Мы собирались и ели… Да, борщец. С горбушкой и чесноком…
— Необычный заказ. Вот я бы заказал лучшее блюдо из ресторана, стейк хороший или форель… В общем, что-нибудь такое, чтобы ощущал на языке перед тем, как…
— Завязывай, начальник. Я хочу борщ, — посмотрел я на него.
— Ха-ха. Да, не вопрос. Давай побыстрее с хотелками, — Флакон почесал голову и посмотрел на меня. — Однако это первая казнь за сорок лет. Я хуй знает, как себя вести…
Я не отреагировал на заявление охранника. В голове тянулись мысли. Думал — кого же всё-таки позвать? Кто сможет прийти?
Меня посадили в тюрьму по ложному обвинению, а теперь собираются казнить… И охранник этот ещё стоял над душой. Стоял и улыбался. Когда я поднял голову, то он проговорил:
— О, я тут подумал. Уважаемых зэков называют ворами в законе… Так как же назвать преступника, который сделал все возможное, вывернулся наизнанку, но получил смертный приговор? Может быть король в законе? Хаха! Завтра ты станешь королем в законе! Сверхкоролем! Чушок, которого подставили! Да! Король в законе!
Завтра ко мне придет толстый пушной зверек. Последний ужин, последняя встреча, последний вздох и… Чуть больше суток осталось до этого момента. Так на хрена я буду слушать этого вертухая и тратить на него бесценные моменты жизни?
— Слышь, Серёга, а не пошел бы ты на хрен? Не обессудь, но твои тупые приколы меня уже одолели за все десять лет.
— Лады, Барс, чую, что тебя нервяк долбит. Постараюсь сделать всё, что могу. Кто там у тебя? А-а… Ну, попробую их вызвать…
После этих слов Серёга собрал бумаги в папку и вышел. Я ударил кулаком по столу, скривился от боли, но стол остался равнодушен к моей ярости. За мной зашел другой охранник.
* * *
Сутки пролетели, как фанера над Парижем. Вроде бы только-только завели в одиночную камеру после разговора с Серёгой и вот… На пороге камеры стоит всё тот же улыбающийся щербатым ртом Флакон.
Вертухай явно не знает, как себя вести. Он прячет глаза, отводит лицо, но… Его послали за мной, а приказы не обсуждаются. Если не он, то кто-нибудь другой. Кто-нибудь другой отведет на последний ужин, на последнюю свиданку…
И кто-нибудь другой дернет рубильник, обрывающий мою жизнь.
Всего лишь работа…
А ведь моё дело было далеко не из простых. И по количеству упоминаний на телевидении я превзошел большинство знаменитостей. Моими фотографиями пестрели газеты, обо мне спорили в интернете. Правозащитные организации организовывали ежедневные митинги, но безуспешно. Международное право пыталось меня оправдать, но куда там.
Против меня выступили очень могущественные силы. И силам этим нечего было противопоставить обычному человеку, который оказался не в том месте и не в то время.
И вот я сидел в кресле в комнате для свиданий.
Мой разум уже принял неизбежную смерть. Я всего лишь ждал своего младшего брата и старшую сестру.Последний раз мы виделись больше года назад, сидели, разговаривали, они меня пытались приободрить. Я делал вид, что бодрюсь и не сдаюсь. Даже кисло улыбался, как будто только что съел полкило лимонов.
Да не сдавался, но… Всё оказалось напрасно.
Что я мог им сказать? Я хотел поблагодарить Кирилла, потому что тот до конца верил в мою невиновность… Хотел поблагодарить Алёнку за то, что она тоже не сдавалась и ждала меня. Сможет ли теперь сестра, ставшая главой семьи после смерти родителей, жить полноценной жизнью?
Я посмотрел на часы, висящие на стене. Они неумолимо двигали секундную стрелку по циферблату. Шаг за шагом, деление за делением. И каждое деление отнимало у меня жизнь…
Наручники с длинной цепью были прикованы к мощной скобе на столе. Если ломиться на выход, то только со столом вместе, а он весит не меньше полутонны. Между блестящими звеньями стоял поднос с последним ужином.
Мой борщ уже давно остыл и покрылся пленкой. Горбушка хлеба с двумя зубчиками чеснока так и осталась нетронутой. Красноватая жидкость с белым островком сметаны и приправленная мелко рубленной зеленью всё также красовалась перед глазами. Я видел ещё и куски мяса внутри, между свеклой, капустой и картошкой, но…
Как там говорил вертухай? Стейк или рыба? Да хоть торт из трюфелей, заправленный черной икрой — перед смертью жрать не хотелось от слова «вообще».
Дверь скрипнула, открываясь, и я нацепил улыбку на лицо. Пусть и хреновую, но улыбку. В последний момент меня не должны видеть разбитым и унылым. Они должны меня запомнить бойцом, дерущимся до конца!
Я вздохнул, чтобы начать речь, но…
— Эге-гей, король в законе. Расслабь булки, Барс, я не тот, кого ты ждал!
Твою же мать!
Вот кого я меньше всего хотел видеть, тот и приперся. Серёга-вертухай уселся на стул напротив.
А ведь тут должен был сидеть мой брат. Или моя сестра… Кто-нибудь из них, но не жопа охранника!
— Чо? Не рад?
Я опустил голову. Лучше смотреть на сметану, чем
