.

               — Собственно, это почти все. Я решил остановиться на самом простом и безопасном тексте: «На добрую память от благодарного сотрудника». Воспользовался полезной подсказкой Главного советника. Подошел к письменному столу, на котором оставил книгу и мою счастливую ручку. Книга лежала, ручки не было. Но я помнил, что положил ручку на книгу. На всякий случай, проверил карманы. Пусто.

               «Филимонов, подойдите, нам нужно повторить», — сказал Главный советник.

               «Я не успел ничего написать».

               «Потом напишите».

               «Я потерял свою ручку».

               «Ерунда. Подарю вам новую».

               Мы выпили еще по порции виски. Главный советник протянул мне свою ручку.

               «Заканчивайте свою рекламную сессию. Нас ждет шахматная партия. В прошлый раз вам повезло. Но сегодня пощады не ждите».

               Я подошел к письменному столу. Моя счастливая ручка лежала на книге, как ни в чем не бывало. Признаюсь, грязно выругался, взял ручку и  написал придуманный текст о доброй памяти. К моему крайнему удивлению, цвет надписи оказался фиолетовым. Но я пользуюсь только черной пастой. Не понравилась мне эта история, было в ней что-то неприятное и, как показалось, опасное для моей психики.Неудивительно, что я на некоторое время потерял самообладание и с треском проиграл шахматную партию Главному советнику.

               Легче всего происшедшее можно было объяснить присутствием в помещении третьего человека, который стащил мою счастливую ручку и поменял в ней стержень. Но я посторонних не заметил. Впрочем, это мог быть карлик или невидимка.

               Дома я решил поменять фиолетовый стержень на привычный черный. Но чернила в ручке опять оказались черными. Как невидимка мог незаметно достать ручку из моего внутреннего кармана и еще раз заменить стержень, я не знаю, у меня нет правдоподобных объяснений.

               Нехорошая история, но этого было бы мало, чтобы я решился обратиться к вам. Однако вчера вечером паста в моей ручке опять оказалась фиолетовой. Но только на два часа. После чего опять стала черной. Неопределенность всегда меня бесит. Не люблю попадать в ситуации, которые не могу объяснить. Надежды на то, что вы мне поможете, мало. Но другого человека, к которому можно было бы обратиться за консультацией, я не знаю.

               — Интересное событие, — сказал Петров.

               — Интересное? И это все, что вы можете сказать? Не кажется ли вам это событие забавным или смешным? — спросил Филимонов. — Я рассчитывал, что вы высмеете меня, назовете придурком, недостойным быть советником в Институте спасения, после чего наваждение пропадет.

               — Увы, — сказал Петров. — Я должен быть крайне точен в определениях. Не могу делать выводы, пока не разберусь в деталях происшествия.

               — Спасибо, что выслушали меня, — грустно сказал Филимонов. — Для меня это важно.

               Он ушел глубоко опечаленным. Встреча с Петровым не принесла ему радости и освобождения от навязчивых тревог, жить с которыми, возможно, ему придется до самого Конца Света.

               Конечно, это была действительно странная история. Петров с сомнением почесал затылок. Легко посчитать рассказ Филимонова глупой выдумкой. Однако он не мог исключить, что из этой мистической истории можно будет выудить что-то полезное.

Немного теории

               Теория ошибочных представлений (в дальнейшем ТОП) сравнительно молодая наука. Впрочем, Петров не  удивился бы, если выяснится, что основными принципами ТОПа ученые пользовались с давних времен. Конечно, умные люди понимали, что данные, которые они получают и используют, содержат систематические и случайные ошибки. Они догадывались, что это связано не только с механическими погрешностями приборов, но и с процессом познания.

               Ничего принципиально нового или оригинального занятие ТОПом не предполагало. Ничего, что могло бы поколебать устоявшие представления об окружающем мире. Обычный анализ данных наблюдений позволяет разделять факты на маловероятные и заслуживающие доверия. Как правило, исследователи так и поступают, без сожаления отбрасывая кажущиеся им ошибочными идеи, не подтвержденные наблюдениями, или результаты самих наблюдений, если они кажутся неправдоподобными.

               Но ТОП занимается именно этими отброшенными фактами и теориями. Петров не сомневался, что в этих «отбросах» содержится важная информация, которую было бы полезно вытащить и использовать для создания новой физики.

               Петров серьезно занимался ТОПом всего два года, но успел за это время создать небольшую классификацию возможных ошибок, использование которой помогало ему в работе.

               Существует шесть видов ошибок:

               1. Ошибки наблюдения. Часто эксперименты проводят с нарушением элементарных правил проведения наблюдений, соответственно и результаты получают удивительные;

               2. Ошибки наблюдателя. Здесь сказывается странная способность людей «видеть» то, чего нет, и не замечать то, что существует. Часто это можно объяснить тем, что человеческие органы чувств не способны получать полную информацию о Вселенной. И когда ученому не помогают зрение, слух, осязание, обоняние, он или пропускает феномен, или придумывает несуществующее явление;

               3. Ошибочные теории. Исходя из неправильных предпосылок, легко получить абсурдные результаты. Идеи могут казаться логичными, но выводы, которые будут сделаны на их основе, почти наверняка окажутся неверными;

               4. Ошибочные интерпретации. Давно прошли времена, когда конечным результатом эксперимента была задача обнаружения математической связи между изучаемыми факторами — получение формулы или уравнения, с помощью которых можно будет вычислять значения физических величин. Эти формулы были тождественны теории. Со временем стало понятно, что для понимания феномена определить математические закономерности мало, необходимо объяснить, почему формулы работают именно так. Неверные интерпретации мешают понять физический смысл наблюдаемых феноменов;

               5. Ошибочная онтология. Если общие представления об окружающем мире полны заблуждений, то и теории, и интерпретации будут далеки от реальности. Проще говоря,  использование неверных аксиом приводит к существенным ошибкам;

               6. Политические ошибки. Ненаучные принципы отбора научных исследований могут привести к тому, что будет неправильно выбран объект исследования. Умные люди с серьезными лицами будут заниматься тупиковой ветвью, толку от которой не будет, не обращая внимания на действительно важные направления познания.

               Петрову пока не удалось натолкнуться на по-настоящему громадную ошибку, которая бы указала на существование новой физики. Но методику поисков он разработал. Прежде всего, нужно было понять, с какой из шести ошибок он имеет дело. Далее просто. Установив, что теория «А» — ошибочна, в дальнейшем следует рассматривать теории «не А». Это разумнее, чем возиться с теорией «Б», которая наверняка только частный случай «не А» или, что еще хуже, всего лишь развитие теории «А». Этот способ работы с добытыми современной наукой знаниями, позволял выковыривать из груды сырья бриллианты, ценность которых трудно переоценить. Петров не сомневался, что сейчас главное — разобраться с общим представлением об окружающем мире, с онтологией. Ему все чаще казалось, что мир устроен совсем не так, как об этом принято думать.

               История, которую рассказал Филимонов, показалась Петрову интересной, но предательски недостаточно сложной. Если попытаться решить ее без раздумий (есть такой подход к решению подобных задач — довериться подсознанию), то легко совершить все шесть известных принципиальных ошибок.

               Ошибка наблюдения. Доказательства исчезновения ручки отсутствуют. Наивно полагаться исключительно на слова заинтересованного человека.

               Ошибочная теория. Событие внезапного исчезновения ручки, а потом ее возвращение, теоретически можно посчитать квантовым эффектом в макромире. Есть, наверное, такая гипотеза? Должна быть. Для ТОПа важно, что такая теория пока еще не доказана. А не доказанная теория — это мешок с вкусными ошибками!

               Ошибка интерпретации. Наиболее правдоподобной кажется предположение о том, что в кабинете находился маленький человечек, который и ответственен за все случившееся. Теперь осталось понять, какое мнение ошибочно: считать, что такой человечек там был или что его не было?

               С онтологией вообще ничего непонятно. Можно, с высокой степенью уверенности, сказать: мир устроен совсем не так, как мы привыкли думать. Однако нужно помнить, что в паре «устроен так» и «устроен не так» одно из утверждений ошибочно. Какое? Петров не знал. Но очень хотел однажды найти ответ на этот вопрос. Пока незнание было отличным поводом для продолжения работы. Петров и прежде был на удивление любопытным человеком.

               Но пока утверждать что-то было преждевременно. Нужно было ждать поступления новой информации. От Петрова требовалось подготовиться к следующей встрече. По крайней мере, он должен был придумать, какие вопросы задать Филимонову, когда он объявится. Прежде всего, Петрову хотелось посмотреть на таинственную ручку. Развинтить и разглядеть, что у нее внутри. Он ждал, что клиент появится только через неделю. И ошибся. Филимонов позвонил уже через три часа после того, как они расстались.

               — У вас что-то случилось? — спросил Петров.

               — Кое-что изменилось.

               — Слушаю вас.

               — Хочу познакомить вас с одним человеком, который может быть намного интереснее для ваших занятий, чем я. Кажется, у него больше проблем, чем у меня.

               «Странные люди — клиенты из Института, — подумал Петров с раздражением. — Пока ничего непонятно с его делом, а он уже приводит для консультации своего знакомого. Считает меня, наверное, компьютером, способным решать несколько задач одновременно».

               — Спасибо. Жду вас завтра.

               — Нет, — твердо сказал Филимонов. — Мы придем сегодня, если можно. Моему знакомому важно поговорить с вами именно сегодня, в День Напоминания.

               Как правило, Петров клиентам не отказывал. Надеялся, что ему однажды повезет и такая случайная встреча поможет доказать людям, что познание мира следует продолжать, несмотря на объявленный Конец Света.

               — Когда вас ждать?

               — Через пять минут. Если вам удобно. Мы во дворе.

               — Поднимайтесь.

Три ровесника

               Человек, которого Филимонов привел, чувствовал себя несколько скованно, но не производил впечатления робкого человека. Наоборот, не трудно было понять, что он знает себе цену и к чужому мнению на свой счет относится без интереса. Не равнодушно, а, как бы это сказать точнее, не проявляя особого любопытства. Ему так проще было жить. Наверное, потому что уже долгие годы пытался не привлекать к себе постороннего внимания, но без особого успеха.

               Его отрешенность не казалась напускной, а выглядела вполне естественно. Поверить в то, что такого человека можно было не заметить, Петров не мог. Вряд ли прохожие вздрагивали, когда проходили мимо, но в том, что знакомые обсуждали каждый его поступок, Петров не сомневался. Человек догадывался об этом и страдал, потому что ничего не мог изменить. Так сложилась его судьба, и он был вынужден с этим смириться, люди и не к такому привыкают. Но было сомнительно, что у него есть друзья.

                Честно говоря, Петрову показалось странным, что к нему пришел такой человек. Обычно самодостаточные люди за помощью к неизвестным людям не обращаются. Видимо, с ним произошло что-то неожиданное и очень неприятное. Что-то заставляющее коренным образом изменить привычную жизнь. К чему он явно не был готов. Например, кто-то важный для него сделал предложение, а он не знает, принять его или отклонить. Типичная для клиентов ситуация: одно из решений — «принять» или «отклонить» — ошибочное. Какое выбрать? Петрову не нравилось, что к нему все чаще обращаются с такими вопросами. Это говорило о глубоком кризисе общества. Было бы не правильным связывать его с Концом Света. Правильный ответ был парадоксальным — отклонить оба. И впредь не попадать в ситуацию, в которой требуется делать такой выбор. Но на это способны единицы.

               Понятно, почему новый клиент был тих и скромен. Он ждал от Петрова подвоха. Боялся услышать о себе что-то такое, что изменит правила его жизни самым неприятным образом. Так получилось, что обстоятельства заставили его обратиться за помощью к чужаку, потому что все другие способы выкрутиться не сработали. Легче всего было сказать: ерунда, не переживайте, все останется по-старому. И для клиента это, почти наверняка, станет избавлением. Петров решил, что так и следует поступить. Поскольку  играть в психотерапевта ему было лень.

               — Должен предупредить, что вряд ли смогу рассказать что-то такое, чего вы не знаете. Вы пришли ко мне, чтобы услышать правду, но мне она неизвестна.

               Предполагаемый клиент улыбнулся. И Петров понял: все, что он придумал об этом человеке, ерунда на постном масле. Это была типичная ошибка наблюдения. Первый пункт классификации.

               — Не понимаете, зачем я к вам пришел? — спросил человек.

               — Не люблю предполагать, — соврал Петров.

               Ему нужно было срочно придумать какой-нибудь хлесткий и бессмысленный ответ, чтобы разрушить сложившееся неверное представление о клиенте. Только так можно разрядить ситуацию, что позволит клиенту расслабиться.

               — Сейчас мне хотелось бы найти ответ на другой глупый вопрос, — сказал Петров. — Не могу понять, как так получилось, что сегодня, в День Напоминания, в моей квартире собрались три ровесника?

               — А ведь и в самом деле интересно, — откликнулся Филимонов. — Я родился в феврале.

               — Март, — сказал Петров.

               — Я самый младший, у меня день рождения завтра, — сказал будущий клиент.

               — Не повезло, — посочувствовал Петров.

               Лицо будущего клиента исказилось от внезапного приступа ненависти. Его кулаки — надо сказать, не маленькие — сжались. Петрову на миг показалось, что сейчас его будут бить. Но пронесло.

               — Не то слово. Ненавижу проклятых пришельцев и этот проклятый день, — почти выкрикнул клиент. — Неужели не могли провести свой проклятый эксперимент в другой день!

               — Могу понять ваше раздражение, испортили гады день рождения, — сказал Петров тихо, почти шепотом, иногда это помогает успокоить клиента.

               — Сомневаюсь, у вас день рождения в марте. А мне никогда не исполнится шестьдесят лет. Мне отказано в такой малости.

               Филимонов вскочил, ему не хотелось вникать в чужие проблемы, у него своих неприятностей хватало. Он понял, что уже услышал больше, чем следовало. Чужие тайны, чужие войны.

               — Так, — сказал он. — Я вас познакомил, больше ничем помочь не могу, пойду, пожалуй, не буду вам мешать. Обсуждайте свои проблемы без меня. Петров, надеюсь, что вы не забудете о моем деле?

               — Конечно, — ответил Петров. — Вы меня смогли заинтересовать. И в самом деле, странный случай.

               Обычно Петров всегда так отвечал, чтобы не спугнуть удачу. И клиенту было приятно услышать такие слова.

Николай Сомов, сын Сомова

               Они остались наедине. Петров молчал. Для него было очень важно, чтобы клиент заговорил первым. Беседа не должна напоминать допрос. Любой человек на допросе ведет себя неестественно: нервничает, закрывается и начинает утаивать самые невинные вещи, потому что у него создается ложное впечатление, что его хотят сначала разоблачить, а потом наказать. Так легко можно потерять важную информацию. Например, Филимонов охотно рассказал много интересного о своих взаимоотношениях с начальником, но наверняка скрыл бы подробности, если бы Петров стал его об этом расспрашивать.

               Молчание затянулось. Клиент собирался с мыслями или подыскивал правильные слова, или пытался побороть приступ паники. И в этом не было ничего особенного. К Петрову часто людей приводил страх, чаще всего ими придуманный, объяснить который очень часто было трудно.

               Клиента можно понять. Но ему все равно придется рассказать свою историю. Таковы правила игры. А Петров должен был его выслушать и догадаться, в чем он не прав. То есть сказать, что опасения клиента ошибочны, и его жизни ничего не угрожает. Или посетовать на то, что он не пришел за помощью раньше, чтобы научиться, наконец, отличать важное от второстепенного. Общаться с такими людьми, как правило, сложно, но интересно. Никогда заранее не догадаешься, что они расскажут.

               Прошло минут пять, но, в конце концов, клиент все-таки заговорил.

               — Дело в том, что я — Сомов. Пять лет тому назад я сменил фамилию, по паспорту я теперь Комов. Но это не помогло, люди все равно каким-то образом узнают, что я Сомов. Иногда меня открыто ненавидят, но чаще жалеют или относятся с опаской. Проклятье, я ни в чем перед ними не виноват. Дети за отцов не отвечают. Филимонов меня жалеет, вот, к вам направил. Но сам говорить со мной отказался, боится.

               Честно говоря, Петров растерялся. Вряд ли можно считать важным факт, что сын отказывается от фамилии отца. Он стал вспоминать, кто такой Сомов, но не смог. Пришлось просто кивнуть.

               — Вы еще не поняли? Я действительно сын Сомова. Николай Сомов. И мне приходится с этим жить.

               Петров кивнул еще раз.

               — Вы не знаете, кто такой Сомов? — удивился клиент.

               — Простите.

               — Вы первый человек за долгие годы, который не знает, кто такой Сомов. А ведь это Главный конструктор «Пристанища» — космического звездолета поколений, на котором наша славная элита собирается свалить в дальний космос за год до наступления объявленного Конца Света.

               — Точно. Вспомнил.

               — Именно. А я — его сын.

               — Вот так фокус! — удивился я. — Мне и в голову не могло придти, что у конструктора Сомова есть сын, и что однажды мне удастся с ним поговорить.

               — Уже случилось.

               — Послушайте, как мне к вам обращаться? Комов? Сомов?

               — Для вас я — Николай. От этих Сомовых-Комовых меня коробит.

               — Зачем вы пришли ко мне? Взаимоотношения с отцом — сугубо личное дело. Неужели ваш отец не может ответить на ваши вопросы?

               — Нет.

               — Ладно. Рассказывайте, что вас ко мне привело.

               Сомов закрыл глаза. Наверное, просчитал про себя до десяти, собрал волю в кулак и начал говорить вещи, которые нормальный человек, а тем более ученый, занимающийся фундаментальными исследованиями, не способен воспринять всерьез. Он знал это, и пришел только потому, что, по словам Филимонова, у Петрова была подпорченная репутация, а это оставляло надежду, что его, по крайней мере, выслушают. Не поверят и не помогут, но хотя бы выслушают.

               — Кажется, меня нельзя больше называть человеком в общеупотребительном смысле этого слова, — сказал Сомов печально. И Петров поверил ему.

               — А кем же вы себя считаете? — спросил он первое, что пришло в голову.

               — Куклой в театре Карабаса-Барабаса. Марионеткой. Или шахматной фигурой.

               — Почему?

               — Я давно не верю, — сказал Сомов серьезно, — что у меня есть право распоряжаться собственной судьбой. Не могу отделаться от мысли, что я игрушка в чужих и грязных руках. Нет, неправильно сказал. Нельзя говорить: в руках, руки — это принадлежность человеческой расы. А мной, что весьма вероятно, вертят какими-нибудь присосками или щупальцами. И пришел я потому, что не собираюсь больше играть написанную для меня роль. Не хочу, чтобы мной продолжали манипулировать. В конце концов, я — человек.

               — Насколько я понял, вы пришли ко мне сами, вас никто не заставлял, значит, не все так безнадежно, — удивился Петров.

               — Странно. Не подумал об этом. Но вы правы. Впервые за долгие годы я принял решение самостоятельно. Но не верю, что вы мне поможете.

               — Расскажите свою историю, а потом посмотрим.

               — Я не переношу День Напоминания.  Каждый год с ужасом жду его наступления. Мне до тошноты страшно. Ненавижу даже упоминания о нем.

               — Таких людей много.

               — Нет. У меня своя судьба.

               Петров тяжело вздохнул. Так повелось, что каждый парень, который приходит к нему за советом, считает себя особенным. И бороться с этим абсолютно бесполезно. Конечно, они ошибаются. Но сами догадаться об этом не в состоянии. Им обязательно нужен человек, который скажет об этом и докажет, что это действительно так.

               — Не верите? Зря. А я уверен, что со мной не все в порядке.

               — Попробуйте мне это доказать, я вас слушаю.

               — Ненавидеть двадцать четвертое мая я стал не сразу, не с пеленок. Было время, когда я относился к этому дню, как к любому другому. Если быть точным, девять лет и триста шестьдесят четыре дня все было нормально. Сейчас совсем другое дело. Я его ненавижу. Как и все без исключения обитатели Земли. Честно говоря, не представляю, что на планете встречаются люди, которые относятся к этой дате равнодушно. Любой вздрогнет, когда при нем произнесут: «двадцать четвертое мая», не знаю, есть ли сейчас более грязное ругательство. Еще бы! Ведь в этот день нам, землянам, было объявлено о Конце Света. Разве я не прав?

               — Все мы приговорены к смерти. И что с того?

               — Не перебивайте. Повторяю, мой случай — особый. Ко всем неприятностям, двадцать пятого мая у меня день рождения. Так что причин ненавидеть этот день у меня, конечно, больше, чем у других землян. Не самое большое удовольствие праздновать, когда не можешь отделаться от мысли, что до шестидесяти лет мне не дотянуть, не доживу один день. Двадцать пятого мая я стараюсь ни с кем не общаться. Знакомые знают, что я болезненно воспринимаю даже самые робкие попытки «поздравить» меня или произнести стандартные «приятные» слова и пожелания, и уж тем более вручить памятные подарки. Они прекрасно знают, что в этот день лучше забыть о моем существовании, поскольку для меня это самый лучший подарок. И я искренне благодарен им за это.

               — Своим друзьям?

               — Своим знакомым. У меня нет друзей.

               — Мне кажется, — сказал Петров, — что не только это печальное совпадение заставило вас обратиться ко мне.

               — Вы правы. Так получается, и не от меня это зависит, но почему-то все самое непоправимое и гадкое в моей жизни случается именно двадцать четвертого мая.

               — Не только у вас.

               — Нет, нет, поймите, у меня особый случай.

               — Я заинтригован.

               — До сих пор мне удавалось сохранять спокойствие после очередных неприятностей. Но сегодня мое терпение лопнуло. Не исключаю, что кто-то решил со мной покончить. Я не знаю кто. И меня это бесит. Даже не так, у меня окончательно пропадает способность к самому элементарному сопротивлению.

               — Почему вы обратились ко мне?

               — Очевидно, что я ошибаюсь. Но не могу понять как. Говорят, у вас чутье на чужие ошибки. Помогите.

               — Люди преувеличивают мои способности.

               — Мне станет легче, даже если вы мне не поможете. Уже одно то, что я говорю о своих проблемах другому человеку, для меня большое облегчение.

               — Простите, Николай. А где вы работаете?

               — Я — писатель.

               — Понятно.

               Петров приготовился к долгому разговору. Как и прочие эгоисты, писатели не умеют рассказывать о своих бедах коротко. В их мозг как будто вставлен своеобразный моторчик, который заставляет их говорить о себе красиво, поразительно многословно и с характерным душевным надломом, который так часто встречается у людей этой профессии, рассказывающих о своей непростой судьбе.

               Сомов не стал исключением. Петров, естественно, записал его вступительный рассказ и потом внимательно прослушал его несколько раз, пытаясь проникнуть в причину, которая заставила клиента так возбудиться.

Первый рассказ Сомова

               «День не задался с утра. Утром пришлось отправиться в издательство. Надежда на то, что в проклятый День Напоминания мне удастся обойтись без утомительной болтовни, не оправдалась. Признаюсь, что был разъярен. Я не мог придумать хотя бы одну разумную причину, которая объясняла, зачем я вдруг понадобился издателю именно двадцать четвертого мая. Конечно, я ждал чего-то отвратительного.

               Встретили меня, впрочем, по-человечески. Главный редактор Григорьев расплылся в приветливой улыбке. И это был плохой знак. Как правило, так он улыбался, когда хотел обмануть собеседника или использовать его в своих корыстных целях. Мне кажется, что издатели не способны разделить два этих посыла, как не могут современные физики разделить пространство и время.

               Я общаюсь с издателями не первый год, и давно научился относиться к подобной философии легко, с пониманием. Сомневаюсь, что существуют издательства, где с авторами обходятся по-другому. Но ко всему с годами привыкаешь. В конце концов, Григорьев не человек с улицы, он представляет издательство, которое печатает мои книги. В принципе, он неплохой человек. Конечно, с причудами, но кто сейчас чист перед психоаналитиками? Иногда он подбрасывает хорошо оплачиваемую работу. Я ценю это и стараюсь лишний раз его не нервировать.

               Но на этот раз мне хотелось поскорее узнать — что конкретно от меня понадобилось именно двадцать четвертого мая? Глупо было отказываться, не выяснив сути дела. В принципе, можно и поучаствовать в каком-нибудь привлекательном и перспективном проекте. Без фанатизма, конечно. Но что-то подсказывало, что на этот раз Григорьев задумал использовать меня в плохом деле. Можно, конечно, печататься под псевдонимом.

               — Хорошо, что вы пришли именно сегодня! — сказал Григорьев. — Вы, Сомов, у меня на хорошем счету. Люблю читать ваши тексты. И когда пришлось выбирать автора для нового проекта, сразу вспомнил о вас.

               — Называйте меня Комовым.

               — Конечно, Сомов. Можно и Комовым. Только теперь это не важно. Хочу предложить вам интересную работу, для которой, и в этом я абсолютно уверен, лучшего  исполнителя не найти. Вы умный и оригинальный писатель.

               Я кивнул. Сейчас у многих есть основания считать меня хорошим писателем.

               Григорьев продолжал:

               — Возникла хорошая тема для романа. Даже не так — для серии книг. Если справитесь — ваш труд станет самым важным проектом в истории человечества. И начинать его нужно именно в День Напоминания.

               И вот тут я сплоховал. Нужно было сразу ответить максимально грубо, мол, день, скорее, дерьмовый, чем приятный. И начинать новую работу двадцать четвертого мая тошнотворно. Однако промолчал — в данном случае вступать в дискуссию было глупо. Не тот повод, когда хочется объясняться или убеждать. Сначала нужно было выслушать предложение Григорьева.

               — Я не люблю писать по заказу. Точнее, не умею. Пытался, но ничего хорошего не получилось.

               — Это не имеет значения, — ответил Григорьев.

               — Начинать новое дело двадцать четвертого мая — плохая идея.

               — Нельзя относиться к Дню Напоминания без должной серьезности.

               — Я знаю.

               — Конечно, знаете. Наверняка больше, чем другие. Вы же Сомов.

               — И что с того? — не понял я.

               — Ваш отец…

               — Не хочу продолжать этот разговор. Все, что говорят о моем отце — грязные сплетни и домыслы плохо информированных людей. Пример мифологического сознания. Повторять их бредни — себя не уважать. В конце концов, у всех нас есть родители.

               — Не сомневаюсь, что быть сыном Сомова тяжело. Но мне кажется, что вы давно свыклись со своей ношей. Люди ко всему привыкают. Знаю, что вы не любите, когда об этом напоминают, но иногда самая плодотворная и удачная работа начинается с неприятных воспоминаний. Работа писателя — тяжелый труд. Ну, вы сами об этом знаете.

               — Я не видел родителей уже двадцать лет. Куда они отправились, чем занимаются, не знаю. Не могу даже сказать, живы ли они. Мы не общаемся.

               — Неужели вы не получали от них писем, посылок или иных сообщений? К вам не приходили посланцы? — удивился Григорьев.

               — Нет.

               — Странно, не правда ли?

               — Никогда об этом не думал.

               — Почему? — удивился Григорьев.

               — Отец запретил.

               — Очень странное решение. Неправильное. Если вы не думаете, значит, за вас додумывают чужие люди. Все, кому не лень. А это очень нехорошо. Мифотворчество не посвященных в детали людей может быть опасным.

               — За каждым болтуном не уследишь.

               — Это верно.

               — Давайте перейдем к делу, — не выдержал я, разговор мне не нравился. — Зачем вы заговорили о моем отце? Какое мне дело до всех этих болтунов? Я — обычный человек, моя жизнь скучна и однообразна. Никаких тайн. Работаю, предпочитаю одиночество. Очень не люблю комментировать сплетни. Почему люди любят обсуждать то, чего не знают?

               — Понимаю вас. Лично я очень часто забываю о том, что вы сын того самого Сомова. Вы хороший писатель, и этого достаточно.

               — Ха-ха. Вы даже иногда называете меня Комовым.

               — Это не трудно.

               — Спасибо! Но зачем вы меня позвали?

               — Собственно, я хочу обратиться к вам с просьбой. С личной просьбой. Еще раз, не как к сыну Сомова, а как к хорошему писателю. Надеюсь, что мне удастся уговорить вас, и вы согласитесь участвовать в новом замечательном проекте.

               — Мне придется сделать что-то ужасное?

               — Я уже говорил, хочу, чтобы вы написали для меня книгу. Необычную книгу, можно сказать, единственную в своем роде.

               Я рассмеялся. Издатель просит меня написать книгу, поскольку лучше меня никто ее не напишет (так он говорит). Слушать лестно, но почти наверняка врет. И, если я буду отказываться (это о чем должна быть книга, чтобы я отказался ее написать?), начнет уговаривать. От издателей я раньше ничего подобного не слышал.

               — Какую книгу?

               — О том, какими мы, земляне, стали через двадцать пять лет после предупреждения инопланетян. И как мы будем меняться от года к году, ожидая неминуемую гибель. Сможете честно рассказать о тревогах и надеждах обычных людей, ожидающих гибели?

               — Смогу. Мне самому хочется написать о чем-то подобном. Но зачем? Эту книгу никто и никогда не напечатает. Вы первый и не напечатаете. Разве нет? Или я чего-то не знаю?

               — Конечно, никто не напечатает. Очень болезненная тема. Всегда найдутся люди, которые отыщут на самых невинных страницах повод для апатии и отчаяния. А этого допустить нельзя. Верно? А потому, вы будете писать ее двадцать лет, а готовые части пусть пока полежат в нашем сейфе.

               — Но зачем писать книгу, которую нельзя напечатать? Тем более, что она может навредить нашему общему делу выживания.

               — А вы напишите ее не для всех, а только для меня. Через двадцать лет ей цены не будет!

               — Ну, не знаю.

               — О деньгах не беспокойтесь. Гонорар вам будет выплачиваться в двойном размере. За каждый том. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы имели возможность поговорить с любым человеком, если это потребуется для работы.

               Сказочные условия. Кто бы отказался?

               — Я буду писать о себе.

               — Это было бы идеально! Попробуйте! Хорошо? Вы меня обяжете. Я в долгу не останусь. Обязательно наступит день, когда и я вам пригожусь! — сказал Григорьев торжественно».

Неудачное начало

Второй рассказ Сомова

               На этом история Сомова не закончилась. Предложения издателя было явно маловато для того, чтобы заставить его обратиться за помощью.

               — А потом случилось что-то неожиданное? — спросил Петров.

               — Да, — ответил Сомов и продолжил свой рассказ.

               «Тема показалась интересной. Проклятое любопытство заставило меня начать работу над книгой сразу, как только я закрыл за собой дверь в кабинет Григорьева. Все можно было бы сделать очень просто, без литературных изысков, но вряд ли от меня ждут дешевой халтуры. Меня пригласили принять участие в каком-то таинственном проекте, о сути которого мне никогда не расскажут. Книга всего лишь предлог, это понятно. Я был заинтригован. А вот о том, что это может мне выйти боком, почему-то не подумал.

               Люблю, признаться, придумывать новые сюжеты. Но на этот раз работа наверняка окажется необычной и тяжелой. Например, придется встречать и допрашивать многих людей. Это будет самой неприятной частью новой работы. До сих пор мне ничем подобным заниматься не приходилось. Допрос — дело тонкое для новичка, и при этом надо постараться проводить их так тонко и цинично, чтобы допрашиваемые не догадывались о цели моих расспросов.

               Я увлекся, мне захотелось очутиться возле своего компьютера и немедленно приступить к работе. Для начала набросать рабочую схему будущей книги и составить приблизительный план работ. Буду писать о хороших работниках, для которых спасение человечества стало смыслом жизни. Таких людей много, хотелось бы, чтобы и я был из их числа. По крайней мере, у меня появился прекрасный повод стать одним из них. Пусть мы обречены, но попытаться спастись обязаны. Мы — люди. А это значит, будем бороться за жизнь до конца. А мое дело — найти людей, которые не только говорят, но и действуют.

               И вдруг рабочий настрой был бесцеремонно прерван. Ко мне подошли два лысых парня, они пристально рассматривали меня и неприятно улыбались, словно давно ждали именно меня и, наконец, им повезло. И теперь хотели удостовериться, что я именно тот человек, который им нужен. Рассматривали и посмеивались. Наконец, тот, что был повыше ростом, чуть заметно кивнул и сказал:

               — Не подскажешь, как пройти к метро?

               — Конечно. На перекрестке повернете направо и увидите станцию.

               — Как это прекрасно. Все оказалось проще, чем можно было ожидать. Проводи нас, пожалуйста. Мы будем тебе благодарны.

               А ведь были у меня какие-то интересные идеи и куда-то подевались, не успел записать. Попытался восстановить ход мыслей, но как это сделать, если рядом посапывают два  молодца одинаковых с лица.

               Вот и метро. И вдруг парни подхватывают меня под руки и тащат куда-то в сторону.

               — У нас машина. В знак благодарности мы отвезем тебя до нужного места. Куда изволите?

               — В метро изволю, — признался я.

               — Это невозможно. Пойдешь с нами.

               Честно говоря, я не успел испугаться, потому что ничего не понял. Но вырваться не удалось, держали меня крепко. И не только держали, но и пытались затолкнуть в синюю Хонду. Помощь пришла, когда я уже и не надеялся. Перед нами возник крепкий парень, который сказал фразу, которая удивила не только меня, но и моих похитителей.

               — Костя, ты куда собрался? Забыл, что обещал купить мне мороженое?

               Я хотел сказать, что не Костя, но не успел.

               — Какое еще мороженое, что за чушь!— возмутился один из похитителей.

               — Для тебя, может быть, и чушь, а мне обидно. Люблю я мороженое, что здесь такого. Пойдем, Костя, не будем задерживать твоих друзей.

               Мне показалось, что он случайно задел локтем одного из парней, по-видимому, получилось это у него удачно, потому что тот тихонько взвизгнул и отпустил мою руку. Второй отбежал в сторону сам.

               Мой спаситель жестом показал, что нам придется воспользоваться метро.

               — Я не Костя, — сказал я почему-то.

               — Знаю. Мне не хотелось называть ваше настоящее имя.

               Я обернулся, но моих похитителей уже не было видно.

               — Не волнуйтесь, вы их больше не увидите. Они плохие люди, но больше вам угрожать не будут. За ними присмотрят.

               — Спасибо. Я немного растерялся.

               — Понимаю. Вы согласились написать для Григорьева книгу?

               — Да. А вы откуда знаете?

               — Хорошо, что согласились. Правильно сделали.

               — Кто вы?

               — Зовите меня Славой. Я буду появляться каждый раз, когда кто-нибудь попытается помешать вам работать. А если меня поблизости не будет, значит, вам не о чем беспокоиться.

               — Вас прислал Григорьев?

               — Нет. Но это не имеет значения.

               — Кто эти лысые люди? — спросил я.

               — Я пока не знаю, — ответил Слава, и я ему поверил.

               — Кто вы? — еще раз спросил я.

               — Ваш помощник и защитник. Сейчас я вас покину, но завтра после обеда обязательно загляну к вам и отвечу на любые ваши вопросы. Почти на любые. О сегодняшнем происшествии, например. И о книге, конечно.

               Вернувшись домой, я с ужасом обнаружил, что мне по-настоящему стало страшно. Впервые за двадцать пять лет, прошедших со дня объявления о неминуемой гибели человечества. Самое ужасное, что я так и не понял, кого мне следует бояться больше: лысых ребят или моего спасителя. Проклятие двадцать четвертого мая напомнило о себе еще раз.

               Я давно привык, что в этот день моя судьба регулярно меняется самым непредсказуемым образом. Однако впервые моей жизни угрожала прямая физическая опасность. Или не угрожала? А как еще можно оценить попытку похищения, пусть и неудачную? Или инцидент никакого отношения к криминалу не имел? Как и предложение написать книгу, которую не собираются печатать?  Есть ли основания считать, что эти события связаны? Столько непростых вопросов, на которые нет ответов. А ведь новый этап моей жизни еще и не начался по-настоящему, до книги дело не дошло.

               Не считаю себя героем. А если и не герой, значит ли это, что я трус? Не знаю, не могу ответить. У меня пока не было повода проверить. И особого желания выяснять не возникло. Но я понял другое — мне нужна помощь. А где можно найти настоящего защитника, если не в Институте Спасения? Мне хватило решимости позвонить советнику Филимонову, пять лет тому назад я работал в его отделе. По счастью, он вспомнил меня и отнесся с пониманием и сочувствием. Сам Филимонов помогать отказался, но посоветовал обратиться за разъяснениями к вам, Петров. И вот я здесь. Если не поможете и вы, мне придется смириться и ждать Конца Света, так и не начав жить по-человечески».

Может ли написание даже самой крутой книги стать ошибкой?

               Рассказ Сомова не произвел на Петрова впечатления. Наверное, потому, что тот говорил монотонно, скучным голосом, эмоции пригасил. Не вызвал интереса. История, конечно, странная, но явно не имеющая отношения к физике. Издательства иногда заказывают писателям нужные им книги. В этом не было ничего необычного. Распространенная практика. Это означало, что ошибкой Сомова было то, что он почему-то решил обратиться к Петрову без особых на то оснований. То есть посчитал, что рядовое событие имеет скрытый смысл, и неудачно выбрал собеседника для обсуждения собственных страхов. Почему-то решил, что Петров заинтересуется тонкостями взаимоотношений писателя с издателем. Но Петров не был литературным агентом или юристом.

               На первый взгляд, если оценить поведение Сомова по классификации Теории ошибочных представлений, тот совершил две стандартные ошибки: ошибка наблюдателя (пункт два, видит то, чего нет), и неверно интерпретирует ошибочные наблюдения (точнее, интерпретирует то, что сам придумал,  пункт пять).

               — Вижу, мне не удалось вас заинтересовать, — сказал Сомов разочарованно.

               — Да. Не заинтересовали, — признался Петров. — Необычная история, но назвать ее странной я не могу.

               — Это потому, что вы еще не выслушали мою дикую историю до конца. Есть в ней детали, которые сможете объяснить только вы. Нельзя исключать, что моя жизнь как-то связана с объявленным Концом Света. Получается, что регулярно, в День Напоминания, мою привычную жизнь ломают самым решительным образом. Люди, к которым я успевал привыкнуть, внезапно заявляют: все, дружище, забудь о том, что происходило с тобой в последнее время, завтра тебя ждет перезагрузка, ты станешь другим человеком, тебе больше не пригодятся воспоминания о прежней жизни, ночью постарайся выспаться, кто знает, когда удастся прикорнуть в следующий раз. И я подчинялся, потому что права выбора у меня не было.

               — У всех людей есть право выбора, — автоматически вставил Петров. Эта неуместная страсть комментировать не раз мешала ему, но научиться сдерживаться он пока так и не сумел.

               — Значит ли это, что я еще могу отказать Григорьеву? Сомневаюсь. Откажусь, и никто не напечатает больше ни одной моей книги. С другой стороны, станет ли мне лучше, если я соглашусь на предложение Григорьева? Увы. Вряд ли.  Мне опять придется начинать жить с нуля. Предыдущий опыт придется отбросить за ненадобностью. Новое занятие, новые умения, новые люди.

               — Но старые навыки никуда не денутся, — вставил Петров. — Опыт накапливается, даже если вы этого не замечаете.

               — У меня не так. Каждое очередное резкое изменение условий жизни проходило крайне болезненно и требовало гигантских усилий. Но до сих пор, когда меня ломали, согласия не спрашивали. Григорьев первым потребовал, чтобы я сам согласился уничтожить прежнюю жизнь. А это означает, что я приплыл в конечный пункт своего человеческого путешествия. Я стал тем, кем меня хотели сделать. А я и не заметил. Мне страшно. Не понимаю, в чем я провинился? Перед кем? Меня как барана привели в нужный загон и теперь вычеркивают из списка живущих. Я больше никому не интересен. От меня больше не ждут подвигов. Нашли бессмысленное занятие, чтобы не мешал и не требовал лишнего.

               — Об изменениях вам сообщали незнакомые люди? — спросил Петров.

               — Нет-нет. Все наоборот. Так получалось, что наступал момент, когда близкие мне люди, к которым я успевал привыкнуть, внезапно теряли ко мне всякийинтерес. Как будто я — компьютерный персонаж, который успешно прошел очередной уровень и переведен на следующий. Меня передавали как эстафетную палочку. После этого я никогда их больше не встречал. Время от времени я пытался их отыскать, но безрезультатно. Они пропадали. Навсегда. Без следов. Как будто это был сон, и их никогда в реальности не существовало.

               — То есть, каждый раз это были разные люди? — спросил Петров.

               — Да.

               — Было ли так, что кто-то говорил о новом этапе, но изменений в вашей жизни не происходило?

               — Нет.

               — Интересно.

               — Только если смотреть со стороны. Никогда не думал об этом, но теперь понимаю — так и было, я смотрел на свою жизнь как бы со стороны. Изменения казались мне закономерными. Но сейчас все изменилось. Во-первых, мне никогда не предоставляли права выбора. Хотелось бы знать, почему? Во-вторых, меня эти жизненные зигзаги достали. Мне тридцать пять лет, хочется определенности. Мне нравится писать фантастические книги, хотел бы этим заниматься и дальше. Но…

               — Разве Григорьев сказал, что вам отныне запрещается писать собственные книги?

               — Да. Со мной подписывают договор, по которому я лишаюсь права заниматься другими проектами. А если случайно и напишу книгу по собственному желанию, ее печатать не будут. Это очень сильный запрет. Отныне мне остается остаток жизни писать книгу для одного человека. Абсурд, даже доносы — это произведение для некоторого коллектива и практического использования. Любому писателю нужны читатели! Чем больше, тем лучше. Отказаться от них ради денег — это оксюморон. Понимаете, от меня требуют перестать быть писателем, и обещают за это щедро платить. Бред полнейший.

               Друзья учили, как правильно следует относиться к подобным предложениям. Сначала подписываешь договор (и чтобы обязательно литературный агент одобрил), получаешь аванс и только после этого начинаешь ваять. Все время забываю последовательность действий. Люблю работать, книги писать, а про аванс вспоминаю, только когда передаю издателю готовую рукопись. Неправильно, конечно. Но переучиваться поздно.

               Мне нужно было решительно сказать: «Нет»! На такое предложение согласился бы только слабак и рохля. Но я привык подчиняться внешнему воздействию. Меня легко взять на слабо. Но в данном случае я не должен был соглашаться. Нельзя давать несбыточные обещания и писать книгу для одного человека.

               Особого недостатка в деньгах я не испытываю, а вот неприятностей можно огрести немало. Очень скользкая тема — Конец Света. Каждый хочет спастись, но и дураку ясно, что всех спасти не удастся. А значит и об этом придется честно написать. Григорьев обещает, что начнет продавать книгу за год до Конца. Но я ему не верю, давно его знаю, он обязательно постарается выстрелить с книгой раньше. Не удивлюсь, если совсем скоро, двадцать четвертого мая какого-нибудь близкого года. Вот когда я стану врагом взволнованных читателей.

               Но предположим, Григорьев свое обещание выполнит и издаст книгу за год до Конца Света. И в этом случае радость не большая. Мне будет пятьдесят девять лет, и я буду писать свою последнюю книгу о той проклятой апатии, которая охватит все еще оставшуюся в живых часть населения. Это когда окончательно станет понятно, что говорить о спасении бессмысленно.

               Впаду ли я в депрессию? Сомневаюсь. Конечно, буду писать. Для кого? Для себя. А что еще делать? Надо же чем-то заниматься. Это интереснее, чем сидеть с грустной рожей и ждать, когда все закончится.

               — Рассчитываете, что Конца Света удастся избежать?

               — Конечно. Я — сын Сомова, если вы забыли. Мы — Сомовы — привыкли биться до конца. Так меня учил отец, а я запомнил.

               — До Конца Света?

               — Да.

               — Но мне всегда казалось, что главный конструктор Сомов мифический герой-защитник! — сказал Петров. — Почему-то никогда не думал, что это реальный человек. Идея, что найдется гениальный человек, который создаст флот могучих звездолетов и обязательно спасет лучших представителей Земли, — конечно, внушает надежду, но не греет душу. Даже, если предположить, что каким-то чудом мы с вами попадем на борт такого ковчега, потеснив, может быть, не менее достойных людей, вероятность того, что мы куда-то прилетим и спасем свою цивилизацию, близка к нулю. Но, как важный этап пропаганды, рассказы о спасительных космических ковчегах весьма полезны. Каждый должен знать, что власти заботятся о народе и делают все, что в их силах, для спасения максимального количества людей.

               — Нет. Мой отец вполне реальный человек. И ковчег он обязательно создаст. Или научит своих последователей, как его сделать.

               — Вы считаете, что изготовить звездолет поколений реально?

               — Конечно. Если за это взялся мой отец.

               — Когда вы его видели в последний раз?

               — Двадцать лет тому назад.

               — Мне кажется, если вы согласитесь писать книгу по заказу издательства, ваш отец не стал бы осуждать вас.

               — Правда?

               — Я так считаю.

               — И что со мной будет?

               — В каком случае? Если вы согласитесь? Или если откажетесь? Что-то конечно произойдет. Но мы не узнаем об этом, если вы не сделаете свой выбор.

               — Мы? Я так понял, что вы согласны поработать со мной?

               — Да. Но только в том случае, если вам удастся доказать, что вашей жизнью в самом деле распоряжается кто-то посторонний. Хочу понять, зачем это ему понадобилось.

Сомов как объект исследования

               Петров не удивился тому, что Сомов не пригласил его на свой день рождения. И правильно сделал. Ему было чем заняться. Он с интересом прочитал несколько текстов Сомова. И, к его удивлению, тот оказался неплохим писателем. Точнее, фантастом. Петров и прежде считал, что фантастика и традиционная беллетристика — принципиально разные занятия. Отличаются замыслы и сюжетные ходы, композиции выстраиваются не одинаково, авторы обращают внимание на разные детали, важные для повествования, даже язык произведения используется специфический. Встречаются мастера-многостаночники, способные переключаться  с одного умения на другое, но таких деятелей мало. Как правило, фантаст, решивший стать традиционным беллетристом, выглядит глуповато. Верно и обратное.

               Петрову хотелось понять, не вызваны ли страхи Сомова сюжетами последних написанных им книг. У фантастов часто возникает неконтролируемое желание стать одним из персонажей собственных текстов. Иногда получается. Одна из заповедей вполне технологична: писать следует либо о том, что знаешь лучше других, либо о том, чего никто не знает.

               В любом случае, Сомов был интересен Петрову, как полезный объект для развития ТОПа — теории ошибочных представлений. Если отнестись к его рассказу серьезно (поверить в него), то все случившееся с Сомовым следует классифицировать, как политическую ошибку. Шестой пункт. Самую редко встречающуюся, легко обнаруживаемую и абсолютно бесперспективную для работы, поскольку исправить ее крайне сложно. В лучшем случае, для смягчения вызванных последствий ее можно заменить другой, менее разрушительной политической ошибкой. Как правило, подобные заблуждения обычно связаны с различными конспирологическими теориями. Придумываются заговоры внешних сил. Как будто кто-то неведомый влияет на жизнь человека с известной только ему целью. В данном случае, утверждается, что кто-то контролирует и выстраивает жизнь Сомова. Впрочем, тот мог выдумать свою историю (фантаст, такая работа). Например, пожелал выяснить, как Петров отнесется к его рассказу, поверит или нет, чтобы вставить сочиненную историю в свою новую книгу. Не исключено.

               Началась работа. Петров встречался с Сомовым, они разговаривали. Петров изучал Сомова, Сомов изучал Петрова. И тот, и другой из профессионального интереса. Иногда казалось, что Сомов хочет узнать о Петрове даже сильнее, чем тот о нем. Фантаст, что с него взять. Такое случалось и раньше при работе с советниками. И это понятно. Они всегда думали только о себе. Им было важно знать, кому они собираются доверить свои сокровенные тайны. Хотели удостовериться, что Петров не предаст их при первом удобном случае. Естественно, им ничего не угрожало, поскольку Петрова тайные пороки людей не интересовали. Он хотел вернуть людям потерянную страсть к познанию.

               Сомов был другим. С помощью Петрова он хотел вывернуться из трудного положения, в которое попал по чужой воле. Наверное, он расстроился бы, если догадался, что для Петрова он — всего лишь полезный инструмент, феномен, который может быть интересным, а может оказаться пустышкой.

               Петров и сам не знал, способен ли относиться к клиенту как к обычному человеку? Такие вопросы он старался себе не задавать — это было бы непростительно глупо и неполезно для исследований. Тем более, когда речь шла о Сомове. Как он должен был относиться к незадачливому клиенту и забавному писателю? Наука и литература — занятия циников. Не потому, что они плохие люди, а потому, что должны говорить правду. Всегда. Работа такая. Легко ли цинику довериться другому цинику? На такой шаг не просто решиться.

               И Петрову пришлось сделать выбор. У него появилось сразу два клиента, чего никогда раньше не случалось. Он почему-то решил (и это для человека, занимающегося ТОПом, стыд и срам), что раскрутка истории Сомова более перспективна, чем работа с пропавшей авторучкой Филимонова. Со временем, довольно быстро, выяснилось, что он ошибся. Заблуждающийся исследователь ТОПов. Сапожник без сапог. Но нигде не написано, что Петров всегда должен быть прав. Его могло оправдать только то, что он не сомневался, что столкнулся с политической ошибкой (пункт 6), которую выявить легко, но работать с ней крайне сложно, но это не значит, что ситуация не может быть исследована. Клиент считает, что его жизнью кто-то управляет. Поверить в это невозможно. Но события все равно происходят. Почему? По непонятной причине. По какой? Это интересно выяснить.

               Человеческая психика так устроена, что мы уверены в том, что чем больше материала для исследования попадает в наши руки, тем выше вероятность установить что-то важное. Конечно, это не так, мы знаем это, но все равно работать предпочитаем с толстой папкой с материалами, а не с листком бумаги с кратким перечислением непонятных феноменов.

               Петров мягко, стараясь не спугнуть, попросил Сомова по возможности подробно рассказать о своей жизни. Объяснил, что даже самый пустяковый факт, может оказаться крайне важным для понимания всего процесса. Сомов согласился. Надо полагать, что Петров прошел строгую проверку, и Сомов решился ему довериться, как тяжело больной вверяет свою жизнь врачу.

Третий рассказ Сомова

               Сомов изо всех сил старался быть откровенным, наверное, ему очень хотелось, чтобы Петров, если и не сможет помочь, хотя бы его выслушал и пожалел, что ли. Так Петрову показалось. Он представил, как говорит клиенту: «Я жалею вас, Сомов». И ужаснулся пошлости и бессмысленности этой фразу. Но мог ли он сказать ему что-то другое? Сомов понял, в какое дурацкое положение попал и попытался оправдаться.

               — Я понимаю, каким придурком выгляжу. Извините. Но мне нужно было срочно успокоиться, — сказал он тихо.

               Получилось глупо.

               Петров кивнул, ему приходилось извинять и более виноватых перед ним людей. В конце концов, у него не было времени обижаться на глупости. Его жизнь давно превратилась в постоянную работу. Но оказывается, так Сомов начинал свой очередной рассказ.

               «Мне нужно было срочно успокоиться. А, как известно, лучший способ отвлечься от тревожных мыслей — заняться полезным делом. Например, подумать о книге, которую мне предложил написать Григорьев. Хорошо было бы, для начала, вспомнить все самое гадкое, что произошло со мной за первые двадцать пять лет со дня первого сообщения о неизбежном Конце Света. Без этого честную книгу не напишешь. Полезный и обязательный этап работы. Помогает легко отбросить субъективные впечатления, которые способны исказить общую картину и только потом начать писать, рассчитывая в результате получить объективный текст. В противном случае мой труд бессмыслен.

               Помню то первое двадцать четвертое мая. Мне было десять лет без одного дня. Я был ребенком. Сообщение об объявленной смерти человечества не произвело на меня особого впечатления. Предстоящие пятьдесят лет казались почти вечностью. Стоит ли беспокоиться о неизбежной смерти (а я уже знал, что все люди смертны), если впереди такая уйма времени! Я тогда не подозревал, что жизнь удивительно скоротечна. Кажется, что все это произошло совсем недавно, и вот внезапно выяснилось, что уже половина отпущенного срока растрачена, и годы эти пролетели до неприличия быстро. И что-то подсказывает, что вторая половина промелькнет еще быстрее.

               Я давно не ребенок, мне тридцать пять лет, и разницу между смертью одного человека и исчезновением всего-всего человечества понимаю. Точнее, могу теоретически представить этот ужас, но эмоционально прочувствовать не могу.

               Психика не допускает столь сильного чувства. Мозг оценивает ситуацию здраво: людей больше не будет. Это понятно. А еще жуков, шмелей и тараканов, гремучих змей, серых клопов, муравьев, клещей, желтых сверчков, нехороших жучков, комаров, червяков, пчел, тритонов. И тварей крупнее: тигров, львов, медведей, жирафов, китов, бегемотов, куриц и уток, других птиц. Никого вообще не останется. Жизнь на Земле прекратится. Представить себе это крайне сложно, а привыкнуть к неизбежному  можно.

Жуки, шмели и тараканы

И ты, гремучая змея,

Вы все, вы все — мои друзья.

Я ранним утром в лес пойду,

Там я друзей своих найду.

Вот выстроились вдоль тропы

Лесные серые клопы,

А вот трудяги муравьи,

Они — товарищи мои.

Ползут, нелегкий груз таща...

А вот заметил я клеща.

Чуть дальше — желтые сверчки

И нехорошие жучки.

И в этот ранний летний час

Я рад, что снова вижу вас.

Летит комар, ползет червяк —

Нет, это все не просто так!

Жужжит пчела, плывет тритон,

Пернатых слышу перезвон,

И ясно ощущаю я —

Мы все, мы все одна семья!

               И поэтов не будет. Ум это понимает, а чувства нет.

               Никогда до сих пор не думал о Конце Света так цинично, но следует признать очевидный факт: мы все уже умерли. Оказывается, узнавший дату своей смерти, немедленно перестает вести себя как живой человек. Зачем писать книгу, если заранее знаешь, что ее никто не прочитает? Григорьев, правда, считает, что это будет великая книга, и чтение ее поможет многим оставшимся мужественно встретить неизбежное. Он ошибается. Когда жить останется несколько лет, сомневаюсь, что люди будут читать книги. Не хочется с ним спорить, но разве не все ли равно, встретят ли люди свою гибель мужественно или трусливо? Некому будет оценить эффект. В один миг честные люди будут уравнены с подлыми. Никто не сможет обманным путем выторговать себе лишний час жизни, потому что катастрофа произойдет одновременно, моментально и для всех без разбору. Никто не сподобится наблюдать за агонией мира со стороны. Даже этого права люди лишены.

               Трудно заставить себя думать о всеобщем конце. И тем более, фиксировать этапы умирания психологически тяжело. Как найти мотивацию для написания такой безумной книги? Жалость к себе? Или способ доказать, что уж я-то не струшу и проживу отведенный мне срок честно и ответственно? Звучит не плохо, но могу ли я предсказать, как я поведу себя в эти страшные годы? Говорят, что перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь. Почему бы не запустить этот процесс прямо сейчас, в середине пути. И делать это следует не для Григорьева, для самого себя. Пока мне удастся работать над книгой свободно, не опасаясь помех со стороны похитителей или странного защитника Славы».

Первое сообщение инопланетян

Четвертый рассказ Сомова

               О своем раннем детстве Сомов рассказывать не стал. В этом был свой смысл. Он явно считал, что его «настоящая» жизнь началась только со дня  объявления Конца Света. Ему виднее. Петров отметил, что до этого события Сомов постороннего влияния не замечал.

               «Не могу назвать себя счастливым человеком, — начал Сомов свой рассказ о первом дне, который изменил его жизнь навсегда. — Что такое счастье, я не знаю и, честно говоря, не хотел бы встретить человека, который бы попытался разъяснить мне или другим людям значение этого странного и запутанного термина на жизненных примерах. Наверняка, счастье — это многоплановый термин, рассматривать его можно с самых разных сторон. Лично меня интересует только утилитарное счастье, которое можно определить как удачу или отсутствие неприятных и опасных событий, нарушающих привычное существование и вынуждающих человека предпринимать мучительные попытки, чтобы хоть как-то примириться с новыми обстоятельствами его жизни.

               После разговора с Григорьевым я неожиданно понял, что почти все мои житейские неприятности связаны с проклятыми инопланетянами. Они исковеркали мою жизнь самым гнусным образом. Конечно, я понимаю, что их появление сломало судьбу практически всех землян за исключением клинических идиотов. Так что с моей стороны было бы верхом наглости считать первое проклятое двадцать четвертое мая личной катастрофой. О том, что через пятьдесят лет жизнь на Земле прекратится, было объявлено всем.

               Прекрасно помню тот день. Я сидел перед телеэкраном в гостиной и смотрел футбольный матч. Мысли мои, впрочем, были заняты предстоящим днем рождения. Десять лет — первый юбилей, как говорил папа.

               — Отличается ли юбилей от обычного дня рождения в лучшую сторону? — поинтересовался я.

               — Конечно, парень, — ответил папа. — Завтра тебе пойдет второй десяток. А это значит, что совсем скоро ты станешь взрослым человеком. Ты переберешься жить в собственный дом, выберешь себе интересную работу, заведешь семью, и будешь сам решать, когда включать и выключать телевизор.

               — Уже завтра?

               — Нет, нет, — засмеялся папа. — Только когда придет время отпраздновать твой следующий юбилей.

               — Значит, мне придется потерпеть еще десять лет? — расстроился я.

               — Нет, нет, не надо терпеть. Нужно использовать эти золотые годы твоей жизни с наибольшей пользой. Тебе предстоит очень многому научиться. Узнать, что такое хорошо, а что плохо, и как отличать одно от другого, воспитать в себе нравственный стержень. Познакомиться с главным сокровищами на Земле: знаниями, науками и культурой. Научиться быть добрым, справедливым и честным, не причинять людям боль без уважительной причины. Выбрать работу по душе. Затвердить главный принцип: если взялся что-то делать — старайся сделать это наилучшим образом. Постарайся разрешить себе любить людей. Тебе предстоит прожить замечательное десятилетие!

               — Все это случится со мной завтра, а сейчас можно я посмотрю футбол?

               — Конечно, сын!

               Я до сих пор прекрасно помню, какой конкретно матч показывали. Финал Лиги чемпионов. Мне так хотелось посмотреть его. В те годы я был страстным болельщиком. Я и сейчас люблю футбол.

               Вот так я оказался свидетелем самого потрясающего события в истории человечества. Что же, потрясло землян знатно.

               В середине первого тайма трансляция футбольного матча прервалась. Точнее, футболисты продолжали все так же бестолково бегать по зеленому полю, но вместо восторженных спортивных комментаторов теперь был слышен голос со странным металлическим акцентом, он говорил страшные вещи.

               Папа рассказал потом, что инопланетяне сообщили землянам о том, что через пятьдесят лет наша планета будет уничтожена. И твердо добавил, что у нас достаточно времени, чтобы спасти нашу цивилизацию.

               — Это война? — спросила мама.

               — Нет, — ответил папа. — Нам не с кем воевать. Разве что с ветреными мельницами.

               Эти слова я потом часто вспоминал, но понял их смысл совсем недавно. Мы выживем только в том случае, если найдем своих врагов и объявим им войну. И будем биться решительно и беззаветно. С верой в победу. Пока этого не произошло — мы обречены.

               Для десятилетнего мальчика это было слишком заумно. Я понял, что папа расстроился, потому что он забыл, что разрешил досмотреть футбол и выключил телевизор. Я узнал счет матча только на следующий день. Вот что меня расстроило по-настоящему».

Филимонов напоминает о себе

            Петров привык внимательно выслушивать рассказы своих клиентов. Такую работу он себе выбрал. Нельзя заранее отбрасывать какие-то факты на том основании, что на первый взгляд они кажутся банальными. Кто знает, как, в конце концов, сложатся случайные фрагменты в финальный пазл. Пока ничего полезного из рассказов Сомова для создания новой физики ему обнаружить не удалось. Впрочем, выводы было делать рано. Для начала надо было дождаться окончания повествования. Но Петров не торопился, поскольку был уверен, что рано или поздно ему повезет.

               Он немного жалел, что писатели не умеют кратко формулировать свои мысли. Петров попытался выписать на листок все, что может быть полезно. Но не преуспел. Пока пусто. В удручающе коротком списке не за что было уцепиться.

               Настроение немного поднял советник Филимонов, о котором Петров начал забывать. Он пришел напомнить о своей проблеме.

               — Не вспоминали обо мне, Петров?

               — Нет, — соврал тот.

               И Филимонова, и Сомова вряд ли можно было назвать перспективными клиентами. Петрову не нравилось, что они обратились к нему. Но отказать своим клиентам Петров не мог. Он понимал, что им больше некуда идти.

               — Ничего не придумали? — спросил Филимонов.

               — Слишком мало информации.

               — Но предварительные гипотезы можно предложить уже сейчас.

               — Например? — удивился Петров.

               — Проще всего предположить, что мы имеем дело с проникновением предметов из параллельных миров. Понимаете, открылся портал, и ко мне попала не моя ручка, а другая, из чужого мира.

               — Самое простое объяснение чаще всего оказывается ошибочным.

               — А вот философ Оккам считал, что не следует без нужды порождать новые сущности, — сказал Филимонов грустно. — По его мнению, правильный ответ следует искать в первую очередь среди самых естественных и простых истин. Любое физическое тело стремится занять положение, в котором его потенциальная энергия будет минимальной. Будем считать, что это должно быть верно и для философских концепций, и для научных теорий.

               — Оккам не был философом, — возразил Петров. — Он был монахом и схоластом. И предлагал не придумывать новые теории, поскольку, по его мнению, все уже было написано в Святом Писании.

               — Но о параллельных мирах в Библии не упоминается. Только о Рае и Аде.

               — Если мы докажем существование параллельных миров — это станет крупнейшим научным открытием всех времен, — сказал Петров.

               — Мы живем в мире, в котором даже самые выдающие научные достижения никому не интересны. Поскольку за оставшиеся двадцать пять лет все равно никто не успеет применить их на практике.

               — Как знать.

               — Меня больше волнует другое, — сказал Филимонов грустно. — Хочу удостовериться, что у меня нет проблем с головой. Помирать психом неохота. Шизофрения — крайне неприятная болезнь.

               — Понимаю.

               — Сомневаюсь. Если будет доказано, что я и в самом деле сошел с ума, это пагубно скажется на моей репутации. Понятно, как коллеги отнесутся к трудам идиота. И дело не только во мне, будут отвергнуты многолетние труды всего нашего отдела.

               — Неприятно.

               — Помогите, Петров. У вас наверняка есть несколько правдоподобных объяснений моего приключения. Меня устроят даже самые сумасбродные.

               — Ничего конкретного сказать не могу. Возможно, все объясняется квантовыми свойствами объекта. Это могут быть «склейки» предметов из параллельных миров. Это когда предметы из одной ветви Мультиверса попадают в другую. Или непонятные процессы в пасте ручки. Скажем, она меняет свой цвет на пятнадцать минут каждые двадцать четыре часа. Например, в три часа ночи. Вы же не можете это отрицать, потому что не пользуетесь ручкой ночью, а значит, не проверяли такую возможность на практике. Вероятны проблемы с наблюдателем. Ваши органы чувств могут ошибаться от усталости или излишнего напряжения. Или каких-то наркотических или опьяняющих средств.

               — Отрицаю, — резко сказал Филимонов. — Лекарств не принимаю. И принимать не собираюсь. Не вздумайте никому говорить о ваших оскорбительных домыслах. Это плохая идея. Глупая.

               — Наши органы чувств могут привирать даже при идеальном поведении. Мы — всего лишь люди.

               — Меня это не касается.

               Петров пожал плечами.

               — Я не обвиняю вас. Просто говорю, что отбрасывать такое объяснение без проверки нельзя. Верю, что вы чисты. Но это делает вашу историю еще запутаннее. Есть еще одно интересное объяснение — онтологическое. Все наши привычные представления о мире могут быть глубоко ошибочны. Мы плохо знаем реальные физические законы, но нагло требуем от мира предсказуемости и простоты, которой он не обладает.

               — К какой версии вы склоняетесь?

               — Подождем новых фактов. Не могу что-то утверждать без всесторонней проверки. Вы, Филимонов, можете мне помочь. Вы должны провести эксперимент: еще раз воспользоваться своей ручкой в квартире шефа.

               — Не хотелось бы, — расстроился Филимонов.

               — Понимаю, — сказал я. — Не следует посвящать шефа в вашу проблему, но эксперимент проведите обязательно. Это крайне важно.

               — Не хотелось бы, — повторил Филимонов.

               — У вас нет другого выхода.

               — Я попробую.

               — Вот и отлично.

Последние легкомысленные годы Сомова

Пятый рассказ Сомова

               Через три дня Сомов опять навестил Петрова.

               — У вас что-то произошло? Вы почувствовали перемену в своем существовании, были ли изменения болезненны? Или просто неприятны?

               — Нет. У меня все по-старому. Но я хочу, как можно скорее, рассказать историю своей жизни. Я постараюсь быть убедительным. Вы должны поверить мне. Надеюсь, это поможет разобраться в моей истории. Или не только моей.

               Петров поморщился. Удивительно, однако, нельзя было исключать, что поделиться последовательным рассказом, который Сомов подготовил, было для него намного важнее любых, даже самых катастрофических изменений в его жизни. Петров так и не смог привыкнуть к тому, что люди, как правило, не способны относиться к собственной жизни объективно и рационально, что не позволяет им разумно оценить степень грозящей им опасности. И вот они вместо того, чтобы сосредоточиться на спасение, придумывают разные бесполезные дурацкие развлечения.

               Петров жалел Сомова, но уже то, что он обратился за помощью, оставляло надежду, что удастся узнать о мире что-то неизвестное. Оставалось быть внимательным и не упускать ни единого слова в его рассказах.

               «Утром я проснулся в другом мире. Папа и мама не улыбались. Они говорили о том, сможет ли человечество спастись. О моем дне рождения никто не вспомнил. И в школе дети готовились к звездным войнам, они не сомневались, что победа достанется Земле, и выбирали будущую профессию, чтобы принять участие в великой войне с пришельцами. Список вакансий был невелик: военная служба, компьютерные системы, ракетостроение, космические исследования, астрономия, теоретическая физика, служение Богу и моделирование сознания.

               Мои школьные друзья считали, что мы обязательно спасемся. Нам казалось, что впереди куча времени. А вот взрослые были настроены пессимистичнее: от них требовали спасения немедленно, а потому времени на раскачку и долгие раздумья у них не было.

               Больше всего удивил папа, он сказал:

               — Как написали однажды умные люди: «Если для спасения человечества понадобится Святая вода, будем производить ее в промышленных масштабах».

               От него услышать что-то подобное было поразительно. Я привык к тому, что мой папа настоящий ученый, никогда раньше не слышал от него ни единого слова в защиту религии. Любого фанатизма. Любых догм, для доказательств которых не требовались проверенные факты. Были ли это религиозные мифы или смелые научные гипотезы. Идеи должны проверяться опытным путем — так он мне всегда говорил. Нельзя верить даже самым красивым словам, не подвергнув их проверке. Этому он научил меня с детства. И вдруг: святая вода. Вот когда я по-настоящему понял, что дело плохо. И мы действительно все умрем через пятьдесят лет, если не позаботимся о спасении.

               Как защититься? В детстве этот вопрос мало меня занимал. Мне повезло с папой, я знал, что он спасет и маму, и меня, и все человечество. Нет на свете человека, в которого я верил больше, чем в него. И если он возьмется за дело, то обязательно победит проклятых инопланетян. Это не было мифом или гипотезой, и доказательства мне были не нужны.

               О своей работе папа никогда не рассказывал и не любил, когда я тайком следил за тем, как он решает свои умопомрачительные уравнения в толстых тетрадях и вертит на мониторе странные картинки. Интересно, что я не имел ни малейшего представления о том, чем он занимался. Не знаю и сейчас. Спрашивать я, честно говоря, боялся. Мне его занятия всегда представлялись бесконечно сложными и важными. Я привык думать, что он решает самую главную задачу, стоящую перед человечеством. И люди ждут, когда он справится, потому что после этого на Земле наступит эра справедливости и всеобщего счастья. От одной мысли, что однажды папа откроет секрет и расскажет о своей работе: конструирую, мол, новую машину или ракету, мне становилось грустно. Боялся, что идеальный образ моего замечательного папы рухнет. Связывать его работу с каким-нибудь конкретным делом нельзя было ни в коем случае — поскольку не оставило бы камня на камне от детской мечты о папе как человеке, которому подвластно все. Для меня он был главной надеждой человечества. Моя вера в него жива до сих пор!

               Как легко жилось в те годы! Неясная опасность только прибавляла сил. Она стала гарантией того, что папа будет хоть иногда отрываться от своей исключительно важной и сверхсрочной работы и заниматься нашей с мамой безопасностью».

               — Вы чувствовали себя обреченным, не способным сопротивляться? — спросил Петров.

               — Ни о чем таком я не думал. Не думаю и сейчас.

               Петрову хотелось понять, сможет ли Сомов в своей будущей книге показать противоречие между робкой надеждой и страшной обреченностью, которые каким-то образом сосуществуют в душах людей. И уживаются. Наверное, это важнее, чем перечисление технических достижений, без которых мы не видим прогресс. Петров был рад, что не ему поручили писать пресловутую книгу для Григорьева.

               — От ребенка странно было бы ожидать чего-то другого, — сказал Петров примирительно.

               — Теперь я понимаю, что мое детство затянулось. Мне комфортно жилось с папой. Он не был тираном, но рядом с ним я чувствовал себя в безопасности.  Все закончилось за день до моего пятнадцатилетия. Двадцать четвертого мая. Через пять лет после предупреждения инопланетян. Первый кризис.

               — Пять лет без тревоги — это очень хорошо.

               — К сожалению, пять лет закончились отвратительно. Об этом я и хотел рассказать сегодня.

За день до пятнадцатилетия

Шестой рассказ Сомова

               «Прошло совсем немного времени и люди успокоились. В конце концов, предсказания Конца Света — были лишь ничем не подтвержденные слова. Мало ли кто чего сказал. Нельзя всему верить. Сообщения о предстоящих концах света с утомительной регулярностью появлялись и раньше. И вот еще одно, к тому же из экзотического источника, от таинственных инопланетян. Честно говоря, уже через неделю народ о предупреждении забыл. Жизнь вернулась в привычное русло, словно предупреждения не было. Признаюсь, что и я очень редко вспоминал о нем. Мне было интересно жить.

               А потом наступило очередное проклятое двадцать четвертое мая. На следующий день мне должно было исполниться пятнадцать лет. Как оказалось, я в последний раз в жизни ждал праздника, чтобы повеселиться с друзьями и получить подарок от родителей.

               Хорошо помню тот ужасный день. Я вернулся из школы, родители ждали меня на кухне. Это было странно. Нельзя сказать, что они были трудоголиками, но работу свою любили. Если бы все было в порядке, домой в это время они бы не вернулись, разогреть обед мне давно доверяли самостоятельно. Я даже не сразу понял, что произошло что-то ужасное. Мама обняла меня.

               — Садись, поешь, — сказала она странным сорванным голосом, словно недавно плакала.

               — Что-то случилось? — спросил я.

               — Можно и так сказать, — ответил папа.

               Почему-то мне не захотелось слушать дальше. Глупо подумал: неужели я должен буду сказать друзьям, чтобы они не приходили завтра на мой праздник? Но даже, если они не придут, мне все равно исполнится пятнадцать лет. Мама поставила передо мной тарелку вкусного грибного супа. Я схватил ложку и принялся медленно поедать его. Тянул время. Понятно, что пока я ем, они мне ничего не скажут. Так и получилось.

               А потом суп закончился, а я не успел попросить добавки.

               — Плохие новости, сын, — сказал папа. — Наши ученые не смогли опровергнуть предупреждение инопланетян, похоже, что они сказали правду.

               Я кивнул. Для меня это все еще были только пугающие слова, не более того.

               — Но наши ученые обязательно придумают, как нам спастись! — уверенно сказал я.

               — Пока надежды мало, — ответила мама.

               — Не волнуйся, мама, папа обязательно спасет нас и всех землян.

               — Твой папа постарается.

               — У него обязательно получится.

               — Хорошо, что ты в это веришь. Но для этого ему придется много работать.

               — Я постараюсь ему не мешать, — пообещал я.

               — Да. Так и будет, — сказала мама и заплакала. — Но мы тебя никогда не забудем.

               — Не знаю, что сказать, — произнес папа чужим, безжизненным голосом. — Нам тебя будет не хватать.

               — В каком смысле? — не понял я.

               — Сегодня вечером ты отправишься в Интернат службы космической безопасности. Будешь теперь жить и учиться там. А мы с мамой уедем далеко-далеко. Мы больше не увидимся с тобой. Но ты должен знать, что мы всегда будем любить тебя.

               — Куда вы уедите?

               — Мы пока сами не знаем, — сказал папа.

               — Но когда устроитесь на новом месте, сообщите мне? Обещаете? — попросил я.

               — Нет. Мы не сможем этого сделать.

               — Письма, телеграммы, электронная почта, посылки, мобильные телефоны?

               — Нет. Все эти средства общения запрещены.

               — Но почему?

               — Мы не можем подвергать тебя опасности. Любая, даже самая крошечная возможность отыскать нас должна быть исключена. На карту поставлена не моя личная безопасность и не твоя, сын. Речь идет о возможности выживания человечества.

               — Какой опасности? Разве неизбежная гибель через сорок пять лет больше не самая главная опасность? — удивился я.

               — Никто не должен знать, где мы будем находиться с мамой. Это секрет.

               — Сейчас скрыться нельзя. Мобильники, социальные сети, простой выход в Интернет позволяют определить местонахождение любого человека абсолютно точно.

               — У нас не будет мобильников, не будет Интернета. Мы прекращаем общение с людьми. Со всеми людьми. Никто не должен знать нашего местоположения.

               — Кто за вами будет следить? Инопланетяне?

               Папа засмеялся.

               — Типа того.

               — Что же мне делать, папа?

               — Ты уже взрослый. Честно выполняй свой долг. Мы все теперь в одинаковом положении. Больше не важны социальные различия. Дети, взрослые, бедные, богатые, начальники, подчиненные, умные, глупые — с некоторых пор это не имеет значения. Сейчас важно одно: есть у человека инстинкт самосохранения или его нет. Будет он бороться за выживание или нет. Верю в тебя, сын. Уверен, что ты принесешь людям пользу. Повторяю, не важно, чем ты будешь заниматься, и чего добьешься. Но ты должен стремиться к тому, чтобы результаты твоего труда, если повезет, помогли человечеству выкарабкаться. Это поможет тебе найти свой путь в жизни.

               Я ничего не понимал. Еще совсем недавно мне приятно было думать, что общечеловеческие проблемы касаются только папы. Он могучий и умный, кто, как ни он, справится с любой напастью? И вдруг оказывается, что и я не смогу остаться в стороне. Сама по себе идея, что и от меня что-то зависит в этом мире, показалась сначала абсурдной (кто я такой, в конце концов?), а потом необыкновенно увлекательной. Удивительно, но в те годы я почему-то не подумал, что могу не справиться. А тогда дал сам себе торжественную клятву, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы… оправдать доверие папы. Да, мне казалось, что я уже взрослый.

               Папа рассматривал меня, словно хотел запомнить  на всю жизнь. Он молчал, потому что уже сказал все, что хотел.

               — Возьми меня с собой. Я тебе пригожусь! — не выдержал я.

               — Не могу. Это значило бы, что я лишаю тебя права оставаться человеком. Распоряжаться твоей жизнью я не имею права. Это было бы подло с моей стороны. Ты должен использовать свою жизнь наилучшим образом. Получишь лучшее доступное образование, не будешь прятаться от людей в глубоком подполье. Ты должен жить, как и положено свободному человеку — пользуясь своим природным правом выбора.

               — Ты ведь спасешь человечество, папа? Я уверен, что у тебя получится.

               — Попробую.

               — Спасибо. Я в тебя верю.

               — А я верю в тебя!

               — Неужели мы больше никогда не увидимся? — я не мог поверить в то, что моей привычной жизни пришел конец. Пока это были просто слова, понять их смысл я даже и не пытался, не знал, какого это жить без папы и мамы. Представить себе этот ужас я не мог.

               — Будем надеяться на лучшее, — сказал папа, и его голос дрогнул. — А сейчас иди, попрощайся с мамой. Ей тяжелее, чем нам.

               Конечно, он был прав. Слез было много. И я заплакал, но до конца поверить в происходящее не мог.

               А потом в дверь позвонили. За мной прибыли офицеры из Интерната службы космической безопасности.

               — Николай Сомов?

               — Я.

               — Ваша просьба о зачислении одобрена. У нас приказ доставить вас в казармы немедленно.

               — Но мне нужно собраться.

               — Это лишнее. Все необходимые вещи вам выдадут в казарме».

               — Вы больше не виделись с родителями? — спросил Петров.

               — Нет, — ответил Сомов.

               — Отречься от сына — для этого должна быть серьезная причина. Никогда прежде не слышал ни о чем подобном.

               — Вы согласны, что со мной поступили странно? — оживился Сомов.

               — Прошло уже двадцать лет. Сейчас вы знаете, почему отец поступил с вами так жестко?

               — Нет.

               — Странно. Обычно такие поступки редко остаются без объяснения. Что-то должно было всплыть, какие-то факты или намеки.

               — Ничего не приходит в голову.

               — Скорее всего, вы не заметили подсказку или не поняли, что это намек.

               — Я думаю, папа любил меня и позаботился о том, чтобы моя жизнь устроилась наилучшим образом. Так он говорил. Жаль, что я оказался не таким умным, как он думал, поэтому пока еще не понял его замысла.

               — Как вам жилось в Интернате?

               — Признаюсь, что я быстро привык к новой жизни. Конечно, я скучал по родителям. Но в Интернате было очень интересно. Пять лет из меня делали космонавта. Учиться мне нравилось. Спасение несчастных людей в космосе  — трудно придумать более достойную работу. Даже считал, что нашел свое место в жизни. А потом наступило очередное двадцать четвертое мая. И я, без объяснений, перестал быть космонавтом. Меня изгнали. Я считал, что таков был папин план, ему зачем-то было нужно, чтобы я был готов к работе в открытом космосе, но это была только часть его плана. И сейчас я думаю о своем предназначении с грустью. Неужели я должен писать книги, которые никто не будет издавать? К сожалению, и эти пять лет пролетели очень быстро. Время я провел с пользой. Но последний день в Интернате я запомнил на всю жизнь. Ничего не предвещало перемен. И вдруг — закрутились колесасудьбы.

За день до двадцатилетия

Седьмой рассказ Сомова

               «После окончания учебных занятий преподаватели устроили на плацу митинг по поводу наступившего Дня Напоминания. Время летит очень быстро, первые десять отпущенных землянам лет прошли, а это своеобразный юбилей. Спасение оставалось недостижимой мечтой. Курсантов выстроили правильными прямоугольниками, словно перед парадом. Нас, старшекурсников, заставили вспомнить навыки строевой подготовки. Мы чувствовали себя глупо.

               Я не нуждался в дополнительной политинформации, потому что лучше своих начальников знал, что такое Конец Света. Личные воспоминания оказались для меня важнее официального мероприятия. Пять лет назад я в последний раз видел своих родителей. И все это время не верил, что больше не получу от них ни единой весточки. Папа предупреждал, но я не думал, что все так серьезно. И вот прошло пять лет. Папа сдержал слово. Ни одного письма я не получил, мне никто не звонил. Более того, о папе и его работах ни разу не сообщили в федеральных новостях. Это я могу объяснить только одним — о нем запрещено упоминать. Почему? Надо полагать, он занят чем-то по-настоящему важным и опасным, то есть спасает человечество.

               Начальник училища произнес речь. Честно говоря, не помню, о чем он говорил, не прислушивался. Агитировать меня не нужно, я — сын Сомова. Главные важные слова я и так знаю наизусть. Для спасения человечества я сделаю все, что в моих силах.

               Мое раздражение понятно, я рассчитывал потратить этот час с большей пользой, занялся бы самоподготовкой. Техническую документацию Мобильного транспортного средства (МТС) я знал хорошо, а вот инструкцию поведения пилота при нештатных ситуациях стоило бы изучить тщательнее. Конечно, курсанты на тренажере отработали наиболее серьезные ситуации, но явно не все. Меня преследовала навязчивая мысль: как только я окажусь в реальном космосе, то обязательно попаду в передрягу — на МТС случится авария, к которой я окажусь не готов и разобью доверенный мне корабль.

               Вероятность подобной катастрофы мала, но явно не нулевая. Я боялся опозориться и поэтому хотел выучить инструкцию наизусть, чтобы довести свои рефлексы до совершенства. Это поможет даже в самой тяжелой ситуации, потому что реакция у меня отличная. В критический момент нужные знания обязательно всплывут в моей памяти. Остальное руки сделают сами.

               Льву, моему соседу по комнате, такие тонкости чужды. Он был уверен в своей профпригодности.

               — Я всегда считал тебя умным парнем, но иногда ты туп как бревно, — сказал он, заметив, что я нервничаю перед государственным экзаменом.

               — Не исключаю, что я не самый умный курсант в нашем Интернате, — пошутил я.

               — Вот как ты думаешь, зачем нас готовят управлять МТС-ами? Почему клепают их сотнями? Зачем они вообще нужны? — спросил Лев.

               — Лучший способ проводить вспомогательные работы в ближнем космосе. Совсем скоро будут созданы могучие звездолеты поколений — совершенные ковчеги, на которых лучшие представители человечества отправятся на поиски Земли-2. Вот когда понадобятся МТСы. С их помощью с борта звездолетов поколений на Землю-2 будут доставлять будущих мигрантов, экипаж, топливо, оборудование и расходные материалы. Работы будет много. Наши курсанты будут востребованы.

               — И для этого на МТС установлены лазерные пушки? И мы раз в неделю выезжаем на полигон на стрельбы? — спросил Лев, неприятно прищурившись.

               — Нам говорят, что для уничтожения метеоритов. Вполне правдоподобное объяснение.

               — Слишком мощная система поражения для такого пустячного дела, — сказал Лев глубокомысленно.

               — А для чего тогда?

               — Неужели непонятно, МТС — это совершенная боевая машина, созданная для ведения боевых действий в космическом пространстве. Своего рода аналог самолета истребителя.

               — Ты заговариваешься. С кем собрался воевать? С пришельцами, что ли?

               Лев Абалов — хороший парень, но иногда у него сверх меры разыгрывается воображение. Я уже давно советовал ему меньше времени тратить на компьютерные игры и просмотр космических боевиков. В фильмах космические воины настоящие герои. Это объясняет, почему Лев не может смириться с тем, что нам досталась не слишком почетная роль вспомогательного персонала. Сам я в сражения с кровожадными пришельцами не верил. Мне папа сказал, что воевать нам не с кем, значит, так тому и быть.

               Были минуты, когда я и сам думал, что мог бы заняться чем-то более престижным. Но сумел убедить себя, что лучшие пилоты МТС-ов будут отобраны для работы на звездолетах поколений. Что там ни говори, но мы, курсанты, только так могли получить бесценный опыт управления реальными космическими аппаратами. Я был готов пройти все этапы подготовки, а то, что начинать нужно с простейших МТС-ов, постепенно накапливая опыт работы в настоящем космосе, очевидно и не требовало доказательств.

               — Если повезет, то повоюем с пришельцами. Но сначала неплохо было бы их обнаружить, — сказал Лев веско. — Некоторые люди из Института Спасения открыто говорят, что нельзя отбрасывать версию предстоящего вторжения. Звучит логично. Нас пытаются убедить в том, что мы обречены на гибель, а на самом деле постараются сделать нас рабами. Классический колониальный захват. Сначала лишат способности к сопротивлению, а потом атакуют.

               — Фантастика.

               Я рассмеялся, если бы инопланетяне действительно собирались нас поработить, папа бы наверняка это знал. Любые захватчики обязательно сообщили аборигенам о своем решении. Рабы нужны сильные и подготовленные к выполнению определенных работ. И никакие разговоры о Конце Света не помешали бы пришельцам готовить нас к рабской жизни. Но никаких контактов не было, папа бы обязательно знал, если бы они состоялись. А если бы знал, то обязательно сообщил мне. Подсказал, к чему мне готовиться. Так что поверить в то, что на землян вскоре нападут злодеи и поработят нас, я не мог.

               Между тем Лев продолжал:

                — Есть и другие слухи. Хуже и страшнее. Это если нам не повезет. Сам понимаешь, даже когда звездолеты поколений будут построены, все человечество мы спасти не сумеем. Неизбежно появятся люди, которые будут считать себя несправедливо вычеркнутыми из списков мигрантов. От них можно ждать любой агрессии. К этому нужно подготовиться заранее. Наши МТС — отлично приспособлены для охраны кораблей поколений. Будем пресекать несанкционированный доступ нелегальных мигрантов, отбивать атаки недовольных активистов и вести боевые действия с регулярными частями «обиженных» стран. Считай это полицейской миссией.

               Мне такое объяснение не понравилось, но я вынужден был признать, что звучит оно логично. Зачем иначе организовали наш Интернат и готовят сотни пилотов для МТС? Непонятно только, можно ли считать уничтожение враждебно настроенных людей помощью в спасении человечества?

               — Ты сможешь стрелять в беззащитных людей? — спросил Лев.

               — Сомневаюсь, — признался я.

               — Вот видишь. Тебе остается надеяться, что те, в кого ты будешь стрелять, будут вооруженными бандитами. Или коварными инопланетянами. Иначе я не могу объяснить, почему тебя до сих пор держат в Интернате. Руководители обычно таких «сомневающихся» отчисляют без лишних разговоров еще до зачетов.

               — Вот видишь, значит, я нужен для другой цели. Мне никто не говорил, что я здесь лишний человек.

               Можно было бы повторить ему привычную легенду, о снабжении звездолетов поколений материалами, подготовке в реальных космических условиях опытных пилотов для главного полета к выбранной экзопланете, но я понял, как фальшиво это сейчас прозвучит. Лучше было промолчать. Тем более, что привести более серьезные возражения я не мог.

               — Говорят, ты из блатных. Таким открыт путь на звездолеты поколений. А мы — рядовые курсанты — будем охранять ваш покой перед стартом.

               — Не придумывай. У меня нет родственников, так что блатным я не могу быть по определению. Ко мне нет, и не может быть претензий. Я стараюсь выполнять требования преподавателей наилучшим образом. Отчислить меня не за что. После экзамена каждому дадут направление, вот мы и узнаем, к чему нас готовили.

               — Разделят на беленьких и черненьких.

               — У каждого будет своя работа. А говорить, что одна важнее другой, просто глупо.

               Лев хотел сказать что-то смешное и грубое, но не успел. Дежурный по этажу сообщил, что меня срочно вызывают в штаб».

Прощайте, МТС-ы

Восьмой рассказ Сомова

               «Я знал, что ребят иногда вызывали в штаб. Не часто, однако такое случалось. Меня — никогда. Каждый раз мы пытались догадаться о провинностях наших товарищей и возможных наказаниях, впрочем, без особого успеха. Вернувшиеся после экзекуции никогда не рассказывали о том, что происходило за закрытыми дверями. Так что понять, чем несчастные курсанты разгневали  начальство, нам не удалось. Известно было одно — ничего хорошего в таких вызовах нет.

               Не могу сказать, что волновался по пути в штаб. Вины за собой не чувствовал. Но не мог забыть неприятные слова Льва о том, что нас готовят убивать беззащитных людей, вся вина которых заключается в том, что они хотят спасти себя и своих детей. Наверное, такое действие с точки зрения высшей справедливости и не убийство вовсе, а необходимость. И теоретически можно отыскать таким действиям нравственное оправдание. Но я бы все равно не смог нажать на гашетку. Оставалось надеяться, что эти предположения лишь бред курсанта, которому в столовой не дали добавки компота. Лев — выдумщик.

               Дежурный доложил о моем прибытии. И вот я уже застыл перед Комиссией в полном составе. Это было неожиданно. По утвержденному плану мне надлежало сдать государственный экзамен только через две недели. Неприятно было сознавать, что я не успел подготовиться к такому важному этапу жизни должным образом. Конечно, и без долгой зубрежки я должен быть готов ко всему.

               — По вашему приказанию курсант Сомов прибыл.

               — Вы удивлены, курсант Сомов, что мы вызвали вас именно сегодня? — ко мне обратился сам Начальник Интерната.

               — Да, — сознался я. — Рассчитывал, что у меня еще будет время внимательнее изучить инструкции по выходу из аварийных ситуаций МТС-ов.

               — Похвально. Но разве во время плановых занятий вы не изучали типичные неполадки МТС-ов? Учебный план предусматривает отработку на тренажерах действий пилота при нештатных ситуациях. К тому же вам было выделено достаточно времени для самоподготовки. Почему вам не хватило времени для подготовки к зачету? Объяснитесь.

               — Я готов отчитаться по всем вопросам, вошедшим в экзаменационные билеты. Но я считаю, что я должен быть готов правильно реагировать и на возможные аварии, о которых преподаватели нам не рассказывали. Мне бы не хотелось столкнуться без подготовки с чем-то подобным в реальном полете.

               — Заранее подготовиться ко всем неожиданностям, которые нам приготовил космос, нельзя. Преподаватели познакомили вас с наиболее опасными и чаще других встречающимися аварийными ситуациями. Вас учат принимать решения инстинктивно, только так ваши действия станут безупречными. Остальному придется самому научиться на практике. В таких случаях личный опыт бесценен.

               Про спасительную силу инстинктов нам на занятиях ничего не  рассказывали. Курсанты обучались подобным навыкам самостоятельно. Я решил, что правильнее всего будет промолчать.

               — У вас, курсант Сомов, отличные оценки по теории и на практических занятиях вы в числе лучших. Куратор вашего учебного взвода в характеристике отметил, что вы пользуетесь в коллективе авторитетом и поддерживаете дружеские отношения с другими курсантами. Правда, он отмечает вашу излишнюю тягу к нравственности. Читаю: «Курсант Сомов стремится любому факту и действию дать моральную оценку. Для него важно классифицировать каждое событие. Отличить добро от зла, правду от лжи, подлость от геройства. Нейтральных оценок для него не существует. При распределении обязательно следует учесть эту особенность курсанта Сомова.»

               Мне показалось, что это было преувеличением. Лично я ничего подобного за собой не замечал.

               — Чем вы собираетесь заниматься после окончания Интерната? — спросил Начальник.

               — Я бы попросил вас направить меня в Отряд пилотов МТС-ов. Считаю, что смогу быть полезным на этом важном участке борьбы за спасение человечества. Можете не сомневаться, я оправдаю доверие.

               — Это было бы неправильным решением. Наибольшую пользу вы принесете в Отделе пропаганды и агитации. От вас потребуется убедительно говорить правду. Это то, что вы умеете лучше других. А правда в наше время — лучшая пропаганда. Было бы расточительно использовать вас на другом участке нашей борьбы. Пилотов МТС-ов много, а людей, отличающих добро от зла, пока не хватает.

               — Все дело в том, что я на третьем курсе выпускал стенгазеты?

               — В характеристике написано, что это были очень хорошие и информационные стенгазеты. Курсанты их охотно читали. Это высшая оценка.

               — Если я получу хорошую отметку на Зачете, ваше решение может измениться?

               — Вы только что сдали Зачет на «отлично». На место назначения отправитесь немедленно. Даю час на сборы.

* * *

               Лев Абалов ждал моего возвращения.

               — Все в порядке? Отправляешься на Станцию? — спросил он с явным интересом.

               — Нет. Направили в Отдел пропаганды и агитации при Институте Спасения. Буду уговаривать людей хорошо работать, потому что другого способа выжить нет. Не знал, что люди не понимают этого без подсказки.

               — Значит, пошел на повышение.

               — Издеваешься? Но я хочу летать! Приносить пользу людям.

               — Начальникам из Института Спасения лучше знать, где тебя использовать с наибольшей пользой.

               — Я старался. И у меня получалось! Лучше меня никто не знает устройство  МТС-ов. Ты и сам это знаешь.

               — Прости, но я ждал чего-то подобного. Уж очень ты у нас идейный.

               — Вспоминай меня, когда будешь летать на МТС-ах, — сказал я с завистью.

               Лев засмеялся.

               — Нет. Меня в эти железные ящики не загонишь. Это работа не для меня.

               — Не понял.

               — Из меня космонавт не получится, — с гордостью сказал Лев. — Пока я простой охранник, но рассчитываю сделать карьеру. Может быть, и генералом стану. Ты, Сомов, мое первое задание. Я должен был обеспечить твою безопасность. По-моему я справился. Надеюсь, у тебя претензий нет?

               Принято говорить в таких случаях, что у меня челюсть отвисла от неожиданности. Не думал, что Лев может меня удивить до такой степени.

               — Вот почему ты часто приходил с синяками?

               — Драться приходилось, но не часто. Ребята к тебе хорошо относились. Кроме пары придурков, но с ними я легко справился. Припугнул, и этого хватило.

               — Но почему ты охранял меня?

               — Получил приказ. А выяснять, что это ты у нас за птица такая — не мое дело.

               — Но кто тебе поручил охранять меня?

               — А вот это не твое дело».

Отдел пропаганды и агитации

Девятый рассказ Сомова

               «Не помню, что я себе нафантазировал о своем первом месте службы. Словосочетание «пропаганда и агитация» любого вгонит в тоску. Для меня направление на бумажную работу стало настоящей катастрофой. Я считал себя без пяти минут пилотом МТС-а, мечтал о космосе и строил планы на стремительное продвижение по карьерной лестнице в космических соединениях. Я не сомневался, что однажды трудолюбие и упорство поможет стать членом экипажа настоящего звездолета поколений. Не сразу, но так должно было случиться. И вдруг полный провал — пожалуйте в контору сочинять рекламные тексты и перебирать бумажки.

               Я был близок к отчаянию. А потом вспомнил, что папа, прощаясь, сказал мне: «Соглашайся на любую работу. Рано или поздно ты найдешь свой путь. Твою работу за тебя никто не исполнит. Не исключено, что выбор за тебя сделают более компетентные люди. Просто старайся быть лучшим». Мне оставалось думать, что он был прав.

               Довольно скоро я понял, что мне повезло. Работать действительно пришлось с бумагами. Но в аналитическом отделе, куда я был зачислен стажером, было очень и очень интересно. Прошло десять лет со дня предупреждения. Меня не надо было агитировать — я готов был и так сделать все от меня зависящее для спасения человечества. И вдруг выяснилось, что я не очень хорошо представляю себе людей, которые это человечество составляют. Для меня это оказалось неожиданностью.

               Новые коллеги объяснили это сразу, как только я расположился за рабочим столом. Моим руководителем оказалась приятная молодая девушка. Брюнетка в кудряшках с замечательными пронзительными карими глазами, блестящими, как только что упавшие с ветки плоды каштана. Каштаны видел раньше, таких глаз не приходилось. Она старалась быть вежливой, но я видел, что мое невежество ее забавляет. Однако обращаться попросила по имени. Клара — так она представилась. Сомневаюсь, что она была старше меня. Скорее, младше. Потом выяснилось, что она моя ровесница. Я признавал ее превосходство, поскольку в социологии она  разбиралась лучше меня. Ничего удивительного. Пять лет, которые я потратил на штудирование технических характеристик МТС, Клара изучала на специальных университетских курсах социодинамику и психологию долизма.

               Не исключено, что ее обучили и правильному общению с бывшими курсантами космических школ.  По крайней мере, при разговорах со мной она была чрезвычайно убедительной.

               Наш первый серьезный разговор произошел через три месяца после моего назначения. Я уже успел получить квартальную премию за удачную работу. Но она была начислена явно не за мои трудовые достижения, которых не было. Честно говоря, я был уверен, что толку от меня немного. Все это время я читал отчеты о странных людях, чье поведение вдребезги разбивало мои представления о человеческой природе.

               Клара заметила это.

               — Вижу, что ты о многом хочешь расспросить меня, — сказала она. — Сразу должна сказать, что люди — очень разные существа. Это полезно знать, прежде чем начать спасать их. Всегда помни о том, что их представления о спасении могут отличаться от твоих. В этом нет ничего плохого и ничего странного. Просто запомни это.

               Она была права, мне действительно хотелось о многом ее расспросить. Не знал, с чего начать. Боялся, что задам вопрос, который мне не положено задавать по статусу. С другой стороны, мне хотелось разобраться в смысле новой работы. Для меня это было важно. Я теряю уверенность, когда от меня требуют заняться чем-то непонятным, чего я не умею делать и не представляю, как приступить к выполнению порученного дела.

               В Интернате меня научили многим полезным умениям: выдерживать перегрузку в шесть «g», а еще задерживать дыхание на две минуты, но я не мог понять, как это мне может пригодиться в Отделе пропаганды. Насколько я понял, мне придется разговаривать с людьми, которые такими умениями не обладают.

               — Да, хотелось бы поговорить, — ответил я.

               — Но твои вопросы должны быть ограничены нашей общей работой.

               — Почему?

               — Так будет проще выполнять свою работу.

               — Хорошо.

               — Спрашивай.

               — Зачем аналитическому отделу понадобился я — выпускник Интерната космических исследований? На моем месте лучше смотрелся бы психолог.

               — Я уже говорила, что все люди — разные. С ними надо научиться говорить на понятном им языке. Наивно предполагать, что мы будем отдавать населению приказы и директивы, а они, как тупые дрессированные собачки, безропотно исполнять их. Мы должны разговаривать с самыми разными людьми на равных, выслушивать их требования и предложения. Соглашаться или спорить с ними. Наша задача — добиваться поставленной цели, но при этом люди должны быть уверены, что все их поступки и желания они совершают по собственной воле.

               — Я буду убеждать техников, инженеров и астронавтов поступать так, как нужно нам, потому что руководители считают, что это правильно? И добиваться того, чтобы они не догадались, что ими нагло манипулируют?

               — Не придирайся к словам. Тебе придется говорить с разными людьми. Но специфический жаргон поможет установить доверительные отношения с собеседниками. Люди охотнее и свободнее говорят о своей жизни с человеком, у которого есть «нормальная» профессия. Социологов они таковыми не считают.

               — Но что конкретно я должен делать? Буду подходить к людям и рассказывать им о том, как здорово будет, если всем нам удастся спастись? Или о том, что гибель гибелью, но жизнь прожить следует так, чтобы в самое последнее мгновение человек ощутил, что был хорошим гражданином?

               — Что-то в этом роде».

Агитация — это явно не мое

Десятый рассказ Сомова

               — Много ли людей вам удалось убедить в том, что они должны посвятить свою жизнь спасению человечества? — спросил Петров, когда Сомов замолчал.

               Он был искренне удивлен, что в Институте Спасения есть подразделение, которое занимается пропагандой… само собой, захотелось добавить «здорового образа жизни», но это был явно не тот случай.

               — Ни одного, — признался Сомов.

               — Странно, правда? — спросил Петров. — Сколько лет вы проработали в Отделе пропаганды?

               — Пять лет.

               — И за все это время вы никого не смогли уговорить поступать «правильно»?

               — В мои обязанности прямая агитация не входила.

               — Чем же вы занимались?

               — Никогда не задумывался об этом, — признался Сомов. — Вот вы спросили, и я только сейчас понял, что эти пять лет были самыми невнятными в моей жизни. Иногда мне казалось, что я не штатный работник Отдела пропаганды, а обычный студент. Я честно отучился положенное время в Университете и получил диплом о высшем образовании. Моей работой была учеба. Но Университет я посещал не как студент, а как сотрудник Отдела. То есть, я посещал только те лекции, которые выбрали для меня. И экзамены я сдавал не с группой, а отдельно. Профессоров в Отдел специально приглашали.

               — Чему вас учили?

               — Я посещал физический факультет. Меня обучали математике, физике, астрономии, философии, истории литературы и научной фантастики. Познакомился я там и с образцами современной поэзии. Ну, например:

 «Мечтатели давно минувших дней!

Их чучела хранит теперь музей.

И нам с тобою, старый друг,

Не переделать мир вокруг».

«Всё завертелось, всё закружилось,

Значит, выходит, что-то случилось?

Может быть да, может быть нет,

Нужен ли более полный ответ?»

 «Милый в шлеме типа «avto»

Так похож на космонавта…

Мне кивает головой.

И совсем он не кривой»

               — Помню и другие, — добавил Сомов.

               — Эти стихи о Конце Света?

               — В какой-то степени, — Сомов удивился. — Уже давно любые слова напоминают нам о Конце Света. Разве нет?

               — Пригодилось ли то, чему вас научили?

               — Конечно. Я стал собой.

               — Ограничивалось ли ваше пребывание в Отделе агитации только учебой?

               — Нет. Мне подыскали очень странное занятие. Иногда меня приводили в допросную комнату.

               — Допросную комнату?

               — Да. Само собой, это неофициальное название. Шутники придумали для смеха. На самом деле это хорошо оборудованный конференц-зал. Там установлены камеры слежения, наилучшая записывающая аппаратура — все как положено для фиксации интересных разговоров и диспутов. Но беседы велись самые удивительные. Насколько я понял, общего представления о том, как правильно вести агитацию и пропаганду в ожидании Конца Света не существует. Непонятно даже, чего мы хотим добиться от людей? К чему должны призывать? От чего отговаривать?

               — Надеюсь, что в допросной комнате собирались самые умные сотрудники Отдела агитации, и они спорили друг с другом, пытаясь отыскать смысл своей работы? — спросил Петров.

               — Может быть. Только я на таких совещаниях не бывал.

               — Но вы сказали, что вас приглашали в допросную комнату.

               — Да.  Но только для того, чтобы я присутствовал на допросах приглашенных граждан.

               — Зачем? — удивился я.

               — Я должен был понять, что все люди разные, и они по-разному относятся к неизбежному Концу Света. То, что мне пыталась объяснить Клара. Допросы должны были стать наглядными доказательствами.

               — Разве не все хотят выжить?

               — Нет. Как оказалось, у реальных людей существует около сотни отличающихся мнений, которые очень трудно классифицировать. Как правило, отношение к Концу Света зависит от возраста человека, его достатка и социального статуса, религиозных взглядов, образования  и личных психологических качеств. Вокруг значительно больше мизантропов и ненавидящих человечество типов, чем об этом принято думать.

               — И вы присутствовали на допросах всех этих разных людей?

               — Не всех. Но многих.

               — Но с какой целью проводились такие исследования? — удивился Петров.

               — Наши специалисты, которые занимаются проблемой спасением человечества, должны позаботиться обо всех людях, даже о тех, чьи представления и желания кажутся противоестественными. Человечество не выживет, если оставить в живых только «правильных» граждан. Развитие возможно лишь в том случае, если в окончательной выборке будут представлены самые разнообразные типы нашего населения. Даже те, от кого обычно тошнит. И те, кого тошнит от нас.

               — Понимаю.

               — От меня требовалось понять каждого человека и написать короткие отчеты, в которых бы самые странные взгляды людей выглядели естественно. Проще говоря, точнее спрогнозировать, как будет меняться поведение населения по мере приближения Конца Света.

               — И получалось?

               — Начальники читали мои отчеты. Это самое главное. Помогло ли мое участие, не знаю.

За день до двадцатипятилетия.

Одиннадцатый рассказ Сомова

               «Пять лет, которые я провел в Отделе агитации и пропаганды, прошли без особых проблем. Если не считать того, что там меня никто не любил. Даже Клара, которая гениально умела различать рабочие и личные отношения. Впрочем, и оставаясь наедине, мы о любви старались не говорить. Для этого были причины. Детей мы не завели. И это понятно, кому хочется знать заранее, что его ребенок умрет молодым. Да и карьеры в Отделе я сделать не сумел. Клара объяснила это моей природной неспособностью врать. Это выяснилось уже при первых моих попытках быть полезным.

               Почему-то она решила просветить меня именно двадцать четвертого мая.

               — Понимаешь ли, Коля, — сказала она. — Участие в любой эффективной пропаганде предполагает некоторое отклонение от реальной правды. Это не означает, что ты должен нагло врать или бессовестно сочинять. Нет, конечно. Но надо помнить, что от нас требуют красивой упаковки факта. Ничего страшного, если для этого приходится слегка подправлять происшедшее. Не наше дело следовать за так называемой «правдой жизни». Наша задача создать эталонное представление, которое воспримет большая часть населения, а для этого мы должны очищать «правду жизни» от вредных примесей. Мы рассказываем людям, как должно быть. Точнее, как нам хотелось бы, чтобы было.

               — Это неправильно.

               — Глупое возражение, — парировала Клара. — Поясню на простом примере. Скажем, ты покупаешь водку. При этом ты же не задумываешься, как поработали над ее изготовлением профессионалы, которые сумели избавить напиток от сивушных масел и вредных примесей. А теперь скажи, ты какую водку предпочитаешь пить, истинную, перемешенную с гадостью, или очищенную, которая вкусна и полезна?

               — Нельзя путать продукт и информацию.

               — Информация — это продукт.

               — Ерунда.

               — Не буду спорить. То, что я тебе сказала, не идея и не какая-то там гипотеза — аксиома. А аксиомами следует руководствоваться, а не оспаривать их.

               — И что делать?

               — Почему ты спрашиваешь у меня? Я не работаю в отделе кадров. Считалось, что твои еженедельные отчеты, так замечательно похожие на фантастические рассказы, можно будет с пользой использовать для пропаганды и воспитания масс. Но, к сожалению, ничего не получилось. В твоих текстах слишком много отсебятины.

               — Начальник рассчитывает меня перевоспитать? — спросил я.

               — Нет. Тебя сегодня уволили, — сказала Клара.

               — За что?

               — Ты ни в чем не провинился. Просто не годишься для нашей работы. Считается, что тебе следует подобрать другую сферу деятельности, где бы ты смог приносить максимальную пользу. В этом нет ничего обидного.

               — И куда меня направляют?

               — Тебя берет в свой отдел советник Филимонов.

               — И что я там буду делать?

               — Это не мое дело, — сказала Клара равнодушно. — Скорее всего, станешь вычислителем, у тебя в выпускных документах хорошие оценки по математике. Или сделают тебя инженером. Или продолжишь сочинять свои научно-фантастические рассказы. На большее ты, наверное, не способен, буду рада, если ошибаюсь.

               — Ты не выйдешь за меня замуж?

               Клара рассмеялась.

               — Ты неподражаем. Так и останешься фантастом. Сочинителем и выдумщиком. Надо же такое придумать!

               — Мы больше не увидимся?

               — Да. Прощай. Я уезжаю. Далеко.

               — Пришлешь адрес?

               — Нет. Я устала охранять тебя.

               — Ты меня охраняла?

               — Не самая трудная работа».

               Петров задумался. Надо запомнить, что вокруг Сомова долгие годы обнаруживаются нанятые кем-то охранники. Парень в интернате, подруга из Отдела агитации, а теперь и странный Слава. Неужели его жизнью и в самом деле кто-то управляет?

Математика спасения

Двенадцатый рассказ Сомова

               «Я попал в Отдел Филимонова и стал вычислителем. Мне доверяли обрабатывать потоки данных: я строил графики, следил за тем, как за отчетный период меняются некие параметры, смысла которых я не понимал и не должен был, как мне потом разъяснили. Или, применяя факторный анализ, пытался установить, как параметры влияют друг на друга.  Наверное, моя работа была важна для решения самой главной задачи, стоящей перед сотрудниками Института Спасения, — обеспечения выживания хотя бы небольшой части человечества.

               Не помню, сам я так решил, или об этом мне сказал советник Филимонов. В конце концов, это не имело значения. Главное, что я ощущал себя неотъемлемой деталью машины Спасения. Свою работу я старался делать хорошо. Но мешало то, что я был не в состоянии понять смысл работы, которую мне поручили.

               Была у меня еще одна обязанность, я должен был раз в месяц сочинять короткие рассказы о странных реакциях людей на предупреждение о Конце Света. На возможное спасение, и на неизбежную гибель. А поскольку мое общение с людьми отныне ограничивалось узким кругом сотрудников Отдела Филимонова, главными героями моих сочинений становились именно они. Приходилось просчитывать их вероятное поведение в кризисных ситуациях, придуманных мной.

               Филимонов любил читать мои тексты.

               — Неужели мои подчиненные способны на подобные странные поступки? — спрашивал он каждый раз, когда фантазия уводила меня слишком далеко.

               — Для создания драматического эффекта я изменил некоторые детали, — признавался я.

               — Но в придуманных вами обстоятельствах они бы поступили так, как это описано? — озабоченно спрашивал Филимонов.

               — Не знаю. Предсказания — дело по определению сомнительное. Люди — существа импульсивные. Понять, как повлияет на выбор человека бессонная ночь или невкусный завтрак, практически невозможно. Можно говорить только о вероятности.

               — Но выспавшиеся и хорошо откушавшие сотрудники поступили бы так, как вы написали?

               — Скорее всего — да. Если не учитывать еще тысячу различных факторов.

               — С какой вероятностью?

               — Довольно маленькой. Не советовал бы относиться к моим предсказаниям серьезно.

               — И все-таки вы написали так, как написали.

               — Должен напомнить, что мои представления нельзя считать объективным отражением реальности. Я — всего лишь сторонний наблюдатель, мое существование не влияет на поведение ваших сотрудников.

               Филимонова мои ответы раздражали. Он привык к более четким выводам.

               — Хорошо, спрошу по-другому. Можно ли утверждать, что мои сотрудники могли бы поступить так, как вы это описали? При определенных обстоятельствах, без влияния извне.

               — Да. А могли бы действовать и по-другому. Поймите, я не старался составлять психологические портреты сотрудников Отдела. Но уверен в том, что найдется достаточное количество людей, которые бы действовали в предложенных обстоятельствах именно так, как я написал. И это очень плохо.

               — Понял, — сказал Филимонов. — Продолжайте. Не удивлюсь, если однажды ваши труды принесут пользу. Наверное, со временем, придется скорректировать планы нашей деятельности».

               Петров отметил, что Сомова специально готовили к писательской работе. Это не могло быть случайностью. Причины могу быть самыми различными. Предсказать, кто и для чего это понадобилось, само по себе сюжет для научно-фантастической повести. Неужели инопланетяне?

Двадцать восемь лет. Очередной перелом

Тринадцатый рассказ Сомова

               «В Отделе Филимонова я продержался только три года. А потом меня опять выставили с привычного места пинком под зад. Почему-то я не удивился тому, что это опять произошло двадцать четвертого мая. Стал привыкать. Однако на этот раз мне удалось сохранить хорошие отношения с начальником. Советник Филимонов попрощался со мной довольно тепло и пожелал успехов на новом месте.

               — Куда меня направят? — спросил я.

               Дурацкий вопрос, конечно. Но я уже привык, что меня регулярно передают из одних рук в другие, как эстафетную палочку. И не сомневался, так будет и дальше. Папа просил не отказываться от любой работы. Рано или поздно мне найдут подходящее место. В этом я был уверен.

               — Вы тяжелый ресурс, Сомов, — сказал Филимонов.

               — В каком смысле?

               — Известно, что вы способны принести человечеству большую пользу. Но никто не знает, какую именно, — Филимонов рассмеялся.

               — Я хочу быть полезным.

               — Знаю, — грустно сказал Филимонов. — Но, сами понимаете, глупо заставлять вас заниматься подсчетами, которые способны делать обычные школьники.

               Я кивнул. Для меня очередное увольнение не стало неожиданностью. Конечно, он был прав. Пользы от меня было немного. Что там говорить — я не был незаменимым сотрудником. И сам это понимал. Наверное, Филимонов ожидал, что я буду просить его оставить меня в Отделе и подыскать более подходящее задание. Но я промолчал, потому что и сам не понимал, как такого человека, как я, можно продуктивно использовать в Отделе Филимонова. Сознаюсь, что был обузой.

               Не дождавшись ответа, Филимонов закончил:

               — Не переживайте, Сомов, мне удалось подобрать для вас новую работу, которую вы сможете выполнять с большим успехом.

               Я даже не стал спрашивать, куда меня отсылают на этот раз. Сами расскажут.

               Проклятие двадцать четвертого мая опять сработало».

Писатель, наверное

Четырнадцатый рассказ Сомова

               «Вот так, совершенно неожиданно, я стал писателем. Филимонов написал сопроводительное письмо и отослал в издательство «Космофлот», где, как он сказал, работали люди, «которые ему задолжали». Я пропустил этот факт мимо ушей и не стал выяснять подробности. О чем сейчас жалею. Но встретили меня хорошо.

               Правда, при первой встрече мне пришлось немного поволноваться: некоторое время издатель Григорьев обсуждал мой внешний вид со своей секретаршей Глафирой, не обращая внимания на мое присутствие. Что поделаешь — творческие люди.

               — Я думала он будет покрепче и поздоровее, — сказала Глафира с легким сожалением. — Но ведь вы не пошлете его разгружать вагоны?

               — А я не удивлен, — сказал Григорьев. — Человек по фамилии Сомов должен быть или высоким и могучим, или обычным и неприметным. Нам достался второй экземпляр. Не будем привередливыми. А вагоны мы и сами разгрузим, если понадобится.

               — Да нет, он достаточно симпатичен, если бы короче подстригся, так и вовсе был бы красавчиком.

               — Хорошим писателям красота противопоказана, — нравоучительно сказал Григорьев. — Пусть больше думает о работе.

               — А плохим?

               — А с плохими мы не знаемся.

               — Как вы четко все расписали, шеф. Все верно. Вы не собираетесь с Сомовым вагоны разгружать. А я вряд ли отправлюсь с ним в ночной клуб. Так что не будем к человеку придираться по пустякам.

               Григорьев кивнул и обратился ко мне.

               — Говорят, что у вас есть опыт работы в Отделе пропаганды и агитации?

               — Пять лет.

               — Это не очень хорошо. Наши читатели не любят, когда им читают нотации и поучают жить.

               — Они предпочитают, чтобы их учили правильно умирать?

               Григорьев рассмеялся.

               — Вы остры на язык. Это хорошо. Наши читатели это ценят. Хорошие шутки сейчас на вес золота.

               — Честно говоря, из меня получился плохой агитатор. Меня использовали на вспомогательных работах. Но я и там не преуспел.

               — Вот как? Какие работы вам поручали?

               — Я изучал людей, у которых представления о жизни отличаются от стандартных.

               — Вот как. Интересно.

               — Начальство считало, что даже самые необычные граждане должны услышать слова утешения и надежды. И знать, что о них не забыли.

               — И у вас получалось?

               — Как правило, нет.

               — Теперь вам будет легче, готовые рукописи будут оценивать не люди с неправильным поведением, которых надо уговаривать разумно относиться к собственной жизни, а я — ваш издатель. А у меня не забалуешь. Если ваш текст мне понравится, значит, он будет напечатан. А если нет — пойдете переписывать. Все просто.

               — О чем мне писать?

               — Это не мое дело, — сказал Григорьев. — Наверное, о перспективах выживания. В последнее время очень популярны эпопеи о странствиях огромных космических звездолетов, на которых люди когда-нибудь отправятся на поиски нового дома у чужой звезды. Скажем, успеха сможет достичь только седьмое или восьмое поколение. От писателя требуется показать читателям, что это возможно. Мне кажется, что для вас не составит труда написать целую серию подобных романов.

               — Вы говорите о звездолетах поколений? Никогда не думал, что придется о них писать фантастику.

               — Напрасно, — сказал Григорьев с некоторым нажимом. — Очень плодотворная тема. И вам будет очень легко сделать свою работу. Вы только что признались, что вы написали целую кучу отчетов о самых разных людях. Не всегда хороших. Это замечательно. Теперь сможете использовать свои заготовки для оживляжа в новых текстах.

               — Не простая задача, — сказал я.

               — Справитесь. У писателей и спортсменов много общего. И те, и другие хотят стать лучшими. А для этого что надо делать? Больше тренироваться.

               Тема звездолетов поколений и в самом деле давно интересовала меня. Так называют огромные космические острова, на которых часть землян отправится к другим звездным системам в поисках убежища. Их назвали звездолетами поколений, потому что цели сможет достигнуть далеко не первое поколение переселенцев, стартовавших с Земли.

                Я никому не говорил, что мой папа — тот самый «тайный» главный конструктор, руководящий созданием звездолетов поколений. И никто никогда не утверждал этого. Но я, почему-то, твердо в это верил. Если не мой папа, то кто еще может взяться за столь грандиозный проект? И еще — такая работа объясняла его внезапноеисчезновение. Подобными великими делами следует заниматься, соблюдая тайну.

               Признаюсь, предложение Григорьева мне польстило и показалось крайне интересным. Отныне я мог считать, что занимаюсь с папой одним делом. Он — технической стороной проекта, я — психологией и гуманитарными проектами. А это крайне важная сторона проекта. Нужно обеспечить преемственность поколений, добиться того, чтобы даже девятое поколение помнило и понимало цель полета. А для этого требуется поддерживать на должном уровне образование и обеспечить дальнейшее развитие наук и искусств, без чего невозможно разумное выживание человечества. А еще необходимо заниматься социальными проблемами, совершенствовать управление космическим поселением, укреплять общественные связи. И многим другим, о чем мы пока даже не догадываемся. Очевидно, что самые неожиданные психологические детали проекта можно будет понять, только когда о них напишешь. Вот и фантастика пригодилась для общего дела спасения. Так сказать, появилась потребность в мысленном эксперименте.

               Конечно, я согласился».

Звездолеты поколений

               Петрову захотелось поговорить с Сомовым о его книгах. Можно было не сомневаться, что за семь лет тот написал их немало. Петров пожалел, что мало знаком с этим сортом литературы. Разве мог он предположить, что знакомство с фантастическими книгами понадобится для работы? Это была политическая ошибка. Шестой пункт. Глупая и очевидная оплошность, поскольку не трудно было сообразить, что фантастика, в нынешней ситуации, едва ли не единственный способ заставить людей думать нестандартно.

               — Расскажите о своих книгах, — попросил Петров.

               — Не читали, — сказал Сомов укоризненно.

               — Просмотрел. Но там, в основном, о многовековых путешествиях спасающихся от катастрофы землян. Я в такие экспедиции не верю.

               — Согласен с вами. Признаюсь, и мне не нравится идея спасения части населения с помощью корабля поколений. Даже по самым оптимистическим расчетам успеха может достичь только восьмое, девятое или десятое поколение переселенцев. К этому времени цели полета уже станут абстрактными. У путешественников, чьи деды, прадеды и прапрадеды никогда не видели ничего кроме своего звездолета, изменится цель полета, станет совсем другой, не такой как у людей, стартовавших с Земли. Она не может остаться прежней. Их дом — звездолет. Для них высадится на чужой планете — потерять свой дом.

               — Ничего разумнее для спасения человечества пока не придумали, — сказал Петров с огорчением.

               — Обидно, но мало кто понимает, что это всего лишь продление агонии. Отложенная смерть.

               — Объяснять это должны вы — писатели. И простым людям и советникам. Разве не так?

               — Вы правы, Петров. Я старался в своих книгах оставаться честным. К сожалению, люди искали в моих текстах только развлечение.

               — Вы считаете себя философом?

               — Нет. Я всего лишь фантаст. Пытаюсь обнаружить следы будущего в настоящем. Понимаете, меня многому научил Филимонов. Этот период моей жизни оказался на удивление продуктивным. Есть исходные данные, их нужно разумно обработать и интерпретировать. Будущее нельзя предсказать, но оно вырастает из того настоящего, которое складывается вокруг нас. Как бы это сказать, из желудя не вырастит пальма. А из финика дуб. Понимаете? У природы свои законы.

               — Да.

               — Наша жизнь намного сильнее связана причинно-следственными связями, чем мы привыкли думать, — задумчиво сказал Сомов.

               Петрову показалось, что тот начал сочинять свою новую книгу.

               — Люди обычно вообще не думают о причинности, — вырвалось у него. — Мне ли этого не знать!

               — Я думаю, — серьезно сказал Сомов.

               — Но давайте вернемся к звездолетам поколений.

               Сомов кивнул. Видно было, что эта тема его захватила. Петров вспомнил, что, представляясь, Сомов упомянул о своем отце — конструкторе космических кораблей. По крайней мере, такой миф был распространен в широких массах населения. Не трудно догадаться, что он считает звездолеты поколений своим семейным бизнесом. Это была важная информация, которая наверняка поможет решить проблему Сомова.

               — Человечество очень сложное сообщество, выдернув из него лучшие, как нам кажется, группы людей, мы немедленно столкнемся с тем, что для их развития и выполнения необходимой работы будет остро не хватать людей не слишком хороших, а часто и просто неприятных. Даже идеи самых разумных и блестящих мыслителей, если их представления будут совпадать, довольно быстро начнут обесцениваться. Для интеллектуального прорыва  необходимо постоянно генерировать новые, спорные гипотезы. Пусть они будут ошибочными, но вы сначала докажите, что они ошибочны, а потом уже отвергайте. Само по себе это станет важным этапом в познании. Вы, насколько я понял, занимаетесь чем-то подобным.

               Конечно, Сомов заблуждался. Он неправильно понимал смысл занятий Петрова. Следовательно, переставал быть непредвзятым источником информации, потому что начал придумывать себе фиктивную реальность, искажая важные закономерности. Он придумывал факты, которые должны были, по его мнению, Петрову «понравиться». Типичное проявление эффекта наблюдателя. В самом плохом смысле этих слов. Пункт два классификации ошибок.

               — Все не так. Мое дело не доказывать ошибочность новых оригинальных теорий, а отыскивать положения, которые в дальнейшем могут быть использованы для познания.

               — Да, да, наверное, вы правы, — сказал Сомов. — Но сейчас это неважно.

—          — Я должен был вас предупредить.

               — Конечно. Спасибо. Возвращаясь к идее звездолетов поколений, должен сказать, что она невыполнима, поскольку даже при идеальном исполнении нарушает все устои человеческого общества, которые человечество нарабатывало долгие тысячелетия. На таком корабле должно развиваться общество-муравейник с тщательно расписанными социальными ролями, нарушать которые ни в коем случае нельзя, поскольку это немедленно скажется на управлении звездолетом. Будет изменено образование, точнее, заменено обучением необходимыми знаниями. Наука отомрет сама собой, как и создание новых технологий, поскольку не будет потребности в новшествах. Задачей экипажа станет постоянная забота о поддержании в рабочем состоянии имеющихся механизмов. Отомрет искусство, в запустение придут музеи и библиотеки, поскольку некому будет ими пользоваться. Изменится само понятие «культуры».

               — И вы обо всем этом писали в своих книгах?

               — Да.

               — Очень смело.

               — Мне папа врать запрещал.

               — Наверное, поэтому вам и подыскали другую работу. Советники не любят, когда критикуют их любимые проекты.

               — А я и не критиковал. Я указал на проблемы, которые обязательно нужно решить.

               — Может быть.

               — И то, что на звездолете поколений обязательно будут собраны люди с различными представлениями, целями и умениями — одна из важнейших и труднейших задач, — сказал Сомов. — Нужно будет придумать, как они смогут уживаться.

               — Наверное, советники читали некоторые ваши книги. Им наверняка хочется познакомиться с настроениями разных групп граждан, которые не входят в число допущенных для решения задачи спасения человечества.

               — А ведь верно. Не подумал об этом. Если власти хотят использовать меня для изучения настроения людей, на которых не действует официальная пропаганда, я действительно смогу быть полезен.  Я встречался с ними еще во время работы в Отделе пропаганды и агитации, так что знаю, как с ними разговаривать.

               — Вот ваша проблема и разрешилась. Вам нашли место, где вы сможете принести обществу наибольшую пользу. Не каждый может об этом мечтать. Наверное,  сыграло свою роль и то, что вы — сын Сомова.

               — По блату, что ли, отобрали?

               — Не исключаю этого, — сказал Петров веско. — Ваша ошибка заключалась в том, что вы считали себя брошенным и забытым. А на самом деле вас умело готовили к серьезной работе.

               — Мне стало спокойнее. Хорошо, что я к вам обратился за помощью. Вы мне действительно помогли. Кстати, с меня никто не брал обязательства держать в тайне свои поиски. Мне нельзя публиковать готовые тексты, но рассказывать о подготовительной работе можно. Почему-то мне кажется, что вы хотели бы быть в курсе моей работы. Странные люди — это же интересно.

               — Было бы неплохо, — сказал Петров, хотя и не был в этом уверен.

               — Отлично. Собираюсь приглашать вас на интересные беседы с необычными людьми. Среди них могут встретиться люди, которые могут пригодиться в вашей работе. Будем считать это дополнительной платой за вашу помощь.

               — Да. Буду благодарен. С моей стороны было бы глупо упускать такую возможность, — сказал Петров без особого воодушевления.

Филимонов о Петрове не забыл

               На следующий день к Петрову пришел Филимонов.

               — Хочу напомнить, что я все еще ваш клиент.

               — Я помню, — ответил Петров вежливо. — У вас случилось что-то необычное?

               — Нет. Цвета пасты в моей ручке с того дня не менялись. И это раздражает еще больше. Ожидание часто изматывает больше, чем необъяснимые феномены.

               — Понимаю. Но не могу сказать ничего нового. Я не знаю правильного ответа, у меня не хватает информации. Не люблю безответственно болтать.

               — Я слышал, что вы помогли Сомову.

               — Это он вам сказал?

               — Да.

               Петров укоризненно покачал головой.

               — Он поторопился. Услышал от меня слова, которые его успокоили, и решил, что я помог ему. Как будто я старался утешить его. Это не так. Но слова — это только терапия. Я не говорил, что разобрался с его проблемой. Я не знаю, что с ним происходит.

               — Успокоили, разобрались. Есть разница?

               Петров привычно повторил слова, которые снова и снова говорил всем своим клиентам:

               — Поймите, наконец, Филимонов. Я много раз вам говорил, что не занимаюсь помощью людям, попавшим в трудное положение. Мое дело — понять причины и механизмы, которые привели людей в тупик. Проще говоря, занимаюсь физикой процесса. Выясняю причину и механизм феномена. Пытаюсь ответить на вопросы: как, почему и зачем? Успокоительный эффект всего лишь приятный бонус. Если клиентам кажется, что я помогаю им, произнося понятные им слова, они ошибаются. Это всего лишь ошибка интерпретации. Четвертый пункт классификации.

               — Однако, Сомов остался доволен. Теперь он считает, что регулярными перезагрузками его жизни занимался отец. Его такое объяснение устраивает.

               — Но это только одно из возможных решений. Кстати, не самое правдоподобное.

               Филимонов рассмеялся.

               — Могу по секрету сообщить, что не получал указаний от Сомова старшего, когда пытался научить его сына строить графики.

               — Верю, — сказал Петров. — Это только подтверждает тот очевидный факт, что спокойствие Николая Сомова не стало решением его проблемы. Пока я не узнаю, кто конкретно и с какой целью руководит его жизнью, моя работа не может считаться законченной. Насколько я понял — это не вы, советник Филимонов, затеяли весь этот многолетний спектакль?

               — Нет. Не я.

               — Но вы получили приказ заняться Сомовым?

               — Верно. Но, хочу вас разочаровать, человек, который отдал приказ, менее всего подходит на роль возможного кукловода. Его интересы слишком далеки от педагогики и воспитания людей по строгим правилам.

               — Но вы можете назвать имя человека, отдавшего вам приказ?

               — Могу. Это Главный советник Карпов.

               — Вот как?  — удивился я. — Тот самый Карпов, в доме которого ваша шариковая ручка внезапно повела себя неправильно?

               — Да.

               — Интересно. Это значит, что ваши проблемы каким-то образом связаны. Очень интересно.

               — Ерунда. Нельзя придумать ситуацию, в которой были бы объединены два таких разных события.

               — Можно.

               — Ну? Слушаю.

               — Пока не знаю, но когда выясню, обязательно расскажу.

               — Так любой может сказать.

               — Наверное. Я не стремлюсь быть оригинальным, потому что привык отвечать за свои решения. Нельзя делать выводы, если не уверен.

               — Правильно ли я понял, что пока не закончите с проблемой Сомова, моим делом вы заниматься не намерены?

               — Неправильно. Я уже сказал, что ваши проблемы почти наверняка связаны.

               — Будете ждать, когда произойдут новые события?

               Он сказал это глухо и без энтузиазма. Можно было подумать, что Филимонов уже смирился с тем, что ждать реальной помощи или поддержки от Петрова не стоит. Наверное, посчитал, что сплетни о Петрове как о диком, черством и лишенном сочувствия человеке оправдались. Иногда Петров и сам часто так думал о себе. Может быть, так оно и было. Но для его работы это не имело никакого значения.

               — Нет, — сказал Петров. — Мы поступим по-другому. Пора действовать самим.

               — Что вы предлагаете?

               — Вам следует еще раз побывать у Главного советника Карпова и повторить манипуляции со своей ручкой.

                — Зачем?

               — Для того, чтобы удостовериться, что с вашей ручкой и в самом деле происходят непонятные изменения. Или доказать, что никакого феномена не существует. Это будет чисто научный эксперимент. Вы ведь ученый? Значит, справитесь.

               — Я — советник.

               — Разница небольшая. Сделаете?

               — Постараюсь.

Сомнительный успех Филимонова

               Следующий день, вместо того, чтобы усердно работать, Петров потратил на игру в маджонг. Но не потому, что не смог побороть приступ лени. Перерыв был вынужденным. Ему очень хотелось, чтобы его догадка о том, что события Филимонова и Сомова связаны, оправдалась. Иногда случается, что желания исполняются. И вот он тихонько сидел за столом, неторопливо перебирал костяшки с причудливыми рисунками и ждал, кто из двух клиентов первым добудет новую информацию, которая поможет, наконец, понять суть происходящего. В том, что они обязательно придут, он не сомневался. Иначе просто не могло быть.

                Сомов напуган. Чего боится — он сам толком не знает. А побороть иррациональный страх в одиночку очень трудно. И поэтому ему понадобится компаньон для бесед с героями своих новых книг. Для страховки. Но случится это только тогда, когда он решит, о каких людях ему следует писать в первую очередь. У творческих людей, как правило, на это уходит довольно много времени.

               Задача, стоящая перед Филимоновым, не требует раздумий. Ему следует попасть в дом Главного советника Карпова, пронести туда свою знаменитую ручку и зафиксировать любые изменения, которые с ней произойдут. После чего честно рассказать о результатах опыта, не забывая о мельчайших подробностях. Ничего сложного. Петров был уверен, что Филимонов придет первым. И он не подвел.

               Выглядел Филимонов неважно. Он показался Петрову излишне испуганным и растерянным. Обычно советники не позволяли себе так выглядеть. Филимонов забыл побриться, его пальцы неприятно дрожали, а глаза потускнели. Так бывает с людьми, у которых внезапно рушатся надежды, и при этом сбываются самые жуткие и отвратительные предчувствия.

               — Все повторилось? — спросил Петров, хотя ответ был известен заранее.

               — Да. Все повторилось.

               — Это хорошо. Мы получили ценную информацию. И теперь знаем больше, чем вчера.

               — Не вижу ничего хорошего.

               Голос у Филимонова изменился, появилась хрипота, словно в горле у него внезапно пересохло и ему стало трудно дышать.

               — Не думал, что это событие так сильно подействует на меня. Честно говоря, я перетрусил и забросил свою ручку за шкаф. Мне неприятно держать ее в руках.

               — Придется ее отыскать.

               — Зачем?

               — Опыт придется повторить еще несколько раз.

               — С какой целью?

               — Будем набирать статистический материал, — Петров был непреклонен.

               Филимонов грустно посмотрел на него.

               — Одно дело, когда необъяснимые явления происходят с другими людьми, и совсем другое, когда чудеса касаются тебя самого, — сказал он с горечью.

               — Пока странные изменения происходили только с шариковой ручкой. Это, конечно, интересный факт, но не более того.

               — Моей шариковой ручкой, — уточнил Филимонов. — Подождите, вы считаете, что и со мной вскоре будет происходить что-то подобное?

               Его перекосило. Петрову это не понравилось. Наблюдать за проявлением иррационального страха — глупое и неприятное занятие. Наверное, Филимонов представил, как и у него будет меняться цвет кожи в присутствии Главного советника, а тот это заметит. И как это отразится на его карьере.

               — Нельзя отбрасывать такую возможность, — сказал Петров. — Но это маловероятно. Регулярные встречи с Карповым до сих пор не приводили к видимым изменениям вашей внешности. Будем надеяться, что так будет и в дальнейшем, Люди — существа более сложные, чем шариковые ручки.

               Петров сразу понял, что зря сказал последнюю фразу. Любой, даже самый самоуверенный человек начинает паниковать, когда слышит что-то подобное в свой адрес. И это понятно. Отсылка к надежде на благоприятный исход звучит только тогда, когда вероятность беды достаточно высока. Филимонову, естественно, не хотелось подвергать свою жизнь даже самой маловероятной опасности, но как защититься он не знал.

               — Поздно переживать, — сказал Петров твердо. — Вы уже попали в трудную ситуацию. Теперь, чтобы вернуться к привычной жизни, вам придется пройти весь путь до конца. И будете благодарить судьбу, что рядом с вами буду я. Если мы с вами поймем, с чем вы столкнулись — все будет в порядке. Если нет, помочь вам никто не сможет.

               — Это я и сам понял, — робко сказал Филимонов. —  Теперь бы сообразить, что я должен делать дальше?

               — А вот с этим проблем нет, — сказал Петров. — Будем экспериментировать. Другого пути для установления истины человечество не придумало. Чтобы разобраться с любым непонятным проявлением, необходимо получить о нем как можно больше информации. Так устроена наука. Именно так мы и поступим.

               — Еще раз повторяю, — сказал Филимонов с некоторой обидой. — Я не ученый, а советник Института Спасения. Постарайтесь запомнить.

               — Я помню, — ответил Петров, стараясь, чтобы это прозвучало по возможности вежливо. — Поэтому и напоминаю о принципах научного познания. Вдруг уже забыли. Завтра отправитесь с женой в Театр Комедии. Захватите несколько экземпляров своей книги и, само собой, знаменитую ручку. В антракте подпишите книги и, если встретите знакомых, подарите им по экземпляру. О результатах сообщите. Буду ждать.

               Филимонов ушел, не попрощавшись.

               Петров не обиделся. Он был уверен, что эксперимент в театре будет проведен. Ему давно было известно, — если как следует поскрести советника, внутри обязательно отыщется ученый. И это прекрасный факт.

Человек «сегодняшнего дня»

               Через три дня (быстрее, чем ожидал Петров) появился Сомов. Не один. Он привел с собой приятного молодого парня, который не испытывал ни малейшего смущения от того, что два незнакомых человека собираются задавать ему странные вопросы. Непонятно о чем. Для него эта беседа не имела никакого значения. Начальник отправил его на переговоры, не посчитав нужным объяснить, какую выгоду получит учреждение от предстоящей встречи. Следовательно, предстоящая беседа его не касалась, и результат не беспокоил. Нельзя было исключать, что он не знал, кто такой Сомов. И тем более, кто такой Петров. Но по повадкам можно было сделать вывод, что он не из простых служащих, наверняка в его подчинении не меньше десятка сотрудников, и потому по личному опыту знал, что приказы начальства следует выполнять, не задавая лишние вопросы.

               — Позвольте представиться. Юрий Щеголев. Ведущий менеджер в ЭРТУ.

               — Что такое ЭРТУ? — спросил Петров автоматически и опять поругал себя за несдержанность.

               — То самое ЭРТУ. Знаменитое. В городе о нашем предприятии знают все.

               — Понял, — ответил Петров.

               Сомов с трудом сдерживал улыбку. Петров был уверен, что для первого разговора Сомов выбрал человека, от которого не ждал откровений. Просто хотел посмотреть, удастся ли ему работать в паре с Петровым. Ему не хотелось, чтобы тот вмешивался в разговор и задавал свои коварные вопросы.

               Это было лишним, Петров уже говорил Сомову, что его не интересует отношение людей к предстоящему Концу Света. Только то, как они попытаются спастись. Так что, задавать вопросы ведущему менеджеру из ЭРТУ Петров не собирался.

               Сомову было важно понять настроение людей, узнать, как они прожили предыдущий год и как рассчитывают провести следующий. Петрова психологические штучки не волновали. Ему было интересно только то, как Сомов собирается добывать нужную ему информацию.

               Он считает, что его отец занимается созданием звездолетов поколений. А потому, чтобы не происходило, он оставался Сомовым младшим. Папенькиным сынком. А потому мог думать только о том, как создать алгоритм, с помощью которого можно будет безошибочно рассчитать, кого из людей следует спасать в первую очередь, а кого нет. Думает, что так сможет помочь своему папочке. Петров не исключал, что он так поступает инстинктивно, не отдавая себе в этом отчет. Но это сути дела не меняло. И Петрову было неприятно, что кто-нибудь может подумать, что он помогает Сомову отбирать кандидатов. Мнение Петрова было известно — он считал, что спасать нужно всех. Если отобрать людей, которые не способны ошибаться и исправлять свои ошибки, человеческая эволюция немедленно завершится провалом. В этом Петров был уверен.

               Идея, что он должен присутствовать при всех беседах с людьми, которых Сомов посчитает достойными героями для своих будущих книг, стала казаться Петрову излишне обременительной и бессмысленной. Он стал думать о том, что было бы неплохо отказаться от этих встреч, придумав подходящую отмазку, чтобы не обидеть клиента. Тратить личное время без пользы ему не хотелось.

               Сомов, между тем, приступил к опросу своего гостя. Тот равнодушно улыбался.

               — Довольны ли вы тем, как провели последний год? — спросил он.

               — Год? — удивился Щеголев. — Сейчас май, год только начался. Рано подводить итоги. Или поздно. Если вы о предыдущем.

               — Мы считаем началом года День Напоминания.

               — Странный подход. Никогда о таком не слышал, — удивился Щеголев.

               — Люди вообще странные существа.

               — Не знаю. Я — самый обычный.

               — Неужели приближающийся Конец Света ничего не изменил в вашем ощущении мира?

               — Нет. Меня приготовления к смерти и стенания испуганных людей не касаются. Я живу сегодня. В будущее не заглядываю. Будущее у нас у всех одинаковое, так какой смысл о нем думать? Стараюсь получать максимум удовольствия от каждой прожитой минуты. Не в этом ли истинное предназначение человека? Есть такая популярная в ЭРТУ теория, согласно которой главная цель существования человечества — поставлять во Вселенную радость и ощущение счастья. Понимаете, эти штуки крайне необходимы для дальнейшей эволюции не только человечества, но и всей Вселенной, но производить их могут только люди. Так что…

               — «Наливай студент студентке. Студентки тоже пьют вино…», — пропел известный куплет Сомов.

               — Да, — подтвердил Щеголев. — Что-то в этом роде. Впрочем, удовольствия бывают разные.

               — Правильно ли я понял, — спросил Петров, — что вы принципиально не интересуетесь завтрашним днем?

               — Да. Наступит завтра, найдется пища.

               — И спасаться вы не собираетесь?

               — Почему бы и не спастись? — рассмеялся Щеголев. —  Если это занятие окажется не слишком обременительным действием. Сами знаете, чем бы ни заниматься, лишь бы каждодневный уровень счастья и удовольствий не снижался. Я так думаю.

               — Я даже не спрашиваю, какие действия и поступки доставляют вам удовольствие.

               — А я и не отвечу. По-разному бывает. Сегодня — одно. Завтра — другое. Заранее сказать нельзя.

               — Спасибо, — сказал Сомов немного растерянно. — Вы нам очень помогли.

               — Пожалуйста, — сказал Щеголев. — Мне и самому понравилось говорить с вами, думал, будете спрашивать о дифференциалах и интегралах. Скучища. А получилось забавно. День прошел не зря.

               Петров загрустил еще сильнее. Может быть, для книги Сомова такие встречи полезны. Но ему выслушивать весь этот бред ни к чему.

               У двери Щеголев неожиданно повернулся и сказал фразу, которая исправила Петрову настроение. Ему многое стало понятно.

               — Вы думаете, что я придурок. Но мне за это очень хорошо платят.

               — Кто? — спросил Петров.

               — Какая разница. Это не мое дело.

               — Глупый человек, — сказал Сомов, когда дверь за Щеголевым закрылась.

               — Не глупее нас с вами, — ответил Петров.

               — В каком смысле?

               — В плохом. Разве мы с вами не выполняем чьи-то задания за деньги? Вы пишите бесконечную книгу, которую не сможете опубликовать. Я копаюсь в мелких деталях чужих исследований и жизней, стараясь отыскать там крупицы смысла. И мое занятие почему-то щедро оплачивают.

               — Кто?

               — А вот на этот вопрос хотелось бы получить ответ. Пока неизвестно.

               — Но разве мою жизнь направляет не папа? Вы мне твердо сказали, что это он.

               — Ничего подобного. Вы так решили сами. И, честно говоря, до сих пор меня это устраивало. С вами было легко работать.

               — Не папа?

               Петров разозлился.

               — Может быть, это действительно ваш отец, может быть, не он. Я пока этого не знаю. Это нам еще предстоит выяснить.

               — Если это не папа, мне крышка!

               — Хорошо. Заявляю вам, что это он. Так лучше?

               — Врете.

               — Нет. Оставляю за собой право на ошибку.

               — Есть разница?

               — В данном случае — нет.

               — Объяснитесь.

               Петров постарался успокоиться, чтобы не наговорить клиенту лишнего. После чего постарался объясниться с клиентом тихим и спокойным голосом.

               — Поскольку я не знаю правильного ответа, то не могу отбросить оба варианта. Знаю, что один из них верен: или ваш отец имеет отношение к происходящему, или нет. Вы настаиваете на том, чтобы я уже сейчас дал однозначный ответ. Пожалуйста. Нет ничего легче — говорю первое, что придет в голову. Такой ответ верен с вероятностью 50%. Если я угадал, у вас не должно быть претензий, если нет — это будет означать только то, что я ошибся. Соврать я мог бы только в том случае, если бы сознательно сказал вам заведомую неправду. А так, всего лишь ошибся. Вроде бы и не виноват.

               — А как мы узнаем, кто нам всем платит, и с какой целью? —  спросил Сомов.

               — Нужно тупо спрашивать у людей. Рано или поздно кто-нибудь проговорится.

               — Так себе план. Тот, кто знает тайну, будет молчать. Но большинство людей, получающих деньги, не знают, кто им платит, и знать не хотят. Я не знаю. А тот, кто не знает, не проговорится.

               Петрова этот довод не убедил.

               — Будем спрашивать тех, кто знает секрет и не считает, что должен хранить молчание. Например, того, кто эти деньги раздает.

               — Но как его отыскать?

               — Это другая задача. Но это все-таки задача, а не гадание на ромашке. И ее нужно будет решить в любом случае. Работаем.

               — Мне кажется, что работать придется мне, — грустно сказал Сомов.

Виноват ли Главный советник Карпов?

               Утром следующего дня Петрова навестил Филимонов.

               Эксперимент в театре закончился провалом. На этот раз пресловутая ручка вела себя смирно и без сюрпризов, как и положено неодушевленному предмету. Подарил ли Филимонов кому-нибудь свои подписанные книги, он не сообщил.

               — Не понимаю, какого результата вы ждали? — спросил Филимонов с раздражением.

               — Любого. У меня не было предпочтений, — сказал Петров. — Хорошо, что выполнили мою просьбу. Теперь мы знаем о вашем событии больше. Это хорошо. Эта информация нам еще пригодится.

               — Я чувствовал себя глупо, — сказал Филимонов.

               — Насколько я понял, вы разочарованы? — спросил Петров. — Считаете, что провалили эксперимент?

               — Как вы догадались?

               — Опять не обнаружил блеска в ваших глазах. Правильно ли я понял, что вы посчитали провалом отсутствие эффекта меняющейся ручки? А если бы эффект проявился, для вас это стало бы успехом или тоже провалом?

               — Эффект не повторился.

               — Поэтому вы расстроились? Хотели стать владельцем единственной в своем роде волшебной ручки? Появился бы повод для гордости?

               — Вовсе нет. Мне казалось, что если эффект проявится в театре, мы быстрее доберемся до истины.

               — Вы ошибаетесь, — сказал Петров твердо. —  Любая гипотеза становится теорией только в том случае, если позволяет отбросить не подтвержденные наблюдениями факты. Теперь мы знаем, что в театре ваша ручка остается обычной. Это уже полезный результат.

               — Не понял.

               — Появилось указание на то, что чудеса с ручкой каким-то таинственным образом связаны с жилищем Главного советника Карпова. Слабое продвижение, но хотя бы такое.

               — Нет. Это абсолютная ерунда. Даже предполагать такое — откровенное безумие.

               — Почему?

               — Ну, он же Главный советник Института Спасения. Человек, наделенный огромными полномочиями. Карпов может делать все, что захочет. Более того, может поручить любому сотруднику Института Спасения заняться самой странной работой. Зачем ему лично баловаться с моей ручкой?

               — Робеете перед начальником?

               — Он больше, чем начальник. Он — Главный советник.

               — Запомните, нас интересуют только установленные факты. Служебная субординация не должна мешать делать выводы.

               — И все равно, ваше утверждение абсурдно.

               — Я ничего не утверждаю. Камень всегда падает на Землю с ускорением «g». Если не привыкнуть, тоже звучит странно.

               — Не убедительно. Приписывать Главному советнику действия, которые он не мог совершать — глупо.

               Петров удивился. Он так и не привык к тому, что советники постоянно совершают политические ошибки. Шестой пункт его квалификации. Почему к действиям начальников не должны применяться законы логики, он не понимал. У него появился хороший случай рассказать отличный анекдот.

               — Знаете, чем отличается дурак от сумасшедшего? Дурак всем говорит, что дважды два не равно четырем. И сердится, когда ему не верят. А сумасшедший говорит, что дважды два равно четырем. И бесится, потому что ему верят.

               Филимонов анекдот не оценил.

               — Вы вчера разговаривали с Сомовым. Узнали что-то важное? — спросил он.

               Пришлось Петрову подробно рассказать о том, как они с Сомовым допрашивали «человека сегодняшнего дня». И когда повторил его последние слова: «Вы думаете, что я придурок. А мне за это хорошо платят», еще сильнее убедился в том, что они очень важны.

               — К инциденту с моей ручкой это не имеет никакого отношения, — почему-то решил Филимонов.

               — Кто знает?

Еще один шаг к решению задачи

               В последнее время Петрову все реже хотелось вести серьезные разговоры. И, тем более, обсуждать свои научные взгляды и теории. Но сейчас он смотрел на Филимонова, и ему показалось, что с этим человеком такой разговор мог быть полезным. Какой бы странной не выглядела история со строптивой шариковой ручкой, для ее объяснения обязательно должны использоваться научные методы. Магию привлекать не стоило. Но Петров пока и сам не знал, в рамках какой физической теории их следует рассматривать. Неужели, мы реально наблюдаем проявление эффектов квантовой механики в макромире? Или в нашу реальность вломились параллельные миры? А может быть, это действие неизвестных нам пока законов природы, нарушающих причинно-следственные связи привычного мира? А если немного пофантазировать, то можно обвинить Вселенную в психическом расстройстве. Или обругать основателей новой научной парадигмы, которые затеяли сложный и безумный эксперимент? Нельзя исключать и злой умысел враждебно настроенных против Филимонова людей. Но рано пока делать выводы. Слишком мало достоверных фактов удалось собрать. А раз так, то и обсуждать нечего.

               Распрощались холодно. Петрова это устраивало. Обида, пусть и беспредметная, должна заставить Филимонова думать, анализировать и фиксировать мелкие события, которые могли быть полезными.

               Как и ожидалось, через два дня пришел Сомов. Петров предположил, что тот надумал что-то интересное о людях, подговоривших Щеголева играть странную роль. Но, к его удивлению, Сомов отнесся к парню, согласившемуся стать придурком за деньги, без особого интереса. Петров загрустил. Неужели только он разглядел, что история Щеголева связана с мытарствами самого Сомова? И не знал, стоит ли этому радоваться. Он мог ошибаться. У него не было заслуживающих внимания доказательств. А это значит, что клиент ему не поверит и не будет помогать. Разумнее промолчать.

               — И все-таки, — спросил Петров на всякий случай, — как вы отнеслись к рассказу Щеголева?

               — А кто это? — удивился Сомов.

               — Менеджер, с которым мы недавно говорили.

               — А… Главу о нем я написал. Получилось забавно. Сомневаюсь, что таких легкомысленных людей, как он, много. И к моей истории он отношения не имеет. Не хотите ли вы сказать, что мой папа ему платит? Это абсурд. С какой целью это ему понадобилось?

               — У вас с Филимоновым есть одно общее любимое слово — абсурд, — сказал Петров задумчиво.

               Он беспомощно развел руками. В словах Сомова был смысл.  И в самом деле, представить, что Сомов старший платит человеку, чтобы тот изображал придурка, очень трудно. Глупо даже думать о таком поступке конструктора звездолетов. К тому же, доказать, что жизнью Сомова младшего распоряжается его отец, не удается. Петров не сомневался, что Сомов и Щеголев пешки в непонятной большой игре. Но понять, что их конкретно связывает, не мог. Деньги?

               Факты иногда возникают из странного материала. История Щеголева, кроме прочего, делала маловероятным участие Сомова старшего в судьбе сына. А значит, нужно искать другого человека или организацию.

Сомов и человеконенавистники

               Итак, Сомов успел забыть о Щеголеве. Зачем тогда он пришел, спрашивается? — удивился Петров. Это выяснилось очень быстро: как культурный человек, Сомов хотел узнать, сможет ли Петров завтра присутствовать на встрече с очередным героем его книги.

               — Могли бы и позвонить.

               — Но я должен вас подготовить. Персонаж, с которым я хочу вас познакомить, не простой человек. Должен был вас предупредить, что Зотов — так его зовут — психопат, он ненавидит человечество. Для него Конец Света — это исполнение самого заветного желания. Не хочу сказать, что он приближает его, но и сопротивляться наступлению не собирается.

               — Чем он это объясняет?

               — Не знаю. Надеюсь, завтра он нам расскажет. Если, конечно, захочет.

               Пресловутый Зотов оказался разговорчивым и бодрым человеком. К тому же неожиданно пухлым, он явно не страдал отсутствием аппетита. Скорее, наоборот, страдал от его наличия. Мизантропа Петров представлял себе иначе: в книгах настоящие мизантропы обычно сухопары, вечно чем-то недовольным и не любят болтать попусту. Зотов был не таким.

               Петров предложил ему яблоко, и он его немедленно с удовольствием сожрал. Потом опытным взглядом обвел комнату, обнаружил блюдо с печеньем и пододвинул его поближе. Петрову это печенье не понравилось, наверное, в тесто добавили слишком много какого-то невкусного химиката: консерванта или разрыхлителя. Наверное, об этом следовало предупредить Зотова, но не успел, тому печенье понравилось.

               — Начнем, пожалуй, — сказал Сомов.

               — Попытайтесь, — неприятно ухмыльнувшись, сказал Зотов. Он впервые стал похож на человеконенавистника, что-то промелькнуло во взгляде.

               — Довольны ли вы тем, как провели последний год? — спросил Сомов.

               — Лучше, чем кое-кто думает. Я умею постоять за себя. Стараюсь, меньше общаться с надоедливыми людьми. И все равно находятся умники, которые пристают ко мне со своими глупыми расспросами.

               — Есть ли у вас планы на следующий год?

               — Хочу выкопать на своем дачном участке убежище, оборудую себе хоромы на глубине тридцати метров. Сделаю все, как положено: прикуплю малый атомный генератор, оборудую доступ свежей родниковой воды, что еще человеку надо? Конечно, не забуду об Интернете и запасах продовольствия: консервах и солениях. Впрочем, честно говоря, я больше уважаю свежую пищу.

               — Где же вы найдете под землей свежие продукты? — удивился Сомов.

               — А кто мне помешает покупать еду в магазинах? — удивился Зотов.

               — Собираетесь выходить на поверхность?

               — Обязательно. Важно, чтобы ко мне никто не смог спуститься.

               — Но вы, конечно, знаете, что отсидеться в бункере, когда наступит Конец Света, не удастся.

               — Ерунда. Мне важно дожить до этого вашего Конца Света, хочу посмотреть, как человечество рухнет в бездну и прекратит свое бессмысленное существование.

               — Чем же вам не угодило человечество?

               — Это слишком личный вопрос. Не скажу.

               — И все-таки?

               — Скучные вы. Неинтересно с вами.

               — Правильно ли я понял, что вы не боитесь Конца Света?

               — Нет. Жду его с нетерпением.

               — И не попытаетесь спастись?

               — Я уже подробно рассказал, что я собираюсь сделать. Повторить? Я что-то сказал о спасении?

               — Не надо. Я все понял. Вы свободны.

               — Вы даже не представляете, до какой степени я свободен! — гордо сказал Зотов.

               У двери он остановился.

               — Вы думаете, наверное, что я придурок. Может быть, но мне за это очень хорошо платят.

               Он ушел.

               — Вы слышали? — спросил Сомов.

               — Я ждал чего-то подобного, — сказал Петров.

               — Вы думаете, что они из одной шайки?

               Петров не стал отвечать на вопрос, который посчитал риторическим. Ему стало стыдно. Он почувствовал, что допустил чудовищную ошибку, пропустил очевидную подсказку, которая позволит помочь разобраться со всеми этими странными событиями. Неизвестно, было ли это чутье, или сказался богатый опыт, который Петров накопил, занимаясь странными случаями из жизни советников из Института Спасения.

               — Мы не задали этим людям главный вопрос, — сказал он с сожалением.

               — Кто им платит?

               — Нет.

               — А какой?

               — Я скажу, но сначала мне хотелось бы узнать, как вы вышли на этих странных людей? Как отыскали? Почему они согласились разговаривать с вами?

               — Это не секрет. Мой наниматель Григорьев попросил, чтобы в книге были главы о людях, которые относятся к Концу Света настолько легкомысленно, что не собираются спасаться. Я не поверил, что такие люди существуют. Но он пообещал, что пришлет для разговора некоторых из них. Вот они и пришли.

               — Григорьев? Интересно.

               — Григорьев — главарь мафии, затевающий мировую аферу? Не могу в это поверить — грустно сказал Сомов. — Хотелось бы, конечно, поверить, это объяснило бы его профессиональную хватку. Но нет. Слабоват для большой провокации.

               Петров кивнул. Торговец бестселлерами, который хотел бы нажиться на Конце Света — это даже звучит глупо. Впрочем, закона, который бы запрещал подобную коммерцию, не существует. Человеческие желания — большая тайна, объяснить которую разумно поканикому не удалось.

               — Однако, он попал в вашу историю. И играет в ней заметную роль. Нанял вас для странного проекта и знакомит с людьми, играющими чужие роли.

               — Григорьев вляпался по глупости, сам не зная куда, скорее всего, не по своей воле, — засмеялся Сомов. — В издательстве  каждый знает, что он невезучий человек. Иногда это плохо отражается на литературных проектах, которые он курирует. На всемирное зло он не способен. Слишком мелочен.

               — Пока не буду вычеркивать вашего Григорьева из списка подозреваемых, — сказал Петров. — Люди часто недооценивают своих знакомых.

               — Какой вопрос мы забыли задать? — вспомнил Сомов. — Вы обещали рассказать.

               — Давно ли у них пропал интерес к спасению? — сказал Петров. — Обязательно задавайте этот вопрос всем людям, с которыми будете разговаривать. И неплохо бы спросить об этом и Щеголева с Зотовым.

               Сомов удивился.

               — Неужели это важно?

               — Чрезвычайно важно.

Незапланированная встреча Филимонова и Карпова

               Рабочий день подходил к концу. Филимонов устал. Работы накопилось много, помощники не справлялись. Они старались, но случился очередной неудачный день, все, за что они брались, заканчивалось неудачей.

               Филимонов сидел за своим рабочим столом, закрыв ладонями уши, и тупо смотрел на картинку, которую в прошлом году ему подарили на выставке современных художников. Ничего особенного: изображены были несколько разноцветных кругов и квадратов различных размеров. Автор обозначил свое полотно как «сюжет 42». Филимонов придумал более подходящее название: «Шашки дальтоника». Ему картинка понравилось, он моментально успокаивался, когда смотрел на нее, не прибегая к полезным таблеткам. Наверное, все дело было в удачном сочетании цветов. Но жена сказала: «Я поняла, это абстракция» и потребовала убрать картину с глаз долой и не захламлять квартиру. Пришлось повесить ее в своем рабочем кабинете.

               Работы действительно было много, и Филимонов уже пожалел, что обратился к Петрову. Придумал на свою голову еще одну проблему. Он и сам не понимал, почему так разволновался из-за своей шариковой ручки. Ерунда вопрос. Не нравится — выброси. Но чутье советника Института Спасения подсказывало ему, что добром для него эта история не закончится. Ему показалось, что здесь задействованы были могущественные, неподконтрольные нормальному разуму силы. Мистические или мифические. И надежда оставалась только на Петрова, который, по общему мнению, давно считался пропащим человеком, так что никакие новые беды ему в принципе не грозили. Все, что можно было, он уже потерял. Или нет?

               Конечно, если сосредоточиться, к Петрову обращаться не следовало. В Институте все знали, что Петрову нет дела до проблем клиентов, он решает свои непонятные задачи. Впрочем, иногда его действия все равно помогают людям. Как? Петров, наверное, и сам не знает, как так получается. Потому что это ему неинтересно. Случайно выходит. Не по его воле. Все советники знают, что Петров любит повторять: «Не стоит рассчитывать на мою помощь». Надо было поверить. И не связываться. Но страх перед непонятным заставлял Филимонова искать поддержку даже у Петрова.

               Пора было идти домой, рабочий день закончился. Но в дверях Филимонов столкнулся с секретаршей Главного советника Карпова.

               — Подождите, советник Филимонов, Игорь Иванович просит вас зайти к нему.

               — Сейчас?

               — Немедленно.

               «Что-то случилось, — подумал Филимонов. — Что-то ужасное. Неужели Главный советник прослышал о том, что я обратился к Петрову, и решил разделаться со мной, как со слабым звеном. Петров намекал, что собирается обвинить Карпова в… В чем конкретно, он не сказал. Лишь намекнул, что тот, возможно, платит с непонятной целью деньги каким-то странным людям. Но это же бред. В конце концов, это работа Карпова — проводить научные эксперименты, которые могут предотвратить Конец Света или спасти хотя бы часть населения. Мы работаем в учреждении, которое так и называется: Институт Спасения. Какие могут быть к Карпову претензии? Но Петров никого не обвинял. Просто указал на Карпова, как на человека, который может быть связан и с моими проблемами, и с проблемами Сомова. Как будто мы проходим по одному мистическому делу. И мистика эта поддельная, бытовая, у которой обязательно должно быть рациональное объяснение».

               Вывод о существовании рационального объяснения его успокоил. Мистика помешала бы его научной карьере. А терять такую хорошую работу ему было жалко. Но если бы он мог выбирать (а решение будет принимать Главный советник), он, несомненно, выбрал увольнение, лишь бы Петров исхитрился и нашел какое-нибудь объяснение происходящим событиям. А рациональное оно будет или мистическое — все равно. Так сложилось, что душевное спокойствие оказалось для Филимонова важнее самой блестящей предполагаемой карьеры.

               Он больше не боялся Главного советника Карпова. Не задержавшись даже на мгновение, Филимонов вежливо постучал в дверь, и, услышав в ответ: «входите», переступил порог кабинета начальника.

               Карпов был в хорошем настроении. Он улыбнулся и кивком указал на стул.

               — Присаживайтесь. Простите, что побеспокоил вас.

               — Все в порядке. Пока я в Институте, рабочий день для меня не закончился.

               — Похвально. Но если вы заняты сегодня вечером, не буду вас задерживать. А если согласитесь сыграть со мной пару партий в шахматы, буду благодарен.

               — Я в вашем распоряжении, — сказал Филимонов, Карпову удалось его удивить. — Буду рад. Попытаюсь взять реванш за прошлые поражения.

               — Реванш. Да. Попытайтесь. В последний раз вам не повезло. Но кто сказал, что так будет всегда. Сейчас нам принесут кофе, бутерброды с ветчиной и по рюмке хорошего коньяка. Подкрепитесь. Долго я вас не задержу.

               Карпов вызвал секретаршу. И та очень быстро принесла поднос со всем перечисленным, кроме того, там обнаружились печенье, пирожные и какие-то шоколадные конфеты.

               — Не стесняйтесь, — сказал  Карпов. — Я составлю вам компанию, пора перекусить. Слышал, что день у вас выдался напряженный.

               — Не жалуемся. С планом справляемся.

               — Да. Ваш Отдел на хорошем счету.

               Филимонов почувствовал, что голоден, поблагодарил начальника и быстро справился с двумя бутербродами.

               Карпов поднял рюмку с коньяком, они чокнулись, выпили, после чего дошла очередь до кофе с пирожным. Как всегда, когда он попадал в непривычную ситуацию, Филимонов терялся.

               Он не настроился на игру. И первую партию проиграл очень быстро. Когда расставляли фигуры для второй партии, Карпов неожиданно спросил:

               — Я слышал, вы обратились за консультацией к Петрову?

               — Да. Это так.

               — Что-то не так с вашей шариковой ручкой? — спросил Карпов.

               — Не знаю, — честно признался Филимонов. — Хотел бы узнать.

               — Думаете, Петров сможет вам помочь?

               — Не знаю. Было бы хорошо.

               — Ваша ручка с вами? Покажите ее.

               Филимонов протянул шариковую ручку начальнику. Карпов внимательно осмотрел ее. И вернул.

               — Хорошая ручка, такая и должна быть у советника, — сказал он. — Жаль такую выбрасывать.

               Филимонов пожал плечами.

               Карпов протянул ему листок.

               — Напишите что-нибудь.

               Филимонов написал: 2 х 2 = 4.

               — С ручкой все в порядке?

               — Да.

               — Это хорошо. И что? Петров обещал помочь?

               — Нет.

               — Да, я слышал, что он никогда ничего не обещает. Странно, правда? К нему обращаются за помощью, а он ничего не обещает.

               Филимонову расхотелось играть в шахматы. Он понял, что Главный советник не доволен им. Оставалось встать и попрощаться, оправдываться не хотелось. Но Карпов задал еще один вопрос:

               — Добился ли Петров чего-нибудь?

               — Нет. Только сказал, что мое дело каким-то образом связано с делом Сомова.

               — Вот даже как? — удивился Карпов.

               — Сомов — это…

               — Я знаю, кто такой Сомов.

               — Собственно, речь шла не о самом Сомове, а о его сыне.

               — Конечно. Я догадался.

               — Я прекрасно понимаю, что Петров ничего не сможет доказать. Но после того как я к нему обратился, мне стало намного спокойнее.

               — Не могу подтвердить. Вы сегодня отвратительно играли. Нервы нужно беречь. Идите, советник, не буду вас заставлять проигрывать еще раз. Отдыхайте. Шахматы требуют умиротворения и спокойствия. Приходите, когда будете готовы.

               — Я свободен?

               — Да.

               — Мне надо прекратить общение с Петровым? — спросил Филимонов.

               — Нет. Продолжайте. Интересно, чем все закончится. Потом расскажите мне. Я — любопытный.

               — Нельзя рассказывать Петрову о нашем разговоре? Это должно остаться тайной?

               — Это ваше дело, Филимонов. Поступайте, как хотите. Он интересуется мной, я интересуюсь им. Все правильно. Симметрия достигнута.

               — Но если я расскажу о нашем разговоре, Петров узнает, что вы им интересуетесь.

               — Он уже знает больше, чем вы думаете.

Григорьев явно в деле

               Григорьев отнесся к просьбе Сомова о повторном вызове Щеголева и Зотова легко и с пониманием.

               — Я и сам не сомневался, что этих людей придется вызывать еще раз. Даже я понимаю, что отделаться одной беседой нельзя. Книгу написать — не поле перейти. Но не беспокойтесь, они будут приходить столько раз, сколько понадобится.

               — Вы им платите?

               — Я — нет. Но то, что им платят, слышал.

               — Кто?

               — Это не мое дело, — сказал Григорьев равнодушно. — Мне без разницы. Я люблю считать свои деньги. Вот вы начали работу над книгой, и я доволен. Финансовые детали меня не касаются.

               — Вам платят за то, что я пишу книгу?

               — Так устроен мир. Всем платят за работу, которую они делают.

               — И вы не знаете кто?

               — Деньги приходят без задержек. Я уже сказал, что финансовые детали меня не касаются.

               — И вы не боитесь?

               — Не понял?

               — Деньги просто так не платят.

               — Мы заключили договор, точно выполняем все его положения. Значит, заработали.

               — Этот проект — какое-то темное дело, неужели вы не чувствуете? Странно платить за цикл книг, которые никогда не будут опубликованы. Я жалею, что связался с этим проектом. Страшновато.

               Григорьев рассмеялся.

               — Вы, Сомов, как ребенок. Даже удивительно. Для писателя вы мало знакомы с реальной жизнью и плохо думаете о людях. Большие планы не всегда связаны с криминалом. Часто помыслы людей чисты и благородны. Чаще, чем вам кажется. Вам, как писателю, об этом нужно знать. Все люди разные. Если бы они были одинаковыми, писателям не о чем было писать, и они умерли с голоду.

               — Ладно, — сказал Сомов. — Предположим, что я вам поверил. Кстати, когда я смогу поговорить со Щеголевым и Зотовым еще раз?

               — Завтра.

               — Прекрасно.

               — Сомневаюсь, что вы услышите что-нибудь новенькое и оригинальное, — сказал Григорьев.

               — Мне для книги нужно.

               — Похвальное усердие.

Дополнительные вопросы

               Второй разговор со Щеголевым вряд ли можно было считать успешным. Он бодро повторил первоначальную версию. Сомов не сомневался, что тот крепко-накрепко выучил свою роль и теперь готов повторять свою историю столько, сколько потребуется. Слово в слово: «Живи сегодняшним днем. Никакого будущего нет. Смерти все равно не избежать».

               Сомов сочувственно кивал, иногда тихонько говорил: «да, это так», выискивая подходящий момент, когда можно будет задать главный вопрос.

               Наконец, спросил:

               — Когда вы окончательно поняли, что жить нужно сегодняшним днем?

               Щеголев на миг задумался. Наверное, в методичке, которую для него составили наниматели, такого вопроса не было. Самому отвечать не хотелось, но потом все-таки решился.

               — Всегда знал это, — гордо сказал он.

               — Понимаю, — согласился Сомов. — Но когда вы решили, что спасение вас больше не интересует?

               — Нельзя мечтать о чем-то явно несбыточном. Пустые надежды мешают получать удовольствие от радостей текущего дня.

               — Это понятно. Но когда вы это поняли?

               — Недавно. Несколько дней тому назад. Но это ничего не меняет, потому что всегда думал именно так, только сформулировать не догадался.

               — Вам кто-то помог?

               — Никто. Я сам.

               — Что-то случилось?

               — Нет.

               — Так и запишу: несколько дней назад Щеголев самостоятельно решил, что его больше не интересует спасение. Правильно?

               — Да. Хорошо сформулировали. Возражений у меня нет. Все правильно. Пожалуй, куплю вашу книгу, когда вы ее закончите, — Щеголев посмотрел на Сомова, как на продавца в супермаркете.

               Разговор с человеконенавистником Зотовым получился столь же маловразумительным. В конце концов, и он признал, что решил отказаться от спасения всего лишь несколько дней назад. Сомов был удивлен. Он немедленно рассказал о результатах новых допросов Петрову. Тот признался, что ждал чего-то такого.

               — Но это же невозможно! — возмутился Сомов. — Вы стараетесь доказать, что существует какой-то глобальный заговор, в который все мы угодили. Какая-то, простите, конспирология получается. Вы — конспиролог, Петров? Или футуролог?

               — Ерунда. Разве я говорю о теории? Пытаюсь найти простое решение? Ничего подобного. Я только собираю факты, которые сами плывут нам в руки. Анализировать их мы будем позже.

               — Какие факты? Мы просто болтаем с людьми. А вы перевираете их слова, пытаясь подтвердить свои теории.

               — У меня пока нет теорий.

               — Придется что-нибудь придумать. Наверное, больше новых фактов не будет. Вы и так подозреваете всех людей, которые оказываются возле вас.

               — Вы ошибаетесь, Сомов. По-настоящему важные события еще не начались. Жду со дня на день чего-то опасного и плохого.

               — Если я и Филимонов будем тихо сидеть дома, то ничего и не произойдет.

               — Сомневаюсь. Люди склонны считать себя важными персонами, им кажется, что весь мир вращается вокруг них. Но, как правило, это заблуждение. События вокруг нас развиваются по своим законам. А мы — всего лишь маркеры, реагенты, которые показывают, как проходит процесс, которым мы управлять не можем.

               — Совсем не можем?

               — До поры до времени. Пока не сделаем все от нас зависящее, чтобы понять и научиться использовать любой процесс в своих целях.

               — Для спасения?

               — Например, для спасения или защиты. Или для нападения. Это как повезет.

И продолжение последовало

               Несколько дней Петров провел тихо, в относительном спокойствии. У него появилось время обдумать свои дальнейшие действия. Без особого успеха. Он догадался, что столкнулся со сложным феноменом, который объяснить без посторонней помощи будет очень сложно. Осталось понять, кто способен подсказать решение. Рассчитывать на Сомова и Филимонова не приходилось. Они были слишком погружены в собственные проблемы и не могли сосредоточиться на общих теоретических построениях и отвлеченных идеях. А в том, что ему, наконец-то, удалось наткнуться на многообещающий феномен, Петров не сомневался.

               Теперь ему придется серьезно заниматься общими представлениями, может быть, даже поменять парадигму исследования. Разговоры о странной шариковой ручке Филимонова и о возможном влиянии на жизненные обстоятельства Сомова очень быстро привели к тому, что в расследовании появились другие люди. И оказалось, что они могут иметь к наблюдаемым фактам не меньшее отношение, чем сами клиенты. А это прямое указание на то, что феномен имеет более широкий и запутанный характер, чем можно было бы предположить. Осталось придумать, как его раскрутить.

               Но время теорий пока не пришло. Петров запретил себе делать поспешные выводы. Он рассчитывал, что вскоре появятся новые факты, и многое станет понятнее. Факты, ему нужны были факты, и чем больше, тем лучше.  Оставалась, правда, призрачная надежда, что среди людей, связанных с феноменом, рано или поздно, отыщется кто-то способный понимать, обсуждать и генерировать новые идеи.

               Радовало только одно — спешить не было причин. Конец Света ожидался только через двадцать пять лет. Впереди куча времени.

               Так прошло три дня. И Петров стал нервничать. Три дня пропали без толку. Новых фактов не прибавилось, и он боялся, что у него не хватит терпения, и он начнет выдавать гипотезы, которые почти наверняка окажутся неверными. Понятно, что для того, чтобы опровергнуть их, придется проделать тяжелую и бессмысленную работу и потратить много времени впустую. Интересно, можно ли считать теорию, построенную на недостаточном количестве фактов, заслуживающей внимания ошибкой? Впрочем, это типичная ошибка наблюдателя. Первый пункт классификации.

               И вот началось движение. Вечером позвонил Сомов. Он был взволнован.

               — Я не помешал вам, Петров?

               — Нет. Ждал вашего звонка. Что произошло?

               — Меня вызвал Григорьев. Он нашел людей, которые ненавидят звездолеты.

               — Звездолеты?

               — Именно, они ненавидят звездолеты поколений. Они считаю, что отвратительны любые попытки личного спасения. А уж спасение части человечества — настоящее преступление и мерзость. Эти люди пойдут на любые преступления, только бы сорвать любые работы по изготовлению звездолетов. У группы есть название: «Стражники».

               — Я слышал об этих людях. Они регулярно проводят забавные акции протеста и буянят в социальных сетях. Исчезновения людей или убийства за ними не числятся. Религиозные фанатики? — спросил Петров. Ему очень-очень не хотелось общаться с религиозными фанатиками и их адептами.

               — Не думаю. Сомневаюсь, что они верят в Бога. И в чем их выгода, я понять не могу.

               — Вы хотите, чтобы я присутствовал при разговоре? — Петров понимал, что отказаться он все равно не сумеет. Но ничего интересного от предстоящего разговора не ожидал.

               — Да. Я боюсь идти один.

               — Люди, которых нанимает для разговоров Григорьев, по определению не могут быть опасны.

               — Это не тот случай.

               — Почему? — удивился Петров.

               — Вы забыли, кто я? Я — сын Сомова. Существует распространенный миф, согласно которому мой отец занимается постройкой звездолетов поколений. Сам я в это, с некоторых пор, не верю. После того, как обратился к вам за помощью. Вы умеете избавлять людей от вредных иллюзий. Но стражники верят, а потому их соглашение с Григорьевым не стоит выеденного яйца.

               — Обманут?

               — Нет, просто не соизволят выполнять условия сделки. Для них это не обман, а несущественная деталь.

               — Вы меня убедили, — сказал Петров. — Можете на меня рассчитывать. Мы должны понять, почему Григорьев хочет, чтобы вы встретились с настоящими противниками спасения. До сих пор он ограничивался подставными персонажами. Правда, интересно?

Интересные люди из группы «Стражники»

            В комнату вошли два грустных человека. Они не были могучими и не выглядели устрашающе, как можно было бы подумать после рассказа Сомова. Один худенький, другой толстенький — примерно так и должны были выглядеть великовозрастные пареньки, которые ничего в жизни кроме своих компьютеров не видели. Вряд ли они смогли бы жонглировать пудовой гирей. Не исключено, что они и оторвали бы ее от земли с трудом, если бы вообще взялись поднимать.

               Тем удивительнее было следить за Сомовым. Он так и не смог совладать с ужасом, который испытывал, когда смотрел на этих людей. Петров расценил его страх, как абсолютно иррациональный и мистический, который невозможно объяснить никакими разумными доводами. Сомову показалось мало, что при встрече согласился присутствовать Петров, он пригласил еще одного человека. Петров вспомнил, что в одном из первых рассказов Сомова, фигурировали некие странные люди, возможно, «странники», пытавшиеся увести его с собой, но в тот раз его эффектно отбил человек по имени Слава. Он назвал себя защитником. Надо полагать, что это был тот самый Слава. В этом был смысл.  И если Сомову будет угрожать явная опасность, профессиональный защитник вмешается и спасет.

               И вот они сидели и молча рассматривали друг друга: с одной стороны — Сомов, Петров и Слава, с другой — два паренька из группы «Стражники». Они были удивительно  спокойны. Это было странно, разговор с Сомовым должен был пареньков заинтересовать. Хотя бы для того, чтобы выяснить, где можно будет отыскать Сомова старшего. Это, надо полагать, была их главная мечта.

               — Так и будем молчать? — спросил Петров, которому показалось, что ожидание затягивается.

               — А что говорить? — спросил худенький паренек. — Это вы нас пригласили, вы и спрашивайте. Мы обещали, что ответим на любые вопросы. И не отказываемся. Нам скрывать нечего. «Стражники» за справедливость и никогда свою позицию не скрывали и скрывать не будем. Наоборот, используем каждую возможность, чтобы заявить о ней. Так мы привлечем в наши ряды новых сторонников. Долой звездолеты. Никаких поблажек элите. Или спасаются все, или никто!

               В словах худенького был резон. Петров вспомнил, что и Сомов в своих ранних фантастических книгах подробно рассматривал все недостатки звездолетов поколений. Да претензий было много, но что делать, если другого пути спасения хотя бы части человеческой цивилизации отыскать не удается?

               Петров задумался, хотел бы он попасть на звездолет поколений? Пожалуй, нет. Для него это означало бы продлить не жизнь, а смерть. Что привлекательного в том, чтобы отказаться от всего, что составляло его жизнь, и ждать конца в тесной стальной конуре? Наукой он заниматься не сможет, так как у экипажа звездолета поколений есть только одна главная задача — поддерживать в рабочем состоянии механизмы своего нового дома и учить детей, которые будут существовать в стальной конуре все отведенное им время, даже приблизительно не представляя, что такое настоящая человеческая жизнь. Да и как детей научишь заниматься наукой, когда любое познание, ограниченное стенками звездолета, теряет свой смысл. Им останется только размножение и борьба за выживание.

               — Вы действительно не заинтересованы в спасении? — спросил Сомов.

               — Если при этом будут грубо нарушены принципы справедливости, то да, не заинтересованы, — гордо ответил худенький.

               — Справедливость бывает разная. О какой конкретно вы говорите? — не выдержал Петров.

               Он ничего не понимал, представители «Стражников» оказались на удивление странными субъектами. Они не знали, кто такой Сомов. И глупо рассуждали о какой-то непонятной справедливости, которой не существует в природе. У каждого она своя. Это все знают. Конечно, люди, которые начали бы отбирать кандидатов для полета на звездолете поколений, не смогли бы обойтись без упоминаний о справедливости в своей интерпретации. И посчитали бы честным метод отбора, основанный на тщательном и справедливом учете заслуг каждого кандидата и предполагаемой пользы, которую он способен принести во время полета. Звучит разумно. Не подкопаешься.

               Петров крайне не любил, когда при нем говорили о справедливости, почти наверняка за этим скрывается попытка грубого обмана. И чем настойчивее звучали призывы к равноправию и честному распределению благ, тем крупней предполагался обман. Непонятно было только, зачем этой скучной и бессмысленной белибердой занимаются ребята из группы «Стражники»? Кого они хотят обмануть?

               Сомов нерешительно помотал головой, словно хотел избавиться от навязчивого  сна. Догадался, наверное, что глупо бояться таких ребят.

               — Звездолеты поколений многим не нравятся, а как ваша группа предлагает спасать людей? — Петрову хотелось понять, чего добиваются эти люди.

               — «Стражники» не занимаются спасением. Для этого есть специалисты, — сказал худенький. — Нас интересуют только нравственные проблемы. Разве вы не заметили, что после объявления Конца Света, в людях проснулись самые темные инстинкты. Звездолеты поколений — надо же было придумать столь ужасный и оскорбительный для обычных людей проект, лишающий их даже призрачной надежды. Хорошо, что нашлись люди, которые выразили свой решительный протест. Прекрасно, что это сделали мы — «Стражники».

               — А мы вообще против спасения! — неожиданно выкрикнул пухленький.

               — Почему? — спросил Петров.

               — Вам же только что сказали, что после объявления инопланетянами Конца Света, в людях проснулись самые темные инстинкты. Они становятся отвратительными. Существами, лишенными совести и чести. Порядочные люди это одобрить не могут. Представьте, что с помощью ваших ужасных звездолетов поколений спасутся люди, у которых темные инстинкты полностью победили добрые намерения! И именно они начнут распространять свое природное зло по всей Вселенной! Вот когда начнется настоящая Катастрофа.

               — Люди не способны наладить свою жизнь на Земле, так зачем подвергать опасности всю Вселенную? — поддакнул худенький.

               — Когда же вы поняли, что готовы отвергнуть любое спасение? — спросил Петров.

               — На прошлой неделе, — гордо заявил пухленький.

               — Не слушайте его, он у нас новенький. Мы всегда были против спасения, — вмешался худенький.

               — Вы считаете нас придурками, а нам за это очень хорошо платят, — заявил пухленький.

               — Кто? — спросил Петров.

               — Молчи, придурок. Я ему плачу, — сказал худенький, он мой оруженосец.

               — Понятно, — сказал Сомов. — Больше вопросов у меня нет. Свободны.

               «Стражники» ушли.

               — Все обошлось. Я не понадобился. Мордобоя не произошло, — сказал Слава. — И это замечательно. Бои без правил хороши только в последней битве добра и зла, когда добро низвергает зло в ад. Рано или поздно это случится. Но, насколько я понимаю, вам до последней схватки еще очень далеко. Работайте.

               И он ушел.

               — Что вы об этом думаете? — спросил Сомов.

               — Ничего, — соврал Петров.

               — Они врут. Все, что они сказали, вранье.

               — Трудно спорить. Это очевидно. Но мы с вами обязательно придумаем, что с этим делать.

Филимонов забеспокоился

               Петров грустил и думал, любой ли опыт — полезная вещь? Если бы он был малолетним новичком, то, вне всякого сомнения, обрадовался бы тому, как быстро и легко распутываются дела Филимонова и Сомова. Уже понятно, что эти люди как-то связаны между собой. А еще, что кто-то могущественный разыгрывает непонятную партию, используя этих людей. Наверное, неглупых и умелых, но вынужденных играть чужую роль. Вот и Сомов понял, что его жизнью кто-то распоряжается. Филимонов пока нет, но это ничего не меняет.

               Было бы хорошо узнать, кто этот таинственный кукловод? Чего он добивается? Почему странные события не коснулись Петрова? Логика подсказывала, что рано или поздно и вокруг него начнут происходить необъяснимые инциденты. Он вдруг понял, что странные события с ним уже давно происходят, с того дня, когда его выставили из Института. Почему он сразу этого не заметил. Сапожник без сапог.

               Но жизнь Петрова не изменилась. Чудеса обходили его стороной. Это было неправильно, кукловод должен был атаковать его, мешая проводить исследование. Но ничего достойного внимания заметить он не сумел. И этот факт можно считать установленным. И его придется каким-то образом объяснить. И использовать в теории, которую он со временем попытается создать.

               Еще один факт. Все люди, которых прислал Григорьев, нагло врали, разыгрывали роли, которые для них кто-то написал. Не очень умело, надо сказать, поскольку не потребовалось большого труда, чтобы их разоблачить. Нельзя исключать, что кукловод добивался именно этого. Но зачем?

               Его бессмысленные размышления — Петров понимал, что фактов для серьезных выводов все еще очень мало — нарушил Филимонов. У него, как до этого и у Сомова, наблюдался явный приступ иррационального страха. Он был бледен, губы его были трагически сжаты, глаза бесцельно бегали, он явно боялся встретиться с Петровым взглядом.

               — Что случилось? — спросил Петров.

               — Пока ничего.

               — Не ломайтесь, Филимонов, подробно расскажите все, что с вами произошло со времени нашей последней встречи.  Постарайтесь, ничего не упустить. Даже те мелочи, которые кажутся неважными. Обычно именно они позволяют понять, что происходит.

               Взгляд Филимонова стал еще более диким.

               — Это невозможно. Я хотел бы скрыть некоторые детали.

               — Не советую, — сказал Петров почти сердито. — Все равно со временем они станут мне известны. А то, что вы пытаетесь скрыть их от меня, может привести к тому, что я откажусь работать с вами, не потерплю, чтобы от меня скрывали важные факты. Вы это понимаете? Мы договор не подписали, следовательно, сделать это будет проще простого.

               — Я понимаю.

               — Вот и хорошо. Не ломайтесь. Выкладывайте все. Как у больного нет тайн от лечащего врача, у вас не должно быть тайн от меня. Я для вас важнее, чем врач.

               — Мне стыдно.

               Петров не выдержал и рассмеялся. Давно он не слышал такой ерунды.

               — Не смешите меня. Да что я вас уговариваю как маленького ребенка. Говорите, иначе я навсегда попрощаюсь с вами.

               — Хорошо. Я скажу. Я предал вас.

               — Ух ты, — искренне удивился Петров. — Меня нельзя предать. Это оксюморон.

               — И все-таки.

               Петров тяжело вздохнул. Хорошо быть астрономом. Летит далеко в космосе огромный телескоп и постоянно передает на Землю необходимую для построения теорий информацию. А астроном сидит в это время на Земле и строит нужные графики. Красота. А тут любые сведения приходится из клиента буквально клещами вытаскивать. А он упирается и говорит глупости.

               — Ну? Я жду.

               — Я рассказал о наших разговорах Главному советнику Карпову.

               — И о своей шариковой ручке?

               — Нет. О ней он сам знал. Так и спросил: «С вами ваша знаменитая ручка?» Я опешил. Это, знаете ли, такой силы психологический удар, что я до сих пор не восстановился. Боюсь, что это плохо отразится на моей репутации и, следовательно, на моей карьере.

               — Зачем вы рассказали Карпову обо мне? — спросил Петров. — Он спрашивал обо мне?

               — Нет. То есть, Карпов первым спросил меня о вас. Это потом мне пришлось…

               — И чем я его заинтересовал?

               — Главный советник хотел узнать, нашли ли вы подходящее объяснение приключениям моей ручки? Потом он удивился, что вы считаете, что мое дело и дело Сомова связаны. По-моему, он после этого вас зауважал, если так можно сказать. Я спросил: «Надо ли мне прекратить с Петровым общение»? «Нет», — ответил он. У меня отлегло от сердца. И я спросил: «Можно ли мне рассказать Петрову о нашем разговоре»? И он не стал возражать. Чудеса! Вот я и рассказываю. Поможет ли вам это в расследовании?

               — Да, — ответил Петров, чтобы лишний раз не расстраивать Филимонова.

Таинственный посетитель

               Петров продолжал грустить. Заниматься проблемами современной физики, все равно какой, классической или релятивистской, было интереснее, чем попытками понять психологию людей, изучая их нелепые поступки и пустые страхи. Особенно, если смысл происходящего до сих пор остается непонятным. Кто-то явно подкупает случайных людей и выставляет их придурками.

               Можно ли считать эту деятельность вредительской? Да, если считать организаторов этого спектакля врагами. Злоумышленники наверняка получают выгоду, заставляя случайных людей врать и изворачиваться. Но Петров не мог сообразить, какую конкретно выгоду можно получить таким способом. Он понимал, какую ошибку допускает в рассуждениях: пункт четыре, ошибочная интерпретация. Все дело в том, что выгода — понятие субъективное. То, что он (и большинство людей) привыкли считать выгодой, явно не совпадало с мнением предполагаемых врагов. Они считали выгодным для себя что-то другое, о чем Петров не догадывался. Следовало посмотреть на все происходящее под другим углом. Осталось понять каким.

               Природное любопытство заставляло Петрова начать придумывать возможные способы обогащения, к которым могли стремиться враги. Но ему не хватало фантазии. Петрову нужна была дополнительная информация. А это значит, неприятности у Филимонова и Сомова должны были продолжаться. Он с нетерпением ждал, когда их накроет по-настоящему. Но, к его удивлению, вечером к нему пришел незнакомый человек.

               — Здравствуйте, Петров, вы ведь Петров? — спросил он ровным, лишенным эмоций голосом, казалось, что и он произносит заранее заученный текст. — Я думал, что вы выглядите внушительнее, что ли.

               Петров кивнул. Он давно понял, что ждать теплых слов от людей не стоит. Проще было согласиться с тем, что его никто не любит, поскольку приносить людям радость он неспособен. Следовательно, перед ним очередной клиент, которому глубоко наплевать на него, и еще больше на первую фразу в разговоре. Что ж, клиентов не выбирают. К ним следует относиться вежливо, чтобы не спугнуть. Других источников информации у Петрова не было.

               — Я не помогаю людям, — сказал он честно. — Могу только указать на ошибки, если они как-то связаны с нарушением физических законов. Впрочем, на главную вашу ошибку я могу указать немедленно: я не частный детектив и не психоаналитик.

               — Мы это знаем.

               — Вас прислал коллектив?

               — Нет.

               — Правильно ли я понял, что вы пришли сообщить о нарушении физических законов?

               — Нет.

               — Чего же вы от меня хотите?

               — У вас свои земные физические законы, у нас — свои. Нарушение ваших физических законов меня совершенно не интересует. А о нарушении наших физических законов вам пока судить рано. Вы о них ничего не знаете. И вряд ли теперь узнаете. Но чтобы не затруднять ваш мозг бессмысленными размышлениями, могу сообщить, что наши физические законы не нарушены.

               — Вы — пришелец? — поинтересовался Петров.

               — Да. Я ведь к вам пришел. Значит, пришелец.

               — Звучит грубовато. Ответьте, пожалуйста, на простой вопрос: зачем вы ко мне пришли?

               — Считайте меня «живой телеграммой». Мне поручили сообщить вам, что Конец Света состоится в назначенное время. Нам показалось, что у вас могла возникнуть надежда на то, что за двадцать пять лет, которые остались у человечества, земные ученые, — вы смешно называете их спасателями, — могут отыскать способ справиться с неизбежной катастрофой. Это всего лишь заблуждение. Жалкий самообман.

               — Я это знаю, — сказал Петров.

               — Но не верите, — возразил незнакомец. — И это печально. Мы знаем о вашем природном умении находить логичное объяснение любым разрозненным фактам. И вдвойне расстраиваемся, когда видим, как вы тратите драгоценное исчезающее время на всякие глупости.

               — А вам–то что за дело? — удивился Петров.

               — Нам обидно.

               — Вы хотите, чтобы я отказался от своей работы и занялся чем-то важным для вас? Вашими глупостями?

               — Ничего подобного. Это абсурд. Только фантазеры, такие как вы, Петров, могут надеяться, что нам может понадобиться помощь земного ученого.

               — Ничего такого я не говорил. Но признайтесь, что это вы ко мне пришли, а не я к вам.

               — Люди отправляются в лес, чтобы собирать грибы. А мы ходим по городу, потому что пытаемся отыскать таких людей, как вы.

               — Правильно ли я понял, — сказал Петров, который стал терять привычное спокойствие, — что разговариваю с инопланетянином?

               — Увы. Нет, — сказал человек и поежился. — Я был правдив, когда представился. Считайте меня обычной «живой телеграммой», которую послали для короткого, но содержательного разговора.

               — Ладно. Телеграмма — это хорошо. Давайте, коротко. Так даже лучше. Итак, зачем вы ко мне пришли? Что я должен сделать? Или чего я не должен делать?

               — Нам не нравится, что вы слишком много говорите о возможном спасении и заражаете зернами несбыточной надежды души других людей.

               — Чушь какая! — возмутился Петров. — Во-первых, я никому ни о чем подобном не говорю.

               — Сейчас не говорите, а потом будете.

               — Во-вторых, я никогда ни о чем подобном не думал. Не умею спасать людей.

               — Сейчас не думали, потом подумаете.

               — В-третьих, не вижу ничего зазорного в том, что какие-то люди задумаются о спасении. Совершенно не важно, с моей помощью или самостоятельно. Ваше-то какое дело, пришельцы самозваные? Рассчитываете заработать на чужой беде? Что плохого вам сделали люди. Скупаете по дешевке неокрепшие души? Интересуетесь тонкой материей?

               — Нет. Какая дурацкая идея!

               — Инопланетяне обещали вам спасение?

               — К сожалению, нет. Но жаловаться грех, мне хорошо платят. Но я всего лишь живая телеграмма, произношу текст, который мне написали.

               — Если я поклянусь, что не буду говорить о спасении, а потом нарушу свое слово, инопланетяне расстроятся? — пошутил Петров.

               — Нет.

               — Вы меня окончательно запутали.

               — Нам не нужны ваши клятвы. Мы знаем, что вы все равно не сдержите обещание. Сейчас важно было вызвать у вас любую реакцию. Например, растерянность — это ведь одно из наиболее ярких проявлений обреченного на гибель существа. Смятение души — это так прекрасно. Особенно, когда за это не надо платить.

               — Бред.

               — Запомните главное: спасение землянам не светит, даже не пытайтесь, — сказал посыльный пришельцев и отбыл восвояси.

               Петров неприязненно посмотрел ему вслед. Выглядит как законченный придурок, но он честно признался, что ему за это хорошо платят. Но нужно еще подумать, стоит ли включать эту встречу в список фактов, важных для исследования?

Что делать?

               Прошло еще два дня без приключений. От клиентов новостей не поступало. Петров подумал, что было бы неплохо нарушить предписание наглых пришельцев. Например, поймать какого-нибудь младшего советника из Института и прочитать ему лекцию о том, что Конец Света всего лишь ужасная катастрофа, но не более того. И что наверняка можно отыскать простой и доступный способ защиты человечества. И если он — пока еще младший советника — придумает что-то полезное для спасения планеты, его немедленно повысят в звании. И станет он старшим советником или даже сразу ведущим советником. С обязательным повышением оклада. Но надо постараться. Потому что под лежачий камень вода не течет.

               А инопланетяне узнают о том, что Петров нарушил свое обещание, которого, кстати, он никому не давал, возмутятся и придут защищать младшего специалиста от непродуманных действий Петрова. Они обидятся, что их не послушались, и скажут что-то важное, о чем не хотели говорить, потому что это их главный секрет. А Петров, конечно, воспользуется их промашкой и догадается, какую выгоду они собираются получить, запугивая землян и лишая их последней надежды. То есть получит важную информацию, которой ему не хватает.

               Хорошая идея. Но Петров побоялся поступить так нагло и грубо. Нельзя было исключать, что инопланетяне — существа суровые и не любят, когда к их просьбам не прислушиваются. Могут и убить за подлость и неумение держать слово. А это будет крайне неприятно, потому что после смерти ему будет затруднительно разбираться во всей этой загадочной истории. Мертвые люди загадки не отгадывают и исследования не проводят. Наверное, на это способны только продвинутые инопланетяне.

               Впрочем, и сидеть без дела в его положении было очень глупо. Инопланетяне запретили Петрову говорить с другими людьми о спасении, но о беседах на другие темы ничего сказано не было. А то,что не запрещено — разрешено. Это все знают.

               Чутье подсказывало ему, что ответ должен знать кто-то, с кем он уже встречался или о  ком слышал. Круг людей, связанных с делами Филимонова и Сомова, наверняка ограничен.  Злодей должен был участвовать лично.

               Был один человек, с которым Петров давно хотел поговорить. Не о спасении — нет. О подготовке к гибели. Об этом говорить, вроде бы, можно было. Не исключено, что такие разговоры инопланетяне наоборот поощряют. Об этом Петров мог только догадываться, а вот человек, которого было бы неплохо допросить — издатель Григорьев — должен был это знать точно. Инопланетяне наверняка контролировали такую важную человеческую деятельность как книгоиздание.

               Вот его и следовало расспросить с пристрастием о том, откуда он берет деньги на проекты, от которых людям да и издательству нет никакой пользы. Что ни говори, но проект, в который он втравил Сомова, относится именно к таким тупым затеям. А ведь нужно еще помнить, что он посылает к Сомову хорошо оплачиваемых придурков, которые выглядят не слишком умелыми врунами, со своими выдуманными историями. Сам Григорьев им платит или раздает чужие деньги — в данном случае неважно. Но если удастся застать издателя врасплох, то можно будет услышать много интересного.

               Раньше двенадцати в редакцию идти было глупо, поэтому все утро Петров играл на своем компьютере в «шарики». Получалось не очень хорошо, потому что он больше думал о предстоящем разговоре, чем об игровых рекордах. И когда пришло время отправиться в издательство, вздохнул с облегчением. Он устал играть, но  так и не придумал, о чем говорить с Григорьевым.

Допрос издателя Григорьева

               Охрана отказалась пропустить Петрова в издательство. Пришлось соврать, что он литературный агент Сомова и собирается обсудить финансовую сторону сделки. Петров размахивал руками и выкрикивал бессвязные угрозы. Вахтер был вынужден позвонить Григорьеву и после коротких переговоров, Петрова пропустили. Он с горечью подумал о том, что сейчас ему предстоит встретиться с еще одним человеком, который его никогда не полюбит. Издатели не любят литературных агентов своих авторов, потому что разговоры о дележке денег больно ранят интеллигентных людей. И все бы ничего, но Петров не был литературным агентом, он собирался обмануть этого человека и заставить его рассказать то, что он с удовольствием сохранил бы в тайне. При взаимном неприятии сделать это будет очень трудно.

               Григорьев был удивлен.

               — Никогда не слышал, что у Сомова есть литературный агент. До сих пор мы решали все спорные вопросы без посторонних лиц.

               — Литературный агент для писателя не посторонний человек. Странно, что вы этого не знаете. Пока речь шла о книгах, Сомов справлялся сам. Но поскольку вы затеяли целый проект, то без моего вмешательства не обойтись. Авторские права — дело серьезное.

               — Допустим, я вам поверил. Но зачем вы пришли? Чего добиваетесь? — Григорьев разволновался.

               — Хотелось бы посмотреть договор, который вы заключили с моим клиентом.

               Григорьев вздохнул с облегчением.

               — Но мы не заключали никакого договора, — сказал он, посмеиваясь. — Наш новый проект может быть реализован только при взаимном согласии. Любой официальный договор, скрепленный печатью, сделает его исполнение невозможным. Для пользы общего дела мы ограничились заключением устной сделки.

               — Как это? — спросил Петров, он почувствовал, что сейчас узнает что-то новое.

               — Вы знаете, какое предложение я сделал Сомову?

               — Он не рассказал, — сказал Петров. — Это показалось мне подозрительным. Боюсь, что без подписания договора могут пострадать интересы моего клиента. А вот этого я не могу допустить.

               — Боитесь, что потеряете комиссионные?

               — Деньги — ерунда. Пострадает моя репутация.

               — Вот об этом можете не волноваться. Издательство, ни при каких обстоятельствах, не нарушит условия сделки, поскольку мы заинтересованы в том, чтобы Сомов честно выполнил свою работу.

               — А если издательство обанкротится?

               — Сомов все равно будет получать авторские гонорары за выполненную работу.

               — Разве так бывает?

               — Конечно. Я уже сказал, мы заключили не договор, а взаимовыгодную сделку.

               — Но откуда вы будете брать деньги на проект?

               — Вам-то какая разница?

               — А если вы, простите, умрете?

               — Платить Сомову будет другой человек. Только и всего.

               — Но так не бывает.

               — Не буду спорить. Простите, что не подумали о вас раньше. Сообщите, куда вам перечислять деньги, и ваши 10% будут отправляться одновременно с гонораром Сомову. Так нормально?

               — Похоже на аферу. Ваше издательство занимается финансовыми махинациями?

               — Абсурд, — сказал Григорьев. — Нормальные люди с помощью махинаций обычно деньги зарабатывают, а мы их раздаем.

               — Всем?

               — Нет, конечно, только людям, в работе которых мы заинтересованы.

               — И таких много?

               — Недостатка не испытываем.

               — Чем же вы занимаетесь?

               — Хорошим делом.

               — Это я понимаю. Но чем конкретно?

               — Литературному агенту этого знать не положено. Даже задавать такие вопросы не каждому по рангу. Я бы и знал — вам не сказал. Но я не знаю. Меня в эту тайну не посвятили. И правильно. Как было однажды правильно сказано: «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

               Петрову показалось, что Григорьеву и самому хочется выболтать все, что ему стало случайно известно, первому попавшемуся, потому что любому нормальному человеку невыносимо жить, если он не понимает, в какую опасную историю его втравили. Но Григорьев побаивается. Чего, спрашивается? Его должны были запугать. Кто?

Вежливый Карпов

            Петров остался доволен разговором с Григорьевым. Удалось подтвердить, что простые и вроде бы понятные события происходят не сами по себе, а совершаются по воле заинтересованных людей. В инопланетян Петров не верил. Посланник подтвердил, что он всего лишь «живая  телеграмма». Но одно дело рассуждать о правдоподобных домыслах, и совсем другое — получение фактов, их  подтверждающих.

               Получается, что существуют некие силы, которые платят людям деньги, требуя от них совершать дурацкие поступки или только говорить о них. В сущности, разница небольшая. Как там: «мы ведем себя как придурки, но нам за это хорошо платят». Слишком много людей повторяют эту фразу.

               Но было и плохое. Разговоры не помогли выйти на людей, которых можно было бы назвать организаторами пока непонятного процесса. Остался, правда, еще один человек, с которым неплохо было бы поговорить. Главный советник Карпов. Петров понимал, что ему все равно придется с ним встретиться. Только он не знал, о чем его спрашивать. Вот и откладывал. Сомнительно, что Карпову тоже платили — он не изображал из себя придурка. Он вообще никого не изображал. Парил над схваткой. Непохоже, что Карпов нанимал притворщиков. Если бы он был замешан, то обязательно запретил бы Филимонову обращаться за помощью к специалисту по ошибкам, а следовательно, и по выявлению лжи. Он должен был понимать, что его люди будут разоблачены. Петров давно заслужил репутацию человека, который умеет доводить научные расследования до конца. Карпов наверняка это знал и поостерегся бы подвергать свои планы опасности провала. Это очевидно.

               К сожалению, было еще одно обстоятельство, которое мешало Петрову обратиться к Карпову.  Не прошло и двух лет, как по личному приказу Карпова Петрова уволили из Института Спасения, и теперь ему приходилось работать рядовым программистом в конторе, названия которой он так и не запомнил. Нельзя сказать, что Петров переживал по этому поводу, но его бесило, что при встрече Карпов будет криво улыбаться и думать про себя: «правильно я этого проходимца в свое время разжаловал, толку от него для Спасения все равно никакого не было».

               «Может быть и так, — думал Петрова, — и толку от меня действительно было мало. Но вот прошло два года и выяснилось, что я лучше всех научился отыскивать ошибки у профессиональных советников. И, что приятно, без меня Институт пока обойтись не в состоянии. А я без него не скучаю». И главное: быть свободным ученым ему нравилось больше, чем институтским советникам.

               Петрову стало грустно. Если бы не глупое чувство обиды, ему давно следовало поговорить с Карповым. В конце концов, тот был умным человеком. Этого отрицать нельзя.

               «Неправильно себя веду. Мне только кажется, что меня обижают, а я по-настоящему расстраиваюсь. Веду себя как классический придурок, хотя мне никто не платит, — подумал Петров. — Пусть Карпов посмеивается. Это не помешает мне закончить исследование. Может быть, имеет смысл даже немного подыграть, сверкну глазами при встрече. Надеюсь, он увидит меня, расслабится и проговорится».

               Петров тяжело вздохнул, и отправился в Институт просить Главного советника принять его. А что делать? Работу необходимо было заканчивать. Решил, что будет обижаться потом, когда разберется в этой истории до конца и дома, за чашкой кофе, позволит себе дать волю чувствам. Тем более, что, скорее всего, Карпов был прав, когда выставил его за дверь. Зачем ему сотрудник, который постоянно ноет, что порученная ему работа  бессмысленная и безнадежная? Не хочешь заниматься ерундой — пошел вон. Это правильно.

               Однако, Карпов встретил Петрова радушно. Именно это слово пришло в голову немного удивленному Петрову. Странное и неожиданное определение.

               — Правильно сделали, что пришли, Петров, — сказал Карпов. — Я ожидал вас раньше.

               Он улыбнулся. Но не обидно.

               — Я хочу вас допросить, — признался Петров.

               — Давно пора. Непонятно, чего вы ждали? Особого приглашения?

               — Вы чувствуете себя виновным?

               — Нет. С какой стати?

                — Я хочу убедиться в том, что вы не связаны со странными событиями, которые так сильно повлияли на Филимонова и Сомова.

               Карпов неожиданно подмигнул.

               — Я — Главный советник Института Спасения. Мое дело — спасать людей. Это то, чем я занимаюсь и намерен заниматься и дальше. Никогда не слышал, чтобы такое доброе дело объявляли чем-то зловредным.

               — И баловство с шариковой ручкой Филимонова? — напомнил Петров.

               — Вы считаете эту милую шутку злодейством?

               — Но зачем вы пошутили так странно?

               — Во-первых, это не моя шутка, молодой человек. Есть люди, занимающиеся такими штуками профессионально. Во-вторых, каждый человек однажды вынужден сдать самый важный экзамен в своей жизни. Не для ведомости и не для диплома. Неожиданно и без предварительной подготовки. Не каждому человеку выпадает такая удача. Филимонову повезло. У него был шанс доказать свою состоятельность. Он не справился. Бывает. Но не будем его жалеть. Филимонов сделал все, что мог. И подтвердил, что занимает то место в жизни, которого заслуживает. На своем посту он смотрится прекрасно и будет его с успехом занимать до Конца Света. И довольно о нем.

               Петров кивнул, он и ранее не сомневался в том, что у Карпова своя роль во всей этой истории. И о ней он рассказывать  не станет. Но попробовать можно было — слишком уж разговорчивым оказался Карпов. Ему показалось, что Карпов сам провоцирует его.

               — Давайте поговорим о вас, Главный советник.

               — Пока рано. Я должен быть уверен, что вы, Петров, заслуживаете такого разговора.

               — Напомню, что вы уже нашли ответ, который вас устроил — выгнали меня из Института. Надо полагать, не сочли достойным.

               — Вы, Петров, сделали ошибочный вывод, — сказал Карпов. — По вашей классификации — это ошибка интерпретации.

               — Пункт четыре, — автоматически вставил Петров.

               — Вы переживаете из-за того, что потеряли хорошую должность в Институте?

               — Нет. Но мы говорим о вас.

               — Отвечайте на вопрос, молодой человек.

               — Конечно, я не переживаю. Мне без вашей работы даже лучше. Оковы пали.

               — Почувствовали себя свободным?

               — В большой степени.

               — Что-то подобное я предполагал, — сказал Карпов и улыбнулся. — Вы, молодой человек, сдали свой главный экзамен на «отлично». А это значит, что у вас нет причин обижаться на меня.

               Петров вынужден был еще раз кивнуть. Это было неприятно — соглашаться с человеком, ошибки которого он собирался изобличать. Но, отправляясь на встречу, он догадывался, что предстоит трудная работа.

               — Почему вы пришли ко мне? Что хотите услышать от меня? — спросил Карпов. Видно было, что он больше привык задавать вопросы, а не отвечать на них.

               — Правду, — вырвалось у Петрова. — Но, насколько я понял, пока не заслужил услышать честные ответы. Я считаю, что вы лично связаны с историями Филимонова и Сомова. Более того, не удивлюсь, если и Григорьев, и подставные противники спасения оплачиваются лично вами или через фонды, подконтрольные вам. Хотелось бы узнать, зачем это вам понадобилось?

               — У вас есть доказательства, подтверждающие подобные жуткие обвинения?

               — Есть.

               — Наверное, косвенные. Со слов людей со странным поведением? — засмеялся Карпов.

               — В суде не прокатят, — согласился Петров.

               — Вот видите. Вы же ученый. Ваши доказательства должны быть четкими и неопровержимыми.

               — Я постараюсь.

               — Постарайтесь, молодой человек, — сказал Карпов почти ласково. — Обязательно постарайтесь.

               — Петров. Называйте меня Петровым.

               — Договорились.

               — Вы мне больше ничего не расскажите?

               — Сегодня — нет. Однако мне кажется, что это не последняя наша встреча.

               — Я обязательно соберу доказательства, — решительно сказал Петров.

               Его щеки покраснели. Карпов бросил ему вызов, а в таких случаях он не привык отступать и стремился довести дело до конца, каких бы усилий это ему не стоило, потому что лучшего допинга для напряженной работы не придумаешь.

               — Замечательные слова, — сказал Карпов. — Но мне кажется, что мы встретимся с вами раньше. Спектакль подходит к концу.

               Петрова поразило, что Карпов не испугался близкого разоблачения. Высокие покровители или ошибка в оценке собственной значимости? Опять политическая ошибка.

Неожиданное исчезновение Сомова

               Петров неожиданно почувствовал, что у него не получается считать Карпова главным виновником всех странных событий, которые так напугали Филимонова и Сомова. Прежде всего, он не мог понять, какую выгоду мог получить Главный советник Института Спасения — и без того очень обеспеченный человек, у которого не было проблем с властью, известностью,  социальным статусом и деньгами?

               Пусть не Карпов, но как любой другой человек мог использовать тревогу некоторых людей для своей выгоды? Петров давно смирился с тем, что люди редко что-то делают во вред себе. И когда выгода не видна, это указывает на то, что она или очень специфична, или сами события — наглый обман.

               Петрову стало обидно, что он потратил столько времени на ерунду. Конечно, любая работа не бывает напрасной: полученный опыт обязательно когда-нибудь пригодится. Но… Было бы замечательно, если удастся обнаружить у Карпова личную заинтересованность. Так будет проще понять происходящее.

               А потом позвонил Филимонов и стал орать, иногда взвизгивая от охватившего его страха.

               Петров не сразу понял, о чем так эмоционально кричит Филимонов.

               — Тише, тише. Что случилось?

               — Сомов пропал! Его похитили!

               — Кто?

               — А я-то откуда знаю? Могу только предполагать. Но кто мне поверит?

               — Вы обратились в полицию?

               — Первым делом. Но что толку? Я прекрасно понимаю, что это не обычное похищение. Сомов ждал чего-то такого. Потому что не сомневался — такова логика тех странных событий, которые вы собирались расследовать, да так и не расследовали. Полиция в данном случае не поможет, потому что не знает всех обстоятельств. А если им рассказать, то не поверят.

               — А ко мне какие претензии? Я Сомова не похищал, — сказал Петров.

               — Но доля вины лежит на вас.

               — Не понял.

               — Вы, вместе с Сомовым, встречались с противниками звездолетов поколений. Вот кто ненавидит всю семью Сомовых.

               «Фальшивых противников», — хотел сказать Петров, но не стал расстраивать Филимонова еще сильнее. Людям проще жить, когда им кажется, что они знают своих врагов. А вот когда враги неизвестны — это порождает иррациональный страх, справиться с которым обычно очень трудно. Поэтому пусть Филимонов думает, что Сомова и в самом деле похитили противники звездолетов поколений. Петров не верил, что фальшивые противники могли совершить такой бессмысленный поступок. Зачем это могло им понадобиться? Ответить на этот вопрос пока не удается. Петров понимал, что его непонимание не исключает такую возможность. Однако, скорее всего, похитители не фальшивые противники, а самые настоящие злоумышленники.

               — Неужели вы не считаете себя виноватым? — спросил Филимонов.

               — С какой стати? — удивился Петров.

               — А с той, что вас в чем-то подозревает Главный советник Карпов!

               — Абсурд!

               — Ничего не знаю! Карпов потребовал, чтобы я привел вас к нему! На допрос!

               — Прекрасно! — разозлился Петров. — А я хочу допросить вашего Главного советника.  У меня не меньше оснований подозревать его!

               — Что вы себе позволяете!

               — Вы ждали, что я буду вести себя сдержанно и вежливо? Абсурд! Подозрения не подчиняются правилам морали. Они возникают на основании фактов. И пора вашего Карпова вывести на чистую воду.

               Филимонов возмутился, по его мнению, подозрения подозрениями, но надо понимать, что для обвинений вышестоящего начальника нужны веские основания. Но промолчал, понял, что объяснять такие очевидные правила поведения Петрову бесполезно, тот все равно не поверит.

               А вот Петров теперь практически не сомневался, что Карпов виноват. В чем — другой вопрос. После недавнего разговора оставались непонятные вопросы. Его можно было подозревать во всех грехах. Следовательно, легко предположить, что Карпов испугался, что Петров выведет его на чистую воду, и не выдержали у него нервы. Он сорвался и решил действовать, подговорил фальшивых противников звездолетов поколений на бессмысленное похищение. Только вышло не очень хорошо. Подозрения против Карпова только усилились.

               — Я готов поговорить с Карповым, — сказал Петров решительно. — Почему бы не поговорить. Разговоры еще никому не помешали.

               — Он вас будет ругать.

               — Дело житейское. Не он первый, не он последний. Мне не привыкать, — вздохнул Петров.

Карпов оправдывается

               Карпов их поджидал. Он не был взволнован и явно не считал себя виноватым. Вот эта способность людей не считать себя виноватыми в любых ситуациях всегда удивляла Петрова. Впрочем, он и сам был таким.

               — Игорь Иванович, известно ли что-нибудь новое о судьбе Сомова? — спросил Филимонов.

               — Да, — сказал Карпов. — Похитители сообщили о своих требованиях.

               — Деньги? Много денег?

               — Нет. Они желают встретиться с Сомовым старшим. Только и всего.

               — Но это безумие!

               — Я — не врач, — ответил Карпов.

               — Что же делать, что нам делать? — монотонно повторял Филимонов.

               — Вот что, Филимонов, отправляйтесь домой. Обещаю вам, что все будет хорошо.

               — Но я бы хотел помочь.

               Карпов поморщился.

               — Похвальное намерение. Одобряю. Но пока особой необходимости в этом нет. Вы свободны, Филимонов, — сказал он твердо. — Вам сообщат, если потребуется помощь.

               Петров и Карпов остались вдвоем.

               — Вы считаете, что я участвовал в похищении? — спросил Петров.

               Карпов рассмеялся.

               — Какая глупая идея! Кому в голову могла прийти такая бессмыслица?

               — Мне сказал об этом Филимонов.

               — Тогда понятно. Он не самый сообразительный сотрудник нашего Института. Но с работой справляется хорошо. Ценный работник на своем месте. Ну, мы об этом с вами уже говорили.

               — Вы не считаете меня способным на похищение? — спросил Петров. — Почему?

               — Вы встречались с поддельными противниками звездолетов поколений и сразу поняли, что они всего лишь актеры, играющие предложенную им роль. Вы, Петров, большой хитрец. И еще, что особенно ценно, умеете сопоставлять факты и делать выводы. Это редко встречающаяся комбинация.

               — Но тогда вы не удивитесь, если я обвиню в похищении вас, Главный советник.

               Карпов поаплодировал.

               — Превосходно. Я в вас не ошибся.

               — Вы признаете свою вину?

               — В чем конкретно вы хотите меня обвинить? — спросил Карпов и подмигнул.

               Петров на мгновение растерялся. Он не подумал о том, что должен предпринять, если Карпов сознается. И вот, пожалуйста, он признался. И что дальше?

               — Пунктов обвинения достаточно много. Записывайте. Вы распоряжались судьбой Сомова, заставляя его получать знания и умения, которые потом должны вам понадобиться для непонятных пока целей. Вы подпортили психику Филимонову, поиздевавшись над ним, фокусами с шариковой ручкой. Вы заплатили издателю Григорьеву за безумный и бессмысленный проект, который поручили Сомову. Вы щедро оплатили гонорары актерам, которые изображали «противников спасения». И это вы похитили Сомова. Все или я что-то пропустил? Зачем вам это понадобилось, я не понимаю. Потом узнаю, конечно. Но на это понадобится время, если вы сами не расколетесь. Я прав?

               — Вы забыли упомянуть о еще одном эпизоде моей противозаконной деятельности. Я уволил вас. И оказался прав. А так, почти все верно. Вы допустили две ошибки: судьбой Сомова меня попросил заняться его отец. Я всего лишь выполнял его просьбу. И, конечно, я не похищал его. После того, как младший догадался о том, что его жизнь контролируется, дальнейшая программа его подготовки стала бессмысленной. Сомов старший считал, что его сын должен жить и получать образование среди обычных людей, а не в закрытом городе при космодроме. Думаю, в этом был свой резон. Я сделал все, что мог.

               — Вы общаетесь с Сомовым старшим?

               — Нет. Это запрещено.

               — В чем смысл проекта Григорьева.

               — Это еще один шаг, полезный для воспитания Сомова младшего. Ему полезно познакомиться с «противниками спасения». Такие люди действительно существуют и встречаются чаще, чем хотелось бы, но я решил, что актеров будет достаточно. Настоящих «противников спасения» мне не хотелось привлекать без необходимости. Они и без того психованные. Никто не знает, как на них подействовали бы контакты с сотрудниками Института. А так все получилось хорошо. Сомов младший узнал, что такие люди существуют, а значит, и их требования следует учитывать. Он и раньше любил рассуждать о недостатках звездолетов поколений. Теперь у него появилось больше информации. Собственно, этого я и добивался. Теперь он сумеет помочь отцу исправить очевидные недостатки проекта. Я и сам не в восторге, но другого способа спасти хотя бы часть человечества, пока придумать не удается. Остается устранять недостатки.

               — Сознайтесь, что это вы выкрали Сомова.

               — Никто его не похищал. Сегодня охранник Слава отвез его к отцу. Повторяю, после того, как он догадался, что его жизнью управляют, продолжать первоначальный проект уже не было смысла.

               — Его вызвал отец?

               — Нет, для него это станет сюрпризом.

               — Правильно ли я понял, что судьбой Сомова занимались вы, а не его отец?

               — Подтверждаю.

               — Но с какой целью?

               — Со временем вы узнаете об этом. Если согласиться работать вместе со мной.

               — Хорошо. Предположим, что с Сомовым мы разобрались. А для чего понадобился цирк с шариковой ручкой Филимонова?

               — Собственно, об этом я рассказал во время нашей  прошлой встречи. Каждому человеку, если повезет, приходится сдавать главный экзамен своей жизни неожиданно и без подготовки. Филимонов свой экзамен провалил. А вы — Петров — сдали.

               — Я сдавал экзамен?

               — Это было легко устроить. Пришлось постараться, чтобы Филимонов и Сомов догадались обратиться к вам за помощью.

               — Не заметил.

               — Это говорит о том, что я отличный экзаменатор.

               — И какую оценку я заслужил?

               — Не выставляю оценок. Только сдал – не сдал.

               — Но зачем я вам понадобился?

               — Мы с вами должны будем спасти человечество.

               — Вдвоем?

               — Я рассчитываю, что кто-то еще присоединится, если сдаст экзамен. Вряд ли только мы одни такие умные.

               — Вы думаете, что я соглашусь?

               — А куда вы денетесь? Не зря же я вас с позором выгнал из славного сообщества советников!

Книга 2
Запрещенная физика

Часть 1. Неприятные новости

Филимонов задумался

               Однажды Петров, Карпов и примкнувший к ним Сомов исчезли. Установить их местонахождение не удалось. А занимались этим профессионалы. Филимонов сначала забеспокоился, а потом, когда его избрали Главным советником Института Спасения, обрадовался. При живом Карпове такое было бы невозможно. Он не желал Карпову смерти, предпочитая называть бывшего Главного советника потерявшимся человеком.

               Но радость его продержалась недолго — всего неделю. На восьмой день Филимонов догадался, что кроме уважения, почета и максимально возможного для человека его круга социального положения, ему по наследству досталась и главная проблема — это у него теперь будут спрашивать, как пережить Конец Света? Совсем недавно он выполнял приказы начальника, теперь ему предстояло самому искать способы спасения. Но Филимонов плохо представлял себе, как он должен этим заниматься, какие исследования проводить, каких советников привлекать для работы. Это было обидно, но, по счастью, уже не могло повлиять на его карьеру. По крайней мере, до тех пор, пока он будет контролировать поведение других возможных конкурентов на должность Главного советника. А сам он ошибки не совершит. Даже если допустить, что его будут пытать, сам он никогда не признается, что не верит в спасение человечества. Иногда приходится лгать. Такова жизнь. Конечно, не очень благородно при этом возглавлять Институт Спасения. Однако, если никому не говорить о своей неспособности исполнять обязанности Главного, то можно.

               Филимонов сразу понял, само по себе исчезновение Карпова и его подельников подтверждало, что пережить Конец Света принципиально возможно. Эти трое наверняка что-то придумали. Если бы пропал один Карпов, это можно было бы объяснить его личными обстоятельствами, но то, что к нему присоединился Петров, говорило само за себя. Это было хорошей новостью. Но с другой стороны, спасся не он — Филимонов — а совсем другие люди. Филимонов подумал, что теперь пришла его очередь.

               Конечно, ради этого придется как следует поработать. Разумнее всего, попытаться обнаружить рабочие материалы Карпова. Его деятельность обязательно должна была оставить следы. Это могли быть электронные и бумажные отчеты о проведенных экспериментах. Финансовые документы. Заметки или директивные письма. Но, как довольно быстро выяснилось, Карпов тщательно подготовился к исчезновению — архивы были подчищены. Еще одно весомое доказательство того факта, что Карпову удалось добиться успеха и свалить из нашего мира. Да еще и Петрова прихватить с собой. Нет, скорее всего, это Петров прихватил не только Карпова, но и Сомова младшего. Впрочем, какая разница. Сути дела это не меняло. Была у случившегося исчезновения Карпова и компании и неприятная сторона. Оказалось, что спасение может быть только индивидуальным. В противном случае не было смысла пропадать. Они спасли бы человечество и стали величайшими героями в истории человечества. Чем плохо? Но не получилось. Хорошо это или плохо, Филимонов не знал. Он даже не понял, должен ли он по этому поводу радоваться или грустить.

               Филимонов понимал, что его собственные усилия  по спасению человечества обречены на провал. И не собирался соревноваться с Карповым. Без колебаний он принял самое рациональное решение в его положении: использовать исключительные возможности, которыми располагал Институт Спасения, для поиска пропавших Карпова и Петрова. Собственно в этом и заключалась его работа, как нового Главного советника. Он должен был найти умников и заставить их поделиться результатами своих исследований.

               Но как это сделать? Филимонов не считал себя особенно умным человеком. Ему нравилось думать о себе, как об умелом и изворотливом чиновнике, способном достигать поставленной цели. В сложившихся условиях это было намного ценнее, чем считаться изощренным интеллектуалом, которого научили решать отвлеченные фундаментальные задачи.

               А вот Карпов не только считался чрезвычайно умным человеком, но и был таковым. Не удивительно, что никаких документов, которые могли бы помочь в поисках, он не оставил. Догадывался, что его попытаются найти. До записей Петрова добраться нереально — это понятно. Да и были ли они вообще? Его работа не предполагала сбор материала, клиенты давно расправились с ним, если бы узнали, что он собирает архив, который любой человек мог бы использовать как компромат. Остался Сомов младший. Писатель. Или фантаст, как правильнее называть его занятия.

               Вот кто мог оставить интеллектуальный след. После него должны были сохраниться книги и черновики. Однако с этим Сомовым младшим всегда было непросто. Филимонов знал, что в свое время, — о, боже, с того дня прошло уже пять лет — Карпов отослал фантаста к отцу заниматься гуманитарными вопросами реализации проекта звездолетов поколений. Наверное, эти звездолеты до сих пор строят, поскольку ничего лучше для спасения хотя бы части человечества придумано не было.

               Правда, через три месяца он вернулся. Филимонову удалось поговорить с Сомовым младшим. Он с явным удовольствием рассказывал о встрече со своей вновь обретенной семьей. Естественно, никаких секретных сведений не сообщил, впрочем, Филимонова они не интересовали. Сомов старший обрадовался, встретившись с сыном после долгого расставания. Он с интересом выслушал соображения сына. И согласился с тем, что гуманитарная составляющая в его работе очень важна, и признал, что совершена ошибка — поскольку ей не уделялось достаточного внимания. Помогли ли идеи Сомова младшего его отцу? Надо полагать, что помогли. Главное — работа над созданием звездолетов поколений успешно продолжается.

               — Я был прав, мой папа и в самом деле — великий человек! У него обязательно получится! — доверительно говорил Сомов.

               — А почему же вы вернулись?

               — Так мы решили с папой. Для дела важно, чтобы я мог получать достоверную текущую информацию о состоянии общества.

               Филимонов согласился, что в таком подходе есть свой резон. Когда начнут раздавать билеты на звездолеты поколений, социальные вопросы станут актуальными. Филимонов рассчитывал, что ему как Главному советнику место на звездолете найдется. Но это был запасной вариант, если не удастся отыскать Карпова. Но его удивила следующая фраза.

               — Папа сказал, что мне нужно заниматься проектом Григорьева, что это хорошо сработает для нашего дела. Так, по его мнению, я принесу человечеству наибольшую пользу.

                Странное заявление, Филимонов уже тогда должен был подумать, что однажды он сможет использовать эту информацию с пользой. Сейчас он обязательно спросил бы, что это за проект Григорьева? Но в тот день, когда происходил этот разговор, он еще не знал, что вскоре станет Главным советником.

               И вот настал день, когда  понадобилось выяснить, чем конкретно, кроме своих фантастических сочинений, занимался Сомов младший. Филимонов не сомневался, что сделать это будет нетрудно. Вряд ли фантасту могли поручить секретную работу. А Сомов — хороший фантаст. Не удивительно, что его использовал в своем проекте издатель Григорьев. Надо полагать, если как следует надавить, тот с удовольствием расскажет о своих контактах с Сомовым. Это был хороший первый шаг для поисков пропавших.

               Филимонов немедленно договорился о встрече с Григорьевым. Они пообедали в ресторане, поговорили о пустяках, обсудили, в чем разница восприятия реальности советника и писателя. Вспомнили несколько подходящих к случаю анекдотов. Посмеялись. А потом, когда взаимное доверие достигло максимума, Филимонов спросил:

               — Хочу отыскать Сомова младшего. Вы наверняка знаете, где его можно найти.

               Григорьеву вопрос не понравился.

               — Увы. Я не настолько крут, чтобы Сомов оставлял мне свои координаты. Это тот самый случай, когда приятно сознавать, что ты слишком мелкая сошка, которому не доверяют вести серьезные дела.

               — Но у вас был общий проект с Сомовым?

               — У меня в производстве десяток проектов, всех и не упомнишь.

               — Вы чего-то боитесь?

               — Нет. Не хочу случайно узнать больше того, что мне положено.

               — Но с Сомовым вы затеяли что-то необычное?

               Григорьев неприязненно посмотрел на Филимонова. От симпатии не осталось следа.

               — Я был всего лишь передаточным звеном. Кто-то из очень больших людей, — у меня хватило ума не выяснять, кто бы это мог быть, — попросил, через подставных лиц, предложить Сомову бессмысленную и тяжелую работу. Он должен был вести хронологию событий, связанных с Концом Света. В подобных условиях люди часто ведут себя неадекватно. Читать о них забавно. Его работу хорошо оплачивали, но сразу предупредили, что печатать книги не собираются. Так сказать,  рукописи Сомова предполагалось использовать для служебных целей. Правда, обманули. Книгу напечатали смешным тиражом в пять экземпляров. Для кого она предназначалась, не знаю. Честно говоря, сам я рукопись Сомова не читал. Есть избыточные знания, а есть откровенно опасные. Это нужно понимать!

               — А есть знания, от которых нельзя увернуться, — веско сказал Филимонов. — Иногда знания оказываются важнее самого человека.

               Ему показалось, что Григорьев уже выложил все, что знал. Но поднажать на всякий случай следовало.

               — Это я понял, когда увидел вас, — грустно сказал Григорьев. — Деньги просто так не раздают, обязательно придется отработать. Не хотел с вами встречаться и до последнего момента рассчитывал, что вы не будете задавать трудных вопросов. Не получилось.

               — Хорошо, что вы это понимаете. Хочу услышать от вас подробный и честный рассказ о вашем совместном проекте с Сомовым, — строго сказал Филимонов, время шуток прошло.

               — Да я ничего не знаю, — заныл Григорьев.

               — Ответ не правильный. Придется вспомнить. Ваш проект — очень странное занятие.

               — Все что знал, я рассказал.

               — Рукопись осталась в редакции? — с надеждой спросил Филимонов. — Хотелось бы почитать.

               — Увы. Это невозможно. Посыпался винчестер. Весь архив погиб.

               — Где печатали книгу Сомова?

               — Не знаю. Не интересовался.

               — Могу я поговорить с корректором?

               — Вам не повезло. Два месяца тому назад наш корректор отправился на экскурсию в кратер Тихо на Луне, но их чартер потерпел аварию. Никто не выжил. Страшная трагедия.

               — Печально. Вы были знакомы с Главным советником Карповым? Встречались с ним?

               — Нет. Если бы я был лично знаком с таким большим человеком, то обязательно сам пробился в начальники. А не занимался бы книжками.

               — Сейчас Главный советник — я. Поможете мне, я помогу вам. Это понятно?

               Григорьев кивнул. Филимонов понял, что ничего нового тот не расскажет. Или действительно ничего не знает, или страх оказался сильнее желания сделать карьеру.

               — Ладно, — сказал он. — Если понадобитесь, я вас найду.

               Проще всего было поверить в то, что Григорьев честно рассказал обо всем, что знал. Но страх, который легко читался в его глазах, говорил, что кое-что он утаил. Но как заставить его рассказать правду? Купить его не удастся, поскольку он понимает, что деньги в его положении ничего не значат — он боится за свою жизнь. И этот страх заставляет его быть крайне осторожным. Филимонов подумал, что неплохо было бы подвергнуть Григорьева изощренным пыткам. Наверняка будет держаться до последнего. Выдержит или нет — это можно будет установить только на практике.

               «Хорошая идея, — подумал Филимонов. — Если понадобится, придется обратиться к профессионалам».

Ложная память

               Нельзя сказать, что неудача с Григорьевым расстроила Филимонова. Он понимал, что самое разумное в его положении — попытаться найти книгу Сомова. Но если бы ее можно было легко достать, ушлые люди уже давно бы прочитали ее и воспользовались секретами, которые наверняка там прописаны. И мы жили бы в другом мире. Но мир не изменился, значит, у ушлых людей другие планы. Или с поисками книги возникли непреодолимые проблемы.

               Было напечатано всего пять экземпляров. В данном случае это немало. Значит, как минимум пять человек знакомы с методами спасения — самой важной тайной за всю историю человечества. А в том, что в своей книге Сомов подробно описал все, что услышал от Петрова и Карпова, Филимонов не сомневался. Он чувствовал это. А чутье его еще никогда не подводило. Но связываться, а тем более враждовать с посвященными в тайну людьми он не решался.

               Григорьев боялся сказать лишнее, а Филимонов не глупее какого-то там издателя. И наверняка хитрее. Филимонов не собирался разоблачать Карпова и его компанию. И, тем более, мешать им. Вовсе нет, он даже не собирался становиться одним из них — слишком хлопотно и опасно. Филимонов хотел только одного — использовать тайное знание в корыстных целях. Спастись. Пережить Конец Света.

               Но это не означало, что нужно прекращать поиски других методов спасения. Много спасения не бывает. Не получится у одного, получится у другого. Любой способ пригодится. Филимонов внимательно ознакомился с десятками альтернативных проектов, которые поступали на рассмотрение в Институт Спасения. Один из них показался Филимонову перспективным. Нет, не для спасения человечества, но его можно было использовать для поиска книги Сомова. Если окончательно перестать быть ученым и поверить в реальность психофизики. Карпов поощрял подобные занятия, так что относиться к ним следовало без предубеждения.

               Некто Корнев, начальник Отдела экспериментальной памяти (оказывается в Институте был и такой), в своем отчете предлагал активно использовать феномен ложной памяти. Если человечеству нельзя спастись, то можно предложить людям в оставшееся время прожить несколько жизней, в которых Конца Света не будет. Они будут уверены, что реально прожили дополнительные жизни, поскольку не смогут отличить реальные впечатления от поддельных.

               Наше сознание так устроено, что не терпит загадок и темных мест, оно самостоятельно заполняет недостаток информации правдоподобными или не очень вставками. Люди обязательно «придумывают» себе мир, в котором живут. Главное, чтобы все эти придумки казались человеку разумными и подчиняющимися причинно-следственным связям. Как обстоит дело на самом деле — не важно. И существует ли это правильное «на самом деле»? Ответ никого не волнует. Люди придумывают мифы и живут внутри придуманных ими мифах. Так было всегда.

               В человеческом мозге хранятся миллионы типичных ощущений, которые сознание использует для ориентации в жизненных ситуациях. Огонь — горячий, лед — холодный. Мы «знаем» это еще до того, как обожжемся или обморозимся. Настоящее познание окружающего начинается только в тот момент, когда предмет ведет себя «неправильно», то есть реакция на него не совпадает с обычной. В ложной памяти все события ощущаются как абсолютно правильные.

              Естественно, возникает желание использовать это известное свойство нашего сознания в корыстных целях. Для этого достаточно изменить начальные условия. Например, мы вспоминаем, как сидели на кухне, завтракали и обдумывали, как с максимальной пользой провести рабочий день. Обычное дело. Наше сознание заполняет возможные лакуны: кухня наполняется предметами: плитой, холодильником, столом, стульями, кофеваркой и так далее. Завтрак был вкусным. Работа — все мы знаем, чем нам предстоит там заниматься. И вот — все лакуны заполнены нашими домыслами. Мы еще не добрались до рабочего места, но уже практически точно можем представить, как пройдет новый день.

               Поменяем входные данные: представим, что мы летим на звездолете и готовимся приступить к выполнению научного эксперимента, рутинной работе, которую проделываем во время полета каждый день. Например, готовим рентгеновский телескоп для наблюдений за тусклой галактикой. Конечно, мы сначала позавтракаем. Мы примерно знаем, как это можно проделать на звездолете. Ну и так далее.

               Можно не сомневаться, что наше сознание без специального воздействия заполнит лакуны и дополнит мелкими деталями возникающие образы и ощущения. Откуда она их возьмет? Из своей замечательной долговременной памяти. У каждого есть представление о том, как «должен» выглядеть звездолет и рентгеновский телескоп (даже если это принципиально неверный образ, это не важно, главное, он в нашем мозгу возникнет). Мы читаем фантастические книги и сообщения в СМИ о научных достижениях, смотрим кинофильмы и новости по телевидению. Так возникнет собирательный образ нашего «пребывания» на звездолете.

               В конце своего отчета Корнев отметил, что наше сознание не способно отличать реальные образы от придуманных. Отличить одни от других невозможно. Это известный факт. Люди часто помнят то, чего не было. Ложная память имеет преимущество перед естественной. Одного мгновения достаточно, чтобы наше сознание восприняло придуманную жизнь целиком. От первых детских шагов до последнего старческого вздоха. Необходимо только задать начальные условия «жизни 2»: год рождения, год активного восприятия, профессию, интересы и… пожелания.

               Каждый человек хочет что-то изменить в своей жизни. Ложная память такую возможность предоставляет. Хотя бы в своем сознании. Тем более, что, по словам Корнева, эти изменения для человека будут ощущаться как реально происшедшие. Наше сознание точечно, миг между прошлым и будущим. Глупо было бы не использовать это свойство. Методы замены памяти давно разработаны.

               Филимонову такой подход к человеческому сознанию понравился. Если исхитриться, то можно попробовать с помощью ложной памяти добраться до книги Сомова. Как? Он не знал как это сделать, но рассчитывал, что порядок действий ему подскажет Корнев.

Доброволец Корнев

            Филимонов вызвал к себе Корнева. И теперь переживал из-за того, что не знает, как деликатно заставить его отыскать книгу Сомова. Проще всего было выложить правду. Но разумно ли это? Сообщить обреченному человеку, что выход обнаружен, но воспользоваться им смогут далеко не все, рискованная затея. Любой на его месте попытался бы использовать свое умение в личных целях.

               «Не я один такой умный — желающих использовать в личных целях чужое умение и без меня довольно. Не у всех получается. Но у меня как Главного советника есть преимущество», — улыбнулся Филимонов.

               Необходимо было придумать правдоподобную легенду, чтобы добиться своего и не вызвать у Корнева ненужного энтузиазма. Будет хорошо, если удастся ограничиться общими, ничего не значащими словами.

               Корнев был явно не рад, что новый Главный советник вызвал его для беседы. Многие сотрудники не любят лишний раз общаться с начальниками. Пряников и грамот он не ждал.

               — Здравствуйте, Корнев, — сказал Филимонов почти ласково.

               — Здравствуйте, господин Главный советник.

               — Мне хотелось бы познакомиться с вами лично. Институт заинтересован в вашей работе.

               Корнев облегченно выдохнул.

               — Я думал, что вы решили сократить наш отдел.

               — Почему? — удивился Филимонов.

               — Вы хотите, чтобы я вам подсказал причины для закрытия нашего исследования? — удивился Корнев. — Разрешите не отвечать.

               — И все-таки, почему?

               — Вы могли подумать, что мы занимаемся работой, которая не соответствует профилю нашего Института. Я могу доказать, что это не так. Но если вы уже приняли решение, мои доводы вы не услышите.

               — Вы так думаете?

               — Нет. Но так могли подумать вы.

               — Я познакомился с вашими отчетами, — сказал Филимонов. — Мне кажется, что снижение ужаса от надвигающегося Конца Света, — важная психологическая помощь человечеству. И вы придумали оригинальный метод, который почти наверняка сработает.

               — Да, это так. Я рад, что вы это понимаете.

               — Я думаю, что ложную память можно использовать не только для коррекции психики.

               — Совершенно верно.

               В течение часа они обсуждали тонкости в работе с ложной памятью. Корнев успокоился и расслабился. Он любил рассказывать о своей работе и теперь чувствовал себя превосходно. Он явно хотел изобразить несколько формул, но сдержался. Филимонов решил, что наступил момент, когда можно перейти к сути дела.

               — А вот еще одна задачка. Не знаю, можно ли ее решить с помощью ложной памяти. Подскажите, вы, насколько я понял настоящий профессионал. Пропала у нас одна книжка. Очень редкая и ценная, напечатано было только несколько экземпляров. Нашелся историк, который решил написать подробную историю нашего Института Спасения. Почему-то он решил, что в этой книге содержатся интересный сведения. Можно ли ее отыскать с помощью ложной памяти?

               Корнев на мгновение задумался.

               — Какой историк? Я знаю его? — подозрительно спросил он.

               — Я забыл его фамилию. Но если это важно, я могу узнать. Но хорошо бы найти книгу, а не историка, — усмехнулся Филимонов.

               — Это ценная книга?

               — В каком-то смысле. В историческом.

               — Тогда это удастся сделать. Можно попробовать, — сказал Корнев уверенно.

               — Каким образом?

               — Главное — подыскать правильные исходные данные для точки проникновения в подпространство.

               — В подпространство?

               — Так мы называем реальность ложной памяти.

               — Красиво, но звучит непонятно.

               — Кому надо — тот понимает. Пока никто не жаловался, — сказал Корнев.

               — Какие исходные данные понадобятся для успешного проникновения?

               — Хорошо бы заранее как следует изучить задачу. Но можно сразу назвать несколько обязательных параметров, которые хорошо бы использовать для поиска. Для начала хорошо бы указать время действия.

               — Лучше всего поискать ее через десять лет после объявленного Конца Света, — неожиданно для себя сказал Филимонов.

               Прозвучало это довольно глупо, но не глупее намерения использовать ложную память для поиска потерянной книги.

               — Это вы хорошо придумали, так можно будет проще организовать поиск — обрадовался Корнев, он уже начал решать поставленную начальником задачу. — Если книга ценная, а человечество выживет, она обязательно всплывет на каком-нибудь книжном аукционе. Там ее можно будет найти без особого труда. Но посылаемый человек должен профессионально разбираться в антикварных книгах, он должен быть коллекционером бумажных книг, богатым человеком, который привык потакать своим желаниям. Частником, не связанным с Институтом.

               — Какие параметры еще нужны?

               — Все, пожалуй. Каким может быть наше общество, если удастся выжить после Конца Света, понятно. Такая модель давно создана нашими уважаемыми экспертами. Остальное дорисует наше сознание.

               — Не понимаю, как это поможет нам отыскать книгу в подпространстве?

               — Есть одна спорная теория, которую пока не удалось доказать, но она работает, что подтверждается в наших экспериментах. Механизм взаимодействия сознания человека с ложной памятью нам понятен. В общих чертах, конечно. Но, кроме того, весьма вероятно, что существует некое коллективное поле общей памяти человечества. Считается, что недостающую информацию сознание черпает из него. Красивая теория, которая многое объясняет. Но считается у нас фантастической, доказать или опровергнуть ее пока не удается. Но уже одно то, что у нас нет оснований признать ее ошибочной, порождает некоторый оптимизм.

               — Придумайте, как это можно проверить.

               — С огромным удовольствием! Это будет чрезвычайно интересный и важный эксперимент. Мы сможем узнать много нового о возможностях ложной памяти.

               Филимонов был заинтригован. Он не верил в то, что ложная память поможет найти книгу Сомова, но стоило попробовать. Нельзя отказываться от самых странных действий. Рано или поздно одно из них сработает. Исчезновение Петрова, Карпова и Сомова само по себе событие неординарное. Чутье подсказало Филимонову, что странное может быть обнаружено только с помощью еще более странного действия. Филимонов попробовал представить, как конкретно может проходить подобный эксперимент, но ничего конкретного в голову не пришло. И решил довериться Корневу. Оставался непонятным один важный вопрос, не сможет ли Корнев использовать полученную информацию в личных целях? Филимонов внимательно посмотрел на Корнева. Тот не производил впечатления человека, одержимого поисками выгоды. Так что стоило рискнуть.

               — Будет ли человек, оказавшийся в новом мире помнить о том, что его послали для выполнения определенной работы из настоящей реальности? — спросил Филимонов.

               — Нет, — ответил Корнев. — Это невозможно, такое знание помешало бы сознанию заполнить лакуны и сформировать качественную ложную память. Конечно, человек вспомнит свое приключение, но только после того, как вернется.

               — Хорошо. Меня это устраивает.

               — У меня есть один подготовленный человек, который сможет отыскать вам книгу.

               Филимонов насторожился. Число людей, которым нужно будет рассказать о книге, опасно увеличивалось. Это было неразумно и опасно. Рано или поздно отыщется умник, который воспользуется информацией в личных целях. Переберется в подпространство и забудет о том, что должен спасти человечество. Наверное, именно это и произошло с Петровым и Карповым.

               — Нет, — сказал он строго. — Это задание должны выполнить вы, Корнев. Дело сложное и важное, доверить его выполнение я могу только вам.

               Корнев почему-то обрадовался.

               — Прекрасно. Я сам хотел бы посмотреть, как будут жить люди через десять лет после того, как объявленный Конец Света не случится.

               — А что произойдет с вами, если Конец Света все-таки наступит?

               — Не знаю. Скорее всего, ложная память не будет задействована. Но это не точно. Такая задача похожа на другой интересный эксперимент. Пока никто не пытался перенестись в заданное литературное произведение.  Руки не доходят, но я не вижу причин, почему бы это было невозможно реализовать. Уверен, что наше сознание справится и с такой задачкой. А в нашем случае все проще. Какие-то подспудные представления о том, что произойдет после Конца Света, у каждого из нас есть. Они материализуются, только и всего. Но я рассчитываю, что катастрофы не произойдет.

               — Отлично. Когда вы сможете приступить?

               — Через два часа, не раньше. Сделаю себе укол — и вперед!

               — Укол? Зачем укол?

               — Для того, чтобы освободить сознание. И заставить его на время забыть о нашей реальности.

               — Хорошо. Удачи!

Часть 2. Корнев, любопытный читатель

Неудачное свидание

               Двадцать четвертого мая, волею судьбы, я добрался до Санкт-Петербурга. Ранним утром пустынный город был строг и прекрасен. Я подумал, что пройдет несколько часов, и на широких и прямых проспектах появятся люди. Они  обязательно добавят человеческой теплоты, которой так не достает сонному пока городу. Я — человек от природы циничный — немного испугался. Показалось, что предполагаемая смесь человеческой теплоты и строгой красоты беспощадно разрушит мой привычный мир, в котором я обитал до сих пор. Понятно, что я ничего не потеряю, только приобрету. Но Петербург был для меня чужим и производил впечатление беспощадной машины, способной поглотить любого человека. И меня тоже, но понравится ли мне быть рабом этого великого города?

               Мрачные мысли быстро покинули меня. Я был влюблен и, следовательно, потерял на время способность сосредоточиваться на внешних раздражителях. Жил в призрачных мечтаниях.

               Маргарита, для меня просто Рита, — так звали мою дорогую подругу — перенесла встречу на шесть часов. Не знаю, чем конкретно была вызвана ее задержка. Никогда не интересовался местом ее работы. Насколько я понял, она занималась чем-то скучным, связанным с политикой или социологией. Не поинтересовался при знакомстве, теперь расспрашивать было глупо. Рита знала, что я политикой не интересуюсь, и ее это более чем устраивало. Однажды она сказала: «Не лезь в мои дела». Я ее успокоил, объяснил, что о политике с ней говорить не собираюсь. Но рад, что у нее есть занятие, не связанное со мной. Это делает наш союз крепче. Она поверила. Самое смешное, что я сказал правду.

               Мне не нравилось только то, что занятия у Риты не подчинялись твердому распорядку. Наши отношения были бы прочнее, если бы у нее был нормированный рабочий день. Но что толку говорить о пустяках, которые изменить нельзя. Я должен был смириться с тем, что потерял целый день. Мы должны были встретиться и отправиться на Кижи еще утром. Теперь придется заночевать в Петербурге и отправиться в путешествие на следующий день. Рита знала, что я не люблю проживать в гостиницах и ненавижу перемещаться в пространстве. Но она считала, что немного страданий поможет мне выглядеть солиднее. Я уже говорил, что был влюблен. И ради Риты готов был выдержать не только многочасовое ожидание ее прибытия, но и такое неприятное испытание, как путешествие на корабле.

               Я приготовился к шести часам ожидания и скуки. Но так и не придумал, как наилучшим способом убить время. Осмотр достопримечательностей, посещение музеев и выставок исключались. Это не мое. К тому же не хотелось перемещаться по городу в одиночестве. От современных кинофильмов и телевидения меня тошнит. Оставалось одно — прочитать интересную книгу.

               Работник отеля был удивлен. С такой необычной просьбой к нему давно не обращались.

               — Разве у вас нет читалки?

               — Я бы хотел почитать бумажную книгу.

               — Странная просьба.

               — В любом отеле со временем собирается неплохая библиотека бумажных книг, которые забыли клиенты. Я бы хотел выбрать одну из них. Люблю книги, которые люди читают не по долгу службы, а для того, чтобы скрасить скучный вечер в отеле.

               — У нас не бывает скучных вечеров, — возразил работник отеля. — Мы умеем развлечь клиентов: живая музыка, звезды эстрады, встречи с интересными людьми, фотовыставки…

               — Я вам верю. И никого не собирался обидеть. Но я бы хотел осмотреть библиотеку забытых книг. Интересно узнать, какие книги читает народ.

               — Странная прихоть.

               Не думал, что моя просьба вызовет такую бурную реакцию. Потом сообразил, что этому парню наверняка поручено следить за тем, чтобы постояльцы соблюдали законы. Я — человек законопослушный и следить за мной бесполезно. Но вступать в пререкания с работником отеля не хотелось. Это самый проверенный способ оставить о себе память. Но я предпочитаю, чтобы работники отеля и прочий обслуживающий персонал забывали о моей персоне сразу после того, как я, расплатившись, покидаю их отель. Не желаю, чтобы обо мне вспоминали люди, с которыми я не намерен общаться.

               Права Рита, когда утверждала, что к книгам я отношусь с большим вниманием, чем к людям. Вот и сейчас не заметил, что на его бейджике было указано имя: Кузьма. И не подумал, что Кузьма, исполняя мои пожелания, может вспомнить о своих обязанностях.

               Пришлось предъявить официальное разрешение заниматься изучением бумажных книг. Не думал, когда получал эту очень полезную бумажку, что однажды она понадобится для предъявления рядовому работнику в случайном отеле. Вера, идеология, политика — теоретически я понимаю значение для людей этих важнейших понятий. Но когда сталкиваюсь со всем этим лично, на практике, немного теряюсь. До сих пор я не предполагал, что проверка на лояльность коснется меня так бесцеремонно.

               В документе, который я вынужден был предъявить Кузьме, сообщалось, что мне, как действительному члену Клуба библиофилов, разрешается не только читать бумажные книги, но и собирать, складировать и изучать их, поскольку эти действия считаются одним из видов традиционного коллекционирования.

               Работник Кузьма внимательно изучил бумагу, после чего посмотрел на меня с нескрываемым восхищением. Наверное, я был первым библиофилом, которого ему довелось увидеть.

               — Никогда раньше не видел документа, подписанного ведущим советником Канцелярии Института спасения души.

               — В Институте посчитали, что моя коллекция может быть полезна советникам.

               — Полезное чтение, кто бы мог подумать, что так бывает? Как изменился мир в последнее время, — сказал работник Кузьма задумчиво.

               — Советники знают больше, чем положено рядовым гражданам, — мне хотелось, чтобы наш неприятный разговор закончился быстрее.

               — Само собой. Это все понимают, — задумчиво сказал Кузьма.

               — Так я могу рассчитывать, что вы выполните мою невинную просьбу?

               — Конечно. Я не могу отказать обладателю такого  редкого документа. Вы правы, у нас на складе выделено специальное место для забытых книг, — сказал Кузьма и улыбнулся. — Их немного, но хранятся они в полном порядке. У нас в штате объявился один чудак, который ими занимается, стирает тряпочкой с них пыль. Более того, он рассортировал их по категориям. Какими конкретно книгами вы интересуетесь?

               — Сегодня хотел бы почитать что-нибудь легкое.

               — Интересуетесь любовными романами?

               — Нет. У меня нет проблем в личной жизни.

               — Путеводители и альбомы?

               — Нет. Я не любитель архитектуры и живописи.

               — Стихи?

               — Нет. Самые смешные из них заставляют грустить.

               — Философские труды?

               — Любители философии еще существуют?

               — В достаточном количестве. По крайней мере, они оставили у нас кучу литературы.

               — Нет. Мне бы что-нибудь захватывающее.

               — Детективы?

               — Нет. Зачем тратить время на чтение книги, в конце которой будет сообщено имя убийцы. Не проще ли сразу открыть последнюю страницу?

               — Исторические книги?

               — Нет. Мне хватило уроков истории в школе. Любые новые сведения заставляют меня нервничать. Не могу решить, кто меня обманул: учитель в школе или модный писатель. Увольте.

               — Производственные романы?

               — Мне и своих проблем хватает.

               — Фантастика?

               — Все, что было написано до объявленного Конца Света, устарело. А новые писатели пока слабоваты.

               — Не читал, но догадываюсь, о чем вы говорите. У нас есть несколько удачных антиутопий.

               — Не интересуюсь.

               — Вы привередливый человек. Но у меня есть книга, которая вас наверняка заинтересует. Это одновременно и исторический роман, и научный, и философский, и мистический, и производственный, и фантастический. Написан тридцать пять лет назад.

               — Кто автор?

               — Николай Сомов.

               — Не слышал о таком.

               — Мы пытались отыскать другие его произведения, но безуспешно.

               — Неоцененный гений?

               — Владельцы отеля хотели продать ее на аукционе, но устроители решительно отказались ее взять. Сказали, что такой книги не существует.

               — Как это? Надо было показать им книгу, они бы и успокоились.

               — Они отказались дотрагиваться до нее. Боялись, что их потом найдут по отпечаткам пальцев. Неприятности никого не радуют.

               — Что за чушь? Так не бывает. Никогда не слышал, чтобы аукционисты отказывались продавать бумажные книги. Это не те люди, которые отказываются от денег, которые сами плывут к ним в руки.

               — Мы сами удивились, — сказал Кузьма, — никогда прежде с таким не сталкивались.

               — Но вы выяснили у компетентных людей, что с этой книгой не так?

               — Конечно. Нам ответили, что эта книга не значится ни в списке изданных книг, ни в списке запрещенных. То есть аукционисты сказали правду. Официально ее не существует.

               Кузьма удивил меня. Никогда не слышал ни о чем подобном. Несуществующие книги — это интересно. Но как относиться к книге, у которой нет официальной цены, установленной на аукционе?

               — И сейчас эта книга у вас на складе?

               — Да. Нам рекомендовали ее уничтожить. Но согласно трудовому договору, мы не обязаны выполнять такую работу. Вот и решили, пусть полежит, рано или поздно кому-нибудь понадобится.

               — И сколько человек ее прочитали?

               — Вы будете первым. До вас никто не интересовался бумажными книгами.

               Я почувствовал себя случайно выжившим динозавром. Впрочем, меня это устраивало, поскольку я не собирался вымирать. Наоборот, был уверен, что чтение позволит мне продлить жизнь.

               — Вы сами ее прочитали? — спросил я.

               — Я не читаю бумажные книги, — с гордостью сказал Кузьма, — тем более не существующие.

               — А мне советуете.

               — Вы производите впечатление начитанного человека, привыкшего решать важные вопросы самостоятельно. А документ, который вы предъявили, почти гарантирует, что после прочтения этой книги вам ничего не грозит. Вот вы и решите судьбу этой странной книги. Если сочтете ее вредной — уничтожите. А если полезной, расскажите о ней людям, которым она может быть полезной. Лично я на себя такую ответственность не возьму.

               Поверить в такую безумную историю я не смог. О черном списке слышал. Но что может помешать продавцу или коллекционеру проверить, объявлена книга запрещенной или нет? На рынке, как правило, появлялись лишь проверенные книги. Подвоха ждать не приходилось, поскольку проблемы никому не нужны. Мне показалось, что книгу написал или сам работник отеля Кузьма, или его хороший друг. Нужно отдать должное его попытке сделать своему продукту хорошую рекламу. И я согласился прочитать книгу.

Книга Николая Сомова

               Работник отеля сбегал на склад (с моей точки зрения, у него это получилось очень быстро, готовился, что ли?). Он принес металлический ящик, надо полагать, именно там хранилась книга.

               — Зачем мне ящик? — удивился я. — Мне хватило бы одной книги.

               — Это не ящик. Это футляр. Можно было, конечно, его выбросить. Но старший по смене приказал сохранить книгу в футляре. А вдруг это важно? Я согласился. Обычные книги в специальных футлярах не держат. Значит, книга стоит больших денег. Наверняка, за ней рано или поздно придут хозяева.

               — Но вы даете ее почитать случайному человеку.

               — Мы хотели бы узнать, насколько она ценна. Для того, чтобы хотя бы примерно представить, на какую благодарность мы можем рассчитывать.

               — Прочитайте ее сами.

               — Это запрещено внутренней инструкцией.

               — Ерунда. Прочитайте и положите ее обратно на склад, никто не узнает.

               — Вы говорите о книге, которую хранят в футляре? Так можно легко потерять работу. Не хочу рисковать, — сказал Кузьма.

               Странный разговор получился. Я стал терять терпение. Общаться с работниками отеля — занятие утомительное. А уж обсуждать с ними бумажные книги — безнадежное. Я еще раз порадовался тому, что никогда не любил путешествовать.

               — Почему вы не хотите прочитать книгу сами? Вы что-то скрываете?

               — Это может быть опасным для сотрудника отеля, но оно почти наверняка безвредно для нашего клиента. Нельзя исключать, что знакомство с текстом может в дальнейшем помешать добросовестно исполнять свои обязанности. Предсказать последствия очень трудно. Правильнее не рисковать.

               — Вы считаете, что рисковать должен случайный человек?

               — Вы подобрали удачное слово: «случайный». Именно. Вы же не собираетесь устраиваться на работу в наш отель? Случайный человек не обязан подчиняться внутренней инструкции. Вы сами попросили меня найти подходящую книгу для кратковременного развлечения. И проявили при этом необъяснимую разборчивость, отказавшись от предложенных вам популярных книг из числа забытых клиентами. Я был вынужден предложить книгу, которой как бы и не существует. Попрошу запомнить это ключевое слово: «вынужден». Если когда-нибудь начнется серьезное разбирательство нашей сделки, буду благодарен, если подтвердите, что это вы склонили меня к противоправной деятельности против моего желания.

               — Противоправной?

               — Еще раз — вы закон не нарушите, а значит, вам ничто не угрожает. С такой-то бумагой! Не сомневаюсь, что вы отлично разбираетесь в законах. К тому же, вы — человек случайный, турист. Завтра утром позавтракаете и отправитесь по своим делам. Исчезните в неизвестном положении. Кто вас найдет?

               — Но информация обо мне останется.

               — Пустяковый вопрос. Лично прослежу за тем, чтобы информация о вас была удалена из базы данных отеля. И камеры слежения отключим. Следов вашего пребывания не останется.

               — И все-таки вы боитесь, что чтение этой книги может считаться криминалом?

               Кузьма улыбнулся.

               — Я давно работаю  в нашем отеле. Мне приходилось встречаться со странными и удивительными ситуациями. Уверяю, что криминал — не самое страшное испытание, с которым можно столкнуться.

               — Шпионаж?

               — Нет. Это исключено. Не верю. Разве существуют тайны, которые можно было бы хранить в нашем отеле? А если таковые есть, то странно, что обладатели этих тайн потеряли их, простите за грубость, так глупо. «Где книга с нашими секретами»? «Я забыл ее в отеле». «Но она была в футляре»? «Так положено по закону»! «Тогда можно не переживать»!

               Рассказ работника отеля показался странным, но забавным. Обычно следует держаться от таких историй подальше. Но у меня была куча свободного времени. А можно ли отыскать лучшее развлечение, чем чтение таинственной книги в футляре. К тому же возможность нарушить закон только прибавляла чтению пикантности. Но Кузьма был прав в главном. Для меня риск был минимален. Я не собирался копировать, распространять или продавать ее.

               — Как называется книга?

               — Не знаю. На футляре есть наклейка: «Книга Николая Сомова».

               — Вы не открывали футляр?

               — Нет. Это было бы непростительно глупо с моей стороны, — сказал Кузьма.

               — Хотите, чтобы я вскрыл его при вас?

               — Ни в коем случае.

               Он ушел. Удалось ли Кузьме напугать меня? Нет. Мне было любопытно. Я давно вышел из романтического возраста, когда человек может рассчитывать, что однажды ему в руки попадет по-настоящему опасная книга, которая круто изменит его жизнь. Я был слишком циничен и самонадеян, чтобы переживать из-за такой ерунды.  И, конечно, лучше других знал, что запрещенные книги в отелях без присмотра не валяются.

               Посмотрел на часы. До встречи с Ритой оставалось еще пять часов. И без колебаний вскрыл футляр. Чтение самый лучший способ скрасить ожидание. Так в мои руки попала книга Николая Сомова «Двадцать шестой год. В ожидании звездолетов».

               Я негромко, без злобы, выругался. Все-таки подсунул, прохиндей, фантастику. К этому сорту литературы я отношусь по-разному. Иногда читаю с интересом, чаще без сожаления отбрасываю — все зависит от настроения. Чужие фантазии меня редко забавляют. Но на этот раз мне было все равно, что читать. Нужно было убить время. Если книга окажется особенно глупой, можно будет просто поржать. И постараться запомнить наиболее яркие перлы, чтобы потом порадовать Риту изысканными цитатами очередного графомана. Это поможет мне показать, что тягостное ожидание я провел с пользой, то есть сохранил присущую мне жизнерадостность и хорошо подготовился к встрече с любимой женщиной. То есть в состоянии весело провести вечер и утром, когда нужно будет отправляться в путешествие, буду в хорошей форме, не буду ворчать и отправлюсь на остров в трезвой памяти и хорошем настроении.

               Но это будет завтра, а пока надо было приступать к чтению. Не Бог весть какое испытание, но потребление фантастики часто требует особого настроя, слишком специфическая литература. Я не был уверен, что у меня хватит терпения разбираться с фантазиями автора. Но, в конце концов, если не понравится — найду другое занятие. Меня никто не заставит издеваться над собой.

               Но начал читать и увлекся.

Первое впечатление о книге Сомова

               Удивило, но фантастический текст (а какой еще можно написать о звездолетах?) начинался с пространных благодарностей неизвестным мне ученым людям Петрову и Карпову. Можно было подумать, что мне предстоит прочитать скучную книгу с формулами и графиками. Но, немного подумав, я сообразил, что выбранная форма выразить свою благодарность полна удивительных тайн и загадок. Этот Сомов умел сочинять и явно знал, о чем пишет. Это было хорошо сделано — отвлеченный текст, а передо мной открылся таинственный мир, так непохожий на нашу реальность.

               «Два человека сыграли в моей жизни выдающуюся роль: Петров, очень умный человек, заставивший меня поверить в то, что люди способны решить любые, самые сложные задачи, и Игорь Иванович Карпов, Главный советник Института Спасения, который долгие годы добросовестно занимался моим воспитанием, стараясь сделать из меня человека, полезного для дела спасения Земли от неминуемо надвигающегося Конца Света. Он тайно заменял мне отца и преуспел в этом трудном деле. Узнал я об этом только через двадцать лет, мне рассказал об этом Петров, который лучше всех умеет подыскивать правдоподобные объяснения любым, самым запутанным событиям. Я ему искренне благодарен.

               И, конечно, я благодарен Игорю Ивановичу Карпову. Он сделал очень много для того, чтобы я стал хорошим человеком (очень надеюсь, что его усилия не пропали даром), я получил лучшее образование, на которое даже не мог рассчитывать без посторонней помощи, накопил необходимые знания и опыт, которые более умные, чем я, люди обещали использовать в борьбе за выживание человечества. Карпов сделал все возможное,  чтобы подготовить меня к трудной работе. Я пока не до конца понимаю, что я, согласно его плану, должен совершить. Но я буду добросовестно выполнять все поручения Игоря Ивановича. Сейчас мне поручено написать эту книгу. Будет и продолжение. Я должен выпускать по книге в год о психологическом состоянии нашего общества. Зачем — не знаю. Это пусть Петров объясняет. Он умеет лучше других отыскивать не только связи между явлениями, но и тенденции, которых нам избежать не удастся. Он рассказал мне, что это разные понятия, но в чем отличие, я так и не понял. Знаю, что это разные понятия, но не более того.

               Прошло больше двадцати пяти лет с того печального дня, когда инопланетяне объявили людям, что через пятьдесят лет Земля погибнет. Наступит Конец Света. Советники из Института Спасения не смогли опровергнуть это предсказание и не сумели придумать хотя бы один способ выживания человечества. И вряд ли это у них получится. На наших советников надежда маленькая. Если нас кто-нибудь и спасет, так это Петров и Карпов. Я верю и надеюсь.

               Я привык оценивать людей по результатам их труда. Надеюсь, и итоги моей жизни будут оценивать именно так. И если я заслужу хорошую оценку, то во многом благодаря Петрову и Карпову. Без них у меня ничего не получится».

               Вот так выражение благодарности! Я с трудом заставил себя вспомнить, что читаю фантастический роман. Но сколько же всего намешено в этом коротком отрывке! Какой неправдоподобный мир придумал Сомов. Поверить в его существование невозможно. Но читатели, вне всяких сомнений, будут заинтригованны. Тут и Конец Света, и Институт Спасения, и таинственные советники, и великие Петров и Карпов, о практических делах которых слышали очень немногие люди.

               Я был заинтригован. Но так и не понял, почему эта книга, которая наверняка способна была заинтересовать читателя, не была опубликована массовым тиражом? И еще. Пусть тираж был маленький. Но все равно, ее должен был кто-то прочитать. А читатели во все времена — это всем известно, — не способны промолчать, если сталкиваются с текстами, которые не понимают. Они такие тексты обычно ругают или хвалят. В зависимости от настроения. А это значит, что обязательно должны были остаться какие-нибудь высказывания, оценки или грубая и возмущенная критика. Но история фантастики сведений о Сомове не сохранила. Словно такого писателя не было. Но он был. Вот его книга в моих руках.

               Я посмотрел выходные данные. Издана была в Санкт-Петербурге, тридцать четыре года назад, издательство «Космофлот», ответственный редактор Григорьев В.Н., тираж — 5 экземпляров. Вот так фокус! Неужели издано за счет автора?

               Попробовал отыскать книгу в Интернете. Там, как нас уверяют, можно найти практически все. Встречались в прошлом такие странные фантасты, которые за свой счет публиковали несколько экземпляров своей книги, а потом выставляли тексты в свободный доступ или продавали на специальных сайтах. Но мне ни-че-го обнаружить не удалось. Книга исчезла.

               Слышал, что иногда в Интернете подчищают вредную информацию. Не верил, что это возможно, и вот, удалось лично обнаружить такую дыру. Что же такого ужасного мог совершить или придумать несчастный Сомов, если ради него пришлось перепахать весь Интернет? А это, надо сказать, фантастически трудная работа. Которую без веской причины никто делать не будет.

               Я вспомнил, с каким испугом говорил об этой книге работник отеля Кузьма. Он явно врал, что ничего не знает о сочинении Сомова. Боялся, но предложил прочитать ее случайному клиенту. Если распространение книги — преступление, зачем так подставляться? Или подставить собираются меня? Зачем? Кто я такой, чтобы ради меня проводить такую сложную операцию? В чем смысл? Какую цель можно преследовать, втягивая меня в непонятную историю? Хотят отнять разрешение собирать бумажные книги? Но этого можно достичь с меньшими усилиями. Достаточно сотруднику Тайной Канцелярии подойти ко мне и сказать: «Отдай».

               Для знакомых я пустой и легкомысленный человек без определенных занятий, тупо проматывающий наследство дядюшки олигарха. Единственное, что отличает меня от прочих бездельников — не поддающаяся объяснению любовь к бумажным книгам. Неужели этого достаточно, чтобы затеять сомнительную авантюру с ничего не подозревающим человеком?

               Мне захотелось выяснить, что позорного я совершил, чьи планы разрушил, если мной заинтересовались очень серьезные люди, которые решили наказать меня за еще не совершенное преступление? Или я уже что-то такое сделал, но еще не понял этого? Ничего не придумал. Как я могу сделать что-то плохое, если ничего не делаю?

Приключения Корнева начинаются

               Любой нормальный человек на моем месте немедленно стер бы отпечатки пальцев с футляра (и свои, и чужие) и вернул книгу работнику отеля Кузьме. Но я уже не мог расстаться с этим редким печатным изданием, поскольку понял, что соприкоснулся с таинственным артефактом. И меня ждет захватывающее приключение. Любопытство однажды меня погубит.

               Я произнес соответствующую случаю молитву и скромно попросил Бога, чтобы приключение оказалось исключительно интеллектуальным и поучительным. Без беготни, стрельбы, наручников, арестов, судебных разбирательств и тайных тюрем Канцелярии. Получил ли я внятный ответ от сверхъестественных сил, не знаю, но поскольку потолок не рухнул, и в коридоре было тихо, то есть, желающих взломать дверь в номер, чтобы задержать за чтение запрещенной литературы,  не обнаружилось, я посчитал, что получил Высочайшее разрешение на прочтение книги Сомова.

               Я обожаю интеллектуальные приключения. Как там было сказано в старинной книге: «Думать не развлечение, а обязанность». Пусть так. Но получить удовольствие эта обязанность мне не помешает.

               Итак. Продолжим чтение. Как и положено в серьезной книге, Сомов начал с предисловия. Интересно, что после обстоятельного куска с благодарностями понадобилось еще одно разъяснение того странного мира, в котором будет проходить действие этого романа. Мне показалось, что для фантастического романа это перебор. Довольно часто избыток предварительной информации мешает читать книгу. Но в данном случае предисловие оказалось полезным. Уж очень необычный мир придумал автор для своей книги.

               «Суровые и безнадежные годы, которые вынуждены переживать земляне, невозможно понять, если забыть о том, с чего все началось. Разумно каждую книгу серии предварять полным текстом заявления о Конце Света, о неизбежном наступлении которого сообщили неведомые никому инопланетяне. Они признали, что катастрофа произойдет по их вине. Извинились, но не подумали, что землянам от этого легче не стало. Петров утверждает, что тщательный анализ этого документа позволит людям спастись. Почему бы не предположить, что однажды этот текст поможет читателям моей книги разгадать загадку и спасти нашу цивилизацию. Это бы полностью оправдало мое участие в проекте.

Дорогие нашим сердцам земляне!

               Обращаются к вам обитатели планеты, расположенной так далеко в дебрях Вселенной, что ее нельзя не только разглядеть, но не получится и просто указать пальцем вероятное направление, где ее можно было бы обнаружить при наличии более мощных наблюдательных инструментов, поскольку многих законов природы вы пока не знаете. Да и сам термин «направление» вы понимаете слишком примитивно, то есть неверно.

               Признаем, что повод обратиться к вам, земляне, не слишком радостный, скорее, печальный. Но вам, конечно, известно, что и неприятную работу нужно выполнять, потому что часто умолчание становится преступлением. Для нас неприятная работа — откровенный разговор с вами, земляне.

               С прискорбием сообщаем, что ваше существование на планете Земля отныне ограничено пятьюдесятью годами. Отсчет начинается с сегодняшнего дня, который вы называете двадцать четвертым мая. Увы, ровно через пятьдесят лет опять наступит двадцать четвертое мая, последнее для землян, потому что существование вашей цивилизации в этот день окончательно прекратится.

               Неприятно признавать, но произойдет это не по вине человеческой цивилизации, а из-за глупой оплошности, которую допустили наши лучшие во Вселенной научные службы. Мы вынуждены сообщить, что это результат нашей смелой и прогрессивной деятельности, которая со временем обязательно принесет огромную выгоду не только нашей выдающейся цивилизации, но и многим другим разумным обитателям Вселенной. Нам искренне жаль, что земляне не смогут насладиться плодами светлого будущего. Но что поделаешь! Изменить ничего нельзя. Увы! Нам остается только принести искренние извинения за трагическую случайность, которая сделала невозможной дальнейшую белковую жизнь на Земле.

               Замыслы наши были искренни, чисты и невинны. Занятия наукой, тяга к познанию — одинаково близки всем без исключения разумным цивилизациям. Нашим ученым понадобилось провести важный и смелый научный эксперимент. По многим параметрам ваша Солнечная система наилучшим образом подходила для осуществления наших замыслов. Автоматические станции тщательно проверили планету, где, по нашим понятиям, наиболее вероятно появление разумной жизни, вы называете ее Венерой или Утренней звездой. После тщательной проверки на ней не было обнаружено следов развитой органики, так что разрешение на эксперимент было получено на законных основаниях. К сожалению, мы не догадались проверить на биоактивность третью планету вашей звездной системы — Землю. Увы, мы слишком поздно обнаружили на этой планете проявление разума — развитые Интернет и социальные сети, поэтому отдать приказ о прекращении эксперимента не успели.

               А дальше произошла досадная неприятность — младший помощник ученого нажал не на тукнопку. Он строго наказан, предупрежден о неполном служебном соответствии и отправлен на курсы переподготовки. Мы быстро и адекватно отреагировали на инцидент. За короткое время создана новая автоматизированная система контроля, исключающая повторение подобной аварийной ситуации. Признаем, что с Землей получилось не очень хорошо. Исправить ничего нельзя, но это не означает, что мы не можем вам искренне посочувствовать. Мы не бездушные существа, поэтому рекомендуем землянам прожить последние годы максимально продуктивно и интересно. Жаль, конечно, что первый полноценный контакт наших цивилизаций будет омрачен вымиранием целого вида разумных существ — землян. Но мы всегда будем вспоминать о вас с печалью! Ваша судьба станет для нас важным уроком! Желаем успехов! Обещаем, что будем информировать вас о любой важной текущей информации. Удачи!»

               К подобному посланию нельзя относиться серьезно, подумал я после первого прочтения. Потом перечитал. Во все времена находились люди, которые мечтали о скорой гибели человечества. Подобных предупреждений было много, и только к одному, почему-то, отнеслись серьезно. Поводы могли быть разными. Например, трепетная забота о сохранении природной среды, которую глупые люди убивают своими неразумными действиями. Или напряженная подготовка к грандиозному эволюционному скачку, к которому долгие века готовилось человечество. Некоторые мыслители были уверены, что люди нужны были эволюции только как сырье для возникновения новых разумных существ: бессмертных, всемогущих, наделенных экстраординарными возможностями, для которых родной дом — целая Вселенная. Предполагалось и что-то еще более грандиозное, чему пока еще мы не придумали названия. Должны, якобы, появиться какие-нибудь людены или другие существа, которых уже невозможно считать настоящими людьми, поскольку среда их обитания не ограничивается Вселенной.

               Для фантаста такое строгое начало выглядело вполне обосновано. Но серьезно отнестись к подобной раскрутке сюжета я не смог. Это послание инопланетян больше походило на литературную игру, подсказку, с помощью которой читатель сумеет разгадать тайны, расставленные фантастом в своем запутанном тексте. Так считать было проще всего, поскольку я получал возможность развлечься и заменить скуку ожидания решением интеллектуальной задачки. Что интереснее, чем разгадывать кроссворды. Это меня устраивало.

               На самом деле, если не принимать ситуацию с неизбежным Концом Света близко к сердцу, все ниточки сюжета Сомова становятся вполне понятными… Кстати, Конец Света — так себе идея.

               Я внимательно прочитал оглавление. Было не трудно догадаться, что автор пожелал, чтобы его фантастический роман посчитали серьезной научной монографией. На что только не пускаются писатели, чтобы продать свою книгу. Признаю, что Сомов придумал занятный рекламный ход. Но вряд ли читатели поверят в реальность придуманного текста, слишком неправдоподобна  попытка соединить науку и сомнительные домыслы о Конце Света. Сколько их было, а Земля цела-целехонька. Этот известный любому человеку факт, несомненно, будет мешать воспринимать текст излишне серьезно. И получается, что главные герои произведения — великие, по мнению Сомова, — Петров и Карпов выглядят всего лишь картонными персонажами, которые, по злой воле автора, занимаются бессмысленным делом — спасают несчастное человечество от призрачной опасности.

               Понятно, что в литературе такого сорта это очень часто повторяющийся сюжет. Но это не делает его более правдоподобным. Мне показалось, что автору следовало не дурить людям голову, а заняться подробным рассказом о беготне, перестрелках и прочих приключениях. Вместо этого подробное описание якобы научных исследований. Как будто научные исследования могут спасти от Конца Света? Сомнительная идея.

               Так читателей не привлечешь, подумал я. И тут же вспомнил, что тираж книги всего пять экземпляров, то есть, особого желания привлекать случайных читателей у автора не было. А если читатели его не интересовали, то значит, писал он с другой целью, установить которую сейчас, естественно, не удастся. Тридцать четыре года тому назад все было по-другому.

               Как по-другому? Я неожиданно понял, что очень мало знаю о том, как жили люди в те далекие годы. Книг, в которых бы описывался быт той эпохи, нет. Не мало, а их нет совсем. Можно подумать, что Канцелярия Института спасения души сознательно вычеркнула информацию о тех годах. Но это, конечно, совсем не так. Официальное объяснение вполне правдоподобно. Меня устраивает. В те годы историческая информация хранилась в одном специализированном дата-центре. Мода на электронные документы вытеснила любые бумажные копии. А лет десять тому назад какие-то умельцы запустили в сеть суперчервя, и через три дня вся информация в Интернете была уничтожена. Обнулилась. Пришлось заводить новый Интернет. Специалисты и рады были бы восстановить утерянные тексты, но первоисточники так и не были обнаружены.

               После этого инцидента печать бумажных книг опять возобновили. К моему удовольствию. У меня появилось прекрасное хобби — коллекционирование первоизданий. Наследство дядюшки позволило приобрести очень ценные экземпляры.

               Но мне не понравилось, что книга Сомова заставила думать о вещах, о которых вспоминать не рекомендуется. Нельзя нарушать законы так безрассудно. Не поминайте всуе Канцелярию Института и жить будете долго и счастливо. И если когда-нибудь компетентные люди спросят, что я думаю о пропавших годах, я знаю, что ответить. Никогда об этом не думал — такой ответ я приготовил! И это правда, так и было, пока мне не попалась в руки книга Сомова.

Дорогая Маргарита

               — Привет! — мои размышления были грубо прерваны. Я не сразу сообразил, что обращаются ко мне.

               Рита? Я непроизвольно посмотрел на часы. Неужели пять часов пролетели так быстро? Друзья предупреждали меня, будь осторожен, красивые женщины опасны. Они капризны и непредсказуемы и часто сами не сознают, что им нужно. Их реакция — мгновенна и действия не подчиняются здравому смыслу. Ты не успеешь понять, в чем провинился, а тебя уже отбросили, как отслужившую свое старую вещь. И не помогут тебе наладить отношения ни общественное положение, ни огромные деньги, ни достижения в бизнесе, ни награды или победы, ни чувство юмора и умение рассказывать интересные истории. Так что, если красивая женщина посчитает тебя недостойным внимания, просто смирись.

               Когда я увидел Риту, все опасения и правила общения с барышнями из высшего света тотчас вылетели из моей головы. Я был влюблен и счастлив. Мне было достаточно того, что самая прекрасная женщина на свете улыбается мне, смеется над моими шутками и сообщает своим подругам, что я ее мужчина. Не могу сказать, что наши отношения были идеальными. Конечно, нельзя забывать, что я — эгоист и нередко позволял себе в ее присутствии интересоваться чем-то посторонним. Но мне было хорошо с Ритой именно потому, что рядом с ней я мог быть самим собой, не должен был притворяться и изображать из себя идеального мужчину. У меня есть недостатки, но Риту, вроде бы, устраивает то, что я недостаточно совершенен. Она любила повторять, что у настоящего мужчины должны быть проблемы с головой. Так она называла безобидные мужские занятия, которые не приносят явной выгоды их спутницам.

               Например, такой причудой она считала мое увлечение бумажными книгами, но ведь это такой пустяк, что и говорить не о чем.

               Я был уверен, что обрадовался ее появлению сразу, как только увидел. Но, видимо, мое внимание переключилось пусть и через короткое, но все-таки вполне себе ощутимое мгновение, достаточное для того, чтобы его смогла заметить женщина.

               — Не ждал?

               — Почему ты так решила?

               — Ты посмотрел на часы.

               — Инстинктивное проявление чувств. Обрадовался. Ты могла приехать еще часа через два. Мне не в чем себя упрекать, я честно тебя ждал. А завтра утром отправлюсь на корабле в Кижи. Вместе с тобой. Кстати, рад тебя видеть. Выглядишь замечательно.

               — Готов к путешествию по волнам?

               — Да.

               — Но я тебе не верю.

               — Почему?

               — Ты провинился!

               — Не верю.

               — Не пытайся оправдаться — я застала тебя за чтением. И я вижу, что тебе трудно оторваться от чтения очередной жалкой книжонки.

               — Ерунда. Я отложил ее, как только увидел тебя. С тобой мне интереснее. Сейчас ты расскажешь о последних новостях твоей замечательной жизни. И я немедленно забуду о существовании этой несчастной книги. Кстати, она не моя. Ее притащил работник отеля. Сам выбрал, моего согласия не спрашивал.

               — Вот как. Странные люди работают в этом отеле, — неприятно улыбнувшись, сказала Рита. — Книголюбы. Но это ведь ты попросил принести тебе бумажную книгу. Не смей отрицать.

               — Виноват, читал. Но книга нужна была только для того, чтобы убить время и дождаться тебя с наименьшими моральными потерями.

               — И ты его убил. Так умело, что забыл встретить меня в аэропорту.

               Я прикусил губу. Упрек был справедлив. Почему я забыл, что должен был отправиться в аэропорт? Наверное, подумал, что поскольку задержка произошла по вине Риты, следовательно, это освобождает меня от проявления лишнего к ней внимания. Иногда полезно не совершать лишних движений. Я человек не злопамятный, но мое подсознание, наверное, посчитало, что теперь настала очередь Риты оправдываться.

               — Подумал, что так будет лучше.

               — Или вообще не подумал, — резко сказала Рита. —  Понимаю, был занят.

               Я беспомощно развел руками. Рита очень красивая и умная женщина. Мне всегда нравились самостоятельные особы. Но есть у нее и недостатки. Главный из них — она привыкла высказывать окончательное мнение, обсуждать которое не имеет смысла, поскольку, изменить его пока еще никому не удавалось. Я даже не пытался. Это все равно, как спорить с компьютером.

               — Был занят, — повторила Рита.

               Мое разыгравшееся подсознание подсказало, что мне сейчас достанется на орехи. Можно не сомневаться, что Рита хорошо подготовилась, разложила свои претензии по полочкам и готова атаковать. Я не чувствовал себя виновным, так что принимать на свой счет ее упреки не собирался. А это означает, что ее грозные речи не попадут в цель. Такое уже случалось. Завтра мы отправимся на Кижи. Я буду мил и предупредителен. Рита простит меня, и мы опять станем лучшими друзьями.

               Рита не заметила у меня признаков раскаяния. И это разозлило ее еще больше.

               — Я не люблю, когда меня принимают за дуру, — сказала Рита.

               — Кто же эти несчастные мрази? — пошутил я.

               — Ты думаешь, я не знаю, что на свои дурацкие книги ты тратишь больше, чем на меня?

               — И что? Ты в чем-то нуждаешься? Не знал, но это поправимо. Любые желания моей женщины должны исполняться. В разумных пределах, естественно.

               — Ты глупее, чем я думала. Я способна позаботиться о себе и без твоих подачек.

               — Без моих денег, — поправил я.

               — Ты еще глупее, чем я думала. Думаешь, что деньги есть только у тебя? Да таких ходячих кошельков на каждом курорте завались. И все они ищут себе подруг на неделю и денег не жалеют. Так что найти тебе замену — проще простого.

               — Но ты выбрала меня.

               — Ты хороший человек. Но это давно не похвала. У мужчины должны быть более ценные достоинства.

               — И все же…

               — С тобой, Корнев, можно иметь дело, — сказала Рита грустно. — Если бы не любовь к бумажным книгам, из тебя получился нормальный человек.

               — Ревнуешь, что ли?

               Рита посмотрела на меня как на сумасшедшего.

               — Считаешь, что я готова вызволять тебя из застенков Тайной Канцелярии? Или, что на Земле найдется хотя бы один нормальный человек, который предложит помощь, когда советники начнут выбивать из тебя дурь?

               — Я ничего не понимаю. Что-то случилось? Поскольку я уже три месяца ничего не делаю, значит, не совершил ничего предосудительного. Моя дурь при мне.

               — Ты читал книгу, которую тебе подсунул какой-то придурок. Кстати, покажи ее.

               — Ты никогда не интересовалась фантастикой.

               — Покажи.

               Мне показалось, что Рита уже успокоилась, сбросила накопившиеся у нее отрицательные эмоции. И теперь с ней можно будет спокойно поговорить. И раньше такое случалось, и каждый раз ее гнев довольно быстро иссякал, оставляя острое чувство голода. Далее — все происходило по хорошо отработанному сценарию. Я сопровождал Риту в ресторан. Она заказывала несколько блюд, которых, по моему мнению, хватило бы для насыщения нескольких человек, и приступала к трапезе. И когда чувство голода отступало, к нам возвращалась способность спокойно разговаривать, как это принято у нормальных, в меру воспитанных, состоятельных людей.

               — Я проголодался, составишь мне компанию?

               Но Риту пока не посетило чувство голода.

               — Покажи книгу.

               — Ты зря беспокоишься. Никаких антицерковных высказываний я там не обнаружил.

               — Книгу.

               Спорить бесполезно. Я передал ей книгу.

               — Кто такой Сомов?

               — Я не знаю.

               — Великий Корнев не знает автора бумажной книги? Не верю.

               — Честное слово. Обрати внимание: тираж всего пять экземпляров. Этот объект неправильно называть книгой. Правильнее всего посчитать его красиво оформленной рукописью. Признаюсь, что никогда прежде я подобных изданий не встречал. В моей коллекции собраны только официально изданные книги. С перечислением выходных данных, то есть, должны быть указаны: цензор, учетный номер Тайной Канцелярии Института спасения души, название и адрес издательства, ответственный редактор, дата поступления рукописи, адрес типографии, номер заказа. Издания, для которых эти сведения не известны, не могут считаться книгой. Рукопись Сомова появилась в те годы, когда цензоров и учетных номеров КИСД еще не существовало. Сомневаюсь, что этот фантастический роман мог попасть в список запрещенных книг, поскольку так и не стал книгой.

               Рита открыла книгу Сомова.

               — Издательство «Космофлот», ответственный редактор Григорьев, — прочитала она. — Знаешь, кто это? Тебе попадались ранее книги этого издательства?

               — Никогда не слышал, — признался я.

            Рита чуть заметно кивнула.

               — Что ты намерен делать?

               — Ничего. Я не уверен, что эта псевдокнига меня заинтересует.

               — Ты много успел прочитать?

               — Нет. Скорее просмотрел.

               — Было интересно?

               — Не сказал бы. Автор выбрал неудачную форму для изображения своих фантазий. Он хотел, чтобы читатели подумали, что им в руки попал реальный документ. О том, как некие супергерои стараются предотвратить Конец Света! Кто в это поверит!

               — Что он написал о Конце Света?

               — Фантасты — люди с ограниченным мышлением. Сомов был примитивен. В его тексте о Конце Света людям сообщают инопланетяне. О чем еще можно говорить!

               — Кто тебе принес рукопись?

               — Работник отеля. Кузьма.

               — Ты знал его раньше?

               — Нет.

               — А он тебя?

               — Нет. Он удивился, когда я показал ему документ Тайной Канцелярии.

               — Идиот, — злобно сказала Рита.

               — Кто?

               — Ты, естественно. Теперь работник тебя обязательно запомнит. Про такую бумажку не забудешь. И когда его спросят, с удовольствием расскажет о тебе и то, чего не было.

               — Зачем ты задаешь эти вопросы?

               — Скоро тебе эти вопросы будут задавать другие люди. Хочу удостовериться, что ты сможешь выкрутиться.

               — Но я ни в чем не виноват.

               — Это не имеет значения. Твое мнение учитывать не будут. Советники — слезам не верят.

               — И что мне делать?

               — Пока ты отвечаешь правильно. Все твердо отрицай. Доказать то, что ты врешь, будет сложно. Может быть, и пронесет.

               — Но я говорю правду.

               Рита рассмеялась.

               — Хорошо, что ты в это веришь.

               Мне не понравился это странный допрос. До сих пор Рита не позволяла себе ничего подобного. Что за глупость. Я не верил, что из-за такого пустяка у меня могут быть неприятности.

               — Ты закончила? Пора перекусить. Мне сказали, что кормят в местном ресторане вкусно.

               — Кто сказал? Кузьма?

               — Да.

               — Проверим. Но сначала мы должны поговорить с твоим Кузьмой.

               — Он не скажет ничего нового.

               — Это неважно, — сказала Рита. — Хочу посмотреть, как он себя поведет, когда мы спросим, откуда у него эта книга в футляре?

               — Он ответит, что книгу взял на складе. Сам не читал. Фантастикой не интересуется.

               — Посмотрим.

               К моему удивлению, администратор сообщил, что никакого работника Кузьмы в их отеле нет, и никогда не было. Рита загадочно улыбнулась. Мне показалось, что это хороший знак. Исчезновение Кузьмы меня не расстроило. Мы отправились в ресторан и больше о книге мы не вспоминали.

               Ночью меня разбудила Рита. Она была одета.

               — Еще рано в Кижи. Можно я еще подремлю? — сказал я сквозь сон.

               — Можно. Дремли. Ты в Кижи не плывешь.

               — Почему?

               — Я ухожу от тебя. Мы больше не вместе. Ты не виноват. Так сложились обстоятельства. Желаю удачи. Если не придираться, ты хороший человек. Но я уже говорила, что этого мало. Прощай.

               Честно говоря, я ничего не понял.

Утром

               У меня есть несколько неприятных психологических дефектов. Один из них стыдный. Если я чего-нибудь не понимаю, то немедленно засыпаю, если предоставляется такая возможность. Ночью Рита застала меня врасплох, смысла ее претензий я не понял, поэтому, когда она ушла, немедленно заснул.

               Утром я что-то такое вспомнил, но не очень четко. Рита была мной недовольна, а потом попрощалась и ушла. Я не мог сообразить, был ли это сон или вся эта странная сцена произошла в действительности?

                — Эй, Рита! — на всякий случай крикнул я.

               Никто не ответил. Пропала не только Рита, но и все ее вещи. Я окончательно проснулся и понял, что любимая женщина бросила меня. Неприятно, но я признавал, что в нашем разрыве виноват я. Не смог увлечь подругу. Слишком много думал о своих увлечениях, есть такие женщины, которые этого не прощают. Слышал раньше, что многие женщины считают, что это они должны быть основным увлечением мужчины, и ревнуют к любому, даже самому невинному хобби. Но не мог представить, что это когда-нибудь коснется и меня.

               За завтраком я попытался оценить степень моей вины. Общаясь с Ритой, я всегда был предупредителен, внимателен, в меру заботлив и обаятелен. И всего этого оказалось недостаточно. Странно, но мне казалось, что Рите нравится мое поведение. Наверное, я напрасно упомянул о деньгах, которые я без лишних разговоров трачу на ее нужды. Это можно было расценить, как проявление жадности. Но жадиной я никогда не был и готов был и дальше оплачивать ее желания. Рита это знала и никогда не беспокоилась на этот счет.

               Но что-то показалось ей настолько отвратительным, что она не дала мне возможности оправдаться. Боялась, что я сумею убедить ее в собственной невиновности? Но это только подтверждает, что я ни в чем не виноват.

               Я попытался вспомнить наш дневной разговор. Рита была чем-то взволнована еще до того, как увидела меня. Ей не понравилось, что я увлечен новой книгой, которая  и не книга вовсе, а всего лишь переплетенная рукопись. Да, Рите никогда не нравился мой интерес к бумажным книгам. Но она соглашалась с тем, что у мужчины должно быть глупое, но безопасное занятие, которое должно поглощать отрицательные эмоции.

               Но вчера Рита вдруг заявила, что мой интерес к бумажным книгам перестал быть безопасным. Это чепуха. Для всех книг, оказавшихся в моей коллекции, я получил сертификаты Тайной Канцелярии Института спасения души. Я не дурак складировать запрещенные книги. До сих пор я был идеальным законопослушным гражданином и намерен оставаться таковым и дальше. Интересно, она так возбудилась из-за того, что я вообще коллекционирую бумажные книги или конкретно из-за случайно попавшей мне в руки псевдокниги Сомова. Если Рита посчитала, что ради обладания рукописью фантастической повести я предам свою религию, стану еретиком и нарушу закон, она перемудрила.

               Мне было неприятно думать, что Рита знала о книге Сомова больше, чем я. И, что очень вероятно, знала и раньше. Откуда, спрашивается? Но такая мысль пришла. И это было отвратительно. Неужели я, в свои тридцать пять, стал напуганным придурком, который даже свою любимую женщину подозревает в предательстве и в тайных замыслах? И вот она добилась своего (выполнила задание) и отбросила меня как конфетный фантик. Никогда до сих пор не думал, что меня используют как полезную вещь. Обидно.

               Вчера мы говорили только о литературе и книге Сомова. Связано ли ее решение уйти от меня с этой книгой? Сомнительно. Современные люди лишены того странного трепета перед литературой, который, как говорят, испытывали люди в прежние времена. Скорее всего, все дело в моей органической неготовности становиться  ее собственностью. Ее бесило, что у меня есть занятия, которые я не намерен с нею обсуждать. Мне кажется, что это ненормально.

               И все-таки, что не так с этой книгой? Предположим, что Сомов и в самом деле написал что-то опасное для нашего общества. И пять человек, которые ее прочитали, так возбудились, что отказались от нашей веры. И стали склонять к предательству своих родных и знакомых. Но почему эту книгу не уничтожили? Что в ней особенного? Почему она продержалась в целости и сохранности тридцать четыре года? Не похоже, что ее часто доставали из футляра. Не удивлюсь, если стал первым читателем этого экземпляра. Но тогда непонятно, почему на Риту эта книга подействовала так сильно?

               Теперь, когда я остался один и больше не должен был готовиться бестолково дышать свежим онежским воздухом, у меня появилось свободное время, чтобы познакомиться с творчеством Сомова. Я хотел убедиться, что моя отставка не связана с книгой.

               К моему удивлению, книга пропала. Футляр валялся на полу пустой. Но мне кажется, что  вечером я бережно положил его на стол. А потом… Ночью Рита разбудила меня, я плохо соображал, но сейчас вспомнил или мне так хочется думать, что она держала в руках какую-то книгу. Какую-то! Можно подумать, что в гостиничном номере обнаружилась еще одна книга. Мне стало легче. Значит, все дело в книге. И я ни в чем не провинился. А книга? Пропала и пропала. Забрала ее Рита и забрала. Меня это больше не касается.

               Оставалось уладить дело с работником отеля Кузьмой. Придется заплатить ему немного денег. Вряд ли он знает настоящую цену этого псевдоиздания. Не знаю и я. Книга, напечатанная в пяти экземплярах, может быть очень дорогой или бесценной, то есть не имеющей цены. Я склонялся ко второму варианту, что цена ее чистый ноль. Немного денег Кузьме я заплачу и, конечно, верну футляр. Мне чужого не надо.

               — Могу я видеть работника Кузьму? — спросил я у администратора.

               — У нас не работает человек с таким именем, — ответили мне.

               Я вспомнил, что и Рите вчера ответили так же. Но я не обратил внимания, решил, что это ошибка. А сейчас обрадовался. Нет Кузьмы и не надо. Не люблю просить прощения за действия, которые не совершал.

               — Этот футляр — собственность отеля. Возвращаю с благодарностью.

               Администратор пожал плечами, но футляр взял. И поступил правильно — вещь хорошая, в хозяйстве может пригодиться.

               Меня больше ничто не держало в Санкт-Петербурге. Все неприятности, которые могли со мной случиться, уже произошли. Хватит с меня приключений.

В Москве

               Однако я пробыл в Петербурге еще три дня. Надеялся, что Рита образумится и вернется. Насколько я понял, она очень хотела посетить Кижи, но путешествовать в одиночестве не любила. Лучшего попутчика, чем я, за столь короткое время она найти не могла. Так что надежда оставалась. Но Рита так и не появилась.

               Не пришел за книгой и работник Кузьма. Тоже, надо признать, непонятный персонаж. Бессмысленность его поступка была очевидна. Мне приходилось изо всех сил пытаться забыть о нем. Я не хотел выяснять, кто это и чего он добивался. А потом мне все надоело, и я вернулся в Москву.

               Мне не хотелось звонить Рите. Но не потому, что я боялся потерять лицо. В бумажных книгах довольно часто утверждалось, что в подобных случаях мужчина должен оставаться невозмутимым. Или, по крайней мере, таковым выглядеть. Вроде бы, я так и поступил: когда она уходила, я сказал, чтобы она перестала дурить и осталась. Это был правильный поступок. Рита не послушалась. Что же, это ее выбор. Осуждать ее глупо. А это значит, что мне следует побыстрее избавиться от остатков привязанности, которая кроме пустых переживаний ничего не принесет. Неразделенная любовь – то еще развлечение! Я уже понял, что должен забыть красавицу Риту навсегда. Или до того момента, когда она решит вернуться. Нельзя исключать, что я Риту со временем прощу. В конце концов, она не сделала мне ничего плохого. А пока никаких звонков. В бумажных книгах такие поступки считают недостойным мужчины нытьем.

               Решить легко. Выполнить намного сложнее. Но мне почти удалось перебороть навязчивое желание видеть или говорить с Ритой. Сорвался один раз. Но мне повезло, неприятный механический голос сообщил, что абонент недоступен. Судьба. А если бы Рита ответила, что я мог ей сказать? Верни книгу Сомова, я ее должен вернуть на склад отеля? Прозвучало бы глупо. Не сомневаюсь, что она давно забыла о книге и, наверняка, выбросила ее при первой возможности.

               Почему, спрашивается, я вспомнил о книге Сомова? Вот, даже фамилию автора запомнил. Конечно, это был удобный предлог позвонить Рите, но крайне несерьезный. Однако что-то еще заставило меня вспомнить эту книгу. Понятно, что не ее содержание, до которого я так и не добрался. Но что еще?

               Теперь, когда прошло несколько дней после того, как я читал (?) ее, мне удалось припомнить, что она мне не понравилась. Уж слишком подробно там описывались события. И при этом автор не сделал ни малейшего усилия для того, чтобы сделать текст хотя бы немного притягательным для читателя. Создалось впечатление, что мне в руки попал документальный текст, в который автор не имел права вставить ни одного придуманного слова. Как будто он сидел и записывал чужие слова. Стараясь остаться наивным наблюдателем.

               Странный стиль для фантастического романа.

               Я закрыл глаза и попытался вспомнить что-нибудь еще о странном тексте Сомова. Лучшего способа перестать думать о Рите я не смог изобрести. Это было непросто. Забыть этот несчастный текст оказалось легче, чем Риту. В памяти осталось только то, что речь в книге шла о двух ученых, которые без помощи Церкви и своих научных товарищей смогли придумать что-то очень-очень умное. И таким образом предотвратили неизбежный, казалось бы, Конец Света и спасли человечество. О том, что конкретно они придумали, я прочитать не успел. Заумные рассуждения я безжалостно пролистал. А зря, не исключено, что именно эти страницы были самыми интересными в книге. Но утверждать это я бы не взялся, поскольку так и не понял, для чего Сомов написал свою книгу.

               За свою жизнь я прочитал довольно много бумажных книг и лучше других знаю, что автор, который публикует свое творение тиражом в пять экземпляров, меньше всего задумывается о том, как привлечь внимание читателей. Скорее всего, он заранее знает, кто эти пятеро, и почему они будут читать его сочинение. И как ему следует привлечь внимание этих избранных людей. И это явно не лихо закрученный сюжет и не остроумные диалоги. А это подразумевает, что случайный читатель вряд ли сумеет понять и оценить намерение автора.

               Но я не случайный читатель. Я, если так можно выразиться, профессиональный читатель и должен без труда распознавать самые неожиданные замыслы автора. Мне следовало так поступить и с книгой Сомова. Но у меня не было достаточно времени, чтобы поработать с текстом, потому что текст у меня украли. Можно было попросить Риту вернуть книгу. Но это была бы глупая попытка, я был уверен, что она выбросила книгу в первую попавшуюся ей на глаза помойку. Догадаться, где эта помойка находится, я не мог. В Петербурге, Старой Руссе или Париже. Или в Москве. Да и желания копаться в мусоре у меня не возникло. Что понятно. В конце концов, какое мне дело до этой книги?

               Мне не понравилось, что я заподозрил Риту в чем-то предосудительном. Не следовало относиться к ее разуму пренебрежительно. Она в течение года общалась со мной. И явно знает о бумажных книгах больше, чем рядовой человек. Что-то она говорила о деньгах, когда сообщила, что уходит от меня. А ведь это хорошая идея. Я о деньгах не подумал, потому что не собирался покупать эту книгу для перепродажи. А Рита, с ее трезвым умом, быстро сообразила, что бумажную книгу, изданную тиражом пять  экземпляров, можно выгодно продать коллекционерам. Я лично знаю нескольких ребят, которые помешены на старинных фантастических романах. И за такой редкий экземпляр, к тому же в хорошем состоянии, готовы выложить большие деньги. Так что, если книга мне понадобится, я знаю, у кого ее следует искать.

               Но зачем она мне? Читать ее я не собираюсь. Ответ я придумал через пятнадцать минут. Лучше заниматься реальным делом — поиском потерянной книги, чем без толку терзать себя, вспоминая, как я несчастен, поскольку меня бросила любимая девушка.

Поиски начались

            Прежде всего, мне нужно было удостовериться, что интерес к книге Сомова не нарушает закон. Выяснить  это нетрудно. Любой коллекционер, прежде чем отсчитывать деньги продавцу, обязан поинтересоваться в Тайной Канцелярии Института спасения души, не числится ли, заинтересовавшая его книга в черном списке. Обычная процедура.

               Есть у меня хороший знакомый в Тайной Канцелярии Института спасения души. Хороший не в том смысле, что он обладает замечательными моральными качествами, но мы давно знакомы, и он всегда честно и охотно выполняет мои маленькие просьбы за приемлемую плату. Нельзя заниматься коллекционированием и не пользоваться поддержкой официального лица.

               Обсуждать свою просьбу по телефону я не решился и назначил встречу в близлежащем кафе, как делал это и раньше. Канцелярист явно обрадовался и с готовностью согласился встретиться. Можно подумать, что соскучился. Хорошие деньги помогают находить верных друзей в самых высоких сферах.

               Он поджидал меня. Хороший знак. У канцеляриста, надо полагать, были проблемы с деньгами. А это значит, что наша встреча будет полезна обоим. Мы пожали друг другу руки.

               — Чем могу служить? — спросил канцелярист.

               — Пустяковый вопрос.

               Мой информатор расстроился. Он рассчитывал, что вопрос будет сложный и запутанный. Понятно, что чем труднее работа, тем больше вознаграждение. Я поспешил успокоить его.

               — На вашем гонораре это не отразится, — добавил я и улыбнулся.

               — Слушаю вас.

               — Есть такой человек, о котором мне не удалось найти достоверной информации. Писатель. Точнее, фантаст. Его фамилия Сомов. Хотелось бы узнать, какие книги он написал? И главное — не включены ли они в черный список?

               — Хотите приобрести?

               — Пока не знаю. Во многом это будет зависеть от той информации, которую вам удастся собрать. Рисковать я не намерен.

               — Сомов, говорите. Не слышал о таком.

               — И я узнал о его существовании совсем недавно. Насколько я понял, он автор нескольких книг. Скорее всего, он издавал свои труды за собственные деньги.

               — Вы уверены, что он фантаст?

               — Да. Я держал в руках его книгу.

               — Издательство? Тираж?

               —  «Космофлот». Пять экземпляров.

               — Вы шутите?

               — Нет.

               — Это может быть хороший бизнес, — сказал канцелярист задумчиво. — Такие книги могут быть баснословно дорогими. Но сведения о них добыть, как правило, трудно. Требуются дополнительные усилия, придется попотеть.

               — Согласен. Ваш гонорар за эту работу будет в два раза больше обычного.

               — Договорились.

               Настроение у канцеляриста улучшилось. Наверное, стал придумывать, куда потратит так легко доставшиеся ему деньги.

               На следующий день канцелярист доложил об итогах своих поисков. Его оптимизм успел улетучиться. Ему не удалось найти ни-че-го.

               — Такого человека в нашей базе данных нет.

               — Псевдоним?

               — Фамилия, псевдоним — нет разницы. Как человека не назови, перед законом все равны. К сожалению, автор с таким данными в наших списках не значится.

               — Но я держал в руках его книгу.

               — Да. Это загадка.

               — Может быть, он попал в черный список?

               Канцелярист посмотрел на меня с раздражением. Он не любил, когда указывают, как ему следует выполнять свою работу.

               — Не надо учить меня искать информацию! — грубо сказал он.

               — Простите, я сказал первое, что мне пришло в голову. Пробую думать.

               — Черный список я, естественно, проверил. Сомов не включен. Более того, я проверил черный список Б. И там фантаст с такой фамилией или псевдонимом не значится. Боюсь, это плохая новость.

               — Что такое черный список Б.?

               — Писателей из обычного черного списка нельзя публиковать, о писателях из черного списка Б. нельзя упоминать.

               — Правильно ли я понял, что я могу упоминать и хранить книги Сомова в своей коллекции, поскольку в черные списки они не включены?

               Канцелярист задумался.

               — Думаю, что вас будет трудно привлечь к уголовной ответственности.

               — Ну вот. А вы сказали, что это плохая новость.

               Канцелярист тяжело вздохнул. Посмотрел на конверт с гонораром, который я ему успел передать, и объяснил мне ситуацию с разоружающей простотой.

               — Эти черные списки — обычная практика. Но говорят, что существует еще черный список В.. Этот серьезнее. Мы в Канцелярии работаем с двумя обычными черными списками. А вот черного списка В. никто не видел. Кроме людей, составивших его. И особой группы спасителей, которые пользуются им в своей работе.

               — Что это за работа?

               — Иногда мало запрещать печатать вредные книги и упоминать о провинившихся писателей. Бывают такие случаи, нужно поступать суровее, когда недостаточно просто стереть память о существовании некоторых людей. Нужно добиться того, чтобы человек перестал писать. Прежде всего зачистить поле. Не должно остаться никаких следов: официальных документов, записей об учебе в школе, оплаченных коммунальных счетов. Ничего, что могло бы подтвердить их реальность. Их жизнь перестает быть  значимой.

               — Их уничтожают?

               — Не думаю. Есть другие отработанные методы.

               — Вы думаете, что Сомов попал в черный список В.? — спросил я.

               — Было бы странно, если бы я об этом думал, — рассмеялся канцелярист. — Меня это не касается.

               — Можно ли утверждать, что Сомов попал в черный список В.?

               — Как можно узнать о том, что не существует?

               — Я запутался. Могу я включить книги Сомова в свою коллекцию?

               — Конечно, — убежденно сказал канцелярист. — Если достанете то, чего нет в нашей реальности.

               — А если я заполучу такую книгу, а она, скажем,  внесена в черный список В.? Я буду наказан?

               — Нет. Автор книги будет считаться литературным персонажем, не имеющим отношения к реальности. Как Козьма Прутков, например. Если вы обнаружите такую книгу, вам за это медаль выдадут и денежную премию. Потому что вы добровольно, по зову сердца, выполните их грязную работу.

               Вот когда я понял, что попал в жуткую историю, смысла которой не понимаю, личной заинтересованности придумать не в состоянии, не могу даже объяснить, зачем мне понадобилась эта книга. Но отказаться от поисков почему-то не могу. Упрямство — самый ужасный мой недостаток. Так было всегда.

               — Неужели меня не накажут за самовольство?

               — Конечно, накажут. Но очень тонко — вы этого не заметите. А если заметите, то будете считать, что с вами поступили справедливо.

               — Вы советуете мне забыть об этой книге?

               — Ни в коем случае. Поздно. Вы уже связаны крепко-накрепко. Сам я со списком В. дела не имел. Избави меня Бог. Но слышал краем уха о несчастных людях, которые слишком настойчиво и нагло интересовались подобными опасными книгами. Их судьба неизвестна. Потому что ими никто не интересовался. У нас в Тайной Канцелярии таких любителей книг принято называть мертвыми космонавтами.

               — Их убили?

               — Церковь запрещает необоснованные убийства, — сказал канцелярист обиженно.

               — Да, конечно.

               — Эти люди больше не занимаются литературой. И никто не интересуется, кто они, и почему перестали писать книги.

               — Мне грозит исчезновение?

               — Не могу утверждать. У меня нервная работа — как бы я не старался держать подальше от опасных знаний, какие-то слухи мимо моих ушей не проходят. Но это только слухи.

               — Ну и?

               — Считается, что пропавшие люди живы и продолжают работать.

               — Почему так считается?

               — Эти люди обладают важной информацией, в которой заинтересована Церковь. И будьте уверены, они поделятся ею.

               — Их содержат в тюрьме?

               — Не знаю и не комментирую.

               — А как поступят со мной? Сомневаюсь, что я могу заинтересовать Церковь. Честно говоря, я ничего не умею.

               — Это плохо. Но будем оптимистами. Вы наверняка что-то знаете, но не догадываетесь об этом. А если нет, то я советую как можно скорее получить нужные Церкви умения. Это гарантированно сохранит вам жизнь.

               Впечатление, что меня засасывает в болото, только усилилось. Показалось, что, пожалуй, мне давно нужно было выяснить, как вести себя, проваливаясь в болото? Размахивать руками или вести себя смирно?

               — Я пытаюсь. Обратился за информацией к вам. Но помощи не получил. Не знал, что Тайная Канцелярия такая закрытая организация.

               — Потому ее и называют Тайной!

               — Это понятно. Но если бы вы помогли мне, это решило многие проблемы.

               — Вы не справедливы. Я рассказал даже больше, чем хотел. У вас такой растерянный вид, что захотелось помочь, даже нарушая профессиональные правила.

               Вот это мне понравилось. Я знал, что мой знакомый канцелярист — скользкий и коварный тип, но то, что я способен заставлять людей жалеть меня, стало приятным откровением. Нужно будет тренировать эту ценную способность. Если бы я раньше использовал это полезное качество, то сумел бы удержать Риту.

               — И что вы мне посоветуете?

               — Книга у вас?

               — Нет. Я ее потерял.

               — То есть, вы держали книгу Сомова в руках, а потом потеряли ее. Это плохо.

               — Я не виноват.

               — Все так говорят

               — Но что мне делать?

               — Делайте что хотите, но найдите книгу. Только это может помочь вам.

               — Но как? Вы сами мне сказали, что официальной информации о Сомове и его книге не существует.

               — Вы как маленький, честное слово! Нет официальной, воспользуйтесь неофициальной. В черном списке книги нет, а это значит, что поиски вести не запрещено. Опасно, но не запрещено.

               — К кому я могу обратиться?

               — Это не мое дело.

               Разговор с канцеляристом оставил самое неприятное впечатление. Я не сумел узнать даже то, будут ли меня преследовать за то, что я узнал о существовании книги Сомова. Вместо этого канцелярист сказал, что спастись от репрессий я смогу, только отыскав эту проклятую книгу.

               Я немедленно позвонил Рите. Нельзя было забывать о том, что и она подвергает себя опасности. Мой долг был предупредить ее. Но телефон Риты по-прежнему был отключен.

Профессиональный любитель книг

               Насколько я понял канцеляриста, уже одно то, что я, пусть и не по своей воле, держал в руках книгу Сомова, подвергаетмое дальнейшее существование угрозе. Даже если поверить в то, что советники из Тайной Канцелярии не собираются убивать меня сразу (а из объяснение канцеляриста можно было сделать вывод, что такой исход вероятен), это все равно не предвещало ничего хорошего. Например, вряд ли у меня появится повод для радости, если окажется, что жизнь мне оставят только для того, чтобы пытать, издеваться и морить голодом.

               Я не герой, к тому же не верю, что в книге Сомова размещена инструкция, следуя которой можно изменить наш мир и отвратить людей от веры в Церковь. А из этого следует, что я не вижу ничего позорного в том, чтобы честно рассказать советникам все, что я знаю. Беда в том, что я не знаю ничего важного, но мое молчание наверняка будет сочтено враждебным упрямством. И издевательства будут продолжены с еще большим рвением, чтобы сломить сопротивление, которого я не собираюсь оказывать.

               Выход мне подсказал канцелярист. Я должен воспользоваться неофициальными каналами, отыскать книгу, прочитать ее и, когда меня начнут пытать, честно выложить все, что мне удастся узнать.

               Я любил рассказывать Рите, что в свободное от развлечений время, занимаюсь складированием изданных на бумаге книг. Мне нравится держать их в руках, вдыхать специфическую пыль, переворачивать мягкие страницы. И чувствовать, что этот предмет — бумажная книга — принадлежит только мне. Таких любителей довольно много, они обычно предпочитают оставаться в тени. А на аукционах книги приобретают другие люди — книжные маклеры. Их не больше десятка. Не трудно догадаться, что они скупают книги не из любви к чтению. Для них это только прибыльный бизнес. Их занятие — перепродажа ценных экземпляров коллекционерам. Мне приходилось продавать книги, но не с целью получения прибыли. Коллекция — живой организм. Любой хозяин мечтает о том, чтобы его детище становилось лучше. А для этого какие-то книги нужно продавать, какие-то покупать. Я проделываю это с помощью маклера, который просит называть его Герасимом. Прозвище не хуже другого. Для Герасима я состоятельный коллекционер — источник его дохода. Мы говорим с ним только о сделках, поэтому наши отношения вполне дружелюбны. Такой сорт дружбы может быть искренним, но только до тех пор, пока его скрепляют деньги.

               Мне не хотелось привлекать к поискам книги Сомова маклеров, — чем меньше людей знают о моей проблеме, тем лучше. Но быстро понял, что без их помощи не обойтись. Естественно, я обратился к Герасиму.

               — Вас интересует какая-то определенная книга? Или вы хотите, чтобы я вам рассказал о последних новинках на рынке? — спросил он после того, как мы пожали друг другу руки.

               — Николай Сомов. «Двадцать шестой год. В ожидании звездолетов».

               — Вы хотите ее продать, купить или прочитать? — Герасим относился ко мне как к взбалмошному ребенку, желания которого трудно предсказать.

               — Хотел бы получить подтверждение того, что она существует.

               — Зачем?

               — Прихоть.

               Герасим посмотрел на меня с грустной улыбкой. Для него я был потерявшим разум коллекционером. Маклеры считали это занятие тяжелым диагнозом. Понять, как можно искать удовольствие в собирании бессмысленных предметов, Герасиму было сложно. Конечно, болезнь.

               — Я бы на вашем месте переключил свои желания на более привычные предметы. Скажем, чем плоха порнуха? Или коллекционирование старых автомобилей. Собирать информацию о несуществующих книгах — подвергать себя бессмысленной опасности.

               — Но книга Сомова не включена в черный список.

               Герасим рассмеялся.

               — Черный список составлен не для коллекционеров, а для правильного учета в Канцелярии Института спасения души.

               — Но маклеры сверяются с ним, когда занимаются спекуляциями?

               — Конечно. Ведь мы — подразделение Канцелярии! Разве вы не знали?

               — Не знал.

               — Правильно. Есть вещи, которые простым людям знать не положено.

               — Это хорошо, что вы подразделение Канцелярии. Значит, я правильно поступил, обратившись к вам. Объясните, что не так с этой проклятой книгой?

               — Могу сказать одно: книги Сомова не существует. Так что говорить о ней бессмысленно.

               Я мысленно выругался.

               — Я держал ее в руках. Значит, кто-то должен о ней знать.

               — Ее тираж?

               — Пять экземпляров.

               — Тогда все понятно. Тайная Канцелярия отслеживает только официальные книги. Но не рукописи. А книга, о которой вы спрашиваете — явно рукопись.

               — А кто занимается рукописями?

               — Ребята с черного рынка.

               — Это тоже подразделение Канцелярии?

               — Естественно. Но встречаются и неподконтрольные любители. Считается, что это полезно для контроля за рынком печатных изданий.

               — Если я обращусь за помощью к этим самым любителям, это будет считаться преступлением? Не хотелось бы, знаете, нарушать закон.

               — Нет. Такие контакты разрешаются. Я даже дам вам адрес одного такого любителя.

               — Он сотрудник Канцелярии?

               — Нет-нет. Он искренне считает себя независимым участником рынка. Контролировать таких легче всего.

Плохие новости

               Василий Владимов оказался неприятным человеком с круглым невыразительным лицом. Очень нервный. Он не сразу согласился принять меня. Наводил справки у знакомых барыг. Принял меня только после того, как убедился, что я состоятельный клиент. Жадность часто помогает открывать самые закрытые двери.

               — Кто вам дал мой адрес? — спросил он резко вместо приветствия.

               — Черный рынок знает все, — пошутил я.

               Владимов кивнул. Он гордился тем, что стал известным специалистом. Ему пришлось для этого много и упорно работать. И теперь он был счастлив, поскольку стратегия, которую он выбрал, привела к успеху.

               — Что вам нужно, коллекционер? Хотите приобрести редкую рукопись?

               — Нет.

               Владимов вздрогнул, мой ответ шокировал его. Есть люди, не способные воспринимать информацию, которая не совпадает с их представлениями. Владимов был явно из числа таких мыслителей. Мне придется учитывать эту особенность интеллекта, если я надеюсь, узнать у него что-то полезное.

               — Пока нет. Вкладывать деньги нужно с умом. Прежде чем решиться на покупку, неплохо было бы сначала узнать о рукописи больше.

               Владимову мои слова понравились. Ему было приятно общаться с богатым человеком. Запах денег действует на независимых экспертов гипнотически.

               Я ему подмигнул. Пусть думает, что я и в самом деле хочу заработать, ввязавшись в рискованное предприятие. Люди, для которых жизнь есть постоянный процесс добывания денег, по-другому думать не умеют.

               — Обычно я беру за консультации 15%.

               — По-божески, — сказал я доброжелательно. — Но сумма будет приличная.

               — Но с вас я эти деньги не возьму.

               — Почему?

               — Я знаю, какая книга вас интересует. Мой принцип — нельзя брать с клиентов деньги за книги, которых не существует.

               — Мы говорим о книге Сомова?

               — Да.

               — Откуда вы знаете, что этой книги не существует? Как вы об этом узнали?

               — Закрытая информация.

               — Кто-то интересовался Сомовым до меня?

               — Сказки, мифы и легенды всегда были популярны. Но я не советую верить всякому вздору, который несут глупые люди. Скорее всего, они хотят развести вас на деньги.

               — Значит, кто-то интересовался?

               — Я этого не говорил.

               — И что вы сказали людям, которые пожелали остаться неизвестными?

               — То же, что и вам. Мне ничего неизвестно о книге Сомова. Следовательно, ее не существует.

               — Я готов заплатить хорошие деньги.

               — Деньги — это хорошо. Но только если это не последние деньги в жизни.

               — Кто мне может помочь?

               — Есть один человек. Но не советую говорить, что это я вас послал. Может получиться нехорошо. Он не любит, когда его поминают всуе.

               Владимов сунул мне бумажку с адресом.

               — Хочу предупредить, что человек, который может вам помочь, выглядит немного странным.

               — Сумасшедший?

               — Нет. Как бы это сказать, он считает себя философом. И поэтому каждому, кто обращается к нему, рассказывает о своих странных теориях. С ним можно договориться, только нужно постоянно повторять вопрос, который вас интересует. Он занят своими мыслями и часто теряет концентрацию. Нужно возвращать его к реальности. Вы должны быть к этому готовы.

               Я поблагодарил Владимова. Он, в свою очередь, выразил надежду, что в следующий раз я предложу ему выгодную работу, которая принесет нам большие деньги. Он прихвастнул, что его способность доставать ценные и дорогие книги, уникальна. Предъявил документы, из которых следовало, что на аукционах добытые им книги продаются по самым высоким ценам.

               Об этом стоило подумать. Такое знакомство может быть полезным. Нельзя исключать, что и меня когда-нибудь заинтересуют деньги.

История и философия

               Философ, к которому меня направил Владимов, носил почетную литературную фамилию Манилов. Он умел нравиться людям. По моим представлениям именно так и должен выглядеть настоящий эстет. Давно не встречал настолько самодостаточного и утонченного человека. Тонкие аристократические черты лица были удачно подчеркнуты элегантной и дорогой одеждой от кутюр. На шее — яркий фиолетовый галстук, в кармашке сюртука такой же фиолетовый платок. Философ — по-другому и не назовешь.

               — Меня настоятельно попросили встретиться с вами очень серьезные люди. Я согласился, поскольку нельзя отрицать, что рано или поздно и мне придется обращаться за помощью к серьезным людям. Сами понимаете — помогаю я, помогут и мне. Так устроена Вселенная. Но я попросил бы вас изложить свою просьбу коротко и по существу. Каждая минута, которую я не могу использовать для размышлений — невосполнимая потеря. Что вас ко мне привело?

               — Меня интересует книга Николая Сомова «Двадцать шестой год. В ожидании звездолетов».

               Манилов неприязненно поморщился.

               — Зачем она вам понадобилась?

               — Не знаю. Я пока не решил.

               Мой ответ порадовал Манилова.

               — Похвальное сомнение. Редко встречается у людей, которые сделали состояние на перепродаже книг.

               — Вряд ли это относится ко мне. Коллекционеры считают меня чужим. Книги для меня скорее повод поговорить с умным человеком, а не способ заработать. Денег у меня и без того достаточно.

               — Книга — источник знаний. Не правда ли?

               Никогда об этом не думал. Но на всякий случай решил кивнуть.

               — О, в прежние времена люди умели выражать свои мысли на бумаге, — продолжал Манилов, наверное, выбрал тему, которая занимала его в последнее время больше всего. Как и предупреждал Владимов. — Чтение их текстов доставляет подготовленному человеку истинное наслаждение. Увы, мы не можем встретиться с этими великими людьми, мы лишены возможности говорить с ним напрямую, но их мысли пробуждают в нас давно забытые эмоции и знания.

               Я понял, что на общие темы Манилов может говорить часами. Владимов советовал грубо прерывать его, чтобы вернуть к реальности, что я и сделал.

               — Вы считаете, что в книге Сомова можно встретить настоящие древние мысли и знания?

               — Дорогой мой богатый собеседник, это очень часто встречающееся заблуждение. Но мы-то с вами знаем, что эмоции и знания должны появляться у читателей. Мысли автора очень часто не совпадают с представлениями читателя. Писатель может чувствовать что-то свое, а читатель — что-то прямо противоположное. Если бы они встретились, могли бы подраться.

               Ему понравилась собственная шутка. Тонкая усмешка еще раз подчеркнула его врожденный аристократизм. Но мне показалось, что он пытается придумать что-то еще смешнее. Манилову хотелось, чтобы я рассмеялся.

               — Сомов умел описывать человеческие чувства? — спросил я.

               — Нет. Иногда складывалось впечатление, что он не писатель, а журналист. Его роман, скорее, репортаж о волнующих его событиях, чем художественная проза. Но это так же глупо, как написать исторический роман. Впрочем, до сих пор встречаются еще любители и таких сочинений.

               — Вы читали роман Сомова?

               — Нет. Но мне кто-то рассказывал о нем. Знаете, так подробно, со знанием дела. Как это может сделать только человек, решительно окунувшийся в глубины текста.

               — Кто это был? — спросил я с надеждой.

               — Не помню. Какой-то случайный человек на презентации новой читалки.

               — Можно ли сказать, что Сомов писал документальную фантастику? — спросил я.

               — Какой идиот посчитал книгу Сомова фантастикой? Это возмутительно!

               Можно было сознаться, что такая мысль пришла ко мне в голову, когда я листал книгу. Но мне меньше всего хотелось говорить о себе. Моя излишняя откровенность наверняка помешала бы Манилову воспринимать меня серьезно. И я бы потерял первый по-настоящему ценный источник информации.

               — Ходят такие слухи.

               — Бедные идиоты! Можно всю жизнь заниматься книгами, считаться специалистами высшего класса, и при этом ничего не понимать  литературе. Ни-че-го. Тому масса примеров.

               — Но вы же недавно сказали, что в книге Сомова нет вымысла?

               — Любое высказанное слово — есть ложь. Древний афоризм. Вы знаете, что такое афоризм? — Манилов посмотрел на меня с подозрением.

               — Знаю.

               — Раньше люди умели кратко выражать свои мысли. И не считали это зазорным.

               — И Сомов умел?

               — Что вы ко мне пристали со своим Сомовым? Нет. Он не умел или не хотел делать выводы. Сомов пытался быть честным.

               Мне показалось, что Манилов знает больше, чем говорит.

               — Вы читали его книгу? — еще раз спросил я.

               — А вы, собственно, кто такой? Провокатор? Что вы хотите выпытать у меня? Почему я должен отвечать на провокационные вопросы? Если хотите допросить меня, вызовите в Канцелярию. Мне скрывать нечего.

               — Я не из Канцелярии. Я — обычный коллекционер. Интересуюсь книгой Сомова. Уже одно то, что вы подтверждаете, что она существует, для меня праздник. А если вы ее читали, то вообще нет слов. Мне очень хочется узнать мнение профессионала.

               Манилов успокоился.

               — Да, я читал ее. Можете донести на меня церковным ищейкам. Я признаюсь, потому что чтение книг не может быть преступлением. Я без колебаний примкну к мертвым космонавтам.

               — Я не буду доносить на вас. И не буду перебивать. Расскажите о книге. Это все, о чем я вас прошу. Я умею быть благодарным.

               — Мой рассказ будет откровенно предвзятым. Нельзя исключать, что только я сумел понять, что там написано. Остальные читатели остались глухими и слепыми, поскольку не поняли главного — все, что там написано, правда. Я лично знал еще двух людей, которым посчастливилось прочитать книгу Сомова. Они не мыслители. Их уровень развития не позволил признать, что все события этого сложного повествования не пустые выдумки, а близкое к реальности изображение нашей истории.

               — Я могу с ними встретиться?

               — Нет. Они мертвые космонавты.

               — Вы хотите сказать, что тридцать пять лет тому назад люди действительно были уверены, что им не избежать Конца Света?

               — Абсолютно верно.

               — Но как в такое можно поверить?

               — Откажитесь от навязчивой пропаганды, которую годами вбивали вам в голову наши историки. Читайте больше первоисточников. Научитесь анализировать текст и отличать важные факты от второстепенных.

               — Анализировать — значит, научиться отбирать факты, которые подтвердят вашу точку зрения? — пошутил я.

               — Нет. Но сказано красиво, надо будет запомнить. Обязательно использую в разговоре с официально признанными интеллектуалами.

               — У вас есть книга Сомова?

               — Нет, конечно. Я философ, но не сумасшедший. Держать у себя книгу из черного списка В. может только окончательно выживший из ума человек. Вы знаете, что такое черный список В.?

               — Знаю.

               — Хорошо. Но зачем вы тогда задаете глупые вопросы, если заранее знаете правильный ответ? Я — философ. Мне проблемы не нужны.

               — Объясните, почему вы решили, что Конец Света действительно угрожал человечеству?

               — Вы изучали историю?

               — Да.

               — Хорошо. Когда власть в стране перешла в руки Церкви? Как вы думаете?

               — Церковь была всегда, — сказал я не очень уверенно. Никогда прежде я не задавал себе этот вопрос.

               — Ерунда, — твердо сказал Манилов. — У всего есть свое начало!

               — Тысячи лет тому назад?

               — Абсолютная ерунда. Объяснить современную власть Церкви можно только одним способом. Мы должны признать, что шестьдесят лет тому назад землянам действительно объявили о неминуемом наступлении Конца Света и назвали точную дату, когда это случится. А они поверили и возжелали спасти, если не тела, то хотя бы свои души.

               — Неужели люди поверили?

               — А что им оставалось делать? О том, что катастрофа произойдет, объявили и наука, и Церковь. Считайте, что были получены веские доказательства. А дальше понятно: рождаемость у неверующих в Бога резко пошла вниз. Кому может понравиться мысль, что их ребенок умрет молодым? У верующих рождаемость не изменилась. Они знали, что все в руках Бога. Следовательно, души их детей останутся бессмертными. Произошел демографический обвал. Чем дальше, тем неверующих становилось меньше, а  верующих больше. Так мы и пришли к нынешнему состоянию общества.

               — Все это вы прочитали у Сомова?

               — Нет. Его интересовала только наука и желание предотвратить наступление Конца Света. О Церкви он не думал. Или не считал ее существование важным фактором. Демографический обвал — это мое личное открытие, которое наверняка удалось бы доказать, если бы документы сохранились. Взгляд из будущего на события тридцатипятилетней давности.

               — Книгу запретили из-за этого?

               — Думаю, что да. Это важный удар по нашей вере. Именно там я прочитал несколько упоминаний о том, что молодые люди отказывались заводить детей.

               — Посоветуйте, где я смогу найти книгу Сомова?

               — Если вам дорога жизнь, держитесь подальше от болот бездуховности, которыми она полна, — Манилов довольно засмеялся. Цитата ему понравилась. — А если серьезно, в Тайной Канцелярии не оценят ваш энтузиазм, могут и больно по голове настучать. Прекращайте поиски, пока не перешли черты благоразумия.

               — И ваши идеи о якобы существовавшей угрозе Конца Света наверняка не нравятся Тайной Канцелярии. Но вы смело рассказываете о ней.

               — Но я не ищу книгу Сомова!

               Я признал, что мои поиски зашли в тупик. Я не согласился с Маниловым. Его версия показалась мне наивной и притянутой за уши. Но не вступать же с ним в полемику. Я не сомневался, что для запрета книги Сомова должны быть более серьезные основания. Установить их можно, только прочитав книгу. Но я испробовал все возможные способы и понял, что частный сыщик из меня не получился. Признал свою неспособность. У меня остался только один способ проанализировать текст — попробовать написать книгу Сомова самому. Не зря же я листал ее, поджидая свою задерживающуюся подружку Риту. Даже кое-что запомнил. Пусть я не смогу восстановить ее содержание, но логика повествования наверняка позволит мне максимально приблизиться к оригиналу. Я был уверен, что книга Сомова типичный фантастический роман.  Не исключено, что моя попытка его реконструкции придаст идеям Сомова новую жизнь.

Внезапная подружка

               Я прекрасно выспался и проснулся в отличном настроении. Так называемые поиски книги Сомова помогли успокоиться и сбросить неприятное напряжение, которое охватило меня после странной выходки Риты в Санкт-Петербурге.

               Крепкий и здоровый сон позволил мне излечиться и отбросить глупые переживания. Теперь я мог вспоминать о своей бывшей подруге, как о вчерашнем футбольном матче, проигранном любимой командой. Теперь я мог строить планы на завтра и не думать больше ни о Рите, ни о книге Сомова. Идея — самому написать текст — утром показалась болезненным бредом. Я был свободен.

               Теперь я опять мог распоряжаться собственной жизнью. Ничего завлекательного придумать не смог. Но ничего страшного в этом не было. Я был уверен, что пройдет совсем немного времени, и способность радоваться жизни ко мне вернется.

               Для того, чтобы окончательно выбить дурь из головы, я отправился в церковь, пришло время исповедоваться. Повод был прост: меня бросила любимая девушка, а я не смог ее удержать и, более того, не смог побороть приступ ярости. А это целый набор бытовых грехов, от которых следовало отделаться по возможности быстро.

               — Ярости? — с тревогой переспросил батюшка. Почему-то именно этот грех не понравился ему больше других.

               — Нет-нет, — исправил я формулировку. — Точнее будет сказать раздражения. Я не смог ее простить.

               Батюшка заверил, что одного признания подобного греха, достаточно для того, чтобы посчитать его отмоленным. По его словам, уже то, что я доложил о своих проблемах на исповеди, доказывает мое раскаяние.

            — Пошлите своей подруге букет цветов, отпустите ее и пожелайте успеха и радости на новом этапе жизни. И попросите прощения за все те мелкие неприятности, которые вы ей доставили.

               Я поблагодарил, мне совет батюшки понравился. Я так бы и поступил, если бы знал, как отыскать Риту. А заодно попросил бы вернуть книгу. Стоп. Ни слова о книге. Я был уверен, что выкинул из головы любые воспоминания об этом временном умопомрачении.

               Разговор с батюшкой мне понравился, особенно то, что я удержался и не рассказал ему о поисках книги. Я и сам понимал, что добиться прощения за грех с книгой будет сложнее. Но очевидно, чем меньше людей будут знать о моих диких приключениях, тем больше шансов, что мне удастся избежать наказания. В конце концов, я вины за собой не чувствовал. А нет вины — нет и ответственности. Так меня учили в школе.

               Я раскрыл свою душу только частично, но все равно мне стало легче. Показалось, что батюшка сочувствует и своим спокойным добрым взглядом освобождает от невольных грехов, уже совершенных мною, и от тех, которые я еще буду вынужден совершить под действием темных сил, все еще властвующих надо всеми нами. Но теперь у меня появилась робкая надежда, что с помощью Церкви я сумею побороть пагубную страсть, которая губит мой хрупкий мир.

               Я проверил свой текущий счет, за последнюю неделю он стал больше на шесть миллионов. Ничего в этом мире не меняется. Мои робкие попытки хоть что-то исправить теперь казались глупыми и безнадежными.

               А потом ко мне вернулась Рита.

               — Привет, Корнев! — сказал она, как будто ничего не случилось.

               Я кивнул. Обычно у меня быстрая реакция, но на этот раз найти нужных слов не сумел.

               — Скучал?

               — Не знаю.

               — Похудел. Значит, скучал.

               — Ты зачем приехала?

               — Нам нужно поговорить.

               — Хочешь вернуться?

               — Я тоже скучала, но не до такой степени.

               Прозвучало грубовато. Но я вспомнил, что батюшка посоветовал отпустить подругу, пожелав успеха и радости. Меньше всего мне хотелось учить Риту морали и тонкости обращения.

               — Прости, Рита, у меня болит голова, я не готов выяснять отношения. В этом нет необходимости. Я желаю тебе успехов и радости. Зачем ты приехала? Зачем я тебе понадобился?

               Рита с интересом посмотрела на меня

               — А я знаю, почему ты так нервничаешь. Все дело в книге, которую ты читал? Я права?

               — Не понимаю, о чем ты.

               — Врешь!

               — О какой книге ты говоришь?

               — О той, что я у тебя украла.

               — Хочешь извиниться и вернуть? Положи на стол — соверши это простое и разумное действие. Не понимаю, что тут обсуждать? Вернешь книгу, и не будет предмета для ссоры. Ты пришла, чтобы помириться?

               — Я не могу вернуть книгу.

               — Почему?

               — Она не со мной.

               — Ерунда. Потом принесешь.

               Я знал, что книгу Рита не отдаст. Почему — это другой вопрос. Но продолжал говорить ровным спокойным голосом, как меня учил психолог: возвращайся, давай помиримся и простим друг другу наши обиды, не хочу потерять тебя, все книги на свете не помогут мне забыть о нашем расставании и прочую чушь. Я лучше других знал, что мои причитания выведут ее из себя. Она терпеть не могла нытья. По моим представлениям, Рита — женщина твердая, привыкшая, чтобы ее слова всегда оставались последними и окончательными — должна была рассвирепеть и сказать правду о том, зачем она появилась в моем доме. И зачем ей понадобилась эта проклятая книга. Только для того, чтобы я замолчал.

               — Я предлагаю тебе крепкую мужскую дружбу, — продолжал я скулить. — Дружба со мной поможет тебе стать успешной и радостной без лишних треволнений и хлопот. Сама знаешь, для меня это не составит труда. Я — богатый друг. Любые твои капризы будут исполнены. Возвращайся.

               — Нет. Это невозможно.

               — Тогда гони книгу.

               Рита посмотрела на меня с осуждением или с разочарованием. Не понял.

               — Я думала, что ты умнее. Но вы — мужчины — глупые эгоисты. Думаете только о себе и своих дурацких игрушках.

               — Эта книга тебе так дорога? Ты знала о ней еще до того, как увидела у меня? Но откуда? И кто ты на самом деле? — выкрикнул я.

               Рита вздрогнула, я понял, что попал в цель.

               — Неужели тебе не страшно? — спросила она, ее голос предательски дрогнул.

               — Нет. Хватит говорить загадками! — я стал терять самообладание. — Или ты возвращаешься, или отдаешь книгу. Это справедливо. Но решай сама.

               — К тебе я не вернусь. Есть вещи, которые от нас не зависят. Если ты настолько глуп, что хочешь заполучить книгу Сомова, я переубеждать тебя не буду. Ты ее получишь. Но поклянись, что никогда не будешь обвинять меня в этом. Впрочем, ты забудешь о моем существовании через несколько дней.

               — Обещаю.

               — Запомни, ты обещал добровольно, без принуждения. Поедем, глупый, бесстрашный эгоист.

               Все остальное произошло внезапно. Мы сели в такси. Рита достала из кармана шприц и воткнула мне его в шею. Я отрубился. Что дальше делали со мной, не знаю. На какое-то время я стал бездушным предметом.

3. Деревня мертвых космонавтов.

Пробуждение

               Я открыл глаза. Было темно.

               — Проснулся. К сожалению, так бывает, — сказала Рита. — Но это ложная тревога. Промежуточная станция. Твое путешествие еще не закончилось. Закрывай глаза. Сон продолжается. Начинаем второй этап.

               Возле меня стояли люди. Они разговаривали. Я старался прислушаться, но понимал далеко не все. Только отдельные слова.

               — Куда его теперь?

               — Отправим, как и прежних умников, в Деревню мертвых космонавтов.

               — Правильно ли я поняла, что мы оставим его в главной реальности?

               — Это разумно. Но только после того, как он пообщается с людьми, которые знают о книге Сомова больше других.

               — Еще укол?

               — Не надо. Он сейчас отрубится и без нашей помощи.  Начальные условия его новой жизни уже заданы. Не будем ему мешать перемещаться. Эй, Корнев, счастливого пути!

               Мне хотелось закричать, но я не смог, у меня не было сил пошевелиться. Впервые подумал, что для того чтобы издать звук, даже самый тихий и неуверенный, человек обязательно должен пошевелить языком. Лишенный такой возможности  кричать не способен. А значит, я должен закрыть глаза и подчиниться приказу.

               Не знаю, сколько прошло времени, и заснул ли я. Но то, что мне надоело лежать — это точно. Попробовал двинуть руку. Получилось. Надо полагать, выспался. Открыл глаза. Было светло. Я находился в комнате, напоминающей больничную палату.

               — Эй, есть тут кто-нибудь, — крикнул я.

               — А кто тебе нужен, касатик? — откликнулся старик в валенках и белом больничном халате.

               — Любой человек, который объяснит мне, где я нахожусь, и что происходит. Вы, например.

               — В больнице ты. Передоз. Но не большой. Жить будешь.

               — Но я не принимаю наркотиков!

               — Все так говорят, а потом оказывается, что они просто забыли о своих подвигах.

               Я вспомнил, как Рита мне что-то вколола. Зачем?

               — Мне что-то вколола подруга. Против моей воли.

               — От девиц одни неприятности, — посочувствовал старик.

               — Где я?

               — Место называется Деревня мертвых космонавтов. Но это так — поэтический образ. Кто-то придумал для смеха. Не все мы космонавты и, конечно, пока еще живы. Хотим дожить до Конца Света.

               — Мы не в Москве?

               — Нет.

               — Мне нужно вернуться в Москву.

               — Это невозможно.

               — Почему?

               — Начальники запретили.

               — Какие начальники?

               — Мы так называем своих тюремщиков. Для смеха.

               — Тюремщиков?

               — Да, дружище, ты попал в тюрьму. Покидать Деревню мертвых космонавтов запрещено. Но это так, для проформы. Наша тюрьма так устроена, что любой побег из нее исключен. Почему? Это тайна. Раскрыть ее пока не удается.

               — Но почему вы в валенках? Разве в тюрьме можно ходить в валенках? Сейчас зима?

               — В валенках? Забавно. Как я, по-вашему, выгляжу?

               — Приятный старик в белом халате и валенках.

               — Обалдеть! Но ваш морок пройдет, когда из крови окончательно выветрится зараза. Вот тогда и поговорим.

               Он развернулся и ушел.

Обживаюсь

               Утром проснулся в хорошем состоянии. Встал. Оделся. Одежда была чужая, но приемлемая. Удобная. У меня не возникло неприятных ощущений. И комната оказалась не больничной палатой, а удобным для жизни помещением. В окно — комната располагалась на втором этаже — был виден ухоженный парк: аккуратная аллея, деревья знакомые — дубы и каштаны, фонтан, клумба. Группа людей в одинаковой форме (похожей на ту, что надел я) занимались цветами на клумбе. То ли высаживали новые растения, то ли ухаживали, поливали, избавляли от сорняков, добавляли удобрения.

               Я отметил, что смог все это разглядеть и понять, что я это вижу. Наверное, зараза, о которой говорил старик в валенках, окончательно выветрилась из моей крови. И я вернулся к нормальной жизни.

               Было бы неплохо понять, что противозаконного я совершил. Наверное, что-то ужасное, если заслужил подобное отношение. Почему-то меня определили в тюрьму нового уровня. Не верю, что в такие роскошные тюрьмы помещают обычных мошенников, бандитов и убийц. Но я не помнил, чтобы раньше пытался нарушить закон. И лишние деньги мне не нужны. У меня их достаточно. Мог ли я кого-нибудь убить? Сомневаюсь. Надеюсь, что мне напомнят о моем преступлении.

               И тут же вспомнил все, почти все. Философ Манилов предупреждал меня, что безрассудные люди, которые пытаются на свой страх и риск отыскать книги из черного списка В., изымаются из числа живых и помещаются в особое место. Манилов называл его Деревней мертвых космонавтов. На самом деле, это был самый настоящий лагерь для преступивших закон грешников. Он, вроде бы, говорил, что из Деревни мертвых космонавтов никто пока еще не вернулся. Потому что гражданские законы на этой территории не действуют. А значит, нет там адвокатов, помилований и досрочных освобождений.

               И еще Манилов сказал, что не следует терять выдержки и надежды. Люди везде выживают. А уж в Деревне мертвых космонавтов и подавно. Потому что условия проживания там замечательные. Практически дом отдыха и санаторий. Главное — правильно себя поставить. Если он считал, что я должен отказаться от поисков книги Сомова, то он явно ошибался. Наоборот, я спасусь только в том случае, если обнаружу эту проклятую книгу.

            В дверь постучали. Я разрешил войти. На пороге появилась красивая молодая девушка.

               — Вы еще не завтракали, господин Корнев. Я провожу вас в ресторан.

               — У меня нет денег, — признался я.

               — В Деревне мертвых космонавтов вам не понадобятся деньги. Это преимущество некоторого незначительного ограничения вашей персональной свободы. Все ваши возможные потребности оплачены из церковного фонда спасения грешников.

               — Ограничены ли мои потребности?

               — Нет. Запрета на прихоти не существует. Если вам удастся что-то такое, что может быть запрещено, я буду удивлена. Пока еще нашему контингенту ничего такого придумать не удавалось.

               Неплохое начало, подумал я, но приказал себе раньше времени не раскатывать губу. Жизнь приучила к тому, что социальные рекламы часто расходятся с реальностью. Но поэкспериментировать со своими желаниями будет интересно. Смогу ли я придумать что-то этакое? А пока неплохо было бы позавтракать.

               Мы поднялись на третий этаж. Ресторан оказался точной копией московского «Twins garden». Девушка подвела меня к элегантному человеку, который больше походил на ведущего советника Института спасения души, чем на работника ресторана.

               — Господин Корнев, наш новичок, — представила меня девушка.

               — Спасибо, Светлана.

               Он внимательно посмотрел на меня, как показалось с   симпатией.

               — Рад вас видеть, господин Корнев. Разрешите представиться. Расторгуев, ведущий советник Института спасения души.

               «О, я был прав»! — подумал я с удовлетворением.

               В ответ, конечно, следовало назвать свой род занятий и должность, которую занимаю, — это самый простой способ показать, что я вежливый и воспитанный человек. Но не смог вспомнить о себе ничего.

               — Не буду мешать, а после того, как вы позавтракаете, я с удовольствием отвечу на ваши вопросы. У вас ведь накопилось множество вопросов?

               Завтрак был по-настоящему великолепен. У меня даже мелькнула порочная мысль: хорошо было попасть в эту тюрьму раньше. Полное удовольствие мешало получить только сильное желание как можно быстрее поговорить с господином Расторгуевым. Мне показалось, что он знает, кто я такой. И более того, поможет отыскать книгу Сомова.

               В обычной жизни такой завтрак стоил бы больших денег, но с меня, как и было обещано, не взяли ни копейки. Я подумал, что плату запишут в долг, а потом потребуют, чтобы я отработал каждый скормленный мне витамин. Нет, работники ресторана не обратили на меня никакого внимания.

               А вот Расторгуев уже поджидал меня.

               — Надеюсь, завтрак вам понравился?

               — Отличный завтрак. Прекрасный завтрак. Не знаю, кого следует поблагодарить?

               — Можно поблагодарить меня.

               — Большое спасибо.

               Расторгуев улыбнулся.

               — Мы закончили с обязательной программой, теперь можно перейти к обсуждению вопросов, которые вас интересуют. Понимаю, что вы хотите задать несколько вопросов?

               — Если можно.

               — Нужно, дорогой мой Корнев, нужно. Итак, слушаю вас?

               — Где я нахожусь?

               — Я уже говорил вам. Мы с вами находимся в Деревне мертвых космонавтов.

               — Разве мы с вами встречались раньше? — удивился я.

               — Помните, вы подумали, что я старик в белом халате и валенках?

               — Это были вы?

               — Совершенно верно.

               — Вас трудно узнать.

               — Ваше сознание не сразу включилось. После действия сильного снотворного так часто бывает. Это нормально. Какие только образы не появляются в головах наших новичков! Со смеху помрешь!

               — Почему я попал в вашу деревню?

               — Об этом я должен был спросить у вас. Наши поселенцы — люди, нарушившие закон, или чьи мысли и намерения были способны принести вред человечеству. Таких здесь большинство.

               — Я не нарушал закон.

               — Смотрю на вас — и верю. Такие, как вы, не способны на преступления. Но это не освобождает вас от наказания. Скорее всего, у вас появились желания, которые не могут быть одобрены. Вы, наверное, подумали, что затеяли хорошее дело, а на самом деле ввязались в опасное предприятие.

               — Окончательно запутался, — признался Корнев. — Правильно ли я понял, что мои желания не нарушали закон, но могли привести к серьезным последствиям?

               — Да. Так часто бывает, — сказал Расторгуев. — Да вы и сами это знаете. Наверняка думали, что вас не найдут, а если разоблачат, то пожалеют.

               — Но я бы никогда не решился бы на действия, которые могут принести беду человечеству. Даже думать о чем-то подобном я не способен.

               — Почему вы так решили? — удивился Расторгуев. — Неужели пробовали, но духу не хватило довести свои темные замыслы до конца?

               — Абсурд! Я — тихий, законопослушный человек. Политикой не занимаюсь. У меня достаточно денег, чтобы вести замкнутый образ жизни. Не люблю без крайней необходимости общаться с людьми. Я не занимаюсь опасным для экологии предпринимательством. Можете считать меня злостным эгоистом, да, я привык думать только о себе. Разве эгоизм враждебен человечеству? Главное мое увлечение абсолютно безобидно — я собираю бумажные книги. Разве коллекционирование может принести вред человечеству?

               — Вред людям может принести любое действие и любое желание. Мы не представляем насколько опасными могут быть обычные наши поступки.

               — Вы предлагаете вообще ничего не делать. Так будет лучше?

               Расторгуев с умилением посмотрел на меня, я бы даже сказал с жалостью..

               — Вы умелый спорщик, Корнев. Но наш разговор — не спор. Для дискуссий у нас будет много времени. Пока я хотел рассказать вам о Деревне мертвых космонавтов и помочь вам понять, за какой проступок вы попали в это замечательное поселение для преступников.

               — Почему ваше поселение носит такое странное название?

            — Хороший вопрос, — сказал Расторгуев. — Когда в нашу тюрьму попали первые заключенные, на большой земле объявили, что они погибли во время крушения космического корабля, совершавшего экскурсионный полет на Луну. Согласитесь, красивая легенда. Мы здесь — мертвые космонавты. Для остальных людей мы давно умерли. Понятно?

               — Да. Спасибо. Значит, я теперь тоже мертвый космонавт?

               — Не знаю, какую причину они придумали для вашей смерти, но явно не болезнь. Вас могла убить любимая женщина.

               — Или другой коллекционер.

               — Некоторые обитатели нашей деревни пытаются понять, почему они оказались здесь. Как вы сейчас. Но должен предупредить, что это самое глупое занятие. Это знание вам никогда не пригодится, потому что вы никогда не сможете вырваться из нашей самой защищенной  тюрьмы в истории человечества. Нас больше нельзя считать людьми. Все преступные намерения и поступки, которые мы совершили на свободе, здесь бессмысленны. И попытки исправить их обречены на провал.

               — Почему?

               — Никому нет дела до ваших занятий в Деревне мертвых космонавтов. Они не смогут изменить вашу жизнь. И тем более повлиять на события в большом мире, о котором советую забыть, как можно быстрее. Не знаю, что должно произойти, чтобы один из нас вернулся к прежней жизни.

               — Но мне хочется понять, что я сделал не так.

               — Пожалуйста, вам никто не будет мешать. Но вы только испортите себе жизнь. Уникальность Деревни в том, что вы сами должны выбрать, где бы вы хотели существовать далее. В раю или в аду.

Воспоминания

               Это была странная тюрьма. Иногда мне казалось, что это и не тюрьма, а дом отдыха, где созданы идеальные условия для интеллектуальной работы.Люди вокруг были бесконечно увлечены своим творчеством. Бесконечно — потому что не обращали на меня никакого внимания. Никто не пожелал познакомиться со мной. Я понимал всю безнадежность своего положения — у меня не было права навязывать им свое общество. Никто не пожелал со мной переброситься и парой фраз. Кроме Расторгуева. Он несколько раз заходил ко мне, предлагая помощь. Но так получилось, что я ни в чем не нуждался. Все чаще получалось так, что я не желал отвечать на его слова. Мне не хотелось говорить с человеком, который не мог мне помочь. Более того, и я не мог ему помочь, даже если бы он попросил меня.

               Вопрос: почему я оказался в таком странном месте, не давал мне покоя. Кому я мог так знатно подпортить жизнь, что заставил написать донос? Без доноса не обошлось, в этом я был уверен.

               Никто из моих знакомых коллекционеров на такую подлость не пошел бы. Дух честного соперничества и необходимость придерживаться неписанных правил поведения соблюдался в сообществе любителей бумажных книг беспрекословно. Нарушить их означало накликать на себя беду. Не руби сук, на котором сидишь. Не могу сказать, что у меня были друзья среди коллекционеров, но и от удара в спину я был защищен. Слухи о нечестном поведении в этом узком коллективе распространялись мгновенно.

               Я стал вспоминать, с кем встречался в последнее время. Список получился довольно длинным: работник Кузьма, канцелярист, Герасим, Владимов. Представить, что кто-то из них мог написать внятный донос, обвинив меня в чем-то чудовищном, я не мог. Я не нарушал закон — это очевидно. И сомневаюсь, что они способны придумать по-настоящему правдоподобное преступление, которое можно было бы вменить мне в вину. У них просто не хватило бы воображения.

               Оставалась Рита. Я вспомнил, как она разъярилась, когда увидела у меня книгу Сомова. И потом скрылась, прихватив ее с собой. А потом опять появилась и опять говорила о книге что-то непонятное. Я ничего не понял. Не забыл я и то, что это Рита воткнула мне иглу в шею. Так я оказался в Деревне мертвых космонавтов.

               Значит ли это, что донос написала Рита? Нет. Это еще менее правдоподобно, чем поверить в предательство Герасима или Владимова. Скорее, я мог бы предположить, что она сотрудница тюремной администрации. Но никак не Тайной Канцелярии.

               Остается поверить в самое невозможное объяснение — во всем виноват мой интерес к книге Сомова. Но я, вроде бы, никакого особенного интереса к этой книге не проявлял. Да, хотел ее отыскать, но только потому, что не люблю терять вещи. Есть у меня такой психологический изъян. В детстве как-то потерял свою настоящую кокарду гвардейца, искал ее два месяца, а когда нашел, дал себе клятву, никогда и ничего больше не терять. А тут такой прокол с бумажной книгой. Что же из-за этой глупой и дикой случайности мне предстоит сгнить в Деревне мертвых космонавтов? Да, я не люблю терять вещи, которые попали ко мне в руки. Продать, подарить, отдать — это я могу. Это я переношу нормально, потому что знаю, что с ней произошло, почему она поменяла хозяина. Но потерять что-либо, даже не имеющий никакой ценности пустячок  — значит обречь себя на непереносимые страдания. Неизвестность заставляет меня паниковать.

               Прошло несколько дней. Мне удалось подсчитать количество обитателей деревни. Всего около десяти человек. Если поверить Расторгуеву, с этими людьми мне предстоит прожить оставшуюся жизнь. Я попробовал заговорить с одним из них — очень важно в подобном положении завести настоящего друга. Но ответной симпатии не встретил.

               — Простите, — сказал я. — Я много слышал о вас в прежней жизни, очень рад  возможности познакомиться лично. Сейчас так трудно найти достойного собеседника, а вы — известный интеллектуал — для меня настоящий подарок.

               Кандидат в друзья холодно посмотрел на меня и не ответил. Наверное, он продолжал считать себя важной фигурой, и я показался ему недостойным внимания субъектом. Нельзя исключать, что его интересовали вещи, о которых я не имею никакого представления.

               Я предпринял еще несколько попыток, но и они закончились неудачей. Разговаривать со мной соглашался только Расторгуев. Проще всего было подумать, что именно он написал на меня донос. И теперь пытается использовать мое нынешнее положение с максимальной пользой для себя. Я стал вспоминать, встречался ли я с ним в прежней жизни, но память меня подвела. Расторгуеву могли заплатить за возню со мной, а это значит, что как только он узнает то, что нужно заказчикам, немедленно исчезнет. А я останусь гнить рядом с неразговорчивыми бывшими важными людьми. Хорошо, что я не знаю ничего секретного, что могло бы возбудить такой интерес к моей скромной особе.

Книга Сомова нашлась

            Расторгуев стал приходить ко мне чаще — несколько раз в день. Постепенно я привык к нему. Он выглядел безобидно, подлости от него я не ждал. Да и какая подлость может быть в Деревне мертвых космонавтов. Мы играли в шахматы и обсуждали самые знаменитые бумажные книги. Наши вкусы отличались, но в этом не было ничего странного — вкусы людей часто не совпадают. Спорить я не собирался. Но, признаюсь, мне было интересно выслушивать рецензии Расторгуева. Как известно, ты то, что ты читаешь. Эти беседы должны были помочь понять, что за человек — Расторгуев. Но его книжные пристрастия не позволяли сделать однозначный вывод. Сложилось мнение, что он специально пытается запутать меня. Для чего? Чтобы я не смог понять, кто он такой? И, следовательно, чтобы я не мог понять его истинные цели? Мог бы прямо сказать, что ему нужно. Не думаю, что я бы ему отказал.

               — Обжились? — спросил однажды Расторгуев. — Вижу, что вы держитесь молодцом.

               — Нет, — твердо ответил я.

               — Жаль. Но не переживайте, чтобы привыкнуть, вам понадобится время. У одних процесс адаптации проходит быстро, другим приходится нелегко. Но, в конце концов, вы найдете подходящее занятие, и сердце ваше сразу успокоится.

               — Вы администратор? — спросил я.

               — Нет. Я такой же пленник, как и вы.

               — Вы знаете, какой закон нарушили?

               — Догадываюсь. Но, как я уже говорил, чтобы попасть в Деревню мертвых космонавтов, не обязательно нарушать закон. Достаточно представлять потенциальную опасность для человечества.

               — Расскажите, что такого страшного вы задумали?

               — Нет.

               — Но вы знаете, в чем заключается моя вина?

               — Меня это не касается.

               Я разозлился. Понять, что конкретно хочет от меня этот человек, не получилось.

               — Вы можете говорить со мной откровенно?

               — Я откровенен с вами.

               — Я веду себя неправильно?

               — Пока вы себя никак не ведете, — рассмеялся Расторгуев. — Найдите себе занятие по душе, тогда я вам отвечу на ваш вопрос.

               — Не понял.

               — Обитатели деревни, кроме очевидных неудобств, получают ценное право — они могут заниматься самым важным делом своей жизни. Кто-то погружен в дебри квантовой механики, кто-то занимается декадентской поэзией, кто-то пишет давно задуманный суперроман. Все необходимое для осуществления любой деятельности предоставляется без промедления. А вы, Корнев, никакого желания заняться творческой деятельностью не проявили. Это странно.

               — Ерунда. Я никогда не занимался придумыванием новых сущностей. Я не креативный человек.

               — Не верю. Просто вы не помните, чем занимались на свободе.

               — Не придумывайте. Я много раз говорил, что на воле занимался коллекционирование бумажных книг. Других увлечений за мной не числится.

               — И вы, перед тем, как попали в нашу деревню, искали какую-то редкую книгу?

               — Предположим.

               — Нашли?

               — Нет. Задача оказалась очень трудной, наверное, невыполнимой.

               — В Деревне мертвых космонавтов это делается без проблем. Какую книгу вы искали?

               — Николай Сомов. «Двадцать шестой год. В ожидании звездолетов».

               — Минуточку.

               Расторгуев достал телефон и позвонил. Я не знал, что в Деревне можно пользоваться мобильной связью.

               — Дружище, — сказал он. — Сейчас к тебе придет Корнев, выдай ему книгу Николая Сомова «Двадцать шестой год. В ожидании звездолетов». Не возникнет проблем? Отлично, я так и знал.

               Он удовлетворенно хмыкнул.

               — Все в порядке. Книга вас ждет. Главное здание, второй этаж, кабинет 205. Поздравляю, считайте, что ваше желание исполнилось.

               — Разве так бывает?

               — Самое простое, что можно сделать в Деревне мертвых космонавтов — найти любую книгу.

               Я не поверил. Но решил, что предстоящее путешествие на второй этаж главного здания станет для меня едва ли не первым осмысленным действием в Деревне. Какое-никакое, а развлечение.

               Меня встретили на удивление хорошо. Бить за наивный интерес к книге не стали. Работник улыбался и довольно потирал руки, словно я своим приходом сделал ему одолжение.

               — Я — Корнев. Вам звонили.

               — Я догадался. Расторгуев предупредил меня о вашем визите.

               — Мне сказали, что я могу получить книгу Николая Сомова «Двадцать шестой год. В ожидании звездолетов». Это возможно?

               — Конечно.

               Он протянул мне книгу. Неужели все произошло так просто?

               — Я могу ее прочитать?

               — Если захотите. А можете сфотографироваться с нею в руках, чтобы потом похвастаться друзьям. Ваше право. Если заведете друзей в нашей Деревне.

               Я взял книгу Сомова, прижал ее к груди. И загрустил. Так и не смог ответить на простой вопрос: зачем она мне понадобилась?

               Долго, очень долго я смотрел на книгу, не решаясь начать читать ее. Как это часто бывает, после того, как цель достигнута, человека настигает апатия. Трудно было отвести взгляд от книги, тем более поднять руку и открыть ее. Наконец, мне это удалось. Я попробовал прочитать хотя бы первое предложение. Было трудно сфокусировать взгляд, наконец, мне это удалось. Но закончилась моя попытка печально: буквы отслоились от бумаги, закружились в фантастическом вихре и вылетели в форточку.

Часть 4. Время Филимонова

Возвращение Корнева

               Филимонов с живым интересом рассматривал Корнева, пытаясь обнаружить в его поведении какое-то проявление психического расстройства. Он так и не смог разобраться с теорией ложной памяти, для него любое воздействие на психику человека казалось опасным экспериментом. Но он почему-то думал, что нарушения поведения должны быть аналогичны проявлению шизофрении.

               Он выписал на листок основные симптомы и пытался обнаружить у Корнева хотя бы некоторые из них. У человека, больного шизофренией, могут отмечаться дезорганизация мышления и речи, их необычность, псевдогаллюцинации, бред. В некоторых случаях пациент может сохранять молчание, надолго застывая в странных позах либо, наоборот, впадать в состояние бесцельного возбуждения. Характерны вычурность, манерность жестов и мимики, неестественность пластики.

               Ничего подобного обнаружить не удалось. Корнев выглядел здоровым человеком. Он был явно рад тому, что погружение в искусственный мир для него благополучно завершилось. И его можно понять. Ставить эксперименты на себе — неразумно.

               — У вас все в порядке? — спросил Филимонов. — Вам нужна медицинская помощь?

               Он не сомневался в том, что вся эта затея с ложной памятью с треском провалилась. Нужно быть наивным и необразованным человеком, чтобы поверить в этот псевдонаучный бред.

               — Вас интересует, как функционирует моя голова? Не свихнулся ли я во время эксперимента? Способен ли адекватно воспринимать реальность? Да, у меня все в порядке. Я уже говорил, что погружение в ложную память безопасно.

               — Прекрасно. Но вы уже забыли, что происходило с вами там, в придуманном мире?

               — Отчетливо помню все. Как сон, который успел утром пересказать. Я побывал в Деревне мертвых космонавтов. Там было классно, но я рад, что сумел вернуться.

               — Что это за Деревня? — спросил Филимонов.

               «Вот и начался у пациента шизофренический бред», — подумал он с раздражением.

               Корнев не обратил внимания на реакцию Главного советника и подробно рассказал о своих приключениях в Деревне.

               Поверить в то, что из этого ночного кошмара можно вытащить что-то полезное, Филимонов не смог. Но на всякий случай задал контрольный вопрос:

               — Вы действительно видели книгу Сомова?

               — Видел.

               — Но прочитать ее вы не смогли, потому что буквы, как птицы, сбились в стаю и улетели в форточку, — Филимонов не удержался и улыбнулся. Удивительно неприятное происшествие.

               — Верно.

               — Значит ли это, что мы никогда не сможем ее прочитать?

               — Не знаю. Спросите у Расторгуева, это он разрешил мне дотронуться до книги. Мне показалось, что он хотел, чтобы я отыскал ее.

               — Кто такой Расторгуев?

               — Мне-то откуда знать? Он представился ведущим советником Института спасения души. Вы сейчас Главный советник Института, наведите справки. Если этот человек, в самом деле, работает у вас, найти его будет нетрудно.

               — Институт спасения души?

               — Да. Так наше учреждение стали называть в будущем.

               — Почему?

               — Что-то такое мне рассказывали, но я забыл. Вы у Расторгуева спросите.

               Филимонов поморщился. На удивление глупый совет. Но попробовать можно.

               — Хорошо. Благодарю вас за прекрасно выполненную работу. Вы свободны.

Инцидент с Расторгуевым

               Выполнять обязанности Главного советника оказалось сложнее, чем представлялось еще совсем недавно, до назначения. Трудно было догадаться, что теперь придется терпеливо выслушивать странные рассказы сотрудников, которых легко заподозрить в психических заболеваниях.

               «Ложная память — надо же такое придумать — почему я должен выслушивать этот явный вздор», — подумал Филимонов с раздражением. И сам же ответил: потому что, если этот проект неожиданно окажется удачным, будет глупо не использовать его с пользой для себя. Никто не может предсказать, какое научное или псевдонаучное учение поможет людям выжить. Мы слишком мало знаем об окружающем мире, и, к сожалению, теперь уже все равно не успеем узнать все скрытые тайны Мироздания, поскольку Конец Света никто не отменял. А раз так, то и беспокоиться по этому поводу не стоит. Любая попытка, даже самая идиотская, достойна внимания.

               И все же заставить себя отнестись к сообщению  Корнева серьезно Филимонову удалось не сразу. Неужели испугался, что фантастические рассказы о придуманном мире окажутся правдой? Бояться новых знаний, какими безумными они бы ни оказались, он не имел права. Для Главного советника это было недопустимо. Работа, которую он на себя взвалил, не позволяла относиться к новой информации предвзято. Он вспомнил, что Карпов говорил, что каждый человек должен однажды сдать внезапный экзамен, который покажет его место в общей иерархии. Готов — не готов, способен — не способен, достоин — не достоин. И судьей будет сам человек, только он будет знать результат экзамена. Не сдашь — подавай в отставку сам, пока тебя не изгнали с позором. Филимонов подумал, что Карпов говорит образно. Но сейчас он понял, что час этого самого важного экзамена для него наступил.

               «Если не попытаюсь найти Расторгуева, придется уйти в отставку, — подумал Филимонов грустно. — Мой пост слишком важен, чтобы его занимал человек, не способный к решительным действиям. Я обязан использовать любой шанс, за это никто меня не осудит, особенно, если моя попытка останется в тайне».

               Филимонов попросил секретаршу отыскать сотрудника Института по фамилии Расторгуев. Он еще раз убедился в том, что положенная ему по должности секретарша — это очень удобно. Многие сложные вопросы решаются как бы сами по себе.

               Уже через час секретарша доложила, что сотрудник по фамилии Расторгуев обнаружен. Он не был советником, а числился всего лишь архивариусом в Отделе информации. Филимонов вспомнил, что Корнев проник в придуманное будущее, а к тому времени Расторгуев вполне мог дослужиться до должности ведущего советника. Но только в том случае, если у него одного был доступ к книге Сомова.

               «Вот только этого не хватало. Этак он меня без работы оставит», — подумал Филимонов, даже не пытаясь погасить приступ ненависти.

               — Немедленно пригласите ко мне Расторгуева и начальника Отдела экспериментальной памяти Корнева. Доложите, когда они прибудут.

               К встрече следовало подготовиться. Но Филимонов не имел ни малейшего представления о том, что он хотел бы узнать и о чем должен спросить в первую очередь. Нельзя было сказать прямо: «Отдай книгу, архивариус! И я тебя прощу». Нет, спросить, конечно, можно было, но что делать, если в ответ Расторгуев оскорбительно рассмеется.  Оставалось надеяться на помощь Корнева.

               Первым пришел Расторгуев. Наверное, ждал, что его вызовут, и, как следует, подготовился к неминуемому допросу. «Нехорошо» — подумал Филимонов.

               — Вы догадываетесь, почему я вызвал вас?

               — Могу предположить, что вы решили выслушать отчет о состоянии дел на таком важном для Института Спасения фронте работ, как сохранение и систематизация рабочей документации. Я готов подробно рассказать о достижениях и проблемах нашего подразделения.

               Филимонов попытался обнаружить у этого человека любые, даже самые ничтожные, проявления тревоги и страха. Нет, он выглядел абсолютно безмятежным. Это было бы нормальным, если бы он не был связан с книгой. Можно ли ждать беды от беседы с начальником о хранении документации? Работа не интересная, скучная и бесперспективная. Карьеру не сделаешь, больших денег не заработаешь, как ни старайся. Желающих всю жизнь заниматься пыльными бумажками не много, для этого нужен особый склад характера. Значит ли это, что Корнев ошибся и нужно искать другого Расторгуева?

               Расторгуев принялся с удовольствием рассказывать о буднях своей работы в архиве. Филимонов поддерживал беседу короткими репликами: «интересно», «а почему?», «это действительно так важно?». Ответы он пропускал мимо ушей, они его не интересовали.

               Наконец, пришел Корнев. Филимонов вопросительно посмотрел на него, Корнев коротко кивнул. Подтвердил, что именно с этим Расторгуевым он встречался в придуманной реальности.

               Интересно, что Расторгуев Корнева не узнал. Именно так и должно быть по теории. Ложная память — явление персональное. И если возникло в голове одного человека, воздействовать на сознание другого не могло. Или могло? Филимонов тяжело вздохнул, он так и не смог разобраться в теории ложной памяти. Наверное, все равно придется пройти обучение у Корнева.

               — Я могу быть свободным? — спросил Расторгуев. — У вас новая встреча? Не буду мешать.

               — Конечно, — сказал Филимонов.

               — Как хорошо, что я встретил вас, — сказал Корнев. — Вы мне поможете?

               — А в чем дело?

               — Один из советников моего отдела пытается отыскать одну редкую книгу.

               — Оставьте заказ, мои работники найдут ее и доставят заказчику. Хранение налажено удовлетворительно. До сих нареканий не было.

               — Пробовали обращаться к вам официально, но книгу выдать отказались. Заказ не был выполнен. Книга нужна нам для текущей работы. Если она запрещена к распространению, я попрошу Главного советника дать официальное разрешение. Мы здесь не пирожками торгуем, а спасаем человечество!

               Расторгуеву вопрос не понравился.

               — Какую книгу? — спросил он раздраженно.

               — Книгу Николая Сомова «Двадцать шестой год. В ожидании звездолетов».

               — Нельзя выдать несуществующую книгу, — сказал Расторгуев торжественно. — Я могу идти?

               — Да. Спасибо, — сказал Филимонов.

               — Вот видите, дело оказалось проще, чем мы думали. Мы его поймали. Теперь он начнет нервничать и наделает ошибок, — радостно объявил Корнев.

               — Не понял, — сказал Филимонов.

               — Это не важно. Немедленно отправьте группу захвата по месту жительства Расторгуева.

               — Зачем?

               — Этот человек сейчас будет перепрятывать книгу Сомова. Хорошо было бы поймать его с поличным. Взять его с книгой в руках.

               — Вы уверены, что она у него?

               — Абсолютно. Он только что сказал, что этой книги не существует. Но так мог сказать только человек, который слышал о ней. А еще он знал, что в архиве ее нет. Почему? Да потому, что он изъял ее из общего доступа. Зачем? Чтобы использовать в личных целях.

               — А почему он держит ее дома?

               — Да потому что Расторгуеву не могло прийти в голову, что книга Сомова может кому-то понадобиться.

               — Но тут появился я, — сказал Филимонов. — Главные советники иногда бывают очень прозорливыми.

Часть 5. Книга Сомова

Предисловие

               И вот случилось. Книга Сомова лежала на столе Главного советника Филимонова. Расторгуев отдал ее почти добровольно, только удивился очень, что его разоблачили. Не удержался и грубо сказал: «Вам-то зачем эта книга понадобилась, идиоты?»

               Филимонов смотрел на книгу с некоторым волнением. Иногда мечты сбываются. Но ему, почему-то, стало страшновато. Точнее, как-то не по себе. Волнительно. Неужели чтение этой книги поможет спастись? А если не получится? Но время размышлений закончилось, пора было действовать. Он должен был дотронуться до книги и заставить себя прочитать ее. Он догадывался, что сейчас он узнает ужасные новости, которые изменят не только его жизнь, но и жизни всех без исключения людей. Было страшно. Но уже одно то, что ему удалось раздобыть книгу, придало ему смелости.

               Филимонов вспомнил, что Петров любил подтрунивать над советниками из Института Спасения. По его словам, они не способны воспринимать любые идеи, которые не совпадают с их представлениями. И если однажды случится, что новые идеи будут подкреплены фактами, которые невозможно оспорить, у советников почти наверняка не выдержит психика. Дело может дойти до шизофрении. Они буду отстаивать свое мнение, даже понимая, что это не просто глупо, но и вредно для их ментального здоровья.

               Филимонов заставил себя приготовиться к встрече с  вредными идеями. Он заранее дал себе слово не относиться к книге Сомова как к научному труду, и, тем более, исключить любую эмоциональную реакцию. Это должно было помочь сохранить спокойствие.

               Он набрал в легкие побольше воздуха, шумно выдохнул и открыл книгу. Страничку с благодарностями Петрову и Карпову он пропустил. Пролистнул и вставленное в текст предупреждение инопланетян о неизбежном Конце Света. Все это он знал и без Сомова. А дальше. Ему повезло, что Сомов предусмотрительно решил, что будет разумно объяснить читателям, о чем, собственно, будет рассказано в книге. Филимонову такой подход понравился и показался разумным. Он, больше других, нуждался в предварительной подготовке и не сомневался, что прежде ему не доводилось читать что-то подобное.

               «Автор должен сознаться, что окончательный вариант моего исследования имеет с предварительным замыслом очень мало общего. Мой издатель предложил написать бесконечную хронику, в которой бы подробно описывался быт несчастного человечества на пути к неминуемому Концу Света. Предполагалось, что это будет скрупулезная попытка проследить, как менялись настроения людей ото дня ко дню, от месяца к месяцу, от года к году. Издателю такой поход представлялся продуктивным. Книга должна была стать полезной для будущих аналитиков. Я старался, но довольно скоро понял, что видимые проявления человеческих страстей значительно уступают по ценности интеллектуальным усилиям отдельных людей, которые продолжали считать, что познание Мироздания ни на миг не потеряло своей ценности.

               Как я уже писал, мне посчастливилось лично знать Главного советника Института Спасения Игоря Ивановича Карпова и, к сожалению, менее известного (незаслуженно), но от этого не менее значительного мыслителя Петрова. Общение с этими людьми в корне изменило мое детское понимание реальности. Я понял, что случаются в человеческой истории периоды, когда интеллектуальные усилия явно превосходят любые материальные достижения.

               Постепенно моя книга стала другой. Работа, которую на себя взвалили Петров и Карпов, оказалась интереснее всех прочих занятий остального человечества. Понятно, что это мое личное мнение, которое я никому не навязываю. Неправильно сказал, нагло соврал. Конечно, пытаюсь навязать. Для этого и написал эту книгу. Не расслабляйтесь и вы будете спасены».

               Филимонов припомнил, что знал Петрова и Карпова лучше, чем Сомов. Хотя бы потому, что он лично наблюдал за тем, как эти замечательные люди занимались своей отвлеченной наукой. Однако ему было интересно прочитать о том, как их деятельность воспринимал писатель-фантаст. Надо полагать, совсем не так, как ведущий советник Института Спасения. Интересно, станет ли он описывать их смешные поступки и произнесенные ими потешные слова для того, чтобы читателям не было скучно, вставит ли несколько слов о крутых открытиях, которые они якобы совершили? Главное — надо постараться не относиться к этому тексту серьезно, мало ли что насочинял писатель-фантаст, тогда и с собственной головой проблем не возникнет. Даже если будет заявлено, что Земля плоская и размещается на трех китах — это не причина нервничать и вступать в споры. Написал и написал. И не такое читали.

               А еще Филимонов подумал о том, что Сомов в своей книге, наверняка, подробно описал опыты с ложной памятью. Любой нормальный советник яростно отверг бы любые подобные рассказы. Но Филимонов, увы, столкнулся с чем-то подобным на личном опыте. Точнее, ему подробно рассказал об этой методике Корнев. Сам Филимонов в придуманные миры не проваливался, поэтому здоровый скепсис сохранил. Так что, если выдающимся открытием будут объявлены операции с ложной памятью, потрясением это не станет.

               Филимонов вспомнил свои встречи с Петровым и Карповым. Главный советник был приятным человеком. Он любил играть с Филимоновым в шахматы, приглашал на ужин, угощал дорогим виски. Был момент, когда их отношения можно было посчитать почти дружбой.

               Совсем другим человеком был Петров. Его никто не любил. Уж очень он был высокого о себе мнения. Даже к Главному советнику не испытывал должного уважения. Для него все люди были одинаковы. Должность человека не влияла на его отношение. Он называл это: верю делам, а не словам. Любил повторять: хорошо поступаешь, значит, хороший, плохо — плохой.

               Интересно, относился ли Петров так же к научным теориям? С людьми расправляться легче. Их тестировать проще и быстрее. Задашь им какой-нибудь дурацкий вопрос, они растеряются и выложат все, что пытались скрыть. Потом будут оправдываться, говорить, что их спровоцировали, но дело уже сделано. Первое слово дороже второго. Потом не отмоешься. А проверка теорий может занять десятки лет. Но Петров как-то справлялся.

               Филимонову предисловие понравилось.

Отрывок из книги Сомова

               Первоначальный замысел был решительно отброшен. Но не целиком. Петров лично просмотрел текст и отобрал некоторые главы. Сказал, что они могут помочь лучше понять некоторые сложные научные теории, которые обязательно будут обсуждаться в книге. Для меня это было слишком сложным утверждением, но я подчинился. Думаю, что книге это пошло на пользу.

               Первый эпизод, который Петров попросил оставить, был довольно странным. Моя работа над книгой началась со встреч с актерами, которые по просьбе Карпова, разыгрывали специально для меня роли людей якобы не желающих спасаться от неминуемого Конца Света. Не смирившихся, а именно не желающих спасаться. Были они странными, вели себя неестественно. Но я не смог догадаться, что они подставные люди. Разоблачил их Петров.

               Тем удивительнее, что для первой главы Петров посоветовал использовать историю еще одного странного «отказника». «Этот настоящий», — сказал он. Я спорить не стал.

               С этим персонажем я встретился уже после того, как пообщался с папой. Месяцы, которые мы провели рядом, помогли нам обрести внутреннее равновесие, которого так обоим не хватало. Я смог избавиться от неприятных мыслей, которые не давали мне покоя все эти годы. До вмешательства Петрова мне казалось, что папа оставил меня в привычном мире не из-за своей важной работы, а потому что не любил. Теперь я знаю, что это не так. Наверное, я бы остался с папой на его секретном предприятии и дальше, но Карпов потребовал, чтобы я продолжил работу над книгой-летописью. И папа с этим согласился.

               Я вернулся и Григорьев, мой издатель, которого не посвятили в наши тайны, страшно обрадовался, увидев меня. Он думал, что я сбежал и нарушил нашу устную договоренность. Мое исчезновение грозило издательству «Космофлот» банкротством. Григорьеву нужна была работа, за которую спонсоры платят деньги независимо от результата. Разве бывает занятие приятнее?

               Григорьев немедленно вернулся к работе. Оказывается, он продолжал подыскивать странных людей, которые, на его взгляд, могли бы стать героями моей книги. Он настойчиво посоветовал поговорить с одним диким, как он его назвал, человеком.

               — В чем его дикость проявляется? — спросил я. — На людей кидается?

               Никогда прежде я не слышал от Григорьева такой характеристики.

               — Наоборот. Он не любит людей.

               — Подумаешь, редкость! — удивился я.

               — У любой нелюбви нормальных людей есть граница, у Юрова такой границы нет. Он ненавидит людей не потому, что они сделали ему гадость, а исключительно потому, что они люди. Самые злостные мизантропы по сравнению с ним — ангелы небесные.

               — Он сумасшедший?

               — Вряд ли. Но специалисты его не осматривали. Так что исключать этот диагноз я не стал бы.

               — Почему?

               — Этот Юров одинокий человек. Он ведет замкнутый образ жизни. У него физически было мало возможности возненавидеть людей.

               — О чем я должен говорить с ним? Может быть, правильнее оставить его в покое?

               — Он не желает спасаться. А я помню, что вы такими людьми интересовались.

               — Он всем говорит, что отказывается спасаться?

               — Да. А еще добавляет, что вообще спасать людей преступно!

               — Он объясняет, почему так считает?

               — Вот вы у него это и спросите. Таких людей, как  этот Юров, очень мало. А вы сами писали, что выборка людей, которых следует спасать, должна быть максимально широкой. Я запомнил.

               Григорьев не знал, что многое с той опоры изменилось. Теперь я считал, что в моей книге должны быть собраны истории о людях, которые сделали для человечества что-то полезное. Мне не хотелось встречаться с мизантропом. Меня переубедил Петров. Не помню, какие конкретно доводы он привел, это теперь неважно. Я согласился поговорить с Юровым только после того, как Петров сообщил, что пойдет на встречу вместе со мной. Подумал, может быть, Петрову эта встреча пригодится для его теорий. Не могу сказать, что я вынес что-то полезное для книги. Мне не нравятся персонажи, которые ненавидят людей. А вот Петров остался доволен. К моему удивлению, он посоветовал обязательно включить главу о Юрове в мой окончательный текст.

               Теперь, когда книга написана, можно предположить, что Петров уже тогда все понимал и хотел использовать пример Юрова, как доказательство своей теории. Но это, конечно, не так. Мне кажется, что он просто бездумно (если можно использовать этот термин, когда речь идет о Петрове) собирал всю доступную информацию, которая попадалась ему на глаза. По его словам, нельзя заранее определить, какой факт может помочь при анализе. Откажешься от чего-то важного, а потом будет неприятно вспоминать о своей промашке.

               Встреча проходила на квартире Петрова. Он сказал, что это самое удобное место, к тому же оснащенное удобными и проверенными средствами записи. Петров, я знаю это, часто прослушивал наши старые записи встреч с разными людьми для своих научных целей. Мне слушать второй раз запись разговора с Юровым было бы скучно.

               И вот Юров добровольно пришел на встречу. До сих пор не понимаю, зачем ему это понадобилось? Ну, не нравятся тебе люди — держись от них подальше. Неужели, для того, чтобы поддерживать высокий уровень ненависти, он должен был время от времени встречаться с живыми людьми?

               Первым поздоровался Петров. Я присоединился. Юров небрежно кивнул в ответ.

               — Моя фамилия Петров. Я — ученый. А это писатель Сомов, он пишет книгу о выдающихся людях нашей эпохи.

               — Вы считаете меня выдающимся человеком? — усмехнулся Юров.

               — Это выяснится после разговора с вами, — сказал я вежливо. — Пока вы — заметный человек.

               — Ну?

               — Мы хотим задать вам несколько вопросов, чтобы лучше понять ваше отношение к неминуемому Концу Света.

               — К какому Концу Света? — удивился Юров.

               — К объявленному, к которому с таким ужасом готовится человечество. Неужели вы никогда не слышали о предупреждении инопланетян?

               — А, к этому? Я никак к нему не отношусь, мне эти игры разума не интересны.

               — Вы знаете еще о каком-то Конце Света?

               — Знаю. Он уже давно наступил, только вы — люди, занятые исключительно своими мелкими делишками, не способны это осознать.

               — Этот ваш уже наступивший Конец Света приведет к гибели человечества?

               — Правильнее говорить: привел. Человечество уже мертво, но продолжает бегать, как курица с отрубленной головой. Жалкое зрелище. И любые попытки спасти его, обречены на провал.

               — И мы с Петровым — курицы? — удивился я.

               — Про вас ничего не знаю. Но почему вы считаете, что чем-то отличаетесь от других не менее достойных гибели людей?

               — Нас не любят, — сказал Петров.

               Юров удивился.

               — Вот так довод! Я, например, тоже никого не люблю. Неужели это добавляет мне ценности?

               — Не исключено.

               — Вы пользуетесь ложной, ущербной логикой, — возмущенно сказал Юров.

               — Но согласитесь, что с нами интересно говорить. Мы вас сумели заинтересовать. Неужели вы предпочитаете беседовать с людьми, которые повторяют одинаковые слова?

               Юров задумался.

               — Интересно завернули. Не знаю, кого я больше ненавижу: болтунов, повторяющих чужие глупости, или умников, придумывающих глупости самостоятельно. И те, и другие отвратительны.

               — По вашему мнению, у людей больше нет шансов стать умнее? — спросил Петров.

               — Вы поняли. И это хорошо.

               Может быть, Петров и Юров поняли друг друга, но меня их философский диспут не заинтересовал. Хотелось бы узнать, почему он сам не желает спасаться.

               — Нелюбви к людям мало для того, чтобы отказать в спасении себе, — сказал я. — Должны быть еще какие-то веские причины.

               — Иногда мне кажется, что если все мы, включая меня, исчезнем, Вселенная вздохнет с облегчением.

               — Вы считаете, что человечество мешает Вселенной развиваться? — спросил Петров.

               — Да. Разум уменьшает энтропию.

               — Но если энтропия достигнет максимума — нуля — все движения прекратятся. Это состояние называется тепловой смертью. Смертью Вселенной. Понимаете, Юров, к чему вы стремитесь?

               — Умник, а ты знаешь, что такое смерть? То, что для тебя смерть, для Вселенной может быть весна и рассвет. Вы знаете, как Вселенная себя поведет при вашем дурацком нуле? Не знаете. И правильно, потому что вам не положено.

               — Звучит грубовато, — задумчиво сказал Петров. — И безысходно.

               — Привыкайте.

               — Вы отказываете людям в спасении, — сказал я.

               — Ерунда. Меня их проблемы не интересуют, — гордо ответил Юров. — Тупик эволюции.

               Честно говоря, я обрадовался, когда Юров ушел, громко хлопнув дверью. Ему надоело общаться с нами. Не посчитал достойными собеседниками.

               — Бывает, — сказал я. — Не все наши попытки должны заканчиваться успехом. Бывают и провалы. Зря мы с этим Юровым связались. Я предупреждал, что толку от него не будет.

               Петров рассмеялся.

               — Нет, дорогой мой. Мы хорошо поговорили. Юров доходчиво объяснил, что мы далеко не уедем, если будем считать, что Вселенная никогда не нарушает законы, которые мы для нее придумали. Наши формулы работают, но это не значит, что Вселенная сидит и на арифмометре вычисляет каждый свой шаг. А ведь нас учили, что так оно и есть. Придется переучиваться. Смерть для нас и для Вселенной — разные феномены. Это Юров правильно заметил. Понимаете?

               — Нет — честно признался я.

               — Вот и я пока не понимаю. Но мы с вами обязательно разберемся с этой задачкой. Главное, что теперь для нас это не загадка, а задача. Мы знаем, что ее можно решить. Подумать придется, но нас же этим не испугаешь, не правда ли?

Встречи, которые оставили Петрова равнодушным

               Григорьев предложил мне встретиться с несколькими людьми, истории которых могли быть использованы в книге. Я, по обыкновению, пригласил на встречи Петрова. Он согласился. Наверное, рассчитывал, что ему удастся обнаружить еще какие-нибудь полезные факты для своих научных построений. Но не получилось.

               Приглашенные люди много говорили и настойчиво предлагали способы спасения максимального количества людей. Я выделил два интересных предложения.

               Первое было вполне предсказуемо: загрузить в корабли поколений не живых людей, а их сперму, которую можно будет использовать для клонирования. После того, как удастся добраться до подходящей для проживания планеты. Места эта биомасса займет немного, поэтому можно будет спасти очень много нужных для возрождения человеческой цивилизации людей.

               Второе смешное: человек обещал за три года обеспечить эвакуацию человечества в параллельные миры. Он рассчитывал использовать для этого квантовую механику.

               — Неужели это неудачные предложения? — спросил я у Петрова.

               — Понимаете, все это замечательно и остроумно, но у нас нет времени доводить эти проекты до реализации, — ответил он.

               — Но ими есть смысл заниматься?

               — Нет.

               — Почему?

               — Они слишком традиционны. Мы должны предлагать фантастические идеи, которые должны нарушать наши самые смелые представления об устройстве Мироздания. Только это нас спасет.

               — Поэтому вам так понравилось предположение, что событие смерти для людей и Вселенной не совпадает? — спросил я.

               — Да, это интересно. Но нам нужны еще более смелые идеи.

               — Вы считаете, что нам пора обращаться за помощью к религии?

               — Нет-нет, религия еще более традиционный способ познания, чем тот механизм, который мы называем современной наукой, — сказал Петров твердо. — Нужно придумать что-то принципиально новое.

               — У верующих особый взгляд на спасение. Его нельзя недооценивать.

               — К сожалению.

               — Это их право.

               — Не спорю, но, к сожалению, современный интерес к религии наверняка приведет в ближайшем будущем к неприятным проблемам.

               — Не понял.

               Петров посмотрел на меня с раздражением. Он не любил разъяснять свои слова, если считал их очевидными, плавно вытекающими из предыдущего разговора. Хотел, наверное, обругать, но сдержался.

               — У нас большая проблема с детьми. Люди не желают рожать детей, поскольку не готовы смириться с тем, что их дети умрут молодыми.

               Пришлось скромно потупить взгляд. Вспомнил, что и для меня этот довод оказался очень сильным основанием, чтобы запретить себе думать о детях. Мои подруги были настроены еще более решительно. Любые разговоры о возможном потомстве приводили их в ярость. Да, ранняя смерть детей — сильный довод.

               — Трудно об этом не думать.

               — Кому-то трудно, кому-то легко. У кого-то детей нет, поскольку  рождаемость упала до смешных размеров, а у кого-то не только не упала, но и выросла. У верующих детей меньше не стало. Они с готовностью вручают судьбу своих детей в руки своих богов.

              — И что?

               — Представьте, что Конец Света не состоится. Кто будет жить на Земле через тридцать пять лет? Как изменится мир после того, как верующих окажется значительно больше, чем людей, получивших светское образование? И вера в Бога станет важнее науки?

               — Никогда не думал об этом, — признался я.

               — А у меня через два месяца родится мальчик, — с гордостью сказал Петров.

               — Он умрет в двадцать пять лет. Вам его не жалко?

               — У меня появился огромный стимул спасти мир. Теперь я спасаю не только человечество, но и своего ребенка. Честно говоря, я привык думать о будущем. И хотел бы, чтобы мои мысли были светлы и добры.

               — Никогда не встречал столь уверенного в своих способностях человека.

               — Встречали, — улыбнулся Петров. — Карпов мне сто очков вперед даст, его самоуверенности вообще нет предела.

               — Он тоже решил завести ребенка?

               — Карпов — человек разумный, он привык думать о будущем.

               Я кивнул. У меня пока не получалось относиться к Карпову как к обычному человеку. Он был для меня Главным советником Института Спасения. Небожителем, которому беседовать на равных с обычными людьми не положено. Я не сомневался, что в кругу себе равных он говорит на особом языке, понять который человек с улицы не в состоянии.

               — Хотелось бы мне, хотя бы разок, послушать, о чем вы разговариваете, когда остаетесь наедине, — вырвалось у меня.

               — Это можно устроить. Боюсь только, что вам будет скучно.

               — Я получил хорошее образование.

               — Знаю. Но мы иногда увлекаемся.

               — Вы говорите на особом языке?

               — Нет, на обычном человеческом, — рассмеялся Петров. — По крайней мере, мы так думаем.

Пределы познания

               Как потом я выяснил, Петров и Карпов регулярно встречались (несколько раз в неделю) и вели с глазу на глаз долгие заумные разговоры. Они обсуждали теории, которые большинство советников были не в состоянии понять. Меня не приглашали. И это выводило меня из себя, потому что это было неправильно и обидно. Я неоднократно просил разрешить мне присутствовать хотя бы на одной такой встрече, ссылался на то, что это нужно для книги, но мне отказывали.

               — Послушайте, Сомов, — сказал однажды Петров. — Мы обсуждаем теории, которые и сами не до конца понимаем. Точнее, этих теорий пока нет, их еще предстоит создать. Кто это сделает — мы или кто-то еще, пока непонятно. Да и не важно. Посторонний человек помешает нам сосредоточиться. Мы будем стесняться и чаще, чем следует, шутить. И приведет это к тому, что какие-то важные вещи будут нами не замечены. А это очень плохо. Самые потрясающие мысли часто настолько мимолетны, что надежды на то, что они возникнут еще раз, практически нет.

               — Вы пропустите мысль, а я вам напомню.

               — Наверное, такое может случиться, — подтвердил Петров. — Но статистически подобное событие настолько маловероятно, что не заслуживает проведения отдельного эксперимента. К тому же, как я уже говорил, вреда может быть больше.

               — Но мне это нужно для написания книги. Без ваших теорий общая картина состояния нашего общества будет лживой. Мой труд окажется бессмысленным.

               Петров задумался.

               — Ладно, подумаем. Посмотрим, как пойдут дела. Поговорю с Карповым, может быть, он разрешит. Иногда мне кажется, что ему не хватает простой человеческой славы.

               Мне повезло. Карпов согласился с тем, что для книги будет полезно, если я один раз побываю на их встрече. Удостоверюсь, что никакого практического смысла она не будет иметь, и я успокоюсь. А потом напишу в своей книге, что, по словам Карпова, отвлеченные теории ни на шаг не приближают человечество к спасению. Не уверен, что он действительно так думает, но то, что ему хотелось, чтобы я так думал, было понятно и без слов. Зачем это ему понадобилось, я так и не понял.

               Я считал иначе и рассчитывал услышать что-то по-настоящему интересное. И поэтому обрадовался, когда они все-таки допустили меня в свой узкий круг, и приготовился ничему не удивляться. Я устроился в дальнем уголке комнаты, чтобы беседующие ученые не обращали на меня лишнего внимания и чувствовали себя раскованно. Проще говоря, прикинулся ветошью и дал себе слово молчать при любых обстоятельствах.

               Меня удивило и обрадовало то, что Карпов и Петров были искренне рады видеть друг друга. Из этого можно было сделать вывод — они считают полезными свои встречи.

               Они обменялись нейтральными, пустыми фразами, а потом вдруг Карпов  спросил:

               — Я так и не понял, почему вы считаете, что Институт Спасения не способен справиться с возложенной на него миссией?

               — Никогда не говорил: «не справится», только — маловероятно. Удача может улыбнуться любому человеку, даже советнику. Но только случайно. Если очень-очень повезет.

               — Почему?

               — Советники из вашего хваленного Института плохо знают, как устроен мир вокруг нас.  А уж о мире не вокруг нас и вовсе не имеют ни малейшего представления.

               — А вы, Петров, получается, знаете?

               — И я не знаю. Но я знаю, что я не знаю. А ваши советники даже не догадываются о своем невежестве. Скорее, уверены в своей непогрешимости.

               — Невежество — слишком сильное определение, — возразил Карпов.

               — Вовсе нет. Невежда — человек, который не хочет знать.

               — Мои советники должны записаться на курсы по переподготовке?

               — Увы! Они будут там преподавать.

               — Смешно, — ответил Карпов. — А что предлагаете вы? Уволить не согласных с вами без выходного пособия? И набрать новых?

               — Это не решит проблему.

               — Не увиливайте. Говорите, что делать?

               — Нужна новая онтология. Надо ли объяснять, что это означает? Основным предметом онтологии является сущее, бытие, которое определяется как полнота и единство всех видов известной реальности: объективной, физической, субъективной, социальной и виртуальной. Пришла пора пересмотреть наши догмы.

               — Хотите создать новый способ познания мира? — удивился Карпов

               — С вашей помощь, естественно.

               — Спасибо, что верите в меня.

               — Стараюсь быть объективным.

               — А чем вам не нравится привычные научные методы? До сих пор к ним не было претензий.

               Петров на миг задумался.

               — Наука — один из способов познания, чья задача установить и систематизировать объективные знания о действительности. Область применения ее ограничена изучением причинно-следственных связей, возникающих между материальными телами. Отсюда вытекает, что науку интересуют только повторяющиеся события, а наблюдаемые количественные соотношения объявляются законами природы. Любое отклонение от расчетных значений изучаемых параметров требует уточнения используемой теории. Так это работает.

               — И что не так?

               — Рано или поздно наука подходит к пределу своих возможностей, поскольку изучать приходится феномены, которые не попадают в область применения науки. То есть, или не удается установить их причину, или знания оказываются чрезмерно субъективными, или результаты исследований не удается систематизировать. Из этого не следует, что наука — неудачный способ познания. Но очевидно, что для изучения и понимания природы таких феноменов нужно придумать другие методы, уже не являющиеся формально научными.

               — Это слишком сильное утверждение.

               — Есть и более простое объяснение — мир вокруг нас устроен совсем не так, как мы привыкли думать. Ошибка онтологии, пункт 5 в моей классификации ошибок.

               — Но до сих пор наука успешно справлялась с самыми трудными задачами, которые ставились перед нею, — сказал Карпов. — Если постараться, все получится.

               — Это не совсем так. Уже давным-давно Сергей Переслегин выявил четыре предела применения научного познания.

               Первый предел — Предел Лейбница. Он связан с исчерпанием интенсивного способа познания. Проще говоря, один человек больше не мог заниматься всей наукой целиком, и был вынужден ограничиться изучением чего-то конкретного. Единая наука разбилась на частные науки.

               Второй предел — Предел Ходжсона. Оказалось, что правильно проведенные исследования учеными в рамках своих частных наук не очень хорошо складываются в единое знание. А иногда и вообще не стыкуются. Самый простой пример — физика микромира и физика макромира различаются кардинально.

               Третий предел — Предел Хокинга. Ученые сталкиваются с феноменами, которые мы не только не можем изучить, но и понять физические основы их существования. Примеры: состояние материи в черной дыре или природа темной материи и темной энергии. Думаю, число подобных феноменов со временем будет только увеличиваться.

               Четвертый предел — Предел Ницше. Это ограниченность нашего мышления. Прежде всего, здесь речь идет о том, что возможности человеческих органов чувств фиксировать природу ограничены. Некоторые недостатки нашего восприятия люди обходят с помощью технических приспособлений — мы успешно научились фиксировать радио и гамма излучение и так далее. Но наверняка существуют явления, для изучения которых мы пока еще не придумали приборов, потому что не знаем об их существовании. Для объяснения этого феномена придуман антропный принцип — заявлено, что мы обитаем во Вселенной, где человеческих органов чувств достаточно для познания. Но существуют и другие Вселенные, где люди существовать не могут.

               Но есть еще и пятый предел — Предел Гумилева. С некоторого момента у человечества пропадает интерес к познанию. И вот тогда вместо Академии наук возникает Институт Спасения. Об этом пределе вы, Игорь Иванович, знаете лучше меня.

               Я старался дышать реже, больше всего хотелось, чтобы о моем присутствии эти люди забыли. Представил, что чихну, и эти люди замолчат или будут говорить о простых и понятных вещах, стараясь больше не упоминать о пределах познания. Чтобы не развивать у меня комплекс неполноценности. Ужас. Но в мою сторону никто не посмотрел.

               Не могу сказать, что что-то понял. Но это было не важно, главное, что я заметил — Карпов оценил слова Петрова. Они его расстроили, но не вывели из себя. Отвечать сразу он не стал, чтобы дать достойный ответ, он должен был подумать.

               Я был уверен, что второго случая присутствовать при беседе Петрова и Карпова у меня не будет.

Краткий комментарий Филимонова

               «Хорошо пишет этот Сомов, — подумал Филимонов, закрывая книгу. — Интересно, приглашали ли Петров и Карпов его на другие свои встречи? Надо будет посмотреть в оглавлении. И еще, когда Петров узнает, что я стал новым Главным советником Института Спасения, захочет ли он вести со мной свои беседы о пределах познания?»

               Он продолжил бы чтение, но наступил обеденный перерыв. Еще со студенческих времен Филимонов поклялся, что будет строго и неукоснительно соблюдать распорядок дня, потому что это самый простой путь стать цельной личностью, способной на большие свершения. А это хорошая цель для человека, заинтересованного в продвижении по служебной лестнице.

               Сделать удачную карьеру — что может быть разумнее и естественнее для любого советника. Но Филимонов не забыл, зачем ему нужно было раздобыть книгу Сомова. Он рассчитывал, что в тексте можно будет прочитать, куда подевались Петров и Карпов. Действительно ли они исчезли? Если спаслись, спасут ли они его? Спасение — сейчас это наивысшая точка самой удачной карьеры.

               Научные разговоры интересовали его меньше. Он помнил, что о Петрове и раньше ходили слухи о том, что он любит рассуждать со случайными людьми о глубоком кризисе, в котором находится наука. Советники из Института относились к таким разговорам неприязненно. Его никто не слушал, — кому в наше время интересны проблемы науки, уже и следов науки почти не осталось. Но Петрова это не останавливало. И вот теперь у него появился благодарный слушатель — Карпов — бывший Главный советник Института Спасения, который почему-то решил, что познание важнее карьеры. Скорее всего, это сотрудничество и стало причиной его отставки. Вместо реальной напряженной работы эти люди предпочли вести друг с другом отвлеченные разговоры о недоступных пониманию нормальных людей феноменах.

               Поверил ли Филимонов в реальность пяти пределов возможностей научного познания, о которых прочитал в книге Сомова? Нет, пожалуй, он не привык размышлять о столь отвлеченных и абстрактных понятиях. Так это или не так — ему было все равно, потому что не влияло на его способность исполнять профессиональные обязанности. Филимонов был уверен, что Главный советник должен заниматься конкретными делами, а не вымышленными гипотезами. А знание о якобы существующих пределах помочь в его работе не могло.

               Здравый смысл подсказывал, что рассуждения Петрова не помогут людям обрести спасение. Трудно поверить в то, что заумные идеи окажутся полезнее бетонных стен подземных убежищ, устройством которых до последнего времени занимался Отдел под руководством Филимонова. Это была практическая деятельность, пусть шанс спастись был маленький, но это был шанс. Впрочем, чудачества Петрова не могли помешать строительству убежища. А это значит, что к нему следует относиться мягче. Нельзя исключать, что после Конца Света, если удастся спасти какую-то часть населения, люди с теоретическим складом ума могут понадобиться возрождающемуся человечеству.  И он обязательно оставит место в бункере для Петрова, Карпова и Сомова. Если, конечно, их удастся отыскать.

               Филимонов понимал, что идеи Петрова могут плохо влиять на психическое состояние вероятных читателей книги Сомова. Стало понятно, почему ее издали таким маленьким тиражом, а затем и вовсе объявили не существующей, исключив возможность ее прочтения. Кому понравится, если у образованных людей появятся вредные мысли, а потом и нездоровые представления? Например о том, что Институт не способен выполнить свою главную задачу — спасти человечество. За свое психическое здоровье Филимонов не переживал. Ему и не такое приходилось выслушивать по долгу службы. Так что иммунитет на дикие идеи у него давно выработался. А без этого с работой Главного советника Института Спасения справиться невозможно.

               Обеденный перерыв закончился. Пришло время продолжить чтение. Филимонову было интересно узнать, как оценил беседу Петрова и Карпова сам Сомов.

Комментарий из книги Сомова

               Я не мог согласиться с Петровым. Не мог поверить, что наше стремление познавать мир зашло в тупик. Границы познания, о которых он подробно рассказал, показались всего лишь ловким полемическим приемом, с помощью которого хотел добиться своей неясной цели. Например, Петров мог попытаться заставить Карпова сделать глупую ошибку. Однажды он сказал, что только жуткая и нелепая ошибка может спасти человечество. Не уверен, что это возможно. Но Петров посчитал, что попробовать можно. Нужно только немного подтолкнуть Карпова.

               Звучит как нелепица, но, по мнению Петрова, наш разум, наш интеллект и наше сознание, все то, чем мы привыкли гордиться, всего лишь изощренная выходка природы — способ приспособления к изменению внешней среды. Не знаю, можно ли считать Конец Света изменившимися условиями существования человечества. Но то, что время для использования человеческого разума по прямому назначению наступило, очевидно.

               Жизнь — так говорил Петров — способна выживать и развиваться только в том случае, если у отдельных ее представителей будет развит механизм приспособления, сформировавшийся у вида за долгие годы существования. У живых организмов таким механизмом стали рефлексы, в частности, безусловные рефлексы — стандартные врожденные реакции организма на определенные изменения окружающей среды, осуществляемые при участии нервной системы и не требующие специальных условий для своего возникновения.

               Но вот беда. Врожденные рефлексы успешно работают только при относительном постоянстве внешних условий среды обитания. И при резких изменениях внешних условий виды вымирали в массовом порядке. Рефлексов для спасения оказывалось мало. Пришлось природе выработать новый механизм приспособления — разум. Его задача обеспечивать выживание при кардинальных изменениях окружающей среды. Чистая биология, ничего сверхъестественного.

               Работает эта штука своеобразно. Если разум поступает «правильно», то есть повторяет приемы, которые помогли выжить в прошлом, можно сказать, что он пользуется механизмом, за который отвечают рефлексы. Но это помогает только при незначительных изменениях внешней среды. При катастрофических процессах это приводит к гибели. Выживают только те особи, которые совершают странные действия. Одни из них ухудшают ситуацию, чем ускоряют гибель. Но случается, что неправильные действия оказываются наилучшим решением проблемы. Особь выживает и передает свои новые умения своему виду.

               Печальный вывод из этой теории — наши великие культурные достижения: наука, религия, литература, фантастика, музыка, живопись, театр и кинематограф — всего лишь полезный бонус, который природой при создании нового механизма приспособления не предусматривался. Нецелевое использование ценного биологического механизма, предназначенного для других целей. Сочиняя новую книгу, мы, как бы, забиваем гвозди микроскопом.

               Если согласиться с этой теорией Петрова, следует также признать, что все его рассуждения о пределах познания не имеют смысла. Поскольку человек всегда может ошибиться и не заметить очередного предела. Надо будет обязательно его об этом спросить. Интересно, что он ответит?

Случайная встреча в кафе

               Я прекрасно понимал, что книга у меня получается однобокой, излишне академической, что ли. Все эти подставные люди, которых мне настойчиво присылал Григорьев, и замечательные Петров и Карпов были всего лишь крошечной частью несчастного, обреченного на гибель человечества. Эта субъективная выборка даже теоретически не могла показать, как к Концу Света относятся нормальные люди, мнение которых обычно не интересует советников из Института Спасения. И то, что их абсолютное большинство, сути дела не меняло. Будут делать то, что им прикажут.

               Конечно, это было неправильно, поскольку так общую картину состояния общества выяснить невозможно. А значит, моей работе грош цена в базарный день. Впервые я пожалел о том, что круг моего общения крайне ограничен.

               Я был слишком стеснителен и не умел знакомиться с людьми, которых мне не представляли официально. И вот я сидел в кафе за чашечкой утреннего кофе и думал о том, как бы мне научиться общаться со случайными встречными, без чего у меня ничего путного с книгой не получится. И вдруг мои размышления были прерваны. Ко мне подошел незнакомец.

               — Вы Николай Сомов? Я не ошибся?

               — Да. Мы встречались?

               — Точнее будет сказать: виделись давным-давно, когда вы еще работали в Отделе Филимонова. Вы, наверное, не помните, но я приезжал к вашему начальству за справкой. А мне ваши сотрудники все уши прожужжали: «Это тот самый Сомов»! Вы были достопримечательностью отдела. Вами гордились.

               Я поморщился. Это была слава, от которой любой человек хотел бы избавиться.

               — Не помню.

               — Это неважно. Разрешите представиться. Муров, мистик.

               — Мистик? — удивился я.

               — Вас удивляет, что я честно говорю о том, что выбрал для себя подходящую философию? Я знаю, что для советников Института Спасения признание в том, что человек стал мистиком, — преступление. Конечно, это глупость. Но разве в наше время глупость кого-нибудь останавливала? Само это понятие размылось. Сейчас утверждается, что глупый — это человек, который не соглашается с тем, что я считаю очевидным.

               — Бывают исключения со справкой, — пошутил я.

               — Это зависит от того, кто выдает справки. Советники считают глупцом меня. Я — советников. Каждый из нас по-своему прав. Разница в том, что они обижаются, когда я называю их глупцами, а я — нет. Какое мне дело до мнения глупцов?

               — Это самообман.

               — Ерунда. Советники Института обманывают себя еще более бессовестно. Я уверен, что ближе к спасению, чем ваши хваленные советники.

               — Сознательный отказ от поиска рационального решения спасения — это, во всяком случае, преступление против человечества, — сказал я убежденно.

               — Ерунда. Во-первых, от науки никто отказываться не собирается. Ищите свое рациональное решение, мы, мистики, вам еще и поможем, если попросите. Во-вторых, человечество сейчас в таком положении, когда грех отказываться от любых, даже самых экстравагантных способов спасения. Какими бы странными они не казались советникам. Мы должны проверить каждое предложение. Согласитесь, что это разумно.

               — Мы не можем тратить драгоценное время даром.

               — Позвольте напомнить, что не впервые жизнь людей протекает в предчувствии надвигающейся катастрофы. Бывали и опустошительные войны, и эпидемии, исчезали с лица планеты целые цивилизации. И вот что интересно, каждый раз общество как бы заблаговременно готовится к грядущим потрясениям. Это и переоценка общественных ценностей, которая зачастую воспринимается как необъяснимое извращение вкусов и манеры поведения целых социальных слоев. Познание — не исключение. И вот тогда срабатывает природная способность людей искать спасение в обычно скрытых традициях, — сказал Муров с непонятной гордостью.

               Я, естественно, вспомнил о заявлении Петрова о смысле человеческого мышления как источнике ошибок. Не думал, что придется встретиться с человеком, который готов поверить древним заблуждениям, только потому, что рациональные методы не срабатывают. Для меня Муров выглядел убедительным примером рассуждений Петрова.

               — Вы не боитесь ошибаться? — спросил я.

               — Никто не сможет доказать мне, что я ошибся. А уж если я окажусь прав — никто не станет доказывать, что я заблуждался. А если ошибусь — некому будет предъявлять мне претензии, потому что все мы умрем. По-моему, игра беспроигрышная.

               — Но мистика. Несерьезное слово.

               — Не так все грустно. В древности люди не разделяли науку, искусство, религию и ремесло на отдельные виды деятельности. Самым привычным способом познания была магия. И именно из совокупности магических приемов постепенно вычленялись те процедуры, которые дали начало научному мышлению.

               — Но наука и мистика противоположны друг другу, — удивился я.

               — Вовсе нет. Мистический опыт, также как и научный, характеризуется повсеместностью и единообразием. Мистики легко понимают друг друга, к какой бы традиции они ни принадлежали. Но, в отличие от рационального мышления, мистический опыт гораздо более редок. Это и есть грань, по которой раскололась первобытная магия. К науке отошло то, что доступно почти всем. Остальной опыт, требующий чрезвычайных усилий от человека и не выражаемый рациональным образом, наукой не рассматривается. По определению. Так договорились.

               — Наука не занимается теми явлениями, которые нельзя повторить. Это правильно.

               — Редкая встречаемость эффекта, его размытость и неопределенность, не означает его отсутствия. Но хочу отметить, что рациональность мышления может привести к процветанию в стабильной обстановке, но губительна, когда рациональные основы существования кардинально меняются. Помните, человечеству грозит Конец Света. Рациональное мышление нам пока не помогло.

               Я вспомнил, что Петров что-то такое говорил о проблемах живых существ, возникающих, когда внешние условия меняются кардинально. Не исключено, что Муров однажды услышал эти рассуждения Петрова, и сделал свои выводы. Что, в принципе, не запрещается.

               — Были ли вы знакомы с Петровым? — спросил я.

               — Я и сейчас с ним знаком.

               — Для него и для меня важно, чтобы условия любого эксперимента могли быть воспроизведены в различных лабораториях, и при этом были получены одинаковые результаты.

               Муров посмотрел на меня как на несмышленого ребенка.

               — Напоминаю, что мистический опыт характеризуется неуправляемостью и непредсказуемостью. Он приходит, когда это хочется ему, а не экспериментатору. И форма проявления также непредсказуема. Результат опыта по-настоящему непередаваем на словесном уровне. Общим для мистиков является их уверенность в обнаруженной истине, в ее чрезвычайной ценности, превосходящей все, что только можно предположить. А также их желание приобщить людей к этой истине, так как без обладания этим знанием бытие представляется бессмысленным, жестоким и неоправданно пустым.

               — Вам, наверное, имеет смысл все это рассказать Петрову.

               — Петрову я все это уже рассказывал. И не один раз. А сейчас обратился к вам, Сомов, чтобы вы напомнили ему о моем существовании. О некоторых моих опытах он еще не знает.

Муров и нуль-транспортировка

               Естественно, я без промедлений  сообщил Петрову о встрече с Муровым и его просьбе.

               Сомневаюсь, что тот обрадовался. Но и отрицательных эмоций у него не обнаружилось.

               — Вы знаете о существовании этого человека, который называет себя мистиком? — спросил я.

               — Да. Я встречался с ним.

               — Пересказать то, что он рассказал о мистике и магии? Это может быть полезно для ваших исследований. Так он утверждает.

               — Нет нужды. Муров лично много часов втолковывал мне основы своих теорий о том, что наука и магия имеют один корень. Сомневаюсь, что он придумал по этой теме что-то новое.

               — Вы говорите это так, словно допускаете, что связь науки и магии действительно существует, — удивился я, не ожидал, что Петров даже теоретически допускает такую возможность.

               — Я привык допускать все, что угодно. Ложные теории отмирают естественным путем. Стараюсь, чтобы на мои суждения не давили предвзятые взгляды. И никому не верю на слово. Меня интересуют только факты.

               — Но, как я понял, Муров, называя себя мистиком, занимается чем-то реальным и интересным вам?

               — Можно и так сказать. Конечно, если занятия Мурова можно назвать реальными. Он занимается нуль-транспортировкой. Но ответа на вопрос, как соотносится наш мир и подпространство Муров не знает.

               — Это что-то связанное с мгновенным переносом физического тела из одной точки пространства в другую? Правильно?

               — Нет. Вы говорите о телепортации. Это одно, причем не самое важное применение нуль-транспортировки. Теория позволяет считать, что нуль-т действительно можно использовать, кроме всего прочего, и для переноски вещества. Но и только.

               — В большинстве фантастических произведениях нуль-транспортировку используют только так.

               — Значит, вы не читали фантастику, в которой об этом рассуждают подробнее. Главный постулат: нуль-т — это и телепортация, и машина времени, и мультипликатор.

               — Как это?

               — Все очень просто. Теория нуль-т работает только в том случае, если вы допускаете, что наше пространство не ограничивается тремя измерениями (длиной, шириной и высотой), но и обладает четвертым, пятым и другими  измерениями. В известной теории суперструн, например, предполагается существование 11 измерений.

               — Я слышал.

               — Прекрасно. Но у людей нет органов чувств, которые позволяли бы наблюдать их. Некоторые люди говорят, что четвертое измерение — это время. Досадная ошибка. Ошибочная интерпретация. Пункт четыре в моей классификации ошибок. Время — это то, как мы четвертое измерение воспринимаем.

               Должен пояснить, что дополнительные измерения не имеют отношения к параллельным мирам, о которых вы тоже наверняка слышали. Их часто путают, поэтому я напомнил. Так вот, для реализации нуль-т  следует понимать, что мы должны использовать более высокое измерение. Но обычная физика тут не поможет. Создатели нуль-т работают с человеческим сознанием. Как это понимать, и как это может работать? Никто не знает, но предположения ученые и мистики делают. Не вдаваясь в детали, должен заметить, что в мистике есть понятие подобное суперструнам — так называемые эманации.

               — Что-то такое слышал.

               — В неоплатонизме эманации означают переход от высшей и совершенной онтологической ступени Мироздания к менее совершенным и низшим ступеням. То есть, люди — многомерные образования, которые стали физическими объектами в привычном нам трехмерном пространстве, образовав при этом своеобразный кокон. Вся наша жизнь и есть эманация, заключенная в коконе. Вот что, по мнению мистиков, делает нас людьми.

               — Странная теория.

               — Но это еще далеко не все. Для того, чтобы все мы воспринимали мир одинаково, в наших индивидуальных коконах предусмотрена точка сборки, где собирается восприятие, путем превращения потока энергии в данные для органов чувств, а также происходит интерпретация данных органов чувств. В точке сборки индивидуальные эманации коконов сонастраиваются.

               — Сложно.

               — Это еще не все. Определенные психофизические техники позволяют специально тренированным людям сдвигать точку сборки. Но любой сдвиг точки сборки переносит нас в другой мир. Параллельный это окажется мир или просто другой — это неважно.

               — Как такое может быть?

               — Если перевести все на наш обычный научный язык, что не совсем правильно, поскольку значительно упрощает ситуацию, то это выглядит так: точка сборки одинаково удалена от любой точки нашей Вселенной, в пространстве и времени. Это возможно, если признать, что точка сборки объект четырехмерный, пятимерный или еще большей размерности.

               — Вот этот сдвиг точки сборки и есть нуль-т? — удивился я.

               — Да.

               — Это возможно реализовать?

               — Говорят, что умельцы есть. Но в нашем случае от нас требуется еще более сложное действие. Я рассказал о сдвиге точки сборки в индивидуальном коконе. Но нас интересует одинаковый сдвиг во всех коконах. Не слышал, чтобы у Мурова был внятный ответ на этот вопрос. Проблема еще в том, что коллективные перемещения мистиков не интересуют. Они жуткие индивидуалисты. Они говорят, что ищут способ спасения для всех, но я в этом очень сомневаюсь. Свою природу людям изменить трудно.

               — Но если получится! Это будет прекрасный выход!

               — Пусть работают. Я им не мешаю, если попросят помощи — я помогу.

               — Муров просил передать вам именно это.

               — Мистики чрезвычайно ранимые и обидчивые люди. Им хочется признания. Мое дело — не спугнуть их. Вы, наверное, еще не знаете, что я очень коварный человек. Я честно всех предупреждаю, что помощи от меня ждать не следует. Но никто не верит.

Петров, оказывается, не занимается наукой

               — Но вы не поверили ему?

               — Верят в Бога или дурной сглаз. Наука оперирует фактами. Есть доказательства — соглашаемся, нет — отбрасываем.

               — И вы отбросили?

               — Я не готов ограничивать свои и без того не слишком широкие возможности познания предварительными аксиомами. Глупо отказываться от чужого мнения только потому, что оно не соответствует общественному соглашению. Пока мне неизвестны факты, которые бы заставили меня исключить из рассмотрения магию или что-то еще, не поддающееся рациональному объяснению. Как бы это сказать, формулы должны подчиняться природе, а не природа формулам.

               — Но вы нарушаете общепринятые правила науки.

               — Ну и?

               — Получается, что все ваши теории не могут теперь считаться научными.

               — Постараюсь это пережить. В конце концов, я не подписывал кровью бумагу, которая обязывала бы меня строго выполнять правила, которые были приняты умными и чудесными людьми, но без моего участия. Я в чужие игры не играю.

               — Но значит, все ваши работы, все ваши усилия не могут считаться научными. К вам будут относиться как к проходимцу.

               — Повторяю. Как-нибудь переживу. Меня интересует только результат.

               Мне было неприятно это слышать. Я представлял, что Петров, в отличие от советников из Института Спасения, занимается настоящей классической наукой, умело отделив ее от сиюминутной конъюнктуры. И вдруг — такое неожиданное саморазоблачение.

               — Нехорошо это, — сказал я огорченно.

               — Нормально. Наука, как известно, занимается только рациональными явлениями, отыскивает между ними причинно-следственные связи. Вполне себе полезное занятие. Но мне этого мало. Хочу расширить область применения привычного и доказавшего свою успешность способа научного познания, изучать и анализировать также и иррациональные явления. Что-то подсказывает, что у меня получится.

               Я не поверил Петрову.

               — Как отнесется Карпов к вашим интеллектуальным упражнениям?

               — А это мы скоро узнаем. Кстати, приходите сегодня вечером ко мне в гости. Будет интересно. Поговорим с Карповым о сообщении инопланетян. Пришла пора нам заняться этим удивительным документом.

               Уговаривать меня не пришлось.

Инопланетяне. Кто они?

               Карпов обрадовался, когда увидел меня.

               — Хорошо, что вы пришли, Сомов, — сказал он и подмигнул. — При вас Петров ведет себя не так разнуздано, как обычно, выбирает для своих вызывающих заявлений слова попроще. В последнее время мне приходится сначала долго разбираться в смысле его тирад, и только потом начинать спорить. На это уходит масса времени.

               — Я буду сидеть в углу и постараюсь не встревать, — сказал я.

               — А вот это правильно. Я и сам стараюсь лишний раз не перебивать Петрова, боюсь сбить его с мысли, — сказал Карпов, улыбнувшись. — Впрочем, сделать это обычно очень трудно.

               Петров не слышал нашего разговора, поэтому сразу перешел к вопросу, который его заинтересовал.

               — Хочу услышать ваше мнение, господин Главный советник, о знаменитом заявлении инопланетян, в котором они объявили о Конце Света.

               — Разве мое мнение имеет значение? Смысл заявления предельно ясен. У нас в Институте каждый советник знает его наизусть.

               — Прекрасно, — сказал Петров. — Вы пробовали его анализировать?

               — В каком смысле? Это же всего лишь конкретное сообщение о Конце Света. Вы считаете, что там содержится какой-то скрытый смысл?

               Петров с подозрением посмотрел на Карпова.

               — Вы даже не составили психологический портрет пришельцев?

               — Зачем? Они отказались с нами общаться, — удивился Карпов.

               — Они отказались. Это понятно. Земляне им не интересны. Но почему отказались вы? Не захотели задать им вопросы? Если нельзя спасти Землю самим, то почему бы не попросить у инопланетян помощи с эвакуацией? Напоминаю, что эти ребята свободно летают по Вселенной, для них переместить землян в безопасное место было бы плевым делом.

               — Мы не смогли установить контакт, — признался Карпов. — Они не отреагировали на наши просьбы о встрече.

               — Вы должны были отыскать их сами, — с осуждением сказал Петров. — Создать специальный Отдел в вашем Институте Спасения и работать днем и ночью.

               — Но как?

               — Есть один хорошо зарекомендовавший себя на практике способ — тщательно проанализировать заявление. Из текста можно понять, кто они такие. Но вы, насколько я понял, не удосужились.

               — Подскажите. У нас еще есть время.

               Петров посмотрел на Карпова с некоторой досадой. Он ожидал от собеседника большей компетенции.

               — Скажите мне, что необычного можно обнаружить в заявлении? — спросил Петров.

               — Вроде бы в нем все нормально и складно.

               — Правильно. Это удивительно само по себе. Могли ли инопланетяне настолько хорошо овладеть за такое короткое время земным языком, чтобы так складно составить текст предупреждения? Это исключено. Даже если предположить, что биологически они близки к нам, представить, что их интеллект развился так же, как и наш, очень трудно. Слишком разные у нас должны быть условия существования, а значит, и задачи выживания обязаны отличаться. Логика поведения не должна совпадать. Но из заявления мы узнаем, что пришельцы — обитают на планете (сама по себе интересная информация), они, также как и мы, исследуют космос с помощью наблюдательных инструментов, а планеты солнечной системы изучали с помощью автоматических станций.

               — И что из этого следует?

               — Первое. Пришельцы используют для передвижения по Вселенной технические приспособления. Второе. Они давно уже достигли Солнечной системы. То есть, можно утверждать, что они и сейчас на Земле, среди землян. Третье. Они настойчиво пытаются создать у нас впечатление, что нуль-транспортировкой не владеют. Или стараются скрыть это свое умение. Получается у них плохо. Но об этом позже.

               — Вы считаете, что они врут сознательно?

               — И понятно почему. Это они к нам прилетели в гости, а не мы к ним. И я так понял, что в гости они нас, землян, приглашать не намерены.

               — Хорошо, — сказал Карпов. — И как вы советуете нам отыскать инопланетян?

               — Я уже сказал: анализируя текст. Первая фраза звучит так: «Дорогие нашим сердцам земляне». Чрезвычайно насыщенное информацией предложение. Сообщается, что у пришельцев есть сердца, которым они, как и земляне, приписывают некое средоточие эмоций и возвышенных чувств. В заявлении слово «дорогие» используется для обозначения расположения к несчастным землянам, а не как утверждение, что им пришлось затратить большое количество средств и энергии, чтобы добраться до Земли. Понимаете?

               — Ну и?

               — Нам предлагают поверить, что инопланетяне похожи на нас. И, более того, их эмоции (они есть, и это само по себе странно) удивительным образом совпадают с чувствами землян: симпатия, сочувствие, раскаяние, призыв понять и простить, стандартное для людей пожелание удачи. Напомню, что у разных народов Земли эмоциональное понимание часто затруднено. А тут — такое странное единение.

               — Обманывают?

               — Да. Конечно. Но пока непонятно зачем. С плохими целями или только для того, чтобы их предупреждение о Конце Света было лучше усвоено.

               — У вас есть объяснение? — спросил Карпов.

               — Да. Этот текст писал землянин.

               — По наущению инопланетян?

               — Хорошее слово подобрали. Именно так. Ему кратко объяснили, что от него требуется — пересказать своими словами некую информацию, используя местный жаргон, понятный землянам. Чтобы поверили. И сделать это попросили максимально доходчиво. Человек с заданием справился и получил за это хорошие деньги. Мне кажется, что Сомов поможет нам его отыскать.

               Я удивился.

               — Каким образом?

               — Стиль сообщения выдает в авторе молодого писателя фантаста. Сейчас ему должно быть около 50 или 60 лет. Вы наверняка знаете своих собратьев по перу. Не думаю, что их осталось очень много.

               — Но зачем нам этот писатель?

               — Это станет понятно из дальнейшего анализа сообщения. Его научной части. Инопланетяне проводят эксперимент в Солнечной системе. Неудачно. Мы не можем рассуждать о его цели. Как было точно отмечено, что землянам многие законы природы пока неизвестны. С ехидцей сообщается, что и термин «направление» мы понимаем слишком примитивно, то есть неверно. Но этого достаточно для того, чтобы высказать некоторые соображения. Термин «направление» для нас связан с понятием пространства. Не удивлюсь, если инопланетяне исследуют свойства трехмерного пространства Солнечной системы для своих производственных нужд.

               — Скорее всего, вы правы.

               — Это если судить с человеческой точки зрения. Но сомневаюсь, что такой подход применим к оценке деятельности инопланетян. Понятно только, что хваленый эксперимент не имел для них большого значения. В противном случае его проведение не поручили бы случайному работнику, и дело не дошло бы до ненужной катастрофы.

               — Если только целью не была именно катастрофа, — заметил Карпов.

               — Да. Этого нельзя отрицать.

               — Вы считаете, что инопланетяне владеют чем-то подобным нуль-т?

               — Этоочевидно. Но если сравнить наши мечты о нуль-трансортировке с велосипедом, то их умение можно посчитать сверхзвуковым самолетом.

               — Указание об этом содержится в заявлении? — спросил Карпов.

               — Несомненно. Обратите внимание на то, что дата Конца Света указана с абсолютной точностью, причем использована земная система отсчета времени. Прямое указание на то, что они при этом присутствовали. А затем отсчитали пятьдесят лет, чтобы нам было проще готовиться к всеобщей гибели.

               — Вернулись во времени?

               — Мы называем это машиной времени.

               — Вы верите в путешествия во времени?

               Петров нахмурился.

               — Я не могу придумать другого объяснения. Наш мир всего лишь точка в пятом измерении. Есть очень простая аналогия, которая поясняет работу нуль-т в научных терминах. Компьютерная схема. Предположим, что мы записали информацию об интересующем нас объекте на внешний носитель или в облако. Далее просто: копируем или переносим информацию в нужное нам место. Если копируем несколько раз — получаем мультипликатор, если переносим в выбранное место пространства — получаем вашу любимую телепортацию, если переносим в нужное время — получаем машину времени. Все очень просто.

               — Неужели вы верите в возможность реализации нуль-транспортировки?

               Петров нахмурился.

               — Верят обычно в Бога. Я привык соглашаться с установленными фактами. Если они подтверждаются — пользуюсь ими, если нет — ищу новые. Пока мне не известны факты, которые бы запрещали нуль-т. Появятся, буду отрицать. Но некоторые строки в предупреждении инопланетян заставляют думать, что нуль-т может быть реализована. Четкие границы временного интервала, который нам выставили в предупреждении, для меня хорошая характеристика их могущества. И доказательство реализованной нуль-т.

               — Вы считаете, что инопланетяне действительно обладают нуль-т?

               — Чем-то более мощным. Как я уже сказал, сравнение может быть таким: наши мечты о нуль-т — это велосипед, возможности инопланетян — сверхзвуковой самолет. Боюсь даже подумать, каких возможностей они достигли. Однако и велосипед позволяет передвигаться.

               — И что нам делать?

               — Мы должны отыскать фантаста, который продал человечество.

               — Интересно, как ему заплатили?

               — Поймаем, спросим.

Поиски фантаста

               Естественно, поиски писателя-фантаста, продавшегося инопланетянам, поручили мне. Не могу сказать, что обрадовался. Беседовать с братьями-писателями на скользкие темы — занятие не из приятных. А уж если подойти и спросить: «Ты, рожа протокольная, Землю нелюдям продал?», то и до драки может дойти.

               Но я принялся за это поручение ответственно. С детства привык любую работу выполнять качественно, какой бы неприятной она не была. Так меня учил папа. И, конечно, я до сих пор надеюсь, что рано или поздно мне придется сделать что-то по-настоящему полезное. Что-то такое, что поможет человечеству спастись. Пусть для начала это будет поиск фантаста-предателя, написавшего инопланетное предупреждение.

               Кое-что мы о нем знали. Этому человеку не могло быть меньше пятидесяти лет и вряд ли больше семидесяти. На такой подлый поступок мог решиться только сопливый новичок, желающий таким образом пробиться в большую литературу. Но когда он понял, что натворил, его энтузиазм, конечно, ослаб. Лишний раз светиться резона не было. Желание прославиться наверняка пропало.

               Кандидатов оказалось не очень много. Впрочем, нельзя было исключать, что у этого человека проснулась совесть, и он отказался от занятий фантастикой, а может быть и от литературного труда вообще.

               Такие случаи самоотречения известны, но крайне редки. И связаны были с менее громкими событиями. Я не верил, что этот человек решил порвать с литературой. Известно, что если в кровь человека попадает яд стремления к сочинительству и желания добиться головокружительного успеха, то полностью вытравить его практически невозможно. Какое бы занятие этот человек для себя не выбрал, он все равно будет крутиться в окололитературной среде.

               Достать список подходящих персон особого труда не составило. Он оказался неожиданно длинным. Двадцать семь человек. Посмотрел, добился ли кто-нибудь из них существенного успеха? Всего пятеро. Их можно было с чистой совестью из списка исключить. Остальные были на виду, но звезд с неба не хватали. Среди них и нужно было искать сочинителя.

               От одной мысли, что придется поговорить с каждым из них лично, мне становилось грустно. Нет, я очень хорошо отношусь к писателям. Это своеобразная группа людей, отличная от любой другой компании. И беседовать с ними интересно, особенно на отвлеченные темы, не принимая их высказывания близко к сердцу. Всегда вспоминая крылатое выражение: «Чего не скажешь в шутейном разговоре». Как правило, это получается замечательно. Но нет более отвратительного занятия, чем пытаться выудить у писателя что-то тайное, что бы он хотел скрыть. Они исключительно чувствительные создания — обидчивые и не терпящие, когда кто-то посторонний хочет узнать что-то лишнее и, тем более, компрометирующее, о человеке который уверен, что его тайну никто не узнает.

               Если прямо спрашивать: «Это ты, рожа протокольная, продался пришельцам?», то в подавляющем числе случаев вместо ответа можно получить по роже. Независимо от того, продавал парень Землю или нет. Таково проявление здорового писательского организма.

               Нужно было придумать что-то другое. И мне удалось. Как часто бывает, самый простой путь оказывается самым продуктивным. Понятно, что опубликовать под своим именем предупреждение невозможно. Но ничто не мешало использовать наиболее удачную фразу из этого текста в другом своем произведении. Как правило, это  происходит автоматически. Автор не обязан помнить все свои фразы. Штампы и любимые словесные обороты в его текстах обязательно должны присутствовать.

               Я выбрал в исходном тексте предупреждения наиболее «человеческий» отрывок.

               «Признаем, что повод обратиться к вам, земляне, не слишком радостный, скорее, печальный. Но вам, конечно, известно, что и неприятную работу нужно выполнять, потому что часто умолчание становится преступлением. Для нас неприятная работа — откровенный разговор с вами, земляне».

               Запустил его в поисковую систему.

               И довольно быстро получил нужную мне ссылку. Отыскалась странная книга — попытка пересказать своими словами кинофильм «Холодное дыхание вечности». А главное, удалось установить так называемого автора этого труда: имя, отчество и фамилию искомого гада. Мальский Иван Силантьевич.

               Надо полагать, он довольно быстро понял, в какую беду попал, согласившись сотрудничать с пришельцами. О карьере писателя можно было забыть. Быть на виду означало подвергать себя постоянной опасности разоблачения. Все эти годы Мальский занимался только подсобными работами, в основном, новеллизациями фильмов и компьютерных игр.  И остался бы неузнанным, если бы не фраза о том, что откровенный разговор —  неприятная работа.

               Я немедленно сообщил о результатах поиска Петрову. Тот похвалил меня.

Несчастный Мальский

               — Надо навестить этого Мальского, — сказал Карпов задумчиво. — Пойдем все вместе или вы сами поговорите с ним, Петров?

               — Нет. Мы поступим по-другому.

               Он подмигнул и набрал номер телефона Мальского. Дальше последовал необычный разговор в выражениях, которых я от Петрова не ожидал услышать.

               — Слышь, писатель. Пришла пора отвечать. Дружки мои волнуются, решили, что ты их кинешь. Я их успокаиваю, Мальский, говорю я им, чел проверенный, страх не потерял. Не разочаруй меня. Терка у нас. Жду тебя через полчаса в кафе «Пончики и сладкие булочки» возле Музея изобразительных искусств. Все обойдется, если поступишь правильно. Понял?

               — Придет? — спросил Карпов.

               — Обязательно. Прибежит. Давным-давно его жизнь была уничтожена одним, не слишком умным поступком. Все его мечты и надежды рухнули в один момент. О чем он думал, на что надеялся? Наверное, на некоторое время отключил свой мозг. А потом удивился отвратительному результату. У фантастов так бывает. Они иногда путают реальность и свои мечтания. И теперь он больше всего боится, что ужас повторится и ему придется отвечать за свой тупой поступок.

               — Зачем вы с ним так? — спросил я.

               — Если хотите быстро добиться нужного результата, говорите с человеком на привычном для него языке. Так он лучше поймет. Не думаю, что у Мальского в друзьях исключительно советники и профессора. Уверен, что он обходит интеллектуалов стороной, боится, что они легко его разоблачат. Вот и нам удалось отыскать его без особых проблем.

               Мы приехали вовремя, но наш клиент уже был на месте и заметно нервничал. Чувствовал он себя неважно. Выглядел на шестьдесят пять, по паспорту пятьдесят пять. Дерганный, изможденный, неприятно невыразительный. И одежду подобрал соответственную — купленную в секонд-хенд. И это понятно, если вспомнить, что уже двадцать пять лет ему приходится скрываться. Правда, мне показалось, что он немного переусердствовал. Если он хотел затеряться в толпе, ему это не удалось.

               — Кто вы? Я вас не знаю. Что вам от меня нужно? — произнес он затравленно.

               Его воля к сопротивлению давно испарилась, если она и была когда-то. Мне показалось, что сейчас его стошнит от перевозбуждения. Мальский был уверен, что с ним хотят выяснить отношения братки, наверное, не до конца решили, как делить деньги за новую книгу. К этому он был готов, наверняка придумал остроумные отговорки — такие разборки в его жизни были нередки. И вдруг, на тебе — интеллектуалы. Любой испугается.

               — Спокойно, Мальский! Вас никто не собирается бить. Пока. Но вы должны ответить на наши вопросы.

               — Я ничего не знаю.

               — Неправильный ответ.

               — Не знаю, кто вы. Но должен предупредить, вы не догадываетесь, с кем связались. Оставьте меня в покое, и, может быть, ваша глупость останется не наказанной. За меня вступятся столь могучие силы, что от вас и мокрого места не останется. Мне достаточно сказать секретные слова, и с вами будет покончено.

               — Мы знаем, кто вы — Мальский. Вы — пособник врагов человечества, которые грозят устроить Конец Света.

               — Они уже его устроили, — тихо сказал Мальский. — Глупо обвинять меня в предательстве. Если хотите знать, я поступил правильно. От меня требовалось перевести на человеческий язык отвратительный текст, я должен был довести до людей информацию о неминуемом Конце Света. Вы считаете, что было бы лучше, если человечество осталось бы в неведении?

               — Нет, — сказал Карпов жестко. — Человечество необходимо было предупредить. А вот дальше… Вы не пришли ко мне и не сообщили о своем контакте с инопланетянами. Вот это я и называю предательством. Вы и сами знаете, что предали землян.

               — Я не сообразил. Мне не хватило ума. Разве это можно считать преступлением?

               — Конечно, — сказал Петров. — С отягчающими обстоятельствами.

               — Не понял, — сказал Мальский испугано.

               — Вы прекрасно понимали последствия. Затаились на двадцать пять лет, забились в щель, так как знали, что отказ от сотрудничества с Институтом Спасения, конечно, преступление.

               — Я испугался. Догадывался, что меня попытаются сделать крайним. Придумают, в чем я, якобы, провинился. Но стрелочником я быть не желаю. Конечно, от меня можно было требовать действий, если бы это помогло отменить Конец Света. Но моя явка с повинной не помогла бы землянам. Гибели не миновать.

               — Придурок, ты отнял у нас двадцать пять лет. Не знаешь, как спасти Землю — это твои проблемы. Никто от тебя не ждет подвигов. Предоставь действовать людям, которые способны отменить Конец Света.

               — Это вы, что ли? — засмеялся Мальский.

               — Ты действительно придурок, если не понял, зачем мы пришли.

               — Хотите победить инопланетян? Но они не нападали на Землю. Они не воюют с нами.

               — Пусть они сами скажут об этом мне, — сдержанно сказал Петров.

               — Бред. Зачем им говорить с вами? Вы даже не можете сообразить, насколько возможности инопланетян выше наших жалких земных достижений.

               — Еще раз. Пусть они сами скажут об этом, — холодно сказал Петров. — Признаюсь, что ваше мнение о наших возможностях меня не интересует. Поскольку вы сами только что признали, что глупы.

               Мальский расстроился еще больше. Он думал, что люди будут говорить с автором предупреждения почтительнее, отдавая, так сказать, должное хорошо сделанной работе. Но слишком часто во время разговора его называли глупцом, и вдруг Мальский понял, что инопланетяне не будут его защищать. А ведь совсем недавно он был уверен, что его обязательно защитят.

               — Что же вы от меня хотите?

               — Мы хотим поговорить с инопланетянами. Сколько раз я еще должен это повторить?

               — Я не могу помочь. У меня нет связи.

               — Деньги ты от них получаешь?

               — Они платят очень мало. Они не знают, что такое инфляция.

               — Как они тебе их перечисляют?

               — Не знаю. Они дали мне вот этот камень. Я беру его в руки и громко говорю: «У меня закончились средства для поддержания жизни». Этого достаточно. Деньги тотчас перечисляются на мой счет.

               — Так, — решительно сказал Карпов. — Возьмите в руки камень и громко скажите: «С вами хочет поговорить Петров».

               — И вы отстанете от меня?

               Наступило время и мне вставить несколько фраз.

               — Не можем обещать. Дело слишком сложное. Нельзя исключать, что вы еще понадобитесь.

               Мальский обреченно склонил голову.

               — Ну, делайте то, что от вас требуется, — сказал Карпов. — Немедленно!

               — А? — испугано вздрогнул Мальский.

               — Возьмите в руки камень и повторите слова, которые я вам сказал.

               Мальский произнес нужные слова и заплакал. Слезы должны были успокоить и приготовить к закономерному концу. Ему показалось, что на этом его жизнь прервется. Эти интеллектуалы явно искали его не для того, чтобы вручить талоны на бесплатное питание. Побочным эффектом долгих лет самоизоляции и страха стало ложное чувство собственной важности. Он не мог поверить, что люди пришли не для того, чтобы наказать его. Каково же было его удивление, когда разоблачители молча развернулись и ушли, даже не соизволив попрощаться. «Оказывается, я никому не нужен!» — подумал он с горечью. И вот тут он заплакал по-настоящему.

Ожидание

               Не могу сказать, что Петров и Карпов волновались перед встречей с инопланетянами. Я позавидовал их образцовому самообладанию.

               — Неужели вы верите, что инопланетяне захотят говорить с вами? — спросил я.

               Сам я оказался позорным пессимистом. Я не верил в то, что земляне могут заинтересовать инопланетян. Слишком большая разница в нашем развитии. Существа, свободно перемещающиеся в пространстве и времени, не могут всерьез относиться к проблемам муравьев. Аналогия мне понравилась.

               — Мы для них — муравьи, — сказал я обреченно.

               Карпов посмотрел на меня с удивлением.

               — Не все так плохо, — сказал он. — Мне недавно Петров рассказал о забавной теории. Будто человеческий разум всего лишь некое приспособление, которое природа развила для того, чтобы люди могли выживать в случаях, когда резко меняются условия существования. Механизм чуть-чуть более сложный, чем рефлексы. Я не был готов к такому принижению человеческого интеллекта. И вдруг оказалось, что оскорбительная оценка нашего мозга — едва ли не единственная возможность нашего спасения. Кто лучше нас постоянно совершает ошибки! Нельзя  исключать, что мы понадобились инопланетянам именно для того, чтобы мы совершили безумную ошибку, которая спасет технологически продвинутых инопланетян. Кто знает. Петров утверждает, что способность совершать ошибки важнее высоких технологий.

               — Ну и?

               — Петров однажды заявил, что музыка, поэзия, литература, живопись, Интернет — всего лишь приятные бонусы, не предусмотренные природой.

               — Ну и? — повторил я свой вопрос.

               — Преимущества в технологиях и культуре ничего не значат с точки зрения выживания.

               — Но не в нашем случае, — включился Петров. — Мы их умудрились чем-то зацепить. Наши ошибки оказались полезнее инопланетных достижений.

               — А может быть, мы узнали что-то чрезвычайно важное, но не догадываемся об этом, — сказал Карпов.

               — Увы! Особыми знаниями мы похвастаться не можем. Впрочем, и притворяться неучами нам негоже.

               Карпов обиженно засопел. Ему не нравилось, когда его называют неучем. Петров не заметил реакции Главного советника. Он хотел высказать все, что он думает по поводу научных достижений человечества, тем более, что подвернулся удачный повод.

               — Нет, уважаемый Игорь Иванович. Мы не только мало знаем о том, как устроен мир вокруг нас, но и не способны определить, что нам необходимо узнать в первую очередь. И, конечно, не в состоянии преодолеть пределы познания, которые ограничивают наши попытки проявить примитивное любопытство.

               — Да. Я помню, вы рассказывали о пределах научного познания. Призывали отказаться от научной парадигмы исследований, расширить область применения науки и всерьез заняться методами магии.

               — Не так, я призвал заняться созданием новой онтологии — философским учением об общих категориях и закономерностях бытия. Надо признать, что наша способность удовлетворительно описывать мир начала давать сбои. Это не связано с нашей человеческой глупостью. А связано исключительно с особенностями научного метода, его методологическими недостатками. Мы не сможем их разрушать, нам следует обойти их. Наше познание не должно сдерживаться искусственными барьерами.

               Карпов разозлился.

               — Научное мировоззрение возникло не на пустом месте, оно выстрадано веками напряженной работы наших предшественников. Изменять его только на том основании, что оно запрещает изучать неповторяющиеся события, неразумно. Так можно очень быстро свалиться в средневековую схоластику.

               — Напротив, наши знания необычайно обогатятся, если мы согласимся с тем, что явления, нарушающие причинно-следственные связи, чрезвычайно важны для понимания природы, — сказал Петров и задумался. — Мы выйдем на новый уровень понимания природы. Мне кажется, что это наш последний шанс справиться с Концом Света.

               — Вы призываете изучать иррациональные феномены? Но это уже не будет настоящей наукой.

               — Пусть. Какая разница. Назовем наши исследования иррациональной наукой. Или, для краткости, и-наукой. Это развяжет нам руки.

               — Так можно дойти до полнейшего безобразия. Вы же сами обвиняли советников в том, что они перестали быть учеными. А теперь сами призываете отказаться от того, что с таким жаром защищали.

               — Ерунда. Я как был ученым, так и останусь. Все наши утверждения по-прежнему будут проверяться научным экспериментом. От этого отказываться не следует. Наблюдается или подтверждается — принимаем, не наблюдается или не подтверждается — не принимаем. Все очень просто.

               — Это всего лишь теория. Но чем конкретно мы должны заниматься?

               — Чтобы заинтересовать инопланетян?

               — Например.

               — Мы должны сделать то, что они сделать не смогли, — сказал Петров.

               Карпов рассмеялся.

               — Вы сами-то верите, что это возможно?

               — Конечно. Познание не линейный процесс. Чтобы заняться проблемой «Z», мы не обязаны перебирать все теории, начиная от буквы «А». Отбросив накопленные стереотипы восприятия и наивные предрассудки, которые обязательно  возникают при любом занятии, мы, своим свежим, незамутненным взглядом можем увидеть то, что недоступно инопланетным мудрецам. Познавать мир можно всем, запрета не существует. С любого места. Нужно только стараться не терять голову.

               — И что нового мы можем добавить в копилку знаний продвинутой цивилизации?

               — Есть вопросы, которые нам следует рассмотреть и без оглядки на инопланетян. Например, неплохо было бы понять, что такое пространство и что такое время.

               — Есть одно понятие — «пространство-время».

               — Предрассудок. Это совершенно разные понятия. Кстати, не зависящие друг от друга. Пространство — это всего лишь протяженность. Мы не знаем, как изучать пространство, мы способны только измерять расстояние от одного предмета до другого. Никаких просто пяти метров пространства не существует. Обязательно результат измерения от одной отсечки до другой. И время для нас — всего лишь длительность. Мы можем измерять не время, а только промежутки между событиями. Пять часов — заявление абсолютно бессмысленное. Смысл появляется, только когда мы говорим: пять часов после чего-то.

               — Почему? Мы же говорим пять часов дня.

               — Да. Это промежуток времени от полдня.

               — Вы наверняка заблуждаетесь, — сказал Карпов. — Какой это пункт в вашей классификации ошибок?

               — Пока не могу сказать. Это станет понятно, только после того, как мы поймем, что такое пространство и что такое время.

               — Какую же новую онтологию вы предлагаете?

               — Если кратко, вот что мы должны принять:

               1. Соглашаемся с тем, что наша Вселенная всего лишь точка в многомерном пространстве, затерянная среди множества параллельных миров;

               2. Должны быть разработаны методы изучения иррациональных феноменов;

               3. Пытаемся понять, что такое пространство и что такое время.

               4. Разрабатываем способы перемещения физических тел из одного параллельного мира в другой.

               5. Изучаем пространства и объекты в пространствах с размерностью больше трех.

               6. Разбираемся с природой темной материи и темной энергии — явно феноменами пространств с большими размерностями.

               7. Но главное понимаем, что Мироздание устроено сложнее, чем мы предполагали до сих пор. Однако наше любопытство пределов и границ не знает, главное его правильно применять.

Та самая Маргарита

               Мы собрались в особняке Карпова и вяло обсуждали наши дальнейшие действия. Ничего конкретного придумать так и не смогли. Предсказать, соизволят ли инопланетяне встретиться с нами, даже Петров не решался. Он и раньше не любил делать не подкрепленные фактами предположения. Но об инопланетянах мы почти ничего знали. Оставалось только ждать.

               В дверь постучали.

               — Началось, — сказал я.

               — Могли бы позвонить сначала, предупредить о том, что собираются в гости, — сказал Карпов.

               — У них другое представление о нравственности, — сказал Петров, мне показалось, что он был взволнован. — Если такое чувство у них вообще есть.

               — Должно быть, — сказал я. — Разумные существа вне нравственности существовать не могут.

               — Это только наше оптимистическое представление, — сказал Петров. — Существует две взаимоисключающие теории. Согласно одной, проявление доброты исключает успешную эволюцию. Считается, что развитие возможно только при лютой и беспощадной конкуренции. Не менее серьезные люди утверждают прямо противоположное: эволюция любых разумных существ тесно связана с проявлениями милосердия, доброты и желанием помогать ближним. По их мнению, именно эти неизвестные животным чувства в большой степени способствовали возникновению интеллекта.

               — Сейчас мы узнаем, кто прав, — пошутил я.

               — Надеюсь, что сегодня это останется секретом, — сказал Петров. — Нас могут тупо убить.

               — Поэтому мы их не впускаем? — спросил я.

               — Пусть подождут. Мы их дольше ждали, — грозно сказал Петров.

               — Входите! — сказал Карпов решительно.

               На пороге появилась красивая молодая женщина. Это было неожиданно.

               — Здравствуйте, граждане. Рада видеть вас троих. Слышала, вы хотите со мной поговорить?

               — Вы инопланетянка? — спросил Петров.

               — В хорошем смысле этого слова, если не придираться к частностям, — ответила женщина. — Вы же хотели поговорить с нами?

               — Однажды ко мне уже приходил один пришелец. Сказал, что он — «живая телеграмма». Даже имени своего не соизволил назвать. Пытался меня запугать, но у него ничего не вышло. У вас тоже нет человеческого имени и вы будете нас запугивать?

               — Есть. Маргарита. Это не существенная информация. Вам она не пригодится.

               — Вы нас убьете? — спросил я.

               — В этом нет необходимости. Срок человечеству отмерен. Не мне его менять.

               — Вы ко мне пришли? — спросил Петров.

               — К вам троим.

               — Хотите нам запретить заниматься спасением? Ваш коллега требовал, чтобы я не смел об этом даже думать. Словно от желания одного человека отменить Конец Света пострадает Мироздание.

               — Этого нельзя отрицать, — сказала Маргарита. — Вреда своим исчезновением вы принесете много. Никто в этом не заинтересован.

               — Почему?

               — Если не сможете спастись, уничтожите большой кусок Мироздания.

               — Каким образом?

               — Не могу объяснить. Вы пока еще слишком мало знаете об устройстве Мироздания.

               — Хотелось бы узнать побольше, жаль времени осталось мало, — сказал Петров.

               — Это дает нам законное право не верить вашему предупреждению, — сказал Карпов. — И предполагать злой умысел. Даже если человечество каким-то образом провинилось перед вами, господа пришельцы, нельзя ли это исправить?

               — Повторяю. Никто не заинтересован в исчезновении землян. Честно говоря, мы давно стараемся спасти вашу цивилизацию. Но пока безуспешно. У людей есть одно неприятное качество, которое во все века мешало людям жить спокойно. В галактике множество разумных видов, но только у обитателей Земли развилась потребность  потакать своему любопытству.

               — Я правильно понял, что спасение возможно? — спросил Карпов.

               — Не только возможно, но и желательно.

               — По-моему, вполне здоровое и разумное желание, — сказал Петров.

               — Объясните, — попросил Карпов.

               — Не могу. Вы просто не способны понять мои объяснения. А неверно понятые мои слова могут только увеличить вероятность наступления Конца Света. Что нежелательно.

               Маргарита с сожалением посмотрела на землян.

               — Мы делаем все возможное, но вы, как будто специально, продвигаетесь к гибели. Все наши попытки помочь провалились.

               — Какие, например?

               — Само по себе предупреждение, которое мы поручили написать начинающему земному фантасту, было удачным шагом. Так я считаю. Земляне должны были понять, что к опасной черте их привело необузданное любопытство. Мы намекали на это.

               — Да. Там прямо написано, что именно страсть к познанию и научные эксперименты привели к грядущей катастрофе, — подтвердил Петров.

               — Но страсть к познанию и неумеренное любопытство помешали вам понять это очевидное предупреждение. В своем развитии вы достигли опасного уровня. Мы надеялись, что развитие земной науки будет немедленно прекращено, люди займутся чем-то простым и безопасным: развлечениями, строительством бункеров и кораблей поколений. И сначала все шло по самому оптимальному сценарию: Академию наук заменили Институтом Спасения, фундаментальные науки объявили несвоевременными и были заменены, так называемыми, практическими исследованиями.

               — Да, — сказал Петров. — У нас наступили грустные времена.

               — Но безопасные. Если бы вы продержались еще двадцать пять лет, Конец Света не состоялся бы. Условия для его устранения были бы исключены.

               — Что же помешало? — спросил я.

               Маргарита ткнула пальцем в Карпова.

               — Среди вас появился энергичный человек, который слишком добросовестно отнесся к своей работе. Вы,  Карпов, почему-то решили, что способны предотвратить Конец Света и спасти человечество. Но каждое ваше действие только приближало катастрофу. Ваши решения были неприятны, но устранимы. Вы оказались блестящим организатором, но вам, по счастью,  не хватало умения выдвигать безумные идеи.

               — А потом?

               — Карпов привлек к работе Петрова и Сомова. А вот это уже была большая неприятность. Ваше любопытство превысило все допустимые нормы.

               — Безумные идеи часто помогают приспособиться к изменения окружающей среды, сказал Петров. — Кто для вас представляет большую опасность, я или Сомов?

               — Для нас? Ерунда. Такие люди, как вы, нужны нам. Считайте, что сдали экзамен. А вот для Земли, вы — Петров и есть настоящая причина предстоящего Конца Света, — ответила Маргарита.

               — Здравствуйте, приехали. В предупреждении говорится, что это инопланетяне случайно покончили с нашим миром, — возмутился Петров.

               — Наш эксперимент нельзя назвать физическим. Мы хотели проверить способность людей приспосабливаться к изменениям внешних условий. Хотелось установить, способны ли вы помочь нам. Нам нужна ваша помощь.

               — Установили?

               — Эксперимент не закончился, — строго сказала Маргарита. — Угроза наступления Конца Света все еще существует. Вы пока не справились.

               — А ваша роль какова?

               — Мы посчитали, что небольшой обман пойдет на пользу землянам, добавит безысходности. Люди любят обвинять в своих бедах внешних врагов. Признавать собственные ошибки вы не любите. К тому же, в данном случае, сказать правду, было бы глупым решением. Вас, Петров, просто бы убили. Не стали бы выяснять, в чем ваша вина, и поможет ли ваша гибель отсрочить Конец Света. Это была бы тупая и бессмысленная месть. А ваша гибель в наши планы не входит.

               — У вас есть план? — спросил Петров. — Если я так плох, захватили бы меня в плен, вот и решилась бы проблема.

               — Мы привыкли действовать, отдавая отчет своим поступкам. Да мы и не могли сказать правду. Объяснить происходящее можно только существам, которые хотя бы немного знают о том, как устроено Мироздание. А вы пока даже не понимаете, о чем идет речь. Наши умные слова показались бы вам бессмыслицей. Так что  устранение Петрова не исправило бы ситуацию. Вместо него немедленно появился бы Сидоров, пожелавший выяснить, за что покарали Петрова. Я уже говорила, что самое неприятное качество людей — любопытство. Сидоров обязательно заинтересовался бы занятиями Петрова и довольно быстро сам стал бы зародышем Конца Света.

               — Замкнутый круг, — сказал Карпов.

               — Печально, но именно так и получается. Разумнее всего было бы отбить у людей тягу к любопытству. И не упоминать о Петрове совсем. Вывести его, так сказать, из-под удара, предоставить работать в безопасности.

               — Чтобы не искушать Сидорова?

               — Да. Но и этот наш план провалился. Петров оказался еще более шустрым малым, чем Карпов. Он почему-то решил, что познание — его личное дело. И стал рубить сук, на котором сидело человечество. Так, вроде бы, у вас говорят о людях, не интересующихся последствиями своих действий?

               — Вы говорите о шестом пределе познания? — спросил Петров.

               — Простите? — удивилась Маргарита.

               — Если я правильно вас понял, существуют знания, которые потенциально гибельны для цивилизации. И если раньше времени установить то, что до времени знать не положено, можно погубить не только свою цивилизацию, но и Мироздание?

               — В какой-то мере это так. Для многих цивилизаций именно так и заканчиваются эксперименты с познанием. Но не переоценивайте свои возможности. Вы и в самом деле знаете еще очень мало.

               — Но люди не могут отказаться от приобретения новых знаний. Иначе мы перестанем быть людьми.

               — Ничего не имеем против, — сказала Маргарита.

               — Не сомневайтесь, господа инопланетяне, — гордо сказал Карпов. — Мы — люди — существа упорные, и не любим проигрывать. И у нас всегда есть победный козырь в рукаве. К тому же, мы теперь знаем, что наши проблемы можно разрешить, поскольку ваша цивилизация, у которой наверняка были схожие проблемы, научилась справляться с ними. Это очень обнадеживающая информация. Значит, есть шанс, что и мы выкрутимся.

               — Попытайтесь, желаем вам успеха, — сказала Маргарита.

               — Кстати, что это за Конец Света я устроил? — спросил Петров.

               — Не умеете сдвигать точку сборки, а беретесь.

               — Потренируюсь и научусь.

               — Умение сдвигать точку сборки и перемещаться в пространстве и во времени само по себе не несет беды. Но всему надо учиться.

               — Но что мы должны сделать, чтобы отменить Конец Света?

               — Интересный вопрос. Мы хотели посмотреть, как люди будут действовать в экстремально критической ситуации. Но человечество очень странная цивилизация. Мы столкнулись с процессом, который не смогли предсказать. Появился Петров и спутал нам все карты.

               — Спасибо, конечно, но что мы должны сделать?

               — Ваша цивилизация будет спасена, если в заранее вычисленной кризисной точке соберется пять таких умельцев. Но если появится шестой, сонастройка параметров Мироздания и его цельность будут нарушены. Грубо говоря, вы потеряете свою Вселенную. Она не взорвется. Она просто перестанет существовать. Достаточно точная и понятная аналогия — критическая масса делящегося вещества, необходимая для начала самоподдерживающейся цепной реакции деления. В вашем случае критическое количество людей, которые способны погубить Мироздание, шесть человек. Ирония в том, что только пять человек могут спасти мир, а шестеро погубят.

               — Нас трое, — сказал Карпов.

               — Нет, вас шестеро. Вы трое — передо мной. А еще трое поймут, что должны присоединиться только через пять лет. Перемещение во времени приведет вас всех в критическую точку одновременно. Один из шести явный враг всего сущего. Самое плохое, что он не догадывается об этом. Если вам не удастся его разоблачить вовремя, Конец Света не удастся предотвратить.

               — И все-таки, что нам предстоит сделать в этой вашей критической точке?

               — Пока вам необходимо решить конкретную задачу: через двадцать четыре года, двадцать четвертого мая, в 19-45, в Москве возле памятника Пушкину работы Опекушина, должны встретиться шесть человек. Их имена нам известны. Петров, Карпов, Сомов, Филимонов, Муров и Корнев. Там, на месте, вы обнаружите некий прибор. Пятеро из вас должны приложить свои ладони на специальные клавиши. Это исключит наступление Конца Света. Шестой — враг. Вы должны его вычислить. Если его ладонь коснется клавиши, Конец Света наступит.

               — А если одного из нас убить?

               — Красивое решение, но мы не знаем, кто из вас лишний. Убьем хорошего человека и сохраним врага. Разве это решение?

               — И что делать?

               — Мы решили, что последняя возможность справиться с бедой — рассказать вам правду. Что я и сделала. Считается, что вы сможете справиться без нашей помощи. Не знаю, посмотрим. Но теперь это ваша проблема. Но сначала соберитесь возле памятника Пушкину.

               — У нас троих нет техники для перемещения, — сказал Карпов.

               Маргарита рассмеялась.

               — Знаю. Вы — теоретики. Я доставлю вас в кризисную точку лично. Без вас, ребята, не начнут.

               С этими словами инопланетянка ушла.

Тяжелые раздумья

               Некоторое время люди молчали. То, что рассказала Маргарита, им не понравилось. Неправильно было бы принимать скоропалительные решения.

               — Вот к чему привела ваша страсть к познанию! — сказал Карпов, ткнув пальцем в сторону Петрова.

               — Инопланетная девица меня не убедила, — ответил тот грустно. — Кстати, как инопланетяне собираются нас использовать? Не знаете?

               — Как теоретиков, естественно. Маргарита заявила об этом прямо.

               — Есть и хорошее, — сказал я. — Мы теперь знаем точное время наступления Конца Света. Это может быть полезным.

               — Хорошо, что вы об этом вспомнили, Сомов, — сказал Карпов. — Ваша задача ясна — вы должны написать книгу по заказу Григорьева. Вспоминая все то, что произошло с нами в последнее время, можно утверждать, что это получится удивительная книга. И теперь мы знаем, почему она так важна.

               — Не сомневаюсь, что вы заранее догадывались, к чему приведут наши приключения, — ответил я. — Теперь понятно, почему вы не собирались ее печатать. Боялись, что ее чтение приведет нас к беде?

               — Не знал, но предполагал.

               — Вы обязательно должны ее написать, — сказал Петров. — Другого документа о нашем контакте с чужим разумом не будет.

               — Там еще много о любимой вашей новой онтологии и иррациональной науке, — сказал Карпов.

               — Книга, которую будем читать только мы трое, — задумчиво сказал я.

               Петров промолчал.

               — Вы ее напишете, а я буду перечитывать вашу книгу, — продолжал Карпов. — выискивать мелкие детали, которые можно обнаружить только после тщательного анализа текста. У вас, Сомов, острый взгляд, вы наверняка заметили что-то важное, что я пропустил. Буду перечитывать. Это позволит мне пережить важные моменты нашей истории несколько раз, до полного понимания.

               — А вы чем собираетесь заняться, Петров? — спросил Карпов.

               — И я буду читать книгу Сомова. До тех пор пока не научусь безболезненно перемещаться во времени и пространстве.

               — Хотите реализовать нуль-т?

               — Для начала это будет хорошим результатом. А потом займусь технологией инопланетян. Мы знаем, что для них путешествия во времени и пространстве не проблема. И к Концу Света их эксперименты не приводят. Обещаю, что 24 мая, у памятника Пушкину, мы встретимся с ними еще раз. И поговорим, как равные.

               — Вижу, что вы не верите в теорию критического числа шесть? — спросил Карпов.

               — Как всегда — сомневаюсь.

               — Экспериментировать на себе не советую.

               — Согласен, — ответил Петров. — Но пока главная задача — предотвратить Конец Света. Геройствовать не буду. А вы чем займетесь, Карпов? Помогу вам, чем смогу, постараюсь быть максимально полезным.

               — Я передам управление Институтом Филимонову и прослежу, чтобы он не лез в наши дела.

               — Маргарита назвала его шестым.

               — Нет, одним из шести.

               Петров кивнул.

               — Прошу вас, Сомов, каждую новую главу, которую вы закончите, приносите мне и Петрову, — сказал Карпов. — Думаю, что мы сможем дополнять текст интересными подробностями. Три головы лучше.

               — Я и сам справлюсь, — заметил я.

               — Не сомневаюсь, но уж очень важная работа нам выпала. Что-нибудь пропустим, Петров нас отругает, мимо него не проскочишь. Он у нас всегда на страже — специалист по ошибкам.

               — Вежливо попрошу дополнить все сказанное важным уточнением, — пошутил Петров. — Из меня злодей не получится.

               Мы улыбнулись. Впервые после того, как нас навестила Маргарита. У нас появилась надежда.

               — Товарищи, мы проделали хорошую работу! Благодарю за службу! — сказал Карпов.

               — Если честно, мы еще даже не начали! — вырвалось у Петрова.

               — Начали-начали, — укоризненно сказал Карпов, словно испугался, что кто-нибудь усомнится в успехах, которых добились три таких разных человека.

Книга Сомова прочитана

               Филимонов закрыл книгу. Она была прочитана от первой страницы до последней. Главное он узнал: ему необходимо оказаться на месте встречи возле памятника Пушкину в день Конца Света. У него даже щеки раскраснелись. Филимонов неожиданно понял, что у него появился вполне реальный шанс стать властелином мира. Сначала Земли. Потом Солнечной системы. Галактики. Вселенной, и, в конце концов, если проявить смекалку, то и всего Мироздания. Конечно, придется попотеть и нарушить некоторые моральные заповеди. Но главный приз,который достанется ему в случае успеха, стоит затраченных усилий.

               Филимонов выписал на листок список людей, которые могли стать ему конкурентами. Теоретически могли, но в реальности, конечно, нет. Он коротко хохотнул — эти люди не способны мечтать о власти над Мирозданием. Их жалкие умишки заняты познанием и не способны ставить перед собой глобальные цели. Неудачники.

               На миг ему стало жутко. Он вспомнил знаменитую книгу: «Как стать властелином Мира и не привлечь при этом внимание санитаров». Неужели он сошел с ума? Нет, нельзя считать целеустремленность, жажду быть главным и простую жадность проявлениями безумия. Так можно договориться до ужасных вещей.

               «Неужели я больше не способен отличить безумную идею от труднодостижимой? — подумал он с робким сомнением. — Нет, нет, я понимаю разницу. А это означает, что я психически здоров и всегда смогу остановиться при необходимости.  Впрочем, было бы глупо отказываться от такой вкусной возможности. Кто бы на моем месте не попробовал бы использовать шанс, который выпадает человеку только раз в жизни? Только глупец. А я не дурак! И пусть Карпов не считает меня талантливым сотрудником, я докажу ему, что он ошибается».

               Но мечтать о будущем могуществе было рано. Сначала надо было добиться нужного результата. Неплохо было бы гарантировано добраться в назначенное время до памятника Пушкину. А без помощи Корнева ему обойтись не удастся. Надо будет придумать, как заставить его сделать нужную работу. Да так, чтобы он не догадался об истинных планах. Интересно почему, как правило, настоящие ученые лишены чувства алчности? Или мы так считаем только потому, что им редко выпадает случай стать по-настоящему богатыми и великими? Корнев производил впечатление настоящего ученого и потому вряд ли захотел бы однажды проснуться властелином Мироздания. Ему это было бы скучно. Но Филимонов дал себе слово не расслабляться и присматривать за своим возможным конкурентом.

               Уговорить Корнева на новый эксперимент не составило труда. Собственно, Филимонов просто отдал приказ перенести себя на двадцать лет вперед.

               — Хочу оказаться двадцать четвертого мая, в день Конца Света, в Москве. Возле памятника Пушкину в 19-30. Можно?

               — Это не трудно, но очень опасно, — ответил Корнев.

               — Почему? — удивился Филимонов.

               — В книге Сомова сказано: «Если в этот день возле памятника Пушкину встретятся шесть человек, сумевших переместиться в пространстве и времени, Вселенная исчезнет.

               — Вы читали книгу Сомова?

               — Да.

               — Зачем?

               — Любопытно стало.

               — И как? Что вы вынесли после прочтения?

               — Очень ценная книга. Много интересного. Например, я понял, как работает механизм ложной памяти. Можно было догадаться, что он связан с нуль-транспортировкой. А теперь я знаю, как это происходит с физической точки зрения. Сдвигаем требуемым образом точку сборки — и получаем нужный результат.

               — Но это не научный метод.

               — Скажем осторожнее, это метод, не подтвержденный пока еще официальной наукой. Впрочем, это не так. Есть наблюдения, которые можно считать фактами. А мы еще один эксперимент проведем — замечательно.

               — Что за чушь!

               — И я бы посчитал эти разговоры обычной магической чушью. Но не все так просто! Сходите в ближайший сумасшедший дом. Там многие, далеко не все, конечно, проживают в своем собственном придуманном мире, который для них вполне реален. Для нас это болезнь мозга, умопомешательство, а для них среда обитания. Их органы чувств реагируют не на нашу реальность, а на свой смещенный мир. Видят то, чего не видим мы, слышат то, чего не слышим мы, считают себя Наполеонами или Илонами Масками. Некоторые обживают Марс.

               — Но это болезнь!

               — Только потому, что они не выбрали свой новый мир сознательно. И не могут им управлять. Но, наверное, этому можно научиться.

               — Трудно в это поверить.

               — Есть и научные, точнее, почти научные объяснения. Например, интерпретация квантовой механики, которую дал Хью Эверетт. Она предполагает существование, в некотором смысле, «параллельных вселенных», в каждой из которых действуют одни и те же законы природы и которым свойственны одни и те же мировые постоянные. Но находятся они в разных состояниях. Предполагается, что состояние нашей Вселенной является квантовой суперпозицией нескольких (а возможно, и бесконечного числа) состояний одинаковых невзаимодействующих между собой параллельных вселенных. Так понятнее? А у Сомова это называется сонастройкой. Мы люди взрослые, нам что суперпозиция, что сонастройка — все едино, потому что приводит к одинаковому результату.

               — Не буду спорить. Сейчас не это важно. Я смогу попасть в нужное время к памятнику Пушкину.

               — Да. Пройдемте в мой кабинет, аппаратура для переноса готова к работе. Вам нужно вслух произнести свои пожелания: «выбираю текущую ветвь, время и место, в котором хочу оказаться». Я делаю вам укол, чтобы ваша точка сборки могла свободно перемещаться — и вперед. Все это давно проверено и работает без сбоев.

               — Поехали, — сказал Филимонов.

               — Можно сделать, но это опасно, — сказал Корнев. — Можно погубить Вселенную. Помните о предупреждении инопланетянки. Шестой человек — лишний.

               — Как выявить этого шестого?

               — Об этом много книг написано. Нельзя применять магию для личной выгоды. Собственно, все мы до сих пор живем только потому, что этот запрет действует.

               — Но мне любопытно. Любопытство нельзя считать погоней за личной выгодой! Это будет величайший научный эксперимент. Нужно установить природу опасности и придумать, как ее предотвратить.

               — Это сильный аргумент, вы убедили меня.

               — Вы сделаете мне укол?

               — Обещайте, что будете осторожны. И не допустите Конца Света.

               — Там должен быть человек, который мог бы и хотел предотвратить катастрофу.

               — Вы сделаете мне укол?

               — Да. Я надеюсь, что вы вычислите негодяя.

Двадцать четвертое мая. Площадка возле памятника Пушкину

               Город словно вымер. Люди решили встретить Конец Света дома. В одиночестве, в кругу семьи или близких друзей. Желающих спрятаться в шумной толпе чужих людей не обнаружилось. Это было неожиданно, но Петров подозревал, что чем-то подобным и должно закончиться многолетнее ожидание гибели. Общество распалось на отдельные атомы. И собрать их обратно в кучу будет чрезвычайно сложно.

               — Мне кажется, что инопланетяне отправили нас сюда не просто так, — сказал Сомов. — Нельзя исключать, что они уже начали использовать нас в своих целях.

               — Любопытно, зачем мы им понадобились, такие отсталые и глуповатые? — сказал Петров.

               — Маргарита сказала, что мы, земляне, любопытные существа. Для них это непонятное качество, которое они утратили в процессе эволюции, — объяснил Карпов.

               — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — сказал Петров.

               — Помните, Петров, вы рассказывали мне о том, что разум всего лишь способ приспособления к изменениям внешней среды. Мы делаем ошибки, и потому выживаем. Отсутствие любопытства исключает возможность ошибок. Мы нужны инопланетянам для того, чтобы научить их ошибаться, — сказал Карпов. — Так мне кажется.

               — Это плохо.

               — Почему?

               — Для такой цели не нужно было доводить дело до Конца Света. Впрочем, на их месте я поступил так же. Довести опасность до крайности, а потом смотреть, как мы будем выпутываться, и совершать дурацкие ошибки, которые позволят нам спастись. Своеобразное реалити шоу. Смотрят и удивляются — как такие, как мы, создания умудряемся выживать.

               — И что в этом плохого?

               — А вы не думаете, что они готовы угробить нас по-настоящему, для чистоты эксперимента?

               — Не знал, Петров, что вы циник и пессимист. Не знал, что эти качества могут проявляться у одного человека, — сказал Карпов. — Обычно они встречаются у разных людей.

               Петров пожал плечами. Оправдываться он не считал нужным.

               Было еще светло. И три человека, стоящих у памятника Пушкину, выглядели глупо. Посторонний наблюдатель увидел бы собранных и решительно настроенных людей. Но что их беспокоит, понять было невозможно. Они переговаривались, не повышая голоса, не размахивали руками и не озирались затравленно, то есть не ожидали налета бандитов. И сами на бандитов похожи не были. Но некоторая напряженность в их поведении чувствовалась. Впрочем, слежки за собой они не замечали.

               — Сколько нам осталось ждать? — спросил Петров. Он терпеть не мог ждать, все равно что. И теперь больше всех страдал от невозможности действовать.

               — Десять минут, — ответил Карпов. Ему хотелось, чтобы эти минуты длились вечно. Принимать решения, перед назначенным Концом Света ему не хотелось, не имело смысла. К тому же он больше других чувствовал громадную ответственность, которая свалилась на его плечи.

               — За нами обязательно должны следить, — сказал Сомов, который медленно ходил вокруг памятника, высматривая что-то.

               — Инопланетяне, само собой, — сказал Петров. — За нами нужен постоянный присмотр, чтобы не сбежали.

               — Нашел! — закричал Сомов.

               Он притащил какой-то старый чемодан.

               — Смотрите!

               В чемодане обнаружился странный прибор. Сверху две лампочки: красная и зеленая. Надпись под кнопкой возле красной лампочки гласила: «Конец Света. Активировать». Под кнопкой возле зеленой лампочки было написано:  «Конец света. Отменить». Красная лампочка горела, кнопка была нажата. Под лампочками располагались пять больших пластинок. На них были изображены отпечатки человеческих ладоней. Предполагалось, наверное, что  специально отобранные люди, информация о которых забита в память прибора, смогут управлять процессом и отменить Конец Света.

               — Нас только трое, — сказал Сомов. — Выбирайте, какие отпечатки ваши.

               — Подождем еще двоих, — сказал Карпов.

               — Или троих, — грустно сказал Петров. — Нам еще придется обнаружить врага.

               — Это нам не по силам. Мы не сумеем сделать выбор разумно. Придется рисковать.

               — Думаю, нам помогут.

               — Смотрите, человек! — закричал Сомов.

               Незнакомец медленно подошел. Он несколько раз оборачивался, наверное, боялся, что получит по голове.

               — Я вас знаю, — сказал он Сомову. — Мы встречались. Я рассказывал вам о нуль-транспортировке.

               Сомов кивнул.

               — Моя фамилия Муров. Мне сказали, чтобы я прибыл к памятнику Пушкину в назначенное время. И вот я здесь. Что я должен сделать?

               — Пока будем ждать.

               — Приказ еще не отдали?

               — Мы будем поступать по своему велению, — грубо сказал Петров.

               — Послушайте, Петров, вы здесь начальник?

               — Главный у нас господин Карпов. Но сейчас это не имеет значения. Примерно через десять минут наступит Конец Света, и все наши звания обнулятся.

               Говорить больше было не о чем. Прошло еще пять минут. К памятнику подошел еще один человек. Филимонов.

               — Я смотрю, все прибыли. Нас пятеро. Это хорошо. Враг не смог добраться.

               — Как вам удалось добраться сюда, Филимонов? — спросил Карпов.

               — Воспользовался технологией ложной памяти.

               — Замечательно, это уже третья технология, которая позволяет перемещаться по параллельным мирам, — радостно сообщил Петров. — Инопланетная технология, нуль-т и ложная память.

               — Давайте же приступим, — сказал Филимонов. — Выполним наше предназначение.

               — Не торопитесь, Филимонов. К нам прибыл еще один человек, — сказал Карпов.

               — Вот, сволочь, — выругался Филимонов. Он не ожидал, что Корнев решится на поступок.

               — Прекрасно, — сказал Петров. — Нас уже шестеро. Больше никого не ждем.

               Из-за памятника вышла Маргарита в сопровождении двух здоровых охранников.

               — Без меня вам не справиться, — сказала она.

               — Вы знаете, кто из нас лишний? — спросил Петров.

               — Знаю.

               — А если вы ошибаетесь?

               — Это легко проверить. Я забыла вам сказать, что если не удастся отменить Конец Света, все вы останетесь болтаться в подпространстве, а враг попадет в ад. Машина знает лишнего. У него остался один шанс спастись — отбежать от памятника на пятьдесят метров, что позволит оставшимся пятерым спасти мир. Обещаю, что наш враг останется живым. Конечно, его накажут. Он лишится работы, только и всего, но трудно наказать его больнее и изощреннее. Ну! Раз, два, три! Старт!

               Филимонов рванул с места, как рекордсмен мира по бегу.

               — Надо бы его поймать, — сказал Сомов. — Уйдет, зараза!

               — Сначала приложите свои руки к сканерам, — сказала Маргарита. — Если не успеете, Мироздание исчезнет уже через тридцать секунд.

               Пришлось поторопиться. И — радость. На приборе загорелась зеленая лампочка.

               Охранники привели грустного Филимонова. Далеко убежать он не сумел.

               — Как вы с ним поступите? — спросил Петров.

               — Оставим в покое, в абсолютном покое — сказала Маргарита. — Вы лишите его работы. А нам он не интересен. Пусть живет.

Деревня мертвых космонавтов

               Филимонов оказался в роскошном особняке, в комнате отделанной золотом, как это было принято в царских дворцах XVIII века. Его встретил вежливый человек, который попросил называть его Кузьмой.

               — Где я нахожусь? — спросил Филимонов.

               — Деревня мертвых космонавтов. Отличное место для полноценного отдыха.

               — Я умер?

               — Это философский вопрос. На него вы должны ответить сами.

               — Это тюрьма?

               — Не совсем. Но покинуть деревню вы не сможете.

               — Здесь есть вооруженная стража, специальный распорядок, принудительный труд?

               — Нет. Вы будете обеспечены всем необходимым. И ваши пожелания будут исполняться в полном объеме.

               — Но чем я буду заниматься?

               — Это нас не касается.

               — На какой срок меня сюда поместили?

               — Говорят, вы хотели устроить Конец Света. Значит, останетесь здесь до Конца Света. Могу предположить, что помилование вам не грозит.

Оглавление

Владимир Моисеев Спасение Петрова и Карпова

Книга 1 Звездолеты и придурки

Книга 2 Запрещенная физика